Виктория [Василий Васильевич Пряхин] (fb2) читать онлайн

Василий Пряхин Виктория

ПРОЛОГ

Солнце выглянуло из дождевых облаков, осветив желтыми лучами мокрые дороги, сырую землю, поросшую травой, проезжающие машины, хмурых людей – и автобусную остановку, над металлическим шатром которой спрятались мама с дочкой.

Через некоторое время к остановке подъехал желтый автобус, извергающий облачка черного дыма. Водитель открыл дверцу, впустив маму с дочерью, поздоровался и снова тронулся в путь.

Автобус был забит до отказа хмурыми пассажирами. Девочка испугалась, как бы ее такую маленькую и крохотную не раздавили в толпе. Но она зря боялась. Пассажиры, глядя на красавицу в крохотном платьице, в крохотном чепчике на голове и в крохотных белых сандалях, мгновенно поменяли свои суровые маски на добродушные и веселые. И начали улыбаться и кивать столь юному созданию, ангелочку, который озарял автобус светом и радостью, словно Божественный свет.

Им освободил место мужчина среднего возраста, который ловко вытащил из рукава конфетку и протянул ее Виктории. Она сначала посмотрела на маму и только потом взяла конфету, поблагодарив незнакомца, который расцвел в улыбке.

– Садись на мои коленки, Вика, – сказала мама.

К ним подошла недовольная кондукторша, взяла деньги и протянула билетик. Виктория поблагодарила большую тетеньку с большой кудрявой головой и густыми бровями, чтобы та хоть немножко улыбнулась ей и всем пассажирам. Но она была непроницаема и холодна как айсберг, дрейфующий в Атлантическом океане – и ушла от них с таким же грозным и недовольным выражением лица. Виктория удивилась, что кондуктор не сказал ей и маме ни здравствуйте, ни спасибо. Даже не улыбнулся.

Перестав думать о таких глупостях, она стала смотреть через большое и грязное стекло автобуса на загадочный и таинственный окружающий мир.

– Мамочка, а что там такое? – спросила она.

– Где, дорогая? – переспросила растерянная мама.

– Ну вон те маленькие домики! Видишь? – Она тыкнула крохотным пальчиком в стекло.

– Аааа эти… это моя хорошая не домики, а гаражи для машинок.

– Для машинок? – удивленно переспросила дочь.

– Да. У каждой машинки есть свой домик, – ласково объясняла мама, нежно обнимая дочь.

– Вау! Не знала, что у машинок есть свои домики. И даже у автобусов есть дома? А в них могут жить дяди и тети, например?

– Нет. Только машинки могут жить в гаражах. Дяди и тети живут в домах.

– Понятно, – мечтательно говорила девочка, глядя в окно. – А когда мы приедем? А долго еще ехать? А почему мы едем не на машинке?

– Скоро приедем, дорогая моя. Вот проедем через этот густой лесок и будем дома. Тебе не нравится автобус?

– Ага. Он шумный и неудобный. И пахнет как-то нехорошо. В машинке намного лучше и чище. Почему у папы нет машинки?

– Потому что папа пока не может ее купить, – терпеливо отвечала Мария, посмотрев в глаза дочери.

– А почему? Почему, мама, он не может купить, когда другие покупают?

– Если он купит машину, то нам нечего будет кушать.

– Как это?

– Все просто. Он не сможет тебе покупать ни мороженки, ни леденцы, ни шоколадки, ни красивые платьишки, ни игрушки, так как машина очень дорого стоит.

– Тогда я не хочу машину. Лучше будем ездить на автобусе. И, мамочка, вы же не продадите мои платья? Пожалуйста, не надо, они мне так нравятся! – взволнованно-умоляющим голоском просила дочь.

– Вика, успокойся, никто не собирается ничего продавать, – тихо шептала ей на ушко мама. – Я не посмею, чтобы у моей сладкой-пресладкой дочурки забирали игрушки и продали ее любимые платья.

– А ты мне сегодня купишь новое платье? – спросила успокоившаяся Виктория.

– Нет. Только через недельку, когда папа получит в кассе денежки и принесет их домой.

– Почему в этой кассе так редко дают денежку нашему папочке? Он же хороший и добрый, почему касса ему не дает денег каждый день?

– Ответа на поставленный вопрос я, честно говоря, не знаю, Вика. Я сама была бы не против, если бы папе «касса» давала денежки каждый день. Это было бы здорово!

– Дааа. Тогда бы я каждый день играла с новыми игрушками… и каждый день надевала бы новое платье.

– Кто-то, кажется, снова замечтался и улетел на облака, – сказала Мария, посмотрев на мечтательное выражение дочери, которая устремила свой взор на потолок автобуса.

– Мечтать не вредно! – подметила Виктория, обняв маму еще крепче.

– Как провела время у бабушки? – поинтересовалась мама.

– Замечательно. Играли, смотрели фильмы, ходили в магазины. – Она снова задумалась. – Дедушка пообещал мне, что в следующий раз мы пойдем в парк развлечений. А потом в зоопарк. А потом будем смотреть мультик «Книгу джунглей», который мне так нравится. Помнишь, мам, этот мультик?

– Конечно, помню. Мы смотрели с тобой этот мультик раз десять, если не больше. Он тебе еще не надоел?

– Как может надоесть то, что нравится? Он мне никогда не надоест. Я всегда буду его смотреть! Да-да, всегда!

– Молодец, смотри мультики. Все лучше, чем дедушкины боевики из видеосалона.

– Мне нравится боевики… И как его… блин… мам, я забыла, как зовут…

– Не блин, а оладушка! – исправила ее мамы. И они обе засмеялись.

– Ооо! Я вспомнила! – воскликнула она. – Я люблю фильмы с Арнольдом Швашиннегером.

– Как, как? – искренне смеясь, спросила Мария.

– Арнольд Швашиннегер, – повторила Вика. – А почему ты надо мной смеешься?

– Прости, моя дорогая, – извинилась Мария. – Просто ты так смешно обзываешь актера, что мне трудно не смеяться. Его зовут Шварценеггер, а не Швашиннегер.

– Ой, точно, мамочка! – Она засмеялась. – Я немножко перепутала. У меня получился какой-то Фаршснегер!

Люди, которые невольно стали соучастниками данного разговора скромно улыбались, а некоторые даже засмеялись.

– Мам, мам, скорее смотри сюда! Я сейчас видела, как в лес забежала лисица! – закричала Вика.

– Прости, но я никого не вижу, – сказала мама, когда стала смотреть на дорогу, вблизи которой возвышался густой и непроницаемый лес.

– Жаль, что не успела. Я тоже плохо разглядела. Но ничего скоро и так посмотрю на лисицу, когда мы с дедушкой пойдем в зоопарк. Это будет здорово!

– Не сомневаюсь. Большие у вас планы с дедикой на следующие выходные, ты не заметила?

– С дедушкой, – исправила маму Вика. – Я уже давно так его не называю. Только иногда. Когда я так говорю, он отчего-то не злится на меня, а радуется и смеется. Почему ему нравится, когда его я неправильно называю? Или он уже к дедики привык?

– Наверное, привык, – предположила Мария. – Ты целый год так дедушку называла. А потом вдруг выросла, научилась хорошо говорить и перестала так его величать.

***

Виктория и Мария лежали в постели.

– Уже девять часов вечера… пора спатеньки, – сказала Мария сладким, нежным материнским голосом.

– Мне так хорошо с тобой, мамочка. – Вика чмокнула маму. – Даже спать не хочется.

– А мне с тобой.

Мария поцеловала дочурку в горячий лобик.

– Мам, почитаешь мне сказку перед сном?

– Какую?

– Про Василису Прекрасную! – воскликнула Виктория и захлопала в ладоши.

– Ну, хорошо…

– Ура!

– Тише, тише, не кричи так громко, а то сон может убежать в сказочную страну «Бессонницы».

– Почему?

– Потому что Его Величество Сон не любит суеты, шума и криков. Ты разве не знала?

– Нет, – отвечала Виктория уже шепотом, оглядываясь по сторонам. – А он сейчас рядом с нами? Он невидим? Он добрый?

– Добрый и невидимый. Он приходит только тогда, когда ты закрываешь глазки, погружаясь в мир сновидений.

– Мам, а что он делает, колдует?

– Можно и так сказать. Он – Волшебник!

– Вау! Он, наверное, с седой бородой, длинными-предлинными волосами, со смешными носиком-картошкой, добрыми глазиками, пухлыми щечками и большим животиком. Эх… Мам, а можно мне на него взглянуть, хотя бы на секундочку? Ну, пожалуйста, мам!?

– К сожалению, нельзя.

– Почему? – расстроено спросила дочь.

– Я бы с удовольствием показала его тебе, моя роднулечка, да вот только я сама его не вижу.

– Так нечестно! Его Величество Сон не должен скрываться! Дед Мороз же не скрывается от людей и всем-всем дарит счастье. Почему, мам, он не хочет показаться?

– Не знаю, Виктория, и не могу знать. Я знаю одно, что сейчас моя дочь задает слишком много вопросов, чтобы оттянуть время до сна, тем самым заставляя Его Величество Сна нервничать и переживать. Ты ведь не хочешь, чтобы он от тебя убежал прочь, как убегает от плохих девочек?

– Нет, мамочка! Не хочу, не хочу! Пускай остается, останови его! Я ведь хорошая, я не хочу быть плохой.

– Тогда быстренько ложись под теплое одеяло, ложи голову на подушку и слушай сказку о Василисе Прекрасной. – Виктория нырнула под одеяло и озорно смеясь, вынырнула из него. – Теперь глазки закрывай и слушай. Готова?

– Да, мамочка.

Улыбка Ангела, подумала про себя Мария.

– В некотором царстве, в некотором государстве…

Через несколько минут Виктория уже тихо сопела, прижимая к себе большого плюшевого мишку.

Мария закрыла книжку, положила на комод, укрыла одеялом дочь, поцеловала, включила ночник и вышла из комнаты.

Она чувствовала, как ее тело переполняется от счастья, от гордости и от любви к этому дивному созданию, к дочери.

1 часть

Глава 1

28 июня 1997 года

Семья Шолоховых позавчера переехала из огромного пыльного мегаполиса в тихий пригород, где купила кирпичный двухэтажный домик в непосредственной близости от чарующего пруда и его желтых берегов. До этого они арендовали квартиру с тесными комнатками в девятиэтажном доме в центре города.

Глава семейства, Константин Ярославович, и его жена, Мария Александровна, всегда мечтали жить в собственном доме. Подальше от городского шума и безумия.

И вот их мечта стала реальностью. Благодаря повышению Константина на работе, они решили взять долгосрочный кредит на покупку собственного дома.

Познакомились Константин и Мария в метро. Как это обычно бывает – случайно! Купив себе жетон, Константин положил бумажник в левый карман джинсов, поднял голову и увидел ее – светловолосую, кудрявую девушку с зелеными глазами в красивом желтом платье, обтягивающем ее стройное тело. И мгновенно влюбился. Он не мог оторвать взгляд от нее, от ее неземной красоты, отчего поскользнулся на только что вымытом полу подземки. Упав на попу, он выронил из рук жетон, который волшебным образом покатился именно к ней и врезался в ее элегантные белые босоножки. Мария подошла к нему, помогла ему встать и протянула блестящий жетон. Он сказал, что она самая красивая женщина, которую он когда-либо видел. Она засмущалась и, поблагодарив за комплимент, пошла своей дорогой. Константин нагнал ее, признался в любви и пригласил на свидание. Возможно, другие девушки посчитали бы его безумцем, но только не Мария, увидевшая в глазах Константина искренность, мужественность и отвагу. И согласилась.

Так они познакомились.

Через шесть месяцев после случайной или судьбоносной встречи в метро они поженились. Ему было двадцать три, ей – всего двадцать. Он только окончил институт, она еще училась на втором курсе. Против брака были настроены как родители Марии, так и родители Константина. Но молодожены не хотели никого слушать и делали то, что им хотелось делать – брали от жизни все то, что она им предлагала. А предлагала она так много (проблем) и одновременно так мало (счастья). Постоянные переезды из одной съемной квартиры в другую. Поздние приходы Константина в нетрезвом виде после трудового рабочего дня, которые неминуемо вели к разборкам, недомолвкам и обидам. Работа, которая не приносила желаемого дохода, чтобы как-то улучить благосостояние семьи, которой не хватало не то чтобы на одежду, но и на еду (у родителей просить было стыдно!). Да еще ненужная беременность в столь тяжелые для супругов времена.

Через год после свадьбы у них родилась дочь, Виктория. И их жизнь кардинально изменилась, в лучшую сторону. В съемных квартирах появились уют и счастье. Супруги, охладив свой молодой и игривый нрав, стали идти друг другу на уступки, нежно заботясь о себе и том, чтобы их девочка была самой счастливой и не нуждалась ни в чем.

Константин после рождения дочери почувствовал дополнительный груз ответственности и устроился на другую, более перспективную и хорошо оплачиваемую работу в развивающемся издательстве – помощником редактора. Он завязал с алкоголем, как и с вечерними посиделками с закадычными друзьями, чтобы как можно больше проводить время с любимой дочерью, которая росла не по дням, а по часам. Он стал мечтателем, как его жена, которые пламенно мечтали о том, как их дочь вырастет и станет самой красивой, самой умной девочкой, способной покорить мир любовью и добротой.

По истечению пяти лет работы в процветающем издательстве, директорат назначил Константина старшим редактором, отвечающим за большой и трудоемкий раздел «Научной фантастики».

Подъехав к дому, Константин спросил у семьи:

– Не правда ли, замечательный домик?

– Прекрасный! Мне все еще не верится, что это наш дом, – воодушевленно сказала Мария и прильнула к мужу на переднее сидение, чтобы поцеловать в щечку. – Я так счастлива! А ты счастлива, моя дорогая принцесса? Счастлива? – спросила Мария у дочери, которая опустила свой печальный взгляд на куклу, теребя ее в руках.

– Да, мамочка. Но не совсем. Мне грустно.

– Отчего же тебе грустно, любовь моя? – спросил отец, повернувшись к дочери. – Теперь у тебя будет большая комната, где ты можешь со своими куклами устраивать спектакли и не переживать из-за того, что в комнате мало место. А впереди – школа, новые знакомства, новые друзья. Разве можно грустить из-за этого?

– Но я любила свою маленькую комнатку, – ответила она; ее глаза заслезились. – Мне грустно, потому что я больше там никогда не поиграю в кукольный спектакль. И еще, потому что я уже никогда не поиграю во дворе с подружками в классики или в прятки, не попрыгаю с ними на скакалке. Поэтому мне грустно. Простите меня. Я честно хочу радоваться, но не могу.

– Мы тебя понимаем, родная, – ласково сказала Мария. – Мне самой грустной от одной только мысли, что мы больше никогда не вернемся в нашу старую квартиру. Сейчас там уже живут другие люди, которые изменили ее до неузнаваемости. Но не переживай Виктория, я обещаю, что через несколько дней наш новый дом будет таким же уютный и красивый, какой была наша бывшая квартира. И ты уже не захочешь возвращаться обратно. Никогда.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Взявшись за руки, они шли по вымощенной камнями дорожке, ведущей к двухэтажному кирпичному дому с темно-коричневой черепицей на крыше. На втором этаж был построен крохотный балкон, увитый зеленью. Крыльцо украшал декоративный фриз. Дом окружили живые изгороди. Рядом с домом рос старый дуб, крона которого просвечивалась в лучах летнего солнца.

– Доченька, как ты смотришь на то, чтобы сегодня посидеть на балконе и посмотреть на вечерний закат? – спросил Константин.

– ОЙ, папочка с огромным удовольствием! – согласилась она.

Константин открыл деревянную дверь, и они зашли в дом…

Глава 2

28 сентября 1997

Воскресенье.

Солнце только озарило лучами сонный мир, а Вика уже не спала и лежала на кровати, прислушиваясь к безмолвной тишине. Кроме тиканья часов и стрекотания сверчка за креслом она ничего не слышала.

– Значит еще рано, – сказала она и встала с мягкой кровати, посмотрев в окно. – Как же сегодня красиво!

Голубое небо с кучными облаками нависло над землей, купаясь в утренней дымке. Безмятежный пруд сверкал в бликах восходящего солнца; в нем игриво плескались рыбы и мальки. В воде, по колено, стояли рыбаки и держали в руках длинные деревянные удочки, пытаясь как можно дальше закинуть красные поплавки. Над прудом кружили голодные чайки, которые впивались в воду и вытаскивали оттуда рыбу. Пожелтевшая трава на соседнем берегу пруда колыхался на тихом осеннем ветру, пригибаясь к земле. Величественные сосны все также безмолвно смотрели и охраняли лес от чужаков, скрывая за собой лесной мир полной тайн и загадок.

Вика глубоко вздохнула от прекрасного вида и снова легла в постель, окинув взглядом платяной шкаф, дверки которого были немного приоткрыты.

Прошел час.

За этот час Виктория успела причесать волосы куклам, переписать из черновика в чистовик домашнюю работу по русскому языку, застелить постель и навести порядок в шкафу, постоянно всматриваясь в темные уголки шкафа, с опаской, с томительным ожиданием.

Когда прошло еще пятнадцать минут, она решила больше не ждать, когда проснутся ее родители и на цыпочках спустилась на первых этаж. Зашла в ванную комнату. Она тщательно почистила зубы, умылась и заплела себе две косички. Потом на цыпочках пробралась на кухню, приготовила себя чашку чая, положила в тарелку мучное печенье и три конфетки – и пошла обратно в свою комнату. Родители продолжали спать. Отец храпел, а мама тихо сопела. Виктория с облечение вздохнула.

Поставив кружку чая и тарелку со сладостями на кукольный розовый столик, за которым уже сидели две подружки-игрушки в нарядных платьях – Кристина и Полина – Виктория открыла комод, извлекла из него пластмассовую тарелку, вилку и стаканчик и разложила все на столе.

Вика в очередной раз посмотрела на платяной шкаф и со злостью отвернулась. Начала кокетничать с Кристиной и Полиной.

– Жаль, что с другими девчонками я не могу так легко общаться, как с вами, – сказала Виктория и сделала глоток бодрящего чая. – Я в классе как серая мышка. – Куклы трагично вздохнули. – Я для всех пришелец, которого никто не ждал. Мне никогда с ними не подружится.

– Не говори так! – сказала одна кукла писклявым голосом Виктории. – Ты со всеми подружишься. Просто ты новенькая. И все.

– Надеюсь. Я бы очень хотела с кем-нибудь подружиться. Я даже вчера одной девочке рассказала о вас. Она собиралась зайти ко мне в гости.

– А не рано ли? – возмущенно сказала другая кукла грозным Викиным голосом. – Ты же практически ее не знаешь. А вдруг она сломает мне руку или ногу. Или хуже всего – сворует. Я этого не переживу!

– Нет! Не смей так плохо говорить о ней. Она хорошая, – успокаивала Вика растроганную куклу. – И помните, мои милые, я вас никогда не оставлю. – Она посмотрела сначала на двух кукол за столом, а потом на маленький кукольный домик, в котором сладко спали еще пять счастливых куколок. – И вас тоже, дорогие мои.

– С кем это ты опять разговариваешь? – шепотом спросил он, выйдя из платяного шкафа.

– Ни с кем! – ответила она и покраснела.

– Да я-то знаю, снова с куклами общалась. И что они говорят? – ухмыльнулся он.

– Не скажу. Это женский разговор. Я уже думала, что ты никогда не вернешься, – обиженно сказала Виктория, не глядя на него. – Я начала завтракать со своими преданными куклами, которые никогда не опаздывают и всегда рядом со мной.

– Так ведь они же куклы. И сегодня воскресенье. Хотелось выспаться перед тяжелым понедельником.

Он потянулся и подошел к ней.

– Ты ведь не работаешь? Какая тебе разница воскресенье или понедельник?

– Как это я не работаю!? А кто будет охранять этот славный дом, если не я? – Он сел на крохотный стульчик, напротив недовольной Виктории, которая смотрела в окно, пытаясь уловить стремительный полет птиц. – Кто-то сегодня в обиженку играет.

– Почему ты не сдержал свое обещание? Ты ведь обещал мне! Я ждала тебя вчера целый день!

– Меня не отпускали. Отец заставил меня читать ужасно скучные книги, а потом прибираться в собственной комнате. Как же я это ненавижу! Он не понимает, что бардак – это весело и круто.

– Это ни весело и ни круто!

– Ну прости меня. Я честное слово хотел посмотреть на твой спектакль. Может, ты мне его сейчас покажешь, пока твои родители спят?

– Сейчас не получится. Нужно собирать декорации и репетировать с актрисами, – ответила Виктория.

– С куклами ты хотела сказать?

– Они не просто там какие-то бездушные куклы, а самые настоящие актрисы, которые явно общаются между собой, когда я закрываю глаза от усталости.

– Да не может быть такого! – возразил он. – Куклы не умеют говорить. Они ведь искусственные, без души и сердца.

– Почему ты так уверен? Ты же со мной можешь говорить. Так, может, и они умеют говорить, только не хотят в этом признаваться?

– Ну, так я-то живой. У меня есть душа. А они – бездушные пластмассовые куклы.

– И что? Из-за этого они не могут общаться друг с другом?

– Давай не будем спорить, а лучше проверим, кто из нас прав, – предложил он.

– Как мы это проверим?

– Все просто. Мы не будем спать две ночи подряд и следить за куклами, что они делаю по ночам, когда все спят. И таким образом проверим, кто был прав в этом споре. Как ты на это смотришь?

– Отлично, – обрадовалась Вика. – А тебя отпустит отец?

– Как только он уснет, я постараюсь незаметно проскользнуть в твою комнату. И мы начнем наблюдение.

– Снова меня обманешь и не придешь, как ты это сделал вчера?

– Я думал, ты меня давным-давно простила. – Теперь он отвернулся от нее и уставился в окно. – Я перед тобой извинился. А ты? Мы ведь с тобой настоящие друзья и должны прощать друг друга. Каждый может ошибиться.

– Я тебя давно простила. Просто этот спектакль я посветила тебе. А ты не пришел. Это и был мой сюрприз.

Виктория просияла в улыбке.

– Для меня? – Его лицо прозрело, он скромно улыбнулся ей. – И в правду неожиданный сюрприз. Мне уже не терпится увидеть твой спектакль. Давай, я тебе помогу построить декорации, пока ты будешь репетировать с куклами?

– Но скоро родители проснуться. Нам не успеть…

– Еще только девять часов утра. Они еще долго будут хрюкать. Поверь мне, взрослые спят дольше детей. Мы успеем. Ну, пожалуйста! – умолял он, встав на колени. – Я так хочу посмотреть. Пожалуйста, пожалуйста!

После этих слов он сделал невинную и умилительную рожицу, перед которой Виктория не могла устоять.

– Хорошо. Давай попробуем.

– Ты мой лучший и единственный друг.

– А ты мой. – Ее щечки покрылись румянцем. – Ты помнишь ту декорацию, которую я тебе неделю назад показывала? – Он кивнул. – Сможешь собрать?

– Без проблем!

– Надеюсь, ты будешь аккуратен, а не как обычно неуклюж.

– Таковая моя натура. Но я постараюсь не шуметь.

Глава 3

24 августа 1997 года

– Виктория, помоги маме помыть посуду. А я пока вынесу мусор, – ласково попросил Константин у дочери, которая смотрела в комнате любимую телепередачу «Тысяча свечей», где юные мальчики и девочки отвечали на вопросы и выигрывали призы.

– Хорошо. – Она нехотя встала с пола (лежать на полу было куда забавней, чем лежать на мягком диване) и быстро побежала к маме на кухню, успевая подпрыгивать, словно жизнерадостный кузнечик. – Мамочка, я пришла тебе помочь. Давай я буду вытирать полотенцем посуду.

Мария улыбнулась дочери, все еще не веря в том, что ее родная дочь, которую она еще недавно гордо носила в своем животе… уже через неделю пойдет в школу.

– Тебе что, папа сказал мне помочь?

– Да.

– Не дает нам папа отдохнуть? – Они улыбнулись друг другу. – Ты смотрела передачу «Тысячу свечей»? – Виктория кивнула. – Тогда нечего здесь стоять. Я и сама справлюсь. А когда папа придет, я скажу, что ты мне помогала. Договорились?

– Спасибо, мамочка. – Вика прильнула к матери и со всей любовью чмокнула ее в щечку и побежала обратно в комнату.

Мария смотрела ей вслед и невольно по ее щекам побежали слезы. Такая маленькая, беззащитная и наивная дочурка, ради которой она живет и дышит, будет от нее вдали почти полдня. Заведет подружек, запишется на танцы, познакомится с юным красавцем, влюбится и забудет про свою дорогую маму.

От неприятных мыслей, летающих в ее голове, Мария не заметила, как вернулся домой Константин и обхватил ее талию рукой. Она вздрогнула.

– Прости, любимая, что напугал. Я думал, ты меня заметила, – сказал он, прижавшись к ней ближе.

– Да ничего страшного, дорогой. Немного задумалась.

– О чем же? – Он развернул ее к себе лицом и посмотрел в ее заплаканные глаза. – Ты что, плакала?

– Совсем чуть-чуть. Не обращай внимания. У женщин это бывает.

– Я не могу ни обращать внимания, когда моя жена плачет. – Он поцеловал ее. – Что случилось? Признавайся…

– Да глупости. Я просто только сейчас осознала, что совсем скоро наша дочь вырастет и оставит своих стариков в этом доме, когда найдет своего юного принца на белом коне.

– Ей же всего семь лет!

– Еще недавно она была в моем животе, а через неделю она пойдет в школу, в первый класс и на целый день оставит меня. Оторвется от маминого крыла, от твоей опеки. А еще через десять лет она уедет в колледж и тогда-тогда…

Мария положила голову на вздымающую и опускающую грудь Константина и заплакала.

– Успокойся, любимая. – Он гладил ее волосы. – Она еще никуда не уехала. Она рядом и любит нас. И поверь мне, она никогда нас не оставит. Она у нас самая хорошая. Ты разве забыла?

– Нет, не забыла, – тихо всхлипывая, ответила Мария. – Она самая добрая девочка на свете…

– Вот именно. Самая-самая. Так что успокойся, пока Виктория не увидела твоих слез.

– Все, кажется, успокоилась. Спасибо, дорогой, – поблагодарила она мужа за поддержку.

– Нет проблем.

– Что бы я без тебя делала?

– Пап? А почему мама плачет? – спросила Виктория, когда зашла на кухню. – Мама, тебе плохо?

– Я немножко всплакнула, когда мой пальчик уколол острый ножик, – соврала она, подняв дочь на руки.

– Тебе не медленно нужна помощь! – воскликнула Вика. И спросила: – Какой у тебя пальчик болит?

– Вот этот. – Она протянула ей указательный палец левой руки. – Ты знаешь, как его вылечит, чтобы он не болел?

– Конечно, мам. Я лечу своих куколок много-много лет. Надо просто взять твой пальчик в руки, чтобы согреть. А потом поцеловать, чтобы вылечить.

– Поцелуй вылечивает раны. Невероятно! – прокомментировал отец и улыбнулся.

– Не просто там какой-то поцелуй. А искренний поцелуй от любимого. Так что папа быстрее целуй мамин пальчик. – Он поцеловал. После чего Вика спросила у мамы. – Ну, как мамочка, пальчик больше не болит?

– Это просто сказка какая-то! Он перестал болеть. Спасибо, Виктория, ты меня исцелила. Ты чудесный врач!

– Не за что, мамочка. Ты, пожалуйста, в следующий раз зови меня, когда тебе будет больно, и я обязательно вылечу тебя от любой боли. Хорошо?

– Хорошо, – ответила мама.

– А мне тебя, Виктория, можно будет позвать, когда мне вдруг станет невыносимо больно? – поинтересовался Константин, посмотрев на дочь умилительными глазами.

– Папочка, конечно. Я всех вылечу, кого сильно-сильно люблю, – сказала она и обняла родителей. – Я вас сильно-сильно люблю. А знаете, что я еще забыла?

– Что? Мы не знаем.

– Забыла показать вам свой рисунок, который нарисовала еще днем. Пойдемте в мою комнату. Он лежит на столе. Надеюсь, он вам понравится.

– Пойдем, посмотрим. Там папочка будет? – спросил Константин, улыбаясь дочери.

– Не скажу. Сами сейчас все увидите.

Не успели Константин и Мария зайти в комнату дочери, как Виктория им подала в руку разукрашенный цветными фломастерами альбомный листок и спросила:

– Ну, как? Нравится?

– Да. Замечательный рисунок, – сказала мама, еле сдерживала слезы, глядя на рисунок, на котором была изображена она, Константин и Виктория. Они держались за руки подле двухэтажного дома, на крышу которого ниспадали золотистые лучи солнца. За ним текла синяя речка, за рекой – возвышался темно-зеленый лес. На белых облаках была написано голубой акварелью: «Мама, папа, я – дружная семья».

– Доченька, у тебя талант! – похвалил ее отец. – Ты ведь не бросишь рисовать, когда вырастишь?

– Нет. Мне нравиться рисовать. Или как говорит наша воспитательница в детском саду – творить. – Виктория посмотрела на маму и спросила. – Мама у тебя, что пальчик не прошел?

– Прошел.

– А почему ты снова плачешь?

– Все хорошо. – Мария сделала пауза и продолжила. – У меня появилась идея. Давайте рисунок повесим на стену. Как вы на это смотрите?

– А разве можно, мамочка? Правда-правда? А как же новые обои?

– Твои рисунки будут дополнять новые обои, – ответила мама. – Папа, я надеюсь, не будет против.

– Буду! – Он сделал хмурую гримасу, а потом засмеялся. – Как я могу быть против такого!

– Спасибо! – закричала от радости Виктория и показала, куда хочет повесить рисунок (возле зеркала).

– Завтра я куплю рамку, а папа прикрепит ее к стене. Хорошо, дорогая?! – Виктория кивнула и прыгнула на кровать. – А теперь пора бы вам, юная мисс, почистить зубы и в кроватку.

– Но мам… еще только девять часов вечера! Детское время! Можно еще полчасика книжку почитать.

– Только если книжку. Но полчаса. Договорились?

– Да, мамуля. Через полчаса я буду уже хрюкать.

– Ну, хрюкать-то не надо. Не будь как твой папа, – сказала Мария и засмеялась.

– Это что получается? Я – свин, что ли!? – Константин захрюкал, насупился, приставил руки к голове и выставил указательные пальцы. – Ну, держитесь!

Он побежал за счастливой женушкой, повалил ее на кровать, поцеловал. Потом обнял дочь и, прислонив губы к ее нежному животу, выпустил воздух из легких.

– Ой, доча-доча, как тебе не стыдно? Может, хватит выпускать сероводородные газы.

Они громко засмеялись, утопая в блаженстве семейной гармонии.

Когда родители ушли в другую комнату, Вика достала книгу «Приключения Тома Сойера» Марка Твена и с лету плюхнулась на кровать, прижав к себе плюшевого мишку. Начала читать по слогам (мама научила ее читать в четыре года!).

Ей так понравилась книга, что она полностью погрузилась в мир полных опасностей, лихих и авантюрных приключений вместе с обаятельным задирой и маленьким бунтарем Томом, забыв о времени. Когда Виктория посмотрела на часы, она ахнула. Прошел час. Она должна была уже спать.

Услышав мамины приближающие шаги, она закрыла книгу, положила ее на стол, выключила ночник и быстренько легка под одеяло.

Виктория притворилась спящей, когда Мария зашла в детскую комнату. Она подошла к кровати, посмотрела на своего юного и беззащитного ангела и поцеловала его в щечку, прошептав на ушко:

– Я знаю, что ты только что легла, Виктория. Я слышала топот твоих маленьких ножек. – Вика не могла больше притворяться и улыбнулась, но глаза не открывала. – Но я не сержусь. Ты у меня умница. Я люблю тебя.

– А я тебя! – сказала она, крепко обняла маму за шею. – Мама, а может, ты мне сегодня споешь ту веселую и добрую песенку, которую ты мне пела, когда я еще была маленькой девочкой?

– Ты и сейчас маленькая девочка.

– Неправда, – возразила Виктория. – Теперь я уже взрослая. Скоро я пойду в школу! А маленькие девочки не ходят в школу. Ведь так?

– Ты права, доченька, – согласилась с дочерью Мария. – Но ты для меня всегда будешь маленькой девочкой, которую я должна оберегать и защищать.

– Почему?

– Потому что я твоя мама. Ты все еще хочешь услышать колыбельную перед сном?

– Очень хочу!

– Хорошо.

Мария запела дивным и красивым голоском:

Ты ложись скорее спасть,

Чтобы завтра рано встать.

Чтобы сон во сне явился,

Самый добрый и красивый,

Самый сказочный и былинный.

Чтобы с арфами летать,

В звездном небе утопать.

Чтобы ангелами стать,

Песни в море напевать.

В общем, глазки закрывай,

Спи малышка, баю-бай.

Когда мама закончила, Виктория захлопала в ладоши. Потом пожелала Марии спокойной ночи и приятных сновидений.

– Спокойной ночи, – сказала Мария, встала с кровати, поцеловала Викторию в лобик и вышла из комнаты.

Через две-три минуту Виктория благополучно провалилась в дивный сон, в котором она вместе с Томом Сойером красила забор, соревнуясь, кто лучше сделает это. Закончив покраску забора, они беззаботно побежали во двор к другой беспризорной ребятне и начали дурачиться в детские забавы. Она даже чуть-чуть влюбилась в Тома, когда он ее взял за руку и посмотрел прямо в ее кроткие глаза. От своих мыслей она покраснела, заробела и ударила Тома по руке. За это Том ее дернул за длинную косичку, да так больно, что Виктория взвизгнула и проснулась.

В комнате было темно и страшно. На улице неугомонно гавкали собаки. Через большое окно проникал бледно-серебристый лунный свет. Она посмотрела по сторонам в надежде, что не увидит ни одного монстра из ее платяного шкафа и с облегчение вздохнула, когда не заметила призрачных движений посторонних существ в темноте, окутавшей маленькую комнату.

Виктория с облечение вздохнула и положила голову на подушку. И только она закрыла глаза, чтобы вновь уснуть и предаться дивным сновидениям, как вдруг – дверь платяного шкафа предательски и зловеще заскрипела, немного приоткрывшись.

– Кто-то зашел или вышел из него! – подумал про себя Вика.

Виктория не растерялась и быстро включила ночник, который стоял на прикроватном коричневом комоде – и посмотрела на шкаф, пытаясь увидеть то, что не способен увидеть взрослый человек.

Ее сердце бешено колотилось, а белая наволочка стала мокрой от пота. Она знала, что кто-то три ночи подряд вальяжно ходит по ее комнате. Виктория недавно рассказала об этих загадочных странностях матери, которая не поверила дочери и сказала, что это только ее бурно разыгравшаяся фантазия и что, мол, в шкафу никого нет.

Она смотрела на шкаф, наверное, минут пятнадцать. Ничего. На всякий случай Виктория решила не выключать «спасительный» свет ночника, который, по ее мнению, отпугивает злых духов и монстров, что скрываются в темных уголках комнат и спряталась под одеялом.

Попыталась уснуть.

Безрезультатно.

Виктория дрожала от каждого постороннего звука в комнате.

Вика думала, что сейчас возле ее кровати стоят самые страшные существа на всем белом свете и хотят вцепиться в ее обнаженные лодыжки. Она свернулась калачиком, наивно пологая, что пока она под одеялом ее никто не посмеет схватить и утащить в темный шкаф.

Ей даже показалось на мгновение, что кто-то проводит острым ногтем по белому одеялу, желая добраться до ее плоти.

Двери от шкафа снова пугающе заскрипели, и тогда Виктория не выдержала и визгливо закричала что было сил.

Через мгновение в ее комнату вбежали взволнованные и напуганные родители.

– Что случилось? – спросил отец, подбежав к Вике.

– Тебе больно, Виктория? Ты заболела? В чем дело? – спрашивала обеспокоенная Мария.

– Папа, в моем шкафу живет злой дух! – сказала дрожащим голосом Вика. – Я слышала, как он зашел в него. Я так боюсь, что он меня заберет!

Она заплакала.

– Милая, не плачь. Никто тебя не заберет пока мы рядом, – начала успокаивать Мария испугавшуюся дочь. – Сейчас папа проверит шкаф и прогонит злого духа. Правда, милый?

– Да, – сказал он, и смело пошел к полуоткрытой двери шкафа.

– Пап, будь осторожен. Вдруг он окажется очень сильным и не один. Я не могу на это смотреть.

Виктория закрыла глаза, когда отец взялся за ручку платяного шкафа и…

– Вика, не переживай. Там никого нет. Ни единой души. Но если даже кто-то и был в этом темном шкафу, то теперь он трусливо убежал и вряд ли сюда вернется, – сообщил Константин и посмотрел на свою девочку со всей любовью и отцовской лаской. – Они не вернутся, если…

– Если что? – поинтересовалась она, все больше прижимаясь к матери.

– Если ты их сама перестанешь бояться, потому что они питаются твоими страхами.

– Правда?

– Конечно. Когда я тебе обманывал?

– Но пап, – засомневалась Виктория. – Это для меня слишком – не бояться монстров. Я же та еще трусиха! Я темноты-то боюсь!

– Ты смелая. Мы все боимся темноты.

– Мама права, – поддержал Константин жену. – Ты смелая и не должна бояться всякой там нечисти. Если почувствовала невидимого духа, закрой глаза и скажи себе, что его не существует, что он всего лишь иллюзия. Фантазия. Как вампиры, оборотни и снежные люди с дубинами в руках.

– Я постараюсь их больше не бояться, папочка, – неуверенно заверила Вика. – Надеюсь, они больше не вернуться в мою комнату.

Когда дочь успокоилась, Константин и Мария пожелали Виктории спокойной ночи и вышли из комнаты, разрешив Вики спасть с ночником, если ей все еще немного страшно спать в темноте.

Но как бы она не старалась уснуть, все ее попытки увенчались провалом. Сон словно рукой отбило. Она продолжала верить в чудовищ и отчаянно пыталась себе внушить, что никого в комнате нет, а только ее страхи и фобии.

Дверь от шкафа вновь скрипнула.

– Это все неправда! Ты смелая! – говорила она вслух, успокаивая себя. – Посмотри своим кошмаром в лицо. Не будь трусихой!

Она опустила одеяло до носа и начала смотреть на шкаф, в его черное нутро, в котором таилось что-то необъяснимое и жутко страшное.

Ветер свистел за окном все сильнее и сильнее.

Ветка дерева ударила по стеклу.

Вика вздрогнула.

– Кто здесь? – тихо спросила она, трясясь от страха. – Я знаю, здесь кто-то есть! Но послушайте меня, я вас не боюсь. Не боюсь, кто вы бы ни был! Хоть вы будите самым страшным чудовищем во Вселенной, я вас не испугаюсь. Так что уходите из моей комнаты.

Ей никто не отвечал.

– Какая же глупая и пугливая! – ругала себя Виктория. – Монстр в шкафу! Ну и трусиха! А еще в школу собралась!

Она снова посмотрела на шкаф и неожиданно для себя увидела в приоткрытой дверце две ярко-красные сверкающие точки.

Глаза!

Она закричала, снова разбудив родителей.

Когда Константин и Мария ворвались в комнату, некогда вспыхнувшие во мраке глаза, словно по взмаху волшебной палочки, исчезли.

Той страшной ночью Вика спала вместе с родителями на большой кровати в спальне. Она любила там спать. Когда родители обняли ее, она сразу почувствовала себя защищенной и тот же миг успокоилась, быстро уснув беспокойным сном. Она что-то кричала, от кого-то убегала и молила о пощаде. Мария всю ночь следила за дочерью, постоянно убаюкивала ее, когда она просыпалась.

Глава 4

25 августа 1997 года

Виктория встала рано, когда мама готовила папе завтрак, который, в свою очередь, сонно и вальяжно собирался на работу. Она с удовольствием и огромной радостью проводила вместе с Марией папу до машины, поцеловала на дорожку (как мама!) и долго махала рукой, пока его машина, сверкающая от бликов утреннего солнца, не скрылась за горизонтом.

– Ну что, Виктория, собираешься делать? – спросила мама, посмотрев на безмолвный пруд.

– Хочу покачаться на качелях, – ответила Вика. – Только вот скучно одной. Может быть, вместе покачаемся? Сначала – ты, потом – я.

– Нет уж, качаться я не буду. Давай я тебя покачаю?

– Хорошо.

Взявшись за руки, они подошли к дубу, к толстой ветке которого были привязаны две веревки, соединявшиеся между собой резиновой шиной.

Немного покачав дочь, Мария вспомнила, что забыла вытащить мясо из морозильника, чтобы приготовить вечером фирменное блюдо: жирное мясо под толстым слоем картошки и плавленого сыра. Поэтому она пошла в дом, наказала Вики быть как можно осторожнее и сильно не раскачиваться.

Вике нравилось часами качаться на качелях, слушая мелодичное пение птиц над головой. Она чувствовала себя парящей птицей, освободившейся из стальных оков, когда качель стремительно поднимала ее вверх, отчего ноги утопали в голубом небе, а потом стремительно опускала вниз, захватывая дух.

Вдоволь накачавшись, она слезла с качели и села на зеленую, цветущую поляну подле величественного дуба и начала фантазировать, что она сейчас в волшебной стране Париан, где живут добрые феи и злые тролли. И что она сейчас сидит не на поляне, а в райской ромашковой долине, окаймленной скалами и дремучими, непроходимыми лесами. К ней подлетали со всех сторон красивые феи, приветствуя и клонясь принцессе Париане. Она любезно благодарила их за учтивость и предлагала каждой феи поиграть с ней в веселую детскую игру, на что они услужливо соглашались.

Вика прыгала и бегала по поляне, озорно смеялась и картинно охала и ахала, погружаясь в пучину фантазий все глубже и глубже. Потом залезла на дерево и притаилась за его толстым многовековым стволом, пряталась от фей. Но как бы она не пыталась спрятаться от фей, они ее всегда находили. Она спрыгнула с дерева и побежала по ромашковой роще, купаясь в райских благоуханиях, в теплых объятиях волшебства. Когда феи полностью облепляли Викторию, они начинали подбрасывать ее вверх. Вика, ликуя и радуясь, падала на ромашки (на поляну) и не чувствовала боли, так как белые лепестки ромашек были мягче, чем само перышко.

Вдруг нежданно-негаданно в их владение ворвался злобный и ужасный тролль, который возомнил, что он тут главный и начал выгонять несчастных фей из ромашковой долины. Но Вика возразила, и гордо сказал ему, что это территория принадлежит ей и только она вправе решать, кому здесь быть, а кому нет. Поэтому она попросила его удалиться из ее чудесных мест туда, откуда он пришел, то есть на болото. Но тролль только посмеялся над ней, взял дубину в руки и пригрозил принцессе Париане, что если она помешает ему, то он будет играть не по правилам.

– Ах, так! – возмутилась Вика, взяла в руку камень и запустила в него. Бросок оказался точным. Тролль грохнулся на землю, заскулил как дворняга и убежал обратно в темный лес, пообещав, что ещё вернется. – Беги-беги, подлый трус! Мне не страшны темные силы!

– Во что ты играешь? – спросил кто-то.

Жизнерадостные феи, злобные тролли, ромашковая долина, темный лес и скалы, вздымающие к звездам – в один миг растворились. Виктория снова очутилась в реальном мире, на зеленой поляне возле дуба. Она обернулась. Перед ней стоял мальчик лет семи.

– Что? – переспросила Вика.

Мальчик был высоким, худым и бледным, как сметана. Длинные черные волосы, зачесанные влево, глаза, отливающиеся красными оттенками, сгорбленный нос и синие губы. Он был одет в красную футболку и в черные шорты. Босые и вымазанные в грязи ноги он спрятал в траве.

– Я спросил, во что ты играешь? – повторил он и сел рядом с ней.

От него пахло рыбой.

– Да так, ни во что. Просто дурачусь! Я представляла другой мир и обороняла свою территорию от врагов. Ты что рыбачил? – спросила она и заткнула нос рукой.

– Нет. Я с рождения так пахну, – сказал он и посмотрел на нее украдкой.

– Странно. У тебя что, нет мыла? Сейчас его в магазинах целые горы. С ромашкой, шалфеем, лавандой, есть даже с ароматом кофе. Ты вообще, что ли не моешься?

– Кончено, моюсь. Каждый день, но ничего не выходит. Я все равно продолжаю вонять тухлой рыбой. Поэтому я так одинок. – Его красные глаза увлажнились. – Поэтому никто не хочет со мной дружить.

– Прости меня. Я не хотела тебя обидеть. Я тебе понимаю.

– Правда? – недоверчиво спросил он. – Но ты ведь не пахнешь тухлой рыбой, как ты можешь меня понять?

– Я не про это. Мне тоже сейчас очень одиноко и грустно. Мы недавно переехали из города, а всем мои друзья остались там. А тут я еще ни с кем не успела познакомиться. Вот! – Она протянула руку мальчику. – Меня зовут Вика! А тебя как?

– Ты хочешь со мной дружить? –удивился он.

– А ты не хочешь? Если нет, то я напрашиваться не буду.

– Нет-нет. Я с удовольствием буду с тобой дружить. Просто мне еще никто не предлагал дружить. Вот я и растерялся. Меня зовут Домовой.

Он улыбнулся, обнажив белые зубы.

– Странное имя, – возмутилась Виктория. – Домовой! Ты, наверное, обижаешься, когда тебя так называют?

– Отчего же я должен обижаться, если у меня такое имя. Тебе не нравится?

– Нет, что ты! Просто необычное какое-то имя!

– Но…

– Я поняла, ты родился не здесь. Ты ни на кого не похож. У тебя странные глаза…

– Ты правильно поняла. Я родился и вырос совсем в другом месте. Далеко отсюда, – сказал он, почесав голову. – Не обращай внимания на мой странный вид, ты скоро привыкнешь к нему. Можно с тобой поиграть в твою игру?

– Давай. А ты умеешь фантазировать? Без фантазии… ээ… ты не сможешь видеть то, что вижу я.

– А что ты видишь?

– Очень многое. Фей, русалок, троллей, благоухающие поля, скалы, реки и озера. В этой игре нет правил. Просто представляй и играй. Попробуй! Давай же, не стесняйся.

– Я не стесняюсь. – Бардовый цвет лица говорил об обратном. – Я вижу красно-фиолетовое небо, которое ежесекундно пронзают разноцветные вспышки падающих звезд. Там же, на небе, сияют три голубые планеты. На земле, повсюду, одни лишь песок и бесформенными кактусами. Мы с тобой бежим по горячему песку быстрее ветра.

– Почему мы бежим?

– А за нами гонятся трехметровые скорпионы…

– Классно! – перебила его Вика. – Жутко, конечно, для девочки, но все равно классно! Для опасных приключений – самое оно. А почему они за нами гонятся?

– Потому что мы не должны дружить. Никогда-никогда. Потому что мы из разных миров.

– Как интересно! Нам срочно нужны мечи, чтобы обороняться от скорпионов!

– Точно! – поддержал ее идею Домовой.

Вика лихо забралась на ветку дуба и через минуту уже держала в руках две палки.

– Держи меч, храбрый воин Семи Пустынь. – Она кинула ему палку и спрыгнула с дерева. – Ты готов сразиться с врагом и вернуться в наш славный мир, где мы можем дружить.

– Готов! – Домовой поднял вверх меч. – А что это за место такое, где мы можем с тобой дружить?

– В Морской Пучине! Где же еще?! – сказала Вика, схлестнувшись с грозным противником, который тщетно пытался ее пронзить своим ядовитым жалом. – Не отвлекайся, воин! А лучше помоги мне справимся со скорпионом!

– Хорошо, подруга! – Он самоотверженно побежал к противнику, не боясь ни смерти, ни выносимой боли. – Получай гнусный скорпионишка!

Домовой хлестким ударом меча пронзил скорпиона, отчего тот жалобно запищал и убежал прочь.

Вика обняла своего спасителя и закричала:

– Мы его победили! Победили! Ты молодец!

– Спасибо.

– О, нет! Сюда летят кровожадные ястребы! Надо бежать!

– Скорее нам нужно подняться в небо и уничтожить их! – героически сказал Домовой.

– Точно! Я забыла, что у нас есть крылья. Быстрее забирайся на качели!

Они залезли вдвоем на качель и начали представлять, как летят через песчаную бурю в бликах красно-фиолетового неба, обороняясь от гигантских ястребов.

– Их все больше и больше! – крикнул Домовой. – Мы не справимся и погибнем!

– Нет!

Виктория подлетела ближе к Домовому и помогла ему отбиться от свирепой птицы.

– Осторожно, Домовой! – закричала Вика, но уже было поздно, ибо разгневанная не на шутку птица вцепилась острыми когтями в крылья Домового и разорвала их.

Домовой стал падать, кружа в воздухе.

Виктория, не зная страха и упрека, стремглав полетела за Домовым, который утопал в красных облаках.

Землю не было видно.

Долетев до него, она схватила Домового мертвой хваткой.

Крылья не справились с дополнительным весом, поэтому они начали падать вниз.

– Это конец! – сказала Виктория.

– Нет! – возразил он. – Посмотри, мы падаем в глубокое синее море!

– Невероятно! Это же наш дом! Мы в Морской Пучине!

Они упали далеко не в воду, а на твердую землю цветущей поляны, вернувшись из сказки в реальность.

– Невероятно!

– Невероятно!

Отдышавшись от фантастических приключений, слушая, как чирикают птицы и жужжат мухи над их потными, неподвижными телами, Домовой сказал:

– Вдвоем и правду веселее и интересней. А ты как думаешь?

– Ты прав! Намного интересней. А во что ты еще играешь, когда тебе одиноко?

– В прятки.

– Как можно играть в прятки одному?

– Я привык. – Он искоса улыбнулся. – Люблю прятаться в темных уголках.

– Бррр! – фыркнула Вика. – А я наоборот ненавижу! Не люблю темноту – и все тут! Мне всегда кажется, что во мраке кто-то прячется (обычно страшный монстр с когтями), чтобы незаметно подкрасться сзади и напасть. Я пытаюсь быть храброй и взрослой, но все равно боюсь.

– Странно. Меня наоборот больше страшит день!

– Как такое вообще возможно? Ты случайно не вампир?

– Да вроде нет. А кто это?

– Ты что не знаешь, кто такой вампир?

– Нет. Ни разу не слышал.

– Ну, ты даешь! Вампир – это человек с клыками. Он впивается ими в шею своей жертвы и высасывает всю его кровь! Кровь для него, как для нас, шоколад!

– Ужас! – Домовой поморщился. – Конечно, у меня острые зубы. Но я никогда не буду впиваться в горла людей, чтобы пить человеческую кровь!

– Это хорошо. Значит ты не вампир, – подытожил Вика.

– Вика, мороженое готово! Пойдем! – позвала мама.

– Мне пора, Домовой. Мама зовет. Через полчаса еще поиграем.

– Не смогу. Мне надо идти домой, читать книги. А то папа будет ругаться. Он не любит, когда я много отдыхаю. Может, вечером?

– Хорошо. Тогда до вечера. Я рада, что мы с тобой познакомились! Пока…

– И я рад. Пока.

Когда Виктория бежала домой, она обернулась и помахала ему рукой. Он тоже махнул.

Домовой встал с поляны и побрел по дороге.

А потом исчез.

Виктория забежала домой преисполненная неописуемой радостью; она вся светилась от счастья.

Еще час назад она играла в гордом одиночестве на поляне, а сегодня у нее появился новый друг. Друг, с которым ей было весело и интересно. Они играли в ее любимые игры. Он понимал ее с полуслова, словно в его голове появлялись те же самые фантазия, что и у нее. Ее даже не смущало, что он был бледный как день, и что у него были страшные красные глаза, и что звали его как-то странно, Домовой, и что он был плохо одет, и что от него пахло, точнее, несло протухшей рыбой. Ей было на все это наплевать. У нее был друг. И этим все сказано!

Вика, топая пятками, забежала на кухню, где мама стояла за кухонным гарнитуром салатного цвета и аккуратно накладывала в две глубокие стеклянные тарелки мороженное, сверху политое шоколадным сиропом и обсыпанное грецким орехом мороженное. Мороженое от невыносимой летней жары, мгновенно таяло в тарелках, расплываясь по ней, превращаясь в аппетитную жидкость.

Мама спросила:

– Как погуляла?

– Хорошо! Мамочка, тебе помочь? – спросила запыхавшаяся Вика и села за деревянный, овальный стол.

– Нет. Я уже закончила.

Мария оставшееся мороженое положила в морозилку, а приготовленное поставила на стол. У Вики потекли слюнки. Она взяла ложку, и хотела было уже начать приятную трапезу, как вдруг мама ее остановила, сказала:

– Ты кое-что забыла, любовь моя!

– Я ничего не забыла, так как не брала с собой игрушки на улицу.

– Я не об этом. – Мария грозно и одновременно ласково посмотрела в ее глаза и Виктория все сразу же поняла.

– Ой, мамочка, прости! Какая же я дурочка! Я же забыла помыть руки, перед тем как сесть за стол! – заключила она, вылезла из-за стола, подошла к блестящему хромированному умывальнику и на два раза помыла руку с мылом.

– Молодец! Вот теперь можно смело кушать и не бояться грязных рук. И, пожалуйста, не забывай мыть руку, когда будет кушать в школьной столовой!

– Не забуду!

Они сели за стол и принялись поедать сладкое мороженное.

– Очень-очень вкусно! Мммм! – промычала от удовольствия Виктория. И добавила. – Мама, знаешь, что сейчас со мной произошло?

– Что? Ты не упала?

– Нет. Не падала еще сегодня. Ты же знаешь, какая я неуклюжая. – Она хихикнула, закрыла улыбку крохотной ладошкой. – Со мной произошло нечто поинтересней, чем падение с качели.

– Так что же это? Ты меня заинтриговала.

– Я познакомилась с мальчиком. Он тут рядышком живет. Мы сразу сдружились. Теперь у меня есть новый друг!

– Ну вот, а говорила, что никогда здесь ни с кем не познакомишься?

– Но… он такой фантазер, как и я, мам. Представляешь? И даже не плохой, ни разу меня за косичку не дернул!

– Не все мальчики плохие. Ты сейчас с ним познакомилась? – Виктория кивнула. – Странно.

– Почему странно?

– Странно, что я его не заметила, когда смотрела за тобой в окно. Он настоящий или невидимый?

– Самый-самый что ни на есть настоящий! Ты, наверное, увлеклась мороженым и не заметила его. Тем более он все это время сидел или лежал в высокой траве… в ромашковой долине!

– Где?

– В ромашковой долине, что растет возле нашего дома в моем воображении, – ответила Вика. – Ты разве не видишь волшебные места, что скрываются за нашим домом?

– К сожалению, доча, моя фантазия ограничивается только зеленой поляной, поросшей травой.

– Ну так совсем неинтересно!

– Что теперь поделаешь. Нет у меня фантазий! – Мария отложила тарелку в сторону, немного подумала и спросила. – Как его зовут?

– У него странное имя. Домов… Дима.

– А что тут странного? Хорошее имя.

– Не знаю. Не нравится.

– И из какого он дома?

– Ой, мамочка, я не знаю. Он мне не сказал. Сегодня вечером у него спрошу, он обещал придти. Если, конечно, его папа отпустит. Он у него строгий. Заставляет его читать!

– Значит, я тоже строгая?

– Ты же меня не заставляешь!

– Ну ладно. – Мария подмигнула дочери. – Ты познакомишь меня со своим новым другом?

– А как же, обязательно. – Виктория посмотрела в мамины большие, красивые глаза и призналась. – Только одно мне не понравилось в нем. От него жутко пахло тухлой рыбы. Ведь это ничего, мам?

– Наверное, нет. Он просто рыбачил с мальчишками – и все! – разумно заключила Мария.

– Он говорит, что этот отвратительный запах у него с рождения. И никакое мыло не помогает!

– Ты моя, наивная деточка. Он просто не хотел тебе признаваться в том, что рыбачил. Поэтому он придумал эту нелепую и глупую байку. Все-все новорожденные младенцы пахнут чудесно. Когда ты родилась, я не могла насладиться твоей сладко-молочной кожей. И все еще не могу. В будущем ты меня поймешь, когда будешь держать в руках собственное дитя.

– В далеком будущем! – добавила Вики и прижалась к груди матери, купаясь в ее материнской ласке и заботе.

Виктория сидела на качели, ждала отца с работы и прихода ее нового друга. Но ни того, ни другого не было на горизонте, отчего она впала в легкое отчаяние. Минуты стали для нее – вечностью. И чтобы хоть как-то скоротать время, Виктория решила почитать книгу на свежем воздухе и снова погрузилась в другую вселенную, где беспризорник Том Соейр влюбился в прекрасную девочку.

Прошло минут десять, когда на их улицу завернула «Тайота», за рулем которой сидел Константин. Он посигналил, три раза. Виктория вздрогнула, оторвалась от книги, посмотрела в сторону приближающей машины, улыбнулась и стала махать ручкой, положив книгу на качели.

Ее самый-самый любимый папочка приехал!

– Привет, доча! – сказал он, выйдя из машины. – Соскучилась по папе?

– Ты просто не представляешь как сильно!

– Насколько сильно?

Вика развела в стороны руки настолько, насколько могла. Потом засмеялась, нежно – со всей детской любовью – поцеловала папу в губы и прижалась своим личиком к его грубой щетинистой щеке.

– Этого мне не хватало целый день.

– Правда?

– Правда.

К ним незаметно подошла Мария.

– И чем вы тут занимаетесь? А?

– Привет, дорогая! – Мария и Константин поцеловались. – Как дела?

– Все хорошо. Ужин приготовила. У тебя как? Ты сегодня поздно?

– Все как обычно. Работа кипит полным ходом!

– Папа, а я сегодня познакомилась с мальчиком! – похвасталась Виктория.

– А не рано ли с мальчиками знакомиться? Я же начну сильно-сильно ревновать!

– Не зачем ревновать! Я всегда буду любить тебя сильнее, чем других мальчиков.

– Приятно слышать. А если честно, то я рад, что у тебя появился новый друг!

Константин посмотрел сначала на нее, а потом на жену и ухмыльнулся.

– Что за взгляд? – спросила Мария.

– Вы ни за что не догадаетесь, что я вам купил!

– Ты нам приготовил подарки? – поинтересовалась Виктория и захлопала от радости в ладоши.

– Дорогой, у нас и так мало денег, а ты тратишься!

– Что за мужчина тогда, если не балует своих дам подарками! – красноречиво сказал он, открыл вместительный багажник, достал оттуда что-то большое, завернутое в подарочную упаковку и протянул это дочери. – Держи! Надеюсь понравиться. Долго выбирал!

– Такой большой… мне и не удержать! – вскрикнула Вика, нетерпеливо разрывая шелестящую бумагу, в которую был упакован большой серо-белый плюшевый мишка. – Спасибо, папочка! Мне он очень нравится! Теперь я буду с ним спать каждую ночь. Он будет моим защитником от тех монстров, которые прячутся в шкафу.

– Не за что, моя хорошая! – Константин закрыл багажник. Посмотрел на жену и сказал. – А теперь твоя очередь, мама!

Константин подошел к Марии, обнял ее за талию и достал из кармана черных штанов маленькую бархатную коробку, увитую золотистыми надписями.

– О, милый, не надо было так тратиться!

Она открыла приятную на ощупь коробку и увидела там золотую цепочку с кулончиком. Внутри кулона была вставлена свадебная фотография с их юными и счастливыми лицами.

– Какая красота… спасибо.

Константин помог Марии надеть кулон. По ее щекам сверкнули слезы.

– Красивый кулон, – оценила Виктория. – Мне нравится.

– Мне тоже он понравился.

Константин взял за руку Марию и Викторию, и они пошли в дом. В их дом.

Домовой сидел на ветке дуба и наблюдал за этой трогательной сценой. Он пообещал себе, что эту прекрасную семью он не будет пугать по ночам, вопреки наказу своего отца.

Вдоволь наевшись, Виктория картинно взялась за живот и сказала, что ей необходимо сходить на улицу и подышать свежим воздухом. Родители обменялись взглядами и отпустили Викторию погулять. Но только при одном условии, что дальше дуба она не уйдет. Виктория, удовлетворенная таким условием, согласилась и вприпрыжку побежала на улицу, мгновенно забыв о тяжести в животе.

Выйдя во двор, она почувствовала долгожданную вечернюю прохладу. Улицу окутал волшебный запах цветущих цветов и русских бань, извергающих из труб облачка черного дыма, восседающего поверх домов. Солнце не спеша опускалось за линию горизонта. На золотистом небе появились красно-бардовые линии. На фоне вечернего неба мельтешили целые рои мошкары и кровожадного комарья. Птицы неустанно продолжали щебетать.

Вдруг Виктория вспомнила, что положила на качели книгу. Теперь книги не было. Осмотрев периметр поляны, она разочаровано вздохнула, села на качели и задумалась, куда же она ее подевала.

Сверху кто-то тихо кашлянул. Она посмотрела наверх и увидела Домового. Он сидел на толстой ветке дуба и как бы читал книгу, перелистывая страницы, якобы, не замечая Викторию.

– Что ты там делаешь?! – спросила она.

– Вика! Ты наконец-то пришла, я уже замучился тебя ждать! – сказал Домовой и слез с дерева, держа в одной руке книгу. – Прости я взял твою книгу, чтобы скоротать времечко.

Домовой протянул книгу Виктории.

– Да ничего страшного. Я уже подумала, что ее потеряла и придумывала, что скажу маме, если она спросит, где библиотечная книга. Хорошо, что нашлась! И как ты туда умудрился забраться?

– Очень просто! Каждый уважающий себя мальчик должен уметь лазить по деревьям, – гордо заявил он. – У меня больший опыт лазанья по деревьям! Хочешь, я и тебя научу?

– Да… очень хочу! А когда ты меня научишь?

– Да хоть сейчас!

– Не обманываешь, как это любят делать мальчики?

– Я же твой друг, как я могу тебя обманывать? Что мы тогда за друзья такие, если будем обманывать друг друга?

– Спасибо, спасибочко! – заликовала Виктория и обняла Домового, который смутился и покраснел. – Потом и я тебя чему-нибудь научу, если захочешь! Обещаю!

– Я поймал тебя на слове.

– Как тебе книга? – вдруг спросила Виктория.

– Интересная, – соврал он. – Лучше чем все эти заумные книги, которые мы с тобой зубрим в школе. Дашь потом почитать?

– Конечно, дам, когда дочитаю. Ты уже ходишь в школу?

– Ага. Я первый класс закончил. Сейчас пойду во второй. Ужас! Как представлю, что еще учиться девять лет, аж плакать хочется! А ты разве еще не учишься?

– Нет, – с грустью ответила Вика, притупив взгляда на книгу. – Очень хочется начать учиться. Я каждый вечер мечтаю об этом. Мечтаю, чтобы поскорее наступило долгожданное первое сентября, и я, такая нарядная и красивая, пойду в школу!

– Я-то думал, ты тоже во второй класс пошла, как и я. И кто же тебя научил читать?

– Мама.

– Тебе повезло.

– Повезло?

– Что у тебя есть мама…

– У тебя нет мамы? – взволнованно спросила она.

– К сожалению, нет. Когда я родился, она умерла. Я не видел ее.

– Тебе ее, наверное, не хватает? Если бы моя дорогая и любимая мамочка умерла. – От этих слов Вика вздрогнула и онемела. – Мне даже думать об этом страшно!

– Очень не хватает. Папа у меня строгий. Постоянно заставляет меня делать то, что я не хочу делать! Кричит, ругается. Иногда даже и по затылку влетает за неповиновения. Он ОЧЕНЬ требовательный, скрытный. Он не умеет хвалить, утешать, подбадривать…

– Это ужасно… расти без мамы, – подытожила Вика, искренне соболезнуя горю Домового.

Он посмотрел на солнце и сказал:

– Мне уже скоро домой идти, а ты еще даже не научилась лазать по деревьям. Ты готова? Не боишься, что от мамы влетит?

– Если честно, боюсь, но все равно хочу залезть на ту ветку!

– Тогда следи за мной, что я делаю. – Домовой ухватился за торчащие сучки и стал подниматься все выше и выше. – Все очень просто! Главное, чтобы ноги стояли устойчиво, а руки крепко держали за выемки и сучки.

Через десять минут волнительного и будоражащего подъема по дереву, Виктория с облегчением вздохнула и села на ветку, облокотившись на широкий ствол дуба. Ее колени дрожали, голова кружилась от высоты, а сердце словно ушло в пятки. Вика вскрикнула от счастья и переполняющей ее тело радости, что она смогла побороть свой страх и теперь сидит вместе с новым другом здесь, высоко-высоко над землей, что аж захватывает дух.

– Это классно! – сказала она. – Спасибо, что научил меня. Без тебя я никогда бы не справилась и не решилась залезть на дерево.

– Всегда, пожалуйста! Правда здесь хорошо и спокойно? Я люблю здесь сидеть.

– Да, – мечтательно ответила Виктория, любуясь прекрасным вечерним закатом. – Это место теперь тоже мое любимое! Сейчас я только одного боюсь, как я буду спускаться обратно. – Она посмотрела вниз и ахнула. – Так высоко!

– Не переживай. Спускаться намного проще, чем подниматься.

– Надеюсь! А в каком доме ты живешь?

– Ээ… не в одном из этих домов. Я с другой улицы…

– Понятно. – Молчание. – А чем ты еще занимаешься в свободное время?

– Да ничем. Все время учись тому, что мне не нравится. Но отцу я не смею перечить.

– Неужели в школе так все плохо?

– Да, – сухо ответил он.

– Странно.

– Я тоже раньше мечтал поступить в школу. Каждый день я грезил, как пойду в школу и наконец-то стану взрослым. Но теперь я знаю, что такое школа и мечтаю уже о том, как бы вернуться назад и никогда не знать о ней. Там учат плохому! Честно.

– Я слышала другое мнение. Мой папа говорит, что без школы ты не станешь личностью. Я правда не знаю, что это означает. Но что-то точно хорошее!

– Видишь ли, я хожу в особую школу.

– В особую?

– Мне нельзя тебе об этом говорить.

– Почему?

– Я как бы особенный. Так, по крайней мере, отец говорит. И учусь в особенной школе для особых учеников. А там учат не тому, чему хотелось бы.

– Чему же?

– Прости, но я не могу тебе сказать. Мне нельзя об этом говорить. Если кто-то узнает, у меня будут большие проблемы. Прости. Если бы я мог, то все давно бы тебе рассказал.

– Ты такой загадочный. Ты случайно не с другой планеты?

– Если бы…

– Вика! – крикнула мама из окна. – Пора домой! Где ты?

– Мамочка, я прячусь за деревом от страшного тролля, – обманула Виктория. – Еще минуточку! Мне нужно защитить Ромашковую долину от зла! Можно?

– Только минуточку!

– Мне пора.

– Я уже понял.

Виктория, медленно и боязливо, спускалась с дерева, за ней следовал Домовой, который советовал ей за какую ветку зацепиться, на какой сучок опереться.

– Кажется, я это сделала! – весело сказала она, когда была почти в двух метрах от земли.

– Не отвлекайся! – посоветовал ей Домовой.

– Хорошо.

Виктория опустила ногу на следующий сучок – и тот предательски затрещал и надломился. Она вскрикнула и зажмурила глаза, чтобы не видеть своего нелепого падения.

– Все хорошо, Вика. Я тебя поймал. Можешь открыть глаза.

Виктория открыла глаза и увидела его лицо.

– Как? Как ты меня успел поймать!? – спросила она. – Ты же был…

– Я же говорил тебе, что я не такой как все. Я – особенный! Кстати, сюда бегут твои родители. Скажи им, что тебя укусил овод. Мне пора. Они не должны меня увидеть.

– Но почему?

– Не знаю. Так надо, – сказал он и побежал по дороге.

– Спасибо, – крикнула она ему вслед. – Ты меня спас…

– Что случилось Виктория? – спросила напуганная Мария, когда подбежала к дочери.

– Меня больно-больно укусил овод в ногу! – соврала она.

– Боже ты мой! Ты нас напугала до смерти! – раздраженно сказал отец.

– Простите. Я не хотела. Я сейчас играла с новым другом. Вон он бежит! – она показала указательным пальчиком на пыльную дорогу и не увидела никого, кроме черного кота, перебегающего дорогу. Домовой словно испарился.

– Где же твой друг? Я никого не вижу.

– Уже убежал…

– Ладно, пойдем домой. Пора спать.

Глава 5

28 сентября 1997

Виктория с дотошной ей усидчивостью и усердием наряжала миниатюрных кукол-актрис в шелковые и вельветовые платья с длинными развивающими подолами, любезно сшитыми умелыми ручками Марии. Позже накрасила им губки красной помадой, напудрила щечки, уложила прически, покрасила старой тушью ресницы и что-то шептала на ушко. От прекрасных дам-кукол Виктория перешла к кукольным кавалерам, которые лежали в одних белых трусах; одного одела в черный классический костюм, второго – в богатое бархатное одеяние; на голову надела корону.

Тем временем Домовой с присущей ему неуклюжестью и вспыльчивостью пытался собрать декорацию для долгожданного театрального представления, поставленного Викторией и посвященного ему – лучшему другу. Домовому еще никогда не делали таких подарков, поэтому он не мог нарадоваться этому, несомненно, счастливому событию в его нелегкой жизни. Мысли его где-то летали на седьмых облаках, из-за этого из рук постоянно что-то выскальзывало, падало, ломалось.

– Мы уже почти готовы! Сегодня мои королевские актрисы и актеры ведут себя хорошо, не капризничают. Я думаю, через минуты две они выйдут покорять сцену своей красотой, обаянием и талантом, – серьезным тоном заявила Виктория.

– Я тоже практически закончил, – соврал Домовой. – Таких волшебных декораций ты еще не видела! Твои актеры будут приятно удивлены.

Домовой стал судорожно строить то, что ни единожды разрушал, когда парил в облаках.

За прошедший месяц они сблизились так близко, что им стало казаться, что они были знакомы всю жизнь. Каждый день с утра до вечера они были неразлучны: общались, рассказывали друг другу о себе, гуляли возле дома, беззаботно играли в самые разнообразные детские игры. Домовой ее научил в совершенстве лазать по деревьям; после падения с дерева Виктория не испугалась продолжать осваивать данное ремесло, а наоборот: еще с большим рвением стала учиться. Виктория, как и обещала, научила Домового, тому, чего он не умел. А именно читать. В тот первый день их знакомства Домовый обманул Вику, когда говорил, что ему понравился «Том Сойер» и что он умеет хорошо читать. Сначала у него ничего не получалось, отчего злился и ненавидел весь белый свет. Виктория, как особа более уравновешенная, с должной ее строгостью и усидчивостью не обращала внимания на его жуткий гнев и злобу, продолжала повторять одно и то же, не сдавалась, верила в его потенциал. И как в воду глядела. По пришествии трех недель у Домового стало получаться читать, чему он был только рад. Они каждый вечер забирались на дуб, и Домовой читал Виктории «Тома Сойера» Марка Твена.

Им хорошо было вместе, даже ни взирая на тот факт, что их дружба была первым протестом родителям, которые не одобряли их странную и немыслимую дружбу.

Домовому запрещал отец общаться с людьми, ибо считал, что люди ужасны и недостойны его внимания; предрекал, что в один прекрасный день она, его друг, без угрызения совести предаст Домового. Он не верил отцу, что Виктория способно на такое, они же все-таки друзья, а друзья не предают друг друга.

Родители Виктории, узнав правду об ее новом друге, не стали запрещать ей с ним общаться, но недвусмысленно намекнули, чтобы она нашла себе настоящих друзей. А потом еще пригласили домой одного странного и неприятного человека, который ей задавал череду непонятных и дурацких вопросов. После окончания беседы он вынес свой вердикт тонким, рассудительным голоском: «Все в порядке. Можете успокоиться. Ваша дочь, несомненно, здорова! Скоро это пройдет. У детей ее возраста частенько неожиданно всплывают вот такие друзья и поверьте моему многолетнему опыту, скоро она о нем забудет».

После этого неприятного инцидента Виктория мудро решила больше не говорить родителям об их встречах с Домовым, чтобы они лишний раз не переживали за нее и за ее здоровье (еще тогда она поняла, что взрослому трудно поверить в то, что он не может увидеть!)…

Домовой с облегчение вздохнул, когда воздвигнул декорацию для театрального представления. Декорация состояла из массивного стола и четырех деревянных стульев, принесенных с кухни, два из которых размещались прямо на столе. Декорация напоминала цирковой шатер. Правда, собранная Домовым конструкция немного накренилась влево. Казалось, что одно легкое соприкосновение с ней и она в одночасье развалится.

Виктория, взяв в руки кукол и какие-то разноцветные рисунки, развернулась, посмотрела на декорацию, воздвигнутую в ее комнате, пришла в щенячий восторг и похвалила Домового за мастерство и ловкость. Он в знак признательности поклонился, как подобает джентльмену – и они засмеялись.

Виктория залезла вовнутрь красного шатра и начала раскладывать свои рисунки на стол, заставляя ножки стульев. На бумаге были изображены леса, поля, реки и голубое небо с желтым солнцем.

– Вы готовы увидеть новую пьесу, мой дорогой зрителей? – спросила она и посмотрела на Домового, который сидел напротив декорации и не мог дождаться представления.

– Готов!

– Тогда начинаем! – радостно воскликнула Виктория, спряталась за стол, достала листок бумаги из кармана и начала читать вступление.

– Эта история начинается с того, что однажды в одной волшебной Стране Незабудок одним летним днем одна очень отважная и гордая Принцесса Евгения наперекор своим родителям, Королю и Королеве, отправилась на поиски прекрасного принца, в страну Лилипутов. Родители всячески убеждали ее не ходить в густой лес, доказывали, что страны Лилипутов вообще не существует, что это только ее бурная детская фантазия и ничего больше. Но все их бесчисленные попытки оказались тщетны. Рано утром она направилась в долгий путь по лесу.

Виктория достала из-за стола светловолосую куклу, одетую в шикарное голубое платье и изысканными движением руки стала изображать, как та идет по непроходимым лесам.

« – Ох, как же долог мой путь! Но ради принца на белом коне я готова пройти хоть тысячу миль, – говорила кукла притворным голосом Виктории. – Я даже и не знала, как страшен и одновременно прекрасен этот лес, на который я смотрела столько лет из окна комнаты. Почему я раньше здесь не была?»

– И так она шла весь день и весь вечер, – продолжала повествовать уже своим голосом Виктория, – общалась с добрыми, гостеприимными зверушками и пела с птичками, которые кружили над ее головой весь долгий путь. А потом наступила ночь. – Виктория поменяла рисунки; на них было изображено черное звездное небо, овальная и дырчатая, словно сыр, луна и темный-темный лес. – Птицы улетели, зверье разбежалось кто куда, а величественные деревья превратились в Темных Властелинов со зловещими ветками – руками! Принцессе стало не по себе и не так весело, как раньше, когда светило солнышко. Она заплакала и тысячу раз пожалела, что ослушалась родитель.

Евгения погрузившись в свои мысли, не заметила сучок и наступила на него. Он громко хрустнул, она взвизгнула и побежала. Ветки деревьев стали цепляться за ее платье. Вдалеке кто-то протяжно рыкнул. Евгения запнулась о корень дерева и упала, больно стукнувшись коленом о землю. Она окинула взглядом лес и увидела двоих серых волков. – Вика свободной рукой положила на стол две собаки. – Они рванули к ней, раскрыв голодные пасти.

Домовой напряженно смотрел за действием и искренне переживал за принцессу, которой угрожала смертельная опасность.

– Принцесса стала звать на помощь, – продолжала рассказ Виктория, – но никто не откликался на ее голос, ибо она была в глухом лесу. Закрыв руками лицо, она громко заплакала и не заметила движущийся силуэт в деревьях. Это был принц. Он спрыгнул с коня и обнажил из ножен меч.

Виктория поставила на стол красивого принца.

«– Не бойтесь, принцесса, я вас спасу!»

Доблестный и отважный принц бился с волками не на жизнь, а на смерть. В итоге, он прогнал прочь волков.

«– Спасибо вам! О, благороднейший принц!» – благодарила Принцесса.

«– О мадам, не надо меня благодарить! Так бы поступил любой честный человек. Скажите лучше, почему вы одна в глухом лесу?

« – Я убежала из дому, потому что никто не верил мне!».

« – Во что не верят?».

« – В волшебную страну Лилипутов, где правит благородный принц, которого я ни разу не видела, но который каждый вечер сидит в одиночестве, у окна, в большом замке, смотрит на луну и мечтает встретить красивую принцессу, чтобы влюбиться и стать любимым».

« – Откуда вы узнали об этом?».

« – Мне сниться каждую ночь один и тот же сон, – ответила она и спросила у принца. – Вы знаете об этой стране?».

« – Конечно, знаю. Я тот самый принц!».

« – Я вас нашла! – вскрикнула принцесса и обняла его».

Виктория соединила кукол вместе. Домовой ахнул.

– И вот они стоят в темном лесу и нежно обнимают друг друга.

Потом принц посмотрел в ее глаза и спросил:

« – Вы выйдите за меня замуж?»

« – Да! – согласилась она».

Принц поцеловал ее.

Через два дня они поженились и жили долго и счастливо.

Конец.

Домовой встал с пола и стал аплодировать, не касаясь ладошек, чтобы не разбудить родителей в соседней комнате. Виктория встала в полный рост и поклонилась.

– Тебе правда понравилась? Мне мама помогала сочинить. Я бы сама так не смогла.

– Это было здорово! Твоя лучшая театральная постановка! Я так сильно переживал за Принцессу, что думал сейчас встану и помогу ей одолеть волков. Но меня опередил принц.

– Спасибо. Я старалась.

Глава 6

10 августа 1997 года

Виктория проснулась от того, что ей приснился страшный сон; она шла по наклонной шиферной крыше и поскользнулась.

Первый делом Виктория, когда просыпалась, смотрела в окно, чтобы разглядеть какая погода на улице. Если солнечная, то она радовалась. Если хмурая и дождливая, то она грустила и была во власти печальных мыслей, которые никогда не пришли бы ей в солнечный день.

К ее недовольству за окном властвовала хмурая и ненастная погода. Ветер сильно раскачивал веточки дуба и люто завывал. Моросило. Даже птицы не летали и не пели романсы, спрятались в кронах деревьев.

Виктория нахмурилась, соединив брови в единую черную дугу, и нехотя встала с кровати. Зевнула.

Придется просиживать дома, пока не кончится дождь, подумала она.

Подходя к кухне, она услышала, как бренчит посуда, как шумно бежит из водопровода вода, как что-то булькает в кипящих кастрюлях, как играет музыка из радиоприемника, как скрипит деревянный пол от быстрых шагов матери. Мария стояла за газовой плитой, пританцовывала и мешала ложкой кипящий на огне суп.

– Привет, мам.

– Привет. Уже выспалась?

– Ага.

– Почему грустная? Неужели из-за погоды?

– Не люблю дождь.

– А я люблю. Особенно бегать босиком под дождем.

– Мама, ты бегала под дождем?

– А что ты так удивляешься? Я тоже была когда-то маленькой и с особым трепетом ждала дождь. Помню, когда поливал дождь, мы с друзьями дружно снимали обувь и беззаботно бегали по лужам. Нам было всё нипочем. Эх, было же время! – с грустью в голосе сказала Мария, на секунду покинула нынешний мир и очутилась в том далеком детстве, которое она безвозвратно потеряла и которое уже никогда не вернет. Оно осталось в прошлом – в памяти, которая со временем сотрет многое, но оставит безудержные танцы под дождем. По крайней мере, она так думала.

– Кажется, я влюбляюсь в дождь. Мама, теперь я больше всего на свете хочу пробежать под дождем. С тобой!

– Со мной?! Мое время ушло, чтобы сейчас так же, как в детстве, беззаботно бегать по лужам.

– Но мамочка, пожалуйста, умоляю тебя, пойдем на улицу! Вдруг сейчас дождь закончится! Я не могу пропустить дождевого танца. И ты тоже!

– Ох, какая же я дурочка, что рассказала тебе об этом, когда должна была молчать! – начала ругать себя Мария. – Мы обе простудимся и заболеем!

– Что-что? Ты согласна? – спросила Вика, глядя на маму лучезарными глазами.

– Конечно, – ответила она и улыбнулась.

– Спасибо, мамочка! – Она прильнула к Марии. – Будет весело! Я даже не верила, что ты согласишься.

– Когда еще представиться шанс побегать под дождем с дочерью, которая через пару недель пойдет в школу, познакомиться с другими девочками и забудет про свою маму.

– Нет! – возразила Виктория. – Я никогда о тебе не забуду! Ты же знаешь об этом, мамочка!?

– Знаю, родная. Знаю. – Она поцеловала дочь в волосы и сказала. – Но помни, что это будет нашим маленьким женским секретом от папы. Хорошо?

– Хорошо, мам. Он никогда не узнает об этом.

Они вышли на улицу. Дождь не на шутку разыгрался и незаметно превратился из измороси в самый настоящий ливень. По каменистой дороге бежали ручейки. На зеленой поляне возле дома зияли лужи, отражая хмурое небо и зеленые листья возвышающегося дуба.

Сняв галоши и вступив на землю, Виктория вскрикнула.

– Что такое, родная? – спросила Мария, посмотрев на дочь.

– Земля такая холодная! Ужас!

– Может быть, ты передумала? Воротимся домой пока еще не поздно? А?

– Нееет! Я готова! Побежали! – закричала Виктория, взяла маму за руку и потянула ее за собой…

Волшебная и чудесная сказка возродились в душе Марии, когда она, держа за руку дочь, бежала по скользкой траве, а дождь нежно ударял ее, скользя по ее стройному телу.

Еще недавно, казалось, она бегала с семилетними сорванцами под дождем, под летней безумной феерией, впитывала в себя все самое прекрасное, что есть на Земле, а именно жизненную силу и энергию воды. И смотрела на мир детскими, невинными и наивными глазами. А теперь она взрослая, гордая женщина со своими моралями и устоями бежит с семилетней дочерью и смеется так звонко и громко, как не смеялась еще никогда. И не верит в то, что она решилась на эту детскую шалость, от которой ее тело дрожит и трепещет от удовольствия, удовольствия стать хотя бы на миг ребенком и уйти от повседневной суеты, забот, проблем и ответственности.

Виктория смеялась вместе с мамой, чувствуя, как в ноги впиваются невидимые пиявки.

Вдруг Вика поскользнулась и потянула маму за собой. Они с взвизгом и охами упали на землю и засмеялись еще громче, лежа в сырой траве.

Встав с земли, Мария вытерла слезы радости вместе с капельками дождя, взяла дочь на руки и стала кружить в танце, поя мелодичным голосом детские песенки. Виктория ей подпевала.

И вот – они танцует возле дуба, все промокшие до ниточки, но счастливые и гордые и поют песни, забыв обо всем на свете. Их мир сузился и теперь существует только там, где они вдовеем и больше никого. Они любят друг друга и ни с кем больше не хотят делиться этим волшебным чувством, что согревает их холодные тела, даже когда сыро и ненастно.

Виктория, положив голову на мамино плечо, посмотрела на толстую и пропитавшуюся «летним чудом» (дождем!) ветку дубу, где они сидели с Домовым каждый вечер. И увидела ЕГО.

Домовой сидел и зачарованно смотрел на них, сверкая в дождливом блеске красно-голубыми глазами, свесив ноги с ветки. Видно было, что он чем-то расстроен и по его щекам бегут не только капли дождя, но и слезы.

– Домовой, ты здесь!? – закричала Вика.

Он вздрогнул и чуть не повалился вниз спиной с дерева, весь покраснел, как помидор, не ожидая того, что он будет замечен. Ведь никто не должен был его увидеть, даже Вика.

Как же ей это удалось? – подумал он про себя.

– Мам, он здесь! – крикнула Виктория.

– Где? – спросила Мария. – Я никого не вижу.

– Вон же на дереве. На той ветке. – Она показала пальцем и увидела, что на ветке никого нет. Он испарился. Исчез. – Ничего не понимаю! Я же только что его видела!

– Обозналась, наверное? – предположила Мария. – Сама подумай, какой нормальный человек будет сидеть на дереве в такую ненастную погоду?

– Но мы же с тобой бегаем по дождем!

– Так мы с тобой две дурочки! – сказала мама, и они засмеялись. – Пойдем домой, пока не окоченели, – сказала мама. – Сначала погреемся в ванне, а потом я приготовлю твой любимый горячий шоколад.

– С удовольствием, – согласилась Вика и забыла о своем странном видение.

Но видение ли это было?

Дома Мария и Виктория приготовили горячую ванну, наполненную ароматной пеной, которая источала ароматы лесных цветов (полевых), впитавшихся себя всю теплоту лета.

Они залезли в ванну и словно растворились в умиротворенной воде, став частью ее существа.

Мария обняв дочь, безмолвно смотрела, как та берет в ладошку белую пену и дует на нее. Пена взлетает вверх и медленно опускается, растворяясь и кружа подобно снежинки.

Мария незаметно взяла горстку воздушных облаков и положила на голову Виктории, которая в свою очередь игриво облепила пеной и себя, и маму, отчего они стали похожи на снеговиков, тающих на весеннем солнышке.

Виктория, смеясь и радуясь, неугомонно подбрасывала вверх искрящуюся пену. Еще и еще. В скором времени ванная комната превратилась в пенное царство – царство сверкающей белизны.

– Ладно, милая, хватит баловаться. Кажется, отогрелись. Пора и помыться.

После помывки они попили горячего шоколада с шоколадными пряниками и решили полежать немного на крохотной кроватке в Викиной комнате, чтобы передохнуть, а после заняться одним важным делом: приготовить вместе новое блюдо к папиному приходу. Но только они легли, сон тут же окутал их в свои объятия. Мать и дитя, обняв друг друга руками, лежали на кровати и тихо посапывали, видя разные, но, несомненно, приятные сны.

Когда Вика проснулась, мамы уже не было. С кухни тянулись манящие, запахи домашней выпечки. Как же ей нравился этот запах – запах дрожжей, пшеницы и мака, посыпанного сверху на воздушную, мягкую и теплую выпечку, которая во рту начинает таять подобно мороженому.

Виктория глубоко вдохнула, облизала губы и представила, как откусывает кусочек горячей булочки.

Она надела серые тапочки с собачьими милыми мордашками и пошла к маме на кухню. Как вдруг увидела, что в приоткрытом платяном шкафу сверкают знакомые зловещие красно-голубые глаза. Она не закричала от страха и не позвала маму на помощь, так как уже не боялась их. Она знала – это Домовой.

Наверное.

Глаза продолжали гореть ярче огня, ярче раскаленного металла, и не отводили пристального взора от окаменевшей Виктории, которая стояла в ожидании того, что же будет дальше. Она заметила, что к шкафу ведут мокрые следы, а пластиковое окно приоткрыто.

– Домовой, это ты!? – спросила она, и сделала неуверенный шаг вперед. Глаза отпрянули от дверцы и углубились в шкафу, став меньше.

Каждый шаг отдавался в груди от сильных ударов бешено колотящегося от страха сердца. Викторию слегка потряхивало, но она отважно, шаг за шагом, продолжала идти вперед – к шкафу.

И наконец, дойдя до заветной цели, взявшись за ручку, она на свой страх и риск открыла дверь, вскрикнула и зажмурила глаза.

Дневной свет проник в платяной шкаф, обнажив его богатый внутренний мир. А именно: бесчисленное количество пестрой и разноцветной крохотной одежды, висевшие на белых вешалках; над одеждой, на полках, лежали огромные мешки, набитым ненужным хламом, рядом – три пары обуви. И больше ничего и никого. Глаза исчезли. Нечто снова ускользнуло от ее взора.

– Я знаю, ты здесь!

Бах!

Она резко развернулась на сто восемьдесят градусов и увидела привычный интерьер: кровать, комод, стол с красивым зеркалом и куклы, сладко спящих в домике в собственных кроватках.

И снова никого.

Она осматривала безмолвную и таинственную комнату, за каждым темным уголком которой могло скрываться нечто злое или доброе, нечто невиданное или совсем обыденное, нечто такое, что пугает и отталкивает, но и одновременно притягивает и пленит к себе.

Виктория с томительным ожиданием ждала хоть какого-нибудь ответа, слыша громкое тиканье механических часов.

– Я знаю, это ты, Домовой! И не надо меня принимать за какую-то там дурочку! Я вижу твои глаза, я чувствую слабый, но все же запах затхлой рыбы и сырость от дождя. Как и знаю, что ты особенный и можешь делать то, что не могут другие люди. Так что не дурачь мне голову и выходи из своего убежища, а не то я на тебя рассержусь, и больше никогда с тобой не буду разговаривать. Вот так вот! – решила она, насупила лицо и скрестила руку на груди.

– Хорошо-хорошо, я сейчас же появляюсь, только не сердись на меня и на мою трусость и, пожалуйста, закрой двери на всякий случай. Меня не должны видеть.

Виктория закрыла двери и увидела, как появился Домовой, покрасневший от смущения и робости.

– Прости меня. Я честное слово не хотел тебя пугать и уж тем более причинить тебе зло. Я не такой, – потупив в пол глаза, вымолвил он.

– Тогда почему ты прятался от меня?

– Я – другой. Не человек. Мне нельзя с тобой общаться.

– Но ты первый ко мне подошел!

– Потому что ты единственная девочка, которая увидела меня. – Он сел на кровать и вытер рукой потный лоб. – Я хотел поиграть с тобой. Извини.

– Не извиняйся. Ты же не виноват, что я наделена…

– Даром! – добавил он.

– Ну, наверное, даром. – Она подошла к нему и села на кровать. – Я сама рада, что мы с тобой познакомились. Мне было одиноко в последнее время из-за переезда. Ивдруг проявляешь ты, и я забываю о своих грустных мыслях. – Она замолчала и решила спросить. – А почему ты следишь за мной, мы ведь и так все эти дни были вместе? Почему прячешься в шкафу?

– Нет, я за тобой не следил. Зачем мне это!? Просто задняя стенка платяного шкафа отодвигается и ведет в мой дом…

– В дом? –спросила Вика.

– Да.

– Значит, мой платяной шкаф – волшебный. Словно из детской сказки «Хроники Нарнии». Мне даже не верится, что такое на самом деле бывает!

– Почему?

– Потому что родители всегда убеждали меня, что нет никаких волшебных миров в тайных, темных уголках. Что нет монстров и чудовищ в чуланах, на чердаках, в шкафах – да где угодно! Что нет эльфов, русалок, троллей, гоблинов и других волшебных существ. Все это только плод фантазии людей. Ты понимаешь?

– Конечно, понимаю. У меня отец такой же! Вечно он меня учит, что люди злые, жестокие и со временем предают и даже убивают! Но общаясь с тобой, я вижу, что вы другие – не такие, какими видит вас отец. Вы добрые и счастливые.

– Домовой, раз ты не человек, так кто же ты?

– Я являюсь духом этого дома.

– Вау! Неужели это правда, а не очередной волшебный сон?! – спросила она сама у себя и посмотрела на поникшего Домового. – Почему ты загрустил?

– Как бы я хотел когда-нибудь стать человеком…

– Это твоя мечта?

– Да. Моя жизнь – сплошная скука смертная, если сравнивать с жизнь человека. Я сижу в темнице и учу разные «черные» книги, а когда выбираюсь на волю – в мир людей – я снова попадают в ту же самую непроглядную пещеру, где я один и мне не с кем обмолвиться даже словечком, так как меня никто не замечает, проходя мимо. Я не могу, как мои «земные» сверстники, целыми днями напролет гулять на улице и радоваться каждому новому летнему дню. Не могу вместе с ними купаться в пруду. Гонять мяч по вытоптанному полю. Дурачиться в прятки в заброшенных домах. Лазать по деревьям, а потом сидеть на верхушке мира, смотреть на голубое небо, кушать свежие зеленные яблочки и рассказывать друг другу смешные и матершинные анекдоты, словно взрослые. Ходить в лес, на рыбалку, глядя на в кино, на аттракционы, в парки, в школу, в спортивные секции, чтобы научиться бегать быстрее всех и прыгать выше всех. Вот о чем я мечтаю! Я тысячу раз видел, как мальчишки при встрече, по-мужски жмут друг другу руки и идут навстречу новым приключениям и новым открытиям.

– А ты не можешь стать человеком?

– К сожалению, мне никогда не стать человеком. По крайней мере, так говорит отец. А он всегда говорит только правду. Однажды он мне сказал, чтобы я выбросил эти ненужные мысли о подлых людишках и больше не смел думать об этом бреде, потому что я рожден для другого. – Виктория хотела спросить у него, для чего он рожден, но в последний момент передумала. – Я, честно говоря, сам не знаю, для чего рожден. Но мне кажется не для того, чтобы нести добро людям.

– Почему ты так решил? – поинтересовалась Виктория.

– Мой дом не так прекрасен, как ваш или любой другой дом на этой планете. Ты бы видела мои обои и мебель, от которых у меня дрожь по телу. Никак не могу к ним привыкнуть. Ты бы знала какое я испытывают облегчение, когда мне позволяют посетить этот чудесный и милый дом. Я в нем чувствую себя хорошо и уютно. Он дарит счастье, нежели страх и отвращение. Отец говорит, что я не от мира сего и постоянно меня бьет за то, что я ослушиваюсь его и не пугаю…

Домовой смолк.

– Пугать? Какого пугать?

– Тебя и твоих родителей.

– Зачем?

– Моя домашняя работа на лето – напугать вас, чтобы вы боялись этого дома. Но я не могу этого сделать.

– Этому вас учат в школе?

– Да. И еще мой отец, – ответил Домовой.

– А он что, тоже пугает людей? – спросила она.

– Да. Наверное. Я не знаю. Он мне никогда не говорит, куда уходит по ночам. Но приходит он всегда ранним утром с улыбкой на лице и уставший, как сторожевая собака. Иногда я вижу кровь на его руках, на теле (в эти дни он особо весел и добр ко мне). Но я не смею его спрашивать об этом. Он всегда говорит одно и то же, что со временем я стану, как он, и тогда узнаю все правду о его великих делах. Мол, пока я слишком мал для таких дел и должен заучивать огромные тома, состоящие из всякой нудной ерунды.

– Ужас какой-то! Но ведь ты не злой и не коварный, а добрый и скромный. Ты ведь не причинишь вред моей семье и мне?

– Нет.

– Обещаешь?

– Обещаю! Честно-причестно!

– Спасибо. А что скажет тебе отец, когда узнает, что ты не выполнил его задание?

– Возьмет плеть и начнет хлестать по спине, пока не побежит кровь, – сказал он и всхлипнул.

– И ради других ты будешь терпеть боль?

– Да, – без колебания ответил Домовой.

– А еще говоришь мне, что твое предназначение – делать больно людям. Нехорошие Домовые обижают семьи, а хорошие помогают им обрести счастье. Так?

– Наверное.

– Значит, ты хороший, – заключила Вика. И спросила. – А что если он тебя заставит?

– Не заставит. А если будет, то я сбегу из дому и помру где-нибудь в дороге к черному океану.

– И все ради нашей семьи?

– Я влюблен в вашу семью. Признаюсь честно, я сегодня даже всплакнул, когда увидел, как вы под дождем, стоя босиком в лужах, кружились в странном, но красивом танце, не скрывая своей радости. Я даже на секунду тебе позавидовал Вика, что у тебя есть такие добрые родители, которые тебя любят. И мне тоже захотелось с вами потанцевать.

– Так почему ты исчез? А вдруг у моей мамы тоже есть этот дар – видеть Домовых? – предположила Виктория. – Поверь мне, она не отказалась бы с тобой потанцевать. Она вообще мечтает с тобой познакомиться!

– У нее этого дара нет, так как она уже взрослая, – сказал он. – Жаль, я бы с удовольствием бы с ней познакомился, но …

– И что, что взрослая? – перебила его возмущенная Вика. – Не понимаю? Если у меня есть дар, значит, и у нее должен быть! Какая разница сколько лет человеку?

– Большая. Нам с тобой проще поверить во что-то такое нереальное, фантастическое, чем взрослым. Ты же сама знаешь, что они не чему не верят! Не верят в чудеса! И вообще я спрятался не от нее, а от тебя, Вика.

– Неужели ты думал, что из-за такой глупости я не буду с тобой дружить?

– Да. Я думал, ты испугаешься и перестанешь со мной общаться, когда узнаешь правду. Вот поэтому я ничего не говорил. Мы все еще друзья? – смущенно спросил он.

– Конечно! Мне не важно, кто ты и где живешь. Главное, что ты настоящий друг и защитишь меня, когда другие захотят мне причинить зло. А знаешь, что самое замечательное?

– Что?

– Мы теперь с тобой как брат и сестра. Мы практически будем жить в одной комнате и можем в любое время – даже ночью – общаться и играть. Правда, здорово? Брат и сестра, – мечтательно сказала она.

– Ага, – поддержал он Викторию и широко ей улыбнулся. – Брат и сестра.

– Я всегда мечтала о братике, – добавила Виктория и запрыгала на кровать от радости. Металлические пружины заскрипели. – Чего же ты стоишь, как истукан, братик мой. Теперь это и твоя кровать, на которой ты можешь прыгать столько, сколько тебе захочется. Давай же забирайся. Вместе веселее!

Домовой встал ногами на кровать и неуверенно прыгнул, сухо улыб-нувшись.

– Ты что никогда не прыгал на кровати? – Он кивнул. – Ты чего, все мальчики и девочки прыгают на кровати. Это же так весело и классно, когда отрываешься от земли и паришь в воздухе, а потом приземляешь на мягкую кровать попой и подпрыгиваешь вновь. Давай повторяй за мной. – Она прыгнула, он за ней. – И еще. – Снова прыжок. – И еще, еще, еще!

И вот они прыгают на кровати, пружинистое дно которой со страшным скрипом опускается почти до пола, а потом снова поднимается вверх.

– Это и правду потрясающее! – закричал Домовой. – Никогда бы не подумал, что прыгая на кровати, так захватывает дух. Я словно лечу! Эх!

– А я тебе что говорила! Сестра плохого не посоветует!

Так они прыгали минут пятнадцать-двадцать, смеялись и хлопали в ладоши, пока не выбились из сил.

Тяжело дыша, они легли на мягкую постель, чтобы отдохнуть.

– Как же жарко!

– Ага! Невыносимо жарко! – согласился Домовой.

– Домовой, а расскажи мне, пожалуйста, про свой мир, который окружает стены твоего нелюбимого дома? – спросила она.

– Я попытаюсь тебе обрисовать то ужасное место, где мне приходится жить.

Он начал рассказывать о том, что в его мире нет деревьев, по листьям которых ползают симпатичные букашки: гусеницы, жуки, божие коровки, пожарники, пауки, окутывающие ветки своей тонкой серебристой паутиной. На кривых и длинных ветках не набухают и не цветут почки (пахнущие летом), не растут вкусные, сочные плоды. Нет зеленой травы, обрамляющей нашу землю вдоль и поперек. Нет вездесущих папоротников, крапивы, кустов можжевельника, барбариса, ежевики, малины земляники и малины. Нет в его мире (в мире одиночества и лишений) голубого небо с белоснежными кучными облачками, которые бы не спеша проплывали по нему каждый день, как алые паруса деревянных шхун, бороздящих бушующий синий океан. Нет и грациозно парящих в небе птиц, которые летали бы изо дня в день, чирикая песни жизни, наполняя мир гармонией и теплотой. Нет скалистых гор, пологих холмов, песчаных дюн, многоэтажных домов. Нет ни дождей (а соответственно и радуги), которые наполняли бы узкие тропинки, дороги и благородную землю холодной живительной водой. Нет ни снега, который окутывал бы землю в белую пелену снежных сугробов, в которые могли бы прыгать дети. Нет ни океанов, ни морей, ни озерков, ни извилистых рек, ни прудов, ни водопадов и водоемов. Нет ничего того, что так дорого каждому человеку на этой земле. Только сухая пустошь, изборожденная извилистыми трещинами.

– А что вы тогда пьете, кушаете? И где ты тогда живешь, раз говоришь, что ваша земля – одна сплошная, выжженная от яркого солнца пустошь?

– Мы ни едим и ни пьем, так как мы духи и не нуждаемся в этом. А живем наверху, в небе.

– Вроде бы страшно и жутко, если представить. Но я бы все равно посмотрела на твой мир, – сказала Вика.

– Нельзя, – отрезал он.

– Почему?

– Потому, – напугал он. – Разве ты хочешь оставить своих родителей?

– Нет конечно!

– Тогда лучше не думай о моем мире. Наслаждайся своим – он прекрасен!

Неожиданно в комнату зашла Мария и спросила у дочери:

– И с кем ты на сей раз разговаривала?

– Я… эээ… – Она посмотрела по сторонам и, не увидев Домового, наконец, сказала: – Я разговаривала с куклами. С кем же еще?

– Ну… может быть со своим новым другом? – предположила Мария.

– Мам, он же настоящий! Как бы он сюда пробраться? Ты что!?

– А я подумала, что он все-таки плод твоей фантазии.

– Нет, – врала Виктория.

– Тогда извини. Ты давно проснулась?

– Нет. Минут десять назад. Хотела спуститься к тебе, но решила сначала сочинить пьесу и поиграть с куклами.

– Понятно. Ты еще хочешь мне помочь в приготовлении нового блюда? – Вика кивнула. – Тогда пойдем, брось пока кукол, позже доиграешь.

– Хорошо, мамочка!

Вика поднялась с кровати, взяла маму за руки, посмотрела на Домового, жестом руки позвала его за собой и захлопнула дверь.

Виктория часто помогала маме готовить какие-нибудь особенные блюда, от запахов которых невольно текли слюнки, а животе начинало бурлить. Виктории нравился сам процесс готовки, не смотря на то, что он был выматывающий и изнурительным и требовал от повара постойного контроля, усидчивости и ловкости. Раньше ей казалось, что приготовить что-то вкусненькое, раз плюнуть. Но оказалось все иначе. Когда она впервые увидела, как мама практически одновременно шинкует капусту, убавляет газ на плите, ставит в духовку приготовленную мясную запеканку и еще ко всему этому успевает перемыть горы грязной посуды – она изумилась и пришла в неописуемый восторг. Виктория открыла для себя простую истину: готовить блюда – это такое же искусство, как, например, рисовать гуашью, писать сочинения или ездить на двухколесном велосипеде (она все еще ездила на четырехколесном!).

– Что, мамочка, будем сегодня готовить? – спросила Виктория, глядя на Домового, который с неподдельным интересом смотрел на них, подмигивая Виктории.

– Очень вкусное блюдо – бешбармак, – ответила она и улыбнулась.

– Ох уж и странное название у этого блюда. Бишмармак!

– Бешбармак, – исправила Мария дочь, – это национальная еда казахов. Или его еще называют мясом по-казахски. Я его еще ни разу не готовила, но думаю, вместе мы справимся со сложной задачей.

– Мы с тобой мамочка приготовим самое вкусное горячее блюдо, а попочка будет охать да ахать, когда будет его есть. Что нужно делать?

– Первым делом нужно сварить мясо, опустив его в холодную воду и варить три часа.

– Три часа!? – переспросила Виктория. – Это же так долго! Мы не успеем до папиного прихода.

– Не переживай мясо уже вариться на медленном огне и скоро будет готово. Сейчас наша с тобой задача замесить крутое тесто, раскатать его до толщины один миллиметр, а потом порезать на ровные, небольшие квадратики и сварить его в мясном бульоне. Ты же помнишь, дорогая, какие нужны ингредиенты, чтобы замесить тесто? – спросила Мария.

– Да. Мука, яйца, дрожжи, молоко или вода, сахар и соль по вкусу, – отчеканила скороговоркой Виктория.

– Молодец, – похвалила ее мама. – Только вместо воды мы зальем в него немного мясного бульона.

После того как тесто было вымешано и охлаждено, Мария начала учить Викторию правильно и равномерно его раскатывать.

Домовой смотрел на маму и дочь. Он широко улыбался, когда Вика брала отрезанный кусок тягучего теста и начинала раскатывать его с помощью деревянную скалку – туда-сюда, туда-сюда – потом брала раскатанный лоскуток и переворачивала его, подбрасывая так, что вокруг нее стояло белое облачко муки.

– Кому это ты там подмигиваешь, чумазая моя? – спросила мама, улыбаясь.

– Нашему Домовому! – ответила Вика.

– Аааа, ну тогда понятно.

– И я не чумазая! Только чуть-чуть испачкалась в муке, – сказала Вика, лицо которой побелело от муки. Мама засмеялась и сказала:

– Точно, самую малость. – Она нежно прикоснулась указательным пальчиком к ее миниатюрному носу.

– Мама, я так тебя люблю. – Виктория поцеловала Марию и положила белые ладони на ее румяные щечки. – Теперь и ты чумазая! – воскликнула она и засмеялась.

– Ах ты, хитрая лисица. Ну, держись, – пригрозилась Мария, опустила руки в муку и начала мазать лицо и шею Виктории, щекоча ее.

– Ой, мамочка, хватит, хватит! Я сейчас умру от смеха, – умоляла сквозь смех Виктория.

И только Мария прекратила щекотать дочь, как Виктория начала щекотать ее.

Домовой все это время смотрел на счастливую маму и дочь, и на секунду ему показалось, что он почти человек – член этой семьи и в любой момент может прыгнуть в объятия Марии и Виктории и вместе с ними готовить, резвиться и щекотать друг друга. Ему хотелось верить, что придет время и у него будет право выбора, в каком мире жить. И если бы у него спросили сейчас, где ему лучше, он без раздумий сказал бы, что здесь. На земле.

***

Виктория с папой сидели за кухонным столом, взяв в руки вилки, наблюдали, как мама накрывает на стол. Сначала она положила на стол три салфетки, на них расписные фарфоровые тарелки, потом поставила на середину стола большой черный казан, с одного краю стола – пластмассовый поднос с нарезным хлебом, намазанным аппетитным паштетом из куриного филе, с другого – салат из свежих огурцов и помидор. Виктория облизнулась.

– Что интересно там, в казане? Ты случайно не знаешь? – спросил отец у Виктории.

– Знаю, но я тебе не могу сказать. Ты сейчас сам все увидишь и попробуешь, – ответила Вика, посмотрев украдкой на маму, которая села за стол рядом с Викой.

– Сегодня у нас необычный ужин, – сказала Мария.

– Да? Почему же? – спросил он.

– Сегодня мы готовили вместе с доченькой.

– Молодец, Виктория, – похвалил ее отец и поцеловал в щёчку, – мне уже не терпеться отведать ваше блюдо.

Виктория, не отрывая взора от папиного лица, внимательно наблюдала за его реакцией, когда тот положил в рот горячий кусочек мясного блюда. Ей больше всего на свете хотелось, чтобы ему понравилось. Для каждой девочки, девушки, женщины важно, чтобы их кулинарные изыски мужчины оценивали по достоинству, а не как обычно.

– Очень-очень вкусно! – сказал Константин. – Просто превосходно!

– Тебе понравилось?

– Правда-правда. А зачем мне вас обманывать? Ты сама-то хоть попробуй кучек, а то все остынет.

– Сейчас. – Вика подцепила вилкой кусок бишмармака и подивилась, как же вкусно получилось. – И правда вкусно! Надо завтра еще что-нибудь сварить. Мы такие молодцы с мамочкой.

Глава 7

– Что ты сейчас сделала? – грозно спросила он.

– Я…я…просто хотела попробовать, как это – поцелуй по-взрослому, – ответила она. – Тебе не понравилось?

– Нет! Какая гадость!

– Мне тоже, – обманула она. – Больше никогда не буду целоваться. Плохая была идея.

– Вот именно. Никогда. Друзья не должны целоваться, а только играть, резвиться, веселиться и помогать друг другу. Но не целоваться. Мы же с тобой не муж с женой! – Он протянул ей руку. – Давай заключим сделку, что этот поцелуй последний.

– Давай.

Они пожали друг другу руки и посмотрели в чужие, но в тоже время такие знакомые глаза и снова смутились, покраснев еще больше от неловкой ситуации. Их обоих одолевала внутренняя дрожь, волнение и радость.

Они вместе и они поцеловались…

– Поможешь мне убрать декорации, Домовой?

– Ага!

Прибравшись, они легли на постель, слушая, как за окном звонко поют птицы. Как лают рассерженные сторожевые псы, мечтающие выбраться на волю и побегать вдоволь, пока лапы не начнут изнемогать от боли, а потом поваляться на зеленой траве, чувствуя ее ласковые прикосновения. Как проезжает машина по каменистой дороге. Как кто-то неугомонно стучит молотком. Как звучит льющаяся по всей улице музыка из старенького радиоприемника. Как бегает и катается на велосипедах ребятня.

– Домовой, ты так мне и не рассказал, как же так получилось, что папа тебя не отпускал в наш мир целых два дня? Он что-то узнал, о чем не должен был узнать? – спросила обеспокоенная Виктория, глядя на стену, залитую золотом от проникающих через стекло солнечных лучей.

– Не знаю, что на него нашло. Я сидел как всегда за столом, когда он зашел домой после работы и учил черную книгу, где описывалось, как можно безнаказанно причинить боль людям. Его руки были в крови, а лицо все горело и исказилось от ненависти и злобы. Он медленно приближался ко мне, с рук капала кровь на пол. Он схватил стул, остановился, посмотрел в мои глаза, безумно оскалился, потом поднял стул выше головы, и с такой силой опустил его, отчего тот разлетелся на осколки. Потом он подошел еще ближе и сказал, что я наказан на неопределенный срок и больше никогда не увижу ту, которая сделала меня сопляком. Я хотел ему уже возразить, но не успел. Он начал меня бить своими огромными ручищами. Я потерял сознание.

– Ужас-то какой! – вскрикнула Виктория. – Почему он так жесток к тебе? Он ведь твой отец? Как он может? А он случайно не заметил, как мы…

– Не заметил. Точно, – перебил ее Домовой. – Не все отцы добры к своим отпрыскам. Мне даже кажется, что когда меня бьет мой отец, он получает удовольствие.

– О, Домовой! – она его по-дружески обняла. – Если не хочешь говорить об этом, давай не будем. Я не хочу, чтобы ты страдал.

– Да ничего страшного, Вика. Минутная слабость. Я сам тебе хочу рассказать, что было дальше. Очнувшись, я лежал на его кровати. Представляешь!? Первый раз в жизни он меня положил на свою кровать. Даже когда я был маленький и боялся спать один в кромешной, пугающей темноте, он не разрешал мне спать вместе с ним.

И вот я лежу, ничего не понимая, как вдруг в комнату заходит отец. Увидев меня с открытыми глазами, он вздрогнул, переменился в лице и подбежал ко мне. Я испугался, закрыл лицо руками, думал, он начнет меня снова бить, за то, что я в его комнате, да еще и лежу в его кровати. Но он, как ни странно, сделал совершенно все наоборот. Обнял меня. Стал извиняться. Я не мог поверить в происходящее. Мой отец никогда в жизни не просил ни у кого прощения и тем более у меня. А тут он стал обещать, что больше и пальцем меня не тронет и разрешит общаться с земной девочкой. С тобой.

– Это же хорошо! – обрадовалась Виктория. – Только почему твой папа изменил свое решение?

– Потому что я лежал без сознания два дня. Он думал, что потерял меня. Он решил, что потерял единственного сына и только тогда осознал насколько я ему дорог. – Домовой сделал паузу, – Не понять мне этих взрослых. Мне кажется, он меня обманул.

– Почему же? Ты же сейчас здесь, со мной? Значит, он сдержал обещание?

– Сейчас-то он меня отпустил, но пройдет время, и он забудет о своем обещание и снова запретит с тобой видеться.

– Не запретит, – уверено сказала Вика. – Я надеюсь, что он не запретит. И я надеюсь, что он не заметил, как мы…

– Не заметил. Не говори лучше об этом, он может услышать. Вдруг он сейчас следит за нами. Не хочу снова быть побитым и два дня летать во снах, которых я не помню.

– Хорошо. Не буду…

Глава 8

25 июля 1997 года

Летний ветерок обдувал пушистые белоголовые одуванчики, поднимая вверх его мягкий и легкий хлопок с семенами, окутывая голубое небо летним пушистым снегом. Ветер проскальзывал через лабиринты травы, в которой стрекотали кузнечики и пели сверчки, ласкал прохладой и свежестью, проникал в каждый дом через щели, открытые окна, своды и кладку.

Виктория проснулась и услышала, как из приоткрытого окна в ее комнату с характерным завыванием проскальзывает ветер, обувавший утренней прохладой ее тело.

От горячей воды овальное зеркало, которое висело над умывальником, запотело. Виктория положила щетку и налила в ладошки воды. Умылась холодной водицей.

– Как же хорошо! – Она вытерла лицо махровым полотенцем, пахнущим ромашками. – Ой, стекло запотело.

Протерев зеркало рукой, она увидела в отражении свое отражение и отражение Домового. Она вскрикнула.

– Это я, Вика. Не пугайся, – сказал Домовой.

– Ты меня так напугал, что мое сердце чуть в пятки не убежало. Больше никогда так не делай.

– Прости, я не хотел. Я подумал, будет весело.

– Совсем не весело.

В ванную ворвалась напуганная Мария и спросила:

– Что случилось, Виктория? Я слышала, как ты кричала.

– Да ничего, мам. Я просто…просто…

– Что просто?

– Я просто…даже стыдно признаваться…я увидела огромного паука и убила его, – соврала Вика. – Я такая бояка. – Она прижалась к матери.

– Ничего. Я тоже боюсь пауков. Ладно, умывайся, я пошла, подогрею завтрак.

Мария вышла, Вика включила воду и прошептала:

– Из-за тебя мне пришлось обманывать. Маму! Знаешь ли, это нехорошо.

– Не обижайся, пожалуйста. Ты же знаешь я не нарочно.

– Знаю. – Они обнялись в знак примирения и дружбы. – Кстати, ты с нами сегодня пойдешь к бабушке?

– Я бы хотел, но мой отец будет против.

– А ты у него спрашивал?

– Нет, – устало сказал он, посмотрев на зеленый махровый коврик, лежащий возле умывальника.

– Почему?

– Потому что я знаю, что он меня никогда не отпустит дальше этого дома.

– Откуда тебе знать наверняка, если ты еще не спрашивал?

– Просто знаю…

– Но ты все же попробуй, пока мы с мамой не ушли. И игрушки клади на место, когда ими играешь. До скорого! – Она открыла двери и побежала на кухню.

– Пока, – прошептал он.

***

Они подошли к панельному пятиэтажному дому, напротив которого благоухал яблоневый сад; в центре двора располагалась детская площадка. Войдя через черную дверь, исписанную бранными словами, в подъезд, с потолка и стен которого осыпалась известка и синяя краска, Мария и Виктория почувствовали неповторимый запах бабушкиного стрепья.

Дверь была открыта. Они зашли в квартиру, окутанную дымкой. Бабушка жарила пирожки. Пирожки на любой вкус – с рыбой, луком, мясом и рисом, зеленью и яичком. Сегодня нельзя было уловить аромат душистых бабушкиных духов, которые уже словно въелись во все стены, потолок, пол, в каждый шкафчик, в каждый темный уголок, и аромат крепкого дедушкиного табака, который он любил покуривать не спеша, с удовольствием, набив им свою изысканную элегантную трубку ручной работы.

Не успели они снять обувь, как бабушка зашагала к ним, шоркая тапочками по коридору.

– Раздевайтесь, не стесняйтесь!

Бабушка была по-прежнему красива. В ее зачесанных в пучок густых волосах не было ни малейшей седины. Красивые зеленые глаза, совсем такие же, как у Марии, обрамляли густые ресницы. На губах красовалась добрая улыбка. Ее округлые черты лица, по-прежнему оставались привлекательными, привлекательными настолько, что заставляли дам такого же возраста смотреть на нее не только с восхищением, но и с завистью.

Подойдя к Марии и Виктории в легком, как платьишко, халате, на который был одет красный симпатичный фартучек, измазанный белыми разводами от муки, и в коричневых тапочках с резиновой подошвой, она лучезарно улыбнулась. Поцеловала Марию в щечки, потом ловко нагнулась к Виктории и чмокнула ее в сладкие, как воздушная вата, губки.

Бабушке было всего шестьдесят, но Виктории казалось, что ей намного больше. Не потому что она плохо выглядела. Вика была ребенком, и для нее этот возраст казался каким-то нереальным. Она не верила, что и ей когда-нибудь стукнет столько же лет, сколько сейчас бабушке и она превратиться из крохотной девочки в старушку.

Как и не верила, что бабушка когда-то давно была юной и наивной шестилетней девочкой, как она. Вика считала, что бабушка всегда была бабушкой.

– Как же я по вам, любимые мои, соскучилась. Забыли совсем про старушку.

– Мы по тебе тоже соскучились, – сказала Мария.

– Сильно-сильно соскучились! – добавила Вика. – Как же вкусно пахнет.

– А как же. Давайте, проходите-проходите, надо еще столько всего сделать. Так, а где Константин?

– Работает.

– Так сегодня же суббота!

– Да я знаю. Ругаешься с ним, что надо отдыхать. Бесполезно. Упертый, как баран. Хочет заработать все деньги мира. Обещал придти в двенадцать дня. А где у нас папа?

– У меня такой же упертый баран. Только хуже! – Они звонко захохотали. – Ну, ты же знаешь нашего рыбака?! – Мария кивнула. – Ни дня без своей рыбалки. Уехал в четыре утра. Практически ночью. Сказал, что в одиннадцать будет. – Молчание. – Так, давайте мойте руки и быстренько на кухню стряпать пельмешки, хватит о мужиках. Фарш и тесто я уже приготовила.

На кухонном столе лежали вряд миниатюрные уже слепленные пирожки, присыпанные мукой. Тут же располагались ножи, скалки, пустой поднос, тарелка с фаршем и кастрюля с тестом. В сторонку были убраны солонки для соли и перца, сахарница, кувшин с водой, заварочный чайник и ежик Чарли, на спине которого росли не иголки, а зубочистки.

Бабушка хлопотала подле газовой плиты – жарила пирожки. Горячее масло на сковородке трещало, как разогретый попкорн, и брызгало во все стороны, оставляя жирные точки и на карамельном гарнитуре, и на белоснежной поверхности плиты, и на халате бабули. По правую сторону от нее на столешнице стояла тарелка с золотистыми пирожками, от которых исходил жар и приятный запах. Увидев эту картину, Мария запахивающая халат, поинтересовалась:

– Ты во сколько встала?

– Как всегда рано. Это вы сони можете спать до полудня. И ничего. А мы старики просыпаемся в пять утра и уже не может сомкнуть глаз. Так почему я еще не вижу в ваших руках по пирожку?! – Мария и Виктория взяли по горячему пирожку.

Откусив пирожок, Виктория почувствовала, как из него извергается горячее дыхание, обжигая нёбо, а на чувствительный язык падает воздушное дрожжевое тесто с кусочками филейного мяса рыбы.

Надев фартуки, Мария и Виктория сели за стол. Бабушка на секунду оторвалась от жарки пирожков; одной рукой вытащила из кастрюли кусок теста и положила его на стол.

– Теперь дело за вами, девочки! Ножи, скалки, подносы на столе. Справитесь? – Она улыбнулась и легко, словно ночной мотылек, порхнула к газовой плите и перевернула пирожки, чтобы они не подгорели.

– Справимся! – весело ответила Виктория.

Виктория отрезала кусочек от большущего кусища теста, похлопала его ладошкой, чтобы примять, окунула в муку, схватила скалку и с лихим мастерством равномерно его раскатала. Потом взяла чайную ложку, зачерпнула в нее сырого мяса и положила в центр раскатанного кружка. После, с такой же завидной быстротой, тонко защипала края, соединила два конца полумесяца и положила на поднос первый аккуратный пельмешек.

– Первый есть! – сказала Вика, улыбаясь маме и бабушке.

– И где же ты так научилась хорошо готовить?

– Это мама меня научила.

Мария и Виктория не заметили, как пролетело время. Как закончилось тесто с фаршем.

– Кто-то обещал придти в одиннадцать, – пробубнила бабушка и положила два подноса с пельменями в холодильник. – Уже двенадцать! Ох уж эти мужчины!

– Мамочка, а можно я погуляю пока деда с папой не пришли? – спросила Вика.

– Можно.

Виктория выбежала на улицу и к своему счастью и радости увидела знакомую девочку, с которой она пару раз гуляла, когда оставалась ночевать у бабушки с дедушкой.

– Привет, Настя! – поздоровалась Вика с девочкой, которая чертила мелом классики на асфальте. Та посмотрела на нее.

– Ой, привет, Вика. Давно тебя что-то не было видно. Куда пропала?

– Да мы переезжали…

– Ааа, понятно. Ну и как в новом доме?

– Нормально. Поначалу было непривычно.

– Так всегда бывает, – предположила Настя. – С кем-нибудь познакомилась?

– Да. С одним очень хорошим мальчиком.

– Правда? Мне казалось, что нет ни одного хорошего мальчика в этом мире. Только одни вредины и вредители, которые бьют девочек и дергают их за длинные косички.

– Нет, он совсем не такой. Он – другой, – ответила Вика.

– А ты чего там стоишь, присоединяйся ко мне, если хочешь?

– Я что-то не хочу сейчас прыгать в классики. Может, полазаем по деревьям?

– По деревьям?! Я не умею…

– Я могу тебя научить, если хочешь! – предложила Вика.

– А если нас с тобой увидят? Я не хочу получить ремешком по попе. Знаешь, как это больно.

– Если честно, не знаю…

– Тебя ни разу не били ремешком?

– Нет. Ни разу. Мои родители обычно со мной разговаривают, чтобы я все поняла и больше так не делала.

– Вот это да! Везет же некоторым!

– Ну что ты решила? – нетерпеливо спросила Вика.

– Пускай мальчики лазят по деревьям, а девочки будут играть в классики, – гордо сказала она и отвернулась от Вики.

– Как хочешь!

Вика прибежала к разноцветной клумбе, по краям которой росли синие васильки, за ними – ярко-красные тюльпаны вперемешку с желтыми нарциссами. Вика, нюхая цветы, закрыла глаза от феерии сладких запахов. Открыв глаза, она увидела, как на цветок приземлилась желтокрылая бабочка – лимонница – и заворожено стала наблюдать за ней.

Отдохнув несколько мгновений, бабочка снова взлетела вверх, грациозно порхая крылышками, просвечивающиеся на солнце, и улетала прочь куда-то далеко, в неизвестные дали.

Вика долго наблюдала за бабочкой, любуясь и мечтая о том, как в следующей жизни она непременно станет бабочкой. Но когда мимо нее пролетел жужжащий шмель и сел на желтый нарцисс, она потеряла из виду бабочку и отпрянула прочь от клумбы и побежала к яблоне, на ветках которой красовались маленькие красные яблочки. Убедившись, что мама не увидит ее из окна, она ловко забралась на первую же ветку, села, облокотившись об толстый ствол и начала смачно грызть кислые яблочки.

После того как она съела полдюжины крохотных яблочек, она слезла с дерева и побежала к турникам, в надежде поговорить с двумя девочками, которые сидели в высокой траве и что-то весело рассказывали друг другу.

Спустившись с дерева, Вика уже приготовилась бежать, как вдруг она увидела рядом собой силуэт Домового, который смотрел на нее и улыбался.

– Домовой, это ты! – вскрикнула Виктория.

– Кто же еще!

– Просто ты какой-то другой. Бледнее что ли!

– Не исключено. – Он сел в траву. – Я сбежал из дому против воли отца, потому что больше не мог оставаться в одиночестве и пришел сюда на твой дивный голос. Хорошо хоть твоя бабушка недалеко живет. А то я так перепугался!

– Чего ты перепугался?

– Когда я летел сюда, я видел множество страшных лиц, которые хотели меня поймать; и как мне показалось убить. Возможно, про последнее я нафантазировал, но папа был прав на счет того, что мне еще рано путешествовать по земному миру.

– Я не поняла, ты спросил разрешения у отца?

– Да. После твоих слов я решился.

– И что он?

– Он запретил мне. – Домовой посмотрел в небо. – Но как ты уже поняла, я его ослушался и чуть не поплатиться за это. В общем, ты меня спасла. Точнее: твой голос, который звал меня в густом тумане, скрывающим в себе страшных монстров.

– Ты весь дрожишь! А сейчас, когда ты видишь меня, ты видишь привычные земные очертания: деревья, траву, дома, голубое небо, солнце?

– Когда я приближался к тебе – к твоему энергетическому полю, как было написано в одной книге – туман рассеивается, а монстры исчезают. Сейчас я вижу все то, что видишь ты. – Он замолчал, но явно хотел сказать еще о чем-то.

– Ну, говори! Я вижу, что ты хочешь мне что-то сказать.

– Вика ты – хранительница.

– Кто я? Хранительница?

– Я толком не знаю, что это такое. Я еще не проходил эту тему. Но я слышал, как он говорил, что хорошо иметь хранительницу, так как она всегда указывает верный путь. Вот я и подумал, что ты хранительница.

– Понятно. А как ты будешь возвращаться обратно?

– ТЫ поможешь?

– Что нужно делать?

– Нужно, чтобы ты держала меня за руку, когда мы пойдем домой. Хорошо?

– О чем речь, я все для тебя сделаю, друг.

– Виктория! – кричал родной голос издалека.

Она обернулась и увидела, как к ним приближается силуэт в рыбацких снастях и машет ей рукой. Это был дедушка.

– Деда! – вскрикнула она и протянула руку Домовому. – Держись за меня и не вздумай отпускать. Хорошо?

– Хорошо, – согласился он и взял ее за руку.

– Тогда побежали!

Они взялись за руку и побежали навстречу дедушке, который раскинул руки в сторону и обнял любимую внучку.

Дедушка был высоким и стройным. Его черные, как смоль, волосы, трепал тихий летний ветерок, то поднимая вверх, то опуская вниз шелковые пряди, вьющиеся на кончиках. Загорелое, худощавое лицо с глубоко посаженными глазами, длинным подбородком и двухдневной щетиной на щеках сияло в солнечных бликах.

Как и бабушка, он выглядел моложе своих сверстников. Это и неудивительно: он с ранних лет активно заниматься спортом. Он ходил в секцию по футболу, волейбол , успевая заниматься плаваньем и культуризмом. Когда ему исполнилось одиннадцати лет, вышеперечисленные виды спорта ему порядком надоели, и он открыл себя то, что соответствовало его требованием как физическим, так и психологическим и духовным – туристический кружок «Скалолаз», где не надо было бегать взад вперед по полю или оттачивать одно движение годами. К двадцати годам он покорил все красивейшие и труднопроходимые лесные места в Уральском регионе и получил множество престижных наград, которые до сих пор хранятся и стоят на самых видных местах в большой комнате. Уже к двадцати пяти годам он организовал в городе собственный туристический кружок для начинающих спортсменов-туристов, назвав его «Сильные духом!». И как бы это ни звучало банально – посветил свою жизнь любимому делу, путешествовать, ощущая каждой частичкой тела уединение с природой. И не только. Путешествуя с детьми, он воспитывал в них такие сильные черты характера, как смелость, ответственность и вера в собственные силы.

– Как же я соскучилась, деда!

– Я тоже. – Он поцеловал ее в лобик и в кончик носа. – Какая же ты вкусная, Вика. Так бы и съел тебя, как волк красную шапочку. – Он оскалил зубы, и они засмеялись.

Дедушка опустил Викторию на землю, больше не в силах держать ее на руках, и они побрели к дому.

– Мне вот интересно, с кем это ты там разговаривала возле дерева и кого продолжаешь держать свободной рукой? – спросил дедушка.

– Своего лучшего друга, – ответила она, Домовой ее дернул за руку. – Жаль, что он невидимый, я бы тебя с ним познакомила.

– Что ты делаешь? – шепотом спросил он. – Я же просил тебя никому обо мне не говорить. Ладно, маме…

– Успокойся. – Она обратилось в пустоту. – Не переживай. Дедушке можно доверять, он всегда меня понимает. Я делюсь с ним самым сокровенным. Он очень мудрый.

– Спасибо, Вика, – поблагодарил ее дедушка. – Я смотрю, он у тебя скромный, что даже стесняется безобидного старика. – Он улыбнулся, остановился и посмотрел туда, куда смотрела Вика. – Уважаемый невидимый друг, я обращаюсь к вам. В силу своего почтенного возраста я не могу видеть то, что видит моя внучка, а именно вас, но это не означает, что нам незачем знакомиться друг с другом. Меня зовут Александр Васильевич. Вас как величать? – Он протянул руку.

Домовой, не ожидавший такой реакции от старого человека, оробел и не знал, что и делать, но через некоторое время, посмотрев на умоляющее лицо Виктории, осмелел и сказал, что его зовут Домовой и протянул свою маленькую дрожащую руку.

– Дедушка, он говорит, что его зовут Домовой и он рад новому знакомству.

– Взаимно.

– Деда?

– Что родная?

– Ты правда-правда веришь мне?

– А почему я не должен тебе верить!?

– Но ты же взрослый. А взрослые не верят в невидимых друзей.

– Раз ты говоришь, что он существуют, значит, он существует. Тем более в детстве у меня у самого были пару-тройку невидимых друзей.

– Да!? Расскажи мне об них?

– Ну… одного звали весельчак Иван, а другого – мудрый Вова. Один меня всегда смешил, а другой – учил уму разуму. Они жили в доме, где я вырос. В доме моих родителей. Что я такого тебе сказал? – спросил он, когда посмотрел на ошарашенное лицо Викторию.

– Да ничего, дедуль. Я просто не ожидала…

– Чего не ожидала?

– Того, что ты мне поверишь и расскажешь про своих бывших друзей.

– От чего же бывших? Они и сейчас существуют, просто теперь я их не вижу и не знаю радоваться этому или грустить. В общем, нам надо с тобой об этом поговорить дома. Хорошо?

– Хорошо, деда. Много рыбы поймал?

– Эх. Лучше бы ты не спрашивала, – расстроенным голосом ответил он.

– Все так плохо!? Ну, хоть одну рыбку-то поймал?

– Даже и не знаю можно назвать ее рыбой, настолько она мала, что можно и не заметить.

– Что это за такая маленькая рыбка?

– Дома увидишь.

Как выяснилось дома, дедушка шутливо обманул всех домочадцев, заверив, что ничего не поймал, кроме крохотной рыбки. На самом деле, когда он открыл рюкзак и достал оттуда огромного карпа на четыре кило, все ахнули.

Через полчаса они сидели за общим стол, объединенные невидимыми узами, узами даров природы, переплетающие между собой серебристыми нитями, и с наслаждением кушали пельмени, макая их в уксус и в густой домашний майонез. Съев полную кастрюлю пельменей и банку майонеза, рассказав друг другу разных истории, бабушка с Марией убрали со стола грязную посуду и поставили на стол горячий алюминиевый самовар, кружки и глубокие тарелки с аппетитными пирожками.

– Чувствую сегодня мне не встать из-за стола, – сказала Вика, взявшись за живот, когда мама принесла еще одну тарелку с пирожками.

– Не переживай мы тебе поможем, – сказала Константин, подмигнув дочери.

– Ты сам-то хоть встанешь? Столько пирогов слопал! – Она засмеялась.

– Это уже другой вопрос. – Константин зевнул. – Чтобы мы делали без любимых женщин. Очень-очень вкусно. Спасибо.

– Научились бы готовить, – сказал дедушки, и все засмеялись. – А если серьезно. – Он глотнул чаю. – Спасибо вам дамы за чудесный ужин.

– Не за что, – сказала счастливая Виктория. – Мы старались творить волшебство. – Она посмотрела на бабулю и подмигнула.

– А теперь разрешите удалиться на балкон, – сказал дедушка и встал из-за стола. – Ибо я мечтаю покурить.

– Все бы тебе покурить, – пробубнила недовольная бабушка. – Бросать надо. Цветы на балконе вянут от твоего едкого дыма. Вся квартира провоняла табаком.

– Да неужели? Мне казалось твоими духами.

Все снова засмеялись.

– Деда, я с тобой! – сказала Вика и встала из-за стола, не отпуская руку Домового.

– Покурить что ли? – спросил папа.

– Нет, конечно! Я не курю и никогда не буду! У нас очень важный разговор.

– И что это за важный разговор? – спросила Мария.

– Это очень важный и очень секретный разговор, – уточнила Вика. – Так что прости мама, мы с дедушкой не может тебе рассказать.

– А ты поделись секретом и мы все вместе обсудим то, что вас волнует с дедой, – предложила бабушка.

– Нее…так не пойдет. Что это будет за секрет-то такой? Секрет – это же секрет. Простите. Деда пойдем же?

– Сейчас, внученька, только возьму свою трубку и табак, – ответил он и открыл свой личный шкафчик, извлек оттуда трубку, которая лежала в стеленном футляре и мешочек с душистым и крепким табаком. – Вот теперь пойдем, я тебе расскажу тайную историю.

Дедушка открыл деревянную дверь, ведущую на застекленный балкон, по правую сторону которого разместилось мягкое кресло, а по левую – белый шкаф, куда складывали различную домашнюю утварь. На шкафу стояли большие, глиняные горшки с цветами.

– А не будет страшно? – спросила она. Деда ничего не ответил, закурив.

– И что же тебя интересует? – спросил он, когда удобно сел на кресло-кровать, вытянув вперед длинные, тощие ноги.

– Ты правда не видишь моего друга? – серьезно спросила Виктория.

– Нет. Я слишком старый, чтобы увидеть то, что видел раньше, – ответил он, прикуривая трубку горящей спичкой.

– Жаль. Тогда расскажи мне все-все о твоих невидимых друзьях! – попросила Виктория и бахнулась вместе с Домовым на деревянный пол балкона, застеленный мягким ковром.

– Это было так давно, что, кажется, и не было вовсе. – Он положил еще щепотку душистого табака в трубку, раскурил и продолжил рассказ. – Мне было шесть, когда я впервые увидел его – мальчика, сидевшего на полу. Он был странно одет: ковбойский костюм, продолговатая шляпа, черные сапоги с заостренными носками и с лязгающими бляхами по бокам. Он, беззаботно посвистывая, сидел и играл моими игрушками. Он их без разрешения, что меня расстроило и взбесило, потому что я очень ревностно относился к своим игрушкам и хранил их как бесценные алмазы Мая и давал только тем мальчикам, которые, по моему мнению, умели обращаться с игрушками. Так вот я не стал его спрашивать, кто он и что делает в моей комнате, я спросил, почему он взял МОИ игрушки без разрешения? Он явно опешил от моего вопроса и сидел как вкопанный, боясь пошевелиться, и смотрел на меня изумленным взглядом. Я повторил свой вопрос и усердно ждал незамедлительного ответа, пыхтя и злясь еще больше. Наконец он вместо ответа дрожащим голосом спросил: «Ты видишь меня?». Я сказал ему, чтобы он перестал прикидывать дураком и ответил, почему он наглым и подлым образом взял чужие игрушки без спроса. На что он ответил, что всегда берет мои игрушки без спроса, потому что это иего дом тоже, а значит и его игрушки. И вот тогда я по-настоящему взбесился и хотел было ему стукнуть по плечу, чтобы больше не воображал черт знает что. Но не успел, так как в комнату зашел другой мальчик моего возраста, который улыбался во весь рот сияющей и доброй улыбкой. Он был одет еще чуднее. На нем были надеты серебристые кальсоны, обтягивающие его тонкие то ли ноги, то ли спички; на плечах весела широкая безразмерная белая майка, свисающая до попы и смотревшаяся на нем как женское платьице; а на кучерявых рыжих волосах восседала шапка-цилиндр, в которой ходят фокусники. Посмотрев на это чудо-юдо, я расхохотался, что даже упал на пол, взявшись за живот. Он тоже опешил, улыбка сошла с его лица.

Я встал с пола и задал тот же самый вопрос, что и первому мальчику. На что он мне ответил, что, конечно, играет. Я не удивился этому ответу, как и его последующему вопросу: «Ты меня видишь?».

Они загадочно переглянулись друг на друга и спросили, почему я их вижу. Согласись странные невидимки? – спросил дед у внучки. Виктория кивнула. – Что было дальше ты, наверное, уже догадалась. Мы разговорились, подружились, нашли море общих интересов и через пару часов уже играли – втроем! в «машинки» и продолжали играть до моего десятилетия, пока нам это не надоело и мы не перешли на более взрослые игры, как «Крестик-нолик», картежный «Дурак» и в «Прятки». – Дедушка посмотрел на Вику и сказал. – Признаюсь честно – это было лучшее время!

– Кто же они были?

– Моими друзьями, – ответил он. – Я знаю, ты хотела услышать от меня нечто иное. Это справедливо. Но прошу заметить, что меня не волновало их истинное происхождение и откуда они родом и почему их не видят другие. Для меня было главное, чтобы они были рядом. Они для меня стали, словно родными братьями, которых у меня, к слову, не было. Если, начиная с трех лет мне было одиноко, то после шести, мне некогда было скучать, я перестал просить у родителей сестренку или братишку на день рождения или на Новый год.

– Но ведь они были Домовыми? Ведь так, деда?

– Да. Но в те времена меня тоже можно было считать Домовым. Так как после тренировки я не шел с мальчишками играть на улицу, а сидел дома и играл в Пиратов или в Богов со своими невидимыми друзьями. Одно время я считал себя больным на всю голову. Эти мысли, может быть, и не проскальзывали, если бы ни опасения родителей за мое психологическое здоровье. Они всерьез думали, что я болен. Но мне было без разницы на всякие там мнения, я продолжал верить, ни взирая на то, что мне каждый день навязывали обратное мнение. К двенадцати я стал умнее и стал скрывать свою «болезнь» от родителей, которые, к слову, успокоились и перестали ходить дома, как на иголках. А потом случилось то, что должно было случиться.

– Что же? – спросила Вика, глядя на дедушку большими зачарованными глазами.

– Они исчезли! – ответил он и снова прикурил трубку, засыпав туда новую порцию табака. – Исчезли…

– Но почему?

– Они исчезли, потому что я вырос и перестал их замечать, сам не осознавая сего факта. Я не заметил, как променял их веселое и дружеское общество на девушку из параллельного класса, в которую я по уши влюбился и с которой впервые ощутил всю жгучую и яркую боль – темную сторону любви – когда она меня бросила, начав заигрывать с другим мальчиком. Вот такая грустная история, в которую поверят только дети, так как их души наивны и чисты в отличие от взрослых.

– Я тебе верю. Как и верю, что бабушка мне передала дар готовить, а ты деда – дар видеть Домовых.

– Возможно. Свою историю я тебе поведал, теперь может быть, ты мне расскажешь свою? Если, конечно, Домовой не будет против.

Вика посмотрела на одобряюще кивающего Домового, взвизгнула от радости и начала рассказывать, как и где она познакомилась с Домовым.

Внимательно дослушав до конца историю Вики, дедушка глубокомыслен-но посмотрел на внучку и спросил:

– Я так и знал, что он скромный и хороший мальчик. Ты точно ее не бросишь? – спросил он у Домового.

– Он говорит, что никогда не бросит меня, потому что друзья не бросают друг друга, – сказала Виктория. – Еще говорит, что они – твои друзья – не бросали тебя, а наверняка остались в том же доме и с теплотой и любовью смотрели на тебя и не единожды мечтали с тобой поиграть, обнять пока ты жил в родительском доме, но не могли.

– Мне вот интересно, Домовой, в этом доме нет других духов?

– Он говорит, что нет.

– Однажды Весельчак сказал мне, что существует помимо добрых духов – жестокие и злые, способные причинять вред людям. Что об этом думает твой друг?

– Передай ему, что это правда и что по дороге к этому дому я видел множество злых духов. Жуть, – поморщился Домовой и прижался к Виктории.

– А сейчас ты некого не видишь? – спросила она.

– Нет. Пока ты рядом вся нечисть убегает прочь.

– Домовой говорит, что существует злые духи. Но ты не переживай, когда я рядом они к нам и близко не подойдут. Они меня бояться. Видимо знаю, каков мой тяжелый кулачек.

– Еще бы.

Они засмеялись.

Через пару минут к ним на балкон зашла мама и сказала:

– Может, хватит уже секретничать и присоединись к нам?

– А почему бы нет? Сейчас идем, – сказал дедушка, провожая Марию взглядом. – Ну что пойдемте, друзья мои, в комнату, пока нас не раскусили и не подумали чего плохого. Приятно было поболтать с тобой Виктория и с тобой Домовой.

– И нам, – ответила Вика за двоих. – Я бы даже и не подумала, что мой деда – прям как я!

– Ну родственники как-никак! – Они улыбнулись друг другу, войдя в душную комнату.

Виктория никак не могла выкинуть из головы, постоянно всплывающие образы дедушкиных духов. Зайдя в спальную комнату, ей показалось, что они сидят на полу и машут ей руками.

– Что ты там увидела? – спросил Домовой.

– Да так ничего. Почудилось… как будто на полу сидели весельчак и мудрый. Они махали мне руками, звали поиграть.

– Неужели ты их увидела?

– ЧТО? Они здесь!? – вскрикнула Вика.

– Не кричи так! – шепнул он ей, прижав к ее губам указательный палец. – Да, они здесь. И как я понял, никогда не покидали твоего дедушку, – ответил он, посмотрев по сторонам. – Самое странное, что я их тоже не вижу, только чувствуют их прерывистое дыхание и испуганные голоса.

– Но ты же сказал дедушке, что в этой квартире нет духов! – все также громко говорила Вика.

– Да не кричат так сильно, а то нас услышат. Я просто испугался и растерялся, когда он меня спросил об этом и ответил то, что он ждал. А ты считаешь, мне нужно было рассказать ему о домовых, которые не бросали его?

– Почему они не остались в том доме, где жил раньше дедушка?

– Твой дедушка перестал их видеть, но не перестал их любить. Поэтому они продолжают за ним следовать, – ответил он и задрожал.

– Что случилось, Домовой? Ты весь дрожишь!

– Они…говорят, говорят…они.

– И что же они говорят?

– Они приказывают мне, чтобы я немедленно покинул их частные владения, в которые я не имел право вторгаться без разрешения. Я нарушил свод правил и указов. И они собираются наказать меня за столь своевольный поступок. Сурово наказать.

– Извините меня, – начал извиняться Домовой, его голос дрожал. – Я не хотел вам причинять неудобства и не знал, что это ваши владения. Пожалуйста, не наказывайте меня за мою бестактность и безграмотность. Я сейчас же покину это дом. – Он посмотрел на Вику и сказал. – Мне нужно как можно быстрее покинуть этот дом. Тебя мама отпустит на улицу?

– Если она не отпустит – я сама уйду. Не брошу же я тебя одного, когда ты в такой опасности, – сказала она и побежала к маме на кухню. – Мамочка, мамочка, можно мне еще погулять? Пожалуйста! Так хочется порезвиться на улице.

– Можешь.

– Спасибо, мамочка! Я побежала!

– Беги. Только будь осторожна и смотри по сторонам, когда переходишь дорогу. И…

– Не переживай мам, я помню, далеко убегать нельзя, – добавила Вика и побежала к входным дверям.

– Неугомонная девочка, – сказала Мария, глядя вслед убегающей Виктории.

– Ты такая же была, – добавила бабушка. – Мне не вериться, что она нынче пойдет в первый класс.

– Ой, мам, и не говори. Еще вчера, казалось бы, стирала ее грязные пеленки с крохотными пинетками, кормила грудью и радовалась, когда она сказала первое слово «Ма». Она замолчала, быстро вытерла слезы руками и отвернулась от матери, посмотрев в окно. – Прости. Всегда себя считала сильной. Но тут ничего с собой не могу поделать. Абсолютно. Не хочу ее отпускать. Просто не хочу. Она ведь моя единственная дочь…

– Не за что извиняться. Не переживай, моя дорогая, школа не так страшна, как, например, свадьба собственной дочери, когда понимаешь, что теперь ты ее отпускаешь НАВСЕГДА, как белокрылую голубку из стальных оков. – Бабушка подошла к Марии. – Никогда не забуду, как я три или четыре дня подряд рыдала, укутавшись в подушку и закрывшись с ног до головы теплым одеялом, чтобы твой папа не видел моих «стыдливых» горьких слез. Мне бы так горестно, когда ты не возвращалась после репетиций, после занятий в институте, после десяти часов вчера. Я сидела, как дура у окна и ждала, когда же моя дочь воротиться домой, обнимет, поцелует, поговорит, поделиться секретом, рассмешит, успокоит, подарит счастье ранимой материнской душе, в которой загорит как и прежде огонек любви, согревающий холодными одинокими вечерами. Но ты не приходила…

– Прости меня за то, что не часто захожу в гости. И редко звоню. Я была такой эгоисткой, пока сама не осознала, что такое отпускать свое дитя, – дрожащим голосом сказала Мария и тихо зарыдала на ее плече, чтобы не беспокоить мужчин, которые громко обсуждали вчерашний футбольный матч в соседней комнате, перекрикивая включенный телевизор.

– Шшш. Не говори глупостей. Ты никогда не была эгоисткой. Ты хорошая дочь и самая лучшая мать. Но не забывай звонить, чтобы мой огонек любви горел, а не потухал от холодного ветра безмолвия.

Бабушка гладить ее шелковистые волосы и мгновенно улетела в прошлое, когда она была еще молодой и красивой женщиной, обрамленной семейной суматохой и заботами. Когда она была для дочери – единственным лучшим другом. Они были неразлучны и делились друг с другом самым сокровенным и потаенным. Когда она была для дочери – единственной опорой, помогающая ей справиться с любыми невзгодами и ненастьями.

– Мария. Мама. Что случилось? Почему вы плачете? – взволнованно спросил Константин, увидел рыдающую жену на плече матери, когда зашел на кухню.

– Ничего.

– Как это ничего! А почему ты тогда плачешь? Что-то болит?

– Душа, – ответила она.

– Константин, не переживай, пожалуйста. Это слезы радости гордых и счастливых женщин, – ответила бабушка. – Бери то, зачем пришел и иди в комнату, через минутку мы подойдет.

– Ну, вы даете. Такой прекрасный день нынче, а вы плачете. Никогда мне не понять женщин, – пробубнил он, взяв в руки газету, лежащую на кухонном гарнитуре.

– Не тебе одному, милый – подметила Мария.

– Точно все в порядке?

– Ну, конечно. Все просто чудесно!

– Честно говоря, вы меня напугали, – сказал он и ушел в другую комнату.

– Все-таки он у тебя славный. Тебе лучше?

– Да. Намного лучше. Уже месяц хотела с кем-нибудь поговорить об этом. Спасибо, что выслушала. Как камень с души.

– Не за что. Давай умоемся и пойдем к нашим мужчинам.

Напуганная Виктория с не менее взволнованным Домовым выбежали на улицу и побежали к яблоням. Забравшись на верхушку дерева, они облегчено вздохнули, наконец, почувствовав себя в безопасности.

– Они исчезли? – спросила с надеждой в глазах Виктория, посмотрев на дрожащего Домового.

– Кажется. Хотя я думал, что они меня догонят в подъезде, так как я чувствовал их холодные прикосновения рук. Бррр… Они говорили мне, что поймают и больно-больно накажут. Я так испугался. Спасибо, что спасла меня, когда крикнула на них и в последний момент вытащила меня из подъезда.

– Да, пустяки, – скромничала Вика.

– Как раз не пустяки. Обещаю, что сделаю все, о чем бы ты меня не попросила.

– О чем угодно?

– О чем угодно!

– Покажешь мне свой мир? – спросила Вика.

– Ты ведь не хуже меня знаешь, что мне нельзя приводить человека в мой мир.

– Но я же не просто человек, а твой друг. Тем более, прошу заметить, ты сам пообещал мне, что сделаешь все, о чем бы я тебе не попросила – вот я и прошу у тебя, хотя бы одним глазком взглянуть, как и где ты живешь. Буквально на минуточку. Туда и обратно. Никто и не заметит.

– Если папа узнает, то мне будет очень плохо.

– Ты согласен? – не веря своему счастью, спросила Виктория. Он кивнул. – Ура! – закричала она и обняла Домового, да так сильно, что они чуть не свалились с дерева.

Успокоившись, Виктория сказала Домовому, что нужно немедленно спуститься с яблони, если ему не угрожают злые духи и пойти на качели, о которых она ему так много рассказывала.

Через пять минут они уже качались на качелях, забыв обо всем на свете, наслаждаясь волшебным моментом, который длился целую вечность.

Они раскачивались все сильнее и сильнее, ласкаясь в теплых лучах солнца и в летнем ветерке, представляя, как они превращаются в разноцветных мотыльков, порхающих в голубом небе, поднимающихся все выше и выше до самых сверкающих звезд, где тишина и покой, где умиротворение и неописуемое удовольствие. Там, где рай.

– Виктория! Пора домой, – позвала ее мама.

– Иду, мам! – ответила Вика и посмотрела на Домового, сказав. – Мы возвращаемся домой.

Прибежав к подъезду, она крепко-крепко обняла бабушка, поцеловав ее в щечку на прощение, а потом дедушку, который взял Вику на руки и шепнул на ушко, чтобы она больше не лазала по деревьям и никому не говорила об их тайном разговоре.

Через мгновение машина завернула за угол, сверкая в солнечных бликах, и скрылась за углом.

– Ну вот, снова мы остались одни-одинешеньки в этом мире.

– Да…как бы я хотела, чтобы они вообще никуда не уезжали. Но… да ладно, главное, что ты рядом, мой милый и вредный старикашка, – сказала она.

– Главное, что ты рядом моя нежная и ворчливая старушечка.

Он обнял ее, поцеловал в лоб, и они пошли домой, шоркая домашними тапочками по разгоряченному асфальту от летней жары.

Вечером того же дня.

Виктория смотрела в окно, глядя на поднявшийся ветер, который поднимал вверх облака пыли, прогибал мощные стволы деревьев, обрывая листья с веток, и нес за собой иссиня-черное облако, простирающиеся по всему небу. Внутри облака сверкали молнии, и где-то вдалеке был слышен протяжный гром небес.

Она ждала Домового, который должен был придти еще полчаса назад, но его почему-то не было. Виктория начала переживать, не узнал ли его отец о том, что он вместо того, чтобы охранять дом и пугать его домочадцев, путешествовал далеко от него, рискуя своей жизнью.

Гром становился протяженнее и громче, отчего стекла в деревянных рамах дрожали. Первая капля хлестко стукнулась о металлический карниз. Вика вздрогнула, отвернулась от окна, и хотела было уже спуститься к спящим родителям, как вдруг скрипнула дверка платяного шкафа, из которого вышел запыхавшийся Домовой и сказал:

– Прости, Вика, не мог придти раньше, папа не отпускал.

– Он ничего не заметил?

– К моему большому удивлению, нет. Только спросил, почему я так долго не приходил, когда он меня звал. Пришлось наврать. У тебя родители уснули?

– Да. Но они могут проснуться от грома. Слышишь? – спросила она.

– Ага. Жутковато, – сказал Домовой и поежился.

– Не то слово. А у тебя папа ушел на работу?

– Да. Он проверил мою домашнюю работу и второпях скрылся из дому. Ну, так что ты решила, пойдешь смотреть, где я живу или в другой день?

– Пойду, только немного боюсь, что мои родители проснуться и потеряют меня, – ответила она.

– Не потеряют. Мы ведь ненадолго. На пару минут, – заверил ее Домовой.

– Хорошо, – согласилась она. – Подожди секунду, сейчас я проверю, спят они или нет, чтобы до конца быть уверенной. – Вика засеменила на цыпочках в спальню, чтобы не разбудить родителей, заглянула в полуоткрытую дверь, убедилась, что они спят, и вернулась обратно в свою комнату.

– Спят? – шепотом спросил Домовой.

– Ага, – ответила Вика.

– Ты только на многое не рассчитывай. Наш мир не столь красив, как ваш, – сказал он, открыл настежь дверку шкафа и положил руку на стену.

Стена тот час исчезала, и появился проход в другое измерение, в другую вселенную.

– Придется ползти, – сказал он. – Следуй за мной и не отставай.

Домовой нырнул в проход; Вика последовала за ним.

Виктория, к своему удивлению, обнаружила, что пол туннеля, ведущий в неизведанные дали, оказался мягким на ощупь и ее крохотные ручки проваливались в него, словно в липкое желе.

– Домовой, почему мои руки проваливаются под землю?

– Не волнуйся, не провалишься.

– Я надеюсь на это. Странное ощущение. Как будто ползешь по манной каше, которая затягивает тебя все глубже и глубже.

– А что, похоже. Ты не переживай. Я тысячу раз проползал по этому туннелю – и ничего.

– Немного страшно. А почему стало так темно?

– Потому что мы подползли к спуску, – ответил он и остановился. – Сейчас нам нужно спустить вниз по скользким ступенькам. Я тут не единожды раз падал и чуть серьезно не пострадал. Так что будь осторожна. И не торопись. Сначала спущусь я, а потом ты. Договорились?

– Договорились.

Домовой медленно спустился вниз, встал в полный рост и махнул рукой, чтобы Виктория спускалась. Вика без особых проблем добралась до Домового, посчитав пятнадцать ступенек и сказала:

– Странный у вас тут потолок! Нельзя было сделать повыше, чтобы можно было удобно ходить, а не ползти?

– Прости. Но не я его конструировал. Ты заметила, что здесь сейчас просторно и светло?

– Да. Очень красивое голубое сияние. Домовой, откуда исходит этот свет?

– Изнутри туннеля. Скоро ты увидишь нечто неописуемо!

Стены туннели, некогда испускающие голубое сияние, стали прозрачными и обнажили открытый космос во всем его великолепии. Мириады сверкающих звезд и пролетающих мимо комет; Голубая планета, покрытая белоснежными облаками, закрывающими зеленые континенты; серебристая луна, освещающая Землю бледным сиянием.

– Красиво?

– Очень, – шептала Вика, думая, что это всего лишь сон, что такого не бывает на самом деле, а если бывает, то только в сказках. – Неужели, мы в космосе? А это моя планета?

– Да, мы в космосе. Это Земля – ты права! Я люблю здесь сидеть и смотреть на звезды. Видишь ту звезду, что светит ярче всех. – Он указал пальцем на звезды.

– Нет, не вижу! Где? Они все такие яркие!

– Поверни голову налево и смотри выше, – подсказал он ей. – Ага, вот так. Видишь треугольник или как вы его там называете?

– Да, вижу.

– Видишь, как в центре треугольника ярче всех горит крохотная точка – звезда. Посмотри внимательно. Поначалу может показаться, что она светит, как все затерянные звезды в черной необъятной космической бездне, но это не так.

– Чудесно! – восторженно сказала Вика, когда увидела ту самую звезду. – Ты прав. Она действительно горит ярче всех.

– Эту звезду я назвал – Виктория. В честь тебя. Она такая же красивая, как ты, – сказал Домовой и покраснел.

– Спасибо.

– Когда мне грустно я смотрю на нее и мгновенно вспоминаю тебя. Твое лицо. Твою улыбку. Твои платьишки. Твои истории. И мне становится хорошо и радостно. Классно я придумал?

– Ага, классно. Я тоже хочу! Та звезда, что горит рядышком с моей, будет твоей звездой. Звезда Домового. Можно, так? – Он кивнул. – И я тоже, как и ты, буду тебя вспоминать, глядя на нее из окна своего дома.

– Теперь у нас у обоих есть свои звезды! – подытожил он.

– Кажется, что все это волшебный сон и что вот-вот в комнату зайдут родители и разбудят меня. Я же не сплю?

– Нет, ты не спишь. Все, что ты сейчас видишь, происходит наяву.

– В это трудно поверить, – говорила она, не отрывая взгляда от Земли. – Скажи, пожалуйста, как это мы так быстро очутились в Космосе?

– Если бы я знал, Вика, я непременно бы тебе объяснил. Но я не знаю. Как я тебе уже говорил, я не создатель туннеля. Вика, надо уходить, а то твои родители тебя потеряют. Ты еще не видела мой мир. Время идет быстро…

– Точно. Какая же я дуреха! Совсем забыла о том, что надо возвращаться домой.

– Сейчас нам надо пройти сквозь стену, – сказал Домовой.

– Сквозь стену!? Как же у нас тобой это получиться?

– Легко. Давай свою руку! Теперь ничего не бойся и доверься мне. Будет немного кружиться голова, но это ненадолго. Будет немного шумно, но это тоже ненадолго. Готова, Вика? – спросил он.

– Готова! – ответила она.

– Тогда держись крепче за мою руку и падай на стену. Не сомневайся, мы провалимся вовнутрь.

Через минуту они лежали на сухой и пыльной земле, изборожденной длинными, черными трещинами. Яркое, палящее солнце обжигало кожу. Вика открыла глаза, привстала с земли и увидела пустынные холмы, на которых восседали черные пеньки некогда пышных деревьев. Рядом рос черный пречерный ствол с ровными ветками, на концах которых висели черные плоды, похожие на гирлянды. В центре пустоши, простирающейся на многие километры, был воздвигнут неказистый двухэтажный дом, собранный из гнилых палений.

– Я тебя предупреждал, что ваш мир в тысячу раз красивее! – сказал Домовой, посмотрев на обескураженное лицо Виктории.

– Ты был прав. Здесь так жарко и почему-то жутковато. Это твой дом?

– Да. Он не такой красивый, как твой. Пойдем, я тебе покажу свою комнату.

– Пойдем, – согласилась она, и они пошли к дому.

– Я тебе приготовил подарок.

– Ооо… не надо было.

Они подошли к черным, покосившимся в сторону дверям дома; одна петля была сорвана. Домовой открыл дверь пластинкой, что висела на веревке вокруг его тонкой гусиной шеи, провернул трижды, и они зашли вовнутрь дома, пахнущим пылью, горелым деревом, смогом и копотью.

Виктория не удивилась, когда увидела черную мебель, черные шкафы, комоды, двери, пол, потолок и стены. Она провела пальцем по стене, кончик мгновенно покрылся черной пленкой и пропитался резким отвратительным запахом гари.

– Моя комната выше! – сказал Домовой и пошел к лестнице, ведущей на второй этаж. – Ну что, ты идешь?

– Иду, – ответила Вика и подошла к нему, оторвавшись от необычного интерьера дома.

Они поднялись на второй этаж, прошли длинный коридор, завернули налево и очутились в комнате Домового. Черные стены комнаты были неаккуратно и неравномерно выкрашены красной и зеленой краской, от чего выглядели еще мрачнее и непригляднее. Местами были развешаны рисунки Домового, преимущественно черно-белых тонов. На полу лежал странный жесткий плетеный ковер, на потолке висел черный абажур, внутри которого летал рой светящихся жучков, смутно напоминавших светлячков. В левом углу крохотной комнаты стоял деревянный стол, забытый различными листками, тетрадями и книгами. Над столом висел ряд полок с увесистыми книгами-томами. В правом углы комнаты покоился грязный, выцветший и порванный – из дырок вылезал белая вата – матрас с двумя подушками, сплетенными из сухих веток; на одной из подушек лежала открытая книга.

– Ты спишь на полу? – спросила Виктория.

– Да. Приходится. У нас неприняты кровати.

– Понятно, – сказала Виктория и подошла поближе к рисункам. – Красивые рисунки.

– Ага, – сказал он, как можно непосредственнее, хотя видно было по его лицу, что он напряжен. – Не думал, что тебе понравиться. Жаль только, что красок у меня не так много, чтобы закончить.

– Они и без красок – прекрасны. Почему ты мне не показывал их раньше?

– Не знаю. Стеснялся. Думал, тебе не понравится. Как моему отцу, – сказал он и отвернулся от Вики.

– Твоему папе не нравится, что ты рисуешь?

– Он мне не разрешает рисовать…

– Почему? – возмутилась она. – Что в этом плохого? У тебя ведь так хорошо получается!

– Он говорит, что я летаю в облаках и занимаюсь детской шалостью, которая вредит моему внутреннему развитию и мешает заниматься серьезными вещами, например, учебой. – Он потупил грустный взгляд на край стола. – Когда отец не в настроении он срывает рисунки со стены, рвет и сжигает, позже принося мне горку пепла.

– Твой папа злой… – Она замолчала, подумала, что сказала лишнего, но увидев, что Домовой с ней соглашается и совсем не злиться, она продолжила говорить. – Ты его не слушай, продолжай рисовать. Прячь их куда-нибудь подальше.

– Я не пытаюсь прятать рисунки, потому что мне это надоело, – ответил он, сдавленным голосом, почти шепотом. – Куда только я их не прятал! Но отец всегда их находит, словно заранее знает, куда я их положу. Один раз я даже отодрал доску от пола и вложил туда рисунки. Но не прошло и недели, как рисунки тлели в огне, превращаясь в черный пепел.

Виктория оставалось только тяжело вздохнуть и замолчать. А потом ей пришла идея.

– Я знаю выход! – восторженно сказала Виктория.

– Правда? – без особого энтузиазма отреагировал Домовой.

– Да. Ты можешь хранить рисунки, например, у меня.

– А можно? А если их твоя мама увидит, что тогда?

– Я их спрячу под кровать. В самый темный уголок. Но если мама их все-таки найдет, она точно не будет их рвать и сжигать. А только спросит, чьи они. Я отвечу, что они мои. И все.

– Спасибо, Виктория. – Некогда хмурое лицо Домового просияло в улыбке, глаза засветились от счастья, а голосе появились нотки радости и восторженности. – Ты лучший друг.

– Да не за что! Я всегда рада помочь другу, который оказался в беде. Ты главное продолжай рисовать. Так мне всегда мама с папой говорят.

– Хорошие у тебя родители, – сказал Домовой и смолк.

Глава 10

31 августа 1990 года

– Не люблю этот день, – сказала Вика Домовому.

Они лежали в траве и смотрели на небо. Рядом лежал оранжевый мячик.

– Почему? Завтра ты пойдешь в школу. Или ты уже не хочешь учиться?

– Учиться-то я хочу. Мне грустно, потому что это последний день лета. Скоро все цветочки завянут, трава пожелтеет, листочки опадут с веток деревьев, солнышко уже не будет греть так сильно, как сегодня. Уже не полежать на траве после игры в мячик. Не собрать букет одуванчиков, который пахнет летними вечерами. Не покачаться на качелях, не покупаться в пруду, не позагорать на солнце, не поиграть в классики, не посидеть на дереве, глядя на красно-бурое вечернее небо. Тебя это никогда не печалило?

– Если честно, то нет. Я люблю зиму, не меньше чем лето, – ответил он.

– А что хорошего в зиме? Не понимаю? Всегда холодно и хмуро. Лучше бы всегда было лето.

– Нет, так точно не лучше. Лето бы тебе быстро надоело, и ты перестала бы радоваться таким мелочам, как зеленая трава, цветущая сирень или яблоня за окном. Лето стало бы для тебя обычным делом. А как же без весны? – недоумевая, спросил Домовой. – Эх, весна! Аж мурашки по телу об весенних воспоминаниях. Трава начинает проклевываться из сырой земли и тянется к теплым солнечным лучам. Почки деревьев набухают и цветут. А насекомые выползают из своих зимних убежищ, чтобы первыми почувствовать неминуемое приближение лета.

– Домовой, тут я с тобой соглашусь. – Она улыбнулась. – Весну я тоже люблю, как и осень. Но как-то зима мне все же не по душе.

– Я не верю, – возмутился Домовой и добавил. – Что-то же должно тебе нравиться в зиме?

– Лично мне нравится, когда идет снег. Нравится, когда снежинка падает на горячую ладонь и мгновенно растворяется, превращаясь в капельку воды. Нравится, как снег хрустит под ногами, как он блестит…

– А говорила, что не любишь зиму. – Он лег на бок, посмотрел на Вику и сказал. – Белые деревья, белая земля от небесного хлопка – снега, в который можно прыгать с любой высоты, в котором можно лежать и смотреть на яркие звезды и делать длинные-предлинные туннели. А когда становиться теплее, можно лепить разные скульптуры, снеговика, кидаться снежками.

– Мне тоже нравится лепить снеговиков и прыгать в мягкие сугробы.

– Это еще не все. Я всегда радуюсь, когда светит зимнее солнце, от которого все вокруг начинает блестеть и переливаться. Когда морозный ветер щиплет мое лицо. Прекрасное время! – заключил он.

– Ах да я еще забыла сказать по зимнюю пору волшебства, когда все дарят друг другу подарки.

– Ты про Новый год и Рождество говоришь?

– Ага, – ответила она и о чем-то задумалась, глядя на проплывающие облака по голубому небосводу. – А ты веришь в Деда Мороза?

– В Деда Мороза? Это тот, кто в новогоднюю ночь приносит подарки всем детям, которые хорошо себя вели весь год?

– Да-да. Это он. Так веришь или нет?

– Скорее нет, чем да.

– Все дети в него верят, даже я. Или в ваш мир он не прилетает?

– Не знаю, может быть и прилетает, но не в мой дом – точно. Он ни разу не оставлял подарки в новогоднюю ночь в моей комнате, под кроватью или на столе. Ни разу.

– Какой ужас! – воскликнула Вика, не понимая такой несправедливости Деда Мороза к его лучшему другу. – Неужели ты каждый год плохо себя ведешь? Ты же хороший.

– Папа, говорит, что я – самый плохой мальчик на свете, поэтому Дед Мороз пролетает мимо нашего дома. И любит отмечать тот факт, что Дед Мороз каждый год надеться, что я исправлюсь, но каждый раз – с каждым новым годом – я его разочаровываю.

– Я не верю. Это чепуха. Дедушка Мороз – самый добрый и хороший волшебник во всей Вселенной. Он настолько добродушен, что прощает даже самых плохих мальчишек и девчонок, которые недостойно вели себя целый год. Я точно это знаю. В моей детсадовской группе было два ужасных мальчика, которые всегда дергали девочек за косички, пулялись хлебом и кашей в столовой, ругались обидными словами, дрались и более того не ложились спать в сон час. Они вели себя отвратительно и все равно после праздника они притаскивали в детский сад новые игрушки, которые им подарил Дедушка Мороз. Вот так вот.

– Значит, я еще хуже тех мальчиков, – сухо заключил Домовой.

– Да, нет. Наоборот: ты в тысячу, в миллион, в миллиард лучше тех мальчиков. Я-то знаю.

– Только вот отец думает иначе. Однажды разгневанный чем-то он пришел с работы и сказал, что Деда Мороза не существует, что это выдумка родителей, которые и кладут подарки под елку в ту самую волшебную ночь. И приказал, чтобы я прекратил в него верить, как какая-то трехлетняя мелюзга – и удалился в свою комнату.

– Я не верю твоему отцу. Ты ведь не поверил?

– Не поверил. Но после его слов я задумался. А что, если правда его не существует, а подарки дарят родители, чтобы сделать приятное своим детям? Отец всегда был мной недоволен, всегда говорил, что разочарован, поэтому я никогда не получал подарки в волшебную ночь. А вот тебя родители любят и гордятся, поэтому каждый год тебе дарят только лучшие подарки, о которых ты написала в письме к Деду Морозу. Ведь так?

– Да. Но мне как-то не верится. Хотя… – задумалась она, – хотя в этом году я увидела родителей, когда они складывали игрушки под елку. Отец в руках держал мягкую игрушку, а мама – корзину со сладостями. Я протерла глаза руками, подумав, что это сон. Но ничего не изменилось, они продолжали там стоять и тихо шептаться. Я спросила, что они там делают. Они вздрогнули и, как мне показалось, испугались. Потом придя в себя, отец подошел ко мне и сказал, что приходил Дед Мороз и передал им подарки лично в руки, но я их сейчас не должна видеть, а должна быстренько уснуть, чтобы завтра проснуться и увидеть Новогоднее чудо. Я согласилась и, положив голову на подушку, уснула. Проснувшись рано утром, я первым делом посмотрела на елку и увидела именно те подарки, которые держали в руках родители: игрушку и корзину со сладостями.

– Ты им поверила?

– Я удивилась, что Дед Мороз сам не положил мне игрушки под елку и даже немного разочаровалась. Я все утро допрашивала родителей, почему он так поступил. На что они мне отвечали, что он был слишком занят, поэтому передал им подарки и быстренько скрылся в соседнюю квартиру, где живут другие дети. Я им поверила. Но сейчас я задумалась…

– Вот и я задумался и теперь не знаю чему и верить, – добавил Домовой, и они замолчали, слушая звуки собственного сердца, пытаясь осмыслить те слова, что сказали друг другу. А вдруг, это правда, что родители дарят подарки на новый год, а не бородатый волшебник из заснеженной Финляндии?

После того, как грустные мысли ушли прочь, на смену пришли более веселые и радостные.

Они еще поиграли в мяч, весело смеясь, когда кто-то из них падал на землю от неудачных ударов по мячу. Потом поплескались в воде, бегущей из черного шланга, прикрученного к широкому баку и в мокрой одежде, счастливые и беззаботные, разбежались по домам. Виктория побежала собирать первый раз свой школьный рюкзак, а Домовой – учить билеты по важному предмету, по которому завтра будет экзамен. И если он его не сдаст, то вряд ли сюда вернется в ближайшее время.

Виктория с волнением и трепетом складывала школьные принадлежности в новенький разноцветный рюкзак, на внешней стороне которого был нарисован желтый Вини-Пух с розовым Пяточком из одноименного Диснеевского мультсериала.

Первый делом Вика, по настоянию матери, положила в рюкзак тяжелые учебники по математике, грамматики, литературе и естествознанию. Затем аккуратно, чтобы не помять начала складывать красивые, такие же разноцветные и яркие, тетрадки в линейку и в клеточку, дневник с обаятельным котенком на лицевой обложке, кожаный пенал, набитый разноцветными ручками, карандашами, стиральными резинками, точилками.

Вика с гордостью застегнула рюкзак и поняла, что она сегодня еще на одну ступеньку стала самостоятельней. Сделала первый шаг, шаг туда, откуда возврата нет. Шаг во взрослую жизнь, как она думала.

Она взяла огромный рюкзак в руку – ей показалось, что он весит тонну – и с трудом закинула его за спину.

Мария сидела на диване и улыбалась Виктории. В комнату зашел папа с газетой в руках, в синих спортивных штанах и в белой майке, спросил:

– Все, собрала портфель?

– Да, папочка. Я не верю, что наконец-то пойду в школу. Я думала, что этот день никогда не настанет. И вот остался всего день и… и я боюсь.

– И чего ты испугалась?

Виктория сняла тяжелый рюкзак, поставила на ковер и прыгнула родителям на колени, сказав:

– Не знаю, как и объяснить. Я самих-то уроков не боюсь. Мне интересно. Я боюсь другого. – Она немного помедлила и наконец сказала. – Я боюсь незнакомых девочек и мальчиков, которые будут учиться со мной в одном классе. А вдруг я им не понравлюсь. И они будут надо мной смеяться и потешаться – и никто-никто не захочется сидеть со мной за одной партой? Или хуже, никто не захочет со мной дружить.

– Виктория, не говори глупостей, – сказала отец. – Ты добрая, скромная, умная девочка и ты без проблем подружишься с одноклассниками. – Вика смотрела на папу и верила, что будет именно так, как он говорит. – И запомни, что никто над тобой не будет смеяться, если ты этого не допустишь. Понимаешь?

– Папочка, прости, но я чуть-чуть не поняла, – ответила она.

– В детском саду ты допускала, чтобы кто-нибудь смеялся над тобой? – спросил он, поглаживая рукой ее светлые локоны, пахнущие ромашкой.

– Нет. Но в школе, наверное, все будет по-другому? Или нет?

– И да, и нет. Видишь ли, в школе вы будите подолгу учиться и помалу отдыхать, резвиться. И это главное отличие от детского садика. Но в остальном, школа – это такой же детский сад, где общение с ровесниками никуда не денется и поверь мне будет главной составляющей для тебя и для других детей. Ты это со временем поймешь. Поэтому, Виктория, никогда не давай над собой смеяться. Если ты один раз кому-нибудь это позволишь, то боюсь, с этим придется тебе жить до конца школьного обучения. Ты ведь этого не хочешь? – спросил он; Вика усердно замотала головой. – Вот и хорошо. – Он поцеловал ее в теплый лоб.

– А знаешь, что нужно, чтобы всегда быть на высоте? – спросила мама у Вики.

– Что? И как это на «высоте»? – спросила она, глядя на маму завороженными глазами.

– На высоте – значит, быть лучше всех. Надо просто прилежно и хорошо учиться и тогда все-все ребята будут тебя уважать и любить.

– Мама, я буду хорошо учиться, – ответила она и легла на колени родителей.

– Вика, мы с папой хотели с тобой поделиться одной, несомненно, приятной новостью для нашей семьи.

– От этой новости ты придешь в восторг! – добавил Константин.

– Да? Ну и что это за новость?

– Помнишь, ты у нас чуть ли не каждый день просила, чтобы в нашей семья появился братик или сестренка, чтобы тебе не так было грустно и одиноко.

– Как же не помню. Конечно, помню! – ответила она, не понимая, к чему клонят родители.

– Так вот через восемь месяцев у тебя будет братик или сестренка, – сказала мама, вся светясь от радости.

– Что правда? Вы не шутите? – переспросила Вика, глядя то на маму, то на папу.

– С такими вещами не шутят, Виктория, – сказал отец. – В нашей семье будут пополнение. И ты скоро станешь сестрой.

– Спасибо-спасибо-спасибо! Я так мечтала о братике или о сестренке! И наконец-то моя мечта осуществится!

Константин ласково посмотрел на Марию, и они улыбнулись друг другу.

Через час Виктория все рассказала Домовому; он искренне порадовался ее счастью и сказал:

– Значит, скоро у меня появиться новый друг.

– Точно. Я даже не подумала об этом. Я уверена, что он будет хорошим другом.

– И я тоже.

Глава 11

1 сентября 1997 года

Виктории снилось, как она с мамой и папой, взявшись за руку, подходят к четырехэтажной серой школе, на территории которой растут высокие яблони, кусты сирени и можжевельника. Светит яркое солнце, освещая улицы живительным светом. Вика с белоснежными бантами на голове, одетая в нарядную школьную форму, держит в руке тяжелый, пестрый портфель. Она улыбается всем прохожим, которые, в свою очередь, улыбаются ей и замедляют шаг, вспоминая свой первый звонок, первый урок, первую перемену. Она видит, как они подходят к таким же нарядным одноклассникам. Они яростными, красными глазами начинают обсматривать ее с ног до головы, оценивать. Ее сердце стучится так сильно, что готово выскочить изнутри, уши и лицо горят от смущения и неловкости, а по телу бегают рой мурашек.

Она со страхом открывает глаза, смотрит на серебристую лунную полоску на потолке и понимает, что она всего-навсего лежит в собственной постели, и никто на нее яростно и открыто не глазеет. Вика перевернулась на другой бок, закрыла глаза и теперь увидела другие живые картины, всплывающие в ее подсознание. Вот она лежит в постели, солнечные лучи проникают через окно и падают желтой полоской на белое одеяло, щекоча ее пятки. Она думает, что уже утром и сейчас мама зайдет в ее комнату и разбудит. Но мама не заходит. В доме тишина, ни единого слышимого звука. Вика встает с постели и смотрит на часы, замирает: без двадцати десять. Она опоздала на свой первый звонок. Она вскрикивает, пораженная этой мыслью.

Виктория открыла глаза. Снова лунная полоска света на темном потолке и ночь за окном. Не в силах больше лежать на пропитанной потом кровати она встала, подошла к окну и стала заворожено смотреть на небо. За легкой черной дымкой уходящей ночи можно было разглядеть звезды. Те самые звезды, которые они с Домовым подарили друг другу. Перед ее глазами возник его призрачный силуэт. Она невольно улыбнулась. Ей так хотелось, чтобы он сейчас был рядом и охранял ее сон от этих ужасных видений, чтобы хоть чуть-чуть поспать, перед тем как осуществится ее заветная мечта. Мечта, к которой она так стремилась, училась читать, писать, считать. Мечта, которая уже дышит на нее своим благоговейным дыханием, которая настолько близко, что кажется – протяни руку, и ты почувствуешь ее, как чувствуешь рукой влажный туман. Мечта, постигнув которую, понимаешь, что никогда нельзя останавливаться и стоять на месте, а нужно продолжать жить и ставить перед собой снова и снова новую задачу, новую цель, новую мечту. Мечта пойти в школу.

Но Домовой не приходил. Он ее не слышал.

За исключением стрекотания кузнечиков за окном и жужжания летающих по комнате мух, дом обволокла тишина. Виктория продолжала смотреть то на звезды, то на лунный серп. Вдруг она услышала шум за пределами своей комнаты, испугалась и на цыпочках подбежала к двери и включила свет. Вика подумала, что это злые духи бродят по дому в отсутствии Домового, который где-то там, в далеком и недосягаемом космосе. Она приоткрыла дверь. По коридору кто-то шел. Деревянный пол поскрипывал под чьими-то шагами. И тут Виктория увидела белую фигуру, направляющуюся прямо к ней. Она вскрикнула, захлопнула дверь и, запрыгнув на кровать, скрылась под теплым одеялом, спасительным щитом.

Вика слышала, как бьется ее пульс в висках, когда некто стал крутить медную ручку, чтобы открыть дверь. Она задрожала, и слезы покатились по ее щекам. Ей было страшно. Она не хотела умирать в тот день, когда она должна пойти в школу.

– Виктория, я знаю, что ты не спишь. Открой, пожалуйста, дверь, – сказала Мария, и Виктория осознав, что это мамин голос, обрадовалась и побежала открывать двери. Открыв дверь, она увидела испуганную Марию, стоящую у дверей в длинной – белоснежной – хлопчатой ночнушке. Виктория засмеялась и обняла маму.

– Мамочка, я так перепугалась, что за мной пришли злые призраки, чтобы я завтра не смогла пойти в школу.

– Ты меня приняла за призрака? – спросила она и улыбнулась. – Неужели я такая страшная?

– Ты – нет! Ты – самая красивая. Я просто смотрела через крохотную щелку в двери и, увидев белое одеяния, испугалась, что это привидение и побежала в кровать.

– И почему же моя, маленькая мисс, не спала в столь поздний час, когда все дети спят и видят красивые и сказочные сны?

– Я не могу уснуть, мам. Мне снятся плохие сны.

– А ты подумай о чем-нибудь другом. Хорошем. Например, о том, как мы ездили в лес жарить шашлыки. Или о том, как готовила вместе со мной и бабулей пельмени.

– Я уже пробовала – ничего не выходит. – Она посмотрела на маму и спросила. – Мам, а что если завтра все будет не так хорошо, как вы говорите? С каждой минутой мне все страшнее и страшнее. Не могу ничего с собой поделать.

– Поверь, Вика, своей маме, которая отучилась в школе десять лет. Завтра будет все хорошо, и ты не успеешь понять, как будешь сидеть за партой и смотреть на учительницу, которая станет для тебя второй мамой.

– Что? Мне не нужна вторая мама! – возразила Вика. – Мама только одна.

– Ой, ты моя дорогая. Не переживай. Я имела в виду, что она будет твоей школьной матерью, как нянечка, которая ухаживала за вами в детском саду, когда меня не было рядом. Ты будешь всегда ее внимательно слушать и беспрекословно слушаться, как меня, уважать и ценить и по возможности любить частью своего доброго сердца. Поняла? – Виктория кивнула. – Прекрасно. Хочешь, я с тобой сегодня посплю, чтобы тебе не было так страшно? – спросила она.

– Очень хочу, – обрадовалась Вика и отодвинулась, чтобы Мария легла.

Через несколько минут они уснули, провалившись в глубокий сон.

Виктория проснулась раньше будильника; мамы не было рядом. По запахам и звукам, льющимся из кухни, Мария встала давно и, по всейвидимости, готовила завтрак. Наверное, жарит яичницу, наливает горячий кофе, перемешивая с густыми сливками, разогревает пирожки в печи, приготовленные ею вчера, подумала про себя Виктория.

Рядом с кроватью стоял Домовой и улыбался сонной Виктории.

– Доброе утро, – сказал он и сел на краешек кровати.

– Доброе, – сказала она, потягиваясь и зевая. – Я рада, что ты пришел. Ты какой-то измученный. Что-то случилось?

– Ничего серьезного. После того, как папа меня чуть не убил, ему совестно и он очень добр ко мне и позволяет то, что раньше мне было недозволенно, например, сходить к тебе на твой первый звонок.

– О! Это же здорово! Я даже о таком и не мечтала. – Она посмотрела на него. Домовой только сухо улыбался и не был склонен к радостным воплям. – Тебе что-то беспокоит другое?

– Да. И уже пару дней не могу выкинуть это из головы, – ответил он, искоса посмотрев на нее. Он был немного смущен и напряжен.

– Так о чем же? Не бойся, я ни кому не расскажу. Что тебя беспокоит?

– То, что ты идешь в школу, – выдавил он из себя, глядя в окно. Вика что-то хотела ответить ему, но Домовой ее перебил. – Скоро ты будешь в школе целыми днями, заведешь новых друзей и будешь с ними гулять, ходить в кружки или секции. Это меня беспокоит. Помнишь, как твой дедушка перестал видеть…? – Она кивнула и поняла, к чему он ведет. – Я боюсь, Виктория, что ты забудешь про меня и я в итоге стану для тебя невидимым. И я снова останусь один.

Он смотрел в окно, потому что ему было стыдно смотреть в ее глаза. Он не знал, почему ему стыдно. Он просто чувствовал.

– Не говори ерунды! – успокаивала его Виктория. – Как я могу променять тебя – самого доброго, самого храброго друга на всем белом свете? – Домовой съежился еще сильнее от смущения, хотя Викины слова ему были приятны. – Так что не думай об этом. Просто верь мне, что наша дружба – навеки! И если тебе этого мало, давай скрепим наши прочные дружеские узы, письмом. Как ты на это смотришь?

– Это было бы отлично. – Его глаза просияли, он улыбнулся. – А как это?

– Все просто. – Она спрыгнула с кровати, подбежала к столу, взяла два чистых листка бумаги и две синие ручки и подошла к нему. – Держи! – Она протянула ему листок и ручку. – А теперь пиши, что «Я, Домовой, клянусь, что в болезни и здравии, в печали и радости, буду лучшим другом для Виктории, пока смерть не разлучит нас». Записал? – спросила она.

– Да, – ответил он.

– Хорошо. А теперь на этих листках мы должны расписаться. – Они расписались. – Теперь соединяем их вместе и кладем на хранение, как важный документ.

Она положила клятвы в шкафчик стола.

– Классно ты придумала, Вика, – похвалил ее Домовой.

– А то! – ответила она, довольно тем, что помогла другу. – Я вижу, тебе стало лучше?

Он ответил, что намного лучшее.

В комнату зашла мама и сказала:

– Просыпайся, соня. А ты уже встала? С добрым утром. Пойдем завтракать.

– С добрым утром, мама. А папа встал?

– Нет. Еще его не будила, – ответила она.

– Тогда я первая, – Виктория сломя голову побежала, громко топая пятками по полу, ворвалась в спальную комнату, где лежал на двухместной кровати отец – он уже не спал – и прыгнула на него, закричав, что утро пришло.

***

Виктория уже тысячу раз примиряла школьную форму, но надевая ее сегодня, она испытывала особый трепет и волнение. Аккуратно натянув белые колготки на ноги, она взяла в руки полушерстяную юбку, в складку, на притачном поясе, продела через ноги, закрепила на талии и застегнула на серебристую застежку. Вскоре надела белоснежную блузку с волнами, уходящими до пояса, и начала красоваться перед зеркалом. Мария с Константином сидела на диване, допивали чай и смотрели, как их дочь сама одевается. После того, как Вика вдоволь насмотрелась в зеркало, сияя от счастья, она подбежала к маме, которая в руке держала две белые шелковые ленты. Через минут пять две ленты превратились в два больших банта, формой напоминавших белые распустившиеся розы.

Виктория снова подошла к зеркалу и подивилась, как же хорошо смотрятся банты с ее нарядной школьной формой. И немного огорчилась, что поверх блузки она не наденет полушерстяную жилетку, так как на улице в тени уже было двадцать градусов (лето не хотело сдавать свои позиции хмурой и дождливой осени). Вика не заметила, как простояла у зеркала больше десяти минут и, оглянувшись на мамин голос, она увидела, что мама с папой успели переодеться. Мария была одета в легкое белое платье с французскими кружевами в стиле прованс, а Константин в строгий классический костюм черного покрова, под которым были видны белые рукавами с позолоченными запонками и ворот рубахи.

– Ну что, Виктория, пойдем в школу? – спросила мама.

– А вы что хотели без меня уйти? – спросила она и подбежала к родителям, взяв папу за руку.

Выйдя на улицу, они почувствовали теплые прикосновения осеннего солнца и несравненное мелодичное пение птиц. На зеленой траве лежали желто-золистые листья дуба. Отдав портфель папе, Виктория подбежала к дубу, взяла горсть сухих разноцветных листьев и подкинула вверх.

– Осенний листопад! – закричала она.

Летящие листья окружили Викторию со всех сторон в безумном вихре осенней феерии, падая на голову, на плечи, на спину.

– Виктория, ты сейчас испачкаешься в грязи. Знаешь ли, не хорошо идти чумазой и грязной в школу. Как думаешь?

– Мам, но листья-то чистые! С самых верхушек нашего дуба.

Подходя ближе к школе, они увидели, что со всех концов города идут счастливые родители со счастливыми первоклассниками, которые были одеты нарядно и красиво. За ними брели гурьбой или поодиночке, школьники, которым было уныло от того, что очередные летние каникулы незаметно пролетели и снова начинаются «трудовые» будни; и в тоже время отрадно, что они встретятся с однокашниками и расскажут им чудесные-пречудесные истории, которые приключились с ними этим жарким летом открытий.

Вика хоть и переживала, но не боялась и даже не думала падать в обморок (хотя она думала, что упадет!), когда они втроем подошли к другим родителям и их детям. К ее одноклассникам. Они вежливо поздоровались и встали в ряд.

Простояв не больше минуты, к ним подошла молодая учительница в кружевном хлопчатом платье, со всеми приветливо поздоровалась и сказала родителям, чтобы они отошли в сторону, так как ей нужно поставить своих учеников в шеренгу по два человека. Родители благоразумно согласились и отпустили своих чад, отойдя в сторону. И вот тогда на Викторию напал реальный страх, она замешкалась, на глазах выступили слезы, когда мама с папой отпустили ее руки, и она осталась одна в окружении двадцати-тридцати незнакомых, таких же напуганных мальчиков и девочек. Она хотела зарыдать, убежать ото всех и поскорее обнять родителей. Но посмотрев на улыбающуюся маму, которая приложила к груди свою руку, она немного успокоилась, положила руку на грудь, вспомнив, что она не одна, что мама в ее сердце, согревая его теплотой и любовью.

К Вике подошла учительница и ласковым голосом сказала, чтобы она не переживала и ничего не боялась, ведь она сильная и смелая девочка. Вика, вытерев слезы, сказала, что больше не будет бояться, так как мама рядом. Учительница, волосы которой развивались на ветру, подобно золотистому колосу в бескрайних полях, улыбнулась Виктории и подвела к ней насупившегося мальчика с черными волосами и красными пухлыми щечками; в руках он держал букет белых хризантем.

Учительница сказала одноклассникам, чтобы они взялись за руки. Виктория смутилась – он тоже – но не стала капризничать, строить из себя задаваку, а покорно согласилась со «школьной» мамой и первая взяла за руку мальчика, который взволнованно посмотрел на нее голубыми глазами и сказал:

– Привет. Меня зовут Илья. А тебя как?

– Привет. Меня Виктория. Или просто Вика.

– Будем знакомы. Тебе не страшно?

– Очень. Я даже чуть не заплакала. А тебе?

– Мне нет, – соврал он, посмотрев в другую сторону. – Мальчики ничего не боятся.

– По тебе этого никак не скажешь. Твоя ладонь потная, а сам дрожишь. Это говорит о том, что ты боишься.

– Тише, тише, не кричи. Да мне тоже чуточку страшно.

– А зачем меня обманул?

– Сам не знаю.

– А ты из какого садика?

– Из пятого. Золотой ключик называется, – ответил Илья. – А ты?

– Я из тринадцатого. «Веселый зайчонок».

– Ты хочешь в школу?

– Конечно. Кто же не хочет в школу?

– Я, – гордо ответил он. – Лучше бы остался в детском саду.

– Ты какой-то странный. Все с кем я ходила в садик мечтали о том, чтобы учиться в школе. А ты вдруг не хочешь. И почему же, если не секрет?

– А вот и секрет, – сказал он и показал ей красный язык.

– Ну и ладно. Не очень-то и хотелось знать.

– Обманывай! Ты мечтаешь, чтобы я тебе рассказал.

– Я с тобой не хочу разговаривать, – сказала Вика и отвернулась от него.

– Я может быть, тоже! Какие мы обжинки! – Он ехидно усмехнулся и понюхал цветы.

Виктория хоть и была рассерженна на Илью, который всем видом показывал, что он ее не замечает, ей все равно хотелось знать правду. Секрет о том, что есть на белом свете человек, который не желает идти в школу по каким-то странным причинам. И эти причины она хотела узнать любой ценой, но она никак не могла завести разговор снова, поэтому на секунду сдавшись, Вика начала озираться по сторонам, ища в толпе Домового и его отца. Их не было.

Вика удивилась, что возле школьного крыльца выстроилась такая огромная линейка, кишащая школьниками всех возрастов, которые разговаривали и не замечали, как из входных дверей появился директор школы.

Это был солидный и респектабельный мужчина лет сорока пяти, маленького роста, с обширной плешью на голове и животом, выпирающимся из узких брюк. Его синяя рубашка от пота сменила цвет. Он держал в руках платок и чуть ли не ежесекундно вытирал потный лоб и пухлые красные щеки. Он подошел к микрофону, так что всем ученикам – в том числе Вики – было слышно, что ему тяжело дышать, что он запыхается. Отдышавшись с минуту, он посмотрел на всех своим зорким, оценивающим взглядом и начал свою долгую и нудную речь, которую повторял вот уже десять лет подряд, меняя лишь несколько слов и фраз. Его пламенная речь о том, что «учение – это свет, а не учение – тьма» нисколько не вдохновляла ребят постарше, отчего они тихо перешептывались и смеялись. Зато производила мощное, а главное, незабываемое впечатление на первоклассников, которые заворожено смотрели на директора с уважением и одновременно со страхом, пытаясь сделать серьезное выражение лица, чтобы хоть как-то соответствовать и не быть теми неумелыми и необразованными дошкольниками, какими они были еще три месяца назад.

Вика слушала и наслаждалась этим моментом, так как знала, что через несколько минут она войдет в школу, в класс, сядет за парту и будет прилежно учиться. Правда ее огорчало, что еще не пришел Домовой, которого она ждала и внимательно осматривала линейку, слушая директора. Как и огорчал тот факт, что она, скорее всего, не узнает секрет Ильи.

Как только директор закончил свою речь из линейки вышел красивый светловолосый мальчик лет семнадцати, он подошел к первокласснице, стоявшей возле директора, поднял ее и посадил на свое широкое плечо. Смущенная девочка стала звенеть колокольчиком, а юноша неспешным шагом, улыбаясь, пошел вдоль линейки. Пройдя всю линейку, юноша с девочкой остановились возле директора – и звон колокольчика грустно смолк. Учительница сказала Викиному классу следовать за ней и ничего не бояться. Первоклассники смирно и робко двинулись к дверям школы.

Виктория повернулась к родителям и увидела, что рядом с ними стоит Домовой и его отец и чуть не запрыгала от радости, но быстро сообразив, что сейчас не время показывает свои чувства, когда столько чужих глаз смотрят на нее, она успокоилась, помахала им рукой, разглядывая отца Домового. Он был очень высоким, наверное, метра два и чрезмерно худощавым. Как бы он не пытался скрыть свою худобу черной, просторной одеждой все равно было видно невооруженным глазом его тонкие ноги и выпирающие скулы. Его лицо избороздили морщины. Он, нахмурив брови, смотрел на Викторию красными, зловещими глазами, отчего у Вики застыла в жилах кровь.

Виктория зашла в школу и в одночасье забыла обо всем, что ее беспокоило, она с неподдельным интересом стала разглядывать разукрашенные стены школы, все еще пахнущие краской.

– Хочешь знать мой секрет? – неожиданно спросил Илья у Виктории.

– А что это ты вдруг передумал? Не понимаю? Школа подействовала?

– Дак хочешь знать или нет, пока я не передумал?

– Хочу, – ответила она.

– В общем, у меня есть два старших брата. Одному – десять, другому – восемь. Они меня всегда бьют и учат жизни. Ненавижу их!

– Ты точно странный. Еще и братьев родных не любишь.

– Ты что в семье единственный ребенок? – сразу смекнул Илья.

– Да. Откуда ты узнал? – удивилась Вика.

– Откуда-откуда. От верблюда, – сказала Илья и засмеялся. Вика разозлилась на него, отвернулась. – Прости, не дуйся. Я же шучу. И только.

– Плохие у тебя шутки!

– Братья научили. В общем, если у тебя был бы старший брат или страшная сестра ты поняла бы меня. Но не в этом дело. Я отвлекся. Короче, мои братья раньше пошли в школу, и я видел их разочарование после месяца учебы. Они мечтали попасть обратно в детский сад. Они мне завидовали и говорили, что детский сад – это рай по сравнению со школой, в которой приходиться торчать шесть часов в день, а потом еще дома по три часа выполнять домашнюю работу. Представляешь? Ужас, какой! Вот поэтому я и не хочу в школу.

– И что тут ужасного? – спросила Вика.

– Как что? – изумился Илья. – Одна учеба! Каждый день! Только два выходных. Когда гулять-то?

– Тебе же сказал директор, что учение – это свет.

– Ооо, – вздохнул он и махнул рукой. – С кем я связался. Но ничего через месяц ты меня поймешь. И скажешь, что я был прав.

– А вот и не скажу, – возразила Вика.

– Скажешь, скажешь.

– Не скажу.

– Скажешь, скажешь, – не угомонялся он.

– Нет! – крикнула Вика на Илью.

– Ребята не надо спорить и ругаться по пустякам, – сказала спокойным голосом учительница, остановилась, показала рукой на белую дверь с цифрой «2», и сказала. – Теперь это ваш класс на три года.

Она открыла дверь ключом и, распухнув ее, Вика увидела деревянные парты, стулья, зеленую доску и шарики, развешанные по всему учебному кабинету.

Виктория зашла в теплый класс, через большие окна которого проникали солнечные лучи и села на вторую парту вместе с Ильей. Она бы с ним ни за чтобы не села, но учительница сказала, чтобы они садились за парты, с кем шли в паре. Она посмотрела на доску, и поняла, что именно сейчас – именно в эту секунду! – ее мечта осуществилась.

Она к ней прикоснулась.

***

Виктория немного расстроилась, когда узнала, что первое сентября класс посвятит знакомству друг с другом, а интересных и познавательных уроков и занятий не будет. Однако, немного погодя, она пришла к выводу, что из-за этого расстраиваться не стоит, что самое главное сейчас то, что она здесь, в школе.

Первой ребятам представилась их классная руководительница Татьяна Викторовна. Стоя около зеленой парты, она произнесла вступительные слова, о том, что учиться – здорово, нежели сидеть дома и ничего не делать и ничего не знать. Также она поведала, что быть необразованным невежей, который не умеет ни читать, ни писать и тем более не знает ничего об окружающем мире это просто неуместно в сегодняшнем мире.

Виктория внимательно слушала Татьяну Викторовну и внимала каждое произнесенное ей слово, только изредка посматривая на соседа по парте, который делал вид, что ему неинтересно и постоянно вертелся, озирая по сторонам.

Закончив свою речь, Татьяна Викторовна сказала, чтобы они вытащили из рюкзаков учебники, тетради, пеналы, дневники и как закончат, чтобы подняли руки. Весь класс, смирно сидевший за партами, как оловянные солдатики, резко оживился. Они быстро и шумно доставали все содержимое из новеньких портфелей. Вика хотела быть первой, чтобы понравиться учительнице, поэтому она чуть ли не швыряла на стол учебники с тетрадями. Закончив, она подняла руку вверх – в глубине души надеясь, что первая – и увидела, что за ней выстроился «лес» рук.

– Молодцы, – похвалила она класс. – Можете опустить руки. А теперь вам нужно взять в руки учебник по «Грамматике» и целый год хранить его так, словно он драгоценность. Не черкаться, не выдергивать страницы, не марать. Это относиться ко всем учебникам.

Она им вкратце объяснила, что они будут изучать в течение учебного года. Вика подивилась тому, как всего много им нужно пройти за девять месяцев и засомневалась, успеют ли они.

Так всего много и столько всего непонятного, загадочного и интересного, подумала она про себя.

Когда ученики познакомились друг с другом, учительница отпустила всех домой. Она подошла к двери и ласковым, материнским голосом попросила учеников взяться за руки, встать в шеренгу и спокойным шагом выйти из школы, навстречу к своим родителям.

– Как тебе первый день в школе? – спросил Илья у Вики. – Понравилось?

– Да. Жду не дождусь завтрашнего дня, – ответила она и спросила. – А тебе, конечно же, не понравилось? Да?

– Ты права, мне нисколько не понравилось. Не больно хочется знать, что и как и почему. Мне и так хорошо.

– Я тебе не верю. Ты меня снова обманываешь. Я смотрела на тебя, и ты делал вид, что тебе неинтересно. Хотя на самом деле это не так.

– Откуда ты можешь знать, что мне интересно, а что нет? – разозлился он. – Я себя больше знаю. И говорю, что мне не понравилось.

– Не буду больше с тобой спорить. Я сказала, что думаю, – она замолчала. – Надеюсь, я не буду с тобой сидеть за одной партой, – добавила Вика.

– А я надеюсь, что я с тобой, потому что ты невыносимая дурочка!

– А ты дурак, каких я еще не встречала. Дурак из страны дураков!

Илья покраснел и со злобой и ненавистью посмотрел на нее, отчего Вика перестала обзываться. Она подумал, что он сейчас ее ударит или вообще убьет. Но он схватил ее косичку и дернул. Вику взвизгнула.

– Татьяна Викторовна, а меня обижает Илья, дергает за косички, – пожаловалась Виктория учительнице.

– Ябеда-корябида, – сказал Илья и смущенно опустил голову, чтобы не видеть озабоченных глаз учительницы.

– Илья, почему ты обижаешь Викторию? – спросила она, остановив класс.

– Потому что она обзывается и не верит мне.

– Он первый начал обзываться, Татьяна Викторовна.

– Я так поняла, что вы оба обзывались нехорошими словами. Сейчас вам нужно друг перед другом извиниться, чтобы стать друзьями и не быть врагами. Хорошо? – Они оба кивнули. – Ну, Илья, мы ждем вас. Вы же будущий джентльмен, защитник родины. Так? – Он кивнул. – Вы должны извиниться первыми в знак солидарности и уважению к женскому полу. – Вика поразилась, какая умная и образованная их учительница.

– Прости меня, Вика, – сухо извинился он. Его голова была опущена. Вика поняла, что Илья хоть и был отъявленным воображалой, все же был скромным и застенчивым мальчиком.

– И ты меня прости. Мир? – Она протянула ему руку.

– Мир. – Он пожал ей руку, и учительница улыбнулась Виктории и Илье.

– Молодцы, – похвалила она учеников. – Надеюсь, вы больше не будите ругаться. Ведь вам учиться вместе десять лет. Это касается всех вас. – Она обратилась ко всему классу. – Будьте благоразумней и уважайте друг друга, как уважаете своих родителей, родных братьев и сестер, бабушек и дедушек. Мы с вами договорились? – спросила она. Вика с остальными одноклассниками хором ответили «да» и довольная учительница добавила. – И помните девочки. Если мальчик вас дергает за косичку, значит, скорее всего, он в вас по уши влюблен и так проявляет свои эмоции и чувства. – По классу прошел тихий ропот. – Ладно. – Она улыбнулась. – Пойдемте дальше. Ваши родители уже заждались.

– Она обманывает, – прошептал Илья Вике. – Я в тебе не влюблен. Вот еще не хватало!

– А кто тебя знает, ты постоянно обманываешь, – ответила Вика. Они отвернулись друг от друга.

Вика бежала, как ветер, навстречу родителям, которые стояли возле школьного корта. Папа в одной руке держал мешок с продуктами, а в другой – большой красивый торт. Мария подхватила бегущую дочь и обняла. Домового уже не было.

– Мамочка, ты представляешь, я сегодня не училась!

– Представляю. Понравилось?

– Очень-очень. Завтра мы будем проходить математику и грамматику. Два урока. Татьяна Викторовна сказала, чтобы я завтра пришла в школу в семь пятьдесят. – Она посмотрела на папу. – О! Вы купили торт!

– Да. Как-никак сегодня праздник. День знаний. Что нового узнала? – спросил Константин.

– Что лучше быть образованной, как наша умная учительница, которая кажется, знает ответы на все вопросы, нежели быть, как Илья, мой одноклассник, который хочет учиться, но обманывает, что не хочет. Он такой дурак и воображала. Дергал меня за косички и обзывался.

– И что у нас за выражения, юная леди. – Мария пригрозилась указательным пальцем. – Не хорошо говорить так о мальчике.

– Но мам он и правду дур… – она запнулась и продолжила. – Он странный. Якобы не хочет учиться и не любит своих старших братьев.

– Если он, по твоему мнению, странный – не общайся с ним, – посоветовал отец.

– Я и не хотела, но и не могла. Мы с ним шли вместе за руку, и он постоянно болтал. А потом еще нас посадили за одну парту.

– В следующий раз не обращай на него внимания. Но скорее всего ты ему просто понравилась.

– То же самое сказала и наша учительница. Слава Богу, что он мне ни капельки не симпатичен. Не люблю врунов.

Всю дорогу до дому Виктория рассказывала родителям, какая эта замечательная школа с красивыми разукрашенными стенами, какой замечательный светлый и теплый класс с деревнями партами и стульями, окрашенными в синий цвет, какая замечательная учительница, какие замечательные ребята в ее классе, кроме одного.

Они пришли домой, переоделись в домашнюю просторную одежду, помыли руки, умылись, разогрели чайник, заварили чай с клубникой, разрезали на десять ровных кусочков слоеный торт со сгущенкой.

Съев по два кусочка и выпив по две чашки горячего чая, они легли на постель и сладко уснули.

Виктории снилось, что она летает над вздымающими волнами океана, задевая пятками холодную воду. Она видела вдалеке, как из необъятных пучин океана высоко выпрыгивают дельфины. Как рядом с ними плывет огромный кит, выставляя из воды огромные черно-белые плавники, которые были похожи на проплывающие мимо паруса. Вика так увлеклась за передвижением кита, что не заметила, как ее держит за руку ехидно улыбающийся Илья. Вика вздрогнула и приказала ему отпустить ее руку. Он ее словно не слышал. Она стала сопротивляться и хотела выдернуть руку, но не могла. Он держал ее мертвой хваткой. Вика, не собиравшаяся сдаваться, стала колотить кулачками по его телу, чтобы он ее отпустил. Тщетно. Он повернул голову. И Виктория увидела, что с ней летит не Илья, а Домовой, который плачет от причиненной ему боли, повторяя одну и ту же фразу: «Зачем ты меня бьешь, мы ведь друзья?».

Она открыла глаза и не поняла, где она находиться и что происходит. Через мгновение она осознала, что лежит в кровати в собственной комнате и что это был всего лишь страшный сон.

Вечером она рассказала Домовому и про школу, и про этот странный сон, и про ее одноклассника – Илью. Он ее выслушал и спросил:

– Я надеюсь, ты хоть в него не влюбилась?

– Он мне противен, – возмутилась Вика, после чего спросила. – А ты что ревнуешь?

– Я? Нет! Почему я должен тебя к кому-то ревновать? Мы же с тобой друзья и только.

– Признайся, что ревнуешь. Я уже хорошо тебя знаю. Когда ты врешь – ты краснеешь. Твое лицо говорит само за себя.

– Ладно, тебя не проведешь. – Он ухмыльнулся. – Я не столько ревную, сколько злюсь на него. Если бы он мне попался на глаза, я бы не струсил и показал бы ему, где раки зимуют. Вздумал он мою подругу обзывать и еще за косички дергать. Ухх!

– Ты такой смешной, когда злишься. – Она засмеялась. – Я его уже простила и больше не буду на него обращать внимания. Так что успокойся. Но мне приятно знать, что ты меня не бросишь в трудную минуту.

– А как же! Если он тебя еще раз обидит, ты мне только скажи, я быстро его проучу!

– Хорошо. – Она даже и не поняла, почему она его поцеловала. – Прости. Не знаю, что на меня нашло. – Виктория смутилась. – Это тебе благодарность за свою смелость.

– Ну и благодарности у тебя, – пробубнил Домовой, вытер щеку.

Глава 12

3 сентября 1997 года

Сделав домашние задания по грамматике и правописание, Виктория побежала на улицу поиграть в мяч.

Она уже отучилась три дня. И все это время Илья неугомонно ее спрашивал: «Не надоела ли ей учеба?». На что Вика отвечала, что нет, и не надоест, так как она получает огромное удовольствия сидеть за партой и слушать учительский голос, говорящий что-то новое, ранее неизведанное. Он фыркал, бубнил и отворачивался к окну, картинно показывая всему классу, как ему не повезло с Викторией, которая будет сидеть с ним за одной партой – целый год! Сколько бы Илья и Виктория не упрашивали Татьяну Викторовну, чтобы она их отсадила друг от друга, учительница начальных классов была непоколебима в своем решении, грозно и одновременно по-матерински ласково объясняя им, почему она приняла данное решение и почему она не хочет его менять. Поэтому Вики и Илье ничего не оставалось, как смириться.

Сев на пожелтевшую траву, окутанную сухими листьями дуба, Виктория увидела, как к ней идет вприпрыжку девочка в школьной форме с портфелем на плече и напевает веселую песенку про мамонтенка. Девочка, лет семи, приближалась к величественному дубу, думая, что ее никто не слышит, и продолжала петь. Тем временем Виктория внимательно всматривалась в ее красивое лицо и вспомнила, что где-то она ее уже видела. Виктория училась с ней в одном классе и подивилась тому факту, что раньше ее не видела на этой улице. Виктория хотела позвать ее к себе, чтобы поиграть с ней или просто побеседовать об учебе, но забыла, как ее зовут: то ли Саша, то ли Женя, то ли Светка. Вика решила притаиться в траве в надежде, что та ее не заметит – или наоборот: заметит.

Вдруг девочка, словно услышав мысли Виктории, остановилась возле поляны. Сняла белую сандалю с правой ноги, стоя на одной ноге, перевернула ее вверх тормашками, оттуда выпал маленький камушек, который звякнул, стукнувшись о пыльную дорогу. Надела сандалю обратно на ногу, она с облегчение вздохнула, встала на обе ноги и посмотрела на дуб, на пожелтевшую траву и на девочку, которая заворожено смотрела на нее, сидя в траве, держа в руках оранжевый пупырчатый мячик. Она помахала ей рукой, а когда внимательно присмотрелась, то увидела свою одноклассницу. Она подбежала к ней и плюхнулась в траву.

– Привет! Мы ведь с тобой учимся в одном классе?

– Привет! Да, в одном классе. Хотела тебя позвать к себе, поиграть в мяч, но забыла, как тебя зовут.

– Еще бы. Столько имен за три дня, как тут запомнишь. Меня зовут Полина. Для друзей Поля.

– А меня Виктория. Для друзей Вика.

– Приятно познакомится. А ты что, здесь живешь?

– Да. Два месяца назад сюда переехали. А ты?

– Всю жизнь здесь обитаю. И не удивляйся, что ты не видела меня тут два месяца. Я на каникулы уезжала в другой город, к бабушке погостить. Там так классно! Каждый день купалась в озере. Правда, я по родителям очень скучала, даже плакала по ночам.

– А говоришь было весело.

– Ты не поняла. Грустно было иногда, а весело было все лето. Представляешь, я была в городе, в котором растет виноград, а так же арбузы и дыни – и никто их не ест! Зато я ела за четверых. – Она засмеялась.

– Не представлю. Я нигде не была, кроме нашего города.

– Нигде-нигде? – переспросила Полина.

– Да.

– Вот это грустно. Может, в следующие каникулы вы семьей поедите куда-нибудь отдыхать? Путешествие – это нечто незабываемое! Тебе надо обязательно попробовать.

– Может быть, попробую. Я обычно путешествую в придуманных мирах, представляя их в своей голове.

– Нееее, это не по-настоящему. Это не то. Хотя я тоже так всегда делаю, когда мне скучно дома или на школьных переменах. – Она посмотрела на дом. – Красивый у вас дом. И поляна классная. И качель. Может, покачаемся? Или ты собиралась поиграть в мяч?

– Можно и покачаться. Давай ты – первая, потом через пять минут – я. А то вдвоем неудобно и страшно.

– Нееее, так не пойдет. Давай вдвоем. По одной как-то не хочется. И чего тут страшного? Место нам с тобой хватит с лихвой. Мы же такие худенькие.

– Ну, давай. Надеюсь, мы не свалимся. – Они сели на качели, взявшись одной рукой за подвесную веревку, а свободной – обхватили друг друга за талии. – А ты не боишься замарать форму?

– А что ей будет-то? Не сахарная – не раствориться!

Они оттолкнулись ногами от земли и начали раскачиваться.

– Здорово! – закричала Полина, глядя на голубое небо.

– Не то слово.

– Как тебе школа, Вика?

– Мне нравится. Учиться – это здорово!

– Но и тяжело, – добавила Поля. – За эти дни я поняла, что будет, не так легко, как я думала. Тебе-то хорошо. Ты уже многое умеешь, и тебя любит Татьяна Викторовна.

– Неправда, – не согласилась Вика. – Она всех нас любит. Согласись, что она хорошая и ни капельки не злая, как учительница из 1а, которая бьет учеников указкой за непослушание и нарушения дисциплины на уроке? – Полина кивнула. – Единственный кто меня раздражает в нашем классе, так это задавака Илья Лопухов.

– Это тот мальчик, с которым ты сидишь? – поинтересовалась она. – Смешная у него фамилия – Лопухов. У него и правда уши большие. Он, наверное, лопух!

– Ага. Точно лопух.

– И почему он тебе не нравится? – поинтересовалась Поля.

– Он меня хочет убедить, что через месяц я буду ненавидеть школу и молить о том, чтобы снова оказаться в детском саду. Правда, ведь он глупый?

– Не знаю, – отвечала Поля. – Может быть он и прав. В садике мне больше нравилось. Теперь все к нам относиться как-то по-другому. По-взрослому, что ли?! Ругают, что бесимся, прыгаем, бегаем как угорелые на переменах, что сидим как вошки на уроках, что думает о волшебных сказках, когда надо думать о грамматике. А я, может быть, не хочу! Мне вот нравится мечтать на уроках. Ничто не могу с собой подделать. Признайся же, что в садике было в сто тысяч раз лучшее и веселее?

– Я тебе скажу по секрету, что Илья только наполовину прав. Да в садике было лучше. Но то, что мне надоест учиться через неделю – этому я не верю!

– Я слышала, что он в тебя по уши влюблен.

– Неправда! Фу! – Виктория аж передернулась, представив, как Илья целует ее в губы. – Не нужна мне его любовь.

– А вдруг правда? Что ты тогда будешь делать?

– Стукну его, чтобы отстал, – не раздумывая, ответила Вика и Полина засмеялась. – Чего ты смеешься?

– Я просто представила, как он к тебе подходит, делают губки бантиком, – она говорила сквозь смех, – а ты ему вместо того, чтобы поцеловать, ударяешь его кулаком меж глаз или ногой меж ног…

Полина больше не могла говорить, так как они вдвоем засмеялись, представив в голове столь комичную ситуацию.

Смех лился по всей улице.

Мария посмотрела в окно, увидела, что дочь качается с «реальной» девочкой, обрадовалась и обратно ушла к газовой плите.

– Полина, а почему ты идешь из школы одна и так поздно?

– Одна, потому что родителей нет дома. Они на работе. Мама до семи вечера работает в магазине. А папа постоянно в командировках. Его вечно дома нет. А поздно потому, что ходила в магазин. Надо было купить обложек для тетрадей и учебников.

– Ты сама ходишь по магазинам? – спросила Вика, выпучив глаза от удивления.

– Ага. Я – самостоятельная девочка, – гордо ответила Полина.

– А тебя не боятся родители отпускать одну в школу и по магазинам.

– Может быть, и боятся. Но ты ведь понимаешь, у них выбора нет. Они работают. Они знают, что я справлюсь. И ты скоро будешь ходить одна по магазинам. Это так здорово! Если хочешь можно завтра сходить в магазин за брелками. Как ты на это смотришь?

– Я бы с радостью, но меня родители не отпустят.

– Спроси, – посоветовала Поля.

– Ага.

– А знаешь, с тобой здорово проводить время?

– Здорово, что мы учимся в одной классе. Постоянно будем видеться.

– Точно! А давай я сейчас сбегаю домой, поем, переоденусь, сделаю быстренько уроки и приду сюда, и мы поиграем в «Снежану».

– В «Снежану»? Это как? Я не умею.

– Дак я тебя научу, ты не переживай. Это игра в мяч. Очень веселая и простая. Мы играли в нее в детском саду. Ты может быть, в нее тоже играла.

– А ты когда придешь? Время уже четвертый час.

– Как сделаю домашку. Я тебе говорила, что я немного не понимаю…

– Если у тебя что-то не получатся, – перебила ее Вика, – ты приходи сюда с черновиком. Я тебе обязательно помогу, а потом пойдем гулять.

– Я постараюсь сделать сама, но если у меня появиться вопросик, я у тебя спрошу. Ну ладно, Вика, я побежала домой. Я живу в предпоследнем доме от леса. Я тебе потом обязательно покажу. Ой-ой, все не могу, в животе все бурлит. – Она слезла с качели, отряхнула юбку рукой и ловко закинула портфель за спину. – Ох, какой он тяжелый. Ужас! Ну я побежала. До встречи, – она обняла Викторию, чмокнула в щечку и пошла домой.

– Пока, – ответила Вика, помахав ей рукой на прощанье и пошла домой, чтобы похвастаться маме – и по возможности Домовому – что у нее появился новая подружка. Но тут с верхушки дерева упал камушек, скрывшись в желто-красных листьях дуба. Виктория обернулась и увидела Домового.

– Привет! Ты чего туда так высоко забрался. Спускайся. Может, покачаемся? – предложила она, глядя на расстроенного Домового.

– Может, и покачаемся, – он спрыгнул с верхушки дерева, приземлившись рядом с Викой.

– Ты почему такой сердитый? Не понимаю? Это из-за Поли?

– Может, да. А может, и нет.

Виктория видела по жестам и слышала по голосу, что он обиделся и скорее всего, пламенно ревнует ее к Полине, поэтому села вместе с ним на качель и как можно ласковее спросила:

– Снова ты меня ревнуешь?

– Ничего подобного.

– Ты ревнуешь меня к Поле, к моей новой подруге. Прости, но я не могу общаться только с тобой. У каждой девочки есть подружки. Так надо. – Он промолчал; Вика спросила. – Ты ведь не думаешь, что после того как мы с ней познакомились ты стал для меня уже не лучшим другом?

– А почем мне знать, что ты думаешь? Вам было весело.

Вика закатила глаза, обняла его и сказала:

– Ты глупенький! Ты навсегда будешь моим лучшим другом. Ты разве не помнишь наши с тобой расписки? Забыл? А вот я помню.

– Я тоже помню.

– А почему ты тогда так подумал?

– Сначала школа, сейчас подружка, которая будет с тобой каждый день играть, а потом какой-нибудь любовничек, вроде Ильи, с которым ты будешь ходить на свидания.

– Фу! Не говори мне про Илью. А то у меня сразу же настроение падает. Мне одного мальчика хватает. – Она подмигнула Домовому. – Свидание? Здорово это ты придумал! Когда ты меня сводишь на свидание?

– Я? – покраснев, спросил Домовой.

– Ну да, кто же еще-то? Не Илья ведь!

– Если ты захочешь, я с тобой отправлюсь хоть куда..

– Тогда решено. Когда меня начнут отпускать гулять одну, то ты меня сводишь на плотинку. Договорились?

– Договорились. – Они пожали друг другу руки.

– Вот и здорово!

Так они болтали обо всем на свете до прихода Полины, которая бежала к Виктории с черновиком в одной руке и с футбольным мячиком – в другой.

– Пожалуйста, не уходи. Будь рядом и не прячься от меня. Я хочу тебя видеть. Хорошо? И не ревнуй? И не будь таким ворчуном?

– Хорошо-хорошо.

– Здорова подруга! Поиграем в футбол? Я мяч взяла, – крикнула Полина.

– Можно. Но у нас даже ворот нет, – ответила Виктория.

– И в чем проблема их воздвигнуть? Две палки – вот и тебе готовы ворота. А, Вика, проверишь у меня математику, а то я боюсь, что неправильно решила.

– Конечно, помогу. – Она взяла черновик в руки, раскрыла его и внимательно поверила.

– А кем это ты говорила? – спросила любопытная Полина.

– Да так ни с кем, сама собой.

– Поняла. Мечтала? С феями, наверное, общалась?

– Ага, – ответила она. – Ты…

– Ты спросила у мамы?

– Нет. Я даже не заходила домой. Ты…

– Что? И чего же ты делала одна на улице столько времени?

– Мечтала. Ты…

– Ну, ты даешь! Ой, прости, я все тебя перебиваю и перебиваю. Ты что-то хотела сказать?

– Да. Ты ошиблась. Два плюс три будет пять, а не шесть.

– Ой, точно. Какая я дурочка! А точно?

Виктория объяснила Полине, как решается это уравнение, на примере с яблоками. Полина поблагодарила ее за помощь, они съели по яблоку, потом по две мороженки, которые им принесла мама и только после этого они пошли играть в мяч.

Домовой с особым трепетом смотрел на двух дурачащихся девочек. Ему было немного грустно, что Полина не видела его. Ему хотелось с ней познакомиться и вместе с ними поиграть. Втроем.

В семь часов Полина увидела маму, идущую вдалеке по ухабистой, пыльной дороге, и побежала к ней, бросив игру. Обняла, поцеловала, взяла у нее одну сумку с продуктами, познакомила ее с Викой. Потом попрощалась с Викторией, сказав, что зайдет за ней по пути в школу.

– Как тебе моя новая подруга? – спросила она у Домового, который слез с дерева и подошел к ней.

– Она веселая, не злая и…ну…я не знаю, как это объяснить…какая-то шустрая, – смущенно отвечал он.

– То, что она шустрая я с тобой согласная. Значит, Поля тебе понравилась?

– Да. Я бы тоже с ней поиграл в мяч. Жаль, что она меня не видит.

Глава 13

4 сентября 1997 года

Утро было хмурое и холодное. Моросил дождь. Облака пепельного цвета заволокли небо непроглядным одеялом. Виктория, выйдя вместе с мамой из дома, издала печальный вздох и побрела под зонтиком к дороге. Она посмотрела в другой конец улицы в надежде, что Полина идет по дороге навстречу к их дому. Ее не было. Только прибитая дождем ухабистая дорога, по обе стороны которой тянулись ровной линией серые одноэтажные и двухэтажные домики. Вика стало еще грустнее оттого, что лето так мгновенно растворяется в осеннем листопаде. Еще недавно весь мир цвел и благоухал, купаясь в пышной зелени, а теперь он на ее глазах умирает, увядает, засыпает на долгую снежную зиму.

– Почему грустишь, Виктория? – спросила мама.

– Жалко, что лето так быстро пролетело. Тебе мам не жалко, что все умирает?

– Жалко. Но чтобы выбросить эти мысли из головы, я говорю себя, что это ненадолго. Что через шесть-восемь месяцев природа снова оживет и все начнет расти, цвести и благоухать. – Она посмотрела на дорогу и увидела, что вдалеке идет женщина с ребенком. – Смотри, Виктория, кажется, к нам идет твоя подруга со своей мамой.

Мама Полины – Анна Сергеевна – была высокой, стройной женщиной лет тридцати, с длинными, вьющимися каштановыми волосами, большими голубыми глазами и родинкой возле пухлых губ. Ее худощавое тело обтягивал свитер серого цвета, длинные ноги – темно-синие пошарканные на коленях джинсы.

Полина и Анна Сергеевна были похожи друг на друга, как две капли воды. Подойдя к Виктории и Марии, которые с непростительной откровенностью обсматривали их, поражаясь такому сходству, они любезно поздоровались и представились.

Пока мамы обсуждали семейные проблемы и другие волнующие женщин темы, Виктория с Полиной вырвалась вперед, взявшись за руку, и Поля спросила:

– Классно, что наши мамы подружатся? Так мы будем видеться еще чаще.

– Здорово. Может, вы скоро придете к нам в гости отведать наше фирменное блюдо. Мясо по-казахски. Я умеют его готовить, – похвасталась Виктория.

– Было бы классно, – ответила Поля. – Ты много что умеешь готовить?

– Пельмени, пирожки, пиццу, яичницу, мясо, макароны с сыром. Единственное, что не умею, так это варить супы. А ты?

– Я умею варить борщ и грибницу. А еще картошку жарить. Люблю картошку с курицей, приготовленную в духовке.

– Ммм. Пальчики оближешь, – добавила Вика. – Обожаю.

– Кстати, Вика, я тут вспомнила. Ты спросила разрешение у мамы?

– Я…я…совсем забыла у нее спросить. Честно, – оправдывалась Виктория. – Даже не знаю, как это у меня из головы вылетело.

– Значит, забыла. Странно. – Полина с явным недоверием посмотрела на Вику и задумалась. – Хорошо. Тогда я у нее сама спрошу. Раз ты боишься.

– Нет. Не вздумай. Я тебе не разрешаю, – воспротивилась Вика, но было уже поздно, так как Поля развернулась и спросила у Марии.

– Мария Николаевна, а можно сегодня после школы мы вместе с Викторией сходим в магазин «Королева», чтобы купить себе по наклейке и по брелку на ключи.

Мария на мгновение растерялось, не зная, что и ответить Полине, которая на нее смотрела умоляющими глазами.

– Полина, я сегодня хотела зайти за Викой после школы. Может, тогда втроем сходим? – предложила она.

– Но нам хотелось вдвоем. Вы не волнуйтесь, мы всего на пять минут и сразу же домой.

– А твоя мама не будет против? – спросила Мария у Полины.

– Нет, – уверенно ответила она, потом посмотрела на Анну Сергеевну. – Да ведь, мам?

– Если тебе не разрешить ты все равно убежишь. Она у меня очень самостоятельная, – сказала Анна, посмотрев на Марию. – Я думаю, их можно отпустить.

– Хорошо, – неуверенно ответила Мария.

– Можно? – недоверчиво спросила Виктория у мамы.

– Да.

– Я же тебе говорила, что все получится, – шепнула Полина.

Через несколько минут они стояли уже у школы. Мария сказала дочери, чтобы она была аккуратна, смотрела по сторонам, когда переходит дорогу без светофора, а там, где есть светофор, чтобы переходила только тогда, когда горит зеленый цвет, чтобы далеко не уходила и если что-то случиться сразу же бежала домой, чтобы ничего не трогала руками. Виктория пообещала, что будет внимательна и осторожна. Они обнялись, Мария дала ей деньги на брелок, счастливая Вика в знак благодарности поцеловала маму и побежала вместе с Полиной в школу.

Мария и Анна остались одни.

– Грустно, что они так быстро растут, – сказала Анна.

– Мне не верится, что я ее одну отпустила в магазин.

– Вы не волнуйтесь. Все будет хорошо. Ладно, мне пора бежать на работу. Приятно было с вами познакомиться.

– А мне с вами, Анна, – сказала Мария. – Завтра возьму с собой поваренную книгу. Если что, вы мне напомните.

– Ой, Мария, у меня у самой памяти нет. До встречи.

– До встречи.

Они разбежались в разные стороны. Мария – домой, Анна – на работу в продуктовый магазин. Пошел дождь. Мария прибавила шаг, думая о том правильно ли она поступила, разрешив Виктории идти в магазин без ее присмотра? Не слишком рано ли?

А что если что-то…

Глава 14

11 сентября 1997 года

Для Виктории было невыносимо скучно сидеть на уроке, на котором учительница объясняла правило, которое Вика выучила еще летом. Поэтому она вместо того, чтобы смотреть на Татьяну Викторовну или, на худой конец, в тетрадку с белыми листками в линейку, Виктория искоса наблюдала за Ильей, который к ее большему удивлению усердно и прилежно учился и незаметно для всегокласса стал звездочкой номер один, как и она сама. Виктории однажды сказала ему, что он влюбился в нее – в учебу. Илья, как непоколебимый воин, сражающийся на поле боя, заучивая необъятные просторы знаний, накопленными людьми за многие-многие годы, отрицал Викину версию.

– Чего смотришь? Переписываешь? – шепотом спросил Илья у Вики, когда она заглянула в его тетрадь.

– Вот мне делать-то нечего, – возмутилась Вика. – Я смотрела, как ты усердно учишься. И в очередной раз убедилась в том, что ты любишь учиться.

– Нет.

– Так-так. Кто у нас там разговаривает на уроке? Кому не интересен урок? Вике или Илье? – спросила учительница.

Учительница отошла от исписанной мелом доски, положила мел на стол и быстрой походкой подошла к парте, за которой сидела Виктория с Ильей, вопросительно посмотрела на них, давая понять, что ждет ответы на свои вопросы. Виктория залилась краской и опустила голову вниз, чувствуя взгляд Татьяны Викторовны.

– Простите меня, Татьяна Викторовна, это я во всем виноват. И…и в-в-ваш урок мне интересен.

– Если он вам интересен Илья, так соизвольте же мне ответить. Почему вы срываете урок своими криками и болтовней?

– Честное слово, Татьяна Викторовна, я не хотел срывать урок, я просто уточнил у Виктории кое-что по грамматике. Простите еще раз.

– Я тебя прощаю, Илья. Хоть ты и поступил опрометчиво, но нашел силы и храбрость извиниться. Поверьте, ребята, что не каждый способен извиниться за содеянное. В следующий раз, Илья, если тебе что-то будет непонятно, то обращайтесь ко мне, а не к соседу по парте, которого вы сбиваете с мыслей. Понятно? – Илья утвердительно кивнул. – Всем понятно? – спросила она у класса. Класс дружно ответил, что «да». – Хорошо. Тогда продолжим изучение…

– Спасибо, – прошептала Вика, не глядя на него. Ей все еще было стыдно. Он ничего не ответил.

Через десять минут прозвенела долгожданная перемена, и весь класс, как по волчьему зову, стал шушукаться, болтать и складывать вещи в портфель. После того, как Татьяна Викторовна сказала три заветных слова: «Можете быть свободными!», все почти одновременно выскочили из душного классного кабинета на свободу – в просторный и длинный коридор первого этажа. Который в одночасье превратился в нечто неописуемое: словно ураган на побережье, вьюга в разгар зимней стужи, хлесткий шторм в разбушевавшемся океане, песчаная буря в безлюдной пустыне. Только вместо порывистого и оглушительного ветра туда-сюда бегали и мельтешили неугомонные дети. Они звонко смеялись, громко кричали, визжали и плакали, хлестко врезаясь в голые стены, падала на пыльный бетонный пол, встали, чтобы и дальше разрушать и сметать все на своем пути.

Наигравшись в ляпки с классом, Вика села на белый подоконник и посмотрела на улицу. К ней подошла Полина, села рядом, вытерла потный лоб платком и спросила:

– И чего это ты загрустила?

– Помнишь, сегодня на уроке Татьяна Викторовна заругалась на Илью?

– Так ему и надо. Нечего на уроках разговаривать.

– Он не виноват.

– Как это он невиноват?

– Это я с ним начала спорить. А он взял всю вину на себя. Может быть, он не такой странный и плохой, как мы думаем?

– Ты меня удивляешь, подруга. То его ненавидишь, то его защищаешь. Ты уж определись! – Она улыбнулась и ткнула пальцем Викторию в бок.

– Я хотела у тебя спросить, нужно ли мне к нему подойти?

– Не знаю, – откликнулась Полина, глядя на дурачащихся сверстников, которые через несколько десятков лет будут руководить страной.

– А как бы ты поступила, если бы оказалось в моей ситуации?

– Наверное, извинилась, – неуверенно ответила Полина. – Может, лучше еще поиграем? Успеешь извиниться.

– Нет. Я устала. Я пойду…

Виктория встала с подоконника и пошла к декоративному дереву, в огромном глиняном горшке, где Илья с тремя другими мальчишками что-то бурно обсуждали; Полина же побежала к ребятам, чтобы продолжить веселую игру.

– А тебе говорю, что у моего папы самая быстрая машина. Она разгоняется до трехсот километров в час, – доказывал Евгений Илье.

– Это разве скорость? Фигня все это! У моего папы машина разгоняется до шестисот км, – хвастался Вася, глядя на ошарашенные лица друзей.

– Да врешь ты все! – говорил Илья. – Нет таких быстрых машин. Я-то знаю!

– Откуда ты можешь знать? – не соглашался с ним Гена. – Во-первых, шестьсот – это еще мало. И, во-вторых, у меня есть один знакомый, который собрал в гараже из груды металла – сверхмашину, способную разгоняться до тысячи километров в час!

– Вау! – вскрикнул от возбуждения Евгений.

– Неужели это правда, Генка? – поинтересовался Вася.

– Конечно…

– Конечно, это ложь! – перебил Гену Илья, который больше не мог слушать этот бред. – Такую скорость развивают только самолеты. Да и то не все. Вы сами-то подумайте, какой нужен двигатель, чтобы разогнать машину до такой скорости.

– Откуда ты все знаешь? – злобно спросил Геннадий, недовольный тем обстоятельство, что его посмели перебить.

– В отличие от вас я все лето читал журналы об автомобилях и самолетах, – ответил Илья.

– Так ты же читать еще толком не научился, – ехидно подметил Вася.

– Ну и что. Зато я с легкостью могу отличить двести километров от тысячи. И говорю точно, Гена, сейчас нас обманывает и не краснеет.

– А может, ты нас обманываешь? Откуда нам знать? – выкрутился Гена и язвительно спросил. – А откуда у тебя эти журнальчики появились?

– Вообще-то они папины. Он любил технику. И я тоже.

– Я все понял, ребята, – Гена посмотрел на Васю и Евгения, – почему он не верит нам?

– Ну и отчего же? – поинтересовался Илья.

– Ему просто завидно. Да, завидно. У тебя нет ни машины, ни одежды, ни даже нового портфеля, а только братовский поношенный хлам. У тебя и отца нет. Где же он? Убежал от тебя?

Илья покраснел, насупился. Ноздри вздымались и опускались. В пустых глазах читалось злость и ярость.

– Не твое дело!

– Мистер Всезнайка обиделся. Иди-иди, поплачь, как девчонка, в подушку.

Они втроем засмеялись, провожая взглядом поникшего Илью, который начал всхлипывать.

– Зачем вы над ним издеваетесь? – возмущенно спросила Вика, глядя на них непонимающими глазами. Наивными глазами непорочного дитя, увидевшего как иногда жесток бывает этот мир. Как он несправедлив по отношению к слабым и обездоленным. Таким как Илья.

– Тебе какая разница? – сказал Вася. – Ты же сама говорила, что он странный. А теперь что вздумала его защищать?

– Дак они любовнички, – сказал Гена, и ребята заржали. – Иди, успокой своего дружка. Он такая плакса! Наверное, поэтому отец его бросил.

Илья остановился, сжал руку в кулаки, да так сильно, что они мгновенно побелели. Развернулся и побежал на Гену, плача и крича.

– Не смей говорить о моем отце! Он – хороший!!

Гена, Вася и Женя, увидев бегущего разъяренного Илью, в одночасье притихли и разбежались в разные стороны, чтобы не попасть под горячую руку.

– Он больной! – кричали они. – Он болен! Остановите его!

Илья поскользнулся и упал на пол. Виктория подбежала к нему, чтобы помочь ему встать на ноги. Но он ее оттолкнул и убежал со слезами на щеках в туалет, чтобы больше никто не увидел его слабость, его боль.

Прозвенел звонок на урок. Виктория застыла на месте, не зная, что ей и делать. То ли побежать в мужской туалет, успокаивать Илью, то ли пойти в класс, сесть за парту, словно ничего и не было. Она выбрала другой вариант. Виктория обратилась за помощью к учительнице, которая сидела за столом и читала учебник и рассказала ей о том, что случилось на перемене. Учительница ахнула и вышла из кабинета, хлопнув дверью. Было слышно, как каблуку цокают по полу. Виктория посмотрела на притихший класс, ожидающий не иначе, как сильную взбучку.

Через минуту Татьяна Викторовна с железным, нечитаемым лицом зашла вместе с Ильей, держа его за руку. Хоть он и умыл лицо водой, все равно было видно, что он плакал. Класс озадаченно смотрели на одноклассника, который сел за парту, открыл учебник на нужной странице и уткнулся в нее.

– Сегодня вы меня разочаровали, – начала она. – Кто это сделал, опозорил не только себя, но и весь класс. Так как каждый ученик – это элемент мазайки, из которого получается ЛИЦО класса. И если кто-то ОДИН вздумал подло, жестоко и неблагоразумно выражаться, обзываться, драться и унижать тех, у кого нет того, что есть у других – значит, он искажает лицо класса. Делает его монстром. – Она поправила прическу. – Сегодня подвергся жестокому унижению Илья, над которым издевались и глумились Гена, Вася и Евгений. Прошу вас, славная троица, встать и выйти к доске. – Они продолжали сидеть, поджав «хвосты». – Ну и где ваш героизм, храбрость и смелость? Я жду три секунду, если вы не подойдете к доске, я позвоню вашим родителям на работу. Вот они обрадуются, узнав, что натворили их ангелочки. Не так ли? – Они встали и нехотя, еле волоча ноги, вышли к доске, опустив взор на пол, обшитый линолеум. Им было стыдно.

– Родителей вы еще боитесь. – Она подошла к ним ближе и спросила у каждого провинившегося. – Зачем вы обидели вашего друга, товарища, одноклассника? Зачем так низко пали, когда говорили об его отце такие мерзости? Вы хоть знали, кем он был!? – Они одновременно замотали головами. – Отец Ильи – герой нашего времени. Он спас сотни человеческих жизней, когда воевал в Чечне. Его награждал сам Президент Российской Федерации медалью «За храбрость и отвагу, проявленную в бою». Он умер – героем и, прежде всего, человеком с добрым сердцем и огромной благородной душой. Вот он кто был. Чего же вы молчите? Чего же прикусили язычки? Нечего сказать? Евгений? Геннадий? Василий? – учительница села за стол, вытерла лоб платком.

Евгений с Василием зашмыгали носом. Геннадий стоял, насупившись, уши его были краснее раскаленного металла.

– Я так поняла вам нечего сказать. Тогда это мы обсудим с вашими родителями. А сейчас я хочу, чтобы вы извинились перед Ильей, сели на свои места и мы продолжили урок.

– Прости меня, Илья. Я не знал, что твой папа умер, – извинился Василий.

– И меня. Я поступил плохо. Извини, – извинился Евгений.

– И меня, – добавил Гена, злобно посмотрев на Илью.

– Илья ты их прощаешь? – спросил учитель.

– Да.

– Спасибо, Илья. Ты храбрый мальчик. – Она посмотрела на Гену, Васю и Евгения. – Можете садиться. С вами мы еще поговорим. А сейчас дети продолжим урок.

После этого Виктория не могла воспринимать информацию, которую хотела донести до них Татьяна Викторовна, которая была расстроена не меньше, чем Виктория.

Когда уроки кончились, Вика спросила у Ильи, как он себе чувствует. Илья ничего не ответил, сложил вещи в портфель и удалился прочь из школы. Вика расстроилась еще больше. Она винила себя в том, что произошло сегодня. Ведь именно она говорила классу, какой он странный.

Домой Виктория пришла в отвратительном настроении – даже не осталась с девочками после уроков попрыгать через резиновые колеса– и не хотела ни с кем говорить о том, что сегодня произошло, но ее внутреннее напряжение росло, как огромный огненный шар, который с каждой минутой было тяжело удерживать в себе. В итоге она не выдержала и рассказала о случившемся сначала Марии, а потом Домовому. Если Домовой отреагировал спокойно, да и то потому, что не понял, отчего же мальчики так были жестоки по отношении к Илье. То Мария восприняла эту новость как шокирующую. Для нее было дико, что первоклассники могут быть так неучтивы по отношению друг к другу.

Глава 15

12 сентября 1997 года

На следующее утро Виктория пришла в школу сонная как муха, так как не могла ночью уснуть, видя перед собой эту нелепую сцену снова и снова. Спор, колкие фразы, ярость, злость, боль. Она отчетливо видела, как Илья сжимает кулаки и бежит на них, падает на пол, ревет, отталкивает ее от себя и убегает в другое измерение, где страдает от невыносимой, душевной боли.

Сколько бы ни говорила учительница о героизме Михаила Ильича, горожане знали, что после службы по контракту он пришел не тем, кем был раньше. С орденами, медалями, деньгами, но без правой руки и с поврежденной нервной системой, которая постоянно давала сбои. Он не мог нормально держать ложку, ибо левая рука тряслась, как вибрационной молоток. Он мог неожиданно свалиться на пол и трястись в конвульсиях минут пять. Он не мог спать, так как ему каждую ночь снились убитые духами солдаты (его покойные друзья, которые погибали в двадцать лет из-за глупости чиновников, уничтожающий мир свои безрассудством и алчностью), убитые дети и женщины, которых они расстреливали и насиловали. Он стал инвалидом на всю оставшуюся жизнь и ради чего? Ради медных побрякушек, которые сейчас пылятся в ящике с другим ненужным хламом? Ради бумажных денег, которые утекли, как вода сквозь пальцы? Ради того, чтобы постоять на одной сцене с Президентом, который через пять минут его благополучно забыл и не вспоминал? Ради чего? Ради того чтобы в тридцать три года спиться, подсесть на наркоту, стать бесчувственным «овощем» прикованном кресле-каталке и сдохнуть где-то на улице, в подворотне, вместе с бомжами?

Вика села за парту, вытащила учебники с тетрадями. Она смотрела то на входную дверь, окрашенную в белый цвет, то на часы округлой формы, стрелки которых неминуемо подступали к девяти часам. Ильи все не было.

Прозвенел звонок на урок. Илья так не пришел.

Когда закончился урок математики, Виктория подошла к Татьяне Викто-ровне и спросила, куда же запропастился Илья и все ли с ним в порядке. На что учительница ответила, чтобы она не волновалось за Илью, так как пошел к зубному врачу и по заверению матери должен придти ко второму уроку. Виктория с облегчением вздохнула и выбежала в коридор, чтобы встретиться с Ильей.

За минуту до окончания перемены, в класс зашел Илья с опухшей губой от обезболивающего укола. Он поздоровался с учителем и сел за парту, тихо прошептав:

– Привет, Вика. Ты чего не здороваешься? Зазналась?

– Привет. Ничего я не зазналась. – Она уже хотела ему сказать, что ужасно переживала за него и не спала всю ночь, но благоразумно промолчала, спросив. – Ну и как у зубного?

– Ты еще спрашиваешь! Ужасно-ужасно! Его укол заморозил мою нижнюю губу, которую я и сейчас не чувствую. А знаешь еще, что самое ужасное, когда он взял блестящие плоскозубцы, закрепил их на молочном зубе и дернул с такой силой, что я во рту почувствовал вкус крови.

– Фу! Какая гадость! – поморщилась Виктория. – Терпеть не могу этих зубных врачей.

– Не ты одна их ненавидишь, знаешь ли.

– Они все какие-то садисты. Ты не замечал?

– Конечно, замечал! Ты скажи, какой нормальный человек пойдет работать туда, где нужно будет каждый день вырывать зубы? Только садист или маньяк. Я вот решил, что больше туда не пойду.

– А если другой зуб заболит?

– Буду терпеть. Раньше же люди обходились и без них.

– Когда это интересно? В Древние времена? – спросила она.

– Кстати, Вика, спасибо, – вдруг поблагодарил он Викторию.

– За что это? – удивленно спросила она.

– За то, что заступилась за меня.

– Да, пустяки.

– Я вчера был в ярости и оттолкнул тебя, когда ты мне помогала встать с пола. Извини. Я просто не хотел, чтобы ты видела, как я плачу. Извиняешь?

– Извиняю, – она улыбнулась.

Прозвенел звонок.

Глава 16

31 сентября 1997 года

– Мне не верится, что прошел уже целый месяц, как я учусь в школе, – поделилась своими ощущениями Виктория с Домовым, когда они сидели в межгалактическом туннели и любовались космическими красотами. – И знаешь, что самое отвратительное, что Илья оказался прав, когда говорил, что учеба мне надоест через месяц.

– Его больше не обижают? – поинтересовался Домовой.

– Нет. Хотя если по правде, то обижают и издеваются, но не так открыто, как раньше. Вот что страшно!

– Это как?

– Ну, например, обзывают его ботаником. Всезнайкой. Хомяком из-за его пухлых щек. Или выкидывают тетради в окошко. Или заберут резинку, а потом не отдают, кидая ее по всему классу. И всем-всем весело. Я тоже иногда смеюсь, а потом себя за это ругаю.

– И ты смеешься? – возмущенно спросил он. – Ты мне говорила, что он твой друг.

– Поэтому мне и стыдно за свои поступки. Ничего не могу с собой поделать, когда все смеются и резвятся.

– ТЫ должна останавливать их, а не поддерживать смех.

– Я не думала, что ты так будешь переживать из-за мальчика, к которому меня ревнуешь.

– Он мне понравился.

– Он тебе понравился? – удивлено переспросила Виктория.

– Все тебе нужно знать. Да, он мне понравился, потому что он скромный, как я. И вроде бы добрый и без каких либо корыстных мыслей принес тебе шоколадку за то, что ты помогла ему разобраться с математикой, когда он пропустил урок. – Он замолк и добавил. – Так что, Виктория, помоги ему преодолеть неприятности. И не смейся над ним! Что же ты за друг такой-то?! – возмущался Домовой.

– Я обещаю, что помогу ему, – ответила Вика и спросила. – Ты сейчас сказал, что он дружит со мной без каких-либо корыстных мыслей. А кто это со мной так дружит? Поделись секретом? Неужели Полина?

– Я такого тебе не говорил. Ты сама так предположила. И вообще мне не верится, что мы с тобой дружим так долго. – Домовой быстро перевел разговор на другую тему.

– А ты хитрый! Значит, не хочешь говорить о Полине. Ну и ладно, – сказала она и ответила. – То, что мы дружим это не просто классно, а – СУПЕР. А что тут такого? Три месяца для дружбы – это пустяки! – Она махнула рукой.

– Пустяки, то пустяки. Но мы с тобой не просто друзья, а межгалактические друзья из двух разных миров, можно сказать – из разных вселенных.

– Ага. Ты не знаешь, кто-нибудь вообще дружил с Домовыми больше трех месяцев, кроме моего дедушки? – спросила Вика, глядя, как меркнет звезда на небосводе.

– Я не знаю. Никто мне об этом не говорит и вряд ли скажет. Неизвестно, может быть, вы с дедушкой только вдвоем и обладаете этим даром видеть то, что не видят другие, – ответил Домовой. Спросил. – Разве не прекрасен твой мир из глубин космоса? Таким он мне нравится еще больше. Голубой шарик среди черноты.

– Прекрасен, – согласилась Вика. – Странно, но этот голубой шарик мне кажется не реальным, потому что я привыкла его видеть по ту сторону облаков. Я вот тут подумала,…а может мне рассказать о тебе Полине. Как ты на это смотришь? Я очень хочу с ней поделиться секретом. Так как у нас нет друг от друга секретов.

– Это мне и не нравится, что ты делишься с ней секретами, – ответил он.

– Кажется, кто-то сейчас признался в том, что еще полминуты назад скрыл…

– Да, – уверенно ответил он. – Ты дружишь с ней месяц и за это время ты решила за нее все контрольные и домашние задания, пока она где-то и с кем-то гуляет.

– Ты же сам говоришь, чтобы я помогала друзьям. Вот я ей и помогаю.

– Тогда тебе придется десять лет ей помогать, пока вы не закончите школу.

– И буду, если тебя это интересует.

– Не обижайся на меня, Вика. Я не хочу, чтобы мы ссорились из-за нее.

– А я и не обижаюсь.

– Я опасаюсь ее. Но если ты уверена в ней и не боишься поделиться нашей тайной, то я познакомлюсь с ней. Вряд ли, конечно, она меня увидит, но стоит попробовать.

После этих слов нахмурившиеся брови Виктории разгладились, сжатые губы в трубочку от злости распрямились и растянулись в широкой улыбке. Она посмотрела на Домового и поблагодарила за то, что он разрешил ей поделиться тайной и рассказать о нем Полине – ее лучшей подруги, которая хоть и плохо учиться, но зато к ней так добра и мила, что у Вики не было ни каких оснований ее уличить в чем-то нехорошем и подлом.

– Ты уверена, что хочешь именно сейчас рассказать ей обо мне? Может, еще подождешь? Месяц? Просто если она тебе не поверит, пострадаю не я, а ты. Понимаешь?

– Да, – без доли сомнения ответила Вика. – Я в ней уверена. И ответь, пожалуйста, что ты там такое изучаешь, что стал таким умным? Все знаешь!

– Всякие неинтересные учебники, как и ты, – смутившись, ответил он.

Вернувшись с небес на землю (в прямом смысле этого слова) Домовой прыгнул на мягкую кровать Вики и зарылся под одеяло, сказав:

– Я чуточку подремлю, пока ты бегаешь за Полей.

– Хорошо, – ответила Вика, скрывшись за дверью. Топая, она забежала в мастерскую, где мама рисовала портреты, сказала, что пошла к Полине и через пять минут с ней вернется, так как хочет показать ей новую версию спектакля. Мария не стали возражать. Для нее стало привычным делом отпускать Викторию одну к подруге.

Прошло не больше получаса, как в комнату ворвались две веселые девчонки. Домовой так напугался, что чуть не свалился с кровати; он слез с нее и встал у окна, ожидая худшего.

– И зачем ты меня позвала? Я не вижу ничего удивительного и секретного? Обычная комната, в которой мы играли тысячу раз после школы.

– А вот и необычная. Самая что ни наесть волшебная комната, с помощью который осуществляется вход в потусторонний мир. Точнее за задней стенкой платяного шкафа, что стоит вон в том углу. – Вика показала пальцем на шкаф. Полина продолжала ухмыляться. – За ним открывается длинный туннель, ведущий к самим звездам, в космос, вход в другую планету, где живут духи, обитающие среди нас. Домовые.

Полина не сдержалась и засмеялась.

– Почему ты смеешься? – спросила Виктория, чувствуя себя полной дурой.

– Прости, но я не могу слушать эту сказку и поверить в ее существование. – Посмотрев на разочарованную Викторию, Полина успокоилась и пообещала, что больше не будет над ней смеяться. – Продолжай.

– В моей комнате сейчас житель из другого мира. Домовой! – восторженно объявила Вика, словно представила на аукционе бесценный экземпляр.

– Это все шутка, Вика? Я никого не вижу, кроме тебя.

– Ты мне не веришь, поэтому и не видишь.

– Прости, я не вижу. Если ты надо мной хотела пошутить, то у тебя получилось, я практически поверила.

– Домовой помоги же мне, возьми ручку и подкинь ее в воздухе, – попросила у него Вика.

– Нет, – воспротивился Домовой, посмотрев на безразличное и одновременно веселое лицо Полины. – Она тебе не верит. Она над тобой смеется. Почему ты не замечаешь этого?

– Просто сделай то, что я у тебя прошу. Пожалуйста!

– Ты еще и с ним разговариваешь? – ехидно спросила Поля, закрывая рот рукой, чтобы не засмеяться снова.

– Он реален. Пожалуйста, Домовой!

Домовой взял ручку в руку и стал подкидывать ее вверх.

– Ты видишь-видишь! Как ручка без помощи рук летает в воздухе!

– Нет. Потому что ничто не летает в воздухе. И никто не стоит у окна. Ты это себе нафантазировала сидя дома, решая уроки. – Полина подошла к окну. – Видишь, я стою здесь. – Она прошла мимо Домового и встала рядом с ним. – Странная ты какая-та! – подытожила Полина, сев на ее кровать.

Домовой посмотрел печальным взглядом на Вику и прошептал:

– Она тебе не верит. Лучше скажи, что ты хотела с ней просто поиграть. Мне очень жаль, Вика.

Виктория опустила голову, подошла к кровати, села, обняла Полину и сказала ей, что она просто пошутила и просит прощение.

– Ты ведь не кому об этом расскажешь? – спросила Вика, когда они прыгали на кровати, жуя попкорн.

– Нет. Я уже забыла, – ответила Поля, приземлившись на попу, отчего мешок с попкорном выскользнул из рук и упал на ковер, усеяв его воздушной кукурузой, которая напоминала россыпь белоснежных одуванчиков на зеленном поле, уходящим далеко-далеко за горизонт. – Ой, прости. Я просыпала попкорн. – Она слезла с кровати и начала собирать просыпанную кукурузу.

– Не страшно. – Виктория подошла к Полине, чтобы ей помочь. – Поля, а может сегодня, устроим пикник. Как ты на это смотришь?

– Только… – Она замолчала.

– Только что? – поинтересовалась Виктория.

– На пикник нужны деньги..

– Ты не волнуйся, у меня есть сбережения, накопленные за это лето. Сходим на лысую гору, разожжем огонь, пожарим сосиски с хлебом.

– Хлеб до черной хрустящей корочки?

– Ага. И все это запьем жгущей газировкой! Как тебе идея?

– Замечательная. А ты купишь чипсов «Лейз» со вкусом бекона? Так их хочется попробовать.

– Ты что никогда не ела чипсов? – удивленно спросила Вика.

– Мама мне их не покупает и не разрешает, чтобы я их покупала. Говорит, что они вредные для здоровья.

– Да глупости это все! Они не вредные, а очень вкусные, что аж пальчики оближешь. – Вика засмеялась и добавила. – Теперь я их обязана купить, чтобы ты насладилась этим чудесным вкусом.

– Классно! – восторженно сказала Полина, крепко обняв Вику и чмокнув ее в щечку.

Виктория проводила Полину до дверей, потом побежала в мастерскую, спросила разрешение у Марии, которая полностью погрузившись в ирреальный мир фантазий, выхлестывая ее на холсте бумаги под мелодичную музыку Моцарта, что лилась из черного приемника. Она не расслышала, что сказала дочь и машинально кивнула. Виктория, почитав это знаком разрешения, побежала в комнату, чтобы достать из шкатулки деньги на пикник.

– Домовой, ты здесь? – спросила Вика. – Ааууу! – Молчание. – Домовый, ты снова прячешься и хочешь меня напугать? – Снова молчание, прерываемое разве только тиканьем механических часов и музыкой, льющейся, казалось, не из проигрывателя, а из самых потаенных мест человеческой души, наполненной любовью и сочувствием, болью и состраданием, красотой и гармонией, искренностью и детской, наивной непосредственностью. – Домовой, если ты меня слышишь, если хочешь, пойдем с нами. Я буду всегда держать тебя за руку и ни за что не отпущу. Домовой? Я знаю, ты здесь. Просто не хочешь со мной разговаривать. – Она замолчала, подождала. – Как хочешь! Ты сам отказался!

Она подошла к столу, открыла ящик, достала шкатулку, на крышке который была изображена краснощекая матрешка, открыла крышку (заиграла музыка), взяла две хрустящие «десятки» и два железных «пяточка» и убрала шкатулку обратно в ящик. Сжав посильнее кулачок, в котором лежали деньги, Виктория забежала на кухню, достала из холодильника длинную веревку сосисок и положила их в зеленый пакет. В прихожей она взяла с тумбочки медную связку ключей, через кольцо которой был продет черный шнурок, повесила их на шею, вышла из дома, захлопнув дверь на щеколду и села на качели в ожидание Полины.

Через пару минут к ней подошла радостная Полина и они, взявшись за руки, побежали по пыльной дороге навстречу незабываемому путешествию.

***

Они зашли в продуктовый магазин, поздоровались с продавщицами и направились в нужный отдел, даже не взглянув на детские игрушки. На тридцать рублей они купили: двухлитровую бутылку «Спрайта», две упаковки «Лейза» со вкусом бекона и лука, две пачки сосательных конфет «Рондо» (которые, к слову, растворялись в газировке) и одну жвачку «Лов» со вкусом дыни и банана. Сложив купленные продукты в пакет, они вышли на улицу с улыбкой до ушей и побежали наперегонки до перекошенного влево столба.

Дойдя до конца улицы Космонавтов, они посмотрели на возвышающуюся лысую гору, на которой не росло ни единого деревца, ни единого кустика, только пожелтевшая трава. И забыв об осторожности и подстерегающей опасности, побежали вверх по крутому склону прямо на самую верхушку горы, чтобы с высоты птичьего полета посмотреть на свой родной город.

Это того стоило. Синий, сверкающий бликами пруд тянулся по всему городу, разделяя город на два берега. На одном берегу возвышались бетонные, кирпичные дома и здания, церковь, заводы и фабрики, изборожденные вдоль и поперек ровными дорогами. На другом берегу – деревянные дома, построенные посреди скалистой местности, усыпанной богатыми вечнозелеными лесами и бесконечно длинными полями.

Восторженно и мечтательно глядя на город, Полина и Виктория почувствовали себе вольными пернатыми птицами, парящими в голубых небесах; богами, восседающими на облаках, глядя на людскую смиренную жизнь.

Уединение и покой царила на вершине мира, которая отдаляли их – невинных созданий – от городской суеты и шума. И только непрекращающийся вой ветра завывал, нарушая земное благоговение, гордо гуляя по открытому простору.

– Это здорово! – закричала Виктория, стоя на краешке скалистой поверхности, раскинув руку в разные стороны; ее тело с головы до ног пронизывал холодный ветерок. – Я себя чувствую птицей, воспарившей высоко над землей. Вставай сюда, Поля.

– Нет. Я боюсь высоты. Ты бы лучше тоже подошла ко мне, а то стоишь на камнях, так и недолго улететь в обрыв. Крыльев-то у нас нет.

Виктория послушалась Полину и отошла от скалистого обрыва, села на выцветавшую желтую поверхность горы и стала вытаскивать содержимое пакета на землю.

– Поля, а ты спички не взяла? – спросила Вика.

– Нет. А ты?

– Я тоже забыла, – ответила Виктория. Полина засмеялась. – Что тут смешного? Хлеб-то не поджарить!

– Какие же мы дурочки! – через смех говорила Поля. – Пошли жарить хлеб с сосисками, а про спички даже и не вспомнили.

– Ага. Как и забыли, что на горе нам в жизни не развести костер с таким-то ветрищем! – добавила Виктория, взяв в одну руку газировку, а в другую две пачки чипсов. – Ладно хоть прикупили походной еды. – Она протянула Полине одну пачку. Потом открыла с характерным шипением крышку «Спрайта», облив сладкой водой джинсы, глотнула, поморщилась от сильных газов и ахнула от удовольствия, протянув бутылку подруге. Затем открыла свою пачку чипсов, понюхала, положила в рот тонко нарезанную дольку картошки и, почувствовав язычком незабываемый вкус специй, с хрустом ее съела.

Не жизнь, а блаженство!

Съев по пачки чипсов и выпив полбутылки газировки, Виктория и Полина повалились на землю; легли, положив под голову руки и стали смотреть на небо, разговаривая об учебе, об одноклассниках, о мечтах, обо все том, что их волновало, что тревожило, что радовало, что огорчало (о контрольных работах на уроках!).

Допив газировку, посасывая мятные конфеты «Рондо», они положили в пакет накопившийся мусор, и пошли домой, так как солнце стало заходить за линию горизонта. Еще один предвестник того, что лето растворилось в осенних лучах солнца.

– Надо будет повторить! – сказала с нотками восторга и радости Полина.

– Обязательно, – согласилась Виктория. – Надо будет сходить на гору тогда, когда ляжет снег. Кататься на санях или на мешках – самое то!

– Точно, – они приблизились к перекошенному столбу и свернули направо, на родную улочку.

Подойдя к дубу, скинувшему свою богатую красно-желтую мантию, они простились, поцеловались на прощание и разбежались в разные стороны.

Виктория открыла ключом входную дверь, весело подпевая, и увидела на пороге с непроницаемым лицом Марию, которая стояла, не шелохнувшись, уперев руки в бока (явно не к добру!). Увидев, как в дом заходит Виктория, она с воплями и со словами «Слава Богу!» подбежала к дочери, крепко-крепко обняла ее, поцеловала и невольно предалась нахлынувшим чувствам радости и облегчение.

– Мам, ты чего? – спросила Виктория, обняв маму. – Что-то случилось?

– И где ты была? – грозно спросила Мария, посмотрев на дочь. – Я чуть с ума не сошла. Всех соседей оббежала. Хотела уже в милицию звонить! – кричала на нее Мария. – Где ты была!?

– Как где? – не понимая, переспросила Вика. Мама не отвечала взаимностью и продолжала на нее сурово смотреть, ожидая получить ответ на поставленный вопрос. По ее лицу бежали градом слезы. – Мам, ты и правда не знаешь, где я была?

– Нет!!! – вскрикнула она.

– Но, мам, ты меня сама отпустила, – говорила Вика, чуть ли не плача. – Я сказала, что мы пошли с Полей на Лысую гору. В ответ ты мне кивнула.

– Я подумала, что ты пошла к Полине, – ответила Мария и обняла растроганную дочь. – Прости, прости меня за то, что накричала на тебя. Я так…так…переживала. Я так люблю тебя.

– Ничего мамочка, – ответила Виктория, шмыгая носом. – Я тебя сильнее люблю.

– Ладно, пойдем, умоемся. Негоже встречать папу в таком виде, – сказал Мария. – Мы ведь ему ничего не расскажем?

– Не расскажем, – согласилась Вика.

– Ну и как на Лысой горе? Красиво? – спросила Мария.

– Ой, мам, просто не забываем…

Голоса скрылись за дверью ванной комнаты.

Глава 17

1 октября 1997 года

Виктория шла в школу одна. Полина почему-то не дождалась ее и убежала пораньше. Съежившись от сильного, порывистого ветра, она аккуратно огибала глубокие лужи, чтобы не промочить ноги.

Моросило.

По пути она встретилась с Ильей, который то ли шел, то ли летал где-то в облаках далеко от своей физической оболочки. Когда Виктория его догнала, и дотронулся до плеча, он вздрогнул и чуть не повалился в лужу. Вика засмеялась и сказала:

– Ну ты и бояка! Надеюсь, не описался.

– Нет, не описался. И я не бояка – это, между прочим, от неожиданности я вздрогнул.

– Ага. Так я тебе и поверила. – Виктория увидев, что Илья продолжает злиться, прекратила смеяться над ним. И спросила. – О чем замечтался?

– Какое тебе дело до моих мечтаний? Вы только и можете смеяться надо мной. Вам кажутся все мои движение, слова, поступками смешными до колик в животе. Или скажи, что это не так?

– Я над тобой никогда не издевалась, – запротестовала Вика. – Что за ложные обвинения в мою сторону!?

– Я знаю, что ты не издевалась. Ты делала хуже. Ты смеялась надо мной со всеми остальными ребятами в классе. Помнишь, вчера?

– Прости.

– Мне было неприятно осознавать, что мой якобы друг смеется надо мной…

– Я на самом деле не хотела. Я больше не буду. Клянусь.

– Клянешься своей жизнью? – спросил Илья.

– Клянусь, – уверенно ответила она.

– Ты поклялась. Не забывай.

– Не забуду. Дак что там у тебя с мечтами? Я видела, что ты шел в школу, мечтая о чем-то. Выкладывай.

– Так мелочи. Это все из-за моего сна, – застеснялся Илья, махнув рукой.

– Тем и интересней, – подбадривала Виктория Илью.

– Ничего там нет интересного.

– Ну, расскажи, – умоляющим голосом просила она. – Пожалуйста.

– Хорошо. – Он сдался, не смог совладеть с обаянием Виктории. – Мне сегодня приснилось, как мы с тобой катались на роликах.

– Я тебе еще и снюсь?

– Ты слушай дальше, а то я передумаю и ничегошеньки тебе не расскажу.

– Все я молчу.

– Причем катались не на обычных роликах, а на летательных.

– На летательных? – изумилась Вика.

– Ты же сказала, что будешь молчать. В общем, мы парили в небе, как птицы, делая немыслимые кульбиты, не боясь падений, так как земля была мягкой, как сладкая вата.

– Класссс…– мечтательно прошептала Виктория.

– А то! Мы могли улететь хоть куда, не нуждаясь в крыльях, не нуждаясь в магической силе, какой пользовался Питер Пэн, когда улетел от родителей в страну вечной молодости. – Он задумался и продолжил. – Мы с тобой улетели из города. Здорово, да?!

– Да, – восторженно сказала Вика. – Хотела бы я такие коньки заиметь и летать как птица.

– Не ты одна. Поэтому я сейчас шел всю дорогу от дома до школы и думал, как сконструировать такие волшебные ролики. – Они зашли на территорию школы, пройдя мимо открытых металлических ворот, окрашенных в жуткий коричневый цвет. – Ты меня, между прочим, сбила.

– Прости. Откуда мне было знать, о чем ты там думаешь, – сварливо говорила Вика, потом спросила. – И чего ты там надумал?

– Ты, наверное, посчитаешь это глупостью и будешь смеяться…

– Помнишь, я поклялась своей жизнью, что больше не буду над тобой смеяться. Так что выкладывай, – поторапливала его Вика.

Они подошли к крыльцу школы.

– Я подумал, может, в ролики нужно положить крылья голубей, обмазать их магической эссенцией…

– Чем-чем? – перебила его Вика, заходя вовнутрь теплой школы.

– Ты что не читала о волшебниках? – Виктория помотала головой. – Ты даешь! Хотя неважно!

Они сняли курточки, подали их недовольной гардеробщице, которая им дала две бирки. Они пошли по длинному холлу. И Илья продолжил рассказывать:

– Эссенция – это раствор, состоящий из корня березы, ягод брусники или ежевики, ростка воздушного цветка, растущего в заснеженных горах Тибета, лапок лягушек, сердца осьминога, – Вика поморщилась, – длинного хвоста крысы, волоса летучей мыши-кровопийцы. И внимание, – он сделал паузы, – из человеческой крови. Потом все это смешивается водой и получается – волшебство!

– Гадость какая!

Виктория аж передернуло, когда она представила, как этот котелок вариться на огне и какие из него извергаются зловония.

– Я забыл еще упомянуть, что нужны двадцать три рыбьих глаза.

– Фу! И где ты этому научился? Волшебству? – ехидно поинтересовалась она. Они приближались к кабинету, дверь которого была открыта. На серый пол падала полоска яркого света.

– Из книги «Школа магов»! – с гордость ответил он. – Я ее купил недавно и готов покорять мир своими летательными роликами.

– Я не сомневаюсь, что ты его покоришь. Только вот, где ты возьмешь все эти ингредиенты? – поинтересовалась она.

– Это будет посложнее. Но я уверен, что тот, кто ищет, всегда найдет. И я найду! Чтобы создать то, чего еще никогда не было. После этого великого изобретения все-все меня полюбят, и никто не будет надо мной смеяться.

Она зашли в класс. Учительницы не было. Одноклассники, увидев их, засмеялись.

– Чего смешного увидели? – вспылил Илья.

– Тебя, – сострил Гена и засмеялся; весь класс подхватили его жуткий смех, больше напоминающий ржание обезумевшего коня. – И твою подруга, которая оказалась, переплюнула тебя по странностям.

– Не поняла, – сказала Виктория, вздрогнув, когда посмотрела на Полину.

– Прости меня, Виктория. Я не хотела, – извинялась Поля.

– За что?

– Твоя подруга рассказала нам твою тайну, – съехидничал Геннадий, подкидывая вверх переливающуюся фишку.

От этих слов Виктория чуть не упала в обморок. Лоб покрылся испариной, по телу пробежали капельки пота, лицо побелело, уши загорели. Ей казалось, что это только сон. Сначала этот невероятный рассказ Ильи о летательных роликах и об ужасном волшебном растворе. А сейчас Геннадий говорит о том, что знает ее секрет, их с Домовым секрет.

– Я не понимаю, – выдавила из себя Вика, пытаясь унять дрожащий голос, – о чем ты таком говоришь?

– Не прикидывайся. О твоем друге. О Домовом, что прилетел из глубин космоса в твою комнатку и живет теперь с тобой по соседству, – сказал Гена, и весь класс вздрогнул от необузданного смеха. – Моя пятилетняя сестренка и то умнее тебя будет.

– Полина, зачем ты им рассказала? – спросила она, покраснев от смущения. – Зачем так поступила со мной? Что я тебе плохого сделала?

– Я не думала, что об этом узнает весь класс, – отвечала она. – Я только рассказала Лене, чтобы чуть-чуть похихикать с ней. А потом…

– Ты смеялась за моей спиной? И сейчас тоже смеешься.

– Прости. Прости.

– Зачем ты со мной тогда дружишь, если предаешь, говоря про меня всякие гадости? – спросила Вика у нее, почти плача.

Класс замолчал, наблюдая с неподдельным трепетом за ссорой двух подружек.

– Я…

– Неужели ради того, чтобы я тебе решала домашние уроки?

Лицо Полины покраснело. Брови нахмурилось. Ноздри вздымались и опускались. Наконец она сказала:

– Да, ты права. Именно поэтому и дружила с тобой, ботаник.

Виктория молчала. Она онемела от боли, которую ей причиняла ее лучшая подруга своей подлостью и жестокостью. Тело задрожало и покрылось мураш-ками. Ей было тяжело дышать. Все кружилось в безумном танце необузданной вакханалии. Ей казалось все сюрреалистичным, ненастоящим. Словно она попала в Зазеркалье или в другую выдуманную страну. На глазах выступили слезы. Класс заворожено смотрел на нее.

Виктория закрыла лицо ладошками, села за парту и зарыдала.

– Зачем вы так? – спросил Илья и указал пальцем на Гену. – Это все ты!

– Да, я. И что? Что ты сделаешь? Подожди, я понял, ты опять расплачешься как девчонка. Да?

Илья улыбнулся и стремглав побежал на Гену и со всего взмаху ударил его кулаком по лицу. Гена взвыл от невыносимой боли и упал на пол. Из носа хлестала алая кровь. Девчонки завизжали. Мальчики онемели, глядя, как извивается от боли их однокашник и как плачет второй от содеянного поступка в порыве гнева и ярости. Стук каблуков участился. Через мгновение в кабинет забежала учительница и подобно классу на секунду онемела оттого, что увидела. Но собравшись с силами, подбежала к Гене, взяла его на руки и побежала к врачу.

Чок. Каблук. Чок. Каблук. И тишина, нарушаемая лишь всхлипыванием.

***

Илью отчислили за агрессивное, жестокое и аморальное поведение, которое было никак неприемлемо в святых стенах интеллигентной и высоконравственной школы.

Вика перед уходом Ильи в другую школу извинилась за все те гадости, что она делала. Он ее простил и сказал, чтобы она не переживала из-за этого пустяка и признался, что он был влюблен в нее с самого первого дня, когда учительница поставила их вместе на линейке. Вика мгновенно покраснела, а Илья от нее убежал.

Виктория смотрела на Илью и в очередной раз убедилась, что он добрый и храбрый мальчик. Ведь именно он за нее заступился, когда все смеялись, а она плакала. Именно он храбро рассказал учительнице о содеянном поступке Гены и Полины, объясняя свою агрессивность. Именно он ей помогал пережить случившееся. Именно он – единственный – кто поверил Виктории в то, что она познакомилась с инопланетянином с другой планеты, с Домовым.

Так они и расстались.

Друзьями.

ЧАСТЬ 2

Глава 1

Жизнь шла своим чередом, да и так стремительно, что Виктория не могла свыкнуться с простой мыслью, что первый класс убежал, как весенний ручеек, и теперь в оковах беременного времени годы, проведенные за школьной партой, приручили не считать классы.

Виктория не могла привыкнуть к тому, что рисование и игры в куклы отошли на второй план. Даже пьесы не писались, как раньше, словно творческая муза осталось в далеком детстве – в детстве, которое Вика вспоминала с умилением, ибо только тогда она не боялась мечтать и летать в облаках, веря в сказочных принцев, фей, единорогов.

На первый план вышла учеба, спорт и дружба. Она и сама не понимала, как могла умудриться влюбиться в чисто мужской вид спорта – в баскетбол. Когда все ее школьные подружки записывались в кулинарные, краеведческие, геологические, театральные, танцевальные кружки, она уже вовсю чикала мячик и чувствовала, что живет, когда играет. Многие ее звали записаться в музыкальную, балетную школу или, на худой конец, в бассейн. Виктория никого не слушала и занималась тем, что ее нравилось. Благо, что родители Вики понимали дочь и никак не препятствовали желаниям дочери. Наоборот их чрезмерно радовало, что их дочь занимается спортом, который, несомненно, закаляет в человеке характер – сильный и своевольный. Да и любому родителю лучше осознавать, что их дочь в зале, нежели шарахается на улицах греха и разврата.

Конечно, Виктория не только занималась грубым мужским спортом (она, к слову, так не считала!). С четвертого класса она начала вести дневник, в который записывала обо всем, что ее волновало и радовало, разукрашивая его разноцветными рисунками или вырезками из журналов. На каждой страничке красовалось слащавое и юное лицо Леонардо ДиКаприо, в которого она была по уши влюблена после просмотра легендарного «Титаника», где актер играл ангела воплоти.

Вскоре после дневника девчонки из секции научили ее плести фенечки. Плетение расслабляло после тяжелых тренировок. Вика, в свою очередь, обучила этому искусству Домового, который с особым рвением и усердием плел из ниток и бусинок простые, как он говорил, разноцветные ожерелья, чтобы удивлять Вику. Но потом он незаметно перешел на картины и чуть ли каждую неделю дарил их Виктории. Больше всего Вика любила картину, где был изображен белый лебедь, грациозно плавающий по гладкой поверхности кристально чистого озера в глубине лесных рощ; в озере отражались облака и небеса. Эту картину Домовой ей подарил на день рождения.

Шли годы.

Незаметно, беззвучно, неуловимо.

Падал снег, покрывая Землю белоснежным, сверкающим и мягким одеялом. Потом таял, превращаясь в ручейки, оголяя серую землю, чтобы она вновь возродилась из царства сна и забвения. Начинали цвести яблони, цвела сирень, набухали почки на березах, проклевывалась трава на лужайках, запевали песни соловьи и жаворонки, стрекотали сверчки, жужжали комары. Потом опадали желтые листья. Увядало все живое. И снова снег…

Звенели звонки с перемены на урок, с урока на перемену. Открывались новые знания, некогда покрытые мраком. Знания, которые помогали разобраться Виктории в элементарных вещах, стать на ступеньку разумнее и взрослее.

И по пришествию шести лет Виктория с Домовым были столь же неразлучны, как будто только вчера познакомились. Не было ни обид, ни глупых ссор из-за пустяков, ни ревности, ни подлости, ни лжи и обмана. Они доверяли друг другу во всем и знали друг друга настолько хорошо, что догадывались, о чем думает каждый из них.

Что Виктории, что Домовому доставляло лишь удовольствие их беззаботное и открытое общение, основанное на доброте и уважении. Только Домовой понимал по-настоящему Викторию, а она – его. Если Викторию что-то мучило или беспокоило, она бежала к нему и рассказывала ему о своих проблемах, переживаниях. Как, например, бесконечные терки с одной девчонкой из параллели, которая при любом удобном случае издевается над ней, глумится. Это была Полина!

Домовой, в свою очередь, тоже всё рассказывал Виктории: все, что терзало его душу по ночам. После пятого класса ему стали сниться разные кошмары – ночью он бредет по неосвещенной улице, видит дом, из которого льется желтый свет, стучится. Дверь медленно открывается и оттуда выскакивает страшный монстр без рук и ног. Он нападет на Домового и пытается перегрызть ему горло острыми, как бритва, зубами. Но Домовой отталкивает его и вбегает в дом, чтобы скрыться от жуткого монстра. В доме – тишина и спокойствие. Он поднимается на второй этаж и видит, что за ним из темноты следят тысячи глаз. В эту же секунду из мрака выскакивают монстры и раздирают его. После этого он просыпался. Были и другие сны. Но этот всплывал чаще обычного. Когда Домовой рассказывал об этом Виктории, он всегда дрожал и был на грани слез.

С годами они перестали бояться других духов, живущих среди людей. Они стали путешествовать, держа друг друга за руку, чтобы никогда не потеряться. Летом они ходили в лес по грибы; в цветущие парки, чтобы посидеть на зеленой поляне вдали ото всех и просто поговорить, помечтать, поразмышлять о тех вещах, которые их раньше не интересовали (дружба, предательство, любовь). Бывало, они целый день гуляли по городу, заходя в музеи, в галереи, где Домовой себя чувствовал как дома и мог часами смотреть на одну картину, рассматривая каждую неуловимую подчас деталь на старинном холсте. Зимой они катались на коньках, когда пруд покрывался толстой корочкой льда, играли в снежки, катались на мешках на Лысой горе, ходили в кино. Домового до глубины души впечатлила игра Ди Каприо, поэтому он стал более лояльно относиться к этому актеру, который бесчестно забирал Викину любовь.

Конечно, подруги по школе и по баскетбольной секции на нее косо смотрели; с явным и открытым пренебрежением, изумлением, когда она отказывалась от их веселого общества в пользу того, чтобы сидеть дома и непонятно, чем заниматься.

Виктория после случая с Полиной поклялась, что больше никому и никогда не расскажет о Домовом.

Это было правильное и разумное решение. Со временем у всех ее знакомых подружек начисто пропала фантазия, и одно упоминание о духе из Иного мира могло вызвать новую бурю смеха и волну непонимания, вследствие которых образуются непроницаемые стены, через которые Викторию никто бы не стал слушать, и уж тем более общаться. А только избегать, так как в нашем современном обществе картина такова: если ты не похож на других, таких же инкубаторов, выращенных в среде всемирного «комбината», то ты в одночасье становишься для общества – психом, от которого нужно немедленно избавиться, которого нужно закрыть от мира «нормальных» людишек. А еще лучше – раздавить как навозного жука.

Виктория это понимала. Понимала, что лучше некоторые тайны закрывать на ключ, хранить, оберегать от других. Один раз она сделала ошибку, но тогда она была семилетней девчонкой. Теперь же цена ошибки могла стать для нее роковой. Ибо она уже не девочка, а тринадцатилетняя девушка, способная вынашивать ребенка в своем животе (этим обстоятельством она очень гордилось, хоть ей это и не приносило ничего, кроме боли). Через пару месяцев ей и вовсе исполниться четырнадцать, а ее братику Василию, который еще не давно был трехкилограммовой малюткой и постоянно кричал, когда мама оставляла его одного, исполнится шесть лет.

И вот тут нужно сказать, что однажды Виктория чуть не проболталась о Домовом Василию, который увидел, как она разговаривает сама с собой в своей комнате, плетя фенечки. Но она в последний момент передумала. Вспомнив, что рот у брата чересчур болтлив и заносчив, он мог ненароком рассказать родителям о Домовом, который Марию и Константина пугал и страшил хуже любого монстра воплоти. Поэтому Вика наплела брату, что все девочки такие дурочки, что любят болтать сами по себе.

Он возмутился, фыркнул, прыгнул на кровать и сказал:

– Знаешь, а мне кажется, что я слышал чужой голос. Ты что еще и голос меняла?

– Нет. Тебе, наверное, показалась, – ответила Вика, вопросительно посмотрев на обескураженного Домового, который понимал, что это должно было случиться.

– Вика, ты только не смейся надо мной. Ладно?

– Смотря над чем. Ты вечно меня смешишь своими невероятными историями.

– Сейчас все серьезно. – Вася сделал серьезное выражение лица, сморщив брови и лоб. Вика чуть не засмеялась, сдержалась, прикрывая лицо рукой, якобы, кашляя. – Можешь мне не верить и говорить, что я придумываю. Но я и вправду – честно-честно – слышу уже вот как три дня голос и чую запах гнилой рыбы. А вчера вечером я увидел КРАСНЫЕ глаза возле твоего платяного шкафа.

Виктория аж вздрогнула от таких точных подробностей.

– Ты…ты…что тоже видела эти глаза!?

– Почему ты так решил?

Виктория продолжала плести.

– Я видел, что ты вздрогнула. У нас что, живет злое привидение? – Он внимательно оглядел комнату и устремил взгляд на платяной шкаф. – А что, если он там? Сидит и ждет в твоем шкафу, когда бы наброситься на нас?

– Не придумывай, – осекла его Виктория. – Никого здесь нет, кроме тебя и меня. И кто тебе сказал, что привидения причиняют зло людям?

– Из фильмов, откуда еще-то! Они только могут, что убивать.

– Ты слишком много смотришь фильмов, тебе так не кажется?

– Нет. Много фильмов не бывает, – возразил Вася и продолжил. – Жаль, что ты меня не понимаешь и не чувствуешь, что чувствую я. А чувствую я, сейчас, что твоя комната пропахла рыбой.

– Да мне-то как раз таки повезло, что я не чувствую запах рыбы в отличие от тебя. Кстати, я тоже давным-давно догадалась, что в моем шкафу живет злой дух, который незаметно крадется все ближе и ближе…

Вика схватила руками брата за выпячивающееся пузо и начала щекотать. Вася звонко засмеялся, упав на кровать.

– Вот ты и попался! – зловеще сказала сестра, щекоча то ребра, то подмышку, то шею, то пяточки брата.

– Вик. Ну, хватит! – кричал брат, продолжая смеяться. Виктория отпустила его. – Ты что, поверила? – Освободившийся Вася налетел на Викторию и стал ее щекотать.

После пятиминутного кувыркания на кровати, мини-боя пуховыми подушками и одного удара лбами, они, счастливые и запыхавшиеся, легли на взъерошенную кровать, и Вася сказал сестре:

– И все-таки я тебе не завидую.

– Ты опять за старое взялся? И чему ты не завидуешь?

– Тому, что ты живешь в комнате вместе с монстром.

– А ты никогда не задумывался о том, что, может, я держу в плену твоего монстра и не выпускаю его на волю. Может быть, я и есть МОНСТР?

– Какой из тебя монстр? – засмеялся Вася. – Только Белоснежек и играть.

– Это что получается, ты меня считаешь совсем не страшной? – Она оскалила зубы, как вампир, перед укусом.

– Ой, нет! Только не строй такие рожицы. Ты же знаешь я их… – Вася смолк, спрыгнул с кровати и побежал к двери.

– Что? Куда это ты? – Виктория пошла за ним легкой походкой. – А я тут подумала. – Она почесала подбородок. – Может быть, мне тебя съесть?

– Мама! Спаси меня! – закричал брат и стремглав выбежал из комнаты. Виктория побежала за ним.

– От меня не убежишь, – злостно засмеялась Вика, словно ведьма из мультика. Вася спустился на первый этаж и вбежал в большой зал, где мама лежала на диване и смотрела телевизор, а папа спал, похрапывая.

– Мама! Меня Вика пугает! – закричал Вася, когда забежал в комнату. – Тише, мам. Не говори, что я здесь. – Он спрятался за спинку дивана.

– Хорошо! – шепотом ответила Мария сыну. Константин продолжал похрапывать, несмотря на шум и крики.

– Ну и где он? – спросила Вика у мамы. – Я слышала, что он на меня жаловался. Ах, этот ябида! Ей-богу, хуже девчонки. – Виктория чуть не засмеялась, когда услышала шепот недовольного брата, который что-то бормотал себе под нос, неуклюже спрятавшись за диваном; копна его золотистых волос торчала из-за спинки. – Неужели спрятался? А где же он, а? Мам, не подскажешь?

– Так будет нечестно. Ищи сама, дорогая, – ответила Мария, подмигнув Вике, и снова уставилась в телевизор.

– Ладно. Где бы ты ни был, я тебя найду! – Виктория принялась рыскать по комнате. – Странно в шкафу он не прячется, как и под диваном, под ковром, под пледом, за шторами, за дверями. Его даже нет в том темном углу, где он обычно любит прятаться от меня. Где же он? – возмущенно спрашивала Виктория у комнаты. Василий приглушенно смеялся. – Мамочка, а он может быть за тобой?

– БУууу! – Крикнул Вася. Виктория притворно испугалась и картинно вздрогнула. – А я тебе напугал-напугал! – Вася прыгал от радости.

– Да, ты меня напугал. Я думала, сердце уйдет в пятки. Но это не отменяет моих планов: съесть тебя, – сказала Вика и снова изобразила монстра.

– Аааа! – закричал на весь дом Василий, проскочил мимо сестры и выбежал из комнаты. – А ты попробуй, догони! – Послышался где-то вдалеке звонкий голос.

– Виктория, не переусердствуй, когда пугаешь своего брата. Хорошо? А то так и до заики недалеко, – устало сказала мама.

– Хорошо, мам, – ответила она и засеменила за братом.

Наигравшись в его маленькой, но уютной комнате – они собрали конструктор ЛЕГО, сыграли в войнушку с миниатюрными, зелеными солдатиками и послушали детские песни – Виктория вышла из комнаты уставшая, обессиленная и вся потная, как будто отыграла два тайма в баскетбол. На секунду задумалась: «До чего же он шустрый и бойкий! Неужели я была такой же… когда-то давным-давно!?».

С такими мыслями она зашла в ванную, умылась, заранее почистила зубы, причесалась и, вспомнив о Домовом, быстрым шагом направилась в свою комнату.

Когда она зашла, скрипнув дверью, он вальяжно лежал на ее кровати и о чем-то задумался, не отрывая глаз от белого потолка. Она закрыла дверь на щеколду.

– И о чем ты задумался? – спросила она у него, легла на кровать и тоже стала смотреть на узорчатый орнамент потолочной плитки.

– Да всякие глупости лезут в голову, когда остаюсь один, – ответил Домовой и спросил. – Кажется, твой брат обладает даром видеть нас или, по крайней мере, меня. Через пару дней он раскроет наш секрет. Что мы тогда будем делать?

– А что в таком случаи сделали мы? Познакомились. И скоро нашему Васеньке придется пожать руку большому дяденьки из платяного шкафа. – Вика улыбнулась Домовому. – Правда, здорово? В нашей компании появиться новый друг, которому ты сможешь показать космические красоты и подарить свою любовь, как ты даришь её мне.

– Это понятно, что мы познакомимся. Меня интересует нечто иное. Я не хочу его напугать, когда его глаза прозреют и он увидит мой зловещий лик около платяного шкафа. Ты меня понимаешь? – Вика кивнула. – Может, ты ему откроешь нашу тайну завтра, когда никого не будет дома?

– А почему такая спешка? – поинтересовалась она.

– Потом, возможное, будет поздно. Ты же не хочешь, чтобы твой брат…

– Я поняла твою мысль, – перебила его Виктория.

Повисла тишина. Домовой снова замолк, глядя в потолок.

– И все же, о чем ты задумался? – спросила Вика, глядя на него.

– Я уже сказал, что о всяких глупостях. Все мечтаю то об одном, то о другом.

– Не ты один такой, знаешь ли. Я вот мечтаю, чтобы мы завтра победили и стали триумфаторами турнира. Мечтаю поднять над головой позолоченный, почетный кубок. Мечтаю, чтобы моей игрой восхищались все, в особенности ты и мои родители. Я хочу, чтобы они гордились мной, – тараторила она.

– Они и так гордятся, – перебил ее Домовой и спросил. – О чем еще?

– Мечтаю о новом мобильном телефоне с сорокатональной полифонией и ярким цветным дисплеем. Мечтаю о белой длиной кофточке с кружевами и высоким теплым воротом, о красно-белых кроссовках «Пума» с амортизаторами и неоновыми шнурками за пять тысяч рублей. – Домовой аж свистнул от такой бешеной цены за одну пару кроссовок. – О новом шелковом, голубом платье, о дорогущем золотом кольце с огромным алмазом, о золотой цепочке, о новых серьгах. Знаешь, я могу перечислять до бесконечности. Вспомнила, я мечтаю сейчас о горячей и вкусной пицце с сыром. Мммм. Пальчики оближешь.

– Даа. Много же у тебя желаний. Мечта за мечтой, – прокомментировал он.

– Это еще не все. Я тебе рассказала только самую маленькую часть из того, о чем я мечтаю днями и ночами, – пояснила Вика.

Домовой замолчал, продолжая смотреть в одну точку. Виктория не выдержала и ущипнула его за плечо.

– Ты чего? – возмущенно спросил он.

– А ничего! Я значит ему все рассказала, а он тут, понимаешь ли, лежит и молчит, как партизан. Давай колись, уважаемый! Или я тебе выгоню из комнаты.

– Аа. Прости. Я мечтаю о двух…как бы этого сказать…вещах. Я мечтаю, стать, как вы. То есть человеком, а не духом. И мечтаю о том, чтобы отец меня не отправлял в питкант,…ой прости в колледж,…где я должен жить и учиться вместе с другими мальчиками и девочками, как я. Ты представляешь, вдали от дома на долгие и мучительные шесть месяцев.

– Значит ты об этом. – Она задумалась. – О твоей первой мечте я узнала еще тогда, когда мы только познакомились. Помнишь, у дерева? – Домовой кивнул. – Ты был такой крохой!

– Ты тоже! Я все еще удивляюсь, как ты так быстро вымахала, что стала выше меня.

– Баскетбол творит чудеса, – подметила она и засмеялась. – Но не будем об этом. А второй твоей мечте я впервые слышу. Ты мне в последнее время только о колледже и твердил. Что как там будет здорово: друзья, общение, веселье, новые знания и открытия. Почему ты передумал? Я не понимаю. Что случилось? Это же было твоей мечтой? – изумился он.

– Потому что…потому что…

– Говори, как есть, Домовой, – ласково прокомандовала она.

– Потому что мы не сможем видеться полгода, – выдавил из себя Домовой.

– Что ты сейчас сказал? – недоумевая, спросила Вика.

– Я сказал, что мы не сможем видеться шесть месяцев.

– Кто тебе такое сказал?

– Вчера мне об этом сообщил отец. Он извинялся, что не оповестил меня раньше и, не говоря ни слова, скрылся в своей комнате. А я продолжал стоять и смотреть в пустоту, пытаясь переварить сказанное отцом.

– Почему он тебе сразу же не сказал об этом? – возмутилась Вика. – А ты никак не можешь отказаться от учебы? – Она осеклась. – Ой, прости, я, кажется, сказала сейчас лишнего. Подло такое просить. Знаю. Ты должен учиться так же, как и я.

– Я сам не хочу. Но…

– Но должен. Вот так весть…и… когда ты уезжаешь?

– Совсем скоро. Первого января. Сразу же после Нового года.

– Боже! Через три дня, – вскрикнула она. – И за полгода не будет ни единой возможности встретиться? Ты не спрашивал у отца? Хоть какую-нибудь весточку написать, послать сможешь?

– Боюсь, что нет, – сказал он, посмотрев на расстроенную Викторию. – Ты не переживай… мы сможем видеться во снах.

– Не ободряет, – почти шепотом проговорила она. – Не верится, что тебя не будет сто восемьдесят дней и столько же ночей. – Она посмотрела на него. – Что же я без тебя буду делать? Ты мой единственный друг, не считая подружек.

– Я не знаю…вот поэтому я и сейчас лежал и мечтал, чтобы не уезжать в колледж, а остаться с тобой. И чтобы не видеть сейчас твое опечаленное личико, по которому вот-вот побегут слезы.

– На самом деле, если я сейчас заплачу, то не от горя, а скорее от радости.

– Что?

– Ты, наконец, осуществишь свою мечту. Хоть ты в данный момент мне доказываешь, что не хочешь ехать, я вижу, что ты, как и прежде, страстно желаешь уехать от отца и учиться вместе со сверстниками. Просто ты расстроился – и чего лукавить, я тоже – из-за такого пустяка, как расставание на каких-то шесть месяцев. Они пролетят, и не заметишь. И мы снова встретимся…

Заиграла мелодия мобильного телефона.

– Извини. Мне нужно ответить. Звонит Иришка. – Она вышла из комнаты, вытирая слезы. – Алло. Приветик. Как дела?

Наговорившись по телефону с Иришкой, которая переживала из-за завтрашнего состязания (Виктория ее тщетно успокаивала), Вика зашла в комнату и, почувствовав нарастающее напряжение, решила сменить тему для разговора, чтобы больше не вспоминать о скором расставании. Ведь у них есть еще три дня.

Вика посмотрела на часы и охнула, когда увидела, что стрелки часов показывают десять часов вечера.

– Мне пора в постель. Завтра тяжелый день, – сказала она.

Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Домовой скрылся в шкафу. Вика включила ночник, легла в постель, укутавшись под одеяло, достала из-под подушки дневник в твердом переплете, на котором был изображен белый Пегас с величественными крыльями, открыла на страничке тридцать восемь и начинала писать.

«28 декабря 2003 года!»

«Здравствуй, мой дневничок! Странный сегодня день! Хотя нет, лучше сказать – ужасный!

Сначала в школе у меня какая-то … (не буду здесь писать бранное слово!) украла дорогущую бесцветную помаду из сумочки, а потом на уроке русского языка учительница взъелась на меня из-за того, что я «штрихом» замазала ошибку в домашней работе. Учительница сказала мне, что это некультурно и неуважительно по отношение к ней – и к ее предмету – и по этой причине она не может поставить мне пятерку, только слабую тройку с минусом. Ты представляешь, дневничок? Домашняя работа без единой пунктуационной, орфографической и синтаксической ошибки, а она мне ставит жирную тройку с минусом в мою тетрадь. В тетрадь, между прочим, отличницы. Скажу честно, мой дневничок, я расстроилась не на шутку. И более того впервые обозлилась и разгневалась на учительницу и обозвала ее «старой каргой» и в слезах выбежала из класса. Я, наверное, рыдала минут двадцать. И еще столько же бы прорыдала, если бы не Иришка и Кристи, которые еле-еле успокоили меня. Я не могла поверить в то обстоятельство, что я получила – причем получила незаслуженно – тройку. Для меня тройка – это смертельный приговор. Но потом, успокоившись и почувствовав вину перед Тамарой Яковлевной, я благоразумно подошла к ней и извинилась. И на мое удивление, она тоже стала извиняться. Пообещала, что эту тройку не будет ставить в журнал. Но предупредила, что, если она еще раз увидит «штрих» в моих домашних работах, которые она задает, то непременно влепит мне двойку. Я уже хотела возразить и снова ее обозвать «старой каргой», но в последний момент передумала и послушно согласилась. Хоть все и обошлось, все равно чертовски неприятно было показывать маме тройку в тетради (если бы девчонки знали, что я все еще показываю маме тетради, они бы меня непременно засмеяли!).

Дальше, только хуже. На тренировке неудачного приземлилась после прыжка, подвернула ногу и упала, стукнувшись коленом. Вдобавок ко всему мяч приземлился мне на голову. Сейчас хромаю. Надеюсь, к завтрашнему дню пройдет. Если нет, то проще застрелиться, ей-богу!

Потом пришла домой. И что ты думаешь – счастье и покой? Нет! Брат, которого я с каждым днем все больше и больше люблю, почувствовал запах протухшей рыбы и увидел красные глаза и сказал это мне. Я, конечно, обрадовалась, что у него тоже есть дар, как у меня. Но потом расстроилась. Все же лучше, чтобы он не видел тех, кого вижу я.

Кстати, о любимом Домовом (надеюсь, он никогда не увидит этот дневник), он сегодня преподнес мне такой сюрприз, от которого я в буквальном смысле схожу с ума. Он сказал, что уезжает от меня на шесть ДОЛГИХ! месяцев. Оставляет одну. ШЕСТЬ МЕСЯЦЕВ! Пишу сейчас эти строки и плачу как дурочка. Ничего не могу с собой поделать. Я скучаю по нему, когда он исчезает из моей жизни на три дня. В эти дни я себя чувствую потерянной и опустошенной, как физически, так и духовно (словно туман окутывает мою душу и его ледяное дыхание пощипывает мое «плачущее» сердце). Если бы он знал, как я его люблю. Как друга, конечно. Хотя кого я обмываю!? Только саму себя. Я прекрасно понимаю, что он мне уже давно не друг. Мы любим друг друга. По-настоящему. Хотя прошу заметить, что мы еще ни разу не целовать по-взрослому. Это не простая влюбленность, как у многих моих подружек, которые сходят с ума по парням из старших классов. А настоящая любовь. Мы Родные души, соединившиеся через триллионы километров космического пространства. Удивительно! Я верю, что это судьба. И не хочу думать иначе. Надеюсь, что когда-нибудь (может совсем скоро) мы поцелуемся и признаемся о том, что кричат наши сердца.

Снова плачу, дура чертова! Чересчур сентиментальная стала. Надо собраться, но не могу, когда вспоминаю о ШЕСТИ МЕСЯЦЯХ разлуки и несчастья. А вдруг он с кем-то познакомиться, подружиться, влюбиться и больше не вернется ко мне, и мы так и не поцелуемся? Вот что меня пугает до колик в животе! Хотя если рассуждать логически и разумно – как говорит учитель по химии Антон Анатольевич – к этому все идет. Мы не может быть вместе. У нас разные судьбы, разные пути. Мы можем быть лишь – друзьями. Но достаточно ли мне этого для счастья?

Кажется, мама идет в мою комнату пожелать мне спокойной ночи. На сегодня заканчиваю свой ежедневный отчет. Спасибо за то, что выслушал меня, мой любимый дневничок.

P.S. Может показаться по сегодняшнему отчету, что моя жизнь ужасна. Но это не так. Не все так плохо. Жизнь продолжается. Я все еще живу. Ох, Господи, помоги мне завтра выступить достойно. Спокойной ночи».

Вика закрыла дневник, убрала под подушку. Мария вошла в ее комнату. Они пожелали друг другу спокойной ночи, и Виктория тут же уснула сладким сном, видя, как она с Домовым идет по цветущему парку.

Глава 2

Виктория подбежала к скамейке запасных. Тяжело дышала. Рухнула на скамейку, взяв в руку бутылку с водой. Сделала глоток. Почувствовала, как сухое горло омывает живительная вода. По ее лицу стекали капли пота, капая на спортивную площадку. Шелковая спортивная форма прилипла к телу. Лицо горело, словно было опущено в костер, извергающий языки пламени. Она плеснула воды на лицо. Почувствовала, как ее обдало желанным холодом и освежило. Ладно, хоть не зашипела, подумала она про себя и усмехнулась.

Свисток. Конец третьего тайма. Вот черт! Проигрывают 55:62. Финал. Нервы на переделе.

К ней подбежали еще четыре девушки, одетые в такую же форму. Все потные, разгоряченные, обессиленные, со сбитым прерывистым дыханием. Силы бесследно уходили. Как-никак последний тайм. Еще десять минут жесткой и упорной борьбы за первое место в первенстве среди школ по женскому баскетболу.

Два месяца упорной борьбы. Девять побед и один проигрыш обеспечили им выход в финал с достойным соперником, у которого значился такой же, несомненно, превосходный результат.

Две, по сути, сильные команды в борьбе за славу и признание. За трофей, что из года в год переходит из одной школы в другую. За трофей, который ставят на самое видное место в школе, чтобы все ученики видели и восхищались успехом своих сверстников, которые добивались победы непосильным трудом, целеустремленностью и самоотдачей. С помощью тех качеств, которыми, по мнению учителей, должен обладать каждый ребенок.

В школе этот почетный, сверху позолоченный трофей – на трех колоннах стоял человек, державший в руках баскетбольный мяч – красовался в стеклянном ящике уже три года. И мог остаться еще на год.

Но они проигрывают. Семь очков. Не было той сплоченности, энтузиазма и задорности, когда они вели счет, играя с другими командами. А главное – нет командной игры. Каждый словно играл сам за себя. Каждый хотел вывести команду вперед, но все эти храбрые действия и поступки только тянули их в темную пропасть отчаяния и разочарования – в пропасть проигрыша, неудачи, краха надежд и мечтаний; утере кубка.

Виктория собралась, выкинув из головы все мысли о проигрыше и стала внимательно слушать тренера, учительницу по физической культуре Галину Васильевну.

– Что случилось с моей командой? – спрашивала она. – Где ваша сплоченность? Куда испарился командный дух? Почему вы опустили руку, когда еще играть десять минут и когда вся борьба еще впереди? Очнитесь же. Семь очков. Десять минут. У нас есть время выиграть и победить. Почему вы не подстраховываете своих коллег? Почему не защищаетесь от соперников, как подобает, как я вас учила? Почему перестали играть в пас? Почему держите мяч так долго и не даете его в центр, когда «пятый» и «четвертый» номер открыт и просят мяч? Я вас не понимаю. Не понимаю, что случилось с Аленой, для которой сломанный ноготь во время игры важнее победы? Я не понимаю, Виктория, тебя и твою бесконтрольную ярость. Ты фолишь направо и налево, открыто стукая соперниц по рукам. Это тебе, милочка, не бокс, не рукопашный бой, а интеллектуальная и интеллигентная игра, в который, хочешь ты этого или не хочешь, ты должна уважать своих соперников. Как ты не можешь понять, что ты – капитан команды. ТЫ – первый номер. ТЫ – управляешь развитием атаки и отвечаешь за результат. – Вика что-то хотела сказать тренеру, но она была непоколебима. – Дай мне договорить. Времени мало. Именно ты должна вести команду вперед, а не сидеть на скамейке запасных из-за чертовых фолов. – Она посмотрела на часы и продолжила. – Мы проигрываем, и ты должна объединить команду, как ты это умеешь делать. Ты сильная и смелая. Вы все – сильные и смелые. Вы дошли до финала, играя каждый матч, каждую игру, словно он был последний. Так и отыграйте и этот матч так, чтобы доказать самим себе, что эти два месяца были не напрасны. Докажите себе, что вы лучшие. Вы – лучшие! Я в этом нисколько не сомневаюсь. Надо просто успокоиться, собраться и играть одним целым – командой. Понятно? – Команда усталым голосом процедила «да». – Я не слышу. Вы хотите победить? Да или нет? – «Да» отвечали они громче. – Громче!

Свисток.

Пять девушек вышли на площадки, обвились клубком, обнимая друг друга.

– И так наше время настало, – сказала Вика командирским голосом. – Играем в пас, хватит играть поодиночке. По возможности кидаем «трешки» и находим лазейки, чтобы доставить мяч в центр поля. – Она помолчала. – Ладно, к черту, эти бессмысленные разговоры. Надерем этим сучкам их интеллигентные задницы! – злобно вскрикнула она. Ее слова поддержали единогласным «да».

Они подошли к центру поля, встали на свои позиции.

Свисток.

Игра началась. Отчет пошел.

Мяч в руках у Виктории после высокого прыжка Анастасии в центре поля. Пас. Снова пас. Бросок. Два очка.

57:62.

Спустя девять минут они проигрывали всего одно очков, сумев собраться. И наконец-то начали играть в командную игру. Движение игроков были отточены и точны, просты и эффективны. Без колебаний, без суеты, без всепоглощающего напряжения и волнения, они передавали друг друга мяч по всей площадки, чувствуя своё превосходство перед соперником, и в итоге завершили атаку высоким прыжком, уверенным броском и двумя очками.

Виктория посмотрела на табло и увидела, что осталось всего сорок секунд играть, перевела дыхание, закрыла глаза, помолилась и скинула мячик из-за боковой линии.

Свисток.

39, 38.

Получив обратно мяч, к ней подлетела девица ростом чуть ли не под два метра и начала таранить ее корпусом, переходя к откровенному фолу. Судья не замечает. Ловким движением Виктория обыгрывает соперницу и подходит на трех очковой отметку, чикая кожаный мячик. С левой и с правой стороны трех очковой дуги – два игрока мечутся из стороны в сторону, словно рыбы во время нереста. В центре – два игрока закрыты, тщетно пытавшиеся освободиться от опеки.

36.

Проходят доли секунды, и Виктория принимает решение, сделать ложный пас, чтобы отвлечь внимание соперника и кинуть трехочковой. Отлаженное движение и соперница отпрыгивает в сторону. Сработало! Прыжок. Бросок. Крученый мяч летит высоко, по правильной траектории, и приземляется, как казалось Виктории прямо в цель. Но, увы, мяч думает по-другому, попадает в душку и отлетает от кольца прямо в руки соперникам, которые проводят контратаку. Мяч получает центровой, уходит от защитника и легким движением руку заносит мяч в кольцо. Хруст сетки. Два очка. Свисток. Тайм-аут.

25 секунд.

– Виктория, зачем ты кидала трехочковой, когда каждое очко на счету? Сейчас вы поигрываете три очка, черт возьми, – вспылил тренер.

– Никто не открывался. Никто не боролся. Я приняла решение и…

– Ты знаешь, что я всегда осуждала и буду осуждать бессмысленные действия. И с твоей стороны кидать с трехочковой отметки, уйдя от противника, было крайне глупо и опрометчиво. Ты так не считаешь? – спросила она и продолжила. – Если бы ты оценила ситуацию правильно, то увидела бы, что к тебе бежал защитник, чтобы поставить блок-шот. Защитник, который оставил Алену, одну, возле кольца. Она тянула вверх руки, показывая, что она свободна и открыта. А ты что? Пренебрегаешь этим шансом и кидаешь сама. И мимо. – Она посмотрела на таймер. – Времени мало, чтобы спорить. Победа у нас в руках, если вы соберетесь. За оставшиеся двадцать пять секунд вы должны продемонстрировать свой профессионализм, свою силу и волю к победе. Вы должны победить. – Раздался свиток. – Вперед! Вперед! И никаких дальних бросков, идите на фолы, сражайтесь. Главное, зарабатывайте очки.

Виктория чувствовала себя отвратительно после слов тренера, отчего еще больше стала злиться на соперниц. Возгласы и подбадривания зрителей со скамеек ее раздражали, нежели успокаивали. Внутренняя дрожь охватывала каждый кончик тела. Четкие разноцветные линии расплывались, переплетаясь друг с другом, площадка удлинялась и уменьшалась в размерах.

«Успокойся, успокойся. Только не сейчас. Ты нужна команде. Нужна!!! – говорила она сама себе. – Обморок – это не выход из сложившейся ситуации. Ты сильная и сумеешь справиться с неприятностями. Да. Не время думать о проигрыше, когда на горизонте сладкая победа. Соберись».

Свисток. Отчет пошел.

24.

Пас. Виктория на чужой стороне поля. Отдает мяч третьему номеру (левый форвард), который обыгрывает защитника, врывается в штрафную площадь, делает обманное движение и отдает мяч центровому. Прыжок. Хлесткие удары по рукам. Свисток. Мячик взлетает в пространство, врезается со страшной силой в щит, уходя в аут.

20.

Два удара в штрафной зоне – хорошая возможность, думает про себя Вика.

Первый бросок – точен. Публика ревет и хлопает в ладоши. Счет – 70:72. Второй бросок – мимо. Мяч не долетает до красного кольца. Тишина. Только несколько приглушенных недовольных «ФУ!».

19 секунд до конца матча.

Нервы на пределе и натянуты, как тетива. Виктория защищается от наседающих противников, которые специально тянут время. На атаку дается двадцать четыре секунды и этого достаточно, чтобы выиграть матч. Галина Васильевна встала со скамейки и что-то кричала Виктории, судорожно махая руками. Виктория ее не слышала. Она на мгновение потеряла дар слышать, наблюдая, как мяч глухо стукает о деревянный пол.

15,14,13,12.

Время ускользало от них, как проточный ручеек сквозь пальцы. Соперники просто перекидывали мяч, предвкушая желанную победу.

11,10,9.

Вика на секунду остановилась, перестав защищаться.

8 секунд.

Соперница, увидев брешь в защите, рванула в штрафную площадь, чтобы поставить жирную точки на исходе матча. Но не тут-то было. Виктория выбивает из ее рук мяч, подбирает и врывается в чужую площадь.

6,5,4.

Она бежит изо всех сил. Она чувствует, что к ней приближаются. Ноги словно залиты отяжеляющим свинцом, а твердая поверхность засасывает, словно зеленое и пузырчатое болото.

3 секунды до конца матча.

Вика врывается в штрафную площадь. Чье-то горячее дыхание касается ее шеи.

2 секунды.

Она бросает мяч и ее, накрывает рука.

1 секунда.

Запрещенный блокшот. Виктория падает на пыльный пол, больно ударяясь коленом и локтем. Но боль ее не интересует. Она поднимает глаза и видит, как судья подносит к губам свисток. Толпа завороженно смотрит. Гробовая тишина. Судья свистит один раз, показывая на руках, что был совершен жестокий фол. Технический.

«Три очка! – говорит судья».

Все стихло. Все замерло на секунды. Игрок пробивает три очка и конец игры. Счет – 70:72. От трех бросков Виктории зависит судьба команды. Желанная победа или позорный проигрыш. Почет или презренные взгляды. Успех или разочарование, подобное полному провалу.

Виктория встала с пола. Она не чувствовала обжигающей боли ни в локте, ни в колене. Ее накрыла непроницаемая пелена ужаса и страха от того, что именно от нее будет зависеть судьба, исход матча.

К ней подходит судья, говорит одобряющие слова и просит, чтобы обе команды отошли в сторону, а Виктория встала за штрафную линию, очерченную белой краской. Она посмотрела на свою команду, выдавила из себя притворную улыбку, чтобы никто не переживал. Судья свистнул и кинул ей мяч. Руки дрожали, пытаясь не выпустить мяч. Виктория уже хотела кинуть, но в последний момент передумала, почикала. Звук успокаивал и в полной тишине звучал, словно раскат грома на чистом небе.

Она вспомнила о Домовом, вспомнила об их ночных разговорах, когда они делились самым сокровенным и потаенным. О том, как они наивно полагали, что мир принадлежит только им – двоим, когда сгущаются сумерки, когда темное покрывало оседает в небе, окаймленное сверкающими звездами, когда мир на мгновение умирает, когда только ветер, лай собак, стрекот кузнечика разрушают безмерную тишину ночи.

Мысли о Домовом, ей помогли на секунду успокоиться. Все растворилось в непроглядной дымке. Не было ни судьи, ни зрителей, жадно сверлящие ее глазами, ни лиц омраченных девчонок из двух команд. Только мяч, кольцо и парящий в облаках – по кромке игровой площадки – Домовой.

Она улыбнулась. Кинула мяч. Одно очко.

Счет – 71:72.

Оглушительный ропот накрыл площадку, но Виктория его не слышала или не хотела слышать. Виктория была поглощена в воспоминаниях. Она видела, как Домовой ей приносит желтый венок из одуванчиков, пахнущий свежестью зеленой травы, летом и солнцем. Как Домовой помогает ей справиться с несчастьем, прижимая ее к себе, гладя ее шелковистые волосы, успокаивая ее, шепча на ушко, что она обязательно встретит новых друзей – хороших и добрых. Которые не будут ее использовать в своих коварных целях, как это сделала Полина.

Мяч снова в ее руках Виктории. Бросок. Неповторимый звук рвущейся сетки от хлестко и точно попадания в кольцо закрученного мяча.

Счет – 72:72.

Она беспристрастно смотрит на мяч, на судью, на мир, как бы глядя сквозь него (них), думая только о нем, чтобы не потерять расслабленность и одновременно хладнокровность к напряженной ситуации, граничащей с условной, невидимой, опасной линией. Линией паники.

Люди с замиранием сердца следят за игрой. Соперницы из команды «Лисичек» рвут на себе волосы и негодуют от такой несправедливости, чтобы вести в счете всю игру и проиграть в последнюю секунду. Команда «Отличниц» (так они себя иногда величают) радуются ничьей и мечтают о победе. Заслуженной победе. По некоторым щекам бегут слезы радости. Судья, пораженный Викиным непроницаемым выражением лица, кидает ей мяч. Последний бросок.

Виктория бросает. Пелена воздушных облаков исчезает, испаряется, показываются обескураженные лица всех, кто находится в спортивном зале в тот славный миг. Мяч летит вечность, в замедленном действии, как фильмах. Виктория смотрит на него, магнетизируя взглядом. Мяч коварно закрутился в безумном танце по основанию кольца, описывая бесчисленное количество кругов, думая, то ли вылететь из него, то ли залететь вовнутрь.

После трех секунд ожидания – Виктории показалось, что прошло три часа – мяч влетает в кольцо и гулким эхом ударяется об пол.

Счет – 73:72.

ПОБЕДА!

Свисток судьи теряется в оглушительном гуле всеобщей победы, радости и восторга. Команда, тренер и группа поддержки подбежали к растроганной и одновременно смеющейся Виктории – она лежит на полу, обессилев от физического и психологического переутомления – они берут на руку и начинают кидать вверх, выкрикивая «Вика! Вика! Вика!». Она не может поверить, что все это происходит наяву. С ней. Что ее боготворят и благодарят. Что она добилась небывалых успехов. Что за ее триумфом наблюдают ее родители и ее маленький братик Василий.

Она летала в облаках удовольствия и не хотела возвращаться обратно, на землю.

Мир стал чуточку теплее и добрее. Все обнимали друг друга, радовались, плакали, смеялись, ликовали, пели.

После того как чувства и эмоции поутихли, слезы радости перестали стекать по юным лицам, а ликование приглушилось тишиной, осознанием сладкой победы, осознанием скрытого счастья внутри каждого игрока, кто боролся за почет и уважение, за первое место, на середину спортивного зала вышел толстый, маленький, статный человек в деловом, респектабельном костюме. В одной руке он держал микрофон, в другой – тот самый кубок. К нему присоединились еще две девушки, державшие в руках горсть золотых и серебряных медалей, привязанные на белые ленточки.

– Внимание, друзья мои! Внимание! – начал говорить он. – Сегодня мы видели по-настоящему захватывающую и драматичную игру. Вы со мной согласны? – спросил он. Толпа хором согласилась. – Прошу обе команды-участницы выйти для вручения призов за достижение в спорте, за силу, за храбрость, за целеустремленность, за волю к победе. Начнем с команды, занявшей почетное второе место. Капитан команды, прошу вас, подойдите сюда. – Капитан подошла к нему, он надел на ее шею медаль, вручил грамоту, сказал что-то и позвал следующего.

Прошло несколько минут.

– И так время пришло назвать победителя турнира 2003 года среди школ нашего славного города. Школа №23 – «Отличницы»! – прокричал он, толпа вскрикнула, после чего захлопала в ладоши. – ПОЗДРАВЛЯЕМ! С великолепной и заслуженной вас победой! Капитан команды, который совершил сегодня маленькое спортивное чудо подойдите ко мне. – Вика подошла, поздоровалась, пожала ему руку, нагнулась, чтобы он смог надеть на нее медаль (она его была выше ростом), потом взяла в руку грамоту и поблагодарила за призы. – Еще рано благодарить, так как для данного спортивного мероприятия мы изготовили мини-кубок, который будет вручен «Лучшему игроку». И…– Он специально сделал паузу, – этим игроком становится… фанфары… Виктория Шолохова! – сказал он. Толпа одобрительно захлопала. У Виктории чуть не подкосились ноги. – Поздравляю. – Он протянул позолоченный кубок.

– Спасибо, – еле выдавила из себя Виктория; по ее лицу побежали слезы.

Виктория побежала к своей любящей семье, которые стояли в конце зала и хлопали в ладоши, и прыгнула в их пламенные и нежные объятия.

– Вика, Вика! – кричал Вася, прыгая и ликуя. – Я чуть не описался от страха, когда мячик чуть не вылетел из кольца! Ты супер-пупер!

Они засмеялись. Он ее поцеловал в щечку и отпрянул.

– Фу! Да ты вся соленая!

– А ты такой сладкий, – с любовью и лаской сказала она и поцеловала в его румяную щечку.

– Я так горжусь тобой, Виктория, – сказала Мария, прижимаясь к ее мокрым волосам.

– А я еще больше, – улыбался Константин, обнимая дочь.

Он чувствовал, как в нем что-то поднимается, внутри, что-то неведомое и приятное. Дрожь от гордости, от любви, от простого человеческого счастья быть рядом с теми, кого любишь, кем дорожишь, с кем хочешь прожить до конца своих дней и не терять этого чувства никогда.

– А вы мной тоже гордитесь? – спросил Вася.

– А как же, сынок, – ответил Константин.

Викторию звали к себе подружку по команде, чтобы сфотографироваться всем вместе с кубком.

– Иди, доча. Тебя ждет команда. Мы пошли домой. Не задерживайся. Дома тебя будет ждать праздничный торт.

– Ура! Праздничный торт, – заликовал Вася, держа маму и папу за руку. – Ты быстрее приходи, а то я все съем!

«Как ты похож на меня, – подумала про себя Виктория, – когда я была такой же маленькой, глупенькой и наивной».

– Мммм. Хорошо. Буду дома через часик, – сказала она, попрощалась и побежала к ликующей команде и энергично заверещала: «Мы это сделали, девчонки!».

После того как команду «Отличниц» с кубком и медалями сфотографировал профессиональный, чем-то недовольный фотограф с черной копной волос на голове и округлым лицом, Виктория торжественно поставила кубок обратно в стеклянную витрину, на третий ярус. Непоколебимый, оловянный игрок с мячом стал улыбаться Виктории – или ей так показалось? – когда увидел, что он возвращается на свое почетное место, где он восседал среди других кубков много лет. И еще будет восседать, как минимум, год.

Виктория, преисполненная радостью и весельем светилась от счастья и на мгновение позабыла о вчерашней негативной новости и ворвалась в раздевалку и запела заводную песенку, клич команды. Ей вторили еще десять девчонок.

Три, два, один – чемпионы в пути.

Один, два, три – «Отличницы» впереди.

Два, три, один – а кто они? ПОБЕДИТЕЛИ!

– Ооо, Виктория уже запела! Неужели глотнула шампанское в тренерской? – спросила Алиса и засмеялась.

Другие девушки, снимая мокрую форму, громко обсуждали сегодняшнюю победу, отчего в раздевалке стоял шум и гам, словно на футбольном стадионе во время игры.

– Никто пока не наливал, но я сегодня пьяна от победы, – сказала Виктория и села наскамейку, – и мечтаю сейчас о глотке шаманского, как никогда ранее. А вы, девчонки, так не считаете, что пора бы нам отметить нашу с вами победу? Где шампанское?

После этого вопроса в раздевалку зашла радостная Галина Васильевна, которая надо заметить, как и Виктория, светилась вся от счастья; она благоухала, как распустившийся летом алый цветок. В одной руке она держала бутылку безалкогольного шампанского и стопку пластмассовых стаканчиков, а в другой – коробку шоколадок.

– Галина Васильевна, а мы вас уже заждались!

Все встали со скамеек и захлопали ладошами, как бы показывая свою благодарность тренеру за ее неоценимый труд, заслуги и достижения, за ее ласку и одновременно необходимую строгость, за ее терпение и понимание. За ее смелость в принятие важнейших стратегических решений во время матча. За ее преданную и искреннюю любовь к каждому игроку команды. Они стояли и хлопали той доброй и сильной женщине, без которой они бы не выиграли ни одного матча.

– Вогнали меня в краску. Спасибо вам за эту победу. За подаренное мне счастье, как тренеру, увидевшему триумф своей команды. Я в вас верила до последней секунды. И нисколько не сомневалась в вашем выигрыше. Вы сплоченная и уверенная в себе команда. Вы – настоящие борцы, не сдающиеся на полпути и продолжающие бороться до победного конца. Вы вспомните, как тяжело доставалась нам каждая победа и если бы не ваша смелость, самоотдача, ответственность перед командой, в конце концов, мы не добились бы столь почетного титула, титула лучшей команды среди женской лиги. Да, у нас есть проблемы. Защита имеет щели, пасы иногда не долетают до адреса, броски из трех очковой зоны – как и из штрафной – неотработанны и откровенно говоря хромают на две на ноги. Но. – Она обвела взором команду. – Москва не сразу строилась, поэтому, впереди вас ждет работа, работа и еще раз работа над ошибками. Чтобы, в конечном счете, избавиться от недочетов и играть на более высоком уровне… а пока – вы победители. И этим все сказано. Я вас поздравлю с заслуженной победой и хочу вам пожелать все самого наилучшего в новом 2004 году. Отличных оценок, новых побед в спортивных состязаниях и не только в спортивных. Запомните, девочки, что вся наша стремительная жизнь – это игра. – Она улыбнулась. – Пожалуй, хватит на сегодня пафосных слов. Лучше примите от меня эти скромные, но зато сладкие подарочки. – Она всем раздала по молочной шоколадке «Россия». – И это шампанское. Не обольщайтесь, оно безалкогольное.

Тренер взболтала бутылку, сняла металлический зажим, пробка со свистом взлетела вверх, ударяясь об потолок. Девушки взвизгнули, а потом засмеялись, видя, как газированный напиток гутой пеной вырвалось из бутылки.

– С праздничком! С победой! – кричали все присутствующие, наливая шампанское в пластмассовые стаканчики.

– Галина Васильевна, у нас тоже для вас есть небольшой подарочек по случаю победы и наступающего Нового года, который уже стучится в каждый дом, – сказала Виктория и достала букет алых роз и небольшую подарочную коробочку; притянула их тренеру. – Вы самый-самый лучший тренер. Мы вас любим!

Растроганная Галина Васильевна обняла ее.

– Спасибо. Но не надо было тратиться. Так я не поняла, а почему вы там стоите? Марш всем обниматься! – ласково прокомандовала она и все, навалившись, стали обнимать друг друга.

– Галина Васильевна, может, вы откроете коробочку? – спросила Иришка. – Мы так долго с девочками выбирали вам подарок и нам очень интересно понравиться ли он вам.

– Сейчас. – Она аккуратно распечатывала подарочное оформление коробки. – Еще секунду. Жалко рвать такую красотищу-то! – Тренер открыла коробку и увидела подарок и ахнула. – Вы с ума сошли! Это же так дорого! Не надо бы… спасибо за это замечательный подарок, мои красавицы. Это вещь теперь всегда будет со мной. Когда вы уедете в колледж, оставив родные стены школы – и меня – я буду смотреть на эту брошку и вспоминать вас, вашу команду. – Она надела брошь на спортивную куртку и спросила. – Ну как, я выгляжу?

– Превосходно, Галина Васильевна, – сказала Виктория.

– Замечательно! – прокричала Иришка.

– Неотразимо! Восхитительно! – кричала Алиса.

– Хватит, хватит, вы снова меня вгоните в краску. Мое лицо и так сегодня горит красным пламенем, хотя коньяк еще не пила, – сказала она и засмеялась. – Ладно, хватит болтать. Вас ждут родители. Время все-таки позднее. И еще, не забудьте, что следующая тренировка десятого января нового года. И много не пейте. – Она снова звонко засмеялась и вышла из раздевалки.

Спустя некоторое время команда во главе с тренером вышли на улицу и подивились, как изменилась погода за последние два-три часа. Шел густой снег. Былые хлопья снега медленно спускались с небес, падая на землю, на крыши домов и машин, на ветки деревьев и кустов, на одежду и на лица людей. Вся округа словно попала в белоснежную сказку, и темнота декабрьского вечера просияла от белого-белого снега.

Виктория с Ириной простились с девчатами и тренером и пошли домой, взявшись за руки, слушая, как хрустит под ногами только что выпавший снег, сверкающий и переливающийся от ярких городских фонарей.

Вдруг Виктория отпустила Иришкину руку, надела пушистые варежки, слепила увесистый снежок и кинула в подругу. Иришка хоть и изумилась, когда увидела, что Вика в нее кидается снежками, но и не растерялась.

– Ах ты, так значит! – воскликнула она. Слепив снежок, она точным броском поразила правое бедро Вики. – Точно в цель!

– Лови, фашист, гранату! – закричала Вика и запустила снаряд прямо в голову Иришки. – ОЙ! Я не хотела. Тебе больно?

Иришка взялась за голову и притворно захныкала, как пятилетняя девчонка, которой не купили желанную игрушку. Виктория испугавшаяся, что причинила боль подруге, подбежала к ней, чтобы извиниться и попросить прощения. И только Виктория подбежала к ней на достаточное расстояние, как вдруг Ирина игриво улыбнулась и запустила снежок Вике в лицо. Виктория, опешив от такого злодейства, от такой нечестной и подлой игры, повалила свою подругу в белый, мягкий сугроб.

Плюхнувшись в сугроб, визжа, поднимая вверх сверкающие снежинки, окутав себя с ног до головы природной пудрой, они звонко и беззаботно засмеялись, вспомнив недалекое детство, когда часами прыгали в глубокие сугробы, проваливаясь по пояс. А то и глубже.

И вот – две девушки, тринадцати лет, лежат в сугробе, смеются и смотрят на вечернее небо в феерии крутящихся балерин, которые падают на их вытянутые язычки, на красные губки, на длинные реснички, на розовые щечки, на подбородки, на челки, что торчали из-под шапок и мгновенно тая, превращается в воду.

Где-то вдалеке были слышны плач ребенка, вой собаки на луну, рев проезжающих машин и еще огромное множество различных звуков сливающихся воедино. Но ничто не отвлекало внимания Виктории и Иришки. Они заворожено, лежа на снегу, смотрели в необъятное небо, где за облаками сияли звезды, а за звездами другие звезды, звезды бесконечных галактик.

– Мы с тобой две дурочки! – сказала Иришка, отряхиваясь от прилипшего снега к одежде.

– Ничего подобного, – не согласилась с ней Вика, продолжая лежать в сугробе. Снег все шел и шел. – Полезно вспомнить то, о чем мы с тобой давным-давно позабыли…лежать в теплом снегу. Помоги мне встать.

Иришка протянула руку Виктории, которая ухватилась за нее, как за спасительную палочку и через секунду стояла на заснеженном тротуаре, отряхиваясь. Приведя себя в порядок, они пошли дальше по тихим улочкам, которые потихоньку превращались в заснеженные дюны.

– Вик, я тут недавно услышала от Саши Скороходовой, что, якобы, в тебя по уши влюблен Меньшиков и хочется с тобой дружить.

– Вовка что ли из «б» класса? – спросила Вика; Ирина кивнула. – Какое счастья, что я в него не влюблена.

– Ты вообще хоть в кого-нибудь влюблялась?

– Как-то не доводилось.

– Да подруга…ты столько всего упускаешь! Я уже влюблялась три раза! И скажу тебе по правде, это нечто неописуемое, когда ты видишь его – и твоя голова кружиться от счастья, сердце стучаться в два раза быстрее, хочется прыгать, танцевать, летать и целоваться. Эх, эти поцелуи, словно сказка, из которой не хочется возвращаться обратно! – мечтательно говорила она, словно летая в облаках. Вернувшись обратно на землю, она спросила у Вики. – И чем же тебе не нравится Меньшиков? Многие девчонки хотят с ним дружить, а почему ты не хочешь?

– Тебе бы журналисткой работать, – засмеялась Вика. Ирина не оценила шутки. – Это была шутка. В общем, он не в моем вкусе. Слишком красив.

– Вот именно, что он красивый и желает с тобой подружиться, – не унималась Ирина. – И если он предложит свою дружбу, ты не должна будешь отказываться.

– Так, давай больше не будем об этом. Я никому ничего не должна и не собираюсь с ним «дружить», так как под всей его маской красавца скрывается подлый и высокомерный лицемер. Я сама видела, как он унижает и призирает слабых. Как ведет себя в школе, словно король из высшего общества. Если он вам нравится – и тебе в частности – то можешь его забирать и хоть сколько дружить с ним. Я быстрее буду «мутить» с ботаником Аркашей, чем с ним!

– А вот может, и подружусь назло тебе! – обиженно объявила Иришка.

– Ну и пожалуйста. Твое дело.

– И вообще знаешь, что я думаю?

– Что же?!

– Что ты слишком много провидишь времени за чтением, забивая себе голову всяким ненужным хламом, когда нужно общаться с подружками и заводить отношения с мальчиками.

– Как интересно. Только то, что мне делать в свободное время буду решать я и только я, а не ты! Понятно? – разозлилась Вика.

– Понятно.

– Извини…

– И ты извини.

– Все забыли.

– Забыли.

Дойдя до перекрестка, они разошлись в разные стороны. Вика побрела на юг, а Ирина на север. Их обоих ждала любящая семья и праздничный ужин.

Виктория подошла к дому и увидела, что на ветке дуба сидит встревоженный Домовой. Она махнула ему рукой. Увидев Викторию, он спрыгнул с ветки, подбежал, и ничего не говоря, нежно ее обнял и закружился. Виктория от неожиданности сначала опешила, но потом все же радостно вскрикнула от того, как мир стал кружиться и расплываться, а радостное лицо Домового оставалось таким же четким и красивым. Она смотрела в его глаза, смеялась и умоляющим голоском просила, чтобы он отпустил ее. На самом деле она это не хотела, ей было хорошо и спокойно в объятиях любимого человека, и она могла кружиться так вечно.

– Ты сегодня была лучше всех! – сказал он, аккуратно опустив Викторию на дорогу, засыпанную снегом.

– Откуда ты…

– Честно? Я подслушал. Ну что, пойдем домой? Тебя уже ждут, не дождутся, родители. Ждут чемпионку!

– Пойдем. Я стала сегодня чемпионкой благодаря тебе.

– Мне? – удивился Домовой.

– Ага. Тебе покажется это странным, но увидев тебя в своих воспоминаниях, я забыла обо всем на свете. Я была с тобой. Я не видела ни злобные взгляды соперников, ни растроганные взоры моей команды, ни взволнованного тренера, что суетливо бегал взад-вперед, ни злобного судью, ни клокочущих зрителей, словно из горнов. Я не видела никого и ничего, кроме мяча, щита и дивных воспоминаний, окружающие стены спортивного зала, которые ласково теребили нотки моей заблудшей души, вороша усталую память, чтобы вознести меня в райский уголок спокойствия и блаженства, где я смогла закинуть три победных очка. Все это благодаря тебе!

– Ох, Вика. Ты меня в последнее время пугаешь своими умными словечками. Неужели снова перечитывала Маккалоу «Поющие в терновнике»?

– Да, – ответила она и засмеялась. – От тебя ничего не утаить. Эта книга настолько прекрасна, искреннее и чиста, что я путешествую на ее страницах, как вольная и гордая птица, мечтая, как и все девчонки о страстных поцелуях, о пламенной и сладострастной любви, о принце на белом коне…

– О, Боже! Какая гадость! – Домовой скривил лицо, словно унюхал что-то неприятно пахнущее. – Нашла о чем думать.

– Ничего ты не понимаешь в настоящей романтике, – сказала Вика.

– Ты права. Ничего не понимаю. И не хочу.

– Зря.

– Я хочу признаться…

– В чем?

– Я обманул тебя, что услышал о твоем успехе. Я его увидел.

– Только не говори мне, что ты рисковал своей жизнью ради того, чтобы посмотреть на мою игру? – встревожилась она.

– Именно, так. Прости, но я не мог сидеть дома, когда ты играла.

– Зачем? Зачем надо было рисковать из-за такой глупости? – строго и одновременно нежно, по-матерински, отчитывала ему Виктория.

– Не переживай. Все же обошлось. И это не глупость. Ты знаешь это. Я знаю, что для тебя это игра – важная составляющая твоей жизни. Я не мог пропустить ее. Не мог. Рискнув, я выиграл. – Он выставил ладонь, на нее падали снежинки и поспешно таяли. И добавил. – Наша с тобой связь сильна, поэтому я без проблем нашел тебя в пелене нависшего тумана, в котором я слышал ужасные крики и вопли страдания.

– Но она не столько важна, как жизнь лучшего друга. Как же ты вернулся обратно? – спросила она.

– Обратный путь был легок. Я держал за руку твоего братика.

– Прикасаясь к нему, тебе нестрашны другие духи?

– Да. Когда я прикоснулся к нему, он одернул руку. Но потом взял ее так крепко, что я невольно вздрогнул, заглянув в потаенные места его души. В его душу, чистую и непорочную. В душу искреннего дитя, который не отпускал меня до самого дома, шепнув мне на ушко, что он знает меня и желает познакомиться.

– Я… ты что?

– Я тоже шепнул ему на ушко.

– Зачем…

– Все хорошо, – перебил ее Домовой. – Я с ним познакомился. Он славный малый. Твой брат вел себя храбро и не закричал, когда я ему ответил, что тоже желаю с ним познакомиться. Я обо всем рассказал ему. Он все время меня перебивал и спрашивал, спрашивал, спрашивал. В общем, он знает обо мне и кажется, начал видеть мой силуэт. Теперь он с нетерпением ждет тебя дома. Ждет объяснений.

– Мне даже не верится, что это случилось. Ты ему сказал, чтобы он молчал и хранил – теперь уже нашу! – общую тайну от родителей?

– Да. Он мне пообещал держать рот на замке.

– Ох уж не знаю, не знаю, – сомневалась Вика. – Всегда, когда он так говорит, он пробалтывается. Всегда случайно.

– Я уверен, что теперь он будет молчать. Пошли же в дом.

Они зашли в дом, и Вика увидела коридор, по стенкам которого были развешаны воздушные шарики.

– У нас что ли, у кого-то день рождения? – удивленно спросила Виктория у папы, снимая обувь.

– Что-то вроде того, – загадочно ответил отец.

– Сюрприз! – закричал радостный Вася.

За праздничным ужином Виктория была ненасытна, как, в общем-то, всегда после изнурительных тренировок, отнимающих много сил и соответственно энергии. Она съела полгрудки жареной курицы, две хрустящие картофелины, приправленные сверху восточными пряностями, тарелку летнего салата из свежих огурцов, помидор и зеленого лука, а на десерт полакомилась сладким тортом, запивая зеленым, бодрящим чаем.

Наевшись досыта, они с братом решили помыть посуду, чтобы не утруждать родителей. Вика мыла посуда, а Вася протирал мокрые тарелки чистым полотенцем, бережно складывая их в кухонный гарнитур.

Закончив трудиться, они немного понежились на диване вместе с родителями, глядя в телевизор. Через некоторое время им наскучили занудные новости, и они поднялись в Викину комнату. И только захлопнулась дверь, Василий спросил у сестры:

– Вика, помнишь, я тебе говорил, что вижу призрака рядом с твоим платяным шкафом?

– Помню, как такое забыть. Я…

– Так вот, – он ее перебил, – я сегодня с ним разговаривал. Он был на твоей игре. Видимо следил за мной.

– Почему ты так решил? – спросила Вика, решив притвориться, что ничего не знает.

– Потому что его рука впилась в мою руку, когда мы пошли домой. Я поначалу испугался и одернул руку. Но потом подумал, что он хочет, наверное, со мной подружиться. А я очень хотел с ним подружиться, чтобы не быть врагами. И когда он в следующий раз положил свою руку в мою, я решил ее сжать и не отпускать, чтобы потом расспросить его.

– И что потом?

– Я спросил, кто он и представляешь, он мне ответил!

– Представляю.

– Да ничего ты не представляешь. Ты ведь мне не веришь?

– Верю. Каждому слову. Честно. Так что же было дальше?

– Странно, что ты веришь. Но я чуть не описался, когда он начал говорить. Призрак-невидимка. И что думаешь, было потом?

– Что же?

– А ты догадайся!

– Ну, я даже не знаю, что и предположить.

– Ты попробуй, – предложил он.

– Хорошо. Вы, скорее всего, подружились. Верно?

– Да. Ты права. Как… как… ты догадалась?

– Я угадала? – Она ему улыбнулась. – Просто сказала наобум.

– А хочешь еще кое-что узнать интересненькое? – загадочно спросил он, словно пират, говоривший о сокровищах. – Хочешь? Тебя это не обрадует.

– Хочу. Выкладывай. Он что в меня влюблен?

– Хуже! – вскрикнул он. – Он говорит, что знает тебя много лет. Ты его лучшая подруга. Я ему, конечно, не поверил. И стал объяснять ему, что моя сестра слишком серьезная и чересчур умная…

– Ну, спасибо за комплимент.

– Всегда, пожалуйста, сестренка, – ответил он и продолжил. – Я убедил его в том, что ты никогда бы не поверила в привидение.

– Почему ты так считаешь?

– Потому что ты взрослая.

– А ты не думал, что мне когда-то тоже было шесть лет, как тебе сейчас, и я с ним познакомилась в то время? – спросила она. Вася на нее странно посмотрел, словно услышал нелепую теорему.

– Знаешь что? Мне кажется, тебе никогда не было шести лет. Ты такой и родилась. И не надо меня обманывать. Я же не такой глупый, – ответил он; Виктория засмеялась.

– Ты хочешь сказать, что мне сразу исполнилось тринадцать?

– Ну да!

– Глупый ты все-таки, братец. – Она погладила его светлые волосы. – Значит, мы сегодня выяснили, что ты познакомился с привидением. Это раз. Потом это нечто убеждало тебя, что я его подруга. Это два. И последнее, третье, что я не верующая Фома и родилась сразу же взрослой и никогда-никогда не была маленькой. Так?

– Так. Ты чувствуешь этот запах?

– Какой? – Она чувствовала запах, но не обращала на него внимания. Для нее он стал привычным, как запах сырой земли, зеленой травы, крапивы, цветущей яблони и сирени, проточной воды.

– Он идет-идет! Смотри! – Дверь шкафа со скрипом приоткрылась, и из него вышел Домовой. – Он здесь. Я вижу его.

– Ты говоришь про Домового что ли?

– Откуда ты? Ты его знаешь?

– Домового-то? – перебил она брата. – Конечно, знаю. Он мой лучший друг, а про твоего привидения – я знать ничего не знаю. Уж прости.

– Но я говорил про него.

– Ооо, тогда прекрасно, что вы познакомились. – Она подошла к Домовому, поздоровалась и по-дружески обняла его. Вася опешил от такого развития событий, что ничего не мог выразить членораздельно, как бы тщательно он ни старался.

Увидев озадаченное лицо Васи, Виктория себя почувствовала просто ужасной преступницей оттого, что она так подло поступала с братом.

– Прости меня, Василек. Я тебя обманула. Мне стыдно. Но ты сам не поверил Домовому, когда он сказал, что мы с ним лучшие друзья.

– Конечно, я не поверил, – прохрипел он, глядя то на него, то на нее. – ТЫ, ты такая… такая…

– Какая?

– Неверующая, – помог ему Домовой.

– Да, – согласился Вася. – Неверующая. Спасибо, Домовой. Тебя так можно называть? – Домовой кивнул. – Я так рад, что и ты видишь его.

– Тише. Не кричи так громко, – предупредила его сестра.

– Хорошо. Теперь мы будет дружить вместе!

– Обязательно, – подтвердил Домовой.

– А можно вопрос?

– Ну, задавай, коль не боишься? – сказала Вика, улыбнувшись брату.

– А вы не муж с женой?

Домовой с Викторией засмеялись.

– Нет, – ответила сестра. – Почему ты так решил?

– Не знаю. Мне показалось, что вы влюблены друг в друга.

– Тебе точно показалось, – быстро отреагировал Домовой.

На комнату обрушилось гробовое молчание.

– А знаешь, что тебе еще изрядно удивит? – спросила у брата Виктория, чтобы разрядить напряженную обстановку и подошла к окну, откуда сияла луна. – Космос.

– Космос? Тот самый, что выше облаков? Тот самый, на котором звезды горят? – спросил он, подойдя к сестре, показав пальцем на звезду.

– Тот самый! Ты хочешь там побывать?

– Как мы туда попадем без ракеты и без скафандров?

– А нам не нужен ни скафандр, ни ракета! – ответила она.

– Если даже мы туда попадем, то без скафандров мы задохнемся.

– Откуда ты знаешь?

– Как это откуда? Из «Звездных войн», конечно!

– Ты такой умный.

– А то, – с гордостью сказал он.

– Мы попадем туда с помощью магических сил Домового. – Она подмигнула Домовому и спросила. – Ведь ты покажешь ему космос?

– Да без проблем, – ответил он.

– Класс!! – обрадовался Вася.

– Но только при одном условии.

– При каком?

– Ты должен закрыть глаза и открыть их тогда, когда я тебе скажу. Мы с тобой договорились?

– ДА! ДА! ДА! – кричал он, прыгая от счастья, что полетит, как великий джедай, в космос, чтобы покорить его.

– Тише, Василек. Сначала нужно проверить спят ли наши родители или нет, а уж потом думать о полете в космос. Сможешь проверить? – Вася кивнул. – Тогда беги на цыпках и принеси нам хорошую весть. Только не смей обманывать. Так как Домовой все видит, – пригрозилась она.

– Понял, капитанша Виктория! – Он отдал честь и выбежал на цыпках из комнаты.

– Славный малый, – сказал Домовой.

– Да. Мой любимый братик…

Через некоторое время они открыли дверцу платяного шкафа и исчезли в просторах галактики.

Вы бы видели, как радовался, как прыгал, как резвился Василий. Словно громом пораженный он стоял, не двигаясь, и смотрел на черную – бездонную – бездну, в которой сверкали звезды.

Это был его лучший день на свете, который он уже никогда не забудет. Но это уже другая история…

Глава 3

Как же прекрасен этот томительный миг, миг ожидания светлого, пушистого, всеми любимого праздника – Новый Год, который сеет в угрюмых, закрытых ото всех душах людей: добро, счастье и любовь. Именно в этот день смываются установленные обществом невидимые грани, отделяющие друг от друга людей в повседневной жизни: по сословию, по социальному статусу, по этническим соображениям, по цвету кожи. Ибо каждый человек – богатый или бедный, чернокожий или белый, джентльмен или бродяга – считает, что у него разные приоритеты и жизненные цели, но, по сути, все мы ищем одно и тоже: счастье и покой. Именно в этот день мы по-настоящему дружны и едины, невзирая на беды и несчастья, невзирая на боль и краха несбывшихся жизненных планов. Невзирая на то, что мы погрязли в своем тщеславии и гордыне, потеряв в далеком странствии сострадание и милосердие к ближнему своему. Именно в этот день мы готовы сострадать и дарить людям всевозможные подарки, внимание, а главное – любовь, которая греет сердца, залечивает раны и рубцы, вселяет надежду и веру в светлое будущее. Разве это не чудо? Не волшебство, которое ждет человека в новогоднюю ночь, когда стрелки тикают и кукушка возвещает нам о полночи? Когда все семьи мира (а мир – это одна большая семья!) воссоединяются, целуются и обнимаются, радуются и плачут, прощают обиды и смеются над ними, как над чем-то несущественным и неважным. Когда люди выходят на улицу: кто-то будет пускать фейерверк, кто-то плясать у городской елки вместе с Дедом Морозом; кто-то нырять в сугробы, кидаться снежками и кататься на оледеневших, деревянных горках; кто-то целоваться, признаваясь друг другу в нежной любви, глядя на веселье и радость простых смертных.

Для Виктории Новый Год всегда ассоциировался, прежде всего: с запахами мандарин и шоколада; с зеленой елочкой в центре комнаты, пахнущей древесными опилками и хвоей; с яркими, сверкающими гирляндами, которые висят на колючих ветках елки; с разноцветными, мигающими огоньками; с новогодними ленточками, разноцветной мишурой и подарками; с Дедом Морозом в белой длинной бороде и в красном одеянии, шагающим по миру, по квартирам, даря детям не только желанные подарки, но и свою доброту, ожившую сказку.

Накануне великого празднества Виктория отправилась с папой и Васей в лес за елкой, которая должна была гореть и радовать домочадцев последующие десять дней празднества и волшебства, что витает на земле, словно снежинки зимой, словно пылинки в знойное лето. Домовой сначала отказывался идти, в связи с риском быть пойманным отцом за недозволенную дерзость и наглость покидать территорию домашняя очага Шолоховых, но потом, когда две умоляющие мордочки брата и сестры стали просить его пойти с ними, он сдался и согласился на путешествие в лесные просторы. Но только потому, что он уезжает через два дня в колледж на долгие шесть месяцев и каждая минута, проведенная с Викторией, как никогда драгоценна.

И вот они идут, окутанные в теплое одеяние (шапки, негабаритные зимние крутки, болоньевые штаны и валенки из шерсти овцы) по протоптанной извилистой дорожке среди хвойных елок-великанов, на ветках которых восседал белые шапки снега, среди волнообразных белоснежных сугробов то вздымающихся, то опускающихся.

Они шли, разглядывая веточки сосен, по которым бесшумно пробегали, с ветку на ветку, ушастые и ловкие белочки, слушая, как где-то неугомонно стучит дятел по обледеневшему стволу дерева, как поет неизвестная птица, спрятавшись в кронах елей.

Наконец, придя на зеленый «островок» карликовых елочек, они срубили самую красивую елочку. Прежде чем возвратится обратно домой с зеленой красавицей, они решили покататься на санях и на мешках, набитых снегом.

– Ну что, кто из вас первый? Кто самый смелый? – спросил Константин.

– Я! – вскрикнул Вася, набивая плотный полиэтиленовый мешок снегом.

– Не боишься?

– А чего бояться-то! – Вася сел пятой точкой на мешок и, помогая себе руками и ногами, чтобы как следует разогнаться, начал спускаться, озорно крича, нарушая лесную тишину. Врезавшись в конце остановки в снег, он закричал. – Как хорошо! Давай, ВИка, не бойся! Это весело!

– Я не трус, но я боюсь, – ответила Виктория брату.

– Виктория, я так хочу прокатиться, как твой юный брат, – шептал ей на ушко Домовой; он сидел на санках, спереди. – Поехали. Если что ты приземлишься на меня, а пострадаю только я. В любом случаи, я поймаю тебя и спасу от столкновений.

– Ах, ты бояка! – ехидно сказал Вася. – Все еще не решилась? Может быть, вас, мадам, подтолкнуть?

– Нет уж, не надо меня подталкивать. Я сама.

– Как хочешь. Просто ты решаешься целый год!

– Вика, может с тобой прокатится? – поинтересовался отец.

– Нет, папочка, я сама, спасибо, – ответила Вика отцу, перевела свой взор на брата и сказала голосом полного решимости и смелости. – Значит, я буду год решаться? Смотри! – вскрикнула она и оттолкнулась ногами.

Санки стремительно поскользили по снегу, опасно веля в разные стороны. Домовой с Викторией ахнули, сжались, вонзаясь руками в стальные прутья санок, чтобы не выпасть, чувствуя, как схватывает живот, как пробегает дрожь (мурашки), как встают волоски на теле, как бурлит в жилах кровь от поступающего адреналина, как холодный ветер окутывает тело в свой непроницаемый плен, как замедляется на мгновение время.

Под самый финиш санки предательски развернуло в сторону и Вика с Домовым кубарем вылетели из них на мягкую поверхность, звонко засмеявшись, лежа на животе, слушая, как где-то рокочет ручеек.

– И кто сказал, что меня поймает, если мы перевернемся? – спросила Виктория, сморщив брови.

Домовой высунул лицо из снега – черные бровки, усики и юношеский пушок на подбородке поседели от пушистого снега – и смешно улыбнулся, пожимая плечами. Вика засмеялась.

– Ты жива, трусиха? – спросил брат, гордо стоя на вершине склона. – Классно?

– Не то слово. Просто незабываемо! – ответила она и добавила. – Папа, спускайтесь…

– Поберегись!

Он стремительно спустились вниз.

Виктория ласково и кротко улыбалась, глядя на счастливого отца, спускающего с крутого склона.

– Что может быть лучше катания на горках? – спросил сам у себя отец, встав на ноги. – Я сейчас побывал в своем детство. Раньше с друзьями мы каждый день катались, и не было никаких забот. Один день на санках, другой – на лыжах. Эх, детство, куда же ты запропастилось?

– Пап, ты что, машину времени изобрел в своем гараже? – поинтересовался Василий, взяв отца за руку.

– Ничего я не изобретал, – ответил Константин. – За нас поработал Всевышний, наделивший нас умом, разумом и интеллектом. Или, проще говоря, костной коробочкой – черепком с бесконечными мозговыми извилинами, которые в любой момент могут тебе перенести в любой время. В прошлое или будущее. Если этого только пожелать.

– Какая это еще машина времени? – возмутился Вася. – Нет, это не то.

– Как же не то? – не соглашался Константин.

– Не то.

– Когда подрастешь, ты меня обязательно поймешь.

Вдоволь накатавшись, разгоряченные и потные, они побрели домой по той же извилистой тропке, утопающей среди могучих елок, что пронизывали небо своими голыми верхушками.

По дороге домой Константин рассказал детям, как он познакомились с мамой и как они влюбились друг в друга. Как поцеловались (ночью, на плотике, с которой был слышен крик отчаянной чайки, летающей над водой). Как поженились.

Дети внимательно слушали, не перебивая его, так как Константин умел рассказывать интересные и захватывающие истории. И все они на славный миг погрузились в прошлое, когда не было ни мобильных телефонов, ни цветных телевизор, ни портативных плееров, ни проигрывателей, читающих плазменные диски. А только черно-белый советский телевизор «Горизонт»; проигрыватель, «читающий» виниловые пластинки и радио.

Они пришли домой уставшие и обессиленные и, поставив елку в большой зал под строгим руководством Марии, которая хвалила своих лесников, выбравших, по ее добродушным словам, самую красивую елку, сходили в душ, попили горячего шоколада с пряниками и уснули на диване в гостиной, только положив головы на пуховые подушки.

Проснувшись, они обнаружили, что елка уже украшена белой мишурой, миниатюрными гирляндами (розовые мишки, красные петушки, бело-серые зайчики, серые веселые бобрята, зеленые паровозики, фиолетовые перепелята и деды морозы в красном одеянии) и тонкими зелеными проводками с ответвленными крохотными лампочками, которые горели разноцветными огоньками: голубым, зеленым, красным и желтым.

Глава 4

– Виктория, а почему Домовой такой грустный? – спросил Вася у сестры, когда они смотрели по телевизору старый новогодний фильм «Ирония судьбы или с легким паром!». – И скоро ли он придет? Он обещал со мной поиграть. С ним так весело.

– Он…

– Мы с ним играли почти два часа, – говорил Вася, не давая сказать сестре. – Он научил меня, как нужно играть в солдатики, как их расставлять в военных сражениях, как вести закрытые и открытые атаки. А потом мы пускали пузыри из моих пистолетиков друг в друга. Он такой крутой. Жаль, что он не может остаться у нас… Дак, почему же он такой грустный?

– Если бы ты мне дал возможность объяснить, я бы давно это сделала. – Вася смолк, уставившись на сестру. – Так-то лучше. Он тебе не говорил, что скоро уедет? – Вася помотал головой. – Плохо…

– Почему плохо?

– Потому что мне придется рассказать тебе новость, от которой ты не придешь в восторг.

– Какую?

– Домовой уезжает от нас на полгода. Он будет учиться в колледже.

– На полгода?! Это же так долго! – воскликнул расстроенный Вася от столь отвратительной вести. – А когда он уезжает? Только не говори, что скоро… он мне обещал рассказать тысячу самых невероятных историй, которые произошли с ним. Он обещал меня научить искусству рукопашного боя, чтобы давать отпор драчунам и хулиганам. Он обещал показать, как запускать воздушного змея в небо, когда придет весна. Он обещал, что покажет особый метод, чтобы быстрее научиться читать и пойти в школу грамотным и умным.

– Первого числа нового года он уедет.

– Так скоро! А он будет нас навещать или мы его?

– К сожалению, нет. Это невозможно.

– Да он, наверное, пошутил над тобой. – Вася не хотел принимать правду, а тешил себя наивными мыслями, сладкой ложью. – Ведь он не может уехать из нашего дома, не выполнив обещания? Я точно знаю, Домовой тебе сделает сюрприз на новый год… скажет, что он никуда не уезжает, а остается с нами…

– Боюсь, что это не так, мой юный друг, – сказал Домовой и сел на диван, между братом и сестрой. – Я уезжаю – это правда.

– Но…

– Я просто не хотел, чтобы ты печалился и расстраивался. – Домовой посмотрел на него добродушным взглядом. – А обещания я свои сдержу, можешь в этом не сомневаться. Через полгода я вернусь и научу тебя пускать воздушного змея, научу обороняться от хулиганов, расскажу тысячу историй и начну уже сегодня и, конечно же, мы научим тебя с Викторией быстро и грамотно читать. Ведь в нашем расположении будет целое лето невероятных перемен, открытий и событий. Ты меня прощаешь, мой друг, за мою трусость и подлость?

– Да, – тихо ответил Вася и обнял старшего брата. – Мне так грустно, что ты уезжаешь, когда мы только подружились.

– Мне тоже.

– Не расстраивайся, – успокаивала Виктория брата. – Он же уезжает не навсегда. – Виктория поцеловала брата в его шелковистые пряди волос, посмотрела прослезившимися глазами на Домового и прошептала. – Не успеешь оглянуться, как мы втроем будем играть на нашей поляне возле старого дуба, качаться на качелях, лежать и мечтать в траве, слушая пение птиц и стрекотание кузнечиков, придумывать новые миры, кататься на двухколесных велосипедах. И запускать воздушного змея так высоко-высоко, что он будет тонуть в небесной синеве, подобно самолетам и птицам. Подумай об этом и тебе станет намного лучше. Подумал?

– Да, – ответил Вася. – И вправду стало легче. – Он улыбнулся и посмотрел на Домового. – Но я хочу, чтобы ты, Домовой, пообещал нам сестрой, что вернешься.

– Конечно, я вернусь. Ведь это и мой дом – тоже.

– Не знаю, не знаю. У меня есть друг из детского садика, а у этого друга есть старший брат, который женился и уехал жить в другой город. Он пообещал, что через пару месяцев вернется, чтобы поправедовать его и свою семью. И что вы думаете, он выполнил обещание? Нет. Он не вернулся домой ни через пару месяцев, ни через полгода и даже ни через год. Он забыл про свою семью. Мой друг говорит, что ненавидит своего брата, который заставил его страдать. Он и сейчас иногда плачет по ночам. – Вася сделал паузу, после чего продолжил. – Так что обещай, что не женишься и не улетишь на другую планету и не бросишь нас.

– Обещаю! Тысячу раз обещаю, что не брошу вас! Я слишком вами дорожу, чтобы так подло и жестоко предать тех, кого люблю всем сердцем.

– Спасибо, – прошептала Виктория на ушко Домовому, а потом громко спросила. – Неужели ты прочитал мою самую романтическую книжку? Ты говоришь так искренне и нежно?

– Нет. Кое-что получше и поинтересней твоих «Поющих в терновнике». Толстенный и великий роман Чарльза Диккенса «Дэвид Копперфильд». Классика, между прочим. – Вася не понимающим взглядом смотрел то на сестру, то на Домового. – Но сейчас мы с тобой, Виктория, не будем спорить, какая книга лучше и романтичней. Они обе хороши. А лучше договоримся, что ты в течение полугода будешь читать «Дэвида», а я – «Поющих». Согласна?

– Интересное предложение. Я согласна. – Они пожали друг другу руку в знак того, что договор в силе и будет непременно исполнен.

– С одним договорились. – Домовой таинственно потер ладошки, подняв одну бровь вверх, явно изображая мага. – А теперь я бы хотел, – слова он театрально растягивал, – рассказать первую из тысячи невероятных историй моим друзьям.

– Ура! – воскликнул Вася, захлопал в ладоши, сел поудобней на диване и приготовился к будущему представлению, широко раскрыв глаза, когда Домовой вышел на середину комнату, выключив телевизор.

– Вы готовы? – спросил он.

– Да!

– Тогда, пожалуй, я начну. Много-много лет тому назад жила-была очень красивая принцесса. Ее красота была подобна алому лепестку розы или бездонному океану в летнюю лунную ночь. А душа была чиста, словно капелька утренней росы, и непорочна. Принцесса любила гулять по благоухающему саду, расположенному неподалеку от замка с тремя высокими башнями. Она бродила, собирала букеты, валялась в траве, вдыхая нежные ароматы цветов ромашек, роз, васильков и орхидей.

И вот однажды, во время прогулки, принцесса заметила сову, восседающую на толстой ветке дуба. Та сидела и смотрела на принцессу своими зелеными глазищами. Принцесса вежливо поинтересовалась, что сова делает здесь, в саду, ведь ее дом совсем не тут, а в густом лесу. Сова поведала ей, что зовут ее Софья Софьевна и прилетела она сюда за принцессой, чтобы она помогла бедному зайчику, который попал в капкан и не может высвободиться без помощи человеческих умелых рук. Принцесса опять поинтересовалась, а не тот ли это зайчик, которому она уже однажды перевязывала раненную лапку. Сова Софья кивнула. Принцесса заохала-заахала и побежала в замок за волшебным бинтиком и изумрудной жидкостью в бутылочке, что так жгла, однако убивала при этом всех нехороших микробов.

– Что взяла с собой принцесса, Василий? – спросил Домовой.

– Зеленку! – недолго думая ответил зачарованный историей Вася.

– Молодец. Правильно. Но продолжим. Через пару минут принцесса была уже у совы с бутылочкой и свертком волшебного бинта. И с младшим братом.

Сова взмахнула крыльями и полетела в сторону лесных просторов, а брат с сестрой побежали следом.

Они бежали по золотистым полям, по зеленым болотистым лесам, утопая по щиколотку в черном торфе, по узким тропинкам, по диким травам между высоченными деревьями и пышными кустами дикой малины и в итоге совсем скрылись за горизонтом.

Добродушная Принцесса и ее храбрый братец совсем забыли об усталости и отдыхе и продолжали свой путь. И вот, наконец, они были на месте. Серый зайчонка жалобно плакал, уткнувшись мордочкой в свои мягкие лапки. Он не хотел, чтобы другие зверушки видели его горькие слезы. Однако все, и барсуки, и птички, и бобры, и оленята, даже лисица жалели бедного зайку. У них сердце сжималось, когда тот от боли всхлипывал и скулил тонким голоском. Братец высвободил зайку из ловушки, а Принцесса, смазав ранку искрящейся изумрудной жидкостью, забинтовала лапку зверя. Все лесные обитатели с облечением вздохнули.

Братец Принцессы разрыл тем временем ямку в земле и зарыл туда злостный капкан, чтобы больше ни один зайчик, ни одна лисица, ни другое лесное животное не попало в его острые клещи. Принцесса подошла к брату. В руках своих она держала зайчика. «Ну вот, – сказала она, – теперь он пойдет с нами, и будет жить у нас в саду, пока окончательно не поправится». Братец подошел к наблюдающей все со стороны Сове и спросил у нее, кто же те люди, которые расставляют капканы и убивают беззащитных животных. Мудрая Сова отвечала: «Этот капкан поставил человек. Ради забавы. Ради того, чтобы почувствовать свое превосходство над зверьми. Хотя сам он тоже таковым является. И этот зверь живет воплоти вашего отца, который вот уже на протяжении долгого времени выезжает каждые выходные на охоту». Принцесса с братиком не могли поверить в это. Ведь для них их отец был самым добрым и самым хорошим. Однако мудрая Сова была права, иначе, куда же еще он постоянно выезжал, прихватив с собой лошадей и лучших охотничьих собак.

Тут Сова сказала:

«– Сейчас не время болтать, ибо сумерки начинают сгущаться, а мне еще вас нужно отвести обратно в замок, – сказал сова Софья, и взмахнула в бардовое небо. – Бегите за мной, дети мои! – прокомандовала она и принцесса с братом послушно повиновались ее приказу и побежали за ней.

Они были у стен замка, когда небо стало непроглядно черным, а звезды ярко засверкали. Попрощавшись с совой, которая поблагодарила их за добродетельный поступок и скрылась в ночи, они забежали домой, где их родители не находили себе места. Увидев живых и счастливых детей, они зарыдали и ласково и нежно стали их обнимать и целовать.

– Конец, – сказал Домовой.

– Это разве конец!? – возмутился Вася. – Что же было дальше? Расскажи-расскажи…

– Ну ладно расскажу, если так тебе интересно, – сказал Домовой и продолжил. – В общем, через месяц другой зайка вновь прыгал и бегал, как молодец-удалец, радуясь жизни, что лапка теперь не ноет от невыносимой боли. Он каждый день благодарил принцессу и ее братика за то, что они ухаживали за ним и спасли его от верной гибели. А им – двоим – кроме, как искренней благодарности, ничего другого и не надо было от пушистого и ушастого зайца.

И вот настал тот день, когда они отпустили зайчика на свободу, не боясь, что он снова попадет в капкан. И знаешь почему? – спросил Домовой у Васи.

– Потому что того капкана больше нет! – ответил Вася.

– Не верно. Потому что после случившегося, папа пообещал сыну и дочери, что больше никогда не будет ставить капканы в лесу и убивать лесных обитателей.

– Аааа. Он сделал это, чтобы стать самым добрым и хорошим папой на свете?

– Именно. Ведь убивать животных – непростительный грех. Ты запомнишь эту мораль?

– Конечно, – ответил Василий.

– Тогда на этом моя сказка кончается. Тебе понравилось?

– Сильно-сильно! И таких еще будет девятьсот девяносто девять историй?

– Да.

– Классно!

– А тебе, Виктория, как моя история? – спросил Домовой.

– Замечательная сказка, – ответила она и добавила. – Запиши ее на бумагу. Хорошо?

– Зачем? Я ее и так помню.

– До поры до времени. Лучше запиши, чтобы наверняка ее не забыть.

– Хорошо, Вика. Я запишу. Может, я когда-нибудь прочту эту сказку твоим детям, – сказал он и улыбнулся.

«– Нашим детям, – чуть не вылетело у нее».

***

– А теперь можно я украду твою сестру на пару часиков, чтобы с ней прогуляться по городу? – спросил он у Васи. – Ты ведь не против, Вика?

– Как я могу быть против прогулки с тобой?

– А что мне тогда прикажете делать одному?

– Я хотел предложить, чтобы ты написал свою историю, свою сказку наподобие моей. Как ты на это смотришь? Мне Вика говорила, что ты умеешь писать…

– Умею. Я даже не знаю… у меня, наверное, не получится, – стал сомневаться в себе Василий.

– Получится!

– Но откуда ты знаешь?

– Потому что твоя сестра раньше каждый день писала рассказы и пьесы. Это сейчас она обленилась. Я уверен, что дар к сочинительству есть и у тебя, как и дар видеть – меня.

– Я даже не знал, что она раньше писала.

– Ты вообще плохо знаешь свою сестренку, – подытожила Вика.

– А почему бы и не попробовать? – сказала Вася. – Вдруг у меня даже лучше получится, чем у моей сестрицы?

– Так-то лучше! – обрадовался Домовой, что ему удалось уговорить Васю. – Кто знает? Все возможно.

– А про что писать-то? И сколько слов нужно?

– Про все, что угодно! Никаких правил и ограничений. Пиши, о чем тебе хочется и что тебе интересно. Все просто. Справишься, а мы пока прогуляемся с Викой?

– Построюсь, – ответил он, взял листок бумаги, ручку и начал выводитьбольшие буквы.

– Ну что, пойдем? – спросил Домовой у Вики, взяв ее за руку.

– Куда пойдем? – поинтересовалась она.

– Туда, где мы танцевали при лунном свете, – ответил он.

– С превеликим удовольствием!

Виктория и Домовой, молча и неспеша, взявшись за руки, шли по тихим улочкам города к тому месту, где они четыре месяца назад танцевали, а их робкие движения освещала бледная луна.

Тогда была хмурая осень и целую неделю то шел сильный дождь, то моросило. Но в тот день облака рассеялись, как густой туман над рекой, и выглянуло яркое, желтое солнце. И Виктория предложила Домовому пройтись до пруда и полюбоваться закатом, который их нечасто стал радовать, постоянно скрываясь за серыми облаками. Домовой не раздумывая, согласился на эту авантюру. Придя раньше времени на пожелтевший и одинокий берег пруда, с которого тянуло холодом и сыростью, они начали кидать камушку в воду, наблюдая, как они сначала скользят и отскакивают по гладкой поверхности прозрачной воды, а потом мгновенно исчезают в синеве, тонут, погружаясь на илистое дно, где находят вечный покой. Вскоре им наскучило это неприхотливое, но забавное занятие, они сели на траву, глядя на холмистый берег, обрамленный вечнозелеными лесами, золотистыми полями, крохотными домиками с живыми изгородями и бесконечными рядами высоченных заборов, которые отгораживают людей друг от друга, от спокойного и порой умиротворяющего общения.

Они седели в траве в ожидании чудесного вечернего заката, радующего миллионы заблудших, влюбленных, одиноких душ по всему белому свету. Даже сидеть в траве и любоваться закатом – и то им доставляло неизгладимое удовольствие: быть рядом с тем, кто понимает тебя с полуслова; с тем, кто в одночасье видит и одновременно сопереживает твоим душевным терзаниям и мукам, переживаниям и сомнениям; с тем, с кем бы хотелось беззаботно шагать по воде, парить в облаках, подобно птицам или просто держаться за руку и идти туда, куда глаза глядят; ведь с ним тебе спокойно и хорошо. Именно такое чувство они испытали по отношению друг к другу в тот романтический момент, который был украшен великолепным закатом. Желтые оттенки сменялись на оранжевые, оранжевые на красно-розовые, красно-розовые на бардовые, а бардовые на темно-черные. И вот они смотрят завороженными глазами уже на лунный серп, что освещает пруд серебристым сиянием. Вика и Домовой не хотели уходить домой, они мечтали смотреть бесконечно на ночную стражницу-луну – покровительницу ночи, на чей свет и неповторимый бледный лик воют собаки и волки. Но это было невозможно, так как им надо было возвращаться домой, Виктория потянула Домового за руку, но тот не подавался и продолжал стоять, как вкопанный, глядя на луну. Потом он развернулся и посмотрел в ее добрые и красивые глаза и шепнул, чтобы не нарушать безмолвия, утопающей в черной пропасти ночи, что он хочет с ней потанцевать. Виктория хотела было воспротивиться такой глупости со стороны своего спутника, но когда Домовой обнял ее за талию и прижался к ней так близко, что она почувствовала его горячее и неровное дыхание, она растаяла в его нежных, дрожащих от волнения руках. Растаяла в объятиях любимого, который пожелал танцевать с ней в лунную ночь. И вот они танцуют медленный танец без музыки, слушая музыку собственного сердца, сгорающие от любви и от счастья, чувствуя дрожь и волнение партнера. Так они кружили, наверное, больше часа, пока Вика не решилась поцеловать в его красные и пухлые губы, которые с каждым годом все больше и больше пленили ее взор, с каждым годом они становились для нее все сладострастней и сладострастней. Домовой отпрянул в сторону, когда ее губы стали приближаться к его губам, растерянно посмотрел на покрасневшую Викторию. Потом подошел к ней, нежно провел ладонью по лицу, сказав, что ничего не понимает в ее странных поцелуйчиках, взял ее руку и поцеловал ее. На обратном пути они шли молча, каждый думая о чем-то своем. Про этот случай они не вспоминали до сегодняшнего дня…

– В это раз не так романтично, – заметила Виктория, когда они подошли к плотине и смотрели на покрывшийся толстым льдом пруд, на котором покоились сугробы снега; по пруду, по узким тропинкам ходили взад-вперед люди. – Но все равно приятно… приятно находиться здесь рядом с тобой и вспоминать тот день.

– Мне тоже, – согласился Домовой. – Как сказал твой отец, моя «машина времени» отчего-то часто переносит меня в ту осеннюю ночь, когда мы танцевали при луне. Поэтому я решил, что было бы отлично сходить на то же самое место и теперь уже полюбоваться на зимний закат.

– Хорошая идея. А танцевать-то будем?

– А как же! Не будем нарушать традиции, – ответил Домовой, обняв Вику за талию. – Какой ты танец предпочитаешь? Вальс, танго, медленный танец?

– Ха. Было бы интересно увидеть, как бы ты вел партнершу (то есть меня) через тощие снега под ритмы танго.

– Да легко! – воскликнул Домовой.

– Ну уж нет! – смеясь, возразила она. – Валяться в снегу я больше не собираюсь. Даже не мечтай, амиго! Лучше медленный танец и…

– Что за «и», – поинтересовался он, глядя на Вику.

– И еще… давай ты будешь, мне говорить всякие приятные комплименты, а я – тебе. Согласен?

– Вечно ты чего-нибудь новенькое придумаешь, а я вечно заглушаюсь. Что-нибудь еще, мадмуазель? – притворным, сладострастным голосом спросил он.

– Да, сэр! Почему бы вам для начала не пригласить даму на танец, как и полагается истинному джентльмену из высшего общества?

– Ох, простите меня за мою бестактность и грубость, – стал картинно извиняться он, почтительно кланяясь даме в ноги. – Можно ли мне пригласить даму на медленный танец, чтобы раствориться в нем и улететь к звездам, которые нам каждую ночь сверкают, словно подмигивают и жадно наблюдают, словно любуясь на нашу искреннюю, дружескую любовь?

– Вы так красноречивы, – сказала она, прижав одну руку к его груди. – Как я смею отказать вам, о мой благородный сударь, потанцевать с вами в столь прекрасную ночь, когда звезды сияют нам и дарят свою любовь, чтобы наши дружеские узы стали еще крепче.

– Прекрасно сказано.

Они прижались друг к другу и стали шептать на ушко комплименты, медленно кружась в танце любви.

– Ты тот лучик света, что греет мою душу, – говорила она.

– Ты та, которая делает мой мир краше и добрее, – шептал он.

– Ты такой храбрый и сильный, что мне иногда кажется, что ты мой ангел-хранитель. Моя путеводная звезда, указывающая мне верный путь.

– Ты та, которая растопила мое холодное, покрытое глыбами льда, сердце; я начал чувствовать то, что чувствуешь ты, я стал видеть то, что видишь ты, я стал слышать то неуловимое и скрытое от многих, что слышишь ты.

– Ты тот, кого я люблю! – вырвалось у нее, когда она нежно и кротко смотрела в его глаза. – Всем сердцем люблю тебя, Домовой. Пускай это звучит банально, но я говорю от чистого сердца. Я давно хотела в этом признаться и все никак не могла решиться. Но когда ты уезжаешь от меня на долгие шесть месяцев, а может, и на более длительный срок, я не могу молчать, как раньше. Я хочу признаться не в дружеской любви, а в любви к обаятельному юноше, что был рядом со мной столько лет. Который никогда меня не обижал и не предавал. Который был ко мне добр и ласков. Который меня поддерживал в каком-либо начинании и говорил раз за разом, что нужно продолжать бороться, когда я начинала сдаваться. Который меня оберегал от бед и невзгод, а также от неверных жизненных решений. Который всегда меня любил, но боялся в этом признаться не только мне, но и самому себе. Я люблю тебя! И это не простые слова, которыми разбрасываются направо и налево люди. Я просто люблю – и все тут…

– Я тоже тебя люблю, – прошептал он; Вика чуть не упала в обморок. – Ты сейчас описала все то, что я хотел тебе сказать. Я не зря позвал пройтись до этого волшебного места. Пускай для других это место ничем непримечательное и даже обыденное, но для меня это то место, где я по-настоящему ощутил себя свободным и счастливым. Я люблю тебя не по причине, не «потому что» так надо, а просто так, как ребенок свою маму, как листва солнце, как буря океаны, как ветер пустошь, как пустыня оазисы. Мне нравится, что за прошедшие годы, ты находишься в каждом моем воспоминание. Вот я вижу, как мы рисуем мелом на асфальте, играем в классики и смеемся, когда у кого-то разъезжаются ноги, и он грохается на землю. Вот я вижу, как мы бежим по одуванчиковому полю, а на наших загорелых телах остается желтая пыльца, пахнущая солнечным летом; как ловим сачком на этом поле разноцветных, пестрых бабочек, чтобы потом их отпустить; как лежим в поле и слушаем стрекотание кузнечиков и смотрим, как по нашим телам пробегают муравьи и жуки. Вот я вижу, как с тобой катаемся на велосипеде по неровным дорожкам в глухом лесу; как случайно натыкаемся на поляну, на которой растут белые грибы, начинаем их отрезать, складывая вместительный пакет; как весело собираем дикую малину, в кустах которых можно заплутать и затеряться на веки; как возвращаемся обратно все чумазые от малины и черники и видим, как белочка сидит на бревне и зачарованно смотрит на нас маленькими, зоркими глазами, а мохнатые на концах ушки стоят, словно у сторожевой собаки. Вот я вижу, как мы идем на пруд; как озорно плескаемся в чистой воде; как ты неумело встаешь пяточками на мои плечи, которые в тот момент под водой, после чего я из-за всех сил отталкиваюсь от илистого дна, и ты взлетаешь в небо и через мгновение плашмя падаешь в воду, выныриваешь и просишь еще раз тебя подбросить, а потом еще и еще. Вот я вижу, как ты прибежала домой с ободранной коленкой, из которой сочилась алая кровь (помнишь, ты упала с велосипеда?); как я дрожащими руками смазываю твою ранку зеленкой и сильно-сильно дую, чтобы ты не плакала; как неуклюже перевязываю медицинским бинтом обработанную ранку; как глажу тебе по головке, когда ты плачешь; как смеюсь, когда ты смеешься и рассказываешь, как ты упала с велосипеда. Вот я вижу, как мы лежим в твоей постели и рассказываем друг другу, о чем мечтаем, о чем переживаем. Вот я вижу, как ты плачешь, когда вспоминаешь об умершем дедушке, по которому очень сильно соскучилась и мечтаешь снова окунуться в его теплые и ласковые объятия, но это невозможно и от этого невыносимо больно и горестно (горестно, что мир лишился такого доброго человека). Вот я вижу, как ты выигрываешь матч по баскетболу, и моя душа поет и мне хочется радоваться и писать стихи; как ты идешь по улочки и махаешь мне ручкой, я подбегаю к тебе и мы начинаем кружиться, глядя друг другу в глаза. Вот я вижу, как мы сидим на крыше твоего дома и поем песни, греясь в лучах весеннего солнышка; потом кушаем кислый-прекислый щавель и смеемся, кушаем и смеемся; потом ложимся на горячую крышу и смотрит на облака причудливых форм. А вот ты дурачишься с подружками, меняя собственную маску на чужую; как ты грубо отвечаешь родителям, которые не подают виду, но плачут по ночам; как ты превращаешь свою комнату во что-то иное, создавая собственный духовный мир посредством материальных вещей; как ты растешь и расцветешь, как полевой цветок; как ты смотришь на меня, когда становишься уже девушкой: странным, загадочным и таинственным взглядом, наполненный страхом и любовью. Вот я вижу, как мы ругаемся с тобой из-за пустяка, из-за моей ревности тебя к другому мальчику; как ты говоришь мне, что ненавидишь меня за мою нахальность, эгоистичность и лицемерие; как я говорю, что не хочу больше тебя видеть, потому что ты избалованная, вредная принцесса; вижу, как мы через день миримся и извиняемся, обещая друг другу, что больше не будем ругаться и ссориться (и сдерживаем обещания до следующей ссоры). Я вижу, как мы играем в снежки, валяемся в сугробах, катаемся на коньках, играем в баскетбол, обстреливаем друг друга водными пистолетами, ставим кукольными пьесы, надуваем мыльные пузыри, рисуем картины, плетем фенечки, в парке читаем книги, танцуем при луне и многое-многое другое. Я вижу, что мы всегда были вместе, и я не представляю свое существование без тебя Виктория. Без твоей улыбки, без твоих шелковых волос, без твоих глаз. Я буду по тебе скучать. Это будут самые долгие шесть месяц в моей жизни.

– В моей тоже, – добавила Вика, еще крепче обняв Домового.

Через десять минут объятий и чистосердечных признаний они пошли обратно домой. Домовой так и не поцеловал Вику, но ее этот факт не огорчал, так как она была счастлива от того, что ее друг признался ей во взаимной любви и обнимал так нежно и так чувственно, что ей показалось, что он не хотел ее выпускать из своих объятий. Никогда.

Когда они пришли домой, Вася обнял их обоих и сообщил им радостную весть, что он сочинил двухстраничный рассказ о космических ковбоях, которые затерялись в безграничных просторах галактики, путешествуя по разным цивилизациям, чтобы найти собственную расу и вернуться домой к своим семьям, которые ждут своих героев.

Дневник Виктории Шолоховой (ночь с 30 на 31 декабря 03 года)

«Эта ночь волшебна! Я вижу, как в воздухе витают магические пылинки, которые с ног до головы облепляют меня и я начинают растворяться в их теплых объятьях; а потом я лечу все выше и выше, поднимаясь к звездам, утопая в холодных облаках, словно в утреннем тумане у истоков реки. Мое тело парит от счастья и от сладкой и нежной любви. Голова кружится. По телу пробегают мурашки. А терзающая в сомнениях и тлеющая от любви душа начинает вырываться изнутри – на свободу, когда я вспоминаю о нем. Вспоминаю о друге, который научил меня чувствовать…

Тебе покажется, мой дневничок, что такого не бывает в реальной жизни, что это удел сказочников и романистов. Но это не так! Когда влюбляешься именно такие чувства «обрушиваются» на тебя. Еще вчера я могла только догадываться о чувствах Домового (предполагать и надеяться, что он в меня влюблен так же как я в него), но сегодня ночью, когда наши лица освещала луна, мы признались друг другу в любви. Ты представляешь, дневничок, он сказал: «Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ!». Что еще нужно для счастья? Ничего. Знать, что тебя искренне любят. Знать, что я не одна в этом большом и порой несправедливом мире. Знать, что у меня есть опора в жизни, на которую можно положиться.

Возможно, мои рассуждения покажутся сверхмеры наивны и глупы, мой дневничок, но я уверена, что любовь нужна не просто для того, чтобы обниматься, целоваться и заниматься любовь. А для того, чтобы два партнера помогали друг другу справиться с проблемами, поверить в то, что порой кажется не досягаемым для людского взора (поверить в свою мечту и в недалеком будущем реализовать ее), избавиться от таких человеческих пороков внутри себя, как гордыня, тщеславие и высокомерие.

Не много ли мыслей и рассуждений в голове четырнадцатилетней девчушки, которая еще ни разу по-настоящему не целовалась? Очень… мысли, вызванные беспробудным чтением книг и только. Ты же знаешь, дневничок, что в этом деле я «отстающая» (в школе для многих я странная и чокнутая!) от всех моих школьных подружек, которые, наверное, начали целоваться с мальчишками чуть ли не с детсадовского возраста. Вот моя любимая Иришка, с которой мы дружим шесть лет, перецеловалась чуть ли не со всеми юношами в школе. У нее что ни свидания, то новый роман. «Помутит» (что на школьном жаргоне означает – дружить) пару деньков с одним, потом с другим. Как она мне однажды сказала, что все парни без исключения глупые дураки, и думают только о своих видеоиграх, о фильмах, о спорте. Поэтому она говорит, что с ним нужно дружить не больше трех дней – по ее словам, время которого достаточно, чтобы нацеловаться и наобниматься – а потом бросать и начинать искать себе нового ухажера.

Если честно, я не одобряю ее фривольного общения с юношами… но это ее жизнь и она сама вправе решать, как ей жизнь и кого и как любить. Разве я могу ей запретить? Конечно, нет.

…

Я так ждала сегодня поцелуя, но Домовой снова не пожелал прикоснуться к моим губам. Почему он не хочет со мной целоваться, честно говоря, не знаю и даже не хочу об этом думать, по крайней мере, сейчас. Так как я знаю, что все равно это рано или поздно случится. Это неизбежно. А пока я и без поцелуя счастлива!

Глава 5

Утро.

Виктория, открыв сонные глаза, потеряла в нитях сознания свой полуночный сон, в котором она была русалкой, и услышала, что вся ее большая и любимая семья уже встала и на кухне о чем-то громко разглагольствует и смеяться. Вика пару раз потянулась и встала с постели, надела тапочки и махровый халат. Увидела, что на соседней пуховой подушке лежит листок бумаги. Взяла его в руки, развернула и начала читать:

«С добрым утром! Не хотел тебя будить, ты так крепко спала. Хотел тебя поздравить с наступающим новым годом и сказать, что сегодня меня не будет до вечера, так как я сдаю вступительный экзамен, на основании которого меня зачислят в соответствующий прикуут (факультет). Отец сказал, что я должен поступить в Дорожжен – он самый лучший факультет в данном колледже. Мне, если честно, без разницы, где учиться.

В общем, не теряй меня и жди в новогоднюю ночь. Кстати, тебя будет ждать сюрприз, который, я надеюсь, тебе понравится, и ты его никогда-никогда не забудешь. Заинтересовал? Но оставим все сюрпризы для волшебной ночи.

Помни, что я тебе люблю.

Пока, Виктория!».

Виктория прочитала еще три раза послание Домового и прежде чем побежать на кухню, спрятала драгоценный для ее сердца листочек бумаги в укромное место, в ящик компьютерного стола.

– О, соня-засоня, проснулась, – сказал Вася, держа в левой руке синюю кастрюлю, а правой активно взбалтывал яйца, звякая ложкой о стенки кастрюли. – Давай, помогай нам готовить праздничный завтрак.

– Привет, Виктория, – улыбаясь, приветствовал дочь Константин; он стоял возле плиты.

– Выспалась, дорогая? – спросила Мария у Вики; она сидела за столом и крошила на разделочной доске огурцы с помидорами.

– Да. А почему меня не разбудили?

– Я не мог тебя разбудить, – объяснил Вася. – Ты спала так крепко, что не слышала ни будильника, ни моего голоса. Ты чем ночью-то занималась?

– Чем, чем? Спала, как и ты. – Она ему улыбнулась. – Что ты делаешь?

– Самый вкусный омлет на свете! – гордо ответил он. – Поможешь мне?

– Помогу. Только скажи, что мне нужно сделать.

– Мне нужно, чтобы ты достала из духовки вместительный противень, в который я вылью «крутые» яйца, а потом включила духовку, так как я не умею. Но скоро научусь.

– Я в этом не сомневаюсь.

Не прошло и десяти минут, как грязные и опустошенные тарелки лежали в раковине, а семейство Шолоховых наслаждалось крепким кофе. В честь грядущего празднества сегодня пил кофе даже Василий (от сего факта он светился от счастья), но такой слабенький, что можно было подумать, что он пьет не черное кофе, а молочное какао.

Через час-полтора семейство Шолоховых вышло из дома и окуналось в морозную свежесть декабрьского утра. Шел снег. Они пошли поздравить бабушку с Новым Годом.

***

– Наконец-то, мои дорогие гости пришли! – обрадовалась бабушка. – Проходите-проходите! В, почему так долго? Ой, вы мои хорошие, мои сладкие! – Она поцеловала внуков, а потом Марию и Константина. – Вы почему все такие мокрые и уставшие?

– Мы все катались на санках. И даже папа с мамой, – ответил Вася.

– Папа с мамой катались на санках?

– Ага. Я бы тоже никогда не поверил бы, – ответил он и подметил. – Они еще больше нас кричали и визжали. Как дети.

– Проказники, – засмеялась бабушка и направилась на кухню. – Я бы тоже прокатилась. Ты же меня прокатишь, Васенька, когда вырастишь большой-пребольшой?

– Да хоть сейчас! – ответил он, а бабуля еще сильнее рассмеялась. – Так вкусно пахнет.

Отведав бабушкин мясной пирог на кухне, они переместились в большую комнату, в которой обменялись новогодними подарками. Бабушка подарила Марии и Константину пуховое одеяло, Васе сборочные игрушки в большущей коробке, а Виктории красно-бардовый кошелек, в котором были денежки. Мария и Константин торжество вручили бабушке подарочную фарфоровую посуду, запечатанную в коричневую бумагу, о которой она так долго мечтала, но не могла купить из-за нищенской пенсии. Виктория подарила бабуле глиняный горшок, сделанный ей на специализированных курсах и картину из бисера (Домового), на который была изображена высокая, остроконечная скала среди необъятной синевы океана, из глубин которого выпрыгивали дельфины и киты. Вася же подарил нечто большее, чем все остальные члены семьи, он посветил бабушке собственное стихотворение, которое прочитал вслух с завидным выражением, отчего все радостное семейство было растрогано. После того, как закончил читать, он подошел к бабуле, поцеловал и скромно протянул рисунок, на котором изобразил ее с букетом алых астр на голубом фоне.

Поблагодарив друг друга за подарки, каждый занялся своими делами. Бабушка болтала с Марией и Константином. Василий с завидной внимательностью и осторожностью распечатывал с помощью ножа коробку с игрушками. Виктория зашла в спальню, легла на кровать и всплакнула, вспомнив о дедушке, которому она хотела подарить глиняную пепельницу и маленький поплавок с улыбающейся мордочкой. О дедушке, по которому она скучала с каждым днем все сильнее и сильнее. Ей не верилось и не хотелось верить, что он покинул этот мир навсегда. Виктории казалось, что он просто ушел в магазин и сейчас с минуту на минуту вернется домой и поздравит ее с Новым Годом, как всегда ласково поцелует, нежно обнимет и подарить что-то такое, отчего бы она стала бы прыгать от счастья (в том году он подарил ей баскетбольный кожаный мяч).

– Спроси у нее, – послушался чей-то писклявый голосок.

– А почему я, а не ты! – возмущался грубоватый и нервный голосок. – Ты же желаешь с ней поболтать, вот и иди, а я пошел спать!

– Не будь ты таким тупоголовым придурком! – выругался пискливый голос. – Видишь же, что девочка скучает по дедушке, по нашему лучшему другу. Ей надо помочь и кое-что объяснить, чтобы она не так переживала. Разве тебе ее не жалко?

– Вечно тебе всех людишек жалко! Жалко… что за слово вообще такое! Пойми, что это ее проблемы, а не наши, – объяснял грубоватый голосок писклявому. – Все равно она нас не услышит и не увидит, что толку-то! Ответь же мне?

– А с кем она, по-твоему, разговаривала и держала за руку, а? – спросил писклявый.

– Это другое дело. Нас же она не видела! – парировал грубоватый.

– Откуда ты все знаешь, – разгневался пискливый. – Раз она увидела того самозванца, значит видела и нас. Возможно, она сейчас лежит и слушает, как мы с тобой спорим, почем зря.

– Вы правы, я вас прекрасно слышу, – наконец сказала Виктория, больше не в силах слушать их перебранку. Ей хотелось знать, что с ее дедушкой.

– Вот черт! – выругался писклявый. Голоса стихли.

– Почему вы замолчали? – спросила она, встала с кровати и оглянулась. Никого. Тишина. Только тиканье часов. Виктория не мешкая, подошла к шкафу, открыла дверку и увидела две призрачные фигуры.

– Это вы болтали? – спросила она, глядя в их красные глаза.

– Как ты нас обнаружила? – поинтересовался писклявый, когда вышел из шкафа.

– Надо было ускользнуть в другой мир, – недовольно пробубнил грубоватый.

– Да успокойся ты! – приказал пискливый грубоватому. – Надоело уже слушать твое вечное нытье. Не хочешь здесь находиться, пожалуйста, проваливай! – Он посмотрел на Вику. – Добрый день, Виктория. Ты превратилась из наивного ребенка в прелестную девушку.

– Добрый день, – любезно поздоровалась она. – Спасибо вам за комплимент.

– Всегда, пожалуйста. – Он поклонился.

– Вы те самые Домовые, которые дружили с дедушкой? – спросила Вика.

– Да. Я – весельчак. А этот угрюмый тип – мудрый. Он все еще не отошел от несвоевременной потери друга. Я, к слову, тоже. Но еще пока сохраняю здравый рассудок, светлые мысли и некий туманный оптимизм. А оптимизм – это некая вера, что мы с нашим другом обязательно воссоединимся.

– Приятно познакомится. Простите, я сейчас вас не поняла… вы что можете воссоединиться с дедулей?

– Об этом я их хотел поговорить, чтобы хоть как-то обуздать ваши страдания, Виктория. Но мой преданный, но иногда до невозможности упрямый друг препятствовал данному разговору. Связи с этим вы слышали этот весьма глупый спор, который к счастью закончился.

– Ой, да хватил уже разглагольствовать, – перебил его мудрый. – Вечно ты пытаешься быть разумнее всех и вся. Лучше переходи к делу, пока не поздно.

– Простите его за столь отвратительно поведение. В обычные дни он не такой, но сегодня слово с цепи сорвался. Ей-богу! В общем, я хотел сказать, что с вашим дедушкой все в порядке. Я понимаю, что для тебя, Виктория, странно слышать то, о чем я сейчас толкую, но ты мне должна поверить, как веришь в нас и в наше существование. Твой дедушка умер, но каким-то чудесным обзором оказался в нашем мире, если верить слухам. Мой уважаемый друг, говорит, что такое в принципе невозможно, что человеческое существо после смерти не становится духом. И неоднократно пытался доказывать мне, что это ложные слухи. Я с ним иной раз соглашаюсь, но не всегда. Мне хотелось бы верить, что в нашей вселенной случилось что-то из ряда вон выходящее.

– А что будет, если эти слухи окажутся правдой? – спросила Вика.

– Будет великий день!

Виктория задумалась и спросила у духов:

– А как вы оказались духами?

– Странный, если честно, вопрос, – отозвался весельчак.

– Очень, – согласился мудрый. – Всегда думал, что ты сообразительная девушка. Мы родились и выросли Домовыми. Разве не понятно?

– Откуда вы это знаете? А вдруг вы были раньше людьми?

– Это бред!

– Неслыханная глупость!

– Я не собираюсь с вами спорить, а лучше поблагодарю вас за то, что вы поделились со мной своим секретом. Я спрошу об этом у Домового, пока он не уехал в колледж.

– В колледж? – переспросили они хором.

– Да, в колледж. А что туту такого?

– Ничего, – ответил Джек. – Просто этот Домовой в будущем может оказаться не тем, кем он был до этого всемогущего заведения.

– Почему?

– Потому что только злые духи учатся там. И иногда они заниматься такими делами, от которых по коже бегут мурашки.

– Что же это?

– Они убивают людей!

Виктория вздрогнула и на мгновение перестала дышать. Ее сердце колотилось. Неужели ее друг станет убийцей?

– Но зачем? – дрожащим голосом спросила Вика.

– Если бы мы знали. Некоторые говорят, что так надо. Но зачем и для чего, никто не может объяснить.

– Но как узнать…

Виктория не успела договорить, так как в комнату зашла бабушка и спросила:

– И с кем ты там разговариваешь, моя дорогая?

– Ни с кем, – обманула Вика.

Бабушка подошла к ней, положила свою дряхлую руку ей на плечо и предложила:

– Может, полежим с тобой, пока твои родители помогают Василию собрать сборочные игрушки.

– Давай, – согласилась она.

Они легли на постель. После непродолжительного молчания Виктория решила спросить:

– Бабуль…

– Что, дорогая?

– Ты скучаешь по дедушке?

– Конечно, моя дорогая. Каждый день, каждый час, каждую секунду. А ты?

– Я тоже, – ответила она и ее глаза засверкали. – Я думала, что со временем будет проще. Но это не так! Почему?

– Потому что ты продолжаешь любить дедушку даже после того, как он покинул наш славный мир, – отвечала бабушка, еле сдерживая слезы. – Это хорошо, ибо пока ты его помнишь, вот здесь, – она провела рукой по ее голове, – и любишь, вот здесь, – теперь ее рука коснулось ее груди, – ты будешь помнить дедушку еще долго. И, пожалуйста, не стесняйся своих чувств.

– Я всегда его буду любить!

– Ох, моя дорогая, – вымолвила бабуля и прижалась к рыдающей Виктории, которая больше не могла сдерживать свои чувства и эмоции. Ей надоело представляться, что все хорошо и все как раньше, словно и ничего не происходило. Ей казалось, что это неправильно и хотелось закричать всему миру, что не будет так, как раньше! Ведь жизнь меняется, а мы вместе с ней. Этот мир больше не будет таким, каким он был, когда ее дедушка жил и любил. Теперь все иначе. Теперь его – нет. Она потеряла его НАВСЕГДА.

– Успокойся, – шептала ей на ушко бабушка. – Успокойся, пока родители не увидели твоих горьких слез в столь волшебный день. Я знаю, что ты испытываешь и что чувствуешь. Но ты должна смириться с тем, что его нет.

– Но я не могу…

– Я тоже. Но нам нужно стараться, чтобы не сойти с ума. Ты не должна его забывать или меньше любить. Нет, ни в коем случаи. Ты должна понять, что наша жизнь – это не только рождение, но и смерть. Смерть – это завершающий этап жизни. Все мы смертны. Все мы когда-нибудь будем погребены под землю, чтобы возможно потом переродиться. – Она замолчала, но потом продолжила. – Я, как и ты, постоянно вспоминаю о дедушке. Я с ним прожила чуть больше сорока лет. И все мои воспоминания связаны с ним. Случайная встреча в школе на переменке; он стоял с разбитым носом и плакал, а я как раз вышла из туалета. Мне стало его жалко, я подошла к нему и протянула ему носовой платок. Он задел мою руку и я словно увидела наше светлое будущее, я поняла, что вот он – мой единственный, с кем бы я хотела идти рука об руку целую вечность длинною в жизнь. Глупая, не правда ли, я была? – она усмехнулась и продолжила. – Взаимная симпатия, переросла в романтическую и верную дружбу, а потом в пышную свадьбу на берегу реки Невы. Помню, словно это было час назад… он стоял в черном фраке такой молодой и красивый… помню, как его глаза засветились от счастья, когда он увидел меня в пышном свадебном платье. Помню, как он взял меня на руки – уже жену, спутницу жизни – и сказал, что любит. Я так была счастлива, – бабушка замолчала, улетев на невидимых крыльях в прошлое.

Пометка. 31 декабря. Дневничок Виктории.

Странно как-то… вроде бы праздник, но настроение никак не хочет подниматься. На это есть причины.

Сначала встреча с дедушкиными духами (они все еще живут в бабушкиной квартире, даже после смерти дедушки), которые мне поведали не самые радужные и не самые плохие новости. То, что я, возможно, когда-нибудь увижу дедушку, прикоснусь к нему, обниму и поцелую, это меня радует. Но то, что Домовой может оказаться в пагубном колледже, где учат убивать, меня это пугает и удручает. Не хочу, чтобы он уезжал. Я хочу, чтобы остался со мной и пускай меня обвиняют в эгоизме.

А потом состоялся тяжелый разговор с бабушкой. Наконец-то я раскрыла свою душу хоть кому-то и поведала о том, что наболела за долгое время. Мне отрадно, что это была моя мудрая бабуля, наделенная жизненным опытом, которая помогла мне успокоиться и задуматься. Задуматься о многом. Раньше я никогда не задумывалась о таких вещах, как жизнь и смерть, рай и ад. Неужели я взрослею и начинаю размышлять? Наверное. Но как бы ни печально это было констатировать, но именно сегодня я поняла, что все мы – бабушка, мама, папа, мой братик, Иришка, все-все люди – умрут, а наши тела превратятся в прах и разлетятся крохотными песчинками по ветру. Это неизбежно и необратимо. Как сказала моя бабушка: «Смерть – это завершающий этап». Я бы его назвала так – финальной остановкой. Только вот интересно, где будет это остановка, в раю или в аду? Но не будем говорить на серьезные темы и лишний раз разглагольствовать.

Когда мне бабушка рассказывала о молодом дедушке, я радовалась и плакала (тяжело представить, что он когда-то был молод и юн; он остался в моей памяти старцем). Радовалось от того, что он был счастлив и любил мою бабушку всем сердце, хотя скрывал от нас свои чувства. А плакала от того, что я не знала своего дедику. Кто он был? Что он думал? О чем мечтал? Я ничего о нем не знала. Абсолютно. Кто были его родители? Как он учился в школе? Каким видом спорта он занимался? Какие у него были друзья? Как он познакомился с бабушкой, как они поженились, как у них родилась моя мама, где он работал и чего лишился, воспитывая мою маму?

Эти вопросы слишком поздно посетили меня. Теперь мне уже никогда не спросить его об этом. И надо смириться с этим фактом…

Снова слезы выступают на глазах. Ничего не могу с собой поделать. Вот такая я плаксивая, хоть и хочу всем показать и доказать, что я самая сильная и смелая.

На это пока все… до следующей записи, дневничок.

P.S. Надеюсь, когда вернется Домовой, мое настроение поднимется.

– Ну колись уже, какую оценку схлопотал на экзамене? – в ироничном тоне спросила Виктория у грустного и поникшего Домового.

– Плохую. Очень плохую, – тихо отозвался он, глядя на ковер.

– Не верю! – засомневалась Виктория и подошла к нему. – Ведь ты готовился к этому экзамену чуть ли не полжизни. Посмотри же на меня и скажи мне правду.

– Плохо готовился. – Он посмотрел в ее глаза, обняв руками ее талию. – А правда заключается в том, что я завтра уезжаю. Далеко-далеко от этих мест с учебниками, тетрадями и с дневником, в котором стоит моя первая пятерка за вступительный экзамен, а под оценкой отцовская роспись.

– Поздравляю!!! Теперь тебя ждет самый лучший учебный корпус. Ведь так?

– Спасибо, – поблагодарил он и разъяснил. – Самый лучший. Лучший из лучших. Я, честно говоря, не ожидал получить от отца столь высокую оценку.

– Почему же? Он твой отец, а отцы должны помогать сыновья.

– Только не мой холодный и строгий отец, который никогда меня не поощрял, не хвалил, не подбадривал. Не делал того, что должен был делать отец. Может, он мне и не отец вовсе… по крайней мере, он останется в моем сердце, как чужак, указывающий не тот путь, который выбрал я.

– Не говори так. Он тебе не чужак, – сказала Виктория и вспомнила сегодняшний разговор с духами дедики.

Боже! А вдруг правда, что наши души попадают в иные телесные оболочки? Нет, глупости! Почему ты так в это уверена. Вдруг отец Домового, не его отец. Нет глупости!

– Виктория, ты о чем задумалась? – спросил Домовой.

– Ой, прости. Ни о чем, да обо всем, – протараторила она и добавила. – Все же не хорошо называть отца – чужаком.

– И знаешь, что он мне еще сказал? Он сказал мне, что я в недалеком будущем буду лучшим учеником, который не посрамит честь великого наставника и, соответственно, великого наследника. И что в колледже меня научат ценить дарованную силу, а не разбрасываться ею на всякие пустяки, как общение с земными существами. Я хотел было уже воспротивиться данному обстоятельству, сказать, что я не перестану общаться с людьми, но решил промолчать, чтобы хоть в последний день, в день расставания, мы с ним по-дружески, без ругани и ссор расстались. Вот такие пироги.

– Ты правильно поступил, что промолчал. Я уверена, что никто не сможет тебе внушить что-то, если ты того не пожелаешь.

Она села на кровать.

– Ты права, – согласился Домовой и сел с ней рядом. – А где твой брат?

– Ему бабушка подарила игрушечный конструктор, и он целый день собирает машину. Мой братик стал тише воды.

– Надо бы ему помочь. Ты не против?

– Как я могу быть против? Но прежде чем мы пойдем, я хочу спросить тебя… э…

– Спрашивай.

– А ты не узнавал у отца, чему тебя будут учить в колледже?

– К сожалению, это тайна, покрытая мраком. Когда я спрашиваю у отца о колледже, он молчит как рыба. Лишь однажды сказал, что там будут секции, кружки, поездки, путешествия, развлечение.

– Обычная студенческая жизнь.

– Наверное. А почему ты спрашиваешь?

– Да… тут…

– Колись уже, что случилось. Я же вижу, что тебя терзают какие-то странные думы.

– Я сегодня разговаривала с духами, которые живут у бабушки.

– Ты что их увидела? – удивился Домовой.

– Да. Они мне поведали много чего странного. А именно, что колледж – это место для злых духов; для тех, кто будет чем-то править и возможно даже уничтожать. Для избранных, которые будут…

– Будут что?

– Будут УБИВАТЬ.

– Убивать? – вымолвил он и снова уселся на кровать. – Они в этом уверены?

– Я не знаю. По их словам, я поняла, что они вообще ни в чем не уверены и живут только догадками и слухами.

– Кажется, только теперь я осознал, для чего нам нужен колледж. Чтобы мы перешли на следующий уровень. Если раньше отец меня учил пугать и угрожать людям, то теперь нас будут учить тому, как убивать. Неужели это правда?

– О! Мой старший брат пришел! – закричал Вася, когда зашел в комнату Виктории. Он сиганул на колени Домового.

– Привет, мой младший братик. Скучал по мне?

– Очень-очень… ты не представляешь, что мне подарили.

– Не представляю.

– Мне бабушка подарила конструктор! – радостно объявил Василий.

– А что такое конструктор?

– Как, ты что не знаешь, что такое конструктор?

– Увы, нет. Никто мне не дарил на Новый Год ни конструкторов, ни игрушек, ни даже сладостей. Эх…

– Тяжелое у тебя было детство, – прокомментировал Вася и начал воодушевленно объяснять Домовому, что же такое игрушечный конструктор. – Конструктор – это мечта любого мальчишки. И теперь это мечта у меня в руках. Теперь я могу построить любую конструкцию из миллиона раздельных частей, болтов, гаек и ключей. Я уже практически закончил автомобиль, остались лишь мелочи. Потом я построю корабль, кран, здание, башню. Хочешь, я научу тебя играть в конструктор? Это просто. Вдвоем – веселее.

– Очень хочу.

– Классно, – обрадовался Вася, взял Домового за руку и потащил за собой в свою комнату. – С тобой мы построим самую высокую башню в мире!

– А сестренку возьмем с собой? Втроем наши шансы построить высоченную башню будут, ой как велики.

– А чего и не взять-то! Если она, конечно, захочет, а то стоит, грустит. Сестренка, очнись, скоро Новый Год, скоро сюда прилетит на волшебных санях добрый Дедушка Мороз и одарит нас подарками.

– Я не грущу, просто задумалась.

– Вечно ты о чем-то думаешь, рассуждаешь, как какая-то старушка, которая сидит на скамейки целыми днями. Что тут думать, когда надо идти собирать башню. Пошли же с нами. Будет весело.

– Пошли, – сказала Вика и притворно улыбнулась брату.

– Домовой, а ты с нами будешь, когда придет волшебник с красным носом? – поинтересовался Вася.

– А когда он придет?

– Когда часы из телевизора брякнут двенадцать раз, и небо будет грохотать от фейерверков.

– Возможно.

Они втроем собирали высокую башню в комнате Василия. Из детских часов вылетела кукушка и прокуковала восемь раз.

– Даже не верится, что осталось четыре часа до новогоднего чуда, – сказал Вася.

– Всего четыре часа, – повторила Вика, посмотрев на Домового.

Часы тикали и тикали.

Тик-так.

Тик-так.

В домах загорались новогодние елки, люди накрывали на стол праздничные блюда, приходили в гости друзья и родственники, звенели колокольчики, громко играла музыка, хлопали хлопушки, лился беззаботный детский и взрослых смех.

На улицах, к елкам подходили люди и ждали, когда часы пробьют двенадцать, чтобы прокричать «С новым годом!», открыть бутылку шаманского, загадать желание, запустить фейерверк.

Мир превращался в подлинную сказку, где кроме добра и счастья ничего не существовало. Бедный будет накормлен, одинокий будут сыт любовью, высокомерный обнимет дурочка, влюбленные парочки, наконец, признаются друг другу в любви, родители одарят лаской, любовью и подарками своих детей, бывшие друзья вновь встретятся, обнимутся и простят былые ошибки. Сказка со счастливым концом, порхающая на невидимых крылышках по всему миру.

За двадцать минут до Нового Года, Виктория осталась наедине с Домовым в детской комнате. Они обнимались.

– Когда ты уйдешь? – спросила она и положила голову на его плечо. Она чувствовала, как он дрожит.

– Когда часы пробьют двенадцать или чуть позже.

– Эх, – вздохнула она и замолчала.

– После учебы ничего не измениться. Все будет так, как прежде. Через полгода я буду тем же старым добрым другом, который тебя безумно ценит и любит.

– Но, что если они тебя…

– Ничего не бойся, – перебил ее Домовой. – Ты должна довериться мне. Помнишь, ты говорила, что если человек не захочет, он не будет это выполнять. Помнишь?

– Помню, – ответила Вика. – Но мне все равно страшно. Очень страшно. А вдруг ты не сможешь им сопротивляться? Что, если они тебя силой заставят? Что, если они тебя буду мучить, пока ты не сдашься и не сделаешь это? Ты ведь ничего не знаешь о колледже.

– Мне страшно. Честно. Я боюсь уезжать туда, где все для меня будет по-другому. В мир, где не будет тебя, твоего брата, твоей славной семьи и этого прекрасного дома. Но ты должна мне доверять. Если я говорю, что не буду убийцей, значит, не буду. И никто, НИКТО не сможет меня заставить сделать это.

– Я тебе доверяю, – сказала Виктория. – Доверяю…

– Вот и хорошо! Помни об этом. Как и помни о том, что я тебя, – его голос дрожал, – люблю.

– Я тоже тебя люблю, – ласково сказала она, и в этот момент случилось чудо.

Их губы сомкнулись в нежном поцелуе. Чувственные прикосновения горячих губ воспламенили их юные тела. Виктория почувствовала, как ее тело начинает дрожать, а душа словно улетает прочь от окаменевшего тела, парит, блаженствует, танцует, смеется.

Мир в одночасье растворялся в голубой бездне удовольствий.

В комнату ворвался Вася и охнул. Домовой и Виктория отпрянули друг от друга. Виктория открыла глаза, и ее танцующая душа вновь ворвалась в ее окаменевшее тело с явным неудовольствием и ворчанием. Она увидела влюбленного Домового, который не хотел открывать глаза, чтобы еще насладиться сладострастным моментом.

– И что это вы тут делаете? – ворчливым тоном спросил Вася. – Вы же все-таки друзья. Друзья! Зачем же вы целуетесь?

– В честь праздника.

– В честь праздника?

– Ну, конечно, глупенький. А с чего вдруг мы бы стали целоваться? Ты подумай.

– Обычно целуется после того, как брякнет двенадцать раз, – недоверчиво сказал Вася.

– Видишь ли, мой младший брат, – сказал Домовой, – после того, как часы пробьют двенадцать, я, как одна героиня из сказки....

– Как Золушка! – сообразил Вася.

– Да, как золушка исчезну с красивого бала в свою ужасную лачугу. Поэтому мы решили заранее поцеловаться с Викой, чтобы не ждать последних секунд. Ты сам-то подумай, кто целуется при родителях?

– Я об этом не подумал, – сказал Вася. – Значит, вы заранее прощались, а я вам помешал?

– Верно, – ответила Виктория. – Мы прощались. Но ты нам не помешал, а пришел как раз вовремя, чтобы пожалеть Домовому удачного пути и счастливого Нового Года.

Вася обрадовался этому обстоятельству, подбежал к ним и запрыгнул на руки Домовому, который его поднял и чмокнул в щечку.

Они, втроем, спустились в гостиную, в которой стояла большая елка, переливающаяся множеством разноцветных огоньков. В комнате витали настоящие новогодние ароматы – ароматы пихты и мандаринов, – работал телевизор, а в центре стоял большой стол, весь усыпанный вкусными и красивыми яствами и напитками: салатами, нарезками, бутербродами с янтарной красной икрой, фруктами и овощами в вазочках. Во главе стола красовалось самое главное, самое аппетитное блюдо, а именно картошка с курицей. Курочка была подрумяненная, поджарая – так и просилась в рот. Данную картину завершали конфеты, завернутые в блестящие цветныефантики; искрящееся, готовое вот-вот вырваться наружу миллионом пузырьков шампанское; фруктовый сок, налитый в большой изящной формы стеклянный кувшин. За столом, в ожидании чего-то чудесного и прекрасного, сидели счастливые родители.

И вот – пять минут до Нового Года. Речь Президента. Хлопок. Шампанское и сок уже разливаются по бокалам и вот он – Новый год. Куранты бьют. Для Виктории начался обратный отсчет. Все вокруг стало как в тумане. И он один только перед ней. Скоро она расстанется с ним, со своим любимым и единственным другом.

Двенадцать. Одиннадцать.

Домовой смотрит на Викторию с неподдельной любовью и мысленно загадывает желание.

Десять. Девять. Восемь. Семь.

Они смотрят друг на друга, и перед глазами проносится все то, что неразрывно связывало их все эти годы.

Шесть. Пять. Четыре. Три.

Вот они знакомятся. Вот уже играют вместе. Вот уже танцуют и поют. А вот их поцелуй в ночи, сладкий, нежный.

Два. Один.

И вот – два мотылька, некогда порхавшие вместе, согревавшие друг друга теплыми объятиями, разлетаются в разные стороны, улетают прочь друг от друга, чтобы когда-нибудь еще встретиться, но уже в другой жизни.

За окном захлопали хлопушки, фейерверки, закричали веселые и пьяные голоса. Новый Год настал. Он пришел. Старый Год канул в небытие. Виктория очнулась от своих мыслей.

– С новым годом! – воскликнул Константин, и каждый член семьи, осушив бокал, загадал заветное желание.

– Пап, а когда Дед Мороз придет? – спросил Вася.

– Тогда, когда он мне шепнет на ушко, чтобы я ему открыл двери, – ответил Константин и улыбнулся сыну.

– А можно я ему открою двери в этом году? Ну, пожалуйста, пап! – жалостливым и умоляющим голосом просил Вася.

– Увы, никак нельзя. Прости, сынок.

– Но почему? – возмутился Вася. – Почему мне нельзя открыть дверь и встретить Волшебника?

– Потому что твое время еще не пришло.

– А когда оно придет? Когда, пап?

– Когда ты станешь папой, и у тебя появятся дети, – объяснял Константин сыну.

– Так долго ждать.

– Прости, не я придумал эти правила. Кажется, он уже здесь.

– Дед Мороз! – воскликнул Вася и запрыгал. – Иди же, пап, быстрее открывай, негоже Великому Магу стоять у порога!

– Бегу, бегу.

Через несколько минут в комнату зашел Дед Мороз с длиной, вьющейся седой бородой, в красной шубе и в белых валенках. В одной руке он держал посох, а в другой – шелковистый красный мешок.

– Здравствуйте, дети мои! – сказал он и топнул посохом. – С новым годом!

– Дедушка Мороз! – закричал Вася, подбежал к нему и обнял. – С новым годом!

– Деда, Дедушка Мороз – ты подарки нам принес? – спросила весело Мария. Домовой с Викторией засмеялись.

– Ну, а как же! – добродушно сказал он и опустил мешок на пол. – Я ведь волшебник!

– А где же наш папа? – наивно спросил Вася.

– Он сторожит мою волшебную тройку на улице, – ответил Дед Мороз.

– Он твой помощник?

– Да. Все-все папы на земле мои верные помощники, – серьезно отвечал Дед Мороз, а затем также серьезно сказал Васе. – В этом году ты был послушен, поэтому я подарю тебе не один подарок, а два.

– Ура! – воскликнул Вася, хлопая в ладоши.

– А если будешь вести себя так же хорошо, то на следующий Новый Год ты получишь три подарка. Так что…

– Дедушка Мороз, я буду стараться изо всех сил, чтобы стать еще послушнее…

– Вот и молодец, – Дед Мороз протянул ему две коробки, запечатанные в яркую подарочную упаковку.

– Спасибо, Дедушка Мороз. Я тебе тоже приготовил подарок! – признался Вася.

– Зачем? Не надо было. Мне было хватило твоей любви и без всяких там подарков.

– Я подумал, что так нечестно.

– Что нечестно?

– Нечестно потому, что вы всем все дарите, а вам – никто ничего не дарил, – объяснил Вася. – Я решил нарисовать ваш портрет. – Он скромно протянул рисунок Деду Морозу и спросил. – Вам нравится?

– Очень, – ответил волшебник и вытер скупую слезу. – Трогает до глубины души. Обещаю, я сохраню этот рисунок в своем музее, а когда ты вырастешь, я тебе его обязательно покажу. Договорились?

– Договорились! – ответил Вася.

– А теперь очередь дошла получать подарки от Деда Мороза самой красивой умнички на свете. Виктория, подойди сюда, не стесняйся. – Вика подошла. – Мне твои родители нашептали на ушко, что ты желаешь получить очень дорогую вещичку, которые они не могли себе позволить купить тебе из-за финансовых ограничений. И я тут накануне подумал, а почему бы мне не побаловать мою любимую дочурку и не подарить этот самый подарок? Держи. – Он протянул ей маленькую коробочку, тоже запечатанную в праздничную упаковку.

Виктория открыла коробку и, увидев внутри две золотые сережки, взвизгнула от радости.

– Спасибо, папа, – шепнула она ему на ушко. – Ты – лучше всех!

– Не за что, дочь моя. А теперь я хочу сделать подарок вашей маме.

– Мне?

– Нашей маме? – озадачился Вася. – Она же большая?

– Ну и что!? Она – лучшая мама на свете. Пусть этот подарок, – Константин подошел к Марии, – принесет вам на золотых крылышках незыблемое счастье до конца ваших дней. – Он протянул ей подарок.

– Спасибо, Дедушка Мороз. – Она его обняла и поцеловала в щечку.

– Мам, я все папе расскажу! – крикнул Вася. – Ты зачем Деда Мороза целуешь?

– Этот поцелуй в знак благодарности. Ты же тоже его поцеловал.

– Но я ведь маленький. Ух, ты! – воскликнул Вася, открыв коробки. – Дедушка спасибо-спасибо! Я всегда мечтал о железной дороге и о наборе из тридцати машинок.

– Не за что. Мне пора лететь к другим детям и дарить им счастье, радость и веселье. Так что прощайте! Я улетаю!

– До свидания! – сказала они почти хором, и он скрылся за дверью. Минутой позже в комнату зашел папа.

Виктория так увлеклась сережками, что забыла про Домового. Она оторвала взгляд от сверкающих побрякушек и увидела свою счастливую семью. Домового не было. Ее накрыло пелена страха и ужаса. И она, ничего не сказав, побежала в свою комнату, теша себя призрачной надеждой, что успеет догнать Домового и успеет попрощаться. Но когда Виктория забежала в комнату, она увидели лишь листок бумаги на кровати, на поверх которого лежал отполированный кумушек в виде сердца. Вика взяла листок, раскрыла, села на кровать и начала читать.

«Прости меня, Виктория, что я так внезапно убежал. Я – трус! Я побоялся, что наше второе расставание будет еще больнее и тяжелее, чем первое, после которого мое сердце разрывается и кричит о пощаде. Надеюсь, ты меня простишь и не разлюбишь за этот подлый и далеко немужественный поступок. И в знак прощения прими от меня этот скромный подарок, который лежит на твоей подушке. Когда тебе будет грустно и одиноко, посмотри на этот камушек и тебе станет намного лучше. Ты вспомнишь обо мне, вспомнишь, как мы были вместе и представишь, что я рядом и никуда не уходил. Увидимся через полгода. Я тебе люблю! И уже скучаю!».

– И я люблю! – сказала Виктория, сжала в ладошке каменное сердце и зарыдала, уткнувшись лицом в подушку.

В комнату забежал Василий, запрыгнул на кровать, обнял сестренку и сказал:

– Тебе потеряли родители. Он что, уже ушел?

– Да, – сказала она и обняла Василия. – Ушел и через полгода обещал вернуться. Ты ведь будешь со мной его ждать?

– Конечно. Но только, если ты не будешь плакать. А то у меня тоже слезы наворачиваются, когда я смотрю, как ты плачешь.

– Как скажешь. Больше не буду. Мне просто немножко грустно…

– Мне тоже. Я даже вчера всплакнул, когда все уже спали. Он такой хороший.

– Да, – согласилась Вика.

Виктория решила сменить тему, чтобы больше не расстраивать и себя, и Василия.

– Что тебе подарил Дед Мороз? – спросила Виктория.

– О! Он мне столько всего надарил! – мечтательно сказал он. – Ты же мне поможешь построить железную дорогу для моего механического паровозика?

– Помогу, я же твоя старшая сестренка, – ответил Виктория.

– Классно. А тебе что подарил Дед Мороз? – спросил Вася, когда они встали с кровати и побрели к родителям.

– Золотые сережки.

– Бяка! Я бы расстроился, если бы он мне такое подарил, – Вика засмеялась.

Глава …

Заметка. 9 января. Дневничок Виктории.

«Ужасные каникулы!

Ничего не записывала девять дней и думала, что уже никогда не начну. Мне так плохо и печально на душе, что писать абсолютно нет никаких сил и желания, как раньше. Мой некогда разноцветный и жизнерадостный мир, наполненный доверху непосредственной радостью и счастьем, в один короткий миг превратился в череду бессмысленных серых, черно-белых картинок, окутанных в непроглядную пелену печали и уныния. В одночасье, все окружающие предметы стали для меня странным и отчужденным. Все, кто мне дарил счастье, доброту и любовь стали для меня, не более чем призраками из прошлой жизни, которые посещают меня, пытаются сострадать, жалеют, но после серии тщетных попыток помочь они вновь исчезают, и я остаюсь одна со своими мыслями и переживаниями. А мой мир с каждой секундой все тускнеет и тускнет, увядая, словно цветок в морозную непогоду, припадая бутончиком к холодной земле, чтобы вновь раскрыться, когда весеннее солнышко выскочит из облаков и обогреет своими ласкающими лучиками все живое.

Как же мне не хватает моего солнца, которое светило для меня почти восемь лет и которое внезапно исчезло за облака. На полгода. Где ты мое солнце? Где ты, Домовой? Все ли с тобой хорошо? Услышь же меня и дай мне хоть знак, что ты жив и здоров и все также любишь меня! Как же мне тебе не хватает! Все мне немило без тебя. Ты в каждом моем воспоминании. Ты в каждой неорганической вещичке, что находится в этом доме, ты в каждом уголке. Более того, ты обитаешь в моей душе. Ты – во мне, а я – в тебе. И мы не можем друг без друга. Я не могу без тебя. Я смотрю на твои детские рисунки, на твои картины, на твой камень в виде сердца и плачу. Я смотрю на велосипед и вспоминаю, как мы катались на нем в золотистых полях. Смотрю на постель и вспоминаю, как мы с тобой лежали на ней, под одеялом. Смотрю на пистолет, стреляющий мыльными пузырями, и вспоминаю, как мы однажды залезли на крышу дома и начинали творить волшебство, окутывая мир пузырями, которые уносил ветер далеко-далеко. Смотрю на одинокий дуб и вспоминаю, как мы сидели на нем, слушали щебетание птиц.

Как же мне забыть тебя на полгода? Как? Это невозможно. Но и жить так, как я живу невыносимо. За эти дни разлуки я словно изменилась и стала иной, другой. Меня кто-то подменил. Я вечно чем-то недовольна, меня все бесит и злит, я начинаю кричать и грубить… я…

Сама не знаю, как так все произошло. Я хотела противостоять печали и грусти. Хотела с ней бороться, словно против злой королевы и говорила себе, что ничего не произошло, что это все временно, что скоро он вернется и все будет позади. Но я оказалась не так сильна, как думала, в первый же день я покорно сдалась злобной королеве и грусть вонзила свои клинки в мое сердце и я, поверженная и пораженная, бездыханно упала на кровать, зарыдав в подушку. И рыдала бы вечно, если бы не пришла мама и не успокоила меня.

Она была так мила и так добра ко мне в тот час, когда мне было плохо, но вместо того, чтобы ее поблагодарить, я ее обидела (это случилось позавчера!). Да так жестоко, что она выбежала из комнаты в слезах. Мне стало еще хуже на душе, я ненавидела себя за это. Ненавижу и сейчас. Мне не хватает смелости (зато хватает высокомерия и гордыни!), извиниться за то, что я была не права, когда накричала на нее из-за того, что она мне снова не поверила в существования Домового. Она сказала мне: «Виктория, не придумывай нелепых глупостей, а скажи матери правду! Что с тобой случилось? Тебя словно кто-то подменил». Вот я ей и сказала правду, как мы гуляли и играли, как мы танцевали и пели дуэтом, как мы обнимались, ласкаясь в предзакатных лучиках солнцах, как мы целовались в моей комнате, как мы незаметно влюбились друг в друга. Я все рассказала моей любимой мамочке, крича на нее и плача. Я была в истерике и сказала, что она дура, раз не верит словам собственной дочери.

Она вся побелела, на лбу появилась испарина, а по лицу побежали ручейки из соленых и горьких слез. Мама стояла неподвижно и смотрела на меня. Потом расплакалась, развернулась и выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Я слышала ее удаляющие шаги и всхлипы, я хотела побежать за ней, но не могла, потому что мои ноги онемели и не хотели двигаться. Я легла на постель и снова зарыдала, не понимая, почему я накричала на родную мать. Почему? За что ей такая неблагодарность? За что ей такой хлесткий удар по щеке от той самой малютки, которую она вырастила и воспитала на своих нежных руках? За что!?

И нет, чтобы успокоиться, я поругалась еще и с отцом, и с братиком, и с подругой Иришкой… бедный братец, его каникулы тоже были подпорчены моим невыносимым поведением. Я готова себя задушить за все то зло, что причинила им.

После того, что случилось, мне стыдно смотреть в их глаза. Отец вообще долгое время не понимал, что со мной происходит, пока мама ему не объяснила, что его дочь, кажется, впервые влюбилась.

Девять дней без любимого.

Девять дней!

А, кажется, что прошла целая вечность.

Я должна быть сильной. Нет, я просто обязана быть сильной, чтобы смиренно терпеть и смириться с тем фактом, что он не вернется ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через месяц. Вообще, он может не вернуться и остаться с теми, кто живет в его мире. Зачем ему дружить с девушкой из другого мира, с человеком? Или вернется, но уже не тем добрым и отзывчивым другом, с которым я прожила восемь лет, а злобным и опасным недругом. Этого я боюсь больше всего на свете!

Завтра начинаются, к моей большой радости, школьные занятия, и возобновятся изматывающие тренировки по баскетболу. Надеюсь, что общение со сверстниками, умственный и физический труд помогут мне пережить расставание с Домовым и я, наконец, вернусь, а окружающий меня мир, который вновь расцветет и начнет благоухать.

На этом я хочу закончить. Стало легче. Спасибо тебе, дневничок. Ты лучший собеседник, которому я уже вот, как четыре года изливаю свою душу. Пока-пока.

P.S Я обещаю тебе, что сегодня же извинюсь перед семьей за свое отвратительное и неподобающее поведение».

Виктория закрыла дневник и вышла из комнаты, чтобы выполнить обещание данное дневнику.

Она постучалась в дверь спальной комнаты. Молчание и тишина.

Никто не отвечал.

Василий с Константином ушли в спортивный магазин, чтобы купить Васе его первые коньки, на которых, по его словам, он должен будет в скором будущем покорить весь мир, искусно играя в хоккей или, на худой конец, танцевать на льду. Мария осталась дома с Викторией. Каждая думала о том, что случилось два дня назад. Их первая ссора за четырнадцать лет. Мария искреннее переживала и плакала. Она винила себя, что не поверила дочери, что вновь усомнилась в ее словах, когда надо было довериться человеку, которого любишь. Виктория же винила себя в непростительном поведении с матерью.

Виктория снова постучала и открыла дверь. Мария лежала на кровати, укутавшись в одеяло. Тихо играла мелодичная музыка из радиоприемника, который висел на стене, рядом с кроватью. Вика подошла к Марии, шоркая шерстяными носками о махровый ковер, и легла на кровать, зарывшись под одеяло. Мария отвернулась от дочери, перевернувшись на другой бок. Виктория не хотела сдаваться, обняла маму рукой, прижалось к ней близко-близко, что почувствовала ее прерывистое дыхание, поцеловала в щечку и прошептала:

– Прости меня, мама. Я была не права. Я не хотела тебя обижать. – Виктория еле сдерживала слезы. – Не знаю, что на меня нашло и почему я закричала на тебя. Я была, словно сама не своя. Я всегда думала, что никогда не причиню боль тебе. Но я заблуждалась. Оказываться я способна на столь ужасный и непростительный поступок. Я знаю, что ты уже никогда об этом не забудешь. Я… мне стыдно, мама. – Виктория заплакал. – Очень, очень стыдно и противно, что я…

Не успела она договорить, как Мария перевернулась на другой бок и посмотрела в ее сверкающие глаза и сказала:

– Я тебя уже давно простила, дорогая моя. Я не могу простить себя за то, что не поверила тебе, когда должна была поверить, ни взирая на то, что твоя правда слишком странна и абсурдна для моего склада ума. Я должна была тебя успокоить и поддержать в трудную минуту, а не отвергать твое мнение. Так что прости и ты меня.

– Я тебя прощаю, – ответила Виктория и поцеловала Марию, прижавшись к ее щеке. – Я тебя так люблю, мам.

– А я тебя, моя сладкая, – сказала Мария.

Молчание.

– Иногда мне кажется, – начала говорить Мария, – что любви не существует и ее кто-то выдумал. Но на самом деле она всегда рядом с нами, где-то рядом, совсем близко. Когда мы с тобой поругались, я мгновенно поняла, что я не права и что наше искренняя любовь порой бывает к нам несправедлива и жестока. Мы живем вместе, под одной крышей, общаемся друг с другом, и наши чувства неизбежно притупляются и, кажется, что мы уже не любим друг друга. Но когда что-то случается, что-то плохое и ужасное, эти чувства обостряются, и мы понимаем, что это лишь ложь и заблуждение всего мира, что любви нет. Мы понимаем, что с годами любовь становиться только сильнее и прочнее. Она летает на невидимых крыльях, просто мы ее не видим, а иногда и вовсе не чувствуем, как не чувствуем прикосновения порхающих крыльев бабочки. Ты ведь со мной согласна, Виктория?

– Да. И почему же так все устроено? Почему, мам? Почему только в разлуке или в горе, мы понимаем, кого мы по-настоящему любим и кем дорожим?

– Если бы я знала, Виктория, я бы непременно тебе рассказала, – ответила Мария и решила спросить. – Ты ведь знаешь, о чем я тебе хочу спросить? Видишь по моим глазам.

– Вижу, – сказала Вика и улыбнулась Марии. – Ты хочешь узнать о Домовом, который, якобы, исчез из моей жизни в шесть лет, но который, оказывается, продолжал со мной дружить и только девять дней назад покинул мой мир? Я тебе все расскажу о нем, если ты пообещаешь, что это останется только между нами. Что папа и никто иной об этом не узнает. Хорошо?

– Хорошо, дорогая, – ответила Мария. – Только я боюсь… боюсь, что снова тебе не поверю.

– Не бойся, – Виктория успокаивала разволновавшуюся маму. – Ты просто должна мне довериться. Если вдруг тебя будут мучить сомнения, ты должна знать, что Вася тоже стал его видеть.

– Вася тоже его видит?

– Да. Вася с Домовым лучшие друзья. Думаешь, почему наш маленький братик построил так быстро башню?

– Невероятно.

– В это нет ничего невероятного. Дедушка, тоже видел духов.

– Мой папа? Не может быть! – возмутилась Мария.

– Он мне сам об этом рассказал, когда мы с ним разговаривали на балконе. Помнишь, мне еще было шесть лет? Мы еще секретничали?

– Помню. Неужели вы говорили об этом? – воскликнула она, все еще не веря словам дочери; Виктория кивнула в знак согласия. – Тогда почему я их не вижу?

– Я, честно говоря, не знаю. Может быть, потому что ты не веришь в них? А без веры, их не увидеть.

– Наверное, – неопределенно ответила Мария. – Лучше расскажи мне о Домовом и о дедушкиных духах. Возможно, я что-нибудь вспомню.

– Все начиналось тогда, когда мы переехали в этот дом…

Через некоторое время Виктория закончила свой долгий и эмоциональный рассказ, в течение которого она умудрилась: и посмяться, и поплакать. Мария не перебивала дочь, с должным вниманием слушала и сопереживала ей, особенно тогда, когда узнала, что Домовой покинул их дом на шесть месяц, оставив Вику одну. Ей было это знакомо. И поэтому она решила тоже поделиться сокровенным секретом с дочерью.

Когда ей было шестнадцать лет, она впервые влюбилась в одного молодого человека, который был ее старше на два года. Они познакомились на улице и провели вместе три замечательных вечера. Они были молоды и счастливы. Но их счастье быстро закончилось, когда его призвали в армию служить в морской пехоте. Мария думала, что не выдержит разлуки. И рыдала с ночи до утра, целый месяц, месяц боли и страданий. Но жизнь продолжалась и стремительно бежала вдоль берегов реки, усыпанных зеленью и песочком, и Мария вместе с ней неслась по течению и однажды вечером встретилась с Константином. И ее жизнь кардинально изменилась…

– Мам, а пап знает об этом молодом человеке? – спросила Виктория.

– Нет, – ответила Мария. – Я ни кому о нем не рассказывала. Только сейчас тебе решилась рассказать. И уверяю тебя, что никто больше об этой истории не знает. Эти воспоминания умрут вместе со мной. Главное, что у меня есть ты, Вася и наш папа. Вы моя жизнь. И мне больше никто не нужен.

– Можно вопрос?

– Конечно.

– Я знаю, что мы с Домовым никогда не будем вместе, но все равно не хочу его отпускать… он мне дорог… почему нельзя быть с тем, с кем тебе хорошо?

– К сожалению, правила игры в «жизнь» всемогущий человек еще не обуздал. Наша жизнь так стремительна, что сегодня ты любишь одного, а завтра ты полюбишь другого. Первая любовь – не вечна. Помни об этом.

– Запомню. Мам?

– Что, дорогая?

– А ты и вправду веришь в существование Домового? – спросила Вика.

– Скорее «да», нежели «нет», – ответила Мария. – После твоей истории, я захотела с ним встретиться и поговорить. Я захотела поверить в него. И кажется.

Мария замолчала.

– Что тебе кажется, мам?

– Я, кажется, помню, как я слышала в девстве странные голоса. Слышала, как дедушка с ними разговаривал. Но я никогда не придавала этому большего значения, я всегда думала, что мне это только кажется, что не бывает чудес и сказок и что эти голоса лишь плод моей детской фантазий.

– Значит, ты тоже обладаешь этими способностями…

– Наверное. И если сейчас… я поверю в то, во что я не верила годами, то у меня есть шанс увидеть его? Так?

– Я надеюсь на это. Я так хочу тебя с ним познакомить. Он тебя так любит.

– Меня? – удивленно спросила Мария.

– Да. Больше всего на свете. У него нет мамы, она умерла во время родов; он всегда восхищался тобой. Все мечтал познакомиться и стать твоим сыном. Он мне говорил, чтобы я не перечила тебе, не ругалась, не огрызалась, так как он считал, что ты – святая, что ты – ангел. Что ты – лучшая мама на свете.

– Я… – Мария покраснела.

– Да ты, мамочка. Мне со временем стало тяжело признаваться тебе в любви, уж прости меня, но сейчас я хочу сказать, что ты лучшая мама на свете, которую я буду любить до конца своих дней.

Мария издала вопль, обняла дочь и снова заплакала, только теперь уже от счастья.

– Спасибо, – поблагодарила Мария дочь.

Глава 6

Прошел месяц.

После той неприятной ссоры Мария и Виктория буквально стали неразлучны и не могли нарадоваться благоприятному общению друг с другом. Мария постоянно спрашивала о Домовом, чтобы узнать как можно больше о нем, чтобы окончательного поверить в существование доброго духа, который скрывается в платяном шкафу. И возможное даже увидеть его воочию. А Виктория с огромной радостью рассказывала матери о лучшем друге, самые разные истории, как грустные, так и смешные.

За прошедший месяц не то, что бы Виктория перестала думать о Домовом, но относалась к разлуке не так трагично, как в первые дни расставания. Теперь все ее блуждающие мысли были направлены на изучение как новых, так и старых дисциплин в школе и на изнуряющие тренировки в баскетбольной секции, чтобы успеть подготовиться к мартовскому первенству по баскетболу среди лучших школ области. Поэтому Виктории некогда было горевать и печалиться. Разве только глубокой ночью, когда из черных облаков выскальзывала бледная луна, а стрекотания сверчка за очагом было отчетливо слышно даже в ее комнате, она с грустью смотрела на свой платяной шкаф и ждала, что вот – сейчас со скрипом откроется деревянная дверка и оттуда выйдет Домовой. Но дверка не открывалась. Никто оттуда не выходил. Виктория, немножко погрустив, ложила голову на подушку и погружалась в неспокойный сон.

– Виктория?

– Да, – ответила она, очнувшись от дивных воспоминаний.

– Последний учебный месяц, а вы на моих уроках летаете где-то в облаках, – сказала учительница по физике. – Я не против, когда девочки вашего возраста мечтают о принцах на белых конях и так далее… но надо знать меру! Уж изволите слушать то, о чем я вам рассказываю. Хорошо?

– Хорошо, Мария Ивановна, – согласилась Вика. – Но вы не совсем правы.

– Почему? – возмутилась учительница, положила указку с мелом на стол и спустила огромные очки на нос чуть ниже обычного.

– Потому что я не мечтала, а думала о новом физическом законе. Я просто все никак не могу представить, что такое электрическое поле. – Класс дружно засмеялся; кто-то даже крикнул, что ее место в классе для тупоголовых.

– Что за смех без причины! – Учитель обратился к Виктории. – Молодец, что спросила, раз не поняла. Я объясню тебе еще раз, чтобы ты до конца усвоила электрическое явление.

Прозвенел звонок. Первый урок закончился. Мария Ивановна выдала каждому индивидуальное домашнее задание по той теме, которую старательно разжевывала ученикам, а потом заставила каждого записать в дневник, что нужно прочитать параграф №37 и подготовить его краткий пересказ. И только после этого она отпустила на волю энергичных пташек, которые в одночасье загалдели.

В классе осталось лишь две девочки, Виктория и Полина.

– Ну что, Вика, как твои дела со своим любимым Домовым? – ехидно спросила Полина, и не дожидаясь ответа, продолжила. – Я думаю, все плохо, раз ты не можешь усвоить простой закон по физике.

– Не твое дело! – злобно ответила Виктория. – Я не обязана перед тобой отчитываться. Ты мне противна.

– Да, неужели? – ехидничала Поля и засмеялась. – Чем же я тебе противна? Боишься, что я лучше тебя?

– Не смеши меня. Ты посмотри на себя в зеркало. Посмотри, на кого ты похожа. Черные тени вокруг глаз, ярко-красная помада, растрепанные грязные волосы, расстегнутая блузка и коротенькая юбка… а этот невыносимый запах алкоголя и сигарет, делает тебя еще краше.

– И что из этого следует? На кого я похожа? – спросила она и подошла к Виктории на расстоянии вытянутой руки. – Только следи за словами, сучка, а не то я быстро тебе выцарапаю глаза. Ты меня поняла?

– А кишка у тебя не тонка? – вспылила Вика и посмотрела в ее глаза. – Ты что думаешь, раз тебя боится вся школа, то и я боюсь?

– Да, – самоуверенно отвечала Поля. – Видно же, что ты дрожишь от страха, когда я к тебе подхожу.

– Это твое бурное воображение. И чего ты вообще добиваешься, когда подходишь ко мне после уроков, сначала оскорбляешь, а потом запугиваешь своими дурацкими и нелепыми угрозами? Чего?

– Просто мне не нравится такие выскочки, как ты. Ты меня раздражаешь.

– Поверь мне, это взаимно, – сказала Виктория, закинула портфель на плечо, отвернулась от нее и пошла.

– Я еще не закончила.

– Зато я закончила, – отрезала Вика и пошла дальше, как вдруг ей в спину врезался что-то тяжелое. Она упала на пол. К ней подошла Полина и шепнула на ушко:

– В следующий раз ты будешь уважать меня, сучка!

После этих слов Полина вышла из класса.

В кабинет зашла Мария Ивановна и помогла встать Виктории с пыльного пола, обитого старым линолеум.

– Ты не ушиблась? – взволнованно спросила учительница.

– Нет, – обманула Вика. – Спасибо, что помогли мне подняться. Я в последнее время такая не внимательная, падаю на ровном месте.

– Будь аккуратней, Виктория, – посоветовала Мария Ивановна, погладив ее по голове.

– Хорошо, Мария Ивановна. Еще раз спасибо.

– Да не за что.

Через несколько минут она встретилась с Иришкой на втором этаже, возле школьного расписания. Иришка сразу же увидела, что с Викой что-то не так и спросила:

– Что случилось?

– Я встретила на своем пути эту дуру! – с нотками ярости в голосе сказала Виктория. – Колготки мне дорогущие порвала!

– Что опять к тебе приставала Полина?

– Да. Снова оскорбляла, угрожала, а потом швырнула мне в спину какой-то предмет, я упала на пол, стукнулась коленом и разодрала колготки. А знаешь, что самое обидно? То, что она снова вышла сухой из воды. Никто не видел, что она со мной сделала. Никто. Как же я ее ненавижу и готова в любую минуту вцепиться в ее шею и задушить!

– Даже не вздумай с ней связываться, – посоветовала подруга и добавила. – Ты же не хуже меня знаешь, что она стерва, которая ради забавы исколотила уже немыслимое количество девчонок.

– Значит и ты тоже! – прошипела Виктория, когда они сели на подоконник.

– Что я тоже?

– Ты знаешь. Ты боишься ее. Боишься.

– И ни сколько этого не стыжусь. А ты разве ее не боишься?

– Нет, – отчасти врала Виктория. – И если она еще хоть раз посмеет прикоснуться ко мне, я ей отвечу. Вот увидишь.

– Но это стычка может плохо для тебя кончиться.

– Ну и что! Лучше раз ответить, нежели трусливо сидеть и дрожать в кустах всю свою жизнь. Разве я не права?

– Права и не права, – неопределенно ответила Иришка. – Я бы тебе советовала не делать глупостей. И все.

– Я права, права. И ты это знаешь.

Прозвенел звонок на урок.

– Почему же перемены такие маленькие, а уроки такие долгие и нудные? – возмущалась Иришка, когда они пошли по коридору на занятия. – У тебя сколько сегодня уроков?

– Шесть.

– Не повезло. У нас всего три. Учитель по русскому языку заболел. Ты пойдешь сегодня на корт?

– Наверное. Давай это обсудим на следующей переменке. Мне надо бежать, у меня сейчас урок у Стервы Михайловны в 314 кабинете.

– О! Не повезло тебе! А у меня ОБЖ! Ты выучила параграф, Шолохова? – Иришка точно скопировала голос учительницы по биологии, они засмеялись и разбежались в разные стороны.

На уроке биологии Виктории пришло сообщение от Полины. На смятом клочке бумаги было написано, что она страшная сучка, которой скоро не поздоровится.

Викторию мгновенно залилась краской, она со злостью разорвала клочок бумаги и показала ей средний палец. Увидев непристойный, высшей степени оскорбительный жест, Полина провела красным ногтем по шее, тем самым давая понять, что скоро Виктории будет больно.

Виктория знала, что если сейчас она не сможет дать отпор Полине, то уже не сможет никогда.

После урока, на ее удивление, к ней не подошла Полина. Она прошла мимо, ничего не сказав. Сей факт смутил еще больше Викторию, но к сожалению не поспособствовал тому, чтобы она была осторожней и осмотрительней.

Вика на перемене все рассказала Иришке, та ахнула, тяжело вздохнула, покачав головой, и предложила встретить ее после школы. Виктория отказалась, сказав, что в этом нет необходимости.

После этого они обсудили, что встретятся в полчетвертого у корта, взяв с собой по сто рублей, чтобы потом сходить в магазин и купить что-нибудь вкусненькое.

Простившись с подругой, когда прозвенел очередной звонок на урок, Виктория побежала в женский туалет, где там ее поджидала: Полина с другими таким же «отвязными» девчонками.

– Привет, – ласково сказала Полина, взяв за руку Вику.

– Не трогай меня!

– Ты что у нас, недотрога? – Все хором засмеялись.

– Мне некогда с вами тут веселиться, между прочим, урок идет. Так что отпусти! – смело пыталась командовать Вика, но голос ее предательски дрожал.

– Куда это ты вдруг так заторопилась? – ехидно спросила Поля. – Неужели испугалась? Ты же такая смелая! Где же твоя гордая осанка и орлиный дух? Сейчас я только вижу напуганную девочку…

– Ты страшная, но не до такой степени, чтобы бояться тебя. Хотя если тебе одеться в черный балахон, покрасить волосы в пепельно-серый цвет, а в руки всучить метлу, то тогда возможно, я испугаюсь. – Виктория сквозь зубы улыбнулась.

– Ты еще и смеешь острить, сучка. Ты кем себя возомнила, а? – с яростью спросила она и потянула ее за волосы.

Виктория взвизгнула от боли, но пока сдерживала эмоции, спросив:

– А ты кем себя, чтобы называть меня сучкой и нападать из-за спины? Если ты меня не опустишь, то я за себя не отвечаю.

– Да что ты говоришь! – загоготала Поля; остальные же девчонки с интересом следили за развитием событий. – Как это интересно! Вот – я продолжаю тебя держать, так что же ты будешь делать? Давай, атакуй, раз не боишься?

Виктория нанесла хлесткий удар ногтями по ее щеке, потом взяла за волосы и ударила соперницу по ногам. Обескураженная Полина брякнулась на пол. Даже ее подружки на секунду онемели, глядя, как невинная девочка, легко побеждает их предводительницу. Но потом схватили Викторию за волосы и несколько раз ударили по животу, пока она не рухнула на пол.

Разгневанная Полина поднялась с пола и стала бить Викторию. По ногам и рукам, пока Вика не взвизгнула так, что из кабинетов стали выходить любознательные школьники и озадаченные учителя.

***

Когда в женский туалет забежала Иришка и увидела, что на полу лежит Виктория, вся школа услышала визг и мольбу о помощи.

Минутой позже в женский туалет ворвался запыхавшийся учитель по географии, осмотрел Викторию, взял на руки и помчался в кабинет школьной медсестры. Иришка бежала рядом с учителем, не отпуская руки подруги до самого кабинета, где ее осмотрел врач и немедля вызвал скорую помощь.

Через двадцать минут Вика была доставлена в детскую городскую больницу с неутешительным диагнозом: «Сильные телесные ушибы. Сотрясение мозга». Но уже через пять дней она была выписана из больницы на радость ее подруге и семье, которые приходили каждый день ее навещать, принося разные вкусности, даря безвозмездно свою любовь, которая согревала Викторию зимними вечерами, когда она оставалась наедине со своими мыслями в одинокой палате.

Она думала о нем. И именно в тот миг ей хотелось обнять его и поцеловать. Она хотела чувствовать его сильные руки и утопать в его объятиях. Она хотела обо всем ему рассказать, излить свою душу, потом поплакаться, чтобы он ее пожалел и успокоил. Вика каждую ночь звала его к себе, глядя на звездное небо. Тщетно. Домовой был слишком далеко от нее, чтобы услышать ее зов отчаянья.

На следующий день Полина была отчислена из школы за непристойное поведение, а Виктория стала в этот же день самой популярной девочкой в школе, которая по слухам с легкостью победила Полину одним хлестким ударом. Эти слухи пустила Иришка.

Глава 7

Виктория и Иришка сидели на берегу пруда, а весеннее солнце грело им спины. Они смотрели на воду, обрамленную толстой корочкой льда, по которому вальяжно гуляли чайки и гордые, но отчаянные рыбаки. За прудом возвышался дремучий лес.

– О чем ты постоянно думаешь? – спросила Ирина у подруги.

– Да ни о чем! – небрежно махнула рукой Вика, чуть не уронив тлеющую сигарету. Она поднесла ее к губам, затянулась и выпустила через нос едкий дым.

– Да, конечно, ни о чём! Так я тебе и поверила. Вот уже третий месяц ты, как сама не своя. Выкладывай! Неужели влюбилась?

– Нет, – сухо ответила Вика и решила сменить тему для разговора. – И зачем мы только курим? Надо бросать, а то можно и привыкнуть к этой отраве.

– А ты хитрая, – Ирина пригрозила ей указательным пальчиком, – значит, не хочешь говорить об этом. Ну и ладно. А на счет сигарет, ты не парься! Я курю их три месяца и никакой зависимости. В любой момент могу бросить.

– Ну, не знаю, – засомневалась Виктория. – Мне кажется, ты незаметно, даже для самой себя, начинаешь к ним привыкать, как к утреннему кофе или к шоколадке после удачной игры.

– Все, я уже бросаю! – Иришка затушила сигарету, воткнув ее в грязный снег.

– Молодец, – похвалила ее Вика и сделала тоже самое. Ирина похлопала в ладоши и устремила свой взгляд куда-то вдаль, в заснеженную даль, где среди снега стали оттаивать островки с желтой травой. – Ты что на меня обиделась?

– Я разве не видно?

– Отвечать вопросом на вопрос, знаешь ли, как-то не хорошо.

– А врать в лицо своей лучше подруге – это, по-твоему, хорошо?

– Я тебе не…

– Ой, только не надо снова мне нагло врать! – перебила ее Ирина. – Я же не такая дура, чтобы не заметить в тебе перемену. Но если ты не хочешь говорить, не надо. Тогда не жди, что я с тобой захочу болтать и хихикать. – Она замолчала, но после недолгой паузы добавила. – Знаешь, я всегда думала, что лучшие подруги должны делиться своими секретами. Разве я не права?

– Права, – согласилась Вика. – Но некоторые секреты способны разрушать дружбу. Я уже однажды обожглась и не желаю больше вставать на одни и те же грабли, дважды – это, как минимум, глупо. Я не хочу тебя потерять из-за какой-то глупости. Ты должна меня понять и войти в мое весьма нелегкое положение. И по возможности перестать дуться, как маленькая, если я о чем-нибудь тебе не рассказываю.

– Странная ты какая-то, – сказала Ирина, – странная. Отчего ты решила вдруг, что после того, когда я узнаю что-то о тебе – даже не знаю, мерзкое или ужасное – я обязательно тебя брошу и порву с тобой связь, раз и навсегда. Ты не думала, что все люди разные и что для одного является нормой, то для другого безумием? И не смотри на меня так, я тоже иногда почитываю на досуге умные книжки, а не только заигрываю с мальчиками и хожу на свидания. Я вижу, что ты по кому-то тоскуешь. И не понимаю… не понимаю, почему ты не хочешь мне об этом рассказать? Ты что познакомилась с кем-то в больнице и теперь скучаешь по нему? Давай колись, подруга! И помни, что я от тебя никогда не отвернусь.

– Не люблю это слово «никогда». Люди им вечно разбрасывается, но «никогда» не выполняют данные обещания. Еще вчера я думала, что я «никогда» не стану старшеклассницей, что «никогда» не поссорюсь с Полиной, что «никогда» не стану курить. А что в итоге? Я через полгода старшеклассница, которая подралась в женском туалете с Полиной и сейчас в тихушку ото всех курю, сидя на берегу пруда. Так что извини меня, Иришка, не доверяю я этому слову «никогда». А что, если ты…

– Если ты мне не доверяешь, тогда зачем весь это цирк? Зачем мы с тобой дружим, если ты мне не доверяшь? – Иришка встали. – Может, пока не поздно расстаться?

– Не говори ерунды. Сядь. – Вика потянула ее за руку. – Ты чего, подруга, так на меня обозлилась? Ты же знаешь, что я тебя люблю и доверяю тебе так, как никому другому.

– Просто я не могу понять, почему ты не хочешь со мной поделиться своей тайной? Мы же всегда все друг другу рассказываем.

– Ладно.

– Что ладно?

– Ты меня убедила, я тебе расскажу о своем маленьком секрете, который тебя шокирует и вряд ли обрадует. И скорее всего, Ириш, ты не поверишь ни единому моему слову. Если четно, я давно хотела с тобой поделиться своей тайной, но боялась.

– Не бойся, – сказала Ирина и улыбнулась подруге.

– Ты должна мне пообещать только одно.

– Что?

– Никому не говорить об этом. Ради меня, ради моей семьи, ради нашей дружбы. Ты должна осознавать всю серьезность будущего разговора. И если кто-то случайно узнает об этом секрете, я со стопроцентной вероятностью не смогу с тобой дружить, так как меня направят в психушку. – Иришка не сдержалась и засмеялась. – Это не шутки, Ирина. Обещай мне, что не расскажешь.

– Обещаю, – с серьезным выражением лица пообещала Иришке.

Виктория тяжело вздохнула и начала рассказывать о странной дружбе с Домовым, который живет там, где звезды. Иришка поглощенная странной, но жутко романтической историей любви, не перебивала Вику и внимательно слушала, попутно закуривая новую сигарету со вкусом ментола.

Закончив говорить, Вика посмотрела в глаза Иришки и хотела увидеть в них ответ до того, как она начнет ее осуждать. Но глаза подруги ровным счетом ничего не выражали, они были хоть и бездонны, но скупы на эмоции. Ирина выбросила басик в снег и сказала:

– Теперь я понимаю, почему ты не захотела мне об этом рассказывать. Я сейчас сижу и не знаю, как мне реагировать. То ли поздравить тебя с таким добрым и милым другом, то ли посочувствовать твоей временной утрате, то ли накричать на тебя за то, что ты мне такое рассказала. Я не знаю. Ты была права, ты меня шокировала и потрясла. Я сомневаюсь в каждом твоем слове. Конечно, история красивая и такое вряд ли бы ты придумала бы нарочно, но извини меня, это звучат так бредово! Домовой, другие миры, духи, красные глаза, межгалактическая любовь, твоя семья. Я хочу тебе верить. Честно. Но я…

– Я понимаю твои сомнения. В это нелегко поверить. И если бы кто-то рассказал мне о Домовом, который живет в платяном шкафу, я бы ни за что не поверила бы. Ей, богу! И если ты мне не веришь, я пойму. Я не обижусь, а только поцелую тебя за то, что ты меня внимательно выслушала и ни разу не засмеялась. Я даже не обижусь, если ты не захочешь больше со мной дружить, общаться. Я пойму и снова поцелую, но уже на прощанья.

– О чем ты таком говоришь! – возмутилась Ирина.

– Подожди, Иришка, можно я скажу. Это важно, – Ирина кивнула и Виктория продолжила. – Если же ты мне поверила, я буду рада. А потом я докажу тебе, что он существует. Не знаю как. Но докажу. Так что ты решила, верить мне или не верить? Но прежде, чем отвечать, подумай хорошенько, почему я три месяца хожу, как сама не своя? Почему я пренебрегала твоим общением и осталась дома одна? Почему меня не интересует ни один мальчик в школе, даже самый симпатяга? Почему я ходила до нового года и вся светилась от счастья? Ответь на эти вопросы, прежде чем отвечать на главный. Пожалуйста, подумай. Почему, так?

После минутного молчания Иришка сказала:

– В очередной раз, я убедилась, что ты странная. Но я хочу верить. И еще спасибо тебе, что решилась мне рассказать о Домовом. Мне приятно стать частью твоего секрета.

Они обнялись, чмокнули друг друга в щечки и засмеялись.

– Мне вот безумно интересно, как ты мне собираешь доказать о его существовании? – вдруг спросила Иришка.

– Для начала надо сходить ко мне в гости, – ответила Вика.

– Чего же мы ждем?

Когда Виктория с Иришкой подошли к двухэтажному дому, огражденному живой изгородью, они увидели, что на кухне горит желтый свет, отражение которого падало на мокрый и серый снег. Они подушились туалетной водой, положили в рот мятные конфетки, проверили свежесть дыхания, дыхнув друг на друга, и только тогда Виктория отварила входную дверь, и они вошли в дом.

В доме пахло жареной рыбой и картошкой. На кухне мама с Васей готовили ужин, обволакивая сырую рыбу в муке и ложа ее на трещавшую сковородку. Вика подбежала к маме, шепнула ей на ушко, что Иришка немного побудет у них в гостях, и обрадованная одобрительным взглядом мамы побежала к подруге и, схватив ее за руку, потащила к себе в комнату.

Забежав в комнату, Виктория закрыла дверь на щеколду, быстренько достала из вазочки две конфеты – одну протянула Ирине, а вторую положила себе в рот, а после залезла под кровать, вытащив оттуда старую пыльную коробку. В коробке были аккуратно сложены десятки разноцветных рисунков. Вика разложила несколько листов на полу. После этого подошла к платяному шкафу, открыла дверцу и достала еще одну коробку, в которой хранили картины, сплетенные из бисера. Ирина ахнула, когда взглянула на картину, обрамленную в стеклянной рамке, на которой была изображена босоногая Виктория в голубом ситцевом платье, со смешным чепчиком на голове, с распущенными волосами; она шла по зеленой травушке и ловила сачком порхающих бабочек голубого окраса. Отложив картину в сторону,Ирина посмотрела на следующую работу и пришла в неописуемый восторг, когда узнала себя на картине.

– Это что, правда я? – не веря своим глазам, спросила она. – Я хотела сказать, мы с тобой?

– Да, – ответила Вика, кивнув головой. – Когда мы сидели на скамейки и лузгали семечки, Домовой сидел на ветке дуба и рисовал нас. Я знала про его будущее творение, поэтому я сказала ему, чтобы он нас нарисовал не на фоне дуба и дома, а на фоне красно-розовых облаков и посоветовала подрисовать нам белые крылья, как у ангелов. Вот так – в одночасье мы стали ангелами. Люблю эту картину.

– Кажется, я тоже в нее влюблена. Она такая красивая. Ума не приложу, как твой Домовой смог такое сплести! Настоящее произведение искусства, от которого аж мурашки по коже бегают.

– Она твоя, – сказала Виктория, посмотрев на подругу.

– Как это «моя»? Ты, наверное, шутишь?

– Никаких шуток, – улыбнулась Вика. – Это картина никогда не была моей, она всегда принадлежала тебе.

– Мне? Неужели это подарок от Домового на тот случай, если я когда-нибудь поверю в его существование? – догадалась она.

– Именно, – ответила Вика. – Судя по твоим глазам, ты не хочешь, да и не желаешь оспаривать, что эти рисунки и картины из бисера воссозданы неземным существом. Я вижу, что ты мне поверила. Поэтому… она – твоя. – Вика протянула картину Иришке, которая не могла налюбоваться своим подарком.

Они убрали картину из бисера в платяной шкаф, аккуратно собрали в коробку рисунки, лежащие на полу, потом подошли к компьютерному столу, из верхнего ящика которого Виктория вытащила деревянную шкатулку и открыла ее.

На дне шкатулки лежала отполированный камень в виде сердца, черный волокнистый шарик, стеклянная коробочка с пылью и игрушечный светлячок, который ярко освещал шкатулку и постоянно порхал крылышками.

– Светлячок, словно живой! – воскликнула Иришка.

– Ага. Смотри. – Вика положила на ладонь зеленого светлячка и подбросила, он застрекотал и начал взад-вперед летать по комнате, освещая бледным сиянием комнату, словно неоновая лампа. – Правда здорово?

– Не то слово. Волшебно! – прокомментировала Ирина и спросила. – А светлячок, его рук дела?

– Да. Он выстрогал его из веточки дуба. Как он мне сказал, что такие светлячки живут в их непроглядном мире и сверкают только тогда, когда надвигается песчаная буря.

– Удивительно. Он летает и светится. Ты не спрашивала у Домового, из чего он состоит?

– Спрашивала, но он мне не говорит. Это секрет, покрытый вековой магией и волшебством, – сказала Вика и засмеялась, вспомнив гримасу Домового, когда он вручал ей этот подарок.

Иришка поймала светлячка и внимательно разглядывала его.

– Кажется, что резиновый, а не деревянный. – Она положила его в шкатулку и взяла в руки стеклянную коробочку с песком и пылью. – Почему коробочка пустая? В чем фокус?

– Она не пустая, в ней песок, – ответила Вика.

– Там песок с его планеты? – спросила Иришка, Вика кивнула. – Странно, почему же я его не вижу? Он такой же желтый, как земной? – Виктория снова кивнула, и Иришка положила коробочку обратно в шкатулку и взяла в руки камень, став внимательно его рассматривать. – Это тот самый камень, который он тебе подарил на новый год? Очень красивый и большой. Ты как думаешь, он дорогой?

– Не могу сказать, – отозвалась Вика. – Я не задумывалась об этом, если честно. Он дорог (бесценен) только для меня и не для кого больше. Глядя на него, я вспоминаю о нем и мне уже не так грустно и одиноко на душе.

– Ты когда-нибудь была у него в гостях? – вдруг поинтересовалась Ирина.

– Была и не раз. Ничего особенного, один сплошной пустырь и постоянна жара. Ни травинки, ни пушинки, ни единого ростка деревца, ни водицы, ни чистого неба, а только высушенная земля, обугленные столбы и ветхие дома.

– Ты так буднично говоришь об этом, как будто слетала в Сахару. Подумаешь, другой мир?

– Поверь мне, наш мир в тысячу раз красивее. Нет, точнее сказать, в миллион раз.

– Я отчего-то тебе верю. – Ирина улыбнулась и положила камень на дно шкатулку, закрыла ее и отдала Вике. – Если бы кто-нибудь слышал наш разговор, нас бы уже давно засмеяли и закрыли в психушке. Когда говоришь твой суженный, ряженный приедет? Хочу с ним познакомиться.

– Он мне не суженный и никакой не ряженый! – возразила Вика и добавила. – Он приедет ночью, первого июня. Надеюсь, он не задержится. И не найдет себе…

– Не найдет себе подругу из своего мирка, – закончила предложение Ирина.

– Верно.

– Не думай об этом, – стала успокаивать ее Иришка. – Если он дорожит твоей дружбой, то он не посмеет влюбляться в других девчонок.

– Я на это надеюсь.

– Кто знает, вдруг он сегодня придет тебя навестить?

– Не придет, – ответила Вика. – Он сразу же меня предупредил.

– Да что ты слушаешь этих парней. Все они одинаковые. Говорят одно, а делают все по-другому. Так что ты не отчаивайся, а лучше перед сном загадай желание, чтобы он явился к тебе во сне или наяву.

– Думаешь, я не загадывала? Да тысячу раз. И самое отвратительное во всем этом, что он ни разу мне не приснился. Ни разу! Как будто специально хочет, чтобы я мучилась.

– Сегодня присниться. Обещаю.

– Откуда ты знаешь? А хотя… какая разница. А если не присниться, что тогда?

– Тогда… тогда… я придумала! – вскликнула Ирина. – Тогда я тебе куплю самый большой и сладкий торт. Но если он тебе приснится, тогда ты мне покупаешь торт. Договорились?

– Если он мне и приснится, ты что думаешь, я тебе скажу правду?

– Ха. Конечно, скажешь. Ты же врать-то не умеешь. Так что я нисколько в тебе не сомневаюсь.

– Ну и зря. Я та еще штучка.

– Ты-то, ДА! Мордочки колотишь всяким мегерам в общественных туалетах, соперниц сбиваешь с ног на баскетбольных играх, на учителей кричишь, лучших подруг жестоко обижаешь, летаешь каждую ночь в другие миры и ко всему этому соблазняешь парней другой расы. Точно дикая штучка!

Они засмеялись.

Ей снилось, как она с Домовым качается на огромных качелях, задевая пятками воздушные облака. Домовой был еще совсем крохой, не больше семи лет. Он радовался и смеялся, хватая руками пористые облака и сдувая их с ладони, словно пену. Когда им надоели воздушные качели, Домовой предложил побегать и попрыгать на облаках. Виктория согласилась. Они перепрыгивали с одного мягкого облачка на другое, поднимаясь все выше и выше, смеясь все громче и громче. Рядом с ними летали птицы, ангелы с белыми крылышками и с нимбами поверх кудрявых голов, бабочки и светлячки. Все они танцевали и смеялись, кружась в воздухе. Но потом облака стали редеть, а позже и вовсе исчезли. И тогда он предложил ей прыгнуть воду и поплескаться в морских глубинах. Она испугалась и воспротивилась, сказав, что лучше прыгать на облаках, нежели прыгать в воду с высоты птичьего полета. Он не хотел ее слушать, взял за руку и спрыгнул с облачка, потянув ее за собой. Погрузившись в воду, она не почувствовала ничего, кроме легкого покалывания, хотя думала, что разобьется на смерть. Вынырнув из глубин разбушевавшегося моря, она поняла, что никто ее не держит за руку. Она запаниковала и стала искать его в неизведанных глубинах океана, спрашивая у акул, русалок, дельфинов, китов, косяков рыб, даже у разговаривающих рифов и водорослей, но никто не видел Домового. Когда она уже практически отчаялась, сев на серую глыбу, возле затонувшего судна, к ней сзади кто-то прикоснулся. Она обернулась и увидела его. К ее большому удивлению, он был уже крепким и красивым юношей, а она прекрасной девушкой.

Открыв глаза, Виктория увидела, что на ее кровати сидит Домовой и смотрит на нее. Она спросила:

– Это сон?

– Нет, Виктория, это не сон, – ответил Домовой. – Все, что ты сейчас видишь, все происходит наяву.

– Но это невозможно. – Она снова протерла ладонями глаза, Домовой не исчез. Вика, чтобы удостовериться в том, что это реальность прикоснулась пальчиками к его лицу и почувствовала жар. Сначала опешила, но потом поцеловала его. Сладость, горячее дыхание, дрожь. Это было наяву. – Ты и правда здесь! – вскрикнула она и крепко-крепко обняла его, чтобы больше не отпускать.

– Да, милая подруга, яздесь. Как же я по тебе соскучился…

Они лежали на кровати, взявшись за руки, и с наслаждением, с неким благоговением смотрели друг на друга, любовались и бессильно пытались противостоять чувствам.

Виктория все еще не могла поверить, что с ней лежит Домовой, смотрит на нее, держит ее за руку. Ей казалось, что это только приторно-сладкая сказка, упоительный сон волшебства, мир грез, воплотившийся за пеленой реальности.

– Я сейчас смотрю на тебя и не могу поверить в то, что ты сейчас со мной, – сказала Виктория и прижалась к нему еще ближе. – Как же я хочу, чтобы этот сон наяву длился целую вечность, чтобы мы всю жизнь так лежали, друг напротив друга, смотрели в любящие глаза и наслаждались тишиной лунной ночи. Это волшебно!

– Жаль, что наша с тобой сказка будет длиться не так долго, как вечность, – грустно промолвил Домовой. – А всего два часа. Больше нельзя. После этого снова расставание.

– Почему тебя отпустили всего на два часа? И почему тебя вообще отпустили? Не подумай, что я не рада тебя видеть.

– Лучшим ученикам дают такую возможность: отправиться домой на некоторое время, отдохнуть и пообщаться в кругу семьи. А моя семья – это ты.

– Ты стал лучшим учеником?

– Ага.

– Я знала, что ты всем им покажешь и справишься с любой трудностью. – Молчание. – Когда тебя не было рядом, я придумала, наверное, тысячу вопросов. Но сейчас, когда ты здесь, я обо всем забыла, о чем хотела спросить. Как учеба в колледже, трудно, тяжело? Завел новых друзей? Чему тебя учат, добру или злу? Чем занимаешь в свободное время? Расскажи мне обо всем, что случилось с тобой за эти три долгих месяца. Я хочу знать – все!

– Ты уверена, что хочешь потратить наше драгоценное время, чтобы узнать, чем я занимался в колледже. Может, лучше поговорим о тебе?

– Нет уж! Лучше о тебе. И если время останется, я расскажу кое-что интересное о себе. Надеюсь, ты не будешь сильно сердиться на меня.

– Смотря за что, – усмехнулся он и начал рассказывать. – Помнишь, я говорил о поезде? – Она кивнула. – Так вот – нет никого поезда, не говоря уже о летающих кораблях и фрегатах, меня транспортировали в колледж с помощью телепортации. Я не успел открыть глаза, как уже оказался совсем в ином мире – среди пыльной пустоши возвышались десять шарообразных зданий разных габаритов. Они были расположены друг за другом, соединяясь с помощью узких переходов. Каждый шар, который смутно напоминал черный катышек на старом свитере, был выше предыдущего на несколько метров. В течение одного учебного года ученик должен переходить на класс – кокон – выше, пока не достигнет последнего, десятого. Вчера я поднялся на второй этаж первого кокона (класс), получив по всем предметам твердые пятерки, и был вознагражден поистине щедрым подарком: встретиться с тобой.

– А там в этих коконах, что есть, и парты, и стулья, и доски, и грозные учителя с указками, и веселые одноклассники? – поинтересовалась Вика.

– Да. Все, как в ваших школах. Разве только у нас столы и стулья, сплетенные из сухих веточек, и облиты вязким жидким пандусом. А зеленых досок и вовсе нет, так как наши преподаватели летают по аудитории, рассказывают и одновременно показывают все, что рисует их воображение. Представляешь, он говорит, а я вижу то, что воспроизводит его подсознание. Картинка за картинкой, кадр за кадром. Кажется, что смотришь научно-познавательный фильм и быстро всему учишься. Мы изучаем такие же предметы, что и вы, незнакомые и путаные иностранные языки, литературу, математику, историю, философию, магию, психологию и так далее. Правда, есть некоторые странные предметы, которые противоречат моей жизненной позиции, и которые я стараюсь пропускать мимо ушей, чтобы не узнать чего лишнего. Но которые все равно, к моему глубокому несчастью, придется учить, чтобы на удовлетворительно сдать экзамен и не попасть в черный список.

– В черный список? Что это?

– Черный список – это деревянная доска, на которой красуется самые ленивые и бездарные ученики колледжа. Они считаются изгоями. Они нужны колледжу лишь для того, чтобы мы видели их нечастные лица и учились еще лучше. Некая психологическая терапия, которая, к слову, работает. И работает безотказно. Все стараются учиться, чтобы быть таким же, как и все и не быть, как они.

– И много вас прилежных учеников? – поинтересовалась Вика.

– Только в моем классе учиться больше сотни юношей и девушек. Просто диву даешься, почему мы раньше не общались друг с другом!

– Понятно… с кем-нибудь подружился?

– Конечно. Познакомился я уже со всеми, но по-настоящему подружился лишь с тремя одноклассниками и одной одноклассницей. Мы с ними ходим после учебы смотреть на голубое небо, на котором проплывают живые картины. Так красиво! Или ходим слушать музыку нашего мира, поднимаясь по узким дорожкам на самый высокий песчаный холм, где тяжело дышать и где тишина сменяется мелодичным завыванием ветра, поющего голосами арф, скрипок и пианино. Невероятно, когда музыка льется откуда-то с густых облаков! Или играем в прятки в заброшенных ущельях, или подземных пещерах, или в лодбол.

– Что это за игра такая?

– Правила очень похожи на правила баскетбола. Одна лишь отличие, что кольцо опущено вниз, а вместо мяча легкий клубок крысиных волос, обработанный клеем.

– Ты мне лучше расскажи о своей новой подружке?

– А что ревнуешь? – ехидно спросил он и засмеялся.

– Нет, но…

– Да признайся, что ревнуешь.

– Признаюсь, – сдалась Вика и спросила. – Как ее зовут?

– Ганди. Она из северной части нашего мира. Она общаться с нами, потому что по уши влюбилась в моего друга Иосифа. Он, к слову, к ней тоже питает некие любовные чувства. В общем, они пока еще не пара, но думаю, в скором времени они таковой станут. Как ни крути, смотрятся они вместе классно. Как мы с тобой, Виктория. Неужели ты подумала, что я влюбился в другую девочку и позабыл про тебя? Походу кто-то плохого мнения обо мне?

– Да нет, что ты! Ничего я такого не подумала. Я просто поинтересовалась. Если бы вдруг она к тебе стала приставать, то я бы в один миг бы прилетела к вам – правда не знаю как, но это мелочи – научила бы ее хорошим манерам.

– Ух, какая ты у меня грозная. – Они тихо захихикали, чтобы не разбудить крепко спящую семью. – Буду знать, а то в колледже несколько девушек желали со мной подружиться. Одна даже пригласила меня на свидание, когда мы с ней шли в школу.

– Еще бы, такой красавец мужчина! – Домовой засмущался, скромно улыбнувшись. – Ах, ты мой стесняшечка!

– Не смущай меня.

– Хорошо, не буду. Где ты живешь, когда не учишься?

– В одном из коконов, в шалашах, которые рассчитаны на троих духов. Обычно мы долго не спим, все говорим-говорим-говорим. Можем говорить до утра. В общем, валяем дурака, иногда устраивая подушечные и кулачные битвы, а иногда и шалим, пугая других Домовых внезапными ночными визитами.

– Да я смотрю, ты весело проводил время без меня, – подметила Виктория.

– И да, и нет, – неопределенно ответил он. – Вроде бы я и рад, что у меня появилось общение со сверстниками, появились друзья. И вроде бы и нет, так как я не могу видеться с тобой, с твоей семьей, когда захочу. Первое время я вообще не понимал, что происходит. Казалось, словно мир уплывает из-под ног, исчезает, стирается, рушиться. Я думал только о тебе…

– Я тебя понимаю, – сказала Вика. – В первые и самые мучительные дни разлуки, я словно была сама не своя и даже умудрилась поругаться с мамой.

– Ты? С мамой? – удивился Домовой. – Почему? Точнее, из-за чего ты с ней поругался?

Вика ему все рассказала.

– Значит, она знает обо мне и ждет моего возвращения. Думаешь, она меня увидит? – спросил Домовой.

– Не знаю. Но она поверила. И это еще не все…

– Что еще?

– Ты меня никогда, наверное, не простишь. О тебе знает и Иришка, – наконец призналась Виктория. – Я все рассказала ей, когда она увидела во мне перемену; не лучшую перемену. Я боялась, что она меня засмеет и не поверит, но вышло все в точности да наоборот, она искренне порадовалась за меня, когда узнала, что у меня есть друг. Пускай даже из другого мира. Невероятно, правда? Прости, что…

– Не надо извиняться, ты ведь ни в чем невиновата. Я считаю, что ты правильно сделала, когда поделилась нашим секретом с мамой и Ириной.

– Ты не обижаешься?

– И не думал обижаться.

– Я так боялась, что ты на меня разозлишься. Кстати, Иришка поблагодарила тебя за ту картину, которая предназначалась ей.

– Художнику приятно слышать, – деловито сказал Домовой. – Что еще интересного произошло, пока я отсутствовал? Ни в кого не влюбилась? Давай, колись!

– Ну, влюбиться, еще пока не успела. Хоть вру, я снова влюбилась в тебя, – призналась она. И добавила. – Я подралась со своей заклятой ненавистницей. После этой неприятной стычки я целую неделю пролежала в больнице.

– Ты дралась? Лежала в больнице? Виктория, ты меня шокируешь все больше и больше! Неужели ты решилась ответить Полине?

– Да.

– Ну и ну, – изумился Домовой. – Мое долгосрочное отсутствие явно оказывает на тебя самое что ни на есть пагубное влияние. Ты не заметила?

– Есть немножко.

– На самом деле, Виктория, я тобой горжусь. Я всегда знал, что ты храбрая.

– Ты приукрашиваешь, – смущаясь, сказала она. – Но мне нравится, когда меня хвалят. Это приятно. Хотя мне жаль, что я подралась с ней. Как вспомню, что я сделала в туалете, то мне становится тошно за себя. И стыдно.

– А мне знаешь, что стыдно?

– Я пока телепатическую связь, – она ласково улыбнулась, – не изучала в школе, так что, увы, не могу знать, за что тебе стыдно. Поведай свой тайну, будь добр?

– Я думал, ты меня сама спросишь об этом. Видимо, я тебе все так быстро рассказывал, что ты и не заметила подвоха.

– Какого подвоха?

– Я говорил, что в студенческом городке десять высоких, шарообразных зданий, в каждом здании которого мы будем обучаться по шесть месяцев. Из этого следует, что я буду учиться не полгода, а…

– А пять лет, – закончила предложение Виктория за Домового. – Я, наверное, этого ждала на подсознательном уровне, готовила себя и поэтому сейчас не так удивлена. Я еще думала, что это за колледж такой, где учат студентов лишь полгода. Боже, пять лет! – с отчаяния повторила она и продолжила, не дав сказать что-то Домовому. – Прости, я тебя перебью, но я должна знать продолжительность твоих летних каникул? Неделю, две? Месяц, два, а может и три? Сколько?

– Пока еще никто не знает об этом. Некоторые говорят, что месяц, а некоторые поговаривают и о двух. Я рассчитываю на полтора месяца.

– Да, – вздохнула Вика, – не густо! Ты должен учиться и дальше также хорошо, чтобы мы как можно больше виделись. Хорошо?

– Ради этих встреч я готов преодолеть любые трудности.

Они еще долго лежали в тишине, пока Домовой не сказал:

– У меня осталось не больше трех минут. И эти три минуты я хочу посветить твоему брату и подарить ему один скромный, но памятный сувенир. Можно его разбудить?

– Конечно.

Они на цыпочках вошли в детскую комнату, где спал Вася.

– Вася, проснись.

– Я не хочу вставать так рано, мам! – возмутился он и повернулся на другой бок.

– Вася, это я, Домовой. Твой старший брат, – шептал он на ушко Василию.

– Это ты?

– А кто же еще?

– Домовой? – начал просыпаться Вася.

– Ну кто же еще?

– Я так по тебе скучал! – Он обнял старшего брата. – Ты уже вернулся?!

– Тише-тише, а то разбудишь родителей.

– Хорошо, – шептал он.

– Я пришел лишь на пару минуточек повидать тебя. И я пришел не с пустыми руками, а с подарком, который специально купил для тебя. Вот – держи! – Он протянул ему значок с острой булавкой внутри. – Это студенческий значок. Теперь ты будешь не просто школьником, а студентом. Носи его всегда, и он обязательно принесет тебя удачу. Проверенно.

– Ух ты, как круто! – Вася испугался, когда посмотрел на Домового. – Ты словно таешь… что с тобой?

– Ничего страшного. Просто мое время вышло. – Он обратился к Виктории. – Скоро увидимся, обещаю. Не скучай, подруга. Пока-пока.

– Пока, – попрощалась Вика.

– Что у вас здесь происходит? Почему вы не спите? – строго и взволнованно спросила Мария, когда зашла в комнату и увидела плачущего брата и сестру. Но потом она обратила внимание на увядающий силуэт духа с красными глазами и онемела. – Это ты?

– Здравствуйте, – поздоровался Домовой с ошарашенной Марией. – Я – Домовой. Простите меня, но мне нужно вернуться в колледж. Я рад, что вы, наконец, увидели меня. Поэтому я уверен, что я еще успею с вами познакомиться.

– Можешь не сомневаться, – ответила она и он растворился.

– Мамочка, ты его видела!? – спросил Вася.

– Кажется, да, – неуверенно ответила Мария.

Глава 8

Преисполненная радостью и мечтами, она выбежала из школы и помчалась быстрее ветра по одиноким улочкам сонного городка, погрузившегося в серую дымку весны, чтобы как можно быстрее вернуться домой, где ее ждут. Ее семья. Ее гордость и счастье.

Она бежала и бежала, то сворачивая на широкие асфальтированные дороги, по которым нехотя ехали машины, то на узкие тропки цветущих и благоухающих парков, то в темные закоулки девятиэтажных великанов.

Она не знала, что такое усталость, ее словно несли невидимые крылышки. Она получила отличные оценки на экзаменах по русскому языку и математике – она знала, что окончит восьмой класс с отличием – поэтому и «летела» домой, не замечая никого и ничего, чтобы поделиться своей безграничной радостью с семьей.

Вика даже не заметила Илью, который в отличие от Виктории сразу заметил ее и подивился, как же она стала прекрасна, словно распустившийся цветок, словно цветущая белоснежная яблоня, словно бездонное кристально-чистое озеро.

Он смотрел на жизнерадостную Вику, бегущую ему на встречу и не замечающая его, и не мог налюбоваться ее юной и девственной красотой, которая пленила его взор и будоражила его тело.

– Виктория! – воскликнул Илья, когда она пробежала мимо него. – Совсем зазналась? Или старого друга не узнала?

Вика остановилась, посмотрела на не знакомого юношу и сказала:

– Я вас не знаю. Вы обознались. Но ничего страшного. – Она развернулась и побежать дальше, как вдруг он крикнул ей вслед, что он тот самый Илья, который постоянно спорил с ней…

Вика остановилась, обернулась, присмотрелась внимательно к юноше и только потом подошла ближе.

– Неужели это ты? Совсем непохож на моего старого доброго друга.

– То же самое и я хотел сказать. Неужели это ты? Совсем непохожа на мою старую добрую подругу.

– Да, действительно, много. Как ты поживаешь? И как это вдруг тебя занесло в наши места?

– Дела идут хорошо, – ответил он и добавил. – Я снова сюда переехал.

– Здорово!

– Ага, – согласился он и спросил. – А у тебя как дела? Хотя нет, подожди… лучше ответить мне, пожалуйста, почему ты такая счастливая?

– Я получила пятерки по математике и русскому!

– Поздравляю! Рад за тебя. Отличница?

– А-то как же! А ты разве нет?

– Нет, – ответил он. – Решил стать ударникам. Так легче живется. Меньше проблем.

– Тебе виднее…

– Можно тебя проводить до дома? – смущенно спросил он. – Ты бы мне по дороге рассказала, как твое ничего.

– Еще спрашивает. Такая встреча! Зайдем ко мне, попьем чая и поговорим. Ты что думал, так просто от меня отмажешься? Ну уж, нет. Не выйдет. Давайте вашу руку, сэр!

– Прошу, мэм. Только для начала я должен ее поцеловать.

– Я уже подумала, вы забыли о правилах этикета! – ехидно сказала Вика; Илья галантно поцеловал ее в ручку.

– Не забыл.

Они взялись за руки, и пошли по проселочной дороге, в сторону оттаявшего пруда.

Не успев зайти за порог дома, Вика торопливо и гордо рассказала им о своих успехах и в тот час же была одарена искренними поздравлениями.

Попив чай с тортом, Мария с Василием начали мыть посуду, а Илья с Викторией поднялись на второй этаж, в Викину комнату.

– Виктория, это комната до неузнаваемости изменилась, – прокомментировал Илья.

Стены были оклеены голубыми обоями с белоснежными лилиями, поверх которых висели в рамочках семейные фотографии, одна картина из бисера, черно-белый портрет Виктории. Рядом висели, на гвоздях, несколько десятков медалей за достижения в спортивных мероприятиях, в основном, за участия в баскетбольных турнирах. С потолка свисала причудливая четырехглазая люстра. На полу лежал белый ковер. Западную стену занимала двухместная кровать и компьютерный стол вишневого цвета; напротив – стоял величественный платяной шкаф и столик с огромным овальным зеркалом, на вишневой стойке которого выстроились в ряд женские принадлежности от обычной помады и теней до дорогой туалетной воды и кремов для лица и рук в пластмассовых коробочках. Двери были завешаны плакатами Ди Каприо и Бритни Спирс.

– Где твои игрушки-актеры, кукольные домики? – поинтересовался Илья у Вики. – Где старые обои с облачками и чайками? Где то миниатюрное зеркальце в виде сердечка, что стояла на столе?

– Игрушки и кукольные домики пылятся на чердаке в большом сундуке и только и ждут, когда их вытащит из темного сундука и поиграют с ними. К сожалению, им еще долго томиться в одиночестве. Старые обои содраны и сожжены. А то зеркальце, о котором ты сейчас говоришь, давным-давно разбилось от моей невнимательности и неосторожности и покоиться на городской свалке. А ты что думал, я так и останусь шестилетней девочкой?

– Конечно, нет. – Илья сел на диван, а Виктория включила компьютер. – Просто вспомнил.

– Та комната храниться лишь в моих воспоминаниях и в семейных фотографиях. Иногда мне жаль, что нельзя зайти хотя бы на секундочку в ту «прошлую» комнату, чтобы прикоснуться к тому миру и почувствовать себя шестилетней девочкой. Хотя так даже лучше. Мне нравится, что когда человек меняется, незаметно меняется и его мир. В нашем случае, это комната. У тебя у самого, наверное, некоторые изменения возникли, когда ты вырос из мальчика в юношу?

– Всех своих военных солдатиков, супергероев, суперзлодеев, миниатюрных тигренков, бегемотиков, пингивинчиков из серии «Киндер Сюрприз», целый гараж первоклассных машин, вертолетов и самолетов пришлось отдать племянникам. Если бы кто-нибудь мне сказал в шесть лет, что я в тринадцать с ними легко распрощаюсь, то я засмеялся бы и сказал, что это все несусветная чепуха и ложь. Странно, как меняются наши увлечения.

– С тобой не поспоришь, – согласилась Вика с Ильей, включив спокойную мелодичную музыку.

– Я смотрю, ты променяла игры в куклы на игры в баскетбол, – подметил он, когда подошел к медалям. – Ты молодец, столько первых мест! Наверное, собираешься в будущем стать профессиональным игроком?

– Не знаю. Еще не решила. Все же большой спорт слишком непостоянен. Сегодня ты играешь, а завтра нет. Я хочу поступить в институт и стать специалистом. Правда, я пока не определилась в какой области. Но это не страшно, время еще будет подумать. А ты кем хочешь стать?

– Я… президентом, – ответил он.

– Ты, как всегда, не скромен, – подметила она. – Расскажи хоть, что с тобой интересного произошло за восемь лет?

– Да, в общем-то, ничего особенного. Переехав в другой город, я долгое время не мог привыкнуть к новой обстановке, к новой школе, к новым одноклассникам. Но по истечению трех месяцев, я словно никогда и никуда не уезжал. Странно, да! Кстати, после того глупого инцидента я практически ни с кем не дрался, не в счет один пинок под зад одному задире и каждодневные стычки с девочками-великаншами, которые дрались в первом классе не хуже мальчишек. Ты подикась тоже лупила своих одноклассников? –

– А как же!

– Кстати, первый класс я окончил с «отличием» и многие преподаватели увидели меня в будущем «золотым медалистом». Но я не оправдал их ожиданий. Мне не хотелось отделяться от других одноклассников и снова быть ботаником (коим я являлся в первой школе), по сути, отшельником, который нужен только тогда, когда у него можно списать домашнее задание или контрольную работу на уроке. Поэтому я стал учиться, как и все, спустив рукава, хотя изучаемые предметы мне довались легко. И это помогло! Теперь у меня куча независтливых друзей и твердые четверки в дневнике. Ты думаешь, что я глупо поступил?

– Каждый вправе сам решать, какой путь ему выбирать.

– Ты такая мудрая, не то, что я – олух.

– Да ладно тебе приукрашивать.

– Ничего я не приукрашиваю. Говорю, как есть. А ты почему выбрала такой путь?

– Я не выбирала, – ответила Вика. – Все шло само собой. Учеба мне всегда нравилась, ты и сам это знаешь. Странно, что ты думал и продолжаешь думать, что если человек ботаник, то у него не будет друзей. Прости, но это наивно и глупо. Ты же сам прекрасно понимаешь, что это полностью зависит от человека. Не скажу, что у меня много друзей, но зато я их всех люблю и уважаю. Хотя надо признать правоту твоих слов, большинство ребят в школе относятся ко мне с явной агрессией, перемешенной со сгустками зеленой зависти. Но это меня никогда не тяготило, а наоборот: радовало. Я – особенная. Я – личность, которая имеет свое собственное, веское мнение. А они? Вряд ли. Только не подумай, что я хвастаюсь.

– Не подумаю, – сказал Илья и улыбнулся Вике. – Твоя правда. Если ты могла общаться с другими девочками и одновременно хорошо учиться, то я не мог выполнять сразу два дела одновременно. Помнишь, как я учился в первом классе, словно безумный? – Вика кивнула. – И только из этих соображений я решил изменить своим привычкам.

– Все, что не делается, все к лучшему, – мудро добавила Виктория.

– Я сейчас сижу и думаю, а ты та ли самая девочка, которую я знал?

– Та девочка исчезла, чтобы превратится в девушку, – ответила Виктория. – На самом деле, она во мне, только прячется где-то глубоко внутри. Она там веселится и радуется, прыгает и скачет, поет и танцует. И каждый день проситься наружу, но я ей не разрешаю, когда кто-то рядом. Так, наверное, у всех…

– У меня точно, – поддержал ее суждения Илья. – Кажется, мы взрослеем. И самое печальное, что сами этого не замечаем.

– Да. Что-то мы не об том болтаем. Давай лучше вернемся немного назад, и ты продолжишь свой прерванный рассказ, – предложила Вика.

– А почему бы и нет?! – начал он. – После того как школа отошла на второй план, я стал ходить в два кружка, краеведческий и туристический, и в две секции, футбольную и плавательную. Со временем я остановил свой выбор на плаванье, где добился весьма занимательный результатов (две золотых, пять серебряных и четырнадцатый бронзовых медалей в участиях в городских и региональных состязаниях). А позднее по-настоящему влюбился в красоту Уральских мест и стал каждые выходные ходить в туристические прогулки вместе с кружком. Порой проходилось проходить за один день по сорок, а то и по пятьдесят километров. Прошу заметить, что не по асфальтированной дороге, а по неровным, горбатым тропинкам в самом центре лесных просторов или через скалистые горы. Эти прогулки доставляли мне сплошное удовольствие, особенно когда после изнуряющего похода можно посидеть в лесу, слушая, как щебечут птицы. Или свесить ноги в пустоту, сидя на скалистой горе, любоваться закатом или восходом солнца, прислушиваясь к тишине. Или окунуться в чистое и теплое, как парное молоко, озеро. Эх… я уже там! Обещай мне, что обязательно сходишь со мной в один из таких походов. Я обещаю, ворох положительных эмоций.

– Обещаю! – сказала она. – Я с превеликим удовольствием схожу с тобой.

– Тогда даже не думай отмазываться, если я тебя приглашу в поход. Любые отговорки – не принимаются.

– Ты лучше не отвлекайся от рассказа.

Илья продолжил свой рассказ о себе, о том, как он однажды ускользнул из дома на долгую-долгую ночь, чтобы с друзьями прокатиться на лодке в лунную ночь и рассказать друг другу по одной жуткой истории о водных монстрах, которые охотятся по ночам. О том, как однажды один счастливый случай изменил его навсегда; как он поссорился с папой; как он спас девочку, которая чуть не утонула в пруду; как он боялся прыгать со скалы в воду, но все-таки прыгнул и доказал всем, что он не трус; как он получил три двойки по физике; как они с друзьями залезли в чужой огород и наелись не только малиной, но жгущей соли, летящей из дула пистолета хозяина сада. И многое, многое другое.

После того, как Илья поделился всеми воспоминаниями, которые вспомнил, настала очередь рассказывать Виктории, которая с дотошной подробностью поведала ему о том, что с ней произошло за восемь лет, оставив лишь тайну о Домовом.

Илья ушел от Виктории лишь поздним вечером, когда солнце стало садиться за горизонт.

Так снова началась их прерванная дружба…

Дневничок Виктории. Пометка. 22 мая.

«Всегда приятно поболтать со старым другом. Особенно после долгой разлуки. Вспоминаешь о былом, говоришь о настоящем, думаешь о будущем; делишься секретами, воодушевленно рассказываешь истории и незаметно для себя подкрадываешься в его мир, а он – в твой.

Сегодня я встретилась с Ильей, с которым не виделась много лет. Даже страшно подумать, как быстротечна жизнь.

Я пригласила его домой на чашечку чая. Он не отказался и через некоторое время мы уже сидели у меня в комнате, слушали музыку и общались друг с другом до самого вечера. Странно, но я сама не хотела его отпускать, все просила, чтобы он остался и еще что-нибудь рассказал из своего прошлого. После долгого общения с Ильей, мне показалось, что мы с ним и вовсе никогда не расставались.

Какие там семь лет, о чем вы? Вчера он героически защищал меня в школе от злых однокашников, а сегодня – мило общался со мной, глядя на меня странным взглядом. Может быть, мне показалось? Не знаю. Сейчас, это не имеет значения. Главное, что мы снова вместе, так сказать, воссоединились, и будем дружить, как раньше. Разве что-то еще нужно для счастья? Мне, нет.

Не терпится с ним встретиться снова: поговорить, поспорить, посмеяться. Это нетерпение, восторг, дрожь… как бы ничего не учудить дурного. Если раньше было проще общаться с мальчишками, то теперь с этим некие проблемы. Может мгновенно появится чувство влюбленности, которое врывается в наш мир из ниоткуда и исчезает в никуда. Чувство, которое кроме как разочарование ничего не приносит. Оно мне не нужно…

К слову, Илья стал настоящим красавцем. Высокий и широкоплечий. Таинственные голубые глаза. Густая, как смоль, шевелюра на голове, зачесанная назад. На лице вьющиеся бакенбарды, на подбородке белая, проклевывающаяся наружу юношеская бородка, которая скоро превратится в грубую мужскую щетину и симпатичная, черная родинка возле узких, четких губ.

Наверное, у него было тысяча девчонок и еще тысяча поклонниц. В такого трудно не влюбиться. Но я в него точно не влюблюсь, так как я люблю другого мальчишку, живущего в трех ста световых миль от здешних мест. Тем более Илья – мой друг, а я – его верная и покорная подруга, которая ждет следующей встречи, чтобы всего-навсего поговорить.

Я что-то сегодня заболталась об Илье. Прости, мой дневничок. Сию же секунду исправляюсь и напишу полный отчет за прошедшую неделю.

Ну, во-первых, я сдала два важных экзамена на «отлично». Все еще не верю, что такое возможно. И с большой вероятностью (примерно 99,99%) стану отличницей и в очередной раз утру нос всем тем неучам и дилетантам, которые считаю, что спорт и учеба несовместимы.

Во-вторых, наша команда стала лучшей в весеннем первенстве по баскетболу, несмотря на то, что мы заняли второе место на региональном чемпионате; боролись три области. Но выигрыш на областном уровне принес нам в итоге заслуженную победу. (Мы стали чемпионами Свердловской области среди заявленных школ; все еще не вериться в победу, в это маленькое чудо, которое сотворили мы!). Нас наградили медалями, очередным позолоченным кубком, грамотами, цветами, мячами, мягкими игрушками. В общем, одарили нас приятной мелочью, которая меркнет, когда на горизонте выплывает на белых парусах шхуна под названием: «Победа». Мы с девчонками отметили сей праздник жизни в старой, но уютной кафешке. Заказали много-много пиццы, чая, сладостей и других вредных продуктов. Все-таки один раз живем! Поздравили и пожелали друг другу новых побед в других командах, побед в жизни. А представитель спортивного комитета Свердловской области пообещал нам, что в будущем нас будет ждать не менее великолепные победы в лучших институтах страны… надеюсь на это!

В-третьих, о чем бы я хотела поделиться с тобой, мой дневничок. Я получила три дня назад от Домового письмо. Ты представляешь, дневничок, он прислал мне весточку с другой планеты?! Я так была рада. Он стал членом клуба «Правдивых духов» или «Творческих индивудумов», в котором состоят только лучшие ученики колледжа. Пока у него первый ранг, но если он будет благотворно и добросовестно работать на благо своего клуба, то в ближайшем будущем обязательно станет, либо гирандом (5 рангов), либо пьесдом (10 рангов), младшим генеральдом (15 рангов), либо старшим генеральдом (20 рангов), который исполняет роль Президента клуба. Говорит, что старейшины изучив его способности, спрогнозировали, что через несколько лет он с большой долей вероятности может стать Президентом. Когда читала, ей богу, гордилась своим героем.

Правда, чуть позже расстроилась, когда он мне поведал о том, как он на практике убил собаку-боксера. Домовой, зайдя в темное помещение и услышав рычание, клацающие зубы, цоканье острых ногтей, испугался и начал судорожно колотить закрытую дверь. Никто не открывал, и собака вцепилась, в его спину и ему ничего не оставалась, как обороняться. Либо он, либо она. Домовой писал, что переживает из-за случившегося и берет всю вину на себя. Бедный, бедный, мой друг. Я знаю, как он любит собак, поэтому для него это самая настоящая трагедия. Он пишет, что он – жестокий убийца, а его место – исправительный лагерь для душегубов и грешников. Домовой сильный и я уверена, он справиться с проблемой. Когда он приедет, я обязательно его поддержу.

В-четвертых, или в-пятых, я уже забыла. В общем-то, какая разница? Мой братец по неосторожности упал с велосипеда, лихачил в садике перед девочками. Итог – содранные до крови колени и локти, ворох мелких царапин на лице, багрово-синий синяк под бровью, опухшая губа и три молочных зуба закинуты под койку зубной фее. Василий не отчаивается, а даже гордиться своими синяками и царапинами. Говорит, что они украшают мужчину (когда он это говорит с серьезным выражением лица, я не могу себя сдерживать и смеюсь).

Есть и хорошая новость. Вася получил приз в садике за свою творческую поделку. Он сконструировал нехитрую модель-мешалку для размешивания сахара в чае, что-то типа миксера, но только место дугообразных стальных деталей обыкновенная чайная ложка. Надеюсь, он и дальше нас будет радовать новыми изобретениями. Там глядишь и ученым станет.

Так… на этой недели отец наконец-то начал строить летнюю беседку. Мы все ему помогаем. Моя помощь заключается в том, чтобы вовремя подавать папе гвозди, молоток, пилу, плоскозубцы (я сначала путалась в yих, но потом запомнила что есть что!). Жду не дождусь, когда будет закончена работа. Мечта – сидеть в обнимку с Домовым в летней веранде, слушать пение птиц и любоваться закатом, мило болтая обо всем на свете. Эх, как же я по нему скучаю… надеюсь, он не обозлиться на меня, когда узнает, что я вновь дружу с Ильей.

И последняя новость, мама поделилась со мной секретом, о котором знает только я и она. Кажется, она беременна. Представляешь, дневничок, моя мамуля сказала мне первой об этом! Даже папа еще ничего не знает. Мы с ней серьезно поговорили и решили, что в эти выходные мама скажет папе о ребенке, о моем братике или о моей сестренке.

На этом все. Обещаю, что буду писать почаще. Целую тебя, дневничок. Пока-пока.

Твоя, Викуська».

Глава 9

Иришка, Вика и Илья шли по берегу пруда, кидая в него гладкие камушки, которые несколько раз отскакивали от поверхности воды и тонули. Каждый думал о чем-то своем. Подойдя к широкому деревянному плоту, они сели на него и закурили. В воздухе витал запах никотина с ментолом. Было солнечно и ясно.

Он затянулся и закашлял.

– Ты и правда в первый раз куришь? – удивленно спросила Иришка у Ильи.

– Да, – ответил Илья. – И надеюсь в последний. Я думал, в курение есть что-то особенное. Как говорится, что-то крутое. Но кроме отвратительного вкуса во рту, я ничего не чувствую.

– Сразу видно, дилетант.

– Ты у нас оказывается ценитель? Не знал, не знал. Лучше уж я буду дилетантом, чем курить эту отраву. И вам советую бросить. – Илья выкинул в пруд сигарету. – Тьфу!

– Не нужны нам твои глупые советы.

– Не надо грубить, Иришка. Что на тебя нашло? Он ведь прав. Пора завязывать с этой глупой и вредной привычкой. – Она тоже выкинула басик в воду. – Мне кажется, что врачи правы, организм к сигаретам привыкает.

– Ничего подобного. Это все вранье. Я уже курю столько времени…

– И гордишься этим, да? – закончил за нее Илья.

– Тебя не спросили! – злобно и властно воскликнула Иришка и продолжила. – Я уже столько времени курю, а привычки как нет, так и не было. И не будет. Это просто пугает детей, чтобы они не начинали курить. Но мы-то уже взрослые, нас этой глупостью не проведешь. Хотя кто-то здесь явно еще не подрос, – она посмотрела на Илью и улыбнулась.

– А не пошла бы ты кое-куда подольше?

– Куда-куда?

– Хватит. Заткнулись оба. Я вас не узнаю. Где моя подруга? Где мой друг? Цапаетесь, ругаетесь, капризничаете и то и дело вцепитесь друг другу в глотки. Что на вас нашло? Успокоитесь! Второй раз встречаетесь и второй раз ругаетесь.

– Извини Виктория, сорвался, – тихо сказал Илья.

– Не передо мной извиняйся, а перед ней.

– Я… ладно прости меня, Ирина.

– Надо же сделал одолжение, – фыркнула Иришка.

– Ирка! – сказала Виктория, грозно посмотрев на подругу.

– Ладно-ладно. Прощаю. И ты меня прости. Мир?

– Мир!

– Почему она такая невыносимая? – спросил Илья, когда они остались наедине.

– Она… то же самое спрашивает о тебе. А почему ты такой вредный? Первый же норовишь с ней поспорить, не так ли?

– Просто она такая… такая избалованная, высокомерная и гордая, что я… меня всего трясет, когда она говорит с тобой, словно ты пустое место.

– Это всего-навсего маска, – сказала Виктория. – Я знаю ее слишком давно и поверь мне, она не такая, кем себя хочет показать. Она очень добрая, ранимая и нежная. Она моя подруга. Поэтому я прошу тебя, если ты хочешь со мной дружить, ты должен научиться дружить с ней.

– Я понимаю. – Он кивнул. – Но зачем ей менять маски? Разве нельзя просто быть тем, кем ты являешься? Или сейчас это немодно?

– Ты сегодня просто невыносим, Илья, – заметила Вика. – Ты вот сейчас говоришь о человеческих масках, о том, что какая плохая Иришка, а сам-то сегодня, что сделал? Сменил маску. Сегодня ты – не ты. Неучтивый, недобрый, нетерпеливый и вредный.

– Извини, исправлюсь. – Он посмотрел вее глаза. – Вика, завтра пойдем на «Ромео и Джульетту» с Ди Каприо?

– А разве этот фильм показывают в нашем кинотеатре? – Да. На улице Ярославского открыли новый кинотеатр, в котором крутят старые фильмы. Завтра «Ромео и Джульетту».

– Наверное, билетов уже не осталось, – грустно отозвалась она.

– Сюрприз! – воскликнул он и вытащил два зеленых билета. – Я вчера купил. Так что завтра, в семь тридцать, ждут тебя возле твоего дома. В восемь – начало.

– Классно, – обрадовалась Виктория и уже хотела его поцеловать, но благоразумно отказалась от этой бредовой идеи. Какой поцелуй? Ты что спятила, совсем из ума выжила?!

– Спасибо. Люблю этот фильм.

– Да не за что.

***

Шли дни, устало и незаметно. Виктория и Илья встречались часто, практически каждый день. Гуляли по городу тихими весенними вечерами, заходили в благоухающие парки и литературные скверы, где сидели на скамейках, ели мороженное, глядя, как оживает мир после долгого сна (зимы): как набухают почки, как проклевывается трава через недра благородной земли. Иногда они выбирались в кинотеатры или музеи, на различные выставки изобразительных искусств, в парки развлечений, чтобы покататься на лихих Американских горках, на каруселях, на колесе обозрения, с вершины которого открывался незабываемый вид: город в центре вселенной, обрамленный богатейшими лесами, необъятными полям и величественными горами, тонущими в дымке облаков.

Незаметно для себя они с каждой минутой, проведенной вместе, становились друг для друга все ближе и ближе. Хоть Виктория убеждала себя, что она «никогда» не влюбится в Илью, было понятно, что это только ничем не подкрепленные слова. Виктория понимала, что не так-то просто противостоять неведомой, а порой и разрушительной силе природы; взаимной тяге двух противоположных полов, когда их связь со временем крепнет, а чувства не ослабевают. Она тщетно старалась скрыть в глубине души, что она, возможно, полюбила Илью, так же как и Домового. Это чувство тщедушно обуздало её.

Оставалась двадцать дней до возвращения Домового из иных, неведомых для человеческих душ, миров, а она не знала, что ей делать с теми чувствами, которые все сильнее подкрадывались в тайные уголки ее любящегося сердца. Она не по своей воле влюбилась в Илью и в Домового и не понимала, как она могла такое допустить. Почему не противостояла? Почему предала того, кем дорожит? Почему, зная, к чему приведут её каждодневные встречи с Ильей, она их не прекращала? Почему?

Задумавшись об этих горьких мыслях, витающих в её голове подобно грозовым тучам, которые ознаменовывали предательство и безрассудство ее поступков, она не заметила, как в комнату зашел Илья и положил свою руку на ее плечо. Виктория вздрогнула.

– Привет. Напугал? – спросил он и сел рядом с ней.

– Немного испугалась, – ответила она. – Просто задумалась.

– О чем задумалась?

– Да так о своем, о женском. Не заморачивайся. – Виктория махнула рукой и спросила. – Кстати, как ты себя чувствуешь после вчерашнего?

– Нормально. Правда, ноги болят. Все-таки прошли больше тридцати километров. А ты как?

– Я целый день лежу в постели, даже вставать нет никакого желания. – Она улыбнулась Илье. – Не то что бы все мышцы болят и ноют, но чувствуется усталость. Но это все мелочи, которые не затмят вчерашний, волшебный день, проведенный в густых лесах, где каждой клеточкой тела ощущаешь, что ты живешь, что ты – единое целое с природой.

– Я рад, что тебе понравилось, – сказал Илья. – Мне больше всего запомнилось, как мы с тобой сидели на скале, опустив ноги в пропасть, и слушали, как свистит ветер в ушах.

– Только было страшно, – прокомментировала Вика. – Я забыла, сколько было метров до земли?

– Порядка двухсот метров от уровня моря, – ответил он.

– Ух, как представляю такую высоту, у меня сразу дух захватывает. – Она захихикала. – Мне больше всего понравилось в сосновом бору, топать по узким тропкам, уводящие все дальше и дальше от цивилизации в потаенный дикий мир. А еще лежать в поле, окаймленном со всех сторон лесом, утопая в ломкой и сухой прошлогодней траве, греться на майском солнце, чувствовать носом сырость земли и просто говорить и говорить. Здорово!

– В лесу всегда хорошо и спокойно. Мне кажется это лучшее место, где можно уединиться от мира сего. Ты со мной согласна?

– Полностью, – согласилась Вика, потом с неким смущением посмотрела в глаза Ильи и решила заговорить об этом. – Я тут много думала еще и о том, что вчера произошло в уединенном лесу.

– Правда? Прости меня за то, что я вчера повел себя так глупо. Я не должен был тебя…

– Я знаю, – сказала Вика, перебив Илью. – Но это случилось. И случилось так внезапно, что я даже на мгновение потеряла дар речи, когда это произошло. Я думаю, ты заметил мою перемену. – Илья робко кивнул головой. – Я давно догадалась о твоих чувствах ко мне. Еще тогда, когда я впервые увидела тебя после восьмилетнего перерыва; ты весь светился от счастья, глядя в мои глаза. Думаю, я и в этом права. – Он снова кивнул. – Я знала о твоих чувствах, но отчего-то не захотела их отвергать, а наоборот: начала их жадно принимать и сделала роковую ошибку. Да-да. Не думай, что наш поцелуй был неуместен или неприятен для меня. Честно, я его ждала и мечтала коснуться твоих губ. Да ты и сам понял, когда я в ответ тебя поцеловала, но потом отпрянула в сторону, покраснев от стыда. В тот романтический момент я поняла, что сделала глупость. Я не хотела заводить с тобой романтических отношений, но оказалась бессильной противостоять своим чувствам.

– К чему этот разговор? – спросил Илья. –Почему ты считаешь наш поцелуй глупостью? Я не понимаю тебя? Объясни мне…

– Хорошо. Но тебе не понравится горькая правда.

– Что ж я готов ее услышать правду. Лучше сейчас, чем никогда.

– У меня есть молодой человек, – ответила Виктория.

– Что? – изумленно переспросил Илья, нахмурив брови. На его лице читалось недоумение и некая маска страха.

– Я же сказала, что поступила жестоко, подло и глупо, воспользовавшись тобой. Он живет в другом городе и приезжает через двадцать дней. Прости, что раньше не сказала тебе об этом. Я не должна была так поступать с тобой и с ним. Я сошла с ума.

– Почему ты сразу не сказала мне о нем? Почему дала мне тебя поцеловать? Почему?

– Я не знаю, – бессильно ответила она. – Я просто не знаю. Он далеко, а ты был рядом. Мне было плохо. Я думала только о нем. И только о нем. Но потом я повстречала тебя и…

– Ты – эгоистка! – крикнул он. – Я думал, что ты не такая, как все. Но я ошибся. Ты такая же, просто умело маскируешься.

– Я не эгоистка! – возразила Виктория.

– Печально, что ты не замечаешь этого. А кто же ты, если не эгоистка? Ответь же мне? – Не дожидаясь ответа на поставленный вопрос, он продолжил. – Ты меня использовала, разве не Так? И не надо отнекиваться, ты сама знаешь, что я прав. Ты воспользовалась мной, чтобы забыть о своем друге, чтобы стать счастливой. Но тут вышла некоторая неувязка, на которую ты никак не рассчитывала. Ты влюбилась в меня, забыв про него. Вот – где, правда! Но сейчас не об этом. Ты затеяла эту игру и хоть на секунду задумалась о том, что будем со мной, когда я узнаю эту подлую правду? Задумывалась, что будет со мной? Нет. Тебя интересовала только твоя чертовая проблема! Не так ли? Не надо, не отвечай, я знаю ответ. Разве ты не считаешь, что твой поступок – это и есть высшая степень эгоистичности? Если нет, то мне тебя жаль.

– Прости меня, – жалостливо извинялась Виктория, подойдя к Илье. По ее щечке пробежала слеза боли и отчаяния.

Что же она наделала? Почему с ней это произошло? Какое она имела право манипулировать чужими чувствами?

– Я – эгоистка, ты прав. Я не хотела причинять тебе боль, – Виктория его обняла, он оттолкнул ее, – не знаю, как это вышло. Мне с тобой хорошо.

– Раз тебе хорошо со мной, почему ты отвергаешь меня и остаешься с ним?

– Потому что я люблю его, – призналась она. – Люблю всем сердцем и душой. Он тот, с кем я хочу быть всегда рядом. Он тот единственный, кто понимает меня, как никто другой. Он тот, с кем я бы пошла хоть на край света. Он тот, с кем я хочу прожить до конца своих дней. Но… мы не может быть вместе. Он далеко от меня и наше будущее с каждым днем становится все призрачней и призрачней, не оттого что я его разлюбила или он меня. Просто, мы из разных миров…

– Ты снова говоришь какими-то загадками и тайнами, – фыркнул он и спросил, глядя в ее блестящие глаза. – А как ты ко мне относишься?

– Ты мне нравишься. Честно. Мне с тобой хорошо. – Илья что-то пробубнил. – Но давай останемся друзьями. Прости, я не могу стать твоей девушкой.

– Я так и знал. А кто тебе сказал, что я хочу дружить? С такой лживой и двуличной особой, как ты? Спасибо, я лучше откажусь!

– Ну, прости же меня, – она снова попыталась его обнять. Тщетно. Он увернулся от объятий и открыл дверь. – Я…

– Не надо больше объяснений, – перебил ее Илья. – Я не настолько туп и глуп, чтобы мне повторяли дважды. Я отвергнут. Ну и пусть. Надеюсь, ты будешь счастлива. А теперь, прощай!

– Постой. Не уходи от меня, – плача просила его Виктория. – Ты должен меня простить. Ведь мы с тобой друзья.

– Я тебе ничего не должен, – воскликнул он, холодно посмотрев на нее. – Ты сделала свой выбор, остальное неважно.

И Илья ушел, оставив Виктория одну со своими думами, со своей болью.

– Виктория, Виктория! – крикнул Вася и сиганул на Викину постель. – Я забыл тебе сказать, забыл сказать тебе, что вчера. Вчера… я уснул рано, а ты пришла поздно. Вчера, вчера…

– Успокойся, Вася. Что случилось?

– Вчера приходил Домовой, – наконец сказал он.

– Домовой? Когда?

– Когда тебя не было дома. Он искал тебя, чтобы поговорить. Я ему сказал, что ты ушла в поход с Ильей.

– С Ильей? Но зачем ты так сказал? Зачем? – Виктория чувствовала, как из-под ног уходит земля, и она падает в пропасть.

– Потому что это была правда. Мама говорит, что нехорошо обманывать других.

– Верно. О чем ты ему еще рассказал? – поинтересовалась Виктория.

– Мы с ним два часа играли в моей комнате. Он все ждал тебя, но ты так и не пришла. За это время я ему столько всего интересного рассказал. И про себя и про тебя Виктория. Не потому что я хотел о тебе болтать, а потому что он постоянно спрашивал меня о тебе и об Илье.

– И что ты ему…

– Да, ничего такого, не переживай. Хотя после того, как он узнал об Илье, он нахмурился и стал не очень-то разговорчив. Все о чем-то думал. Наверное, мечтал с тобой встретиться. Увы, ты так и не пришла.

***

Прошло две недели. Виктория окончила учебный год круглой отличницей, на радость родителям и младшего брата и на зависть другим школьникам.

Нельзя не отметить также, что Виктория Шолохова была награждена грамотами, свидетельствующими не только о ее великолепных достижениях в учебе, но и в спорте, в творческих вечерах и в активном участии в школьной жизни. Иной раз, когда от класса требовался один ученик, который бы смог достойно спеть песню на праздничном концерте, Виктория соглашалась. Пела она не так хорошо, как остальные выступающие ученики, но зато искренне и душевно.

Именно в этот вечер она решила, что хватит обижаться, когда нужно простить Илью, который к ее большому удивлению пришел на ежегодный праздник по случаю окончания учебного года. Она увидела его со сцены, он смотрел на нее грустными и пустыми глазами, скупо улыбался и хлопал в ладоши. А когда понял, что Виктория заметила его среди других учеников, немедленно скрылся, словно растворившись в облаке деловитых костюмов и ярких вечерних платьев.

Виктория, отдав грамоты Марии и Василию (Константин не смог приехать в связи с очередным авралом на работе), сказала, что должна сходить к Илье.

– Что именно сейчас, дорогая? – изумилась Мария. – Еще столько дел нужно сделать. Ты не забыла, что бал на носу?

– Да, мам, сейчас. Я успею, времени еще много, – ответила Вика. – Через пятнадцать минут буду дома. Просто я больше не могу ждать.

– Тогда беги, если считаешь нужным.

– Вы снова будете друзьями? – спросил растерянный Вася.

– Я надеюсь на этом, – ответила Виктория и побежала по школьному двору в белом узорчатом шелковом платье с глубоким декольте и открытой спиной. Сбежавшая невеста, подумала Мария и сказала Василию, что им нужно идти домой.

Виктория добежала до серого панельного дома, где жили бабушка с дедушкой Ильи. Илья был во дворе. Он сидел на скамейке, посреди цветущих белых яблонь, и смотрел куда-то вдаль. Вика подошла к нему, села рядом и с облегчением вздохнула.

– Слава Богу, я тебя нашла. Я бежала за тобой, чтобы сказать тебе спасибо за то, что пришел сегодня. Это очень важно для меня. – Илья молчал. – На самом деле, я бежала за тобой не для того, что поблагодарить. Молчи, если не хочешь говорить. Не смотри, если не хочешь меня видеть. Но, пожалуйста, выслушай меня. Я хочу извиниться за то, что поступила, как эгоистка, предав не только тебя, но и саму себя. За то, что я целых две недели не могла решиться на то, чтобы извиниться перед тобой. Две недели! Прости меня и не держи на меня зла. И знай, что я всегда рада тебя видеть в своем доме, ведь ты для меня навсегда останешься другом. Ты можешь и дальше дуться на меня, зарываясь в своей гордыне и люто ненавидеть меня. Это твое право и тебе решать, что будет дальше. Я все сказала, о чем думала все эти бессонные ночи после нашей последней встречи. Я извинилась, теперь моя душа спокойна. А твоя? Как однажды сказал мудрый человек: «В ссоре виноваты оба партнера». Подумай об этом на досуге.

– Хорошо, – устало сказал он, так и не посмотрев на нее.

– Только «хорошо» и ничего больше ты не хочешь мне сказать?

– Нет. Только хорошо. И точка.

– Раз ты так решил, значит, так тому и быть. Жаль. Люди должны прощать…

– Прощают только в сентиментальных романах, которые ты читаешь.

– Вот в этом ты совершенно не прав, – не согласилась она. – Совершенно.

– У каждого человека свое мнение на этот счет, – холодно сказал он. – Ты думаешь, что ты одна такая – личность со своим главенствующим мнением.

– Я этого не говорила. Хотя… тебе, наверное, виднее. Не буду тебя мешать злиться на меня и на себя, мне еще нужно идти на бал.

– Надеюсь, мы больше никогда не встретимся!

От этих обидных и больных слов Виктория чуть не разрыдалась.

– Почему ты так говоришь? – дрожащим голосом спросила она, встав с деревянной скамьи. – Хотя… не отвечай. Не надо, не утруждай себя. Я больше не собираюсь сидеть тут и унижаться перед тобой. Прощай, – сказала она и побежала прочь.

– Прости меня. Я тебя люблю, – прошептал Илья, глядя, как она убегает от него по длинной дорожке парка, цокая каблуками. – Люблю, люблю.

Он закрыл прослезившие глаза руками и в ярости пнул ногой мусорную корзину, которая опрокинулась на землю; из нее вывалились стеклянные бутылки. Он встал и ушел, утопая в густых кронах деревьев.

Виктория сидела за круглым столом вместе с Иришкой, которая блистала в атласном платье светло-голубого цвета в приглушенном свете просторного зала (с ними еще сидели четыре девушки, одетые в нарядные платья разных фасонов).

Столы располагались вдоль бежевых стен, которые были украшены воздушными шарами и самодельными плакатами. Каждый из тридцати столиков был устлан бархатистой скатертью, на которой в центре красовались стеклянные ваза с красными розами, фарфоровые соломки, салфетницы и миниатюрный чайник. По краю столов были расставлены узорчатые тарелки с позолоченными каемками, блестящие ложки, вилки и хрустальные бокалы. Официанты учтиво разносили по столам вкусные ароматные блюда: различные салаты, начиная с традиционного «Оливье» и заканчивая «Цезарем», фаршированную рыбу, приправленную луком и зеленью, мясо с картошкой в глинных горшочках, колбасную и сырную нарезку, помидоры с чесноком и сыром.

В дальнем конце зала была выстроена площадка для артистов, которые развлекали школьников, пьющих, якобы, газировку и детское шампанское.

Середина зала была свободной для безудержных молодежных танцев, которые начнутся, к всеобщему недовольству, только тогда, когда артисты поедут домой.

Виктория кушала салат «Цезарь», запивая его персиковым соком, и пыталась смотреть на сцену, где выступали два брата-акробата, эффектно танцующих на голове. Она думала только о том, что ей сказал Илья: «Надеюсь, мы больше никогда не увидимся!». Она видела только его холодное и бесчувственное лицо, полное ярости и гордыни. Иришка ни о чем таком не думала, поэтому увлеченно болтала с веселой соседкой (которая через каждое слово звонко хихикала) и одним глазом следила за выступлением артистов.

– Чего загрустила? – спросила она у Вики. – Не нравится праздник?

– Скучно, – отозвалась Виткория. – Сидим, едим, смотрим и зеваем. Мне вот интересно, кто такие убогие празднества организует?

– Ага. Убила бы таких организаторов! – смеясь, согласилась Иришка, потом наклонилось к Виктории и шепнула на ушко. – Сейчас поступило предложение сходить в дамскую комнату и выпить капельку вина, чтобы стало чуточку повеселее. Как ты на счет такого предложения?

– Я бы не прочь, – честно ответила Вика, и коса посмотрела на учителей. – А если они заметят, что мы будем под градусом?

– Очнись, мышка! – воскликнула она. – Они уже сами слегка нетрезвые. Думаешь на их столах, вон в тех красных бутылочках, сок налит. Нет. Скорее всего, вино. Так что не дрейфь, подруга. Пора бы нам по-настоящему расслабиться. А то все учеба и учеба, тренировки да тренировки. Сегодня можно.

– Уговорила, – согласилась Вика, подумав, что ничего не будет страшного, если она выпьет стаканчик вина, который поможет ей забыть, хоть на время, сегодняшний разговор с Ильей.

Через несколько мгновений Вика и Ирина стояли в прокуренном женском туалете – казалось, что тесное помещение заволокло непроглядным туманом – и пили прямо из горла дешевое вино с еще двумя девчонками, которые курили сигарету за сигаретой.

Вика, быстро охмелев, тоже закурила, хоть и бросила эту вредную привычку.

– Я все. Последний глоток, – объявила она, когда почувствовала легкого головокружение.

– Что это еще значит? Никаких последних глотков, пока не допьем бутылку, – прокомандовала Ирина.

– Меня штормит из стороны в сторону. Это нехорошо.

– Не тебя одну, – сказала девушка и засмеялась. – Вон, в той кабинке, одна дура уже как час в туалете опорожняет желудок.

Допив бутылку, они, пошатываясь, вышли из туалета, и зашли обратно в душный зал, сев на свои места. Им было весело и неимоверно жарко.

– Я пьяна и одурманена никотином, – сказала Виктория, взяв вилку, чтобы съесть кусочек фаршированной рыбы. – И зачем я только согласилась идти с тобой в туалет?

– Ой, хватит бубнить, – фыркнула веселая Иришка, тихонько стукнув ее локтем. – Ну и выпили, и что теперь? Сейчас пойдем, потанцуем и придем домой трезвыми, как стеклышко. Даю гарантию.

– Я не бубню, в отличие от некоторых, – съязвила Вика, глядя на опьяневшую подругу. – Знаешь, что странно? Когда ты трезвая, ты не даешь гарантий. Когда пьяная…

– Можешь не продолжать, я поняла твою мысль. Но прошу…

– А теперь, джентльмены, прошу вас, выйдете из-за своих столов и встаньте в центр зала! – прокричал ведущий скучного вечера.

Через мгновение юные джентльмены послушно столпились в центре зала

– Отлично! Молодцы! А теперь ди-джей включай медленный танец, а кавалеры пускай выбирают себе вторую половину для медленного танца!

Зазвучала романтическая и спокойная песня Филиппа Киркорова, и юноши не робея стали рыскать глазами и подходить к понравившимся девушкам, приглашая их на танец.

Юношей становилось все меньше и меньше в центре зала и Виктория начала нервничать, как и другие девчонки, проигнорированные потенциальными кавалерами. А самое неприятное для нее был тот факт, что Иришку хотели пригласить на танец сразу три мальчика.

Неужели она такая страшная? Или мужчины бояться сильных и умных девушек?

Отчаявшись, она встала из-за стола и направилась в холл, чтобы подышать свежим воздухом, как вдруг к ее обнаженному плечу прикоснулась чья-то теплая и нежная рука. Она развернулась и увидела Илью в черном пиджаке, в белой рубашке и в галстуке.

– Что ты тут делаешь?

– Не говори ничего, – сказала он, взял ее за руку и повел на танцевальную площадку. Илья обнял Викторию за талию, прижался ближе, касаясь ее волос, и стал вести.

Они кружились в медленном танце и думали только об одном, что же будет дальше.

– Прости меня, – наконец извинился он. – Прости… за то, что я тебе сегодня наговорил. Это все неправда! Я просто хотел… не знаю, чего я хотел, когда наговорил тебе столько грубых слов. Возможно, я думал, что, если мы поругаемся, расставание не будет столь печальным. Я ошибся.

– Спасибо, – прошептала ему на ушко Виктория.

– За что? – переспросил он.

– За то, что сейчас рядом со мной. За то, что простил. За то, что извинился. За все.

– Друзья?

– Друзья.

Всю долгую ночь они танцевали вместе.

Глава 10

Виктория вот уже, как два часа, была сама не своя. То она садилась на кровать, то вдруг вставала, чтобы сделать что-то по дому, потом снова садилась и смотрела то на окно, то на шкаф. Когда ей надоело сидеть на кровати и тупо озираться по сторонам, она начала ходить взад-вперед по комнате, ежеминутно проверяя платяной шкаф, нет ли там ее суженного ряженого, попутно думая, что она скажет Домовому, когда увидит его после стольких минут томительного и трепетного ожидания. Ожидания ЧУДА!

Проходил час, два, три, а Домовой так и не возвращался домой. К ней. Но был ли это его дом, подумала про себя Виктория, которая от волнения и от гнетущего напряжения стала икать; на лбу появилась испарина, а щечки зарумянились.

После того, как стрелка часов остановилась на двух часах дня, Вика решила, что ее занятие крайне бессмысленно, ибо ожидание чего-либо или кого-либо способно превращать время в серую и скучную вечность, обрамленную тяготами жизни. Поэтому она взяла толстую книгу в твердом переплете и, выйдя на улицу, начала читать, вдыхая ничем несравнимый аромат благоухающего лета, сев на модернизированные со времен ее счастливого детства качели. Вместо резиновой шины Константин выстрогал красивую скамейку, которая вмещала троих человек, а ветхие канаты заменил на две прочные стальные цепи.

Ветер нежно ласкал ее кожу и длинные шелковистые волосы.

Она читала, полностью погрузившись в мир грез и радостей талантливой английской писательницы, забыв на мгновение про Домового. Она не заметила, как тают минута за минутой, словно первый снег в осенних лучах света, как белые облака незаметно несутся по голубому небосводу, увядая за горизонтом.

Она посмотрела на ручные часы и ахнула. Было без двадцати шесть, а его все еще не было.

Неужели он обиделся на меня за то, что я дружу с Ильей, подумала она.

А вдруг он не придет? А что если он нашел себе новую спутницу жизни, забыв про меня? Может быть, он попал в какую-нибудь неприятную ситуацию и его сегодня не отпускают домой? Может, он сильно болен, ранен и ждет чей-нибудь помощи? Может, у него продлили занятия на неопределенный срок в связи с отставанием от рабочей программы?

Вот такие мысли блуждали в ее голове, которые развеялись в пух прах, когда она почувствовала горячие дыхание возле своей шеи, отчего покрылась мурашками, обернулась и увидела его, Домового, с огромным букетом цветов из ромашек и одуванчиков.

– Извини за эти простецкие цветы, но других в поле не было, – сказал он и хотел поздороваться с ней, но не успел, так как Виктория крепко-крепко обняла его и поцеловала.

– Привет, привет, привет, – сказала Виктория, три раза чмокнув Домового. – Если я скажу, что время пролетело быстро, то я обману. Время словно остановилось и мне показалось, что я ждала тебя не полгода, а всю жизнь. Я так соскучилась. – Она положила голову на его плечо.

– Я тоже по тебе соскучился. Даже не верится, что мы наконец сможем быть вместе! Все лето!

– Что ты сказал? Все лето?

– Да. Два с половиной месяца отдыха от учебы, – радостно ответил он и добавил, взяв ее за руку. – Два с половиной месяца наедине с тобой. Я говорю, и мне уже не терпится, чтобы сегодня никогда не кончалось. Быть с тобой, обнимать и целовать тебя, вот тот рай, без которого я сходил с ума долгие шесть месяцев.

– А я тебя, мой сладкий Домовенок, – ласково прошептала она, гладя его волосы. И спросила. – О чем ты таком говоришь? Почему тебя посещают такие плохие мысли?

– Не знаю, – неопределенно отозвался он, вытерев рукой слезу, которая катилась по ее щеке. – За эти полгода много, чего произошло в моей жизни, хорошего и плохого. Причем некоторое из этого я с удовольствие вычеркнул бы из своей жизни, из своей памяти. Но, увы, я не могу. С этой тяжелой ношей мне придется смириться и жить дальше, надеясь и веря, что моя, прости, наша любовь поможет мне проучиться в колледже до последнего звонка.

– Тебя снова учили плохим вещам? – спросила Виктория, утопая в его объятиях. Ей нравилось, как он поглаживал ее спину кончиками пальцев.

– Я тебя обязательно расскажу, но не сейчас. Не хочу портить тебе и себе настроение в столь замечательный вечер. Вечер встречи для двух когда-то разлученных голубков. Я смотрю на тебя и не могу налюбоваться. Я целую тебя и не могу насытиться твоими сладкими губами. Я обнимаю тебя и не верю, что ты реальна, что ты, – это ты.

– Если ты не можешь насытиться моими губами, так почему же ты их не целуешь? Если хочешь обнять, почему не обнимаешь так, чтобы я почувствовала твою любовь? Если…

Виктория не договорила, так как Домовой поцеловал ее в губы, прижав ее к себе так сильно и одновременно так нежно, отчего она в одночасье растаяла в его пылких и сладострастных объятиях. Они целовались, наверное, больше двух часов, тихо качаясь на качелях, слушая щебетание птиц и воркование голубки.

– Я могла бы вечно тебя целовать, – призналась она Домовому, положив голову на его грудь, глядя на солнце, которое неспеша опускалось за линию горизонта.

– И не надоело бы? Все-таки вечность – это многовато. Ты так не считаешь?

– Нет, – уверено отвечала она. – А ты разве не смог бы?

– Я-то!? Ты еще спрашиваешь? Я готов целовать тебя миллион вечностей, пока мы не растворимся в прах, в песчинки пыли.

– Замечательно, – мечтательно сказала Виктория. – Говори, что хочешь, но я вижу, что учеба в колледже нисколько тебя не изменила. Ты все такой же мечтатель. И это хорошо!

– А ты что думала, что я после шести месяцев превращусь в циничного скрягу? Нет уж! Не хочу я быть, как они, эти чертовы старшеклассники.

– А что они? – поинтересовалась Вика.

– Они все такие… такие… я даже не знаю, они такие правильные и идеальные, что невольно себя чувствуешь юнцом в кольце нудных нравоучителей, которые пытаются растолковать тебе, простаку, в чем заключается моя сила и власть. Во что я должен верить и отчего ни в коем случаи не должен отказываться, а именно: от заветов и постулатов, которые, по моему личному мнению, лишены смысла и идут в разрез с моими убеждениями. Убеждениями, которые они с корнем вырывают, как ненужные сорняки. Они делают меня такими же, как они, смиренным старшеклассником, чтобы в будущем я не говорил то, что никто не хочет услышать, чтобы я беспрекословно выполнял то, что выполняют и они. Странно, не правда ли?

– Да, – согласилась с ним Виктория.

Разве он говорит не о нашей школе, не о нашем мире, подумала про себя Виктория, но решила ничего не говорить.

– Помнишь, я писал, что убил собаку. Это было их наказание за то, что я пренебрегал их законами и сводами правил. Других объяснений у меня нет.

– Это жестоко! Как они могли так с тобой поступить!?

– Могли. Они все могут. Я пошел против системы, упрекнув их в том, что они учат нас не тому, чему должны. Домовые никогда не общались с людьми, поэтому никто и не знал, чему учат людей в школе, кроме меня. Я единственный, кто узнал секрет, о котором молчали они, и решил пойти на определенный риск, который, к сожалению, не оправдался. Вместо того, чтобы прекратить нас учить никому не нужным предметам (в них действительно больше зла, чем добра), они увеличивают часы по ним. Потом они заставили меня прилюдно извиняться перед всеми в клевете. Я не хотел идти им на уступки, не хотел сдаваться, но меня силой заставили. Сказали, что расскажут обо всем моему отцу, который в то время недомогал, и любое непредвиденное потрясение, могло бы привести к летальному исходу; хоть я его большую часть своей жизни ненавидел его, я не мог так поступить с родным отцом, поэтому сдался и извинился.

И на этом они не остановились… как ты уже знаешь, они мне причинили такую психологическую боль, от которой я все еще не могу оправиться. Боже мой, как я страдал. Каждый день мне снилась та собака и сейчас сниться. Ее поникший взгляд, устремленный в пустоту. Ее еле вздымающая и опускающая грудь, из которой сочилась алая кровь. Ее прижатый хвост к земле. Ее страдающий зов. Ее слезы, стекающую по ее вытянутой морде. Ее последний вздох. И все – жизнь оборвалась. Собака умерла в невыносимых муках от моих рук, – Домовой больше не мог сдерживаться, дав волю своим чувствам, зарыдал и прижался к Виктории, неосознанно ожидая от не дружеской поддержки.

– Поплачь, мой родной. Тебе станет легче на душе, – сказала Виктория. – Ты ни в чем не виноват. Помни об этом.

– Но… ведь неважно… кто виноват. Важно то, что ее больше нет. И я…

– Не надо продолжать эту фразу. Не надо, – она подумала и спросила. – Тише.

Через некоторое время, она спросила:

– А ты не можешь бросить колледж?

– Боюсь, это невозможно. Если только убежать туда, где тебя никто не найдет. Туда, где дороги не будет тебя. Так что бегство – это не вариант!

– Боже… тогда, как же ты будешь учиться дальше, после того, что случилось? – взволнованно и напугано спросил она.

– У меня нет выбора. Нет! – повторил Домовой.

– Я думаю, так будет лучше для всех. И для тебя и для них.

Они замолчали.

– Как же так?!

– Что случилось?

– Я же не хотел портить тебе и себе настроение. А что в итоге? Ты напугана, а я плачу. Вот так романтическая встреча!

– Боюсь, что для нас это было более, чем необходимо, – сказала Виктория. – Одному надо было высказать, а другому – выслушать. Согласен?

– Согласен! Просто хотелось, чтобы было все замечательно…

– А разве сейчас не замечательно? Мы с тобой говорим, общаемся? Что еще нужно для счастья? Мне ничего.

– Точно, – согласился Домовой, улыбнулся и поцеловал Викторию, которая хоть и была напугана и взволнованна, но ее глаза все равно светились от счастья. – Только вот, это еще не все, что бы я хотел тебя рассказать, а заодно и разочаровать. Об этом, я думаю, мы завтра поговорим. – Он коснулся ее руки и спросил. – А теперь признавайся, на какие оценки ты закончила девятый класс и как отпраздновала выпускной? И где твои родители с Васей, по которому я ужасно скучал?

– Они уехали в город за покупками, я отказалась. Сказала, что болит живот.

– Ах, ты негодница! Родителей значит обманываешь?

– Чуть-чуть!

– Так что там на счет учебы и выпускного бала? – повторил Домовой;

Виктория рассказывала Домовому о своих успехах в учебе (он заликовал, обнял ее, торжественно поздравив с победой) и о том, что она – отличница и спортсменка, гордость школы, напилась на Выпускном вечере, выпив лошадиную дозу вина в женском туалете.

Через час к дому подъехала машина, резко завернув на обочину, поднимая вверх облака пыли. Виктория с Домовым встали с качели и, держась за руки, подошли к машине, чтобы поприветствовать Константина, Марию и Василия. Если Константин кроме дочери никого не увидел. То Мария и Василий замерли на месте, на мгновении превратившись в оловянных солдатиков, заворожено глядя то на Вику, то на Домового, который, в свою очередь, смотрел на них счастливыми и беззаботными красно-голубыми глазами, которые излучали наивность и доброту.

– Ты вернулся! – вскрикнул Василий и побежал к Домовому. Обнял. – Я так соскучился…

– Да, я вернулся. Поверь, я соскучился не меньше. Мне так не хватало твоих историй, твоего смеха, твоей улыбки, твоих гримас. Теперь мы снова вместе, дружище, – ответил он, погладив его по голове, и посмотрел на Марию. – Здравствуйте. Мечтал с вами познакомиться, – он протянул ее руку, чтобы поздороваться.

– Здравствуйте, – они пожали друг другу руки; Мария скромно и ласково улыбалась. – Очень приятно, Домовой.

– Взаимно, – сказал он, посмотрев в ее глаза.

– Не скажу, что я мечтала с тобой познакомиться, так как узнала о тебе относительно недавно от дочери. Но могу уверить тебя, что я ждала этой встречи ну как минимум полгода, представляя в своей голове, как это будет. Все-таки мне, взрослому и отчасти циничному человеку, обладающему вопиющей толикой скептицизма, поначалу было тяжело поверить в ваше существование, пока я, вас, впервые не увидела два месяца назад в Викиной комнате, точнее ваш призрачный лик, который увядал на моих глазах. И вот – это время пришло и я наконец держу твою руку, ощущая ее тепло, пульсацию вен, но все равно мне тяжело поверить, что это происходит на самом деле, что это реально…

– Я вас понимаю, иногда тяжело поверить в то, что многие считают выдумкой. Но как вы видите я не выдумка. Я настоящий. Я более чем реален.

– Добро пожаловать в семью…

– Спасибо, – поблагодарил он Марию.

– Тебе спасибо за то, что охранял наше уютное гнездышко от бед и ненастий все эти долгие-долгие годы. Я надеюсь, что ты и дальше его будешь охранять.

– Не за что, – скромничал Домовой. – Если честно, то я ничего такого и не делал, просто жил с вами и все…

– Домовой, расскажи лучше, как ты закончил учебу? – вдруг спросил Вася.

– Хорошо первый кликнер (семестр!) на «отлично», но было тяжело. Ты лучше скажи мне, Василий, ты выполнил то, что обещал, когда мы виделись в последний раз? – спросил Домовой.

– Да, – ответил Вася. – Воздушный зеленый змей готов к полету.

– Замечательно. Тогда завтра будем его запускать, как ты считаешь?

– Было бы здорово! – обрадовался Вася.

– Значит так, и поступим, – решил Домовой.

– И чего вы там стоите? – спросил Константин, высунувшись из окошка. – Как будто полгода не видели друг друга. Давайте домой, я кушать хочу, умираю от голода.

– Пойдемте в дом, пока наш папа ничего странного не заметил, – сказала Мария и пошла к дому, перед этим закрыв машину. – Успеем еще поговорить, время будет.

Глава 11

На следующее утро, друзья, как и планировали, пошли запускать в голубое небо воздушного змея. По дороге, точнее сказать, по извилистым тропинкам, ведущим в сердце хвойных лесов, они шли практически молча. Иногда Вася отвлекался от своих мыслей (он представлял, что он бессмертный горец со сверкающим мечем в руках, идущий по тропе смертных к своему заклятому врагу) и задавал вопросы Домовому, который с радостью на них отвечал, украдкой глядя на Викторию.

Дойдя до большой поляны, со всех сторон окруженной густым лесом, они расположились под куполообразной кроной сосны. Толстенные корни дерева уходили глубоко под землю, а от старой морщинистой коры пахло смолой.

Положив кулек с продуктами наземь, Виктория открыла рюкзак, достала оттуда плед и расстелила его. Домовой же с Василием, прислонили бамбуковые удочки к стволу дерева и начали ответственную подготовку к полету. Сначала проверили прочность матерчатого основания, натянутого на каркас, потом достали пеньковую веревку и прикрепили ее к хвосту змея, после чего Домовой облизнул палец, определив важную характеристику для удачного полета – направление ветра.

– Нам сегодня несказанно повезло, – сказал Домовой. – Ветер сегодня не только сильный, но еще и порывистый.

– То, что нужно! – прокомментировал опытный по данному ремеслу Вася.

– Ты готов, младший брат?

– О! Да, старший брат! Ты же мне поможешь его запустить?

– Еще спрашиваешь. – Домовой подал ему лебедку с прочной нитью, а сам взял в руки воздушного змея. – Сейчас побежим на запад. Вон туда! – Он указал пальцем на неровную линию леса вдалеке и спросил у Вики. – Ты с нами?

– Я, пожалуй, откажусь, – ответила она. – Хочу пока сделать бутерброды, нарезать огурцы и помидорчики. Еще надо костер развести, чтобы пожарить хлеб с сосисками.

– Тогда не забывай смотреть на небо, когда по нему будет лететь наш змей, словно фрегат в морской синеве.

После этих слов Василий и Домовой побежали навстречу попутному ветру и запустили змея в невесомость. Сначала змей не хотел взлетать на положенную высоту и петляя, падал на землю. Но после четвертой попытки он все-таки взлетел высоко-высоко в небо на радость Василию, Домовому и Виктории, которые завороженно смотрели ввысь на гордо парящего змея, который утопал в небесной синеве; Василий не только смотрел ввысь, но и продолжал бежать, неугомонно раскручивая лебедку, поднимая змея все выше и выше.

Домовой подошел к Виктории и помог ей развести костер, потом лег на плед, глядя, как бегает его младший брат по бесконечным просторам золотистых полей, радуясь и смеясь. К нему подсела Виктория и поцеловала его в щечку.

– Как же я соскучился, по этому миру…

– Я, кажется, знаю твое предназначение, – сказала она.

– Да? – изумился он. – Интересно, какое?! А то я и сам понятия не имею.

– Дарить людям счастье и радость, – ответила она и снова его поцеловала, теперь уже в губы.

– Ну, не знаю… мне кажется наоборот. Я предназначен, чтобы причинять боль и страдания.

– Не говори так! Ты же знаешь, что это неправда! – возразила она и продолжила. – Оглянись вокруг и ты увидишь, что ты для нашей семьи, как эликсир благополучия и благодати. Посмотри, как мой брат счастлив, он словно сам витает в небесах вместо змея. И все это благодаря тебе. Посмотри внимательно на мое лицо, в мои глаза, в мою неисчезающую с лица улыбку. И ты поймешь, что я, чувствую, когда ты рядом со мной, когда целуешь меня.

– Я хочу, чтобы это было моим предназначением. Очень хочу, но…

– Давай, без всяких надоедливых «но». Если ты будешь верить и всю жизнь служить данному предназначению, разве ты его сможешь изменить на другое из-за какого-нибудь иного фактора? Я думаю, что нет.

– Ты права. Учась в колледже, я многое понял и осознал. А именно то, что многое зависит от нас самих, что мы – кудесники своего счастья, что мы – повелители своей жизни и в каком направление она побежит, будет зависеть только от нас. Поэтому, я лучше буду нести добро, нежели зло.

– Спасибо, – вдруг поблагодарила она.

– За что?

– Просто так, – Вика ему улыбнулась и обняла. – За то, что со мной соглашаешься. Чему ты еще в колледже научился, расскажи?

– Много чему, – неоднозначно ответил он. – За полгода произошло столько всего, что все и не припомнишь. Правда, были такие эпизоды, причем не очень хорошие, которые, как назло надолго застревали в голове и раз за разом всплывают перед глазами, когда их совсем не ждешь.

– Поделись со мной этими воспоминаниями, – попросила она.

– Ты уверена? – Виктория кивнула, он продолжил. – Однажды в наш класс пришел новый ученик, он был чернокожим, высоким и худым, как трость, с приятной улыбкой, добрыми глазами и кучерявыми волосами на голове, как у горного барашка. Мне он сразу понравился. Он был не таким, как все ученики колледжа: милый, застенчивый, веселый и жуть какой несерьезный. Было в нем что-то такое загадочное и неуловимое, харизма что ли. У него был дар рассказывать анекдоты. Он был прирожденным комиком.

– Домовой, почему ты говоришь о нем в прошедшем числе?

– Потому что он совершил самоубийство. Не выдержал…

– Чего не выдержал? – взволнованно спросила она.

– Каждодневных издевательств по поводу его цвета кожи, – прошептал он, опустив голову.

– О боже! – воскликнула она.

– Я также отреагировал, когда узнал об этом. А знаешь, что самое противное в этом, что и я издевался над ним, хоть и считал его своим другом! – признался он.

– Но зачем?

– Не знаю, я не думал о последствиях. Нам было забавно. Все веселились и я тоже, уподобив себя паршивой овце, чтобы быть в стаде, чтобы не быть отвергнутым из него. И это тупое и глупое дурачество привело к летальному исходу. Поэтому сейчас, я чувствую свою вину в его смерти. Ведь я был частицей зла, которая в итоге превратилась в песчаную бурю, уносимую в неведомые дали того ученика с добрыми глазами и милой улыбкой.

Домовой замолк, погрузившись в воспоминания.

Виктория, ничего не ответив, смотрела вдаль, на братика, который следил за воздушным змеем, задрав голову вверх.

Через несколько минут молчания, она спросила:

– Надеюсь, сейчас ты изменился и больше не издеваешься над другими?

– Теперь я на их стороне. На стороне отвергнутых, – ответил он.

– Не поняла?

– Я бросил своих старых злых друзей, разорвав с ними священные узы дружбы, которые негативно на меня влияли. И примкнул к слабым и обездоленным товарищам, которые хоть и слабы физически, зато сильны духом и чисты душой. Я помогаю им, как могу, а они мне. Взаимовыручка. Правда теперь меня бьют чаще обычного потому, что я заодно с неудачниками и мое место в грязи, на покорной земле, на которую смотрят свысока богатые и успешные. Ты представляешь, мои бывшие друзья, друзья, которые еще недавно клялись мне в верности, сейчас при каждом удобном случае ранят мою душу своим жестокосердием, когда бросают грязные словечки в мою сторону. Мне их жаль. Они меняются и меняются не в лучшую сторону. Боюсь даже представить, что с ними будет в конце обучения. Кем они станут? Высокомерными, тщеславными, жестокими эгоистами с задатками тирана? Я не знаю и не хочу об этом думать.

– Ты правильно поступил, – сказала Виктория, поддержав Домового в его нелегком решении, обременив себя лишними и ненужными проблемами и издевательствами. – Лучше быть с теми, кто тебя ценит. Я так считаю.

– Я тоже, – шепнул он; Виктория прижалась к нему и хотела его уже поцеловаться, как вдруг Домовой крикнул Васе. – Не раскручивай больше веревку, достаточно!

– Хорошо, – отозвался Василий.

– Почему ты меня сегодня не целуешь? – обидчиво и наивно спросила Виктория, сморщив бровки.

– Я хочу, но…

– Что «но»?

– Я боюсь, что не смогу тебя целовать пока не расскажу еще об одном неприятном случае, который произошел в колледже. Это очень важно!

– Я тебя внимательно слушаю, – сказала Виктория.

– Даже не знаю с чего и начать…

– Говори, как есть, – посоветовала она.

– Хорошо. В общем… когда я узнал от твоего брата о том, что ты снова встречаешься с Ильей и хорошо проводишься с ним время, я на тебя обозлился, заревновал так, как никогда не ревновал. И совершил ошибку, – Домовой замолк.

– Какую ошибку? – переспросила она.

– Я решил, что тоже буду развлекаться, как ты. Поэтому направился в женский корпус и пригласил Маргарет на свидание. Она питала ко мне некие любовные чувства, поэтому согласилась составить мне компанию. Мы пошли в заброшенные холмыи там всю ночь целовались. Причем я ее первый поцеловал, назло тебе, Виктория.

– Я…

– Подожди Виктория, можно я договорю, – перебил ее Домовой. – Проснувшись на следующее утро, когда моя ярость и злость угасли, я понял, что совершил ошибку и уже через несколько часов во всем раскаялся Маргарет, чтобы она не планировала наше будущее и не ждала от меня любви и ласки. Ты не поверишь, она меня простила и мы стали хорошими друзьями. – Он сел на колени и сказал. – Прости меня, я не хотел. Я люблю только тебя.

– Прежде, чем я буду прощать тебя, ты должен простить меня.

– За что?

– Я тоже совершила ошибку, – наконец призналась она. – Я целовалась с Ильей.

– ТЫ? – Домовой засмеялся.

– Что я сказала смешного? – обиженно спросила она.

– Прости, просто очень смешно. Мы с тобой два изменщика. – Домовой продолжал смеяться. – Я думал, что ты меня не простишь, а тут такой неожиданный поворот событий, вследствие которого оказывается я, могу тебя не простить…

– Получается так, – теперь засмеялась и Вика. – Глупо как-то вышло?

– Не то слово. И что же мы будем делать друг с другом, раз оба провинились? – спросил он.

– Есть только один выход…

– Простить друг друга? – догадался Домовой.

– Точно в цель. Тогда квиты?

– Квиты! – после этих слов они поцеловались.

Через несколько минут к ним подбежал запыхавшийся и уставший, но радостный и веселый Василий, который рухнул на плед вместе с зеленым змеем и с жадностью стал жевать бутерброды, запивая их горячим чаем из термоса.

– Ой, какой горячий! – воскликнул Вася, поморщившись.

– Осторожно, не обожгись, – забеспокоилась Виктория, протянув ему палочку, на которой была нанизана закопченная сосиска, пахнущая мясом и костром. – Держи. Только подуй, прежде чем будешь пихать ее себе в рот.

– Хорошо, – ответил довольный Василий, глядя то на нее, то на Домового каким-то странным, таинственным взглядом.

– О чем задумался, Вась? – спросил Домовой и, не дожидаясь ответа, предположил. – Неужели хочешь нам рассказать секрет, который заинтересует и меня и Викторию? – Он мотнул головой. – А что же это тогда? – Вася картинно пожал плечами и снова ехидно улыбнулся. – Ах, ты какой «темный»… даже с друзьями не хочет поделиться секретом.

– А что такое «темный»? – заинтересованно спросил Вася.

– Это когда… хотя нет, погоди-погоди, не проведешь меня так просто! – сказал Домовой и добавил, коварно потирая руку. – Если хочешь узнать секрет значения слова «темный», ты должен поделиться со мной своим секретом. Как тебе такой вариант?

– Я даже не знаю… я как-то не хотел об этом говорить вслух, а то боюсь, вы застесняетесь… но мне ужасно хочется узнать, что такое «темный», поэтому у меня нет выбора. Я просто хотел сказать, что вы очень красивая пара, как мы были с Вероникой в детском садике.

– Спасибо, младший брат, – смущенно поблагодарил его Домовой за лестный комплимент и спросил. – Что это еще за Вероника? Не рано ли с девочками дружить?

– Нет, конечно! Вы же сами мне рассказывали, что познакомились друг с другом, когда вам было по шесть…

– Ну, да, – согласилась Виктория и улыбнулась Домовому.

– А ты говоришь, что рано! Ничегошеньки не рано!

– Прости, дружище, совсем запамятовал, что тебе уже нынче будет семь полных годиков. Совсем большим стал!

– А то! Я и сейчас уже большой! – гордо сказал Вася. – И вообще, я самый высокий в детском садике, вот так-то!

– Одним словом, богатырь, – добавила Виктория.

– Так что там на счет твоей девушки, Вероники? Кстати, красивое у нее имя, тебе тоже, наверное, нравится?

– Обычное имя. Мне больше нравится имена Светка или Алиса. – Вася откусил сосиску и, жуя, продолжил говорить. – Я в Веронику сразу влюбился, как ее увидел. Мне было тогда три с половиной годика, я перешел в новый детсад «Золотой ключик». Я всегда боялся к ней подойти, поговорить, мне всегда казалась, что она откажется со мной поиграть и тогда… Я бы не знаю, что и сделал тогда! – Василий так возбужденно и эмоционально рассказывал, делая такие смешные рожицы, что Виктория и Домовой еле сдерживали смех, закрывая рот руками и делая вид, что слушают его со всей взрослой серьезностью. – Короче, когда я узнал, что вы познакомились в шесть лет и дружите уже целую вечность, я решил с ней заговорить. И получилось. Она в меня сразу же влюбилась и мы с ней стали самой красивой парой в детском садике. Все-все нам завидовали, когда мы чмокались в губки и держались за руки, подражая странным причудам взрослых. Объясните мне, пожалуйста, что вы нашли в этих дурацкий поцелуях, не такие они уж и сладкие и волнительные, – возмущено говорил Вася, отчего Домовой не выдержал и издал сдавленный смешок, но Васька не обратил на это внимания и продолжив дальше свой рассказ. – И в этих дурацких «зарукодержаниях», от которых только потеют руки. Позже они становятся липкими и влажными. Фу, какая гадость! Но приходилось с этим мириться.

– Ты по ней скучаешь? – поинтересовалась Виктория у брата.

– Пока еще не успел. Все-таки только семь дней прошло, как мы с ней последний раз виделись в детском саду. Я, правда, надеюсь, что она будет учиться в моем классе, чтобы мы смогли стать лучшей парой и в школе, чтобы и там нам все завидовали.

– Подожди-ка, я чего-то не понял, – прервал его Домовой. Он лег на плед и стал смотреть на пористые облака, проплывающие на голубом небе. Виктория и Вася последовали его примеру, легли и начали рассматривать облачка, напоминавшие то человеческое сердце, то профиль лопоухой собаки, то чьи-то воздушные ноги, то ангелов с белыми крылышками, то танцующих человечков. – У тебя к ней искренне чувства? Или она тебе нужна только для того, чтобы стать популярным?

– Мы любим друг друга. Как можно притворяться, не понимаю?

– Некоторые люди могут, ради собственной выгоды манипулировать любовью и чувствами, отношениями.

– Это плохие люди, а я – хороший! Ты разве забыл? – обиженно спросил он.

– Нет, – виновато ответил Домовой. – Прости, не подумал, когда спросил. Хотел просто удостовериться.

– Прощаю.

– Даже не вериться, что ты уже влюбляешься в девочек, – изумилась Виктория. – Вот вроде бы недавно стал ползать на четвереньках, потом ходить, позже говорить «Мама» и «Вивка», а тут уже…

– А что тут такого! – возмутился Вася и мгновенно спросил у сестры. – Ты же мне сама говорила, что ты влюбилась в Домового, когда тебе было столько же, сколько и мне? Или я путаю?

– Так-так, это уже неинтересно, – воодушевился Домовой и поинтересовался у Вики. – Ты что, Виктория, была меня влюблена с первого класса и молчала об этом столько времени?

– Что ты его слушаешь? Врет он все! – возразила она, покраснев. – Я такого не говорила. Точно! Возможно, я упоминала где-то, кому-то, что ты мне был не безразличен в те года. Но то, что я тебе любила в шесть лет…

– А мне кажется, что ты врешь! – радостно заметил Вася. – Врешь, меня не проведешь. Когда ты обманываешь, ты начинаешь нервничать. А когда ты нервничаешь, ты начинаешь краснеть и икать.

– Какой же ты сегодня упрямый и невыносимый! – сказала Виктория и легонько ущипнула брата за попу; он взвизгнул, а потом засмеялся. – Смейся, смейся, когда-нибудь и я тебя сдам с потрохами твоей же Веронике. Я тебе припомню!

– Я никогда не буду обманывать ее. И все!

– Да? – ехидно переспросила сестра. – Посмотрим, как ты запоешь, когда повзрослеешь.

– Так значит, это правда?! – удивленно, то ли спросил, то ли сказал Домовой, привстав с пледа.

– Да, – еле слышно ответила она. – Когда мне было шесть, я еще не осознавала, что любила тебя. Я думала мы друзья и не более того. Но по истечению почти десятка лет, я научилась выражать свои чувства и эмоции, записывая их на листках бумаги, в своем дневничке, и обнаружила, что любила тебя все эти годы. И будь уверен, что ты тоже.

– Я? – удивлено переспросил Домовой.

– Да, ты! Просто вспомни наш давно забытый разговор, когда ты мне объяснял, чем отличается любовь от влюбленности. Помнишь?

– Помню, – радостно ответил он и добавил, погрузившись в воспоминания. – Чудесное было время…

– Не то слово! – согласилась Вика. – Так вот – именно тогда ты мне признался в ЛЮБВИ и я тебе тоже.

– В дружеской любви, – исправил ее Домовой.

– А разве есть разница? Для меня любовь – это и есть дружба двух людей, которые живут друг для друга, проходя вместе через ворох испытаний и жизненный трудностей, благодаря пониманию, терпению и взаимовыручке.

– Ты права, – снова согласился Домового, взяв ее за руку. – Странно, что я не подумал об этом раньше.

– А когда вы поженитесь? – вдруг спросил Вася, глядя на счастливых голубков, которые в эту же секунду смутились и не оттого, что свадьба для них было чем-то сверхстрашным, как для многих молодых людей. А из-за того, что они подсознательно понимали, что их свадьба никогда не состоится; ибо их разделяла невидимая граница между двумя мирами, убивая любую мечту о светлом будущем.

– А ты хочешь, чтобы мы поженились? – спросила Виктория, смеясь. Типичная реакция, чтобы скрыть страх.

– Так ведь полагается! Ты это и без меня знаешь. Если любишь – женись! Я и то уже женился. Точнее сказать, нас поженили в детском саду. Вот, мое кольцо. – Он протянул им свое обручальное кольцо из блестящей фольги.

– Удивил ты меня, младший брат! – восторженно воскликнул Домовой. – Как ловко ты нас обскакал! Что я могу тебе сказать… ПОЗДРАВЛЯЮ, муженек. – Он крепко пожал руку Васе.

– Поздравляю, – Виктория чмокнула брата в щечку.

– Спасибо, – смущенно сказал он и предложил. – Может быть и вас поженить? Я умею! Я уже провел в детском садике аж пять пышных свадеб!

– Я даже и не знаю, – засомневалась Вика. – У нас и колец нет…

– Кольца – это не проблема! – Вася достал из кармана маленький кусочек шоколада, обмотанный в фольгу. Растаявшую шоколадку заснул себе в рот, фольгу помыл водой из бутылки и быстро сделал два кольца. – Готово! Ну как вы решились?

Виктория и Домовой посмотрели друг другу в глаза, в которых появился огонек надежды, что они все-таки поженятся – пускай понарошку! – и будут до конца своих дней любить друг друга, связав свои души узами брака.

После серии мечтательных улыбок и робкого поцелуя в щечку, Домовой сказал:

– Мы готовы!

– Правда? Ты хочешь? – спросила Виктория.

– А ты разве не хочешь?

– Хочу! Очень хочу! – воскликнула она, прыгая от радости.

Ну, ты и дура, подумала она про себя, летаешь от счастья, что женишься понарошку.

– Ура! Я проведу шестую свадьбу! Встаньте друг другу лицом и возьмитесь за руки, – прокомандовал Вася. – Хорошо. Теперь можно и начать. Только прошу не смеяться, я сейчас поменяю голос. – Они кивнули. – Сегодня Великий день! Сегодня соединяться две добрые души в одну, святую. А ну не смейтесь! – обиженно воскликнул брат, – а то я не буду вас женить!

– Прости-прости, – извинилась Виктория и сказала. – Я просто удивляюсь, какой у меня талантливый братишка.

– Спасибо за комплимент, я честно все вызубрил наизусть, но мне нужно продолжать. Тише! Сегодня женятся два замечательных человека. Моя любимая сестра, Виктория. И мой сводный, старший брат, Домовой. Клянетесь ли вы перед Богом любить друг друга вечно. Домовой?

– Да.

– Виктория?

– Да.

– Ура! Ой, простите, – извинился Василий. – Раз все согласны, теперь можете обменяться кольцами. – Они обменялись и Вася сказал то, что любил говорить всегда в таких вот торжественных церемониях. – А теперь жених может поцеловать невесту.

Домовой нежно прикоснулся руками к румяному и ангельскому личику невесты, и нежно, и сладко, и страстно поцеловал, после чего шепнув на ушко какие-то слова, которые не уловил Василий.

– Теперь вы, муж и жена. Поздравляю! Я так рад, что вас поженил!

– Ты хороший священник! – похвалил его Домовой.

– А то! Специалист! Шестая свадьба, как-никак! – с гордость говорил Вася, посмотрев на Викторию. Спросил. – Вик, ты прям вся светишься. А почему у тебя слезы на щеках?

– Да так, от радости, – ответила она.

– Странные все-таки эти девчонки. Никогда не понимал, как можно плакать, когда тебе радостно и весело?

– Не ты один их не понимаешь, – сказал Домовой.

– Мы же с тобой братья! – воскликнул Вася.

– Братья.

– Вам и не понять никогда, когда мы сами себя не понимаем, – сказала Виктория и предложила. – Тебе, наверное, надо что-нибудь подарить за то, что ты правел такую замечательную свадьбу?

– Да ничего не надо. Хотя кое-кто мне обещал объяснить, кто такой «темный» человек. Помнишь, Домовой? Я поделился своим секретом. Твоя очередь.

– Точно! А я и забыл! «Темный» человек – это такой человек, который скрывает в своей черной душе разные тайны и секреты. Он хранит их только для себя и больше не для кого.

– Понятно. Буду теперь знать. Хотя я сам догадался. А мы на рыбалку-то пойдем?

– А как же! Сейчас только затушим костер, сложим мусор в пакет и пойдем.

– Ура! Ура! Надеюсь, я поймаю сегодня большую-пребольшую рыбину, – замечтался Вася.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, – сказал Домовой.

– И я тоже, – добавила Виктория, которая все еще не верила, что обручена с Домовым.

Она была счастлива.

По дороге к пруду Домовой рассказывал Васе и Виктории очередную невероятную историю, о том как он, там в своем мире, спасая свой народ от огромных монстров которые неожиданно напали на спящий город, о том как его награждали за смелость и отвагу, проявленную в бою. Как вдруг Вася неожиданно прервал рассказ:

– Неужели это было взаправду? – спросил Вася у него, когда подбежал к пеньку, нагнулся и съел чернику.

– Конечно, – соврал он. – Ты ведь не думаешь, что я бы стал тебе врать, – Вася помотал головой и побежал к другому кустику, усыпанному черной ягодой.

– Домовой, – позвала его Виктория и шепнула ему на ушко. – Может, лучше сказать ему правду, нежели обманывать?

– Не стоит, – возразил Домовой. – Пускай думает, что его старший брат, то есть я – герой. Есть на кого ровняться, – он усмехнулся и, увидев, что Виктория продолжает на него смотреть странным, непонимающим взглядом, добавил. – Не подумай, что я, это делаю ради собственной выгоды или ради его признания и уважения ко мне, но и без этого меня уважает и ценит. Я, прежде всего, забочусь о нем. И хочу, чтобы Василий вырос храбрым и сильным юношей. В следующий раз, когда он будет принимать некое решение, как распорядиться в той или иной ситуации, он вспомнит эту историю и возможно выбирет верное решение. По крайней мере, мне в это хочется верить.

– И о чем вы там шушукаетесь? – крикнул Вася, сидя в зеленых кустах черники. – Давайте лучше ко мне, тут столь черники. Объесться!

– Идем-идем, – ответила Виктория и обратилась к Домовому. – Странно, что я об этом сразу не подумала. Твой герой пример для подражания. Ты молодец, – похвалила она его за сообразительность. – Правда, история мне показалось мрачноватой.

– Для тебя, – добавил он.

– Не поняла? Что ты этим хочешь сказать? – спросила она.

– То, что мальчикам такие истории нравятся. Почему ты раньше любила сериал про куклу «Барби», а я «Черепашек-ниндзя»?

– Твоя взяла, – согласилась с ним Виктория, села на корточки и начала собирать себе в рот вкусную и сочную чернику.

Наевшись черники, они пошли дальше, все чумазые, с черными ртами, с каждым шагом чувствуя влажность и прохладу, идущей от пруда.

Выйдя из темного леса, их ослепило яркое летнее солнышко, и окутал с ног до головы приятный, прохладный ветерок. Они неподвижно стояли, ласкаясь в нежных объятьях, покрываясь мурашками, чувствуя, как каждый локон их влажных волос колыхается на ветру, подобному колосу в золотистых, необъятных полях.

– Виктория, а может нам покупаться? – спросил Василий у сестры.

– Боюсь, что вода еще не прогрелась, да и мама не велела купаться. Так что, увы, Вась. Я бы тоже не отказалась принять лечебную ванну после изнуряющего похода, но…

– А мы маме и не скажем об этом, – сказал он, подойдя к кромке зеленого берега.

– Ты хочешь, чтобы мы её обманули?

– Ну, да… не совсем… что тут такого? – засомневался Вася, глядя, как вода сверкает на солнце, нагнулся и опустил руку в воду. – Как парное молоко! Теплющая!

– А ничего! Что это вообще такое? – грозно спросила Вика, присев, чтобы потрогать воду самой и удостовериться, что она холодная. – Маму он решил обманывать, негодник… вода и вправду теплая! – воскликнула радостно Виктория и на секунду улыбнулась, но потом снова сморщила бровки, став старше на несколько лет и сказала. – Это не означает, что мы ослушаемся…

– Смотри! – закричал Вася, показывая указательным пальцем на Домового, который разделся по торс и со всей дури вбежал в освежающую воду, вскрикнув от удовольствия. – Я тоже так хочу! – закапризничал Василий.

– Домовой, что ты делаешь? – спросила ошарашенная Виктория такой выходкой Домового. – Какой ты пример показываешь моему брату, а?

– А что такого? – весело спросил он и нырнул под воду. Вынырнув, он сказал. – Виктория, не будь такой занудой и отпусти себя и своего брата купаться, а то негоже лишать себя такого КАЙФА!

– Это я-то зануда? – яростно переспросила она. – Я?

– Ну, не я же! – все так же весело отвечал Домовой, шутливо корча мордашки Вике.

– Все, я на тебя обиделась, – сказала она и взяла брат за руку. – Мы идем домой. Пускай этот идиот плавает один, если ему так нравится.

– Прости. Я же пошутил, Викусь…

– Но я не хочу идти домой, мы даже не порыбачили! – возразил Вася сестре. – Я хочу остаться с братом, купаться и рыбачить!

– Рыбалка отменяется, скажи спасибо брату!

– Но почему?

– Покачену! Мы идем домой и точка!

– Нет!

– Что значит, нет?

– Это значит, что нет, нет и НЕТ! Я никуда не пойду!

– Ты разве не понял, что я тебе сказала? ТЫ разве забыл, кто здесь старший и кого ты должен слушаться? Тебе напомнить?

В этот момент из воды по щиколотку вышел Домовой, опустил две ладони воду и резко вытащил, облив водой Вику с Васей.

– Ах, ты! – воскликнула Виктория. – Раз ты думаешь, что ты в воде, значит ты в безопасности? – она быстро сняла одежду и прыгнула в воду за Домовым, который в свою очередь подмигнул младшему брату, как бы давая понять, что либо сейчас, либо никогда. Вася смекнул, разделся и забежал в воду.

Виктория, поколотив кулачками Домового по спине за то, что он ее обзывал и корчил гримасы, успокоилась и начала смяться, когда Василий и Домовой беззаботно начали плескаться в пруду.

Вдоволь накупавшись, они вышли из воды и сели на плед, греясь в теплых лучах солнца.

– Извините меня. Я сегодня сорвалась, не хотела подводить маму, которая доверилась мне и отпустила меня в лес с Васей. Вот…

– Уже забыли, – сказал Домовой, обняв за плечи Викторию. – Ты тоже прости меня за то, что я вел себя, как идиот.

– Когда? – спросила она, улыбнувшись.

– Вика, прости меня, – искренне извинился Вася. – Я вел себя плохо. Я должен был тебя послушаться.

– И ты прости, я не должна была на тебя кричать. Мне стыдно.

Молчание.

– Люблю так, – вдруг сказал Вася и замолчал, глядя куда-то вдаль.

– Что любишь? – поинтересовался Домовой.

– Вот так сидеть с вами и просто болтать. И не о чем не думать, – объяснил он, потянувшись. По его юному телу стекали капельки воды.

– Теперь понятно. Есть мнение, что многие только об этом и мечтают.

– А ты?

– Я мечтал позавчера, когда ждал нашей встречи. Сегодня я уже в самой мечте и не хочу, чтобы этот день кончался.

– Да… – мечтательно сказал Вася и посмотрел на задумавшуюся Викторию. – О чем задумалась, сестренка?

– О твоих словах, – ответила она.

– Да? Странно… я вроде ничего умного не сказал, – изумился Вася, а Виктория засмеялась и уточнила:

– Видишь ли, братец, после твоих слов, я задумалась, а что если мы вот так, втроем, последний раз собираемся?

– Не говори глупостей! – усмехнулся Домовой. – У нас еще будет тысяча, миллион таких вот дней. И даже лучше!

– Ты чего, мы обязательно соберемся! – добавил Вася.

– Почему вы так в этом уверены? – спросила она у обоих, они пожали плечами. – Почем, вы знаете, что будет через год или через два, сможем ли мы также сидеть на бережку и говорить о том, что первое взбредет в голову?

– Откуда в тебе этот взрослый цинизм? – спросил Домовой.

– Не знаю. Просто я только недавно осознала, что все в этом мире… непрочно, – Виктория посмотрела на чайку. – Еще вчера я играла в баскетбол с командой, которую понимала с полуслова, с командой, которую люблю. Как вдруг выпускной вечер и наша школьная баскетбольная семья рушиться, распадается, увядает, расщепляется, превращается в историческую хронику, о которой скоро забудут. Еще вчера я училась в классе, который после летних каникул уже никогда не воссоединиться (разве только через N количество лет, да и то неизвестно). Он тоже стал историей… Теперь былое не вернуть, хотя мне всегда казалось, что так будет вечно. Что я буду всегда школьницей, которая никогда не повзрослеет…

– И что ты хочешь этим сказать, Виктория? – спросил Домовой, посмотрев при этом на Василия, который в свою очередь тоже о чем задумался. – Вась, а ты-то чего? Чего все загрустили?

– Да, я… вспомнил про садик… теперь возможно я тоже больше никогда не встречусь со своим другом Геной. Он переехал в другой район, и будет учиться в другой школе. Интересно будем ли мы видеться? С ним так весело, он такой шутник… эх… надо будем ему позвонить.

– Я хотела сказать, что нужно ценить то, что мы имеем, – ответила Вика. – А не потом, когда уже будет поздно. Жаль, что не всегда, получается, следовать этому правилу или принципу. Я вот сейчас поступила глупо, кричала и нервничала. И ради чего? Чтобы возможно испортить этот вечер, который мы уже точно не забудем. Или забудем, но когда-нибудь обязательно вспомним, возможно, когда будем старыми и одинокими, – Виктория замолчала, посмотрела на брата и добавила. – Не забудь позвонить Гене. Не теряй с ним связь, а то потом будет поздно.

– А ты, Иришки, хорошо?

– Договорились.

Пообещав друг другу, что позвонят своим друзьям, брат и сестра взяли в руки удочки, прицелились и закинули в воду, поодаль от берега, тонкую леску с ярким красным поплавком и сели на зеленоватый бережок, опустив ноги в воду, внимательно наблюдая за качающимся мотыльком (поплавком) в поблескивающей от солнца воде.

Они с неописуемым благоговением слушали звуки природы, растворяясь в них, словно в вечерней дымке или в утреннем густом тумане, нависшем над рекой. Их слух улавливал, как набегают на берег волны и мирно плещутся друг о друга, ударяясь о мелкий гравий и песок, как крякает проплывающее семейство уток, иногда окунаясь головкой в воду, как птицы не переставая, щебечут свои любовные серенады, как кузнечик стрекочет, спрятавшись в густой поросшей траве.

Привычный, повседневный мир искажался, превращаясь на время в пустоту и обман. Сейчас они видели перед собой новый, совершенный мир, наполненный чем-то большим, чем просто пение птиц в густых кронах деревьях, чем-то таким, магическим, заставляя прочувствовать через себя, каждой клеточкой своего организма, покой и безмятежность ликующий природы в ярких лучах солнца. Они видели то, что неподвластно увидеть в обыденный день: серебристую паутину на камышах, черную тень пробегающего зверька в поросшей траве и притаившуюся над водной гладью стрекозу. Они слышали то, что было невозможно услышать в городской суете: топот ножек муравья, порхание крыльев бабочки, шелест ветра.

– Смотри, Виктория, голубая бабочка летит над твоей головой! – вскрикнул Вася, бросил удочку на берег и побежал за летящей бабочкой, которая вскоре села на траву, притаившись. Василий подошел к ней так близко, что кончиком пальцев коснулся к ее прозрачным, бархатным крылышкам. Бабочка от дерзких, практически смертельных прикосновений поспешно взлетела в голубое небо и скрылась в пышных зеленых вязах. Веселый Василий подбежал к тому месту, где бросил удочку и увидел, что его поплавок стал то скрываться в воду, то подниматься. Он стремительно взял удочку в руки, потянул ее вверх, а после испустил радостный вой и выудил маленького чебака с серебристой чешуей.

– Домовой, Вика, я поймал рыбу! Сам поймал! – закричал Вася, потянул удочку к себе, взял в руку слизкую и гладкую рыбину, снял с крючка и положил в корзинку. Чебак стал брыкаться и задыхаться. Вася, глядя на его страдания, стал сопереживать бедной рыбе, которая по его вине скоро задохнется и умрет.

– Молодец! – похвалила его сестра, поцеловав в его шелковистые пряди волос. – Прирожденный рыбак, как его дедушка.

– Вася, почему ты загрустил? – спросил Домовой у Васи, глядя в его прослезившиеся глаза.

– Я рад, что поймал ее… но совсем не рад, что она умрет из-за меня… ей так больно. Можно я ее отпущу? Я, наверное, плохой рыбак, раз мне жалко рыбу.

– Ты хороший рыбак, – исправила его Виктория. – Если хочешь отпустить рыбу и спасти ее от смерти, не вижу смысла, чтобы не сделать этого. Она все-таки твоя добыча и тебе решать ее судьбу. Только для начала загадай желание, а уж потом отпускай. Вдруг она золотая, кто знает!?

– Хотелось бы, – воодушевленно отозвался Вася, взяв в руку чебака, загадал желание и отпустил в пруд. Чебак, очутившись в воде, сначала замер и только потом скрылся в темных глубинах таинственных вод. – Я его спас… жаль одного, маме не похвастаться.

– Я ей расскажу о твоем благородном поступке, и поверь мне, Вася, она будет гордиться тобой. Так что не переживай. Что загадал?

– Чтобы рыбы больше никогда не попадалась на крючок, – ответил он.

– Молодец, – похвалила его сестра. – Хорошее желание.

– Ой! Вика! У тебя тоже клюет! – закричал Вася; Вика мгновенно обернулась и, увидев, что поплавок ушел под воду, резко подняла удочку вверх. Удочка аж прогнулась от знатной, царской поклевки.

– Помогите мне, я не могу поднять! Рыба слишком тяжелая! Аааа, удочка выскальзывает из рук! – воскликнула она. Вася с Домовым бросили свои удочки, и помоги Виктории вытащить на берег огромного леща, весившего, как минимум, полтора килограмма.

– Мы ведь его тоже отпустим? – поинтересовался Вася, глядя, как тщетно лещ пытается добраться до живительной воды и спастись.

– Мы не можем так поступить, это будет преступление против здравого смысла, – сказал Домовой.

– Преступлением будет убить такую красивую рыбу! – не согласился с мнением Домового Василий. – Виктория, в нашем холодильнике полно замороженной рыбы, давай отпустим ее, она такая бедненькая?

– Давай, – недолго думая согласила Виктория.

– Вы с ума сошли! – заругался Домовой и, отойдя в сторону, сел на берег и взял удочку в руки, сказав. – Если я поймаю рыбу, то ни за что ее не отпущу, даже не просите. Понятно?

– Понятно-понятно. А мы и не будем, – сказал Вася и помог сестре отнести игривого леща к воде.

Они посидели на берегу еще несколько умиротворительных часов, любуясь красотой лесного величия. Никто больше ничего не поймал. Расстроенный от плохого, неудачного клева Домовой заключил, что сегодня уже нет смысла ловить рыбу, и предложил потихоньку выдвигать обратно, пока не стемнело. Виктория и Вася согласились с Домовым и через пять минут, собрав вещи и взявшись за руки, пошли домой.

Они шли по берегу пруда, по золотистому полю, по бесконечным лесным тропкам, поросшими травой, мелкими кустиками черники и земляники, по холмистым открытым просторам, по оживленным улицам и дорогам.

До дома оставалось всего ничего, буквально пару шагов, но Домовому, Виктории и Василию не хотелось возвращаться, не потому что дом был для них не мил, а потому что они не хотели, всем сердцем желая и мечтая, чтобы сегодняшний день не кончался. Они расположились возле старого дуба, сели втроем на качель и стали раскачиваться, глядя то на плывущее золотистое небо, то на ноги, которые словно касались самих небес.

Смеркалось. Линия горизонта окрасилась в красный свет, а вечерняя дымка заволокла в свои темные объятия тихую улочку.

– Что же будет с нами? – спросил Вася.

– Что ты имеешь в виду, дорогой? – переспросила Вика.

– Что же будет с нами, когда солнце однажды не вернется в какое-нибудь хмурое утро?

– Ничего, – ответил Домовой. – Мы уснем и уже никогда не проснемся. Наши души будут вечно странствовать по земле, ища солнце, а значит и покой, но никогда его не найдут.

– Как это? Почему мы не вернемся? – переспросил Вася, со страхом глядя на первую звезду, которая ярко загорелась на темном небе.

– Мы уснем навечно, умрем, – объяснил Домовой.

– Почему?

– Потому что без солнечного тепла и энергии все живое завянет, замерзнет, и умрет, умрет под покровом вечной ночи, где будут странствовать уже другие существа.

– Какие существа?

– Не знаю…

– А почему оно, солнце, вдруг должно не вернуться? – спросила Виктория у брата. – Эта огромная звезда будет еще долго нас радовать.

– А что если нет, что если сегодня последний день, когда мы видели закат?

– Не говори глупостей, мы еще миллион раз будем любоваться закатом, – убеждала Виктория и себя, и брата.

– Ты же сама сегодня говорила, что все не вечно и незыблемо. Чьи слова?

– Мои. Но…

– Почему ты так уверена, что завтра оно вернется? – перебил ее Вася.

– Уверена и все!

– Я вот вообще не уверен и мне немного страшно. Страшно умирать.

– Ты не умрешь. По крайней мере, не сегодня, – убеждал Домовой Васю. – Ты умрешь старым дедушкой, с седыми волосами и густой бородой, у которого будет и любовь и просто человеческое счастье. Семья. Дети. Внуки.

– Зачем умирать, это ведь так грустно и больно?!

– Так надо, таков смысл жизни…

– Дурацкий этот смысл жизни, – расстроился Вася.

– Не расстраивайся, младший брат. Может быть, ты хочешь, чтобы мы сегодня с тобой поднялись в космос, и каждые полтора часа наблюдали за восходом и закатом солнца?

– Очень хочу! – обрадовался он и обнял Домового. – Пожалуйста, не уезжай больше от нас.

– Я бы с удовольствием, но не могу.

– Жаль… Домовой…

– Что?

– А когда наступит ранние утро, мы спустимся на землю и посмотрим на восход с ветки этого дуба? Можно?

– Конечно! Сегодня день будет бесконечным!

– Ура! – заликовал Вася, потом глянул на сестру и спросил. – Ты ведь с нами сестренка?

– Еще спрашивает. Конечно. Куда я без вас, моих дорогих?

– Никуда! – ответил Вася. И тут же спросил. – Неужели тебе нельзя стать, Домовой, человеком, как я или Вика?

– Нет.

– Почему? Даже у Буратино был шанс? Разве у тебя его нет?

– Нет.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю…

– Может, не будем об этом, Вась? Лучше давай поговорим о тебе? О чем ты мечтаешь? – спросила Виктория, чтобы больше не трогать больную тему для разговоров.

После этого вопроса, Василий стал рассказывать о тысячи мечтаний и желаний, придумывая их на ходу. Пока он говорил, Виктория и Домовой, идя, смотрели друг другу в глаза и мечтали о том, что может когда-нибудь он, Домовой, станет человеком.

Глава 12

– Что он говорит? – поинтересовалась у Виктории Иришка, которая усердно вглядывалась в пустую комнату; однако кроме мебели и техники ничего не видела.

– Он говорит, что рад с тобой познакомиться. И спрашивает про картину, – ответила Виктория Иришке, глядя на Домового, который сидел на диване и нервно хрустел костяшками пальцев.

– О! Она великолепна! Она висит на стене в моей комнате, и я каждый раз улавливаю в ней новые детали, которые раньше не замечала. Удивительно. Спасибо тебе за подарок. Мне было приятно.

– Не за что, – сказал Домовой, подождав, пока Виктория передаст послание. – Иришка, я надеюсь, что ты веришь и доверяешь Виктории?

– Да. Конечно. Хоть мне иногда и тяжело приходиться, все-таки закапывать в себе сомнения и разумную логику не так-то просто, но я продолжаю верить. Верю, может быть, в силу своего доверчивого и в некоторой степени ветреного характера; может быть, чтобы просто по-дружески поддержать Викторию, согласиться с ее верой и надеяться, что она не бредит, а действительно видит тебя.

– Это хорошо. Извини, что спросил тебя об этом.

– Ничего страшного, – махнула рукой Иришка. – Я почему-то ждала этот вопрос.

– Я не просто так спросил о твоей вере в невидимое и неосязаемое, в нечто иное из другого мира, то есть в меня. Я хотел удостовериться, что тебе можно полностью доверять, потому что я собрался продемонстрировать несколько фокусов, которые определенно заинтересуют тебя. И я надеюсь, что после них, ты полностью убедишься в моем существовании. Главное, чтобы ты молчала обо мне и никому не рассказывала, а то может случиться не предвиденное.

– Я понимаю, понимаю. Можете на меня рассчитывать. Я своя в «доску»! Я понимаю весь груз ответственности.

– Хорошо. Тогда, пожалуй, я начну, – сказал Домовой и приготовился к исполнению трюков, которым его обучили в колледже. – Девушки, Вика, Ирина, приготовьтесь испугаться, сейчас начнутся паранормальные явления, – сказал он, и дверь резко захлопнулась, девчата от неожиданного грохота вздрогнули, а потом засмеялись.

– Я же сказал, приготовьтесь!

– Теперь точно готовы. Ты готова? – спросила Вика у Иришки.

– Смотря к чему…

– К этому, – вскрикнул Домовой, поднял руки вверх и в мгновении ока настежь открылись пластиковые окна, да с такой силой, что казалось, сейчас сорвется с петель. Дверь закрывалась и открывалась, диван задрожал, картины, висевшие на стене, покосились и затряслись, мерно ударяясь о бетонные стены, настольная лампа погасла.

– Боже! – вырвалось у Иришки. – Невероятно! Никогда такого не видела, только в дешевых ужастиках.

– Боже, – испуганно прошептала Виктория. – Неужели тебя этому научили в колледже? Ужасно! С такими знаниями, ты можешь, кого угодно ненароком ранить или не дай Бог убить.

– Не переживай Вика, я себя контролирую… и более того, я не собираюсь использовать свой дар против людей и их мирного существования. Ты же знаешь, я люблю вас, и не способен причинить вам боль, особенно насильственную.

– Я верю, – сказала Иришка.

– Я тоже. Домовой, пообещаешь мне, больше так не делать?

– Если ты этого хочешь, то обещаю.

– Спасибо, – Вика подошла к нему и поцеловала.

– Ты его сейчас целуешь? – поинтересовалась Иришка.

– Да.

– Я окончательно сошла с ума?

– Нет.

– Я точно спятила, крыша потекла. Я – дура!

– Не говори ерунды. Мы здоровы.

Иришка хоть и не видела Домового, но она ощущала его непосредственное присутствие каждой клеточкой своего тела и позволила себе нарисовать в своем бурном воображение его портрет, в который она базпамяти влюбилась.

Домовой старался показаться милым и заботливым юношей, чтобы произвести хорошее впечатление на Иришку. К слову, у него это получилось.

– Виктория передай, пожалуйста, послание Иришке… я хотел спросить… точнее посоветовать… в общем… Ирина, не надо злоупотреблять своим телом в столь юном возрасте, это может плохо кончиться, как для тебя, так и для него. Ты хочешь, наверное, узнать, откуда я знаю? Прости, но я вижу твои пагубные мысли, словно через прозрачную призму и они мне не дают покоя. Раньше я не мог сказать тебе об этом лично. Но теперь, когда мы стали друзьями (ведь мы друзья?), я хочу чтобы ты услышала мой зов и остановилась… Не надо потыкать чужым прихотям, ты еще не готова. Не готова, чтобы стать… ээээ… мне тяжело говорить…

– Тебя это не касается! И не надо читать мои мысли! Это с твоей стороны отвратительно и мерзко.

– Этот совет, как друга, и не более того. Прости, если я тебя обидел, сам знаю, что поступил крайне глупо и опрометчиво, но твои мысли вторгаются в мои, как молнии, молниеносно и разрушительно. Я не мог… не сказать…

– Что это значит, Иришка? – возмутилась Вика, когда поняла о чем идет речь. – Ты все-таки решилась…

– Вот черт! Все забыли, проехали! Я не хочу обсуждать сейчас данный вопрос. Если ты хочешь поговорить об этом Виктория, то только наедине.

– Да, ты с ума сошла! Нас определенно ждет серьезный разговор! – возмущенно и нервно сказала Виктория и замолчала, уставившись в окно.

– Все же было хорошо. Сказать по правде, ты мне понравился, ты показался мне галантным, умным, серьезным молодым человеком из другого мира, с которым интересно поболтать и которому можно доверять. Так зачем? Зачем тебе надо было про это афишировать, показав себя не с самой лучшей стороны? Зачем? Чтобы показать мне свое превосходство, научить меня, как правильно жить в нашем грешном мире, отгородить меня от распутных сетей или у тебя были другие мотивы? Сейчас я на тебя смотрю, ой прости, слушаю тебя, пытаясь уловить твое мерное дыхание груди, и мне хочется вцепиться в твои глаза и… жаль, что ты невидимка.

– Но к счастью для меня, что я не видим, – добавил Домовой. – Странно, что я не чувствуя себя виноватым в том, что я проговорился о твоих мыслях.

– Ха. Я смотрю, ты возомнил себя героем, который спасает юных скарлеток от запретного секса? Так?

– Ты не права! И в мыслях не было того, о чем ты сейчас говорила. Я хотел тебя отгородить от него, от секса, который может кроме боли и разочарования ничего тебе не принести.

– Ты говоришь, как моя мамочка! – разгневалась Иришка и оскалилась.

– Я полностью поддерживаю мнение Домового, – добавила Виктория. – И не одобряю твоего решения. Одумайся! Нам только по пятнадцать!

– Мне уже шестнадцать! – исправила ее Ирина.

– Да, это полностью меняет ход дело. Шестнадцать, это ведь почти восемнадцать и можно попробовать все, так ты думаешь? Некоторые девочки в этом возрасте только начинают целоваться, не говоря уже о большем. Моя мама первый раз поцеловали лишь в девятнадцать лет. Не говори глупостей! Шестнадцать – это не возраст, чтобы лишаться девственности.

– Да что ты говоришь, эксперт ты наш! – взорвалась Иришка и злобно сказала. – Я сама буду решать, как, когда и с кем! Пошли вы к черту со своими глупыми советами, сама как-нибудь разберусь!

– Вот как ты запела! С кем же? Неужели с Тарасовым или Булочевым? Или кто теперь на твоей мушке?

– Что ты имеешь виду?

– А то, что ты используешь парней, доишь из них все соки, то есть деньги, а потом бросаешь, как мусор, словно ничего и не было, когда на горизонте появляется более богатый ухажер с милым личиком. Не так ли?

– Кажется, кто-то хочет откровенного разговора! Знаешь, засунь куда-нибудь подальше свое мнение. Понятно? Прежде чем осуждать других, сначала посмотри на себя и проанализируй свои поступки. Ты всегда себя считала милым и добрым ангелом, который сеет в каждой душе любовь. Только вот ты думаешь, что это благодетельное дело, хотя по правде, это не более чем простая человеческая тщеславность, направленная на то, чтобы каждый человек тебя любил и уважал, считая тебя святой. Я права?

– Нет! – возразила Вика.

– Я права и не надо отпираться. Правда всегда горька на вкус, не правда ли? Если ты что-то забыла, я могу тебе напомнить. Помнишь, как ты своими добрыми делами изрешетила душу Ильи пулями несчастья и вранья.

– Он меня уже давно простил! – воскликнула Виктория. – Я была не одна виновата в том, что произошло. И не надо ворошить прошлого, ты и так сказала слишком много. И все ради чего?

– Ради чего же, объясни мне, тупоголовой?

– Ради того, чтобы насолить мне, потому что я права. Ради того, что оправдать себя в наших глазах… и свои грязные мысли!

– Не перед кем я не оправдывалась и никогда не буду. Вот еще! Если я что-то захочу, то так тому и быть. И на остальные мнения мне наплевать. Я не столь тщеславна, как некоторые личности, – она показала пальцем на Викторию, – которые вон из кожи лезут, чтобы только их погладили по головке и сказали какие они хорошие. Тьфу! Я не такая, к черту правила и тупые устои, которые уже тысячу лет назад устарели! Я считаю, что если чего хочешь, значит надо добиваться этого, а не сдерживаться. Наше современное общество не привыкло ждать, оно вечно в поисках и куда-то бежит, и ему нет никого дела до каких-то ложных сомнений и лишних раздумий.

– Ты ошибаешься, – сказал Домовой. – Каждый человек думает, и каждый день его одолевают сомнения. Даже тебя это касается, Иришка. Ты долго думала об этом и сомневалась, а можно ли ему довериться и сделать это. – Молчание. – Подсознательно ты с нами согласна, что шестнадцать – это не лучший возраст, чтобы выступать в половые отношения. А что если ты забеременеешь, а твой парень, узнав об этом, убежит, как трусливый заяц от лишних проблем? Хочешь я скажу, что будет!?

– Давай, если не боишься!

– Твое славное будущее сгинет и развеется в прах и будет омрачено невзгодами и болью. А ты подумала, что скажут тебе родители, когда узнают о твоей беременности или о твоих половых отношениях с мужчинами в шестнадцать? А когда узнают все жители этого маленького городка? Не сомневайся, когда-нибудь это всплывет наружу. Все секреты становиться явными.

– Давай, скажи это, кем я буду?

– Тебя будут считать, прости, глупой, малолетней шлюхой, отравившей свою жизнь слишком рано. Подумай сначала о последствиях, прежде чем ложиться под кого-то! Взвесь все «за» и «против» и ты поймешь, кто был прав, а кто нет.

Иришка засмеялась.

– Неужели я рассказал тебе веселый анекдот? – поинтересовался у нее Домовой.

– Нет. Я смеюсь над тобой зануда! Сам-то не бойсь хочешь укротить Викторию. Или вы уже!?

– Да, пошла ты! – с негодованием и одновременно болью в голосе закричала Виктория. – Не смей так говорить! Я – не ты!

– Сама иди, истеричка! – выругалась Иришка. – Все, вы меня достали своей пустой болтовней. Вы – трясущиеся крысы! И я безумно рада, что я не такая, как вы. Лучше я буду делать то, что мне хочется, нежели слушать ваши нудные, правильные речи о морали и чести.

– Ирина, постой, – крикнул Домовой. – Я понимаю, что сейчас тебе хочется доказать что-то этому миру, но не таким образом.

– Ничего ты не понимаешь! – сказала она и выбежала из Викиной комнаты, сильно хлопнув входной дверью.

Виктория села на кровать и вытерла слезы. Домовой сел рядом и обнял ее.

– Она ведь сделает это?

– Да.

– Что же мы будем делать?

– Ничего.

– Как это?

– Вот так. Пускай делает то, что она считает нужным. Она уже взрослая девочка. Тем более она мне больше не подруга.

– Не говори так. Это обычная ссора, вы помиритесь.

– Нет.

– Почему?

– Потому что, она другая. Она уже не та, что была раньше. Она меняется. Точнее, она уже изменилась и от той, любимой подруги, с которой я познакомилась в баскетбольной секции, остались лишь крохи, – Виктория зарыдала и положила голову на грудь Домового.

– Все образумиться. Она все та же, просто стала чаще надевать чужие маски. Взрослые, лживые маски.

– Это меня и пугает, – сказала Вика. – Она взрослеет быстрее, чем остальные юноши и девушки. Она всегда хотела быстрее всех попробовать то, что было запрещено. Быстрее всего мира. И кажется ей это удастся..

– Может быть, все обойдется?

– Может быть, а может быть, и нет…

Глава 13

Если раньше Виктория задавала себе вопрос, почему она полюбила именноДомового, а не кого-то другого. То после десяти дней любви, тишины, уединения от мира всего в самых романтических местах – сладкие поцелуи во время заката, посиделки в городских парках, ужин при свечах на балконе, когда на небе сверкали звезды, пикник в зеленой траве – она точно знала, что ее чувства не подаются никакому математическому или иному определению. Она просто любила, искренне и нежно. И была рада, что это любовь взаимна.

Она тонула в бездне блаженства и не хотела возвращаться на серый и невзрачный берег обыденности и безумия. Ей хотелось держать его за руку, целовать, прикасаться к его шелковым волосам, к его мягкой, чувствительной коже – вечно! И когда они разлучались на некоторое время, Виктория не могла думать ни о ком другом: ее думы и мысли были только о нем. Он был для нее не только светом, но и одновременно тьмой. Когда он был рядом, он дарил ей живительный свет счастья и покоя, а когда уходил, оставляя ее одну, над ней накрывалась непроглядная пелена редеющей и безмолвной ночи, звезды которой сверкали и плакали вместе с ней, ссыпая звездную пыль в вздымающиеся волны зыбучего песка, отчаяния и печали.

Она любила его каждой клеточкой своего юного тел. Она любила его каждой стрункой своей ранимой и чувственной души, всем своим сильным и преданным сердцем.

Как же она была счастлива, пока не случилось непоправимое, пока в закрытые двери не постучалась ее величество несправедливая и порой непредсказуемая Жизнь. Жизнь, которая изменила ее раз и навсегда.

Это трагедия случилась в пятницу, ранним утром, когда только начинают звенеть в домах громкоголосые будильники, лаять сторожевые псы, а луна исчезает в дымке восхода, в лучиках проснувшегося солнца.

Он ехал на велосипеде, резко заворачивая на поворотах, мечтая искупаться в пруду. Он выехал на проезжую часть и не посмотрел по сторонам.

Он широко открыл глаза и его короткая жизнь пронеслась перед глазами за считанные доли секунды, а потом – визг шин о тротуар, лобовой удар, лязг металла, крик, визг, обескураживающая тишина, после которой тихое рыдание возле неподвижного тела, душа которого вырвалась на волю. Вырвалась на свободу слишком рано.

Он умер.

***

В четверг Виктории надо было сходить в магазин, купить хлеба, печенья и молока; Мария с Константином уехали в другой город, чтобы купить необходимые строительные материалы для грядущего ремонта в зимний период.

Встав в десять часов утра, она решила не откладывать возложенное на нее обязательство и, съев с братом по яичнице и выпив по стакану апельсинового сока, она пошла в ближайший продуктовый магазин, оставив Василия за главного в доме (по правде говоря, с ним остался Домовой, но это мелочи).

Через полчаса она зашла в хорошо конденсированный магазин, взяла корзинку, поздоровалась с контроллером магазина. Взяв все что нужно, Виктория посчитала в уме, сколько у нее останется сдачи (примерно сто рублей) и она подошла к стойке с глянцевыми журналами. Когда она увидела Джанстина Тимберлейка на обложке новомодного журнала «ВСЕ ЗВЕЗДЫ», она взяла его в руки, чтобы купить. Посмотрела на ценник. Сто двадцать семь рублей.

Виктория, огорчившись такой, по ее мнению, завышенной цене для журнальчика и невозможностью приобрести данное сокровище для любой девчонки, нехотя положила товар на место, и пошла уже к кассам, как вдруг ее позвал знакомый голос. Она обернулась и увидела его.

Илья был одет в белые шорты и в белую майку. Из-под одежды блестела загорелая кожа, волосы были зачесаны назад.

Он подошел к ней, поцеловал в щечку, обнял и спросил:

– Привет. Как ты тут без меня?

– Привет. Хорошо. Почему не звонил мне? Я уже начала переживать за тебя, ничего ли не случилось.

– А что со мной будет-то? Я уезжал к бабушке на несколько дней в другой город.

– Аа, понятно. Где она у тебя живет?

– В Челябинске. Классно отдохнул, накупался в озере и наелся ее пирогов.

– Везет. Тоже хочу искупаться…

– Надо сходить. Я видел, ты хотела купить журнал, да?

– Хотела, да расхотела, – грустно ответила она.

– А что так? Только не говори, что ты разлюбила Джанстина, а то завтра точно пойдет снег.

– Ха-ха, как остроумно! Пока не разлюбила. На самом деле, мне не хватает денег… двадцать семь рублей. Почему все так дорого?

– Не знаю, я плохо понимаю в финансах. – Он пожал плечами. – Я могу тебе добавить, у меня как раз где-то в кармане завалялись три червонца.

– Правда? – обрадовалась Вика.

– Конечно, правда. Зачем мне тебя обманывать?

– Спасибочки! – воскликнула она, обняв его.

Он вытащил из кармана пошарканные и мятные три бумажки и протянул их радостной Виктории, которая сказала:

– Я тебе их завтра верну. Хорошо?

– Ты что, обалдела! Ничего мне не надо отдавать, – возмутился он.

– Как это?

– Вот так. Считаю, что это маленький подарок от меня. Будешь смотреть на своего любимого Джанстина, и вспоминать меня. Классно, ведь?

– Спасибо, это лучший подарок, – поблагодарила она Илью.

– Не хочешь сходить в кафетерий и съесть по сливочному мороженому? – предложил как бы невзначай Илья.

– С удовольствием, – согласилась она, но вспомнив о Васе, сказала. – Только у меня брат один дома остался, он меня потеряет, если я задержусь.

– Мы быстро. По одной морожке и домой. Соглашайся, не пожалеешь! – стал упрашивать Илья.

– Ну, хорошо. На пару минут.

Через десять минут они уже сидели в летнем кафетерии и ели мороженное из стеклянных вазочек, поддевая его миниатюрными, сверкающими ложечками.

Илья рассказал Виктории, как он прыгал с тарзанки в воду, катался на водных лыжах и бегал босиком по лужам, когда шел дождь, а небо громыхало и сверкало. Виктория же поведала ему, как они с братом и с ее молодым человеком ходили в туристический поход: запускали воздушного змея, жарили хлеб с сосисками, рыбачили.

– Он приехал? – спросил Илья.

– Да. Пятнадцать дней назад. Все каникулы будет со мной. Я так рада, – ответила она.

– Жаль…

– Чего тебе жаль? Не поняла?

– Жаль, что он приехал. Я уже думал поцеловать тебя сегодня.

– Ах, ты… снова за старое! – рассердилась Вика. – Если ты не можешь общаться со мной как друг, то тогда нам лучше вообще не общаться. И кто тебе такое сказал, что я дала бы тебе себя поцеловать, а?

– Не знаю. Прости, только не злись, – извинился он.

– Я и не злюсь, – обманывала она.

– Злишься.

– Ну, может чуть-чуть. Самую малость…

– Злишься, потому что я в тебя влюблен.

– Что? – Виктория чувствовала, как лоб покрывается испариной, а сердце начинает стучаться в два раза быстрее.

– Я тебя люблю, что тут не понятного?

– Не надо, пожалуйста, – умоляющим голосом просила она у него.

– Я не могу! Почему ты не любишь меня?

– Потому что я люблю другого!

– Кого? – спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил. – Я встретил сегодня Иришку, она сказала, что ты одинока, что никакого молодого человека у тебя нет, и не было. Почему ты меня отвергаешь? Я не понимаю?

– Она сказала так, потому что мы с ней поругались и сейчас не разговариваем!

– Тогда ответь мне, почему никто не видел его, никто не знает про него? Он что с другой планеты и не видим для простых смертных?

– Не говори глупостей. Он обычный человек. Он меня любит. – Она встала из-за стола. – Я больше не намерена с тобой на эту тему общаться. Хватит! Это не твое дело.

– Прости, прости, – Илья взял ее за руку и потянул обратно за столик. – Я не хотел тебя обидеть. Я просто сам не свой, когда смотрю на тебя. Прошу, не уходи, побудь со мной еще чуть-чуть. Еще две минутки. Прости…

– Я посижу еще. – Виктория села за стол и сказала, глядя в его умоляющие глаза. – Но при одном условии, что мы больше не будем обсуждать мою личную жизнь. Договорились?

– Да, – согласился он, почесал затылок и сказал. – Я не хотел испортить эту чудесную встречу, но испортил. Не знаю, что на меня нашло, но я не мог не сказать тебе о своих чувствах – это словно крик души или что-то еще… я не знаю. Обещаю, что это в последний раз.

– Сейчас я чувствую себя какой-то злобной и бесчувственной королевой, отвергнувшей искреннюю любовь. Прости, что не люблю.

– За это не извиняются, ты не виновата. Так бывает, – сказал Илья.

– Все равно…

– Да, ладно забыли… лучше расскажи, как там Васек поживает?

– Лучше всех! Каждый день талдычит о том, как пойдет в школу. Он так счастлив, когда говорит об этом. Наивный!

– Вспомни-ка себя в его время. Все мы были наивны и глупы.

– Помню-помню. Хоть нас и ждало разочарование, зато мне не забыть нашу первую встречу.

– Да… – мечтательно проговорил Илья, вспоминая, как они познакомились и как в первый же час поругались.

– Ты был такой пухленький! – Вика засмеялись.

– Не то, что сейчас дрыщь, ты это хотела сказать?! – Теперь они оба звонко смеялись.

– Ну, почти, – сквозь смех сказала Виктория.

– А ты не изменилась. Ты все такая же красивая. Ангел, – он прикоснулся к ее руке, она вздрогнула.

– Спасибо… но мне пора.

– Уже?

– Да. Прости. Брат ждет.

– Ничего. Я понимаю. Рад был с тобой повидаться. – Мы ведь еще увидимся, Вика?

– Конечно. Почему нет, мы же друзья, как-никак. Забыл?

– Друзья, – тихо проговорил Илья. – Поедешь завтра со мной на велосипедах на пляж, купаться?

– Не знаю… во сколько? – поинтересовалась она.

– Рано утром, когда вода еще чистая, – ответил он. – И Виктория, приходи со своим другом, я правда с ним хочу познакомиться.

– Я не буду обещать. Я позвоню.

– Тогда до звонка! До встречи! – он помахал ей рукой.

– До звонка! Пока-пока! – Она отправила ему воздушный поцелуй; ее сердце обливалось кровью, когда она смотрела на его печальный взгляд.

Они разбежались в разные стороны, думая, друг о друге.

Виктория пришла домой и рассказала обо всем Домовому, который на ее огромное удивление спокойно и понимающее высказался, что он думает о ее проблеме, и посоветовал ей пока не звонить Ильей, чтобы не усугублять ситуацию. Она благоразумно согласилась с Домовым

Илья, расстроенный и поникший, на следующий день поехал на пруд, один…

– Странное чувство, – шепнула она, прикоснувшись пальчиками к его загорелой спине, по которой сбегали капельки пота.

– Что?

– Я говорю, странное чувство, когда тебе признаются в любви, а ты не чувствуешь ничего кроме боли и отчаянья. Я так переживаю за него, за Илью. А вдруг что-нибудь с ним случиться? Когда я его отвергла, он был расстроен, подавлен и несчастлив, хоть и пытался выглядеть этаким веселым и наивным простачком.

– Все будет хорошо, – успокаивал Домовой Вику. – Он съездит на пруд, искупается, позагорает, приедет обратно и обо всем забудет. Не сомневайся, он полюбит другую девушку, не успеешь ты оглянуться.

– А если нет? – никак не хотела угомоняться Вика. – Вдруг ему взбредет какая-нибудь дурацкая, суицидальная мысль, и он решит пойти на грех Божий. Вдруг ему кажется, что он больше никогда никого не полюбит. Что его жизнь кончена. Что ему нет места на земле, если в этой жизни никто его не любит?

– Не говори ерунды! – воскликнул Домовой. – Ему всего пятнадцать, жизнь только начинается, так что, поверь мне, ему нет времени думать о глупостях.

– Это не глупости. В нашем мире умирают от несчастной любви.

– Не может быть? – отрицал он, изумляясь. – Кому это надо лишать себя жизни ради неразделенной любви?

– В нашей школе училась девочка, она в женском туалете острием стеклянной бутылки исполосовала себе вены из-за того, что ее бросил парень во время свидания.

– Ужас! И что ее успели спасти?

– Да, в первый раз успели. Во второй уже накрыли лицо белой наволочкой. Ей было всего четырнадцать. И теперь ее нет. Даже жутко, что такое возможно. Я могу рассказать тысячи таких историй с печальным концом. Не каждая любовь дарит людям счастье.

– Тысячи? – возмутился Домовой. – Убить себя и лишить дара жизни ради такой мелочи, как неразделенная любовь. Это глупо! Надо жить и любить тех, кто тебя полюбит. Все просто!

– Я с тобой согласна, но согласен ли с нами Илья, вот в чем вопрос!

– Хороший вопрос, на который у меня не будет определенного ответа, так как он окутан тайной семи морей, – несерьезной ответил Домовой.

– Я серьезно, Домовой, – обиженно сказала Вика и предложила. – Может, съездить с ним на пруд, чтобы удостовериться, что он способен себя контролировать.

– Но мы ведь хотели посмотреть фильм…

– Прости, Домовой, посмотрим чуть позже. Не знаю, почему, но я чувствую, что что-то должно сегодня случиться, что-то ужасное. Я хочу его увидеть.

– Раз ты так настаиваешь, то я не против, – согласился он.

– Замечательно! Спасибо за понимание, дорогой! – Виктория чмокнула его в носик, встала с кровати, спустилась на первый этаж, в большую комнату, взяла в руки телефон и набрала номер. Никто не отвечал.

– Видимо уже уехал…

– Если хочешь, и если тебе действительно станет легче на душе, то можно пешком прогуляться до пруда. Мне не сложно.

– Еще как хочу! – сказав, обрадовалась Вика.

– А если его на пруду не будет, что тогда?

– Мы искупаемся и вернемся домой.

Они еще чуточку понежились в постели, слушая спокойную музыку, Виктория переоделась и они вышли из комнаты. Возле порога стояла расстроенная, бледная и не на шутку взволнованная Мария.

– Мама, что-то случилось? – спросила Виктория у нее, быстро встав с кровати. – На тебе просто лица нет. Что-то с папой? С Васей? С Бабушкой?

– С нашей семьей все хорошо, славу Богу! – она перекрестилась. – Значит, ты еще не знаешь о случившемся…

– О чем, мам, я должна знать?

– Лучше присядь, дорогая, – Мария взяла ее за руку, и они сели на кровать. – Случилось беда… несчастье… трагедия… о боже, как тяжело говорить такие слова!

– Мам, прошу тебя, не томи. Что…

– Илья умер, – наконец выдавила она из себя.

– Что? Не может быть!

– Может, Виктория, – прошептала она, вытирая слезы. – Его сбила машина, он умер на месте.

– Нет, мам! Скажи, что ты врешь и это всего лишь твоя злая шутка! Ты ведь меня обманываешь? Он ведь жив, здоров? Не должны дети умирать в пятнадцать, поэтому он не умер.

– С такими вещами, Виктория, не шутят, – Мария задыхалась от слез и внутренней боли, которая ныла и разрасталась. – Мне сейчас позвонила тетя Оля и сказала об этом. Он вылетел на проезжую часть, даже не оглянувшись по сторонам, и был наказан за свою неосмотрительность. Мне очень жаль, дорогая! Я знаю, как он был для тебя дорог.

Виктория долго сопротивлялась, не веря словам матери, но спустя некоторое время, когда шок рассеялся, она поняла, что Мария говорит на полном серьезе.

И вот тогда она почувствовала, как земля уходить из-под ног, а картинка началась расплываться.

– Нет! Нет! НЕТ! – завопила она, обняла маму и неистово зарыдала. – Это неправда! Неправда, он жив!

Вечером того же дня она увидела Илью, лежащего в гробу, накрытого белой мантией, из которой торчали только его белые ступни и восковая голова.

Виктория зарыдала, потеряла сознание и чуть не упала в гроб, Мария во время подхватила ее.

Она смотрела на него, но это был уже не он.

Он превратился из симпатичного, добросердечного и милого паренька в куклу, лишенную души и обаяния, в куклу с пустыми безжизненными глазами, которые еще несколько часов назад сверкали и любили, в куклу, которая совсем скоро будет погребена под землю. И больше никто не узнает о нем, никто с ним не познакомиться, не пожмет ему руку, не обнимет, не поцелует, не полюбит и не признается в любви, не почувствует его страх и волнение. Теперь никто не услышит его звонкий смех и грубоватый голосок, которым он рассказывал жутко смешные истории. Теперь никто не увидит его прекрасные очертания лица. Теперь никому не суждено с ним подружиться и понять о чем он мечтал, о чем грезил тихими темными вечерами, что хотел сделать в этой жизни, к чему стремился. Теперь он кукла без прошлого, настоящего и будущего. Теперь он принадлежит матушке земле, которая превратит его с годами в прах, в кучку пыли.

От этих мыслей, витающих в ее голове, Виктория снова заплакала, уткнувшись в грудь Домовому, который был с ней рядом.

Придя домой, Виктория спросила у Домового:

– Ты не думал… а что… если бы мы поехали с ним?

– Он бы возможно не попал под колеса машины и не умер. Я думал об этом. Но мы не могли знать, что так случится. Так что не кори себя. Ты ни в чем невиновата! Невиновата!

– Виновата! – возразила Вика. – Если бы я была с ним рядом, – говорила она, вытирая слезы платком, – то он бы остался жив, и этот кошмар никогда бы не случился.

– Успокойся.

– Я не могу. И вообще, зачем я тебя послушала!

– Теперь уже и я виноват!

– Нет! Но мы могли предотвратить эту нелепую смерть! Поэтому, частично и ты виноват в его смерти.

– Никто не виноват в его смерти. Пойми же, Виктория, простую истину, что никто, ни одно живое существо не знает, что его ждет впереди и когда ему суждено умереть.

– Ты не понимаешь, мы могли спасти его!

– Но не спасли, я знаю. И от этого больно. Больно, что такие молодые ребята покидают мир. Больно, потому что понимаешь, что он был твоего возраста. А знаешь, что самое страшное?

– Что же?

– Когда смотришь на усопшего, ты понимаешь, что она, ЕЕ Величество Смерть, как никогда близка и в любой момент может постучаться в дверь и придти за тобой и забрать в свой темный мир, навеки.

– Пообещай мне, что никогда не умрешь! Если ты умрешь, я не смогу без тебя жить!

– Я не могу пообещать то, что невозможно. Такова жизнь, люди и духи умирают. И это правильно. – Он поцеловал ее. – Лучше пообещай мне, что… чтобы не случилось, жить, невзирая на любые невзгоды. Обещай мне, Виктория!

– Я…

– Это обещание будет для меня лучшим подарком.

– Хорошо. Я обещаю, – сквозь слезы говорила Вика. – Тогда и ты мне пообещай, что будешь жить, если вдруг я умру…

– Обещаю и выполню свое обещание.

– Я не хочу умирать! – сказала она и зарыдала.

– Не думай об этом. У нас впереди – вся жизнь!

Глава 14

Шло время, летели месяцы. Боль от утраты, горечь от холодных прикосновений к чуждой и одновременно сопутствующей нам при жизни смерти, внутренняя скованность и опустошенность, разочарование в себе и гнетущее чувство вины стали угасать, проскальзывая через пальцы времени, словно вода и увядать в общем потоке серой массы, в потоке жизни, в потоке воспоминаний.

Виктория любила вспоминать поздней ночью о своем друге, который однажды не открыл глаза, закрыв их на долгую вечность, окутанную мраком и печалью. А возможно и наоборот, печаль, окутанную беспредельной свободой, легкостью, детской, наивной радостью и простым человеческим счастьем. Она видела его за партой, за велосипедом, за кофейным столиком, за густой травой, на баскетбольной площадке, на ее кровати, на выпускном балу, когда он танцевал с ней всю долгую и волшебную ночь, держа ее за талию. Она представляла, как его влажные и горячие губы соприкасается с ее губами в мимолетном поцелуе, как он проводит своей рукой по ее телу, дрожащему от удовольствия, как признается в любви…

Эти воспоминания доставляли ей счастье и одновременно боль. Она, то смеялась, то плакала, видя его призрачных лик среди призрачных декораций ее воспоминаний, которые каждый божий день уводили ее из настоящего в прошлое, воспоминания, которые заставляли оглядываться назад.

Прошло уже два месяца со смерти Ильи, но Вика все еще не могла смириться с его скоропостижной гибелью, которая была для нее, как гром среди ясного неба, как белый шквал во время мертвого штиля. Она убеждала себя, что он не умер, а просто уехал на время и скоро должен обязательно вернуться.

Она огибала острые углы, доводы, высказываемые Домовым, которые убеждали ее не оглядываться назад и забывать про Илью. Вика кивала головой Домовому в знак согласия, но как только он уходил от нее, она делала по-своему, как считала нужным и правильным. А именно думала об Илье, винила себя в его смерти, ревела и вспоминала картинку за картинкой.

Домовой знал о ее секрете, но боялся сказать свое резкое слово, чтобы не усугубить и так пошатнувшиеся чувства друг к другу после смерти Ильи, от которых веяло холодом и густым туманом непонимания. Он знал, как никто другой, как хрупки узы дружбы, поэтому благоразумно отказывался от этой идеи. Но он не сдавался, каждый день придумывал новые способы вернуть настоящую Викторию, растворившуюся в океане воспоминаний, забывшую про млечный берег настоящего, по которому одиноко бродит Домовой и смотрит вдаль, на нее, надеясь на лучшее, но готовясь к худшему.

Все изменилось тогда, когда Домовой увидел незнакомца возле своего худого и обветшалого дома. Он стоял возле обгорелого дерева, смотрел странным и волнующим взглядом на его дом, на него, в его глаза, ища там ответ, которого не было. Сначала Домовой подивился тому факту, что в их краях очутился другой духовный обитатель, а потом разозлился на то, как он смотрит на него, открыто читая его закрытые ото всех личные мысли.

Он, недолго думая отварил дверь и подошел к нему, спросив:

– Что вам угодно в наших бескрайних краях? Если ищете общение, то, увы, вы его не найдете? Здесь на миллион миль нет живых существ, одно сплошное уныние виде палящего солнца и пустыря с опаленными деревьями.

– Вы говорите, что здесь нет общения, а сами со мной общаетесь. Значит, все-таки есть, не так ли, молодой человек? – задав вопрос, он ехидно улыбнулся. – Но сейчас не об этом. Я просто бродил, скитаясь по миру, как неприкаянный раб, – говорил он, все так же открыто обсматривая Домового, – чтобы придти к божественному сиянию. И пришел. Ваш дом окутан ярким голубым светом, который тянул меня сюда через миллиарды бессонных ночей и дней словно магнит. Почему ваш дом сияет? Что в нем есть такое, что дорого моему старому и больному сердцу?

– Я не знаю, – честно ответил Домовой. – Мне папа говорил про вас, про таких как вы. Вы вечные страдальцы, которые вынуждены скитаться по безликим просторам нашей вселенной, чтобы найти то, что вам дорого. И пока вы не найдете этого, вы не обреете покой. Вы один из них?

– Скорее да, нежели нет, – неопределенно отвечал незнакомец. – Я сам не знаю. Я пробудился однажды утром и начал бездумно и безумно искать свой лучик света как прокаженный и ничего не могу изменить. Это словно страшный сон, который несет тебя в неведомые дали ради чего-то такого же далекого и надуманного. – Он задумался, прикоснулся к Домовому и улыбнулся ему. – Слава Богу, ты настоящий, а то в последнее время, я часто вижу иллюзии.

– Мне вас искренне жаль…

– Не надо жалеть мученика, это грешно. Как тебя зовут, мальчик?

– Домовой. Я живу здесь. А вас?

– А меня мистер Никто. – Он протянул ему руку и добавил. – Немо, если угодно.

– У вас нет имени? – изумился Домовой.

– Возможно, и было когда-то, когда я еще был в своем уме. Возможно, я его забыл. Возможно, у меня никогда не было имени. Я не знаю. Все моя жизнь – это непроглядный смог из противоречий и небылиц.

– Немо…

– Что Домовой?

– Вы хотите заглянуть в дом? – спросил он у незнакомца

– Очень хочу, а если быть точнее, то желаю об этом.

– Тогда прошу в наш славный дом. – Домовой одной рукой похлопал его по спине, а другой – показал на дом.

– Благодарю. Если честно, не ожидал, что подойду к цели так близко. Что меня пустят в дом. Даже не надеялся на такой подарок судьбы. Не боишься впускать незнакомцев?

– Вы мне кажетесь безобидным. Или мне стоит вас бояться?

– Не думаю. Но будь со мной начеку, не потому что я опасен или что-то в этом духе, а потому что я не знаю, кто я и что из себя представляю. Уж прости, старого странника.

– Такое чувство, что мы уже где-то пересекались. Ваше лицо мне знакомо и не знакомо. Странно…

Они подошли к дому, и Домовой отварил скрипучую дверь, пропустив вперед Немо, который зашел в дом медленно, остерегаясь подвоха или ловушки.

– Как вам наш милый дом? – поинтересовался у странника Домовой.

– Если быть честным, то дом красивый, но не уютный. Сразу видно в доме живут одни мужчины, не хватает женской легкой руки, с помощью которой комнаты превращаются в прекрасные храмы уюта, благоговения и спокойствия, где отдыхаешь душой и телом. Где твоя мама?

– Умерла при родах. Я ее даже не видел, – ответил Домовой.

– Мне жаль, – искренне вымолвил старый странник с густой седой бородой.

– Мне тоже…

– Ты хоть что-то знаешь про свою мать, а я не помню ни отца, ни мать. Ни кого, кто был со мной рядом в далеком детстве, которого словно и не существовало.

– Кажется невероятным, что можно забыть свое детство, – изумился Домовой. – Я никогда его не забуду. Если даже мне этого захочется у меня все равно ничего не выйдет.

– Ты еще молод. С годами многое забываешь. Запомни, что мир, жизнь, дом, воспоминания – не вечны!

– Вы говорите, как моя подруга, Виктория.

– Виктория?! – вздрогнул он, словно его поразила молния.

– Да, Виктория. Вы с ней знакомы?

– Наверное, нет. Я не знаю. Виктория… прекрасное имя. Давно с ней дружите? – поинтересовался странник, трогая разные вещи, медленно продвигаясь вглубь большой комнаты.

– Так давно, что иногда кажется, что мы с ней всегда были вместе и никогда не разлучались. Вам знакомо такое чувство? – странник кивнул, и Домовой продолжил рассказывать. – Мы с ней познакомились, когда нам было семь. Сейчас нам пятнадцать и мы все еще вместе и более того, все еще любим друг друга.

– Это не может не радовать мое старое сердце, что в молодых душах рождаются светлые чувства, способные рождать в нас добродетель. Ты так не считаешь?

– Вы правы. Я знаю, если бы не любовь, то я был бы не так добр.

– Почему? Можно подняться на второй этаж?

– Конечно. Вот по этой лестнице. Она крутая, осторожно, – предупредил странника Домовой и сказал. – Потому что я учусь в колледже, а там учат презирать людской род, люто его ненавидеть и делать ему больно. То есть нас заставляют причинять зло тем, кому я доверяю и уважаю, ни взирая на мнение большинства.

– Ты молодец. В тебе растет сильная личность, которая в будущем может изменить устои, которые....

– Не вечны, – добавил за него Домовой.

– Ты все схватываешь на лету. – Они поднялись наверх, и пошли по коридору. – Из твоего рассказа я понял, что Виктория, живет на Земле.

– Да, – ответил он.

– Странно. Чем больше я узнаю от тебя о ней, тем четче и ярче становиться голубое сияние. Можно вопрос?

– Конечно, спрашиваете!

– Когда ты говоришь о ней, твои глаза наполняются болью. Что-то случилось? У вас размолвка?

– И нет, и да. У нее умер друг, два месяца назад, его сбила машина. Я его знал, он был хорошим другом. Она не может его отпустить, постоянно оглядывается назад, живет в прошлом, когда нужно смотреть вперед и двигаться дальше. Когда я ей это говорю, доказываю, она смотрит на меня холодными, бесчувственными глазами и молчит, нервно кивая. Если честно, от ее взгляда сердце обливается кровью. А мысли, витающие в моей голове, твердят только об одном, она тебя уже не любит, как раньше.

– Глупости, вы любите друг друга также и ни на йоту меньше, просто сейчас для вас настал трудной момент, который переживает каждая пара на определенном жизненном этапе. Ты должен ее поддержать, быть всегда рядом, как можно часто признаваться в любви, нежно целовать. И поверь, все образуется. Не успеешь оглянуться, как она вернется. Дай ей немного времени!

– Хорошо. Спасибо. Но откуда вы все знаете?

– Не знаю. Как я говорил ранее, я ничего не помню. Но когда меня о чем-то конкретном спрашивают, я не раздумывая, отвечаю. Как-то все само собой получается. Можно зайти в эту комнату?

– Понятно, я учту ваши слова. Да, это, кстати, моя комната.

– Она уютней. Мне кажется, в твоей комнате, Домовой, скрывается то, что мне нужно.

– Вот здорово!

– Пока я вижу в этом только негативную сторону.

– Почему? Не понимаю?

– Потому что неизвестно, что будет со мной, когда я найду то, что искал много-много лет или столетий. А вдруг мне не понравится?

– Я уверен, вам понравиться!

– А что у тебя спрятано под кроватью? – спросил он, подойдя к ней.

– Ничего. Хотя нет, вру! Там лежит рисунок, подаренный Викторией на мой день рождения. Я его прячу от отца.

– Строгий отец? – поинтересовался он.

– Не то слово! Иногда он просто невыносим!

– Вечные проблемы отцов и детей.

– Наверное. Надеюсь у меня одного такие проблемы.

– Вряд ли… можно взглянуть на рисунок, если конечно тебе не доставит больших хлопот моя просьба? – вдруг спросил странник без имени.

– Да, нет, что вы! – Он нагнулся и вытащил рисунок, обрамленный в стеклянную рамку. На нем была изображена Виктория. – Она всегда со мной. Вот видите, в углу, ее признание в любви, дата и подпись. «Люблю и целую. Помни, я всегда с тобой, даже когда меня нет рядом». 3 сентября 2003 года.

– О боже! – воскликнул странник. – Я ее нашел!

– Кого? Картину?

– Я нашел то, что искал! Это Виктория!

– Простите, я не поминаю вас…

– Виктория – моя родная внучка! Я вспомнил! Вспомнил! Именно поэтому, из-за нее я скитаюсь..

– Что? Это вы!? Как вы здесь оказались?

– Если бы я знал. Видимо, она не может отпустить меня, как не отпускает своего умершего друга, поэтому я сейчас скитаюсь меж двух миров....

– Вам надо с ней срочно встретиться! Я могу ее привести сюда!

– Правда? Было бы здорово…

– Да. Она вас так любила, – он осекся и добавил, – и продолжает любить. Когда она говорит о вас, она плачет.

– О! Как же я ее люблю! Эти чувства невозможно описать! Она, наверное, уже такая взрослая и красивая.

– Она – ангел!

– Ооо… теперь я еще больше стал волноваться, а вдруг когда я ее увижу, я исчезну или еще хуже зарыдаю как ребенок.

– Не волнуйтесь. Побудьте здесь, я вернусь через пять минут. Если придет отец, скажи ему, что вы мой преподавать по древнегреческим языкам. Хорошо?

– Хорошо. Только, – он задел его плечо и замолчал.

– Не переживайте, она буду рада.

– Спасибо, – поблагодарил его странник.

– За что?

– За все! Благодаря тебе я обрел смысл сего бытья, смысл моего скитания.

– Не за что. Ну, я побежал.

– Давай…

– Виктория, – закричал Домовой, когда открыл дверку платяного шкафа и вступил на мягкий ковер ее комнаты. – Виктория! – вторил он и ничего… пустота, гробовое молчание среди тиканья механических часов и воя летнего ветра, вальяжно гуляющего в комнатах опустелого дома.

Домовой растерянный и расстроенный спустился на первый этаж, забежал в каждую комнату, окликнув Викторию, которая так и не отвечала. Не найдя ее в доме, он выбежал во двор с еще тлеющей свечей надежды в то, что она слушает плеер и облагораживает своими умелыми ручками разноцветную клумбу, которая воздвигалась вблизи могучего дуба, у самых окон дома. Но и там его ждало разочарование. Никого. Ни души. Он издал вопль отчаяния, упав на колени.

– Виктория, где же ты!? Ты нужна своему дедушке и мне! Он ждет! – вскликнул он, глядя в голубые небеса, в пучине которых проплывала белая точка самолета, словно звезда в открытом космосе.

– Ты чего кричишь? – взволнованно спросила Вика, сидя на ветке дуба.

– Виктория! Ты здесь… Слава Богу! – он легким движение гибкого тела в мгновение ока оказался на ветке, обнял и поцеловал ее в щечку. – Почему ты спряталась?

– Я думала тебе понравиться, ты же любишь такие игры. Что случилось? Ты как будто призрака увидел! И я не поняла, причем тут мой дедушка?

– А при том, что он, твой славный и добрый дедика, сейчас в моей комнате и ждет тебя, чтобы поговорить с тобой!

– Мой дедушка? Он же умер! О чем ты говоришь? – борясь со слезами, спрашивала Виктория, не понимая, что происходит и не сон ли это. – Я сплю?

– Нет, это не сон. Мы должны немедленно попасть в мой мир, пока его силы не ослабли, а то он может исчезнуть, так как нашел за годы странствий и мучений то, что искал.

– И что он искал?

– ТЕБЯ, Виктория!

– Меня? – дрожащим голосом переспросила она.

– Да. Но сейчас не время для долгих объяснений, пошли. – Илья потянул ее за собой, – мы должны успеть, обязаны успеть.

– Я боюсь… боюсь, Домовой, – она нырнула в его объятия и заплакала.

– Он тоже боится. Дедушка, седоволосый скиталец, не хочет снова причинить боль, ранить твое юное сердце, но и не может отказаться от возможно последней встречи с тобой перед вечным забвением в раю!

– Я боюсь, что когда я его увижу… мое сердце, не выдержит и остановиться. Я его так любила и люблю, что… что…

– Доверься мне, иди за мной. – Домовой спрыгнул с ветки дерева, держа на руках Викторию, и пошел в дом. – Отбрось все плохие мысли! Представь, что это подарок судьбы, возложенный с небес Богами. Подарок увидеть, почувствовать, прикоснуться в последний раз к тому, кто уже давно скитается в других мирах. Разве каждый человек не мечтает встретиться с усопшим человеком – хотя бы на доли секунды – извиниться перед ним или наоборот признаться в любви?

Не говоря больше ни слова, они вошли в туннель и через несколько мгновений оказались в другом еще более молчаливом мире, в его комнате, в которой сидел некто, погрузившись в собственные думы. Услышав шорохи и голоса, он обернулся, и по его пухлым и красным щечкам, обрамленным седой вьющейся бородой, побежали слезы счастья и радости.

– Виктория, моя внучка! – воскликнул он, встал с кровати, подбежал к ней, еще раз вгляделся в ее взрослое, юное и прекрасное, как лепесток розы, личико, обнял, заплакал, так как не плакал вот уже пятьдесят лет.

– Дедика! – еле слышно, сквозь искреннее рыдания, шедшее из глубин ранимой души, вымолвила Виктория, уткнувшись лицом в грудь дедушки; Вика слышала, как бьется его сердца.

– Как же я соскучилась по тебе! – говорил он, не стесняясь своих чувств. – Я бродил и бродил, скитаясь по разным мирам, среди пустынных высокогорьев, глядя сквозь призму воспоминаний, что теплились в моем дряхлом и плачущем сердце. Среди огнедышащих ярким пламенем зеленых равнин, в которых я нашел спутницу, поведывавшую мне о том, что тревожит мое сердце, а именно: о голубом огоньке, который словно гипнотизирует скитальцев вроде меня и манит к себе. Среди молчаливой и безбрежной тишины нависшего голубого тумана, окутавшего густыми облаками вулканические горы и непроходимые вязкие слизи, болота, в которых мне открылась через собственные воспоминания тайна моей жизни, моего истинного существа. Сквозь дымку холодного и таинственного космоса, утопая в его величии и бескрайности, который манил сладостью солнца, благоговейными волнами пролетающих комет, соленость тающих звезд, которые вторили мне, что голубой огонек светиться там, где живет Домовой, там, где манящая и в тоже время жалкая бескрайняя пустошь, там, где черный обветшалый дом. И вот я здесь, в доме, в котором я нашел голубой огонек. Тот живительный огонек, не отпускающий меня в иной мир, в иную фазу существования, потому что его преданная любовь настолько была сильна и непоколебима, что прорывалась подобно урагану через невидимые для человеческих глаз миры, мертвой хваткой удерживая меня между двух миров. Мой огонек – это ты, Виктория!

– Прости меня, что заставила тебя мучиться и скитаться в одиночестве столько лет, чтобы найти меня. Я…

– Ты не должна извиниться за то, что любила. – Он поцеловал ее щечку, поглаживая рукой ее спину. – Ты помогла мне за то время, что я скитался, понять, кто я и что я сделал для грешного мира грез и радостей. И знаешь, я открыл нечто, что раньше никак не хотело складываться в единую картинку. Я открыл всю правду бытия… я увидел свет в конце туннеля, напоившим меня сладким вином, который наполнил мою внутреннюю чашу счастья и блаженного спокойствия, и я принял оболочку высшего духовного существа, способного осознать и понять суть… Прости, я так волнуюсь, что мои блуждающие мысли не хотят соединяться… Я сейчас увидел нашу славную семью, тебя, такую взрослую и прекрасную и понял то, что мы, семья – единое целое, сплетенное из невидимых уз радостных и грустных воспоминаний и неслышимых мелодичных звуков любви и взаимопонимания. Возможно, сейчас я говорю бред, но так я вижу нас, нашу семью, в которой тесно переплетены судьбы людей. Я вижу, что прожил хорошую жизнь, оглядываясь в те славные деньки, когда мы были вместе, сидя за один столом, кушая бабушкины дары.

Я смотрю и вижу, что у меня есть верная и покорная жена, с которой мы прожили всю жизнь; я помню, что мы никогда не отчаивались неудачам и всегда радовались маленьким свершениям для других, но великими для нас, как например рождения ребенка. Жена, которая каждую ночь молиться за здравие нашей семьи. Жена, которая все еще любит меня, а я – ее. Жена, которая озарила мой жизненный путь любовью, нежностью, благодарностью, покорностью и теплотой, отчего я сам того не ведая парил от удовольствия.

Я смотрю и вижу, что у меня есть любимая дочь, которая не только подарила мне замечательных внуков (тебя и Васю), но и стала для меня неведомым и утерянным в морских глубинах берегом счастья. Где я мог быть самим собой и говорить с дочуркой по душам, не боясь, что нас кто-то услышат. Я не боялся на том берегу быть тем, кем я являлся на самом деле, скромным и любящим отцом, прятавшим свои истинные чувства за маской взрослого эгоизма. Надеюсь, они меня простят за все страдания и боль, что я им когда-то причинил… ты ведь им передашь, что я их люблю?

– Конечно, дедика, – ответила Вика и спросила. – Деда, а я кто для тебя? Берег, облако, океан?

– Ты для меня – целая вселенная! Я утопал в ней словно в кристально чистом озере и никогда не хотел возвращаться обратно, в реальный мир, когда ты покидала наш дом, держа одной рукой мамину руку, а другой – махая мне и бабушке. В эти грустные моменты расставания мое сердце обливалось скорбью и унынием… мне всегда хотелось плакать, но я сдерживался, о чем жалею…

– Деда не уходу, прошу тебя. Я не хочу тебя отпускать, – говорила она, плача.

– Я пока не ухожу, я рядом, я с тобой, – успокаивал дедушка внучку, гладя ее волосы. – Но мне суждено покинуть этот мир, так как я нашел то, что искал так долго… а пока я хочу рассказать тебе, что я чувствовал, когда ты впервые схватила меня за руки своими крохотными младенческими пальчиками, – Виктория посмотрела в его светло-голубые добрые глаза и улыбнулась. – Ты же хочешь услышать? – она кивнула. – Ты моя хорошая, – он ее поцеловал в лобик и начал рассказывать.

– Помню так все ясно и хорошо, как будто это было вчера!. Мы стояли с Марией возле кроватки и не могли налюбоваться твоей ангельской красотой, ты сладко спала, видя первые волшебные сны. Потом ты проснулась, зевнула и закричала. Мария взяла тебя на руки, начала кормить и ты успокоилась. Ты не хотела больше спать, поэтому смотрела по сторонам на большой и таинственный мир с некой тревогой и любопытством и когда увидела меня, ты остановила свой гуляющий взор и улыбнулась мне и схватила меня за указательный пальчик. Именно в тот момент, я осознал, что я стал дедушкой. Странно, да? Именно в тот момент, я впервые прикоснулся к твоей внутренней вселенной и, погрузившись в ее теплые и нежные объятия, наполненные сладкой любовь, я разрыдался и засмеялся. Помню, как испугал тебя, что ты даже зарыдала. Но больше всего я напугал Марию, которая никогда не видела, чтобы я плакал. После того, как ты снова уснула, а я успокоился, Мария подошла ко мне, обняла и сказала «Спасибо, папочка. Она чудо! И это все благодаря тебе!». Помню, что ничего ей тогда не ответил, о чем пожалел в дальнейшем. Я ее просто поцеловал и вытер платком ее слезы…

– Я люблю тебя, дедика, – призналась Вика.

– А я тебя, Виктория. Сейчас я снова купаюсь в твоей вселенной, утопая в ней, тону и не боюсь захлебнуться, потому что чувствую себя свободным.

– Деда! – воскликнула она.

– Что любимая?

– Ты исчезаешь! Ты становишься невидимым!

– И вправду. – Он посмотрел на себя и сказал. – Значит, мое время пришло.

– Нет, не уходи так быстро! Останься со мной!

– Не могу, Виктория. Не могу. Ты должна меня отпустить. Как и отпустить своего друга Илью.

– Откуда ты знаешь о нем?

– От твоего друга, Домового. Он мне поведал о нем, поведал мне о твоем несчастье. Я искренне тебе сочувствую. И умоляю тебе, отпусти Илью. Он, возможно, тоже скитается по миру в поисках своего голубого огонька. Отпусти его, дай ему возможность почувствовать себя гордой и вольной птицей, а не несчастным рабом – скитальцем, которого все жалеют.

– Я не могу… Я не хочу вас забывать!

– Отпустить – не значит забыть! И если ты будешь помнить нас, не живя прошлым, а настоящим, то не забудешь нас никогда и поверь, отпустив нас, ты дашь нам крылья и желанный покой. Нам нужен покой, мы его заслужили. Хорошо?

– Хорошо. Я построюсь, дедика. Я вижу теперь только твое лицо…

– Я растворяюсь в твоей вселенной и это прекрасно! Помни, что я всегда рядом потому, что я в тебе каждой клеточкой своего существа, просто почувствуй. Как же я тебя… передай, пожалуйста, бабушке, что ее ожерелье, закопано в лесу, возле того камня, где мы с ней впервые поцеловались… Ты запомнила? Она все поймет! Это очень важно! Я обещал ей сказать об этом, когда мне бы исполнилось восемьдесят. Жаль, что умер раньше…

– Я запомнила и обязательно передам.

– Обещай, что сходишь туда с ней. – Его голос тонул, становясь все тише и тише.

– Обещаю.

– Вот и хорошо. Я не могу говорить. Прощай. Мы обязательно свидимся, когда придет время! – сказала он и исчез.

Виктория смотрела в пустоту, наверное, минут пять, потом повернула голову, взглянув в блестящие от слез глаза Домового, подошла к нему, обняла и зарыдала:

– Я его отпустила… отпустила… он исчез… навсегда!

– Ты поступила правильно. Мне кажется, ты отпустила не только дедушку, но и Илью, – сказал Домовой.

– Да… теперь они во мне… я чувствую их любовь, как чувствую твою…

– Ты молодец, – похвалил он ее.

На следующее утро Виктория проснулся другим человеком, своевольным и освобожденным от оков, так как она отпустила не только дедушку и Илью, но и себя. Она воспарила, глотнув свежий ветерок жизни, и перестала оглядываться в прошлое, живя настоящим.

– Почему ты такая возбужденная? – спросил Домовой, глядя на Вику. Она примеряла одно за другим платья, и никак не могла определиться в каком ей лучше пойти в гости к бабушке, с которой предстоял серьезный разговор о старой, как мир, тайне. О тайне, которую дедушка и бабушка скрывали ото всех больше пятидесяти лет и не хотели ни с кем делиться даже после смерти. Теперь Виктория переживала, что она узнала больше, чем хотела бы, поэтому волновалась и была крайне возбужденна, как правильно подметил Домовой.

– Ты еще спрашиваешь! – нервно ответила она, примеряя пред зеркалом закрытое, кремовое платье. – Я вчера говорила с дедушкой, который умер много лет назад – точнее, с его духовной оболочкой – и он поведал мне о тайне, о которой я должна рассказать бабушке. Я не представляю, что я ей скажу!. Конечно, я возбужденна!

– Тебе это платье очень идет! – сказал он, не обращая внимания на Викино недовольство и нервозность в голосе.

– Спасибо. Извини…

– Извиняю. Сходить с тобой?

– Нет, ненадо.

– Уверена?

– Уверена. Не потому что я не хочу, чтобы ты со мной шел, а потому что это опасно для твоей жизни. Лучше поиграй с Васей. Ты когда с ним играешь, он прям светится от счастья. Я уверена, он скоро проснется. Ты не обидишься?

– Нет.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Спасибо за другое…

– За что же еще?

– За то, что поддержал меня, когда мне была необходима твоя помощь, твоя поддержка, твоя любовь. Не знаю, чтобы я делала без тебя в те ужасные минуты полного отчаянья и безрассудства… наверное, умерла.

– Не надо говорить глупостей!

– Это не глупости! Однажды, глубокой ночью, меня посетила страшная и глупая мысль, да так неожиданно и резко, что я чуть не закричала от боли. Странно, сейчас я оглядываюсь в прошлое, вспоминая о той бессонной ночи, когда я чуть не решилась на Божий грех и думаю про себя, какая же я была дура. Но тогда казалось, что это единственный выход из сложившейся ситуации. Выход – выпрыгнуть из окна наземь и лишить себя жизни.

– Брр… Неужели ты, правда, думала о самоубийстве!? – обескураженный от горькой правды спросил Домовой.

– Буду честна с тобой, думала и не одну ночь. И знаешь, что останавливало меня каждый раз от роковой ошибки?

– Твоя семья, – предположил он.

– Семья тоже, но я всегда думала, что они переживут утрату. Ты меня всегда останавливал!

– Я? Почему?

– Не знаю. Когда я смотрела из окна на зеленую лужайку, на возвышающий дуб, я видела тебя. Видение, которое говорило мне, сидя на ветке, что это не выход, что жизнь продолжается и не надо унывать и делать необдуманных поступков, что я ни в чем невиновата, что таковы жестокие и несправедливые законы жизни и ничего нельзя изменить, а только смириться с ними, как с данным. Что мне надо немедля лечь в постель, пока меня не продуло от прохладного, ночного ветра, который шелестит листья и ласкает траву. Я знала, что это не ты, но я покорно его слушала, закрывала окно, ложилась в постель и засыпала неспокойным сном, открыв глаза ранним утром. Утром, когда ты был всегда рядом и смотрел в мои глаза, даря нечто больше, чем простая и пресловутая любовь, ты дарил мне лучики света, лучики жизни, от которых я заряжалась и продолжала жить, забывая обо все, о чем думала ночью.

– Спасибо, что признаться мне в этом. За то, что ты жива, дышишь, улыбаешься и продолжаешь, держа мою руку, любить меня.

Он ее обнял и они поцеловались. Когда их губы оторвались друг от друга, в комнату зашел сонный Василий и спросил.

– Снова целуемся?

– Нет, – обманула его Виктория, покраснев.

– Целовались, целовались! – он засмеялся и стал прыгать возле них.

– А ты почему снова без стука заходишь в комнату? – грозно спросила Вика у брата.

– Ой, забыл. Прости, Вика.

– Вась, я смотрю, ты часто стал говорить о поцелуях. Неужели тебе завидно, что я целую твою сестренку, а тебя нет? – Домовой вытянул губки и крадучись пошел в сторону Василия. – Иди-ка сюда, я тебя расцелую!

– Нет, нет! Только не это! – звонко прокричал Вася, смеясь, и метнулся в другую сторону от Домового, запрыгнув на кровать. – Я в домике!

– И что?

– А то, что меня нельзя трогать, так как я в крепости.

– Да неужели?! Тогда я невидимка, способный проникать сквозь толстую кладку стен и целовать маленьких и очень не послушных мальчиков!

– Аааа, мама, убивают-убивают! – Домовой схватил его и начал щекотать его изворотливое и сверхмеры энергичное тело. – Ой, как щекотно-щекотно! – Домовой поцеловал Васю в живот. – Фу, ты слюнявый! – сквозь смех говорил малыш.

– А ты шоколадно-молочный, как вкусная конфетка, которую я сейчас съем.

– Поделишься со мной? – поинтересовалась Вика у Домового.

– А как же! Разделим добычу на двоих! Тебе ноги и попа, а мне все остальное. Договорились?

– Договорились!

– Нет! Так нечестно двое против одного, – возмутился Вася. – Так не по правилам.

– А мы презираем правила! – сказала Виктория хриплым голоском.

– Да, мы ведь коварные злодеи! – добавил Домовой.

И они, Домовой и Вика, начали щекотать и целовать Васю, который не переставал звонко смеяться и кричать, пока в комнату не зашла мама и не остановила веселье, сказав:

– Виктория, ты чего все еще дома? Бабушка тебя ждет, а ты!

– Я совсем забыла. Домовой и Вася, пожалуйста, выйдете из комнаты, мне нужно переодеться.

– То сама напрашиваешь в гости, то забываешь. Вася ты чего проснулся? Умылся? – Он помотал головой. – Марш умываться, завтракать и будем читать сказки.

– Но мам, мы с Домовым хотели поиграть!

– Ничего не хочу слышать, пока не почитаешь, играть не пойдешь.

– Но…

– Не надо перечить маме, – вдруг сказала Домовой. – Раз надо читать, значит читать. Потом поиграем. – Вася на него смотрела грустными глазами. – Если хочешь можно почитать вместе, если твоя мама не будет против.

– Не будет, – сказала Мария.

– Классно! – обрадовался Василий, взял за руку Домового и они вышли из комнаты.

– Виктория…

– Что, мам?

– Как ты? Как себя чувствуешь? Может быть с тобой сходить?

– Не надо, мне нужно поговорить с бабулей наедине. Извини.

– Ничего… Виктория?

– Да, – она переоделась и подошла к маме.

– Ты сегодня другая, счастливая. Платье очень красивое. Как и ты.

– Спасибочки, ты тоже прекрасна в халате и бигудях. – Они засмеялись.

– Я всегда знала, что бигуди сексуальны. А если серьезно, Вика, я рада, что ты вернулась… я так переживала.

– Теперь все хорошо, мамочка. Вчерашний день помог мне разобраться в некоторых важных вещах, понять то, что было непонятно. Я отпустила их, а потом себя.

– Ты говоришь про Илью и про дедушку?

– Да. Вчера я говорила с дедушкой, – неожиданно для себя Виктория призналась Марии.

– Что? – переспросила она.

Виктория все рассказала Марии, которая внимательно выслушав дочь, сказала:

– Я бы, наверное, тебе бы не поверила, не знай я о существовании Домового и иных миров…

– Ты же мне веришь?

– Да. Как же я по нему соскучилась. Как ты думаешь, его душа действительно в твоей?

– Я думаю, что его душа у каждого, кто его помнит и продолжает любить.

– Хотелось бы верить. Что ты собираешься из того, что ты мне рассказала, поведать бабушке? – поинтересовалась Мария.

– Хотела рассказать все, как было на самом деле, но решила не рисковать и не травмировать бабушку безумной откровенностью. Подумала, что лучшим вариантом будет, ей сказать, что мне приснился вещий сон…

– Это лучший вариант, – поддержал Мария дочь.

– Вика, ты чего еще не ушла? – удивленно спросил Вася, когда забежал в комнату. Потом посмотрел на маму и сказал. – Мам, я умылся, поел, готов читать!

– Ты никому не расскажешь про ожерелье? – шепотом спросила Вика у мамы.

– Нет, – ответила она.

– О чем это вы?

– Любопытной Варваре, нос оторвали, – сказала Мария.

– Ну, расскажите, пожалуйста! Я никому не расскажу!

– Много будешь знать, состаришься, – съязвила Виктория.

– Я вам тоже когда-нибудь, о чем-нибудь не расскажу! Вот так! – обиженно пробубнил Вася.

– Ну и ладно, – Виктория показала ему язык.

– Ну и ладно! – Василий повторил за сестрой.

– Вика, чему ты учишь брата! – воскликнула Мария и обратилась к ней. – Долго не задерживайся, позвони, когда придешь к бабушке. Хорошо? – Вика кивнула, одевая босоножки. – А вы, молодой человек, пойдете со мной, скажи «пока» сестренке.

– Пока, горгулья!

– Как мило…

– Пока, маленький тролль!

– Еще милее… ну, детки…

Виктория, пройдя длинную оживленную улицу, свернула налево и вышла на залитую солнцем аллею, с обеих сторон которой тянулись живые изгороди, за ними пышные кусты сирени и барбариса, яблони, клены, тополя.

– Привет, дорогая моя! Ты чего так долго? – спросила бабуля, обняв гостью.

– Привет, бабуль! Я так соскучилась! – Вика поцеловала ее сначала в одну щечку, потом в другую. – Долго собиралась. Не знала какое платье надеть. Извини.

– Что ты, что ты, не надо извиняться. Просто я стала переживать за тебя, мало ли чего? Нынче время неспокойное, опасное, какое-то агрессивное и, ей Богу, распутное! Ты проходи, не стесняйся. Сейчас я поставлю чайник, попьем чаю с пирожками.

– С удовольствием, бабуль, – ответила Виктория, зашла в большую комнату и села на диван, где обычно сидел дедика.

После того как они попили горячего чая, наевшись сладких пирогов, бабушка спросила у внучки:

– Мама говорит, ты хотела о чем-то со мной поговорить, о каком-то секрете?

– Да.

– Если честно, ты меня заинтриговала. О каком же секрете, если не секрет?

– Даже не знаю, с чего и начать. – Вика вздохнула и решилась. – В общем… мне приснился сегодня сон. Необычный сон, в нем был дедушка…

– Да?

– Дедика мне сообщил, перед тем, как раствориться в полном забвении после долгих лет скитания, что он, бабуль, безумно любит тебя (он сказал, любит всю нашу большую и дружную семью) и передает послание, что твое ожерелье закопано возле камня, где вы впервые поцеловались.

– Откуда ты…, – По ее щекам побежали слезы, а из рук выпали очки, она быстро их подняла, воскликнув. – Боже, это невероятно!

– Это что правда? – притворно удивилась Виктория.

– Да! Это правда! – ответила бабушка. – Что он еще сказал в твоем сне?

– Он извинился перед тобой, что не дожил до восьмидесяти и не примет участия в раскопках. Он так их ждал…

– Ах, ты мое взрослое и наивное дитя, – сказала она, глядя на его фотографию в рамке, которая стояла на комоде.

– Еще он сказал, что счастлив, чтобы ты, бабуль, не переживала. Сказал, что он ждет тебя, – Вика не выдержала и обняла бабушку.

– Мы обязательно встретимся.

– Я в этом не сомневаюсь. Только, бабуль, не уходи слишком рано? Хорошо?

– Я постараюсь. Неужели он с только времени скитался ради того, чтобы связать с нашей семьей по средствам телепартации… и сообщить тебе, где закопано ожерелье? Удивительно!

– Наверное. Теперь мы обязаны его найти любой ценой, чтобы дедушка был спокоен на небесах.

– Я сплю, ведь это сказка наяву! Я одеваюсь! Мы идем сегодня же, чтобы он обрел до конца покой и умиротворение. Боже, Святая Богородица! – стала причитать бабуля, переодеваясь.

– Ловко, ловко! – послышался знакомый голосок.

– Я знаю. – Вика улыбнулась, увидев силуэты Джека и Джо. – Как вы ребята? Он вас нашел?

– Все хорошо, – ответил Джо.

– Мы с ним простились, – добавил Джек.

– Понятно. Что сейчас будите делать, когда простились?

– Охранять от злых духов эту квартиру, защищать вашу бабушку, – сказал Джо. – Мы так решили с Джеком, вдвоем.

– Спасибо вам, теперь я буду спокойна за бабулю.

– Не за что. Тише, она идет! Я не прощаюсь, еще увидимся.

– Еще увидимся.

– Пока, ребята.

– Что ты сказала? – спросила бабушка у внучки.

– Ничего. Песня заела, целый день пою.

– Понятно. Пойдем?

– Пойдем. Далеко идти?

– Нет. Идти чуть меньше часа.

Они шли по узким улочкам сонного городка, иногда заворачивая во дворы, чтобы срезать путь. Однотипные серые панельные дома с однотипными магазинчиками, ресторанчиками, кофэшками сменялись одноэтажными кирпичными и деревянными домами с живыми изгородями, заборами, за которыми скрывались бани, летние веранды, бассейны.

Пройдя жилой участок, они вышли на проселочную дорогу, с разных сторон которой возвышалась жгучая и высокая крапива. Дорога была неровная, разбитая и вела в тупик, так, по крайней мере, показалось Виктории. На самом же деле, дорога сменилась на еле видимую желтую тропку, уводящую непутевых путников к самой кромке пруда. Вынырнув из зеленой чащи поросшей травы и папоротников с вездесущей колючкой, они подошли к берегу, усеянному мелким гравием, булыжниками, ракушками, стеклом и мусором.

– Мы пришли? – поинтересовалась Вика.

– Если бы, – ответила бабушка, глядя по сторонам. – Видишь ли, старческая память не так надежна, как хотелась бы. То и дело барахлит, когда совсем этого не ждешь. Так что терпения, Вика. Мне надо собраться с мыслями. Я помню, что мы шли здесь и кидали плоские камушки в воду, потом решили полежать на траве…

– Ба? Ты все равно сейчас вспоминаешь о вашем первом поцелуйчики с дедушкой, так что, пожалуйста, расскажи об этом поподробней.

– Если тебе интересно, то расскажу.

– Конечно, интересно!

– Тогда слушай, – она посмотрела на небо и начала. – Когда я кому-нибудь рассказываю о нашем первом поцелуи с дедушкой, то сама не верю, что это со мной произошло.

– Почему?

– Потому что это было так давно. Очень давно. Я была молода и юна. Если честно, я уже забыла, что такое молодость. Забыла про то славное время, беззаботности и воздушности, которое открывало миллион возможностей и миллион радостей, миллион счастливых деньков. Время, которое пролетело быстрее самого мгновения, время, которое не вернешь и не изменишь. А сейчас, по пришествию стольких лет, былое, то есть прошлое кажется странным сном, иллюзией, утонувшей в синеве неизбежности и бытии.

– Странно тебя представлять молодой и юной, – прокомментировала Вика.

– Мне тоже. Это и называется старостью. Но сейчас не об этом. Хоть с годами и забываешь многое, но некоторые моменты навсегда застревают в памяти, словно вбитый в сырую землю ржавый колышек. Это было наше второе свидание. Нам было тогда по семнадцать, и мы были полны надежд и безграничных амбиций, поступить в один и тот же институт, на одну и ту же специальность и в будущем стать властелинами мира. В мире финансов, конечно.

Вечером он мне позвонил и предложил сходить на пруд полюбоваться на вечерний закат, полежать в траве вдали от города, вдали ото всех, послушать стрекотание кузнечиков и щебетание чаек. Я не могла отказаться от такого заманчивого предложения. По правде сказать, если бы он предложил мне отправиться в космос, чтобы захватить Луну, я без раздумий согласилась бы, так как уже тогда я была по уши в него влюблена. Ты веришь, любовь с первого взгляда? – спросила она у Вики.

– Да.

– Так вот – не верь!

– Почему? – возмутилась она.

– Потому что не существует любви с первого взгляда. Любовь – это, прежде всего взаимопонимание, взаимовыручка, самопожертвование, а потом уже все остальное. Запомни, что любовь не рождается за секунды, а рождается за годы совместной жизни с партнером. За секунды рождается страсть между людьми. Такая вот, такая страсть пробежала – зародилась – между мной и дедушкой, когда мы смотрели на закат, лежа в траве (на первом свидании я так переживала и нервничала, что ничего кроме головной боли не почувствовала!). Страсть – это искра, разжигающая одинокие и холодные души, чтобы в будущем эти души могли соединиться в единое целое. Когда он смотрел на меня, я чувствовала, как меняется мой прежний мир, и я становлюсь другой, становлюсь лучше. Мне было легко и хорошо. Он дарил мне не только ранее неизведанные чувства, но и крылья свободы, которые уносили меня на третий лепесток нежности, на седьмое небо счастья. Именно тогда я поняла, что обязана воспользоваться дарованной мне природой возможностью и разжечь искрой страсти настоящий костер нежной и трепетной любви. И как ты уже знаешь, у меня все получилось! У нас получилось!

– Классно… почему ты раньше мне об этом не рассказывала? – спросила Виктория, взяв в руки гладкий булыжник, и запустила его в пруд.

– Ты никогда не спрашивала.

– А когда тебе дедушка подарил ожерелье?

– Подожди, не торопи события, юная миледи. Ты, наверное, думаешь, что мы поцеловались на закате, а потом он подарил мне ожерелье? – Вика кивнула. – А вот и нет, все было совершенно иначе. Мы легли в траву и начали болтать, совершенно забыв про романтический закат. Когда нам надоела болтать и лежать в траве, дедушка, дернул меня за косичку и побежал прочь. Мне показалась такая детская игра забавной и милой, и я побежала за ним, оторвав клочок липучки. Устав бежать от меня, он спрятался – не так хорошо, как он думал – поэтому я его сразу же нашла и запустила липучку в его волосы и в одежду. Он звонко засмеялся и побежал уже за мной, пытаясь обрызгать водой. Через несколько минут он меня догнал, обнял и повалил в теплую воду. Отмечу, что мы были в одежде. Я взвизгнула, заругалась, шлепнула его попе, потом поцеловала.

– Ты первая его поцеловала?

– Да, – ответила она, улыбнувшись. – Сначала мне было стыдно за свою бестактность и вульгарность, я принялась извиниться перед ним, но потом, когда он поцеловал меня, мне стало хорошо, и я разом забыла о своей испорченности. Это был волшебный, незабываемый поцелуй, сладкий налет которого на губах я продолжаю чувствовать по сей день.

– И долго вы целовались?

– Минуты, секунды. Для меня – вечность! Оторвавшись друг от друга в мимолетном поцелуе, мы робко посмотрели друг другу в глаза и ничего не говоря, улыбнулись. После… мы разожгли костер на берегу, сели возле него, стали смотреть на яркие язычки пламени и слушать, как трескаются поленья и сучки. И только потом, когда мы уже затушили водой костер, а солнце ушло за линию горизонта, он вытащил из кармана ожерелье из ракушек, сказав:

«– Не знал, что тебе купить. Честно. Поэтому решил сделать подарок сам. Считаю, что нет лучшего подарка, сделанного собственными руками. Вот держи! Это ожерелье из ракушек!»

«– Спасибо, оно очень красивое»

«– Это магическое ожерелье! – предупредил он меня»

«– И в чем ее магия? – поинтересовалась я»

«– В том, что оно будет хранить наши чувства вечно, если ракушки не сломать и не потерять. Вот, так вот!»

«– О! Тогда нам ни в коем случаи нельзя его потерять!?»

«– Я уже подумал об этом… его надо закопать, если ты не против»

«– Не против. Куда? И на какое время?»

«– Минутку. – Он обвел взглядом пляж и, увидев камень, сказал. – Я понял, куда его закапаю»

«– Мы закопаем, ты хотел сказать?»

« – Нет. Я сказал то, что я сказал. Я его закапаю. Ты не должна будешь знать, где закопано ожерелье»

«– Почему? – возмущенно спросила я»

«– Потому что я знаю вас, девчонок. Вы все разболтаете своим подружкам, а потом пойдете смотреть на закопанное ожерелье. Я ведь прав?»

«– Отчасти прав. Только отчасти. Но надо признать тот факт, что лучше мне не знать»

«– Спасибо за понимание»

«– Раз ты закапываешь, значит, я… – Помню, что задумалась и сказала. – Давай не будем раскапывать ожерелье до восьмидесяти лет!»

«– Давай, – согласился он и спросил. – Тебе не кажется, что до восьмидесяти слишком долго ждать, так можно и не дожить?»

«– А ты обещай, что доживешь, во что бы то ни стало»

«– Ну…»

«– Пожалуйста, – умоляла я»

«– Хорошо. Обещаю»

«– Ура! Теперь мы будем питать чувства друг к другу до восьмидесяти лет и больше! Только закапай ожерелье как можно глубже, чтобы не дай Бог…»

«– Не переживай, все будет хорошо».

– На следующий день, дедушка, закопал ожерелье где-то возле этого камня, – сказала бабушка и показала рукой на серую полуметровую глыбу, торчащую острием вверх из густой, поросшей травы. Виктория обрадовалась находке и подбежала к камню.

– Бабуль, как ты думаешь, ожерелье еще целое?

– Да, мы ведь были счастливы все это время!

– У нас даже нет лопаты…

– А что думаешь у меня в пакете? – спросила бабушка и, не дожидаясь ответа, вытащила из пакета небольшую блестящую лопатку с деревянной рукояткой.

Прежде чем найти ожерелье, они выкопали пять глубоких ямок.

Вытащив из земли целое и невредимое не просто ожерелье, а семейную ценность, реликвию, бабушка и Викторией чуть всплакнули. Они сразу вспомнили о дедушке. О разных дедушках. Одна – увидела мудрого старца, другая – наивного юношу.

Успокоившись, бабушка сказала:

– Теперь он свободен.

– Да…

– Я уверена, это ожерелье приносит счастье. Возьми его!

– Нет, не могу! – воспротивилась Вика. – Это твой подарок, не мой!

– Можешь! И теперь он твой! Я не смогу хранить его, потому что он будет каждый раз напоминать мне о нем, о дедушке. Я этого не выдержу, сойду с ума… возьми его.

– Я…

– Не перечь мне, юная миледи! Когда ты по-настоящему полюбишь – а ты полюбишь! – ты закапаешь это ожерелье вместе со своим кавалером, чтобы ваши искрение чувства не угасали до самой глубокой старости. Как это было у нас с дедикой.

– Хорошо, бабуль, – Виктория взяла в руку тяжелое украшение. – Оно и в правду красивое.

– Так-то лучше! Только закапывай с тем, с кем тебе хорошо. С тем, кому ты доверяешь. Понятно? Это важно!

– Хорошо, бабуль.

– Возможно, ты когда-нибудь отдашь это ожерелье своей внучке.

– Возможно…

– Пойдем домой? – предложила бабушка.

– Пойдем…

Вечером Вика и Домовой решили прогуляться по межгалактическому туннелю, полюбоваться на безмолвный космос – на земное светило, на луну, на проплывающие мимо кометы, на бесчисленные мириады звезд и созвездий – чтобы определиться, куда лучше всего спрятать магическое, семейное ожерелье, способное хранить то, что так непостоянно. Разве это не чудо?

– Виктория, я предлагаю его закапать возле моего дома. Помнишь, рядом с колючкой, есть округлой формы расколотая глыба?

– Да, помню, – кивнула Виктория, спросив. – Ты думаешь, что лучше всего закопать его в твоем мире?

– Ну, да. Видишь ли, я полностью поддерживаю дедушкино мнение на счет девушек… поэтому закопать возле моего дома – это оптимальный вариант.

– Все вы, мужики, заодно! – заворчала Виктория, по-дружески стукнув кулачком по его плечу.

– Признай, что есть большая вероятность того, что если мы закапаем ожерелье возле твоего дома, то оно будет с регулярным постоянством выкапываться и закапываться снова и снова.

– Признаю, поэтому и согласна с твоим мнением. Сегодня закопаем?

– Не знаю, боюсь, чтобы отец не вернулся слишком рано, как это частенько бывает в последнее время. Хотя… лучше уж сегодня, чем завтра. Побежали, чтобы не терять драгоценное время.

– Побежали, – отозвалась Вика, взяла за руку Домового и они побежали по туннелю как дети, вспомнив то славное время, когда им было по семь, когда мир был неизведан, таинственен и непосредствен, как они. Дети, которые давно выросли и смотрели на мир под иным углом.

Вырыв неглубокую ямку прямо под глыбой, Домовой аккуратно положил ожерелье в нее, посмотрел на Викторию, которая кивнула в знак того, что пора заканчивать любовный ритуал и он, зачерпнув землю лопатой, бросил горсть пыльной земли в яму, черно-белые ракушки скрылись из виду.

– Вот и все… – вздохнула Виктория.

– Поверь мне, это только начало, Виктория. Надо наоборот радоваться. Сначала мы обменялись кольцами, а теперь поклялись любить друг друга до самой старости, закопав магическое ожерелье, чтобы через шестьдесят пять лет откопать ожерелье и вспомнить былое, давно утерянное в полете безумной череды годов, в полете жизни с ее взлетами и падениями.

Виктория ничего не ответила Домовому, а только лишь поцеловала и положила голову на его плечо. Именно в этот трогательный и романтический момент она в полной мере поняла смысл бабушкиных слов, которые та произнесла, когда они возвращались домой после своеобразного путешествия.

«– Вика, запомни одно, когда любишь всегда слушай только свое сердце, прислушивайся, о чем оно говорит тебе по ночам, когда на город спускается с небес густым покрывалом тишина. Пускай тебе будут доказывать взрослые циники, что в этих щепетильных делах, прежде всего, нужно забыть о чувствах как таковых, которые дурманят разум и руководствоваться только светлой головой и чистым разумом. Может быть, они в чем-то и правы, но не во всем. Прежде всего, нужно слушать биение собственного сердца. Оно тебе всегда подскажет и направит, словно компас в нужное направление.

«– А как узнать, что оно тебе говорит? – спросила Вика.

«– Ты это сразу поймешь, почувствуешь. Когда меня обнимал дедушка, я таяла в его объятиях, а сердце стучало так быстро, что казалось, оно вот-вот вырваться наружу. А когда кто-то чужой, коллега по работе, однокурсник, я ничего не чувствовала, кроме дрожи, идущей от моего холодного сердца, которое просыпалось от спячки только тогда, когда любимый был рядом. Когда меня окружают дети и внуки, ты, Виктория. И еще… главное, не торопиться с ответственными решениями, лучше все хорошенько взвесить и только потом… извини, я сегодня такая нудная всезнайка. Не буду тебя учить уму разуму. Жизнь сама научит, когда придет время. А пока наслаждайся ею, бери все, что она тебе дает, ее щедрость может смениться незавидной скупостью. Поняла?»

После продолжительного молчания, Вика сказала:

– Мое сердце говорит мне, что любит тебя.

– Что? – переспросил он, посмотрев в ее глаза.

– Сегодня бабушка меня научила понимать язык сердца. Хочешь узнать, любит ли твое сердечко?

– Хочу, – ответил Домовой.

– Сейчас, – Вика прижалась к его груди и сказала. – Любит!

– Я в этом не сомневался. И как ты определила, если не секрет? – поинтересовался он, улыбаясь.

– Все очень просто. Если сердце пылает и стучит мелодией…

– Не понял. Почему ты замолчала? Что ты там увидела? – он повернулся и увидел его. Своего отца – тощего сатану с непроницаемым впалым лицом, злобными красными глазами, в которых горела ярость. Он был окутан в черное одеяние похожее на обычный балахон. – Отец, это ты!

– Я, – прорычал тот, положив кисть с длинными костяшками пальцев на его хрупкое плечо, и ласково спросил. – Что она здесь делает?

– Она пришла познакомиться с тобой, – соврал Домовой.

– Неужели? – он посмотрел на нее и спросил. – Это правда?

– Отчасти, – не могла соврать Вика, глядя в его глаза. – Я давно хотела с вами познакомиться, но Домовой боялся, что вы не захотите…

– Интересно, почему ты так решил, маленький негодник? – спросил он у него, сжимая кисть. Виктория видела, как Домовой морщился от боли, но не подает виду.

– Потому что ты сам мне об этом сказал.

– Сказал! – вскрикнул он, потом холодно улыбнулся. – Я полагаю, ты не совсем понял, что я сказал, верно? Может быть, я шептал или говорил на другом языке?

– Нет, ты говори отчетливо и понятно, – отвечал Домовой, дрожа от боли.

– Значит, что получается, ты ослушался отца? Так?

– Я не хотел…

– А ты не хотел. – Он противно засмеялся. – Значит, не хотел! Раз ты не хотел, так какого хера она тут делает! – взорвался он и ударил Домового по лицу. Тот упал наземь и заплакал, закрывая лицо руками.

– Домовой! – воскликнула Вика, и хотела было подбежать к нему, как Дьявол сказал.

– Еще шаг и я могу гарантировать тебе, шлюха, что я его убью, а потом тебя. Ты этого хочешь?

Виктория благоразумно отступила назад.

– Молодец, послушная девочка, – прошипел он и снова улыбнулся.

– Я убью тебя, если ты ее, хоть пальцем тронешь! – закричал Домовой.

– Родного отца? И не жалко будет того, кто тебя вырастил, воспитал, кто кормил, ухаживал, учил, кто был твоей жизней опорой и останется ею навсегда? Я тебя спрашиваю, сосунок? – Он надавил ногой на его лицо.

– Нет! – ответил Домовой. – Таких отцов, как ты, нужно кастрировать и сажать на кол! Ты только делаешь вид, что воспитываешь меня, чтобы не упасть в глазах перед своими друзьями и коллегами, так как ты – тщеславен и болен. На самом деле, ты меня морально, физически и духовно уродуешь! Ты сам этого не осознаешь, как ты выращиваешь во мне – себя. Я становлюсь тобой, черт бы тебя побери. Давай бей, что ты стоишь! Учи меня уму разума!

– Твоя смелость глупа, сын мой. Ты – глупец! – он ударил его по животу с такой силой, что из-за рта Домового вырвался фонтан крови. Домовой загнулся, издав вопль гнева и злобы.

Дьявол подошел к Виктории. Та стояла, онемев от страха. Она плакала, сжав кулачки.

– Не плачь, маленькая принцесса. Сама виновата. Если я еще раз увижу тебя здесь, в моем мире, где я вправе наказать незваную гостью, то пеняй на себя. Я гарантирую, что выполню свое обещания, о котором говорил минуту назад. Ты помнишь. – Виктория кивнула и вздрогнула, когда он прикоснулся острым ногтем к ее побелевшему лицу. – Не бойся, я не кусаюсь. У тебя есть пять минут, чтобы убраться и забрать эту неблагодарную скотину. Поняла?

– Да, – ответила она.

– Вот и хорошо, умничка. Жаль, что мой ребенок не так сговорчив, как хотелось бы, но ничего всему свое время. Так, прежде чем уходить, встань на колени и поклонись мне в ноги за мою неоценимую добродетельностью, что я дарую тебе жизнь, а не забираю. Чего стоим, а?

– Я… я… – она зарыдала.

– Хватит ныть, чертова мразь. На колени, я сказал!

Виктория, сгорая от ненависти к самой себе, что позволила с собой обращаться, как с игрушкой, покорно опустилась на колени и, наклонившись к земле, почувствовала пыль и затхлый запах рыбы.

– Так-то лучше! Приятно и отрадно, когда молодежь уважает и чтит старших, кланяясь им в ноги. Пускай приходится применять строгие меры воспитания, но ведь они оправдывают средства. Так почему ты остановилась?

– Виктория перестань перед ним унижаться! – крикнул Домовой, тщетно пытаясь встать с земли. – Я убью тебя!

– Кишка тонка, сынок! Кишка тонка! – Он обратился к Виктории. – Так что так и будешь лежать без дела? Не порядок! Ох, какой не порядок! – Он поднял ногу и придавил ее голову к пыльной земле. Она взвизгнула. – Не надо только этой щенячьей нежности. С такими, как ты, послушными тварями, я не церемонюсь в вашем чертовом мире. Так что не надо усугублять обстановку, лучше прояви уважения к старшему, и ты возможное получишь шанс остаться в живых.

– Я убью тебя! Ты нарушаешь закон!

– Я нарушаю закон? Я? Ты уверен в этом?! Сынок, ответь мне на такой вопрос, пожалуйста, кто сюда привел эту кобылку, а? Я? Что ты молчишь, язык проглотил? Вот что я скажу, заткнись и молчи о законах. Я ее не трогаю на земле, а ты ее не приводишь сюда. Помнишь, об этом уговоре? Или забыл!

– Помню. Она хотела всего-навсего познакомиться, отец!

– И она это сделала, если ты не заметил, сынок! – Он засмеялся. – Познакомилась и теперь от счастья клониться мне в ноги! Чудесная девочка!

– Ты – поддонок! Ты никогда не был моим отцом и никогда не будешь!

– Я – твой отец и ты должен любить меня таким, каким я уродился. Это твой долг чтить потомков, кто дал тебе жизнь.

– Я сомневаюсь, что ты мой отец!

– Что? Что ты сказал?

– Домовой прекрати перечить отцу, уважай старших! – вдруг через страх сказала Вика, подмигнув Домовому, что она на его стороне. – Отец всегда прав, лучше извинись!

– Мне эта земная девушка определенно нравиться! Понял, о чем толкует твоя маленькая мисс, не хочешь послушать толковые слова и извиниться передо мной!

– Виктория…

– Извинись, не будь бараном! – не сдавалась Виктория.

– Ты хороша! – Дьявол засмеялся безумным смехом.

– Ладно. Простите меня, я вышел из себя. Не знаю, что на меня нашло. Прости отец, ты прав, я нарушал закон и готов получить наказание за свою оплошность, только, пожалуйста, не причиняй ей боль, которую заслуживаю только я и никто больше.

– Так-так-так… я тебя не прощаю, но дам тебе шанс исправиться. Как тебе такая альтернатива, а?

– Хорошая альтернатива, – Домовой сквозь слезы боли и отчаяния улыбнулся притворной улыбкой.

– Хорошо. Ладно, даю вам пять минут, чтобы убраться. А тебя, – он обратился к сыну, – я жду ровно в полночь для серьезного разговора, не дай бог не придешь…

– Он придет, – заверила его Виктория.

– Неудивительно, почему ты по уши влюбился в эту девку, она действительна хороша!

Больше он не сказал ни слова и удалился прочь.

– Как ты? – спросила Вика у Домового и помогла подняться на ноги.

– Нормально. Зачем ты…

– За тем, чтобы спасти тебя и себя, – ответила она.

– Я его убью… он совсем озверел, чертов тиран.

– Хватит, не надо, не стоит так кричать. Я жива, ты жив, это главное.

– Когда-нибудь я стану сильнее его.

– Не думай об этом, Домовой. Злость губит людей, надо уметь прощать.

– Он не достоин жить!

– Ты не вправе решать, кому жить, а кому нет!

– Ты что за него?

– Нет, конечно. Я хочу сказать, что каким бы он не был, ты не должен его убивать. И даже думать об этом. Это грех!

– Но он сейчас нас чуть не убил! Не убил! Он избил тебя, а потом унизил!

– Я знаю… знаю. Но это не дает нам право посигаться на его жизнь. Понимаешь!?

– Нет, не понимаю!

– …

Скрипнула дверца платяного шкафа, они вошли в комнату Виктории, на полу которой сидел Василий и ждал их возвращения. Увидев их лица, он встревожился и спросил:

– Что случилось?

– Неудачная игра в прятки обернулась падением. Я упала на Домового, он стукнулся лицом об твердую землю, а я прикусила губу.

– Ну, вы даете! Принести зеленку?

– Неси, если не сложно!

– Сейчас, – сказал Вася и вылетел прочь из комнаты.

Они сидели, молча, глядя в пустоту, осознавая, что с ними произошло…

Дневничок Виктории.

«Извини, дневничок, совсем про тебя забыла, забросила, бедненького. То нет времени, то нет мыслей, то еще найдется тысяча причин, чтобы не открывать тебя. Если честно, то мне стыдно. Надеюсь, что ты меня выслушаешь, и мои взбаламученные мысли лягут, как надо, на твои белоснежные владения.

В общем, вчера состоялась встреча с отцом Домового. По правде говоря, такого приема я никак не ожидала. Он действительно, как и описывал мне Домовой, злой и жестокий тиран, которому доставляет удовольствие мучить несовершеннолетних подростков. И я уверена, что не только их. Когда он унижал меня, он проговорился, что убивал и убивает таких как я пачками…

Жуть!

Вчера я себя ощутила в роли бедного ягненка, которого захватил в плен жестокий хищник – волк. Не самая приятная роль, скажу я тебе. Я боялась его, и он это чувствовал, как чувствует запах крови, текущей в моих жилах, поэтому он – сам Дьявол! – вальяжно и неспеша подходил все ближе и ближе ко мне, пока не вцепился в мою глотку. После чего я покорно и услужливо сдалась и стала выполнять то, что он пожелает, словно я марионетка в чужых руках. Когда я вспоминаю его звериный взгляд, улыбку, движения, то мое тело самопроизвольно начинает покрываться мурашками и дрожать от страха. Представляешь, я склонялась к его ступням в знак благодарности за то, что он оставляет меня в живых!

Какой позор!

Как же я слаба, оказалась на самом-то деле! Испугавший за свою жизнь, за жизнь Домового, я была готова на любое испытание, на любую его прихоть, на любое его гнусное, нечеловеческое желание, на любой его приказ. На ВСЕ, чтобы ЖИТЬ! Я, которая никогда и никому не давала себя сломать, повалить на землю и уж тем более прилюдно унижать, так просто сдалась, когда почувствовала холодное прикосновение смерти. Как же мне плохо!

Но хуже всего не это, а другое, что Домовой затаил на отца злобу. Неудивительно, учитывая тот факт, что его отец всю жизнь только и делал, как унижал и избивал его. Он сказал, что убьет его, и я нисколько не сомневаюсь в правдивости его слов. Я ему посоветовала, чтобы он не думала о мести, которая разрастается в душе подобно снежному кому, разрушая его духовную добродетельную сущность. О мести, которая с годами непременно вырвется наружу, если ее не укротить и которая его уничтожит в вихре урагана, мгновенно превратив его в монстра – в его отца. И что ты думаешь, дневничок, он послушал меня? Неееет… и более того он посчитал, что я на отцовской стороне раз защищаю его интересы, интересы тирана и убийцу.

Представляешь, дневничок, хотела помочь любимому человеку, чтобы он встал на путь истинный, а вместе благодарности и желанного поцелуя, я услышали в свой адрес жалкое обвинение! Неужели все мальчишки так глупы?

В общем, слово за слова, оскорбление за оскорблением, признание за признанием. Итог – ссора с криками и со слезами на глазах.

Бедный Василий так испугался, что даже заплакал, когда зашел в комнату с зеленкой в руках и увидел нашу ссору: мои горькие слезы и его красное лицо от пощечины.

« – Почему вы ругаетесь, вы же друзья? – спросил он, заплакал и выбежал прочь из комнаты.

Я побежала за ним, оглянувшись в сторону Домового, который стоял с непроницаемым лицом и глядел в пустоту. Мне хотелось закричать ему: «Очнись, ты только что обидел друга! Очнись, ты только что уподобился отцу, только что причинил боль словами, которые вырвались из-за того, что ты не можешь простить! Очнись, черт возьми, пока еще не поздно!».

Но я промолчала и выбежала из комнаты.

Когда мы с Васей (долго пришлось ему объяснять, почему мы поругались) поднялись в мою комнату, его уже не было. Он исчез, убежал, возможно, чтобы успокоиться и что-то решить. Чтобы, наконец, принять взрослое решение и руководствоваться им до конца своих дней. Надеюсь, он примет верное решение.

Всю ночь не спала. Не буду лукавить, почти всю ночь прорыдала в подушку. Думала, что он придет ночью и извиниться передо мной и все будет как прежде. Но он не пришел.

Надеюсь, что вернется сегодня. Чтобы я ему не наговорила вчера, а он – мне, я продолжаю его любить всем сердцем и не хочу, чтобы это чувство было утеряно в плеяде однообразных лет.

Не хочу… не хочу потерять его… потому что люблю.

Жаль, что вчера он про это забыл. Забыл в тот день, когда мы закопали ожерелье».

Виктория отложила личный дневник в сторону, взяла книгу и легла на кровать.

Почитать ей так и не удалась, потому что на черно-белых страницах романа снова и снова всплывали картинки из недавнего прошлого: зловещий лик Дьявола – отца Домового, унижение и страдания ради спасения, нелепая ссора с Домовым, уныние, отчаянья и опустошение после нее.

Как бы тщетно Виктория не старалась забыть вчерашний день, он необратимо всплывал на поверхность, как пластмассовая пробка, в пруду, плывущая туда, откуда нет возврата. Виктория плыла по течению бурной реки, название которой ЖИЗНЬ и теперь не знала, куда приведет ее следующий поворот, что за тем далеким холмом, который приближается медленно, но верно. То ли неизбежный краха (крах несбывшихся мечтаний и иллюзий), то ли головокружительное спасение, а после него тихое, мерное течение.

С такими мыслями она крепко уснула, проснувшись только через два часа, да и то, потому что Мария зашла в ее комнату и скрипнула дверью.

– Прости. Ты спала?

– Спала, но уже проснулась.

– Я зашла, чтобы поговорить с тобой о том, что случилось вчера, – сказала МАрия, пойдя к ее кровати.

– О чем ты? Откуда ты знаешь? – изумилась Вика.

– Догадайся, – Мария села на кровать.

– Вася рассказал…

– В точку. Не обижайся на него, он за тебя искренне переживает. Как и я. Это он тебя ударил?

– Домовой?! – Мария кивнула. – Нет, конечно. Он никогда не тронет меня.

– Тогда кто тебя ударил?

– Его отец, потому что я нарушила закон.

– Что? Как он посмел, чертов негодяй!? Я…

– Давай не будем вспоминать об этом. Мне сейчас и так плохо.

– Хорошо, – согласилась с ней Мария, замолчала, но потом все-таки решилась спросить. – Почему вы тогда поругались?

– Мы поругались, потому что он еще слишком глуп, чтобы осознать то, что я ему вчера сказала.

– Мы поругались, потому что я был зол на отца и за его аморальное поведение, – добавил Домовой, появившийся, словно из неоткуда. – Я был сам не свой и не понимал, что творю. И признаю, что был слишком резок к тебе и к твоим словам.

– Явился, – холодно сказала Виктория. – Я тебя ждала ночью…

– Я должен был подумать о том, что случилось.

– И что ты решил?

– Решил, что бессмысленно злиться друг на друга. Решил, что сделаю так, как ты сказала. Перестану злиться и думать о скорой смерти отца, прощу его, хоть это и будет тяжело, особенно после того, что он натворил. Пускай за его деяния отнюдь не благодетельные, как он считает, его накажут те, кто выше и разумней нас. Небеса. Решил, что нужно извиниться перед тобой и забыть о ссоре, как о страшном сне и никогда не вспоминать. Решил, что нужно кроме того, чтобы извиняться, поблагодарить тебя за то, что не побоялась и спасла мне жизнь.

– Ну, я ведь ничего…

– Не надо скромничать, Виктория, – перебил ее Домовой. – Ты прекрасно знаешь, что если бы не твоя храбрость и смекалка, я бы не стоял здесь и не извинялся на коленях. – Он встал на колени и взял ее за руки.

– Пожалуйста, встань! – скомандовала она.

– Не встану, пока ты не простишь, – ответил он, глядя в ее сверкающие глаза.

– Я тебя прощаю, прощаю. Только встань…

– Спасибо. – Домовой встал в полный рост, поцеловал ее ручку. – Я знал, что ожерелье магическое, а твой дедушка – самый настоящий волшебник! –он развернулся и пошел к шкафу.

– Куда ты? Не уходи…

– Прости, меня ждет отец, – сказал он и скрылся.

Виктория, обескураженная и взволнованная, стояла и не знала, что ей делать и что сказать. Мария подошла к ней, обняла и прошептала ей на ушко:

– Все у вас будет хорошо, не переживай.

– Он же вернется, не бросит меня? – наивно спросила она у Марии.

– Конечно, нет. Почему ты так решила?

– Не знаю…

– Ты моя хорошая. – Мария поцеловала дочь. – Давай лучше полежим, а я тебе прочту сказку.

– Про Василису Прекрасную? – спросила Вика, и они друг другу улыбнулись.

– Про Василису Прекрасную, – повторила Мария.

– Классное было время, да, мам?

– Не то слова, Викусь. Лучшее.

– Жаль, что папа это время упустил со своей проклятой работой.

– Да, он многое упустил в своей жизни. Но эта жертва с его стороны, чтобы мы были счастливы и, ни в чем не нуждались.

– Мне в детстве, да и что лукавить и сейчас не хватает его любви. Ты его не ревнуешь к работе? Я бы Домового ревновала…

– Я ревную к тому, кто на работе. Хотя к самой работе тоже.

– А он что тебе изменял? Только не говори, что да, а то мое сердце не выдержит, – вдруг встревожилась Виктория.

– Нет. Ты разве забыла, что он самый хороший папа на свете?

– Не забыла, – Вика задумалась и спросила. – Мам, а откуда ты знаешь, что он тебе не изменяет, когда он на работе?

– Что за странные вопросы сегодня, – возмутилась Мария, но все равно ответила дочери. – Я не знаю, я чувствую, что он все еще мой и только мой и ничей больше.

– Как ты думаешь, я почувствую, если мне Домовой изменит?

– Да.

– Мам, скажи честно, а ты папу все еще любишь?

– Да.

– Уверена?

– Да. Почему спрашиваешь?

– Чтобы удостовериться.

– В чем?

– Что любовь живет вечно, если ты ее не выпустишь из рук.

– Лучше сказать, что любовь живет столько, сколько пожелает сам человек. Многое, если не все, зависит только от нас и от наших поступков.

– Ты будешь вечно его любить?

– Вечность – слишком долго. Лучше я буду любить его до конца своих дней. Так мне больше нравится. – Мария улыбнулась и спросила. – Узнаю свою трехлетнюю дочурку, которая задает слишком много вопросов, чтобы только оттянуть время от сказки.

Они обе засмеялись.

– Я уже и забыла про сказку. Ты, правда, хочешь ее прочесть?

– А ты не хочешь?

– Очень хочу…

– Тогда почему бы и нет? Васю позовем?

– А как же!

– Василий! – громко крикнула Мария.

– Вызывали? – спросил он, когда прибежал в Викину комнату и запрыгнул на кровать.

– Да. Сейчас мама будет читать сказку о Василисе Прекрасной, – сказала Вика.

– Фу! Вы чего, малые дети? – изумленно спросил он.

– Еще какие! Раз не хочешь составить нам компанию, то тогда можешь идти, – ласково сказала Мария.

– Нет уж! Раз уж пришел, буду слушать сказки!

– Будет весело, не сомневайся, братишка.

– Ага,умрем со смеху, – съязвил он.

– Все слушай, – шепнула Вика.

– В некотором царстве, в некотором государстве жил-был купец, – начала Мария…

Глава 15

Дворняга бежала по сырой дороге, не обращая внимания на лужицы. Капельки прошедшего дождя стекали по крышам, приземляясь на сверкающие лужайки.

Кап-кап!

Наконец-то дождь закончился, завершив свою барабанную симфонию, перемешенную небесным громом и ломаными молниями. И все в одно мгновение стихло: вой, шум, свист ветра исчезли в океане спокойствия, улетучившись куда-то далеко, теперь он неслышно пробегал волнами по увядающим цветам и траве; деверья, словно статуи, замерли, переставая прогибаться и трещать под натиском могучего ветра; небо очистилось; птицы запели мелодичные песни. А когда желтое солнце выглянуло из пепельно-серых облаков, освещая мокрые желто-красные листья, которые покоились на пожелтевшей поляне возле дуба, Виктория улыбнулась новому дню, посмотрела на Домового, и он все понял без слов, их запланированная прогулка состоится.

Они шли по знакомым тихим улочкам, вдыхая в легкие влажный, пропитанный росой воздух. Их тела ласкал пока теплый летний ветер.

– Неужели дождь закончился, – сказала Вика, посмотрев на небо. – Целую неделю, льет. Надоел. Надеюсь, что даст нам сегодня прогуляться, как следует.

– Надеюсь. Очень надеюсь, – повторил Домовой, глядя под ноги, чтобы случайно не наступить в лужу.

– Ты какой-то таинственный сегодня.

– Да? Скорее грустный, чем таинственный. Ведь сегодня грустный день. День расставания. И не только. Вот и еще одно лето пролетело, так и не успев начаться.

– Да, – проговорила она. – Наше одиннадцатое лето… всего лишь. Оно растворилось в желтой осени.

– Точно, – согласился он. – Давай не будем отпускать его?

– Давай. Только как мы это сделаем, ума не приложу!?

– Я знаю один метод.

– Какой же?

– Мне говорили, что лето нужно запустить в свою душу и хранить до следующего. Правда-правда, не смейся.

– Ха. Мне вот интересно, как ты собираешься это сделать?

– Все просто.

– Да, неужели? – ехидно спросила Виктория.

– Мы сейчас подымимся на Лысую гору и попытаемся ухватить кусочек лета.

– Почему именно на Лысой горе?

– Потому что мы будем на высоте, а значит ближе к солнцу. А где солнце там и лето. Понимаешь? – он хихикнул.

– Понимаю, что некоторые все еще остались в душе первоклашками.

– Я так понимаю, эти некоторые – мы с тобой?! Или…

– Я имела виду только тебя, но, к сожалению или к счастью я осталось такой же, какой была много-много лет назад. Разница между той маленькой девочкой и мной настоящей, девушкой, в том, что я научилась притворяться, как и все взрослые. И все!

– Мы научились обманывать друг друга, – подправила Домовой ее. – Научились так хорошо, что стали забыть, где правда, а где вымысел. В этом отношении, детьми, мы были честнее и искренне.

– С тобой трудно не согласиться. Значит, идем на Лысую гору ловить сачком невидимое лето?

– А почему бы и нет?

Домовой и Виктория улыбнулись друг другу, мечтательно посмотрев в чужие и такие родные глаза, взялись за руку и чуть ли не вприпрыжку пошли на окраину города, где возвышалась скалистая гора без единой зеленой травинки, без единого кустика брусники и земляники, без единого деревца.

Окаймленные неосуществимой мечтой, заарканить лето, они не заметили, как забрались на самую высокую точку и уже смотрели свысока на городок, сверкающий в солнечных лучах. Аккуратные домики соседствовали уже с пожелтевшими деревьями и живыми изгородями, голубой пруд простирался и вдоль, и поперек на несколько миль, утопая за горизонтом, вдалеке, гранича с одинокими берегами, за которыми возвышались волнообразные горы, обрамленными хвойными и широколиственными лесами.

– Красиво, – прошептал он.

– Не то слово. Волшебно! – воскликнула она от переполняющего возбуждения. Потом спросила. – Почему я не птица и не могу летать? Если бы у меня были крылья, я бы не раздумывая, улетела вон туда, за те величественные горы. – Она показала рукой. – Туда, где нет никого: где тишина, уединение и покой.

– Я не раздумывая, последовал бы за тобой. – Он обнял ее. – Мы бы летели и летели… туда, куда глаза глядят, и никто-никто бы нас не остановил. Если бы пришлось, я бы сражался за свободу, за то место, за которое не жаль умереть. За рай на Земле.

– Снова несбыточные мечты. Мы не исправимые мечтатели и, наверное, такими останемся до конца своих дней.

– Было бы классно. Я люблю мечтать. И на счет несбыточных мечтаний, ты неправа. Я, кажется готов…

– К чему ты готов?

– Сейчас увидишь. Нас этому учили в колледже, но у меня не получалось. Но каждодневные тренировки принесли свои плоды. Жаль одного, что слишком поздно я этому научился. Чуть ли не в последний день лета.

– Ты говоришь загадками. Чему ты научился?

– Всегда думал, что ты терпеливая в отличие от меня. Оказывается, нет. – Он поцеловал ее в щечку. – Закрой глаза, расправь руки в стороны, и просто доверься мне.

– Ты говоришь, как Джек Доссон из «Титаника».

– Закрой глаза, пожалуйста, – повторил он.

– Что ты хочешь сделать? Я боюсь…

– Ты мне доверяешь?

– Да.

– Тогда закрой глаза, расправь руки и представь, что летишь. Хорошо?

– Хорошо, прости меня.

– Ничего.

Она расправила руку в сторону, закрыла глаза, он не удержался и поцеловал ее в губы.

– Осторожно, не упади, – сказала Виктория, когда он обхватил руками ее стройную талию. – Мы же на краю…

– Я не боюсь падения, – шепнул он ей на ушко. – Не открывай глаза, пока я не скажу тебе. Обними меня, как можно крепче и пообещай мне, что не отпустишь, чтобы не случилось.

– Обещаю, – неуверенно сказала она и крепко его обняла. – Домовой, неужели мы полетим?

Он ничего не ответил, так как прыгнул в пропасть, потянув ее за собой.

Она взвизгнула, закричала, зажмурила глаза еще сильнее, чтобы не видеть приближающуюся землю, намертво вцепившись в тело Домового, который оторвавшись от земли, описал дугу возле скал и только тогда взлетел в голубую высь.

– Мы умерли? – спросила она. – Я чувствую легкость и свободу.

– Мы летим. Открой глаза.

Виктория медленно открыла глаза, боясь увидеть нечто страшное, неизведанное, но когда увидела, что летит вдоль колыхающегося на ветру пруда, воскликнула от удовольствия.

– Это невероятно! Это сон! Я – лечу! ЛЕЧУ! Боже мой, Домовой!

– Я знаю, это нечто неописуемое. Я только недавно освоил полет. Твой братик уже летал и точно так же кричал! – он засмеялся, глядя на встревоженное и счастливое лицо Виктории, и плавно повернул налево.

– Когда? А если бы что-нибудь случилось? Как ты…

– Прости, я не хотел. Правда. Он меня увидел, когда я тренировался возле старого дуба. Я не мог ему отказать. Не потому что мое сердце не выдержало мольбы Василия. Нет. Потому что твой брат – хитрый и умный малый. Он сказал, что если я его не прокачу на себе, то он расскажет все тебе и тогда мой секрет перестанет быть секретом. Понимаешь?

– Ха. – Виктория засмеялась. – Сразу видно, что это мой брат.

– Я так же ему сказал.

– Весь в сестренку. И как ему полет? – поинтересовалась Виктория.

– Он визжал от удовольствия, и я тоже, глядя на него, на его радостный вид, на его невидимые крылья счастья. Мы летали целый день и летали бы еще всю ночь в лунном сиянии, в млечном свете полуночных звезд, да только вот Василий уснул на моих руках, погрузившись в сладкий сон. Я думал, что сейчас заплачу от умиления. Он такой… такой… милый, когда спит. Я его поцеловал в пухлую щечку и полетел домой, думая о том, как классно быть с теми, кто тебе дорог. Кто тебя по-настоящему любит. Классно иметь семью, которая всегда тебя ждет. – Он замолчал и добавил. – Я положил его в кроватку и улетел прочь…

– Странно, почему он мне об этом ничего не рассказал?

– Наверное, потому что он подумал, что ему действительно приснился сон. Больше у меня нет никаких вариантов.

– Ты поэтому мне предложил сходить на гору?

– Да. Я знал, что ты заговоришь о полетах, когда увидишь столь завораживающий вид.

– Хитрый. А как же заарканить для меня лето?

– Да легко! Только надо лететь в одно романтическое место.

– С удовольствием. А где это романтическое место?

– Секрет. Все тебе знать надо, – проворчал он.

– Такой весь секретный.

– Я такой…

Они пролетали мимо четко очерченных домиков с заборами, мимо ровных и зигзагообразных дорог, мимо гор, лесов, обрывов, речушек, озер, среди кучных белых облаков, улетая все дальше и дальше от дома. Виктория смотрела по сторонам, очарованная красотой, природной грацией и великолепием и не могла насыться.

Домовой летел к скалистой горе, в центре которой сияла расщелина, словно плешь на голове: она была не больше Викиной комнаты.

– Как ты нашел это место? – спросила Виктория, когда они сидели в расщелине, на камнях и смотрели на оранжевое солнце.

– Случайно. Правда здесь красиво?

– Да. Даже солнце кажется больше, чем обычно.

– Ты чувствуешь, как солнце покалывает грудь невидимыми лучиками, проникая все глубже и глубже, обжигая твою душу.

– Чувствую, – сказал Вика, улыбаясь.

– Не смейся, – ласково попросил Домовой.

– Прости, не буду. – Она сжала губки.

– Теперь, когда ты почувствовала прикосновения, ты должна забрать себе солнечное тепло, чтобы разжечь свою мечущую душу, которая вспыхнет и будет гореть, пока не начнет таять снег, а из земли не будут проклевываться зеленые ростки. Забрала?

– Да. Только поцелуй меня.

– Зачем?

– Чтобы разжечь. Ты, наверное, забыл, что ты – моя искра, воспламеняющая мою душу, мое сердце.

Он поцеловал ее, нежно и страстно.

– Вот теперь моя душа горит и танцует, освещая живительным светом мой внутренний мир, как мотылек в темной и безмолвной ночи. Мир, о котором я не знала до тебя… если бы ты только знал, как я…

– Тише, – он снова поцеловал ее. – Люблю. Теперь лето в твоей душе. Вспоминай о последнем дне лете, если почувствуешь, что огонек будет потухать. Вспоминай обо мне.

– Спасибо. Ты мой волшебник, Домовой. Такой же, какой был у бабушки, у мамы, у каждой влюбленной девочки, девушки, женщины в этом славном мире, в мире, который окружает любовь, в мире, которым правит любовь.

– Приятно слышать. А ты моя богиня, муза, что дарит любовь, которая окрыляет и возносит до небес. Пускай это звучит банально и сентиментально, но это так. Не хочу от тебя уезжать, не хочу…

– А я не хочу тебя отпускать, мой Домовенок, – ласково прошептала она и поцеловала его.

– Миг – это три месяца, проведенные с тобой, вечность – это шесть месяцев без тебя, в томительной горестной разлуке.

– Как же я буду без тебя?

– Мы должны быть сильными и не отчаиваться, не падать духом, хоть это и будет не так просто. Я буду, как в том году, самым прилежным учеником в колледже, чтобы мы могли хоть изредка встречаться. Если будет возможность, я буду писать тебе письма. Если не будет такой возможности, я все равно буду писать письма. И ты мне пиши на всякий случай, чтобы мы могли восстановить пробелы в общении, чтобы мы не упускали что-то важное, когда мы разлуке…

– Хорошо, – согласилась она и спросила. – Только о чем же писать, Домовой? Я не знаю…

– Обо всем, что взбредет в голову. Любое твое письмо будет для меня праздником!

– Ты будешь меня ждать? – вдруг спросила она.

– Что ты имеешь в виду? – переспросил он.

– Не разлюбишь?

– Разлюблю, – шутливо сказал он и поцеловал ее в губы. – Я готов тебя ждать веками, если придется. Ты та девушка, ради которой я готов пройти хоть миллион световых миль, через тысячу смертельных ловушек и препятствий. Я никогда тебя не разлюблю. Даже не думай об этом!

– Не буду…

Они обняли друг друга, глядя на заходящее, красное солнце.

Через два часа они были уже дома. Полеты в ночи, среди звезд и луны, были омрачены расставанием, которое все ближе и ближе подходило к ним, необратимо и безвозвратно.

Утром он исчез и обещал вернуться через полгода…

ЧАСТЬ 3

Глава 1

Виктория с замиранием сердца сидела в актовом зале и ждала, когда ее вызовет директор школы на сцену, освещенную яркими прожекторами. Директор, Виктор Семенович, по истечению десяти лет стал выглядеть крайнее неподобающее для столь респектабельного поста: обширная плешь, двойной подбородок, красные и опухшее щеки от каждодневного приема сильного алкоголя (портвейн, водка), пустые, безжизненные и желтые глаза, которые словно молили о пощаде, желтые пальцы от никотина, сильная отдышка.

Виктория, глядя на директора, на его сбивчивую речь, на его мучения, искренне жалела его и удивлялась тому факту, что его не увольняют со столь ответственного поста (она не сомневалась, что многолетний опыт и организационный талант сего господина были основными факторами его задержки на должности).

– И так… кажется, я подошел к финалу своей речи, в которой попытался объяснить вам, уважаемые ученики, что стать Президентом Совета Старшеклассников не только почетно и престижно. Стать Президентом Совета значит стать – уважаемым членом нашего общества, которому доверили организовывать и проводить ответственные и важные дела для общества, для школы и школьного коллектива. Стать Президентом Совета значит добиться определенной цели, добиться успеха, выиграть неравный бой в каждодневном сражении в Битве Жизни, в которой выживают только лучшее. И таким учеником, проявившим в течение девяти лет невидимую силу духа и непоколебимость в решении любых даже, казалось бы, невыполнимых задач, стала спортсменка, отличница и просто красавица… Внимание!!! Барабанная дробь… Виктория Константиновна Шолохова! – воскликнул он в микрофон. Зрители радостно захлопали, некоторые начали свистеть в знак поддержки кандидатуры. – Прошу на сцену, Виктория! На ваш личный ОЛИМП!

Викторию еще больше затрясло, а голова казалась, что лопнет от волнения и одновременно от возбуждения и радости. Она стремилась к этому целый год, а если быть до конца откровенным с читателями, то всю школьную жизнь. И добилась успеха. Признания и уважения. Ей рукоплескала вся школа и сам строгий, но справедливый директор, который радовался успеху своей ученицы не меньше, чем сама его подопечная. Он всегда верил в нее, поддерживал любую ее идею, инициативу и всячески давал ей проявить свой организаторский талант. Директор, как никто другой знал, что она была связующим звеном успеха сборной команды по баскетболу. И убедился в этом еще раз, когда она вступила в Совет Старшеклассников и незаметно для всех – и для себя, в частности – стала лидером, прирожденным лидером, который рвется только вперед, к победному финалу, никогда не оборачиваясь назад, кто бы что ни говорил.

Виктория подошла к микрофону. Глаза ослепили яркий свет и сверкающие глаза неугомонный толпы, которая все не унималась и продолжала хлопать.

Теперь Вика боролась с дрожью в голосе и со слезами, выступившими в самый неподходящий момент.

– Всем добрый вечер! – наконец сказала она, собравшись с мыслями. – Спасибо вам за вашу неоценимую поддержку. – Прошу вас, пожалуйста, будьте так добры, не хлопайте в ладоши. – Все стихло. – Спасибо. Теперь я могу произнести речь, которую благополучно забыла, – из зала послышались смешки, – но которую еще пять минут назад знала наизусть. Так что заранее прошу вас, простите меня за сбивчивость. Я волнуюсь так, как не волновалась еще никогда. – Она замолчала, нашла глазами своих родных, бабушку, маму, папу и братика и продолжила. – Прежде всего, я хочу поблагодарить свою семью за то, что всегда и во всем поддерживали меня, которые верили в меня и учили такому простому, но важному постулату, что сдаться – значит проиграть. Спасибо вам. – Виктория посмотрела на родных и любимых людей и по ее щеках побежали слезы; мама с бабушкой прикрывали глаза белыми платками. – Спасибо вам, дорогие мои, что вырастили меня. За то, что подарили столько счастья и любви. Я – самый счастливый человек на Земле. Еще раз спасибо. Я вас люблю. – После этих слов Мария заплакала, а Виктория продолжила свою речь. – Также хочется поблагодарить директора нашей школы, Виктора Семеновича, за его понимание, доброту и терпение. Спасибо. Совет Старшеклассников за их выбор, за их доверие. Правда, вы стали для меня второй семьей. Спасибо. Я постраюсь оправдать возложенные на меня обязательства. И еще… я хочу поблагодарить свою лучшую подругу Иришку, которая не давала мне пойти иным путем и которая сейчас смотреть на меня и гордиться. И своего лучшего друга, который, к моему сожалению, не смог приехать. – Она посмотрела на Домового, который сидел рядом с Васей и подмигнула. – Именно он был все эти школьные годы моей Опорой и моим Фундаментом, но которых я стояла твердо и уверенно, не боясь оступиться и упасть в пропасть. Он помогал мне справиться с любой трудностью, с любым жизненным препятствием, помогал избежать роковых ошибок, давал ценные советы и замечания, всегда был рядом, чтобы помочь, и всегда разделял со мной радость победы и горечь поражения. Хочу, чтобы у каждого из присутствующих в этом зале был такой друг, какой есть у меня. Спасибо тебе, друг. Это и твоя победа тоже. Можешь не сомневаться в этом. Кажется все, всех поблагодарила… теперь можно и заикнуться о грядущих планах Совета. Во-первых, мы начинаем набор новых активных, ответственных старшеклассников нашей школы. Думаю, такие найдутся. Мы вас ждем в кабинете 307 после шестого урока по понедельникам, средам и пятницам. Во-вторых, Совет Старшеклассников и директор, Виктор Семенович, уже приняли решение, что в школе будут проводиться спортивные мероприятия в местном масштабе. То есть с этого года классы будут соревноваться между собой в самых разнообразных видах спорта, начиная с баскетбола и футбола и заканчивая эстафетами. В-третьих, я хочу обсудить с Советом и директором, ряд идей, которые не дают мне покоя. Поверьте, их много и не каждая будет реализована, поэтому пока рано об этом говорить. Но могу заверить вас, что в блажащем будущем возможно появления: школьных спектаклей по наиболее известным произведениям русских классиков, музыкальных и обязательно литературных вечеров, мероприятий по агитации школьников за здоровый образ жизни (отказ от вредных привычек в пользу спорта), а также агитации и соответствующие меры, направленные против аморального поведения школьников. Вот такие планы! Надеюсь, этот год будет плодотворен, и мы сможем выполнить то, что задумали. На этом все. Спасибо за внимания, – сказала Виктория и с облегчение вздохнула. Кажется, справилась.

Толпа захлопала и заликовала. Виктория поклонилась и села на свое место в первом ряду.

– Все прошло хорошо? Голос не дрожал? – спросила она у Иришки, которая сидела рядом с ней.

– Все отлично! Я прям, не могла поверить, что это ты стоишь на сцене. Тебя словно подменили, и ты стала не моей чокнутой и веселой подругой, а каким-то политическим деятелем, бизнес-леди огромной международной корпорации. Удивительно! Ты молодец!

– Спасибо, подруга, – сказала Виктория.

– Кстати, твоя мама даже всплакнула.

– Знаю, видела. Не терпится ее обнять и еще поблагодарить.

– Успеешь еще. Ладно, хватит болтать, а то эта Мегера Васильевна косо на нас смотрит. Ух, как вспомню ее уроки, аж дрожать начинаю…

– Все, молчим.

– Что сейчас по школьной программе? – шепотом спросила Иришка, забыв про уговор.

– Танцы, песни, шутки. В общем, все как обычно, – шепотом отвечала Вика.

– Понятно. Когда тебе сказали, что ты будешь Президентом Совета Старшеклассников?

– Еще в июне. Было голосование. Я обогнала Клинова на два голоса.

– Круто. Домовой в зале или…

– Да, – перебила ее Вика.

– Последний день?

– Да.

– Мне жаль. Снова расставание.

– Эх… лучше и не вспоминать.

– Прости.

– Ничего.

Прошедший год был насыщен на события.

Виктория получила приглашение от главного тренера сборной России по баскетболу среди девушек возрасте в 15-17 лет и благоразумно отказалась от него, хоть и предложение было более чем заманчивое, особенного для игрока, который живет и дышит игрой, чувствуя биение и ритм жизни. Во-первых, тренироваться надо было в Москве, а это сулило не только расставание с родными, с семьей, но и с Домовым. Этого она никак не могла допустить, пускай даже сам Господь будет просить ее уехать из родного города в шумный многомиллионный муравейник. Во-вторых, оставалось лишь два класса и прямая дорога в Институт. Хоть Виктория и любила игру, но все равно учебу ставила выше баскетбола по ступени значимости в ее виртуальном списке, который хранился в ее голове. В-третьих, она не хотела покидать свою школьную сборную, где была непростым игроком, а капитаном. А что еще нужно для счастья игроку, который ведет команду за собой? Ничего!

После приглашения последовал неприятный момент, несчастный случай. Тут стоит оговориться, что якобы несчастный случай лишь формальность для отвода глаз, чтобы никто лишний раз не переживал и не беспокоился. Это случилось, когда Виктория шла поздно вечером с тренировки домой, как вдруг ей встретилась по пути знакомая особа. Это была Полина. Она шла навстречу Виктории, пошатываясь из стороны в сторону. Она была пьяна и говорила сама с собой, махая руками в разные стороны. Когда она подошла ближе, Виктория увидела, что Полина одета как девушка легкого поведения: туфли на высоком каблуке, короткая черная юбка, порванный светло-темный капрон, белая расстегнутая блузка. Ко всему этому изобилию безвкусицы и вульгарности прилагалась растрепанные грязные волосы каштанового цвета, помятое лицо ссадинами и царапинами, намалеванное яркой вызывающей косметикой. Она выглядела старше своих лет. Казалось, ей уже давно перевалило за двадцать. Увидев Викторию, она засмеялась, закричала на всю улицу хриплым голосом и обняла ее. От нее пахло травкой, перегаром, сексом и бродячей грязью: Виктория чуть не опорожнила желудок. Полина смотрела на Викторию с призрением и с яростью, смешанной со сгустками злобы за то, что она испортила ей жизнь. Виктория же смотрела на Полину с искренней жалостью и болью; она не понимала, как можно было так опуститься в семнадцать лет, когда жизнь только начинается, когда еще не поздно подняться на ноги и идти вперед с гордо поднятой головой. Полина хищными, уродливо-пустыми глазами смотрела в Викины наивные и светлые глаза и думала о расплате, о долгожданном возмездии, но решила первым делом позабавиться над ней. Она рассказала ей, как сложилось ее жизнь после того, что случилось в школе. Ее отправили в колонию для несовершеннолетних преступников, в женскую колонию (также ее называли колледжем или лагерем для одиноких сучек). Вскоре ее выпустили за примерное поведение – она отсидела лишь год, вместо положенных двух – но оказалось за это время случилось нечто неприятное, у ее матери обнаружили раковую опухоль в груди. Она умерла через месяц после ее освобождения. Так как Полине не было восемнадцати, суд решил, что ее должен опекать отчим. Решение принято. Да вот только не в пользу Полины. Она знала, что отчим тот еще тип-извращенец, который был непрочь полапать ее за упругие ягодицы и потренировать кулаки на слабом поле, на матери, которую частенько бил, когда выпивал. К слову, пил он, не просыхая. После постоянных разборок, сексуальных домогательств, драк, изнасилования в подвале, она убежала из дому искать счастья в другом месте. И нашла… в наркотическом притоне таких же несчастных людишек, как она, которые курили, нюхали, ширялись ради того, чтобы забыться, что они несчастливы в этом жестоком и несправедливом мире. В мире, в котором они играли роль падших «ангелов»: проституция, воровство, грабежи, убийства ради одной дозы и так далее (этот список можно продолжать бесконечно). Полина не хотела связывать с ними свою судьбу, каждый раз, себя убеждая, что сможет бросить, когда захочет, в любой момент, в любую секунду. Но, увы, правда была суровее и больнее. Бросить оказалось сложнее, чем она думала. Какой может быть выбор у семнадцатилетней наркоманки без школьного аттестата о среднем образовании? Только заняться на «некоторое» очень неопределенное время проституцией. И плата хорошая и работа непыльная. Все лучше, чем мыть полы, убирать сранные и вонючие толчки. Решение принято, нет времени отступать, надо действовать. Час – доза. Еще час – еще доза. Не жизнь, а сплошное приключение. Все прелести уличной жизни, о которой рассказала Полина в наркотическом дурмане, впечатлили Викторию, которая хотела убежать, испариться, но не могла, потому что мертво вцепилась в ее руки и не отпускала. Виктория смотрела на Полину и видела опасного зверя, который случайно вырвался наружи и ждет удобного случая отомстить тем, кто ее держал взаперти. После, когда она рассказала Вике, как ее отымели три мужика, она взяла ее за волосы и, не церемонясь, ударила кулаком по лицу. Виктория от неожиданности упала на землю и, Славу Господу, не потеряла сознания. Если бы Вика не увернулась от следующего удара – Полина хотела ударить ногой по ее голове – то возможное она была бы уже мертва и покоилась глубоко под землей. Вика не потеряв самообладания, хоть ее и пугала соперница до дрожи в коленях, оттолкнула Полину с такой силой, что та свалилась на землю и стукнулась головой, потеряв сознание. Виктория испугалась, что убила ее. Проверив пульс. Прослеживается. Она с облегчением вздохнула и побежала домой, плача не от такого, что ей было жаль себя, ей было жаль Полину, от которой не осталось ничего человечного, ничего того, чтобы было когда-то в семилетней девочке. Когда Вика пришла домой, ее щека опухла, покраснела, а потом и вовсе посинела. Всем родным и знакомым, она сказала, что в лицо прилетел баскетбольный мячик. Несчастный случай. Все ей охотно верили. С кем не бывает? Виктория после того случая, больше не встречала Полину.

Стоит сказать, что полоса невезенья для Виктории на этом не закончилась. В октябре ее сбила машина. Водитель не пропустил ее на пешеходном переходе. Хоть и безответственный водитель был пьян, он оказал первую медицинскую помощь (наложил бинт из аптечки на окровавленную голову Виктории) и, не мешкая, позвонил в скорую, успокаивая ласковыми словами Вику, которая была в истерике.

Викторию через некоторое время привезли в приемный покой и экстренно наложили четыре шва на голове и шесть на голени. Врачи говорят, ей несказанно повезло и что у нее есть свой ангел-хранитель на небесах (она сразу подумала о Домовом). Если бы удар по голове пришелся бы чуть выше наложенного шва, то она бы скончалась на месте. Через неделю ее уже выписали из больницы. Водителя лишили прав. Он каждый день приходил с цветами и шоколадом в больницу и чуть ли не плача просил прощания у Виктории, которая его простила, не тая зла на человека, который искреннее раскаиваться в содеянном поступке.

Потом Виктория столкнулась с невыносимой болью… болью в сердце, когда увидела маму, лежащую на полу, всю в крови. Кровь была на руках, на блузке, на юбке, стекала по ногам на пол, образуя темно-красную лужицу. Виктория подумала, что маму ранил в живот грабитель и скрылся с места преступления. Она, вся побелев, дрожащими руками прикоснулась к ее лицу и зарыдала, когда увидела, что самые родные и милые глаза на свете смотрят на нее и молят о помощи. Она вызвала скорую помощь. После оказалось, что у мамы случился выкидыш, и она потеряла будущего члена семьи, так и не успев с ним познакомиться. Виктория плакала несколько ночей с подряд, скорбя о потере. Он так хотела понянчить младшую сестренку, но, увы, Бог решил по-другому, за что она его возненавидела, разочаровавшись в нем, как в Идоле, который должен был – нет, просто обязан – по ее понятиям оберегать новую жизнь в материнской утробе, чем убивать, жестоко забирая у Марии ее плоть и кровь. Ее бесценное дитя.

Не подумайте, что Виктория за прошедший год была заложница неудач и бед, черной полосы. Были и белые полосы, наполненные радостью, смехом и счастьем. Она стала Президентом Совета Старшеклассников, выиграла вместе со своей командой очередной кубок первенства по баскетболу среди школ. Вступила в ряды активисток (чему она была несказанно рада, потому что знала, что она что-то делает важное и нужное для общества) и на благотворительной основе помогала убирать территории города, ставила капельницы в больнице в качестве медсестры, иногда даже работала нянечкой в детском садике, учась искусству общения с детьми. Познакомилась с другими активистками и нашла по-настоящему преданных и верных друзей, с которыми без раздумий пошла бы хоть на край света. Поступила на двухмесячный курс вышивания, в конце которого получила золотую звезду от преподавателя, чему радовалась, как первоклассница. Ревела от счастья, когда Вася написал стихотворение и посвятил его ей. К слову, Василий подарил ей много радостных моментов за прошедший год. Как и Домовой.

С Домовым они стали встречаться чаще, чем она и он могли рассчитывать. Он учился, как и обещал, хорошо, преуспев почти во всех дисциплинах (не в счет математику с физическими законами!), поэтому его пребывания на Земле участились и стали регулярными к большой радости и для Виктории, и для самого Домового. Она каждое воскресенье готовила романтический ужин и с нетерпение ждала вечера, когда Домовой возвращался домой на несколько часов, чтобы потом покинуть ее до следующего воскресенья. Отведенные часы были для них самыми счастливыми за всю напряженную неделю: они словно на мгновение попадали в приторно-сладкую сказку и не хотели из нее возвращаться, так как выход сулил им смутную и серую повседневность без ярких красок и вспышек эмоций и чувств. Иногда они могли часами глядеть, как горит в темноте свеча и думать о том, как им хорошо вместе даже когда они молчат, вслушиваясь в тишину, и нежно прикасаются друг к другу.

Правда, нужно отметить, что была и вторая – темная – сторона медали успехов Домового на поприще научных дисциплин в колледже. Каждую дисциплину (даже те, которые, по его мнению, не должны были быть в учебном программе) он изучал, досконально и скрупулезно, углубляясь в неведомые для других учащихся дебри знаний, которые давали ему больше, чем он думал от них получить. Уверенность в себе. Раз. Неподвластную и неукротимую физическую, духовную, психологическую и интеллектуальную силу и, соответственно, безграничную власть над другими неучами. Это два.

Конечно, Домовой, не осознавал того факта, что гонка за счастьем, оборачивается для него не то, чтобы трагедией (хотя кто знает?), но однозначно тактическим провалом. Так как некоторые властные преподаватели стали в нем видеть лидера, хорошего ученика, способного вести за собой войска единомышленников, достойную замену на поприще их Великих дел и Обязанностей. В общем, чем больше он старался проявиться себя в учебе, тем сильнее затягивалась петля на его шее, тем все явственнее казалось его будущего… без будущего на Земле.

Домовой не думал о будущем после образование в колледже, а просто выполнял то, что от него требовалась, хоть и чувствовал в себе перемену. Нехорошую перемену. Он стал быстрее выходить из себя, нервничал по пустякам, огрызался с однокашниками и одним только взглядом мог остановить спор или размолвку (его боялась и уважала вся параллель!), проявлял на практических уроках хладнокровность, спокойствие и бесконтрольную ярость, которая выплескивалась наружу с особой силой и наслаждением. Он мог взглядом и знаниями дробить на мелкие кусочки хрупкое стекло, на щепки дерево, корежить металл, вырывать с корнем оконные рамы и двери, поднимать предметы различных размеров и массы, что удавалось не каждому преподавателю.

Обо всех своих достижениях он открыто и искренне рассказывал Виктории и при встречах, и в письмах, которые писал регулярно, как и она. Поэтому Вика сразу же заметила его изменения и в мыслях, и в поступках. И однажды осмелилась об этом сказать, тем самым разгневав его, он стал причитать, что он старается, как лучше, ради нее, ради их отношений, ради их совместного блага, а она его упрекает в чем-то необоснованном и бредовом, проявляя свой природный эгоизм и беспечность. Викторию задели эти подлые слова, и они умудрились в тот злополучный вечер поругаться, разбежавшись врагами, нежели преданными друзьями. Через неделю они благополучно помирились, извинившись друг перед другом, разумно посчитав, что оба были неправы и их спор был бессмысленным и нелепым. После этого случая, Виктория больше не стала заикаться об его изменениях и вбила себе в голову, что изменения были вызваны определенно переходным возрастом, чем учебой в колледже. Она врала самой себе. Правда была на поверхности, но она ее не хотела замечать, так как правда была горька, как водка и уродлива, как бесформенная глиняная ваза.

В основном же их отношение друг к другу не изменилось, а чувства со временем окрепли, захмелев, как хороший сорт вина: они все также любили, оставаясь непревзойденными романтиками и мечтателями, которые не боялись говорить о вечном. О будущем, о прошлом, о настоящем…

Любовь все так же витала в их душах. Любовь, которая менялась и взрослела вместе с ними.

– Виктория, ты была великолепна. Я горжусь тобой, – сказал Домовой, когда они лежали в постели и слушали музыку. Они были одни. Мария, Константин и Василий гостили у бабушки.

– Все благодаря тебе, Домовой, – ответила она и поцеловала его в щечку.

– Не уверен. Человек – сам кудесник собственного счастья. Так что сегодняшний успех – это, прежде всего, твой успех и ничей другой потому, что ты добилась его сама, не отступая и борясь до последнего, не ожидая чей-то помощи. Всем бы твою волю и ваш мир стал бы намного краше!

– Ты преувеличиваешь! – возразила она. – Как ты думаешь, я буду хорошим Президентом?

– Лучшим.

– Снова…

– Не продолжай, я знаю, что ты хочешь сказать, – перебил ее Домовой и засмеялся.

– Нет, я серьезно, Домовой. Это важно!

– Я и серьезно отвечаю, что ты будешь лучшей. Заметь, ты добиваешься в каждом своем начинании потрясающих успехов. Я видел тебя за трибуной и могу совершенно точно сказать, что у тебя талант общаться с публикой. Они тебя слушали. Это главное!

– Правда? – недоверчиво переспросила она.

– Зачем мне тебя обманывать?

– Чтобы подбодрить, – добавила за него Вика.

– Вот еще не хватало. – Он ей подмигнул и улыбнулся.

– Я забыла речь и у меня голос дрожал. Разве Президент имеет право на такие оплошности?

– А разве Президент – не человек? Прекрати волноваться. Все будет лучше, чем ты себе сейчас воображаешь. Я-то знаю!

– Все он знает! – ехидно сказала Вика.

– А как же! Ботаники знают все и не понимают ничего.

– Это точно, ботаник мой! – Виктория засмеялась и спросила. – Думаешь, она тебя все еще ждет?

– Кто?

– Не придуривайся! – грозно предупредила Виктория.

– Давай только не будет сейчас о ней говорить. Все уже было сказано.

– Не все! – воспротивилась Вика.

– Нет, все. И даже больше! Зачем я только сказал тебе о ней? – ругал сам себя Домовой.

– Ты правда ее не любишь?

– В Тысячный раз повторяю, что нет. Не люблю и никогда не любил. Виктория, давай не будем сейчас об этом.

– А почему нет?

– Умоляю. Она и так меня достала на учебе! Как ты не можешь понять, что я не виноват, что ей нравлюсь я.

– Не могу понять. Я бы знаешь что?

– Что? Выцарапала ей глаза? – предположил он.

– Да, – ответила она.

– Ты жестокая, Вика!

– А нечего на чужых парней вешаться.

– Я рад, что она далеко сейчас. От тебя.

– Ну, вот – ты ее уже защищаешь, так?

– Викусь, хватит! – прокомандовал он. – Я люблю только тебя. Люблю. Люблю. Люблю.

– Продолжай…

– Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю! Люблю!!!

– Ладно, верю, – сказала она и засмеялась.

– Когда ты уезжаешь? – вдруг спросила она.

– У меня остался ровно час. Только час для того, чтобы проститься с тобой.

– Я тут подумала…

– О чем?

– Помнишь, мы две недели назад… ну, в общем… в амбаре… целовались, ласкали друг друга…

– Помню. Было хорошо.

– Да, было приятно, – согласилась она.

– Ты хочется повторить? – спросил он.

– Да. Только вот я боюсь, что не смогу вовремя остановиться и случайно наделаю глупостей. Ты понимаешь?

– Понимаю.

– Мы ведь еще не готовы, правда?

– Наверное, нет, – с сомнением отвечал Домовой. – Будет неправильно, если мы сделаем это.

– Ты прав. Это неправильно. Тогда может быть, на прощанье поласкаем друг друга губа… – Виктория не успела договорить, так как он ее поцеловал.

Когда он ласкал ее тело, она прогибалась словно змея, плавая в реке удовольствий, издавая стоны от прикосновений к чувственным зонам.

– Домовой, я хочу тебя, – вдруг сказал она.

– Что? Ты хочешь заняться сексом?

– Я не хочу заниматься сексом, я хочу заняться любовью с тем, кого люблю, – ответила она.

– Ты уверена?

– Да. Я люблю тебя.

– А я тебя.

Он вошел в нее. Это было больно и далеко неприятно, как ласки ее клитора. Его член пронзал ее тело, словно острый нож, а из раны бежала кровь вместе с которой утекала ее невинность.

Через минуту все закончилась. Домовой, тяжело дыша, повалился на нее и уснул. Она гладила его волосы, глядя на потолок и думала, что сделала правильный выбор. Лучше с ним, с лучшим другом, нежели с кем-то другим, по ошибке.

***

– Виктория!

– Да?

– Подождите минутку, мне нужно с вами кое-что обсудить.

Виктория остановилась, к ней подошла пышногрудая особа в кокетливом хлопком платьице в горошек. Виктория посмотрела в ее большие глаза и увидела на роговице несвойственный для людей буро-розоватый оттенок в середине и ярко-голубой по краям. У нее были коротко подстрижены волосы, а римский нос, пухлые щеки и бледно-розовые губы соседствовали с красными гнойными прыщами и черными угрями.

– Привет, – поздоровалась она с Викторией. – Меня зовут Элизабет. Или Лиза.

– Добрый день, Элизабет! Очень приятно познакомиться. Меня зовут Виктория, но это для вас уже не секрет. Вы что-то хотели от меня?

– Да. Поговорить, – ответила она.

– Я вас внимательно слушаю, Элизабет.

– Только не здесь! И не сейчас!

– Почему? – спросила Виктория.

– Потому что в школе слишком много стен и ушей. Этот разговор касается того с кем, вы, Виктория, общались на протяжении многих лет; кем вы дорожите больше всего на свете. Понимаете, о чем я?

– Не понимаю, – ответила Виктория и недоверчиво посмотрела на нее, как на искусную обманщицу. – Кого вы имеете в виду? У меня много друзей.

– Не надо обманывать и себя, и меня. С вашей стороны, это неразумно. Мы обе понимаем о ком идет речь. Как и знаем, что у вас много товарищей и завистников, а друг только один. Если вам будет интересно, приходите в семь часов вечера к школьному полисаднику. Я вас буду ждать.

– Но…

– Я буду ждать вас, Виктория, до семи тридцати, – перебила ее Элизабет, – если вы не придите, я уйди и больше вас никогда не побеспокою. Уверяю! Если же соизволите придти, значит, вы узнаете то, что оставалась для вас загадкой многие-многие годы, прожитые с ним.

– Я…

– Не надо делать поспешных выводов. Подумайте о том, что я вам сказала. Я надеюсь, что вы примите верное решение, Виктория. А сейчас, до свидания.

– До свидания, – сказала Виктория, глядя, как исчезает призрачный силуэт фигуру в длинном, темном коридоре школы.

– С кем это ты ща говорила? – спросила у нее Анастасия: она училась с Викторией в одном классе. Она была облечена в яркую, разноцветную одежду: в красную майку, облепленную маленькими круглыми значками, на которых было написано «Я – крутая чувиха!», «Настька!», «Школа – это все, но не мое!», в зеленые, изодранные на коленях джинсы со сверкающими стразами на коленях и в новомодных кроссовках с амортизаторами голубого цвета.

– Что? – переспросила Вика.

– С кем ты разговаривала, когда никого не было?

– Аааа, ты про это говоришь. – Виктория притворно засмеялась и соврала. – Я репетировала речь, которую хочу сегодня сказать на собрание.

– Понятно. Я уже подумала, ты увидела школьного призрака и болтаешь с ним.

– Я бы с ним поболтала!

– А не описалась бы от страха при виде привидения? – спросила Настя и громко засмеялась.

– Нет, – ответила сквозь смех Виктория.

– Пойдем сегодня кино зырить, показывают «Гарри Потера».

– Не знаю. Посмотрим.

– Хорошо.

Виктория зашла в женский туалет, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней, задумавшись о том, что сейчас произошло. Неужели с ней разговаривал школьный призрак или неприкаянный на небесах дух? Неужели оно, или она, или он знает, что-то о Домовом, какую-ту страшную тайну? А вдруг это злобный дух, который хочет ей причинить боль и свергнуть ее с престола?

Вика наполнила ладоши холодной водой и умылась, потом посмотрела в зеркало, глядя на себя подозрительным взглядом, ищущим сумасшествие в собственных сверкающих глазах.

– Я не сошла с ума! Нет! Она была реальна, как Домовой… поэтому… ради себя, ради него, я должна набраться храбрости, смелости и придти в назначенное место, в назначенное время. Все хватит раздумий и негативных мыслей. Я приду – и будь, что будет. А пока надо успокоиться. Через пятнадцать минут ты должна выступать перед Советом, приведи себя в порядок!

– Виктория, я не понимаю, зачем нам нужны эти литературные вечера? – спросил Андрей, сидя за партой, глядя на Викторию, которая стояла у доски и объясняла Совету, как правильно организовать такой вечер с обязательным награждением победителя.

– Как зачем? Не привыкла я отвечать вопросом на вопрос, но сейчас хочу изменить себе. Зачем ты задаешь такие вопросы, Андрей?

– А чем тебя не устраивает мой вопрос? – грубо спросил он, сверля ее злобным, ненавистным взглядом.

– Да всем! Твой вопрос глупый и более чем странный. Это… то же самое, что спросить, а почему земля круглая, а не плоская? Или, почему в школьной программе есть предмет «Русский язык», а «Дураковаления» – нет!?

– Значит, ты считаешь, что я глупый, так?

– Давай не будем спорить и ругаться. Я вижу, ты сейчас готов меня уничтожить, раздавить.

– Не обольщайся, – совет хохотнул.

– Виктория, если честно, то я тоже не вижу смысла в литературных вечерах, уж прости, – сказала Татьяна, вице-президент Совета. – Наверное, тоже глупая и странная, – зловеще улыбаясь, съехидничала она.

– Наверное, – Вика притворно улыбнулась. – Ладно. Я думала, эту идею сочтут удачной. Оказалась, я переоценила свои силы и возможности. Попробую объяснить. – Она взял в руку и написала на доске вопрос и прочитала его вслух: – Кто написал «Холодный дом», «Белый клык», «Анну Каренину», «Маленький принц», «Доктор Живаго»? Андрей, я вся во внимании!

– Хорошо, Президент! Диккенс, Лондон, Толстой, Горький и Шолохов. Как тебе такой ответ?

– Такой ответ… явно на троечку, если не на двойку.

– Что?

– Ты ошибся. Дважды. Татьяна, скажешь мне, кто написал «Принца» и «Живаго», а то любезнейший Андрей не знает?

– «Доктора Живаго» написал Пастернак, стыдно незнать, Андрей, – Таня посмотрела на него. – А «Принца» написал Фицджеральд.

Совет снова хохотнул.

– Вам смешно?! На самом деле, нисколько не смешно, когда человек не знает, кто написал «Принца», которого читал, наверное, каждый присутствующий в этом классе. Так кто же мне правильно ответит, кто написал «Принца»?

– Сэлинджер?

– Ты, что дурак. Это Бунин!?

– Тургенев или Пушкин, точно!

– Нет, нет. Точно помню, что написал француз. Жюль Верн!

– Стоп-стоп! – стала успокаивать Виктория не на шутку оживленный Совет. – Хватит! Никто мне не так и не сказал правильный ответ. Если честно, мне стыдно за наш безграмотный Совет. «Маленький принц» был написан французским классиком Экзюпери.

– Ах да, точно! – кто выкрикнул.

– Я знал, знал, – добавил другой.

– Виктория, ты сейчас, что хотела доказать этим вопросом, что мы все не образованные тупицы, а ты одна такая умница и интеллектуалка? – вдруг спросил Андрей.

– Я…

– Снова мой вопрос назовешь глупым и странным. Я угадал? – Снова смех. – Раз ты такая умная, ответь мне, кто написал «Бесчестье», «Казаков» и «Волхв»?

– Кутзее. Толстой. Фаулз, – тихо ответила она и, увидев растерянное лицо Андрея, ласково и в тоже время игриво ему улыбнулась. Улыбка победителя. – Еще вопрос?

– Нет вопросов, – ответил побежденный в честном бою Андрей.

– Тогда я могу продолжить. Сейчас мы все вместе убедились в том, что наши знания по литературе, мягко говоря, посредственные и поверхностные. Все согласны со мной? – Все услужливо кивнули. – Хорошо, я рада, что достучалась до вас. У меня возникла идея организовать литературный вечер в актовом зале, не для того чтобы прогнуться перед учителями и директором. Нет! А для того, чтобы каждый ученик школы номер три – то есть мы! – разбирались в художественной литературе, как в таблице умножения. В литературе, которая нравственно учит, духовно обогащает, дает пищу для ума, помогает нам развиваться быстрее, как в интеллектуальном, так и психологическом плане. Я знаю, читать сейчас, в мире технического прогресса, стало немодно. Но кто, как не мы задаем современную моду и тенденции? Почему бы не сделать МОДНЫМ – чтение? Это легче, чем вы думаете! – Она остановилась, посмотрела на Андрея и продолжила. – Такие вечера помогут Нам легко разбираться в литературе. И возможно, кто-то влюбиться в нее, как я однажды влюбилась в нее, когда в семь лет открыла «Тома Сойера» Марка Твена.

– Виктория?

– Что, Андрей? Снова будут язвительные вопросы?

– Нет, что ты! Ты говоришь о нужных вещах, несомненно. Но, видишь ли, как по мне, не важно, о чем ты говоришь. Важно, как ты говоришь!

– Ну и, как я, по-твоему, говорю?

– Неважно, – ответил он и махнул рукой.

– Продолжай, раз начал. Я хочу знать…

– Давайте все успокоимся, – посоветовала Татьяна. – Андрей, хватит валять дурака. Уже не смешно!

– Так-так, кто мне вчера шептал на ушко, на уроке литературе, что наша Виктория изменилась и изменилась не в лучшую сторону, когда заняла пост Президента Совета?

– Давай, не сейчас! – крикнула Таня, ее лицо залилось багровыми оттенками.

– Продолжай, Андрей, – сказала Виктория.

– Я знал, что тебя это заинтересует, Вика. В общем, Викусь, будь проще, не будь такой с… – он кашлянул, – и все будет хорошо. Ты слишком стараешься, чтобы произвести на нас впечатление.

– Не будь такой Сукой, ты это хотел сказать, да?

– Ну не так грубо, конечно. – Он хихикнул.

– Значит, вы все считаете, что я изменилась не в лучшую сторону и …? – она не могла продолжить вопрос.

– Виктория, никто так не считает, успокойся, – ответила за всех Татьяна.

– Олег, Роза, Полина, Мария, Валентин, Владимир, Женя, Игорь, это правда?

– Не совсем…

– Правда, Викусь. Правда, – злорадно сказал Андрей.

– Да, успокойся ты! – закричал на Андрея Игорь.

– С какой стати!? Пускай она знает правду. В общем, Вика, мы убедились, снова, что власть портит человека!

После этих слов, Виктория хотела разрыдаться и убежать прочь из этого класса полного ненависти и гнева, где плетут втайне от нее серебристые невидимые нити лжи и предательства. Но она сдержалась и сказала:

– Власть? Причем тут власть, Андрей? Я лишь предлагаю идеи и хочу их реализовать вместе с вами, с единомышленниками. Мое отношение к вам ни капле не изменилось, после того, как я заняла новый пост. Я вас все так же люблю и уважаю. Кроме тебя, Андрей, прости.

– Приятно слышать, – снова съязвил он.

– И мне неприятно, – продолжила Вика, – то, что вы за моей спиной говорите одно, а в лицо – совершенно другое. Неужели вас коробит, что я – Президент Совета, а не вы? Если да, то только хуже вам. Другой человек, более тщеславный, чем я, наверное, расстроился бы, но я таковым не являюсь. Если вам так угодно – и дальше обсуждайте меня, а я буду дальше меняться, превращаясь со временем в тирана и диспута, ласкающегося в волнах славы, величия и высокомерия.

– Виктория, пожалуйста, успокойся…

– Я спокойна. У нас осталось три минуты до звонка. Три минуты, чтобы решить, нужны ли нам литературные вечера? Поднимите руку, кто «за». Спасибо. Девять голосов… записала. Теперь поднимите, кто «против». Спасибо. Трое… записала. Простая арифметика говорит Нам о том, что литературным вечерам – быть! Это новость не может не радовать. Спасибо, что поддержали мою идею. Завтра, я скажу о нашем принятом решении на совещание преподавателей. На этом все, можете быть свободными.

Виктория села на стол и начала ждать, когда все выйдут из кабинета.

– Вика, не слушай этого олуха, Андрея. Мы тебя любим.

– Его мнение мне безразлично. Увидимся в пятницу, – Она притворно улыбнулась Игорю.

– Пока, Вика. Классно ты придумала на счет вечеров этих.

– Да. Пока.

Когда все вышли, она посмотрела в окно и по ее лицу, градом, побежали слезы. Она смотрела непроницаемым лицом куда-то вдаль, а слезы капали на парту, на ее обнаженные руку, на белый листок, где было написано: «9:3».

Через несколько минут, она зарыдала от той несправедливости, что воцарилась вокруг ее персоны. Она всегда хотела помогать людям, делать мир лучше, как вдруг этот мир и эти люди, говорят ей, что она изменилась, возгордилась, стала высокомерной и властной особой, которой лучше заткнуть язык. А не то ей его заткнут другие, «любящие» завистники, шепчущие за стенкой непристойности в ее адрес, но целующие ее ступни, когда она смотрит на них.

Виктории от таких мыслей стало не по себе. Страшно, отвратительно и больно.

Она смахнула слезы, закинула сумочку на плечо, закрыла дверь кабинета № 306, отдала ключ вахтеру, пришла домой, пообедала и уснула. Проснулась только в пять вечера. Сделала уроки. На часах пропикали 18:30. Не раздумывая, Вика оделась и пошла к школьному золотистому палисаднику, сказав Марии, что пошла, погостить к Иришке.

Глава 2

Виктория пришла чуть раньше, за десять минут до назначенного времени.

Палисадник представлял собой длинный прямоугольник, тянувшийся вдоль металлического забора и серого панельного четырехэтажного здания школы, выходившего на южную сторону. По центру была вымощена узорчатыми плитами ухабистая дорожка: в некоторых местах сияли трещины, впадины и бугорки. С левой стороны парка тянулась ровная линия желто-красных берез, листья которых обрамляли сырую землю; справой – кусты сирени, боярышника, барбариса, бузины красной.

Виктория подошла к иве и увидела там Элизабет, которая неподвижно стояла и смотрела на нее странным, чарующим взглядом. Элизабет была одета в ярко-красное платье, которое колыхалось на ветру, извиваясь, как змея, в танце смерти, в шелковистые волосы были вплетена красная лента, ноги были босые, они тонули по щиколотку в листве.

– Привет, – робко сказала она. И добавила. – Я рада, что ты пришла.

– Привет! – поздоровалась Виктория. – Я не могла иначе. Значит, ты…

– Зачем тебе эти кроссовки? – вдруг спросила Элизабет.

– Как зачем!? Чтобы носить их, защищая ступни от ран и порезов.

– Я знаю об истинном предназначении кроссовок. Я спрашивала, зачем они тебе в полисаднике? Это глупость! Снимай! Почувствуй легкое покалывание травы, почувствуй жесткость и одновременно мягкость опавшего березового листка.

– Если ты так настаиваешь…

– Если не хочешь, то можешь не снимать. Мое дело предложить…

– Теперь уже хочу снять! – ответила Виктория и сняла кроссовки. Потом белые носки, впихнула их в кроссовки и прикоснулась ступнями к холодной, влажной земле. – Знаешь, не так уж приятно, как я думала, – проворчала Вика, вступая осторожно по траве.

– Поначалу всегда так. Непривычно. Зато потом, обещаю, незабываемое наслаждение.

– Элизабет, куда ты идешь? Может, останемся здесь и ты мне, наконец, расскажешь то, что хотела рассказать еще утром в школе.

– Ты куда-то торопишься?

– Есть некоторые планы, – неопределенно ответила Виктория.

– Придется их отложить, так как я начну общаться с тобой только тогда, когда мы спрячемся от ненужных людских взоров.

– Но зачем? – спросила Вика, следуя за Элизабет по пятам, утопая в безмолвных кустах парка.

– Ты правда не догадываешься, кто я?

– Догадываюсь.

– Ну и кто же я?

– Ты – добрый дух школы.

– А откуда ты знаешь, что я добрый дух? – спросила она, пройдя через куст боярышника, выйдя на потоптанное относительно свободное место, полностью закрытое по периметру живыми изгородями парка. Элизабет села на землю. – Вдруг я злой дух и специально заманиваю своих жертв в кустики, где темно и жутко?

– Если бы, ты, Элизабет, была бы злым духом, то я не сомневаюсь, что в нашей школе появилась бы скрытая и явная угроза для жизни учащихся. Я такой угрозы, заходя в школу, никогда не ощущала и не ощущаю. Поэтому я сделала такой вывод.

– Хороший вывод… но… странно…

– Что странно?

– Ты не переживай, садись рядом со мной.

– Не хочу, – воспротивилась Виктория.

– Не будь такой занудой. Почувствуй уединение с природой. Сядь.

– Не буду, если ты не будешь нормально отвечать на мои вопросы.

– Хорошо. Тогда тебе придется сесть.

– Договорились, – сдалась Вика, села на землю напротив Элизабет и переспросила. – Что странного я сказала?

– Странно, что ты предположила, что я – дух. Или, как говорят, Домовой. Откуда тебе знать, а вдруг я самая обыкновенная девочка из твоей параллели?

– Ты точно не девочка из параллели. Не надо меня обманывать и путать.

– Почему ты так уверена?

– Потому что я вижу тебя, а другие – нет, – ответила Виктория.

– Ничего от тебя не утаишь. Ты права, я не человек. Я – дух этих окрестностей, в которых я, как хороший хозяин, слежу за порядком, оберегая детей от зла. Можешь поверить мне на слово, если бы я не захотела с тобой встретиться, ты никогда не узнала бы о мое существование.

– Я нисколько в этом не сомневалась, – согласилась Вика и добавила. – Значит, я все-таки была права, что ты добрый дух.

– Не мне судить, – сказала Элизабет. – Но, Виктория, мне приятно, что ты оценила мой труд на высший бал. Спасибо.

– Не надо благодарностей. И давно ты охраняешь стены школы от зла?

– Шестнадцать лет, с самого рождения, – ответила она.

– Тебе не страшно бороться со Злом?

– Нет. – Она засмеялась и, задумавшись, сказала. – Увы, не все зло уловимо.

– Хочешь сказать, что злые духи обитают в школе?

– Нет, нет, что ты, всех злых духов я изгоняю! Зло приносят ученики!

– Ученики? Но как?

– Не задай наивных вопросов, Виктория. В каждой человеческой душе есть демон, – по сути, то же самое Зло – которое, хочешь ты этого или нет, вырывается наружу и сеет хаос, боль, разрушение. Просто некоторые сильные личности, как ты, Виктория, подавляют их, а слабые или психически не здоровые – выпускают. Поэтому в школах царит жестокость, с который ты встречаешься, лицом к лицу, каждый день. А знаешь, что самое отвратительно во всем этом, что ты, да и все ученики с преподавателями свыкаются с этой жестокостью. Мол, так и надо, что так – в порядке вещей, когда мальчишка бьет другого мальчишку из-за того, что он одел розовый свитер или посмотрел не так в его сторону. Когда девчонка унижает другую девчонку, потому что та мышка и не может за себя постаять и ответить обидчице в силу своей слабохарактерности. Когда ученики издеваются над учителями, оскорбляют их бранными словами, выводят из себя, тычут в лицо протухшей тряпкой и бьют. О, Боже, я видела, это собственными глазами, когда ученик подошел к учительнице и ударил ее кулаком по лицу.

– Я помню… это произошло год назад.

– Столько сил и терпения, чтобы дети росли в благоприятной обстановке – и все напрасно. Дети приносят своих внутренних демонов, с которыми я не могу бороться и разрушают то, что я строю своим непосильным трудом. Если честно, меня это достало.

– Ты ведь не бросишь школу? – взволнованно спросила Виктория.

– Я бы с удовольствием. Но не смогу. Не потому что мне не разрешат, а потому что я сама не смогу уйти. Совесть замучает. Понимаешь?

– Да, – ответила Вика, они замолчали.

После пяти минут молчания, Виктория решилась спросить:

– Почему ты, Элизабет, вышла со мной на связь?

– Все просто. Ты мне нравишься. Я за тобой долго наблюдала. И ты ни разу не давала мне поводов разочароваться в тебе. Ты всегда оставалось тем, кем являлась, а именно – семилетней девочкой, которая хочет изменить мир к лучшему. Не подумай, что я унижаю твой интеллект. Ты умна, красива и добра.

– Спасибо, – смущено поблагодарила ее Виктория за теплые слова.

– Не за что. А если на чистоту… то я всегда хотела с тобой познакомиться. Но не знала как.

– А почему…

– Потому что я не знала, что ты обладаешь даром видеть духов.

– А как узнала?

– Как обычно, совершенно случайно. Ты вышла из класса и посмотрела в мою сторону. Я думала, ты смотришь не на меня, а в окно через мою прозрачную плоть, поэтому продолжала грубо пялится на тебя. Оказалось, ты смотрела на меня, так как потом махнула мне рукой, засмеялась и убежала прочь.

– Точно! – закричала Виктория. – Так это была ты!

– Да… Я долго время не верила, что человек, способен видеть духов. Через два дня, я решила проверить это. На перемене я слилась с толпой и так невзначай поздоровалась с тобой. Ты услышала мой голос и на мое удивление поприветствовала. Потом я увидела тебя с Домовым.

– Ты с ним знакома? – поинтересовалась Виктория.

– Нет, – честно ответила она. – Он всегда держался рядом с тобой или с твоим братом, я не могла наладить с ним контакт. Может быть, это и к лучшему. Все-таки ему не место в данном учреждении.

– Почему? – возмутилась Виктория.

– Потому что он злой дух…

– Неправда! Он добрый! Это клевета!

– Подумай, зачем мне тебе обманывать, ради какой цели?

– Я не знаю! – крикнула Вика. – Ты ошибаешься и говоришь несусветную ерунду, так как мой Домовой самый добрый, искренней, чувственный и ранимый мальчик, которого я знаю чуть меньше десяти лет и который за эти года ни разу не обидел меня и мою семью. Более того, он сделал ее счастливой.

– Я знаю, что в это трудно поверить, но, уж извини, тебе придется с этим смириться. Он – злой дух. И точка.

– Даже не подумаю!

– Не будь такой упрямой, Виктория. Я говорю, как есть. ПРАВДУ. Возможно, он под твоим неоспоримо благотворным влиянием забыл свое истинное предназначение, дарованное ему при рождении от отца Властикана узами священного духа, которые передаются из поколения в поколение. Но не сомневайся, он про них вспомнит. Он уже его вспомнил, не так ли? – спросила она.

– О чем ты? Я тебя не понимаю…

– Ты меня прекрасно понимаешь. Не говори мне, что он не проявлял необоснованную жестокость, ярость и власть. Скорее всего, он уже кого-нибудь убил. Например, собачку или кошечку. Обычно «великие» дела начинаются с малых. Я осмелюсь предположить, что он является неоспоримым и непоколебимым лидером в колледже, которого бояться и уважают все сверстники, а преподаватели пророчат ему великое будущее. Так? Так-так, я вижу по твоим глазам, что я права. Пожалуйста, не надо больше притворяться, обманывая и себя, и меня.

– Откуда ты обо всем знаешь? – спросила она, повышая голос. – Ты следила за мной? За Домовым? Кто тебе дал такое право?!

– Успокойся, Виктория, – спокойно отвечала Элизабет. – Никто за тобой не следил, как и за Домовым. Знаешь ли, у меня есть дела и поважнее. Так что не обольщайся.

– Тогда…

– Подожди, – перебила Викторию Элизабет, – можно я закончу, прежде чем ты начнешь задавать тысячу вопросов.

– Я слушаю.

– Спасибо. Как я тебе уже говорила, я лично незнакома с Домовым, но его знает вся наша небольшая планета. И вот почему! Его отец бывший правитель злых духов.

– Отец? – изумилась Вика.

– Да, да его отец. Он был самым настоящим тираном, для которого убить кого-то, неважного кого, такой же несущественный пустяк, как для вас, землян, съесть гамбургер.

– Теперь мне все стало ясно. Значит, гнев отца Домового все-таки был обоснован. Я думала, он просто ненормальный псих, который бьет сына ради удовольствия. Отец злился на Домового, потому что он – его единственный наследник – не превращался с годами в жесткого юношу, достойного восседать на царском ложе, а наоборот трансформировался из замкнутого, тихого ребенка в открытого и ранимого юнца, который не желал уподобляться отцу, убивая невинных злых духов, а вместо этого выбрал любовь.

– Отец бил его еще, потому что хотел, чтобы он вырос злым и жестоким. И, Виктория, помни, что злые духи не убивают злых духов. Они едины. Они убивают любо людей, либо нас, добрых слуг. Вот так!

– Боже, они убивают людей?

– Конечно. Ты думаешь, зачем тогда им понадобились колледжи?

– А…

– Колледжи – это учебные заведения, предназначенные для повышения уровня подготовки.

– Подготовки к убийству, – предположила Вика.

– К убийствам, – исправила ее Элизабет.

– Боже! Но Домовой мне ничего об этом не говорил.

– Это тоже объяснимо. Видишь ли, всех учащихся в колледжах держат в неведение, пока они не совершат первое убийство. Им говорят, родители и преподаватели, что их обучение в колледже направленно только для того, чтобы они познавали тайны сего мира, раскрывали его сущность и все ради того, чтобы заглянуть в свою душу и найти ответ на вопрос, кто я есть на самом деле и чем я хочу заниматься дальше.

– Но почему они держат их в неведение?

– Потому что не каждый ребенок согласиться идти по стопам родителей. Кем у тебя работает отец?

– Зачем тебе понадобилась об этом знать?

– Просто ответь на вопрос.

– Ээ… редактором.

– Ты хочешь быть редактором?

– Нет.

– Что и требовалась доказать. Родители скрывают свою сущность. Преподаватели скрывают сущность обучения. И когда ученик совершает убийство, им уже проще манипулировать ими. Проще направить на путь истинный в будущем, проще поведать всю правду о их корнях и о их истинном предназначении.

– Ничего себе проще манипулировать после убийства, – возмутилась Вика.

– Проще. Вкусив один раз запретный плод, уже не можешь без него жить. Это как наркотик. Выпускники колледжа не трепыхаются и пойдут по наклонной, следуя советам взрослых, наслаждаясь и купаясь в запретных водах Атлантики.

– Мне Домовой говорил, что они учатся пять лет. Это правда?

– Тоже чистой воды – ложь, для отвода глаз. Пять лет – это стандарт. У каждого свой срок обучения. Кто-то заканчивает колледж и через два года, кто-то только через шесть лет. Если Домовой и вправду лидер-отличник, то он имеет все шансы окончить образования в этом году.

– Только не это! – воскликнула Вика, ее глаза увлажнились. – Знаешь, почему он стал лидером? – Элизабет пожала плечами. – Потому что он хотел встречаться со мной, как можно чаще. А хорошая учеба в колледже обеспечивала ему эти встречи. Понимаешь?

– Понимаю. Домовой – на крючке. Ты – нажива. Преподаватели – рыбаки, в руках которых удочка. Узнав о его близких отношениях с тобой, они нашли брешь в корабле. Они знали, что пообещав нечастые встречи с тобой, Домовой будет учиться, не просто хорошо, а феноменально!

– Они были правы! Мы с ним встречаемся каждое воскресенье. – Я видела, что он меняется. Но не придала этому большее значение. Думала, переходный возраст, не более того. Что же теперь делать, Элизабет? Его нужно спасать, пока еще не поздно!

– Лучше ответь, когда он убил животное?

– Наверное, в том году… не помню… вылетело из головы. Помню, что он сильно переживал и раскаивался в поступке.

– Эх…

– Что значит твое «эх»? Не томи, отвечай же!

– Со ста процентной вероятностью могу сказать, что в этом году он убьет. И перейдет на новый уровень. Окончит колледж.

– Нет! – закричала Виктория.

– Тише-тише. Успокойся, Виктория.

– Не могу я успокоиться. Я его люблю. Он – все, что у меня есть! Я не хочу потерять его.

– Не потеряешь. Времени мало, но оно пока есть. Время, что спасти его, спасти себя и свою семью.

– Что ты имеешь виду?

– Если ты не успеешь его во время остановить, твоей семье будет не безопасно жить в доме.

– Неужели после убийства, Домовой забудет все то добро, всю ту любовь и ласку, что дарила ему моя семья и посмеет посигнутся на наши жизни?

– Да, – уверенно ответила Элизабет. – Жизнь меня научила одному, что добрые поступки люди забывают мгновенно, а злые – помнят всю жизнь.

– Я не хочу в это верить. Не хочу! – Вика от нее отвернулась. – Прости, я не могу быть сильной, когда…

– Поплачь, дай выйти накопившимся эмоциям наружу, будет легче, – Элизабет посмотрела в Викины глаза и сказала. – Теперь все будет зависеть только от тебя. Непросто будет убедить Домового бросить учебу.

– Домовой мне однажды сказал, что нельзя бросить учебу, пока не пройдешь весь курс.

– Отчасти это правда. Неподчинение преподавателям, отказ от учебы – пожизненное изгнание на необитаемые острова в зыбком океане рухнувших грез и мечтаний. Уныние, разочарование, одиночество, сумасшествие и смерть в конце туннеля. Так говорят. Правда некоторые возвращаются с островов уныния и печали в обычный мир и начинают жизнь заново. Кто-то странствует десятилетиями, кто-то годами, кто-то несколько месяцев. Все зависит от воли и веры духа, от его желания вернуться обратно, туда, где его ждут. Поверь, не многих духов где-то ждут…

– Элизабет, ответь честно, откуда ты обо всем этом знаешь?

– Я давно ждала, когда ты мне задашь этот вопрос.

– И…

– И я с удовольствием тебе расскажу, почему я знаю, о чем другие духи не догадываются. Видишь ли, я скрещенный дух.

– Как это?

– Мать – добрый дух, а отец – злой. Отсюда и название. На самом деле, таких духов немного, если не сказать единицы. Они обладают даром видеть сны, в которых они могут посещать, как земли добрых обитателей планеты, так и злых. Не подумай, что именно из снов я обо всем узнала. Нет, все тайны, о которых ты сейчас услышала, раскрыл мой отец, когда вернулся обратно из мира отчаяния, в мир любви, к моей матери, с которой познакомился во время учебы.

– Как они познакомились? Как он вернулся?

– Терпение. Сейчас все расскажу, Виктория. Моя мама тоже скрещенный дух, поэтому она свободно летала на закрытые земли колледжа и тайно, а, значит, безнаказанно смотрела, чему учат злых духов и как живут те, кого нужно бояться по уверению родителей. Она любила сидеть на горячей кругообразной крыше колледжа и смотреть вдаль, где простиралась таинственная и чарующая своей безмолвностью и непоколебимостью пустыня. Она смотрела так внимательно и страстно, улавливая каждую мелочь, что не заметила, как к ней подсел молодой человек ее возраста. Он ничего не сказал, уставившись на линию горизонту. Моя мама посмотрела на него и, увидев, что на нем надета форма колледжа, чуть не закричала, но сдержалась и решила завязать разговор, будто бы она тоже училась в колледже. Это сработало! Он не заметил подвоха, разве только спросил, где у нее соответствующая форма, на что она ответила, что ей она ни к чему. Этот смелый ответ поразил его, и он ее пригласил на свидание. И ты не поверишь, моя мама согласилась. Как она сама говорила, это было чистой воды безумие. Она влюбилась во врага, который ей показался не более чем пешкой в чужой игре (так, кстати, оно и было). Они начали встречаться. Сначала раз в неделю, потом чуть ли не каждый день. Они любили и не скрывали друг от друга своих чувств. Но так долго не могло было продолжаться, ты ведь знаешь, что любая ложь, так или иначе всплывает наружу. Мама призналась отцу, что она не из колледжа, а из других земель, где ему не место. Он не понял. Мама объяснила, что его здесь учат плохому, и он скоро превратится в злого духа. Он не поверил. Мама не сдавалась. Она сказала, если он ей поверит и бросит колледж, она выйдет за него замуж. Если нет, то она скажет «прощай» и больше никогда его не побеспокоит. Папа ничего не ответил, он просто убежал, чтобы все обдумать. Он думал десять недель, прежде чем заметил, что мамины слова не безосновательные, колледж хранил тайны, о которых он не знал и, о которых все молчали. Взвесив все «за» и «против», он решил отказаться от учебы, чтобы жить счастливо с мамой, нежели ждать пока он станет тем, кем никогда не хотел быть – убийцей. Преподаватели не хотели его отпускать, он сказал, что, так или иначе уничтожит себя, если они его не отпустят. На следующий день папу отпустили и отправили на острова уныния или забвения, в ад для духа, единственный выход из которого смерть. Так считал каждый скептик. Но мой отец всех посрамил, когда вернулся и женился на матери. Они посей день счастливы. Я их единственная дочь, дочь, которая не только обладает даром видеть странные сны, но и которая обладает уникальными знаниями, знает тайну колледжа. Единственное, что я не делала в своей жизни, так это не летала в сам колледж по настоянию родителей.

– И правильно сделала!

– Ты думаешь? Я могла бы кого-нибудь спасти за это время.

– Или убить, – добавила Вика. – ТЫ сама говорила, чтобы спасти, нужно духу предложить то необходимое, чтобы он вернулся с островов уныния и забвения. Не так ли?

– Ты права. Я рада, что ты знаешь мой секрет и сможешь спасти Домового…

– Мы спасем, Домового, – исправила ее Вика.

– Мы, – согласилась она.

– Виктория…

– Что? – спросила она; заиграл мобильный телефон. – Прости, мне нужно ответить, это Иришка, моя подруга.

– Конечно.

– Да, Иришка. Привет, дорогая! Дела, как обычно. Как у тебя? Здорово! И что он? Не может быть, он правда так сказал. Дурачок какой-то, видимо, по уши в тебя влюблен. Я сейчас гуляю в школьном палисаднике. Это долгое история, как-нибудь потом расскажу. А что ты хотела, говори? В кино… сегодня… мне сегодня уже дважды предлагают сходить в кино. Нет, ты не права, дважды я не буду отказываться. Кстати, во сколько сеанс. В десять! Не поздновато ли? Потом идти домой ночью. Ничего я не испугалась. Ладно, я пойду. Надеюсь, мама меня отпустит. В общем, как приду, позвоню. Сейчас сколько времени? Уже полдевятого! – Вика изумилась, как быстро пролетело время. – Я позвоню. Чмоки-чмоки. – Она закрыла мобильную «раскладушку» и обратилась к заскучавшей Элизабет. – Ты почему загрустила?

– Завидую вам. Вы такие свободные. Куда захотите, туда и идете. Что хотите, то и делаете.

– Знаешь, это иллюзия. В нашем мире столько ограничений и запретов, что голова порой идет кругом. То не делай, так не поступай, это не покупай, туда не иди, с тем не ходи и так далее. Не все так просто.

– Люди любят усложнять заведомо простые вещи. Все равно вы, земляне, свободнее, чем мы, духи. Как бы я хотела с вами сходить в кино? Эх…

– И в чем же проблема?

– Как в чем!? У меня есть обязанность: охранять священный храм знаний от злых духов. И я не могу покинуть школу, тем самым подвергнув вас и себя опасности.

– Сейчас есть поблизости духи? – спросила Вика.

– Нет.

– Так в чем же проблема? Ты, наверное, боишься встретиться с другими духами, не так ли?

– И нет, и да.

– Они все разбегутся прочь, потому что я возьму тебя за руку.

– Если родители…

– Вот в чем дело, ты боишься родителей?

– Скорее уважаю и чту их, как и их незыблемые правила.

– Тебе уже шестнадцать! – воскликнула Виктория.

– И что? – переспросила Элизабет.

– Как что! Ты имеешь право на личную жизнь.

– Ты права, имею. Сейчас мы общаемся в палисаднике в мое личное время. Разве этого недостаточно?

– Нет. Пойдем сегодня в кино?

– Ээ… я не знаю, Вика. Я…

– Ты подумай. Я приду сюда через полчаса.

– Я подумаю, но не обещаю.

– Дело твое. Я предложила. Все, меня нет. Время идет, еще надо будет переодеться, – Виктория встала с земли и добавила. – Было приятно с тобой пообщаться. Я рада нашему знакомству. Надеюсь, еще встретимся. Еще раз спасибо. Пока.

– Пока, Виктория.

Они помахали друг другу рукой и разбежались в разные стороны.

***

Он был одет буднично и непритязательно. Черная тряпичная крутка, старая, скатанная футболка, темно-коричневые замусоленные джинсы, протертые в некоторых местах и грязные коричневые туфли, носки которых от старости поднялись вверх.

Он – Олег Владиславович – был высоким, худощавым и каким-то несимметричным. Вытянутая, как дыня, головешка, на которой сияла обширная плешь и узкие мутновато-голубые глаза, соседствовала с тонкими и длинными паклями с непропорционально широкими кистями, узкими плечами, горбатой спиной и кривыми, как паленья, ногами со ступнями сорок восьмого размера.

Если на него посмотреть издали, то можно заметить, что он ненамеренно горбиться и выглядит, как надломленная спичка или на худой конец, как трость, пытающаяся сопротивляться сильным порывам обыденности и тягучей неспешности одиночества, которое обгладывали его, как червь, обгладывает дерево.

Насколько помнит автор этих строк, Олег Владиславович, всегда был одиноким, тихим и замкнутым.

Родился он в 1969 году, в поселке Розанова. Мать его скончалась при родах, а отец, когда узнал, что мать беременна, трусливо удрал в другое село. Не успев родиться, Олег стал в одночасье сиротой.

Его приютила к себе бабушка, мать умершей. Она жила одна, ее муж трагически погиб на заводе; взорвалась шахтная печь с медным расплавом: он умер от ожогов в пятьдесят два года. Бабушке было под шестьдесят, и это не добавляло большего энтузиазма в светлое будущее Олега.

Бабушка любила внука, а внук – бабушку. Искренне и чувственно.

Она умерла, когда Олегу исполнилось пять лет. Он остался один.

Через некоторое время он оказался в детском приюте, где ему пришлось несладко. Он был не только нескладным, но и хилым, и неразговорчивым. Многие думали, что он вообще немой, как вошь и тупой, как пробка. Практически все дети издевались над ним, тешились, били, не хотели с ним дружить. Он был изгоем, не нужным страдальцем многострадального общества, одиночкой, скрывшимся за восьмью океанами, далеко от жестокого, будничного мира, соседствующего со ЗЛОМ.

Бывало и воспитатели осыпали его безнаказанными ударами, в педагогических целях, конечно. Один раз Ольга Ивановна, их воспитатель, перестаралась и врезала ему с такой силой, что он упал на пол и повредил спину, которая и по сей день ноет и болит, как бы давая знать о том несчастном времени.

Потом была школа. Там было еще хуже. Изучаемые предметы ему давались легко, но он этого не показывал, чтобы никто его не доставал. Дети, думая, что он тугодум, снова дразнили, обзывали, били и по делу и без дела.

Так было до шестого класса. В его класс пришел новенький, Алекс, он приехал из другого города и тоже был детдомовцем и не скрывал этого, а наоборот гордился. В первый же день его пребывания в новой школе, он заступился за Олега, получив черно-синий фингал под глазом. После этого они подружились и были неразлучны до конца учебы. Олега больше никто не трогал и не придирался.

Окончив школу, Алекс уехал в другой город с семьей, которая усыновила его, когда ему было шесть с половиной лет.

Олег остался один. Он долго рыдал. Целыми днями валялся на диване и не мог забыть друга, который был для него, как родной и единственный брат. Одно радовало Олега, Алекс пообещал ему, что будет навещать его раз в месяц и каждую неделю отправлять письмо.

Шли годы. Олег не получал от Алекса уже третий месяц ни единой весточки. Он переживал, не случилось ли чего. Но после двух лет молчания, он успокоился. Он понял, что Алекс про него забыл…

Олег после окончания школы, устроился на завод по профессии стропальщик. Ему нравилось работать на заводе, он добросовестно выполнял то, что от него требовалась. Никто до него не докапывался: все рабочие избегали его, так как он не внушал доверия.

Олег всю смену мог молчать, думая о том, как бы уложит в постель какую-нибудь девицу.

У него никогда не было интимных отношений, если не считать трехсекундный секс со шлюхой, поэтому это тема часто волновало его воображение. Ему нравились молоденькие девушки-школьницы, нежели те, кто работал с ним на заводе, старые, испорченные, измученные жизнью женщины. Он желал молодую плоть, которая была для него не доступна в силу его непривлекательности и враждебной замкнутости.

Каждый день он гулял возле школ и наблюдал за девушками: представлял их обнаженными. Ему нравилась эта забава. Но со временем ему стало этого мало. Он хотел большего и начал строить в голове ужасные, немыслимые для психически нормального человека планы…

Первую жертву, он изнасиловал, убил и утопил в городском пруду. Боялся, что его схватят, поймают и осудят. Но ничего не произошло. Он остался безнаказанным. И вошел во вкус…

Он стоял в парке и смотрел на Викторию.

Он наблюдал за ней уже третью неделю и не мог насытиться ее красотой. Он знал, что она со странностями – еще бы, она сидела в парке и говорила с собой, это, как минимум странно! – но это его не смущало. Он был влюблен лишь в ее юное, девственное тело, которое желал заполучить любой ценой… только выжидал удобного момента, как тигр, притаившийся в высокой траве, чтобы напасть и разорвать жертву.

***

– Я рада, что ты все-таки решилась с нами сходить в кино, – сказала Виктория, подойдя к Элизабет, взяв ее за руку. Они стояли на том же месте, возле ивы.

– Я тоже. Не ожидала, что меня мама отпустит… она. Она о тебе знает и доверяет тебе.

– Приятно слышать. Почему думала, что не отпустит, раз она мне доверяет? Такая строгая? Несговорчивая? – спросила она, когда они пошли через парк.

– Я раньше не знала, что она тебе доверяет, – она звонко засмеялась и добавила. – Она не строгая… она, как бы это лучше сказать… неприлично правильная и дисциплинированная. Вот!

– Это, наверное, проблема всех родителей.

– Почему родители забыли, что они тоже были когда-то детьми, которые нарушали правила и запреты?

– Не знаю. Мне вот интересно, чем наши родители занимались, когда были маленькими? – спросила Виктория то ли у нее, то ли у самой себя и задумалась.

– Тем же, что и мы, – ответила Элизабет.

– Ты думаешь?

– Я знаю. Резвились, веселились, играли.

– Наверное, ты права. Как ты думаешь, мы в будущем станем, как они?

– Да. Ты будешь такой же, как твоя мать, лет так через пять-десять, когда у тебя будет своя семья, когда ты будешь мамой. Это необратимо, как сегодняшний сеанс в кинотеатре.

– Знаешь, мне не вериться в то, что я когда-нибудь стану такой же, как моя мама, – задумалась Вика.

– Почему?

– Потому что она такая добрая, умная, справедливая, понимающая, терпе-ливая, ответственная. И еще миллион положительных качеств. Мне кажется, я никогда не стану такой, как она. Я такая безответственная и эгоистичная и все такое…

– Ерунда! Я уверена, что ты будешь хорошей матерью.

– Ну, не знаю, не знаю… Я иногда думаю, о том, какие у меня будут дети и, как я буду их воспитывать. Ты хочешь детей, семью?

– Никогда не думала об этом. Детей я люблю, не все они плохие, – они хихикнули, перейдя дорогу. – Особенно мне нравиться первоклашки, они такие милые, глупенькие и наивные, не то, что эти циничные старшеклассники.

– Значит, я циничная, да?

– Немного, не обижайся. Я сама чувствую, что взрослею и становлюсь циником.

– Я не думала обижаться. Пора прибавить шаг, а то Иришка будет нас ждать.

– Как скажешь. Так приятно с тобой болтать!

– А мне с тобой…

Они шли по главной улице города, с одной стороны которой росли голубые ели с шишками на пышных ветвях, за ними высились двухэтажные панельные жилые дома, с другой – остриженные кусты акаций, вьющиеся вдоль односторонней дороги.

Пройдя здание городской мэрии, они завернули во дворы, потом пошли по неровной тропинке, идущей вдоль детской игровой площадки, на которой весело и громко играла детвора на качелях, на турниках, на горках: только одна обиженная на всех девочка сидела в песочнице, надув губки и шмыгая носиком, формовала треугольники, квадратики, ромбы. Тропка привела их к трехэтажному деревянному бараку, где жила Иришка.

Барак был ветхим и гнилым. На крыше сияли дыры, облицовка дома крошилась и гнила, как и оконные рамы, разбитые стекла были заклеены скотчем и внутри утеплены обмыленными тряпками, на водосточной трубе оседала оксидная пленка – ржавчина. Рядом с бараком лежали горы ненужного хлама и мусора: резиновые покрышки, отсыревшие бревна, разобранные велосипеды без колес, старые машины, изъеденные ржавчиной, стеклянные бутылки, осколки, презервативы, окурки, газеты, черные мешки с мусором и многое-многое другое.

Когда Виктория с Элизабет звонили Иришки на мобильный телефон, чтобы она выходила на улицу, из подъезда вышли две нетрезвые персоны, сели на скамейку, открыли бутылку дешевого, паленого портвейна, налили в граненые стаканы и начали пить, словно морс, о чем-то громко несвязно болтая, перебивая друг друга.

– Ужасное место, – сказала Вика. – Здесь живут одни пьяницы да наркоманы. От барака у меня пробегают мурашки по телу. У тебя?

– У меня тоже. Напоминают бесформенные и ветхие дома злых духов. – Она оглядела дом, закрыла глаза, подняла руку вверх и сказала. – Я не чувствую присутствия злых духов в этом доме.

– Злой дух – внутри людей, которые живут в бараке и уничтожающий их человечность.

– Понятно. Как в школе, только иного толка. А что у Иришки родители… – она замолчала, так и не решившись продолжить вопрос.

Вика все поняла и сказала:

– Как тебе сказать… отец может неделями, месяцами пить, а мать работает в другом городе на двух работах, чтобы прокормить семью. Уставшая и измученная рабыня превратностей судьбы, она приходит с работы поздним вечером, ждет, когда Иришка уснет, потом достает из шкафа убранную бутылку водки и выпивает, забывая о своем несчастье, забывая обо всем, чтобы стать свободной.

– Ужас…

– Да.

– Они, наверное, никогда отсюда не уедут?

– Иришка всегда говорит, что это только временное местожительство и скоро они переедут в нормальную квартиру, в которой будут жить, как люди, а родители перестанут пить. Прошло уже шесть лет, квартиры как не было, так и нет, а родители пьют с каждым днем все больше и больше.

– Жаль мне ее, – сочувственно сказала Элизабет и задумалась.

– Еще бы. Никому такого не пожелаешь. Иришка не любит, когда ее жалеют. Вообще, она ненавидит, когда другие говорят о ее семье, осуждают. Она всегда говорит, что ненужно за нее волноваться, у нее лучшая семья, которую она любит, невзирая ни на что. Конечно, это обман, отвод глаз. Но ей так проще жить.

– Надеюсь, когда-нибудь ее отец бросит пить и начнет, наконец, выполнять супружеские обязанности, работать и помогать жене.

– Иришка с матерью тоже на это надеются. Увы, годы проходят, а он все пьет и пьет, даже не пытаясь остановиться и взять себя в руки.

– Почему бы им его не бросить, начав жизнь с чистого листа?

– Куда они пойдут? Кроме двух комнат в бараке у них ничего нет: ни денег, ни сбережений, ни другого имущества. Они в ловушке. Все, что-то когда-то накопленное непосильным трудом – пропито и утеряно в бездне рухнувших мечтаний, превратившихся в прах, в серый тлеющий пепел…

– Выход есть всегда, – не соглашалась Элизабет.

– Есть. И Ирина его нашла, путь, который я не одобряю.

– Какой? – поинтересовалась Элизабет, которая искренне переживала за Иришку, хоть и была с ней не знакома.

– Найти поскорее жениха, чтобы уехать далеко-далеко от родителей и забыть о них, как о страшном сне.

– Почему ты не одобряешь такой путь, Виктория? Я не понимаю…

– Она сменила только за один месяц двух ухажеров. Понимаешь? И это еще не все. Помнишь, мы в парке говорили о родителях и о детях, как они похожи? – Элизабет кивнула. – Так вот. Иришка, не дай Бог, конечно, тоже любит повеселиться, как ее отец, потанцевать в запретных клубах, пропуская пару алкогольных напитков, успевая знакомиться с новыми парнями.

– Она выпивает!? Неужели она ничему не научиться на родительских ошибках?

– Видимо, нет… – пожала плечами Вика.

– Не мне ее судить, но она глупа.

– Я с тобой согласна. Поэтому и говорю, что не одобряю выбранный его путь, якобы, к хорошей жизни. Он шагает по тонкой красной линии, которая натянутая, как тетива. Если оступиться, то можно больно ранятся, – Виктория замолчала, глядя на двух «опустившихся» алкашей, которые запели застольную песню.

– Ты с ней разговаривала на эту тему?

– Да. И не раз. Все без толку! Либо она послушно кивает и улыбается, словно я рассказываю ей анекдот, либо не соглашается и кричит, что я не права. В общем, мы не говорим больше на данную тему, чтобы лишний раз не ругаться друг с другом. У нее есть своя голова на плечах, пускай сама думает и решает, как ей лучше жить.

Они замолчали.

Виктория еще раз позвонила Иришке, чтобы та поторапливалась.

– Мне нравится одно хорошее, а главное точнее высказывание, – сказала Вика. – «Одни семьи поднимаются вверх, другие – опускаются вниз».

– Кто это сказал?

– Не помню. Какой-то известный писатель, мыслитель. А вот и она! Не прошло и часа! – Иришка вышла из подъезда и помахала Виктории рукой. – Надеюсь, ты ей ничего не расскажешь.

– Если даже сильно захочу – не смогу.

К ним подошла Иришка с взлохмаченными волосами, неаккуратным макияжем и улыбкой на лице. Она была одета в яркую одежду: красные туфли, капрон, коротенькая джинсовая юбка, красная футболка с улыбающимся мышонком Микки, поверх футболки – синяя курточка без надписей.

Она визгнула и обняла Викторию, сказав:

– Привет, подруга! Скучала?

– Привет! Почему так долго? Я тут вся продрогла!

– Долгая история. Вечные проблемы с отцом. Ну да ладно, не будем про этого осла говорить! Ты готова получить удовольствие?

– Ты же знаешь, я не особо люблю кино.

– Зато ты любишь Ди Каприо…

– Раньше с ума сходила, – уточнила Вика и спросила. – А что с ним новый фильм вышел?

– Да. Ты правда не знала?

– Нет, – ответила Вика.

– Значит, все-таки сюрприз удался.

– Ага. Что за фильм?

– «Поймай меня, если сможешь». Он там играет авантюриста-обольстителя.

– Класс, – обрадовалась Виктория.

– Не то слово!

Иришка начала рассказывать сразу обо всем, что приходило в голову. Начала она с того, как весело отдохнула в туристическом походе, где познакомилась с классным парнем, который ее поцеловал на закате в последний деньпохода, и закончила тем, что у нее во время месячных невыносимо болел живот, да так сильно, что матери пришлось вызвать скорую помощь воскресным утром.

Виктория, чувствовала, что Элизабет волнуется, когда они с Иришкой стали рассказывать о сокровенном, о личном, о котором она не должна была знать: ее рука то потела, то дрожала. Поэтому Вика, изредка смотрела в ее сторону, улыбалась ее, пытаясь успокоить добродушным взглядом.

Элизабет хоть и было неуютно и как-то непривычно, она все равно радовалась тому факту, что она вырвалась из повседневных оков и идет на фильм в компании девчонок, одна из которых ее понимает и более того посылает дружескую улыбку. Как же ей не хватало общения! Друга, который выслушал бы ее и поддержал. Друга, с которым было бы хорошо, спокойно и уютно… И теперь она, кажется, такого нашла. Викторию. Она хотела плясать от неописуемого, опьяняющего чувства внутри, от которого пробегала дрожь по телу.

Виктория, слушая Иришку, думала совсем о другом. Она думала о Домовом, об и их смутном будущем, не вселяющем никаких надежд. Что будет, когда она расскажет Домовому правду об их колледже? Какой путь он выберет? Продолжит ли он учиться или рискнет оказаться на берегу отчаяния и забвения? Если он окажется там, на берегу, то сможет ли он вернуться к ней, к обычной земной девушке? Что если она его потеряет навечно, пока он будет искать свой млечный путь, который поможет ему найти выход из Небытия? А что если она не успеет его спасти, вдруг он уже кого-нибудь убил, превратившись в безумного убийцу? Что будет тогда?

– Виктория… Виктория, – позвала ее Ирина.

– Да. Что? – спросила Вика, очнувшись от раздумий.

– Ты меня слушаешь?

– Да, – обманула ее Вика.

– Неужели? И о чем я говорила?

– О том, как тебе сделали укол…

– Понятно, – сказала Иришка, нахмурилась, отвернулась от нее и закурила.

– Прости. Я думала о нем.

– Мы и так встречаемся раз в месяц, а ты и… ладно, проехали.

– Прости. Не обижайся, – извинялась Вика.

– Я не обижаюсь.

– Обижаешься.

– Нет! Все, давай больше не будем…

– Я занималась любовь с Домовым.

– Что?

– Что слышала. Давно хотела тебе сказать об этом. Вот поэтому и не слушала тебя.

Они остановились, и Иришка ее обняла.

– Ты моя хорошая… И давно?

– Пару недель назад, – ответила Виктория.

– Как ты себя чувствуешь?

– Уже лучше. До этого было хуже. Такое чувство, что мою плоть ранили колким предметом.

– Мне это знакомо. Как Домовой?

– Давай я расскажу тебе об этом позже. Сейчас мы опаздываем на фильм.

– Хорошо. Только не думай, что легко от меня отмажешься. Я хочу знать все, – в этот момент к ним подошла Светка, поздоровалась с Иришкой и увела в сторону Ирину, чтобы с ней минутку посплетничать.

– А ты мне расскажешь? – шепотом спросила Элизабет.

– Расскажу, если ты будешь моей подругой. Хочешь со мной дружить?

– Я… я очень хочу.

– Я тоже. Значит, подруги.

– Да. Спасибо.

– За это не благодарят.

– Буду знать.

Элизабет, Иришка и Виктория вышли из кинотеатра в приподнятом настроении. Фильм им понравился, особенно красавчик Ди Каприо, который блистал не только природным обаянием и харизмой, но и, несомненно, живой, блистательной актерской игрой (Виктория считала, что он лучший актер современности).

Было за полночь. Темно, безлюдно и тихо. Ни дуновения ветерка, ни проезжающих мимо машин, ни цоканья каблуков и шорканья ботиков, ни смеха, ни криков, ни бесконечной череды пустых разговоров, только стрекотание кузнечиков в траве и зловещий вой собаки где-то вдалеке.

Выглядывающая из мутно-пепельных облаков серебристая луна, освещала пешеходную дорожку, вымощенную узорчатой каменной плиткой, по которой шли три девицы, взявшись за руки. Они смотрели на бледное сияние луны, которое вот-вот перестанет освещать их путь, так как ее закрывали волнообразные иссиня-черные облака.

Они проходили мимо городской думы, рядом с которой росли ели, мимо музыкальной школы, освещенной ярким желтыми фонарями, мимо городского парка, в котором на скамейке спал бомж, укутанный старым тряпьем и бумажными коробкам, а рядом с ним – грязная, с усталыми глазами, овчарка. Собака посмотрела на них, подняв голову и, поняв, что нет никакой угрозы для жизни ее хозяина, снова положила голову на лапы и закрыла глаза, погрузившись в неспокойный сон. Где-то кто-то злорадно и громко смеялся, потом послышался крик и оглушительный звук в ночи разбитой бутылки. Элизабет, Виктория и Иришка благоразумно добавили шаг и через несколько минут подошли к бараку. Теперь на скамейки сидела молодежь: одна девушка и три парня; они пили пиво и лузгали семечки.

Иришка поздоровалась с ними и попрощалась с Викторией.

– Ты точно дойдешь? Может, все-таки вызовем такси, я попрошу у матери деньги?

– Вот еще придумала. Не надо мне никакого такси, на своих двоих добегу.

– Ну, смотри. Как придешь сразу мне позвони, а то я буду переживать, не буду спать.

– Позвоню. Пока, Иришка, – она ее обняла и чмокнула в щечку.

– Пока, моя киса, – попрощалась Иришка и убежала в барак, хлопнув гнилой дверью.

Виктория посмотрела на Элизабет и предложила:

– Может, побежим?

– Я не против, Вика.

Они побежала по дороге, цокая каблуками об холодный асфальт, отчетливо слыша свое учащенное дыхание и быстрое биение сердца.

– Тебе понравилась Иришка? – спросила Вика у Элизабет, когда они бежали.

– Да, – ответила та. – После твоего рассказа, я представляла Иришку невоспитанной и грубой особой легкого поведения, но к счастью, она оказалась не такой. На самом деле, она милая, веселая и одновременно бойкая девушка (думаю, она в обиду себя не дает!), нетщеславная и непредсказуемая, искренне любит тебя и смотрит на мир под иным углом, более циничным и менее наивным, чем мы.

– Любишь анализировать? – спросила Виктория.

– Нет, просто сила привычки. Работая каждый день с детьми, в школе, невольно начинаешь разбираться в их характерах, поведении и поступках.

– Меня сможешь проанализировать? Только прошу, откровенно.

– Почему бы и нет. Ты – красивая (это комплимент!), добрая, отзывчивая, ответственная, целеустремленная, активная. В общем, сильная личность с ранимой душой. Ты ведь любишь всплакнуть, когда никто не видит?

Виктория остановилась, жадно глотая воздух, подмигнула и сказала:

– Спасибо тебе за комплименты, но хотелось бы услышать откровенный анализ.

– Я так понимаю, под откровенным анализом кроется раскрытия твоих минусов, – Вика кивнула. – Хорошо. Ты сама напросилась. Ты немного эгоистична, капризна, смотришь свысока на тех, кто ниже тебя по пресловутому рангу… и… тщеславна, хоть и думаешь, что это не так. Недавно ты дала слабину из-за того, что услышала в свой адрес слова упрека и критики от друзей по Совету и зарыдала, когда надо было забыть об этом и радоваться успеху.

– Успеху? – переспросила Вика.

– Именно успеху! Твою идею приняли, хоть и не так, как ты рассчитывала.

– Разве тебе чужое мнение безразлично?

– Смотря какое. Если бы мама мне сказала, что проект неудачный и что его нужно доработать, я, конечно, расстроилась бы, но обязательно прислушалась к ее мнению. А если бы мне об этом сказал Андрей, тот самый, который тебя завел на Совете, я бы и глазом не моргнула, выслушала и сделала бы все равно по своему, потому что такие люди разрушители.

– Разрушители? Я тебя не понимаю…

– Разрушители – это те личности, которые разрушают, нежели созидают. Личности, которые вечно не довольны, осуждают других в их бестактности, злорадстве, неуважении и так далее. Это слабые личности, которые высасывают все соки, силу, энергию у сильных, словно паразит в человеческой плоти.

– Понятно. Хочешь сказать, чтобы я не слушала никого из Совета и действовала одна?

– Это будет эгоистично. Я хотела сказать, что бы ты слушала только тех, кому доверяешь. Не допускай, чтобы в тебя впивались черные, слизкие пиявки, вроде Андрея.

– Хорошо, я учту и запомню. Спасибо за твою откровенность. Я люблю тех, кто не боится говорить правду о других.

– Ты на меня не обижаешься? – взволнованно спросила Элизабет.

Они зашли в школьный парк.

– Нет, конечно, – ответила Вика. – Кажется, пришли.

– Да. Не подумай, что я параноик или боюсь темноты. Но мне показалось, что за нами следили всю дорогу.

– Может быть, злые духи? – предположила Вика.

– Возможно. Надеюсь, что духи, а не люди.

– Почему?

– Потому что иногда люди опаснее самых злых духов. Да ты и сама об этом прекрасно знаешь.

– Да..

– Мы ведь еще встретимся, Виктория? – вдруг спросила Элизабет.

– А ты не хочешь?

– Очень-очень хочу.

– Я тоже, – они улыбнулись друг другу. – Тогда до встречи.

– До скорой встречи. Пока.

– Пока.

– Будь осторожна!

– Хорошо! – крикнула Виктория, помахала рукой Элизабет и скрылась в ночи, где ее поджидал Олег.

Когда Виктория осталась одна, наедине со своими мыслями и страхами, она остро почувствовала, что за ней действительно кто-то следит – вон за тем палисадником, за деревом, за машиной, за углом панельного дома, в темном проулке, растворяясь в черном дымке ночи, подобно теням, которые каждый день следят за людьми.

Она побежала. Чем ближе она приближалась к дому, тем ярче себе представляла, что сейчас из-за угла выпрыгнет некто и зарежет ее холодным, сверкающем в ночи, ножом, по которому будет стекать черно-красная кровь.

Но никто не выпрыгивал, никто за ней не следил из темноты. Она была одна и, не одна. Повернув направо, она пошла по своей улочке и увидела, что в траве лежит человек и тихо молит о помощи.

Виктория хотела было пройти мимо него, но вспомнив об Элизабет, точнее о том, что она сказала (ты эгоистична и свысока смотришь на людей ниже по рангу), остановилась и спросила.

– Вам плохо? Может быть, вызвать скорую помощь?

– Не надо. Пожалуйста, помоги мне встать. Умоляю вас.

Она подошла к нему и протянула ему руку.

– Спасибо, – поблагодарил он хрипловатым, запыхавшимся голосом и сел, прижимаю правую руку к сердцу.

– Не за что. Что с вами случилось?

– Я не знаю… помню, что шел от друга… а потом закружилась голова… затошнило… я упал на землю… закололо в сердце… дыхание словно обрывалось. Какая жуткая боль! Я думал, что умру… умру! – Олег притворно заплакал.

– Успокойтесь. Давайте, я вызову скорую помощь, у меня есть телефон.

– Не нужно. Сейчас боль ушла, словно ее и никогда не было. Спасибо вам.

– Я просто помогла вам подняться с земли. И все!

– Ты протянула руку помощи и не прошла мимо, как это сделало три человека. Вы хороший человек. Как вас зовут?

– Виктория.

– Меня Олег. Очень приятно познакомиться.

– Взаимно.

– Почему вы так поздно гуляете, одна? Не боитесь?

– Нет. Я ходила с подружками в кинотеатр?

– Понятно. Можно мне попросить еще об одной услуге.

– О какой?

– Голова еще немного кружиться… помоги мне встать на ноги, я пойду домой.

– Конечно, – она подошла к нему и обхватила его талию и помогла ему встать на ноги. – Может, все-таки скорую?

– Все хорошо… хорошо, – он вцепился пальцами в ее плечи. Он чувствовал ее запах волос, запах ее нежной, как лепесток розы, кожи. Он хотел ее, хотел одолеть ее юным, совершенным телом, но сдерживался, томительно предвкушая свою дикую, необузданную расплату.

– Больно…

– Ой, прости. Я так боюсь упасть, что… Прости, прости меня, я не хотел.

– Ничего страшного, – сказала Виктория.

– Что здесь происходит? Виктория? Эй, ты, ублюдок, живо отойди от моей дочери, а не то я тебя убью! – закричал Константин и чуть не набросился на Олега.

– Пап, он ничего мне не сделал! Прошу тебя, не бей его! – она обняла отца, Олег упал в траву, вскрикнув от боли.

– Почему он тебя обнимал? – гневно спросил у нее Константин.

– Он меня не обнимал, он за меня держался, ему было плохо, я решила помочь. Он нуждается в помощи. Не бей его, прошу тебя!

– Не буду, Виктория. Это правда?

– Да, папочка.

– Я спрашиваю у него! – он посмотрел на Олега грозным взглядом.

– Да. Простите меня. Я не хотел причинить боль вашей дочери. Она мне помогла встать с земли, когда мне стало плохо. Не корите ее, за ее доброту.

Константин подошел к нему и сказал:

– Что с тобой стрелялось?

– Я упал… сердце заколола…

– Тогда твои дела плохи. – Константин помог ему встать с земли. Олег притворно издал вопль боли. – Да ты еле на ногах стоишь, приятель! Надо бы вызвать скорую.

– Нет, нет, – сопротивлялся он. – Я чувствую себя уже лучше, сам дойду до дома.

– Ничего не хочу слышать, я вижу, как тебе уже лучше. – Константин достал из кармана телефон и вызвал скорую помощь.

Положив в телефон обратно в карман, он извинился перед ним за то, что принял его за маньяка, насильника малолетних девочек.

– Вам не за что передо мной извиняться. На вашем бы месте, я поступил так же.

– У вас есть дети? – спросил Константин.

– Нет. К сожалению, моя жена не может забеременеть.

– Мне жаль…

– Спасибо за сочувствие. Мы не сдаемся и подумываем взять ребенок из детского дома.

– Это замечательно и благородно с вашей стороны!

– Да, спасибо. Я сам из детского дома и знаю, что такое, когда тебя берут в новую семью.

Послышался вдалеке вой сирен. Красно-синие огоньки скорой машины мелькали во тьме беззвездной ночи.

– Слава Богу, едут! – с облегчение сказал Константин.

– Извините меня… я доставил вам с только хлопот…

– Пустяки, – отозвался Константин, глядя к подъезжающей машине.

– Виктория, спасибо тебе за то, что, возможно, спасла мне жизнь. Я твой должник. Я обязательно куплю тебе самую большую игрушку!

– Ой, не надо, не надо!

Подъехала машины скорой помощи, из нее вышли два недовольных врача в белых халатах, монотонно спросили несколько типичных вопросов (что случилось? как зовут? что болит?), вытащили носилки, положили туда «больного», небрежно погрузили в машину, хлопнули дверью и укатили прочь, отставляя облачка пыли.

Виктория взяла папу за руку, и они пошли домой.

– Вика, я же просил тебя ехать обратно на такси. Почему ослушалась?

– Потому что у меня не было денег.

– Я же тебе дал и на кино, и на попкорн, и на такси.

– Э… у Иришки не было денег на попкорн. Я себе и ей купила.

– Щедрая ты моя, готова последние деньги отдать другим.

– Это разве плохо?

– Нет. Я такой же, дурачок. Меня всегда мама ругает за это…

Они посмотрели друг на друга и засмеялись.

– Если серьезно, обещай мне, Вика, не ходить больше одной ночью. Ты же знаешь, как это опасно! Не дай Бог, что-нибудь случиться. Я не переживу!

– Обещаю.

– И остерегайся тех, кто просит помощи…

– Что?

– Ты слышала.

– Но почему? Если бы я ему не помогла, кто бы ему помог?

– Хороший вопрос. Ты молодец. Ты проявила и доброту, и храбрость. Я горжусь тобой.

– Правда?

– Конечно, мое солнце! Я всегда горжусь тобой, как и твоя мама, как твой брат!

– Я рада…

– Извини меня за то, что тебя учу жизни. Помню, что ненавидел, когда мой отец учил меня – семнадцатилетнего юнца – уму разуму. В общем, Виктория, пожалуйста, запомни одно, что не все больные – больны. Это может быть хитроумная приманка, чтобы обокрасть, или хуже, причинить преднамерен-ную боль. Слава Богу, что сегодня ты помогла добропорядочному человеку, любящему мужу.

– Хорошо, пап, я запомню.

Подойдя к дому, они увидели, что мама, одетая в халат, стоит рядом с сонным Васей возле дома и волнительно ждут их возращения.

– Где ты была!? Мы так за тебя переживали! – воскликнула мама, когда они подошли ближе.

Виктория с Константином все рассказали Марии и Василию, которые мгновенно успокоились и на их некогда напряженных лицах появились улыбки.

Через пятнадцать минут в доме погас свет, а еще через пятнадцать все крепко уснули.

Дневник Виктории. Пометка: «Сны»

Привет, дневничок! Если честно, скучала по тебе. Надеюсь, ты тоже.

Хочу поделиться с тобой, мой верный друг, что позавчера, в школе, я познакомилась с девушкой. Ее зовут Элизабет. Не правда ли, необычное и красивое имя? Кстати, Элизабет – добрый дух нашей школы, который охраняет учащихся и преподавателей от негативных сфер и энергетических волн, испускаемых злыми духами.

Ты не поверишь, но мы с ней быстро нашли общий язык, общие интересы, общие мысли. Я раньше не верила, что такое возможно, при первой же встречи найти контакт с незнакомым человеком и думать, что ты с ним знаком уже много-много лет. Оказывается, возможно! Меня это удивило! Сам же понимаешь, что чем старше мы становимся, тем труднее нам с кем-то познакомиться, подружиться.

Она мне рассказала секрет о колледже, в котором учиться Домовой. Оказывается, колледж – это учебное заведение для злых духов, выпускной работой которого является убийство человека! Ужас! У меня мурашки по коже пробегают только от одной мысли об убийстве, совершенным моим милым Домовым. Просто в голове не укладывается.

Скажу честно, лучше бы я не знала про этот секрет. Потому, что сейчас я так сильно переживаю за любимого, что не могу уснуть уже вторую ночь подряд, мне сняться кошмары.

Сейчас на часах три часа ночи, а все еще не сплю, сижу за столом и пишу, глядя то на листок бумаги, то на платяной шкаф, то на красный абажур.

Вчера приснилось, что я иду по пустынному, словно вымершему городу: ни единого живительного огонька из окон одиноких почерневших, перекошенных, полуразрушенных домов, ни снующихся туда-сюда прохожих по грязным тротуарам, ни единой машины на дорогах, заросших травой, ни дуновения ветерка, ни воркования голубей, ни щебетание певчих птиц, ни лая собак.

Тишина.

Я продолжала идти и чем дальше я углублялась вглубь города, тем больше меня окутывал в свои холодные объятия густой, непроглядный туман, который таил в себе что-то страшное, неизведанное.

Когда очертания домов утонили в белой дымке, я увидела две красные точки, блуждающие в неведение, словно пьяные. Они светилась так ярко, что я зажмурилась и остановилась.

Они приближались. Медленно и осторожно. Я хотела бежать, но увидела, что это вовсе не точки, а красные глаза точь-в-точь, как у Домового, я обрадовалась и крикнула:

« – Домовой, не прячься, я знаю, что это ты! Мне так тебя не хватало, обними же меня! Я по тебе скучала! Домовой!».

После моих слов, яркие глаза гаснут, словно яркие языки пламени от прикосновения с водой – тускнеют.

« – Домовой, пожалуйста, подойди ко мне, не оставляй меня… я хочу тебя обнять. Будь со мной!» – кричала я, как сумасшедшая.

Но никто мне не отвечал. Тишина и беспросветный туман. Я заревела, упав на землю, дрожа от страха и от ледяного бездушия, бесчувствия летающего во влажном воздухе.

Я стала тонуть, погружаться в жидкий асфальт. Кричала, но криков не было слышно. Я погрузилась в густую жижу, в черную бездну, в которой плавали зубастые головастики, овальные корабли с прогнившими палубами, покрышки, бутылки, мусор.

Через полчаса доплыла до берега. Выйдя наружу, я обнаружила, что стою на берегу необитаемого и явно неземного острова. Вместо зеленых холмов, растений, пальм, лиан на острове росли красно-черные, свисающие с небес, волнообразные водоросли: они соприкасались с землей, обрамленной зеленой плесенью и черным мхом.

Что было за водорослями, колыхающими на ветру, было только одному Богу известно. Поэтому я решила не рисковать и поплыть дальше. Обернулась и увидела, что гудроновая жижа затвердела, окаменев. Я издала крик отчаяния и пошла через густые чащи необитаемого острого, в которых мелькнули красные глаза.

Я побежала за ними, войдя в темно-зеленое обиталище нечистых сил, вступая на мягкую землю, по щиколотку проваливаясь в ней. Я звала Домового, но все мои попытки остановить его были тщетны.

А был ли это он? А что если это злой дух, который хочешь затащить меня в неведомые дебри и убить?

Выкинув из головы недоброжелательные мысли, я побежала дальше, пытаясь смотреть под ноги и не потерять еле уловимый огонек, что утопал в неизвестности. Не зря смотрела, успела перепрыгнуть через острую глыбу. Зря обрадовалась, потеряв бдительность. Запнулась об следующую глыбу – слава Богу, тупую – и упала лицом вниз в мягкий мох и плесень. Ничего не почувствовала, кроме жжения. Попыталась встать на ноги. Тщетно. Ноги онемели, налились свинцом. Решила ползти. Углубляясь в дебри острова, с каждым вздохом все острее и острее чувствовала запах смрада и разложения. Сухая земля осталась позади, теперь на ее поверхности стояла вязкая, голубая жидкость, пахнущая кровью.

Сделала следующее отчаянное движение, покатилась вниз по дугообразному желобу. Плюхнулась в огромную голубую лужу.

Вынырнув наружу, увидела серо-коричневые руины, возвышающиеся чуть ли не до небес. С самой верхушке руин, утопающих в молочно-белых облаках, на меня презренно смотрели глаза, глаза демона, глаза Домового. Глаза, которые притягивали меня. Глаза, без которых я не представляла дальнейшее существование. Глаза, которые были для меня всем: смыслом, целью, заветным желанием и яркой, путеводной мечтой. И ничто больше не существовало, кроме этих глаз.

Я поползла наверх. Ноги волшебным образом исцелились. Ступенька за ступенькой я поднималась все выше и выше. Один раз чуть не сорвалась вниз – нога соскользнула с каменной ступени, – каким-то чудом успела зацепиться правой рукой за желтый камень.

Забравшись на вершину мира, я увидела его на каменной возвышенности, выполненной в форме человеческого стула.

Он смотрел на меня, странным и таинственным взором. Потом сказал:

«– Подойди ко мне, Виктория. – Я покорно подошла. – Ближе, ближе. Вот так. Хорошо».

«– Что ты делаешь? Обними меня! Почему ты так холоден ко мне! Я хочу прикоснуться к твоим губам».

«– Друзья мои, вы слышали это? – сказал он и засмеялся.

Послышался гогот, громкий и неприятный.

Я обернулась и увидела, что на меня смотрят миллионы чудовищ с каменных облаков на мутно-красном небосклоне. Они все были похожи друг на друга. Выпуклые головы с большими красными глазами, с кровожадными ртами, из которых торчали желтые и кривые зубы, неказистые тела с мощными ногами, короткими руками и длинными хвостами, на концах которых были шипы белого цвета.

« – Молчать! – скомандовал он. Все замолчали. Он встал и подошел ко мне. – Неужели ты хочешь меня поцеловать?».

И тут случилось нечто невероятное, юное лицо Домового превратилось в морду ужасного чудовища. Он стал один из них, только еще страшнее. У него полчерепа отсутствовало – были видны слизкие скрученные мозги, – а из-за рта свисал желтый язык.

Все засмеялись, когда увидели мое сконфуженное лицо.

« – Ты не Домовой! Верни мне его! Я не буду тебя целовать. Ты – мерзок!»

« – Спасибо за комплимент. Это мне льстит. Не верну его, пока ты меня не поцелуешь!» – сказал он.

« – Нет! – запротестовала я».

« – Тогда умри! – кричал он».

На лицо Домового. Вдруг морда ужасного чудовища опять сменилась. Он смотрел на меня, потом резко улыбнулся, размахнулся хвостом и ударил.

Я видела, как отсекается моя голова, как падает мое безжизненное туловище.

Я не чувствовала боли.

Он поднял мою окровавленную голову с каменного пола и сказал:

« – Прости, дорогая. Я теперь не тот, что раньше. Теперь я – убийца! Прошу заметить, ты тоже уже не та, что раньше. Теперь ты мертва, а твоя голова полетит вниз в голубое озеро, на дне которого лежат еще тысячи таких же голов. Они ждут тебя.

Он начал смеяться.

« – Нет! – закричала я, когда он выбросил меня, как ненужный хлам».

В этот момент я проснулась, вся в поту и в испарине.

Обычно сны забываешь сразу же, не успевая еще открыть глаза. Но этот стоит перед глазами, словно картинка и никак не хочет забываться, как и другие, что мне приснились за две последние ночи.

Кошмарные ночи!

В каждом сне, Домовой либо меня пытает, либо убивает, либо сам кончает с жизнью, а я следом за ним, так как не вижу больше смысла жить без любимого.

Ужас!

Сейчас за окном свистит ветер, воют собаки, светит полная луна.

Хочется спать: голова падает, глаза слипаются. Но продолжаю бороться со сном, так как боюсь его, как смерти. Боюсь…

Быстрей бы послезавтра, воскресенье, чтобы рассказать все Домовому, пока еще есть время. Пока еще не поздно!

Боже, дай мне сил пройти все испытания… я так устала… так уст…

Синяя ручка выпала из ее рук и упала на пол. Виктория уснула прямо за письменным столом и проснулась только утром. Ей ничего не снилось.

Глава 3

Стук мяча гулко отдавался о дощатый пол ярко очерченной спортивной площадки. Виктория отдала пас третьему игроку, тот обманным движением ушел от защитника, выбежал к штрафной площади, где на него навалились сразу два игрока, не давая сделать бросок. Третий игрок не растерялся и выполнил трудный пас из-за спины обратно Виктории, которая стояла одна на трехочковой линии. Получив пас, она высоко прыгнула, отправив крученый мяч в душку кольца. Мяч ушел за линию.

– Виктория, ты о чем задумалась! Очнись! С такой выгодной позиции нужно зарабатывать очки своей команде! – закричал школьный тренер, потом свистнул и игра возобновилась.

– Извините, – ответила она.

Виктория тщетно пыталась не думать о Домовом – он был владыкой ее разума и блуждающих мыслей – и перевести все внимание на игру, которая расклеилась и, по сути, не была командной: каждый играл сам за себя. Отработанные с годами, зазубренные до дыр комбинации не работали, разваливаясь по частям, движения были неказистыми, мячи вылетали из рук в самый ненужный момент, пасы не доходили до адресатов, фалов много, броски неточны.

– Виктория, не пропускай ее! – закричала Анна.

– Страхуй же ее! – закричал тренер на Анну, когда Виктория пропустила соперника и дала ей войти в штрафную зону и бросить мяч.

Анна не успела накрыть бросок соперника, и мяч предательски залетел в кольцо. Сетка хрустнула, мяч брякнулся об пол. На табло высветилось 45:60. «Отличницы» проигрывали пятнадцать очков «Уралочкам» (сборная команда из Петровска) и наращивали отрыв.

Тренер «Отличниц» взяла таймаут.

– Что с вами сегодня такое? Я не понимаю? Где командная игра? Куда растворилась моя непобедимая команда? Я ее не вижу. Вы ее видите? Я – нет. Сейчас передо мной стоит команда неучей и лентяев, которые не хотят ни бегать, ни прыгать, ни обороняться. Ничего! Это не игра, а, простите, собачье дерьмо! Если вы, так и будите продолжать играть, то можно сразу опустить руки, помахать белым флажком, переодеться и идти домой. Вы этого хотите? Нет? Я не слышу! – Галина Васильевна посмотрела на Викторию и сказала. – Вика, я понимаю любовь-морковь и все такое, но сосредоточься. Не стучи долго и бесполезно мячом, задерживая атаку, лучше давай пасы, разогревай обледеневшую команду и действуй, действуй, действуй. Почему не разыгрывает первая и третья комбинация? Почему у тебя пятый и четвертый игроки отдыхают? Задействуй каждого игрока, хватит кидать трех очковые, если они не идут! Времени мало и надежда выиграть эту игру увядает с каждой минутой. Поэтому запомните, если проигрывать, то проигрывать достойно, с минимальным отрывом.

Игру они не выиграли, проиграв лишь три очка. Собрались, да поздно. Могли даже выиграть, если бы Виктория не столкнулась с соперницей и не повредила колено. Она прихрамывая, села на скамейку запасных и Галина Васильевна у нее спросила:

– Как ты, Виктория? Как колено?

– Все хорошо. До свадьбы заживет.

– Покажи, – тренер посмотрела на опухшее колено Виктории и сказала. – После игры надо сходить к школьному врачу, чтобы проверить.

– Зачем? Пустяки. От синяков еще никто не умирал.

– Это колено, а не попа! Дай Бог, чтобы все обошлось…

В кабинете врача пахло лекарствами и затхлостью. В центре, у окна, стоял деревянный массивный стол, обложенный документами и журналами. С правой стороны располагались старые, высокие шкафы, в которых хранились медицинская утварь: банки, колбы, шприцы, иглы. Напротив – белая кушетка, Виктория села на нее, одернула эластичную форму и показала улыбающемуся врачу колено.

– Так, так. Все понятно. Обычный ушиб. Ничего серьезного, можете успокоиться. Сейчас я выпишу мазь, и через несколько недель опухоли словно и небывало. – Он взял бумагу, ручки и стал писать. – «Эслатарст». Мазать три раза в день, в течение двух недель. Хорошо? – Вика кивнула. – Вот. Держите. Покажите в аптеке.

– Евгений Анатольевич, вы уверены, что это простой ушиб? Она сильно хромает… я переживаю… Может, лучше обратиться в медицинское учреждение и сделать рентген?

– Нет никакой необходимости обращаться в больницу и делать рентген, хромота вызвана сильным ушибом, не более того. И пройдет уже через пару дней. Доверьтесь моему профессиональному опыту.

– Хорошо, Евгений Анатольевич. Извините, если усомнилась в вашем профессионализме. Ну вы же понимаете, что с коленами шутки плохи.

– Ничего страшного, Галина Васильевна. Я вас прекрасно понимаю.

– Спасибо, Евгений Анатольевич, – поблагодарила Виктория и встала с кушетки. – До свидания!

– До свидания!

Когда Виктория переоделась в тренерской конторке, Галина Васильевна ласково спросила материнским голосом:

– Виктория, может, тебя проводить до дома?

– Нет-нет, что вы, я сама дойду. Ничего серьезного. Я больше переживаю за проигрыш.

– Это мелочи, Вика.

– Что?

– Не удивляйся. – Вика улыбнулась. – Сейчас перед тобой не твой мудрый и строгий тренер, а обычная женщина средних лет, которая работает шесть дней в неделю, воспитывает двух детей и пытается создать домашний уют. И вот как эта женщина, я говорю, что проигрыш – это мелочь. Таких вот проигрышей еще будет сотни, тысячи. Без них никак, а они помогают игрокам играть еще лучше, стремиться к эталону. Совершенству. Ты и сама знаешь не хуже меня, что хорошая конкуренция – это почти половина успеха! С неудачниками играют только неудачники. Мы – лучшие и мы играем с лучшими, поэтому и проигрываем.

– Понятно. А что же тогда не мелочь?

– Твое здоровье. Твое колено, – ответила Галина Васильевна и добавила. – Я бы тебе посоветовала на всякий случай сходить в больницу. Скажем так, подстраховаться. Сама знаешь, сколько хороших, первоклассных игроков закончили спортивную карьеру из-за травм.

Они вышли из школы, попрощались и разошлись в разные стороны.

Виктория пошла через школьный парк, чтобы поболтать с Элизабет, но ее там не было. Пройдя парк, Вика вышла к открытым стальным воротам, которые были бардового цвета, и увидела того самого человека, которому она помогла встать с земли три дня назад. Он стоял к ней спиной, в одной руке он держал десять или одиннадцать разноцветных воздушных шаров, в другой – большего, розового плюшевого слоненка.

Она подошла к нему и поздоровалась.

– Здравствуйте. Помните меня?

– Здравствуй, Виктория. Какая удача! Я тебя ждал! – закричал Олег.

– Вы за мной следите? – спросила Виктория, он сконфузился. Виктория рассмеялась. – Да я шучу! И сколько вы уже здесь стоите?

– Наверное, – он посмотрел на наручные часы, – пять или шесть часов.

– Ужас! – воскликнула Вика.

– Свою спасительницу я готов ждать ночи и дни напролет, если придется!

– Да какая я спасительница, вы преувеличиваете, – Вика засмущалась и спросила. – Как ваше здоровье?

– Как видишь, стою на ногах. Ты, наверное, удивлена, что я не в больнице. – Виктория кивнула. – Если честно, я тоже. Меня привезли в приемный покой, я пролежал там с час, если не больше. Представляешь, целый час! А вдруг бы я умирал? От этой мысли мне стало еще хуже. Потом пришел врач, осмотрел, поставил какой-то укол и сказал, что я могу идти домой?

– Вас отпустили домой, когда вы не могли нормально идти? – возмущенно спросила она.

– Да. Беспомощного и больного. Но, по мнению врача, я был на тот момент здоров, как богатырь. Думал не дойду до дома, Бог миловал. Ой, совсем забыл! – воскликнул он и протянул Виктории шары и игрушку. – Спасибо тебе. Прими от меня этот скромные подарки.

– Не надо было. Я у вас их не возьму.

– Пожалуйста, Виктория, возьми их – это ведь от чистого сердца. Не обижай старого человека.

– Ну, вы еще не такой и старый, – подметила Вика, улыбнулась ему и взяла в руки шары и игрушку.

– Спасибо, – поблагодарил он.

– Вам спасибо за эти замечательные подарки. Что же я скажу матери, когда принесу их домой? Ух, слоник такой тяжелый!

– Не за что. Скажи маме правду. Я думаю, она поймет.

– Так и сделаю.

– Виктория, я сейчас собираюсь навести моего друга, который недалеко живет от вашего дома. Можно тебя проводить? За одним помогу тебе унести тяжелого слоника.

– С удовольствием. – Виктория ему протянула слона и пошла. – Пожалуй, шарики я вам не отдам. Уж больно они красивые и яркие. Честно, чувствуя себя счастливым семилетним ребенком, которому родители купили шарик.

– Я рад. Жаль, что в детском магазине не было плюшевого мишки. Пришлось взять слоника.

– Слоник классный. Мне нравиться.

– Почему хромаешь?

– Неудачная игра. Проигрыш в три очка, да вдобавок падение на колено. Детский врач сказал, что скоро пройдет. Пустяки. Где живет ваш друг?

– В начале улицы. Жутко за меня переволновался.

– Он живет один?

– Да, – ответил он и задумался. На глазах выступили слезы.

– Он что болен?

– К сожалению. Рак печени. Жизнь несправедлива. Такой классный парень, добрый, скромный, отзывчивый и веселый и превращается в лежачий труп, в глазах которого стоят слезы и страх. Многие от него отказались, бросили. Я не смог, не так я воспитан, чтобы бросать друзей, когда им необходима, как никогда твоя помощь. Не подумай, что я специально хвалюсь. Я… просто… прости за слезы… мир жесток.

– Мне жаль вашего друга, – искренне посочувствовала Вика. – Вы – хороший человек.

– Я просто делаю то, что нужно делать.

Он проводил ее до дома, на прощание поцеловал ее в ручку и сказал:

– Вот мой телефон. – Он дал ей пластиковую карточку. – Если хочешь поговорить, поесть мороженого или весело провести время, я к твоим услугам. Звони. Познакомлю тебя со своей женой. Она так тебе благодарна.

– Хорошо. Спасибо еще раз за подарки. Правда, не надо было вам тратиться.

Он ничего не сказал, махнул рукой и ушел.

– Кажется, у маленькой мисс, появился поклонник? – спросила Мария, когда Вика зашла в большую комнату. Константин, Вася и Мария сидели на кожаном диване и смотрели телевизор. Василий, увидев столько шаров, ахнул и побежал к Виктории.

– Можно и так сказать, – таинственно ответила она.

– Вика, Вика, дай пару шаров, не будь жадиной! – кричал Вася. – Ну как выиграла?

– Проиграла…

– Врешь! – не верил Вася.

– Нет, не вру. Соперник попался сильный, проиграли три очка. Но мы с девчонками не отчаиваемся, у нас будет через месяц ответная игра.

– Это хорошо, – прокомментировал Константин.

– Если конечно я смогу через неделю играть…

– Что случилось? – взволнованно спросила Мария.

– Да ничего серьезного. Обычный ушиб. Школьный врач пообещал, что через пару дней не буду хромать. Только нужно купить гель.

– Матушка ты моя, – ласково сказала Мария, встала с дивана и обняла. – Надо быть аккуратней… с этим баскетболом всю себя покалечишь.

– Пускай характер закаляет! – сказал Константин и подмигнул Виктории.

– Через ссадины и переломы что ли? – возмутилась Мария.

– Не ругайтесь. Все же хорошо, мам. Жива, здорова.

– Вика ты так и не ответила, кто тебе это подарил эти шары и игрушку? – поинтересовался Константин.

– Ты не поверишь, тот самый человек, которому я недавно помогла. Он меня ждал в школьном парке шесть часов.

– Олег. Быстро что-то он вылечился?

– Врачи ему поставили укол и вышвырнули на улицу. Сказали, что здоров.

– Это в их стиле.

– Зачем ты их взяла? – спросила Мария. – Не надо было…

– А что мне оставалось? Он чуть ли не умолял.

– Подарил и подарил. Его дело. По крайней мере, это весьма благородно с его стороны. Но Виктория если снова его увидишь, остерегайся, хорошо?

– Почему?

– Не знаю. Он мне показался подозрительным. Я ему не доверяю.

– Но почему?

– Потому что откуда нам с тобой знать, что он не симулянт. Он хотел тебя убедить – и у него это получилось – что врачи к нему отнеслись некомпетентно и крайне непрофессионально, хотя правда может оказаться совсем иного толка. Что если врачи его раскусили и вышвырнули его из больницы?

– Нет, – не соглашалась Вика. – Он хороший человек.

– Почему ты так уверена?

– Потому что он ухаживает за умирающим другом.

– Ты уверена, что это не ложь?

– Зачем ему врать, не понимаю… зачем наговаривать на друга…

– Я не буду с тобой спорить, Виктория. Этот спор ни к чему нас не приведет. Если только к ссоре. Просто знай, что я ему не доверяю. Странный он какой-то.

– Буду знать, пап.

– Твой тренер, Галина Васильевна, не посоветовала тебе сходить в больницу? – спросил Константин.

– Нет, – обманула Вика. – Говорит, что царапина. Папочка, не переживай, до свадьбы заживет.

– Не болит?

– Чуть-чуть ноет.

– Понятно.

Виктория с Иришкой встретились у продуктового магазина в назначенное время и пошли в Дом Культуры, в котором сначала сентября проходили еженедельные репетиции школьного спектакля по классическому роману Дэниела Киза «Цветы для Элджернона».

Виктория была режиссером спектакля, Иришка ее старшим помощником, отвечающим за административные, технические, финансовые вопросы.

– Я «Элджернона» наконец-то дочитала, – сказала Иришка, глядя на витрины магазинов.

– Молодец. И как?

– Когда закрываешь книгу, думаешь, почему я ее раньше не читала? Очень трогательная и человечная книга, от нее в буквальном смысле невозможно оторваться. Ты была права, книга продирает до самых печенок, я даже всплакнула однажды, жаль Чарли. Думаешь, у нас получиться спектакль под стать роману?

– Хотелось бы в это верить. Но я уже боюсь провала.

– Почему?

– Потому что мало репетиций, мало времени. Через месяц премьера, а что у нас на данный момент? Невыученные реплики, неказистые декорации, плохие актеры, которые больше кривляются, чем играют (не в счет Антона) и посредственный режиссер.

– Да ладно тебе, посредственная моя подружка. – Они засмеялись. – Реплики выучатся, декорации построятся, актеры заиграют не хуже красавчика Ди Каприо. Я тебя уверяю так и будет. Смотри в будущее с оптимизмом.

– Я просто боюсь провалиться.

– Не провалишься. И знаешь почему?

– Почему?

– Потому что, – Иришка нахмурила брови и сказала притворным басистым голосом, – я твой помощник. Старший помощник. Как Бонд. Джеймс Бонд.

Виктория засмеялись.

Они перешли дорогу, залитую золотистыми оттенками от солнечных лучей, прошли по жилой улице Спартака, потом повернули направо и увидели вдалеке, на западе, Дом Культуры, трехэтажное квадратное здание с плоской крышей и фасадом.

У здания стояла актерская труппа и что-то бурно обсуждала.

Виктория с Иришкой подошли к ней и поздоровались.

– Привет, Вика! У нас возникла проблема, – сказал Антон, он играл главную роль, Чарли Гордона. Антон был высоким, красивым, талантливым. Густые, черные волосы всегда были зачесаны назад в хвостик, завораживающие карие глаза, острые скулы, выпуклые, страстные губы, вытянутый подбородок, на котором росла козья бородка и идущие вразрез с его природной красотой большие уши.

– Какая? – встревожилась Виктория. – Только не говори, что ты, Антон, отказываешься от роли. Второго такого таланта нам не найти.

– Спасибо за комплимент, Вика. Я остаюсь. А вот наша Настя (она играла преподавателя Алису) сегодня мне позвонила и сказала передать тебе, что она больше не будет играть.

– Вот так сюрприз, – сказала расстроенная Виктория.

– Сучка крашенная, – выругалась Иришка. – Причину объяснила?

– Нет. Положила трубку.

– Ладно, что-нибудь придумаем. Найдем замену, – сказала Вика.

– Какие замены? Ты сама знаешь, Виктория, что их нет! Да и времени не осталась, чтобы искать новую кандидатуру. Четыре репетиции, черт возьми! Четыре – и все! Кому-то из вас придется играть Настенную роль. – Антон посмотрел сначала на Вику, потом на Иришку. – Ирине нельзя, так как она из другой школы. Поэтому…

– Минуточку. Ты хочешь, чтобы я вообще с ума сошла с этим спектаклям? Быть режиссером-постановщиком и актером – это выше моих возможностей.

– Тогда нам будет худо… постановка провалится.

– Антошка, давай без таких вот резких высказываний, – предупредила Иришка. – Разве не видишь и так Виктории плохо? Всем сейчас плохо.

– Вижу, но… я говорю правду.

– Ладно, сейчас решим, что делать, – спокойно и рассудительно сказала Вика и добавила. – Пойдемте в здание. В тепле соображается лучше. Если честно, я замерзла.

После долгих прений и чисто символического голосования было решено, что Виктория будет играть главную женскую роль. После оглашения окончательного решения, актерская труппа захлопала в ладоши.

– Не надо хлопать, прошу вас, – застеснялась Вика. – Не знаю, почему я согласилась. Но раз решение принято – значит, от него нельзя отступать. Так учил меня отец. – Она посмотрела на Иришку и сказала. – Ирина, когда я буду на сцене, ты будешь за режиссера. Справишься?

– Нет проблем, – обрадовалась та. – Сама знаешь, как я люблю командовать.

– Вот и славненько. Думаю, пора начинать репетировать. И так мы уже потеряли драгоценный час. Еще час остался на репетиции. Надо потрудиться на славу. Какая у нас сегодня сцена?

– Чарли и Алиса на первом свидании в ресторане, – сказала Маришка, она играла маленькую роль, доброго ученого из лаборатории (она же подала Виктории идею создания спектакля по данному роману и сама же написала вольный сценарий, который одобрила учительница по русскому языку, Валентина Юрьевна). – После ресторана прогулка под луной. Первый поцелуй.

– Довольно-таки большой план на сегодня. Но мы справимся. – Вика посмотрела на Антона и сказала. – Вот уж не думала, что буду сегодня целоваться с тобой.

– Моя мечта сбылась! – сострил Антон.

– И моя тоже!

Все засмеялись.

– Я никогда не играла… вдруг у меня не получиться, – сказала Вика Антону, когда они сидели за столом и заучивали реплики.

– Первый раз всегда страшно. Потом привычно. Вспомни свои слова: «Расслабьтесь и получайте удовольствие!». Виктория, расслабься и получай удовольствия. – Он улыбнулся ей. – Представь, что ты на первом свидании со мной и сейчас сидишь в хорошем ресторане. Представила?

– Почти. Ресторан дорогой?

– Самый лучший.

– А ты щедр, – притворно восхитилась им Вика.

– А то, – он усмехнулся и добавил. – Для самой прекрасной девушки только лучшее.

– Ой, спасибочки. Ты вгоняешь меня в краску. – Виктория положила ладони на щеки. – Горят. Ты мне цветы купил?

– Ты разве не заметила, три розы стоят в вазе с водой, чтобы не завяли? Они подчеркивают твою красоту.

– Мм, люблю розы. Особенно красные. Но больше всего мне нравиться… ты не поверишь!

– Хризантемы? – Она помотала головой. – Тогда, наверное, астры?

– Нет.

– Что же тогда? Может быть, тюльпаны или васильки?

– Одуванчики, – она засмеялась, посмотрев на удивленное лицоАнтона.

– Одуванчики? Почему?

– Потому что одуванчики пахнут сладким шлейфом лета. Одуванчик – это маленькое солнышко. Когда я смотрю на него, моя душа поет и танцует. Не знал, что твой режиссер со странностями?

– Нет. Теперь знаю. – Они улыбнулись друг другу. – На самом деле, классно, что ты видишь красоту в полевом цветке. Я никогда на одуванчики не обращал внимания. Цветок как цветок. Надо будет в следующее лето приглядеться к ним, а вдруг ты права, что одуванчик – это маленькое солнце.

– Обязательно проверь. Ты будешь приятно удивлен.

– Виктория, Антон, вы готовы? – спросила Иришка, сидя в зрительном зале.

– Да, – соврала Вика.

– Готовы, – добавил улыбающийся Антон и шепнул Вике. – Все бы так готовились, как мы.

– Ага.

– Тогда поехали, хватит языками трепать, – крикнула Иришка.

Виктория скованно, сбивчиво сказала первые три реплики, но потом успокоилась и стала держаться уверенней.

Через час они уже репетировали заключительную часть спектакля. Признание в любви и страстный поцелуй под луной. Что может быть романтичней?

– Я не могу, – сказала Виктория. – Мне неудобно. Поцелуй – это слишком серьезно. Это ведь личное.

– Виктория, имей совесть. Кто у нас режиссер этого спектакля? – выругалась Иришка.

– Я, – ответил Вика.

– Вот именно, что ты. Потому забудь о скромности и действуй, детка. С Антошкой мечтает поцеловаться чуть ли не вся ваша школа, по крайне мере, слабая ее половина. Так что считай, тебе повезло.

– Какое везенье! – съехидничала Виктория.

– Она права, Вика. Один поцелуй – и дело с концом. Главное ведь не поцелуй, а искреннее, неискусственное признание в любви. Обещаю, я, как только прикоснусь к твоим губам, сразу же отпряну. Ты даже ничего не почувствуешь.

– Хорошо, – согласилась Вика.

– Слава Богу, – обрадовалась Иришка. – Тогда камера, мотор, экшен!

Рассказчик заговорил:

«Они, взявшись за руки, поднялись по крутому склону на высокий холм и любовались на таинственное серебристое сияние луны, которое освещало одинокие улочки, дома, дороги, деревья и их лица».

« – Алиса, спасибо тебе за сегодняшний вечер. Это было мое первое свидание, – сказал Чарли, глядя на лунный серп (Антон смотрел на потолок, словно и вправду увидел настоящую луну)».

« – Тебе спасибо. Мне понравилось, – сказала Алиса».

« – Как-нибудь повторим? – спросил он».

« – Наверное, – неопределенно ответила она».

« – Кажется, я люблю тебя! – вдруг признался Чарли, глядя в ее глаза».

« – Что? Ох, Чарли! Не говори так! Не надо».

« – Прости, но почему? Я тебя обидел? Извини, но я правда тебя люблю. Ты так добра ко мне. Ты единственная, кто меня понимает, – Чарли взял ее за руку и прижался к ней».

« – Не извиняйся, ты ни в чем виноват, – она отстранялось от него. – Скорее виновата я, не надо было мне идти на свидание… с тобой.

« – Тебе не понравилось?».

« – Очень понравилось».

« – Тогда почему?»

« – Я не знаю, – перебила его Алиса и поцеловала. Потом сказала. – Прости. Я должна бежать».

« – Не уходи от меня. Не бросай меня. Ты нужна мне».

Рассказчик продолжал:

«Она не слышала его слов, так как была далеко и через некоторое время утонула в густой дымке тихой ночи».

– Круто! – закричала Иришка, хлопая в ладоши. – Ты в тысячу раз лучше Настьки! Я поверила, что между вами настоящие чувства. Любовь. Виктория, ты случайно не влюбилась в Антона?

– Я? Нет, конечно, – смущено ответила Вика, покраснев (ей понравился поцелуй).

– Теперь я уверен, – сказал Антон, – что спектакль не провалится. Более того, он произведет фурор. Не зря говорят, гениальный человек – гениален во всем.

– Да ладно тебе приукрашивать!

– Я не приукрашиваю. Твои губы сладкие…

– Твои губы тоже, красавчик! – сказала Вика, и засмеялась.

В этот момент в зал зашла представительная женщина средних лет, в нарядной блузке и в юбке.

– Здравствуйте, ребятки! – поздоровалась она и спросила. – Вам еще долго, а то у нас здесь скоро начнется генеральная репетиция с ребятами гитаристами?

– Мы как раз закончили, – сказала Виктория ей.

– Хорошо. Это хорошо, – сказала и ушла женщина.

– Странная какая-то…

– Как на счет того, чтобы сходить в пиццерию? – предложил Антон.

– Я «За», – согласилась Иришка.

– Я тоже «За».

– И я…

– Решено. Идем в пиццерию.

В пиццерию они пришли вчетвером: Виктория, Иришка, Антон и Маришка. Остальные отказались, сославшись на неотложные дела.

Заказав восемь кусков пиццы с сыром, огурчиками, колбасой и зеленью, четыре стакана горячего черного чая и пять порций сливочного мороженого на десерт (два стакана для Антона), они сели за стол и начали кушать, оживленно болтая об их грядущем успехе спектакля.

– Точно вам говорю, мы будем купаться в овациях, – сказал Антон и откусил кусок жирной пиццы. – Какая вкуснотища! Пальчики оближешь!

– И станем знаменитыми на весь белый свет! – подхватила его мечтательную речь Иришка. – Я уже слышу, как они нам хлопают и кричат: «Молодцы! Молодцы! Молодцы!».

– Такими знаменитыми, что у нас появиться фанаты и поклонники, – подхватила Марина. – Фанаты будут бегать за нами, чтобы мы только им расписались на клочках бумаги, на плакатах, на футболках, на голом теле. А поклонники будут умолять нас взять их в нашу звездную труппу.

– Ты еще скажи, что нас номинируют на «Оскар», – усмехнулась Виктория.

– А почему бы и нет? Мечтать – не вредно! Представляешь… – Антон замолк, глядя на потолок. Потом словно очнулся и продолжил, – представь такие заголовки в газетах: «Вундеркинды из России покорили мир своим трогательным спектаклем!», или «Голливуд признается в любви русскому спектаклю юных дарований», или «Одиннадцать Оскаров уходят спектаклю – это рекорд!», или… или…

– Я поняла, что ты так можешь до бесконечности, – перебила его Иришка.

– Ага, – согласился Антон, – Ну а теперь пусть режиссер предложит свой заголовок, – Антон перевел взгляд на Вику.

– Да легко! Мечтать, так мечтать! Как вам такой вариант: «Триумф школьного театра!». А после этого громкого заголовка небольшая рецензия, которая начинается со следующих слов: «Спектакль, который заставил рыдать и смеяться весь мир!».

– Отлично! – воскликнул Антон.

В своих воздушных мечтах ребята не заметили, как съели всю пиццу, выдули весь чай и уже принялись за молочный десерт.

Иришка восторженно болтала с Маришкой о новом магазине женской одежды, где она увидела невероятно красивое синее, обтягивающее платье с открытым декольте, а Антон с Викторией сидели молча и иногда, улыбаясь, поглядывали друг на друга.

– О чем задумалась, Виктория? – неожиданно спросил Антон.

– Да так… ни о чем. Немного колено ноет, сегодня упала на игре. Но это пустяки. Пройдет. В общем, не заморачивайся.

– Хорошо, не буду. Хочешь еще мороженого? Я куплю?

– Спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь. Правда наелась.

– Как хочешь. – Снова молчания. – Кстати…

– Что?

– Я рад, что ты стала актрисой. И…

– Первый раз вижу тебя, Антон, таким неуверенным и смущенным!

– Бывает и такое. – Он положил в рот ложку мороженного. – Хочу тебя пригласить на свидание – выпалил Антон, – вот поэтому и нервничаю.

– Неожиданное развитие событий, – заметила Виктория. – Разве можно коллегам ходить на свидания?

– А почему бы и нет!?

– Прости, Антон. Но у меня есть молодой человек.

– Ой, а я и не знал, – смущенно сказал Антон.

– Надеюсь, что ты в меня не влюблен?

– Нет, конечно! – обманул он.

– Слава Богу! – успокоилась она. – Я надеюсь, что мы останемся друзьями?

Антон засмеялся и пояснил Виктории:

– Конечно. И никак иначе. А где он, твой парень, сейчас? – спросил он.

– Он живет в другом городе.

– У вас с ним все серьезно?

– А вот этого я тебе и не скажу! Все ему знать надо! Не такие мы еще близкие знакомые, чтобы об этом толковать.

– Как скажешь. Я спросил, чтобы поддержать беседу. Не более.

– Тогда я спрошу для поддержания беседы. Можно?

– Еще спрашивает. Валяй!

– Ты решил, в какой институт поступать?

– Конечно. Я уже записался на курсы актерского мастерства. А ты, что еще не решила?

– По правде говоря, нет.

– Ну, ты даешь! – удивленно воскликнул Антон. – Пора бы тебе определиться.

– Знаю-знаю, но это оказалось не так просто, как я думала. – Она доела мороженое, и, отставив вазочку в сторону, спросила. – Ты после школы поступишь в театральный институт?

– Да. Это моя заветная мечта. У тебя разве нет мечты?

– Есть. Я хочу стать профессиональным игроком, но я не хочу поступать в институт физической культуры и спорта!

– А куда тогда?

– Родители мне советуют поступать в экономический институт.

– Фу! Какая банальность! Не слушай родителей, следуй за своей мечтой! Вот тебе совет!

– Но родители хотят, как лучше.

– Я знаю. Но не им решать, кем тебе быть в будущем, а только тебе одной! Задумайся об этом, пока еще не поздно. Вот мой старший брат послушал родителей и что теперь? Выучился на металлурга-инженера, а работает мастером во вредном и грязном цехе. А знаешь, кем он хотел быть?

– Кем? – поинтересовалась Вика.

– Критиком!

– Далеко ушел от своей мечты.

– И не говори! Он предал ее! А это, я считаю, кощунство!

– Он сейчас пишет? – поинтересовалась Виктория.

– Нет. Не хватает времени. Все силы забирает ненавистная работа. Он мне сразу сказал, что я должен выбрать ту специальность, которая мне будет приносить в будущем удовольствие, нежели иные чувства.

– А что если во время учебы ты поймешь, что ошибся в выборе специальности? Что тогда?

– Такого не может быть! – возразил Антон.

– Еще как может! Я читала, что человек меняется каждые пять лет.

– Это бред! Не верь всему, что пишут.

– Хотела бы я, чтобы это был бред. Но, увы, это не так. Мы меняемся, и тут ничего не попишешь. Ты вспомни, чем ты увлекался, когда был маленьким.

– Я раньше любил играть в футбол…

– Сейчас ты в него играешь?

– Нет. Еще я любил рисовать акварелью. Думал, что когда выросту, стану великим художником, – Антон задумался и добавил. – Черт, а мы и правда меняемся! Ты права, Виктория.

– Вот видишь. – Виктория сделала серьезное лицо. – А теперь задумайся. Ты уверен, что хочешь стать актером?

– Виктория, ты страшный человек, – засмеялся Антон.

– Почему? – улыбнулась Вика.

– Ты заставила сомневаться меня в выборе моей будущей профессии.

– Прости, я не специально, – она ехидно улыбнулась.

– Специально, специально!

– Нет! – смеялась Вика.

– Я смотрю, у вас тут веселье через край! – сказала Иришка. – Колитесь над чем смеетесь?

– Над тем, что Виктория – злой человек.

– Не поняла? – переспросила Ирина.

– Не слушай его! Он – врун и обманщик! – Вика показал ему язык.

– Ах, вот ты как значит? Вы представляете, Ирина, Марина, она заставила меня сомневаться в выборе моей специальности!

– Виктория, ты и с ним уже поработала, – смеясь, сказала Иришка.

– Хочешь сказать, что и ты стала сомневаться после нашего разговора на данную тему? – спросила Виктория у Иришки.

– Не знаю, как насчет Иришки. Но меня ты точно ввела в сомнение когда-то, – вмешалась Марина.

– И ты туда же! – воскликнула Виктория. – Значит все против одной, так? – Они закивали. – Тогда я предлагаю сейчас же идти в школьный палисадник, и там я вам всем надеру задницы… – Виктория не договорив стала заливаться смехом.

– Не боишься, что мы тебя победим? – спросил веселый Антон. – Нас все-таки будет трое!

– Почему трое? Я вижу только двух соперниц. Ты, Антон, вообще не в счет. Я тебя одним мизинчиком уделаю!

– Ооо… я уже боюсь. – Они засмеялись.

От оживленной беседы ребят отвлекла сердитая девушка менеджер, одетая как полагается в белую блузку и черные прямые брюки.

– Дети, можно потише! От вас много шума!

– Простите, – извинилась Вика. – Мы уже уходим. Спасибо за пиццу. Очень вкусно.

– Не за что. Приходите еще.

– Обязательно!

Через час они, веселые и запыхавшиеся, сидели на земле, на желтых листьях в школьном парке.

– Я же говорила тебе, Антон, что уложу тебя на землю одним мизинчиком, а ты мне не верил, – сказала Виктория.

– Я раньше не знал о твоей магической суперсиле. Теперь знаю.

– Весело было, – мечтательно сказала Марина, глядя в ярко голубое небо.

– Как малые дети резвились, – прокомментировала Иришка. – И знаете, что самое удивительное? Мне понравилось! – Она хихикнула.

– Это не самое удивительное, Иришка, – исправил ее Антон. – Самое удивительное то, что мы за сегодняшний день так сблизились, что я могу с полной уверенностью сказать, что вы стали для меня друзьями, с которыми мне легко и свободно. Я ведь прав?

– Мне стыдно, я даже об этом не задумывалась, – сказала Виктория. – Но ты, Антон, безусловно, прав.

– Прав, – согласилась Марина.

Они посмотрел друг на друга и снова засмеялись.

– Мне уже больно смеяться, живот болит. – Иришка встала и закинула сумочку на плечо. – С вами, конечно, хорошо, но мне домой пора.

– Сколько время? – спросил Антон у нее.

– Полвосьмого.

– Ух! Через двадцать минут будут играть Спартак против Локомотива! Ладно, всем пока, я побежал! Кстати, пока не забыл, в следующую субботу после репетиций пойдем в пиццерию?

– А то! – воскликнула Виктория.

– Понял. Ну, все я побежал. Кого-нибудь проводить до Российской улицы?

– Меня! – закричала Мария и подошла к Антону.

– Я, пожалуй, с вами пойду, – сказала Иришка и взяла за руку Антона. Потом спросила. – Антон и долго я буду ждать, когда ты возьмешь руку Маришки?

– Да не надо, – возмутилась Марина.

– Надо-надо, – стояла на своем Иришка. – Давай, не робей, друган! – Антон послушно взял за руку Марину. – Молодец! Ладно, Вика, пока! Звони.

– Пока, Виктория! – чуть ли не хором попрощались Антон и Марина.

– Пока-пока! – Вика махала рукой.

– Подумаешь над моим предложением? – вдруг спросил Антон.

– Подумаю, – пообещала она.

– Какое предложение? – спросила любопытная Иришка.

– Не скажу. Это личное.

– Я не поняла, ты, что тайны скрываешь от друзей?

– Да.

– Нехорошо, ты так не считаешь, Марина?

– Нехорошо. Давай колись, Антоха.

Голоса удалялись, утопая в городском шуме. Марина, Антон и Иришка свернули направо и скрылись за панельным жилым домом.

Виктория проводила их взглядом, улыбнулась, развернулась и пошла домой, оглядываясь по сторонам в надежде увидеть Элизабет. Она остановилась и шепотом ее позвала. Трижды. Но никто ей не отвечал. Были слышны лишь щебет звонких птиц, воркование сизых голубей, вальяжно шагающих по вымощенной дорожке и мурлыканье кошки, которая сидела на ветке дерева и усердно умывалась.

Вика еще раз обвела взглядом школьный парк и только тогда пошла дальше, негромко напевая песню, которую услышала в пиццерии: «Осень, осень! Ну, давай у листьев спросим, где он рай»…

– Вечный рай, – допела за нее Элизабет, она сидела возле молоденькой березы и копалась в земле: рядом стоял белый горшок.

– Элизабет! Как я рада тебя видеть! – воскликнула Виктория и подошла к ней. – Чем занимаешься?

– Да вот хочу посадить финиковое дерево.

– Зачем тебе финиковое дерево? Оно все равно не вырастит, скоро холода.

– Почему это оно не вырастит? – улыбнулась Элизабет и, не дожидаясь ответа, продолжила говорить. – Если правильно за ним ухаживать, то оно может вырасти до шести метров. – Элизабет взяла в руку в горсть черной земли без камней и корней и положила в горшок.

– До шести метров? – удивилась Виктория. – Впечатляет! Я думала, что финики у нас не растут, так как это теплолюбивое дерево. А у нас ведь в школе сама знаешь как зимой. Холодно. Жуть.

– Виктория, сейчас я тебе удивлю. Финиковое дерево оно очень стойкое по отношению к морозам. До минус десяти ему вполне комфортно. Правда, удивительно?

– Да, – согласилась Вика, глядя, как Элизабет кладет косточку финика в горшок и закапывает ее в земле.

– А знаешь, почему я решила посадить дерево? – Виктория замотала головой. – Мне об этом рассказала мама, когда я пришла домой после нашей ночной прогулки по городу. Она сказала, что, когда начинаешь с кем-то дружить, нужно обязательно посадить дерево.

– Но зачем? – поинтересовалась Вика.

– Чтобы потом, через лет так пять или десять, посмотрев на выросшее дерево, вспомнить, как когда-то мы, познакомившись, решили посадить маленькую косточку в горшочке, как эта косточка дала маленький ярко-зеленый росток, а затем превратилась в это самое дерево. Так и наша дружба с годами выросла и превратилась в настоящую крепкую дружбу.

– Хорошая идея. Можно мне положить горсть земли?

– Конечно, если не боишься замарать руку.

– Не боюсь, так как давно их замарала, – засмеялась Виктория.

– Я так хотела с вами поиграть, – печальным голосом сказала Элизабет.

– Ты видела, как мы дурачились с ребятами?

– Да, видела. Это было тоже чудо! Вы на миг превратились в радостных и беззаботных детей. Я кстати тоже. Правда, я танцевала за деревьями, чтобы ты меня не видела.

– Почему? Я была бы рада, если ты дурачилась бы вместе с нами. Со мной.

– Я не знаю, наверное, постеснялась. Подумала, что… я буду лишней.

– Лишней? Что за глупости? Давай договоримся на будущее, что ты в следующий раз не будешь стесняться. Договорились?

– Договорились, – сказала радостная Элизабет и чмокнула Викторию в щечку.

– Это за что?

– Просто так. Теперь, Виктория, держи руки в земле.

– Зачем?

– Тише. Закрой глаза. И скажи про себя: «Благодарю земельного Ва, который дарит нам плоды». Повтори пять раз.

– Хорошо, – Виктория выполнила указания, после спросила. – Все. Что-нибудь еще сказать, Элизабет?

– Нет, достаточно. Теперь финиковое дерево должно обязательно вырасти.

– Будем надеяться, что вырастит. А что, если…

– Оно не вырастит? – закончила Элизабет, Вика кивнула. – Я не знаю. Мама ничего мне не сказала. Если что посадим заново, ага?

– Само собой, – согласилась Вика.

– Вот и замечательно. – Они друг другу улыбнулись. – Виктория, как ты познакомилась со своими друзьями?

– Мы вместе занимаемся в театральном кружке в Доме Культуры и репетируем сценки из будущего спектакля.

– Спектакля? – удивилась Элизабет. – Ты еще и актриса?

– Актрисой я стала только сегодня. Я сама – режиссер-постановщик!

– Ты – невероятная девушка, Виктория! – восхитилась ею Элизабет. – Неудивительно, что тобой восхищается столько учеников в школе. Как ты везде успеваешь, поделись секретом?

– Как-то не задумывалась, как я все успеваю. Поэтому, извини, секретом не смогу поделиться, так как не знаю его. Элизабет, ты приглашена на наш спектакль, премьера состоится через месяц. Придешь?

– А я тебе не помешаю?

– Наоборот поможешь. Вдруг я забуду слова, ты подскажешь.

– То есть я стану частью вашего театрального кружка?

– Именно, – ответила Вика.

– Здорово! – обрадовалась Элизабет, захлопав в ладоши. – А про что хоть спектакль?

Виктория ей рассказала. У Элизабет засверкали глаза.

– Какой-то грустный будет спектакль. Бедный Чарли, почему он так несчастлив? Почему он родился «отсталым»? Почему ваш Бог его обделил? Почему ученые сделали его умным (после чего забрали этот дар) в своей лаборатории, вмешавшись туда, куда вмешиваться нельзя? Почему она, Алиса, не смогла его полюбить? Ох, бедный-бедный Чарли… мне его жаль.

– По нашему мнению, спектакль заставит задуматься о многом. Заставит взять в руки гениальную книгу Киза и прочитать ее. Чтобы понять некоторые вещи, которые были непонятны. Чтобы влюбиться в чтение раз и навсегда. Чтобы не быть жестоким к тем, кто не похож на нас, кто не входит в условные рамки общества, кто по определению «отсталый» или «ненормальный».

– Благородная миссия. У тебя есть это книга?

– Есть. Принести почитать?

– Если можно, – ответила Элизабет. – Я только одно боюсь, что буду часто реветь, когда буду читать ее.

– Разве плохо немного поплакать за чтением? Я считаю, что это даже полезно. Лучше бойся другого?

– Чего?

– Того что после первого прочтения тебе захочется читать ее снова и снова, возвращаясь к любимому персонажу. Самому человечному персонажу в художественной литературе… к Чарли Гордону.

Элизабет задумалась, посмотрела на Викторию и спросила:

– Виктория, ты торопишься домой?

– Хотелось бы прийти до темноты, а то родители потеряют. А что?

– Пойдешь со мной в мой секретный пункт, где я остаюсь наедине со своими блуждающими мыслями? Обещаю, что дотемна ты вернешься домой.

– Пойду. А где этот пункт?

– Сейчас увидишь, – таинственно сказала Элизабет.

– Хорошо.

Они пошли по парку, слушая, как ветерок шелестит листья.

– Вот сюда, – скомандовала Элизабет, свернув с дорожки в палисадник.

Они прошли, наверное, метров пять, потом Элизабет остановилась, топнула ногой, послышался глухой звук; после разгребла рукой траву с листовой и Виктория увидела деревянную дверку с медной ручкой.

– Что это? – спросила Вика.

– Вход в мой мир! – ответила Элизабет.

– Невероятно!

Элизабет положила руку на дверь и та сначала словно возгорелась, а потом отварилась. Викторию ослепил яркий небесно-голубой свет. Она закрыла глаза, а, открыв, увидела крутую лестницу, ведущую в новый мир, в котором летали странные фиолетовые существа, жужжа в опьяняющей синеве тумана.

– Будь осторожна. Ступеньки скользкие от конденсата, – сказала Элизабет, спустившись на две ступеньки вниз.

– Ага. Элизабет, а почему Домовой живет в черном, одиноком космосе, на другой планете? А вы здесь?

– Потому что мы – добрые духи и живем вместе с людьми, а не поодаль от них. Совсем рядом… чтобы помочь или защитить, если придется, – ответила Элизабет и добавила. – Не бойся. Тебе понравиться то, что я хочу тебе показать. Это место – единения и покоя.

Они начали спускаться по лестнице, все ниже и ниже.

– Что это за существа сопровождают нас в непроглядном голубом тумане? – спросила Виктория.

– Зародыши духов. Они через восемь-девять месяцев превратятся в летающих милых карапузов. Правда, они прекрасны?

– Да. И так светятся ярко!

– Приглядись к ним внимательнее, и ты увидишь крохотное тельце в прозрачной оболочке.

– Я вижу-вижу… ручки, ножки, голову, плечи, туловище. Это… это… не может быть правдой.

– Но это правда!

– Кажется, туман рассеиваться, – подметила Вика.

– Ты права, скоро ты увидишь мой мир.

– Я уже в предвкушение. Боже, не дай мне упасть от переизбытка чувств.

– Виктория, кто был тот человек, который тебе подарил игрушку и воздушные шары? – вдруг спросила Элизабет.

– Да так, никто. Знакомый. Ты меня видела?

– Да увидела, когда ты уже пошла с ним. Прости, не успела поздороваться с тобой.

– Ничего. А что он тебе приглянулся?

– Как раз наоборот. Он мне противен.

– Почему?

– Потому что его глаза излучают нехорошее сияние, как у злых духов. Я, конечно, не умею читать мысли, но я более чем уверена, что помыслы у него не чистые, злые.

– Ты уверена?

– Да, – ответила Элизабет.

– Моему отцу он тоже не понравился, – сказала Вика и задумалась.

– Постарайся в следующий раз избегать этого человека, если ты его снова встретишь. Он точно опасен.

– Хорошо. Мне он показался милым и скромным. И совсем безобидным.

– Таких людей и надо избегать, – сказала Элизабет.

Туман рассеялся, обнажив подземный мир во всем его первозданном величии. Тут все было вверх тормашками: земля, усеянная ярко-зеленой травой и деревьями – над головой, а сказочное небо – под ногами.

Высокие деревья-великаны свисали, словно летучие мыши, держась толстыми корневищами за землю, расправив пышную листву, в которой беспрестанно «двигалась» жизнь: кто-то перебегал с ветки на ветку, кто-то неугомонно стучал, кто-то свистел, напевая незыблемые серенады любимым; Вики даже показалось, что она слышала, как каркает ворона и стрекочет кузнечик. Среди зелени кустарников вальяжно и гордо расхаживали белые единороги с густой и шелковистой гривой, они щипали травку, глядя, как резвятся муравьи в траве. Среди желто-зеленых холмов бежали мелкие фиолетовые речушки, впадающие в моря и океаны. Из рек выпрыгивала мелкая рыбешка, на берегах сновали туда-сюда квакающие существа, летали жужжащие стрекозы. Под ногами изумленной Виктории было небо, приливающееся голубыми фиолетовыми красками. По небу плыли не спеша густые молочные облака, среди которых резвились маленькие птицы, напоминавшие ласточек. В этом Мире всюду царила Жизнь.

Вика боялась сделать шаг вперед. Она боялась провалиться в бездонную пропасть, усеянную желтыми, розовыми, оранжевыми, сиреневыми, голубыми звездами, планетами, спутниками в центре которой находилось огромное фиолетовое Светило.

– Это сказка! – восхитилась Виктория. – Я боюсь сделать шаг. Боюсь провалиться. Боюсь твоего неописуемо прекрасного мира.

– Не бойся, сделав шаг в бездну, ты не провалишься. В нашем мире, мире духов, земной гравитации нет. Забудь о физических законах, следуй за зовом собственного сердца. Если ты захочешь чувствовать опору под ногами, то в любой момент, ты сможешь шагать по плодородной земле вместе с единорогами, глядя на небо снизу-вверх. Если захочешь увидеть безмолвный звездный космос, то в любой момент, ты сможешь утонуть, раствориться в небе, словно дымка и подобно воздушным парусам – облакам – отправиться в долгий путь неизведанных галактик. А если хочешь шагать по небу, по облакам, просто подумай об этом и иди.

Элизабет взяла ее за руку, и они пошли по небу, ступая на воздушные облака.

– Не так все и страшно, не так ли? – спросила она у Виктории.

– Да. Я словно умерла и попала в рай. А куда мы идем?

– Сначала в мой милый и уютный домик, а потом в мое тайное место, где открывается замечательный вид на водопад.

– А где твой дом? Я не вижу ни одного…

– Видишь эти прямоугольные ульи, которые висят на ветках деревьев?

– Вы там живете? – Элизабет кивнула. – Чудесно! Их там много и они так близко друг к другу. Ты, наверное, всех тут знаешь?

– Всех. Мы не любим мучительное одиночество, нам нравиться быть рядом с тем, кого любишь и ценишь. – Она указала рукой на семнадцатилетнего юношу, только что вышедшего из улья. – Его зовут Владислав. Он охраняет детский сад. Мы вместе с ним учились в школе, я в него была влюблена. Кстати, Виктория, на всякий случай, если вдруг спросят, говори всем, что ты дух. На время забудь о том, что ты человек.

– Хорошо. Ты так на него смотришь…

– Что?

– Ты знаешь. Девичье сердце не обманешь. Ты все еще в него влюблена. И влюблена по уши.

– Да, влюблена. Обидно только, что он – не влюблен.

Он помахал Элизабет и пошел к соседнему дереву.

– А вдруг влюблен? Просто стесняется к тебе подойти и признаться в своих чувствах.

– И что ты предлагаешь, самой к нему подойти?

– Конечно! Мальчики сейчас стали чересчур застенчивы и боязливы. Поэтому некоторые девушки, наплевав на правила, сами подходят к ним и заводят дружбу. Может и тебе стоит попробовать, если, конечно, у него нет дамы сердца?

– Я подумаю, подумаю…

Они подошли к одному из ульев. Элизабет постучалась в дверь. Через секунду дверь распахнулась, и на пороге появились ее родители. Мама была одета в цветастый халат, поверх которого был одет чистенький фартучек с оборочками, а отец – в бело-синюю майку, заправленную в эластичные спортивные штаны на застежке. Они оба выглядели моложе своих лет. Их фигуры были подтянуты, на лице не проглядывало ни единой морщинки, а зубы были белоснежные, как у голливудских актеров.

– Доброй пожаловать в наш мир! – поприветствовала мама Элизабет Викторию. – Мы так рада, что Лизи, наконец, нашла хорошую подругу. Меня зовут Светлана. А моего мужа – Василий. Мы вместе уже двадцать два года.

– Спасибо. Очень приятно с вами познакомиться.

– Проходите, не стесняйтесь, – сказал Василий, отец Элизабет.

Виктория зашла вовнутрь улья и очутилась на удивление в просторном белоснежном королевстве. Потолок с узорчатыми люстрами, стены, лестница, ведущая на второй этаж, мебель, шкафы, комоды, ковры, кухонная утварь – все-все было белого цвета.

– Будь как дома, – сказала Элизабет. – Извини, но предложить кока-колу или бутерброд не могу.

– Спасибо, я не голодна. Тут все такое белое? – поинтересовалась она.

– Да. А что?

– Да так ничего, просто спросила. А все улья внутри белые?

– Нет, – ответила Элизабет. – Каждый улей индивидуален. Нашей семье в этом году захотелось окрасить его в белый цвет, так как он успокаивает, дарит теплые эмоции, в следующем – мы планируем его покрасить в более яркие цвета. Как думаешь!?

– Я уверена, буде классно!

– Хочешь посмотреть мою комнату?

– С удовольствием. Она на втором этаже?

– Нет. На втором этаже папина мастерская. Он там собирает мебель, потом отдает соседям, чтобы им было, где спать. А моя комната – вон за той стеной. Видишь? Там, где висят настенные часы с пятью стрелками.

– Почему с пятью?

– Я не знаю. Так захотел наш часовщик. Веришь или нет, но мы не следим за временем. Мы просто выполняем то, что от нас требуется. Не торопимся, не ленимся. Я заметила, вы, земляне, заточены во временные рамки, поэтому не замечаете ничего кроме этих пресловутых стрелок: ни любви, ни природных красот, ни чудес. Не понимаете свой же мир, так как вам некогда его понимать. Так что нам намного проще, чем вам.

– Если бы у нас было так же, как у вас, то поверь мне, наш мир сошел бы с ума, – сказала Виктория, когда они подошли в стене. Элизабет наклонила влево часы, потайная дверь отварилась. Они вошли. – Она бледно-розовая! – восхитилась Вика.

– Ага. А ты что думала, будет очередная белая комната, да?

– Если честно, то да.

– Нее, мне нравиться розовый цвет.

Элизабет показала Виктории свои поделки из дерева, рисунки, брошки из камней и ракушек, тетради и дневники, семейный альбом, картины, которые ей дарили мальчики. Потом вытащила из сундука игрушки. Они посмеялись, вспомнив детство.

Немного поиграв, они пошли к секретному месту Элизабет.

Дойдя до высоких холмов, тонущих в вечерней неге, Лизи сказала:

– Сейчас, Виктория, нам нужно будет с тобой провалиться сквозь облака. Главное, не бойся. Ты не упадешь, так как я буду держать тебя за руку. Просто доверься мне.

– Опыт полетов с Домовым у меня есть, так что я не очень боюсь.

– Тогда держись за меня крепче, не отпускай, закрой глаза и подумай о том, чтобы оказаться под облаками. Ведь любая мысль – материальна!

Виктория не успела закрыть глаза, как оказалась под облаками, в чистом фиолетовом небе. Далее вместе с Элизабет они спустились ближе к земле, обогнули холм и очутились в широколиственном лесу. Блуждая по нему, вверх тормашками, Элизабет постоянно ругала и корила себя за то, что забыла, где находиться ее секретное место, а Виктория собирала грибы-мутанты буро-красного цвета и радовалась, как ребенок, когда вырывала перевернутый гриб.

Наконец, после долгих поисков, Элизабет нашла нужную пещеру. Остроконечные каменные стены пещеры светились разноцветными цветами. На потолке бежала сверкающая вода. Виктория услышала гулкий шум воды.

– Пахнет мятой и сыростью, – подметила Элизабет. – Люблю этот запах.

Завернув направо в широкий туннель, Виктория увидела дневной свет, падающий на стены пещеры, которые под воздействием солнечных лучей меняли окраску и переливался то в голубой, то в красный, то в желтый цвет.

– Конец туннеля – выход из пещеры, – сказала Элизабет. – Когда выйдем, ты увидишь нечто потрясающее.

Выйдя из туннеля, они очутились прямо в центре четырех холмов, по ним – снизу-вверх бежали водопады, впадающие в глубоководное, прозрачное озеро, которое зависло над их головами. Мир сомкнулся в единую картину. В озере – безмолвное сияющее небо, в небе – водная, девственная гладь озера.

Рай!

– Как красиво! – воскликнула Вика.

– Люблю это место. Если бы не обязанности на Земле, я бы здесь осталась навечно.

– Да, я бы тоже, – мечтательно согласилась Виктория.

– Хочешь искупаться? – спросила Элизабет.

– Хочу.

– Тогда нужно перевернуть этот мир. Все просто!

Они захихикали.

Вдоволь накупавшись, они седели на бережку, любовались закатом. Потом Элизабет спросила:

– Когда приезжает Домовой?

– Завтра. Утром. Я так хочу его увидеть. И одновременно боюсь…

– Боишься еще несостоявшегося разговора?

– Да. Очень боюсь, до дрожи в коленях. Надеюсь, он мне поверит.

– Поверит, если любит.

Они обсудили, как лучше Виктории начать разговор на тяжелую – больную – тему, после чего Элизабет посмотрела на небо и сказала, что пора возвращаться.

– Удачи тебе завтра, – сказала Элизабет, проводив Викторию до школьного палисадника.

– Спасибо.

– Надеюсь, ты не жалеешь, что потратила на меня столько времени?

– Как я могу жалеть о чем-то после того, что я увидела? Не каждому смертному дано увидеть воочию рай, не будучи еще мертвым. – Она улыбнулась и простилась. – Пока, Лизи.

– Пока, Виктория. Я буду ждать тебе завтра.

Виктория, уставшая, но счастливая, вернулась домой, как планировала до темноты.

Сегодняшний насыщенный на приключения день она вряд ли когда-нибудь забудет. Неудачная игра с обидным проигрышем в три очка и шанс вылететь из полуфинала действующего чемпионата; в довесок незначительная, но все-таки травма колена. Благодарность от «спасенного» Олега в виде игрушки и шаров. Первая большая актерская роль в спектакле. Непринужденная беседа с Антоном, о котором она думала, хоть и пыталась выкинуть его из головы (она вспоминала о поцелуе, чувственном и искреннем, который заставлял ее тело покрываться мурашками). Веселый и дружеский обед в пиццерии. Детские забавы в осеннем парке с актерской труппой. И новый подземный мир Элизабет, который постоянно всплывал перед ее глазами: она снова и снова возвращалась в тот рай.

Виктория положила голову на подушку и начала проваливаться в дивный сон, как вдруг в комнату вбежал Василий и разбудил ее:

– Виктория, ты чего? Спишь?

– Как видишь. Ты что-то хотел?

– Да. У меня срочное к тебе дело. Оно не терпит отлагательств. Поможешь?

– Помочь или не помочь тому, кто на прошлой недели оторвал голову моей кукле Кларе своими дебильными бомбачками? Хороший вопрос. Ответь на него сам, пока я сплю.

– Не спи. Прости, но во всем виноват Ванька. Я не хотел отрывать голову твоей кукле. Клянусь.

– Ага, так я тебе и поверила! Тогда объясни мне, пожалуйста, кто ее взял с моей пололки, унес на лужайку, сначала открутил голову, потом вложил туда горящую бомбачку и закрутил, отчего она разлетелась на кусочки?

– Я же тебе говорю, во всем виноват Ванька. Он мне говорит, мол, давай пока твоей сеструхи нет, взорвем ее куклу, а то, мол, стеклянные бутылки надоело взрывать. Я, конечно же, возражал ему, мол, так нельзя.

– Ну, ты и выдумщик! В общем, хватит тебе на Ваньку наговаривать! Ты сам виноват! Возможно, он тебя ловко обманул, я не буду этого отрицать, это неглавное. Главное, что ты ему наивно поверил – ты дал себя обмануть. Итог – я дуюсь на тебя уже третий день, а ты третий день не может честно признаться, что это полностью твоя вина. Будь мужчиной и признайся! И, возможно, я когда-нибудь тебя познакомлю с тем, кто тебе покажет чудесный мир.

– Правда? – обрадовался он, встал постройки смирно, сделал серьезное лицо и сказал. – Извини меня, Виктория, это я виноват и никто другой в том, что твоя пластмассовая кукла Клара лишилась головы во время испытаний огнестрельных орудий возле нашего дома. Клянусь, этого больше не повториться.

– Так кто лучше. Я тебе прощаю, – улыбнулась Вика и взъерошила ему волосы на голове. – Что ты там мне хотел рассказать, я тебе внимательно слушаю?

– Погоди-погоди, ты сейчас обмолвилась о новых чудесных мирах, хотелось бы узнать, когда я там могу побывать?

– Скоро. Очень скоро.

– Не обманываешь?

– Нет.

– Снова полеты в космосе?

– Нет. Лучше! – ответила Виктория. – В таинственный мир подземелья, где все-все вверх тормашками.

– Это как это? – заинтересовался Вася.

– А вот так! Потом сам все увидишь, не хочу раньше времени выдавать секретов. Наверное, в понедельник, я тебя с ней познакомлю.

– С ней? Ты что познакомилась с Домовихой?

– Не с Домовихой, а с Элизабет, – засмеялась Вика. – Так что там на счет твоего срочного разговора? Я сегодня так устала, что способна уснуть стоя и с открытыми глазами.

– Ты сейчас не спишь?

– Нет еще. – Она снова звонко засмеялась. Брат всегда ей подымал настроение. Она даже злиться на него не могла. Больше притворялась, что злиться. – Давай успевай, пока еще не храплю.

– Я хотел с тобой посоветоваться, так как ты не только моя сестра, а еще и девушка, которая понимает во всех этих девичьих штучках.

– О, это интересно.

– Короче, я влюбился в одну девочку. – Он покраснел. – Не знаю почему, просто влюбился. Так раз – и это чувство нагрянуло, чтоб его за ногу!

– Ну и словечки у тебя, Вась. На тебе точно негативно влияет Ванька, твой дружок. Так в чем проблема?

– Проблема в том, что она не любит меня. Не замечает. Я уже тысячу раз дергал ее за косички, прыгал на нее, толкал, кидал записки на уроках, а она хоть бы что. Отворачивается и идет дальше. Зато другая, Пинаева, только и ждет, когда я уделю ей внимание. Она в меня безумно влюблена, а я в нее – нет. Почему в жизни все наоборот? Почему я не могу быть с той, которую люблю? Почему она не замечает меня, ведь я так стараюсь ей понравиться?

– Прямо любишь!?

– Да.

– Я смотрю, у тебя все серьезно. Ты прав. Надо что-то делать.

– Поэтому я пришел к старшей сестре за советом.

– Как мило. – Вика щипнула брата за щечку. – Скажу честно, задача у тебя не из легких. Чтобы заполучить ее любовь, ты должен будешь постараться.

– Я буду стараться, если ты скажешь, что мне делать.

– Скажу, но для начала я должна спросить. Ты с ней хоть раз разговаривал?

– Нет. Ни разу.

– Понятно. Значит, ты ее не знаешь, но думаешь, что она любовь всей твоей жизни, так?

– Именно, – согласился он.

– Тогда слушай внимательно, когда я буду говорить. Чтобы заполучить женское сердце или хотя бы ее внимание, ты должен, Василий, удивить или поразить ее. Либо рассмешить остроумной шуткой, либо выиграть чемпионат по шахматам, либо спеть, сыграть, станцевать на школьном концерте, либо спасти котенка или щенка. Главное, что бы она увидела твой триумф! Да, и обязательно, тебе нужно будет стать галантным кавалером, быть вежливым, опрятным, осыпать ее комплиментами, дарить цветы, ухаживать, как и подобает настоящему мужчине. Сможешь стать таким?

– Смогу. По крайней мере, постараюсь. Ведь я – мужчина!

– Так что насчет триумфов?

– Есть возможность спеть на сцене, если подам бланк на участие в школьном концерте, который пройдет… пройдет…

– В декабре, – продолжила за него Виктория.

– Точно!

– Отлично. Обязательно запишись. Голос у тебя звонкий, вдруг в себе новый талант откроешь?

– А когда ей можно будет подарить цветы? – спросил Василий.

– А когда сможешь?

– Мы с Ванькой завтра идем играть в прятки в ее двор. Возможно, она там будет.

– Тогда действуй, Амиго! – сказала Вика и засмеялась.

– Легко сказать.

– Боишься?

– Да, нет… немного… самую малость… боюсь.

– Она что такая страшная?

– Она самая красивая девушка на свете! – отпарировал он.

– Тогда чего ты боишься? Она такой же человек, как ты, как я. Ты же не боишься меня?

– Ты моя сестра!

– Какая разница? Хоть мы и все индивидуальны, но желаем все одного – найти свою вторую половинку. Она не исключение.

– Хорошо, убедила. И что мне делать, когда я ей подарю цветы.

– Поговори с ней. Будь самим собой. Предложи ей поиграть после уроков в школьном парке. Если она согласилась – значит, ты победил. Если нет, то это еще не повод опускать руки и сдаваться. Понимаешь?

– Хочу понять, – ответил Вася. – Почему у вас, у девчонок, так все сложно?

– А вот на этот вопрос никто не знает ответа. Так что, извини, ни чем не могу помочь. – Она обняла брата и спросила. – А не рано ли тебе за девочками ухаживать?

– Неа.

– Все вы такие! С ранних лет начинаете разбивать девичьи сердца на миллион осколков.

– Я не такой! – не согласился Вася. – Я так люблю ее, что не посмею причинить ей боль. И уж тем более бросить! Это немыслимо!

– Это ты сейчас так говоришь, а пройдет некоторое время, ты ее разлюбишь, бросишь и разобьешь ей сердце.

– Нет!

– Да!

– Нет! Нет! Нет!

Вася остановился. Выдержал паузу и серьезно сказал.

– Спасибо, Вика, за совет.

– Не за что, Братик.

Вася немного успокоенный вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. А Виктория, лишь только положившая голову на подушку, тут же крепко заснула. Проснулась она от нежных прикосновений Домового.

Глава 4

Они лежали в кровати, укрывшись легким одеялом. Они целовались.

– Как же я по тебе соскучилась! – сказала Виктория, обняла Домового и поцеловала.

– Я тоже, – сказал Домовой, проводя пальчиками по ее нежной, шелковистой коже. – Неделя была ужасная. Время словно остановилось. Думал, воскресенье никогда не наступит.

– Как дела в колледже?

– Лучше и не вспоминать. Чем дальше, тем хуже. Я уже не знаю, кто я или что я. Они настолько запудрили мне мозги своей учебной – черной – ахиней, что я превращаюсь в какого-то властного, мерзкого отморозка, который вырывается наружу и бесконтрольно властвует надо мной, над моим разумом. Если честно, Виктория, я боюсь возвращаться в колледж.

– Расскажи, что случилось?

– Нет, тебе лучше не знать об этом.

– Почему?

– Потому что ты во мне разочаруешься. Разлюбишь. А этого я никак не могу допустить. Если я потеряю тебя, я точно сойду с ума. И тогда прощай нормальная жизнь, да здравствуй его величие безумие.

– Если ты мне расскажешь, тебе станет легче на душе. Возможно, вместе мы найдем решение твоей проблемы.

– Хорошо, я расскажу, – сдался Домовой. – Но помни, я тебе предупреждал.

Домовой рассказал Виктории, что чуть не убил своего одноклассника из-за того, что тот обозвал его «крысой», обвинил в том, что якобы, он все рассказывает преподавателям, что происходит в их классе ради отличных оценок. Домовой обычно терпел унижения, относился к ним снисходительно, но тут не выдержал и вспылил, применив черную магию, с помощью которой он вырвал язык и сломал две ноги обидчику, который молил о помощи. Но никто не приходил на помощь, все стояли и смотрели, как вкопанные. Домовой в порыве ярости хотел ему переломить спину. Не успел. Его остановил преподаватель. Домовой упал на пол, посмотрел на свою побежденную жертву, оскалился, засмеялся, вздымая руки вверх, чувствуя свою власть и величие перед другими учениками, чувствуя и питаясь их страхом и призрением. Потом к нему пришло озарение, увидев кровь, оторванный язык в окровавленной руке, возгласы и стоны побежденного, тихое перешептывание толпы, Домовой зарыдал, свернувшись в комочек, не веря в то, что он натворил. Через день состоялась расследование. Установили, что виноват в случившемся не он, а тот, кто его спровоцировал. Домовой думал, что ему прямаядорога в тюрьму за совершение столь жестокого преступления, но его выпустили из зала суда. И более того, похвалили за проявленный героизм и профессиональные навыки, с которыми он сможет в недалеком будущем пробиться на Звездный Олимп и править миром вместе с высокопоставленными членами Нового Завета. Придя в свою комнату, он разгромил ее в пух и прах, не зная, куда девать свою злость на себя и на других, кто допускает такое бесчестие. На следующее утро его нашли без сознания в собственной комнате: он лежал ничком на груде хлама; с казанков капала кровь.

– Я меняюсь, – продолжал Домовой. – И меняюсь не в лучшую сторону. Мне это надоело. Я теряю власть над собой, над своим разумом. Становлюсь жестоким, злым, эгоистичным невежей, для которого убить в порыве гнева – во время власти – пустяк. – Он уткнулся в подушку и зарыдал.

– Успокойся, мой хороший. Теперь все позади. Я с тобой. Обними меня.

Домовой прижался к Виктории, всхлипывая. Она чувствовал его дрожь.

– Кто я? Скажи мне, пожалуйста, Виктория, что мне нужно сделать, чтобы больше не возвращаться туда, где я превращаюсь в монстра на похоть одним, на ужас другим. Туда, где меня боятся и возвышают, чуть ли не до Всевышнего. Туда, где я – одинок. Я много чего тебе не говорил, потому что не хотел, чтобы ты переживала. Потому что люблю тебя… и одновременно теряю твою любовь, удаляясь туда, откуда нет выхода. В преисподнюю.

– Не говори так. Я с тобой и ты никогда не потеряешь мою любовь. – Она поцеловала его, губы были солеными на вкус. – Ты больше не вернешься в колледж.

– О чем ты говоришь? Я не могу не вернуться, и ты знаешь об этом не хуже меня!

– Ты не вернешься!

– Это невозможно! Думаешь, если бы такая возможность была, я не убежал бы?

– Запомни, невозможное возможно. Ты просто не знал о такой возможности, поэтому и не убегал.

– Виктория, спасибо тебе за поддержку, но не надо тешить себя мыслями о моей свободе. Я слишком долго в этом бардаке и единственный выход из него – закончить обучение и быть свободным.

– Если ты закончишь колледж, ты не будешь тем, что прежде.

– О чем ты говоришь? Я не понимаю…

– Можешь мне не верить – это твое право. Но сейчас ты обязан меня выслушать. Хорошо?

– Хорошо, – ответил он. – Я тебе слушаю.

Когда Виктория закончила говорить, Домовой встал с кровати, подошел к окну и сказал:

– Ничего не понимаю. Мой отец – правитель планеты? Что за ересь? Он не может управиться со мной, как же он может управлять миром!

– Это проблемы многих отцов. Если не веришь, то задай себе один единственный, но главный вопрос. Почему тебя в колледже ВСЕ уважают, ценят, боятся, избегают? И преподаватели, и учащиеся? Почему?

– Потому что я… – Домовой задумался и не нашел ответа на поставленный вопрос.

– Так я и думала. Прости милый, но у меня нет никаких оснований не верить Элизабет. Она – добрый дух от рождения и помогает нам пройти очередное жизненное испытание. Помогает тебе справиться с ненастьем, встать на путь истинный.

– Какая она добрая, сама Мать Тереза! – съязвил Домовой. – Хочешь сказать, что я рожден злым духом? – спросил он, сжимая кулаки от ненависти к Элизабет и к самому к себе.

– Я ничего не хочу сказать, Домовой. – Она подошла к нему. – Я лишь пересказала то, что мне поведала Элизабет. Ты сам знаешь, злыми духами не рождаются – ими становится. Тогда каков смысл колледжа?

– Не знаю, каков его смысл. Неважно! По твоим словам я понял одно, что моя судьба предрешена и выход только один – убивать людей.

– Твоя судьба зависит только от тебя, и только ты способен ее изменить.

– И что ты предлагаешь? Отправиться в какие-то неведомые страны – или как их там? – чтобы остаться там навсегда? Это же верная смерть!

– Верная смерть продолжать учиться в колледже, в котором каждый день из тебя формируют личность не самую праведную и добрую. Я предлагаю тебе отправиться на острова забвения, выход из которых есть. Это единственный шанс стать свободным от обязанностей, навешанных на тебя системой образованием.

– А если я не захочу этого делать? – всплыл он.

– Тогда я не знаю, чем тебе помочь, – ответила она, отошла от него, села на кровать. По лицу ее бежали слезы. – Ты сам час назад говорил, что не хочешь потерять мою любовь, потерять меня. Ты говорил, что не хочешь учиться в колледже? Говорил?

– Говорил…

– Тогда почему я сейчас столкнулась со стеной непонимания и негодования? Ответь мне?

– Я не знаю, черт возьми! – закричал он. – Я не могу прийти в себя после того, что ты мне рассказала и рационально соображать, выдвигая собственные мнения по этому поводу. Я за несколько минут узнал, что, во-первых, я – злой дух, предназначение которого убивать таких, как ты людей, во-вторых, что мой отец – правитель этого чертового мира, отчаянного одиночества и вечного забвения, и в-третьих, то что мой колледж – это капустник для выращивания бессердечных, хладнокровных убийц, а не Олимп Знаний. Уж прости, что я зол! Поверь, я зол больше на себя, чем на тебя. Я зол, потому что это может быть правдой. Правдой, о которой мы подсознательно догадывались, но боялись спросить, потому что боялись сурового наказания преподавателей. Они делали все, чтобы мы были в неведенье. И у них это получилось! Мы – подопытные кролики, которые узнали бы о своей незавидной участи только тогда, когда возвращаться на путь искупления было бы слишком поздно.

– Стало быть, ты все-таки поверил мне, Домовой?

– Я уже не знаю чему верить, а чему нет!

– Ты должен верить мне, – ответила Виктория и добавила. – Ты должен бросить колледж, незаметно разрушающий в тебе все те хорошие качества, о которых я знаю, и которые от меня ускользают, словно проточные воды сквозь горные щели. И попытать счастья на островах забвения, пока еще не поздно.

– Но кто вернет меня обратно из тех, Богом забытых, мест?

– Я, – ответила она.

– Ты будешь слишком далеко от меня. Что если я не смогу вернуться и потеряю тебя раз и навсегда? Всю жизнь в забвении, в гнетущем одиночестве – это хуже любого наказания. Всю жизнь без тебя…

– Я буду близко… всегда рядом, потому что я в твоем сердце. Разве ты забыл наши детские клятвы? Пускай, меня посчитают наивной и глупой девочкой, но я верю, что любовь не имеет временных границ и ей нипочем любые расстояния. Если любишь – ты будешь любить, ни взирая не на что. Любовь – всесильна и безгранична. Поэтому ты вернешься. – Она подошла и обняла Домового. – Я буду ждать тебя. Главное, решиться. – Виктория поцеловала его. – Я всегда в тебя верила – верила, что ты способен изменить мир в лучшую сторону. И ты его должен изменить! Должен положить конец этой несправедливости. Ученики сами должны выбирать свое будущее, а не идти на поводке у родителей!

– Я боюсь, что отец мне не позволит сделать такое безрассудство. Он быстрее убьет, чем отпустит. Быстрее сотрет меня в порошок, чем позволит мне рассказать другим о настоящем предназначении колледжа.

– Не убьет. Ты – его единственный наследник.

– Если я буду свободным от его оков и владений, то не лучше ли сразу меня уничтожить, как вредителя?

– Если ты будешь бояться и тихо сидеть, не рыпаться, как бедная овечка, подчиняясь сильным мира сего, то станешь тем, кем они хотят тебя видеть. Смиренным. И выполняющим любые их приказы. Ты станешь убийцей. Ты разве этого хочешь? Если «да» – то прости, милый, я ничем не смогу тебе помочь, ты уже в их сетях, а вместо бабочки у тебя на шеи толстая лямка. Ты потеряешь все, в том числе и меня. Потому что я не смогу любить убийцу…

– Вот как. Ты предлагаешь измениться мне, чтобы я сделал мир лучше, вырвался из смертельных уз и стал победителем. Но почему ты сама так не поступаешь? Почему никто из людей так не поступает? Нам читали лекции о том, как вы живете. Вы убиваете друг друга и вам это нравится. Сильные правят, слабые исполняют. Почему чиновники вашего проклятого мира, сокращают рабочие места, когда должны создавать новые? Почему они эксплуатирует одних и убивают других? Почему они воюют, почему тратят миллиарды на рекламу, когда приходит время общественных выборов, почему вкладывают столько сил и денег в организацию Олимпиад и других чемпионатов мира, когда столько в мире бедных и обездоленных? Почему, Виктория? Подумай на досуге об этом. И подумай, почему ты не можешь противостоять им?

– Это невозможно.

– Вот именно. Невозможно. Как я могу воевать с отцом, если он сильнее меня? Он – власть, а я – никто.

– Не говори так. Ты – личность и ты должен сражаться.

– Я буду сражаться, если ты, Виктория, будешь сражаться и не станешь той самой овечкой, которая боится клыкастых лап волков. Обещаешь мне, на случай, если мы больше не увидимся, что ты не сдашься, даже когда весь мир будет против тебя.

– Обещаю, – сказала она. – Ты же мне обещай, что ты вернешься.

– Обещаю.

Они поцеловались.

После короткого молчания, Виктория спросила:

– Что же будет дальше?

– Я покину тебя. Ты пойдешь в школу. Я вернусь в колледж. Расскажу то, что ты мне сказала тем, кто раньше были моими друзьями. Они, наверное, мне не поверят. Не суть. Главное, чтобы они задумались и рассказали своим друзьям, а те в свою очередь расскажут своим и так далее. Пока информация будет блуждать от корпуса к корпусу, я попробуем шантажом провести преподавателей и отца. Поставлю ультиматум. Либо они меня отпускают на остров забвения, либо я рассказываю всем ученикам об их тайне, покрытой мраком. Я думаю, они согласятся на второй вариант. Когда я буду на острове, они поймут, что я их обманул. Но будет уже поздно. Вот такой план. Если что-то пойдет не так, то сегодняшняя встреча будет последней.

– Все будет хорошо.

Виктория прижалась еще сильнее к Домовому.

– И еще, Виктория. Мне нужно повидать твоего нового друга. Элизабет. Я должен убедиться в достоверности ее информации. На всякий случай…

– Элизабет ждет нас. Она знала, что ты не поверишь мне. Хотя, по правде сказать, я думала иначе.

– Прости, что не оправдал твое доверие. Но мне нужно убедиться, что она нас не обманывает.

– Ничего. Твое право.

Они пошли в школьный палисадник. День был солнечный, но холодный. Виктория застегнула курточку и надела капюшон.

– Почему ты хромаешь? – поинтересовался он.

– Упала. На игре. Не переживай, скоро пройдет, – сухо ответила она.

– Прости. Я совсем забыл спросить, как ты сыграла?

– Ужасно. Проиграли.

– Да, плохо. Что вообще новенького произошло за неделю?

– Ничего. Все, как обычно. Может, лучше помолчим?

– Давай помолчим, раз ты не хочешь со мной разговаривать.

– Я хочу с тобой разговаривать, но только не о себе.

– Понятно.

Они погрузились в звуки природы и звуки города, звуки городского транспорта, звуки завывавшего сильного ветра. Зайдя в палисадник, они увидели, что с молоденькой оголенной березой стоит она. Элизабет.

– Умоляю тебя, будь с ней добр, Домовой.

– Хорошо.

– Привет, Виктория! – поприветствовала ее Элизабет, которая не меньше ее переживала; она целую ночь не спала, каждый раз, снова и снова, прокручивая в голове их встречу.

– Привет, Элизабет, – сказала Вика и представила своих друзей друг другу. – Это Домовой. Домовой это Элизабет.

– Приятно познакомиться, – сказала Элизабет.

– Взаимно, – сказал Домовой, глядя в ее глаза.

– Без обид, Домовой. Ты на моей территории, поэтому я должна быть уверена в тебе. С такими, как ты я не церемонюсь. Так что без глупостей.

– С такими, как я… что ты хотела этим сказать?

– Домовой, успокойся! – скомандовала Виктория, посмотрев на него с упреком и разочарованием.

– Я понял, без обид и без глупостей, Элизабет, – успокоился он.

– Замечательно. Тогда добро пожаловать в мои владения.

– Почему ты мне помогаешь? – неожиданно спросил он.

– Ты имеешь что-то против моей помощи?

– И нет, и да. Просто у меня появляются подозрения к тем духам, которые помогают кому-то, в данном случае мне, просто так, без заведомых целей, корыстных или некорыстных. Без разницы. Понимаешь?

– Понимаю. А кто сказал тебе, Домовой, что я помогу тебе? – Элизабет не дожидаясь ответа Домового, продолжила. – Я помогаю Виктории, моей единственной подруге, которая за несколько дней стала для меня очень дорога. Помогаю ей справиться с трудностями и преградами, возникшими на тропе жизни, словно горы на ровной пустоши. Я – альпинист, страхующий ее от падения, так как она стоит на кромке обрыва и сама не знает этого.

– Что ты этим хочешь сказать? – нервно спросил Домовой.

– Ты присаживайся, Домовой. – Элизабет грозно посмотрела на Домового, он еще немного постоял, потом сел. – Я думал ты понятливее. Я хотела сказать, что когда ты с ней, она стоит на тонкой красной линии. Один неверный шаг – и смерть. Прошу, не обижайся на меня, если я к тебе слишком строга. Но такова горькая правда.

– Горькая правда заключается в том, что ты лживая и подлая обманщица! – воскликнул разгневанный Домовой и подошел к ней, посмотрел в ее глаза и сказал. – Я бы никогда бы не причинил боль, Виктории. И ты это знаешь. Знаешь! Я ее слишком сильно люблю, чтобы даже думать об этом.

– Домовой, успокойся. Ты сегодня просто невыносим! – закричала Виктория.

– Знаю, – спокойно ответила Элизабет. – Сейчас ты еще не таков, как твой отец, поэтому для тебя дико слушать в свой адрес столь резкие обвинения. Это справедливо. Но как мне было не прискорбно констатировать. Ты в будущем обязательно станешь им – отцом, властным и жестоким, если вовремя не предпримешь соответствующие меры. Ты же заметил свое изменение – изменение не в лучшую сторону. Ты стал вспыльчивым, властным, порой жестким, бессердечным к тем, кто тебя окружает, кроме Виктории, конечно. И ты продолжаешь меняться. И будешь меняться, пока…

– Не убью, – продолжил за нее Домовой. – Ты это хотела сказать?

– Именно. Как только ты убьешь – ты окончишь институт, станешь «своим», забудешь себя прежнего, романтичного и влюбленного и начнешь жизнь с чистого листа с череды бессмысленных убийств, чтобы доказать и себе, и другим свое превосходство, свою силу и власть.

– Неправда! – возразил Домовой. – Хочешь сказать, что, если я единожды убью, то превращусь в массового убийцу? Тогда объясни, зачем тогда придумали такие понятия, как раскаяние, искупление и всепрощение?

– Это человеческие понятия. Не твои и не мои. Однажды вкусив запретный плод, злой дух не может остановиться: он требует продолжения. Вам всегда всего мало. В этом ваша ахиллесова пята. Но главное не это, Домовой. – Она замолчала.

– А что главное-то? Не понимаю.

– Главное… пожалуй, я начну не так. Главный вопрос заключается в том, кто будет твоей первой жертвой, если ты не бросишь колледж, не послушав меня? Не отвечай. Нет смысла. Ты сам не знаешь, как и я. Мы можем только с тобой гадать и предполагать. Но можешь не сомневаться, это может быть кто угодно. Даже та, которую ты любишь. Виктория.

– Виктория? Ты спятила? Я же тебе сказал, что…

– Можешь не продолжать свое предложение, я знаю его конец, – грубо перебила его Элизабет. – Я знаю, что ты решил попытать удачу и отправляешься на острова забвения. Раз ты здесь – значит, Виктории удалось тебя убедить. Смело с твоей стороны. Есть шанс навсегда остаться одиноким странникам, ищущим то, что невозможно найти. А твой приход в мои владения, говорит мне о том, что ты просто проверяешь меня, мою информацию. Поэтому дальнейшие споры и разговоры – бессмысленны. Предлагаю сразу перейти к делу и доказать тебе, Домовой, правоту моих слов.

– Так-то лучше, – сказал Домовой.

– Виктория ничего, если мы удалимся на пять минут? – спросила Элизабет.

– Конечно

– Тогда, Домовой, возьми меня за руку.

– Зачем?

– Ты увидишь все, что необходимо увидеть.

– Хорошо, – пробубнил он и нехотя взял ее за руки.

– Мы скоро, Вика.

– Не торопитесь. Домовой, будь сдержан, прошу тебя.

– Ладно.

Они исчезли и полетели через туннель, где ничего не было видно. Домовой не видел собственного тела: оно было окутано в мутно-карамельном густом дыме.

– Куда мы летим? – спросил он.

Элизабет не ответила. Он пытался разглядеть очертание ее лица, но тщетно, оно тонуло в веющейся дымке. Домовой чувствовал лишь ее медленный пульс, тепло и шелковистую кожу, которая прикасалась к его холодной и грубой руке.

Домовой пытался всем своим существом показать, что он призирает Элизабет. Однако на самом деле, увидев ее, он почувствовал странный, но, безусловно, приятный прилив эмоций. Ее взгляд пронзал его тело словно тысяча кинжалов, которые не приносили ни боли, ни ранений, ни страха, а лишь мимолетное чувство влюбленности, фривольную свободу, безбрежный океан чувственной ласки и заботы.

– Элизабет, скажи мне правду, – сказал он.

– Какую правду ты хочешь узнать от меня, Домовой? – спросила она.

– Ты знаешь. Я почувствовал это странное чувство, которое исходило от тебя, когда ты посмотрела на меня. Просто ничего не сказал. Э… чтобы не расстраивать Викторию. Ты ведь помогаешь мне, а не Вике, не так ли?

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – ее голос дрогнул. Домовой все понял без слов.

– Ты обманываешь и себя, и меня. Жаль, я сейчас не вижу твоего лица. Я уверен, ты отвернулась и покраснела от стыда.

– Послушай, Домовой… я… помогаю вам обоим, – наконец выдавила из себя Элизабет. – Виктория всегда мне нравилась, но ты… больше. Как-то раз, увидев тебя, я влюбилась, как дурочка.

– Вот так неожиданный поворот сюжета, – перебил ее веселым тоном Домовой.

– Не перебивай меня, Домовой. Дай мне высказаться, а то и так тяжело… короче, сначала я хотела тебя выкинуть из головы из благоразумных побуждений (злой дух + добрый дух = не любовь!), но после сотни тщетных попыток забыть тебя, я поняла, что у меня ничего не выйдет. И я решилась на отчаянный шаг – помочь тебе выйти из замкнутого круга и встать на правильный путь, чтобы… чтобы ты смог меня полюбить. – Домовой что-то хотел сказать, но Элизабет опередила его. – Подожди, Домовой, это еще не все. Когда я знакомилась с Викторией, я думала, что никогда с ней не подружусь так, как дружат между собой дух с духом или человек с человеком. Я ошиблась. Мы стали близкими подругами – друзьями, которые обсуждают между собой что-то личное и сокровенное. Я узнала, как она любит тебя, Домовой, поэтому решила отойти в сторону. Решила помогать ей не ради собственных умыслов и амбиций, а ради того, чтобы моя подруга была счастлива с тем, кого она по-настоящему любит… с тем, с кем ей по-настоящему хорошо. Я помогаю и тебе, и Виктории. Я, кажется, влюблена в вас обоих. Теперь ты понимаешь меня, Домовой?

– Да, понимаю, – ответил он и замолк.

– Домовой…

– Что?

– Ты ведь не расскажешь Вики о нашем разговоре?

– Разумеется, нет. Я вот только не понимаю, как мы будем дружить, когда я вернусь? Ты ведь питаешь ко мне чувства, к слову, которые передаются мне и пробегают, словно мурашки, по телу.

– Мы что-нибудь придумаем. Не сомневайся.

– Куда мы летим?

– Скоро узнаешь.

– Элизабет…

– Что?

– Если я вернусь с островов забвения, я стану, каким духом?

– Свободным, – ответила она.

– Я не представляю как это. Свободным отчего? Объясни.

– Свободный – это дух, который имеет право выбора. Ты сможешь стать либо добрый духом, как я, либо снова злым. Все будет зависеть от тебя, от твоей веры и надежды, от твоей любви к жизни, от стремления жить. Поэтому ты должен, нет, обязан справиться со всеми испытаниями, которые тебе предложить судьба на странных берегах забвения, чтобы стать свободным.

– Я справлюсь, – неуверенно ответил он.

Они остановились.

– Сейчас ты должен меня поцеловать, – сказала она.

– Ты что!? Нет и еще раз нет!

– Не думай, что я этого хочу. Так надо, чтобы ты мог увидеть нечто, что произошло с Питером, который учился на третьем курсе.

– А других способов увидеть это, как ты говоришь нечто, нет?

– К сожалению, нет.

– Ладно, – сказал Домовой и поцеловал Элизабет.

Растворившись в приятном поцелуе, он закрыл глаза и начал видеть странные картинки, словно он уснул и погрузился в странный сон. Сон, в котором присутствовал незнакомый ему самому дух.

Дух брел по дремучему лесу и постоянно оглядывался по сторонам. Он был один среди бесконечных стволов деревьев, зловещие кроны которых закрывали бледное сияние луны и пурпуровый блеск звезд. Потом послышался громкий, раскатистый рокот. Он остановился, посмотрел назад и увидел мохнатое чудовище, пытавшееся неумело спрятаться за деревом. Оно смотрело на него ярко-голубыми глазами, открыв свой черный рот, из которого торчали длинные белые клыки и красный язык, на кончике которого были точно такие же зазубренный клыки. Дух истошно закричал и побежал, что было сил. Двуногое чудовище вышло из убежища, взвыло на луну, и побежало за своей жертвой, удаляющейся в дебри лесов. Дух слышал, как биение сердца рифмуется с клацающими зубами монстра, который приближался к нему все ближе и ближе. Выбежав из леса на поляну, усеянную поблекшей травой, он поскользнулся и ударился головой. Когда ОН открыл глаза, то увидел перед собой чудовище: оно смотрела на него, открыв пасть, из которой стекали желтые густые слюни и капали на его лицо, а длинный язык извивался, как змея и пытался вцепиться в лицо и обезобразить его. Он начал сопротивляться и усиленно вертеть головой в разные стороны, чтобы язык не разорвал зубами его гортань. Одной рукой он держал за горло ревущее чудовище, а другой пытался нащупать у себя в штанах хоть какой-нибудь острый предмет. И нашел. Широкий зазубренный нож. Вытащив его, он засадил нож в живот монстра. Хлынула теплая кровь, чудовище взвыло от боли. Однако оно не сдавалось. Он ударил его еще раз. Потом еще и еще. И наносил удары, пока не убедился, что чудовище повержено. Он лежал в поле и смотрел на луну. Через некоторое время, перестав чувствовать на себе невыносимую тяжесть монстра, он посмотрел на него. Тело монстра удивительным образом исчезло, а вместо него появлялось безжизненное тело человека. Дух испугался и резко сбросил с себя мертвый груз. Светлые золотистые волосы мертвеца ему показались знакомыми, как и пестрая одежда, испачканная в крови. Он нерешительно подошел к трупу и, перевернув его, увидел родное лицо. Дух зарыдал. Это был его единственный друг на Земле. Ему было всего девять лет, славный мальчуган. Он его всегда защищал и оберегал. А теперь – убил. Жестоко убил! «Почему?» – взвыл он и увидел, что он уже не в дремучем лечу, а в его маленькой комнатке. На стенах, обклеенных в яркие обои, на полу, на столе, на окне, на диване, повсюду была кровь мальчика. Он поцеловал своего друга, взял в руки нож и ударил себя. Он ничего не почувствовал. Ударил еще раз, потом еще. Тщетно. Он не мог себя убить тем же орудием, которым убил Его. Маленького невинного человечка. Вдруг кто-то вошел в дом, стал подниматься по лестнице, постучал в Его комнату, открыл комнату ключом. Скрип двери. Крик. Слезы. Рыдания. Снова дремучий лес и опасное чудовище, которое нужно уничтожить.

– Прекрати! – завопил Домовой. – Хватит, я больше не выдержу!

Элизабет оторвалась от его губ, он упал наземь и зарыдал. Она подошла к нему, он ее крепко обнял, сказав:

– Я не хочу быть таким, как он! Не хочу! Не хочу стать монстром!

– Ты не будешь таким, если сможешь противостоять им. Теперь ты мне веришь?

– Да, – ответил Домовой, посмотрев в глаза Элизабет, которые притягивали его. – Давай вернемся обратно. Здесь жутко.

Через десять минут они вернулись обратно к Виктории.

– Ну как? – поинтересовалась Вика.

– Все хорошо. У меня нет оснований не верить Элизабет, поэтому я решил – действовать. Слава Богу, что у меня есть план.

Виктория обняла Домового, положила голову на его плечо и шепнула, что он самый лучший. По его щеке скатилась скупая мужская слеза.

– О чем это ты, Домовой? Какой план? – поинтересовалась Элизабет.

Домовой подробно рассказал Элизабет о его дальнейших действиях, когда он вернется в колледж.

– Сколько у вас осталось времени побыть наедине? – спросила она.

– Примерно час. Не больше.

– Тогда не теряйте ни секунды. Время – золото. Кто знает, когда вы в следующий раз встретитесь? Все я ухожу, я выполнила с честью и достоинством свою миссию. Прощайте.

– Спасибо тебе за все, Элизабет, – поблагодарил ее Домовой, но она его не слышала, так как исчезла, растворившись в перламутровом осеннем небе.

Они пришли домой, легли на постель, забрались под одеяло и, обнявшись, взялись за руки и стали смотреть друг другу в глаза, чтобы налюбоваться ими перед долгой – возможно, вечной – разлукой. Виктория сначала улыбалась Домовому, потом, когда больше не было сил терпеть и скрывать свои истинные чувства, она поцеловала его в носик и зарыдала, уткнувшись лицом в его широкую грудь. Домовой гладил ее шелковые волосы и успокаивал, обещая, что все будет хорошо, что их дружба преодолеет любые трудности и что они обязательно встретиться, потому что по-другому и быть не может.

– А что если судьба свела нас, чтобы потом разлучить? – не унималась Виктория.

Он замолк, не зная, что ответить на этот вопрос. Он был в таком же смятении, что и она. На грани паники перед неизведанным и смутным будущим, окаймленным беспросветной тьмой лжи и обмана. Перед будущим, которое наступит уже сегодня, через несколько минут и поглотит их дружбу в объятия неотвратимого настоящего. Он не знал, что их ждет впереди, встретятся они когда-нибудь или нет. Не знал, сможет ли он попасть на те проклятые острова забвения, как и не знал, сможет ли он выбраться оттуда. Он не знал, кто он, кто его отец. Он не знал НИЧЕГО. И это его пугало до дрожи.

Постучали в дверь.

– Виктория, это я, – крикнул Василий. – Я знаю, что у тебя Домовой.

Виктория встала с постели, смахнула слезы, сухо улыбнулась и открыла дверь.

– Ты чего закрылась! – воскликнул Вася. – Привет, Домовой! Как дела? – он подбежал к кровати, сиганул на нее и обнял Домового.

– Привет, Василий. Дела идут. Как у тебя?

– Все круто! Ты не представляешь, что со мной вчера приключилось.

– Если, честно не представляю. Расскажешь? – он подмигнул ему: Вика легла к брату и Домовому.

– Конечно, расскажу. Обещайте, что не будите надо мной смеяться?

– Не будем.

– Обещаем, – добавила Вика.

– Помните, вы пообещали. Кстати, я только сейчас заметил, что опасная тройка снова вместе, как в старые добрые времена! Круто! Ведь так, Виктория? Домовой?

– Именно, – ответила она, посмотрев печальными глазами на Домового.

– Лучше сказать незыблемая тройка, – подправил его Домовой.

– Не важно, незыблемая или опасная. Главное, мы вместе. – Василий вырвался из объятий Домового и Виктории, сел напротив них и начал рассказывать. – Вчера мы с друзьями пошли в детский садик гулять. Так сказать вспомнить детство и счастливые деньки. Купили в ларьке три литра газировки, чипсов и море освежающих конфет. Надурившись и наевшись, я лег на крышу веранды и смотрел на небо, пока мой живот не закрутило и не завертело так, как юлу или монетку на ровном полу. Я, если честно, испугался. Думал, что умираю и, возможно, в последний раз смотрю на это голубое небо. Ко мне подошел Вовка и сказал: «Нет, ты посмотри на него, лежит тут, кривляется! Сходи за веранду и будет тебе облегчение!». Я поначалу и не понял, что имел в виду Вовка под словом «облегчение», но потом до меня дошло, я спрыгнул с веранды и ну… вы сами понимаете.

– Фу! Какая гадость, Василий! – воскликнула Виктория.

– Да подожди ты фукать! Я еще не рассказал до конца! После этого мне стало намного легче, я оторвал первый попавшийся листок, вытер попу, надел штанишки и вышел из-за веранды, посвистывая. Но свистел я не долго. А знаете почему? Да откуда вам знать. Я перестал свистеть, потому что моя попа реально стала гореть. Я бегал, как очумелый, по всему садики на потеху друзьям, пока не нашел в садике небольшой фонтанчик и не плюхнулся туда прямо в штанах. Вы бы знали, какое это было облегчение! Вечный кайф! Потом, правда, меня называли друзья: «Васька – мокрые штанишки». Но я на них не обижаюсь. Сам виноват.

Домовой долго держался, но потом не выдержал и засмеялся звонким смехом.

– Эй, ты чего? Ты ведь обещал не смеяться! Так нечестно! – обиженно воскликнул Василий.

Виктория, глядя на веселого Домового, тоже засмеялась, искренне и беззаботно.

– И ты ту даже, Вика! Все я вам больше ничего не расскажу!

– Да ладно тебе, Василий. Не обижайся. Это очень смешно. Со мной такая же история приключилась.

– Правда? – обрадовался Вася.

– Да. Зачем мне врать? Меня только называли еще круче: «Огнедышащая попа».

Теперь они смеялись все вместе, позабыв о будущем и наслаждаясь настоящим.

Глава 5

– Виктория! – крикнул Антон, стоя в очереди в просторной столовой.

Вика обернулась, махнула ему рукой и повернулась обратно к Марье Владиславовне, с которой разговаривала насчет школьного похода в кинотеатр после уроков в эту пятницу. Мария Владиславовна была заслуженным учителем Российской Федераций, в их школе она вела ОБЖ и сокращенный курс вводной экономики и была организатором культурных мероприятий. Учительница была одета в строгий бархатный костюмчик. Ее лицо избороздили старческие морщины, усталые глаза говорили о нелегкой жизни в стенах школьного заведения, только широкая и симпатичная улыбка говорила о том, что она когда-то давно была прекрасна, как росинка на зеленом листке.

– Хорошо, Виктория, тогда договорились. Пятница как раз у меня свободна. Прости, Вик, я тут запамятовала, у вас в пятницу мой предмет есть?

– Да, Мария Владиславовна. Последним шестым уроком. «Экономика».

– Замечательно. Наверное, никто не будет против, если мы вместо того, чтобы учиться сорок минут, потратим это время на сборы в кинотеатр?

– Я думаю, что нет, – улыбнулась ей Вика.

– Так и еще… я хотела узнать, Виктория, какой фильм показывают в кинотеатре?

– Новый полнометражный анимационный фильм. Не помню точно, как называется. Вроде бы «Мадагаскар».

– Замечательно. Вопросов больше не имею. Встречаемся в двенадцать тридцать по полудню у меня в кабинете, в пятницу.

– Да. Я всем передам. До свиданья, Мария Владиславовна.

– До свидания, Виктория.

Виктория, порыскав глазами, не нашла Антона в кричащей толпе (наверное, убежал! – подумала она про себя) и встала в общую очередь.

– Виктория! – снова крикнул Антон. Она развернулась и увидела, что он сидит за кухонным длинным столом школьной столовой. – Ты сегодня со мной поздороваешься или нет?

Вика улыбаясь и подошла к нему:

– Все хотела, да вот незадача – не могла найти тебя.

– Ага, я же такой маленький, словно дюймовочка.

– Да как же! Дюймовочка! – засмеялась Виктория, похлопав его по плечу. – В тебе семьдесят две дюймовочки.

– Всего-то? – сквозь смех удивился он.

– У тебя рост примерно 180-183, да?

– Ну… да. Где-то в этих пределах, – неуверенно ответил он.

– Дели свой рост на 2,54 и получай дюймы. Неужели не знал?

– Дак я ведь неуч! – ухмыльнулся он. – Только об одном и мечтаю на уроках?

– О чем же? Хотя стой, подожди, пока не говори, я сама догадаюсь. Ты мечтаешь стать актером. Эти думы тебя преследуют. Да? Я угадала?

– Нет. Я мечтаю, мечтаю, чтобы ты сейчас села напротив меня и пообедала со мной. Исполнишь мою мечту?

– А ты хитер, Антон! – воскликнула Виктория. – Даже вторую порцию купил!

– Я таков. Так что составишь мне компанию?

– С удовольствием. Буду сегодня Девой – исполнительницей прихотей и заветных желаний. – Виктория села за стол, рядом с ним. – Не люблю сидеть напротив кого-то. Уж, прости.

– Да, ничего. Так даже лучше.

– Какой вкусный суп! Как же я хотела кушать! Ей богу, думала, умру.

– Оказывается, я твой – спаситель.

– Ага, прям Зевс во плоти!

Они снова засмеялись.

– О чем разговаривала с географичкой? – спросил он.

– Договорилась с ней насчет культурного похода в кино в эту пятницу. Правда, здорово?

– Да, здорово! Можно с вами?

– Нельзя. Ты ведь из параллельного класса.

– Какая разница? Ну, пожалуйста, Виктория. Обещаю, буду тихо себя вести.

– Ладно, – сдалась Вика. – Но я ничего не обещаю. Если Марья Владиславовна не разрешит тебе с нами идти, значит…

– Я обломаюсь. Я понял, – он замолчал.

Когда они все съели, Антон спросил.

– Я тут подумал, Виктория… может нам с тобой после уроков порепетировать? Я просто боюсь, что мы не успеем.

– Я думаю, можно. Времени осталось мало, дополнительная подготовка лишней не будет. Давай тогда встретимся после школы. Подходи к турникам. У тебя, сколько уроков?

– Вроде бы пять. Сейчас посмотрю. – Антон достал из портфеля дневник. – Так, так, так. Это не то. Не то! Точно, пять. Угадал.

– Хорошо. У меня тоже пять, – сказала она, взяла поднос с грязными тарелками и встала из-за стола. – Ладно, Антон, я с тобой еще не прощаюсь. Скоро увидимся. Спасибо за обед.

– Да не за что. До встречи.

– До встречи.

Виктория зашла в женский туалет. Помыла руки, умылась. Открыла кожаную сумочку, достала оттуда листок бумаги, развернула его и начала читать:

«Здравствуй, Виктория! В очередной раз убеждаюсь, что жизнь – все-таки странная штука, которая может в любой момент преподнести как сюрприз, так и подлянку со смертельным капканом. Это письмо я написал пару дней назад и подразумевал, что оно будет любовным посланием. Но «жизнь» внесла свои коррективы, все расставив на свои места и мое письмо в мгновение ока, превратилось в прощальное. Извини, что вступление написано мной небрежно и коряво, писал в последние минуты перед тем, как с тобой проститься. Мне все еще не вериться, что это встреча, может быть п… фразу умышленно обрываю, потому что я в это не верю. И ты не верь!

Долго думал, как признаться тебе в любви, чтобы ты это запомнила. Испробовал тысячу вариантов и все мне были не по душе. Начинал с любовной серенады и заканчивал банальным «мыльным» текстом, что-то вроде: «О, Виктория! Я люблю тебя! Ты любовь всей моей жизни! Я не могу без тебя жить!». И так далее и тому подобное. Согласись, если я остановился на таком варианте признании, было бы, как минимум, шаблонно и картинно. Поэтому я решил пойти иным путем – путь, который мне подсказала влюбленная пара. Я стал случайным очевидцем их размолвки. Я сидел в галерее, они сидели напротив меня и ругались, не стесняясь того, что их могут услышать другие духи, в том числе и я. Она кричала: «Мне надоели такие отношения! Ты холоден, как лед и черств, как хлеб! Признайся, что давно меня не любишь и все делаешь мне назло?». Он ничего ее не отвечал, он задумчиво смотрел на нее и молчал, подняв брови вверх. Его молчание еще больше злило ее, и выводила из себя. Она кричала: «Почему ты уставился на меня и не отвечаешь?». Он молча поднялся со скамьи и обнял ее, касаясь губами ее алых щек. «Милая, успокойся, – сказал он тихим певучим голосом, – не надо кричать из-за пустяков. Просто наши чувство немного остыли. Но это не значит, что я тебя больше не люблю или люблю меньше. Поверь мне, я люблю тебя еще больше». Она спросила: «Но почему ты сейчас молчал?». Он ответил ей: «Потому что, я вспоминал все то хорошее, что между нами было. И понял одну важную вещь». Он снова замолк, но она снова спросила: «О чем ты вспоминал и что ты понял?». Он нехотя, но ответил ей, поглаживая ей рыжие волосы: «Я вспоминал, как мы первые встретились возле песчаных бурь. Как ели кислотные леденцы в шатрах и смеялись, как дети. Как впервые поцеловались на самой высокой дюне при бледно-красном сиянии луны. Как ходили втихушку от родителей гулять по вечерам. Как пошли вместе в колледж и стали жить в одной комнате, словно семейная пара. Почему я говорю «словно». Мы и так с тобой семейная пара – два родных духа, которые согласились разделить свое славное бремя. – Он замолк на несколько секунд, чтобы поцеловать ее, после чего продолжил. – После того, как я вспомнил нашу совместную жизнь, я понял довольно простую истину, что в нашей жизни белых полос больше, чем черных. Поэтому, я более чем уверен, что это черная полоска, наша пустякова размолвка, ближайшее время потонет в белом облаке счастливых моментов…» Он хотел что-то еще сказать, но больше не смог, так как она его стала целовать и целовать.

Правда, замечательная история любви? Именно она мне дала толчок к тому, чтобы написать следующие слова – слова благодарности.

Спасибо тебе, Виктория, за то, что ты со мной столько, безусловно, прекрасных лет, которые были для меня сказкой наяву, раем на земле, землей обетованной среди высохшей пустоши.

Спасибо тебе за твою безграничную доброту, искренность, понимание и терпения ко мне. Я знаю, я был порой невыносим и неоправданно жесток к тебе: и предавал (ты знаешь не хуже меня историю той роковой ошибки), и обижал подлыми словами, глупыми поступками, и унижал, сам того не замечая, и специально шел против твоей воли, как бы назло. Прости меня.

Спасибо тебе, Виктория, за то, что ты умеешь прощать чужие (мои) ошибки и продолжаешь любить меня несмотря ни на что, невзирая ни на какие обстоятельства.

Когда я оглядываюсь назад, на свои нелогичные и глупые поступки, я задумываюсь, а почему я их совершал по отношению к той, которая была моей феей, дарующей безвозмездно истинное волшебство – свою любовь? И, к сожалению, четкого ответа на этот вопрос, я не могу найти, как бы усердно я не старался. На самом деле, его нет. Только предположения. Возможно, я был слишком амбициозен, высокомерен и горд. Возможно, хотел показать свое превосходство перед тобой. Возможно, хотел доказать тебе, что я не такой, как все, что я – сильный и смелый. Хотя, оказался, как и все, трусливым и слабым. И это истинная правда. Возможно, я хотел, чтобы ты меня уважала, восхищалось мной, как Ди Каприо. И еще тысяча: «Возможно». Что было, то было и ничего теперь не изменишь. Я прав? Поэтому… прости меня, Виктория, еще раз, за то, что я иногда пренебрегал нашей дружбой и чуть не потерял ее, однажды, выпустив из рук связующую нить – твое доверие.

Спасибо тебе, Виктория, за то, что ты есть на этом белом свете. Если бы не ты, Вик, я давно бы превратился в монстра без лица и без души, скитаясь неприкаянно по свету и разрушая то, что в принципе нерушимо.

Виктория, ты изменила мир в лучшую сторону. Ты спросишь меня, как? Я отвечу тебе – ты храбро и самоотверженно уничтожила того злого монстра внутри меня и спасла тем самым сотни человеческих жизней.

Спасибо тебе, Виктория, за то, что ты живешь в моей памяти.

Если даже мы больше никогда не встретимся, ты всегда будешь со мной. Ты всегда будешь для меня той маленькой девочкой в красном платьице, которая научила меня кататься на велосипеде, качаться на качели, мечтать, целоваться, любить жизнь, такой, какая она есть, смотреть на нее с иного ракурса. Ты будешь той девушкой, которая никогда не стеснялась и никогда не отказывалась от меня своего друга. Будешь той, которая стала для меня жизненной опорой, сильной и несгибаемой. Именно ты научила меня стремиться к своей цели, к своей мечте и не огладываться назад, всегда идти до победного конца, как бы ни была тяжела дорога к успеху. Ты та женщина, которая научила меня любить не только жизнь и самого себя, но научила любить и ближнего своего. Взаимная любовь – вот, что держит мир в равновесии и не дает нам стать кончеными эгоистами. Я помню, как ты это сказала, Виктория. Спасибо.

Спасибо тебе, Виктория, за все…

А теперь, чтобы разбавить приторно-сладкую составляющую данного письма, вспомни, пожалуйста, как…

Как мы с тобой познакомились и, как ты потом удивилась, что я живу в платяном шкафу.

Как мы впервые подарили друг другу первые подарки.

Как мы в понарошку сражались против огромных скорпионов в пустыне, чтобы защитить твой луг, на котором жили волшебные феи.

Как мы лежали в межгалактическом туннеле, смотрели на яркие звезды, на твою голубую планету, которая казалось вдалеке небольшим шаром. И мечтали…

Как мы с тобой бежали от духов по лестничной площадке, когда гостили у твоей бабушки.

Как мы пускали в небо воздушного змея с твоим братом, как жарили на костре хлеб и сосиски, как рыбачили, рассказывая друг другу смешные истории.

Как мы впервые серьезно поругались.

Как мы закопали бабушкино ожерелье возле моего дома, чтобы наша любовь была нерушима до самой старости, пообещав друг другу вместе выкопать его через шестьдесят три года. Я помню…

Как мы впервые расстались на долгие шесть месяцев.

Как мы вместе пережили потерю близких тебе людей, Ильи и дедушки.

Как мы впервые занялись любовью.

И еще тысяча воспоминаний, связанных с тобой, Виктория.

Разве такое возможно забыть?

Надеюсь, что ты вспомнила все эти эпизоды Нашей жизни: посмеялась, поплакала или просто улыбнулась или взгрустнула.

Знаешь, что замечательно в воспоминаниях? Ты понимаешь, как здорово кого-то любить.

Я осознанию, что написал письмо, крайне неумело и не так романтично, как хотелось бы. Ну и пусть! Зато мои мысли шли от чистого сердца.

Еще раз спасибо, Виктория. И… я люблю тебя!».

Виктория сложила прочитанное на седьмой раз письмо, сдержалась, чтобы не разрыдаться, вытерла слезы и пошла на урок.

Спустя два часа Виктория встретилась с Антоном на игровой площадке. Антон сидел на резиновой шине, закопанной наполовину в землю. Он ждал Викторию уже больше получаса. Было пасмурно и сонливо.

– Извини, Антон, задержалась на физике. Давно ждешь?

– Нет. Наверное, минуты три, не больше. Э… сам опоздал, – обманул он.

– Хорошо. – Вика положила кожаную сумочку на соседнюю шину и извлекла из черного пакета, в котором лежали все ее учебники и тетради, сценарий спектакля. – Всегда его беру с собой. Если есть свободная минутка – учу реплики.

– У меня та же самая история. – Он подмигнул Виктории, открыл тринадцатистраничный сценарий, вспомнил свою реплику и спросил. – Ты готова? – Вика кивнула. – Тогда поехали. « – Алиса, почему люди ко мне так жестоки, я ведь не вор, не убийца, не садист? Я такой же член общества, как и они…».

Репетировали они долго, пока не продрогли так, что скулы начали дрожать, а некогда румяные щеки посинели.

Прощаясь после репетиции с Викторией, Антон сказал:

– Виктория, ты очень чувственно играешь. Ты даже умудрилась заплакать.

– Спасибо. Но не обольщайся, я не такая хорошая актриса. Просто вспомнила о своем молодом человеке.

– А что он натворил? Может, мне с ним поговорить? Я могу.

– Ничего он не натворил. И спасибо за помощь, – усмехнулась Виктория.

– А что случилось?

– А еще, говорят, что только женщины любят посплетничать!

– Не хочешь говорить – не надо. А зря! Я бы тебя выслушал, как друг, и дал бы какой-нибудь полезный совет.

– Теперь он переехал в другую страну. И мы, возможно, больше никогда не увидимся. Правда, печально? Вот поэтому я всплакнула, когда моя героиня убежала от Чарли. – Виктория выдержала паузу. – Ну и где твой совет?

– Мне очень жаль, – растерялся Антон.

– Мне тоже, – сказала она, чмокнула его в щечку, обняла и шепнула его на ухо. – Спасибо за сегодняшнее двойное свидание. Сначала в столовой, потом – на спортивной площадке школы.

– Я… не… не былоникаких свиданий. Хотя кого я обманываю, ты меня раскусила. – Улыбнулся Антон.

– Ты милый. Все я побежала, – она закинула сумочку через плечо.

– Давай, беги. Только Виктория…

– Что? Хочешь назначить мне свидание?

– Хотел, – ответил он, глядя в ее большие глаза. – Пойдешь?

– Ты ведь мой друг? – спросила она.

– Да.

– Тогда ты должен понять. Нет. Прости.

– Ничего, – ответил он притворно-веселым голосом. – Тебя проводить до дома?

– Спасибо за заботу. Я сама. Пока.

– Пока, – грустно сказал он, помахал ей рукой и побрел домой, думая о своей неудаче. Думая о ней.

По дороге домой, Виктория была почти уверена, что за ней кто-то следит. Она несколько раз останавливалась, оборачивалась, внимательно осматривая местность, убедившись, что никого нет, шла дальше с тревожными мыслями. Выйдя на безлюдную дорогу, Виктория побежала. Она бежала, а ей казалось, что ее кто-то догоняет и хочет засадить в спину холодный нож. Успокоилась она тогда, когда забежала в дом – в крепость или в ловушку? – и закрыла дверь на два замка.

Что с тобой? – спросила она у себя. – Совсем рехнулась, Виктория? Тебе уже черт знает, что мерещится! ТЫ – параноик!

Она сняла обувь, положила ключи на комод, бросила сумку с пакетом на пол, помыла руки и обнаружила на кухонном столе записку от мамы:

«Мы с Василием зайдем в гости к Романовым. Не теряй. Суп и макароны с колбасой в холодильнике. Смайлик. Люблю тебя. Твоя мама».

Положив записку обратно, Виктория увидела на вымощенной пурпуровой плитке следы от грязных ботинок. Она вздрогнула, взяла в руки нож и пошла по грязным следам в коридор.

Тишина угнетала. Тиканье часов раздражало. Тик-так. Где-то нечасто, но раскатисто – в тишине, по крайней мере, так казалось – стучала открытая форточка от сильных порывов ветра. Бряк-бряк. Из водопроводного крана капала вода в раковину. Кап-кап. Учащенное биение сердце больно отдавалась в ушах, как от автоматной очереди.

Виктория шла медленно и аккуратно, чтобы не шуметь. Испарины на лбу превращались в соленые капли, которые скатывались по коже, оставляя влажные дорожки на напряженном красном лице.

Грязные следы от ботинок вели на второй этаж. Виктория встала на ступеньку. Скрип. Виктория закрыла рот руками, чтобы не вскрикнуть. В доме повисла мрачная, нагнетающаяся тишина.

Вика стала подниматься, еще крепче сжимая рукоятку ножа, отчего костяшки пальцев побелели, а ладошка вспотела. На последней ступеньке винтовой лестнице следы исчезли.

Она стояла в коридоре, в темных углах которого ей мерещились силуэты, они словно следили за ней. Вика закрыла глаза, потом открыла. Никого. Она пошла в комнату брата, так как она была ближе. Прикоснулась дрожащей рукой к медной рукоятке, повернула ее влево и прежде чем войти, перекрестилась. Резко открыв дверь, она увидела, что в комнате никого нет кроме мебели и детских игрушек, разбросанных по всей комнате. Убедившись, что никого нет за темно-бархатными шторами, за дверью, за шкафом, в шкафу, под кроватью, она с облегчением вздохнула и подняла с пола пластмассового Солдата Джо.

– Как же мне не хватает такого мужчины, – сказал она и…

Бряк!

Хлопнуло форточка.

Виктория визгнула, выронила солдатика из рук и обернулась, махая ножом в разные стороны.

Бряк-бряк-бряк! – неугомонно продолжало брякать форточка.

– Дура! – отругала себя Вика и засмеялась. – Это просто форточка! И все!

Она вышла из детской комнаты, зашла в кладовую. Никого. В мастерскую. Лишь краска, кисти, чистая бумага и длинный холст на подставке.

Наконец осталась еще одна комната. Ее комната. Виктория открыла дверь. Пройдя в комнату, она не заметила ничего подозрительного, разве только форточка была открыта. Вика подошла к окну и закрыла ее. Глубоко вздохнув, оглядев пустую комнату, она села с облегчением на стул, посмотрела в зеркало и сказала:

– Ты сходишь с ума! – она закрыла глаза, приложила ладони к горячему лицу, и вновь открыв, увидела позади себя в отражении зеркала суровое лицо отца Домового, высунувшееся из платяного шкафа.

Виктория от испуга закричала и упала со стула.

– Не кричи так громко, Вика. Я знаю, ты рада видеть старого знакомого. Можно с тобой поговорить?

– Нет. Убирайтесь из моей комнаты, – воскликнула Вика.

– И где твой этикет? Где твое радушное гостеприимство, которое ты оказывала моему сыну? Чем я хуже его? – спрашивал он, приближаясь к ней.

– Не подходите ко мне, – она встала с пола и попятилась к двери, не отрывая взгляд от его красных глаз.

– Хочешь сбежать от меня?

– Нет. Я просто не хочу вас видеть.

– Врешь! Ты хочешь убежать, так как боишься меня. Я чую твой страх так же, как чует акула кровь.

– Вы мне противны.

– Спасибо. Я искренне польщен. – Он засмеялся и дверь посади Виктории, захлопнулась с такой силой, что стены задрожали. – Присаживайся, пожалуйста, на эту кровать, а я сяду на этот дивный стул. Нужно поговорить.

– Вы не должны здесь находиться! Мне говорил Домовой, что вы дали друг другу обещания, что…

– Я без тебя знаю, какое я дал обещание сыну, – закричал он, сел на стул и сказал спокойным голосом. – Да, я нарушитель. Но так необходимо. Если честно, меня раздражает, что ты такая непонятливая. Почему ты все еще стоишь? Кому я приказал сесть! А? Не будь упрямой, я не люблю уговаривать. Хуже будет.

Виктория покорно села на кровать. Он ехидно улыбнулся.

– Так-то лучше, девочка моя. С чего бы начать. Ах, да! Знаешь, тут такое дело выяснилось, к моему большему несчастья и негодованию, мой славный мальчишка, откуда-то узнал много разных тайн, о которых он в принципе не должен был узнать. Но узнал. Кстати, это не самое плохое. Самое плохое заключается в том, что теперь мой сыночек пытается шантажировать этой информацией и меня, и членов моего благоразумного братства. А это приводит к тому, что мы вынуждены идти на срочные меры: отпустить или убить его. Мы еще не решили. Так вот, милая моя, Виктория, к тебе есть вопрос. Ты случайно не знаешь, откуда мой сынок нахватался этой дряни, которая сейчас разлагает его светлый мозг?

– Я ничего не знаю, – отрезала Виктория.

– Даже краешком ушка ничего не слышала?

– Нет!

– Странно, странно… А знаешь почему?

– Не знаю и не хочу знать, – грубо отвечала Вика.

– Странно, потому что вы на протяжении десятка лет – я ведь прав насчет десяти лет? – были практически неразлучны. Сначала закадычные друзья, потом влюбленные юнцы, а позже страстные любовники. Так ведь, Виктория? Так, так. Я все это время был против ваших отношений и делал все возможное, чтобы разлучить вас. Но, увы, мои планы рушились, а все из-за вашей чертовой Любви. И что в итоге? Я направил весь гнев сына не на тебя, а на себя. Старый дурак! – Он засмеялся. – Но в один прекрасный день я решил сменить тактику. Я решил пойти на обман, решил показать сыну, что готов пойти на уступки ради ваших отношений. Я пообещал, что у него будут воскресные встречи с тобой при одном условии, если он будет лучшим в классе. И это сработало! Он стал лучшим, как когда-то это сделал я, его отец, его дед, его прадед и так далее. Я думал, все схвачено. Через полгода он должен был окончить обучение в колледже. Убить тебя, сучка! И должен был занять в итоге почетное место в нашем обществе. А тут на тебе – детская неожиданность – в самый разгар его возможностей. Ты понимаешь? Да ни хрена ты не понимаешь. И вообще я отвлекся. Так… на чем я остановился. Черт! Ах, да! Вы с Домовым десять лет делились своими секретами, тайнами и что ты хочешь сказать, что ты об этом ничего не слышала?

– Я знала об его планах. Он вчера мне рассказал, что намерен убежать из колледжа, чтобы попытать свое счастье на островах забвения, нежели учиться в колледже, который просвещает бесчестие.

– Он так сказал?! Маленький негодник! Продолжай?

– Больше ничего я не знаю. Кто ему сказал эту информацию, он не говорил, а я не спрашивала.

– Вопрос. Можно ли тебе верить? Я думаю, что… нет. Ты врешь! Врешь! – закричал он, встал, взял в руку стул, размахнулся и сломал об пол. – Говори правду, сучка, а не то с тобой будет то же самое, что приключилось с этим стулом. Ты этого хочешь? – спросил он, подойдя к ней вплотную.

– Нет, – заревела испуганная Вика.

– Тогда скажи правду, и все!

– Я вам рассказала то, что знала. Честно, – голос Виктории дрожал.

Он обхватил ее шею холодными костлявыми пальцами и начал душить.

– Говори!

– Я не знаю.

– Кто ты?

– Виктория, – хрипела она.

– Ты любишь моего сына?

– Да.

– Ты хочешь жить?

– Да. Да! – воздуха в легких почти не осталось.

– Ты хочешь меня убить?

– Да.

– Ты сказала моему сыну об островах забвения?

– Нет. Отпустите! Мне больно.

– А кто?

– Я не знаю. Не знаю!

Он ослабил хватку. Воздух стал проникать в легкие. Виктория закашляла.

– Наверное, ты и в правду не знаешь. – Он отошел от нее и сказал. – Полежи немного. Скоро станет легче. Я все равно бы тебя не убил. Хоть я и жесток к людям, но кодекс, заключенный с сыном, я уважаю. Прощай.

– Вы ведь его не убьете? – еле слышно спросила Вика.

– Он мой сын. – Он зашел в платяной шкаф. – Кстати, в твоем доме был «чужой».

Он скрылся. Виктория зарыдала, свернувшись калачиком на диване.

Пошел дождь.

«В твоем доме был чужой!» – отдавался его голос в ее голове.

Позвонили в дверь.

Вика встала. Горло жутко болело: больно было глотать. Вика подошла к зеркалу, увидела в отражение опухшею иссиня-красная шею. Испугалась. Повязала ее шарфом и спустилась вниз.

Посмотрела в глазок. Лишь копна волос. Лицо не было видно.

– Кто там? – спросила она.

– Привет, Виктория. Это я, Олег.

– Что вы хотели?

– Я услышал крики. У тебя все хорошо?

– Все, хорошо.

– Точно?

– Да.

– Неудобно спрашивать, но я все-таки спрошу. У тебя случайно нет запасного зонтика? Я уже весь вымок.

Не пускай его! Что тебе говорил отец и Элизабет? Забыла? Так вспомни. Он – опасен, – кричал ей внутренней голос.

А вдруг маньяк все еще в доме? Олег мне поможет и защитит! Его надо впустить. Обязательно. Решено!

– Виктория?

– Ой, простите! Сейчас открою дверь. – Два оборота. Дверь отперта. – Здравствуйте! Извините, что замешкалась. – Олег вошел в дом.

– Не страшно. Что с твоим голосом? – спросил он.

– Приболела. Не обращайте внимания.

– Почему ты кричала?

– Кажется, в наш дом кто-то проник. Я увидела грязные следы на полу, поэтому закричала.

– Ужас. Нужно, как можно быстрее осмотреть дом, а потом вызвать милицию.

– Я осмотрела второй этаж. Никого не нашла.

– Ты одна? Где у тебя родители?

– Мама с братом ушли в гости. Придут, наверное, не скоро. Отец на работе. – Она посмотрела на ручные часы. – Сейчас еще нет шести. Обычно он приезжает к восьми.

– Понятно. Давай тогда пока не будем беспокоить твоих родителей. Сейчас я осмотрю твой дом. Ты не против?

– Нет. Можно я с вами? Я боюсь одна оставаться в доме, вдруг он где-то прячется.

– Конечно. Пойдем.

Через минут пятнадцать-двадцать, они осмотрели весь дом. Никого не было. Одни молчаливые стены, хранившие тайны дома.

– Будем звонить в милицию? – спросила Виктория у Олега.

– Может, сначала выпьем чаю для успокоения нервов?

– Хорошо, я сделаю. Пойдемте на кухню.

– Не понимаю, – сказал Олег, когда сел за кухонный стол.

– Чего? – спросила Вика, поставив чайник на газовую плиту.

– Зачем кому-то вламываться в частный дом, и при этом ничего с собой не забирать? Какой мотив? Какая цель такого визита? Странно.

– Не знаю. Может быть, он не успел своровать, я его спугнула, – предположила Виктория.

– Вполне возможно. Но, – Олег сделал театральную паузу, посмотрев на Викторию, – но, а что если никто не проникал в твой дом, Виктория.

– Как это? А почему тогда на полу грязные следы от ботинок?

– Следы от ботинок твоего отца – предположил Олег.

– Исключено, он на работе с утра до ночи, – возразила Виктория.

– Ладно. Пойдем иным путем. Следов взлома нет, ценные вещи не пропали, в доме никого, кроме нас…

– Я поняла, к чему вы ведете, – оборвала его суждения Виктория. – Вы хотите меня убедить, чтобы я не звонили в милицию.

– Ты правильно меня поняла, Виктория. Лучше тебе дождаться родителей и поговорить с ними. Кто знает, вдруг в твое отсутствие приходил сантехник, ремонтник или еще кто-нибудь, кто не снимает обувь? Такое ведь возможно?

Виктория задумалась, потом сказала:

– Скорее всего, вы правы. Дождусь родителей. Вам обычный чай или с лимоном?

– С лимоном, если можно.

Виктория открыла холодильник, достала закрытый контейнер для хранения лимонов, вытащила две дольки, положила их в кружки и убрала обратно контейнер в холодильник.

– Сахар?

– Три ложечки, пожалуйста.

– Готово. А мне четыре. Эх. Пожалуй, мне не хватит, – выскребая последний сахар из сахарницы, вздохнула Вика. – Я схожу, наполню сахарницу. Я мигом.

– Не торопись, Виктория.

Вика быстрым шагом направилась к порогу, где стоял мешок с сахаром. Наполнив доверху сахарницу детской лопаткой, которая лежала в мешке, она направилась обратно на кухню и запнулась об ботинок, чуть не упав.

И почему все гости такие неряшливые? Неужели так трудно снять обувь, где положено и убрать на место? – подумала про себя Вика, взяла оба ботинка и поставила на половик.

На месте разбросанных ботинок, остались грязные следы подозрительно похожие на те, что она видела на кухне и на винтовой лестнице.

Ты – параноик. Успокойся. Сейчас будешь каждого подозревать во взломе, так? – отругала она себя и пошла на кухню.

Чай был готов. Виктория с Олегом уселись за стол и начали чаепитие. В воздухе витало какое-то напряжение, однако Виктория старалась поддерживать непринужденную беседу.

– Как здоровье у вашего друга? Лучше? – поинтересовалась она.

– Если бы. Он совсем плох. – Олег замолчал. – Ему всего двадцать семь. Даже не верится, что скоро его может не стать. Он мне слишком дорог, чтобы его п… – он не договорил, отвернулся от Виктории, смахнув притворные слезы. – Прости. Когда я говорю о нем, я не могу себя сдерживать. Эмоции захлестывают.

– Ничего. Если вас это утешит, я тоже частенько плачу.

Олег улыбнулся.

– Спасибо, Виктория, за горячий чай и за эти вкусные печенюшки.

– Не за что.

– Где у вас можно умыться?

– В душевой. Найдете?

– Найду. Я мигом, – он подмигнул ей и встал из-за стола.

Пока странный гость умывался, Виктория на кухне все прибирала, как вдруг увидела на стуле, где сидел Олег, свернутую надвое фотографию. Она развернула ее и лишилась дара речи. Это была ее фотография из ее же комнаты. Фотография, сделанная ее отцом, когда они гуляли вдвоем по набережной: это была его идея сфотографировать крупным планом беззаботно улыбающуюся Викторию, когда ее длинные волосы, вьющиеся на кончиках, ласкал ветерок, а солнечные блики падали на ее юное лицо, которые придавали ей еще большую нежность и притягательность.

Она дрожащими руками перевернула фотографию и прочитала надпись: «Самой прекрасной дочурке на свете. От папы». И выронила ее из рук, когда неожиданно в проеме двери появился Олег.

– Красивая у вас ванная комната. Наверное, я пойду. – Олег посмотрел в ее напряженное лицо и спросил. – Виктория что-то случилось?

– Горло жутко болит. Надо в постель лечь срочно. – только и смогла выговорить испуганная Вика, задвинувшая ногой выпавшее фото дальше под стол.

– Конечно, ложись, – сказал Олег, – Если будет плохо, звони, не стесняйся, я всегда рад тебе помочь, Вика.

– Спасибо. Вы очень добры.

Вика проводила его до двери. Он надел грязные ботинки, на прощание обнял ее, понюхал ее волосы и ушел.

Виктория закрыла дверь, с облегчение вздохнула и заплакала.

– Не время нюни распускать, нужно позвонить в милицию. И чем быстрее, тем лучше, – убедила себя Виктория и побежала в большую комнату, чтобы позвонить со стационарного телефона в соответствующие органы. Телефон не работал.

– Черт! – выругалась она и побежала на кухню за мобильным телефоном.

Телефона не было.

– Этот ублюдок взял мой телефон, пока я ходила за сахаром! Вот я дура! – выругалась она.

Виктории показалось, что она увидела черный силуэт за окном и решила, что безопасней всего ей будет в своей комнате. Поднявшись наверх, она вытащила из кладовки бейсбольную биту, закрылась в комнате и села на кровать, ожидая худшего.

Позади послышался скрип. Вика обернулась и увидела, как из-за плотных портьер выходит он. Олег.

– Знаешь, Вика, нехорошо брать у людей то, что по праву принадлежит им.

– Как вы сюда попали? Что вам нужно от меня!? – закричала она, прижавшись спиной к закрытой двери.

– Мне нужна моя фотография, которую ты подло присвоила себе.

– Это моя фотография. Вы ее украли! Вы пробрались в мой дом и украли ее! Я знаю!

– Я? Ты обвиняешь меня в воровстве? Так, получается?

– Да, обвиняю! И приказываю вам покинуть мой дом, пока я не вызвала милицию! – крикнула Виктория. – Я не шучу. Я позвоню.

– С чего это ты позвонишь в милицию? Мобильного телефона у тебя нет, а стационарный телефон, к большому сожалению, перестал работать. Какая жалость, – Олег, ухмыляясь, не спеша подходил к Виктории все ближе и ближе.

– Не подходите ко мне, а то я за себя не отвечаю, – Виктория подняла биту вверх.

– Ууу как страшно, – он замахал руками и безумно засмеялся. – Ты считаешь, что сможешь справиться с взрослым мужчиной этой вот палочкой?

– Не подходи ко мне, я сказала! – приказала она.

– Ути-пути! Кажется, моя милая девочка, созрела, чтобы ее наказали за плохое поведение! Иди к папочке! – Он подошел к ней, и Виктория нанесла удар. Олег взвыл от боли. – Ах, ты мразь! Ты ударила меня! Меня!? Тебе не жить! – Виктория снова размахнулась, но Олег увернулся от удара, стукнул ей по рукам, бита с характерным стуком упала на пол, он подошел к ней и ударил ладошкой по ее лицу с такой силой, что она рухнула на пол и зарыдала.

– Хватит ныть! Вставай, чертова героиня! – Олег взял ее за волосы и потащил к постели. Виктория завизжала. Олег снова ее ударил: ногой в живот, чтобы замолкла.

– Пожалуйста, не убивайте меня! Прошу вас!

Он кинул ее на кровать, перевернул на живот, в спешке связал руки и ноги.

– Пожалуйста, не надо! Не надо! – кричала сквозь рыдания Вика, – Я ведь вам ничего не сделала! – взмолилась она, но, не выдержав, закричала, – Ты, больной ублюдок! Отпусти меня!

– Еще одно оскорбительное слово в мой адрес и я всажу тебе этот нож в глотку! Чувствуешь его ледяное дыхание! – Он провел лезвием по ее лицу. Потом вдавил острием в ее плечо. Пошла алая кровь.

– Больно! Пожалуйста! Не надо! Не надо!

– Больно? Тебе больно? Что ты знаешь о боли! – Он засунул в ее рот носок. – Если выплюнешь, отрежу тебе язык! Поняла?

Виктория извивалась всем телом.

– Поняла!? – повторил Олег.

– Ммм…

– Послушная девочка. Так посмотрим, что у нас тут. – Он снял с нее штаны, потом трусики. – Ты прекрасна! Божественна! И так непорочна! О, любовь моя!

Через пять минут все закончилось.

Виктория освободила руки от тугой веревки. Выплюнула носок. Олег, тяжело дыша, лег на нее сверху, из его рук выпал нож.

– Как же мне было хорошо! Тебе было хорошо, девочка моя? – спросил он. – Почему ты молчишь? О чем ты думаешь?

– Думаю, как убить тебя!

Виктория взяла в руку нож и со всей силы ударила его в бок. Олег, взвыл от невыносимой, пронизывающей боли и упал на пол.

Она встала с кровати и побежала.

Все вокруг искажалось, тонуло в темноте. Она не знала куда бежит. Не понимала, что происходит и с ней ли это все происходит, вообще?

Добежав до входной двери, изнемогая от боли, она открыла дверь и вышла из дома. На улице было темно. Шел дождь. Виктория вышла на дорогу, держась за живот, и пошла, проваливаясь в бездну безразличия, опустошенности, никчемности. Каждый шаг ударялся воем сирен в голове. Перед глазами являлся его похотливый образ, его безбожные действия. Она хотела упасть, чтобы забыть тот кошмар, который с ней произошел. Хотела умереть, чтобы никто не узнал правду. Но она не сдавалась и продолжала идти по дороге, вдалеке которой замаячили два мотылька. Или огонька? По телу скатывались холодные капли осеннего дождя. Порывистый ветер бил ее тело и сбивал с ног. Виктория не чувствовала ни холода, ни жара. Ничего. Только пустоту, в которую спускалась с каждым шагом, с каждым следующим вздохом. Мотыльки приближались и ослепляли ее глаза. Она шла, голая, измученная, грязная, полуживая. Рот, руки, живот в крови, ноги исцарапаны, в синяках, ссадинах, в грязи. Мотыльки остановились, она потянулась к ним руками. Кто-то шел между ними, приближался все ближе и ближе.

Это он! – кричал разум. – Он!

Виктория не видела его лица и размахнулась, чтобы ударить.

– Отойди от меня подлая скотина! – закричала она, стукая его по груди, когда он обнял ее.

– Виктория, успокойся! Это я, твой папа! О боже! Что случилось? Почему ты голая и вся в крови? – спросил он, крепко прижимая свое дитя к себе.

– Папочка, это ты! Я не вижу твое лицо! Оно черное и одновременно прозрачное! – рыдала Виктория.

– Я рядом. Папочка, рядом. Ты в безопасности. Успокойся.

– Я тебя люблю, – сказала она, прикоснувшись холодными пальчиками к его грубому, щетинистому лицу.

– И я тебя люблю, – сказал он; Виктория потеряла сознание. – Нет! – закричал Константин, поднял ее, положил в машину, вызвал скорую и поехал к дому.

Дождь барабанил о карниз. В соседнем дворе выла собака. Ветки дуба трещали от ветра.

Кто-то вышел из-за соседнего дома, скрипнула дверь.

Всего лишь пустота…

… и вокруг безмолвная пустота.

Константин взял на руки дочь и зашел в дом через открытую дверь.

В коридоре жужжала лампа накаливания.

Он положил Вику на диван в большой комнате, взял за руку, поцеловал в лоб, проверил еще раз пульс – прослеживается – и зарыдал, прижавшись лицом к ее вздымающейся и опускающейся груди.

Слабое биение сердца его успокоило.

Сверху послышался грохот, как будто что-то упало. Константин отпустил руку Виктории и побежал наверх.

Поднявшись на второй этаж, он увидел кровь на стенах и кровавую полоску, ведущую из Викиной комнаты в мастерскую жены: на двери мастерской, окрашенной в белый цвет, был кровавый отпечаток руки. Семейные фотографии в рамках, висевшие на стенах, покоились на полу. Горшки с цветами были перевернуты.

Константин зашел в комнату дочери и застыл, как вкопанный, от царившего в ней хаоса: вишневый комод со складным настенным зеркалом был опрокинут на пол, белая простынь была в кровавых разводах, на кровати лежали ремень и штаны, Викины розовые кружевные трусы, испачканные в сперме и в крови, тугие веревки, носок.

– Нет! Нет! Тебе не жить, чертов педофил! – заорал от ярости и негодования Константин. В его глазах стояли слезы. Нижняя губа тряслась. Руки дрожали.

Он взял с пола биту и пошел в кладовую.

Вышиб двери ногой и зашел в мастерскую.

– Выходи! Я убью тебя! – заорал Константин. – Тебе от меня не спрятаться!

Кровавая полоса вела в шкаф, где Мария хранила холст, краску и другие необходимые принадлежности для творческой работы.

Константин подошел к шкафу, медленно повернул ручку, но не успел даже открыть. Олег с бешеными криками выпрыгнул из шкафа и ранил его в плечо. Острие ножа полностью вошло в правое предплечье. Константин упал на пол, закричав от пронизывающей боли. Олег, еле ковыляя, вышел из мастерской, держась руками за больной бок, из которого бежала густая кровь, капая на пол.

Константин хотел вытащить нож, но решил, что это не лучшая идея и попытался встать. Боль была такая сильная, что ноги не слушались его.

Вставай. Ты должен защитить свою семью. Ты должен!

Константин поднялся, взял в левую руку биту – правая рука была бесполезна – и побежал вслед за преступником.

Олег оступился на первой же винтовой ступеньке и кубарем покатился вниз. Потеряв на секунду сознание, он пришел в себя и пополз к выходу: из одной ноги торчала белая кость, голова была вся в ссадинах, как и обнаженные руки.

– Не уйдешь! – закричал Константин, спустился, догнал его у входной двери и встал ногой на его спину. – Лежать, ползучая тварь! – Он сел на корточки, поднял за волосы его голову и посмотрел в его окровавленное лицо. Олег улыбался.

– Твоя дочь, как алый персик! – он содрогался от смеха.

Константин взбесился и в порыве ярости ударил Олега, размозжив его лицо до неузнаваемости.

– Чертов педофил! – кричал он.

Он взял биту и начал избивать Олега.

– Ты не достоин, чтобы жить!

– Папа, успокойся! – закричала Виктория, обняв отца. – Он этого не стоит! Пожалуйста, успокойся, он заслужил свое. Не надо его убивать.

Константин выронил биту из рук и обнял рыдающую дочь.

– Прости, моя родная. Я… я… – он не смог больше говорить, он заревел.

Олег все еще смеялся, продолжая ползти к выходу.

Виктория открыла красные глаза и увидела, что на нее смотрит потрясенными глазами Домовой:

– Что здесь происходит? – спросил он.

– Домовой, все хорошо, – ответила она, вынырнув из теплых объятий отца, и подбежала к нему. – Главное, я жива.

– Это сделал с тобой мой отец!? – спросил он, обняв ее. – Ты вся в крови!

– Нет. Он ничего мне плохо не сделал.

– Тогда почему ты… вся в кров… кто этот человек, рядом с твоим отцом?

– Виктория, с кем ты разговариваешь? – спросил отец, не понимая, что здесь происходит. – Девочка моя, иди ко мне.

– Папа, здесь Домовой.

– Домовых не существует.

– Виктория, кто этот человек! – закричал Домовой. – Почему ты голая? Почему твой отец весь в крови? О, боже, у него нож воткнут в руку!

– Этот человек никто. Он… сейчас приедет милиция, и его арестуют.

– За что?

– За то, что я трахнул её в её же комнате! – смеясь, заликовал Олег.

– Заткнись мразь, пока я тебя не убил! – скомандовал отец. Его лицо стало белее белены. – Где эта чертова скорая! – выругался он. – Виктория, пожалуйста, не сходи с ума. Не существует никаких Домовых. Ты это прекрасно знаешь! Иди же сюда, обними отца.

– Что он сделал? – переспросил Домовой. Его глаза налились кровью. Ноздри расширились.

– У тебя кишка тонка, чтобы убить! Ты жалкое подобие мужика! Я изнасиловал твою дочь, а ты даже не можешь наказать преступника! Ты – баба без яиц! – орал Олег Константину.

– Все, тебе конец! – сказал Константин и поднялся с пола.

– Отец, не надо! Подумай о нас! Что мы будем делать, если тебя посадят в тюрьму?

Константин словно и не слышал дочь, он перевернул Олега на спину и хотел его задушить, но Олег оказался не так прост и ударил Константина в шею, перечиним ножом.

Константин задыхаясь, упал на пол.

– Папа! – Виктория подбежала к отцу и наложила платок к кровоточащей ране. – Папа, только не умирай!

Вдалеке слышен был вой сирен скорой помощи.

– Что за черт! – сказал Олег, когда его тело стало подниматься вверх.

– Домовой не надо! – кричала Виктория.

– Ты изнасиловал ее!? – раздался раскатистый гром, вместо голоса Домового.

– Что? Кто ты?

– Тот, кто тебя убьет!

– Домовой! Нет! Ради меня! Остановись!

Домовой не слушал ее, он держал в своих руках чудовище, подобие человека, которое надо было немедленно уничтожить. Любой ценой. Убить.

Домовой свободной рукой схватил его за лицо и стал передавать смертельные импульсы.

– Господи, прости, помилуй! Я знаю, это ты! Я обещаю исправиться! – причитал Олег, вися в воздухе и бултыхая ногами. – Больно! Моя голова сейчас взорвется!

– Домовой! – кричала Виктория.

– Ааа! Голова! Больно! Нет! – стонал от боли Олег.

К дому подъехала скорая помощь.

Что-то треснуло. Словно грецкий орех от нажатия стальными плоскогубцами.

Олег перестал стонать, обмякшее тело упала на пол. Константин задыхался, жадно хватая воздух.

Виктория посмотрела на Домового, а Домовой на нее.

– Прости… я… – по его щеке скатилась слеза, он ее вытер.

– Нет, Домовой. Ты – убил. Ты стал им, – сказала она, отвернулась, зарыдала и обняла отца.

В дом вбежали два врача. Когда они вошли: один застыл на месте, другой – опорожнил желудок.

Вслед за скорой помощью приехала милиция, которую вызвали испуганные соседи.

Домовой исчез.

Глава 6

Прошла неделя с тех страшных событий, которые газетчики окрестили «Кровавой бойней».

Викторию выписали из больницы. Лечащий врач, заверил Марию, что Виктория, слава Богу, не забеременела и серьезных травм и инфекций не получила. Единственное, что порекомендовал врач, так это лечение у детского психиатра, чтобы Виктория смогла без серьезных последствий перенести психологическую травму, нанесенную от насилия. Теперь Виктория была обязана в течение двух месяцев приходить раз в неделю к психиатру на один час и рассказывать, что она чувствует, что думает, как справляется со своим недугом.

Константина, врачи чудом успели спасти, он потерял много крови. Сейчас он лежит в центральной городской больнице. Его состояние врачи оценивают, как среднетяжелое и дают тем мнение утешительный прогноз, что через месяц он будет уверенно стоят на ногах. Вчера к нему в палату приходили следователи из правоохранительных органов, он дал показание против Олега Меньшикова. Следователи убедили Константина, что срок ему не грозит, как и его семье, разве только судебная волокита в недалеком будущем.

Олега Меньшикова похоронили на городском кладбище. Следствие установило, что причиной смерти данного гражданина послужила черепно-мозговая травма или, проще говоря, инсульт. В ходе расследования правоохранительных органов было выявлено, что он причастен еще, как минимум, к трем изнасилованиям, повлекшим за собой смерть. В его малогабаритной квартире, на улице Академика, были найдены личные вещи жертв: трусы, браслеты, мобильные телефоны, фотографии непристойного содержания, одежда, засушенные уши и вырванные зубы в детской шкатулке. На данный момент прокуратура ведет следствие.

Мария все еще не верит, что это произошло именно с ее семьей. Она каждый день выпивает по лошадиной дозе сильно действующих таблеток, направленных, чтобы справиться со стрессом.

Василия, из благих соображений, держат в неведении, поэтому он многое недопонимает. Почему его сестра вышла из больницы такой замкнутой, отстраненной и пугливой? Ее словно кто-то подменил. Он однажды спросил у нее, почему она не смеется и не играет с ним, как раньше. Она не ответила, а только обняла его и заплакала. Почему его папа лежит в больницы и в буквальном смысле прикован к кровати и не может связать и слова? Почему мама постоянно плачет, закрывшись в своей комнате? Почему к ним домой постоянно врываются какие-то дядьки и спрашивают слишком много вопросов, в том числе и у него?

От Домового не было ни единой весточки. Виктория предполагает лишь две версии: либо он стал один из них, либо он на островах забвения. Виктории хочется верить, что он на островах. Элизабет с Иришкой морально и духовно поддерживают подругу, навещая ее каждый день и убеждая, что скоро от Домового придет письмо, и тогда станут ясны туманные перспективы их совместного будущего. Надо признать тот факт, что не тот и не другой вариант, не могут гарантировать того, что они будут вместе, как хотелось бы Виктории. Он с ней был рядом, рука об руку, десять лет, а теперь его нет (и возможно никогда не будет), когда он так необходим, чтобы поддержать ее. Чтобы помочь ей пройти через черную бездну опустошенности, не дав ей сделать неверный шаг, который может стать для нее последним, так как это бездна самая опасная и страшная. А страшна она тем, что при погружении в ее черные владения, ты становишься никем, потерянным среди бездонной пустоты. Ты кричишь, но никто тебя не слышит. Ты говоришь, но никто тебя не слушает. Ты ревешь, но никто тебя не утешает. Ты в плену, выход из которого – самоубийство.

***

– Виктория, ты не спишь? – спросила Мария у дочери, когда зашла в ее комнату. Они были одни. Василий гостил у бабушки.

– Нет, мам, – ответила Вика, глядя пустыми глазами в окно, за которым бушевала непогода, – Почему ты сегодня не работаешь?

– Попросила день. Не могу прийти в себя после того, что произошло. – Мария села на кровать и убрала рукой с красного лица дочери прядь прилипших волос. – Как ты?

– Бывало и лучше, – Виктория сухо улыбнулась.

И снова молчание.

– Нам надо поговорить, – вдруг сказала Мария.

– О чем?

– Ты знаешь, о чем.

– Зачем?

– Я… не знаю… чтобы тебе стало легче… психолог сказал, что ты не идешь с ней на контакт.

– Я не намерена обсуждать с ней свои личные проблемы. Я ей не доверяю.

– Но так надо.

– Для кого это надо? – спросила Вика, чуть ли не крича.

– Прежде всего, тебе, Виктория. Ты не должна держать в себе свои эмоции. Ты должна выплеснуть то, что накопилось в твоей душе.

– Ей я не за что не буду изливать душу.

– А мне?

– Мам… не начинай снова, пожалуйста. Я не буду… мы вчера это обсудили.

– Но почему? – возмутилась Мария. – Мы с тобой всегда делились всем самым сокровенным. А теперь, что изменилось?

– Все…

Молчание.

– Не тебе одной тяжело.

– Что?

– Я сказала, что не одной тебе сейчас тяжело. Я тоже страдаю. Мой муж в больнице в тяжелом состоянии, сын на грани истерики и дочь, которая не встает с постели вот уже два дня, ничего не ест и ничто ей немило. Я не знаю, что сделать… как к тебе подойти, чтобы поговорить… этому не учат родителей, когда они собираются рожать детей. Понимаешь, не учат. – По ее щекам побежали слезы. – Я прекрасно понимаю твою боль. Но ты должна со мной поговорить. Сейчас мы должны быть сильными и поддерживать друг друга, не смотря ни на что, чтобы это пережить.

– Что ты хочешь знать, мам, как меня насиловал это ублюдок? Как завязал мне руки веревкой, как засунул мне в рот потный носок, чтобы я не орала, как тыкал меня ножом, чтобы я не дергалась, как он входил в меня снова и снова? – Виктория держала ее руки и сквозь рыдания продолжала. – Как я его потом ударила ножом, чуть не убив? Как я абсолютно голая бежала под дождем не зная куда и, не зная зачем? Как я кричала, но никто не приходил на помощь? Не один сосед! Как я умоляла отца, чтобы он не убивал его? Или как я рыдала, когда Домовой убил насильника и навсегда покинул меня. Теперь он не со мной. Понимаешь? Теперь он далеко от меня и никогда не вернется ко мне. Я его потеряла, мама. Десять лет дружбы. И все. Теперь его нет. Он умер для меня. Понимаешь, мам?! – Виктория больше не могла говорить, она зарыдала и уткнулась лицом в мамину грудь.

– Тише. Тише. Успокойся. Все образумится, – успокаивала Мария плачущая дочь.

Когда Виктория пришла в себя, она извинилась:

– Прости меня, мам. Я не хотела на тебя кричать. Прости, что вела себя, как эгоистка. Я… прости.

– Не извиняйся, все хорошо.

– Ты меня прощаешь?

– Прощаю.

– Я люблю тебя.

– А я тебя.

– Все образуется, дорогая. Вот увидишь.

– Мама?

– Что, дорогая?

– Сможем ли мы пережить то, что случилось?

– Да. Обязательно.

Молчание.

– А что потом? – спросила она.

– Ничего. Будем жить дальше. Ведь жизнь продолжается.

Первые недели в школе, после успешного выздоровления, для Виктории были сродни с кошмарным сном – сном наяву. Все внимание было приковано к ней, словно в школе кроме ее проблемы ничего не существовало. Все только об этом говорили. С помощью прессы и телевизионщиков, наживающихся за счет чужого горя, за несколько недель Виктория превратилась из обычной школьницы в городскую знаменитость, в героиню, которая после жестокого изнасилования дала отпор психопату, вонзив в его тело тридцатисантиметровый нож. Горожане, увидев героиню воочию, на улице, в автобусе, в магазине, пристально и нагло обсматривали ее с ног до головы и уходили прочь (представляете, что в этот момент испытывает юная девушка, по сути, еще нераспустившийся цветок на поле жизни, столкнувшаяся один на один с бесчестием?). Учителя, во главе с директором школы, тоже не отставали, постоянно выражали ей глубочайшее сочувствие, желали наибыстрейшего выздоровления и скорого счастья в ее личной жизни. Но хуже всего было двоякое отношение учеников к горю Викторию. Одни ученики смотрели на нее с искренним сочувствием, другие с призрением и одновременно боязливостью, а некоторые недоброжелательные личности, вообще умудрялись нахально смотреть в ее глаза и спрашивать в игривом тоне, например: «Ну как тебе понравилось трахаться с маньяком?». От таких жестоких и аморальных вопросов внутри Виктории что-то обрывалась, она начинала плакать. Ей хотелось убежать ото всех, забыться и больше никогда не вспоминать о случившемся. Но бежать было некуда, она была в четырех стенах, в камере, где нет выхода и входа. Ей казалось, что весь обезумивший мир против нее и делает все, чтобы она сошла с ума вместе с ним. Однажды, после того, как Галя из параллельного класса, спросила ее о длине члена того, кто ее насиловал, Виктория не выдержала, ударила ее, повалила на пол и хотела задушить, но посмотрев на испуганное лицо девочки, ослабила хватку. Засмеялась, потом зарыдала. Успокоить Викторину истерику смог лишь Антон, который, надо сказать, вообще проявил себя, как друг, который в тяжелую минуту всегда придет на помощь. Он ее выслушивал, ободрял, успокаивал, веселил, провожал до дома, помогал по учебе. Был всегда рядом, как Иришка с Элизабет.

Со временем город, школа, ученики стали забывать о случившейся трагедии и все меньше и меньше говорили об этом, так как на горизонте, в стремительном потоке жизни, появлялись все новые и новые темы для обсуждения. Надо сказать, что Виктория маленькими, но уверенными шажками преодолевала трудности, с гордостью и достоинством, как и подобает сильным личностям и к моменту премьеры спектакля, по мнению ее друзей, она снова стала той самой энергичной, живой, веселой Викторией, которую они знали и любили.

– Так. Ну, вроде бы все, – сказала Виктория, глядя на актерскую труппу, которая столпилась за кулисами в томительном предвкушении грандиозного празднества. – Финишная прямая. Последние пятнадцать минут перед тем, как мы представим на суд зрителей свой – я подчеркиваю свой! – спектакль по вольной экранизации романа Дэниала Киза. Знали бы вы, как я волнуюсь, как боюсь оплошать, забыть реплику или упасть со сцены. – Все захихикали. – Но больше всего я боюсь, что зрителям – преимущественно нашим родителям и родственникам – не понравится спектакль.

– Если даже им он не понравится, они этого не покажут, – сказал Антон.

– Ты не знаешь моего брата, – сострила Виктория.

– Не знаю. Но предполагаю… что он будет главным критиком. Верно?

– Именно. Если он будет хлопать, значит, спектакль удался на славу. Если нет, увы и ах…

– Может, его подкупить? У меня есть шоколадка «Россия» с орехами и изюмам, – сказал исполнитель роли профессора, Андрей.

– Ее брат не такой мелочный, – смеясь, добавила Иришка.

– Скорее наглый и запросит за свои лже-эмоции коробку шоколадок.

– Да это накладно подкупать критиков! Вот жулики!

– Если серьезно, – начала Виктория, – я хотела сказать, точнее, поблагодарить вас за то, что подошли к этому, безусловно, благородному и нужному делу со всей ответственностью, дотошностью и не пропускали ни одной репетиций. Так же я хотела поблагодарить вас, мои друзья, за то, что вы вернули меня к жизни, в буквальном смысле этого слова. Одно время я думала… даже страшно представить, о чем я думала… что не справляюсь и сойду с ума. Спасибо, что помогли мне пережить весь этот кошмар, который, я думала, никогда не кончится. На этой пафосной ноте я закругляюсь. А нееет! Еще пару слов. Желаю нам удачи. Спасибо за внимание.

Она подошла и обняла каждого участника спектакля, сказав еще раз спасибо за заботу, за понимание, за уважение.

– Да ладно хватит, Виктория, меня восхвалять. Я ровным счетом ничего не сделал, – сказала Антон, когда его обнимала и благодарила Виктория. – Ты бы на моем месте поступила точно так же.

– Твоя скромность делает тебя еще мужественней. Ты день ото дня становишься все милее и милее моему ранимому сердцу. Я рада, что встретила тебя, что имею честь быть твоим другом.

– Взаимно. – Он улыбнулся. – Ты, Виктория, научила меня многому. Ты мой пример для подражания. У тебя сильное сердце.

Они поцеловали друг друга в щечки, подправили на себе театральные наряды, проверили исправность и целостность декораций, повторили реплики, заглянули за ширму – почти полный зал! ужас! – и приготовились к худшему, надеясь на лучшее, мечтая об успехе и славе.

Через час все закончилось. Все вспомнили свои реплики, никто не упал со сцены, декорации вовремя сменяли друг друга, а музыка, подобранная Иришкой, идеально походила к повествованию.

Зрители были в неописуемом восторге, на грани эйфории. Они и смеялись, и плакали, и грустили, и, возможно, вспоминали о том, как когда-то издевались над слабоумными людьми и раскаивались в своих безбожных грехах, полностью погрузившись в выдуманный мир Киза, переживая за главного героя, за Чарли, как за родного сына, а для кого внука.

После окончания, зрители встали и начали аплодировать, скандируя громогласное и окрыляющее: «Браво!».

Выйдя на сцену, Виктория увидела в зале Марию, Константина, Василия и бабушку. Они хлопали, махали ей руками, что-то кричали и были безумно горды за нее. Виктория плакала от счастья, улыбаясь публике, клянясь им в ноги. Если бы ее кто-нибудь спросил, что она чувствовала, когда стояла на сцене в тот момент, она бы без раздумья ответила, что парила над сценой от удовольствия и блаженства, расщепляясь в приятном дурмане.

– Это было невероятно! – закричал Антон, прыгая за кулисами и обнимая каждого, кто попадался на его пути.

– У меня все еще трясутся колени! – поделилась своими ощущениями со всеми Виктория. – Боже! Это нечто!

– У меня тоже они трясутся, а сердце давно ушло в пятки! – сказала Иришка.

– Я готова танцевать с ночи до утра! – воскликнула Марья, обняв Иришку и Викторию.

– Мы будем танцевать с ночи до утра! Как на счет того, чтобы встретится у парка Горького в восьмом часу, и пойти в «Кураж» отмечать наш несомненный и надо заметить закономерный успех, – предложил Андрей, обличенный в белый халат: на лице искусственная пышная седая борода и парик. – Да нелегко быть профессором.

– Отличная идея! – подхватил Антон. – Что скажешь, режиссер?

– Сегодня наш день. Сегодня мы короли. Поэтому я «за» всеми руками. Тем более танцы. Мечта любой девушки.

– Тогда решено, – крикнула Иришка. – Народ! Все слышали, что встречаемся в парке Горького ближе к восьми часам.

– Да, – чуть ли не хором ответили Иришке.

– Заранее предупреждаю. Кто не придет, тот будет последней сволочью и получит в понедельник большего нагоняя лично от меня! Так что лучше приходить.

– Это точно. Ты ведь та еще пантера, – смеясь, подметил Антон.

– Сейчас я тебя укушу! – защекотала Вика Антона, – Я не прощаюсь. Увидимся вечером. Я побежала к родителям. Они ждут, – сказала Виктория, послала всем воздушный поцелуй и скрылась за ширмой.

– Виктория! – закричал Василий и сломя голову подбежал к сестре. Они крепко-крепко обняли друг друга. – Ты была великолепна!

– Спасибо,братец! – Вика поцеловала его в сладкие губы.

– Фу! Гадость! Виктория, снова ты начинаешь все эти девичьи отвратительные штуки.

– Ах ты, мой мужчинка! – засмеялась она и попыталась обнять и маму, и папу, и бабушку. – Я так рада, что вы пришли все вместе. Вам понравилась? Мама? Пап? Ба?

– Да. Мы даже с бабушкой всплакнули, – ответила Мария.

– Это правда, Виктория. Очень трогательный спектакль, – добавила бабушка. – Молодец!

– Как бы мы не пришли на премьеры твоего спектакля? – изумился Константин, глядя на дочь.

– Но, пап, я думала, ты не придешь. Тебя уже выписали?

– Нет. Меня отпустили на один день, – ответил он. – Ты такая умничка, радость моя. Прирожденная актриса. Как Одри Хепберн.

– Ты преувеличиваешь, – засмущалась Вика.

– Ничуть!

Они стояли, обнявшись, еще минут пять, потом пошли домой, счастливые и окрыленные. Как семья, не знавшая ни бед, ни горя, ни отчаяния.

Осенние лучики восходящего солнца осветили комнату. Открыв глаза, Виктория зевнула, потянулась, прижала к себе белого плюшевого мишку, свернулась в клубок и посмотрела в окно, за которым игривый осенний денек купался в лучах утреннего солнца.

Она зарылась лицом в мягкую игрушку и прикоснулась подбородком к чему-то острому и твердому. Отпрянув, Вика подняла мишку и увидела, что под ним лежит запечатанный белый конверт. Она с недоумением, но с некой надеждой взяла его в руки, быстро разорвала и вытащила пожелтевший листок, исписанный с двух сторон черными и красными чернилами:

«Привет, дорогая Виктория!

Надеюсь, это письмо пришло к тебе и не затерялось среди безграничных просторов вселенной. Надеюсь, что ты его прочтешь.

Начну, пожалуй, с извинений. Прости, что сейчас я не с тобой: не целую, не обнимаю, не ласкаю тебя. Прости, что не помогаю тебе пережить тот кошмар, который обрушился на тебя и на твою семью. Прости меня за то, что написал это письмо, а не сообщил тебе обо всем лично. Решил, что встреча перед долгим расставанием будет невыносимой и близка к смертельному отчаянью. И что можно сказать за три минуты, отведенные мне на прощание? Надеюсь, ты меня простишь за своевольность.

Три минуты любоваться, как ты сладко спишь, уткнувшись лицом в подушку, прижимая к себе плюшевого мишку – это было поистине бесценная награда за тот путь, что я прошел за эти долгие и кошмарные недели неведенья, страха и бесцеремонного властвования опустошенности внутри моего нутра. Я задыхался от одиночества, которое пожирало меня и продолжает пожирать, как червь сладкое яблоко. Отец, узнав о том, что я хочу сбежать на острова забвения, запер меня в камере. В скором времени он признался, что приходил к тебе, пытал, пытаясь вытащить какую-либо информацию. Я от ярости, негодования и жгучего отвращения к его персоне, взбесился так, что стены камеры задрожали, треснули и рухнули. Удивленный и взволнованный отец пытался меня остановить, но у него ничего не вышло, я легко вырвался из его стальных объятий, потому что со времени, сам того не осознавая, стал сильнее его. Когда я его ударил, он повалился на пол, ошарашено глядя в мои глаза. Вот тогда, я впервые увидел, что он боится меня, моей разрушительной силы.

В тот злополучный день, я увидев тебя голую и всю в крови, сначала было подумал, что это он с тобой такое сотворил, но позже понял в чем дело. Виктория, прости меня за мою ярость. Узнав, что этот насильник с тобой сделал, я не выдержал, слетел с катушек. В меня словно ворвался зверь и я сделал то, что мне велело звериное сердце, жаждущее крови и насилия. Прости, я поступил непростительно, совершил грех. Но мне было приятно осознавать, что этот мерзавец мертв и больше никогда и никого не изнасилует и не убьет, что он больше не будет дышать тем же воздухом, что и ты, Виктория, жируя и почивая в исправительной колонии. Таким, как он, верная дорога на виселицу, без права на исправление. Я указал ему дорогу… но, как ты знаешь, сам вступил на опасную тропку, где один неверный шаг и верная погибель. Когда я вернулся обратно в колледж, мой отец был счастлив и чуть ли не танцевал среди всей свиты профессоров, которые рукоплескали мне. Он подошел ко мне, пожал руку и сказал: «Теперь ты с нами, сынок. Добро пожаловать в элитных клуб прирожденных убийц!». Я ответил ему, что не собираюсь оставаться и уж точно вступать в клуб моральных уродов (так и сказал!) и сегодня же отправляюсь на острова забвения и ничто не помешает мне изменить мое мнение. Отец негодовал, ругался, разрушал то, что ему попадалось на глаза, но ко мне не подходил, так как боялся опозориться перед всеми. Позже, немного успокоившись, он сказал, что вход на острова забвения для меня закрыт, так как я. Убил человека. Я не стал его слушать, развернулся и пошел к выходу. Он меня остановил и изрек примерно такую речь: «Допустим, если ты попадешь на острова забвения, допустим, я повторюсь, то ты не сможешь противостоять своей натуре. В тебе – опасный зверь, который уже вырвался, и я гарантирую, что вырвется снова, чтобы убивать, убивать и еще раз убивать. У тебя нет ни единого шанса вернуться на Землю и стать добрым духом. Ты уже вкусил запретный плод. И теперь не хуже меня знаешь, как приятна на вкус чужая смерть. Я предлагаю тебе остаться, забыть о Виктории, у вас все равно нет никакого будущего. Поверь, однажды, она влюбиться, и забудет про тебя! Оставайся! Стань членом нашего общества. И мы будем убивать. Убивать таких ублюдков. Подумай только, сколько их еще на земле. Так что ты решил?» Я решил уйти, Виктория! Уйти и не возвращаться! Отец, однако, не сдавался. Он подошел ко мне вплотную и шепнул на ухо: «Я отпущу тебя, если только ты проведешь три недели в Хребте Дьявола. Мы договорились? Хребет Дьявола – продолжал он, – это то место, где воспроизводиться гнетущая атмосфера безумия островов забвения. Если ты его пройдешь, у тебя будет шанс попытать счастья на островах. Если не пройдешь, то я дам тебе шанс вернуться ко мне и стать моим приемником. Как тебе такой вариант?». Я согласился, но при одном условии, что он мне даст три минуты, чтобы попрощаться с тобой, Виктория, в случаи успешного возращения с Хребта Дьявола. И вот я здесь. Вот эти три минуты, Виктория! Я прошел это испытание. Я был там. Был на Хребте Дьявола. Хребет представляет собой скалистую гору среди вздымающих дюн песка. Она смотрит на тебя завораживающе и зловеще. Я был, по преданию предков, в логове самого Дьявола. Там везде царит запах смрада и разложения, по каменным стенам стекает ярко-синяя жижа, вдалеке горит красный огонек. По мере приближения к огоньку, расщелина в скале сужаться, а внутри ее стоит невыносимая жара. Я думал, что сгорю заживо. Дойдя до огонька, расщелина превратилась в широкую пещеру куполообразной формы, внизу которой булькает и извергается магматическая лава. Я стоял на кромке обрыва и любовался на горящий котлован. Он меня очаровывал, манил. Я не чувствовал даже как за все это время мои волосы опалились, а на висках начали образовываться пузырьки. Очнувшись, я хотел убежать от огня в прохладную расщелину, но она исчезла. Пропала. Я остался один на один со своими мыслями. Они блуждали в моей голове, словно черви. Они были такими ужасными и такими правдивыми, что я сам их пугался. Они толкали меня в пропасть, в кипящий ад. Все эти три недели я был словно во сне. Передо мной всплывали образы, как я убивал, насиловал, издевался, я встречал самых страшных и убогих монстров, но один являлся ко мне во снах каждую ночь. Монстр с человеческим туловищем, покрытым крупной серебристой чешуей, вместо рук у него были клещи, вместо ног – тонкие ножки комара, вместо головы – слизкая белая луковица с огромными глазами, напоминавшими глаза мухи и клыкастой пастью акулы. Жуть. Он бегал за мной. Ни единожды убивал, вонзая острые клещи в мое тело. Он кричал, чтобы я спрыгнул. Но я держался. Позже мне стала сниться ты, Виктория. Ты была призраком без крыльев, ты разговаривала со мной, сидя на кромке обрыва и манила меня туда, вниз, где хорошо, где нет боли и страдания. Но что-то меня остановило. Далее был непроглядный туман, который шептал мне, что ты мне изменяешь и всегда изменяла, он доказывал, что ты подлая и никчемная девушка, не достойная моего внимания и доверия. И в конце, уже на третьей неделе, я остался один на один со своими мыслями в кромешной темноте и тишине. Настало время дьявола. Я думал о нас, о тебе, о том, что будет с нами… боль, страх, опустошение, никчемность…

Но, Виктория, я справился! Я прошел все испытания! И я вернулся в колледж. Отец не показывал своих эмоций, но по его глазам было видно, что он глубоко несчастлив и зол. Он дал мне возможность уйти и напоследок попрощаться с тобой. Таков был уговор, и он его беспрекословно выполнил. И вот я прощаюсь с тобой, Вика, любовь моя, как бы это было не тяжело…

…Я пытаюсь крепиться, быть настоящим мужчиной. Но, увы, мой характер не стальной и даже не чугунный, он ломкий и хрупкий, как тонкое стекло, поэтому моя душа плачет огненными слезами, обжигая мои легкие, так как знает, что мы, Виктория, возможно, никогда не встретимся.

О, Боги, зачем мне такие испытания? – спрашиваю я себя и не могу подобрать ответа, потому что его не существует. Его нет. И не будет. Так решила судьба – и теперь ничего не изменить. Надо смириться и продолжать жить дальше.

Только вот, как жить дальше, если белый свет не мил, когда тебя нет рядом? Поверь, Виктория, без тебя – рай превращается в огненный ад. Я рассуждал об этом, Виктория, дни и ночи напролет. И когда писал это письмо, пришел к одному простому и, как мне кажется, правильному выводу. Не надо бояться судьбы, не надо бояться разлуки, не надо бояться грядущего будущего, чтобы не потерять нить с настоящим. Главное – это то, что происходит сейчас, а то, что будет потом, будет потом. Мы должны смириться с разлукой.

Как говорит твой народ: «Все, что не делается – все к лучшему». Будем считать, что эта разлука – очередное испытание на прочность нашей Великой дружбы, которое мы с достоинством переживем, преодолеем, как преодолевали другие. И обязательно встретимся, обнимемся, поцелуемся, поболтает о том, о сем; ты мне расскажешь о твоем спектакле, который, я уверен, закончился пятиминутными рукоплесканиями и овациями, об окончании школы с красным аттестатом, о поступлении в самый престижный институт, о новых друзьях, о новых интересах; я тебе расскажу, как сражался за нашу любовь, и проходил, проплывал, пролетал – не важно! – остров за островом, чтобы оказаться в мире, где живет она – мой сверкающий алмаз среди пыли и грязи – Виктория! Мы будет говорить, смеяться, весь день и всю ночь до самого рассвета, пока не устанем.

Я верю в такое будущее. И ты поверь, Виктория. Так проще жить.

Меня ждет долгий путь домой: от островов забвения до безграничных просторов голубой планеты. Я постараюсь вернуться как можно быстрее. Прошу… не забывай меня и направляй меня на верный путь своим добрым сердцем. Я знаю, что оно укажет мне верный путь. Молись за меня, и я услышу твой голос и пойму куда идти.

Прежде чем сказать «прощай», я хочу, чтобы ты мне пообещала и выполнила обещание любой ценой.

Если я не вернусь через два года, обещай мне, Виктория, что найдешь нового друга. Я не говорю, чтобы ты… хотя ты и так все прекрасно поняла, что я хотел сказать… нашей дружбе не помешает еще один друг. Ведь верно? Ты знаешь, что я прав.

А вот теперь самое время сказать: «Прощай, Виктория! Я скоро вернусь».

И помни, что я люблю тебя.

Твой Домовой».

Виктория сложило письмо, и зарыдала, уткнувшись в подушку.

ТОМ 2

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Виктория зашла в большую и просторную аудиторию, вмещающую в себя свыше двухсот студентов. Однако на данный момент времени за многочисленными деревянными партами студентов было не более пяти человек. Виктория поздоровалась с преподавателем и села неподалеку от преподавательского стола, выложив из сумки учебное пособие по высшей экономике, тетрадь, на обложке которой были изображены красные розы, и разноцветные ручки с карандашом. Открыла тетрадь и записала сегодняшнее число, затем перевела взгляд на преподавателя по экономическому планированию и подивилась, как может чудесно выглядеть женщина за сорок. На ней было надето элегантное светло-бежевое платье, подчеркивающее ее стройное тело. Длинные и прямые светлые волосы спадали на плечи и на спину. Красивое, подтянутое лицо без видимых мимических морщин с зелеными глазами, птичьим носом, прямыми губами. Ее черная небольшая родинка рядом с губами придавала преподавательнице еще большую женственность и нежность. Природную бледность лица она пыталась скрыть небольшим слоем розовой пудры. Женщина, не обращая ни на кого внимания, сидя за столом, заваленным кипой бумаг и тетрадей, уткнулась в тетрадь со своими лекциями, написанными от руки, и постоянно проговаривала одну и ту же фразу, словно заучивала стихотворение.

Прозвенел звонок на пару, преподаватель встала из-за стола и закрыла аудиторию, в которой к началу занятия собралось чуть более половины потока студентов, всего тридцать человек.

– Здравствуйте. Я смотрю, что-то вас сегодня негусто. Видимо, к четвертой паре остаются только самые упорные учащиеся. – Она улыбнулась. –Домашнее задание выполнили? Если «да», то после пары хочу их видеть на своем столе. Если «нет», то, увы, ничем не могу помочь.

В дверь постучались. Преподаватель открыла аудиторию. В нее вошли три веселых юношей с мороженками в руках.

– Римма Александровна, извините за опоздание, можно войти?

– Нет, – ответила спокойным голосом Римма Александровна.

– Почему? – удивился студент.

– Во-первых, вы опоздали, тем самым проявив ко мне не уважение. Во-вторых, вход в аудиторию с продуктами питания строго запрещен. Так что, пожалуйста, закройте двери с другой стороны. И, будьте так добры, в следующий раз приходите вовремя. Хорошо?

– Хорошо, – грубо ответил парень и сильно хлопнул дверью. Потом послышались матерные слова, передразнивание голоса Риммы Александровны, после дикий лошадиный смех на все учебное заведение.

– Так. Пожалуй, приступим к занятиям. На прошлой неделе мы прошли тему: «Кредиты». Поэтому вы должны знать, что… – ее тихий голос перебивали два голосистых мужских баса с задней парты. Они о чем-то спорили.

– Там на последней парте. Да-да, я к вам обращаюсь. Почему вы перекрикивайте меня, уважаемые? – спросила она. – Если вы не хотите слушать меня, тогда и не зачем было приходить. Вас никто насильно не заставляет учиться. Это не школа, а институт, в котором человек учиться по собственному желанию, а не пожеланию родителей, учителей и так далее, как это было в школе. Моя мысль, я надеюсь, вам ясна? И, вообще, меня удивляет ваше неуважительное отношение к учебному процессу и, в частности, ко мне и к вашим студентам-коллегам, которым вы мешаете заниматься вашей бесконечной болтовней. Вроде бы четвертый курс. Взрослые люди. А ведете себя словно школьники. Как первокурсники.

В просторной аудитории восстановилась гробовое молчание.

Преподаватель улыбнулась и продолжила.

– Вот так мне больше нравится. И на будущее. Если вам захочется заговорить, говорите сколько вам угодно, но в коридоре. Надеюсь, мы договорились. Так… ладно, я отвлеклась от сути разбираемого вопроса. Я хотела спросить у вас, с какого года наиболее целесообразней выплачивать кредит, если капитальные затраты на строительство нового цеха составили свыше сорока миллионов рублей при сроке службы инвестиций в шесть лет? Так, Нина, вы знаете?

– Я бы сказала, что кредит нужно выплачивать со второго года, – отчеканила Нина.

– А почему не с первого года? Вполне же возможен такой вариант? Так?

– Ну… можно и с первого, – покорно согласилась Нина с преподавателем.

– Нет, так вообще не годится. И ты считаешь себя, Нина, будущим специалистом по экономическим вопросам после того, что ты мне сказала? Да уж… хороший экономист стал бы мне доказывать, почему нельзя начинать отдавать кредит банку в первый год, по сути, в год активного строительства цеха по производству медесодержащих концентратов, а не наивно соглашаться со мной. Почему нельзя? Кто мне ответит? Виктория, ты знаешь?

– Потому что в первые два года будет вестись строительство цеха, из этого следует, что мы не будем выпускать готовую продукцию, в нашем случае, медный концерт с содержание меди порядка 18 процентов, который и является основным источником прибыли, в следствие, в первые годы чистый дисконтированный поток будет иметь отрицательные значения. Поэтому целесообразней всего выплачивать кредит с третьего года, года освоения производственных мощностей, когда уже непосредственно будет выпускаться готовая продукция.

– Виктория, хороший ответ. И что немаловажно – правильный. Вы показали пример своим сокурсникам, как нужно отвечать на простейшие и очевидные вопросы. – Она оторвала восхищенный взгляд от Виктории и посмотрела на остальных студентов. – Надеюсь, все поняли, почему нельзя отдавать кредит в первый и во второй год рассматриваемого проекта. А теперь перейдем к другой теме: «Финансовые издержки». Записали подзаголовок? – Студенты кивнули. – Хорошо. Так, кто мне скажет, желательно, четко и ясно, что же такое финансовые издержки? Виталий…

После четвертой пары, Виктория была как выжитый лимон. Ей хотелось поскорее вернуть домой и лечь в постель. Она сложила все учебные принадлежности в сумку и пошла к выходу. У самого дверь ее догнал Григорий, староста группы.

– Виктория, можно тебя на минуточку? Важное дело, – спросил Григорий.

– Нет, – хотелось закричать Виктории, но она сдержалась и ответила. – Конечно. Что за важное дело?

– Мы сейчас в столовой поговорили с одногрупниками и решили, что было бы здорово съездить на выходные в Елезавесткую рощу, снять коттедж и как следует отдохнуть. Уже двадцать человек согласны. Еще нужно уломать восьмерых. Ты с нами?

– Когда?

– Через две недели. Генка меня заверил, что сегодня-завтра он забронирует коттедж. Поэтому нужно знать точное количество желающих.

– Я…

– Давай соглашайся. Как-никак последний учебный год. Сама ведь понимаешь, что не все пойдут дальше учиться в магистратуру.

– Я не знаю. А по сколько нужно будет скидываться?

– Наверное, по косарю. Может чуть меньше, может чуть больше. Не такие большие деньги. Соглашайся. И так с нами не куда не ездишь?

– Хорошо. Рассчитывайте на меня.

– Вот это уже другое дело. И обязательно приходи с Катериной.

– Сомневаюсь, что она придет.

– Ты все равно спроси. Хорошо?

– Обязательно, – согласилась Виктория.

– Отлично. Чем больше народу, тем лучше и дешевле. Экономика, черт возьми! – Он засмеялся. – Ладно, пока. До завтра. Тебя проводить до общаги?

– Спасибо за предложение, но я вынуждена отказать тебе. Я хочу забежать в пару магазинчиков. Купить кое-что надо.

– Смотри, как хочешь. Пока.

– Пока, Григорий. – Она махнула ему рукой.

Виктория вышла из главного корпуса на оживленное крыльцо, спустилась по лестнице и вышла на залитую солнцем вымощенную аллею, по обе стороны которой тянулись ряды невысоких кустарников и декоративных деревьев.

***

Прошло четыре года с тех страшных событий, но они и по сей день преследуют Викторию, словно злые призраки из прошлого и гонят ее, подобно пылинки в песчаную бурю, к неведомой пропасти одиночества.

Кто бы мог представить, что Виктория за это время превратится из уверенного, прирожденного лидера-активиста в замкнутую, немного потерянную среди студенческого общества, девушку, которая ни с кем не общается, не пытается наладить контакт. Только лишь с одной девушкой Виктория нашла общий язык в университете, с Екатериной.

Прежний волшебный мир Виктории рухнул, когда она столкнулась с чем-то большим, чем с простым бесчестием. Она встретилась лицом к лицу с несправедливостью порочного мира, который сначала дал ей возможность познакомиться с Домовым, а потом, не предупреждая никого, забрал его, как собственную игрушку, не оставив никакого права выбора, оставил ее у разбитой на мелкие осколки огромной вазы, из которой вытекла вся вода – источник счастья и процветания.

Как бы она не пыталась забыть о нем, начать жизнь заново, с чистого лица, у нее ничего не выходило. Слишком тяжело было выкинуть из головы того, кто с ней был рядом десять лет. Счастливых лет. Виктория приходило домой после школы, садилась возле платяного шкафа и ждала его возращения. Но ка только часы били полночь, она убирала стул на место, вытирала слезы и ложилась в постель и засыпала неспокойным сном. И так каждый божий день до самого выпускного вечера. Домовой так и не вернулся. Он до сих пор не прислал ни одной весточки с островов забвения.

В последние месяцы обучения в школе, Виктория благоразумно отказалась от президентского поста в Совете Старшеклассников. Ей больше не хотелось выделяться среди школьников. По правилам Совета, ей должны были отказать, но в связи с событиями, произошедшими ранее, ее увольнение с поста было рассмотрено самым что ни на есть положительным образом. Однако Виктория не бросила свое увлечение театром. Она продолжала ставить спектакли. Стала писать сценарии к собственным постановкам. Каждый спектакль пользовался успехом, поэтому они выходили с регулярным постоянством. После поступление в институт, Виктория оставила за главную в театральной группе Иришку, которая со всей ответственностью согласилась исполнять ее обязанности, так как времени у нее было хоть отбавляй. Сама же Иришка поступила на заочное отделение в местный педагогический университет имени Пряхина.

Виктория, к большому сожалению, завершила свою баскетбольную карьеру. Тот незначительный ушиб, по словам школьного врача, вылился в серьезную травму колена. Врачи запретили ей заниматься любым видом спорта, где есть нагрузка на колени, в том числе баскетболом. Для Виктории это было очередное жизненное препятствие, которое она преодолела с достоинством, не показав никому свое беспокойство, даже родителям. Хотя ее сердце обливалось кровью, а душа холодела от одной только мысли о том, что она больше никогда не сможет играть в любимую игру, которая ей доставляла столько удовольствие. Игра, которая успокаивала, расслабляла и давала возможность покинуть ненадолго отчужденный мир страха и упрека.

После окончания школы с золотой медалью, Виктория поступила в Экономический Институт по специальности «Экономика предприятий и фирм», согласившись с родителями, что данная профессия обеспечит ей достойное будущее.

Сказать по правде, Виктория мечтала учиться в Театральном Институте имени Табакова. Она решила попробовать потупить, в тайне ото всех, и на свое удивление прошла четерх-ступенчатую систему отбора абитуриентов: ее приняли и ждали первого сентября у открытых дверей института. Но Виктория не пришла, под влиянием родительского мнения. Однажды она спросила отца, что он думает на счет карьеры в театре. Тот ответил, что это нестабильность, постоянные стрессы и нищенские зарплаты. Потом добавил, что это глупо и несерьезно и что туда поступают только неучи и лентяи. После этих слов, Виктория приняла окончательное решение. Первого сентября она собрала вещи, села в автобус и уехала в большой и пыльный мегаполис, в общежитие Экономического Института.

Поначалу было тяжело жить поодаль от дома, от родительской заботы, внимания, опеки. Приходилось все делать самой: готовить, стирать, гладить, прибираться, ходить в магазины и еще как-то успевать во время сдавать домашние задания, курсовые, учить тонны нудной экономической и общеобразовательной информации.

Она плакала по ночам, скучая по дому, по вечерам, когда они были вместе. Особенно по братику, Василию. На выходные она уезжала домой, чтобы повидаться не только с родителями, но и с Иришкой и Элизабет, которые, к слову, ждали ее возращение с томительной щепетильностью и всегда дарили смех, радость и утерянное где-то далеко счастье.

Выходные были лучшим временем для Виктории. Потом стучался в дверь ненавистный понедельник, и она уезжала обратно в общежитие, в крохотную комнату одиночества и скуки, где проводила почти каждый день, выполняя рутинные, однообразные дела, от которых порой воротило. Виктории в такие моменты хотелось подняться на вершину безмолвной скалы, исчезнуть в синеве облаков и насладиться спокойствием, так как в мегаполисе кроме высоченных зданий не было ничего похожего на скалистые горы. Вика изредка залезала на крышу девятиэтажного дома, ложилась на холодное ровное покрытие, и смотрела на сверкающие звезды, на луну. Снизу царил городской шум, а наверху – тишина.

У Виктории в институте была лишь одна подруга, да и то соседка по секции в общежитии. Ее звали Катерина. Она была одинокой, как и Вика, но не потому, что так решила сама, а потому, что была толстенькой и чересчур застенчивой и скромной. А это был для нее приговор.

Виктория полюбила Катерину за ее доброту и ум. Вика считала ее чуть ли не ангелом. Катерина всегда была готова помочь своей новой подруге. Однажды она даже спасла Викторию от верной гибели, когда та, в порыве чувств, под действием алкогольного опьянения чуть не спрыгнула с шестого этажа. Это был первый и единственный суицидальный случай. Катерина пообещала Виктории, что никому не расскажет о случившемся, но при одном условии, что Вика больше не посмеет, так относится к жизни, какой бы она плохой не была.

Викторию всегда удивлял Катеринин оптимизм и вера в светлое будущее. Это после того, как с ней обращались в школе и в институте. Парни над ней вечно прикалывались, обзывая ее жирной коровой. А девушки ни во что не ставили, словно она была никем. Вику этот стереотип бесил и выводил из себя. Ей хотелось каждому надавать по морде, кто над ней издевался самым открытым и наглым образом. Катерина всегда ее успокаивала и говорила: « – Пускай они болтают, что хотят. Не обращай внимания. Я уже давно не обращаю. Они видят во мне полигон насмешек и язвительный шуточек. Это их право. Пускай думают, что я никто, раз у них вместо мозгов – тухлые яйца. Главное, я знаю, что я личность, которая знает, что хочет получить от жизни. Не сомневайся, я добьюсь всего того, что пожелаю».

Как после таких слов не уважать человека, который не по своей вине, столкнувшись с человеческой неоправданной жестокостью (человеческим свинством), продолжает оставаться оптимистичным.

Виктория так привыкла к одиночеству за прошедшие годы, что и не думала с кем-то знакомиться и встречается. Ее нравилось быть одной. У нее был свой собственный распорядок дня, который она не хотела менять. Утро и первая половина дня – учеба, вторая половина дня – нескончаемые работы по дому, вечер – легкая тридцатиминутная пробежка на футбольном стадионе, посиделки у Катерины, вышивание бисером, поздний вечер – чтение книг. И так каждый день. Порой были исключения из правил, но нечасто.

Конечно, несколько раз она влюблялась в парней, но никогда не показывала своих чувств. И, как ни странно, отвергала любые попытки парней назначить ей свидание. Она отказалась один раз. Потом второй. Третий. Четвертый. После – уже никто не походил к ней и не спрашивал. Многие подозревали Викторию в однополой любви с Катериной. Но такие предположение скорее были смешны и глупы, чем серьезны. Им просто хорошо было вместе. Когда они встречались вечером, они не чувствовали себя так одиноки.

Два одиночества сошлись в один прекрасный миг…(Слова из песни К. Меладзе)

***

Виктория шла по широкой центральной улице, по которой туда-сюда сновали хмурые, веселые, деловитые, простодушные пешеходы, цокая каблуками об серый асфальт. Они о чем-то болтали или просто молчали, задумавшись о насущных проблемах и о грядущих делах. Толстые голуби вальяжно ходили по тротуару, ворковали, иногда взлетая вверх, порхая крыльями, чтобы снова приземлиться на асфальт. Цикады на деревьях стрекотали, а птицы пытались своим красивыми и звонкими голосами перепеть шумный автотранспорт на проезжей части. Увы, безрезультатно. Урчащие моторы, скрип ржавого железа, визг шин при резком торможении, звуковые сигнализации и сигналы, ругань водитель из открытых окон, громкая музыка с басами полностью стирали звуки музыки матушки природы.

Виктория повернула налево, на улицу Ярославского. За широкими стеклами нескончаемых магазинов красовались лучшие ассортименты по выгодным ценам, почти даром. На домах, выше второго и третьего этажа висели гигантские плакаты рекламы пива, автомобилей, чая, шоколадок и других продуктов питания. Возле кинотеатров и театров возвышались стенды с афишами новинок. На земле, подле скамейки, лежал тощая раненная овчарка. Она положила голову на вытянутые передние лапы и смотрела на прохожих глазами настолько грустными, тучными и человеческими, что Виктория не удержалась, подошла к собаке, вытащила из сумки бутерброд, который не съела во время обеденного перерыва и подала собаке. Та прогладила его, ничего не почувствовав. Но все равно поблагодарила Виктория, лизнув шершавым языком ее руки.

Виктория, счастливая и довольная, пошла дальше, по пути ей встретились две симпатичные девушки, которые рекламировали известный брэд сигарет, угощая каждого желающего сигаретой, чтобы тот или иной индивидуум по достоинству оценил ее мягкий вкус и приятный аромат.

Загорелся красный цвет, Виктория остановилась, глядя на проезжающие машины. Водитель трамвая звякнул пару раз, и его пропустили на повороте.

Зеленый свет. Виктория перешла дорогу. Она шла и вдруг ее взгляд пал на заманчивую вывеску: «Покупайте три книги по цене двух! Только у нас! Успевайте!». Виктория зашла в книжный двухэтажный магазин. В нем было свежо и прохладно. С ней поздоровался охранник. Она оставила пакет и сумку в камере хранения, положила ключ в карман и налегке пошла в отдел зарубежной прозы. Не найдя нужной книги, Виктория не расстроилась. Она взяла с полки сборник рассказов Брэдбери, который еще не успела прочесть. Перевернула книжку. На задней стороне был наклеен ценник – двести рублей. В кошельке семьсот тридцать рублей.

Может еще одну взять? – подумала Вика про себя и пошла в отдел романтической литературы.

Выбор был огромный, но для Виктории никогда не было проблемой выбрать хорошую книгу. Секрет был прост, она знала, какие авторы лучшие в писательском мастерстве. Она остановила взгляд на австралийской писательнице Колин Маккалоу, так как читала ее неповторимый роман-сагу «Поющие в терновнике». На книжной полке стояли две книги писательницы «Тим» и «Милый ангел». Вика замешкалась, открыв первую страницу «Тима» и начала читать.

– Извините, девушка, не подскажете мне, какую лучше книгу купить маме на день рождения? – спросил ее незнакомый молодой человек.

Виктория, не отрываясь от книги, сказала:

– Купите лучше маме огромный букет красный роз. Это будет лучший подарок.

– Видите ли, она у меня любить читать. Каждый вечер читает, как сумасшедшая. В общем, я боюсь купить книгу, которую она уже когда-то прочитала.

– Я тоже люблю читать перед сном. Я тоже сумасшедшая? И почему бы вам не спросить у продавцов-консультантов…

Вика не закончила то, что собиралась сказать, ибо она онемела, подняв голову и взглянув на высокого, подтянутого молодого человека с ярко-голубыми глазами, острыми скулами и густой шевелюрой на голове в черной кожаной курточке, в вельветовых штанах и в кроссовках.

– Это ты, Антон? – спросила она, не веря собственным глазам.

– А кто же еще, Викусь! Привет, подруга! – закричал он и обнял ее. – Столько лет прошло, я так по тебе соскучился. Ну как ты?

– Вот так встреча! Я тоже соскучилась по тебе, Антошка. – Она чмокнула его в щечку. – У меня все хорошо. Учусь. Уже на четвертом курсе. Как ты… какими судьбами тебя занесло в этот огромный мегаполис?

– Теперь я здесь живу и работаю.

– Правда? Я рада за тебя. Где работаешь?

– Может, поговорим в ближайшей кофэшке? Как ты на это смотришь? – предложил он.

– Положительно, – ответила Вика и улыбнулась ему. – Ты правда хочешь купить маме книгу?

– Да, – ответил Антон. – Я кстати, тебя сначала не узнал. Ты стала такой… эээ… взрослой и такой прелестной. Прекрасной!

– Спасибо за комплимент.

– Не за что. В общем, когда я услышал твой голос, я понял, что это ты. Та самая девушка, которая отказалась со мной идти на выпускной вечер.

– Надо же, вспомнил, – ответила Вика, потупив взгляд на стенд с книгами.

– Прости, – извинился он, когда увидел в ее глазах отчуждение. – Как-то само собой вырвалось. Обещаю больше не вспоминать об этом.

– Не вспоминай.

– Не обижаешься?

– Нет.

– Что на счет книги? – спросил он. – Какую лучше взять?

– Ах, да… Возьми ей вот эту книгу. – Она протянула ему роман «Милый ангел». – Я сама не читала этот роман, но я уверена, что книга вышла отличной, так как Маккалоу не умеет писать плохо. Твоей маме понравится.

– А если она читала?

– Вряд ли, – ответила Вика. – Книга поступила в продажу несколько месяц назад.

– Замечательно. Тогда я ее беру. Спасибо за помощь. Я знал, что ты мне поможешь.

– Всегда, пожалуйста.

Они пошли к кассам, робко глядя друг другу глаза.

– Виктория?

– Что?

– Я рад тебя видеть. Честно.

– Взаимно.

– Виктория?

– Ну…

– Можно сделаю тебе подарок?

– Какой?

– Купить тебе книги, которые ты держишь в руках.

– Нет-нет. Я сама оплачу, – отказывалась Виктория.

– Я настаиваю. По старой дружбе. Ты говорила, что учишься?

– Да.

– Неужели ежемесячная стипендия равна среднему заработку любого россиянина?

– Нет, что ты! Всего две тысячи семьсот рублей.

– Негусто, – сказал Антон и протянул руку. – Дай, пожалуйста, книги, бедный студент. И не о чем не волнуйся.

– Я…

– Виктория, прошу, – настаивал он.

– Хорошо, уговорил, – сдалась Вика. – Но теперь я обязана купить, подарить что-то и тебе.

– Подаришь, – он улыбнулся ей, – после того, как мы сходим в кофэшку.

– Я придумала, что подарить.

– Что же это? – поинтересовался Антон.

– После чашечки кофе, ты провидишь меня до общежития, и я подарю тебе кое-что, – загадочно сказала Вика.

– Кое-что?

– Ага. Даже не думай, что я тебе расскажу о нем раньше времени.

– Вот ты какая, значит! – воскликнул он и пригрозил ей длинным указательным пальчиком. Они улыбнулись друг другу.

Они вышли из магазина. Солнце исчезло за серыми облаками. Стало резко хмуро и как-то тоскливо.

– Держи, Виктория, дарю от чистого сердца. – Он протянул ей пакет с книгами.

– Спасибо. Третьею книгу-то забери.

– Зачем? Они все твои.

– А как же подарок на день рождения твоей маме?

– У нее было день варенье месяц назад, – сказал Антон и засмеялся.

– Ах ты, обманщик! – воскликнула Вика и стукнула его кулаком по плечу. – Как тебе не стыдно, девушек обманывать, а? – Антон ускорил шаг и оторвался от Виктории. – Смешно ему! Сейчас ты посмеешься у меня, когда я тебя догоню! Ох, посмеешься…

Антон остановился. Вика прошла мимо.

– Ты чего обиделась? – спросил он, когда нагнал ее.

– Да обиделась, – она притворно надула губки.

– Но почему?

– Почему? Ты спрашиваешь меня почему? Ты обманул меня. Лучшую подругу. Еще вовлек в свое вранье собственную маму. Как я могу доверять человеку, который при первой же встречи обманывает?

– Виктория… я не понимаю… ты знаешь, что я этого сделал не со зла. – Он замолчал. Потом предположил. – Я понял, ты не пойдешь со мной в кафе, отдашь книги и не подаришь то, что пообещала подарить?

– Почему ты так решил? – как бы невзначай спросила она.

– Потому что ты на меня дуешься.

– Кто тебе это сказал?

– Я… ничего не понимаю. Ты только что тут…

Виктория засмеялась.

– Ах ты, обманщица! – закричал Антон.

– Не все тебе людьми манипулировать. Куда пойдем?

– Я уже испугался. Пошли в «Парт-франческо». Там уютно и хорошо. И удобные кресла.

– Пошли, – она взяла его за руку.

Они шли вдоль набережной, вымощенной из серо-пепельной плитки. Река сверкала бликами солнца. Волны шлепались о бортик. Чайки щебетали. Холодный ветерок поднимал Викины длинные распущенные волосы, Антон почувствовал приятный сладковатый аромат духов. Они на секунду остановились, посмотрели вдаль, на игривую речушку, по обе стороны который разросся город с куполообразным театром, храмом с золотыми куполами, с бесконечной вереницей жилых домов, с высокоэтажными деловыми башнями.

Виктория и Антон пошли дальше, поднялись по ступенькам. Прошли мимо Дома Кино, повернули налево, на улице Космонавтов. Через несколько домов они пришли на место.

Он открыл вытянутую деревянную дверь «Парт-франческо» и пропустил вперед Викторию.

Внутри было тепло и уютно. И что немаловажно красиво. Негромко играла музыка. Пахло кофем и пирожным. Стены и потолок были бело-красного цвета. На полу выложен ламинированный паркет. Окна занавешены плотными шторами. Приглушенный свет лился из расписных тканевых абажуров, которые свисали с потолка. По центру тянулась широкая ковровая дорожка, по краям размещались столики, рассчитанные на шестерых, на четверых, на двоих посетителей. На столах – белые скатерти, пустая ваза, пустые латунные подсвечники, красная пепельница, маленькие кружки на блюдцах. Рядом со столами стояли кожаные пуфики, белые кресла со стальными ручками, деревянные стулья из красного дерева и даже небольшие диванчики на две персоны.

Они ушли в конец зала. В кафетерии сидело шесть человек: они пили кофе, общались, сидели в бесплатном интернете.

Виктория с Антоном сели за столик, возле окна, рядом друг с другом. Разделись. Заказали по чашке крепкого кофе и по одной порции миндалевого пирожного с изюмом «Лафа-Краус».

– Первый раз здесь, – сказала Виктория. – Очень красивое место. Завораживает взгляд.

– Это точно. Сам здесь второй раз. Мне понравилось здесь кофе и располагающая атмосфера к общению.

Через пять-семь минут им принесли кофе в белых чашках и два кусочка пирожных в фарфоровых тарелках, по краям расписанных орнаментом.

Виктория поднесла чашку к лицу, вдохнула терпкий и насыщенный аромат кофе и сделала глоток. Потом спросила:

– Ну и какими судьями тебя занесло в наш город? А как же учеба в столице?

– Все, окончил я учиться в Театральном Институте. Вот и приехал обратно.

– Но ты ведь должен был перейти на четвертый курс. Тебя выгнали?

– Да.

– Почему? – поинтересовалась Вика.

– Это длинная история. Может, поговорим о тебе?

– Потом поговорим обо мне. Сначала расскажи мне, почему тебя выгнали? Ты ведь так стремился получить театральное образование! Что случилось?

– Уговорила, – ответил он, тяжело вздохнул и продолжил. – Тебе это не понравится, Виктория.

– Говори, как есть.

– Меня отчислили из-за того, что я ударил преподавателя.

– Ты? Преподавателя? – изумилась Вика.

– Не смотри на меня так. Я сам не ожидал от себя. Представляешь, учился три года на «хорошо», без нареканий и нарушений. А тут на тебе, вспышка гнева – и мне помахали рукой.

– Почему… из-за чего ты ударил преподавателя?

– Он меня оскорбил при всей группе. Он с первого занятия не взлюбил меня, каждый раз издевался надо мной и кричал как бешеный. Он вел у нас «Драматическое искусство» по пятницам, четвертой парой. Ты же знаешь, что мои драматические сцены не выдерживают никакой критики. То я не доигрываю, то переигрываю. Я всегда старался проявить себя с наилучшей стороны, готовился к каждой паре, как к смертному одру. Даже не спал по ночам, заучивая тонны пламенных и драматических речей. И всегда проваливался… не знаю, как у меня это получается, ей-богу! И он всегда меня поливал, прости, дерьмом на своих парах, этот заносчивый, высокомерный сукин сын! Он говорил, что, мол, я самовлюбленный, бездарный актеришка, место которому не в театре, а в кабаках, разогревать пьяную публику пошлыми и вульгарными шуточками. Что, мол, я никогда не сдаем его экзамен и уж точно не стану выпускников Театрального Института, и он об этом позаботиться. Вот я и разгневался. И ударил. Разбил ему нос. Через час я был у ректора. Мне повезло, полицию не стали вовлекать, чтобы, не дай Бог, подмочить идеальную репутацию института. Еще через час я извинился перед преподавателем. На следующее утро меня отчислили. Я приехал в родной город. Рассказал все отцу и матери. Они чуть не убили меня. Я их понимаю. Они платили за меня каждый год по сто тысяч рублей. Плюс мое не самое дешевое проживание в столице. И спрашивается, ради чего? Их сын приезжает обратно без диплома и без денег.

– Ужасно, – посочувствовала ему Виктория.

– Не то слово. Я был дико подавлен, опустошен и зол на институт, на преподавателей, на родителей, которые не хотели меня понять, но больше всего на самого себя. Я целый месяц был сам не свой. Спал, ел, лежал, тупо уставившись в телевизор. Мне такая жизнь быстро наскучила до самых печенок. В одно прекрасное утро, я открыл глаза и понял, что рано еще сдаваться. Не такой я человек, чтобы сдаваться. Я подумал, к черту все! Надо действовать и продолжать следовать за свое мечтой, пока еще есть энтузиазм и море амбициозности. Я подал заявки в три института. Два мне сразу отказали. Третий пригласил на собеседования.

– И что?

– Меня приняли. На третий курс.

– Здорово! – порадовалась Вика за старого друга.

– Спасибо, что искренне за меня рада. Правда мене предупредили, что, если поступит, хотя бы одна даже самая незначительная жалоба от преподавателей, то меня не глядя, отчислят. Так сказал ректор.

– А что твои родители сказали? Они рады?

– Как сказать… в общем, отец сказал, что больше не намерен платить в холостую за учебу. Поэтому мне приходиться после учебы работать, чтобы заплатить за далеко недешевое образование.

– Где ты работаешь?

– В кинотеатре. Ночным охранником.

– Когда ты успеваешь спать?

– Сплю, в буквальном смысле, на ходу. Несколько часов за сутки.

– Ужас! – воскликнула Вика.

– Не пугайся, я уже привык к такому распорядку дел. Сам виноват.

– И в каком ты сейчас учишься институте?

– Театральный Институт имени Табакова, – ответил он.

– Я тоже туда поступала, но в последний момент передумала.

– Почему передумала?

– Под влиянием веского мнения родителей. Сейчас жалею, что не услышала зов собственного сердца.

– Да, жаль. Ты прирожденная актриса. Возможно, сейчас бы мы в одном институте учились, – Антон улыбнулся Виктории, потом спросил: – Признавайся, в каком ты институте учишься? На что променяла театр? Хотя, стой, не говори, я и сам догадаюсь. В экономическом? Верно?

– Ты догадлив! – она хихикнула и положила в рот кусок пирожного. – Через год буду дипломированной экономичкой. Счастья полные штаны.

Они замолчали.

– Может, Виктория, по второй порции? – предложил Антон.

– А давай! Один раз живем! – весело ответила Вика.

Они разговаривали и разговаривали. Он рассказывал ей разные смешные истории, она его слушала и смеялась. Потом они менялись ролями.

После третей порции пирожного, они стали вспоминать школу, тяжелые иодновременно веселые репетиции в Доме Культуры, их прогулки после занятий, ужины в пиццерии, нечастые встречи, школьный бал, расставание и многое-многое другое.

– Виктория, можно у тебя спросить?

– Конечно. Еще спрашивает.

– Твой молодой человек к тебе вернулся через два года, как и обещал?

– Нет, – ответила она, потупив взгляд на стол. – Не вернулся.

Виктория еле сдерживала слезы.

– Прости, я не хотел тебя расстраивать.

– Ты меня не расстроил. Теперь он в прошлом.

– Но все равно имеет над тобой власть.

– Как ни странно, да, – ответила она и посмотрела в его глаза. – Давай не будем о нем сейчас говорить. Хорошо?

– Конечно, – согласился с ней Антон. – Я вот тут подумал, наверное, надо закругляться, мне через три часа на работу.

– И молчит, сидит, что ему скоро на работу. И я сижу не куда не тороплюсь. Почему раньше не сказал?

– Не хотел, чтобы прерывалась наша беседа. Мне было хорошо.

– Мне тоже, – сказала Вика и спросила. – А ты где живешь?

– В общежитие. На Дубровской.

– Не близкий путь.

– Но проводить тебя до дому, я точно успею.

– Точно?

– Да.

Они вышли из теплой кафешки. Взялись за руки. Их обдал холодный осенний ветер. Мурашки пробежали по телу.

До общежитие они шли практически молча, иногда приглядываясь друг на друга.

– В общагу тебя не пустят. Так что подожди меня здесь. Я скоро.

– Хорошо.

Через пять минут Виктория вернулась. Она прятала за спиной подарок.

– Угадаешь?

– Нет.

– Это картина из бисера. Я ее только вчера закончила. Дарю.

Она подала ему небольшую картину в металлической рамке, на которой были изображены заснеженные горы, тонувшие в пелене плотных облаков. На одной из скал стоял человек: он поднял руки вверх и тянулся к светлому лучу. Луч пронизывал тучи и падал на него.

– Ты умеешь впечатлить! – прокомментировал Антон.

– Тебе нравится?

– Еще бы! Невероятной красоты картина!

– Спасибо.

– Тебе спасибо за такой замечательный подарок. Я его поставлю на стол и, глядя на нее, буду вспоминать тебя. Чудно.

– А тебе за книги, – вспомнила Виктория.

– Пустяки, – отмахнулся он.

– Ну ладно, беги! Времени уже и так много. – Они обнялись.

– Виктория… встретимся завтра?

– Я думала и не спросишь, – она улыбнулась ему. – Конечно.

– Завтра… в три часа дня? Устроит?

– Устроит.

– Тогда до встречи. Пока, – попрощался он, чмокнул Вику в щечку и через мгновение исчез из виду.

Виктория немного постояла на улице и пошла в дом.

Ее тело порхало от счастья.

Ей хотелось все рассказать Катерине, что с ней сегодня произошло. И посоветоваться, что делать дальше.

Глава 2

Он очнулся то ли от сна, то ли от обморока, то ли от забвения. В нос проникала тонкодисперсная пыль, взвешенные чешуйки серого пепла. Он чихнул. Закашлял. Открыл прослезившиеся глаза. Перед глазами было небо, затянувшееся плотной пленкой кучных облаков. Время остановилась. Сухой воздух. Ни единого звука, словно в звуконепроницаемой комнате. Обломки домов, пустые дороги, уродливые деревья, перекошенные столбы были окутаны толстым слоем пепла и пыли.

Он поднялся, отряхнулся и побрел, похрамывая, по заколдованному месту. Голова гудела, глаза затуманились в бездне небытия, движения сковывало постоянное одиночество и отрешенность, в ушах больно отдавалось цоканье ботинок. Его ноги отяжелели, залились свинцом. Неудивительно. Он брел уже четыре года. Из одного ужасного города в другой. Через весь остров. Остров, который не имеет не конца ни края. Выход – найти что-то прекрасное в мире мук и боли. Но что? И где?

Подул бесшумный, сильный ветер. Свист и гул в ушах. Он сморщил лицо, покрытое несколькими слоями грязи. Длинные волосы слиплись от грязи, с подбородка свисала редкая борода, на щеках были сильные порезы, которые зарубцевались, бровь была разбита, нижняя губа отвисла.

Где-то, совсем рядом, послышалось то ли воркование, то ли крик, то ли стон безумия.

Он ускорил шаг. Раненная нога еще сильнее заболела. Он остановился и сел, прислонившийся к хрупкому, обугленному дереву. Увидел машину и спрятался за ней. Прислушался к приближающему то ли мяуканью кошки, то ли детскому плачу, то ли к рычанию опасного зверя. В этом мире невозможно было определить истинный звук. Искажение и преломление. Реальность и фантазия. Все перемешалось.

Перед глазами плыли вчерашние воспоминания в Полыхающем Городе. Он бился с огромными арахнидами, которые хотели его сбросить с обрыва, в молчаливый, пенящийся черный океан, пропитанный смрадом и сажей. В океане неприкаянно плавали черные медузы с красными глазами и с длинными щупальцами, впрыскивающие в жертву смертельный яд, который возвращает их обратно туда, откуда они начали свой долгий и опасный путь.

Он бился до последнего, рассекая острым мечом арахнидовскую опистосому, голову, грудь, мохнатые ноги. Пылающая равнина на время превратилась в бассейн желто-зеленой слизи, извергающихся из ран арахнидов.

Один арахнид напал сзади на Домового, повалил на землю и вонзил в шею хилецеру с ядовитыми железами. Домовой на секунду стал биться в конвульсиях, из-за рта вырывалась наружу белая пена. Он думал, что умрет, потому что видел в небесах Викин божественный силуэт, который манил его к себе. Он закрыл глаза. И вспышка. Серебристая. Остроконечная. Еще одна. Они пронизывали его мозг, заряжая электрическим током омертвевший на секунду мозг. От невыносимой боли, Домовой открыл глаза. Земля кружилась. Безжалостные и беспощадные арахниды толкали его к обрыву. Домовой закричал. Пауки остановились. Из его гортани вырвался то ли рык, то ли писк, то ли гром. Он кричал и кричал; он не хотел останавливаться. Арахниды стали отступать от него, все дальше и дальше. Слышно было среди раскатов грома жалобный свист, писк, жужжание. После треск, рвущейся плоти. Их головы трещали, лопались, как надувные шары с водой. Только вместо воды белая жижа, которая обжигала их плоть. Они возгорались. Домовой перестал кричать. Он был истощен. Он лежал на земле и смотрел на линию огня. Он закрыл глаза. И проснулся в этом жутком месте.

Домовой осторожно выглянул из-за капота машины. По дороге шла маленькая девочка и плакала. Он обрадовался. Хотел уже подбежать, но передумал. Этот мир был изменчив и зыбок, как земля под ногами. Он кинул камушек в другую сторону; камень лязгом вонзился в металлическую конструкцию и упал на землю. Девочку посмотрела своими невинными, добрыми глазами туда, где лежал камень. По мере приближения она менялась. Человеческая кожа слезла. Из-за спины вылезли два закругленных бивня. Ноги разрослись вдове, из ступней вылупились три пальца с острыми ногтями. Руки отпали, как хвост у ящерицы. Голова взорвалась, ошметки бесшумно шмякнулись наземь. Из шеи выросла маленькая голова, с размером в кулак; один глаз, два рта и шесть языков, как у змеи. Нечто посмотрело на камень, оглянулось и пошло прочь. Домовой с облегчение вздохнул, развернулся и увидел перед собой другую девочку, которая в руках держала плюшевого мишку.

– Пойдем со мной, – позвала она его шепотом ветра.

– Не подходи ко мне, – закричал он и ударил ее в живот.

Девочка упала и зарыдала, прижав руки к животу.

Домовой подбежал к ней и посмотрел в ее глаза.

– Ты, правда, маленькая девочка, а не тот монстр?

– Меня зовут Элли, – плача, говорила она. – Мне семь с четвертинкой. – Она показала на пальчиках. – Я ищу выход из островов забвения. Меня ждет папа. Зачем ты сделал мне больно? Ты плохой!

– Прости, – извинился Домовой и обнял ее, чтобы она больше не плакала. – Я думал, ты монстр… не знаю, что на меня нашло.

– Я уже говорила. Я – Элли. Я ищу папу, который ждет меня дома. Я – хорошая.

– Как ты выжила? – спросил он.

Она не ответила, встал с земли, и пошла по дороге.

– Куда ты?

– Я вижу свет. Вон там! – Она показала пальцем на двухэтажный дом. Он был целым и невредимым среди развалин, пепла и пыли. И сиял красками лета. Красными, зелеными, желтыми, розовыми, пурпуровыми, фиолетовыми.

– Стой! Это обман! Ты умрешь! – закричал Домовой.

Девочка его не слышала, она бежала к дому. Он побежал за ней. Он не мог допустить, чтобы она умерла и исчезла, оставив его одного со своими мыслями и страхами.

– Элли! Не надо туда входить! – кричал он.

Дверь со скрипом открылась и хлопнула. Он остановился перед ней. Взглянул на дом, который так напоминал ему дом Виктории. Домовой ступил за порог. Внутри было холодно и пахло гнилью, стены покрылись сажей, потолок пожелтел, пол пропитался влагой. Стекло, висевшее в прихожей, было разбито, осколки, сверкая, лежали на полу.

– Элли! Ты где?

Никто не отзывался.

В комнатах был беспорядок. Мебель, полки, шкафы покоилась на земле. Посуда, хрустальные вазы разбиты. На стенах восседала грязь и запекшаяся кровь.

Домовой поднялся на второй этаж. Ему казалось, что девочка побежала наверх. Он проверил почти все комнаты. Никого. Еще осталось одна. Зашел в нее. Открыл рот от удивления. Это была Викина комната, прибранная, ухоженная и чистая. На ковре сидела Элли; она играла в Викины куклы, разговаривая сама с собой.

– Элли, что ты там делаешь? Почему ты не отзывалась?

– Я играю. Я тебя не слышала.

– Врешь. Надо уходить. Здесь небезопасно.

– Для тебя.

– Что? – переспросил он.

– Я сказала, для тебя не безопасно. Я дома. А ты в гостях. – Она повернула голову на сто восемьдесят градусов, посмотрела в его удивленные глаза, и засмеялась. Ее голова взорвалась. Элли стала превращаться в монстра. За дверью послышались крики других таких же существ. Его окружали.

– Теперь не уйдешь, – говорил монстр хрипящим, нечеловечным голосом. – Я убью тебя.

Домовой приготовился к схватке. Жаль, что он потерял меч.

Монстр высоко прыгнул, на секунду завис в воздухе, потом ударил его ногой по лицу.

Домовой упал.

Побежала алая кровь.

Он дышал, но встать уже был не в силах. Силы его покинули. Он перестал бороться. В комнату забежали другие монстры. Они положили его на спину оракула, который напоминал верблюда, и потащили к обрыву.

Глава 3

Виктория зашла в общежитие, поздоровалась с суровой и вечной недовольной вахтершей, показала белый пропуск с фотографией, поднялась на второй этаж, ушла в конец длинного узкого холла, окрашенного в голубой цвет, открыла дверь и зашла в свою крохотную комнатку, три на три метра. На стенах висели картины из бисера, книжные полки и овальное зеркало. Над зеркалом стоял небольшой шкафчик для парфюмерии и бытовой химии, рядом – громоский холодильник, который дребезжал и вибрировал, как старый запорожец; на двери холодильника висели магнитики с веселыми рожицами беззаботных детишек, со смешными надписями, а также переливающиеся в темноте наклейки от предыдущих постояльцев. Рядом холодильником размещался письменный стол вишневого цвета; на нем лежали ноутбук, настольная лампа, картина из бисера, обрамленная в рамку (два лебедя на озере), горшок с кактусом, папки с документами, тетради и ручки с карандашами в разноцветной баночке. Напротив стола располагалась кровать, заправленная голубым пледом; на ней лежали плюшевые игрушки, прочитанная книга Пауло Коэльо «Одиннадцать минут» и учебник по философии. Рядом с кроватью возвышался шкаф для одежды и не только.

Виктория положила сумки на пол, сняла курточку, повесила ее на плечики и убрала в шкаф. Потом поставила греть чайник. Купленное вытащила из сумок: книги положила на полку, продукты убрала в холодильник, бытовую химию в шкафчик. Переоделась, надев хлопчатый халат салатного цвета вместо розовых джинс и светло-карамельной майки. Подошла к зеркалу, причесала волосы, намазала лицо кокосовым кремом, чтобы кожа не шелушилось и губы – бесцветной помадой со вкусом персика.

Чайник вскипел и отключился. Виктория достала две кружки (для себя и Катерины), налила бурлящего кипятка, положила по три ложечки сахара, опустила в бесцветную воду пакетики чая с мятой, ромашкой и шалфея. Когда чай заварился, вытащила пакетики и положила их в пустую кружку для повторного применения. Из холодильника Вика достала вчерашний, недоеденный муравейник, с полки взяла два блюдца и положила туда по кусочку торта. Потом вышла в коридор, не закрывая за собой дверь, и постучала в соседнюю дверь.

– Да? Кто там? – спросил приятный, мягкий женский голос.

– Привет, Катерина. Это я, Вика.

Двери открылись, оттуда выглянуло жизнерадостное лицо Катерины. Она была одета в черные штаны и широкую розово-пурпуровую футболку пятидесятого или пятьдесят второго размера; ее широкие ступни скрывались за тапочками в виде игривых собачек.

– Привет, Виктория. Рада тебя видеть. Проходи-проходи.

– Не зайду, потому что хочу тебя пригласить к себе на чашку чая.

– Но я…

– Отказ не приниматься, – перебила ее Вика. – Я уже заварила чай. Твой любимый с ромашкой.

– Я смотрю, ты мне даже выбора не оставила. – Катерина вышла с Викторией в коридор.

Они сели за стол, швыркая горячий чай из кружек в красный горошек.

– Как провела сегодня день? – спросила Виктория у Катерины.

– Ничего особенного. Все, как обычно. Нудная учеба, нудные лекции. Большего всего взбесила Мария Васильевна, препод по «Управлению персонала». Как уткнулась в свою методичку, так до конца пары и не отрывалась от чтения. Читает тихо, непонятно и быстро. Ужас! Потом еще толком не может объяснить то, что у нее спрашивают. Или я ее не понимаю. Не знаю, как я буду сдавать экзамен. Говорят, она требовательная и строгая.

– Сдашь. Ты всегда сдаешь, – сказала Вика и спросила. – Что еще?

– Что еще… пришла домой, сделала домашку по английскому языку и все-таки начала читать второй том «Унесенные ветром» Митчелл. Согласись, тяжеловесны старые романы?

– Тем ценнее. Сейчас все слишком просто и коротко. Недавно купила книгу Массоротто «Сто чистых страниц» и прочитала за два часа. Ну, куда это годно? Хотя, надо признать, книга классная. Если хочешь, могу дать почитать.

– Позже. – Катерина сделала глоток и сказала. – Сейчас в современных романах нет той нудности и неспешности, что были в «старых».

– Раньше и время было другое, и люди, и нравы, и идеалы. Современное общество слишком нано-технологичное и мобильное. Вечно куда-то торопится. Бежит. Поэтому и книжки с каждым годом теряют вес. Кто сейчас будет читать двухтомного «Дэвида Коперфильд» Диккенса или четерхтомную «Войну и Мир» Толстого кроме школьников? Да и то не факт, что школьники их читают.

– Найдутся ценители вроде тебя, Виктория. Их больше, чем ты думаешь.

– И, слава Богу! – воскликнула она. – Ты не хочешь вступить в этот элитный клуб? Поверь, сэр Диккенс, неповторим и гениален. Он заставляет думать о важных вещах, учит ценить то, что мы имеет, помогает поверить в мечту, в искреннюю, неподвластную силу любви, которая способна изменить даже самую черствую личность.

– О! Снова я слышу о нем и о нем, о Диккенсе. В очередной раз убеждаюсь, что ты в него влюблена.

– А как иначе?

– Посмотрим-посмотрим. Возможно, когда-нибудь я решусь прочесть Диккенса, но потом. Сначала Митчелл, – сказала Катерина и спросила. – Виктория, ты почему сегодня такая счастливая?

– Я… да вроде бы обычная.

– Нет. Другая. Меня не проведешь, подруга. Я тебя слишком хорошо знаю. Твои глаза сияют, щечки налились румянцем, а улыбка не хочет сходить с твоего прекрасного личика. Что случилось, рассказывай? Неужели влюбилась в какого-нибудь?

– Да ничего не сучилось. Отсидела, как положено, четыре пары в инстике. Сходила в магазин. И…

– И?

– Встретилась с Антоном. Помнишь, я тебе о нем говорила.

– Это который был по уши в тебя влюблен в школе? Этот Антон?

– Да. Он мне купил три книги, – похвасталась она.

С ее лица не хотела сходить улыбка, как бы она не пыталась ее скрыть.

– Здорово, – порадовалась за Викторию Катерина. – Ты мне рассказывала, что он актер и учиться в Москве. Или я что-то путаю, Вик?

– Все верно. Его отчислили за драку, он переехал в наш город нынче летом и поступил в Театральный Институт имени Табакова.

– Я почему-то сразу вспоминаю чьи-то слова: «Когда жизнь закрывает перед тобой дверь, она обязательно откроет окно». Его отчислили из института – дверь захлопнулась; он приезжает сюда, и вы встречаетесь – окно открывается! Прекрасно! Где хоть встретились?

– В книжном магазине.

– Все-таки нашла своего милого принца на белом коне в любимом магазине.

– Да что ты, какой принц!? Мы с Антоном – просто старые друзья. И ничего больше.

– Ага, просто, – ехидно сказала Катерина. – Ты просто светишься от счастья. Ты – влюблена!

– Я свечусь от счастья не потому, что влюблена. А потому что встретила старого знакомого. Он мне очень дорог. Он помог мне выкарабкаться из западни, из пропасти, которая и по сей день за мной ходит по пятам и ждет, когда я снова оступлюсь, чтобы погладить.

– После встречи в магазине, он пригласил тебя в кафешку? – поинтересовалась Катерина и положила в рот кусочек аппетитного муравейника.

– Да. Откуда ты знаешь?

– Просто угадала. Ты же не думала, что я поверю в том, что ты ходила по магазинам пять часов.

– Мы немного посидели, поговорили, вспомнили школу.

– Когда снова встретитесь?

– Откуда ты знаешь… завтра. Ты что за нами следила?

– Ага, я была бы очень даже не заметной в данной роли! – Они засмеялись.

Викторию всегда удивляло то, что Катерина так легко смялась над своей проблемой – ожирением. Хотя она не видела в этом проблему. Она всегда говорила, что хорошей женщины должно быть много.

На минуту воцарилось молчание.

Потом Катерина встала со стула, подошла к Вике и обняла ее.

– Поздравляю с новым-старым другом. Я искренне за тебя рада.

– Спасибо. – Виктория чуть не прослезилась.

– Он все еще по уши в тебя влюблен?

– Я не знаю… да. Определенно. Удивительно, но он нисколько не изменился за эти четыре года. Робкий взгляд, красные уши и потные руки. Он волновался.

– Жизнь или судьба, без разницы, предоставила тебя второй шанс. Не упусти его, хорошо, моя дорогая? Да и сколько можно быть одинокой, как я? Это заразно. – Она хихикнула.

– Мы – друзья.

– Не начинай все сначала. Я вижу твои глаза. Ты влюбилась. Открой ему свое сердце.

– Я… я… боюсь. Боюсь оступиться. Сделать неправильный шаг. Я боюсь, а вдруг когда он ко мне прикоснется, я вспомню о том, что случилось… – Виктория заплакала, сама не зная почему, положив голову на плечо Катерины.

Через десять минут Вика успокоилась и поблагодарила Катерину за ее неоценимую заботу, доброту и понимание; за умением выслушать человека и дать нужный совет.

– Я уверена, в следующей жизни ты будишь, Катерина, ангелом.

– Ага, как же! – засмеялась она. – Скорее крупной ягодкой в лесной рощице или кучерявым юнцом с толстым пузиком.

Виктория засмеялась.

Через час Катерина ушла к себе в комнату, а Виктория легла на постель и до самой поздней ночи думала о прошедшем дне. Думала, о нем, об Антоне, об их случайной встрече в магазине и приятной беседе в кафешке. О том, что она завтра скажет, что спросит, что почувствует, когда увидит его снова…

Незаметно Вика уснула.

Она брела по золотистой дорожке среди высоких овальных ульев, из которых роем вылетали рабочие пчелки – самки; высоко-общественные трутни оставались в ульях.

Вика тонула по щиколотку в сладком, липком меде. Благоговейный, насыщенный аромат смолы и корнееда навис над рядами ульев.

Вика остановилась. В конце вязкой дорожки была большая поляна, усеянная желтыми одуванчиками, на которые садились пчелы и купались в желтой пыльце. В центре поляны, на возвышенности, сидел к ней спиной какой-то юноша. Он задрал голову вверх и внимательно смотрел на лазурное небо, окаймленное плывущими розовыми облаками и голубыми, красными, пурпуровыми планетами.

Виктория сорвала одуванчик. Поднесла к носу. Понюхала. В нос врезался запах летнего теплого солнца, свежескошенной травы и самого сладкого шоколадного сиропа на свете. Она пошла дальше, к скучающему юноше. Босые ноги ласкала мокрая трава с одуванчиками; на них оседала пыльца.

Юноша обернулся и замер, увидев Вику, словно громом пораженный. Он открыл рот, поднял брови, хотел что-то сказать, но не смог.

Виктория тоже замерла, когда разглядела через пряди грязных волос лицо до боли знакомое, лицо Домового.

Она подбежала к нему, обняла его за шею и поцеловала.

– Виктория, это ты? – спросил он, все еще не доверяя собственному пошатнувшемуся разуму. – Или это снова мое очередное видение, которое хочет сбить меня с толку?

– Это я! Я! Виктория! Мой сладкий и любимый Домовой! Как я рада, что ты рядом! Что ты мне, наконец, приснился! Почему ты мне раньше не снился?

– Не знаю, любимая. О боже, я не верю! Неужели это и, правда, ты!? О, как же мне не хватало тебя, Виктория! – через слезы говорил Домовой. – Я… не слышал твоего голоса больше четырех лет – он прекрасен. Я… не видел твои глаза, реснички, щечки, брови, носик, ушки – они прекрасны. Я… не чувствовал биение твоего сердца, запах твоих светлых локонов, твоего горячего дыхание, твоей любви, что согревала меня в холода и окрыляла летними вечерами. А теперь чувствую – это прекрасно! Я так по тебе соскучился, – он прижался к ней ближе. – Я думал, сойду с ума.

– Я тоже соскучилась, – выдавила из себя Виктория и зарыдала, прикоснувшись к его бородатой, теплой щеке.

Домовой по-мужски держался и не показывал своих сентиментальных чувств; только его душа рыдала. Он гладил ее шелковистые волосы.

– Виктория, мы ведь спим?

– Конечно. В реальности нет такого совершенного неба, таких розовых облаков, такой девственной поляны одуванчиков, таких больших пчел и таких огромных улей. В реальности – нет тебя. Ты не со мной. Ты где-то далеко, отчего мне кажется, что ты не существуешь. Словно, ты, Домовой, все эти годы был для меня лишь детской фантазией, которая внезапно испарилась и которая больше не желает возвращаться.

– Не говори так, Вика. Я рядом. Я ближе, чем ты думаешь. Я прошел через тысячу городов в поисках чего-то прекрасного на островах забвения. Четыре года странствий, боли, отчаяния, одиночества и душевной пустоты. Кромешного ада. Но я продолжаю идти и не остановлюсь, пока силы не оставят меня. А знаешь почему? Потому что я все еще люблю тебя. И моя любовь, указывает мне мой нелегкий путь. Я его пройду. Верь мне, я смогу все преодолеть ради того, чтобы быть с тобой рядом, Виктория. Обнимать и целовать тебя там, где реальность, где жизнь, где счастье, где мой островок незыблемого счастья. Ты ведь меня еще не разлюбила?

– О чем ты таком говоришь? – возмутилась Вика. – Я люблю тебя еще сильнее, если такое возможно.

Молчание. Виктория спросила:

– Прошло четыре года… сколько еще пройдет, прежде чем мы вновь сольемся в сладком поцелуе?

– Я не знаю. Но я точно знаю, что моя вера сильна. Я готов бороться за свое счастье еще столько же, если придется. Ты ведь меня будешь ждать?

– Да, – уверенно ответила Вика. – Только…

– Что «только»?

– Ничего.

– Ты с кем-то встречаешься? – догадался он. – Скажи мне, я все пойму.

– Нет… сказать по правде, я испытываю некие чувства к Антону… но они со времен пройдут. Обязательно. Не волнуйся. Я буду тебя ждать столько, сколько придется.

Молчание. Домовой посмотрел в ее сверкающие глаза. Он сказал:

– Виктория… Виктория, а что, если я вернусь через сто, двести лет, когда ты уже умрешь? – Вика что-то хотела сказать, но Домовой прислонил указательный пальчик к ее пухлым губам. – Тише, милая. Ничего не говори. Просто открой ему свое сердце, он хороший парень и достоин твоей любви. Я говорил тебе в письме, что все пойму. Главное, помни меня и люби так же сильно, как любишь сейчас. Как друга, как родного человека. Мне больше ничего не надо.

– Но я…

– Тише. Молчи. – Он поцеловал ее. – Ты знаешь, что я прав. Знаешь…

– Я люблю тебя. И всегда буду любить, – сказала она и крепко-крепко обняла его за шею.

– А я тебя.

Его дыхание стало холодным. Она посмотрела на него, он исчезал на глазах.

– Прошу тебя, не уходи от меня. Побудь еще со мной. Еще минутку.

– Извини. – Он держал ее за руки. – Ты тоже исчезаешь. Посмотри на свои руки.

– О боже! – воскликнула Вика.

– Мы просыпаемся. Сон подходит к концу. Как жаль, что он не может быть вечным. Здесь так красиво. А как пахнет!

– Да, жаль. Обещай, что будешь чаще мне сниться! Я вижу только твое лицо!

– Я… обещаю. Я вернусь. Мы еще поболтаем. Я хочу задать тебе тысячу вопросов. Прощай! – голос Домового тонул в пурпуровом небе.

Домовой исчез.

Виктория открыла глаза. Повернулась на бок, убедилась, что в собственной комнате. Часы тихо тикали

Она встала с кровати, выпила стакан воды, снова легла, посмотрела через окно на беззвездное небо и прошептала:

– Возвращайся скорее. Я жду тебя.

Она вытерла слезы, обняла плюшевого мишку и снова уснула.

Глава 4

Домовой проснулся весь в поту. Он открыл глаза. Перед глазами простиралась пустота и безликая темнота. Он стоял на самом краешке скалистого обрыва. Обернулся. Посади него выстроились плотной цепочкой маленькие девочки и смотрели невинными, доброжелательными глазами. Домовой повернулся обратно. Теперь он внимательно смотрел в бездонную пропасть, по поверхности которой летали призраки Виктории и Антона. Они, взявшись за руки, громко смеялись, шутили, целовались, признаваясь друг другу в любви; они были двумя голубками, которых окрыляла любовь. Домовой с замиранием сердца следил за призраками. В его глазах стояли одновременно и отчаяние, и боль, и ярость, и непонимание. Он не хотел мириться с тем, что возможно они, Антон с Викторией, будут вместе. Он хотел любить только ее и никого кроме нее. В его голове витали вопросы – «А что если Антону удаться завоевать ее сердце? Что тогда?». И тут же возникали ответы – «Тогда ты потеряешь Вику навсегда, даже если и вернешься с островов забвения».

«Неужели они сделали это специально, чтобы я увидел этот сон или видение и начал страдать еще больше, страдать от неразделенной любви? – подумал про себя Домовой».

К нему подошла одна из девочек и спросила:

– Почему ты медлишь? Прыгай в пропасть. Это единственный выход из сложившейся ситуации.

– Для того, что бы вернуться в начале странствия? Нет уж, спасибо. Я, пожалуй, воздержусь и умру, сражаясь. Сражаясь за свою любовь. За Викторию.

– Но почему? – спросила девочка.

– Что почему?

– Зачем тебе бороться, если знаешь, что потерял ее?

– Я ее не потерял. Я все еще чувствую ее присутствие и ее любовь.

– Ты видимо бредишь, она любит другого, не тебя. Посмотри на призраков. Видишь? Они счастливы вместе. Отпусти ее. И отпусти себя. Хватит мучиться. Хватит искать то, что тебе не дано найти.

– А что ты предлагаешь? Вернуться обратно в логово тиранов? Нет уж, спасибо. Я больше туда не вернусь. Я лучше погибну здесь и пролью кровь на этой земле. Как воин. – Он сделала паузу и продолжил. – И запомни, пожалуйста, она любит меня, хоть и счастлива с другим.

– Я не понимаю…

– Ты и не поймешь, потому что не знаешь, что такое настоящая любовь. И ваши хитрые уловки не остановят меня. Я слишком многое пережил, чтобы им верить. Сейчас я ухожу. Если ты или твоя армия последует за мной, я убью каждого, не моргнув глазом. Ты поняла?

– Нас слишком много, а ты один. Подумай еще раз.

– Я уже решил. Это окончательный ответ. Прощай.

Однако девочка не думала отступать. Она вдруг противно запищала, и армия монстров побежала на Домового.

Домовой побежал им навстречу, засучив рукава. Он чувствовал прилив сил и не чувствовал изнуряющей боли в теле, она словно испарилось. К нему вернулось желание, во что бы то ни стало вернуться и уничтожить каждого, кто помешает ему в достижении поставленной цели. Он должен вернуться и чем раньше, тем лучше, пока Виктория не поделилась своим внутренним миром с Антоном и не стала его судьбой, любимой и женой. Он не мог этого допустить. Не мог, так как Виктория для него была и судьбой, и любимой, и вечным ангелом-хранителем.

Он, безумно крича, столкнулся с монстрами и начал наносить смертельные удары, от которых их тела обмякали и бездыханно падали наземь. Он был непобедим. Даже тогда, когда в его тело вонзались острые когти и клыки монстров, оставляя кровавые шрамы.

Битва была закончена. Армия монстров покоилась на земле. Ни единого движения. Мертвая тишина. Остался лишь один монстр – девочка, с которой он разговаривал. Она смотрел на него. Злобный, яростный взгляд соседствовал со смешанным страхом и ужасом от происходящего. Она стоял на месте, не предпринимая никаких решительных действий. Она боялся.

– Почему ты стоишь? Почему не нападаешь? Боишься? – спросил у нее Домовой, сжав кулаки.

– Я буду лжецом, если скажу, что не боюсь тебя. Ты сейчас силен, спору нет. Я стою и думаю, как я мог так оплошать, когда решился соединить вас с Викторией во сне да наяву. Честно говоря, я ожидал другого эффекта. Вместо полного отчаяния и разочарования в твоих глазах, я увидел решительность и невозмутимость. Вместо прогнозированного падения в пропасть, ты продолжаешь бороться. Я уже спрашивал у тебя, но спрошу еще раз, почему?

Домовой молчал.

– Как знаешь. Прощай, – ответила девочка и прыгнула в пропасть.

Домовой остался один. Впереди пропасть. Посади орда мертвых монстров, за ними – тлеющие развалины в пепле и пыли; за ними – следующий зловещий и пустынней город, скрывающий занавесу тайн; за ним – еще один. И так до бесконечности, пока Домовой не найдет то, что прекрасно.

Но что может быть прекрасно в таком мире?

Он повернулся и сделал первый шаг по направлению в город. Сделал второй. Одиночество снова овеяло его душу. Вновь появилась боль в ноге, в руке, в груди, в плече. Он подумал о Виктории, вспомнил, как они качались на качелях, когда были маленькими. Боль немного ослабила стальную хватку, его глаза просияли, к ним вернулся живительный огонек.

– Я иду, Виктория. Жди меня. Я скоро вернусь, – прошептал он и скрылся в облаке пыли.

Глава 5

Виктория, запыхавшись, забежала в комнату, положила сумку с тетрадями на кресло, быстро разделась до нижнего кружевного белья розового цвета, взяла в руки гель для душа овальной формы, шампунь и пышную вихотку. Потом обмотало стройное, подтянутое тело махровым белым полотенцем, и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Общественный душ размещался в отдельной комнате в трех метров от ее комнаты.

Слава Богу, что душевая комната не занята, подумала она, когда зашла в крохотный душ, метр на метр. Стены и пол были выложены кафельной белой плиткой. В некоторых местах плитка покрылась ржавчиной и плесенью. Из крана шумно бежала вода.

Через три-четыре минуты, Виктория стояла уже возле овального зеркала и сушила волосы феном, расчесывая их круговыми движениями японской расческой.

Убедившись, что волосы сухие, она вытащила из шкафа горячие бигуди, заколки, шпильки, резинки и стала аккуратно укладывать волосы. Закончив с прической, она посмотрелась еще раз в зеркало. Вроде бы неплохо, подумала Вика и украсила прическу красивой заколкой в форме белого тюльпана. Затем накрасила губы бесцветной помадой, напудрила щечки, подвела ресницы, надела золотые сережки. Еще раз посмотрела в зеркало, потом на наручные часы. Всего пять минут на сборы осталось. Мало. Поверх кружевного нижнего белья надела бледно-розовую майку и яркие розовые джинсы. Снова посмотрела в зеркало. Потом обмотала свою длинную шею шелковистым черным платком с розами, надела легкую кожаную куртку и черные кроссовки. Взяла крошечный флакончик туалетной воды от «Гучи», брызнула на волосы и на платок. Запахло нежным, мягким цветочным ароматом и сладким шоколадам.

– Вроде бы, все, – сказала она своему отражению. – Теперь успокойся. Он твой друг. Просто друг, который позвал тебя в кинотеатр. – Виктория взяла в руки связку ключей. – Так. Форточка закрыта. Чайник отключен. Все, ухожу. И так опоздала.

Она вышла из комнаты, в холле стояла радостная Катерина.

– Привет, Виктория, – поздоровалась она. – Кажется, я видела твоего молодого человека на крыльце.

– Привет, Катерина. Почему ты решила, что видела именно его?

– Все просто. Он сильно нервничает. Ходит взад-вперед по крыльцу. Все время смотрит на часы. А в руках он держит красивый букет цветов. Пять белых роз.

– О боже, он купил цветы! – воскликнула Вика, дрожащим голосом. – Мне еще никто не покупал цветов. Я еще больше стала переживать. Руки с коленями дрожат, а желудок постоянно крутит.

– Очевидные симптомы влюбленности, – подметила Катерина и звонко засмеялась. – Не переживай ты. Смелее.

– Легко сказать. Как я выгляжу?

– Сногсшибательно!

– Нет, правда, как я выгляжу?

– А я серьезно и говорю, ты сногсшибательно и прелестно выглядишь. Как ангел.

– Ты мне льстишь. Какой я ангел? Ну, все равно спасибо за комплимент, дорогая моя. – Виктория обняла Катерину. – Я, наверное, пошла…

– Давно пора, милая. Давай, иди, иди уже, – она ее аккуратно подпихивала к выходу на лестничную площадку. – Хватит бояться, трусишка. Он ведь не кусается. Все целую. – Катерина ее чмокнула. – Удачного вечера.

– Спасибо.

– После свидания, если, что забегай.

– Хорошо. Пока.

– Пока.

Когда она вышла из общежития на крыльцо, его хмурое лицо мгновенно просияло в доброй улыбке. Он подошел к ней, поздоровался, обнял, сделал комплимент и подарил цветы.

– Не надо было. Спасибо, – скромно поблагодарила она и понюхала цветы. В нос вонзился мягкий аромат вина, меда, ландыша и персика. – Они прекрасны.

– Как ты, – сказал он, глядя в ее глаза.

Виктория засмущалась, щеки налились румянцем, она опустила взгляд обратно на цветы.

– Извини, Антон. Можно тебя оставить еще на одну минуточку. Я хочу занести домой букет и поставить его в вазу с водой. Не хочу брать с собой букет.

– Я готов тебя ждать столько, сколько тебе будет угодно.

– Приятно слышать, – она улыбнулась и снова скрылась в общежитие.

Они, взявшись за руки, шли по широкой улице, по которой туда-сюда снова прохожие.

Солнце выглянуло из-за серых облаков.

– Куда идем? – спросила Вика.

– Может быть, в кино? – предложил Антон.

– Я «за»! В какой кинотеатр пойдем?

– Давай в «Колизей». Он и ближе, и дешевле, и комфортней.

– Не была там сто лет. Вообще, в кино не помню, когда в последний раз ходила. Может, года четыре назад.

– Ну ты совсем испортилась, подруга. Четыре года без магии кино. Нет, честно, я бы умер. Я почти каждую неделю хожу и не по разу.

– Узнаю своего старого доброго друга. Ты все так же ненасытен по части киноманства?

– Да. Профессия у меня такая. Как актеру, будущей звезде Голливуда, без фильмов? – Когда он начинал мечтать, он всегда беззаботно смеялся, как ребенок. – Это одно и то же, как забрать у футболиста мяч, а у скрипача скрипку.

– Понятно. И на какой мы фильм идем?

– На любой. На какой скажешь. Я выбрал кинотеатр, ты выбираешь фильм. Договорились?

– Хитрец. Все вы такие, мужчинки, когда дело доходят до ответственных решений, сразу в кусты, пускай женщины сами разбираются. А что, если я выберу сопливую мелодраму с Джулией Робертс, к примеру?

– Значит, вытащим платки из кармана и поплачем, – смеясь, ответил он.

– А если будет негрустно, ты все равно будешь плакать?

– Я… да я на каждом сеансе плачу, когда он подходит к завершению. Я и сейчас плачу. – Антон сморщил бровки, сделал невинные глаза, вытащил дрожащие губки вперед и по его щеке побежали слезы.

Виктория засмеялась.

– Невероятно. Как ты так легко заплакал? – восхищалась она Антоном.

– Секрет прост. Я проделал в штанах дырку и выдергиваю со всей силы волосы из лобковой области. И плачу.

Теперь они вместе засмеялись.

– Что серьезно? – сквозь смех спросила Вика.

– Нет, конечно. Так только делал персонаж Джон из сериала «Друзья». Я же вспоминаю о чем-то грустном, и слезы сами по себе наворачиваются.

– Что ты вспоминаешь? – поинтересовалась Виктория.

– О дедушке, – грустно ответил он. – Вспоминаю, как мы вместе с ним играли в снежки во дворе в холодный зимний вечер. Как катались на санках по крутым склонам в лесу. Как ходили на рыбалку или по грибы. Как собирали миниатюрную деревянную шхуну в его просторной мастерской, в которой пахло лесом, в которой он каждый день создавал произведения искусства из простых деревяшек. Как он учил меня читать по слогам и как радовался, когда у меня стало получаться. Как мы с ним смотрели фильмы; я всегда клал голову на его волосатую и тощую грудь и слушал биение его сердца. Как он меня смешил. Как он смеялся. Я все еще слышу его добрый смех. Потом он умер. Неожиданно, несвоевременно, внезапно. Как это и обычно бывает. Он просто не вернулся однажды из магазина. На следующий день я увидел его уже в гробу. Он был на себя не похож. Восковая кукла без внутренней энергии, без души. Помню, я долго смотрел на него и не верил, что его больше нет, что он умер и больше никогда не вернется и не обнимет меня. Я убедил себя, что это не он, поэтому не плакал во время похорон на всеобщее удивление все знакомых и родственников. Все знали, как мы были близки с дедом. Уже потом, по истечению трех и четырех недель, я осознал, что он, действительно, мертв. Это был удар, от которого я нескоро отошел. Я все еще не отошел. Хотя прошло уже десять лет со дня смерти дедушки. Боже, десять лет. Мне его не хватает. – Антон замолчал. – Прости меня, я, единоличник, болтаю и болтаю. Не даю тебе и слово вставить.

– Все хорошо. Спасибо, что поделился со мной, – ответила Виктория. – У меня тоже умер дедушка, и я все еще не верю, что его нет с нами, что он умер. Я тебя прекрасно понимаю.

– Расскажи о нем. Расскажи, во что вы играли. Мне интересно. Правда?

– Хорошо, – ответила она и начала рассказывать о дедушке.

В кинотеатре было свежо и уютно. Пахло попкорном.

Стены внутри были обиты широкими панелями голубого цвета; поверх панелей в стеклянных рамках висели плакаты нынешних и грядущих премьер. На высоком потолке висела огромная хрустальная люстра, вся переливающаяся в желтом свете. Рядом с входной дверью были две застекленные кассы, напротив – просторный зал с белыми диванчиками, пуфиками и столиками. В конце зала был размещен мини-бар, за стойкой которого стояли юные семнадцатилетние–восемнадцатилетние бармены-продавцы.

Антон и Виктория подошли к кассам. Показывали три фильма. Первый – ужастик про маньяка с бензопилой; второй – нудная спортивная американская драма о бейсболе; третий – диснеевская семейная лента про принцессу, которая попала в наш злой мир и влюбилась.

Они решили не рисковать и выбрали семейную ленту. Антон поздоровался с кассиршей и купил два билета по цене одного, как постоянный клиент, в Малый зал.

Зал располагался на втором этаже. Они поднялись по широкой лестнице, покрытой красным узорчатым ковром.

До сеанса оставалась двадцать минут. Они разместились на кожаном диване в холле. Антон снял светло-бежевую спортивную курточку и пошел к бару, чтобы купить одну большую порцию попкорна и одну пол-литровую кока-колу. Когда он вернулся с покупками, на его месте вольготно расположились двое мальчишек лет семи-восьми. Возле диванчика еще стояло десять шумных и прытких первокашников с двумя строгими учительницами.

– Виктория, я как-то неловко себя чувствую в компании таких крох, – сказал он, сев на спинку дивана. – Неужели фильм настолько детский?

– Самое время, чтобы вернутся на пару часов в детство, – ответила Вика. – Я уверена, что там – в детстве – нам будет весело.

– Да… из детства есть, что вспомнить. Мир был полон сюрпризов и приключений. Сейчас как-то все по-другому. Скучнее.

– Взрослее, – добавила Вика. – Мы меняемся. Так что здорово, что сегодня показывают именно этот фильм и можно хоть на время забыть о том, что ты взрослый.

– Эй, ты че толкаешься! – закричал мальчик на другого мальчика.

– Я не толкаюсь. Дай чипсов, а?

– Не дам. Иди – и купи. Их и так у меня мало.

– Ты знаешь, что у меня нет денег. Ты че жмот? У тебя еще целая пачка.

– Я не жмот!

– Нет, ты – жмот!

– Мальчики, Иван, Евгений, не ругайтесь по пустякам, – сказала строгим голосом учительница.

Мальчишки притихли.

За пять минут до сеанса пришла билетерша, открыла высокие деревянные двери и начала запускать людей в кинозал, проверяя билетики. Виктория с Антоном встали в очередь.

– Будет полный зал. Аншлаг, – шепнул ей Антон.

– Значит, фильм у деток популярен.

– Видимо. Странно, что я о нем ничего не слышал. Надеюсь, фильм будет хорошим.

– Я тоже.

Они друг другу улыбнулись и подошли к билетерше, поздоровались с ней. Она кивнула, оторвала кончик двух билетов и пожелала им приятного просмотра.

Они сели ровно посередине шестого ряда. Экран для Малого Зала не был таким уж и маленьким, приблизительно, шесть на четыре метра.

Шум стоял жуткий. Невыносимый. Один малыш пытался перекричать другого. Кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то чавкал и хрустел попкорном, кто-то топал ногам по полу, кто-то даже умудрялся протяжно рыгать. Антона все это выводило из себя. Виктория относилась к этому более лояльно и спокойно. Она любила детей, хоть и не знала почему. А нужны ли причины для того, чтобы любить? Нет. У Виктории не было детей, но она знала, что своих детей она будет любить больше всего на свете, что они для нее будут главным достижением и смыслом жизни. Она это чувствовала, не как юная девушка, а как будущая мама.

Свет погас. Шум немного стих. Зашумел проектор. На белом экране появилось изображение. Виктория взяла Антона за руку и прижалась к его плечу. Антон мгновенно успокоился и перестал нервничать и раздражаться из-за шума.

Некогда шумливые и энергичные дети на середине фильма перестали гоготать, разговаривать и отвлекаться от динамичного действия, а к концу вообще перестали дышать. По крайней мере, так показалось Вике.

Когда фильм закончился, Виктория с Антоном не хотели возвращаться в реальность.

– Замечательный фильм. Такой добрый и позитивный, – сказала она, когда они вышли из кинотеатра.

– Согласен. Просто нет слов, чтобы описать то, что я видел. Гениально. Я, честно слова, пританцовывал ногами и тихонько пел, чтобы никто не заметил.

– Я слышала. У тебя хороший голос. Зря ты его стесняешься?

– А если, – он ее потянул к себе, – а если я сейчас спою, ты будешь стесняться?

– Не буду, даже не надейся.

– Ты уверена в этом?

– Уверена.

– Как прекрасен поцелуй любви! Я приду, ты только позови, – голосистым басом запел Антон на центральной улице многомиллионного города, присев на одно колено. Некоторые прохожие недовольно оборачивались, другие – улыбались. – Теперь твоя очередь, Виктория. Давай же споем дуэт!?

– Моя?! – удивленно спросила она.

– Да.

– Я не буду петь. Это безумие!

– Трусишка!

– Это я-то трусишка? – Виктория прокашлялась и допела сладким голосом куплет. – И в этот миг – весь огромный мир. Так счастлив. Аааа-ааа. Поцелуй любви.

Антон не выдержал и засмеялся. Вика тоже засмеялась, схватившись за живот. Она чуть не упала, Антон во время ее подхватил в свои крепкиемужские объятия.

– Знаешь, что я сейчас подумал? – спросил Антон.

– О чем же?

– Нам нужно спеть дуэтом эту песню в караоке-бум, двадцать первого числа.

– В день города?

– Ага. Прямо на площади 1905 года. Я уверен, мы выиграем. Согласна?

– Очередное безумие, от которого я не могу отказаться.

– Отлично! – обрадовался он. – Я подумал, что ты не согласишься?

– Оказывается, ты меня плохо знаешь. Я с тобой становлюсь, ей богу, бесом воплоти. – Она посмотрела на часы. – Через сколько тебе на работу?

– Через три часа. А что?

– Успеем сходить в парк Маяковского?

– Я думаю, успеем.

– Хорошо. Купим сладкой ваты, найдем уединенную скамейку и споем дуэтом. Надо же репетировать!

Он засмеялся.

– Почему ты смеешься? Я что-то не так сказала?

– Я смеюсь, потому что понял, чего мне не хватало в Москве.

– Чего же?

– Репетиций… и тебя, Виктория. Твоего смеха. Он на меня действует, как бальзам на душу.

– Мне тоже тебя не хватало. В особенности, твоего гогота, – она хихикнула, закрыв покрасневшее лицо руками. – Я шучу. Я увидала от одиночества, пока не встретила тебя. Ты раскачал водную гладь – теперь я бушующий океан.

– Приятно слышать. – Они смотрели друг другу в глаза, их губы тянулись друг к другу. – Ну, что пойдем, Виктория? А-то время идет. Тик-так. Тик-так.

– Конечно.

Через полчаса они были в парке. Они взяли по сладкой вате, и шли по пустынной, вымощенной дорожке, с обеих сторон которой тянулись тополя, сосны, клены. Они разговаривали о книгах, о фильмах, о танцах, попутно восхищаясь красотой лесных просторов.

– Виктория, чего ты хочешь получить от жизни? Только отвечай честно.

– Да… ну и вопрос, я даже растерялась. Наверное…

– Только честно, – повторил он.

– Если честно, то хочу стать матерью двоих детей. Или троих. Чем больше, тем лучше. – Она улыбнулась.

– Это откровенно.

– Еще бы год назад я бы так не сказала. Вряд ли. Видимо, взрослею. А ты чего хочешь?

– Мне даже стыдно говорить после твоего признания.

– Говори, как есть.

– Хочу стать успешным актером и до тридцати иметь на банковском счете миллионы, чтобы жить достойно. Банально, да?

– Немного. Так обязательно будет, если ты этого захочешь. Главное, не сдаваться.

– Я тоже так считаю. – Антон посмотрел на Викторию и спросил. – Я так понял после твоего ответа, ты не хочешь быть бизнес-леди.

– Скорее нет, чем да. Карьера – есть карьера. А материнская забота, материнская любовь и чувства – это бесценный дар, который нельзя игнорировать и уж тем более пренебрегать им. Почти каждая девушка мечтает прижать к груди собственного ребенка, накормить, убаюкать и вместе уснуть, осознавая, что теперь она не одна. Теперь их двое и теперь они будут неразлучны до конца своих дней. Эх… прости, тебя, наверное, пугают такие разговоры.

– Нисколько не пугают. Я просто удивился, как ты повзрослела за эти четыре года. Ты вроде бы та самая Виктория, которую я знал в школе, но в тоже время, ты – другая.

– Какая?

– Такая женственная, ранимая, влюбленная.

– Спасибо. – Ее щечки залились румянцем.

– А вот и скамейка! – воскликнул Антон и побежал к скамье, потянув за собой Викторию.

Они сели на деревянную скамейку и стали есть сладкую-пресладкую вату, обсуждая, какое мужское имя самое красивое и величественное. Виктория, считала, что это Владислав или Александр. Антон же остановился на имени Константин.

Доев вату, вытерев руки влажными салфетками, они начали репетировать. Птицы, сидящие на ветках деревьях, подпевали им. По правде сказать, они больше смеялись и дурачились, чем пели.

– Мы знаешь, что не предусмотрели, когда пошли в парк репетировать? – спросила Виктория у него. Антон помотал головой. – Мы забыли слова песни.

– Этого надо было ожидать, – засмеялся Антон. – Но я шел сюда не петь дуэтом?

– Не поняла…

– Я хотел поцеловать тебя в конце свидание, но, когда я смотрю в твои красивые глаза, я не могу удержаться от соблазна.

Он ее поцеловал. Их губы соединились в робком, нежном поцелуе.

Когда его губы оторвался от ее губ, Виктория открыла глаза.

– Прости, – извинился он.

– Не за что извиняться. Если бы ты меня не поцеловал, я поцеловала бы тебя сама.

Они поцеловались снова. Виктория утонула в океане блаженства.

Когда солнце стало уходить за горизонт, они пошли домой. Веселые и счастливые.

– Тебе было хорошо? – спросил Антон Вику.

– Да. А тебе?

– Мне тоже.

Всю дорогу они шли молча, лишь изредка робко переглядываясь друг на друга. Они понимали, что после сегодняшнего дня их жизнь кардинально изменится. Она уже менялась…

Глава 6

Спустившись по крутым ступенькам, которые вели к обмелевшему озеру, Домовой сел на корточки, взяв в руку желто-красный песок: он был теплый и сухой. Домовой поднес ладоши с песком к лицу и подул. Мелкие песчинки закружили в танце ветра, засверкали в свете красных лучей солнца и рассыпались, как волшебная пыльца, по мертвому дну, на котором кроме песка, высушенной земли, груды мусора, железных обломков и костей животных ничего не было. Пустота и безмолвность. Опустошенность и одиночество. Смерть и увядание. Все смешалось воедино на Богом забытой земле. Земле, которую избороздили сотни, тысячи, миллионы трещин, подобно черным пиявкам на мертвецки-белом умирающем теле.

Домовой посмотрел вдаль, улыбнулся прохладному ветерку, который окутывал его с ног до головы нежными прикосновениями. И пошел дальше. Не было у него иного выбора. Либо сдаться, либо продолжать идти. Идти, чтобы, возможно, когда-то встретится с ней, с любовью всей его жизни. Его сильные чувства к Виктории питали его разум и тело. Даже не смотря на боль, на отчаяние, на одиночество, он не опускал руки, он просто шел, шаг за шагом, преодолевая препятствия, глядя на небо, в котором танцевал силуэт Виктории, который подбадривал его и указывал верное направление. Домовой не знал то ли силуэт он придумал сам за годы, проведенные наедине со своими мыслями, то ли это Викина вневременная и межпространственная любовь настолько сильна, что пронизывает с помощью световых лучей небеса этого уродливого мира, полного страха и ненависти.

Мимо него пробежала ярко-зеленая рептилия с остроконечными шипами на спине и исчезла в трещине дна озера. Потом еще одна, только больше в два раз. За ней еще два или три десятка. Домовой стоял, как истукан, не вдвигаясь. Одно движение и его заметят. Когда они скрылись в толще земле, он с облегчением вздохнул и пошел дальше.

Но не тут-то было. Неожиданно вдалеке появился женский силуэт, освещенный заходящим красным солнцем; она стояла спиной и смотрела на солнце. За долгий путь по островам забвения Домовой научился не принимать поспешных выводов и не верить тому, что видишь. Поэтому он бесшумно и незаметно подкрался к девушке и попытался разглядеть ее лицо. Но увы. Солнце его ослепляло. И он не видел ничего, кроме развивающихся по ветру ее волос.

– Кто вы? – наконец спросил Домовой.

– Я – Элизабет. Я ищу своего друга, Домового.

– Элизабет? – изумился Домовой.

– Домовой? Не может быть!? – девушка подошла ближе, и ее лицо вышло из тени. – Я тебя нашла! Это ты!?

Она хотела подбежать к нему, обнять его, но Домовой закричал:

– Стоять! Еще шаг – убью!

– Домовой, что с тобой? Это же я, Элизабет!

– Элизабет живет на Земле, так как она добрый дух. Она никогда бы сюда не попала. Она – не я. Поэтому ты точно не Элизабет. Нет! Я спросил, кто ты? Очередная тварь, которая хочет убить меня и сбросить с обрыва в преисподнюю? Или очередная фантазия, обычное видение, манящее туда, откуда нет дороги назад? Кто ты? Отвечай!

– Домовой, это я, та самая Элизабет. Я искала тебя четыре года. Каждую ночь, во сне, я путешествовала по островам забвения в поисках тебя. И теперь я нашла. Нашла! Обними же меня! – Она сделала шаг вперед, ликуя от радости.

– Я сказал не подходи! – воскликнул он, вытащив из-за спины осколок стекла. – Я не верю тебе!

– Ты должен мне поверить!

– С какой это стати, я должен тебе верить?

– Потому что мы с тобой друзья! Разве ты не узнаешь собственного друга?

– В этом мире у меня нет друзей, одни враги. И ты среди них.

– Домовой, почему ты не веришь мне… я не понимаю. – Элизабет села и заплакала, больше не в силах терпеть. – Я ждала более теплого приема. А ты… ты на себя не похож. Ты изменился. Ты не тот, что прежде.

– Я прожил четыре года в одиночестве. Меня пожирают собственные мысли. Так что ничего удивительного, если я перестал быть тем, кем являлся когда-то давным-давно. – Он замолчал, посмотрел на нее и продолжил. – Мне кажется, я сошел с ума. Или скоро сойду. И так и не найду то, что прекрасно. Меня окружает безобразный мир. Что в нем может быть прекрасного и красивого? Я ищу то, чего нет. НЕТ! Прошу тебя, исчезни. Мне нужно искать, я должен вернуться, пока не поздно! А ты мне мешаешь. Мне трудно говорить. Пожалуйста, уйди!

– Ты считаешь, что я не способная оказаться здесь, как ты говоришь, в безобразном мире, и искать тебя каждую ночь?

– Сколько вопросов! Уйди с дороги, пока я не применил силу, – предупредил Домовой, сжав кулаки.

– Домовой, я же не простой дух. Непростой. Особенный. Скрещенный. Помнишь?

– К чему ты ведешь?

– К тому, что я нашла острова забвения и теперь стою перед тобой с распростертыми объятиями, со слезами на глазах и жду, когда ты меня поцелуешь, чтобы убедиться, что ты действительно существуешь. Я сейчас смотрю на тебя и не верю, что ты, Домовой, не можешь отличить обычную фантазию от реальности. Домовой, посмотри в мои глаза. Видишь, в них горит огонек? – Он посмотрел на нее. – Я знаю, ты видишь. В них горит огонек, который не потух за долгие годы расставания. Это огонек любви. Разве может у фантазии, у видения быть что-то похожее. Нет! Так что прошу тебя, милый, перестань подозревать меня в лживости и просто обними. Всего лишь одно объятия – и ты все поймешь.

– Нет! – возразил он. – Уходи! Ты не Элизабет! Я не вижу никого огонька в твоих глазах!

– Я не уйду, пока ты не поверишь мне. Я не собираюсь сдаваться тогда, когда нашла тебя.

– Последний раз предупреждаю…

– Постой, – перебила его Элизабет. – Я поняла, что любые попытки доказать тебе, что я настоящая Элизабет, а не плод твоего воображения, будут безуспешными. Поэтому, я предлагаю следующее.

– Не надо…

– Выслушай, прежде чем отказываться. Где твои хорошие манеры! Почему, ты перебиваешь девушку?

Он замолк, глядя на нее недоверчиво и с опаской.

– Я предлагаю, тебя сопровождать.

– Только не это! – снова возразил Домовой.

– Послушай. Я не буду тебе мешать. Обещаю. Если захочешь, я буду держаться поодаль от тебя. Если захочешь, я буду молчать, как рыба. Только дай мне возможность быть рядом с тобой и знать, что ты жив. Всего восемь часов в день. Не больше.

– Нет!

– Но, Домовой. Дай мне шанс доказать тебе, что я не та, за которую ты меня принимаешь.

– Нет!

– Что ты заладил, все «нет», да «нет»! – Элизабет пришла в ярость. – Ты что не знаешь больше других слов?! Что тебе стоит сказать «да»! Это разве трудно?!

– Еще раз нет! Это решение окончательное и неопровержимое. Я свое слово сказал. Все, разговор окончен. Прощай, – кинул он напоследок и побрел дальше.

Она стояла, не двигаясь. Ее сердце обливалось кровь. Руки дрожали. А стук сердца больно отдавалась в висках. Ей хотелось зарыдать, но сил не было даже рыдать. Ей хотелось умереть, потому что не было сил дальше жить. Она была уверена, что найдя Домового, ее рухнувший, увядший духовный мир снова начнет цвести и благоухать. Но все вышло ровным счетом наоборот. Она получила ранение в сердце. Она столкнулась с хладнокровием и бесчувственностью.

Элизабет посмотрела вдаль. Домовой почти скрылся за горизонтом, превратившись в крохотную точку.

– Что же делать? Сдаться и отпустить его или идти за ним и быть рядом, чтобы он окончательно не сошел с ума? – сказала она вслух и задумалась. – Кого ты обманываешь, Элизабет. Ради Домового, ради Виктории, я должна, нет, я обязана…

Она недоговорила и побежала за ним следом.

Домовой, услышав приближающиеся шаги, обернулся.

– Я же сказал тебе, чтобы ты не ходила за мной!

– Правда? Когда? Я не помню?

– Не притворяйся дурочкой! Последний раз предупреждаю…

– И что будет? Убьешь меня? Задушишь, зарежешь, сбросишь с обрыва, подожжешь? Что? Отвечай!

– Я…

– Молчи! Я все равно пойду за тобой, хочешь ты этого или не хочешь. Да! Я так решила!

– Я убью…

– Я поняла. Только вот ответь мне на такой вопрос, а что, если я окажусь настоящей Элизабет. Что тогда?

Он молчал, не зная, что ей ответить.

– Что и требовалась доказать. Ты меня не убьешь, пока не удостоверишься. Я буду идти в двадцати метрах от тебя. Захочешь поговорить, я к твоим услугам. Нужно будет помощь, я к твоим услугам.

Элизабет отошла на двадцать шагов и пошла на запад.

Он заворожено смотрел на ее удаляющийся силуэт и…

А может быть, она и правда Элизабет? Бред! Это невозможно! Не теряй бдительности – она опасна! А что, если.… Без «если»! Она монстр, который хочет тебя уничтожить!

Домовой еще постоял, потом махнул рукой и пошел на запад, поглядывая в ее сторону…

Глава 7

– Он меня поцеловал, – поделилась Виктория радостной вестью с Катериной.

– О боже! Это замечательно! – воскликнула Катерина, поцеловала Викторию в щечку и засмеялась так искренне и беззаботно, что Виктория тоже не удержалась от смеха. – Расскажи-расскажи мне, я хочу знать все в мельчайших подробностях! Как он тебя поцеловал? Что было дальше?

– Он сделал мне комплимент, от которого я в буквальном смысле растаяла. Потом прикоснулся рукой к моей холодной щеке, медленно подался вперед, остановившись на мгновение возле моих губ – я почувствовала его горячее дыхание – и поцеловал, кротко и нежно.

– О! Как романтично! А что было потом?

– Мир на секунду остановился. Птицы не пели. Дятлы не стучали. Ветер не шумел. Никто не проходил. Никто не кричал и не говорил. Только мы и наш поцелуй. Когда его сладкие губы оторвались от моих губ, я не хотела открывать глаза. Я не хотела, чтобы моя романтическая сказка заканчивалась так быстро. Поэтому я, не открывая глаза, прильнула к нему и поцеловала. Второй поцелуй длился секунд пять, но мне показалось, что целую вечность. Сама понимаешь, как это бывает.

– Если честно, то нет, – грустно ответила Катерина. На ее лицо продолжала сиять притворная улыбка.

– Неужели ты ни разу не целовалась? Ты же сама мне говорила про Ивана…

– Я тебе наврала, Виктория. Прости. На самом деле, Иван поцеловал меня совершенно случайно в первом классе.

– Но… зачем… зачем ты меня обманула? Я не понимаю…

– Чтобы ты меня не считала какой-то ущербной и неполноценной.

– Я никогда бы так не подумала. И ты это знаешь.

– Знаю. Когда мы с тобой говорили о поцелуях, я постеснялась открывать тебе свою тайну. Мы еще не так были близки. Я подумала, а вдруг она посмеется надо мной и расскажет всему корпусу.

– Почему ты сейчас мне призналась?

– Потому что я тебя люблю и доверяю тебе, как никому другому.

– И я тебе люблю, Катерина. Приятно осознавать, что тебе доверяют. – Виктория взяла ее за руки и спросила. – Может, еще хочешь рассказать мне о том, чего я не знаю?

– Вроде нет. В остальном я была честна с тобой.

– Удивительный ты человек, Катерина. И что же нам с тобой делать?

– Ничего со мной не надо делать.

– Еще как надо! Я не понимаю, почему такую красивую девушку еще никто не целовал? Это несправедливо! Катерина, тебе срочно нужен молодой человек.

– Никто мне не нужен. Я привыкла быть одна. Я – одиночка.

– Многие одиночки мне говорили, что они на всю жизнь сами по себе. Только вот проходит год или два, и ты видишь, что они идут, держась за руку, с молодыми людьми. По их лицу видно, что счастливы, потому что не одиноки, потому что они вместе и любые испытания для них не проблема. Я сама долгое время была одиночкой и думала, что это нормально. Что так должно и быть. Но теперь я влюблена и больше не хочу быть одна.

– Я хотела дружить, – говорила Катерина. На ее лицу все еще была притворная улыбка. Но глаза не обманешь, в них было видно трагедию маленького человека. – И хочу дружить с молодым человеком, чтобы, лежа на его вздымающей груди, делиться с ним своей радостью, грустью, болью, мыслями, переживаниями, идеями. Я долгое время пыталась. Честно. Но никто не хочет быть рядом с такой толстушкой, как я. Все хотят дружить со стройными, худощавыми, высокими моделями. Всем, каждому парню, без разницы, что у тебя внутри, если у тебя нет упругой попы и плоского животика. Однажды я уже больно ранилась, поэтому лучше быть одной, чем терпеть унижение.

– Катерина, о чем ты? Расскажи мне?

– Это случилось в восьмом классе. В то далекое время, я уже весила сто килограмм. Я просто без ума влюбилась в одного школьного красавца, и долгое время боялась ему в это признаться. Я бы и не призналась, если бы не узнала его номер домашнего телефона. Раньше не так были распространенны мобильные телефоны, помнишь? – Вика кивнула. – В общем, я ему позвонила. Долго решалась. Дня, наверное, три или четыре. Когда он сказал: «Алло». Я положила трубку и начала ругать себя за трусость и нерешительность. Потом снова набрала его номер, он снова снял трубку и раздраженно ответил «Алло!». Я сказала: «Привет! Можно с тобой познакомиться!»

– Он согласился? – поинтересовалась Виктория.

– Да. Мы с ним разговаривали почти месяц. Каждый день по три часа, а то и больше. За месяц разговоров, я думала, что знаю его с самых пеленок.

– Как тебе удалось месяц общаться с мальчиком и ни разу с ним не встретится?

– Я сказала ему, что тяжело заболела. Он поверил. Он ждал нашей встречи так страстно, что я начала надеяться, что он не убежит, когда увидит меня.

– Он что убежал?! – возмутилась Виктория.

– Не совсем. Мы погуляли час по городу. Ты бы видела его выражения лица, когда он увидел меня. Шок, негодования, злость и даже обида. Никогда не забуду этот взгляд. Всю дорогу мы молчали. Он был другим, не тем веселым и жизнерадостным мальчиком из телефонной трубки. Он проводил меня до дому. Я спросила у него, встретимся ли мы снова. Его ответ был более чем утвердителен – веское и хлесткое «НЕТ!». Конечно, я ждала такого ответа, но все же не в столь грубой форме. Помню, я проревела всю ночь. После этого неприятного случая, я решила, что с мальчиками впредь не буду встречаться, чтобы снова не обжечься. И еще, что хватит дуться на саму себя и комплексовать из-за своего веса и жить так, будь-то бы следующий день – это последний день. Я стала чаще улыбаться, изменила свое мировоззрение и увидела мир под иным углом, разглядев в нем счастье, любовь и позитив. Хоть мне и больно вспоминать об этом случае, но он мне помог измениться. Я даже благодарна тому мальчику, который меня жестоко отшил из-за того, что я была толстая. Глупо, не правда ли? Вот… такая история.

Катерина вытерла слезы. Виктория ее обняла.

– Ты молодец, моя дорогая.

– Да, что ты, я слабая.

– Ты сильная. И ты обязательно найдешь свою любовь. Ведь не все же парни такие мелочные ослы, как тот, что тебя бросил?!

– Не знаю, – засомневалась Катерина.

– Я уверена, что не все. Как уверена и в том, что где-то есть твой принц на белом коне, который оценит твой внутренний богатый мир. И полюбит тебя такой, какая ты есть. Ты мне веришь, Катерина?

– Я… хочу тебе верить.

– Тогда нам нужно срочно найти тебе кавалера.

– И как ты это собираешь сделать?

– Я предлагаю тебе поехать с нашей группой в загородный колледж, чтобы отпраздновать открытие учебного сезона. Будет много парней, которые не прочь познакомится с такой красавицей, как ты. Как ты на это смотришь?

– Я не знаю, Виктория. У меня планы…

– Я даже не сказала, когда мы поедем.

– И правда не сказала…

– Составь мне компанию. Пожалуйста.

– Я никого не знаю.

– Я тебе познакомлю. Соглашайся, я обещаю, что все будет хорошо.

– Дай мне подумать.

– Нет времени на раздумья. Обещай мне сейчас же, что поедешь со мной.

– Эээ…

– Ну, Катерина, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, – сладко-приторным голосом умоляла Виктория.

– Хорошо, – наконец согласилась Катерина.

– Ура! – закричала Виктория и обняла ее.

– Но, если мне, что-то не понравится – я сразу уеду.

– Мы вместе уедим. Тогда решено?

– Да, – ответила Катерина и добавила. – Не верю, что я согласилась.

– Я тоже не верю, что ты согласилась. – Виктория засмеялась. – Я сама не хотела ехать, но теперь, когда ты будешь сопровождать меня или я тебя, поездка мне кажется не такой уж плохой идей.

– Виктория, а когда вы с Антом снова встречаетесь?

– Завтра у него не получается. Послезавтра. Пойдем гулять.

– Здорово! Расскажи еще раз, как он тебя поцеловал.

– Хорошо, если ты мне расскажешь о своем первом поцелуи с Иваном.

– Ах, ты какая хитрая! Ну ладно так и быть расскажу! Гарантирую, что ты будешь смеяться!

– Я уже в предвкушении…

– Значит слушай. Как-то раз в школе выключили свет и…

Через пять минут в комнате воцарился звонкий девичий смех, который лился по коридору и по всему корпусу.

Виктория легла на кровать, открыла личный дневник и написала наверху чистой станицы: «Мысли, которые не дают мне покоя». Ниже поставила троеточие. Много времени пыталась собрать воедино блуждающие мысли. Тщетно. Начала писать так, как говорила ее душа, путано и непонятно.

«Я все еще не верю, что смогла снова в кого-то влюбиться. Думала, что моя любовь будет принадлежать только одному и единственному… тебе, Домовой! Оказывается, я ошибалась.

Ох, милый мой Домовой! Как же я по тебе соскучилась! Ты отсутствуешь вот уже четыре года и за это время, я неустанно молилась за тебя, за твое здравие, за твой успех в нелегком путешествии, которое, как назло, непреднамеренно затянулось на неопределенный срок. На вечность. Или на несколько веков, десятков лет, годов. А может, ты и вовсе умер. О, нет, я не хочу об этом думать! Ты – живой!

Я покорно ждала тебя, как преданная жена мужа после долгой разлуки, горевала, рыдала и смеялась, когда вспоминала наши с тобой короткие встречи воскресными вечерами. Я еще бы ждала тебя, Домовой, хоть тысячу лет… Вчера я увидела сон, который изменил хоть не все, но многое. Он был прекрасным и, как мне показалось, реальным настолько, насколько это вообще возможно. Ты меня целовал, обнимал, клялся в любви. И все это словно было по-настоящему! Как в старые добрые времена. Мы с тобой всплакнули. Я рассказала тебе об Антоне, о своих чувствах к нему. Ты меня внимательно выслушал, все понял и отпустил, убедив, что ждать, когда ты вернешься, крайне глупо с моей стороны. Сказал, что нужно двигаться дальше. Ты подтолкнул меня к тому, чтобы я решилась на первый шаг. Да, это был всего лишь сон. И я не имею права говорить о том, что именно ты, Домовой, толкнул меня поцеловать Антона. Я приняла это решение самостоятельно. Но…

Правильно ли я поступила? Вот главный вопрос, на который у меня, к сожалению, нет ответа. Имею ли право быть счастливой и любить другого, когда ты, Домовой, несчастен и пытаешься выжить, преодолевая суровые испытания на островах забвения, чтобы быть со мной? Что, если ты вернешься через пару дней и увидишь меня, целующуюся с Антоном? Что почувствуешь? Скорее всего, ненависть и боль в груди от разбитого сердца моим предательством и бесчестием. Как посмотришь в мои бесстыжие глаза, после того, что я совершила и что я в них увижу? И смогу ли я простить себя за то, что не дождалась тебя, бросила, отвернулась, когда надо было тебя духовно и морально поддержать? Но главное, сможешь ли ты меня простить за мое неверие?

О боже! Мои мысли вьют клубок размышлений. Вопрос переплетается с вопросом. Я сама запуталась в них. Запуталась в самой себе. Я не могу понять чего я хочу от этой жизни? Кого любить? С кем быть? Что делать дальше?

Никогда не думала, что принимать решения так тяжело. И больно.

Ты уже понял из выше сказанного, какое решение я приняла. Я решила двигаться дальше не потому, что я устала жить в прошлом. Нет. Я устала быть одной, хоть и привыкла жить для себя. Я чувствовала, что чахну, как цветок без солнечных лучей. Я чувствовала, что угасаю, как свеча без парафина. Я чувствовала, что умираю без любви, как собака без ласки хозяина. Но теперь – все изменилось. К лучшему. Мне стала видна цель, которая еще недавно скрывалась в черной нише оврага. Я воскресла из мертвых, глотнула глоток чистого воздуха, воспарила в мимолетном полете. И вспомнила, что жизнь состоит не только из череды каждодневных дел, но и из чистой и нежной привязанности друг к другу. Вспомнила, что миром правит, как и прежде, любовь. И ничего тут не изменишь. Ведь все подчиненно любви. ЛЮБВИ. Я хочу повторять это слово снова и снова, не боясь показаться кому-то чересчур сентиментальной и «мыльной». Я люблю тебя, Домовой, не смотря ни на что, и продолжаю ждать.

Надеюсь, ты простишь меня. Хотя… вряд ли… я бы, наверное, не простила. Или простила? Я не на твоем месте – и это все меняет.

Хотела написать заметку в дневник, но вышло письмо тебе, Домовой. Я вырву эти страницы из дневника и положу в шкатулку. Возможно, когда-нибудь ты их прочитаешь. И поймешь, о чем я думала, когда приняла это тяжелое решения – начать жить с чистого листа…

С любовь, на веки твоя, Виктория!»

Виктория, как и написала в письме, вырвала три страницы из дневника и положила в музыкальную шкатулку. По телу пробежали мурашки. Стало легче. Она высказалась. Пускай это был дневник.

Позвонил мобильный телефон. Вика вязла трубку. Это был Антон.

– Алло.

– Привет, Виктория!

– Привет!

– Как дела? Ты скоро? Я, честно говоря, замерз тебя ждать… Забыла про меня?

Виктория вздрогнула и посмотрела на часы. Уже полтретьего дня. Она должны была встретиться с ним еще полчаса назад.

– Прости, дорогой. Я не забыла про тебя, скорее, замечталась. И не заметила, как пролетело время. Ты почему раньше не позвонил?

– Ты была недоступна, в не зоне доступа сети. А ваша вахтерша меня не пустила.

– Понятно. Через пять минут выйду. Еще раз прости.

– Ничего страшного.

Глава 8

Домовой не хотел смотреть на нее. Но не мог. Она пленила его взор. На ней было одето просторное шелковое голубое платье с открытыми плечами, ноги были босые и на удивления чистые. Черные волосы были заколоты заколкой в виде лепестка желтой герберы. Хоть ее лицо было напряженно, она все равно замечательно выглядела. За четыре года она превратилась из пятнадцатилетней девочки в юную девушку.

Они шли поодаль, в молчании, пытаясь услышать хоть какой-то звук кроме собственного дыхания. Элизабет видела краем глаза, что Домовой смотрит на нее, но не подавала вида. Она шла, глядя на безжизненную землю, и ждала удобного момента, чтобы приблизиться к нему и заговорить.

На ее удивление через некоторое время он сам нагнал ее и спросил:

– Куда ты идешь?

– Туда же, куда и ты.

– Но ведь ты идешь впереди… значит, ты и ведешь меня. Только вот куда?

– Я иду рядом с тобой, но никак не веду.

– Ведешь, ведешь. К себе подобным, да? Чтобы убить меня? Может мне повернуть пока не поздно?

– Если ты повернешь, значит – и я поверну.

– Так я и думал.

– Что?

Домовой замолчал и остановился.

– Что ты там думал?

– Посмотри вперед!

Элизабет повернула голову и увидела деревянную шхуну, дно которой покоилось на острых скалистых камнях. Она была ветхая, полуразрушена и покрыта толстым слоем пыли и плесени. Рядом со шхуной стояли еще две точные копии Элизабет.

– О боже, – она не договаривала, онемев от ужаса. – Нет, Домовой! Не верь им! Я твоя настоящая Элизабет. Остальное – бред, фантазия, помешательство.

– Ага, как же, настоящая она, – недоверчиво фыркнул он. – Отойди от меня!

Две Элизабет в шелковых платьях подошли к Домовому и прошипели:

– Милый, пожалуйста, вернись ко мне! Я приготовила тебе горячий чай, чистую постель в нашем доме и теплую ванну.

– В нашем доме? – удивился Домовой.

– Да, милый. Ты разве забыл, что мы живем в этом шикарном корабле?

– Я и не знал. Не подходите ко мне!

– Успокойся, милый. Я тебе не обижу. Я люблю тебя.

– Еще шаг и я…

Элизабет, что стояла слева, неожиданно прыгнула на Домового. Он вовремя вытащил осколок стекла и полоснул ее по горлу. Она бездыханно упала, истекая кровью, и через мгновение превратилась в уродливого монстра, похожего на комара, скрещенного с осьминогом.

– Осторожно, Домовой! – воскликнула Элизабет. Та, что стояла поодаль.

Но было поздно. Второй монстр нанес удар сзади. Удар, словно стрела, пронзила живот, и Домовой упал на землю. Монстр подошел ближе, вонзил длинный хоботок и стал пить его кровь. Еще бы пара минут и от Домового осталась лишь бесформенная кукла. Но этому не суждено было случить, так как Элизабет самоотверженно напала на монстра и повалила его наземь. Она схватила выпавший осколок стекла с пыльной земли и вонзила в брюшко мутанта. Мутант издал дикий вопль отчаяния и умер.

Элизабет вытерла лицо, подошла к Домовому и протянула ему руку. Он смотрел на нее с удивлением и одновременно с опаской.

– Как хочешь! – сказала она и убрала обратно руку. – Я спасла тебе жизнь. Где твоя благодарность? Или ты все еще считаешь, что я монстр?

– Я…

– Снова будешь говорить, что убьешь меня. Ведь я спасла тебя ради того, чтобы снять с себя подозрения? Ведь так ты думаешь? Или я не права! – Домовой молчал, глядя в ее глаза. – Не хочешь говорить. Не надо. Я отойду на двадцать шагов и иди себе в одиночку.

– Постой. Не уходи, – сказал он.

– Что? Ты уверен? – Элизабет не поверила, что он попросил ее не уходить.

– Я уверен. И…

– Что?

– Спасибо. Ты спасла мне жизнь, – поблагодарил он ее.

– Да, пустяки. Ты правда поверил, что я настоящая Элизабет?

– Нет.

– Но почему?

Молчание.

– Не хочешь говорить?

Молчание.

– Не хочешь говорить – твое дело! – разозлилась она и пошла.

– Не злись.

– Не указывай, что мне делать.

– Я просто должен убедиться?

– В чем?

– Что ты настоящая…

– Эх… ты не исправим! – воскликнула она. – Ладно, хорошо! И как ты собираешься это сделать?

– Как ты познакомилась с Викторией? – спросил он. Элизабет сначала опешила от данного вопроса, но потом ответила.

Теперь они шли близко друг к другу и разговаривали.

Глава 9

– Это неописуемо! – воскликнула Виктория, сидя в кабинке колеса обозрения, которое медленно поднимался все выше и выше. Казалось, до самых небес. Протяни руку и коснешься белых облаков, что проплывали по голубому небу. – Я завидую птицам! Они каждый день видят эту красоту!

– Ничего не скажешь, золотая осень – великолепна, – добавил Антон, крепко схватившись за стальной поручень кабинки, глядя на россыпь желтых берез, которые росли среди серых и безликих домов большого мегаполиса.

– Антон, ты, что боишься высоты? – спросила Вика.

– Нет. Почему ты так решила?

– Потому что в такие романтические минуты, ты должен целовать меня, а не держаться за поручень.

– Прости. – Антон скованно улыбнулся. – Детская фобия. – Он другой рукой обнял ее за талию и поцеловал. – Страшно боюсь высоты. Сейчас смотрю вниз, у меня дыхание перехватывает, а ноги начинают дрожать.

– Раз ты боишься высоты, зачем ты пригласил меня кататься на колесе обозрения? – улыбаясь, спросила она, глядя в его напуганные, но счастливые глаза.

– Ты же сама говоришь, что это так романтично. Вот я и пригласил. Постарался преодолеть свой страх. Но кажется у меня это не вышло. Теперь ты считаешь меня трусом? Да?

– Ага, трусишкой зайкой сереньким. – Виктория прильнула к его губам. – Не бойся. Я с тобой. – Колесо, поднявшись до максимальной отметки, стало опускаться вниз. – Почему ты решил, что боязнь высоты – это детская фобия?

– Потому что, в основном, все страхи, фобии, формируются, когда мы были маленькими. Когда мне было лет пять-шесть, я не боялся высоты. Мы жили на четвертом этаже, и я любил играть на балконе. Как-то раз на балкон залетела разноцветная бабочка. Увидев ее, я забыл про игрушки и бросился ее ловить. Она, изысканно порхая, легко уходила от моего преследования. Бабочка летала рядом с балконом, и я попытался до нее дотянуться… и перевалился за ограждения, еле-еле успев, зацепиться руками за металлические поручни балкона. – Виктория ахнула. – Да, я тогда здорово перепугался и с тех пор стал бояться высоты. Родителям я не сказал о случившемся. Боялся, что они меня отругают, а потом накажут, поставив в угол. А стоять в углу, когда тебе пять-шесть – это неприемлемо! Вот так!

– Слава Богу, который спас тебе жизнь, – сказала Виктория и добавила. – Я вот однажды летала.

– Ух, ты! Когда и на чем, давай рассказывай?

– В шестнадцать лет на… эээ… на дельтаплане.

– Да ты у меня оказывается рисковая девушка!

– А то! – сказала Вика и засмеялась.

– Брр! Я бы точно описался от страха! – воскликнул Антон.

– Я сама чуть не описалась, когда мы оторвались от земли! Но тот полет, мне точно не забыть.

– Еще бы!

Кабинка опустилась и подъехала к выходу, они быстро вышли из нее и Антон с облегчением вздохнул.

– Куда сейчас? – спросил он.

– Как скажешь, – ответила она.

– Может, покатаемся на машинках? Они работают на электрическом токе. Невероятное ощущение, когда врезаешься друг в друга, лоб в лоб. И кружишься по кольцу, пытаясь догнать кого-нибудь. А ты что никогда не каталась?

– Никогда.

– Ты меня удивляешь. Хочешь попробовать?

– Очень, – радостно отозвалась Виктория.

– Тогда пошли. Виктория, скажи честно, как… как ты умудрилась прожить четыре года в этом городе и ни разу не побывать в этом парке?

– Если бы я знала ответ, я бы тебе обязательно сказала. Если серьезно, то я много куда не ходила. Все было некогда. Учеба, учеба. Сам понимаешь… Хотя кого я обманываю. Я не ходила, потому что не с кем было идти. Но теперь есть ты. Я этому очень рада.

– Я тоже.

Они поцеловались.

Антон купил два билета в кассах, и они зашли в здание «Автомобильного аттракциона». Внутри играла музыка, лился детский смех и радостные вопли взрослых. Корт был просторный; в длину – двести метров, а в ширину – пятьдесят. На нем ездило десять разноцветных мини-машинок. В них сидели и взрослые, и дети, и даже старики. Они либо улыбались, либо смеялись. Рядом с кортом стояла стеклянная будка, за которой сидела толстая женщина лет сорока-сорока пяти, с кудрявыми волосами, как у пуделя, с двойным подбородком и узкими губами.

Спустя несколько минут машинки остановились, радостные посетители встали и пошли к выходу. Оператор вышел из кабины, проверил наличие билетов и приказал занять места на любых понравишься машинках. Виктория села в розовую машинку, а Антон – в коричневую.

Оператор взяла в руки микрофон и дала необходимые инструкции, затем ушла в кабинку и подала ток.

Виктория нажала на педаль и ее машинка быстро поехала; она испугалась, что не справиться с управление и затормозила.

К ней подъехал веселый Антон и сказал:

– Не бойся. Я понимаю, первый раз за рулем автотранспорта, неважно какого, всегда страшно и, как минимум, необычно. Не врезайся в борта. Это важно. Только в другие машины. Все я вижу, что ты готова. Жми на педаль газ и получай удовольствие. И еще… попробуй, догони. – Антон умчался вперед.

– Догоню, не сомневайся, – крикнула она ему и тоже поехала.

Через минуту Виктория уже не знала чувства страха и рискованно рассекала по корту, то круто заворачивая влево, то вправо, то подрезала мимо проезжающие машины, то врезалась в Антона. Вместо страха ее накрыло невидимая детская пелена – чувства беззаботности и радости. Она смеялась, как ребенок. И не стеснялась показать другим, что она всего лишь маленькая, беззащитная девочка в теле взрослой девушки. Ей было хорошо.

– Правда круто? – спросил он, когда они вышли из здания.

– Я бы сказала, невероятно круто! – воскликнула Виктория и обняла его за плечи, прижавшись к груди. – Спасибо.

– Не за что. Но ты рано начала благодарить. Это еще не все. Дальше – еще круче!

– Еще?

– О да!

Они прокатились на Американских горках, зашли в комнату страха, потом покатались на гудящем поезде по всему парку, постреляли в тире и под конец решили покидать дротики в надувные шары. Виктория попала только в два шара из шести и получила утешительный приз – магнитик на холодильник. Антон же проявил чудеса точности, поразив пять шаров. Он выиграл мягкую игрушку – белого барашка – и подарил его счастливой Виктории.

Всю дорогу домой, Виктория не выпускала из рук свой подарок, постоянно глядя то на него, то на Антона.

Когда они подошли к общежитию, Виктория пригласила Антона на кружечку чая. Он согласился.

– Красивая у тебя комната. Только такая крохотная. Как ты здесь живешь?

– Нормально. Я уже привыкла.

Они попили чай с кексом, после чего легли на диван и начали целоваться.

– Я хотела тебе кое-что сказать, – сказала Виктория и замолчала.

– Говори.

– Я боялась, что не смогу… я боялась, что твои поцелуи будет для меня… Прости, мне тяжело об этом говорить… после изнасилования… Я… боялась парней. Не то чтобы я их избегала, я просто не подпускала их к себе ближе, чем на метр потому, что они мне напоминали его… насильника. Я… боялась, что у нас с тобой ничего не получиться… и я рада, что…

– Тише. Я все прекрасно понимаю. Я как никто другой знаю через что ты прошла.

Он ее поцеловал и решил признаться.

– Я влюбился в тебя с первого взгляда, когда увидел тебя в театральном кружке, на сцене. Ты была похожа на богиню, на ангела…

– А я влюбилась в тебя, когда увидела тебя в книжном магазине.

– Правда?

– Да.

– Я все еще не верю, что мы вместе, – после долгих поцелуев сказал он, глядя в ее красивые глаза.

– Я тоже, – ответила она. – Но надо все-таки поверить.

– Надо.

– Все, как в сказке.

– И даже лучше.

– Несомненно…

***

Они остановились, глядя вниз на глубокую черную пропасть, которая тянулась вдоль по всему периметру дна. Тупик. До другого берега больше десяти метров, им не допрыгнуть.

– Что теперь? – спросила Элизабет.

– Придется обходить эту трещину в земле, – ответил Домовой. – Больше нет вариантов.

– А что, если эту трещину придется обходить до бесконечности? Ты посмотри, у нее нет ни конца, ни края! Это займет кучу-кучу времени! У нас его нет.

– Так. Снова вопрос за вопросом. Что ты предлагаешь?

– Прыгнуть вниз!

– Ты с ума сошла! – возмутился Домовой. – Я прошел долгий путь не для того, чтобы делать неразумные поступки и возвращаться обратно к отцу. Если хочешь прыгать – прыгай! Только без меня.

– Мы не возвратимся обратно. Внизу вода. Ты разве не видишь?

– Вижу. Но это ничего не меняет.

– Почему? Там обязательно должен быть выход.

– Ты уверена в этом? А если его нет? Что тогда ты предпримешь, а? Как будешь выбираться из пропасти? Вдруг холодная вода, вдруг акулы, вдруг… Это верная смерть! Я лучше в обход! И тебе советую послушать меня, Элизабет.

– Ты опять за старое, Домовой. И в кого я влюблена? Время, проведенное с тобой наедине, было для меня кошмарным адом и одновременно счастливым раем. Странно чувство, скажу я тебе. Очень странное. Но приятное. Я скоро исчезну. Ненадолго. На пятнадцать часов. Надеюсь, за это время ты поймешь, что без меня тебе не выкарабкаться. Я так же надеюсь, что ты, Домовой, проявишь храбрость и спасешь женщину, которая случайно запнулась и улетела в пропасть. ОЙ! – она прыгнула в пропасть.

– Нет! – закричал он.

Плеск воды. Зловещая тишина. Громкий вздох с воплем. Крик. Домовой с облегчение вздохнул.

– Ты так и будешь смотреть на меня сверху вниз? Не спасешь девушку за бортом?

– Я боюсь, что, если я прыгну за тобой, то я не выплыву. Я пойду ко дну. Легкие зальет вода. Я умру. И очнусь на кровати отца.

– О чем ты… Ты же сказал, что веришь мне?

– Я соврал. Я как не доверял тебе, так и не доверяю. Ты специально привела меня сюда, чтобы заманить в пропасть. Так?

– Ты прав. Целую вечность об этом мечтала, – разгневалась она. – Сколько можно? Домовой, не дури! Это не смешно! Я рассказала тебе столько всего о Виктории. Разве мог знать об этом монстр или мутант?

– Ты особенный монстр, который умеет читать мысли. Сканировать чужую память.

– Домовой! Под водой кто-то плавает! Оно движется! О боже! Домовой!

– Я ничего не вижу. Ты врешь. Хитрый ход ничего не скажешь. Но меня не проведешь. Прощай!

– Домовой, ты не можешь меня здесь бросить одну! Не можешь! Прошу, умоляю, не уходи! Мне нужна твоя помощь! Я умру! Домовой! Они приближаются ко мне! Нет!

Домовой шел, не оборачиваясь.

Ты не можешь бросить ее – беспомощную девушку на растерзания монстрам! Ты обязан ее спасти! Не уподобляйся этим бесчувственным тварям, что населяют этот мир! Ты – другой! Ты тот, кто решил пойти против системы образования, против воли собственного отца, против шаблонных стереотипов и правил, против всех и вся! Ты для многих положительный герой! Так оставайся им до конца жизни! Если сейчас ты убежишь, как безликий трус, ты никогда не сможешь простить себя за это! Никогда! Возвращайся! – кричала ему одна половина его нутра.

Не слушай ее, она бредит! – вмешалась вторая половина. – Ты должен, как можно быстрее уносить ноги, пока не поздно. Ты избавился от монстра. Теперь ты свободен. Эти крики, вопли – чистой воды ложь. Никого в воде нет. Ты сам видел. Она пытается разными уловками заманить тебя в эту бездонную пропасть. Не останавливайся.

– Я останусь снова один, – проговорил он и остановился. – Я не выдержу. Лучше быть с кем-то, чем волочиться в одиночку. К черту! – крикнул Домовой и побежал спасать Элизабет. Он прыгнул в воду.

– Ты вернулся за мной? – увидев Домового, умиленно проговорила Элизабет.

– Да.

– Ты вернулся. Я не чувствую ног, – говорила она слабым голосом. – Но почему?

– Что почему?

– Почему ты передумал. Я думала, ты не вернешься.

– Я не знаю, – ответил он. – Помоги мне. Греби хотя бы одной рукой.

– Я не чувствую ни рук, ни ног, ни собственного тела. Прости. Кажется, я ухожу. Просыпаюсь. Так почему же ты вернулся?

– Я же сказал… эх… я вернулся, потому что больше не могу оставаться один. Я решил довериться своему сердцу, которое говорило мне с самого начала, что ты – настоящая Элизабет. Оно было право.

– Теперь ты мне веришь? – спросила Элизабет. Ее лицо побледнело и окаменело.

– Да.

– Хорошо, – ответила она и стала растворяться в потоке бурлящей воды. – Я вернусь. Жди меня.

– Как ты меня найдешь?

– Один раз я уже нашла тебя – значит, найду и второй, – ответила она и исчезла.

Домовой на секунду остановился, не веря собственным глазам, что материя из плоти и крови, способна за мгновение исчезнуть с лица земли, словно ее никогда и не было.

В ногу что-то вонзилось. Резкая и жгучая боль пронзило его тело. Домовой поплыл к камню, выступающему из воды. Вода двигалась. Темно-черные пятна мелькали в воде. Снова удар. Боль. До камня оставалось лишь пять жалких метров. Ноги не хотели двигаться, словно залились свинцом. Четыре. Острые зубы разрывали плоть. Три. Еще чуть-чуть. Задвоилось в глазах. Боль. Вода.Стихия. Робкие движения. Два. Один. Окровавленная рука зацепилась за мокрый плоский камень, и вытащило немощное тело. Он лежал на холодном камне и не понимал, что происходит. Мир уходил из-под ног.

Он потерял сознание.

Глава 10

– Наша жизнь, – начал рассуждать преподаватель философии с редкими волосами на голове, с седой бородкой и выпирающимся животиком. – Наша жизнь, как ни крути – странная штука, которая, то ли взорвется, как фейерверк на День Независимости, то ли утихнет, как мертвый штиль на море, то ли сгорит, как дом среди полыхающего леса, то ли угаснет, как свеча от холодного дуновения ветра. Вы со мной согласны? – Послышалось бормотание. – Сочтем этот ответ, что вы согласны. Вообще-то, я не открыл для вас что-то новое или революционное, сказав, что жизнь изменчива, как стремительное русло реки. Казалось бы все донельзя обыденно и банально. Так ведь? Но есть одно немаловажное «но». Это «но» способно изменить мир, правда, при одном условии, если мы дадим ему шанс вырваться на волю. Так сказать, вырваться из многовековых шаблонов и стереотипов нашего общества. Хотите знать, что это за «но»? – В аудитории на секунду воцарилась тишина, потом чуть ли не хором двенадцать человек пожелали услышать секретно «но».

– Вы уверены, что хотите знать тайну, о которой ранее вам никто не удосужился объяснить и поведать? Поверьте, она может изменить вашу жизнь. Так что подумайте еще, стоит ли вам ее знать? Я не буду вас ругать, если вы откажитесь.

– Мы хотим знать! – крикнул за всех высокорослый юноша с последней парты.

Преподавателю всегда доставляло удовольствие смотреть на озабоченных и заинтересованных студентов, которые отвлекались от своих привычных дел и ждали, когда же этот старый ворчун, наконец, расскажет секрет, о котором они все еще не знали.

– Ну, хорошо. Я вам расскажу. Только прошу, уважаемые студенты, не ворчать и не разговаривать, когда я начну. Обещаю, вы будите в восторге, если пропустите информация через себя. Изменить наш мир проще, чем вам кажется. И вы поймете почему, если соберетесь. Вы готовы?

– Да, – хором ответили студенты.

– Секрет прост. Как и все гениальное. Вот смотрите. Жизнь, как мы выяснили, полоса препятствий, череда проб и ошибок и так далее и тому подобное. Но, что, если жизнь не воспринимать такой, какой она на самом деле не является. Мы убеждаем себя, что она хрупка и опасна. К тому же с лихими поворотами на виражах. Хотя это не так. Родители внушают это детям, а дети, когда вырастут, внушают это своим детям. И так далее. Цепочкой за цепочкой. Поэтому мы боимся жизни. И если случается что-то плохое, мы виним во всем жизнь. Если хорошее, то благодарим судьбу, которой как таковой не существует. Это миф, придуманный людьми. Но сейчас не об этом. Я вас, уважаемые, спрашиваю, правильно ли, что все наши неудачи мы списывать на жизнь?

Молчание.

– Ответ прост. Нет. Нет. И еще раз нет. Если что-то не получается – значит, виноваты в этом только мы сами и никто больше. Значит, мы не приложили должного внимания, терпения, трудолюбия к делу, за которое взялись. Ведь, если берешься творить, созидать, создавать, надо подходит к этому со всей любовью, со знанием дела. Представляете, если бы каждый человек на нашей большой планете творил то, что ему нравится. Ох, как прекрасен был бы этот мир! Но, увы, общество говорит нам, что жизнь полоса препятствий, и мы наивно верим. Почему? Почему жизнь не может быть полосой возможностей, а? Как вам такая альтернатива? Почему люди не хотят меняться, если их прежний мир кажется для них сущей бессмыслицей и вымыслом? Почему, люди не могут все бросить и делать то, что им действительно нравится и не слушать мнение других, по сути, мнения большинства, мнение общества? Я вам скажу, почему. Они бояться. Все мы боимся. Боимся оступиться и попасть впросак, потому что нам с раннего детства внушили, что жизнь – это опасное препятствие. Поэтому мы опускаем руки, по сути, сдаемся, так ровным счетом ничего и не сделав, чтобы приблизиться к пределу своих мечтаний. Мы возвращаемся обратно в нелюбимые офисы, цеха, кабинеты и так далее. И думаем о бесцельности и никчемности нашей жизни, которую загубили ЖИЗНЬ и СУДЬБА. Но только не мы. Мы не причем. Мы как бы в стороне. Разве вам не смешно, когда человек жалуется на несчастную судьбу, не приложив не единого усилия, чтобы добиться того, о чем он грезил всю свою сознательную жизнь?

Он замолк, обвел глазами притихшую аудиторию, достал из штанов белый платок, вытер потный лоб и продолжил свои суждения.

– Честно говоря, я ждал от вас более бурной реакции. Шквал негодования, критики, пламенных протестов, одобрений. Их нет. Гробовое молчание. Это хуже. Неужели, нет ни одного мнения на счет данного вопроса? – снова тишина. – Ладно. Надеюсь, вы хоть представили, что было бы, если бы общество стало смотреть на мир под иным ракурсом. Я уверен, все были бы счастливы и менее жестоки друг к другу.

– Я думаю, что такого никогда не будет, о чем вы сейчас сказали, – вдруг возразила Виктория преподавателю, встав из-за парты. Она сама удивилась своей смелости. – Людям проще списать свои неудачи на кого-то, чем признать то, что они в чем-то виноваты. Все мы невиновны и невинны. Но почему-то все же в мире процветает насилие, жестокость, бесчестие. Войны. Революции. Теракты. И так далее. Чем дальше, тем хуже. И уже ничто не изменить. Никому. И никогда.

– Я с вами, пожалуй, не соглашусь, Виктория. Вы полагаете, что от вас ничего не зависит. Это не так. Если вы будите по жизни следовать такому постулату, что жизнь – поле возможностей, то я уверен, что-то измениться в этом мире. Кто знает, кем вы будите в будущем. Вдруг…эээ… президентом? – Аудитория засмеялась. – А вдруг ваш сын или дочь будет президентом? – Снова смех. – Тише. Я говорю вам вполне серьезно. Зря вы смеетесь. Я понимаю, вам тяжело понять суть рассматриваемого вопроса, в силу вашего юного возраста, но вы должны хотя бы попытаться понять, что миром правят такие, как вы, только старше и наглее.

– Я…

– Извините, что перебиваю вас, Виктория. Я еще не закончил. Я хотел так же сообщить вам, уважаемая, что мир не стал более жестоким. Это фикция, обман, выдумка, всеобщее заблуждение. Я сейчас объясню почему. Раньше не было телевизора, интернета, газет и журналов. Теперь есть. И мы знаем, кого и почему убивают в Ливии, Ираке, Китае, Индии. В любой точке мира. И думаем, куда катится этот бузумный-безумный мир. Наверное, в глубокую пропасть нищеты. На самом деле, он не куда не катится. Он стоит на месте, потому что он всегда был таким жестоким. Вспомните, пожалуйста, отечественную историю. Нашествие Монголо-татарского ига, Невскую и Куликовскую битву, первую и вторую Мировые войны и еще тысячу страшных войн и нечеловеческих поступков, повлекшие за собой миллионы, миллиарды человеческих смертей. Человек – это жестокое животное. Он таковым навсегда и останется. Никуда от этого не деться. Надо просто смириться с эти фактом и попытаться эту жестокость приручить. Но как?

– Я, кажется, поняла вашу мысль, – сказала Виктория.

– Это интересно. Я внимательно выслушаю вашу версию.

– Я не хочу сейчас об этом говорить.

– Пожалуйста, не стесняйся. Лучше высказать собственное мнение, либо промолчать. Так что не бойтесь, Виктория. Вас никто не убьет, если вы ошибетесь.

– Хорошо, – согласилась она. – Под толстым слоем философских суждений о жизни, о судьбе, о воинах скрывается довольно-таки простая мысль, которая говорит нам не изменении мира. Нет, не в коем случаи. Это слишком масштабно даже для такой многоступенчатой философии. Она говорит нам, что мы, прежде всего, должны измениться сами. Взглянуть в корень проблемы, если, конечно, она существует. Проанализировать и вырвать ее с корнем. И стремится к тому, что желаешь, не смотря ни на что, глядя на мир наивными глазами ребенка, который не видит препятствий, а видит лишь безграничные возможности. Вы предлагаете нам стать наивнее, чем мы есть на самом деле, чтобы в будущем мы создали общество, которое поверит в собственные силы, в собственные возможности и будет добивать цели, во что бы то ни стало. Вы верите, что щепотка наивности спасет нас от бед и несчастья?

– Да, – ответил преподаватель, восхищенно глядя на Викторию. – Я верю. Как верю в любовь, которая, по сути, является движущей силой нашего общества. – Он подошел ближе к ней. – Еще никто из моих студентов, которых я учил, в течение двадцати пяти лет, не отвечал так точно, как вы, Виктория. Вы… простите… великолепны. Вы прирожденный философ. Вы когда-нибудь читали книги по философии.

– Нет. Я люблю художественную литературу. Там нет фальши, как в философии. Нет напыщенных и заумных фраз, которые затмевают основной посыл слов. Там все просто и понятно. Простите, если обидела вас.

– Это ваше мнение. Оно бесценно. И не подлежит к критике.

Прозвенел звонок.

– Можете быть свободными, – обратился преподаватель к аудитории. – Следующее занятие в четверг. В это же время. Виктория, если вас не обременит, то, пожалуйста, останется в аудитории ровно на пять минут.

– Хорошо, – ответила Вика и подошла к преподавательскому столу.

– Присаживайтесь, Виктория, за первую парту. – Она села, а он встал из-за стола и подошел к ней. – Вы заметили, что я сегодня слегка был взбудоражен от того, что вы совершенно точно истолковала то, о чем я рассуждал на парах. Но сейчас не об этом. Я хотел вам предложить дополнительные курсы по философии. Как вы на это смотрите? Я уверен, из вас выйдет отличный мыслитель?

– Я уже говорила, что к философии отношусь нейтрально. Поэтому я вынуждена отказаться от предложения. Но все равно спасибо.

– Не торопитесь. Подумайте хорошенько, Виктория. Неужели вы хотите стать экономистом?

– Родители хотят. Я – нет.

– Я так и знал.

– Но и философом я быть не хочу. Это не для меня. Не мое.

– А кем же вы тогда хотите быть?

– …

– Мне можно доверять, я никому не скажу.

– Работать в театре… режиссером-постановщиком.

– Почему тогда… хотя не надо отвечать, я сам знаю ответ. Общество сказало, что жизнь – это…

– Полоса препятствий, – продолжила за него Вика.

– И вы поверили!

– Да, – согласилась она. – И выбрала самый безопасный путь, который мне как был, так и остался не по душе.

– Теперь вы не можете свернуть, потому что не любите сдаваться и бросать начатое.

– Вы правы.

– Я надеюсь, после обучения в Экономическом институте, вы свернете с этой дороги, чтобы пройти через заброшенное поле и увидеть за ним дорогу, которая принесет вам счастье, Виктория. Дорогу…

– Возможностей, – добавила Виктория за преподавателя.

– Именно!

– Я хочу. И я боюсь. Боюсь, как вы говорили, попасть впросак и сделать неверный ход конем.

– Не стоит бояться. Сделайте так, как вы считаете нужным. Это важно. Я больше не буду вести это бессмысленное нравоучение. Оно ни к чему не приведет, так как вы смышленая девочка и сможете без меня разобраться во всех тонкостях существования.

– Спасибо, – поблагодарила его Виктория.

– Вам спасибо. Вы дали мне нечто больше, чем могли представить. Почему вы раньше никогда не разговаривала со мной на парах?

– Я боялась.

– Чего?

– Что обо мне подумают люди. Ведь я для всех серая мышка…

– Не говорите так.

– Это правда. Я сама в этом виновата. Я однажды перестала бороться и почти сдалась…

– Что же заставило вас измениться?

– Любовь, – сказала Виктория, попрощалась с преподавателем и вышла из кабинета.

– Любовь, – мечтательно произнес преподаватель, открыл записную книжку и что-то начал усердно строчить. – Любовь…

Виктория стояла в шумной очереди в столовой. На ее пластмассовом подносе лежала глубокая тарелка горохового супа с гренками, тарелка плова с маленькими кусочками мяса, рядом стоял стакан компота, на нем лежала выпуклый пирожок с капустой. Через десять минут очередь дошла до нее, она расплатилась и села за стол, возле окна, в конце столовой. Когда она доедала свой обед, к ней подошел староста группы, сел напротив ее и спросил:

– Виктория, ты не передумала?

– На счет чего?

– На счет поездки в коттедж.

– Нет, – ответила она. – Кстати, Катерина с нами поедет. Ты не против?

– Конечно, нет. Это замечательная новость. Пышка с нами! – придурковато воскликнул и засмеялся парень.

– Попрошу больше не выражаться о ней подобным образом в моем присутствии. Это оскорбительно и нисколько тебя не красит, как мужчину. И запомни, она моя лучшая подруга, которую я люблю и уважаю и не посмею, чтобы кто-то над ней издевался и тешился. Она не «пышка»! Запомни это! – вспылила Вика.

– Извини. Я просто сказал, как есть.

– Из-за таких, как ты, простых парней, она несчастна. И знаешь почему?

– Нет. Почему?

– Потому что ты не видишь в ней человека с ранимым сердцем и доброй душой, а лишь, как ты говоришь, «пышку». И ничего больше. Это печально.

– Что ты так завелась? Я пошутил. Извини.

– Ладно, проехали. Что было, то было. Слова не вернуть, как и прошлого. Я немного в тебе разочаровалась. И хочешь совет?

– Валяй, – непринужденно ответил он.

– Ты не обидишься, если я скажу суровую правду?

– Нет. Обижаться – это прерогатива девушек, – ответил он.

– Странное суждение. Пусть будет по-твоему. Если вкратце, то перестань быть тем человеком, который хочет угодить всем и каждому. Я понимаю, ты – староста, ты должен быть компетентен к каждому студенту, но не настолько. Сейчас ты больше похож на проворную и хитрую лису, чем на гордого и смелого льва – лидера нашего славного коллектива. Ты сам прекрасно понимаешь, что лучше быть львом, нежели лисой.

– Благодарю за правду, – сухо ответил он. Его глаза горели от ненависти.

– Ты точно не злишься на меня?

– Нет, – обманул он. – Я обязательно учту твой совет. И попытаюсь проанализировать, что я делаю не так.

– Хорошо. Некоторые к самокритике относится слишком бурно и крайне неуравновешенно. Приятно осознавать, что ты не из их числа.

– Ты, Виктория, изменилась.

– Почему ты так решил?

– Ты стало какой-то другой, словно тебя подменили. Раньше из тебя и слово не вытянешь. А тут на тебе! Сначала ты на равных споришь с философом и уделываешь его и его безумную теорию идеального мира. А сейчас, ты откровенно говоришь мне, что я делаю не так в качестве старосты.

– Никто меня не подменил. Хотя, если подумать… в общем, не важно.

– Ты свободна?

– Не поняла.

– У тебя есть парень?

– Я поняла твой вопрос, я не поняла, к чему ты это спрашиваешь?

– Просто интересуюсь.

– Странные у тебя интересы. Неужели влюбился?

Он засмеялся и сказал:

– Ты и скажешь! Ей-богу, рассмешила до слез. Ты не в моем вкусе.

– Взаимно. Тогда зачем тебе это?

– Эээ… один знакомый интересовался. Вот. Попросил меня спросить. Я и спросил.

– Скажу своему знакомому, что у меня есть молодой человек. Он опоздал. И еще. Пускай в следующий раз он сам узнает, а не через кого-то. Хорошо?

– Хорошо, я ему передам. А как насчет Катерины? У нее есть парень?

– Нет, ты посмотри на него! Все хочет знать! Я не скажу, даже не мечтай!

– Как хочешь, как хочешь. Я просто хотел пригласить на вечеринку одного человечка, который безумно влюблен в твою подругу.

– Что? Влюблен? И кто же это?

– Сначала скажи мне, свободна она или нет?

– Ты – хитрец! – воскликнула Виктория и сказала. – Она свободна. Кто же он, не темни?

– Валера Антрохин, – ответил он. – Знаешь такого?

– Врешь? – не поверила ему Виктория.

– Зачем мне врать?

– Не знаю. Может, забавы ради.

– Не говори глупостей.

– Но он же такой высокомерный и самовлюбленный эгоист. Как-как он может любить Катерину? Мне казалось, он охмуряет только тех, кто под стать ему самому. Катерина ему точно не пара?

– Почему?

– Ну…

– Потому что она слишком БОЛЬШАЯ для него. Ты это хотела сказать?

– Только не надо мне лекции читать. Я имела в виду, что он ей не пара. Без всяких задних мыслей, как ты. НЕ ПАРА!

– Аргументы?

– Хочешь аргументы? Пожалуйста! Он бабник. Это раз, – Виктория загнула указательный палец. – Дебошир. Раздалбай. Лицедей. И т.д. и т.п. У меня пальцев не хватит, чтобы его, как следует, охарактеризовать.

– Разве это аргументы? Фигня!

– Для меня, определенно, аргументы. Причем веские.

– Поверь, ты больше на него наговариваешь. Он не так плох, как кажется на первый взгляд.

– Не выгораживай своего дружка.

– Он мне не друг. Просто приятель. Кстати, Валера, сам мне сказал, что влюблен в Катерину. Он боится ей в этом признаться.

– Я тебе все равно не верю. Это ложь. Подлая и наглая ложь.

– Ну-ну! Думай, как хочешь. Стоп, подожди… у меня появилась идея.

– Какая? – поинтересовалась Вика.

– А если он пришлет ей любовное письмо в течение двух дней, ты мне поверишь?

– Ты спятил!

– Нет! Это вполне осуществимо! Я ему скажу, что она свободна и тогда…

– Я все равно не поверю.

– Почему же?

– Он будет блефовать!

– Зачем? Он слишком дорожит своей репутацией, чтобы подпортить ее такой махинацией. Виктория, почему ты такая недоверчивая?

– Жизнь учит меня быть недоверчивой.

– Ты взрослеешь.

– Спасибо, ты открыл мне истинную истину, – съехидничала Виктория.

– Не фамильярничай, Виктория. Лучше скажи, ее домашний адрес.

– Нет. Откуда мне знать, что он не напишет в письме нечто такое, что разобьет ее сердце, причем не от любви, а от горя?

– Обещаю, я лично прослежу, чтобы в письме не было ничего дурного и пошлого.

– Ой, как-то благородно с твоей стороны, но так сомнительно. Не нравится мне это твоя затея. Ей Богу, не нравится.

– Мне можно доверять. Как-никак четвертый год вместе учимся.

– Ладно, – сдалась Виктория. – Но только под твою ответственность, понял?

– Конечно.

Виктория на листке бумаге написала адрес Катерины, сложила листок и протянула его старосте. Он положил листок в карман брюк и сказал:

– Спасибо за помощь.

– Если честно, то я жалею, что дала тебе ее адрес.

– Да не переживай ты так, Вик. Все будет хорошо. Мы потом еще встретимся и обсудим, какие мы с тобой знатные сводники.

– Надеюсь на это. Надеюсь…

– Ладно, Виктория, мне пора. До встречи.

– Пока.

Виктория отнесла грязную посуду в посудомоечную и пошла в библиотеку за книжкой по философии.

Из института Виктория вышла уже в полвосьмого вчера.

Осенние сумерки сгущаться. Через мутную дымку облаков выглянула луна. Моросило. Дул холодный ветер. Виктория посмотрела на чарующее вечернее небо, потом на светофор. Загорелся зеленый. Она перешла дорогу и завернула во двор, решив срезать путь. Во дворе четырех пятиэтажных домов, было темно и зловеще. Горел лишь один фонарь, освещая маленький клочок земли желтым светом. На этом клочке стояли трое молодых людей; они пили пиво и оглушительно орали на весь двор, о чем-то споря. Виктория хотела возвратиться обратно, но передумала, решив незаметно проскочить. Незаметно не получилось. Один возбужденный юноша лет семнадцати-восемнадцати, увидев, что по улице вышагивает длинноногая красавица, не удержался от соблазна и прокричал:

– Эй, малышка, не хочешь присоединиться к нам?

Виктория ничего не ответила и пошла дальше, цокая каблуками об асфальт.

– Ты что меня не слышала? Играешь роль недотроги? Мне это нравится!

– Болван, отстань от нее! – сказал второй и потянул его за плечо. – Пускай себе идет! Такая, как она, даже не даст тебе понюхать.

Двое заржали, как обезумевшие кони, хватаясь за живот. Третий насупился, разозлился, швырнув бутылку пива об асфальт. Шум разбитого стекла пронесся по всему двору. Виктория вздрогнула. По телу пробежали мурашки. Она ускорила шаг. Она ругала себя за то, что проигнорировала свою интуицию.

– Ты че совсем ополоумел, болван? Ты че творишь! Хрен я тебе больше пиво куплю!

– А не че! Кто я, по-твоему, чертовая падаль, которой не даст это овца? Если я захочу, если я пожелаю, то мне любая даст!

– Ты перебухал, болван! Заткнись, пока соседи ментов не вызвали! Иди лучше подрачи!

Снова воцарился гогот.

– Да пошли вы, уроды! – заругался он. – Спорим на ящик пива, что я ее сейчас догоню, и она мне даст, как миленькая. А потом еще добавки попросит.

– Ага, как же, попросит она!

– Не веришь?

– Нет.

– Я тоже, – буркнул другой. Он был в стельку пьян, еле держался на ногах.

Виктория услышала их разговор и побежала, что было сил.

– Кажется, Дон Жуан, она от тебя убегает!

– Эй, сучка, ты куда?! Я еще с тобой не поговорил! Остановись! Если догоню, то хуже будет! – Виктория продолжала бежать. – Ну ладно!

– Угомонись!

– Нет! – заорал парень и побежал за Викторией.

Виктория чувствовала его приближение, его прерывистое дыхание, рокочущий голос зверя, его тяжелые шаги, его злобу и ненависть, его неодолимое желание догнать свою жертву и свершить то, что он считал необходимым в данной ситуации.

Боль в правом боку была невыносимой, но Виктория не сдавалась. Она не могла допустить, чтобы с ней это случилось дважды, она просто не выдержала бы ни физически, ни духовно, ни морально. Это было свыше ее сил и способностей.

Кто-то коснулся ее плеча. Или ей это показалась?

На секунду у нее возникло мимолетное желание повернуть голову и взглянуть в глаза юного насильника, но она решила не рисковать.

Глухой удар. Шлепок. Крики боли, смещались со словесной бранью.

Виктория остановилась. Развернулась. Парень лежал в дождевой луже и не мог подняться. Вика увидела, что его ладышка сделала оборот на сто восемьдесят градусов. Она улыбнулась и подошла к нему. Вдалеке бежали остальные собутыльники.

– Что больно? – спросила она, подойдя к нему.

– Нет щекотно, твою мать!

– Что же ты хотел со мной сделать, а?

– Я хотел тебя трахнул, сучка!

От этих ужасных слов по ее телу пробежал ледяной ветерок.

Вика подошла к нему вплотную и с размаху ударила кулаком по его физиономии. Попала в нос. Хлынула алая кровь. Он взревел от боли.

От удара ее кисть заныла.

Викторию смеялась и плакала одновременно. Ее еще больше затрясло. Она развернулась и скрылась в темном проулке.

Зайдя в комнату, она облокотилась спиной к двери и зарыдала, закрыв лицо дрожащими руками, на которых остались следы чужой запекшейся крови.

Через час Виктория успокоилась, умылась, переоделась и зашла в гости к Катерине, которой сразу же рассказала о случившемся. Катерина пришла в такой ужас, что на некоторое время потеряла дар речи.

Потом, когда Виктория зарыдала, она пришла в себя и как хорошая подруга, заключила Вику в теплые, почти родные объятия и успокаивала, как могла. Отчасти ей это удалось. Виктория перестала плакать.

– Ужас! Что это за напасть-то такая!? – возмущалась Катерина. – Как будто кто-то навел на тебя порчу и теперь ты притягиваешь к себе всяких отбросов общества.

– Сама не понимаю, как я так умудряюсь, – тихо сказала Виктория и добавила. – Знаешь, что самое ужасное в этой ситуации? Я снова ощутила себя беспомощной и никчемной жертвой в лапах зверя. Я словно вернулась в прошлое.

– Главное, что все обошлось. Кто-то сверху помог тебе.

– Может, у меня появился ангел хранитель на небесах?

– Безусловно.

– Как думаешь, стоит ли мне рассказать Антону о случившемся?

– Сама решай. Я бы рассказала, будь я на твоем месте. Все-таки вы вместе и должны помогать и поддерживать друг друга.

– Ты права, Катерина. Завтра мы встретимся, тогда я и расскажу. Кстати, я хотела поговорить насчет твоих отношений.

– Что? Моих отношений!?

– Именно. Тебе приходило письмо.

– Нет. А что? Какое письмо? Не понимаю.

– Любовное письмо от одного преданного твоего поклонника.

– Любовное? – Катерина засмущалась, ее пухлые щечки налились румянцем.

– Да не смущайся ты так, моя хорошая, – Вика чмокнула ее в щечку.

– Я не могу… от кого любовное письмо?

– Не хочу ничего говорить, пока. Пусть для тебя это будет сюрпризом.

– Виктория, не будь такой безжалостной.

– Нет, Катерин. Прости. А вдруг он так и не решится и не напишет? Как я потом буду смотреть в твои глаза?

– Ты права. Хоть скажи, откуда ты узнала об этом? Ты уверена, что это не розыгрыш?

– Я ни в чем не уверена. Мне сказал об этом наш староста.

– Его словам можно доверять?

– Сколько я его знаю, не без малого три года, он всегда был добропорядочным молодым человеком. Или пытался быть таковым. Так что скорее «да», чем «нет».

– Мне не верится, что в меня кто-то влюблен. Я же такая…

– Красивая, – закончила за нее предложение Вика. – Ты это хотела сказать?

– Ты угадала, – сказала Катерина и засмеялась.

– Вот и хорошо. И почему это тебе не верится, что никто в тебя не влюблен?

– Потому что в меня еще никто не влюблялся! – ответила Катерина.

– А как же я? Я влюбилась в тебя, как только встретила тебя в коридоре общежития. Между прочим, я продолжаю в тебя влюбляться снова и снова.

– Ох, Виктория, ты такая хорошая. Я люблю тебя.

– Я сильнее.

– Нет, я! – возразила Катерина.

– Нет, я! – возразила Виктория.

– Короче мы любим друг друга.

Девочки залились смехом.

***

Домовой открыл глаза. Кожу лица обжигал холодный камень. Он перевернулся на спину. Тело жутко ныло и болело. Казалось, что все суставы залились серной кислотой, которая выжигала их изнутри. Руки отяжелели, превратившись в ненужные распухшие деревяшки; из крохотных ранок сочилась алая кровь.

Он с криками привстал, сел, тупо уставившись на воду, в которой кишели тысячи жутких монстров. Он ничего не понимал, где он и что с ним произошло. Рядом с ним послышалось чье-то бормотание. Он повернулся и увидел ее. Элизабет и сразу все вспомнил.

Она спала рядом на холодной глыбе. Ей что-то снилось; ее веки дрожали. На невинное лицо Элизабет падал лунный свет, обнажая ее неземную красоту. Домовой не смог удержаться и коснулся пальцем ее бледной щеки. От чуткого прикосновения она открыла глаза.

– Привет, – сказал Домовой, проснувшейся Элизабет.

– Привет, – тихо отозвалась она, потирая глазки. – Мне снился странный сон. Сон во сне, разве не странно?

– Какой? – поинтересовался он.

– Я плыла под водой вместе с океанскими черепахами; они разговаривали со мной, а я – с ними. Они постоянно шутили, а я постоянно смеялась. Вдруг они перестали говорить, с ужасом глядя на нависшую иссиня-черную тень возле меня. Они начали меня призывать спасаться. Но я не могла пошевелиться, так как была очарованна тенью. Она звала меня за собой. И я пошла за ней. Она спросила, чего я хочу. Я ответила, что хочу спасти Домового с островов забвения. Она сказала, что выполнит мое желание, если я отдам ей все свои воспоминание. Я не согласилась, сказав, что мои воспоминания не продаются. Она разгневалась и превратилась в огромное черное облако, извергающее из себя серебристые, остроконечные молнии. Она была в ярости и сказала, что заберет мои воспоминание без моего согласия и стала надвигаться на меня со скоростью света. Я на мгновение окаменела от такого поворота событий, но потом, словно очнувшись от гипноза, поплыла от нее. Я плыла, наверное, тысячу миль. Увидала желтый берег. Вступила на устойчивую землю и побежала. Я бежала-бежала, но она меня нагнала и схватила в свои ледяные объятия. Мне стала больно. Я закричала. И проснулась в этом мире. – Она замолчала, поднялась с камня, взяла руку Домового. – Я рада, что снова тебя нашла.

– Ужасный сон. И долго я спал?

– Около семнадцати часов. Ты весь посинел, бедный мой. Прижмись ко мне. Давай согреем друг друга в объятиях.

Они обнялись.

– Элизабет, зачем ты прыгнула сюда?

– Ты снова будешь ругаться и обвинять меня, что я не настоящая?

– Не буду. Я не настолько болен, чтобы ворчать каждый полчаса. И еще. Я был неправ.

– Да неужели?

– Ты настоящая!

– Я думала мне не удаться сломить твою веру. Оказывается, нет. Ты поверил мне, чему я, несомненно, рада.

Домовой задумался на минуту.

– И долго ты меня ищешь? – очнувшись, спросил он.

– Четыре года, – ответила Элизабет.

– Четыре года!? – изумился Домовой.

– Мне приятно видеть твое удивление и одновременно восхищение.

– Это невероятно! Ты искала меня столько лет и не сдавалась!

– Ничего невероятного в этом нет. Ты ведь, Домовой, ищешь свою любовь – Викторию.

– Это другое.

– Почему же?

– Потому что я люблю ее.

Нависло молчание. Домовой посмотрел в глаза Элизабет и увидел в них ответ, почему она искала его столько времени.

– Ты все еще любишь меня? – спросил он.

– Нет.

– Нет – это значит «да».

– Да. – Элизабет потупила взгляд на камни.

– О боже! Я не должен тебя обнимать, – Домовой убрал руку с ее плеча.

– Нет. Обними меня. Мы должны согреться. Не думай о том, что я люблю тебя.

– Я не могу не думать об этом!

– Прошу тебя, Домовой, успокойся. Моя любовь неуправляема. И ничего здесь не попишешь. Я с радостью бы перестала любить тебя. Но я не могу. Не могу. – Она заплакала. – Пожалуйста, не отворачивайся от меня, мне и так тяжело скрывать свои чувства. Просто обними меня. Больше я ни о чем тебя не прошу. Твои прикосновения успокоят меня и мою мечущуюся душу. Он, ничего не говоря, обнял ее.

– Спасибо.

– Ты так и не ответила мне, почему ты прыгнула в расщелину? – решил сменить тему для разговора Домовой.

– Чтобы ты меня спас. Чтобы понял, что я – это я.

– Умно. А если бы я не вернулся?

– Я бы умерла. – Она положила голову на его плечо. – Я так тебе благодарна за то, что ты меня спас.

– Пустяки, – скромничал Домовой. – Что же мы будем делать?

– Искать выход, – ответила она. – Но сначала посидим и подождем, когда уровень воды поднимется до критической отметки.

– Что? Вода прибывает?

– Да.

– О нет! – закричал он. – Черт! Надо срочно что-то предпринять!

– Надо успокоиться. Давай наслаждаться оставшимся временем.

– Но…

– Домовой, хоть один раз давай сделаем, по-моему.

– Но…

– Я так понимаю, ты согласен?

– Я не сог…

– Спасибо за понимание, – перебила его Элизабет. – Расскажи мне, что ты чувствовал, когда оказался в этом ужасном мире?

– Ты действительно считаешь, что будет с нашей стороны рационально и умно сидеть здесь, когда вода пребывает с каждой минутой, нежели спасаться и искать выход?

– Да. Доверься мне. Мы выживем.

– Надеюсь, у тебя есть план, – сдался он.

– Есть! – соврала она.

– Что я чувствовал… что я чувствовал,… ничего, кроме огромного желания победить и найти то, чего нет.

– Оно есть!

– Откуда тебе знать? – Элизабет пожелала плечами. – Ясно. Я начну рассказывать свою историю. Когда не знаешь, что тебя ждет впереди, проще смотреть в лицо опасности. Незнание – это одновременно безрассудство и смелость. Я был смел и безрассуден, потому что не знал, что меня ждет впереди. Поэтому я шагал смело и уверенно, словно непобедимый рыцарь.

Свой путь я начал с неизвестной мне деревни, которую окружал синий лес. Удивительно, но все деревья в лесу почти лежали на земле, поэтом образовывали полусферу из широколиственных листьев и веток. Завораживающее зрелище. Я настолько засмотрелся на лесные просторы, что не заметил, как ко мне подошли две женщины средних лет, одетые в яркие платья: одна теребила в руках длинную русую косу, другая – облокотила руки на коромысло. Они смотрели на меня и улыбались. Я спросил, где остальные жители деревни. Они захихикали, пошушукались и потянули меня за собой, не сказав ни слова. Если честно, я был одурманен их красотой. Когда одна женщина коснулась моей руки, по моему телу пробежала теплая волна наслаждения.

Мы проходили мимо опустевших домов, дворов, дорог. Было жутко. Никого. Тишина. Безмолвие. Ужас накрывал меня темным плащом, вселяя в мое сердце панику. Я знал, что я в опасности, что нужно бежать от этих девиц, пока не поздно. Но что то меня удерживало. Что то меня манило в них.

Мы подошли к высокому сараю и остановились. «Проходи, – указали мне на дверь девицы, – все там ждут только тебя»

Я долго стоял у ветхой двери, не решаясь заглянуть вовнутрь. Девицы стояли позади и махали мне руками, указывая на дверь. «Они слишком карикатурны, чтобы быть реальны!» – подумал я про себя и отворил дверь. Внутри было темно и пахло смрадом. Я заткнул нос от зловонной вони и снова посмотрел на девиц. Я вздрогнул от неожиданности. Они уже стояли рядом со мной и коварно улыбались.

«Заходи!», – прошипели они.

Я ответил, что не пойду, пока не увижу, что внутри, а вдруг там вместо пола – пропасть, на дне которой острые шипы. Одна девица, которая держала косу в руках, посмотрела на меня с укором и с толикой ненависти, пригрозила пальчиком и хлопнула в ладоши. Сарай озарился яркими лучами солнца. Когда я увидел, что внутри сарая, мои ноги подкосились, я опорожнил желудок. Тысячи окровавленных тел были свалены в одну большую кучу, по которой ползали белые трупные черви, пожирающие мертвую плоть.

«Заходи. Разве не хочешь к ним присоединиться?» – говорили они.

«О боже! Нет!» – я обернулся и увидел двух зловещих старух, которые улыбались мне беззубой улыбкой. Вместо кожи у них была змеиная красно-оранжевая чешуя, глаза залились черной тьмой, волосы отпали, а из красных десен выросли два ядовитых клыка.

«Ты шагнешь в сарай, хочешь ты этого или нет!»

Они обвили мое тело своими скользкими руками. Я был в плену. Мне было не вырваться.

«Нет!» – умолял я.

Помню, я кричал, звал на помощь. Никто меня не слышал. Было глухо. Мое эхо тонуло в безмолвном океане безразличности. Я отчаялся. Смирился.

– Как ты спасся? – вдруг спросила Элизабет.

– Их убил… странник, который прожил на островах забвения сто двенадцать лет!

– Не может быть! И где он сейчас?

– Вернулся обратно… в самое начало пути. И знаешь почему? Потому что спас меня от пропасти. Я должен был вернуться обратно, но не он.

– Зачем он…?

– Я могу только догадываться.

– Как его звали?

– Ярослав.

– Почему он оказался на островах забвения?

– Он влюбился, как и я, в человека. В девушку по имени Василиса. Он думал, что сможет вернуться на землю свободным духом, возможно, даже человеком и жить с ней долго и счастливо. Но, он не успел. Она умерла.

– Как же трагично… после смерти влюбленной, он все равно хотел вернуться на Землю?

– Да. Он хотел стать добрым духом. К сожалению, ни одна его мечта не осуществилась. Я по нему скачаю, хотя я знал его всего два дня. Два дня с родственной душой показались мне вечностью. Он учил меня, что здесь никому нельзя доверять, что всегда нужно быть начеку и быть готовым к неравному бою. Он научил меня драться, конструировать из подручных средств смертельные оружия, прятаться от монстров, строя скрытые убежища. Стратегические пункты, как он говорил. Жаль, что наша дружба была столь мимолетна.

Домовой замолчал.

– Что было потом, после смерти Ярослава?

– Ничего. Я погоревал пару дней, даже всплакнул. Когда успокоился, пошел дальше, потому что нельзя было сдаваться. И вот так я иду уже четыре года. Я постоянно в пути, постоянно в опасности, постоянно в разных городах. Постоянно мои руки в чужой крови. Постоянно мое тело получает смертельные удары. Я не сдаюсь. Я продолжаю идти. Ведь моя вера – постоянна. Почти. Однажды я ее чуть не потерял.

– Расскажи мне.

– Вода поднимается…

– Я знаю. Расскажи, – настаивала Элизабет.

– Их звали. Джон, Билли, Фил, Клинт, Леонардо, Арнольд и Джим. Им было по семь или по восемь лет. Они преследовали меня почти неделю: играли со мной, развлекали и смешили. Я был от них без ума, хоть и знал кто они на самом деле. В последний день нашей дружбы, мы легли вместе у костра и разговаривали о том, о чем мы мечтаем. Это было лучшее время. Они были так наивны в своей детской простоте. И я вместе с ними. Когда солнце зашло за горизонт, и лунный серп выглянул из облаков, ЭТО случилось. Они перевоплотились в монстров. Один за другим они превращались в скорпионов. Я не хотел их убивать. Отмахивался от них, как от мух, пытаясь убежать. Но я понимал, что либо я, либо они. Я их убил! – Он замолк. Через минуту продолжил. – Их окровавленные тела бездыханно лежали на земле; они снова стали людьми. Я рыдал и ненавидел себя за то, что я совершил. Я выкопал неглубокую яму, положил туда тела и закопал. Помолившись, я решил, что так жить больше нельзя. Увидев пропасть, которая простиралась недалеко от могилы, я пошел к ней, чтобы спрыгнуть. Стоя на краю, чуть не решившись на прыжок, меня что-то остановило, что-то сильное и могущественное. Я сделал шаг назад, посмотрел на небо и увидел танцующий силуэт Виктории. Это был знак. И я начал жить с чистого лица. Я снова боролся.

– Страшная история. Спасибо, что рассказал мне.

– Тебе спасибо, что выслушала меня. Мне стало легче.

– Значит, мой план работает. Сейчас ты готов бороться?

– Да. Вдвойне.

– Почему вдвойне?

– Потому что теперь нас двое. Теперь я отвечаю не только за себя. – Он посмотрел на прибывший уровень воды и спросил. – Так какой у тебя был план?

– Оживить тебя. Дальше – я не предусмотрела.

– Зато я предусмотрел, – улыбнулся Домовой.

Глава 11

- О боже! – воскликнул Антон, когда Виктория ему все рассказала. – Я убью их! Ты запомнила их лица? Они с тобой учиться, в университете?

– Они точно не учатся. По их запасу слов, максимум девять классов образования. Если не меньше.

– Ты их запомнила?

– Нет. Лица были смазаны. Было темно. Ни один уличный фонарь не горел.

– Ничего. Ты не переживай. Я их найду, и они получат по заслугам!

– Успокойся, Антон! Все же хорошо. Главное, я цела и невредима. Только рука немного опухла и болит. Когда я вспоминаю, как я рассекла нос этому подонку, боль становится приятной.

– Как я могу быть спокоен, когда такое твориться!? – продолжать негодовать Антон, лежа на Викиной кровати. – Ох, попались бы они мне по пути… я не знаю, чтобы я с ними сделал!

– Ладно, все, хватит! Успокойся! Пожалуйста. Я уже начинаю жалеть, что рассказала тебе.

– Извини. Я не могу придти в себя.

– Я понимаю твои чувства, но надо знать меру. Не хватало еще, чтобы ты из-за меня попал в какую-нибудь неприятную ситуацию. Не дай Бог, в тюрьму. Так что забудь! Лучше пожалел бы меня.

– Прости, Виктория. Ты должна купить себе газовый баллончик. И всегда таскать его в сумочке.

– Уже купила. Вчера, – ответила Виктория.

– Молодец, – Антон поцеловал Викторию и спросил, глядя в ее красивые глаза. – Ты и правда разбила ему нос?

– О, да! Хлынула кровь, как из ведра! Он скулил хуже щенка!

– Да ты опасна! Нокаутировала пьяную малолетку и хладнокровно ушла.

– Ага. Так что смотри у меня! – пригрозилась она указательным пальцем. – Начнешь гулять – сразу в нос получишь!

– Ну и ну, моя девушка – маньячка!

– Хуже! – они засмеялись.

– Почему ты мне раньше не рассказала об этом? – вдруг спросил Антон.

– Не хотела портить сегодняшнее замечательное свидание.

– Тебе понравилось? Я не сильно тебя утомил?

– Нет. Я хотела тебя слушать и слушать. Ты был неотразим в роли экскурсовода по Екатеринбургу. Веришь или нет, но я не была, ни в одном месте, куда ты меня водил сегодня.

– Я не удивлен. Ты точно не читала «Амулеты»? Я так долго выбирал, чтобы тебе купить из книг. Наверное, целый час.

– Ты уже спрашивал. Отвечу снова. Я не читала, – она снова соврала; Вика прочла этот роман еще год назад.

– Славненько!

– Я хочу признаться.

– Заинтриговала. Продолжай.

– Я такая. Каждое наше свидание – это больше, чем праздник. Когда я рядом с тобой, я забываю обо всем. Я парю. Я счастлива. А ты?

– А я вдвойне счастлив, – признался Антон.

– Почему?

– Потому что моя детская мечта осуществилась, – ответил он.

Они предались нежным ласкам.

Через пятнадцать минут, Виктория спросила, глядя на него:

– Мой сладкий, ты не передумал готовить пиццу?

– Нет!

– Пойдем готовить?

– Пойдем, – согласился Антон и встал с дивана. – Ты завтра на вечеринку-то пойдешь?

– Да.

– Не передумала?

– Нет.

– Ты пойдешь одна?

– Со мной пойдет Катерина. А ты что не хочешь, чтобы я…

– Конечно же, нет! Иди, куда хочешь. Я просто интересуюсь.

– Но тебе бы хотелось пойти с нами? – предположила Виктория.

– Ну не знаю… у меня завтра пробы в театре, так что мне не до вечеринок.

– Деловой, ты мой! – она чмокнула его в щечку.

– Когда я познакомлюсь с твоей подругой?

– Когда пицца будет готова, я хочу ее позвать на чай.

– Здорово!

Виктория положила тесто на промасленный железный лист. Равномерно распределила вязкое тесто по всему листу. После на тонкий слой теста намазала соус с майонезом, заправленный горчицей и зеленой петрушкой. Повернулась к Антону. Тот неумело разрезал колбасу, скривив свою симпатичную мордашку.

– Ты еще не порезал?

– Нет. Видишь ли, в этом деле не нужна спешка, – сказал он, чуть ли не учительским голосом. – Главное, чтобы процесс доставлял удовольствие.

– Понятно. Надеюсь, ты получаешь удовольствие?

– Еще какое!

Виктория захихикала.

Через пару минут Антон закончил. На резательной доске возвышалась гора квадратных кусочков колбасы. Он улыбнулся. Аккуратно поднес доску к глубокой тарелке салатного цвета, в которой лежали остальные необходимые ингредиенты для пиццы (яйцо, огурчики, грибы), смахнул ножом содержимое в нее, уронив несколько кусочков колбасы на пол.

– Черт! – выругался он и наклонился к полу.

– И кто там такой не хороший ругается?

– Это не я! Соседи!

– Ага, конечно. – Она засмеялась. – Соседи! Придумал же!

– Я закончил, Виктория.

– Замечательно, мой сладкий. – Она подошла к нему и поцеловала в щечку. – Теперь возьми чистую тарелку, терку и сыр. Сыр лежит в холодильнике. Я пока положу на тесто нашу наивкуснейшую начинку. Ok?

– Ok!

Тереть сыр у него получалось лучше. Почти профессионал, подумала про себя Виктория.

– Я смотрю тебе, Антон, не впервой тереть сыр.

– А то! Когда я жил в Москве, я почти каждый день ел макароны с сыром или с яйцами. Колбаса для меня была непростительной роскошью. – Он убрал сверкающую терку с тарелки, из-под нее вывалился тонкие пластины сыра. – Виктория, посмотри, хватит или нет?

– Хватит. Даже много, – ответила Вика.

– Много сыра не бывает.

– Ну не знаю, не знаю.

– Вроде бы неплохо получилось, – вопросительно посмотрел Антон на Вику.

– Лучше, чем неплохо, – добавила она. – Возьмешь пиццу? – Антон кивнул. – Придется подняться на третий этаж. Там работает духовка.

– А у вас, почему не работает?

– Полгода назад сломалось…

– И до этого не кому нет дела? – продолжил за нее Антон.

– Да.

– В нашей стране всегда так.

– Бесспорно.

Они поднялись на третий этаж. На третьем этаже было на порядок грязнее, чем на втором. Пахло спертым запахом потных носков и протухшим мусором. На кухне никого не было. На белой эмали кухонной плиты сияли пятна жира. Не самое приятное зрелище!

Виктория включила духовку и открыла дверцу. Антон вставил в пазы лист с пиццей, задвинул его до конца и закрыл дверцу плиты.

– Сейчас пять тридцать, – сказала Виктория, посмотрев на наручные часы. – В шесть можно выключать. Пойдем в мою комнату?

– Пойдем. А пиццу не съедят без нас?

– Нет, – ответила Виктория и засмеялась. – Неужели, когда ты жил в общаге, ты воровал чужую еду?

– Нет.Но мы часто пользовались таким принципом: «Если лежит на кухни – значит, общее!».

– Если бы у нас работал такой принцип, то я бы наверняка каждый день оставалась голодной.

Они спустились на второй этаж. Зашли в комнату. Закрыли дверь. Виктория включила спокойную, расслабляющуюся музыку. Они легли на кровать и стали целоваться.

– Где же ты была все это время, Викусь? – спросил он у нее, нежно целуя ее красивую лебединую шею.

– Ждала тебя, – ответила она, утопая в безбрежных просторах блаженства, которое наполняло ее тело. Виктории хотелось вскрикнуть от счастья.

– А я ждал тебя.

Антон опускался все ниже. Теперь он целовал ее ключицу.

– Я никому и никогда никому не признавался в любви, но тебе хочу признаваться каждый день, каждый час, каждую секунду. Я люблю тебя, Виктория, – он целовал ее грудь, лаская ее соски языком. – Эти две недели были невероятными! Незабываемыми!

– Я тоже тебя люблю. Раньше любила, как хорошего друга, который помог мне преодолеть трудный период моей жизни. Сейчас люблю, как…

– Как молодого человека, – продолжил за нее Антон.

– Именно. Прости, я не умею признаваться в любви. Мысли блуждают в голове и не дают сосредоточиться.

Их поцелуи становились все жарче и раскрепощенной. Тело Виктории стало извиваться в объятиях Антона, как змея.

– Не стоит, Антон. Не сегодня, – сказала Виктория.

– Почему? Нам же так хорошо?

– Не спорю. Очень хорошо. Но… всему свое время.

– Хорошо, – сказал он и лег рядом с ней.

– Не посчитай, что я фригидна. Или еще что-нибудь в этом роде. Я просто придерживаюсь определенных устоев и правил, которые вычитала в старых книгах. Я верю, что любовь – это что-то большее, чем секс. Я верю – или хочу верить! – что еще есть молодые парочки, которые ходят в парк целоваться, а не придаваться любовным страстям. Наивно. Я знаю. Но мне хочется так верить – верить в то, что не всех еще захлестнула волной эпоха Вседозволенности. – Виктория посмотрела на Антона и спросила. – Ты меня считаешь ненормальной?

– Нет. Ты – божественный обелиск среди бесформенных и серых скал. Ты не похожа на других ветреных девиц. И поэтому я люблю тебя еще больше.

– Спасибо, что понимаешь меня.

Они поцеловались.

– Нам не пора идти за пиццей?

Виктория посмотрела на часы. 17:47.

– Через пару минуток пойдем. Еще чуть-чуть полежим. Так не охота вставать.

– Виктория…

– Что?

– Давно хотел спросить… о твоем бывшем парне. Только, пожалуйста, ответь мне честно.

– Хорошо.

– Он существовал? Или ты его выдумала?

– Зачем мне выдумать кого-то?

– Не знаю. Может, тебе так хотелось. Прости…

– Ничего, не извиняйся. Я ждала этого вопроса. – Виктория погладила его волосы и прошептала на ушко. – Он – существует. Он – реален. И это не плод моего воображения. Я осознаю, что тебе нелегко поверить в это. Ведь никто его не видел, даже моя лучшая подруга Иришка. Каждый в праве сам судить, говорю ли я правду или вру. Ты в равных условиях со всеми. Ты веришь мне?

– Я… хочу поверить… но… не знаю… кто-то мне говорил, что ты его выдумала для того, чтобы тебе было не так одиноко. Однажды ты рассказала о нем какой-то девочке в школе. Сказала, что его зовут Домовой, что он из другого мира, что живет в твоем платяном шкафу.

– Ее звали Полина. Это правда.

– Точно, Полина. Она не поверила твоим словам и рассказала всей школе о твоем новом друге. Над тобой долгое время смеялись, издевались.

– Было дело. Не самое лучшее время.

– Кто такой Домовой?

– Мой друг. Вымышленный друг, – соврала Виктория. – Мне было тогда всего восемь. Ничего удивительного, что я его придумала.

– Возможно. А что, если он был твоим другом до семнадцати лет? И остается другом по сей день? Что если Домовой это и сеть твой друг, живущий в другом городе?

– Глупости, – Вика покраснела и потупила взгляд на настенные часы.

– Я тебя знаю. Ты что-то не договариваешь. Как не договаривала, когда мы учились в школе. Почему ты не хочешь рассказать мне правду?

– Потому что я недостаточно уверена…

– В чем ты не уверена? Во мне? Ты мне не доверяешь?

– Я не это хотела сказать.

– Тогда, что ты хотела сказать?

– Я не уверена, что тебе нужно знать то, о чем знаю я. Я боюсь, что ты меня посчитаешь сумасшедшей, место которой в психбольнице.

– Не посчитаю, – ответил Антон.

– Или разочаруешься…

– Не разочаруюсь!

– Откуда ты знаешь? Почему в тебе столько уверенности?

– Потому что я знаю тебя. Ты – не сумасшедшая!

– Извини, Антон, я не хочу об этом говорить. Прости. Пускай это останется между мной и им.

– Понятно. Последний вопрос. Ты его любила? – спросил Антон.

– Да, – честно ответила Виктория.

– И сейчас любишь?

– Да. Невозможно не любить того, с кем прожил больше десяти лет.

– А если он вернется? Он ведь вернется?

– И что? К чему эти вопросы с пристрастьем? Что ты хочешь узнать?

– Если он вернется к тебе с распростертыми объятиями, ты убежишь к нему?

– Нет. Теперь я с тобой.

– Ты была раньше с ним.

– Не будь таким… эээ… невыносимым, Антон, а то я обижусь на тебя! Я люблю его так, как люблю маму, отца, брата. Тебя я люблю по-другому.

– Почему он тебя бросил?

– Никто никого не бросал. Так вышло. Судьба развела нас. Мы разделены баррикадой, – Вика встала кровати. – Мы дали друг другу обещание, что, если он не вернется через два года, то мы вправе связать свое будущее с другими судьбами. Прошло четыре года. Его все еще нет. Я даже не знаю, жив ли он…

– Кто он? – снова спросил Антон.

– Ты ведь не отстанешь от меня, пока я не расскажу тебе о нем? – Антон одобрительно кивнул. – Ладно, я скажу тебе, – сдалась Виктория, – но не сейчас. После ужина. Договорились?

– Договорились.

– Ты еще пожалеешь об этом…

– Ты уверена?

– Более чем. Пойдем доставать пиццу, пока она не согрела.

Виктория разделила пиццу на шесть равных кусочков, заварила черный чай с листочками лесных ягод, вытащили из шкафа три стеклянных кружки, и ушла за Катериной, наказав Антону, чтобы он налил в кружку кипяточку.

Через несколько минут Виктория пришла с взволнованной Катериной, которая о чем-то болтала. Она была одета в синие пошарканные джинсы и в широкую белую футболку с красно-малиновой надписью на груди: «Я – хороша!».

Антон подошел к Катерине, поздоровался, представился. Он переживал. Катерина, смущаясь, сказала, что рада знакомству, пожав ему его влажную руку.

Усевшись за стол, Виктория налила в кружки ароматную заварку. Прозрачная вода окрасилась в темно-коричный цвет. Открыла синюю сахарницу в форме добродушного кита.

– Вот чайные ложки. – Она положила на стол три ложечки. – Кладите сахара сколько душе угодно.

Они взяли по кусочку пиццы и начали кушать. Катерина сказала:

– Виктория, очень вкусно. Спасибо.

– Не за что. Мы вместе с Антоном готовили.

– Ну, тогда и Антону спасибо.

– Всегда пожалуйста, – улыбаясь ответил он. – Катерина, я хотел спросить.

– Да-да!?

– Мне тут недавно, Виктория, сказала, что ты хочешь продолжить учебу в институте. Это правда?

– Были такие планы. Надеюсь, все получится.

– Не надоела еще учеба?

– Нет. Наоборот. С каждым семестром все больше и больше нравится.

– В смысле, нравится учиться? – Она кивнула. – Удивительно! Впервые вижу студента, которому это доставляет истинное удовольствие!

– Я люблю удивлять, если что, Антон. – Катерина засмеялась. Смех ее был прекрасен. Чистый, мелодичный, певчий, искренний. – А я слышала, что ты был отчислен из института.

– Было дело. Я, как ты понимаешь, не люблю учиться.

– Неправда! – воскликнула Виктория. – Он прибедняется. Он любит учиться, просто боится в этом признаться. А его отчисление – случайная ошибка!

– Ты, Виктория, определенно, с кем-то меня путаешь.

– Не путаю! Ты лучше расскажи-расскажи, как ты каждый день после учебы остаешься в институте на дополнительных уроках по актерскому мастерству.

– Это совсем другое дело, – воспротивился Антон. – Тут меня учат любимому делу – делу всей моей жизни.

– Почему же другое дело? – вмешалась Катерина. – Ты любишь учиться, как и я. Мы влюблены в свои профессии: я – в экономику, ты – в актерство. Или я чего-то не понимаю?

– В том-то и дело, что я влюблен только в актерство, а не в математику, не в русский язык, не в философию, не в экономику.

– Та же самая история. Думаешь, мне нравится корпеть над тройными дифференцированными уравнениями по математике или разбираться в Марксистском учении по философии. Нет! – Она посмотрела на Викторию и улыбнулась. – Мы хоть с тобой в один предмет влюблены…

– Ага. Я вообще Вике не завидую, – сказал Антон.

– Жаль, бедняжку!

– Не надо жалеть меня. Я ни на что не жалуюсь. Если бы я не поступила в экономический институт, я бы вас не встретила и мы бы сейчас не ели эту вкуснейшую пиццу. Не так ли?

– Что верно, то верно.

– Предлагаю тост! – воскликнул Антон и поднял вверх кружку горячего чая.

– У нас в кружках чай, Антон, – изумилась Виктория.

– Неважно!

– Надеюсь, пить залпом не придется, – сказала Катерина и захохотала.

– Не придется. Так вот – тост! За встречу. За дружбу. За любовь. Выпьем же господа, пока полны бокалы вина!

– Хороший тост, – прокомментировала Катерина.

– Лучше и не скажешь, – добавила Вика.

Они сделали по глотку крепкого чая.

– Антон, тебе завтра, во сколько на пробы? – спросила Виктория.

– В шесть вечера. Не верю, что завтра все решиться.

– Все выучил. Готов? – поинтересовалась Катерина.

– Да. Наверное. Нет. Вообще, я не уверен. Чем дальше, тем страшнее. По моему телу уже пробегают мурашки. Что будет завтра, я не знаю.

– Кого будешь играть, если получишь роль?

– Студента, больного раком. Тяжелая роль, да и еще главная. Говорят на прослушивание заявлено более пяти тысяч актеров. Мои шансы невелики. Я бы сказал, ничтожно малы.

– Ты замечательный актер. Я уверена, ты всех победишь, – ободряющее сказала Виктория.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что я видела, как ты играешь.

– Кто придет на пробы, будут играть не хуже. Лучше. Гениальней.

– С таким отвратительным настроем ты вряд ли выиграешь.

– Я реалист.

– Ты идеалист. И ты боишься проиграть, – сказала Вика.

– Ты права. Я не хочу провалиться, разочаровать и комиссию, и тебя, и себя, в конце концов.

– Не разочаруешь!

– Откуда ты знаешь… так… я все понял… теперь мы поменялись ролями. Сейчас ты меня убеждаешь, что все будет хорошо. – Антон сверкнул хитрой улыбкой и сказал. – Я успешно пройду «пробы» и выиграю. Я доверяю твоему чувству. Я доверяю тебе.

– Так то лучше! И не надо бояться провалов, разочарований, краха. Мы что-то находим, что-то теряем. Такова жизнь. Главное, не опускать руку. Не сдаваться.

– Снова философствуешь, Виктория, – подметила Катерина и спросила у Антона. – Если получишь роль – а ты ее получишь – пригласишь на премьеру?

– Обязательно, – ответил Антон.

– Удачи тебе завтра! – пожелала Катерина.

– Спасибо. Удача мне не помешает.

– Антон, – обратилась Виктория, – расскажи нам с Катериной смешную историю о Чертенке, который попал в дом через выхлопную трубу.

– Я не знаю. Я стеснюсь, – соврал он и засмеялся. – Конечно, расскажу, когда доем пиццу.

– Ты сам ее сочинил? – спросила Катерина.

– Да. Как-то вечером пришло вдохновение – и вуаля! – история готова. Когда первый раз рассказал Виктории, не ожидал, что она так будет долго смеяться.

– Я уже в предвкушении!

– Тогда быстрей доедайте!

Прошло пятнадцать минут.

Из Викиной комнаты доносился звонкий, невинный смех. Антон задорно и эмоционально, со всей душой, рассказывал о незатейливом путешествии Чертенка через выхлопную трубу в дом.

– Ну и как тебе, моя подруга? – спросила Виктория Антона, когда Катерина ушла к себе в комнату.

– Хороша. Веселая. Жизнерадостная. Живая. Наивная. В общем, она мне понравилась.

– Рада слышать. Ты не влюбился?

– Самую малость…

– Ах ты – предатель!

– Хуже! Я Чертенок с мохнатой попой!

Виктория засмеялась. Он обнял ее. Они поцеловались.

Они помыли посуду, протерли стол от крошек, выключили свет, зажгли свечи. На улице было темно. Легли в кровать.

– Так классно, что тебе сегодня не на работу.

– Да.

– Тебе уже не терпится, чтобы я рассказала о нем. Ведь так?

– Если честно, то да.

– Тогда не буду больше скрывать свою тайну от тебя. Надеюсь, ты не сбежишь от меня после моего рассказа.

– Не дождешься! – воскликнул он.

– Смотри у меня. – Виктория пригрозила ему кулаком. – Когда я буду говорить, будь добр, не перебивай меня, пожалуйста. Договорились?

– Договорились.

– Отлично. Тогда слушай. Это случилось, когда мне было шесть с половинкой…

По окончании рассказа Виктории, Антон был в замешательстве.

– Не знаю, как и реагировать на то, что я услышал.

– Прошу тебя, не говори ничего. По крайне мере, сейчас. Справишься?

– Но…

– Это мое единственное желание. Ты его выполнишь?

– Да. Но…

– Я понимаю, ты хочешь задать мне тысячу вопросов, ответы на которых я, возможно, и сама не знаю. В тебе мечется две души: одна верит, другая – нет. Я вижу их в твоих сверкающих глазах, которые, то смотрят на меня с нежностью и любовью, то с недоверием и призрением. Прости, если я не права.

– Но, почему ты не сказала мне о своем даре – даре видеть то, что человек не способен увидеть в силу своей никчемности?

– Это не тот дар, которым гордятся и о котором говорят каждому. Мой дар – это одновременно мое проклятие. Проклятье моей семьи.

– Я не понимаю одного, как…

– Никаких вопросов. Ты пообещал выполнить мое желание. Помнишь?

– Да. Хорошо, – раздосадовался Антон.

– Не обижайся. Подумай, как следует, поразмысли. Проанализируй то, что я тебе сказала. И сделай окончательный вывод: вру я или нет.

– Когда мне можно будет сказать то, что я думаю по этому поводу?

– В воскресенье. Ты поедешь домой?

– Да.

– Тогда я приглашаю тебя в гости ко мне домой. Придешь?

– Обязательно. Я соскучился по твоему веселому брату и твоим добрым родителям.

– Я тоже, – грустно сказала Вика и добавила. – Тогда и поговорим.

– Хорошо.

– Ты меня еще любишь после того, что я тебе сказала? – наивно спросила она.

– Люблю, – он поцеловала ее. – Я ждал откровения, нечто такого… как бы выразиться… безумно сумасшедшего. Оказалось, не так все страшно. Прямо гора с плеч.

– Кто-то обещал молчать…

– Все. Понял. Молчу.

– Спасибо, – поблагодарила его Виктория и поцеловала в губы.

***

– Что ты предусмотрел? Ты нашел выход? – спросила Элизабет у Домового.

– Дай мне свою руку. – Она протянула руку, он крепко ее сжал.

Они стояли на каменистом островке, которым тонул в холодной пучине подземных вод.

– Ты мне доверяешь?

– Да. – Элизабет смотрела на Домового с тревогой и восхищением, с детской наивностью и смелостью, с покорной преданностью и любовью. Она видела перед собой истинного героя, который спасет ее от верной гибели и защитит. – Ты хочешь прыгнуть в воду?

– Такая мысль меня посещала, – ответил Домовой. – Видишь, вон там, – он указал рукой, – мерцает огонек в воде?

– Вижу. Я раньше его не замечала.

– Он появился лишь несколько минут назад. Мне кажется это солнечные лучи. Возможно, это выход.

– А если тупик?

– Тогда придется искать другой выход.

– Рискованно.

– Рискованно стоять здесь и ничего не делать.

Вода касалась их ног, впиваясь словно ножи.

– Ты готова?

– Не уверена.

– Запомни. Ни при каких обстоятельствах не отпускай мою руку. И греби. Греби. Греби, пока силы не иссякнут. Не дай панике завладеть твоим разумом.

– Я постараюсь.

Он ее поцеловал. В глазах Домового читались признание и уважение к Элизабет, которая хоть и боялась, но держалась перед смертельным боем на удивление доблестно и храбро, словно была рождена для этого.

После мимолетного, но приятного поцелуя они застыли на несколько секунд, глядя друг на друга. В этот миг время остановилось.

Не сказав ничего, Домовой прыгнул в холодную воду, потянув ее за собой.

Когда они погрузились в воду, со всех сторон на них налетели водные обитатели, напоминающие древних рыб с огромными клыками.

Вода сковывала движения. Мелкие рыбешки, вольготно чувствующие себя в водной стихии, пользовались своим преимуществом и впивались в обессиленные тела Домового и Элизабет, забирая их жизненную энергию и силу.

Они продолжали плыть, не смотря ни на что, к освещенному участку воды, к единственному спасительному кругу, погружаясь все глубже и глубже в бездонную расщелину.

Спустившись под воду до нужной отметки, они увидели, что в каменистой скале была брешь диаметром тридцать метров, оттуда лился божественный свет, осветляя черную пропасть. Они доплыли. Справились. Свет падал сверху. Еще рывок. Тридцать или пятьдесят метров. И они вынырнут на поверхность. Они спасены.

Рука Элизабет ослабла. Домовой обернулся. Элизабет была обрамлена рыбами и не двигалась. Словно зависла, как черное облако среди кристально-чистого неба. Он в порыве ярости стал отбрасывать рыбешек от нее. Тщетно. Они снова и снова впивались в нее, как пиявки. Домовой обезумел. Его глаза залились ненавистью и болью, он закричал так громко, что звук стал пронизывать диэлектрическую воду, взрывной волной. Оглушенные водные монстры истошно затряслись в конвульсиях. Через мгновение они стали всплывать на поверхность вверх брюшком, мертвые и побежденные.

Домовой обнял обмякшее тело Элизабет и зарыдал, затем обхватил ее за талию и поплыл дальше, не чувствуя ни рук, ни ног. Ничего. Только боль от утраты. Он думал, что потерял ее, не успев найти.

Не пришло и пяти минут, как он вынырнул из воды. Сверху светило дневное солнце, лучи падали на водную гладь и отражались от нее. С обеих сторон смыкались две каменные стены.

Домовой доплыл до берега, усеянного ярко лиловыми фиалками. Пахло весной. Вытащил Элизабет из воды и положил на спину. Проверил пульс. Не прослеживался. Положил голову на грудь, сердце не билось. Сделал искусственное дыхание. Проверил. Ничего. Повторил. Потом еще раз. И еще. Пока не сдался и не зарыдал, обняв ее.

– Живи, Элизабет! Не оставляй меня! – кричал он. Но она его не слышала. – Нет! Нет! Не умирай, прошу тебя! ТЫ НУЖНА МНЕ!

Он встал, шатаясь, подошел к стене, и в гневе стал ударять кулаками о камень. Вскрикнув от боли, он упал наземь, свернулся в калачик и снова зарыдал, постоянно повторяя одни и те же слова: «За что!».

– Домовой, – послышался слабый голос из-за спины.

– Элизабет? – Он вскочил. Увидел, что ее глаза открыты и закричал от радости. – Элизабет, ты жива!

По его лицу струились слезы, когда он подбежал к ней. Он обнял Элизабет и принялся целовать ее. В губы, щеки, шею, лоб, нос, ресницы.

– Я думал, что ты умерла. Твое сердце не билось. Ты не дышала.

– Я жива, – улыбнулась Элизабет.

– Я так рад, что ты сейчас рядом со мной. – Он положил голову на ее плечо.

– Мы ведь выберемся? – вдруг спросила она.

– Да. Мы обязательно выберемся. Теперь мы просто обязаны выбраться.

Он проспал около восьми часов. Открыл глаза. Зевнул. Потянулся. Вспомнив о том, что произошло вчера, быстро встал. Огляделся. Элизабет не было. Запаниковал. Стал звать ее.

– Домовой, я здесь. Я, кажется, нашла выход. Иди суда. – послышался ее голос.

Он хромая доковылял до широкого оврага, на дне которого поблескивала вода. Рядом с водой стояла Элизабет. Она махала ему.

– Как ты? – спросил он, когда подошел к ней.

– Уже лучше. Раны на теле зарубцевались. Но рук все равно не чувствую. Словно деревяшки. А ты?

– Как обычно. Все болит и ноет. Нормальное состояние. Ты не спала?

– Нет. Если подумать я сейчас сплю.

– Ты нашла выход?

– Наверное. Идем. – Элизабет подошла к воде, опустилась на колени и опустила руку в воду. – Опусти тоже.

Он опустил. Ничего. Пустота. Рука не тонула в воде. Странно.

– Ты не смотрела что внизу? – спросил он.

– Нет.

– Понятно, – он хотел было опустить голову в воду, но Элизабет остановила его.

– Не делай этого, а вдруг там пропасть? Или монстр? Или другая опасность?

– Надо посмотреть. Глупо будет, если не посмотрим.

– ТЫ уверен? Может, я посмотрю, – предложила Элизабет.

– Ничего лучше не могла придумать? – сердито спросил он. – Я больше не выдержу, если с тобой что-то случится. Лучше я сам.

– Хорошо, – покорно согласилась она.

Он опустил голову. Пахло сыростью и жареной плотью. Внизу была комната, шесть на шесть метров. Четыре стены – четыре туннеля, ведущие неизвестно куда.

– Что там, Домовой? – озабоченным голосом спросила Элизабет.

– Комната, из которой идут четыре туннеля, – ответил он. – Надо спускаться. Высота небольшая. Не больше двух метров.

– А что, если это тупик?

– Не думаю. Хотя в этом мире, я ничему не удивлюсь. Но у нас просто нет выбора. Надо попробовать, Элизабет.

Они спрыгнули вниз, оглядевшись по сторонам, решили начать свой путь с первого туннеля, тонущего в темноте.

– Мне страшно, – призналась Элизабет.

– Возьмемся за руки и пойдем. А чтобы не было страшно и жутко, будем рассказывать друг другу веселые истории. Как тебе такая идея?

– Замечательная идея! – похвалила его Элизабет.

– Я знал, что тебе понравится, – он улыбнулся и громко сказал. – Ты первая!

Они шли, болтали и Элизабет совсем почти забыла про свой страх. Как вдруг Домовой остановился.

– Почему остановились? – озадаченно спросила Элизабет.

– Не хочу огорчать тебя, но это тупик. Вытяни вперед свободную руку?

– Стена, – сказала она, ощупав рукой каменистую поверхность.

– Надо возвращаться, – тяжело вздохнув, сказал Домовой.

Глава 12

После учебы Виктория встретилась с Катериной на главной площади около института, возле памятника Великого ученого, физика, химика, энциклопедиста – Михаила Васильевича Ломоносова. Он о чем-то напряженно думал, глядя в неведомые дали, как царь, как гордый император, покоривший весь мир. В правой руке он держал перо, а в левой – исписанный листок бумаги.

На улице было солнечно. Но прохладно. Ветер был по-осеннему дерзким и ледяным. Виктория закуталась лицом в голубой шарф. Стало теплее.

Чуть позже подошла Катерина в красной курточке, в синих джинсах и в осенних ботиночках на небольшом каблуке с медной пряжкой у миниатюрного замочка. Она извинилась за опоздание, чмокнула Вику в щечку и они пошли по магазинам, чтобы купить себе по вечернему наряду к завтрашней вечеринке.

– Хочу себе красное платье! – сказала Катерина. – Но они мне не идут.

– Когда ты в последний раз мерила платье? – спросила Виктория.

– Кажется, на школьном выпускном.

– Сейчас, может быть, тебе красное платье подойдет, кто знает?

– Надеюсь. Куда мы идем?

– Сначала сходим к «Валенти», магазинчик на углу Космонавтов. Знаешь такой? – Катерина кивнула головой. – Отлично! Там шикарные платья! Если ничего не подберем, то пойдем в «Греческую Богиню» на Ярославского.

– У тебя всегда есть план, да?

–Если бы, Катерин!

В магазине модной одежды для девушек «Валенти» Виктории и Катерине понравилось лишь три платья: красное с открытым верхом и длинным подолом, бежевое с декорированной оборкой в области горловины и сбоку, и свободное черное платье, отделанное бахромой снизу, а с вверху украшенное золотистыми пайетками.

Виктория померила бежевое платье. Вроде бы все было хорошо. И по расцветке, и по длине, и по размеру оно подходило. Но чего-то не хватало.

– Ну как? – спросила Виктория у Катерины, глядя в зеркало.

– Не знаю. Мне кажется… не твое платье. А ты, что скажешь?

– Вроде бы неплохо, но и не фонтан. В общем, снимаю. Зайдем в «Богиню». – Она посмотрела на Катерину. – А ты почему еще не переодета?

– Уже ушла, – сказала Катерина и скрылась за черной ширмой примерочной.

Катерина померила сначала красное платье (красный цвет ей действительно не шел, да и само платье было мало), потом черное. В это платье она буквально влюбилась. Оно подчеркивало ее достоинства: красивые белые руки, большие груди и ее удивительно большие глаза цвета морской синевы. И скрывало одновременно ее недостатки: складки жира в брюшном поясе и полные ноги.

– То, что нужно! – воскликнула Виктория. – Ты просто неотразима! Богиня!

– Ты мне льстишь, – засмущалась Катерина, глядя в зеркало. – Правда, хорошо сидит?

– Идеально. Тут даже думать не надо – надо брать!

– Но, Виктория, цена слишком завышена. У меня нет столько денег, сколько за это платье просят.

– Это не проблема. Я дам тебе в долг. Сколько тебе не хватает?

– Триста рублей, – ответила Катерина.

– Всего-то! – изумилась Вика и засмеялась. – Я уж подумала о чуть более крупной сумме. А тут всего триста рублей! Я тебе их просто так дам!

– Не надо, – возмутилась девушка.

– Так что берешь? Катерин, это платье словно сшито для тебя. Ты сияешь в нем, как дева небесной красоты. В ней ты покоришь любого мужчину.

– Хорошо, уговорила, я беру.

Расплатившись за платье, они вышли из магазина, довольные и счастливые. Солнечные лучи просачивалось сквозь облака и падали на тротуар, окрашивая его в золотистые тона.

Через тридцать минут они дошли до магазина «Богиня», который был небольшой, но специализировался только на женской вечерней одежде. Внутри было тепло. Пахло дорогими духами. Играла спокойная музыка. Стены, потолок, пол были окрашены в розовые, белые и голубые цвета. Интересное сочетание тонов магическим образом наполняло магазинчик, увешанный вечерними платьями, жизнью, домашним уютом, беззаботным празднеством и весельем.

Пройдя вдоль стеллажей, Виктория выбрала лишь два платья. Зато каких! Первое платье голубого пошива в стиле 80-х годов прошлого столетия с изысканным и утонченным V-образным вырезом, без рукавов, с тканевым поясом; низ платья был оригинально задрапирован. Второе платье не менее изысканное и утонченное – в горошек с открытыми плечами, до колен, с однотонным драпированным воротником и вставкой в области талии на спинке с лентами-завязками.

Оба платья смотрелись на Виктории сногсшибательно и великолепно. Два платья – два разных шаблона. В голубом она была похожа на невинного и одновременно сексуального ангела, который манил своей скоромностью, непосредственностью, искренностью. В горошек – на избалованную и в тоже время скромную, на открытую и в тоже время замкнутую, на милую и неуловимую девушку, на звезду незыблемых романтиков.

– Слушай, Виктория, что-то я не знаю, что тебе и посоветовать в выборе двух платьев. Оба хороши. Я бы два купила.

– Я бы тоже. Да вот только «бы» мешает.

– Тогда… возьми голубое.

– Значит, в горошек.

– Я знала, что ты так скажешь, – сказала Катерина, подошла к Виктории ближе и обняла ее за плечи. – Поэтому специально сказала так…

– Тебя не обманешь.

– Не первый год тебя знаю. В горошек – лучше!

– Согласна. В нем я себя чувствую изысканной и грациозной Одри Хепберн.

– Ты красивее.

– Я знаю.

Они захихикали.

– Скромница ты моя! – добавила Катерина.

– Еще какая… то ли ангел, то ли бес.

– Ты бес? Не смеши мой целюлит!

– Твой чего? Целюлит?

Они снова захихикали.

– Ты, Виктория, на вечеринки всех обворожишь, все в тебя влюбятся. Жаль, что Антона не будет рядом, – добавила Катерина.

– Мне тоже, – с грустью сказала Вика. – И ты не права, Катерин.

– В чем это я не права?

– Мы обворожим всех на вечеринке!

– Ты права. Правда… тут… в меня уже кое-кто влюбился.

– Тебе пришло письмо!? – воскликнула Виктория. – И ты весь день молчала!

– Тише. Пришло.

– Когда?

– Поговорим на улице. Хорошо?

– Хорошо, – прошептала она и ускользнула в кабинку.

Они вышли из магазина. Прошли Ярославскую улицу, повернули направо, вышли к неработающему фонтану. Сели на деревянные скамейки рядом с клубами без цветов.

– Письмо пришло сегодня утром. Белый конверт лежала в ящике. Я его раскрыла. Внутри были листок бумаги, исписанный корявым мужским почерком и небольшая открытка в виде сердца; на ней написано: «Я люблю тебя».

– От кого любовное письмо?

– Ты не поверишь! Я, по крайней мере, не верю! Это обман! Такие типы, как он, не влюбляется в таких безобразных девиц, как я.

– Не говори так! От кого, Катерина? – повторила вопрос Виктория.

– Я не хочу говорить… все равно ложь!

– От Валеры?

– Откуда ты… тебе староста сказал?

– Да.

– О боже! – вскликнула Катерина

– Когда он мне сказал о том, что Валера влюблен в тебя, я тоже вспомнила Господа Бога.

– И что же теперь делать?

– Письмо у тебя? – спросила Вика.

– Да. В сумочке, – Катерина открыла сумку и достала из нее письмо. – Вот оно.

– Можно?

– Еще спрашиваешь. – Катерина протянула любовное письмо Виктории. – Написано вроде бы искренне… хотя… как тут определишь, верно?

Виктория развернула листок бумаги и начала читать:

«Дорогая, Катерина!

Я писал это письмо, наверное, больше шести часов. Никогда не думал, что писать о своих искренних чувствах к человеку, которого любишь, так невыносимо тяжело. Я писал и вычеркивал. Снова писал, снова вычеркивал. Брал новый листок бумаги. И через некоторое время выбрасывал его, доставая новый. И после шести часов раздумий и душевных мук, я, наконец, понял, что я хочу написать тебе в этом письме.

Все просто…

… я люблю тебя, Катерина!

Ты мне, наверное, не веришь. Я все понимаю.

Поэтому, чтобы доказать тебе свою любовь и преданность, я приглашаю тебя на свидание. Сегодня в пять вечера. У литературного сквера. Сначала погуляем. Потом сходим в ресторан.

Если ты не придешь, я все пойму.

Если придешь, то я… буду счастлив.

Надеюсь, что до скорой встречи, Катерина.

Валера!».

Виктория закончила читать, посмотрела на часы – четыре часа дня – и сказала:

– Таким письмам лучше не доверять. Но ты еще успеешь во время придти на свидание.

– Что? Что ты сказала? – изумилась Катерина, посмотрев на подругу подозрительным, недоверчивым, детским взглядом, ищущий ответ, которого нет.

– Я сказала, что ты еще успеешь на свидание, – повторила Виктория.

– Но, Виктория, разве ты не понимаешь – это обман! Вместо возлюбленного принца на белом коне будет смех и издевательства каких-нибудь парней-весельчаков. Так и будет!

– А если нет?

– То, – Катерина замолчала. Она не знала, что ответить. Она была в замешательстве. – Ты уверена?

– Нет. Но тебе не кажется, что надо попробовать?

– Я просто не знаю.

– Пойдем домой. По дороге решим.

– Пойдем, – согласилась Катерина.

На огромное удивление Виктории Катерину не пришлось долго уговаривать идти на свидание.

Катерина вышла – точнее сказать, выбежала – из общежития только в пять минут шестого. А до литературного сквера еще идти, как минимум, семь-десять минут.

Виктория раньше времени начала переживать за подругу, за то, что лично подбила ее на весьма сомнительную встречу, на некий экстремальный прыжок через пропасть без страховки, где есть два выхода: либо жизнь, либо смерть.

А вдруг ее кавалер уже ушел, расценив пятнадцатиминутное опоздание как отказ от его предложения? А вдруг он не придет вообще? А вдруг это только злой и подлый розыгрыш каких-нибудь придурковатых олухов? А вдруг ей станет плохо от того, что ее снова предали, что над ней посмеялись, надругались, как над куклой без души и сердца, вырвав изнутри последнюю каплю достоинства и уважения?

Виктория воскликнула от ужаса, когда осознала, что она натворила. Быстро оделась. Побежала за ней. Запыхавшись, она забежала в литературный сквер. Вдалеке она увидела, что Катерина скованно разговаривает с Валерой (в одной руке она держала букет алых роз, в другой – его руку), вздохнула спокойно и порадовалась за подругу, глаза которой светилась от счастья, словно океаны, ласкающиеся в лучах небесного светила.

Придя домой, Вика позвонила Антону. Он пообещал в скором времени прийти с ее любимым тортом. Тон его был весел и игрив.

Виктория сходила в душ, высушила волосы феном, накрасила ногти в красный цвет, нанесла на щечки тонкий слой тонального крема бежевого цвета, неярко обвела глаза специальным карандашом, взяла с полки овальной формы тушь, несколько элегантных движений – и вуаля ресницы в три раза объемнее и длиннее. Губы решила не красить, естественный цвет сексуальней. Потом оделась в обычную домашнюю одежду: легкая белая футболка, коротенькие шорты, мягкие тапочки.

– Привет! – поздоровался и поцеловал Вику Антон, когда вошел в ее комнату. – Прости, я задержался. На дорогах – пробки; в магазинах – очереди! Ужас! Еще и торта не было, который я хотел купить.

– Не знала, что ты у меня такой ворчун, – ласково сказала Вика, обнимая возлюбленного.

– О! Еще какой ворчун!

– Давай тортик. Положу его на стол. Ты раздевайся, раздевайся.

Они съели почти половину коржевого торта со сгущенкой, шоколадом и лесными орехами.

– Я сейчас лопну! Третий кусочек был явно лишним! – воскликнул Антон и лег на кровать. – Чувствую себя толстопузым Карлсоном.

– Ну, аппетит у тебя точно как у Карлосона, сладкоежка ты мой, – она чмокнула его в щечку и прилегла рядом.

– Надо позвать Катерину на чаепитие. Как думаешь?

– Я позвала бы, но наша мадам ушла на свидание, – с гордостью сказал Виктория.

– С мальчиком?

– Нет с девочкой! Что за вопрос, Антон? Конечно, с мальчиком.

Он засмеялся.

– Что смешного?

– Ты такая красивая, когда злишься. – Антон провел рукой по ее лицу. Поцеловал. – Не знал, что у Катерины есть молодой человек.

– У них сегодня первое свидание. Он ее пригласил не как все мальчики. Ооочень уж своеобразно.

– Интересно-интересно… серенаду спел?

– Нет. Прислал любовное письмо.

– Ничего не скажешь – оригинально! – с деловитой важностью отметил Антон, поглаживая плоский животик Виктории. – Я рад за нее.

– А как я рада за нее, просто не передать словами!

Когда стукнуло восемь часов вечера, Антон стал собираться. В десять ему надо быть на работе, как штык.

– Я не хочу тебя отпускать, – говорила милым, приторно-сладковатым голоском Вика. – Может, ты не пойдешь сегодня на работу?

– Если не приду, меня уволят. А без денег я долго не протяну.

– Но побудь со мной еще хоть пять минуточек. Всего пять.

Умоляющий голосок, детский взгляд, надутые губки не могли не сработать. Он согласился.

– Ну, хорошо. Еще пять минут. Не больше, а не то я опоздаю.

Пять минут пролетели так же стремительно и незаметно, как и сам вечер.

Виктория проводила Антона до крыльца общежития, напоследок крепко обняла, сладко поцеловала и отпустила на волю, махая рукой силуэту, ускользающему в толпе прохожих.

Расстроилась. Немного всплакнула, смахнув горькие слезы. Легла на кровать, достала запылившийся личный дневник и начала писать:

«Бесповоротно влюбилась в Антона. Все мысли только о нем. Без него – мрак; с ним – свет.

Все-таки странная это штука любовь. Еще недавно страдала по Домовому (если быть честно, то и сейчас я по нему скучаю, как никогда раньше; мне не хватает друга: простого общения с тем, кто тебя понимает), сейчас с ума схожу по Антону. Чувствую себя предательницей. Неверной, в конце концов. Но ко всему этому счастливой, воздушной, легкомысленной (в хорошем смыла этого слова), то и гляди поднимусь вверх, как воздушный шарик, улечу в голубое небо и растворюсь в нем.

Я с волнением и трепетом жду своего часа – часа суда за свое предательство, так как Домовой уже близко.

А может, мне это только кажется?

Но, как объяснить тот факт, что я в последнее время ощущаю вибрацию на кончиках пальцев (явный признак того, что он уже где-то рядом), слышу его голос извне и вижу его во сне; он подкрадывается ко мне и мы танцует вальс при свете луны.

Надеюсь, он вернется. И я ему все расскажу. И мы останемся хорошими друзьями. И все будет, как прежде, словно ничего не изменилось.

Интересно, он все еще меня любит? Наверное, да.

А если нет? Кто знает, может, ему уже кто-то сказал, что я его предала – перестала ждать. Может, он сам догадался обо всем, перестав чувствовать мою любовь, мои чувства к нему? А что, если он обозлился на мою порочность и вернулся обратно к отцу? О нет! Надеюсь, это только моя тщедушная фантазия, моя скептическая паранойя, мой иррациональный цинизм, мое безумство. Я уверена, он не вернется ко мне, даже, если узнает о наших отношениях с Антоном, он слишком многим пожертвовал, чтобы вернуться. Его путь в один конец; назад дороги – нет.

Постскриптум: Катерина посылаю тебе невидимый, воздушный поцелуй, который несет в себе не только ласку и заботу, а маленькое, большое чудо – чудо любви. Пускай тебя полюбят так, как я люблю тебя…»

Виктория закрыла дневник, положила в ящик, открыла книжку «Волхв» Джона Фаулза и погрузилась в мир тайн, сплетающихся воедино – в клубок, который распускается тогда, когда думаешь, что разгадал секрет. Поистине величественное произведение, подумала про себя Виктория.

На часах одиннадцатый час, а Катерины все нет и нет. Виктория стала переживать, нервно поглядывая на часы, каждые пять минут. Даже бросила вечернее чтение, ибо не могла собраться с мыслями и сконцентрироваться.

Решила позвонить. Долго держала палец на зеленой трубке мобильного телефона. Не выдержала, нажала, потом быстро отключилась, чтобы не пошли гудки, и положила телефон обратно на стол. Легла.

А может что-нибудь случилось, подумала она про себя и выкинула эту мысль подальше, в самый темный уголок своего подсознания, чтобы не думать о плохом.

Время остановилось. Пять минут одиннадцатого. Десять. Пятнадцать. Сорок пять. Пятьдесят семь. Виктория была вся на нервах, а позвонить – совесть не позволяла.

Ровно в одиннадцать позвонили в дверь. Виктория вздрогнула, подошла к двери, посмотрела в глазок. Катерина. Слава Богу, подумала она и открыла дверь. Катерина, одурманенная сладким вином, а сладострастной любовью, обняла Викторию.

– Ты так долго, я уже начала переживать! – сказала Вика.

– Никогда так долго не гуляла. Это так здорово!

– Ну и как все прошло? – спросила она, поставив чайник греться.

– Замечательно! – сказала Катерина и рассмеялась. – Он был понимающим, открытым, учтивым, добрым. И красивым! Я в него без памяти влюбилась.

– Он тебя тоже любит? Не обманул?

– Нет, – радостно ответила Катерина и села на стул. – Он признался в любви, когда мы гуляли по осеннему парку. Мы…

– Поцеловались!?

– Да! – закричала Виктория. – Он так хорошо целуется! Это был мой первый поцелуй! Это… это… неописуемо!

– Я знаю… я так рада за тебя, Катерина. – Виктория вытащила чашки. – Почему он раньше не признался тебе в своих чувствах? Не спрашивала его?

– Спрашивала. Говорит, стеснялся. Я ему верю.

– Валера стеснялся? Тебе не кажется это странным?

– Нет. Когда он мне открылся, я поняла, что в институте он надевает чужую маску, чтобы выглядеть среди своей компании соответствующе.

– Главное, чтобы чужая маска не оказалось той, которую он примерил сегодня вечером.

– Что? – обиженно фыркнула Катерина.

– Без обид. Согласись, что такое возможно.

– Я не обижаюсь. К сожалению, такое возможно. Человек любит менять маски. Человек, по сути, двуличен. Валера, предложил… предложил сопроводить меня завтра на торжество.

– Это здорово! – воскликнула Виктория и спросила. – Почему ты такая грустная? Надо радоваться!

– Не могу.

– Почему?

– Я боюсь… что скажут другие, когда будут смотреть на нас, как на пару? Я уже вижу их ошарашенные, ревнивые, осуждающие взгляды на мне. Взгляды хищников – волков. Ужас!

– Катерина, тебе ли не все ли равно, что будут говорить о тебе чужые люди?

– Мне – нет…

– Катерина, забудь! И запомни. Неважно, что они говорят – пусть говорят, это их право! Важно другое, а именно, быть непреклонной и гордой в любой ситуации. Ты и он – это мир, остальное – пустота, безбрежность, мрак. Люди, которые говорят, осуждаю, обсуждаю, сплетничают, рано или поздно уйдут, как второстепенные герои, и останетесь только вы вдвоем (вы – главные герои!) и вам будет абсолютно безразлично мнение других. – Вика замолчала. – И еще, Катерин, хочешь – верь, а хочешь – не верь. Но, когда ты с любимым… тебе нет дело до чужых мнений, до твоего места в обществе, до карьеры, до твоего пресловутого статуса, до всего того, что раньше казалось тебе важным – первостепенным: все уходит на задний план. Так было, когда я встречалась с Домовым. Так сейчас с Антоном.

– Я поняла тебя. Наплевать на всех! Пусть завидуют!

– Вот такой подход мне больше нравится, – Вика улыбнулась. – Не бойся. Веди себя так, как подобает королеве, царице, которая не обращает на мелкие обвинения, на смешки. Ты выше всего этого.

– Я не заметно для себя меняюсь, – признала Катерина. – Меняюсь в лучшую сторону. И все благодаря тебе, – Катерина посмотрела в глаза Виктории с нежностью и добродушием. – У тебя всегда найдется и время, и философский совет, чтобы помочь своей непутевой подруге. Спасибо, моя дорогая.

– Я всегда считала, что общаясь с тобой, я становлюсь лучше. Так оно и есть, на самом деле.

– Мы делаем друг друга лучше!

– Значит – настоящие друзья, – подытожила Виктория.

– Подружки – две хохотушки, – поправила ее Катерина.

– Антон приходил? – сменила тему для разговора Катерина.

– Да, приходил. Когда он ушел, я всплакнула.

– Ты не на шутку влюбилась в него, Вик.

– Наверное, – ответила она. – Сама не знаю, что на меня нашло. Удивительно, но за две недели общения с Антоном, я уже не могу представить свою жизнь без него.

Они проговорили до-полпервого ночи, выпили по две кружки чая и съели по два кусочка торта. Потом простились, на прощанья поцеловавшись в щечки. Легли в свои теплые кровати и заснули крепким сном.

***

Элизабет и Домовой блуждали по третьему туннели в кромешной темноте. Во втором они обнаружили блекло светящиеся камни, больше похожие на пещерные сталагмиты и подобрали их, на всякий случай.

– Домовой, ты чувствуешь? – вдруг спросила Элизабет и остановилась. Обернулась. Осветила стены и мокрый скалистый пол. Ничего. Никого.

– Что я должен почувствовать? – поинтересовался он.

– Земля движется. Мне показалось, что кто-то ползает по стенам. Ты не слышал?

– Что-то слышал. Подумал, что эта моя возбужденная фантазия.

– Может считать меня параноиком. Но… но посмотри, пожалуйста, по мне никто не ползает. Я все еще слышу этот мерзкий звук перебирающихся лапок.

Домовой подошел к ней ближе. Осветил камнем ее одежду.

– Повернись, – сказал он.

Она обернулась. Домовой увидел, как на ее хрупкой спине восседает огромная мохнатая сороконожка с крохотной головешкой, на которой светились красные бусинки – глаза.

– Не двигайся! Замри!

– Что там? – заверещала Элизабет. – На мне что паук?

– Я сказал, не двигайся! – закричал он.

Домовой поднял за голову заостренный камень. Нанес удар. Проткнул брюхо сороконожки. Жалостливый писк. Оглушительный визг Элизабет. Сороконожка упала наземь, истекая кровью.

Элизабет, словно громом пораженная, стояла на месте, не двигалась и судорожно глотала спертый воздух. К нейподошел Домовой. Обнял. И сказал:

– Все кончено. Я убил ее. Опасности больше нет.

Элизабет с благодарностью посмотрела в глаза Домового. Обняла, но потом отпрянула и закричала.

Его шею начали обхватывать мохнатые огромные лапки сороконожки.

– Домовой, оно сзади!

– Черт! – выругался он, когда воздух перестал поступать в легкие. – Убей эту тварь!

– Я не могу! Не могу убить!

Домовой не растерялся. Разбежался и врезался спиной в стену. Сороконожка пискнула, ослабила хватку на шее и упала на пол. Домовой развернулся, поднял с пола камень и вонзил его в голову твари. Истошный крик боли. Фонтан крови окрасил стены пещеры и испуганное лицо Домового.

Секунда – все стихло!

– Прости, Домовой, – Элизабет подбежала к нему, помогла встать на землю. – Я испугалась. Запаниковала. Не знала, что делать. Я никогда никого не убивала.

– Ничего, – ответил он и побрел дальше. – Все обошлось.

– Ты такой смелый. Храбрый. Не то, что я – трусиха!

– Глупости. Я просто прирожденный убийца, а ты нет. Я злой дух и навсегда им останусь!

– О чем ты таком говоришь? – возмутилась Элизабет. – Ты спас мне жизнь. Ты – герой! Какой ты к черту убийца?

– У меня в крови заложено убивать. Что, по-твоему, я сейчас сделал?

– У тебя не было выбора. Ты убил, чтобы спасти и меня, и себя.

– Это, конечно же, меняет дело! – съехидничал Домовой. – Убийство есть убийство. Ничего здесь не попишешь. Просто есть разные способы оправдать себя. Ты оправдываешься: убил, чтобы спасти. Как героично! Как пафосно! Как поэтично! Но это ВСЕ блажь. Блажь!

– Ты – не убийца! Не надо на себя наговаривать! Успокойся!

– Наговаривать? Наговаривать? О чем ты, Элизабет?! За четыре годы я убил сотни, тысячу, сотни тысяч несчастных тварей. И только почему? Чтобы удовлетворить собственные амбиции – вернуться чистым, добрым духом на Землю. Неужели я буду добрым духом после всего того, что я совершил?

– Обязательно будишь! У тебя доброе сердце!

– Ты уверена в этом? Я – нет! У меня нет уверенности, что вернувшись на Землю, я не буду убивать также хладнокровно и яростно, как убиваю в этом чертовом мире зла и порока!

– Тише. – Элизабет обняла его. – Говори, что хочешь, но для меня ты останешься тем, кто спас меня от верной смерти.

Когда Домовой успокоился, он процитировал чьи-то слова:

– «Молчание. Слезы отчаяния. Тишина осязаема. Вечность – непостигаема. Я – убийца. Раскаяние. Слова прощения. Освобождение». – После чего добавил. – Прости, что я накричал на тебя! – извинился Домовой, прижавшись лицом к груди Элизабет. – Я не хотел.

– Прощаю.

Вдалеке послышался раскатистый рык негодования, ярости.

– Что это?

– Не знаю и не хочу знать! Побежали! Скорее-скорее! Оно приближается!

Бег в пустоту, в кромешный мрак, в пропасть, в неизвестность. Чудовище, скрытое во тьме, приближалось. Издавало рокот, от которого тряслись стены пещеры.

– Элизабет, не оборачивайся, беги, беги! – кричал он.

Удар. Что-то прогремело в темноте.

– Что это было! Домовой? – испуганно закричала Элизабет.

Домовой не отвечал.

– Домовой! Где ты!? – закричала она и побежала обратно, освещая свой путь тусклым сиянием камня. – Домовой! – вторила она. В ответ – тишина.

Словно все вымерло. Лишь где-то капала вода, ударяясь о скалистый пол; где-то завывал холодный ветерок; над головой журчал ручек; кто-то бесшумно подбирался к ней все ближе и ближе. Элизабет охватила паника. Она прижалась спиной к стене. Села. И заплакала.

– Домовой, не оставляй меня! – сквозь рыдания говорила она.

– Элизабет! – из темноты вынырнул раненый Домовой. – Побежали!

– Что случилось? Где ты был?

– Оно схватил меня за ногу. Еле выбрался.

– Не оставляй меня больше одну!

– Не буду, – пообещал он и взял ее за руку.

Они бежали, слыша вдалеке рокот не одного пещерного существа, а уже нескольких. С потолка падали тяжелые глыбы. Одна упала рядом с Элизабет. Она успела отскочить, но подвернула ногу и упала. Домовой помог ей подняться с земли, и они побежали дальше.

Туннель сужался и удлинялся. Домовой дышал сбивчиво: задыхался. Элизабет тянула его за собой, держась за правый бок.

Они выбежали из туннеля и оказались в просторной пещере; в ней было светло, так как ее стены переливались бледно-голубыми, серебристыми оттенками. В центре бежал широкий ручеек.

– Это тупик! – закричала Элизабет. – Нет!

В пещеру ворвались три чудовища с восьмью белыми глазами и огромными ртами, из которых торчали бело-желтые клыки.

Они окружали их со всех сторон.

– Ну вот и все! – с горечью сказала Элизабет.

– Рано сдаваться! Прыгаем в воду!

– Что?

– Доверься мне! – он потянул ее за собой, и они прыгнули, скрывшись под водой.

Элизабет открыла глаза. Вокруг – синяя бездна. Над головой – скалистая поверхность, покрытая зеленых мхом, плесенью.

Домовой показал рукой на другое отверстие в скале, которое размещалось в двухстах метрах от них. Они поплыли к нему, отгоняя хищных рыб светящимися камнями.

Доплыв до отверстия, они вынырнули в очередную просторную голубую пещеру с очередным «мертвым» туннелем.

– Дальше поплывем или рискнем? – спросил Домовой.

– Рискнем, – ответила Элизабет.

Глава 13

Коттедж «Адмирал» был построен несколько лет назад в центре соснового бора, в пятнадцати километра от шумного и пыльного города. Именно здесь должна была состояться студенческая вечеринка. В буклете, который держала в руках Виктория, говорилось, что коттедж двухэтажный с летней верандой, с закрытым бассейном, русской баней, с изысканным камином, выполненном в Викторианском стиле, четырьмя спальнями, одной просторной гостиной, банкетным залом на тридцать человек и кухней.

– Неплохой домик, – сказала Виктория и положила буклет на стол.

– Чудесный! – исправила ее Катерина. Потом спросила. – Ты будешь ему звонить?

– Да.

Виктория взяла телефон и набрала номер.

Она позвонила старосте, чтобы попросить подвезти ее на машине до коттеджа, если, конечно, такое возможно. Он ответил, что такое возможно и заедет за ней ровно 18:00. Виктория поблагодарила его за участие и повесила трубку.

– Довезет? – поинтересовалась Катерина, заплетая ей косу.

– Да. Он за мной заедет в шесть.

– Слава Богу! – Катерина с облегчение вздохнула.

– А вы, как с Валерой, будете добираться до коттеджа?

– Он сказал, что зайдет за мной в три часа. Мы прогуляемся по городу. Потом зайдет к нему домой, попьем чаю. После чего его отец увезет нас. Так что не переживай. Ты не обижаешься, что я тебя бросаю?

– Нет, – ответила Виктория. – Конечно, хотелось с тобой пойти, но кое-кто влюбился и нарушил все планы.

– Я – плохая девочка, – сказала Катерина и лукаво улыбнулась.

– Очень плохая! Очень! – Вика легонько похлопала ее по попке. – Ты лучше поторопись, а то опоздаешь. Уже второй час.

– Все-все, я побежала! – Она поцеловала Вику. – Увидимся на вечеринке. Кстати, Антону не звонила?

– Звонила. Пробы перенесли на три часа дня. У режиссера спектакля задержали авиарейс. Антон сказал, что он пятьсот двадцать первый кандидат на роль.

– Пятьсот двадцать первый в очереди!?

– Да. Сама чуть не обалдела, когда узнала. Сказал, что узнает, получил он роли или нет либо поздно вечером, либо завтра утром. В общем, позвонит.

– Он, наверное, сейчас весь, как на иголках.

– Еще бы! Сразу услышала, что голос дрожит; начал заикаться. Вроде бы после моих слов успокоился. Хотя не могу сказать точно. Может, притворился, чтобы я лишний раз не переживала за него.

– Надо его материть весь вечер!

– Но он же не экзамен сдает.

– А что он, по-твоему, делает?

– Пробуется на роль, – ответила Виктория.

– Не верно. Антон сдает экзамен под названием жизнь. Если сдача будет успешной, то его судьба измениться самым кардинальным образом.

– Я в судьбу не верю. Скорее в случайность.

– В случайность? – переспросила Катерина.

– Именно. Все, что происходит с человеком – все случайно!

– Хочешь сказать, что ты случайно встретила Домового, меня, Антона, так? – Виктория кивнула. – Нет, это получается слишком… слишком банально, что ли. Мне больше нравится думать, что нас с тобой связала невидимыми нитями судьба, нежели какая-то там случайность.

– Давай иди уже, спорщица моя.

– Все-все, меня уже нет! – протараторила Катерина, надела тапочки и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Виктория заранее начала готовится к вечеринке, поэтому была готова уже к пяти часам вечера. Симпатичная прическа: гладкие пышные волосы, завитые волнами лишь в самом низу. Скромный, не вызывающий макияж: помада цвета розовой фуксии, бронзовые румяна и тени. Платье в горошек, на шеи бусинки бежевого цвета, черные капроновые колготки, туфли на высоком каблуке, миниатюрная черная сумочка с металлической цепочкой.

Она села на кровать, решила позвонить Иришке. Не берет трубку. Наверное, занята. Позвонила брату. Ответил.

– Привет, братишка! Чем занимаешься?

– Привет! Собираю из крохотных деталей военный фрегат! – с гордостью ответил Василий.

– Классно. Один или с папой?

– Один. Я уже не маленький.

– Я в курсе. Какой это уже по счету фрегат? Третий или четвертый?

– Фрегат первый! У меня в комнате стоит одна пиратская шхуна, один пассажирский лайнер и еще один военный современный авианосец! Надо знать, Виктория!

– Прости. Много уже собрал?

– Да фигня осталась. Осталось только парусное вооружение установить. И все. Ты почему сегодня не приедешь? Мы так тебя ждали!

– Ты знаешь… у меня сегодня вечеринка.

– И что? Не ходи!

– Меня будут ждать.

– Кто?

– Друзья.

– Ага! – воскликнул он. – Значит, тебе друзья дороже, чем твоя семья.

– С чего ты… Василий, ты говоришь, как строгая мамочка!

– Ничего подобного. Просто мы тебя так ждали, а ты, блин, не приехала. Мама испекла яблочный пирог со сладким тортиком.

– Я знаю. Я уже ей звонила… утром.

– Теперь мне придется, есть и за себя, и за тебя.

– Ты справишься?

– Еще спрашивает! Конечно, справлюсь, я же Васьмастер! – Василий засмеялся в трубку.

– Я завтра приеду и помогу тебе.

– Если что-то останется.

Молчание.

– Виктория?

– Да, я тебя слушаю, Василий.

– Я сегодня видел… Домового… во сне. Он сказал мне, что возвращается. Он, что правда возвращается?

– Не знаю. Пальцы рук…

– Пульсируют.

– О боже! Значит, мне не показалось. Он – возвращается!

– Круто! – обрадовался Вася.

Молчание.

– Василий, почему замолчал?

– Это еще не все, – ответил он.

– Что еще? – изумилась Вика.

– Я чувствую в доме запах рыбы. Как будто, он недавно был в твоей комнате.

– Ты хочешь сказать, что он УЖЕ вернулся? – дрожащим голосом спросила Виктория.

– Я ничего не хочу сказать, – фыркнул он. – Если бы он вернулся, я уверен, он поздоровался бы со мной, прежде чем искать тебя. Верно?

– Верно. Тогда…

– Не знаю. Может… может… почудилось, показалось.

– Возможно.

– И еще, Вика. К нам вчера забегала растерянная, взволнованная Элизабет. Просила передать, чтобы ты пришла СРОЧНО воскресным утром к школьному парку. Она будет ждать тебя там.

– Ты не спросил у нее, что за срочность? И отчего она так встревожена?

– Спросил. Говорит, что пока не может мне рассказать. Даже по секрету.

– Почему не позвонил мне раньше, не сказал об этом? – сердито спросила она.

– Зачем? Я собирался рассказать тебе об этом сегодня вечером. А ты взяла и бросила нас!

– Не говори так! Никого я не бросала! – обиженно воскликнула Вика.

Молчание.

– Прости. Не обижайся. Я просто немного расстроен. Скучаю по тебе, – искренне извинился Вася.

– И я скучаю. И ты прости меня, что накричала на тебя. Я не хотела.

– Я знаю. Ты хоть завтра приедешь?

– Обязательно.

– Здорово! Поможешь мне собрать фрегат?

– С удовольствием!

– Классно.

– Ладно, Вась, у меня тут звонок на второй линии. Целую тебя. Обнимаю. Маме с папой привет!

– Ага, передам! Пока, Вика!

Виктория отключилась и ответила на второй звонок:

– Да?

– Я пораньше подъехал, – сказал староста. – Если готова, в чем я, конечно, сомневаюсь, то можешь выходить.

– Зря ты во мне сомневаешься! Через три минуты выйду.

Виктория надела сверху курточку, положила и так в полную сумочку кожаный кошелек, мобильный телефон, жевательную резинку. Закрыла дверь. Вспомнила. Не отключила чайник из розетки. Вернулась. Выдернула шнур и вышла из комнаты.

Выйдя на улицу, ее уже ждал староста. Он стоял, оперившись на перила. Курил. Заметив ее, выбросил сигарету, сделал ей комплимент. Пошел к машине, которая стояла прямо у общежития, на парковочном месте.

Они сели. Он завел двигатель. Машина тронулась с места.

– Чем будешь заниматься после того, как окончишь институт? – спросила Виктория у старосты, который внимательно смотрел на дорогу.

– Буду работать. Тут все решено. Все мы должны работать, чтобы сосуществовать, – ответил он, все так же глядя на мокрую дорогу, залитую солнцем. Его взгляд был суров и грозен. Видно было, что он чем-то не доволен.

– Видимо, ты не понял моего вопроса. Я имела в виду…

– Я понял, – перебил он Викторию. – С учетом моих оценок и возможностей, я рассчитываю, как минимум, занять пост руководителя в крупной фирме.

– Думаешь, они сразу поставят студента на ответственную должность? А как же карьерный рост, начиная с рядовых сотрудников?

– Рядовые сотрудники фирм – необразованные дебилы, которые вовремя не выучились, а теперь все свою жизнь просиживаю штаны в неудобных креслах, получая копейки, и радуются этому обстоятельству. Бесхарактерные личности! Я не таков!

– Я с тобой полностью не согласна. Ты не прав. Рядовые сотрудники – это основа основ. Именно они выполняют всю работу. Именно благодаря их самоотдаче они обеспечивают светлое будущее любой организации. А рукводители? Что руководители? Они, как пиявки, которые высасываю все деньги из рабочих. Или скажи не так?

– Нет, не так, – не согласился староста. Он посмотрел на нее. Злобный, яростный, высокомерный взгляд. – Без руководителей не было бы ни одной фирмы, организации, предприятий. А знаешь почему?

– Почему?

– Потому что этими необразованным «скотом» нужно управлять! И я, как будущий специалист, грамотный, сообразительный и ответственный, займу соответственный моему респектабельному статусу пост и буду управлять теми, кто не имеет собственного мнения.

– Ты высокого мнения о себе! – подытожила Вика.

– А по-другому и нельзя. Мой отец всегда говорил: «Если хочешь, чтобы тебя уважали, заставь уважать себя. Если хочешь сделать что-то действительно хорошо, сделай это сам. Если кто-то мешает тебе добиться успеха, который ты заслуживаешь – убери его со своего пути. Если будешь молчать и соглашаться со всем, что тебе говорят – ты покойник!».

– Кем работает твой отец? – спросила она.

Виктория не узнавала того самого старосту, которого она знала последние три года: добродушного, отзывчивого, ответственного, наивного. Перед ней сидел двуличный идеалист, высокомерный себялюбивый эгоист, будущий бездушный тиран, который под своим руководством превратит своих подчиненных, как он говорит, в бесхарактерный «скот».

– Он начальник экономического отдела в «Тринити», – ответил он.

– Все схвачено. Большой человек. Ты, наверное, им гордишься?

– Отцом-то! – воскликнул он. – Конечно, горжусь. Он тот человек, перед которым трясется каждый подчиненный. И не только. Его уважают.

– И ненавидят, – добавила Виктория.

– Пускай. Его это не заботит.

– Его должно это заботит!

– Почему это?

– Потому что он руководитель и должен уважать мнение подчиненных, слушать их, поощрять, быть их защитником в любой ситуации.

Староста засмеялся и сказал:

– Сразу видно, что ты из бедной семьи.

– С чего ты взял? Я не из бедной семьи! – злобно крикнула Виктория.

Она хотела вцепиться ему в глотку, чтобы он замолчал, раз и навсегда.

– Ладно. Из среднезажиточной семьи. Так устроит? Ты защищаешь таких же, как ты. Это естественно. Но не правильно. Как можно уважать тех, кто сам себя не уважает? – Молчание. – Руководитель не должен поощрять подчиненных, потому что, сколько бы ты их не поощрял, им всегда будет мало. Руководитель не должен считаться с мнением подчиненного, а подчиненный должен считаться с мнением руководителя. Так мне всегда говорил отец. Ты понимаешь?

– То, о чем ты сейчас говоришь, это и есть зло. Это не правильная политика, основанная на…

Староста не дал ей договорить и сказал.

– Тебе никогда не стать руководителем.

– Что?

– Я сказал, что тебе никогда не стать руководителем.

– Я слышала. Почему это ты так решил?

– Ты вроде бы умна и сообразительна, но слаба и мягка для руководителя.

– А не пошел бы ты кое-куда со своими соображениями.

Он засмеялся.

– Ты еще и не умеешь управлять эмоциями. Это печально!

– Печально, что такие, как ты, будут руководить страной. Я в очередной раз убедилась, что власть развращает даже хороших людей. Где тот мальчик, который скромно подошел ко мне и попросил десять рублей на трамвай? Где тот мальчик, которому я помогала грамотно руководить группой, составляя за него организационно-технические мероприятия? Где тот мальчик? Где?

– Все меняется. Время. Люди. Общество. Устои. Законы. Я не исключение. Раньше я был простодушен, слаб, наивен. Теперь я другой. Я больше не хочу, чтобы мной командовали. Теперь Я! хочу командовать сам. Тобой.

– Вряд ли у тебя получится командовать мной.

– Ты сомневаешься?

– Еще как сомневаюсь. Я не боюсь тех, у кого комплекс неполноценности.

– С чего ты взяла, что у меня…

– Ты всегда завидовал мне… я больше не намерена тебе что-то объяснять. Ты сегодня открыл мне свое истинное «я». И я поняла, что нам с тобой не по пути. Давай помолчим.

– Как опасность – сразу в кусты, – пробубнил он и замолчал.

Через десять минут невыносимого молчания они подъехали к коттеджу. Они были не первыми. Стояли уже три машины. Внутри был включен свет. Из горна печи валил густой дым. В доме играла музыка.

Коттедж был действительно великолепен. Каменный высокий забор, выложенный из серо-желтого камня с узорчатыми черными воротами, выполненными в стиле позднего постмодернизма. Вымощенная широкая дорожка, ведущая к дому, обрамленная с двух сторон искусственным газоном, на котором росли декоративные деревья и возвышались такие же крохотные фонарные столбы. Автостоянка на десять машин. Кирпичный фасад дома, снизу облицованный горизонтальными виниловыми панелями, манил своей роскошностью и одновременно простатой. Арочный вход, украшенный золотыми ангелочками сверху, впечатлял.

Виктория, прежде чем зайти в коттедж, обошла его. Все, как и в буклете: двухэтажная деревянная баня, рядом синий надувной бассейн, заполненной прозрачной водой; большая освещенная беседка с длинным черными столом и скамейками. За беседкой размещалась спортивная площадка, отгороженная сеткой.

Вокруг было спокойно и пахло соснами – чистым девственным воздухом. Виктория перешла площадку и вышла за ворота. Вокруг никого. Только сосны да тишина. Она на секунду растворилась в чарующей атмосфере уединенности.

– Как хорошо, – сказала она и пошла к дому.

Зайдя в дом через входную дверь, облицованную латунными узорами, она открыла рот от удивления. Словно она попала в дом знаменитого певца, актера, писателя.

Повсюду роскошь, роскошь и еще раз роскошь.

В коридоре, пол был выложен бледно-серой плиткой, стоял огромный шкаф-купе, напротив него – три кожаных пуфика коричневого цвета и черный столик.

Виктория разделась, открыла межкомнатные двери и зашла в широкий банкетный зал. На полу все та же плитка. Стены и потолок обиты карамельными панелями. Камин, выложенный из кирпича; на нем – плоский телевизор, проигрыватель. В центре лежал персидский ковер. По бокам зала расставлены диванчики карамельного цвета.

К Виктории подошли три одногрупника: Иван, Семен и Борис. В руках они держали бокалы с красным вином. Поздоровались. Семен, худощавый, высокий ботаник с посажеными глазами и острыми скулами, робко сделал ей комплимент и покраснел. Иван сообщил, что все девочки на кухне, готовят, а мальчики отвечают за алкоголь, за музыку, за растопку бани. Виктория кивнула и спросила, пришли ли Катерина с Валерой. Они захихикали, как три девчонки и ответили, что их еще не было.

Вике это обстоятельство показалось странным, как будто они, о чем-то знали и скрывали это.

Она мигнула Ивану и пошла на кухню.

На кухне стены, потолок, пол, диванчик, стол, стулья были салатового цвета. Кухонный светло-коричневый гарнитур гармонировал с общей обстановкой. За столом сидели две девушки, Алена и Светлана. Девчонки умело резали сыр с колбасой. Третья, Инна, мыла фрукты и болтала о том, какое это замечательное место. Другие девушки с ней соглашались.

Увидев Викторию, робко стоявшую в проеме дверей, они обрадовались и осыпали ее комплиментами.

– Ты такая красавица, Вика! – воскликнула Инна, подошла к ней и обняла.

– Спасибо. Ты тоже великолепно выглядишь! – сказала Виктория; Инна была в роскошном черном платье с длинным подолом и v-образным вырезом на спине.

– Я знаю! – сказала та и громко засмеялась. Ее смех был грубым и вызывающим.

– Что готовите, девчонки? – Вика обратилась к Алене и Светлане.

– Всего помаленьку, – ответила Светлана. – Сейчас делаем мясную нарезку. Потом собираемся сготовить из имеющихся продуктов три салата. Летний. Зимний. И салат с корейской морковкой, яйцом и колбасой. Как тебе?

– Отлично. Уже слюнки текут, – ответила Вика. Спросила. – А курицу купили?

– Да.

– И картошку?

– Да.

– Тогда предлагаю пожарить курицу с картошкой.

– А почему бы и нет! – сказала Алена.

– Никто не против, если я займусь горячим блюдом?

– Никто! – смеясь, ответила Инна.

– А где наш староста? – спросила Вика.

– Он такой милашка! Просто чудо! – воскликнула Инна с восхищением и даже нежелательным фанатизмом. – Представляешь, подарил нам по маленькому плюшевому медвежонку и ушел топить баню. Разве не настоящий мужчина?

– Нет.

– Ты никогда его недолюбливала, Вика, – недовольно высказалась Светлана. – Почему?

– Как раз наоборот. Раньше я его уважала. А теперь он стал мне ненавистен.

– Почему? – вторила Света.

– Это долгая история. Просто он не такой плюшевый, как кажется.

– Это почему же? – спросил староста, зайдя на кухню. – Расскажи поподробнее, Вика. Нам интересно.

– Пришел, – фыркнула Вика. – Давай не буду начинать то, что осталось в прошлом. Как ты считаешь?

– Нет-нет. Лучше поговорим на эту тему. – Он ухмыльнулся. – Вика, обвинила меня, что я двуличен, эгоистичен и высокомерен. Вы представляете, мои красавицы, как низко падают люди, ради того, что показать, кто здесь главный?

– Да, Виктория, как никто другой, любит руководить! – согласилась с ним Инна, ласкаясь в объятиях старосты.

– Что? О чем ты болтаешь? – изумилась Вика. – Снова строишь из себя недотрогу? Как же я заблуждалась в тебе!

– И вот снова обвинения! Я себя чувствую невинной жертвой в лапах дикого зверя!

– Я не понимаю, в чем суть дело-то? Почему, Вика, тебя оскорбляет? – вдруг спросила Алена у старосты.

– А ты лучше спроси об этом Вику её, – посоветовал ей староста.

Все посмотрели на Вику. Ненавистно, с жалостью, с безумной пошлостью, с призрением. Она потупила взгляд на пол и сказала:

– Я же сказала, что не буду ничего говорить.

– Тогда я расскажу, как все было, – сказал староста и начал рассказывать своим умилительно-притворным нежным голоском, строя глазки каждой девушке. Он, конечно, исказил историю. Вика посмотрела в его глаза, он увидел в них обвинительные нотки: «Ты – трус!».

Когда он закончил, девушки были на его стороне.

– Если ты не знала, Виктория, но так, как говорит наш любимый староста, правильнее всего управлять подчиненными, – представительным тоном сказала Светлана, сделав умный вид.

– А ты откуда знаешь? – спросила Вика у нее.

Позвонили в дверь.

– Я…

Виктория не услышала, что ей ответила Светлана, так как ушла открывать двери.

– Сегодня она поймет, как нехорошо оскорблять старосту…

Девушки захихикали. Все знали об этом.

Виктория открыла входную дверь и замерла, не веря своим глазам.

– Антон? Антон! – закричала она и прыгнула ему на руки.

– А кто же еще!

– Как? Как ты? Я не понимаю. Как ты успел?

– Успокойся, Виктория. – Он провел рукой по ее раскрасневшемуся лицу. – Режиссер приехал раньше назначено срока. – Они вошли в коридор. – Красивый дом! Когда режиссер шел в зал, он окинул взглядом толпу, посмотрел на меня и подозвал. Я так перепугался. Ноги дрожали. Я подошел к нему; поздоровался, представился. Он, ничего не сказав, улыбнулся и повел меня в просторный актовый зал, где проходили пробы. Закрыв двери, он сказал мне, что я идеально подхожу на эту роль чисто внешне, а если я еще продемонстрирую ему хорошую актерскую игру, то я обязательно получу роль. После этих слов он сел на режиссерское кресло, а я поднялся на сцену и встал напротив него. Он сказал открыть страницу сто двадцать и начать с того места, где мой герой сталкивается с неприятностями. Я прочитал. Он сказал восхитительно. Я обрадовался. Режиссер посовещался с продюсерами. Потом сказал: «Мы Вас приглашаем завтра в десять утра на финальные пробы. И да! Поздравляю Вас вы вошли в десятку лучших кандидатов на эту роль!». Я так обрадовался, что захлопал в ладоши. Они засмеялись. Я стал их благодарить. Они тоже меня поблагодарили и попросили позвать следующего кандидата на роль. И вот я здесь! – Антон засмеялся. – Я так счастлив! – Он обхватил ее талию и поднял.

– Ой, Антон! Опусти меня! Я такая тяжелая! – воскликнула Виктория.

– Ты легче перышка!

Он ее опустил. Она прильнула к нему.

– Ты мой молодчинка! Я так за тебя рада! – сказала Виктория и поцеловала его в губы.

– И кто к нам пожаловал? – представительно спросил староста, держа в руке бутылку пива. – Я так понимаю, Виктория, это твой молодой человек. – Он подошел ближе и протянул Антону руку. – Меня зовут Григорий. А Вас?

– Антон, – ответил он и пожал ему руку.

– Очень приятно. Раздевайтесь. И присоединяйся к нашей компании.

– Мне привычно, когда ко мне обращают на «ты».

– Мне тоже. – Григорий засмеялся. – Что будешь пить, Антон?

– Пиво, если можно.

– Нет проблем. Сейчас принесу. – Он ушел в зал.

– Приятный парень.

– Ужасный, – исправила его Вика. – Очередная маска, за которой скрывается не человек.

– А так и не скажешь. Он тебя обижает? – спросил он.

– Нет-нет! Что ты! Меня не так просто обидеть.

– А то не молчи, я этому парню голову-то быстро вправлю.

– Ух! Мой герой! – восхитилась Вика.

– Да я такой!

Они снова поцеловались.

– Снова я не вовремя, – сказала Григорий, зайдя в коридор.

– Ничего, – сказал Антон.

– Вот твое пиво! – он протянул ему бутылку холодного «Ханикена».

– А где, Вика? – спросила Алена, зайдя в коридор. – А вот ты где! Мы тебя с девчонками потеряли! Ну что ты будешь запекать курицу или уже передумала?

– Не придумала, – ответила Вика.

– Пойдем, Антон, я тебя познакомлю с другими, пока Виктория готовит нам ужин.

– Ты не против, милая? – нежно спросил Антон Викторию.

– Конечно, нет. Иди.

Когда на часах стукнуло ровно семь часов вечера к коттеджу подъехала красная «Тайота». Из нее вышли Валера и Катерина.

Виктория их встретила.

Ближе к восьми часам подъехали остальные одногрупники. Валентин, Стас, Владислав, Артур и Елена. Музыка заиграла громче. Шум, хохот, разговоры лились по всему сосновому бору. Все были веселы, счастливы и дружелюбны.

Ничего не превращало беды…

– Я предлагаю выпить, – сказал Григорий, поднявшись из-за стола с бокалом шампанского в одной руке; в другой – он держал красный сверток. – Я предлагаю выпить за встречу.

– Хороший тост! – закричала Инна и вульгарно рассмеялась.

– Нет-нет, это еще не все, – сквозь улыбку хищника возразил староста. – Я приготовил целую речь. Как так староста, да и без речи! – Он развернул сверток. – Уважаемые дамы и господа! Уважаемые студенты! Поздравляю Вас с окончанием трехлетнего обучения в Институте и с успешным поступлением на четвертый, завершающий год. Меньше чем через год наша дружная группа, как бы это не печально звучало, распадется. Кто-то продолжит учиться в Институте, поступив в магистратуру. Кто-то устроится на работу, чтобы начать свой долгий и тернистый путь по карьерной лестнице. Кто-то, возможно, удачно сыграет на бирже и будет всю жизнь отдыхать, валяясь в солнечной Италии. – Все посмотрели на Ивана и засмеялись. – Все мы разбежимся кто куда. Это предрешено. Конечно, мы поклянемся, что будет встречаться друг с другом, звонить, писать и т.д. и т.п. Но клятву через несколько лет мы все-таки нарушим. Это неизбежно. У каждого будет свой путь, судьба, семья, проблемы, радости, несчастья. Я могу еще долго философствовать о смысле бытия, но не буду, потому что выпить хочется. – Снова смех. – В заключение своей речи, я хочу сделать небольшой вывод: давай наслаждаться сегодняшним днем, нашей встрече, нашей изысканной вечеринкой, чтобы вспоминать о ней в глубокой старости. Я не слышу Вас. Мы будем наслаждаться и веселиться?

– Да, – прокричала хором толпа.

– Тогда выпьем же за это!

Жизнерадостные студенты подняли бокалы вверх, чокнулись и выпили, потом сели на мягкие пуфики и принялись за праздничный ужин. Они разговаривали по отдельности, перебивая, перекрикивая друг друга.

Когда прошло пять минут, Инна встала из-за стола, предложила снова выпить, напоминая всем, что между первой и второй – перерывчик небольшой!

– А тост? – спросил Семен у Инны.

– Я не мастер по тостам. Я мастер в другом деле. – Инна подмигнула Семену, тот смутился и покраснел. Толпа снова захохотала; некоторые ржали, как игривые кони. – Выпьем!

Звон хрусталя. Молчание. И снова бессмысленные разговоры о том, кем они станут, когда окончат институт. Как будут управлять этим грешным миром. Как будут устанавливать свои порядки и законы. Как будут властвовать на пьедесталах лицемерия, высеченных из крови, боли, ненависти и жестокости.

После десяти минутного бурного обсуждения, очередь дошла до Антона говорить тост. Он не растерялся в чужой компании, встал, поднял свой бокал и спросил:

– А можно я расскажу вам басню, вместо тоста?

– Да, – крикнул Артур.

Остальные тоже согласилась.

– Это будет оригинально! – высокомерно добавил Григорий, в душе явно негодуя из-за того, что кто-то проявил более оригинальность к подготовке тоста, чем он.

– В общем, – начал Антон. – Однажды в один морозный, зимний вечер русский мужик встретил на набережной Невы иссиня-черного полностью голого иностранца, который стоял, как истукан, дрожал, глядя на реку. Русский подошел к нему и спросил: «Эй! Вы же замерзнете?». Иностранец молчал и смотрел на волны. «Ты че не слышал?! Ты ведь замерзнешь?». Иностранец обернулся, посмотрел на него белыми глазищами: «Ты пятый!». Русский не понял, что имел в виду сумасшедший и спросил: «Кто пятый? Ты о чем?». Черный иностранец объяснил: «Ты пятый, кто подошел ко мне, обеспокоенный тем фактом, что я стою голый на лютом морозе. Вы, русские, такие сочувствующие, пока…». Он замолчал. «Пока что?» – спросил мужик. «Пока не увидите на мне серебро, золото, бриллианты, норковую шубу» – ответил иностранец. «О чем ты таком говоришь!? Ты спятил! Тебе нужно срочно в теплое помещение!» – возмутился русский и онемел, открыв рот от изумления, когда увидел на иностранце норковую шубу; на голове – золотую корону, обрамленную драгоценными камнями; на шее, на запястье, на щиколотке – бесчисленное количество цепочек с сапфирами, изумрудами, брильянтами; на каждом пальце рук – кольца. «Как? Как ты это сделал?» – спросил дрожащим голосом русский. «Я не знаю. Если ты мне поможешь, я тебе все отдам». «Все?» – удивился русский. «Да. Все!» – подтвердил иностранец. «Я помогу! Только скажи, куда тебя отвести!». «Видишь ли, мужик, мне без разницы, где жить – это не проблема. Проблема в другом…», – иностранец замолчал. «В чем проблема?» – спросил русский, оглядываясь по сторонам, чтобы никто их не увидел. Им овладела жажда золота. Лихорадка. «Проблема в том, что я не могу пошевелиться. Я прирос к земле, словно корень дерева» – ответил он. Русский недоверчиво посмотрел на него и сказал: «Глупости! Не один человек еще не примерзал к земле! Не так и холодно сегодня!» – он прикоснулся к иностранцу руками и начал толкать. Тщетно. Словно двигать по земле пятитонную глыбу. «О, боже!» – воскликнул мужик и перекрестился, – «Как же тебя так угораздило? Но ты не переживай – я помогу тебе! Обязательно, помогу!». Русский пытался снова и снова. Безрезультатно. Он взвыл от гнева на самого себя и ударил по плечу иностранца. Невыносимая боль прожгла его кисть, он закричал: «Ты не человек! Не человек!». «Нет. Я такой же, как ты! Помоги мне!» – просил иностранец. «Я не могу!» – отвечал ему русский. «Попытайся снова!» – посоветовал ему иностранец. «Я не могу!» – вторил русский. «Или не хочешь?» – спросил иностранец. Русский ничего не ответил, лишь посмотрев в сторону, откуда доносился чей-то смех. Он вздрогнул, заводил глазами и второпях начал снимать цепи, кольца, корону с иностранца. «Что ты делаешь?» – спросил иностранец и добавил. – «Не уподобляйся другим, неверным! Ты же честный, добрый, отзывчивый! Зачем тебе брать такую ношу – грех – на свою незапятнанную душу? Одумайся! Ты – не вор!». «Прости. У меня семья», – только и сказал русский. «Это тебя не оправдает перед судом Божьим!». «Прости. Я правда хотел тебе помочь. Но не смог. Это будет плата за мои труды», – сказал русский иностранцу, обобрав его до нитки. И убежал прочь, довольный и счастливый. Иностранец тяжело вздохнул, посмотрел на реку Неву и обратился к нему: «О, мой повелитель! Верните меня обратно туда, откуда я родом. Этот мир – безнадежен. Меня обворовали уже сто тридцать две тысячи грешников. Грешники, которые дома обнаружат вместо золота лишь пыль и безутешия, когда будут вспоминать, как обворовали и оставили умирать на холоде иностранца». Он замолк, ожидая ответа. Прошло десять минут и некто из морских глубин, сказал: «Когда коих грешников будет больше миллиона, то мы обрушим свой гнев! Но пока их всего сто тысяч, поэтому ты остаешься на земле, Людская Алчность». «Хорошо» – согласилась она, превратилась в русскую деву и полетела в Каир.

Антон с облегчение вздохнул и добавил:

– Выпьем же за то, чтобы никогда не попасть на удочку Алчности. Тем самым мы спасем наш мир от гнева Божьего.

– Замечательная басня-тост! – восхитилась Светлана.

– Прекрасный, прекрасный тост! – вторила ей Алена, ласково, чуть ли не с обожанием, глядя на высокого и красивого Антона.

– Я аж прослезился! – сказал Валентин и засмеялся.

– За такой тост грех не выпить! – громко крикнула Инна.

Чокнулись. Выпили.

Когда столы опустели, а разговоры начали утомлять, Виктория предложила потанцевать. Одногрупники приняли ее предложение восторженно и все быстренько повыскакивали из-за столов на свободный центр и принялись танцевать под быструю клубную музыку.

– Ну, как вечеринка? – перекрикивая музыку, спросила Вика у Катерины, Антон танцевал рядом. Валера вышел с ребятами на улицу покурить.

– Супер! Моя первая студенческая вечеринка! – радостно отвечала она.

– Как у вас с Валерой? Все хорошо? Не пристает?

– Все, как в сказке! Как у тебя! Он сказал, сделает мне попозже сюрприз!

– Что за сюрприз?

– Откуда мне знать, Виктория. На то и сюрпризы, чтобы удивлять!

К ним подошел Валера. Он кивнул Виктории, прижался к Катерине и спросил:

– Можно мне ее у тебя отобрать, Виктория?

– Конечно! – ответила Вика и подошла ближе к Антону.

– Поболтала? – спросил он.

– Ага. Все хорошо.

– Отлично.

– Тебе нравится вечеринка?

– Да. Очень.

Изрядно шатающийся Семен, уставший от быстрых танцев, выключил яркий свет, подошел к проигрывателю и включил спокойную музыку. «А я и не знал, как любовь может быть жестока» Киркорова. Юноши и девушки на какое-то мгновение оцепенели, услышав знакомы ритмы еще со школьной скамьи. Но потом юноши, не робея, стали приглашать девушек на медный танец, а те охотно соглашались.

– Можно пригласить Вас на медленный танец, на наш первый танец? – скромно спросил Антон у Виктории.

– Нужно, – ответила она и прижалась к нему.

Они закружили в медленном танце светлой любви, как два белых лебедя в чистом пруду среди обступивших бело-черных берез. Не осталось никого, словно все от легкого дуновения ветерка улетели, скрывшись в пелене облаков. Были только он и она. И танец, связывающих их тела воедино, делающий одной плотью. Танец, соединяющий два одиноких сердца. Они любили друг друга, прикасаясь друг другу, чувственно и нежно. Виктория заметила, как его руки дрожат, когда он медленно водил их по ее спине и шее. Она посмотрела в его сверкающие глаза и поцеловала, закрыв глаза. Ее внутренний мир погрузился в темноту, чтобы потом озарится разноцветной феерией цветов, феерией душевной безмятежности, которая граничила с неуловимым счастьем.

Виктория с неприкрытой ленцой открыла глаза и вернулась обратно, в реальность, в которой стоял Антон – ее свет, прорывающийся через синие грозовые облака, чтобы озарить ее путь.

Они снова целовались, соприкасаясь языками.

Когда спокойная мелодия сменилось на быструю и басистую, Антон предложил Виктории поднять на второй этаж, чтобы побыть наедине.

Она, не раздумывая, согласилась, предупредив Катерину, что они будут с Антоном наверх.

На второй этаж вела широкая лестница, обитая лакированным деревом.

Они, слегка пошатываясь, поднялись наверх, держась за перила, и зашли в первую попавшуюся комнату; она оказалось по-домашнему уютной спальной. Светло-голубые стены, ламинированный паркет, потолок обитый деревом. Двуспальная кровать, заправленная узорчатым пледом; рядом стоял черный крохотный столик. Поодаль, у стены, возвышался черный шкаф.

Они расположились на кровати, закрыв дверь. Виктория легла на спину. Они просто целовались.

– Я люблю тебя, – вдруг сказал Антон.

– Я тоже люблю тебя, – призналась Виктория.

– Я хочу тебя.

– И я хочу. Но боюсь, – встревожено сказала она, целуя его.

– Ничего не бойся, я буду нежен, любимая моя.

Больше слов не требовалось.

Она сняла с него белую рубашку и штаны, он с нее платья в горошек и колготки. Они забрались под легкое одеяло, чтобы не смущать друг друга своей природной ногатой.

Антон целовал Викторию в ее изысканную лебединую шею, приятно пахнущей земляникой, слегка касаясь языком. Он медленно, не спеша опускался ниже. Ее тело извивалось. То прогибалось, то опускалось. Поцеловал в ключицу. Провел языком по ложбинке ее упругих грудей. Снял черный лифчик. Выпуклые груди с розовыми сосками окутали взор возбужденного Антона. Он положил руку на них, а языком стал ласкать ее шершавые, окаменевшие соски. Виктория вскрикнула от блаженства. Он ласкал губами и одновременно языком ее упругий животик. Снимая трусики, он увидел густые черные волосы на лобке, которые вскружили ему голову.

Виктория позвала его к себе и шепнула ему на ушко «Я хочу тебя». Он медленно вошел в нее, ощущая теплоту и влагу.

По началу Виктории было больно, когда он в нее входил, но потом она полностью сосредоточилась и наконец, расслабился, ощутив незабываемые, совершенно новые наслаждения. С каждым простым, таким естественным движением, тактом, ее тело, словно расплывалась по кровати, исчезало подобно капельке на горячей поверхности плиты. Она оказалось в ирреальном мире, без четких границ, без привычных очертаний, без всего того, что она когда-то знала. Все расщепилось. Была лишь черная сфера, лишенная простых физических, химических законов, фаз. Сфера непередаваемого ощущения, в которой ее, то поднимало ввысь, заставляя стонать, то опускало вниз, заставляя кричать. Когда ее подняло на высшую отметку удовольствий, отчего она перестала даже дышать, ее душа на доли секунды вырвалась из оболочки.

Виктория открыла глаза, вернувшись с небес на землю. Она поняла, что все кончено. Антон, тяжело дыша, положил потную голову на ее грудь. Поблагодарил. И они уснули, проснувшись через час от того, что услышали чьи-то крики…

***

Элизабет и Домовой, не останавливаясь, бежали по темному туннелю пещеры, слыша, как за их спиной скребутся невидимые монстры (или это их страхи, гонимые черными тенями?), подбираясь все ближе и ближе.

К счастью в конце туннеля они увидели вместо тупика, вместо каменной стены, поросшей мхом, яркий дневной свет, проникающий через огромное отверстие в скале, ослепляющий их глаза, привыкшие к кромешной тьме.

– Мы спасены! – радостно закричала Элизабет.

Она все еще не верила собственным глазам, которые восторженно смотрели на невероятные красоты девственные леса Амазонки. Пальмы. Громадные тенистые деревья с толстыми стволами, но со скудной листвой; их обвивали вьющиеся, вечнозеленые лианы, которые спадали с веток, тянулась по земле, поднимались по другому стволу дерева, теряясь в безграничных просторах Амазонки. На стволах деревьев произрастали эпифиты: мох, лишайник и орхидеи различных оттенков и цветов, от жгуче красного до бледно голубого. Орхидеи окутывали лес приятным сладковато-приторным, мускатно-горьковатым, медово-солнечным запахом. На земле росли пышные кустарники, которые пронизывали солнечные лучи.

– Не уверен, – скептически отозвался Домовой, прорываясь меж лиан. Он уловил вдалеке слабое журчание реки. – Нельзя доверять таким местам. Они опасны!

– Может, остановимся, – предложила она. – Я устала. Больше не могу бежать. Вряд ли сороконожки выбегут ради нас из мира тьмы – в мир света.

– Мы бежим не от них.

– А от кого тогда?

– От самих себя, – философски подметил Домовой и остановился. – Будь внимательна.

– Я знаю, – фыркнула она. – Чего ты боишься? Как можно бояться лесной наготы!?

– Красота – это явление обманчивое и зыбкое.

– Оглянись же ты! Прислушайся, как птицы поют!

– Это не птицы, а «поющие» рыбы. Мы подходим к руслу реки.

– Разве рыбы поют? – изумилась Элизабет.

– Еще как поют! Слышишь жужжание, словно летают стрекозы?

– Да.

– Это Колибри. Вон, – он указала рукой на цветок, – одна села на красный цветок и на ходу высасывает нектар. – Домовой пошел вперед, потянув за собой Элизабет. – Ладно. Пошли. Нельзя терять ни минуты.

Они вышли к реке, стремительной и беспощадной, которую с двух сторон обступали изогнутые, почти горизонтальные деревья; их ветки касались бурлящей поверхностью реки.

– Нам обязательно идти через реку?

– Хотел бы я сказать, что нет. Но, увы…

Они зашли в воду по пояс; течение сбивало их с ног.

– Осторожно, на дне острые камни, – предупредил Домовой. – Оступившись единожды, тебе унесет быстрое течение.

– Спасибо, что напомнил!

Когда они дошли до середины реки, на другом берегу реки внезапно появились существа,проницаемые лучами света (словно призраки); они махали руками путникам, Домовому и Элизабет.

– Надо возвращаться, Элизабет! Срочно! – скомандовал Домовой

– Что?

– Давай-давай! Они – опасны!

– Кто они? – спросила она, с облегчением вздохнув, когда вступила на устойчивый берег реки.

– Я не знаю. Но они опасны!

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и все! – гневно рявкнул Домовой.

– ТЫ – параноик, Домовой! Отпусти меня!

– Не отпущу, даже не надейся! И я не параноик! Надо бояться тех, кто похож на невинных существ – на людей, которые скрываю свое истинное лицо под толстым покровом притворства.

После этих слов внезапно на их пути появились двое призраков. Домовой с Элизабет остановились, глядя в их добрые кошачьи глаза, на вьющиеся светлые локоны, на милую, располагающую улыбку, на тонкую материю их естества, которую полностью пронизывал дневной свет, на длинные руки, на ноги, парившие над землей.

Они подлетели ближе. Домовой закричал:

– Если вы не остановитесь, то я буду вынужден обороняться!

– Откуда в тебе, дух, столько зла, ярости, ненависти, – сказал призрак мягким, поющим голоском. – Мы ведь ничего не сделали плохого тебе и твоей возлюбленной.

– Я уверен, что еще сделаете! Так что больше ни шагу, а не то…

– А не то что?

– Я сделаю все возможное, чтобы убить вас.

– И что тебе даст убийство? Облегчение, удовлетворение, душевное равновесие? Или окончательное безумие, в которое ты погряз по пояс. То и дело задохнешься. Почему ты не доверяешь нам? Ты нас не знаешь.

– Не подходить! – Домовой был непреклонен. – Я прожил слишком долго на островах забвения, чтобы попасть на вашу хитрую уловку. Сейчас вы будете меня убеждать, что вы хорошие, добрые существа, которые хотят помочь странникам, однажды сбившиеся с верного пути. Так? Я угадал?

– Почти, – неопределенно ответил призрак.

– Почти?

Домового и Элизабет, стоявших спина к спине, окружили со всей сторон улыбающиеся призраки; они манили их, одурманивали.

Элизабет уже скептически относилась к словам Домового, думая, что это его очередная параноидальная истерия. Она хотела – нет – желала верить лесным существам, которые не заметно подкрадывались в ее сознание, глубже и глубже.

– Мы – то, что ты искал весь свой долгий путь, – сказал призрак.

– Чушь! – смеясь, крикнул Домовой.

– Почему ты им не веришь? – спросила Элизабет.

– И ты туда же! – выругался он. – Разве ты не понимаешь, что я должен был найти что-то прекрасное.

– Разве этот мир не прекрасен?

– Нет. Они чудовищны, так как скрывают свое уродство под мантией обманчивой красоты.

– Вот видишь, дух, она верит нам. А почему ты не веришь?

– Я не столь наивен, как она!

– А если я скажу, что на том берегу реки, за лесами, скрывается под тенью кроны тенистого дерева, цветок, переливающийся всеми цветами радуги, который может перенести тебя в иной мир, ты мне поверишь?

– Нет! – Домовой был непреклонен.

– Так я и думал.

– Но, Домовой, если он говорит правду?

– Если ложь?

– А если правду?!

– А если ложь?!

– Почему ты такой упрямый! – вскрикнула Элизабет.

– А почему ты такая вредная? – закричал Домовой.

– Этот спор может тянуться вечность – вечности, которой у вас нет, – заметил призрак. – Я дам вам на размышление ровно минуту: либо вы идете с нами, либо остаетесь. По истечению времени – я исчезну, как и спасительный цветок. Время пошло! Это ваш последний шанс!

– Это обман! – гнул свою линию Домовой.

– Мы должны попробовать. Разве у нас есть выбор?

– Выбор есть всегда!

– Ты в этом уверен?

– Да. Это самая настоящая ловушка, подлая и хитрая.

– Это единственное спасение, от которого мы отказываемся. Ты хочешь вернуться на Землю, так?

– Хочу. Очень хочу. Ты даже не представляешь, как хочу вернуться и обнять Викторию.

– Тогда нужно рискнуть! Ты ведь сам мне говорил, что жизнь – это риск.

– Говорил. Не отрицаю. Но риск делится на две категории: оправданный и неоправданный. В нашем случае, ты предлагаешь неоправданный риск, что само по себе не может быть хорошо! Ты понимаешь?

– Ты сошел с ума!

– Я как раз в здравом уме, а вот ты – нет! Очнись же, Элизабет! Они пудрят тебе голову, а ты мне. Ты должна бороться против их силы и осознать, что это обман. Пойдешь с ними – умрешь!

– Духи, ваше время и стекло, – сказал призрак. – Что вы решили?

Молчание.

– Я жду ответа. И мое терпение не резиновое.

– За нас двоих ответит, Элизабет, – вдруг сказал Домовой. – Как она решит, так тому и быть.

– Но…

– Я так решил. Пожалуйста, не испытывая их терпение.

– Но…

– Элизабет, прими решение. Ведь ты была уверена в своей правоте, так почему же ты теперь молчишь?

– Ладно. Мы…

Томительное, напряженное молчание.

– Мы остаемся! – наконец сказала она.

– Что ты сказала? – обескуражено спросил Домовой.

– Мы остаемся! – закричала она, чтобы каждый услышал ее решение.

– Решение окончательное? – спросил призрак; он был явно ошеломлен не меньше Домового решением Элизабет.

– Да, – уверено ответила она. – Мы так решили.

– Это ваше право! – сказал он. И добавил. – Вы – глупцы! Оба!

Улыбка сошла с его лица так же быстро, как сходит первый снег желтой осенью. Появился звериный оскал. Он посмотрел на других призраков и подмигнул им.

В одночасье призраки покрылись серовато-зеленой чешуей, тела их вытянулись, стали извиваться. Они превратились в змей – в анаконд.

Домовой взмахнул камнем и распорол живот анаконде, которая взмыла в воздух и хотела вцепиться в испуганную Элизабет.

Анаконды обступили их со всех сторон, хищно глядя на жертв. Они жаждали отмстить за убийство их собрата.

Они приближались, заставляя воинственного и храброго Домового покрываться испариной, а Элизабет реветь и дрожать от бессилия и безнадеги.

– Мои войны, пожалуйста, остановитесь! Прошу Вас, не делайте ошибок! Они нужны мне живыми, – скомандовал главный призрак-анаконда. Потом высокомерно и властно посмотрел на Элизабет и Домового. Улыбнулся. Сказал: – Следуйте за нами, духи. Если вы будете сопротивляться, то мне придется вас убить. Если же вы будите вести себя хорошо, то вам представиться возможность увидеть воочию – цветок вечной смерти.

– Мы не сдвинемся с этого места! – воскликнул Домовой, держа на уровне глаз святящийся камень. Он был тверд в своем решении, как скала.

– Еще как сдвинетесь и пойдете, да так быстро, что будет казаться, что вы бежите!

– Домовой, их слишком много, – шепнула Элизабет. – Они нас убью! Лучше согласиться на их условия, пока есть выбор.

Домовой посмотрел на умоляющие глаза Элизабет и сдался.

– Пожалуй, Элизабет, ты права. Будет разумней согласиться на условии этих тварей. – Анаконды зашипели на Домового, не двусмысленно показывая свое недовольство, свой гнев. – Ведите нас! – сказал Домовой без тени страха и дрожи в голосе.

– Почему ты хочешь попасть в мир, где тебя никто не ждет? – спросил призрак у Домового, когда они тронулись в путь, к цветку смерти.

– Ты ошибаешься. Меня ждут. И любят.

– Ты глубоко заблуждаешься, дух. Тебя никто не ждет. Твое место – здесь! Оглянись вокруг – ты в своей стихии. Ты рожден убивать! В твоем теле бежит царская кровь! Посмотри на себя! Ты ведь безжалостный, храбрый, смелый, сильный, умный воин. Зачем тебе быть там, где тебе не рады? В мире, где ты ровным счетом никто – пустое место.

– Именно на Земле, я понял, что я не один в этом огромном мире. Что меня кто-то ждет долгими бессонными вечерами, ценит и любит. Верит в меня, когда это необходимо. Доверяет мне, заполняя мой черный душевный пробел чужими – но такими родными – воспоминаниями, видениями, идеями, мечтами. Разве это не замечательно, когда ты просыпаешься утром и понимаешь, что ты не один среди тьмы, одиночества, боли, жестокости, глядя на нее, на ту самую единственную и неповторимую, которая согласилась прожить с тобой до конца своих дней? Разве одинокая и безумная власть, основанная на смерти, может сравниться с чистой, открытой любовью? Нет! Поэтому я хочу вернуться на Землю, где еще не разучились любить, подальше от Вас, эгоистичных и самовлюбленных тварей!

– Ты все-таки глуп, – сказал призрак. – Я ошибся, когда тебя назвал умным воином, ты – дурак! Ты веришь в то, что давно забыто на одре бытия и сожжено в костре тщеславия. Неужели ты хотел променять все, потереть уважение отца, потерять свой прежний мир из-за какой-то любви?

– Да, – уверено ответил Домовой.

– Ты еще и безумен!

– Возможно.

Когда неглубокая река была успешно пройдена Домовым и Элизабет, они с облегчением вздохнули и пошли дальше, гонимые змеями и попутным ветром. Пробравшись через небольшой участок леса, заросший непроходимыми кустарниками, они вышли на открытую желто-зеленую пустошь. Прямо в центре прорывался сквозь траву крохотный цветок, лепестки которого словно пылали в красных языках пламени. Он и правда завораживал.

Они подошли к цветку.

– Он прекрасен! Изумительно! – восхищаясь, проговорил призрак.

– Да, – согласилась Элизабет.

– Не смотри на него! – закричал Домовой.

– Почему?

– Потому что он опасен, – ответил за Домового самодовольный и, безусловно, самовлюбленный призрак, – не так ли, дух?

Домовой молчал.

– В общем, я не буду больше морочить ваши головы. Надоело. Вам нужно смотреть на цветок в течение минуты. Если раньше завертите головой, я ее снесу с плеч. Обещаю. Думаю, я объяснил доходчиво. Так что приступайте.

– Можно один вопрос? – спросил Домовой.

– Эээ… наверное, нет. Хотя… задавай. Так и быть сжалюсь над тобой.

– Спасибо за одолжение. После того, как пройдет минута, мы вернемся обратно?

– Да.

– Исчерпывающий ответ. Спасибо. Я так и знал…

– Раз ты знал, зачем спрашивал? – поинтересовался дух.

– Чтобы вы отвлеклись.

– Что?

Домовой со всей силы выдрал цветок из земли.

– Нет! – гневно закричал призрак.

– Элизабет, спрячься за мою спину. Закрой уши руками. Я кажется, готов.

– К чему?

– К тому, чтобы оглушить этот остров!

– Что вы вылупились! – кричал он. – Убить их! Убить!

Домовой закричал. Одна анаконда сразу же взорвалась, другие – оцепенели. Домовой кричал, наверное, минуть пять-семь. Закончив, он начал подходить к каждой змее и разрывать руками их пасти; они хрустели, трещали, как старые тряпки.

Одной анаконде удалось спастись, она вырвалась из его стальной хватки и успела обхватить своим мощным, сильным и гибким телом его шею. Домовой взвыл от боли; его тело обмякло, превратившись в мягкую, бескостную плоть. Анаконда выпустила его; он рухнул наземь, не двигаясь, не показывая признаки жизни. Элизабет, позабыв про страх и опасность, подбежала к нему и зарыдала. Змея сначала наблюдала за страданием Элизабет, но потом ей это надоело, и она обхватила ее хрупкое девичье тело. Элизабет не сопротивлялась.

– Убей меня! – завопила Элизабет.

– Как знаешь…

– Стой! – закричал Домовой. Анаконда закрыла огромную розовую пасть. – Стой! Ты ее все равно не съешь!

– Это еще почему?

– Я все понял. Понял, – еле слышно говорил он, лежа на животе.

– Что ты понял?

– Я нашел то, что искал на острове.

– Да неужели? – ехидно спросил призрак-змея.

– Да-да. Нашел.

– И что же это?

– Не что, а кто. Это… Элизабет!

– Что? Это бред!

– Это не бред. Я знаю, что это она.

– О чем ты говоришь? – изумилась Элизабет.

– Элизабет, я искал тебя четыре года. И нашел. Именно ты – то прекрасное, что суждено мне было найти на островах забвения. Я нашел – или ты меня нашла? Если меня кто-нибудь слышит, то отзовитесь на мой отчаянный крик. Это Элизабет! Элизабет! Элиз…

Он не договорил, закричав от боли. Упал на землю. Его дыхание остановилось.

Глава 14

Виктория, сонная и растерянная, встала с кровати, опустив босые ноги на пол.

– Ты слышал, Антон? Или мне показалось? – спросила она.

– Да, – зевая и потягиваясь, ответил он. – Кто-то определенно кричал. Но судя по всеобщему смеху за дверью, можно предположить, что ничего серьезного не случилось.

– Я хочу проверить. На сердце не спокойно. Извини, что оставляю тебя одного. Я скоро вернусь.

– Я буду ждать.

Вика быстро оделась и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Мимо нее пробежал испуганный Валера, ни сказав не слова.

Она подошла к толпе – к пяти пьяным студентам, которые непредвзято и нахально пялились в чужую спальню: показывали пальцами, передразнивали кого-то и смеялись.

– Что здесь происходит? – спросила Виктория.

Увидев Вику, одногруппники смутились, сконфузились и перестали смеяться, переключив все свое внимание на нее.

Они расступились, и Виктория, с замиранием сердца, зашла в спальню и увидела нечто такое, после чего ее вера в людей упала до самой низшей планки. Она не могла поверить в реальность происходящего: такого просто не могло произойти. Нет, только не с ней. Только не с Катериной. Но правда колола глаза своей прямотой и жестокостью. Виктория упала на колени больше не в силах сдерживать нахлынувшие эмоции. Кто-то хихикнул. Остальные молчали, глядя на Викторию.

– Что вы с ней сделали, животные? Что? Отвечайте! – кричала Вика, подползая к Катерине, которая лежала на полу, почти голая, свернувшись в клубок; ее тело дрожало. Она ревела, закрыв лицо руками. – Милая моя, успокойся. Все кончено. Все хорошо. Теперь я с тобой. Я рядом. Никто больше тебя не обидит, – она подняла с пола платье, и прикрыло ее нагое тело. – Что случилось, Катерина? Расскажи мне.

Тишина. Лишь тихое бормотание сквозь рыдания и всхлипывания.

Катерина говорила о скрытой камере, об обмане, о лишение девственности, о всеобщем позоре.

Виктория посмотрела на ее трусы; они были в крови. Она ужаснулась, когда поняла что произошло. Ее изнасиловали. Ею воспользовались. Над ней надругались: жестоко, подло и расчетливо. Они сняли ее на скрытую камеру – обесчестив. И ради чего? Чтобы просто посмяться.

Виктория посмотрела на лица завороженных студентов взглядом, полного гнева и ярости. Она закричала:

– Пошли вон, ублюдки! Прочь, поганые волки! – Виктория посмотрела на улыбающегося Григория. – Тебе смешно! Смешно!? Ты за это ответишь! Я обещаю!

– Как интересно. И в чем же меня обвиняют? – ехидничал он.

– Ты причастен к изнасилованию, к моральному унижению, к поступку, которому нет оправдания. Вы все причастны к этому! – Виктория обвела взглядом одногруппников . – Все вы будите отвечать пред судом! Я этого так не оставлю!

– Она сама дала Валере, – ответил он. – Он даже не просил. Можешь, сама спросить у нее. Спроси-спроси. Вот смеху-то будет!

– Катерина, это правда? – спросила Виктория.

– Да, – ответила она.

– О боже!

– Это еще не все, Виктория, – сказал Григорий. – Мы еще не рассказали тебе самого интересного – правду!

– Какую правду? – изумилась Вика.

– Ой, я тебе умоляю, не будь такой безучастной. Ты прекрасно знаешь о нашем маленьком секрете.

– О чем ты? У нас с тобой не было секретов! Ты – бредишь!

– Разве?

– Да.

– Скорее ты, милая моя.

– Не называй меня так.

– Почему? Раньше ты мне разрешала! Ты ей расскажешь о нашем секрете?

Катерина не доверчиво посмотрела на Викторию.

– Нет никого секрета!

– Как что-то случается, наша гордая Виктория сразу в кустики. Не выйдет. Сегодня ты ответишь за все, что ты сделала.

– Что ты сделала? – спросила хриплым голосом Катерина.

– Ничего, хорошая моя. Не слушай его. Он на меня наговаривает.

– Да неужели? – усмехнулся он. – А кто со мной в школе, в столовой, неделю назад, все запланировал?

– Замолчи, подлая тварь! А не то я тебе глаза выцарапаю! – гневно закричала Виктория.

– Виктория, о чем он говорит? Ты тоже причастна к этому?

– Нет! Разве я могла так поступить с тобой? Ты ведь знаешь меня. Как ты могла так подумать обо мне!?

– Прости, – извинилась она.

– Рано извиняешься, Катерина, перед тем человеком, который предал тебя, – сказал староста. – Именно, она все подстроила. Договорилась с Валерой, заплатив ему, чтобы он тебя сопроводил на вечеринку, чтобы тебе было не так одиноко и плохо.

– Замолчи! – закричала Виктория.

– Ты не затычка, чтобы меня затыкать. Я продолжу. Любовное письмо написала тоже она и передала его Валере. Он его переписал своим чудесным почерком, как хороший, прилежный ученик, и отослал его обратно Виктории, которая подсунула письмо тебе под дверь. Потом заставила тебя, пойти на свидание. Почти силком. Я знаю, ты не хотела идти. Я прав? Виктория всегда была хитра и умна, как кошка, поэтому обманула тебя в два счета, сказав, что это, возможно, единственный шанс обрести счастье. И ты сдалась. Поверила. А после… ээ… она тебя оставляет наедине с Валерой, а сама скрывается в другой комнате. А для чего, знаешь? Чтобы обеспечить себе алиби! Что, мол, я вот такая хороша и ни к чему не причастна, мол, во всем виноваты эти тупые придурки, вроде меня. Ведь так, Виктория?

– Я тебе не верю, – сказала Катерина. – Виктория не могла так со мной поступить. Она не такая. Только не она. Я ее знаю.

– Какая же ты все-таки наивная, Катерина. – Он вытащил из кармана диктофон. – Слушай. И вникай.

Григорий нажал на кнопку воспроизведения. Запись пошла. Потрескивание. Шум. Потом тихий, приглушенный голос Виктории, словно из-за стены. Она смеялась. Оскверняла Катерину. Снова смеялась. Снова оскверняла.

– Это не мой голос! Не мой! – запротестовала Вика.

– А чей же?

– Не мой! Это подделка! Я так бы никогда не сказала!

– В этой комнате находятся почти четырнадцать человек, и они все могут подтвердить, что это голос – твой.

– Как ты могла? – спросила Катерина, глядя в сверкающие глаза Виктории. – Я ведь тебя считала лучшей подругой, а ты…

– Не верь им! Не верь! Они хотят оболванить и меня, и тебя! Ты знаешь, что я никогда бы не пошла на это. Никогда!

– Тогда почему я слышу то, что я слышу? – По щекам Катерины бежали слезы. – Ты унижаешь меня! Слышишь?

– Это не мой голос! – Виктория схватила ее за плечи. – Почему ты не веришь?

Катерина посмотрела на нее холодным взглядом. Сказала:

– Отойди от меня.

– Нет.

– Отойди! – повторила Катерина.

– Нет.

– Отойди! – закричала она.

Виктория отпустила ее. Катерина ударила по ее щеке и убежала прочь, зарыдав. Ошарашенная Виктория от случившегося, села на пол, не понимая, почему и за что ее наказала лучшая подруга, которая поверила в бредни мошенника – в хитроумный план Григория.

– Что за херня тут творится! – воскликнул сонный Антон, когда зашел в спальню. – Виктория, ты чего разлеглась на полу? Что тут вас творится? Почему Катерина вся в слезах выбежала на улицу?

Он присел на корточки, обнял Викторию.

– Что случилась, любимая?

Вика не ответила. Она откинула его руку.

– Ты что?

Она встала. И кинулась на старосту. Ударила его по щеке, выпустив ногти. Григорий опешил; по щеке побежала кровь. Потом она вцепилась одной рукой в его волосы, а другой – стала истошно бить, куда попало. Когда она ударила его по голове хрупкими казанками, он вскрикнул от боли. Антон ловко оттащил Вику от Григория и попросил успокоиться.

Но Виктория не хотел успокаиваться, и ударила Антона, который не хотел ее отпускать. От неожиданного удара в область паха, Антон выпустил Викторию, которая побежала за Катериной, пока не случилось непоправимое.

Вика бежала за ней по лесу, вдыхая и выдыхая морозный осенний воздух. Яркая луна, выглянувшая из-за серо-пепельных облаков, осветила пышные кроны вечнозеленых сосен; пожелтевшую траву; лесные невидимые тропы; два силуэта, бегущих в вечерних платьях. Нагнав Катерину, Виктория схватила ее за руку и попыталась остановить. Но неудачно. Они обе упали на землю, испачкав платья в перегное и смоле.

Катерина снова ударила по лицу Викторию.

– Не подходи ко мне! Я ударю тебя снова!

– Пожалуйста, ударяй столько, сколько тебе угодно! – самоотверженно сказала Виктория. – Хоть до смерти избей! Я буду терпеть, но руку твою не отпущу. Я – твоя подруга и я не позволю тебе совершать глупостей.

– Оставь меня! Я хочу побыть одна! Ты – предала меня! Предала! Ты мне не подруга!

Катерина попыталась вырваться. Тщетно. Виктория вцепилась в ее руку мертвой хваткой.

– Я не отпущу. И я все еще твоя подруга! И всегда ей буду! Ты слышишь меня – всегда! Повторить? ВСЕГДА!

Катерина ударила ее по лицу. Снова и снова. Потом зарыдала, упал наземь. Спросила:

– За что?

– Ты успокоилась?

– За что?

– Посмотри в мои глаза. – Катерина послушалась. – Видишь в них боль – боль от того, что моя подруга, оказывается, не доверяет мне. Боль от того, что ты наивно поверила тем, кто надругался над тобой. Боль от того, что я не в силах была остановить то, что произошло, хотя мое сердце подсказывало, что что-то не так, что что-то произойдет плохое. Боль от того, что я сама тебя толкнула в пропасть, в злобные лапы Валеры, не подумав о последствиях. – Виктория обняла ее, прильнув к лицу; она плакала, но продолжала говорить. –Посмотри на меня. Посмотри. Разве я смогла бы пойти на это? Вспомни все наши чудесные встречи в стенах общаги, прогулки по паркам, по городу, бессонные ночи, когда мы рассказывали друг другу разные истории из жизни. Вспомни, все самое хорошо. Вспомни, все самое плохое. Вспомнила? Я – да. Когда мы были вместе, не было ни зла, ни боли, ни призрения, ни зависти, ни других человеческих пороков. Нам всегда было хорошо вместе! – Виктория поцеловала ее в щеку. – Я люблю тебя! Люблю! Люблю!

– Я…

– Скажи, что любишь меня. Ты все поймешь. Тебе станет легче.

– Я люблю тебя, – сквозь рыдания сказала Катерина. – Прости-прости меня! Я не знаю, о чем думать. Это правда не твой голос на пленке?

– Правда-правда. Я н…

Через несколько минут к ним прибежал встревоженный Антон и сказал, что пленка была поддельная. Трусливый и подлый Григорий признался ему, когда он его припер к стенке.

– Прости меня, – снова извинилась Катерина.

– Ты не знала. Главное, что ты мне поверила.

– Надо возвращаться в дом, – сказал Антон. – Жуть, какой холод! Наверное, минус. Мы все продрогнем.

– Надо. Как ты, Катерина, справишься?

– Да. Я – сильная. Сильнее, чем они думают.

– Я знаю. Знаю, – сказала Виктория и обняла сначала ее, а потом Антона.

Они пошли обратно в дом…

Глава 15

Безликая поступь в пелене облаков. Надвигающиеся волны холодного воздуха. Мимолетная легкость. Ощущение пустоты, безразмерности, покоя. Нет больше ограничений, преград, многовековых ответвлений, разлагающих территории на разные континенты. Теперь оно – пространство, расщеплено на невидимые атомы. Теперь целая Вселенная погружена в невидимые сети возможностей и ограничений, бесчестия и счастья, добра и зла, любви и ненависти, жизни и смерти.

Он открыл глаза. Подумал, что умер. Улыбнулся.

Смерть его не беспокоила.

Он чувствовал лишь безмятежность и блаженство, особенно, когда ветер ласкал его, окутывая в холодные объятия.

Он был белым облаком, плывущим по голубому небу, к солнечному свету, который струился по всему небосводу, который манил и притягивал.

По мере приближения к тайному светилу, Он ощутил приятную сладость меда, свежее дыхание мяты, горьковатость миндаля, чувственную прохладу с дальних морей и океанов, волнующие запахи соснового бора, травы, хвойной веточки. Ощутил покорную влажность тумана, морозную свежесть белого и пушистого снега, вкус разгоряченного поцелуя, окрыляющую страсть в порыве благоговейного чуда, запах ее волос, губ, тела. Он все вспомнил, когда его одухотворенное тело, в виде облака, полностью поглотило дневное светило.

– Здравствуй, Домовой, – раздался среди света и тишины чей-то приятный, спокойный, мягкий и доброжелательный голос.

– Здравствуйте, – ответил он, не понимая, что происходит. – Я умер?

– В какой-то степени, да.

– Не понимаю. Вы – Бог?

– Нет. Я – Кирилл. Его помощник.

– Где я?

– В Трое.

– В Трое? – изумился Домовой.

– Да. В цитадели кучных облаков, которые окружают наши владения со всех сторон, словно стены древнегреческой Трои.

– Интересно. Но почему я здесь?

– Ты прошел все испытания на островах забвения. И умер – частично.

– Разве так бывает?

– Раз ты здесь – значит, так бывает. – Голос повеселел. – Твоя злая, порочная материя скоропостижно уничтожена твоей добротой и смелостью. Силой. Поэтому ты здесь. В Трое, где духи, белые облака, как ты, имеют право выбора.

– Право выбора?

– Да. Ты можешь… либо остаться здесь и навсегда быть Вселенной, помещенной в небесную оболочку… либо начать новую жизнь в мире добрых духов… либо стать человеком.

– Человеком?! – воскликнул Домовой. – Это, наверное, сон?

– Нет, – смеясь, ответил голос. – Это ни сон, ни видение, ни безумие, ни помешательство. Это реальность, в которую трудно поверить, учитывая тот факт, что ты, Домовой, потерял тонкую грань между фантазией и реальностью, когда жил четыре года на островах.

– Я всю жизнь мечтал стать человеком! И теперь это возможно! Конечно, я хочу стать им!

– Это твое окончательное решение?

– Да. Наверное. Я не знаю. – Молчание. – А как же Элизабет? Где она? Она жива? – поинтересовался Домовой.

– Конечно, жива. Она вернулась на Землю. Ее уже заждались в школе, где она защищает ребятишек от злых духов. – Молчание. – Скажу по секрету, Элизабет сейчас страдает, как никогда раньше.

– Почему?

– Ведь ты для нее умер. Твое тело на ее глазах исчезло, растворилось, превратившись в безликое облако.

– Ужас! – воскликнул Домовой.

– Она тебя ждет.

– Кто?

– Элизабет, кто же еще?

– А Виктория? – поинтересовался Домовой.

– Она любила тебя и продолжает любить, как друга. Она долго ждала. Очень долго. И сейчас ждет, но для того, чтобы извиниться и признаться в том, что она…

– Стой! – воскликнул Домовой. – Не говори ничего. Пусть это будет тайной для меня. Секретом. Я хочу вернуться на Землю.

– Человеком?

– Нет.

– Духом?

– Нет.

– А кем же? Не понимаю?

– Никем. Я пока не решил. Я хочу вернуться на один день туда, где мой дом, в котором я вырос, в котором я любил и меня любили. И только после этого принять окончательное решение.

– Увы, друг мой, это невозможно.

– Невозможно? Но почему?

– Такие правила?

– Но я не смогу так определиться!

– Тогда останешься здесь. В Трое тоже хорошо. Лучше, чем на Земле.

– Можно хоть одним глазком подсмотреть за Викторией и за ее семьей?

– Нельзя.

– Пожалуйста. Я хочу видеть, счастлива она с ним или нет.

– Хорошо. Ровно на десять минут.

– Спасибо-спасибо, – благодарил Домовой.

– Не благодари. Это пустяк. Запрещенный пустяк. Через пару минут ты увидишь, как они, всей семьей, ужинают.

– Мне даже не верится, что я возвращаюсь. Что я выжил. Что я имею право выбора.

– Вспомни, благодаря кому ты выжил?

– Я помню.

– Ты уверен, что хочешь это видеть?

– Это необходимо.

– Тогда закрой глаза. И…

Глава 16

– Где я? – спросил Домовой.

– Ты на Земле, – ответил голос извне. – В комнате Виктории.

– Но я ничего не вижу. Вокруг только белая дымка.

– Я забыл, что тебе не дано видеть то, что видим мы – троянцы. Сейчас я прикоснусь к тебе. Ты почувствуешь теплоту и одновременно холод. Приготовься.

Кирилл прикоснулся к нему.

– Да не очень-то приятно. Но забавно.

– Ты узрел Земные просторы?

– Нет… хотя, кажется… белая дымка рассеивается, словно туман в утренних лучах солнца. Я вижу! Вижу! Это комната Виктории! Кровать, стол, платяной шкаф, ковер, обои, картины – ничего не изменилось! – Домовой побежал к шкафу, хотел открыть дверцу, но рука прошла сквозь дерево. – Что это такое? Я – призрак?

– Призрак – это слово, которые придумали люди, не ведающие о призраках ничего толкового. Мы – троянцы. И ты тоже. Частично.

– Я по ходу делу никто в этих мирах.

– Тоже неверное определение. «Никто»? Что это за слово такое? Каждый носитель духовный оболочки обладает своим уникальным даром, имеет свое Верховное предназначение, свой путь с взлетами и падениями, свое определенное место во Вселенной. Люди исказили простые истины, подстроили их под себя и теперь не понимают главного: в чем заключается суть сего – суть жизни. Запомни, что нет людей и духов, которых можно отнести к понятию: «никто».

– Если я не никто, то тогда кто я?

– Ты носитель Его наследия – Его души, которую он подарил тебе, когда ты появился на свет. Думаешь, почему новорожденные дети кричат так громко, когда появляются на свет? Но сейчас не об этом. Ты душа, которая мечется между небом и землей и не может выбраться; душа, которая не знает, где ей будет хорошо. Ты, по сути, конденсированное облако. Поэтому твоя рука не может почувствовать твердость дерева, мягкость ковра, холодную металлическую ручку двери. Ничего.

– Понятно. То есть я не смогу прикоснуться к Виктории, сегодня?

– Почему сможешь, но, увы, ты не почувствуешь теплоту ее щек. Извини.

– Понятно, – Домовой посмотрел на картину. – Эту картину я подарил ей на день рождения. Два лебедя – это мы! Я так ее люблю…

– Домовой, я все понимаю. Сам когда-то был влюблен. Но сейчас нам некогда растрачивать драгоценное время на сантименты. У нас осталось шесть минут.

– А где они – моя семья?

– Внизу. В зале. Константин поставил два стола, накрыв их белой кружевной скатертью. Мария приготовила изумительные блюда: салаты, картошку с мясом, к чаю – запеченные орешки со сгущенкой, на десерт – йогуртовый торт. Василий вымол пол, пропылесосил запылившийся ковер, помог маме расставить на стол: ложки, тарелки, бокалы, вазы с салатами, подносы. Для семьи Шолоховых приезд Виктории всегда праздник. Правда, удивительно?

– Ничего удивительного, – сказала Домовой, спускаюсь вниз по лестнице. – Более того знакомо. Если было бы по-другому, я бы непременно расстроился. А так я рад, что ничего не изменилось.

Домовой зашел в зал. И остановился. Улыбнулся. По щекам стекали слезы – слезы радости. Слезы безграничного счастья, которое накрывают тогда, когда человек обнимает друга, возлюбленного, ребенка, внука после долгих лет разлуки.

Домовой смотрел на них и не мог налюбоваться. В правом углу стола сидел веселый и постаревший Константин. Среди черных, как смоль, волос на голове прослеживались серебристые пряди; макушка почти полностью облысела. На лбу и вокруг глаз появились морщинки, которые с годами будут углубляться, прорезая кожу лица, словно шрамы. Уставшие глаза. Рядом с Константином сидела прекрасная, немного поправившаяся Мария. Ей было за сорок, но выглядела она моложе. Все тот же неуловимый блеск в изумрудных глазах, пьянящий чуждый взор поражал глубиной и простотой, наивностью и непосредственность, смелостью и страхом, серьезностью и озорством. Все та же мимолетная улыбка. Все та же осанка и грация. Домовому хотелось прыгнуть в ее объятия и признаться, что он любит ее, как маму – маму, которой никогда у него не было.

Он вытер слезы со щек. Собрался. И посмотрел на повзрослевшего Василия и изумился, как быстро он вырос. Наверное, выше отца. Вася о чем-то неугомонно рассказывал Марии, размахивая руками и смеясь; видно было, что он поглощен собственным рассказом. Еще несколько лет и он превратится в крепкого юношу.

Наконец Домовой остановил свой блуждающий взгляд на Виктории. Он упал на колени. Его искренние чувства, наполняющее духовное тело – душу – дрожью и теплом, вышли из-под контроля. Он не мог стоять, не мог говорить, не мог дышать, не мог видеть, ибо его ослепила вспышка. Когда зрение вернулась, он прижал рот руками, чтобы не закричать, глядя на ту единственную, которая долгое время была его опорой, надеждой, верой, спасением и любовью. На ту единственную, которая стала еще прекрасней за прошедшие годы. Она была подобно лепестку лотоса, который завораживал своей неземной красотой и одновременно околдовывал таинственностью, непокорностью, нежностью. Ее светлые локоны спадали на голые плечи (она была в платье); пухлые, розовые щечки; влажные глаза, полные любви и благодати; скромная, волнующая полуулыбка. Она сидела рядом с Антоном: Домовой знал его со школьной скамьи. Антон смотрел на нее нежным взглядом, за которым скрывались благоговейное обожание, желание, любовь.

– Как ты красива, Виктория, – прошептал Домовой. – Жаль, что ты уже не моя. – Домовой посмотрел по сторонам и спросил. – Кирилл, помоги мне!

– Конечно, помогу. Поэтому я и здесь.

– Я смотрю на Викторию и на Антона. И… и вижу… вижу, что они друг друга любят. Это правда? Или мои глаза отчаянно врут? Или я хочу принять желаемое за действительное?

– Ты прав. Они, действительно, влюблены друг в друга, – ответил голос. – Мне жаль.

– Ты видишь их будущее?

– Будущее – изменчиво.

– Значит, видишь?

– Да.

– Скажи мне, пожалуйста, только одно, будут ли они счастливы, если останутся вместе?

– Я не должен тебе об этом говорить. Это священная тайна.

– Не обязательно говорить все…

– Ну, хорошо, – сдался он. – Если все пойдет по плану, то через год… с небес на землю спустится Он и подарит душу тому, кто будет в утробе Виктории. Это все, что я могу тебе сказать.

– О боже!

– Тебя это расстроило?

– Нет. Я счастлив!

– Осталось три минуты, – напомнил ему голос.

– Время. Время. Время. Все мы заложники времени.

– Такова наша учесть.

Виктория и Антон вышли из-за стола, поблагодарили Марию, Константина, Василия за вкусный ужин, потом взялись за руки и поднялись наверх, в ее комнату, пройдя мимо Домового и Кирилла.

– Я хочу вернуться, – сказал Домовой.

– Ты принял решение?

– Почти. Сколько у меня осталось времени?

– Две минуты.

– Тогда покажи мне комнату Элизабет. Я хочу ее увидеть перед тем, как мы окажемся в Трое.

– Как скажешь, – покорно согласился голос.

Когда Домовой увидел расстроенную Элизабет, которая плакала, уткнувшись лицом в подушку, лежа на причудливой кровати, он принял окончательное решение.

– Я больше не могу видеть, как она страдает.

– Возвращаемся? – осведомился голос.

– Да.

– Ты уверен?

– Более чем.

– Принятое решение – окончательное?

– Да. Сколько еще будет вопросов?

– Еще один, – сказал голос и мгновение ока, они очутились в небесной Трое. – Кем ты хочешь стать?

– Я хочу…

Глава 17

Они лежали на постели, обняв друг друга. С каждой минутой, проведенной вместе, их чувства крепли, как хорошее ароматное вино. Они становились друг для друга родными людьми, заботливыми и понимающими. Им были не страшны прихоти властной и своевольной дамы – жизни, которая подкидывала на их тернистый путь ворох проблем и неприятностей. Когда они обнимались, все проблемы стирались, превращаясь в прах.

– Я переживаю за Катерину, – сказала Виктория. – Либо у меня неприятное предчувствие, либо очередной приступ паранойи. А что, если она…

– Вика, не думай об этом, – перебил ее Антон. – Ты сама мне говорила, что наши мысли материализуются. Катерина, умная и сильная девочка. Я уверен, она не пойдет на это.

– Все мы слабые и ранимые, женские существа. Мы просто хотим казаться сильными и уверенными женщинами, которые могут на равных с мужчинами властвовать этим миром. На самом деле, нас постоянно одолевают сомнения, терзающие струнки души, неуверенность, страх и сплав чувств, которые порой преобладает над здравым смыслом. Я боюсь, чтобы чувства Катерины…

– Она справится, – успокаивал ее Антон.

– Я надеюсь на это… но в ее глазах, наполненных страхом и непониманием, я прочла: «Виктория, я больше не могу терпеть этих тупых насмешек, водопад шуток, неоправданного жестокого отношения, льющегося как из рога изобилия! Все хватит! Я – пташка с подстреленным крылом, которая упала на холодный тротуар. И она умерла с чувством свободы и облегчения». Может, мне это только показалось. А может, и нет. Если честно, я виню себя в другом.

– В чем?

– Мы оставили ее одну, когда она нуждалась в нашей помощи, поддержки, понимании. Мы ее бросили.

– Никто никого не бросал, – возразил Антон. – Виктория, прошу тебя, успокойся. Прогони прочь свои плохие мысли. Катерина клятвенно пообещала тебе, что с ней все будет в полном порядке.

– Я стараюсь. Очень стараюсь. Но ничего не выходит, они сами ползут в мою голову, как вредоносные насекомые. Еще и мобильник не берет!

В комнату забежал веселый Василий.

– Ну и чего вы такие кислые?

– Тебя не учили, Василий, что перед тем, как зайти в чужую комнату, надо сначала постучаться? – грозно спросила Виктория.

– Ты чего ворчишь, сеструха!? – Вася сел на кровать. – Не видно, чтобы ты скучала по дому. Скучала по мне…

– Я скучала…

– Как-то незаметно, если честно.

Виктория поцеловала брата и обняла.

– Я скучала по тебе честно-причестно. Просто… вчера случилось то, чего никогда не ждешь.

– Что? Расскажи мне!

– Вчера мою подругу обидели.

– За что? – поинтересовался Вася.

– Просто так, – ответил Антон.

– За то, что она не такая, как все, – добавила Виктория.

– Разве за это обижают?

– Да. Ты надеюсь, никого просто так не обижаешь? Защищаешь слабых? Девочек не бьешь?

– Нет. Зачем мне обижать кого-то? Я не понимаю? А девочек бьют только слабаки и тряпки, а я и не слабак, и не тряпка! Вот!

– Я горжусь своим братом! – сказала Виктория и обняла Васю; Антон потормошил рукой его светловолосую голову.

– Вика?

– Что, Вась?

– Нагнись, я кое-что хочу шепнуть тебе на ушко.

– Хорошо. – Она нагнулась; он прильнул к ее уху. – Я слушаю.

– Антон знает о нашем маленьком секрете? – тихо-тихо спросил Вася.

– Знает.

– Знает? – удивился Вася.

– Да. А почему ты так удивлен?

– Ну… я… как это сказать… у вас… ну это… как ее… любовь с ним?

– Да, – ответила Виктория.

– Ты против? – спросил Антон.

– Я-то не против, ты классный парень. – Антон с Викторией засмеялись. – Что я такого смешного сказал?

– Ничего-ничего. Продолжай.

– Короче, как на это отреагирует Домовой, когда вернется домой? У вас же с ним была тоже как бы любовь.

– Была, – ответила Вика. – Надеюсь, он все поймет, – ответила Вика.

– А вдруг он рассердиться?

– Если он хороший друг, то не рассердиться.

– Он разве возвращается? – поинтересовался Антон.

– Да, – ответил Вася. – Мы с Викой чувствуем его приближение. Он рядом. Иногда кажется, что он в соседней комнате.

– Интересно. Твоя сестра ничего не говорила мне об этом?

– Его сестра ничего не говорила, потому что посчитала, что это…

– Что это?

– Ты сам знаешь, Антон.

– Не знаю.

– Что это – неважно!

– Для кого?

– Для тебя, – ответила она.

– Значит, ты так считаешь!? – воскликнул Антон.

– Антон, перестань! Не будь таким ревнивым!

– Я не ревную. Я просто не понимаю, почему ты мне об этом не сказала?

– Молодожены, вы чего ссоритесь? – весело спросил Вася. – Где же ваша любовь? Скоро встретимся с Элизабет и все узнаем о судьбе Домового. Странные вы все-таки, взрослые! Вечно из мухи слона раздуваете! Я заявляю, что не хочу взрослеть!

– Ты уже взрослеешь! – решил сменить тему для разговора Антон.

– Нет, не взрослею! – возразил Вася.

– А вот и взрослеешь! Ты общаешься с первоклассниками?

– Нет, конечно. Они все какие-то недоразвитые, безумные дикари!

– Твой ответ меня полностью удовлетворил. – Антон обнял Василия, потом посмотрел на Викторию. Улыбнулся. Послал ей воздушный поцелуй. Вика просияла. И тоже улыбнулась. – Когда-нибудь, ты влюбишься, Василек, поэтому запомни одну простую истину: нужно всегда прощать друг друга! Понял?

– Что значит, когда-нибудь я влюблюсь? Я уже любил! И не раз! – возмутился он.

– Ха, – засмеялся Антон. – Молодежь всегда впереди! Я говорил, когда влюбишься по-настоящему! Раз и навсегда!

– Раз и навсегда? Это слишком долго! Я настолько не могу и вряд ли смогу. Девчонки уж слишком вредные и невыносимые, когда узнаешь их поближе! Вечно им подавай всякие поцелуйчики! Тьфу!

– Ты еще слишком молод, чтобы понять мои слова. Но ты хоть запомнил, что я тебе сказал?

– Да. Всегда прощать друг друга.

– Молодец.

– А не пора ли нам собираться? – вдруг спросил Василий. – Скоро уже час дня.

– Элизабет сильно была возбужденна, когда назначала место и время встречи? – спросила Вика.

– Не то слово, Виктория! Она была мега-супер-пупер-возбужденна и взволнованна! Я даже немного испугался за ее здоровье.

– Тогда нас ждет серьезный разговор, – подытожила Вика.

Они вышли из дома в полпервого дня.

На улице шел густой снег.

***

Он открыл глаза. Сначала было темно, как в пещере. Потом темнота рассеялась – черную тьму осветило утреннее солнце. Его глаза заслезились от яркого голубого света, пронизывающего землю, траву, деревья, воду, небо. Он снова закрыл глаза; в темноте было уютней и привычней.

Его тело обдал теплый летний ветерок, взъерошив его пушистые волосы. Он открыл глаз и увидел, что мир перевернулся с ног на голову. Он лежал на земле, утонув в зеленом лугу, усеянным желтыми одуванчиками, среди странных деревьев-великанов и вздымающих гор, сверху обрамленных снежным покрывалом, снизу – цветущей и яркой зеленью.

Он поднялся с земли. Почувствовал легкость в движениях. Никакой ноющей боли, которая сковывала на островах забвения. Свобода.

Он оттолкнулся от земли. Взлетел. И засмеялся, как ребенок.

Он огляделся по сторонам и увидел вдалеке, в горной расщелине, яркий цветок-огонек, который манил его к себе. Он, не задумываясь, полетел туда, глядя на девственные места загадочного леса, которые избороздили журчащие реки и сверкающие от солнца озера.

Долетев до огонька, до голубого шарика, парящего над землей в горной расщелине, он хотел дотронуться до него. Но тот отпрыгнул и полетел дальше. Он последовал за ним, шагая по узкому туннелю.

Он вышел из расщелины, а огонек, поднявшись сначала вверх, упал, растворившись в чистом утреннем голубом небе, озаренным лучами солнца.

Он не мог поверить, что такое реально. Что небо – внизу, а бурлящие воды океана – сверху. Он был восхищен.

Нырнул в воду; она была теплой. Вынырнув, он издал могущественный крик, полного счастья и удовольствия.

– Домовой? – спросил чей-то голос.

Он повернулся и увидел ее. Элизабет.

– Элизабет?! – закричал он

– Домовой, это ты! – воскликнула она, прильнула к нему своим дрожащим телом. И поцеловала. Она плакала и смеялась. Смеялась и плакала. – Я думала… думала… что ты умер. Я думала, что потеряла тебя. Я так сильно люблю тебя!

– Я тоже люблю тебя, – сказал Домовой.

Домовой не знал, почему он плачет. Возможно оттого, что соскучился по Элизабет. Возможно оттого, что он в полной мере осознал, что стал свободным, добрым духом. Возможно оттого, что он был счастлив, что обрел свое счастье, свою любовь, свою вторую половинку.

– Как ты сюда попал? – спросила Элизабет.

– Мне дали право выбора, – ответил Домовой.

– Право выбора?

– Он, Кирилл, предлагал мне либо остаться в Священной Поднебесной Трое, либо стать человеком, либо стать добрым духом. Я выбрал последний вариант.

– Почему? Почему ты не стал человеком? А как же Виктория? Ты ведь ради неё четыре года скитался на островах забвения?

– Она счастлива с другим.

– Счастлива с другим?О чем ты говоришь, Домовой? – изумилась Элизабет.

– Ты не знала?

– Нет, – ответила Элизабет.

– Теперь будешь знать.

Молчание.

– Ты разве не рада, что я стал добрым духом? – спросил Домовой.

– Я рада. Но… Домовой… неужели ты пренебрег своей мечтой ради меня?

– Да. Я понял, что моя мечта – это ты. Что мой мир без тебя – не существует.

– Правда?

– Да, любимая моя. Я понял это, когда потерял тебя.

Они крепко обняли друг друга. И поцеловались.

– Как ты нашел меня?

– Меня заманил какой-то голубой огонек в виде шара.

– Это Эллис! – обрадовалась Элизабет.

– Что за Эллис?

– Предвестник долгой и счастливой любви. Если он указывает путь любимому к возлюбленной. И наоборот, возлюбленной к любимому. Значит, их ничто не сможет разлучить. Значит, они созданы друг для друга. Значит, их сердца бьются вместе, как единое целое.

– Значит, мы созданы друг для друга? – переспросил Домовой.

– Да. Эллис никогда не обманывает.

– Подожди… подожди… Ответь честно, Элизабет, тебя привел ко мне этот огонек, когда мы еще были незнакомы?

– Да…

– То есть ты все это время знала, что мы…

– Да…

– И поэтому боролась за свое счастье.

– Да… и я выиграла, – сказала Элизабет и поцеловала Домового, – а теперь нам пора. Виктория ждет.

– Сегодня? Сейчас? Где?

– Сегодня. В час. В школьном парке.

– О боже…

***

Они подошли к школьному палисаднику без десяти двенадцать; с ног до головы они были окутаны белыми снежинками – снегом, который ложился ровным слоем на холодную, примерзшую землю. Миллионы белых мух кружили, порхали на бледно-сером небе, чувствуя себя так же вальяжно, как порхающие бабочки на поле, усеянном пахучими цветами.

Снег приятно хрустел под ногами.

Василий ловил руками снежинки, радостно бегая по дорожке; Антон и Виктория, взявшись за руки, стояли и смотрели то на счастливого Васю, то на снег, который все падал и падал с благодатных небес.

Без одной минуты час. Никого. Атмосфера накалялось, чувствовалось, что с каждой минутой воздух электролизуется напряжением и волнением от томительного ожидания.

– Ну, где же она? – спрашивал сам у себя Василий.

– Ты чего ворчишь, Василий?

Они обернулись. Виктория, увидев Элизабет, подбежала к ней и крепко обняла. Василий последовал ее примеру. Антон стоял на месте, глядя, как брат и сестра, обнимаю пустоту, воздух, кристально-чистое пространство; он открыл от изумления рот, но потом закрыл, чтобы показать другим, что все в порядке, что он свой, что он все понимает и видит тоже, что и они.

– Привет, Элизабет! – воскликнул Василий и поцеловал ее по-дружески в щечку.

– Я так соскучилась, – сказала Вика, обнимая подругу.

– Я тоже. Ты почему так долго не приезжала? Совсем забыла обо мне?

– Я в те выходные была слепа от любви, поэтому забыла дорогу домой. Прости.

– Ничего. Ты в кого-то влюбилась? – Элизабет притворилась, что ошарашенная этой новостью. – И кто же твой кавалер?

– Он стоит рядом с тобой.

– Кто? Антон что ли?

– Да.

– Как? – теперь Элизабет по-настоящему изумилась. – Ты ему рассказала о нас? Он знает о Домовом?

– Как видишь, он пытается поверить в то, что ты существуешь. Отчаянно пытается. Но судя по его глазам, он не верит в тебя, – ответила Виктория.

– Вика, это обман. Я верю в Элизабет, как и в Домового, – запротестовал Антон.

– Все хорошо, Антон. Это нормально, – Вика посмотрела на Элизабет и сказала. – Прости, что ты узнаешь о моей любви, чуть ли не самая последняя.

– Ничего.

– Прощаешь?

– Я готова простить тебе, все что угодно. Главное, чтобы ты простила меня.

– За что?

– Когда придет время, ты все поймешь.

– Не понимаю, о чем ты там бормочешь. Но я точно знаю, что ты меня никогда не обижала.

– Боюсь, ты не права.

– Еще как права! Ты хоть рада за меня, что у меня появился молодой человек?

– Очень, – скромно ответила Лизи. – Ты долго ждала…

– И не дождалась. И самое странное, что мне стыдно перед самой и перед ним. Как будто я совершила непростительный грех. Предала его. Бросила. Унизила.

– Не говори ерунды. Любить – это не грех.

– Тогда, что такое предательство?

Молчание. Элизабет не знала, что ей ответить.

– Элизабет, ты хотела нам рассказать о каком-то секрете, – напомнил ей Василий. – Или ты уже передумала?

– Нет, не передумал. Еще два часа назад я хотела рассказать вам о том, что Домовой, жив, здоров, что он продолжает бороться за свою жизнь ради любви и свободы на островах забвения. Но теперь все изменилось. Я расскажу вам совсем о другом.

– О чем же? – спросил нетерпеливый Вася.

– Домовой вернулся…

– Что? – воскликнул Вася.

– Вернулся? – голос Виктории задрожал. Она не могла в это поверить. Казалось все нереальным, неправдоподобным.

– Домовой вернулся? – спросил Антон.

– Именно. Он вернулся. И стал добрым духом.

– Когда он вернулся? – спросил Вася.

– Час назад.

– Где он сейчас?

– Он… он… я не знаю. – Молчание. – Посмотрите лучше вон туда!

Они обернулись и увидели Домового, стоящего вдалеке, в конце парка; он облокотился на березу.

– Это он? – не доверяя собственным глазам, спросила Виктория.

– Да, – ответила Элизабет. – Это он.

Вика не слышала ответа Элизабет, так как уже побежала к нему; она знала, что это он. Домовой. Дух, который подарил ей больше, чем любовь. Он подарил ей простое человеческое счастье. Он научил ее никогда не сдаваться, всегда добиваться поставленной цели, всегда быть сильной и своевольной перед лицом трудностей и никогда, в случае неудач, не падать духом; всегда бороться. Дал ей возможность поверить в собственные силы и безграничные возможности.

Виктория бежала к нему, не чувствуя твердой опоры под ногами. Все искажалось, подпрыгивало, смеркалось, уменьшалось. По ее разгоряченному лицу бежали слезы радости и одновременно боли. Голову закружило от нахлынувших воспоминаний; она думала, что упадет в обморок. Трогательные и печальные, смешные и не очень смешные воспоминания все больше и больше одурманивали ее голову. Перед глазами проносились тысячи картинок в секунду. Вот – они качаются на качелях, задрав ноги вверх, крича от радости. Вот – они весело и непринужденно бегают по зеленой поляне, играя в давно забытые детские игры. Вот – они целуется. Вот – они закапывают ожерелье рядом с обугленным деревом, возле его дома, чтобы их любовь не угасала, как свеча. Вот – он, прижав ее к себе, целует и утешает после похорон дедушки. Вот – они бродят по кромке пляжа, глядя на луну, мечтая о том, что никогда не сбудется; любят друг друга. Вот – последняя безлунная ночь перед долгим расставанием. Вот – они лежал на кровати после блаженного акта любви, паря на небесах, подобно ангелочкам. И еще миллион воспоминаний.

Вика вскрикнула, чтобы сгусток душевной боли вылетел через гортань; он застрял в горле и душил ее.

Она остановилась. И упала на колени в двух метрах от него. Зарыдала.

Когда Домовой увидел, что Виктория побежала к нему, он вышел на дорожку и побежал к ней навстречу, все еще не веря в то, что это и есть реальность, что он на Земле, что к нему бежит она. Виктория. Девушка, которая подарила ему свою безграничную и бескорыстную любовь, искренность чувств, ласку, нежность, заботу. Девушка, которая научила его по-настоящему любить, нежно и заботливо; прощать, не тая обиду и ярость на тех, кто этого недостоин; дарить миру только радость и доброту; ценить то, что ты имеешь, чтобы не потерять того, кого любишь. Девушка, которая изменила его мир, перевернув его с ног на голову. Девушка, которая поверила в него, в его силу и ум. Девушка, которая помогла ему справиться, казалось бы, с невыполнимой задачей. Она открыла нечто новое в его душе. Она помогла ему стать духом, который мечтает и желает миру лишь добра, любви и процветания; духом, который хочет одного – ЛЮБИТЬ.

Домовой, почти добежал до нее. Посмотрел в ее большие глаза, излучающие ясное и одновременно такое неуловимое сияние и его мгновенно накрыла пелена воспоминаний. Он вспомнил о том, как сидел на ветки дуба и смотрел на нее, на такую крохотную девочку в крохотном красном платьице. Как любовался ее красотой при свете луны, когда она засыпала сладким и крепким сном. Как не мог решиться, чтобы подойти к ней и познакомиться; он смущался, краснел, не зная, что сказать и как реагировать, когда она его увидела. Как был горд за себя, когда он все-таки решился и сделал первый шаг; они подружились, в будущем осознав, что их случайная встреча изменила их жизнь, кардинально и бесповоротно. Как они были неразлучны. Как играли и резвились, разговаривали и мечтали, дружили и любили, уважали и ценили, слушали и понимали, ругались и мирились, ненавидели и прощали, сочувствовали и помогали друг другу, чтобы справиться с трудностями в минуты горя и несчастья. Они разделили одну жизнь на двоих. И незаметно для себя повзрослели, вступив на шаткую тропу жизни, потеряв где-то по пути детство, которое упорхнуло и исчезло навсегда в неизвестном направлении.

Он вспомнил все, что его связывало с Викторией. И упал на колени. Его душили воспоминания и слезы.

Они смотрели друг на друга, стоя на коленях. Наверное, прошло секунд пять, и они истерически засмеялись. Потом подползли ближе друг другу. И обнялись, да так крепко, что их лица мгновенно покраснели; слезы снова покатилась градом по их юным щекам. Они наконец-то поверили в то, что это не сон, что все происходит наяву. Что они вновь вместе и обнимают друг друга.

Вику и Домового накрыли чувства спокойствия, безмятежности, покоя, радости и счастья, которое наполнило ее и его чашу до самых краев.

Чувство родственности.

Они целовали друг друга, вытирая слезы радости.

– Домовой, я так по тебе соскучилась, – сквозь рыдание говорила Виктория.

– Я тоже скучал, родная моя! – вторил Домовой, пытаясь унять внутреннюю дрожь. – Я уже забыл запах твоих волос, твоих теплых объятий, твоих нежных поцелуев! О боже! Я не верю, что обнимаю тебя!

– Домовой, я тоже не верю. Не верю, что ты – это ты. Я думала, больше никогда не увижу тебя. Я потеряла всякую надежду. Но ты вернулся. Я счастлива.

– И я счастлив! Так счастлив, так счастлив, что и не передать словами! Я вернулся, благодаря тебе и Элизабет. Если бы не ты, я никогда бы не стал тем, кем я являюсь сейчас – добрым духом.

– Я люблю тебя! – призналась Вика.

– Я тебя сильнее! – сказал Домовой.

– Я хочу признаться тебе, Домовой, пока мы с тобой вдвоем. Пока нас с тобой не разделили. Я …

– Я обо всем знаю…

– Что?

– Я видел. Ты любишь другого.

– Прости меня, не верную, лживую и подлую. Я…

– Тише. Не наговаривай на себя. Я благословляю Ваш союз.

– Что? Правда? О, Домовой! – Она обняла его. – Прости-прости меня! Я не…

– Не надо оправдываться и извиниться перед тем, кто сам был не верен тебе, – перебил ее Домовой.

– О чем это ты?

– Элизабет тебе еще не рассказала, почему я здесь?

– Нет, – ответила Виктория.

– Помнишь, я говорил тебе о том, что, чтобы выбраться с островов забвения, мне нужно найти что-то прекрасное. И я нашел. Это была Элизабет.

– Элизабет? Она тебя все-таки нашла на островах?

– Да, нашла. Более того, она не единожды спасла меня и вселила в мою души надежду в то, что я, несомненно, вернусь на Землю и обниму тебя. И теперь я здесь и обнимаю тебя! Это невероятно!

– Ты ее любишь? – спросила она.

– Да, – ответил он, глядя в ее глаза с надеждой и благословением.

– Это… это. – Виктория заплакала. – Прости меня. Я не могу сдерживать чувства.

Они обняли друг друга. Больше слов не требовалось. Было все сказано.

Это миг, воссоединения и всепрощения, им уже никогда не забыть.

Открыв глаза, они увидели, что на них смотрят растроганные Элизабет, Антон и Василий.

– Домовой! – закричал Василий и обнял Домового.

– Василий, мой юный друг! Как твои дела? Скучал по мне?

– Каждый день! Думал, ты уже бросил меня и мою сестру! Ты выглядишь моложе!

– Спасибо за комплимент, – ответила Домовой. – Странно, что ты подумал обо мне так плохо. Ты ведь знаешь, что я не бросил бы вас. Вы слишком дороги моему сердцу. Василий, твой образ был всегда со мной, когда мне было плохо и одиноко. Я вспоминал тебя. Твой звонкий дивный смех. Твою скромную и добрую улыбку. Твои красивые глаза. Мне становилось лучше.

– То есть я был рядом с тобой, когда ты отсутствовал? – Домовой кивнул. – Здорово! Домовой, а ты помнишь, как мы раньше собирались вместе конструктор?

– Конечно, помню.

– Так вот сейчас я собираю кое-что покруче! – восторженно сказал Вася.

– Что же это?

– Теперь я собираю целые корабли из крохотных пластмассовых и деревянных деталек, склеиваю их и крашу! Это так здорово и увлекательно, что я не замечаю, как время летит! Ты поможешь мне?

– Естественно помогу! ТЫ меня заинтриговал!

– Класс! – обрадовался Вася. Засмеялся и пустился в пляс, рассмешив Домового до слез.

– Как же мне этого не хватало! – сказал Домовой и поднялся с колен.

Он посмотрел на Виктории, Элизабет и Антона; они разговаривали.

– Домовой мне рассказал о ваших отношениях, Элизабет, – сказала Вика. – Я рада за тебя, за вас!

Виктория обняла Лизи.

– Ты рада? Я увела у тебя парня! Я думала, ты меня возненавидишь за это! Думала, что ты перестанешь со мной общаться! А ты… ты… ты рада?

– Безумно! Я счастлива, что Домовой нашел свое счастье. И это счастье – ты, Элизабет. Как я могу сердиться на тебя?! Как я могу ненавидеть тебя? Я знаю, что, если бы Домовой не ответил тебе взаимностью, ты никогда бы не помешала нашей любви. Ведь, так?

– Так. Но…

– Виктория, подожди, я не понял, – вдруг сказал Антон, который явно находился в шоковом состоянии от того, что происходило вокруг. – Домовой и Элизабет любят друг друга? Я правильно понял?

– Да, милый, – ответила Виктория.

– Я, наверное, да… особенно, после того, когда ты побежала к нему и упала на колени, став говорить с пустотой. Прости, с Домовым.

– Он не верит, – сказал Домовой. – Главное, что он любит тебя. Со времен он поверит, Вик.

– Домовой сказал, что тебе нужно дать время. И ты поверишь. Возможно, даже увидишь, если, конечно, захочешь увидеть то, чего бояться видят обычные люди.

– Где он сейчас стоит? – спросил Антон.

– Рядом с Элизабет, слева.

Антон протянул руку и сказал:

– Приветствую тебя, Домовой. Надеюсь, мы будем друзьями.

– Он тоже тебя приветствует, – сказала Виктория. – Его рука в твоей руке. Он ее сжимает. Но ты не чувствуешь. Это нормально.

– Нет. Я что-то чувствую. Дрожь. Вибрацию. Тепло, – ответил Антон. – Мне, наверное, кажется.

– Тебе не кажется. Домовой передает тебе, что он твой друг.

– Значит, теперь мы друзья. – Антон смотрел в пустоту, и на мгновение ему показалось, что пустота дышит, выпуская облака пара.

– Давайте уже обнимемся! – предложил веселый Василий.

– Давайте! – согласилась с братом Виктория. – Ознаменуем новый виток нашей жизни теплыми объятиями, чтобы больше никогда не расставаться.

– Хорошо сказала! – похвалил ее Домовой.

– Согласна! – сказала Элизабет.

Они обнялись и почувствовали, что стали едины.

Они стали Семьей.

Том 2

ЧАСТЬ 2

Глава 1

Прошло пять лет. Быстро, неуловимо, безвозвратно. Пять лет – взлетов и паданий, сюрпризов и разочарований, рутинности и ярких впечатлений. Пять лет в долгом пути по витиеватой, заснеженной дороге жизни.

Зазвенел будильник. Виктория нехотя, ленно, открыла глаза. Зевнула. Потянулась. За окном – тихая и сладкая ночь. Звездное небо. И луна, ярко освещающая серебристым светом одинокий город: дороги, улочки, парки, дворы.

Перевернулась на бок. Посмотрела, с любовью и преданностью, на его сонное лицо, которое лежала на пуховой подушке. Он тихо посапывал, как невинный, робкий ребенок после бурного и насыщенного дня – дня приключений. Он что-то пробормотал во сне, почесал нос и снова засопел, шевеля пальчиками волосатых рук.

Виктория каждое утро, в течение последних двух лет (именно столько времени они жили вместе в двухкомнатной квартире в центре города), смотрела на него и не могла налюбоваться его красотой, нарадоваться своему счастью, что она просыпается не одна в кровати, что с ней Антон.

Она поцеловала его в щечку, чуть косая губами, чтобы не разбудить. Он поморщил носиком, вытер щеку рукой и засопел.

Мой плюшевый медвежонок, подумала она про себя, и поднялась с кровати, опустив ноги на мягкий ковер. Приятное ощущение, когда хлопок впивается в ноги, окутывая их нежностью, мягкостью и какой-то неописуемой легкостью.

Виктория сходила в душ; холодный и ободряющий. Умылась. Выпила стакан холодного апельсинового сока. Съела сдобную булочку с шоколадной конфеткой. Накрасилась. Высушила волосы феном. Сделала прическу. Оделась.

Все как обычно. И так – пять раз в неделю, двадцать раз в месяц, двести сорок раз в год.

Ужас!

Посмотрела на будильник. Шесть тридцать утра. Трамвай должен подойти через пятнадцать минут к остановке. Пора.

Пора идти на нелюбимую работу, которая отравляет ее жизнь своей рутинностью и бессмысленностью. Сразу после успешного окончания института ее приняли на завод по обработке цветных металлов, взяв на элитную должность: младший экономист. Подарок судьбы, как сказала Мария Виктории. Возможно, для кого-то это подарок судьбы, но только не для меня, ответила она маме.

Вики всегда хотелось заниматься чем-то действительно важным, а не тупо просиживать в заводоуправлении штатным сотрудником и рассчитывать каждый месяц себестоимость, рентабельность и другую экономическую ерунду для наглого и алчного предпринимателя, который делал все, чтобы получить максимальный денежный отток, пренебрегая социальным положением своих подчиненных. Его ничего не волновала кроме прибыли – денег. Он был настоящим политиканом, который только говорил, но не делал. Даже не пытался, что-то изменить. Хотя, нет, он кое-что изменил: урезал зарплаты, вдвое сократил штат сотрудников и рабочих (по его словам, хороший работник – это тот работник, который выполняет две работы сразу, а то и три), втрое уменьшил расходы на обслуживание и эксплуатацию опасного металлургического объекта. Хорошая политика? Несомненно! И никто слова ему не говорил, так как он состоял в Главной Государственной Партии России (в партии бюрократов, которые погрязли в обмане и лжи, которые подмяли под себя всю страну и держат ее в страхе).

Виктория ненавидела, презирала и не боялась, как другие сотрудники, своего начальника, ответственного за экономический отдел. Он был жестким, грубым и наглым с подчиненными и добрым, покладистым и таким положительным с теми, кто был выше его по карьерной лестнице. Типичный хамелеон, который ради повышения готов биться о стену и идти по головам. Его звали Константин Эдуардович.

Позавчера, в конце рабочей смены, он впервые накричал на нее; прилюдно оскорбил. Виктория чуть не расплакалась; сдержалась. Не стала молчать, не позволив вышестоящему унижать ее в присутствие других сотрудников. Сказала несколько колких и резких замечаний в его адрес. Он разгневался. И начал кричать на нее еще сильнее. Виктория закрыла ему рот, высказав все, что о нем думает, и вышла из кабинета.

После этого неприятного инцидента Константин Эдуардович затаил на нее обиду и стал ее игнорировать, перестав здороваться.

Когда она накинула белую курточку поверх изумрудной блузки, в коридор зашел сонный Антон, чтобы проводить Вику на работу.

– Привет, дорогой. Проснулся? – спросила она и поцеловала его в щечку.

– Пока еще нет. – Антон улыбнулся. – Сейчас кофе попью и, наверное, проснусь.

– Как неохота на работу!

– Понимаю. Одно радует, что сегодня уже пятница. Наш день! – с гордость сказал он.

– Да! Я уже предвкушаю вечерний балет и праздничный ужин при свечах. Эх! Быстрей бы вечер! Кстати, с праздником, милый мой!

Она обняла его.

– С праздником! – сказал Антон. – Мне не верится, что мы вместе уже пять лет! Пять лет!

– И мне, – согласилась Вика. – Так быстро время пробежало.

– Не то слово. Пролетело!

Они поцеловались.

– Мой сладкий! – сказала она, когда коснулась его губ. – Как хорошо, что ты есть у меня!

– Моя сладкая! – сказал он, целуя ее в шею, как ей нравилось. – Спасибо за то, что ты со мной. Я люблю тебя.

– А я тебя, – вымолвила она. Посмотрела на часы. – Не хочу тебя отпускать. Уходить от тебя. Но надо. Прости.

– Прощаю. – Антон ее развернул и легонько хлопнул по попке. – Не задерживайся, хорошо?

– Постараюсь. Ты во сколько придешь с работы?

– Думаю, в два, максимум в три часа дня. Последний день репетиций.

– Удачи. Ладно, все меня нет. Пока.

– Пока.

Антон закрыл двери. Пошел на кухню, думая о грядущем вечере, который изменит их жизнь – навсегда. Думал о ней. О том, как здорово, жить вместе и любить. Он всегда считал, что любовь – мимолетна. Он был не прав. Она – вечна!

Антон заварил себе кофе, включил телевизор и стал заучивать свои реплики. Он всегда учил текст по утрам, когда голова еще свежа и не перенасыщена отвлекающими мыслями.

К слову, он с отличием окончил театральный институт, чем очень гордился, но никогда не хвастался. А после успешного дебюта в спектакле «Смутное время», его не раздумывая, пригласили работать в самый элитный и одаренный талантами театр музыкальной комедии и драмы имени Безрукова. После – постоянные главные роли в известных театральных постановках страны. Даже снимался в кино. Правда, в неизвестных, сугубо артхаусных лентах за сущие копейки. А разве творческому человеку нужны деньги за работу, которая дарит лишь удовольствие? Ему, нет, так как он по-настоящему был влюблен в то, что он делал. Он нашел себя.

Виктория вышла из подъезда. На улице было прохладно и свежо. Асфальт был мокрый; ночью прошел небольшой дождь. На востоке появилась красно-оранжевая полоска. Светлело. Лунное сияние потускнело, как и сама луна на фоне неугомонно приближающего рассвета. Птицы пели, все еще в зеленой траве стрекотали кузнечики, где-то ворковала голубка.

Во дворе никого не было, кроме собаки (помесь овчарки и дворняги), которая лежала возле скамейки у подъезда. Она тихо скулила; ее задние лапы были в крови. Виктория подошла к ней, собака задрожала, поджав передние лапы.

– Я ничего тебе не сделаю, – сказала она, присела на корточки и начала гладить ее по голове. Овчарка заскулила от нежных прикосновений, от приятной ласки. – Моя хорошая. – Вика достала из пакета одну сосиску и два куска хлеба. И протянула собаке. Та быстро, не жуя, проглотила вкусную еду и в знак благодарности лизнула ее руки. – Ты такая голодная. Прости, но больше у меня ничего нет. Только супчик. Мой рабочий поек.

Виктория посмотрела на часы, ахнула и пошла на остановку, махнув на прощание собаке, которая провожала ее умными глазами, наполненными болью и любовью, предсмертным отчаяньем и преданностью.

На трамвайной остановке было двадцать-тридцать человек, одетых в обыденную одежду. Все – хмурые, недовольные, сонные. Почти все. Двое молодых юношей нарушали привычный диссонанс; они неугомонно веселились, рассказывая друг другу смешные, пошлые истории, вставляя туда матерные слова. Виктория отошла от них подальше и встала рядом с представительным высоким мужчиной лет сорока пяти; он выделялся среди других людей манерой одеваться: черная шляпа, длинный черный плащ, под ним – деловой костюм-тройка тоже черного цвета. Когда он увидел Викторию, он поприветствовал ее кивков и закурил.

Через несколько минут подъехал, дребезжа и качаясь, трамвайчик, полностью забытый людьми. Он остановился. Двери открылись. Из трамвая вышло три человека, остальные не двигались, крепко держась за металлические поручни. Виктория под напор других бешеных пассажиров втиснулась в переполненный вагон, наступив, как минимум, на три или четыре пары обуви, ухватилась за поручень и с облегчение вздохнула, если, конечно, уместно сказать в данном контексте «с облегчением». Ее зажали между собой два высокорослых амбала с густыми бородами; не самые приятные ощущения. Было тяжело дышать. Душно. Спертый воздух. Пот стекал по лицу, по телу. Виктория попыталась вытащить носовой платок. Тщетно.

Закрылись двери. Трамвай тронулся с места. Проехав три небольшие остановки, внутри трамвая стало свободней. Виктория расплатилась с кондуктором.

На следующей остановке «Академической», она вышла. И вот тогда она точно с облегчение вздохнула. Свежесть и прохлада. Как же хорошо! Перешла дорогу. Пробки. Рев моторов, ворчание, постоянные сигналы, угарный газ. Вышла на главную площадь города 1905 года, вымощенную продолговатыми кирпичами. Прошла мимо постамента, на котором был установлен памятник Ленину: одна рука тянулась к небу, другая – прижимала к груди толстенную книгу. Великий человек или лживый манипулятор?

Перешла площадь и вышла к трехэтажному зданию заводоуправления, ухоженного и отбеленного. Перед ним: вымощенная дорожка, шесть голубых невысоких елей, подстриженный газончик, небольшой фонтанчик, несколько миниатюрных скамеек.

Зашла в здание. Внутри было тепло, тихо и играла музыка. На входе – двое охранников. Виктория поздоровалась, достала из сумочки личный пропуск. Охранник, удостоверившись, что все в порядке, нажал на кнопку и пропустил ее через блокирующий вход, огражденный металлическим прутком.

Виктория поднялась по лестнице на третий этаж. Длинный коридор освещался энергосберегающими лампами, подвесной потолок, стены были обиты панелями, на полу был постелен линолеум. Череда кабинетов. Вошла в 323 кабинет. В кабинете она работала с двумя сотрудницами; их не было. Посмотрела на часы. Всего полвосьмого утра. Смена начинается ровно в восемь.

Виктория разделась, положила вещи в встроенный шкаф. Поставила греть электрический чайник. Приготовила себе кофе. Села за свой стол, усеянный папками. Включила компьютер. Глотнула бодрящего кофе. Жутко хотелось спать. Вика открыла папку на рабочем столе под названием: «Экономический анализ хозяйственной деятельности».

Начальник экономического отдела, Константин Эдуардович, ей сказал, четко и ясно, чтобы она подготовила отчет до пятницы и положила на его стол не позднее трех часов дня. Если не успеет, то ее будут ждать неприятности. Скорее всего, увольнение.

Виктория успевала и нисколько не сомневалась в своей работе. Она дала оценку выполнения плана, установленного предприятием. Выявила факторы, влиявшие как положительно, так и отрицательно на выполнения плана. Нашла методы повышение эффективности работы предприятия и подробно указала на пятнадцатой странице пути их мобилизации. Осталось только сделать соответствующие выводы, обосновывая их полученными аналитическими данными в отчете. И предложить несколько конструктивных идей. С этим было тяжелее. Не потому что она чего-то не знала. Нет. Ей просто не хватала опыта в рассмотрение данного вопроса.

К концу напряженной смены, она все-таки закончила отчет и поставила финальную точку, получив несказанное удовольствие от проделанной работы. Она закончила еще бы раньше, если бы не постоянное тарахтение коллег, жалующихся на ущемления прав, на невыносимые условия труда, на маленькие зарплаты, на невыполнимые горы работ. Викторию настолько бесили эти пустопорожние разговоры ни о чем, что она хотела встать из-за стола и крикнуть им: «Хватит жаловаться на невыносимый труд! Вы не дышите вредными газами, конденсациями, пылью, вы не подвержены каждодневной опасностью, вы не вкалываете до седьмого пота, как рабочие! Хватит жаловаться, что у Вас маленькие зарплаты! Посмотрите на корешки рабочих и заткнитесь! Хватит болтать часами напролет! Если бы все так работали, как Вы, мир бы давно полетел в Тартары!». Но она себя сдержала. Положила отчет в папку, встала из-за стола, натянуто улыбнулась коллегам и вышла из кабинета. Чертов офисный этикет!

Подошла к двери. Постучалась. Голос за дверью: «Войдите». Она вошла и поздоровалась.

– Здравствуйте, Виктория Константиновна, – властно сказал Константин Эдуардович и высокомерно посмотрел на свою подчиненную, не вставая с кресла. – Почему вы стоите в дверях. Проходите-проходите. Садитесь. – Виктория поблагодарила и села напротив него. – Вы подготовили отчет?

– Да, Константин Эдуардович, – ответила она и протянула ему папку.

– Хорошо. Думал, не справитесь. – Он открыл папку и начал читать. – Так. Так. Хорошо. Состояние техники, технологии, организации производства и управление предприятием. Их влияния на экономические показатели. Нормы расходов. Трудоемкость. Рентабельность. Хорошо. Даже итоги и предложение имеются. Хорошо. Я изучу ВАШ отчет и постараюсь к понедельнику дать справедливую и конструктивную оценку ВАШЕЙ работе. Надеюсь, вы нигде не ошиблись?

– Нет. Я проверила.

– Проверка – залог успеха. На самом деле, я хотел поговорить с Вами, Виктория Константиновна, о другом. Если, конечно, Вы мне позволите.

– Я с удовольствие вас выслушаю, Константин Эдуардович.

– Благодарю. Для начала можно мне Вас называть Виктория?

– Как вам будет удобно.

– Хорошо. Хорошо. Хорошо, – он задумался, посмотрел в окно. – На днях между нами произошла конфликтная ситуация. Неприятная. Вы со мной согласны?

– Безусловно.

– Я хочу перед Вами извиниться. – Он посмотрел на нее холодным, надменным взором. – При всей моей безупречной репутации, я совершил ошибку. Иногда сильные мира всего совершают ошибки. Я побоялся при сотрудниках признаться в том, что Вы, Виктория, по сути, молодой и неопытный специалист, были правы, поэтому я накричал на Вас. Конечно, тут способствовали еще как объективные, так и субъективные причины моего психического надрыва. Проблемы в семье; умер отец от сердечной недостаточности. Проблемы с вышестоящими сотрудниками нашего предприятия; заместитель инженера завода был недоволен моей работой. И так далее. Это Вас не касается. Это мои проблемы и только мои. Так что, вы меня прощаете, Виктория?

– Я вас прощаю.

– Хорошо. Благодарю Вас.

– Я тоже хотела перед вами извиниться, Константин Эдуардович. Я наговорила лишнего. Я была не права, когда обвинила вас в некомпетентности в работе с персоналом. И когда ушла, хлопнув дверью перед вашим лицом.

– Я Вас прощаю, Виктория. Давайте пожмем друг другу руки и забудем об этом. Хорошо?

Легкое рукопожатие. Он улыбнулся.

– Хорошо. Хорошо. Приятно с Вами работать. Теперь Вы можете быть свободны. Вы на славу потрудились.

– Спасибо. До свидания, Константин Эдуардович.

– До свидания, Виктория Константиновна.

Виктория вышла из кабинета, ее тело все еще сотрясала дрожь.

Слава Богу, обошлось, подумала она про себя, и пошла в свой кабинет.

В полшестого вечера Виктория, измученная и уставшая, была дома, сняла осенние сапоги, дошла до кровати и легла, испустив радостный, блаженный вопль. Мгновенно расслабилась. Ноги гудели.

Антона, как всегда, не было дома. Хоть он и обещал не задерживаться на роботе, Виктория знала, что он обязательно задержаться. Так обычно бывало.

Он до беспамятности любил свою работу, в отличие от нее. И мог работать с утра до позднего вечера, на износ, не требуя ничего взамен. Лишь бы творить-творить-творить и еще раз творить, получая на выходе приемлемый, удовлетворяющий его амбициям результат. В театре платили мизерные зарплаты. Но он никогда не жаловался. Антон мог и бесплатно работать, хоть и отнекивался от данного заявления.

Она уснула, наверное, на минут десять-пятнадцать.

Ей снилось, как она идет по длинной белой шелковой простыне, туго натянутой над землей. Под ее весом простынь прогибалась дугой, чуть ли не касаясь земли, но на удивление не рвалась. На Викторию и на простынь падал лунный свет. Вокруг – темнота. Чей-то звериный рык вдалеке. Шорох и торопливое копошение во тьме. Взмах крыльев. Спасительный вой в пустоте.

Виктории было тяжело идти, она постоянно падала. Простынь покрылась кроваво-красными пятнами. Она нагнулась и прикоснулась к пятну; на ее пальцах была чужая кровь. Вика испугалась. Побежала. Белые волны стали вздыматься все выше и сильнее, превращаясь в белый шквал. Виктория упала на спину, и ее крохотное, беззащитное тело понесло смертельное «течение».

Ее закружило в танце игривых и властных волн.

Все вокруг смешалось.

Викторию с ног до головы окутала в свои крепкие объятия простынь, полностью пропитанной еще теплой кровью.

Простынь утягивалась все сильнее, причиняя невыносимую боль Виктории. Кости хрустели, словно чечетки. Она кричала, молила, чтобы ее отпустили, пыталась выбраться. Безрезультатно. Простынь продолжала сдавливать ее хрупкое тело. Издав крик боли, она потеряла сознание.

Открыла глаза. Подумала, что проснулась. И с облегчение вздохнула, что кошмар благополучно закончился и остался лишь бредовым вымыслом в ее голове. Резко в нос возился зловонный запах сырой земли, смрада, бездушия – смерти. Вокруг – темнота. Шепот травы и осеннего дождя.

Она закрыла глаза, потом открыла. И увидела, что лежит в белой простыне на сырой, рыхлой земле – на свежей могиле. Ее окружали мрачные березы, тополя, рябины, клены среди могильных плит и деревянных крестов. Вика задрожала всем телом и в ужасе упала на землю, запорошенную пожелтевшей листвой.

Она зарыдала, когда поднялась с земли и посмотрела на свежий деревянный крест, на котором было написано черным цветом: Астахова КАТЕРИНА Владимировна, 23.03.1989 – 11.10.2009.

– Прости меня, Катерина! – крикнула она и упала на колени.

Посади Виктории, послышался оглушительный треск, словно надломилось дерево. Она оглянулась. Толстый стол дерева падал прямо на нее. Она отпрыгнула в сторону; дерево упала в несколько сантиметрах от Вики.

Она посмотрела на могилу. Никакого дерева. Оглянулось. Дерево продолжало тихо, словно пританцовывая покачиваться на ветру.

Вика засмеялась. Потом заплакала.

– Прости, прости, Катерина. Я так виновата. Если бы я только осталась… но я не осталась.

– Нет! – ответил противный тошнотворный голос. – Я не прощу тебя!

Виктория посмотрел на могилу; на ней сидела иссиня-черная Катерина без волос и губ, с вытекшими глазами, проеденными щеками. Она была одета в шелковую просвечивающуюся мантию, под который было видно, как свисает кожа, как сияют красные мышцы и былые кости, как по ее телу ползают туда-сюда рой белых трупных червей.

Жуткое зрелище!

Виктория опорожнила желудок.

– Нравится, как я выгляжу? – спросила Катерина.

Покорное молчание.

– Я спрашиваю, тебе нравится, как я выгляжу? – настойчиво и властно повторила она, подойдя ближе к Виктории.

– Нет.

– Разве? Я думала, что я неплохо сохранилась за последние пять лет, что я провела в могиле! – Катерина засмеялась грубым, отвратительным смехом. – А знаешь, кто виновен в том, что я сбросила восемьдесят килограмм? – Вика кивнула. – Я знала, что ты признаешь свою ошибку.

– Извини…

– Извинить? Нет! Никогда! Этого слишком мало, чтобы загладить вину!

– Ты не должна винить меня во всех грехах. Ты – приняла решение! Ты – совершила грех! Не я…

– А ты – меня бросила! Именно ты! Помнишь? – Виктория снова заплакала. – Не плачь. Правда колет глаза.

– Что ты хочешь? – спросила убитая горем Виктория.

– Хороший вопрос. Я хочу твоей смерти! Я хочу, чтобы ты стала такой же красивой, как я. – Катерина засмеялась; из-за рта вывались белые личинки.

– Ты просишь слишком много! Я не хочу умирать?

– Думаешь, я хотела!? – разгневалась Катерина.

– Видимо да! раз ты решилась на столь отчаянный поступок!

– Ха-ха. А кто, по-твоему, меня натолкнул на этот поступок?

– Я? Ты меня еще и в этом обвиняешь?

– ТЫ! ТЫ ВО ВСЕМ ВИНОВНА! УМРИ, ПОДРУГА! – закричала Катерина и вцепилась в горло Виктории.

Вика закричала. И проснулась.

– Тише-тише, это я, Домовой, – сказал он, касаясь рукой ее лица.

– А Домовой? – с облегчение вздохнула Вика и обняла его. – Слава Богу!

– Снова страшный сон? – она кивнула; на лбу испарина, волосы мокрые, напуганные глаза, словно увидевшие саму Госпожу Смерть. – Снова снилась Катерина?

– Да. Прошло уже пять лет. Но я все еще не могу забыть тот день… Почти каждую ночь мне снится один и тот же сон. Боже, за что мне такие наказания!

– Ты так себя и не простила?

– Нет. И, наверное, никогда не прощу.

– Ты ни в чем невиновата! И ты это знаешь, Виктория!

– Не знаю. – Вика вытерла глаза платком. – Но я не осталась с ней именно тогда, когда она в это больше всего нуждалась. Когда она решилась на самоубийство. Однажды она меня спасла, потому что была рядом, а я ее – нет. Я виновна…

– Она приняла решение сама. Она вскрыла себе вены. Она совершила самоубийство. Это ее вина! Не твоя!

– Давай оставим этот разговор. Не будем спорить, ругаться.

– Ты должна простить себя. Ты должна отпустить ее. Если ты ее отпустишь, то ты снова обретешь свободу. Ты избавишься от кошмарных снов, которые пагубно влияют на твои мысли и поступки.

– Домовой, прошу тебя, хватит! Хватит об этом!

– Ладно. Как знаешь. Я просто хотел помочь тебе.

– Я знаю…

– Подумай о моих словах на досуге и наконец, прими решение. Освободи свою душу…

– Я сказала, хватит!

– Прости. Все молчу. Кстати, привет! – поздоровался он.

– Привет! Какими судьбами тебя занесло в наши края? – с упреком спросила Вика.

– Я соскучился.

– Да неужели? Тебя не было почти месяц!

Молчание.

– Прости, – извинилась Виктория. – Я в последнее время сама не своя. – Они обнялись. – Я тоже соскучилась, что уже начала злиться и на тебя, и на себя. Сумасшедшая, не правда ли?

– Самая лучшая! Как дела у тебя, Вика?

– Нормально. Пытаюсь внушить себе, что моя работа не самая ужасная. Бывает и хуже. Как, Элизабет?

– Все хорошо. Вчера связывался с ней телепатически. Завтра прилетит с учебы. Наконец-то! Последние два месяца были просто невыносимы!

– Без нее…

– Да, – согласился он и добавил. – Сказала, что меня ждет сюрприз. Всех нас ждет большой сюрприз!

– Интересно, что за сюрприз такой. Вы придете к нам завтра? – спросила Вика.

– Обязательно. – Домовой взял ее за руку. – Ты думаешь, я забыл?

– О чем это ты? – смеясь, спросила она.

– Я тебя поздравляю! Вас поздравляю! – воскликнул он и обнял Вику.

– Спасибо. Я тебя тоже поздравляю! Вас поздравляю!

– Спасибо. Уже пять лет.

– Пять лет, – повторила Виктория.

– Подарками завтра обменяемся?

– Конечно.

– Поцелуемся?

– Пристаешь?

– Как видишь!

Они засмеялись, чмокнув друг друга в обе щечки.

***

Виктория снова и снова звонила на мобильный телефон Кати. Усталые, сонные, долгие гудки – предвестники чего-то нехорошего, необратимого, ужасного. Она звонила, наверное, раз тридцать или сорок. Она сбилась со счета. И после каждого звонка на ее душе становилось все мрачнее и отвратительнее.

Вика забежала в общежитие, нервная и взволнованная, подошла к вахтерше, показала пропуск и спросила, не выходила ли сегодня Катерина Астахова. Вахтерша, Марья Павловна, ее заверила, что нет. Виктория почувствовала, что что-то внутри ее упало.

Вика ничего не сказала и побежала, да так быстро, что Марья Павловна не на шутку испугалась за состояние Виктории и медленно пошла следом за ней, оставив свой пост без зоркого наблюдения.

Поднявшись на второй этаж, Вика добежала до нужной двери и начала лупить по ней, размашисто и сильно, словно по барабану. К ее ужасу, никто не открывал. Руки начали гореть от ударов. Она вскрикнула, разжав кулачки. Достала из сумочки ключи. Открыла дверь. И увидела Катерину, лежащей на кровати; она спряталась за белой простыней.

– Слава Богу! – воскликнула Виктория и вбежала в комнату, не осмотревшись, как следует и не заметив изменений. – Катерина, ты спишь! Почему не отвечала мне? Я так…

Она поскользнулась. Упала, стукнулась локтем. Увидела на полу огромную лужу крови. С белой простыни, снизу, капала кровь; на ней образовалось крупное бесформенное пятно. Вика была вся измазана в чужой крови. Ее руки и тело дрожали. Слезы душили. Она одернула простынь. И увидела мертвую Катерину; ее стеклянные глаза смотрели на потолок.

Виктория не могла поверить в то, что все происходит наяву. После – темнота. Ее голова закружилась, она упала в обморок. Очнулась она уже в больнице.

Две недели она не могла оправиться от шока или иными словами от сильного психологического потрясения, удара, который надломил ее и накренил устойчивую корабль над бушующей бездной. Но если бы не поддержка родителей, брата, Антона, Домового и Элизабет, она бы вряд ли уцелела и не пошла бы ко дну. Они помогли ее справиться с бурей и снова открыли для нее сладкий вкус жизни. Только вот он порой отдавал горьким вкусом, потому что Виктория не смогла себя простить за то, что оставила Катерину, когда ей нужна была ее поддержка. Она стала винить себя в смерти лучшей подруги.

И никому – даже времени – не подвластно изменить ее мнение, ее безутешное бремя.

Глава 2

Виктория и Антон вышли из дома за пятнадцать минут до начала балета «Лебединое озеро». Их счастье, что они жили недалеко от театра оперы и балеты. Сначала они рассчитывали уехать на такси, чтобы скоротать драгоценное время, но выйдя на улицу и обнаружив там переполненные дороги, они благоразумно отказались от этой идеи. Антон взял ее за руку и предложил немного пробежаться. Наверное, рискованно было соглашаться на такое заманчивое предложение – бежать на высоких каблуках, в вечернем платье по оживленным улицам. Но Виктория решила иначе, она сжала его руку, подмигнула и они побежали.

Они вовремя подошли (бежали они не больше трех минут, зато каких минут!) к зданию театра; на улице, у центрального входа, еще стояли люди: курили, разговаривали, смеялись.

Фасад здания впечатлял своей красотой и грациозностью. Декоративные стены, возведённые над венчающим сооружение карнизом, миниатюрные балкончики с балюстрадами, по краям – лепнина (растительный орнамент, розетки), на крыши возвышались скульптуры: пять муз и Одиссей.

Антон с Викторией вошли через высокие двери, украшенные латунным орнаментом.

Внутри было тепло и уютно. И на удивление тихо; люди говорили, чуть ли шепотом, тихо продвигаясь к интеллигентной и улыбающейся билетерше, которая отрывая кончик билета, благодарила и желала приятного вечера каждому зрителю, даже самому маленькому и юному.

После того, как Антон и Вика прошли обязательный контроль на наличие билетов, они спустились на нулевой этаж. Разделись, сдав вещи в гардероб. Виктория перед большим зеркалом подправила прическу, подкрасила губы бесцветной помадой и спросила, как она выглядит. Антон ответил, что она выглядит головокружительно, обворожительно, словно богиня. Викторию устроил такой очаровательный ответ, она засмеялась, чмокнула его в щечку и они поднялись на второй этаж. Вошли в зрительный зал, который имел подковообразную форму. Большая паркетная сцена. Занавес бархатного цвета, декорированный по краям, снизу позолоченный. Симфонический оркестр, в центре которого стоял лысеющий дирижер, уверенно управляющий оркестром с помощью палочки. Стены обшиты бархатом иукрашены золотыми фресками, узорами; их освещали изысканные тройные подсвечники с вытянутой, изогнутой головкой. На потолке висела огромная стеклянная люстра.

Когда Виктория с Антоном сели на свои места, представление еще не началось. Занавес был закрыт. Музыканты оркестра разминались, поигрывая снова и снова незабываемую музыку Чайковского.

– Кажется, начинается, – сказал Антон, когда свет погас, а музыка стихла. В зале повисла тишина.

– Кажется, – шепнула Вика ему на ушко.

Заиграла музыка. Занавес открылся, обнажив зрителям сцену с декорациями. Вышли актеры.

Представление началось: незабываемое, грандиозное и величественное.

Два часа искреннего счастья, радости и неподдельных переживаний.

Когда все закончилось, а занавес снова закрылся, Виктория вытерла слезы платком и поцеловала Антона.

– Тебе понравилось? – спросил он, когда они вышли из зрительного зала.

– Да. Я в восторге. Сходим еще раз?

– Обязательно. – Антон улыбнулся ей и сказал. – Завидую тебе.

– Почему? – поинтересовалась Вика.

– Потому что ты смотрела «Лебединое озеро» в первый раз. Хорошо помню, как я после представления не мог сомкнуть глаз несколько ночей подряд. Перед глазами все всплывали образы, декорации, актеры, костюмы. Эх… классное было время.

– Видимо мне сегодня тоже не уснуть.

– Тебе в любом случаи сегодня не уснуть. – Антон засмеялся и загадочно улыбнулся.

– Интересно, почему это?!

– Не скажу!

– Ты такой таинственный!

– И останусь таким до конца сегодняшнего вечера. Так что можешь даже не надеяться, что я тебе что-нибудь расскажу.

– Даже так. – Вика ухмыльнулась. – Ладно-ладно. Я когда-нибудь тебе припомню.

– Обязательно.

Они вышли на пустынную улицу.

Было темно и светло одновременно. Огни ночного города и яркая луна освещали улочки и дороги. Нежный, но холодный ветер ласкал их тела, закутанные в теплую одежду.

Они прошли книжный магазин, завернули направо, перебежали дорогу на красный цвет и уткнулись в стальные ворота парка, который был закрыт.

– Что ты задумал? – спросила она.

– А ты как думаешь? – Антон перелез через забор и оказался на той стороне. – Ты со мной?

– Антон, ты с ума сошел! – возмутилась Вика. – Так нельзя! Это незаконно!

– И когда ты стала такой праведной?

Молчание.

– Виктория, если ты доверишься мне, я обещаю, я сделаю тебя самой счастливой в этом мире.

– Не меньше! – воскликнула она и перелезла через забор. Антон ей помог.

– Вот и все! А ты боялась, ворчунья моя. – Антон ее обнял и поцеловал.

– И что дальше? – спросила Вика.

– Пойдем за мной, и ты все сама увидишь.

– Ладно. Но мне… мне. – Виктория замолчала.

– Что, Вик? Говори, – настоял Антон. Она сдалась.

– Мне страшно…

– Страшно? Еще никого не зажали в тюрьму за то, что влюбленные молодые люди хотели погулять поздно вечером в парке.

– Я не этого боюсь.

– А чего же тогда? – изумился он.

– Темноты, – ответила она. – Тут так жутко! Брр… мурашки по телу.

Антон засмеялся.

– Ничего тут смешного нет, Антон.

– Моя милая трусишка, – ласково сказал он и поцеловал ее в шею. – Прости. Не обижайся. И ничего не бойся. Я с тобой. Я защищу тебя.

– Я пойду с тобой, если ты мне объяснишь, что мы тут делаем? И почему?

– Хитростью ты меня точно не возьмешь. Не скажу. Это сюрприз. Большой сюрприз.

– Хоть я и любые сюрпризы, но не такие страшные. – Виктория посмотрела на зловещий при свете луны сосновый лес и поежилась. – Ужас!

– Разве здесь ужасно? Ты внимательно приглядись и ты увидишь, что в парке – романтично.

– Романтично? Скорее надо сказать ЖУТКО романтично.

Они засмеялись.

Антон взял ее за руки, и они пошли по вымощенной аллеи, с обеих сторон которой ровной линией росли сосны и молодой пожелтевший березняк. Через каждые пять метров были вбиты в мягкую землю деревянные скамейки; рядом стояли урны.

Было странно видеть, что аттракционы не работают, продавцы не предлагают всем различные вкусности, никто не сманивает сыграть на удачу и выиграть мягкую игрушку. Нигде не горел свет пылающих фонарей.

Никого.

Ни криков, ни пустых разговоров, ни ругани, лишь тихий шум трепещущихся листьев на ветру, морозное дыхание осеннего ветерка, стрекотание в пожухлой траве, воркование голубей, свист одинокой птицы, поющей о неразделенной любви и вой собаки где-то в лесу.

Виктория на секунду забыла о страхе. Она ощутила себя свободной – летящей птицей среди безмолвия и тьмы. Почувствовала уединенность. А идти с любимым человеком по ночному парку, освободившись от порочного мира, который окружал их, вступить на священную землю и побыть наедине с природой, найдя с ней практически неуловимую гармонию, оказалось более чем романтично!

– Надо признать, что ты был прав, Антон. В парке без людей и без искусственного света романтичнее, – сказала Виктория.

– Я рад, что тебе понравилось.

– Я так понимаю, на этом наше путешествие по парку не заканчивается?

– Ты права. Оно только начинается, – загадочно ответил он.

Виктория засмеялась.

– Я что-то сказал смешное?

– Нет. Но ты ведь надо мной смеешься. Мне тоже захотелось.

– Ясно, – сухо ответил он, глядя на луну.

– Буки-буки. Не обижайся, Антон.

– Я не обижаюсь.

– Я вижу, – она улыбнулась. – На самом деле, я засмеялась оттого, что ты со школы нисколько не изменился. Все тот же непревзойденный мечтатель, неунывающий оптимист и романтик, в глазах которых горит огонек.

– Это плохо? – спросил он.

– Наоборот, хорошо. Именно из-за этих качеств я в тебя влюбилась и продолжаю любить. – Виктория его поцеловала.

Поднявшись на возвышенность, они забрели в густой лес, идя по узкой тропке, вышли на освещенный голый островок земли, окаймленный высокими кустами, деревьями и горящими свечами. В центре стоял столик на двоих и два стула. На столе возвышалась черная ваза, в ней – пять красных роз; три зажженные свечи, бутылка дорогого вина, две тарелки, вилки, бокалы.

– Антон, как ты это сделал? – спросила она, все еще не веря своим глазам.

– Тебе нравится? Судя по твоему лицу, сюрприз удался.

– Еще как удался. Мне очень-очень нравится. Но как ты…

– Мелочи, которые не должны тебя волновать. Один помог. С другим договорился. Это не интересно. – Антон обхватил ее за талию и сказал. – Прошу за стол. Извини, что с погодой не угадал.

– Ты еще и извинишься. – Виктория его поцеловала. – Спасибо.

– Не за что. Я старался.

Они сели за стол и приступили к ужину.

– Еда, пальчики оближешь! – похвалила Виктория. – Ты ведь сам готовил?

– Да. Весь день старался.

– Вот значит, почему ты задержался на работе?

– Попался, – сказал Антон и улыбнулся. Потом спросил. – А не пора ли нам с тобой выпить по бокальчику вина?

– С удовольствием!

Антон открыл бутылочку вина и налил полные бокалы.

– Спасибо. – Виктория взяла бокал в руки. – Можно я первая скажу?

– Конечно.

– Когда оглядываешься назад, в прошлое, порой трудно поверить в то, что прошло пять лет со дня нашей встречи в книжном магазине. Пять лет! Боже! Кажется, мы встретились несколько месяцев назад! Да кого я обманываю – пару дней назад! Но смотришь на календарь… и понимаешь, что мимо нас незаметно и коварно пролетели годы жизни. Лучшие годы нашей жизни. Мы оглядываемся в прошлое, чтобы разобраться, куда улетучились потерянные года в плотной дымке облаков жизни. И сразу вспоминаем дни, проведенные вместе… и мимо нас ярко и феерично пролетают сотни, тысячи незабываемых воспоминаний. Я вспоминаю. Веселые, греющие душу разговоры по ночам, когда весь мир засыпает сладким сном; мы ведь так и остались мечтателями, бороздившими моря и океаны возможностей и перспектив, которые поспешно открывались и также поспешно закрывались. Романтические прогулки в лесной тиши; поцелуй под елкой во время грибного дождя; узкая лысая тропка, ведущая к озеру, где мы искупались и предались плотской страсти и нежной любовью. Изматывающие подъемы в скалистых горах, с которых мы смотрели на мир и вторили себе, что мы птицы, парящие над землей; с которых мы смотрели на мир и чувствовали себя частичкой чего-то великого. Поездки в другие страны, где мы открыли для себя неизведанный, такой чарующий и волшебный мир Голубой Планеты, который и удивлял, и забавлял, и приводил в состояние шока. Пробежки тихими утрами вдоль одиноких домов. Тренажерный зал в выходные. И многое-многое другое. А помнишь, как мы пошли на пляж и так сильно обгорели, что потом не могли притронуться друг к другу. А каток? – Виктория с Антоном засмеялись. – Когда первые снежинки ложатся на землю, а первый морозец покрывает наледью дороги, я вспоминаю ярко освещенный каток, скрежет металла о толстую корку льда, десяток людей, снующих туда-сюда и свои, несомненно, крутые падания на мягкое место. Столько веселья, столько азарта, сколько детской непосредственности, сколько счастья, что и не описать словами! А помнишь, как мы готовили пиццу, пасту, роллы, другие блюда, как радовались, как смеялись, словно дети, которым разрешили быть самостоятельными? Как мы ходили в городской парк: ездили на колесе обозрения, катались на машинках, пытались выиграть бесплатный подарок? Как стали жить отдельно от родителей и не могли насытиться своей любовью? Ох уж эти ночи любви! Разве их можно забыть?! Нежные, страстные, чувственные! – Молчание. – Я помню, как мы с тобой впервые поругались, что даже решили расстаться на пару дней. И эти пара дней дали нам чуть больше, чем мы могли от них ожидать. Они подарили нам озарение, понимание того, что мы друг без друга не сможешь существовать, так как наши жизни, судьбы, миры слишком крепко срослись между собой, став одной жизнью, одной судьбой, одним миром. Вспомнил? – Антон ласково кивнул. – А теперь сложи их – воспоминания – вместе. Сложи отдельные пазлы головоломки, чтобы получить цельную картину под названием: «Пять лет вместе!». – Антон улыбнулся. – Разве это не замечательно? Не чудо? Спасибо тебе за то, что ты у меня есть. За то, что со мной. За все! Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю!

На Викиной щеке в лучах лунного света сверкнула слеза. Она улыбнулась Антону. Подошла к нему. Обняла, не целуя. Прижала его к себе как можно сильнее, чтобы он мог ощутить дрожь ее тела. Потом что-то шепнула ему на ушко. И поцеловала.

Они сделали по глоточку вина. На небе упала звезда. Загадали желание.

– Что с тобой, Антон?

– Ничего, – врал он.

– Я же вижу. Тебе плохо? Ты весь побледнел. Руки дрожат. Ты замерз?

– Все со мной хорошо. Просто…

– Что «просто»? Антон, я начинаю переживать!

– Просто настал – я уже слышу звон колоколов – момент истины.

– Момент истины? – удивилась Виктория. – О чем ты?

– Настало мое время. Наше время, – исправил он себя. – Сегодня наш праздник и я хотел бы подарить тебе подарок. Если, конечно, ты не против?

– Но мы же договаривались без подарков, Антон. Так нечестно.

– Я знаю. – Антон тяжело вздохнул и продолжил. – Виктория, ты не представляешь, как сильно я люблю тебя.

– Представляю.

Она улыбнулась.

– Ты единственная девушка, которую я любил, продолжаю любить и буду любить до скончания веков. Ты мой ореол в небесной славе. Ты мой не иссякающий огонек в ночи, который ведет меня по жизни: направляет, ласкает, успокаивает. Без тебя – я никто и ничто. С тобой – я человек, которого любят, которого ждут, которого понимают и ценят. С тобой я ощущаю себя героем – великим и непобедимым Одиссеем, которому не страшен ни один противник, не страшна любая задача. И все благодаря тебе, Виктория. – Антон провел рукой по ее щеке. Холодная. – Виктория… Виктория… как же тяжело говорить… прости, что так долго не мог решиться.

Он вытащил из кармана черную коробочку. Открыл ее. Золотое кольцо с бриллиантом и фианитами.

– Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он дрожащим голосом.

Виктория ждала предложения от Антона. Представляла себе, поменьше мере, один раз в неделю, как он преподносит ей кольцо, просит ее руки и сердце, а она отвечает ему взаимностью.

И теперь, когда время настало, она не может ничего сказать. Она онемела от потрясения, от ожидаемой неожиданности. Виктория была не в силах мгновенно осознать, поверить в то, что Антон предложил ей обручиться, соединив их союз священными узами брака; предложил ей свою любовь до последнего вздоха.

После повторного вопроса, Виктория словно ожила, воскреснув из мертвых. Слезы радости обрушились градом. Душа вылетала прочь из внутренней оболочки и стала танцевать над ее головой. По телу пробежала горячая волна. Волнительная дрожь. Закружилась голова. Она улыбнулась. И ответила:

– Да, я согласна.

Антон закричал от радости, надел дрожащими руками кольцо на ее безымянный палец и поцеловал.

– Я обещаю тебя сделать самой счастливой! – сказал он, обнимая ее, утопая в сладком аромате ее волос. Они пахли шалфей и ромашкой.

– Мой милый, мой милый! – отвечала она, целуя в щеку. – Ты уже сделал меня самой счастливой женщиной на свете!

– Еще нет…

– Сделал, сделал.

– Я хочу от тебя детей, – наконец признался он.

– Что? А как же твои принципы…

– Юношеская глупость, – ответил он.

– Ты не шутишь? – все еще не верила она.

– С такими вещами не шутят, Виктория. Я хочу девочку и мальчику. От тебя.

– О! мой любимый! – воскликнула она и заплакала от счастья, утонув в его объятиях.

– Любимая…

Придя домой, счастливые и окрыленные, они занялись любовью.

Глава 3

– Ну, где же они? – переживала Виктория, глядя на часы. Домовой с Элизабет опаздывали на полчаса.

– Скоро придут. Не переживай. Может, Элизабет задержалась в пути, поэтому они и не успевают.

– Возможно. – Виктория украшала стены воздушными разноцветными шарами, стоя на табуретке. Антон повесил на кружевную тюль бумажную вывеску: «С возращение, Элизабет!». – Думаешь, им понравится наш подарок? – спросила она, привязав последний шарик. – Я переживаю.

– Конечно, понравится. Не зря же мы с тобой трудились несколько бессонных ночей подряд.

– Я надеюсь. – Виктория подошла к подарку, который стоял в углу комнаты; он был завернут в блестящую упаковку. – Я надеюсь, что они по достоинству оценят наше творение.

Через пять-семь минут к ним постучались в дверь.

– Кто бы это мог быть? – спросил она и пошла в коридор открывать дверь.

Снова стук, нетерпеливый и настойчивый.

– Минутку! – крикнула Вика, сняла фартук, поправила прическу и спросила. – Кто там?

Никто не отвечал. Она рассердилась. Открыла дверь и увидела на пороге Элизабет и Домового, которые добродушно смеялись.

– Ах вы, обманщики! Так не могли войти? – воскликнула радостная Виктория, приглашая гостей в дом. – Заходите, заходите, гости дорогие! – Она обняла сначала Домового, потом Элизабет; они были нарядно одеты и приятно благоухали северными склонами подземного мира. – Я так соскучилась по тебе, зайка моя! Ну как ты съездила?

– Нормально. Все, отмучилась. Получила высшую оценку.

– Молодец, – похвалила ее Вика и позвала Антона. – Милый, к нам гости пришли! Иди сюда!

– Иду, иду! И кто к нам пожаловал? – спросил он и вышел в коридор. Он опешил. Никого. – Милая, я никого не вижу. Какие гости? Зачем ты меня обманываешь? Я понимаю, что ты ждешь, не дождешься Домового с Лизи…

– Как ты меня назвал? Лизи? – притворно сердитым голосом спросила Элизабет.

Антон по истечению пяти лет настолько поверил в существование духов (и на это были веские причины!), что стал слышать их голоса. Иногда чувствовал их прикосновения. Но никогда не видел.

Когда он впервые услышал голос Домового, он закричал, взял в руки дубинку и побежал в другую комнату искать вора. Виктория долго не могла вразумить ему, что это голос ни вора, ни грабителя, ни маньяка, а Домового. Антон отнекивался, покрываясь испариной, тяжело дыша. На второй день он сдался. И поверил. А еще через три дня он услышал сладкий, нежный и веселый голосок Элизабет.

Поначалу он подолгу не разговаривал с Домовым и Элизабет; он боялся сойти с ума. Когда разговоры с пустотой стали привычным явлением, Антон полностью открылся перед Домовым, а Домовой перед ним. Они сблизились. Стали верными и закадычными друзьями, которые могли общаться с утра до ночи. Домовой однажды признался Виктории, что Антон для него не просто друг, а как большой брат, который всегда поймет и поддержит в трудную минуту. «У меня никогда не было старшего брата, а теперь есть. И это прекрасно!».

– Как? Они здесь? Вот черт! – выругался он. Домовой, Виктория и Элизабет засмеялись от того, как Антон засмущался. – Лизи… ой… Элизабет прости. Не обижайся. Это уменьшительно ласкательное имя.

– Я не обижаюсь. Лизи вроде бы неплохо звучит, – сказала она. – Подойди же к нам. Мы хотим тебя обнять. Я так соскучилась!

– Я чувствую тебя! – закричал Антон, глядя на Домового. – Дружище, я чувствую тебя! А ты – богатырь! – Антон поцеловал его по-дружески в щеку. Потом обнял Элизабет. Хрупкая, маленькая, грациозная. – Лизи, такую я себе и представлял. Хрупкую снаружи и сильную внутри.

Они зашли в празднично украшенную комнату.

– Как красиво! – сказал Домовой. Он восхищенно оглядывал комнату и подмигнул Антону. Тот ответил тем же дружеским жестом.

– Да, красота! – согласилась Элизабет. – Спасибо вам за такой теплый прием! Честно, не надо было!

– Еще чего скажешь, не надо было! Мы так готовились, так тебя ждали. Так ждали этого дня! А ты говоришь такое! Знаешь, мы можем и обидеться! – сказал Антон.

– Спасибо, спасибо! – поблагодарила Элизабет еще раз Вику с Антоном. – Только не обижайтесь.

– А когда поздравлять друг друга будем? – спросил Домовой. – Мне уже не терпится закричать – ПОЗДРАВЛЯЮ!

– Поздравляю! – хором закричали они и снова обнялись.

– Можно мне первому подарить подарок? – спросил Домовой у Элизабет, усевшись на диванчик.

– Конечно. Еще спрашиваешь.

– Тогда минутку, – сказал Домовой. Выбежал из комнаты. Через некоторое время он вернулся с большой коробкой в руках. Протянул ее Антону. – Это от нас. Я сам его сделал. Элизабет мне помогала.

– Он хотел сказать, что я постоянно его отвлекала. Это была моя помощь.

– Неправда!

Когда Виктория с Антоном открыли коробку и вытащили оттуда подарок.

– И как? Вам нравится? Только честно! – взволнованно спросил Домовой.

– Это великолепно! – восторженно сказала Виктория, глядя на картину из дерева, на которой были изображены лица Антона и Виктории.

– Аж дух захватывает! – признался Антон. – Как ты это сделал?

– Да пустяки, ребята! – скоромничал Домовой.

– Он работал над ней последние полгода, – выдала его Элизабет.

– Почему я вижу картину? – изумленно спросил Антон у Домового.

– Потому что я сделал картину из земного дерева.

– Понято. Здорово. – Антон подошел к Домовому, пожал ему руку и сказал. – У тебя талант!

– Спасибо.

– Это тебе спасибо, – сказала Вика и поцеловала его в щеку.

Пока они благодарили Домового, Элизабет незаметно вышла из комнаты и преподнесла им второй подарок. Это был небольшой амулет в виде сердца, высеченный из прозрачного камня, внутри которого было написано золотыми чернилами: «Самой красивой паре, которая нас научила доверять любви. С любовью от Домового и Элизабет».

Антон поблагодарил Элизабет, взял в руки тяжелый амулет и поставил его на полку с книгами.

– Теперь наша очередь, – улыбаясь, сказал Антон. – Виктория, ты начнешь?

– Да, – согласилась она. – Мы любим вас.

– Будьте счастливы, – добавил он.

– Прозвучало коротко и банально, но зато искреннее. От чистого сердца к чистым сердцам. Примите наш скромный подарок.

Антон подал им подарок. Домовой снял блестящую фольгу. Улыбнулся, глядя на Вику. Внутри была картина, нарисованная гуашью. На ней была изображена золотистая поляна, на которой полукругом лежали четверо молодых людей (Антон, Домовой, Виктория, Элизабет), которые смотрели на небо, на мимо проплывающие воздушные облака. Они показывали на них пальцем, о чем-то спорили, смеялись.

– Это еще не все! – предупредил Антон, обняв за талию Викторию.

– Еще не все?

– Да. У нас для вас есть новость.

– Какая? – нетерпеливо спросил Домовой.

– Мы… может, ты скажешь, Антон, а то я не могу. Снова заплачу.

– Да что, в конце концов, случилось?! – вскрикнула встревоженная Лизи.

– Мы… я тоже не могу! Горло онемело!

– Дорогая, можно мне их убить? – шутя, спросил Домовой.

– Я сама их сейчас…

– Антон сделал мне предложение. Мы помолвлены!

– Ура! – громко закричал Домовой, схватил Антона и стал поднимать его вверх. – Я знал, что ты когда-нибудь решишься. ТЫ молодец, дружище!

– Девчонки, вы чего раскисли! Надо радоваться! Они женятся! Женятся! – Домовой обнял растроганных Викторию и Элизабет. – Моя любимая подруга выходит замуж! Я не верю, не верю! Как же мне хорошо! Та маленькая девочка, которая научила меня любить… выходит замуж!

Домовой рухнул на пол, на секунду потеряв сознание. Все испугались.

– Простите, ноги подкосились от перевозбуждения. – По его грубой щеке скатилась скупая мужская слеза. – Я счастлив за вас…

– Раз сегодня день признаний. То я тоже хочу сказать, – сказала Элизабет. – Помните, я обещала вам рассказать о большом сюрпризе, – они кивнули. – Так вот. Домовой, встань с пола, пожалуйста, и обними меня. Мне это необходимо. – Домовой выполнил просьбу жены. – Спасибо. Прости меня, что я сразу не сказала, как только приехала. Простишь?

– Да.

– Спасибо. Я… беременна!

– Ты что, что… – разволновался он.

– Я беременна. Ты скоро станешь папой. У нас будет сын. Ты рад?

– Я стану папой… как я могу быть не рад! Я – папа!

Глава 3

– Люблю это место, – сказала Виктория, глядя на лилово-розовое небо, которое отражалось от гладкой поверхности океана.

Они сидели на скалах, выступающих из голубого океана, на дне которой сияли коралловые рифы.

Щебет чаек, плеск волн о камни, писк дельфинов, выпрыгивающий из воды, рев китов вдалеке, сладострастное пение русалок, легкое завывание ветра, теплые лучи заходящего солнца – все это успокаивало и расслабляло. На мгновение Домовой и Виктория обретали свободу и какую-то ранее недосягаемую легкость, воздушность облаков.

– Да красивое место. Завораживает, – согласился с ней счастливый Домовой; он держал на руках трехмесячного духа-сына и не мог на него налюбоваться. – Он такой красивый…

– Да. Весь в папочку. Такие же красивые глазки, ровный носик, пухлые щечки, черные волосенки. Прелесть.

– Моя гордость, – прошептал он и поцеловал ребенка в щечку. Потом сказал. – Виктория, раньше я думал, что самое главное счастья в это жизни – это быть с любимой. Это не совсем так. Да простит меня Элизабет за эти слова. Прижимать к груди собственного ребенка, обнимать и целовать его, забоится о нем, слышать, как он смеется – вот где настоящее счастье, способное растрогать и окрылить даже такую скрягу, как я. Мне не хватит всех слов, чтобы описать, как сильно я люблю сына. Леонардо…

– Они – слова – не нужны, Домовой, чтобы доказать свою любовь к ребенку. Он почувствует, если ты его по-настоящему любишь. Дети лучше чувствует искреннею любовь, чем циничные взрослые.

– Любить по-настоящему… хорошо сказано, Виктория. Помнишь, когда мы с тобой были маленькими, мы пытались объяснить, прежде всего, себе, чем же отличатся любовь от влюбленности.

Виктория засмеялась.

– Я помню. Как же это было давно. И вроде бы недавно. Теперь мы сами – взрослые, которые мечтают о детях. Взрослые, которые рожают и воспитывают детей. Неужели вся жизнь, так скоротечна?

– Наверное. Это и к лучшему.

– Почему?

– Потому что мы знаем цену жизни; мы ее ценим. Каждый прожитый день. Каждое прожитое воспоминание, событие, приключение.

– С тобой трудно не согласиться, Домовой, – сказала Виктория и обняла его за плечи.

– Я знаю. – Домовой улыбнулся. – Не хочешь продолжить тот детский разговор о любви? – предложил он, убаюкивая крохотное дитя, которое на секунду открыло сонные глазки, а потом закрыло, снова сладко уснув.

– А почему бы и нет? – согласилась Виктория, смахнула челку со лба и продолжила. – Для меня любить по настоящему… это… любить человека не за что-то, не по каким-то причинам или обстоятельствам, а любить за то, что он – это он. Все просто. Может, звучит не так красиво, как в любовных романах. Но правдиво. – Она посмотрела на Домового и спросила. – А ты как считаешь?

– Любви – нет, – ответил он.

– Как нет? Как это? Ты только что мне говорил, как сильно любишь своего сына, жену… а теперь утверждаешь, что любви нет… не понимаю… где тут логика?

– Любовь – это всего лишь слово. И я его употребляю для того, чтобы меня понимали другие. Все просто, как ты говоришь. На самом деле, любви – нет. Я верю во взаимосвязь и взаимоотношения между людьми, духами. В нежность. В искренность. В неподдельные чувства родственности.

– Интересное мнение, но противоречивое. То, что ты мне сейчас сказал – это и есть любовь. Только другая. «Сторгэ» – семейная, нежная любовь.

– Возможно. Возможно. Не буду отрицать, но и не буду соглашаться. Лучше, я останусь при своем мнении. Хорошо?

– Хорошо.

– Спасибо, – поблагодарила он.

– Всегда, пожалуйста, мой милый Домовенок.

– Вы так любезны, Викуся.

– А то, как же!

– Когда приезжает Антон с гастролей? – вдруг спросил Домовой.

– Во вторник, поздно вечером. Почти ночью, – ответила она. – Жутко соскучилась по нему. Отсчитываю дни до его приезда. Каждый следующий день без него – ужасная пытка.

– Я тебе понимаю. Ты ему скажешь?

– Я боюсь.

– Чего ты боишься, Вика? Он же твой муж, а не какой-то незнакомец их соседнего двора. Я уверен, он будет прыгать от радости, когда узнает правду.

– Думаешь?

– Конечно, – уверено ответил Домовой. – Это ведь такая радость!

– Для тебя, – уточнила она.

– И для него тоже! Хватит переживать и накручивать, черт знает что, Виктория! Успокойся. Ты ведь не хуже меня знаешь, как он обрадуется. Он будет парить в небесах, когда узнает, что станет отцом.

– Вечно переживаю из-за пустяков. Глупая я. Глупая я, девочка, – ругала себя Виктория.

– Не говори так. Ты не глупая. Все женщины такие, чувствительные и ранимые, только вы пытаетесь это скрыть. Так что это нормально. Обещай мне, что во вторник ты скажешь Антону, что внутри тебя зародилась новая жизни. – Домовой одной рукой обнял Викторию. – Я так…

– Так счастлив… – продолжила она за Домового. – Я знаю. Знаю. – Вика поцеловала его в лоб. – Я скажу Антону. Во вторник. Обещаю.

– Вот и умница, – похвалил он. И добавил. – Чем быстрее он узнает правду, тем будут лучше для вас обоих.

– Мне не верится, что теперь нас – двое. Что мой ребенок во мне. Что скоро я стану матерью. Я так боюсь. Боюсь, что не справлюсь.

– Ты справишься.

– Но откуда ты знаешь?

– Я знаю тебя слишком давно. Поэтому я повторяю. Ты справишься. И никак по-другому. Ты справишься. И точка. Ты будешь лучшей матерью на свете. И точка.

– Я…

– И точка, Виктория. Никаких сомнений.

Непродолжительное молчание.

– Спасибо за то, что успокаиваешь меня и слушаешь мои сумасшедшие бредни.

– Всегда, пожалуйста, Виктория.

Они улыбнулись друг другу и посмотрели вдаль, на потухшее небо, которое почернело. Появилась первая звезда. Откуда-то послышался звон колокольчиков. И снова и снова неповторимая музыка волн.

Когда стало прохладней, они взлетели вверх и полетели домой.

Глава 4

После того, как Виктория узнала, что она беременна, ее жизнь изменилось, хотя ничего существенного и не произошло. Все было по-прежнему. Она работала на ненавистной ей работе, ходила в магазины, готовила, прибиралась по дому, гладила, стирала, меняла спальное белье, навещала родителей, смотрела телевизор, сидела в интернете, редко писала в личный дневник. В ее жизни появился смысл – смысл в том, что она делает. Виктория почувствовала себя полноценной и гордой женщиной, которая через девять месяцев сотворить самое настоящее чудо. Родит ребенка. Станет матерью.

Когда Антон узнал о Викиной беременности, он не скрывал своей радости, счастья. Он всегда хотел стать отцом. Хорошим отцом. Не как его строгий и чрезмерно требовательный отец, который любил поколотить сына по причине и без нее, забывая о главном: отдавать даром, просто так, свою любовь, нежность, понимание.

Вика ему рассказала о беременности в среду, когда он проснулся, только-только отрыв сонные глаза. Вечером, во вторник, она так и не решилась сказать, как обещала Домовому. Ибо Антон был измотан, выглядел смертельно уставшим после месяца непрерывной работы, от постоянной езды в трясущемся поезде. Поэтому она предусмотрительно оставила эту затею до следующего дня.

Сначала Антон опешил; не знал, что сказать. Потом, когда первые чувства, пьянящие разум, угасли, он дрожащим голосом спросил: «Я бу-бу-бу-ду отцццом, Виккктория?». Она кивнула, глядя на него влажными глазами, полноми страха и радости. Она не знала, как он отреагирует… хотя знала, просто боялась в этом признаться. Мысль – вещь крайне не устойчивая и опасная. Мысль ведет к рассуждению, рассуждения к подведению итогов. И порой заведомо известные итоги внезапно искажаются, видоизменяются и уже несут совсем другой, крайне негативный посыл: «А что, если ему не нужен ребенок? А что, если он закричит на меня и скажет, чтобы я сделала немедленно оборот? А что, если…».

Когда Антон прильнул к ней, поцеловал, нежно шепнул, что она самая, самая, предавшись порыву нахлынувших чувств, она успокоилась и почувствовала на душе легкость.

Все утро они лежали в постели, спрятавшись под одеяло. Обнимались, целовались, любили друг друга. С благоговейной радостью осознавали тот факт, что с каждым часом, с каждой минутой, секундой их ребенок становится чуть больше. Мечтали… о том, как буду растить Константина или Марию, представляя свое семейное, безусловно, светлое будущие через призму детской наивности и восторга. Как купят большой загородный домик в безопасном районе, хорошую машину, заведут собаку, обеспечат ребенку самое лучшее воспитание и образование. Обыденные мечты будущих родителей, которые, к сожалению, не всегда сбываются. Сказка о лучшей жизни. Виктории считала, что лучше верить в сказки, нежели игнорировать их. По крайней мере, так проще жить, думала она.

Антон узнав, что будет отцом тоже, как и Виктория, изменился. Стал более сдержанным, внимательным, понимающим мужем. Помогал ей по дому, готовил, стирал, прибирался, даже научился гладить, ухаживал, одаривал приятными комплиментами, баловал подарками (чаще всего они выражались в виде драгоценного и неподкупного понимания и внимания с его стороны), каждый день носил на руках, боготворя ее, как женщину, которая подарит ему сыну или дочь. Неважно. В общем, делал все возможное, чтобы Виктория была счастлива; чтобы ничего ее не беспокоило и не волновало.

К слову, у него это получалось. Виктория в буквальном смысле сияла от счастья. Ей нравилось, как изменился Антон. Поэтому она старалась лишний раз не ругаться, не ворчать на него, когда он что-то делал не так, не обременять его пустяковыми делами, которые она могла сделать сама и не «пилить» по пустякам (супружеская жизнь учит всему, даже такому нехитрому делу!). Порой Виктории было нелегко себя сдерживать. Особенно, когда каждый день невыносимо болел живот, ноли соски и постоянно тошнило (каждое утро она опорожняла желудок). Не говоря уже о внезапных переменах настроения. В течение одного часа, она могла посмяться, поплакать, накричать, обидеться. Но это все мелочи, которые меркли по сравнению с тем неповторимым чувством, которые обвивало ее тело крепкими узами, что она в ближайшем будущем станет матерью.

Она уже мать. Гордая, прекрасная, хрупкая.

Утро. Виктория проснулась от сковывающей, пронизывающей боли в животе; как будто кто-то внутри сжимал ее кишки и разжимал, сжимал и разжимал. Снова и снова. По лбу катились капли пота; наволочка была полностью влажной.

Она встала с кровати. Выпела обезболивающие таблетки, который прописал врач. Посмотрел в зеркало: бледное лицо, синяки под глазами, растрепанные волосы. Ужас, подумала она и пошла умываться.

Перед глазами являлся из небытия сон, который ей приснился неделю назад глубокой ночью.

Она лежит на постели, на белых простынях, ее обнимает Антон. Ей не спится. Она думает о работе, о муже, о предстоящих родах. Обо всем, что взбредет в голову. Смотрит в окно, за ним – черная, непроглядная ночь без единой сияющей звезды. Только тьма. И тишина. Смотрит на мужа, как он спит. Открытый рот, еле заметное движение губ, закрытые глаза, вздымающая и опускающая грудь, подрагивающая правая рука. Смотрит на белый потолок и вдруг резкая боль в нижней части живота. Спазм. Смотрит на одеяло. Видит кровавое пятно промеж ног. В ужасе откидывает его в сторону. На лобковых волосах ало-бурая кровь. На простыне – серое бесформенное нечто, напоминающее округлый пузырь. Она берет в руки своего недоношенного ребенка, рыдает и кричит. И просыпается…

… жуткий сон, после которого Виктория каждый раз проверяет, нет ли крови на трусах во время таких спазмов.

Виктория делала себе завтрак: два варенных яичка с колбасой, кусок хлеба, стакан сока. Не было аппетита, но заставила себя поесть.

Восьмая неделя и столько мучений, подумала Вика, стоя на холодном кафельном полу, вытерла бумагой ободок унитаза, испачканный рвотой. Смыла. Сходила в душ. Стала намного легче; перестал болеть живот.

Она сказала себе, что справится и переживет все, что угодно ради него – ради ЕЕ ребенка. Их ребенка.

Сегодня для Виктории был особенно волнительный день. На пять часов вечера был запланирован ультразвуковой сеанс, направленный для обеспечения своевременного контроля за внутриутробным состоянием плода и прогрессированием беременности. А также для того, чтобы родители могли впервые увидеть свое дитя (эмбриона) на таком маленьком сроке беременности.

Вике захотелось обнять Антона, чтобы он ее приласкал, успокоил. Но его не было вот уже третью ночь; снова гастроли. Ей было одиноко и грустно. Хотелось реветь. Сдержалась, забрав всю волю и силу в кулак.

Оделась. Проверила квартиру: газ отключен, свет выключен, окна закрыты. Закрыла дверь и пошла на работу.

Антон, как и обещал, приехал домой в четвертом часу. Разобрал сумку, съел две тарелки горячего борща по-украински с салом, помылся, пятнадцать-двадцать минут подремал. Проснувшись, он быстро оделся и пошел в диагностический центр «Чайка» на улице Костромалова, напротив государственного детского садика номер сорок пять. Там, внутри здания, его уже ждала взволнованная Виктория; она нервничала, не находила себе места, постоянно глядя в окно, пытаясь найти среди толпы зевак своего опаздывающего мужа. Он пришел без двух минут пять.

– Все-таки успел, – радостно сказала она, когда его обняла. – Я так соскучился, так соскучилась.

Они сели на кожаный диванчик в холле, ожидая вызова врача.

– А как я соскучился по тебе, любимая моя, что даже подумывал, а не бросить ли мне актерскую труппу и примчаться к тебе, чтобы всегда быть с тобой рядом и никогда не покидать тебя на столь долгий срок.

– Потому что…

– Что?

– Ну, Антон, пошевели мозгами … потому что

– …я люблю тебя, – продолжил он.

– Правильно. Почаще, пожалуйста, повторяй эти слова, чтобы я не забывала, – сказала Виктория. Он кивнул. – Я уже начала нервничать, переживать. Думала, что ты не успеешь и пропустишь первую встречу с ребенком…

– Я бы ни за что не пропустил первую встречу с нашей малюткой. А если бы и пропустил, то, наверное, не простил бы себя никогда.

– Я волнуюсь. Ужасно волнуюсь. Как на собственной свадьбе.

– Если тебя это успокоит, то я тоже.

– Родной, у тебя врожденный талант успокаивать беременных женщин.

Она засмеялась.

– Я знаю. Кстати, сейчас я испытываю похожие чувства, как на свадьбе. Помнишь, мы оба разволновались не на шутку. Ты не могла надеть мне обручальное кольцо на мой корявый палец. А я не мог зажечь свечу любви, как бы ни старался.

– То, что твой палец корявый, это подмечено в яблочко. – Они хихикнули. – Меня больше впечатлило то, что ты заплакал, когда наши родители желали нам счастья, любви, взаимопонимания и прочую ерунду. Я первый раз видела, как ты плачешь. Это было так трогательно.

– Это было постыдно.

– Нет. Скорее искренне. Ты в очередной раз покорил меня. Покорил своей честностью, чистотой мыслей, глубокой любовью, которая разрослась в твоей душе, подобно траве в лучах весеннего солнца. О, как сказала!

– Правда? Покорил? Ты никогда мне об это не говорила.

– Сейчас говорю.

– Все равно повел себя женственно.

– Хочешь сказать, что плакать это прерогатива женщин?

– Ну, уж точно не мужчин.

– Снова стереотипы?

– А куда без них?

– Спор зашел в тупик. Самое время напомнить тебе, как ты мне спел песню на свадьбе. «Я люблю тебя до слез».

– Три минуты позора.

– Снова ты все переиначиваешь?

– Прости. Я люблю тебя.

– Всегда бы так, – усмехнулась она. – Три минуты удовольствия. Как же ты красиво пел, вкладывая в каждое слово – искренние чувства. Свою любовь. Не удивительно, почему я заплакала, когда ты спел, встал на колени и сказал: «Любимая, я у твоих ног».

– Да, я был в ударе. Ничего не скажешь. Но пел я отвратительно. Не спорь.

– Не буду. Каждый хочет слышать то, что он хочет услышать. Я слышала голос Аполлона, который не посрамил честь Богов. Я слышала голос мужа, который возможно фальшивил в нотах, но ни разу не сфальшивил в чувствах. А это разве не главное?

– Я старался. Почему ты говоришь об этом сейчас?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Так хочу. Приятно вспомнить о былом. О волшебной свадьбе, где я была самой красивой, самой счастливой в белом кружевном платье. Я была принцессой, женой, возлюбленной. Эх… жаль, что свадьба может быть только раз в жизни.

– Ты как хочешь, но я собираюсь праздновать серебряную свадьбу, потом – золотую. И если Бог даст здоровья, то и от брильянтовой не откажусь. А ты как, Вика, со мной?

– А куда мне деваться? Выбора ты мне не оставил.

– Я такой хитрец.

Он обнял Викторию и положил голову на ее плечо. Потом сказал:

– Хорошо сидим.

– Ага. Уже пятнадцать минут шестого.

– Мне еще кое-что вспомнилось… помнишь, как мы танцевали наш первый танец на свадьбе?

– Конечно. Такое не забывается. Медленный вальс.

– Да… Хочу признаться тебе в кое-чем.

Молчание.

– Пожалуйста, не томи, Антон. Ты боялся наступить мне на платье? Или?

– Нет. Я боялся потерять равновесие и упасть на пол. У меня закружилась голова. В глазах потемнело. Если бы ты меня вовремя не встряхнула, я упал бы. Шмякнулся. Как ангелочек от счастья.

– Что, правда?

– А зачем мне врать?

– Если честно, ты меня снова приятно удивил. Я встряхнула тебя, чтобы ты смотрел на меня, в мои глаза, а не под ноги.

– Виктория Константиновна. Антон Александрович, – обратилась к ним девушка лет двадцати. Медсестра. – Врач ждет вас. Пожалуйста, идите за мной.

Они встали и пошли по длинному холлу. Дойдя до конца, они остановились у седьмого кабинета. Вошли. Разделись, повесив одежду на вешалку. Потом дошли до восьмого кабинета. Медсестра постучалась в дверь.

– Войдите, – послышался голос из-за двери.

Они вошли в просторный кабинет. Стены были окрашены в голубые тона, потолок – побелен, на полу – невзрачная плитка изумрудного цвета. В кабинете стоял деревянный стол, заваленный кипами бумаг (за ним сидела врач с пышными вьющимися волосами, с ярко накрашенными, полными губами, вздернутым носиком и узкими глазами, за которыми скрывались скромность и какая-то безликость, невзрачность); массивный ультразвуковой сканер фирмы «Филипс»; раздвижная кушетка, обтянутая белой накидкой; несколько высоких шкафов.

– Здравствуйте, – поздоровался врач. Потом представилась. – Меня зовут Надежда Васильевна. Будьте так любезны, разденьтесь до пояса, – обратилась она к Виктории. – Мужчинам это просьба не относится.

– Я, было, хотел уж раздеваться.

– Значит, я не вовремя предупредила. – Она засмеялась. – Шутка.

Когда Виктория разделась, врач вежливо попросил Викторию лечь на кушетку, а медсестру принести специальный густой гель из шкафа.

– Не переживайте вы так, – ласково сказала врач. Виктория лежала на кушетки. Дрожала. Покрылась потом. Антон держал ее за руку в томительном ожидании чуда. – Уверяю, больно не будет. Сейчас я положу немножко геля на ваш красивый животик и буду по нему аккуратно водить специальным мультичастотным ультразвуковым датчиком, с помощью которого мы увидим на этом мониторе вашего ребенка. Правда, здорово?

– Да.

– Ваш ребенок – эмбрион – будет не больше тридцати миллиметров.

– Всего тридцати миллиметров? – изумился Антон.

– Именно. Точнее сказать, не больше тридцати. Сей факт многих изумляет.

– А мы его увидим?

– Естественно. Вы готовы? – спросила она у Виктории.

– Да, – не уверено ответила она.

– Тогда начнем.

Врач стала водить датчиком по Викиному животу.

На мониторе появилась картинка. Из колонок было слышно человеческое сердцебиение. Виктория с облегчение вздохнула, сжав еще сильнее руку Антона; он заворожено смотрел на экран монитора.

– Вот. Видите. – Врач указала рукой на монитор. – Это ваш ребенок.

– Да, – ответила Виктория, не веря собственным глазам. Ее сын. Или дочь. Живет, дышит в ее животе. Это невероятно. Волшебно. Трогательно.

– Это мой сын? – спросил счастливый Антон.

– Пока у него нет половых органов, чтобы определить кто это, мальчик или девочка. Но совершенно точно, это ваш ребенок.

– Мой сын… моя дочь…

– У эмбриона сформировалось человеческое лицо с глазами, которые сближаются. Видите еле заметную линию губ, большой рот, выпуклый лоб. Веки пока отсутствию. Это нормально. Эмбрион выпрямился. Исчез хвост. Развиваются конечности. Появились дыхательные пути. Шея. Жабровые щели исчезли. Можете быть спокойны, все в порядке. Беременность протекает нормально. Можно смело констатировать, что двухмесячный зародыш превратился в плод.

– Хорошо, – сказала Виктория и со слезами на глазах обняла Антона.

– Сейчас мы напечатаем вам на память снимки и определимся со следующим посещением. Договорились? – Они кивнули. – Тогда минуточку. Мне надо сходить на склад.

Когда врач вышла из кабинета, Виктория зарыдала, прижавшись к груди Антона.

– Вика, успокойся все же хорошо, – успокаивал Антон жену.

– Я не могу. Меня переполняют чувства. Я плачу от радости. Я – мать!

– Я отец…

Глава 5

Вечером следующего дня, Виктория с Антоном пошли в гости к ее родителям.

Мария и Константин ждали их с особым трепетом, бурным воодушевлением. Им не терпелось узнать о результатах первого УЗИ (на самом деле они обо всем знали, в деталях; Виктория им позвонила сразу же после того, как они с Антоном пришли домой). Но больше всего им хотелось повидаться с детьми (Антона они считали третьим ребенком; он был не против), поговорить по душам, посплетничать, если на то дело пошло.

Онивытащили стол из кладовки, поставили его в центре гостиной, накрыли белой кружевной скатертью. Константин приготовил в чугунном казане плов с жирным мясом и острыми приправами. Мария состряпала пирог с картошкой и сладкую лепешку.

Когда Виктория и Антон зашли в квартиру родителей, их окутал приятный запах выпечки. Запах детства.

– Вы так долго добирались, – сказал заметно поседевший Константин и сел за стол, как раз напротив Антона и Вики. – Мы уже подумали, что вы не придете.

– Моя вина, – признался Антон, положив плова в тарелку. – Сначала поздно пришел с работы. А потом еще уговорил Викторию по пути зайти в парк Маяковского, чтобы прокатится на колесе обозрения. Как раньше.

– И что прокатились? – поинтересовалась Мария; она выглядела какой-то уставшей. Бледной.

– Да, – ответила Виктория. – Если муж завет прокатится на аттракционе, то грех отказываться. – Молчание. – Видели ли бы вы его лицо, когда мы поднялись на самую верхушку.

– Я дико испугался, – Антон засмеялся. – Думал, что с годами детские страхи исчезают, как само детство. Я был не прав. Страхи остаются. А детство… эх, не буду о грустном.

– Вы, почему так мало кушаете? – спросил Константин. – Давайте-давайте. По второй порции плова? Мы с мамой старались. Готовили. А вы не едите?

– Спасибо большое. Все очень вкусно. Очень. Пальчики оближешь. Но в мой живот больше ничего не влезет, – смеясь, поблагодарила родителей Вика.

– А я, пожалуй, оставлю еще немножко место для маминого пирога, – сказал Антон.

– Это, сынок, правильное решение. Мамин пирог – это Олимп все пирогов. Несомненно, райское наслаждение.

– Полностью с тобой солидарен, пап, – Антон улыбнулся Константину; ему нравилось, когда его называли в этой семье «сыном». Он чувствовал, что ему всегда здесь рады. Что его любят, ценят, уважают. Что он действительно НУЖЕН. В его семье он не мог похвастаться теми же чувствами.

– Хватит меня в краску вгонять! – ласково предупредила покрасневшая Мария.

– Моя скромница, – Константин поцеловал в щечку жену.

– Костя…

– Кстати, вы когда-нибудь спросите о результатах УЗИ? – чуть ли не обиженно спросила Виктория.

– Но учитывая, что мы уже практически обо всем знаем…

– Ой, да ладно, дедуля, не нуди. Ничего мы не знаем. Хотя, если судить по вашим счастливым лицам, то все хорошо. Я права?

– Да, мам. Все просто замечательно, – протараторила Виктория. – Беременность протекает нормально. Без сбоев. Врач сказала, что через три-четыре недели можно будет уже узнать пол ребенка и проверить все ли хорошо. Надеюсь, все будет замечательно.

– Снимки напечатали? – поинтересовалась Мария.

– Да. Они у меня в сумочки. Сейчас принесу.

Виктория встала из-за стола. И пошла в коридор.

– Надо было с этого и начинать наш сегодняшний семейный вечер, – точно подметил Константин.

– Я пойду пока приготовлю горячего чаю, – сказала Мария и вслед за дочерью вышла из гостиной.

Оставшись наедине, Константин обратился к Антону.

– Я слышал, тебя пригласили сниматься в большом кино?

– Да. Поступило такое предложение…

– Как-то без особого энтузиазма, – отметил он.

– Я отказался.

– Почему? Это был наверняка шанс пробиться на Олимп.

– Знаю. Видишь, пап, не все так просто. Сценарий вроде бы неплох. Я читал и хуже. Меня смущала, что надо было сниматься в Москве, а это в двух тысячах километрах от дома. От Виктории, которой, как никогда, не обходима моя поддержка, забота, внимание и уж точно не мое отсутствие на три долгих месяца съемок. Сами понимаете? – Константин одобряюще кивнул. – Да и роль молодого двуличного политика-гея, как-то не особо прельщает мое тщеславие. Я политиков-то ненавижу, не говоря уже об этих чертовых геях, которые заполонили наш мир.

– Мир определенно сошел с ума, – прокомментировал Константин. – Ты правильно сделал, что отказался. Я уверен, у тебя будет еще ворох предложений в будущем. Ты, безусловно, талантлив.

– Спасибо. Ты мне льстишь, пап.

– Ни капли. Я видел тебя в деле. Ты…

– Талантлив?

– Вот-вот. Не забывай об этом.

– Спасибо за совет.

– Это я тебя должен благодарить.

– Это еще почему?

– А кто, по-твоему, причастен к тому, что я скоро стану дедушкой?

– Намек понял. Тогда, всегда пожалуйста. Обращайтесь, если что.

Они засмеялись.

– И чего смеются наши мужчины? – спросила Мария.

– Да мы так о своем. О женском, – сказал Константин и подмигнул жене.

– Понятно. – Мария наливала кипяток в кружки. – Антон, скажи мне, пожалуйста, как здоровье у Виктории. Она молчит. Но я вижу, что что-то не так.

– Сильные спазмы по ночам. Часто тошнит. Особенно после еды.

– Что говорит доктор?

– Говорит, что это «вполне нормально». Утверждает, что со временем боли в животе пройдут. Мы склоны ему верить.

– Как я могу не переживать? Мать есть мать. Просто не понимаю, почему она перестала со мной советоваться, делиться секретами.

– Она просто не хочет, чтобы вы лишний раз за нее волновались. Она делает это из-за благих побуждений.

– Я понимаю, но…

– Она выросла, дорогая, – вмешался Константин. – Она женщина. Мать. У нее должны быть свои секреты, которым не обязательно знать другим.

– И о чем вы тут шушукаетесь? – спросила Виктория, когда зашла в гостиную.

– Да вот… ээ… все с твоим отцом не можем поверить, что через несколько месяцев станем бабушкой и дедушкой.

– Вы не рады?

– Ты шутишь? – воскликнул Константин. – Мы с мамой безумно рады!

– Безумно, – добавила Мария. И улыбнулась дочери.

– Ты чего так долго, любимая?

– Дети играют моим мочевым пузырем, – сострила она.

Все засмеялись.

– Ты нам, наконец, покажешь снимки или нет?

– Ах, да. Кончено.

Они вчетвером начали рассматривать снимки. Константин, глядя на изображения, говорил: «Какая мордашка! Милашка! Это мой внук! Внучка! О боже, разве это не чудо?».

– А где, кстати, у нас Василий? – спросила Виктория, положив обратно снимки в сумочку.

– Гуляет, негодный мальчишка! Обещал, что придет ровно в восемь вечера.

– Кто-то недавно утверждал, что я еще зануда. – Константин обнял Марию. – Ты чего ругаешься? Пускай парень погуляет. Думаешь, охота ему тут с нами сидеть?

– Сегодня он мог бы придти вовремя! Все-таки семейный вечер. А ты его еще и выгораживаешь.

– Сейчас придет. Не волнуйся.

– Раз не идет, видимо не так сильно соскучился по сестре, – предположила Вика.

– Соскучился. Каждый день о тебе говорит. Но поверь, он ни за что не признается в этом. Возраст такой.

– Ничего не возраст, – возразила Мария. – Он просто влюбился.

– И возраст. И влюбился. Все в кучу, дорогая. Ураганная смесь.

– Постойте, постойте. Что? Мой брат влюбился?

Это новость не на шутку взволновала и удивила Викторию.

– Да, – ответила Мария. – Он, правда, нам с папой ничего не говорит. Все отнекивается. Но это не скроешь. Он весь сияет. Так и глядишь, взлетит от счастья.

– Когда мама прибиралась, она случайно наткнулась в его столе на любовные письма, открытки, безделушки виде сердца, – добавил Константин.

– И на свидания он ходит?

– Наверное. Тут мы бессильны. Может только предполагать.

– Его футбольные тренировки стали длиннее на час, а, то и два.

– Тут определенно таиться секрет, – сказал Антон.

– Который он мне обязательно расскажет, – уверенно сказала Вика.

– Думаешь, он тебе расскажет?

– Еще бы! Я знаю один метод, который точно выведет его на чистую воду.

Через пять минут пришел Василий. Весь в снегу. Красный. Потный.

Он со всеми поздоровался и обнял Викторию, сказав:

– Привет, сестренка. Как дела? Скоро я стану дядей?

– Через семь месяцев, если верить врачам.

– Еще долго. Значит, можно спокойно наслаждаться остатками молодости.

– Почему? Тебе всего шестнадцать?

– Ну, я же стану дядей, как-никак. Взрослым.

– Ой, прости, а я и не поняла.

– Ты где так долго пропадал, Василий? – грозно спросила Мария. – Кто мне обещал, что будет дома в восемь вечера, как штык?

– Мам, прости. Мы с Семкой так заигрались, что потеряли ход времени.

– И во что вы играли, скажи на милость?

– Мы строили снежные туннели. Как в далеком детстве, – улыбнулся Вася. – Ну все я побежал раздеваться. А то жарко, однако!

Он убежал в свою комнату. Виктория пошла за ним.

Когда Виктория зашла в комнату Василия, она удивилась, как она (комната) преобразилась – или точнее сказать, изменилась – за последние два года. Ни одного пластмассового солдатика, ни одной машинки, ни одного супергероя или супермонстра на полках стенки вишневого цвета, ни одного детского плаката на дверях (диснеевские персонажи сменились на кумиров современных боевиков: «быстрый» Джонсон-Скала, «перевозчик» Стетхем, «неудержимый» Сталлоне, «мастера снов» Ди Каприо, «Шерлок Холмс» Дауни). Ни одной мягкой игрушки на кровати или на полу. Ничего, что выдавало бы его благополучное детство, ушедшее туда, откуда нет возврата; туда, где нет входа. Все изменилось. Он стал взрослее. На смену одним игрушкам пришли другие, только более взрослые. На полу, в левом дальнем углу, лежали пара гантель, облицованных резиной и одна гиря на шестнадцать килограмм, покрашенная в темно зеленый цвет. На кровати лежала книга в мягком переплете, повествующая о том, как быстро и эффективно накачать пресс за восемь недель. На полках – художественные книги (преимущественно фантастика), рядом – школьные потрепанные учебники с тетрадями. А также бессчетное количество дисков с фильмами, миниатюрные модели машин и кораблей, собранные самостоятельно в дни одиночества, как он сам однажды выразился.

– Ты чего, Вика, решила за мной подсмотреть? – весело спросил Вася, когда увидел сестру, стоявшую в дверном проеме, которая не решалась войти в комнату. – Ты чего замерла, словно увидела привидение?

– Я… тут все так изменилось.

– Надо почаще в гости-то приходить. Я сделал маленькую перестановку. Отчего-то избавился. Что-то прикупил. И как тебе постеры на дверях?

– Классные постеры. Только такие все серьезные мужчинки. Ужас! А место для девушки не осталось?

– Девушки здесь не нужны. У меня есть одна симпатяшка на календаре. Мне хватит. – Вася засмеялся. И спросил. – Так ты что заходишь или выходишь?

– Захожу.

– Вообще-то я хочу переодеться.

– И в чем проблема?

– В том, что ты будешь меня смущать.

– Тебя? Я? Ты, наверное, шутишь! И когда ты стал меня стесняться? Ты забыл, что я тысячу раз тебя видела голого с маленькой такой пиписечкой.

– У меня не маленькая пиписечка! Что это еще за оскорбительное слово такое? И вообще, ты ведь сейчас не будешь передо мной раздеваться до трусиков, оголяя свою крохотную грудь?

– Нет, конечно. Крохотную?

– Зуб за зуб.

– Ладно. Прощаю.

– Если ты не хочешь передо мной раздеваться, то тогда, почему я должен?

– Хороший вопрос. И твоя правда, Василий. Я отвернусь, или закрою глаза ладонями. Как тебе такие варианты?

– Приемлемые. И закрой двери, чтобы никто не вошел. Пожалуйста.

– Хорошо. И когда ты только повзрослел? – шепнула Виктория.

– Что? – переспросил он.

– Ничего, ничего. Передавайся. Когда ты будешь готов, нас с тобой будет ждать серьезный разговор.

– А может, я сначала покушаю? – спросил он, сняв штаны, кофточку, майку и убрал их в шкаф. Добавил. – Есть хочу – умираю!

– Потерпишь.

– Начинается… а что за разговор-то?

Переодевшись, Василий разлегся на кровати и позвал к себе Викторию. Та легла, положив голову на подушку; почувствовала себя юной школьницей, которая лежит с пятилетним братом. Как раньше.

– Так что за разговор?

– Прости. Снова задумалась.

– О чем ты постоянно думаешь? О нем? О ребенке? Тебе страшно?

– Немного. Хотя кого я обманываю, мне до смерти страшно.

– Потерять его?

– И это тоже.

– А что еще?

– Меня страшит сама ее величество беременность… грядущие роды… воспитание… ответственность… все, что связанно с ребенком. Но там, где страх перед неизвестным, там и неподдельное чувство нежности, радости, счастья. Мне кажется, я поняла смысл сего бытия, свое истинное предназначения; я нашла свой млечный путь, который, я уверена, не подведет меня ни в настоящем, ни в будущем, тем самым не омрачив мое угасающее прошлое. Я поняла для чего, собственного говоря, жила двадцать с хвостиком лет. И ради чего – точнее, ради кого – стоит продолжать жить на этой грешной земле, радуясь простым мелочам, которые окружают нас, не думая о бедах, которые появляются и исчезают. Как люди.

– Ты живешь сейчас ради ребенка, который растет в твоем животе? А если бы ты была не беременна? Ты что бы покончила жить само…

– Нет. Даже не было такого в мыслях. И надеюсь, не будет.

– Слава Богу! Я уже испугался!

– Я живу, потому что живу. Просто теперь я знаю, почему я живу на этой планете. Понимаешь? Мой, еще народившийся ребенок, помог мне это осознать, понять, осмыслить.

– Здорово. Ты чувствуешь, как он двигается?

– Нет. Он еще слишком маленький. Меньше трех сантиметров.

– Трех? Он такой кроха! – изумился Василий.

– У него еще впереди семь месяцев. Вырастет.

– А тебе не сказали: мальчик или девочка? – поинтересовался он.

– Пока нет. Врач сказал, что еще рано. Через месяц.

– Кого ты хочешь? Только честно.

– Мальчика.

– А Антон?

– Девочку.

– Правда? Он видимо сошел с ума! Кому нужны эти девочки! Я хочу мальчика! Я научу его пускать в небо воздушного змея, так высоко-высоко, что он будет тонуть в облаках. Научу играть в солдатиков, в морской бой, в домино, в шахматы. Научу мастерить деревянные мечи, рогатки для локальных войн с мальчишками. Научу строить корабли, собирать машинки. Научу всему, что умею я сам. Обещаю. Пускай будет мальчик, Виктория. Хорошо?

– Прости, не мне решать.

– Я знаю. Жаль, что нельзя выбирать. Как ты его назовешь, если, конечно, будет мальчик?

– Мы еще не решили. А что у тебя есть предложение?

– Ага. Назовите его Васей. Ради меня.

– Что?

– Шучу. – Василий засмеялся. – Видела бы ты свое лицо, Виктория. Я предлагаю его назвать либо Владимиром, либо Семеном.

– Я подумаю.

– Подумай-подумай. И Виктория, ты хотела со мной о чем-то «серьезном» поговорить?

– Ах да хотела. Ты говорят… эээ… влюбился в девушку. Это так?

– Кто тебе такую глупость сказал!? Это неправда!

– А почему ты тогда весь покраснел, как зрелый помидор?

– Я… я… просто в комнате жарко. Душно. Вспотел.

– Ври-ври больше. Ты никогда не умел врать. Давай колись, что у тебя там за любовь?

– Это не твое дело.

– Но…

– Это личное. Я не хочу об этом говорить.

– Раз ты не отрицаешь – значит, все-таки девушка у тебя есть. Значит, родители не ошиблись в том, что ты стал каким-то другим. Влюбленным, что ли. Ты не находишь!?

– Это не твое дело!

– Почему сразу в штыки!? Почему не хочешь рассказать родной сестре о своей подруге? Почему?

– Потому что… это секрет! Секрет для двоих!

– Я, между прочим, всегда рассказывала тебе секреты. А ты мне не хочешь?

– Виктория, прости, но я не могу. Я обещал. Поэтому… я повторю: это личное!

– Значит, так ты решил. Ну ладно. Я все понимаю. – Виктория, огорченная и недовольная, встала с постели и пошла к двери. Открыла дверь. – Хоть ты и меня расстроил… все равно спасибо за этот разговор.

– Виктория, я ведь извинился, чего ты обижайся?

– Где ты видишь, что я обижаюсь?

– Вижу. Я тебя слишком хорошо знаю.

– Тогда подумай над тем, что я чувствую, когда мой родной братишка говорит мне: «Это не твое дело! Проваливай!».

– Я не говорил «проваливай!».

– Нет. Но я прочитала это по твоим глазам.

– Неправда. Что ты хочешь узнать? Все банально и неинтересно!

– Банальность – это наше жизнь.

– Виктория, я хочу тебе рассказать о ней. Честно. Но я не могу. Я дал ей слово. Я не хочу ее предавать.

– Ты ее не предашь, если расскажешь мне. Кому, Вася, если не мне? Подумай об этом.

– Я подумаю.

Они спустились в гостиную, где их уже заждались. Когда Василий съел две тарелки плова и три куска маминого пирога, он шепнул Виктории, что принял решение: все-таки рассказать ей о своей тайной любви, но только послезавтра, в субботу, поздно вечером. Она не стала спрашивать, почему не сегодня – подумала, что он хочет с ней посоветоваться – она просто ему улыбнулась и обняла.

Глава 6

– Не знаю, с чего и начать, – сказал Василий, глядя на высокий дуб, листочки которого отливали медно-золотистыми оттенками от лучей заходящего солнца.

Небо стала окрашиваться в буро-красную палитру. Высоко летали птицы. Ниже, над деревом, роем кружило мошкара.

Василий с Викторией сидели на качели, которая немного покачивалась. Туда-сюда. Туда-сюда.

Была суббота. Вечер – теплый и безветренный. Старый дуб – могучий и трепещущийся. Солнце – яркое и живое.

– Начни с самого начала, – посоветовала Виктория брату, наслаждаясь прекрасным летним днем.

– Это займет слишком много времени. Я буду рассказывать до самой ночи.

– Я никуда не тороплюсь.

– Тогда… Виктория, обещай мне, что не кому ни слова о нашем сегодняшнем разговоре?

– Обещаю. Мог бы и не спрашивать.

– Вика, мне необходим твоей дельный совет. И конечно твое внимание. Я скучаю по тебе…

– Я тоже.

– Никогда бы не подумал, что буду скучать по родной сестре, когда она будет жить в другом доме. Честно. Только не обижайся.

– И не подумаю.

– Когда видишь каждый день человека, чувства притупляются. Так ведь? Ты не скучаешь. Доказываешь себе, что и любовь куда-то исчезла; испарилась. Хочется поспорить, покричать. Ты становишься неоправданно жесток к тем людям, которые любят тебя. И ради чего? Прости, что обижал тебя, когда мы жили под одной крышей. Мне стыдно. И грустно… от того, что сейчас тебя нет рядом. Я хотел бы, чтобы все возвратилось вспять. Но это невозможно. И от этого еще грустнее…

– Не унывай, Вася, – сказала Виктория. – Ты для меня всегда был и всегда будешь – самым лучшим братом на свете. Я никогда не таила на тебя зла, если ты что-то делал не так. И сразу прощала. Все мы ошибаемся.

– Я знаю, – кивнул головой Василий и принялся рассказывать историю. Историю своей любви. – …

…Однажды весенним днем все было, как обычно. По-плану, как любит повторять наш тренер. Я пришел с учебы домой: уставший, измученный и злой. Мало того, что было семь утомительных уроков, как сейчас помню, так и еще эта овца, Марья Федоровна, влепила мне тройку по математике за то, что я давал списывать соседу по парте контрольную. Короче, обычные трудовые будни. После обеда мы встретились с Сёмкой и пошли на тренировку. Всю дорогу мы смеялись. Прикалывались на пустом месте. То он чего-нибудь смешное ляпнет, то я. Сама же знаешь, как оно бывает, когда смешинка в рот попадает. В общем, дело дошло до того, что мы начали обсмеивать каждого прохожего. И досмеялись. Семен подвернул ногу и упал в грязь. В тот день как раз прошел ливень. По мокрым дорогам текли ручейки. Лужи сверкали от ярких лучей дневного света. Подожди, кажется, я сбился. Ах да! Так вот. Семен пошел домой, так как его левая штанина спортивных брюк была полностью облеплена черной стекающей грязью. А придти в таком виде в секцию – себе дороже! Все засмеют. Потом еще будут полгода прикалываться, вспоминая об этом. Мы разошлись в разные стороны. Я огорчился. Как и он. Идти одному было скучно. Ускорил шаг. Стал думать о своей несправедливой тройке. Настроение вообще упало до отметки минус. В секции эти мысли, слава Богу, выветрились. Тренировка была выматывающей и трудоемкой. Тренер тоже был не в настроении. Сначала мы пробежали три километра, шлепая по лужам, а потом еще, к нашему всеобщему негодованию, устроил нам спринт: 100, 200, 500 метров на скорость. И на этом он не успокоился. Отработка техники, заучивания различных комбинаций. И так далее. Все это скучно и неинтересно. Приходя на тренировку, ждешь, что будешь играть в игру. В итоге – играешь всего пятнадцать минут за два часа. Зато как ждешь это время. Это самое классное время за весь день. Для меня. Наверное, я тебе уже надоел? Но ты сама напросилась. – Василий коварно улыбнулся. – После тренировки мы пошли в душ. Не удалось нормально помыться. Всякие шутники стали бить друг друга по заднице. Сначала всем было весело, но потом началась та еще заварушка. Один больно стукнул другого. А это неминуемо ведет от простого ребячества к самой настоящей драке. Итог – разбитый нос, один буро-синий синяк под глазом, множественные ссадины и царапины на лицах драчунов. И самое интересное, что и я заработал синяк под глазом, хотя никого не трогал, стоял спокойно мылся и тут на тебе неожиданный удар извне. Мне случайно заехали локтем. Неприятная штука. Пришлось подняться к врачу на второй этаж, который дал какую-то таблетку и сказал, что до свадьбы заживет. Но самое неприятное случилось позже, когда я остался один в раздевалке. Зашел тренер. Он накричал на меня за то, что я, якобы, начал драку. Я стал отнекиваться. Он еще больше разозлился на меня из-за того, что я, якобы, еще и врун, каких свет невидовал. Предупредил, что завтра всей команде даст такого шороху, что мало не покажется. А меня за два преступления – за драку и за вранье – при всех заставит отжиматься от пола, пока руки не отваляться. Так и сказал. Обидно было, что меня дважды за день несправедливо оклеветали. Вот потом-то и случилось нечто…

… я услышал голос, спокойный и ласковый, и обернулся. За мной стояла пепельно-рыжая, курносая девочка со скромными глазами и узкими губами; маленький носик был вздернут.

«– Что ты тут делаешь?» – спросил я у нее.

«– Ты меня видишь?» – удивилась она.

Ее пухлые щечки залились румянцем.

«– Но ты не должен меня видеть?» – вскрикнула она, словно сама себя убеждала в этом.

«– Это еще почему? Ты что невидимка? И кстати, девчонок, которые подглядывает за парнями в раздевалке, мы не особо жалуем».

«– Может быть, я невидимка!» – воскликнула она.

Помню, что засмеялся и сказал, что она плохая невидимка, раз ее видно и культурно попросил ее выметаться из мужских владений.

«– Еще никто, ни одна гнилая человеческая душонка, не выгоняла меня с моей же территории! Это просто уму непостижимо! Немыслимо!» – взвыла она.

Я ее рассердил. Ее руки уперлись в бока. Прямой знак, что человек злиться.

В этот славный миг она была похожа на рыжего ангелочка, который пытался доказать, что он огненный демон.

Я сказал:

«– Слушай, пошутили и хватит. Прошу тебя выйди из мужской раздевалки, и оставь меня в покое. Разве не видишь, что я страдаю в одиночества от несправедливости этого мира?

«– Почему ты страдаешь?» – спросила она.

Я уже хотел было на нее закричать, обматерить, как следует, чтобы не подавно было ходить по мужским раздевалкам, но я не смог выдавить ни одного бранного слова. Она меня в буквальном смысле обворожила своей красотой и открытостью, наглостью и скромностью.

Я влюбился с первого взгляда.

Я сел на скамейку. Стал собирать сумку. И ответил:

«– Я страдаю, потому что никто меня не понимает и не хочет понять. Когда я пытаюсь что-то объяснить, никто меня не слушает. Словно я пустое место.»

Она внимательно меня слушала. Кивала. Потом села на скамейку и сказала:

«– Я тебя понимаю».

«– Как ты меня можешь понять, если ты девчонка?» – гневно возмутился я.

«– А ты что думаешь, девочки ничего не чувствуют?»

«– Чувствуют. Наверное. Откуда мне знать» – грубо ответил я.

«– Мы чувствуем еще больше, чем вы глупые мальчишки, у которых только одно на уме!»

«– И что же это у нас на уме?» – поинтересовался я.

«– Я не знаю» – ответила она.

«– Да, веселый выдался разговор. Ты так не считаешь?» – съязвил я.

«– Нет. Я не усмотрела в нем ничего смешного. Мне больно. Отвратительно и горестно на душе» – сказала она, замолчала и отвернулась от меня.

Я заметил, как заслезились ее глаза.

Я спросил, что случилось и почему ей больно. Она ответила, что она чувствует те же самые чувства, что и я. Что никто ее не слушает, никто не воспринимает ее слова и поступки всерьез. Что никому она не нужна, кроме самой себя. Что все к ней безразличны; всем плевать на то, что у нее на душе: что она по-настоящему чувствует и думает.

Она заплакала. Я подвинулся к ней ближе. Чувствуя запах ее тела – запах роз и белоснежных лаванд. Попытался упокоить. Положил руку на ее плечо. Она отпрянула. Получилось неловко. Решил спросить:

«– Почему ты думаешь, что ты в руках несправедливости?»

Она обернулась, посмотрела в мои глаза и сказала:

«– Моя мать умерла, когда мне было три года. Я даже не помню, как она выглядит, какого цвета ее глаза. Какой у нее был голос, звонкий или спокойный, мягкий или грубоватый. Я не помню запах ее теплой кожи, запах ее волос. Она осталось лишь в моей памяти, да и то в виде размытого пятна, которое поет мне колыбельную, но я не слышу слов. И от этого больнее всего. У меня даже нет ее фотографии. – Она зарыдала еще сильнее, но продолжала говорить. – Мой отец умер, когда мне исполнилось пять лет. Я помню его хорошо и отчетливо. Помню его красивые очертания лица: вытянутый лоб, глубоко посаженные карие глаза, горбатый нос, острый подбородок и длинную шею. Все еще слышу, как он поет своим грубым, но музыкальным голосом. Когда он пел, я либо смеялась, либо плакала. Он был так добр ко мне. Он единственный кто меня понимал».

Она долго молчала, и я был не вправе нарушать повисшую тишину.

«– Когда я осталась никому не нужной – сиротой, меня выгнали из дома, из моей любимой комнаты, где я любила проводить все свое свободное время. И заселили в пустом коконе, где не было ничего, кроме твердой и неудобной кровати. Голые стены. И эхо, которое звучало, как последняя надежда на спасение от одиночества. Меня держали в этом коконе – взаперти! – ровно семь дней и восемь ночей. Я думала, что сойду с ума. Потом в кокон зашли женщина и мужчина. Они смотрели на меня, странно и подозрительно улыбались. Сказали, что они мои приемные родители: мачеха и отчим. И вот – я живу теперь со строгими и жестокими невежами, которые ненавидят меня, игнорируют, унижают, заставляя беспрекословно выполнять всю работу по дому, чтобы хоть как-то окупить их, как они говорят, «невыгодную покупку». А если «мамино» задание не будет выполнено в установленный срок, то она начинает меня бить розгами, пока я не потеряю сознание. Они меня никогда не любили и видимо никогда не полюбят. Они никогда меня не понимали и никогда не поймут».

Она снова замолчала, чтобы спросить у меня:

«– Ты все еще думаешь, что я в руках справедливости?»

«– Мне, правда, жаль тебя. Я не представляю свою жизнь без родителей. Они у меня самые лучшие, добрые, любящие и понимающие. Без них – я не выжил бы».

«– Выжил бы. Я ведь жива. И не надо меня жалеть».

«– По сравнению с твоими бедами мои беды кажутся ничтожными и настолько мелкими, что их даже невидно вблизи».

«– А мне вот сейчас по-настоящему жаль, что я тебе сейчас обо всем рассказала» – сказала она.

«– Почему?» – спросил я.

«– Потому что между нами невозможна дружба».

«– Это еще почему?».

«– Потому что!».

«– Ты ведь из другого мира? Ты – дух, который живет в спортивной школе?» – спросил я.

«– Нет. Да. Откуда ты знаешь?» – опешив, спросила она.

«– Я о многом знаю. Думаешь, почему я тебя вижу, а другие – нет?»

«– Потому что… ты – особенный» – сообразила она.

«– Что-то вроде того. Ну, все равно спасибо за комплимент. Так из кого ты мира? Из подземного или космического?»

Она не отвечала, глядя в мои глаза.

«– Пускай это будет для тебя маленькой тайной» – сказала она. Потом добавила. – «Я потом скажу».

«– Как скажешь. Кстати, ты так мне и не объяснила, почему мы не можем дружить? Встречаться?»

«– Потому что ты человек, а я – дух. Мои приемные родители будут недовольны, и если узнаю о том, что я общаюсь с тобой, меня вообще убьют».

«– Сейчас ведь ты не боишься со мной общаться?».

«– Боюсь. Но я забываю о страхе, когда смотрю в твои глаза».

В этот момент в раздевалку зашел мой тренер и спросил:

«– И с кем это ты тут разговариваешь?».

«– Ни с кем. Сам с собой. Ругаю себя за то, что натворил».

«– А вот это правильно. – Он похлопал меня по плечу. – Пока сам себя не отругаешь, никогда не исправишься. Так. Мне нужно закрыть школу, а ты меня задерживаешь. Даю тебе три минуты на сборы. Время пошло».

«– Хорошо» – ответил я, и он вышел из раздевалки.

Я начал ее звать, но она не отзывалась.

«– Я знаю, что ты здесь. Давай встретимся завтра. В это же время. На стадионе. Если, конечно, сможешь. Я буду ждать тебя, таинственная незнакомка. Как жаль, что я не спросил, как тебя зовут».

Я пошел домой, окрыленный любовью. Целый день я думал о ней. И только о ней. Представлял, как мы встретимся. Мечтал, как будем дружить, и любить друг друга.

Помню, ночь была бессонная; ее образ, чистый и непокорный, не давал мне покоя.

На следующий день, я в буквальном смысле летел на тренировку. Я не боялся ни отжиманий, ни грозных речей тренера, ни недовольных насмешек команды. Все, что раньше было важным, стало никчемным.

После тренировки я побежал на корт, окрыленный мечтой обрести друга.

Я просидел на стадионе два часа. Она так и не пришла. Я разозлился, плюнул и пошел домой, не понимания, почему она так со мной поступила. На следующий день я снова пришел на стадион. Ты спросишь меня почему? Я отвечу. Потому что решил ей доказать, как сильно я желаю с ней дружить; что она мне может доверять. И так приходил целый месяц к стадиону. Садился. И ждал. Иногда по два часа, иногда того больше. Семену, говорил, что мне нужно навестить бабушку. Он верил. И уходил домой. А я ждал, пока небо не становилось черным и безликим.

Когда я практически отчаялся, я увидел ее на стадионе; она сидела и смотрела на меня.

«– Ааа, ты вернулась?» – бросил я.

«– Разве ты меня не ждал?» – спросила она.

«– Я? Тебя? Ты что сумасшедшая! С какой это стати я должен был тебя ждать?»

«– Потому что влюбился в меня!» – ответила она.

Я притворно засмеялся.

«– Я тебя не люблю! Ты с кем-то меня путаешь?»

«– Ничего я не путаю!»

«– Путаешь!» – упрямился я.

«– Хорошо. Тогда зачем ты ходил целый месяц сюда, на стадион?» – спросила она, повергнув меня врасплох.

«– Откуда ты…».

«– Я следила за тобой. Все не решалась к тебе подойти. Заговорить с тобой».

«– Почему?».

«– Стеснялась, разве не понятно?».

«– Ты не поняла моего вопроса. Почему ты сегодня решилась заговорить со мной?».

«– Не знаю. Тоже, наверное, влюбилась в тебя, как дурочка, глядя на твою самоотверженность и отвагу».

«– Странно, мы говорим о возвышенных чувствах. О любви. Но я даже не знаю, как тебя зовут».

«– Клементина!» – сказала она.

«– Красивое имя» – признался я.

«– Ты думаешь?».

«– Несомненно. Приятно познакомиться, Клементина. Меня зовут Василий».

«– Взаимно, Василий».

«– Можно к тебе подсесть?» – спросил я.

«– Мог бы и не спрашивать».

«– У меня к тебе такой вопрос. Ты любишь футбол?»

«– Ненавижу!» – ответила она.

Так началась наша дружба.

Каждый день мы встречаемся на стадионе и просто общались. Нам хорошо вместе. Мы любим друг друга.

Пятнадцатого декабря нашей дружбе исполниться три месяца.

Вот такая небольшая история.

– Красивая, трогательная история. Василий, я в очередной раз убедилась, что ты прирожденный рассказчик. Не пробовал писать?

– Я? Писать? Ты, наверное, шутишь! Это точно не мое! У меня по русскому языку вечные проблемы с орфографией и пунктуацией.

– Попробуй на досуге. Мне кажется, у тебя получится.

– Попробую… позже… наверное… короче, не буду обещать. Но если я начну писать – хоть я в это сам не верю! – то свой первый рассказ, я обязательно посвищу тебе. Обещаю.

– Так мило с твоей стороны. Я буду с нетерпением ждать.

– Как быстро стемнело, – сказал Василий, посмотрев на звездное небо. – Люблю ночь, тихую и звездную.

– Не ты один, – сказала Виктория, глядя на брата, который смотрел ввысь и улыбался. Добрая, беззаботная улыбка юноши, который через несколько лет превратится в мужчину.

– Василий, я знаю, что ты знаешь… и это не дает мне покоя.

– О чем ты, Виктория? – спросил он. – Не говори снова загадками.

– Ты скрываешь от меня правду. Ты ведь прекрасно осведомлен, в каком мире живет Клементина?

– Осведомлен, – подтвердил он. – Но она этого не знает. И не должна узнать.

– Понимаю. Кто она? Добрый или злой дух?

– А зачем тебе знать? – поинтересовался он.

– Как зачем? Я, как твоя старшая сестра, должна знать с кем мой младший брат общается.

– Если я скажу, что она злой или добрый дух, разве что-то измениться?

– Я так и знала, – огорчилась Вика.

– Что ты знала? Я ведь еще ничего не сказал!

– Иногда, Вася, все понятно без слов. Она злой дух. Ведь так?

– Ну вот, ты расстроилась. Тебя нельзя переживать. Ты помнишь об этом?

– Стараюсь не забыть, – ответила она. – Слишком уж я люблю тебя, чтобы не переживать и не думать о том, что ты мне сегодня сказал.

Молчание.

– Можно я задам тебе три вопроса, – спросила Виктория. Он кивнул. – Только обещай, что ответишь на них как можно честней. – Василий снова кивнул. – Ты ей доверяешь?

– Да.

– Она тебя любит?

– Да.

– Ты познакомишь меня с ней?

– Я не знаю. Я построюсь.

– Мне нужен определенный ответ, – уточнила она.

– Да, – согласился он.

– Отлично. Больше вопросов не имею.

– Ты говоришь, как адвокат, Вика, – подметил Василий.

Она улыбнулась.

– Береги себя, Василий. Будь аккуратен и бдителен. И если что-нибудь случиться – не дай Бог, конечно – сразу звони мне. Мы договорились?

– Ага.

Они еще немного посидели на качели, молчаливо глядя в небо, каждый думая о своем и пошли в дом, выпили по кружке горячего шоколада и легли спать. Утром пришел Антон и разбудил всех сонных домочадцев.

***

Домовой и Виктория шагали по ромашковому полю, вдыхая приторно-сладкие ароматы любви; их ноги утопали в траве по колено.

Светило яркое солнце, в лучах которого ласкалась зеленая-презеленая трава, деревья, каждая его веточка и каждый листочек; птицы, зайцы, барсуки и ржущие лошади, бегущие по полю, чтобы напиться у водоема.

Они сели, утонув в белых волнах ромашек.

Сначала Виктория рассказала Домовому о положительных результатах УЗИ, а потом о том, что Василий познакомился с девочкой – со злым духом. Клементиной.

– Надо предпринять срочные меры. Я за него переживаю, – сказала она. – Это девочка может быть опасна.

– Я понимаю твои переживания, но если Клементина его любит – по-настоящему любит – то она не причинит ему никого вреда. Я же не сделал тебе ничего такого, о чем бы ты могла впоследствии пожалеть.

– Василий заверил меня, что любит, да так сильно, что не хочет его отпускать домой, когда приходит время расставаться.

– Тогда почему ты переживаешь?

– А вдруг ее помыслы иные: злые и расчетливые. Может, она хочет заманить моего брата в капкан с помощью лжи и обмана.

– Почему такая уверенность? Только не говори, пожалуйста, что это из-за того, что она злой дух!

– Она – злой дух! И я не могу ей доверять!

– Ты ведь мне доверяла.

– Это другое! – возразила Виктория.

– То же самое. Она маленькая девочка. Она не способна на обман. Ее душа еще непорочна. Вспомни меня, когда мне было двенадцать.

– Но если ничего не измениться, ее душа превратится во мрак, во тьму, в пустоту. И тогда беды не миновать.

– А кто знает, вдруг она решиться ради любви отказаться от своего мрачного будущего и отправится на острова забвения, чтобы попытать счастье, переродиться? Мой тебе совет: успокойся, не торопи события и рассмотри ситуацию с другого ракурса. Ты ее ведь даже не знаешь, верно? – Виктория кивнула. – Тогда, зачем так скверно о ней думать. Она обрела друга в лице твоего брата. Разве это не чудесно? Разве это не повод, чтобы измениться к лучшему? Разве я не изменился в лучшую сторону ради тебя? Дай ее шанс. Я уверен, она сделает твоего брата только счастливее и свободней. Ведь, так?

– Да. Он ее любит. Это точно.

– Тем более. Не нужны никакие меры. Лучшее, что ты можешь сделать для Василия – ничего не делать. Они сами разберутся. Это их отношения. Их любовь. И их собственное право на счастья. Ты должна это понимать. Он давным-давно не мальчик, Виктория. Смирись с этим неоспоримым фактом: Василий вырос, он – юноша, который вправе сам принимать решения. Вправе сам выбирать, кого любить, а кого – нет.

– Ты прав, Домовой. Ты как всегда прав, – согласилась с ним Виктория. Потом спросила. – Думаешь, я с ней увижусь?

– Несомненно.

Виктория посмотрел вдаль, на журчащий ручеек, закрытый деревьями и увидела, как к ним шла Элизабет, держа за руку двухгодовалого Лео, который быстро перебирал ножками, подпрыгивал и смеялся. – Домовой, смотри. Элизабет с Лео.

Виктория невольно улыбалась, когда смотрела, как Домовой подхватывает сына и нежно его обнимает. Как Леонардо обхватывает шею Домового крохотными ручками, мило корчит свою мордочку и смеяться.

Домовой несколько раз покружился на месте и стал подкидывать сына высоко вверх; Лео еще громче засмеялся, махая ручками и ножками в воздухе, неугомонно повторяя: «Есе, папа! Есе!».

Смех окутал ромашковое поле.

Элизабет подбежала к мужу и сыну, обняла их.

Они подошли к Виктории. Элизабет чмокнула ее в щечку, а Лео запрыгнул Вике на руки и повис на ее шее. Он ее любил.

– Виктория, у нас для тебя хорошие новости, – сказала Элизабет.

– Это интересно. Какие?

– Мы ждем второго ребенка! Я беременна!

– Как здорово! – воскликнула радостная Виктория. – Я вас поздравляю!

– Спасибо. Цветок Дари сообщил нам, что это будет девочка.

– Как вы и хотели!

– Да. И еще новость, – Домовой светился от счастья. – Мы решили назвать девочку Викторией, если, конечно, ты не против.

– Это, правда? Викторией? Вы уверены? – спросила Виктория. К ее глазам поступили слезы.

– Более чем, – ответила Элизабет.

– Так приятно. Это такая честь для меня. Как я могу быть против!?

– Это честь для нас назвать нашу дочь в честь великой женщины!

– Да ладно вам, – скромничала Виктория, смахнула слезу и обняла их. – Вы мои сладкие. Люблю вас.

Глава 7

На третий месяц беременности боли в животе прекратились, как и прогнозировал лечащий врач Виктории.

– Это действительно хорошая новость, – сказала врач, маленькая и хрупкая женщина с коротко постриженными волосами, завораживающими голубыми глазами и полными губами. Ей было далеко за тридцать, но выглядела она свежо и все еще привлекательно. Ее стройная, подтянутая фигура, напоминала мальчишескую. – Боли в нижней части живота для беременных – это первый признак, или сигнал, того, что возможен риск выкидыша. То есть прерывание беременности. Конечно, не всегда теория шагает в одну ногу с практикой. У каждой женщине беременность протекает по-разному. В вашем случае, исходя из положительного результата УЗИ, где не выявлено ни смещение внутренних органов, ни воспалительных процессов в брюшной полости, ваши боли в животе были спровоцированы эмоциональными, умственными и физическими нагрузками. Эмоциональная нагрузка у многих женщин во время беременности возрастает в десятки раз, это естественный и нормальный процесс, пред которым врачи бессильны. Что касается умственных и физических нагрузок, то это дело поправимое. По моему опытному наставлению вы перестали работать, соответственно стали больше отдыхать. Итог: боли прекратились в состояние покоя. Из вышесказанного вытекает только один рациональный вывод: вы не должны себя утруждать домашними делами, как можно больше отдыхать и, конечно, не волноваться и не нервничать, это важно. Мы договорились?

– Да, – ответила Виктория.

– Можете одеваться. – Врач сняла резиновые перчатки, выкинула их в мусорное ведро, помыла руки. – Вы рады, что у вас будет девочка?

– Я счастлива. Как и мой муж, моя семья, мои друзья. Когда они узнали о девочке, они всю меня перецеловали.

– Ну, еще бы. Мы, женщины, рождены, чтобы рождать чудо. Простите за тавтологию. У меня у самой трое детей. Души в них ни чаю.

– Сколько им лет? – поинтересовалась Виктория.

– Старшей – десять, среднему – семь, младшей – четыре годика.

– Вам всегда было страшно рожать?

– Страшно? – Задумалась. – Всегда! Каждый раз – как в первый раз. После родов чувствуешь облегчение и усталость. И ничего больше. Потом, когда все кончено, ты берешь на руки свое ребенка и сквозь улыбку плачешь. Непередаваемое чувство, которое невозможно описать, так как не хватит ни слов, ни чувств. – Молчание. – Я не понимаю, тех женщин, которые идут против воли Божьей, против кровных уз природы и вместо детей предпочитают карьеру. А когда приходит время, как они думают, они уже не могут родить. Печально и грустно смотреть на сорокапятилетнюю женщину, потерявшую своего первенца на третьем месяце беременности. Одна, у разбитого корыта, несчастная. За душой – дом, машина, сбережения в банки. И для чего? Ни семьи, ни детей. Ничего того, что делает женщину женщиной. Поверьте моему опыту, когда вы родите первенца, ваш мир измениться бесповоротно и кардинально. Только не думайте наивно, что что-то измениться в окружающем вас пространстве. Нет. Изменения коснуться вашего внутреннего мира. Вы станете матерью, женщиной. А пока наслаждайтесь беременностью. – Врач засмеялась. – Разные пациентки реагирует на последнюю фразу по-разному. Снова тавтология! И черт с ней! У кого маленький срок, удивляются и думают, что я сумасшедшая и несу, какую чушь насчет наслаждения. У кого срок близко подошел к родам, скромно улыбаются, глядя на меня грустными глазами, которые, как бы говорят мне, следующие слова: «Как жаль, что это наслаждение всего лишь на девять месяцев». И это правда, Виктория. Многие пациентки, признаются мне, что когда время приходит рожать, им неохота расставаться с ребенком.

– Он – это я. Я – это он. Мы – едины. Не хочу вас разочаровать, но я уже не хочу с ним расставаться, – ответила Виктория.

– Это хорошо. Вы будет замечательной матерью.

– Спасибо.

– Придете ко мне в следующий раз… так… уже забыла… двадцать четвертого. Через десять дней. – Врач протянула ей талон. И попрощалась. – До свидания, Виктория. Приятно было с вами поболтать.

– До свидания. Мне тоже.

«Дневник Виктории».

Третья глава рукописи о лживом священнике, который совершил непростительный грех.

Отчего мир наш гниет, как опавшая листва, а от чего цветет, как алая роза на скалистой горе?

Раньше я бы с трудом ответил на этот вопрос. Но сейчас, когда я сам совершил грех, я отвечу с легкостью, ибо мне открылась простая, но страшная истина; истина высокомерного и тщеславного лжеца, прародителя людского горя и беды. Да, да, прародителя. Я священник снаружи, но дьявол – внутри.

Когда цветет…

Когда люди бескорыстно помогают друг другу. Когда любят и уважают друг друга, словно всем мы – Царство Небесное. Когда рождаются дети (цветы нашей жизни!). Когда они уже повзрослевшие идут против зла (наркотиков, бессердечия, жестокости), навстречу добру и добрым поступкам; к миру, без Зла и похоти, что навечно в наших сердцах.

Когда гниет…

Когда люди ненавидят друг друга: кто-то из-за зависти, кто-то из-за корысти иподлости, кто-то из-за невежества, кто-то из-за социального статуса и расового отличия, кто-то потому что так хочет, так желает; просто так (это самое страшное!). Когда люди истребляют друг друга (сколько было войн – даже и не счесть!), уподобляя себя грешным демоном, чьи сердца прогнили в жестокости и бессердечии, а их души пропитались в сладко-приторном соусе крови и смерти. Когда наше дерево лжи и лицемерия возрастает, а не увядает; оно тянется к самым небесам, чтобы потом мы, смертные, покаялись за свои грехи перед Ликом Божьим.

Но для чего?

Для чего мы молимся, если мы полностью погрязли в своем невежестве, в чужой крови? Ибо уже никакое прощение Господа нас не спасет и не излечит наши больные души, ибо мы уже мертвы. И единственный выход спастись – это умереть, чтобы заново воскреснуть чистым и непорочным дитем.

Я грешен. Я сею зло, вместо добра. Я предал тебя, мой Бог. Нет мне прощения…

Последнее предложение Виктория зачеркнула. Задумалась. Написала следующее: «Что я хотела сказать этими словами?». Зачеркнула. Закрыла дневник. Положила его в ящик стола. И пошла на кухню, готовить жаркое к приходу Антона.

Антон пришел в шестом часу. За окном шел сильный, косой дождь, барабаня по карнизу.

Когда Виктория увидела в коридоре Антона, она заметила, что он сегодня чрезмерно возбужден и активен. Зайдя в коридор, напевая мотивчик старой песни, он быстро снял кроссовки, подбежал к Виктории, чмокнул ее в щечку, обнял, взял на руки и закружился на месте.

И кружился, пока у него не закружилась голова; брякнулся попой на пол вместе с Викторией.

Они засмеялись.

– Что с тобой, Антон? Ты случайно не болен, сегодня?

– Я болен любовью, поэтому я такой безумный! И вообще, что за вопрос-то такой?

– Ну, ты сам подумай… нормальный муж стал бы таскать свою пухленькую жену на руках? – Она засмеялась. – Мне кажется, нет! А ты как думаешь?

– Мне понравился твой акцент на слове «пухленькой». – Он, смеясь, навалился на нее и стал целовать ее изящную шею. – Сладкая моя, хочу тебя заверить в одном неоспоримом факте: мужчина, влюбленный в женщину, пойдет на любую глупостью, на любое безумство, на любой подвиг.

– О мой герой, я уже поняла это! Приятно, что ты все еще в меня влюблен. Столько лет вместе…

– Что значит «все еще влюблен!»? Не понял, объясни-ка малограмотному?

– Когда-нибудь я тебе надоем. И все. Так бывает.

– Только не со мной. Не с нами. Ты мне никогда не надоешь, если, конечно, не будешь обзывать себя пухленькой.

– А что вроде бы неплохое слово?

– Ужасное слово. Ты у меня самая стройная и прекрасная.

– Правда?

Она прильнула к его губам.

Два сердца, соединившихся прочными и одновременно такими хрупкими, узами, горели, потухали и снова возгорались в зыбком, одиноком и таком мистическом закате, когда их губы смыкались в сладострастном поцелуе, который давал больше, чем надежду; он дарил прочную веру, окаймленную золотым сечением любви.

– Да. Самая-самая. Мне не хватит всех слов, чтобы описать твою неземную красоту, которая кружит мне голову, когда я на тебя смотрю.

– Ты мой хороший. Самый-самый лучший. Я люблю тебя. – Их губы снова соединились в поцелуе. – И никогда не разлюблю. Пусть это звучит по-детски наивно и простодушно.

Вдоволь нацеловавшись, они встали с пола, и пошли на кухню. Пока Виктория накрывала на стол, Антон сбегал к машине, извлек оттуда синий пакет и пошел обратно домой.

– Виктория, у меня для тебя небольшой сюрприз, – сказал он и подошел ближе к плите, где стояла Вика. – Помнишь, ты меня просила подумать насчет новой – детской – комнаты для нашей крохи? Так вот – я все продумал и хочу поделиться с тобой некоторыми соображениями. Присядь.

Он вытащил из пакета два рисунка.

На первом рисунке была изображена комната, в которой больше преобладал голубой цвет. Обои по замыслу художника изображали голубое звездное небо. В углу, возле окна, лежали на полу большие мягкие игрушки; рядом – крохотный голубой столик, на котором возвышали мягкие кубики. В центре комнаты стояла высокая деревянная кроватка; сверху на подножке крутились разноцветные шарики. Напротив кровати – мебельная стенка серо-голубого оттенка.

На втором рисунке преобладали два цвета: фиолетовый и салатный. Потолок – салатового цвета (на нем летали божьи коровки, бабочки, птицы), а стены – фиолетового. На правой стене была нарисована большая желтая ромашка; на противоположной стене – поляна желтых одуванчиков. Мебель та же самая, что и на первом рисунке только расставлена по-другому.

– Ну и как тебе мои шедевры?

– Классные. Ты такой молодец, – похвалила его Виктория.

– Какой тебе больше нравится рисунок?

– Второй, – уверенно ответила она. – Определенно второй. Первый вариант слишком мальчишеский. Вторая комната, нарисованная тобой – мечта для любой девочки. Я бы сама не отказалась там жить.

– Замечательно. Ты одобряешь дизайн. Так? – Вика кивнула. – Значит, ты не против, чтобы я приступил к ремонту?

– Нет. Но ты уверен, что справишься?

– Я – нет. Мы – справимся. Не сомневайся.

– Я ничего не умею. Честно.

– Ничего сложного. Я тебя научу.

– Хорошо. Что у тебя еще в пакете?

– В пакете? Не скажу! – Он мотнул головой, спрятав пакет за спину. – Даже не мечтай.

– Нууу скажи… не будь таким злыднем.

– Неа. Злыдни умею хранить секреты.

– Я все равно узнаю.

– А я его спрячу, и ты его никогда не найдешь.

– Ты уверен?

– Ха. Да, уверен. – Он повернулся к ней спиной, достал из пакета мягкого медвежонка. Повернулся к ней, держа в руках игрушку, прижав ее к груди. – Это подарок, Виктория не тебе, а нашей дочери.

– У меня был такой же мишка, когда я была маленькая, – сказала Виктория и подошла ближе к мужу. – Ее первая мягкая игрушка. От папы. Как мило. Ты такой заботливый.

Они снова поцеловались. И принялись за еду.

Когда они поели, Антон сказал:

– Надеюсь, ей понравится мой подарок.

– Обязательно. Любой подарок от папы или мамы – это лучший подарок для ребенка. Уж я-то знаю.

– Меня никогда не баловали родители. Не то чтобы игрушками, а даже вниманием, которое они тратили только на себя. Чертовые эгоисты.

– Не надо ругаться, Антон. Они твои родители.

– Обычно родители радуются, когда у их взрослых детей рождаются свои дети, а не делают из этого проблему всемирного масштаба. Все еще слышу ее слова: «Что теперь скажут люди, когда узнают, что я стала бабушкой?». Дрожь по телу от таких рассуждений. Боль на сердце от ее бессердечия и бесчувственности.

– Не говори так. Она – твоя мать.

– Мать? Вопрос: мать бросает отца и маленького сына на три долгих года ради карьеры, чтобы потом вернуться ни с чем и без ничего, надломленной, брошенной, несчастной?

– Я…

– Ты бы бросила?

– Нет.

– Вот и ответ на вопрос. Знаешь, я вот думаю, что если бы она не вернулась, что было бы тогда? Было бы лучше для нас с отцом? Я думаю, да. Я никогда бы не увидел ее отчаянья, безумия, хладнокровия, ледяного взгляда, полного боли и ненависти. Не услышал бы в свой адрес толику неблагоразумных речей. Не стал бы свидетелем рухнувшего мифа о великой карьере актрисы. Не стал бы свидетелем постоянных стычек, недомолвок, презренных взглядов между родителями, которые закончились для отца сначала безучастной окаменелостью некогда доброго характера (не зря говорят, что люди, живущие вместе, похожи друг на друга), что привело к нашему отторжению друг от друга, а потом к приступу, повлекшему за собой смерть. Смерть как облегчение от маминого нытья и вечного недовольства; от ее тирании. – Антон посмотрел вверх. – О боже! Отец! Мы так и не простили друг друга. А теперь уже поздно. Слишком поздно. Ты умер, а я – живу, чтобы вспоминать о той ссоре, которую можно было избежать, если бы… я – гордец, я…

– Тише, тише. Успокойся. Он давно простил тебя. Давно.

Его отец умер месяц назад. И для него смерть отца стала хлесткой пощечиной, ударом, который подломил его. Он хотел извиниться перед ним, но не успел.

За три дня до смерти, он встречался с отцом, они обмолвились стандартными вопросами и разошлись в разные стороны, так и не сказав самого главного: «Прости». А теперь уже поздно. Он умер. Ничего не изменишь. Время не вернуть вспять.

– Если бы я извинился… сейчас бы отец был жив. Жив.

– Откуда тебе знать, как было бы? Не вини себя.

– Прости. Я что-то растрогался. Сегодня великий день, а я…

– Великий день? – удивилась Виктория.

– Ага. Во-первых, одобрен проект будущей комнаты. И, во-вторых, выбрано имя нашей дочурки.

– Когда это мы успели? Что-то я не припомню?

– Вчера, – ответил Антон.

– Как я сейчас помню, мы вчера определились на счет двух имен: Алиса и Валентина. Но окончательное решение не было принято. Или я не права?

– Права. Но я еще вчера определился.

– Я тоже.

– Может, тогда на раз, два, три.

– Тебе не кажется, что это глупо? – спросила Виктория.

– Нет. А тебе?

– Нет.

– А что тогда спрашиваешь? – поинтересовался Антон.

– Для собственного спокойствия, что я не глупая.

– Понятно. Хочешь секрет? Мы оба – глупые!

Они засмеялись, обняв друг друга.

– Раз, – начал отсчет Антон. – Два. Два с четвертинкой. Два с половинкой.

– Стоп-стоп, – воскликнула Вика. – Подожди. Давай лучше напишем имя на бумажках?

– Так лучше! – согласился он.

Оторвав два клочка бумаги из тетради, они написали имена и поменялись бумажками.

– Ты готова?

– Нет.

– Я понимаю, что очень волнительно. Но надо принимать решение.

– Хорошо. Смотрим.

На двух клочках бумаги было написано: «Алиса».

– Значит, Алиса? – спросил он, радуясь, как ребенок.

– Да, – ответила Виктория.

Глава 8

Виктория проснулась от того, что громко – запредельно звонко – заиграла музыка на мобильном телефоне, нарушив медленное течение времени в тиши восходящего утра; на постель падали первые лучи солнца, дыхание свежего ветра проникало через открытую раму, оттуда же был слышен щебет птицы, что сидела на ветке березы.

Ей снился парящий остров, окутанный со всех сторон облаками; она купала новорожденное дитя в чисто-кристальном водоеме, любуясь его божественной красотой и естественностью, содрогаясь от каждого его вдоха и выдоха, наслаждаясь сладким мгновением, когда ребенок крепко-крепко обхватил рукой ее пальчик.

Она встала с постели, все еще паря, как птица, в приятных сновидениях, незаметно уходящих на второй план, в небытие, под покровом ее величества реальности.

Взяла со стола мобильный телефон, который был завален бумагами.

Ответила.

Звонил Василий. Он говорил быстро, тараторил. Явно переживал. Сказал ей о том, чтобы она подошла через час к спортивному комплексу «Титан», если, конечно, она сможет. Виктория сказала, что обязательно придет, не задавая лишних вопросов. Хоть она и была еще где-то между двумя фазами, между сном и реальностью, иными словами, в стадии «полудрема», она сразу сообразила, что ее ждет долгожданное знакомство с Клементиной.

После разговора Викторию накрыло внезапное волнение от грядущей встречи.

Через полчаса она села в такси, и они помчались к стадиону.

Когда машина подъехала к главному зданию комплекса «Титан», она увидела встревоженного Василия, который ходил взад-вперед, о чем-то напряженно думал, шевеля губами.

Заплатив водителю, она вышла из машины и позвала брата.

Василий подошел к ней.

– Почему такая срочность? – спросила Виктория по дороге к стадиону.

– Сегодня особенный день. Точнее утро. Утро, когда ее родителей нет дома, и мы сможете наконец-то познакомиться, не рискуя быть замеченными.

– А где они?

– Уехали в Песчаные владения, в колледж, чтобы записать Клементину на начальные курсы.

– Туда, где учился Домовой?

– Именно.

– О боже! – воскликнула Виктория. – Начальные курсы, это что вроде вступительных экзаменов?

– Я не знаю. Клементина молчит. Она думает, что никогда не поступит в колледж, ибо не способна на то, что ей предлагает сделать руководство колледжа и навсегда останется заложницей здешних мест. Вечным, неприкаянным призраком, духом стадиона, который умрет от одиночества и от сокрушимой боли отчаянья.

– Странно. Почему тогда Домовой не сдавал никаких экзаменов, чтобы поступить в колледж?

– Домовой – сын Великого и Ужасного правителя Темных сил, злых духов. Так что неудивительно.

– Твоя правда, Василий. Ты ей говорил об островах забвения?

– Говорил.

– И что?

– Клементина сказала, что попасть на острова забвения можно тогда, когда ты учишься в колледже, когда ты становишься полноправным гражданином их общества и имеешь право выбора. На данный момент она – никто.

– Клементину кто-нибудь спросил, когда ее взяли на попечения приемные родители, хочет она с ними жить или нет?

– Нет.

– Сколько ей лет?

– Шестнадцать. Как мне.

– У нее нет ни свободы, ни свободы слова, ни родительской заботы и защиты. Ничего. Она одна против всех. Против системы. Ей придется сделать то, что ей скажут для поступления в колледж. Вот только что?

– Если бы я знал, я сказал бы тебе, Виктория. Но, увы, я сам не знаю.

– Главное, чтобы это не касалось тебя.

– О чем ты?

– Все о том же. Ей нужно выполнить определенное задание, скажем так, домашнюю работу, чтобы набрать определенную сумму балов до проходного минимума. Работа, которая подразумевает сделать нечто такое, определенно плохое, отчего она сама не в восторге. А именно причинить боль смертному, которого она сейчас охраняет.

– На что ты намекаешь? – возмутился Василий.

– Я не намекаю, я пытаюсь предположить.

– Ты не знаешь Клементину, а уже ее осуждаешь в том, что она еще не совершила. Я жалею, что рассказал тебе о ней.

– Прости, я не хотела обидеть тебя. Как и её, Клементину, которая сейчас стоит за моей спиной и нагло подслушивает наш разговор.

– Ее здесь нет! – воспротивился Василий, оглядываясь по сторонам.

– Ты уверен?

– Да. Я почувствовал бы ее запах.

– Плохое у тебя обоняние.

– Ты с ума сошла! Она не такая, чтобы подслушивать чужие разговоры.

– Ты ее считаешь святой. Это и есть обман. Не бывают непорочных. Все мы неидеальны. И все мы подслушиваем чужие разговоры, хоть это и считается неприемлемым и постыдным. – Виктория обернулась и увидела еле видимое сияние, излучающее смешенные чувства страха и заинтересованности. – Я тебя вижу, как Божий свет. Ты сияешь, как блики солнца от воды. Нет больше смысла прятаться. Я сказала, как думаю. Ты можешь либо принять эти слова, либо отвергнуть. Это твое право. Как и право быть со мной дружелюбной или той, кто предпочитает меня не замечать, как угрозу. Если ты пройдешь мимо, так и не появившись, я все пойму и просто развернусь и уйду, не сказав ни слова. Если явишься в своем истинном обличии, я подойду к тебе и с превеликим удовольствием познакомлюсь с тобой. С девушкой, с музой, которая каким-то волшебным образом приручила к себе моего непослушного младшего брата.

Виктория улыбнулась. И перед ней из светлого пятна, отражаемого от окрашенного асфальта, появилась рыжая босоногая девушка в ситцевом платье, поношенном и грязном; скромная улыбка, пленительные глаза, красивые руки.

Она подошла к Виктории, протянула руку и сказала:

– Я хочу с вами познакомиться. И то, что вы сказали отчасти правда, которую глупо отрицать, которую я тщетно пыталась скрыть не только от Васи, но от самой себя. Меня зовут Клементина.

– Очень приятно Клементина. Меня зовут Виктория, как тебе уже известно.

– Очень приятно.

Они пожали друг другу руку.

– Есть ли здесь более укромное место для разговора? – спросила Виктория.

– Есть, – сказала Клементина. – Пойдемте.

– Почему я не вижу, как ты светишься? – спросил Василий у Клементины, когда взял ее за руку.

– Потому что у твоей сестры более развиты сенсорные чувства, чем у тебя.

Они вышли на узкую асфальтированную дорогу, которая огибала баскетбольные и теннисные площадки, огражденные высоким металлическими решетками.

Сойдя с дорожки, они углубились в густой лес, часть которого поросла на территории спортивного комплекса. Дойдя почти до забора, они остановились, расположившись в тени березняка, и сели на поваленное дерево.

– Вы правда встречались с отцом Домового? – спросила Клементина, чтобы не начинать тяжелый разговор.

– Да. Один раз. Мерзкий тип. Мне еще повезло, что он меня не убил.

– Вы правда любили десять лет Домового?

– А почему любила? Я и сейчас его люблю. Двадцать лет уже получается.

– С пяти лет? Это возможно?

– Как видишь, возможно.

– Кстати, поздравляю вас. Вы скоро станете мамой.

– Спасибо.

– Что вы чувствуете?

– Нечто, что невозможно описать.

– Понятно.

– Что ничего не понятно, – добавил от себя Василий. И засмеялся.

– Клементина, где ты родилась? – спросила Виктория.

– На другой планете, где и сейчас живу.

– Мне жаль твоих родителей.

– Мне тоже.

– Приемные родители – хорошие?

– Ужасные, мерзкие духи, которые заставляют меня делать ужасные вещи.

– Которые тебе не по душе, – добавила Виктория.

– Да, – согласилась она. – Если честно, я их ненавижу.

– Прости, что меняю тему нашего разговора. Но я должна сказать. Значит, ты родилась на другой планете, где живут злые духи?

– Да. О том, что там живут злые духи, я узнала только недавно от Васи.

– Домовой узнал об этом и того позже. Так что тебе еще повезло.

– Лучше бы я не знала.

– Рано или поздно узнала бы так или иначе.

– Наверное. Мерзко родится там, где живут одни пропавшие души…

– Ты, не пропавшая душа, если тебя во время излечить. Домовой ведь излечился, хоть и на его руках человеческая кровь.

– Но мне не излечиться, я твердо решила не поступать в колледж.

– Почему?

– Потому что, – она запнулась. – Я…

– А если тебя заставят? – не угомонялась Виктория.

– Не заставят, – запротестовала Клементина.

– Ты уверена?

– Да. Нет. Я не знаю. Они могут меня заставят, а это приведет…

Она замолчала.

– К чему, Клементина? К чему?

– Я… не могу сказать…

– Пожалуйста, только скажи одно, моему брату что-нибудь угрожает?

– Нет, – сказала она. Потом закрыла лицом руками. И закричала. – Я не могу больше врать!

Наступило молчание.

– О чем ты, Клементина? – теперь уже спросил Василий.

– Тебе грозит опасность, – еле выдавили она из себя. – Простите.

– Мне начать задать вопросы или ты сама расскажешь, что, как и почему? – обратилась Виктория к Клементине.

– Начну, – сказала Клементина и покосилась на Василия. – Прости, что не сказала сразу тебе об этом. Я боялась ранить тебя. Причинить боль. Потерять. Несколько недель назад приемные родители мне сообщили, что я должна причинить тебе невыносимую боль, чтобы меня взяли в колледж. Либо тебя изувечить так, чтобы ты до конца жизни остался калекой. Либо убить. Убийство и увечья – это верный способ заявить о себе в колледже, как о сильной личности. Сегодня они уехали подписывать соответствующие бумаги, что я согласна, но никто меня даже не спросил. К концу лета, после обучения теоретическим знаниям, я должна буду убить или искалечить тебя. Если не справлюсь – они помогут. Я им не верю. Мне кажется, они просто меня пугаю. Наверное. Сказать наверняка я не могу.

– Это правда? – спросил ошарашенный Василий.

– Правда. Правда, которая колит глаза, а душу разрывает на две части. Поэтому я так долго молчала, эгоистично хотела продлить нашу дружбу до конца лета, чтобы потом бросить тебя… чтобы ты больше никогда не приходил на стадион и сторонился его, как чрево ада, из которого нет выхода. Прости. Я поступила невежественно, кормя тебя пустыми надеждами на светлое будущее. Мы никогда не будем друзьями.

Василий молчал. Он окаменел. Его отчаяние настолько было велико, что он вошел в стадию ступора, мрачно глядя в глаза любимой.

– Неожиданно, – прошептала Виктория. – Или ожидаемо? – Она подошла к рыдающей Клементине, склонилась над ней и обняла. – Ты ни в чем невиновата, Клементина. Ты пешка в чужих и подлых руках. Тебя используют. Тобой манипулируют. Но ты не должна отчаиваться. Ты должна быть сильной ради себя, ради Василия.

– Я виновата! Виновата! – повторяла она, взявшись за руку Викторию, как за спасительную соломинку. – Только я! Если бы я послушала свое сердце, то я не стала бы встречаться с Васей и думать при этом, что все хорошо. Но я пошла на поводу предательских «возвышенных» чувств, которые обуздали мой разум и вскружили голову. И я влюбилась в него – в человека, теша свое самолюбие несбыточными мечтами, что мы всегда буде вместе и ничто – никто – нас не разлучит, ибо наша любовь чиста и непорочно. И вечна. Как же я ошиблась! Прости меня, Вася! Прости! Я люблю тебя, но моя любовь тебя недостойна! Я тебя недостойна!

Василий, в глазах которого стояли слезы, подошел к Клементине, присел на корточки, взял ее за свободную руку и сказал:

– Не говори так, что ты недостойна меня! Не говори! Это больно! Ты мой лучший друг, с которым мне хорошо и которого я люблю! Я тебя ни в чем не виню. Ни в чем! И хватит извиняться за то, что ты просто хотела любить! Как сказала моя мудрая сестра, ты невиновата. Тебя используют…

– Я утаила от тебя правду. Я подвергла тебя опасности. Я – чудовище!

– Постой. Ты во всем призналась. И это главное.

– Если бы…

– Что?

– Я утаила еще кое-что, потому что… потому что… не могла сказать всю правду. Просто не могла.

– А сейчас сможешь? – спросил у нее Василий.

– Да. Я построюсь, – самоотверженно сказала Клементина и, потупив взгляд на землю, начала говорить. – Не так давно к нам домой заходил сам отец Домового. Его глаза горели ненавистью, жестокостью и болью. Он властно и высокомерно оглядел владения, фыркнул и приказал моим услужливым приемным родителям отправить меня погулять, ибо, как он сказал, их ожидает серьезный разговор и коварно улыбнулся. Меня выгнали на улицу. В силу своей любознательности я оббежала дряхлую хижину, залезла на шаткую крышу, забралась на чердак и бесшумно пробралась к комнате, где они сидели, настолько близко, насколько в данной ситуации это было возможно. Я слышала его властный и грубый голос. Он говорил сначала о каких-то злых деяниях, потом стал причитать о боли, о страданиях, о печали и отчаянии, о постыдном унижении и пошатнувшейся карьеры Великого правителя. О том, что он никогда не простит сыну его подлую измену. Как и не простит ту, которая вскружила голову его мальчику, который ополчился на отца и сейчас ведет с ним войну.

– О боже! – воскликнула Виктория. – Войну! Ты уверена?

– Именно так он и сказал. Он долго говорил о межпланетной войне, которая приведет к тому, что одна из двух великих империй обязательно потерпит поражения. «Не может быть двух победителей. Либо его армия, либо моя! И я сделаю все возможное, чтобы уничтожить ЕГО! ». Так он сказал моему отчиму, который кивал головой, соглашаясь с каждым его словом.

– Что еще он сказал?

– Потом он предложил отцу и мачеху то, отчего они не могли отказаться.

– Что же это? – нетерпеливо спросил Василий.

– Он сказал: «Уважаемые друзья, вы же хотите прожить остаток дней в достатке и в роскоши, о которых вам даже и не снилось в самых чудных сновидениях? Чтобы вас все уважали и ценили? Конечно. Глупый вопрос. Я дам вам такую возможность. Как вы знаете, ваша уважаемая печерица не претендует на то, чтобы поступить в наш колледж. Нет у нее таких задатков. Но я готов закрыть глаза на этот факт и принять ее в колледж, в цитадель знаний. Если она выполнит одно простейшее задание под вашим непосредственным руководством. Именно: уничтожит земного мальчика, с которым завязала дружбу несколько месяц назад. Его зовут Василий. Если задание будет выполнено безукоризненно и четко, то я приму ее в наше элитное заведение». В комнате воцарилось тишина. Мачеха спросила: «А нам, какая выгода от этого?». Он снова засмеялся. И сказал: «Уважаемые, я думал, вы более сообразительны. Ну да ладно. Я объясню. Когда ваша печерица успешно выполнит задание и поступит в колледж, вы автоматически попадаете в Высшую Лигу. И не надо на меня так смотреть! Вы будите самыми востребованными духами по части воспитания детей! Сами посудите. Вы берете к себе падкого ребенка и делаете из него, не побоюсь этого слова, Великого, который имеет честь стоять в одном ряду со мной. И это еще не все! Убив этого двенадцатилетнего мальца, вы, мы совершим сокрушительный удар по бастиону Домового. Вы представляете? Вы будите героями! Богатыми героями, надо заметить».

– Они согласились, – догадалась Виктория.

– Сразу же. Расписались в каких-то бумагах. И пожали друг другу руки. Единственное, что спросил отчим у него, почему он сам не может выполнить это задания. Он ответил, что это не его дело. Потом сложил документы в папку и вышел из хижины. Я тем временем была уже на улице, якобы, поглощена вымышленной игрой. Он помахал мне рукой, улыбнулся и сказал: «Надеюсь, ты справишься, девочка моя». И исчез. Через минуту меня позвали в дом на серьезный разговор.

– Я не понял, ОН, что собираться выиграть войну, убив меня? – спросил Василий.

– Да, – ответила Виктория. – Я ничего не знала о войне. Не знала, что так все серьезно между отцом и сыном. Не знала, что нам грозит опасность. Кажется, меня сегодня ждет серьезный разговор с Домовым.

– А что же нам делать? – спросила Клементина у Вики.

– Прежде всего, вам следует сейчас перестать общаться. Теперь вам опасно быть вместе.

– Но мы не можем жить друг без друга! – возразил Василий.

– Так. Вот только не надо сейчас разыгрывать слезоточивую мелодраму. Я сама знаю, что требую от вас невозможного. Но так надо. Ради твоей же безопасности, Василий.

– Я полностью согласна с твоей сестрой, – сказала Клементина.

– Вы что обе сговорились! – возмутился он.

– Спасибо, – поблагодарила Вика Клементину, подмигнув ей.

– А что, если я не согласен на такие условия? – поинтересовался Вася.

– Тогда ты будешь дураком, который рискует своей жизни, жизнью своей семьи. Рискуешь своей любовью. Ты разве не понимаешь, что, если ты умрешь, что ты никогда не сможешь быть вместе с Клементиной? Так что придется смириться с тем фактом, что ты не увидишь Клементину до конца этого лета.

– Она права, Вася.

– Я знаю, – фыркнул он. И спросил. – Но хоть переписываться можно?

– И как ты себе это представляешь?

– Не знаю.

– Виктория, может, я буду передавать письма тебе, а ты – Василию? – предложила Клементина.

– Хорошая идея. Я согласна.

– Отлично! – обрадовался Василий и обнял Клементину.

– Когда возвращаются твои родители? – спросила Вика.

– Через полчаса, примерно.

– Но могут и раньше?

– Да, – подтвердила Клементина.

– Тогда предлагаю закончить наш разговор и начать прощаться.

Прощание было долгим и болезненным.

Глава 9

Виктория снова и снова прокручивала в голове события, произошедшие двумя часами ранее. Обычное знакомство с потусторонним духом окончилось неожиданным поворотом, открывающим несколько сокровенных тайн, тщательно скрытых от Викиного сознания и понимания, о которых она не должна была узнать, но узнала. Главным потрясением для нее стало то, что идет «скрытая» война между двумя духовными расами, война между отцом и сыном. Война, которая коснулась ее семьи, в частности, ее младшего брата, чья жизнь теперь в опасности.

Виктория решила сразу идти в школьный парк, к Элизабет.

Она ускорила шаг, почти перейдя на бег. Лоб покрылся испариной, лицо побагровело, пряди волос прилипли ко лбу, широкая свободная футболка взмокла от пота. Она почувствовать слабую боль в животе и остановилась. Перевала дыхание, отдышалась и пошла дальше, но уже спокойно и размерено, причитая себе под нос: «Успокойся, малышка. Куда вдруг побежала? С ума сошла? Хочешь потереть Алису, свою крохотную еще не родившуюся дочурку? Ты этого хочешь? НЕТ! Значит, хватит нестись, как паровоз. Успокойся. Ничего не произошло. Все живы, здоровы. Это главное. Поэтому не время отчаиваться и переживать из-за пустяка. Из-за пустяка? Пустяка! О чем ты болтаешь, Виктория? Это не пустяк. Василий в опасности. Возможно и твоя жизнь сейчас в опасности. Не забывай, что теперь ты не одна! Ты – мать! Ты помнишь об этом? Да! Вот и прекрасно!».

Перейдя дорогу, она зашла в парк и увидела Элизабет с Леонардо; они стояли в тени высокого тополя, Элизабет держала на руках Лео и что-то ему рассказывала.

Когда Лео заметил Викторию, он обрадовался, скромно ей улыбнулся и задергался в маминых руках, крикнув: «Виа! Мам, Виа!». Элизабет сначала не поняла, чему так радуется сын. Но потом, когда Лео стал показывать пальчиком на Вику, она обернулась и, рассмотрев Викин приближающийся силуэт, замахала ей рукой, отпустив сына навстречу любимой тете. Вступив на землю, он засеменил ножками, радуясь своему самостоятельному бегу. Виктория его подхватила на руки и закружила в воздухе.

– Что ты тут делаешь с утра пораньше? Соскучилась? – спросила Элизабет.

– И соскучилась. И хотела поговорить с твоим мужем, – ответила Вика.

– Я его сейчас нет. На работе… тяжелые трудовые будни… сама понимаешь. Если только в обед придет.

– А когда у него начинается обед?

– Через два часа.

– Понятно. Я что-то запамятовала, где он сейчас работает? – Виктория прекрасно знала, где он, якобы, работает.

– На заводе, – соврала Элизабет.

– Ах да точно! – Теперь все ясно. Элизабет знала о войне. Просто ничего не говорила ей. Но для чего? И почему? – В последнее время я какая-то рассеянная! Прости.

– Ничего. Со мной так часто бывало во время беременности. Ты сегодня вообще какая-то не такая.

– Не такая?

– Встревожена, что ли. Бледная какая-то. Ты не заболела?

– Нет. Чувствую себя прекрасно. Может, оттого, что плохо спала ночью? – предположила Вика.

– Возможно, – ответила Элизабет и взяла на руки зевающего Лео. – Ух! Какой ты тяжелый стал, сынишка! – Элизабет обратилась к Виктории. – О чем ты хотела поговорить с моим мужем? Что за спешка?

– О секрете, который он от меня скрывал, но, о котором я узнала от одного духа.

– Ты же знаешь, что у него от тебя нет секретов.

– Я тоже так думала до сегодняшнего утра. Оказывается, я ошиблась. У него есть секрет от меня. Как и у тебя от меня. Удивлена?

– Не понимаю.

– Все ты понимаешь, Элизабет. Еще подруга называется! Ну да ладно. Проехали. Придет Домовой – вот, тогда мы поговорим по душам. А сейчас я предлагаю просто посидеть в тишине на этой поляне.

– Ты уверена, что не хочешь обсудить со мной то, что тебя беспокоит?

– Нет никакого желания. Пока. Я обиделась. Но ты ведь знаешь, что я не могу долго обижаться на тебя. Хотя стоило бы тебя проучить, как следует. Глядишь, в следующий раз я буду введена своевременно в курс дела. Так что помолчим. Мне нужно подумать.

– Да о чем же ты тут разглагольствуешь!? – нетерпеливо воскликнула Элизабет.

– Не нужно больше вопросов, я на них все равно не отвечу.

– Ладно, – недовольно фыркнула она. Ее всегда бесило, когда ее называли Лизка. Виктория была об этом хорошо осведомлена. – Как скажешь. Будем слушать вой ветра.

Так они сидели целый час, вслушиваясь в тишину, думая, каждая о своем, пока не пришел Домовой.

– О чем задумались, девы мои? – спросил он, сел на желтый от солнца островок земли и засмотрелся на играющего неподалеку Лео.

– О чем?! О чем же мы с тобой задумались, Лизи? Не скажешь ему? – Элизабет не ответила. Виктория посмотрела на Домового далеко недобродушным взглядом, скорее взглядом, полного ненависти и негодования. – Ты, действительно, хочешь знать?

– Знаешь, глядя в твои хищные глаза, как-то желание само собой пропадает. Ты словно видишь во мне врага, нежели друга. Что случилось?

– Хороший вопрос: что случилось? А что собственного говоря, случилось-то? – Этот вопрос был адресован неизвестно кому; скорее всего самой Виктории. – Я тебе отвечу, что случилось! Случилось нечто такое, отчего я захотела зарыться в землю то ли от стыда, то ли от страха и никогда не возвращаться туда, где тебя либо убьют люди, либо чертовы духи. Случилось нечто такое, отчего я захотела задушить тебя собственными руками за твое наплевательское отношение ко мне и к моей семье. Как ты мог промолчать о том, что идет война, что ты воюешь с собственным отцом? Как ВЫ могли утаить от меня это? Я просто ума не приложу!

– Откуда ты…

– Чтобы ты лишний раз не переживала, – начала оправдываться Элизабет.

– Это отговорка, Лизи! Тупая отговорка!

– Пожалуйста, не кричи, Вика, – спокойным и рассудительным голосом сказала Домовой. – Тебе нужно успокоиться.

– Правда?

– Не надо сарказма. Мы не говорили тебе о войне, потому что мы боялись за твое здоровье, за твою беременность. Мы не стали лишний раз тебя тревожить из-за того, что происходит вовне твоего мира. Сама посуди, это было бы не благоразумно с нашей стороны. Ведь я прав, Вика?

– Спасибо, конечно, за вашу заботу, я ценю это. Но зачем? Зачем умалчивать о том, о чем бы я все равно рано или поздно узнала?

– Прости, Виктория, – извинилась Элизабет.

– Рано извиниться, Элизабет, – сказал Домовой. И обратился к Виктории. – Лучше ответь мне на такой вопрос: разве ты не знала, что идет «вечная» война между добром и злом?

– Знала, – ответила она.

– Знала. Тогда почему тебя так это удивило?

– Но я не знала, что именно ты возглавляешь войска против своего отца! Именно ты затеял глобальную войну. Кто-то один только выйдет победителем из битвы. Вопрос только кто: добро или зло?

– Мне пришлось встать на защиту моей родины. На защиту своей семьи. Мой отец не оставил выбора. Он нарушил все мыслимые и немыслимые правила, поэтому война была лишь вопросом времени, веры и надежды. Война, как неизбежная закономерность, ворвалась к нам без заведомого предупреждения, без стука и приглашения, тихо и незаметно. И нам ничего не оставалась, как обороняться и воевать. И вообще, кто тебя рассказал об этом?

– Это имеет значение?

– Имеет!

– Одна девушка-дух. Я уверена, ты ее не знаешь. Зато она о тебе знает – все! Ее зовут Клементина.

– К сожалению, я о ней первый раз слышу…

– Виктория? – хотела что-то спросить Элизабет и замолчала.

– Что?!

– Почему ты сказала… что Домовой и я поступили наплевательски по отношению к тебе и к твоей семье, не сказав о войне?

– Потому что мой брат в опасности! – воскликнула она.

– Что? – взволнованно спросил Домовой.

Виктория рассказала обо всем Домовому и Элизабет, что ей поведала Клементина, после чего сказала:

– Теперь ты понимаешь, почему я на тебя злюсь? – сказала Вика.

– Ах, этот чертов ублюдок! – выругался он. – Я его убью! Убью! Да как он посмел! Выродок!

– Не кричи, Домовой! Ты напугаешь ребенка, – сказала Элизабет.

– Он хотел нанести удар исподтишка. Хотел выиграть подлым и запрещенным методом.– Домовой посмотрел в сверкающие глаза Вики. – Прости, Виктория, я ничего не знал. Ничего. Такого не должно было произойти. У нас с ним было соглашение, которое он нарушил. Я никогда бы не подверг вашу семью опасности.

– Я знаю. Но в следующий раз говори мне обо всем, что происходит в вашем мире. Пожалуйста.

– Обещаю.

На мгновение воцарилось молчание. Виктория спросила:

– И что же нам теперь делать? Как защитить Василия?

– Ты ему запретила общаться с Клементиной?

– Да, – ответила Виктория.

– Молодец. – Он подумал. И сказал. – С сегодняшнего дня его будут охранять самые лучшие войны доброй воли. Скажи, чтобы он не пугался, когда увидит новых Домовых в доме родителей. Хорошо?

– А кто его будет охранять вне дома? Когда он будет на улице с друзьями?

– В школе будут другие духи. А на улице безопасно.

– А в магазинах, в кинотеатрах, на стадионах, в кафешках?

– Черт! Я сам за ним буду присматривать, – не выдержал Домовой.

– А если на него нападут, когда ты будешь сражаться на фронте?

Домовой не знал, что ответить. Он просто развел руками.

– Я так и знала…

– Скажи ему, чтобы он всегда держал связь с тобой, – посоветовал Домовой.

– Это само собой. А что если…

– Никаких «если», Виктория! Я решу проблему. Я больше боюсь другого…

– Чего?

– Не нанял ли он других тварей, злых духов, в качестве запасного варианта, чтобы избавиться от тебя и Антона?

– О боже…

Глава 10

Виктория забрала у Василия запечатанный конверт и пошла к спортивному комплексу, где ее с томительным нетерпением ждала Клементина; ждала одну-единственную спасительную весточку от любимого друга.

Виктория, как и обещала, почти каждое утро, в течение двух последних месяцев, приходила в родительский дом, брала письмо у брата и шла к стадиону, чтобы передать его Клементине.

За это время Виктория успела хорошо познакомиться с ней; с открытой, скромной, учтивой и доброй девушкой, которая четко определяла границу между добром и злом, что, несомненно, радовало Вику.

Если раньше Виктория думала, что Клементина – это опасный дух, который обманным путем хочет завладеть наивной душой ее брата, который хочет ввести ее саму в заблуждение, то потом она поменяла свое мнение на прямо противоположное. Она видела в ней спасительного духа, который добродетельно, без каких-либо корыстных помыслов, хочет помочь Василию, защищая его от зла, что накрыло его темным одеялом.

– Привет, Виктория, – сказала Клементина. И спросила. – Он что-нибудь написал?

– Привет, – поздоровалась с ней Вика и обняла ее. – Конечно, написал. Думаешь, я без письма пришла бы к тебе?

– А позавчера ты зачем тогда приходила?

– Соскучилась по тебе – вот и пришла.

– Ты скучаешь по мне? – изумленно спросила Клементина.

– Да, – призналась Вика. – А ты что по мне не скучаешь?

– Скучаю.

– Приятно слышать, – Виктория обрадовалось. – Ты мне напоминаешь мою подругу, Катерину.

– Спасибо. Ты меня смутила. Может, ты прочтешь его письмо?

– Тебе не кажется, что это неправильно, что я читаю его письма.

– Виктория, почему именно сейчас тебя стало это беспокоить, после всех прочитанных писем от Василия? Ты же знаешь, я не умею ни писать, ни читать. Без тебя я никогда бы не поняла, о чем он пишет. Вика, что тебе вчера сказали врачи?

– Только хорошие новости. Сказали, что беременность проходит без существенных сбоев. У плода сформировалось кроветворение, нервная система, пищеварение, дыхательные пути. Замечаются отложения подкожной жировой клетчатки. Начали расти волосики на голове и ногти на пальчиках. Представляешь!? Уже растут волосы! Длина плода двадцать пять сантиметров, а вес составляет примерно 350 грамм. Правда, чудо!? Еще чуть больше двух месяцев назад плод был всего три сантиметра в длину!

– Я рада за тебя, Виктория, – искренне сказала Клементина.

Выйдя на поляну, они сели на поваленное дерево и Клементина спросила:

– А что слышно о войне? Кто выигрывает?

Виктория ей рассказала, что сейчас Домовой и его соратники делают все возможное, чтобы удержать оборону на южной границе территории. Если они ее не удержат, то возможно «земная» империя добрых духов падет, то тогда у человечества не останется ни единого шанса на выживание. Северную сторону полностью захватили «противники» и теперь их невозможно сокрушить. Они разрушаю все, что встает на их пути: беспощадно убивают духов, сметая города, поселения, сжигая леса, очерняя воды химикатами. Ничто не оставляет их равнодушными. Если раньше силы с обеих сторон были относительно равны, то теперь пугающее лидерство захватила темная сторона, злые духи, под командованием отца Домового, который с каждым днем все шире и шире улыбается своему несомненному успеху, уже вкушая лавры победителя и спасителя собственного народа.

– Вот такая неутешительная информация поступила от Домового, – добавила Виктория.

– Страшно…

– Да. Я никогда не видела Домового таким напряженным и напуганным. Хоть он и героически, как и пободает мужчине-воину, не показывает своего страха, но я увидела в его глазах боль и страдания, которые терзают его душу, когда он остается наедине со своими пугающими мыслями. Он боится лишиться всего: мира, семьи, любви, чести. Боится проиграть.

– Может, тебе лучше не приходить ко мне?

– Это еще почему?

– А вдруг я представляю для тебя угрозу!? – предположила Клементина. – Кто знает, вдруг отец Домового еще раз приходил к нам домой и дал новое задания моим приемным родителям, чтобы я убила тебя?

– Не говори глупостей.

– А что, если это не глупости?

– Тогда, пожалуйста, сообщи мне, если соберешься меня убивать. Хорошо?

– Я говорю серьезно!

– Я тоже, Клементина. – Вика ее обняла. – Успокойся. Если всего бояться, то тогда лучше из дома не выходить. Ты так не считаешь? – спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила говорить. – Давай лучше присядем, и я прочту тебе письмо. Это успокоит твою ранимую душу.

– Давай, – согласила она.

Виктория аккуратно вскрыла запечатанный конверт, извлекла из него исписанный листок бумаги и начала читать:

«Здравствуй, дорогая Клементина!

Я соскучился по тебе.

Соскучился так, что готов нарушить закон, установленный Викторией и Домовым. Я хочу прикоснуться к тебе. Поцеловать. Обнять. Почувствовать твое биение сердце, запах твоих волос. Хочу смотреть в твои красивые глаза всю ночь напролет, находя там безбрежный океан любви, чувств и доброты.

Что же мне делать? Что? Я не знаю, что делать! Просто не знаю! Я целый день хожу, слоняюсь по дому, как сумасшедший, думая только о тебе. Ничто мне немило! Ни прогулки с друзьями, ни просмотр фильмов, ни постройка кораблей, ни общение с родителями, ни летнее солнце, которое согревает весь мир, ни бледная луна в безмолвной ночи, ни зеленый дуб, на котором я сижу и смотрю вдаль, чтобы увидеть тебя! Ничто! Все потеряло смысл!

Так что же мне делать? Как поступить? Нарушить закон и быть хотя бы на несколько минут счастливым с тобой или продолжать страдать, проклиная себя за свою трусость (или глупость!)? Что? Помоги мне! Напиши, что мне делать!

И еще… я хочу признаться… хоть это и нелегко.

Во-первых, вчера вечером я не выдержал (оказывается, моя воля – слаба!) и побежал к стадиону. К тебе, Клементина! Я бежал и бежал, не чувствуя ни усталости, ни угрызения совести. И остановился в самый последний момент, у самых ворот стадиона, так и не решившись зайти на территорию. А знаешь, почему? Не потому что я одумался в последний момент, как ты могла подумать. Нет. А потому что меня остановил Домовой. Точнее его слова: «Василий, если ты это сделаешь, то предашь не только Клементину, Викторию и меня, но и, прежде всего, себя! Подумай об этом? Я знаю тебе тяжело. Но ты должен держаться и быть сильным, как и подобает мужчине». Я развернулся и пошел домой. Но вернувшись домой, я пожалел, что не решился.

Во-вторых, я заметил, что за мной кто-то следит. Ты не переживай. Возможно, это просто моя фантазия разыгралась. Возможно, и нет. Я видел две тени в школе. На улице. В автобусе. На вокзале. В кино. Где я, там и они, Не странно ли?

Как думаешь, стоит ли рассказать сестре об этом?

Слава Богу, признался. Как камень с души…

…надеюсь, ты сможешь ответить на мои вопросы, ставящие меня в тупик. Я уперся встену и тщетно пытаюсь пробить ее лбом.

Люблю тебя. Целую. Пиши мне».

Виктория закрыла листок и отдала его Клементине, сказав:

– Я не хочу учить тебя, как и что писать в письме, но ты должна посмотреть на эту ситуацию с другой стороны. Так будет правильно и честно.

– Я все прекрасно понимаю, Виктория, – ответила грустная Клементина. – Надо написать то, что я должна написать. А именно: во-первых, чтобы он не приходил на стадион, если дорожит моей дружбой, если не хочет потерять мое доверие и, во-вторых, чтобы он обязательно посоветовался с сестрой насчет тех странных теней, которые преследуют его.

– Ты молодец, Клементина.

– Если была бы возможность, я написала бы иначе. Но выбора у меня нет…

– К сожалению, нет.

– Я знаю. Напишу ему, что я его люблю и…

Клементина диктовала, а Виктория записывала.

Через полчаса они закончили. Потом простились до завтрашнего утра, чмокнув друг другу в щечки.

Виктория пошла к брату, который ждал ее в литературном сквере.

Когда Виктория подошла к скверу, она увидела брата, который сидел на скамейке возле каменного памятника, посвященного книгам: невысокий постамент, на нем возвышалась открытая книга, рядом с книгой – перо, воткнутое в чернильницу.

Василий не заметил, как к нему подсела Виктория, так как пристально смотрел на трехэтажный дом, возвышающийся над молоденькими березами, посаженными два года назад.

– И что же ты такое увидал, что даже не хочешь поздороваться с сестрой?

– Привет, Вик. – Василий не отрывал взгляда от дома. – Извини, что не смотрю на тебя, но я не хочу потерять их из виду. Когда я вижу ИХ воочию, мне кажется, что я не безумец.

– Кого? – поинтересовалась она.

– Я не знаю кто они. Как они себя величают. Я их называют тенями. Они следят за мной, куда бы я ни пошел. Тебе рассказала о них Клементина?

– Да, – ответила Виктория, пытаясь найти в окнах силуэты теней.

Поднялся сильный ветер. Небо помрачнело. С запада шла иссиня-черная туча, извергающая одинокие раскаты грома и сверкающие молнии, разрезающие небо.

– Посмотри на третий этаж. Первое окно слева. Ты их видишь? Они прячутся за белыми тюлями. Их выдают красные глаза и злобная, ехидная ухмылка на их самонадеянных лицах. Ты видишь?

– Прости. Я ничего не вижу. Ты уверен, что они…

Первая капля упала на разгоряченный асфальт.

– Я уверен. Они – там. Посмотри внимательно. Попытайся увидеть то, что казалось бы невозможно увидеть. Пожалуйста.

Виктория после серии тщетных попыток увидеть то, чего не существовало, по ее мнению, сказала брату, что ему, наверное, почудилось и что надо идти домой, пока дождь не разыгрался. Он только фыркнул. И сказал:

– Прошу тебя, Виктория, посмотри еще разок в окно. Я уверен, ты увидишь.

Она покорно согласилась. Дождь разыгрался не на шутку. Капли хлестали зеленые листья берез, звонко вонзаясь в асфальт, словно стрелы, рассекая воздух. Ветер ревел, наклоняя березы к земле, которые трещали, как щепки.

– Я ничего не вижу. Я ухожу, потому что я уже вся промокла. Пошли.

– Нет! Смотри! Я не вру! Поверь же мне!

Она в последний раз бросила взгляд на окно, и в этот самый момент разразился оглушительный раскат грома, птицы взлетели ввысь, земля дрогнула, сверкнула кривая молния и Виктория увидела в свете серебристой вспышки две страшные и одинаковые маски безразличия. Черные волосы, ниспадающие на плечи, надменный и игривых взгляд красных глазищ, острые и тощие скулы, рот в убогой ухмылке и худые тела, закрытые черной мантией. Бледная кожа, покрытая шрамами и язвочками. Они были мерзки и ужасны – монстры, обитающие во мраке ночи.

Виктория закрыла рукой рот, чтобы не закричать от страха.

– Теперь ты мне веришь? – спросил Василий, взял Викторию за руку, и побежал под металлический козырек подъезда, потянув ее за собой.

– Да. Видела. Они точно не добрые духи.

Виктория смотрела сквозь кривой дождь в окна домов.

– Давно они за тобой следят?

– Наверное, пару недель.

– Почему сразу мне не сказал?

– Я был уверен, что они плод моего воображения. Но теперь, я знаю, они реальны, как наш мир и осязаемы, как воздух, которым мы дышим. – Он глубоко вдохнул свежий летний воздух. И выдохнул. – Что будем делать, Виктория?

– Если бы я знала, мой милый. Если бы я только знала. Мы замешаны в чужой войне. В войне между добром и злом. Но вот возникает один резонный вопрос: можно ли разделить добро и зло, когда каждая сторона несет смерть и разрушения?

– О чем ты таком говоришь, Вик?

– О том, что не существует добрых или злых людей, духов. – Она вложила в его руки письмо Клементины. – Все мы порочны, Василий. Просто одни погрязли в заплесневелом болоте порока по горло, а другие лишь по щиколотку.

– Спасибо, – сказал он, разрывая конверт мокрыми руками. – Вика, можешь быть уверена, твоя стопа не коснулась этого вонючего болота. Ты – непорочна.

– Это я-то? Неправда! Не думай, что твоя сестра идеальна! Я, как и все люди, несовершенна. И совершала множество непростительных поступков, ошибок, за которые мне и по сей день стыдно, когда я о них вспоминаю.

– Почему я тогда не помню, чтобы ты меня хоть раз обидела?

– Потому что я люблю тебя так сильно, что не смогла быть причинить тебе боль.

– И ты еще пытаешь меня переубедить, что ты не святая?

– Пытаюсь.

– Ты просто послушай, как звучит: «Святая Виктория!».

Она поцеловала брата в щечку за столь теплый комплимент. После чего сказала:

– Ты лучше прочти, что тебе написала Клементина. Она так переживала, когда читала. Даже всплакнула.

– Или прочитать то, что написала моя сестра со слов Клементины? – исправил ее Василий.

– Откуда ты знаешь?

– Тут не надо быть Шерлоком Холмсом. Я узнал бы твой почерк даже во тьме. И я знал, что Клементина не умеет писать и читать. Она сама мне говорила об этом.

– И после того, что я совершила, ты все еще считаешь меня святой? – спросила она.

– Несомненно, – уверенно ответил он и начал читать письмо.

Небо просияло.

Луч света прорезал плотные облака и осветил мокрую траву, колыхавшую на ветру. Дождь закончился, оставив после себя лужи, отражающие небо и ручейки, стекающие в городскую канализацию.

Все стихло.

Птицы снова защебетали.

Закончив читать письмо, Василий обнял сестру, не сказав ни слова.

Когда первые чувства остыли, он извинился перед ней за то, что чуть не совершил глупость, когда попытался незаконно встретиться с Клементиной.

– Не совершай больше таких опрометчивых поступков, Василий. Это может привести к трагедии. Обещаешь? – посмотрела на брата Виктория.

– Обещаю. Просто, Вика, тогда мной словно кто-то управлял.

Виктория пришла в некое оцепенение после признания Василия, ибо поняла, что этой неведомой силой, скорее всего, управляют приемные родители Клементины для того, чтобы заманить Васю в свой плен и совершить то, что они должны были сделать по приказу отца Домового – убить его!

– Когда ты почувствуешь это нестерпимое чувство, колющее душу, сразу звони мне. Мы договорились?

– Договорились. Я буду стараться. Я больше не буду думать о том, чтобы пробраться на стадион.

– А если, как ты говоришь, это сила существует. Вдруг ты не сможешь ей противостоять?

Он ничего не ответил, посмотрев в глаза сестры наивным взглядом, наполненным преждевременным страхом.

Она прижила его к себе, и они вышли на мокрую дорогу, ласкающуюся в лучах солнца.

Подойдя к дому, Виктория улыбнулась брату, как бы говоря, что все хорошо, что она с ним, рядом, что никогда не отпустит его руку, всегда защитит. На самом деле, за улыбкой скрывалось волнение и страх.

Она боялась потерять его, так как была бессильна, беспомощна против злых чар. Она боялась грядущего будущего, которое с каждым восходом солнца становилось все мрачнее и мрачней. Настоящее было обрамлено напряжением, ожиданием чего-то пугающего, а будущее покрылось плотным покрывалом боли, смерти и отчаяния, порождающего душевную опустошенность.

Именно тогда, Виктория решила обо всем рассказать Антону, который не знал не о войне, не о том, что они в опасности.

– Скверно, – сказал он. В его красивых глазах полыхали красным пламенем смешанные чувства: ярость и неутолимый гнев к отцу Домовова, затеявшему столь подлый и коварный план; страх за свою семью, которая для него стала центром бытия и мироздания – Вселенной; мимолетная отвага и непокорность, присущая мужчине, когда его родным и любимым грозит опасность. – Ты уверена, что за тобой никто не следит? За нами?

– Уверена. И не уверена, – неопределенно ответила Виктория. И добавила. – В чем я по-настоящему уверена, так это в том, что следят за Василием две маски, двое духов. Возможно, они следят еще за мамой и папой.

– И что же нам делать? Как помочь? – спросил Антон, понимая, что в данной ситуации он ничего не сможет сделать. Ничего.

– Мы бессильны. Я бессильна и от этого на душе так скверно, что хочется убежать в другую комнату и всю ночь рыдать.

– Вряд ли слезы помогут. Я предлагаю… предлагаю. – Он задумался, утонув лицом в ее волосах, пахнущих ромашкой и лепестками роз. – Кажется, я понял, что нужно сделать. А что, если мне взять пораньше отпуск? Как ты на это смотришь?

– Ты думаешь, это выход?

– Не выход. Но некая альтернатива. По крайней мере, до конца лета я буду рядом с тобой, держать твою руку, наслаждаться сладкими поцелуями, купаясь в любви. Будем вместе ходить к Клементине. Кто знает, какая опасность исходит от нее? А также будем чаще навещать твоих родителей и Василия, которому необходима наша защита, помощь, понимание, любовь, в конце концов.

– А тебя отпустят с работы? – спросила она.

– Отпустят. Напишу заявление. И все. Правда придется обмануть начальство, но это не будет грехом, дабы они нас всегда обманывают.

– Я знала, что ты найдешь хоть какое-то решение, – сказала Виктория, повернулась на бок, прильнула к нему и нежно поцеловала. – Я так рада…

– Если бы оно решало все проблемы, было бы и вовсе отлично. Но, увы, твоя жизнь все еще в опасности, а от этого на сердце нелегче. Боже, я даже представить не могу, если с тобой что-нибудь случиться. Я не смогу жить! Не смогу!

– О, милый! Не переживай так! Ничего не случиться. Ты ведь будешь рядом со мной, забыл? А раз ты будешь рядом – значит, ты защитишь меня от любого врага. Защитишь?

– Конечно, любимая, – ответил он, целуя ее. – Конечно.

– Вот и славно, мой любимый.

– Любимая.

Глава 11

После того, как Виктория увидела двух злых духов в литературном сквере, ей стали сниться кошмары, финал которых заканчиваются всегда одинаково – ее убивают в долгих мучениях.

Они являлись не только во снах, но и наяву. На оживленных улицах, в парках, в скверах, на детских площадках, на стадионе, на парковках, в магазинах, в окнах чужих домов. Повсюду, где бы она ни шла и где бы ни останавливалась.

Они смотрели на нее издалека, словно частные детективы, незаметно следующие за потенциальным преступником. Не приближались.

Рассказав о них Антону, они стали скрываться еще тщательнее, но не так, чтобы их вообще не было видно. Они хотели, чтобы их видели. Чтобы Виктория и Антон знали, что за ними следят каждый Божий день и что им известно обо всем, что известно им.

Сегодня ночью она снова проснулась от кошмара. Или это было видение? Или послание?

Ей снилось, что она зашла в продуктовый магазин; внутри – ни души. Только она и длинные ряды стеллажей, набитые продуктами. Тишина. Лишь цоканья каблуков об пол, вымощенный бело-голубой плиткой, неприятное жужжание ламп накаливания, которые ярко освещали магазин, мерный и посвистывающий шум, исходящий из кондиционеров и холодильников. Стук капель о кафель.

Было жутко и непривычно.

Она хотела выйти из магазина, но двери были заперты.

Запаниковала.

Стала стучать кулаками по стеклу, умоляя, чтобы ее выпустили. Ее никто не слышал. Она была одна в магазине. И страшилась собственных демонов, которые захватили ее разум и чувства. Внезапно выключился свет. Магазин погрузился в темноту.

Виктория села на пол, прижавшись к двери, и стала молиться, призывая Всевышнего сжалиться над ней и перестать ее мучить. Он ей не отвечал; он давно ушел туда, где нет горделивых и самовлюбленных людей, чья похоть и жестокость превратила некогда цветущий рай – в ад, пылающим в собственном смраде.

Вместо Божьего ответа, земля под ногами завибрировала; задрожала от гнева невидимой силы. Стеллажи с оглушительным треском опрокидывались наземь и разбивались. Лампы накаливания взрывались, осыпая пол острым стеклом. Что-то повисло в воздухе и рухнуло на пол, оглушая Викторию. Потом она услышала: «Боишься, Виктория? Бойся, ибо мы пришли убивать!».

Больше не в силах терпеть сей ужас, она закричала, закрыв глаза.

Шум стих.

Открыв глаза, она не поверила своим глазам. Перед ней стояли два духа в свете лунного сиянии.

Они улыбались, глядя на нее. За их спинами творился настоящий хаос: битое стекло, щепки, доски от стеллажей и продукты были свалены в одну огромную кучу. Холодильники и кондиционеры дымились, испуская черные облака дыма. Стены, пол и потолок были измазаны то ли в томатной пасте, то ли в запекшейся крови.

Когда они подошли к ней ближе, Вика схватила доску и приказала им не приближаться. Они дико рассмеялись.

– Глупо противостоять нам. Мы сильны, – сказал один.

– Лучше сядь и выслушай нас, – посоветовал другой.

– И мы тебе, возможно, не причиним боль, которую ты заслуживаешь.

– Что вам надо от меня? Кто вы такие? Ближе не подходить, я сказала!

– Тише-тише, девочка. Не надо кричать. Хочешь, чтобы случились преждевременные роды? Я думаю, что нет. Поэтому прошу по-хорошему, выслушай нас и перестань задавать никому не нужные вопросы.

– Вот именно, – вторил один другому.

– Хорошо, – согласилась она и опустила палку, но не выкинула.

– Так-то лучше!

– Лучше!

– Хватит за мной повторять! – разгневался один.

– Извини.

– Виктория, мы не просто так являемся каждую ночь в твои сновидения. Как и не просто появляемся там, куда ступает твоя нога. Понимаешь? Все что с тобой происходит это ни случайность, ни судьба, ни твое помешательство, как многие думают, ни обман зрения. Мы предупреждаем тебя, чтобы ты не лезла не в свои дела. Ты понимаешь меня?

– О чем вы?

– Не представляйся дурой, ты все прекрасно понимаешь. Мы говорим о твоем несчастном брате, которому ты помогаешь выбраться из черной ямы и, который по какой-то неведомой нам причине слушает тебя. И более того он питается твоей силой, как пиявка, и противостоит нам, что, собственно говоря, ни есть хорошо. Поэтому давай сделаем так: ты оставляешь его и живешь мирно. Пускай он сам решает, как ему жить, он уже взрослый мальчик. Если послушаешь нашего мудрого совета, клятвенно обещаю, что мы не притронемся к твоему чаду, которое сладко спит в твоей утробе. Ты поняла?

– Вы с ума сошли! Я никогда не брошу родного брата!

– Не надо пренебрегать нашей добротой. Выбирай: либо твой ребенок, либо твой брат. Третьего варианта – нет.

– Я выбирают оба варианта! – воскликнула она.

– Так нельзя, – предупредил дух.

– Мне можно.

– Нельзя! – закричал он.

– Да пошел ты! – выругалась Виктория.

– Мое терпение лопнуло. Ты сама напросилась, мразь! – разгневался один и со всей силой ударил ногой по животу Виктории.

Она упала на пол.

Закашляла. Тело заныло от боли. Но Виктория не перестала бороться. Начала ползти. Духи засмеялись, подошли к ней и обрушили на нее весь свой гнев, пока она не потеряла сознания.

Очнулась.

Снова одинокий магазин. Тело жутко болит.

Она в ужасе смотрит на живот. Все в крови: одежда, полки, пол. Кричит…

… и просыпается. На нее напугано смотрит Антон, спрашивая, что случилось. Она отвечает, что снова кошмар, с облегчением глядя на живот. Крови нет. Ребенок живой.

– Опять снились злые духи? – спросил он.

– Да. Я думала, мое сердце разорвется. Все было так реально. Я чувствовала боль. Чувствовала. Как странно. Надо позвонить Василию.

– Сейчас три часа ночи. Он спит!

– Я не усну, если не позвоню.

– Предчувствие? – спросил он.

Антон встал с кровати, подошел к тумбочке, взял телефон и подал его Виктории.

– Что-то вроде того, – сказала она. Набрала номер, приставив к уху телефон. – Ну ответь же! Ответь! Ответь! Он не отвечает, Антон! Не отвечает!

– Наверное, крепко спит.

– Нет! – закричала Вика в приступе истерики. Нажала сброс. Стала звонить Марии. – Я… я… не знаю… сердце… Мам! Мамочка! Привет! Проверь, пожалуйста, брата! Он не отвечает мне на телефон!

– Виктория? Это ты?

– Да, мам! Проверь брата!

– Что-то случилось! Сколько сейчас время? – встревожилась Мария, встав с постели.

Через несколько минут Мария сказала:

– Его нет в постели! Василий! Василий? Где ты? – Нет ответа. – Василий!

Обыскав весь дом, так и не найдя Василия, Мария сказала:

– Его нет дома! Ты знаешь, где он?

– О боже! – Сердце ушло в пятки. – На стадионе! Мама нужно срочно бежать на стадион! Срочно! Пока еще не поздно! – закричала Виктория.

И положила трубку.

– Что ты сказала? Он на стадионе? – переспросил Антон.

– Да, – ответила она; в ее глазах стоял ужас. – Принеси мне фонарик.

***

– Твои мысли подобно молниям, которые уничтожают своей откровенностью и одновременно жестокостью! – воскликнул Домовой своему отцу.

– Я говорю так, как считаю нужным, – ответил отец. – И ты не в праве меня учить, как и что мне говорить.

Повисло долгое молчание.

Переговоры были направлены на предотвращение боя, который по самым скромным меркам мог унести более десяти тысяч воинов. Они зашли в тупик.

Они стояли друг напротив друга, глядя друг другу в глаза с открытой ненавистью и болью.

– Так что ты решил? Смерть или спасение?

– Спасение? – воскликнул Домовой. – Ты считаешь, что спасение заключается в том, чтобы сдаться и отдать вам наши земли?

– Считаю. Хочу заметить, что на кану не только жизни твоих воинов, но еще жизни Виктории и ее братика.

– О чем ты?

– Ты еще не знаешь? – Он засмеялся. – Бедный-бедный мальчик. Ты глуп и слаб. Слаб и глуп. Твоя сила – это смех! Они скоро умрут!

– Ты подло врешь! Врешь!

– Да неужели? – Отец сделал шаг. – Можно к тебе прикоснуться?

– Только без глупостей, – предупредил Домовой.

Отец прикоснулся к его руке и Домовой увидел то, отчего его ноги подкосились. Он чуть не упал; закружилась голова.

– Ах ты чертов сукин сын! – выругался Домовой и схватил его за горло. – Я убью тебя! Убью! Убью!

– Это нападение! Нападение! В бой!

– В бой! – подхватила воины, и побежали на противников.

– Держать оборону! – закричал Домовой.

Отец Домового вытащил из ножен меч и вонзил его в живот сына.

Руки ослабли. Боль была нестерпимой. Он пошатнулся, упал на землю и сказал:

– Ах ты подлый…

– Видишь ли, сынок, войну можно выиграть только обманом, – перебил его отец. – Только обманом. Это всегда эффективно. Как я легко тебя заманил в капкан. Я знал, что ты дорожишь этими земными тварями, но чтоб на столько! Слава Богам!

– Я тебя убью, – сказала Домовой.

– Как?

– Я…

Он не договорил, провалившись в темную пропасть.

Доехав на такси до спортивного комплекса «Олипмус», Виктория не мешкая вышла из машины и побежала к стадиону, не дожидаясь Антона, который расплачивался с таксистом.

Было прохладно и темно. Ни один фонарь не освещал стадион. Лишь лунное сияние указывало ее путь да несколько бледно-сверкающий звезд, тонувших в черной синеве.

Когда Виктория устала бежать, седьмой месяц беременности давал о себе знать, она пошла быстрым шагом, постоянно крича в пустоту, обличенную мраком: «Василий! Ты где? Отзовись!».

Василий не отвечал.

Она вспомнила сегодняшний сон и, проводя параллели, пришла к выводу, что все-таки сон был вещим. Все сходиться. Темнота. Одна, если не считать Антона, который нагонял ее. Цоканье каблуков. Брызг капель. Стрекотания сверчка вместо дребезжащего холодильника. Брат и ее ребенок в опасности.

В смертельной опасности.

Ее тело покрылось мурашками, сердце заколотилось с удвоенной частотой, вены вздымались на лбу и на шеи, голова закружилась.

Она остановилась. Огляделась.

Никого.

К ней подбежал Антон, схватил ее за руку и гневно сказал:

– Ты что делаешь!? С ума сошла! Больше никогда от меня не убегай!

– Прости. Прости, любимый, – извинилась она, обняв его. – Не знаю, что на меня нашло. Где же он? – В ее глазах сверкнули слезинки, а в горле встал комок, отчего стало трудно дышать. – Его здесь нет! Нет! Неужели, все кончено!

– Может быть, его здесь и не было, – предположил Антон.

– А где ему еще быть в три часа ночи? – злобно спросила Виктория. – Он точно на стадионе. Я чувствую. Я знаю. Надо продолжать поиски!

– Хорошо.

– В лес…

Они свернули с дорожки и побежали в темный, густой лес, таивший в себе что-то пугающее и зловещее под покровом ночи.

Через пышные кроны деревьев лунный свет просачивался лишь местами, освещая небольшие участки земли.

Выбежав на поляну, где они встречались с Клементиной, они разочарованно посмотрели на опустевшее поваленное дерево. Никого не было.

– Где он еще может быть? – спросила сама у себя Виктория.

– На трибунах? – предложил Антон.

На трибунах, возвышающихся над игровым полем, залитым серебристым сиянием не было никого кроме черно-белой кошки, лежащей в одном пластмассовом кресле.

– А что вон там? – спросил Антон, указав пальцем на самую верхушку трибун, на которой мелькал чей-то силуэт.

Поднявшись наверх, они увидели, что это Василий, шагающий по самой кромке трибун.

– Василий, что ты делаешь? – закричала Виктория и побежала к нему. – Очнись! Очнись! Сопротивляйся силе! Давай же! Держись!

Когда Виктория хотела схватить брата за руки, ее оттолкнула неведомая сила. Вика отшатнулась назад, оступилась и чуть не скатилась по лестнице вниз, но ее вовремя подхватил Антон.

– Что это было? – спросил взволнованный Антон.

– Клементина, – ответила ошарашенная Вика.

– Клементина?

– Она, как и Вася, во власти гипноза, – ответила она и устойчиво встала на землю. Снова подошла к брату на расстояние вытянутой руки. – Клементина, хочешь меня убить? Давай. Я не против. Только оставь моего брата!

– Заткнись! – закричал та, несомненно, не своим голосом. – Не указывай, что мне делать! Я должна убить его! И никто меня не остановит! Никто! Не ты, не он, не сам Господь Бог!

– Вспомни, кто ты есть на самом деле. – Виктория взяла ее за руки, не боясь быть отброшенной в сторону. – Я знаю, ты не убийца. Ты добрая и отзывчивая девушка, которая любит всем сердцем моего брата и которая никогда не причинила бы ему боль. Ты обязана противостоять злу! – Виктория сжала ее руки еще сильнее. – Клементина, ты должна убить злые начала, одурманившие твой светлый разум и спасти того, кто тебе дорог и без которого твоя жизнь превратится в бездну опустошенности, в отмель безысходности, в сыпучее дно отчаяния и разочарования.

Когда Виктория отпустила ее руку, Клементина упала на землю. И словно очнувшись ото сна, спросила:

– Что вы здесь делаете?

– Некогда объяснить. Клементина, спаси Василия! Он уже на краю пропасти! – закричала Вика.

– Что?! – воскликнула Клементина.

Она обернулась. Увидев Василия, она все поняла и полетела спасть его.

Антон пытался нагнать Василия, понимая, что расстояние между ними слишком большее, чтобы он успел схватить его за руки, в последнюю секунду вытащив из пропасти смерти.

Еще один шаг и под его ногами пустота. Он упадет и разобьется. Либо умрет, либо до конца жизни останется калекой.

Антон тщетно призывал Васю остановиться. Но тот был в другой прострации, в другом мире, в психологическом дурмане, во сне и не слышал его слов, которые тонули в безнадежности шагающего будущего, безмолвно и целенаправленно.

– О боже! – закричала рыдающая Виктория, в отчаянии падая на колени, когда Василий сделал шаг вперед и растворился во мраке, упав в черную пучину безвозвратности.

– Нет! – воскликнул Антон, подбежал к обрыву и увидел нечто невероятное.

Волшебным образом Василий повис в воздухе, в метре от земли. Он догадался, что его успела подхватить Клементина.

Он смеялся и плакал одновременно.

– Виктория, он живой! Живой!

– Как? – спросила бледная Вика, в голосе которой появилась надежда.

– Он жив! Его спасала Клементина!

– О боже!

Антон помог Виктории встать с пола, и они спустились вниз, где на асфальте сидели Василий и Клементина; они обнимались.

– Василий! – сквозь рыдание воскликнула Вика и обняла брата. – Я думала, ты умер. Но ты – жив, благодаря Клементине. Как же я тебя люблю, мой дорогой.

– Я тоже люблю тебя, сестренка, – тихо произнес он, поцеловав сестру в щеку. – Правда, я сейчас не понимаю, что происходит и, где я вообще нахожусь.

– Главное, что ты жив. Остальное – не важно! – сказал Антон, присел на корточки и тоже обнял Василия, чувствуя, как к глазам подступают слезы. – А где Клементина? Я ее не вижу?

– Она рядом с тобой. Слева, – ответил Василий.

Антон посмотрел в ее сторону и поблагодарил:

– Спасибо. Ты сегодня поступила так, как должна была поступить. Если бы не ты, то… даже страшно думать об этом. Можно тебя обнять? – скромно спросил он.

Клементина взяла его руку, положила ее на плечо. Антон прижал ее к своей груди и почувствовал, как ее невидимое тело содрогалась и дрожало.

– Все хорошо. Все кончено, Клементина.

– Нет. Ничего еще не кончено. – прошептала она.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Антон.

– За нами следят! Они не ушли! Я их чувствую!

– Кто они?

– Маски.

– Маски? – встревожено спросила Виктория.

– Именно. Мои приемные родители, надевшие маски Богов.

– Они наверху! На трибунах! – крикнул Василий. – Они смотрят на нас!

Виктория, Антон и Клементина посмотрели наверх и увидели их, злобных и мерзкий духов, которые что-то замышляли, что-то нечистое и подлое.

– Они готовятся, – сказала Клементина.

– К чему?

Молчание.

– К чему они готовятся, Клементина? – переспросила Виктория.

– Чтобы убить нас, – немногословно ответила она.

– Мы предупреждали тебя, Виктория, – сказал один, спускаясь вниз, словно ангел с небес.

– Предупреждали! – вторил ему второй.

– Но ты ослушалась.

– Ослушалась.

– Прекрати повторять за мной!

– Прости.

– Поэтому ты будешь наказана. Мы убьем твоего ребенка. И убьем каждого, кто посмеет остановить нас.

– Я не позволю! – сказала Клементина.

– Я тоже! – добавил Антон.

– Тогда вы все – покойники! – закричала маска. И они полетели на них.

По истечении нескольких секунд на земле без сознания лежали Антон, Василий и Клементина.

– Слабаки, – сказала маска и приблизилась к напуганной Виктории. – Боишься?

– Нет, – храбро ответила Вика.

– А надо бы, ибо пришло правосудие!

После этих слов, он ударил Викторию в живот.

Виктория взывал от боли. Закашляла. Мир стал плыть, меняться, исчезать.

– Хочешь еще?

– Не приближайся к ней! – крикнула Элизабет, держа в руках меч.

– О, кто к нам прибыл! Посмотри-ка, муженек! Сама госпожа, Элизабет!

– Если хотите драться, то деритесь со мной!

– С удовольствием!

Элизабет подняла меч вверх, закружилась подобно снежному вихрю и нырнула с такой силой в сторону противников, что Виктория почувствовала свист в ушах. Меч, рассекающий воздух, вонзился в грудь духа, который испустил последний безучастный вопль смерти и бездыханно упал наземь. Вытащив меч из мертвого духа, разгневанная Элизабет самоотверженно и храбро ринулась на второго, который в страхе за свою жизнь побежал от нее.

– Вернись, трус! – закричала Элизабет и остановилась, чтобы кинуть меч в труса, убегающего с поля боя.

Меч, пролетевший добрые пять метров, вонзился в спину духа; он остановился, обернулся, усмехнулся, упал на колени и умер.

Василий, Клементина и Антон, очнувшись от мгновенного забытья, вставали с земли, не понимая, что, собственно говоря, произошло.

Элизабет тем временем вытащила меч из духа и подошла к Виктории.

– Виктория, – сказала Элизабет, проведя рукой по ее лицу. – Просыпайся.

– Привет, Элизабет! – крикнул Василий, держа за руки Клементину.

– Привет, Василий. Как ты?

Они обнялись.

– Жить буду, – ответ Вася. – Небольшая ссадина на лице украшает мужчину.

– Украшает. Это твоя подруга?– поинтересовалась она.

– Да.

– Красивая!

– Я знаю, – улыбнулся он.

– Познакомишь? Или как?

– Ой, извини. Ее зовут Клементина. Клементина, это Элизабет – лучшая подруга Виктории.

– Очень приятно, – скромно сказал Клементина, пожав ее руку.

– Взаимно. Жаль, что пришлось познакомиться в таких условиях.

– И мне.

К ним хромая подошел встревоженный Антон и спросил:

– Что с ней сделали эти твари?

– Антон, здравствуй!

– Слава Богу, Элизабет! – обрадовался он и поцеловал Элизабет в лоб вместо щеки. Потом взял на руки Викторию. Положил голову на ее грудь. Послушал сердцебиение. – Сердце бьется. Милая моя, проснись. – Он посмотрел на Элизабет. – Где они? Маски? Духи?

– Я их уничтожила.

– Ты? Как ты это сделала?

– Я убила их своим мечом, – ответила она.

– Что ты тут делаешь? – придя в сознание спросила Виктория. – Разве ты не знаешь, что это опасно!?

– Виктория вернулась. – Элизабет прильнула к ней. – Я так испугалась за твое здоровье.

– Она спасла нас, – сказал Василий.

– Убила двух духов, – добавил Антон.

– Я тоже рада тебя видеть! – призналась Виктория. – Ты такая смелая и храбрая. Я так тобой горжусь.

– А я тобой.

Антон отпустил с рук Викторию, она встала на землю и закричала от боли.

– Что такое, Вика? – спросил Антон.

– Жутко болит живот. Жутко!

– Ее ударил по животу дух, – шепнула Элизабет ему на ухо.

– Чертов сукин сын! – выругался он. Потом скомандовал Василию. – Срочно позвони в скорую помощь!

– Не надо, Антон, пройдет, – пыталась отговорить его Виктория. По ее ногам побежала темная жидкость. – Кажется, я потекла.

– Ты не потекла. Это воды отошли, – сказала Элизабет.

– Как воды? Только середина седьмого месяца! – удивился Антон.

– Прости. Это первый признак того, что женщина скоро родит.

– О боже! – еле слышно сказала Виктория, чуть не потеряв сознание. – Такого не может быть.

– Василий, ты вызвал?

– Да. Они едут.

Из-за угла выбежали бледные и напуганные родители Виктории, Мария и Константин.

– Что случилось? – спросила Мария; по ее щекам бежали слезы. – Где ты был, Василий? Отвечай! – Она взяла его за плечи и стала трясти. – Что тут вообще происходит?

– Мам, меня заставили убежать из дома. Я невиноват!

– И кто же это интересно тебя заставил убежать из дома, а? – грозно спросил Константин. – Ты хоть представляешь, как ты нас напугал? Я думал, у меня сердце выпрыгнет из груди, негодный мальчишка! Мы думали, что ты болен, поранился, умер!

– Не ругайте его, – остановила их Виктория. – Во всем виновата я. И только я. Да и сейчас это не важно!

– Как это неважно!? – возмутились Мария. – Он сбежал из дома! И откуда ты об этом узнала?

– Мам, Пап, у меня воды отошли…

– Что? Когда? – растерянно спросил Константин, подойдя к Виктории.

– Сейчас, – ответила она.

– Так ведь только седьмой месяц…

– Преждевременные роды, мама.

– Вы скорую вызвали?

– Да, – ответил Антон.

– Боже, Иосиф, Мария помоги нам, – помолилась Мария.

– После родов вы нам все объясните, – подытожил Константин. – А пока нужно идти к выходу. Сюда скорая не подъедет.

– Хорошо, – согласила Вика. – Пап, мам, только не ругайтесь. Я вас люблю.

– И мы тебя любим, дочурка. Ты главное крепись.

– Я боюсь, – призналась она.

– Это нормально, девочка моя.

Вдалеке послышался вой серен скорой помощи.

Глава 12

Машина скорой помощи подъехала к больнице, когда на востоке появилась красная полоска.

Светало.

Звезды тонули в утренней дымке. Бледная луна отчаянно пыталась удержать первенство на небосклоне, но солнце было непоколебимо и расплавляло луну в ярких, раскаленных до предела лучах. Ветер безмолвно теребил листья высоких дубов, просачиваясь сквозь траву.

Резкий поворот налево. Скрип тормозов. Отключение рокочущего двигателя – тишина.

Из кабины вышли два немолодых медбрата и открыли дверцу салона, чтобы помочь беременной девушки выбраться из-за неудобного салона «Газели». Но их помощь не понадобилась. Викторию за левую руку держал Василий, а за правую – взволнованный Антон, который все еще не мог поверить, что его жена рожает, а он совсем скоро станет отцом. Вслед за ними из салона вышли не менее взволнованные и напуганные родители Вики, Константин и Мария, которые, несмотря на собственные принципы, не скрывали того, что они чувствуют, чего бояться. Они не стеснялись слез, струившиеся по их лицам, которые избороздили пока еще неглубокие морщинки. Они не боялись смотреть в глаза дочери с отвагой и тревогой, с лаской и упреком, с пониманием, с трепетной любовью, благоговением, страхом и раскаяньем.

Зайдя в больницу, в прохладный и просторный холл, Виктория увидела своего лечащего врача, который работал в ночную смену.

– Здравствуйте, Виктория! Вот уж я и не думала, что здесь и сейчас увижу именно вас. Что вы тут делаете? Я ждала другую пациентку…

– Вы ждали именно меня. Кажется, я рожаю чуточку раньше, чем надо было, – ответила Виктория и попыталась улыбнуться. – Алисе, не терпится поскорее увидеть наш мир.

– Чуточку? – изумилась врач. – Седьмой месяц! Вы уверены, что воды отошли?

– Да.

– Сейчас мы поднимемся на третий этаж, в родительное отделение. Там я вас отсмотрю. А пока скажите родным, чтобы они либо шли домой, либо ждали в холле. Хорошо?

Виктория кивнула, подошла к родным и попросила их идти домой, хорошенько выспаться и приходить обратно. Они естественно отказались от этого предложения и упрямо настаивали на своем, а именно: ждать ее в холле до той поры пока врач ее не осмотрит и не скажет о первых результатах.

Виктория перестала с ними спорить после третей попытки, и пошла вместе с врачом в родильное отделение.

Поднявшись по широкой мраморной лестнице на третий этаж, они вышли в длинный коридор, который был сверху отбеленный, а снизу окрашенный в темно-зеленый цвет; на полу был постелен пошарканный линолеум коричневого цвета. С обеих сторон холла, через каждые два метра, были размещены двухместные палаты.

Викторию поместили в свободную палату номер 13.

– Плохо, когда медсестер не хватает. Как без рук, – пожаловалась ей врач. – Вы пока раздевайтесь и ложитесь на кушетку, а я схожу в свой кабинет.

Через пять минут врач зашла в палату, улыбнулась Виктории, помыла руки, надела перчатки и начала проводить осмотр. От нее пахло крепким кофеем и печеньями.

– Извините. На ходу засыпаю. Не привыкла работать по ночам, – оправдывалась она. – Приходиться пить кофе галлонами. Так. Я отвлеклась. Я все еще не могу поверить в то, что у вас, у здоровой и молодой женщины, будут преждевременные роды. Беременность протекала без отклонений. Все показания были в норме. И тут на тебе! Воды отошли. Вы не выполняли тяжелые физические нагрузки? – Виктория помотала головой. – Стресс? Пережили за родственниками или поругались с мужем? Такое бывает. И я уверена, что причина вашего «сбоя» лежит где-то на поверхности. Вы ничего не хотите мне рассказать? Не думайте, что я там какая-то дурочка и ничего не понимаю… но разве беременная женщина будет просто так гулять в четыре часа ночи на безлюдном стадионе?

– Я хотела признаться с самого начала, как только вас увидела, но не решилась, – тихо сказала Виктория. Замолчала, потупив взгляд на свои руки. – Но теперь я готова вам открыться, если, конечно, вы не против. – Врач была не против. – Мой брат сбежал из дома. Когда мама позвонила и сказала, что он пропал, я места себе не находила и недолго думая оделась и побежала искать его; муж меня не отговаривал, он знал, что это бесполезно, поэтому пошел со мной. Когда мы его нашли, на стадионе, он хотел спрыгнуть с трибун.

– Ужас! – воскликнула врач.

– И прыгнул.

– О боже!

– Именно тогда я потеряла сознание. Очнувшись, я поняла, что воды отошли.

– А что ваш брат? С ним все хорошо?

– Да, все хорошо. Его поймал Антон. Им обоим повезло. Ни одного перелома, ни вывиха, ни синичка, ни ссадин.

– Почему он прыгнул? – поинтересовалась врач.

– Несчастная любовь, как он позже нам признался.

– Вам нужно срочно обратиться к детскому психиатру. Срочно.

– Обязательно.

– Это не шутки.

– Я знаю. Доктор, извините за мою бестактность, но все ли у меня хорошо?

– Простите. Снова отвлеклась. Но теперь я хоть знаю причину вашего «сбоя». Надеюсь, все обойдется. Седьмой месяц – это не восьмой.

– Что?

– Я имела в виду, что на седьмом месяце рождаются больше здоровых и крепких детей, чем на восьмом, – объяснила она. Потом добавила. – Так. Ваша матка открылась всего на четыре сантиметра. Надеюсь, через десять часов вы будите готовы.

– Десять часов!

– В лучшем случаи. Возможно, пятнадцать. А вы что думали? Первая стадия родов – раскрытия матки – самая продолжительная.

– Ясно. А сколько я буду рожать?

– Вы имеете в виду, сколько будет длиться второй период родов, кстати, который называется изгнанием плода?

– Да, – подтвердила Виктория.

– У каждой женщины по-разному. От одного до двух часов. В вашем случае, возможно и быстрее. Но обещать ничего не могу.

– Ужас,… а как часто будут схватки? И какой продолжительностью?

– Каждые десять-пятнадцать минут, в дальнейшем каждые две-три минуты. Продолжительность одной схватки небольше минуты, – ответила врач. – Я, или медсестра, постоянно будем следить за вашим состоянием. Так что не переживайте.

– Это радует. Можно вас обременить еще одной просьбой?

– Конечно.

Они улыбнулись друг другу.

– Скажи, пожалуйста, моим родителям, чтобы они шли домой, и приходили утром. И сразу вопрос: моему мужу, Антону, можно быть рядом со мной, в палате?

– Ночью нельзя. Но ради вас, Виктория, я сделаю исключение.

– Спасибо.

– Не благодарите, это мелочь.

– Тогда передайте Антону, чтобы он поднялся ко мне в палату.

– Хорошо передам.

– Еще раз спасибо.

Врач, ничего не сказав, вышла из палаты, чтобы выполнить поручение.

Через пару минут в палату зашел Антон, припал на колени и обнял Викторию.

– Как ты, любимая? – спросил дрожащим голосом он.

– Жить буду, – ответила она и поцеловала его в лоб.

В пять часов вечера Викторию перевели в операционную.

Константин остался ждать Викторию в холле, дабы в операционную не пускали посторонних, да и сам он, вряд ли согласился бы увидеть столь сокровенное таинство для мужчины – рождение ребенка. Рождение человека. Рождение чуда.

В операционной было светло и прохладно.

Акушерки аккуратно помогли Виктории лечь на кушетку.

По ее разгоряченному лицу бежали струйки пота. Волосы непослушно выскользнули, распушились, спадая на ее изнеможенное лицо. Белая хлопчатая пижама прилипла к мокрому от пота телу. Очередная схватка. Невыносимая боль. Ее руки безжалостно впивались в простыню кушетки. Из гортани наружи вырывались отчаянные крики и вопли. Тело, подобно волнам в пучине океана то вздымалась над кушеткой, то ниспадало.

Напряжение росло. Боли становились сильнее, крики громче.

– Я не могу, – сказала она доктору. Голос дрожал. Лицо бледнее луны. Глаза, не видели ничего кроме боли, раскидывающей свои молнии над кушеткой. – Не могу.

– Глупости, Виктория, – сказала доктор. – Тужьтесь. Когда вы не тужитесь, то препятствуете потугам, сопровождаемые схватками, то вы задерживаете роды. Соберитесь. Вы сможете.

Виктория изо всех сил начала тужиться. Ей было страшно и больно. Она одновременно хотела и не хотела расставаться с ребенком, который прожил в ее утробе всего семь месяцев из положенных девяти. Она к нему так привыкла, что перестала обращать внимание на то, что она беременна; словно ее дитя всегда было с ней. Ей нравилось быть беременной, гордой и счастливой женщиной, которая обрела нечто больше, чем первый Божий дар – родительскую любовь – она открыла для себя смысл жизни, который ранее для нее был неведом и далек от истины.

И теперь она рожала. С каждой схваткой, Виктория чувствовала, как головка ребенка прорезается сквозь половую щель и рождается. Вслед за головой без особого труда на свет появляются крохотные плечики, ручки, туловище, ножки.

Томительная Секунда. Две. Ребенок, покрытый кровью, начинает кричать и изворачиваться в руках врача.

– У вас девочка! – радостно сказал врач. – Здоровая девочка!

Виктория, не веря собственным глазам, смотрела на свою дочь, на Алису. По ее красным и потным щекам побежали слезы счастья, а лицо озарилось светлой и усталой улыбкой.

Когда она взяла Алису на руку, она заплакала и поцеловала ее в лоб.

Как же она была прекрасна!

Виктория, держа на руках Алису, положила голову на подушку и почувствовала ничем несравнимые чувства – чувства облегчения, свободы и воздушного и яркого счастья, счастья быть матерью, роженицей.

Она хотела кричать от радости, но у нее не было сил кричать. Она хотела обнять мужа и кружиться с ним в танце любви, дарить ему то, что чувствовала она сама, но у нее не было сил встать с кровати и идти. Она хотела парить над землей, но у нее было крыльев.

– Что вы стоите как истуканы, дайте мне скальпель!? – закричал доктор на молодых акушеров, которые увидел нетипичное сильное кровотечения, вызванного отделении плаценты от стенки матки.

От сильного головокружения Виктория на секунду закрыла глаза.

***

Открыв глаза, Виктория сначала не поняла где находиться, только потом, когда картинка сфокусировалась, она увидела во всей своей красоте и величии – безмолвную и пугающую пустыню. Пустыню одиночества, где за дюной простиралась другая, точно такая же. И ничего больше. Один песок. И чистое красное небо без единого облачка.

Она подумала, что это всего лишь странный сон, поэтому поднялась с земли, стряхнула с нагого тела зыбучий песок, крохотные песчинки прошлого, и пошла на запад, глядя на палящее солнце, окрашенное в красно-бардовые цвета. Ее ноги обжигал песок, впивался.

Виктория то поднималась вверх по крутой дюне, оставляя следы, которые мгновенно засыпал ветер песком, то опускалась вниз, чуть ли не падая в тайные владения духов пустыни, чье разгоряченное дыхания она чувствовала на протяжении всего изматывающего пути в никуда. Она хотела обернуться, но так и не решалась, продолжая идти, изнывая от боли и жажды.

К вечеру, когда солнце стало садиться на западе, Виктория вступила на безобразную землю, изборожденную глубокими, черными трещинами, оставив далеко позади песчаные дюны.

Она еле-еле переплетала ноги, голова кружилась, мысли были все поглощены пустым мечтаниями о глотке живительной водице.

Стало прохладней, когда солнце склонилась за горизонт.

Виктория упала на колени возле черного, обугленного дерева больше не в силах держаться на ногах; она была истощена и физически, и морально, и духовно. Последний лучик надежды наспасение гас так быстро и безвозвратно, что ей хотелась зарыдать и сдаться. Но Виктория не привыкла сдаваться без боя, поэтому поползла по земле, мысленно представляя себе, как пьет мутную воду из лужи и благодарит Бога за его снисходительность и безграничную любовь к людям, к ней.

Минуты шли, а за ними – часы. На пустыню опустилась ночь, холодная и промозглая. Черное небо озарилось сверкающими звездами, словно купол цирка, освещенный крохотными лампочками.

Подползя к прогнившим ступенькам, ведущим в чуждый дом, она вся дрожала, содрогаясь всем тело. На ступеньке лежала миска с водой. Она дотянулась до миски, но опрокинула ее на землю. Ибо ее пальцы окоченели, скрутились так, словно неправильно срослись после многочисленных переломов.

Виктория взывала от отчаянья и горя, ударив кулаком по земле. Ее последняя надежда угасла, растворилась в черной дымки ночи. Вода впиталась в сухую землю. Она посмотрела на миску и увидела там, на самом донышке, тонкую линию живительной воды. Она подползла к ней, опустила голову в миску, вытянула сухие губы, которые соприкоснулись с водой, и выпила все, до последней капли, почувствовав новый прилив сил.

Придя в себя, она кинула взгляд на дом. Он ей показался знакомым. Обугленный, перекошенный, гнилой. Жуткий.

– Родительский дом Домового, – сказала Виктория. – О Боже!

Скрипнула дверь. Виктория вздрогнула. Из дома лился желтый свет, падая на парадную, полуоткрытую дверь.

Виктория нашла силы подняться на ноги, хоть это было и нелегко, и зайти в дом, который одновременно манил и отталкивал.

Зайдя в комнату, Виктория услышала, как трещит дерево в камине, встроенном в западную стену большого зала и как кто-то пел тихим голосом странные песни о войне.

Вика зашла в комнату, надеюсь увидеть в ней Домового, но его там не было. Он был далеко от этих мест и истекал кровью на поле боя. Он боролся за жизнь, вцепившись в нее так, как хищник вцепляется в свою жертву.

В комнате, на кресле, сидел отец Домового, положив ногу на ногу. Он курил сигару, выпуская едкий дым. Он ехидно улыбался, глядя на нее исподлобья.

– Я ждал тебя, Виктория, – сказал он, не поднимаясь с кресла. – Ждал этой встречи. И вот – мое желание исполнено. Теперь мы можем поговорить в тишине и в спокойствии, с глазу на глаз. Тет-а-тет, так сказать. – Он показал рукой на свободное кресло. – Прошу, садись.

– Где Домовой? – спросила она. – Где я? Это сон? Или…

– Я отвечу, если ты сядешь, – настаивал он.

– Ладно, – согласилась она и села напротив отца Домового, лицо которого было непроницаемо, словно уже вымерло и потеряло свой цвет и сияние.

– Вот и славненько. – Он посмотрел на Викторию пустыми и властными глазами. Потом сказал, вытащив из черной рясы чрезмерно длинные и костлявые кисти руки. – Тебе, наверное, интересно, где ты и что ты тут делаешь?

– Как вы догадались?

– Довольно сарказма! – пригрозил он. – Ты ведь знаешь, девочка, что со мной шутки плохи. И если ты не будешь уважать меня, то не сомневайся: я не дам тебе ни единого шанса, чтобы выжить. Ты меня поняла?

– Поняла, – ответила она, перестав с ним спорить, прежде всего, чтобы выяснить какую игру он затеял. – Так, где я?

– Ты в мире, в котором вырос Домовой и в котором ты не раз была.

– Это я и без вас поняла. Только вот есть одна маленькая загвоздка – я сплю. И мне снится сон. А вы лишь мое видение.

– Ты уверена в этом?

– Более чем.

– Тогда вынужден тебя разочаровать, ибо то, что ты видишь – это не сон.

– Это даже смешно. Вам не удастся меня обдурить. Не удастся. Я знаю, что я не могу путешествовать во сне, вне телесной оболочки. Это физически невозможно. И вы об этом знаете.

– Знаю. И не спорю, что ты раньше не могла путешествовать во сне, как твоя подруга Элизабет. Но теперь ты можешь. И знаешь почему?

– Почему же? – поинтересовался она.

– Твоя душа на мгновение оторвалась от тела, ибо ты умираешь.

– Что? Это полная чушь!

– Виктория, вспомни, Домовой хоть раз называл меня обманщиком? Я знаю, он величал меня по-разному: и тираном, и деспотом, и моральным деградированным уродом общества, и так далее и тому подобному, но ни разу обманщиком. Думаешь, почему ты потеряла сознание, когда рожала? В данный момент твоя жизнь на волоске, на тонкой грани. Врачи делают все возможно, чтобы остановить кровь, но, увы, их тщетные попытки увенчиваются пока крахом, неудачами. Еще несколько минут и ты умрешь.

– Хорошо, я, возможно, поверила вам. Пускай, я умираю. Тогда зачем я нужна вам здесь и сейчас?

– Хороший вопрос. Ну, во-первых, чтобы насладиться твоей красивой смертью. А, во-вторых, чтобы помочь тебе умереть, убив твою подлую, двуличную душонку, которая виновна в том, что мой сын умер от рук отца! – Он замолк.

– Что вы сказали? Домовой, мертв? Вы его убили?

– Да, убил, – хладнокровно ответила он. – Но у меня не было выбора. Либо он, либо я.

От этих слов Виктория застыла на месте; из глаз бежали слезы, губы дрожали. Он ревела, но пыталась не показывать ему свою слабость. Ей было больно, но он не видел ее истинной боли. Да и смог бы он ее увидеть?

– Вы убили собственного сына? Вы? – дрожащим голосом спрашивала она. Ее глаза выражали боль и скорбь, гнев и злость. – И теперь, когда преступления совершено, вы оправдывайте себя, что выбора не было.

– Именно.

– Выбор всегда есть. – Виктория еле сдерживалась, чтобы не зареветь. Встала с кресла, сделала шаг вперед и рухнула на пол. – Если хотите меня убить, то убейте сейчас. Я не буду сопротивляться. И не потому что я не хочу, а потому что я так слаба, что даже не могу встать с пола, не говоря уже о том, чтобы сопротивляться вашей силе. Это глупо. Пронзите меня мечом. И дело с концом. Я больше не намерена слушать вас, ибо вы мне противны. Вы – ничтожество, с которым зазорно вести диалог. Вы – сыноубийца! Вы проиграете войну! Именно из-за вас падет ваша Великая армия! Вы совершили непростительный поступок, поэтому ждите немедленной расплаты за ваши грехи.

Отец Домового рассмеялся и спросил:

– От кого?

– От того, кто выше всех нас.

– От Бога, что ли?

– Кто знает. Кто знает.

– Ты глупа! – сказал он и опустился на колени.

Отец Домового обхватил левой рукой Викину шею, а правой – вытащил из ножей меч. Меч сверкнул в свете луны. Он поднес меч к ее лицу и стал водить по нему.

– Боишься? – спросил он.

– Нет, – обманула она.

– А как же твоя семья? Твоя дочь? Твой муж?

– Они справятся без меня.

– Ты врешь, ты боишься умирать. Боишься. Только ты не хочешь в этом признаться.

– И никогда не признаюсь.

– Ты глупа! – воскликнул и всадил меч в ее живот.

Виктория не воскликнула, не закричала, а просто опустила затуманенные глаза на меч, воткнутый в ее живот, из которого хлестала алая кровь. Потом посмотрела в глаза тирана. И улыбнулась. Только она улыбалась не ему, а Домовому, который хромая шел к отцу, подняв вверх меч. Его руки, лицо, доспехи обрамляла запекшаяся кровь; он был бледный, словно мертвец, восставший из мертвых.

– Чему ты улыбаешься? Смерти?

– Да. Твоей. – Когда она говорила, из-за ее рта бежала кровь, капая на пол.

– Что? – спросил он и обернулся.

Последнее, что он увидел, как Домовой наносит смертельный удар.

Меч рассек воздух, снес его голову.

– Домовой, ты жив! – сказала она, глядя на него с любовью.

– Да. Я жив. – Он опустился на колени, обнял ее и увидел мяч, воткнутый в ее юное тело. – Ты ранена. Нет…

– Пустяки. Я родила дочь, – похвасталась Виктория, закрывая глаза.

– Я так рад. – Он поцеловал ее, придерживая, чтобы она не упала. – И ты, должна выжить ради нее.

– Я умираю.

– Нет. Ты не умрешь. Рана пустяковая.

– Мне холодно, Домовой. Я вижу то, что ранее не видела.

– Что ты видишь?

– Яркий свет! – ответила она, глядя не на него, а куда-то вдаль, в пустоту. В бесконечность. – Как красиво!

– Не оставляй меня, Виктория! Не умирай!

– Я люблю тебя… люблю… и всегда любила…

– Я тоже тебя люблю.

Виктория закрыла глаза.

– Виктория? – Нет ответа. – Вика? – Тишина. – Проснись! Проснись! – Он проверил пульс. Не прослеживается. – НЕТ! – закричал Домовой. – Не умирай! Проснись! Проснись!

Он снял доспехи. Из раны все еще сочилась кровь. Он взял на руки Викторию и понес в свою комнату, чтобы положить ее на кровать.

Его мир двоилась и расплывался. Думал, что не дойдет.

Он положил мертвую Викторию на кровать, укрыл одеялом. Потом сам лег рядышком, обнял, пожелал спокойной ночи.

И закрыл глаза.

НАВСЕГДА.

Прошло полтора часа, как Викторию увезли на кресле-каталке в операционную.

Время остановилась, замедлив свои невидимые стрелки. Антон не находил себе места. То ходил взад-вперед по коридору, залитым дневным светом, то садился на кресла, расположенные вдоль западной стены, то вскакивал с них, как ошпаренный, и бежал к окну, чтобы удостовериться, что его окружает реальный мир, а не мир сновидений и фантазий. Ему не верилось, что это происходит наяву. С ним.

Он пытался не думать о плохом, но это было так же невозможно, как невозможно не думать о существовании таких понятий, как Добро и Зло.

Антон разбавлял мрачные мысли светлыми воспоминаниями.

Воспоминания его успокаивали, он возвращался к ним снова и снова. То он перемещался, чтобы посмотреть на школьный спектакль, где они с Викторией играли главные роли, то в книжный магазин, где случайно столкнулись после четырехлетнего перерыва, то на качели, спрятанные под густой кроной высокого дуба. И еще в тысячу мест, греющих его душу.

Поглощенный воспоминаниями, Антон не заметил, как к нему подошел врач и сказал:

– Антон Юрьевич, извините. – Лицо врача было бледное, какое-то безжизненное. – Мне нужно с вами поговорить.

– Конечно. Я тут замечтался, что вас и не заметил. Как Виктория? Как мой ребенок?

– Именно об это я и хочу с вами поговорить.

– С ней что-то случилось?! – воскликнул Антон, с надеждой глядя в глаза врача. С надеждой, которая таяла так же быстро, как лед на палящем солнце, ибо глаза врача не обещали ничего хорошего.

– Садитесь. Я прошу вас, мне и так тяжело.

Антон сел.

– Вы стали отцом. Я вас поздравляю.

– Спасибо.

– Ваша дочь – жива и здорова.

– Слава Богу! – воскликнул Антон.

– Слава вашей смелой жене, – исправил Антона врач. – Вес девочки – два килограмма пятьсот грамм, рост – сорок шесть сантиметров. Вы ее можете взять на руки через несколько минут. Она прекрасна, так сказала ваша жена…

Нависло молчание.

– Что с моей женой? – с тревогой в голосе спросил Антон.

– Она умерла. От кровотечения, которое мы не смогли остановить.

– Умерла?

– Да.

– Это шутка? Вы обманываете меня или как? – Антон встал с кресла. Пошел в операционную. Дверь была закрыта. – Немедленно впустите меня в операционную, я хочу увидеть свою жену и поздравить ее с тем, что она стала матерью. Я хочу ее расцеловать.

– Антон Юрьевич, успокойтесь, – призвал его врач. – Отпустите дверную ручку, ломать ее нет смысла. Послушайте внимательно то, что я вам говорю. Ваша жена умерла. И вам придется с этим смириться. Простите, что именно я говорю всем об этом. Но кому-то ведь надо? Она умерла. Ее больше нет.

Антон смотрел в его глаза и плакал. Ничего не сказав, он развернулся и, пошатываясь из стороны в сторону, побрел по коридору.

– Мне очень жаль, – только и мог сказал доктор.

Антон остановился. Обернулся. Ударил кулаком о стену. Закричал: «Нет!». Закрыл лицо руками, прислонился к холодной стене, опустился на пол. И зарыдал, постоянно задавая один и тот же вопрос: «Почему?».

К нему подошел врач. Хотел помочь, подал ему руку. Антон оттолкнул ее, встал с пола и побежал на выход.

По пути он встретил Мария, Константину и Василия. Он остановился, глядя на них красными глазами, наполненными злостью, болью, страхом, непониманием, отчаянием. Лицо побледнело, веки дергались, волосы стояли дыбом, руки безжалостно дрожали, рот открывался и закрывался, не издавая ни звука. Он не мог сказать, что их дочь умерла. Не мог.

– Я стал отцом, – сказал он, рыдая так, как не рыдал никогда.

Он обнял Марию и выбежал на оживленную улицу.

Шокированный, полубезумный, потерянный, он смотрел на людей и не видел их лиц. Он смотрел на дома, которые исказились, превратившись в груду железа и бетона. Он смотрел на потускневшее небо, на хмурые облака, на деревья, на поросшую траву.

– Антон! – позвал его Константин, выйдя из больницы.

Он его не слышал, как и не видел.

Прежний мир рухнул, оставив после себя воспоминания, пыль.

Прах.

Он побежал, убегая подольше от несправедливости, от боли, от смерти, от проблем и бесчестия. Он убегал туда, откуда нет выхода. Он видел перед собой спасение и бежал на яркий свет в конце туннеля.

Встревоженный Константин побежал за ним.

Через десять минут Константин стал нагонять Антона, да и то, потому что Антон запнулся о камень, упал на сухой асфальт и долго не мог встать.

Антон уже выбежал на дорогу, навстречу высокоскоростным машинам. Ему повезло. Водители успевали затормозить, не сбив обезумевшего от горя мужчину. Он перелез через ограждения на встречную полосу. Дождался пока автобус подъедет достаточно близко, чтобы водитель не успел затормозить, приготовился, но так и не успел сделать шаг, так как Константин вовремя его остановил, схватив за шею своей могучей рукой и повалив на землю.

Оттащив в сторону от дороги, Константин закричал:

– Ты что делаешь, совсем рехнулся!

– Она умерла. Умерла, – сквозь рыдания говорил Антон.

– Я знаю. – Константин прижал его к своей груди. По его лицу струились слезы. – Но это не повод совершать самоубийство. Не повод. Мы переживем это. Переживем. Теперь ты, мы должны заботиться об Алисе. Ты меня понял? Понял?

– Да, отец, – ответил Антон.

Когда к ним подбежали Василий с Марией, они увидели, как двое сильных мужчин, рыдали, обняв друг друга в теплые, спасительные сети, молясь за Вику и за ее новую жизнь. Молясь за здравия Алисы.

Мария и Василий прильнули в их объятья и тоже зарыдали.

В день скорби, после невыносимых в эмоциональном плане похорон, Антон все еще не верил, что его жена погребена под землей, что теперь он больше никогда ее не увидит. Не увидит не только ее красивых глаз, губ, носа, подбородка, нагого грациозного тела. Он не увидит выражения ее лица, когда она радуется или наоборот, когда огорчается. Не увидит, как Виктория, смотрит на него с теплотой и лаской, любовью и злобой. Как хмурит бровки, когда злиться. Как розовеют ее щечки, когда она обманывает, или стыдится. Как она смеется над его шутками тихими беззаботными вечерами. Ох уж этот живительный смех, который всегда поднимал ему настроение! Сладкий, мелодичный, певучий! Он разжижал его черствое сердце, и на душе в одно мгновение становилось теплее и уютнее. Теперь он был лишен ее смеха, как и мерного сопения по ночам, бесшумного плача темной ночью, прерывистого дыхания после физических нагрузок. Он больше не почувствует запах ее волос, запах ее ароматной кожи. Он лишился всего, чем дорожил. В один короткий миг.

Антон смотрел на сладко спящую Алису в кроватке и тихо плакал, чтобы не разбудить ее. К нему подошел Василий, одетый в черный фрак и шепотом сказал:

– Моя племянница самая красивая.

– Да. Она красавица.

Они сели на диван, глядя в пустоту, погрузившись в молчание. Василий держал в руках запечатанный конверт; он не плакал, вобрав всю боль внутри себя.

– Я не верю, что ее нет, – признался Вася.

– Я тоже.

– Странно. Кажется, что она сейчас зайдет в комнату и развеселит нас. – Молчание. – Словно в том гробу была не она, а другая Виктория… какая-то бутафорская кукла. А настоящая, наша Виктория, где-то спряталась и ждет подходящего момента, чтобы появиться и всех нас удивить.

– Я тебя понимаю. Мне кажется, что она ушла в магазин и вечером вернется…

– Зачем мы обманывают друг друга?

– Наверное, чтобы пережить потерю родного человека. Мы создаем выдуманный мир, чтобы забыть и не думать…

– Я не хочу ее забывать.

– Я знаю. Мы ее не забудем.

– И что же нам делать без нее? Как быть?

– Ничего. Просто надо жить дальше и любить, – мудро ответил Антон.

– Любить больно, – ответил Вася, вытерев слезы рукой. Потом спросил. – Почему Бог забрал именно ее?

– …

– Она ведь была самой лучшей. Самой доброй.

– Я не знаю, Вася, почему случилось то, что случилось. Банально, наверное, сказать, что такова жизнь. Жизнь, у которой финал один – смерть.

В комнате воцарилось молчание.

– Зачем тебе конверт? – поинтересовался Антон.

– Я написал ей рассказ. Я обещал еще давно Вике. Но… не успел… А вчера мысли в голове кружились-кружились и вот… – Василий протянул конверт Антону и сказал:

– Пусть этот рассказ будет храниться у тебя. Прочти его, если захочешь. Прочти его, когда подрастет Алиса, если захочешь. Там всего страница.

– Хорошо. – Антон взял в руки конверт. Потом обнял Василия, поцеловав его в лоб. – Ты ведь знаешь, что я тебя люблю.

– Да. – Василий сухо улыбнулся. – Я пошел. Надо маме помочь.

– Конечно, иди.

Когда Вася ушел, Антон вскрыл письмо и начал читать:

«Это был тихий осенний день, когда только-только листва на деревьях окрасилась в золотистый цвет, озаряя мир теплотой и счастьем. Мы шли с тобой по парку. Ты рассказывала мне о холодной Ирландии, в которую ты хотела уехать на пару недель, чтобы погулять по тихим, одиноким улочкам, глядя на возвышающиеся холмы, увитые яркой зеленью; пробежаться по лугам, усеянным цветами, вдыхая их ароматные запахи; побывать в каменном замке, построенном на горе, ощутив себя Герцеговиной. Ты хотела почувствовать забытый запах сказки и волшебства. «Ирландия – это чудо, вымощенное руками человека и природы». Так ты сказала. Я сказал тебе, что хочу там побывать, хочу прикоснуться к сказке. На что ты ответила, что мы обязательно поедем в Ирландию, когда накопим нужную сумму денег и отправимся в незабываемое путешествие всей нашей жизни. Именно после этих слов я стал откладывать деньги на поездку в сказку.

Потом мы шли молча, всматриваясь в ветки сосен и берез, чтобы обнаружить белочек и покормить их. Когда ты увидела белочку, прыгающую с ветки на ветку, ты засмеялась так мелодично и мило, что я тоже засмеялся, захлопав в ладоши. Ты кричала: «Смотри, смотри, Вась. Видишь ее! Пошли за мной!». Ты взяла меня за руки и потянула в дебри леса. Мы остановились возле высокой сосны, на которой вальяжно и беззаботно сидела белка. Она посмотрела на нас. Ты сказала ей: «Белочка, матушка, хочешь орешек? Возьми орешек, ведь он не просто орешек, а волшебный орешек!». Я спросил у тебя, почему он волшебный? Ты ответила: «Он волшебный, потому что наша белочка волшебница! Она хранительница леса!».

Я удивился, глядя, как зверек ловко спустился по стволу дереву и взял с твоих рук орех. Я сказал тебе, что ты сама волшебница, раз накормила белку! Я помню, ты засмеялась и сказала мне, чтобы я протянул ладонь. Я послушалась. Ты положила в нее орех и позвала белочку. Та покосилась на нас, увидела второй орех, спустилась, заползла в мою ладонь (никогда мне не забыть ее мягких лапок!), взяла орех и упорхнула, словно ее здесь и не было.

Как я был счастлив. Я смотрел на тебя, как на королеву этого безмятежного леса.

Мы вышли на тропку, по которой туда-сюда снова голуби. Ты запела. И кто бы что ни говорил, ты пела замечательно. Так нежно, так сладко, так искренне, что я не мог не петь вместе с тобой. Дуэтом.

Так мы шли до самого дома, распевая детские песенки (помнишь, нашу любимую про «Домовенка»?), взявшись за руки.

Когда ты уложила меня спать, а до этого искупав в горячей ванне, где я играл в морской бой, ты прочла мне собственное стихотворение, посвященное мне. Помню, что я покрылся румянцем и засмеялся. Сейчас, когда я вспоминаю тот волшебный стишок, у меня наворачиваются слезы, сам не знаю почему.

После этого ты поцеловала меня в щечку, пожелала спокойной ночи и ушла в свою комнату. Я смотрел тебе вслед… и думал, как здорово, что у меня есть старшая сестра. Потом ложился спать и видел сладкие сны, где я и ты гуляем по сказочной Ирландии.

Мне было тогда семь или восемь. Я уже не помню. Это и неважно. Главное, ты навсегда останешься в моем сердце, как добрый ангел, который любил меня и защищал, учил и ругал, воспитывал и понимал.

Я никогда этого не забуду.

Как и не забуду того, как ты однажды сказала мне: «Василий то, что братья с сестрами ругаются друг с другом – это нормально. Главное, что бы они уважали и любили друг друга».

Я люблю тебя, сестрица… ты навеки моя старшая сестра…

С любовь, Василий».

Антон закрыл письмо, вложил его во внутренний карман пиджака и заплакал.

Эпилог

Сквозь снежную пелену облаков просачивались лучи восходящего солнца, освещая бескрайние поля; припорошенную блестящим снегом одинокую дорогу; высокие и могучие деверья, веточки которых покрылись былым одеяниям (зимней шубкой); домики, извергающие из кирпичных сводов печей густой дым, веющийся высоко высь; заборы с высеченными пиками, изгороди. И двор, покрывшийся за одну морозную ночь толстым слоем снега.

Из кирпичного одноэтажного дома выбежала, звонко смеясь, пятилетняя девочка. Следом за ней вышел высокий мужчина, тридцати лет, с густой бородкой, длинными волосами и красными щечками. Он остановился на крыльце, украшенными круглыми столбами, и с любовью смотрел на дочь, улыбаясь ей своей доброй улыбкой, когда она прыгала в мягкий сугроб, снова и снова.

Надев теплые варежки, он подбежал к ней, взял ее на руки и закружил, как снежная вьюга. Она смеялась так звонко и мелодично, что даже любопытные чирикающие птицы прилетали со всей сонной округи, садились на деревья и смотрели, как радуется девочка, с нежностью обнимая папу, которого она любила больше всего на свете.

Когда он опустил ее на землю, девочка слепила снежок и кинула в отца. Промахнулась. Мужчина, увидев, что его обстреливают снегом, наклонился, слепил снежок и кинул. Комочек снега полетел не вперед, а назад. Девочка засмеялась.

Они прыгали, бегали, скакали, падали, танцевали, обнимались. И так утомились, что легли наземь и стали смотреть на небо, на падающие снежинки, на птиц, кружившихся в невольном танце празднества и радости, на хвойный лес, возвышающийся за рекой, которая покрылась толстой коркой льда.

– Доча, тебе хоть понравились подарки, который тебе подарил Мороз – красный нос?

– Очень-очень! Я хотела лишь велосипед, а он еще подарил мне большущую мягкую игрушку, с которой я буду спать каждую ночь. И целый пакет сладостей! Ммм!

– Видимо, Дедушка тебе любит.

– Ага. Я старалась себя вести хорошо весь год, чтобы он не разозлился.

– Ты моя умничка!

– Папочка, а почему я не слышу Деда Мороза, когда он приходит в наш дом и кладет под елочку подарки? – спросила она, поймав снежинку язычком. Засмеялась.

– Потому что он бесшумно крадется на цыпочках, чтобы не разбудить тебя, сладкая моя, – ответила папа.

– Почему?

– Чтобы не испортить сюрприза.

– Ааа, понятно. – Она на секунду задумалась. Потом спросила. – А как Дед Мороз попадает в наш дом, когда мы спим?

– Через дымоход.

– Но там же так узко! – возмутилась она. – Как он туда пролезет с его-то животом?

– Или через двери, – выкрутился он.

– Но ведь у него нет ключа, который открывает нашу дверь.

– У него есть один волшебный, золотой ключик, с помощью которого он открывает любые двери!

– ВАу! Классно! Он настоящий волшебник! – Снежинка упала на ее ресничку и растаяла. – Папочка?

– Что, любимая?

– Но почему он сам не дарит подарков, а кладет их под елку?

– Не знаю. Наверное, скромничает.

– Но почему?

– Если бы я знал, то я обязательно сказала бы.

– Я когда-нибудь его увижу? – поинтересовалась она.

– Обязательно, доченька.

– Когда, папочка? Когда? Когда? Когда? – обрадовалась она, захлопав в ладоши.

– Когда придет твое время, – мудро ответил он, поднявшись с земли, чтобы не дай Бог простыть в самые светлые дни на Земле. Дни, когда весь мир празднует Новый год и Рождество. Дни, когда мы становимся добрее и приветливее.

– А когда оно придет, это время? – не угомонялась она.

– Совсем скоро. – Он помог ей подняться с земли. И добавил. – Может быть, в следующем году, если ты будешь себя вести хорошо.

– Правда! – Девочка захлопала в ладоши. – Ты обещаешь?

– Обещаю!

– Как здорово! – воскликнула она и обняла отца. – Спасибо-спасибо, папочка! Ты самый лучший!

Он взял ее на руки и поцеловал в холодную розовую щечку.

Потом предложил:

– Хочешь слепить новогоднего снеговика?

– Да! – согласилась она.

Отец и дочь дружно начали катать комки снега, которые с каждым новым вращением увеличивались и увеличивались, достигая действительно впечатляющих размеров.

– Папочка, помоги! Я не могу его сдвинуть с места! – крикнула она.

– Иду, доча! Иду! – Он оставил свой комок и подошел к ней. Попытался подвинуть. – Ух! Какой тяжелый! – Он картинно смахнул пот рукой. – И как ты такой тягала?

– Ой, я и сама не знаю!

– Без тебя мне его не сдвинуть с места. Поможешь?

– Конечно, папочка!

Они вместе навалились на ком снега, и он, к ее большой радости, покатился. Он притворно кряхтел и прерывисто дышал. Она смеялась.

Когда они докатили снежный ком ко второму, она спросила:

– И как нам с тобой поставить друг на друга эти огромные комья снега? – поинтересовалась она.

– Да… задача та еще…

Он стал чесать подбородок, неотрывно глядя на бесформенный комок.

– Ну, что папочка, ты придумал? Придумал? Придумал?

– Да, сладкая моя.

– И что же ты придумал?

– Ты возьмешь снежный ком обеим руками с этой стороны, а я – с противоположной. А потом на счет три – поднимем. Договорились?

– А мы сможем? Я не уверенна…

– Ты веришь мне?

– Да, – не думая ответила она.

– А в собственные силы?

– Как-то не уверена… он такой большой, а я такая маленькая.

– Запомни, хорошая моя. Всегда, несмотря ни на что, верь в себя. Нет ничего невозможного. Есть нерешенные проблемы. Ты понимаешь меня?

– Кажется, да, папочка.

– Тогда возьми в руки этот комок и попробуй поднять. Я уверен, у тебя получится. – Он посмотрел в ее красивые глаза. Глаза ее матери. – У тебя ведь получится?

– Да, папочка. Получится! – уверено крикнула она.

– Такой настрой мне нравится! Тогда схватись покрепче. И… один, два. Ты готова? – Она кивнула. – Три!

Она скорчила милую мордочку, напряглась, покраснела – и вот тогда тяжеленный снежный ком стал волшебным образом подниматься вверх. На десять, двадцать, тридцать сантиметров.

– Папочка, я больше не могу!

– Еще чуточку! Ты сможешь!

Поставив наверх снежный шар, Алиса повалилась от усталости на землю, засмеялась и закричала:

– Я это сделала! Я поверила в себя! И поставила его! Представляешь, пап?

Отец, довольный и счастливый, поднял ее за руки, обнял и сказал:

– Ты моя умница! Я нисколько не сомневался в тебе!

– Пап, как же так, что ты во мне никогда не сомневаешься, когда я сама в себе сомневаюсь? И всегда знаешь, что я справлюсь?

– Ты же моя дочь. Моя плоть и кровь. Моя маленькая принцесса, которая делает старого ворчуна самым счастливым человеком на земле.

– Ты не старый! И не ворчун! Ты самый добрый и хороший папа! – Она прижалась к его щеке. – Мне так хорошо с тобой.

– А мне с тобой.

– Мы всегда будем вместе, папочка?

– Всегда, моя дорогая.

– Хорошо. – Она замолчала. Потом сказала. – А если…

– Что «если»?

– Моя мама тоже мечтала быть рядом со мной, но умерла и… оставила нас. А что, если ты умрешь? – предположила она, разволновавшись. – Я не смогу без тебя…

– Не думай об этом. Я не умру.

– Но ты же говорил, что все люди – смертны.

– У меня есть волшебный, невидимый амулет.

– Правда? – изумилась она.

– Да. Мне его подарила моя мама, когда мне исполнилось пять лет.

– Здорово! Тогда теперь я не боюсь, – сказала она и успокоилась. Спросила. – Пап, а мне тоже пять лет, почему ты мне не подарил амулет?

– Я хочу подарить тебе его прямо сейчас.

– В Новый год, – добавила она.

– Именно.

– Но где он?

– Я же говорил, что он невидимый.

– Ааа, точно. Я забыла.

Он надел на нее невидимый амулет, продетый в невидимую цепочку. Щелк. Зацепил.

– Вот так. Теперь ты в безопасности.

– А как же ты?

– Мой амулет на мне.

– А это чей амулет? – поинтересовалась она.

– Это мамин амулет.

– Я буду носить мамин амулет?

– Да, сладкая моя. Поэтому не снимай его и береги так, словно это самое дорогое, что у тебя есть.

– Конечно, папочка, – ответила она. Спросила. – Теперь мы бессмертны?

– Пока мы вместе, – уточнил он.

– Пап, почему «пока». Мы всегда будем вместе. Ты чего забыл?

– Всегда, милая моя. Всегда, – сказал он, улыбнувшись ей.

– А почему мама сняла амулет, когда рожала меня?

– …

– Пап?

– Этого я никогда не узнаю, – грустно ответил он, погрузившись в думы.

– Ты по ней скучаешь?

– Да. Очень. Мне ее не хватает. Я любил ее.

– И продолжаешь любить?

– Да.

– Пап, расскажи мне, как ты познакомился с мамой?

– Но я ведь рассказал тебе об этом тысячу раз…

– Я знаю. И поэтому я еще хочу послушать эту красивую историю в тысяча первый раз. Когда ты рассказываешь о маме, я представляю ее. И она оживает в моем воображение. Я хочу, чтобы она жила во мне – вечно… Я боюсь ее забыть.

– Ты ее не забудешь, если будешь помнить, – сказал он. Добавил. – Она и так живет в тебе. Ты – это она, а она – это ты. Вы так похожи. Не только внешнее, но и внутреннее.

Рассказывая дочери о том, как они познакомились с Викторией, голос Антона дрожал.

– Жаль, что ее сейчас нет, – посочувствовала она.

– Она… была такой красивой…

Он еле сдерживал эмоции и чувства, чтобы не зарыдать. Слезы градом бежали по его лицу.

– Пап, не плачь. У тебя есть я. Я люблю тебя!

– Я не… просто воспоминания нагрянули, словно гром среди ясного неба. – Он обнял дочь. – Я тоже люблю тебя. Я каждый день благодарю Бога за то, что он подарил мне дочь. Тебя, Алиса. Ты для меня – все!

– Вся большая-пребольшая Вселенная? – взволнованно спросила Алиса.

– Да, – подтвердил Антон.

– Здорово! – обрадовалась она. И спросила, глядя на два снежных комка, положенных друг на друга. – Ну что мы будем доделывать снеговика?

– Конечно.

Установив третий комок, они вставили сухие ветки (руки), длинную розовую морковку (нос), две коричневые пуговки (глаза), две скорлупы от стручковых бобов (губы). И получился симпатичный снеговик.

– Чего-то не хватает, – сказала Алиса и побежала в дом. Взяла старую, дырявую шапку и шарф, проеденный молью. Надела шапку на снежную голову, обметала шарф вокруг условной шеи. Посмотрела. И сказала. – Вот теперь – настоящий снеговик!

– Мы с тобой молодцы! – Он взял за руку дочь. – У тебя руки – лед. Пора домой, отогреваться. Пошли?

– А потом поедем кататься на санках?

– Обязательно. Но только после того, как мы встретим гостей. Бабушку и дедушку.

– Пап?

– Что?

– Они тоже принесут подарки?

– Наверное.

– Как же я люблю Новый год! Но ведь их подарки не от Деда Мороза?

– Откуда ты… почему ты так думаешь?

– Пап, я все-таки уже не маленькая верить в то, что существуют разные Деды Морозы. Я точно знаю, что он только один.

– Ты права.

– Если я права, то тогда почему они мне дарят подарки от его имени?

– А почему ты даришь им свои рисунки на праздник?

– Чтобы они обрадовались, – ответила Алиса.

– Вот тебе и ответ на твой вопрос. Бабушка с дедушкой тоже хотят тебя порадовать подарками. Только не говори им, что ты перестала верить в других Дедов Морозов. Хорошо?

– Почему?

– Они расстроиться, если узнают, что ты разгадала их секрет.

– Я не хочу их расстраивать. Я буду молчать как рыба.

– Моя рыбка. – Антон чмокнул ее в щечку. И сказал. – Все, пошли домой!

Они вошли в дом, закрыли за собой дверь, разделись, приготовили горячего чая, выпили по две кружки и уснули на полчасика. Их разбудил звонок в дверь.

***

Мария, Константин, Василий, Антон и Алиса, счастливые и вдохновенные праздником и долгожданной встречей, шумно разговаривая, смеясь и шутя, зашли в гостиную, залитую мягким светом, лившимся от парафиновых свеч.

В просторной гостиной, стены которой были украшены разноцветной бахромой (а окна разрисованные акварелью!), тихо играла спокойная, преимущественно, новогодняя музыка из старенького магнитофона; мерно тикали часы. У восточной стены располагался диван. А так же стояла пышная искусственная елка, украшенная блестящими гирляндами и мишурой; под елкой лежали подарки в коробках, обтянутых подарочной лентой: красной, голубой, пурпуровой, лиловой, фиолетовой, желто-карамельной, розовой. Противоположную стену занимал камин, в ярких бликах которого потрескивали сухие поленья, поднимая вверх красные угольки. Над камином висели деревянные часы в виде избушки на курьих ножках. В центре гостиной стоял длинный стол вишневого цвета, накрытый скатертью. На столе – миниатюрная елка, горящие свечи, фигурки Деда Мороза и Снегурочки, бутылка шампанского, бутылка красного вина, сок в стеклянном графине, салаты, горячее мясо с картошкой, нарезка из сыра и колбаса, маринованные грибы и помидоры, селедка с хрустящим луком, свежие огурчики, яблоки и апельсины.

– Проходите, гости дорогие! – гостеприимно сказал Антон, усаживая всех за стол.

– Вы столько всего наготовили! Аж глаза разбегаются! – сказал Василий, сев на диван.

– Не надо было… – возмутилась Мария.

– Из-за нас так трудиться, – добавил Константин.

– Сегодня ведь новый год! – воскликнул Антон. – Время чудес! Время добрых улыбок и щедрых угощений!

– Да! – поддакивала Алиса. – Тем более новый год всего один раз в году!

– А кто все это готовил? – поинтересовался Константин.

– Алиса, – ответил Антон. – Я ей чуточку помогал. Самую малость.

– Правда? – притворно изумилась Мария. – Какая молодец. – Она обратилась к Константину. – Деда, кажется, у нас подрастает искусница-хозяюшка.

– Ага. А как все вкусно! Пальчики оближешь! – похвалил дедушка.

– Да какая я искусница, – скромничала Алиса. – Мы вместе с папой готовили. Я ему помогала, а не он мне.

– Какая разница? – спросил Антон.

– Она еще и скромница, – подметил Василий. И они все засмеялись, озаряя комнату теплотой и любовью.

– Давайте же нальем шампанского в бокалы и выпьем за новой 2019 год! Пускай он принесет нам лишь мир, счастье, процветание и любовь!

Выпев шампанского, они принялись за еду, попутно успевая обмениваться подарками. Алисе подарили еще одну мягкую игрушку, зеленого дракона. И книжку русских народных сказок.

Когда все ушли, Алиса спросила у папы, который мыл грязную посуду:

– Пап, а почему тетя Элизабет к нам не приходит?

– Она сегодня с Леонардо и Викторией пойдут на праздник… на Зеленых Луг, где растут белоснежные тюльпаны, звонко поющие песни. Поэтому они придут вечером. Поздно.

– Папочка?

– Что?

– А можно мне сходить вместе с ними?

– Мы же хотели покататься на санях. Или ты уже не хочешь?

– Я хочу. Сходим после. Ну, так что, пап, можно?

– Нет.

– Но почему?

– Нет. Это опасно.

– И ничегошеньки неопасно! – возразила Алиса. – Ну, пожалуйста, папочка! Я так хочу услышать, как поют тюльпаны на лугу!

– Я же сказал, что нет.

– Почему? – Алиса насупилась. – Я буду всегда рядом с тетей Элизабет. И ни на шаг не отойду от нее. Правда. Пожалуйста, пап.

– Антон, не будь таким букой, отпусти дочь погулять, – вдруг сказала Элизабет.

– Тетя Элизабет! – воскликнула Алиса, побежала к ней и прыгнула ей на руки. – Тетя Элизабет, меня папа не хочет отпускать на луг! Скажите ему что-нибудь!

– Ябедничаешь? – спросил Антон, глядя на Алису, повисшую в воздухе. – Здравствуй, Элизабет. Помнишь, мы с тобой уже об этом говорили.

– Прошло столько времени, я стала забывать. Чего ты боишься? Война давно закончилась.

– Ничего, – отвернулся он, повернувшись в стене и начал мыть оставшуюся посуду. – Ничего.

– Тогда почему не хочешь отпустить свою дочь в мой мир?

– Я… боюсь, что она не вернется ко мне. – Он поставил тарелку и посмотрел на Элизабет.

– Понимаю. Прекрасно понимаю. Я знаю, что такое отдавать собственного ребенка в чужие руки. Но ты должен довериться мне. Как и доверится своей дочери, которая желает окунуться в сказку. Не будь таким сердитым, как Зевс и непристойным, как скала. Сделай Алису самой счастливой!

– Ладно. Уговорили, – нехотя согласился он.

– Правда? – не поверила Алиса.

– Правда. Но только на один час! Не больше! – предупредил он.

– Ура! – закричала Алиса. – Спасибо-спасибо, папочка! Ты самый хороший папочка на свете! Я тебя люблю! – Она бросила в его объятия и поцеловала в губы. – Люблю! Люблю!

– Ой, не подлизывайся, маленькая принцесса! – сказал смеющийся Антон, тоже целуя дочь. – Ты помнишь, что я тебе сказал?

– Через час быть дома!

– Молодец. Все – иди! Пока я не передумал.

Алиса взяла за руки Элизабет и они скрылись за дверью платяного шкафа.

Час томительного ожидания был невыносим.

За шестьдесят минут Антон успел пять-шесть раз выйти на улицу подышать свежим воздухом, глядя на звезды и на лунный серп, тонувший в черной бездне, вымыть всю скопившеюся гору посуду, убрать стол, прибраться в квартире, накормить рыбок в аквариуме, полежать на диване.

Час без Алисы. Без той, которая дарила ему нечто больше, чем любовь. Она дарила ему все то, что он хотел в полной мере получить от жизни; его невидимая чаша наполнялась с каждым днем светлыми искрящими огоньками, которые сплетались в узорчатую картину, называемую смыслом жизни. Час без той, которая сотворила чудо, открыв его черствое, проеденное цинизмом сердце и вложила в него своими крохотными ручками самое сокровенное и прекрасное чувство – родительскую любовь. Любовь, которая излечила его от многих недуг и помогла поверить в том, что раньше казалось лишь фантазией, сказкой. Час без той, которая была подобна светловолосому ангелу, парившему по их милому и уютному дому, из комнаты в комнату, ангелу, который радовал отца своей искренней любовью и скромной улыбкой – маминой улыбкой. Час без той, которая помогла ему понять, что работа это неглавное (он отказался от главной роли в успешной киноленте, от работы в Московском театре, где работали лучшие из лучших мастеров своего дела и устроился в местный театр), главное – это его семья. Он и она.

Лежа на кровати, грызя ногти, он, чтобы успокоиться, стал вспоминать, как Алиса впервые его описала и как он после этого смеялся.

Воспоминания вспыхивали в его голове подобно ярким огонькам в ночи.

Вот он снимает ей подгузник, пеленает, греет молоко, убаюкивает, целует перед сном, одевает, катает на коляске, закапывает в нос, мажет зеленкой красные пятна, играет.

Вот она ползает по полу в чистом подгузнике, звонко смеясь, делает первый шаг и падает, делает второй, третий и… уже весело шагает вместе с ним под ручку на улице, озираясь по сторонам.

Вот она говорит свое первое слово «Папа», а он плачет от счастья. А через какое-то время: «Папочка, я хочу какать! Папочка, а что такое деревья? Солнце? Небо? Самолет? Муравей? Краска? Клей? Небо? Любовь? Чувства?». А еще через некоторое время: «А где мама? А ты ее любил? А любила ли она меня? А она была красивой?».

Дверца скрипнула. И вот она стоит перед ним, пятилетняя принцесса, и признается ему в любви.

Позже все вместе Антон с Алисой, Элизабет с Лео и Викой вышли на улицу, они изумились красоте новогоднего вечера.

Ветра не было, ни дуновения. Шел густой снег, окутав в непроглядную пелену всю улицу. Снежинки, узорчатые и большие, ложились на землю, на ветки деревьев, на крыши домов, на машины, на одежду, на разгоряченные лица детей, которые играли в снежки.

– Как же они быстро растут, – подметил Антон.

– И не говори, – согласилась Элизабет. – Как на дрожжах.

– Так раз – и придет время, когда придется их отпустить из родительских гнездышек.

– Придется.

– Но ничего. Надо радоваться, что сейчас они рядом с нами. И попытаться уделять им все свое свободное время, чтобы потом не жалеть об упущенном…

– Полностью с тобой солидарна!

Элизабет поймала снежинку на ладошку, которая в одно мгновение растворилась и превратилась в воду. Она улыбнулась и сказала:

– Никогда не перестаю удивляться вашему миру.

– Да… он прекрасен. – Антон посмотрел в ее глаза. – Как и ты, Элизабет.

– Спасибо. Я давно поняла, что ты меня видишь.

– Тебя ничем не удивить, – проворчал он.

– Видишь ли, ты всегда смотрел только на мою грудь, когда со мной разговаривал.

– Это я могу!

Антон засмеялся.

– А сегодня смотрел только в мои глаза.

– Они у тебя красивые.

– Не смущай меня, Антон.

– Я только начал…

– А Лео с Викторией пока не видишь?

– Нет. – Он замолчал, глядя на Элизабет. – Я тут хотел спросить у тебя, Элизабет… как ты думаешь… ээ… Домовой сейчас с Викторией?

– А ты думаешь иначе?

– Нет. Просто хотел узнать твое мнение.

– Другого развития событий я просто не вижу и не хочу видеть. – По ее щеке скатилась слезинка. – Я хочу, чтобы они были вместе. Они всегда любили друг друга.

– Да. Так будет лучше.

Антон взял ее за руки. Она вздрогнула, удивлено посмотрев на него. Он улыбнулся ей. Элизабет улыбнулась в ответ и сжала его руку так, словно он был ее единственной спасительной соломинкой.

– И последний вопрос, Лизи. Можно?

– Я в предвкушении, Антошка. Говори.

– Не хочешь поужинать?

Элизабет шепнула Антону на ушко ответ, тот щедро улыбнулся и предложил присоединиться к детям, к их игре. Она согласилась. И они начали играть впятером в снежки, как семья.

На небе сверкали звезды. На земле поблескивал снег. А дети и их родители, не замечая этого, беззаботно играли в невинные игры, радуясь, что живут и что живы.

Ибо пока мы живы – жива и любовь.

КОНЕЦ!