Современный Диоген [Эдель Кюстер] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Эдель Кюстер Современный Диоген

Февральское солнце облило розовым сиянием лавочки в снегу и городище на детской площадке. Всё кругом блестело и переливалось, будто зачарованное.

По веткам скакали лимонные синицы и, забавно дёргая хвостом, крутились на месте, словно неповоротливые барыни в полушубке.

На провисших проводах сидела, сгорбившись, ворона с ободранным клювом. Она по-старушечьи вытянула вперёд шею и хрипло каркнула, разогнав своим голосом копошившихся возле мусорных баков голубей. Те забили крыльями и разлетелись кто куда. Некоторые из них сели на тот же провод, на котором была нарушительница порядка. Но спустя пару мгновений летающие крысы вновь набросились на чёрствую буханку и принялись долбить её клювами, разбрасывая во все стороны крошки.

Ворона посмотрела вниз – на бестолковых голубей, а затем почесала шелудивой лапой голову. Удивлялась ли она? Скорее нет. Птицы навряд ли умеют удивляться.

Возле мусорных баков появилась грязно-белая собака с розовым носом, она что-то быстро подобрала, выронила, лизнула и, не поднимая морды, пошла дальше. Колечко хвоста раскачивалось над её спиной, а затем расправилось. Дворняга набрела на буханку, которую неистово дербанили голуби, тут же дрались и женихались. Без задней мысли собака подхватила хлеб и убежала с ним, снова забросив на спину пушистое кольцо.

Щёлкнув клювом, ворона расправила крылья, распустила драный веер хвоста и слетела на замёрзшую дорогу, а затем пошла своей важной походкой вдоль колеи.

Этим утром было тихо. Не шумел ветер обмёрзшими ветками одичавшего абрикоса, не качалась на серебристых рельсах электричка и не гудели запущенные с автозапуска двигатели автомобилей. Ещё рано.

Возле спящих частных домиков, рассыпанных, словно бисер посреди многоэтажек-великанов, ни души. Засыпаны следы ушедшего в небытие вчера. Прикрыты искрящимся пухом колеи, будто там их и нет вовсе, но уже совсем скоро здесь начнут шлифовать авто. И до этого не будет никому дела. Разумеется, кроме того, кто будет держаться за баранку.

В одном из дворов, который был обнесён ржавой рабицой, возле крыльца стояла собачья конура. Сторож – молодой ротвейлер. Он, свесив лапы с порога будки, смотрел куда-то вверх из-за тряпки. Смотрел на розовое небо и считал чёрные силуэты пролетавших ворон. Интересно, как им, птицам, не зябко резать крыльями морозный воздух? Не лень лететь куда-то, чтобы потом возвращаться обратно?

Вдруг кто-то хлопнул подъездной дверью и побрёл через снежные завалы, взяв на себя роль первопроходца. Некто шёл, придерживая шапку, и чертыхался на всё, что попадалось на глаза: на снег, на осколки ледянок и на занесённые машины. Досталось и дворнику – Григорию Николаевичу, который ещё не вышел на работу.

Можно подумать, что Григорий Николаевич – пенсионер и на него грех ругаться, однако Григорию всего лишь шёл двадцать седьмой год. Григорием Николаевичем он был только для председателя ТСЖ, а для всех остальных – Гришкой. Фамилии Гришки никто не знал, а кто и слышал, то тут же забывал, но в попытке вспомнить говорил: «У него какая-то философская фамилия». Философская, не философская – разницы нет, главное, что душа у него была такой. И жизнь он вёл как философ и всё утверждал: «Спешка при ловле блох уместна на белом брюхе кошки, а помахать лопатой, пошмыгать веником всегда успеется». В целом он был щедр на подобные меланхоличные высказывания, за что получил ещё одну кличку от не совсем крепких на язык и ум старушек – «миланголик».

Человек он вежливый, никогда не грубил, пожалуй, никто и не вспомнит случая, чтобы Гришка сквернословил или ругался с кем-то.

В свободное «от метёлки время» его можно застать либо в бендежке, либо на лавке с книжкой в руках. Читал он много – что ни день, то новый автор. Чаще всего Гришку заставали в «общении» с Кантом. Действительно, книги он не читал, а именно общался с ними, реже – вступал в полемику с автором. Эту полемику выдавало его лицо, выражавшее ту глубокую задумчивость и непризнание, с которой люди смотрят на ценник в магазине.

Несмотря на то, что по своей натуре Гришка созерцатель и редкий человек заставал его за упорным стахановским трудом, двор всегда был в порядке – вылизан и причёсан, как лужайка под правительственными окнами. В чём секрет? А никто больно-то не интересовался. Зачем интересоваться тем, что низкооплачиваемо? Хотя всем, вроде, известно, что от дворника требуется мало: физическая подготовка и сильный хват. С таким набором да ещё с дипломом магистра Гришка мог бы стать преподавателем в вузе, из чьего лона он не так давно вышел. Мог быть и работником общепита. Или даже циркачом, если бы смог совладать с трапецией или дюжиной ряженых пуделей. Но он пошёл по пути истинного философа, практически став современным Диогеном. Ну чем хуже бочки работа российского дворника?

Для работы с веником или лопаты ума много не надо, однако Гришка смог интеллектуализировать свою работу. Во время своей работы он выдвигал гипотезы и тут же развивал их до теории, а затем делал всё, что душе угодно. Опровергал или дорабатывал. Любил он и побеседовать на предмет материи и сознания. Лучше всех его понимали собаки, которые, в отличие от людей, слушали и, кажется, что-то понимали.

Ещё солнце не встало, а Гришка уже стоит себе – лопата под локоть, важный в шляпе, курит, любуясь инеем на березовых ветках.

«Не дворник, а чума…», – бурчала Алла Сергеевна, выглядывая на улицу из кухонного окна.

Про философию «человека, понявшего жизнь», доброту, близкой Иешуа Га-Ноцри, проще говоря, про гришкину дурость знают все. Вот только любят и не любят его по разным причинам. Старухам, видевшим ещё страну Советов, он кажется иноземцем, шпионом от янок, который всё пытается выведать, как кто живёт, сколько получает и что думает про президента.

– Прямо вчера, дворник наш, Гришка, говорил о каком-то Локке или Локте?.. А, шут с ним, как там его, но он с ним знаете, что задумал? Власть поделить! – сокрушалась Рита Николаевна.

– Как так? – беззубым ртом шамкала Людмила Альбертовна из 45-ой.

– Ужас-то какой! Что ж теперь будет? – выпучив глаза в линзах на минус десять, подхватывала какая-то Ивановна из 47-ой.

А потом эти разговоры медленно переползали на соседний двор, а с него на другой, и так до тех пор, пока цепочка не замкнётся там, где уже кончается шоссе и не начинается какой-нибудь элитный посёлок.

Мужики о дворнике-Гришке тоже наслышаны, но обходят стороной. Они его не принимают, дескать, это не мужик, а какой-то суррогат.

«Вроде Николаич, свой, но пить я бы с ним не стал», – подобная мысль бродила в умах мужской части двора.

Похвастаться хорошим отношением к Григорию могли разве что подъездные кошки, приблудившиеся собаки и несколько жильцов, одна из них – Сонечка с шестого этажа.

Ближе к половине шестого, на улицу вышел Гришка, вернее сначала выскочил из подъезда пушистый чёрно-белый кот, и уже только потом появился сам дворник. Тихо закрыв дверь, Гришка начал хлопать себя по карманам, чтобы найти сигареты и зажигалку. Он отошёл от парадного входа, встал возле берёзы, прильнул плечом к белому стволу и закурил.

Глазами он тут же нашёл блестящий купол церкви, который висел среди понурых белых крыш частных домиков золотой каплей, а потом усмехнулся, вспомнив, что раньше на том месте был бурьян, а затем и свалка. Как там говорится? Свято место пусто не бывает? Есть в этом духовном новострое и звонница со звонарём, правда, звонит она не по графику – то с опозданием, то с опережением. На людские деньги и не то можно сделать, даже порочное и грязное место сделать святым.

Какое-то время Гришка, будто согреваясь тлеющим пеплом, стоял неподвижно. Лёгкий морозец покусывал его руки смышлёным котёнком. Сизый дым, тянущийся прозрачной лентой, вился серебряной лозой к небу, а затем растворялся в чёрных ветвях берёзы. Где-то отчётливо и по-весеннему пискнула синица.

– Григорий Николаевич!..

Гришка, очнувшись, взглянул на сидящего перед ним пушистого чёрно-белого кота, которого во дворе прозвали Бегемотом из-за жирных боков и густого меха. Широко зевнув во всю свою кошачье-бегемотовую пасть, дворовая животина шевельнула ухом.

– С… добрым утром! – послышалось продолжение.

Гришка повернулся. Из второго подъезда, смешно ковыляя на высоких каблуках по льду, вышла Сонечка с шестого этажа. Без шапки, румяная и радостная девушка, держась за ремешок своей сумочки, осторожно, словно газель, ступала острыми и изящными копытцами по хрустящей крошке льда.

– С добрым, – качнув головой, ответил Гришка. – Я гляжу, не только птицы весну кличут, но и вы, Сонечка, своей не покрытой русой головой.

– Хамите с утра пораньше, – коротко бросила Сонечка, встав красивым существом возле бордюра, поставив на него нос замшевого сапожка.

– Нет, посредством наблюдений призываю вас не мёрзнуть.

– Не учите меня жить, – вздёрнув острый носик, ответила она. – В самом деле, Григорий Николаевич, не успеешь вас увидеть, а вы тут же замечания делаете, – деловито сунув руки в карманы, распространённо ответила девушка. – Кстати, а Алла Сергеевна на вас жалуется… – интригующим тоном заговорила Сонечка.

– Неужели? – наигранно вскинув брови, задал вопрос дворник, а после поднёс сигарету к губам и вытянул из неё последний дух. – Ну, и на что же именно?

– Да так, – смотря на замшевый нос сапога, проговорила Сонечка, – снег не чищен, лёд не долблен, машины понаставили, подъезд разрисовали, кошки ваши, – она подняла на него по-детски наивные голубые глаза, – Григорий Николаевич, в подвале расплодились, потравить нужно, вообщем как обычно всё.

– А ещё и по моей же вине и в лифте накурено, и цены в магазинах взлетели, и продавцы в них же ополоумели, и пенсию не несут. Действительно, да так… пустяк жизни бытовой.

– Ага, – шмыгнув носом, согласилась она.

Повисла тишина. Заря, воспользовавшись этой паузой, совсем разошлась. А кот, утопая по подмышки в снегу, бороздил сугробы на площадке. Сонечка заинтересованно следила за Бегемотом, как тот садился, выжидал какое-то время, а затем резко прыгал в пушистый снег, практически по уши утопая в холодных хлопьях.

В этом году зима выдалась снежной, даже больше – аномально снежной. За много лет народ уже привык к голому, иногда присыпанному скупой снежной крошкой, асфальту в декабре и лёгким налётом льда в январе. Он даже как-то смирился с тем, что сугробы в Новый год такая же редкость, как и трезвые люди в праздничную неделю. Да что там, у каждого уважающего себя любителя пиротехники в коридоре круглогодично хранится четыре кирпича – переносной плацдарм для хлопушек и салютов зимой, а летом каркас для мангала. Удобно и практично, а главное, доступно. Однако к счастью, или, к сожалению, в этом году проблем со снегом нет. Его выпало столько, что около недели не ходили трамваи в городе, что уж там говорить про автомобили, те едва не забыли, что такое движение.

– Да-а, беда в этом году со снегом… – протянула Сонечка, а затем добавила в своей естественной и немногословной манере, от которой, впрочем, её мало-помалу отучал Гришка, – Пипец…

Дворник мягко улыбнулся.

– Ах, Сонечка… Каждая встреча с вами, как с героиней романа Ильфа и Петрова, а может быть, вы и есть Эллочка-людоедочка XXI века.

– Я вегетарианка! – невинно, но в то же время возмущённо захлопала глазами девушка. – Ну, вот опять! Вы и ваши претензии!

Гришка неловко пожал плечами, не ожидая от своей компаньонки такой реакции.

– Хорошо. Я тоже имею к вам претензии! – раскрасневшись, важно сказала она и сделала шаг к дворнику. – Всюду лежат сугробы, Григорий Николаевич, а вы только и делаете, что глядите на них.

Конечно, слышать такое не очень-то и приятно, особенно когда замечание прямо относится к тебе и к твоей работе. Однако он понимал, что такое невинное существо как Сонечка зла не держит.

Гришка смотрел на неё – низкорослое чудо в оранжевом пальто, а слышал ворчунью-Аллу, которая, словно орлица, глядела из своего кухонного окна на улицу. Нет, она и толком-то и злиться не может, ибо всё, что Сонечка произносит, вызывает только очарование.

Посмотрев на девушку и хорошего собеседника, Гришка перебросил взгляд на внушительные кучки снега на бывшей зелёной зоне, где величественными чёрными великанами стояли черёмухи.

– Сонечка, а вы любите розы? – ровным голосом спросил он, не отрывая взгляда от искрящихся снежных наносов.

– Люблю… Но! Какое это отношение имеет к снегу? – скрестив руки на груди, поинтересовалась девушка.

Дворник вновь улыбнулся и посмотрел на Сонечку.

– Я вот тоже их люблю, и поэтому мне жаль их.

– Кого? – сдвинув белёсые брови и не понимая истинного смысла его слов, спросила Сонечка.

– Розы, естественно. Я о чём спросил вас до этого?

Девушка недоверчиво оглянулась по сторонам. По холодным снежным кучам гуляли яркие солнечные блики, которые танцевали и веселились в неведомом человеку торжестве зимы. На дороге сидел Бегемот, обвив белые лапы пушистым кривоватым хвостом, и смотрел куда-то своими светло-жёлтыми глазами. Накренившись бесхозным чучелом, торчала из снежного постамента ёлка, на ветках которой серебристой паутиной поблёскивал праздничный дождик. Снег, снег и ещё раз снег, и ни одного намёка на розы.

– Я всё понимаю, Григорий Николаевич, ну кроме гностицизма этого вашего, только где вы розы-то увидели посреди зимы, так ещё и у нас во дворе?

– Хорошо. Вы когда-нибудь задумывались, что может быть под сугробами? – задал дворник весьма простой, но в то же время в своей неповторимой манере вопрос.

– Снег, пласт снега, возможно, что грязь и мусор, а там и земля, – неохотно буркнула Сонечка. – Как будто вы не знаете!

– На самом деле под снежной коркой прячутся чудесные розы. Любые. Алые, розовые, жёлтые, оранжевые, белые… и все они там, под каждым наносом, сугробом, закованные лёд, но продолжают цвести среди зимы.

Сонечка опешила. В её голове многое не укладывалось, однако некоторые вещи, например, как эта, и вовсе не могла найти себе места в сером веществе. Воспользовавшись её замешательством, Гришка продолжил:

– А вы только представьте, что с ними будет, если я начну расколупывать их ледяной панцирь? Они ведь тут же погибнут, сгорят на морозе, превратившись, как вы уже сказали в грязь и мусор.

– Так это получается… – несмело забормотала девушка, глядя на снежные холмы возле каштана, – это всё, – она обвела пальцем весь двор, – розы?

Дворник счастливо кивнул.

– Вот прямо здесь, да? – она указала пальцем на нетронутую кучку снега возле подъезда. – Не верю.

– А вы поверьте, и представьте, – вкрадчиво проговорил Гришка.

Сонечка сделала несколько шагов, чтобы как-то приблизиться к тому месту, где стоял дворник. Может быть, с его места, действительно, видно розы?

Однако не успела она опустить ногу на притоптанный снег, как в её кармане запиликал смартфон. Забыв про всё, Сонечка мигом сунула руку в карман и вытащила гаджет на белый свет. На светло-зелёном экране возле с контактом звонящего в правом верхнем углу светилось время – без десяти минут семь. Перекинувшись несколькими словечками с абонентом, Сонечка отключилась. Коротко обмолвившись, что она уже опаздывает, девушка попрощалась, а после резво поковыляла по тропинке. И всю дорогу она, оглядываясь по сторонам, представляла под сугробами алые, розовые и жёлтые розы, которые, прижавшись стеблями друг к дружке, лили сладкий аромат весны, просачивающийся даже через толстый слой льда.

Ведь если человек захочет поверить в чудо, то он это обязательно сделает, и когда-нибудь сам придумает или сотворит чудо, как Гришка. Розы – вот что важно, а сугробы – это пустяк.