Зачерствевшие рассказы [Михаил Павлович] (fb2) читать онлайн

Михаил Павлович Зачерствевшие рассказы

Как правильно есть людей

Рассказ, 18+

И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.

Фридрих Ницше, «По ту сторону добра и зла. Прелюдия к философии будущего»

1. Рождение

Сложно сказать наверняка, как должно происходить рождение Бога, но точно не так. Как факт само Его появление на свет в качестве Бога было абсолютно неочевидно. Дело даже не в том, что Его нынешнее существование неочевидно для других, а скорее в том (и это никому не придет в голову), что приподнятый указательный палец с зассанной простыни может быть ознаменованием его рождения.

Как бы то ни было, сегодня Он стал Богом прежде всего для себя – Богом палаты Овощей. Богом, у которого были конкретные намерения относительно своего будущего.

2. Она

Примерно семь лет назад – да-да, прошло около семи лет – Он видел Ее в последний раз. Ему тогда показалось, что был ноябрь, но это уже неважно. Она зашла в палату, и Он почувствовал, что сегодня Она выглядит необыкновенно хорошо. Его мозг мог бы придумать миллион причин, с которыми это могло быть связано, но не стал этого делать. Мозг лишь напомнил, что Она для него теперь значит. И тут же легкий восторг сменился обрывками воспоминаний, пришли невыносимая злоба и такая же невыносимая боль. Цветок. Точно цветок, нарисованный дерьмом, – Его мозг быстро подобрал сравнение, и всё сразу встало на свои места.

Она, как всегда, даже не подошла к нему, не сказала ни слова, не задержала на нем взгляда, со стороны могло бы показаться, что в палате Она одна. Просто прошла к окну, просто открыла сумочку, просто достала из нее телефон. Всё это Он видел тускло, размыто – периферическое зрение не позволяло всё хорошо рассмотреть. Но Он знал, что всё происходит именно так. Набор номера, непродолжительное ожидание, и вот на звонок отреагировали.

– Мам, я только что снова говорила с Его доктором. Прогноз тот же. Он навсегда останется Овощем.

Молчание.

– Не знаю, доктор сам не понимает, почему Он до сих пор жив. Сказал, что внутренние органы давно должны были отказать, но почему-то этого не случилось.

Молчание.

– От чего Его отключить, мам? Он не подсоединен к аппарату искусственного поддержания жизни. Мам, ну ты вообще о чем?

Молчание.

– Мам, мне весь мир не мил, когда я о нем вспоминаю. Конечно, я осознаю, что Он теперь просто груда мяса и костей, но мне всё равно неприятно с этим жить.

Молчание.

– Мам, ты можешь мне просто помочь? Можешь? Можешь что-нибудь придумать? Я уже так устала от этого.

Молчание.

– Ладно. Целую. Позвоню вечером из дома.

Телефон – в сумочку, поворот, удаляющийся стук каблуков. Жалости от того, что Он не успел ее четко рассмотреть, когда Она уходила, не было: вернется еще. Но Она больше не приходила.

-–

Примерно так же незадолго до их последней встречи Овощ узнал, что Она сделала аборт. Она так же разгуливала по Его палате, общаясь по телефону с мамой, так же была в палате одна, так же существовала в другой реальности.

– Да, мама, всё прошло хорошо. Да ты права, я же еще молода.

Молчание.

– Нет-нет, доктор сказал, что у меня еще будут дети.

– Нет, даже времени не потеряла, сделала прямо у него в больнице.

Молчание.

– Он? Доктор сказал, что без изменений.

– Целую. Наберу завтра.

Он просто не мог себе представить такой расклад – у него больше нет ребенка, наверное, это была… наверное, это был… Наверное, наверное, слишком много «наверное». В нем кипели злоба и боль. Только ночью Он смог немного успокоиться, и тогда-то мозг подсказал Ему одно из решений – поговорить с общим Богом. С тем общим Богом, с которым разговаривают все, с тем, который, говорят, может действительно помочь. И Овощ с Ним заговорил, заговорил мысленно. Он начал кротко и боязливо, поскольку это была его первая беседа с Ним, ему казалось, что именно такая манера разговора с общим Богом – самая верная. Он просил: «Господи, пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, уничтожь эту суку, уничтожь, уничтожь ее как можно болезненнее». Овощ в красках представлял способы ее уничтожения, самые желанные для него. Всё больше времени уходило на беззвучные разговоры, на яркие образы, но с ней всё было в порядке. Где-то два-три раза в месяц Она приходила к нему в полном здравии… вернее, не так: Она заходила в палату во время визитов к его лечащему врачу, чтобы узнать положение дел у Овоща. Приходила, видимо, с надеждой услышать, что с ним всё плохо и скоро всё закончится.

Прошло примерно два месяца. Что-то определенно шло не так. Тогда Он начал общаться с общим Богом по-другому: сначала чуть смелее, на равных, потом более настойчиво, дерзко, оспаривая те аргументы, которые, возможно, приводил ему общий Бог, заходясь в безмолвном крике. Но с ней так ничего не происходило. Не срабатывало. И тогда до него дошло: общий Бог – это добро, а то, что Он просит, явно не вписывается в это понятие. Так что с самого начала нечего было связывать свои планы с общим Богом.

Тупик. Опять бессилие, опять злоба, опять боль. Как? Должен же быть какой-то способ? Помощи от общего Бога ждать нечего, но что-то же должно помочь. Время! И мозг подкинул ему еще одну идею, которая показалась настолько очевидной, что Он удивился, как она раньше не пришла ему в голову раньше.

3. Там далеко

Её мама помогла. У него появлялась мысль, что это, скорее всего, нормальное поведение матери: сделать жизнь своего ребёнка легче. Но только ему абсолютно не нравилось, что инструментом этого процесса стал Он. Но о его предпочтениях никто не думал.

Если вы примерно представляете, где находится сердце страны, то наверняка вы задумывались, что где-то должна быть и ее жопа.

И мама всё разузнала, мама выяснила и проверила: жопа действительно существует, и – что немаловажно! – в ней есть муниципальный хоспис для Овощей. Очень далеко от дочери, да и вообще от людей. А что, хороший вариант для них: с глаз долой – из сердца вон.

Когда его перевозили, Он практически первый раз за полгода увидел солнце и даже почувствовал на себе его чуть заметное тепло. А еще Он видел небо и падающие снежинки – недолго, но видел. Недолго – это маленький миг между тем моментом, как носилки с ним вынесли из дверей клиники, и тем, как их погрузили в машину.

Всю двухдневную дорогу до хосписа Он смаковал это воспоминание. А когда они прибыли на место, уже не было ни солнца, ни неба, ни снежинок, только ночь, тусклые лампы, обшарпанные потолки.

4. Они

Конечно, Он знал, что его нельзя назвать симпатичным, и даже понимал, что это еще мягко сказано. Тот, кто говорил при нем, что презентабельная внешность не имеет никакого значения, сразу становился в его глазах лжецом. Сам же Он всегда превозносил красоту – красота решает многое: этому его научило детство. Детство, проведенное в наблюдениях, как из детского дома забирают в семьи именно симпатичных детей. Симпатичных, а не его.

Эх, детство-детство. Он часто вспоминал, как ему всего в нем не хватало, буквально всего. А еще Он хорошо помнил, как внезапно это детство для него закончилось. Это случилось, когда ему исполнилось шесть: ему сказали, что он вырос, а значит, должен заниматься работой, как все взрослые. И тогда кухня, уборка, наказания, унижения стали не просто периодическим явлением в его жизни, а нормой. Для человека из нормальной семьи подобное может выглядеть страшно, но Он просто не знал, что может быть по-другому.

Маленький, толстенький, страшненький, Он знал в свои шесть, что весь мир не на его стороне. И хотя Он прощал этому миру многое, единственное, чего Он не мог простить, – отсутствие в себе силы. Не только той, которая заключается в мышцах, но в первую очередь той, с помощью которой можно управлять людьми, заставлять их делать то, что ему хочется.

Драка – всегда не драка, а избиение. Отношение взрослых – не сострадание, а постоянное унижение. Но Он всё анализировал, вырабатывая свою систему жизненных ценностей и принципов. И когда Он в первый раз поднял камень на обидчика – камень, который когда-то сделал из обезьяны человека, это ему помогло: мальчик старше года на три упал, превратившись в того жалкого ребенка, который жил в нем. Вывод пришел сам собой: дело не в силе, а в том, как она приложена.

Делая выводы, Он взрослел. И стал в детдоме серым кардиналом: манипулировал, направлял, управлял. Свой первый капитал Он сколотил еще там – наживой и обманом. Деньги Он как раз считал той силой, которую не дал ему мир. Больше денег – больше силы.

Человек? Человек как личность для него не значил ровным счетом ничего. Никогда Он не пытался понять, что было нужно кому-то рядом с ним. Человек просто выполнял то, что требовал Он, а если тот не справлялся, заменял другим, а этого выбрасывал – попросту «съедал». Человеку, который вырос с таким жизненным опытом, сложно объяснить, что мир при желании может выглядеть иначе.

Встретились они на закрытой вечеринке. Он заметил Ее сразу. Невозможно было не заметить такую красоту. Два завода (не самых маленьких), порт, две роскошные квартиры в центре города, яхта – всё это сегодня подошло к ней знакомиться. И у этого всего имелись довольно низенькая и неказистая фигурка, животик, страшненькое лицо с неприглядной бородкой, залысины и харизма. О, харизма точно была.

Его сильно удивило, что роман у них начался практически сразу. Он возил её куда только мог. Ему казалось, что им вместе очень хорошо: Он отпустил свои детские страхи и впустил её в своё сердце. Они очень быстро официально оформили отношения. Он сделал всё, чтобы угодить ей: остров, сто двадцать приглашенных на свадьбу гостей – всё, как хотела она. Он смотрел на это и был безумно рад, как же Он был тогда рад.

Спустя несколько месяцев Она сказала, что у них будет ребенок. Он всегда очень хотел ребёнка, очень. Знал, что ребёнок получит над ним безграничную власть, а Он будет его безгранично баловать. Они втроём, только они втроём. И хотя Он хотел преемника, больше это не имело для него значения. Он станет отцом, и ребёнок будет знать, какое место он занимает в его жизни.

Он захотел отметить эту новость вдвоем. Столик в лучшем ресторане, лучшие места и только они.

-–

Боль, невыносимая, непроходящая головная боль. Иногда мозг просто отключался, а когда запускался, какие-то несвязанные обрывки воспоминаний полностью заполняли голову шумом. Связанно мыслить не получалось: сознание то приходило, то уходило. Он не понимал, что с ним такое.

В первые дни в его палате постоянно что-то происходило, кто-то приходил и уходил, какие-то люди что-то обсуждали и выясняли. Когда Он был в сознании, его мозг фиксировал обрывки информации, собирая всё в логическую цепочку.

Понимание пришло со временем: тело его больше не слушалось, он вспомнил, что все-таки с ним произошло.

Банально, как же всё это было банально и нелепо: её бывший, пьяный её бывший, не оценивший мои силы, лежит на полу с разбитым лицом. Её бывший, бьющий меня по голове бутылкой, когда я повернулся к ней. Друг её бывшего – директор ресторана, я лежу в его кабинете, но никто не вызывает скорую, потому что все боятся полиции. Но я очень долго не прихожу в себя, и тогда они наконец-то решаются обратиться за помощью. Машина едет целый час и в результате привозит не в то отделение, потом другая скорая и еще много-много потерянного времени.

Мозг узнал еще кое-что новое для себя: в результате удара по голове кровь распределяется по поверхности головного мозга и проникает между мозговыми оболочками, образуя кровоподтеки. Кровоподтеки, которые – если вовремя не принять меры – могут привести к инсульту, а инсульт хорошим никогда не заканчивается.

Голова была переполнена болью и вопросами. Почему Она так поступила с ним? Почему не сразу, почему тянула? Я в коме? Разве кома – это когда так? Почему я всех слышу и вижу? Почему не могу управлять телом? А когда, когда смогу? Почему?! За что?!

5. Становление

В Там далеко Он уже давно привык к смраду в палате, к отношению ненавидящего Овощей персоналу, к собственному бессилию и бессмысленности своего существования. Там далеко стало его домом. В Там далеко его мозг уже давно научился справляться со своей же болью и работал хорошо. Но всё это было не нужно этому миру: кому нужен мозг Овоща из палаты Овощей. И это равнодушие было взаимным: мир тоже перестал его интересовать. Тот мир, который был ему небезразличен, уже не существовал. Уже не осталось радостных воспоминаний, восторгов и переживаний: Он приказал мозгу стереть их, и мозг послушался, оставив совсем немного чувств к этому миру: злобу и гнев.

Идея, которую когда-то давно подкинул ему мозг, превратилась в семя. Он нежно и заботливо взращивал его внутри себя, кормил своей злобой и укутывал в своё бессилие. И семя взошло, рождая собственного Бога – Бога, закупоренного в обездвиженном сосуде.

Однажды к ним приехали стажеры из института. Группа остановилась напротив его кровати, лечащий врач что-то коротко им сказал и направился дальше. Но один из будущих молодых врачей остановился около Овоща и спросил, не допускает ли лечащий врач мысли, что у пациента, возможно, синдром запертого человека. Иначе как можно объяснить, что глаза больного, хотя и недвижимы, но открыты? Неплохо было бы, продолжал молодой человек, изучить пациента с помощью постоянного обследования на МРТ и с помощью чего-то там еще.

Надежда родилась, надежда расправила крылья. Что это? Он первый раз слышал о таком диагнозе. А вдруг сейчас решится его судьба? Вдруг людей в таком состоянии можно вернуть к жизни? Но надежда рухнула еще быстрее, чем успела взлететь: ведущий врач дал понять, что считает бессмысленным проводить дорогостоящее исследование. Случай неинтересный, а грантов на такие мероприятия не так много. И группа перешла к следующей кровати.

Он думал, что его уже ничего не удивит. Но эта ситуация его поразила, и поразила не ощущением нового разочарования и бессилия – к этому Он привык, удивило, что после произошедшего Он почувствовал странное желание, до этой поры ему незнакомое: ему вдруг захотелось мяса, свежего сырого мяса.

Эта жажда начала Его менять. Раньше Он только и делал, что кормил росток Бога мечтами, как бы осуществляя свою месть тем, кто считал случившееся просто стечением обстоятельств: месть ей, её маме, её бывшему, врачу. Кормил мечтами, как бы Он организовал их смерть. Теперь мечты были о том, как Он их всех съел бы – до последнего кусочка. Он не мог проверить, но у него было стойкое ощущение, что эти мечты даже вызывают сильное слюноотделение. Результат не заставил себя ждать: росток начал развиваться быстрее, а Он наполнялся непонятной ему энергией. Он показывал ростку образы, нарисованные красным, продуманные до мелочей, и смаковал каждую сцену.

И росток вырос, Бог обрел силу, Бог наделил Его силой, Он и стал Богом. Семь лет. Семь лет неподвижной жизни и вдруг тело начало его слушаться.

Вы хоть раз ели человека? Он – нет. Ему казалось, что в первый раз всё идет не так, абсолютно не так, как Он задумал, совершенно не это Он обсуждал с ростком. Планомерно и методично, всё должно было быть планомерно и методично, но в реальности это произошло спонтанно и вразрез с его планом.

Их обнаружили на следующий день, когда привезли продукты в хоспис, и, скорее всего, это зрелище навсегда изменило всех, кто стал свидетелем: Овощи спокойно лежали в своих палатах, ожидая кормежки, а вокруг были разбросаны человеческие останки, обглоданные кости, в клочья разорванная одежда персонала и кровь, много-много крови вокруг.

Паника, суета, непонимание царили в тот день в хосписе. Они постоянно прибывали, они бегали, они ограждали, они кричали. И никто не обращал внимания на то, что одна из кроватей пуста. А тем временем бывший владелец опустевшей кровати сидел в заснеженном поле, ловил кожей солнечные лучи, разглядывал падающие снежинки и размышлял.

6. Дорога

Страшно. Ему было страшно. Но страшно не за них, а за себя. – Даже не из-за того, что Он может очень быстро потерять обретенную свободу, а от того, что Он увидел в зеркале холла: истощенного старика с запавшими безжизненными глазами. Как могло произойти, что за семь лет прошла вся его жизнь? Как случилось, что его жизнь прошла? А сколько осталось? А успеет ли? Успеет ли добиться цели? Успеет ли Он сделать то, о чем очень-очень давно просил общего Бога?

Он шел долго, прячась, шел там, где не ходят люди, но цель не становилась ближе. «Как успеть сделать всё задуманное, – крутилось в его голове, – когда это требует так много времени, которого у него нет?» Не сможет. Решение пришло. Сложным долгим путем, но всё же пришло: человек – это сосуд, такой же сосуд, каким раньше был Он. А значит, можно поместить в сосуд частицу себя – и тогда Он уже не будет жить в одном теле, в теле старика. Надо пробовать! А это означало выйти к людям.

Он встретил ее на рассвете на обочине проселочной дороги. Вернее, даже не встретил, а обнаружил. Она сидела на старой покрышке и тихо плакала. По ее внешнему виду можно было предположить, что это проститутка, избитая проститутка, вчерашние планы которой не оправдались – и всё пошло наперекосяк. Но её история была ему безразлична, как и она сама, ему нужно было попробовать.

Она оглянулась: за ней стоял человек, облаченный в грязную больничную пижаму, несмотря на середину декабря.

– Привет.

Он переживал, сможет ли вообще говорить спустя годы. Но всё получилось: его голос не просто зазвучал – он зазвучал невозмутимо, даже успокаивающе.

В ответ она засмеялась. Видно было, что губы девушки кровоточат, но это её не сильно-то волновало. Это был истерический смех, причина которого он. Что может быть абсурднее ее нынешнего состояния? Наверное, только измученный старик в грязной и рваной пижаме на обочине проселочной дороги в декабре.

– Как ты? – спросила она, отсмеявшись, и Он почувствовал, что она сразу признала в нем своего.

– Странно, но я привыкаю, – что Он мог ещё ответить.

– К чему же? – Она улыбалась.

– К тому, каково это – быть Богом, – спокойно ответил Он.

Её смех прекратился, только когда Он прикоснулся к её руке. Ему не требовалось разрешения на вмешательство. Он ощутил в сосуде то, что раньше было душой: это был её остаток – истерзанной горем, болью и злобой. Остаток совсем крошечный, но тем не менее Он ощущал силу, с которой это подобие души держалось за свое хранилище. Ему пришлось постараться, чтобы изгнать остаток души из ее сосуда, а когда это удалось, Он заполнил его частицей себя.

Когда Он уходил от неё, на её лице не было даже намека на улыбку. А где-то ближе к закату Он внезапно испытал сильное наслаждение и такой же сильный прилив сил. Он понимал природу этих ощущений: его утренняя знакомая нашла своих ночных обидчиков, и сейчас ее трапеза была в разгаре.

7. Возвращение

Начало весны. Город, город его прежнего. На него никто не обращал внимания: люди давно перестали обращать внимания друг на друга, а тем более на таких, как он сейчас – заросший, истощенный, облаченный в отрепье. Он поневоле вспомнил, что в своей прежней жизни смотрел сквозь людей, которые выглядели так, как Он сейчас.

Найти Ее в этом городе спустя столько лет не составило труда: Он просто пришел к дому, который некогда был их общим, в ожидании чуда: вдруг Она осталась здесь жить? И чудо произошло.

Утром Он увидел Её, выходящую с двумя красивыми малышами из подъезда, где они раньше жили вместе. «Вместе», «раньше» – для него эти слова уже ничего не значили.

Попасть в подъезд было немного сложно, но ему это все же удалось. Стоя на пожарной лестнице, Он ждал ее возвращения.

…На этот раз всё прошло так, как Он планировал. Когда-то ему хотелось, чтобы Она долго мучилась, испытывала невероятную боль, а сейчас это не имело для него никакого значения: Он просто поглощал свою еду. Мучить пищу нет никакого смысла, Он наслаждался процессом насыщения, правда, всё же стараясь немного растянуть удовольствие. Сидя перед ней, Он медленно пережевывал плоть ее ног. Наслаждение! Наслаждение, к которому Он так долго шел.

Должен ли человек быть счастливым? Несомненно. Может ли Он испытывать состояние счастья от поглощения себе подобных? Не уверен. Но Бог наверняка может. И сейчас Бог был счастлив.

Он кинул взгляд на семейную фотографию – счастливые родители с двумя очаровательными малышами – и задумался. Возможно, даже замечтался. А когда Он вышел из состояния забытья, то понял, что растянуть удовольствие уже не получится: сосуд был разбит, души в нем давно уже не было: Она была мертва – стала только грудой мяса и костей. Эта груда, когда-то разговаривая с матерью, называла его Он.

На улицу Он вышел уже в образе Бога – и тогда его все заметили. Всеобщее внимание обратилось на Него: невозможно было не почувствовать ужас, который Он излучал, ужас, который сковывал и мог обратить в бегство любого. Он бесцельно куда-то шел, но на его пути больше не встречались люди: навстречу попадались лишь сосуды и мясо.

Можно ли остановить Бога? Вряд ли! Борьба с ним похожа на попытку смять бетонную стену хрупкими человеческими пальцами. В какой-то момент ему этого стало мало, и тогда Он даровал возможность его сосудам передавать этот дар другим истерзанным клочкам душ. Он ввел лишь одно ограничение: только взрослые.

…Но в его мире взрослеют очень рано.

Сосуды были им, а Он – ими. Он наслаждался, когда они съели Её мать, врачей и обслугу клиники, всех, кто был в клубе, где это случилось, всех в городе, в котором всё произошло. Через несколько месяцев ученые почему-то назовут это эпидемией – смертельной, от которой не существует ни лечения, ни спасения. Эпидемией, которая вскоре поглотит весь мир.

8. Вот и всё

Было время, когда Он ощущал миллионы смертей, испытывая при этом миллионы наслаждений одновременно, но это время заканчивалось. В мире оставалось всё меньше мяса и всё меньше сосудов.

Бывает так: вы играете в игру, придумывая для нее свои правила; но, когда игра подходит к концу, приходит осознание, что придуманные вами правила неправильны. То же произошло и с ним. Его никто так и не остановил. А Он этого подсознательно ждал, даже был уверен в этом. Ведь если существуют души, которые Он изгонял из сосудов, то где-то есть и они – общие боги, которые наполняют их душами. Но никто так и не пришел, общие боги не явились. И когда умолкли последние крики пожираемых,  остался только один Бог с миллионом сосудов. А еще дети. Дети, которых Он воспитает.

Вероятно, всё могло быть по-другому, если бы с ним изначально были добрее. Вероятно. Но теперь это уже неважно.

Вот и всё.

Два детских велосипеда

Рассказ, 18+

«Прежде чем прийти в равновесие, чаши весов должны колебаться».

Теодор Драйзер

Один

Сегодня его погода. Серые облака затянули небосвод так, что на нем не было даже крошечного просвета. Находясь в постоянном движении, облака, перетекая друг в друга, вели завораживающий танец ветра и водяного пара. Ангелы, рай, ад – это для других, его богом теперь стало Равновесие. Всё в мире должно быть уравновешено, верил он, как облака, воплощающие баланс между жарой и будущей прохладой. Он мог бы часами наблюдать облачные метаморфозы, но сейчас нельзя себе это позволить.

Он захлопнул багажник, сел за руль и еще раз взглянул на небо. Сегодня его погода. Еще один из списка. Он практически в конце пути.

Два

Четыре года назад.

Жена старалась держаться, но не вынесла свалившегося на них, и однажды вечером он нашёл её навсегда заснувшей в кровавой ванне. Взяв её за руку, он просидел рядом всю ночь. Когда первые лучи солнца заиграли на мокром кафельном полу, он пришел в себя. Поднялся, переоделся в сухое и чистое. Но на заправке понял, что на ногах у него мокрые домашние тапочки, и это его развеселило.

У всех кто любит рыбачить обычно в багажнике есть дополнительная канистра на случай когда едешь рыбачить далеко от дома. Он наполнил свою под завязку.

Вернувшись домой, он омыл тело жены и перенес его на кровать. Затем собрал сумку и просто сидел, глядя на неё, пока темнота полностью не захватила пустой дом. Теперь он совсем один.

Выходя из спальни, он в последний раз насладился мертвой красотой жены в отблесках разгорающегося пламени. Сев в машину, он некоторое время наблюдал, как огонь расширяет свои владения и дом наполняется ярким светом. Застегивая ремень безопасности, скользнул взглядом по газону и двум детским сгоревшим велосипедам. Завёл двигатель, и машина тронулась. Огонь проводит ее к девочкам.

Три

Забросив ребёнка в клетку к остальным, он подсыпал корм в миску и пошел в свой отсек заниматься дальнейшими приготовлениями. Как давно он перестал слышать крики – детей и взрослых, он не помнил. Только видя страх, разрывающий рот, он понимал: это крик. Но отводя глаза, погружался в тишину, в которой робко пробивался шипящий звук тлеющей ткани.

Четыре

Воспоминания приходили и уходили. Сейчас он вспомнил, как очнулся в маленьком придорожном отеле. Тогда он еще ничего не планировал и, скорее всего, даже не думал, что это такое – «планирование». Все действия совершались на автомате: еда из фудбокса, вода из крана, стена для рассеянного взгляда и редкий сон.

Сейчас он вспомнил, как однажды, идя за бутербродами, обратил внимание, что в холле отеля стоит компьютер с бесплатным для посетителей интернетом. Он вспомнил, как ввел запрос в поисковой строке и получил результат: «…возгорание легковоспламеняющейся жидкости на кожном покрове мгновенно вызывает ожог первой степени, так как температура горения этих веществ составляет от 2000 до 3000 градусов Цельсия. Затем высокая температура высушивает верхние слои кожи, и они воспламеняются, что приводит к ожогам второй степени. В этот момент человек испытывает максимальную боль, так как под верхним слоем кожи содержится самое большое количество нервных окончаний. Ожоги второй степени при поражении более 60% поверхности тела в большинстве случаев несовместимы с жизнью и приводят к мгновенному летальному исходу. Третья и четвертая степени… не чувствует боли… обугливанием мышц и костей… в очень редких случаях…».

Пять

Самым сложным оказалась установка в его убежище старого промышленного шредера для измельчения древесины – ему пришлось в одиночку сначала практически до винтика разобрать его снаружи, а потом собрать внутри. Клетки он тоже сделал сам.

Шесть

Он помнил как нарушил Равновесие – когда ударил дерзкого алжирского мальчишку-подростка. Тот то ли случайно, то ли нарочно толкнул его жену на стоянке супермаркета, да так, что она, упав, ударилась головой о машину.

Он его узнал, паренёк жил в бетонном муравейнике по соседству и несколько раз проезжал на велосипеде мимо его дома, слушая громкую музыку. Да, пожалуй, стоило решить проблему по-другому, но день не задался с самого начала: давнишний клиент решил уйти от них, потому что нашел подрядчика, бравшего гораздо меньше за работу, банк счел сто тысяч евро недостаточным первоначальным взносом за дом, о котором они так мечтали, а жена утром опять заявила, что не хочет, чтобы девочки учились вместе с «этими».

Он сразу понял, что удар был чрезмерным. А когда ударил второго подростка, который бросился на него, крича ему в лицо что-то на своем языке, подумал: они никто, даже если камеры парковки зафиксируют произошедшее, ему грозит максимум оплата какого-нибудь штрафа.

Семь

Он почувствовал голод и вспомнил, что не завтракал. Он не любил эту забегаловку, комплексные завтраки, дешевую обстановку. Странно, что он так и не привык ко всему этому за долгие годы. Его узнавали, здоровались, у него даже было своё место завсегдатая в самом углу под охотничьими трофеями. Сев на диван с уже протершимся кожзаменителем, он сделал заказ официантке. Перед ним висел телевизор, шёл новостной репортаж о постоянном росте пользовательского видео в интернете.

Четыре года назад полицейские сказали ему, что в интернет выложили два разных видео. До того как владельцы интернет-ресурсов удалили их с серверов, прошло около 30 минут. За эти полчаса видео набрали почти по миллиону просмотров. Из-за политики конфиденциальности и проволочки с судебным ордером на открытие данных пользователей время безвозвратно потеряли – отслеживать было уже некого.

Он так и не набрался сил посмотреть записи, но и не смог выкинуть диск с ними, предоставленный полицией. Это были последние кадры с его девочками.

Восемь

Скорее всего, девочкам его нынешний дом не понравился бы. Примерно год назад, перелистывая страницы в разделе «Недвижимость» в поисках нужного ему помещения, он случайно наткнулся на маленькое объявление, что муниципалитет сдает в аренду помещение под склад, требующее капитального ремонта. Он решил посмотреть на него.

Сказать, что это помещение ни для чего не годилось, – не сказать ничего. Облупившаяся краска, следы подтопления на стенах, горы мусора, когда-то бывшие, наверное, мебелью, металл, пережёванный ржавчиной, и густой запах гнили. Он проходил помещение за помещением с фонарем, под его ногами постоянно что-то хрустело, ему всё больше и больше там не нравилось. И когда он подумал, что это точно не его место, остановился: ничего – тишина, ни единого звука. Он пробежал еще раз лучом фонаря по стенам, в голову пришло сравнение – покинутый ад.

На следующий день в муниципалитете служащие очень обрадовались внезапно обретенному арендатору. Их даже не смутило, что он планирует использовать это помещение не под склад, а под мастерскую. С паршивой овцы хоть шерсти клок. Кому еще может пригодиться старое бомбоубежище на окраине рядом с заброшенным заводом.

Девять

Опять приступ воспоминаний.

Уже сутки он сидит в сквере напротив полицейского участка. Люди приходят и уходят, подъезжают и уезжают машины, жизнь идет своим чередом. Перед тем как сесть на скамейку напротив участка, он встречается с полицейским, ведущим их дело. Полицейский говорит: он очень сожалеет, что расследование пошло по ложному пути. У тех подростков есть алиби, и сложно даже представить, что такое могли сотворить с детьми, такие же по сути дети. Он сказал, что полиция обязательно продолжит искать виновных, ему очень-очень жаль и произнес еще много подобных слов.

Он зажмурился, досчитал до десяти, затем открыл глаза. Воспоминание рассеялось. Он протянул руку, поднял листок со стола и бегло пробежался по списку из фамилий, имён, дат и адресов. Затем положил конверт с деньгами перед неопрятным детективом, тот молча взял его и ушел, даже не пересчитав содержимое. Он еще раз посмотрел на листок. Это был список всех членов их семей. Последним номером списка был двадцать третий.

Десять

Возвращаясь из магазина электроники, он остановился у витрины рыбацкого магазина. Глаза закрылись сами собой.

Задний двор их первого съемного дома, его маленькая уютная берлога в конце двора, переоборудованная из старого сарая. Он сидит за верстаком, в тисках – блесна на форель, в правой руке – крохотный напильник, левая тянется за бутылкой любимого воскресного пива. Нельзя сказать, что он так уж любил возиться со снастями, ему просто нравилось проводить время в своей берлоге. Это было его время. Сейчас берлога наполнена солнечным светом, музыкой Red Hot Chili Peppers и его одиночеством. Внезапно через громкую музыку ему показалось, что он слышит чей-то крик. Убавив громкость, он почувствовал, что сердце останавливается: это душераздирающий крик его девочек. Он понимает, что не знает, как долго это продолжается, он бежит.

Из оцепенения он выходит так же внезапно, как и провалился в него. Девочки ни в коем случае не должны даже Там встретиться с людьми из списка. Он вспомнил про особое отношение людей этой веры к определенным животным. Переложив из правой руки в левую довольно увесистый пакет, в котором лежал штатив, сотовые телефоны, усилитель сотового сигнала и еще какие-то приспособления, он двинулся дальше по залитой солнцем улице.

Одиннадцать

На него смотрели с удивлением, когда он покупал маленьких поросят. И действительно: зачем мужчине, совершенно непохожему на фермера, поросята? Прошло почти полгода, и уже превратившиеся в свиней поросята могли полностью перейти на потребление одного лишь мяса.

Двенадцать

Желание утопить горе на дне бутылки ни к чему не привело – от каждого глотка его всегда рвало. Он решил сменить место жительства и переехал в другой отель – он слышал, что смена атмосферы часто меняет людей в таких жизненных ситуациях к лучшему – но это привело только к появлению другой стены, воде из другого крана, такому же нечастому перекусу и редкому сну. Нужно было что то менять по-другому. Перебирая варианты выхода из сложившейся ситуации он понял, что должен объяснить себе произошедшее с его семьей – ведь на каком-то основании это случилось. Тогда, уперевшись взглядом в пустую стену, он нашел объяснение: он во всём виноват, так как нарушил Равновесие на стоянке супермаркета, то, что произошло после, тоже не привело к балансу. Теперь он должен уравновесить этот мир – он начал жить Равновесием.

Тринадцать

Пламя дышало воздухом его стриженой лужайки и поедало два маленьких неподвижных тельца. Черные вязкие пятна на траве, обуглившиеся маски вместо лиц, безумие в остекленевших глазах жены.

Провалы так участились, что уже не получалось отличить реальность от вспышек воспоминаний. Он проехал заправку, хотя на панели уже горела лампочка низкого уровня бензина. Остановился перед съездом на заброшенную грунтовую дорогу, вышел, снял цепь, перегораживающую проезд, проехал, снова вышел и вернул цепь на место. Быстро пролетев на машине участок леса, он остановился у своего убежища. В багажнике лежал последний из списка. Перенеся его внутрь, он зажег пламя газовой горелки и заварил за собой дверь. А затем выпустил свиней.

Четырнадцать

В какой-то момент он принял кровавое бульканье, вырывающиеся изо рта человека, за смех – радостный, искренний. Он остановился, посмотрел на оставшихся и удивился: он был готов поспорить – они ему улыбались.

У него ушло почти пять часов на то, чтобы в мире наступило Равновесие. Техника, на которую он так рассчитывал, неожиданно подвела, но он справился. Сильно устав, он присел на стул и на мгновение закрыл глаза. Осталось только пройти путь, в котором он был уверен. Бензин, булькая, лился на него из канистры. Он взял зажигалку со стола и не раздумывая шагнул навстречу семье.

Пятнадцать

Полиции всё-таки удалось отследить источник сигнала, откуда велась видеотрансляция на основные интернет-ресурсы такого типа. Прибыв на место, они осознали, что прорваться внутрь бомбоубежища невероятно сложная задача. С большой задержкой бронированную дверь удалось вырвать пригнанным бульдозером. Проход был открыт, наружу вырвался характерный тяжёлый железистый запах крови и сгоревшего мяса. Когда группа захвата увидела, что внутри, к нему примешалась сильная вонь рвоты.

При осмотре помещения живыми были обнаружены два молодых человека. Позже выяснилось, что сердцебиение и дыхание были только видимостью жизни: никто из них не реагировал ни на какие внешние раздражители. Сканирование их отпечатков пальцев молодых людей привело к длинному списку мелких правонарушений. А ещё в их делах фигурировал факт, что четыре года назад их подозревали в причастности к делу о сожжении двух маленьких девочек. Их вина не была доказана.

Ненужный

Рассказ, 18+

Кажется, что по мере того как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости.

Карл Маркс

1

Маленькое островное государство, одно из сотен себе подобных и никому не нужных, находилось в центре единого океана, вдалеке от главного материка. Его жители разводили коз и выращивали чай, наверное, самый вкусный в мире. Скапливавшиеся над островом облака обильно поливали горные хребты, а тропическое солнце бережно прогревало тот скудный слой почвы, что каким-то чудом цеплялся за голые камни. Чайные кусты впитывали любовь облаков и гор и отдавали ее людям своими золотистыми листьями. Они бережно собирали чай четыре раза в год, и этого хватало и себе, и для торговли с соседними островами и материком, где островитяне покупали то малое, что не могли произвести сами.

Сбор чая всегда заканчивался праздником и обильным приношением даров Природе. Вера жителей острова в Природу была абсолютно чиста и не требовала никаких жертв и испытаний. Они верили, что в конце своего пути станут её частью. Не было в их мире ни церквей, ни храмов, с Природой они общались в любом месте острова в любое время. И так было, пока на острове не нашли пейнит – самый дорогой минерал планеты.

2

А потом всё произошло настолько быстро, насколько вообще могут развиваться события. Либерально-индустриальная церковь признала веру островитян в Природу неприемлемой и разрушающей современное общество. Неизвестно откуда на острове появились общественные организации, которые пытались объяснить островитянам пагубность их веры и внушить, что Либерально-индустриальная церковь является единственным носителем правильной веры. Жители основного континента негодовали и требовали избавить мир от угрозы.

В тот день, когда остров бесповоротно изменился, мальчик с дедом ходили в муниципалитет, чтобы позвонить его родителям и братику в столицу. Но телефонная линия была перегружена и дозвониться им не удалось. Вернувшись домой, дед включил радио, и мальчик понял, что передачи сильно расстраивали деда.

Они легли спать, их разбудил очень ранний рассвет. Горы, казалось, вспыхнули от зарева, но через некоторое время рассвет сошел на нет и горы опять вернулись в темноту. Мальчик заметил, что рассвет был необычным – он поднимался не там где всегда – рассвет поднимался со стороны столицы.

Дед начал суетливо натягивать что-то на себя и одевать мальчика, а потом взял его на руки и пошел через горы в сторону долины, где располагалась столица. По дороге дед что-то бормотал о пожаре, о большом пожаре в столице. Пройдя ущелье, они вышли на большую дорогу и слились с человеческим потоком, который тёк в долину. Перейдя реку, они наконец-то увидели объятую красным светом столицу. Дедушка заплакал и еще крепче прижал мальчика к себе, люди прибавили шаг, рядом кто-то бежал. А у них за спиной вставало солнце, рождая рассвет – второй за эту ночь.

3

Столица превратилась в тлеющую мусорную равнину: не было ни улиц, ни домов, лишь порой виднелись крупные обломки того, что еще недавно было домами. Казалось, на город наступила гигантская нога – взрывная волна просто рассеяла всё вокруг. В воздухе стояла стена пыли, он был пропитан ужасающим запахом – тлеющей древесины и сгоревшей плоти.

Деда это не остановило, он двигался в сторону дома родителей мальчика, пробираясь через обломки и крепко держа его за руку. Отовсюду слышались стоны и крики, доносящиеся из-под обломков, но дед не останавливался, чтобы помочь, он стремительно шёл к своим и вел к ним внука.

Пару раз они встречали ничего не понимающих и наполненных бессилием людей с обгоревшей кожей и опаленными волосами, они пытались прикрыть наготу остатками одежды. У некоторых кожа слезала с клочьями мяса. Чем дальше они продвигались, тем невыносимее становился запах. Дед разорвал свою рубашку и сделал из нее маски себе и мальчику.

Они перешли то, что когда-то было рекой, в ней сейчас не было воды, дно было усеяно вареной рыбой, и подошли к краю кратера. Он завораживал: невероятно большой, в остекленевших краях отражалось вырывающееся из его центра пламя. Немного левее от этого центра, совсем недавно был дом, где мальчик жил с родителями и младшим братом.

4

Утром в городе появились люди в серебристых скафандрах – скафандры начали проводить эвакуацию. Их с дедом разместили в распределительном центре, кормили, кололи какие-то лекарства, и на его взгляд всё складывалось неплохо, но было и страшное – он не понимал, что произошло и происходит. Из громкоговорителей, которые вели трансляцию на весь центр, он слышал, что благодаря превентивному ядерному удару Либерально-индустриальной церковью столица, несущая вред современному обществу, была уничтожена и теперь многие благотворительные организации помогают жителям уничтоженной столицы и защищают их права. Мальчик не всё из сказанного понимал, но было ясно: происходит что-то страшное.

Через неделю у маленького островного государства появилось новое правительство. Объявили о строительстве новой столицы вместо полностью уничтоженной, также стало известно, что в новой столице появятся церкви, несущие правильную веру – правильную, как на главном континенте. Именно тогда мальчик осознал: родителей и братика больше нет.

5

Когда их с дедом выпустили из распределительного центра, они вернулись в домик деда. В горах царило всё тоже умиротворение, но былого умиротворения в них самих уже не было. Дед сильно изменился за время, проведенное в уничтоженной столице, казалось, он еще сильнее похудел, поседел, но самое страшное – дед замолчал. Когда мальчик обращался к нему, тот просто молча смотрел на него остекленевшими глазами.

И тогда мальчик впервые развёл пламя в очаге, сам повесил над пламенем котёл с водой, нарезал овощи и сварил их. Эта еда сильно отличалось от того, что готовил дед, и вообще приготовленное можно было назвать съедобным с большой натяжкой, но он хотел есть и нужно было кормить деда. Так он начал заботиться о себе и деде.

Шли дни. Мальчик уже сам управлялся с хозяйством, заготавливал дрова, готовил и ухаживал за дедом. Он прикатил к крыльцу дома три больших валуна – в память о родителях и брате и посадил вокруг них несколько кустов золотистого чая, как это было принято на острове раньше. Состояния деда только ухудшалось, он чувствовал что жизнь покидает его. После первых осенних ливней рядом с крыльцом появился новый валун с обсаженными вокруг кустами чая, а через пару недель мальчик собрался и двинулся в сторону новой столицы.

6

Что сразу удивило: новая столица даже не пахла, а воняла – рабочим потом, алкоголем и сытостью. Да-да, именно сытостью – запах подгоревшего жира витал в воздухе, наполнял улицы новой столицы и,казалось, проникал в каждую клеточку тебя самого. Построена Новая была из контейнеров из-под шахтерского оборудования и поэтому напоминала большой железный куб. Улочки местами были настолько узкими, что там не могли разойтись даже два человека. Жизнь без окон, жизнь в контейнерах…

Ему повезло, или назовём то, что с ним произошло, везением. В распределительном центре его направили в хороший интернет для выживших после бомбардировки. Там оказалось неплохо, по крайней мере у него имелись своя койка, порция еды утром и вечером и были те, с кем можно было поговорить.

По правилам интерната дети работали. Но мальчика это не смущало, он привык к труду, живя с дедом. Некоторые дети работали в мастерских, кто-то – в кафе, другие – в небольших отелях, но всех объединяло то, что они обслуживали прибывающих шахтеров. И он тоже стал частью безымянного обслуживающего персонала – носильщиком при шахтерах, открывающих новые месторождения пейнита, он стал частью нового мира. Этот мир вытекал серой массой из своих контейнеров утром и затекал в них обратно той же серой массой вечером.

Большую часть времени он проводил на базе шахтеров, занимался переноской всяких мелочей, и это было его первой основной обязанностью – носить, носить и носить. А второй – не думать, не думать вообще, как это делал весь новый мир, а просто беспрекословно выполнять то, что ему говорят. И еще для него и всех в новом мире существовала третья основная обязанность – постоянно посещать новую церковь. И он, как и все, ходил на проповеди каждый вечер и слушал про какого-то Бога, во власти которого они все находятся и от воли которого теперь зависели их жизни. Он видел, что люди со временем поверили в этого Бога – по-настоящему, став частью Либерально-индустриальной церкви. Но у него ничего не получалось: как ни пытался, он не мог поверить в Бога, который сжигает души некоторых умерших по своей прихоти и, будучи всесильным, отдал своего сына-плотника толпе, которая прибила его к кресту.

7

Через год строгого исполнения основных обязанностей, с ним случилось то, о чём мечтает каждый мальчик-носильщик: его решили взять в экспедицию по поиску пейнита. Истории про эти экспедиции были основной темой разговоров жителей интерната, а вернувшиеся оттуда мальчишки становились просто легендами. Вокруг них вечерами собирались дети и слушали рассказы про залитые солнцем зеленые ущелья, про горы, упирающиеся в облака, про животных, которых большинство из интернатовских не видело, и, конечно, про дикие плантации золотистого чая, пару веточек которого обязательно приносили из экспедиции. Очень редко побывавшие в экспедиции вспоминали о том, как некоторые мальчики-носильщики срывались в расщелины и падали в бездонные пещеры и их просто оставляли там, если невозможно было к ним спуститься. Но жители интерната не хотели верить в это, ведь мечта еще раз увидеть красоту их острова брала верх над всеми другими.

И вот настал долгожданный день выхода экспедиции. Четверо мальчиков-носильщиков погрузили вещи шахтеров в машину, похожую на металлическую сороконожку, а после небольшого отдыха погрузились в ее чрево сами вместе с шахтерами, двери закрылись, и они отправились в путь.

Ехать в сороконожке было довольно утомительно из-за ожидания неизвестного, и это изматывало. Мальчики молча сидели на полу, шахтеры их иногда кормили, при этом выглядели они очень дружелюбно, сами же они выпивали, вели громкие разговоры, которые перемежались таким же громким гоготом.

В чреве сороконожки не было окон, только тусклый свет ламп, и мальчик потерял ощущение времени: он уже не понимал, сколько они находятся в чреве и когда это закончится. Периодически он засыпал, но, просыпаясь, всё так же обнаруживал себя в сороконожке. И когда он уже смирился с тем, что это путешествие никогда не закончится, они остановились, шахтеры прекратили разговоры, заработали какие-то механизмы, и двери медленно открылись.

8

Перед ними было залитое солнцем ущелье, обрамленное врастающими в облака величественными горами. Через ущелье, рассекая его пополам, пробегала тонкая линия горной реки, которая местами превращалась в небольшие перекаты и водопады. Вода в реке была насыщенно-голубого цвета, а отраженное от нее солнце слепило. По берегам рос кустарник сочно-зеленого цвета.

После короткого отдыха участники экспедиции разобрали упакованное оборудование, погрузили его на себя и двинулись вверх по реке. Через несколько часов они пересекли ущелье, идя по воде, и вышли на каменное плато, которое было испещрено расщелинами. Горная река обегала их, то и дело срываясь краями в их глубину.

Шахтеры разбили лагерь, развели костер и начали привычно шумно готовить еду. Мальчик сел и уставился в небо, которое начало терять солнечный свет и на нем появились первые звезды.

Он заснул, а очнувшись, понял, что наступило утро. Рядом с ним стояла тарелка с остывшей едой, которую, вероятно, принесли, когда он уже спал. Лагерь еще не проснулся, он тихо съел содержимое тарелки и, глядя на встающее солнце, начал мысленно готовиться к наступающему дню. В интернате ходили истории об этом плато – его называли гибельным местом. Мальчик понимал, что сегодня их ждет трудная работа.

После пробуждения отряд начал движение, и стало понятно, почему у этого плато дурная слава. Из-за многочисленных расщелин оно походило на кусок сыра, местами пустоту разделяли только несколько сантиметров твердой поверхности. Движение осложняли неровность почвы, узкие переходы и выпавшая утренняя роса. В середине дня устроили небольшой привал, и мальчик осознал, что, наверное, никогда так не уставал, но не подал виду. Другие тоже не скрывали усталость, только мальчики-носильщики перестали тихо переговариваться, а разговоры шахтеров стали краткими, а смеха не было слышно вовсе.

Следующие полдня пути прошли тоже тяжело. Но ближе к закату стало понятно, что плато практически пройдено: расщелин становилось меньше, перешейки между ними были гораздо шире. К тому времени мальчик не замечал красоты вокруг, двигался автоматически за впереди идущим и испытывал невыносимую усталость. Когда последние лучи солнца почти спрятались за горами, решили расположиться на ночевку, выбрав подходящее для этого место. Уже почти подойдя туда, где будет привал, мальчик почувствовал, что на нем кто-то повис, ему стало невыносимо тяжело, он повернулся, чтобы сказать сзади идущему, что он тоже сильно устал, и оступился.

9

Очень-очень тусклый отблеск солнечных лучей периодически попадал в расщелину, в ее темное царство, на каменном дне которой лежало маленькое тельце.

Сколько прошло времени с момента его падения мальчик не знал, он не ощущал его течения, он чувствовал только постоянную невыносимую боль. Сознание приходило на мгновение, а потом он сразу проваливался в темноту. Очнувшись в очередной раз, он понял, что в его ощущениях возникло что-то новое и неприятное. Это что-то щекотало его кожу, проникало в него через рот. Движение, которое ощущалось им как вползающая внутрь бесконечная гусеница, вызывало рвотные спазмы, и он снова терял сознание. Но каждый раз приходя в себя он быстрее привыкал к этому чувству и учился его не замечать.

Шли дни, притуплялась боль, всё дольше он находился в сознании, а глаза уже привыкали к темноте. И в какой то момент, открыв глаза он увидел, в тусклых отблесках, что происходит рядом с ним – увиденное вызывало у него рвотные спазмы: тонкая движущаяся дорожка, состоящая каких то насекомых, они явно стремились к нему. Мальчик наблюдал, как маленькие существа преодолели воду, и на их тельце оставались крохотные капельки, а потом насекомые устремились внутрь него. И тогда к нему пришла мысль: расщелина его кормит.

10

В какое-то из пробуждений мальчик пришел в себя настолько, что ему удалось подумать о том, что с ним происходит, и на него нахлынуло чувство полного бессилия: он осознал, что не может управлять своим телом, и это было, наверное, самое страшное. Но в этом пробуждении было и другое не менее страшное – было что-то еще, он не мог этого объяснить, но у него складывалось ощущение, что рядом кто-то или что-то присутствует. Этот кто-то или что-то вносило в его жизнь новые ощущения – ощущал как чувствует себя песок на закате, как радуются листья дождю, как благодарны птицы ветру. А спустя время он уже ощущал одновременно, что чувствует каждая частица планеты и планета целиком. Он не мог объяснить происходящее, и сила, которая дала ему эти ощущения, тоже ему ничего не объясняла.

Когда он стал частью расщелины, к нему пришло понимание, что планета чем-то похожа на него, только ее сердце не билось, а вращалось; венами планеты были магнитные поля, которые пронизывали ее и всё на ней, и поля эти где-то усиливались, а где-то истончались. Он попробовал управлять этими полями, и у него получилось.

Параллельно в нем просыпалось то, что копилось с момента смерти его родителей и братика, – и бессилие стало превращаться в ненависть, в ненависть к тем, кто уничтожил его мир и навязал ему свой.

11

Сначала над главным материком появилось полярное сияние. Все наслаждались необъяснимым и невероятно красивым явлением – над городами оно было таким ярким, что казалось, будто все краски небесного мира растеклись над ними. Позже восторг сменился на первую настороженность, связанную с появлением полярного сияния: с неба начали падать птицы, домашние животные стали вести себя агрессивно и пытались убежать от своих хозяев. Экологи всех успокоили на какое-то время, как обычно, свалив всё на глобальное потепление. Но сияние продолжало негативно влиять на планету: количество природных бедствий увеличивалось, к ним добавились техногенные катастрофы.

Институты, изучающие планету, начали бить тревогу. Но все старательно делали вид, что ничего серьезного не происходит. Люди главного материка привыкли жить в стабильности, и никто не верил, что природа может повлиять на эту стабильность. Если бы люди чувствовали магнитные поля, то восприняли бы предостережения ученых всерьез.

Первое космическое окно открылось над полями на севере главного континента, что привело к их полному уничтожению. Практически сразу по материку прокатилась серия небольших землетрясений, и на юге проснулся давно спящий вулкан, лавовые потоки которого уничтожили близлежащие города. За следующую неделю положение резко ухудшилось: землетрясения увеличили свою амплитуду, по материку и в прилегающих океанских водах просыпалось всё больше и больше вулканов, на районы рядом с ними обрушились серные ливни, а побережье было практически полностью уничтожено цунами. Потом космические окна стали открываться над городами, и в них хлынула космическая радиация, которая не только вызывала сильное облучение, но и приводила к многочисленным авариям, отключениям электричества и оборудования, что мешало работе коммунальных служб, транспорта, приводило к остановке производств. Веерные отключения всех систем одно за другим ввергли города главного континента в полный хаос.

12

За то время, что мальчик находился в расщелине, он стал её частью, причем не в метафорическом смысле, а в буквальном. Их тела срастались, плоть прорастала в камень, а камень – в плоть, и в какой-то момент их стало невозможно не различить, не разделить. Но если тело не убивало камень, то камень убивал тело мальчика. Он чувствовал, как его давно неподвижное тело теряет жизненную силу, как камень, проникая в его жизненные органы, осложняет их работу, как расщелина впитывает в себя его кровь. Он чувствовал, что чем больше он пользуется силой, управляет магнитными полями, тем быстрее происходит слияние его тела с камнем. Но это его почему-то не беспокоило, даже больше того – он хотел, чтобы их слияние произошло как можно скорее, он хотел прекратить свое такое существование.

И когда главный континент был почти весь испепелен, разорван и практически полностью затоплен, когда единственным нетронутым местом на планете остался архипелаг маленьких островов, в ожерелье которого был и его остров, он осознал, что время пришло – расщелина полностью его поглотила. Но в этот момент он не испытал облегчения, которого так долго ждал, вместо этого его наполнило сильное сожаление от сделанного им и чувство вины. Когда камень коснулся сердца, оно остановилось.

Эпилог

Все же человеческий мозг удивительное творение природы, он может даже без нашего желания или независимо от состояния создавать нереальные миры.

Огромное солнце опустилось за горизонт, дневная жара и духота ушли, и их место заняли прохлада и свежесть. К вершинам гор подтягивались облака, совсем скоро они прольются дождём.

Старая сиделка, как всегда, проводит обход палат перед сном. Осталась последняя палата, в ней лежат пациенты в коме. Она по старинке наклоняется к каждому пациенту этой палаты и прислушивается к сердцебиению. Подойдя к кровати самого «старого» жильца палаты, она сразу почувствовала, что в маленьком измученном тельце уже нет жизни. Чтобы окончательно убедиться, она наклоняется к его груди и прислушивается, но ничего не слышит. Сиделка тяжело вздыхает и накрывает пациента простыней с головой, как это делают врачи нового мира. Сейчас в госпитале, кроме нее, уже никого нет. Утром, завтра утром она расскажет, что случилось в этой палате, но только завтра. Она выходит из палаты.

Год назад мальчика принесли в госпиталь шахтеры. По их словам, он сорвался в расщелину. Он потерял много крови, у него были многочисленные переломы грудной клетки, размозжена голова. Но в нем всё еще билась жизнь. Благодаря нескольким операциям врачам удалось стабилизировать состояние мальчика. Но, к сожалению, в его ситуации время не лечило – мальчик не приходил в сознание, кома его не отпускала.

Старая сиделка заканчивает обход и садится в уже провалившееся коридорное кресло. Сегодня она сильно устала, ей хочется отдохнуть от этого дня. Она смотрит на заваривающийся на столике чай. Завтра утром ей не нужно будет вставлять трубку для искусственного кормления одному из пациентов в коме, значит, у нее появится немного свободного времени до прихода врачей.

За тот год, что мальчик не покидал свою кровать, в её мире ничего не изменилось: планета не содрогалась от катастроф, воздух по-прежнему был пропитан запахом дешевого подгоревшего жира, открывались новые церкви и шахты. Сиделка берет чашку свежезаваренного ароматного и так любимого островитянами чая и делает глоток.

Оглавление

Как правильно есть людей

  1. Рождение

  2. Она

  3. Там далеко

  4. Они

  5. Становление

  6. Дорога

  7. Возвращение

  8. Вот и всё

Два детских велосипеда

  Один

  Два

  Три

  Четыре

  Пять

  Шесть

  Семь

  Восемь

  Девять

  Десять

  Одиннадцать

  Двенадцать

  Тринадцать

  Четырнадцать

  Пятнадцать

Ненужный

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  Эпилог