Отвергнутые [Ярославия Кузнецова] (fb2) читать онлайн

Посвящается моему дедушке, который знал,

чем закончилась эта история

Возмездие антагониста

Хроника событий.

11 февраля.

«Почему они это сделали?»

Заголовок, напечатанный на фоне железной дороги кровью четырёх подростков, гремел с обложки каждой городской газеты. Дикторы в новостях прикрывали лица маской скорби, зачитывая тяжелые строки с крохотных экранов, припрятанных в глубине студии, подальше от взгляда внимательного зрителя. Известные телеведущие, примелькавшиеся в прайм – тайм федеральных каналов, то и дело пускали скупую слезу, проговаривая заученную наизусть фразу о том, насколько велико их сочувствие родственникам погибших. Независимые интернет – порталы пытались дать объективную оценку трагедии, публикуя бесконечные статьи на тему: “Как на ранних стадиях распознать в своём ребёнке склонность к суициду”.

Рейтинги абсолютно всех средств массовой информации уверенно ползли вверх.

Охочие до горячих сенсаций журналисты устроили осадное положение убитым горем семьям, чьи дети взялись за руки и шагнули на рельсы под аккомпанемент оглушительного сигнала приближающегося междугороднего экспресса.

«Четверо подростков из небольшого городка, расположенного в ста километрах к северу от столицы, вечером десятого февраля взялись за руки и шагнули навстречу приближающемуся составу. Они не оставили записок, которые могли бы стать ключом к разгадке мотивов их страшного поступка. По словам тех, кто их знал лично, ребята были очень дружны между собой и проводили вместе свободное от учебы время. Все четверо воспитывались в благополучных семьях. Учителя о них отзываются как о прилежных и любознательных учениках. Почему они это сделали? Никто из их окружения не может дать однозначного ответа на этот вопрос. Расследованием трагедии сейчас занимаются следственные органы. Мы будем держать вас в курсе событий»

12 февраля.

– Утром моя дочь позавтракала двумя сырниками с вишневым джемом и выпила чашку кофе с молоком. Она, как обычно, переписывалась с друзьями в чате и одновременно общалась со мной на тему выбора экзаменов для поступления в десятый класс. Она сидела на табурете на мягкой подушке, поджав под себя ноги, и ножом старательно разрезала свой завтрак на маленькие кусочки. Вы знаете, мы совсем недавно поставили ей брекет-систему, и пользование ножом за приемом пищи стало её обыкновенным ритуалом. Она резала сырник. Я мыла посуду. Мы болтали и смеялись. Всё было так обычно, как в любой другой день. Это утро ничем не отличалось от тысяч других, – рассказывала молодая мать лет тридцати с небольшим, прерываясь всхлипываниями.

– Моя дочка крутилась перед зеркалом, когда я случайно задел её локтем. Она нарочито громко вскрикнула и попросила быть осторожней. Я отчитал её за излишнюю вульгарность. Она недовольно поджала губы и бросила косметику в свою сумку. Она всегда просила отстать, а я ведь просто переживал за неё. Я был слишком строг с ней. Моя дочь не заслуживала подобного отношения. Теперь я всё время думаю о том, что она, скорее всего, не знала, как сильно я её люблю, – вспоминал отец, потирая виски, переливающиеся ранней сединой в свете студийных софитов. Здесь он находился не ради славы. Хождение по всем этим бесконечным телепередачам давало надежду на то, что история с его дочерью не канет в лету, оставшись нераскрытой. Страдания в прямом эфире приравнивались к ощутимому пинку следственным органам для слаженных действий на всех этапах дальнейшего расследования. Он сам много лет отработал в полицейском управлении и четко знал, о чём говорил. Только таким образом можно придать ускорение делу, которое вот-вот станет гиблым, если не раскрыть его по горячим следам.

– Дочь поцеловала меня в щеку и с грохотом захлопнула дверь. Но через мгновение отворила её и попросила прощения. Она пояснила, что не хотела хлопать, что во всем виноват сквозняк. Я рассмеялась, потому что мне всегда нравилось, как она делает виноватое лицо там, где можно обойтись и без него. Я собиралась заправить стиральную машину, когда услышала, как входная дверь снова открывается. Дочь прискакала на одной ноге. Теплый сапог с отломанным каблуком она держала в руках. Быстро переобувшись в удобные ботинки, снова поцеловала меня и умчалась. В этот раз уже навсегда. Если бы я только могла подумать о том, что вижу её в последний раз. Я заперлась бы с ней в комнате и на коленях умоляла не делать этого. Не существует нерешаемых проблем и безвыходных ситуаций. И солнце не светит на протяжении всей жизни. Иногда нужно просто переждать сложности, если нет сил справиться с ними сегодня. Именно это я бы сказала ей в то утро, когда она смеялась над своей неловкостью, махая сапожком со сломанным каблуком. У меня просто не укладывается в голове, как моя ласковая и озорная девочка могла шагнуть под поезд. Я не верю, что она сделала это сама. Её кто-то заставил, – безутешную мать душили слезы, но никто не пытался её успокоить. Знали, что это не имеет смысла. Единственный во всём мире человек, способный дать ей умиротворение, несколько дней назад вместе с друзьями резко оборвала свою жизнь, едва успевшую начаться.

– В тот вечер он впервые после страшной трагедии, затронувшей нашу семью в сентябре, вышел из своей комнаты. Все полгода до этого дня он сторонился нас, будто в случившемся видел отчасти и нашу вину. Мы сидели на диване. Я вязала, а муж читал детектив. Сын подошел к нам неслышно. Я даже не смогу вам сказать, как долго он простоял на пороге зала, засунув руки в карманы и наблюдая за нами со стороны. Он улыбнулся, когда мы обратили на него внимание и предложил заварить чай, чтобы провести вечер всей семьей под просмотр доброй комедии. Во время фильма он много шутил и смеялся вместе с нами, совсем как раньше. Мы тогда еще подумали, что он, наконец, пережил наше горе и теперь жизнь пойдет своим чередом. А на следующий день он шагнул под поезд со своими лучшими друзьями, – завершила свой рассказ женщина с потухшим взглядом и седой головой. Зрительный зал издал дружный вопль массового удивления, но ей было всё равно. Прийти сюда велел отец одной из девочек, погибшей вместе с её сыном. Большую часть жизни он отработал в полицейском управлении и теперь всеми силами пытался организовать шумиху вокруг дела о гибели четырех подростков, чтобы кто-нибудь особо умный не вздумал его закрыть за отсутствием состава преступления.

Четверо жизнерадостных подростков не могли уйти по собственной воле. В этом не сомневались те, кто знал их лично.

13 февраля.

– Первый школьный хулиган, с которым невозможно было сладить, – звенящим полушепотом делилась с репортершей местной газеты молодая преподавательница. – Хамил всем учителям, не признавал авторитетов. Единственный, кто имел на него хоть какое-то влияние, был его лучший друг. Ну, тот, вообще, наша местная звезда! Абсолютно очаровательный парнишка. В младших классах он ходил в синей жилетке с бабочкой, подобранной в тон. А когда подрос, то создал себе уникальный стиль, благодаря которому выгодно выделялся из толпы. Его невозможно было не заметить. А заметив, не полюбить. Если на просторах интернета остались видео, которыми он так сильно увлекался последние годы, то обязательно посмотрите их. Даже дреды нисколько не портили его, наоборот, придавали внешний шарм и искорку незаурядности. По нему страдали все школьные девчонки. Сколько он записок любовных получил за все годы учебы, а сколько слез из-за него было пролито, не счесть! Ужасная трагедия! Я никогда не смогу его забыть.

После удивленно-вопросительного взгляда репортерши тут же исправилась:

– Всех не смогу забыть. Все они замечательные добрые ребята, но вот он, конечно, особенный парнишка. Рожденный стать звездой. Безумно жаль.

По всей стране гремела история четырех подростков, решивших прервать свои жизни, не оставив равнодушным ни единого жителя страны.

Немолодая женщина со старческим пучком на голове и в цветастом переднике, вытащила из кухонного шкафчика початую банку мясного корма для своего кота.

– Тише ты, – зашипела она недовольно на рыжего бандита с рваным ухом, выкладывая дурно пахнущую массу в его алюминиевую миску.

Кот крутился у её ног, ожидая, когда же хозяйка соизволит опустить миску на клеенку, расстеленную в углу у плиты. Но она не торопилась. Щелкнув красной кнопкой пульта, дождалась включения старенького цветного телевизора и уткнулась в экран, автоматическим движением продолжая выскребать желейные ошметки из консервной банки.

– Я считаю, что в нашей стране одна из самых главных проблем – это перегруженность подростковой неокрепшей психики бесполезной информацией, – уверенно вещал мнимый эксперт в одной из бесконечных телепрограмм, посвященных четырем погибшим ребятам. – Они не могут отфильтровать мусор, черпаемый из недр интернета. Да, пускай он и задумывался изначально как хранилище всех данных, что есть в мире. Но для чего нашим детям знать постельные подробности однодневных самовыдвинувшихся звездуль? Секс сейчас перестал быть чем-то интимным и личным. Дерзкие танцоры, раскрепощенные певички и бесстыжие блогеры – вот самая главная проблема молодого поколения! Оторвите ваших детей от гаджетов и выведите их в парк на пикник, тогда ваш ребенок никогда не задумается о том, чтобы взять за руки друзей и шагнуть вместе с ними под приближающийся состав! У них должен быть подстрекатель. Найдем зачинщика – найдем причину.

Выслушав эту длинную бессвязную тираду, женщина усмехнулась и отерла лоснящийся лоб краем передника.

– Мэрлин, ты это слыхал? – обратилась она к коту. – Найдут они зачинщика, как же! Почти полгода прошло, как мы с тобой остались вдвоем на белом свете, а они так и не смогли отыскать ни единого свидетеля. И ребята сейчас прогремят на всю страну, а потом народ переключится на свежую громкую историю, а мы так и останемся прозябать позабытые Богом. Страна огромная. Каждый день в любом её уголке может случиться всё, что угодно. Справедливости на всех не хватит. Жри, ненасытная скотина.

Сделав недовольное лицо, она ударила миской о пол и ногой пнула её к стене. Кот рванул с места, словно огненная молния. Женщина глянула на него, а затем, неожиданно для себя, наклонилась и почесала его за ухом. Её расчерченное морщинами лицо на миг разгладилось и открыло возраст, не превышающий и сорока пяти. Много лет она терпела этого кота ради своих близняшек. Её девочки притащили животное в дом, когда им не было еще и десяти. Возились с ним, как с родным, потратили на его лечение все свои карманные деньги, подаренные на праздники. И теперь, когда отлаженная годами жизнь этой женщины рухнула, оказалось, что у неё нет больше никого, кроме этого кота, ради кормежки которого нужно заставить себя подниматься с кровати минимум два раза в день.

14 февраля.

– Не замечала ли я чего-то странного в поведении своей дочери в последнее время? – переспросила заплаканная женщина в годах, сидящая на краешке деревянного обшарпанного стула в кабинете следователя. – Спросите лучше, когда она не была странной. Она хватала куски жизни, даже не пытаясь увлечься чем-то серьезно и вдумчиво. Писала стихи. Так много, что наберется на целый сборник. Потом бросила и взялась за музыку. Играла на гитаре незамысловатые мелодии, напевая под них свои стихи. Потом ей надоело, и она записалась в секцию восточных единоборств. По вечерам часами сидела в полной темноте и дышала благовониями, провоняла мне всю квартиру. Ранее были курсы испанского. Вот скажите, на кой ей мог сдаться испанский язык в нашей глубинке? Целыми днями болтала на непонятном дуэнта морэ. Что это за слова? Что они означают? Я никогда не понимала, что творится в голове моего ребенка. Единственное, что мне хотелось делать для неё: не ограничивать свободу. Мне хотелось помочь ей расправить крылья. Видимо, она была еще не готова летать сама. И в этом виновата только я одна.

– Он не расставался с камерой ни на минуту, – вспоминал отец, задумчиво почесывая щетину с проблесками седины на щеках. – Она так интересно цеплялась на руку, и он носил её вместо часов. Знакомые рассказывали, что мой сын знаменит в определенных кругах. Но я не смотрел его… влоги? Кажется, так это называется? Иной раз я замечал камеру у него в руках даже ночью. День за днем он осознанно превращал свою жизнь в реалити – шоу. Иногда он просил меня надеть приличную футболку, чтобы записать видео со мной. Чаще всего это был спор на какую-либо тему. Например, что он никогда не сможет месяц подниматься в пять утра ради часовой пробежки вокруг школьного стадиона. Спор окончился тем, что мы с ним стали бегать вместе. Я до сих пор продолжаю это делать, в надежде, что он ко мне вдруг присоединится… Вы знаете, я понял, что дела плохи, когда увидел камеру, лежащей на столике в коридоре. Именно в тот момент мне показалось, что я больше никогда не увижу своего ребенка.

Молодой отец на автомате бросил бутылочку со смесью в микроволновую печь на тридцать секунд и устало опустился на стул, одной рукой придерживая своего любопытного сына. Мальчишке едва исполнился годик, но его первый в жизни день рождения никто не праздновал. Если бы была жива его мама, она бы, наверняка, заказала в кондитерской двухъярусный торт и вызвала парочку детских аниматоров. Она умела делать праздник. Она сама была настоящим праздником. Когда сын научится разговаривать и спросит, какой была его мама, отец ему ответит, не раздумывая ни секунды. Она была самой лучшей. Она любила их обоих больше жизни, ведь они оба и были её жизнью. Сам он не способен на такую чистую и всеобъемлющую любовь. Поначалу, когда вещи в шкафу еще хранили её запах, он едва мог касаться этого ребенка, ведь если бы не сын, скорее всего, его жена была бы жива. Первые роды дались ей очень тяжело. Но она никогда не жаловалась.

– Мужчины, вам необходимо продержаться без меня пятьдесят четыре часа. Молоко в холодильнике, подгузники в шкафчике, конверт для прогулки в гардеробной. Будьте молодцами и скучайте сильно – сильно, чтобы я скорее вернулась.

Она рассмеялась, хоть он и понимал, как ей больно смеяться. Его жена ехала в больницу в соседний город. Если бы не сын, она была бы здорова. Если бы он не родился, она была бы жива.

Молодой отец отвлекся на писк микроволновой печи и посмотрел на своего ребенка. Такой светловолосый и голубоглазый. Как маленькое солнышко. Словно крошечная копия его сияющей жены. Он не хотел любить его. Но и не любить его он тоже не мог.

Пока малыш причмокивал молочком из бутылочки, он включил телевизор. По главному новостному каналу страны шла передача, посвященная ребятам, шагнувшим навстречу междугороднему экспрессу.

– Можем ли мы делать первые выводы, исходя из анализов образцов крови подростков? – задал известный ведущий вопрос приглашенному эксперту.

– Да, мы можем сделать вывод о том, что ребята сделали это добровольно. В их крови не найдено следов алкоголя или наркотических веществ. Абсолютно чистая слизистая языка и легких говорит о том, что трое из четырех ребят не были курящими. Также, об этом следствию сообщили и их друзья. По рассказам одноклассников ребята были грамотные, интересные, разносторонне развитые, сильные физически. Не наблюдались у психиатров. Тесты, проводимые раз в полугодие школьным психологом, показали, что и в психическом плане отклонений не выявлено. Следствие продолжает свою работу, но мы пока не можем разглашать все материалы этого дела.

Не в силах это слушать и дальше, молодой отец переключил новостной канал на музыкальный. Почему? Почему жизнь так не справедлива? Его жена хотела жить. А эти подростки – нет. Лучше бы они оказались в том злополучном поезде, в котором нашли искореженное металлом тело его любимой женщины. Тогда бы всё было честно. Но когда судьба поступала честно по отношению к людям?

– Четверо подростков, – повторил он задумчиво. – Бука, как думаешь, это могли бы быть они?

Если бы Бука умел разговаривать, он бы ответил, что ни секунды не сомневается в этом. Но пока он только смешно морщил свой кнопочный носик и причмокивал теплой молочной смесью.

– Тогда зачем они шагнули под поезд? – продолжил молодой отец рассуждать вслух. – Думаешь, за полгода их замучила совесть? Вряд ли, сынок. Это простое совпадение. К тому же, в сентябре искали одну девочку и трех мальчиков. А тут две девочки и два мальчика. Вчера уже по телику выдвигали предположение, что это могут быть они, но эксперт сделал вывод, что это невозможно. К тому же искали блондинку. А тут обе девочки темненькие. Просто наш город накрыла черная полоса. Ничего, Бука, следом за ней обязательно придут лучшие времена. Обязательно. Так всегда бывает.

15 февраля.

«Прошло шесть дней с того момента, как четверо подростков взялись за руки и шагнули под колеса приближающегося состава. По инерции поезд проехал еще около двухсот метров, разнеся останки тел по железнодорожной насыпи. Сейчас территория огорожена следственными органами для обнаружения всех частей тел. Бригады всё еще работают на данной территории и убедительно просят местных жителей не приближаться к насыпи вплоть до завершения расследования. Материалы дела держат в строжайшем секрете, но проверенные источники информации говорят о том, что следствие нисколько не продвинулось за эти шесть дней. Телефоны подростков не обнаружены, из социальных сетей удалены все аккаунты, а в личной переписке через электронную почту не найдено ничего подозрительного. Единственный выживший из компании друзей находится под воздействием антидепрессантов и испытывает сильнейшее моральное давление со стороны общественности. В ближайшее время к нему будет приставлена круглосуточная охрана, поскольку его родственники опасаются самосуда над подростком, избежавшим смерти. Обвиненный неким анонимом на известном портале в доведении до самоубийства своих друзей, молодой человек находится в постоянном страхе. Мы будем следить за развитием событий» – рассказывал симпатичный новостной диктор с экрана федерального канала.

«В пятницу состоялось масштабное прощание с четырьмя подростками, взявшимися за руки и шагнувшими под колеса движущегося поезда в минувший вторник. На похоронах присутствовал практически весь город. Напоминаем, что эта компания друзей была весьма известна в определенных кругах, как постоянные герои видеоряда известного блогера под ником «МаХсимус2000», также погибшего под колёсами состава. Юные, благополучные и весьма талантливые ребята. Какая сила толкнула их на рельсы? Похоже, что этот вопрос еще долгое время не оставит в покое горожан»

24 марта.

Молодой парнишка, хорошо знакомый с каждым из погибших ребят, задумчиво щелкал каналы телевизора, установленного на прозрачной тумбе в родительской спальне. Мама готовила ужин на кухне. Отец еще не вернулся со смены. Огромная плазма была в его полном распоряжении. Он собирался посмотреть очередную серию нашумевшего по всему миру сериала, когда вспомнил, что еще утром прочел на подъездной двери объявление о том, что в связи с плановыми работами, интернет будет отключен до полуночи.

Телевизор он смотрел так редко, как это делает в наше время вся молодежь. Последние новости, с иногда даже весьма грамотными комментариями к ним, он черпал из Сети. Но сегодня пришлось ограничиться малым. Рука не повернулась переключить канал, когда он услышал анонс свежего выпуска вечернего ток-шоу.

«Новый виток событий в деле четырех подростков, взявшихся за руки и бросившихся под поезд десятого февраля эксклюзивно только в нашей программе! Этим вечером в студии соберутся родственники ребят, готовые поделиться с вами информацией из собственного расследования. Также, напоминаем, что наша редакция просит откликнуться тех, кто знал причины страшного поступка подростков. Следственный отдел гарантирует полную анонимность»

Парнишка почувствовал, как к щекам прилила кровь, а кончики пальцев вмиг похолодели.

– Сын, пойдем ужинать? – приоткрыла дверь в комнату мама.

– Давай подождем папу? – предложил он будничным тоном, ничем не выдав своего волнения.

Программа должна начаться через пятнадцать минут, отец придет в течение часа. При таком раскладе он успеет посмотреть больше половины ток-шоу.

– Что-то случилось, родной? – обеспокоенно спросила мама и включила в комнате свет, чтобы заглянуть своему ребенку в глаза.

– Передачу хочу посмотреть по телевизору. Посвящена ребятам, – ответил он чистую правду.

– Нашли свидетелей? – уточнила она, грустно улыбнувшись. Но сын оборвал её радость.

– Нет. Но нашли что-то интересное.

Мама прихватила плед и прилегла рядом на кровать, чтобы посмотреть передачу вместе с сыном. Групповой суицид ребят, хорошо знакомых всем жителям города, до сих пор держал в напряжении каждого из горожан, воспитывавших детей того же возраста в собственных семьях. Горе затронуло всю страну и до сих пор грозовой тучей нависало не только над семьями подростков, но и над семьями их сверстников. Теперь родители очень подозрительно относились к своим детям, опасаясь, как бы их собственный горячо обожаемый ребенок не взял за руку своего близкого друга, чтобы оборвать жизнь, едва успевшую начаться.

– Знаменитый предсказатель, проживающий в японской деревне, он настоящий провидец. К нему едут за помощью со всего света, но он принимает только тех, кого сам посчитает действительно нуждающимся в его видении событий, – сбивчиво рассказывал один из родителей погибших ребят.

Все они сидели на ядовито – зеленых кожаных диванах в небольшой студии. Над ними, манерно ухватившись двумя пальцами за собственный подбородок, возвышался ведущий телепрограммы в строгом черном смокинге. Его голова, будто заведенная, беспрестанно дергалась в немом согласии с безутешными родителями подростков. Статная фигура выражала фальшивую скорбь. Эти сдвинутые брови, разрезанный морщинами лоб и губы, сжатые до болезненной бледности, были маской сочувствия, которую он обычно надевал во время подобных съемок.

Гости телепрограммы, конечно, заметили бы эту непроницаемую неискренность, обратив на него хоть немного внимания. Но в его сторону никто не смотрел. Вся студия сосредоточилась на убитых горем родителях. Все они взбудоражились настолько, что тщетно пытались перекричать друг друга, в попытках донести информацию до общественности. В нынешнем мире всем до боли знакома простая аксиома: чем больше гневных комментариев под выпуском программы в интернете, тем больше вероятность стать услышанными теми, к кому они сейчас обращаются.

– Он ни единожды предсказывал крупные крушения самолетов, предсказал смертоносный ураган на соседнем континенте и террористический захват торгового центра, случившийся почти десять лет назад, – подхватил немолодой мужчина, отец одного из ребят.

– Мы собирали деньги буквально всем миром. Через две недели после смерти наших детей, к всевидящему Сэтоши направилась делегация с вещами ребят.

– «Всему виной безнаказанность» – таков дословный перевод видений прорицателя. Больше он не захотел говорить. Он просто прогнал нас, попросив не занимать время нуждающихся.

– Это просто издевательство. Мы ведь тоже по-настоящему нуждаемся в его помощи. Нельзя так просто прогнать людей, убитых горем.

– Мы не поняли ни слова из того, что он нам сказал. Что это значит? Кто из наших детей безнаказан? Или виновный в их смерти останется безнаказанным? И относится ли, вообще, это предсказание к нашим детям или же он просто шарлатан, чьи предсказания случайно совпали с теми катастрофами, что прогремели на весь мир?

– Мы боимся, что если в смерти наших детей есть виновные, то они навсегда останутся безнаказанными. Пожалуйста, если вы обладаете какой-либо информацией, просто передайте хотя бы записку в наш почтовый ящик. Дайте хоть какой-то знак. Наши дети должны были жить…

Молодой парнишка перед экраном телевизора в родительской спальне тяжело вздохнул.

– Не переживай, если кто-то и виноват в их смерти, он еще ответит перед Богом, – произнесла мама.

– Если Бог существует, – безразлично пожал он плечами.

Мама совершенно ничего не понимала. Никто ничего не понимал. И это было просто великолепно.

Главное, что занятая ранее столько лет ниша теперь освободилась. Теперь можно взять позицию и взлететь до таких высот, до которых «богемная компашка» и за всю жизнь бы не добралась. Четыре звезды пали смертью храбрых. Но сделали это они лишь для того, чтобы на небосклоне взошла новая звезда.

Он еще затмит тех, кто раньше сиял так ярко. Дайте только время.

За полгода до трагедии.

18 сентября. Кабинет алгебры.

– Для третьей парты нужно повторить еще раз?

Молоденькая преподавательница вопросительно приподняла левую бровь в ожидании ответа от парнишки с волосами, заплетенными в дреды и собранными в аккуратный хвост во избежание конфликтов со школьной администрацией. Классный руководитель не делала поблажек никому из учеников, но его прическу упорно старалась не замечать. Несмотря ни на что, она была уверена на сотню процентов, что если кого-то из этого класса и ждет большое будущее, то только этого взъерошенного мальчишку с бешеной энергетикой во взгляде карих глаз, сидящего в крайнем ряду.

Он промолчал, позволив себе проигнорировать вопрос учительницы. Ответил его сосед по парте, с которым он переговаривался вполголоса.

– Мы признаем степень провальчика сложившейся ситуации и готовы убавить звук своего разговора, чтобы вы смогли беспрепятственно продолжить учить этих бестолочей математике.

С задних парт раздался короткий девчачий смешок. Полноватый блондин усмехнулся уголком рта и расправил плечи, ощутив поддержку. Для молоденькой преподавательницы до сих пор оставалось тайной, чем же сражает одноклассников этот недалекий мальчишка с третьесортным чувством юмора, которое проще ампутировать, чем излечить. Но факт оставался фактом. Окружение жадно ловило каждое его слово. Его моментально расхватывали на цитаты. Смеялись вместе с ним, даже когда не было смешно никому. Он умел вести за собой толпу и при правильном подходе в будущем это могло бы сыграть ему на руку, если бы он только того пожелал. Но пока парнишка довольствовался малым и не брезговал сортирными шутками, от которых учительские скулы сводило в приступе интеллектуальной судороги. Но особым пунктом раздражения для преподавательского состава шло количество вариаций слова «провал». Каким-то случайным образом именно это слово заменяло ему десятка два-три ругательств. «Провалом» блондин мог умело выразить любую эмоцию, начиная от радостного восхищения, заканчивая гневным разочарованием. Всё чаще учителя обращали внимание на учеников в параллели, тяжело вздыхающих «прова-а-ал». Любимое слово-паразит хулиганистого девятиклассника пускало корни в школьников, оставляя далеко позади даже тот сленг, который им диктовали экраны гаджетов.

– Будь добр выбросить жвачку и больше не употреблять её на моих уроках. Это, в первую очередь, неуважение к учителю. Я же не позволяю себе подобных вещей, – строго велела она, желая поставить наглеца на место.

Блондин нехотя поднялся, издав нарочито громкий скрежещущий звук стулом. Небрежно сунув руки в карманы узких брюк, он вальяжно подошел к мусорной корзине и остановился прямо около неё, слегка наклонив голову лицом вниз. Его скулы задвигались быстро и методично, выставляя напоказ очередную заготовку гримасы. Все ребята развернулись к нему и притихли в ожидании смешной выходки.

– Тянешь время?

Преподаватель специально повысила голос, чтобы казаться возмущенной, хоть и знала, что на своевольного подростка это не окажет никакого действия.

– Она еще сладенькая! Дайте дожевать, – наигранно взмолился он.

Класс взорвался хохотом, а учительница нервно вздохнула. Растянув свои пухлые щеки в ухмылке удовлетворения произведенным эффектом, он оглядел одноклассников, чтобы удостовериться: шутка не осталась незамеченной. Теперь можно смело плюнуть жвачку в ведро и не спеша вразвалку отправиться к своему месту.

– Нильс, завязывай, – рассмеялся парнишка с дредами.

– Я просто выполнил просьбу нашего преподавателя и, заметь, братан, сделал это весьма беспровальнечко, – пожал тот плечами, усаживаясь на соседний с ним стул и с тем же металлическим скрежетом двигаясь впритык к парте.

Эти парочка неразлучников являла собой самый страшный кошмар для начинающей учительницы, едва окончившей институт и пришедшей преподавать математику в лицей с техническим уклоном к смешным пятиклашкам, которые тогда, четыре года назад, были еще совсем малютками. Макс был первым, на кого она обратила свое внимание. Чрезмерно активный, он заряжал окружающих положительной энергией одним взглядом смеющихся глаз. Много говорил, много шутил и много работал на репетициях, чтобы быть ведущим школьной самодеятельности. Известность отыскала его после безобидной выходки. На спор он исполнил зажигательный танец утят перед комиссией из Министерства. Директор едва удержалась от того, чтобы не прикрикнуть на хулигана. По сути, он не сделал ничего плохого, ведь танцевать в школе на перемене не запрещено Уставом. Маленький пятиклассник в синей жилетке с бабочкой на шее, машущий локтями перед аплодирующей комиссией грозных проверяющих, молниеносно стал звездой школы. Видео с ним в главной роли в считанные дни стало вирусным и разлетелось по стране. Так началась его звездная карьера блогера.

Шло время. Макс взрослел, и шутки становились уже не такими безобидными. Вместе с его чувством юмора на следующий уровень шагнула и популярность. В седьмом классе родители подарили парнишке камеру, которая надевалась на запястье, вместо часов, и Макс с гигабайтами накопленных розыгрышей перебрался на просторы интернета. Абсолютной закономерностью было однажды утром отметить, что он стал знаменит в своем городе. Его видео неизменно набирали тысячи просмотров, а учителя стали с опаской оглядываться на улице, переживая, не прибавил ли им известности их талантливый ученик. Одновременно с камерой Макс приобрел и говорящий псевдоним, а дреды длиной до пояса появились чуть позже, когда он поверил в свои силы. Теперь он мог позволить себе оставаться собой не только вне стен школы, но и внутри них, невзирая на строгие правила Устава. Директор крайне возмутилась и поначалу грозила отчислением. Но молоденькая преподавательница математики, а по совместительству и классный руководитель, готова была отстаивать свою «звёздочку» несмотря ни на что.

18 сентября. Кабинет химии.

– Галёрка! – воскликнула седовласая дама, по самые глаза скрывшаяся в высоком воротнике своей накрахмаленной блузки.

Недовольная Юта приподняла голову, чтобы оценить, кому же вопит эта достопочтенная старушка, не жалея своей вставной челюсти, которая вылетает у неё изо рта при малейшем повышении тона.

Вообще-то на «галёрке» в гордом одиночестве располагался долговязый Солитёр. А они со Скрэпом занимали места прямо перед ним. Но, судя по сжатым в бледную полоску губам химички и пристальному взгляду прямо ей в глаза, Юта сделала вывод, что та обращается всё-таки к ним.

– Еще один звук и вылетите оба за дверь! – уже спокойно заявила дама, приподняв свой острый подбородок, как знак крайней степени решительности.

– Юта, – недовольно пробормотал Скрэп. – Если меня сейчас выгонят из-за тебя, то следующую контрольную будешь решать сама.

Аргумент имел достаточный вес для того, чтобы Юта опустила взгляд в экран смартфона и спешно попрощалась со своей собеседницей. Практически весь урок она проболтала с ней по видеосвязи, полушепотом обсуждая субботнюю вечеринку, прошедшую на загородной вилле красавчика Ариса из известной в определенных кругах рок – группы.

– Он меня пригласил повторить в пятницу, – услышала Юта перед тем, как сбросить звонок.

– Овца. Выйди вон и не звони мне больше, – недовольно прошептала она подруге и нажала «отбой».

– Вы тоже ходите на вписки Ариса? – прошептал он, услышав, что Юта завершила разговор.

– Скрэппи, вся городская движуха творится там. Если ты когда-нибудь сострижешь свои немытые смоляные кудри, возможно, и тебя туда однажды позовут.

Юта хихикнула, крайне довольная своей шуткой, и ласково запустила пальцы ему в волосы.

Скрэп только нелепо сгримасничал в ответ и продолжил решать её вариант контрольной работы, как ни в чем не бывало. Такие порывы нежности одноклассницы для него давно стали естественны. Ребята тесно общались с детского сада, пока Юта не перебралась в самую отвязную компанию школы под руководством блогера Максимуса из параллельного класса. Будучи постоянно на первых ролях в его видео, она быстро взлетела на вершины «топа» не только в школе, но и за её пределами. Кудрявый парнишка с грустными оленьими глазами навсегда остался для неё старым добрым Скрэпом. Этакой дружеской поистрепавшейся со временем жилеткой, которая всегда висит в углу на спинке стула, в ожидании своей участи. Сама Юта называла их отношения платонической любовью, а касание плечами друг друга на уроках – тантрическим сексом. Николь, их одноклассница, гордо именовавшая свою бестактность искренностью, давно советовала смириться ему с участью вечной зафрендзоненности. А сам Скрэп считал их отношения дружбой чистой воды, без обязательств со стороны Юты, естественно.

– Ты мой бесценный человечек, – похвалила она Скрэпа, принимая от него начисто написанную полугодовую контрольную по химии.

Вместо слов благодарности она двумя пальцами нежно потрепала его за щеку и ослепительно улыбнулась. Его лицо тотчас залила краска. Конечно, горячая эмоция не осталась незамеченной. Юта удовлетворенно хмыкнула и приобняла его за плечи, наслаждаясь произведенным эффектом. Так вдвоем они и положили свои тетради на стол химички, искоса наблюдающей за их парочкой с поджатыми от недовольства губами.

18 сентября. Мари и Данис.

– Не забудь включить гагарку в наш список, – отвлеченно напомнила Мари под шелест клавиатуры. Она печатала так быстро, что человек со стороны легко мог спутать набор текста её пальцами обеих рук со стуком дождевых капель о подоконник.

– Ты собралась включить её в наш список? – уточнил Данис, костяшкой указательного пальца поправив очки в тяжелой черной оправе. Он стучал по клавишам в такт ей.

Оба они занимались практическим заданием по биологии, составляя презентацию из области орнитологии. Мари печатала реферат, а Данис делал презентацию, отыскивая на бескрайних просторах Сети яркие картинки и пытаясь вложить максимум информации в слайды, сохранив при этом читаемость текста.

– Давай только без розовых оттенков? – взглянула она через крышку ноутбука в экран монитора, расположенного перед лицом Даниса. – Условились же остановиться на серых слайдах с белой окантовкой.

– Чайка любит розовый. Угодишь ей, она угодит тебе и поставит «отл», – ответил он.

– Чайке не угодишь. Это, во-первых. А во-вторых, брать её нужно не цветами слайдов, а качеством текста. Открой почту, я тебе сейчас скину статью про гагарок.

– Давай обойдемся десятком птиц?

– Не беси. Одной больше, одной меньше – роли не сыграет.

– Тогда предлагаю сделать на одну меньше.

– Данис, ты сегодня совершенно не в ударе, – покачала головой недовольная Мари.

– Нильс звал на насыпь вечерком. Пошли? Пива попьем.

– Ты забываешься. Мне нужно хорошо учиться, чтобы поступить на юридический. Из нас двоих только у одного мама ректор в универе. К сожалению, это не я.

От этих разговоров Данису порой хотелось переродиться заново. Никто из них не понимает, какая это ответственность – быть сыном ректора престижного университета. Со стороны мамы постоянно идет страшное давление на тему: «Учись хорошо. Не смей меня опозорить». А со стороны окружающих накрывает волна по типу: ректорский сынок по факту уже студент престижного университета, отметки в аттестате не будут иметь большого значения. Абсолютно все, окружающие считают, что мама-ректор – это сплошные плюсы в отношении учебы. Вроде, можно ничего не делать, ведь тропинка, покрытая красным бархатом, отходит от его подъезда и ведет прямиком к семнадцатиэтажному зданию с колоннами в центре города.

Данис горько вздохнул. Возможно, какие-то другие ректорские детки и получают мешок дополнительных баллов при зачислении. Но с его мамой этот фокус не пройдет. Взрослого парня девятиклассника она не гнушалась закрыть под домашним арестом всего лишь за единую плохую отметку в дневнике.

– Не представляю, что будет, если я вдруг завалю экзамены. Мне кажется, она купит мне комнату в общаге и отправит выживать своими силами. На мне такая ответственность, что я дышать лишний раз боюсь на уроках, дабы не пропустить ни слова из уст учителя.

Однажды он разговаривал на эту тему с Максом. Но остался не понят. Друг его обсмеял и попросил не выдумывать ерунды. По его мнению, еще ни один ректорский сынок не остался жить в общаге на зарплату грузчика. Данис тогда расстроился по-настоящему. Если бы хоть кто-то из окружения попытался понять тот диктаторский строй, под гнетом которого он находится постоянно дома, ему стало бы намного легче.

– Данис, мне Макс рассказывал, что для тебя быть сыном ректора – это тяжелейшая ноша. Но, поверь дочери следователя… Папе-следователю я бы предпочла папу-ректора. Ты дышать не можешь только в плане учебы. А я боюсь ложку не туда положить, чтобы не нарваться на скандал.

– По пивку? – грустно усмехнулся Данис.

– Включишь в заключительный слайд инфу про гагарку и сразу пойдем, – подмигнула она.

Порой Мари так походила на своего невозможного отца, что Данис не сомневался – из неё выйдет отличный юрист. Она умеет добиваться своего любой ценой. Даже если это всего лишь незапланированная птица в реферате по орнитологии.

18 сентября. 18:30

Про секретный выход на насыпь через тропинку вокруг старой конюшни, не знал никто из знакомых ребят. По этой причине они смело называли это место своим собственным. Кроме них, людей в вечерние часы здесь не бывало никогда. В спокойной обстановке, расположившись прямо на шпалах старой железной дороги, давно не функционировавшей по причине открытия новых путей, проложенных прямо сквозь холмы с другой стороны города, компания проводила здесь почти каждый вечер в теплое время года. Макс включал камеру на всех посиделках, но никогда не вёл эфиры с этого места для того, чтобы оно по-прежнему оставалось секретным, только для их компании. Иногда он выкладывал «пикничковые влоги», старательно монтируя видео таким образом, чтобы не было видно рельс. При всём желании никто не смог бы угадать в его контенте местонахождение знаменитой компании.

– Здаров, – прокричал Данис, увидев Макса с Нильсом, расположившихся на рельсах друг напротив друга.

Мари помахала им обеими руками вместо приветствия. Парни ответили им сдержанным кивком. Судя по всему, разговор у них был достаточно интересный, раз они не захотели отвлекаться на друзей.

– По любому, опять спорят, – прокомментировала Мари их отрешенность.

– Странно, что Юты с ними нет.

Поддерживая Мари под руку, он помогал ей подняться вверх по мелкому гравию, ссыпающемуся вниз из-под подошв крепких кроссовок.

– Она придет последняя. Забыл, как ей тяжело в одиночку на каблуках подниматься вверх?

Она рассмеялась и тут же услышала её оклик снизу.

– Данис, помоги мне подняться!

– Давай сделаем вид, что мы её не слышим? – прошептал он Мари с усмешкой.

– Она же к тебе обращается, ты и делай! – ответила она ему и обернулась помахать подруге.

Данис ухмыльнулся и, бросив Мари на середине пути, скатился вниз к Юте.

– Ах ты ж засранец! – возмутилась она недовольно и поплелась вперед в одиночестве. На помощь Макса с Нильсом рассчитывать не приходилось. Если они так заняты разговором, что до сих пор ни один из них не обернулся в их сторону, значит, придется полагаться только на собственные силы.

– Вы просто гады! – выдохнула она, кулем свалившись на шпалы рядом с ними. – Неужели сложно помочь девушке подняться по гравию на насыпь?

– Ты не девушка, – ответил Нильс. – Ты наш братан.

– Почему сегодня сидим не на нашем месте? – спросила Мари, выискивая взглядом знакомые ориентиры.

– Там сегодня грязно, – сказал Макс. – Сто метров от нашего места что-то решают?

– Ничего, – согласилась она. – Просто непривычно. Там уже нами практически лесенка протоптана. А тут в первый раз поднимались.

– Мы поднялись к нашему месту, а потом просто прошли по шпалам сюда, – пожал Макс плечами и обменялся хитрой улыбкой с другом.

– Девочки порой провально одарены, – с сарказмом в голосе ухмыльнулся Нильс, и Мари почувствовала себя глупо.

После минутного наблюдения за подъемом Юты и Даниса, Макс с Нильсом переглянулись с ухмылкой. В такие моменты Мари казалось, что они общаются между собой без слов.

– Я чуть каблуки не переломала! – закричала Юта недовольно, демонстрируя всем новенькие лаковые сапожки на высоченной шпильке, наконец, взобравшись на насыпь.

Мари ехидно улыбнулась. Увидев, что опозорилась не она одна, тут же переложила свое неловкое положение на неё.

– Поднялась бы по нашей тропинке и по рельсам дошла сюда, раз каблуки жалко.

– Самая умная? – спросила недовольно Юта, приподняв широкие брови. – Череп не жмет?

– Только по воскресеньям, – ответила Мари и подвинулась, освобождая подругеместо, чтобы присесть рядом.

– О чем спор? – перевел тему Данис.

– Максимус, это провал! Откуда этот чувак всё про нас знает? – спросил Нильс, скрываясь за маской преувеличенного удивления.

– Может, дело в том, что он тоже в нашей компании? Юта, ты где была? – избежал Макс ответа на вопрос Даниса.

– Еле улизнула от Джима. Он сегодня особенно настойчиво рвался меня проводить. Черт его знает, что происходит в этой солитёрьей голове. Я, вообще, порой его побаиваюсь. Чего ему надо от меня?

– Все мы знаем, что ему надо от тебя, – рассмеялся Нильс, но Юта оставила его сарказм без внимания и продолжила свой рассказ.

– Короче, я с ним прогулялась до торгового центра, а потом сказала, что хочу минеральной воды, мороженого и парочку чебуреков. Пока этот идиот искал мне мороженое с чебуреками, я запрыгнула в такси и укатила до объездной. А оттуда уже через лесополосу дошла до конюшни и вот я здесь.

– Надо было просить пятёрик чебуреков, дождаться, когда он их принесет и только тогда послать его за мороженым. Тебе с чебуреками я бы больше обрадовался, чем тебе одной, – сказал Нильс, щелчком открывая очередную банку пива. – Ютыч, ты провал!

– Нормально ты устроился! – воскликнула Юта. – Можно я сама что-нибудь поимею со своих ухажеров перед тем, как они начнут кормить твоё ненасытное брюхо? И, вообще, не обзывайся! Сам ты провал!

– Пацаны, о чем спорили? – перебил их Данис в попытке снова поднять интересующую его тему.

В крайнем нетерпении он поправил очки и прищурился, ожидая, когда ребята расскажут суть своего спора.

– Да с чего ты, вообще, взял, что мы спорили? – спросил Макс, эмоционально всплеснув руками.

– Да хорош уже, рассказывай, давай, – подключилась Мари, подначивая друзей громкими хлопками ладоней о шпалы.

Юта поддержала их кивком головы и приподнятой бровью. Она представляла интерес для парней. Если бы Мари попыталась мимикой изобразить интерес, она осталась бы незамеченной. Но вопросительный взгляд Юты заметили все.

– Короче, в десяти метрах отсюда рельса изломана, – сказал Макс.

– И что? – не понял Данис.

Девочки переглянулись между собой и синхронно пожали плечами. На их лицах застыло молчаливое недоумение.

– Я хочу позвонить на станцию и поставить диспетчеров в известность. Этот путь не закрыт. Скорее всего, он заморожен на время. И если, например, с холмов сойдет сель или случится обвал, то поезда пустят по этой дороге. Нильс же считает, что мы раскроемся, если кто-то со станции узнает, что мы тут тусуемся, – пояснил Макс и оглядел друзей, чтобы удостовериться, что до них дошла его мысль.

– Если дорога заморожена, то её должны обследовать перед тем, как пустить по ней поезд. Тем более, пассажирский. Беды не будет, Максимус. Ты гонишь, – высказал своё мнение Данис.

– Надо позвонить, ребят. Это опасно. Представляете, что такое крушение поезда? Половина на тот свет, оставшаяся половина – в инвалидные кресла. Давайте будем ответственными гражданами своей страны, – не согласилась с ним Мари.

– Чушь, – решительно покачала головой Юта. – Мы постоянно торчим на шпалах. Кто-то из вас хоть мимоходом видел здесь поезд? А если мы сейчас позвоним на станцию, то спалимся. Сюда пустят обходчиков, и они будут нас гонять с рельсов. Я считаю, что это отличное место, чтобы побыть отдельно ото всех. Мне здесь нравится. Мы общаемся, ржем, слушаем музычку, пьем пиво и никто нам слова против не говорит, потому что здесь никого нет, кроме нас. Назовите хоть одно место в нашем городе, которое заменит нам эти шпалы?

Этот монолог был серьезным аргументом для перевеса спора в сторону Нильса. Мнения разделились.

18 сентября. 18:45

Юта бескомпромиссно обворожительна в своей неуклюжести. Мне нравится наблюдать за ней, оставаясь в тени. Эмоции. Кошачья грация. Повадки особы из высшего общества. Манера вести разговор. Привычка прикусывать нижнюю губу в задумчивости. Улыбка одними глазами. Строгая осанка. И такая нелепая медвежья походка, вызывающая у меня диссонанс в сравнении с её обычным поведением девушки, знающей себе цену. Зачем? Зачем надевать такой высокий каблук, зная, что впереди её ждет подъем на насыпь по острым булыжникам? Другое дело Мари. Свой в доску чувак, она умудряется быть ангельски очаровательной даже в кедах. Но не знает об этом. Её внешние данные погребены под слоем флисовой толстовки с утеплителем. Такие полярные. Но такие одинаково влюбленные в своего божественного Максимуса.

Если бы кто-то спросил меня, как давно я веду наблюдение за богемной компашкой, я бы затруднился ответить на этот вопрос со стопроцентной точностью. С момента их покорения звездной вершины школьного Олимпа. Ну, плюс-минус полгода. Меня заинтересовал феномен их популярности, когда я осознал, что их имена известны уже и за пределами нашей школы. Я хорошо запомнил день, когда это произошло. В то утро я чувствовал себя неважно. Любые нормальные родители позволили бы своему ребенку отсидеться дома. Любые. Но не мои. Сунув в кулак смятую купюру, мама велела вызвать такси и ехать в школу. На переднем сиденье рядом с таксистом сидел его сын младшего школьного возраста, которого он собирался отвезти на учебу, но по пути перехватил мой заказ.

– Технический лицей? – уточнил он у меня конечный пункт назначения и тронулся с места после моего утвердительного ответа.

В тишине мы проехали не больше десяти метров.

– В этом лицее учится Максимус со своей компанией, – подал голос мальчишка с переднего сиденья.

– Кто это? – спросил таксист немного рассеянно. Всё его внимание было сосредоточено на выезде со двора.

– О, пап, это самый топовый чувак в нашем городе. Я тебе покажу вечером парочку его видосов. У нас все девчонки хотят с ним встречаться.

– А все пацаны хотят встречаться с Юткой, его подругой. Потому что она топ среди девчонок, – добавил он после паузы и замолчал.

Таксист покрутил регулятор уровня громкости на магнитоле, добавив звук колонкам. Оттуда неслась мелодия из недавно вышедшего на большие экраны зарубежного мюзикла. Но я не слышал ничего, кроме проклятого звона в ушах. Юта! Топчик! И о ней мечтают какие-то уроды, о которых она и не слышала никогда. Это открытие парализовало мои мыслительные способности. Будто в дымке тумана я добрался до кабинета географии и остановился в дверях. Впервые я смотрел на неё по-другому, основательнее и глубже, чем обычно. Мой взгляд был прикован к её серебристым волосам. Она копошилась в недрах сумки, вытаскивая из её глубин на свет школьные принадлежности. Её прекрасные волосы плавно колыхались в такт движениям. Я был зачарован. И с того дня это чувство больше не отпускало меня.

Я настолько увлекся своими размышлениями, что не заметил, как стемнело. Моя камера не настолько совершенна, как камера Макса. Когда солнце опустится за горизонт, я больше не смогу снимать. Поколдовав в настройках, я добавил резкость, чтобы четко различать их лица в сумерках. Не более двадцати минут оставалось в моем распоряжении. После этого мне придется покинуть своё укрытие, чтобы снова остаться незамеченным. Впрочем, как всегда. Для них я человек – невидимка. Единственное, чего они не учли: я-то их прекрасно вижу. При наличии получаса свободного времени и должного желания ни у кого не возникнет сложностей в выслеживании места дислокации «великолепной пятерки». И пока они тщательно шифруются, не выкладывая в блог ни единого видео, где была бы различима хоть часть рельса, я уже наснимал почти терабайт информации из своего укрытия.

Не знаю, пригодится ли мне всё это когда-нибудь. Но любопытство в поисках феномена их популярности в разы превосходит по своей силе меня самого.

18 сентября. 16:10

Светловолосая девушка с большим туристическим рюкзаком за плечами стояла на железнодорожном вокзале, прислонившись спиной к гладкой белоснежной колонне с вкраплениями темного цвета. Вокруг неё вприпрыжку скакала девочка, лет шести. Как и все бестолковые современные родители, по своей глупости считающие, что детям нужно давать полную свободу действий, её мама и папа стояли чуть поодаль, охраняя свои сумки, котомки и огромный, размером с небольшой шкаф, чемодан. Их дочь наворачивала круги у самой колонны, то и дело толкая светловолосую девушку, примерно ровесницу её недалеких родителей.

– Девушка, отойдите, пожалуйста! Мы же мне мешаете! – воскликнул невоспитанный ребенок.

Она и сама была бы рада отойти в сторону от надоедливой, словно жирная блестящая муха, маленькой девчонки. Но стоять, упираясь туристическим рюкзаком в колонну, было удобнее всего.

– Малыш, я стою там, где удобно мне. А если тебя что-то не устраивает, можешь найти себе другое место для игр, – очень строго произнесла она, в надежде, что маленький электровеник оставит её в покое.

Посадка на междугородний рейс начинается через полчаса. Идти в зал ожидания, расположенный в соседнем крыле, не имело уже никакого смысла. Здесь у колонны, напротив электронного табло, оповещающего пассажиров о прибытии поездов, она заняла наиболее удобное положение для себя и для своего истерзанного организма.

Бука. Её малыш родился абсолютно здоровым мальчишкой, потому что так и задумывалось изначально. Неважно, что плод большой и соседка в родильном отделении, промучившись сутки, вытребовала себе кесарево сечение. Она мучилась почти двое суток. Её мальчишка должен был родиться сам. И она сделала это. Вложила всю себя в этот природный процесс. Но процесс не пожалел её. Сутки в реанимации. Почти три недели в одиночной палате. Долгожданная выписка и год предстоящих плановых наблюдений в местном центре здоровья для того, чтобы исключить все возможные последствия. Сегодня доктор обрадовал её, что состояние стабильно. Не вдаваясь в медицинские подробности, он пояснил, что заживление проходит в среднем темпе. Через несколько месяцев уже можно будет вернуться к половой жизни. А через пару лет планировать второго малыша.

Но, несмотря на все положительные прогнозы доктора, чувствовала она себя все еще весьма болезненно. Временами накатывали приступы слабости и усталости. В такие моменты она укачивала Буку в люльке, потому что боялась не удержать его в руках и уронить на пол. Он закатывался плачем, требуя материнского тепла, а она с трудом удерживала себя в сознании. Она не сказала об этом доктору. Больше всего она боялась, что её оставят в больнице и разлучат с сыном. Без этого сладкого теплого комочка с ароматом молока, она не находила себе места. Теперь, когда в её жизни есть Бука, она уже не могла вспомнить, как раньше жила без него.

На табло высветилось оповещение о прибытии нужного рейса. Поезд ожидал пассажиров у третьей платформы, попасть на которую можно было только через второй этаж здания вокзала. Подтянув лямки обеими руками, она потихоньку направилась в нужную сторону. Каждый шаг отдавался в животе острой болью.

«Зато скоро я увижу сына» – напомнила она себе, и это придало сил ровно настолько, чтобы без происшествий добраться до нужного вагона.

Электрические двери плавно распахнулись, приглашая войти миловидную пассажирку, предъявившую билет специальному сканеру, прикрепленному к стене вагона. Подтянувшись на поручнях, чтобы боль в животе была менее ощутимой, она осторожно поднялась по ступеням наверх. Еще одни двери отворились, и девушка оказалась в вагоне, наполовину заполненном людьми. Справа от окна сидели мужчина с женщиной средних лет. Они проводили её внимательным взглядом.

– Предложи ей помощь, она сама не справится со своим рюкзаком, – осторожно подтолкнула женщина своего спутника в плечо.

Светловолосая девушка как раз пыталась устроиться на широкой полке, застеленной постельным бельем, когда появился пожилой мужчина из первого отсека в вагоне. Он любезно предложил свою помощь, и она, разумеется, не отказалась, вежливо поблагодарив его за внимание. Достав нужные вещи из рюкзака, она попросила мужчину убрать его под её полку и протянула заранее припасенную плитку шоколада. Мужчина наотрез отказался, уверенно покачав головой и сделав предупреждающий жест ладонью, мол, я же из добрых побуждений, а не ради благодарности. Девушка улыбнулась, застеснявшись собственной неловкости, и на этом они распрощались.

Оставшись в одиночестве, она огляделась в надежде, что трое попутчиков на пустующие места не купили билеты. Больше всего ей сейчас хотелось выпить кружку чая, спрятаться в наушниках и проспать до своей остановки.

Вместо этого она вытащила из-под подушки смартфон и набрала мужа.

– Привет, – улыбнулась она, услышав голос любимого мужчины и требовательный крик сына на заднем плане.

– Привет, детка, мы тебя уже заждались. Ты выехала?

– Нет, поезд еще не тронулся, но я уже в вагоне. Полагаю, что часа через четыре буду, если мы домчим без приключений.

– Это же поезд, – усмехнулся муж. – Какие там могут быть приключения? Это на самолете шансы долететь всегда пятьдесят на пятьдесят.

Она снова улыбнулась. Муж ненавидел самолеты ровно настолько, насколько она их обожала.

– Ты меня встретишь? Рюкзак такой тяжелый. Везу подарки вам с Букой Букычем, они заняли неожиданно много места.

– Зай, какие подарки? – Он улыбался, она слышала это по его тону. – Ты в больницу ездила или в отпуск? Смотри, ревновать буду.

– К кому ревновать, если два самых лучших мужчины в мире ждут меня дома? Букычу купила такой замечательный комбинезон на весну, если бы он мог заценить его, он был бы счастлив.

– Если бы я в этом хоть что-то понимал, то тоже был бы счастлив, – ответил он, усмехнувшись.

– Не поняла, встретишь или нет?

– Нет, Буку не с кем оставить. Я твоего брата попросил. Он тебя встретит. Не обидишься?

– Нет, всё в порядке. Ждите меня дома, скоро буду. Поцелуй Букыча от меня. Скажи, что мама скоро обнимет его.

Убрав смартфон под подушку, она обернулась, чтобы посмотреть на попутчиков, которые за её спиной уже вовсю шуршали своими многочисленными пакетами. Невоспитанная девчонка, успевшая надоесть ей на вокзале, равнодушно смотрела, как мама развязывает ей на кроссовках шнурки. Девушка со вздохом надела наушники. Поспать теперь точно не удастся.

18 сентября. 18:59

– Давайте просто поднимем руки и большинством голосов решим, сообщать на станцию или нет, – предложил Данис.

Подобные предложения были абсолютно в его стиле. Пока вся компания делится на два лагеря, где каждый пытается отстоять собственную правду, он снова держит нейтралитет до последнего, чтобы в итоге не остаться на стороне проигравших.

– Ребят, почему, вообще, нас так сильно волнует этот изогнутый рельс? Это халтурная работа обходчиков, которая должна оставаться исключительно на ИХ совести. Очнитесь, с каких пор чьи-то косяки стали нашей проблемой? – продолжил он взывать к здравому смыслу друзей, так и не услышав с их стороны одобрения своему предыдущему предложению.

Юте уже порядком надоели все эти разговоры по кругу, и она начала нервничать, в ожидании разрешения конфликта отстукивая ладонями по собственным коленям ритм, который звучал в её голове. Девушка торопилась перевести тему. Но всё внимание компании сосредоточилось на споре: сообщать в диспетчерскую на станцию или оставить излом рельса на совести безответственных работников, дабы уберечь для себя любимое место вечерних тусовок.

– А если у тебя хату вынесут, ты тоже скажешь, что это полиция не досмотрела? По твоей логике получается, что воры окажутся вообще не при делах, а наличие грабителей в городе – это результат плохой работы полицейских! – кричал Макс так громко, что связки дрожали от напряжения. Он обращался к Нильсу.

– Полиция у нас работает без выходных и отпускных! Это им сверху начальство палки в колеса вставляет со своими рейтингами по раскрываемости! – встала Мари на защиту стороны закона, представленную её отцом.

– Причем тут полиция? Дорога эта сто лет никому не сдалась! Пусть она хоть вся заржавеет и развалится, единственные, кто об этом пожалеют – это мы, потому что это место нашей тусовки! – доказывал Нильс, указывая рукой в сторону горизонта, словно именно там находился его главнейший аргумент.

– Вы просто все гоните, – вздохнула Юта и картинно схватилась за голову, но её игра на этот раз осталась без внимания.

– Из-за таких безответственных граждан в нашей стране воцарилась вакханалия! – ткнул Макс указательным пальцем в грудь Нильса.

– Давай обвини меня во всей лаже, – резко дернулся он в его сторону.

Обстановка накалилась до предела. Данис подорвался с места, готовясь разнять очередную драку. Ему не впервой приходилось это делать. Нильс с Максом в спорах часто переходили на кулаки, но делали это исключительно в присутствии Даниса. Третий человек был необходим для того, чтобы вовремя встать между ними. Никакая ссора не должна стать окончанием многолетней дружбы, оба они это прекрасно понимали.

Макс одним движением сорвал с себя куртку и отшвырнул в сторону. Мари привычно подхватила её за рукав и перекинула себе через плечо. Сделав шаг назад, чтобы не попасть под горячую руку, она кивнула Юте. Та нехотя уперлась руками в рельс, готовая приподняться и тут же гаркнула, изменившись в лице:

– Заткнулись все!

От неожиданности ребята притихли и обернулись в сторону девушки, замершей в неестественной позе. Сконцентрировавшись на ладонях, упирающихся в рельс, она внимательно обвела взглядом парней. Они смотрели на неё с непониманием в ожидании объяснения странного поведения.

– Валим быстро! Быстро! – закричала она. – Поезд едет!

– Этого не может быть, – нудно затянул Данис, протягивая ладони к очкам, чтобы поправить их привычным жестом, но тут же получил сильный толчок в спину от Юты. Она уже не только чувствовала вибрацию рельса, но и различала вдалеке свет фонаря тепловоза.

– Мать вашу, живо! – велела она и, обхватив друзей за плечи, спрыгнула вниз вместе с ними.

Наконец, очнувшись от первоначального шока и переключившись на реальность, ребята и сами осознали неминуемое приближение поезда. В один скачок преодолев почти половину насыпи, они покатились вниз. Забыв про стоимость новеньких сапог, Юта неслась впереди парней, подгоняемая их окликами. Пронзительный гудок заставил их двигаться еще быстрее. Мари уже почти скрылась за деревьями. Её желтая куртка мелькала в лесополосе среди ветвей. Она спрыгнула вниз с насыпи первая, еще в тот момент, когда Юта замерла, прислушиваясь к вибрации рельса. По её реакции Мари сразу поняла, что приближается поезд и побежала, уверенная, что все бегут за ней. Они и бежали, правда, очень сильно отставая.

Счет пошел на секунды. Оглушительный грохот металла заставил их обернуться прямо у кромки леса. С железным лязгом и искрами из-под колес поезд летел вниз по насыпи, сметая всё на своем пути, прямо с того самого места, где несколько мгновений тому назад сидела самая известная в их провинциальном городке пятерка подростков.

Парни молчали, с ужасом наблюдая, как эта огромная неуправляемая машина кубарем катится вниз. В окошках виднелись люди, которых побросало с полок и теперь они там кувыркались вперемешку с вещами, сумками и чемоданами, не в силах отыскать точку опоры и подняться. От адреналинового шока Юта застыла в неестественной позе и до боли сжала двумя ладонями виски, глядя прямо в глаза машинисту, которого ей было так хорошо видно с того места, где она упала на колени, скатившись вниз по гладкому стволу березы. Множество катастроф было пересмотрено на больших экранах, но увидеть подобное вживую оказалось невыносимо для неокрепшей подростковой психики.

– Уходим, – глухо, как сквозь вату, прозвучал голос Макса.

– Пацаны, Юта! Уходим! Нас увидят и обвинят в порче рельс! Уходим быстро!

Парни повиновались мгновенно, в отличие от Юты, которая не находила в себе сил оторвать бешеный взгляд от страшной аварии, случившейся на её глазах. Он всё ещё продолжал катиться вниз по насыпи, когда Макс дернул её за локоть и поволок в сторону спасительного леса, где можно было укрыться от глаз пассажиров, оказавшихся заложниками груды металла.

Слабо передвигая ногами, она всё смотрела и смотрела туда, через плечо назад, где за деревьями скрылась страшная катастрофа. Междугородний поезд, перевозивший пассажиров из крупного мегаполиса в городки поменьше, окружавшие его на расстоянии нескольких сотен километров, едва начал сбрасывать скорость перед станцией. Диспетчер передала информацию о том, что пути здесь хоть и старые, но содержатся в отличном состоянии. Сегодня утром новую дорогу перекрыли для проведения внеплановых профилактических работ. Они не должны занять много времени. Но именно этот состав стал первым, свернувшим на запасной путь, за последние десятки лет. Впереди была каменистая насыпь, облюбованная подростками. Машинист нажал на гудок, давая им понять, что находиться здесь в ближайшее время – опасно. А следом под откос полетел не только поезд, но и судьбы всех пассажиров, мирно дремавших в общих вагонах на голых полках. Он – просто делал свою работу. Они все – торопились домой, где каждого из них ждали с радостным волнением. Автомобиль может вырулить в кювет, чтобы избежать ДТП. Поезд этого не сможет сделать никогда. Машинист нецензурно выругался. Последнее, что он успел заметить – широко распахнутые глаза девочки подростка с перекошенным от ужаса лицом. Она стояла на коленях, крепко сжимая себе голову ладонями, в каких-то пятидесяти метрах от него. И если завтра он очнется в реанимации, обязательно опишет соответствующим структурам, как она выглядела, чтобы вычислили остальных виновников страшной катастрофы.

18 сентября. 19:15

Она не хотела открывать глаза. В приятном темном забытьи находиться так легко и свободно, совсем не то, что в реальном мире. Но детский плач не давал спокойно отключиться от боли, рвущей тело изнутри. Силой заставив себя очнуться, она попробовала пошевелиться. Малейшее движение приносило за собой новый острый удар в живот. Подтянув к груди оба колена по очереди, она тихонько застонала, ощущая, как по ногам толчками течет теплая кровь. В горле застыл мерзкий колючий ком.

– Бука, – позвала она из последних сил, осознавая, что в этот раз её уже, возможно, не откачают даже в реанимации.

– Больно, – отозвался детский голосок из темноты, и он выдернул девушку из прострации одним рывком, доведя до головокружения. Тошнотворная слабость отступила на задний план вместе с полуобморочным состоянием. Теперь она четко осознавала, что произошло, и где она находится.

Ребенку рядом с ней требовалась помощь. Тьма подбиралась все ближе к стенам вагона. Если замешкаться, то очень скоро она уже не различит очертаний предметов и тогда ничем не сможет помочь девочке, стонущей так жалобно.

– Ты меня видишь? – спросила она в серый полумрак.

Среди возни и криков пострадавших, ребенок не различил её голос. Нужно было собраться с силами, чтобы девочка четко выполнила её указания.

– Ползи на мой голос! – велела девушка так строго, как только сумела в этой ситуации.

– Я не могу, меня прижало, – всхлипнула она.

Это была та самая ситуация, которой боялась больше всего на свете светловолосая девушка: осознанный выбор между своей и чужой жизнью. Если продолжить лежать калачиком, возможно, кровотечение ослабнет, и она сможет дотянуть до приезда «скорой». Если она узнает, что девочка умерла из-за не оказанной вовремя помощи, то никогда не сможет с этим жить дальше, и остаток своего существования проведет в муках совести на приёмах психотерапевта.

«Зато у Буки будет любящая мама» – успокоила она себя и не двинулась с места.

«А про эту девочку я не знаю ничего, кроме того, что она крайне прилипчивая и невоспитанная. Я никогда не узнаю, выжила она или погибла здесь, зажатая грудой металла. Не двигаться. Меня дома ждет сын»

– Меня Элли зовут, – произнесла вдруг малышка сквозь слезы, и эта короткая информация решила её дальнейшую судьбу.

Приподнявшись на локте, девушка внимательно всмотрелась в темноту. Передавив ребенка вдоль тела, на ней лежала часть отломанной полки и покореженный лист обшивки. Мысленно попросив прощения у Буки, девушка оперлась на колени и двумя руками ухватилась за полку, прикладывая все свои силы к тому, чтобы приподнять её над ребенком, давая той небольшой лаз для освобождения из железного плена.

Теплая липкая кровь фонтаном хлестнула из промежности, окрашивая джинсовую ткань в бурый цвет. Она чувствовала, что слабеет, а проклятая полка все еще не сдвинулась ни на сантиметр. Перед глазами проплыли разноцветные мушки. В ушах раздался назойливый звон – предвестник обморока.

– Я помогу, – просипел рядом молодой парень.

– Элли, как только почувствуешь, что свободна, тут же выползай оттуда, долго мы не протянем, – обратился он к малышке.

Светловолосая девушка обвела его быстрым взглядом. Часть оторванного поручня торчала меж ребер, став причиной хрипа в его голосе. Но времени раздумывать о чужих травмах у неё не было. Улыбнувшись уголком рта в знак благодарности к его неравнодушию, она ухватилась покрепче за край полки.

– Давай, – скомандовал он.

Только после совместных усилий покореженные обломки, наконец, поддались. Тихонько взвизгнув, девочка выкатилась из-под груды металла и отползла на безопасное расстояние.

Девушка опустила руки и снова беспомощно улыбнулась, в этот раз с большим облегчением. Куски полки и обшивки с грохотом вернулись на своё место. Но светловолосая спасительница уже не услышала этого. Сознание покинуло её в тот момент, когда она поняла, что у них получилось спасти ребенка.

– Не двигайся, Элли. Скорее всего, твои ребра переломаны. Но это уже мелочи. Доктор поможет тебе, – прохрипел парень, привалившись к листам обшивки, из-под которых они только что помогли выбраться девочке.

– Мне больно дышать, – сказала она.

– Это ничего страшного, Элли. Это пройдет.

– Откуда вы знаете?

– Когда-то я учил своего брата кататься на мотоцикле. И это был полный провал, потому что он упал с него и сломал руку. Его загипсовали по самую шею, – парень усмехнулся и тут же тяжело закашлялся.

– Скоро приедут врачи и для тебя этот кошмар закончится. Тебя спасут в первую очередь, малышка.

– Потому что я девочка? – спросила она и притихла, ожидая ответ.

– Почему меня спасут первую? – повторила она свой вопрос, но и в этот раз он остался без ответа.

Элли подобралась ближе к девушке, которая помогла ей выбраться из-под обломков, и уютно устроилась на ее коленях. Та не пошевелилась. Молодой мужчина напротив тоже перестал двигаться, уронив голову на грудь и распластавшись в неестественной позе. Привыкнув к темноте, она смогла различить тела людей, ехавших вместе с ней в одном вагоне. Вон тот дядя поскандалил с её папой на перроне, и она почти двадцать минут думала, чем же ему таким насолить. Вон тот дедушка ехал на первой полке, а теперь ртом пускал красные пузыри почти рядом с ней. С тем мальчиком она всё хотела познакомиться, но он то и дело убегал от неё на верхнюю полку, куда она пока боялась залезать без маминой помощи. А эта тетя угощала её апельсинами. Теперь все они одной большой кучей навалились друг на друга, как тряпичные куклы и беспрестанно хрипели и стонали.

Вдалеке послышался протяжный вой сирен. Элли закрыла глаза и свернулась в клубочек на коленях незнакомой девушки, которая была к ней так добра, хоть и показалась отчаянной злюкой на вокзале, когда велела ей найти другое место для игр.

19 сентября. Утро.

– Алло, железнодорожная станция? У меня для вас очень важная информация. В трех километрах от города, прямо за старой конюшней у лесополосы, произошел излом рельса. Направьте, пожалуйста, туда обходчиков, чтобы они починили пути, иначе может случиться непоправимое бедствие, если вы вдруг решите пустить состав по старой дороге.

Трубка продолжала молчать.

– Алло? Вы слышите меня? Может произойти крушение состава, если вы не примете меры!

Юта повысила голос, тщетно пытаясь докричаться до диспетчера. Из телефона по-прежнему не доносилось ни звука.

– Алло? – повторила она еще громче. – Наш с вами разговор записывается! Если завтра по вашей вине погибнут люди, я выложу его в общий доступ. О вашей халатности узнает вся страна!

– А о своей халатности не хочешь заявить всей стране? – донёсся вкрадчивый шепот из-за спины, и Юта содрогнулась от ужаса. По спине тонкой струйкой       пота пробежал ледяной холодок. Она узнала бы этот голос из миллиона, никогда ранее не слыша вживую. Голос машиниста того самого поезда.

Пронзительно завизжав, она вскочила на ноги и несколько секунд в попытке очнуться от ночных кошмаров бешено осматривала стены своей комнаты, на миг показавшиеся чужими. Дыхание сбилось. Сердце колотилось, как сумасшедшее. Сегодня этот сон преследовал её с момента засыпания. Стоило ей провалиться в дремоту, как сознание тут же отзывалось взглядом умирающего машиниста. Снова и снова она тщетно пыталась дозвониться до диспетчеров железнодорожной станции. Но телефон разряжался в самый неподходящий момент. Или нужный номер, как назло, отсутствовал в телефонном справочнике. А сейчас вот дозвонилась, но её рассоединили. Голос, который она никогда не слышала, но была уверена, что именно так он звучит, с легкой хрипотцой, будто простуженный, следовал за ней по пятам из одного кошмара в другой. И, конечно, глаза. Уж их-то она не забудет даже на пороге собственной смерти.

Юта перевела взгляд на настенные часы. В запасе у неё был час, но провести его во снах она не решилась бы даже на спор.

С кухни уже доносились приторно сладкие ароматы свежесваренного ирландского кофе со сливками. Мама тихонько звенела тарелками. Значит, сырники вот-вот будут готовы. Взвесив все «за» и «против», Юта всё же решила, что паршивое состояние никуда не денется, если продолжать держаться отстраненно от ситуации. Улыбчивая мама в ярком фартуке обычно легко скрашивает все неприятности со стороны враждебного мира. Рядом с ней, такой домашней и уютной, можно попытаться отыскать тень умиротворения.

Так, потихоньку убеждая себя в необходимости покинуть комнату, она переоделась в мягкие штаны и свободную футболку и медленно выползла на кухню, прикрывая глаза ладонью от раздражающе яркого освещения. Голова и без того раскалывалась после бессонной ночи. Не хватало еще мигрени от десятка лампочек, встроенных в шкафчики кухонного гарнитура и под потолок.

– Дочь, ты сегодня очень рано проснулась, – улыбнулась мама, продолжая лепить сырники из творожной массы.

– Башка трещит по швам, если посплю еще час, вообще, в школу не встану.

– Милая, ты сегодня и так в школу не идешь.

– Что-то стряслось?

Юта перепугалась не на шутку. Воображение нарисовало двух молоденьких лейтенантов, заковывающих её в наручники на глазах любопытных соседей, которые обязательно вывалятся из своих квартир на лестничную площадку и будут вопить и мерзко хихикать, как стая морских чаек, дерущихся за мусорный бак. Уж их-то всех наверняка несказанно порадует тот факт, что отвратительная соседка наконец-то натворила нечто настолько ужасное, чтобы её закрыли в каталажке на ближайшие месяцы. А то и годы. Для всех соседей подобный расклад стал бы наиболее позитивным.

– В городе объявлен трехдневный траур по жертвам страшнейшей катастрофы, – пояснила мама, выкладывая аккуратные творожные лепешки на раскалённую сковороду.

– По всем каналам передают одно и то же. Включи телевизор и заодно достань клубничный джем из холодильника. Скоро будем завтракать.

– Мне что-то не хочется завтракать, – вздохнула Юта, подтягивая колени к подбородку.

Привычка забираться на табурет с ногами у неё осталась с детства. Тогда мама ругала её за подобное поведение, неприсущее воспитанным девушкам. Но теперь Юта была уже совсем взрослая, а детская привычка уже не злила маму, как тогда, десять лет назад. Удивительно, как порой взрослые привычки вырастают вместе с человеком. И сколько от них не пытайся избавиться – не выйдет никогда.

– Может, ты на словах расскажешь мне, что произошло? – попросила Юта, продолжая ёрзать на табурете в поисках наиболее удобного положения.

– Дочь, у меня сырники сгорят! – воскликнула мама и щелкнула красной кнопкой на пульте. – Смотри сама!

С тихим шорохом вспыхнул экран телевизора.

– До сих пор не установлена точная информация по количеству погибших и раненых, – вещала молодая дикторша местных новостей, одетая в глухое темное платье. Её голову венчал широкий траурный ободок, похожий на плетеный венок из обугленных листьев. Вся её внешность говорила о том, насколько сильно она скорбит вместе со всей страной.

Страдания во всеуслышание всегда доводили Юту до закатывания глаз в немой эмоции сарказма. Можно радоваться всей страной, но скорбеть по-настоящему, без показушных черных цветов в одежде и фальшивых слез в уголках глаз, можно только в полном одиночестве, отгородившись дверью собственной комнаты от всего мира.

– Мам, давай переключим эту местную самодеятельность? – спросила она, не чувствуя себя готовой узнать точную информацию о количестве пострадавших.

– По федеральным каналам передают то же самое. Милая, не будь такой безжалостной по отношению к людям. Эта катастрофа случилась в нашем городе. В том поезде, наверняка, ехали наши знакомые. Ты не должна оставаться безучастной к чужому горю. В этот раз оно не обойдет тебя стороной. Я уверена, что этот кошмар, к сожалению, затронет всех без исключения.

Юта подняла голову и посмотрела маме в глаза. Та встревоженно оглядывала свою дочь, пытаясь рассмотреть в ней хоть толику сочувствия, но не увидела ничего, кроме… Волнения? Страха?

– У тебя что-то случилось? – обеспокоенно спросила она.

– Да, моя мама пытается разбудить во мне скорбь к незнакомым людям, – попыталась огрызнуться Юта, но голос предательски дрогнул.

На мгновение установилась тишина, нарушаемая только тихим шкворчанием сырников на сковороде.

– Внимание! – неожиданно громко воскликнула дикторша, заставив Юту вздрогнуть и полностью обратиться в слух. – В редакцию только что поступила информация от пострадавших, находящихся в сознании. Страшная катастрофа произошла по вине четырех подростков, испортивших железнодорожные пути. По предварительным данным известно, что среди них была светловолосая девушка.

Похолодевшими пальцами Юта, незаметно для мамы, перекинула светло-серую прядь за спину, словно это могло помочь спрятаться от окружающего мира, ставшего вмиг таким враждебным.

– Точные данные по оставшимся трём подозреваемым устанавливаются и будут переданы нашими журналистами с места событий в ближайшее время. Если вы располагаете какой-либо информацией о подростках, ставших свидетелями гибели двух сотен человек, просьба обратиться в Единую службу по короткому номеру 112. Ваша анонимность гарантируется.

На последней фразе диктор сделала акцент, повторив её дважды.

– Больше двухсот человек погибло, – прошептала Юта с нескрываемым ужасом в голосе. – Мам, больше двухсот.

– По предварительным данным, милая, – тяжело вздохнула мама. – Цифра постоянно уточняется. Я утром в новостях слышала о двухстах сорока погибших. Поиски не останавливаются. Неизвестно, скольких еще не довезли до больниц.

Она отвернулась к плите, чтобы разложить горячие сырники по тарелкам, и Юта схватила смартфон, воспользовавшись ситуацией относительного одиночества. Ватными руками, она несколько раз пыталась разблокировать аппарат, пока не вспомнила, что уже неделю пользуется новым паролем.

Развернув во весь экран приложение, она набрала сообщение.

«Макс, включи телик»

Убавив звук до минимума, чтобы у мамы не возникало вопросов по поводу ранней переписки, она отложила телефон в сторону и искоса поглядела на экран, где отражалось оповещение о том, что Макс ей пишет ответ.

«У Нильса братан возвращался из командировки этим поездом. Сменил билеты, чтобы быть дома на шесть часов раньше»

«Он жив??»

Юта обеспокоенно потерла лоб. Нильс – старший действительно неплохой парень. Она знакома с ним лично столько лет, сколько знакома с Нильсом – младшим. Нильсон – это их фамилия. И они похожи между собой так, будто эта фамилия была дана им уже после рождения, когда они смогли оправдать её своим характером, поведением и внешностью.

«Нет» – пришло от Макса одно-единственное слова.

БЫЛ действительно неплохим парнем. БЫЛИ похожи между собой. БЫЛИ знакомы столько лет… Прошедшее время так сложно применить по отношению к жизнерадостным Нильсонам…

«Как он?»

«В петлю лезет»

«Чем мы можем ему помочь?»

«Юта, знаешь, чем могли – мы уже помогли. Остальное я скажу вам с Данисом при встрече. Лично. Очень хочу посмотреть в ваши глаза. И не пиши сюда больше ничего. Это ненадежно, если ты понимаешь, о чем я»

Каждое предложение от него шло отдельным сообщением. Это означало, что Макс добрался до крайней точки кипения. И если Юта сейчас, вследствие помутнения рассудка от страха, слабо понимала происходящее, то Макс был в четко осознаваемой ярости.

За ночь он так и не смог уснуть. Монтируя старые видео, чтобы хоть немного успокоиться, он с каждым щелчком мышью получал обратную желаемой реакцию, повышая градус бушующей в нем злости, в первую очередь, на себя самого. Если бы он только мог оказаться сейчас в пустой звукоизолированной комнате, он бы накричался там вдоволь. За то, что не настоял на звонке железнодорожникам. За то, что уступил Нильсу. За то, что не послушал здравомыслящую Мари, которая снова была на его стороне, как всегда. За то, что он поступил, как безответственный болван. За то, что он своим бездействием убил всех этих людей. За то, что, как оказалось, без камеры в руках он просто фейковый герой. Его нет. Он не существует. Он пустышка. Лживая карикатура в сети. Пока люди вокруг живут реальной жизнью, без колебания протягивая свои руки всем, кто в этом нуждается по-настоящему, он только наблюдает жизнь со стороны, через призму своего объектива. Немного фильтров. Чуточку перемотки. Ловкий монтаж. И вуаля! Чудо готово. Большее количество отснятых впечатлений приравнивается большему количеству лайков. А на поверку оказывается, что за всем этим нет НИ-ЧЕ-ГО.

В моральном изнеможении он упал лицом в подушку. Слишком много сил отнимает даже короткий взгляд вовнутрь себя, где нет ничего, кроме гнетущей пустоты. Самокопание вымотало его, как не выматывали даже съемочные недели, длившиеся порой круглосуточно. Макс перевернулся на спину и накрылся одеялом с головой, будто так можно было спрятаться от самого себя.

Сигнал смартфона отвлек от размышлений. Не глядя в экран, Макс ответил на звонок.

– Я убил брата, – прозвучал оттуда ледяной голос Нильса.

– Что? – не понял Макс, подорвавшись на кровати. – Никому ничего не говори, я сейчас приеду.

– Тормози, Максимус. Ты не понял. Он был в этом поезде. Родители уехали к нему. Я даже не знаю, братан, неужели реально опознание будут проводить ночью?

– Я… Я не знаю, Нильс. Я не знаю, что тебе сейчас ответить, – ответил он устало, опуская голову обратно на подушку. Сон сняло как рукой.

– Помнишь, мы с тобой малые были, он нас рогатки учил делать. Мы же с тобой тогда все фонари в нашем квартале перебили.

– Я помню, как мы наделали дротиков из спичек и иголок, а потом расстреляли любимую картину вашей мамы. Там луг с цветами был нарисован. Нам с тобой круто тогда влетело.

– Он меня на мотоцикле учил ездить, когда мне было двенадцать. Это был полный провал, братан.

– Ты тогда впервые сломал руку, – продолжил Макс за него, вспомнив друга, загипсованного по самую шею.

– Я еще помню, как мы с тобой в солдатиков играли, а они с Арисом рядом на диване глушили водку…

– Абсент, – поправил его Нильс.

– Потом пришла ваша мама, и он дал нам сотку, чтобы мы не сдали его. Мы купили себе чипсов с мороженым, а его всё равно заложили. Помнишь, он тогда грозился прибить нас?

– А потом поклялся, что однажды заложит меня. В тот самый момент, когда я буду этого ожидать меньше всего. Братан, я почти десяток лет на измене прожил. А он не успел выполнить обещание. Урод он. Рано утром уезжал в свою вонючую командировку, я еще спал. Обещал наушники привезти. Пусть засунет себе эти наушники… Ничего мне от него не надо. Максон, пусть он вернётся и выполнит обещание… Как он мог погибнуть, зная, что я всё еще жду, что он меня заложит родителям?

– Нильс, я могу тебе сейчас сказать заезженные фразы, что время лечит и однажды твои раны перестанут кровоточить. Что жизнь несправедлива. Что лучшие обычно уходят первыми. Но какой в этом смысл? Никто за тебя не справится с горем. Пока ты сам не сможешь пережить потерю брата, все слова останутся просто словами. Потом, когда-нибудь, ты поймешь, что все мы были правы. Но до этого момента будет больно, горько и невыносимо. Приезжай ко мне, я тебе диван в зале расправлю. Мои против не будут.

– Это я убил его…

– Это МЫ убили его. Ты не вывезешь в одного эту потерю. Не снимай вину с нас. Я мог набрать номер МЧС. Марика. Или Юта. Но этого не сделал ни один из нас. Мы все по локоть в крови.

– Я читал новости. Там больше двух сотен погибших. Мы не по локоть в крови. Мы в ней с головой. А к утру нас накроет, и мызахлебнёмся.

Нильс отключился, оставив Макса наедине со своими мыслями, поедающими изнутри. Перевернувшись снова лицом в подушку, он заставил себя думать о завтрашней контрольной по алгебре, чтобы попытаться цифрами отвлечь себя от самокопания. Всё, что угодно. Но только не эти мысли, целящиеся прямо в серое вещество внутри черепной коробки.

До рассвета оставалось почти четыре часа. Достаточно для того, чтобы успеть съехать с катушек.

18 сентября. 20:30

Тётушка Полли снова споткнулась о рыжего пушистого кота. Этот шерстяной негодяй нахально пытался стянуть со стола котлету, лапой подтаскивая к себе небольшую эмалированную кастрюльку. Она спохватилась вовремя. Расстояние между мерзавцем и кастрюлькой не превышало нескольких сантиметров. Через минуту она упадет с глухим стуком на линолеум, котлеты разлетятся по всей кухне, а рыжий хулиган схватит своими острыми зубами парочку трофеев и умчит под кровать. Там, в пыли и недосягаемости, он спокойно захомячит их, никуда не торопясь. Она будет пытаться выгнать его шваброй, но не дотянется. И он просидит под кроватью ровно столько, сколько посчитает нужным. А потом вальяжно выплывет в центр кухни и с видом победителя, усевшись на табурет, будет вылизывать свои усы и щуриться от яркого света.

Эта история повторялась уже не один и не два раза. Всю схему шерстяного негодяя тетушка Полли знала наперед, поэтому сегодня, увидев как расстояние между котом и кастрюлькой уменьшается, она, будто актриса фильма про супергероев, сделала стремительный выпад вперед и поймала кастрюлю одной рукой буквально на лету.

Кот недовольно полурыкнул – полууркнул и, подняв хвост трубой, нарочито медленно вышел из кухни, демонстрируя тетушке своё крайнее презрение.

– Не сегодня, дружок! – запоздало крикнула она ему вслед. – Сейчас твои хозяйки приедут, уж они-то тебя не оставят без угощения.

– Почти девять, – пробормотала она себе под нос. – И где их носит? Поезд давно уже должен был прибыть.

Отыскав в коридоре свой телефон, она набрала мужа, чтобы уточнить, куда они запропастились и когда их ждать. После нескольких длинных гудков включился автоответчик: «К сожалению, я сейчас очень занят. У нас есть три решения проблемы. Оставьте сообщение. Дождитесь моего звонка. Или перезвоните сами минут через пятнадцать». Тётушка Полли решила воспользоваться последним способом и перезвонить мужу минут через десять – пятнадцать. Перед тем, как заблокировать экран телефона от случайного набора цифр, она увидела мигающий значок сообщения. На мгновение волнение её отпустило. Сообщения ей писали только дочки.

Нажав на нужную кнопку, она вновь убедилась в том, что текст прилетел от одной из дочерей. Предприняв бессильную попытку отогнать дурные мысли, дрожащей рукой она открыла смс.

«Поезд разбился. Мы умираем, мам. Спасибо за всё, что ты для нас делала. Мы все тебя очень любим и обещаем приглядывать за тобой сверху. Маякнём, если жизнь после смерти существует Мам, не обижай нашего кота, он не такой бандит, как тебе кажется. Любим. Твои Мы»

В шоковом состоянии тётушка Полли беспомощно огляделась по сторонам, пытаясь отыскать знакомые ориентиры в собственной квартире.

– Это шутка, да? – неожиданно высоким голосом пропищала она.

Но перечитав сообщение еще раз, все сомнения отпали.

Ослабевшее тело вмиг отказалось слушаться хозяйку. Из рук, повисших плетьми, выскользнул телефон и, упав на пол, разлетелся на составные детали. На ватных ногах она доковыляла до коридорного пуфика и рухнула на него, как подкошенная.

На кухне раздался глухой удар и через мгновение рыжей молнией мимо пролетел кот, зажав в зубах трофейную пару котлет. Тетушка не обратила на него никакого внимания.

19 сентября. Мари.

Мари вздрогнула, когда хлопнула входная дверь и резко выпрямилась, расправив плечи. В детстве подзатыльники отца не заставляли себя долго ждать, когда он видел сгорбленную дочь. Привычка сидеть с ровной спиной так и не выработалась, но при появлении отца до сих пор инстинктивно хочется сесть прямо.

По большому счету, оплеухи отца были её неизменными спутниками по жизни с самого раннего детства. Строгий, но справедливый, полицейский на работе, дома превращался в тирана, держащего в страхе всю семью. В хорошем расположении духа с домашними он был подчеркнуто требователен и суров. А вот его плохое настроение с годами жена и дочь начали чуять, как гончие собаки, от порога входной двери. В такие дни не имело смысла готовить ужин, до блеска намывать тарелки и выносить тапки ему в коридор. Он жаждал скандала. Он был настроен на скандал. Он почесывал кулаки в предвкушении скандала. И даже в идеальном мире с оттенками утопии, отец нашел бы изъяны, когда его душа желала скандала. Его ноздри расширялись, стремясь насытиться ароматами страха жены и дочери до предела. Переступая с ноги на ногу, он потирал ладони и хищно улыбался, наблюдая, как его семья сжимается в комок от животного ужаса перед ним.

– В этом доме не добиться порядка, – сквозь зубы цедил он обычно, похрустывая костяшками пальцев.

В такие моменты Мари отчаянно боялась смотреть в его пустые глаза. На свое лицо он надевал маску каменной непроницаемости человека, озабоченного судьбой дочери, мол, ему самому противны подобные методы воспитания, но во имя заботы о будущем ребенка он готов взяться за ремень. За хворостину. За ручку деревянной швабры. За шланг от стиральной машины. Мари отчетливо помнила тот день, когда мастер из магазина бытовой техники установил в их ванной комнате автоматическую стиральную машинку. Пока мужчина с пышными усами пересказывал родителям из справочника по эксплуатации аспекты использования данного агрегата, она в своей голове прокручивала, как заведенная, только одну фразу: «неразборная конструкция». Для неё, десятилетней девчонки, это означало лишь то, что она больше не будет прятать лиловые синяки под безразмерными вязаными свитерами «под горло». Самые страшные отметины на её теле всегда оставлял шланг от стиральной машины.

Отец никогда не действовал спонтанно и не бил тем, что попадалось под руку. Нет, он произносил свою коронную фразу:

– В этом доме не добиться порядка.

И выходил в соседнюю комнату, чтобы вернуться оттуда с очередным пыточным инструментом для проведения пятнадцатиминутного воспитательного процесса. Эти минуты до его возвращения для Мари тянулись как расплавленный каучук. Будто загнанный зверь, девочка опускалась в угол на колени и закрывала руками голову. Кричать и плакать бесполезно. Для отца её страдания звучали слаще музыки.

Единственное, чему она научилась за всю свою жизнь благодаря отцу: бесконечно терпеть боль и виртуозно лгать.

Не снимая тяжелых ботинок, составляющих его полицейское обмундирование, он прошел сразу в комнату к Мари.

– Где была вчера вечером? – закричал он с порога.

Говорить громче, чем того требовала ситуация было для него привычно. От этого он выглядел еще более грозно и сурово. Как будто его метровые раскачанные плечи и без того не наводили ужас на всех преступников в их городе.

Внутри Мари сжалась в комок, но внешне не подала виду, что волнуется. Годы тренировок снова сыграли ей на руку. Слегка приподняв подбородок, она смело заглянула отцу в глаза.

– Гуляла с ребятами, – ответила тихо, но очень твердо.

– Где это было? Отвечай, живо!

Для себя Мари отметила, что сейчас перед ней стоит не отец, а жёсткий офицер полиции. И он пришел не поговорить, а допросить. Жизненный опыт напомнил: отвечать нужно быстро и уверенно, чтобы не вызвать подозрений.

– Мы с Данисом занимались подготовкой презентации по водоплавающим птицам, потом ему позвонил Нильс и позвал нас пройтись. Это было примерно в восемнадцать часов. Мы гуляли по объездной. Около двух километров в ту сторону медленным шагом. В начале девятого я уже была дома. Это может подтвердить мама, – отрапортовала Мари.

– Ты, наверное, уже в курсе крушения поезда? – спросил он и после короткого кивка дочери продолжил. – Пострадавшие твердят о четырех подростках. Среди них была девушка. Блондинка.

– Пап, у меня русые волосы. И кудрявые, – потрясла она головой, давая понять отцу, что он слишком далек от мира моды, чтобы рассуждать о её цвете волос.

– Я знаю, что вы всегда гуляете впятером. А на месте крушения видели четырех подростков. Численность компании не сходится. Мне просто важно было убедиться, что мы копаем в нужном направлении.

– В смысле, пап? Если бы это вдруг оказалась я, ты бы не стал расследовать это дело? – не смогла Мари скрыть удивления.

– Двести восемьдесят один погибший, дочь. Двести восемьдесят один. Более четырёхсот человек с травмами. Если бы ты вдруг оказалась замешана в аварии, я бы позаботился о том, чтобы ты сгнила за решеткой.

Громко стуча тяжелыми ботинками по ламинату, отец покинул комнату, оставив дверь открытой нараспашку. Еще один «пунктик» в его голове. Он ненавидел закрытые двери в собственной квартире. Естественно, это правило не касалось входных дверей. Толстый пласт дерева, обшитый двойным слоем железа, отсутствие глазков и камера, выведенная на лестничную площадку. Безопасность – это было первое, о чем заботился отец. По той же самой причине строго-настрого запрещено закрываться в комнате. Иначе он мог упустить какой-то очень важный момент в жизни Мари. А он хотел знать о ней всё. Где, с кем, когда и вернулась ли до наступления комендантского часа.

То, что вчера она пришла домой почти на пятьдесят минут раньше, сейчас стало решающим фактором в расчетах отца. Он посчитал, что дочь не сумела бы так быстро добраться с места крушения до дома. Мари, конечно, ни за что в жизни не стала бы разубеждать его в обратном.

Прямо сейчас она в очередной раз поклялась себе, что обязательно окончит юридический с отличием, а потом станет первоклассным судьёй. Она еще покажет отцу, на что способна, и заставит его считаться с ее мнением.

Откинувшись на спинку стула, Мари глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Осталось рассказать ребятам, где они были вчера вечером и больше никто и никогда не узнает, что это именно их компанию видели на месте страшной катастрофы унесшей за собой жизни почти трех сотен человек.

20 сентября. «Богемная пятёрка».

– Мы прошли около полутора километров от города по объездной. Машин в тот вечер было мало, поэтому, скорее всего, свидетелей того, что нас видели гуляющими в той стороне, найти будет очень сложно, и главный подозревающий в лице моего отца оставит в покое навязчивую идею доказать, что разыскиваемыми подростками были именно мы, – чеканила Мари, отчаянно жестикулируя.

Прямо перед ней на весь экран была развернута карта города с разлинованным направлением движения со всеми объектами, вплоть до дорожных знаков, разметки и ориентиров, вроде деревьев и одиночных строений.

Ребята полукругом стояли у Мари за спиной настолько близко, что касались друг друга локтями. Всё их внимание было обращено на кончик карандаша, скользящий по монитору компьютера вслед за её словами. Каждый про себя проговаривал план вечера, чтобы попытаться запомнить его максимально близко к рассказу подруги.

Вся компания дождалась момента, когда дома у Мари никого не будет. Отец днями напролет пропадал на территории крушения, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, которые могли бы вывести его на след четырех подростков, о которых говорили все выжившие. Большинство из них сейчас лежали в больницах под присмотром врачей. Но каждый, кто мог дать полиции какую-либо ценную информацию, был допрошен. Тем не менее, пользы это не приносило толком никакой. Одни твердили, что девочка – подросток стояла в окружении трех парней. Другие – что компания состояла напополам из мальчишек и девчонок. Третьи утверждали: единственное, что им запомнилось – девочка была блондинкой с длинными, почти по пояс, волосами. Четвертые были уверены, что волосы девушки не особенно длинные, серо-голубого оттенка, такого модного в этом сезоне. Цвет куртки девушки варьировался от черного до глубокого винного. Наличие на ней шапки тоже не было стопроцентным. Показания расходились от «шапка была темно-серого цвета» и «вроде, на ней не было шапки. Она набросила капюшон на голову» до «на ней точно не было головного убора. Так показалось издалека, потому что у неё волосы каштановые, а на концах – блонд». Офицер полиции хватался за голову, читая тот бред, что ему несли следователи от пострадавших в катастрофе. Во дворе полицейского управления почти сутки бушевала человеческая масса. Толпа митингующих под окнами требовала выдать им «малолетних вредителей» на народный суд, а у него до сих пор не появилось ни единой зацепки, с помощью которой можно было бы начать разматывать весь этот клубок. Граждане митингующие не собирались расходиться, жалуясь на «бездействие полиции» в черные объективы телекамер с федеральных каналов, а всё, что он сам мог сказать в микрофоны снующих туда-сюда журналистов – это скомканные фразы о неразглашении материалов в интересах следствия.

Большую часть времени в эти суматошные дни Мари наблюдала своего отца по телевизору. Каждый раз его вялое блеяние по поводу «интересов следствия» внушало ей уверенность в том, что на месте крушения их всё же никто не видел, раз свидетели до сих пор не объявились. Весть о страшной катастрофе облетела уже не только всю страну – весь мир! Если бы кто-то и смог ткнуть в них пальцем – он бы уже это сделал.

Вполуха слушая новости из включенного постоянно в последние дни телевизора, Мари умножила в голове среднюю скорость компании, прогуливающуюся неспешным шагом, на количество времени, ушедшее на последнюю прогулку, и получила примерное расстояние, которое они должны были пройти в тот вечер. Картина сложилась чересчур гладкая, и она добавила лишние триста метров, чтобы, в случае допроса, у отца появилось недопонимание.

– Меня толкнул Нильс, и я за ним побежала, чтобы толкнуть в ответ. Остальные не побежали за нами, а сидели на поваленном дереве и ждали, когда мы набесимся, – пояснила бы она ему.

Единственной проблемой оставалась мама. Мари еле дождалась, когда же та, наконец, соберется в любимую студию красоты на педикюр и тут же набрала сообщение в общий чат, адресованное всем друзьям, велев им быть у неё в течение пятнадцати минут для проведения следственного эксперимента. Первым, как ни странно, примчался Нильс, который все эти дни существовал в полудреме от той горы антидепрессантов, что тайком таскал из маминой аптечки. Страх не отпускал его ни секунду. Болезненный взгляд мог выдать с головой всю их компанию, если бы кто-то из экспертных людей обратил своё внимание на Нильса. Увидев его состояние, Мари только вздохнула. С этим человеком ей еще придется побороться, чтобы он держал свой рот на замке. С чьей-то стороны хватило бы и шутки на нежелательную для Нильса тему, чтобы тот раскололся и выдал всех. Но так она думала ровно до тех пор, пока не увидела трясущиеся руки Даниса. Оказывается, Нильс еще держался молодцом. Сравнив их состояние, Мари поняла, что Нильс выкарабкается. Смерть брата подкосила его гораздо сильнее, чем сама трагедия, в которой он виновен лишь отчасти.

– Это провалище, чуваки, но я не понимаю, не понимаю ничего, – мотал он головой, тряся длинной белоснежной челкой. Своим нежеланием включить здравый смысл он раздражал не только её одну. Она чувствовала, как Данис потихоньку закипает, постукивая ногой по колёсику офисного кресла, на котором сидела Мари.

– Что ты не понял, Нильс? – переспросила она, прилагая все свои усилия для того, чтобы унять злость. Если бы подобным образом сейчас тупил Данис, она бы давно дала ему затрещину, чтобы привести парня в чувство. Но Нильсу обязательно нужно объяснить именно столько раз, сколько потребуется.

– Я ничего не понимаю! Что мы делали на объездной, если в это время тусили на нашем месте на путях?

– Нас не было там, – спокойно пояснила она, приторно ласково улыбаясь. – Ты забыл, дорогой? Вы ждали нас с Данисом у торгового центра, там же к нам присоединилась и Юта, которая на такси смотала удочки от своего ухажера. Чтобы он нас не нашел, мы выбрались на объездную и просто пошли прямо вдоль дороги. Мы с Данисом вам рассказали, что целый день делали реферат. От Юты узнали, что она сбежала от Джима, который в последнее время буквально преследует её. Потом ты, Нильс, сказал нам, что мы раздражаем тебя разговаривать об учебе после учебы. Мы тормознули у гаражей и посидели там на крыше.

– Я всё это прекрасно понял с первого раза, – перебил он её.

– Тогда какого черта, братан? – воскликнул Макс, которому порядком надоело повторение одного и того же рассказа по третьему, если не четвертому, кругу.

– Я не вкуриваю, зачем нам, вообще, всё это надо! Кто нас подозревает? Я брата завтра хороню, почему я сейчас должен придумывать себе оправдания?

– Это не оправдания, идиот! – закричал Данис, не сумевший взять себя в руки. – Ты понимаешь, что никто не может четко описать подростков, которых весь поезд видел в районе катастрофы?! Народ жаждет расправы! Сейчас следаки одумаются, что не продвинулись в своём расследовании ни на миллиметр и пойдут по всем школам допрашивать школьников от тринадцати до шестнадцати, кто и как провел вечер восемнадцатого сентября? Это, блин, не загадочная смерть бомжа на теплотрассе! Это страшная катастрофа, унесшая даже не десятки, а сотни(!) жизней.

– Ты мне будешь об этом рассказывать? – вспылил Нильс. – Кто из твоих близких был в этом поезде? Я брата завтра хороню! Напоминаю об этом всем, кто, может быть, забыл!

– Нильс, они все правы, – подала голос Юта. – Нас будут искать. Всех подростков будут не то что просто трясти, нас выпотрошат, чтобы вычислить виновных. Взгляни в телик. Люди, которым больше нечего терять, почти сутки митингуют. Скоро они поймут, что следствие в тупике и поднимут бунт. Полиция обязана стереть ноги по колено во время поисков, но предоставить гражданам четырех подростков.

– А ведь это даже не наш провал, – пожал плечами он.

– Наш, – упрямо стоял на своем Макс.

Данис молча кивнул из-за его спины.

– Мы не виноваты настолько, чтобы нас растерзали, – не согласилась Мари.

– Марика, скажи, хоть кто-то будет разбираться в степени нашей вины? – спросила Юта и, не дождавшись ответа, продолжила. – Вот именно, подруга. Нас всех выловят и уничтожат по одному. Отец-полицейский тебя не спасет. Никто тебя не спасет.

Все промолчали.

Юта была права.

21 сентября. Ночь.

– Я не пойду завтра на похороны, мне не с кем оставить ребенка, – упрямо повторил он, прижимая сына к себе, словно мог спрятаться за ним, как за стеной.

– Ты не можешь сидеть дома взаперти пока там, на площади, весь город хоронит твою жену! – повторила полная женщина с засаленными волосами и серым лицом.

– Могу. Моя жена жива. Она на обследовании в больнице. Она скоро приедет, – покачал он головой и прижался губами к теплой макушке ребенка.

– Ты должен проводить её. Она была твоей женой. Она родила тебе сына.

– И она совсем скоро приедет. Она обещала вернуться. Моя жена всегда выполняет обещания.

– Только не в этот раз, родной. Она не вернется. Пока ты не увидишь её мертвой, ты не сможешь смириться.

На время мать перебралась к нему в просторную двухкомнатную квартиру, которую он купил, как только узнал, что его жена находится в положении. Теперь детская кроватка стояла в спальне около большой кровати, половина которой опустела. Он знал, что его жена была в том самом поезде, жертв крушения которого завтра будет хоронить весь город. Он не сошел с ума, нет, он прекрасно знал, что его жена была среди пассажиров злополучного поезда. Но смириться с её утратой он не желал до тех пор, пока из больницы не будет выписан последний пострадавший. Быть может, она лежит где-то там, среди них, в коме, и никто не может узнать, как её зовут, чтобы сообщить близким о том, что она жива. То, что её родители опознали тело в морге – не значило ровным счетом ничего. Они могут ошибаться. Все могут ошибаться. А он хочет верить, что его женщины нет в списке мертвых. Только не сейчас. Не сегодня. Завтра. Или в следующий понедельник. Но пускай она будет жива еще один день. Он готов надеться до конца и его надежда умрет последней.

– А ты, мама, возвращайся к себе. Моя жена скоро вернется, и мы снова будем все вместе. Нам не нужна помощь, – сказал он и вышел из комнаты. Тихонько, чтобы не разбудить сына, прикрыл за собой дверь.

22 сентября. Утро.

– Макс, я иду в полицию. Лучше сдаться сразу, чем ждать, когда нас вычислят. Рано или поздно найдутся свидетели. Ты ведь понимаешь это?

Данис примчался к нему с самого утра, чтобы не собираться на похороны в одиночестве. Это безумное событие давило на психику эмоционально нестабильного подростка настолько сильно, что он рыдал ночами, вгрызаясь зубами в подушку со звериной силой, оставляя в наволочке рваные дыры. На его нервах впору было давать акустический концерт. Захлебываясь слезами от страха, сдавившего его в своих металлических тисках, ночами напролет он тихонько выл от отчаянья так, чтобы не услышали родители в соседней комнате.

– Ты сбрендил что ли? Кто нас вычислит? – спросил Макс, безразлично пожимая плечами.

Он стоял перед зеркалом и аккуратно, один за другим, собирал свои дреды в хвост, пока Данис истекал холодным липким потом, вжавшись в угол комнаты.

– Присядь, – указал ему Макс в сторону дивана, едва скрывая раздражение в голосе.

Данис лишь бешено помотал головой и крепче прижался к стене.

– Нас знает весь город, благодаря тебе, между прочим! – крикнул он и испуганно втянул голову в плечи, будто прячась от удара.

– И что? Если ты не заметил, то нас знают, как пятерку друзей, Данис. А полиция разыскивает четырех подростков!

– Ты понимаешь, что у них практически готов фоторобот светловолосой девушки? Кто-нибудь обязательно опознает в ней Юту! Это дело времени!

– Данис, поблагодари моду за то, что светловолосых сейчас больше, как минимум, в несколько раз. На десять девчонок – восемь блондинок. Нас нереально вычислить. Успокойся и выдохни.

– У тебя наверняка остались какие-то видосы, – продолжал накручивать себя Данис.

– Макс, мы спалимся. И тогда нас линчуют по одному в темном переулке. Даже до суда дело не дойдет. А если дойдет, то и на зоне нам не выжить.

– Данис, дружище, ты, часом, не забыл, что мы вообще-то ни в чем не виноваты? Мы не портили грёбаную железную дорогу! Наша вина заключается лишь в том, что мы не успели позвонить на станцию и предупредить об угоне рельса! Да, я уже почитал, как это называется и что с ним произошло! – предупредил он вопросы Даниса о том, откуда он знает о том, как называется искривление рельса.

– Народный суд разбираться не будет. Нас вычислят очень быстро, если нас опознал хоть один человек. Максон, в этом поезде погиб родственник каждого третьего человека в нашем городе. Понимаешь, да, что мы долго не проживем? Ни домашний арест, ни следственный изолятор. Нас не спасет ничто. Народ разорвет на части каждого из нас по отдельности, – упрямо отвечал Данис, как заведенный дергая очки и без того идеально сидящие на его круглом лице.

– Ты ни в чем не виноват. Просто поверь в ту легенду, которую для нас разработала Марика и повторяй её каждый вечер перед сном, как мантру. Ты ни в чем не виноват. Тебя, вообще там не было. Ты в тот вечер гулял с нами по объездной.

Макс миролюбиво хлопнул ладонью по плечу друга и вышел в коридор, чтобы Данис не заметил, как его самого трясет мелкой дрожью от подобных мыслей, которые не оставляют ни на секунду. Каждый вечер, укладываясь в постель, он включал ночник и отворачивался лицом к стене. Спать в темноте теперь было выше его сил. Словно все те несчастные погибшие из-за его бездействия люди собирались вокруг него и укоризненно глядели прямо в душу. Он закрывал глаза и чувствовал, как две сотни мёртвых буравят его спину своим взглядом. Он не мог продолжать жить жизнью нормального человека, чувствуя за собой груз в двести восемьдесят одну человеческую душу.

А днем живые не спускали с него глаз. Он шел по улице и в каждом человеке видел, что все они давно знают, что это он, Макс, был на месте крушения пассажирского поезда. И все они просто ждали, когда же он сознается, чтобы наброситься на него и разорвать на куски. Он проходил мимо, и паранойя вопила о том, что каждый оборачивается ему вслед и осуждающе качает головой.

Макс боялся не меньше, чем все остальные. Но ему хватало ума держать себя в руках. В отличие от Даниса, он понимал, что каждый подросток сейчас находится под подозрением. Не стоило лишний раз привлекать к себе внимание трясущимися руками и дергающимся глазом. И, глядя на забитого друга, он никак не мог понять, почему эти простые истины не укладываются в его глупой голове. Подобное поведение он мог простить Нильсу, который потерял в этой аварии своего кумира – старшего брата. Но этот придурок, который сейчас пытался слиться со стеной в его комнате, откровенно пугал его своей неудержимой неадекватностью.

– Надо покаяться, Макс. Нам поверят. Ведь мы ни в чем не виноваты, – прошептал тот, выглядывая из-за двери и нервно постукивая себя пальцами по животу.

Покачав головой, Макс отвернулся и застегнул пуговицы на своем приталенном пиджаке. Пока Данис прячется в капюшоне толстовки, он, Максимус, должен выглядеть по-прежнему безупречно, согласно созданному за долгие годы имиджу, чтобы не вызвать подозрения тех, кто пристально следит за его жизнью, просматривая видео на канале.

– Идем, – кивнул он Данису.

Будто тень он скользнул следом за своим блистательным лидером, не вынимая рук из карманов просторных спортивных штанов. Последнее, что ему хотелось сейчас – это привлекать излишнее внимание толпы. И он искренне недоумевал, где черпает силы Макс, чтобы оставаться на том же уровне жизни, что и трагедии.

22 сентября. В мессенджерах.

Северный ветер продувал шерстяной кардиган насквозь. Засунув руки в карманы брюк, Юта зябко поёжилась и переступила с ноги на ногу, будто это могло помочь согреться. Мама утром пыталась заставить её надеть куртку с шапкой, но в итоге уговорила только на шапку, под которой Юта на всякий случай предпочитала прятать свои обесцвеченные волосы. Теперь, стоя второй час на открытой площадке под мелким дождем, она жалела, что не прислушалась к маме, которая снова оказалась права, в принципе, как и всегда.

Натягивая рукава до самых костяшек, она вдруг почувствовала, как в кармане настойчиво вибрирует телефон. Под тяжестью мероприятия, звук она предусмотрительно отключила заранее. Мельком оглядев друзей, она остановилась на Максе, который вместе с Данисом держался чуть поодаль от девчонок. В его руках был зажат телефон, на который он очень выразительно указал взглядом. Сморщив лоб в немом непонимании, Юта вытащила из кармана свой смартфон и увидела от него пропущенный звонок. Это был пароль. Короткий дозвон, чтобы дать знать другу, что нужно срочно войти в личную переписку, не откладывая ни секунды.

В оповещениях висело сообщение.

«Не знаю, что делать с Данисом. Он на грани. Надо поговорить»

Еще одним запретом от Мари было употребление в переписке фраз, которые могли бы их скомпрометировать. Макс строго следовал договоренности. Но Юта поняла, о чем идет речь.

«Завтра у меня. Сегодня мы не в состоянии здраво мыслить»

Ответ пришел незамедлительно.

«ОК»

22 сентября. Полдень.

Стихийные мемориалы образовывались не только по городу. По всей стране люди несли охапки цветов к железной дороге. В эти дни стало невозможно без слёз приблизиться к вокзалам. Все пути оказались завалены алыми гвоздиками, белоснежными розами, мягкими игрушками и чёрными траурными свечами. Трагедия приобрела катастрофические масштабы. Объединив общим горем семьи погибших и пострадавших, она невидимой паутиной связала их с миллионами скорбящих, не оставив равнодушных к страшной аварии.

Делом времени стало следующее объявление от строгой ведущей федерального телеканала:

– За информацию о четырех подростках, ставших причиной страшной катастрофы, которая унесла за собой сотни человеческих жизней, объявлена денежная награда в размере трех миллионов. Следственные органы гарантируют полную анонимность для свидетеля. Если вы обладаете хоть какими-то данными, просьба сообщить по номерам, указанным ниже.

Следом, после новостей, шли обрывки видеоматериалов с места событий. Приветливый журналист с неподдельной дрожью в голосе, трясущейся рукой протягивал микрофон гражданам, пришедшим на похороны.

– Мне кажется, что сегодня здесь собрался весь город, – говорила женщина с черной лентой в волосах. – Эта трагедия, конечно, не обошла стороной никого. Наш городок совсем крохотный для такой крупной катастрофы, поэтому она коснулась практически каждого жителя.

– До сих пор не верится, что это произошло в нашем городе, – делилась наболевшим девочка-подросток в темной шапке и толстом вязаном кардигане, зябко подергивая плечами. – Страшно видеть похороны одного человека. А когда гробы несут бесконечной вереницей… Я не знаю, как это описать. Но подобное не желаю увидеть никому. Страшная трагедия для всех нас.

– Почему я сейчас здесь? – повторил молодой парнишка вопрос журналиста. – Потому что я уверен, что малолетние подонки, по чьей вине мы сейчас собрались здесь, находятся среди нас. Взгляните на всех этих людей. Прямо среди толпы стоят эти четверо, я вам клянусь. И не хотел бы я оказаться на их месте, когда их вычислят. Никто бы не хотел оказаться на их месте, я вам гарантирую.

– Я была там. Я собиралась пройти в тамбур, когда поезд сошел с рельс. Меня зажало между раздвижными створками дверей, благодаря чему я отделалась синяками. Большинство людей из моего вагона погибли. Они умирали у меня на глазах. Весь вагон искорёжило, металлические штыри, полки, куски обшивки, осколки стекла были разбросаны повсюду. Людей швыряло во все стороны. Я видела, как молодая девушка и парень пытаются помочь маленькой девочке выбраться из металлических тисков. Её пережало практически пополам. Сначала девушка сама пыталась приподнять полку. Она истекала кровью и стонала, пытаясь сдвинуть огромную полку с места, но у неё бы ничего не вышло, если бы не парень. Через его бок насквозь прошел кусок арматуры, но он приложил все свои силы к тому, чтобы спасти девочку. Ребенок выжил. А они оба скончались еще до приезда «скорой». Прямо там, перед спасённой малышкой. Девочка не знала, что её спасители мертвы. Она лежала на коленях девушки, хотя та уже не дышала. Эта картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Я не знаю, как звали девушку, а парень просил называть его Нильсом. Мы с ним познакомились, когда курили в тамбуре. Сегодня они оба здесь. В этой веренице.

Девушка указала рукой себе за спину, где проходила траурная процессия, и украдкой утерла слезы. На камеру она не сказала самого главного. В смерти этих двоих она винила себя. Если бы ей хватило смелости помочь девчушке, эти двое, возможно, остались бы живы.

22 сентября. Нильс-младший.

Перед глазами расплывалось одно огромное разноцветное пятно. Нильс нёс гроб на плече. Ему не хотелось думать о том, что внутри человек, с которым он прожил всю свою жизнь. Они делили одну комнату и были близки не только как родственники, но и как настоящие друзья. Сейчас в деревянном ящике лежал не брат. Кто угодно. Чужой незнакомый человек. Спившаяся баба. Бомж, найденный на теплотрассе. Пусть это будет кто-нибудь, только не брат. А иначе Нильс скинет гроб со своего плеча и побежит туда же, на рельсы. Он много думал об этом. Идея уйти вслед за братом, которого он убил собственными руками (БЕЗДЕЙСТВИЕМ, поправил бы его сейчас Макс) преследовала его, где бы он ни находился. Выбирая цвет ткани на обивку гроба для брата, он стоял в ритуальном агентстве, взяв отца за руку, будто ему было снова три, а не шестнадцать. Он боялся. Боялся так сильно, что среди его светлых волос стала пробиваться первая седина. Страх и боль, смешанные с безграничным чувством вины, повисли на его плечах гранитной плитой.

Он плелся в веренице под звуки оркестра, браво играющего траурный марш, слабо волоча за собой ноги.

«Придется отпустить гроб, чтобы швырнуть в этих музыкальных недоумков камень, поэтому я этого не сделаю» – твердил он себе, чтобы отвлечься и не думать о том, что там, внутри, лежит его брат. Родной брат. Брат, который всегда был рядом. На кого теперь можно полагаться? Как теперь жить в одиночестве? Кому он теперь нужен в этой жизни, когда соседняя кровать в их общей комнате опустела навсегда? Кто заполнит провал в его душе? Пусть мама родит ему еще пять братьев, все они вместе взятые не заменят ему ЕГО БРАТА. Какой идиот придумал, что горе, разделенное на двоих, легче вдвойне? Погибших почти три сотни. У каждого минимум четыре родственника. Соответственно горе прямо в этот момент делится почти на полторы тысячи людей. Но среди них всех он так чертовски одинок, что хочется запрокинуть голову и завыть от безысходности. Интересно, как на это отреагируют остальные? Поддержат ли его? Завоют вместе с ним? Тут и там снуют проклятые журналисты, пытаясь поймать в объектив самые душераздирающие кадры. Для них станет огромной удачей запечатлеть, как горе превращает человека в животное.

Если бы только не брат на плече, он бы им всем тут показал, как растить рейтинги на чужой скорби. Но только брат… Только он один останавливал его от необдуманных поступков. Как всегда. И как никогда больше. Теперь он в гробу. Гроб. Слово-то какое страшное. Почему все слова, связанные со смертью, звучат так страшно? Похороны. Крест. Могила. Поминки. Он мысленно перечислил все, что смог вспомнить. А потом примерил их на себя. По спине побежали мурашки от того, насколько же гармонично они слились с ним в одно целое. Мама с папой? Они родят себе других детей. Одного за другим. Чтобы они были дружны точно так же, как Нильс со своим старшим братом.

Он глубоко вдохнул. Он гроба пахло химией, которая обычно ассоциируется с запахом смерти. Собственные трагические мысли вселили в него уверенность. Туда, вперед. В пустоту. В темноту. К брату. Еще один день. Последний. А завтра – к нему. Он уже, наверное, заждался его там в одиночестве.

22 сентября. Вечер.

Любой бесконечный день когда-нибудь заканчивается. Но только не восемнадцатое сентября, которое тянется до сих пор и всё никак не может завершиться.

– Когда-нибудь пройдет и это, – повторяла тётушка Полли вслух самой себе раз за разом, выплёскивая из квадратной бутылки себе в стакан немного высокоградусного напитка. Коньяк мог закончиться. Чёртово восемнадцатое сентября – уже никогда. До этого дня у неё была большая семья: муж, две любимые дочурки и ненавистный рыжий кот, на которого девочки не могли надышаться.

Как теперь находиться одной в этой огромной квартире? Почему она раньше не замечала, как много здесь места?

Взяв бутылку за горлышко, тяжелой поступью она прошла в просторную комнату с нежно – розовыми стенами цвета утренней розы. Рука привычно щелкнула по выключателю. Комнату озарил мягкий жёлтый свет. Здесь жили они. Её девочки. Стоит только закрыть глаза и вдохнуть воздух этого места, чтобы на миг показалось, что сейчас они недовольно вскочат со своих кресел-мешков и ворчливо напомнят, что нужно стучать перед тем, как войти.

– Нам не пять лет, мам! Мы тут секретничаем, вообще-то! – ругались они очень осторожно, чтобы не обидеть мать.

– Тогда, быть может, посплетничаем вместе? – предложит им она, но они вежливо вытолкают её за дверь и напомнят, что к ужину будут вовремя.

С открытыми глазами комната пуста.

Закрываешь глаза.

Девочки на мешках друг напротив друга.

Открываешь.

Пусто.

Агония столкновения реальности и прошлого…

Тетушка Полли огляделась и еще раз вдохнула полной грудью такой родной аромат. Еще несколько дней, максимум неделя, и он покинет эту комнату. Вещи в шкафу будут хранить запах немногим дольше. Но это тоже не вечно.

Девочки улетучивались. На стене тикали деревянные ходики, с каждой секундой цинично увеличивая расстояние между ней и её дочерьми. Она тщетно хваталась за моменты, струящиеся, будто песок сквозь пальцы. Воспоминания. Фотографии. Одежда. Духи. Волосы на расческах. Без смеха девчонок всё это превратилось просто в обыкновенные вещи. Бездушные и пустые. Не нужные никому, кроме неё.

Перебирая пальцами босых ног ворсинки на пушистом ковре, тетушка Полли цеплялась взглядом за мелочи, ставшие вдруг такими важными. Плакаты на стенах. Царапины на шкафу. Трещины лака на письменном столе. Мохнатые носки на батарее. Атласная пижама на спинке стула. Россыпь монет на прикроватной тумбе. Стикер на мониторе компьютера «Стрижка 25 сентября в 18:00». Пыль на плюшевых медведях. И огромное количество совместных снимков, распечатанных на фотобумаге и вывешенных в беспорядке над столом.

– Пусть это будет страшный сон. Я проснусь, обязательно проснусь, и мы снова все будем вместе. Спите спокойно, родные.

Щелкнул выключатель. Тетушка Полли тихонько прикрыла за собой дверь и по старой привычке перекрестила трижды у порога.

Вот так, с закрытой дверью, проще всего. Как будто они всё еще там. Шушукаются о своем. И просят её постучать перед тем, как войти.

23 сентября. Ночь.

Признаюсь, что баснословные миллионы, предложенные за информацию о подростках в новостях по телевизору в то время, как весь наш город прощался с погибшими, привели меня в сиюминутный бешеный восторг. Весь день я представлял, как распоряжусь ими. Часть от суммы, безусловно, потрачу на путешествие во Францию. Мама давно мечтала побывать за границей, но, увы, мы не такие богатые, как Данис, ректорский сынишка. Уверен, что его мамаша из универа по ночам фурами вывозит взятки от несчастных студентов. Иначе откуда бы у них были роскошные пятикомнатные апартаменты в центре города? Конечно, мне бы моих миллионов не хватило на более-менее приличное жилище. Хотя, чем я хуже него? Тем, что в моей семье нет ректоров, и мне приходится учиться как проклятому, чтобы в будущем поступить в приличное заведение, а не в провинциальную помойку?

Итак, вернёмся к нашим пятёрке баранов.

Мы съездим с мамой во Францию. Проведем там две недели и вернёмся домой, где на банковской карте меня будут ждать еще два с лишним миллиона. Чего бы я хотел? Известности. Чтобы иметь вес в обществе, необходимо обзавестись этим самым обществом. Подписчики, пусть и накрученные за деньги, дадут мне шанс стать услышанным. За столько лет я и на шаг не приблизился к разгадке секрета популярности канала Максимуса. Как? Как ему удается быть топовым блогером так долго? В чем его секрет? Мой контент ничуть не хуже, а временами мои видео гораздо смешнее и информативнее, чем его: «С вами, Максимус, сегодня будет влог из каморки театра, где мы готовимся к очередному выступлению». Объективно, я считаю, что он не достоин тех восхищений, что ему пишут в комментах под видео. Он не смешной и часто выезжает за счет Нильса, который несёт в народ чушь, шуршащую в его бестолковой голове.

Так, посетили «заграницу». Купили подписчиков. Что дальше? Юта с Марикой… О, эти дамы приводят моё чувство прекрасного к шизофреническому экстазу от несоответствия их внутреннего и внешнего мира.

Юта. Дьявольски страшна, будто поднялась прямиком из преисподней. Зато она модная от кончиков серебристых волос до тщательно отпедикюренных пальчиков на ногах. Не красивая, но статусная. Она снимает с жизни сливки уже сейчас, благодаря своей подаче. Вытянутое лошадиное лицо с огромными губами-варениками остаётся незамеченным именно благодаря тому, как она преподносит себя этому миру. Голливудская модель, не меньше. Одевается так, будто в любую минуту её могут вызвать на ковровую дорожку под вспышки фотоаппаратов. Завораживающий голос с лёгкой хрипотцой пробирает меня до мурашек, когда она откровенно хамит учителям, прикусывая нижнюю губу. Плавные движения сформировавшегося аппетитного тела выдают в ней будущую сердцеедку. Уверен, что своим игривым взглядом глаз стального цвета она разрушит еще не одну сотню мужских жизней. Юта магическая, но её магия опасна.

Марика. Тут всё совсем наоборот. Ангельски прекрасна, но надёжно укрыта за показной скромностью, к которой насильно склоняет её строгий отец. В его ежовых рукавицах столько игл, что та и пошевелиться лишний раз без папиного приказа боится. Марианной хочется любоваться. Она красива, как девочка из глянцевого журнала. Но не стоит вестись на внешность принцессы. Личико фарфоровой куколки скрывает за собой прожженную пацанку со стальным характером.

Каждая из них родилась не в той семье. И если бы я был чуточку всемогущ, я бы обязательно поменял их местами.

Я давно наблюдаю за их компанией и вопрос, почему именно эти дамы, волновал меня не один год. Почему Макс выбрал именно их в свои друзья? Ладно, с Ютой всё понятно. Она делает ему рейтинги. Её смех слышен в каждом видео, а поведение копируется девчонками не только нашей школы. С Марикой всё сложнее. Единственное, что пришло мне в голову – выгода. Удобно иметь в друзьях юристов и врачей. Она далеко не глупа и после школы собирается прямой дорогой в ВУЗ на юридическое направление. А её отец, офицер полиции, обладает такими связями, которые не помешали бы ни одному начинающему адвокату. К чему я веду? Кажется, я стал терять мысль. Вилла. Она станет следующим моим приобретением. Двухэтажный домик за городом, как унебезызвестного в нашем городе барабанщика. Хочешь получить таких друзей, как у Макса? Обеспечь их веселой тусовкой на все выходные, как рок-звезда Арис. Там, на моей скромной вилле, у меня заведутся свои собственные Марика с Ютой. Только я буду умнее и не совершу тех ошибок, которые есть у Максимуса. Моя Юта будет действительно роскошной девушкой. Вроде темненькой Айлины из параллельного класса. А в роли Марики у меня будет выступать умница и отличница Марта, серенькая подружка милашки Айлин.

Когда у меня появится своя компания, взамен той, которую я размотаю в клочья перед всей страной, и я стану топовым блогером, у меня останется еще сотня тысяч бабок. И их я вложу в своё образование.

Пройдет несколько лет и меня все забудут. Но имя моё навсегда останется в истории этой страны. Я буду знаменит. Образован. И полностью независим. Спасибо тебе, Максимус, что слил в унитаз своё собственное будущее ради моего.

24 сентября. Утро в полицейском управлении.

– Вы бездействуете, а это уголовно наказуемо. Я напишу на вас жалобу.

Серые неживые глаза смотрели бесстрастно, будто сквозь него. Офицера полиции с внушительным стажем работы и в горячих точках и на громких расследованиях, такие глаза всегда приводили в состояние едва ли не боевой готовности. Этот взгляд говорит о том, что человек уже одной ногой переступил черту сумасшествия. Сейчас он сидит напротив и требует огласить ему результаты расследования, а через полчаса вернется с оружием и перестреляет половину работников здания управления. Половина служащих даже за табельное схватиться не успеет. А те кто выстрелят и попадут, увидят то, что он сам видел уже не раз. Раненый не остановится до тех пор, пока не перестанет биться его сердце. Он будет шататься, хвататься за стены, пачкать кровью протертый до дыр линолеум, но не прекратит стрелять, пока в руках будет сила удерживать оружие.

– Я понял, что материалы не разглашаются в интересах следствия. В этом поезде ехала моя жена. Мне нужно знать, что с ней случилось.

– Она в списках. Это значит, что вчера её похоронили вместе с остальными погибшими.

Молодой мужчина ухмыльнулся одними губами, оставляя взгляд абсолютно безучастным. Будто глаза на его лице принадлежали совершенно чужому человеку и существовали отдельно от общей мимики.

– Нет-нет, вы ошибаетесь. Вы все, – указательным пальцем он очертил в воздухе круг. – Вы все очень ошибаетесь. Она жива. Но я хочу узнать, как продвигается следствие. Покажите мне этих подростков, которые испортили рельс.

– Мы работаем в данном направлении. На данный момент это всё, что я могу вам сказать. Но даже когда у нас появятся первые подозреваемые, к ним будет приставлена круглосуточная охрана.

– Офицер, неужели вы полагаете, что это поможет им дожить до суда?

Мужчина выразительно почесал себя по горлу, ясно давая понять, что народ требует выдать виновных. Любых. Только укажите пальцем, и толпа разорвет их на куски прямо перед объективами многочисленных телекамер, чтобы вся страна знала, какой исход ожидает всех антигероев без исключения. Только на экране злодеи ранимые мечтатели, которых искренне жаль всей душой. В жизни всё не так. Если не справляются следственные органы, за дело берется народ. Пускай с вилами и палками наперевес. Но в своём количестве разъяренная толпа страшнее любого другого исхода. И это нужно дать понять всей стране. Пока еще не стало слишком поздно.

24 сентября. Полдень.

Хлопнула входная дверь, и Мари удивленно перевела взгляд на часы. В связи с последними событиями отец на работе пропадает с раннего утра до поздней ночи. Мама ушла на ярмарку за свежими фермерскими продуктами. Кто бы это мог быть? Отложив гитару в сторону, она выглянула в коридор и удивленно приподняла брови.

– Папа? – удивилась она. – Будем обедать?

– Да, Марианна. Ставь чайник. Я сейчас вымою руки и у меня есть двадцать минут времени на то, чтобы полноценно поесть.

Мари растянула губы в улыбке и несколько раз нервно кивнула головой, отчего колыхнулись кудряшки на её голове. Она пока не могла предугадать, что ей сулит внезапное появление отца дома на быстрый обед. Но, на всякий случай, пробираясь на кухню на носочках, она повторила про себя всю легенду, придерживаться которой они решили вместе с друзьями. Сырых пятен в ней было предостаточно, и толкового следственного эксперимента она бы не выдержала, развалившись, будто карточный домик после первых же вопросов следователя.

Прислушиваясь к шуму льющейся из крана воды, Мари пыталась почувствовать настроение отца. Важно вовремя определить, кто находится перед ней: строгий папа или суровый полицейский, чтобы подготовиться к предстоящему разговору.

– Марианна, если ты решила, что я ничего не заметил, то ты глубоко ошибаешься. Иди в ванную комнату и немедленно смой индейский раскрас с лица, – велел он, и сердце Мари оттаяло. Перед ней был отец собственной персоной. На этот раз офицер полиции остался в управлении.

– Лучше? – возникла она на пороге кухни с чистым лицом как раз вовремя. Чайник огласил тонким свистом всю квартиру, призывая отца с дочерью на чай.

– Как дела на работе? – спросила она, накрывая на стол.

– Нехорошо, – ответил он вдруг неожиданно для Мари, привыкшей к внезапным приступам строгости и агрессии со стороны отца.

– Я видела новости, пап, – сочувственно кивнула она ему. – Народ вооружается. Что с ними будет, если они поднимут бунт?

Офицер потер лоб ладонью, будто задумавшись, стоит ли продолжать этот разговор с подростком. Но в глазах Мари застыло море человечности, от которой он внезапно для себя оттаял. Человечность – вот что подкупало его больше всего в эти страшные дни, когда он по долгу службы вращался в самом центре адской мясорубки.

– Это не я решаю, дочь. Сверху придет приказ. Я буду его исполнять, – ответил он максимально отвлеченно, чтобы не ранить своего подростка жестокостью реальности.

– Можно ведь их разогнать водой. Или слезоточивым газом. Пап, как можно закрыть в клетку людей, которые просто ищут правду?

Отец промолчал. Он вяло подхватывал вилкой куски мяса, не пользуясь ножом. Обычно он ел быстро и с большим аппетитом. Но не сегодня. И не вчера. Все эти дни ему кусок не лез в горло от тяжести навалившейся работы. С годами он выработал действенную стратегию, отстраняясь от количества смертей. Он просто делал свою работу. С холодной головой и без души. Но в данный момент люди сами не давали ему продвинуться в расследовании ни на шаг. Они целыми днями стучали во все двери, писали сотни жалоб, требовали предоставить ответы в течение трех дней, а подростков отыскать «в кратчайшие сроки от пяти до семи дней», указывали они в своих бесконечных заявлениях. Вместо выездов на место крушения, вместо обхода школ и детских секций – он целыми днями напролет строчил отписки. Мол, расследование ведется, а материалы дела не подлежат разглашению. Слезы в кабинете, крики в коридоре, скандалы внизу на контрольно-пропускном… Он и на обеде-то дома оказался только потому, что всё это бесконечное паломничество растянуло его железные нервы до состояния струн. Отшвырнув стул в сторону, он вежливо вытолкал очередную дамочку за дверь, запер кабинет на два оборота и отправился домой.

– Пап, а если вдруг в аварии никто не виноват? Вдруг эти подростки там случайно оказались?

Офицер полиции прищурился и перевел подозрительный взгляд на дочь. Он наблюдал за ней несколько секунд. Мари постукивала вилкой о край тарелки, пытаясь стряхнуть с неё кусочек стручковой фасоли, которую она с детства недолюбливала. Но делала она это расслабленно, словно задумавшись о чем-то отдаленном.

– На путях работают эксперты. Вряд ли что-то найдут после такой страшной катастрофы, там снесло не только рельсы, но и часть насыпи и даже деревья у кромки леса. Но если будут хоть малейшие зацепки, мы их, конечно, отработаем. Не волнуйся, никто не уйдет безнаказанным. А невиновных мы защищаем. Мы же полиция, дочь, не забыла? Нам можно и нужно верить

Он усмехнулся так по-доброму, что Мари смогла спокойно выдохнуть. Задавая этот вопрос, она знала, что отец непременно проверит её реакцию. Так оно и вышло. И она бы не решилась спросить его о подростках напрямую, если бы не долгие годы упорных тренировок. Отец всегда считал, что капелька строгости не повредила еще никому. Только благодаря этому Мари научилась виртуозно отыгрывать отстраненное безразличие и ложь во благо себе. Если бы кто-нибудь спросил её, что она умеет делать лучше всего, Мари бы ответила одним словом: лгать.

– Главное, не допустить самосуд. Народ жаждет крови за кровь. Не задерживайся на улице до темноты ближайшие несколько месяцев на тот случай, если начнутся единичные убийства подростков. Среди людей сейчас опасно, дочь.

24 сентября. У Мари.

Она мыла последнюю тарелку, оставшуюся после обеда с отцом, когда в домофон позвонили Юта с Максом. Они пришли гораздо быстрее, чем она ожидала. Ребята с самого утра ждали, когда мама Мари соберется на фермерскую ярмарку, куда она, как назло, совсем не торопилась. А сообщение в общем чате с десятью восклицательными знаками о том, что отец неожиданно вернулся на обед домой, развернуло их почти с середины пути. Они остановились в кофейне неподалеку. За время ожидания, когда же Мари снова останется одна, успели посмотреть несколько видео на планшете Макса и выпить по чашке кофе. Как только она скинула сообщение в мессенджер о том, что угроза миновала, они схватили рюкзаки и рванули с места.

– Ну, что? – нетерпеливо воскликнула Юта прямо с порога, скидывая с плеч пальто в заботливо подставленные руки Макса.

– Всё плохо, ребята. Народ митингует у здания управления. Они требуют выдать нас.

– Не нас, а подозреваемых в совершении преступления, – поправил Макс и Мари продолжила:

– Папа сказал, что их всё равно найдут. Это дело времени, а свидетели есть у любого преступления. Тем более, у такого громкого. Здесь целый поезд свидетелей! Я думаю, когда пострадавших выпишут из больницы, им вполне могут устроить очную ставку по школам. Их не так много, чтобы не суметь обойти все классы, где учатся школьники от тринадцати до шестнадцати лет.

– Ужасно, – покачала головой Юта.

Они перебрались в комнату к Мари и расселись так, чтобы хорошо видеть друг друга.

– Все вы в курсе, что за информацию о нас предлагают три миллиона? Еще неделя затишья и сумму поднимут до пяти, лишь бы хоть как-то притормозить эту волну, – предположил Макс.

– Если бы нас кто-то видел, давно бы уже доложил следственным органам, – сказала Юта.

– Подожди. Мы еще не дождались выписки пострадавших. Кто-то из них мог снимать в окно природу, – остановила её Мари.

– Сомневаюсь, что у кого-то из них есть такая камера, изображение с которой не будет двоить при съемках в движении, да и еще и через грязное стекло вагона. Максимум, что там рассмотрят на этом видео, если оно существует – это количество подозреваемых и цвета курток. Я был в серой, таких тысячи вокруг, – пояснил Макс.

– Я была в черной кожаной куртке. И Данис. Нильс в темно – синей. Тоже нереально отыскать. Марика?

– В ярко – жёлтой, – опустила она глаза.

– Ищут четырех подростков. Меня, Нильса, Даниса и Юту. Тебе не о чем переживать. Ты ведь убежала первая. Вряд ли кто-то тебя видел.

– И если вдруг хоть кто-то видел желтую куртку, то у нас будет очная ставка. Готовьтесь морально. Папа знает, во что я одеваюсь. Он уверен, что меня там не было. Но для очистки совести он вполне может проверить меня.

– Мы спалимся. Сто процентов.

Макс сейчас произнес вслух то, о чем сама Мари думала буквально час назад, обедая вдвоем с отцом на кухне.

– Можно продумать мелочи, – предложила она, в надежде, что сможет хоть немного обнадёжить друзей. С Ютой этот фокус прошел. Её глаза тут же загорелись огоньками от мысли о предстоящем творческом мозговом штурме. Но Макс далеко не так прост, как она.

– Марика, ты не продумаешь ВСЕХ мелочей, как бы ни пыталась. Ты и сама это понимаешь лучше нас. Если хоть один из пассажиров видел желтую куртку – мы пропали.

– Нас убьют? – спросила Юта. Её губы задрожали.

– Быть может, следаки нам поверят, если мы в мелочах расскажем им ВСЮ настоящую правду. Вплоть до того, что кому говорил. Но людям ты этого не объяснишь. 281 погибший, Ют. Их родным уже не важно, кто виноват. Лишь бы был виноват хоть кто-то. Поэтому, скорее всего… Да. Нас убьют.

– Макс абсолютно прав, – согласно кивнула Мари. – Даже если нас простят все родственники погибших, не забывай про «народных мстителей». Эти люди были и будут всегда. Они никого не потеряли в этой аварии, но их печёт сама мысль о том, что кто-то виновный, по их мнению, ходит по одной с ними земле. Готовься к худшему. Без вариантов. Либо нас разорвет толпа. Либо по одному выцепят за гаражами.

– Почему Данис этого не понимает? Макс, он тебя уважает. Сделай с ним что-нибудь!

Юта практически умоляла. Она не скрывала свой страх, в отличие от Макса и Мари, которые пытались казаться веселыми друг перед другом, чтобы никто не усомнился в силе их духа. Чтобы тем, кто слабее, было на кого смотреть и, в какой-то степени, брать пример. Глядя в их спокойные лица, Юте и самой хотелось иметь такую выдержку. Она глубоко вдыхала и восстанавливала свой пульс. Смысла бояться не было. В этой ситуации от них ничего не зависело.

– Да, кстати, Данис – наша главная проблема, – согласился Макс. – В таком страхе он неуправляем. Он ничего не слышит и не понимает. Дрожит и рвется сдаться полиции добровольно.

– Это просто бре-е-ед, – протянула Юта нараспев последнее слово и схватилась за голову, пытаясь уложить мысли внутри черепной коробки.

– Предлагаю дать ему в челюсть.

– Марика? – удивленно переспросил Макс.

– Ты сам сказал, что он ничего не слышит и не понимает. Значит это единственный выход. Когда он придет к тебе и начнет вопить, просто двинь ему с кулака прямо в челюсть. А когда он будет собирать по ковру искры из глаз и зубы изо рта, расскажи ему, как будет больно, когда его встретит разъяренная толпа.

– Насилие? – уточнила Юта.

– Так точно, – кивнула Мари.

– Ты знаешь, Марика, я подумаю, конечно, над твоими словами. Но перед этим я попробую его еще напоить и поговорить с ним в таком состоянии. Он не сможет не услышать меня после коньяка.

Мари равнодушно пожала плечами. Своё хорошее отношение к Данису она, не задумываясь, готова променять на собственную безопасность. Он со своим бессилием и неконтролируемым страхом стал настоящей угрозой для безопасности всей компании. На месте Макса она давно бы уже решила эту проблему и искренне недоумевала, отчего тот тянет.

– Хорошо, давайте пока закроем тему с Данисом. У нас еще один вопрос на повестке дня. Я ничего не выкладывал уже почти неделю. Боюсь, это может стать подозрительным. Сейчас любое отклонение от стандарта может быть подозрительным. Я тут короткий вайн набросал. Почитайте, пока я ставлю свет. Я всё понимаю, девчонки, но надо поснимать. Когда хочешь спрятать какую-то вещь, положи её на видное место. Аналогия не совсем правильная, но, думаю, вы поняли, о чем я. Мы же не хотим менять манеру поведения, а значит, надо продолжать вести канал и привлекать внимание на максимум с Максимусом.

Юта с Мари переглянулись и протянули руки за сценарием.

Конечно, он был прав, как обычно.

Съемки вайна прошли гладко и завершились намного раньше, чем рассчитывали ребята. Мысленно Мари порадовалась тому, что снова остаётся в одиночестве. Любимая гитара в углу комнаты звала её в свои ласковые объятия. Для музыкального наркомана нет большего стресса, чем остаться в тишине больше, чем на сутки. Начинается настоящая ломка. Широко улыбаясь в объектив камеры Макса, она чувствовала, как ноют пальцы и сводит судорогой комок нервов под лопаткой.

– Кину клич в чатик, когда выложу видео на канал, – сказал Макс через плечо и резко распахнул входную дверь.

– Э, сбрендил? – раздался вопль с лестничной площадки.

Винс.

Этот голос девочки узнали сразу. Юта – потому что кричащий парнишка был её одноклассником, а Мари – потому что он был её ненавистным соседом и часто колотил в стену, когда она играла на гитаре слишком долго.

– Ты чё такой дерзкий? – продолжал он орать на Макса.

– Это твои проблемы, что ты куришь под чужой дверью. Так или иначе тебе бы прилетело, можешь порадоваться, что удар был от Максимуса. Скорее записывай видос для своего беспонтового канала, на котором полтора подписчика, – ответил он.

– Чё ты сказал? – дёрнулся Винс, готовый начать драку в любой момент.

– Охладись, красавчик, – решительно выступила вперёд Юта и ладонью уткнулась Винсу в солнечное сплетение. – Максон не знал, что ты стоишь под дверью, иначе врезал бы тебе сильнее.

Перехватив руку дерзкой девчонки, он попытался обойти её и выйти один на один с Максом. Но тот, казалось, не обратил на него никакого внимания. Спокойно выйдя из-за спины Юты, он уселся на ступени, в ожидании, когда закончится словесная потасовка и можно будет перейти к драке.

– Признавайся, малыш, подслушивал нас? – усмехнулась девушка, нагнувшись к уху Винса.

– Сдалась мне ваша богемная компашка, – ответил он неуверенно.

– То есть, всё-таки следишь? Плохой, совсем негодный мальчишка, – горячо прошептала ему Юта. – Может, однажды ты оставишь в покое меня и нашу «богемную компашку»?

– Не сегодня, детка, – ответил тем же тоном, приняв правила её игры.

– Тогда мне остаётся только пожелать тебе удачки, господин неудавшийся блогер, – усмехнулась она и взяла Макса за руку.

Винс пришел в себя только когда цокот каблучков Юты опустился на пару этажей ниже.

– Че палишь? – перевел он взгляд на Мари, застывшую на пороге, и затянулся горьким дымом.

– Пошел ты, – скривилась она и с нарочитым грохотом захлопнула дверь.

Юта, конечно, несравненна. В этом плане Мари хотела походить на неё. Как мастерски её подруга управляла эмоциями противоположного пола. Сама бы она даже не решилась встать между готовыми к драке парнями, уж не говоря о том, чтобы хамить так откровенно, как это сделала Юта.

25 сентября. Утро.

Этот классный час обещал затянуться еще минимум на полтора. Завуч, а по совместительству учитель русского языка и литературы, организовал большую лекцию для своих учеников, рассуждая о последних событиях, и причинах, приведших к ним. Юта нетерпеливо покачивала ногой, время от времени стуча железным каблуком сапога по металлической ножке парты, чем всё больше раздражала Скрэпа.

– Что ты нервничаешь? – не выдержал он.

– Не могу уже это слушать. Такое ощущение, что весь мир помешался на железнодорожной катастрофе, – прошептала она, не скрывая нервозность в голосе.

– Вообще-то, на месте аварии была замечена блондинка. Может быть, именно поэтому наша Юточка так сильно нервничает? – раздался вкрадчивый голос Солитёра Джима из-за спины так неожиданно, что Юта вздрогнула.

Если бы он только знал, насколько прав, скользнула шальная мысль в её голове, которую она тут же отогнала. Нет, он не прав. Их не было на месте трагедии. Они в этот момент гуляли по объездной дороге.

– Ты просто поехавший, Солитёр, – заступился Скрэппи за свою подругу детства и ласково обнял её за плечи:

– Не обращай ни на кого внимания, Ют. Сейчас любая блондинка нашего возраста находится под пристальным вниманием общественности. Это нормально. Люди жаждут для виновных наказания.

– Если уж на то пошло, то я не блондинка. У меня серые волосы, – пролепетала она, понимая, что сейчас выглядит просто жалко.

– Подбирай выражения, Солитёр. Иначе мне придется научить тебя хорошим манерам, – холодно бросила она себе за спину, в надежде выкрутиться из неприятной ситуации.

– И что ты сделаешь? Сходишь наконец-то со мной выпить по чашечке кофе?

Джим специально сделал такой голос, чтобы звучать небрежно и даже откинулся на спинку стула, попытавшись изобразить ухмылку, как у Нильса, но Юта вдруг обернулась и смерила его с головы до ног взглядом, полным презрения.

– Ты такой мерзкий, Солитёр. Я удивляюсь, как ты терпишь сам себя. Мне никогда не придется марать о тебя руки. Есть те, кто сделает это за меня. С огромным удовольствием.

Скрэппи громко хрюкнул и уткнулся лбом в плечо Юты, имитируя едва сдерживаемый хохот. Привычным жестом она потрепала его по лохматой голове и отвернулась от Джима, несказанно довольная собой. Рыжий парнишка обладал крайне отталкивающей внешностью, и это было причиной номер один пренебрежительного отношения к нему. В двадцать лет ценятся качества души или толщина кошелька. В шестнадцать лет у подростков нет еще ничего, кроме собственной внешности и поэтому им не приходится выбирать, по каким критериям оценивать окружающих.

– Еще посмотрим, кто будет смеяться последним, – пробормотал он едва слышно и отвернулся от высокомерной девчонки.

Долговязый Джим сильно шепелявил из-за своих криво сросшихся передних зубов и носил очки с толстыми стеклами. Конечно, у него были прыщи на веснушчатых щеках и лопатках, и еще ноги колесом, но всё остальное было уже не так важно после первых двух пунктов, которые Юта обычно использовала для описания его внешности, тем, кто не знал его лично.

– Заберешь меня из школы на собственной Бэхе, тогда и поговорим. И то, не факт, – любила повторять она ему. Но парень оказался настойчивее и прилипчивее, чем она предполагала изначально. Последние полгода отделаться от него стало её каждодневной головной болью.

Унылый завуч продолжал вещать о поезде, унесшем с собой сотни человеческих жизней. На минуту Юта прислушалась, продолжая ощущать на своем плече приятную тяжесть головы старого друга, который уже взял себя в руки и перестал прихрюкивать от сдерживаемого приступа смеха.

– Удобно? – спросила она с насмешкой, но он не убрал голову, тихонько угукнув ей в ответ.

– Преступники могут находиться сейчас среди нас. И в данном случае вы все являетесь соучастниками преступления, поскольку бездействие – это тоже противозаконное деяние. Вы не должны скрываться от следствия. И если хоть кто-то из вас располагает информацией о том, кто мог испортить рельсы – вы должны выполнить свой гражданский долг и рассказать об этом старшим. Мы вам не враги, – продолжал вещать завуч, пока Скрэппи потихоньку дремал на плече Юты.

Но после последней фразы он встрепенулся:

– Ага, – возмущенно воскликнул, мотая своей лохматой головой. – По телику три ляма предложили за инфу о личностях подозреваемых. Вы реально думаете, что даже если кто-то что-то и знает, то вы узнаете об этом раньше следаков?

– Вы, молодой человек, сейчас очень ошибаетесь. Я не предлагаю вам добровольно сложить все лавры к моим ногам. Вовсе нет. Я призываю вас к ответственности. Понимаете, о чем я? Если вы знаете хоть что-то, но укрываете эту информацию от следствия, это значит, что вы – соучастник и тоже можете быть арестованы и преданы суду.

Завуч внимательно посмотрел в глаза Скрэппи, не нашедшему ответа и, не услышав вопросов, продолжил свою воспитательную лекцию.

25 сентября. Школьная столовая.

– Мы соучастники, – повторила Юта чуть громче. – Ты искал для нас подходящее название? Вот оно. Мы – соучастники.

В столовой было шумно. В районе окошка раздачи гремели кастрюли и половники, звенели тарелки и граненые стаканы. Кто-то доказывал, что ему неправильно отсчитали сдачу. Кто – то ругался по поводу остывшего чая. А первоклассница с двумя смешными бантами на голове громко рыдала, потому что ей налили компот, хотя она просила сок. За соседним столиком девчонки обсуждали воскресный марафон скидок в местном торговом центре. Блондинка с яркими неестественно – зелеными линзами в глазах время от времени вскидывала руку вверх и, потряхивая кистью, унизанную десятком браслетов, возмущалась:

– Шопинг – это так утомительно!

За соседним столиком парни спорили о двоякой развязке последней серии нашумевшего по всему миру сериала.

– Теперь их силы сравнялись! – кричал один.

– Силы не могут сравняться у тех, кто изначально был всесилен, а потом получил себе в бонус еще и артефакт! – перебивал его другой.

В такой обстановке за своим столиком можно обсудить всё, что угодно, не боясь быть услышанным посторонними людьми. Сложно было даже просто сконцентрироваться на нити разговора, не говоря о том, чтобы быть замеченными нежелательными любопытными одноклассниками.

– Соучастники бывают только при запланированном убийстве! Мы не пророки, чтобы знать заранее о том, что через пятнадцать минут на этом самом месте с рельсов может сойти поезд! Мы просто не успели! Хватит вести себя так, будто мы сделали это нарочно! – вспылила Мари.

Каждое утро она по осколкам собирала себя в единое целое, чтобы подняться с кровати. Мысленный волшебный пендаль придавал сил, чтобы с успехом добраться до кухни и кулем рухнуть на табуретку. Ей тоже хотелось упасть лицом в подушку, расплакаться и обвинить во всем Нильса, ведь это ему было так наплевать в тот страшный вечер, когда они все вместе сидели на путях. Хотелось взять Юту за волосы у затылка и напомнить, кто тогда картинно хватался за голову, развалившись на шпалах, вместо того, чтобы принять чью-то сторону. А потом влепить пощечину Данису, который вчера взял больничный, чтобы трусливо отсидеться дома, как в тот вечер, когда между Максом и Нильсом завязался спор о том, стоит ли сообщать об угоне рельса в вокзальную диспетчерскую. Они готовы были подраться каждый за свою правду. А Данис, как всегда, не имел собственного мнения. А сейчас еще и раздражал всех своим трусливым поведением забитого шакала.

– Ты годишься только подбирать куртки ребят после драки, – сказала бы она ему.

Мари сжимает кулаки снова и снова каждое утро и вместо истерик сидит здесь, в школе. Вместо попыток оправдаться перед самой собой и искать виновных в случившемся, она пытается шагнуть вперёд и жить дальше. Признанный лидер Максимус непробиваем как скала. Даже Мари порой затруднялась ответить, играет ли он на публику своё нейтральное отношение к трагедии или же и в самом деле искренне верит в их невиновность. Так почему они вдвоём находят в себе силы справиться, а остальные нет? Почему люди такие разные? Почему поступкам даже близких друзей порой так невыносимо сложно подобрать объяснение?

На адском классном часу, который в её классе проводила сама директор, собственной персоной, место за партой рядом с Мари пустовало. Именно тогда она, прикрывшись дневником, быстро набрала сообщение Данису.

«Взял больничный. Горло болит» – ответил он коротко.

«Не ври мне, сволочь!» – отправила она ему.

«Сорри, Мари. Я, правда, не смог»

Не смог. НЕ СМОГ! Почему же они втроем могут, а он – нет? Ладно, Нильс. Этого человека они списали со счетов на ближайший месяц. Но он вернётся к ним, никто в этом не сомневался. В отличие от забитого Даниса, трясущегося в своей комнате.

– Марика? – позвал Макс чуть громче.

Она подняла взгляд. Похоже, собственные мысли оглушили настолько, что она перестала присутствовать в реальности. В последние дни всё тяжелее возвращаться в настоящее и настраивать своё сознание на восприятие информации. Во всяком случае, она сейчас не могла быть уверена, сколько раз её позвал Макс перед тем, как она отреагировала.

– Что говорит отец? – повторил он свой вопрос.

– Вчера избили какого-то парнишку в лесопарковой зоне. Неизвестно, насколько это связано с трагедией. Но следствие не исключает и этот вариант. Всем страшно. У вас сейчас тоже был классный час?

– Классуха умоляла нас выдать подозреваемых, если хоть кто-то знает, о ком идет речь. Но этого никто не знает, – сказал Макс. – Я даже поснимать успел немного.

– Надеюсь, что эта страница нашей биографии умрет вместе с нами, – кивнула Юта, не приняв во внимание его последнюю фразу, в отличие от Мари.

– Что ты снял? И для чего?

– Страна должна видеть, как школьная администрация вытряхивает из своих учеников душу. Люди думают, что всем плевать и поэтому выходят на митинги. Пусть они узнают, что это не так. Что школа загоняет нас в угол, лишь бы выжать из нас хоть грамм полезной информации.

Девочки снова вынуждены были согласиться.

Единственное, что сейчас поможет родственникам погибших – это осознание того, что все они не одиноки в своём горе.

Резко отодвинув стул, Мари первой поднялась со своего места.

– Смотри куда прёшь, – невежливо откликнулся Маркус, одноклассник Юты, сидящий у неё за спиной.

– Я не замечаю тебя с тех пор, как ты расстался со своей соткой килограммов, – съязвила Мари и отвернулась, не готовая к продолжению диалога.

Он что-то кричал ей вслед, но она уже не слушала, направляясь к окошку раздачи, чтобы оставить свою тарелку и граненый стакан.

– Как думаешь, Маркус мог что-то слышать из нашего разговора? – спросила Юта тихо, наклонившись к уху Макса.

– Чёрт его знает, сколько он здесь сидит. Я, вообще, не видел, в какой момент он подошел, – ответил Макс.

Оба они смерили его подозрительными взглядами и следом за Мари отправились к столу для грязной посуды.

26 сентября. Утро в полицейском участке.

Толпа митингующих расступалась перед офицером полиции, образовывая коридор свободы, будто море перед Моисеем. Офицер считал это коридором уважения к власти в его лице. Мол, он ведет это расследование, пропадая круглосуточно в здании управления и собирая воедино бестолковые протоколы допросов бестолковых свидетелей бестолковыми следователями. Всё это мероприятие, в целом, тоже было бестолковым, поскольку результатов было ровно столько же, сколько и неделю назад. Ноль, потихоньку уходящий в минус.

Но офицер ошибался.

Митингующие именовали это коридором презрения к бездействию следственных органов, которые до сих пор не вышли на след пресловутых подростков. Ослепленные горем, они не хотели видеть сколько сил прикладывает к расследованию этого страшного дела всё управление. Ясный ум затуманила боль. В такой утере человеку не нужно ни правосудие, ни месть, ни-че-го. Только бы проснуться и осознать, что всё это было ночным кошмаром.

От внезапного болезненного удара в затылок офицер полиции обернулся в сторону толпы, смотревшей на него одинаково осуждающим взглядом. Он не был ранен или обижен. Помимо удивления сейчас он не испытал никаких чувств.

Вперед выступила женщина лет сорока. Вся её фигура выражала крайнюю степень решимости и готовности вступить в неравную схватку с лицом закона. Крепко зажав в руках камень, она молча смотрела в глаза офицеру. Он смотрел на неё, ожидая требований.

– Дочери – близнецы. И муж. Теперь скажите мне в лицо, что вы делаете ВСЁ возможное, чтобы отыскать подозреваемых, – потребовала она, не повышая голоса.

Он думал не дольше секунды.

– Пройдемте в мой кабинет.

Развернувшись спиной к людям, он открыл дверь и, не глядя на окружающих, пошел вперед. Позади, в такт его шагам, звучали тяжелые шаги убитой горем женщины. В молчании они дошли до кабинета, и офицер трижды повернул ключ в замочной скважине. Жестом приглашая её пройти, он вошел следом и закрыл дверь на щеколду изнутри.

– Чтобы никто не помешал, – ответил он на её немой вопрос и, бросив портфель на подоконник, сел в свое высокое кресло.

Сложив руки в замок прямо перед собой, он кивнул ей в сторону стульев. Неловко переступив с ноги на ногу, она всё же осторожно присела на самый край, неестественно выпрямив спину.

– Я слушаю вас, – кивнул офицер и чуть наклонил голову влево, давая понять, что сейчас перед ней находится человек, а не лицо закона.

– Мы пишем жалобу президенту. Текст почти готов. Осталось только собрать подписи, – объявила она с вызовом, но тут же снова опустила голову и поникла.

– Хорошо, меня снимут с этого дела. Вы же этого добиваетесь?

– Нет, – покачала она головой. – Я просто хочу, чтобы вы работали.

– Я пришел сюда к восьми утра. А ушел в начале четвертого утра. На работе нахожусь двадцать часов в сутки. Вы считаете, что я мало работаю?

– Не мало. Безрезультатно.

– Откуда вы знаете?

Женщина замялась, но ответила.

– Ребята ваши курить вчера выходили. И люди услышали их разговор.

– Понял, – кивнул офицер. – Следователей и их бездарных помощников уволим. Я уйду по собственному. Дальше что?

– Сюда посадят толковых.

– Знаете, я хочу вам сказать, что кого бы сюда не посадили, они найдут в точности то же самое. Ничего. Потому что на месте аварии затоптаны все следы. Рельсы раскурочены поездом настолько, что эксперты так и не смогли дать стопроцентного ответа, были ли они испорчены кем-то нарочно, либо просто случился угон рельса из-за движения насыпи. Возможно, что сейчас вы возненавидите меня еще больше… Но я не уверен, что подростки, которых видела уйма свидетелей, испортили рельсы. Существовали ли эти подростки, вообще. Если бы вы слышали, насколько расходятся показания свидетелей, вы бы тоже в этом засомневались.

– Я не пытаюсь найти виновных любой ценой. Но не приведи случай оказаться вам на моем месте.

– У меня дома дочь. Ей пятнадцать лет. И она – самое дорогое, что есть у меня. Я готов разорвать в клочья каждого, кто причинит ей хоть малейший вред. Но это жизнь. И в ней случаются не только взлеты, но и болезненные падения. И, к сожалению, мне это неподвластно. Иногда я хочу запереть её в комнате, чтобы знать наверняка, что с ней ничего не случится. Я прекрасно вас понимаю. Если бы я вдруг остался без неё, наверное, я вел бы себя точно так же. Как офицер полиции, я призываю вас быть благоразумной. Как отец, я хочу просить Бога, чтобы он дал вам сил пережить всё то, что сейчас произошло с вами.

Женщина подняла голову и посмотрела на него таким долгим и внимательным взглядом, словно оценивая, насколько правдивы его слова. Офицер замолчал и просто смотрел на неё, призывая себя выдержать этот её настороженный взгляд.

– Я писала на диктофон наш разговор. Хотела использовать его против вас.

Она вытащила небольшую металлическую коробочку с кнопками из сумки и с нарочитым стуком бросила её ему на стол.

– До свидания, – попрощалась холодно, но без недовольства.

Щёлкнул шпингалет. Хлопнула дверь. Тяжелые шаги постепенно затихли.

Офицер всё смотрел на диктофон, так небрежно брошенный ему на стол. Толпа на улице выслушала женщину, вышедшую из здания управления. Покивав в такт её словам, они потихоньку разбрелись в разные стороны. Медленно, но верно площадка опустела.

Офицер этого не заметил. Его внимание еще долго было приковано к вещице, оставленной женщиной, так страстно желающей сместить его с занимаемой должности. Вот так поставишь в тринадцать лет перед собой цель. Идешь в заданном направлении большую часть своей жизни. А потом появляются люди, считающие, что ты в своей профессии просто профан. И всё летит в трубу. Несмотря на то, что жалобщик не прав. Но кто же будет в этом разбираться? Сегодняшним миром правят жалобы. Кто первый пожаловался – того и правда. А уж, кто виноват на самом деле, разбираться недосуг. Все работают на заверенные печатями и подписями бумажки для особо обиженных.

26 сентября. После школы.

«Подожди меня после уроков» – пришло сообщение от Мари как раз вовремя. Юта уже спускалась в гардероб вместе со Скрэпом, готовым, как обычно, проводить её до подъезда, чтобы оградить от настырного Джима. Забрав в окошке верхнюю одежду, ребята отошли к скамейкам, чтобы спокойно одеться, не толкаясь в фойе с шумными пятиклашками.

– Солитёр сегодня держался от тебя на расстоянии. Ты просила кого-то из своих поговорить с ним? – спросил Скрэппи, помогая Юте одеться.

– Нет, сама не понимаю, что с ним произошло, – пожала она плечами. – В любом случае, чем меньше он ко мне приближается, тем свободнее я себя чувствую.

– Мне самому иногда кажется, что поблизости мелькает его рыжая голова, – кивнул Скрэп, которого тоже порядком раздражал неприятный долговязый парень. – Паранойя.

– От него воняет еще постоянно каким-то свинарником.

– То есть он не через дуршлаг загорает? Это просто навозные брызги на его роже?

Скрэппи громко расхохотался от собственной шутки, и Юта тоже хмыкнула. Это действительно прозвучало забавно в контексте к внешности Джима.

– Скрэп, никто меня не понимает так, как ты. Я рада, что ты есть у меня.

– Не начинай свои трижды мерзкие нежности, – скривился он.

– Кстати, Марика попросила её подождать. Так что, давай уже вали домой, упырь, – обворожительно улыбнулась она.

– Сама упырь, – передразнил он. – В следующий раз в одиночку будешь отбиваться от Солитёра. Досвидос, амигос.

Помахав Скрэппи рукой, она села на деревянную скамейку и уткнулась в телефон.

«В гардеробе» – послала она сообщение Мари.

«Спускаюсь» – пришел ей ответ.

И, действительно, через несколько минут она уже была рядом. Наблюдая за подругой со стороны, как та нервно ищет номерок в сумке и дрожащей рукой протягивает его в окошко, Юта невольно сделала для себя вывод о том, что всегда сдержанной и рассудительной Марике ничуть не легче, чем ей самой. Судя по всему, находясь дома в постоянном напряжении под пристальным наблюдением отца, та, как и они все, сходит потихоньку с ума. Юта позволяла себе расплакаться, закрывшись в ванной комнате. Выворачивая кран с горячей водой до упора, она включала музыку в переносной колонке на полную громкость, вставала под обжигающие струи воды и рыдала во весь голос. Давая волю эмоциям, она могла упасть на колени, биться головой о кафельную стену и кусать губы до кровавых капель. Всё равно маме в спальне был слышен только оглушительный рёв колонки. После таких истерик из ванной комнаты она выходила новым человеком. Человеком, способным просуществовать еще один бесконечный день. Откуда брала силы Марика – для Юты оставалось секретом.

– Куртку у бомжа взяла потаскать? – мрачно спросила она, мельком оглядев верхнюю одежду подруги.

– Вообще – то, это моя старая куртка, – ответила Мари, наматывая шерстяной клетчатый шарф поверх затасканного до трещин дерматина.

– Если ты считаешь это удачным дизайнерским решением, то выбрось свои модные журналы в мусорное ведро. То, что впаривают массам модельеры, сами они никогда не надевают. Это заговор, Мари. Они хотят остаться единственными прилично выглядящими людьми в мире.

– Юта, если кто-то из свидетелей вдруг вспомнит желтый цвет, мелькавший среди деревьев, отец нас вычислит в два счета. Тебе надоело жить спокойно?

Они вышли из школы и не спеша направились в сторону оживленного перекрестка.

– Я бы не назвала эту жизнь спокойной. У меня глаз дёргается, когда на экране телефона отображается незнакомый номер.

– А мой отец расследует это дело! Дорогулька, просто скажи, кому из нас тяжелее? Я посмотреть боюсь не в ту сторону, чтобы папа вдруг ненароком не начал нас подозревать!

Мари топнула ногой так яростно и неожиданно для самой себя, что, испугавшись потока эмоций, принялась мысленно считать до десяти, для восстановления равновесия. В их положении очень важно оставаться беспечными подростками за пределами своей компании, иначе можно выдать себя бдительным прохожим случайной реакцией.

Какая-то женщина с большой хозяйственной сумкой в руках обернулась и покачала головой. Если бы она еще вдруг услышала разговор подруг, сдала бы их без промедления. В этом не сомневалась ни одна из них.

Несколько секунд девочки шли молча. Юта едва передвигалась в своих сапогах на высоком каблуке по сентябрьской грязи. Несколько дней подряд шел дождь, размыв местами даже асфальт. Споткнувшись на ровном месте в очередной раз, она, наконец, взяла под руку Мари и вернулась к разговору о куртке.

– Отец даже не знает, какого цвета твоя куртка. Больше подозрений ты вызовешь, если вдруг внезапно перестанешь её носить.

– Мы покупали её с мамой на его деньги. Конечно, он после покупки посмотрел чеки, пощупал, сколько в ней синтепона и проверил, насколько там глубокие карманы. Мой отец всегда готов к тому, что я могу вдруг пропасть. Позвони ему сейчас, и он скажет тебе, во что я одета.

– Он у тебя – параноик.

– Сама ты параноик. Просто он офицер полиции. А жёлтую куртку я еще на прошлой неделе специально испачкала шаурмой. Мама не смогла её отстирать и там теперь огромное жирное пятно. Так что я, вроде как, наказана за то, что плохо обращаюсь с вещами и не ценю труд родителей.

– Портить вещи нарочно, чтобы потом иметь вескую причину не носить их. Марика, ты страшный человек. Я тебя боюсь.

Девчонки рассмеялись и толкнули друг дружку в плечо, совсем как раньше, когда они могли начать беситься просто так, от хорошего настроения. Бросив сумку на скамейку, Мари перевела взгляд на дверь подъезда, к которому они подошли совершенно случайно.

– Позвоним Данису? – предложила она Юте, но та только покачала головой.

– Я никогда не понимала тараканов в его голове. Давай сама, а я обещала зайти к Максу. Он там монтирует наш последний вайн, просил помочь со звуковым оформлением.

Улыбнувшись на прощание, она взмахнула своими длиннымисеребристыми волосами, забранными в высокий хвост и, неловко перескакивая через лужи, побежала в сторону от дома Даниса. По большому счету, Мари и самой не хотелось идти к нему, но бросить друга в тяжелой для него (и для неё, и для остальных, вообще-то, тоже) ситуации – было болезненным ударом в совесть, которая, не стесняясь, грызла её с особым остервенением.

– Данис? – позвала она в домофон, из которого не доносилось ни звука. – Это я, Мари.

Прижавшись к стене спиной, он босыми ногами стоял в коридоре на ледяном ламинате, раздумывая стоит ли открывать дверь. Голос Марики не успокоил. Наоборот, на мгновение воображение услужливо выдало ему картинку Мари, закованной в наручники, за спиной которой стоят два крепких парня при исполнении. Они шепчут ей: «Если он откроет нам дверь, мы скостим тебе пару лет». И Марика, будто робот, послушно выполняет их приказ.

– Открывай, чёрт бы тебя побрал! Холодно тут стоять. Можешь посмотреть в окно, я одна!

Инстинктивно сжав кулаки, Данис нервно потоптался на одном месте, не торопясь открывать. Настоящая Мари никогда бы не сказала, что она одна. Сейчас он выглянет с балкона, она помашет ему рукой, а крепкие ребята в это время прижмутся к двери подъезда, чтобы он не смог увидеть их присутствие.

– Считаю до трёх и ухожу, – донеслось из трубки домофона.

Его квартиру возьмут штурмом рано или поздно. Надо открывать. Быть может тем, кто сдается в полицию добровольно, светят какие-то поблажки в суде… Сделав глубокий вдох, Данис набрался смелости и крепко сжал в руке трубку домофона. Указательным пальцем он несколько раз тщетно пытался попасть в кнопку для открытия двери, но руки предательски тряслись, а сердце колотилось как бешеное.

– Марика, я сейчас открою, – сказал он, чтобы та не ушла, не дождавшись.

Через минуту она уже стояла перед ним. Совершенно одна, без сопровождения полицейских. Данис специально оглядел лестничную площадку и даже спустился на пару ступеней вниз, чтобы окончательно убедиться в том, что она пришла не подставить его.

– Ты отвратительно выглядишь, – констатировала она, разматывая одной рукой свой огромный шарф, отдаленно напоминающий шерстяной плед.

– Я просто приболел немного, – попытался он отговориться, но обмануть Мари не удалось.

– Знаю я, как ты приболел. Удивлена, как ты до сих пор не продал свой мотоцикл и не свалил за бугор. Тебе, самому-то, не стыдно?

Чувствуя себя как дома, она одним движением швырнула тяжелую сумку с учебниками в угол коридора, надела тапки и по-хозяйски прошла на кухню,

– Ты когда ел последний раз? – спросила, выглядывая из-за приоткрытой дверцы холодильника, где искала готовую еду.

– Вчера. Марика, я не голоден, – нервно дернув острым исхудавшим плечом, Данис присел на подлокотник мягкого кухонного дивана. Обеими руками он схватил себя за локти и сжал их до побелевших костяшек.

Этот жест забитого собственным страхом человека откровенно не понравился Мари. Она приподняла одну бровь, сморщилась, но не стала ничего ему говорить.

– У тебя тут, вижу, остатки пиццы в коробке. Будешь?

– Я не уверен, что её еще можно есть. Мама целыми днями пропадает на работе, ей некогда готовить. И за порядком слежу тоже я. Поэтому, как видишь, я не могу тебе сказать, когда была куплена эта пицца.

Ухватившись за край жирной коробки двумя пальцами, Мари отправила её в помойное ведро.

– Кусок черничного пирога? – спросила она, всё так же выглянув из-за дверцы холодильника.

– Та же история, – кивнул Данис.

Пирог отправился следом за пиццей.

– Лазанья? – снова голова в кудряшках, вопросительно выглядывающая из-за дверцы.

– Мама готовила на выходных, – ответил Данис.

– На этих? – уточнила Мари и, не получив внятного ответа, бросила её сверху на пиццу с пирогом. Туда же со звуком мерзкого шлепка полетели остатки пюре, покрытые зеленоватой коркой, дурно пахнущие паровые котлеты и склизкое овощное рагу.

– Сейчас позвоню в доставку еды, закажу тебе чего-нибудь, – деловито вытащила из кармана смартфон Мари, вываливая в раковину куски прокисшего молока из коробки. – Бабки есть?

– Карта, – кивнул он.

Наблюдая за Мари, снующей по кухне с щёткой в руках и одновременно диктующей девушке – оператору из службы доставки еды список того, что, по её мнению, Данис должен употребить уже сегодня, он немного расслабился. Она видела то же самое, что и он. Пережила то же самое, что и он. Но не закрывается от мира и пытается идти дальше. Ему не хотелось лезть ей в душу, но выглядела она более чем достойно. Небольшие синячки под глазами и непривычно выпирающие ключицы, которые она прятала под школьной формой – это было всё, что выдавало её бессонные ночи, смешанные с кошмарными снами. Его же сейчас выдавало всё. Начиная от затравленного взгляда исподлобья, заканчивая старческими ужимками, несвойственными подросткам.

Обед доставили вовремя.

Разложив на столе солянку в пластиковых тарелках с крышкой, блины с мясом и с творогом, лапшу в коробочках, овощи в контейнерах и разлив по стаканам клюквенный морс, Мари достала из ящичка белоснежного кухонного гарнитура серебряные ложки с вилками и уселась напротив Даниса.

– Сегодня мы обедаем вместе, и ты рассказываешь мне всё, что с тобой происходит. Я не уйду отсюда, пока мы не поговорим, – строго произнесла она и приложила палец к губам, услышав звонок телефона.

– Да, папочка? – максимально вежливо ответила она. – Я у Даниса, нам задали прорешать домашнюю контрольную по алгебре, а он немного не разобрался в теме… Конечно, я ему всё объясню… Да, тепло одета… В чёрной куртке и шапка вишнёвая такая, с помпоном, помнишь?… Нет, двоек нет. По литературе получила «хорошо» и по физике «отлично»… Конечно, это моя вина, я буду лучше стараться, чтобы в дневнике не было никаких «хорошо», только «отлично»… Я люблю тебя, пап.

Она нажала «отбой» и посмотрела в бегающие глазки Даниса. Он выглядел нетипично. Всегда чересчур полный, набравший десяток лишних килограммов на бургерах, шаурме и бесконечных шоколадных перекусах, сейчас он был уже почти стройный и подтянутый. Что отчасти делало его даже симпатичным. Жирные щёки осунулись, обнажив красивые голубовато – зеленые глаза. Русые волосы, всегда падавшие сальной паклей на лоб, теперь были переброшены на одну сторону, открывая его лицо, очистившееся от подростковых угрей, благодаря снижению уровня потребляемых в немыслимых количествах сладостей. Вместо откормленного ректорского сынка перед Мари сейчас сидел обыкновенный парнишка, не выделяющийся отрицательными чертами внешности из толпы.

– Я хотел стать хирургом, Марианка, – неожиданно сказал он, развозя блин со сметаной по всему контейнеру. – Что теперь со мной будет?

– Ты умер что ли? – спросила она удивленно, шумно отхлебнув морс из высокого бокала. – Почему говоришь в прошедшем времени?

Морс она пила точно так же, как обычно пил пиво по вечерам отец Даниса. Это сходство заставило его улыбнуться, но на вопрос он ответил.

– Кстати, ты очень точно подметила. Если судить по ощущениям, то будто бы умер.

– А если не по ощущениям?

– Мне никогда не стать хирургом. Я почитал в интернете. Часто после пережитого стресса у людей тремор остаётся на всю жизнь. Посмотри, как трясутся мои руки. Мне больше не о чем мечтать.

Данис продемонстрировал ей свои ладони, которые, действительно, тряслись так, будто парнишка не просыхает неделями.

– Я мечтала стать юристом. Знаменитым, высококвалифицированным адвокатом, если точнее. Чтобы самой выбирать для себя интересные дела. Чтобы не отстаивать интересы убийц и воров. Чтобы защищать только тех, кто не виновен. Если нас сейчас найдут, у меня никогда не будет карьеры в этом направлении. Даже если мы вдруг сможем доказать, что непричастны и если нам вдруг поверят, осадочек-то всё равно останется. И где бы я ни представилась своей фамилией, обо мне всегда будут думать, мол, это та, которая виновна в катастрофе, и она ушла от ответственности, благодаря отцу – офицеру полиции. Я буду знать, что это не так. Ты будешь знать это. Макс. Юта. Нильс. И, возможно, мы сможем доказать это еще двум сотням человек. Но потом всплывет в Сети информация, что мой отец занимался расследованием этого дела, а твоя мама – влиятельный ректор знаменитого университета, и нам не отмыться уже никогда. Каждый будет уверен, что мой отец закрыл это дело, благодаря деньгам твоей мамы. Нам никогда не очистить свои фамилии от грязи, которой мы, по большому счету, не касались.

– Я приходил к Максу и просил его сдаться добровольно. Он отказался. Мне кажется, что рано или поздно нас вычислят. Это обязательно случится. Рано или поздно всплывает любая тайна.

– Не любая, – не согласилась она. – Например, тайну известного маньяка Зодиака не раскрыли до сих пор. Похоже, что не раскроют уже никогда. Мужчина убил кучу людей, прогремел на весь мир и просто испарился. Мы тоже должны просто испариться, понимаешь, Данис?

– Потому что мы тоже убили кучу людей и прогремели на весь мир? – он усмехнулся так горько, что от его голоса по спине Мари медленным маршем проползли ледяные мурашки.

– Мы. Никого. Не убивали, – отчеканила она в надежде, что эта информация дойдет до него рано или поздно.

– Данис, я просто не понимаю, что происходит в твоей голове. Мы никоим образом не виноваты в катастрофе. Почему ты не веришь нам, своим друзьям? Почему ты веришь людям из телика, которые говорят тебе, что ты виновен? Ты был на месте крушения поезда и должен помнить и понимать, что твоя единственная вина – в бездействии.

– Вина в бездействии, – повторил он безучастно. – Значит, я виновен в смерти всех этих людей. Я тебе ведь сейчас говорю то же самое.

Мари медленно подняла голову и посмотрела ему прямо в лицо. Депрессия этого человека оказала на неё негативное воздействие. Вытянувшись в струну, она взяла себя в руки и смяла пустой пластиковый стаканчик, чтобы не воткнуть вилку в кисть этому нытику. Он даже не пытался включить голову и здраво подумать, предпочитая страдать по поводу своей безучастности в тот роковой вечер.

– У тебя никогда, черт побери, не было своего мнения, утырок, – прошипела она. – Ты только и можешь, что бросаться в поддержку то Макса, то Нильса. Где ты был восемнадцатого сентября, когда они чуть не подрались на рельсах, отстаивая каждый своё решение? Что ты делал тогда? Не помнишь? Так вот я тебе напомню, ты хотел бежать собирать за ними куртки, снова! Будь мужиком, наконец! Возьми себя за шкирку и вытащи из той кучи дерьма, в которую ты втоптал себя сам! Никто из нас тебе не сможет помочь, пока ты сам не осознаешь, что ты в заднице по своей вине!

В кулаке Мари сжала вилку так крепко, что ногти впились в кожу почти до крови. Не осознавая до конца, что она делает, с размахом воткнула её в один из блинов в пластиковом контейнере. Серебряные зубцы погнулись во все стороны от силы удара. На мгновение установилась тишина. Данис не вздрогнул, не испугался и, вообще, не выказал никакой реакции на выпад Мари. Она эмоциональна сверх меры, он это знал и был готов к тому, что она либо врежет ему по лицу, либо испортит одну (а, может, и не одну) из вещей в его доме.

– Каждый вечер я открываю окно и смотрю на огни города. Шестой этаж. Достаточно будет одного шага, Мари. Каждый вечер я смотрю на город. Каждый вечер почти готов шагнуть вперед. Каждый вечер я закрываю окно и ложусь в постель. Заходит мама. Спрашивает, как дела, кивает невпопад, выключает свет в моей комнате, и я остаюсь снова наедине со своими кошмарами и обещаниями сделать этот шаг завтра. Наступает завтра и ничего не меняется. Иногда мне кажется, что я попал во временную петлю.

– Умереть ты всегда можешь завтра. А сегодня просто в последний раз попробуй сделать всё для того, чтобы решить свои проблемы.

– Что мне делать, когда наступит завтра?

– Завтра не наступит никогда, Данис. Завтра утром будет снова сегодня. Со вчерашними нерешенными проблемами в твоей голове.

26 сентября. Вечер.

Они снова меня не заметили. Макс налетел на меня из-за угла и едва не сбил с ног. Конечно, я потребовал извинений, но он даже не посмотрел в мою сторону. А зачем? Ведь я для него пустое место. Снова он поставил меня в неловкое положение. Остальные видели, как я ору ему в спину, чтобы он смотрел, куда идет. Макс сделал вид, что меня не существует и в очередной раз выставил идиотом на глазах у всех.

Если раньше у меня и могла проскользнуть шальная мысль удалить видео, то после сегодняшнего очередного унижения я кардинально пересмотрел свои взгляды. Этого высокомерного недоумка нужно проучить. Заодно, и всю его богемную компашку, которая готова за ним рюкзак носить и с ложечки в буфете кормить.

Быть может, я бы отнесся к этому не так болезненно, если бы с ним не шла Юта. Его пренебрежение ко мне при ней стало выстрелом в упор. Она держала его под руку и что-то говорила прямо в ухо. Конечно, удивительно, как в таком положении они умудрялись нестись, как сумасшедшие. Она бежала в аккуратных сапожках на высоком каблуке, быстро-быстро переставляя свои длинные ноги. Её серебряные волосы, забранные в высокий хвост, хлестали Макса по локтям и по спине, но, казалось, что он не обращает внимания на такие мелочи. Я люблю её волосы. Часто я их перебираю прямо на уроке, незаметно для неё. Юта бы не поняла мотивов моего поступка, заметь она хоть раз, что я незаметно касаюсь её. Я не был помешан на ней, нет. Вряд ли я смогу назвать чувство к ней любовью. Скорее, это просто интерес, удовлетворить который я не могу уже много лет. Почему именно она? Почему некрасивая Юта считается самой популярной девочкой в школе? У нас много девчонок на порядок красивее, чем она. Та же Марика, например.

Они так и не обратили на меня никакого внимания. Зато я заметил, что у неё с ним важный разговор. Ко мне она никогда не была так тепла, как к нему. Я часто наблюдал за их компанией со стороны. И Юта, и Марика. Обе будто не могут надышаться на своего кумира. Ловят каждое его слово. Жадно цепляются за каждую его идею.

Вчера вечером Макс выложил на свой канал очередной вайн с девчонками в главных ролях. Он там сидит на офисном стуле, спиной к фотофону, на котором нарисованы психоделические разноцветные звёзды. И девчонки по очереди визжат: «Ты же обещал быть моим!» и обе вешаются ему на шею.

– Вот, что происходит вокруг, когда ты один из всего класса разбираешься в химии, – говорит Макс, указывая кивком головы на пищащих девчонок.

Следующий кадр.

Лохматый Макс в очках стоит впереди девчонок, которые тычут его шариковыми ручками, хохочут и называют «мамочкиным ботаном».

– То, что происходит на самом деле, – комментирует Макс гнусавым голосом.

Что, кстати, его ничуть не портит. Ни очки. Ни гнусавый голос. Ни даже если он весь обрастет прыщами и коричневыми веснушками. Он всё равно останется любимчиком всех, кто хоть раз зашел на его канал или пообщался с ним вживую.

– Ты будешь на сладкое, красавчик, – пообещал я ему вслед. Макс с Ютой, отдалялись от меня в коридоре, а я стоял один среди толпы, как посмешище.

Они чувствуют себя вершителями собственных судеб, ошибочно полагая, что каждый миг своей жизни находятся в движении. Но это лишь иллюзия. Фантазия с элементами утопии в их посредственных мозгах. Да, я не могу оспорить тот факт, что счетчик числа подписчиков «блистательного» Максимуса вращается без остановки. Но его самого и его команду он не ведёт на вершину. Счетчик подписчиков не есть цель, это лишь инструмент для достижения цели. Нужно иметь малость серого вещества в голове, чтобы понимать, как грамотно использовать любовь аудитории во благо себе. К счастью для меня – это не в его силах. «Великолепная пятёрка» застряла в стране грёз. И я считаю своим долгом выдернуть их оттуда на просторы реального мира. Оглядитесь, ребята! Всё не так радужно, как вам видится. Хватит занимать чужие места на сладкой вершине жизни. Пора уступить пьедестал тому, кому он принадлежит по праву.

29 сентября. Полдень

Мари сидела на школьном подоконнике, широко расставив ноги и установив локти на колени. В одной руке она сжимала планшет, а в другой – сладкую булку с яблочным джемом и сахарной пудрой. Указательным пальцем той руки, в которой была зажата булочка, она листала новостную стену социальной сети. Рядом с ней стояла жестяная банка газированного напитка, из которой она периодически делала глоток. Шумно отхлебнув, она перевела взгляд на противоположную стену.

Там стояла Юта. Сложив руки на груди, с нескрываемым осуждением она смотрела на подругу.

– Хватит чавкать. Тебя на втором этаже слышно, – вслух возмутилась, заметив, что Мари обратила на неё внимание, и, звонко стуча каблучками, подошла к ней вплотную.

– И то, что ты сегодня в брюках, не означает, что нужно сидеть, как мужик, – добавила она, недовольно оглядывая позу Мари.

– Отвали, – огрызнулась та, громко отрыгнула и развернула планшет экраном в сторону Юты.

– Десять тысяч просмотров, – кивнула она, скривившись от пацанских замашек Марики. – Я утром еще видела.

– Я, конечно, понимаю, что Максимус делает неплохой контент, но кто эти десять тысяч людей, посмотревшие наш вайн? – пожала плечами Мари и развернула планшет обратно к себе.

– Ты лучше скажи, что известно по катастрофе? Сегодня одиннадцатый день. Вроде СМИ утихают. Может быть, у нас есть шанс?

– Папа всё так же живет на работе, но про бунт больше ничего не слышно. Я читала, что его организатором была женщина, которая в поезде потеряла мужа и дочек-близняшек. Потом писали, что мой отец её арестовал, мол, люди видели, как он скрутил её прямо у здания Управления и затащил внутрь. Толпа испугалась и разбежалась. Но, сама знаешь, какие у нас бывают слухи. Один сказал, другой что-то услышал и подхватил. Третий уже интервью в газету дал. Сама я побаиваюсь у отца спрашивать, что теперь светит этой женщине и, вообще, было ли что-то подобное на самом деле. Единственное, что я знаю: у Управления под окнами больше никто не ночует, как в первые дни, потому что мы с мамой вчера вечером ездили папу забирать с работы. Так вот, там было пусто.

– Это означает, что у нас еще есть шанс, – улыбнулась она грустно. – Если некоторые особо трусливые личности не заложат нас с потрохами при первом удобном случае.

– С «трусливыми личностями», – процитировала Мари подругу, – дела у нас обстоят еще более плачевно. Он собирается с духом, чтобы сигануть с шестого этажа. Я не знаю, что с ним делать. Уговаривать ласково и нежно – бесполезно. Он не воспринимает. Я наорала на него, хлопнула дверью и ушла. Вроде шоковой терапии. Но я не думаю, что этого хватит надолго.

– Если он сиганёт, это будет настолько подозрительно, что любой следователь, который попытается копаться в причинах суицида Даниса, первым делом полезет в его электронный дневник, куда он изливает душу. И я готова поспорить, что он там расписал в подробностях степень нашей вины в катастрофе. Если он умрет, он утащит всех нас за собой.

– Юта, так нельзя говорить. Это очень цинично, – покачала головой Мари.

– Правда всегда цинична. Но это не значит, что её нужно замалчивать.

От неловкости Мари спас звонок, вызвавший девчонок на урок. Обнявшись на прощание, Юта прислонилась лбом к виску подруги, и они в молчании разошлись по соседним классам.

29 сентября. Вечер.

– Здоров, братан, – Макс старался заходить к Нильсу так часто, как позволяло ему время.

Сегодня он пришел к нему позднее, чем обычно. Пришлось задержаться в школе для подготовки к участию в конференции по международным отношениям. После факультатива дольше, чем рассчитывал изначально, монтировал последний влог, который начался примерно за пару недель до восемнадцатого сентября и вот теперь, наконец, готовился увидеть свет. Монтаж затянулся из-за кропотливой работы по удалению всех кадров, где были хоть какие-то намёки на соседство с железной дорогой. Много смешных диалогов и ужимок Нильса пришлось вырезать из-за того, что они произошли там, на том самом месте.

– Проходи. У меня сегодня мамка с отцом дома, пошли в моей комнате посидим. Чайку? – предложил он в своей привычной манере.

– Да, давай. Я печенья принес. Девчонки на трудах напекли.

– Травануть меня решил? – улыбнулся Нильс.

Уже улыбается. Для Макса это был хороший знак, потому что первые дни после похорон его вечно смеющийся друг разучился улыбаться. Он вёл себя так подчёркнуто отстранённо, что Макс начал переживать за его душевное здоровье. Постоянно заплаканные глаза, взгляд в пол и шуршащая пачка антидепрессантов под подушкой говорили сами за себя. Он плохо воспринимал устную речь и едва мог формулировать собственные мысли. Иногда Максу казалось, что мозг его друга потихоньку атрофируется, раз тот прикладывает столько сил для того, чтобы проделать элементарные вещи, вроде простого нажатия на кнопку электрического чайника. Сегодняшняя улыбка – первая за последние десять дней. Определенно, это очень и очень большой шаг вперед.

Войдя в непривычно пустую комнату, Макс упал на кровать Нильса-старшего и перевёл взгляд на встроенную полку под письменным столом своего друга. Обычно на ней в беспорядке лежали школьные рюкзаки с учебниками и сменной обувью, но сегодня там стояла початая бутылка рома.

– Братан? – вопросительно взглянул он на Нильса и тот нахмурился, будто не желая делиться своим состоянием.

– Он приходит ко мне каждую ночь и говорит, что не злится на меня.

– Это плохо? – пожал Макс плечами, не понимая, как реагировать на эту информацию.

– Я не могу не винить себя в его смерти, понимаешь? Он всегда был в моей жизни. А теперь эта кровать опустела. Он не шумит по ночам, наливая себе подряд шестой чай с бутерами. Не смотрит сериалы до четырех утра, мешая мне спать своими смешками. Не называет меня «малой» и мне больше не надо находиться в постоянном ожидании воспитательного подзатыльника. Знаешь, о чем я только что думал? Через несколько лет мы станем с ним ровесниками. А потом я стану старше, чем он. Это провалище, бро.

– Ты никогда не станешь старше. Это закон природы, – ответил Макс, не зная, что еще можно ответить, в принципе, на очень правильные мысли своего друга.

– Мне кажется, что я ощущаю его рядом постоянно. Лишь протяни руку. Только всё это не имеет смысла, когда он не тянет мне свою в ответ. У нас всегда были шутки на одной волне, мы много бесились. Мне часто прилетали от него пендали. Но если он видел, что мне плохо, всегда первым приходил мне на выручку. Советом, помощью или даже физической силой.

– Помнишь, как он раскидал пацанов с соседнего района, у которых появились претензии к нам? С ним еще был Арис, барабанщик из местной рок-группы. Я думал, им тогда почки отобьют обоим. Но они выкрутились, – улыбнулся Макс.

– Во избежание провала мы с тобой позвали на подмогу их друзей из футбольной команды, – кивнул Нильс.

– Точно! Я уже и забыл об этом, почему-то мне казалось, что они вдвоем со всей толпой справились. После той драки нас до сих пор стороной обходят.

– Как я теперь без него? Мне одиноко, Максон.

Нильс бросил короткий взгляд на дверь и на долю секунды замер, прислушиваясь. В квартире воздух звенел от тишины. Его родители сейчас предпочитали находиться по разным комнатам и пересекаться друг с другом как можно меньше.

Он кивнул самому себе, как бы разрешая сделать еще один глоток высокоградусного напитка. Вытащив початую бутыль рома из-под письменного стола, Нильс отпил совсем немного и шумно шмыгнул носом. Горло обожгло. Секундная гримаса исказила его лицо, но он тут же глубоко вдохнул через крепко сжатые зубы и одним легким движением оттолкнул бутылку в сторону. Она вернулась точно на своё место так, будто это движение было отработано Нильсом до автоматизма за последние дни тренировок.

– Запасы брата, – прокомментировал он Максу наличие у себя в комнате крепкого алкоголя.

– Запасы не бесконечны.

– Пойду в бар. Если ром мне там не продадут, возьму себе пива. Я знаю одну пивнушку, там продают всем.

– Блин, братан, это не выход, – покачал Макс головой.

– Ты прав. Не выход – слишком мягко сказано. То, что сейчас происходит в моей жизни – это самый настоящий провал, с которым я пока не могу справиться в одиночку. И ром – это мой соратник, главный помощник и психоаналитик в одном лице. Просто на секунду, Максимус, на одну секунду поставь себя на моё место. Ты хотел позвонить в дежурку на станцию так сильно, что в порыве ярости я чуть не набил тебе морду. Если бы я не забил в тот день на угон рельса, мой брат и все остальные люди были бы живы. Мне так погано, что хочется пойти на железку и шагнуть под первый же поезд.

– Нильс, мне очень странно, что ты считаешь виноватым только себя одного. Я не позвонил на станцию. Данис не позвонил. Юта. Марика. Никто не позвонил на чёртову станцию и не сообщил об угоне рельса. Странно, что только вы с Данисом вдвоём собираетесь покончить жизнь самоубийством. Почему мы с девчонками готовы попытаться жить дальше, а вы бросаете всё на самотёк? Не тебе одному погано, братан. Я тоже каждый день виню себя в случившемся. Марика похудела килограммов на пять, как минимум. Она не спит ночами и выглядит, как бомж. Юта вздрагивает и замирает, если окликнуть её неожиданно со спины.

– Ты не думал о том, как дальше с этим жить? – спросил Нильс, приподнимаясь в сторону ополовиненной бутылки.

– Каждый день, братан. Каждый день.

– И?

– Протяни еще сегодня. А завтра… Будет завтра.

1 октября. Инсинуатор.

У любого антагониста всегда есть история, которая никогда не будет рассказана. В этой истории антигерой – я. Имея полномочия устанавливать собственные правила, я нарушу общепринятый закон и расскажу свою историю. НО. Мой дневник будет уничтожен сразу же после того, как Игра в Инсинуацию с бестолковыми недоумками окончится их разгромным поражением. И тогда уже никто не узнает моих мотивов. Они растворятся во времени в тот же день, когда исчезну я.

Начнём с азов. Цель Игры в Инсинуацию в моём случае – опорочить Максимуса и его свиту, чтобы школьные фанаты не возводили «великолепную пятёрку» ступенью выше себя и несколькими ступенями выше таких, как я. Объективно я лучше, чем он. Я умён, целеустремлён, начитан и могу быть душой любой компании. В день, когда самоназванные звездульки кубарем скатятся со своего воздушного пьедестала, туда поднимусь я. Ну, быть может, прихвачу с собой Ютку. Я не желаю им ничего плохого, нет. Просто мне интересно понаблюдать за весёлой компашкой в непривычной для неё локации. Хочу спустить их вниз и дать им шанс кожей прочувствовать мою стихию, где я вынужден обитать ежедневно, пока атмосферой школьной жизни заправляют недостойные данного уровня.

Что они будут делать?

Как они будут вести себя?

В будущем я хочу стать психиатром. Между прочим, это исследование я смогу использовать в качестве своей дипломной выпускной работы в университете. Я опишу подростковую психологию относительно знаменитых ребятишек. Посмотрим, на что они способны ради того, чтобы сохранить свои имена в чистоте.

Итак, переходим непосредственно к задаче.

Дано: мажорские детишки, купающиеся в лучах славы и всеобщем обожании.

Цель: отнять всеобщее обожание.

Задание: проследить, как изменится поведение?

Моя роль: взять пачку поп-корна, заварить чаёк и наслаждаться действом, оставаясь в тени.

Именно поэтому я сейчас нахожусь в торговом центре и держу в руках найденный в парке детский планшет. Я видел в социальных сетях, что его искали, но предпочел оставить вещицу себе, поскольку так меня сложнее будет вычислить. Взял себе кофе на втором этаже в кофейне и устроился на скамейке у фонтана в толпе таких же подростков, как и я. Все мы подсоединены к одному Wi-Fi. Не знаю, насколько этим я усложню поиски себя, но, надеюсь, что хоть немного замел следы. Теперь мне предстоит самое интересное. Необходимо отправить Максу на почту моё письмо. Я набрал его еще дома и сохранил в черновики, мне нужно справиться побыстрее и потом просто почитать книжку, чтобы меня невозможно было вычислить по камерам. На мне кепка, надвинутая на глаза, цветные линзы и безразмерная толстовка с капюшоном. В этом виде я буду сливаться с массой здесь раз в месяц ближайшие полгода. Потом сожгу планшет на заднем дворе школы, и никто никогда не возьмет мой след, как не взял след «знаменитой пятёрки» на месте железнодорожной катастрофы.

«Привет, Максимус. Я хочу предложить тебе Игру в Инсинуацию. Предупреждая сразу твои вопросы, отвечаю, что связь у нас односторонняя. Раз в месяц я буду присылать тебе новое задание, на выполнение которого отводится небольшое количество времени. Отсчёт начинается с секунды отправки моего сообщения, поэтому советую проверять почту каждый день. На этом моменте ты подумал, что это спам и ни в каких играх ты участвовать не намерен. Но спешу тебя огорчить: я не готов дать тебе право выбора. Я знаю, где ты был восемнадцатого сентября в девятнадцать часов вечера. Где был Нильс. Юта. Данис. И Марика. Я видел, как бежала Мари через кусты в своей жёлтой куртке. Честно, я удивлен, что остался незамеченным, ведь вы все почти перескочили через меня. Чтобы ты не думал, что это шутки, к письму я прикладываю видеовложение. Ты можешь решить, что это вирус и не открывать его. А можешь посмотреть и убедиться, что на видео прекрасно видно, как все вместе вы катитесь с насыпи, а вслед за вами летит тот самый поезд, крушение которого затронуло сердца людей по всему миру. Засим кланяюсь. Переваривайте информацию, дорогие друзья. Чуть позже будет первое задание»

Кнопка «ОТПРАВИТЬ».

Всё. Назад дороги нет.

Я нажал на своих часах кнопку запуска таймера, и он начал своё методичное движение электронных цифр в обратную сторону. Вскоре «звёздная пятёрка» получит своё первое задание, а пока мне нужно успеть сформулировать его правильно и технично, чтобы они даже не пытались выкрутиться или посчитать себя умнее меня.

2 октября. Общий сбор.

В детской рекреации, где обучались ученики младших классов, Макс собрал всех еще до начала уроков. Только через полчаса должен был прозвенеть звонок, оповещающий всю школу о необходимости ученикам разойтись по кабинетам. Никто из ребят не был готов прийти так рано. Мари тёрла глаза тыльной стороной ладони и широко зевала, не прикрывая рот. Данис как заведённый вращал головой, пытаясь размять затёкшую после сна в неудобной позе шею. Хруст его позвонков действовал на нервы Юте, приводя её в бешенство. Она нервно притопывала мотив приевшейся песни каблучком, в ожидании важной новости от Макса. По его звонку она примчалась первой, но он отказался разговаривать наедине, настойчиво предложив дождаться остальных. Он и сам сегодня толком не собрался. Дреды свободно лежали на его острых плечах, что было не в стиле всегда аккуратного Макса. Обычно он убирал их в огромный полупротянутый через резинку хвост, оставляя закрученными на затылке одной большой копной. Эта причёска в виде пальмы шла ему так, будто Макс был рожден с ней. Сейчас, с распущенными дредами, он казался совершенно другим человеком.

Последним до места встречи добрался Нильс.

– Чё, кого? – закричал он издалека, подражая своему любимому сериальному герою.

– Тебя! – ответила Юта так же громко.

Он нарочито звучно расхохотался и стал протягивать руки всем подряд, как только приблизился к друзьям:

– Царь. Очень приятно. Царь, – комментировал он каждое рукопожатие.

Девчонки заулыбались, увидев в своём друге прежнего Нильса. Выглядел он, конечно, неважно. Но вёл себя, как всегда, максимально непринужденно. Значит, шанс на его возвращение к жизни возрос в разы по сравнению с последними неделями, когда он отсиживался в своей комнате и открыто игнорировал всех, кроме Макса.

– Давай, братан, вещай, – кивнул Нильс со вздохом недовольства и сделал в воздухе вращательный жест кистью правой руки.

– У кого-то есть видео нашего побега с места аварии. Наши лица на нём крупным планом. Все до единого, – не стал Макс делать долгих вступлений.

Он кивнул в сторону планшета, всё это время лежащего на подоконнике, и предъявил друзьям письмо, прочитанное им самим сегодня утром перед завтраком. Вернее, вместо завтрака, потому что после ознакомления с посланием он не смог влить в себя даже половины чашки кофе. Замерев от ледяного страха, все четверо склонились над планшетом, зачитывая вполголоса текст письма.

– Что он хочет? – спросила Мари, приподняв голову.

– Ты ослепла? Он же ясно пишет: «чуть позже будет первое задание»! – ответил Нильс.

– Письмо отправлено вчера вечером. Он мог прислать задание ночью, например, – сказал Данис, убирая свои громоздкие очки на лоб и растирая глаза, будто это могло помочь прозреть и увидеть любой другой текст вместо этого послания.

– Тебе, слепошарый, можно немного тупить. Поясню, он дал нам время переварить инфу, верно, Максон? – ответил Нильс.

– Верно, – кивнул тот. – Пока это единственное письмо. Видео будем смотреть? Оно идет почти час. Местами не слышно, о чём мы разговариваем, но, самое главное, прекрасно видно, как мы скатываемся с насыпи, а следом за нами летит поезд. Если видео появится в Сети, то этого будет достаточно, чтобы разрушить наши жизни.

Юта с Мари переглянулись и покачали головами. У обеих предательски дрожали и руки, и губы.

– Я говорил! Я предлагал! – закричал вдруг Данис, едва сдерживая слезы, готовые вот-вот скатиться по щекам. – Я умолял вас сдаться, пока не поздно! Теперь уже поздно! Нам никто не поверит, что мы не портили рельсы! Нас спросят: ребята, почему же вы сразу не сказали, что теми подростками были вы, если вы ни в чем не виноваты? И что мы ответим?

Он не сдержался. Слезы всё-таки оставили за собой мокрую дорожку и повисли на скулах. Стыдливо отвернувшись в сторону, он смахнул их из-под очков костяшками пальцев и, не зная на ком же выместить свою злость, сжал ладонь в кулак и ударил в стену. На белоснежной штукатурке остались два кровавых пятнышка, которые Данис тут же попытался оттереть, но тщетно.

– Говорил он! Предлагал! – с усмешкой передразнил его Нильс тонким голосом. – Что же не пошел? Теперь уже будешь играть в Инсинуацию вместе с нами. Что, не рад? Вот так, дружочек, дружба – это не только совместные вайны и решение твоей домашки Марикой. Это еще и одна большая куча дерьма на всех в случае провала. Не забудьте, кстати, напомнить мне почитать значение слова «инсинуация».

– Я так полагаю, что в данном случае Инсинуатор использует его в смысле преднамеренного сообщения ложных сведений с целью навредить или опорочить своего противника. То есть, нас, – нудным тоном произнёс Данис и поправил очки указательным пальцем, оглядывая всех исподлобья.

– Откуда ты, вообще, знаешь значения таких слов? – воскликнул Нильс, но Мари его перебила.

– Что мы будем делать, Макс? – спросила она тихонько, пока Нильс злобно сверлил взглядом Даниса, забившегося в угол рекреации.

– То, что пожелает Инсинуатор, – ответил он.

– Я знаю, кто это, – подала голос Юта.

Все замолчали и обернулись в её сторону.

– Это Джим. Помните, я в тот вечер смоталась от него из торгового центра? Он, наверное, выследил меня. Это я виновата, ребят. Простите меня. Я привела его к нам и спалила нас всех. Первое задание будет для меня.

– Я ему лицо разобью! – выпалил Нильс и рванул в сторону, но Макс вовремя ухватил друга за локоть.

– Ты не попутал? Братан, у него оригиналы видео! Как только ты тронешь его хоть пальцем, он выложит материалы на свой тухлый канал и растопчет нас без шансов!

– Максон, какой шанс ты ждешь? Что он унизит нас перед всеми, а взамен отдаст исходники? Ты понимаешь, что он будет теперь шантажировать нас всю жизнь и сольёт компроматец в Сеть при первой возможности? Нам придется убить его, – предложил Нильс свой вариант разрешения проблемы.

– Так. Стоп. Никто никого убивать не будет. Он хочет поиграть с нами. Мы примем его правила, – снова притормозил Макс порыв друга.

– Мистер Щедрость, – пожала плечами Юта, закатив глаза.

– Нет, ребят. Просто ни один из нас не уверен на сотню процентов, что это Солитёр. Мы можем только предполагать и аккуратно наблюдать за ним со стороны.

– Чего это вы тут обо мне трёте? – Джим возник буквально из-за угла, напугав всех до холодка в животе.

– Ничего! – хором ответили они, обернувшись на него, как по команде.

Девчонки одновременно обворожительно улыбнулись и наклонили головы вбок. Парни стояли, распрямив плечи, готовые нанести удар в любой момент, требовался лишь повод.

– Тебе чего надо в детской рекреации? Педофил что ли? – первым взял себя в руки Нильс, скрыв за своими широкими плечами заплаканного Даниса.

– Уже ничего, – покачал тот головой и скользко улыбнулся в ответ девочкам, которые всё еще не могли отойти от неожиданного появления их первого подозреваемого.

– Красотка, тебя сегодня жду на ужин, – кивнул он Юте, и пока она размышляла, что ему ответить, на помощь снова пришел Нильс:

– Пошел к чёрту, Солитёр, она со мной.

Он приобнял нервно улыбающуюся Юту за талию и одним повелительным жестом руки велел Джиму убраться. Тот оглядел их пару с головы до ног и пошел обратно, не забыв ухмыльнуться напоследок.

– Спасибо, братан, – поблагодарила девушка Нильса шепотом.

– Должна будешь, – ответил тот и отвернулся к подоконнику, где до сих пор хлюпал носом Данис, опершись лбом о холодное оконное стекло.

– Не кисни, малой, – немного раздраженно ударил Нильс его по плечу и облокотился рядом.

2 октября. География.

– Я прошу прощения за своё опоздание. Обещаю, такого больше не повторится. Разрешите войти? – оттараторила Юта на пороге кабинета географии текст, заученный наизусть за годы учёбы.

– Проходи, – позволила молоденькая учительница, с высоким аккуратным пучком на голове, не отвлекаясь от темы, к которой она приступила с началом занятия.

К ней относился с должным уважением весь класс, и Юта не была исключением. Встав на носочки, она осторожно, не цокая каблуками, прокралась к своему месту и вместо приветствия кивнула Скрэппи. Он ответил ей тем же и продолжил писать, уткнувшись в тетрадь. Практически бесшумно девушка вытащила из школьной сумки учебник с вложенным в него розовым блокнотом в мягкой обложке и присела на край стула.

– Я думал, ты заболела, – прошептал Скрэппи. – Где была?

– С друзьями внизу стояли, заболтались и забыли о времени, – ответила Юта, заглядывая к нему через плечо, чтобы списать тему урока и начало лекционного материала.

Из-за лохматой прически Скрэппи ей было плохо видно, что он там пишет, поэтому девушка пальчиками аккуратно заправила прядь смоляных волос ему за ухо и наклонилась ближе.

– Северная Америка? Что за поганый почерк? Не пойму, что ты там понакатал, – возмутилась она тихонько, чтобы было слышно только ему одному.

– Обо мне разговаривали, да? – раздался вкрадчивый голос из-за спины.

Юта снова дёрнулась, как десять минут назад в детской рекреации, и обернулась.

Джим привстал со стула и лёг животом на парту, чтобы дотянуться до сидящей впереди одноклассницы. Он почти касался её волос, что было для неё отвратительно само по себе, поэтому на автомате Юта перекинула свой хвост на левую сторону и попыталась отвернуться обратно, но он не позволил. Ухватившись веснушчатой рукой за её локоть, Джим ждал ответа.

– Мы скормим тебя свиньям, чтобы ни одна живая душа не нашла и остатков твоего рыжего ДНК на этой планете, – медленно прошептала она ему прямо в лицо, слегка подавшись вперёд.

– Неужели я прямо НАСТОЛЬКО омерзителен тебе? – спросил он удивлённо.

– И еще немножко больше, – Юта неприятно ухмыльнулась и вздёрнула вверх левую бровь в ожидании окончания разговора. – Если бы ты, дорогуша, выставил своё тело на аукционе, тебя бы выкупила Кунсткамера за баснословное баблишко.

После секундного размышления Солитёр разжал ледяные пальцы и отпустил её локоть.

– Скоро всё изменится, вот увидишь, – ответил он.

– Не сомневаюсь, – некрасиво скривила свои пухлые губы Юта и решила завершить бесполезный диалог.

– Что там за тема-то сегодня? Северная Америка?

Она снова заглянула в тетрадь к Скрэппи. Несмотря на то, что парнишка сосредоточенно двигал ручкой в такт словам молоденькой учительницы географии, он оторвался от записей и поднял взгляд на Юту:

– Довёл тебя Солитёр?

– До края, бро.

– Что на этот раз? Подарил букет роз? Или, быть может, очередной плюшевый пылесборник?

– Не смешно, Скрэп. Когда-нибудь, спустя минимум полвека с сегодняшнего дня, я расскажу тебе всю историю от начала и до конца. Но не сегодня, чувак. Не сегодня.

5 октября. Утро.

Юта проснулась не от звуков готовящегося завтрака, а просто потому, что выспалась. В квартире стояла гробовая тишина. Хотя, нет. В связи с последними событиями, она старалась исключить из обихода слова и выражения, связанные со смертью. Вроде «смертельной усталости» и той самой пресловутой «гробовой тишины», которая пришла ей в голову сразу после пробуждения. В квартире было тихо. Видимо, мама всё еще спит.

Перевернувшись на другой бок, Юта вытащила из-под подушки смартфон. Вчера ей пришлось отключить егоперед сном, потому что сообщения от Солитёра шли нескончаемым потоком. Летом она специально сменила телефонный номер, чтобы избавиться от его назойливого внимания, но с её стороны странно было думать, что он вот так просто смирится с тем, что не может пожелать ей спокойной ночи. Его настойчивость поначалу развлекала Юту. Потом стала настораживать. И вот теперь она её откровенно пугала.

Однажды, когда он в очередной раз как-то догнал её после школы, Юта задала ему вопрос, который не оставлял её в покое с первого его поползновения коснуться её волос на уроке. Это была математика в пятом классе. Юта, тогда еще совсем крошечная девчушка, очень хотела ответить на вопрос учителя быстрее остальных и в нетерпении вскочила со своего места. В тот же миг в глазах запрыгали разноцветные звёздочки, а затылок пронзила острая боль, как от резкого удара.

– Прости, я не хотел, – горячо зашептал Джим, держа на своем указательном пальце вырванную прядь светло-русых волос Юты.

– Утырок! – крикнула она на него, и хотела было ударить, но, увидев его рыжие немытые патлы и кривые огромные зубы, торчащие вперед из приоткрытого рта, на неё впервые накатила волна омерзения к этому мальчишке.

– Не смей меня касаться, вонючий утырок, – выругалась она.

Этот случай оставил за собой первое замечание в её дневнике за плохое поведение.

«Дерётся учебниками и оскорбляет одноклассников, прошу принять меры» – размашисто вывела красной пастой на весь «Четверг» учительница математики.

Возможно, именно в тот день зародилось это чувство крайнего отвращения к рыжему долговязому парнишке, не упускавшему момента коснуться её.

– Почему именно я?

Это был тот самый вопрос, который не давал ей покоя ни днём, когда Солитёр ходил за ней по пятам, чем нервировал не только Юту, но и её друзей, ни ночью, когда он заваливал её сообщениями. Скрэппи предпочитал решать этот вопрос интеллектуальным унижением соперника. Но после того, как директор пригрозила поставить его на учет в комиссию по делам несовершеннолетних, он отстал от Солитёра. А тот начал с утроенной силой преследовать объект своего обожания.

– Ты когда-нибудь смотрела фильм про девушку – разведчицу? Помнишь, где она еще попала в руки к врагам, и они пытали её обнаженной на фоне виселицы?

– Что ты несёшь, вообще, идиот?

– Ты просто похожа на неё очень, – ответил он тогда.

Спустя неделю Юта перекрасилась в пепельную блондинку, но упёртого Джима смена цвета волос не остановила, а только раззадорила. С тех пор он больше не выпускал её из поля зрения дольше, чем на один день.

Наконец, телефон засветился холодным белым светом, действуя раздражающе на глаза. Прищурившись, Юта смотрела, как потихоньку загружаются приложения.

Вибрация не заставила себя долго ждать. Один вибро-гудок. Второй. Третий.

Все сообщения были от Солитёра.

«Пойдем воздухом подышим перед сном?»

«Ты сделала алгебру?»

«Я выучил стих про тебя, Ютка. Он называется «Космическая Дьяволица». Ахахах»

«Зарубился в игруху с пацанами, не теряй меня»

«Смотрел ты фото в инсту выложила со съемок вайна. Не понимаю, чего его все считают зачётным. Он, типа, неудачный, но, кстати, ржачный»

«Не хочешь отвечать?»

«Хээээй хо»

«Спи сладко, конфетка, пусть тебе приснюсь я»

После прочтения последнего сообщения Юта приложила два пальца к губам в жесте тошноты, будто её мог сейчас кто-то видеть в комнате.

Столько человек погибло в крушении поезда. У каждого из них ведь была страничка в социальных сетях. У некоторых еще и не одна. Сколько же теперь появилось мёртвых страниц. Когда-нибудь их станет больше, чем живых. Странно, что данная проблема не решается никаким образом. Можно было бы, например, удалить страницы тех, кто не появлялся в Сети более года. В каждом репортаже по телику показывали имена погибших, их фотографии, их топовые посты. Юта размышляла об этом всё утро, ворочаясь с боку на бок и представляя, какую из фотографий взяли бы себе за образец телевизионщики, не стань её вдруг завтра по невыясненным обстоятельствам.

«Спишь?»

Это было первое сообщение не от Джима.

Макс.

Интересно, что ему понадобилось в четыре утра, и почему он не спал? Хотя, этот человек часто на выходных ночами монтирует видео, а днём отсыпается.

«Уже неактуально ответить на раноутреннее сообщение?» – написала она ему.

«Нет, еще норм»

Ответ пришел через пять секунд после отправки её сообщения в его адрес. Это было уже странно. Почему он не спит в десять, если не спал и в четыре?

«Макс, что случилось?»

«Общий сбор. Мы получили первое задание»

5 октября. Полдень.

Перед сном Мари слушала на повторе свою любимую песню. Любимых песен у неё было несколько, и они менялись в зависимости от настроения. Классическая мелодия навевала романтическое настроение. Под неё хотелось надеть длинное платье в пол и кружиться перед зеркалом до упаду. Рок музыканты гремели барабанами и рвали гитарным соло душу, даря надежду на лучшее вопреки. В дни, когда Мари не хватало боевого настроения, она включала рок и сжимала кулаки, впитывая кожей чужую силу воли и заряжаясь энергией безумства. Под кантри она и сама хваталась за гитару, пытаясь наиграть простые мотивы. Кантри для неё стало музыкой сердца. Есть еще несколько пронзительных попсовых мотивов, под которые хотелось закрыться в шкафу и рыдать сутки напролет, но их она включала крайне редко.

Вчера перед сном отгремел вечер классического рока. Музыкальная группа, которая начала свой путь задолго до рождения Мари, мотивировала её двигаться вперед, независимо от обстоятельств. Она слушала в своих огромных наушниках, как талантливо легендарные парни умудряются смешать несколько жанров в равных пропорциях и преподнести слушателю этот гремучий коктейль в совершенно необыкновенной обработке. Девушка едва могла удержать себя в руках, чтобы не схватиться за гитару и не попытаться наиграть мотив хоть частично. Конечно, это было невозможно. Забравшись в плюшевой пижаме под одеяло, она сидела, скрестив ноги и, как завороженная, смотрела в одну точку прямо перед собой, пытаясь не влюбиться в гения, создавшего эту прекрасную композицию, от которой ей хотелось одновременно и плакать и смеяться. Гений умер за пять лет до её рождения, но разве это могло помешать ей любить его всем сердцем?

Наслушавшись вдоволь, она сняла наушники и взялась за блокнот.

Хватит игр на гитаре и рояле.

Сегодня она будет творить.

Закрутив свою кудрявую копну в пучок, Мари старательно вывела на чистом листе бумаги первую строчку текста будущей песни.

«Вы можете предать меня один лишь раз»

Начало ей пришлось по душе. Она уже представила, как перебором наигрывает на гитаре незамысловатую мелодию и, сидя в парке перед друзьями, напевает строки, которые когда-то существовали только в её голове. Под мечты о своей первой песне Мари легко набросала текст. Для первого раза он вышел очень даже неплохим.

«Вы можете предать меня один лишь раз,

Ведь в людях на своём пути я часто ошибаюсь.

Открыв бесстрашно душу напоказ,

Забыв про подлость, страстно Вами увлекаюсь.

Вы можете толкнуть меня назад,

Всадить свой нож мне прямо в спину.

Я мило улыбнусь, не отводя глаза.

Паденья моего Вам никогда не лицезреть картину.

Я подведу итог всем тем, кто смог меня предать.

Шагну вперёд и улыбнусь несмело

Не буду ни секунды боль переживать

Сгорев дотла, расправлю снова крылья, будто феникс»

Перечитав свои стихи несколько раз подряд, Мари внезапно вздрогнула, осознав, что не одна в комнате.

Стыдливо опустив глаза в пол, будто натворила что-то очень нехорошее, нажала на «паузу» в музыкальном приложении и сняла с головы наушники.

– Как это понимать? – спросил отец строго.

– Прости, я немного засиделась, – произнесла она полушепотом, чтобы не разбудить маму.

– Немного? Посмотри на время.

Мари перевела взгляд на электронные часы, установленные на компьютерном столе. На табло розовым цветом горели цифры «03:46». Странно, но ей казалось, что прошло не более часа с тех пор, как она включила себе несколько песен классического рока.

– Почти четыре утра, Марианна. Ты прекрасно знаешь, что должна ложиться не позже десяти часов вечера.

Нечего было ответить человеку, который понятия не имеет, что такое вдохновение и как тяжело оно выпускает из своих мягких объятий. Оно приходит редко, но отделаться от него порой выше человеческих сил. Мари и не пыталась этого делать.

– Телефон, – велел отец и протянул дочери руку.

Подумав секунду, Мари отключила звук и положила свой смартфон в раскрытую ладонь. Не глядя, он сунул его в карман трико и вышел из комнаты, не забыв выключить ночник, при свете которого его дочь писала свои стихи почти до утра.

Не удивительно, что проснулась Мари ближе к полудню. Запустив пальцы в свалявшиеся мелкие кудри, она почесала затылок и громко зевнула. Голова отозвалась болезненной пульсацией на сбившийся режим сна. Похоже, что без обезболивающего сегодня будет очень сложно собрать мозги в кучу и мыслить рационально.

– Мам? – позвала она так громко, как позволили силы.

– Да, милая, – заглянула она в комнату к дочери в следующее мгновение.

– Папа телефон тебе не оставлял?

– Возьми в коридоре на пуфике, – ответила мама и аккуратно прикрыла за собой дверь.

Сев на кровати, Мари спустила ноги вниз и засунула их в пушистые тапки – зайцы. Кудри снова упали на лицо, заставив девушку взвыть от негодования. Облокотившись о прикроватную тумбочку, она поднялась и прошлепала в коридор, в полумраке которого мигал огоньками непрочитанных сообщений её смартфон.

«Спишь?»

Это писал Макс в четыре утра. Буквально через пятнадцать минут после того, как отец отобрал у неё телефон.

«Только встала. Что хотел?» – ответила она ему.

Ответ прилетел через минуту.

«Общий сбор. Мы получили первое задание»

5 октября. После полуночи.

Кто здесь молодец?

Я здесь молодец!

Через улицу от моего дома располагается круглосуточная кофейня с незапароленным Wi-Fi. Я испробовал сеть еще на прошлой неделе, но оставил вариант с ней, как запасной. До лучших времён, когда мне срочно понадобятся несколько минут незащищённого трафика.

Местом дислокации своего первого хода в Игре для группировки приевшегося мне до нервного тика Максимуса я избрал скамейку, удобно укрытую от посторонних глаз тенью беседки. Там гудела молодежь, от силы на пару лет старше меня. Звенели стеклянные бутылки и девчачий смех. Во всём городе вряд ли нашлось бы более удачное место. Находясь поблизости с толпой людей, я выглядел как один из них, отдалившийся для перекура или разговора по телефону. Планшет в руках служил отличной маскировкой. Нажимаю кнопку, загорается экран и вот я уже свой среди чужих. Никто не видит, кто именно там сидит, поэтому они принимают меня за одного из новеньких.

Спокойно перелистав последние шаблоны текста из того количества набросков, что я сделал дома, выбрал предпоследний. Мне он показался наиболее дерзким и насмешливым. Отправляя Максу первое письмо, я и представить не мог, какой окажется его реакция. Он воспринял Инсинуацию более чем достойно. Я снова находился ближе, чем они могли предполагать. Я видел, как Максимус, сжимая кулаки за спиной так, чтобы этого не заметили его друзья, принялся обнадёживать и успокаивать их. Изначально настроенные на провал, они поверили ему. Поверили, что после того, как все задания будут выполнены, оригиналы видео окажутся у них в руках. Ну, не глупцы ли? Не этого я пытался добиться изначально. Мне необходимо было вытащить из Максимуса слабые черты характера, несвойственные лидеру компании. Я ждал, что моё послание выбьет его из колеи, заставит принять неверное решение. Возможно, где-то глубоко в подсознании мне и вовсе хотелось, чтобы Макс помчался в полицию давать признательные показания. Мол, рельсы мы не портили, но четыре подростка ложно обвиненные – это мы с моими друзьями. То-то я бы от души посмеялся! Но спокойствие и хладнокровность, с которым он принял мои правила игры, выбили из колеи меня, а не его.

Он снова переиграл меня и вышел на один ход вперёд.

Я наблюдал за ними со стороны и, как всегда, остался незамеченным. Видел, как Макс сообщил своим друзьям важную новость, а Данис принялся рыдать, будто пятилетняя девчонка. Он оказался слабее их всех, чему я, собственно, очень удивился. Он не готов принять факт, что у его бездействия есть свидетель. По сути, Данис – последний, чье когнитивное состояние представляло для меня научный интерес. Парнишка всегда был зависим от чужого мнения и крайне ведом. Мне откровенно не интересно наблюдать за тем, как он трусливо подожмёт свой хвост и бросится перед Максом на колени, чтобы тот помог разобраться с его проблемой. Тем не менее, Данис тоже состоит в этой компании, которая упорно травит меня вот уже четвёртый год подряд, поэтому и для него у меня уготовано специальное испытание. Если бы я мог стать наблюдателем со стороны, я бы поставил сто баксов на то, что он не справится и утащит всех на дно следом за собой. Это не входит в мои планы. Изначально я буду ломать сильнейших. И первым на очереди стоит Нильс. Он должен задать темп к выполнению заданий в моей Игре в Инсинуацию.

О Нильсе я знаю лишь то, что он любит изводить слабых и быть в центре внимания. Он единственный из этой богемной компашки, кто не упускает случая меня зацепить. Пинки, тычки и подзатыльники являются привычными моими спутниками, когда он рядом. Это я еще мог стерпеть, пытаясь перевести его действия в шутку и рассмеяться, не обратив внимания на боль. Но однажды он перешел на личности. И с тех пор больше никогда не проходил мимо меня, не обозвав каким-то новым мерзким прозвищем. Мне страшно ответить ему, потому что однажды во время наших препираний он схватил меня поперек живота и воткнул головой в урну. Как назло, там лежали остатки йогурта в стаканчиках, банановая кожура и шелуха от семечек. Всё это прилипло к моему лицу и волосам. Нильс смеялся так, что тряслись стены. Его вечный дружок-поддакиватель Данис не отставал. Вдвоём они тыкали в меня пальцами и звали народ посмотреть на «этого помойного уродца». Была большая перемена, поэтому в рекреацию сбежался народ из пяти кабинетов. Максимус крутился поблизости со своей камерой в руках. Снимая меня и гогочущую толпу на видео, он протянул мне руку и предложил свою помощь. И этот момент стал для меня наиболее унизительным из всех, что я пережил за все годы обучения. Пусть бы они не принимали меня в свою компанию и дальше. Пусть не замечали меня. Но окунать живого человека головой в урну, наполненную объедками – это так низко, что для Нильса я придумал нечто особенное. Скажу честно, что в тот момент, когда меня посетила эта гениальная мысль – я испытал огромное удовлетворение. Будто камень рухнул с плеч и разлетелся на осколки. В своих мыслях я уже наблюдал, как Нильс будет опозорен перед всеми не меньше, чем был опозорен я за все эти годы.

Я нажал «Отправить».

Два коротких письма с первым заданием для моей Игры в Инсинуацию улетели на почту Максимуса. Осталось пережить выходные и в понедельник в моей жизни, наконец, наступит белая полоса.

5 октября. Полдень.

– Я прилетела, как смогла! Что? Что он пишет?

Мари без остановки тараторила от порога, не успев даже повесить куртку на вешалку. Подёргав несколько раз левой ногой, она отшвырнула кроссовок за шкаф и поскакала в комнату Макса на одной ноге, двумя руками стягивая правый кроссовок.

Её дыхание сбилось, а мелкие кудряшки свалялись под шапкой и намокли от пота. На седьмой этаж она взлетела пешком, не дождавшись лифта. Каждая секунда драгоценного времени тянулась непозволительно долго, и ей уже казалось подозрительным молчание друзей, несмотря на то, что они едва успели повернуть головы в её сторону.

– Солитёр играет в грязные игры, – ответила Юта.

Девушка сидела на диване, уткнувшись щекой в плечо Макса. Отчего-то именно эта поза внушала ей надежду на то, что всё разрешится чудесным образом само собой. Что вдруг в компьютер Солитёра проникнет вирусный «червь», который начисто подчистит видеофайлы. Разум напоминал ей о том, что это невозможно до тех пор, пока у него хранятся копии на нескольких носителях, в том числе в отправленных сообщениях на почту Макса. Но верить в лучшее ей необходимо хотя бы для того, чтобы заставить себя подняться утром со смятой постели.

– Возьми планшет на столе, – ответил Макс. – Я больше не хочу читать это.

– Почему вы с Ютой вдвоем? Где Нильс? Где Данис? – спросила Мари.

– Просто возьми грёбаный планшет, вопросы будешь задавать после прочтения, – воскликнула Юта, сверкнув бешеным взглядом стальных глаз.

Мари послушно села на стул, и провела пальцем по экрану для разблокировки. Последнее письмо во входящих было от «Инсинуатора». Девушка погрузилась в чтение.

«Я видел, что вы всё обсудили и уже готовы приступить к Играм в Инсинуацию, поэтому не стал затягивать с первым заданием. Итак. Нильс. Вспыльчивый, жестокий, безжалостный и жадный до славы Нильс. Я недолго думал, каким будет моё задание для него. Неординарный человек с наклонностями садиста достоин особенного задания. Итак, всё очень просто. Я хочу, чтобы он предстал перед классом в мокрых джинсах, пятно должно находиться в области причинного места. Пускай все думают, что у него недержание. Как это обыграть так, чтобы никто даже на секунду не заподозрил розыгрыш – это ваша головная боль. Не думаю, что с вашей степенью изобретательности у вас могут возникнуть проблемы с таким простым заданием. Но не должно остаться ни единого человека, кто бы сомневался, что Нильс болен. Если останутся те, кто не поверил ему – видео появится в Сети. Если вы попытаетесь нарушить правила моей Игры – видео появится в Сети. Если через какое-то время я услышу опровержение болезни Нильса, то вы уже всё знаете сами: видео появится в Сети. Если Нильс уйдет на больничный или откажется выполнять задание… Не буду повторяться, вы умные ребята и исход уже знаете сами. В вашем распоряжении целый учебный день понедельника. Если вдруг случится погодный катаклизм, то стартом Игр будем считать первый учебный день, проведённый в школе. Время пошло! Да восторжествует справедливость, друзья!»

Второе письмо называлось «Всем, кроме Нильса». Развернув его на весь экран, Мари принялась за чтение.

«А теперь бонус специально для моего сладкого блондинчика. Эту часть он ни в коем случае не должен увидеть. Имея в распоряжении одно интересное видео, я вправе обязать вас удалить это письмо сразу после прочтения. Итак, Нильс выполнил первую часть задания. Все над ним посмеялись и ткнули в него пальцем. А теперь ваша великолепная четверка, люди, которыми он очень дорожит, должны его кинуть прямо на том позорном месте, где у него случится «недержание». Вам нужно будет отвернуться от него вместе со всеми и прекратить всякое общение. Он должен поверить, что вы не желаете иметь ничего общего с отбросом общества. Цель моего задания – заставить Нильса почувствовать себя отвергнутым вашей богемной компашкой. Я хочу, чтобы он полностью разочаровался в друзьях и дружбе. Если моя цель не будет достигнута и каким-либо образом вы сумеете проинформировать Нильса заранее о готовящейся акции, видео незамедлительно будет обнародовано. И помните, что вам от меня не скрыться. Я намного ближе, чем вам кажется. Так близко, что, быть может, я один из вас. Не рекомендую начинать со мной Игру по своим правилам. Это окончится провалом. Да восторжествует справедливость, друзья! П.С. Без доказательного видео на канале Максимуса задание не будет считаться выполненным. Да прибудут с вами лойсы!»

– Я теперь не уверена, что это Солитёр.

Мари запустила пальцы в свои кудри, как она это делала обычно, когда голову занимала важная тема для размышлений.

– Солитёр в своем уме, а у нашего Инсинуатора протекает крыша. Если у него первое задание такое тяжелое, я имею в виду в эмоциональном плане тяжелое, то что же будет дальше? Он попросит нас взяться за руки и шагнуть под поезд, чтобы наказать нас за бездействие? Ребят, мы не сделали ничего плохого, чтобы выполнять приказы чокнутого психа!

– Я так не считаю, – покачала Юта головой. – Он может обнародовать лишь часть видео, где мы бежим по насыпи вниз, а за нами следом летит поезд. Этого будет достаточно для того, чтобы обвинить нас в умышленном нанесении вреда. Нас посадят.

– Но перед этим убьют те, кто считает себя мстителем, – добавил Макс.

– Родственники погибших не способны на такое. У них в семьях случилось страшное горе. Они хотят справедливости, но не смерти, – сказала Мари, но Макс напомнил о существовании остальных:

– Навстречу будет идти условная подвыпившая компания из трёх парней. В их семьях не случилось ничего страшного, но они тоже включают телевизор по вечерам и смотрят новости. Они опознают в тебе подозреваемую в гибели 281 человека. Этого будет достаточно для того, чтобы тебя запинали ногами до смерти. Самосуд не будет разбираться, виновны мы или нет. Ты не сможешь жить в этой стране, если люди узнают, как ты выглядишь.

– Но я же ни в чем не виновата! – закричала Мари, зажав уши ладонями, словно это могло помочь отгородиться от всего мира.

– Но в этом никто не будет разбираться! – писклявым голосом передразнила её Юта.

Поёрзав на стуле, в надежде найти удобное положение, Мари сползла на пол и прислонилась спиной к шкафу.

«Совсем, как Данис, пытаюсь прикрыть свою спину» – мелькнула мысль в голове, и она вдруг вспомнила, что в письме указано про четвёрку друзей, а сейчас их всего лишь трое.

– Где Данис? – спросила она.

– Я его не позвал, – ответил Макс.

– Почему?

– Потому что в письме чётко сказано, что Инсинуатор может находиться среди нас.

– Ты думаешь, Данис может им быть? – вскинула Мари брови от удивления.

– Я тоже так считаю, – кивнула Юта. – Он странный, Марика. И никогда никому из нас не нравился. Удивительно, зачем ты, вообще, притащила его в нашу компанию!

– Но я его не притаскивала, – растерянно покачала Мари головой.

– Это Нильс, – пояснил Макс. – Он переживает, что не сможет поступить в университет. И решил подружиться с Данисом, который, в случае чего, всегда обеспечит ему бюджетное место на желаемую специальность.

– Но Данис этого не сделает! Он сам сидит ночами напролёт над учебниками, чтобы поступать своими силами и ни за что не обратится за помощью к матери, даже ради Нильса! Она его в армию отправит, если он вдруг попытается поднять эту тему! – сказала Мари. Будучи его другом, она почти каждый день наблюдала со стороны, как много Данис учится для того, чтобы не зависеть от авторитарной ректорши, которую ему иногда невыносимо тяжело просто назвать «мамой».

– Он к ней по имени – отчеству обращается, – усмехнулась она, вспомнив, как удивилась этим отношениям в их семье, когда услышала подобное впервые у них дома. – Данис труслив и безобиден, как пасхальный кролик. Он бы никогда не решился на подобные игры, даже если бы видеоматериалы были у него в руках.

– Ты ошибаешься, Марика, – не согласилась с ней Юта. – Такой человек, как он, не пасхальный кролик. Это шакал, который нападет в тот момент, когда ты будешь наиболее уязвима. И всадит тебе в спину нож по самую рукоять. Нельзя настолько не разбираться в людях, дорогуля.

– Даже если и так, хоть это и не так, – Мари выразительно посмотрела на Юту, сделав страшные глаза. – Как он мог быть в двух местах одновременно? Если вы, ребята, не заметили, он всё время находился с нами.

– Штатив, – улыбнулся Макс, глядя на неё, как на не очень умного ребенка. – Он мог установить в кустах штатив, чтобы по приколу поснимать нас, а потом, спустя несколько лет, включить видео вечерком под пиво и посмеяться. Он просто подумать не мог, что сделает такие кадры, ради которых мы будем готовы жертвовать собой.

– Зачем нам, вообще, жертвовать собой? Мы же дети. Мы неприкосновенны по закону. Даже если нам вздумается расчленить человека и съесть его по частям, государство только пальчиком погрозит, – пожала плечами Юта.

– Год назад ты могла жрать младенцев по ночам абсолютно безнаказанно. Но теперь тебе пятнадцать. И ты ответишь по всей строгости, если вина будет доказана. К тому же, не забывай про народный суд, который, вообще, не будет разбираться, виновата ты или нет. Есть видеоподтверждение, а значит тебя можно разорвать в тёмном переулке за гаражами. Видишь, Ют, ты этого не знала. Но Данис, я уверен, прекрасно знаком со всеми нюансами.

– Если вы правы, хоть вы и не правы, – снова сделала она ударение на том, что остаётся при своем мнении. – Это не отменяет презумпцию невиновности. Тем более, Инсинуатор велел ознакомиться со вторым посланием нам четверым. Вы хотите нарушить его указания? Я – нет.

С показным вызовом она схватила телефон и набрала номер Даниса. Гневно глядя в глаза попеременно то Максу, то Юте, она пригрозила им, чтобы они не смели мешать ей, иначе у них будут проблемы. Но они и не пытались. Юта снова забралась на мягкий диванчик с ногами и положила голову Максу на плечо, пытаясь укрыться от надвигающихся Игр. Он ласково потрепал её по волосам и поцеловал в макушку. Было в этом жесте что-то по-отечески нежное. Обещание быть рядом, несмотря ни на что. Или надежда на лучший исход. И от этого человеческого тепла, которое на контрасте с ледяными глазами Мари согревало, будто чашка какао перед сном, Юте хотелось выжить.

6 октября. До звонка.

– Почему вы рассказываете мне о том, что я должен стать отбросом коллектива только сегодня утром? Почему вы, вообще, решили, что я буду это делать, наивные ребята? Это полный провал, если вы, действительно, так считаете! – возмущался Нильс, эмоционально размахивая руками.

– Я не собираюсь имитировать недержание только потому, что этого захотелось конченому Солитёру! – ругался он, поочередно поворачиваясь лицом к каждому из ребят. – Мне ещё заканчивать эту школу! Как я появлюсь здесь завтра, если сегодня во время урока у меня вдруг что-то потечет по коленям? Мне никто и никогда не поверит, что это просто вода!

– Об этом ни в коем случае нельзя говорить! – воскликнула Мари и тут же пожалела о своем выпаде.

– Ты, наверное, такая же конченая, как и он, если считаешь, что я действительно это сделаю, – закричал он, обдав её лицо брызгами слюны.

Молча Мари вытерла щеку и отвернулась. Но Нильс не заметил этот жест.

– Пошли вы все… – обернувшись на притихших первоклашек, издалека наблюдающих за их собранием, он закончил фразу не так, как планировал изначально. – На хутор! Бабочек ловить!

– Пошли вы все на хутор! – повторил громко самый бойкий из детишек, со смешным красным галстуком на шее.

Дружный детский смех заглушил все остальные звуки, звоном разлетевшись по рекреации. Нильс посчитал разговор оконченным. Махнув рукой, сложенной в неприличный жест, он пнул стену и отправился восвояси.

– Лучше бы ты один с ним поговорил, – сказала Юта, разглядывая черный след от ботинка Нильса, оставленный на свежей краске.

– Реакция была бы точно такой же, – ответил тот, ни секунды не сомневаясь в своём друге.

Вчетвером они действовали строго по инструкции от Инсинуатора. Сначала все вместе ознакомились с двумя письмами, потом удалили одно и позвали Нильса. Но тот не стал вникать в требования. Скользнув взглядом по тексту сообщения, он тотчас швырнул планшет в руки Максу и объявил о том, что вся его компашка – конченые ребята. Он повторил это слово около десяти раз, чтобы никто и секунды не сомневался в том, что Нильс не сделает свой ход в Игре даже под страхом смерти. Пусть Инсинуатор выкладывает видео и топит всю команду друзей, несмотря на то, что единственное, в чем виноваты ребята – это бездействие. Авторитет в классе для него означает куда больше, чем собственная жизнь.

В пятом классе он впервые обидел слабого парнишку, который просто сидел в кресле возле библиотеки и читал книгу. Это показалось забавным Нильсу, который никогда в жизни не брал в руки книг.

– Где твой телефон, бедолага? – рассмеялся он, ткнув мальчишку пальцем в грудь.

Если бы он отреагировал как-то иначе, возможно, ничего бы не произошло. Но мальчишка вежливо попросил оставить его в покое. Он просто ПОПРОСИЛ ОСТАВИТЬ ЕГО!!! Такого Нильс не мог стерпеть. Никогда бы он сам не отнесся так спокойно к нарушителю собственного спокойствия. И тот, кто не мог дать отпор, автоматически превращался в убогого, над которым можно посмеяться. Мальчишка стал первым в жизни Нильса. Он силой отобрал у него книгу и, размахивая ею, будто ладонью, начал давать пощёчины несчастному парнишке, случайно попавшемуся на пути хулигана.

– А кто у нас тут такой башковитый? Считаешь себя самым умным? Умнее меня? – сюсюкал он с ним противным голосом, отвешивая удары твёрдой обложкой.

Парнишка долго терпел издевательства, но, в конце концов, всё же вскочил с кресла и побежал. Вдогонку ему неслись смех и улюлюканье. На миг ему показалось, что теперь от него не отстанут никогда и все оставшиеся годы обучения в школе ему придется терпеть издевательства. Перепрыгивая вниз через две ступени по лестницам, он несся, будто ветер, пытаясь сбежать от внезапного приступа бешенства у хулигана из класса на курс старше. За что? Он пытался понять, но не мог. Он просто спокойно читал книгу. За что его избили на глазах у всех? Вытерев слезы тыльной стороной ладошки, он выбежал на улицу и, наконец, остановился, упершись спиной в мраморную колонну у витой арки. Он хотел бежать и дальше, но знал, что ему влетит от матери за прогул. Нужно возвращаться. Но там был этот чёртов Нильс.

Нильс.

Вспомнив момент первой травли худенького мальчугана из класса на год младше, он вдруг испытал жгучий стыд от того, что вытворял все эти годы. Будто наваждение, совесть навалилась на него всей своей тяжестью и тут же отпустила. Моментально. Секунда – и он снова всё тот же Нильс, который знает, как поступить дальше и как решить проблемы так, чтобы они не вернулись никогда.

– Я опущусь на одну ступень со всеми убогими, которые были мной унижены и оскорблены за последние годы. Вы же понимаете, что это будет мой персональный ад? Свои меня отвергнут, а чужие – не примут, – произнес он, неожиданно для всех появившись прямо из-за угла.

– Мы-то будем рядом, – ободряюще улыбнулась Мари и получила весьма болезненный тычок в спину от Юты. Под ребром заныло, но ни один мускул на её лице не дрогнул. Пока Нильс задумчиво обводил их всех взглядом, девушка продолжала улыбаться так по-доброму преданно, что он поверил: всё будет хорошо.

6 октября. У Макса.

Обычно ребята редко встречались по вечерам в будние дни. Лицей с техническим уклоном подразумевал большее количество времени на самообучение, нежели обычная средняя общеобразовательная школа. Домашних упражнений задавали ровно столько, чтобы после выполнения можно было упасть на кровать лицом в подушку и отключиться под любимую музыку в наушниках. Свободного времени не оставалось ни на что. В прошлом году Мари окончила класс фортепиано и записалась в группу по изучению испанского языка, которому сейчас она уделяла в разы меньше времени, чем планировалось изначально. Юта прошла краткий курс обучения в модельной школе и собиралась погрузиться в этот бизнес с головой. На подготовку портфолио у неё ушла почти половина лета между восьмым и девятым классом. И вот теперь она вынуждена отказываться от показов в торговых центрах и презентаций новых коллекций бутиков только ради того, чтобы окончить школу с приемлемыми оценками. Она росла в неполной семье, и мама не могла платить за её обучение всю сумму. Как бывшей отличнице, Юте позволяли оплачивать только половину, остальное брал на себя государственный комитет, нацеленный на поиск и развитие детских талантов. Учёбу Юта перестала вытягивать еще в прошлом году, но её спасением стала дружба со Скрэппи, который не чаял души в своей подруге детства и поощрял её стервозную наглость. Девушка списывала у него домашние и контрольные работы, выдавая их за свои. Всё оставалось на своих местах. Юта – отличница, а Скрэппи всё так же близок ей, как настоящий друг. Макс плотно занимался плаванием. В его арсенале имелось несколько крупных побед на международных соревнованиях. Тренер обещал сделать из него спортивную звезду, но тяга к сцене пересилила желание побеждать в спорте. Этот год привнес в жизнь ребят свои коррективы, заставив их делать первый серьезный в их судьбе выбор: внеклассные занятия или всё-таки хорошее образование. Все они выбрали второе, приостановив свои увлечения на неопределённый срок.

Сегодня на дворе стоял погожий октябрьский понедельник. Ребята должны были готовиться к проверочной по химии, которую завтра учительница обещала устроить сразу всем трём параллельным классам друг за другом. Но, несмотря на это, все они собрались в антикафе.

В соседней комнате, сдвинув четыре дивана вокруг небольшого стеклянного столика, расположилась группа из гуманитарной гимназии. Юта знала в лицо нескольких ребят оттуда и наблюдала за ними издалека, пока они с Максом вдвоем дожидались Мари и Даниса. Компания играла в «Мафию», в игру, которая самой Юте приелась еще год назад, когда они с классом собирались каждый день после уроков в столовой, чтобы вновь вывести мафиози на чистую воду. Оказывается, что порой со стороны наблюдать еще и интереснее, чем участвовать в процессе. Глядя, как играют ребята, она отворачивалась, когда «мафия просыпалась», чтобы сохранить для себя интригу и погадать вместе с остальными, кто же убивает по ночам мирных жителей.

Макс сидел, уткнувшись в планшет, и читал отзывы к своему последнему вайну, снятому совместно с девчонками. В основном, отзывы были положительными. Никто не писал, что это откровенно глупо и не интересно. Чаще всего лица женского пола писали, что это видео очень тёплое и заставило их улыбнуться. Парни немногословно комментировали, вроде «ахаха, смешно». Макс был с ними согласен. Он сам пару раз улыбнулся во время съёмок, глядя на гримасы Марики и Юты. Девчонки полностью отдались съёмочному процессу, на несколько часов забыв о том, что произошло. Ведь вайн готовился в один из тех самых тяжелых дней, когда трагедия только-только произошла и вся страна еще скорбела вместе с их небольшим городком.

– Меня отец отпустил на полтора часа, – сразу объявила Мари, как только упала на диван рядом с Ютой. Данис, скользнувший следом, словно тень, аккуратно присел по правую руку от неё, спрятавшись за девушкой почти целиком. С тех пор, как он во время стресса сбросил десяток лишних килограммов, вес к нему еще не вернулся, и выглядел он весьма тщедушно.

– Мы обговорим всё за пятнадцать минут, – хмуро ответил Макс.

Он собрал всех в антикафе, чтобы рассказать, как справился с заданием Нильс. Их душа компании взял себя в руки и блестяще отыграл роль прямо перед всем классом, декламируя стихи классика у доски. Держа руки в карманах свободных джинсов, в которых он заранее припрятал стограммовую ёмкость с водой, нервничал и притопывал ногой в такт самому себе. Крышку Нильс предусмотрительно оставил открытой, чтобы в удобный момент вытащить руку из кармана и опрокинуть бутылёк. Он зачитал стихотворение почти до конца, запинаясь на каждой строке и возвращаясь к началу. Макс, не отрываясь, сверлил его взглядом, беззвучно нашептывая себе под нос: «Давай, братан, ты сможешь. Давай». Нильс не смотрел никому в глаза, сконцентрировавшись на своих белоснежных сникерах. Он сегодня пришел в свободной форме одежды, иначе на брюках никто не обратил бы внимания на мокрое пятно. Его бы попросту никто не заметил. Макс ничего не объяснял другу с утра, просто кинул в чат сообщение: «Сегодня будет первый раунд Игр от Инсинуатора. Братан, приходи в светлых джинсах. Всем остальным – удачи!»

Нильс выполнил его короткое распоряжение беспрекословно, и это его человеческое качество подкупало Макса больше всего в их дружбе. Он мог просить Нильса о чем угодно, зная, что тот выполнит любую его просьбу, не задавая лишних вопросов. В этом заключался смысл. Они не лезли друг в другу в душу, не выспрашивали подробности и не топтались по больному. Порой достаточно лишь осознания того, что ты не одинок. Что если твоя жизнь вдруг полетит под плинтус, рядом будет тот, кто молча протянет тебе руку и не прочитает воспитательной лекции.

Нильс приступил к последнему четверостишию, когда Максу вдруг на секунду показалось, что он не сможет этого сделать. Инсинуатор начал с самого сложного задания, с которым их компании справиться будет не под силу. Макс опустил голову вниз и в растерянности почесал лоб в тщетных поисках вариантов разрешения этой ситуации без позора для Нильса, как вдруг позади него раздался смешок. Второй. Третий.

– Нильсон обоссался! – закричали две девчонки с задней парты, никогда не разлучающиеся, будто пара близнецов.

Макс поднял голову и посмотрел на друга. По его штанине растекалась мокрая лужа, окрашивая джинсовую ткань в тёмно-синий цвет. Вокруг грохотал всеобщий смех, заставляя Нильса доиграть свою роль до конца. Он стоял, нахмурившись, и угрюмо смотрел в пол. Его привычная улыбка, которую он никогда не снимал со своего лица, если в окружении был кто-то помимо близких друзей, сползла, открыв ранимую душу, в которую сейчас с удовольствием плевал весь класс, обнажая свой звериный оскал. Белоснежные волосы упали на лицо, полностью закрыв от всех его глаза. Никто не пытался заметить очевидного, что это всего лишь недурно разыгранный спектакль. Все верили в то, что видели, не пытаясь заглянуть глубже. Утопая в гоготе одноклассников, проглатывая их обидные слова и новые прозвища, Нильс не двигался с места, с лихвой отхватывая свою порцию унижения.

– Ну, ты и урод! – едва различил свой собственный возглас во всеобщем гомоне Макс. – Фу, пацаны, у него же недержание!

Время остановилось.

Движения неестественно замедлились, будто на старой, потрёпанной жизнью киноплёнке.

Взмах головой, и Нильс отбрасывает назад свалявшуюся от пота чёлку. Раскрывшимися широко глазами он смотрит сквозь всех и приподнимает подбородок, тщетно пытаясь вернуться на ступень, с которой сам скатился мгновение назад. Но теперь его место там, где оказывались все, чьим унижением он раньше поднимал себе и друзьям настроение.

Макс хорошо знал этот взгляд, которым обычно окидывал его друг «недостойное стадо», выбирая, кто сегодня станет его жертвой. Сейчас в этом взгляде не было и намёка на надменность. Только удивление и бесконечное разочарование. Поверхностно скользнув глазами по головам одноклассников, Нильс остановился на единственном человеке, чье мнение его волновало по-прежнему сильно. И снова волна горечи, ведь Макс сиял язвительной улыбкой. В левой руке он держал свою камеру, объективом направленную на опустившегося на самое дно Нильса.

7 октября. Полночь.

И снова я пишу очередной опус в свой дневник, вместо того, чтобы ложиться спать. Свет в комнате родителей давно погас. Свистящий храп отца разносится по квартире с того момента, как мама выключила телевизор. Я ждал около получаса, давая время уснуть и ей. Я не хочу, чтобы они знали, что их ребёнок здоровому подростковому сну предпочитает ночи при свете настольной лампы.

Они ничего не понимают. Мы так полярны. Так отдалены. Если не знать, что я их сын, то предположить между нами родственную связь будет практически невозможно.

Они не знают, чем я живу, и какие люди заменяют мне кислород. Их не волнуют мои чувства настолько, будто их нет у меня вовсе. Они могли бы хоть сделать вид, что им интересен мир в голове их сына, но я чувствую, что это не так. Для них я всё тот же глупый мальчишка, которому нужно напоминать надеть шапку, когда за окном выпадает первый снег, а по вечерам непременно кормить сбалансированным ужином. Мама, меня тошнит от твоих вонючих запечённых овощей! Если ты когда-нибудь прочтёшь мои записки сумасшедшего, а я надеюсь, что этого не случится никогда, то знай, что я вырос еще в тот момент, когда ты в семь лет переодевала меня в женской раздевалке в бассейне. Уже тогда, глядя на тёток с обвислой грудью, я считал себя взрослым сформированным человеком, в отличие от тебя. Меня бесит, что мои родители до сих пор готовы утирать мне сопли. Только они одни виноваты в том, кем я стал. Чёртов ботаник. Меня не воспринимают в школе. У меня нет друзей. Я никому не нужен и одинок.

Из-за родительской гиперопеки я схожу с ума. Я не могу никуда выбраться и ничем заняться без их ведома. Они отслеживают каждый шаг через часы на моей руке. Иногда у меня возникает ощущение, что эти люди не считают меня за человека. Какое право они имеют так вести себя со мной? То, что они меня родили и научили ходить – не значит, что я их игрушка. Я абсолютно другой! Я не обязан посещать убогое фигурное катание только потому, что это мамина мечта. Так пусть она сама встаёт на свои коньки, почему я должен делать то, что хочет она?

Мне нравятся гуманитарные науки. Я люблю читать книги о приключениях и про человеческую психологию. Мне интересно наблюдать за людьми. Я хотел бы много путешествовать в будущем. Но вместо того, чтобы усесться в кресло с очередной фантастикой или же сесть писать собственные рассказы, я должен снова и снова день за днём вставать на ненавистные мне коньки и реализовывать мамины амбиции. Родители, очнитесь! Ваши дети тоже люди, и онине обязаны быть похожими на вас! Они не должны исполнять ваши несбывшиеся мечты ценой собственных интересов! Я не могу понять, почему мои предки этого не понимают! Душа зовёт меня стучать по клавишам. Моя фантазия уносит в миры, о которых мне хочется рассказать читателю. Я хочу выложить свои произведения в открытый доступ, чтобы с ними ознакомились другие люди. А еще я люблю слушать тяжёлую музыку, но отец постоянно включает мне классику, напоминая о том, что образованный человек должен быть разносторонне развит. Я и так более чем образован на свой возраст и если мне хочется, чтобы в моих наушниках гремели барабаны, то почему я должен слушать Вивальди?

Эти люди… Они только родили меня. Во всём остальном они мне абсолютно чужие. Если бы мать только попробовала поинтересоваться моей жизнью по-настоящему, не требуя от меня ничего и не пытаясь сломать меня, она бы узнала, как несладко мне живётся. Я всей душой ненавижу свою школу с техническим уклоном! Я чистейший гуманитарий, и если бы она только могла представить, каких сил мне стоит учеба на отметки «отлично», в классе, где большую часть уроков преподают физику, которая не укладывается в моей голове. Мои родители – монстры. Они ломают мне жизнь. И если бы у меня появилась малейшая возможность уйти от них и жить так, как хочется мне, я бы, не раздумывая ни секунды, ушел в гимназию, где основной упор идёт на литературу и языки. А потом я бы стал клиническим психологом. Или практикующим психиатром, чтобы виртуозно разбираться в человеческих мозгах.

Что происходит, например, в голове Нильса? Мне никогда не понять этого без соответствующего образования. Почему он издевается надо мной? Что плохого я ему сделал? Я никогда не забуду тот самый раз, когда он впервые унизил меня прилюдно. Я сидел в кресле у библиотеки и читал книгу о сокровищницах и саркофагах, когда прямо передо мной вдруг возник он. До сих пор я так и не смог понять, чем же я ему навредил. Но я никогда не смогу забыть тот унизительный момент, когда он выхватил у меня из рук книгу и надавал мне ею пощечин. Я боялся пошевелиться, наивно полагая, что если не отвечать злом на зло, то он от меня отстанет. Но он продолжал хлопать меня по лицу. И сейчас, вспоминая об этом, мне кажется, если бы я тогда не убежал, это уничтожение человеческого достоинства продолжалось бы до конца перемены. В его глазах не было жалости или раскаяния. Он смотрел на меня с улыбкой. Ему было весело в тот момент, когда мне было больно. Боль физическую я ощутил гораздо позднее, когда выбежал на улицу. Мои щеки горели, но это длилось недолго. Физическая боль проходит очень быстро. А моральная, что сидит внутри меня, не пройдет никогда. Будто что-то надломилось во мне в тот момент. Нильс жестокий. И я отомщу ему за всё то, что он сделал со мной. Но еще жёстче мои родители, которые либо слепцы, не замечающие очевидной травли их ребенка. Либо идиоты, которые всё видят, но ничего не желают делать.

Я развалю компанию Максимуса. Я докажу всем, что я лучше. Я настоящая звезда, а не Макс со своей бестолковой свитой. Скоро вся школа будет жалеть, что они мечтали дружить с Максом, а надо мной только смеялись. Я не обойду вниманием ни единого прихвостня из богемной компашки этого урода. Клянусь, они ответят мне за все годы унижений. За каждый свой проступок. За мои слёзы. За ту боль, что они причинили мне и моим друзьям.

8 октября. Полдень.

– Макс! – окликнул Нильс друга и тот болезненно сморщился, в очередной раз услышав его голос.

– Братан, ты не хочешь объясниться? – закричал он.

С широко разведенными руками удивлённый Нильс стоял за спиной Макса. Вся его внушительная фигура сейчас выглядела как один большой вопросительный знак. Нильс никак не мог взять в толк, что между ними произошло и это его беспокоило куда больше, чем отторжение со стороны одноклассников.

В коридоре они были одни. Ни души вокруг.

Макс обернулся.

Во взгляде Нильса читалось беспокойство. В понедельник на последнем уроке он пал со своего пьедестала с запредельной скоростью, и вся жизнь пролетела прямо перед его глазами, отозвавшись неприятным свистом в ушах. Мокрое пятно ещё не успело окрасить джинсовую ткань в тёмный оттенок, а весь класс уже застыл в гримасе отвращения. Среди них и Макс, который знал правду, но перешагнул за черту вместе с коллективом. В тот момент Нильс видел только его широкую белозубую улыбку и чёрный объектив, направленный прямо на него.

Просмотры. Лайки. Комментарии. Подписчики. Для себя он решил, что всё это Максу куда важнее, чем их дружба с детского сада. Наблюдая его реакцию, Нильс ощущал, как земля медленно уходит из-под ног, а стены начинают вращаться по кругу. Мир предпринял попытку свести его с ума. И только мокрые джинсы напоминали о реальности происходящего.

Если бы друг принял его сторону, он бы автоматически опустился на ту же ступень отвергнутых, и вся его популярность накрылась бы тотчас. Нильс понимал это головой. Но сердцем принять не смог. Юта и Мари, которые стыдливо отвели от него взгляд, когда он поздоровался и, конечно, трусливый Данис, шарахающийся по углам – завершили картину всеобщего отторжения. Их реакция предсказуема. Все трое боятся коснуться дна. Но Макс. Его Макс, за которого он сам убил бы обидчика, не задумавшись ни на секунду. Его предательство стало неожиданным и оттого самым болезненным для Нильса.

– Не братан ты мне, – ответил он, зажмурившись от колючего холода собственных слов.

Никогда он не думал прежде, что однажды скажет эти слова Нильсу.

Его голос прозвучал железобетонно в полумраке школьного коридора.

Не осознавая, что происходит, Нильс нецензурно выругался и отшвырнул рюкзак с плеча в сторону.

– Ты же знаешь, урод! Ты знаешь правду! – закричал он, делая бешеный рывок в сторону Макса.

Его глаза метали молнии, а тело инстинктивно приняло боксёрскую стойку с крепко сжатыми кулаками на уровне груди.

– Какого хрена ты спускаешь в унитаз десять лет нашей дружбы? Трижды обосранные подписчики тебе важнее меня?

Он кричал так яростно, что, казалось, его брызжущая слюна может прожечь одежду Макса насквозь. Перекошенное лицо налилось краской. В покрасневших глазах стояли слёзы горечи и обиды на друга. Задохнувшись от собственных эмоций, он смахнул с висков крупные капли пота, чтобы отвлечься на какое-то движение извне.

– Зассал? Отвечай!

Макс упорно молчал. Мало того, он даже не пытался сделать ответный выпад. Придерживая лямку рюкзака на плече, он стоял на том же самом месте, опустив голову вниз. Расслабленный и беззащитный, он морально приготовился получить удар под дых от друга. Он осознавал «за что» и чувствовал, что это необходимо сделать, несмотря ни на что. Ему не хотелось ничего говорить и объяснять, тем более, защищаться. Вина перед Нильсом пожирала его изнутри, и он готов ответить в полной мере за свое предательство. Однажды Макс расскажет ему, что не был виноват. Что его и остальных принудил к грязному поступку Инсинуатор. Но даже если Нильс будет это знать, прежней дружбы уже не вернуть. Как бы сильно они оба ни пытались наладить отношения в будущем, стена недоверия и прошлого предательства, пусть и непреднамеренного, останется нерушимой.

– Бей, – произнес вдруг Макс.

– Кинул меня, да? – спросил Нильс еще раз.

Молчаливый кивок и взгляд в пол вместо ответа.

Одним ударом Нильс повалил друга на пол и принялся пинать ногами, вымещая на нём всю ту боль и злобу, что испытал сам от жестокости его поступка.

Друзья, оба с горячим темпераментом, постоянно спорили по поводу и без. Они часто дрались за свою правду, за своё мнение. Но сегодня впервые Нильс бил со всей силы. Макс не защищался, лишь прикрывал голову руками. Но разъярённого Нильса было не остановить. Он кричал о предательстве и избивал бывшего друга беспощадно и хладнокровно, точь-в-точь как раньше издевался над слабыми ребятами из параллельного класса. Травля чужаков приносила ему животное удовлетворение. Ему хотелось смеяться от небывалого взлёта настроения. Но случай с Максом совершенно иной. Избиение друга не приносило ему ничего, кроме еще большего разочарования.

После очередного удара он вдруг резко остановился и отошёл в сторону, в бессилии откинувшись спиной к стене. Полусогнувшись, как от разболевшегося живота, он обхватил ладонями голову и презрительно смотрел, как Макс сплёвывает на школьный линолеум.

– Полегчало? – спросил он, улыбнувшись окровавленной улыбкой.

– Пошёл ты, – прорычал Нильс сквозь зубы. – Пошёл ты, урод!

Последнюю фразу он закричал так громко, что в ушах раздался неприятный звон, заглушивший ругань математички, вылетевшей в коридор на вопли учеников.

– Нильсон! – возмутилась она. – Прекрати орать!

– Отстаньте от меня все вы! Я всех вас ненавижу! – выкрикнул он и подхватил одной рукой рюкзак за лямку. Пятясь спиной, он сложил руку в неприличном жесте и выбежал из рекреации.

Погрозив Нильсу вслед указательным пальцем, она захлопнула дверь в кабинет и продолжила вести урок.

Прислонившийся к стене сидящий в отдалении окровавленный Макс остался незамеченным.

15 октября. Вечер.

– Уже неделя, как мы превратились в конченых мразей по отношению к Нильсу. Я противна самой себе, – горько вздохнула Юта и по привычке уткнулась лицом Максу в плечо. Только рядом с ним она по-прежнему могла чувствовать себя в безопасности.

Юта всегда притягивала к себе людей своей смешливостью, лёгкостью в общении и открытой манерой поведения. К ней тянулись одноклассники, друзья одноклассников, знакомые друзей одноклассников и так до бесконечности. Но её саму всегда тянуло к единственному человеку – Максу. В его обществе можно было не стесняться быть самой собой. Даже слабой. Или уставшей. Или приболевшей. Он принимал её любой и никогда не отталкивал, давая время отлежаться в тишине у него на диване под плюшевым пледом, если это было ей вдруг необходимо. Он не пытался её растормошить или насмешить. Он ценил её настоящую. И это было то, что вело Юту к нему снова и снова, пока остальные жаждали смеха и веселья.

Очередной день молчаливого одиночества настал сегодня. Всё, что им обоим необходимо, это склониться головами друг к другу и немного побыть наедине с собой, ощущая нутром поддержку близкого человека.

– Он мой лучший друг. Просто на секунду представь, что чувствую я, – ответил он ей.

В школе Нильс почти не появлялся, прогуливая занятия одно за другим. Директор несколько раз безуспешно вызывала его на серьёзный разговор, но после того, как он проигнорировал её просьбы, позвонила родителям. Они пришли вдвоём. Нильс снова остался дома, лежать в кровати и смотреть в стену, не реагируя на просьбы матери и замечания отца.

– Я боюсь за его психическое здоровье, – полушёпотом жаловалась мама школьной директрисе.

– Он не ест, не пьёт и практически не поднимается с кровати. А когда мы задаём ему вопросы, он либо отмалчивается, либо отвечает, что ему плевать. Он потерял вкус к жизни с тех самых пор, как в этой страшной аварии погиб его старший брат, – продолжал отец.

– Он отстранился от нас, будто только он один в нашей семье пережил горе потери. Он считает себя непонятым. Но ведь мы в этой катастрофе потеряли своего сына. И теперь потихоньку продолжаем терять второго ребёнка. Мы не враги младшему, – согласно покачивала головой мать.

– Но у него на этот счет собственное мнение, – добавил отец.

– Иногда у меня складывается ощущение, что он винит нас в том, что его брат погиб.

Макс прекрасно слышал весь этот разговор от самого начала. Он из рекреации увидел, как родители его теперь уже бывшего лучшего друга поднимаются по лестнице на третий этаж прямо в кабинет к директрисе. Держась на расстоянии, он бесшумно проскользнул за ними следом и придержал дверь ногой, чтобы послушать, о чем они будут говорить. Разговор не получился. Директриса планировала нажаловаться на Нильса, совершенно отбившегося от рук, а получилось всё совсем наоборот. Родители плакали, а она пыталась их утешить, напоминая про трудности переходного возраста, когда дети совершенно неожиданно вырастают и начинают принимать свои первые решения, не советуясь со взрослыми. И как часто родители не принимают эти решения, не замечая в своём малыше взрослого человека, готового совершать собственные ошибки и учиться на чужих.

– Мне хочется позвонить ему и всё рассказать. Он сейчас одинок, как никогда, – всхлипнула Юта.

– Нам нельзя этого делать как минимум до тех пор, пока мы не получим письмо от Инсинуатора с новыми указаниями, – не согласился Макс.

Раньше он никогда так не делал, но сейчас, от безысходности и ощущения низости своего поступка, он крепко прижал к себе Юту и опустил свою голову поверх её, которую она, как всегда, уткнула ему в плечо. Сладкий аромат её серебристых волос ударил ему в нос, и он едва удержался, чтобы не чихнуть. Нежно потёрся подбородком о её макушку, грустно ухмыльнулся своим мыслям и замер, отыскав наиболее удобное положение. Они так и сидели, как два неразлучника, потерявшиеся и напуганные близящимися заданиями от безумного игрока, решившего, что развлекаться шантажом – это весело.

– Солитёр никогда не оставит нас в покое. Сегодня для него это просто игра. А завтра он может захотеть мешок денег и вертолёт. Что мы будем делать тогда? Давай сдадимся сейчас?

– Мы обсуждали это, Юта. Этот выход из ситуации последний, который мы будем рассматривать.

– А если его следующим заданием станет взяться за руки и шагнуть под приближающийся поезд? Что мы сделаем? Шагнём?

– Нет. Если он захочет нашей смерти, мы найдем любой другой выход. Сбежим из дома. Ликвидируем Солитёра. Отловим его и запрём в подвале. Я не знаю, но мы обязательно что-нибудь придумаем.

– Может, попробовать рассказать всё родителям? Моя мама сделает всё, чтобы спасти меня от чокнутого психа.

– Ты сумасшедшая, если серьезно рассматриваешь этот вариант, Юта. Нашим родителям еще жить в этот городе. Не стоит впутывать их в это дерьмо. Разгребёмся сами. Нам уже пятнадцать. При желании мы можем всё.

17 октября. После школы.

Едва переставляя невероятно отяжелевшие ноги и сгорбившись, будто столетний старик, Данис плёлся домой. Его путь пролегал мимо гаражей и построек кулинарного колледжа. Школьный день сегодня тянулся бесконечно долго. Склонив голову вниз, он думал о своём, не обращая внимания на происходящее вокруг.

Сегодня Мари ушла с физкультуры, сославшись на сильную головную боль. Спортивной подтянутой девушке прощалось чуть больше, чем остальным, ведь брать пример именно с Мари советовали учителя остальным ребятам. Она умудрялась защищать честь школы на городских олимпиадах не только по математике и литературе, но и на соревнованиях по волейболу. Педагогический совет был прекрасно осведомлён, что девушка собирается идти по стопам отца и после получения аттестата планирует направиться прямиком на юридический факультет. Эксплуатация талантливой ученицы во внешкольной жизни продолжалась уже много лет, ещё с начальной школы. Мари была вынуждена разбираться одинаково хорошо и в степени отклонения маятника, и в классической французской прозе, и в валентности металлов. Она закономерно уставала от бесконечного мыслительного процесса. Иногда допускала обидные промашки, и тогда её злостью окатывало не только родных, но и друзей, и одноклассников, и даже учителей. О ней шептались. Её презирали. Считали высокомерной выскочкой. Не здоровались. Но больше всего задевало одноклассников то, что её нисколько не волновало их отношение к ней. Обижать её боялись, чтобы не лишиться школьных благ. Ведь в редкие моменты хорошего расположения духа, она помогала своим одноклассникам разобраться в сложных темах, а под настроение порой давала свою тетрадь для списывания остальным. Это случалось нечасто, но ради подобных мгновений её старались не касаться лишний раз. В своём классе Мари считалась отшельницей. Вроде местной звездульки с синдромом истерички. Не швыряется мелом – хорошо. Заболела и не пришла на уроки – еще лучше.

Единственный, кто терпел непростой характер Мари и составлял ей компанию вне зависимости от перепадов её настроения – это Данис. Они познакомились во втором классе, когда полненького мальчишку мама перевела в лицей с техническим уклоном. Его подсадили к Мари, недавно оставшейся в гордом одиночестве. Неугодный мальчуган, бывший сосед по парте, получил учебником в висок от взбалмошной девчонки со смешными кудряшками на голове. Глядя своими бездонными синими глазами на новенького и нежно улыбаясь, маленький ангелок протянула ему руку и представилась звенящим, будто ручеёк, голоском:

– Мари. Марика. Назовешь Марианной – отхватишь в глаз. Ясно?

Протянув ему свою маленькую хрупкую ладошку, она ждала ответа, продолжая приветливо улыбаться.

– Данис, – робко представился он и попытался пожать её ладонь.

Но она неожиданно дала ему «пять» и хрюкнула, чего интеллигентный мальчик никак не мог ожидать.

– Марианна, это ты опять хрюкаешь? – строго спросила учительница младших классов, но девочка не посчитала нужным давать ответ на очевидный вопрос, лишь безразлично пожала плечами.

Уже тогда её привычка вести себя с людьми, как с челядью, не нравилась Данису. Но сейчас это переходило все границы. В последнее время она перестала воспринимать всех окружающих, кроме собственной компании.

– Как можно быть такой стервой? – спрашивал он порой, набирая текст очередного реферата под её диктовку.

– Легко. У тебя времени, я смотрю, много? Даже на разговоры хватает? Я буду диктовать быстрее.

А вчера на перемене между астрологией и биологией, она вдруг рассказала ему, что планирует записаться в секцию восточных единоборств.

– Я пойду на Айкидо, – произнесла она буднично, каллиграфическим почерком перенося из учебника в тетрадь лекцию по строению человеческого сердца.

– Что это такое? – спросил Данис, даже не осознав сразу, чем же именно собралась заняться Мари.

Вчера весь день она писала стихи, настукивая мотив будущей песни ручкой по крышке стола. Приведя в бешенство нескольких учителей подряд, она в итоге ушла получать среднее образование в коридор, прихватив с собой тетрадь с набросками. Девушка отсутствовала весь урок и не вошла в класс после звонка. Данис поначалу решил, что Мари ушла домой. Он аккуратно сложил вещи подруги в просторный рюкзак и обошел всю школу прежде, чем смог её отыскать. Марика удобно расположилась на витой скамейке прямо перед окошком гардероба. Уложив стопкой друг на друга несколько исписанных вдоль и поперёк листов бумаги, она собирала одну песню из нескольких не связанных между собой шестистиший, будто пазл.

– Чушь какая-то получается, бро, – проворчала она недовольно, сворачивая в ком очередную страницу черновика. – Этак мне никогда не стать музыкантом.

– Ты же хочешь стать адвокатом, – удивился Данис.

– Одно другому не мешает. Я в свободное время могу хоть стриптиз танцевать, на то оно и моё свободное время. Логично? – ответила она, как всегда, грубовато. – Чтобы жизнь не казалась скучной, придумай себе игру и играй, пока не надоест. Потом сменишь её на следующую.

И вот сегодня вчерашний адвокат – музыкант записывается на Айкидо.

– Тебе не кажется, что ты живёшь слишком быстро? – спросил он, внимательно наблюдая, как она лёгкими движениями остро отточенного карандаша переносит в тетрадь схематичное расположение артерий.

– Быстро? – переспросила Мари, вскинув удивлённо брови. – Дорогуша, у меня в запасе ещё около полтинника. Боюсь, я ничего не успею из того, что запланировала.

В одиночестве шагая по тропинке между гаражей, Данис перебирал в голове отрывочные воспоминания вчерашнего разговора. В свои мысли он умел погрузиться настолько глубоко, что происходящее вокруг потихоньку отходило на задний план и становилось похожим на белый шум. Быстрые шаги за спиной, возможно, и насторожили бы его, будь он в этом мире, а не в собственной голове. Никакого внимания он на них не обратил, продолжая потихоньку ковылять, неестественно подволакивая ноги. Резкая боль в правом виске заставила его потерять координацию. Он плавно осел на сырую землю и припал спиной к ржавой гаражной стене. Несколько раз крепко зажмурившись, Данис протёр глаза вязаной перчаткой и взглянул на обидчика. Прямо перед ним возвышался Нильс. Левой рукой он массировал кожу на костяшках правой, сжатой в кулак.

В ожидании очередного удара Данис съёжился и подобрал под себя колени. Затравленно наблюдая за мощным парнем, которого он боялся не меньше собственной матери, от страха сжался в комок и прикрыл ладонями голову. Пусть Нильс отобьёт ему любой другой орган, но только не заденет мозги. С сотрясением он никогда не сможет доказать домашней ректорше, что способен на многое, и оценки в его дневнике вовсе не зависят от известной на весь регион фамилии.

– Не бойся, суслик. Ты за своё ответил. Больше мы с тобой не друзья.

Плевок изо рта Нильса приземлился в миллиметрах от локтя Даниса. Инстинктивно дёрнувшись, он только рассмешил своего бывшего друга ещё больше.

– Как же ты жалок! Чувак, ты полный провал! Хотя, провал – для тебя слишком мягко сказано. Ты днище, Дан.

– Пожалуйста. Только не трогай Марику с Ютой, они ни в чём не виноваты, – пробормотал Данис полушёпотом, на всякий случай прижимаясь ещё ближе к стене гаража.

Но Нильс не решился бить тщедушного парнишку дальше. Внутри него сейчас злости было больше, чем энергии внутри атомной электростанции. Стоит войти в раж и потерять контроль над собой хоть на мгновение, и этого хватит для того, чтобы ненароком зашибить насмерть дрожащего Даниса.

Выместив ярость на ржавой стене, куда пришелся его удар ногой, обутой в высокий шнурованный ботинок, Нильс резко развернулся и пошел прочь, оставив хилого парнишку сидеть в грязи у гаражного массива. От перенапряжения и стресса у Даниса по щекам покатились слезы. Он хотел остановить этот поток, но не мог, сколько бы сил ни прикладывал. Страх гораздо сильнее его самого. Исподлобья Данис глядел в спину своего бывшего друга, уходящего прочь, и наматывал на кулак слёзы и сопли. На всём свете сейчас не нашлось бы человека, несчастнее, чем он.

18 октября. Вечер

Пять часов вечера. Отец ощутимо прибавил громкость на телевизоре. Обычно в это время по субботам он смотрел вечерний выпуск новостей по итогам недели. Мама снова копошилась на кухне, он слышал это по характерным постукиваниям ложкой о край сковороды. Вскоре вслед за звуками в комнату проник и запах жареного лука. Видимо, на ужин будет тушеное с овощами мясо. Всё это его мозг отметил автоматически, не заострив особого внимания. Такая обстановка по субботам в их семье была всегда, в течение всей его жизни: новости отца и мамина готовка. Через час она позовет их ужинать, как и много лет подряд до этого дня. Ничего в жизни не изменилось, кроме того, что одно место за столом теперь пустует.

Нильс перевернулся на другую сторону, потому что на правом боку он пролежал столько времени, что тот уже начинал отзываться болезненными ощущениями. Подложив под голову ладонь, он обвёл глазами пространство перед собой. Из этого положения ему видна вся комната, а не только часть стены. Пустая кровать напротив, аккуратно застеленная братом ровно месяц тому назад рано утром. Небрежно брошенные на стул джинсы, которые чаще всего носил Нильс-старший. В то утро он собирался их надеть, но выругался, увидев грязное пятно чуть ниже колена. Скорее всего, он неосторожно вылез из машины, потому что именно тогда появляются подобные пятна на одежде. Его зарядное устройство от телефона, торчащее из розетки. Он не посчитал нужным взять его с собой, потому что ехал в командировку всего на пару дней, а его смартфон мог не садиться до трех дней. Фотография брата в рамке над полкой. Он там еще младше, чем сам Нильс сейчас. Обнимает двухметрового плюшевого медведя и показывает в камеру большой палец. Он счастлив настолько, что его дырявая из-за медленно растущих постоянных зубов улыбка кажется шире лица. С той фотографии брат готов осветить своей радостью весь мир.

А теперь его нет.

Есть центнер бестолковых бездушных вещей, которые занимают пустое пространство в комнате. Раньше брат тратил на них уйму времени, сил и средств, а теперь они не нужны никому.

Ведь его самого больше нет.

Вся жизнь Нильса пошла вверх тормашками после того, как трагически погиб брат. Изгой в школе. Друзья оказались предателями. Родители стали совершенно чужими людьми. Они пытаются жить дальше и найти для себя смысл просыпаться по утрам, вместо того, чтобы хоть ради приличия попытаться понять состояние своего младшего сына. Как теперь жить? Как захотеть хотя бы просто подняться с кровати, не говоря о том, чтобы снова чему-то обрадоваться?

Если бы только он был жив, всё было совсем иначе. Он бы нашел выход из ситуации. Он бы высмеял ситуацию с Инсинуатором и уже завтра бы предоставил младшему брату досье на этого выскочку, возомнившего себя полубогом и заигравшегося в свои божественные игрушки. Вместе, плечом к плечу, они сворачивали горы. И теперь эти самые горы, свалившись на плечи одного человека, сломили его своей непосильной тяжестью.

Он не оправился после смерти своего самого близкого на свете человека, как следом друзья поступили с ним так подло. Двойной удар размазал его, будто химическую формулу, написанную мелом на доске. Он надеялся на них по-настоящему. Макс навещал его каждый день, рассказывая последние новости и не давая погрязнуть в собственном унынии и скорби. Юта присылала смешные картинки в социальную сеть, хоть и не получала от него в ответ ни слова. Марика писала самые длинные сообщения, чаще всего, по ночам. Видимо, для неё ночь становилась тем временем, когда она не боялась открыться и говорить искренне. А теперь их больше нет…

Вытащив из-под подушки давно замолчавший телефон, он пролистал последние послания от Марики и остановился на одном из самых пронзительных.

«Смерть, несомненно, худшее, что может произойти в этой жизни с человеком. Но не с тем, кто умирает, а с тем, кто его любит. Невозможно даже думать о нём в прошедшем времени. Как сказать, что ты его любил, если с его смертью не изменилось ничего и ты любишь его по-прежнему сильно? Он ушел и теперь ТАМ ему тихо и умиротворённо. Он прожил короткую и достойную жизнь. А ты остался тут. И тебе как-то надо продолжать жить с мыслью о том, что того, кого ты любишь сегодня так же сильно, как и целую вечность тому назад, уже нет и никогда не будет. Ты можешь прийти на кладбище и посидеть над его могилой, но это сравнимо с тем, как пообщаться мысленно с самим собой. Легче не станет. Вылечит только время. Не своей продолжительностью, а наложением новых эмоций на застарелую боль. Ты можешь мне не поверить, но я хочу тебе пообещать, что однажды ты вспомнишь о нём без слёз на глазах. Ты будешь помнить его взгляд, его смех и то, что он тебе говорил. Ты будешь вспоминать, как он учил тебя кататься на мотоцикле, и будешь покатываться со смеху, гордясь тем, что он был твоим родным братом, и искренне жалея тех людей, кто не успел познакомиться с ним. Дорогой, сегодня тебе больно. И завтра будет больно. И через месяц. Но позволь своей душе наполниться снова. Дай ей время залечиться новыми впечатлениями и зарастить старые кровоточащие раны. Мы с тобой. И мы будем рядом всегда, до твоего последнего вдоха. Макс. Юта. И я. Возможно, даже Данис, если ты не оттолкнёшь его от себя. Дай нам шанс. Впусти нас в свою жизнь обратно»

Она писала ему это в полночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое сентября. Нильс еще не спал, когда пришло это сообщение, и перечитал его несколько раз подряд, несмотря на огромное количество символов. Марика говорила очень правильные вещи. Но как можно думать о будущем в те моменты, когда хочется открыть окно и сигануть с подоконника вниз головой прямо сейчас?

А теперь он не мог совместить в своей голове поведение друзей сразу после трагедии, когда они все поддерживали его так сильно, как только могли. И предательство сразу после выполненного задания Инсинуатора. Как можно писать подобные вещи, а через неделю отвернуться от человека?

Вскочив с кровати, Нильс накинул на себя толстовку, бросил в карман пачку сигарет и прокричал матери, что будет поздно.

– Куда ты? – спросила она.

– Подышать, – ответил Нильс недовольно и захлопнул за собой дверь.

Преступника всегда тянет на место преступления.

Об этом Нильс слышал от отца, который «проглатывал» детективные истории целыми стопками. Раньше эта фраза казалась ему глупой писательской выдумкой. Но сейчас он вдруг ощутил на себе это странное состояние, когда хочется взглянуть на место трагедии собственными глазами. Жгучесть желания так высока, что противостоять ей не представляется возможным даже человеку с безграничной силой воли. Горький сигаретный дым и насыпь перед глазами – вот то, чего Нильсу нестерпимо захотелось лицезреть прямо сейчас, не откладывая ни секунды. Сердце колотилось как бешеное, придавая ускорение ногам. Дыхание сбилось. Но Нильс не готов был замедлить шаг, потому что насыпь стала ему необходима, как воздух. Будто, если не увидишь её сейчас, то умрёшь в следующую секунду.

Несколько километров в сторону от города по асфальтовому шоссе. С друзьями им обычно хватало около получаса времени, чтобы добраться в одну сторону. Но в одиночестве ему казалось, что время растянулось, будто оно вылеплено из резины. Музыка топового исполнителя в наушниках не спасала. Под незатейливую мелодию он зачитывал нецензурный текст про моду и девчонок, которые так падки на неё, но Нильс не мог разобрать слов из-за грохочущего сердца. После нескольких бесполезных попыток подкурить сигарету, он бросил зажигалку в карман и ускорился, перейдя на бег.

Двадцать минут ему хватило для того, чтобы добраться до нужного места. Пройдя напрямую через старую конюшню и свернув к знакомой тропинке, он пробежал еще около сотни метров по ковру из пожухлых осенних листьев и остановился как вкопанный в тени деревьев. Вся насыпь была разворочена после катастрофы. Но не это удивило его так сильно. Горы алых гвоздик и белоснежных роз, перевязанных лентами, застилали полностью железную дорогу по обеим сторонам так далеко, насколько хватало взгляда. Потрепанные ветром и дождями плюшевые зайцы и медведи, разбросанные в беспорядке прямо поверх цветов, лежали, беспомощно вскинув лапы вверх. Зелёные венки различных форм и размеров торчали из камней тут и там. А вдоль всего этого страшного траурного великолепия горели тысячи и тысячи чёрных свечей. Вся насыпь сейчас выглядела как одна бескрайняя общая могила.

В какой-то священный восторг привела эта картина Нильса, который опустился на поваленное дерево и, наконец, смог подкурить сигарету, прикрывшись ладонью от ветра. Жмурясь от едкого дыма, он наблюдал за людьми, которые стояли и семьями, и поодиночке. Все они держали в руках белые воздушные шары и молились, склонив головы вниз. Дети растерянно переглядывались друг с другом, пока их родители не сдерживали слёз, выискивая среди почти трёх сотен имен, написанных на камнях тёмной краской, имена своих близких.

– Фарс какой-то, – произнес молодой мужчина, усаживаясь рядом с Нильсом.

Некоторое время они просто сидели, наблюдая за суматошными передвижениями людей. Ни одного из них не тянуло присоединиться к ним. Обоим хотелось тишины.

– Угостишь сигаретой? – попросил мужчина, глядя, как Нильс выпускает клубы мутного дыма.

Молча он вытащил из кармана початую пачку и протянул её молодому мужчине с усталым лицом. Тот вытащил оттуда одну сигарету и подкурил от одной из свечей, укрывшись ладонью от ветра точно так же, как и сам Нильс пару минут назад.

– Они скорбят, – произнёс он вдруг, пытаясь оправдать странное поведение всех окружающих, и молодой мужчина счёл это ответом на свою первую фразу.

– Скорбят в тишине на кухне, опрокидывая в себя очередной стопарь. А здесь фарс чистой воды, – ответил он.

– Согласен, – кивнул Нильс. – У меня брат.

– А у меня жена. Мы с сыном вдвоём остались. Самое поганое, что он даже не вспомнит лица женщины, которая подарила ему жизнь. И ещё то, что он никогда не узнает, какой классной она была, – произнёс молодой мужчина. Запустив руку в волосы, он почесал затылок и нервно затянулся горьким дымом.

– Чёрт его знает, как нам с ним жить дальше.

Он замолчал и выпустил в воздух несколько дымных колец.

Вокруг сновали люди. Плакали женщины. Некоторые стояли на коленях перед именами своих близких. Кто-то смотрел в небо, наблюдая, как стремительно несётся ввысь причудливыми зигзагами его воздушный шарик, будто символ освободившейся души. Трепали грязные игрушки дети. В символ всеобщего поклонения превратилось то место, о котором раньше знала только пятёрка лучших друзей.

Нильс вспомнил, сколько времени они провели на этой насыпи, когда она считалась ещё заброшенной. Пили пиво, танцевали при свете цветных фонариков, пели песни во всё горло, наснимали десяток гигабайт видео для блога Макса. А теперь тут непривычно многолюдно. И всегда найдутся те, кто будет нести сюда цветы. После восемнадцатого сентября это место больше никогда не станет пустынным. Даже когда не останется в живых никого, кто бы знал погибших лично, об этом напомнит исполинский монумент с двести восемьдесят одной фамилией, как символ страшной трагедии, унёсшей за собой человеческие жизни в мирное время. По всем каналам сегодня передают эту информацию. Инициатива изначально шла от родственников погибших, но итоговое решение принадлежало, властям, которые уже выделили средства на памятный знак.

Высекая сноп оранжевых раскалённых искр, Нильс аккуратно потушил сигарету о мокрую кору бревна. Разлетевшись в стороны, они погасли. Он щелчком отшвырнул окурок в сторону и поднялся, одновременно отряхивая со штанов комки налипшей грязи и высохшие колючки репейника.

Больше ему здесь нечего делать. Нужно уходить, чтобы больше не вернуться никогда.

– Держись, давай. Ты еще молодой. У тебя вся жизнь впереди, – мужчина протянул Нильсу руку.

Он крепко пожал его ладонь.

– Ты тоже держись. Ради сына. У него никого нет, кроме тебя.

– Я знаю, – кивнул он. – Знаю.

22 октября. Вечер.

Привет, дневник! Ты, почти наверняка, захотел бы узнать, как всё прошло, если бы был наблюдателем моих Игр во имя Реванша (эх, не могу не написать это слово с большой буквы, столько трепета оно мне внушает!), а не выдуманным собеседником. Ты не поверишь! Всё куда лучше, чем я ожидал! Нильс обделался, как трёхлетняя девочка, на глазах у всего своего элитного высокоокультуренного класса с повышенным уровнем моральных ценностей (сарказм, конечно)! Жаль, что я не наблюдал его стремительное падение вживую, но видеоряд от Максимуса стал прекрасным демонстрационным материалом моей гениальности. Через экран своего планшета я смотрел, как сильно он боялся это сделать, и получал безумное моральное удовлетворение. Нильсон тянул до последнего, как трусливый щенок. Боялся рухнуть с пьедестала, на который сам же себя и возвёл. Глупо считать, что ты имеешь авторитет в классе, если все тебя просто боятся. Смешные шутки Нильса, бессменно улетавшие в народ прямиком из блога Максимуса, всегда были показателем шаблонности его мышления и неразвитости интеллекта, не более того. Недостаток извилин в голове всегда компенсируется физической силой. Я не нуждаюсь в рельефном торсе, ведь при желании я легко размажу своим интеллектом любого, кто по собственной глупости полагает, что сможет доказать мне свою точку зрения со стороны науки. Не сможет. Я им это обещаю.

Моя главная задача на сегодняшний день – вырасти из школы, где всё решает глянцевая внешность, рост под два метра и количество кубиков на животе. Уже в универе я смогу стать самим собой, не волнуясь, что меня могут начать травить, как в школе только за то, что я не вписываюсь в стандартные рамки. Я гений. Я будущий учёный. Вписываться в чьи-то рамки не моя задача. Моя задача – расширить их настолько, чтобы однажды выйти за пределы сознания толпы и стать лучшим. Я клянусь, что докажу всей этой компании закомплексованных утырков, что способен на всё. Здесь я будущая звезда, а не ваш Максимус со своей глуповатой компашкой верных последователей. Верных ли? Посмотрим, где заканчивается их верность и начинается бойня за авторитет.

Видео с обделавшимся Нильсом я просмотрел десяток раз. Реакцию класса я могу описать вплоть до секунды. Всеобщий вздох отвращения. Затем возгласы удивления. И, наконец, долгожданный смех, перерастающий в гогот. Никто не смеялся по-доброму. Его высмеяли и именно этого я так долго добивался. Растерянного взгляда виновника торжества хватило для того, чтобы почувствовать всю мощь собственного плана. И, как вишенка на торте – тихо матерящийся прямо в динамик камеры Макс. Откровенно говоря, в тот момент на меня будто снизошло озарение. Я внезапно осознал, кто должен стать следующим.

Несомненно, Юта.

Она не отличается от школьного сброда, несмотря на то, что возвышает себя над ними. Я не виноват, что родился с таким лицом. Если бы любой человек мог выбрать себе подходящую внешность, мир был бы изящно уродлив. Невозможно жить в утопии, где вокруг лишь блондины с голубыми глазами и идеальной голливудской улыбкой. Это скучно и приторно настолько, что всех бы скрутила изжога от стандартной красоты без недостатков. Сейчас, в неидеальном мире, глупые люди стремятся втиснуть себя силой в те ограничения, что для них продиктовал мир моды. Но мода и красота весьма условные понятия. Если бы в мире не было изъянов, люди начали бы осознанно уродовать себя, лишь бы выделиться из кукольной толпы окружающих. Мир великолепен в своих несовершенствах. И мне искренне жаль Юту, которая не хочет этого понимать.

Она осознает однажды, но будет слишком поздно. Гиалуроновые губы и перекроенные умелым хирургом скулы уже застынут навечно маской на её некогда прекрасном неидеальном лице.

В ней нет ничего выдающегося. Самая обыкновенная внешность и средний ум. Никаких талантов. Отсутствие точёной фигуры. В свои пятнадцать она всё еще выглядит как плоская доска. Длинная пакля до пояса, пережжённая дешёвой краской с серым отливом и слегка подкрашенные глаза, ещё более серые, чем волосы. Единственное, что отличает её ото всех – это подача. Я никогда не видел, чтобы Юта не чувствовала себя особенной. Её откровенный флирт сводит с ума всех мальчишек, начиная с седьмого и заканчивая одиннадцатым классом. Сильнейший талант бесталанного человека. Женственность и умело поданные недостатки однажды будут править миром, вместо всемогущей в прошлом веке красоты, сегодня уже безбожно устаревшей. Невозможно оценить по-настоящему то, что покупается. Красоту теперь может приобрести любой уродец, дело в цене. Но утончённость, грация и манеры даются от рождения и оттачиваются умелым воспитанием. Юта однажды выберется из своей дырявой провинции и расправит плечи в свете софитов перед миллионами зрителей, помяните моё слово.

В её жизни будет очень много злобы и недовольства. Я готов сделать для неё настоящий подарок. Прививку от завистников. Пережив в ноябре ненависть и отторжение, уже к весне она расправит крылья и взлетит прямо к небесам. Либо, я признаю свою неправоту. Что случается… эммм… Никогда! Никогда ещё не было такого, чтобы я оказался в итоге не прав. Посмотрим.

1 ноября. Около полуночи.

Поправив тяжёлое одеяло из синтепона максимально бесшумно, чтобы пружины кровати ненароком не заскрипели и не выдали отцу полуночное бодрствование его дочери-подростка, Мари тяжело вздохнула и вытащила из-под подушки телефон.

Сегодня папа пришёл поздно, и ей удалось притвориться спящей, чтобы он не отобрал смартфон на ночь. Послушав несколько минут на пороге комнаты монотонное сопение своего ребёнка, он осторожно прикрыл дверь, и в мягких тапках бесшумно прокрался на кухню. Продолжая дышать глубоко и ровно, чтобы даже с кухни у него не закралось никаких подозрений, Мари открыла глаза. Это было два часа назад. Запретив жене пользоваться микроволновкой, чтобы не разбудить дочь, отец поел остывший ужин и отправился отсыпаться. Через десять минут из родительской спальни донёсся раскатистый храп и с тех пор не затихал.

А Мари всё еще ворочалась в своей постели.

Сегодня первый день месяца. Скоро должно прийти новое задание к Игре сумасшедшего психа, но Макс всё еще молчит. Инсинуатор держал в подвешенном состоянии пятёрку друзей отсутствием информации. Ни Мари. Ни Юта. Ни Данис. Ни один из них не мог быть уверен в том, что задание не прочли остальные и игра всё еще не началась. Инсинуатор сделал то, о чём, быть может, изначально и не задумывался. Он сумел разрушить их безграничное доверие друг к другу уже с первого задания. Все, кроме Нильса, прекрасно знали, что происходит. Где гарантии, думала Мари, что сейчас все остальные не в курсе происходящего, кроме неё одной?

В течение дня она ни разу не зашла в общий чат. Не возникло необходимости. Не прозвенело ни единого оповещения о том, что кто-то из друзей там появлялся. Это было начало конца, как бы пафосно ни звучала эта драматическая фраза. Раньше чат никогда не замолкал дольше, чем на пару-тройку часов. Даже ночью Макс с Нильсом умудрялись скидывать туда мемы и топовые видосы. Перечитывая ночные посиделки друзей в мессенджере, Мари покатывалась с хохоту по утрам, уплетая кукурузные хлопья с молоком на завтрак. Свой контент часто слал Макс, ожидая одобрение от друзей перед тем, как выложить видео на канал. В последний месяц он выкладывал, в-основном, видео репетицийспектакля в рубрику «Слушок из каморки». Без Нильса его канал опустел.

Не в силах больше выдержать неизвестность, Мари всё же вытащила смартфон из-под подушки.

«Спишь?» – набрала Максу сообщение.

В чат больше писать не хотелось, поэтому она открыла личную переписку.

«Нет. В ожидании. Не могу спать» – ответил он.

И Мари вдруг ощутила себя не такой одинокой, как прежде. Оказывается, не только она одна боится нового задания от неизвестного Инсинуатора.

«Я тоже не могу спать. Жду, когда наступит моя очередь получить от друзей нож в спину»

«Психопат не повторится. В этом нет смысла. Он готовился к Игре, и задания у него должны быть хорошо продуманы и разнообразны» – пришёл ответ от Макса.

«Подозрительно хорошо ты разбираешься в его психологии!» – ухмыльнулась Мари вслух, набирая текст.

«Может, забьём на него и его тупые задания? Пусть сливает видео!» – написал он следующее сообщение.

Это было так знакомо. Последнюю неделю подобные мысли не раз посещали и её тоже. В среду они с Ютой разговаривали на эту тему. А в вечерних новостях безэмоциональный диктор озвучил новую цифру за информацию о четырёх подростках, которых пассажиры поезда видели восемнадцатого сентября возле насыпи. Теперь за их головы обещали почти пять миллионов. Подобная сумма не укладывалась в голове у Мари.

«С ума сошел? Нам всего пятнадцать. Ну, окей, вам с Нильсом шестнадцать. Ты уверен, что повидал в этой жизни достаточно и готов расстаться с ней добровольно?»

Он так долго набирал ответное сообщение, что у Мари кончилось терпение. Водрузив на голову наушники, она включила классическую школу рока и погрузилась в обволакивающую мелодию. Раньше умели писать песни. Философия жизни, собственный взгляд на популярность, поиск смысла существования и бешеная энергетика. Не то, что сегодняшние песни. Любовь. Любовь. Бабки. Любовь. Любовь. Секс. Отвратительная музыка и гнусавые голоса. Хочется собрать их всех в одном месте и промыть головы хорошей порцией олдскула. Жаль, что это невозможно. Музыкальная индустрия давно в яме. И чем тащить её оттуда, проще присыпать сверху землей и начать с нуля.

«Да, знаю я. В порядке бреда предложил. Слышала, что по школам пустили отряд добровольцев? Он состоит из бывших пострадавших, которых уже выписали из больницы. Они просто заходят в классы и смотрят на учеников. Полиция полагает, что таким образом пострадавшие смогут кого-то узнать» – выскочило на экране новое уведомление.

«Юта…» – коротко ответила Мари, вспомнив, что все ищут блондинку.

«Намекни ей, что нужно кардинально сменить имидж, но сделать это ненавязчиво. Справишься?» – пришло сообщение от Макса.

«Я подумаю. Любая перекрасившаяся блондинка сейчас легко может попасть под подозрение» – послала она ему ответ.

3 ноября. Вечер.

Общий чат ожил впервые со дня позора Нильса перед всем классом.

«Новое задание. Через пятнадцать минут всем быть в парке. Нильсон, тебя это тоже касается. Месяц назад Инсинуатор прислал задание не только для тебя, но и для нас всех. Мы должны были отвернуться от тебя после того, как ты обмочишься перед одноклассниками. Я знаю, что ты подозревал об этом, братан. Возвращайся, ты нам нужен»

Ответы посыпались в течение нескольких секунд.

«Ок» – от Мари.

«Буду» – от Даниса.

«Ясн» – от Юты.

Позже всех ответ пришел от Нильса. Он коротко и ясно послал всех туда, откуда выхода нет. Конечно, помимо горечи от предательства, всё это время он спинным мозгом ощущал подвох в сомнительном поведении бывших друзей. И после прочтения сообщения он ни на секунду не задумался, правду ли ему говорит Макс. Безусловно, он верил в то, что это была воля Инсинуатора. Бывший друг только подтвердил его собственные подозрения. Тем не менее, случившегося предательства это признание не отменяло. «Лучше поздно, чем никогда» и «главное не победа, а участие» – не слоганы Нильса. Это слоганы неудачника. Лучше вовсе не иметь друзей, чем теперь всю жизнь общаться с ними, ощущая едкое послевкусие преступления против дружбы. Признанием не вытащить нож из спины, как и общением, помощью и взаимовыручкой – не залечить старую рану. Невозможно убить человека, а потом оправдаться тем, что ты просто защищался. Это неважно. Факт остаётся фактом навсегда.

При должном желании в любой безвыходной ситуации можно обойти стороной даже самые невыполнимые правила неадекватного психопата. Они не сделали этого. Они даже не предприняли попытки намекнуть ему о том, что это лишь игра, не более того. А теперь, как ни в чём не бывало, приходит сообщение: «Возвращайся, ты нам нужен». Это отдаёт гнилым душком лицемерия. Нет, друзья. Так не бывает. Дружба заканчивается лишь однажды.

«Покинуть чат?» – высветилось сообщение на экране.

«Да» – уверенно нажал он.

«Нильс покинул чат» – оповестил мессенджер всех его участников.

Без смешливого блондина, который сейчас листал фото в телефоне, удаляя оттуда всё, что напоминало ему о бывших друзьях, компания перестала существовать. Остались только старые добрые знакомые. Четверо.

Ровно в восемь часов вечера на скамейке в парке собралась компания из четырёх человек. Они подходили туда молча, друг за другом. Юта шла следом за Данисом. Но даже тогда, в десяти шагах от него, у неё не возникло желания окликнуть его, чтобы пойти вместе.

Мари уже сидела на спинке деревянной лавки, поставив ноги, обутые в высокие меховые кеды, на сиденье. Макс остановился напротив неё и даже не поздоровался, хоть они и виделись первый раз за последние три дня. Сегодня в школе им не удалось пересечься. И даже обедали они в разное время.

– Поздравляю, братва. Мы с вами просрали вообще всё, – трижды похлопала в ладоши Мари, надев на себя маску насмешливой скорби.

– Ходят легенды, что дети становятся взрослыми после потери всех своих друзей, – усмехнулся Макс грустно.

– Значит, мы с вами сделали свой первый шаг. Осталось четыре, – кивнула Юта.

– Почему? – не понял Данис.

– Потому что нас осталось четверо, чувак, – ответила Мари недовольно и полезла в свой рюкзак.

Несмотря на то, что на её копну кудрей была натянута вязаная шапка, все они рассыпались по плечам, пока девушка, копошилась в своём запредельном количестве барахла. Повозившись несколько минут под внимательным взглядом своих друзей, она извлекла на свет бутылку красного вина и несколько бумажных стаканчиков.

– Завтра на учёбу, отчаянная ты женщина, – воскликнула Юта, но первой протянула руку за стаканом.

– Вот такое настроение меня устраивает! – засмеялась Мари в ответ на её жест. – В том месте, где мы сейчас с вами находимся, нашим единственным спасением может быть только винишко. Предлагаю бахнуть и только потом читать правила следующего тура от Инсинуатора.

– Поддерживаю, – согласился Макс, который ещё дома прочёл задание от начала и до конца.

Он знал, что именно предстоит выполнить Юте и её желание напиться было как нельзя вовремя. Ознакомиться со следующим ходом в Игре Инсинуатора, находясь под воздействием градусом – лучшая идея.

– За то, чтобы всё это поскорее закончилось, – предложил тост Данис.

– Не чокаясь, – добавила Мари.

И ребята, выстроившись полукругом, молча выпили содержимое своих стаканчиков до самого дна.

– А теперь погнали? – рассмеялась Юта. – Предлагаю поспорить, кто будет следующим!

– Не будем спорить, – серьёзно ответил Макс. – Следующей будешь ты.

Он в сердцах пнул ножку скамьи носком шнурованного ботинка, будто это могло помочь что-то решить, и вытащил планшет из своего рюкзака. Разблокировав его отпечатком пальца, он развернул экран к друзьям. В руки гаджет приняла Юта.

«Приветик!» – весело зачитала она вслух первую строчку письма.

Остальной текст вся троица предпочла прочесть в тишине.

«Юта, я знаю, что ты считаешь себя на особенном положении в нашей школе. Поэтому не буду затягивать с заданием лично для тебя. Сегодня я выкрал красный кошелёк из сумки нашей химички и спрятал за шкафом с реагентами. Могу дать стопроцентную гарантию, что она уже обнаружила пропажу. Попытайся угадать, что тебе предстоит сделать? Только не будь скучной, дорогая. Не надо думать, что ты должна его вернуть. И сейчас, внимание, я провозглашаю задание лично для тебя! Ты должна будешь на весь класс объявить, что видела воришку. Ты назовёшь его имя при всех. Скрэппи. Я хочу, чтобы это был именно он. В твоём распоряжении всего лишь десять минут от начала завтрашнего урока химии. Время пошло! Да восторжествует справедливость, друзья!»

– Я не готова это сделать, – категорично заявила Юта, как только дочитала письмо с заданием до конца. – Скрэппи мой близкий друг. Мы знакомы сотню лет. Он для меня важнее собственного благополучия. Пусть этот урод выкладывает видео. Я отвечу за то, чего не делала.

– Не только ты, Ют. Мы все ответим за то, чего не делали, – поправил её Данис.

– Значит, мы все ответим, – решительно кивнула она.

– Не хочешь спросить наше мнение по этому поводу? – с негодованием в голосе вскинула брови Мари.

– Здесь не о чем разговаривать! Кто позволил Инсинуатору втягивать в свои ненормальные игрища непричастных?

– Так-то мы все непричастны, – напомнил Данис.

– Ты разрушишь наши жизни. Всех нас четверых. И Нильса, хоть он и не хочет иметь к нам больше никакого отношения, – сказала Мари.

– Зато я не разрушу жизнь Скрэппи, – упёрлась Юта.

– Он учится за тебя. Ты боишься потерять помощь в учёбе, а не друга. Будь честной с нами, Ют, – сказал Макс, до этого не произнесший ни слова.

И снова своей проницательностью он попал в «десятку».

– Почему мы должны играть в игры Солитёра? Давайте подкараулим его за гаражами и немножко пристукнем лопатой по голове. Мы не будем его убивать, просто напугаем. Должен же быть какой-то выход.

Её голос задрожал. Юта боролась с собой, чтобы не расплакаться.

– Потому что ни один из нас не располагает доказательствами вины Солитёра. Это всего лишь предположение, – напомнил Макс.

– А кто? Кто ещё это может сделать? – закричала Юта. – Может Нильсон? Именно поэтому он теперь нас сторонится? Или, быть может, я придумала себе такое задание, чтобы подставить саму себя? Или Арис, потому что он крутой барабанщик и на него никто не подумает? Или Винс, потому что он не раз признавался, что ему в кайф следить за нами? Может, это жидкий Маркус, которого мы довели до анорексии своими издевательствами над его лишним весом? Или сам Скрэппи пытается вести игру против себя, чтобы мы не заподозрили его? Кто? Предположи хоть одного человека, кто бы это мог быть, кроме Солитёра?

– Я не знаю, – ответил Макс спокойно. – Но у этого человека есть видео, которое разыскивает весь город во главе с полицией. И если мы хотим дожить до старости и умереть в окружении правнуков, нам нужно выполнить все его задания.

– Ты не думал, что они могут никогда не закончиться? – спросила Юта.

По её щекам скатились слёзы. Она больше не желала сдерживать себя, когда внутри так обжигающе больно.

– Я думаю об этом постоянно. Но мы должны попробовать сыграть. Вдруг, у него свои цели, добившись которых он успокоится?

– Успокоится, – кивнула Мари. – До тех пор пока ему не понадобится новая трёшка в центре города. Нам придётся взять ипотеку одну на всех. Отдадим деньги ему. А на сдачу купим себе набор из пяти верёвок и куска мыла по акции.

– Марика, прекрати немедленно! – воскликнул Макс. – На чьей ты стороне?

– На твоей, Макс, – улыбнулась она грустно. – Но сейчас это уже не имеет значения, когда между нами и Скрэппи Юта выбирает не нас.

– Я вас выбираю! Вас! – закричала она и закашлялась, захлебнувшись слезами. Они покатились нескончаемым потоком, и остановить их Юта не смогла бы при всём своём желании.

В тишине, нарушаемой всхлипываниями, раздался тихий хлопок пробки, выскочившей из бутылки. Со звонким бульканьем Мари до краев наполнила вином чистый бумажный стаканчик. Парни молчали. Юта горько плакала.

– Вот и умничка. Это правильный выбор, – чуть запоздало похвалила её Мари, протягивая выпивку. – Давай-ка залпом, красотка.

Откинув серебряные волосы за спину, девушка в три глотка послушно осушила стакан до самого дна.

4 ноября. Кабинет химии.

– Наша сборная победила на соревнованиях по робототехнике, а от тебя никакой реакции? Ютк, вообще-то, ты могла бы и порадоваться за меня! – обиженно воскликнул Скрэппи после того, как она в очередной раз лишь отстранённо кивнула в ответ на его восторженные рассказы и как-то уж очень глупо отшутилась.

Прямо перед ней возвышался шкаф с реагентами, за которым сейчас находился её личный «ящик Пандоры». Её отрешенный взгляд блуждал между рядов бесконечных склянок и колбочек. Со стороны складывалось впечатление, что она потеряла какую-то важную вещь. Мысли сосредоточились далеко за пределами этой реальности. Оставляя все вопросы без ответа, Юта только отмахивалась от Скрэппи, упрашивая его продолжать свои увлекательные истории с соревнований.

– Хочешь, покажу тебе видео, где наш робопёс двигает головой в такт музыке? Он реагирует на голос и подаёт сигнал, когда датчик улавливает звук. Если голос принадлежит человеку, то в его глазах загорается белый датчик. А если звук посторонний, вроде удара в ладоши, то загораются красные лампочки. Для нашей команды это был прорыв. Долгое время мы не могли понять, каким образом провернуть задуманное в настройках, пока нам на помощь не пришел…

– Наш физик, – рассеянно продолжила Юта за него. – Я помню.

Скрэппи бешено закивал своей лохматой головой и уткнулся в телефон. Нервно подёргивая большим пальцем, он пролистал несколько десятков фотографий на экране смартфона в поисках лучшей. Его желание продемонстрировать Юте робота, которого они с командой собирали собственными силами почти год, неслось на десяток километров впереди него. Столько сил их команда вложила в эту небольшую игрушку! Все вместе они подыскивали детали, чертили макет и паяли микросхемы, пытаясь вместить в минимальные размеры игрушки максимум функций.

– Скрэп? – позвала она его вдруг.

– Чего? – отозвался он, не поднимая головы.

«Чёрт, ну где же эта фотка?» – ворчал он недовольно себе под нос, не поднимая глаз.

– Бро, глянь на меня, – попросила Юта.

– Сейчас, только найду робопса. Дай мне минуту. Я назвал его Джерриком, в честь мышонка. Девчонки на трудах обшили нам его коричневым велюром и получилась маленькая копия мультяшки.

Необычайно умный парнишка с всклокоченными смоляными волосами обладал уймой хороших качеств. Кроме самого важного, пожалуй. Его золотые мозги полностью компенсировали в нём отсутствие человечности. Жалость, гуманность или сострадание для Скрэппи являлись лишь отстраненными эпитетами из литературы, которыми учительница заставляла описывать поступки классических персонажей. Прикрывая свои недостатки талантом, парнишка потихоньку растерял остатки доброты, день за днём превознося себя над другими. Зная его вот уже тринадцатый год, Юта не удивлялась тому, что сейчас он не различил мольбы в её голосе. Неважно, что чувствует его подруга, ведь ему необходимо срочно явить ей свой уровень превосходства над остальными бездарями. Он всё еще ковырялся в смартфоне в поисках лучшей фотографии робопса – очередного подтверждения своей гениальности. Оторваться от этого занятия и услышать Юту – в его умную голову такая мысль просто не пришла.

– Скрэп, дружище?

Бесполезно ожидать от него интереса к её потерянному состоянию. Разговор нужно довести до логического завершения здесь и сейчас, пока ещё не закончилась перемена. Пять минут – и прозвенит звонок. Он станет сигналом окончания их дружбы. В отличие от Скрэппи, Юта знала ближайшее будущее и хотела успеть договорить с ним в последний раз.

Ухватившись двумя пальцами за острый подбородок своего верного друга, она приподняла его голову вверх, чтобы приблизиться к нему на расстояние взгляда. Его карие, как у оленёнка, большие глаза удивленно заблестели, давая понять девушке, как сильно она нравится ему до сих пор. С того самого момента, когда он отлупил лопаткой в песочнице мальчишку, который задирал трёхлетнюю Юту. И, похоже, что разонравиться ему она уже не сможет никогда.

– Что-то случилось? – спросил он, внимательно оглядев её лицо.

Она оставила без ответа и этот его вопрос, продолжая обеспокоенно сверлить его своими серыми внимательными глазами.

– Ты будто пытаешься запомнить меня, – нервно хихикнул он и замолчал, не уловив ответного смешка от неё.

Приподняв ладони выше, она обхватила его лицо руками и ноготками осторожно скользнула по шее. Тотчас по его коже, прямо под подушечками её пальцев, пробежали мурашки.

– Ты никогда не станешь мне чужим. Никогда, Скрэп. Я просто попрошу тебя сейчас запомнить одну вещь. Однажды, когда ты станешь великим учёным или не менее великим изобретателем и улетишь жить в свой трёхэтажный коттедж на другой континент… Пусть я буду замужем. И у меня будет трое детей. Или собственный бизнес. Или я просто сопьюсь к тому времени… Двери моего дома не закроются для тебя никогда. Ты всегда сможешь прилететь ко мне, если вдруг тебе станет одиноко. Помни, что бы между нами ни произошло, я всегда останусь человеком, на которого ты сможешь положиться. Пообещай мне, Скрэп, что бы ни случилось, ты всю жизнь будешь знать, что в том городе, где буду я, тебя всегда ждет твоя собственная раскладушка.

Серые глаза Юты наполнились слезами. Дрогнула нижняя губа, которую она тут же прикусила, чтобы не выдать своего волнения. Она ждала ответ. Он чувствовал это по её похолодевшим пальцам на собственной шее.

Скрэппи молчал. Он разглядывал её покрасневшие глаза. Непропорционально пухлые губы. Впалые скулы. Белоснежную кожу со слоем тонального крема, сквозь который пробивались веснушки. Юта ненавидела свои веснушки, хоть их было не более десятка штук на обеих щеках. Он знал это. Он знал о ней всё.

– Обещай! – воскликнула она с надрывом и сильно тряхнула его за шею.

Его молчание лишь продлевало агонию последних мгновений перед окончанием их дружбы. Она сказала ему всю правду. Но ждать реакции от Скрэппи, было равносильно ожиданию реакции от куска мела.

– Обещай! Обещай! – закричала Юта с нотками визга и на них начали удивленно оглядываться ребята, уже начавшие потихоньку возвращаться в класс после длинной перемены.

– Чего тебе надо от него? Давай, я пообещаю? – предложил Солитёр со своей фирменной дикой ухмылкой на лице.

– Для таких, как ты, в аду даже не предусмотрен отдельный котел, хорёк ты обоссанный! – вскочила она со своего места, на минуту упустив мысль, что нужно сдерживать злость внутри себя, ведь у этого человека есть видео, которые не должны быть обнародованы никогда.

Жалобно звякнув, стул позади неё упал на пол.

Со спины раздались смешки одноклассников.

– Обоссанный у нас тут, вообще-то, всего один. Твой дружок! – весело воскликнул Солитёр, и взрыв хохота стал для него дружной поддержкой.

В глазах потемнело от ярости. Схватив стул одной рукой, Юта замахнулась им в сторону Солитёра. Она бы несомненно ударила его. И он бы ни за что не успел увернуться, потому что смеялся, полусогнувшись. Его взгляд был направлен в пол. В нескольких сантиметрах от его хребта, Скрэппи перехватил её руку.

– Я обещаю, Юта, – сказал он очень серьезно.

Внимательно посмотрев в серые глаза, он под локоть аккуратно отвел её в сторону от Солитёра, все еще не подозревавшего, насколько близок он был к переломанному позвоночнику всего мгновение назад. Погладив девушку по предплечью, Скрэппи ещё раз заглянул ей в лицо.

– Я обещаю, слышишь? Если это так важно для тебя, то я обещаю.

Она только грустно улыбнулась. Из расслабленной руки выпал тяжелый деревянный стул на металлическом каркасе и, покачнувшись, встал на своё место.

Преодолев расстояние в один шаг, Юта крепко обняла своего друга напоследок.

Через секунду прозвенел звонок.

А еще через шесть минут на вопрос учителя, есть ли в классе свидетели кражи кошелька из её сумки, Юта поднялась со своего места. Гордо вскинув подбородок, чтобы не наткнуться на десятки осуждающих взглядов, она указала рукой на Скрэппи.

– Я видела. Это сделал он. Кошелёк за шкафом с реагентами.

Колючий ком, мешавший дышать, провалился вовнутрь вместе с признанием. Горячие слёзы покатились по щекам. В этот раз она больше не пыталась их сдержать. Мутными каплями свисая с подбородка, они с оглушительным, по сравнению с классной тишиной, грохотом падали прямо в раскрытую тетрадь. Написанная синей пастой тема урока «Строение простых веществ. Аллотропия» растекалась прямо на глазах.

Встревоженный Скрэп медленно переводил взгляд с учительницы химии на Юту, и обратно.

– Это шутка? – спросил он тихо.

Его вопрос повис в застывшем от напряжения воздухе.

6 ноября. Вечер.

– Кофе на ночь вредно, я полагаю. Будешь чай?

Подставив табурет к кухонному шкафу, Юта забралась на него с ногами, чтобы дотянуться до верхней полки. Самые вкусные и ароматные чаи мама убирала именно туда. Стоило только приоткрыть дверцу и в нос уже бил чудесный запах швейцарского трюфеля, венского десерта и ирландских сливок. Смешавшись друг с другом, эти запахи становились еще привлекательнее. Тем временем на столе уже стоял заварной чайник с дымящимся напитком, но залезть в самый дальний угол – это был лишь повод спрятать от подруги своё лицо.

Внимательная Мари сразу заметила, что испытание Инсинуатора даётся Юте с трудом. Глубокие тёмные круги под глазами, один ярче другого, не добавляли красоты и без того не красивой девушке. Голые ресницы, без намека на тушь. Сальные волосы, собранные в неаккуратный пучок. Поношенная толстовка и растянутые леггинсы. Выглядела бы так Мари – это бы не вызвало ни у кого подозрений, потому что это был её привычный вид. Но не для блистательной Юты. Где идеально ровные стрелочки на веках? Где подкрашенные пухлые губки? В конце концов, почему волосы такие грязные? Неухоженный её вид вызывал крайнее подозрение.

– Я буду то, что ты нальешь. Мне не принципиально. Нам нужно поговорить, чая я дома без тебя напьюсь, не волнуйся так сильно. Садись, – голос Мари прозвучал достаточно строго для того, чтобы Юта едва не подчинилась на автоматической реакции.

В последний момент, она одумалась и предпочла остаться в тени кухонного шкафа ещё немного. Одна мысль о приближении разговора с Мари уже угнетала.

– Не нужно прятаться от меня. Ты не сможешь продолжать делать это вечно. Поговори со мной.

– Разговоры… Разговоры… Марика, они не меняют ничего! Мне чертовски одиноко! Я изгой в своём классе! Ты хоть попробуй представить себе, как это, когда тебе необходимо почти восемь бесконечных часов находиться в обществе людей, которые тебя презирают.

По щекам Юты снова потекли слёзы. Плакать бесшумно так, чтобы никто не заметил – стало её обыкновенным состоянием в последние дни. Говорить шёпотом. Рыдать внутрь себя. Кричать от боли мысленно. Иногда ей казалось, что она чувствует, как отмирают её нервные клетки. Не постепенно. Не потихоньку. Они покидали её дружным строем. Не давая шансов выдержать пренебрежение одноклассников ею, нервы вытягивались в струны и звонко лопались ежедневно. Ежечасно. Ежеминутно.

Прижавшись лбом к деревянной полке в шкафу, она захлёбывалась собственными слезами, шепча, что так больше не может.

– Я одинока. Марика, я настолько одинока… У меня никого не осталось. Я никому не нужна. Для них всех я – предатель. Стукач. Ты даже подумать не можешь, что я переживаю третий день подряд. Стоит мне появиться на пороге класса, как они все начинают стучать. Они делают это карандашами о парту. Стучат в унисон. Будто ими всеми кто-то управляет или дирижирует. Они делают это монотонно и очень тихо, но постоянно. Я сижу на уроках и слышу этот стук. Мы пишем контрольную, и меня окружает этот стук. Я выхожу из класса, и они стучат громче и громче до тех пор, пока знают, что я слышу этот стук. Марика, я не стукач. Я не хотела этого, ты ведь знаешь.

Она говорила и говорила, не в силах остановиться. Эта боль, которая разъедала девушку изнутри, превратилась в огромную черную пустоту, потихоньку поглощающую её, отнимая вкус к жизни и смысл существования. Выдыхая всем телом, девушка содрогалась в беззвучных рыданиях, но вслух продолжала тихонько всхлипывать. Будто и здесь её преследовал навязчивый стук одноклассников.

Они игнорировали её. Для каждого Юта стала личным врагом, от которого сложно избавиться, но можно попытаться задавить количеством. И они плотным кольцом зажимали её со всех сторон, наваливались всей своей массой на беззащитную девушку, чтобы вынудить её сдаться и обратиться в бегство. Если врага нельзя убить, то его нужно загнобить, чтобы он добровольно капитулировал с позором.

Юта не собиралась сдаваться, и её настырное упрямство только раззадоривало обидчиков.

– Знаешь, что здесь самое поганое? – спросила она, резко дёрнувшись телом от психически нездорово прозвучавшего смешка, вырвавшегося из неё помимо воли.

Не дождавшись ответа, она обернулась, взглянув на подругу. После секундного размышления сползла с табурета и подошла вплотную к Мари, чтобы видеть её синие глаза на расстоянии сантиметров.

– Скрэппи даже не пытается меня презирать вместе с остальными, – на мокрых от слез щеках заиграла сумасшедшая ухмылка, обнажающая идеально ровные мелкие зубы. – Я отсела от него, посчитав, что между нами всё кончено. А он спросил меня, зачем я это сделала. Ты уже чувствуешь, что от меня пахнет дрянью, Марика? Такие гнилые люди, как я, со временем начинают плохо пахнуть. От меня уже плохо пахнет, Марика?

Осторожно протянув руку к щеке подруги, Мари коснулась её тонкой кожи пальцами так аккуратно, словно боялась, что та может укусить. Но она не сделала никаких движений, оставшись на том же самом месте.

– Странно, что те, кого не касается эта проблема, ведут себя как глубоко оскорблённые твоим поведением. А единственный, кого ты ранила незаслуженно – простил тебя сразу. Ничего не напоминает эта ситуация? – прищурилась Мари в ожидании выводов от Юты. Но так и не дождалась. Голова подруги не настроена мыслить логически, когда внутри царит полный раздрай.

– Если мы признаемся, что были на месте преступления, то нас никогда не оставят в покое только те, кого крушение поезда не затронуло никоим образом, кроме услышанных новостей по телевизору и вычитанной шумихи в интернете. По-настоящему убитые горем люди всегда переживают в тишине, внутри себя. Но те, кого горе не затронуло, раздавят любого, кто даже косвенно связан с трагедией. Мы все не виноваты, Ют. Но нас размажут. И то, что вы с Нильсом переживаете сейчас, покажется вам детской сказкой по сравнению с тем кошмаром, который устроит для нас вся страна.

– Посмотрим, какую сказку устроит Инсинуатор для тебя, Марика. Не зарекайся раньше времени.

Когда слёзы на щеках начинают остывать, внутри обычно селится здравое наплевательское отношение. Внимательная улыбчивая Марика. Вежливый до бешенства Макс. И безразличный к происходящему Данис, будто в этой игре никогда не наступит его ход. Эта шайка сочувствующих отдавала шакальей вонью. Они знают, что ты уже мёртв, но продолжают участливо гладить по плечу, приторно бормоча, что всё наладится вот-вот. Ну, не сегодня. Значит, завтра.

Не наладится никогда, потому что «завтра» не существует. Завтра будет снова сегодня. А сегодня хочется ногтями впиться в их жалостливые лица, цветущие здоровым авторитетом, которого больше никогда не будет у Юты.

9 ноября. Полдень.

Мимо остановки проехал уже третий автобус. Их интервал составлял около двадцати минут, с небольшими опозданиями из-за обычных в это время пробок на дороге. Люди входили и выходили, толкая друг друга сумками, плечами и локтями. Размахивая плетёной корзинкой, на ступени протиснулась полная женщина, не дав пассажирам пройти на выход. Разразился скандал, продлившийся не менее полуминуты. Облаяв друг друга, женщина и выходящие, наконец, смогли разойтись, и автобус снова захлопнул свои двери.

Несколько раз вокруг сменились люди. Со скамьи поднимались в сторону автобусов одни и их места тут же занимали другие. И только она одна всё смотрела им вслед, наблюдая, как странно выглядит со стороны эта человеческая текучка. Все куда-то спешат, куда-то торопятся. Интересно, а когда взрослые успевают просто жить? Сходить в кино на понравившийся фильм несколько раз просто потому, что так хочется и не ловить на себе взгляды знакомых, полные непонимания. «Зачем ходить на один и тот же фильм несколько раз подряд?» – спрашивают они. Это всех так искренне удивляет. Но почему бы и нет? В счастливых моментах и заключается жизнь. Не в тех, что покупаются. А в тех, что ощущаются, как энергетический разряд, от которого хочется жить, а не существовать. Половинка розовой луны на небе. Ветреный день на лугу, когда трава колышется волнами и шуршит, будто огромное волнующееся море. Музыка, от которой по телу бегут мурашки. Опустить зонт во время летнего ливня и подставить лицо потокам воды с неба. Настоящие счастливые моменты не купить ни за какие деньги на свете. Даже яхта и вилла с видом на песчаный пляж не подарят ничего, кроме удовлетворения. Тот, кто испытывал в своей жизни настоящее счастье, никогда не обманется удовлетворением.

Через бумажный фирменный пакет виднелся уголок фиолетовой бархатной ткани. Из неё было сшито самое прекрасное платье на свете, о котором Юта мечтала несколько месяцев. Всё лето она бегала в ультрамодную студию, где выставляла на продажу свои работы местный дизайнер с нашумевшей в мире моды фамилией. Это платье, которое так приглянулось Юте, стоило целое состояние. Столько она бы не смогла заработать не то, что за целое лето, но и за ближайшие полгода, даже если бы не потратила ни копейки из заработанных денег. Ради платья она стояла по пять часов подряд в торговом центре в вонючем костюме садового гнома, раздавая блестящие листовки с промо-кодами. Так продолжалось почти два месяца. По их истечении она подсчитала свои финансы и пришла в отчаянье. До покупки платья не хватало ещё примерно две трети суммы. С сентября началась школа. И взять денег было неоткуда.

На помощь, как всегда, пришёл отец. Бросив их с мамой ради собственной карьеры в столице, все эти годы от дочери он предпочитал откупаться. Когда Юте в голову приходило очередное сиюминутное «хочу», мама набирала знакомый номер телефона со столичным кодом. Чаще всего отец задавал один-единственный вопрос:

– Сколько?

Успехи дочери в учёбе и модельном бизнесе его нисколько не интересовали. За все годы раздельного проживания он ни разу не попросил позвать к телефону Юту, чтобы услышать её голос. Она отвечала ему тем же, лишь изредка присылая ему смс-сообщения с просьбой кинуть маме денег на карту. Он писал в ответ: «Сколько?». В ответ она всегда отправляла сумму. Через минуту звякал мамин телефон, оповещая её, что деньги пришли. Очень скоро Юта поняла, что он так никогда и не спросит, как её дела, потому что ему откровенно без разницы. С того момента сообщения сократились лишь до цифры. К чему лишние слова, если с этим человеком её связывает лишь денежная сторона вопроса?

В этот раз отец удивился сумме, которую ему озвучила бывшая жена в телефонном разговоре. Но без лишних слов перевел всё до копейки, предупредив, что настойчиво не желает слышать звонки от них ближайшие пару месяцев.

И вот теперь в бумажном пакете лежало роскошное бархатное платье, которое стоило в три раза дороже гардеробной, в которой оно будет висеть. Глядя на чудесную ткань, уголок которой торчал наружу, Юта ощутила себя самым несчастным человеком на свете. Долгожданная покупка не привнесла в душу девушки ни-че-го. Внутри по-прежнему шевелилась огромная чёрная пустота, заполненная вакуумом. Она затягивала вовнутрь все человеческие эмоции, оставляя после себя лишь звенящую тишину.

Прижавшись затылком к стальной стенке остановки, Юта погрузилась в свои мысли. Очередная порция людей загружалась в автобус. Большой человеческий конвейер. Бесконечно по кругу продолжается каждый день одно и то же. Задолго до её рождения начал ходить общественный транспорт. И спустя тысячи лет после её смерти ничего не изменится. Утром из дома. Вечером домой. Для чего живут люди? Ради чего они поднимаются по утрам со своей постели?

«Зачем лично я, вообще, тут нужна? Что изменится, если меня не будет?» – думала она, наблюдая за пассажирами автобуса.

Рука плетью повисла вниз. На её кисти свободно болтался драгоценный бумажный пакет, который она задумчиво пинала носком сапога. Ради содержимого этого пакета Юта трудилась два летних месяца почти без выходных в потном костюме садового гнома. Через крохотное окошко в приветливо разинутом рту ростовой фигуры не было видно ничего, кроме пятачка пространства прямо перед собой. Она размахивала дешёвыми листовками, обсыпанными сухими блёстками и зазывала народ посетить дачный магазин. Блестящие крошки летели во все стороны, и это выглядело празднично и нарядно. Любуясь в маленькое окошко в костюме садового гнома улыбками детишек, тычущих в неё пальцами, Юта каждый момент своей сложной работы представляла себя в фиолетовом бархатном платье. В своих мечтах она крутилась перед зеркалом, счастливо улыбаясь себе самой. Потом она выходила из дома и ловила на себе восторженные взгляды прохожих. Шла две остановки пешком, чтобы все окружающие заметили её прекрасное платье. Поднималась по широким ступеням и входила в лицей походкой принцессы, и все парни ложились штабелями к её ногам, очарованные неземной красотой.

Уголок роскошного платья небрежно торчал из пакета. А Юте хотелось рыдать от одиночества и травли, которую устроили ей собственные одноклассники. Неделю назад они восхищались ею и внимали каждому слову. Неделю назад она была самой популярной девушкой в школе, с которой хотели встречаться и уроды, вроде Солитёра и красавчики, как зеленоглазый Винс. Теперь все они объединились против неё. На уроках сыпали ей в волосы шелуху от семечек, а на переменах заталкивали в мужской туалет и держали двери, чтобы она не смогла оттуда выйти. Глотая слезы на подоконнике, она терпеливо ждала, когда прозвенит звонок на урок и все эти «народные мстители», наконец, разойдутся по классам, чтобы и она смогла покинуть ненавистный мужской туалет.

Сейчас она никто. Презираемая и гонимая всеми, кем раньше не дорожила, считая их низшим плебейским стадом. Теперь это стадо восстало против неё, и Юта в полной мере оценила, на что способна толпа тех, чьи мысли настроены на одну волну. Никогда человек не сможет выжить в одиночестве, особенно, если против него враждебно настроены массы. Они способны задавить количеством. Листая комментарии на канале Макса, Юта не смогла сдержать слез. Все те, кто раньше писали ей настоящие хвалебные оды, превратились в ярых хейтеров. Обливая помоями всю её семью, они, кажется, получали огромное моральное наслаждение от своего гадкого поступка. Макс подчищал комментарии, но ненавистники Юты превосходили его числом. Дошло до того, что ему пришлось закрыть комментарии. Но это не значило, что все эти люди замолчали. Лишившись возможности писать, они заговорили. В спину. А осмелев, и в лицо.

Каким бы желанным платье ни было, положительные эмоции от его покупки поглотила пустота, которая разрасталась день ото дня с момента получения задания от Инсинуатора. Она затягивала в себя улыбки, искры в глазах и, что самое болезненное, моменты, ради которых стоит жить. Зачем просыпаться утром, если тебе больше не хочется смотреть на небо и загадывать желания в звездопад? Зачем выходить на улицу без желания пнуть жёлтые опавшие листья? Для чего ждать зиму с её веселыми праздниками, когда совсем не хочется веселья? Если такова взрослая жизнь, то Юта для себя решила не взрослеть никогда. Стать частью бесконечного человеческого конвейера – худшее, что может произойти.

9 ноября. Вечер.

Переминаясь с ноги на ногу у подъезда, вход в который был перекрыт железной дверью с домофоном, она неуверенно набрала номер квартиры, но, вместо того, чтобы нажать на кнопку с колокольчиком, выбрала «Сброс» и направилась в сторону тротуара. Мимо прошла девушка с коляской. Пришлось бы прибавить скорость, чтобы обогнать её, поэтому она вернулась к двери и снова набрала заветные цифры. Отбила ногой такт мелодии, проигравший в голове, и, решительно развернувшись, пошла прочь. В этот раз она остановилась на углу дома. Глубоко вдохнув, сжала кулаки и почти бегом вернулась к железной двери подъезда. Оглядевшись по сторонам, украдкой набрала те же самые числа, которые набирала последние двадцать минут, каждый раз обещая себе, что в этот-то раз уж точно не побоится позвонить. Но указательный палец не слушался её и зависал в миллиметрах от кнопки с колокольчиком, не позволяя сделать первый шаг навстречу.

Дверь распахнулась так резко, что едва не ударила её в лицо наотмашь. Запоздало отскочив в сторону, она подняла глаза и обомлела.

– Добро пожаловать в Клуб Отвергнутых. Первое правило Клуба знаешь? – ухмыльнулся Нильс.

От удивления не сумев выдавить из себя ни слова, она лишь кивнула с растерянной улыбкой.

– Ну? – переспросил он и после секундной паузы сам ответил на свой вопрос:

– Никому не рассказывать о Клубе Отвергнутых. Или ты так далека от культовых фильмов, что не знаешь первое правило любого Клуба?

По его широкому лицу расплылась улыбка. Но она по-прежнему молчала, ухватившись взглядом за мимику Нильса, никак не могла разобраться, что же сейчас творится в душе этого весельчака. Есть ли, вообще, у него душа, если он позволяет себе так жестоко поступать с собственными друзьями, которые всего лишь исполнили приказ безумного Инсинуатора?

– Прова-а-ал! – вздохнул он. – Я уже устал наблюдать, как ты тут пляшешь под моими окнами. В принципе, мне хватило бы и серенады.

Сделав кистью руки пригласительный жест, прямо как галантный швейцар пятизвёздочного отеля из фильмов про любовь, сам же и прошел в подъезд первым, будто пригласил вовсе не Юту. Он выглядел сейчас совсем как тот Нильс, которого она знала много лет до старта игр Инсинуатора. Взмахнув волосами, чтобы отогнать от себя внезапно свалившийся рой воспоминаний, Юта несмело шагнула за ним следом.

– Я читал комментарии относительно тебя на канале Макса. Можешь не рассказывать.

Нильс уже заварил черный чай с малиновым вареньем и достал из шкафа теплый шерстяной плед. Свернувшись калачиком, Юта уютно устроилась на раскладном диване, обложившись со всех сторон подушками. Её ладони крепко сжимали большую кружку с ароматным согревающим напитком.

– Долго плясала? Я всего минут пять наблюдал, меня мама позвала. Она тебя случайно приметила, когда цветы поливала.

Узнав, как долго Юта не могла собраться с силами и просто позвонить в домофон, он тут же рассмеялся своим привычным смехом. Тем самым, которым смеялся много лет подряд в их компании, заряжая всех вокруг хорошим настроением.

– Ты провал, Ют! Неужели думаешь, я бы вывернул на твою голову ведро кипятка за то, что звонишь мне в домофон? – уточнил он сквозь смех.

– Просто мы все отдалились в последнее время, – она виновато пожала плечами и опустила голову вниз.

– Не все. Вы прекрасно дружили вчетвером.

– Ты прятался, Нильс! Я звонила тебе, но ты не брал трубку. Я видела, что ты читаешь мои сообщения, но ты не ответил ни на одно из них! – взмахнула рукой Юта.

От возмущения она едва не опрокинула чашку чая себе на колени.

– Знаешь, чем мы с тобой отличаемся? Я не прятался от вас. Слив себя из общества двуличных утырков на уроке литературы, я хотел вернуться за парту к Максу. Но в этот самый момент ему было не до меня. Он снимал видео моего позора для канала. А потом в коридоре я столкнулся с тобой и Марикой, и вы обе отвернулись, сделав вид, что меня не существует. Мне нужны были все вы, а тебе не нужен никто, кроме меня. Да и то, не потому, что я хороший друг, ведь тебя всегда тянуло к Максу. Просто я изгой. Я тебя пойму. А они втроем еще не вступили в Игру. Что, так сильно раздражают их участливые взгляды?

– До дрожи, – кивнула Юта.

– Ты не по адресу. Я не смогу тебя поддержать. Когда два изгоя объединяются от безысходности, их всегда хочется пристрелить, чтобы не мучились.

– Ты не изгой! Мы хотели быть рядом, но в этой Игре правила диктуются не нами. Отвернуться от тебя – не наш выбор. Мы все вместе приняли правила Игры, и ты в том числе. Мы не имеем права их нарушить. Я боюсь смерти, Нильс. Марика рассказывала, что к её отцу на работу прислали мужика из столицы, который теперь займется этим делом. Нас ищет вся страна. Что будет, если нас найдут?

К горлу снова подкатил тошнотворный ком. Глотнув малинового чая, Юта заставила себя отвлечься, чтобы не расплакаться на глазах Нильса. Ни перед кем ей не было стыдно плакать, кроме него. Сила его характера всегда мотивировала окружающих.

– Могу сказать тебе, что Инсинуатор давно бы уже выложил видео, если бы хотел этого по-настоящему, но поверишь ли ты в это?

Молча Юта покачала головой и посмотрела в его голубые глаза, потемневшие от горя. Раньше они были гораздо светлее.

– Тогда не скажу, – усмехнулся он. – Умирать не страшно, Ютыч. Страшно, когда тыпросыпаешься утром и видишь всё, как прежде, кроме человека. Та же улица, те же соседи, та же комната, кровать и зарядник в розетке. А человека нет. Как и не было. Только чёртов бесполезный зарядник напоминает о том, что он всё-таки был и мне это не привиделось. Я не боюсь умереть. Я боюсь новых потерь. Каждый грёбаный день меня трясет, когда родители выходят за порог квартиры, потому что теперь я знаю, что любой раз может стать последним. И, что самое страшное, никто не знает, который именно раз станет последним.

– Прости меня, Нильс. Прости, что меня не было рядом, когда ты каждый день смотрел на пустую кровать.

Она выбралась из горы подушек и подошла к другу так близко, чтобы можно было коснуться его ладоней. Нильс не поднял головы. Он смотрел вниз, прямо под ноги, будто там находилось что-то весьма увлекательное. Юте пришлось опуститься на колени, чтобы заглянуть ему в лицо. На белесых ресницах висели крупные капли слез.

– Прости, прошу тебя, родной, – прошептала девушка и потянулась к нему всем телом.

Обхватив друга двумя руками за мощные плечи, она прижала его к себе и носом зарылась ему в шею. Никогда раньше она не видела его таким потерянным. Из любой ситуации Нильс всегда выбирался с юмором и смехом, отчего у окружающих создалось ошибочное впечатление о нем, как о человеке, которого горе обходит стороной. У всех в жизни случаются взлёты и падения. А его неизменная яркая улыбка ежедневно заряжает позитивом, пока остальные тщетно ищут внутри себя искру для возрождения потухшего огня. Маска весельчака приросла к его лицу, слившись с кожей в единое целое. Со стороны он казался непробиваем, словно Атлант. Не научившись сгибаться под тяжестью проблем, он сломался, как только ноша стала непосильной.

– Помнишь, как вы с Данисом угнали машину? – спросила вдруг Юта.

Она не могла смотреть, как плачет Нильс. Этот огромный смешливый балагур никак не ассоциируется с горем и слезами. Ради всех тех, кто живет его улыбкой и цитирует шутки, выдавая за свои, он не имеет права сдаваться. Это намного ниже его достоинства. Ощущение, что разговор нужно отвести в любое другое русло, лишь бы он отвлекся, обрушилось на неё, будто подсказанное кем-то со стороны.

– Помню, как мужик клялся нас засадить до самого совершеннолетия в тюрьму для малолеток за свой ржавый таз. Клянусь, на рынке за него не дали бы и трех монет, – ответил он, улыбнувшись сквозь слезы.

Нильс возвращался к своему обычному состоянию. Юта пересела обратно в гнездо из подушек и накинула на ноги плед, как только увидела, что в её поддержке он больше не нуждается.

– Это было весело, несмотря на то, что я испугалась за вас. Честно, я тогда представила, как буду передавать печенье вам за решетку.

– Данис рыдал, как сопливая трехлетка, – вспомнил Нильс.

– Пожалуйста, не говорите моей маме! – писклявыми голосами они хором передразнили Даниса и рассмеялись от того, насколько оригинальным вышло сходство с главным героем того вечера, который умолял хозяина авто не звонить в полицию.

– Мать его тогда отбашляла такую сумму этому мужику, что он взял себе элитное авто с салона, – улыбнулся Нильс воспоминаниям.

– Да? – удивилась Юта. – Вот этого я не знала.

– Он пытался скрыть это от нас, но я прижал его к стенке. Сейчас уже, наверное, можно рассказать. Два года прошло.

– Я другую историю никогда не забуду. Когда в старости Смерть постучит в мои двери, я попрошу её подождать ровно пять минут, чтобы рассказать своей семье эту легендарную историю. Пусть знают, что их дряхлая бабка была не промах в пятнадцать лет, – улыбнулась Юта, держа интригу.

– Дача? – Нильс выставил указательный палец так, будто выстрелил в Юту из пистолета.

– В десятку! – рассмеялась она. – Боже мой, я никогда не забуду прошлогоднюю зиму!

Они синхронно упали лицами в колени, покатившись со смеху.

На самом деле, в истории не было ничего смешного. Прошлый ноябрь выдался как никогда морозным. Но разве это может остановить подростков, которые хотят увидеться и весело провести время в обществе друг друга? Вломившись в дачный поселок в трех километрах от города, пятёрка несколько часов строила снежную крепость, за которой можно было укрыться, когда очередной снежок летел прямо в голову. Случайно попав ледяным обломком прямо в глаз Данису, Марика очень испугалась, что причинила другу боль и выбежала ему навстречу. Вся снежная бойня закончилась одним большим валянием в пушистом сугробе. Как только веселье начало понемногу спадать, ребята поняли, что очень сильно замерзли.

– Не в Майями живем, как ни крути, – сказал Макс, настраивая онемевшими от мороза пальцами камеру.

Тогда Нильс сделал то, чего от него не ожидал никто в этой ситуации. Он сбил замок с ворот какой-то дачи и пригласил всех в гости. Для всеобщего спокойствия сказал, что это загородный коттедж его деда. На самом деле там, конечно, сарай с верандой и пристройкой вроде баньки. Но всем это место пришлось по вкусу. Ребята отдыхали всю зиму. Топили печку, играли в карты, мальчишки пили пиво и изредка баловали себя банькой. Культурно отдыхали всей дружной компанией, не выходя за пределы дозволенного и ощущая себя абсолютно взрослыми людьми. А весной на эту дачу явился мужик с топориком и авоськой полной дачной мелочевки. Схватив Юту за руку, Мари перемахнула через забор, а вот парни того же сделать не смогли, потому что в это время как раз сидели в парилке, обернутые в простыни. Там мужик их всех и запер до приезда людей в форме. Дача оказалась не Нильсова деда. Он просто вскрыл чью-то собственность и выдал её за свою.

– Мы с Марикой тогда наблюдали за вами издалека, чтобы помочь сбежать, если вдруг подвернется случай. Прямо шпионские игры, – сквозь смех едва смогла выговорить Юта.

– Данис на колени падал перед полицейскими, умоляя не сообщать его матери. Нас с Максом чуть не разорвало, когда мы наблюдали за ним!

Нильс так смеялся, что аж прихрюкивал от удовольствия. Глядя на него, Юта не могла не расхохотаться в ответ. И теперь она уже не могла дать стопроцентного ответа, смеётся ли над воспоминаниями, над Данисом или же над тем, как хохочет над этой историей Нильс.

– Его мать тогда выкупила участок за бешеные бабки. Хотел бы я увидеть глаза хозяина этого сарая, когда он услышал, СКОЛЬКО ему предлагают за его хибару! Он возблагодарил всех возможных богов за то, что мы вломились именно на его фазенду, – сказал Нильс, у которого всё никак не получалось успокоиться и перестать хохотать, как не в себя.

– Удивляюсь, как после всего этого Данис продолжает с нами общаться, – покачала она головой.

– Здесь провал, подруга. Может, ему Марика нравится, а то он подозрительно много времени проводит около неё. А, может, кроме нас он никому не нужен.

– Ну, это печально на самом деле, бро.

Схватив плед в охапку, Юта пересела на кровать к Нильсу, и весь остаток времени они провели плечом к плечу, смеясь до слез над теми историями, что были пережиты за долгие годы дружбы. Теперь их компания разделилась два на три. Изгои не могли найти своё место среди тех, кому посчастливилось не столкнуться с заданиями Игры Инсинуатора. А оставшаяся троица еще не осознавала, что их сочувствие только обостряет боль. Брошенным и преданным не нужна жалость. Гнобящее общество не смогло забрать у них самого главного: самих себя. И пусть теперь Нильс с Ютой стали одиноки и гонимы, но внутри они остались теми же отвязными подростками, которым нужно как следует посмеяться друг с другом, чтобы выпустить пар злости и горечь обид.

– Как думаешь, кто придет следующим в наш Клуб Отвергнутых? – спросила Юта у него перед тем, как переступить порог.

– О нём никто никогда не узнает, если ни один из нас не нарушит первое правило Клуба, –заговорщически прошептал Нильс и улыбнулся на прощание.

Улыбка вышла грустной. Но это всё же лучше, чем ничего.

10 ноября. На уроке географии.

После вчерашнего разговора с Нильсом чёрная пустота внутри успокоилась и приостановила свой стремительный рост. Утром Юта нашла в себе силы улыбнуться отражению в зеркале, в отличие от страшной предыдущей недели, когда хотелось надеть свитер на тридцать три размера больше и спрятаться в нем с головой и ногами. А на горловину приклеить распечатанную на принтере голову голливудской актрисы, чтобы никто не знал, кто же скрывается в недрах безразмерной одежды.

Вытащив из трюмо мамину косметичку, Юта выбрала объемную тушь и несколько раз провела ею по ресницам. Глаза сразу приобрели выраженный глубокий серый оттенок. Если вымыть волосы с толикой фиолетового пигмента, то и их цвет тоже станет насыщенным и глубоким. Под стать глазам.

Раньше ей нравилось красиво наряжаться и экспериментировать с макияжем. Золотые веки, сиреневые губы и блестящие щеки уже были испробованы не раз и не два. Но после того как весь класс объявил Юту персоной нон грата, с нижней полки шкафа на свет выбрались тёмные толстовки и рваные джинсы. Так каждый день одевалась Марика и это не вызывало ни у кого удивления, ведь «свой парень» обычно и выглядит подобным образом. Но не утонченная Юта. Вчерашний разговор с Нильсом вселил в неё надежду. Открывшееся второе дыхание она посчитала лучшим знаком для начала новой жизни.

Немного карандаша под нижнее веко.

Помада с серым подтоном на губы.

Капелька блеска на щеки.

Черная юбка в складку.

Белоснежная рубашка с клетчатым галстуком.

Крайние локоны волос убрать под заколку на затылок.

Отражение в зеркале пришлось по вкусу. Обычно главные героини сериалов в таком виде входят в помещение, и вся мужская половина пожирает их масляным взглядом, а девчонки завистливо закатывают глаза. Юта не ждала чего-то подобного от своих оболтусов, но впечатление произвести стремилась, как никогда.

– Юта, к доске!

Скрэппи швырнул в её сторону ручку с закончившейся пастой, чтобы вытащить из мира фантазий в реальность, где учительница географии вызвала её ответить домашнее задание. Он по-прежнему вёл себя так, будто ничего не произошло. С доброй улыбкой заглядывал в глаза, искренне интересуясь, по какой причине она отсела от него на галёрку. Участливо интересовался, не помочь ли ей с проверочной по физике. И настырно пытался ждать её после уроков в гардеробе.

– Ты оглох, дубина? – хотелось кричать ей в его обеспокоенное лицо. – Я при всём классе назвала тебя вором!!! Почему ты хочешь продолжать общаться со мной???

Но вместо этого отмалчивалась снова и снова в ответ на его вопросы, отталкивая заботливо протянутую руку. Как можно оставаться добрым, искренним и чутким, после получения пинка от подруги детства в сторону чана с нечистотами, после падения в который ему уже не отмыться никогда. Пусть даже весь мир через десяток лет будет знать Скрэппи как легендарного ученого в своей области, всё равно найдется тот, кто вспомнит, как в школе его обвинили в краже кошелька у химички. К тому времени эта история обрастет такими подробностями, что вручая Скрэппи государственные награды, высокие чины будут придерживать свои смартфоны левой ладонью, чтобы лауреат многочисленных премий не решился их увести из карманов дорогих пиджаков.

Юта в недоумении взглянула на ручку, которая прилетела к ней с парты Скрэппи и перевела взгляд на него. Взлохмаченный парнишка глазами указывал ей на доску.

– Эй, стукачка! Ты провалище! – мерзко прошипел с соседнего ряда Винс, постучав по парте ногтем указательного пальца.

Бросив на него быстрый взгляд, Юта ощутила, как её снова наполняет напряжение, отступившее вчера вечером после вечера у Нильса.

– К доске? – уточнила девушка у учительницы географии.

Та кивнула в ответ и легонько стукнула указкой по физической карте мира.

– Расскажи нам, что ты знаешь про Южную Африку? Не нужно истории. Горы, реки, пустыни, озера.

– Я не готова, – пробормотала Юта себе под нос.

Это была ложь чистой воды, но выйти один на один с классом для неё сейчас приравнивалось к самоубийству.

– Выходи! Мы с ребятами тебе подскажем.

– Давай, – горячо прошептал Скрэппи, сжав кулаки. Таким жестом он всегда обозначал свою поддержку.

От его сжатых кулаков к горлу подкатила тошнота. Почему? Ну, почему он остается таким преданным ей? Как в одном маленьком лохматом человеке может умещаться столько добра?

Она не собиралась подниматься и выходить на подиум у доски, где пол был поднят над уровнем на два десятка сантиметров. Но ноги вынесли её туда гораздо раньше, чем мозг успел сообразить.

– Южная Африка.

Юта повторила тему урока лишь для того, чтобы понять настроение класса. Всегда страшно смотреть в глаза тем, кто настроен так решительно, как все они. Но одноклассники молчали. В кабинете стояла гулкая тишина, будто здесь не было ни единого человека, кроме неё самой. Тишина сжимала виски, будто металлическим ободом. Напряжение между деревянным подиумом у доски и выстроенными в ряд партами можно было резать затупившимся ножом. Оно мерцало перед глазами едва ощутимой дымкой. Лучше бы они шумели, как обычно. Перебирали свои тетради, брякали телефонами, и шуршали наушниками, чем воинственно молчали, внушая девушке у доски животный страх. Больше двадцати пар глаз смотрели на неё исподлобья, не моргая. Застывшая тишина – предвестник недоброго. И у этого правила, к сожалению, исключений не бывает. В воздухе вспыхнули первые разряды перед бурей, готовящейся разразиться с минуты на минуту.

Она опустила взгляд в пол, чтобы отвлечься от дурного предчувствия.

– Южная Африка, да, всё верно, – кивнула географичка. – Продолжай.

– Располагается в южной части Африки, – неуверенно произнесла Юта.

Сосредотачивать внимание на собственных сапогах и дальше – означало обнажить свою слабость перед всеми этими людьми, для которых неделю назад она была самой популярной и желанной девушкой в школе. Теперь от них тянуло ароматом гнилой безнадёги. Липкое ощущение, будто она вляпалась в неприятности и теперь не может отделаться от них. Будто всё это происходит не с ней. Вся жизнь перевернулась с ног на голову так внезапно, что теперь Юта при всём желании не могла осознать и попытаться смириться. Она просто поднималась каждый день и шла вперёд, будто запрограммированная кукла. Мимо неслась жизнь. Но она не давала ей шанса исправить сделанное. Поезд жизни слился со стеной пейзажа всё набирая скорость, пока Юта лишь медленно брела мимо, даже не предпринимая попыток запрыгнуть на подножку и нестись вперёд вместе со всеми.

«Только не сейчас. Я не готова думать об этом сейчас!» – говорила она себе каждый день и отставала всё больше.

Искать пути решения конфликта нужно было еще неделю назад. И если тогда между ней и классом была всего лишь трещина, то сегодня их разделяла пропасть. Пройдет ещё немного времени, и она окажется на расстоянии миллионов световых лет от одноклассников.

Как бы повёл себя Нильс?

Во-первых, он бы сказал, что Ютыч сегодня полный провал.

А во-вторых…

Силой она заставила себя поднять голову и горделиво вскинуть подбородок. Взглядом, полным высокомерия, обвела весь класс, не оставив нетронутым ни единого человека. Обычно этот взгляд творил чудеса, заставляя одноклассников замолкать и заинтересованно смотреть ей вслед, а одноклассниц – кусать губы от зависти. Скрэппи любил это взгляд. Он называл его «решающим» и просил посмотреть на него так, когда он не мог выбрать, как ему поступить в той или иной ситуации. На Винса он действовал сродни магии. Зеленоглазый парнишка получал дозу уверенности в своей неотразимости и стремился перейти в наступление. На Солитёра Джима этот взгляд производил обратный эффект. Он от него терялся и забывал, каким местом нужно думать.

– Совсем всё плохо с головой? – с презрительным участием обычно уточняла у него Юта. – Пораскинь хоть спинным мозгом, если другим природа не одарила.

На днях Солитёр Джим сумел отбить её колкость одним ударом:

– Теперь мы оба на дне, красотка. И вряд ли кто-то кроме меня решится рискнуть своим положением и пригласить тебя на кофе. Так что подумай.

И она не нашлась, что ответить. Впервые утырок был прав.

Если Солитёр окажется Инсинуатором, то она нисколько этому не удивится. Неплохой ход в Игре, чтобы добиться расположения знающей себе цену девушки. Она готова снять перед ним шляпу, если это действительно окажется он.

Юта смотрела в класс. И ждала реакции.

Но сейчас все одноклассники синхронно растянули свои губы до ушей. Все двадцать с лишним человек. Одной и той же презрительной улыбкой, будто все выходные они репетировали эту эмоцию снисходительности. Ладони Юты похолодели. По спине скатилась капля ледяного пота, как только она услышала, что все они тихо-тихо отбивают такт костяшкой указательного пальца о парту. Так тихо, что географичка не обратила на него поначалу никакого внимания. Они стучали одновременно и очень ритмично, казалось, что у каждого за плечами возвышались годы обучения в музыкальной школе. Скорость стука набирала обороты с каждым ударом. Несколько секунд – и вот уже все стучат так быстро, будто в окно бьют капли дождя.

Растерявшись, Юта обхватила себя за живот двумя руками в попытке закрыться от одноклассников и собралась вернуться к своему месту, чтобы больше никогда не остаться один на один с враждебно настроенной толпой. Но не успела. Стук оборвался так же внезапно, как и начался. По команде одного из братьев – близнецов, обосновавшегося за четвёртой партой в среднем ряду, прямо в лицо девушке полетел залп из жеваных бумажек. Выплёвывая их через пластиковые трубки от шариковых ручек, одноклассники молниеносно перезаряжались и повторяли по кругу свой обстрел. Дальше мешкать стало просто опасно, потому что каждый целился в глаза. Прикрываясь ладонями от града бумажных комьев, смешанных с чужой слюной, Юта бросилась вон из кабинета.

– Успокойтесь, пожалуйста, ребята, – кричала географичка, размахивая своей огромной деревянной указкой как шпагой, но её вопли проносились мимо ушей подростков, вошедших в раж.

Стрельба продолжалась ровно до того момента, пока за Ютой, успевшей схватить по пути за широкую лямку свою школьную сумку, не захлопнулась дверь.

Бойня окончилась.

– Стукачка позорно бежала! Мы очистили наш класс от заразы! – победоносно выкрикнул Винс.

Класс взорвался дружным, долгим, несмолкающим хохотом.

15 ноября. У Макса.

Обычно по субботам ребята собирались все вместе на своём привычном месте. Прошлой зимой это была нелегальная дача Нильса, участок которой теперь принадлежал семье Даниса. Этим летом – железнодорожная насыпь. Макс задумывался раньше, куда же их приведёт жизнь в этом ноябре, когда на насыпи устраивать посиделки станет невозможно из-за снега и мороза. Похоже, что теперь жизнь не приведёт их уже никуда. Из всей компании остались только он и Мари. Нильс упорно игнорует его звонки, а Юта ободряюще улыбается в школе, но, по возможности, избегает его, ссылаясь на спешку или усталость.

– Потом поговорим, Макс, хорошо?

Он согласно кивал и оставлял её в покое каждый раз. Невозможно заставить человека общаться с собой силой. Дружба обычно заканчивается там, где одному становится не интересно. Настоящим друзьям бывает очень сложно поссориться всерьез, ведь ссоры происходят настолько часто, что превращаются в рутину. Сегодня накричали друг на друга, завтра – созвонились и посмеялись. Так происходит всегда. Но время безжалостно растворяет в себе дружбу, утягивая за собой тех, кто был когда-то дорог. С Ютой Макс общался намного ближе, чем с капризной Мари, которая позиционировала себя, как парня, но вела себя при этом, как принцесса. С Ютой он не задумывался, каким образом выразить ту или иную мысль. Она часто понимала его с первого слова. Марика же вечно отстаивала свою точку зрения до конвульсий, не желая принимать во внимание существование людей, думающих иначе, чем она. С этим просто-напросто нужно смириться, не пытаясь свалить на них своё понимание. В дружбе совершенно не важно, у кого какая точка зрения и кто чем отличается. Важно умение выслушать и посмеяться. Но не наоборот, что самое важное. В отличие от Мари, Юта это понимает.

Когда он услышал в трубке домофона девичий голос, то поначалу обрадовался, подумав, что Юта, наконец, решила больше не винить его в случившемся и просто прийти выпить чаю с пирогом, как раньше.

– Я к тебе жиреть прихожу после недельной разгрузки, – смеялась она обычно, протягивая руку за вторым куском абрикосового пирога, который так восхитительно пекла его мама.

Но, к его сожалению, в открытую дверь вошла Мари.

– Мне надо с тобой обсудить очень важную вещь, – начала она с порога, даже не пытаясь быть чуточку вежливой и узнать, как он поживает.

– На кухню или ко мне в комнату? – спросил он, соответствуя её деловому настрою и переходя сразу к официальному тону.

– К тебе. И дверь закрой.

– Я один. Родители будут поздно.

– Тогда погнали на кухню. У тебя не остался твой зашибатый пирог, на который к тебе всегда носится Ютка? – спросила она так просто, будто пришла к себе домой.

– Простота – залог совершенства, – вздохнул он с сарказмом в голосе, жестом приглашая Мари проследовать за ним на кухню.

– Что ты хотела? – перешёл к делу Макс, поставив чайник на плиту.

– Тебе не кажется, что мы сдались? – спросила она, залезая с ногами на удобный кухонный диванчик.

– Мы приняли правила Игры Инсинуатора только потому, что у нас нет другого выхода. Я не вижу, чтобы кто-то сдался, – не согласился Макс.

– Мы просто выполняем его задания, но даже не пытаемся разузнать, кто он и зачем это делает, – взмахнула рукой Мари, едва не сбив со стола сахарницу.

Аккуратно вернув её на место, девушка обхватила руками колени, чтобы в порыве эмоционального взлёта ненароком не устроить разгром на кухне.

– Я не понимаю, что ты предлагаешь, – спокойно ответил он.

– Макс, как только мы поймем его мотив, станет ясно, кто он такой.

– Марика, а ты не думала о том, что человек просто развлекается? Он не обнародовал видео, потому что это скучно. Не отнес его в полицию, чтобы получить пять миллионов, потому что это тоже скучно. Скука. Скука. Скука. Ему хочется веселиться, наблюдая со стороны, как мы унижаемся ради того, чтобы остаться неузнанными. Типа, знаешь, интересно наблюдать, как низко мы готовы упасть, лишь бы спасти свои задницы.

На плите засвистел чайник. Макс поднялся, чтобы наполнить чашки кипятком и повернулся спиной к Мари. Но она вскочила следом за ним и подошла так близко, что их руки соприкоснулись.

– Ты же чёртов гений, братан. Пораскинь мозгами. Скажи, что можно сделать в нашей ситуации?

– Его адрес для нас недоступен. Его видит только провайдер, а мы никогда не узнаем из электронных писем, кто за ними стоит, и откуда они были отправлены. Может быть, и есть какой-то софт, но не забывай, что мне всего шестнадцать. Если он и существует, то мне, всё равно, не заполучить его. Я не всемогущий хакер, Марика. Я всего лишь один из миллиона блогеров, которого почему-то смотрят, в отличие от остальных девятисот тысяч неудачников, которые готовы сражаться за каждого подписчика.

Зашипев от обжигающего кипятка, чайник выплеснул воду мимо кружки. Макс тихонько выругался и потянулся за тряпкой.

– Значит, давай размышлять логически. Почему он устроил нам травлю? Потому что мы сделали с ним точно то же самое. Кто страдал от нашей банды больше всех?

– Директриса, – вздохнул Макс и с грохотом опустил обе кружки на стол, лишь бы Мари уже перестала прижиматься к нему так близко. Подобное поведение льстило ему только в том случае, если оно исходило от нежной Юты, любящей класть голову на плечо и мурлыкать в шею.

– Я серьезно, – возмутилась Мари, усаживаясь напротив него за стол.

– Серьезно? Марика, давай-ка лучше ТЫ пораскинешь мозгами, потому что я чертовски устал от подобной жизни. Знаешь, чего мне хочется? Вернуться в семнадцатое сентября, чтобы успеть разругаться со всеми вами и разорвать отношения.

– Не лги мне, братан, – усмехнулась она, глядя на него поверх кружки. – Тебя злит не это. Ты у Нильса в чёрном списке по всем фронтам. А здесь и сейчас напротив сижу я, а не Юта. Вот, что тебя угнетает по-настоящему, а не вся эта ситуация. Будь сейчас здесь они вдвоём, ты бы приложил все силы к тому, чтобы вычислить Инсинуатора. Ты бы никогда не стал плыть по течению, потому что это был бы не ты.

– Пока что от тебя не поступило ни единого дельного предложения. Одни обвинения. Этим, кстати, я ничуть не замотивировался. Мне по-прежнему хочется лечь лицом в подушку и не подниматься больше никогда.

– Почему я должна бороться в одиночестве? Макс, нечестно опускать руки. Месяц назад, когда плакала Юта, мы с тобой были одной командой, помнишь? Что произошло сейчас?

– А ты не понимаешь? – вспылил он. – Что бы мы ни делали, как бы ни пытались его вычислить, всё это не имеет смысла, пока у него исходники. И через неделю он пришлет новое задание. И мы снова его выполним, потому что так нужно. Выхода нет, Марика.

– Хотя бы просто помоги мне подумать, кто так сильно может нас ненавидеть? – попросила Мари срывающимся голосом. – Кто загнан нами настолько, что готов на всё, лишь бы сожрать нас? Кого мы травили последние годы?

– Всю школу, – произнёс Макс.

Кружка в его руках дрогнула, и он предпочёл поставить её на стол, чтобы не уронить. Смотреть на Марику больше не хотелось. Внутри неё всё еще теплилась надежда. В нем же она погасла в день, когда Нильс написал, что больше не хочет иметь с ним ничего общего. После этого сообщения Макс вдруг чётко осознал, что неизбежно задание, адресованное ему. И Мари. И Данису. Инсинуатор не упустит и не оставит наедине со своей совестью ни одного из них. Каждый из пятёрки лично предстанет с ответом перед ним и перед толпой униженных и загнанных, будто раненые звери, за чей счет раньше Макс получал новых подписчиков после каждого нового видео на канале.

– Видимо, пришло время нам за всё ответить, – сказал он неожиданно для самого себя.

– Боже мой, Максимус, чувак. Не выражайся так, будто ты главный герой мелодрамы из телика. Мне хочется преклонить колено, когда из твоих уст исходит столь высокий слог, – передразнила она его, сделав в воздухе повелительный жест рукой.

– Не смешно, Мари. Мы достаточно хайпанули, устраивая травлю школьникам перед камерой. Теперь кто-то другой хайпанёт, опустив нас на дно. Не вижу в этом ничего смертельного. Я готов выполнить своё задание лишь бы видео никогда не появилось в Сети.

– Даже если он будет шантажировать нас до конца жизни?

– Не думаю, Мари. Он наиграется. Дай ему время. Если бы ему нужны были деньги, он бы просто отнёс исходники в полицию. Я тебе уже сказал своё мнение по этому поводу. Ему скучно. Он хочет поразвлечься

– Ты веришь, что это может быть слабохарактерный Солитёр?

– Вполне, – рассмеялся Макс. – Помнишь, как Нильс с Данисом схватили бедолагу поперёк туловища и его головой пробили дверь в кабинет анатомии?

– У него тогда все передние зубы раскрошились, – грустно улыбнулась Мари, вспомнив, как Солитёр жаловался, что из его глаз летят искры после подобного небрежного отношения к его персоне.

Но его никто не слышал.

– Ты всё снял? – кричала Юта прямо в объектив камеры Макса, заливаясь хохотом. – Мы сделаем из него звезду, несмотря на то, что он выглядит, как беглец из цирка уродов!

Нильс с Данисом, сказочно довольные собой, весело хлопали друг друга по плечу. Оба они не могли разогнуться от смеха. Солитёр Джим всё еще сидел на полу, потирая ушибленную голову, пока вся компания совала камеру ему в лицо, пытаясь снять ошалелый взгляд и пробитый затылок, из которого сочилась кровь.

– Ты – мужик, братан, а не тряпка, терпи, – с притворным участием обращался к нему Макс, похлопывая по спине.

Конечно, больше всех веселилась Юта. Этот момент стал её самым любимым за все годы травли.

– Послушай, мы столько всего успели наворотить. Как же нам теперь определить, кто из всех этих людей обижен на нас больше остальных?

– Предлагаю никого не искать. Давай просто будем верить, что он удалит видео после того, как мы все станем изгоями? – предложил Макс.

17 ноября. Дневник Инсинуатора.

Юта блестяще справилась с моим заданием, но, ты знаешь, это не сравнить с удовлетворением, полученным от падения опостылевшего всей школе Нильса. Юта, по сути, никогда не издевалась надо мной так явно, как эта троица неразлучников. Они с Марикой всегда держались в стороне, отпуская едкие комментарии только в объектив камеры. Когда Нильс заболевал, я мог дышать полной грудью какое-то время, потому что для остальных моя персона не представляла никакого интереса. В это время Макс обычно выкладывал вайны, над которыми я смеялся как и все, кто смотрел их в нашем классе, да и во всей школе тоже. В его видео уйма сарказма над пороками общества и, часто, над самими собой, что, естественно, не может оставить подписчиков равнодушными.

Но сегодня я хотел написать вовсе не об этом. Знаешь, что в этой ситуации меня шокирует даже больше, чем осознание того, насколько легко управлять человеческой толпой? Безразличие. Учителя прекрасно видели все эти годы, как пятёрка издевалась над школьниками, лишь бы заполучить новое смешное видео для своего канала. И не сделали ничего, чтобы остановить этот подростковый беспредел. Теперь они наблюдают, как один за другим рушатся пьедесталы, на которые сами себя возвели эти названные «звёзды». Что, вы думаете, они делают для того, чтобы прекратить травлю? НИ-ЧЕ-ГО. Такое ощущение, что они нас боятся и предпочитают не заметить очевидных вещей, чем поставить вопрос ребром об исключении из лицея обидчиков и разборе их поведения на комиссии по делам несовершеннолетних. Я прочёл огромное множество книг, где рассказывается об Учителях с большой буквы. Их слушали и уважали. Их боялись, потому что знали, что за шалость на уроке может прилететь по рукам деревянной линейкой.

Сегодня же учителя боятся нас.

Я видел это в глазах географички, которая вместо того, чтобы поставить весь класс на место за обстрел Юты жёваной бумагой, подбирала слова и вежливо умоляла нас остановиться. Кто бы остановился на нашем месте? Я развязал эту войну против «звёздной пятёрки», устроив Игру в Инсинуацию. Но, сами того не осознавая, её поддержали все те, кто много лет подряд передвигался по школе короткими перебежками, чтобы не попасть в объектив камеры знаменитого Максимуса и не стать посмешищем для толпы до тех пор, пока не выйдет новое видео с очередным лохом, на которого переключится внимание всей школы. Их боялись так сильно, что предпочитали прогулять целый учебный день, чем прийти в школу и услышать за своей спиной крик Юты: «Ты всё успел снять?». Да, они популярны. Но эта популярность фуфловая. Что будет, если завтра им дадут отпор? Какой контент заполнит канал Макса? Они не ожидали, что вдруг появится тот, кто сможет им противостоять. По всей школе волной несётся восстание. Я – вождь революции! Я – повелитель реванша! Я – сосредоточие злости учеников технического лицея!

Честно скажу, много лет подряд я ожидал, что мне помогут взрослые. Но они только осторожно грозили Максу пальчиком, прося убрать камеру в рюкзак. Он делал это для виду, но стоило учителю повернуться спиной, и все снова были вынуждены прятать свои лица от объектива, направленного прямо на них. В особенности я. На их канале я известное посмешище. В городе мне тычут пальцами в спину, хохоча «да, это же тот самый, которому вчера Нильс придал ускорение на лестнице!». Я – местная звезда погорелого театра только потому, что не могу дать отпор дружкам Максимуса.

Сколько можно?

Когда по телевизору на федеральном канале диктор объявил, что за информацию о четвёрке сулят сумасшедшие деньги, я помню вплоть до минуты, как колебался, раздумывая сдать их в полицию или столкнуть на дно прилюдно. Покажите мне человека, которому не нужны три миллиона (теперь уже, вовсе, обещают все пять)? Но чувство справедливости и глубочайшего удовлетворения я не смог бы купить и за мешок зелёных денег. Мамаша Даниса и отец Марики всё равно бы отмазали своих мажорских деток, подправив свидетельские показания по собственному усмотрению, а моё видео объявили бы фальшивкой по тому же самому федеральному телеканалу, откуда диктор вещал про баснословные суммы денег.

Сегодняшний расклад таков, что нельзя надеяться на будущее. Никто не придет в последний момент и не протянет тебе руку помощи. Взяв под руки честь, гордость и человеческое достоинство правосудие смотало свои удочки и скрылось в закат. Единственный человек, на которого ты можешь положиться сегодня на девяносто с небольшим процентов – это только ты сам. И то эта падла тебя продаст не задумываясь, как только почувствует физическую боль. На всякий случай, в сегодняшних реалиях нужно держать под контролем даже собственные мысли, чтобы оставаться кристально чистым перед буквой закона.

Задумывая свой план, я был готов к тому, что однажды меня вычислят и предадут анафеме. Но теперь, наблюдая со стороны, как тихо страдают эти ублюдки, я чувствую себя счастливым. Они боятся однажды увидеть ссылку на занимательное видео в личных сообщениях учеников всего нашего лицея. Им страшно. И я бы мог их пожалеть. Но я не хочу. Ни разу за все годы травли они не проявили ко мне и толики сочувствия. Так откуда теперь взять его мне по отношению к этим отморозкам? Они просто обязаны почувствовать всё то, что чувствовал я последние четыре года, когда они издевались надо мной, давая волю своей безудержной фантазии. Надо отдать им должное, ребята ни разу не повторились. Каждое их новое преступление против моего человеческого достоинства кардинально отличалось от предыдущего. Я уважаю их хотя бы за то, что только сейчас осознал, как сложно унижать других оригинальными способами. Обещаю, что и с моей стороны повторений тоже не будет. Хотя, по большому счету, мне, вообще, не понятно, зачем они приняли мои правила Игры. Неужели они настолько сильно запугали себя, что в их головах ни разу не мелькнула мысль о том, что им ничего не будет за это видео? Революция горожан против подростков? Ха-ха, не смешите. У нас даже глобальные проблемы подобным образом не решаются. Революционерам сейчас некогда. Они все в интернете сидят и гневные комментарии пишут. А бунты во имя справедливости оставим на лето (если только дождей не будет), а то сегодня ветер северо-западный, а дома чайник закипел и централизованное отопление на прошлой неделе включили. Честь и достоинство давно проданы за сомнительный комфорт собственной пятой точки.

20 ноября. Вечер.

– Меня отец наказал за накрашенные ногти, поэтому ровно в восемь я должна быть дома, иначе моя жизнь превратится в тыкву, а я – в сироту, – с порога оповестила Даниса Мари, заглянувшая к нему после тренировки по Айкидо.

– Что у тебя там с тригонометрией? – спросила она.

Он попросил её зайти к нему в гости хоть на пять минут, но услышав очередной отказ, попросил помощи в математике. Погрязнув в собственной жизни, Мари часто забывала про друзей, но если дело касалось учебы – тут она не отказывала почти никогда.

Одновременно сбрасывая с ног меховые кеды и стаскивая с головы вязаную шапочку, она без умолку говорила про броски через бедро, которым сегодня была посвящена вся тренировка. С нескрываемым интересом Данис её слушал, улыбаясь одним уголком рта.

– Плохо выглядишь, бро, – заявила Мари, оканчивая свой рассказ о прошедшем дне и переходя на личности.

– Мама переживает, что скоро я превращусь в анорексичного чувака, и однажды меня унесет порыв ветра. Но я не могу заставить себя поесть. Я не могу заставить себя жить.

Последнюю фразу он прошептал, наклонившись к виску Мари, из чего она сделала вывод, что дома они не одни.

– Пошли, поговорим о тригонометрии, – своим обычным тоном сказала она и первой прошла в комнату Даниса.

Закрыв за собой дверь на щеколду, он потушил верхний свет, оставив гореть только новогоднюю гирлянду, развешенную по всему периметру комнаты. Она висела у него на стене круглогодично, независимо от самого шумного зимнего праздника. Просто как напоминание о том, что в жизни бывают и солнечные дни, а не только беспросветная тьма, в эпицентре которой он сейчас блуждал в поисках протянутой руки. Перебирая контакты друзей в телефоне, Данис для себя решил, что именно Мари сможет стать для него спасением в поисках выхода. Быть может, она сможет зажечь для него в конце тоннеля если и не яркий свет, то хотя бы фитиль керосинки.

– Ты хочешь позвать меня замуж? Откуда столько романтики? – хохотнула Марика, обведя указательным пальцем полумрак в комнате.

– Неуютно под люстрой. Темнота создает настроение, – ответил он, поправив очки привычным жестом.

– Не поспоришь, – кивнула Мари.

Она устроилась в кресле в то время как Данис, предпочел неудобный мешок, набитый опилками и брошенный в углу комнаты. Прижиматься спиной к стенам так, чтобы создавать для себя иллюзию защищённости, стало его новой привычкой.

– Я так давно не видел всех вас. С того момента, как мы получили задание для Юты. Собственно говоря, я даже не знаю, выполнила ли она его.

– Ни за кем из нас до сих пор не пришли люди в форме. Выводы, справилась ли она, сделай сам.

– Я знал, что она сможет, – кивнул Данис и снова замолчал.

– Ты боишься, что когда придёт задание для тебя, то ты не сможешь его выполнить ради всех нас, – осенило Мари.

Это было похоже на вспышку в голове. Она вдруг четко осознала, для чего он позвал её к себе в гости. Вся их компания боится огласки, но страх Даниса по своей силе превосходит все опасения остальных, даже если их собрать воедино.

– Мы вместе справимся с твоим заданием в Игре, если ты не сможешь сделать это сам.

– Звучит как угроза, – вопросительно заглянул Данис ей в глаза.

Он не ошибся. Мари и не пыталась оказать ему поддержку или же просто посочувствовать. Она прямым текстом объявила ему сейчас, что у него нет иного выбора, кроме как сделать то, что ему будет велено. Пути назад перекрыты. Его раздавят так или иначе. Или свои, или чужие. И лучше пусть это сделают чужие, потому что своя компания не даст ему так просто жить дальше с осознанием того, что именно он виноват в обрушении их жизней.

– Помнишь, как дружны мы были раньше? Сколько всего натворили, – в его голосе послышалась болезненная горечь. – Чёрные Космонавты. Это лучшее дело, что мы с тобой провернули. Нильс с Максом так и не знают, куда они пропали с гаража?

– Нет, – покачала Мари головой, грустно улыбаясь. – Так и не знают.

Чёрный Космонавт – это прозвище местного памятника. Его бюст устанавливают каждый год на въезде в город и в течение пяти дней он оттуда благополучно исчезает. На следующий год изготавливают новый, устраивают торжественное открытие в присутствии лиц администрации, но в течение 4-5 дней ему снова делают ноги и помогают смотать в закат со своего постамента. Власти откровенно грозились снести памятник и разровнять площадку, но, тем не менее, уже которую осень подряд торжественно перерезается очередная красная ленточка под вспышки камер. А пока в высших кругах идет очередной спор по поводу того, быть Чёрному Космонавту или не быть, Нильс с Максом собрали коллекцию из пяти одинаковых бюстов в гараже отца Макса. Для них это занятие уже давно перешло в разряд соревновательных. Первый памятник был украден на спор после проигрыша в карты. Но после, когда на постаменте регулярно начал появляться новый Космонавт, для ребят стало делом чести угнать свеженький бюст. Несмотря на всю шумиху, около десяти часов вечера их не подмечала ни единая живая душа и каждый раз парни оставались в наваре и неузнанными.

Однажды увидев всё это богатство в гараже Макса, установленное друг за дружкой рядком и накрытое сверху тряпкой, чтобы отец случайно не залез туда и не обнаружил интересную находку, Мари пронзило острое чувство вины перед горожанами. Все жители добросовестно берегут Космонавта и так отчаянно ругаются в социальной сети, когда его снова уводят, что ей стало стыдно перед ними. Оглядевшись в поисках поддержки, она приметила Даниса. Парнишка сидел на капоте автомобиля, установленного в гараже на яме, и с печальным сочувствием в глазах разглядывал памятные бюсты.

В тот вечер все напились так сильно, что уснули вповалку друг на друге, накрывшись горой курток. Только Мари с Данисом остались трезвыми, как стёклышко. Подмешивая парням в пиво водку, им удалось усыпить их гораздо раньше, чем планировалось изначально. На удивление быстро отключилась и Юта. Ей в этот раз хватило двух стаканов белого вина, чтобы свалиться на плечо Макса. И ни за что в жизни Мари бы не призналась ей, что именно было намешано в пластиковом стакане, из-за чего она так быстро ушла в мир грез.

Дело оставалось за малым. Всего-то и требовалось: погрузить Космонавтов на санки, укутать тёплым одеялом и вывезти за город. На часах пробило ровно двадцать, когда они пересекли городскую площадь наискосок. Вокруг них прошла уйма людей, и ни один человек не взглянул на подростков, которые едва могли волочить неподъемные санки. За ними оставалась глубокая борозда, но и это не привлекало ни малейшего внимания. Без приключений они добрались до крайней точки, где стоял по-прежнему пустой постамент, и быстро сбросили в сугроб свой тяжелый ценный груз. Чёрные Космонавты заняли своё почетное местотам, где им было положено встречать гостей города. Черные Космонавты.

– Толерасты бы нас изрубили топорами, – рассмеялся Данис, глядя, как на светлые бюсты сверху падают крупные хлопья снега.

– Чёрным космонавта прозвали только за то, что он каждый год проделывает незапланированную чёрную дыру в бюджете города своим уходом с поста на въезде, – ответила звонко Мари, развеселившаяся собственным случайным поступком.

Обняв друг друга за плечи, они сгибались от смеха и даже не догадывались, что из окна проезжающего мимо автомобиля за ними внимательно наблюдает Джим.

Вернувшись в гараж, они разбудили сладко спящую валетом троицу и сообщили им, что отправляются домой, поскольку трезвым с пьяными сидеть – весёлого мало. На самом же деле, им обоим нужна была железобетонная отговорка, почему они не видели, куда пропали бюсты.

Шагая домой по свежевыпавшему снегу, ребята представляли лицо мэра, когда он увидит, что его распутный загулявший друг – космонавт мало того, что вернулся, так ещё и размножился.

– Мне до сих пор смешно вспоминать этот репортаж по телику с пометкой «Срочные новости нашего города». Журналисты снимали бюст с разных сторон крупным планом, выражая благодарность спасителю всех пятерых космонавтов, – вспомнил Данис.

– Кстати, мне, хоть и анонимно, но было очень приятно принимать благодарности с экрана телевизора, потому что такой чести мы с тобой еще не удостаивались.

– Помнишь, как журналисты прозрачно намекнули, что ближайшие пять лет дыр в бюджете от памятника не предвидится? – спросил Данис.

– И Космонавт больше официально не считается чёрным! – хором воскликнули они друг другу и рассмеялись.

– Хотел бы я посмотреть на лицо Макса, когда он увидел, что его драгоценные бюсты пропали! – сказал Данис.

– Он орал, как потерпевший! Я думала, что он переубивает нас всех за то, что дверь гаража оставалась открытой, пока они все отсыпались.

– Нам было так весело всем вместе, – грустно покачал головой Данис. – Куда это всё делось?

– Мы держимся, братан. Никто нам не даст волшебного пендаля, кроме нас самих, и ты продолжишь потихоньку отмирать и дальше, пока не осознаешь эту простую истину. Хочешь вернуться к жизни – тащи себя сам. Никто не отыщет смысл за тебя, потому что это никому не нужно. У тебя есть только ты. Чем раньше ты это поймешь, тем быстрее сможешь продолжить жить, а не просто переводить впустую кислород своим существованием.

Не желая больше ни секунды слушать его нытьё, Мари поднялась с кресла и направилась в коридор. Стоит ей задержаться хотя бы на пять минут дольше ограниченного времени, и отец в наказание разобьет её гитару о стену, не задумываясь о том, насколько дорог инструмент его дочери. Так уже было однажды, и повторения подобной ситуации Мари не хотелось совершенно. На новую гитару ей уже не собрать денег до следующего лета, а без своих песен она погибнет раньше, чем сойдет снег с деревьев.

– Досвидос, амигос, – пропела она, махая обеими руками на прощание.

Тронув очки за край оправы, Данис кивнул каким-то своим мыслям.

– Я постараюсь следовать твоим решениям, Марика, – нарочито вежливо сказал он так, чтобы его мать не поняла, о чём именно идет речь.

26 ноября. Вечер.

– Я сегодня случайно услышала, какую травлю объявили Юте одноклассники.

Звонок от Мари прозвучал как никогда вовремя. Макс только что завершил монтаж очередного видео для своего канала. Всю неделю он снимал репетиции Новогоднего школьного Огонька для блога, чтобы ребята могли оценить масштаб мероприятия, ожидающего их в скором времени. Завершением видеоряда стало его предновогоднее обращение, где сам Макс, одетый в строгий пиджак и широкие клетчатые шорты, на фоне распечатанных на цветном принтере пальм говорит о том, что этот год выдался непростым и поэтому в качестве поощрения за проявленное мужество, школа готовит ребятам грандиозное празднование и абсолютно неожиданную кульминацию.

Нарочно не раскрывая всех тайн, он оставил прикрытой завесу торжества. На самом деле, в этот раз они особенно отличились, пригласив выступить со своим полуторачасовым концертом местную группу, где на барабанах играет Арис – местный кумир молодежи. Несколько лет назад он с успехом окончил этот самый лицей и для преподавательского состава станет двойной радостью лицезреть его на сцене.

Провести вечер в компании Ариса считается огромной удачей для девушек, а парни стараются подражать ему в раскованном поведении и неординарной внешности, повторяя его прически и сценические костюмы.

Даже Мари будет рада танцевать под их песни целый вечер, несмотря на то, что она еще даже за руку не держалась с противоположным полом. Восхитительный Арис легко околдовал девушку своим отношением к фанатам на местном городском празднике. Сделав с ним пару отменных фотографий и вдохнув чарующий (по её словам) аромат барабанщика, она, как и многие, стала его тайной поклонницей.

– Что случилось? – спросил Макс, шепотом попросив маму пока не накрывать на стол еще минут пятнадцать.

– Они все монотонно отбивали такт ногой и шипели на неё, обзывая стукачкой. Макс, ты считаешь такое поведение адекватным? Не пора ли нам встать на её защиту? – спросила Мари.

– Не пора, – ответил он, не раздумывая ни секунды. – Что, если в этом и заключается его план: разобщить нашу компанию? Мы сами согласились сыграть по его правилам. Поздно идти на попятный.

– Почему мы так просто поддаёмся на провокации? – послышался из трубки глубокий вздох огорчения.

– Марика, у него есть видео, где мы бежим от скатывающегося с насыпи поезда. Будешь ли ты после этого еще спрашивать у меня, почему мы ведёмся на провокацию? Скажи, есть ли у нас выбор?

– Я даже не могу просто представить, что переживает Юта, когда против неё настроен весь класс. Она вынуждена проводить в их обществе по восемь часов. В обществе людей, которые используют каждый момент, чтобы унизить её.

– Нильс забирает документы из лицея, – сказал вдруг Макс неожиданно для самого себя.

Он узнал об этом еще неделю назад. Но уход друга означал для него так много, что он просто не мог смириться с этим. Место за партой рядом с ним пустовало по-прежнему. Однажды туда хотел сесть одноклассник, который до этого много лет провел на соседнем ряду. Одним движением Макс выбил стул у него из-под ног.

– Здесь занято, – ответил он на немой вопрос в глазах парнишки.

Максу перечить не смел никто. Согласно кивнув, он отошёл на безопасное расстояние и только оттуда выкрикнул ругательство. Но стоило Максу приподняться со своего места, как одноклассника будто ветром сдуло из кабинета. Место рядом с ним принадлежит исключительно Нильсу, что бы между ними не произошло. Стычки случаются только между по-настоящему близкими друзьями, потому что с остальными просто нечего делить. Обычно на мнение посторонних настолько наплевать, что люди соглашаются с ним, внутри себя оставаясь непоколебимыми. Но с близкими друзьями такая штука не проходит. Да, они дрались. Часто ссорились. Не могли прийти к общему мнению. Но всегда и в любой ситуации оба оставались уверенными на всю сотню процентов, что за плечом стоит верный и надёжный друг, который впряжется в любую передрягу и протянет руку помощи даже в ущерб себе. А теперь они остались наедине с собой.

Макс не хотел этого признавать, но он очень сильно скучал по Нильсу. По его странному юмору, который всегда поддерживал Данис, несмотря на то, что порой доходило до абсурда. Они подлавливали девчонок на лестнице, чтобы поднять им юбки. Выбирали рандомный кабинет и выбрасывали оттуда все рюкзаки, что висели на стульях, в окно. Часто запирали на швабру дверь учительской, за что их обоих едва не исключили из лицея. Методично день за днём в столовой кидали монеты в чан с чаем, что заведующей одно время даже пришлось перестать пускать их туда. Несколько раз выбивали стёкла в дверях пожарного выхода, пока директриса не велела их сменить на пластиковые. Устраивали тараканьи бега на большой перемене в фойе. И Макс всегда был рядом. Любая задумка Нильса оканчивалась смешным видео на канале Максимуса. Лайки и подписчики лились рекой. Невинные шалости ребят не остались незамеченными другими школьниками страны. Их компания прославилась благодаря неуёмной фантазии Нильса, преданности Даниса и отличной камере Макса. Девчонки на подхвате не сдавали позиций, обеспечивая приток парней на канал. Рассудительная Мари и яркая Юта вместе создавали такой контраст, что ими можно было только любоваться.

– Макс, ты меня слышишь? – выдернула она его из воспоминаний.

– Да, конечно, – рассеянно ответил он.

– Нам нужно просто объединиться против Инсинуатора и продолжать общаться, как раньше, чтобы он обломался, – повторила Мари.

– Знаешь, дорогая, я бы не хотел обламывать этого парня, пока у него в облаке хранится видео с нашими лицами. Пусть всё идет, как он задумал. Тогда, быть может, у нас появится маленький шанс вернуться к нормальной жизни.

– Наш класс проверяла полиция. На мне никто даже не заострил своего внимания, – сказала она.

– По большому счёту, тебя никто и не ищет. Им нужна блондинка, а не девочка – пудель, – усмехнулся он.

– Тем не менее, будь готов. Скоро доберутся и до тебя. Не выдай ничем своего волнения. Сиди спокойно. Можешь с интересом разглядывать проверяющих, – проинструктировала его Мари.

– Легко тебе говорить, когда тебя никто не ищет.

– Если вычислят одного из нас – вычислят всех. Просто, пожалуйста, помни об этом. И предупреди Юту, я не могу до неё дозвониться. Она загнала меня в игнор.

1 декабря. Под утро.

Ночь выдалась бессонной. С вечера пятницы Макс сидел дома, в прямом смысле слова держа руку на пульсе. Несколько раз звонили старые знакомые, приглашая на тусовку. Не замолкал мессенджер, куда беспрестанно сыпались сообщения от труппы, что Максу необходимо явиться на репетицию. Сначала она должна была состояться в три часа в субботу. Потом это время сдвигалось несколько раз вперед ради него одного. В итоге перенесли на воскресенье и всё-таки прогнали программу без него. Вечером он получил в течение двух минут пятнадцать сообщений с одним-единственным словом: «Кидок». Из всей команды не нашлось человека, кто бы подумал своей головой перед тем, как писать гадости. Всегда обязательный Макс очень редко пропускал репетиции и никак не мог ожидать, что на него выплеснется помойное ведро ненависти после единственного прогула.

«Вот так и определяются друзья. Нильс бы бросил всё и примчался ко мне. А они предпочли написать, какой я урод» – размышлял он, удаляя сообщения одно за другим.

Потом звонила Мари с кипой очередных предложений, как легко и просто вычислить Инсинуатора.

– Марика, нельзя просто взять и подобрать пароль к его почте. Это так не работает, – вздыхал он, на пальцах объясняя ей простые истины.

Сыпались оповещения из мессенджера от Даниса, который буквально решил завалить Макса свежими, по его мнению, мемами. Сохранив в буфер обмена фразу «Ахаха», он отправлял её в ответ на каждое сообщение, даже не открывая их. Обычно Данис шлёт дичайшие баяны, которым позавчера исполнилось примерно семьсот лет. Тратить на него своё время Макс посчитал нерациональным.

Все эти одновременно активизировавшиеся люди душили его своей несмолкающей болтовней. Прокручивая смартфон в руке, зажав его между большим и указательным пальцем, Макс бездумно взглядом сверлил стену. Он бы и рад отключить телефон и отвлечься на посторонние дела. Но ожидание нового задания от Инсинуатора заставляло его нервы сжаться в один большой ком, колючки которого вызывали приступ тошноты. Отказываясь от еды, все выходные Макс мерил шагами комнату. Но уведомлений с почтового ящика не поступало.

Сколько угодно можно ругать себя за слабость, но противостоять ей порой бывает невыносимо сложно. Он устал. Устал улыбаться одноклассникам, скрывая от них своё истинное лицо. Никто и подумать не мог о том, что у Макса сейчас в жизни большие проблемы. Все они веселились в его обществе по-прежнему, ожидая больше вайнов, свежих влогов и смешных видео. Они тянулись к нему так, будто он мог подарить им ту же популярность, что подарил своим друзьям. Если бы хоть кто-то из этих людей, мечтающих о славе, узнал, что блистательный Максимус остался совсем один, он бы ни за что не поверил в это. Как такой общительный и харизматичный человек может остаться в одиночестве? Как можно чувствовать себя одиноким, когда вокруг постоянно вращается толпа почитателей, стремящихся пожать ему руку, улыбнуться и поделиться своей историей. Все они думали только о себе, о том, чтобы прикоснуться к жизни знаменитого в определённых кругах человека. И никто не предлагал ему чего-либо взамен. Общения, дружбы или поддержки. Всё это могли дать только близкие друзья, которых его лишил Инсинуатор.

Любая большая компания делится на тех, кто ближе друг другу и на тех, с кем можно лишь весело провести время, но не более того. Марика остальным обычно предпочитала Даниса. А Макс уютно чувствовал себя в обществе Нильса и Юты. Вынужденно оставшийся в одиночестве, он поначалу пытался отыскать в Мари немного Юты, как в Данисе – Нильса. Но они иные. Они не понимают его так, как интуитивно чувствует Юта. А Данис не примчится к нему, если Макс его позовёт вдруг в полночь на срочный разговор. Сколько времени было проведено ночью в подъезде с Нильсом – не счесть. Они разговаривали открыто, не скрывая друг от друга ничего. Враги. Слава. Подписчики. Девчонки. Учёба. Родители. С Нильсом у Макса запретных тем не было никогда. А зачем? Это не имеет смысла, если человек относится с уважением и пониманием к жизни своего друга. Во многих моментах их мнения расходились, но это не означало, что Нильс не оправдает Макса в итоге. Любой его поступок, мысль или идея находили отражение в голове Нильса.

Теперь всё в прошлом.

Остались только они втроём. Макс. Мари. Данис.

Все выходные Макс думал лишь о том, что и это ненадолго. Вот-вот придёт новое задание от Инсинуатора и тогда их останется двое. Не факт, что среди этих двоих останется он сам. Подсознательно он хотел этого. Стать частью команды отвергнутых, лишь бы снова оказаться на стороне Нильса и Юты.

Сам Макс уже давно понял, чего добивается Инсинуатор своими сумасшедшими заданиями. Он лишает их самого ценного: цели в жизни. Макс был готов отдать руку на отсечение, что его задание будет связано с популярностью.

Он лежал на спине и в сотый раз пересчитывал плиты на потолке, когда смартфон тихонько завибрировал. Не глядя в экран, он сразу понял, что пришло уведомление с почтового ящика. Три часа ночи. Время между тьмой и рассветом – это время больного мозгом Инсинуатора и его сумасшедших Игр.

«Привет, дорогулька!» – первая строка высветилась в окне оповещений. Для того чтобы узнать, что же там написано дальше, пришлось развернуть письмо на весь экран.

Сердце выпрыгивало из груди, пока телефон загружал текст.

«Сегодня я предлагаю сделать свой ход Марианне. Я знаю, милая, что ты не любишь, когда тебя называют полным именем. Но решил позволить себе эту маленькую дерзость, ведь у меня в облаке хранится интересное видео, которое наделяет меня определенным могуществом по отношению к вашей звёздной пятерке. Кстати, пользуясь случаем, я поздравляю всех вас с наступающими праздниками и напоминаю, мы с вами продолжим Игры уже в следующем году. Под бой курантов вы, конечно, можете загадать, чтобы меня сбила фура. Но, сомневаюсь, что вы догадались, кто я, поэтому предупреждаю сразу, что желание ваше не сбудется. К слову, Максимус, тебе должно быть стыдно за свои посредственные мозги. Я был уверен, что ты меня разгадаешь. Ну, братан, смелее! Неужели я выгляжу таким жалким со стороны, что ты рассматриваешь на роль Инсинуатора всех, кроме меня? Мне даже обидно, что ты не берёшь меня в расчет. Ну да ладно, вернёмся к Играм. В предпраздничной суете все вы наверняка будете покупать подарки своим родным, близким и, конечно, оставшимся друзьям. Я хочу, чтобы Марианна украла из магазина бытовой техники что-то не очень большое, но достаточно дорогое. Конечно, в идеале это должен быть телефон, но, полагаю, что вытащить его из-под стекла тебе будет очень сложно. Поэтому я упрощаю твою задачу: ты должна украсть щипцы для завивки или паровой утюг. Сделай это красиво, играй на публику, чтобы мне было приятно смотреть съёмку очевидцев. Возле охраны ты устроишь истерику, что твой отец – офицер полиции, поэтому тебе за это ничего не будет, а те, кто тебя удерживает насильно в каморке магазина, ответят за свой поступок. Когда отец приедет разбираться с дочерью – воровкой, необходимо рассказать ему трогательную историю о том, что у тебя нет ни копейки денег, чтобы сделать подарок маме, поэтому в кудрявую головку закралась тёмная мысль о воровстве. Теперь, внимание, мы переходим к самой важной части твоего хода в моей Игре: тебе нужно стать убедительной настолько, чтобы попасть в новостные сводки по городу. Иначе, это будет незачёт и тебе придется повторить воровство в другом магазине, чтобы стать звездой местного телевидения. Пусть все газеты гремят заголовком: «Дочь офицера полиции – воровка! Отец оплатил её свободу! Доколе мы будем это терпеть?!». Даю тебе месяц времени на всё про всё, так как задание, действительно, сложное. Да, чуть не забыл. Передайте Юте мой низкий поклон. Я восхищен её самоотверженностью и уровнем готовности рушить «недостойные» жизни ради выживания «достойнейших». Аплодисменты красотке. Время Марики пошло! Да восторжествует справедливость, друзья!»

На этом письмо заканчивалось.

Макс запустил руку в дреды, задумчиво почёсывая проборы между ними.

В этот раз Инсинуатор зашёл слишком далеко. Воровство из магазина поставит крест на будущем Мари. Она мечтает поступить на юридический факультет, и ради этого вместе с Данисом до позднего вечера сидит над тетрадями с домашним заданием даже на каникулах. Её не возьмут туда обучаться с наличием привода в полицию. Следом обрушится и карьера её отца. Строгий справедливый офицер, положивший жизнь на то, чтобы достичь тех вершин, на которых он находился сегодня – вряд ли сможет работать дальше, имея за плечами запятнанную репутацию и неподъёмный груз совести.

Одним своим заданием Инсинуатор разрушит жизнь двум людям, ни один из которых не виноват в случившейся катастрофе.

Первым порывом Макса было удалить письмо и забыть о нём. Но после, немного поразмыслив, решил, что не имеет права поступить подобным образом. Залитый водой одинокий Нильс, стоящий перед всем классом с совершенно потерянным взглядом. Юта, встречаемая и провожаемая дружным топотом ног одноклассников, имитирующих стук. А теперь, после двух обрушившихся жизней, он вдруг берёт на себя ответственность выбирать за Мари, должна она страдать или нет. Почему он позволяет себе принимать решения за других? Так поступать нельзя. Завтра он ознакомит её с новым заданием от Инсинуатора, и пусть она сама сделает выбор. Всё, что смог Макс пообещать сам себе: не заставлять её делать ход в Игре, если она откажется, как это случилось с Ютой месяц назад в парке.

1 декабря. Перед первым уроком.

Мари пришла в школу снова одна. С первого класса они ходили вместе с Ютой. Она скидывала гудок ей на телефон и ровно через семь минут девочки встречались на перекрёстке, чтобы оставшийся путь пройти вместе. За это время они успевали поделиться всеми новостями прошлого дня, посмеяться над комментариями на канале Макса и обсудить новый розыгрыш Нильса. Всё изменилось месяц назад, когда Юта вынужденно выполнила задание Инсинуатора.

Мари приметила её в школьном коридоре совершенно случайно. Стоптанные ботинки на высокой шнуровке, юбка до пят и растянутый свитер, с торчащим краем белого воротничка рубашки. Лохматая коса с выбившимися прядями, переброшенная на левое плечо, прикрывала половину лица, на котором не было и следа косметики. Засаленные корни волос приоткрывали кожу головы, отчего казалось, что девушке грозит скорое облысение. Сиротливо висящая на предплечье полотняная сумка, била Юту по бедру при каждом шаге, но она, казалось, не обращала внимания на подобные мелочи. Не поднимая лица, она вяло ковыляла в сторону кабинета математики. В этом пугале Юту было не узнать. Так могла одеться Мари, но только не её восхитительная подружка, предпочитавшая обычно выглядеть, как преуспевающая модель. Но даже не это выделило её из общей массы школьников. На спине девушки красовался мятый лист бумаги формата А4, наискось приклеенный на скотч.

«СТУКАЧКА» – гласила крупная надпись, сделанная перманентным чёрным маркером.

Обгонявшие Юту ребята откровенно хихикали мерзким смехом, выплёвывая ей в лицо то самое ругательство, которое кричало с её спины. Склонив голову и плечи, она плелась, едва передвигая ноги. Сейчас она больше походила на сгорбленную временем старушку, чем на самоуверенную красотку. Подобного поведения Мари стерпеть не могла никак и окликнула подругу.

Но девушка не обернулась и, вообще, никак не отреагировала, будто это имя больше не принадлежало ей.

Немного ускорив шаг, Мари догнала её почти у самого входа в кабинет.

– Привет, дорогуля, – воскликнула она, распахнув свои объятия.

Та не пошевелилась в ответ, всем своим видом демонстрируя абсолютное безразличие к происходящему. В том числе к Мари с её внезапными вспышками радости от встречи. Мельком бросив на неё короткий взгляд, и даже не поприветствовав в ответ, Юта собралась было пройти мимо, но Мари оказалась проворнее. Она крепко обняла её и завопила прямо в ухо. Отвлекающий маневр удался. Юта даже не обратила внимания на шелест отрываемого с её спины скотча.

– Как ты, Ютыч? – спросила она как можно громче, придерживая её обеими ладонями за талию и незаметно комкая поганый лист бумаги с отвратительным ругательством.

– Можно я отвечу нецензурно? – уточнила она с издёвкой у Мари.

– А если цензурно?

– Не существует слов для достаточного описания моего состояния. Ты знаешь, что Нильс забирает документы из лицея и переводится в обычную школу? – спросила Юта.

– Да, уже знаю.

– Моя мама и слышать об этом не хочет. Мне придётся ходить сюда до самого выпускного. Я повешусь в парке раньше, чем нам выдадут аттестат.

– Что ты такое говоришь? – шёпотом возмутилась Мари, тряхнув подругу за плечи. – Не смей даже думать об этом! Почему мама не хочет перевести тебя? Её устраивает, что тебя здесь травят?

– Она не знает, – покачала Юта головой.

– Почему ты не расскажешь ей? Ведь это очень серьёзно, тебе не справиться в одиночку.

– Они все сказали мне, что если я вдруг нажалуюсь маме, и им влетит за издевательства надо мной, то мне не скрыться в другой школе. Они найдут меня и там. Отправят видео издевательств и скриншоты переписок. А кочевать из школы в школу до бесконечности тоже не вариант. Мне нужно учиться.

– Ты не учишься в этой атмосфере, Ют. Ты в ней разлагаешься.

– Знаешь, они никогда не смогут ненавидеть меня сильнее, чем я сама себя ненавижу за то, как поступила со Скрэппи. Я головой осознаю, что у меня просто не было выбора. Но совесть пожирает меня изнутри. Мне физически больно от своего предательства. Прости, мне пора на урок.

Опустив глаза в пол, чтобы случайно не натолкнуться на ухмылки одноклассников, Юта вошла в кабинет. Учитель отсутствовал, и класс чувствовал себя вольготно. Никого не стесняясь, они громко сопроводили Юту до её парты громким несмолкающим «Фуууууу».

– Чуваки, она коснулась меня! – закричал кто-то. – Я заражен стукачеством! Отрубите мне руку, пока зараза не распространилась!

– Иди и вымой их, идиот, – ответила ему какая-то девчонка. – Эта зараза передаётся через кровь, а если у тебя на коже нет открытых ран, то ты можешь спастись мылом и горячей водой из-под крана.

В тот же момент на Мари налетел один из близнецов, готовых душу продать за то, чтобы попасть в их компанию. Раньше они оба оказывали Юте знаки внимания и ходили за Максом по пятам, лишь бы засветиться на его канале. А теперь один из них бежит в туалет отмывать руки после того, как касается Юты. Двуличие людей и безнаказанная несправедливость, будто калёным железом, жгли Мари под лопаткой. Почему люди такие лживые твари? Почему они никогда не задумываются о том, что могут ранить других? Ведь мы все равны. У нас одинаковые чувства и желания. Мы можем отличаться внешне или же отдельными чертами характера. Но тепла, доброты и заботы хотят все без исключения. Никакие деньги не заменят простых человеческих отношений, как бы ни пытались масс-медиа внушить обратное. Как же так случилось, что они всё-таки вышли на первый план, оставив все моральные ценности далеко позади? Как, вообще, люди допустили подобное развитие событий?

А в следующее мгновение Мари узнала о том, что в Играх Инсинуатора настало её время сделать ход.

Она раздумывала о том, как одноклассники легко перебегают на сторону, удобную для них, дружно ополчившись против жертвы и не думая о том, что в любой момент может свершиться рокировка. И вот уже жертва на стороне обидчиков, а вчерашний лидер забит собственным рюкзаком в туалете школы. Мимо проносятся вечно спешащие учителя с мыслью о том, что дети просто развлекаются и должны в итоге разобраться сами. Следом за ними плывёт «грузная» директриса прямиком в кабинет математики, где сейчас готовится к уроку класс её дочери. В прошлом году директриса влепила пощёчину ученице. Но вовремя успела отбить поклон в ноги вышестоящему руководству, поэтому сегодня она продолжает править недрогнувшей рукой. Она тяжело ступает по скрипящим половицам школьного коридора, ощущая себя королевой, хотя в действительности похожа на танк времен позапрошлого века. За дверью туалета слышится возня, но она не реагирует на неё, потому что дети должны разбираться сами со своими проблемами, иначе они вырастут ущербными людьми, вечно надеющимися на чудесное спасение, которое вдруг придет извне и разведёт тучи над их головами. Так не бывает во взрослой жизни. Чудес. Не. Бывает. И директриса считает, что именно сегодня там, за дверью, кому-то особенно нахальному из учеников преподаётся большой жизненный урок. А у неё хватает своих проблем в образе развязной дочурки, которая держит в страхе весь лицей. Вчера одна девочка осмелилась дать ей отпор, так девица в слезах примчалась в кабинет мамаши, жалобно тыча указательным пальчиком в посмевшую защитить себя одноклассницу. Сегодня девчонка пожалеет о своем поступке. Зарвавшаяся директриса, на которую запуганные до полусмерти дети боятся пожаловаться своим родителям, будет рвать и метать, ведь ей предстоит встать на защиту собственной дочери. Такой же хамоватой и своенравной девицы, как и сама мать.

Педагогическому составу плевать.

Родителям некогда спросить у своих детей, что творится в их жизни.

Школьники запуганы безумной директрисой.

Как же дожить до выпускного, не разорвав в клочья свою психику?

С этими мыслями в голове она брела по длинному коридору, когда уткнулась в Макса. Он ждал её. Она это поняла сразу, как только подняла голову и ощутила на себе его настороженный взгляд.

– Следующий ход мой, верно? – спросила она, заранее зная ответ.

Он кивнул молча. В этой ситуации слова были излишни.

2 декабря. Вечер.

Потушив в комнате верхний свет, Мари задумчиво крутилась на стуле из стороны в сторону. Монотонным скрипом она действовала на нервы отцу с матерью, находящихся в соседней комнате. Они несколько раз просили её прекратить. Но, как ни странно, девушку этот звук успокаивал.

Свет от монитора бликами отражался на её лице. Она выглядела крайне плохо. После бессонной ночи под глазами залегли чёрные круги, а щеки запали вовнутрь. Совсем как у Даниса, вздрагивающего от очередного звонка домофона. Еще немного, и она превратится в такого же дёрганого параноика.

На весь экран она развернула вкладку с многофункциональными щипцами, ценой примерно в половину месячного бюджета их семьи. Сбоку шло развернутое описание технических характеристик. На всякий случай, Мари изучила их досконально. Когда в магазин бытовой техники вызовут отца, он первым делом спросит: «Как так, Марианна? Как же так, чёрт возьми?». И она ему расскажет, что это лучшие щипцы на свете. С их помощью можно выпрямить волосы, завить локоны и высушить их после мытья. Также, можно сделать легкую волну и морскую небрежность. Еще они работают не только от сети, но и от батареи, а значит, их можно брать с собой в дорогу и заряжать от внешнего аккумулятора прямо в пути.

А потом он врежет ладонью ей по лицу прямо там, при всех.

Но и это будет не самая худшая часть плана Инсинуатора, ведь после случившегося отец пойдет писать заявление на увольнение по собственному желанию. Кто угодно смог бы работать дальше, вложив пачку купюр в протянутую с верхов руку. Но только не он. Ему придётся пойти на сделку с совестью, чтобы и дальше заниматься расследованиями. Когда-то давно он отправился работать в органы, чтобы бороться с преступностью. И отец не сможет спокойно работать, зная, что у него дома живет воровка, которую он упустил в воспитании, занимаясь чужими делами о кражах. Это не в его правилах. Прямолинейный и кристально честный человек с идеальной репутацией еще не знает, что в скором времени ему в спину воткнет нож собственный ребенок.

Вчера Макс предупредил, что не будет настаивать и поймет, если она решит отказаться.

Ведь одно дело опозориться перед классом, и совершенно другое – лишить будущего не только себя, но и отца, сложившего свою жизнь к ногам следственного комитета. Честные работящие полицейские, искренне желающие помогать людям, потихоньку исчезают как вид. Скоро их вовсе не останется, если мы так резво будем разбрасываться ими. Нельзя лишать население города ответственного офицера полиции, готового всегда прийти на помощь. Некого будет поставить на его место, потому что таких полицейских, как он, больше не производят. Штампуют однодневок, годных разве что ежедневно заполнять кипы бумаг. А кто будет заниматься грязной работой?

Всё это объяснял Макс Марике, пытаясь донести до неё, что своим поступком она разрушит не только жизнь своей семьи. Она еще и вмешается в жизни тех людей, которым уже никогда не поможет отыскать правду толковый офицер полиции.

– Я сделаю это. Сделаю, Макс. Иначе он выложит видео и пострадают все. И ты. И Нильс с Ютой. И Данис. Я не хочу, чтобы это случилось.

– Поэтому ты собираешься навредить себе и отцу? Одумайся, шальная! Он-то в чём виноват?

Легко рассуждать тому, кто находится в одном из рядов зрительного зала, вдали от эпицентра разворачивающегося действия Игр безумного Инсинуатора. Макс не видел листовок на спине Юты. Не видел, как после прикосновения к ней, одноклассники бегают мыть руки в школьный туалет. Не слышал тех унижений, что приходится терпеть ей ежедневно. Он совсем ничего не знает. Иначе не предлагал бы сдаться.

– А мы в чём виноваты?

– Давай расскажем всё твоему папе, он поможет нам! – предложил Макс, доведённый до отчаянья.

– Он расследует и это дело тоже, забыл? Только будет лучше, если он уйдет из органов из-за воровства дочери! Потому что формулировочка: дочь «убийца почти трёх сотен человек» – звучит в разы мощнее, ты так не считаешь?

Мари не оставила ему выбора. Это задание предназначено ей одной. И только ей решать, готова она вступить в разрушающую судьбы Игру Инсинуатора, или же сдаться на милость горожан, в надежде, что её поймут.

Звонок на урок прозвенел почти пятнадцать минут назад. Но ни один из них не торопился идти в класс на урок. Школа и учёба теперь зазвучали детским лепетом по сравнению с обрушившимися на них взрослыми проблемами.

Спустившись вниз с математического этажа, они сидели в гуманитарной рекреации на подоконнике. Директриса запрещала так делать, вплоть до вызова родителей на разговор к себе в кабинет. Но и в этой ситуации ребята чувствовали себя слишком взрослыми, чтобы потакать капризам шальной дамы с замашками императрицы.

– Ты помнишь себя маленьким?

Вопрос прозвучал неожиданно настолько, что Макс даже растерялся. Какое-то время он пытался разгадать, для чего она спросила его об этом. Мари притихла и очень серьёзно смотрела своими внимательными кукольными глазищами в ожидании ответа.

– Помню с определённого возраста, – неуверенно сказал, наконец.

– Я всегда задавала маме миллион вопросов. Почему птицы летают? Почему солнце всходит и заходит? Почему небо синее? – на каждом вопросе она раскачивалась всем телом из стороны в сторону, превратившись в того ребёнка, о котором вдруг вспомнила. – И она всегда мне отвечала, что я узнаю ответы на все эти вопросы, когда вырасту. Знаешь, Макс. Я выросла. Но мне больше не интересно, почему небо синее. Мне кажется, что через десять лет я, вообще, забуду, какого оно цвета. Скажи, у тебя иначе?

Растерянно обведя взглядом Мари, он опустил взгляд в пол и согласно кивнул.

– Мы разговаривали с Ютой на эту тему прямо перед тем, как её начали травить. Она сказала, что давно забыла, какого оно цвета. Для взрослых подобные мелочи не имеют значения. Всё должно приходить в своё время, иначе потом уже будет поздно. Сегодня нам не говорят, почему небо синее. А завтра это теряет смысл. Всё рано или поздно теряет смысл. Я боюсь за них, Макс. За Нильса и Юту. И Даниса. Ты сильный, ты выкарабкаешься и вытянешь меня следом, только потому, что этого хочу я сама. Хочу выбраться. И я готова идти за тобой. А кто вытащит их, если они этого не хотят? – продолжила Мари свой монолог.

– В этом и есть смысл, Марика. Ты хочешь выжить. А они – нет. И никто им не поможет, кроме них самих. Я не могу взять свою жажду жизни и вселить в них. У меня есть цель. Мой канал, число подписчиков на котором растёт изо дня в день. Однажды я сниму крутой фильм из разряда «не для всех» и стану самым знаменитым артхаусным режиссёром. Ради этого я просыпаюсь по утрам и заставляю себя двигаться вперёд каждую минуту своей жизни. У них нет цели и мечты. Для чего тогда жить?

– Моя мечта только что улетела в унитаз, но ведь я ещё здесь, – ответила Мари.

– Потому что ты пока ещё и не воровка.

На этом моменте вчера и завершился их разговор.

Соскользнув с подоконника, Макс привычным движением забросил рюкзак на одно плечо и направился к выходу из рекреации. Мари осталась сидеть на холодном подоконнике в одиночестве.

– Вспомни, что я сделала свой ход, когда вдруг решишь, что у тебя нет сил сделать свой! – крикнула она ему вслед.

Он кивнул не оборачиваясь.

Электрощипцы серебристого оттенка за бешеную сумму денег висели в открытой вкладке. Трагическое напоминание о том, что скоро всё закончится, даже не начавшись. Годы учёбы и тренировок летят в пропасть со скоростью света.

Вытащив гитару из-за шкафа, Мари наиграла незамысловатый мотив и тихонько запела.

«Скажи мне, друг, в чём смысл жизни?

Ради чего ты просыпаешься с утра?

Ждёшь ли, когда судьба на волоске повиснет?

Иль тебе каждая секунда дорога?

Вся жизнь театр, мы меняем маски

Пытаемся ворваться в первый ряд,

Но день за днем тускнеют краски

Софиты гаснут. Зрители по-прежнему сидят.

Им не даёт, глупцам, покоя

Неосторожный взлёт чужих идей

Улыбки зависти не сделают талант изгоем

Пока внутри сияют тысячи огней»

Музыка успокаивала, как и противный скрип стула.

– Марианна, я сейчас разобью твою чёртову гитару, если ты не дашь мне отдохнуть после работы хотя бы пять минут в тишине! – закричал отец из соседней комнаты.

Никогда ему не понять собственную дочь. Никогда.

6 декабря. Многофункциональные щипцы.

– Фамилию мне свою назови, студень! Тебя мой отец посадит первым!

Зажимая в руках коробку с многофункциональными щипцами серебристого цвета, ангельской красоты девочка-подросток яростно ринулась на консультанта. Её синие глаза метали тысячи молний. Лицо перекосила гримаса злости. Обнажив острые белые зубки, она задыхалась от собственного гнева. Парнишка растерянно оглядывался по сторонам в поисках поддержки и неловко одёргивал свою фирменную яркую футболку за края, безуспешно пытаясь разгладить её на сильно выпирающем животе. После каждого броска подростка консультант бормотал себе под нос нечленораздельные фразы и всё больше вжимался в стену. Она выглядела слишком молодо, поэтому он боялся касаться её, чтобы не нажить себе проблем. Маленькая хамка пользовалась этим без доли стеснения, кидаясь на него с угрозами. Всё, что ему оставалось – защищать ладонями лицо от её тонких пальцев, которыми она, то и дело, норовила схватить его за лоснящуюся жиром щеку.

– Я скажу ему, что ты трогал меня за грудь! Отец размажет твою физиономию по бетонному полу в камере временного содержания! Каждый преступник, который войдет туда следом, будет наступать прямо в центр высохшей кровавой лужи! И это будет всё, что останется после тебя!

Она кричала как заведённая, осыпая окружающих обвинениями с нецензурными вставками вместо пауз на передышку. Вся троица работников магазина молчала, ожидая приезд полиции. Девочка-подросток не предвидела подобной реакции на свой заранее заготовленный монолог. Доходя до грани ультразвука, она верещала так, что остальные покупатели удивлённо приоткрывали двери каморки, несмотря на предупреждающую надпись «Служебное помещение». Охранник держал руки за спиной, прислонившись к стене так, чтобы на камерах кому-нибудь из следственного отдела не показалось, что он касается девочки. Толстый консультант, беспрестанно накручивающий на палец край футболки, испуганно жался к нему, когда подросток бросалась на него с угрозами. И только заведующая магазином абсолютно спокойно перебирала бумаги на своем столе в ожидании полиции.

– За какую грудь, детка? – безразлично спросила она. – Тебя там и трогать-то не за что. Мала еще.

– Сейчас ты, милочка, наговорила себе на статью, – со всей силы шарахнула ладонями о крышку стола девочка. – Вы все здесь, видимо, забыли, кто в этом городе имеет вес, а кто лишь мелкий ничтожный таракан, раздавить которого моему отцу не составит труда!

На последней фразе она упёрлась взглядом в прожжённую жизнью и пергидролем заведующую, пытаясь выглядеть как можно внушительнее. Но очаровательные светло-русые кудряшки и огромные синие глаза смягчали каждое слово подростка, выворачивая ситуацию в карикатурную. Её ругань со стороны выглядела нелепо и, отчасти, смешно. Будто мультяшным голоском скандалит маленький Купидон, неосторожно свалившийся с небес. Заведующая откровенно не воспринимала её всерьез. В отличие от двух молодых мужчин, забившихся в угол, и спрятавших свои руки подальше от камер. Они оба всерьёз опасались угроз девушки – подростка, которая заведующей казалась ещё совсем ребёнком.

– Он засадит тебя, за то, что ты трогал меня при всех, когда волок в эту вашу чёртову каморку. У меня теперь моральная травма! – уткнулся её указательный палец в солнечное сплетение охранника.

– А ты, жиробас, вообще, проклянешь тот день, когда пришёл сюда устраиваться на работу! – перевела взгляд на консультанта, уменьшившегося в размерах от страха перед подростком.

Эти двое уже несколько раз пожалели о том, что остановили подростка на выходе из магазина, когда пропищала рамка металлоискателя. Девчонка шла не торопясь и будто напоказ выставляла свой грязный поступок. Она не пыталась спрятать щипцы и открыто несла их подмышкой, вынося за пределы магазина. Такой бескрайней наглости удивился даже бывалый охранник. Подобного поведения среди подростков, совсем потерявших страх от безнаказанности, он ещё не встречал за все годы своей работы.

Двойные створки дверей с грохотом распахнулись, и в служебное помещение размашистым шагом вошел офицер полиции в форме.

– Папочка, эти уроды всё лгут! – закричала Мари с порога, имитируя прерывистые всхлипывания.

Трое работников магазина бытовой техники не знали лишь одного. Того, что отношения в этой семье не соответствовали типичному восприятию обществом подобных детей, даже отдаленно не слышавших определения слову «воспитание». Слишком часто дети влиятельных родителей ведут себя с окружающими, как с челядью. Не добившиеся в этой жизни ничего, глупые, избалованные до невозможности маленькие варвары с ветром в пустых головах, они кичатся положением родителей и удачно выезжают на этом, порой, до конца жизни. Они хамоватые, наглые и самоуверенные, но составляющие из себя, по сути, нулевую отметку полезности. Если всех мажоров посадить на один большой корабль и вывезти за пределы досягаемости, положение в мире не изменится даже на сотую долю процента. Можно сколько угодно отнимать ноль в надежде исправить положение – чаша весов останется по-прежнему в равновесии. Ни один ноль не окажет пагубного влияния до тех пор, пока не устремится в минус.

Но в семье авторитетного офицера полиции челядью была сама Мари. И никакой выгоды из своего положения она не вынесла ни разу за всю жизнь.

Она размышляла о том, насколько убедительным вышел её спектакль, и достаточно ли похожей получилась роль капризной дочурки влиятельного отца, пока заведующая коротко описывала отцу Мари события последнего часа и показывала записи с камер видеонаблюдения.

– Как же так, Марианна?

Опершись руками о край стола, отец приподнял голову и внимательно посмотрел в глаза своей дочери, обнимающей коробку с серебристымимногофункциональными щипцами. Самыми лучшими на свете щипцами.

Слово в слово он задал тот самый вопрос, ответ на который готовила Мари во вторник вечером после учёбы, распевая собственные песни под гитару. И ответила ему точно так же, как и планировала. Она ошиблась только в одном. Пощёчины не последовало. Но тяжёлый вздох отца ударил наотмашь гораздо чувствительнее физической боли. За подобный проступок она бы предпочла сейчас получить от него пощёчину, нежели лавину горького разочарования.

– Вы не продвинулись в расследовании крушения поезда ни на шаг с восемнадцатого сентября, а теперь ваша дочь открыто ворует товары в магазинах бытовой техники! Как вы это прокомментируете? Вы не считаете, что вам пора покинуть пост и передать дела людям, которые реально могут что-то сделать?

Сразу три микрофона уткнулись в лицо её отцу на выходе из торгового центра. Мари плелась следом, на расстоянии шага, но испугалась не меньше отца, который моментально отгородился стеной строгого следовательского профессионализма и прикрыл себя и дочь одной фразой, лишившей дара речи всех проклятых журналистов.

– Я складываю свои полномочия. Теперь этим делом занимается столица.

Секундного замешательства людей с микрофонами им хватило для того, чтобы сесть в машину и заблокировать двери. Раздосадованные работники СМИ остались ни с чем.

«Передай Инсинуатору, что дело сделано. Вечером лови репортаж по телику» – отправила она сообщение Максу в мессенджере.

Мари специально села на заднее сиденье, чтобы отец не видел телефон в её руках. Но он не смотрел в её сторону. Вел себя так холодно, будто её здесь и не было.

«Такие новости обычно сами разлетаются. Обойдётся. Пусть для него это будет сюрприз. Держись, бро» – пришёл ответ от Макса.

6 декабря. Вечер.

Мама специально рыдала так громко, чтобы слышала не только Мари, но и соседи, соприкасающиеся с ними стенами. Если она хотела пристыдить дочь этими слезами, то у неё ничего не вышло. Её наигранная истерика не вызывала в Мари ничего, кроме раздражения. Другое дело – взгляд отца. Он ненавидел поступок своей дочери молча, но для неё его молчание звучало громче любых слов. Влепить подзатыльник так, чтобы из глаз посыпались искры. Или наказать, лишив гулянок до самого выпускного. Или же отобрать телефон. Сделать хоть что-то, но не смотреть на неё вот так, исподлобья, прожигая взглядом своих синих выцветших глаз.

Однажды он разбил гитару. В тот вечер Мари толстой иглой сама себе сделала прокол над губой и вставила туда маленькую аккуратную серьгу-гвоздик с мерцающей стразинкой. Отец, противник даже слегка тронутых тушью ресниц, просто взорвался, увидев её пирсинг. Он называл её шалашовкой, требуя срочно вынуть свои шалашовские причиндалы из лица, иначе он вырвет всё это сам вместе с губой.

– Чтобы неповадно было! – грозил он пальцем, в ярости забрызгивая слюной стены кухни.

Мари держалась чуть поодаль. Его злость полыхала в нём так отчаянно, что ей казалось, если его слюна попадет на неё, то прожжёт дыру в голове.

– Ты довольна? – кричал он, обращаясь к своей жене. – Видишь, какого урода ты вырастила? Это всё результат отсутствия воспитания! Ну, ничего, я покажу тебе, как относиться к своей семье с уважением!

Он ухватился за деревянную ручку швабры и сделал рывок в сторону дочери, вжавшейся в угол кухни. Его глаза налились кровью, а кисти рук с хищно свернувшимися пальцами, затряслись мелкой дрожью, будто их свело судорогой. Он превратился в зверя, готового разорвать в клочья загнанную жертву. Теперь он был не просто тихим семейным тираном. Он стал загонщиком, почувствовавшим запах страха и прилив адреналина. Нет, сегодня воспитательный процесс не состоится. Такую прошмандовку учить уже поздно. Остаётся только приложить все силы к тому, чтобы вышибить чёртову дурь из её мозгов. Каждый день на работе он видит слишком короткие юбки, слишком обтягивающие джинсы, слишком открытые майки, слишком, слишком, слишком… На улице, в телевизоре, в интернете, в газетах – прошмандовки пробрались в каждую сферу социума. И вот сегодня они уже оставляют след в его собственном доме. Нет, этого он не потерпит никогда.

Раньше Мари не видела своего безжалостного отца в подобном состоянии. В этот раз он не находился в чётко осознаваемой ярости, нет. Он отключился, и его пустые глаза не отражали ни одной эмоции, кроме хищной злобы. И впервые за всю жизнь её тонкая и хрупкая мама встала на защиту своего ребенка. Она не делала этого никогда раньше, делая упор на том, что отец должен принимать в воспитании дочери ровно такое же участие, как и мать.

Молча поднялась она с кухонного диванчика и встала во весь рост прямо перед Мари, отгородив её спиной от разъяренного отца.

– Уйди, – прорычал он, резко треснув шваброй по подоконнику.

Деревянная ручка надломилась ровно посередине.

От резкого хруста Мари вздрогнула, испугавшись, что было бы с телом, если бы этот удар пришелся по ней. Свернувшись в клубок, она зажала уши ладонями и пронзительно заверещала, сотрясаясь от ужаса.

– Нет. Не уйду. Ты убьешь её, – услышала она спокойный мамин голос, сквозь собственный вопль.

– Папочка, прости! – закричала она, чувствуя, как по щекам стекают горячие слезы. – Прости, я всё сниму и больше никогда так не сделаю! Прости, пожалуйста, папа!

Обхватив ладонями голову, она упала на колени и захлебнулась слезами от страха, пережавшего поток кислорода. Дрожащей рукой попыталась вытащить пирсинг, ладонью другой руки по-прежнему прикрывая голову.

– Да пошли вы обе, – нецензурно выругался отец и отбросил в сторону своё орудие пыток.

– Это всё влияние твоей музыки! Кто, вообще, слушает этот грохот металла?! Они там все наркоманы, все спившиеся опустившиеся на дно твари, не несущие в себе никакой полезности! Они только разрушают тебя! Больше никакой музыки в моём доме! – зарычал он.

А через мгновение Мари услышала звук, разорвавший её напополам. Треск ломающейся гитары, на которую она работала всё лето, сидя у бочки с квасом. Даже спустя десятки лет она узнала бы этот звук из миллионов остальных, настолько душераздирающе он прозвучал. Жалобным звоном попрощались с ней струны перед тем, как умереть в руках беспощадного монстра. От этого звука внутри всё похолодело. Одним движением перемахнув через спинку кухонного дивана, она выбежала из кухни и ворвалась в свою комнату. Отец всё еще стоял там, на пороге, с гримасой надменности свысока наблюдая за реакцией дочери.

– Нет. Нет. Нет. Нет, – как заведённая повторяла она, бешено оглядывая обломки, разлетевшиеся по всей комнате. – Только не гитара. Лучше бы ты убил меня, но только не гитара.

Синие осколки лакированного пластика, в хаосе разбросанные по ковру. Её мечта. Её любовь. Её надежда. Её спасительница в трудные минуты переживаний. Её лучший друг и помощник. Её соратник. Её жизнь. Теперь от неё остались лишь жалкие останки и гриф, с сиротливо торчащими струнами.

– В следующий раз ты обязательно подумаешь трижды о последствиях перед тем, как решишься на спонтанный поступок, – растягивая губы в хищной ухмылке, больше похожей на звериный оскал, проговорил он нарочито медленно, будто наслаждаясь произведённым эффектом.

Упав на колени, Мари двумя руками сгребла все крупные осколки, до которых только смогла дотянуться и уткнулась лицом в разломанный гриф.

– Ты всё-таки убил её, – сквозь застывший в ушах треск ломаемой гитары, долетел до неё отрывок маминой фразы. – Оставь её. Сейчас она вряд ли захочет видеть тебя.

– Как будто это меня волнует, – усмехнулся отец. – Она мой ребенок, пусть знает своё место.

– Ты ведешь себя не как любящий отец, а как средневековый дикарь, – долетели из-за закрывшейся двери до Мари её слова. – Она не только твой ребёнок. Она ещё и человек. Странно, что ты постоянно забываешь об этом.

Два дня она просидела в шкафу на чемодане, лбом уткнувшись в синий гриф с острыми обрывками струн. За это время мама убралась в комнате, выбросив обломки гитары и пропылесосив комнату несколько раз, чтобы Мари не поранилась ненароком о мелкие частички, застрявшие в ворсинках ковра. Её дочь принципиально не желала покидать шкаф, наслаждаясь собственным одиночеством и переживая первую потерю в своей жизни. В детстве она часто закрывалась наедине с собой в глубине углового шкафа, который снаружи казался крохотным, но внутри легко могла разместиться целая сказочная страна. Пусть её ребенок давно превратился в подростка, но детские привычки порой невозможно вытащить даже из взрослого человека. На самом деле, это не так плохо, как может показаться изначально. Взрослым, погрязшим в проблемах, часто не хватает внутреннего ребенка, который может наплевать на условности, забраться в шкаф и, наревевшись там от души, выйти психологически обновлённым человеком, готовым сражаться за собственное благополучие до последнего вдоха.

Мари боялась и подумать, на что способен отец, чуть не убивший её за пирсинг, узнав, что теперь она воровка. И его молчаливая ненависть пугала её куда больше, чем крики и подзатыльники. Она не знала, чего от него ожидать, поэтому дрожала от напряжения каждую секунду своего нахождения с ним поблизости. Вряд ли в этот раз дело закончится одной лишь разбитой гитарой, которую ей, кстати, спустя время подарили друзья, скинувшись все вместе деньгами на её день рождения. Инструмент, купленный с рук через сайт объявлений, звучал ничуть не хуже предыдущего, но для Мари, вложившей душу в свою первую гитару, она всё равно останется любимицей на всю жизнь. Немного запылившийся обломок грифа она до сих пор хранила под кроватью в коробке из-под маминых туфель.

– За что она так с нами? – надрывалась мать в своей спальне.

Подобрав колени к подбородку, Мари сидела на ковре посреди комнаты, не спуская глаз с двери. Отца раздражали закрытые двери, но сейчас она сделала это ему назло, чтобы он скорее объявил свою меру наказания и оставил её наедине с собственной жизнью, проблемами и Играми. Дверь оставалась закрытой уже час. Он ходил мимо, Мари слышала шуршание его тапок совсем рядом, но упорно не желал повернуть ручку и высказать дочери всё, что думал о ней.

«Ты жива?» – звякнул телефон.

Данис волновался за неё. Или за собственное дальнейшее обучение в лицее, ведь без Мари он не смог написать ни одного толкового реферата. Она не знала, что его беспокоит больше: она сама или всё же учеба. Но ответила, несмотря на то, что не хотелось никого ни видеть, ни слышать.

«Да»

«Как себя чувствуешь?»

«Ответишь сам себе на этот вопрос, когда выполнишь задание от Инсинуатора, направленное лично тебе»

Она нервно выдохнула и сжала кулаки. Теперь ей понятно отстранённое поведение Юты и Нильса. Живущим без лишений никогда не понять тех, кто пал на дно. Их сочувствие выглядит наигранно и лживо, всё равно как подать кусок бездомному псу. Вроде, лучше так, чем ничего. Ведь я иду домой, где у меня горячий чай и тёплый плед. А тебе нельзя со мной, поэтому лови, дружок, дешёвую сосиску из местного супермаркета для успокоения моей совести и, надеюсь, больше не увидимся.

Умиротворение, в принципе, очень положительная эмоция, но не ценой её психического здоровья. С Данисом пришлось распрощаться.

Она сдалась к девяти, просидев у закрытой двери около четырех часов.

На цыпочках прокралась через коридор и заглянула в комнату. Из ванной комнаты через шум воды доносились сдавленные всхлипы. Мари специально выждала момент, когда мама отправится в душ, чтобы ненароком не натолкнуться на её красные заплаканные глаза.

Отец полулежал на высокой подушке, отстранённо глядя поверх экрана телевизора. Его руки, скрещенные над одеялом, отбивали пальцами нервный такт. Приподнявшись на носочки, Мари прошла по ледяному ламинату прямиком к кровати и присела на самый край.

– Пап? – позвала она.

– Да? – откликнулся он.

– Что с нами теперь будет?

– Ничего не будет. Знакомый давно звал меня в свою фирму начальником охраны. Зарплата в два раза выше и график нормированный. Условия лучше, чем в Управлении. Вообще, Марианна, я бы на твоем месте больше переживал за себя, чем за меня.

– А что будет со мной? – спросила она угрюмо.

– Я не желаю жить в одном доме с воровкой, но по закону не имею права выгнать тебя до достижения совершеннолетия. В твой восемнадцатый день рождения я сниму с себя все обязательства. Ты положишь ключи от дома на стол и отправишься восвояси. И больше, надеюсь, никогда тебя не увижу.

– Но мне некуда идти, – прошептала она, с надеждой заглядывая в глаза отцу.

– Меня не касаются твои проблемы, Марианна.

Щёлкнув ночником, он погасил свет в комнате, тем самым давая дочери понять, что разговор окончен. Иногда в самых крайних случаях родители угрожают своему ребенку таким образом. Но от её отца подобные слова не звучали, как пустые угрозы. Она знала, что он сделает это. Потому что этот человек всегда выполняет свои обещания, несмотря на то, насколько невыполнимыми они являются.

7 декабря. Дневник Инсинуатора.

Сегодня гулял с друзьями. Возможно, это и прозвучит удивительно, но у меня есть друзья. Такие же задроты, как и я, пытающиеся доказать, что они ничуть не хуже самой популярной пятёрки в лицее. Мы живём такой же жизнью, как и все они, пытаясь отыскать оправдание своему бессмысленному существованию. Мы тоже тусим, отдыхаем, веселимся и угараем друг над другом. Но если бы мне предложили вырваться из этого замкнутого круга вынужденной дружбы и попасть в знаменитую тусовку, я согласился бы не раздумывая ни секунды. Быть причастным к Максу – зачётно. Мнение всех, кто хоть отчасти имеет к нему отношение – авторитетно. Но не моё. Я не рискую высказываться вслух при всём классе, чтобы не стать посмешищем в очередной раз. То, что происходит в моей голове – остаётся в моей голове. Несмотря на то, что мой внутренний мир куда богаче того, который я вынужден наблюдать ежедневно у «звёздной пятерки». Они красивы, блистательны и непроходимо тупы в плане того, что касается саморазвития. Немного от них отличается Марика, девочка с повадками мальчика и бесценными мозгами, схватывающими информацию на лету. Но и она не жаждет получать знания со стороны. Её мало волнуют любые данные, не имеющие отношения к курсу школьной программы. Она по головам идёт к своей цели – стать первоклассным адвокатом. Что ж. Пришлось немного вмешаться в её планы.

Я немало удивился свежему вечернему выпуску новостей. Собираясь к пацанам, допивал на кухне чай с мёдом, когда из телика прогремела заставка специального репортажа с места событий. Молоденький парнишка, скорее всего, вчерашний выпускник училища, с расширенными от неожиданной удачи глазами, оказавшийся посреди громкой городской сенсации, в утеплённый искусственным мехом микрофон вещал о подлом поступке дочери местного офицера полиции.

– Сегодня в полдень дочь местного офицера полиции Марианна попыталась вынести товар из магазина мелкой бытовой техники на сумму около трёхсот долларов. Абсолютно не скрываясь, девочка открыто пронесла через рамку металлоискателя многофункциональные щипцы для волос. А после того, как была задержана охраной, устроила в подсобном помещении магазина скандал. Маленькая мажорка кичилась высокой должностью и влиятельным положением своего отца, офицера местного управления полиции, между прочим, возглавляющего расследование катастрофы, произошедшей восемнадцатого сентября и всколыхнувшей весь мир. После прибытия отца Марианны на место происшествия, конфликт был улажен. Администрация магазина отказалась дать комментарии по этому вопросу. Из чего напрашивается логичный вывод. Взятка? На данный момент не известно, как дальше повернётся это дело и будет ли наказана дочь-воровка уважаемого отца или же, как обычно, местные органы правопорядка снова спустят всё на тормозах, положившись на обещания авторитетного офицера, что такого больше не повторится? Посмотрим и, конечно, будем держать вас в курсе. А пока, кадры с места событий.

Далее последовал сюжет о том, как Марика в сопровождении отца выходит из магазина мелкой бытовой техники. Впервые в жизни я увидел её на высоком каблуке. Видимо, она действительно готовилась к своему спектаклю заранее. Мари осторожно семенила по скользкой плитке длинного коридора торгового центра, прячась за спиной отца, и стыдливо прикрывала лицо ладонью. На секунду камера поймала её взгляд из-под ладони. В синих кукольных глазах было столько страха, что я не смог сдержать улыбки удовлетворения. Вокруг мелькали назойливые журналисты, задавая десяток вопросов в секунду. Сложилось ощущение, будто папарацци поймали двух звёзд с мировыми именами, столько внимания было приковано к этой семейке.

Весь сюжет длился около пяти минут.

Но мне этого хватило для того, чтобы получить свою порцию удовольствия. Сегодня в городе нет ни единого человека, кто не узнал о существовании Мари и эго её должно натешиться вволю. Моим желанием не было расстроить её отношения с одноклассниками, ведь она никогда не стремилась к популярности, в отличие от Юты. Она держалась особняком ото всех. В ней нет и капли неискренности. Если человек не нравится Марианне – он знает об этом, несмотря на то, что не особенно спрашивает её мнение на этот счёт. Она не пыталась любезничать и улыбаться, предпочитая обрубать с плеча нежелательные контакты. Сплетни. Лживые ухмылки. Двуличие. Желание казаться лучше. Лицемерие. Это всё не про Мари. Её нужно принимать такой, какая она есть. Со всем набором минусов, которых у неё куда больше, чем возможно выдержать. Нетерпимая. Высокомерная. Неприятная. Правильная до зубовного скрежета. Как бы мне хотелось поменять местами их с Ютой. Эти девочки родились не в своих телах. Грубовато угловатая по телосложению Юта куда лучше бы смотрелась с фарфоровой кожей и кудрями Мари, в глазах которой укрывался целый океан.

Кстати, я вспомнил Юту не просто так. Меня можно поздравить, ведь теперь мои кроссовки не одиноки. Итак, история с самого начала. Однажды Нильс зашвырнул мои спортивные кеды на сетку под потолком школьного спортзала. Достать их оттуда не представлялось возможным, поскольку высота зала около пяти метров. Я растерянно крутился под сеткой на прицеле объектива камеры Макса и со звуковым оформлением в виде гогота Нильса, складывающегося напополам от моих попыток выбить свою обувь из сетки волейбольным мячом. Они заливались так, будто ничего смешнее в жизни не видели. И вот сегодня, спустя полтора года, я не смог не обратить внимание на то, что теперь рядом с ними валяются два розовых кроссовка, усыпанных стразами. Сомнений не оставалось. Только Юта одевалась подобным образом. Наблюдая за её обувью во время разминочного бега, я представлял, как она стояла в центре зала и растерянно смотрела в потолок. Она не пыталась сбить их оттуда, в этом я не сомневался ни секунды, такое поведение ниже её достоинства. Она всё еще возносит себя над другими, несмотря на то, что класс называет её исключительно «стукачкой» и каждый её выход сопровождается громким стуком. «Стук-стук, я твой друг» – звучит ритм в монотонном грохоте их карандашей о парты. Сжимая кулаки, Юта держится из последних сил. Меня удивляет, почему она не пожалуется маме. За единственного и выстраданного ребёнка, она разорвала бы обидчиков в клочья, а потом перевела бы свою дочь в ещё более элитную школу, назло всем этим подонкам.

Сначала Нильс, унизившийся на уроке литературы. Потом Юта. Теперь Марика, с готовностью бросившаяся выполнять моё задание. Что с ними не так? Почему они не подключат к этому родителей? Ладно, я. Мои предки всегда стремились доказать мне, что со всеми проблемами я должен управляться сам, без их участия, потому что чем дальше, тем больнее и тяжелее.

– Сам разбирайся со своими друзьями. Потом вспомнишь отца, когда возьмешь свой первый кредит и будешь месяцами жить на акционных макаронных изделиях, – любил повторять мой благословенный родитель, считая себя хорошим воспитателем.

Этим отношением, я больше, чем уверен, он прикрывал своё наплевательство на меня. Его интересовала моя жизнь не больше, чем судьба дворового пса Чёрного, которого я подкармливал остатками гречневой каши.

Отец не замечал бурые синяки на моих руках, после скручиваний Нильса, когда тот ухватывался за мои предплечья двумя ладонями и начал вращать кожу в разные стороны. Следы от его пятерней растекались на следующий день багровыми кровоподтеками, и я стеснялся надевать рубашки с коротким рукавом. Однажды я немного отрастил волосы, потому что увлекался рок-культурой, и стянул их резинкой. Мне очень шла подобная прическа. До той поры, пока Нильс не решил поджечь зажигалкой мой хвост. Волосы тлели, а они с Максом оба давились от смеха, снимая меня на камеру. Но потом огонь разгорелся, и я едва смог обойтись без ожогов. Вовремя подоспела Юта. Сорвав со стены огнетушитель, обдала меня пеной с головы до ног. Она отругала парней за покушение на жизнь и проводила меня в класс, очень вежливо уговаривая не рассказывать никому о происшествии. Я, конечно, сделал это ради неё. И некоторое время жил спокойно. Даже расслабился, подумав, что ребята раскаиваются в содеянном. Но слишком рано я спустил их со счетов. Прямо на линейке, где директриса проводила награждение почетными грамотами победителей общегородских олимпиад, эти двое вытащили ремень из моих брюк и сорвали с меня штаны. Я стоял в первом ряду. Вся параллель видела мои красные трусы в белый горох, которые сшила для меня мама. Как раз свою грамоту получала Марика. Забыв про благодарности и взаимное пожатие рук, она уставилась на меня с вытянувшимся от удивления лицом. С похожими эмоциями стояли все девчонки из параллели в стыдливых смешках, прикрывая ладонями нижнюю половину лица. Все пацаны ржали. Как стадо лошадей, а громче всех, конечно, Максимус с Нильсоном. Эти двое уткнулись лбами в стену, заливаясь от хохота и, буквально, рыдали. Что бы сделал на моем месте любой отчаявшийся ученик? Ухватив штаны одной рукой, другой я взял мусорное ведро и врезал по щам этим придуркам. Предлагаю угадать с одной попытки: чьих родителей вызвали к директору? Мама сидела красная, как варёный рак, даже не пытаясь выслушать мои оправдания в том, что я не виновен. Останавливая жестом ладони мой монолог, она переключала внимание на продажную директрису, вещавшую о том, что меня нужно записать на приём к психотерапевту после попытки причинить вред двум элитным ребятам, чьи предки вкладывали в развитие школы бешеные бабки. В отличие от меня, нахлебника, учащегося при государственной поддержке одарённых детей.

Я могу бесконечно рассказывать, как эти идиоты издевались надо мной и сколько слёз было пролито в туалете для мальчиков. Но мне пора ложиться спать.

Правосудие происходит прямо на моих глазах! Всем уродам по заслугам!

P.S.

Сегодня мои пацаны подняли тему 18 сентября. Совершенно неожиданно, ведь я стараюсь вообще избегать подобных разговоров, как заинтересованное лицо. Они обсуждали «эффект бумеранга». О том, что к четырём виновникам катастрофы всё вернётся в тройном размере. Все те горе и боль, что пережили несчастные родственники погибших. А потом, вдруг, разговор плавно перетёк в божественное русло. Вроде, если и жизнь их не накажет, то уж на том свете им точно воздастся по заслугам и придётся дать ответ за каждый свой проступок. И, быть может, будь я верующим человеком, я бы согласился со всей этой чепухнёй. Но, слава богу, я атеист. Хах, оксюморон получился. Ну, ладно, переписывать уже нет времени. О чём то бишь я? Ах, да. Атеист! И, если бы внутри меня была вера в высшие силы (которые, на минуточку, что-то совсем не торопились воздавать по заслугам «богемной пятёрке», когда те хватали меня за руки и ноги и выкидывали в окно с первого этажа в сугроб), я, быть может, на секундочку и задумался бы об антигуманности моего поведения. Но. На их несчастье я атеист. Я верю, что Бог есть. Но он внутри каждого из нас. И его лик проявляется в те моменты, когда мы делаем добрые дела, проявляем терпение и смирение, испытываем любовь и дарим тепло. Лично я не нуждаюсь в осознании того, что за мной приглядывают свыше, чтобы быть хорошим человеком. Я знаю, что я хороший человек. Но у любого из нас есть точка кипения. Я не мог терпеть вечно. И это не злость. Не ненависть. Не жестокость. Нет, друзья. То, что я делаю – это справедливость. На любое действие всегда найдётся противодействие. Думаю, теперь, перед тем, как начать отравлять чужие жизни, они задумаются о последствиях. Это будет моя личная победа.

10 декабря. Прощание.

Не дольше минуты она размышляла о правильности своего решения. Затем набрала заветные цифры на домофоне.

– Кто там? – раздался голос из динамиков.

– Это Марианна, – представилась она. – Ваш сын дома? Разрешите войти?

После звукового оповещения о разблокировке замка, потянула дверь за ручку на себя и уверенно вошла в подъезд. Всего три этажа вверх. Но уже на втором от былой уверенности не осталось и следа. Хотелось развернуться и сбежать. Почему она, вообще, решила идти именно сюда? Можно было отправиться к кому угодно! Но из всех своих друзей она выбрала именно его. Почему? У неё не было ответа на этот вопрос. Отчего-то её сейчас тянуло именно сюда. К нему. Тянуло так невыносимо, что она не смогла отыскать в себе силы противостоять этому желанию.

– Организованное паломничество? – ухмыльнулся Нильс.

Он встретил её в коридоре и жестом пригласил проследовать за ним. В домашних тренировочных штанах и растянутой футболке он не выглядел как отпетый школьный хулиган. Скорее, как обычный мальчишка с соседнего двора. Светлая копна волос в беспорядке рассыпалась по его широкому лицу, прикрывая обзор. Сдув прядь со лба, он шутливо поклонился, приоткрывая дверь своей комнаты.

– Что привело тебя сюда, дочь моя? – продолжил он в том же духе, с которого начал.

– Я не могу поговорить с Данисом. Он сдался еще восемнадцатого сентября. От него осталась пустая оболочка, а я раздавлена, чтобы найти в себе силы бороться еще за кого-то, кроме себя.

– Ты ошибаешься, если думаешь, что придя сюда, обретёшь покой. Я не буду бороться за тебя. И никто не будет. Всё, что было в прошлом, там и осталось. У меня, типа, школьный академический отпуск. Я остаюсь на второй год в том же классе, но в другой школе. И, надеюсь, как только вы перестанете ходить сюда, я вас больше никогда не увижу.

– Вы? – переспросила Мари. – Кто ещё к тебе ходит? Макс?

– Тебе не узнать первое правило Клуба Отвергнутых и не вынюхивай, – улыбнулся он так ехидно, будто она должна понять его шутку.

– Забей, – снова ухмыльнулся он. – Так, зачем ты пришла? Я тебя очень внимательно слушаю.

– Юта не хочет меня видеть, – начала она.

– Прова-а-ал! И я не горю желанием, кстати. Но ведь тебя это не остановило, – перебил Нильс и с поддельным интересом раскрыл широко глаза, приготовившись слушать дальше. – Продолжай.

– А Макс с Данисом меня не поймут, – продолжила она, не обратив внимания на обидную шутку. – Остался только ты. Нильс, помоги мне. Скажи, как ты справляешься с этим? Ютку игнорируют в классе, а меня – дома. Родители ведут себя так, будто я не существую. Они накрывают на стол на двоих, а когда я сажусь рядом, молча выходят с кухни. Они не спрашивают меня, куда я пошла и во сколько вернусь. Им не интересны мои успехи в школе. Когда я начинаю что-то рассказывать, отец демонстративно прибавляет звук в телевизоре. Они не дают мне ни копейки денег. И больше не смотрят, надела ли я шапку перед выходом из дома. Что мне делать? Как еще мне просить прощения, чтобы они услышали меня? Я не знаю, как мне быть.

– Мари, ты, вообще, знаешь, что ты очень красивая? – спросил Нильс с хитрым прищуром.

– Какое это имеет отношение к моей проблеме? – не поняла она, в очередной раз ожидая подвох.

– Самое прямое. Ответь, да или нет?

– Наверное. Или нет. Я не знаю, Нильс. Никогда не задумывалась об этом раньше, – пожала она растерянно плечами, продолжая сверлить его взглядом своих опухших от слёз красных глаз.

– Я тебе открою один большой секрет, Марика. Ты безумно красива. И когда ты только-только появилась в нашей компании, мы все влюбились в тебя. И Макс. И Данис. И даже я, – ответил он.

– И что теперь изменилось?

– Просто раньше мы не знали, что ты наш братан. Невозможно сходить с ума по собственному бро, понимаешь, Мари? У нас есть нежная женственная Юта, для которой мы всегда готовы подставить свое плечо. А есть ты, свой чувак, который порешает проблемы не только собственные, но и окружающих, если попросят. Ты одиночка по жизни, Марика. Тебе никто не нужен. Даже Данис, беспрекословно выполняющий твои указания, что уж тут говорить о нас. Если завтра в твоей жизни не останется ни единого человека, не уверен, что ты заметишь это. Ты всегда отталкивала от себя людей, называющих тебя своим другом. Скажи, за какой помощью ты пришла ко мне сейчас?

– Я не знаю, Нильс, правда. Но мне больше не к кому пойти, кроме тебя.

– Детка, это провал! Что же ты не пошла к Данису, ведь он носится за тобой по пятам, как верный пес?

– Он и за тобой носится точно так же, не ревнуй его ко мне, – съязвила Мари, но попытка вышла откровенно слабой.

Нильс хмыкнул.

– Я тебе расскажу, почему ты здесь. Ты ведь умная девочка, Мари. И прекрасно понимаешь своей головой, что хорошие мальчики шарят исключительно в вопросах, касающихся школьной программы. А плохие парни не особо умны в учебниках, зато виртуозно разбираются в жизненных вопросах, потому что прохавали эту грёбаную жизнь с самого дна. Пока Данис зачитывает нудные лекции о том, как все мы были не правы изначально, я тебя просто подтолкну двигаться вперед. Верно?

Хмуро взглянув на Нильса исподлобья, она кивнула.

– Только ты не по адресу, Марика. Я нахожусь в такой яме, что у меня нет ни сил, ни желания вникать в чужие проблемы. Ты и сама прекрасно порешаешь свои вопросы. Потому что ты тоже плохой парень, бро.

Опершись локтями о собственные колени, Нильс положил подбородок на сложенные в замок ладони, давая понять, что разговор окончен. Его взгляд стал более чем красноречив. Нарочито серьёзно наморщив лоб, он безмолвно ожидал, когда Мари покинет его дом.

Раздумывая некоторое время над его словами, она сидела без движения, телом ощущая на себе сверлящий взгляд Нильса. Он молчал и просто смотрел на неё. Пауза стала неловкой. Хлопнув ладонями по дивану, чтобы снять напряжение с тишины, она поднялась и направилась в сторону коридора.

– Плохие парни не бегут от проблем, Нильс, – сказала она, остановившись у двери и даже не посчитав нужным обернуться. – Они их решают.

– А я и не бегу. Я отсиживаюсь в своём укрытии, чтобы в сентябре вернуться в строй. Пусть в другой школе и на второй год, но путь продолжится с той точки, где я застопорился.

– Удачи тебе в новой школе. И с новыми друзьями, – проворчала она себе под нос недовольно, по-прежнему продолжая говорить в стену.

– Спасибыч, братан, – усмехнулся он. – От души. Тебе тоже на будущее, красотка, совет. Когда начнёшь общение с мальчиком, который тебе нравится, не харкай через плечо и не давай ему «пять», когда он подаёт тебе руку при выходе из автобуса. Тогда всё будет шикарно, дорогулька.

– Всё?

В нерешительности потоптавшись с ноги на ногу у двери, она всё же обернулась. Окинув Нильса взглядом, она попыталась хоть отчасти передать ему ту боль и раскаяние, что находились внутри неё. Он лишь презрительно усмехнулся уголком рта, глаза его при этом остались стеклянными. Пробить стену цинизма Нильса могли только Юта и Макс. Действительно, с чего бы вдруг это вышло у Мари сейчас, если не получалось никогда.

– Мар, ты провал! Конечно, всё. Чего ты еще ждёшь-то? Иди уже! Пока.

Он приподнял правую ладонь и карикатурно помахал ей одними пальцами, надев на себя маску лживой скорби по их рухнувшей дружбе. Но ему не было жаль. Мари это видела по его безразличному лицу, примерившему за время их разговора не один десяток фальшивых эмоций.

«Разбивай!» – пробормотала она себе под нос, поставив ногу на одну ступень.

«Рви в клочья душу!» – переступила на ступеньку ниже.

«Разломай!» – ещё шаг вниз.

Под её ногами сейчас находились три этажа ступеней, ведущих к выходу из подъезда. Сделав глубокий вдох полной грудью, Мари стала медленно спускаться и шёпотом зачитывать строки, которые прямо сейчас складывались в её голове в одно полноценное стихотворение.

«Разбивай!

Рви в клочья душу!

Разломай.

Добей.

Не мучай!

Жги мосты.

Круши.

Неважно!

В одиночестве всем страшно!

За ним темнота.

Провалы во мрак.

Провалы? Пустяк!

Я снова уйду.

Не обернусь – я смогу!

Свет телефона,

Соль со слезами,

Бессонные ночи,

Мешки под глазами…

А впрочем,

Забудь!

У каждого в жизни свой собственный путь.

Стреляй наповал.

Мне не станет больней.

Ты опоздал.

Я мертва.

Убийцей мечты стал всего один день»

Распахнув дверь подъезда, она снова глубоко вдохнула и закашлялась от мороза. И именно в эту секунду, когда ледяной воздух разрывал ей лёгкие, она внезапно почувствовала себя живой, как раньше. Как до того дня, который прикончил её мечту и разделил судьбу на «до» и «после».

12 декабря. Список Максимуса.

Макс переписывал материал с доски машинально, не вникая в новую тему. Шел четвёртый месяц, как школа для него опустилась на последнее место по важности в жизни. Он обвел взглядом одноклассников из-под своей «пальмы» на голове, в которую он сегодня собрал дреды. Они все, каждый из этого стада детишек, не сталкивались с настоящими проблемами и еще не понимают, как в один миг всё, что составляло основу твоего существования раньше, может обрушиться каменной лавиной, снеся всё самое бесценное. И наступая на эти обломки, каждую секунду в голове будет крутиться только одна мысль: как хорошо, что всё это просто разлетелось на тысячи осколков, а не погребло тебя под своей тяжестью, потому что у остальных интересы восстали против них же самих. Как легко, оказывается, можно разрушить человеческую жизнь. И как дёшево она стоит, несмотря на убеждение всех нас в обратном. Стоит ли она, вообще, хоть что-то? Инсинуатор не даст за жизни ребят из «пятерки» и ржавой монеты, в этом Макс был уверен более чем.

Согласно теории, услышанной вчера по телевизору в одном детективном сериале, всё, что нужно для идеального расследования: просто найти того, кому это выгодно. Кто из школы хочет их утопить? Для кого их падение станет толчком к восхождению?

«В очередь, уроды! По одному!» – захотелось крикнуть Максу, искоса наблюдая за одноклассниками. Психика потихоньку начинала сбоить. Теперь ему всё чаще казалось, что улыбаясь в лицо, за спиной вся школа пытается его раздавить, как мерзкого рыжего таракана, неосторожно выскочившего из-под плинтуса.

К слову о рыжих. Конечно, первым в список возможных Инсинуаторов он внёс бы Солитёра Джима. Парень безответно влюблен в Юту ещё с тех времен, когда она не была самой популярной девочкой в школе. Нужно просто хоть раз увидеть, как расплывается в гримасе отвращения её лицо от его касаний, чтобы понять, насколько безответны чувства Джима. Сколько раз получил парнишка по лицу от Нильса за то, что распускал свои руки в отношении неё – не сосчитать. Один из самых популярных неудачников на канале Макса, любви которого сочувствует почти вся девчачья половина подписчиков. Не в пользу Солитёра играет и подстава лохматого Скрэппи, с которым Юта сидит за одной партой. Пока Скрэппи решает за Юту контрольные работы и домашние задания, Джим только завистливо вздыхает за их спинами, исподтишка накручивая её серые локоны на свой веснушчатый палец. Если не на месте Макса, с которым у Юты особые отношения, то уж на месте Скрэппи Джим точно мечтал оказаться. Несмотря на то, что Скрэпу тоже часто прилетало от их компании, где Юта хохотала над ним вместе со своими друзьями, он никогда не бросал её и не предавал. Мало того, такие уникумы, как Скрэппи, вовсе не способны на предательство. Макс попытался вспомнить, когда же в жизни Юты появился Скрэппи – и не смог. Видимо, это случилось еще до их знакомства. Тихой тени Юты Солитёр завидовал едва ли не больше, чем Максу. Рассорить верного Скрэпа с Ютой было выгодно, в первую очередь, Джиму. Доведённый до отчаянья, он вполне мог слететь с катушек, осознав вдруг, какой поднебесной ценности видео оказалось у него в руках.

Под номером два в список попал Винс, зеленоглазый красавчик из класса Юты. «Зеленоглазым красавчиком» называла его она сама, добавляя фразу о том, что, кроме красоты, в этом человеке больше нет ни единого хорошего качества. Одно время он тоже страдал по ней, таская её школьную сумку домой и рассказывая, как вчера вечером они с друзьями пили пиво на детской площадке у девятиэтажки. Юта откровенно скучала, переписываясь в чате с друзьями, пока он волок тяжёлую сумку и смеялся над собственными шутками, в ответ на которые она даже не считала нужным улыбнуться. Помимо обиды на Юту, здесь против Винса выступала ещё и его жажда популярности. Он вёл собственный блог, тоннами выкладывая туда видео, не набиравшие порой и десятка просмотров. Однажды он узнал о том, что если набрать большое количество подписчиков, то ему за рекламу начнут платить реальные деньги. С тех пор его жизнь кардинально изменилась. Не расставаясь с телефоном, он постоянно записывал происходящее вокруг. В том числе и проделки знаменитой «пятерки», чтобы первым выложить свежее видео. Конечно, о качестве контента он не задумывался. И даже представить себе не мог, что Макс ночи напролёт проводит за монтажом. Краснея от собственной злости, он каждый раз сравнивал свой десяток просмотров с тысячами просмотров Макса и никак не мог взять в толк, в чем же магия звёздного Максимуса. Обида и ярость – не лучшие соратники. Единственное, что здесь играет ему на руку – собственная непроходимая тупость. Девять против десяти, что Винс никогда в жизни не додумался бы сыграть с ними в Игру. Он бы просто сдал видео в полицию и получил свои миллионы. Тем не менее, списывать его со счетов Макс не собирался. У Инсинуатора могли быть сообщники и умнее, и хитрее его самого.

Следующей на очереди была, как ни странно, девчонка. Мика. Восьмиклассница. Первой её травить начала Юта за то, что от той постоянно воняло. Зажимая пальцами нос, она кричала протяжное «Фу-у-у» каждый раз, когда та проходила мимо. Девочка из очень бедной семьи, где родители – пропитые до крайности люди, не завязавшие с пагубной привычкой и после получения инвалидности. Они не работали ни дня в своей жизни и пропивали всю свою дотацию, положенную от государства, до последней монетки. Мика ходила в обносках и иной раз не могла помыться по причине занятой ванной, где по бесконечному кругу сношались друзья родителей, точно такие же алкоголики. Забитая Мика с очень добрым характером не могла постоять за себя в школе и вскоре подобным отношением к ней заразились от Юты все, начиная с пятого и оканчивая старшими классами. Кроме одиннадцатого, где ребята считали себя слишком взрослыми для копирования поведения тех, кто младше. Но и они тоже старались лишний раз не касаться «заражённой» Мики. Жизнь девчонки превратилась в ад, а организатором всего этого катарсиса стала Юта, самая популярная девочка в школе. В тихом омуте черти водятся. Кто может знать, на что способна эта Мика. У неё вполне мог помутиться рассудок после осознания масштаба видео, которое она умудрилась снять.

Перейдя от ярко-синего цвета к бледно-голубому, закончилась ручка.

Макс повертел её между пальцами и одним щелчком отбросил в угол парты.

Писать дальше не имело смысла, потому что вряд ли список ограничится одним листом школьной тетради, исписанной мелким почерком в каждую клетку.

Кэти. После того, как её бросил парень, Нильс создал фейковую страницу в социальной сети и добавился к девушке в друзья. Хватило непродолжительной переписки, чтобы она поддалась на уговоры своего нового поклонника отправить ему очень личные фотографии. Находясь в расстроенных чувствах от горечи первой любви, Кэти легко поверила в искренность друга по переписке. Фотографии были отосланы тем же вечером. На следующий день вся школа увидела их распечатанными на принтере в очень плохом качестве. Фотографии украшали рекреации всех этажей. Несмотря на черно-белый фон и высокую пиксельность, лицо было хорошо узнаваемо. Кэти пришлось покинуть лицей после такого позора.

Маркус. Очень жирный парнишка, доведенный до анорексии издевательствами знаменитой пятерки. Кажется, вместе с этим диагнозом он заработал себе в довесок еще и сахарный диабет.

Лыжник по кличке Гипс, получивший перелом, после того, как Данис по указанию Нильса наступил ему на лыжи. Он упал очень неудачно. Это дело не было предано огласке, поскольку свидетелей, кроме «пятерки» не было, а сам Гипс потерял сознание от болевого шока. По команде Макса они сбежали с места своего преступления. Да, Гипс не видел, кто испортил ему дальнейшую карьеру, но он мог догадываться. Нельзя не включить его в список затравленных.

Макс нервно отбарабанил пальцами по столу заглавную мелодию из фильма про бандитов и опустил голову вниз. Похоже, что за годы существования компании, ребята повеселились на славу. И теперь кто-то веселится, наблюдая, как рушатся их жизни. Проследить за ними в тот вечер мог любой из тех, кто попал в бесконечный список «Возможных Инсинуаторов», потому что они не скрывались. Если Инсинуатор следовал за ними на расстоянии двадцати метров, он мог спокойно пройти до самыхрельсов и остаться незамеченным.

– Макс, я не вижу тебя из-за твоей пальмы на голове! – обратилась к нему учительница, и он приподнял голову.

– С распущенными вам нравится больше? – отшутился он.

– Мне, вообще, твоя прическа не нравится. Но, если уж ходишь таким лохматым, то, будь добр, хотя бы открывай лицо, чтобы я видела твои глаза.

– Вы уж определитесь, что вам нравится больше, глаза или волосы? Хотя, для вас я могу быть идеальным!

Класс дружно хмыкнул.

Макс вышел победителем из этой схватки.

17 декабря. Утро.

– Поздравляю тебя! С днем рожденья тебя! Поздравляю, моя дочка, поздравляю тебя!

Напевая себе под нос, мама едва слышно отворила дверь ногой, потому что руки её были заняты большим именинным тортом с шестнадцатью зажжёнными свечами.

– Ты спишь, милая?

Уже неделю Юта сидела на больничном. Не потому, что так невыносимо сильно болело горло. Ей просто необходимо было восстановить хоть часть безнадёжно расшатанной нервной системы. Чаще всего, открывая глаза по утрам, она мысленно отсыпала порцию проклятий предстоящему еще одному запредельно длинному дню за то, что он снова не удосужился прибрать её бренное тело к рукам. Тысячи людей ежедневно умирают во сне. В этой чёртовой рулетке участвует каждый. И за все шестнадцать лет ей ещё ни разу не фартануло проиграть. Почему? Ну почему сотни тысяч людей хотят жить, но не могут? А те, кто не хотят, по-прежнему просыпаются каждое утро? Есть ли в этом мире хоть грамм справедливости?

– Нет, мамочка, – ответила она, отбрасывая заплетённые на ночь волосы за спину и усаживаясь в кровати. Скрестив ноги поверх одеяла, Юта с наигранным любопытством взглянула на верхушку пирога.

– Так-так, – произнесла она, улыбаясь. – Что у нас там? Неужели это мой любимый ягодный щербет?

– С нотками корицы, моя дорогая именинница!

Мама расплылась в широкой счастливой улыбке. Юта очень любила, когда мама улыбалась именно так, как сейчас. Не дежурной ухмылкой, а от души. Тогда её глаза цвета летнего неба озарялись тысячами солнышек, а на щеках образовывались милые ямочки, как у детей.

– Шестнадцать лет назад в этот день за окном бушевала страшная метель. Ветер через деревянные оконные рамы завывал так, будто рядом со мной в палате рожало привидение. Я ужасно боялась, потому что была на тот момент всего лишь на полтора года старше сегодняшней тебя. Врачи то и дело выходили из моей палаты к другой роженице, у которой дела шли совсем туго. Я лежала в одиночестве и не знала, всё ли я делаю правильно, а тут еще и этот ужасный вой. Дочь, меня в тот вечер спасала только ты. Если бы я была одна, я бы точно умерла там от страха. Столько времени прошло, а я до сих пор помню всё до мелочей, будто это произошло вчера. Сегодня я еще раз хочу поблагодарить тебя за то, что ты у меня есть. Без тебя я не была бы собой.

Глядя в мамины глаза, излучающие особый свет, который можно увидеть только в глазах матери, Юта не удержалась и расплакалась.

– Господи, если бы ты только знала, как сильно я люблю тебя! – воскликнула она, взмахнув своими длинными волосами дымного цвета, и потянулась к маме, чтобы обнять её.

Этот момент остался у неё в памяти, как тот самый, когда она, заливая слезами мамино плечо, едва не выложила ей все свои кошмары, как на духу. Но передумала в последний момент, не позволив себе испортить её праздник, который она всегда ждёт больше, чем собственный день рождения. Секундный порыв мог стать роковым. Мамина жизнь рухнет в тот же миг, как только Юта расскажет ей хоть что-то из того, что позволяют себе одноклассники по отношению к ней. Мама никогда не должна узнать, что её единственную обожаемую дочь травят те, кто раньше мечтал стать похожим на неё. Что травля моральная от безнаказанности и подросткового беззакония грозит вот-вот перерасти в физические унижения. И в день, когда это случится – обратного пути уже не будет. Одноклассники почувствуют полную власть над ней и развернут полёт фантазии на полную мощность. Сегодняшняя жизнь для неё – ад. Как выживать дальше, она не имела ни малейшего понятия.

– Почему Юта? – спросила она, смахнув слёзы ладонью, вместо заранее заготовленного монолога о том, насколько сильно она устала и как мечтает перейти в другую школу. Или сразу в другую страну. А в идеале, и вовсе, в новую жизнь.

Хотя, с появлением интернета убежать от себя и от проблем стало практически нереально. Все страхи, одним большим комом навороченные в одном городе, перекатятся следом, поскольку расстояние потеряло свою значимость. Теперь в Сети можно всё. От заказа пиццы до проведения свадьбы. Какие уж тут разговоры о том, чтобы сбежать от проблем?

– Ты раньше никогда не спрашивала, почему я назвала тебя этим именем, – улыбнулась мама.

– За все свои шестнадцать лет я не встречала девчонок с таким же именем. Я одна Юта на весь лицей. Каким, вообще, образом оно пришло в твою голову? – она развела руки в стороны, давая маме понять, что ей уже не терпится узнать.

– Ты, наверное, думаешь, что это интересная история, да? Ты ошибаешься. Я в роддоме пила чай из кружки, произведённой фирмой «Юта». Мне понравилось, как это звучит, и я, не зная, существует ли такое имя на самом деле, дала его тебе. Не прогадала. Оно тебе очень идёт, несмотря на этот отвратительный серый цвет волос. Ты прямо будто была рождена, чтобы стать Ютой. Кстати, по поводу цвета, хочешь, сходим вместе в салон? Сменим имидж?

– Стоп, мам, какой имидж? Подожди. Ты, что же это получается, назвала меня в честь посудной фирмы, производящей керамические изделия для бюджетных организаций?

Она пожала плечами и улыбнулась, растерявшись от вопроса дочери.

– Получается, что так.

– Это ужасно, мам. Просто ужасно. Никому больше не рассказывай эту историю.

Едва сдерживая смех, рвущийся наружу, Юта укоризненно покачала головой, но мама не сдержалась. Она первой взорвалась от хохота, и дочь её тут же поддержала. Уткнувшись лбами друг другу в плечо, они долго не могли унять смех. Наконец, мама вздохнула и, утерев уголок глаза от слёз веселья, погладила дочку по волосам.

– Чуть не забыла, дырявая моя голова! – всплеснула руками, отставляя в сторону торт. – У меня же есть подарок для тебя!

Будто фокусник, мама вытащила откуда-то из-за пазухи тонкую коробочку, перевязанную бантом и окутанную шуршащей бумагой и мишурой.

– Что это такое? – воскликнула Юта, в нетерпении протягивая руки к подарку.

Развернув несколько слоев обёртки, она извлекла оттуда большой ежедневник тиснёный позолоченной нитью и усыпанный сверкающими камнями.

– Мам? – приподняла она брови в немом вопросе, проглаживая шершавые розовые страницы пальцами.

– Однажды ты станешь звездой модельного мира. И у тебя будет бешеный график. Тебе понадобится ежедневник, чтобы вносить туда все свои встречи, показы, переговоры и поездки. Вот тогда ты с гордостью вытащишь на свет из сумки это чудо, выполненное именно для тебя в единственном экземпляре. И, слегка прикусив колпачок ручки, уточнишь, на какое время планирует съёмки твой работодатель.

– Мамочка, ты у меня такая дальновидная! А если я не стану моделью?

– Это неважно. Ты у меня лучше всех на свете. Какую бы профессию ты для себя не обозначила, я всегда буду рядом и поддержу тебя. И, конечно, рядом будет твой ежедневник, – добавила она, ткнув пальцем в сияющую обложку.

Несколько раз поблагодарив маму за такой особенный подарок, Юта водрузила его на полку на самое видное место и попыталась стащить с торта гроздь красной смородины.

– Руки! – воскликнула мама, шутливо стукнув ее по кисти. – Вечером будешь торт есть, когда друзья придут.

– Мы сегодня никого не ждём. Я хочу отпраздновать с тобой вдвоём, – начала было она, но опередив мамины вопросы, тут же соврала. – Данис обещал шашлыки устроить на даче на выходных в честь моего дня рождения. Не волнуйся, мы не рассорились.

– Опять шашлыки из собак? – рассмеялась мама.

Похоже, этот случай останется между ними легендарным. Тем самым, о которых всегда вспоминают в узком семейном кругу на юбилеях бесчисленных тётушек и дядюшек. О том, как Юта ела шашлыки из собак. Если бы она знала заранее, что эта история станет любимой байкой мамы, она бы ни за что не поделилась ею с ней.

Иногда по особо большим праздникам, будь то дни рождения друзей или новогодние каникулы, Данис, заранее разузнав у родителей, не собираются ли они на дачу, приводил туда свою компанию. Поначалу он таскал ключи из шкафчика на кухне, но однажды едва не попавшись на месте преступления, сделал себе дубликат всей связки. Злоупотреблять гостеприимством коттеджного посёлка за городом было чревато раскрытием их вторжений. Поэтому ребята устраивали гулянья не так часто, как хотелось бы. В прошлом году день рождения Юты проходил именно там. Тихонько поднимая пластиковые стаканчики за пятнадцатилетие подруги, вся пятёрка сидела на шезлонгах у бассейна, стараясь не наводить лишнего шума. Из колонки, установленной под столом, играла музыка, но тоже негромко. Ребята не привлекали к себе лишнего внимания, чтобы молва о выходных тусовках у Даниса не дошла до его влиятельной мамы. Их посиделки проходили вполне себе мирно. Время от времени Нильс выбегал на улицу, заматываясь в свой безразмерный (двухкомнатный, как его называл Макс) пуховик, чтобы перевернуть шашлыки. Вот там его и накрыл очередной шизофренический приступ соседа.

Дверь в зал с бассейном приоткрылась.

– Братан, – тихонько позвал Нильс.

Без лишних разговоров Макс подхватил свою куртку и вышел к нему.

– Не хочешь поинтересоваться, что случилось? Нильсон выглядит взволнованным, – спросила Мари, обращаясь к Данису. Но тот лишь покачал головой.

– Я в них верю, – отозвался он, приподнимаясь с шезлонга. – Я в воду. Кто со мной?

– Не хочу мочить купальник, – отказалась Юта, продолжая лениво наблюдать за искусственным течением воды в бассейне.

– Надо выйти к парням, – сказала Мари, увидев, что он смотрит на неё в ожидании ответа на его предложение. – Может, им нужна помощь.

– Марика, скажи, почему ты всегда ведёшь себя, как заноза в заднице? Они вышли поговорить. Если что-то случилось, они сами разберутся. Что ты вечно лезешь? – спросил он крайне недовольным тоном.

– Не вздумайте поссориться в мой день рождения! – воскликнула Юта со своего места, даже не поворачивая головы в их сторону.

– Только ради тебя, – процедила Мари сквозь зубы и наполнила свой стаканчик шампанским.

Одним резким движением она опрокинула в себя его содержимое и перевела злой взгляд на Даниса, который тоже смотрел на неё с некоторой злостью. Небесные глаза Мари метали молнии. Данис не остался в долгу. Сейчас они оба выглядели как самые страшные враги.

Неизвестно, как долго бы продлилась эта игра в «гляделки», если бы за дверью не послышался топот отряхиваемых от снега ботинок. Через мгновение широко распахнулась дверь. Ворвавшийся клубами в просторное помещение морозный воздух принёс вместе с собой аромат жареного на мангале мяса. Вся троица резко обернулась. Но не на холод и не на аппетитный запах. На звук, знакомый до боли: Макс с Нильсом хохотали, сложившись пополам. В руках они держали по несколько шампуров с нанизанными на них кусками мяса.

– Чего вы ржете? – спросила Юта, подозрительно нахмурив брови.

Еще несколько минут ребята не могли ответить. От смеха из глаз у них катились слезы, и они орали друг другу в лицо, прислонившись спинами к косяку.

– Сосед сказал, что у него собака пропала вчера, а мы тут шашлыки жарим, – первым смог продышаться от хохота Макс.

– Прова-а-ал! Он забрал у нас кастрюлю с замаринованным мясом, – вторил ему Нильс, смахивая слезы смеха с щек. – Хочет отдать на экспертизу и доказать, что мы сожрали его пса. Приятного аппетита, девчонки!

– Я всё снял, это будет сногсшибательное видео! – помахал Макс своей камерой перед друзьями.

– Они при мне это мясо в магазине покупали, Ют, не переживай, – обняла Мари подругу за плечи, увидев, как расширились от ужаса её глаза. – Я тебе гарантирую, что это не собака.

– Тогда только после вас, друзья, – отозвалась она, усаживаясь к столу.

На следующее утро соседа увезли в клинику для душевнобольных и продержали там до самой весны, поэтому история с экспертизой так и осталась незавершённой, хоть Макс и ждал её результатов и даже ходил к тому самому соседу, вооружившись камерой. Там же, от его жены узнал, что собака действительно была, но она умерла от старости собственной смертью несколько лет назад и с тех пор покоится с миром на заднем дворе.

– Нет, мамулечка, обещаю, что больше никаких собак, – усмехнулась Юта уголком рта.

– Пойдем тогда пить чай с тортом? Через полчаса мне нужно выходить на работу.

– Успеем, – улыбнулась Юта.

Улыбка вышла грустная, но мама этого не заметила, так удачно отвернувшись в сторону торта, на котором всё еще горели свечи в ожидании, когда же именинница соизволит загадать своё желание.

Желаний у Юты не было. Поэтому она мысленно попросила здоровья любимой маме, а всё остальное – это уже не так важно. Огоньки на свечах погасли сразу, как только она них подула. Все, как один.

– Сбудется, – счастливо улыбнулась мама.

– Непременно. Иначе и быть не может, – кивнула ей дочь.

25 декабря. У Нильса.

Несмотря на то, что в прошлый раз Нильс принял её у себя так, будто предыдущая размолвка никоим образом не отразилась на их отношениях, Юта всё же ощутила прохладную стену недоверия между ними. Просмеявшись весь вечер над прошлыми историями, оба почувствовали, что раньше они всё же были более близки.

Он вел себя как обычно, не прогонял её и ни одним своим словом не дал знать, что она напрасно пришла к нему, когда могла обратиться за помощью к Максу, например. Ведь Нильс всегда видел, с каким трепетом Юта относилась к нему, поддерживая любое творческое направление, в которое швыряло Макса его же собственное вдохновение и нескончаемые идеи.

Но сегодня она снова переминалась у домофона с ноги на ногу, в раздумьях, не станет ли она для него напросившейся нежеланной гостьей?

Отступив на несколько шагов от подъезда, Юта подняла голову вверх и посмотрела на окно его комнаты. Вокруг вовсю шла подготовка к праздникам. Люди украшали не только собственные дома, но и прилегающую к ним территорию. Обвязанные гирляндами деревья, статуэтки гномов и эльфов, замотанные мишурой ели украшали дворы. И только одно-единственное окно светилось изнутри мягким светом настольной лампы, а не десятком огоньков, как у остальных. Нильс сидел у себя в комнате за столом, значит можно смело набрать две цифры на домофоне.

Но вместо этого она вытащила из кармана своего объемного пуховика смартфон.

– Привет, Нильсон, – улыбнулась она, словно он мог её видеть.

Он ответил после первого же гудка, будто держал телефон в руках.

– Привет, Ютыч.

– Выгляни в окно.

Занавеска на третьем этаже слегка дёрнулась и на мгновение за стеклом появилась лохматая белоснежная голова Нильса.

– Запевай. Сегодня без серенады не спущусь, – хохотнул он в трубку.

– Открывай окно и слушай, – ответила она нарочито серьёзно.

– Прова-а-ал! Ты сделаешь ЭТО для меня? – спросил он, придав голосу взволнованную эмоциональную окраску. – Ты наконец-то опозоришь меня перед соседями?

– За определённую плату я опозорю тебя перед всем районом, дорогой, – ответила она ему в тон.

– Сторгуемся, детка.

Оба рассмеялись, и Юта сдалась первой.

– Я звоню? Впустишь?

– Подумаю, – ответил он и отключился.

Уже сидя у него в комнате, укутавшись шерстяным пледом до самого подбородка, Юта смогла расслабиться. Впервые с их последней встречи.

– Тебе идёт эта стрижка, – оценил Нильс, обычно не обращавший внимания на изменения во внешности девчонок.

В этот раз её гладкое ассиметричное каре, удлинённое до плеча с левой стороны, мог не заметить только слепой. Пепельный оттенок сменился ярким каштановым, отчасти напоминающим её родной цвет волос.

– Спасибо, – кивнула она.

– Что за радикальные перемены, красотка?

– Ничего, – попыталась уйти от ответа Юта, но Нильс видел гораздо глубже, чем могло казаться тем, кто знал его лишь поверхностно.

– Мне еще раз задать вопрос? Ты не сменила прическу, когда весь город искал длинноволосую блондинку. Почему ты это сделала сейчас?

Опустив взгляд в пол, Юта прикусила нижнюю губу, но упорно продолжила своё молчание.

– Ты пришла посидеть в тишине? – вопросительно развёл руками Нильс и упёрся в неё взглядом своих стальных глаз. Его непробиваемая настойчивость обезоруживала.

– Давай, пожалуйста, не будем об этом?

– Тогда мы с тобой прощаемся. Провал, знаю. Но у меня нет желания играть в одни ворота. Я в прошлый раз выложил тебе всё, как на духу, а ты сегодня игнорируешь мои самые простые вопросы. Я недоумеваю, Юта. Какого чёрта?

– Я отвечу на любой твой вопрос, кроме этого.

– Меня не волнуют остальные на данный момент. Почему подстриглась?

– Я не хочу жаловаться, – беззащитно покачала она головой, отчего её глянцевые волосы почти прикрыли измождённое лицо.

Макс никогда не стал бы так настойчиво вытаскивать из неё информацию. Но Нильс совсем другой. Он делал это холодно и бесстрастно, будто клещами из гнойной раны вытаскивая больную занозу, он по кусочкам тащил из неё факты, представляющие для него интерес. Мысль задуматься о её чувствах в его светлую голову просто не пришла. Сейчас, с бессильным отчаяньем глядя ему в глаза, она вспомнила, по какой причине ей всегда так сложно было дружить с ним. Нильсу невозможно солгать. Правда иногда болезненна настолько, что хочется пережить её в одиночестве и похоронить внутри себя на долгие годы, пока она не перегниёт и не превратится в ископаемое. Но Нильс не заботился о чувствах своих друзей. Если правда казалась ему хоть сколько-нибудь важной, он без зазрения совести вламывался в душу и начинал наводить там свои порядки.

– Прова-а-ал! Не жалуйся, бро. Ответь на вопрос, – вскинул он брови, не сводя с неё пронзительного взгляда.

– Близнецы испортили мне волосы, – ответила она уклончиво, в надежде, что Нильс удовлетворится краткой правдой.

Не вышло. Он сделал несколько круговых движений кистью руки, призывая её не останавливаться на полуслове.

– Мама заплела меня утром перед школой. Эти два придурка на физике сидели позади меня. Урок прошёл подозрительно тихо. Только после звонка я поняла, почему. Близнецы сжевали минимум две пачки жвачки и размазали её по моим волосам. Косы слиплись намертво. Ничего нельзя было сделать, кроме ассиметричного каре. Заодно, раз уж меня вынудили на перемены во внешности, решила сменить и цвет.

Она сдалась под его напором и рассказывала свою грустную историю очень быстро, отрывистыми фразами, чтобы успеть проглотить подступающие слёзы. Конечно, Нильс заметил и это. Подсев к ней, он забрался под плед, и обнял девушку за плечи одной рукой. Она не шелохнулась, продолжая потихоньку всхлипывать и смотреть в одну точку прямо перед собой.

– И это ещё не самая неприятная часть истории, – покачала она головой.

– Тебя ударили? – предположил Нильс, но она снова отрицательно мотнула головой.

– Не меня. Скрэп полез в драку, когда увидел, что сделали близнецы со мной. Его избили очень сильно. Даже от тебя ему так не прилетало никогда, как сейчас от них. Мало того, директриса снова выставила его виноватым и вызвала на разговор родителей. Ты же знаешь его предков, Скрэпика накажут ни за что.

– Его в этой ситуации мне жаль меньше всего, – ответил Нильс, поглаживая Юту по голове, чтобы немного успокоить.

– Нильсон, не будь уродом! Он вступился за меня!

Юта повернулась к нему лицом. Заплаканные красные глаза, опухшие от слёз, и мокрые щёки. Она выглядела жалко, хоть и пыталась смотреть на него с презрением.

– Твой Скрэп никогда мне не нравился. Мутный паренёк со своими тараканами, – охарактеризовал его Нильс.

– По твоей логике все окружающие, кроме меня и Макса – дно. Ты даже к Марике всегда так относился, несмотря на то, что она наш друг и не заслуживает подобного хамства с твоей стороны.

– Может, и ты для меня дно. Откуда ты знаешь? – хохотнул он.

– Я уже ни в чем не уверена, – взмахнула она своими тёмными волосами и отвернулась, продолжив смотреть в ту же самую точку, что и во время рассказа о происшествии на физике.

– Он реально странный, Ют. Я не понимаю, почему ты так с ним носишься. Ты видела его глаза? Они пустые. Он мертвяк. Он провал.

– Ты зато живой! – вспылила она неожиданно для себя самой. – Отгородился своими четырьмя стенами от всего мира и сидишь здесь, как сыч. Скажи, когда ты последний раз выходил на улицу? А там жизнь, вообще-то, бро! Люди к праздникам готовятся! Город переливается огнями и гремит музыкой, повсюду ёлки, горки и детский смех.

– А что изменится с наступлением Нового года? У одноклассников очистится память, и никто не вспомнит, что мы с тобой сделали в прошлом году? Мой позор с мокрыми джинсами. Не вспомнят, как ты сдала Скрэпа. Как Марика украла баснословно дорогую штуку для волос. Ах да, чуть не забыл. Еще Инсинуатор растворится во времени 1 января. Ох и заживём же мы тогда, Ютыч! Как раньше, правда?

Ядовитые пары сарказма переполнили комнату, не оставив в ней кислорода. Ребята задыхались. Нильс от того, что все вокруг не хотят осознать и признать правду, пытаясь выбраться из пропасти. Юта от злости на друзей, но ещё больше, от злости на саму себя.

Она снова повернулась к нему лицом и смерила ненавидящим взглядом. Хоть его мысли и настрой звучали угнетающе пессимистично, нужно признать, что он был чертовски прав. Новый год ничего не изменит. Их собственный следующий год начнется только после того, как Инсинуатор наиграется вдоволь.

– А если он никогда не наиграется? – с ужасом в голосе спросила Юта, на мгновение забыв о том, что Нильс не может прочесть её мысли.

Но он всё понял без дополнительных уточнений.

– Давай решать проблемы по мере их поступления?

1 января. После полуночи.

Вся страна ожидает этот день для того, чтобы снова разглядеть иллюзию начала новой жизни. По мнению абсолютного большинства людей новый цифровой отсчет должен запускать автоматическое похудение, лёгкое нахождение высокооплачиваемой работы и новую квартиру в элитном доме просто потому, что на стене сменился календарь. И неважно, что никто не пытается себя замотивировать на движение вперёд в течение целого года. Этот день считается особенным только из-за стопроцентного математического попадания в единицу. Короткий отрезок человеческой жизни измеряется количеством наряженных елей. Просто смешно. Но весь мир продолжает отчаянно верить, что чудо обязательно случится. Пусть оно не случилось в прошлом году. И в позапрошлом. И два года назад тоже не случилось. Но вот сейчас-то уж точно повезёт. Определённо, принц на белом коне уже скачет из своего Королевства. Дайте ему еще пять минут, и он будет здесь. Ну, а если не в этом году, то уж в следующем точно.

Но в этот раз за праздничными накрытыми столами сидели два человека, колени которых тряслись от страха перед новым заданием Инсинуатора, которое должно было сопроводить смену календаря на стене. Макс бесконечно ногой отбивал ритм песен, которые крутили по телевизору. Самокоронованные звёзды хлестали льющееся рекой шампанское, взрывали хлопушки и обматывались мишурой, будто мумии, издохшие аккурат вечером 31 декабря, улыбаясь во все свои тридцать два вставных зуба, чтобы показать стране своё низкопробное актёрское мастерство в фальшиво отыгранном счастье от праздничного концерта для самих себя. Макс не отставал от них. Подпевая вполголоса глупые песенки, которые целый год распевала вся страна, он топал ногами, дёргал головой, стараясь удержать ритм, и незаметно прихлёбывал шампанское прямо из горлышка тёмно-зелёной бутылки, пока родители веселились со своими друзьями.

Семья Даниса отмечала праздник в своём загородном доме. Один стол был накрыт на улице. Другой – в сауне. И третий – на веранде. Приглашенные люди, сновавшие тут и там со своими высокими бокалами, наполненными игристым напитком, все, как на подбор, самого высшего качества. Местная звезда, на которую Макс сейчас смотрел у себя дома по телевизору, выступала для них на импровизированной сцене, оборудованной почти у забора. На небольшой площадке, организованной под танцпол прямо у сцены, неловко топтались в лучах светомузыки с ноги на ногу парочки в меховых шубах и жакетах. Под фонарем вращался дискобол, который в момент особенной скуки Данис собственноручно склеил из старых дисков. Время от времени открывалась дверь сауны и оттуда выбегали полуобнаженные люди, с визгом бросавшиеся в сугроб вперед головой. Чуть позже их можно было заметить уже одетыми в толпе других людей. Они всё время менялись. Сауна. Бассейн. Площадка у наряженной ёлки. Танцпол… И так по бесконечному кругу. Где-то ржали мужики, пока их великосветские дамочки снова и снова наполняли свои бокалы, постепенно повышая градус веселья. С веранды тянулся запах жареного мяса, своим туманом окутывая территорию загородного дома. Там работали повара, приглашённые из грузинского ресторана. С одним из них уже вовсю флиртовала приятная блондинка, немногим старше Даниса. Её алая помада размазалась по щеке, превращая её в героя комиксов. Меховое манто она держала в руках, крутясь перед поваром в одном шёлковом платье, несмотря на то, что на улице стояла минусовая температура.

В толпе гостей никто не заметил, как Данис перетаскал на второй этаж почти половину ящика шампанского. Пока внизу все отдыхали, танцевали и тошнились свежим салатом в бассейн – он сидел на широком утеплённом подоконнике, подобрав под себя ноги. Где-то вдалеке взрывали фейерверки. У соседей на поляне водили хоровод вокруг рождественской ели. Внизу блондинка тащила повара вдоль забора куда-то в сторону. А он опустошал бутылки одну за другой почти залпом, раздумывая о единственной своей проблеме, которая осталась висеть над ним и над Максимусом.

Теперь их осталось двое. Вероятность стать следующей пешкой в чертовой рулетке сложилась поровну, и теперь нет смысла делать ставки, как два месяца тому назад предлагала Юта, смеясь в парке над глупостью Инсинуатора. Игра ещё не дошла до своего логического завершения, а они уже разбиты в пух и прах, и шанс отыграться не представится никогда.

Макс каждую минуту обновлял почту, чтобы не пропустить новое письмо от Инсинуатора. Одно обновление страницы равнялось одному глотку из бутылки. Незаметно веселье за столом перешло на новый уровень. Папа взял в руки гитару и перебрал струны, чтобы обратить на себя внимание всех гостей, хоть, по большому счету, это и не требовалось. Все и без того замерли, услышав первые звуки струн. Покачиваясь в такт его песне, вся дружная компания запела уже после первых строк. Всеобщее увлечение музыкой сыграло Максу на руку, предоставив возможность восполнить свои запасы алкоголя. Под ногами маминой подруги стояла ополовиненная канистра коньяка. Несколько раз Макс смерил её долгим взглядом. Если бы все эти счастливые и беззаботные люди сейчас поднялись и вышли на балкон хоть на минутку, чтобы взглянуть на салюты, он бы не упустил момента. И никто бы не заметил, что канистра опустела почти на треть, ведь ни один из них не знает, сколько уже выпито.

Данис нервно колотил ногами по батарее, пытаясь выместить на ней свою пьяную злость. Уверенность в том, что Макс уже получил задание и знает, кому предназначается следующий ход, укреплялась в Данисе с каждой минутой. Несколько раз он даже пытался его набрать, но перегруженная сеть выдавала лишь звуковое информативное сообщение о том, что следует попробовать перезвонить позже. На просьбы отозваться, отправленные в мессенджер, Макс не реагировал. Тишина и неизвестность угнетали Даниса так сильно, что он даже не смог заставить спуститься себя к гостям, услышав, как с первого этажа зовёт его мама. Решил, что им внизу весело и без его кислого выражения лица. В конце концов, он уже достаточно взрослый парень, чтобы позволить себе встретить Новый год в одиночестве.

Незаметно потряхивая бутылку, чтобы из неё вышли лишние пузырьки, Макс перевёл взгляд на свой смартфон, лежащий на краю кресла. Нетерпеливый Данис буквально завалил его сообщениями в последний час. Ну, что Макс мог ему ответить? Что он точно так же сходит с ума от неизвестности? Что он разбил тарелку, дабы найти повод забраться под стол и выцедить в высокий бокал из-под морса двести миллилитров коньяка из канистры? Что он напивается в кругу своей семьи в дым, пока родители думают, что коричневая жидкость в его стакане – это Кока-Кола? Что он загадал в полночь умереть, не дожив до задания, и поэтому сейчас вливает в себя шампанское с коньяком и крепким кофе, чтобы не проснуться завтра утром? Чтобы не пережить позор, подобный тому, что пережили уже трое из их компании. Что? Что он может сказать зашуганному Данису? Что он тоже давно сдался и больше не желает просыпаться по утрам, постепенно отмирая каждый день своего существования? Инсинуатор планомерно, одну за другой, уничтожает мечты его друзей. Мечты имеют обыкновение не сбываться, и тогда их уносит с собой время. Но хуже всего, когда мечты убивают посторонние люди, по факту, не имеющие к ним никакого отношения. После таких падений изломанные крылья не залечить уже никогда. А тот, кто взлетал однажды, уже знает, как сложно ходить по земле, когда можно парить под облаками.

Помотав головой, Макс понял, что сильно пьян. Окружавшие его предметы двоились и расплывались, не желая принимать привычные очертания.

Сидя на тёплом подоконнике в горе подушек и одеял, Данис думал о том же самом: не следовало так набираться алкоголем.

Не сговариваясь, оба они одновременно поднялись со своих мест и, пошатываясь, направились к кроватям, находясь на расстоянии десятков километров друг от друга.

Через несколько часов придет новое задание. И как сильно они бы ни старались избежать его, Игра Инсинуатора подразумевает в себе пятерых игроков и одного наблюдателя. Играть будут все. Независимо от желания.

1 января. Утро Мари.

За окном стояла непривычная для утренних часов тишина. Не доносились привычные звуки пассажирского транспорта, начинающего своё движение еще затемно для удобства своих вечно спешащих пассажиров. Не срабатывали ежеминутно сигнализации автомобилей, оповещающие владельцев об автозапуске двигателя. Не слышались хлопки дверей подъезда, из которых обычно толпами вываливались на прогулку собачники со своими пушистыми друзьями на поводках. Даже дворники не стучали по льду скребками и колотушками. Весь город замер, отдыхая после ночных салютов, грохота петард и хлопушек, и звонкой стрельбы пробками от бутылок с шампанским. Теперь все должны как следует отоспаться, чтобы продолжить веселье ровно до тех пор, пока не будет съедена последняя ложка праздничного салата прямо из пятилитровой кастрюли. Как будто течение всего следующего года напрямую зависит от того, сколько оливье употребило население страны в новогоднюю неделю. Если бы всё было так просто, Мари предпочла бы отравиться салатом и умереть от переоливьенивания организма, лишь бы кошмар, начавшийся восемнадцатого сентября, остался в прошлом году, а не приволокся в настоящее следом за их компанией. Увы, невозможно найти утром первого января под ёлкой новую себя. Без старых привычек, с идеальным характером и с новым багажом знаний и умений.

Приподнявшись на локте в кровати, Мари прислушалась к тому, что творилось у неё дома. В соседней комнате храпел отец, выдавая виртуозные неповторимые рулады. Значит, они уже вернулись из гостей. Все эти годы родители брали с собой её в новогоднюю ночь, встречать праздник в кругу их близких друзей, у которых были дети примерно её возраста. Пока взрослые сидели за большим столом в одной комнате, они обычно утаскивали с собой сладости из-под ёлки и закрывались в соседней комнате. В детстве играли в куклы и машинки. Потом, когда подросли, пересели к компьютеру и тихонько разливали одну на всех бутылку шампанского из-под стола, пока не видят родители. В последний совместный Новый год они смотрели ужастики, уместившись на полу, уплетая мандарины, конфеты и запивая игристым напитком из кружек для чая.

Эту новогоднюю ночь Мари провела в одиночестве. Отец заявил, что не желает видеть её там, рядом с собой. Что своим присутствием она испортит ему ощущение праздника и всё, что ему нужно – просто отдохнуть.

– Ты слишком жесток с ней. Я уверена, она раскаивается в своем поступке, – тихо выговаривала ему мама за дверью спальни так, чтобы не слышала дочь.

Естественно, Мари слышала каждое слово.

– Это не имеет значения. Она разрушила своё будущее. И двадцать лет моего ежедневного труда.

– Она каждый день умоляет тебя простить её. Просто попробуй сделать это. Ведь она твоя дочь.

В голосе мамы Мари слышала мольбу, но тон отца оставался жёстким. Если бы этот разговор услышали посторонние, они, вовсе, решили бы, что он теперь ненавидит своего ребенка.

– Я не могу её простить.

– Не хочешь. Это разные вещи.

– Нет, я сказал то, что хотел. Не могу.

– А хочешь?

Несколько секунд длилось молчание. Мари вытянулась по струнке и задержала дыхание, чтобы не пропустить ответ отца. Сердце колотилось так громко, казалось, оно своим грохотом заглушит тихий ответ за дверью спальни, которого так сильно ждёт Мари.

– Ты права. И не хочу тоже. Я разочаровался в этом человеке.

– Дети часто разочаровывают родителей. Нужно уметь прощать.

– Кому нужно?

– Ей. И мне.

– Но мне это не нужно. Ты не можешь насильно заставить меня общаться с людьми, в которых я разочарован.

– Она не чужая тебе. Это твоя дочь.

– И она разочаровала меня. Разговор пошёл по кругу. Прости, но я больше не считаю нужным продолжать его. Спокойной ночи.

Полоска света на полу под дверью спальни исчезла.

В яростном бессилии отбросив голову назад, Мари весьма болезненно ударилась затылком о стену. Это отрезвило её. С шумом выпустив из лёгких воздух, она зашлась в немом крике. По щекам покатились слезы, ставшие её постоянными спутниками, совсем как у Юты. Запустив пальцы в кудри, девушка сжала ладонями виски, специально причиняя себе физическую боль, чтобы удержать мысли под контролем. Душа требовала немедленно заполнить огромную чёрную пустоту внутри, но Мари при всём желании не знала, чем же ей помочь самой себе. В изнеможении она сползла по стене и упала на колени, уткнувшись локтями в пол.

– Я не хочу, не хочу, не хочу так жить. Можно мне умереть? Пожалуйста! У меня нет друзей, меня бросили родители, я никому не нужна в этом мире! Мне так одиноко… Я не хочу больше так жить, – горячо шептала она, оставляя на ковре нежного кремового оттенка мокрые следы от слёз.

С того дня прошла неделя, а в жизни не изменилось ничего. Она по-прежнему продолжала влачить своё жалкое существование, несмотря на мольбы, отправленные во Вселенную. Раньше она верила, что Вселенная слышит каждого из нас. Теперь она перестала верить и надеяться.

Каждый день Мари начинала с мысли о том, что вот этот-то уж точно последний. Сегодня её переедет поезд, машина или, на крайний случай, велосипедист. Хоть кто-то, кто поможет ей отправиться туда, куда она заслужила тяжестью своих земных поступков.

Спустив ноги на пол, она села в кровати и исподлобья оглядела комнату недовольным взглядом своих небесных глаз, которые приобрели мутный оттенок после ежевечерних рыданий. По её мнению, сегодняшний день был еще хуже всех предыдущих, ведь он стал не только новым днем исчисления её отвратительного существования, но и новым годом летоисчисления. Юте исполнилось шестнадцать семнадцатого декабря. Мари отпраздновала в одиночестве на подоконнике свои шестнадцать ровно через восемь дней после праздника бывшей подруги. Она не получила ни подарков, ни поздравлений. Даже от родителей. Они настолько талантливо сыграли холодное безразличие и отстранённость, что Мари захотелось подняться на табурет и рукоплескать их актёрскому таланту.

Пока они сидели у себя в комнате и смотрели очередную серию комедийного сериала по телевизору, она, прикрыв дверь, наигрывала на гитаре песню собственного сочинения, набросанную в блокнот впопыхах на уроке химии. Эта песня уверенно пробила бы даже самую зачерствелую броню жестокости и холодности своей безысходной волной, обрушивающейся на слушателя с силой близкой к цунами. Но, увы, это не про её родителей. К творчеству своей дочери они оба относились с подавляющей долей скептицизма.

– Интересно, может хоть Санта вспомнил о моём существовании и принёс мне мешок угля под ёлку за то, что я была достаточно плохой девочкой вторую половину этого года, – проворчала она себе под нос и поплелась в зал, единственную украшенную к празднику комнату в их квартире.

Глупо полагать, что после выполнения задания от Инсинуатора и Дня рождения в гордом одиночестве, под ёлкой завалялся хотя бы подгнивший мандарин. Кроме начавших осыпаться хвойных иголок там не было ничего.

– Идите вы к чёрту, родители, – прошептала она, с ненавистью глядя в сторону спальни. – Идите вы к чёрту.

Вытащив из-за шкафа гитару, она сбросила на пол плед и села прямо на него, скрестив ноги по-турецки. Сегодняшнее настроение жаждало лирики. Эту песню Мари однажды слышала на городском празднике, её исполнял знаменитый в определённых кругах барабанщик Арис. Ко второму куплету с ним в унисон пела уже вся толпа, собравшаяся на массовые гуляния в тот летний вечер. Прямо там, стоя среди людей и не сводя зачарованного взгляда с музыканта, Мари отыскала в сети необходимые аккорды, а дома за ночь выучила наизусть слова. Раньше текст казался чересчур мрачным и замысловатым для нежного перебора струн на гитаре. Для бесперспективного настоящего эта песня подходила как никогда.

«И солнце скрывает закаты над нами,

И души скребут по стеклу.

Не думая били в сердце словами,

Не видя уходов во тьму.

И лампа в подвале теперь в паутине

И треснуло в раме окно.

Летний прибой на старой картине

Живёт своей жизнью давно.

Осыпется пеплом последний наш вечер

И пламя погаснет свечи.

Растает как лёд зыбкая бесконечность,

Ты больше меня не ищи.

Я там, где рассвет прогоняет туманы

И сходятся в жизни пути

Я там, где киты бьют хвостом океаны

И поводов нет загрустить.

Останется в памяти наша беспечность

Останутся звезды, песок и моря.

Останутся ночи, мечты, вера в вечность

Останусь и я. Но уже без тебя»

Телефон в кармане пижамы издал тихий гудок вибрации. Осторожно отложив в сторону гитару, отпечатком пальца Мари разблокировала свой смартфон и развернула сообщение на весь экран.

Макс.

«Я следующий. Зайди на канал»

«Остался только Данис. Каковы шансы, что он может оказаться Инсинуатором?» – отправила Мари ему в ответ.

«Нулевые. Это бред, Марика. Для этого нужны стальные яйца»

«Мои нервы на пределе»

«На канал. Живо»

1 января. Полночь.

Моя семья этот Новый год встретила в узком кругу. Я и родители. Отцу задержали зарплату на работе, поэтому праздничный стол у нас оказался накрытым благодаря запасам с осени. Ассорти из солёных огурцов и помидоров, овощное лечо, тушенка из мяса кролика, маринованные грибы и компот из клубники. Я не жалуюсь, нет. Помню, раньше, когда моя семья жила достаточно бедно, мы часто спасались мамиными закрутками. В том числе тушеной рыбой и крольчатиной, которую отцу высылала сестра из деревни. Именно такой стол для меня является по-настоящему праздничным, как тёплое воспоминание из детства. Я видел, что отец чувствует себя неловко, но мама, как всегда, удачно сгладила все зачатки конфликтов, который в любой другой семье могли бы разыграться на пустом месте. Благодаря матери моя семья до сих пор полная, потому что отец ни грамма не ценит её хорошее отношение к нему. Оскорбления и недовольные взмахи руками, будто он пытается отогнать от себя назойливую муху – вот постоянные спутники моей мамы в семейной жизни. Я люблю её. А его ненавижу. Если бы только я выбрал не месть, а пять миллионов, мы бы могли попробовать не только побывать во Франции как туристы, но и остаться там навсегда. Мама без ума от Парижа. Я бы устроился на работу, а она бы гуляла по набережной в платье в горошек и широкополой белой шляпке. Знаешь, дневник, почему это несбыточная мечта? Потому что она любит этого старого идиота, моего отца. Если бы только она попробовала от него уйти, вся её жизнь повернулась бы вспять.

Я знаю, что через десять лет мне смешно будет перечитывать этот детский лепет, но сегодня я этим живу и снова и снова наблюдаю, как отец машет рукой, отталкивая её от себя. И как она смеётся, широко раскрывая рот и запрокидывая голову назад. Как будто в его обидных жестах есть что-то смешное.

Иногда Юта напоминает мне её отдаленно. Когда до слёз хохочет над шутками Нильса и хватается за живот, чтобы устоять на ногах. В её глазах сияют огни. Мне нравится смотреть на неё смеющуюся. Искромётная энергетика заряжает и меня. Я чувствую себя таким счастливым, будто это я, а не Нильс, рассмешил её. Она живая инепосредственная, в отличие от холодной Марики, сосредоточенной на учёбе и мечте. В голове у той нет ничего, кроме юриспруденции. Я так и не понял, кем она мечтала стать. Следователем или адвокатом. Теперь, после скандала, который месяц не мог улечься в прессе, я уверен, что путь и туда и туда ей заказан.

Остались двое. Максимус. И Данис.

По сути, следующим должен стать Данис, поскольку Макс лидер их компании и по моей изначальной задумке именно он должен поставить в Игре жирную точку. Но я знаю мечту Даниса, который готов разорвать пополам свои жирные булки для того, чтобы окончить лицей с золотой медалью (как будто мамочка всё ещё не расстелила ему красную дорожку до дверей университета, смешно). А мечту эту разрушить раньше февраля не получится по всем критериям, не зависящим от меня. Соответственно, обозначилась следующая дилемма: январь без заданий или же вынужденная рокировка, где Макс сделает свой ход перед Данисом. Последнюю неделю я вёл за ними наблюдение, пытаясь определиться, каким образом мне поступить.

Они не замечают меня без Нильса. Оказывается, это он не мог спокойно пройти мимо меня, не влепив подзатыльник или пендаль. Я поступил абсолютно верно, устранив первым делом свою главную проблему. Как только подстрекатель исчез с горизонта, обо мне все позабыли. Я стал спокойнее дышать и уже не вздрагиваю от громких звуков. Чего нельзя сказать о Данисе. Забитый толстячок передвигается по школе короткими перебежками и старается не находиться долго на открытой территории. Данис не посещает столовую, выпросил себе освобождение от физкультуры и постоянно оглядывается, опасаясь погони, придуманной им же самим. На месте недалёких полицейских, которыми почти полгода руководил безголовый отец Марики, пока не сложил полномочия, я бы просто внедрил в каждую школу по агенту. В городе пятнадцать школ, вместе с лицеями и гимназиями. Всего пятнадцать молоденьких парней, которые бы выглядели, как школьники. Даже неопытные ребята вмиг бы вычислили всю компанию по Данису. По его бегающим поросячьим глазёнкам, отрывистым коротким фразам и нервным жестам.

С Максом дело обстояло сложнее. Если его моя Игра и затронула, то он переживал это глубоко внутри себя, за что, кстати, заслужил моё уважение. Неформальный парнишка с дредами на голове и галстуком-бабочкой раньше не вызывал у меня доверия. Если в первой главе своего дневника я бы решил сделать ставки, победителем Игры в Инсинуацию, по моему мнению, стала бы Марика. Всегда строгая, собранная и рассудительная. Даже когда все вокруг смеялись, она могла оставаться ледяной статуей, лишь уголком рта показывающей, что ей смешно вместе с остальными. Зацикленная на учёбе и на беспристрастном расследовании любого школьного дела, всем своим пацанским видом она внушала миру справедливость и равенство. Все виновные всегда поносили заслуженное наказание. Все слабые получали защиту. Я ни секунды не сомневаюсь, если бы Мари узнала, что в её классе кто-то стащил кошелёк у учителя, ей бы не понадобилось задание от меня для того, чтобы указать пальцем на вора. И никто бы не посмел обозвать её за это, ведь Марика будущий следователь. Или адвокат. Порой мне казалось, что она родилась с обострённым чувством справедливости. Помню, как в садике она всегда делила конфеты между всеми поровну, не обделяя воспитателей. Виллик тогда, как обычно, взял себе целую горсть, не послушав Марику, что так поступать нечестно. Она заломала ему руку, шальная девка!

Если кто-то и должен был справиться с моим заданием, то только она.

Но сейчас по школе передвигалась тень Марики. Наплевав на Устав, она носила джинсы и серый бесформенный балахон, пряча свои глаза под капюшоном. С рюкзаком на плече и понурой головой, она выглядела как странник. Или как человек, смертельно уставший от жизни. На все попытки директрисы сделать замечание неряшливо одетой ученице, Мари нецензурно огрызалась, показывала средний палец и уходила, не оглядываясь. Её легко могли отчислить за нарушение Устава. Но таким, как она, обычно прощается всё.

И пока вместо учёбы Нильс успешно продавливал домашний диван, Юта мужественно терпела издевательства одноклассников, а Марика собственноручно затягивала петлю на шее – канал Макса процветал. Каждый день он наполнялся свежим контентом, собирая новых подписчиков и массу положительных оценок. В комментариях гневными тирадами отмечались хейтеры, указывающие Максимусу, к какому формату видео ему стоит вернуться, чтобы не растерять свою старую аудиторию. Но он или не читал комментарии, или просто не обращал на них внимания. Постоянные героини вайнов: Юта и Мари ушли в отставку. Им на смену явилась Айлина, красотка из параллельного класса, и рыжая бестия из восьмого. Вместе они творили то, что предыдущим девчонкам и не снилось. Казалось, что у Айли отсутствуют барьеры в голове. Не удивлюсь, если однажды вдруг её крыша со свистом унесётся в неизвестном направлении, несмотря на роскошные внешние данные.

Итак, я отвлёкся.

Конечно, все эти годы я наблюдал за «пятёркой», находясь в отдалении и оставаясь незамеченным. Ошеломительный эффект производимый ими, где бы они ни появлялись, неизменно приводил меня в восторг. К ним тянулись окружающие, заряжаясь эмоциями и смехом. И я действительно хотел знать, в чём их секрет. Как пятёрка людей абсолютно разных во всем, кроме идеальной энергетической совместимости, могли обрести друг друга? Завидовал ли я? Да чёрт его знает. Наверное, нет. Я просто хотел разгадать их. Теперь я вижу, что они все сломлены. Собой остался только Макс. Но я не видел его наедине с собой или своими друзьями. Возможно, что и от него уже давно ничего не осталось. Кроме известного канала.

1 января. Утро Макса.

Горло будто пометили два десятка котов.

Издав протяжный стон, Макс оторвал чугунную голову от подушки и тут же уронил её обратно. По позвоночнику прокатилась болевая волна, исходившая от шейных позвонков, весивших сегодня не меньше тонны.

Уронив руку на пол, он пошарил под кроватью. Пусто.

– Первое правило пьянки: позаботься о себе будущем, – пробормотал он, сетуя на собственную забывчивость. Обычно для подобных случаев он оставлял себе у кровати пол-литровую бутылку минералки для запуска мозговой деятельности сразу после пробуждения.

Ночной огненный коктейль из алкоголя, сладкой газировки и крепкого кофе не прошёл бесследно для организма. Тело содрогалось в приступах страшной икоты, а руки тряслись мелкой дрожью, делая невозможным простой набор текстового сообщения для Мари. После нескольких безуспешных попыток ткнуть пальцем в нужную букву, отшвырнул телефон в сторону и ухватился руками за спинку кровати.

– Господи, можно мне попить, – взвыл он, подавляя кислую отрыжку и, заодно, икоту.

– Сын, тебе принести воды или сока?

Мама приоткрыла дверь так неожиданно, что Макс даже не сразу сориентировался, кто с ним говорит. Прищурившись, чтобы убрать раздвоение, он сфокусировал зрение на пороге своей комнаты.

– Господи? – переспросил он удивлённо.

– Всего лишь я – мать алкоголика, – рассмеялась она и прошла к кровати. – Знаешь, Макс, тут определённо нужно проветрить, пока ты не отравился собственными алкогольными парами.

– Плохо пахнет, да? – спросил он, прикрывая рот двумя ладонями.

– Нет, не плохо. Ужасно. Если подбросить топор к потолку, он не упадёт, потому что повиснет на твоём перегаре. Что могло произойти, чтобы напиться так сильно? – поинтересовалась мама.

– С Нильсоном поспорил, – ответил он, стараясь дышать в одеяло.

– Ложь. Я не видела его у тебя с октября. Вы рассорились, а ты по привычке продолжаешь прикрываться плохим влиянием друга. Не стыдно?

– Можно мне, пожалуйста, стакан воды? А стыдно мне будет завтра, обещаю.

– Я уже принесла. На спинке кровати возьми.

И пока Макс ладонью хлопал вокруг себя в поисках стакана, мама открыла форточку и вышла из комнаты. В три глотка он выпил всю воду и глубоко вздохнул, чувствуя, как живительная влага провалилась вовнутрь и теперь плещется там, спасая от утреннего сушняка.

Инсинуация!

Воспоминание о грядущем задании отрезвило за секунду.

Засунув руку под подушку, он вытащил оттуда смартфон и разблокировал отпечатком пальца. Мама звала в зал смотреть под ёлкой подарки. Но на экране светилось оповещение с электронной почты: «У вас одно непрочитанное сообщение».

– Пять минут, – крикнул он, быстро переходя по ссылкам в приложение, чтобы открыть письмо.

«Привет, Максимус! Пришло время нам с тобой свести личные счёты, поэтому я обращаюсь к тебе напрямую. Ты не знаешь, кто я. Но если бы пораскинул своими мозгами, то давно бы догадался, потому что я ближе, чем тебе кажется. И я тоже давно пытаюсь вести свой блог. Но, знаешь, кто стоит мне поперёк горла? Это ты, Максимус. Знаменитый и неповторимый, чьи видео издевательств над учениками лицея набирают тысячи просмотров. Очень подло с твоей стороны, Максимус, поступать подобным образом. Но разве тебя можно остановить? Тебя, человека не знающего, что такое быть посмешищем. Я бы мог выставить тебя перед классом таким же отбросом, как и Нильсона. Но это давно неактуально. Поэтому я просто предлагаю тебе закрыть свой канал и больше никогда не пытаться рваться к славе. Псевдонимы не спасут, Максимус, потому что как только я увижу твою рожу в интернете, в телике или на сцене школьного театра, я выложу видео в открытый доступ. Отныне ты – серая посредственность. План мероприятий на этом не заканчивается. Следующим шагом будет стрижка под машинку. Никаких строгих жилетов, галстуков-бабочек, дырявых штанов и фирменных кроссовок. Только прямые джинсы и лакированные туфли, только хардкор. Я хочу видеть тебя без налёта эпатажа. Развлеки меня, Максимус. Деградируй, а то, сдаётся мне, слишком размашистыми шагами ты двигаешься в мир шоу-бизнеса. Негоже так поступать, брат. Вдруг найдутся люди, которые тебе позавидуют? Я, например. Засим откланиваюсь. Марике пламенный привет. Видео её позора я сохранил в ту же папку, что и видео вашего общего прокола с рельсами, чтобы наслаждаться в минуты угнетённого психоэмоционального настроя. У тебя неделя, юный блогер! Время пошло! Да восторжествует справедливость, друзья!»

Первым порывом для Макса стало желание послать этого вонючего ублюдка ко всем чертям, но трое его друзей уже выполнили свои задания и подвести их всех он не имеет никакого морального права. Теперь, чтобы не выглядеть в их глазах слабаком, он просто обязан поступить по велению начинающего блогера, с засахарившимся мозгом, который вдруг решил избавиться от весомого конкурента. Похоже, в лицее завелась еще одна звезда, которая хочет урвать свой кусок славы.

– Подавись своей гребаной справедливостью! – яростно шипел Макс себе под нос, нажимая «ДА» в бесконечном количестве окошек, высвечивающихся на портале, где он вёл свой канал.

«Вы хотите удалить видео безвозвратно?» – выскакивали предупреждающие сообщения, на которые Макс нажимал не глядя.

«ДА»

«ДА»

«ДА»

«Вы хотите заблокировать свой канал? При разблокировке доступ может быть активирован в течение полугода. По истечении этого срока канал будет удален безвозвратно»

Равнодушным взглядом Макс обвёл экран планшета, где отражалась работа последних пяти лет. Весь интерфейс страницы подбирался годами, в настройках каждый раз прорабатывался индивидуально под выход очередного видео. Весь контент аккуратно разделялся на группы. Познавательное. Развлекательное. Вайны. Влоги с репетиций театра. Тусовочный влог. Теперь все они были пусты. Видео покоилось где-то далеко на серверах, доступ к которым имели только владельцы портала. Всё, что осталось от канала – сто с лишним тысяч подписчиков, которые ещё не видели, что сделал Макс.

«СОСИ БОЛЬШОЙ ПАЛЕЦ СВОЕГО СОСЕДА» – написал он крупным шрифтом поперёк своей страницы и отодвинул планшет от лица на расстояние вытянутой руки.

Вся его жизнь только что с шумом смываемой воды улетела в трубу.

– Мам, запиши меня куда-нибудь постричься, – крикнул он в другую комнату, одновременно набирая сообщение с телефона Мари. Она, определённо, будет в шоке. Как и мама, удивлённо заглянувшая к нему.

– Сынок, ты в порядке? Ты решил расстаться с Горгоной на голове?

– Да, в Новый год в новом имидже.

– Повзрослел что ли?

– Поумнел, мам. Поумнел, – вздохнул он и потянулся за стаканом, где на дне ещё плескались три капли воды.

3 января. Вечер в компании.

«GO ужираться, как свиньи?» – отправила сообщение Мари в чат, которым никто из них не пользовался с того дня, как Нильс написал, что больше не желает иметь к ним никакого отношения.

«Считаешь, нормально будет проводить год свиньи в состоянии свиньи?» – отозвалась Юта через несколько секунд.

Мари не ожидала, что кто-то ей ответит, но после того, как все они, кроме Даниса, уже отыграли свой ход в Игре Инсинуатора, посчитала, что можно предпринять попытку сблизиться обратно. И, как минимум то, что Юта ответила спустя минуту, было очень хорошим знаком.

«Ребята, я отправила приглашение Нильсу вернуться сюда» – снова Юта.

«Он не ответит» – Макс.

«Отвечу» – Нильс.

«Я на вилле, жду всех» – отписался Данис.

«Что ты там делаешь один?» – Мари.

«Ужираюсь, как свинья» – Данис.

– Зачем ты в одиночестве ужираешься, как свинья, если у тебя есть мы? – спросила Мари, когда они уже все вместе собрались в маленькой комнатке наверху, где Данис в одиночестве встретил Новый год.

Включать светильники никто не захотел, решив зажечь несколько свечей, чтобы создать таинственный полумрак для комфортного течения разговора.

– А есть ли вы? Мы с октября все сами по себе, с тех пор, как не стало Нильса. Ты ни черта не понимаешь в этой жизни, Мари. Остался только я один. Вы так легко проделали свои ходы, а я не знаю, где мне взять силы, чтобы справиться с заданием Инсинуатора!

– Ты конченый придурок, Дан, если думаешь, что нам легко дались его задания! – вспылила Юта, взмахнув своей новой причёской. – Посмотри на нас с Максом! Мы не только лишились всего, чем дорожили. Нам пришлось измениться внешне!

Макс, чей ёжик на голове не превышал пяти миллиметров в длину, молча кивнул и налил себе в стаканчик рома из запасов родителей Даниса.

– Я сирота при живых родителях. Теперь я для них просто не существую. Раньше отец велел возвращаться не позже девяти часов вечера, а сегодня он даже не спросил, куда я пошла. Кажется, если я сегодня останусь здесь, они и не заметят, что меня не было дома всю ночь, – посетовала Мари на наплевательское отношение к ней собственных родителей.

– Все видели надпись на моем канале? – хохотнул Макс, чтобы немного разрядить гнетущую обстановку. – Меня модеры припугнули блокировкой, и я после этого «своего соседа» переправил на «админа», чтобы, типа, им обидно не было, что кто-то сосёт не их пальцы.

Он рассмеялся так горько, что у всех по спине пробежали мурашки.

Опрокинув внутрь еще один стаканчик рома, Макс с шумом набрал полные лёгкие воздуха и смахнул выступившую в уголке глаза слезу.

– Считаю, ублюдок должен быть доволен, – закончил он свою мысль, ладонью нервно почесывая стриженый затылок, где еще вчера красовались дреды длиной почти до пояса.

– Я не смогу выполнить задание, – упорно стоял на своём Данис.

– Ты ещё не знаешь, что он тебе предложит. Его фантазия безгранична, а власть над нами сродни вселенской по своим масштабам, – развела руки в стороны Мари, пытаясь изобразить беспредельную власть Инсинуатора над ними.

– А ведь мы не портили рельс и ни в чём не виноваты, – сказала Юта. – Прикиньте, что бы он сделал с нами, если бы мы реально оказались причастны к катастрофе.

– Затребовал бы бабла. Мы бы все отправились на заработки в бордель. Нам нет восемнадцати, наши жопы разлетелись бы как горячие пирожки, – захохотал Нильс и его поддержал Макс. Вместе они обняли друг друга за плечи и смеялись, будто пропасть размером в три бесконечных месяца между ними растворилась без следа.

– Ребята, вы такие мерзкие. Как раньше, – скривилась нежная Юта.

– Давайте выпьем, пацаны, – подняла свой стаканчик с шампанским Мари.

– Чтоб он сдох, утырок! – воскликнул Данис свой тост.

– Не чокаясь тогда уж, – кивнул Нильс.

Все пятеро молча осушили свои стаканчики. Тишина продлилась еще несколько минут, нарушаемая лишь звуком разливаемой из бутылок жидкости.

– Родители новый штатив на Новый год подарили. Как им намекнуть, что всё это мне теперь вообще не упёрлось? – сказал Макс.

– Твои тебе хоть что-то подарили. Мои даже еду готовят на двоих. Я уже месяц жру яичницу, запивая кефиром. Как бы так моим получше намекнуть, что долго я не продержусь на этой диете и скоро отброшу коньки? – пожала плечами Мари.

– Мои меня месяц в школу гнали, пока я не сказал, что уйду из дома, если они продолжат в том же духе. Не трогают теперь. Боятся, – рассказал Нильс.

– Правильно. Нечего там делать. Мою сумку утопили в унитазе мужского туалета. Лучший подарок от вонючих одноклассников к Новому году, – воскликнула Юта.

– Что же твой Скрэпик тебя не защитит? – поинтересовался Нильс с присущим ему сарказмом.

– Это, между прочим, самое отвратительное во всей ситуации. Я подставила Скрэпа, но он единственный, кто не гнобит меня. Хотя, по идее, всё должно быть совсем иначе. Он должен ненавидеть меня больше всех за то, что я с ним сделала.

– В вашей дружной парочке у тебя яйца всегда были больше в два раза, чем у него, – хлопнул Нильс Юту по плечу очень аккуратно, чтобы не причинить боль.

– Кстати, расскажи нам про Солитёра, – предложил Макс. – Как он ведёт себя сейчас? Ничем не выдаёт гнильцу своей конопатой душонки?

– Да я бы не сказала, – ответила Юта после короткого раздумья. – Хотя, знаете, иногда он мне говорит, что ничего этого бы не было, если бы я стала с ним встречаться.

Мари издала звук, будто её сейчас стошнит от того, что она представила Джима рядом с Ютой и все рассмеялись, настолько похоже получилось.

– И тебе не кажется это подозрительным? – спросил Макс.

– Я не знаю, бро. Он всегда был таким странным, что теперь я не могу судить его. Он омерзителен, безусловно. Но может ли он быть Инсинуатором, черт его знает.

– Не может. Он и слов-то таких не знает, – презрительно покачал головой Данис.

– Кстати, ты очень правильно подметил, – подпрыгнула со своего места Юта, удивлённая фактом, на который никто из них раньше не обращал внимания. – Помните, как мы полезли в инет, чтобы прочитать значение слова «инсинуация»? Никто из нас, кроме Даниса, толком не знал, что оно значит!

– Откуда ты знаешь, как действовал Солитёр? – спросил Макс. – Он мог вбить в поиск фразу, вроде «вредительство исподтишка с целью опорочить противника», а там уже ему и вылезло умное слово.

– Нет, – не согласилась Юта. – Это слишком сложно для человека, который до сих пор пять и восемь складывает на пальцах. Он бы не додумался до такой фразы. В отличие, от того же Скрэппи, например, который всегда выражается подобным образом. Сколько раз я выглядела полной дурой, когда он в очередной раз начинал объяснять мне свою мысль простыми словами.

– Но зачем ему подставлять себя с кражей кошелька? – спросила Мари.

– Чтобы мы не заподозрили его в инсинуации, – предположил Нильс.

– Я не верю, что он способен на подобное. Он очень добрый и открытый, несмотря на то, что вы с Данисом заклевали его в школе, – ткнула возмущенная Юта пальцем ему в грудь, забыв, что минуту назад сама же и выставила кандидатуру своего друга на причастность к инсинуации.

– А ты прямо никогда не подыгрывала нам! – воскликнул Данис. – Не строй из себя святошу, у тебя тоже руки по локоть в дерьме!

– Девочки, не ссорьтесь, – ухмыльнулся Нильс, остановив выпад Юты движением ладони.

– Ты не всегда защищала его, Ют. Данис прав, – покачал головой Макс.

Недовольным взглядом Юта обвела всю компанию друзей. Каждый из них кивнул, соглашаясь с Максом.

– Но я была ему другом, – попыталась оправдаться она.

– Волком в овечьей шкуре ты была ему, дорогуля. Никому бы не пожелала такого друга, как ты, – сказала Мари.

– Я не хочу верить, что Скрэп способен на такой поступок, – насупилась Юта.

– Кончайте уже свою делёжку! Все и так здесь понимают, что этот хорёк слишком слабоволен для того, чтобы провернуть всю схему с Игрой и раздавить нас на глазах у всей школы. Давайте пить уже! – нетерпеливо предложил Нильс, чуть повысив голос.

– За то, чтобы всё это быстрее закончилось, – предложил Данис, и все пятеро чокнулись своими пластиковыми стаканчиками.

– Ход за тобой, бро. Не сможешь – заставим, – прошептала Мари ему прямо в ухо, придерживая ладонью за висок.

4 января. Утро.

Данис вызвал такси для друзей ближе к полуночи.

Самым раскладным из всех был Нильс. Закинув его на заднее сиденье, парни отступили в сторону, давая Юте пространство, чтобы загрузиться следом. Положив его белоснежную лохматую голову себе на колени, она захлопнула дверь, предлагая Мари сесть к нему в ноги, потому что на переднем сиденье рядом с водителем уже обосновался Макс.

– Езжайте без меня, – неожиданно для себя сказала Мари Юте в опущенное окошко.

– Что? – вскинула она брови. – Не боишься, что завтра отец отберет у тебя ключи?

– Нет, – спокойно ответила Мари. – Он мне сам сказал, что еще два года не имеет никакого права выгнать меня из дома. Ничего страшного с ним не случится, пусть терпит. Как они ко мне относятся, так и я к ним.

– Данис, скажи ей! – обратилась Юта к человеку, от которого зависело, останется Мари здесь или поедет с ними домой.

– Можешь жить со мной, сколько тебе нужно. Родители уехали кататься на горных лыжах. Если ты сможешь остаться незамеченной к их приезду, то можешь остаться навсегда.

– Да потрахайтесь вы уже! – заплетающимся языком громко заявил Нильс, и Юта испуганно зажала ему рот ладошкой.

– Не слушай его, – покачала она головой. – Марика, ты должна ехать с нами. Отец поднимет на уши всё управление!

– Он больше не офицер полиции, а начальник охраны в шаражкиной конторке. Заканчивайте пустые разговоры и уже катитесь отсюда! – воскликнула Мари и, всколыхнув свои мелкие кудряшки, развернулась, направившись в сторону дома.

Как послушный верный пёс, Данис поплёлся следом за ней, махнув рукой вслед отъезжающей машине.

Ночь они провели в соседних комнатах. Мари расстелила себе кровать в гостевой спальне, а Данис остался в окружении пустых бутылок, раздавленных пачек с чипсами и разбросанных по ковру сушеных морепродуктов. Смахнув ладонью с одеяла крошки, он прямо в одежде завалился спать поверх пушистого пледа.

Проснувшись утром, Мари не сразу вспомнила, где же она находится. За окном ярко светило солнце, отражаясь миллиардом лучиков от снежинок, оно слепило глаза даже через оконные стеклопакеты. В спальне, где она постелила себе ночью, находился выход на просторную лоджию. Этим и воспользовалась Мари. Набросив на плечи вязаный свитер, она вышла из комнаты, чтобы полюбоваться на загородную природу. Там её и обнаружил Данис.

– Красиво у тебя здесь, – с придыханием сказала она ему, прижимаясь лбом к ледяному стеклу.

– Я уже привык и не замечаю красот. Но, согласен с тобой, в первый раз мне тоже здесь понравилось. Помню, уезжать отсюда не хотел.

– Почему мы так быстро привыкаем ко всему? И к хорошему, и к плохому. Интересная человеческая природа, правда?

– Ты правда хочешь размышлять об этом сейчас, когда у меня голова раскалывается после вчерашней тусы? – спросил он, поочерёдно щеками прижимаясь к стеклам по примеру Мари.

– Помнишь, как мы с тобой покупали мне мою первую гитару? – спросила она вдруг.

– Мы сидели на ступенях торгового центра, когда ты решила её настроить. А потом спела свою любимую песню. «Проиграй мой голос трижды на кассете, прежде чем стянуть свои запястья цепью», – затянул он фальшиво. – Какая глупость, Марика. Не понимаю, почему такой адекватный человек, как ты, слушает подобную муть?

– На нас все оборачивались. Ты стащил шапку со своей головы и бросил мне в ноги, – улыбнулась Мари своим воспоминаниям, игнорируя вопросы Даниса.

– Мы тогда заработали на полторашку газировки.

– И ты предложил мне играть дальше, но я отказалась. Быть уличным музыкантом – это не моё.

– Ты снова заставляешь меня жалеть о потерянном прошлом. Это нечестно, Марика. Я столько лет был одинок, пока не обрёл вас. Больно потерять всё вот так… Не по собственной вине, – сказал он, пиная носком ботинка пластиковую панель обшивки.

– Ты страдаешь из-за восполнимой потери, Данис. Это, чистой воды, показуха. Тебя никому не жаль с твоими страданиями напоказ. Нильс перебрал немного. Ты помнишь, как он вчера плакал? Ему так сильно не хватает брата, я не знаю, откуда он берёт силы просыпаться по утрам.

– Так эгоистично с твоей стороны говорить мне о показухе, Марика. Хотя, чего я ожидал? Ведь у нас в компании всегда так было: Макс – звезда, Нильс – юморист, а Данис – шестерит на подхвате у твоих знаменитых пацанчиков. Глупо полагать, что после нашего разлада могло что-то поменяться. Что касается слез Нильса… Нет. Я не помню этого. Я, собственно, сейчас удивился, обнаружив тебя на лоджии. Что ты здесь делаешь? Где остальные? Внизу?

– Нет, здесь только я. Ты вчера сделал мне предложение стать твоей женой, и я согласилась. Теперь мы живём вместе, – абсолютно серьёзно ответила она ему, но увидев вытянувшееся лицо, рассмеялась и поспешила успокоить. – Я вижу, как крутятся шестерёнки в твоей голове. Прекрати, пока твои мозги не разлетелись по стенам! Я пошутила, ничего ты не делал. Просто я скрываюсь от родителей.

– Дура, – вздохнул Данис с облегчением. – Отец тебя расчленит.

– Пускай. Мне уже всё равно. Зачем жить, если смысла больше нет?

– Поэтому я так уверен в том, что не смогу справиться с заданием. Просто я не готов добровольно разрушить свою жизнь, – опустив глаза в пол, пробормотал он.

– Думаешь, мы этого хотели?

– Но вы это сделали ради общего блага.

– И ты сделаешь, – Мари кивнула так яростно, что перед глазами поплыли разноцветные точки.

– Нет. Я не сделаю это даже ради всех вас, – ответил он. – Вызвать тебе такси?

– На автобусе доберусь.

Схватив меховую парку, одиноко лежащую на полу рядом с кроватью, Мари бросилась вниз по ступеням. Ноги заплетались после количества выпитого вчера алкоголя, но она уверенно преодолевала ступени, перескакивая с одной на другую. Данис мчался следом и что-то кричал. Но кому теперь нужны его пустые слова, если на деле он в очередной раз повёл себя как трусливый шакал? Снова бросился в кусты, как только на горизонте замаячила личность более сильная и волевая, нежели он сам. Так было и раньше. Подавляемый всеми, даже воздушной Ютой, он слепо копировал поведение Нильса и подчинялся его приказам. Так наивно было думать, что после вчерашней пьянки все обиды забудутся, и «звёздная пятерка» сможет дружить, как раньше. Ничего уже не вернуть, потому что нет прежних друзей. Остались растоптанные и раздавленные подростки, потерявшие вкус к жизни. Теперь они не могут зарядить энергией друг друга, потому что все выжаты до последней капли. Все, кроме запуганного Даниса, находятся на грани. Он уже давно за ней, за гранью. И Инсинуатору даже не нужно включать свою фантазию, чтобы растоптать человека, который давно уже растоптал себя сам.

Нервно притопывая ногой, Мари думала о Данисе всю дорогу до дома. Погрузившись с головой в мелодию, грохочущую в наушниках, представляла себя на его месте. Мальчишка, воспитанный матерью – тираншей. Всю жизнь она контролировала буквально каждый его шаг. Смартфон Даниса разрывался на переменах. Мать требовала чуть ли не поминутный отчёт о том, как он поел и что надел. Не вспотел ли и какие отметки получил. Не болит ли у него живот и не забыл ли он о тётушкином дне рождения. Она спрашивала всё то, что нормальные родители узнают у своего ребёнка, когда он возвращается домой после учебного дня. При этом она вела себя так, будто ей совершенно плевать. Видимость присутствия матери. Реальные проблемы сына её интересовали мало. Самые важные вопросы, про наличие подштанников под шерстяными брюками, она задавала в начале разговора, а потом отвлекалась на посторонние разговоры по работе. При этом удерживая сына на телефоне. А он держал смартфон, прижав плечом к уху, в ожидании, когда она завершит свои ректорские переговоры и уделит ему еще минуту. Мари всегда называла это явление иллюзией матери. Она, вроде есть, но на самом деле её нет, потому что её муж, её ребенок и её дом – это обожаемый университет. Не удивительно, что Данис вырос таким сопляком. Ему элементарно не хватит сил для того, чтобы справиться с депрессией. В таком состоянии он, пожалуй, может натворить страшных дел.

Незаметно для себя, оставаясь за стеной раздумий, она подошла к дому, магнитным ключом отперла подъезд и поднялась на свой этаж.

Дальше всё пошло не по плану.

Изнутри в замок был вставлен ключ таким образом, что открыть дверь с внешней стороны не представлялось возможным. Еще несколько секунд Мари повращала ключом в скважине. Необходимо убедиться в том, что её действительно выгнали из дома за такой страшный поступок. Она отступила на несколько шагов назад и внимательно посмотрела на номер квартиры. Путаницы быть не могло. Это, действительно, её квартира. Яростно пнув носком зимнего ботинка перила, жалобно отозвавшиеся звенящей вибрацией на её удар, она подскочила к двери и несколько раз нажала на кнопку звонка. За дверью разлилась мелодичная трель.

– Мне же нет восемнадцати, – закричала она изо всех сил и расхохоталась, не сумев сдержать нервное напряжение.

– Уроды, – добавила чуть тише, продолжая давить на кнопку звонка.

В квартире звенел звонок.

Сдерживать себя больше не было никакого желания. Бросившись спиной на дверь, она принялась молотить её ногами, приправляя бешеный грохот нотками хохота. По всему подъезду прокатился психически нездоровый смех, грозящий вот-вот превратиться в истерические слезы.

Осознав собственную беспомощность, Мари спустилась на этаж ниже и осела на ступени. Раньше они сидели тут с Данисом, когда он заходил к ней по вечерам, чтобы просто пообщаться. В её комнате делать это невозможно по причине постоянного нахождения в пределах видимости отца, слушавшего каждое их слово. Данису хотелось рассказать ей парочку свежих историй, а ей хотелось смеяться, но при строгом родители ребята чувствовали себя как под надзором. Однажды остановившись на лестнице, они переместились туда надолго. Но никогда раньше Мари не сидела на ступенях в одиночестве.

Первым порывом было позвонить маме и высказать всё, что она думает об отце и о ней самой, забитой его влиянием и жестким характером. Но, взглянув еще раз на экран телефона, она убрала его в карман. Скандалом и, тем более, слезами делу не поможешь. После её воплей, улёгшихся как бальзам на сердце любопытным соседям, которые, наверняка, превратились в слух, чтобы не пропустить ни слова из тирады дочери бывшего уважаемого офицера полиции. Идеальная семья. Идеальный глава семьи с идеальной женой и дочерью. От слишком высокой концентрации идеальности в одной отдельной квартире, у Мари задергался глаз. Если бы только они могли представить, что скрывается за их улыбками и за закрытой дверью, перестали бы завистливо вздыхать им вслед. Сегодня Мари, не сдержавшись, приоткрыла им завесу тайны и могла поспорить, что любопытные дамочки средних лет из окружающих квартир прильнули к своим дверям и завтра обсосут кости её семьи добела.

«Могу я у тебя перекантоваться?» – набрала она сообщение Юте и прислонилась головой к стене в ожидании ответа.

«Жду» – написала подруга через минуту.

16 января. Утро.

«Звонила классная руководительница. Пожаловалась, что в новом году ты еще ни дня не посетила школу. Если отец узнает, он перестанет платить за твое обучение. Возвращайся. Я с ним сама поговорю»

Сообщение от мамы пришло очень вовремя.

Гордость не позволяла Мари приползти на коленях, вымолить прощение у отца за свою новогоднюю отлучку. Но и мотаться дальше по друзьям становилось всё сложнее. Мама Юты задавала вопросы, почему девочки так неожиданно сблизились после нескольких месяцев раздора. Несколько раз Мари пробиралась к подруге тайком, после полуночи, когда торговые центры, где они проводила время, сидя на лавочке у фонтана, закрывали свои двери. Иногда навещала Макса. Он не задавал лишних вопросов и вел себя более чем сдержанно по отношению к ней. И не только к ней. Потеряв смысл жизни, он стал замкнутым и нелюдимым, предпочитая ленту социальной сети живому общению. Вместе с дредами и экстравагантностью Максимуса он лишился самого себя. Происходящее вокруг мало волновало его. Он зациклился на своей пустоте и с каждым днем погружался в неё всё больше. И если Мари отчаянно злилась, грозясь сокрушить Инсинуатора, его друзей, семью и, заодно, своих бестолковых родителей, то Макс предпочел бесповоротно уйти в себя. Распластавшись на мягком стуле с высокой спинкой, он смотрел в потолок так внимательно, будто там транслировали свежие фильмы прямиком из кинотеатра. Не отвлекаясь и не реагируя на разговоры Мари. Он выглядел откровенно плохо. Душевнобольные выглядели бы сейчас на его фоне куда выигрышнее.

Потом в его голове что-то щелкнуло, и он начал крутиться на стуле, отталкиваясь от пола одной ногой. Валяясь на кровати Макса, пока он, как заведенный, вращался на стуле, она листала комиксы и размышляла, как ей поступить дальше.

– Может, сдаться в интернат? – предположила вслух.

– Сдайся, – ответил Макс безразлично.

В таком состоянии с ним можно говорить о чем угодно, его ответ всегда будет положительным. Вместе с блокировкой канала, он перекрыл себе кислород. Не получая свою привычную ежедневную дозу, его творческий мозг голодал и потихоньку отмирал от безделья.

– Знаешь, что мне больше всего понравилось в моем уходе из дома? – не дождавшись ответа, она продолжила. – Понимание реальности. После того, как оказываешься наедине с толпой, осознаешь общее мрачное настроение и человеческое безразличие ко всему. На волне истерии, разведенной за права детей, взрослые предпочли положить на нас сверху свои причиндалы. Они боятся нас. Мне, несовершеннолетнему человеку, ни одна женщина не задала вопросов, когда я чистила зубы и умывалась в раковине в туалете торгового центра. Может быть, раньше прав у нас было меньше, но, я уверена, что в детстве моей мамы такой ребенок вызвал бы уйму вопросов и уже через полчаса оформлен в интернат. Хотя бы на передержку. Тебе не кажется так?

– Может быть, – пожал Макс плечами.

– Мне страшно взрослеть. Что будет дальше? Когда я уйду от родителей? Иногда я представляю своё будущее, но я не вижу его дальше совершеннолетия. Не заканчивается ли жизнь, когда человеку исполняется восемнадцать? Неужели потом у меня будет только работа каждый день до самой смерти, чтобы просто купить себе еды.

– Зарплаты тебе хватит только веревку с мылом, на большее не рассчитывай.

– Ты еще и на них не заработал, – язвительно сказала Мари и продолжила свою мысль. – Я не хочу отмечать свой следующий день рождения, потому что за чертой восемнадцати начинается ад. Что хорошего ты видишь в жизни своих родителей? Когда они смеялись последний раз?

– Не помню. На Новый год вроде, когда отец пел под гитару.

– А сегодня середина января, Макс. Ты хочешь такой жизни?

– Не пойму, что ты предлагаешь. Не взрослеть? Это невозможно. Ну, пошли теперь все под поезд бросимся, потому что лишились всего. Мы уже превратились во взрослых, и ты можешь злиться сколько хочешь, но назад не повернуть. Это естественный процесс.

– Мы не по своей воле превратились в них, Макс, – всплеснула Мари руками. – Нас вынудил Инсинуатор. И не факт, что он удовлетворится нашим разгромом в его Игре. Ему весело. Лично я не могу дать тебе гарантий, что он не захочет устроить второй тур. Мы всю жизнь будем трусливо озираться по сторонам, пока у него на руках это видео. И оно никуда не денется. Оно будет у него до конца.

– Что ты предлагаешь? – спросил он, приподняв голову.

– А что ты можешь предложить?

– Смириться, – ответил Макс, шумно выдохнув, и продолжил крутиться на стуле, как ни в чем не бывало.

Ночью, накрывшись одеялом с головой, Мари пересказала этот разговор Юте, ожидая услышать от неё слова поддержки или, хотя бы, возмущения.

– Я согласна с ним.

Мари была готова к любому ответу, кроме этого.

– Ты… Что? – переспросила она.

– Согласна с Максом, – повторила Юта.

– Вы не имеете права сдаваться, – прошипела она, ткнув пальцем в подругу.

– Имеем, Марика. Еще как. Я так задолбалась от всего, что происходит вокруг меня. Я не могу не ходить в школу, но и ходить туда я тоже больше не могу. Они нападают на меня толпой и со спины. Когда я пытаюсь отбиваться – меня окружают стаей, как вонючие шакалы. Надеюсь, что ты никогда не испытаешь этого. Потому что когда ты в центре круга – начинается игра во «Вшивую». Они изо всех сил толкают меня друг другу, как мешок, набитый дерьмом. И оттуда не выбраться, пока им не надоест, потому что ты толком не успеваешь найти точку опоры, чтобы встать на ноги. Я испытала это однажды и ужас, пережитый тогда, преследует меня в кошмарах. Если ты думаешь, что помогут учителя, то ты просто очень наивна, детка. Они считают, что мы просто играем. Развлекаемся. У меня от страха колени отнимаются, а для учителей это – очередная забава ребятишек! Не прекрасно ли? Ты спрашиваешь меня, почему я не готова бороться? Ты неверно ставишь вопрос, Мари. Спроси меня, хочу ли я жить дальше?

Сообщение от мамы пришло утром после этого разговора с подругой.

И Мари безумно обрадовалась тому, что, возможно, у неё еще есть шанс выкарабкаться.

16 января. Вечер.

Бросив в рюкзак весь свой нехитрый скарб – зубную щетку и зарядное устройство, Мари выбежала на остановку. Притопывая ногами, чтобы не замерзнуть, она вскочила на бордюр и внимательно вглядывалась в номерные таблички на лобовом стекле подъезжающего общественного транспорта. Но все шли мимо её дома. Пуская изо рта пар, чтобы немного отвлечься и перестать нервничать, Мари вытащила из кармана пуховика смартфон и взглянула на его экран. Прошло только три минуты, а по ощущениям она находится на остановке не меньше вечности.

– Да пошло всё, – пробурчала она себе под нос и, ухватив рюкзак покрепче, бросилась бежать в сторону дома.

Всего лишь несколько кварталов и уже через двадцать минут она будет стоять на пороге квартиры, умоляя отца пустить её, под обнадеживающее поддакивание матери из-за её спины. Для того, чтобы как-то ускорить процесс, она включила в наушниках альтернативную музыку зарубежной группы, лидер которой изображен в шапке-ушанке на любимом плакате Мари. Он висит у неё над письменным столом, как напоминание о том, что создатели качественной музыки бессмертны, благодаря своему совершенному на века творчеству.

Замерзшие руки не хотели слушаться. Безуспешно ткнув мимо ячейки домофона для магнитного ключа, Мари психанула и набрала номер своей квартиры. Один гудок. Второй. Третий. Мама так долго не открывала двери, что в голове девушки уже пронеслись шальные мысли о том, что её родителей больше нет. Как в истории с плохим концом, когда взрывной подросток уходит из дома, а его родители погибают в аварии на следующий день. И ему не остается ничего, кроме как винить себя в опрометчивом поступке всю оставшуюся жизнь.

– Кто? – донесся из домофона мамин голос.

– Мам, это я, – неуверенно произнесла она и зачем-то добавила, – Марианна.

Гудок домофона оповестил о том, что дверь разблокирована.

Потянув её на себя, Мари ворвалась в подъезд, и пулей взлетела на нужный этаж.

– Мам, я не хотела так поступать, – разревелась она с порога и бросилась к ней в объятия. – Я конченая, знаю. Самая ужасная дочь на свете, и вам дико не повезло со мной. Но если бы ты могла представить, какие причины у меня были на то, чтобы поступить подобным образом.

Она не договорила. До боли прикусив язык, Мари обмерла от страха, роняя слезы на плечо матери. В этот раз ей повезло. Если бы эти слова услышал отец, он бы вмиг расколол её, но мама трактовала её по-своему.

– Милая, ты еще совсем ребенок. Какие у тебя могут быть проблемы? Вот когда возьмешь ипотеку, а на работе задержат зарплату, тогда и скажешь, что у тебя проблемы. А сейчас всё это абсолютная ерунда. Через десять лет ты будешь смеяться над собственной подростковой глупостью, а твой уход из дома мы с отцом будем вспоминать на семейных застольях. Вся жизнь впереди, малыш. Не поступай с нами так жестоко.

– А как же папа?

– Я с ним поговорила. Он не будет тебя трогать. Но и ты лишний раз к нему не обращайся. Всё-таки его жизнь теперь пошла по другому сценарию и здесь, отчасти, твоя вина.

– Не отчасти, мам, – всхлипнула Мари, утирая глаза ладонью.

21 января. Полдень

– Привет, Марика.

Неожиданно услышать в трубке голос Даниса. После их последнего разговора на лоджии в загородном доме его родителей прошел почти месяц. Они тогда расстались абсолютными врагами. Мари бежалавниз по крутым ступеням и внимательно смотрела себе под ноги, чтобы ненароком не скатиться кубарем. Данис вприпрыжку несся за ней следом и кричал, что она подстилка Макса и никогда не добьется того успеха, что был у Юты до того, как она выполнила задание Инсинуатора.

– Вы всё просрали только потому, что поддались ему!

Эта фраза прогремела ей вслед одновременно с громким хлопком калитки. Мари специально шарахнула ею со всей силы, чтобы не услышать его последний оклик. Ими обычно бьют больнее всего. И она жалела до сих пор, что его вопль оказался громче хлопающей двери.

– Чего надо? – немного грубовато ответила она.

– У нас второго февраля пробный экзамен по математике. Не хочешь вместе готовиться? – спросил он.

– Хочу вместе готовиться. Но не с тобой. С Ютой, например.

– Мари, я не хотел поступить как последняя скотина.

– Последняя? Разве за тобой никто не занимал? – уточнила она.

– Вроде, нет. Сомневаюсь, что есть кто-то хуже меня.

– Например, дочь полицейского, ворующая в магазинах бытовой техники многофункциональные щипцы для волос. Или стукачка, слившая своего невиновного друга. По твоему мнению, все мы те еще мрази. Я одного не понимаю. На кой ты мне звонишь?

– Хотел предложить свою помощь, – виновато произнес он.

– Помощь? – рассмеялась Мари. – Что за бред? Я всегда диктовала тебе рефераты, пока ты просто набивал их следом за мной. Я решала домашку, пока ты через плечо аккуратно переписывал её у меня. Я решала по видеосвязи твои контрольные. Какую помощь ты мне можешь предложить, бестолочь?

– Давай помиримся? – предложил Данис.

– Давай ты сходишь в… – она не договорила, что не выражаться нецензурно и сбросила его звонок.

На следующий день пришло новое задание от Инсинуатора.

27 января. Утро.

«Данис. Данис. Дааанииис. Чувак, ты остался на сладкое по воле судьбы. Изначально эта роль была уготована Максимусу. Его ход должен был завершить Игру вашим разгромным поражением. Но, увы, в последний момент тебе не повезло столкнуться со мной в холле лицея. Я узнал о тебе вещи, о которых раньше мог только догадываться. Бедолага Данис находится под гнетом собственного эго. Что, дома ректорша свела тебя с ума, вселив комплекс неполноценности? Ты думаешь, они все вокруг недостойны тебя. Ты считаешь себя лучше. Выше. И, несомненно, башковитее. Череп еще не жмёт объём мозга? Я разочарую тебя, дорогой. В Игре я веду со счетом четыре против ноля. И вскоре разобью вас всухую. Разумеется, что ты не можешь быть умнее меня. Спорим, ты не докажешь своей домашней ректорше, что ты действительно достоин быть её сыном? Задание подготовлено с учетом твоих вкусовых предпочтений. Всё максимально просто. Ты должен завалить сначала пробный экзамен, а затем и выпускной. Иначе видео ненароком всплывет в Сети. А набрав несколько тысяч просмотров, будет направлено на рассмотрение в участок. Я и канал свой раскручу, и бабла подниму. Насколько я помню, за ваши головы на сегодняшний день обещано пять с половиной миллионов. Этого достаточно, чтобы заглушить глас моей совести. Да, чувак, я буду спать очень крепко и видеть красочные сны, пока полиция организует личный ад для каждого из вас. Удачи, бро. До второго февраля осталась неделя. Время пошло! Да восторжествует справедливость, друзья! Да, чуть не забыл. Максимус, ты красавчик. Предложение своим подписчикам отсосать большой палец админа – достойно восхищения. Отныне, ты, бро, мой кумир. Даже Нильсон со своими залитыми из бутылки штанами выглядит жалко на твоем фоне»

После получения последнего задания от Инсинуатора, Макс со злости едва не отправил его на удаление. Игры и шантаж осточертели еще в начале октября, когда он лишился своего единственного друга. С Нильсом его связывали особые отношения. Так бескорыстно сильно любить можно только близкого родственника. Мать, отца или брата, например. Вместо брата у Макса был Нильс. В принципе, после октябрьского провала, Инсинуатор уже мог не мудрить с заданием отдельно для него. На момент получения письма в начале января, Макс уже был мертв наполовину. Лишиться собственного увлечения, из которого состояла большая половина его жизни, означало лишь добить свою душу до конца, чтобы прекратить её мучения.

Он прочел письмо с кривой улыбкой на лице.

Угрозы Инсинуатора теперь звучали как детский лепет. По мнению Макса, он мог выложить видео в общий доступ, сдать их всех полиции или же просто перебить по одному в темных закоулках города. Ничто уже не могло их ранить. Как личности ребята уже давно перестали существовать.

«Welcome to HELL» – отправил он сообщение Данису через мессенджер.

«Перешли в соцсеть» – ответил тот через минуту.

«Нельзя. Мне терять нечего. Но среди нашей бывшей великолепной пятерки еще есть люди, которые не хотели бы засветить видео. Прочтешь у меня, а затем я всё удалю» – написал ему Макс.

Не прошло и пятнадцати минут, как Данис уже сидел в кресле напротив, с планшетом Макса в руках. Надвинутый на глаза капюшон серой толстовки полностью скрывал его лицо. Вся его фигура и положение выдавало в нем человека, скрывающегося от погони. Вот только за ним никто не гнался. Стоило сделать свой ход в Игре Инсинуатора и, возможно, от восемнадцатого сентября останутся лишь плохие воспоминания. Пускай, шансы на удаление видео Инсинуатором ничтожно малы, но надежда среди ребят бессмертна.

– Я помню времена, когда ты в него не умещался и его ручки упирались в твои жирные бока, – хмыкнул Макс, глядя, как уютно Данис расположился в его офисном кресле. – Бро, никому ты не нужен. Может быть, пора начать обратно жрать?

– Пошел ты, – злобно ответил он и ткнул пальцем в экран, чтобы развернуть письмо на весь экран.

– Не психуй, – безэмоционально прокомментировал его дерганые движения Макс и снова ухмыльнулся.

Со стороны могло показаться, что Максу доставляет истинное удовольствие наблюдать за реакцией Даниса на полученное задание. Мол, этот парнишка труслив до дрожи в коленях, интересно, как он справится со своим первым испытанием в жизни. На самом же деле Макс ждал, когда его бывший друг прочтет текст и покинет его дом. Общительному и энергичному парню посторонние люди отныне доставляли моральные неудобства, похожие на вторжения в личное пространство. Он терпел Мари, когда ей больше некуда было пойти. Терпел редкие сообщения от Юты. И ненавидел молчание Нильса. Данис же его откровенно раздражал всем, начиная от внешнего вида и заканчивая своими косноязычными выражениями, основанными на нецензурной речи и набивании себе цены.

– Ты не стоишь и ржавой монеты на новогодней распродаже, утырок, – каждый раз хотелось Максу плюнуть ему в лицо, чтобы остановить словесный поток, льющийся из его рта. Но вместо этого он отворачивался в сторону и отмалчивался, наивно полагая, что Данис поймет сам: ему здесь не рады. Естественно, этого не происходило.

– Я не стану этого делать, – сказал он, пробежав глазами текст письма.

– Ты не можешь отказаться. Инсинуатор выложит видео, и ты подставишь нас всех. На федеральном канале на прошлой неделе снова собирали в студии родственников погибших и обличали власть в бессилии. Нас продолжают искать до сих пор, – возразил Макс.

– Ну и что? Ты не понимаешь своей головой, что это разрушит мою жизнь?

– А ты своей головой не понимаешь, что отказом ты разрушишь наши жизни?

Данис покачал головой.

– Я, наверное, пойду, – сказал он. – Мне нечего добавить. Я не готов разрушить свою жизнь из-за сомнительного видео.

– Любая экспертиза докажет, что оно настоящее! – воскликнул Макс с негодованием в голосе, всплеснув руками.

Но Даниса не трогала ситуация, касающаяся его друзей. Он, как всегда, волновался только за себя, не думая, чего стоило остальным лишиться планов на будущее.

– Досивидос, – воскликнул он и захлопнул за собой дверь.

В полной растерянности Макс остался стоять в коридоре, чувствуя себя опущенным ниже плинтуса. Оказывается, вот как просто решаются проблемы среди людей, которых не волнуют окружающие. Они вчетвером слепо выполняли чужие приказы, чтобы не навредить остальным, Данис же предпочел отделаться простым «не хочу».

Макс вытащил из кармана смартфон.

– Марика, есть разговор, – сказал он в трубку.

29 января. Вечер.

«Гасите свет. Зажгите звезды

Любите жизнь, пока не поздно.

И пойте дуэтом хорошие песни,

Танцуйте всем телом, пусть даже не вместе.

Снимайте с лиц маски

Без тени опаски

Ступайте на сцену, где жизнь правит бал,

И будьте собой, пусть весь мир и не ждал.

Стирайте границы. Смывайте свой грим

Наш облик отныне не будет един

Мы неповторимы,

И все по-своему очень красивы.

Мы все нестандартны и это прекрасно,

Весь мир под копирку – вот что опасно.

Не нужно кумиров

С собой гармонируй

Завистники в пекло отправятся дружно

Живи так, как хочешь и будь себе нужным»

Мари отложила в сторону карандаш и задула ароматическую палочку, пропитанную благовониями. В момент, когда она серьезно увлеклась восточными единоборствами, пришло и осознание того, насколько мало она изучила саму себя. Вечерами, усаживаясь на полу со скрещенными ногами, она выключала свет и зажигала палочки с восточным тяжелым ароматом, от которого у матери кружилась голова.

– Я к чертям повыбрасываю все твои свечки и гитару заодно! – кричала она ей из соседней комнаты.

Но Мари не трогали чужие проблемы. Она занималась самопознанием. Заглядывала внутрь себя. Ощущала своё тело. А в результате получала умиротворение. Пускай, оно длилось до первого воспоминания об Инсинуаторе с его играми, всё же иного способа не залезть в петлю Мари для себя еще не выявила. В моменты блага к ней приходило вдохновение, поэтому на расстоянии вытянутой руки всегда лежал блокнот с остро отточенным карандашом. Сегодня медитацией она преследовала иные цели. Позавчера звонил Макс с настойчивой просьбой переговорить с Данисом, наотрез отказавшимся выполнить задание.

– Почему мы своей головой понимаем, что Инсинуатор ничего не теряет, выложив видео, а Данис не догоняет? Марика, он твой друг, и ты обязана что-то сделать!

Покосившись в сторону спальни, Мари обратила внимание, что отец убавил звук на телевизоре, услышав, что его дочь общается по телефону.

– Послушай, сейчас не самое лучшее время обсуждать подготовку к пробным экзаменам, потому что мои мозги после медитации находятся в кисельном состоянии, – строго ответила Мари, стараясь не вызвать лишних подозрений.

– Блин, у тебя отец что ли рядом? – воскликнул Макс.

– Да! Да, я медитировала! – сделала она акцент на положительном ответе. – Это запрещено законом?

– Нет, Мари, я не могу перезвонить позже и написать тоже не могу, потому что это очень важно и срочно. Всё, что ему нужно сделать – завалить все экзамены. Ты должна либо убедить его это сделать, либо испортить его лист с ответами.

– Нет, дружище, я не стану помогать ему готовиться к пробникам. Мы с Данисом рассорились вхлам еще на новогодних каникулах, как раз на эту тему.

– Он ни к кому не прислушается, кроме тебя, Мари. Он всегда подражал Нильсу и восхищался тобой. Как ты понимаешь, к Нильсу за помощью я обратиться не могу. Ты сейчас мне так отказываешь, будто эта проблема касается меня одного. Мы все в дерьме, бро. И выбираться нам оттуда тоже всем вместе.

– Ладно, Макс. Я позвоню ему. Но, кроме физики, ни по одному предмету больше его подтягивать не собираюсь.

– Можешь, вообще, с ним больше никогда не общаться. Главное, поговори сейчас. Он должен выполнить задание Инсинуатора. Это последнее. За ним наш шанс на нормальную жизнь.

Второй день беспрерывной медитации не привел её к положительному решению. Голос Даниса слышать не хотелось по-прежнему. В голову лезли глупые мысли. То ей казалось, что друзья используют её доброту. Потом вдруг приходила мысль, что они хотят её подставить. А потом перед глазами возникало детское лицо Даниса со взглядом затравленного шакала, забитого в угол. Если бы «шакал» не звучало так обидно, это прозвище стало бы официальным для Даниса с его несочетающимися с внешностью ребенка взрослыми глазами. Постоянный страх делал из него легкую добычу. Для Инсинуатора, конечно. Но не для Мари, которая вот уже который день не могла решить, что же ему сказать такого, чтобы он поступил не по велению собственного «хочу», а по совести. Ради всей их бывшей компании. Тяжело вздохнув от собственных мыслей, Мари растерла ладонями лицо. Пусть это и прозвучит с презрением, но Данис бы сейчас сделал ударение на слове «бывшей».

1 февраля. Вечер.

Они договорились вечером встретиться в том самом антикафе, где раньше проводили вечер воскресенья за игрой в приставку. Пока Нильс с Ютой сидели в гостях у Макса, монтируя очередное видео, Мари с Данисом обычно рубились не на жизнь, а на смерть. Дуэлью на джойстиках часто решались споры или восстанавливались нервные клетки после подготовки к сложным контрольным работам. Завтра их ожидал первый в жизни пробный экзамен, баллы по которому должны пойти в зачет отметок в аттестате. Уровень стресса достиг критической отметки у всей пятерки, но с состоянием Даниса они не могли сравниться. Он пришел на встречу с перемотанным шарфом лицом. Открытыми оставались только глаза. Но, по мнению Мари, их нужно было прятать в первую очередь. Хоть под очками, хоть под пиратской повязкой, лишь бы никто не увидел его пустой взгляд. Она хмуро сдвинула брови, наблюдая, как он снимает с себя куртку и бросает её на спинку дивана.

– У трупа во взгляде больше осмысленности, чем у тебя, – проворчала она, протянув ему джойстик.

– Труп уже лишен жизни, в отличие от меня, – ответил он и со старческим стоном упал рядом с ней.

Несколько минут они просидели молча. Напряженно щелкая кнопками, ребята наблюдали за передвижениями их персонажей на большом плазменном экране.

– Я знаю, зачем ты меня сюда позвала, – произнес он, не отвлекаясь от игры.

– А я знаю твой ответ, – ответила Мари.

– Тогда в чем смысл этой встречи?

– Я обещала Максу поговорить с тобой. Просто выполняю обещание.

Они продолжили играть. Герои на экране с искрами от мечей и яростными звуками борьбы пробивались сквозь засаду врагов, поэтому они оба на мгновение замолчали, усиленно давя на свои джойстики. Разговор продолжила Мари, как только они смогли вырваться на открытую местность.

– Не могу тебя не спросить. Ты хорошо подумал?

Он тихо «угукнул» в ответ.

– Ты же своей головой понимаешь, что одним своим поступком предаешь сразу всех своих друзей?

– У меня нет друзей.

Оба по-прежнему не смотрели друг на друга, сосредоточившись на действии на экране. Со стороны могло показаться, что школьники просто убить время за игрой в приставку, а их редкие перебрасывания фразами нужны только для того, чтобы создавать между собой ощущение присутствия.

– Третьего января ты так не думал, – сказала она.

– У меня никогда не было друзей. Были четыре пиявки, присосавшиеся к моему кошельку. У меня, в отличие от вас, всегда было бабло на кармане. А вам только и нужно, что побухать на моей даче за мой счет.

– Мм, какого высокого мнения ты о себе. А в твои мудрые мозги не пришла шальная мысль о том, что я могу размышлять примерно в том же ключе? Не ты ли выезжал в плане учебы за мой счет? Сколько рефератов и практических работ ты сделал сам за последнее время? Твой коэффициент полезного действия на сегодняшний день равняется примерно нулю.

– Я не настолько беспомощен, как тебе может показаться со стороны, – ответил он спокойно, выдав свою обиду на её слова лишь резким рывком персонажа на экране в противоположную пункту назначения сторону.

– Эй, полегче, братан, – воскликнула Мари, и он тут же выровнялся.

– До определенной поры я был отличником, – напомнил Данис.

– До поры, пока мы складывали два и два на пальцах. Вспомни, сколько непонятных формул по физике я тебе объяснила. А сколько задач по алгебре прорешано совместными усилиями, чтобы ты разобрался в теме, а не просто зазубрил правила наизусть. Без меня ты бы не сдал эти экзамены. Ни пробные, ни предварительные. Ни, тем более, выпускные в мае.

– Ты хочешь отобрать у меня смысл жизни за то, что три года помогала с домашкой? – спросил он. – Не слишком высокая плата? Ты, Марика, уже загоняешься.

– Дан, это ты загоняешься, перекладывая на меня чужую вину. В нашей Игре злодей Инсинуатор, а не я. Не ты один лишился смысла жизни. Посмотри на нас. Нильс бросил школу и закрылся в своей комнате от всего мира. Юту затравили в школе до первых седых волос. Меня игнорируют собственные родители, а директриса месяц отбивалась от журналистов, которые хотели записать её комментарий по поводу моего поступка. Макс целыми днями крутится на стуле у компьютера, глядя на страницу собственного удаленного канала. Никто из нас не знает, как жить дальше и стоит ли, вообще, продолжать, – равнодушным тоном произнесла она, продвигая своего персонажа за стену крепости. В тоне её голоса не прозвучало ни единой эмоции, будто всё это рассказ о незнакомых людях.

– Я посмотрел на вас со стороны. Сделал выводы, что подобная жизнь меня не устраивает. На вашем месте я предпочел бы смерть.

– Так говоришь, будто тебя не касается эта ситуация. Тусили вместе. Отвечать должны тоже вместе.

– Я не готов. Пускай выкладывает видео, – спокойно ответил Данис. – Нам уже ничего не будет за это.

– Ошибаешься. Как только в Сети появится видео, с нашего города начнется новая волна, которая накроет всю страну. Полгода даже не прошло. Никто нас не простил и ничего нам не забыл. Слишком масштабная катастрофа для такого маленького города, Дан. Странно, что ты этого не понимаешь. Рейтинги всех СМИ взлетят до небес. Все, кто хоть отчасти имеет к нам отношение, попадут в осадное положение журналистами федеральных и местных телеканалов, интернет-порталов, газет и даже собственных расследований заинтересованными лицами. Это затронет всех, начиная от твоей семьи и соседей и заканчивая первой учительницей и воспитателем в детском саду. Они разыщут даже твою бабушку в деревеньке за пять тысяч километров отсюда. Тебя будут снимать в окно квартиры. Крупным планом в новостях покажут, как нас ведут на допрос в окружении родителей. Пресса будет сочно смаковать каждый твой взгляд. А потом нас линчуют. Если не по одному в темноте за гаражами, то жизнь тебя отымеет другим способом: твоего имени не забудут будущие работодатели. Ты проведешь остаток дней в киоске, продавая газеты. И то, дела будут идти из рук вон плохо, потому что не будет в стране людей, кто не узнал бы тебя в лицо.

– Ты так говоришь, будто это коснется меня одного, – недовольно хмыкнул Данис.

– Нет, это коснется всех нас. Но виноват будешь в этом ты.

– Ты только что просила меня не перекладывать вину на тебя. Теперь сама делаешь то же самое. В чем я виновен, Марика?

– В том, что не предпринял попыток спасти себя. Не говоря уже обо всех нас, сраный эгоист, – ответила она.

Игра окончилась. На экране высветилась красочная надпись «Game over» с предложением продолжить с момента последнего сохранения.

– Game over, Марика, – сказал Данис и отложил джойстик в сторону. – Game over.

Одной рукой прихватив куртку, он поднялся и покинул быстрым шагом антикафе, даже не обернувшись в её сторону напоследок. Проводив его взглядом, она дождалась, когда захлопнется стеклянная дверь и вытащила из рюкзака смартфон. Развернув на весь экран окно мессенджера, задумалась, что же написать Максу. Он ждет от неё положительного ответа, о том, что всё получилось, и Данис сделал верные выводы из разговора.

«У меня ничего не вышло» – написала сообщение и задержала большой палец на кнопкой «Отправить». Передумав в последний момент, стерла текст и отправила грустный смайлик. Макс прочел сообщение, но ничего не ответил. Она подождала еще пару минут, а потом накинула на плечи пуховик и собралась уходить. Одинокая фигура через диван от неё, замеченная боковым зрением, привлекла внимание, и Мари на доли секунды бросила туда взгляд. Согнувшись над своим графическим планшетом там сидел Скрэппи и тщательно вырисовывал комиксы, сюжеты которых ей иногда пересказывала Юта. Лицо его было полностью скрыто смоляными кудрями, и она посчитала, что разговор велся достаточно тихо для того, чтобы Скрэппи не услышал ни одного лишнего слова. Успокоив саму себя, Мари забросила рюкзак на плечо и направилась к стойке администратора, чтобы оплатить игровое время.

2 февраля. Полночь

Завтра, вернее, уже сегодня у нашей параллели первый пробный экзамен. Это будет математика, которую просто обязан провалить Данис, помешанный на доказательстве своей мамочке собственной состоятельности. Но он не учел одного: классы будут перемешаны между собой, чтобы создать для нас стрессовую обстановку, как на выпускных экзаменах. Не факт, что он попадет с Мари в один класс. Ах да, я не с того начал, мой дорогой дневник. Сегодня я, как обычно, остался незамеченным, к чему за все годы учебы уже успел привыкнуть. Я рисовал в антикафе свои комиксы, когда туда пришла Марика, а следом за ней примчался замотанный в шарф по самые уши Данис. Естественно, они не обратили на меня никакого внимания, ведь я так и остался невидимкой для звездной пятерки.

Они взялись за джойстики и, как ни в чем не бывало, начали играть в приставку. Я даже поначалу подумал, что они пришли просто убить время перед пробниками, потому что разговор у них не клеился. Но потом я понял, в чем тут дело. Оказывается, Данис слился, поставив себя выше всех, кто уже сделал свой ход в моей Игре. Он, наивный, полагает, что все давно забыли о катастрофе и их никто не разыскивает. Услышав это, я едва удержался, чтобы не рассмеяться. Кстати, Марика действительно далеко не глупа. Она пыталась объяснить ему элементарные вещи простым языком, но этот бездарь настолько труслив, самовлюблен и недалек умом, что отчаянно не понимает смысла её слов. Я прекрасно слышал каждое слово их разговора и, подводя итог, понял, что он не собирается выполнять моё задание. Что ж… Дай мне повод, Данис! Дай мне малейший повод разбогатеть на шесть миллионов, и я без сожаления сделаю это через минуту после того, как увижу твою отметку в общих списках.

За все годы унижений. За все мои слезы. За все страдания. За всю физическую боль. За травлю. За то, что я отвергнут вами как человек. Своим случайным видео я поставлю точку в наших с вами отношениях. Я отомщу. А потом с чистой душой смогу вас всех простить за то, что вы со мной сделали. Сам же останусь анонимом. Никто и никогда не узнает, кто именно предал вас анафеме и чьи указания вы выполнили беспрекословно, чтобы видео никогда не стало достоянием общественности.

Если бы кого-то здесь интересовало моё мнение, я бы сказал всего лишь одну банальность: жестокость порождает жестокость. Я не был таким. Это ВЫ сделали меня уродом, готовым жертвовать своей жизнью ради того, чтобы переломать ВАШИ судьбы. Если бы только тогда, в пятом классе, когда я сидел у библиотеки, Нильс прошёл мимо, всё сложилось бы иначе.

Быть может, однажды я раскрою вам, «великолепная пятерка», свою личность только для того, чтобы взглянуть в ваши глаза и понять, что вы, уроды, чувствуете после того, как узнали, кем именно был ваш ужасный Инсинуатор. Может, я захочу увидеть ваше раскаяние. Или ваши ошметки совести, если они у вас еще есть. Я ненавижу вас, «знаменитая пятерка» и от всего сердца желаю всем вам сдохнуть за мою изломанную психику. Да-да, Юта, и ты не исключение. Самая лживая и лицемерная тварь из них. Если по остальным я всегда четко видел, что им доставляет удовольствие унижать меня, то ты, двуличная мразь, улыбалась вместе с ними, когда они швыряли в меня ссаными тряпками или выливали чай с плесенью в мой рюкзак, а после всего этого обнимала меня за плечи и говорила, как сильно тебе жаль. Клянусь, когда ты сдохнешь, я тоже у твоего гроба скажу, как сильно мне жаль.

2 февраля. Утро.

Мари обвела взглядом класс. Среди пятнадцати человек, с которыми по распределению она попала в один кабинет писать пробный экзамен по математике, Даниса не было.

– Все сдаем свои гаджеты в общую коробку, которая будет стоять на стуле у доски, – объявила молодая преподавательница с короткой стрижкой.

Макс сверлил взглядом спину Даниса. Если бы мысленно можно было застрелить человека, Дан уже свалился бы без чувств замертво. Но он сидел через три парты от него и потряхивал шариковой ручкой.

– Пользоваться шпаргалками, естественно, нельзя, ребята. Если кто-то из вас будет замечен списывающим, он будет удален из класса без права на пересдачу. В аттестате итоговая отметка будет занижена на один балл.

Макс едва не подскочил на месте от такой неожиданной удачи. Всего-то нужно слить человека со шпаргалкой, чтобы у него не было положительной отметки! Но Данис оказался не так прост. После этого предупреждения от преподавателя, он обернулся и внимательным долгим взглядом посмотрел на Макса, а потом медленно указательным пальцем поправил свои очки. Внутри всё оборвалось. Похоже, Данис всё прекрасно понял. Даже если у него и есть шпаргалка, он теперь ни за что не воспользуется ею.

– Только дай мне повод, – прошептал Макс ему одними губами, с достоинством выдержав его тяжелый взгляд.

Но тот только улыбнулся и отрицательно покачал головой.

Четыре часа длился экзамен. Двадцать тестовых и три практических задания решили ребята за всё это время. Одного парнишку удалили за то, что в его шоколадке была спрятана бумажка с формулами. Но Данис так и не дал ни единого повода.

9 февраля.

– Все видели свои оценки? – спросил Макс.

Юта и Мари кивнули, глядя сквозь него. Нильс обвел всех взглядом. Он выглядел хуже всех. Измученный и потерянный, он сидел ко всем вполоборота, подперев голову ладонью левой руки. Время от времени тер лоб, пытаясь собрать мысли в кучу, но это нисколько не помогало.

– Ты нас собрал здесь поговорить не о наших отметках, верно? – спросила Мари, продолжая смотреть сквозь всех в пустоту.

К концу шестого урока вывесили списки. Трое ребят не искали себя. В первую очередь их интересовал Данис. Сердце ухнуло вниз, когда они увидели «хорошо». Макс нецензурно выругался, швырнув в стену собственный дневник.

– У тебя «отлично», – воскликнул недоуменно кто-то из одноклассников со спины. – Куда лучше?

– Пропусти, – грубо воскликнул он и, растолкав толпу локтями, вылетел на школьный двор, чтобы отдышаться и прийти в себя.

Юта и Мари неслышно подошли со спины. На улице потрескивал февральский мороз. Ребята выскочили на улицу в тонких рубашках. Но холода никто из них не почувствовал. Шум в ушах и адреналиновая кровь согрели не хуже палящего солнца в районе экватора.

– Общий сбор у меня дома прямо сейчас. Только выходите не следом за мной. Дайте мне немного побыть одному, – попросил он после нескольких минут тишины.

Нильс подошел сразу, как получил сообщение от Юты.

– Если вы ждете от меня конкретный план действий, то, ребят… его у меня нет, – сказал Макс, покачав головой. – Мы можем хоть убить Даниса. Но вряд ли это нам уже поможет.

Все они расположились по периметру комнаты Макса.

– Значит, мы можем убить себя, – очень тихо сказала Юта, но её услышали все.

Ни у одного из них её предложение не вызвало вспышки гнева.

Нильс приподнял голову и посмотрел на друзей из-под своей белоснежной челки. В его глазах стояли слезы. Никто не ожидал, что он заговорит первым.

– Иногда мне кажется, что я родился не в то время и не в том месте, – тихо начал он. – Все люди такие злые и жестокие. Чем старше я становлюсь, тем больше разочаровываюсь. Мы считаем себя венцом творения. Живем так, как хотим и не думаем о будущем. Лично я всегда хотел после школы уехать покорять столицу. Найти престижную работу и купить себе хату. А что потом? Ну, будут у меня деньги, квартира и жена. А дальше что? Я состарюсь и умру, так и не сделав ничего настолько хорошего, чтобы мир смог меня запомнить. Что я оставлю после себя, если всё давно открыто до меня? Какую бы мысль я ни подумал, какая бы идея меня ни посетила, я залезаю в интернет и вижу, что это было неактуально уже три века тому назад. Зачем мы живём сегодня? Ради денег? Но меня никто не запомнит, как человека, который заработал себе сам на квартиру и машину. Тогда в чём же смысл?

– Красота. Внешний лоск. Гармоничные черты лица, – загибала Юта пальцы левой руки. – Если девушка обладает этим минимальным набором, то её в нашем обществе воспринимают, как кусок мяса. Её просто тупо хотят. И никто не задумывается о её чувствах. Кто-нибудь из вас знает, что я люблю читать старенькие романы-трехтомники? Нет, ребята. Вы видите только высоту моих каблуков и длину юбки. Ведь чем она короче, тем лучше. Это ведь означает, что вы сможете рассмотреть мои ноги. Вы, мужчины, измельчали. В вас нет никакой романтики. Вы не умеете добиваться расположения любимой девушки просто потому, что разучились любить. Вы теперь считаете, что если отказала одна, значит можно легко переключиться на другую, а затем на третью и четвертую. А какая разница, правда? Длина ног, цвет волос и размер груди совпадают. Выключишь свет и не заметишь разницы. Вы сами сделали нас такими, что мы выглядим как одна масса: сложи десять фотографий красивых девчонок рядом – и ты не найдешь отличий. Куда подевались красивые признания и чувства длиною в жизнь? Почему за все семейные ценности сейчас никто не дает и ржавой монеты, предпочитая качеству количество? Я тоже, ребята, родилась не в то время и не в том месте. Моя эра балов и роскошных платьев завершилась пару веков назад, а я упустила момент, чтобы родиться вовремя. Я устала. Я чертовски от всего этого устала. Этот мир давно прогнил до основания. И мы паразиты на его остатках.

Она отвернулась в сторону, ожидая услышать от друзей возражения, но их не прозвучало.

– Слава, – сказал Макс. – Вы тут разводите демагогию по поводу того, что ценится помимо красоты и денег. Так вот, ещё ценится слава. Никому не нужны по-настоящему талантливые ребята, если за ними нет больше ничего, кроме этого самого таланта. Зато если есть красота и деньги, то талант не нужен, достаточно красивой картинки, а всё остальное обрабатывается и накладывается в соответствующих программах. Обратите внимание, что нам сегодня впаривает масс-медиа. Всё до боли одноразовое. Глянцевые певички, дерзкие реперочки и пластмассовые однообразные актёры одной роли, на которых тошно смотреть. Никому не нужны люди, которые говорят действительно важные вещи. Никому не нужно качественное творчество на века. Нужно то, что будет покупаться здесь и сейчас. Песни, фильмы, книги, блоги – всё измеряется количеством бабла. Нам в уши льют дерьмо, рассказывая о том, что это сладкая конфетка. Почему мир туп настолько, что люди верят в то, что им говорят, а не в то, что они видят собственными глазами? Как можно слушать подобную музыку, ведь в ней нет ни грамма души?! Деньги, деньги, больше вонючих денег. Начерта, спрашивается столько? Когда ты сдохнешь, ты купишь себе сраное место в сраном раю за свои чертовы бабки? Делай годноту. Вкладывай в головы людей контент со смыслом и тогда не будет вокруг того треша, который сейчас давит на нас со всех сторон. С каких пор дерзкие и наглые люди стали считаться элитой? Всегда было наоборот, а вы просто бездушные твари, если считаете иначе. И мне жаль, что я никогда не смогу попасть в те времена, где талантливых людей действительно уважали за их талант и работоспособность, а не за золотую карту на кармане. И, к слову, Ют. Если у чувака будут слава и бабло, каким бы страшным он ни был, вы, бабы, гроздьями обвешаете его, и каждая из вас будет умолять его, чтобы он женился именно на ней. Вы продажные. И если ты считаешь себя не такой, то это означает лишь то, что твою цену еще не назвали.

– Сраный рай? – усмехнулась Юта одними губами, не отразив в глазах ничего, кроме кромешной тьмы и разочарования. – Только за эти слова он тебе больше не светит никогда.

– Я не стремлюсь туда, где смертная скука. В аду куда круче, ведь все самые отвязные ребята сейчас тусят именно там, – взглянул на неё Макс.

– Вот ты сам и ответил на свой вопрос, – произнесла Мари. – В этом и заключается проблема нашего поколения. В обесценивании действительно важных вещей. Раньше было больше доброты и гуманности, потому что была вера в лучшее и надежда на светлое будущее. Сегодня в рай никто не стремится, потому что там умиротворение. А кому оно нужно? Люди практикуют боль и унижения на этом свете, чтобы добавить в свою серую жизнь красок. Алкоголь, спортзал, компьютерные игры, музыка, сходки по интересам – каждый по своему убегает от обыденности. Поэтому поганый мир и скатился в дерьмовую яму. Гуманность и помощь ближнему? Боже, ребята, о чем вы, вообще? Снять видео и получить тучу лойсов, вместо того, чтобы помочь человеку – вот она сегодняшняя реальность. Мне искренне жаль, что я не доживу до того момента, когда общество деградирует настолько, что начнет снова передвигаться на четырёх конечностях, а я не смогу насмеяться вдоволь, наблюдая за этим со стороны. А ведь еще даже век не прошёл с того времени, когда мы собирались на Марс. Всё кончено. Мы уже побывали на вершине эволюции. Теперь разворачиваемся и потихоньку чешем вниз.

На минуту установилась тишина. Каждый думал о своём, но в целом мысль у всех была одна.

Первой подала голос Юта.

– Простите, ребят. Может, вы подумали, что всё это шутки. Но я, правда, устала. Отпустите меня, пожалуйста. Я ухожу.

Она могла не говорить это вслух. Все и так видели, что она дошла до крайней точки, откуда нет возврата. Травля и ненависть общества загнали её к краю пропасти, на котором она решала: броситься на толпу и добивать себя медленно или же броситься вниз и покончить со всем этим с один момент.

– Я иду с тобой, красотка, – ответил Нильс.

– Вы не понимаете меня. Я прошу вас отпустить меня не домой. Отпустите меня насовсем. У меня больше нет сил.

– И ты меня не поняла. Я не домой тебя провожаю. Я иду с тобой. В моей жизни больше нет смысла, а зачем всё это тогда нужно? Начинать с нуля я не готов.

– У тебя родители, – подняла Мари взгляд заплаканных глаз.

– У всех родители. Они жили до меня. И до брата. Они полюбили друг друга до нас. И не должны разлюбить после нас, – сказал Нильс и посмотрел на друзей. Впервые за долгое время его взгляд стал осмысленным.

– Я с вами, – внезапно поднялась Мари. – Больше не могу быть нежеланным и нелюбимым ребенком. Пусть родят себе идеальную дочь. Пошло всё к черту. Я устала быть изгоем, на котором отец армейским ремнем срывает ярость. Я ненавижу свою жизнь.

Все трое направились к выходу, когда их окликнул Макс.

– Если вы сейчас уйдете без меня, я позвоню вашим родителям и всё им расскажу.

– В смысле? – первым обернулся Нильс, а за ним и девочки.

– Ты не остановишь нас, – ответила Юта.

– Я и не останавливаю, – пожал он плечами. – Просто вы будете последними сволочами, если уйдете не попрощавшись с родителями. Они в нас жизни вложили. Нужно побыть с ними хотя бы последний вечер. А завтра вместо школы пойдем на железную дорогу.

– Я собиралась оставить записку, – неуверенно произнесла Мари.

– А ты не думаешь о том, что если мы все уйдем, то Инсинуатор никогда не решится выложить видео? Эта тайна исчезнет вместе с нами. Что ты хочешь написать в записке? Что нас довёл до этого шага непонятно кто? Тебя не станет. И всех нас. А родителям ещё жить в этом городе. Если правда всплывёт, их заклеймят вместо нас. Ты желаешь им такой жизни? – объяснил Макс.

Все четверо обнялись и прислонились друг к другу лбами, чувствуя тепло каждого. Сердца лучших друзей бились в унисон.

ЭПИЛОГ.

– Простите, господин ведущий, – перебил заготовленную заранее речь ухоженного мужчины средних лет отец Мари.

Тот обернулся и слегка приподнял левую бровь в немом удивлении. Бывший полицейский расценил этот жест, как согласие и приподнялся со своего места, которое занимал с первой секунды от начала съёмок. Прочистив горло, он огляделся, выбирая нужный объектив, к которому можно обратиться. В зале установилась неловкая пауза. Ведущий перекладывал планшетку из одной руки в другую, не решаясь поторопить сурового мужчину с великолепной выдержкой. По своему роду профессии он знал, что и ему осталось недолго. Люди, потерявшие близких, рыдают, кричат и бьются в истерике. Они обвиняют весь мир в несправедливости. Они требуют возмездия. А потом спустя месяц – год – десятилетие, наконец, расправляют плечи, и смело шагают вперед, оставив внутри только самые добрые воспоминания об ушедшем. Тот, кто не роняет ни единой слезинки – очень скоро тихо уходит во сне от инфаркта. Можно сколько угодно держать под контролем свои слезные железы, собственное сердце обмануть не сумел еще никто.

– Я хочу обратиться ко всем ребятам, кто сейчас видит меня. Я не буду вам читать воспитательные лекции, рассказывая о том, что смерть – это не выход. В пятнадцать лет все ваши проблемы кажутся взрослыми и нерешаемыми. Все ситуации – безвыходными. А любовь – единственной на всю жизнь. Я не буду оригинальным, если скажу, что через десять лет вы осознаете, как сильно вы ошибались, будучи подростком. Ведь это произойдет через десять лет, а уйти из жизни вы решили здесь и сейчас. Перед тем, как шагнуть за грань, оглянись на своих родителей. Ты уходишь. Такой сильный и смелый, решаешься на серьёзный поступок. У тебя есть выбор: уйти или остаться. И ты выбираешь. Оставляя нас, родителей, в ситуации, из которой нет спасения. Ты можешь сколько угодно романтизировать смерть, но, поверь, что за облаками нет ничего, кроме бесконечного космоса. Весь твой ад и рай – он здесь и сейчас, на этом свете и на этой планете. Всё, что с тобой происходит – мимолётно. Кроме твоих мамы и папы. Ты – самое важное, что было и есть в их жизни. Они помнят тебя еще в виде двух полосок на куске бумаги из аптеки. Они помнят, как привередлив ты был раньше, когда мама мучилась токсикозом. Как до хрипоты спорили, выбирая тебе имя. Как не спали ночами, потому что ты плакал. Они помнят твою первую улыбку, первые шаги и как ты по буквам учился читать. Они помнят все твои успехи, потому что радовались вместе с тобой. Они помнят твои неудачи, потому что огорчались еще больше, чем ты. Они жили своей и твоей жизнью. И если всё это до сих пор тебя не остановило, и ты всё еще думаешь, что твоё сердце разбито, а жизнь никогда не будет прежней, то перед тем, как совершить непоправимое – подойди к маме. Спроси её, помнит ли она, как ты в первый раз пошёл в детский сад. Или как ты ночью не спал из-за высокой температуры, и мама, зарёванная от переживаний за тебя, сидела всю ночь у твоей кровати. Как она лежала с тобой вместе в инфекционном отделении. Как помогала по вечерам лепить фигурки из пластилина на конкурс. Подойди к отцу и спроси, помнит ли он, как впервые нарядился в Деда Мороза, чтобы позабавить тебя на новогоднем утреннике. Как весь свой отпуск провел с тобой на озере, чтобы научить тебя плавать и рыбачить. Как пробежал десяток километров вокруг дома, придерживая тебя за сиденье двухколесного велосипеда, чтобы ты научился кататься. И если в твоей жизни больше нет смысла, посмотри на этих людей, для которых смысл – это ты. Готов ли ты их предать? Их, двух людей, которые ни в чем не виновны? Они ради тебя сменят место жительства и фамилию. Они ради тебя бросят старую жизнь и начнут новую, если это вдруг станет необходимо. Юный человек со взрослыми проблемами, пожалуйста, хоть на секунду загляни в глаза своим родителям, если ты считаешь, что под облаками тебе больше нечего ловить.

Он замолчал и обвел глазами зал.

Люди стали молча подниматься со своих мест, не сговариваясь. Никто не аплодировал. Каждый сейчас думал о своём собственном ребенке, который ждал их дома.

Ведущий молча кивнул.

Камера выключилась.

Софиты погасли.

По щеке бывшего полицейского скатилась одинокая слезинка, на которую он не обратил никакого внимания.

В оформлении обложки использованы фотографии из личного архива автора.