Лондон, Пикадилли [Борис Козлов] (fb2) читать постранично

Он никогда не любил аэропорты, и непрязнь эта никуда не девалась, не прошла с годами – он понял это в первую же минуту, как только нога его, обутая в ботинок от дока Мартенса (привет вам из шестидесятых, миллениалы!), ступила на ступеньку эскалатора в Гэтвик. Люди вокруг, деловито волочащие личинки своих колесных чемоданов, походили на муравьев, люди выстраивались в живые подвижные цепочки, влекомые общей для всех целью, скрытой где-то там в центре лабиринта ходов, за десятками раздвижных стеклянных дверей, под присмотром камер и рослых констеблей. Да, аэропорт по-прежнему напоминал ему большой муравейник, а сам он себе – муравья, немного бестолкового и не слишком шустрого в этом идеально организованном хаосе. Терпеливо отстояв бесконечную очередь к стойке иммиграционного офицера, он устало улыбнулся молодой мусульманке в униформе (боснийка?) и ответил на стандартные вопросы: в Лондон, да… на неделю… деловая поездка… Риц, Пикадилли, вот подтверждение резервации. Быстрый недоверчивый взгляд… нет, показалось. “Добро пожаловать в Соединенное Королевство, сэр”. Господи, как же он соскучился по этой фразе.

В центр поехал на такси – ужасно непрактичный выбор в это время дня, учитывая трафик и цену. Его водитель-пакистанец трещал без умолку в блютуз на пару с невидимым земляком, изредка, в особенно плотных пробках, съезжая с урду на английские ругательства. Город вокруг был полон дождя и огней, город был что надо – живой и как прежде любимый, город наполнял его уши музыкой и обрывками фраз, заставляя сердце стучать и глаза слезиться. Когда машина остановилась, он вздрогнул, приходя в себя, – водитель-пакистанец что-то говорил ему, тыча пальцем в окно. Риц. “О, спасибо, сэр”. Возможно, с чаевыми он и перегнул, да и черт с ним, на неделю денег точно хватит, а дальше… Уже в номере, когда дверь за белл боем закрылась, а он остался с чемоданами один посреди звенящего тишиной пространства, пришло понимание неизбежности задуманного: его последняя фантазия в роскошных декорациях Рица казалась уже чем-то почти материальным – что угодно покажется достижимым и материальным в номере Рица. Он усмехнулся этой своей мысли, потом вдруг вспомнил, что мобильный так и не включил, а на часах почти восемь, черт. Пока айфон оживал, он сходил в ванную, какое-то время простоял там перед зеркалом, с иронией изучая лицо. В прошлый раз, помнится, его молодое отражение в зеркале Рица вызывало оптимизм. Ерунда, оборвал он себя, в тот год всё вокруг вызывало оптимизм.

На другом конце провода (не провода, поправился он, а черт знает чего – волны?) ответили неожиданно быстро. Низкий женский голос назвал его по имени – ни тени укоризны за поздний звонок. “Разумеется, сэр, наша договоренность в силе. Всё в точности, как вы просили. Брюнетка, короткая стрижка, большие светлые глаза, не худышка. Да, сэр, я понимаю. Спасибо, сэр, доброй вам ночи”. Он лег, не раздеваясь, откинулся на высокие подушки и закрыл глаза. Волна подзабытого чувства подхватила его, закачала и понесла – когда-то давно он называл это простым человеческим словом, но с годами стал стесняться. Почему, почему, подумал он, мне так страшно быть счастливым… оттого ли, что у счастья всегда есть цена, или оттого, что стыдно быть радостным простаком в этом ужасном мире… Он сел и помотал головой, отгоняя химеру. За окном Лондон, дурачина, у тебя свободный вечер, а ты ударился в рефлексию. Он встал и снова направился в ванную, и через полчаса вышел уже другим – гладко выбритым, благоухающим, с торчащим ёжиком мокрых волос. Не торопясь оделся перед зеркалом в прихожей, поправил галстук, ещё раз прошелся расческой по волосам, сунул в карман бумажник и телефон. Готов. Его первая остановка внизу, в баре… Он улыбнулся, предвкушая глоток Мартеля, погасил свет и повернул дверную ручку. Фотографию, выпавшую из портмоне, он в темноте не заметил, старое фото с примятыми уголками качнулось в воздухе и опустилось на ковёр, молодое женское лицо взглянуло оттуда – невысокая брюнетка, стриженная под мальчика, на фоне трафальгарского льва.

К утру дождь усилился, и ветер с реки швырнул пригоршню капель в окно. Она проснулась от стука и раскрыла глаза, полежала так, вспоминая сон: её мальчик был там, в доме матери, он смотрел вопросительно и молчал, заяц, огромный плюшевый зверь, подаренный ею накануне отъезда, волочился ушами по полу, сын держал его за заднюю лапу и раскачивал. Он выглядел пятилетним, её мальчик, будто и не было этих двух лет, в жизни он здорово изменился, вырос и окреп, но в её снах он оставался прежним, в точности таким, каким запомнился в тот последний день… Всхлипнув, она перевернулась на живот и уткнулась лицом в подушку. Всякое утро, кроме тех, конечно, когда она просыпалась вне дома, начиналось именно так: первый свет над Темзой, вечно моросящий дождь, мокрая от слёз наволочка. Потом она вспомнила о своей цели и о том, что потерпеть осталось совсем чуть-чуть, и ещё о том, что в этом городе и в этой жизни