Глория [Бентли Литтл] (fb2) читать онлайн

Бентли Литтл — Глория

+18

Бентли Литтл

ГЛОРИЯ

Any similarity to real persons, living or dead, is coincidental and not intended by the author

          Иллюстраторы издания — Глен Чадборн (Glenn Chadbourne) и Винсент Чонг (Vincent Chong).

          Copyright © 2021 by Bentley Little, Gloria

          © Хотимченко. К.А, перевод на русский, 2022

Глава первая

Глория Джеймс более не надеялась снова увидеть свою мать, но сразу же после похорон в доме появилась она – ее покойная мама. По какой-то причине она выглядела не так, как в момент смерти, а так, как в восьмидесятые годы, когда Глория была еще ребенком. Она была одета в один из тех цветных жакетов с большими плечами: ярко-синюю штуковину поверх белой блузки в крупный черный горошек. Ее макияж тоже был кричащим: густая красная помада, ярко-фиолетовые тени для век, а ее волосы были светлее, чем Глория когда-либо помнила. Настолько начесанные и налаченные, что голова под ними выглядела какой-то слишком уж маленькой.

Глория не помнила, чтобы мода восьмидесятых была такой ужасной и вульгарной, хотя это была странная и немного неуместная мысль, когда ее умершая мать стояла в дверях и ждала, когда ее впустят. Она оглянулась на гостей (или скорбящих, как их следовало бы называть), которые толпились в гостиной, столовой и кухне. Дом, как она поняла, выглядел почти так же, как и в восьмидесятые. Диван и кресло в гостиной с тех пор меняли несколько раз, хотя заменяющие их предметы всегда имели ту же грубую тканевую фактуру и ту же белоснежную цветовую гамму, но остальная мебель, столы, лампы, книжный шкаф — и даже книгив книжном шкафу — были теми же самыми, на которых она выросла. Единственной частью дома, которая существенно отличалась от той, что была в ее детстве, была ее собственная спальня, которую ее мать превратила в "кабинет", как только Глория переехала.

В гостиной ее муж и сыновья неловко стояли у камина, вынужденные разговаривать с едва знакомыми людьми и делать вид что слушают что-то увлекательное. Это не их сильная сторона. Ее тетя Рут и кузина Кейт занимались едой, разносили напитки из кухни и следили за блюдами на столе в столовой. Никто из них не смотрел в ее сторону.

— Я могу войти? — спросила ее мать.

Ошеломленная, Глория не знала что ответить. Она находилась в легком шоке и ступоре, и поэтому просто нерешительно кивнула. Ей пришло в голову, что вампиры должны спросить, чтобы войти в дом в первый раз. Если верить кинематографу. Это могло бы объяснить, почему она оказалась здесь, хотя ее только что похоронили. Но ее мать не задала этот вопрос угрожающим тоном, как это сделал бы кровожадный монстр; она сделала это в раздраженной саркастической манере, которую принимала всякий раз, когда ее дочь не делала то, что она хотела, чтобы она исполнила. Тем не менее, Глория подождала немного, и когда мать не укусила ее за шею и не начала нападать на гостей (скорбящих!), Глория закрыла дверь.

На фоне всего черного и мрачного серого цветастый гардероб ее матери казался грубым, вульгарным и совершенно неуместным. Однако никто не прокомментировал это. Не тот случай, и не то место. Бенджамин и мальчики поприветствовали ее, несколько человек кивнули в знак приветствия, а Кейт вручила ей бумажную тарелку и подвела к столу с едой.

Никто не узнал ее.

Как такое возможно? недоумевала Глория. Максин с другой стороны улицы, лучшая подруга ее матери еще до рождения Глории, была здесь, как и старые друзья с работы и из церкви, не говоря уже о тете Рут и кузине Кейт. Все они знали ее мать в том возрасте в котором она предстала сейчас (а тетя Рут была ее родной сестрой!). Как они могли не узнать ее? Могла ли эта версия ее матери быть настолько вытеснена в сознании каждого из них старомодной пожилой женщиной более поздних лет, что это сделало ее прежнюю личность не опознаваемой?

— Мама! — сказала Глория, подходя.

Ее мать повернулась к ней. Как и все остальные. Она видела выражения их лиц: шок, печаль, жалость. Бенджамин поспешил к ней. Как и все остальные, он решил, что горе помутило ее разум, что стресс взял свое, и она как-то растерялась, забыв, что ее мать умерла. Он обнял ее, и она уже собиралась сказать ему правду, когда увидела, что мама смотрит прямо на нее и медленно качает головой.

Впервые Глория почувствовала эмоцию, которую она должна была чувствовать с самого начала: страх. Она отвернулась, вглядываясь в обеспокоенное лицо Бенджамина, затем снова посмотрела в сторону странной гостьи. Ее мать зачерпывала ложкой запеканку из тунца в свою тарелку.

— Все в порядке, — произнес Бенджамин. — Все в порядке.

Она взглянула через его плечо на мальчиков. И Брэдли, и Лукас выглядели испуганными. Все остальные нарочито отвернулись, смущаясь за нее.

— Ох, извините, — сказала она. — Привычка. Я просто... — она запнулась, не зная, как выкрутиться из этой, несомненно неловкой ситуации дальше.

— Почему бы тебе не пойти и не прилечь? — предложил Бенджамин. — Отдохни немного. Мы позаботимся обо всем здесь.

Может быть, она бы так и сделала. У нее болела голова, и она устала вежливо кивать и принимать соболезнования. Ей хотелось, чтобы все это закончилось, и, может быть, если она пойдет в спальню и вздремнет, к тому времени, когда она проснется, все уйдут, и она сможет избежать долгих прощаний, которые, она так не любила.

И, надеюсь, ее мать уйдет.

— Думаю, я так и сделаю, — ответила она Бенджамину. — Разбуди меня, когда люди начнут уходить.

— Обязательно, — заверил он, но по его тону она поняла, что у него нет намерения делать что-либо подобное, и за это она была ему благодарна.

Глория удалилась в комнату для гостей — она не хотела спать в постели матери — и закрыла за собой дверь, прежде чем растянуться на двухспальной кровати в углу.

Однако она не могла уснуть. Самым горячим ее желанием в этот момент было задремать на полчаса, а проснувшись, обнаружить, что этой подростковой версии ее матери больше нет. Возможно, она никогда не узнает, почему и как появилась ее мама, но это не самое страшное. Лишь бы ее здесь не было, Глория была бы довольна. Пусть все будет нормально. Конечно, в свою меру.

Но разумно ли было этого ожидать? Если посмотреть на это с практической точки зрения, то куда должна была пойти ее мать? Это же был ее дом. Неужели она просто покинет помещение, выйдя вместе с остальной толпой, чтобы... что? Бродить по улицам? Казалось гораздо более вероятным, что Глория проснется и обнаружит, что ее мать вернулась в свою спальню, лежит на своей кровати или даже убирает дом после ухода гостей (скорбящих!). Вероятность того, что она уйдет так же, как и пришла, была, по мнению Глории, очень и очень мала.

Она проснулась в затемненной комнате, не заметив как вообще заснула. Она не помнила момента когда задремала и сколько уже прошло времени. Последнее воспоминание было о том, как она мысленно перечисляла возможные варианты возвращения матери, что, вероятно, означало, что сон одолел ее мгновенно, как человека, которому ввели анестезию перед операцией. При том стрессе, который она пережила, такая реакция была вполне естественной и ожидаемой, но все же она смущала, и Глория приподнялась в постели, гадая, все ли ушли.

Мама! Где сейчас ее мать?!

Вот в чем был главный вопрос. Она надеялась, что весь этот инцидент был следствием ее переутомленного, измученного, перегруженного мозга, и что его никогда не было, но через частично открытый дверной проем спальни она услышала отчетливый и безошибочный голос своей матери, разговаривающей с Бенджамином и мальчиками. Это был голос из прошлого, более молодая версия, которую она забыла, но которая с ревом вернулась из каких-то далеких уголков ее памяти. Внезапно Глория перестала быть уверенной, что помнит голос своей матери, с которым она жила последние десять лет, голос, который она слышала всего пять дней назад в больнице.

На мгновение она замерла, подслушивая. Ее семья общалась, как ни в чем не бывало. Они вчетвером обсуждали... ужин! Глория была уверена, что еды осталось много, но Брэдли жаловался, что хочет "Тако Белл", а Лукас ответил, что хочет "Дель Тако".

Ее мать рассмеялась, неожиданно громким и неуместно буйным смехом, который она помнила с детства, и впервые после возвращения матери Глория почувствовала приступ грусти и тоски.

— Домашние тако лучше любого фастфуда, — сказала ее мать. — И к тому же полезнее! Я приготовлю тебе свои знаменитые тако из индейки с пико де галло!

— Спасибо, Нора, — сказал Бенджамин. — Мы очень ценим это.

Глория задавалась вопросом, раскрыла ли ее мать свою личность, или Бенджамин сам догадался, кто она такая? Ведь теперь Бенджамин не только знал ее имя, но и, похоже, вписал ее в семью так, как не смог бы сделать ни один незнакомец за столь короткий промежуток времени.

Глория встала с кровати. Разве ее семья не должна была испугаться воскресших родственников? Свекровь ее мужа, умершая бабушка детей, вернулась к жизни в виде более молодой версии самой себя. Разве это не заслуживает большей реакции, чем пассивное принятие? Встряхнув головой, словно прогоняя навязчивый сон, она вышла на кухню. Все четверо стояли в центре комнаты, перед раковиной: муж и сыновья — слева, напротив матери — справа.

Бенджамин заметил ее, как только она переступила порог кухни.

— Милая, как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Чувствуешь? Я чувствую себя хорошо. Очень хорошо.

— Я просто имел в виду, что после твоего приступа...

— Приступа? — переспросила она, раздраженная, как всегда, его снисходительностью. — У меня не было приступа. Я просто...

Ее мать повернулась, чтобы посмотреть на нее, и, как и прежде, встретила взгляд Глории своими сильно накрашенными глазами, покачивая своей слишком причесанной головой.

Бенджамин и мальчики не знали, кто она такая. Это стало очевидным.

Был ли это рефлекс, естественная покорная реакция ребенка на указание родителя, или что-то другое заставило Глорию прерваться на полуслове? В любом случае, она оставила свою оборонительную позу, и Бенджамин решил не продолжать разговор в таком ключе.

— Нора любезно вызвалась приготовить нам ужин, — сказал он, сменив тему. — Я не был уверен, когда ты проснешься, и знал, что ты не будешь в настроении готовить, когда проснешься поэтому когда она предложила остаться и приготовить нам тако, я согласился. Я знаю, что у нас еще много остатков с вечеринки, — быстро добавил он, — но Нора уже завернула их и убрала, а кроме того, ты знаешь, что мальчики не любят запеканки. Я подумал, что ближайшие несколько дней мы сможем сами есть их на обед и дать детям что-нибудь другое. Более... более детское.

Глория кивнула в знак согласия, хотя на самом деле ее не волновала еда. Ее беспокоил тот факт, что Бенджамин не узнал свою свекровь (мальчиков она могла понять). Глория была не единственной, кто мог ее видеть, но, видимо, она была единственной, кто знал, кто она на самом деле такая. Что это означало? Мысль о том, что ее семья с такой готовностью пригласила в свою жизнь незнакомца — причудливо выглядящего в стиле ретро — тоже смущала. Они не были такими людьми, не в обычных условиях, и это заставило ее задуматься о том, могла ли ее мать оказывать какое-то влияние на Бенджамина и мальчиков. Может гипноз или внушение? Есть над чем подумать.

Что будет делать ее мать после ужина? — задалась она вопросом. У женщины не было дома. Это ее дом. Вернее, был. Планировала ли она переехать обратно? Было ли это ее намерением? Или она собиралась жить дальше после того, как приготовит еду? Глория сомневалась, что у ее матери были деньги, и у нее точно не было кредитных карт, потому что Бенджамин благоразумно аннулировал их после ее смерти. Неужели ей придется скитаться по улицам бездомной? Или она попытается устроиться на работу и найти себе жилье в мотеле с длительным проживанием? Хотя, если рассуждать реалистично, ее мать не может устроиться на работу, потому что у нее не было ни номера социального страхования, ни действительного удостоверения личности.

Головная боль вернулась к Глории. Она смотрела, как ее мать подошла и открыла дверцу холодильника, и что-то в этом визуальном ракурсе подтолкнуло ее в путешествие по волнам памяти. Она вдруг вспомнила, что уже видела свою мать в точно таком же наряде, с такими же вздыбленными волосами. Это было в супермаркете JCPenney's, и Глория была в отделе игрушек, пытаясь найти подарок для своей подруги Селии на день рождения. Ее мама стояла рядом, делая предложения, которые Глория игнорировала. Она искала последнюю фигурку Джем, потому что ей нравилась реклама и песня, в которой говорилось, что Джем — "Воистину возмутительна". Ее мать, несомненно, надевала тот же самый наряд множество раз, но по какой-то причине этот момент застрял в памяти Глории, и это придало женщине перед ней более конкретное и осязаемое присутствие. Это действительно была ее мать. Она знала это умом, но сейчас она это чувствовала, и больше всего на свете ей хотелось, чтобы у них была возможность поговорить.

Она вспомнила взгляд, которым дважды одаривала ее мать, едва заметное покачивание головы, и поняла, что если у них и будет настоящий разговор, то только вне поля зрения остальных членов семьи.

Бенджамин выпроваживал мальчиков и ее из кухни. Стол в столовой был очищен от еды, пока она спала, а использованные бумажные тарелки и пластиковые стаканчики были выброшены в открытый черный мешок для мусора, стоявший рядом с забором.

— Это был хороший траурный прием, — сказал он ей. — Все так и сказали. Они все хотели, чтобы я передал тебе, как сильно нам будет не хватать твоей мамы. Она была необычным и открытым человеком со светлой душой.

Глория почти улыбнулась. Она снова заглянула на кухню, где ее мать что-то доставала из одного из шкафов. Фасоль, подумала она. Ее мама всегда клала слой жареной фасоли под фарш индейки в тако. Она повернулась к Бенджамину.

— Не мог бы ты отвести детей в гостиную комнату, достать из шкафа какую-нибудь игру и поиграть с ними некоторое время? Я бы хотела поговорить с... Норой... наедине.

— Конечно, — сказал он и улыбнулся.

Кем он считал эту женщину?

Глория понятия не имела, и в данный момент ей было все равно. Ей просто хотелось побыть одной и поговорить с матерью. Брэдли и Лукаса завели в гостиную комнату:

— "Коннект 4!" — вскрикнул Брэдли.

— "Монополия!" — Лукас возразил, и Глория взяла себя в руки, прежде чем вернуться на кухню.

— Мама? — сказала она.

— Да? — Яркие губы лучезарно улыбались. Глория ожидала, что в них будет что-то выдающее, возможно, мертвые глаза, но все лицо было живым и участливым и выглядело точно так же, как черты лица ее матери, когда Глория была маленькой девочкой.

— Это... это действительно ты?

Снова громкий смех ее матери.

— Конечно, это я!

— Но как?

На лице матери промелькнуло выражение озадаченности, и Глории показалось, что все эти усилия были сделаны специально, театрально, ради ее блага. Но так ли это было на самом деле? Или она просто видела то, что хотела увидеть? Потому что ощущение неискренности длилось всего несколько секунд, прежде чем мать показалась ей искренне озадаченной.

— Я действительно не знаю, — сказала она.

— Но ты же знаешь что ты умерла. В прошлый понедельник у тебя случился сердечный приступ здесь, дома, а через несколько дней, в больнице, у тебя была какая-то эмболия или что-то в этом роде, и ты... ты умерла! Мы только сегодня тебя похоронили.

Ее мать нахмурилась.

— Кажется, что я это знаю? Я этого не помню. Извини.

— А что последнее ты помнишь? Потому что почему-то ты выглядишь так же, как в юности. На тебе даже та же одежда, что была в те года.

— Я не знаю. — Глория услышала малейший след разочарования в голосе матери. — Я понимаю, что я моложе, чем должна быть. Но я все еще знаю все о Бенджамине, Брэдли и Лукасе. Я это все еще я!

— Ты? Уверена?

— Да! Просто... чего—то не хватает.

— Эм—м, например?

— Да я не знаю! Я только знаю, что чувствую себя по-другому. Все очень необычно.

Это был их старый разговорный ритм, и они влились в него естественным образом. Она скучала по матери, поняла Глория. У нее особо и времени не было скучать по ней, но, по сути они не разговаривали даже меньше недели, Глория чувствовала себя удивительно обделенной, чего не замечала до этого момента. Их обмен мнениями заставил ее задуматься о том, насколько она зависела от своей мамы, как она искала ее совета или одобрения во всем, начиная от серьезных жизненных решений и заканчивая простыми бытовыми вопросами, несмотря на то, что у нее теперь была своя семья. Она никогда не переставала быть ребенком своей матери, и ей было интересно, так ли это у всех. Мама Бенджамина умерла, когда он был подростком, поэтому связь с матерью оборвалась рано, но в ее случае этот разрыв произошел только сейчас.

И вдруг все вернулось. Не это ли чудо? Возможность досказать все что не успела, еще раз послушать голос любимого человека.

Ей было приятно снова поговорить с матерью, но в то же время она сдерживалась, потому что разум твердил... ее мать умерла. Этот человек, эта юношеская версия ее мамы, могла быть тем, за кого она себя выдает, а могла и не быть, и Глория тратила слишком много сил, пытаясь расшифровать подсознательные сигналы и заметить тонкие несоответствия, чтобы понять, что именно. Она сделала глубокий вдох и сказала то, о чем думала.

— Ты моя мать!? Ты? Не другая ты или какая-то твоя версия, а ты?

— Конечно, милая.

Глория вздохнула.

— Так что нам делать с этим дальше? Ты планируешь жить здесь? Я имею в виду, это твой дом. Но как мы объясним это людям? Что мы будем говорить семье? А как насчет наших отношений? Мы просто вернемся к тому, на чем остановились? Я имею в виду, что последние несколько лет я была больше сиделкой, чем кем-то еще; ты была такой старой, и у тебя было так много проблем. Твое здоровье подкосилось, красоты увяла, руки плохо слушались. Теперь ты так же молода, как и я. У тебя впереди целая жизнь! Что мы будем делать?

Ее мать улыбнулась. Она взяла руку Глории и похлопала по ней, как делала всегда.

— Давай просто начнем игру, а там будь что будет.

Глава вторая

Месяц спустя Глория удивлялась тому, как легко и органично ее мать вписалась в их жизнь. Она действительно осталась в доме, и хотя Бенджамин изначально хотел продать его после ее смерти ("Зачем нам два дома в одном городе?"), он, похоже, забыл об этой идее. Он также, похоже, забыл о своем запасном плане сдачи дома в аренду, потому что ее мать каким-то образом жила там, не платя ни цента.

Но она определенно зарабатывала на жизнь. Теперь, когда она была молода и достаточно здорова для этого, она нянчила внуков после школы, что снимало большую нагрузку с Глории и Бенджамина, у которых уже несколько лет не было настоящего отпуска, потому что их отпускные часы были урезаны до предела: то один, то другой уходил с работы раньше или задерживался допоздна, чтобы позаботиться о нуждах маленьких членов семьи. Неизменно, приходя посидеть с детьми, ее мать приводила в порядок и дом, за что Глория была ей благодарна. Она также приносила им еду. "Слишком трудно готовить на одного человека", — сказала она в первый раз, когда принесла кастрюлю тушеного мяса, и продолжала готовить больше, чем нужно, для обедов и ужинов, радуя их излишками. Глория всегда ценила мамину стряпню — как и Бенджамин, — а поскольку она не очень любила готовить сама, остатки еды были просто находкой.

В каком-то смысле возвращение матери также помогло ее отношениям с Бенджамином, или, по крайней мере, повысило ее уважение к нему. Ведь на самом деле за последние несколько лет они постепенно отдалялись друг от друга. В этом не было ничего такого очевидного или конкретного, как различие интересов или изменение чувств. И ни один из них не нашел никого другого. На самом деле, в глубине души это, вероятно, было связано с ее матерью. С тех пор как ее мать заболела, Глории пришлось переключить свое внимание с Бенджамина и мальчиков на нужды больной матери. Ее муж понимал это, по крайней мере, умом, но в реальности это означало, что она больше устает, больше отвлекается, больше физически и эмоционально недоступна. И, Глория должна была признать, что, проводя столько времени с матерью, она каким-то образом повлияла на ее мнение, заставив ее смотреть на вещи с точки зрения матери. Поскольку ее мама никогда не любила Бенджамина, это означало, что она сама стала смотреть на него язвительным взглядом. Она начала слегка разочаровываться в нем, в его безумной ровности, в его заурядном подходе ко всему.

Когда она только познакомилась с ним, она думала, что Бенджамин был пианистом. Сейчас это казалось глупым и невозможным, но когда она впервые увидела его в кабинете дерматолога, где она работала администратором, а он был новым пациентом, он зарегистрировался у нее, а затем сел на утилитарный стул напротив ее окна, положив руки на ноги, и занялся тем, что постукивал пальцами по брюкам, каждый из пальцев хаотично двигался вверх-вниз. Казалось, что он играет на невидимом пианино, рассеянно оглядывая зал ожидания, и она предположила, что он мысленно репетирует, перебирая в уме сложное произведение, которое ему предстоит исполнить в будущем. На самом деле он просто делал гимнастику для пальцев, которую ему посоветовал предыдущий врач из-за начинающегося синдрома запястного канала, и, возможно, если бы она знала об этом, Глория не была бы так восприимчива к нему. Но на следующей неделе он снова пришел, продолжая играть на пианино, и поскольку было почти обеденное время и других пациентов не было, они начали разговаривать, и оба были разочарованы, когда медсестра открыла дверь и позвала его в подсобку. Они разговаривали еще больше, когда он вернулся на следующей неделе, и еще больше на следующей, а в свой последний визит он пригласил ее на свидание, и она согласилась.

Поступила бы она так, если бы знала в то время, что он не пианист, а программист? Трудно сказать. Вполне возможно, что да, но в дальнейшем ее ожидания были бы другими, и они могли бы не оказаться там, где оказались в данную минуту.

Но теперь все было клево, как говорили дети. Приезд ее матери, более молодой и энергичной женщины, освободил время для Глории и Бенджамина, чтобы побыть друг с другом, и они обнаружили, что по-прежнему совместимы, в чем еще два месяца назад не было никакой уверенности. Нет, он не был самым интересным человеком в мире, но и она тоже, и если их брак и не был одним из величайших романов в мире, он был приятным и удобным. Они даже начали целовать друг друга и говорить "Я люблю тебя" перед сном каждый вечер, чего не делали с первых лет брака, а регулярные занятия любовью, которые были в лучшем случае "экспресс", вернулись после перерыва.

Бенджамин был хорошим человеком, он заботился о ней, и оба они любили мальчиков. Чего еще может желать человек от жизни?

И все же, несмотря на все положительные изменения, произошедшие в результате возвращения матери, Глория чувствовала тревогу за эту женщину. Она же умерла! Теперь она вернулась и была примерно того же возраста, что и сама Глория. Казалось, что у нее откуда-то появились деньги, поскольку она смогла покупать продукты и приобрела совершенно новый гардероб. Стиль 1980-х годов, в котором она появилась на свет, исчез, но оставшаяся в шкафу одежда не только не соответствовала более матросской фигуре матери, но и была в стиле старой дамы, который ей больше не подходил. Поэтому она пошла и каким-то образом сумела купить себе совершенно новый, более современный и подходящий гардероб. Глория не понимала, как это возможно. Может быть, ее мать использовала какой-то скрытый тайник, о котором никто не знал? Может быть, она тайно распродавала домашние вещи? Кто-то еще снабжал ее деньгами?

Последняя возможность была самой тревожной, и хотя Глория не хотела об этом думать, эта мысль все еще витала в глубине ее сознания.

Смущало и то, что ее мать и Максин больше не были подругами. Правда, они уже не были ровесницами, но они жили через дорогу друг от друга и были ближе, чем сестры, буквально десятилетиями, поэтому Глория была потрясена, когда однажды зашла проведать ее, а мать сказала:

— Боже, эта Максин — конченная сука, не так ли?

— Максин — твоя лучшая подруга! — ответила Глория.

— Была моей лучшей подругой, — поправила ее мать.

— Могу узнать — почему? Что случилось?

— Ничего не случилось. Я просто проснулась и теперь вижу ее такой, какая она есть на самом деле.

Я только что проснулась?!

Возможно, это самое точное описание произошедшего, подумала Глория, но ее мать имела в виду не это. Она говорила о том, что у нее открылись глаза на характер ее старой подруги, и хотя в прошлом Глория автоматически приняла бы сторону матери в любых разногласиях, теперь она чувствовала больше родства с Максин, и, уходя, перешла на другую сторону улицы, чтобы узнать версию Максин.

— О, эта женщина просто сводит меня с ума, — негодовала ее пожилая соседка. — Я знаю, что вам и вашему мужу, вероятно, нужны деньги на аренду, но, клянусь, если бы это была я, я бы просто выселила ее. Ваша мать была бы потрясена тем, что такой человек живет в ее доме, готовит на ее кухне и спит в ее постели. Кто такая эта Нора? Откуда она взялась? Говорю тебе, Глория, я ей не доверяю. На твоем месте я бы провела полную инвентаризацию всех вещей твоей матери, чтобы убедиться, что все останется на месте, когда она уедет.

Тот факт, что даже после близкого контакта и личного общения Максин все еще не узнала свою старую подругу, заставил Глорию почувствовать беспокойство. Почему только она одна узнала свою мать? Даже тетя Рут и кузина Кейт понятия не имели, кто была эта анахроничная женщина, пришедшая сразу после похорон. Кейт жила в нескольких часах езды, но тетя Рут все еще была рядом, и Глория могла бы легко пригласить ее встретиться с "Норой". Однако она этого не сделала, и Глория не была уверена, было ли ее нежелание сделать это потому, что она боялась, что Рут не узнает сестру, или потому, что она боялась, что та узнает ее.

Глория сочувственно кивала, когда Максин высказывала свои претензии.

— Все, что я сделала, это попыталась поговорить с ней, поприветствовать ее в нашем районе. — Максин наклонилась вперед. — И знаешь, как она меня назвала? 'Любопытной дрянью!' Ты можешь в это поверить? Ты когда-нибудь слышала такое? Что за женщина говорит подобное? Мы с твоей мамой дружили сорок лет, и я гарантирую тебе, что она не потерпела бы таких слов! Я не обвиняю тебя, пойми. Я знаю, что вам с Бенджамином нужен дополнительный доход. Но, на мой взгляд, такое поведение совершенно неприемлемо. Совершенно неприемлемо! — Ее глаза были влажными. — А тот факт, что эта женщина живет в доме твоей матери? — Она вытерла сбежавшую слезу. — Я не знаю, что можно сказать. Я в шоке!

После этого Глория была уверена, что Максин шпионит за ней каждый раз, когда она приходит в гости, поэтому предпочитала, избегать прямого и долгого общения (и она еще не знала, что Максин думает о том, что этой "Норе" разрешили водить машину матери).

Однако, несмотря на все эти неудобные странности, новое присутствие ее матери в их жизни высвободило больше семейного времени, позволяя им впервые за долгое время ездить куда-то и что-то делать по выходным.

И, как ни странно, мальчики, казалось, любили ее. Глорию это особенно озадачило. Ни Брэдли, ни Лукас никогда не имели особой эмоциональной связи со своей бабушкой, что было вполне понятно, поскольку она болела большую часть их жизни. Но они обожали эту женщину, которую называли "мисс Нора". Они спрашивали родителей, может ли она остаться и поесть с ними каждый раз, когда она готовила еду для семьи, и когда Глория пришла с работы пораньше в пятницу перед Днем президентов и забрала мальчиков из школы, сказав им, что няня в этот день не нужна, она увидела разочарование на их лицах.

Однажды Бенджамин даже заговорил об этом, когда Брэдли и Лукас были в постели и спали. Была ее очередь мыть посуду, и она как раз ополаскивала чашки, когда он вошел на кухню. Очевидно, мальчики спросили его, может ли мисс Нора поехать с ними на весенние каникулы в Диснейленд.

— Не поймите меня неправильно, — начал он. — Нора — замечательная женщина. Правда. Я не могу сказать о ней ничего плохого. Она была, как сказала бы моя мама, "благословением".

— Но... — закончила Глория и ее бровь поползла вверх.

— Ты очень проницательна.

— Всегда есть "но".

— Но... не кажется ли тебе, что Брэд и Люк, возможно, слишком близки к ней, слишком зависимы от этой несомненно замечательной девушки?

Брэд и Люк. Ей не нравилось, когда он сокращал имена их сыновей. Для человека, который настаивал на том, чтобы все всегда произносили все три слога в слове "Бенджамин", он был очень вялым и неуважительным, когда дело касалось двух слогов в именах "Брэдли" и "Лукас". Но сейчас не время снова вступать в эту дискуссию, потому что она прекрасно понимала, о чем он говорит. Она тоже это чувствовала, и хотя она задавалась вопросом, не была ли это просто материнская ревность с ее стороны, тот факт, что Бенджамин заметил то же самое, означал, что ее чувства были обоснованными. Было бы понятно, если бы мальчики знали, что она их бабушка, но они не знали. Для них она была просто милой женщиной, которая присматривала за ними после школы, иногда готовила еду для семьи или помогала маме с покупками. Привязанность, которую они к ней сформировали, была намного больше, чем должна была быть.

С другой стороны, возможно, они чувствовали семейную связь, даже если не осознавали ее.

Глория закончила полоскание, вытерла руки о полотенце и повернулась к Бенджамину.

— А знаешь, ты прав, — сказала она. — И я не хочу поощрять это, но и не хочу препятствовать этому.

— Я тоже. Я ничего такого не говорю. Я просто пытаюсь сказать, что... Ну, я думаю, я предполагаю, что мы не должны приглашать ее на семейные мероприятия, такие как поездки в Диснейленд.

— Конечно, нет, — согласилась Глория.

— Хорошо.

Похоже, это было все, что он пришел сказать, и, когда он вышел из кухни, Глория не совсем понимала, зачем он это сделал. Ей вдруг пришло в голову, что ее мать могла пролоббировать поездку в Диснейленд, вложив эту идею в головы детей, и ей стало интересно, как отреагирует мать, узнав, что ее не пригласили.

Как оказалось, никакой реакции не последовало, по крайней мере, Глория не слышала ни упреков, ни укоров в чей-либо адрес, так что, возможно, это действительно была идея мальчиков.

Потеря матери и, в меньшей степени, возвращение матери заставили Глорию задуматься о своих собственных детях. На данный момент они полностью зависели от нее. Она будила их утром, готовила им завтрак, собирала обеды, отвозила в школу, помогала делать домашние задания, готовила ужин, укладывала спать. Она была буфером между ними и внешним миром, и если возникала какая-то проблема, они звали "мамочку!", и она решала ее. Но уже сейчас она видит изменения в этой динамике. Девятилетний Брэдли, который был на год старше своего брата, начал сомневаться в некоторых ее указаниях и спорить в ответ. Он становился более независимым, что в конечном итоге распространилось и на его брата. Скоро, слишком скоро, она перестанет быть центром их мира. От этой мысли ей стало грустно, и она подумала, чувствовала ли так же ее мать, когда сама начала отдаляться.

День в Диснейленде прошел замечательно. Как всегда, они проснулись рано. До их дома в Бреа было всего пятнадцать минут езды — полчаса, если были пробки и светофоры на бульваре Харбор работали против них, — а Диснейленд открывался только в восемь, но им требовалось время, чтобы одеться и позавтракать, а парковка всегда была проблемой. И действительно, когда они приехали в семь тридцать, к трамваю от парковки с Дональдом Даком до главных ворот уже стояла длинная очередь, но они успели как раз к открытию ворот.

Бенджамин и мальчики составили свой маршрут, направляясь сначала на самые популярные аттракционы, а Глория, которой было все равно, следовала за ними. Брэдли был смелее Лукаса, и были аттракционы, на которые он мог пойти, а его брат — нет, поэтому Глория и Лукас стали напарниками на весь день, направляясь на другие аттракционы, когда Бенджамин и Брэдли шли на захватывающие аттракционы, и сидя вместе на тех, на которых каталась вся семья.

В "Особняке с привидениями", "Ошибках судьбы", в котором сидели она и Лукас, пронесся мимо бального зала, заполненного призраками. Один из них, женщина, задувала свечи на праздничном торте, и это обыденное действие заставило Глорию вспомнить о своей матери, которая в этот момент, вероятно, находилась на кухне и готовила себе обед.

Кем была ее мать?

Этот вопрос всегда находился в глубине ее сознания, хотя в определенные моменты, как сейчас, он вырывался на первый план. Может, ее мать и не была призраком, но она была... чем-то. Она воскресла из мертвых и снова была жива, помолодев почти на сорок лет.

Почему это не испугало Глорию еще больше? Это же чертовщина? Что-то непонятное, возможно опасное.

Она не была уверена. Но если она не была так напугана, как должна, то и не чувствовала любви, которую должна была испытывать к родной матери. Между ними была дистанция, эмоциональное удаление, которое Глория не понимала, но принимала. Она не знала, что может испытывать ее мать и способна ли она вообще испытывать какие-либо эмоции сейчас. Несмотря на радикальную уникальность их ситуации, они не говорили открыто и честно ни о чем важном; их разговоры всегда были практичными и поверхностными, как будто ее мать действительно была просто новой знакомой по имени Нора. Не больше, не меньше.

В школе приближался День открытых дверей. Обычно и Брэдли, и Лукас с нетерпением ждали родителей, чтобы посмотреть, что происходит в их классах, показать свои работы и проекты, но в этом году Брэдли, похоже, не хотел, чтобы они присутствовали. Тем не менее, все четверо посетили сначала класс Лукаса, затем Брэдли, и опасения Глории, что у Брэдли может быть не все в порядке, оказались необоснованными. Его нежелание было вызвано скорее давлением со стороны сверстников, о чем она узнала, когда увидела двух молодых парней, которые бродили по классу без родителей и подшучивали над теми учениками, чьи родители присутствовали. Бенджамин тоже заметил это, и в машине на обратном пути он предупредил Брэдли держаться подальше от этих мальчиков.

— Есть, сэр! — защищаясь, сказал Брэдли.

— И не позволяй им управлять тобой. Это последние люди, чье мнение тебя должно волновать. Такие дети обычно попадают в тюрьму. Либо они вырастают бомжами. Сейчас ты можешь принимать их мнение всерьез, но поверь мне, когда ты увидишь, как они толкают свои тележки и бормочут об инопланетянах, все, что ты захочешь сделать, это уйти от них подальше.

И Брэдли, и Лукас рассмеялись.

Глория улыбнулась. Бенджамин был хорош в этом плане. Он умел излагать свои мысли в шутливой форме. Это была техника, которую ей нужно было бы освоить. Когда она пыталась что-то рассказать мальчикам, получалась скорее научная лекция, чем разговор. Бенджамин умел общаться сними на общем языке, а не перегружал свои речи ненужными нравоучениями. Быстрее, это был советчик, парень с опытом, который учит чему-то своих наставников. И такие уроки обычно запоминались.

Нет ничего менее романтичного, чем вечер открытых дверей. Когда дети приходили домой, они были еще навеселе, и от всех них пахло фруктовым пуншем и печеньем "Чипс Ахоу". Но как только дети ложились спать, и они оказывались в своей постели, все становилось амурным.

Со всеми этими событиями прошло некоторое время, и когда Бенджамин вошел в нее, Глории показалось, что он стал больше. В первые несколько секунд она была натянута так сильно, что это было почти больно, но по мере того, как они входили в нее, ощущения становились все более приятными, и очень скоро все стало просто замечательно. Они должны делать это чаще, решила она.

После, вместо того, чтобы перевернуться и заснуть, они разговаривали.

— Ты помнишь того чудаковатого парня, с которым я работал, когда мы только начали встречаться? — спросил он, поворачиваясь на подушке лицом к ней. — Мелвин, вроде?

Глория засмеялась.

— Да. Я забыла о нем!

— Помнишь, как всякий раз, когда у меня были проблемы с машиной и ты забирала меня с работы, он пытался составить нам компанию на нашем свидании?

Она хихикнула.

— О, да. И нам всегда приходилось ломать голову и пытаться придумать какую-нибудь причину, почему он не может пойти вместе с нами?

— А тебе не показалось, что отец одного ребенка сегодня вечером был похож на Мелвина? Старшего Мелвина, я имею в виду.

— Какой отец?

— Тот, который остался в задней части комнаты и с умным выражением лица все время смотрел на доску объявлений с материалами по экологии.

— Типа того, — призналась она, и снова улыбнулась.

— Интересно, что случилось с Мелвином, — размышлял Бенджамин.

— А он больше не работает?

— Нет, он переехал много лет назад. Я думаю, он нашел работу... — Он покачал головой. — Я не помню.

Бенджамин на мгновение замолчал.

— Разве не странно, что люди, которых ты знаешь, как бы отдаляются от тебя? Они могут не быть друзьями или семьей, они могут даже раздражать, как Мелвин, но они часть твоей жизни, а потом... все идет своим чередом, и их нет. Однажды ты смотришь вверх и думаешь, что твоя жизнь осталась прежней, но вдруг понимаешь, что, хотя ты никуда не уходил и не делал ничего другого, все вокруг тебя полностью изменилось.

Разговор принял меланхоличный оборот, и Глория ничего не сказала, не желая следовать в этом направлении. Счастливое послевкусие, которое она ощущала, угасло.

— Знаешь, — сказал Бенджамин, — я думаю о Норе.

Глория напряглась.

— У меня такое чувство, что я откуда-то ее знаю. Она кажется очень знакомой, и это как будто на кончике моего языка — или на кончике моего мозга, на самом деле — но я не могу вспомнить, где мы встречались раньше. Ты понимаешь, о чем я говорю? Это был ее шанс признаться. И на краткий миг она действительно подумала об этом. Но правда была настолько безумной, что Бенджамин ни за что бы ей не поверил, поэтому она просто покачала головой.

— Я устала, — сказала она. — Почему бы нам не лечь спать.

На следующий день на работе ей вспомнились слова Бенджамина. Когда она только начинала работать в кабинете дерматолога, штат состоял из старого доктора Горшина и молодого доктора Ли. Доктор Горшин уже давно ушел на пенсию, передав всю практику своему партнеру, и теперь доктору Ли было почти столько же лет, сколько тогда доктору Горшину. В то время она была инженю, и две медсестры, один клерк и два ассистента были старше ее. Но самая старшая медсестра, Гуйла, ушла на пенсию вместе с доктором Горшиным, и ей не нашлось замены, а другая медсестра, Сьюзи, со временем перешла в больницу Беверли. Клерка, Пэм, уволили за воровство, ее место не заполнили, а Ева, одна из ассистенток, переехала обратно в Миннесоту, и ее заменила Хонг, которая была моложе Глории. Другая ассистентка, Бет, уволилась в прошлом году, недовольная своей работой и зарплатой.

Бенджамин был прав, поняла Глория. Она не переехала, но мир вокруг нее изменился, и теперь, если не считать доктора Ли, она была здесь дольше всех и была самым старым человеком в офисе.

Хотя в целях экономии денег она обычно приносила обед на работу (и, действительно, сейчас в маленьком офисном холодильнике стоял контейнер с остатками макарон, которые она собиралась разогреть в микроволновке), Глория решила сегодня все изменить, вырваться из своей колеи и пойти поесть в другое место. У нее был часовой перерыв, и в итоге она проехала почти до Йорба Линда, прежде чем нашла что-то привлекательное: независимое заведение быстрого обслуживания под названием "Фрэш Гарден". За столиками в ресторане, в одиночку, группами или парами, сидели другие работники в свой обеденный перерыв, большинство из них — женщины. До сегодняшнего дня она чувствовала себя здесь как дома, как будто это были ее ровесники и она вписывалась в их компанию. Но теперь она поняла, что старше большинства женщин, находящихся здесь, и что ее представление о себе, вероятно, отстает от реальности на десятилетие.

Она заказала рулет со шпинатом и чай со льдом из маракуйи и села одна за пустой столик на двоих у окна.

— Извините, это место занято?

Глория подняла глаза от своей еды и увидела высокого бородатого мужчину с подносом, на котором стояла бутылка "Эвиан" и большой салат. Она замешкалась, не зная, что сказать, не желая, чтобы незнакомец сидел с ней, но и не желая показаться грубой. Она оглядела ресторан, надеясь найти альтернативное место, чтобы предложить его. К ее удивлению, здесь было много свободных мест; она предположила, что он подошел к ней, потому что все остальные столики были заняты.

Мужчина рассмеялся.

— Ты не узнала меня, не так ли, Глория?

Она покачала головой.

— Мне жаль, я...

И тут до нее дошло. Она наклонила голову, меняя угол обзора, пытаясь представить его без бороды.

— Бобби Перес?

Он усмехнулся.

— Единственный и неповторимый! Не возражаешь, если я присяду?

— Нет, — сказала она. — Конечно.

Еще в школе, даже в младших классах, она была сильно влюблена в Бобби, хотя никогда никому в этом не признавалась. Он не был очевидным выбором для увлечения школьницы. Он не был членом спортивных команд, не состоял в студенческом совете, не пользовался огромной популярностью. Он был обычным парнем. Но что-то в нем всегда привлекало ее, и в тот семестр, когда он сидел рядом с ней по экономике, ее оценки упали, потому что она тратила так много времени на то, чтобы посмотреть на него, не смотрит ли он на нее. Даже сейчас его присутствие заставляло ее краснеть.

Он сел.

— Как твои дела? Чем занимаешься? — спросил он.

— Я замужем, — сказала она, пошевелив пальцами левой руки, чтобы показать ему кольцо. — Два мальчика: Брэдли и Лукас. Я работаю в кабинете дерматолога в Бреа. Мой муж — программист, работает в компании "Автоматизированный Интерфейс".

— Счастлива? — поинтересовался он.

Она улыбнулась.

— Очень. — Она сделала глоток чая со льдом, по-детски не желая есть в его присутствии. — Очевидно, ты не покидал этот район. Если только не приехал просто погостить.

— Нет, я живу в Йорба Линда. Тоже женат. — Он поднял руку, чтобы показать кольцо. — Детей нет. Пока нет.

Онусмехнулся.

— Моя жена, она... моложе меня.

Он и сам выглядел молодо, заметила Глория. Определенно моложе, чем она и Бенджамин. Она вдруг почувствовала себя неловко.

— Я владею собственным бизнесом. Все для бассейна от Переса. Это на Империал, мимо Роуз. В торговом центре братьев Статтер, рядом с Гудвилл. — Он подцепил вилкой салат. — У вас случайно нет бассейна?

— Бассейна?

— Да, резервуар наполненный водой.

— С двумя маленькими мальчиками? — Она улыбнулась. — Определенно нет.

Он ел легко, и Глория чувствовала себя достаточно комфортно, чтобы начать есть самой. Они вспоминали старые времена — никто из них не поддерживал связь с кем-либо из старших классов, — но, к сожалению, закончив трапезу, она должна была вернуться на работу. Она не посчитала нужным дать ему свой номер телефона или электронную почту, а он не попросил и не предложил дать свой, поэтому они расстались неловко, каждый сказал, что было приятно встретиться, прежде чем попрощаться.

В тот вечер Бенджамин сообщил семье, что в следующем месяце ему придется поехать в командировку на выходные на конференцию по написанию кода и программированию новых операционных систем в Финиксе. Это была его первая деловая поездка в жизни, впервые им предстояло провести ночь вдали от детей, и хотя для многих людей такое событие может быть обычным, для них это было очень важно. По тому, как он ковырялся в еде, Глория поняла, что он не рад тому, что оставляет мальчиков на два дня, и она попыталась подбодрить его, сказав, что, возможно, его пригласили, потому что готовится какое-то повышение, расширение филиалов, и начальство видит в нем перспективного работника.

— Да, нет же, — сказал он. — Все идут. Это обязательное мероприятие. Не имеет никакого отношения ни к какому продвижению.

Дети не выглядели такими же нетерпеливыми, как он.

— Ты сможешь привезти нам подарок? — спросил Лукас.

— Сувенир? — сказал Брэдли.

Бенджамин улыбнулся им.

— Конечно.

— А можешь прислать нам открытку из Финикса? — не унимался Лукас.

Брэдли с жалостью посмотрел на своего брата.

— Он вернется еще до того, как открытка дойдет до нас.

— Да это не важно. Тогда мы можем прочитать ее все вместе!

— Звучит неплохо, — сказал ему Бенджамин. — Договорились.

В пятницу, когда он улетал в Финикс, Глория задержалась на работе, чтобы отвезти его в аэропорт. Он вылетал из округа Орандж, что означало, что это было ближе, чем Лос-Анджелес или Онтарио, и хотя он мог бы воспользоваться услугами такси, Uber или даже шаттлом аэропорта, Глория хотела проводить его. Она попросила маму приехать и присмотреть за мальчиками в течение часа, прежде чем отвести их в школу, и Бенджамин поцеловал Брэдли и Лукаса в лоб, сказав им, чтобы они вели себя хорошо и слушались маму. Брэдли стер поцелуй, очевидно, чувствуя себя слишком взрослым для таких чувств, но Лукас оставил поцелуй нетронутым и крепко обнял отца, прежде чем отпустить его.

На шоссе были рабочие пробки, но они предвидели это и выехали из дома с большим запасом времени. Глория никогда раньше не подвозила Бенджамина в аэропорт — всегда, когда они летали, они летали вместе — и она была удивлена, узнав, что правила TSA настолько строго соблюдаются, что она не может даже войти с ним в аэропорт; она должна просто высадить его и уйти. Она планировала посидеть с ним, пока не объявят посадку, а затем наблюдать через иллюминатор, как взлетает его самолет. Вместо этого они торопливо попрощались, он взял свою единственную ручную сумку с заднего сиденья, а затем она уехала на машине.

Он позвонил ей на работу и сообщил, что благополучно добрался, а затем вечером позвонил домой, чтобы поговорить с мальчиками. Они были очень рады его звонку, хотели узнать все о полете на самолете и спрашивали, купил ли он им подарки. Бенджамин рассказал Глории, что в расписании мероприятий произошли изменения. Необходимый семинар, который был запланирован на этот вечер, перенесли на воскресенье. Первоначально он должен был вернуться домой в воскресенье на двухчасовом самолете, но ему и всем остальным из их компании пришлось обменять свои билеты на более поздний рейс, и теперь он приземлится в округе Орандж только в шесть тридцать.

— Но тебе не нужно меня забирать, — сказал он ей. — Я поеду автостопом с Дангом и Ником.

— Ты уверен? — спросила она. — Мне не сложно. Я могу...

— Сегодня вечер воскресенья. Брэду и Люку нужно лечь спать пораньше и подготовиться к школе в понедельник. Кроме того, тебе нужно приготовить им ужин.

— Брэдли и Лукасу, — поправила Глория.

— Что?!

— Неважно.

— Проведи время с детьми.

Он был прав, Глория знала. Она могла бы надавить, настоять на том, чтобы забрать его, но на следующий день был учебный день, и правда заключалась в том, что она чувствовала себя не совсем комфортно, когда ее мать приходила посидеть с мальчиками. Как бы иррационально и суеверно это ни было, она не возражала против того, чтобы мама присматривала за Брэдли и Лукасом после школы (на самом деле Глория была ей благодарна), но мысль о том, что она придет и проведет с ними ночь наедине, заставляла ее чувствовать себя неловко.

— Я позвоню тебе завтра, — сказал Бенджамин. — Люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю.

Оба мальчика захихикали.

Бенджамин все-таки позвонил на следующий день, поздно вечером, как раз перед тем, как он собирался уехать из отеля в аэропорт. Глория спросила, собирается ли он поужинать пораньше в Финиксе или перекусить с коллегами по дороге домой, но он сказал, чтобы она просто оставила ему остатки еды. Он поест, когда вернется.

По ее расчетам, он должен быть дома около семи тридцати, если только кого-то из коллег по работе не высадили первым, по пути. На ужин она приготовила курицу и картофель с розмарином — одно из любимых всеми блюд, которое можно было легко и быстро разогреть. После ужина она позволила мальчикам управлять телевизором, и они посмотрели один из фильмов "Как приучить дракона" на каком-то детском канале.

Когда наступило шесть тридцать, Бенджамин не позвонил, это было неожиданностью, но, вероятно, на то была причина. Однако когда к семи тридцати Глория так и не дождалась от него звонка, она начала беспокоиться.

Где он был? Почему он так опоздал? Что бы еще ни говорили о Бенджамине, он был надежно пунктуален, особенно в том, что касалось мальчиков. Сейчас, например, он знал, что они ждут его, и даже если самолет задержался, он должен был позвонить и сказать Глории, чтобы она уложила их спать, что он увидит их утром. Если только телефонные звонки не были разрешены из самолетов. Она понятия не имела, каковы правила и нормы в наши дни, и хотя это казалось надуманным, существовала вероятность того, что Бенджамин не мог позвонить и сообщить им о задержке.

— Когда папа вернется домой? — Брэдли хныкал, уже не в первый раз. — Где папа?

— Я не знаю, — сказала она ему, в ее голос вкралась досадная нотка раздражения.

И тут зазвонил телефон.

Глава третья

Бенджамин не вернулся после похорон. Глория все ждала его возвращения, и первые несколько недель она постоянно выглядывала в окно или вскакивала от нетерпения, когда слышала незнакомый звук, открывала входную дверь по десять раз в день, потому что думала, что там кто-то может быть. Но он не вернулся, и когда пришло осознание того, что его действительно больше нет, искра надежды, которая помогала ей держаться, начала угасать. О, она делала то, что должна была делать, дома и на работе, но ее действия были перфектными, автоматическими, продиктованными долгом, без каких-либо мыслей или чувств. По ночам, чаще всего, она плакала во сне, и хотя в конце концов ей пришлось бы сменить постельное белье, она еще не сделала этого, потому что его подушка все еще хранила слабый запах его геля для волос.

Почему ее мать вернулась, а не Бенджамин? Из-за разницы в возрасте? В том, где они умерли? Когда они умерли? Потому ли, что он погиб в авиакатастрофе, а она скончалась в больнице? Потому что ее мать оставила после себя тело, а Бенджамин только... части? Возможно, она никогда не узнает причину, но этот вопрос грыз ее и не давал покоя.

Начиная с утра после того, как Глория получила новости, когда ей понадобился кто-то присмотреть за детьми, пока она занималась всеми необходимыми приготовлениями, ее мать была очень отзывчивой и сочувствующей. Прямо как... настоящая мать. По сути, она переехала к ним, взяла на себя домашние обязанности, занималась готовкой и уборкой, следила за тем, чтобы мальчики вовремя ходили в школу, а Глория успевала на работу. С практической точки зрения, Глория была благодарна за помощь, и ей даже было приятно, что мать была рядом с ней эмоционально, несмотря на то, что общение с молодой красоткой, которая должна была быть старой, доставляло ей дискомфорт. Но Глория никогда не чувствовала себя полностью комфортно рядом с этой девушкой, и однажды, проснувшись посреди ночи и услышав движение в комнате для гостей, она задалась вопросом, спит ли ее мать вообще. Должна ли она была спать, или она всегда бодрствовала?

После этого волнующего вопроса, и не найдя быстрого ответа, Глория сама с трудом заснула.

Часть ее продолжала надеяться, что ее мать трансформируется, превратится в Бенджамина. В конце концов, она все еще не была уверена, кем именно была ее мать. Она могла быть реальной, реинкарнацией или воскрешением умершей женщины, или она могла быть чем-то, что выдавало себя за более молодую версию ее матери. Если это так, то это существо могло легко превратиться в кого угодно, принять любой облик, в том числе и ее мужа, и Глория поклялась, что если это случится, она примет это с благодарностью и не будет задавать лишних вопросов. Она просто хотела вернуть своего любимого.

Но этого не произошло, и каждое утро, когда она просыпалась и слышала, как молодая мама на кухне готовит завтрак, еще одна маленькая частичка ее души умирала.

Она заставляла себя оставаться сильной ради мальчиков, хотя они не выглядели такими опустошенными, как ей казалось. Брэдли, особенно Брэдли, был очень близок со своим отцом, и хотя и он, и его брат рыдали, услышав новость, и плакали во время похорон, сейчас они почти пришли в себя. Возможно, такова природа детей, подумала она, но хотя она завидовала мальчикам, имеющим такой механизм выживания, часть ее негодовала на них за это. Их папа умер, и Бенджамин заслуживал более долгого и глубокого оплакивания, чем они, похоже, были способны дать.

В месячную годовщину авиакатастрофы Глория вернулась домой с работы, чувствуя себя особенно подавленной. Весь день она просидела за окошком регистратуры, глядя на комнату ожидания, где она впервые встретила Бенджамина. Не помогло и то, что в тот день был всего один пациент, что давало ей слишком много времени для размышлений. Но она надела счастливое лицо, или самое счастливое лицо, которое только могла изобразить, прежде чем войти в дом. Брэдли и Лукас сидели на противоположных концах обеденного стола и делали домашнее задание: Брэдли заполнял лист по математике, Лукас раскрашивал карту Европы. Она поздоровалась с каждым, проверила, чем они занимаются, а затем пошла на кухню, где ее мама готовила свой фирменный мясной рулет.

Она всегда ненавидела мясной рулет своей матери. Но в слух об этом не говорила.

Глория подошла к холодильнику, откуда достала и открыла банку "Доктора Пеппера". Она предпочитала банки пластиковым бутылкам, потому что слегка металлический вкус заставлял ее пить меньше.

— Мама? — сказала она. — Разве мы не разогревали "Доктор Пеппер" на Рождество? Или это была кола?

Она прекрасно знала, что во время праздников ее детства мама наполняла кастрюлю "Доктором Пеппером", нарезала лимонные дольки и клала их в напиток, оставляя его греться на весь день, но она взялась расспрашивать маму о мелочах из прошлого, пытаясь поставить ее в тупик. Пока что ее мать прошла все тесты.

— Горячий "Доктор Пеппер" с лимонными дольками! — сказала ее мама. — Точно! Я совсем забыла об этом! Хочешь, я разогрею немного для мальчиков? Уверена, им тоже понравится.

— Нет, все в порядке, — сказала Глория. — Думаю, не стоит. Мы не любим, когда они пьют сладкие напитки. Это вредно.

Мы.

Она все еще думала в терминах "мы", когда теперь было только "я". Но было нелегко выбросить из головы всю жизнь, особенно ту, которая была разбита вдребезги и навсегда изменена в ходе одного телефонного звонка. Она села за кухонный стол. Ей казалось, что ей нужно что-то сказать матери, но она никак не могла понять, что именно.

Глория почувствовала руку матери на своей обнаженной руке.

— Ты хочешь убежать?

Она испуганно вскинула голову.

— Что? Нет!

— В этом нет ничего необычного. Много раз я хотел убежать, оставить тебя и твоего отца и начать все сначала в новом месте.

— Ну, ты, конечно, начала все сначала, — с горечью сказала Глория.

— Это совершенно нормально — хотеть начать все с чистого листа там, где тебя не знают. Ты можешь это сделать, если хочешь. Я позабочусь о мальчиках.

Глория почувствовала нежелательное покалывание в позвоночнике.

— Нет, — сказала она. — Я бы никогда не оставила мальчиков. Я никогда даже не думала о том, чтобы бросить мальчиков. Это бред!

Мать похлопала ее по руке — старушечий поступок, хотя они выглядели почти ровесниками.

— Конечно, конечно. Как скажешь.

Это был тревожный знак, подумала Глория. Но о чем именно, она не была уверена. Может просто нервы шалят?

На следующее утро, когда она проснулась, прежде чем собрать детей в школу, Глория натянула халат и прошла на кухню, где ее мать раскладывала коробки с хлопьями: Вишневый домик, Яблочный Джек и Медовый рай.

— Я думаю, может быть, тебе стоит пойти сегодня домой, — сказала Глория.

Ее мать выглядела удивленной.

— Зачем?

— Не поймите меня неправильно. Я благодарна за всю твою помощь с тех пор, как... как это случилось. Но я думаю, что нам с мальчиками пора вернуться к нормальной жизни. Это не просто временная ситуация; теперь это наша жизнь. И нам нужно привыкнуть к ней. Кроме того, я уверена, что ты хотела бы вернуться к себе домой, спать в своей постели.

Она спала?

Ее мать улыбнулась.

— О, не беспокойся обо мне. Мне нравится быть здесь с тобой, с Брэдли и Лукасом, с моей семьей.

Похоже она действительно не понимает или делает вид.

— Тебе пора уходить, — твердо сказала Глория. — Мне все еще нужно, чтобы ты присматривала за ними после школы, но я не думаю, что тебе стоит здесь жить.

Их глаза встретились, и впервые после возвращения матери Глория увидела в этих глазах что-то, чего она не узнала. Но так же быстро, как и появилось, оно исчезло, и мать сочувственно улыбнулась ей.

— Конечно. Я понимаю. Как хочешь, дорогая.

Дорогая?!

Ее мать никогда не называла ее "дорогая". Это слово надо было заслужить.

Дом действительно казался более пустым после отсутствия матери. В каком-то смысле ее присутствие отвлекало от отсутствия Бенджамина, и теперь, когда она вернулась в свой собственный дом, дом чувствовал себя так же, как и раньше, когда Бенджамин был в командировке, как будто кого-то не хватало. На этот раз, однако, он был постоянным, и Глория обнаружила, что слишком много говорит, в слишком веселой, слишком общительной манере, как часть тщетной попытки скрыть дыру в сердце их семьи. Через несколько дней напряжение от таких усилий стало слишком сильным для нее, и она перешла на другой путь: включила телевизор, пока они ели, но не стала показывать новости, как это сделал бы Бенджамин, а позволила мальчикам смотреть мультфильмы.

Выходные, как выяснила Глория, были самыми худшими. Будни были достаточно загружены, чтобы занять всех троих, но когда наступало субботнее утро, она просыпалась, чтобы встретить два полных дня, заполненных незапланированными часами. Нужно было выполнять работу по дому, ее собственную, плюс работу, которую раньше выполнял Бенджамин и которая теперь была распределена между ними тремя. Но все равно оставалось много свободного времени, и она начала искать мероприятия на выходные, брать мальчиков на бесплатные фестивали, в музеи, на прогулки на природе, на парады и исторические памятные мероприятия. Такое участие в жизни общества не было для нее естественным, и хотя занятия заполняли все часы, тот факт, что ей вообще приходилось участвовать в мероприятиях, по иронии судьбы заставляло чувствовать потерю еще острее.

Оставшись одна в постели в воскресенье вечером, после того как Брэдли и Лукас провели день на выставке воздушных змеев на песке Хантингтон-Бич, Глория пролистала свой телефон и увидела, что Бенджамину назначен прием у стоматолога на завтра. Она связала все концы с концами, которые влечет за собой смерть, завершив всю бумажную работу. Все счета теперь были оформлены только на ее имя, она просмотрела телефон Бенджамина и обратилась к календарю на кухне, чтобы убедиться, что все встречи и приемы отменены. Но она не удалила записи в своем собственном планировщике, и теперь здесь, в десять часов утра завтрашнего дня, значился доктор Лу, дантист Бенджамина. Она отчетливо помнила, как он записался на прием, прямо перед съездом в Фениксе. Он ел мороженое с мальчиками, и у него разболелся один из задних зубов. Инстинкт подсказывал ему, что нужно проверить зуб. Дантист мог бы легко принять его на следующей неделе — в расписании всегда оставались свободные места для экстренных случаев, — но он сказал им, что занят, что это не совсем экстренный случай, и они назначили ему прием более чем на месяц вперед.

Она прекрасно помнила выражение его лица, когда мороженое коснулось его чувствительного зуба, как он вздрогнул от боли.

Зубная боль, поняла она, давно прошла. Ее больше не существовало.

Бенджамин тоже.

Накрыв лицо подушкой, она всхлипывала во сне.

На следующее утро она проснулась поздно, случайно выключив будильник после перезагрузки часов после вчерашнего кратковременного отключения электричества, и ей пришлось спешно собирать Брэдли и Лукаса в школу. В процессе она забыла собрать себе ланч, что поняла только в двенадцать часов, и вскоре после этого обнаружила, что едет на восток по Имперскому шоссе.

После первого посещения Глория больше не возвращалась в "Фрэш Гарден", хотя ресторан ей понравился. Правда, обычно она приносила еду из дома, чтобы сэкономить, но пару раз она выходила из дома, чтобы купить обед, и в каждом случае специально ехала в противоположном направлении. Может быть, она боялась снова столкнуться с Бобби Пересом? Это возможно, хотя, возможно, "боялась" - не то слово. Тем не менее, ей казалось, что в намеренном стремлении снова встретиться со своим давним возлюбленным есть что-то нелояльное. Случайная встреча — это одно, но если она вернется туда, где, как она знала, он иногда обедает, не покажется ли ей, что она... заинтересована?

Особенно после смерти Бенджамина (ей все еще было тяжело думать об этом в таких откровенных выражениях), мысль о том, чтобы пойти в этот ресторан на обед, казалась ей неправильной. И все же она была здесь, менее чем через два месяца после его похорон, и ехала в сторону Йорба Линда. Глория говорила себе, что пошла поесть только потому, что слишком торопилась и не собрала обед — что было правдой, но она могла бы легко доехать до дома, или пойти в "Шоколадницу", или "Столовую младшего Карлоса", или еще куда-нибудь поближе к офису.

Вместо этого она сказала себе, что жаждет здорового рулета, и поехала в "Фрэш Гарден".

Бобби был там, как часть ее души знала...

...надеялись?

Что тут скрывать? Так оно и было. Был ли это ресторан, который он всегда посещал, или он приходил сюда только после их встречи в надежде увидеть ее снова? Глории захотелось, чтобы было именно так, хотя она знала, что это неправильно. Он сидел один за тем же столиком на двоих, который они делили, и хотя она заметила его сразу же, как только вошла, она сделала вид, что не заметила, и подошла к стойке, чтобы сделать заказ. К тому времени, как она забрала еду, Бобби заметил ее и помахал ей рукой. Делая вид, что это случайная встреча, которая происходит с ней постоянно, Глория отнесла свой поднос к его столику.

— Приятно было встретить тебя здесь, — сказал он, когда она села. Это была словно отрепетированная фраза, и ей стало интересно, как долго он ждал возможности ее использовать.

— Привет, — сказала она просто.

Теперь, когда она была здесь, Глория жалела, что приехала. Бенджамин умер с тех пор, как она в последний раз разговаривала с Бобби, и хотя он ничего об этом не знал, это событие, разбившее жизнь, висело между ними, и она понятия не имела, как даже затронуть такую важную и щекотливую тему.

Зачем она пришла сюда сегодня? Ей не хватает мужского тела?

Это была ошибка, и Глория уже собиралась сказать Бобби, что у нее сегодня только полчаса на обед и ей нужно возвращаться на работу. Она собиралась отнести свою средиземноморскую капусту обратно к стойке и, ведь она зашла только поздороваться. Не более. Затем он улыбнулся ей и тихо сказал:

— Рад снова тебя видеть. Очень.

И Глория поставила свой поднос на стол и села.

Могла ли она действительно думать о том, чтобы жить дальше так скоро после смерти Бенджамина? Нет. По крайней мере, не осознанно. Она никак не могла быть настолько поверхностной. И все же она была здесь, с человеком, в которого была влюблена в старших классах, и они легкомысленно болтали о работе, а она даже не упомянула о смерти своего мужа.

— Я никогда не говорил тебе об этом, — сказал Бобби, закручивая крышку бутылки с водой, — но когда мы учились в школе по экономике, я думал, что нравлюсь тебе. Мне всегда казалось, что ты смотришь на меня в классе, и я подумывал пригласить тебя на бал. — Он засмеялся. — Но я не был достаточно смелым.

Глория почувствовала прилив паники. Паники вперемешку с возбуждением.

— Я не хочу тебя смущать, — быстро сказал он. — Это было давно, и я просто...

Она нервно кивнула, почувствовав что ее щеки пылают.

— Ты ходила на бал? — спросил он.

Она покачала головой.

— Ты?

— Нет. — Он улыбнулся ей. — Так что, возможно, все бы получилось.

Глории не нравилось, к чему все идет, и она встала, собирая свою тарелку, вилку, салфетку и чашку, складывая все на свой поднос, готовясь отнести его к мусорному баку.

— Я лучше пойду, — сказала она. — Мне нужно вернуться. В прошлый раз я опоздала на несколько минут, — солгала она, — и доктор Ли был недоволен.

Бобби кивнул, следуя за ней к мусорному баку. Он выбросил свой мусор в емкость, поставив свой поднос поверх ее на полку сверху.

— Ну..., — сказал он. — Може...

— До свидания, — сказала она ему.

— Может, мы могли бы встретиться снова? На следующей неделе? Я имею в виду, нам обоим нужно есть.

— Я не...

— Мне жаль, — сказал он. — Я не знаю, почему я заговорил об этом, о школе. Я не приставал к тебе. Честно. — Он постучал себя по лбу. — Иногда я просто вспоминаю о вещах и выбалтываю их, вместо того, чтобы думать, прежде чем говорить. Послушай, я счастлив в браке, я люблю свою жену, я не пытался сделать из этого то, чем это не является, я просто... мне нравится обедать с тобой. Как я уже сказал, я не общаюсь ни с кем из прежних дней, и я знаю, что тогда мы не были настоящими друзьями, и, может быть, это просто жалкая попытка вернуть молодость, но, увидев тебя, я... чувствую себя хорошо.

Глория засмеялась.

— Вау. Вот это речь!

— Звучит жалко, я знаю. Но на самом деле, серьезно, у меня нет скрытых мотивов.

Глория задумалась на мгновение, и хотя она знала, что должна сказать "нет", она кивнула.

— Хорошо. На следующей неделе. В то же время, в том же месте.

Бобби поднял руки.

— Я не буду говорить "это свидание". Я просто скажу... Увидимся. Еще увидимся.

— До встречи.

Глория улыбалась, когда шла к своей машине. Она почти не улыбалась с тех пор, как ей позвонили насчет самолета, и чувствовала себя виноватой за то, что улыбается сейчас. Бенджамин был мертв, ради всего святого. Убит одним из самых ужасных способов. В пустом гробу не было даже тела, только одежда и сувениры. И все же он не был святым. Она поддалась искушению мифологизировать мертвых, но когда она садилась в машину, ей вспомнилось, как Бенджамин читал ей нотации за то, что она позволила бензину опуститься ниже четверти бака, не заправившись. Он отчитывал ее всю дорогу до заправки и не разговаривал с ней, пока бак снова не наполнился. Она уже почти забыла о том Бенджамине, жестком, буквальном и медлительном.

Двое из дневных пациентов позвонили, чтобы перенести свои встречи, что означало, что у Глории было много свободного времени с часу до трех, и хотя обычно она занималась выставлением счетов, бухгалтерией или административной работой в свободные периоды, сегодня она оказалась перед компьютером, набирая в Гугле "Бобби Перес". Она не знала, что ожидает найти, сказала себе, что не надеется увидеть его фотографию и проверяет, не солгал ли он ей в чем-то, не является ли он, скажем, осужденным преступником, а не владельцем невинного бизнеса по продаже бассейнов. Но она не была готова к тому, что обнаружила.

"Бобби Перес умер пять лет назад, погибнув в результате наезда пьяного водителя".

Глория затаила дыхание.

ОН МЕРТВ!!!

Сначала она подумала, что это может быть другой Бобби Перес — это не такое уж необычное имя здесь, в Южной Калифорнии, но в некрологе из газеты Вестник Йорба Линды была фотография, и это точно был он. Судя по всему, он возвращался с обеда, проезжал перекресток, когда пьяный водитель, преследуемый полицией, проехал на красный свет и врезался в пикап Тайота Бобби. От удара водительская дверь маленького грузовика была помята, и без боковых подушек безопасности смятый металл пронзил тело Бобби и почти отрезал ему руку. Он умер от потери крови, пока один полицейский пытался провести спасательные процедуры, а другой вызывал скорую помощь. Согласно статье, на следующую субботу в церкви Святой Марии была назначена поминальная служба для друзей и родственников, а затем похороны на кладбище Йорба Линда.

Ошеломленная, Глория перечитала статью. Она вчитывалась в строчки, стараясь не пропустить не одной буквы.

Возвращаюсь с обеда.

Ей нужно было время, чтобы все это переварить.

Она никому ничего не сказала. Вечером, придя домой, Глория поблагодарила маму за присмотр за мальчиками и за приготовленный ужин, затем помогла Брэдли с математикой, пока Лукас рисовал картинку и писал короткую запись для еженедельного журнала, который нужно было заполнять каждую пятницу. После того как домашнее задание было сделано, они втроем смотрели телевизор, пока мальчикам не пришло время ложиться спать.

На следующий день, во время обеденного перерыва, Глория поехала прямо к дому матери, в ее мозгу роились вопросы, которые не давали ей покоя всю ночь. Воспользовавшись своим ключом, она обнаружила, что мать сидит одна за кухонным столом, тупо уставившись в стену и поставив перед собой пустую чашку из-под кофе. Глория придвинула стул с противоположной стороны стола и встала лицом к молодой женщине.

— Кто ты? — спросила она. — КТО ТЫ!

Ее мать невинно посмотрела на нее.

— Что ты имеешь в виду? Я твоя мать.

— Ты знаешь, о чем я говорю. — Глория сделала глубокий вдох. — В тот первый день, когда ты вернулась и была моложе чем есть и носила убогую одежду из восьмидесятых...

Ее мать рассмеялась.

— Разве те времена были такими уродливыми?

— Я назвала тебя "мама", а ты покачала головой. Ты не хотела, чтобы я кому-то рассказывал, кто ты. И я не сказала! И до сих пор не сказала, хотя Бог знает почему.

Глаза ее матери сузились.

— Переходи уже к сути.

— Что ты скрываешь?! Почему только я знаю, кто ты? Даже Максин и тетя Рут не узнают тебя. — Глория наклонилась вперед. — Отвечай! Кто ты? Что, черт возьми, происходит?

— Я уже говорил тебе.

— Нет, это не так, — Глория покачала головой, — Нет, это все чушь. Мне нужна только правда!

— Правда?

— Да. Отвечай!

— Я не знаю, — Ее мать стояла, явно взволнованная. Она подошла к раковине, выглянула в окно, снова вернулась. — Я же сказала тебе, я — это я. Я просто чувствую себя... немного по-другому. Как будто я не совсем в себе. Конечно, я знаю, что со мной произошло, но я не знаю, как и почему. Я не помню ни белого света, ни какой-либо загробной жизни. Я была старой, а потом закрыла глаза, и меня не было. Я умирала, а потом... снова открыла глаза. Светило солнце, я вдохнула воздух полной грудью, я была жив. Вот и все.

— Это не так, — настаивала Глория. — Потому что иногда ты ошибаешься! Ты делаешь неправильные вещи — качаешь головой, чтобы я никому не сказала, кто ты, или называешь меня "дорогая", или спрашиваешь, не хочу ли я бросить своих детей, — которые совсем на тебя не похожи. Иногда ты похожа на себя, а иногда ты похожа на человека, которого послали... послали, я не знаю зачем.

Она провела рукой по волосам. Сделав глубокий вдох, она задала вопросы, которые действительно хотела задать:

— Ты знала заранее, что самолет Бенджамина потерпит крушение? Может ты видела "знаки" или планировала эту трагедию? Ты как-то причастна к этому?

Ее мать выглядела искренне оскорбленной.

— Ты так думаешь? Серьезно полагаешь что я могу управлять судьбами других людей?

— Я не знаю! Я уже ничего не знаю.

— Я тоже не знаю. — Ее мать снова села. — Как я уже сказала, иногда я чувствую себя по-другому. И иногда мне кажется, что я знаю больше, чем должна, но это похоже на то, когда ты думаешь об актере и не можешь вспомнить его имя. Ты видишь его лицо, но имя просто недоступно. Вот так и я иногда себя чувствую. Как будто у меня есть знания, но я просто не могу их применить. Отсутствует доступ к этим знаниям.

— Видишь? Вот оно! — сказала Глория. — Отсутствует доступ. Это фраза, которую ты никогда в жизни не использовала!

— Я изменилась. Я признаю это. Но... я все еще я.

— Ты все еще не ответила...

— Я ничего не знала о самолете Бенджамина. Для меня это было таким же сюрпризом, как и для тебя, — Она слегка положила свою руку поверх руки Глории, но Глория отстранилась.

Глория задумалась на мгновение.

— Я встретила еще одного из вас. Парня, который умер и затем вернулся!

— О? — Ее мать казалась подозрительно незаинтересованной.

— Я знала его в школе.

— Как его зовут?

— Бобби Перес.

— Я не помню никакого Бобби Переса.

— Ты его и не знала. Он был... в одном из моих классов. Но однажды я столкнулась с ним за обедом, и когда я погуглила, то узнала, что он умер пять лет назад.

— А зачем ты его искала?

— Да не в этом дело! Сейчас я знаю двух людей, которые умерли и вернулись к жизни. Сколько вас еще? Вы повсюду? Это происходит со всеми кого я знаю?

— Я знаю об этом не больше, чем ты.

— Собачье дерьмо, мама!

Глория тут же пожалела, что назвала ее "мамой", но было уже поздно брать свои слова обратно, и она встала, подойдя к раковине. Взяв с полки сухой стакан, она включила кран и наполнила стакан водой. Во рту у нее пересохло, и она выпила всю воду. Повернувшись, она увидела, что ее мать не двигается.

— Почему ты не хочешь, чтобы я рассказала людям, кто ты? Почему ты держишь это в секрете?

— Ты хочешь услышать это снова? Это тот же ответ, что и раньше — я не знаю.

— Ты больше не ладишь с Максин. Ты звонила тете Рут?

— Нет.

— Почему нет? Вы двое были близки.

— А теперь нет.

Глория поставила стакан и вернулась к столу.

— Какого хрена?

Она приблизила свое лицо к лицу матери, ища... что? Какого-то признака того, что она не та, за кого себя выдает? Какой-то признак того, что ее кожа на самом деле не кожа? Что ее черты были искусственно вылеплены?

Она ничего этого не видела.

Она даже узнала маленькую веснушку у нижнего края правого глаза своей матери.

— Мы просто не можем, — сказала ее мать, не объясняя дальше.

— Я ухожу отсюда, — объявила Глория. — Я возвращаюсь на работу.

— Окей. Я заберу детей из школы, — сказала ее мать. Она спокойно улыбнулась, и поскольку Глория не нашлась, что ответить, а за мальчиками действительно нужно было кому-то присмотреть, она ушла, не сказав больше ни слова.

Доверяла ли она своей матери Брэдли и Лукаса? По какой-то причине она доверяла, хотя и не могла сказать почему. Однако позже тем же днем, во время простоя в кабинете врача, она поискала в Интернете варианты детского сада после школы. Нет, Глория не думала, что ее мать причинит вред мальчикам, но, несмотря на то, что у нее было мало лишних денег, и несмотря на то, что ей, возможно, пришлось бы урезать расходы в других позициях, она решила, что будет чувствовать себя более комфортно, если кто-то другой будет присматривать за ее детьми в период между окончанием школы и ее возвращением домой.

Она узнала, что пресвитерианская церковь через дорогу от начальной школы Бен Франклина предлагает за умеренную плату программу продленного дня, которая не только обеспечивает присмотр за детьми до шести часов, но и предоставляет репетиторов для помощи в выполнении домашних заданий. Она пообещала зайти туда после работы, осмотреть место и, если оно покажется ей приличным, записать мальчиков.

Что она и сделала.

Они могли начать учебу только на следующей неделе — квота программы была заполнена, и только потому, что две сестры переезжали в Сан-Хосе, освободились места для Брэдли и Лукаса, — поэтому Глория ничего не сказала ни мальчикам, ни своей матери. Брэдли, возможно, и смог бы сохранить тайну, но Лукас точно не смог бы, и она не хотела предупреждать мать заранее на случай, если...

В случае чего?

Глория не знала, но и не хотела узнавать.

На следующий день любопытство снова привело ее в "Фрэш Гарден" во время обеда. Конечно, Бобби был там, и она сразу же подошла к его столику, ничего не заказывая.

— Я все знаю, — сказала она ему.

— Эм-м, прости. Знаешь что? — Его притворное неведение было неискренним. За этими глазами она видела настороженность и расчет.

— Как ты продолжил свой бизнес после смерти? — спросила она. — Я предполагаю, что все ваши клиенты и все ваши сотрудники знали о несчастном случае. Что ты им сказал? Как ты смог это объяснить?

Глория видела, как он размышляет, взвешивает варианты, решая, что или что не стоит ей говорить. В конце концов, он сказал ровным голосом:

— Я не знаю, о чем ты толкуешь. Но звучит все это очень-очень странно.

Это была сдержанная реакция человека, которого только что спросили, как он справился с воскрешением из мертвых. Если бы она задала эти вопросы любому обычному человеку, он бы, вероятно, сказал, что она сумасшедшая, и отошел в сторону. Бобби остался на месте, спокойно глядя на нее.

Глория подумала о том, чтобы сказать ему правду, рассказать, что-то же самое произошло с ее матерью, но решила оставить это при себе.

— Я видела статью о несчастном случае, — сказала она ему. — Автомобильная авария. Тебе оторвало руку, порезало шею и ты умер от потери крови на месте происшествия.

Он сделал глоток чая со льдом. Медленно опустил чашку на стол.

— Этого никогда не было.

Она внимательно посмотрела на него. Бобби вернулся не помолодевшим, как ее мать. Он выглядел хорошо для своего возраста, так что, возможно, ему удалось сбросить несколько лет, но он не был подростком или кем-то в этом роде. Как это получилось? — задалась она вопросом.

— В Интернете много фальшивых материалов, — сказал он. — Я надеюсь это из сети, а не в стеклянном шаре цыганки?

— Это статья из местной газеты Йорба Линда. Она цитирует офицеров, которые были на месте происшествия. Сколько ты хочешь поставить на то, что если я обращусь в полицейское или пожарное управление, у них будет запись об этом несчастном случае, и ты официально числишься погибшим?

Бобби пожал плечами.

— Я не очень азартен. Но наверное, это был кто-то другой.

— Ты собираешься придерживаться этой версии, не так ли? А как же твоя жена? Она должна знать, что произошло пять лет тому назад.

— Ничего не произошло. — Он откусил кусочек салата. — Садись. Закажи что-нибудь.

Она ничего не добилась.

Бобби спокойно ел салат.

— Я знаю, кто ты, — сказала она и, повернувшись, ушла.

Глория не осознавала, пока не села в машину, что у нее дрожат руки. Это был страх? Злость? Она не была уверена, что чувствует, но ее эмоции были на пределе, и она сидела до тех пор, пока не успокоилась, а затем, наконец, поехала обратно в Бреа. По дороге она заехала в "Ин-Н-Оут" и купила себе чизбургер, картошку фри и молочный коктейль, а затем съела свой нездоровый обед в машине, прежде чем вернуться на работу.

Когда Глория ехала домой после пяти, она все еще думала о своей матери и Бобби Пересе. Весь день ее мысли были заняты ничем другим, и она поняла, что даже если она расскажет кому-нибудь о том, что происходит, ей никто не поверит. Да и не было у нее никого кому можно подобное рассказать. После похорон Бенджамина Глория ни с кем не виделась. Она объясняла это тем, что была так занята своей новой жизнью матери-одиночки — теперь все лежало на ее плечах — и это, безусловно, было частью проблемы, но ей также не хотелось ни с кем разговаривать. Правда заключалась в том, что она не хотела отвечать на вопросы, не хотела быть объектом жалости, не хотела, чтобы ей напоминали о том, что она потеряла.

Паула была единственной подругой, на которую можно было положиться, чтобы все было ненавязчиво, и именно Пауле она позвонила в тот вечер после того, как уложила мальчиков спать. Она чувствовала себя одинокой и потерянной и хотела восстановить связь, хотела выйти из своей собственной головы и просто поговорить с кем-то, кто мог бы отвлечь ее от... мертвых людей. Было странно и неловко набирать номер подруги, ведь она не делала этого уже так давно (Пола тоже не звонила ей. Неужели она все еще хочет поддерживать связь?), и ладонь ее руки вспотела на телефоне, когда раздался первый звонок. Но потом ее подруга взяла трубку, Глория поздоровалась, и все прошло нормально. Тяжелого разговора не было, и после нескольких общих замечаний с обеих сторон Паула перешла на типичную колею женских разговор не о чем.

— Знаешь, — тараторила она, — сегодня я заправлялась в том месте, которое раньше было ARCO на бульваре Бреа, и я просто начала думать о том, как сильно все изменилось с тех пор, как я была ребенком. Наверное, это потому, что недавно вечером я увидела передачу на кабельном под названием "Вещи, которых больше нет". Ее вел Ральф Стори. Помнишь Ральфа Стори? Он вел передачи на втором канале? Так вот, я подумал о том, что когда я был маленькой, когда мы ездили в отпуск, мой папа брал карты на заправках. Мне стало интересно, есть ли еще карты на заправках. Я знаю, что Triple A все еще продает карты, но сейчас, когда все пользуются GPS, MapQuest, GoogleMaps и т.д., я подумал, что, возможно, на заправках их больше нет. Странно, но я не стала заходить, чтобы проверить. Это одна из тех станций, где все еще есть небольшой магазинчик, а не просто один из этих киосков, но я платила у насоса и не зашла внутрь. Теперь я жалею, что не зашла. Мне по—прежнему любопытно. Может послать кого-нибудь?

Глория улыбнулась. Все та же Паула.

— Я начал думать о других вещах, которые изменились, когда я не следила за ними. Например, когда рип-приливы стали рип-течениями? Когда мыс Кеннеди стал мысом Канаверал? Понимаешь, о чем я?

— Думаю, да, — сказала Глория.

Например, когда моя умершая мать превратилась в более молодую Нору?

— Привет, Глория? — продолжила Пола, ее голос внезапно стал более серьезным: — Прости, что не звонила тебе после похорон. Бенджамин был очень хорошим парнем. Но, знаешь, это как-то странно, когда умирает кто-то не очень старый. Трудно понять, как себя вести и что говорить. Я не очень хорошо в этом разбираюсь, если честно.

— Да все в порядке, — успокоила ее Глория, — Я понимаю.

— Ты справляешься?

— Не уверена, но вроде да.

— Хорошо.

Тогда, к счастью, тема была исчерпана. После минутной тишины Паула заговорила вновь:

— Ты знаешь, кого я видела на днях? — спросила Пола. — Помнишь Ту? Та серьезная вьетнамская цыпочка, которая была в нашем книжном клубе?

— Господи! Это было десять лет тому назад.

— Да! Я видел ее в "Панере", знаешь, в торговом центре, где раньше был дешевый кинотеатр? Она очень растолстела. Я бы ее даже не узнала, но она узнала меня, и мне стало приятно. Помнишь, она была такой заносчивой, фальшивой и претенциозной, потому что собиралась получить докторскую степень? Ну так вот. Она работает в... маникюрном салоне! Можешь в такое поверить? Она смотрела на меня свысока, потому что я была простым клерком, работающим в "Бэрнс и Нобель". Но она забеременела от своего парня, который тут же бросил ее, когда узнал, а потом у нее родились близнецы! Ей пришлось оставить школу, и теперь она работает в маникюрном салоне, чтобы свести концы с концами. Как пали сильные мира сего. Мы собираемся пообедать на следующей неделе. Хочешь пойти с нами?

Глория проговорила по телефону больше часа, больше слушая, чем говоря, — именно так всегда проходили разговоры с Полой, — но, повесив трубку, она почувствовала себя лучше. Обед с Бобби Пересом мог стать ее первой неудачной попыткой вернуться в мир, но разговор с Полой, похоже, помог ей пройти часть этого пути. Или, по крайней мере, был шагом в правильном направлении.

А потом все пошло наперекосяк.

Сев на кровать и сняв тапочки, она поняла, что ей нужно подстричь ногти на ногах. Но кусачек не было в ящике тумбочки, где она обычно их хранила, и она попыталась вспомнить, куда положила их в последний раз. Она прошла в ванную и открыла верхний ящик, перебирая щетки для волос, пинцеты, коробочку с ватными дисками, старые тюбики с кремом от раздражения и спреем, а также маленькие ножницы. Но кусачек для ногтей все еще не было, поэтому она выдвинула ящик дальше...

...и увидел расческу Бенджамина.

Чувство пустоты пронзило ее сердце. Это случалось с ней по крайней мере раз в неделю: она натыкалась на остатки прежней жизни, артефакты, которые оставил Бенджамин, а она не подумала пожертвовать или выбросить, и каждый раз эти находки были шоком. Ее мгновенно наполняла грусть, чувство утраты было настолько острым и невыносимым, что если бы не тот факт, что она несет ответственность за двух мальчиков, она не знала, что бы она могла сделать.

Глория подняла расческу. Последним, кто держал ее в руках, был Бенджамин. Он расчесывал ею волосы, и Глория с ужасом поняла, что не может вспомнить, когда он в последний раз стригся. Были ли его волосы короткими или длинными, когда он умер? Она всегда предпочитала длинные, но он обычно стригся очень коротко каждый раз, когда ходил к парикмахеру, потому что так носиливолосы другие программисты на его работе.

Он всегда был таким бараном, подумала она, таким сложным и противоречивым человеком. Она заслуживала лучшего, и если бы она знала, каким он был с самого начала, если бы она заранее знала, что с ним произойдет, она бы, наверное, не вышла за него замуж. Глория бросила расческу в корзину для мусора и продолжила поиски, пока не нашла свои маникюрные ножницы в другом ящике, рядом с лишними коробками зубной пасты и лишними рулонами зубной нити, куда она, должно быть, по рассеянности положила их.

Но к тому времени, когда она вернулась к кровати и начала стричь ногти на ногах, ее охватило чувство вины. Как она посмела критиковать Бенджамина после того, как он так ужасно погиб? Что за человек она была? Он был... был — хорошим человеком, кормильцем, советчиком, любящим отцом. Именно это словосочетание "любящий отец" не давало ей покоя, так как ее разум зацепился за тот факт, что если бы она не встретила и не вышла замуж за Бенджамина, Брэдли и Лукас никогда бы не родились.

И тут же навернулись слезы. Она вдруг почувствовала себя подавленной и одинокой.

— Мамочка? — Брэдли стоял в дверях спальни. Он выглядел обеспокоенным.

Глория вытерла глаза, пытаясь улыбнуться.

— Да?

— Почему ты плачешь?

Она покачала головой.

— Тебе грустно? Ты думаешь о папе?

Глория начала всхлипывать. Она ничего не могла с собой поделать, и она знала, что это, должно быть, пугает Брэдли, но она бросилась на ковер, взяла его на руки, крепко обняла, прижалась к нему, и тогда они оба расплакались.

— Я скучаю по нему, — сумел вымолвить Брэдли. — Я очень скучаю по папе.

Наконец-то, подумала она. Настоящие, живые эмоции! Наконец-то.

Глава четвертая

Суббота.

Брэдли и Лукаса не было дома. Мать подруги Брэдли Криса Альвареса позвонила в начале недели и пригласила Брэдли поехать с семьей на Дни железной дороги в Фуллертон. Мать Криса знала, что произошло, все знали, и подумала, что Брэдли пойдет на пользу, если он немного развеется. И Брэдли, и Крис были большими поклонниками поездов, и в дополнение к путешествию по настоящему паровозу и другим вагонам, включая любимый состав Брэдли, дети могли посмотреть на сложные конструкции различных моделей поездов. Глория с благодарностью сказала, что это действительно будет хорошо для ее сына, и поблагодарила миссис Альварес за ее заботу и внимание. Она сказала Глории, что отвезет их в Крейг-парк, а потом они все вместе пообедают в "Макдоналдсе".

Так что Глория была предоставлена сама себе. Она подумала об уборке дома, подумала о покупках, подумала о том, чтобы снова позвонить Пауле и пригласить к себе, но в конце концов решила снова встретиться с матерью. Она понятия не имела, о чем будет спорить с матерью, но все оставалось нерешенным, и Глория больше, чем когда-либо, чувствовала потребность докопаться до сути всего происходящего. До сих пор она была слишком довольна воскрешением матери. То, что должно было испугать ее или наполнить благоговением, она просто приняла спокойно, как должное. Но на самом деле произошедшее было на грани понимания, и не должно было произойти. Это было что-то вроде религиозного пророчества или сверхъестественной фантастики.

И это происходило с ней. Здесь и сейчас!

Так почему же это не казалось таким потрясающим событием? Как это просто стало частью ее повседневной жизни?

Когда она подъехала к дому матери, на подъездной дорожке стояла незнакомая машина — старый "Транс-Ам". Глория знала, что никто, кроме членов их семьи, не навещал ее мать с тех пор, как она... вернулась. Но сейчас там определенно кто-то был, и Глория заразилась лихорадкой любопытства, кто бы это мог быть. Это не мог быть кто-то из прошлой жизни ее матери – она, казалось, отбросила все, что было раньше, — но Глория ни за что на свете не могла понять, где она могла встретить кого-то еще? Может случайное знакомство?

Что—то в этой машине на подъездной дорожке заставило Глорию встревожиться, и вместо того, чтобы припарковаться позади машины или у бордюра перед домом, она остановилась на подъездной дорожке Максин через улицу. Прошло по меньшей мере месяц с тех пор, как она видела их старую соседку, и она не была уверена в их статусе дружбы, но Максин вышла из дома еще до того, как Глория вышла из машины, и Глория могла сказать по выражению лица старой леди, что ее визит был очень желанным.

— Глория! — Воскликнула Максин, обнимая ее. — Как хорошо, что ты заглянула! Как поживаешь? Как поживает твой муж и два дорогих мальчика? О, с каждым днем я все больше и больше скучаю по твоей матери!

Она ничего не знала о Бенджамине.

Глории не хотелось объяснять, что произошло, она не была уверена, что сможет даже закончить рассказ, не сломавшись, поэтому она изобразила улыбку и сказала: — Все в порядке. Прям, замечательно.

— О, это хорошо. Не хочешь зайти и выпить кофе?

— С удовольствием, — ответила Глория. Из прошлых визитов она знала, что, в отличие от матери, которая пила кофе с гостями за кухонным столом, более официальная Максин любила общаться в том, что она называла "гостиной". Глория, по сути, рассчитывала на это, поскольку вся причина, по которой она пришла сюда, заключалась в том, чтобы шпионить за домом своей матери через окно.

Через несколько мгновений они уже сидели на разных диванах, причем Глория нарочно выбрала тот, что повернут на улицу.

— Так у вас были еще стычки с... нашим жильцом? — спросила она.

Максин вздохнула.

— Ах, эта женщина. Она настоящая чудовище. Я просто избегаю ее, хотя уверена, что она создает проблемы другим людям. Я заметила, что и ты часто бываешь у нее в гостях. Уверена, это потому что ты ездишь отчитать ее за дурное поведение.

Максин пристально посмотрела на Глорию, ожидая подтверждения.

Она отвлеклась на улицу и следила за происходящим возле дома своей молодой матери.

— Да, — ответила Глория. — И я полагаю, что в конце концов мы продадим это место, но, честно говоря, я не могу заставить себя сделать это прямо сейчас. А нам нужны деньги, поэтому нам нужен арендатор.

— У вашей матери не было страховки? — Максин притворилась озадаченной. — Я была уверена, что однажды она сказала мне, что если умрет, то вы с Бенджамином будете обеспечены.

Ее мать и Максин были такими старыми подругами, что делились всем, но Глория не хотела сейчас вдаваться в подробности страхования жизни матери. Кроме того, это было не так много, как думала Максин, и хотя все формальности были соблюдены, реквизиты направлены почтой, страховая компания даже не прислала ей чек.

— Мы не получили страховку, — просто сказала Глория.

Максин стало любопытно.

— Проблемы? Они сомневаются в естественных причинах ее смерти?

— Нет, — ответила Глория. — Просто колеса медленно вращаются. Мы со своей стороны сделали все необходимое, но видимо наши обращения еще рассматриваются.

Максин снова вздохнула и извернувшись посмотрела в окно на дом на другой стороне улицы.

— А вы не подумали о том, чтобы выселить эту странную женщину и сдать в аренду жилье кому-нибудь другому? Более нормальному человеку.

— Да. Думали, — солгала Глория, — но существует так много правил и предписаний, что почти невозможно выгнать кого-то, если он практически не совершил преступления.

Максин подалась вперед.

— Знаешь, на днях я вышла на утреннюю прогулку и обнаружила на дорожке перед своим домом фекалии. Человеческие экскременты.

Глория не была уверена, что когда-либо слышала слово "фекалии" в лексиконе своего окружения. Вопрос о том, кто тут странный встал с новой стороны. Но, кроме того, она намекала, что мать Глории испражнялась у нее во дворе.

— Это похоже на то, что делают подростки, — сказала Глория. — Уверена, это чей-то прикол.

— На этой улице нет подростков. Вообще никаких детей. Это всего лишь мы, старики, за исключением вашего нового жильца. И пока я смывал его из шланга, я посмотрел на другую сторону улицы и увидел ту женщину, которая стояла на крыльце и наблюдала за мной. Она... она улыбалась!

Максин откинулась на спинку стула, как будто это все доказывало.

Глория должна была признать, что, как бы странно это ни было, она не могла автоматически отбросить мысль о том, что ее мать, в каком-то странном обострении необъяснимой вражды, пошла в туалет посреди ночи на дорожку своей бывшей подруги Максин. Но любой ответ, который она могла бы дать на это невысказанное утверждение, был отброшен в сторону, когда на другой стороне улицы из дома ее матери вышел мужчина и направился к "Транс-Ам", припаркованному на подъездной дорожке.

И этим мужчиной был никто иной как — Бобби Перес!

Глория тут же забыла о Максин и о том, что та сказала в последний раз. Все ее внимание было приковано к сцене на другой стороне улицы, и она наблюдала, как Бобби садится в то, что, очевидно, было его машиной, выезжает и мчится прочь, двигаясь слишком быстро для такой жилой улицы.

Три дня назад ее мать сидела на кухне и клялась, что понятия не имеет, кто такой Бобби Перес. И вот теперь он покидает ее дом после тайной встречи.

О чем они говорили? О ней?

Глория поежилась от холода. Это было неправильно. Она чувствовала это всеми костями и фибрами души. Но кому она могла рассказать об этом? Пойти в полицию? Кто-то из местного правительства, правительства штата или федерального правительства? Кто поверит в дикую историю о встрече двух мертвых людей, которые неожиданно вернулись к жизни? И даже если кто-то из начальства ей поверит. Что дальше? У кого может быть юрисдикция в отношении таких вещей? И что они будут делать? Эксгумировать тела ее матери и Бобби Переса, чтобы убедиться, что они все еще в своих гробах?

Кстати, а что, если тела все еще там? А что, если это не так?

От всех этих вопросов зависших без ответа у нее заболела голова. Максин странно наблюдала за ней с противоположного дивана, и Глория извинилась, объяснив, что плохо себя чувствует.

— Я вернусь и навещу тебя, когда буду чувствовать себя получше, — сказала она. — Было так приятно снова тебя увидеть. Всего тебе... хорошего!

— Ты тоже береги себя, — сказала Максин. — И я надеюсь, что ты подумаешь о том, чтобы выселить эту ужасную женщину. Если нужно, чтобы я поклялась в чем-нибудь или подтвердила, что она сделала что-то плохое, я всегда здесь.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Глория. Кое-что пришло ей в голову. — И если ты увидишь что-нибудь странное, что-нибудь, о чем мне следует знать, запиши это. Время, даты, все. У тебя ведь есть мой номер, если он тебе понадобится?

Максин решительно кивнула.

— Да, есть в записной книжке.

— Тогда ладно. Скоро увидимся. И спасибо за кофе и гостеприимство.

— Ты же знаешь, тебе всегда тут рады. Твоя мать была моей лучшей подругой, и я знаю тебя с самого рождения. Я считаю тебя членом семьи.

— Я тоже, — сказала Глория. Еще раз попрощавшись, она вышла на улицу.

На какое-то мгновение она подумала о том, чтобы перейти через улицу к дому матери, но вид Бобби Переса вывел ее из равновесия, и она обнаружила, что боится идти туда. Она боялась оставаться наедине с матерью. Выезжая из этого района тем же путем, каким приехала, Глория не посмотрела на дом своего детства, не желая знать, наблюдают ли за ней через одно из окон.

Вернувшись домой, она тут же позвонила тете Рут. Что-то, какое-то смутное чувство страха, до сих пор удерживало ее от встречи с родственницами. И хотя тетя Рут не узнала женщину, появившуюся после похорон, Глория решила, что пришло время им встретиться. Если кто и знал ее мать, то только родная сестра.

— Я хотела спросить, не могли бы вы прийти завтра на ленч, — сказала Глория после болтовни о том, как они с мальчиками держатся.

— После церкви?

Глория совсем забыла, какой религиозной была тетя Рут. В вопросе тети прозвучал упрек, но Глория предпочла проигнорировать его и просто сказала:

— Да.

— Я не смогу приехать раньше часа дня. Служба заканчивается в полдень...

— Это чудесное время, — сказала Глория.

Повисла неловкая пауза.

— Есть причина, по которой ты меня приглашаешь? Не то чтобы тебе нужна была причина, — быстро добавила она. — И, конечно, я всегда рада видеть вас, Брэда и Люка.

"Брэдли и Лукаса", — чуть было не сказала Глория, но придержала язык.

— Нет, — солгала она. — Совсем нет причин.

Глория поняла, почему она спросила. Если не считать двух недавних похорон, в последний раз она видела тетю на Рождество. На самом деле она видела тетю только на Рождество.

— Тогда я буду там с колокольчиками, — сказала тетя Рут.

Глория понятия не имела, что это значит, но была довольна, что смогла привести свой план в действие, и повесила трубку, чувствуя себя удовлетворенной. Вопрос был только в одном: как ей свести сестер вместе? Глория не хотела приглашать мать, так что оставалось только пойти к ней домой, и она совсем не была уверена, что сможет убедить тетю Рут пойти с ней. Может быть, если бы она сочинила историю о том, что ей нужно вернуться и проверить какой-то предмет, который ее мать хотела, чтобы Рут…

Но что делать с мальчиками?! Она не могла позвонить родителям Брайана и Криса и попросить их взять Лукаса и Брэдли еще на один день. Может быть, есть еще пара мам, которым она могла бы позвонить, но Глория не знала их так хорошо чтобы доверить собственных детей. Может, ей взять с собой мальчиков? Это казалось неразумным. Кто знает, как все обернется? И она определенно не хотела, чтобы они услышали, что их бабушка вернулась из могилы; им обоим целый год будут сниться кошмары. Если бы только отец Бенджамина не переехал во Флориду. Он мог бы нянчиться с детьми.

В конце концов она решила попросить свою соседку Сесили Янг присмотреть за Брэдли и Лукасом. Они с Бенджамином всегда были дружны с Янгами, если не сказать близки, но, зная все, через что прошла Глория, Сесили вызвалась присмотреть за мальчиками, если Глории когда-нибудь понадобится помощь, и решила, что сейчас самое время принять предложение заботливой соседки.

— Мы их даже не знаем, — заныл Брэдли, когда ему сообщили эту новость.

— Неправда! Вы с ними встречались. А мистер и миссис Янг очень милые.

— Но что мы будем там делать? У них нет никаких игрушек!

— Откуда ты знаешь, что у них нет игрушек?

— У них нет детей, — возразил Брэдли. — А взрослые не играют в игрушки.

С этим аргументом было сложно спорить, поэтому Глория просто закрыла глаза.

— Ладно, я ненадолго уйду, — сказала Глория после паузы. — Я веду тетю Рут куда-то, и это скучно, и это не для детей. Вы с Лукасом можете сами привезти свои игрушки к Янгам, и как только я вернусь, я заберу вас. Или вы можете посмотреть телевизор, — весело сказала она. — Я уверена, что мистер и миссис Янг позволят вам смотреть по телевизору все, что захотите. Вот увидите это будет весело!

— Они, наверное, заставят нас смотреть новости.

Брэдли надул губы.

Глория рассмеялась.

— Я скажу им, что вы с братом любите смотреть мультики. Или вы даже можете принести свой собственный DVD-диск. Скуби-Ду, или Спанч Боб, или любой другой.

На следующий день, когда она привела мальчиков, оказалось, что миссис Янг только что испекла печенье с арахисовым маслом, запах которого они почувствовали, как только открылась дверь, и который ошеломил и Брэдли, и Лукаса. Глория никогда не пекла печенье и даже редко покупала его. Мысль о том, что женщина, не имеющая детей, будет печь печенье только для себя и своего мужа, стала откровением для обоих детей, и когда миссис Янг предложила им взять по печенюшке, пока они еще теплые, Брэдли и Лукас были куплены. Они тут же поменяли свое отношение к малознакомым людям и уже считали их лучшими своими друзьями. Лукас с набитым ртом полез за молоком.

— Спасибо, — искренне поблагодарила Глория шепотом.

Сайсели улыбнулась.

— Без проблем.

— Я вернусь примерно через час, обещаю.

— Не нужно спешить, — сказала соседка. — У нас все будет хорошо.

Вернувшись домой, забежав в ванную и заперев дом, Глория поехала к тете Рут, убедив тетю, что будет лучше, если она сама заедет за ней. Она знала, что было бы легче поймать тетю, если бы она уже была в машине, и именно это она и сделала.

— Сначала нам нужно заехать в одно место. Это связано с моей мамой, — сказала Глория. — Мне нужно кое-что вам показать.

— Завещание уже было...

— О, это не имеет никакого отношения к завещанию, — насмешливо сказала Глория. "Это что-то совсем другое". Она быстро сменила тему.

— Как дела у Кейт?

— Ох, Кейт, — вздохнула тетя Рут, и, как Глория и предполагала, остаток пути тетя провела, сокрушаясь о плохом вкусе дочери в отношении парней и ужасном выборе карьеры.

А потом они оказались там.

Это был дом, в котором выросла Глория, но со вчерашнего дня дом в стиле ранчо приобрел более мрачную ауру. Она знала, что все это у нее в голове, но для Глории низкое строение выглядело как верхняя половина искаженной головы, с облупившейся крышей-волосами, широко расставленными окнами-глазами, входной дверью-носом. Рот должен был быть погребен под землей, и в представлении Глории он злорадно улыбался.

— Зачем мы снова здесь? — Спросила тетя Рут, когда они вышли из машины.

Глория не ответила, но пошла по дорожке к двери. Она постучала, колотя в деревянную дверь сильнее, чем намеревалась. Внутри у нее все переворачивалось. Сердце бешено колотилось стремясь вырваться из груди.

Дверь открыла она — мама.

— Глория, — удивленно произнесла она. И, оглянувшись через плечо, добавила: — Я вижу, вы привели Ру… гостя.

Тетя Рут шагнула вперед.

— Привет. Меня зовут Рут.

Мать улыбнулась.

— Нора. Рада познакомиться, Рут.

Глория больше не могла этого выносить. Особенно их намеренно вежливый тон и выражение лиц, будто ничего не происходит.

— Ты... ты ее не узнаешь? — спросила она. — Тетя Рут, ты узнаешь?

Тетя покачала головой.

— Нет. А должна?

— Это моя мама!

— Что?!

Глория услышала замешательство в голосе тети.

— Это моя мама! Твоя сестра!

— Нет, детка! — решительно сказала тетя Рут.

— Ты же помнишь, как она выглядела, когда я был маленькой, в восьмидесятых годах?

— Да о чем ты говоришь? Что за бред ты несешь?

Тетя Рут уставилась на нее, как на сумасшедшую, и Глория на секунду задумалась, не сумасшедшая ли она в самом дела. Потом она заметила взгляд матери и с полной уверенностью поняла, что это не так.

— Я знаю, это звучит безумно, но выслушай меня. Помнишь, после похорон когда приходили гости? Появилась женщина в яркой одежде из восьмидесятых годов? Это была она! Я сразу узнал ее, но...

— Мне кажется, я тоже бы узнала свою сестру, — Голос тети Рут был суров и серьезен. — А Нора мертва. Я была с ней в больнице. Я видела ее тело. И ты кстати тоже. Я не знаю, почему ты пытаешься мучить меня этим... этим богохульством, но я этого не ценю. Мне это совсем не нравится. Весь это цирк напоминает мне о том, что тебе было, а возможно и сейчас — очень плохо.

Глория сосредоточилась на лице матери и увидела, как лукавая улыбка медленно расползается. Это была та самая улыбка, которую она представляла себе в доме под землей. Ее мать, казалось, обладала какой-то сверхспособностью, способностью прятаться на виду даже у тех, кто хорошо ее знал, и это пугало Глорию больше всего на свете.

Через несколько минут она ушла вместе с тетей Рут. Они не пообедали — такова была мнимая причина визита, — и Глория предложила тете поужинать в ресторане по ее выбору, но пожилая женщина чопорно покачала головой и сказала, что ей пора домой. Глория знала, что это неправда. Тем не менее она отвезла тетю обратно, и они натянуто попрощались. Мальчики, по крайней мере, хорошо провели время, несмотря на короткий визит, и Глория поблагодарила смущенную Сесили, когда та забрала мальчиков всего через полчаса после того, как оставила их погостить. Чтобы загладить свою вину, она позволила Лукасу выбрать, где он хочет пообедать, и они отправились в "Дель Тако", хотя ни один из мальчиков почти ничего не ел с тех пор, как они насытились арахисовым печеньем с молоком миссис Янг.

После этого Глория стала избегать мать. Брэдли и Лукас начали с внеклассной программы в понедельник, так что ей больше не нужно было нянчиться с мамой, и, несмотря на предыдущее предложение забрать у нее мальчиков...

Ты хочешь убежать?!

...не было никаких признаков того, что ее мать действительно хотела бы увидеть своих внуков, так как она не предпринимала никаких попыток связаться с ними. Для Брэдли и Лукаса она была "мисс Норой", их няней, и хотя первые несколько дней они скучали по ней и снова и снова спрашивали, почему она больше не смотрит на них, занятия после школы быстро смягчили их чувство потери. Неделю спустя они казались счастливее, чем раньше.

Но если Глория не общалась с матерью, это еще не означало, что та не была у нее на уме. На самом деле, каждый день обедая на работе, она часто ловила себя на мысли, что Бобби Перес все еще ест салат за своим столиком у окна в "Фрэш Гарден". А в перерывах между пациентами, когда Глория заканчивала работу в офисе, она неизменно начинала думать о том, что в этот момент делает ее мать.

Чем она занималась весь день? Глория задумалась. У нее не было ни работы, ни кредитных карточек, ни банковского счета. Откуда берутся деньги на покупку продуктов, предметов домашнего обихода и постоянно расширяющегося гардероба? Неужели она каким-то образом получила доход от Бобби Переса? Глорию подмывало выселить мать из дома и продать его, поскольку по закону женщина была мертва и дом теперь принадлежал ей, но страх, или инерция, или сочетание того и другого удерживали ее от импульсивных действий.

Возможно, это была запоздалая реакция на смерть Бенджамина, и Глории становилось все труднее спать по ночам. В течение некоторого времени она ложилась спать около восьми, вскоре после Брэдли и Лукаса, находя дом слишком пустым по вечерам. Но в последнее время она начала просыпаться где-то между полночью и двумя. Сначала она попыталась снова заснуть, но после нескольких ночей, проведенных, уставившись в потолок, в полном сознании, обнаружила, что встает с постели и пытается наверстать упущенное по хозяйству, вещи, которые она пропустила мимо ушей, или вещи, о которых ранее позаботился бы Бенджамин, думая, что если она все равно проснется, то должна использовать время с умом. Она тайно надеялась, что устанет и сможет снова заснуть, но этого не произошло. Однако она вычистила ящик для мусора рядом с холодильником и, забравшись на стулья, переложила вещи с верхних полок кухонных шкафов, куда мог дотянуться только Бенджамин, на нижние, где она могла легко получить к ним доступ.

Постепенно, между работой по выходным и этими тайными ночными уборками, дом переделывался по ее собственному образу и подобию, и следы Бенджамина исчезали. Фотографии с их свадьбы, его фотографии с ней, его фотографии с детьми, портрет всей семьи и другие фотографические свидетельства его жизни все еще висели по всему дому, но звук его голоса уже угасал в ее сознании, и Глория объективно знала, что мальчики, особенно Лукас, были так молоды, когда потеряли отца, что их воспоминания о нем станут настолько слабыми, что будут определяться скорее историями, которые она им рассказывала, чем их собственным личным опытом. Эта мысль угнетала ее. Но и поделать с этим ничего нельзя. Это жизнь.

Однажды в пятницу вечером Глория крепко спала и, возможно, действительно проспала бы до утра, но материнский инстинкт почуял присутствие одного из ее мальчиков, и она сразу же проснулась, села в постели и одним плавным движением включила лампу на прикроватной тумбочке.

— Мамочка? — В дверях стоял Лукас в короткой пижаме. — Мне страшно.

Она мгновенно вскочила с кровати и обняла его.

— В чем дело, милый?

— Мне приснился плохой сон.

— Все в порядке. Мамочка здесь. — Она послала ему эскимосский поцелуй и потерлась носом о его нос.

— Мне снилась мисс Нора. Она пробралась в мою комнату и пыталась съесть меня. У нее были большие острые зубы, и она уже съела Брэдли. Его кровать была вся в крови, и там лежал только его скелет.

Глория пришла в ужас. Откуда Лукасу могла прийти в голову такая ужасная идея? Они с Бенджамином всегда были очень строги в отношении того, что позволяли детям смотреть, и она понятия не имела, что могло заставить ее маленького мальчика думать о чем-то настолько жестоком (хотя, как бы предосудительно это ни было, маленькая тайная часть ее была рада, что его обожание "мисс Норы" превратилось в страх. Она подумала, что такая реакция гораздо более уместна).

Губы Лукаса задрожали, как всегда перед тем, как заплакать.

— Можно я буду спать в твоей постели? Мне страшно.

Она взяла его за руку.

— Пойдем. — Подведя Лукаса к кровати, она уложила его рядом с Бенджамином и поцеловала в лоб. — Спокойной ночи. Она чуть было не сказала "Сладких снов", но решила, что сейчас лучше вообще не упоминать о снах.

Лукас повернулся к ней, когда она села с другой стороны кровати. В желтом свете лампы она увидела беспокойство на его лице.

— Сначала я не знал, что это сон. Я думал, это реально.

— Нет, это просто дурная фантазия — сказала Глория. — А теперь иди спать.

Она выключила лампу, надеясь, что ее голос прозвучал более уверенно, чем она чувствовала.

Глава пятая

Деньги по страхованию жизни ее матери пришли за неделю до летних каникул мальчиков, и они оказались гораздо больше, чем Глория предполагала. Она не знала, как она так серьезно ошиблась в цифрах, но между ее матерью и Бобби Пересом, между авиакатастрофой Бенджамина и свалившемся на нее бременем матери-одиночки, Глория была вынуждена признать, что в последнее время она была немного рассеянной.

Фактическая сумма составляла 250 000 долларов. Вместе с небольшими накоплениями, все еще лежащими на совместном банковском счете, который она делила с матерью, и страховкой жизни Бенджамина, которая была выплачена гораздо быстрее чем Глория рассчитывала, она имела в банке более полумиллиона долларов. Такую цифру почти невозможно было осмыслить, но вместе с ней пришло облегчение и чувство экономической безопасности, которого она никогда не испытывала раньше.

Она взяла на работе отгул на полдня, чтобы разобраться с финансовыми вопросами, поговорив с очень отзывчивой женщиной в банке, которая предложила ей несколько вариантов. Не зная ничего об инвестировании и не доверяя капризам фондового рынка, Глория решила хранить деньги в банке, положив часть из них на краткосрочные вклады, часть на долгосрочные с небольшой но стабильной процентной ставкой, часть вложить в акции крупных игроков рынка, а оставшуюся часть на обычные счета и банковскую карточку.

Это был первый отпуск, который она взяла после смерти Бенджамина, и это само по себе было редким событием, чего ей не пришлось делать даже ради матери, которая по счастливой случайности умерла в выходные, но Глория совершила ошибку, сказав доктору Ли настоящую причину своего отсутствия, вместо того чтобы заявить, что она заболела, и она заметила выражение неодобрения на его лице. Как будто смерть близких — не является веской причиной не ходить на работу.

Следующие несколько дней он был необычайно груб с ней, словно затаив какую-то обиду, хотя Глория не понимала, как такое может быть. Ей казалось, что он должен был быть добрее, чем обычно, более понимающим, учитывая, что она потеряла и мать, и мужа за столь короткий промежуток времени. Однако он не проявил к ней никакого сочувствия, а в пятницу днем, когда он застал ее разговаривающей с Полой по телефону, сидя за своим столом, хотя формально у нее был перерыв, он приказал ей немедленно повесить трубку.

В следующую среду доктор Ли положил на свой стол две небольшие стопки бумаг. Сопроводительной записки не было, но она знала порядок действий: те, что слева, подшить, те, что справа, уничтожить. К счастью для нее, шредер был сломан, так как, все еще мысленно отвлекаясь на все, что происходило в ее жизни, Глория по неосторожности чуть не измельчила важные документы. Узнав об этом, доктор прочитал ей лекцию перед всем персоналом, а Глория застала Хонг, Элейн и новую медсестру Эми за хихиканьем. В пять часов, как всегда, она подождала, пока все уйдут, затем выключила компьютер, убедилась, что все остальное оборудование выключено, выключила все лампы, кроме двух, которые оставили включенными в целях безопасности, взяла свою сумочку и собралась уходить. Только на этот раз, прежде чем включить сигнализацию, она нацарапала на канцелярском бланке быстрое сообщение, информируя доктора Ли о том, что это ее последний день.

И по пути домой, Глория поймала себя на мысли — как же легко она уволилась с единственной работы, которая была у нее после окончания колледжа.

Теперь Глория чувствовала себя свободной. По радио вся музыка казалась счастливой. Вечером она позвонила Поле, чтобы рассказать ей о своем поступке, и хотя ее подруга была удивлена, она ожидаемо поддержала ее.

— Я всегда считала, что ты должна быть не только секретарем.

— Ассистентом, — поправила ее Глория.

— Да, неважно. Ты можешь добиться большего. У тебя ведь есть диплом?

— По истории искусств. Именно поэтому я работала в кабинете дерматолога.

Реальность обрушилась холодным дождем.

— Да, в наше время это неважно. Я уверена, что ты сможешь что-то найти. У тебя есть образование в одной области, многолетний опыт в другой. Это показывает как много ты знаешь и какой широкий спектр работы можешь выполнять! Ты почти как мой брат. Знаешь, Эллиота? Он менеджер в окружном управлении по контролю за переносчиками инфекций, но получил степень по английскому языку. Что странно, потому что перед тем, как перевестись в "Кул Штат Лонг Бич", он учился в "Киртис Колледж", где получил степень по информационным технологиям...

На следующий день Глория посетила две церемонии вручения дипломов — Лукаса из третьего класса в час дня и Брэдли из четвертого класса в два. Она не была уверена, сказала ли она что-нибудь матери об этой дате, поэтому продолжала нервно наблюдать за входными дверями, расположенными по разные стороны универсального зала, но, к счастью, мать так и не появилась. После школы Глория и мальчики пошли с группой других детей и родителей в "Чак и Чиз", где с удовольствием провели остаток дня. Вечером они втроем отпраздновали это событие дома, съев большую пиццу с пепперони и посмотрели два фильма из "РэдБокс" — один выбрал Брэдли, другой соответственно Лукас.

Школа закончилась, как ни странно, в четверг, а не в пятницу, и поскольку Глория уволилась с работы, следующий день у всех был свободен. Это было странное ощущение — не ходить на работу, и, поддавшись импульсу, она достала чемоданы и объявила мальчикам, что они едут на каникулы. Они смотрели друг на друга, широко раскрыв глаза и открыв рот, как герои фильма, и это зрелище заставило ее рассмеяться.

— А куда мы идем? — взволнованно спросил Брэдли.

— Большой каньон? — Это был единственный отпуск, который Лукас мог вспомнить.

— Вот увидите, — сказала она им. — Давайте соберем одежду, а потом, может быть, книги, игры или вещи, которые могут пригодиться в машине.

— А мы едим далеко? — с подозрением спросил Брэдли.

— Вот увидишь.

— А там холодно? А свитер стоит брать? А мы будем ночевать под открытым небом? А там...

— Скоро узнаешь! Иди собирайся.

У нее не было цели, но она собрала достаточно одежды на неделю, проследила, чтобы у мальчиков было столько же одежды, и взяла с собой мини-холодильник со льдом, наполненный бутылками с водой "Спарклетт", и сумку с продуктами, наполненную "Принглс" и другими жизненонеобходимыми закусками. Лукас всегда называл картофельные чипсы "Прингс", и Глория перестала поправлять его, потому что знала, что ей будет не хватать его милого неправильного произношения, когда он начнет говорить это слово правильно.

Она поехала сначала в банк, где сняла 200 долларов в банкомате, затем на дешевую сетевую заправку, где заполнила полный бак машины. Проехав мимо парка, затем мимо "Почты Бреа", она выехала на "Орандж Фривэй" в северном направлении. Она все еще не знала, куда направляется, но в середине снятия денег в банкомате Глория решила, что она и мальчики собираются начать новую жизнь в новом городе, и хотя она ничего им об этом не сказала, она намеревалась ехать в Северную Калифорнию, а может быть, в Орегон или Вашингтон, пока не найдет место, где больше не будет матерей или оживших школьных возлюбленных. Какой-нибудь маленький городок вдали от суеты, вдали от мертвых, и где минимум живых.

Час пик закончился, но шоссе все еще было переполнено — шоссе в Южной Калифорнии всегда переполнены — и прошло почти два часа, прежде чем они смогли покинуть мегаполис. Глория не взяла с собой карты и не посмотрела в телефоне, куда ехать, потому что сама не знала, куда они едут. Живя и работая в округе Орандж, она не очень хорошо знала систему автострад Лос-Анджелеса, но она просто продолжала ехать на север, и в конце концов они оказались на шоссе, ведущем через горы в пустыню. Пригороды сменялись маленькими городками, пока где-то на полпути поток машин не поредел настолько, что на дороге впереди них были только два пикапа, один старый, другой новый.

Через несколько часов после побега Глорию начали одолевать сомнения. Действительно ли она хотела полностью разрушить жизнь своих детей и заставить их начать все сначала в новом городе, в новой школе, где они никого не знают? Она не сделала ничего из того, что положено делать при переезде. У нее не было почты, она не отменила подписку на газеты, не отключила воду и электричество. Она даже не удосужилась вычистить холодильник, а это означало, что если их не будет долгое время, то продукты в нем испортятся. О чем она думала? Человек не может просто так взять и бросить свою жизнь, не подготовившись как следует.

Но она сделала это, и правда заключалась в том, что она не чувствовала себя плохо из-за этого. О, с точки зрения логики, она могла бы проанализировать, как она вела себя глупо и безответственно, но в глубине души Глория не считала, что поступает неправильно. Напротив, это было правильнее, чем что-либо за долгое время. Кроме того, говорила она себе, было много людей, которые бросали колья и начинали все сначала, потому что были безработными и выселенными из своих домов насильно. Каким-то образом они смогли переехать на запад или восток, север или юг, найти работу и, практически без гроша в кармане, начать новую жизнь на новом месте. Конечно, она могла бы сделать то же самое, имея в банке полмиллиона долларов.

С тех пор как Брэдли и Лукас сели в машину сегодня утром, они испытали целую гамму эмоций: волнение от того, что едут в новое место, разочарование от того, что застряли в пробке, злость друг на друга из-за обычных братских разногласий, счастье от того, что она позволила им играть в игры на своем телефоне, скуку от того, как долго длится поездка. Они остановились на обед в "Сабвэй" в окутанном смогом Бейкерсфилде, городе гораздо более уродливом, чем она ожидала, и, прежде чем снова отправиться в путь, зашли в "Барнс и Нобель" через дорогу от закусочной, где она позволила каждому из них выбрать что-нибудь почитать в машине. Брэдли выбрал две книги Лемони Сникета, которых у него еще не было, Лукас — трилогию "Мурашек", и они оба были спокойны и счастливы, по крайней мере, первую половину дня.

Они провели ночь в гостинице "4 Сезона" недалеко от Сакраменто. Глория все еще не чувствовала, что они уехали достаточно далеко, поэтому завтра они собирались продолжить путь. Брэдли и Лукас были в хорошем настроении — они успели поплавать в бассейне отеля, а кабельное телевидение в номере показывало «Картун Нетворк» и «Никелодеон», — но она знала, что они не будут рады провести еще один день в машине (Лукас уже спрашивал, когда же они поедут домой), поэтому, лежа в постели, она листала телефон в поисках туристических мест, которые можно было бы посетить в том направлении, куда они направлялись. К счастью, там были озера, красные леса и исторические форты, расположенные примерно в часе езды друг от друга, так что, надеюсь, завтра будет немного легче и интересней.

Все трое заснули рано, телевизор был включен, и когда Глория проснулась, она услышала музыкальную тему "Доброе утро, Америка" и увидела, что мальчики уже проснулись и смотрят на нее.

— Брэдли сказал, что мы должны дать тебе поспать, — объяснил Лукас. — Но мы хотели, чтобы ты проснулась.

— Мы сегодня куда-то поедем? — спросил Брэдли.

— Конечно, дорогой.

— А в каком часу? Мы успеем посмотреть мультики?

— Я не знаю, — сказала она ему, — но мы уезжаем после завтрака.

Брэдли и Лукас посмотрели друг на друга.

— Мама!

— Что еще?

— Мы можем тогда поплавать перед отъездом? — спросил Брэдли. — Здесь бассейн с подогревом.

— Пожалуйста? — взмолился Лукас.

Глория улыбнулась. Она взглянула на часы, стоявшие на тумбочке между двумя кроватями. Было пять минут седьмого.

— Хорошо. Мы спустимся и позавтракаем, потом вы сможете поплавать полчаса, потом мы вернемся, примем душ, дружно соберем вещи и уедем.

— Час? — Брэдли надавил.

— Полчаса.

— А что если мы будем есть быстро-быстро?

— Полчаса. У нас сегодня много мест, куда мы должны пойти. — Она видела, как погрустнели их лица. — Вы хотите увидеть красные леса, не так ли?

Они оживились.

— Наденьте плавки и рубашки, и мы сразу пойдем в бассейн после еды.

Отель предлагал бесплатный континентальный завтрак. Когда Глория росла, это означало кофе, апельсиновый сок и салатик с какого-нибудь столика в холле, но здесь у них была целая комната для завтрака с паровыми подносами, наполненными беконом, колбасой и яичницей, а также разнообразными горячими и холодными хлопьями, хлебом и бубликами, которые можно было подогреть в микроволновке. Были даже свежие фрукты и автомат с горячим шоколадом. Помещение было достаточно большим для нескольких круглых столов, но только два из них были заняты в данный момент: за одним сидела шумная семья из четырех человек, их тарелки были доверху набиты едой, за другим — угрюмая девочка-подросток, сидевшая в одиночестве с бумажным стаканчиком кофе перед собой. Было семь двадцать утра, и девушка была увлечена телефоном, отправляя СМС, не обращая внимания на окружающих.

Как люди тратят столько времени на свои телефоны? — задалась вопросом Глория. Когда она была подростком, во времена до появления мобильных телефонов, ее мама читала ей лекции о том, что она не должна подолгу висеть на линии, когда сплетничает с подругами о школе, мальчиках, музыке и тому подобном. И это было только во второй половине дня или в прайм-тайм. В те времена считалось невежливым звонить кому-либо до десяти утра, а если телефон звонил после девяти вечера, это могло быть только в экстренных случаях. И все же эта девушка набирала кому-то сообщение в то время, когда многие люди еще спали и видели десятый, сладкий сон. Неужели мысли этого подростка были настолько важны, что поделиться ими надо срочно, и нельзя дождаться разумного часа?

Глория проводила Брэдли и Лукаса к еде, помогла им выбрать, что-нибудь вкусненькое, затем прошла с ними к столу, где усадила их по местам, и сама занялась завтраком. По телевизору, закрепленному на стене, показывали информационную программу "Сегодня". Глория не видела ее уже несколько лет и, откусывая от многозернового тоста, поняла, что не узнает ни одного из двух ведущих. Все меняется, снова подумала она, и обычно не в лучшую сторону. Она вспомнила, как, будучи студенткой Калифорнийского государственного университета в Фуллертоне, узнала от профессора, что один из любимых музыкантов ее отца, Тим Вайсберг[1] был выпускником этого учебного заведения. Отец обрадовался, когда она ему рассказала, и достал кучу старых альбомов, на обложках которых были изображены различные версии счастливого хиппи с большими кустистыми усами, держащего в руках флейту. Пару лет назад, отдыхая в Морро-Бэй, Лукас был так мал, что Бенджамин нес его на руках, пока они ходили от магазина к магазину в причудливом центре города, Глория увидела в небольшом книжном и музыкальном магазине более новый диск Тима Вайсберга. На обложке был изображен коротко стриженный, чисто выбритый мужчина с натянутой улыбкой и прищуренным узким лицом, а не тот рыхлый, длинноволосый парень с широкой легкой улыбкой, которого она помнила, и она положила диск обратно, чувствуя грусть и разочарование.

Думая об отце, она задавалась вопросом, что бы он подумал о том, что случилось с ее матерью. Что бы он сделал? Как бы он отреагировал?

Ей хотелось, чтобы он был жив. Хотела ли она, чтобы он вернулся?!

Нет, быстро решила Глория. Только не так. Ей с головой хватает воскресшей с того света матери, с этими ее тайнами и непонятным поведением. И хотя, Глория очень любила своих родителей, иногда лучше чтобы прошлое было в прошлом.

Она разрешила мальчикам поплавать после завтрака, не обращая внимания на совет, который всегда давала ей мама, что плавать следует не раньше чем через час после еды. Они были единственными в бассейне в такую рань, и им было так хорошо, что она разрешила им остаться немного дольше, чем предполагалось изначально. Уже в девять тридцать они наконец выехали на дорогу, и она мысленно вычеркнула пару запланированных остановок. Как оказалось, это не проблема, потому что время, проведенное в бассейне, привело обоих мальчиков в хорошее настроение, которое сохранилось до конца утра.

Сельскохозяйственные угодья уступили место густому лесу. Сегодня настроение земли было другим. Может быть, это было ее настроение, может быть, эти маленькие городки действительно избежали влияния больших городов на юге, но она наконец-то почувствовала, что приближается к тому, что искала. Действуя инстинктивно, она съехала с шоссе на боковую дорогу, где зеленый знак сообщил ей, что в десяти милях впереди находится город Глэд. Она проехала Глэд, в котором было всего несколько домов, заправка, кафе и несколько дачных строений, и продолжила путь, проезжая через невысокие холмы, а затем и более высокие горы.

То ли они проехали через горы, то ли вернулись обратно с той же стороны дальше на север — дорога была настолько извилистой, что трудно было определить, но вскоре они оказались на холмистой местности, где неприметные города были разделены полосами чередующихся лесов и полей. Через час после наступления обеда Глория увидела дорожный знак, указывающий на два города: Хиксвилл с комичным названием, расположенный в 16 милях, и Лонгбранч, расположенный в 45милях.

— Я голоден! — хныкал Лукас. — Когда мы будем есть?

— А когда мы пойдем в красные леса? — спросил Брэдли. — Ты сказала, что мы едем в красный лес!

— Я же говорила, что мы решили поехать другим путем. Красные леса остались на другом шоссе. И мы поедим, как только найдем какое-нибудь место, где это можно сделать.

Глория и сама проголодалась, а Хиксвилл, как оказалось, находился гораздо ближе, чем она ожидала. За последние несколько часов населенные пункты, через которые они проезжали, были скорее хуторами или деревнями, чем городами, но в Хиксвилле была настоящая главная улица (названная, конечно же, Мэйн-стрит), и здесь было не только три бензоколонки, небольшой торговый центр, два продуктовых магазина и мотель, но и несколько заведений общепита, начиная от киоска с гамбургерами и заканчивая, похоже, неплохим итальянским рестораном.

— Обед! — воскликнул Лукас. — Давно пора!

Глория засмеялась.

— Так, кто чего хочет?

Они остановились, как это часто бывало, на мексиканской кухне. "Ла Кочина" была небольшой закусочной, расположенной рядом с прачечной, и поскольку было уже почти три часа дня и обеденный перерыв закончился, они были единственными клиентами. Шеф-повар был также официантом и, как предположила Глория, владельцем. Он принес корзину с чипсами из тортильи и миску с сальсой, затем три стакана воды, а еще раздал каждому по цветному меню.

— Меня зовут Рикардо, — сказал он на дружелюбном английском с легким акцентом. — Я не видел вас здесь раньше.

— Мы из Калифорнии! — объявил Лукас.

— Мы все еще в Калифорнии, — пояснила ему Глория.

— Мы из Бреа!

— О? — произнес Рикардо, улыбаясь. — Где это?

— Это недалеко от Диснейленда, — продолжил Брэдли, и Глория удивилась тому, как по-взрослому он говорил.

— Мы приехали сюда ради красных лесов! — сообщил Лукас.

Рикардо усмехнулся.

— Это единственная причина, по которой кто-то приезжает сюда. — Он повернулся к Глории. — Вы направляетесь в государственный парк?

— У нас нет конкретных планов, — призналась она и почему-то смутилась. — Главное, что мы наконец-то поедим.

— Ну, может, я и предвзят, но, насколько я понимаю, здесь все хорошо. — Он начал возвращаться в сторону кухни. — Позовите меня, когда решите, чего хотите.

Глории понравился Рикардо, и ей нравился его камерный, но уютный ресторанчик. И после того, как они съели свой вкусный обед и вышли на улицу, она оглядела город и увидела открытый участок гранитной скалы на поросшем лесом склоне холма в конце Главной улицы, увидела пожарную станцию из красного кирпича рядом с бревенчатым салоном красоты, она решила, что Хиксвилл ей тоже нравится.

Здесь, решила она. Они остановятся здесь. И точка.

Держа мальчиков за руки, Глория пошла по тротуару к следующему перекрестку. Но где они будут жить? Она не хотела останавливаться в мотеле. На одну-две ночи это было бы неплохо, но если они собираются переезжать, им придется найти настоящее жилье. В старых фильмах прибывшие в незнакомый город обычно останавливались в пансионате. Но она не знала, существуют ли еще пансионаты в наши дни. А если и существуют, то в них, скорее всего, не пускают детей. Не то чтобы она хотела жить в комнате с кучей незнакомых людей. Нет, им нужно было собственное жилье. Может быть даже квартира.

Были ли в Хиксвилле свободные квартиры?

Съемный дом, значит. Как вариант, на первое время.

— Машина сзади, — сказал Лукас, потянув ее за руку.

— Я знаю, — сказала она ему, — но давай немного прогуляемся, переварим наш обед, растрясем жиро-о-ок.

Эта фраза всегда вызывала смех у ее мальчиков, поэтому она ее и использовала. Конечно, они начали хихикать. Когда они свернули за угол, Брэдли выпятил живот, и Лукас похлопал его. Затем он похлопал ее по животу, и Глория улыбнулась, убрав его руку.

За пределами Главной улицы Хиксвилл быстро приходил в упадок. Они прошли мимо шиномонтажной мастерской, которая представляла собой не более чем грунтовую площадку, на которой были свалены штабеля использованных шин, и все это было окружено тусклой цепной оградой. Откуда-то прибежал гиперактивный питбуль, злобно лаял и следовал за ними по другую сторону забора. На противоположной стороне улицы смуглый крепыш сжигал мусор в металлической бочке, установленной на его заросшем сорняками переднем дворе. В центре проезжей части мальчик примерно возраста Брэдли проходил мимо со своим отцом. Оба были одеты в камуфляж, и у обоих были винтовки. У ребенка — игрушечная, но покрашенная в цвет хаки.

Кого я обманываю? — подумала Глория. Им здесь не место. Брэдли и Лукас были бы заживо съедены в школе, наполненной такими детьми, как эти. Вся ее идея была глупой, беспечной фантазией, основанной на ошибочной предпосылке. Несмотря на то, как их изображают в фильмах, маленькие города не были странными и пугающими общинами, населенными удивительно эксцентричными людьми, которые с радостью терпят причудливые различия друг друга. Чаще всего они представляли собой экономически неблагополучные регионы, жителей которых разорял национальный кризис.

Она внезапно почувствовала усталость, единственной мыслью в ее голове были бесконечные часы вождения, которые ей предстояло провести за рулем, возвращая их в Южную Калифорнию.

— Мамочка. — Брэдли дергал ее за рукав.

Она посмотрела на него сверху вниз.

— Что?

— Там человек.

Они прошли мимо шинного двора и оказались перед не огороженным пустырем. Сзади участка высилась линия высоких деревьев, а перед деревьями стоял небольшой деревянный сарай, размером чуть больше пристройки. По грунтовой дорожке, ведущей к тротуару от сарая, к ним шел мужчина и махал рукой. Казалось, что он пытается обратить на них внимание.

— Я думаю, он хочет поговорить с нами, — прошептал Брэдли.

Глория остановилась, все еще держась за руки своих мальчиков. Действительно, мужчина быстро приближался, на его лице было целеустремленное выражение. Пожилой белый мужчина с короткими волосами цвета соли с перцем и седыми усами Сэма Эллиотта был одет в синий деловой костюм. Инстинкт подсказывал ей, что нужно как можно скорее уходить отсюда, но мужчина явно хотел поговорить с ней, и она ждала, пока он подойдет.

— Мамочка... — обеспокоенно сказал Брэдли.

— Все в порядке, — заверила она его. Хотя отчетливо услышала биение собственного сердца.

Мужчина тем временем вышел на тротуар. Он не улыбался, но и не выглядел сердитым или расстроенным. Его выражение лица было безучастно-нейтральным.

— Глория Джеймс? — спросил он.

Она была слишком потрясена, услышав свое имя, чтобы даже ответить.

Он протянул ей руку.

— Мы ждали вас.

(обратно)

Глава шестая

Мы ждали вас.

Что это значит?! Как такое возможно в принципе — метались мысли Глории, — Я же сама не знала куда еду! И главное — кто такие мы?

Глория крепко держалась за Брэдли и Лукаса, отказываясь пожать протянутую руку мужчины. Она была напугана больше, чем когда-либо, но вместо того, чтобы уйти, вместо того, чтобы убежать, вместо того, чтобы поспешно вернуться к машине и уехать, она осталась стоять на месте. Она смутно осознавала, что на улице стало многолюднее, что появилась небольшая группа жителей, но ее словно загипнотизировали неподвижностью. Она просто стояла, ничего не говоря, и смотрела на стоящего перед ней мужчину.

Откуда он узнал ее имя? Встречалась ли она с ним раньше? Глория посмотрела на него внимательнее. Возможно, он действительно выглядел знакомым. Его отличительной чертой были усы, и она не могла припомнить, чтобы встречала кого-то с такими усами, но ей показалось, что крупный нос над седыми волосами и тонкий рот под ними выглядят несколько узнаваемо. Или нет?

Возможно, она просто искала логическую причину, чтобы объяснить то, чего, возможно, не было.

— Идемте, — сказал мужчина и призывно махнул рукой.

Ей следовало бы сказать "нет" и уйти, но, необъяснимым образом, Глория обнаружила, что идет за ним по узкой грунтовой дорожке к сараю на задней части пустыря, все еще держа своих сыновей за руки. Она понятия не имела, почему она была такой покладистой, особенно в незнакомом районе незнакомого города, так далеко от дома, но почему-то она не чувствовала физической опасности, и, по правде говоря, ей хотелось знать, как это возможно, что этот человек и кто бы ни был с ним...

...знал, кто она.

И почему они ждали ее?

Вблизи сарай оказался более самодельным и ветхим, чем казался издалека. Увидев его с тротуара, Глория решила, что это одна из тех сборных конструкций, которые она видела перед магазинами "Луис" или "Хоум Декор", но теперь она могла сказать, что он был построен из не совпадающих досок, взятых из других мест, и покрыт лаком и белой краской, которая начала выцветать и скалываться.

Мужчина потянул за деревянную ручку, и дверь в сарай открылась. Он отошел в сторону, приглашая ее войти.

— После вас, — сказал он.

Глория покачала головой.

— Я не пойду туда.

Впервые на губах мужчины заиграл намек на улыбку.

— Я так и знал! Я войду первым.

Он шагнул в сарай, и Глория услышала его шаги по деревянному полу. Внутри было темно, солнце светило на западную сторону сарая, а не на дверной проем, выходящий на север, поэтому она не могла видеть, что находится внутри.

— Пойдемте, — послышался голос мужчины из пристройки. — Смелей!

Нет. Она поставила точку в этом вопросе, особенно с детьми на руках. Куда ей деваться? Но ей было любопытно узнать, что находится в маленьком домике.

Глория отпустила руки своих сыновей.

— Оставайтесь на месте, — сказала она им. — Мамочка скоро вернется!

Она шагнула вперед, положила одну руку на край открытой двери, другую на дверную раму, наклонилась, чтобы увидеть интерьер.

(обратно) Это было святилище.

Алтарь. Ее алтарь.

Персиковые волосы на ее шее зачесались, когда она уставилась на собственный огромный портрет в рамке, висевший на задней стене. По бокам висели или были прикреплены другие ее фотографии, рисунки и фотографии. Сарай оказался больше, чем казалось вначале, — он был узким в ширину, но уходил назад гораздо дальше, чем она могла себе представить, — и все же единственная комната была небольшой. В центре сарая был приподнятый участок пола, и на этом прямоугольном участке стояли на коленях двое мужчин и смотрели на нее с выражением благоговения. Рядом с ними стоял человек, который привел ее сюда.

— Ч-что это?

Мужчина снова улыбнулся.

— Это Глория.

Он произнес ее имя так, словно она сказала какую-то ласковую глупость.

С нее было достаточно, но, отвернувшись, намереваясь взять своих сыновей, вернуться к машине и убраться отсюда, она обнаружила, что мальчиков нигде не видно.

Ее сердце учащенно забилось.

— Брэдли? — позвала она. — Лукас?

Глория обвела глазами небольшое сборище, выстроившееся на краю участка, но увидела только взрослых, никаких признаков ее мальчиков.

— Брэдли! — позвала она снова. — Лукас!

— Где мои дети? — потребовала она объяснений. В ней бурлила ярость. Ее кулаки были сжаты, глаза пылали, когда она надвигалась на собравшуюся толпу, и ее крики, вероятно, были слышны на всем пути обратно в "Ла Кочина". — Где мои мальчики? Что вы с ними сделали?

— Брэдли! — кричала она во всю мощь своих легких. — Лукас!

Позади нее, из дверного проема сарая, заговорил мужчина с усами.

— Нет никакого Брэдли. Или Лукаса.

— О чем ты говоришь, сумасшедший сукин сын? — Она кричала так громко, что у нее болело горло.

— У вас нет таких детей, — спокойно сказал он.

— Брэдли! Лукас!

Она повернулась к нему лицом. Он уже направился к ней, а за ним, выйдя из дверного проема сарая, стояли на коленях двое мужчин. Оуэн Портис и Чарльз Уистер.

Как она узнала их имена?

У Глории голова шла кругом. Что, ради всего святого, происходит?

— Просто подождите, — сказал мужчина с усами, оглядываясь на них.

Рассел. Его звали Рассел. Вот почему он был так знаком. Конечно они виделись раньше. Но вот где?

Глория побежала прочь от адской пристройки.

— Брэдли! Лукас! Дети!

— Нет! — крикнул Рассел ей вслед. — Остановись!

(обратно)

Глава седьмая

Иногда Глория думала: Хорошо было бы родиться в маленькой семье.

(обратно) Она не очень-то верила в это, не очень понимала, почему ее вообще посетила такая мысль, но в такие суматошные праздники, как этот, Четвертое июля, когда ее сестры, брат и все их семьи приехали к ней домой, когда она провела почти всю предыдущую неделю, заперевшись на кухне, а Бенджамин пропустил большую часть праздника, работая над барбекю на заднем дворе, Глория не могла отделаться от мысли, что было бы облегчением взять отпуск на год, просто провести день вместе, посмотрев марафон "Сумеречной зоны", сходить на пляж или в кино, без десятков навязчивых родных и их родственников.

Если бы у них с Бенджамином были свои дети, она, возможно, чувствовала бы себя по-другому. Не то чтобы она не любила своих племянников и племянниц — конечно, любила, — но становилось утомительно, когда столько их бегало по дому целый день, а после того, как все уходили, всегда оставался ущерб, который нужно было подсчитывать. Когда-то, думала она, хотя бы раз, было бы здорово отметить праздник в чужом доме, прийти гостем и уйти, когда удобно, и не оставаться до самого конца и убирать за собой. Но дом Джанин находился в новостройке и не имел ни переднего, ни заднего двора, Майра с детьми после развода жила в двухквартирном доме, а закрытый поселок Пола не одобрял подобные сборища; Глория даже не была уверена, разрешает ли его авторитарная ассоциация домовладельцев устраивать барбекю.

Джанин вошла на кухню с пустой миской.

— Сальса закончилась! — объявила она. — У вас есть еще? Это хит сезона!

Глория провела половину прошлой ночи, готовя эту сальсу с нуля по рецепту, который ей дала подруга Лупе, но она должна была знать, что ее семья будет просто поглощать ее, не обращая внимания не только на подлинность вкуса, но и на то, сколько труда на это было затрачено. С таким же успехом она могла купить галлон самого американизированного дерьма в "Коско" и вылить его в миску. Посолить и подать к столу.

— Извини, — сказала она. — Это все, что я приготовила.

Она намеренно подчеркнула тот факт, что приготовила его сама, но, как обычно, это замечание пролетело мимо ушей Джанин.

— Я проверю кухонный шкафчик, — сказала ее сестра. — Может, у тебя там что-нибудь есть.

Там была маленькая баночка с фасолевым соусом, который один из ее коллег подарил ей в знак благодарности в конце последней выставки, но прежде чем Глория успела сказать: "Оставьте это, пожалуйста. Я храню ее как сувенир", Джанин уже взяла банку с полки.

— Выглядит съедобно! — И она ушла.

Обескураженная, Глория отошла к раковине и выглянула в окно на задний двор. Уит и Кенни, сыновья Пола, два ее старших племянника, о чем-то сговаривались, стоя у угла забора. Уит постоянно поглядывал на дочерей Майры, бегавших кругами вокруг дерева авокадо, и Глория знала, что это не сулит ничего хорошего. В последний раз, когда они были здесь на Пасху, мальчики убедили свою младшую кузину Лиззи подсыпать немного грязи в лимонад ее сестры Линды. Все они попали в большие неприятности, а Пол и Майра в итоге разозлились друг на друга из-за поведения своих детей и уехали раньше положенного времени. Если она хотела предотвратить подобный инцидент сегодня, Глория должна была пресечь это зло в зародыше.

Она вышла на улицу. Пол и муж Джанин Садин стояли рядом с барбекю, разговаривая с Бенджамином. Майра и Джанин сидели за столом для пикника, раскладывая чипсы и соус с обычным для них сочетанием сотрудничества и соперничества. Она посмотрела на своих племянников, которые теперь шептались и хихикали, их план явно срабатывал. Она могла бы подойти к ним и попытаться отвлечь их, предложить им еду, привлечь их к какой-нибудь работе, но это было бы неловко, очевидно и, скорее всего, не сработало бы. Где была жена ее брата, Даниэль? Она смогла бы разрядить обстановку, не обидевшись, как это, несомненно, сделал бы Пол.

— Извините.

Глория отошла в сторону, когда Даниэль вышла из дома следом за ней. Должно быть, она была в туалете.

— Даниэль, — просияла Глория, коснувшись руки своей невестки.

— О, вам нужна помощь?

— Нет, нет. — Через плечо Даниэль увидела, как Уит и Кенни направились к дереву авокадо. Глория притворно нахмурилась, глядя в том направлении. — Как думаешь, что делают мальчики?

Даниэль повернулась, увидела хихикающих мальчишек, пробирающихся к своим кузинам, и мгновенно понял ситуацию.

— Ой-ой. — Она целенаправленно пошла через двор, чтобы перехватить их. Неумолимо и при этом грациозно.

Кризис предотвращен. Планета — спасена! Кто молодец? Глория — молодец.

(обратно) Глория подошла к столу для пикника, где Джанин и Майра молча ели закуски, каждая из них, несомненно, чувствовала себя оскорбленной чем-то, и причиной этому была одна из них. Странно, подумала Глория, как динамика их детства ничуть не изменилась, даже когда они стали взрослыми, даже после смерти родителей. Они были теми же людьми, что и всегда, и она задалась вопросом, были ли их характеры заложены с самого рождения, если бы их взаимодействие друг с другом происходило по одной и той же схеме, независимо от того, где они выросли или что-то произошло в их жизни. Будучи самой младшей, она всегда ладила с обеими сестрами, но Джанин и Майра, казалось, всегда находились в режиме войны друг с другом, готовые обидеться на случайное замечание или невинный вопрос, воспринятый как имеющий двойной смысл и скрытый подтекст.

Глория села за стол для пикника, взяла из миски чипсы тортилья и зачерпнула ими немного фасолевого соуса. Это было очень вкусно, и она пожелала, чтобы сестра не нашла это блюдо, и они с Бенджамином могли бы есть его в свое удовольствие. Возможно это научило бы ее прятать и откладывать вкусняшки на потом или держать их в секретном месте, чтобы когда никого поблизости нет, достать и наслаждаться приятными блюдами.

Подбежали Уит и Кенни, которых мать явно отговаривала от осуществления задуманного. Каждый из них схватил по горсти чипсов, прежде чем снова убежать. Чипсы закончатся, если Бенджамин не поторопится и не приготовит курицу-гриль, подумала Глория. Ей следовало бы купить несколько дополнительных пакетов, но ее расчеты не учитывали, насколько выросли все дети после Пасхи.

— Так что насчет работы Бена? — спросила Джанин. — Они все еще думают об увольнениях?

— Бенджамин, — поправила Глория.

Джанин закатила глаза, обменялась взглядом с Майрой.

— Бенджамин. Так они все еще увольняют людей?

— Похоже, он перешел этот этап, — сказала им Глория. — Посмотрим, что будет в конце года. Эта компания бессердечна. Они всегда, режут и сжигают все мосты прямо перед праздниками.

— Пусть горят в аду, — заявила Майра. — К слову, когда уже будет готова курица?

(обратно) Спустя время, когда все было сказано и сделано, оказалось, что это было не такое уж плохое Четвертое июля. Пол, как всегда, привез коробку нелегальных фейерверков, которые он купил во время одной из своих деловых поездок в Нью-Мексико, и дети бегали с бенгальскими огнями, а Пол запускал серию все более крупных искрящихся фонтанов. Каждый получил по упаковке воздушных змей, чтобы забрать их домой, и Глория услышала, как Уит сказал Кенни, что собирается продать отдельных змей по четвертаку за штуку своим школьным друзьям и сделать состояние. Вечер закончился тем, что все они стояли в центре заднего двора, смотрели на небо и наблюдали за городским фейерверком, который запускали с соседнего стадиона средней школы.

— Ну, — сказал Бенджамин после того, как все ушли, — ни дуться, ни драться, ни уходить. В общем, я бы сказал, что все прошло успешно.

Она сложила руку в кулачок и ударила его по плечу.

— Как будто твоя семья лучше.

— Разница в том, что даже если бы моя семья жила в Калифорнии, я бы их не пригласил — и даже если бы пригласил, они бы не пришли.

Это была своего рода шутка, но, тем не менее, это была правда, и хотя Глория улыбнулась, ей стало грустно за своего мужа. Она поклялась себе, что сегодня вечером подарит ему хороший секс.

Рука об руку они вернулись в дом.

(обратно)

Глава восьмая

К обеду следующего дня Глория получила звонки от Майры и Джанин, каждая из них жаловалась на что-то, сказанное другой, на обиды, которые на самом деле не были обидами, но которые за ночь увеличились в памяти обеих. Это было в порядке вещей, и она бы ни о чем таком не подумала, но случайные, казалось бы, не связанные между собой упоминания о Поле, опасения, что что-то... не совсем... правильно, заставили Глорию задуматься. Майра думала, что это могут быть проблемы в браке (ей никогда не нравилась красотка Даниэль), а Джанин предполагала, что это могут быть проблемы на работе. Сама Глория не заметила в нем ничего странного, но она доверяла инстинктам своих сестер и размышляла, не позвонить ли ей под каким-нибудь предлогом брату и провести собственное расследование.

Как получилось, что именно она стала самой ответственной в семье, той, кто держал (или, по крайней мере, пытался держать) их всех вместе? Она была моложе Майры на три года, Джанин — на пять, Пола — на семь. В детстве Пол был настолько старше и настолько опережал ее, что они могли бы жить в разных мирах.

Бенджамин определенно был частью этого. Он был одним из тех людей, которые родились взрослыми, и его присутствие автоматически придавало ей надежность, с которой она, возможно, не смогла бы справиться самостоятельно.

Она рассказала Бенджамину о беспокойстве своих сестер, но он отмахнулся от них.

— Ерунда все это, Пол выглядел нормально, — заверил он. — Я был с ним почти все время и ничего не заметил.

Бенджамин был хорошим человеком и любящим мужем, но он не был самым эмоционально восприимчивым человеком в мире, поэтому позже тем же днем она все же позвонила Полу. Предположительно она хотела сказать ему, как всем понравился его фейерверк, но она заметила, что он отвлекся, и ее радар неприятностей заработал. Не став ходить вокруг него на цыпочках, как ее сестры, Глория просто сказала.

— Что случилось, Пол?

— Ничего. О чем ты говоришь?

— Да ладно. Ты же знаешь, что я знаю тебя лучше.

Он вздохнул.

— Ты не должна никому ничего говорить. Особенно Майре или Джанин.

— Хорошо.

— Я серьезно!

— Окей. Говорю же я — могила.

— Точно?

— Я даю тебе клятву хранить эту тайну.

— …

— Ну что случилось? Говори уже! — произнесла Глория.

Наступила секундная тишина.

— Я видел папу.

Какого черта? Глория нахмурилась. У ее брата был какой-то нервный срыв? Он принимал наркотики? Она прочистила горло.

— Что значит, ты видел папу?

— Я видел его. Живого!

Она не знала, как ей следует реагировать на это. Он утверждал, что видел призрака? Он утверждал... что? Что их отец все еще жив?!

— Где? Как? Как он выглядел? Был ли он старым или выглядел как... папа?

— Я знал, что ты мне не поверишь.

— Я этого не говорила.

— Я слышу это в твоем голосе.

— Пол, я просто пытаюсь понять, что произошло.

— Хочешь знать, что случилось? На днях я взял мальчиков в Диснейленд. Мы стояли в очереди на аттракцион "Индиана Джонс", и тут мимо проехал "Круиз по джунглям". Гид сказал, чтобы пассажиры помахали нам, и они помахали, и одним из них был... наш папа.

Глория почувствовала облегчение.

— Возможно, это просто кто-то, кто был похож на него...

— Нет! Это был он, — настаивал Пол. — Он смотрел прямо на меня, когда махал рукой. И он улыбался. И он продолжал махать и улыбаться мне, даже когда все остальные остановились, даже когда лодка проплыла мимо нас. Я забрал мальчиков из очереди, и мы пошли к "Круизу по джунглям". Я ждал, пока приплывут пять лодок, но его не было ни на одной из них.

— Потому что это был не он. Возможно, в тот момент, с того ракурса, это было немного похоже на него.

— Я не псих! НЕ ПСИХ! Я видел его снова, — уже тихо сказал Пол. — И это был он. Мы шли к "Тун-Тауну", чтобы пойти на аттракцион "Кролик Роджер", и кто-то назвал мое имя. Мое полное имя. Я сразу же узнал, как он его произнес, и посмотрел вниз на лодки канала "Книга Джунглей", а там был он, как и раньше, улыбался мне и махал рукой. "Кто этот человек? — спросил меня Кенни. Я сказал ему, что не знаю, и поспешил за ними в сторону "Тун-Тауна", но... Мне было страшно, Глория. Он выглядел точно так же, как и тогда, когда мы были маленькими. Точно так же. Он не постарел, а наоборот помолодел!

Она не знала, что на это ответить.

Он снова вздохнул.

— Не говори Майре или Джанин. Обещай мне. Они просто разволнуются и... кто знает? Джанин подумает, что это какой-то знак, а Майра попытается найти способ заставить меня уйти. — Он выпустил небольшой беззлобный смешок. — Но я говорю тебе, Глория. Он был там и он был настоящим. Мальчики — свидетели.

— Итак... — Она не хотела верить в его слова, но в глубине души осознавала что он может говорить правду. — … он призрак, зомби или...

— Он просто он. Наш папа точно не призрак. И он ведет себя как обычный человек, а не зомби. Даже если бы такие вещи существовали в реальности.

— Тогда, может быть, он на самом деле не умер?

— Поправочка. Мы ходили на его похороны.

Он был прав.

— Почему ты думаешь, что видел именно его? Он преследовал вас? Видел ли ты его с тех пор?

— Нет, больше не видел... но это не значит, что его нет где-то рядом.

Глория задрожала.

— Может быть, он и сюда придет?

— Может быть, Глория. Все может быть.

— И, возможно, нам стоит рассказать Майре и Джанин.

Возникла пауза.

— Валяй, если думаешь, что они тебе поверят. Лично я считаю, что даже тебе не стоило всего этого говорить.

— Я рада, что ты это сделал. Все рассказал.

Ей показалось, что она слышит, как он пожимает плечами по телефону.

— Я бы также не стал говорить Бенджамину. Если только не случится что-то еще необычное.

— Например?

Еще один вздох.

— Я не знаю. Просто озвучиваю свои мысли.

Глория повесила трубку, меньше беспокоясь о Поле и больше — о том, что видел Пол. Потому что, она должна была признать, что неожиданно для самой себя, верила ему. Она не знала, как это возможно и что это значит, но по силе его убеждения она поняла, что Пол искренне считал, что видел их отца, и теперь она тоже так считала.

(обратно) Означало ли это, что ее отец может навестить ее?

Эта мысль была ужасающей. Ей было восемнадцать, когда он умер от сердечного приступа, и, конечно, она была опечалена, даже травмирована этим событием. Но она не знала его так хорошо, как должна была бы, и хотя он был рядом с ней все ее детство, между ними всегда была дистанция. Ее отец был закрытым человеком, и уж точно не теплым и ласковым, и всем им было ясно, что Пол был его любимым ребенком. Он всегда казался слегка озадаченным своими девочками, а они, в свою очередь, тяготели к матери. Поэтому в перспективе увидеть его снова не было ни предвкушения, ни волнения, только холодный узел страха в животе. Она не знала своего отца как человека, и она определенно не знала и не хотела встретиться с тем, кем он был сейчас.

Глория подошла к окну, отодвинула занавески и выглянула наружу, все время думая о том, насколько это не в ее духе. Как и все члены ее семьи, она не была религиозной и не верила в сверхъестественное или паранормальное. Она даже не интересовалась этой темой; насколько ей было известно, канал "Трэвел плюс" стал непригодным для просмотра с тех пор, как с путешествий и кулинарных передач перешли на программы об охоте за привидениями. И все же она была здесь, проверяя их передний двор, чтобы убедиться, что ее мертвый отец не затаился где-то там, пытаясь шпионить за ней из-за кустов.

— Что ты делаешь?

Она вздрогнула и поспешно опустила занавеску, когда Бенджамин вошел в гостиную.

— Ничего.

— Я слышал, как ты разговаривала по телефону. Кто это был?

— Никто.

Он посмотрел на нее. И одна его бровь поползла вверх.

— Это точно был кто-то.

— Хорошо-хорошо! Я позвонила Полу.

— И?

Она раздумывала, говорить ему или нет, но раздумья были недолгими. Бенджамин ни за что не поверит ни одной части истории Пола, а если он почувствует, что она хоть немного поколебалась, он напустит на себя неодобрительный вид и начнет читать лекцию о ее доверчивости. Глория не хотела иметь дело с этим сейчас, поэтому она просто солгала:

— Оказалось что он в полном порядке.

— Твои сестры видели то, чего не было.

— Думаю, да.

Он кивнул, довольный.

— Я же говорил тебе. Я всегда чувствую людей!

Очевидно, Бенджамин зашел в гостиную, чтобы взять газету с журнального столика, а затем отнес ее в ванную и стал просматривать разделы, пока не нашел спортивные страницы. Глория подождала, пока он выйдет из комнаты, а затем вышла во двор. Она вела себя как обычно, говоря себе, что все, что она хотела сделать, это проверить свои цветы и убедиться, что их не нужно поливать, но она думала о том, что сказал ей Пол, и она прошла мимо герани в горшках, мимо роз и хризантем, до самого тротуара. Она посмотрела вверх и вниз по улице. Она не была уверена, чего ожидала — что ее отец спрячется за кустом или будет сидеть в машине и шпионить за ней? — но, к счастью, не было ничего подозрительного, ничего необычного.

Ее взгляд отвлек мужчина на пол квартала вверх по улице, стригущий свой газон. Маленький мальчик, вероятно его сын, катался на своем трехколесном велосипеде взад-вперед по тротуару, явно подчиняясь строгим правилам не выезжать за пределы их дома. Он с бешеной скоростью проносился мимо того места, где косил его отец, затем быстро останавливался перед подъездом соседей и разворачивался. Эта сцена заставила ее осознать, чего она раньше не замечала, что они с Бенджамином были настоящими жителями пригорода, этакими "воскресными жителями Плезант Вэлли"[2]. Они жили по соседству с домами высшего среднего класса, у них было две машины в гараже, они делали покупки в дорогом маркете "Вхоли Фудс", смотрели платный "Нетфликс". Это было неприятное осознание, потому что она думала о себе совсем не так. В ее представлении она была свободной натурой, творческой и изобретательной. Богема одним словом. Бенджамин мог иметь генетическую склонность к глупости, но она держала его, по крайней мере старалась держать в тонусе, ее артистическая внешность придавала им альтернативную достоверность. Этакая среднестатистическая богатая семейка. По крайней мере, так она думала. Но теперь она понимала, что и она, и Бенджамин принадлежат этому пригороду не только потому, что он удобно расположен для их работы, но и потому, что в социальном плане и по темпераменту здесь им было наиболее комфортно. Они вписывались в группу своих соседей, в район, в стиль жизни, и хотя это, вероятно, должно было заставить ее чувствовать себя подавленной, тот факт, что этого не произошло, то, что она ощущала лишь смутное и мимолетное чувство досады, доказывало, насколько это было правдой.

Глория вернулась в дом. Будучи профессором информатики в Калифорнийском университете в Бреа, Бенджамин имел отпуск на все лето, чему она завидовала. Ее собственная работа в качестве сотрудника по связям с общественностью в Музее искусств округа Орандж предоставляла гораздо меньше отпускных дней, и она взяла только два дня на Четвертое июля, превратив его в четырехдневные выходные. Ее большой отпуск будет в середине августа, когда они планировали недельную поездку на север, чтобы посетить Йосемити и страну Золотой лихорадки. Это означало, что завтра снова выходить на работу.

Ей хотелось, чтобы они запланировали что-нибудь на этот отпуск, даже если это будет просто отдых в Лагуна-Бич или быстрая поездка на шопинг в Сан-Диего.

Глория направилась на кухню, доставая из холодильника "Снаппл"[3]. Слава Богу, у них еще была диетическая малина; за последние несколько лет компания "Снаппл", похоже, поставила перед собой цель устранить все вкусы, которые ей нравились. На прилавке лежала упаковка печенья, оставшегося со вчерашнего дня. Она сказала детям взять их домой, не желая бороться с искушением, но их родители все отказались — очевидно, в наши дни дети должны были есть только полезные закуски, — и теперь "Чипс Ахой" звали ее — съешь меня! К счастью, они не сочетались с диетическим малиновым чаем со льдом, и она уже открыла бутылку, так что эти маленькие системы доставки жира должны были подождать следующего удобного случая.

Допив бутылку, она пошла в туалет. Бенджамин все еще был там? Унитаз в хозяйской ванной засорился, а Бенджамин все еще не починил его — он был засорен уже два дня; ремонт бытовой техники не был его сильной стороной, да и ее тоже, поэтому им обоим приходилось пользоваться туалетом в коридоре. Она просунула голову в дверной проем кухни.

— Поторопись там! Мне тоже нужно!

Глория услышала, как спустился унитаз, почувствовала, как вода хлынула по трубам под полом, поставила свою пустую бутылку на кухонную стойку и вышла в коридор как раз в тот момент, когда открылась дверь ванной комнаты.

И из нее вышел... ее отец.

Пол был прав. Дьявол! Их отец выглядел так же, как в их детстве. Она не помнила его в таких подробностях — все старые фотографии из детства были в альбомах, разложенных между ними четырьмя, а ее собственные были зарыты где-то среди хлама в шкафу в прихожей, — но, увидев его сейчас, все мгновенно вспомнилось. Он улыбался ей, как, по словам Пола, улыбался ему, и хотя она помнила ту же улыбку, когда он хвалил ее школьные проекты или забивал футбольный гол, в данном контексте, когда он выходил из ее ванной, где должен был находиться Бенджамин, эта улыбка была пугающей. До дрожи во всем теле.

— Глория, — сказал он, его улыбка расширилась.

А она в ответ... выбежала из дома.

Думать было некогда, она действовала исключительно на инстинктах. Прежде чем он успел сказать хоть слово, прежде чем он успел приблизиться хоть на шаг, она пробежала через кухню и выбежала через заднюю дверь. На короткое мгновение она забеспокоилась, что сама загнала себя в ловушку, но потом увидела, что Бенджамин оставил боковые ворота незапертыми, и выбежала с заднего двора, через свой маленький садик с травами по бокам дома, на свободу. Тротуар, улица, район, весь мир был перед ней, и она побежала в него так быстро, как только могла, мысленно видя нервную улыбку отца, желая лишь оставить как можно больше пространства между ним и собой.

Где был Бенджамин, когда он так нужен? Что случилось с ее мужем? Это была ее самая насущная проблема, и она не могла найти на нее ответа, не могла представить себе ни одного возможного сценария, при котором только что произошедшее могло бы случиться на самом деле.

Темп Глории замедлился. Тяжело дыша, с почти болезненным стуком сердца в груди, она остановилась в конце квартала. Ей определенно нужно было больше заниматься спортом. Она посмотрела назад по улице в сторону их дома. Что она собиралась делать? Позвонить в полицию? Позвонить Полу? Найти соседа, чтобы он проводил ее в дом? Она не собиралась возвращаться в этот дом одна, но она знала, как это обычно происходит, и ожидала, что, когда она вернется, отца не будет видно, а Бенджамин будет спокойно сидеть там, смотреть телевизор, перекусывать или читать книгу... Ее отец вышел на тротуар и начал идти в ее сторону, улыбаясь и приветливо махая рукой.

Паника пронзила ее, и она снова бросилась бежать, подгоняемая страхом. Ее сумочка была дома, в ней лежал мобильный телефон, поэтому она не могла вызвать помощь. Все, что она могла сделать, — это бежать, и она сделала это со скоростью, на которую не замахивалась со времен средней школы. Она повернула направо на перекрестке улиц, "Фуксия", зная, что через два квартала она соединяется с "Имперским шоссе". Через дорогу находился торговый центр, и Глория знала, что если ей удастся туда добраться, она будет в безопасности. Или, по крайней мере, там будут свидетели. В любом случае, безопасность в людском количестве, и она должна быть в состоянии убедить кого-нибудь позвонить в 911.

— Глория!

Голос был прямо позади нее, и она закричала — Как он мог так быстро уйти так далеко?

...когда она повернулась к нему лицом. Ее план состоял в том, чтобы ударить его ногой в промежность изо всех сил, не зная, сработает ли это вообще. Но потом она увидела, что это Бенджамин, и ее напряженные мышцы ног замерли, вместо того чтобы продолжить удар. Она должна была узнать его голос, и то, что она не узнала его, свидетельствовало о том, как она была напугана. Ведь это действительно был Бенджамин, и он запыхался от бега, чтобы догнать ее, а позади него не было никого.... и уж тем более, мертвого отца.

Ее голова кружилась. Что только что произошло? Неужели она пережила какой-то разрыв с реальностью? Вообразила ли она то, что видела, под влиянием того, что сказал ей Пол? Или...

Или что?

Потому что другого объяснения просто не приходило в голову. Это помутнение рассудка!

— Я видела своего отца! — закричала Глория. — Пол тоже его видел. В Диснейленде, когда он был там с мальчишками. Я увидела его, когда он вышел из нашей ванной. Я подумала, что это ты, но это был не ты, и я убежала, а он пошел за мной.

Ее рассказ о событиях был почти бессвязным и, вероятно, не имел смысла ни для кого, кроме нее самой. Она ожидала, что Бенджамин обнимет ее, скажет, что все в порядке, и предложит неясные заверения, но вместо этого он стоял с ошеломленным видом и спрашивал:

— Как я здесь оказался?

От этого вопроса у нее похолодела кровь. Все было не в порядке. Что-то было очень не так, и она попыталась заговорить, но во рту пересохло, и вместо этого она закашлялась.

— Я был в туалете, — сказал он, почти как будто разговаривая сам с собой, — а потом... а потом я оказался здесь. Что мы тут забыли?

Она посмотрела на него. Мог ли он быть... одержимым? Может быть, именно это и произошло: ее отец временно завладел телом ее мужа, превратив его в свое собственное? В этом было столько же смысла, сколько и во всем остальном, и Глория сохраняла дистанцию между собой и Бенджамином, боясь, что он может внезапно переключиться обратно в странного отца. Но тут он посмотрел на нее обиженными, растерянными глазами, теми самыми, от которых она очнулась в больнице после лампэктомии[4]. Это был он, полностью он, и они упали в раскрытые объятия друг друга. Он крепко обнял ее.

— Дорогая, что случилось? — спросил он.

— Я не знаю, милый. — призналась Глория.

— Я должен пойти в больницу и провериться. У меня лунатизм?

— Нет, — сказала она, и покачала головой, — совсем нет.

Хотя, идея на счет больницы может быть и не столь уж плоха.

И она рассказала ему о том, что видела, как побежала прочь, и о том что им надо быть кране осторожными, потому что-то что происходит может быть опасно.

(обратно)

Глава девятая

Больше это не повторялось — да и было ли это вообще? — и Глория в конце концов описала все Полу. Вскоре после этого обо всем узнали и их сестры, хотя Глория не была уверена, кто именно проболтался — Пол или она сама. Майра, конечно, подумала, что они с Полом разыгрывают ее. Она обиделась и надулась, и целую неделю от нее не было никаких вестей. Джанин поверила, что они поверили, что, в некотором смысле, было еще хуже, потому что Джанин считала все это чепухой. В детстве они росли без религии, их родители настаивали, что подобные суеверия — всего лишь уловка, призванная убедить несчастных людей в том, что их страдания благородны и что после смерти они будут вознаграждены за них. По сей день никто из них не посещает церковь, хотя жена Пола, выросшая в методистской церкви, водила детей на службы на Пасху и Рождество. Поэтому Джанин вся эта ситуация показалась бредовой, возможно, даже результатом психического расстройства, и она не очень-то скрытно спросила, когда позвонила, не находится ли Глория в состоянии стресса, не занимается ли самолечением, не страдает ли головными болями или не испытывает ли других галлюцинаций.

Галлюцинации. Серъезно?!

А могла ли это быть галлюцинация? — задалась вопросом Глория. Все казалось таким реальным, таким настоящим, но что она знала о таких вещах? В кино галлюцинации всегда были призрачными и волнообразными, но, возможно, в реальной жизни они казались такими же реальными, как и все остальное. Надо будет залезть в интернет.

Затем она вспомнила, что в Диснейленде Кенни тоже видел и слышал человека, а не только Пол, и это успокоило ее, что она не сошла с ума, не выдумывает, что это действительно произошло. Впрочем, ребенок подтвердит все что вы его попросите.

То ли подслушав разговоры взрослых, то ли потому, что их родители просто вышли и рассказали им, все дети в семье узнали об этом, и когда Джанин, отчаянно нуждаясь в няне в субботу вечером, подвезла своих детей к Глории, чтобы они с Садином могли посетить вечеринку, устроенную боссом Садина, которая, будем надеяться, приведет к карьерному росту, Шери, старшая девочка, спросила, широко раскрыв глаза:

— Ты действительно видела призрак дедушки?

Глория не знала, что ответить. Ей хотелось сказать правду, но она знала, что это напугает девочек, и не хотела иметь дело с последствиями, которые, несомненно, станут одной из гневных лекций ее сестры, поэтому вместо этого она сменила тему.

— Кто хочет мороженого?!

(обратно) Бенджамин, к полному удивлению Глории, казалось, поверил ей. Возможно, это был случай психического самосохранения, возможно, он просто не хотел сталкиваться с возможностью того, что у него (и у нее) может быть опухоль мозга или какая-то когнитивная дегенерация, но какова бы ни была причина, они проанализировали оба своих воспоминания так, как будто событие действительно произошло.

— У меня есть другая теория, — сказал Бенджамин, когда на следующее утро они сидели за столом за завтраком и в сотый раз обсуждали сложившуюся ситуацию.

Она потягивала свой кофе.

— Ну порази меня.

— Это не он воскрес из мертвых. Это ты перешла туда. Всего на минуту или две, и я не знаю, как это произошло, но ты покинула этот... самолет, или как ты хочешь это назвать, мир живых, и перешла в мир мертвых. Где он и остальные спокойно себе живут.

— В нашем точно таком же доме, с нашей точно такой же мебелью? И с такими же соседями, с такими же машинами, газонами и всем остальным? — Она покачалаголовой. — Нет, не думаю. Кроме того, где был ты? Даже если бы это случилось со мной, для тебя все было бы по-прежнему. Меня бы просто не было. Ты бы не выскочил из ванной на улицу, со спущенными штанами, и паникой в глазах!

Он вздохнул.

— Да, тут ты права.

Глория похлопала его по руке.

— Но попытка защитана, — сказала она, — Продолжай думать.

(обратно) Глория уже давно не говорила с братом и сестрами об их родителях. Частично это могло быть связано с нерелигиозной тематикой — их мама и папа ушли, и на этом все закончилось, — но еще большее значение имела эмоциональная динамика их семьи. Они не любили ностальгировать, и, несмотря на географическую близость, не были эмоционально близки. За последние две недели они вчетвером говорили о своих родителях, наверное, больше, чем за все годы после их смерти, и она с удивлением обнаружила, как мало совпадают их воспоминания. Они выросли в одной семье, но каким-то образом все их переживания, и воспоминания были разными. Это было похоже на историю о слепцах и слоне. Она, Пол, Майра и Джанин каждый по-своему воспринимали свою маму и, особенно, своего отца, и даже сравнение и объединение этих разных точек зрения не давало полного портрета.

Глория, например, вспоминала своего отца как строгого, но справедливого человека, несколько отстраненного, не слишком вовлеченного в семейные дела, скорее человека с большой буквы, возвращающего к тем временам, когда папы приносили в дом кусок мяса, а мамы занимались домашним хозяйством и воспитанием детей. Однако для Пола он был тираном, требовательным хулиганом, которого не удовлетворяло ничего из того, что делал его единственный сын. Джанин, к удивлению Глории, находила его "жутким" и слишком ласковым и говорила, что даже будучи маленькой девочкой, она чувствовала себя неловко, оставаясь с ним наедине. Майра же, напротив, восхищалась им и считала, что он был очень благосклонен к ней, а значит и ко всем живым существам в мире.

Какой из этих образов был настоящей версией их отца? Возможно, все понемногу. Или ни один из них. Восприятие ребенком своих родителей было одновременно более близким, чем восприятие взрослых друзей и членов семьи, и в то же время более ограниченным.

Но почему он появился? Чего он хотел? И почему только к Полу и к ней? Если только, подумала Глория, он не затаился на периферии жизни ее сестер, а они просто не заметили его воскрешения.

Она вспомнила, как он улыбался и махал ей рукой, и задрожала.

Любопытствуя, Глория открыла один из старых фотоальбомов в поисках фотографии отца. Открыв альбом на первой странице, она увидела школьную фотографию, сделанную во втором классе. Она остановилась на мгновение, чтобы рассмотреть ее, и с удивлением поняла, что почти никого не узнает. Фотография была сделана в классе, все ученики сидели за партами, а учительница, мисс Патрикс, стояла у доски. Глория легко нашла себя и Эмму Шоуолтер, свою лучшую подругу в первом, втором и третьем классах. То тут, то там попадались другие лица, которые она узнавала, но подавляющее большинство класса она совсем не помнила. Разве это не забавно? Она вспомнила, как принесла фотографию домой, и особенно запомнила, как отец сказал ей написать на обратной стороне имя каждого. Его раздражало, что имена не были напечатаны на фотографии, как это было каждый год. Глория рассмеялась и сказала ему, что ей не нужно записывать ничьи имена. Она их всех знает и уж точно никогда не забудет.

Но он была прав. Как это часто бывает мудрость взрослых становиться мудростью только спустя года. Папа был прав, и ее взгляд остановился на милом мальчике в первом ряду, и она попыталась вспомнить его имя, его голос, кто были его друзья, хоть что-нибудь о нем, но абсолютно ничего не приходило на ум. Это заставило ее почувствовать меланхолию, задаваясь вопросом, как люди, которые были важной частью ее повседневной жизни, оказались полностью забыты ею.

Мальчика звали Брэдли? — подумала Глория. По какой-то причине это имя застряло у нее в голове. И она ассоциировала его с именем... Лукас. Может быть, это был кто-то из его друзей?

Она никак не могла этого понять и просто откинула мысль и перевернула страницу, все еще ища фотографию отца.

А вот и он.

Удивительно, но на нем были те же рубашка и брюки, в которых он вышел из ванной вместо Бенджамина. Фотография была сделана во время одной из их поездок на отдых — похоже, в Йосемити, — и на ней он стоял рядом с ее мамой, а позади них был водопад. Они оба улыбались, но если улыбка мамы выглядела естественной и счастливой, то улыбка отца казалась немного слишком большой, немного слишком принужденной, немного слишком. Возможно, она читала в фотокарточке больше, чем было на самом деле, привнося в нее багаж недавних событий, но Глория так не думала. Что-то нервирующее было не только в улыбке ее отца, но и в том, как он смотрел в камеру. Казалось, он смотрел сквозь фотографию на нее, как будто знал, что произойдет все эти годы спустя. Должно быть, фотографировал Пол — он был старшим и мальчиком, и такие обязанности обычно ложились на него, — так что, возможно, именно на него был направлен этот жесткий взгляд, но Глория не могла избавиться от ощущения, что взгляд отца был направлен именно на нее.

— Глория?

Она подскочила при звуке голоса своего мужа.

Ее непроизвольная реакция заставила его рассмеяться, но его смех быстро угас, когда он увидел, на что она смотрит.

— Именно так он и выглядел, — сказала она. — Та же одежда, прическа, лицо.

— Может быть, это была действительно галлюцинация? Ты подсознательно запомнили эту фотографию...

— А ты заснул на унитазе, и тебе приснилось... как ты исчезаешь из ванной и снова появляешься на тротуаре передо мной? — Глория покачала головой. — Мы уже говорили об этом. Это было на самом деле!

— Ты права, — произнес Бенджамин и шумно выдохнул. — Но продолжать зацикливаться на этом нехорошо. С тех пор же ничего не произошло. Может быть, ничего и не произойдет. Я думаю, что нам нужно двигаться дальше, жить как жили и попытаться забыть этот инцидент.

Она поняла, почему он так сказал: он был напуган. Возможно, он даже прав. Но она не была уверена, что сможет так легко отбросить все это — даже если захочет. Тем не менее, Глория кивнула в знак согласия и захлопнула фотоальбом.

— Что если мы отметим это и займемся чем-нибудь веселым? — спросил Бенджамин. — У меня есть скидочный купон "Золотой ложки". Бесплатный замороженный йогурт!

Глория засмеялась.

— Звучит неплохо, — сказала она.

(обратно) В ту ночь ей приснилось, что она увидела в зеркале лицо отца вместо своего собственного, когда чистила зубы, а утром она постаралась почистить зубы, пока Бенджамин принимал душ, чтобы не оставаться в ванной одной.

На работе было нечем заняться. Музей был закрыт, так как устанавливалась новая экспозиция, и она связалась со всеми представителями местной прессы на предыдущей неделе, разослала электронные приглашения на прием по случаю открытия активным и влиятельным людям округа Орандж и направила флаеры членам и давним сторонникам. Она ответила на несколько электронных писем, отправила несколько других писем, разобрала физическую почту, накопившуюся за последнюю неделю, и пообщалась с Сидхилом Параманенгерханом и Фрэнсисом Леонардом, кураторами новой выставки. Но в основном она думала о своем отце, гадая, знал ли он, что Пол с сыновьями в этот день будет в Диснейленде, и не появится ли он как-нибудь здесь, в музее, притворяясь обычным посетителем.

Когда она пришла домой, ее шея затекла от напряжения. Бенджамин сидел на заднем дворике и читал книгу, полупустой стакан чая со льдом стоял на маленьком столике рядом с ним. Он поднял глаза на звук раздвижной стеклянной двери, когда Глория вышла, чтобы присоединиться к нему.

— Сегодня звонила Майра, — сообщил он ей. — Она хотела узнать, могут ли девочки остаться на ночь в субботу. Я сказал ей, что ты ее наберешь, как только приедешь с работы.

— Она сказала, почему?

Он поднял брови и усмехнулся.

— Видимо, очередное свидание.

— На всю ночь?

— Может быть, она рассчитывает, что в сотый раз ей точно повезет.

Глория поморщилась. Нет ничего неприятнее, чем думать о сексуальной жизни своих братьев и сестер.

Бенджамин воспринял ее кислое лицо по-свойму.

— Да ладно. Они хорошие дети.

— Я знаю это. Просто... — Она покачала головой. — Помнишь, что случилось с Клиффом? Майра слегка зациклилась...

— Интересная фраза.

— ... на этих вещах. — Глория ударила его по плечу. — В итоге ее самооценка оказывается растоптанной до основания, а мне приходится выхаживать ее. Ты знаешь, что она не хочет доверять Полу, а они с Джанин как масло и вода. Одна из них всегда в конце концов обижается и уходит, надувшись.

— Послушай, мы не знаем подробностей. Все, о чем она спрашивает, это могут ли девочки остаться у нас в субботу.

— Конечно, они могут, — сказала Глория. — Но...

— Вот и чудесно! Позвони ей.

Она могла сказать, что он уже перегрелся — терпимость Бенджамина к семейной драме была практически нулевой, — поэтому она отказалась от разговора с ним и просто позвонила Майре, сообщив сестре, что та будет очень-очень рада пригласить девочек к себе.

В субботу днем Майра высадила девочек рано, вскоре после трех часов. Когда она разгружала чемоданы с маленькими Hello Kitty, Глория не могла вспомнить, когда в последний раз видела сестру такой взволнованной.

Может быть, она и впрямь рассчитывает, что ей повезет. Личная жизнь — это важно.

Глория знала, что должна радоваться за Майру, но в случае с ее сестрой такой уровень энтузиазма обычно не был хорошей вещью. Глория не поддалась искушению предупредить и прочитать нотацию, что неизбежно привело бы к тому, что сестра ушла бы, забрав девочек, и либо отменила бы свое свидание и обижалась на Глорию бог знает сколько времени, либо заложила бы их Джанин или Полу, что, несомненно, закончилось бы внутрисемейной ссорой. Это была проигрышная ситуация, поэтому она придержала язык, притворилась, что поддерживает ее, и подождала, пока сестра уйдет, прежде чем позволить себе нормально дышать.

Лиззи и Линда задавали тысячи вопросов. Майра, по глупости или наивности, не попыталась скрыть свое свидание от девочек, которые теперь гадали, будет ли у них новый отчим. Или отец, подумала Глория, поскольку их настоящий отец, бывший муж Майры, похоже, не мог побеспокоиться даже о самых элементарных родительских обязанностях. Именно поэтому девочки остались здесь на ночь.

Глория, которой было не по себе от этой темы, попыталась отвлечь девочек, предложив им перекусить, но их было не отвлечь.

— Вы знаете, где мама с ним познакомилась? — спросила Лиззи.

— Мы даже не знаем его имени! — воскликнула Линда.

— А он симпатичный? — не унималась Лиззи

— Я тоже ничего не знаю, — твердо заявила Глория. — Твоя мама ничего мне об этом не рассказывала. Я уверена, что когда она будет готова, она поделится столь важной информацией.

— А как вы с дядей Бенджамином познакомились? — спросила Лиззи. Она была в том возрасте, когда все, что касается свиданий и брака, кажется безумно романтичным.

— Мы познакомились в колледже, — сказала Глория.

— А где познакомились мама и папа?

В баре, подумала она. Твоя мама была новенькой, наивной официанткой, а твой папа — болтуном, который отвез ее домой. Но она солгала и сказала:

— О, я уже не помню.

Линда кивнула, как будто это ее удовлетворило, и потянулась за коробкой томатно-базиликовых чипсов "Wheat Thins", которую достала Глория, но Лиззи все еще хотела знать больше:

— Сколько лет было маме, когда она встретила моего папу? — спросила она.

Вместо ответа Глория воскликнула певучим голосом:

— Дядя Бенджамин! — Она улыбнулась девочкам и подмигнула одним глазом. — У нас же есть Нетфликс! — Она знала, что Майра не может позволить себе годовую подписку Нетфликс. — Почему бы вам не помочь дяде Бену выбрать фильм?

Бенджамин бросил суровый взглдя на Глорию, но прошел на кухню, и девочки, взволнованные, последовали за ним.

Глория вздохнула с облегчением. Недолго думая, она взяла горсть пшеничных чипсов для себя. Вопросы племянницы заставили ее вспомнить, когда они с Бенджамином только начали встречаться. В то время она встречалась с другим человеком, и этот факт она старалась не упоминать, когда рассказывала историю их ухаживания. Это был парень из ее средней школы, и до встречи с Бенджамином она предполагала, что они поженятся. Его звали Оуэн Портис, и он был худым, интровертом, искренне творческим ребенком. Она знала его всегда, и они оба были на одной волне почти во всех отношениях. Они ненавидели одни и те же вещи, любили одни и те же вещи и оба были увлечены современным искусством. В отличие от позеров, с которыми она познакомилась в колледже, которые говорили о высоком исскустве и одевались так, будто "студент-художник" — это роль косплея, Оуэн не рассуждал о своих предпочтениях и не носил модную одежду; время, которое он не проводил с ней или на занятиях, он проводил за рисованием. Он был тем, кем он был.

Затем она встретила Бенджамина, который сбил ее с ног, поразил и влюбил. Высокий, симпатичный, с пьянящей уверенностью человека на два года старше, он был помощником учителя, и ему действительно разрешалось вести курсы информатики. Рядом с ним Оуэн казался незрелым ребенком, и Глория, никогда не любившая конфронтации, просто перестала видеться с Оуэном и отвечать на его звонки. В качестве высшего акта пассивно-агрессивной жестокости она привела Бенджамина на выставку художественного факультета в конце семестра, на которой, как она знала, Оуэн будет присутствовать, так как у него было две неплохие картины. Они увидели друг друга, но не разговаривали, и ее сердце разбилось, когда она увидела на его простоватом лице боль, которую она ему причинила. К началу следующего учебного года он перевелся в другой колледж.

Прошло много времени с тех пор, как она думала об Оуэне, и ей было интересно, что с ним стало. Она предполагала, что он уже женат, но трудно было представить его с детьми. Трудно было даже представить его взрослым. В ее воображении он был все тем же тихим, бледным мальчиком, которого она знала, и она подумала, не набрал ли он вес или не потерял ли волосы. Сможет ли она узнать его, если увидит снова?

Сможет ли он узнать ее?

Глория прибавила в весе. Она ни в коем случае не была толстой, но мяса на ее костях было явно больше, чем в колледже. Ее волосы теперь были короткими, а не длинными, а одежда была скорее одеждой взрослой женщины-профессионала, чем девочки-подростка. Выглядела бы она так же, если бы осталась с Оуэном? Глория не была уверена, но мысль о том, что ее внешность могла бы быть другой, если бы они остались вместе, заставила ее задуматься о том, какой была бы ее жизнь, если бы они не расстались, если бы она никогда не встретила Бенджамина. В ее воображении она по-прежнему работала бы на той же работе, в музее, но жила бы с Оуэном в маленьком, более смешном доме где-нибудь в Лагуна-Бич. Одна комната была бы их общей студией, и они бы работали там, бок о бок или в разные смены, делая перерывы для прогулок по пляжу рука об руку.

Был ли Оуэн вообще художником? В ее воображении он им был, но она понятия не имела, так ли это на самом деле. Глория понимала, что потребуется всего несколько секунд, чтобы набрать в Гугл имя "Оуэн Портис" и узнать, где он сейчас находится и чем занимается, но правда заключалась в том, что она не хотела этого знать. Она была бы подавлена, если бы узнала, что он сейчас работает в кабинете в крупной корпорации или сидит за столом, отвечая на телефонные звонки населения в местном правительственном агентстве. Нет, лучше оставить свои фантазии нетронутыми, и, не желая следовать этой линии мысли, она вышла из кухни, чтобы найти девочек и помочь им с Беном выбрать фильм.

(обратно) В ту ночь они с Бенджамином тихо занимались любовью, пока Лиззи и Линда спали в комнате для гостей. Обычно Глория не любила заниматься сексом, когда в доме находились другие люди — например, она была склонна к шумным разговорам, — но сегодня вечером она была в настроении, и инициатором встречи была она. Ей удалось не закричать и не застонать в самый "ответственный" миг, хотя в какой—то момент ей пришлось укусить Бенджамина за плечо, и после того, как они кончили, она надела ночную рубашку и пошла проверить девочек. Они спали: Лиззи лежала на животе под своим одеялом, Линда свернулась калачиком под своим. Обе, как ни странно, храпели. Храпели они не громко, просто издавали небольшие поросячьи звуки. Глории это показалось очень милым, и она замерла на мгновение, наблюдая за их сном. Чувствовала ли она себя матерью? Возможно. Означало ли это, что теперь она сама подумывает о том, чтобы завести детей? Глория не стала бы заходить так далеко, но должна была признать, что она уже не так категорически против этой идеи, как раньше.

Вернувшись в спальню, она попыталась заинтересовать Бенджамина еще одним раундом, но он оказался измотан и не мог снова стать твердым, и после пятнадцати минут попыток она сдалась, поцеловала его на ночь и перевернулась, чтобы заснуть.

Ей снилось, что ее отец находится в комнате для гостей, что он убил и расчленил девочек и теперь лежит на кровати Лиззи, не спит, смотрит в потолок, улыбается сам себе и ждет, когда войдет Глория.

(обратно)

Глава десятая

В итоге она нашла Оуэна в Гугле.

Глория не совсем понимала, почему и зачем это сделала. Она была счастлива в браке, и если бы перед ней встал такой же выбор, она бы снова выбрала Бенджамина. Но какая-то ее часть была любопытна и хотела узнать, что стало с ее первым парнем.

Оуэн, как оказалось, был художником, и он действительно жил в Лагуна-Бич. Он не успел отметиться в мире искусства, чтобы попасть в поле зрения музея, поэтому она не была знакома с его работами, но у него была своя небольшая галерея в одном из туристических кварталов города, и он много раз выставлялся на "Фестивале Искусств", который совпадал со знаменитым "Конкурсом мастеров". Он также был женат.

На мужчине!

Это было неожиданностью. Глория никогда даже не подозревала, что Оуэн может быть геем. Или би, если уж на то пошло. В отношениях с ней он, безусловно, проявлял активную любовную позицию, и она не верила, что все это было притворством.

Мужчину, за которого вышел замуж Оуэн, звали Чарльз Уистер, и, судя по всему, он владел бутиком в центре города, а также был членом городского совета Лагуна-Бич. В поисковой системе появились фотографии обоих мужчин, и Глория с удивлением обнаружила, что Оуэн оказался более красивым, чем она помнила. Очевидно, он был одним из тех мужчин, которые вросли в свою внешность, и ей показалось ироничным, что Бенджамин, который сначала казался таким щеголем, теперь выглядел гораздо менее привлекательным, чем Оуэн. Его муж, кстати, тоже выглядел неплохо. Их образ жизни явно их устраивал.

В одном из поисковых запросов был указан адрес и номер телефона галереи Оуэна, и, поддавшись импульсу, она набрала номер. На первом же звонке ответил мужчина. Она чуть было не повесила трубку, но в последнюю секунду нашла в себе силы и ответила на приветствие.

— Доброе утро. Галерея "Найтшейд".

— Здравствуйте. Могу я поговорить с Оуэном Портисом?

— Я Оуэн, — сказал мужчина. Его голос был не таким, как она помнила, и уж точно не таким, как она ожидала, основываясь на фотографиях, которые она видела. Этот взрослый Оуэн звучал как-то старо. Старый и без юмора. Глория решила, что этот голос ей не нравится.

Должно быть, она слишком долго не отвечала погрузившись в размышления.

— Могу я вам помочь? — сказал Оуэн, явно раздраженный. — Не молчите!

— Это Глория, — сказала она. — Глория Джеймс. Раньше я была Глорией Хиллер.

Тишина на другом конце линии.

— Сейчас я работаю в Музее искусств округа Орандж, а недавно увидела, что у тебя есть своя галерея. — Она собиралась только сказать ему, где работает, и сообщить, что недавно узнала, где он, но слишком поздно поняла, что он может подумать, что она звонит, чтобы предложить ему представить свои работы в музей. — Я всего лишь специалист по связям с общественностью. Просто рекламирую события и выставки. Но... посмотри на себя. Ты добился чего хотел... ты настоящий художник.

Наступила долгая пауза.

— Оуэн?

— Ты разрушила мою жизнь, — с горечью и гневом сказал он.

Его реакция шокировала ее. Она была готова к неловкости, возможно, даже к критике за то, как трусливо и бессердечно она его бросила, но его откровенная враждебность удивила ее. Она разрушила его жизнь? Как такое возможно? Он был геем! Если бы они остались вместе, то он разрушил бы ее жизнь, когда открылся бы ей. Это была чистая удача, что она первой разорвала их отношения. Но он, похоже, превратил ее в чудовище в своем воображении. Видимо, даже спустя столько лет боль, которую он тогда испытал, не утихла. Она помнила, как он держал обиду. Его расстроенное и обиженное лицо. Теперь, когда ее воспоминания становились более четкими, она так же вспомнила его самовлюбленность, его стойкое отсутствие прощения даже за малейший проступок.

— Извините за беспокойство, — монотонно сказала она и повесила трубку. Ее руки дрожали, а в животе появилось тошнотворное чувство.

(обратно) Бенджамин вошел в комнату как раз в этот момент, и она никогда не была так рада его видеть. Если она не знала этого раньше (а она знала, не так ли?), то теперь Глория была уверена абсолютно и окончательно, что она сделала правильный выбор, выбрав Бенджамина вместо Оуэна. Тем не менее, после телефонного звонка у нее осталось ощущение, что она потеряла часть себя.

Бенджамин словно почувствовал ее настроение.

— Дорогая, что случилось? — спросил он.

— Помнишь Оуэна? — спросила она. — Оуэна Портиса?

Он нахмурился, размышляя.

— Не могу сказать, что помню. Это кантри-певец?

— Парень, с которым я встречалась, когда познакомилась с тобой?

Он выглядел искренне удивленным.

— Ты встречалась с другим, когда мы познакомились? Ты никогда не говорила мне об этом.

— Неправда! Мы говорили об этом. Мы даже говорили об этом после. Я много раз поднимал эту тему.

— Ха, — сказал он, чтобы это не значило. — Не помню.

— Как ты можешь не помнить?

— Это было очень давно, — заметил он. — Ты помнишь все, что происходило, когда мы впервые встретились?

На самом деле так оно и было. По большей части. Несомненно, были пробелы, несущественные вещи, которые ее мозг решил убрать, чтобы освободить место для новой информации. Но в целом память о тех днях была для нее такой же ясной, как и память о прошлой неделе.

Эластичность времени, подумала она.

Глория не знала, где она впервые встретила эту фразу, но ее истинность никогда не казалась столь очевидной. Она помнила, что, когда была подростком, два года между выпуском альбомов или между фильмами и их продолжениями казались вечностью. Теперь же ожидание чего-либо в течение пяти лет казалось ей мгновением ока. Точно так же годы, прошедшие с тех пор, как она в последний раз видела Оуэна, казались ей пустяком, в то время как для Бенджамина это была целая жизнь. Объективно он, вероятно, был более прав, но именно поэтому время было эластичным. Оно менялось, растягиваясь по-разному для разных людей.

— Так что насчет этого Оуэна? — спросил Бенджамин.

— Ничего, — солгала она.

Он странно посмотрел на нее, но не стал настаивать. Не желая, чтобы он понял это неправильно, она сказала:

— Я только что узнала, что он гей.

Бенджамин рассмеялся. Громко, как ребенок.

Она хотела сказать ему, что это не смешно, но это повлекло бы за собой более глубокое погружение в тему, а она сейчас была не в настроении. Глория заставила себя улыбнуться.

— Странный мир, да?

(обратно) Той ночью, в постели, Бенджамин снова заговорил об идее "Пляжного домика". Это было то, что ее сестры пытались организовать последние три лета, хотя Пол, когда ему впервые представили эту идею, сказал просто: "Я пас". Глория тоже отказалась, но Бенджамин был заинтригован мыслью о проживании в арендованном доме на берегу моря и, вместе с Майрой и Джанин, и не хотел упускать эту возможность.

Причина, по которой ее сестрам так понравился концепция "Дом на пляже", заключалась в том, что когда они были маленькими, богатый друг их отца снимал дом на острове Бальбоа на неделю летом. К сожалению, вся семья этого человека слегла с какой-то болезнью (никто из них не мог точно вспомнить, что это была за болезнь. Глория думала, что это был грипп, Пол — пищевое отравление, Джанин — ветрянка, а Майра отказалась даже предположить) и вскоре умерла. Домик был арендован на длительный срок. Отказываться было уже поздно — пришлось бы заплатить полную стоимость, независимо от того, остались они или нет, — поэтому друг их отца пригласил семью Глории поехать вместо них. Это был потрясающий опыт, лучший и самый запоминающийся отпуск в их детстве, которым они все дорожили, и, наверное, было вполне естественно, что когда Джанин и ее семья провели день на пляже несколько лет назад и услышали, как семья на соседнем одеяле говорила об аренде пляжного домика на неделю, она начала изучать цены на аренду жилья. Как и следовало ожидать, цены были непомерно высокими, но Джанин подсчитала, что если они все скинутся и снимут дом с тремя спальнями на неделю, дети будут спать на полу, а одна пара займет раскладной диван, то они смогут уложиться в пять сотен с каждого.

Пол считал, что это будет кошмар, а Глория сказала, что ни за что не согласится платить пятьсот долларов за совместную ванную комнату и спать на диване — самый очевидный исход, поскольку только у них с Бенджамином не было детей, — но предложение Бенджамина снять дом поменьше и подешевле, чтобы каждый вносил свою лепту и каждая семья оставалась на два-три дня, получило одобрение Майры, а также Джанин и Садина. Так что это предложение "удачного вложения денег" повторялось каждое лето. Не желая быть Скруджем МакДаком в группе, Глории приходилось постоянно придумывать практические, реалистичные причины, почему такая схема непрактична. Самая очевидная из них была реальной: желая сэкономить свой ограниченный отпуск в августе, Глория должна была продолжать работать, поэтому не стоило тратить деньги на то, чтобы спать в другой кровати ночью, не имея возможности наслаждаться пляжем днем (если только они с Бенджамином не будут работать в субботу и воскресенье, против чего была категорически против Джанин, потому что Сейдин тоже должен был работать, а у него были только выходные — и еще у них были дети).

Так что это была патовая ситуация. Все хотели отдохнуть красиво, но при этом не платить много денег и чтобы дней отпуска было побольше.

Однако в этом году Бенджамин сказал, что Садин возьмет отпуск в середине недели, а Джанин и Майра согласились предоставить Глории и Бенджамину выходные.

— Давайте сделаем это, — сказал Бенджамин. — Это будет отпуск мечты! Джанин сказала, что нашла свободный домик на первую неделю августа, за две недели до того, как мы поедем в Йосемити. Он небольшой, одна спальня, одна ванная, маленькая кухня, но он находится на полуострове Бальбоа, прямо на пляже. В нескольких минутах ходьбы от парома и развлекательных зон.

Глория поддалась искушению. И отчасти, она сама хотела сбежать от кашмаров последних дней.

Бенджамин чувствовал, что она колеблется. Он быстро схватил свой телефон с тумбочки.

— Джанин прислала мне фотографии по электронной почте. Ты только посмотри, какая красота!

Он прокрутил фотографии симпатичного одноэтажного домика, обшитого деревянными панелями. Здание было ярко белым, с большими окнами. Через одно из этих окон открывался вид на песчаный пляж, простирающийся до океана, где разбивающиеся волны освещало заходящее солнце. Внутри дома находилась функциональная мебель и на стенах висели предметы в морской тематике. Глория была вынуждена признать, что выглядело все более чем привлекательно.

— Наша доля за выходные будет меньше, чем стоимость за одну ночь пребывания в Йосемити. И это было бы весело! — Он снова прокрутил страницу с видом на океан. — А вот что мы будем видеть каждое утро.

— Солнце садится, — отметила Глория.

— Тогда каждый вечер. Мы могли бы отдыхать, пить вино, смотреть на закат. Разве это не мило?

— Ну, хорошо, — сказала она импульсивно. — Давайте сделаем это!

(обратно) В течение следующих нескольких дней Глория и сама прониклась этой идеей. Она согласилась на эту авантюру в самый ответственный момент, больше для того, чтобы порадовать Бенджамина, чем для чего-то еще, но обнаружила, что ей действительно не терпится провести пару дней вдали от их суматошной городской жизни, на пляже. Она вспомнила неделю, которую ее семья провела на острове Бальбоа, поездки на пароме, купание в заливе, рыбалку с Полом на общественном пирсе, то, как отец по утрам отправлял детей в центр Бальбоа за газетой. Все это были приятные воспоминания, воспоминания о простой жизни в маленьком городке.

Майра и Джанин разговаривали с ней по телефону по нескольку раз в день. Они обе были так увлечены арендой домика на пляже, что Глория не понимала, почему они не сделали этого раньше. Конечно, это было дорого, и Майра явно не смогла бы внести такую сумму (им даже пришлось урезать ее взнос за отдых), но Джанин и Садин легко могли бы оплатить и ее часть.

Однако Джанин в душе всегда была скупой. И называла это — практичностью.

(обратно) Это была идея Майры, чтобы все они пришли на обед с барбекю в первый день, даже Пол, если он захочет. Глория была не в восторге от этой идеи, поскольку это отнимало время у нее и Бенджамина, и, как обычно, ей пришлось бы выступать в роли хозяйки, но Бенджамин с радостью и мгновенно согласился, и в первую субботу августа они встретились с ее сестрами и их семьями в офисе риэлтора, чтобы забрать ключи, а затем организованной толпой отправились к домику. В реальности он был таким же милым, как и на фотографиях, но при таком количестве людей его небольшие размеры стали очевидны, и Глория в итоге отправила всех детей играть в воде, а их родителей — присматривать за ними, только чтобы успеть приготовить обед. Пол отказался приехать, что было очень хорошо: ни для него, ни для его семьи не нашлось бы места.

Было ясно, что ее сестры планировали остаться на весь день, возможно, даже до вечера, но после обеда Глория поставила точку и вежливо, но твердо сказала всем, что пора уходить.

— Мы только что приехали! — пожаловалась Майра.

— Ты вернешься через несколько дней, в свой выходной — сказала ей Глория. — Сейчас нам с Бенджамином нужно побыть наедине.

Она встретила взгляд сестры, давая понять, на что намекает, и Майра смущенно отвернулась.

— Стыд какой!

(обратно) Все гости разъехались в течение часа, и хотя предстояло еще много уборки, и она, и Бенджамин согласились, что это может подождать до более позднего вечера. Заперев дом, они пошли по людному тротуару, который располагался вдоль ряда похожих как сиамские близнецы домиков, выходящих на пляж, с велосипедистами и скейтерами, проносящимися вокруг них. В конце концов, они дошли до длинного пирса, прошли по нему, мимо рыбаков-любителей, забрасывающих удочки за борт, и дошли до его конца. Глория оглянулась на берег, удивляясь тому, как далеко они зашли. В воде группа купальщиков высаживалась из лодки, и первые из них начали плыть к берегу.

— Обучение спасателей, — догадался Бенджамин.

Глория кивнула.

— Наверное, ты прав.

(обратно) Они остались у перил, наблюдая за происходящим вокруг: все пловцы достигли берега, пожилой вьетнамец рядом с ними вытащил довольно крупную рыбу, которую отцепил и опустил в пластиковое ведро, наполовину наполненное водой. Они пошли обратно по пирсу, заглядывая в маленькие туристические магазинчики, и небольшие беседки с сувенирами и прохладительными напитками, которые выстроились вдоль короткой улицы перед павильоном с надписью "Добро пожаловать в Рай. Остров Бальбоа". На одном из киосков они нашли информацию о том, что каждый час проводятся экскурсии по наблюдению за китами, и Бенджамин заметил, что было бы здорово поехать на такую экскурсию.

— Хорошая идея, — сказала Глория и чмокнула Бенждамина в щечку. — Прямо завтра утром.

Поэтому они подошли к киоску и забронировали билеты на экскурсию на девять утра.

На обратном пути в арендованный домик у Глории зазвонил мобильный телефон, и она достала его из огромной пляжной сумки, которую несла с собой, чтобы ответить.

— Алло?

— Глор? — Это был Пол, и в его голосе звучала паника.

— Да Пол?

— У нас мало времени! — сказал он, говоря так быстро, что почти запыхался. — Это папа! Он был здесь!

— Что?

— Я говорил с ним, и ты должна убираться оттуда!

— Я не понимаю...

— Он знает где вы! Он уже в пути! И собирается сделать это...

— Что это?

— ...убить Бенджамина!

(обратно)

Глава одиннадцатая

Глория неподвижно стояла в центре тротуара, а вокруг нее вихрем кружились пешеходы. Мимо пробежал бегун с голым торсом, пыхтя и отдуваясь как паровоз.

— Что случилось? — спросил Бенджамин.

Она не знала, что ему сказать. Все это звучало совершенно дико.

Но она верила в это.

— Кто звонил? — спросил Бенджамин, в его голос вкралась нотка беспокойства.

Она потянула его к краю дорожки.

— Это был Пол, — объяснила она, говоря тихо, но напряженно. — Он сказал...

Она покачала головой, сделав глубокий вдох.

Бенджамин молчал.

— Он сказал, что снова видел моего отца, и... мой отец сказал ему, что он собирается убить тебя.

Бенджамин рассмеялся, коротким резким непроизвольным смехом.

— Что?! Какого дьявола?

— Это то, что Пол озвучил. Он сказал, чтобы мы убирались отсюда, потому что мой отец уже в пути, и он собирается... собирается убить тебя.

— Это безумие! Почему?! Зачем он хочет убить меня?

— Я не знаю, но...

Я верю ему, — хотела сказать Глория, но вместо этого замолчала и положила руку Бенджамину на плечо.

А затем за спиной мужа она увидела своего отца.

Он был в нескольких ярдах, но направлялся к ним, маневрируя между пешеходами, обгоняя велосипедиста, которому пришлось резко свернуть, чтобы пропустить его. С голым торсом, в ярко-синих плавках, он выглядел точно так же, как в ту неделю, когда они жили в доме на острове Бальбоа. Их глаза встретились, и он усмехнулся ей. В его правой руке, как увидела Глория, был нож.

Этого не может быть. Он собирается убивать!

Она схватила Бенджамина за руку, потянув его вперед.

— Бежим! — закричала она, не оглядываясь, чтобы проверить, следует ли за ними отец, полагая, что если бы он бросился в погоню с ножом в руке, она бы услышала крики, вопли или какую-нибудь испуганную суматоху окружающих их людей. Глория знала, что где-то на берегу есть полицейский участок, но не знала, где он находится, и отчаянно пыталась придумать, куда бы они могли убежать, где можно было бы найти защиту или хотя бы что-то, чем можно было бы защититься, потому что она знала, что они никак не смогут долго идти в таком темпе.

Бенджамин, к его чести, не стал упираться и останавливаться, требуя рассказать, что происходит. Он послушно трусил вместе с ней, и хотя Глория была уверена, что он не верит в то, что ему угрожает опасность, она была благодарна за то, что он был так предан ей. С ней во главе они продолжали бежать мимо людей и домов, пока не достигли небольшой улочки, которая соединялась с бульваром Бальбоа, главной дорогой полуострова. Глория бросилась вверх по улице, продолжая тащить Бенджамина за собой. Она задыхалась отрывистыми толчками, и казалось, что ей не хватает воздуха для дыхания. Во рту было так сухо, что хотелось глоток воды, а легкие болели, словно они участвуют в марафоне. Дыхание Бенджамина слышалось позади нее, достаточно громко, чтобы перекрыть звуки их шагов по бетону и всего хаотичного окружающего шума, и когда они достигли бульвара Бальбоа, он сказал:

— Остановись. Ради бога, дорогая. Я так больше не выдержу!

Прежде чем остановиться, Глория оглянулась через плечо и с радостью увидела, что за ними нет погони. Ее отца нигде не было видно. На долго ли?

Она остановилась, болезненно вдыхая и выдыхая воздух.

— Я видела его, — вырвалось у нее между вдохами. — Мой отец. У него был нож.

Бенджамин, тоже тяжело дыша, смотрел на нее, ничего не говоря, явно не зная, как реагировать.

— Я знаю, как это звучит, — сказала ему Глория. — Но это правда.

Он достал свой телефон.

— Давай позвоним в полицию.

— И что им сказать? Что нас преследует мой мертвый отец? — Она все еще переводила дыхание.

— Нет. Зачем им знать такие подробности? Просто скажем что мужчина с ножом преследовал нас, и нам с трудом удалось убежать. Мы дадим им описание, и пусть они его найдут и задержат.

Эта идея пришлась ей по душе, поскольку была единственным выходом, который приходил на ум.

— Логично. Звони!

Бенджамин позвонил в 911, поднес трубку к уху и через несколько секунд спокойно сказал:

— Я хочу сообщить о попытке нападения.

Они остались на месте после того, как Бенджамин предоставил полиции необходимую информацию. Она предположила, что полиция посоветовала им оставаться на месте, чтобы они могли показать место, где все произошло, что было как раз кстати. Она не хотела возвращаться в арендованный дом, потому что не хотела наводить отца на то место, где их убежище.

Хотя он, несомненно, уже знал. Именно поэтому он был здесь.

Пока они ждали, Глория не сводила глаз с каждого приближающегося пешехода, с подозрением разглядывая лица проезжающих мимо водителей через окна их машин. Он мог напасть на них в любой момент с любой стороны, и она хотела убедиться, что готова. Пол позвонил снова, пока они ждали прибытия полиции, и был лишь немного спокойнее, чем во время предыдущего звонка. Она заверила его, что с ними все в порядке, но не стала приукрашивать ситуацию и рассказала, что именно произошло.

— О, Боже, — стонал он. — Не могу поверить что это происходит именно с нами.

По улице к ним приближалась полицейская машина, и Бенджамин замахал руками, показывая на нее.

— Не волнуйся, — сказала Глория. — Я дам тебе знать, если что—то изменится. Полиция уже здесь. Я должна идти.

— Хорошо. Я буду звонить тебе каждый час, — сказал Пол. — Каждые полчаса!

— Может, тебе стоит позвонить Майре и Джанин...

— Нет, — сказал он. — Они бы мне не поверили. Кроме того, папа сказал, что он охотится за Бенджамином.

Холодный озноб прошел через нее.

— Я позвоню, — сказала Глория и отключилась.

Прибыли два полицейских, чтобы принять заявление, и они с Бенджамином проследили свой маршрут и описали все, умолчав только о личности ее отца.

— И вы понятия не имеете, куда он пошел? — спросил первый полицейский, офицер Джексон.

— Я же говорила вам, — повторила Глория в третий раз. — Мы испугались и побежали. Мы не оглядывались.

— Угу. — Он звучал скептически.

— А какой нож был в его руке...

— Я не знаю, самый обычный. Я его плохо разглядела.

— Угу. — Он что-то записал в блокнот.

Им дали визитные карточки и номера телефонов полицейского участка, а также заверили, что будут проведены поиски нападавшего. Глория не была уверена, что это действительно произойдет, и предложила Бенджамину вернуться в арендованный домик, собрать свои вещи и отправиться домой.

— И потерять все деньги? — Он решительно покачал головой. — Ни за что. Мы остаемся.

— Но что, если он найдет нас? Что если он придет ночью и убьет нас во сне? Или убьет тебя во сне, ведь Пол сказал, что он охотится именно за тобой.

Бенджамин позволил себе небольшую улыбку.

— Мстит за то, что осквернил его дочь?

Она ударила его по плечу. Сильно.

— Это не смешно!

— Я знаю, — извиняюще сказал он. — Мне очень жаль. Но если мы опечатаем дом, убедимся, что окна закрыты, а двери заперты, попробуем найти бейсбольную биту или какое-нибудь оружие, чтобы положить рядом с кроватью, все будет в порядке. — Он положил руки ей на плечи, заглянул в глаза. — Я знаю, что он как-то нашел нас здесь, но я думаю, что более вероятно, что он найдет нас в нашем настоящем доме, а не в съемном, потому что он уже точно знает, где мы живем.

Бенджамин покачал головой.

— Не могу поверить, что мы вообще говорим об этом. Твой отец умер много лет тому назад.

— И все же он здесь. — Глория вернула его взгляд. — Вот почему мы должны быть осторожны. Мы не знаем, что он может сделать.

Бенджамин кивнул.

— И мы будем. Обещаю.

Глория вздохнула.

— Хорошо мы остаемся.

— Еще на два дня, да? — Он поцеловал ее в макушку. — Я с нетерпением ждал этого лета.

— Я знаю, знаю. Но... мне страшно.

— Я не позволю, чтобы с тобой что-то случилось.

— Да я не о себе беспокоюсь, а о тебе!

Он снова улыбнулся.

— Тогда я не позволю, чтобы со мной что-то случилось.

Глория обняла его, действуя смелее, чем чувствовала.

— Я тоже.

Наряду с буги-бордами, ракетками для бадминтона и свернутой волейбольной сеткой, они нашли бейсбольную биту в небольшом отдельно стоящем гараже за домиком. Бенджамин поднял ее, взмахнул ею, намереваясь атаковать невидимого противника. Деревянная бита со свистом разрезала воздух.

— Самое то.

Ни у кого из них не было настроения лезть в воду, но они перетащили свои складные стулья на песок, а также небольшой дорожный холодильник со льдом, наполненный напитками. Бенджамин держал биту под рукой, рядом на песке. Насколько это было возможно в данных обстоятельствах, они наслаждались остатком дня.

После раннего ужина с моллюсками из случайно выбранного местного ресторана Глория настояла на том, чтобы запереть дом. Еще не стемнело — солнце не зайдет по крайней мере еще час или два — но она хотела надежно забаррикадироваться внутри до того, как это произойдет. Она то и дело вставала с дивана по разным причинам: попить воды из кухни, сходить в туалет, выглянуть в одно из окон, в то время как Бенджамин оставался на месте, спокойно просматривая новости выходного дня.

Пол, верный своему слову, продолжал звонить каждые полчаса. Глория не представляла, о чем думают Даниэль и мальчики. Ее брат, похоже, стремился сохранить присутствие их отца в тайне от всех, кроме нее, поэтому его постоянные звонки, без сомнения, беспокоили его жену и детей. Однако Глория была благодарна ему за весточку, и ееуспокаивало то, что каждые тридцать минут она получала свежие сводки.

— Может быть, вам стоит спать по очереди, — предложил Пол, когда он позвонил в восемь. — Таким образом, один из вас сможет нести вахту и быть начеку.

Это было неплохое предложение, но когда она сказала об этом Бенджамину, он сразу же отверг эту идею.

— Вы совсем сдурели! Я не собираюсь не спать полночи, ожидая, что твой мертвый отец ворвется в дом и убьет меня. А если он никогда не придет?

— Я знала, что ты мне не веришь! — обвиняюще сказала Глория отведя трубку телефона.

Он тяжко вздохнул.

— Да верю я тебе, верю.

— Но не настолько, чтобы принимать меры предосторожности?

— Не настолько чтобы превращать свою жизнь — в ад! Мы не можем так жить. В постоянном страхе и стрессе.

— У него был нож!

— И?

— Нож, которым можно порезать или убить человека!

— Так... что это значит? Мы проведем остаток жизни в состоянии повышенной готовности? Вздрагивая от каждого шороха и ходя в туалет по расписанию, чтобы ничего не пропустить? — Бенджамин покачал головой. — У меня идея! Слушай, я поставлю банки, бутылки или что-нибудь шумное перед каждой дверью и окном. Таким образом, если кто-то попытается пробраться внутрь, мы его услышим. Я видел подобное в кино.

Она должна была признать, что это тоже была неплохая идея, и хотя она все еще была на взводе и предпочла бы принять гораздо больше мер предосторожности, в данный момент было бы разумнее согласиться с Бенджамином.

Только сейчас она вспомнила что все еще держит в руках трубку.

— Ладно, Пол, я тебе перезвоню.

— Берегите себя! — пожелал брат и отключился.

Но прошло ровно полчаса и снова раздался звонок Пола. На этот раз Глория попросила его прекратить названивать. Они с Бенджамином скоро лягут спать, и она не хотела, чтобы тревожные звонки будили ее всю ночь. Она позвонит ему утром сама, когда проснется.

— Если ты проснешься, — произнес Пол.

— Черт возьми, Пол! Это не смешно!

— Извини, извини — прошептал он. — Но... он там. Ты знаешь это, и я знаю это. И он сказал...

— Я знаю, что он сказал, и не хочу слышать это снова.

— У него был нож, когда вы его видели?

— Да, Пол.

— Большой?

— Да откуда мне знать. Обычный кухонный нож. Почему всех так интересует размер ножа?

— Это опасно...

— Ладно, я выключаю свой телефон. Я позвоню тебе утром.

Глория прервала звонок, затем выключила телефон, не зная, была ли она больше раздражена, чем напугана, или больше напугана, чем раздражена. Бенджамин ушел в ванную, и она вернулась к телевизору, решив, что когда он выйдет, она удивит его оральным сексом. Он заслуживал немного удовольствия после того дня, который у них был.

Только он не вышел.

(обратно) Ей потребовалось несколько минут, чтобы обратить на это внимание, а когда она заметила его длительное отсутствие, дежавю сопровождалось холодным страхом. Только не это. Она боялась позвать его по имени, боялась, что он не ответит, и осталась сидеть на диване, тяжело дыша, с колотящимся сердцем, и ждать. Когда он так и не появился, не через десять минут, не через пол часа, она выключила телевизор и не услышала в доме никаких других звуков. В полной гнетущей тишине Глория заставила себя встать и пойти на поиски мужа.

— Бенджамин? — неуверенно позвала она, подходя к закрытой двери ванной. Она была рада, что одноэтажный дом был таким маленьким — меньше всего ей сейчас хотелось остаться одной в большом доме с длинными коридорами и целым темным этажом, — но в то же время тесное пространство вызывало у нее чувство клаустрофобии. — У тебя там все в порядке?

Не дожидаясь ответа она постучала один раз, затем потянулась к ручке, повернула ее и резко толкнула дверь.

Как она и предполагала, ванная была пуста. Бенджамина не было.

Почему это всегда происходило, когда он пользовался туалетом? может ли быть это связано с унитазом?!

Громкий стук во входную дверь заставил ее подпрыгнуть от неожиданности.

Тук—Тук—Тук! Тук—Тук—Тук!

Ее отец!

Глория побежала на кухню, в панике она выдвигала ящики, пока не нашла нож. Это был нож для стейка, а не разделочный или мясницкий нож, но это было лучше, чем ничего, и она осторожно подошла к входной двери с оружием в руках.

Стук прекратился.

— К-кто там? — прокричала она.

Ответа не последовало.

Ушел ли отец, или затаился и ждет пока она откроет дверь?

Осторожно она протянула руку вперед, отперла дверь, повернула ручку, затем отпрыгнула назад, вытянув нож, когда дверь открылась.

Это был не ее отец. Это был Бенджамин. Он стоял с растерянным выражением лица, и Глория выронила нож, схватила его за руку и втащила внутрь, закрыв и заперев за ним дверь.

— Что случилось? — сказал он ворчливо, и потер сонные глаза. — Глория?

Это было последнее слово, которое он когда-либо произносил. Веки дрогнули, и он как подкошеный упал вперед, приземлившись лицом в пол. Глория услышала треск костей и увидела лужу крови, растекающуюся из-под его головы.

— Бенджамин! — кричала она, охваченная паникой. — Бенджамин!

Она попыталась перевернуть его, но его тело было тяжелым и неподвижным...

Собственный вес пригвоздил его к полу.

...и только с огромным усилием ей удалось перевернуть его на бок. Его глаза были закрыты, а из открытого рта сочилась кровь. Она приложила пальцы к его шее, пытаясь нащупать пульс. Она ничего не почувствовала, но не была уверена, что делает это правильно. Подняв его руку, чтобы проверить запястье, она обнаружила, что вся его рука затекшая и одеревеневшая.

— Бенджамин! — закричала она.

И прижалась лицом к уже остывающей щеке.

(обратно)

Глава двенадцатая

Глория не ожидала, что все окажется настолько сложным.

Может быть, она так и не повзрослела, может быть, просто вела замкнутый образ жизни, но она оказалась совершенно не готова к тому, чтобы справиться со смертью Бенджамина. Если забыть о его необъяснимой телепортации, забыть о призраке мертвого отца, витающем на периферии ее жизни, это были мелкие бюрократические детали, которые, казалось, переполняли ее, из-за которых она чувствовала себя неадекватной, некомпетентной и безнадежной.

Она позвонила в службу 911 через несколько секунд после того, как поняла, что Бенджамин мертв, надеясь, что оператор объяснит ей, как его реанимировать, запустить его сердце и вернуть к жизни, поскольку она никогда не училась искусственному дыханию, но женщина на другом конце линии записала ее имя и местоположение, сказала, что помощь уже в пути, и просто повесила трубку. Глория перезвонила, на этот раз мужчина взял трубку, и она сразу же спросила его, как делать искусственное дыхание, но даже следуя его инструкциям, Глория не смогла оживить Бенджамина. Либо то, что убило его, сделало это мгновенно, без возможности обратного хода, либо прошло слишком много времени, потому что он так и остался лежать рядом с ней, и даже парамедики со своим оборудованием не смогли вернуть его к жизни.

Именно тогда возникла необходимость принимать решения. Глория должна была договориться о том, чтобы кто-то забрал тело ее мужа, решить, будет ли он похоронен или кремирован, а также где и когда, оповестить друзей и родственников, разыскать полис страхования жизни Бенджамина, сообщить его работодателю, перевести все с его имени на ее... Это был нескончаемый парад обязанностей, которые могла выполнить только она, и вся тяжесть их навалилась на нее разом. Если бы у Бенджамина были родители, брат или сестра, это бы помогло.

Она бы не чувствовала себя такой одинокой, — Глория нахмурилась. — Был ли у Бенджамина брат или сестра?

А почему у него нет родителей? Они умерли?

Она не знала, вдруг осознала Глория. Но почему она не знала? Как она могла не знать? Они были женаты все эти годы, а она оставалась в полном неведении относительно его происхождения? Как такое возможно?

Она попыталась вспомнить, приходили ли его родители на их свадьбу, но обнаружила, что не может вспомнить даже свадьбу.

А потом...

Так и есть. Она помнила все это. Родители Бенджамина разошлись, когда ему было двенадцать лет, и он жил с отцом, который получил право единоличной опеки над единственным ребенком и был на свадьбе, хотя и умер от эмфиземы три года спустя. Его жена, мать Бенджамина, бросила их обоих, и никто даже не знал, как с ней связаться, чтобы пригласить на свадьбу.

Откуда это взялось?

Глория стояла в пустой спальне своего пустого дома и смотрела на открытый ящик комода, в котором лежали носки и нижнее белье Бенджамина. Глории предстояло еще многое сделать: перебрать кучу вещей, сделать перестановку в доме, перебрать бумаги, требующие внимания. Она чувствовала себя подавленной. Конечно, она всегда могла привлечь на помощь свою семью, но у ее брата и сестры были свои дети и супруги, о которых нужно было заботиться, и ей казалось неправильным заставлять их взваливать на себя ее бремя.

Странно, но только теперь, когда Бенджамина не стало, Глория пожалела, что у них двоих нет детей. Возможно, это желание было в ней с самого начала, но она не осознавала его, потому что теперь, когда эта возможность была навсегда отнята у нее, она почувствовала странное чувство потери. Были бы у них дети... Кто знает? Если бы они были, подумала она, она бы предпочла мальчика или девочку? Может быть, двух мальчиков. Почему-то она даже знала, какие имена выбрала бы: Брэдли и Лукас.

Но у нее не было детей.

А ее отец все еще был где-то рядом.

Этот факт постоянно крутился у нее в голове. Он исчез, и о нем не было никаких следов после смерти Бенджамина — неужели это произошло по его вине?

...и Глория надеялась, что он ушел навсегда, но она знала, что это маловероятно. Как бы и почему он ни вернулся, было сомнительно, что он просто исчезнет, не тогда, когда он преследовал Пола и таился по краям ее собственной жизни. Возможно, Джанин и Майра были следующими в его списке, и хотя ни Глория, ни Пол ничего не говорили ни одной из них, и она, и ее брат были постоянно начеку, ожидая признаков того, что в жизни их сестер случиться что-то из ряда вон выходящее.

Не желая, чтобы о ней пеклись как об маленьком ребенке, Глория отклоняла неоднократные приглашения на ужин от Майры, Джанин и жены Пола Даниэль. В результате она оказалась в еще большей изоляции. Сейчас ей пришло в голову, что она хотела бы выбраться куда-нибудь и увидеться с кем-нибудь, но из-за того, что она столько раз отказывалась, предложения, казалось, иссякли, и хотя ее заверили, что у нее есть постоянное приглашение во все их дома, Глория чувствовала себя неловко. Она подумала о том, чтобы пригласить их к себе, но это потребовало бы больше работы, чем ей хотелось бы делать сейчас. Она могла бы позвонить подруге, но не была в настроении принимать столько сочувствия.

Зазвонил телефон, и она подняла трубку на тумбочке Бенджамина.

— Алло?

На другом конце была тишина, и дрожь пробежала по ее позвоночнику.

Папа? — хотела сказать она, но рот, похоже, не работал.

Мужчина на другом конце прочистил горло и прервал тишину.

— Э, Глория? Это Оуэн. Оуэн Портис?

Облегчение пронеслось через нее, и сменилось замешательством.

— Оуэн?

Он снова прочистил горло.

— Боюсь, я был немного... груб с тобой, когда ты звонила в последний раз, и я просто хотел извиниться за свое поведение. Просто это был такой шок — услышать тебя после стольких лет, и... и...

— Все в порядке, Оуэн, — плавно вмешалась она, спасая его. — Я понимаю.

— Ваш отец был здесь вчера, объяснял...

После этого Глория ничего не слышала.

Ваш отец был здесь вчера.

Оуэн тоже видел его. Каким-то образом это делало его более реальным, и она не знала, что пугало больше: мысль о том, что ее мертвый отец был где-то рядом и что другие люди могли его видеть, или тот факт, что он встречался с людьми, которых она знала, лоббируя ее интересы.

В рассказе Оуэна возникла пауза, и хотя Глория понятия не имела, что он только что сказал, она решила, что лучше всего будет просто сказать правду.

— Мой отец он... он умер, — сказала она. — У него был сердечный приступ, когда... мне... было... восемнадцать.

С другой стороны трубки воцарилось молчание.

Глория нахмурилась.

— Но ты же знал об этом и так. Ты был там! То есть, тебя не было рядом, когда он умер, не в тот момент ты был в моей жизни, и мы говорили об этом, и я думаю, ты даже приходил на похороны.

Оуэн молчал, но потом вдруг сбивчиво заговорил.

— Я забыл об этом, — тихо сказал он. — Ты права. Я помню, как умер твой отец. Я не был на похоронах, но я помню, когда это случилось. Ты не ходила в школу три или четыре дня.

— Верно.

— Так кто же был этот человек?

— Я не знаю, — соврала она. Тут откровенность не помогла бы. Это только отпугнуло бы Оуэна. — Как он выглядел?

По описанию он был точно такой же, как ее отец, которого она видела на пляже, вплоть до голубых плавок, хотя, очевидно, он теперь надел рубашку.

— Должен признаться, что сначала я был немного насторожен, — сказал Оуэн. — Даже для туриста он выглядел слишком непринужденно для того, кто идет в художественную галерею. Сандали, плавки и гавайская рубашка на голое тело. Но когда он сказал, что он твой отец... Не то чтобы он был похож на отца музейного сотрудника... — В его голос вкралась нотка напыщенности.

Боже, как она скучала по Бенджамину.

— Я подумал, не хочешь ли ты как—нибудь зайти в галерею и посмотреть, чем я занимаюсь. Твой отец... То есть, человек, который утверждает, что он твой отец, ну, он сказал, что ты могла бы... с радостью навестить меня. Я просто подумал, что ты можешь захотеть наверстать упущенное.

— Я думала, что разрушила твою жизнь.

Оуэн натянуто и не очень убедительно усмехнулся.

— Возможно, я немного преувеличил.

Глория улыбнулась.

— Королева драмы.

Оуэн снова замолчал.

— Это не было гомофобией, — быстро сказала она. — Я не имела это в виду что ты королева, в плане женского пола. Просто...

Оуэн рассмеялся, и на этот раз смех был настоящим.

— Я понял, — сказал он. — Я понял.

— Я подумала, что, возможно, обидела тебя. Ты вдруг замолчал...

— У меня пересохло в горле. Я пил воду.

— Ох. — Она выдохнула. — Прошло некоторое время. Наши ритмы сбились. Я думаю, мы не...

— Вместе, — сказали они одновременно.

Глория снова улыбнулась.

— Да, именно так.

— Так ты придешь? — спросил он.

— Я бы хотела, — призналась она.

— Просто дай мне знать... как будешь готова.

— Может, сегодня днем?

— Сегодня?

— Я могу быть там через час.

— Хорошо, — медленно сказал он. — Замечательное время.

— Если ты предпочитаешь, чтобы я пришла в другой раз...

— Нет, нет. Я просто подумал кое о чем. Сегодня было бы чудесно.

— Тогда, наверное, увидимся через некоторое время.

— Да, до встречи.

Они попрощались и повесили трубку, но сразу после этого Глория подумала: Что я делаю? Возвращаюсь на пляж? Пляж был тем местом, где она видела своего отца. Мало того, он появился в галерее Оуэна! Она снова взяла трубку, чтобы перезвонить и отменить свой визит, но в последнюю секунду набрала номер Пола.

Он ответил с первого звонка.

— Да? Что такое?

Ее имя должно было отображаться на его экране, поэтому она сразу перешла к сути:

— Оуэн Портис пригласил меня посетить его галерею в Лагуна-Бич. Помнишь Оуэна?

— Да, — осторожно ответил Пол. — Твой бывший дружок, с длинными волосами.

— Да, да. Но это не самое главное, папа появился в галерее Оуэна! Рассказал ему что-то обо мне и снова исчез. Я подумала, не согласишься ли ты поехать туда со мной.

— Ни за что.

Он говорил быстро и твердо.

— Но...

— И тебе тоже не стоит ехать на остров.

— Послушай минутку!

— Я ничего не слушаю. Я не хочу его больше видеть. Я больше не буду его видеть. И если ты забыла, на этом острове убили твоего мужа!

— Неужели тебе даже не интересно?

— Нет. И если тебе что-то интересно, позвони своему бывшему по телефону и спроси его о том, о чем ты хочешь спросить. Тебе незачем туда ехать самой. — Пол глубоко вздохнул. — Где-то там бродит отец, который превратился в настоящего маньяка. Он убил Бенджамина, Глория.

— Я не уверен, что это правда.

— А я все равно не поеду.

— Тогда я позвоню Майре или Джанин. Я не поеду туда одна.

Это заставило его задуматься, как она и надеялась, но через несколько секунд он быстро сказал:

— Это твое решение, — и повесил трубку.

Глория и сама не была уверена, хочет ли она втягивать в это дело кого-либо из своих сестер. Она определенно не собиралась ехать одна, и она почти позвонила Оуэну, чтобы отменить встречу, но потом подумала, что если ее отец явился к ней и Полу, то, вероятно, это лишь вопрос времени, когда он явится к Майре и Джанин. Может быть, лучше сыграть на опережение.

Майра была на работе, поэтому Глория позвонила Джанин. Она вкратце обрисовала сестре ситуацию. Джанин, как обычно, осуждала ее, считая, что с ее стороны ужасно встречаться с бывшим парнем так скоро после смерти Бенджамина, но когда Глория объяснила, что Оуэн гей и счастлив в браке, только тогда она согласилась.

— Оуэн? Гей? Никогда бы не подумала.

— Я не виновата в этом, — резко сказала Глория.

— Ты хочешь, чтобы я повела машину? — спросила Джанин.

— Нет. Я заеду за тобой. Это по пути.

— Ну, давай. Жду.

По дороге на остров, двигаясь на восток по южному шоссе Сан-Диего (одна из причуд жизни в округе, расположенном на наклонном побережье Калифорнии), Глория решила признаться. Не зная, с чего начать, она просто выпалила:

— Я видела папу в Бальбоа!

— Слава Богу! — Это был почти выдох. Глория услышала облегчение в голосе сестры. — Я думала, что схожу с ума!

Знакомый холодок пробежал по спине Глории.

— Я тоже его видела! Он стоял на другой стороне улицы и смотрел на мой дом. Я видела его через окно, но когда я вышла на улицу, его уже не было.

— Почему ты ничего не сказала раньше?

— Я не знаю. Наверное, потому что было столько хлопот...

— Джанин.

— Мне жаль. Я просто растерялась.

— Тебе было страшно?

— Да, немного. Не каждый день встречаешь мертвецов с того света.

— Тогда мы все, кроме Майры, видели папу.

— Может быть, это знак? — спросила Джанин.

Глория покачала головой.

— Это не знак. Во-первых, это именно то, что Пол сказал, что ты скажешь. Во-вторых... — Она не знала, как выразить свои чувства. — Я не знаю, что это может быть за знак. Но ты старше меня, может быть, твое общение с папой отличается от моего...

На мгновение они оба замолчали.

— Да нет, я не думаю, — наконец сказала Джанин. Ее голос был тихим. — Папа был своеобразным человеком, но мы помним примерно одинаковое. Почти...

Глория посмотрела на нее.

— Папа не был хорошим парнем. — Она вздохнула. — О, ты права. Это никакой не знак. Или, по крайней мере, я не знаю, о чем бы это могло свидетельствовать. Думаю, я просто пыталась сделать так, чтобы это казалось... не таким страшным. Потому что это правда; если призрак отца появляется перед нами, это, вероятно, не очень хорошо.

— Я думаю, что это не призрак, — сказала ей Глория. — Пол тоже так считает.

— Тогда...

— Я думаю, это он — это наш отец. Вопрос в том как он воскрес и чего он хочет.

Джанин нахмурилась.

— Я не понимаю. Ты думаешь, что он не умер?

— Да нет, я знаю, что он это сделал. Но каким-то образом он вернулся. Я не думаю, что он зомби, — быстро добавила она. — Или вампир, или любой из этих мультяшных монстров. Он просто... это он. Я понятия не имею, как и почему, но он из плоти и крови, он может думать, он может говорить с людьми.

— Он был воскрешен специально?

— Думаю, это ближе всего к правде.

Джанин потерла руки, как будто ей вдруг стало холодно.

— Итак, — сказала она медленно, собирая все воедино, — ты пригласила меня с собой на случай, если снова увидишь его, чтобы доказать что не спятила.

— Пол не поехал бы, — призналась Глория. — Да он и не сомневается в моих словах. Он первым увидел отца.

Они доехали до Лагуна Каньон Роуд, и она съехала с шоссе.

— Ты сказала, что видела папу в Бальбоа, а не только дома. Это было, когда Бенджамин...

Глория кивнула. Она почувствовала, что у нее наворачиваются слезы, и сердито вытерла глаза правой рукой. Ей нужно было видеть, чтобы быть в состоянии вести машину.

— Он...?

— Я не знаю, — призналась Глория. Она рассказала сестре всю историю, начиная с самого начала. Она ничего не упустила, и как бы безумно все это ни звучало, Джанин не стала смеяться над ней или выражать скептицизм. Она просто слушала и кивала.

— Господи, — сказала Джанин, когда Глория закончила. — Вы прошли через ад!

— Да.

— И что делать, когда происходит что-то подобное? Я имею в виду, кому можно звонить? В реальной жизни нет ни "Секретных материалов", ни отдела "Грань"[5], ни сверхсекретного агентства, которое расследует такие вещи.

— Мы вызвали полицию, — отметила Глория. — Очень банально.

— Но вы же не могли сказать им, кто он на самом деле.

— А мы и не говорили... Но мы дали честное описание.

— И что будет, если они его поймают? — задалась вопросом Джанин. — Они проверят его отпечатки, узнают, что он твой отец. Что будет дальше? Я предполагаю, что они позвонят нам, его семье, но... — Она выпустила вздох разочарования. — Все это так безумно. Словно мы в плохом сериале по Стивену Кингу.

— Я знаю, — сказала Глория. — Поверь мне, я знаю.

Проезжая через каньон в Лагуну, они перебирали возможные сценарии, планируя, что они будут делать, если столкнутся с ним.

— Должны ли мы предупредить Майру? — спросила Глория, когда они проезжали мимо места проведения фестиваля опилок. Оставлять вторую сестру в неведении ей казалось неправильным. — Сейчас она единственная, кто не знает.

— Я в этом не уверена, — призналась Джанин. — Может быть, было бы лучше, если бы она была предупреждена, так на всякий случай. Но ее легко напугать, и я думаю она нам не поверит, а только еще больше озлобиться.

— Она относится к папе иначе, чем ты. Возможно, сейчас это не так уж и хорошо. Она очень любила папу и он может воспользоваться этим.

— Да брось, это не так.

В голосе сестры было что-то такое, что вызвало у Глории тревогу. Она сделала глубокий вдох.

— Он не... Я имею в виду, он никогда...

— Нет! — воскликнула Джанин, потрясенная. — Он никогда не был таким!

— Не был хорошим парнем, — закончила за нее Глория.

— Да. — Возникла пауза. — Он не пытался?

— Нет, — быстро сказала Глория. — Но теперь это не кажется таким уж надуманным, правда?

— Похоже, — призналась сестра.

Они доехали до шоссе Пасифик Кост. Не зная, где находится галерея Оуэна — слева или справа, Глория повернула налево, потому что уже была на этой полосе. Ей следовало бы включить GPS или поискать дорогу заранее, а не действовать наобум, но она этого не сделала и попросила Джанин проверить адрес на листке бумаги, лежавшем на подстаканнике между ними, и сообщить ей, в правильном ли направлении они едут.

Как оказалось, повернула она правильно. На самом деле, галерея находилась всего в трех кварталах от развязки. Они несколько минут ездили по боковым улицам в поисках места для парковки и наконец увидели мужчину на анахроничном "Фольксвагене-жуке", который сдавал назад. Глория подождала, пока он выедет на середину улицы, не обращая внимания на сигналы клаксона позади нее, заняла парковочное место. Выйдя из машины, они прошли квартал до галереи, где остановились на улице и несколько мгновений стояли, рассматривая довольно впечатляющие картины, выставленные в витрине.

— Мы не должны зайти? — спросила Джанин наконец.

Глория, которая набиралась храбрости, не успела ответить, потому что Оуэн внезапно появился в дверном проеме и направился прямо к ней. Он действительно был очень красив, хотя она могла сказать, что фотография, которую она видела, была сделана несколько лет назад, потому что вживую он выглядел старше. Он улыбнулся ей не совсем естественной улыбкой, и первой ее мыслью было: "Он отбелил зубы".

Потом они приветствовали друг друга, неловко обнимаясь. Глория представила свою сестру, а Оуэн сказал:

— Я тебя помню! Джанин!

На этот раз его восторг казался неподдельным, возможно, потому, что между ними никогда не было никакой эмоциональной связи.

— Входи, входи! — сказал Оуэн. — Я увидел, что ты стоишь здесь, и подождал несколько минут, но потом подумал, что ты можешь уйти, не заходя, и решил перехватить тебя, прежде чем ты успеешь убежать.

Они последовали за ним в галерею, и Глория оглядела его работы. Она видела пару полотен в Интернете, но не обратила на них особого внимания, а после их неудачного телефонного разговора не проявила никакого интереса к его творчеству. Однако теперь, когда она оказалась здесь, она была впечатлена. Хотя здесь определенно были некоторые уступки рынку, это не было обычной туристической ерундой Лагуны, и в целом Оуэн, казалось, придерживался своего первоначального курса. Независимые картины для души а не для публики. Она восхищалась и завидовала этому.

— Так Глория говорит, что ты видел нашего отца? — сказала Джанин неожиданно.

Оуэн посмотрел на Глорию в замешательстве.

— Твой отец же умер.

— Да, но...

— Как он выглядел? — снова задала вопрос Джанин. Но прежде чем Оуэн успел ответить, Джанин уже достала фотографию. Она пришла подготовленной. — Это был он?

— Да! — сказал ошеломленный Оуэн. — Точно, точно!

Глория услышала удивление и замешательство в его голосе и сама внимательно рассмотрела фотографию. Это была копия той, которую она нашла в своем фотоальбоме, сделанная перед тем же Йосемитским водопадом, только на этой фотографии отсутствовала мама, очевидно, делавшая снимок, а отец стоял между Джанин и Полом, а Глория и Майра — по бокам. И снова улыбка отца казалась слишком большой и напряженной, нервирующее непоколебимой и чем-то пугающей.

— Как это возможно? — спросил Оуэн. Он смотрел на нее с ожиданием.

Глория не знала, что сказать. Она бросила на сестру укоризненный взгляд, а затем просто сказала правду.

— Мы сами не знаем.

— Так он умер или нет? Это какой-то самозванец?

— Мы не знаем, — повторила Глория. Джанин, к счастью, молчала. — Но я очень впечатлена твоими работами, — сказала Глория, меняя тему и демонстративно обводя взглядом галерею.

Как она и знала, обращение к его тщеславию отвлекло Оуэна от темы, которой она хотела избежать.

— Да, я очень горжусь тем, чего мне удалось достичь. Думаю, когда мы были... ну, когда я знал тебя, я сильно увлекался абстракциями. Но это оказалось для меня тупиком, поэтому я стал развиваться... как художник и как человек.

— Но при этом ты умудрился сохранить самого себя. Мне это нравится.

Она посмотрела на Джанин, которая закатила глаза.

Зазвонил телефон, и Оуэн подошел к старому дубовому столу в центре галереи.

— Осмотритесь, — посоветовал он девушкам. — А потом скажите мне, что думаете.

Он жестом указал на произведения искусства на стенах, а затем снял трубку.

— Добрый день, — сказал он звонившему, — Галерея "Найтшейд".

Глория прошла в заднюю часть галереи, любуясь огромным ярко раскрашенным холстом, на котором было изображено деконструированное обнаженное мужское тело. Джанин пристроилась рядом с ней.

— Папа точно был здесь, — прошептала она. — Оуэн видел его.

— Я знаю, — прошептала Глория в ответ.

— Разве мы не должны расспросить его? Выяснить, что сказал папа?

— Я знаю, что он сказал. Он посоветовал Оуэну позвонить мне и восстановить наши отношения.

Джанин напряглась.

— Значит, он хотел, чтобы мы пришли сюда. — Она быстро огляделась. — Должно быть это ловушка!

— Успокойся, — мягко сказала Глория.

— Успокоиться? — Голос Джанин повысился. — Мы оказались прямо в западне восставшего с того света деспота и убийцы.

— Мы в полной безопасности.

— Уверена?

— А что может произойти в людном месте?

— Это папа! — сказала Джанин, как будто это все объясняло.

Оуэн повесил трубку.

— Клиент, — объяснил он.

Глория смотрела на небольшой рисунок в рамке, зажатый между двумя большими холстами. Это был карандашный набросок, отличающийся почти от всего остального в галерее, но что-то в нем говорило с ней. Она подошла ближе, вглядываясь в изображение. На рисунке была изображена маленькая пристройка, едва ли больше флигеля, а за ней высились высокие сосны.

— Что это? — спросила она, заинтригованная. — Где это место?

— А, это. — Оуэн улыбнулся. Несколько лет назад мы отдыхали в Северной Калифорнии, путешествовали по винному каравану и стране золотой лихорадки, и мы остановились на обед в этом маленьком городке. Я взял с собой блокнот для зарисовок, и я просто увидел это здание, вернее небольшой домик, пристройку и нарисовал его. По какой-то причине он очень понравилось Чарльзу, поэтому я вставил его в рамку и подарил ему, но он хотел, чтобы я повесил его здесь, а не дома. Очевидно, что он не продается. Это память.

Глория кивнула. Ее интересовало не то, как Оуэн нарисовал этот рисунок, а то, что он показался ей знакомым. Вполне возможно, что она уже видела это здание во время семейной поездки в Йосемити, но не похоже, что Оуэн и его муж встретили это строение именно там. Кроме того, даже если она и видела его, то лишь мельком — еще когда училась в начальной школе. Ничто в этом сценарии не объясняет странную привязанность, которую она, казалось, испытывала к этой неказистой на вид пристройке.

— Тебе не кажется это здание знакомым? — спросила она Джанин.

Сестра покачала головой, и Глория поняла, что она хочет скорей отсюда уйти. Она все время поглядывала в сторону двери, словно ожидая, что отец войдет в любую секунду.

Отойдя от эскиза, Глория осмотрела большие картины, выставленные в галерее. В комнате воцарилась неловкая тишина, и Глория поняла, что ни ей, ни Джанин нечего сказать Оуэну, как и ему им. Если она думала, что это воссоединение будет счастливой встречей, где они вспомнят старые времена и наверстают упущенное за прошедшие годы, то она явно ошибалась.

Но, конечно, это было не то, чего она ожидала.

Она ожидала увидеть своего отца.

Она не совсем понимала, почему перспектива встречи с ним не испугала ее на этот раз, но это было так. На самом деле, с Джанин и Оуэном в качестве свидетелей, она надеялась допросить отца и попытаться получить ответы на некоторые свои вопросы. Например, кем он был? Почему он преследовал их? Как они с Бенджамином поменялись местами в тот первый раз? Имел ли он отношение к смерти Бенджамина?

Но по мере того, как становилось все более очевидным, что этого не произойдет, Глория поняла, что у нее нет никакой реальной причины находиться здесь. Она могла бы расспросить Оуэна о встрече, но было очевидно, что он ничего не знает. Кроме того, она могла бы сделать это и по телефону. Что же касается возобновления их новых отношений... что ж, это не самая хорошая идея, учитывая что Глория стала вдовой буквально на днях. Вдобавок ей не нравился этот новый Оуэн — она не была уверена, что ей нравился прежний Оуэн, — и хотя он, безусловно, был талантливым художником, и она восхищалась этим, их жизни давно разошлись, и, несмотря на общее происхождение и интересы, в глубине души у них было очень мало общего.

Джанин демонстративно посмотрела на часы и поцокала языком

— Ты права, — сказала Глория. — Мы должны... должны ехать. У меня много работы, а обратно ехать долго.

— Но вы только что приехали! — обижено произнес Оуэн.

— Я знаю, — сказала она ему. Она чуть было не солгала, сказав, что у них что-то случилось или что им нужно обогнать пробки, но она оставила это на потом, и по его напряженному выражению лица было видно, что он все понял. Глория улыбнулась ему своей самой лучшей улыбкой. — Я действительно была рада снова увидеть тебя, Оуэн. Но извини, у нас ничего не получиться. Тех чувств, уже нет.

— Я должен попробовать, — сказал он. — Может быть, мы можем...

— Я позвоню тебе... пока.

— Ну и убирайся, — неожиданно сорвался Оуэн. — Сука. Как была, так и осталась.

— Да пошел ты! — возмутилась Глория грубостью этого мужчины, — Твои картины — отстой. Да и сам ты — педик плешивый.

Джанин схватила ее за руку.

— Пойдем, Глория. Видишь, нам тут не рады.

Оуэн стол и дрожал от злости. Его лицо налилось красной краской. Но он молчал и видимо накапливал ярость в виде слов.

Услышать его браную речь так и не было суждено. Сестра вывела Глорию, и когда они дошли до машины, Джанин уже улыбалась.

— Плешивый педик?

— Лучшее, что я смогла придумать в порыве злости.

— Неплохо.

— По-моему все прошло идеально, — сказала ей Глория.

Джанин улыбнулась.

— Правда?

— Правда.

К тому времени, когда они снова направились на север по Лагуна Каньон Роуд, они оба истерически смеялись, и Глория делала вид, что не замечает, что один из мужчин, сидевших на скамейке остановки маршрутного такси перед "Пагент оф Мастерс", был одет в синие плавки и гавайскую рубашку, и сильно напоминал ее мертвого отца.

(обратно)

Глава тринадцатая

Глория предполагала, что боль от потери Бенджамина будет уменьшаться по мере того, как время будет отдалять ее от дня его смерти, но все оказалось наоборот. Тяжелый мгновенный шок, возможно, прошел, но новые глубокие раны продолжали накапливаться, и каждое пустяковое напоминание о том, что его больше нет, заставляло ее чувствовать себя одинокой и опустошенной. Например, когда она чистила зубы после горячего душа и увидела в запотевшем зеркале счастливое лицо, которое он когда-то нарисовал на стекле. Или когда она нашла одно из его старых банановых мороженых в глубине морозильной камеры после того, как достала две упаковки замороженной индейки.

Посреди ночи она все еще иногда тянулась к нему, чтобы обнять, но вместо мягкого холмика его тела встречала лишь пустую плоскую кровать. Утром, когда зазвонил будильник, ее сонный дезориентированный мозг не переставал удивляться тому, что именно она должна встать и выключить его, потому что Бенджамина здесь больше нет.

(обратно) Сможет ли она когда-нибудь перестать чувствовать его потерю?

С одной стороны она надеялась на это. С другой стороны — верила что нет.

Джанин, как, вероятно, должна была догадаться Глория, все рассказала Майре. И, как и предсказывал Пол, Майра решила, что все они сошли с ума. Ее сомнения оказались сильнее убеждений Джанин, поэтому вскоре Джанин перешла на ее сторону, и они с мужем начали прилагать совместные усилия, чтобы убедить Глорию, что она не видела того, что видела, что произошедшее не было реальностью, а это просто странное, не более стечение обстоятельств и путаница.

Она перестала брать трубку, когда звонила одна из ее сестер, оставляя их сообщения на голосовой почте.

По крайней мере, у нее была работа. Хотя Рэй, ее начальник, убеждал ее взять дополнительный отпуск, Глория отменила свой отпуск, потеряв залог за отель, который Бенджамин внес за их поездку в Йосемити, и бросилась рекламировать новейшую экспозицию музея. Сейчас ей меньше всего нужно было свободное время — она могла только сидеть одна в своем пустом доме и думать о том, о чем не хотела думать, — и она была благодарна за то, что могла потерять себя в своей работе. Она приходила рано, оставалась допоздна, а как только вечером приезжала домой, быстро съедала ужин и сразу ложилась спать. Глория знала, что у нее депрессия, но пока она не позволяла себе зацикливаться на этом, придерживалась своего распорядка, продолжала двигаться вперед, и в ее жизни ничего не происходило.

Была середина субботнего утра, когда Глории позвонили. Она была еще в постели — она не легла спать поздно, на самом деле она легла рано, но двенадцатичасовые ночи были слишком частым явлением в эти дни — и только после четвертого или пятого звонка ей удалось поднять трубку.

— Алло?

Это был Пол.

— Я знаю, где он, — сказал ее брат.

Глория резко села.

— Кто? — спросила она, хотя уже знала ответ. Они не виделись и не разговаривали о своем отце со времени экскурсии в Лагуна-Бич, но он никогда не выходил из головы ни одного из них.

— Как ты узнал? — спросила она, не дожидаясь его ответа.

— Чудеса интернета, — сказал ей Пол. — Он владеет недвижимостью в городе под названием, хочешь верьте, хочешь нет, Хиксвилл.

— Хиксвилл? Это реальное место?

— Это реальное место.

— И где это? — Она предположила, что это может быть штат Алабама или Арканзас, какой-нибудь южный штат, поэтому она удивилась, когда Пол ответил:

— Северная Калифорния.

— Калифорния? Хм. Я даже никогда не слышал об этом городе.

— Всего знать нельзя. Но он живет именно там. Или владеет собственностью, по крайней мере. Я не могу найти вид улицы, но в Гугл Карты есть верхний снимок дома и участка. Хочешь, я дам тебе ссылку, чтобы ты могла посмотреть?

Она уже встала с кровати, нащупывая лист бумаги и ручку.

— Диктуй.

Он говорил медленно и четко.

— Один-двадцать один Гранит Деллс Роуд. Взгляни на это место через карту.

— Я только что встала с постели...

— Серьезно? Сейчас десять пятнадцать!

— Я знаю, но я только что встала, и это займет у меня несколько минут. Я загуглю и тебе перезвоню.

— Я буду на связи.

Он повесил трубку, и Глория натянула халат, висевший над пуфиком у изножья ее кровати. Ей захотелось в туалет, но она решила, что может потерпеть. Пройдя через холл в кабинет Бенджамина...

ее офис сейчас!

...она включила ноутбук, подождала, пока он загрузится, затем зашла в Гугл Карты и ввела адрес, который дал ей Пол.

Хиксвилл действительно находился в северной Калифорнии, микрообщина, расположенная в лесистой горной местности, далеко от проторенных дорог и крупных городов. Посмотрев вниз со спутника, Глория увидела главную улицу с горсткой пересекающихся боковых дорог, большинство из которых были грунтовыми. Гранит Деллс была одной из них, а участок, который, по словам Пола, принадлежал их отцу, представлял собой пустырь, спереди ограниченный улицей, а сзади — рощей деревьев.

Перед деревьями стояла небольшая хижина, больше похожая на пристройку.

Глория щелкнула по фотографии, увеличивая ее. В необычайно маленькой крыше было что-то знакомое, хотя она не знала, как такое возможно. Крыша была крышей, и хотя она не могла вспомнить, чтобы когда-нибудь смотрела на нее сверху, размер, форма или цвет этой крыши пробудили в ней какое-то воспоминание, хотя она и не могла его сразу осознать. Глория внимательно посмотрела на изображение, будучи уверенной, что точно уже видела его раньше. Она попыталась еще больше увеличить изображение, но уже достигла максимального увеличения, поэтому медленно уменьшила масштаб.

И вдруг поняла, почему то, на что она смотрела, показалось ей знакомым.

Это была крыша хижины на карандашном рисунке Оуэна Портиса.

Ее пробрала дрожь. То, что она раньше посчитала бы совпадением, теперь казалось намеренно пересекающимся и определенно более зловещим.

Зловещим? Дьявольским?!

Да. У Глории было плохое предчувствие насчет этой хижины, и она с тревогой смотрела на прямоугольное изображение крыши на экране, когда перезванивала брату и сообщала ему, что нашла недвижимость папы.

— Итак, — сказал он, — ты видишь это место?

— Я смотрю на него прямо сейчас и не могу представить, чтобы там кто-то жил.

— Я тоже. Может, он купил его для инвестиций? Сдавать в аренду — и получать стабильный доход?

— Ты так думаешь?

— Я не знаю что думать.

Глория решила сразу сказать то, что ее тревожило.

— Эта хижина — она жуткая. Мне она не нравится. И кажется, что я ее уже видела...

— Я понимаю, о чем ты, — размышлял Пол. — На самом деле, кроме крыши ничего не видно, но все равно что-то пугающее в ней есть.

Он соглашался с ней, но в пассивной, интеллектуальной манере, и у Глории не было ощущения, что он испытал ту же висцеральную реакцию, что и она. При взгляде на экран у нее по рукам побежали мурашки, и она не думала, что ее брат реагирует на это на том же эмоциональном уровне.

Она боялась хижины.

И все же она уже знала, что поедет туда. Признание, сделанное только для себя, тем не менее, удивило ее. Эта мысль, казалось, возникла из ниоткуда, но когда она засела в ее мозгу, это казалось единственным естественным ходом вещей.

Что она ожидала найти? Своего отца? Может быть. Глория не была уверена. Но она была уверена, что должна добраться до этого места, и все сильнее ощущала настоятельную, почти физическую потребность уехать в Хиксвилл как можно скорее. Пол все еще говорил с ней, и хотя она отвечала, ее мозг был на автопилоте, ее сознание было занято не разговором, а планированием того, как она может взять пару дней отпуска, которые ее начальник настоятельно рекомендовал ей использовать, и, как только она проверит свою машину, чтобы убедиться, что она в достаточно хорошей форме для такой поездки, поехать на север.

— Мне пора, — резко сказала она Полу и повесила трубку.

Что она делала? Это было на нее не похоже. И разве не логичнее было бы взять с собой Пола? Что, если она столкнется с их отцом? Каков был ее план?!

Все это было полушутливо, но она твердо решила довести дело до конца и импульсивно решила, что уедет сегодня. Вместо того чтобы взять свою машину напрокат, она позвонила и договорилась, что кто-нибудь заедет за ней и отвезет в ближайший офис аренды недорогих авто — "Энтерпрайс". Через два часа она уже ехала по шоссе Голден Стейт Фривей на север, на заднем сиденье арендованного Ниссан Сантра лежал наспех собранный чемодан. Она никому не сказала, что уезжает, но планировала позвонить Полу позже и сообщить ему, что задумала. В понедельник утром, если она все еще не вернется, она позвонит Рэю в музей и сообщит ему, что использует свой отпуск.

Глория намеревалась остановиться, когда стемнеет, и поискать "4 Сезона" или какое-нибудь другое недорогое жилье. Она не привыкла водить машину ночью, и Бенджамин всегда был единственным, кто садился за руль в дальних поездках. Но у нее было желание добраться туда как можно быстрее, и она удивила себя тем, что продолжала ехать прямо, даже не останавливаясь, чтобы поесть, съезжая с шоссе только для того, чтобы купить бензин. Она ничуть не устала и чувствовала себя так, словно могла ехать несколько дней. Она вспомнила, что слышала историю от знакомого в колледже, который утверждал, что проехал через всю страну без остановки, пытаясь вернуться в Калифорнию из Вирджинии, чтобы записаться на занятия. Она никогда не верила в эту историю, но сейчас подумала, что этоможет быть правдой.

Формально было воскресное утро, хотя небо было еще темным и до рассвета оставалось несколько часов, когда Глория добралась до Хиксвилла. На земле город был почти комично мал, и она дважды проехала мимо Гранит Деллс Роуд, прежде чем заметила маленькую улицу и свернула на нее.

Она ни разу не усомнилась в утверждении Пола, что их отец владел здесь собственностью, и до сих пор не сомневалась. Ее брат умел добывать информацию, и его исследования редко, если вообще когда-либо, были неверными. Кроме того, она знала, что он прав. Она чувствовала это своей душой.

Как же их отец нашел это место?

Как Оуэн оказался рядом?

Она остановилась перед домом, который, по данным GPS, находился по адресу: Гранит Деллс Роуд, 121. Спереди это место выглядело почти как пустырь, хотя сзади его окаймляли высокие деревья, а перед деревьями стояла хижина, или, точнее, пристройка. Сильный лунный свет и освещение от лампы безопасности на фасаде шиномонтажной мастерской по соседству показали, что сарай был деревянным. Он выглядел почти самодельным, собранным из неподходящих друг к другу досок и покрытым облупившейся красной и белой краской. Окон не было. Темный открытый дверной проем занимал не менее половины фасада пристройки. Дорожка, ведущая к дверному проему, была не более чем грунтовой тропинкой между высокими засохшими сорняками.

Если вид крыши сарая на Гугл Картах показался Глории жутковатым, то это маленькое полуразрушенное здание под полной луной казалось самым настоящим определением "призрака". В обычной ситуации она бы сразу же убедилась, что двери машины заперты, быстро уехала и не возвращалась до тех пор, пока солнце не поднялось бы высоко в небо и вокруг не было бы много других людей. Но то, что на нее нашло и заставило ехать ночью, чтобы добраться до этого места, теперь заставило ее копаться в бардачке машины в поисках фонарика. Его не было, только договор аренды. Глория вспомнила, что в ее телефоне есть функция фонарика, и хотя она никогда не пользовалась им раньше, она включила его и с радостью обнаружила, что он светит довольно ярко.

Испуганная, но решительная, она вышла из машины и обошла ее спереди, ступив на территорию своего отца, используя фонарик телефона, чтобы осветить путь перед собой. На улице Глория никого не увидела, и единственные звуки, которые она слышала, были ее собственные. Действительно, весь город казался заброшенным, и только когда она была на полпути к сараю, она поняла, что не слышит никаких звуков природы: ни птиц, ни животных, ни насекомых. Только ее собственные шаги и неровное дыхание. Это должно было заставить ее задуматься, но не заставило, и она продолжала идти по тропинке, пока не добралась до открытого дверного проема.

Она посветила внутрь. Внутренняя часть здания была узкой, но вытянутой назад на удивление далеко, почти как коридор. В середине длинной единственной комнаты был приподнятый участок пола, и, обведя его светом, Глория с ужасом и непониманием отметила, что боковые стены украшены десятками рисунков и фотографий ее самой. На задней стене висел огромный портрет в рамке, на котором она была изображена в какой-то белой тунике. Здесь не было ни одной фотографии Пола, Джанин или Майры, и инстинктивное чувство самосохранения подсказало ей, что нужно убираться отсюда. Сейчас же! Если это был дом ее отца, ее мертвого отца, то он явно был одержим ею, и ей было опасно оставаться здесь ни секунды. Что, если он появится? Что если...

Серия шуршащих звуков позади нее заставила Глорию обернуться.

Она больше не была одна. По дорожке к сараю медленно шла вереница мужчин, каждый из которых держал в сцепленных руках свечу. Увидев ее в дверях, они остановились.

— Она пришла! — сказал один из них с благоговейным трепетом в голосе. Другие подхватили припев, шепот переходил от одного человека к другому. — Она прибыла... Она прибыла... Она прибыла...

Они расходились перед ней веером, преграждая ей путь к улице и машине. Был ли среди них ее отец? Глория не видела его, но мягкий желтый свет свечей не очень-то позволял различать лица.

— Она прибыла... Она приехала... Она приехала...

Мужчины наступали, и Глория инстинктивно отступила в сарай, только после этого осознав, что вполне могла попасть в ловушку. Может быть, здесь есть черный ход, подумала она.

Игнорируя все свои фотографии на боковых стенах, она поспешила к большому портрету в задней части, надеясь найти дверь, которую не осветил ее свет, и быстро ступила на приподнятый участок пола...

— Нет! — закричал кто-то позади нее. — Снова...

(обратно)

Глава четырнадцатая

Улыбаясь, Глория сидела на складном шезлонге и смотрела на свою семью, играющую в волнах. Майрон держал Джин на руках, поднимая ее высоко при каждом ударе волны. Бенни, на год старше и более самостоятельный, стоял рядом с ними и сам прыгал через волны, иногда потешно падая, но всегда поднимаясь обратно. Оба ребенка смеялись и кричали достаточно громко, чтобы Глория могла слышать их с высоты песка.

Майрон оглянулся и помахал ей рукой, и Глория помахала в ответ. Судя по всему, их предыдущий спор был забыт, хотя вполне возможно, что у каждого из них было свое мнение относительно его исхода, и спор начнется снова, как только они втроем вернутся, чтобы вытереться полотенцем.

Когда они несли стулья, одеяло, полотенца, зонтик и мини-холодильник со льдом по длинной извилистой дорожке, ведущей к пляжу в Корона-дель-Мар, Бенни сказал:

— Может, пообедаем в "Баха Фреш"? В прошлый раз, когда мы ели в "Баха Фреш", я ел буррито!

— Звучит неплохо, — ответил Майрон. Он посмотрел на Глорию. — Как насчет этого, дорогая?

Глория остановилась и сурово посмотрела на него. Накануне вечером они специально договорились взять с собой обед для пикника, и сегодня утром она помчалась в продуктовый магазин за хлебом и мясом для ланча, сделала бутерброды для всех и нарезала ломтики яблок для Бенни и Джин.

— Я специально собрала нам обед, — сказала она. — Мы уже говорили об этом.

— О, мы можем оставить это на потом.

— И когда будет это потом? — спросила она его с укором. — На ужин у нас будут бургеры — я уже замариновал индейку, — а завтра на обед мы идем на барбекю к Рону и Вивиан.

— "Баха Фреш"! — скандировал Бенни. — "Баха Фреш"!

— Видишь? — сказал Майрон. — У него сердце лежит к этому. А детям надо уступать.

Глория снова покачала головой, ее шлепанцы скользили по песку, когда она двигалась вниз по склону.

— Мы не всегда получаем то, что хотим.

Она ненавидела себя за эти слова, за то, что была такой черствой и пренебрежительной, особенно по отношению к ребенку. Ее родному ребенку.

(обратно) Это была не она.

Эта мысль часто приходила ей в голову в последнее время. Почему-то казалось, что за эти годы она превратилась в кого-то другого, чем была на самом деле. Но как такое возможно? Существует некое психическое заболевание, дисморфия тела или что-то в этом роде, когда восприятие человеком своей внешности не совпадает с реальностью, которую видят другие. Может ли быть что-то подобное с разумом или духом человека? Потому что Глория искренне не чувствовала, что та, кем она была, была не настоящей.

Она была добрее, чем хотелось, добрее, чем казалась. То, что она говорила, не было тем, что она думала на самом деле. Вернее, она часто думала о своих поступках и словах, даже чересчур, но это были не те вещи, которые она хотела думать, не те, которые она должна была думать.

Короче, она была не она. Вот такой парадокс!

Но все это было не более больной фантазией ее уставшего мозга. И она это знала.

(обратно) Глория откинулась в кресле и закрыла глаза, но вместо темноты, которую она так хотела, была лишь неясная краснота, вызванная солнцем, светившим на ее веки. Вокруг нее смешались звуки пляжа, ритмичный шум прибоя сливался с криками детей, разговорами взрослых и мексиканской музыкой, звучащей из чьего-то радио. Над головой рычание двигателя самолета — единственный звук, достаточно сильный, чтобы выделяться самостоятельно, — переместился с левой стороны неба на правую.

Она думала о том, какой была бы ее жизнь, если бы она никогда не вышла замуж, если бы у нее никогда не было детей. Это была знакомая фантазия, которой Глория часто предавалась в последнее время. Она представила, что у нее была бы работа, которая требовала бы много путешествий. Она всегда хотела путешествовать, но у нее не было такой возможности. Поскольку дома она будет бывать так редко, у нее, скорее всего, будет не дом, а квартира. Возможно, у нее будут квартиры в разных городах: Нью-Йорке, Лондоне, Париже, Риме. Но в чем будет заключаться ее работа? Точно не стюардесса. Слишком шаблонно. Может быть, какой-нибудь переводчик. Или пиар-менеджером в крупной компании с офисами по всему миру.

Мамочка!

Глория почувствовала на ногах брызги холодной воды и, открыв глаза, увидела стоящую перед ней Джин.

— Мне нужно полотенце!

Глория залезла в пляжную сумку у своих ног и развернула полотенце, накинув его на дочь.

— Высушите меня! Мне холодно!

Глория смеялась над преувеличенной дрожью и стуком зубов Джин.

— Иди сюда, моя конфетка. — Она вытерла полотенцем волосы и лицо девочки, затем плечи и спину, затем руки, ноги и переднюю часть тела, после чего снова обернула ее полотенцем. Позади Джин подошел Майрон. Он положил одну руку на голову дочери и протянул другую руку за полотенцем.

Глория нахмурилась.

— А где Бенни?

Майрон выглядел удивленным.

— Да вот же, рядом... — Он повернулся и увидел, что Бенни не следует за ним, как он, очевидно, ожидал.

Глория вскочила. Бенни бежал обратно в воду в том же месте, где они играли втроем. Он остановился, повернулся и помахал ей рукой, ухмыляясь.

Над его головой пронеслась волна. И резко обрушилась прямо на ребенка.

Бенни беззвучно ушел под воду.

(обратно) И больше не поднимался.

(обратно)

Глава пятнадцатая

Глория посмотрела на определитель номера.

Майрон. Как он посмел?

(обратно) Она оставила телефон в покое. После пяти звонков телефон переходил на голосовую почту, и она молилась, чтобы Майрон повесил трубку до этого момента, но когда раздался пятый звонок и стало ясно, что он намерен оставить сообщение, она быстро сняла трубку и тут же прервала звонок. Меньше всего ей сейчас хотелось слышать его голос.

Прошло ровно пять лет с тех пор, как они потеряли Бенни, а боль не только не прошла, но даже не уменьшилась. Не проходило ни дня, ни часа, ни мгновения, чтобы она не думала о своем сыне. Если бы он был жив, сегодня ему было бы десять лет. Она пыталась представить, как бы он выглядел, как бы он себя вел, какие у него были бы интересы, но быстро отказывалась от этих бессмысленных прогнозов, понимая, что это только усугубит ее депрессию.

Глория винила Майрона в случившемся — и это была его вина, — но на задворках ее сознания постоянно присутствовало знание о том, что незадолго до того, как Джин подбежала с просьбой о полотенце, незадолго до того, как Майрон подошел к ней сзади, незадолго до того, как Бенни в последний раз зашел в воду, она фантазировала о том, каково это — не иметь детей. Конечно, ее мысли не были причиной трагедии и абсолютно ни на что не повлияли, но связь все же была — по крайней мере, в ее собственном сознании — и именно это чувство вины заставило ее не оспаривать ходатайство Майрона о единоличной опеке над Джин. Об этом решении она жалела каждый день, хотя в глубине души знала, что Майрон сможет обеспечить ей более эмоционально стабильную жизнь, и это подтверждалось каждый раз, когда Джин привозили навестить ее. Глория любила свою дочь, но правда заключалась в том, что она всегда испытывала чувство облегчения, когда ее возвращали к отцу.

Майрон остался жить в доме, чтобы облегчить Джин переходный период, а Глория переехала в небольшую квартиру. Не желая оставаться в Бреа, как из-за болезненных воспоминаний о прошлом, так и потому, что ей хотелось быть подальше от Майрона, она переехала из местного "Центрального района" в расположенный в сорока милях от него Риверсайд, где нашла квартиру с одной спальней прямо по улице от работы. Местные новостные программы называли этот район "Внутренней империей". Он действительно был внутренним — и она была рада, рада оказаться подальше от побережья, — но она не представляла, как его можно считать "империей". Это был всего лишь еще один не самый чистый и безопастный округ.

В дверь постучали. Глория нахмурилась. Кто это может быть в такой ранний час? Кто это может быть вообще? Она не знала никого из своих соседей, не общалась ни с кем с работы и не давала свой адрес никому из старых друзей из округа Орандж.

Стук повторился, и Глория, проявив любопытство, встала, чтобы открыть дверь. На пороге ее квартиры стоял подстриженный молодой человек, которому на вид было около двадцати лет. Он показался ей смутно знакомым, и она была уверена, что где-то видела его раньше, но не могла вспомнить где.

— Могу я вам помочь? — спросила она.

Его рот расплылся в улыбке, и улыбка показалась очень знакомой. До боли знакомой.

— Привет, мамочка, — сказал молодой человек.

(обратно)

Глава шестнадцатая

Если бы это был фильм, Глория упала бы в обморок или потеряла сознание, а открыв глаза, увидела бы, что ее таинственно выросший сын послушно похлопывает ее по руке, пытаясь разбудить после того, как перенес ее на диван. Но это был не фильм, и она несколько секунд тупо стояла на месте, прежде чем неловко пригласить молодого человека войти. Боясь, что он попытается обнять ее, Глория быстро отодвинулась и пригласила его сесть на диван, заняв место прямо напротив него на стуле с высокой спинкой. Она еще не была уверена в его личности, но и не сбрасывала со счетов такую возможность, поэтому и позволила ему войти внутрь, а не заставила стоять на пороге квартиры.

— И кто ты? — спросила она. — Кто ты на самом деле?

Вопрос прозвучал более конфронтационно, чем она намеревалась, скорее это было требование, чем просьба, и она смягчила его, сказав более тихим голосом.

— Ты слишком стар, для моего мальчика.

Молодой человек все еще улыбался, счастье светилось на его лице.

— Это же я, мамочка. Бенни.

— Но... — Неожиданно, дыхание перехватило в ее горле. — Как это может быть?

Она верила в это, поняла Глория, как бы невозможно это ни казалось. Почему то, каким-то седьмым чувством она знала что сейчас сидит напротив собственного сына.

Улыбка немного померкла. Но это же сумасшествие.

— Я не уверен, — сказал Бенни. — Я... просто

Это действительно был Бенни.

Она поднялась с кресла и села рядом с ним на диван, позволив себе коснуться его щеки. Кожа была мягкой, как в детстве.

— Пять лет назад, — тихо сказала Глория, не столько для того, чтобы напомнить себе, сколько для того, чтобы объяснить ему, — ты утонул в Короне дель Мар. Я наблюдала за тобой, когда это случилось.

— Я помню. Я махал тебе рукой.

— Да, и волна накрыла тебя, и ты ушел под воду. Твой отец должен был следить за тобой, но он был на пляже со мной и Джин...

— Где папа? Где Джин?

— Дома. — Ей что-то пришло в голову. — Ты не пыталась пойти домой? Ты пришел... сюда? Как ты вообще узнал, где я?

Бенни пожал плечами.

— Просто знал.

— А сколько тебе лет? Тебе должно было быть десять. Тебе должно быть десять лет.

— Мне двадцать пять.

— Как это возможно?

Он снова пожал плечами, и вдруг она вспомнила это пожатие, вспомнила, как он ответил точно так же, когда она спросила его, что случилось с куклой Джин "Дора-исследователь", которую он выбросил в мусор в отместку за то, что она наступила на один из его "Монстр-Трэк". Глория взяла его руки в свои. Они стали больше, но все еще были похожи на руки Бенни, все еще были мягкими, как у ребенка.

— Что ты помнишь? — спросила она. — Расскажи мне все с самого начала. С той секунды, когда волна накрыла тебя.

— Рассказывать особо нечего. Сильная волна толкнула меня под воду, и я запаниковал и попытался закричать, но мой рот наполнился водой, и я захлебнулся, но не смог откашляться, потому что, когда я кашлянул, вошло еще больше воды, соленой воды, и, кажется, я потеряла сознание. А потом темнота.

— Ты умер, — подсказала она ему. — Спасатели нашли твое тело и сделали искусственное дыхание, но оно не помогло. Они очистили пляж и выгнали всех из воды. На песок приехала машина скорой помощи. Мы похоронили тебя. На кладбище рядом с Центром в Бреа. Мы положили твоего Элмо в гроб вместе с тобой, чтобы тебе не было одиноко.

— Этого я не помню.

— А что ты помнишь?

Бенни нахмурился, задумавшись.

— Не много. Я потерял сознание, а когда очнулся, то стоял перед твоей дверью. Все двери похожи, но я точно знал что за этой, ты мамочка.

— Как... как это возможно? Прошло пять лет! И ты постарел не просто на пять лет, ты стал старше на двадцать лет! И ты говоришь и ведешь себя как обычный взрослый человек, а не как тот, кто с детства был в коме или что-то вроде того.

Глория покачала головой.

— Я не понимаю.

— Может быть, нам и не нужно понимать. Я вернулся, я здесь, и, возможно, это все, что нам нужно знать. — Он убрал свои руки от ее рук, наклонился вперед, потянулся и обнял ее. — Я люблю тебя, мамочка.

— Я тоже люблю тебя, Бенни, — сказала она, обнимая его в ответ.

И начала плакать.

****

Как сказать Майрону? Что сказать Майрону? И Джин...

Бенни хотел немедленно навестить их, не понимая, насколько странными и далекими стали отношения между его родителями. Глория пыталась придумать вескую причину, чтобы отложить встречу, но в конце концов пришла к выводу, что Бенни прав. Им следует сразу же отправиться в Бреа. Иногда просто сорвать пластырь — лучший выход.

Автострада Риверсайд, как обычно, была переполнена, поэтому дорога до округа Орандж заняла в два раза больше времени, чем должна была. Даже с учетом светофоров и меньшего ограничения скорости движение по улицам все равно было быстрее, чем по шоссе, поэтому она выехала раньше на съезд с Имперского шоссе и поехала через Йорба Линда и Плацентию в Бреа. Когда она проезжала знакомые перекрестки на пути к их старому дому, в ней нарастало чувство страха, но Бенни все больше и больше возбуждался:

— Я узнаю этот магазин! — воскликнул он. — Ты водила меня в этот парк!

А потом они приехали.

Глория остановилась прямо перед домом. Она заметила, что трава была бледнее, чем должна была быть, и хотя газон был подстрижен, он не был окаймлен, и побеги травы пробивались на тротуар и подъездную дорожку. Большинство цветов, которые она посадила вдоль дома, стали коричневыми от явного и систематического недостатка воды.

— Папа действительно пустил это место на самотек, — сказал Бенни, словно прочитав мысли Глории.

Они не обсуждали, почему она и Майрон живут раздельно, в разных округах, но Бенни, казалось, каким-то образом догадался об этой ситуации. Что он знал и откуда он это знал? — задалась вопросом Глория. Она посмотрела на него. Он был ее сыном. Но на самом деле она его совсем не знала.

Он немного пугал ее.

(обратно) Бенни открыл дверь машины и вышел из нее.

Наверное, ей следовало сначала позвонить, размышляла Глория. Но она не хотела говорить с Майроном и по-прежнему не хотела его видеть. К тому же она не знала, что сказать. Наш сын воскрес из мертвых? Бенни появился на пороге моего дома, и ему двадцать пять лет? Глория тоже вышла из машины и пошла вокруг капота, догоняя Бенни. Они вдвоем прошли по подъездной дорожке к входной двери.

Майрон будет дома? Будет ли кто-нибудь из них? Был жаркий летний день. Они могли быть в торговом центре, библиотеке или каком-нибудь другом месте с кондиционером. Майрон мог подбросить Джин с подругой до кинотеатра. Он мог отвезти ее в дом друга. На подъездной дорожке не было машины, так что вполне вероятно, что их не было дома.

Могли ли они пойти на пляж?

Глория так не думала, но кто бы мог сказать. Хотя от одной мысли о том, что в этот день они вернутся на пляж, у нее заболел живот.

К ее удивлению, дверь открылась еще до того, как она успела постучать. Ее и Бенни, несомненно, заметили, когда они подходили к дому. Майрон, вероятно, в эти дни парковал свою машину в гараже, подумала она. Раньше гараж был слишком завален хламом, чтобы в нем поместилась машина.

Возможно, он пытался позвонить ей в начале дня, но тот факт, что она отказалась говорить с ним, должно быть, разозлил Майрона, потому что он нахмурился на нее.

— Что тебе тут нужно? — Его волосы были слишком длинными, как она заметила, и, похоже, он не брился сегодня.

— Я подумала, что ты захочешь увидеть своего сына.

— Папа! — радостно сказал Бенни.

Глория смотрела через плечо Майрона в дом.

— Где Джин?

Майрон был явно растерян. Он переводил взгляд с Глории на Бенни и обратно.

— Что, черт возьми, здесь происходит?

Она протиснулась мимо него.

— Джин! — позвала она. — Ты дома, детка? Это — мама!

С тех пор, как она видела это место в последний раз, здесь ничего не изменилось, но все выглядело немного потрепанным. На маленьком столике справа от входной двери стояла фотография ее покойных родителей в рамке, и Глория удивилась, почему она не взяла ее с собой и почему Майрон до сих пор держит ее на видном месте.

— Джин!

— Что здесь происходит? — снова спросил Майрон.

— Джин дома? — спросила его Глория игнорируя его вопросы.

— И кто этот парень?

— Это Бенни, — сказала она. — Он вернулся.

— Я помню этот дом! — воскликнул Бенни.

Выражение лица Майрона стало жестким.

— Я не знаю, что ты думаешь делать, — сказал он Глории, — но я хочу, чтобы ты убралась отсюда. Сейчас же!

Джин вышла из кухни. Глория видела ее всего месяц назад — ну, может быть, два месяца назад. Ладно, может быть, три, но она, казалось, выросла на целый фут и выглядела гораздо взрослее, чем ожидала Глория. Она прищурилась и посмотрела на дочь. Джин накрасилась?

— Мама? — произнесла Джин, бросая взгляд то на мать, то на отца. — Что ты здесь делаешь?

— Джин! — закричал Бенни, бросаясь вперед. Он обнял ее.

Его сестра кричала, как жертва в фильме ужасов. Отчаянно пытаясь вырваться из его хватки, она била его ногами, сгибая пальцы в когти и пытаясь оцарапать его лицо.

— Эй-эй! Это твой брат, — сказала ей Глория.

— Не трогайте ее! — крикнул Мирон, бросаясь вперед.

Улыбаясь, Бенни отстранился от Джин, взял ее голову в руки, зажав ладошками с обоих сторон и резко повернул.

Ее жизнь остановилась вместе с характерным хрустом. Она тяжело опустилась на пол, глаза расширились и смотрели в одну точку, из открытого рта сочилась кровь. Глория услышала треск, когда ее голова ударилась о твердое дерево. Майрон набросился на него именно в этот момент, ревя как дикий зверь, но вместо того, чтобы быть опрокинутым весом и импульсом тела своего отца, Бенни легко устоял на ногах. Обладая, казалось бы, сверхъестественной силой, он развернулся, поднял отца над головой — и переломил его пополам. Глория не поверила бы, если бы сама не наблюдала за происходящим, но она видела, как Бенни поднял Майрона и, обхватив одной рукой грудь отца, а другой держа его за ноги, согнул его тело посередине, пока не раздался громкий треск и обе половины тела не обмякли. Бенни опустил отца на пол, мертвое тело осталось лежать в U-образной позе.

Бенни улыбнулся ей.

(обратно) Глория была в шоке. Все произошло так быстро. Ее разум едва успел зафиксировать произошедшее; она совершенно не понимала, почему это случилось. Несколько секунд назад Бенни был рад снова увидеть своего отца и обнимал сестру.

Теперь они оба были мертвы.

Бенни убил их. Хладнокровно и до ужаса спокойно и легко.

Хотя в этом был определенный смысл. В том, что он погиб, была вина Майрона. Если бы отец следил за ним должным образом, как и полагается ответственному родителю, Бенни бы не утонул. И именно Джин, о которой Майрон заботился за счет Бенни, была главной причиной его смерти.

Глория предпочла забыть о том, что в тот день она была раздражена Бенни, что именно его настойчивое желание пойти на обед вместо того, чтобы съесть приготовленные ею сэндвичи — и Майрон, вставший на его сторону, — заставило ее начать фантазировать о жизни без семьи.

Виноватых хватало, и она не стала бы винить Бенни, если бы он забрал и ее жизнь.

Но он этого не сделал. Он радостно улыбнулся ей и спросил:

— Теперь мы можем здесь жить?

Она восхищалась тем, как работает его ум. У него был детский мозг? — спросила она саму себя. Был ли он медлительным или в чем-то неполноценным? Или за кажущейся невинностью скрывалась хитрая коварность? Ведь, как подумала Глория, дом, вероятно, наполовину все еще был оформлен на ее имя; хотя она и бросила его ради "Внутренней империи", она не помнила, чтобы когда-либо подписывала какие-либо бумаги об отказе от их общей собственности.

Глория смотрела на два тела на полу, чувствуя странную отстраненность и от дочери, и от мужа. Если она спрячет Бенни где-нибудь, а потом позвонит в полицию и скажет, что наткнулась на эту сцену во время обычного семейного визита, все пройдет хорошо. Если Бенни не будет попадаться на глаза на время расследования, они будут в безопасности. У нее явно не было сил сделать то, что сделали с Майроном, и уж точно она не стала бы убивать собственную дочь. И даже если они найдут отпечатки пальцев Бенни повсюду, они нигде не были зарегистрированы. Он же ребенок! Если только они каким-то образом не совпадут с отпечатками ее давно умершего сына, что привело бы всех в замешательство, потому что это не имело абсолютно никакого смысла.

(обратно) Она обернулась к Бенни и улыбнулась в ответ.

— Да, — сказала она ему. — Я думаю, мы сможем здесь жить!

(обратно)

Глава семнадцатая

Кем был Бенни?

Это был вопрос, на который, похоже, не было ответа, вопрос, который Глория даже не была уверена, что ей стоит задавать.

Она действительно унаследовала дом. Фактически, она унаследовала все, поскольку завещание, которое они оба составили, когда родился Бенни, так и не было изменено. Опасаясь, что кто-то из соседей может заподозрить что-то неладное, или слишком ретивый полицейский следователь попытается быть полезным и следить за ней еще долгое время после того, как тела Майрона и Джин остыли, Глория продала дом и почти все, что в нем было. Теперь они вдвоем снимали квартиру недалеко от пляжа.

Бенни любил пляж.

Он проводил неумеренное количество времени, стоя на песке и глядя на море. Казалось, его неестественно тянуло к волнам, и этот импульс показался Глории странным и более чем немного нервирующим.

В Бенни было немало вещей, которые были странными и немного нервировали. Например, то, что, хотя он говорил как простак, он иногда ссылался на вещи, о которых теоретически ничего не должен знать, на то, что произошло во время его отсутствия. Или тот факт, что он хотел буррито на каждый прием пищи, и если она пыталась подать ему что-то другое, он не хотел это есть. Или тот факт, что Глория никогда не видела его спящим. Она укладывала его спать каждый вечер так же, как и в детстве, но его глаза всегда были открыты, когда она выходила из комнаты, а утром он всегда вставал раньше нее. Пару раз она заглядывала к нему посреди ночи, когда вставала в туалет, и каждый раз он бодрствовал, улыбался ей, когда она выглядывала в дверной проем, и говорил: "Спокойной ночи, мамочка".

В Бенни определенно было что-то не так.

Любила ли она его?

Глория не была уверена. Она верила — она знала, — что он действительно ее сын, поэтому, конечно, она должна была его любить. Но на самом деле ее чувства были сложнее. Она заботилась о нем, переживала за него, но в то же время немного боялась его, и этот страх заставлял ее держаться на расстоянии.

В магазине "Центрального района" в Риверсайде она стояла в очереди на повышение. Менеджер уходил, на его место был назначен помощник менеджера, и Глория должна была перейти на должность помощника менеджера. Но после перевода в магазин в Коста-Месе она снова оказалась в конце очереди, когда дело дошло до повышения. Неважно. У нее оставалось столько же накопленных отпускных, а продажа дома плюс страхование жизни Майрона дали ей деньги на развлечения. Этим летом она планировала взять Бенни в отпуск в один из национальных парков. Может быть, в Большой Каньон. Или Йеллоустоун. А еще она всегда хотела отправиться в пустыню Мохаве, в парк "Долина Смерти". Или Йосемити.

Да, Йосемити. Самое то!

В то же время, пока она была на работе, он должен был оставаться дома, в помещении, подальше от посторонних глаз. Он мог пойти с ней на прогулку, когда она вернется, но в остальное время он должен был оставаться дома. Он мог смотреть телевизор, если хотел, и Глория дала ему стопку книг из библиотеки, которые, как она думала, помогут ему казаться более соответствующим возрасту интеллектуально, если он будет их читать.

Только...

Глория не была уверена, что дело обстоит именно так. Иногда, придя домой, она обнаруживала на полу грязь и мелкие кусочки листьев, как будто Бенни ходил на улицу и следил за ней. В других случаях дверь была не заперта, хотя она была уверена, что заперла ее перед уходом. Расспросы Бенни ничего не прояснили, потому что он всегда утверждал, что никуда не уходил и ничего не делал.

Ночью в постели, пытаясь заснуть после долгого рабочего дня и сумбурного ужина с Бенни, Глория поймала себя на мысли, что эта жизнь — не ее, что та, кем она была в "Центральном районе", и даже та, кем она была с Бенни, — не настоящая она. Она вспомнила, что подобные мысли посещали ее в день, когда Бенни утонул, и суеверно встала с постели, чтобы проведать его и убедиться, что с ним все в порядке.

Как обычно, он уже проснулся и улыбнулся Глории, когда она просунула голову в его комнату.

Ее сын, размышляла она, в буквальном смысле слова не был тем человеком, которым должен был быть. Он был на много лет старше своего реального возраста, и он был... живым.

Как все это было возможно? Кем был Бенни?

Только в такие моменты, в одиночестве, поздно ночью, она задумывалась над подобными вопросами. Днем, когда она вела себя как Глория, которой все ее считали, она просто принимала мир таким, какой он есть, и вела себя соответствующим образом. Но ночью она чувствовала, что что-то не так, не совсем правильно, и хотя она никогда не могла понять, что именно, мысли о возможных вариантах мешали ей заснуть.

Может быть, никто, подумала она, никогда не раскрывал, кто он на самом деле внутри.

(обратно)

Глава восемнадцатая

Глория проснулась поздно, так как Бенни не ворвался в дом, умоляя о завтраке, как он обычно делал, и когда она проверила его после посещения ванной, намереваясь разбудить его, она обнаружила его лежащим на кровати, с откинутыми до пят одеялами, с широко открытыми глазами. Его глаза всегда были открыты, когда она входила в его комнату, но обычно он не спал и улыбался ей. В этот раз, однако, его лицо было застывшим, рот онемевшым, и у нее перехватило дыхание, когда она с ужасом осознала, что Бенни не дышит. Ее мальчик умер где-то ночью. Снова.

Крик, вырвавшийся из ее уст, был достаточно громким, чтобы разбудить весь район. Она упала на него и зарыдала. Это была инстинктивная реакция, первобытный вопль ее разбитого сердца. Она снова потеряла сына, и ощущение его холодной кожи на ее щеке прожгло бездонную дыру в центре ее существа. Она взяла его руку в свою, обняла и сжала ее.

В какой-то момент она села, вытирая слезы со слезящихся глаз. Практичность взяла верх над эмоциями, и, как бы ни было ей стыдно за эти мысли, Глория задумалась о том, как она собирается сообщить о его смерти. С точки зрения всего мира, его не существовало, и если она позвонит в 911 и объяснит, что произошло, он внезапно попадет в поле зрения властей. Глория ничего не знала о протоколе вскрытия, но предполагала, что когда судмедэксперт попытается выяснить, почему и как он умер, будут сняты отпечатки пальцев для идентификации. Как только эти отпечатки окажутся в картотеке, они, вероятно, будут автоматически сопоставлены с отпечатками убийцы, убившего Майрона и Джин. И поскольку будет ясно, что Бенни жил с ней, она будет причастна к их смерти.

Все это было кошмаром, и Глория только начала обдумывать возможные сценарии, как услышала стук в дверь. Ее инстинктивной реакцией было притвориться, что ее нет дома, но она знала, что ее крики наверняка напугали соседей. Один или несколько из них, вероятно, вызвали полицию, и, скорее всего, это был либо полицейский, либо обеспокоенный гражданин, который пытался проверить ее и убедиться, что с ней все в порядке.

Стук повторился.

Ей пришлось открыть дверь.

— Мамочка! — произнес девичий голос.

Джин?!

 Онемев, Глория прошла через гостиную. Ей хотелось верить, что она неправильно определила голос и вообразила, что он сказал, но она знала, что это Джин, и открыла дверь, и это была она.

За исключением того, что Джин было четыре года, столько же, сколько ей было, когда утонул Бенни. На ней даже был тот же купальник, что и в тот день. И она держала за руку женщину намного старше себя.

Это была бабушка Глории.

Которая была мертва уже двадцать с лишним лет.

— Бабушка? — поразилась Глория. Ее голос стал звонкий и раздражающий.

Бабушка окинула ее презрительным взглядом, который пронзил ее до глубины души и который она прекрасно помнила, хотя он не обращался к ней с тех пор, как она была младшеклассницей.

— Нам придется стоять здесь вечно, — сказала она с укором, — или ты нас впустишь?

****

Глория чувствовала себя как Алиса в Стране чудес или в Зазеркалье, застрявшая в безумном мире, где все бессмысленно. Она была потрясена и удивлена, обнаружив на пороге свою давно умершую бабушку и младшую версию своей умершей дочери, но не испытывала ни доверия, ни недоверия, потому что она уже проходила через это раньше, а ее воскресший сын лежал мертвым в комнате дальше по коридору.

Только он не был ее сыном в привычном значении этого слова. Он был восставшим из мертвых. Который...

...исчез!

Когда она оставила бабушку и Джин в гостиной, чтобы проверить его, его тела не было, как и одежды. Спальня выглядела так, как будто в ней никто не жил много лет.

У Глории болела голова, и она чувствовала, как кровь стучит в висках в такт ускоренному биению сердца. Она на мгновение уставилась на пустую кровать Бенни, а затем ворвалась обратно в гостиную.

— Что здесь происходит? — потребовала она объяснений.

Она адресовала этот вопрос своей бабушке, но ответила Джин.

— Мы будем жить с тобой. Здорово, правда?

В дверь снова постучали, на этот раз громче и с большей силой. Приехала полиция. Кто-то явно вызвал наряд, услышав ее крик, и хотя Глория не слышала сирен, двое полицейских в форме стояли на крыльце, когда она открыла дверь. Оба были довольно молодыми, ее ровесниками, как она догадалась, оба латиноамериканцы, хотя разговаривал более высокий и тяжелый из них. Он встретил ее взгляд, его глаза были плоскими и нечитаемыми.

— Здесь все в порядке, мэм? Мы получили сообщение о криках, доносящихся из этого дома.

— Все в порядке, — сказала она ему и немного вымученно улыбнулась.

— Значит, криков не было?

— Были. Но не преступные! Это была я. Я просто... удивилась, — сказала Глория. — Я не видела свою бабушку много лет...

— Десятилетия, — сказала старушка, появившись у нее за спиной.

— ...и для меня было шоком обнаружить ее на моем крыльце, когда я открыла дверь, — закончила фразу Глория.

Офицеры скептически посмотрели друг на друга.

— Вы не возражаете, если мы войдем, мэм?

Глория отошла в сторону.

— Разумеется нет.

Она провела их через весь дом и даже в гараж, пока они окончательно не убедились, что она ничего не скрывает и ничего плохого не происходит.

— Извините за беспокойство, — сказал полицейский покрупнее. — Служба, мэм.

Она не смогла удержаться и быстро проговорила:

— Что ж, в следующий раз, когда я вновь обнаружу давно потерянного члена семьи, я сделаю это тихо и постараюсь не показывать никаких эмоций, чтобы моим соседям не пришлось вызывать полицию.

Оба офицера выглядели смущенными.

На этот раз заговорил более низкорослый офицер.

— Нам очень жаль, — сказал он. — Извините за беспокойство. Хорошего дня.

Его извинения казались более реальными, менее обязательными, и он кивнул в сторону ее бабушки и Джин.

— Вам тоже.

Глория подождала, пока они вернутся по подъездной дорожке и сядут в патрульную машину, прежде чем закрыть дверь.

— Так что вы двое здесь делаете? — спросила она, повернувшись лицом к гостям. Возможно, это ее бабушка и ее дочь, но она чувствовала себя совершенно отчужденной от них обеих. Как будто семейная связь, которую они когда-то разделяли, была разорвана, и теперь они были незнакомцами, встретившимися впервые.

— Это ты нам расскажи, — ответила бабушка.

— Это бессмысленно, — сказала ей Глория.

Джин пожала плечами.

— Мы приехали сюда, чтобы жить с тобой. Ты не рада?

— Но откуда вы приехали? Как вы сюда попали? Вы оба... Вы должны были быть... Вы мертвы.

— Уже нет, — сказала Джин.

Она улыбнулась, и эта улыбка заставила Глорию вздрогнуть. Она ясно вспомнила, как ее дочь стояла перед ней на пляже в таком же купальном костюме, в то время как в воде позади нее Бенни был опрокинут волной и утонул.

Ее бабушка шагнула вперед и положила костлявую руку на плечо Глории. Она помнила ощущение пергамента на этой морщинистой коже, сильный запах духов "Табу".

— Утро вечера мудренее.

— Я не лягу спать, пока не узнаю, что происходит! — закричала Глория, но быстро опомнившись, перешла на громкий шепот, — Мне нужно знать, что здесь происходит.

— Тебе нужно отдохнуть. — Осторожно бабушка вывела ее из гостиной в сторону спальни. Старушка, казалось, уже знала расположение дома.

— Я тоже устала, — сказала Джин, зевая.

— Я приготовлю кровать в комнате для гостей, — сказала ей бабушка Глории. — Ты можешь спать со мной.

Хотя она не согласилась, Глория больше не сопротивлялась. Она устала, поняла она, и маленькая логическая часть ее разума надеялась, что это либо сон, либо плод переутомления, и что если она ляжет спать, то утром все вернется на круги своя. Позволив проводить себя в спальню, она подумала, что есть что-то приятное в том, что бабушка снова вернулась, что-то успокаивающее в том, что в доме есть пожилой любящий ее человек.

Было приятно, что ее дочь тоже вернулась.

Бабушка поцеловала ее в лоб.

— Сладких снов, — сказала она. Так она всегда говорила, когда Глория оставалась на ночь в ее доме. — Теперь поцелуй свою мамочку на ночь, — сказала она Джин.

Девочка встала на цыпочки, поджав губы, и, улыбаясь, Глория наклонилась и подставила свою щеку. Ее дочь поцеловала ее, а затем она поцеловала свою дочь в ответ.

— Спокойной ночи, милая. — сказала она.

— Я уложу ее в постельку, не волнуйся, — предложила бабушка. Она обняла Джин и направила ее к двери. — Увидимся утром.

Глория присела на край матраса, чувствуя усталость. Обычно она снимала обувь в гостиной и оставляла ее под кофейным столиком, но она не собиралась тратить силы на обратный путь. Она сняла туфли и носки, затолкав их ногой под кровать, затем встала и сняла брюки и рубашку, бросив их на стоящий рядом стул. Ночь была теплой, и вместо того, чтобы подойти к комоду за пижамой, она спустила плед и легла на кровать в нижнем белье. Простыня была прохладной на ее коже, и она закрыла глаза.

(обратно) Не успела она опомниться, как тут же заснула.

(обратно)

Глава девятнадцатая

— Проснитесь и пой! Проснись и пой! И жизнь хороша!

Глория открыла глаза и увидела бабушку, стоящую в дверях спальни.

— Тебе лучше собираться. Я разрешила вам с Джинни выспаться, но ей нужно идти в школу, а тебе — на работу, так что собирайся! — Она начала уходить, потом обернулась. — Я снова приготовила вафли. Наверное, надо было посоветоваться с тобой, но ты спала мертвым сном, а Джинни их так любит.

— Это прекрасно, — сказала Глория, потирая глаза. — Спасибо, бабушка.

Старуха улыбнулась и двинулась по коридору.

— Джинни! Пора вставать!

(обратно) Глория откинула одеяла и встала, надевая халат, который она положила на стул у изножья кровати. Хотя ей казалось, что она проспала несколько дней, она все равно устала. Потирая глаза, она устало побрела на кухню. С благодарностью увидев, что бабушка сварила кофе, она налила себе полную чашку. Она не была так уж голодна — у нее определенно не было настроения есть вафли, — поэтому она просто села за кухонный стол, потягивая кофе и пытаясь проснуться.

Вошла Джин, за ней через несколько секунд последовала ее прабабушка. Она поцеловала Глорию, затем села на стул рядом.

— У нас есть сироп? — спросила она. — В прошлый раз у нас закончился сироп, и моя вафля была сухой.

— Я вчера купила немного. Но там его мало. — на автомате ответила Глория.

— Ничего страшного. Я все равно хочу варенья. — Она подняла глаза на Глорию. — Можно мне немного молока?

Глория улыбнулась.

— Что за волшебное слово?

— Пожалуйста!

Сияя, Глория подняла стакан дочери и отнесла его на стойку. Она взяла пакет молока из холодильника и наполнила стакан наполовину (Джин имела склонность проливать молоко, если ее стакан был наполнен до краев).

— О, не могла бы ты достать желе, пока там? — спросила ее бабушка.

— Джем! — поправила Джин. — Не желе!

— Джем.

Глория убрала пакет молока, взяла банку клубничного конфитюра со своего места на полке у двери холодильника и принесла стакан молока и банку конфитюра обратно к столу. Джин сделала большой глоток.

— О, да. Я должна сегодня принести что-то для показа и рассказа.

— Жаль, что ты не сказал мне об этом раньше, — посетовала Глория. — У нас мало времени.

— Я забыла.

— Ну, что ты хочешь принести? В прошлый раз ты показывала свою куклу-кошку, верно?

— Но в этот раз мисс Друифф сказала, что я должна принести что-то познавательное, например, ракушку, каштан, осиное гнездо или что-то еще из парка или сквера.

— У нас есть тот красный лист, который мы нашли на заднем дворе.

— Мой осенний лист? Это прекрасная идея! — сказала Джин. Онавскочила со стула. — Я пойду и принесу его!

— О, нет, не так быстро юная леди, — сказала ей Глория, взяв ее за руку и поворачивая обратно к столу. Ее бабушка как раз подняла верхнюю часть пышущей паром вафельницы. — Бабушка приготовила твои любимые вафли.

— Но...

— Никаких "но", — твердо сказала Глория.

— Никаких камочков? — Джинни хихикнула. — Тогда что я буду есть?

— Ешь свой завтрак. — Глория взяла у бабушки предложенную тарелку и поставила ее перед дочерью.

— Спасибо, бабушка, — проворковала она.

— Спасибо, бабушка, — повторила Джин.

— А ты? — спросила Глорию ее бабушка.

— Я не голодна.

Старушка пожала плечами.

— Как хочешь. Другим больше останется.

— Как хочешь! — повторила за бабушкой Джин, поливая сиропом свою вафлю.

— Я думала, ты хочешь джема.

— Я передумала.

В итоге Джин съела две вафли — одну с сиропом, другую с джемом — прежде чем снова вскочить.

— Мне нужно в туалет! — объявила она и выбежала.

Допив кофе, но так и не проголодавшись, Глория взяла большой кувшин и налила себе стакан апельсинового сока. Ее бабушка снова купила магазинную марку, хотя Глория специально попросила ее купить "Минутный отжим: мультифрукт" или другой настоящий, не разведенный и не восстановленный сок. Она сделала глоток и поморщилась. Как это вообще могло получиться из настоящих апельсинов?

— Теперь, когда Джин ушла, нам нужно немного поговорить о том Бенджамине, — сказала ее бабушка.

Глория нахмурилась.

— Бенджамин?

— Мне не нравится, что ты с ним встречаешься. У тебя есть дочь, помнишь, и ей вредно видеть, как ее мама встречается с незнакомыми мужчинами.

Бенджамин? Кто это такой?!

На секунду она не смогла сопоставить лицо с именем.

Бенни?

Она могла бы назвать это имя, но...

Но Бенни не был мужчиной, с которым она встречалась. Он был скорее... родственником?

Сын? Однако сына у нее не было. Или был?

У Глории заболела голова от путаницы в ее семье. Она стала тереть виски пытаясь сопоставить события последних дней.

— Ты меня слушаешь?

Глория почувствовала дурноту и сделала еще один глоток плохого апельсинового сока, пытаясь проветрить голову.

— Да, я слушаю.

— Самое важное для детей — это стабильность. Джин привыкла, что вы только вдвоем. Если вы начнете галдеть, это вызовет проблемы.

— Я не собираюсь "галдеть". Да и что это вообще значит?!

Рот ее бабушки сжался.

— Тебе почему-то не нравится Бен... э-э, Бенджамин? — Глория все еще не могла подобрать лицо к имени.

— Я просто не думаю, что он тебе подходит.

Для ушей Глории долетели звуки смываемой воды в туалете, и через минуту в комнату вбежала Джин, держа в руках свой красный листок.

— Скажи мне, что сказать! — умоляла Джин, протягивая свой листок. — Я не знаю, что сказать об этом листике, кроме того, что он красный. Мисс Друифф захочет, чтобы я сказала, с какого он дерева...

— Не волнуйся, — успокоила ее Глория, вставая из-за стола. — Мы будем тренироваться по дороге в школу.

Глория вернулась в свою спальню, чтобы одеться для работы. Бенни? Бенджамин? Она не знала ни одного человека с этим именем, но само имя, которое казалось более знакомым, было, по-видимому, именем человека, которого даже не существовало.

Что-то было не так, и глубокая, ипохондрическая часть ее сознания ныла, что это может быть результатом опухоли мозга, но она предпочла списать эти несоответствия на недостаток сна, внутренне уверяя себя, что если она проигнорирует текущее замешательство, оно пройдет само собой.

Но так не произошло.

****

— Знаешь, — сказал Бенджамин, — мне кажется, что я не нравлюсь твоей бабушке.

Глория рассмеялась. Они обедали в ресторане быстрого обслуживания, предлагающем вегетарианские блюда. Она ела салат из органической микрозелени, а он заказал здоровый буррито.

— Почему ты так говоришь? — спросила она.

Он пожал плечами.

— Просто такое чувство. Ты должна признать, что она не самый приветливый человек в мире. По крайней мере, не со мной.

— Она привыкнет к тебе, — пообещала Глория, хотя совсем не была уверена, что это правда. Наклонившись через маленький столик, она поцеловала его в нос. — В любом случае, главное что ты нравишься мне.

Он ей нравился. На самом деле, она любила его, и трудно было поверить, что только сегодня утром она не могла вспомнить его лицо. Она даже перепутала его с кем-то, кого считала своим родственником. Как это произошло? — недоумевала Глория.

Возможность опухоли мозга отказывалась полностью исчезнуть.

Мимо их столика, потягивая коктейль, прошел волосатый молодой человек в футболке с рисунком.

Бенджамин наблюдал за ним, на его лице появилось задумчивое выражение.

— С возрастом ты меняешься, — сказал он Глории, — и я не уверен, что это плохо.

— Хорошо.

— Когда ты молод, ты видишь взрослых продажными, глупыми и зацикленными на себе а себя чистыми и идеалистичными, но это не всегда правда.

— Да о чем ты?

Бенджамин хихикнул.

— Я не знаю. Наверное, тот парень похожий на Ленона. И я подумал о старом фильме "Тысяча клоунов", где Джейсон Робардс[6] играет такого антиэлитарного персонажа, который отказывается устраиваться на работу. Он вышел в конце 1950-х или в начале 1960-х годов, в период между битниками и хиппи, но он все еще говорил со мной, ребенком, выросшим в девяностые годы. Когда я был подростком, я думал, что Джейсон Робардс невероятно крутой. Но знаешь что? Времена меняются. И когда я снова увидел этот фильм по телеку на днях, я понял, что он был неудачником. Самовлюбленным неудачником.

Глория недоуменно посмотрела на него.

— И ты заговорил об этом, потому что?

— Сегодня утром мне предложили повышение, и я согласился, но чувствовал себя виноватым.

Она ударила его по плечу.

— Почему ты мне не сказал?

— Я говорю тебе сейчас. Но... как я уже сказал, я чувствовал себя немного виноватым. Это не та работа, которую я когда-либо хотел делать, и я мог бы даже отказаться от нее, когда был моложе, но потом я подумал о тебе, подумал о нас и понял, что помимо больших денег, я получу дополнительную неделю отпуска в год, и, по моему мнению, это того стоило.

— Мы должны это отпраздновать, — весело сказала она ему.

Он оглядел обедающую публику ресторана.

— Да. Тут очень весело?

Глория рассмеялась.

— Я имею в виду настоящий праздник.

Он наклонился вперед, понизив голос.

— Такой, где мы снимаем штаны?

Она улыбнулась.

— Это не совсем то, о чем я думала, но, да, это может быть как вариант.

— Может быть, романтический ужин в "Саммит Хаус"?

— Это было бы замечательно. И мы можем позволить себе это сейчас!

— Да, потому что после похода в ресторан у нас останутся только одни штаны.

— Идиот!

— И мы можем их снять...

— Я люблю тебя, — сказала она ему.

От прикосновения его голос смягчился, и он положил свою руку поверх ее.

— Я тоже тебя люблю.

Глория посмотрела на него и сделала секундную паузу.

— Кто-нибудь когда-нибудь называл тебя Бенни? — спросила она. — Может быть, когда ты был подростком? Или когда ты был ребенком?

Бенджамин странно посмотрел на нее.

— Любопытный вопрос.

— Это просто пришло мне в голову. Тебя кто-нибудь когда-нибудь так называл?

Он медленно покачал головой.

— Нет.

Глория кивнула.

— Да, ты и не похож на Бенни. Ты определенно больше похож на Бенджамина.

— Это хорошо или плохо?

— Хорошо, — сказала она, наклоняясь вперед, чтобы поцеловать его. — Определенно хорошо.

(обратно) И это было так.

(обратно)

Глава двадцатая

Они поженились в церкви, хотя ни один из них не был верующим. Именно ее бабушка и родители Бенджамина настояли на традиционной формальности, и они оба согласились на это, чтобы сохранить мир в семьях. Несмотря на то, что они не были прихожанами, их обязали встретиться со священником для консультации перед свадьбой, и хотя мужчина казался приятным, Глория возмущалась тем, что ее заставляют участвовать в этом балагане. Тем не менее, она постаралась притвориться, потому что не знала, как все это работает, и боялась, что если она не пройдет прослушивание, священник не станет проводить церемонию.

В медовый месяц они с Бенджамином поехали в Монтерей, где провели несколько дней, исследуя Центральное побережье. Глория никогда не расставалась с Джин больше чем на одну ночь и очень скучала по дочери, но они каждый вечер разговаривали по телефону, и Джинни уверяла ее, что ей весело с бабушкой.

— Так как умер отец Джин? — спросил Бенджамин на второй вечер, как только Глория закончила разговор по телефону.

— Я же говорил тебе об этом.

— Я так и не разобрался. И, наверное, я должен знать подробности, раз уж я теперь буду ее отцом.

Глория переместилась на кровать лицом к нему. Она начала что—то говорить, потом остановилась.

— Что? — спросил Бенджамин.

Она сделала секундную паузу.

— Я просто пытаюсь понять, с чего начать.

— Начните с самого начала.

— Хорошо. — Глория кивнула. — ты мне веришь...

— Не понял. Ты же еще ничего не сказала.

— Я в том плане что я же не похожа на сумасшедшую.

— После этой фразы я задумался.

Глория хлопнула Бенджамина по руке.

— Начало, — сказала она, сделав глубокий вдох. — Хорошо. Я встретила Лукаса в колледже. Мы встречались два года, а после окончания колледжа съехались, а затем поженились.

— Ваша бабушка одобряла его?

Глория улыбнулась.

— Нет, конечно.

— Хорошо. Значит, я не один такой. — Он улыбнулся ей в ответ. — Продолжай.

— Мы оба работали в компании "Автоматизированный интерфейс" в Ирвайне. Он был программистом, я — в отделе кадров. Все было хорошо. Примерно через шесть месяцев я забеременела... — Ее голос прервался.

— И? — мягко спросил он.

Глория облизала губы.

— Я встретила мужчину. Вернее, я столкнулась с мужчиной. В женском туалете на работе.

Бенджамин сел прямо.

— Господи!

— Да. Он был старше, и он был немного похож на моего отца. Или, по крайней мере, на того, каким я помню своего отца. А может быть, просто образ моего отца, который у меня сложился из фотографий, которые мне показывала бабушка. Он стоял там, в середине туалета, перед раковиной, и как будто ждал меня. "Глория, — сказал он, и тот факт, что он знал мое имя, испугало меня. Я повернулась, чтобы убежать, но он сказал: Ваш муж умрет".

Она затаила дыхание, как будто даже воспоминание об этом было слишком тяжелым.

— Это, конечно, заставило меня остановиться, и я накричала на него. Я не помню точно, что я сказала — "Кто вы?", "Убирайтесь отсюда!", "Я вызываю охрану!", "О чем, черт возьми, вы говорите?" — что-то в этом роде. Но я точно помню, что он мне сказал. Он сказал: "У Лукаса будет аневризма. Он умрет на работе. Завтра за своим столом".

Бенджамин молчал.

— Я не знала, как реагировать. Я решила, что он сумасшедший, раз он в женском туалете предсказывает будущее, но... — Глория посмотрела вниз на покрывало.

— Все в порядке, — сказал ей Бенджамин. — Я пойму, если ты не...

Она наклонилась вперед и поцеловала его.

— Нет, — сказала она. — У нас не будет никаких секретов друг от друга.

— Уверена?

— Я уверена.

— Итак...

— И я поверила ему. Я думала, что он сумасшедший, и он напугал меня до смерти, и я даже думала, что он может изнасиловать меня или напасть на меня, но он знал мое имя, он знал имя Лукаса, и я поверила ему. Я выбежала из туалета и сразу же поднялась наверх, в кабинет Лукаса. Наверное, мне следовало сначала вызвать охрану, потому что к тому времени, когда они наконец пришли туда, чтобы все проверить, мужчина уже давно ушел, но я не стала этого делать. Я побежала к Лукасу, рассказала ему, что случилось, и уже он вызвал охрану. После этого мы сильно поссорились, потому что я не хотела, чтобы он шел на работу на следующий день, но он посмеялся над этим — или не посмеялся, на самом деле, он был скорее скептиком, может быть, насмехался — и мы ругались из-за этого всю ту ночь и даже на следующее утро, но я не смогла заставить его взять выходной. Он пошел на работу. Мы оба пошли. — Ее голос стал тихим. — И этот человек был прав. У Лукаса была аневризма, и он умер за своим рабочим столом.

Глория подняла руку.

— Я знаю, что это звучит безумно, и я не уверена, что поверила бы в это, если бы кто-то рассказал мне эту историю, но, честное слово, именно так все и было.

— Фантастика!

— Не то слова. Ужастик.

— Ты когда-нибудь видела этого человека снова?

— Нет. И я понятия не имею, кто он такой. Охрана не смогла найти записи с его участием ни на одной из своих камер, никто больше его не видел, и с тех пор со мной никогда не случалось ничего подобного. — Она провела рукой по волосам. — Иногда даже трудно поверить, что это вообще произошло.

Она встретила его взгляд.

— Но это случилось. Так умер отец Джин. Или ее "биологический отец". Глория подалась вперед и прижалась к Бенджамину. — Но теперь у нее самый лучший папа на всем белом свете!

— Да, я такой, — сказал он и поцеловал ее в лоб.

Глория ничего не сказала, но ей вдруг стало холодно.

(обратно) И она задрожала, как от озноба. Грядет что-то плохое.

****

После медового месяца жизнь вошла в привычное русло. И Глория, и Бенджамин жили в хорошем доме в хорошем районе северной части округа Орандж, и хотя они никогда не обсуждали вопрос о том, как жить после свадьбы, Глория не хотела, чтобы Джин пришлось менять школу. Кроме того, она не думала, что ее бабушка захочет переезжать.

Бенджамин не был в восторге от того, что ее бабушка живет с ними, но Глория с самого начала ясно дала понять, что это одно из ее предварительных условий, чтобы принять его предложение руки и сердца. Возможно, сначала будет неловко, но они разберутся между собой, и она не сомневалась, что все будет хорошо. Рано или поздно.

Единственное, что ее немного беспокоило, это то, что Бенджамин, похоже, не собирался продавать свой дом. Когда она заговорила об этом, он отмахнулся, и Глория подумала, не держит ли он его в качестве запасного варианта, чтобы в любой момент можно было сбежать.

Всякое бывает. На случай, если брак не сложится.

Ей было противно от этой мысли, даже если она была лишь слабым полунамеком в глубине ее сознания, но она не стала говорить об этом с ним, и ей пришло в голову, что это нежелание говорить честно с обеих их сторон, вероятно, не лучший способ начать новую жизнь.

Тем не менее, переход оказался гораздо более гладким, чем ожидала Глория. Ни расписание бабушки, ни расписание Джин нисколько не пострадали, и никому из них не пришлось менять ни одной из своих повседневных привычек. Бенджамин легко вошел в их жизнь, приспособившись к их семейным ритмам, и хотя пришлось внести некоторые небольшие коррективы, Глория обнаружила, что они ей нравятся. Ей нравилось принимать душ по утрам, пока Бенджамин брился у раковины, нравилось одеваться вдвоем, нравилось ездить на работу на машине.

И секс был потрясающим!

Иногда жизнь казалась слишком хорошей, чтобы быть правдой, и именно в такие моменты она вспоминала мужчину в женском туалете их офиса.

Ваш муж умрет!

Она сказала себе, что была глупой и параноидальной. Не может быть, чтобы то же самое повторилось. Но это не должно было произойти с самого начала. Это было сумасшедшее, невозможное происшествие, и это странным образом повышало вероятность того, что оно произойдет снова. В теории.

После смерти Лукаса она уволилась из компании "Автоматизированный интерфейс". Было слишком тяжело эмоционально возвращаться каждый день на работу в то место, где умер ее муж. И даже мысль о том, чтобы пройти мимо этого туалета...

Кроме того, "А.И". предлагали только двухнедельный декретный отпуск. Если бы часовые поездки на работу в оба конца не были достаточно плохими, ей пришлось бы вернуться на работу почти сразу после родов. Страхование жизни Лукаса дало ей немного свободы, и она взяла отпуск на первый год, переведя свою бабушку в качестве няни на полный рабочий день, когда она, наконец, получила работу в небольшой технической фирме в соседней Плацентии.

Именно так она познакомилась с Бенджамином.

Джин, как оказалось, полюбила Бенджамина. Глория старалась вписать его в жизнь дочери, не желая большого разрыва, но она даже не была уверена, что такие усилия были необходимы. Джин, казалось, была так счастлива иметь мужчину в доме, образ отца, папу, и хотя Глория не была человеком типа "я тебе говорила", она должна была признать, что испытывала чувство удовлетворения всякий раз, когда Джин демонстрировала привязанность к Бенджамину в присутствии бабушки.

— Теперь мы одна семья, — сказала Джин однажды во время ужина. Она радостно оглядела всех присутствующих за столом.

— Мы всегда были семьей, — сказал ей бабушка с легким намеком на поправку.

— Но теперь мы настоящая семья, — утверждала Джин.

Глория улыбнулась ей.

— Да, мы такие, — сказала она. — Счастливые до безумия.

(обратно)

Глава двадцать первая

Глория проснулась посреди ночи с ощущением, что что-то не так.

Рядом с ней Бенджамин мирно спал похрапывая, после долгого утомительного дня. Она спала на спине, а он лежал на боку, обхватив ее одной рукой, сильная эрекция прижималась к ее бедру, хотя они занимались сексом сегодня, и ей казалось, что она высушила его до дна. В доме было тихо, и она осторожно высвободилась из его объятий, не разбудив его, натянула трусики, которые оставила на полу, и набросила на себя ночную рубашку. Она хотела проверить Джин, чтобы убедиться, что с ней все в порядке, и на цыпочках прошла по полу и открыла дверь, прокравшись в коридор.

(обратно) Чувство, что что-то не так, усилилось.

Дверь Джин, как всегда, была широко открыта, и Глория с облегчением увидела, что ее дочь мирно спит. Она скинула с себя все одеяла и как-то извернулась так, что спала на кровати боком. Это было мило, и у Глории возникло искушение достать телефон и сделать снимок, чтобы утром показать его Джин, но ее не покидало ноющее чувство, что что-то не так.

Может быть, это бабушка?

Беспокойство переросло в уверенность, когда она продолжила идти по коридору к комнате бабушки. Тихонько постучав и не получив ответа, Глория открыла дверь спальни, ожидая, надеясь увидеть старушку крепко спящей в своей постели.

Но кровать все еще была застелена.

А ее бабушка, одетая в старомодный белый халат, стояла перед зеркалом в комоде и смотрела на себя. В комнате было слишком темно, чтобы Глория могла разглядеть какое-либо выражение лица, поэтому она потянулась к выключателю на стене и включила верхний свет. Она ожидала, что это нарушит транс или хотя бы вызовет какую-то реакцию, но бабушка осталась на месте, и свет позволил Глории увидеть, что старушка не просто смотрит на себя в зеркало, как она предполагала, а активно хмурится, глядя на свое отражение, ее лицо было искажено маской гнева и отвращения.

— Бабушка! — испуганно позвала Глория.

Старушка резко повернулась к ней лицом.

— Ты не должна была выходить за него замуж. Его вообще не должно было быть здесь. Теперь...

Глория даже не успела ничего ответить. Бабушка повернулась, целеустремленно прошла через всю комнату, открыла окно, затем протиснулась сквозь сетку, перемахнув через подоконник и вылетев головой вперед на лужайку перед домом. Потрясенная, Глория замерла на месте, не зная, что делать: бежать к окну, спешить на улицу через парадную дверь или звать Бенджамина. Наконец она подошла к окну и посмотрела сквозь дыру в ширме размером с женщину, увидела, как ее бабушка поднялась с газона, а затем побежала по улице.

В панике и страхе Глория бросилась по коридору и через гостиную, быстро отперла и открыла входную дверь и выбежала в ночь, оставив дверь открытой за собой. Хотя она оглядела тротуар в обоих направлениях, бабушки не было видно. Остро осознавая, что она босиком и в ночной рубашке, Глория неохотно вернулась в дом. Куда могла пойти ее бабушка? И почему? Очевидно, это как-то связано с Бенджамином?

Она не знала, что делать дальше: разбудить мужа (тихо, чтобы не потревожить Джин) и рассказать ему о случившемся, позвонить в полицию и сообщить, что по улицам Бреа бродит психически неуравновешенная женщина, или просто подождать и посмотреть, вернется ли бабушка по собственной воле. Не в силах принять решение, Глория выбрала последний вариант, предпочитая верить, что ее бабушка не страдала психическим расстройством, а просто переживала нечто похожее на лунатизм, временный инцидент, который скоро закончится. Она оставила входную дверь незапертой и села в кресло, в котором обычно сидела ее бабушка.

(обратно) Хотя Глория намеревалась бодрствовать всю ночь, она, должно быть, задремала, потому что ее разбудил поцелуй Бенджамина в лоб.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Она открыла глаза.

— Не могла уснуть, — соврала она.

Он выглядел обеспокоенным.

— Что-то случилось?

Она встала и быстро обняла его.

— Нет, — сказала она ему. — Все в полном порядке.

(обратно) На улице уже взошло солнце, и она слышала и чувствовала, как бабушка готовит на кухне французские тосты.

На мгновение Глория подумала, что все это ей приснилось, но когда она вошла в спальню своей бабушки и увидела открытое окно с порванной сеткой, она поняла, что это произошло на самом деле. Была суббота, поэтому Джин крепко спала дома. Бенджамин только что вышел в ванную, что дало Глории возможность напрямую встретиться с бабушкой.

Но...

...она боялась это сделать. Она стояла за дверью кухни, слушала, как бабушка напевает старую балладу Элвиса, кладя кусочек французского тоста на шипящую сковороду, и понимала, что не хочет оставаться наедине с этой женщиной. Конечно, ей хотелось узнать, что произошло, но как она могла об этом рассказать? Что она спросит? Почему ты выпрыгнула в окно прошлой ночью? Куда ты пошла? Что ты имела в виду, когда сказала, что Бенджамина здесь быть не должно?

Она представила, как входит в кухню и видит, что бабушка поворачивается к ней с сердитым выражением лица.

К счастью, как раз в этот момент из своей спальни появилась Джин. Она увидела Глорию и подбежала, чтобы обнять ее.

— Мамочка!

Глория поцеловала ее в макушку.

— Доброе утро, соня.

— Я почувствовал запах завтрака. Поэтому и проснулась!

— Хочешь зайти и посмотреть, что готовит бабушка?

— Да!

Они вдвоем вошли на кухню, и все казалось нормальным. Ее бабушка подняла глаза от плиты и улыбнулась.

— Налей себе апельсинового сока. — Она перевернула кусок французского тоста на сковороде. — Кто готов к первому?

— Я! — воскликнула Джин и поспешила за тарелкой.

— А где Бенджамин? Разве он еще не проснулся?

Глория уставилась на свою бабушку, не зная, как реагировать. Должна ли она просто притвориться, что все в порядке, и жить дальше? Или потребовать, чтобы она рассказала, что, черт возьми, произошло прошлой ночью? Не желая вступать в конфронтацию на глазах у дочери, Глория выбрала последнее.

— Он вроде в ванной комнате.

На бабушке был халат, и Глория подумала, не надела ли она под него ночную рубашку. Судя по тому, как она вылезла из окна на лужайку, белый материал должен был быть испачкан грязью. Если старушка попытается отрицать случившееся, это будет доказательством. Это и порванная сетка на окне.

Глорию посетило внезапное вдохновение.

— Что случилось с сеткой на окне, бабушка?

Ее вопрос был встречен растерянным хмурым взглядом с кажущейся искренностью.

— Что?

— Я проходила мимо твоей комнаты и увидела большую дыру в твоем окне. Маскитная сетка просто порвана. Дыра достаточно большая, чтобы через нее мог пролезть человек.

— Как грабитель? — спросила Джин, широко раскрыв глаза.

Ее бабушка отмахнулась от их опасений.

— О, я тоже это заметила. Ничего страшного. — Она положила кусок французского тоста на тарелку Джин и лучезарно улыбнулась. — Ты хочешь еще один или мне отдать его твоей маме?

Она обмакнула кусок хлеба в миску с яичной смесью.

— Мама может взять его. Я возьму следующий.

— Умница!

Бенджамин вошел в кухню, почесывая голову.

— Пахнет вкусно. Что у нас сегодня? Блины?

— Французские тосты! — объявила Джин.

— М-м-м-м-м!

Глория знала, что упустила свой шанс, поэтому, когда ее бабушка в шутку сказала Бенджамину налить себе кофе и подождать своей очереди, она неохотно села рядом с ними. Она поговорит с бабушкой позже, наедине.

После завтрака Бенджамин отправился в душ, а Джин перешла в гостиную смотреть телевизор. Глория осталась наедине с бабушкой, и хотя ей хотелось завести разговор о вчерашнем вечере, она осталась на месте, за столом, молча попивая кофе. Сейчас она чувствовала себя не в своей тарелке рядом со старушкой. Они обе знали, что произошло, но Глория не была уверена, что бабушка признается в этом, даже когда они останутся наедине.

А если бы она призналась? Чтобы она сказала?

Глория не могла придумать никакого рационального объяснения тому, что она видела, и не представляла, как ее бабушка может объяснить свое странное поведение. Она смотрела, как старушка подбирает тарелку и чашку Джин и ставит их в раковину, и ее шея задрожала. Собрав все свое мужество, Глория прочистила горло.

В этот самый момент в дверь позвонили.

Бабушка пристально посмотрела на нее. Выражение ее лица было жестким, в нем не было ни капли доброты или приветливости, которые она демонстрировала, когда Джин и Бенджамин были на кухне.

— Ты собираешься открывать дверь?

(обратно) Глория поднялась, ничего не ответив. Джин сидела на полу в гостиной перед телевизором и смотрела последнюю серию "Скуби-Ду". Она прошла мимо дочери и открыла входную дверь как раз в тот момент, когда снова раздался звонок. Садин и Майла, их соседи, стояли на крыльце. Обычно эта пара была веселой и дружелюбной, но сегодня они казались серьезными, слишком серьезными, почти сердитыми.

— Доброе утро, — настороженно сказала Глория.

— Не совсем, — сообщила Майла.

— Можем ли мы поговорить с вами наедине? — спросил Садин. Он смотрел через ее плечо на лежащую на полу Джин.

Глория вышла на улицу и закрыла за собой дверь. Чувствуя беспокойство, она обратилась к ним обоим.

— Что случилось?

Садин достал свой телефон.

— Бенни убили прошлой ночью, — сказала Майла.

Бенни?! Знакомое имя...

— Наш кот! — быстро произнесла она, когда Глория явно не смогла вспомнить имя. В ее голосе прозвучала нотка сердитого раздражения.

— Я знаю, — солгала Глория. — Кот.

Бенни? Серьезно? Они назвали кота Бенни?!

Майла и Садин посмотрели друг на друга.

— Дело все в том, — сказал Садин, протягивая ей свой телефон, — что наша камера дверного звонка зафиксировала это.

Он включил видеозапись, и сердце Глории сжалось, когда она увидела, как ее бабушка выползает на руках и коленях из кустов слева от крыльца дома Лиасов. На ней был белый халат, и хотя фон видео был темным, передний план был хорошо освещен светом падающим от крыльца, и ее лицо было хорошо видно. Временная метка гласила: 2:46 утра.

С правой стороны крыльца — кошка Майлы и Садина...

Бенни!

... прогуливался. Пушистая рыжая кошка ласково подошла к бабушке, которая быстро перешла в сидячее положение, взяла животное обеими руками и одним резким движением открутила ей голову. Кровь хлынула на угол коврика, который был виден в камеру, и на цемент крыльца. Бабушка швырнула мертвое тело животного в кусты, из которых она выползла, повернула голову в противоположную сторону, затем встала, безумно улыбаясь, и побежала в темноту.

Глория почувствовала тошноту в животе, а ее руки покрылись мурашками.

— Мы собираемся показать это полиции, — сказал Садин. — Но мы подумали, что сначала вы должны это увидеть.

— Она больная! — вскрикнула Майла, и под ее гневом скрывался страх. — С ней явно что-то не так!

Глория оглянулась на закрытую дверь позади нее.

— Я... я знаю.

— Ее нужно посадить!

— Вы правы, — сказала Глория. — Отнесите это в полицию. Как можно быстрей. Покажите им все.

Майла и Садин посмотрели друг на друга.

— С ней действительно что-то не так, — сказала она им. — И это не то, с чем я могу справиться сама. Покажите это полиции.

Глория вдруг поняла, что, поскольку Бенджамин был в душе, Джин осталась наедине со своей безумной бабушкой.

— Мне нужно идти, — сказала она, поворачиваясь, чтобы открыть дверь. — И мне жаль Бенни. Правда.

Оказавшись внутри, Глория улыбнулась Джин, сидящей на полу.

— Оставайся там, милая. Мне нужно поговорить с нашей бабушкой.

Джин даже не подняла глаз.

— Хорошо.

Глория вошла в кухню. И она услышала стук, собственных шагов когда Бенджамин выключил душ в ванной, и вода перестала течь по трубам. Стало оглушительно тихо. Ее бабушка, укладывающая масло, апельсиновый сок, джем и молоко обратно в холодильник, стояла спиной к дверям.

— Лиасы показали мне запись с камеры наблюдения. Ты убила их кошку!

— Серьезно?

Бабушка по-прежнему не оборачивалась, и Глорию вдруг охватила уверенность, что когда она обернется, ее лицо будет лицом чудовища.

— Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю!

Старушка закрыла дверцу холодильника и повернулась к ней лицом. Она выглядела так же, как и всегда. Обычное, привычное лицо пожилой женщины.

— Я же говорила тебе не выходить за него замуж, — спокойно сказала она.

— Бенджамин, Джин и я собираемся переехать в дом Бенджамина, — сказала Глория, указывая пальцем. — Ты можешь остаться здесь. Но ты не должна иметь никаких контактов с Джинни, ты меня поняла? Никаких контактов. Если ты хоть раз позвонишь по нашему телефону, я получу судебный запрет и вышвырну тебя на улицу.

— Свою собственную бабушку? — Она улыбнулась.

— И, кстати, Лиасы уже показывают свои записи полиции. Так что тебе повезет, если ты не окажешься в тюрьме.

Улыбка стала шире.

— Или психиатрической больнице?

— Именно. Вот где твое настоящее место.

— Я собираюсь убить его. Ты же знаешь это, не так ли?

Дыхание Глории перехватило в горле.

Ее бабушка погладила подбородок в идеальной пародии на человека, который размышляет.

— Я просто еще не придумала, как. Должна ли я покончить с этим быстро или заставить его страдать?

Глория медленно отступила.

— Ты сумасшедшая!

— Может, и так, — признала ее бабушка. — Может, и так. Но это не меняет того факта, что твой любящий муженек не продержится и месяца.

Она наклонилась вперед, выражение ее лица стало неожиданно напряженным.

— Он должен быть мертв! Он должен умереть! Надо исправить все ошибки чтобы разорвать круг!

Глория покачала головой.

— Какой бред ты несешь!

Глория повернулась и целеустремленно вышла из кухни.

— Джин! — крикнула она. — Вылезай из пижамы и одевайся!

— Но я смотрю...

— Сейчас же!

Она выпроводила дочь в коридор и закрыла дверь спальни, как только Джин оказалась внутри.

— Я вернусь через минуту, чтобы помочь тебе собрать вещи. Не впускай бабушку.

— Мы куда то едем? — спросила Джин из-за закрытой двери.

— Мы уезжаем.

— Неужели бабуля действительно больна?

Маленькие пророки, — подумала Глория.

— Да, это так, — сказала она. — Вот почему мы уходим. Бабушке нужен покой.

Она толкнула дверь ванной комнаты в другом конце коридора. Бенджамин был в нижнем белье и брился. Пар, оставшийся после душа, все еще туманил небольшое пространство. Их глаза встретились в искажающем мокром зеркале аптечки.

— Нам нужно срочно идти, — тихо сказала Глория. — Нет времени объяснять. Просто поторопись и оденься, чтобы мы могли выбраться отсюда как можно быстрей.

— Выбраться куда? — спросил Бенджамин, вытирая крем для бритья с лица мохровым полотенцем.

— К тебе домой. Мы переезжаем туда.

Он понизил голос.

— А твоя бабушка?

— Я расскажу тебе позже. Просто одевайся и собирайся, чтобы мы могли ехать. Я помогу Джин с ее чемоданом.

Через пятнадцать минут они были собраны и готовы к отъезду. Они взяли только самое необходимое — за остальными вещами они с Бенджамином вернутся позже, надеюсь, когда Джин будет в школе, а бабушка будет заперта, — и, не прощаясь, погрузили чемоданы в машину. Она предполагала, что ее бабушка все еще на кухне, но Глория не собиралась проверять; она не хотела больше видеть эту женщину.

Дом Бенджамина был грязным и затхлым, но в нем сразу чувствовался уют. Приехав в дом, Глория сразу же почувствовала, что вернулась домой. Ее собственный дом теперь был для нее чужим, и она никогда не хотела возвращаться назад.

Мысленно она видела свою бабушку, корчащуюся на подоконнике спальни, видела ее на записи камер наблюдения, откручивающую голову рыжему коту и безумно улыбающуюся, когда она сбрасывает его с крыльца соседей.

(обратно) Глория задрожала.

Она понятия не имела, что происходит. Только... на каком-то подсознательном уровне ей казалось, что она знает. Или, скорее, что должна знать. Под тревогой, ужасом и непониманием почему-то не было удивления. То, что она увидела, потрясло ее, но это не было настолько невероятным, как должно было бы быть, и Глория понимала, что реагирует гораздо спокойнее, чем того требовала ситуация или чем обычно реагирует человек.

Остаток утра они провели втроем, обставляя дом своими вещами и обустраивая его в соответствии с потребностями семьи. Глория могла сказать, что Бенджамин хотел получить более полное описание происходящего, чем она могла ему дать, но он также знал, что она не могла дать ему это описание, когда рядом была Джин, и она любила его за понимание. Наконец, перед самым обедом Джин объявила, что ей нужно в ванную, и Бенджамин сказал ей, чтобы она воспользовалась той, что находится рядом с хозяйской спальней, там чище. Как только Джин ушла, он повернулся и посмотрел на Глорию, недоуменно подняв бровь.

— Тебе лучше присесть, — сказала она. — Ты не поверишь.

(обратно)

Глава двадцать вторая

К моменту прибытия полиции ее бабушки уже и след простыл.

(обратно) Глория узнала об этом от Майлы и Садина, когда на следующий день вернулась с Бенджамином, чтобы забрать оставшиеся вещи. Она отвезла Джин в дом своей подруги Сьюзен, не желая, чтобы ее дочь подвергалась воздействию... того, что может произойти.

Но ничего не произошло. Ее бабушка ушла, и, насколько Глория могла судить, старушка ничего не взяла с собой. Как она ушла и куда исчезла, оставалось загадкой. У бабушки не было ни машины, ни родственников поблизости, и, насколько Глория знала, все ее старые друзья давно умерли. Однако она куда-то уехала, и Глория предполагала, что полиция ищет ее местонахождение, хотя найти ее было, вероятно, не слишком приоритетной задачей местных стражей порядка. Несомненно, у них были гораздо более срочные преступления.

Однако Глории было не по себе, когда она знала, что ее больная бабушка где-то там. Она представляла, как старушка прячется в каком-нибудь маленьком помещении целыми днями, как ночное животное, а потом выходит ночью, ползает по городу в одной лишь окровавленной ночной сорочке, откручивая головы разным домашним животным.

Знала ли ее бабушка, где находится дом Бенджамина?

Глория так не думала. В ее нелюбви к Бенджамину все же был и свой плюс.

Я собираюсь убить его. Ты знаешь это, не так ли?!

Больше всего ее беспокоило то, что Бенджамин, похоже, не воспринимал угрозу достаточно серьезно. О, он верил, что ее бабушка была сумасшедшей. И он всегда знал, что он ей не нравится. Но, учитывая то, что она сделала с котом Лиасов, ему следовало бы больше беспокоиться.

— У нас все будет хорошо, — заверил он ее.

Глория не была так уверена.

— К тому же у меня есть прививка от бешенства, — пошутил Бенджамин.

Глория слабо улыбнулась.

Но шли дни, а бабушки не было видно, и она начала немного расслабляться. Не сильно, но немного. Она по-прежнему не выпускала Джин из виду, каждое утро провожала ее до класса и приходила за ней пораньше после школы, хотя бабуля никогда не угрожала девочке. И она по-прежнему заставляла Бенджамина звонить ей с работы во время перерывов и обеда, а также постоянно держать ее в курсе его местонахождения. Но она начала позволять себе надеяться, что ее бабушка уехала навсегда.

Лучший сценарий? Старушка была мертва. Глория чувствовала себя ужасно, даже задумываясь о такой мысли, но это была правда. Это было бы идеально.

В четвертую субботу после их переезда, ровно через месяц после исчезновения бабушки, Глория проснулась с хорошим настроением. Чувство подавленности, которое обычно овладевало ею после пробуждения, не пришло, а чувство удовлетворения, вызванное вчерашним занятием любовью, все еще сохранялось. Вкусный запах вафель, доносившийся из кухни, заставил ее почувствовать себя...

Запах вафель?

Глория села, проснувшись, и только в этот момент поняла, что Бенджамина нет в кровати рядом с ней. Она сразу же увидела, что его нет и в ванной, и, не потрудившись одеться или накинуть халат, Глория бросилась в комнату Джин.

Она была пуста. Где ребенок?

— Джинни! — крикнула она. — Милая, отзовись!

— Я на кухне с бабушкой!

Чокнутая старуха здесь!

У Глории свело живот и пропал голос.

— Бенджамин! — позвала она хрипя. — Бенджамин!

У нее не было сил противостоять бабушке в одиночку, и она побежала по дому в поисках Бенджамина, но его нигде не было.

— Мамочка?

Был ли это страх в голосе ее дочери? Глория вбежала на кухню, где ее бабушка открыла вафельницу и клала вафлю на тарелку Джин. Она улыбнулась Глории.

— Тяжело просыпаешься, соня?

— Г... где Бенджамин? — спросила Глория с едва сдерживаемыми эмоциями. Она поняла, что в голосе ее дочери не было страха. Девочка думала, что все было нормально.

Джин выглядела озадаченной.

— Кто такой Бенджамин? — Она повернулась к своей бабушке, и старушка пожала плечами в знак и своего замешательства.

Но Глория встретила взгляд своей бабушки и поняла, что та знает.

— Мы живем в его доме, — сказала Глория своей дочери.

— Нет, это наш дом!

Она чувствовала себя странно, как будто мир вокруг нее смещался. Голова закружилась.

Снова.

Бенни! Она вдруг осознала что знает это имя. Это ее мертвый сын. Он утонул...

Глория попыталась прояснить ситуацию.

— Да, — сказала она Джин, — но раньше это был дом Бенджамина. Помнишь? Мы жили с бабушкой на Патнэм-стрит? Потом мы с тобой и Бенджамином переехали сюда?

Джин была искренне озадачена.

— Я не знаю Бенджамина. Я никогда не встречала никого по имени Бенджамин! И мы всегда жили в этом доме. Мамочка, что с тобой?

— Может, тебе просто приснился плохой сон, — сказала Глории ее бабушка. — Почему бы тебе не присесть? Я приготовлю тебе вкусные Венские вафли.

— Я не хочу никаких чертовых вафель! Я хочу, чтобы ты убралась отсюда!

Глория кричала и размахивала руками.

Джин разрыдалась.

Ее бабушка улыбнулась и произнесла абсолютно спокойным и ровным голосом:

— Нет такой проблемы, которую не могли бы решить вафли с кофе.

Первым побуждением Глории было утешить дочь, но она не позволила себе отвлечься. Она указала на свою бабушку.

— Я звоню в полицию!

— Зачем? — невинно спросила старушка.

И почему-то оказалось, что полиция не искала ее бабушку. Когда Глория сразу после этого позвонила Лиасам, они тоже выглядели растерянными и понятия не имели, о чем она говорит, утверждая, что у них никогда не было кошки.

Что здесь происходило? У Глории еще сильней разболелась голова, и она чувствовала себя совершенно ошеломленной. Она знала, что не сходит с ума, и знала, что ее бабушка обо всем знает, но каким-то образом весь остальной мир вокруг них изменился.

А Бенджамина не существовало вовсе! Все ее фотографии с ним, в рамочках по всему дому и даже на телефоне, исчезли. Все его записи в их общей адресной книге тоже испарились, а когда Глория попыталась позвонить его родителям, телефон издал серию высоких дрожащих гудков, и заранее записанный голос сообщил ей, что набранный ею номер не обслуживается или не существует. Быстрый поиск в Интернете не выявил ни одного имени, совпадающего с именами Бенджамина или его родителей.

Может быть, у нее опухоль мозга, подумала Глория, и хотя она не могла вспомнить никаких подробностей, она поняла, что такая мысль приходит ей в голову не в первый раз.

Может, у нее действительно была опухоль мозга. Отсюда и все странности?!

Несмотря на сильные воспоминания и еще более сильные чувства, эмпирические данные говорили Глории, что страхи ее бабушки беспочвенны, но даже если то, что, как она думала, произошло, на самом деле не произошло, Глория все равно чувствовала необходимость забрать Джин подальше от пожилой женщины. Хотя это было легче сказать, чем сделать. Завтра Джин нужно будет идти в школу и делать домашнее задание по математике. Самой Глории нужно было бы идти на работу. Не говоря уже о том, что если они с дочерью куда-нибудь уедут, попытаются скрыться, бабушка позвонит в полицию и заявит, что она нестабильна и подвергает Джин опасности, и это заявление, вероятно, покажется убедительным и правдоподобным.

Она глубоко вздохнула...

... сейчас же лето! Может и вправду что с головой? Джин не нужно было ходить в школу, а Глория была в начале своих обычных двухнедельных каникул. Как такое можно забыть...

Ее бабушка не могла вызвать полицию только потому, что Глория взяла свою дочь в поездку — так обычно поступали матери-одиночки на каникулах.

Глория понятия не имела, как изменился мир, но она поняла, что это произошло... и ей придется принять это. Эта новая реальность принадлежала ей, как и всем остальным, и хотя она понимала, что всего несколько секунд назад все было не так, теперь все было так, и она была полна решимости воспользоваться ситуацией.

Где сейчас была ее бабушка? Глория задумалась на мгновение. Это было после обеда, так что она была в своей комнате и дремала, как обычно делает это после обеда. А Джин? В доме своей подружки Сьюзен. Отлично! Если в этой реальности все так и есть, то пора действовать!

Двигаясь быстро и тихо, Глория достала из шкафа единственный чемодан, наполнила его одеждой для себя и Джин, взяла немного закусок и воды в бутылках, несколько книг для чтения, проверила бумажник в своей сумочке, чтобы убедиться, что у нее есть все кредитные карты,а также немного наличных денег на расходы, написала короткую записку, объясняющую, что они вдвоем отправляются в короткое путешествие, и вышла из дома.

Дом Бенджамина?

Она оглядела строение с улицы. Это точно дом ее мужа, которого почему-то помнит только она одна.

Она тихо закрыла за собой дверь, не потрудившись запереть ее, и решительно села в машину. Через несколько минут и пару перекрестков Глория была у дома Сьюзен, где и забрала Джин. Только когда они выехали на шоссе, ведущее на север, она сказала дочери, что они едут в небольшой отпуск.

— Мы должны забрать бабушку! — воскликнула Джинни.

— Бабушка не поедет с нами. Она останется дома и позаботится о вещах, пока нас не будет.

— Но...

— Она старая и усталая. Она не хочет отправляться в путешествие сейчас.

— Но мы можем позвонить ей! Вдруг она передумала.

— Конечно, конечно, — сказала Глория и тайком полезла в сумочку на сиденье рядом с ней, чтобы убедиться, что ее телефон выключен. Она не хотела, чтобы ее бабушка позвонила и попыталась выяснить, куда они так срочно уехали.

А куда они уехали?

Она сама не знала, но какой-то внутренний навигатор подсказывал ей дорогу на север, и она поехала именно в этом направлении.

К счастью, в машине было спутниковое радио, так что их станции не заглохли за Грейпвайн, и постоянный поток детской музыки развлекал Джинни. Через некоторое время, устав от пейзажей, Джин спросила, можно ли ей воспользоваться маминым телефоном, чтобы поиграть в игру, но Глория сказала ей, что телефон нужно держать выключенным и заряженным на случай проблем с машиной. Однако у них были книги, и Джинни порылась в сумке с книгами в пространстве между ними, с радостью обнаружив там не только вторую книгу о Гарри Поттере, которую она сейчас читала, но и парочку других.

Они остановились на ночевку в гостинице "4 Сезона" на обочине шоссе во Фресно. В номере, пока Джин лежала на одной из двух кроватей, переключая каналы телевизора, Глория впервые с момента их отъезда включила телефон. Как она и предполагала, бабушка оставила множество сообщений — двенадцать, если быть точным, — и Глория выключила телефон, не прослушав ни одного из них.

Каков был ее план на завтра? Она не знала, и ей было все равно, а незнание и отсутствие заботы почему—то делали ее счастливой. Она пощекотала пальцы ног Джин.

— Пойдем, лентяйка. Давай что-нибудь поедим.

Через дорогу от отеля была пиццерия, и они заказали две колы и пиццу с оливками, но когда в пиццерию ворвалась девичья футбольная команда, и захватила три столика и начала шумно кричать друг на друга, Глория спросила, можно ли взять еду на вынос. Они ели в своей комнате, смотря "Вилли Вонка и шоколадная фабрика" — фильм, который они оба видели миллион раз, но от которого никогда не уставали, — по местному каналу с большим количеством рекламы.

Утром они проснулись поздно, съели неторопливый завтрак, а затем продолжили путь.

— Куда мы идем? — спросила Джин.

— Увидишь, — загадочно сказала Глория, но правда заключалась в том, что она сама не знала. Хотя у нее в голове не было пункта назначения, ей казалось, что она куда-то направляется, и вместо того, чтобы последовать своим обычным инстинктам и зайти в Интернет, чтобы получить конкретные указания на конкретное место, она просто поехала на север, сворачивая с шоссе, когда казалось, что это необходимо, по все более мелким дорогам, которые, как ей казалось, вели к тому месту, где она хотела бы оказаться.

Поздним вечером, проехав через ряд маленьких предгорных городков, многие из которых, как сказала бы ее бабушка, были не более чем просто широким местом на дороге, они въехали в город с невероятным названием Хиксвилл. Хотя Хиксвилл и был небольшим, в нем, по крайней мере, были заправки и продуктовые магазины, торговый центр и мотель, а также несколько ресторанов.

— Мы останемся здесь на ночь? — с сомнением спросила Джинни. Сегодня во время поездки она была немногословна; на самом деле, Глория не была уверена, что кто-то из них произнес хоть слово после обеда.

— Может быть. — Глория притормозила машину и огляделась. Ей и в голову не приходило, что они могут переночевать в этом городе, но теперь, когда ее дочь упомянула об этом, это казалось подходящим местом для остановки.

— Почему бы нам не выйти и не размять ноги, — предложила она.

Глория припарковалась на стоянке небольшого торгового центра, в котором находились "Долларовое дерево", пончиковая, закрытая контора по продаже недвижимости и хозяйственный магазин. После долгого пребывания в машине ее ноги свело судорогой, и она почувствовала, что снова может ходить. Джин тоже двигалась медленно, как будто не привыкла стоять на ногах.

В обычном случае, полагала Глория, они вдвоем заглянули бы в один из магазинов или зашли бы в ресторан, чтобы перекусить, но ее взгляд отклонился от того, что считалось центром Хиксвилла, и обратился к открытому участку гранитной скалы на поросшем лесом склоне холма в дальнем конце Главной улицы. Она видела этот вид раньше, но во сне или наяву, сказать не могла. Однако он казался ей знакомым. Весь город казался знакомым, и Глория поняла, что чувствует себя здесь комфортно, как дома. Словно прожила тут всю свою жизнь. Которую, правда не помнит.

Взяв Джин за руку, она прошла мимо мексиканского ресторана (тоже знакомого) и дошла до перекрестка, где свернула налево на узкую асфальтированную дорогу. В городке было не так уж много места — он был едва шире своей Главной улицы, — а то, что было, выглядело именно так, как и следовало ожидать от места под названием Хиксвилл, но это было лишь поверхностное наложение на землю скрытой красоты. Проходя мимо шиномонтажной мастерской, где на сломанном стуле сидел без рубашки лысый мужчина, лицом к дороге, Глория почувствовала себя женщиной, которая раздумывает над покупкой дома, обращая внимание не на его убогую внешность, а на костяк строения, находящегося под ним. А у Хиксвилла были хорошие кости. Она знала это. Она чувствовала это.

Они миновали шинный двор и теперь находились перед пустырем. Сзади участка росли высокие деревья, а перед ними стоял небольшой деревянный сарай, размером чуть больше флигеля. Когда она смотрела на участок, ее охватило чувство удовлетворения. Странные, разрозненные мысли пронеслись в ее голове: Здесь должно быть еще шесть деревьев. Я хочу снять обувь и почувствовать траву на ногах. Там, где сейчас шинный двор, раньше был пруд.

Словно в оцепенении, Глория шла по узкой грунтовой дорожке через пологий участок к сараю. Она все еще держала Джин за руку, но ни одна из них не сказала друг другу ни слова с тех пор, как покинула главную улицу, и почему-то в этом не было ничего необычного.

Из открытого дверного проема небольшого здания вышел мужчина, пожилой человек с волосами цвета соли и перца и кустистыми седыми усами, одетый в синий деловой костюм.

— Вы Глория Джеймс? — спросил он.

Ее первым побуждением было бежать, но она остановила себя, внезапно одолеваемая странным и дезориентирующим ощущением, что она уже делала это раньше, что это не первый раз, когда она была здесь, и не первый раз, когда она пыталась убежать от этого человека.

Кто эти люди?

За первым из них из дверей сарая вышли другие мужчины в костюмах.

Глория посмотрела вниз на Джин... и ее дочери не было. Ее правая рука была сжата в кулак и ничего не держала. Она должна была бы запаниковать, но вместо этого чувствовала странное спокойствие, облегчение. Даже исчезновение Джин казалось отголоском чего-то, что уже происходило ранее. Стойкое чувство дежавю.

Она стояла на месте, лицом к приближающимся мужчинам.

Мужчины. Разного возраста и комплекции.

— Кто вы?! — потребовала она. — Отвечайте!

— Вы Глория Джеймс? — Мужчина с усами — Рассел, подумала она. Его зовут Рассел — прищурился на нее. — Ваши волосы выглядят по—другому.

— Кто вы? — снова потребовала она объяснений.

— Мы — те, кто верит в вас, — сказал он.

Что-то подсказывало ей, что она не хочет больше ничего слышать. Она отвернулась от них, и в ее периферийном зрении что-то замерцало.

— Нет! — закричал Рассел. — Только не снова!

(обратно)

Глава двадцать третья

Бенджамин.

Глорию охватила почти невыносимая радость, когда она взглянула на его лицо. Казалось, она не видела его много лет, хотя она знала, что прошло менее получаса с тех пор, как он пошел в магазин за закусками для вечеринки. Обняв его за шею, она поцеловала его, поцеловала с открытым ртом, как новобрачные, а не так, как принято у них.

— Привет, — сказал он, смеясь. — Что это значит? Я теперь всегда буду ходить за чипсами.

Она обожала его смех.

— Ничего. Я просто хотел показать, как сильно я тебя люблю.

— Ты ведешь себя странно, — сказал он. — Ты же знаешь об этом?

В дверь позвонили — начали прибывать первые гости, и Бенджамин вышел поприветствовать их. Это были Лукас и Джин, несущие бутылку дешевого вина, которая так и осталась непочатой, хотя оба уже были слегка навеселе, а за ними быстро последовали Пол и Мика, чьим вкладом в угощение была одна маленькая банка арахиса "Плантерс". Слава Богу, Бенджамин пошел за дополнительной закуской.

К счастью, остальные гости принесли полноценные блюда, которые им были заказаны, и как только все пришли, Глория поставила всю еду и напитки на стол в столовой.

— Угощайтесь, — сказала она всем и радостно развела руки, демонстрируя добродушие.

Она смотрела, как их друзья накладывают на бумажные тарелки чипсы, тамалес и макароны с сыром. Этот мир был для нее новым. Казалось, что она прожила здесь всю жизнь, что она знает этих людей много лет, что этот дом был ее семьей с самого детства, но Глория понимала, что это не так. У нее была полупамять о других домах, других людях, братьях и сестрах, сыновьях и дочерях, родителях, бабушках и дедушках. Некоторые впечатления были не очень приятными, но другие были приятными, и в ее сознании все смешалось в одну хаотичную мешанину. Только Бенджамин оставался ясным, и, глядя на него, она поняла, что именно из-за него она здесь.

Ей нужно спасти его.

(обратно) В этой жизни Глория думала, что у них с Бенджамином были тяжелые времена — он изменил ей? Изменяла ли она ему? — Но что-то подсказывало ей, что это обманчивое воспоминание. Она должна была думать, что они были в разрыве, хотя это не обязательно было правдой. Почему так произошло, она понятия не имела, но тот факт, что она могла видеть этого человека на сквозь, давал Глории надежду.

Бенджамин прошел мимо с напитком в руке, коснувшись ее плеча, молчаливой скороговоркой напомнив, что она должна общаться с гостями, чтобы убедиться, что все хорошо проводят время. Он направился к шумной компании мужчин, тусовавшихся на кухне, и Глория пошла в противоположном направлении, в гостиную к дамам.

Жан, который переживал какую-то фазу нью-эйджизма, говорил с Микой о конвергенции.

— Например, два первых в мире парка развлечений — Буэна-Парк и Диснейленд — были построены здесь, в округе Орандж, двумя людьми по имени Уолтер. Разве это не удивительно? Вот почему я не верю в совпадения, почему я считаю, что судьба, Бог, Вселенная, как бы вы это ни называли, собираются вместе в определенных местах в определенные моменты времени, чтобы сделать так, чтобы произошло то, что должно произойти.

Глория тоже не верила в совпадения. Но она не хотела говорить об этом с Жаном. Заметив, что его подслушивают, Жан вежливо улыбнулся, тогда обе женщины переглянулись, и Глория с улыбкой пошла дальше.

Рядом с пианино группа из трех мужчин слушала, как напыщенный друг Бенджамина Рон вещал свою речь:

— Я посмотрел "Лоуренса Аравийского" режиссера Дэвида Линча, когда мне было десять лет, и я думаю, что это идеальный возраст. Я ничего не знал о геополитике, понятия не имел, где находится Аравия или что-либо о Ближнем Востоке. Все это было для меня экзотикой, как чужая планета. Даже британская культура в начале, которая должна была удерживать меня на земле, была экзотической, и это лучший способ увидеть такой фильм — без привязки, без предубеждений, без лишних рассуждений.

Никаких привязанностей, никаких предубеждений. Именно так она себя и чувствовала, и тот факт, что каждый встречный разговор, казалось, имел отношение к ней, конкретные связи с ее жизнью, заставил Глорию задуматься, не является ли вся эта вечеринка искусственной конструкцией, созданной для ее блага.

Но кем?

Разговор справа от нее между незнакомыми Глории мужчиной и женщиной привлек ее внимание.

— В обеденный перерыв я пошла в антикварный кружок в Орандже, — рассказывала женщина, — и знаете, что они продавали в одном из магазинов?

— Что?

— Корзину для какашек Боба Хоупа[7].

Мужчина рассмеялся.

— Что это за "корзина для какашек"? Горшок?

— Я не знаю, но так было написано на табличке. Я предполагаю, что это было что-то, чем он пользовался, когда был стар, может быть, у него было недержание...

— Вы действительно думаете этот... сосуд, вместилище, что оно принадлежало Бобу Хоупу? Он жил в Палм-Спрингс. Как его горшок мог оказаться в Орандже? — Мужчина покачал головой. — По-моему, это похоже на аферу. Как он выглядел?

— Это было обычное пластиковое ведро. Не думаю, что оно было таким уж старым. Похожие можно найти в любой деревне.

— И они выдавали его за "корзину для какашек Боба Хоупа"? — Он не мог перестать смеяться. — Чертовы гении!

Наконец-то разговор, который не имел никакого значения и вообще не имел к ней отношения. Глория вздохнула с облегчением. Возможно, ни один из разговоров не имел к ней никакого отношения, и ей только показалось, что между ними есть связь. Это было возможно. Более чем возможно. Она ориентировалась в мире, который был одновременно новым и старым, знакомым и незнакомым. Непременно должны были быть моменты диссоциации.

Однако она была уверена в своей цели. Ей нужно было защитить своего мужа. Кто-то, где-то и когда-то должен был преследовать Бенджамина и попытаться убить его, и хотя она не думала, что это кто-то из их гостей, угроза могла исходить от любого. И ее работа заключалась в том, чтобы быть бдительной и следить за тем, чтобы ее мужа не убили. Снова.

Таким, каким он был раньше он уже не будет.

Что заставило ее так думать? Глория не была уверена, но она верила в это до конца. Его убили, и она была там, и хотя она не помнила ничего конкретного, эмоциональное воспоминание о его потере навсегда осталось в ее памяти.

Внезапно она больше не хотела быть на этой вечеринке. Она почувствовала клаустрофобию, и мысль о том, что следующие несколько часов ей придется вести пустую болтовню с этими людьми, которых она знала/не знала, наполнила ее ужасом. Отстранившись от пары, которая только что подошла поговорить с ней — Тиш и Хосе Рамирес, — Глория прошла в главную ванную комнату и заперлась там. Их спальня и ванная были недоступны для гостей, поэтому, пока она оставалась там, ее не беспокоили.

Сев на закрытую крышку унитаза, она опустила руки вдоль тела, глубоко дыша. Вечеринка только начиналась, и она не могла прятаться здесь вечно, но, по крайней мере на данный момент, было приятно оказаться вне водоворота событий. Перед глазами промелькнули комнаты в предыдущих ее домах: хорошо обставленная кухня в стиле яппи с островом в центре, маленькая узкая ванная комната, детская спальня с двумя кроватями для мальчиков. Она узнала и вспомнила их все, хотя и не была уверена, что все они принадлежали одному дому и одному миру.

Глория смотрела в потолок. Ей следовало взять с собой книгу, журнал или телефон. Как бы то ни было, она начала беспокоиться о том что ее потеряли, и когда она посмотрела на часы, ожидая, что прошло не менее сорока пяти минут, то с удивлением обнаружила, что прошло только десять минут. Терпеть незваных гостей уже не казалось таким обременительным, и Глория проверила свое лицо в зеркале, уложила волосы и вернулась на вечеринку, где ей, в конце концов, очень понравилось. К тому времени, когда ушли последние гости — Лукас и Жан, как оказалось, — странное чувство неловкости, казалось, прошло.

Было приятно, что Бенджамин был предоставлен сам себе, и хотя сначала он был немного отстраненным...

Изменял ли он ей? Изменяла ли она ему?

...он быстро раскрепостился, и вскоре они уже были спокойны друг с другом, смеялись и шутили, как раньше, когда убирали беспорядок после вечеринки, оставленный их друзьями.

— Ты не заметил ничего странного сегодня вечером? — спросил Бенджамин, отнеся мусорный мешок, наполненный пустыми бумажными тарелочками и стаканчиками, в гараж.

— Например?

— Никто не говорил о своих детях. Обычно все говорят о своих детях. Но здесь все как будто заранее решили даже не поднимать эту тему.

— Ха, — сказала Глория. — Точно.

— Не только это странно, но и не было никаких настоящих личных разговоров. Ты заметила? Я заметил это примерно после первого часа. То есть, это была вечеринка, а не терапевтический сеанс, и я не ожидал, что все станут Моррисом Альбертом[8], но это было странно, понимаешь? Как будто это была фальшивая вечеринка, и люди просто играли роли, которые они должны были играть, вместо того, чтобы быть теми, кто они есть на самом деле. Не то чтобы мне не было весело, — быстро добавил он. — Я не это имел в виду. Это была отличная вечеринка. Это было просто... странная встреча. Не живая, совсем.

Что было странно, поймала себя Глория, так это упоминание Морриса Альберта. Бенджамин родился в 1982 году. В начале 1970-х годов Альберт был легко слушаемым "чудом на один хит" с песней "Feelings". Откуда ее муж вообще мог знать об этом? Он никогда не был большим ценителем музыки. Почему он упомянул об этом вскользь в таком непринужденном разговоре? Почему он решил, что она знает, кто такой Моррис Альберт?

А кстати, почему она знала, кто такой Моррис Альберт?

Глория родилась в 1984 году.

Она снова почувствовала себя не в своей тарелке. Может быть, вечеринка была фальшивой. Может быть, все это было подделкой. Может быть...

— Глория?

Она посмотрела на него грустными глазами.

— Да?

Он казался растерянным.

— Ты задумалась? Я имею в виду... что если они просто были вежливы, понимаешь? Мы пытались, и я знаю, что мы не афишировали это, но ты, наверное, рассказала своим друзьям, а я, возможно, упомянул об этом Полу... Может быть, они просто не хотели, не знаю, ранить наши чувства или заставить нас чувствовать себя плохо, или втираться в доверие, или что-то еще...

Пытались ли они завести ребенка?

Глория поняла, что попытки были, и пока они не добились успеха, и это положение дел тяготило Бенджамина. Ее захлестнула волна сочувствия и сострадания, чувство эмоциональной защиты по отношению к мужу, и она, запихнув использованные салфетки, которые собирала, в мусорное ведро у себя под боком, обняла его так крепко, как только могла. Твердость его тела была теплой и успокаивающей, и ее снова охватила почти всепоглощающая любовь к нему. Она потянулась к нему между ног, обхватила его и с удовлетворением почувствовала возбуждение.

— Почему бы нам не завести детей?

— Сейчас? — Он оглядел все еще грязную кухню и раковину полную посуды.

— Сейчас, — сказала она и потянула его вниз на грязный пол. — Прямо сейчас!

****

Они работали на разных работодателей в разных городах, хотя она знала, что в других мирах, которые она почему-то частично помнила, в другое время, это было не так. Он был супервайзером по компьютерным операциям в фирме, которая производила резиновые коврики для пола и имела штаб-квартиру в Ирвине. Она преподавала сестринское дело в Калифорнийском университете в Бреа.

Бенджамин уже встал и завтракал, когда она проснулась — это был их обычный распорядок дня; он должен был проснуться раньше, потому что ему нужно было ехать дольше, а она жаждала поспать подольше, — и Глория быстро натянула нижнее белье и облачилась в халат, желая увидеть его, прежде чем он уйдет. Он удивленно поднял голову, когда она вошла в кухню.

— Я думала, ты собирался поспать подольше. — Он улыбнулся, почти застенчиво. — После прошлой ночи.

Смеясь, она обняла его.

— Я просто хотела увидеть тебя, прежде чем ты уйдешь.

— У меня опять вечерняя смена. Дэвид все еще не вышел, поэтому мне приходится запускать все резервные копии самому. Я не вернусь домой после одиннадцати или около того.

— Я подожду, — сказала она. — Не переживай.

— Я надеялся, что ты это скажешь. — Он взглянул на настенные часы над плитой. — Стоп. Я лучше причешусь и оденусь.

Он быстро допил кофе, поцеловал ее и поспешил в спальню.

Глория отошла к раковине и уставилась в окно на соседний дом Ченов. Китайская семья переехала всего месяц назад, но уже успела перекрасить дом и благоустроить передний и задний дворики. Должно быть, у них есть деньги. Рука Бенджамина коснулась ее плеча, и она подпрыгнула от неожиданности.

— Мне нужно идти, — сказал он. Но увидев испуг, улыбнулся самой широкой улыбкой, — Все хорошо?

Что?

Он был полностью одет, лицо выбрито, волосы причесаны, а в руке у него был портфель. Она могла бы поклясться, что смотрела на улицу всего несколько секунд, но, взглянув на часы, увидела, что прошло целых пятнадцать минут. Как такое возможно?

Бенджамин поцеловал ее в губы, затем в лоб.

— До вечера, — сказал он. — Помни, я буду поздно!

— Я буду здесь.

Она пошла с ним к двери, помахав на прощание рукой, и не закрыла ее, пока он не выехал с подъездной дорожки и не скрылся из виду. У Глории был еще час до отъезда, достаточно времени, чтобы позавтракать, принять душ и собраться, если только она не впадет в бредовое состояние или не перескочит по временому контитиуму.

Что это было, черт возьми? Какого дьявола происходит с ее жизнью?

Она была уверена, что никогда раньше не испытывала ничего подобного, и, возвращаясь на кухню, почти боялась выглянуть в окно, опасаясь, что провал времени может повториться. Однако в качестве проверки она все же выглянула в окно и почувствовала облегчение, когда увидела дом Ченов, затем обернулась, чтобы посмотреть на часы, и увидела, что прошло всего несколько секунд.

Немного расслабившись, она приготовила себе тосты и апельсиновый сок, проверяя по телефону новости, пока ела. В глубине души ее не покидала мысль, что сегодня утром в доме что-то изменилось, что что-то в нем изменилось за ночь. Она понятия не имела, что навело ее на эту мысль и какие аспекты их дома могли быть изменены, но эта мысль не давала ей покоя, и, оставив недопитый апельсиновый сок на кухонном столе, она медленно переходила из комнаты в комнату, ища что-нибудь, что казалось странным или неуместным.

Она нашла это в коридоре, между комнатой для гостей и комнатой отдыха.

Шкаф! Большой, внушительный и почему-то пугающий.

Это было странно. Глория не могла вспомнить, чтобы видела этот шкаф раньше, но вот он здесь, и даже когда ее взгляд остановился на закрытой двери, она почувствовала, что отступает от нее. Ей не нравилась эта дверь. Деревянный прямоугольник казался ей тревожным, латунная ручка слишком блестящей, петли слишком выцветшими. Даже размер двери был нестандартным, более тонким, что казалось пропорционально неправильным, и Глория задалась вопросом, для чего мог быть предназначен такой узкий шкаф и почему он должен располагаться посреди коридора. Ее одолевало убеждение, что она не замечала его раньше, потому что его здесь раньше не было.

Как она вообще узнала, что в коридоре есть шкаф?

Потому что она его сделала.

Дом казался невероятно тихим. Она пожалела, что не включила радио на кухне или телевизор в гостиной. Ей хотелось, чтобы Бенджамин был здесь. Тишина усиливала тот факт, что она была совершенно одна, и Глория подумала о том, чтобы просто одеться и пойти на работу, но ей нужно было принять душ, и хотя она могла запереть ванную, она никак не могла поставить себя в такое уязвимое положение, не заглянув сначала за эту ужасную дверь.

Звук, с которым мистер Чен прощался со своей женой в соседнем доме, вернее прямо в саду, их голоса, слабые, но отчетливые, заставили ее почувствовать себя не такой одинокой и придали Глории мужества, в котором она так нуждалась. Собравшись с силами, она вдохнула воздух, шагнула вперед, взяла в руку слишком блестящую ручку дверцы огромного шкафа и повернула.

За дверью была...

... была пустота. Шкаф оказался пустой, но пустой неприятно, как будто все, что хранилось в этом маленьком пространстве, было поглощено, съедено этим маленьким пространством. Здесь не было верхнего света, вообще никакого света не попадало, но замкнутое пространство было настолько маленьким, что Глория могла видеть все отчетливо. Да и смотреть было не на что: три узкие белесые стенки и странный наклонный потолок, из-за которого казалось, что шкаф был сделан под лестницей.

Глория закрыла дверь, отступив назад. Ей не нравился этот шкаф, не нравилось, как он выглядит, не нравилось, где он расположен, не нравилось, что он вообще существует. И его пустота пугала. Ей было любопытно узнать, знает ли об этом Бенджамин, и она почти поддалась искушению позвонить ему, но внезапно ее охватила уверенность, что шкаф именно этого и хочет. Она представила, как Бенджамин отвечает на звонок, мчась на скорости по автостраде, затем попадает в аварию и погибает в страшной автокатастрофе.

Глория вернулась на кухню, взяла один из стульев со стола и вынесла его в коридор. Она подставила стул под дверную ручку шкафа, чтобы дверь была закрыта. Там ничего не было, но если бы и было, оно не смогло бы выбраться, и эта ненужная предосторожность заставила Глорию почувствовать себя немного спокойнее. Хотя со стороны, в этом Глория была убеждена, она выглядела как полная дурочка.

Она быстро приняла душ (в главной ванной комнате, заперев дверь в спальню и в ванную), быстро собралась и выехала на десять минут раньше. Сев в машину, она поняла, что не только забыла взять с собой обед, но и не убрала крошки от завтрака с кухонного стола. Когда она вернется, там наверняка будут муравьи, но в данный момент это казалось не столь значительным, и она выехала из подъездной дорожки на улицу, решив, что сегодня купит обед в университетском фудкорте.

Это был не лучший вечер для Бенджамина, чтобы возвращаться домой поздно. После занятий Глория осталась в кампусе на рабочее время, затем по дороге домой зашла в "Вхоле Фудс", так как там была распродажа капусты и манго, но когда она вернулась в дом, там было темно. Что-то случилось с рубильником, поэтому весь свет был выключен. Ей очень не хотелось идти в дом одной, но никто из ее близких друзей не жил поблизости, и она не чувствовала себя комфортно, навязываясь кому-то из соседей. Ей хотелось, чтобы Бенджамин был здесь (ирония судьбы, ведь именно она должна была его защищать). Но поскольку его не было, она заставила себя открыть дверь и войти внутрь.

Первое, что она сделала, когда включился весь свет, это побежала и проверила шкаф. Он все еще был там, все еще пугающий своим видом и размерами, все еще совершенно пустой в той прожорливой манере, которая ее так беспокоила. Однако ее страх перед этим местом, казалось, ослаб. Оно ей не нравилось, но она не боялась его. Она могла сосуществовать с ним. Облегченная такой реакцией, она пошла в ванную, затем без происшествий прошла обратно через холл и направилась на кухню, где разогрела себе Lean Cuisine.

После ужина Глория вышла в гостиную. На самом деле ей нужно было сдать тесты, но она была не в настроении и пролистала список видеомагнитофонов, чтобы посмотреть, не записали ли они что-нибудь, что она хотела бы посмотреть. Комната вокруг нее была знакомой и незнакомой одновременно. Она помнила, как ходила в "Светильник плюс" и выбирала лампу, как покупала диван и кресло в "Икеа", как находила остальные предметы обстановки в разных магазинах и приносила их домой, но это определенно не была ее любимая гостиная. Это был ее вкус, но версия ее вкуса, а не та, которую она предпочитала.

Ее взгляд остановился на стене над телевизором. Рядом с антикварной вешалкой, которую они нашли во время медового месяца в Монтерее, висел карандашный набросок в рамке, изображавший маленькую хижину с линией высоких сосен за ней. Они купили ее в галерее в Лагуна-Бич, вспомнила она, но... сейчас в ней было что-то другое. Подойдя вперед и прищурившись, она внимательнее вгляделась в картинку.

Справа от маленькой хижины стояла маленькая фигурка.

Раньше на рисунке не было ни одной фигуры! Это точно. Вернее, Глория так думала.

Она была почти слишком маленькой, чтобы разглядеть ее, и Глория пошла в соседнюю комнату, стала рыться в среднем ящике стола, отодвигая карандаши, ручки и скрепки, пока не нашла увеличительное стекло, которое иногда использовала для чтения мелкого шрифта на купонах. Поднеся лупу к фотографии и двигая ее, пока фигура не оказалась в фокусе, она наконец смогла разглядеть удивительно подробные детали крошечной формы. Это был мужчина, мужчина с длинными нечесаными волосами, одетый в деловой костюм и смотрящий на нее. Его глаза были дикими, в них было слишком много белого, и он улыбался — слишком широкой улыбкой, которая казалась хищной, ликующей и безумной одновременно.

Потрясенная, Глория отпрянула назад.

И увидел еще две фигуры, стоящие по другую сторону хижины. Две женщины.

Даже не используя лупу, она знала, что они тоже ухмыляются тем же ужасным образом, а в голове у нее звучал резкий безумный смех, сопровождающий эти ужасные улыбки.

Скрежет замка на входной двери заставил Глорию подскочить от страха. Ее бешено стучащее сердце грозило остановиться! Дверь открылась, и вошел Бенджамин, выглядевший усталым. Она поспешно обняла его, благодарная за его возвращение.

— Что происходит? — спросил он.

Между шкафом и рисунком, это был напряженный день, и хотя она не хотела рассказывать Бенджамину обо всем этом, Глория решила, что лучше всего будет быть открытой и честной. Она рассказала ему все, с самого начала, и когда она закончила, он рассмеялся.

— Серьезно, тебя испугал шкаф? — сказал он. — Он всегда там стоял. Я собирался превратить его в фотолабораторию, когда увлекся фотографией и все еще использовал пленку, и думал, что буду делать свои собственные отпечатки, помнишь? Поэтому все вещи от туды мы перенесли.

И вдруг она это вспомнила. Поэтому там так темно. Проявка фотокарточек — старое увлечение Бенджамина.

Как она могла забыть?

— Тогда почему мы его ни для чего не использовали? У нас есть весь этот хлам в гараже. Мы могли бы хранить некоторые вещи в большом шкафу.

Бенджамин пожал плечами.

— Я не знаю. А теперь дай мне посмотреть на эту фотографию, — Он подошел к стене и приблизил свое лицо к рамке. — Я ничего не вижу! Человечек?

— По обе стороны от хижины.

— Тут ничего нет, — сказал он ей. — Тебе это привиделось. Богатая фантазия.

Она не представляла себе этого, там что-то было, но Глория знала, что когда она посмотрит на рисунок, фигур уже не будет. И они исчезли. Она понятия не имела, почему это произошло и что это значит, но пережитое заставило ее насторожиться, и хотя ради Бенджамина она притворилась, что это, вероятно, результат усталости, она знала, что это не так.

— Ты прав, — солгала она. — сложный день.

— Я же говорил тебе. — Он быстро поцеловал ее. — А есть что-нибудь поесть? Я умираю с голоду.

(обратно)

Глава двадцать четвертая

У человека было много способов как умереть.

Глория постоянно находилась в состоянии стресса, беспокоясь о том, что может случиться с Бенджамином. Многие из ее страхов — большинство из них — были иррациональными и чрезмерными, нелепыми неправдоподобностями, которые не произойдут и через сто лет.

Но они все еще были возможны.

А если это окажется тот самый сто первый процент...

Когда Бенджамин утром выходил на улицу за газетой, он мог споткнуться о шланг, упасть лицом на тротуар и разбить себе голову, мгновенно умерев. Когда он ехал на работу, он мог попасть в аварию, врезаться в стоящий перед ним автомобиль и быть пронзенным насквозь рулевой колонкой своей машины. Его может обезглавить недостаточно закрепленная труба, слетевшая с кузова грузовика впереди на шоссе. На работе недовольный коллега может расстрелять весь офис. Он может стоять в пробке под мостом во время землетрясения, и мост может рухнуть, придавив его. Психически больной бездомный может ударить его трубой, пока Бенджамин дает ему доллар на еду. Обед в "Макдоналдсе" может стать последней каплей, которая вызовет у него сердечный приступ.

Она ничего не могла с этим поделать, поэтому чувствовала себя бесполезной и безнадежной. Но были другие, более очевидные и идентифицируемые угрозы, которые она могла предотвратить, и Глория сосредоточила свои силы на их пресечении.

Поэтому, когда Пол и Мика пригласили их в пятницу вечером в новый модный ресторан азиатской кухни, расположенный в Маленьком Китае, через дорогу от места, где в предыдущие выходные произошла перестрелка вьетнамских банд, Глория отказалась за них обоих. И когда они собирались перейти перекресток после того, как загорелся зеленый свет, а красный "Порше", мчавшийся по улице на большой скорости, не собирался снижать скорость, она схватила его за руку и удержала на месте, хотя он сказал:

— Не волнуйся. Он остановятся.

Машина не остановилась, и Бенджамин посмотрел на нее, широко раскрыв глаза.

— Ты... ты это видела! Этот придурок убил бы нас!

— Я знаю, — спокойно сказала она.

Но больше не было ни жутких картин, ни таинственных шкафов. Жизнь шла своим чередом, и если до вечеринки они переживали трудные времена, казавшиеся странно далекими, как будто она читала о них, а не переживала, то сейчас они перешли на новый золотой век, и она не могла припомнить, чтобы они так много времени проводили вместе с первого идиллического года их семейной жизни.

Глория не работала в День Древонасаждений, праздник, который, похоже, не отмечал ни один работодатель, кроме ее школы, и, свернувшись калачиком на диване, дочитывала последнюю книгу короля ужасов — Стивена Кинга, которую она купила несколько недель назад, но еще не успела открыть, когда Бенджамин позвонил с работы.

— Просто предупреждаю, — сказал он ей.

— Что это значит?

Ему нужно было поехать в Сиэтл на конференцию на все выходные.

Поездка? На самолете? Сама мысль об этом вызывает тревогу. Самолеты падаю достаточно часто и без злого рока нависшего над ее мужем!

— Ты не можешь, — сказала ему Глория.

Ее охватило чувство, очень близкое к панике, и он, должно быть, почувствовал это, потому что сказал:

— Я не один, со мной будет Лукас и Брэдли. И это всего на два дня, правда. Мы уедем в пятницу около полудня и вернемся в воскресенье около часа или двух. Это строго по делу. У нас даже не будет времени на неприятности.

Он, наверное, подумал, что она беспокоится о том, что он встречается с другой женщиной, но это было совсем не так.

Она знала это так же точно, как свое собственное имя. Это уже случалось раньше и должно было случиться снова, если она не сделает что-нибудь, чтобы остановить это.

— Послушай меня, — осторожно сказала она. — Помнишь, я говорила тебе, что отец Рона должен был умереть? Что мне это приснилось, что у него будет кислотный рефлюкс и он задохнется во сне?

Случилось ли это в этот раз или в прошлой жизни? Она точно не знала, но рискнула.

— Конечно, — сказал Бенджамин, и она вздохнула с облегчением.

— И как бы это сказать... мне приснился сон об этом. — Она говорила как можно ровнее, стараясь, чтобы ее голос отражал серьезность ее беспокойства. — Этот самолет разобьется. Все на борту погибнут. Если ты будешь на нем, ты умрешь тоже.

Он начал смеяться.

— Глор...

— ТЫ. УМРЕШЬ. Ты понимаешь? Я не хочу, чтобы ты садился в этот чертов самолет. Я не хочу, чтобы ты отправлялся в это путешествие. Я достаточно ясно выражаюсь?

Он определенно верил, что она верит, и это, без сомнения, было причиной того, что он не ответил. Глория могла только надеяться, что интенсивность ее реакции смогла убедить его не только в ее искренности, но и в обоснованности ее опасений.

— Соври про болезнь, — сказала она ему. — Заяви о предварительной встрече с онкологом. Сделай что-нибудь. Скажи, что твоя сестра выходит замуж, скажи, что моя мама неожиданно умерла. Но не садись в самолет.

— Это просто семинар, — слабо сказал он. — Меня выбрали...

— Мне все равно. Бенджамин ты слышишь меня?!

Они продолжили разговор, но она поняла что уже выиграла, и к концу разговора он пообещал ей, что откажется от поездки.

Глория положила трубку, но ее руки дрожали. Бенджамин был старшим в компании и занимал достаточно важную должность, чтобы пропуск семинара, даже обязательного, не повлиял бы на его карьеру. Так что в этот раз он сможет выкрутиться. Но как насчет следующего раза? Или еще одного раза? Будут другие ситуации, другие шансы для него погибнуть, и она должна быть бдительной и следить за тем, чтобы ее муж не впал в искушение, а был избавлен от зла. Как бы это ни было тревожно, Глория знала, что ей придется провести остаток жизни, защищая и оберегая его.

А это может быть сложно.

Бенджамин так и не рассказал ей, какой предлог он использовал, чтобы отказаться от поездки, но все выходные он благополучно провел дома с ней, а в воскресенье днем первым делом написал Лукасу, чтобы спросить, как прошел семинар. Хотя на самом деле причина сообщения была не в этом. Главная причина была в том, чтобы узнать, пережили ли они с Брэдли полет, и они оба пережили. Ни самолет, направлявшийся в Сиэтл, ни самолет, прилетевший из Сиэтла, не разбились.

Он указал ей на это лишь слегка покровительственно, но она знала, с той же уверенностью, с какой знала, что полет сорвется, что самолет разбился бы, если бы Бенджамин был на нем. Этого она никогда не сможет доказать, но она знала, что это правда, и тот факт, что ей удалось изменить результат, вселял в нее новую надежду.

Бенджамин был жив.

Они не смогли убить его.

Но кто они были? Она не знала.

В тот вечер она приготовила ему особый ужин, а затем устроила в постели то, что нравилось ему, а ей нет, чтобы дать ему понять, как высоко она ценит его жертву. Хотя на самом деле это была не жертва. Соответствие ожиданиям. Она ценила его послушание.

На следующий день после этого упал другой самолет, направлявшийся из Такомы в Сан-Франциско, в результате чего погибли все 175 человек, находившихся на борту, и параллели с ее предупреждением были достаточно близки, чтобы Глория была уверена, что она восстановила доверие к Бенджамину, чтобы он прислушался к ней в следующий раз.

Потому что следующий раз обязательно будет. В этом она была уверена.

Жизнь продолжалась своим странным дихотомическим образом, как будто она попала в эту жизнь откуда-то из другого мира, зная все о своем существовании здесь и сохраняя лишь случайные вспышки памяти о других временах и других местах. На работе она читала лекции по сестринскому делу, задавала задания и отвечала на вопросы, но у нее не было ощущения, что она должна что-то знать о сестринском деле. Она должна была быть кем-то другим, думала она, с другими навыками, другими интересами, другими знаниями. Даже в своем собственном доме, хотя она была знакома со всем, она чувствовала себя неловко, как будто это был не совсем ее дом и не совсем ее жизнь.

Только время, проведенное с Бенджамином, было правильным, и счастье, которое она испытывала, находясь с ним, делало все остальные неудобства стоящими того.

Глория все еще безуспешно пыталась забеременеть, и они решили отбросить график овуляции и просто заниматься этим каждую ночь, а не придерживаться привычного уклада. Участившийся секс улучшил настроение обоих — как там говорила Большая Мамочка в "Кошке на раскаленной жестяной крыше"[9]? Когда брак скалится, эти скалы обычно находятся в супружеской постели? — И это была эйфория, которая, как надеялась Глория, никогда не закончится.

Но в следующий понедельник они ужинали за просмотром вечерних новостей, как обычно, и она почувствовала странное напряжение в воздухе. Она положила вилку и изучала его, пока он ел свою лазанью.

— Ладно, что случилось? — спросила наконец Глория.

Он поднял на нее щенячьи глаза.

— Ничего. Почему ты спрашиваешь?

— Давай выкладывай, — сказала она. — Я тебя знаю.

Он колебался. И она с улыбкой отметила что интуиция ее не подвела и в этот раз.

— Бенджамин, — сказала она достаточно громко.

— Наверное, ничего страшного. Наверное, я просто устал. — Он горько рассмеялся. — Надеюсь, у меня нет опухоли мозга и чего-то подобного.

— О чем это ты?

— Сегодня... я видел своих родителей.

На мгновение они оба замерли. Глория почувствовала, как холодная дрожь пробежала по ее позвоночнику.

— Они стояли на углу, ожидая светофора.

— Может быть, это были два человека, похожие на твоих родителей?

— Возможно, так и было, — согласился он и пожал плечами.

— Но ты так не думаешь.

Бенджамин молчал.

— Я верю тебе, — тихо сказала Глория. — Я ожидала подобного.

— Но это не могли быть они. Они же давно мертвы!

— Так и есть. Ты знаешь, что это были именно твои родители. — Она сделала паузу. — Я тоже это знаю.

Они посмотрели друг на друга через стол.

— Что происходит? — спросил Бенджамин. — Тот самолет, на котором ты не хотела, чтобы я летел. Твоя история с рисунком и шкафом в прихожей. Потом восставшие с того света. Теперь твоя очередь признаться — ты что-то знаешь?

— Да особо не о чем рассказывать.

— Но ты что-то знаешь.

— Я не хочу, — сообщила она. — Я бы хотела ошибаться.

— Значит, твое поведение в последнее время было абсолютно нормальным.

Глория вздохнула.

— Нет. И да, я думаю, что происходит что-то странное, но я не знаю, что именно. Я просто знаю это, когда сталкиваюсь с этим.

— И ты действительно веришь, что я видел своих мертвых родителей? И теперь утверждаешь что это нормально.

Она посмотрела ему в глаза.

— Я люблю тебя.

— Не уходи от темы!

— ...

— Итак... — Он поднял руки в жесте беспомощности. — Что мне прикажешь делать? Искать их? Притвориться, что этого не было?

— Держи глаза открытыми и посмотри, не повторится ли это снова.

Бенджамин встретил ее взгляд.

— Ты действительно видела фигуры на том рисунке, не так ли?

Она кивнула.

— Есть что-нибудь необычное о чем я должен знать?

— Я буду внимательно смотреть.

— Но ты скажешь мне, если что-то увидишь?

Глория улыбнулась.

— Конечно.

Он протянул руку и она накрыла его ладошку своей.

Выключив телевизор, они сели за стол и разговаривали, пока заканчивали ужин, в основном о родителях Бенджамина. Его отец умер до их знакомства, но она немного знала его мать, которая тоже скончалась вскоре после свадьбы Глории и Бенджамина. Она казалась милой, простой старушкой, но в представлении Бенджамина это была холодная, самовлюбленная ведьма. Глория поняла, что, хотя она и знала о родителях своего мужа, на самом деле она их не знала, потому что рассказы Бенджамина о его семье всегда были поверхностными. Ей было известно довольно много случаев из его детства, но это были отдельные самостоятельные эпизоды, и, как оказалось, они не давали истинного и полного представления о том, через что ему пришлось пройти. Не имея братьев и сестер, которые могли бы отвлечь внимание, он был единственным объектом внимания своего озлобленного отца, который переехал в Калифорнию, чтобы работать в высокооплачиваемой аэрокосмической промышленности, но в итоге стал продавцом в хозяйственном магазине. Дэнни Джеймс издевался и эмоционально манипулировал своим склонным к творчеству сыном, заставляя его пойти в те сферы, в которые он когда-то стремился попасть сам, направляя Бенджамина на математические и естественные курсы в средней школе, добиваясь, чтобы он специализировался на компьютерных науках в колледже, и не одобряя, если его сын не пойдет по тем стопам, по которым он изначально собирался идти.

Его мать, тем временем, проводила больше времени, чтобы дать людям понять, что она хороший родитель, чем на самом деле быть родителем. Бессовестный социальный альпинист, она уделяла очень мало времени своему единственному ребенку и проявляла очень мало интереса к Бенджамину. Она следила за тем, чтобы он был сыт и одет, заботилась о нем, когда он болел, но в остальном он был предоставлен сам себе.

(обратно) — Я не верю в призраков или загробную жизнь, — признался как-то Бенджамин сидя в кресле. — Но ты права, я думаю, что видел именно своих родителей, и будь я проклят, если знаю, как такое возможно.

Он посмотрел на нее.

— Я знаю, что ты тоже не суеверна, но...

— Есть вещи, которые мы не понимаем, — мягко сказала она. — Вещи, которые, возможно, мы не можем понять. И я верю в судьбу.

Бенджамин вздохнул.

— Думаю, я тоже.

Они легли спать рано, оба были измотаны.

И проснулись от звуков людей, рывшихся в их вещах в другой комнате дома.

Глория чуть не закричала, но Бенджамин проснулся на несколько секунд раньше нее и приложил ладошку к ее губам. Она прислушалась к его предупреждению:

— Ш-ш-ш, — когда он осторожно стянул с нее одеяло и сел в постели. — Там кто-то есть!

Глория схватила его за руку, крепко сжав ее.

— Нет, не надо! — прошептала она. — Ты останешься здесь! Никуда не ходи!

Его собирались убить захватчики дома.

Бенджамин легко вырвался из ее объятий и встал.

— Позвони в 911, — тихо сказал он. — Я просто выйду и посмотрю, что к чему. Не волнуйся. Я не собираюсь делать глупостей.

Глория взяла беспроводной телефон с подставки на маленьком столике рядом с кроватью и последовала за ним, набирая три цифры. Гудки телефона показались ей необычайно громкими, но суматоха в гостиной, очевидно, перекрыла шум, потому что кто бы там ни был, он даже не приостановился.

— Девять-один-один, — сказала женщина-оператор. — Что у вас случилось?

Ее голос казался возмутительно громким, и Глория сильно прижала телефон к уху, пытаясь заглушить его.

— Кто—то вломился в наш дом, — прошептала она. — Они сейчас здесь!

— Я вышлю несколько офицеров. Ваше местоположение?

— Мы в спальне.

— Ясно. Я спрашиваю про адрес.

Глория быстро назвала номер дома и отключилась, не желая, чтобы злоумышленники услышали их приход.

А если диспетчер перезвонит что-бы что-то уточнить?

 Где-то на телефоне была кнопка выключения звука, но Глория не могла разглядеть ее в темноте, поэтому она засунула телефон между матрасом и пружинами у изножья кровати, а затем быстро на цыпочках последовала за Бенджамином в холл. Шум здесь был громче и явно доносился из гостиной. Казалось, что кто-то переворачивает мебель.

Она потянула за заднюю часть футболки Бенджамина.

— Прекрати! — приказала она ему, ее голос был очень низким, чтобы он мог его услышать. — Это безумие! Ты не герой.

Он махнул ей рукой и пошел дальше, остановившись в конце коридора и прижавшись к стене, чтобы заглянуть за край дверного проема. Глория сделала то же самое но с другой стороны. Синий свет спутникового телевидения и преломленный свет с крыльца, проникающий через квадрат матового стекла на входной двери, были достаточно освещены, чтобы они могли видеть, что происходит. Мужчина и женщина, работая в тандеме, громили комнату, опрокидывали столы, разбивали лампы, крушили стулья.

Это визитеры были... родители Бенджамина.

Он задохнулся от ужаса, узнав их, и того что они услышали. Оба остановились и резко повернулись в сторону прихожей: отец отпустил подушку, которую пытался порвать, а мать выронила из рук фотографию в рамке. Они были худыми и старыми, но по разрушениям, которые они произвели, было ясно, что они далеко не хрупкие. Не говоря ни слова, отец Бенджамина направился к дверному проему в холле, низко приседая в боевой стойке, руки сжаты в кулаки. Его мать стояла на месте и поразительно громко смеялась.

Глория вскрикнула, схватила Бенджамина за руку и потянула его обратно в спальню. Он был податлив, но двигался, без сомнения, ошеломленный увиденным. Ее охватил инстинктивный ужас до мозга костей, она была уверена, что на этот раз его точно убьют, и она не сможет его спасти, но под страхом ее мозг работал рационально. Ее разум уже каталогизировал предметы, пытаясь выбрать тот, который можно было бы использовать в качестве оружия.

Как это могло произойти? И почему? Даже если его родители вернулись к жизни (что не так уж невероятно, как должно быть), зачем им громить дом своего сына и пытаться напасть на него? Все это не имело никакого смысла, но она привыкла к тому, что все не имеет смысла, и как только они добрались до спальни, Глория закрыла и заперла дверь, все еще отчаянно оглядываясь по сторонам в поисках чего-нибудь, чем можно было бы защититься. Можно ли ударить его родителей по голове одной из ламп? Сделать старый трюк с автомобильными ключами в кулаках? Распылить флаконы духов в глаза?

Сквозь планки штор, закрывающих окно, пробивался попеременный красный и синий свет, и она с облегчением поняла, что это приехала полиция. Из коридора не доносилось никаких звуков, и на короткую секунду она позволила себе поверить, что его родители ушли, исчезли, или что там делают воскресшие мертвецы, но потом в дверь спальни стали колотить кулаками, его мама и папа искали вход.

— Уходите твари! — крикнула она.

Бенджамин, казалось, оправился от шока, потому что он стал колотить в дверь со своей стороны.

— Убирайтесь из нашего дома! Сейчас же!

Как полиция собиралась попасть внутрь? — Глория попыталась вспомнить, была ли открыта входная дверь.

Внезапно стук прекратился. Бенджамин, ободренный, отпер и открыл дверь, готовый противостоять родителям, но коридор был пуст.

— Полиция! — закричал мужчина со стороны дверного порога.

Глория последовала за Бенджамином по коридору, ожидая, что на них в любой момент могут наброситься. Но никто на них не напал, и они дошли до входной двери, которая была закрыта и заперта, и впустили офицеров.

Как родители Бенджамина попали в дом? Через кухонную дверь? Она проверила. Нет, она тоже была закрыта.

Может, они просто появились. А потом так же магическим образом исчезли.

Это не имело значения. Доказательств того, что они здесь были, было предостаточно. Ущерб, который они причинили, был реальным, и Глория надеялась, что полиция сможет снять отпечатки пальцев, которые подтвердят их личности.

Ни один из них не был настолько глуп, чтобы сказать полиции, что злоумышленники были мертвыми родителями Бенджамина, но, кроме этого, они рассказали о событиях в точности так, как они произошли, даже дали точные описания мужчины и женщины, которые совершили акт вандализма в их доме. Следующий час они провели, стоя рядом, наблюдая, как двое офицеров ищут улики, и отвечая на многочисленые вопросы.

Когда полиция уехала, было уже почти четыре часа утра, а Глория и Бенджамин стояли посреди своей разгромленной гостиной и смотрели друг на друга. Обычно они просыпались в шесть, чтобы собраться на работу, а это означало, что даже если они сейчас вернутся в постель, то смогут поспать еще только два часа. Однако никто из них не устал, и, не говоря друг другу ни слова, оба принялись наводить порядок.

— Я принесу щетку, — сообщил Бенждамин.

— А я мешки для мусора, — отзвалась Глория.

(обратно)

Глава двадцать пятая

Как его родители попали в дом? И главное — как они выбрались?

Вопросы снедали Глорию, потому что пока они оставались без ответа, пока она была уверена, что мама и папа Бенджамина могут появиться или исчезнуть где угодно и когда угодно, она не чувствовала себя в безопасности. Что, если бы они появились, когда она и Бенджамин спали, и зарезали их в постели? Что если они нападут на Бенджамина в его машине или на его работе? Она никогда не забудет выражение ненависти на лице отца Бенджамина, когда старик приближался к ним, низко приседая и сжимая руки в кулаки. Или ужасные звуки, которые издавала его мать, стоя в центре их темной разгромленной гостиной и гогоча, как сумасшедшая.

Глории было трудно сосредоточиться на работе и еще труднее спать. Все аспекты ее жизни страдали, и кто знает, как долго бы это продолжалось, если бы меньше чем через неделю она не нашла его родителей.

И убила их.

Она снова столкнулась с его матерью и отцом благодаря стечению обстоятельств. Одна из ее лучших учениц, Розарио Диас, осталась после занятий, чтобы обсудить промежуточный проект, и из-за этого опоздала на автобус. Хотя девушка жила всего в пяти милях от дома, идти пешком было далеко, и когда десять минут спустя, возвращаясь домой, Глория увидела, как Розарио идет по тротуару на людной улице и чуть не попадает под зигзагообразный электроскутер, она остановилась, чтобы предложить студентке подвезти ее.

Высадив благодарную Розарио у квартиры, которую она делила с матерью и братом, Глория попрощалась и уехала. Она ждала на светофоре, возвращаясь к своему обычному маршруту домой, когда на пешеходном переходе перед собой увидела маму и папу Бенджамина, протискивающихся между худым бездомным, который толкал перед собой свои вещи в коляске, и женщиной, имевшей жуткое и тревожное сходство с Томом Уайтсом[10]. К счастью, они ее не заметили, и после того, как свет переключился, Глория проехала перекресток, развернулась на парковке 7-ой и 11 и выехала на ту улицу, по которой они шли.

Они были единственными на тротуаре, двое других пешеходов ушли в другом направлении, и она припарковалась у обочины, чтобы не вызывать подозрений, наблюдая через лобовое стекло, как они дошли до конца квартала, перешли на другую улицу и пошли дальше. Когда они оказались достаточно далеко, она подъехала к следующему кварталу, снова припарковалась на обочине, и эта процедура повторилась еще дважды на этой улице, а затем еще трижды на боковой улице. К этому времени они оказались в довольно запущенном промышленном районе. Многие предприятия были либо закрыты на ночь, либо закрыты навсегда. Она не видела ни машин, кроме своей собственной, ни пешеходов, кроме родителей Бенджамина.

Куда они могли направиться?

Холодный голос в глубине ее сознания говорил ей, что они заманивают ее сюда, что они знают, кто она и чем занимается, и намеренно пытаются оставить ее одну в безлюдном районе.

Разумнее всего было бы позвонить в полицию и сказать, что она нашла людей, которые проникли в их дом, и теперь преследует их, сообщая полиции, где она находится, чтобы они могли забрать парочку безумцев.

Но она этого не сделала.

Не зная точно, почему, Глория продолжала следовать за родителями Бенджамина, не утруждая себя прятаться и притворяться, что паркуется, а просто медленно катилась за ними на расстоянии квартала или около того. Может быть, они видели ее, а может быть, и нет. Может быть, они знали, кто она, а может быть, и нет. На данный момент ей было все равно, и когда они начали переходить улицу перед ней, Глория резко ускорилась.

Вот почему она не позвонила в полицию.

Ее машина врезалась в пожилую пару на скорости пятьдесят миль в час. Она почувствовала удар, но подушки безопасности не сработали. Отец Бенджамина отлетел в сторону, врезавшись головой в тротуар и замер, а мама Бенджамина упала на землю; Глория почувствовала два резких толчка, когда машина переехала через нее.

Сердце бешено колотилось, она затормозила и посмотрела в зеркало заднего вида, а затем в боковое зеркало. Два тела лежали на улице, сломанные и неподвижные. Кровь сочилась и растекалась в лужу. Она быстро огляделась вокруг, чтобы посмотреть, нет ли свидетелей, но на дороге по-прежнему не было ни машин, ни пешеходов, и никто не выходил ни из одного из промышленных зданий, выстроившихся вдоль улицы.

Глория ни за что на свете не собиралась выходить из машины и проверять, мертвы ли они — он боялся, что они оживут и нападут на нее — поэтому она просто развернула машину на пустой парковке, а затем медленно проехала мимо места происшествия, объезжая тела, которые определенно были мертвы, судя по количеству крови.

Хорошо, подумала она. Дело сделано. Теперь можно поспать подольше.

Она не знала, как объяснит повреждение машины, но так получилось, что Бенджамин приехал домой раньше нее и припарковался на подъездной дорожке, вынудив Глорию припарковаться на улице. Ее план заключался в том, чтобы ничего не говорить, и "обнаружить" сильно помятую переднюю часть капота, когда она выйдет к машине утром, и, как бы это ни было неожиданно, план сработал. И она, и Бенджамин обвинили во всем какого-то пьяного или неумелого водителя, который попытался припарковаться рядом посреди ночи и скрылся, как только задел их машину.

— Мы должны купить одну из этих модных камер наблюдения, — сказал Бенджамин.

Глория кивнула.

— Надо, — согласилась она. — А то развелось психов!

Она надеялась, что на улице, где она сбила его родителей, не было модных камер наблюдения.

Что должно было произойти? — задалась вопросом Глория. Когда личности тел будут установлены, и когда выяснится, что обе жертвы умерли много лет назад, как поступит полиция? Сообщат ли они Бенджамину, что его родители снова умерли?

Защита Бенджамина стала почти единственной целью ее существования, и Глория задавалась вопросом, как именно это произошло. Их брак всегда был браком равных, и ей никогда не требовалось, чтобы кто-то другой дополнял ее или давал ей ощущение смысла. Она, конечно, была не из тех, кто подменяет свои желания и интересы чьими-то интересами. И все же где-то на этом этапе ее главной целью стало обеспечение его безопасности, сохранение его жизни, как будто она стала его телохранителем. Такая целеустремленность не имела логического смысла, но чувствовалась правильной, и Глория подумала, что, возможно, это осталось от какого-то другого места, другого времени, другой жизни.

Она до сих пор не разгадала эту загадку.

Узнав об ущербе, Бенджамин позвонил на работу и поменялся машинами на день, так как он лучше разбирался с бюрократией страховых компаний. Уже несколько дней они не говорили ни о вторжении в дом, ни о его родителях (Бенджамин всегда предпочитал игнорировать неприятности и ждать, пока они пройдут), и Глория надеялась, что все так и останется, но днем он позвонил и попросил ее заехать за ним к дилеру, где он оставил ее машину на ремонт, и как только сел в машину, вздохнул.

— Это был не самый лучший месяц. Мои родители ожили, ворвались в наш дом и пытались нас убить, а теперь кто-то врезался в твою машину. — Он коротко рассмеялся, очевидно, понимая, насколько смехотворно это прозвучало.

Глория сочувственно улыбнулась.

— Дальше может быть только лучше, верно?

— Зебра?

— Она самая, черную полосу обычно сменяет белая.

— Как ты думаешь? — Он сделал паузу, глубоко вздохнул. — Это были они, мои мама и папа. Они же не были призраками, они действительно были там.

— Я знаю, — сказала она. — и да, это были именно твои умершие родители.

— Как это может быть?

— Я уже говорила. Понятия не имею.

— Разве мы не должны исследовать это? Выяснить, как такое вообще возможно? Что, если это происходит и с другими людьми? Что, если это происходит повсюду, а мы просто не слышим об этом? Если все, кто умер, начнут возвращаться к жизни...

— Я не думаю, что это происходит массово, — сказала ему Глория. — Кто-то бы уже поднял панику.

— Тогда что, по-твоему, происходит? Мы оба ударились головами и теперь видим мертвых?

Она встретила его взгляд.

— Помнишь, я предупреждала тебя об авиакатастрофе?

Он нахмурился.

— Той когда я отменил свою поездку? Та, которая не состоялась?

— Это случилось бы. И я думаю, что это связано с тобой. Я думаю, есть что-то... Я думаю, что-то хочет твоей смерти. Или кто-то. Или... Я точно не знаю.

Бенджамин устало улыбнулся.

— Это шутка, да?

— Это была бы шутка, если бы твои воскресшие родители не ворвались в наш дом? Нет. Я совершенно серьезно. Происходит что-то странное, и это что-то связано с тобой, и я просто... Я просто хочу убедиться, что ты будешь жить. — Она коснулась его щеки. — Я люблю тебя.

Он смягчился.

— Я тоже тебя люблю.

Они обнялись, оставаясь так в течение минуты. Она чувствовала тепло его тела, его твердость, и ей хотелось, чтобы они могли оставаться так всегда, но в конце концов он отстранился, обнял ее за плечи и слегка улыбнулся.

— Не волнуйся. Хуже, чем сейчас, быть не может. Обязательно станет лучше, правда же?

— Все наладится, — пообещала она и улыбнулась в ответ.

Они оба ошибались.

****

Строительный рабочий напал на Бенджамина с деревянным оружием, когда они с Глорией проходили мимо ремонтируемой аптеки "Вэлгринс". Парковка была переполнена, поэтому они припарковались перед кинотеатром "AMC"[11] и шли к китайскому ресторану "Братья Дракон", где планировали заказать еду на вынос. Строительный рабочий появился из ниоткуда и бросился на них изнутри разрушенного здания, размахивая своей доской, как мечом. Он ударил Бенджамина в живот, нанес ему удар по спине, от которого тот растянулся на месте, и уже собирался обрушить на его голову доску толщиной в 2 сантиметра, когда двое его коллег, выбежавших, чтобы остановить его, успели схватить нападавшего сзади и повалить его на землю. Один мужчина сел ему на грудь, а другой выхватил доску из его руки.

Глория кричала, приседая рядом с Бенджамином, чтобы убедиться, что он еще дышит, и только другой очевидец додумался позвонил в 911.

Она последовала за машиной скорой помощи в больницу. Бенджамин был без сознания, когда его привезли в отделение неотложной помощи, но к тому времени, когда ей разрешили осмотреть его через десять минут, он уже пришел в себя. У него было легкое сотрясение мозга, рентген показал, что у него сломаны два ребра и локоть, но чудом не был поврежден позвоночник, несмотря на сильный удар по спине. Однако ему нужно было наложить швы на место, где удар "два на четыре" распорол кожу, и к этой процедуре готовились, даже когда она вошла. Из-за сотрясения мозга его оставили на ночь для наблюдения, но если проблем не будет, врач сказал ей, что его выпишут завтра до полудня.

Слава Богу.

Имя строителя, которое она узнала от полицейских, когда давала показания в вестибюле больницы, было Чарльз Уистер. Имя показалось ей знакомым, хотя она никак не могла понять, почему. Казалось, оно было связано с городом Лагуна-Бич, но если в детстве она часто ездила туда с родителями, то с мужем — всего несколько раз.

Ее родители. А где были ее родители? — поинтересовалась Глория у самой себя.

Она нахмурилась. Как она могла этого не знать? Глория поняла, что даже не знает, живы они или мертвы. Она не могла вспомнить, когда в последний раз вообще думала о них. Она пыталась вспомнить, как они выглядели, но не смогла и потратила сорок пять минут на поиски по дому фотографии кого-либо из них, но безуспешно.

Опустившись на диван в поражении, ее разум представил образ женщины с густой красной помадой, фиолетовыми тенями для век и сильно подстриженными светлыми волосами, одетой в ярко-синий пиджак 1980-х годов с большими плечами...

Нора, ее звали Нора! Точно! Она была красивой и... мертвой. И...

...и мужчина средних лет со слишком широкой улыбкой, намекающей на насилие... и, возможно, что-то еще. Это были накладывающиеся друг на друга образы, не обязательно связанные между собой и подразумевающие другие существования, другие жизни, других людей. Воспоминания Глории снова стали перемешиваться и конкурировать, словно толпа репортеров, одновременно выкрикивающих вопросы, и только мысль о Бенджамине оставалась твердой и ясной в ее сознании.

Она понятия не имела, что происходит, и ее попытки рассудить ситуацию только все усложняли. Единственное, что она знала, это то, что жизнь Бенджамина была в опасности.

Что, если сумасшедший санитар вводил ему передозировку чего—нибудь прямо сейчас? Что, если медсестра душит его подушкой?

Ей не следовало возвращаться домой, несмотря на то, что говорили ей Бенджамин и доктор. Она должна быть там с ним сейчас. Она должна... но, честно говоря, она слишком устала. Ее глаза продолжали закрываться, хотя она усилием воли заставила себя не закрывать их, и все, что она могла сделать, это сесть и, спотыкаясь, пройти по коридору в спальню, где она упала полностью одетая на гостеприимную кровать.

Если с ним что-то случится, подумала Глория, в следующий раз она постарается лучше его спасти.

В следующий раз?

Что это значит? Ее мозг отказывался работать.

Она не знала, но размышлять об этом было некогда, потому что, против своей воли, она уже засыпала.

Глория проснулась в темноте и услышала стук, стук и стук, как будто где-то в доме упаковывали и переставляли коробки. Приподнявшись, она посмотрела в сторону открытого дверного проема спальни и прислушалась, пытаясь определить источник звуков. Слишком близкие, чтобы доноситься из гостиной или кухни, но недостаточно громкие, чтобы быть из коридора, они должны были доноситься из комнаты для гостей, гостиной или ванной.

Или дурацкий шкаф в прихожей!

Глория, не вставая с места, знала, что именно это и есть источник звуков. Она так и не смогла привыкнуть к этой узкой двери, несмотря на то, что сказала Бенджамину, и хотя она приняла его объяснение странной пустоты помещения, страх и подозрения всегда лежали в глубине ее сознания. Теперь, услышав стук и грохот, она представила себе, как что-то движется в этом маленьком шкафу-чулане, что-то, что она даже не пыталась себе представить.

Она не знала, что делать. Поскольку Бенджамин был в больнице, ее выбор был ограничен тем, чтобы запереться в спальне и ждать утра, позвонить в полицию и сообщить, что в доме грабитель, или выйти в коридор, чтобы провести расследование. Третий вариант был самым страшным и глупым, но она все же выбрала его, тихо выскользнув из постели, натянув халат и надев тапочки. Шум продолжался — похоже, кто-то распаковывал коробки и переставлял предметы, — и Глория бесшумно двинулась по полу спальни, остановилась в дверном проеме и выглянула в коридор.

Шкаф был открыт. Вот так новость.

И внутри зажегся свет.

Сейчас

было самое время закрыть и запереть дверь, набрать 911 и спрятаться под одеялом до приезда полиции, но, несмотря на то, что у нее не было оружия, что-то заставило ее сделать шаг вперед и продолжить путь. Она старалась вести себя тихо и против воли надеялась, что бешеное паническое пульсирование ее крови, которое она слышала громом в ушах, не может быть обнаружено тем, кто...

...что угодно делает в тесном шкафу. Тем кто...

... был там. Звуки движения не стихали, а даже стали более целенаправленными, и она прижалась к стене напротив шкафа, оставаясь в тени, и осторожно заглянула за угол открытой двери.

Шкаф был пуст и сиял своей чистотой. Не пылинки, не было не вещей ни намека на какое-то движение.

Из незанятого пространства по-прежнему доносились звуки, как будто издаваемые невидимым человеком, но там никого не было, и Глория протянула руку вперед и захлопнула дверь, издав при этом непроизвольный крик. Звуки тут же прекратились. Она прижалась к стене, ожидая, не откроется ли дверь шкафа снова, готовая бежать, если что-то подобное произойдет, но ничего не произошло, и дом оставался безмолвным. Она не выключила свет в шкафу...

Постой! Откуда в шкафу свет?

...и она не сводила глаз с линии освещения под странной узкой дверью, ожидая, что она в любую секунду закроется, но свет оставался включенным.

Что бы там ни происходило, все было кончено.

Но что-то все равно было не так. Она ничего не видела, ничего не слышала, но в воздухе витало неприятное ощущение, что она не одна. Возможно, это было лишь ее воображение, но она все равно была слишком возбуждена, чтобы вернуться в постель, и решила проверить заодно и остальную часть дома.

Комната для гостей: пусто. Ванная комната в холле: пусто. Офис: пустой. Кухня и прачечная: пусто. Столовая: пусто. Гостиная...

Что-то было не так.

Она не включила свет в прихожей, когда подкрадывалась к открытому шкафу, не желая предупредить о своем присутствии то, что там находилось, но Глория не была похожа на одного из тех придурковатых персонажей из фильма ужасов. Вместо того чтобы ходить из темной комнаты в темную, она включала все лампы, которые попадались ей на пути, пока весь дом не залило светом. В гостиной свет тоже горел, но это были торшеры, и посреди ночи, как сейчас, некоторые участки комнаты оставались более темными, чем другие. Ее взгляд остановился на одном из таких участков — стене над телевизором, где лунный свет из щели в портьерах падал на обрамленный рисунок хижины.

Она медленно продвигалась вперед, зная, что увидит, боясь того, что увидит, но не в силах отвести взгляд. Действительно, фигуры вернулись, и они двигались, нарисованные карандашом люди неторопливо наклонялись, чтобы подобрать с земли хорошо нарисованную веточку, или прогуливались за тщательно прорисованными стенами хижины. Глория знала, что ей это не снится, но не могла придумать другого объяснения тому, чему была свидетелем. Она стояла и смотрела, пока все фигуры не обошли стороной небольшое здание. По ее рукам побежали мурашки, она ждала, не появятся ли они снова, но рисунок снова был неподвижен, представление, очевидно, закончилось.

Они купили этот эскиз в рамке в Лагуна-Бич, и по какой-то причине он заставил ее вспомнить Чарльза Уистера, строительного рабочего, который напал на Бенджамина. В ее сознании возникла какая-то связь между ними, но она никак не могла соединить точки воедино. Она сосредоточилась, пытаясь найти связь, но что бы это ни было, оно ускользало от нее.

Тревожное чувство исчезло, дом снова казался нормальным, и Глория проверила замки на всех дверях, прежде чем лечь спать.

Она оставила свет включенным.

Утром она оделась и приняла душ к шести часам, а к шести тридцати была уже в палате Бенджамина. Он сидел в постели и бодрствовал, ожидая заказанного завтрака и прихода врача, который должен был его осмотреть. Глория сама еще не завтракала, но она не была голодна, поэтому ждала вместе с ним, пока они обсуждали случившееся.

— Кто был тот парень? — задался вопросом Бенджамин. — Удалось узнать?

Глория пожала плечами.

— Просто строительный рабочий. Его зовут Чарльз Уистер. Полиция взяла его под стражу и он будет осужден за попытку убийства. Свидетелей было много, и все они готовы дать показания. Почему он напал именно на тебя — загадка. Полиция говорила с тобой об этом?

— Они брали у меня показания, но я был под наркозом. Думаю, сегодня я должен поговорить с ними снова. Рассказать им, что я помню.

— А что ты помнишь?

— Все.

Как раз в это время принесли завтрак: санитар достал металлический поднос на кронштейне, прикрепленном к кровати, и установил его так, чтобы он находился перед ним на уровне груди, а затем положил на него завтрак. Глория осмотрела его еду: омлет, колбаса из индейки, стаканчик с фруктами и апельсиновый сок.

— Неплохо, — сказала она. — Надо почаще попадать в больницу.

— Не смешно — сурово заметил Бенджамин.

— Я шучу, — Глория попыталась изобразить улыбку.

— Но ты права, вкус отличный, — сказал он ей, причмокивая. — Я умираю с голоду. Кажется, я ужинал вчера вечером?

— Да, — сказал санитар, прежде чем уйти. — Просто не помните этого.

Глория подождала, пока мужчина выйдет из комнаты.

— Насчет нападения. Помнишь, я говорила, что что-то хочет твоей смерти? Думаю, это еще один пример этого.

— Тот парень? — спросил он между укусами. — Это было случайно.

— Я так не думаю.

— Да ладно! Ты думаешь, он лично ко мне придирался? Думаешь, он ждал, когда я приду? Откуда он вообще мог знать, что я приду? Я даже не знал. Мы решили остановиться и поесть китайской еды буквально за секунду до того, как заехали на парковку.

— Я не знаю, как он узнал, — призналась Глория. — Я просто знаю, что он знал. Послушай меня: на твою жизнь совершаются покушения. Ты должен быть начеку. Любой, повторяю любой может попытаться напасть на тебя и отправить на тот свет.

Бенджамин потягивал свой апельсиновый сок.

— Глория, — сказал он покровительственным тоном, которым взрослый успокаивает испуганного ребенка. — Это фантастика.

— Вчера вечером я снова видела те фигуры на рисунке, ясно? И в шкафу в прихожей что-то было!

Если она надеялась поколебать его, это был не тот способ, который следовало использовать. Теперь он выглядел еще более скептичным.

— Человечки на рисунке? Звучит страшно.

Глория сделала глубокий вдох.

— Ты знаешь, что то, что произошло с твоими родителями, реально. Ты видел их. Так почему же ты не веришь мне в остальном?

Он не ответил, но она не стала на него давить. Она позволила ему спокойно доесть завтрак. Сразу же после этого пришел врач, не азиат, которого она встретила прошлой ночью, а молодая афроамериканка. Врач задернула занавеску вокруг кровати так, чтобы закрыть ей обзор из дверного проема, затем проверила швы, слегка надавила на перевязанную грудь, посмотрела на показатели и задала несколько вопросов о том, как он спал и как себя чувствовал.

— Думаю, его можно будет отпустить сегодня, — сказала она, обращаясь к Глории. — Я бы хотела сделать еще один рентген и еще одно МРТ. Я не думаю, что у нас слишком много народу в радиологии, так что если мы сможем принять его к десяти, он сможет выписаться до полудня. Если не получится, то это будет где-то после обеда. — Она повернулась к Бенджамину. — Я хочу увидеть вас еще раз, прежде чем вы отправитесь домой, и я дам вам рецепт на обезболивающие и антибиотики. Обезболивающие принимайте по мере необходимости, антибиотики — в течение недели.

Она обратилась к ним обоим.

— Вам очень повезло. Все могло быть намного, намного хуже.

— Нам повезло, — сказал Бенджамин с намеком на улыбку.

Глория посмотрела на него, но совсем не разделяла его радости.

— Да. Мы просто везучие.

(обратно)

Глава двадцать шестая

У Бенджамина накопилось достаточно больничных и отгулов, чтобы он мог оставаться дома дольше недели, которую предлагал врач, но он был слишком добросовестным, чтобы сделать это. На работе его заверили, что все оплачено, но он все равно пошел туда через два дня, все еще испытывая боль, но расстроенный и скучающий от своего выздоровления, или, как он выразился, "домашнего ареста".

Глория сама не стала брать лишний выходной, но даже после того, как вернулась к работе, она проверяла его между занятиями и в рабочее время, чтобы убедиться, что с ним все в порядке.

У нее было чувство, что это еще не конец. И если не его воскресшие родители или безумный рабочий, так кто-то другой попытается убить его мужа. И самое страшное, что иногда Глория сама желала чтобы все закончилось, чтобы начать все заново, уже зная слабые места и в следующий раз быть готовой на все 100 процентов.

Месяц прошел без происшествий. В доме не происходило ничего странного, и никто не пытался напасть ни на кого из них. Власти так и не связались с Бенджамином по поводу второй смерти его родителей, и Глория предположила, что либо их тела не удалось опознать (возможно, у них не было отпечатков пальцев!), либо они дематериализовались до того, как их нашли.

Тем не менее, она знала достаточно, чтобы не терять бдительности, и эта стратегия подтвердилась, когда однажды в четверг после последнего занятия она вернулась в свой кабинет, чтобы отнести несколько книг, и обнаружила, что дверь широко распахнута. Выйдя из лифта на третьем этаже, в пустом коридоре, темном из-за энергосберегающих ламп, которые не включались от движения проходящих мимо людей, Глория увидела желтоватый свет, льющийся из открытого дверного проема ее кабинета на полпути вниз по коридору. Она сделала шаг вперед, датчики движения почувствовали ее присутствие и включили свет в коридоре. Яркость не рассеяла поселившегося в ней чувства ужаса, и она повернулась, собираясь войти в лифт и уведомить охрану кампуса, как только окажется на первом этаже, но металлические двери закрылись с легким дзиньканьем, а светящиеся цифры указывали на то, что лифт уже едет на этаж выше.

— Глория! — позвал женский певучий голос. — Я жду!

Тот факт, что это была женщина, а не мужчина, заставил ее почувствовать себя немного смелее, и гнев пересилил страх, когда она пошла по коридору, чтобы посмотреть, кто, черт возьми, ворвался в ее кабинет. Ее шаги были громкими на недавно натертом воском полу. Слишком громкими. Она держала ухо востро, проходя мимо закрытых дверей кабинетов других инструкторов, надеясь услышать звуки занятий внутри, но единственные звуки, которые она слышала, были ее собственные, и ее храбрость немного рассеялась к тому времени, когда она добралась до своего кабинета. Она надела самое бесстрашное лицо и приготовилась встретить незваного гостя, смело шагнув в дверной проем.

— Глория.

Она не знала пожилую женщину, которая сидела за ее столом и улыбалась ей... но в то же время знала.

Максин. Точно!

Женщину звали Максин. Она была лучшей подругой ее матери и жила через дорогу от Глории, когда Глория росла. Теперь она вспомнила.

Только она не жила через дорогу. Это было из другой реальности. И возможно они теперь не друзья.

Глория узнала старую женщину, знала ее имя, но не могла вспомнить, как выглядел ее дом или двор, ни одной детали о районе, где они обе жили. Как и многое другое в последнее время, Максин казалась выходцем из мира, который мог быть, а не из мира, который был, а знания и память сплелись в запутанный необъяснимый клубок.

Глория решила вести себя так, как будто это обычная ситуация, а Максин просто женщина, которая вошла в ее кабинет без разрешения.

— Убирайтесь из моего кабинета, — сказала она ровным тоном, бросив книги, которые она несла на стол.

Они приземлились со звуком скорее треска, чем удара, но Максин не вздрогнула. Ее улыбка стала еще шире.

— Как Бенджамин? Как его родители?

— Если вы сейчас же не уйдете, я вызову охрану. — Глория потянулась к телефону на столе, но Максин удивительно быстрым толчком сшибла его на пол.

— Черта с два, — сказала старуха. Ее улыбка исчезла, и Глория сделала непроизвольный шаг назад, напуганная свирепостью ее взгляда. Максин встала.

— Ты не можешь откладывать это вечно, — сказала она.

— Ч... что откладывать? — спросила Глория, хотя уже знала ответ.

— Он должен умереть. Это его время. И никто не может этому помешать, даже ты.

Не ответив, Глория повернулась, закрыла дверь с таким грохотом, на какой только были способны медленные петли, и воспользовалась своим ключом, чтобы запереть дверь снаружи. В нише на полпути по коридору находился телефон экстренной связи, предназначенный как раз для таких ситуаций, и она нажала 1 для службы безопасности кампуса, сообщив ответившему мужчине, кто она, где находится и что произошло.

— Сейчас кто-нибудь придет, — пообещал мужчина.

Глория прислонилась к стене, не сводя глаз с двери своего кабинета, чтобы убедиться, что Максин не сбежала. Менее чем через пять минут прибыл сотрудник службы безопасности кампуса, и Глория снова объяснила, что в ее кабинет проникла женщина, так как она использовала свой ключ, чтобы открыть дверь.

Максин, конечно же, не было.

Она наполовину ожидала этого, но это все равно удивило ее, потому что она не могла придумать никакого возможного объяснения тому, как другая женщина смогла выбраться. Офицер безопасности выглядел озадаченным.

— Я думал, вы сказали, что она все еще здесь.

— Я тоже так думала.

— Могла ли она уйти, пока вы нам звонили?

— Может быть, — солгала Глория, хотя это было невозможно, потому что она все это время наблюдала за дверью. — Есть камеры наблюдения на этом этаже?

Офицер усмехнулся.

— Я знаю нескольких профессоров, которые точно не хотели бы этого, так что нет. Нет, не будет видео.

Он записал отчет о случившемся и описание нарушительницы, посоветовав Глории позвонить в службу безопасности кампуса, если она снова увидит эту женщину. О вызове настоящей полиции или снятии отпечатков пальцев не было сказано ни слова — видимо, это было недостаточно важно, — и пока офицер ждал, пока она заберет из офиса все необходимое, и они вместе ехали в лифте вниз, Глория даже не потрудилась попросить его найти женщину, в основном потому, что не думала, что это можно сделать.

Он должен умереть. Это его время. Чтобы это значило?

Она ничего не сказала Бенджамину о случившемся, притворившись, что это был обычный рабочий день, но в ту ночь она занималась с ним отчаянной неистовой любовью и долго лежала без сна после того, как он задремал, не в силах заснуть.

Ее теперь мучил один вопрос — что такого важного в этом полноватом человеке с плохим чувством юмора. И почему он обязательно должен умереть?

****

В субботу вечером они должны были встретиться в доме Лукаса и Джин в Анахайм—Хиллз. Джин только что получила долгожданное повышение в некоммерческой организации, где она работала, и пара решила отпраздновать это событие с друзьями. Глория все еще чувствовала себя неловко после встречи в школе и не хотела идти.

— Там будет много людей, — утверждала она. — Нас даже не хватятся.

— Нас будет не хватать, — заверил ее Бенджамин. Он был лучшим другом Лукаса.

— Мы идем, — сказал он. — И точка.

Глория только покачала головой и устало опустила ладонь на лицо.

С самого момента их приезда атмосфера была странной. Они немного опоздали из-за пробок на Риверсайдском шоссе, и когда они вошли в вестибюль большого дома с высоким потолком, то услышали смех и разговоры, доносившиеся с заднего дворика. Из бассейна доносился плеск, и Глория посмотрела на Бенджамина.

— Нужно было брать с собой купальные костюмы?

Он пожал плечами, очевидно, ничего не зная о том, что это вечеринка с купанием.

— У меня есть трусы.

— Удивил, — произнесла Глория.

Они огляделись и прошли в дом, и поскольку никого не было, чтобы поприветствовать их, они двинулись в гостиную и направились к раздвижной стеклянной двери, выходящей на патио. Смех и разговоры прекратились, когда они ступили на цемент. При виде каменных лиц их друзей по телу пробежал холодок предчувствия беды. В бассейне позади них вместо пловцов, которых она ожидала увидеть, в воде плавали подушка, книга, пакет молока и ручное зеркальце. Между ними щенок, кот и кролик либо тонули, либо отчаянно барахтались, пытаясь добраться до безопасного места.

Всплеск, который они услышали, был тем, что кто-то бросил в бассейн домашних животных Джин и кучу случайных предметов домашнего обихода.

Глория потянулась к руке Бенджамина и крепко сжала ее.

— Мы же говорили, что вечеринка в семь, — сказал Лукас. Вокруг него все молчали.

Бенджамин улыбнулся.

— Ну, ты же знаешь эту Риверсайдскую автостраду.

— Вы должен был прийти в семь.

Бенджамин посмотрел на часы.

— Сейчас только семь двадцать.

Джин вскинула руки.

— А что я тебе говорила? Это именно то, что я сказала о твоем так называемом друге. Никакого уважения к чужому времени и усилиям. Вообще никакого!

— Подождите минутку... — начала Глория оглядывая весь хаос.

— И кем, черт возьми, ты себя возомнила? — перебила ее Джин, — Думашь раз умерла, то все можно? Кто сделал тебя королевой?!

Это должно быть шутка. Другого объяснения не было. Но на каменных лицах не появилось улыбок, никто не сказал "Попался!" или "Сюрприз!". Все так и стояли на месте, глядя на них, пока Глория не начала чувствовать себя крайне неловко.

— Давай просто уйдем, — прошептала она. — Тут что-то не так.

Но Бенджамин не верил в реальность происходящего перед ними. Он не мог поверить в то, что происходящее действительно имеет место. Двигаясь вперед и увлекая ее за собой, он подошел к накрытому столу для пикника и потянулся к пластиковому бокалу с шампанским, продолжая улыбаться.

Майка бросила ему в голову кусок креветки в беконе.

Она ударилась о его щеку с мокрым шлепком, затем отскочила от рубашки и упала на землю, оставив блестящий след на лице и жирное пятно на белом материале рубашки. Его улыбка начала исчезать, Бенджамин потянулся за салфеткой для коктейлей, чтобы вытереть щеку.

Незнакомый Глории мужчина подбежал и ткнул его в живот сервировочной ложкой.

Бенджамин выхватил посуду из рук мужчины и громко положил ее на стол. Мужчина снова потянулся за ложкой, но Глория успела первой и отбросила ее в бассейн.

Посетители вечеринки были по-прежнему жутко молчаливы. Никто ничего не говорил, и Глория потянула Бенджамина за руку.

— Пойдем, — сказала она. — Надо срочно уходить от сюда.

— О, ты никуда не уйдешь, — пообещала Джин, и Глория увидела, что расположение людей меняется. Мужчины и женщины двигались вокруг, по сторонам, явно пытаясь окружить их. Всего она насчитала десять человек, но кто знал, есть ли еще люди внутри или на заднем дворе.

Она и Бенджаминзнали всех этих людей, считали большинство из них друзьями. Почему они так себя вели? Она не знала, и ей было интересно, знают ли они сами. У нее возникла мысль, что их захлестнуло нечто большее, сила или что там было, которая хотела смерти Бенджамина. Они вошли в волну, и теперь их несет вместе с ней. Возможно, утром они даже не вспомнят об этом.

Он должен умереть. Это его время.

Инстинктивно она огляделась в поисках Максин, но старушки не было видно.

Джин взяла стеклянный половник для пунша, Лукас — пугающе большой нож, предназначенный для разрезания поздравительного торта. Пол схватил шатающийся кирпич из кладки для гриля на краю террасы, Мика сжимала пустую бутылку из-под шампанского, Розалита держала лопаточку, капающую соусом и сыром, которую она вытащила из подноса с энчиладас. Казалось, каждый выбирал себе оружие.

Бенджамин, не желая или не имея возможности полностью отказаться от надежды на рациональность, обратился к Лукасу.

— Чувак, — сказал он подражая молодежному жаргону. — Какого хрена тут происходит?

Держа нож перед собой, Лукас молча сделал выпад, но Глория, ожидая нападения, опрокинула стол перед ними. Бокалы для пунша, тарелки, блюда и сервировочная посуда, а также сам стол опрокинулись и преградили ему путь, стекло разбилось о бетон с громким звоном.

— Как ты смеешь? — безумно закричала Джин. Плевки летели с ее губ. Она замахнулась половником, но Глория сделала финт влево, и половник пронесся по воздуху справа от ее лица. Джин, отметила она с шоком и отвращением, похоже, намочила штаны. Она ударила подругу ногой в колено, и Джин упала, ударившись подбородком о край опрокинутого стола со звонким треском.

Но Джин был единственной, кто смотрел на Глорию. Все остальные сходились на Бенджамине, рядом с ней. Он увернулся от ножа Лукаса, брошенного в него, и получил удар кулаком в лицо, скалкой в грудь, и кирпичом Пола по плечу. Он отбивался от нападавших, ударил одного из них, затем, ошеломленный, нагнулся, чтобы подобрать нож, но тут его пнула в бок подруга Джин, Кейко на острых каблуках. Бенджамин поморщился но все же подобрал оружие. Стоя, размахивая ножом, чтобы отогнать всех желающих напасть, Бенджамин отступал к дому, Глория держалась за заднюю часть его рубашки и направляла его. Пластиковый стакан, наполовину наполненный Everclear, был подожжен и брошен как коктейль Молотова, пылающая жидкость попала на угол скатерти и подожгла ее. Тем временем, смешно пятясь назад они вошли внутрь, и быстро не сговариваясь закрыли раздвижную стеклянную дверь, заперли ее. Камень ударил по стеклу, отчего оно треснуло и покрылось паутиной сколов. Это была достаточно веская причина чтобы побежать к своей машине, припаркованной на улице.

Не имея возможности попасть в дом, участники вечеринки, очевидно, решили обойти его, и вот они выходили с обеих сторон дома, дико крича и размахивая предметами домашнего обихода и праздничными принадлежностями, переделанными под оружие.

Бенджамин включил передачу, нажал на педаль газа и помчался прочь, визжа шинами так, как это делают в кино. Первый светофор, к которому они подъехали, по мере приближения становился желтым, и он еще больше ускорился, проскочив перекресток, когда свет сменился на красный.

— Что это было? — Бенджамин вздохнул, когда они наконец остановились на красный свет в нескольких кварталах отсюда. — Как будто... как будто они хотели убить нас. Убить меня.

— Да, — Глория хмыкнула, — так себе вечеринка.

— Что! — Бенджамин не верил своим ушам, — Ты серьезно? Они хотели убить меня!

— Я же говорила тебе, — тихо сказала Глория. — Предупреждала!

Он взглянул на нее.

— Не могу поверить, что говорю это, но кажется ты права.

Ей не доставило никакого удовольствия слышать эти слова, но тот факт, что он теперь осознал ситуацию и наконец-то поверил в нее, дал Глории надежду.

— Ты ранен? — спросила она. — Нам нужно ехать в скорую помощь?

— Нет, — сказал он. — То есть, да, больно, но я не думаю, что что-то сломано. Мне не нужен врач.

Свет переключился, и он проехал перекресток, переключая полосы, чтобы выехать на шоссе.

— Господи, — сказал он, и голос его звучал потрясенно. — Что, черт возьми, происходит? Что я сделал такого, что меня хотя убить все. ВСЕ!

Что-то хочет твоей смерти — вот единственный ответ, который у нее был, но она знала не больше этого и не хотела даже предполагать, какие еще вопросы вызовет этот ответ.

Поэтому она промолчала. Просто горько улыбнулась и только сейчас пристегнула ремень безопасности.

(обратно)

Глава двадцать седьмая

Он не стал параноиком, но стал более осторожным.

Бенджамин по-прежнему общался с Лукасом на работе, но, к счастью, они работали в разных отделах и сталкивались друг с другом только на совещаниях, где никто из них не вспоминал о том, что произошло на вечеринке. Теперь, отправляясь куда-то один, даже если это был всего лишь продуктовый магазин, он старался позвонить Глории. Он обязательно сообщал куда идет, звонил или писал смс, когда добирался туда, и снова звонил ей, когда собирался вернуться. Он запирал двери дома, когда был дома, даже в середине дня, чего раньше никогда не делал, и старался избегать подозрительных мест и людей, которые выглядели так, как будто от них могут быть неприятности. Ничего нельзя было поделать с божьими происками — в него могла ударить молния или его могло смыть наводнением, — но Бенджамин принимал все возможные меры предосторожности, чтобы держаться подальше от ситуаций, которые могли стать опасными. Или смертельными.

А вот Глория становилась параноиком. Будучи по природе более тревожной, чем Бенджамин, она видела опасность за каждым углом, боялась, что каждый раз, когда они расстаются, она видит его в последний раз. И самое страшное, что она не видела способа избежать этого события. Она была обречена провести остаток своей жизни в состоянии постоянного волнения. Или до конца его жизни. Потому что единственным возможным концом всего этого, который она могла себе представить, была его смерть.

Тот факт, что больше ничего не происходило, что в течение нескольких дней, а затем и недель все было приятно, хорошо и ровно, только затягивал напряжение и заставлял ее чувствовать себя все более тревожно.

Затем, однажды воскресным утром, она проснулась с сыном и дочерью.

Глория вставала раньше Бенджамина, чтобы приготовить детям завтрак, полностью осознавая, что каждое утро готовит им завтрак, хотя, ложась спать накануне, она знала, что у нее не было детей. Знание обеих реальностей сосуществовало в ее голове одновременно, но Бенджамин, проснувшись, поверил, что у них всегда были дети. Она знала это, потому что спросила его об этом, когда Брэдли и Рут были в другой комнате и смотрели мультфильмы, а он даже не понял ее вопроса. Все утро он смотрел на нее с сомнением, и она с ужасом подумала, не изменилось ли все за ночь настолько, что он перестал осознавать грозящую ему опасность.

Видимо, нет, потому что позже, когда дети играли на заднем дворе, он сказал ей, что завтра утром ему придется встретиться с Лукасом один на один по поводу проекта, который потребует обновления их серверов.

— Я думаю, стоит ли мне поднимать эту тему, — сказал он. — Это первый раз, когда мы останемся вдвоем после вечеринки, и я думаю о том, чтобы встретиться с ним и спросить: "Какого черта?". А может, просто надрать ему задницу.

— Нет! — сказала Глория.

Бенджамин криво улыбнулся.

— Ты думаешь, я не смогу ему навалять?

— Не в этом дело. Это может быть опасно. Я серьезно.

— Не волнуйся, — заверил он ее, и по его голосу она поняла, что он знает, что это не смешно.

— Ты должен встретиться с ним наедине?

— Я мог бы взять Инессу с собой.

— Сделай это.

— На случай, если мне понадобится свидетель?

— Среди прочих причин. Но в идеале не видеться с ним.

— Но я хотел бы с ним встретиться!

Она понимала этот порыв, но она также понимала, что это крайне опасно. Что бы ни пришло за Бенджамином, оно не шутило, и было бы глупо недооценивать его или предоставить ему возможность легко расправиться с ним.

— Ты на работе, — сказала Глория, — и ты обсуждаешь проект. Просто... будь профессионалом. Не привносите в это ничего личного. Так ты будешь в безопасности.

— О, они не уволят и даже не сделают мне выговор за... — До него вдруг дошло. — О.

Она кивнула.

— В такой безопасности.

— Наверное, ты права.

— Я права. У тебя есть не только ты, чтобы думать о себе. У тебя есть я. И ты не умрешь просто так. Только не в мою смену.

— Звучит убедительно.

— Это из какого-то фильма.

— А еще у меня есть дети, — добавил он.

— И дети, — согласилась она.

А про себя задумалась. А что если они присланы чтобы убить Бенджамина? Даже сейчас, когда она думала о них, они все равно не казались достаточно важными, чтобы так повлиять на него.

Они не казались настоящими.

Это было правдой. Конечно, они были, но в другом смысле они не были, по крайней мере, для нее, и хотя было ясно, что Бенджамин считает иначе, Глория не могла найти в себе родительские инстинкты, которыми она должна была обладать.

Рут как-то незаметно вошла в дом, и Глория удивилась, услышав позади себя голос маленькой девочки.

— Мамочка?

Глория обернулась.

— Да, милая?

— Я хочу пить.

Глория улыбнулась своей дочери.

— Конечно. Что бы ты хотела?

В течение следующей недели она не стала ближе к своим детям. Более того, чем больше времени они проводили вместе, она чувствовала себя все более отдаленной от них. Хотя она была с ними каждый день с момента их рождения, родила их, сначала Брэдли, а через год Рут, она в то же время знала о жизни без них, и именно эти воспоминания были более эмоционально правдивыми.

Они были хорошими детьми. Так считали их учителя, так считала женщина, руководившая их детским садом, так считали родители их друзей, так считали соседи, но Глории казалось, что она уловила в поведении Брэдли коварство, тонкую, но заметную тенденцию почти незаметно подрывать авторитет родителей. Когда Бенджамин говорил ему, что пора спать, Брэдли мог сделать вид, что не услышал его, или притвориться непонимающим, делая вид, будто неправильно расслышал слово и не понял наставления. Когда Глория говорила ему что-то сделать, он делал это, но она ловила его на том, что он закатывает глаза — на Рут, если она была рядом, или вообще ни на кого, если он был один. Он не был совсем уж бунтарем. На самом деле, его поведение едва ли можно было назвать озорным. Но он был не совсем вежливым мальчиком, каким притворялся, и Глория это заметила.

И это беспокоило ее.

Это обеспокоило ее еще больше, когда она поняла, что большинство его мелких актов неповиновения были направлены на его отца. Доверчивая душа, каким он был, Бенджамин казался совершенно невежественным. Он так любил обоих детей, что Глория сомневалась, что он заметит какой-либо недостаток у кого-либо из них. Но вскоре в субботу она поливала фикус в гостиной, как вдруг из кухни раздался грохот, и Бенджамин вскрикнул от боли. Сразу же охваченная чувством панического ужаса, Глория бросилась через гостиную на кухню, где увидела своего мужа, лежащего на полу, истекающего кровью среди нагромождения ножей и разбитых тарелок.

— О, Боже! — крикнула она, бросаясь вперед.

Он уже пытался сесть, но на ладони правой руки был длинный порез, и давление на него, когда он пытался оттолкнуться от пола, вызвало у него мучительный крик. Ее ноги скользили по полу — он был покрыт чем-то скользким, — но она выпрямилась, упершись рукой в стойку. Схватив его за руку, она помогла ему встать на ноги, включила холодную воду в раковине и подставила его рану под струю.

— Держи руки там, — сказала она ему. — Я принесу пакет со льдом из морозилки.

Пакета со льдом не было, но был пакет с замороженной овощной сместью, и она вынула его руку из воды и прижала пакет к ней, чтобы остановить кровотечение.

У него были и другие порезы, на той же руке, на другой руке, даже на щеке и подбородке, но они были незначительными по сравнению с раной на ладони, и она надеялась, что ему не придется обращаться в скорую помощь и накладывать швы.

Глория опустила взгляд на пол, приложила руку к скользкой плитке и понюхала пальцы. Оливковое масло. Среди беспорядка она не увидела разбитой бутылки и удивилась, как оливковое масло попало на пол. Кто мог положить ножи на стойку, если уж на то пошло? Тарелки стояли возле раковины, потому что она поставила их туда после завтрака, намереваясь сполоснуть их перед тем, как поставить в посудомоечную машину. Бенджамин, вероятно, вошел, поскользнулся на маслянистой плитке, схватился за стойку и, падая, сбил тарелки на пол. Но ножи? Она насчитала пять штук, всю свою коллекцию. Как они туда попали?

Уголком глаза она заметила Брэдли, стоящего рядом с холодильником. Повернувшись, она увидела, что он спокойно наблюдает за происходящим с полным отсутствием эмоций на лице. Он мог бы быть в шоке, но Глория знала, что это не так. В его нарочито спокойном лице читалась лукавая усмешка, указывающая на то, что, возможно, он знает, как это произошло, и она почувствовала, как по позвоночнику пробежала холодная дрожь, отчего персиковые волосы по всему телу зашевелились.

— Думаю, все в порядке, — сказал Бенджамин, снимая замороженный пакет с раны и возвращая Глорию в реальность. — Рана все еще кровоточит, но не так сильно. Я не думаю, что она настолько глубокая.

— Держи дальше, — сказала ему Глория. — И прижми пакет. Я принесу неоспорин.

Брэдли уже вышел из кухни. Она увидела его в его комнате, когда проносилась мимо, собираясь забрать из ванной пластыри и тюбик неоспорина. Он забирался на свою кровать, и ей показалось, что она услышала его смех.

После этого она начала наблюдать за Брэдли. О, она готовила ему еду, читала сказки на ночь и делала все то, что должна делать мать, но в то же время она внимательно следила за ним, пытаясь понять, не проявляет ли он какого-нибудь... подозрительного поведения. Она ненавидела себя за подобные мысли и чаще всего подозревала, что слишком остро реагирует на происходящее, ошибочно придает значение случайным наблюдениям или даже просто сходит с ума. За все время своего пристального наблюдения она не уловила в действиях Брэдли ничего необычного, ничего даже отдаленно необычного — но всегда оставался шанс, что он может сделать что-то злое.

Поэтому она продолжала тайное наблюдение. Она ничего не могла с собой поделать. Она должна исключить любую возможность и угрозу смерти Бенджамина.

Хотя Глория и Бенджамин должны были по очереди забирать детей из детского сада, эта обязанность обычно ложилась на нее, поскольку она работала ближе к дому и ее график был более гибким. Бенджамин должен был забрать их в тот день, когда она ходила на ежегодную маммографию, но, выйдя из медицинского центра и включив телефон, когда она шла к машине, Глория обнаружила, что он оставил ей срочное сообщение. Из-за чрезвычайного происшествия на работе ему пришлось задержаться в нерабочее время, поэтому он никак не мог приехать вовремя. Он позвонил в школу Монтессори, которая работала в качестве детского сада, и сообщил, что Брэдли и Рут, возможно, придется задержаться. Может ли она забрать их?

Конечно, она могла, и она позвонила, чтобы сказать ему об этом, услышав в его голосе одновременно вину и облегчение.

— Мне жаль, — произнес он. — У меня не было выбора. Мне приказали остаться и доделать проект.

— Не волнуйся, — сказала она ему, но ноющий голос в глубине ее сознания подсказывал ей, что это намеренно, что его заставили задержаться, чтобы... что? Он мог быть в офисе, когда недовольный бывший сотрудник устроил стрельбу? Он мог погибнуть в аварии по дороге домой?

— Будь осторожен, — сказала она ему.

Он понял ее смысл, и она услышала искренность в его голосе, когда он сказал:

— Я буду. Люблю.

— И я.

Она была не единственной мамой, опоздавшей забрать своих детей, и Глория сидела в очереди простаивающих машин на подковообразном подъезде к школе. Когда подошла ее очередь, она подъехала к месту сбора и подождала, пока одна из помощниц откроет заднюю дверь машины и поможет детям сесть, пристегивая их плечевыми ремнями безопасности.

— Спасибо, — сказала Глория женщине. — Извините, что опоздала. Я ценю всю вашу помощь.

Помощница улыбнулся.

— Нет проблем. Они хорошие дети. До свидания, Рут, — сказала она. — До свидания, Брэдли.

— До свидания, мисс Робин! — кричали они.

Дверь закрылась, и Глория выехала на улицу.

— Как прошел день? — спросила она.

В течение следующих нескольких минут они возбужденно переговаривались друг с другом, рассказывая ей об играх, в которые они играли, о закусках и обеде, которые они ели, и о картинах, которые они рисовали пальцами! Все работы, которые высохли — завтра будут отправлены с ними домой.

— Это здорово, — сказала она ободряюще.

Наступила минута молчания.

— Мамочка? — заговорил Брэдли.

— Да?

— Если бы папа умер, ты бы снова вышла замуж?

Глория посмотрела на него в зеркало заднего вида, потрясенная.

— Почему ты задал такой вопрос?

Он невинно пожал плечами.

— Папочка Хью Нго умер, а его мамочка сказала, что больше никогда не выйдет замуж.

Зачем матери обсуждать это со своим сыном? недоумевала Глория. И как это могло всплыть в разговоре между дошкольниками в детском саду?

— Синди Валлес сказала, что если ее папа умрет, то ее мама выйдет замуж за ее дядю!

Глория не верила ничему из этого. Остановившись на красный свет, она внимательно изучила лицо Брэдли в зеркале. Неужели она увидела там ухмылку? Взглянув на Рут, она увидела, что ее дочь рассеянно смотрит в боковое окно, не обращая на них внимания.

— Чтобы ты сделала, если бы папа умер? — спросил Брэдли.

— Папа не умрет.

— Он может, — неожиданно сказала Рут, все еще глядя в окно.

Свет переключился, и Глория проехала перекресток. Ей хотелось остановиться и позвонить Бенджамину, чтобы убедиться, что с ним все в порядке. Ей не нравилось, что он задерживается на работе. Но она заставила себя сохранять спокойствие и вести машину максимально осторожно.

— Давай поговорим о чем-нибудь другом, — твердо сказала она.

Однако детям, похоже, было нечего сказать, и после нескольких минут молчания она включила радио, и всю оставшуюся дорогу домой они слушали музыку.

Той ночью в постели, после того как Брэдли и Рут уснули, Глория попыталась донести до Бенджамина, как нервирует его то, что дети говорят о его смерти. Он рассмеялся, сказав, что для маленьких детей совершенно естественно интересоваться такими вещами, это часть взросления.

— Очень скоро они будут спрашивать, откуда берутся дети, — сказал он с улыбкой. — Тебе лучше приготовиться к этому. Почитать литературы, посмотреть пособие.

Но это было больше, чем естественное любопытство, и она не могла заставить его понять странное настроение в машине и флюиды, которые она получала от Брэдли не только сегодня, но и...

С того дня, как он появился.

Это было то, что она не могла заставить его понять и даже не собиралась пытаться объяснить: ее двойственная жизнь, просачивание другой реальности в это существование. Она сама не знала, что это такое и почему это происходит, но что-то внутри нее принимало это, даже признавая его невозможность.

Может быть, она сходила с ума? Возможно. Но как это определить? Если ты псих, то ты не догадываешься об этом.

Утром Глория проснулась раньше Бенджамина, потому что хотела помыть голову. Обычно она делала это ночью, но отложила после того, как попыталась поделиться с мужем нервирующей беседой о смерти, которую она вела с детьми в машине. Она поставила будильник на пятнадцать минут раньше обычного и быстро выключила его, когда он зазвонил, чтобы не разбудить мужа. В хозяйской ванной комнате закончился шампунь (как такое могло случиться?), и она пошла за другой бутылкой в ванную, расположенную в конце коридора.

И чуть не споткнулся о вереницу машинок "Монстр-Трэк", расположенных в центре пола прихожей.

Только потому, что она была босиком, а не в тапочках, и ее большой палец коснулся холодного металла, прежде чем мгновенно отдернуться, она избежала падения по лестнице вниз. Свет в ванной был включен, как всегда, на случай, если кому-то из детей понадобится им воспользоваться посреди ночи, но линия "Монстр-Трэк" начиналась сразу за освещенным прямоугольником, упавшим на пол, который она заметила, только включив свет в прихожей.

На самом деле, маленькие машины располагались строго только перед их спальней.

Из-за двери маленького шкафа на другой стороне коридора доносились знакомые звуки стука. По ее рукам побежали мурашки, и она почти бегом вернулась в спальню, чтобы разбудить Бенджамина, но что-то в этом стуке показалось ей неправильным. Это были не те необъяснимые звуки, которые она слышала в прошлый раз. Они казались более... нормальными. Любопытство победило страх, Глория подошла к узкой двери и открыла ее.

Брэдли сидел в центре обшироного и пустого шкафа. Он переоделся из пижамы в дневную одежду, а в руках у него был оранжевая гоночная машинка "Монстр-Трэк" Он водил машинкой по полу и она ударялась об одну из стенок и отскакивала обратно.

Как долго ты уже не спишь? Знаешь ли ты, который сейчас час? Почему ты одет? Что ты делаешь в шкафу? — вот некоторые из вопросов, которые она хотела задать, но главным было то, что Брэдли специально разложил эти машинки "Монстр-Трэк" перед их дверью. Он знал, что кто-то из них мог споткнуться об эти машинки, и все же намеренно поставил их там.

Брэдли поднял на нее глаза, и она поняла, что он знает, что она знает.

Он улыбнулся ей.

— Убери их, — приказала она, и, все еще улыбаясь, Брэдли поднялся, выбрался из шкафа, небрежно толкнув дверцу и как невчем не бывало принялся собирать разложенные на ступеньках машинки.

— Теперь возвращайся в постель, — сказала она ему, когда он закончил убирать игрушки.

Бенджамин уже встал, разбуженный то ли суматохой, то ли собственным внутренним будильником, и стоял в дверях спальни в одних трусах, зевая.

— Что происходит?

— Мне нужно помыть голову, — сказала она. — Все ложитесь спать. Я разбужу вас, когда закончу.

Ей нужно было побыть одной, чтобы подумать, и как только она убедилась, что Брэдли находится в своей комнате, а Бенджамин счастливо вернулся досыпать, она взяла бутылку с шампунем из ванной в холле и отнесла ее в главную ванную, закрыв дверь.

Что теперь?

Глории показалось, что ее сын активно пытался навредить своим родителям, скорее всего, своему отцу...

Что бы вы сделали, если бы папа умер?

...и она задумалась, стоит ли ей противостоять мальчику или рассказать Бенджамину о случившемся, чтобы они оба могли сесть и обсудить это с ним. Будет ли это иметь какое-то значение?

У нее не было никаких доказательств, поняла Глория, только интерпретация событий, которые можно было легко объяснить другим способом.

Она включила воду в раковине, задвинула пробку на сливе и подставила голову под кран, благодарная за то, что хоть на мгновение ей удалось сосредоточиться на чем-то другом.

В конце концов, она решилась и рассказала Бенджамину, когда дети были вне зоны слышимости, но он не поверил.

— Брэдли? — скептически сказал он. — Это немного параноидально даже для тебя.

Он все еще был согласен с ней в том, что за ним что-то охотится, но отказывался верить, что это может быть его собственный сын, поэтому она не стала настаивать на этом.

В течение следующих нескольких дней она внимательно следила за Брэдли. На самом деле он ничего не делал, но его вопросы и к ней, и к Бенджамину казались целенаправленными, а темы, которые он выбирал для обсуждения, были наполнены гораздо большим смыслом, чем можно было предположить по их поверхностному содержанию. Однажды, забирая его из школы, она услышала конец разговора, который он вел со своим другом Раулем.

— Тебе было бы грустнее, если бы умер твой папа или твоя мама? — спросил Брэдли.

Рауль, потрясенный, не успел ответить, потому что Глория схватила Бредли за руку и потащила прочь:

— Садись в машину. Живо!

— О чем вы двое говорили? — спросила она, когда он был пристегнут.

— Домашнее задание, — соврал он.

В другой раз она застала его за тем, как он объяснял Рут, как работают грабли. Они были на заднем дворе и только что закончили смотреть мультфильмы, так что, скорее всего, они видели, как один персонаж делает это с другим, но когда он положил грабли на землю и осторожно нажал ногой на зубцы, отчего деревянная ручка поднялась вверх, Глория представила, как он подставляет грабли перед порогом их дома, чтобы Бенджамин наступил на них и ударил себя по голове.

В последнее время он, похоже, чаще общался со своей сестрой, и несколько раз Глория заставала их шепчущимися вместе, а затем быстро расходившимися, как только они видели ее. Это заставило ее подозревать не только Брэдли, но и Рут. Они были партнерами, и если он, несомненно, был лидером, то она, похоже, охотно следовала за ним.

Эта возможность не желала уходить, и именно сомнения и неуверенность преследовали ее, перспектива того, что ничего необычного не происходит, и она прыгает на тени, которых даже не было.

Тогда они точно были.

Глории пришлось задержаться после последнего занятия, чтобы проэкзаменовать свою подругу Хонг, у которой случилась семейная неприятность, и она позвонила Бенджамину, чтобы попросить его забрать детей. Летнее время закончилось за неделю до этого, поэтому темнело рано, и к тому времени, когда она приехала домой, уже наступила ночь. Машина Бенджамина была припаркована на подъездной дорожке, когда она подъехала к дому.

Но в доме не горел свет.

Сердце Глории учащенно забилось. В панике она поспешила выйти из машины, оставив пакет с учебниками на пассажирском сиденье и схватив сумочку только потому, что в ней были ключи. Ключи были уже в руке, когда она подошла к входной двери, но оказалось, что они ей не нужны. Дверь была не только не заперта, но и приоткрыта.

Внезапно насторожившись, она толкнула дверь.

— Бенджамин? — позвала она. — Брэдли! Рут!

Она надеялась, что Бенджамин крикнет, что они дома, и объяснит ей, когда выйдет, что произошло отключение электричества или перегорел предохранитель. Она ожидала, что не услышит никакого ответа, что ее крик будет встречен тишиной. К чему она не была готова, так это к тому, что она уловила на самом деле: знакомый стук, который прозвучал невероятно громко в тишине дома и который, как она знала, доносился из странного шкафа в коридоре.

Достав из сумочки телефон, она осталась на месте и позвонила в службу 911. Диспетчер сразу же вышел на связь, и Глория назвала ему свое имя и адрес и сказала, что кто-то проник в ее дом и все еще находится внутри.

— Не входите внутрь. Оставайтесь снаружи, — сказал ей диспетчер. — Наряд будет там через три с половиной минуты.

Это "три с половиной" было обнадеживающе конкретным, и Глория не собиралась заходить внутрь, намереваясь ждать на пороге, где она и была, но внезапно стук прекратился, сменившись голосами Брэдли и Рут, зовущими:

— Мама! Мамочка!

Какие бы подозрения она ни питала к ним, они все равно оставались ее детьми, и в их криках она слышала страх, тревогу и отчаянное желание найти свою мать. Инстинктивно она бросилась в затемненный дом, выкрикивая их имена:

— Брэдли! Рут! — молясь о том, чтобы расчеты полиции оказались точными. Поспешив войти, она щелкнула выключателем сбоку от двери, но, как и ожидалось, свет не зажегся. Все шторы были открыты, и свет уличного фонаря на тротуаре скрашивал темноту, силуэтно очерчивая обстановку передней комнаты.

Глория направлялась прямо в непроглядный мрак кромешной тьмы коридора, когда краем глаза почувствовала движение. Повернув голову и вытянув телефон перед собой, чтобы использовать яркость его экрана как фонарик, она увидела в центре гостиной две маленькие, едва различимые фигуры: Брэдли и Рут. Они стояли лицом к телевизору, а точнее, судя по наклону их голов вверх, к эскизу в рамке над телевизором.

Набросок хижины, в которой Глория видела движущиеся фигуры, написанные карандашом.

— Брэдли! — сказала она, поспешив к ним. — Рут!

Они повернулись к ней, и вблизи она увидела, что оба ухмыляются. Почувствовав внезапный озноб, она спросила

— Где папа?

Не "Ты в порядке?" или "Что ты делаешь в темноте?", а "Где папа?". В животе у нее появилось болезненное чувство ужаса.

Словно в ответ, стук раздался снова. Он определенно доносился из прихожей, и Глория, оставив детей, побежала в темноту, выставив перед собой телефон. Найдя узкую дверцу, она сразу же повернула ручку и распахнула ее. Ее светящийся экран осветил тело Бенджамина в маленьком пространстве. Ведь теперь ОН был просто телом. Окровавленный и безжизненный, он лежал, обмякнув, в центре пустого и странного шкафа, багровые пятна усеивали пол и странный покатый потолок, как будто очень маленький, очень сильный человек держал его за ноги и раскачивал его тело вверх-вниз, разбивая его голову о верхний и нижний периметр шкафа.

В пространстве с ним никого не было.

Голова Бенджамина откинулась в сторону, повернувшись к ней лицом, и в кровавой мессиве его лица Глория увидела неподвижный белый глаз.

Ее крики слились с воем полицейской сирены.

(обратно)

Глава двадцать восьмая

На похоронах Бенджамина было много народу. Лукас, Пол и другие их бывшие друзья не были приглашены и не пришли, но Бенджамина очень любили и уважали, и множество людей из его работы и личной жизни пришли выразить свое почтение.

Брэдли и Рут больше не было, и казалось, что их никогда не существовало. Никто на похоронах не упоминал о них, их спальни снова стали кабинетом и комнатой для гостей, соответственно, а все их игрушки и произведения искусства исчезли из дома. Просто Глория проснулась утром и поняла что у нее нет детей. Чтобы убедиться в этом она прошла все комнаты и оказалось действительно — детей нет.

Находясь в шоке, Глория продолжала жить. Не доглядела! Она вставала каждый день, делала то, что нужно было делать, завтракала, обедала и ужинала, ложилась спать каждую ночь.

Проходили дни, недели, месяцы.

Она продолжала преподавать, иногда встречалась с друзьями, которые приглашали ее куда-нибудь, потому что беспокоились о ее психическом состоянии, но это было так, как будто цель ее существования была отнята. Она потратила столько времени и сил на то, чтобы уберечь Бенджамина, но теперь, когда его не стало, ее жизнь потеряла смысл, и ей незачем было оставаться здесь. Бесконечные часы прошли в полной тишине — ни музыки, ни радио, ни телевизора — в размышлениях о том, что она могла бы сделать по-другому, чтобы спасти жизнь Бенджамина. Столько же времени было потрачено на размышления о том, как именно он умер и кто это сделал. Полиция, как ей казалось, слишком быстро отказалась от раскрытия убийства, как будто необъяснимая странность убийства отпугнула их.

Она поставила на Брэдли, хотя он никогда не казался таким сильным, и Глория совершенно не представляла, как он мог это сделать.

Тот факт, что никто больше не знал о существовании мальчика, сделал невозможным для нее поделиться своей теорией с кем-либо еще.

Внезапно наступило лето, и перед ней потянулись три полных месяца, пустых месяца, которые она не знала, чем заполнить. Глория перебирала в уме все, что могла вспомнить о Бенджамине, пытаясь определить, кто, а точнее, что хочет его смерти и почему. Она так и не пришла к однозначному ответу, и отчасти причиной тому был камень преткновения — ее беспорядочная память. Она вспоминала другие времена, другие жизни, где у них с Бенджамином были разные друзья и родственники, они работали на разных работах, жили в разных домах. И только после устроенного ими пира, на котором по какой-то причине возникшие проблемы в браке внезапно рассеялись, ее воспоминания как будто укрепились. С тех пор все было ясно, и ей казалось, что именно тогда она поняла, в какой опасности находится ее муж.

Но как это может быть?

Глория знала, кто должен знать, что происходит: те люди, которые ухаживали за хижиной в Северной Калифорнии, изображенной на ее рисунке в гостиной. Она не знала точно, когда ей стало известно о местонахождении настоящей хижины — возможно, она всегда знала, где она находится, — но когда она стояла перед телевизором и смотрела на эскиз в рамке над ним, вспоминая, когда она в последний раз видела Брэдли и Рут на этом самом месте — ухмыляющимися.

...она не могла отделаться от мысли, что те люди, которых она видела в карандашном изображении, передвигающимися по небольшому строению, могли бы рассказать ей то, что она хотела знать. Ей казалось, что она где-то и когда-то встречала их, но это было скорее впечатление, чем воспоминание, ощущение, что это могло произойти, хотя она ничего не помнила об этом.

Она уставилась на рисунок, надеясь увидеть движение, но его не было. Ей нужно пойти туда, решила она.

Хиксвилл. Город был назван Хиксвилл. Странное название. Впрочем для этого адского места вполне подходило.

На Гугл Картах не было фотографий города, но на ссылках сбоку были указания к проезду, и она распечатала их. У Глории было чувство, что они ей не понадобятся, что инстинкт или что-то подобное приведет ее к этому месту, но лучше быть готовой. В глубине сознания она подумала, что когда-то на Гугл Картах была спутниковая фотография, что она уже смотрела на нее и нашла хижину, но воспоминание было смутным и нечетким, и, возможно, это было скорее желание, чем реальность. В наши дни многие воспоминания были неясными, и она снова задалась вопросом, не было ли здесь на самом деле ничего необычного, а ее мозг просто усложнял реальность, потому что она не могла взглянуть в лицо суровой правде своей жизни.

Например, ее мужа убили, ударив головой о крышу жуткого шкафа, а полиция не предприняла никаких усилий, чтобы найти убийцу потому что главный подозреваемый маленький ребенок, которого никогда не было.

Нет, она не зарывала голову в песок, придумывая фантастические сценарии. Происходили действительно странные вещи, и хотя это может быть маловероятно, у Глории было чувство, что люди, связанные с хижиной, могут что-то знать об этом.

Она никому не сказала, что уходит. Ей не нужно было уведомлять университет, потому что семестр закончился, и она не вела летние занятия. Она не сказала никому из своих друзей, потому что на последующие вопросы было бы слишком сложно отвечать, а она не была настолько близка ни с кем из них, чтобы сказать правду. У нее не было семьи, которой она могла бы сообщить об этом, а соседям не нужно было знать.

Поэтому она проверила машину у дилера, чтобы убедиться, что она выдержит поездку, собрала в чемодан одежду на неделю, купила закуски и напитки, чтобы не заснуть в дороге, и рано утром в воскресенье отправилась в путь.

Она выбрала воскресенье, решив, что там будет меньше пробок, но, хотя машин на дорогах и стало меньше, проектов по расширению автострад было столько, что проезд через Лос-Анджелес все равно занял более двух часов. Наконец, она выехала из города и проехала через горы Техачапи, направляясь на север.

Проезжая по долине Сан-Хоакин, Глория чувствовала себя одинокой. Она была почти уверена, что когда она проезжала здесь раньше, с ней были дети, но не могла вспомнить, были ли эти дети ее собственными или чужими. Над ней было туманное небо, а вокруг — уродливая земля, голубые небеса и зеленые холмы кинематографических фермерских угодий. Она проехала мимо заброшенной бензоколонки и облупившегося рекламного щита, испещренного расистскими эпитетами.

Полдень наступил и прошел, но ей не хотелось обедать, и она продолжала ехать. В конце концов, она остановилась, чтобы заправить машину и сходить в туалет, но потом снова выехала на дорогу, стараясь не попасть под массивные полугрузовики, которые мчались по двухполосному шоссе и, казалось, беспорядочно перестраивались из одной полосы в другую.

Где-то в середине дня она проехала поворот на Йосемити и продолжила путь на север. Когда наступило время обеда, Глория проголодалась и остановилась в Сакраменто, чтобы перекусить. Чувствуя усталость и не доверяя себе вести машину в темноте, она решила переночевать в гостинице "4 Сезона", а утром отправиться в путь.

Что она и сделала.

Должно было быть лето, но пока Глория ехала по все более узким дорогам, ведущим в Хиксвилл, на земле лежал снег. Она увидела пару, застывшую в снегу на обочине дороги, рядом с пикапом с открытыми дверями. Женщина была одета в шорты и майку, свернувшись калачиком позади машины. Мужчина сидел на капоте, сложив руки на коленях, лицом к дороге, как будто его заморозили на месте.

Глория проехала мимо, не останавливаясь.

Дальше две женщины, одетые полностью в черное, стояли на коленях перед самодельным крестом, установленным на обочине дороги, который, вероятно, обозначал место смертельной аварии. Поблизости не было ни одной машины, и Глория подумала, не шли ли женщины пешком.

Дорога начала петлять по склонам предгорий. Высота над уровнем моря уменьшилась, снег исчез, и менее чем через полчаса на улице стало так тепло, что ей пришлось включить кондиционер.

Наконец она добралась до города Хиксвилл и почти сразу почувствовала, что в этом месте что-то не так. Это был небольшой городок, живописный, но для населенного пункта такого размера здесь ощутимо не хватало людей. Это был практически город-призрак. Глория не видела ни одной машины на дороге, ни одного человека, идущего по тротуару, ни одного признака того, что какой-либо из небольших предприятий в центре города открыто. Перед мексиканским рестораном, который почему—то показался ей знакомым, было припарковано три машины, и у нее возникло искушение остановиться там, чтобы доказать себе, что она не единственный оставшийся в живых человек, но вдруг что-то щелкнуло в ее голове, и она поняла, что хижина, которую она искала, находится на боковой дороге впереди.

Уже близко!

Она свернула на узкую дорожку и, миновав грунтовую площадку, на которой были сложены стопки использованных шин, увидела хижину. Строение больше напоминало пристройку к дому, но словно дом снесли а сарай остался.

Глория знала, что хижина маленькая, но казалась еще меньше, чем она ожидала, хотя деревья за строением были выше, чем она думала. Она остановилась на обочине дороги. Перед ней на обочине было припарковано несколько машин. На площадке перед небольшим зданием сидела группа мужчин, одетых в деловые костюмы. Один из них увидел ее и поспешно встал.

— Стой! — крикнул он. Он поспешил вниз по грунтовой дорожке, которая вела через заросший сорняками участок от входа в хижину к дороге.

— Не уходи! Не так быстро!

Она увидела, что он был старше, с большими густыми усами.

— Я никуда не уйду, — сказала она, когда он подошел. — Я ищу ответы.

Мужчина вздохнул с облегчением.

— Слава Богу. — Он перевел дыхание и посмотрел ей в лицо. — Вы Глория Джеймс?

По какой—то причине она не удивилась, когда он спросил об этом. Она кивнула.

— Да. И я здесь, чтобы получить ответы.

Он кивнул.

— Давайте поговорим, — сказал он и пошел обратно по тропинке к тому месту, где остальные мужчины поднялись из своего круга и теперь стояли перед хижиной. Он оглянулся на нее через плечо. — Еще не исчезла?

Глория кивнула.

— Не уходи.

— Я и не планировала.

— Ну-ну.

Рассел, подумала она, его зовут Рассел, хотя она не была уверена, откуда она это знает.

Они вдвоем прошли через участок и остановились перед другими мужчинами, которые толпились перед хижиной. Все они смотрели на нее, но Глория не могла понять их выражения. На лице мужчин было любопытство или страх? А тот, что стоял рядом, он надеялся или был встревожен?

— Она здесь, — объявил Рассел, хотя, конечно, они и сами могли в этом убедиться. Говорить очевидные вещи просто. Глория непроизвольно улыбнулась.

— Она готова? — спросил другой мужчина.

Джимми, подумала она.

— Готова к чему? — поинтересовалась Глория.

Мужчины посмотрели друг на друга. Рассел поднял руку, показывая, что остальным следует помолчать и дать ему все рассказать.

— Ты не помнишь, — сказал он Глории. Это было утверждение, а не вопрос, и прежде чем она успела ответить, он указал на землю перед хижиной, где они все сидели в кругу. — Присаживайтесь.

— Я не буду сидеть на земле, — сказала она ему. — Там грязно.

— Это может занять некоторое время.

— Я не сижу на земле.

— Хотите зайти внутрь?

Так и есть, поняла Глория. Она знала, что ей, наверное, следовало бы бояться, заходя одной в маленький сарай в странном городке посреди пустыни с кучей странных незнакомых мужчин, но почему-то не боялась. Рассел провел ее через открытый дверной проем, остальные последовали за ним. Внутри сарай-пристройка оказался больше, чем казалось спереди, и тянулся вглубь. Стены были увешаны картинами, рисунками и фотографиями. На задней стене висел огромный портрет в рамке. В центре узкой комнаты был приподнятый участок пола, который заставил ее вспомнить о сцене.

Она уже бывала здесь раньше, поняла Глория. И как и впервый раз она сначала удивилась большому количеству собственных портретов, а потом поняла что наверное так и должно быть.

Рассел сел на приподнятую платформу и жестом предложил ей сесть рядом с ним, но она, как и другие мужчины, стоявшие за ней, осталась стоять.

Он кивнул.

— Хорошо. Итак... Я не уверен, с чего начать.

— Начните с самого начала.

— Ты знаешь, где ты была? Что ты делала в последнее время?

И снова она ничего не поняла.

Должно быть, растерянность отразилась на ее лице.

— Ты находишь людей, — сказал ей Рассел. — Людей, которые умерли. И ты возвращаешь их.

— Откуда?

— Из мертвых.

Это не имело никакого смысла.

— Так ты думаешь, что я кто? Что-то вроде целительницы?

— Нет конечно. Это не то, что я говорю. — Он глубоко вздохнул, словно ему сложно говорить с женщиной что ведет себя как ребенок. — Каким-то образом, по какой-то причине, ты способна посещать места, где люди, которые умерли, все еще продолжают жить.

Это был бред сумасшедшего. Она осознавала это, и это был хороший признак. Но... где-то на задворках сознания она думала, что в этом что-то есть. Бенджамин — умер?!

— Я не понимаю, о чем вы, — сказала Глория. Ее руки дрожали.

— Насколько мы понимаем, из того, что вы нам рассказали, выотправляетесь в место, которое точно такое же, как и здесь, только люди, которые умерли, там не мертвы. Иногда они другие — они старше или моложе, у них другая работа или другие семьи — но вы их все равно находите. — Он встретил ее взгляд. — Я не знаю, создаете ли вы это место сами или просто приходите туда, но каким—то образом вы возвращаете людей с того света.

— Я не верю...

Он пожал плечами.

— Может быть, это даже не те же самые люди, не совсем — кто знает? — но они выглядят так, как будто они есть, они ведут себя так, как будто они есть, они чувствуют себя так, как будто они есть.

— Бобби Перес, — неожиданно сказал Джимми. — Ты вернула его, помнишь?

Рассел кивнул.

— И многие другие.

— Хорошо, допустим. Какое отношение вы имеете к этому? — спросила она. — Как вы в этом замешаны?

— Мы своего рода посредники. Люди приходят к нам, люди, чьи близкие умерли, а мы приходим к вам, говорим вам, кто они, и вы каким-то образом находите их и возвращаете.

— Так вы получаете от этого прибыль? Пользуетесь моим даром?

— Не прибыль, нет. Но мы те, кто знает, что можно сделать. И мы помогаем людям вернуть своих любимых. Честная сделка.

— Но вы не знаете, как я это делаю... что бы я ни делала?

Рассел покачал головой.

— Мы понятия не имеем. В один момент ты там, в другой ты уходишь, а через какое-то время, может быть, через день, может быть, через неделю, может быть, через месяц, может быть, через год, ты возвращаешься, как будто ты все время была здесь, в этом мире.

— Но я не была?

— Нет. Мы так не думаем.

— Вы — Богиня смерти, — сказал другой мужчина, высокий грузный с редеющими волосами. Она не знала его имени. — Вот почему мы поклоняемся вам.

Поклонение? Культ Глории!

Это пугало ее, и она оглядела фотографии.

— Я не богиня, — настаивала Глория. — Даже если у меня и есть эта способность, а это большое "если"...

— Ты вернул мою жену Нору!

— И моего брата Гектора! — крикнул кто-то из толпы.

Глория внимательно посмотрела на столпившихся мужчин.

Остальные молча кивнули.

Она переводила взгляд с одного лица на другое, почти никого не узнала и глубоко вздохнула.

— И как долго я этим занимаюсь?

— С самого детства.

— Но я этого не помню!

— Мы уже догадались. Снова те же вопросы.

— Снова? Значит, у нас уже был такой разговор?

Рассел улыбнулся.

— И не раз.

Его улыбка немного померкла.

— В последнее время больше, чем обычно.

— Тогда почему вы спросили, не Глория ли я Джеймс? — Она жестом указала на собственный портреты и фотографии на стене. — Это очевидно, да.

Рассел и Джимми переглянулись.

— Что?

— Ты не всегда знаешь, кто ты. Когда ты возвращаешься сюда. Иногда ты путаешься. Однажды ты думала, что тебя зовут Сельма. А недавно... все стало еще хуже.

— В смысле?

— Мы точно не знаем. Все, что мы знаем, это то, что ты пыталась заполучить Бенджамина. И, очевидно, это было намного труднее, чем обычное воскрешение.

— Бенджамин?

— Бенджамин был вашим мужем, — сказал Рассел.

Джимми кивнул.

— Он умер в прошлом году.

Она переводила взгляд с одного на другого.

— Значит, у меня нормальная жизнь. Я не занимаюсь этим постоянно. Вообще-то я вышла замуж и... наверное, ходила в школу и... — Глория нахмурилась, внезапно осознав, что она никак не отреагировала, когда они упомянули о смерти ее мужа. — Бенджамин... Бенджамин... Я не помню его. Кто это?

И она действительно не помнила. Она помнила, что его смерть была причиной того, что она приехала сюда из Южной Калифорнии, что отчаяние от его смерти привело ее в Хиксвилл в поисках ответов, но как ни старалась, она не могла представить себе, как он выглядел, не могла вспомнить ничего о его характере или о том, кем он был.

— Вы познакомились в колледже, — подтолкнул ее память Рассел. — Вы женаты уже пятнадцать лет. Он занимается компьютерными технологиями.

Это прозвенел звонок ее памяти. Точно.

— Подождите минутку, — сказала Глория. Она крепко задумалась.

Бенджамин. Знакомое имя.

Теперь она вспомнила его. Особенности его внешности были не совсем ясны, но она знала, что у него были каштановые волосы и теплая улыбка. Ему нравились "Битлз". Он был терпелив. Добрым. И...

И она его очень любила.

Слезы навернулись на глаза Глории, ее зрение помутнело.

— Как он умер?

— Рак.

— Я не смогла вернуть его?

— Мы его не видели. Выходит что нет.

— Но если я могу воскрешать людей, то почему не могу своего мужа?

— Мы не знаем, — сказал Рассел и для пущей убедительности повел плечами.

Она увидела беспокойство на его лице.

— Что еще? — спросила она.

— Нам пришло в голову... Я имею в виду, мы говорили о...

— ...

— Мы думаем, что что-то может работать против вас, — сказал Джимми.

Глория нахмурилась.

— Например?

Рассел покачал головой.

— Судьба? Бог? Кто-то другой, похожий на вас? Может быть, другая версия вас, плавающая где-то там, в другом времени? — Он наклонился вперед. — Дело в том, что никто из нас ничего не знает. Насколько нам известно, вы единственный человек на земле, который может это делать, а то немногое, что мы знаем, мы узнали из того, что вы рассказывали нам на протяжении многих лет, потому что даже вы сами не знаете, как вы делаете то, что делаете. Иногда вы выходите и вспоминаете что-то, иногда ваша память стирается, обнуляется.

— Я начинаю вспоминать, — сказала она.

— Это хорошо, — сказал он ей, но все еще выглядел обеспокоенным.

— Как долго меня не было в этот раз? Сколько времени прошло с тех пор, как вы меня видели в последний раз?

— Около десяти минут.

Десять минут!

Это было невозможно. Она не могла вспомнить многого, но она точно помнила, как ехала сюда на машине, поездка заняла более полутора суток, а до этого она жила с Бенджамином (и их детьми?) в Бреа... некоторое время.

Конечно, больше десяти минут.

Очевидно, время работает по-другому там, где она ищет мертвых.

Рак.

Глория вытерла слезы с глаз. Бенджамин умер от рака. В тумане своих воспоминаний она думала, что он был убит. Она почти видела его в своем воображении, хотя детали оставались неясными. Однако сердце ее болело от его потери, и она чувствовала пустоту внутри, как будто из нее вынули важную часть.

Глория взглянула на большой портрет на задней стене комнаты — в реальной жизни она была блондинкой. Почему на портрете она была брюнеткой?

...затем протиснулась сквозь собравшихся мужчин к двери.

— Извините, — сказала она. Оказавшись снаружи, она глубоко вздохнула, не подозревая до этого момента, насколько клаустрофобию она ощущала себя внутри хижины.

Святилище. Богиня смерти?!

— Я возвращаюсь, — сказала она Расселу, когда он вышел за ней на улицу. — Чтобы найти его и воскресить.

— Как? Что вы собираетесь делать?

— Я не знаю. Но я чувствую что мне необходимо его спасти. Это происходит. Вы будете здесь, когда я вернусь? — Она хотела задать еще миллион вопросов.

— Мы всегда здесь.

И...

(обратно)

Глава двадцать девятая

Они жили в военное время. Глория не знала, кто воюет и как давно это происходит, но улицы Бреа были изрыты взрывами, а то, что раньше было университетом, представляло собой лишь массивные груды стали, стекла и бетонных обломков. Автострады больше не было, только разрушающиеся цементные пилоны указывали на то место, где когда-то поднятое шоссе пересекало восточную половину города. В их доме — если его можно было назвать домом — отсутствовала часть крыши, которая теперь была покрыта синим брезентом, а в наружной стене гостиной была огромная дыра, также покрытая брезентом. У них не было ни электричества, ни водопровода.

Она нашла Бенджамина и их четверых детей, сидящих на заляпанном диване, Бенджамин читал детям книгу доктора Сьюза. Двое старших мальчиков уже давно прошли стадию доктора Сьюза, но без радио, телевизора или интернета, чтобы развлечь их, они слушали "Если бы я управлял зоопарком" с таким же восторгом, как и их младшие сестры.

Глория пошла за водой в соседний дом. Каким-то образом наружный кран Янгсов все еще работал, хотя вода из него была ржавого цвета и не пригодна для питья. Они использовали ее для смыва в туалете, а пили только то, что могли найти в запечатанных бутылках или банках. Она вернулась в ванную, опорожнила два галлоновых кувшина, которые несла в бачок унитаза, и вышла обратно в гостиную. — Твоя очередь, — сказала она Бенджамину. — Нам хватит на вечер и завтрашнее утро.

— Не беспокойся милая, как только мы закончим здесь, я займусь этим.

Он положил свою винтовку на стол перед диваном, хотя знал, что ей не нравится, когда оружие находится так близко к детям. Должно быть, он что-то увидел или услышал, когда отправился на разведку, и ее мышцы напряглись, когда она вспомнила, как в последний раз отряд прошел по их улице, уничтожая Лиасов, прежде чем беспилотник помог соседской милиции расправиться с ними.

Они поменялись обязанностями. Глория теперь читала детям "Книгу сна", а Бенджамин пошел в соседнюю комнату за водой. Сверху до нее донеслось жужжание беспилотника — одного из их, как она надеялась, — а откуда-то не слишком близко и в то же время не слишком далеко донесся жестяной звук официального объявления, передаваемого через динамики бронетранспортера. Она надеялась, что их не собираются эвакуировать снова. На этот раз они могли вернуться и обнаружить, что их дом полностью разрушен.

Позаботившись о воде, Бенджамин подал ей знак, закрыв и забаррикадировав входную дверь.

— Нам с мамой нужно поговорить минутку, — сказал он. — Брэдли, присмотри за Люком и твоими сестрами.

Мальчик кивнул, и Бенджамин повел Глорию в ванную, делая вид, что им предстоит важный разговор, но как только он закрыл за собой дверь, он спустил штаны и сел на закрытую крышку унитаза. Он уже был возбужден а его член эрегирован, и она молча сняла свои грязные штаны и трусики и села на него. Минута или две глубоких быстрых толчков, и они закончили, молча одеваясь, прежде чем отпереть дверь. Они улыбнулись друг другу, и эта улыбка чуть не разбила ей сердце. Здесь, в этой невозможной ситуации, в этом адском месте, все еще цвела нежность, и Глория начала плакать, не о себе и даже не об их детях, а о Бенджамине, который заслуживал лучшего, более счастливого существования.

Она услышала далекие звуки выстрелов, за которыми последовал обескураживающий громкий взрыв. На диване дети прижались друг к другу, все, кроме Брэдли, закрыли глаза и заткнули уши. Он обхватил их руками, стараясь быть сильным, и у нее екнуло сердце: они с Бенджамином сидели по разные стороны дивана, как дозорные, охраняя маленьких подопечных.

Она пыталась вспомнить, кто и почему воевал, но война шла так долго, что она не могла вспомнить. Быстрее всего Россия напала на штаты.

Только это было не совсем так, не так ли? Ведь на самом деле она пробыла здесь не так уж долго. Несмотря на воспоминания об этом месте, она только что пришла, и появилась с определенной целью. Она посмотрела поверх голов детей на Бенджамина, который, казалось, погрузился в раздумья. В кои-то веки ее настоящие воспоминания были целы, если не все, то, по крайней мере, большая их часть, а это означало, что Глория знала, что происходит. Она могла не знать, что именно происходит в плане войны и этого конкретного мира (реальности) в которой оказалась, но она знала правду, стоящую за этим существованием, понимала истинную причину, почему она здесь. Хотя она ни в коем случае не была экспертом, она имела смутное представление о теории струн и концепции мультивселенной. Независимо от того, применимо это или нет, Глория знала, что этот мир стал таким только потому, что были приняты определенные решения, сказаны определенные слова, предприняты определенные действия. Если бы здесь было принято другое решение, произнесено другое слово или предпринято другое действие, все было бы по-другому, в малой степени, а может быть, и в большей. В жизни, во времени были поворотные точки, и, учитывая то, кем она была и что могла сделать, если бы она смогла найти одну из таких точек и сделать зигзаг вместо прямой линии...

Она может изменить ход повествования. Вернуть сбитых с пути людей на эту самую прямую линию.

Как она это сделает, Глория не представляла.

Но она намеревалась выяснить это.

****

На следующее утро, после холодного завтрака из черствого хлеба и пыльной бутилированной воды — того же, что было на ужин, — семья отправилась на поиски еды. На Имперском шоссе женщины плакали на улице. Один старик оплакивал членов семьи, которых он потерял. Другие бродили, как заведенные, пытаясь найти предметы первой необходимости. Глории показалось, что она должна начать искать способ вырваться из этого существования и изменить эту реальность. Она вспомнила, как в другом месте, в другое время присутствовала на празднике, где они с Бенджамином внезапно и необъяснимо подверглись нападению своих друзей. Ей нужно было найти что-то подобное сейчас, случай, когда может произойти непредвиденное, когда она может стать той, кто сдвинет события в другую сторону.

Глория почувствовала, что ее дергают за руку, и, оглянувшись, увидела Джин, которая смотрела на нее сверху.

— Мне нужно в туалет.

Люк разочарованно покачал головой.

— Ты должна была сходить дома до нашего отъезда, — сказал он сестре.

— Но мне больше нравится туалет в магазине! Он все еще работает как надо!

Они не собирались заходить в "Альбертсон". В продуктовом магазине давно все разграбили, но Джин была права: когда они заходили туда в последний раз, в туалете еще текла вода. Возможно, это хорошая идея для всех них сходить в туалет, рассуждала Глория. Это избавит ее и Бенджамина от необходимости таскать кувшины к крану Янгов, который, вполне реально, мог отключиться в любой момент, оставив их без воды.

Как только они вошли в затемненный супермаркет, Глория почувствовала, что что-то не так. С одной стороны, они казались единственными в здании, что было странно, потому что это было не только идеальное место для сквоттеров, но и с работающей ванной, что должно было создать огромную очередь. Однако они были одни, и воздух казался странно тяжелым, почти жидким, когда они шли вперед.

Она взглянула на Бенджамина, чтобы узнать, чувствует ли он это тоже. По его выражению лица Глория поняла, что да, и уже собиралась сказать всем, что им пора уходить, когда Джин отпустила ее руку, вырвалась и побежала по первому проходу к туалетам в дальнем конце.

— Джин! — позвала она, но ее голос не проникал далеко сквозь густой воздух, и она поспешила за дочерью, увещевая остальных: — Идем!

Здесь было гораздо темнее, чем в передней части магазина, где были окна, и она была удивлена, что ее дочери хватило смелости бежать через мрак в одиночку.

Она последовала за Джин в ванную комнату, в которой, к счастью, был непрозрачный люк, позволяющий видеть, что происходит в замкнутом пространстве. Джин уже стояла в ближайшей из двух кабинок, и Глория готова была накричать на нее и прочесть нотацию за побег, как вдруг ее обдало едким зловонием воздуха. Она увидела, что кран в раковине работает, и из крана течет отрава для клопов, ее резкий химический запах почти не ощущался в замкнутом пространстве.

Глория открыла дверь ванной и сказала Бенджамину:

— Стой где стоишь, — в то время как она сказала Дженни: — Убирайся отсюда, сейчас же!

— Я почти закончила!

— Сейчас же! И не смывай! Разве ты не чувствуешь запах этого яда?

При слове "яд" Джин вскрикнула и выскочила из кабинки, на ходу натягивая штаны.

Глория вытолкала ее из туалета, и Бенджамин закрыл за ними дверь.

— Господи, — вздохнула Глория. — Пронесло...

С другой стороны здания, где-то за самым дальним проходом, доносилось высокочастотное рычание. Оно было не постоянным, и то затихало, то пропадало и снова набирало обороты. Все шестеро стояли и смотрели друг на друга. Глория понятия не имела, что могло издавать этот звук, да и не хотела выяснять. Все, чего она хотела, это чтобы ее семья благополучно вернулась наружу, и, как они поступали во всех опасных ситуациях, они, не разговаривая, быстро и в один ряд двинулись по проходу к выходу: Глория — впереди, Бенджамин — сзади, дети — между ними.

Когда они вышли на дневной свет, ей пришло в голову, что все, что происходит в супермаркете, направлено против Бенджамина, пытается уничтожить его. Ей также пришло в голову, что это одна из тех поворотных точек, что если она войдет туда и встретится лицом к лицу с тем, кто издавал этот ужасающий шум, она сможет изменить ситуацию.

Но она не собиралась туда возвращаться. У нее будут другие, менее опасные возможности сделать то, что ей нужно, и у нее не было причин подвергать себя опасности.

Контингент солдат в форме маршировал по центру Имперского шоссе за двумя бронированными машинами. Все на улице посторонились, чтобы пропустить их, многие из них приветствовали их. Глория не узнала форму, но знала, что солдаты на их стороне в войне.

С какой бы стороны это ни было.

Ее семья наблюдала за парадом с парковки "Альбертсон", прежде чем выйти на тротуар. То, что она почти ничего не знала об этой войне, казалось странным. В обычной ситуации она была бы полностью погружена в свою жизнь. О предыдущих жизнях, реальной жизни, она бы забыла. Детали этого существования были бы частью ее самой, как будто она жила в этом царстве с самого рождения. Тот факт, что привычные нормы были нарушены, вызвал в ней тревогу и заставил Глорию понять, что она, возможно, не обладает всеми необходимыми знаниями.

Однако она знала достаточно, чтобы подобрать с земли потрепанную батарейку, когда увидела ее, зная, что батарейки использовались в качестве валюты в тех немногих местах, где все еще принимали такие жетоны, а не обменивали на товары. С помощью этой "двойки" они смогли бы купить пару яблок, морковь или картофель — свежие фрукты или овощи, в которых так нуждались растущие организмы детей.

— Спрячь ее, — быстро сказал Бенджами загораживая ее от взглядов проходящих мимо людей на удице.

Она положила батарейку в карман.

— Пойдемте — призвал он. — Быстрей!

Поскольку все магазины были разграблены, торговцы продавали свои товары в парке с тележек и повозок. У огороженного входа в парк стоял вооруженный охранник, следивший за тем, чтобы у всех входящих были средства для оплаты, и когда Глория показала военному, свою батарейку он быстро пропустил ее и детей.

В любом другом месте и в любое другое время доступные предложения были бы отвергнуты даже животными зоопарка, но для их отчаянных глаз сморщенные овощи и мокрые фрукты выглядели как манна небесная. Ей удалось купить коричневый банан, мягкий цуккини и три картофелины на свою батарейку, и Бенджамин положил их в наплечный мешок вместе с ножом.

В тот вечер они легли спать с желудками, которые были полнее и счастливее, чем когда-либо за долгое время.

****

Утром их разбудил стук в дверь.

Бенджамин мгновенно схватил свое ружье. Янги и другие их соседи знали, что для того, чтобы представиться друзьями, нужно постучать дважды, медленно, затем сделать паузу, прежде чем постучать три раза подряд. Это была случайная серия ударов в дверь, указывающая на незнакомца.

— Позвольте мне разобраться с этим, — сказал Бенджамин.

Глория придвинулась к нему.

— Нет, позвольте мне разобраться с этим.

Она не хотела, чтобы его убили до того, как она найдет способ спасти его, и, поскольку дети затаились в своих комнатах, а Бенджамин стоял прямо за ней, она заглянула в глазок, чтобы посмотреть, кто там.

Это была ее сестра Мила.

Ее первым порывом было открыть дверь и немедленно впустить Милу, но она остановила себя. Что бы ни пыталось удержать Бенджамина от возвращения к жизни, оно всегда принимало форму близких ей людей: матери, отца, детей. Здесь было то же самое. Это была не ее сестра, осознала она. На самом деле, у нее никогда и не было сестры. Она узнала стоявшую перед ней женщину, которую убил ее муж и брат которой хотел, чтобы Глория вернула ее к жизни.

Почему именно внешность этой женщины была выбрана для изображения ее сестры?

— Да это же Мила! — сказал Бенджамин, заглянув в глазок и отложив ружье в сторону. Прежде чем Глория успела остановить его, он открыл дверь и впустил ее.

Глория напряглась, но ничего необычного не произошло. Мила обняла ее, поцеловала Бенджамина в щеку и отметила, что дети, которые вышли из укрытия, услышав ее голос, выросли настолько, что она едва узнала их. Это была обычная семейная встреча, и Глория даже вспомнила их последнюю встречу и слезливое прощание, хотя прекрасно понимала, что эти события произошли не с ней.

С кем же они произошли? Что произошло до ее приезда и после ее отъезда? Была ли другая Глория? Или вся эта вселенная возникла, когда она появилась, и разрушилась, когда она ушла?

У нее не было ответов ни на один из этих вопросов, да она и не была уверена, что это имеет значение. Она была здесь только по одной причине: защитить своего мужа и вернуть его в то, что она теперь считала реальным миром.

Если только это было не так. Она не хотела даже начинать эти размышления.

— Я ехала к маме и решила заехать на случай, если не смогу перебраться через "Пропасть", — сказала Мила.

Глория кивнула, как будто поняла, но ничего из того, что сказала сестра, не имело для нее никакого смысла. На фоне разрушенного ландшафта и личных лишений военного времени беззаботность Милы казалась удивительно неуместной, а пробелы в ее собственных знаниях означали, что Глория понятия не имела, что такое "Пропасть" и что произойдет, если ее не удастся преодолеть.

— Когда ты в последний раз видел маму? — спросила Мила обращаясь к Глории.

Бенджамин ответил за нее.

— Она приезжала на день рождения Джин в прошлом месяце.

Мила наклонилась к девочке.

— О, это был твой день рождения?

Джин кивнула.

— Сколько тебе сейчас лет?

— Десять тысяч.

— Это хороший возраст.

Глория почувствовала беспокойство. Со стороны ее сестры не было попытки добиться правильного ответа, и никто не смеялся над тем, что сказала Джин, и не пытался ее поправить.

— У меня есть подарки на поздний день рождения для всех вас, — пообещала Мила. — Они в моей машине. Я покажу вам их, как только распакуюсь.

Она выпрямилась, снова обращаясь к Глории и Бенджамину.

— Как выглядела мама?

— Не очень, — ответил за них Бенджамин.

— Этого я и боялась.

Глория выглянула на улицу. У Милы действительно была машина, хотя как она смогла проехать на ней по заваленным щебнем улицам, Глория не представляла. Оставив детей внутри, они с Бенджамином вышли на улицу в нижнем белье, помогая Миле распаковать вещи для однодневного пребывания, на котором настаивала ее сестра.

— Ребята, вы уже завтракали? — Мила посмотрела на них в пижаме и нижнем белье, — Думаю, нет. Одевайтесь и приходите на кухню, я что-нибудь приготовлю.

— У нас нет... у нас нет ничего, кроме картофельной воды, — собиралась сказать Глория, но сестра прервала ее. — Я принесла рогалики и апельсины.

Дети ликовали, возбужденно прыгая вверх и вниз, и даже Бенджамин ухмылялся. Это было похоже на исполнение желания, и все поспешили обратно в коридор, чтобы переодеться.

Глория позаботилась о том, чтобы выйти первой, надела поношенную футболку и натянула грязные джинсы поверх рваных трусиков, прежде чем отправиться на кухню.

— Мои ноги стали такими волосатыми, — сказала Мила, входя в комнату, и Глория вздохнула, когда ее сестра подняла штаны.

У Милы были ноги как у животного.

Глория уставилась. Коза? Обезьяна? Кенгуру? Невозможно было определить, какого типа ноги были обуты в эти модные сапоги, но они определенно не были человеческими, и она испытала непроизвольную дрожь, когда ее взгляд переместился с волосатых сухожилий на мягкое женское лицо и обратно.

Мила спустила штанины за несколько секунд до того, как Джин и Пол вбежали на кухню. За ними сразу же последовали Брэдли и Люк, все четверо были в восторге от перспективы получить нормальный завтрак.

— Что вы хотите? — спросила Мила. — У меня есть черничный рогалик и с изюмом и корицей.

Она поставила тарелку с нарезанными рогаликами на наклонный стол.

— Я собираюсь выжать нам немного свежего апельсинового сока.

— Черника!

— Корица!

— Изюм и черника!

— Корица!

Во рту у Глории было много воды, и она временно отбросила все мысли о ногах сестры, пока вела детей к столу. Бенджамин вошел в кухню, протянул руку над их головами и схватил верхнюю половинку выпечки.

— М-м-м-м, — сказал он, откусывая от него.

Глория позволила детям взять то, что они хотели, а затем взяла один из оставшихся. Он был холодным и не поджаренным, но когда она вгрызлась в нарезанный рогалик, он оказался вкусным. Черничный.

Они все уселись на разномастные стулья и табуретки, стоявшие вокруг стола для завтрака, и оживленно разговаривали. Мила за стойкой нарезала апельсины и делала из них сок. Чувствуя себя счастливой, Глория повернулась к Бенджамину.

Чье лицо резко посинело. Он подавился своим рогаликом.

Глория закричала, опрокинув свой стул, что вызвало крики детей. Бенджамин сжимал горло, и из его широко открытого рта не вырывалось ни звука. Его дыхательные пути были полностью перекрыты. Где-то, когда-то, ее учили искусственному дыханию, и она встала позади него, обхватила руками его живот и потянула изо всех сил. Изменений не произошло, и она дернула сильнее, практически ударив его в живот, затем сразу же изменила положение рук, направив соединенные ладони вверх, затем вниз, пытаясь найти правильный угол.

— Нет! — закричала она. — Только не так! Бенджамин, родной.

Должна ли она была засунуть пальцы ему в рот, чтобы попытаться прочистить дыхательные пути, или это относится только к младенцам и маленьким детям? Может быть, пережеванный рогалик слишком плотный, чтобы его можно было вытащить таким образом? Должна ли она была сделать что-то еще?

Она уже собиралась перекинуть его через спинку одного из небольших стульев — кажется, она вспомнила, что это один из вариантов для крупных людей, — когда из его открытого рта вырвался высокий свист, и он выплюнул на пол комок рогалика неясной формы. Он отпрянул от нее, с открытым ртом, глядя в потолок, чередуя кашель с громким втягиванием огромных глотков воздуха. Постепенно его цвет лица вернулся, а дыхание приблизилось к нормальному.

Руки дрожали, сердце колотилось, Глория рискнула взглянуть на сестру и не удивилась, обнаружив, что Мила совершенно не беспокоится о состоянии Бенджамина. Ее пронзила вспышка гнева, и Глория поклялась, что как только они закончат есть, она отправит Милу в ее веселый путь к "Пропасти" чтобы это не значило! Бенджамин избежал удушья только по счастливой случайности, и она не собиралась искушать судьбу, позволяя этой женщине оставаться в их доме. Более чем возможно, что весь этот завтрак был организован для того, чтобы убить Бенджамина, и Глория была полна решимости пресечь любую возможность повторения.

Она взглянула на мужа, чтобы убедиться, что он пришел в себя после случившегося...

...а он рухнул, не проронив ни звука, когда шальной выстрел из кананады выстрелов, только что раздавшегося на улице, разбил кухонное окно и разорвал его грудь.

Беззвучный крик, сорвавшийся с ее губ, не был похож на человеческую речь, и его пронзительная громкость не ослабевала, пока она стремительно преодолевала расстояние в пять футов между ними и инстинктивно прижимала ладонь к зияющей ране в центре его груди. Кровь неудержимым потоком хлынула между пальцами и по сторонам руки, и хотя она чувствовала, как бьется его сердце, она также ощущала, как оно стремительно слабеет, а мышцы под ее ладонью расслабляются и замирают.

— Не надо... — сумела вымолвить она, но не смогла продолжить фразу, подавившись рыданиями. Она понятия не имела, что делают дети или Мила, но она не могла позволить себе отвести взгляд от Бенджамина.

Надо срочно позвонить 911, хотела сказать она, но в этом мире не было 911, и в ту же секунду она поняла, что он умирает. Она посмотрела ему в лицо, и хотя его веки дрогнули, его взгляд оставался устремленным на нее.

— Не умирай, — сказала она, и ее голос был едва слышен даже для нее самой. — Не умирай...

Сквозь боль Бенджамин сумел улыбнуться ей, но улыбка мгновенно начала стираться по краям, когда он начал угасать. Снаружи продолжали стрелять. Еще одно окно разбилось вдребезги.

Возможно, это был поворотный момент, сказала она себе.

Она убрала руки от раны, которая больше не зияла, поскольку его сердце было слишком слабым, чтобы качать кровь, и легла на пол, прижав Бенджамина к себе, обнимая его окровавленное тело. Ее губы коснулись его уха.

— Эта война закончилась, — прошептала Глория.

(обратно)

Глава тридцатая

Они разорвали объятия и перекатились на свои стороны кровати. Сквозь открытое окно без занавесок доносился стук, когда множество птиц, расположившись на разных уровнях кормушек, беспорядочно пытались поесть, и лишние семена с шумом сыпались на сухие листья внизу. Утро выдалось на редкость ясным и светлым, и Глория могла видеть голубое небо над меняющимися красками деревьев.

Их дом находился в Колорадо, недалеко от города, достаточно близко, чтобы пожарная машина или скорая помощь могли быстро приехать в случае чрезвычайной ситуации, но с достаточной буферной зоной, чтобы у них была возможность уединиться и не смотреть из окна на соседские дома. Их собственный дом был большим, двухэтажным, с крыльцом и небольшим домиком для гостей на заднем дворе, и это был самый лучший и большой дом, в котором она когда-либо жила.

Она не знала, кто она в этой жизни. Живы ли ее родители? Были ли у нее братья и сестры? Кто были ее друзья? Была ли у нее работа, и если да, то какая?

Это придет к ней само. Всегда приходило. И она лежала на спине, глядя в потолок, наслаждаясь моментом, чувствуя себя не просто довольной, а по-настоящему счастливой.

— Наверное, мне лучше вставать, — неохотно сказал Бенджамин, и она поняла, что он занимается техническим обслуживанием, помогая местным компаниям и частным лицам обслуживать их компьютеры. Это была старомодная профессия для такой современной сферы, но в таком маленьком городке, как их, где даже самые крупные компании не могли позволить себе IT-отдел, его услуги были не только желанны, но и востребованы.

А она?

При этом она ясно помнила, что было до этого, сохранив воспоминания не только о своей прошлой жизни, но и о предыдущих. Сколько раз Бенджамин мог умирать, задавалась вопросом Глория, прежде чем он действительно перестанет существовать и его уже никогда нельзя будет вернуть? Этот вопрос не приходил ей в голову раньше, но сейчас, когда она смотрела, как он встает с постели и направляется в ванную, он был очень важен для нее.

Она была медсестрой у онколога, доктора медицинских наук. Пришло осознание.

Или была, пока доктор Ли не ушел на пенсию. В настоящее время она, как и остальные сотрудники офиса доктора, была безработной. Или "между делом", как любила говорить ее подруга Лупе. Очевидно, Глория не слишком торопилась с поиском другой работы, потому что доктор Ли закрыл свою практику в начале сентября, а уже была середина октября, а она так никуда и не подала резюме.

— Наверное, здорово не иметь постоянного расписания, — сказал Бенджамин, выходя из ванной, и хотя это могло бы быть уколом, но не было. Он шутил с ней, и Глория поняла, что его не волнует, вернется ли она когда-нибудь на работу. Он зарабатывал достаточно, чтобы содержать их обоих, а если она забеременеет, как они надеялись, то для ребенка будет лучше, если хотя бы один из родителей останется дома.

— Хочешь омлет? — спросила Глория, вставая с кровати.

Он покачал головой, открыл дверцу шкафа и достал пару черных джинсов и обычную рубашку с длинными рукавами, свой обычный наряд.

— Все в порядке. Я просто заеду в "Данкин Донатс"[12] и возьму кофе.

— Кофе! Тебе нужно что-нибудь поесть. Завтрак — это...

— ... самый важный прием пищи за день, — закончил он за нее. — Я знаю. Но вчера вечером я съел все, что мог съесть.

Он вздернул брови в пародии на соблазнительность, и она вдруг вспомнила, что произошло. Это объясняло, почему ее трусики лежали на полу.

Она подняла их и надела.

— Ну, я и сейчас голодна.

— Больше сил для тебя. Я принимаю душ.

— Когда ты выйдешь, будет завтрак.

— Но...

— Когда ты выйдешь, будет завтрак.

В итоге они поели вместе — оказалось, что он был голоднее, чем думал, — и после ухода Бенджамина Глория убрала посуду с завтрака и остатки ужина, а затем не спеша приняла душ. В девять часов пришла Лупе. С тех пор как доктор Ли ушел на пенсию, а Глория потеряла работу, они вдвоем стали ходить каждое утро на прогулку. Двое детей Лупе ходили в начальную школу, поэтому, как и у Глории, у ее подруги остаток дня был свободен, по крайней мере, до трех тридцати, когда заканчивались занятия.

Чаще всего их так называемая "тренировка" было неспешной прогулкой, когда они вдвоем болтали и сплетничали о других соседях. Сегодня Лупе была в ярости, потому что Хелен Стюарт, старушка, жившая через дорогу, позвонила в город, чтобы пожаловаться на мужа Лупе Рика, который парковал свою машину на ночь на улице перед их домом, что он делал для того, чтобы их мальчики могли играть в баскетбол на подъездной дорожке.

— Эта глупая старая дева каждый день смотрит в окно и ищет, на что пожаловаться. Она создала впечатление, что какой-то бездомный разбивает палатку в своей машине или какой-то преступник выслеживает соседей, потому что полицейский, который действительно пришел ко мне, спросил меня, знаю ли я что-нибудь о таинственном сером Джипе Черроки, который был припаркован всю ночь перед моим домом. Он действительно использовал слово "таинственный"

— Это безумие, — сказала Глория, но она точно знала, о чем говорит Лупе. Почтальон рассказал ей, что однажды Хелен пожаловалась ему на их двор, сказав, что Глория и Бенджамин должны нанять садовника, поскольку Бенджамин явно ленится стричь газон так часто, как следовало бы.

— Конечно, я сказал ему, что джип наш, и мы имеем полное право парковаться перед собственным домом, а Хелен Стюарт — старая сука, которая вмешивается в чужие дела.

Глория засмеялась.

— Ты так ему и сказала?

— Ну, не так многословно. Но было видно, что он понял о чем я говорю.

Они перешли на другие темы: стресс на работе у их мужей, проблемы свекрови Лупе, новый парень их разведенной подруги Лесли. В парке, куда они повернули, чтобы идти обратно, было несколько мам со своими малышами, пара из них сидела на скамейке и болтала, пока их дети играли в песочнице перед ними, еще несколько помогали детям подниматься с горки или толкали их на качелях. Лупе вздохнула.

— Я скучаю по этому возрасту. Не поймите меня неправильно, я люблю своих мальчиков и люблю то, в каком состоянии они сейчас находятся, но, эгоистично, гораздо веселее отвести их в парк и провести с ними весь день, чем помогать им делать домашнее задание по математике, когда они приходят домой из школы.

Глория прекрасно понимала, о чем говорит Лупе... только в этой жизни она этого не знала. Поэтому она промолчала и просто кивнула.

Вернувшись домой к обеду, она размышляла о том любопытном факте, что не так сильно беспокоилась о безопасности Бенджамина, как, вероятно, следовало бы, и не испытывала такого стресса, как раньше. Проснувшись, она беспокоилась, что если он снова умрет, то не сможет вернуться, но с тех пор страх, что это может случиться, казалось, рассеялся. Более того, появилась уверенность, что если что-то случится, она сможет все исправить. Она чувствовала необъяснимую уверенность, и это чувство давало ей желанное ощущение безопасности.

Проходя по комнатам, Глория узнавала в обстановке своего дома элементы предыдущих домов. Например, узорчатый диван в гостиной. Стол в столовой и подвесная лампа над ним. Изголовье их кровати. Как бы ни сложился этот мир, он был похож на другие, в которых она бывала раньше. Места и вещи были переработаны. Возможно, и люди тоже. Или, если не совсем переработаны, то переделаны в отклонения, пусть и незначительные, от тех, что были раньше.

Ее сестра, на это раз по имени Селия позвонила, когда она готовила обед

— Эй, — сказала Селия, — ты можешь говорить?

— Я как раз собиралась приготовить обед, но...

— Люк вернулся!

— Вернулся... Вернулся в Колорадо?

— Вернулся в Пирит.

Глория была поражена. Не просто поражена. Она была возмущена. Насколько она знала, их брат был в Юте, работал в какой-то федеральной бригаде по строительству шоссе, после того как в третий раз бросил АГУ, что было вполне обычным делом. Он создавал проблемы в их семье с самого детства, и Глория помнила, как в старших классах он до полусмерти напугал их родителей, когда пропустил выпускной и, никому не сказав, использовал деньги, полученные от бабушки и дедушки, чтобы купить билет на автобус до Аспена, оставив всю семью сидеть в аудитории с родственниками всех остальных выпускников, не понимая, почему он не вышел на сцену, когда назвали его имя.

Теперь Люк вернулся в Колорадо — не просто в Колорадо, а в Пирит — и даже не потрудился никому об этом сообщить?

— Как давно он вернулся? — спросила Глория.

— Шесть месяцев представляешь?

— Шесть месяцев!

— Я могла бы надрать ему задницу.

— Интересно, почему он позвонил тебе, а не мне. — Глория всегда была ближе к своему брату, чем Селия.

— О, он мне не звонил. Я была в продуктовом магазине, стояла в очереди, посмотрела на соседний прилавок, и там был он. Сначала я его почти не узнал — он сбрил бороду, — но потом он увидел меня, у него появилось такое смущенное выражение лица, и я понял, что это он. Я вышла из очереди, припарковала свою тележку и просто подошла к нему. Ты же знаешь, каков Люк. Он вполне мог заплатить за продукты и уйти, не сказав мне ни слова.

— Так ты говорила с ним?

— О, да. Я заставила его говорить со мной! Он, как обычно, был не очень разговорчив, так что в основном я задавала вопросы, а он отвечал, но я пыталась его прижать.

— И?

— Эта история с Ютой длилась около месяца. Ты же знаешь, он не создан для тяжолого труда. Поэтому он переехал в Нью-Мексико, чтобы проводить экскурсии по индейским руинам. Его друг вел фургон, а Люк выступал в качестве гида. Он, наверное, врал сквозь зубы. Потом я подумала, что он сказал, что женился, но узнала, что он почти женился. На какой-то девушке, которую он встретил на автобусной станции в Альбукерке, ради всего святого на остановке. Может, он ее обрюхатил, или думал, что обрюхатил, а когда узнал, что свободен и чист, свалил.

— Ого, это он все рассказал!?

— Он ничего не сказал. Это то, о чем я догадываюсь. Хотя это похоже на правду.

— Так и есть, — призналась Глория.

— Честно говоря, я мало что от него узнала. Я даже не знаю, где он живет! Но у меня есть его последний номер мобильного телефона. Так что если хочешь его услышать...

Глория нащупала ручку и блокнот. Записав номер их брата, она спросила:

— Ты пригласил его на ужин или еще куда-нибудь? Предлагаешь нам всем собраться вместе?

— Конечно. — Селия, казалось, обиделась, что ей пришлось спрашивать. — Он сказал, что сильно занят. Что ты думаешь? Я взяла с него обещание позвонить — мне и тебе — но ты знаешь, насколько это вероятно.

— Я сама позвоню ему, — сказала Глория, — чтобы наверняка.

— Сделай это, и сделай это быстро. Пока он не сменил номер. — Селия говорила это с иронией, но не совсем, и как только она повесила трубку, Глория попыталась позвонить Люку, но звонок попал на голосовую почту, и ей пришлось оставить сообщение. Ее сводило с ума то, что Селия не узнала его адрес — она бы его узнала, — и Глория провела вторую половину дня, попеременно переминаясь с ноги на ногу, работая на компьютере, читая книгу и пытаясь понять, ответит ли брат на ее сообщение.

Когда Бенджамин вернулся домой, от него все еще не было вестей, и она рассказала ему о своем брате еще до того, как он успел закрыть входную дверь.

— Люк вернулся, — сказала она. — Селия встретила его в магазине. Он живет прямо здесь, в Пирите, и вернулся полгода назад, но никому ничего не сказал.

— Неужели? — мягко сказал Бенджамин.

— Это так? И это то, что ты можешь сказать?

— Мне жаль это слышать. Что ты хочешь, чтобы я еще сказал?

— Я не хотела, чтобы ты что-то специально говорил. Я просто подумала, что у тебя может быть свое мнение на этот счет. Я не слышала о своем брате год, не видела его два, а теперь он живет практически по соседству, но ни с кем не связывается. Селия случайно заметила его в продуктовом магазине, столкнулась с ним, и все, что ты можешь сказать, это "Неужели?

— Извини меня, — сказал Бенджамин, и на этот раз он действительно звучал извиняющимся. — Просто это был долгий день, и я только вошел в дверь, а ты на меня это свалила. Мне нужно немного времени. Ты знаешь, что я не совсем спонтанный.

Это было правдой. Сколько она знала Бенджамина, она не могла припомнить, чтобы у него была мгновенная реакция на что-либо. Он всегда был осмотрителен, всегда должен был обдумать и логически обосновать любое мнение, которого в итоге придерживался. Она же, напротив, была импульсивной, часто поспешной и опрометчивой в своих решениях, формируя постоянные мнения на основе первых впечатлений, пробалтываясь и не задумываясь о последствиях. Именно поэтому они, как правило, действовали друг другу на нервы, поэтому, вероятно, они были не так совместимы, как следовало бы.

Так было не всегда, не в каждой жизни, но это определенно не было отклонением, и она поняла, что по крайней мере в один из моментов перед его смертью она думала о том, чтобы оставить его.

Эта мысль отрезвила ее.

Что происходило? Бенджамин был причиной, по которой она была здесь. Она существовала в этом месте, потому что хотела вернуть его. Почему она размышляла о том, что они не подходят друг другу?

— Глория?

Она посмотрела на Бенджамина, понимая, что на мгновение отвлеклась.

— Ты собираешься снимать трубку?!

Телефон звонил! Как долго это продолжалось? Она бросилась к ближайшему телефону, стоявшему в прихожей сбоку от входа, и сняла трубку в середине звонка. — Алло? — произнесла она.

Это был Люк.

(обратно)

Глава тридцать первая

— Как ты думаешь, оностанется здесь на долго?

Люк только что ушел, а Глория и Селия разговаривали.

Селия пожала плечами.

— Кто, черт возьми, знает? Я сомневаюсь.

— Ты слышала его. Он говорит, что скучал по нам и по Колорадо. Он определенно рад вернуться.

— Как долго, по-твоему, это продлится? Признай это, Глория. Он чешуйчатый. Всегда был, всегда будет. Ему наплевать на всех, кроме себя. Если бы я случайно не нашла его, он бы ни за что не позвонил нам. И как только он опять облажается, потеряет работу или ему станет скучно, он снова исчезнет.

Возможно, она была права, но Глория не могла не думать — ну, надеяться, правда, — что на этот раз их брат изменился. Может быть, она была слишком оптимистична, но он действительно казался более взрослым, чем она его помнила, и более ответственным. У него была настоящая работа, он откладывал деньги на банковский счет и, очевидно, встречался с женщиной, которая была образованной, финансово стабильной и его возраста.

— Я думаю, что он действительно мог измениться, — сказала Глория.

— Посмотрим, — сказала ей Селия и пожала плечами, но потом не говори что я не предупреждала!

Бенджамин, возможно, мог бы предложить более ясную точку зрения, но его не было на обеде. Сегодня утром они поссорились, и он ушел, что было на него совсем не похоже. Вообще, последние несколько дней они оба не были похожи сами на себя. Они были раздражены друг другом, почему-то враждовали, хотя она не могла понять, почему. Все, что делала она, казалось, раздражало его, а все, что делал он, казалось, раздражало ее, и большую часть времени они проводили, держась подальше друг от друга.

Однако она не обсуждала это со своей сестрой. Или с кем-то еще. Ее проблемы с Бенджамином не совсем выходили за рамки этой жизни — более того, они казались связанными с ней, — но Глория знала, что ей нужно найти способ преодолеть это самостоятельно.

К тому времени, когда Бенджамин вернулся, Селия уже уехала. Если бы он все еще дулся, она была готова усадить его за стол и применить процедуру "нам нужно поговорить", но он вошел в дом извиняющимся, даже наказанным, и они обнялись и помирились.

— Я не знаю, что на меня нашло, — признался он. — Мне так жаль.

— Мне тоже жаль. В последнее время мы оба были на взводе, — призналась Глория, — хотя я понятия не имею, почему.

Он улыбнулся.

— Красный Ветер? Старая вещь Реймонда Чандлера?[13]

— Я гарантирую, что не смотрела ни на ножи, ни на твою шею.

Он рассмеялся, по-настоящему, и она поняла, как ей не хватало этого звука. Уже давно никто из них не находил смешным то, что говорил другой человек, и она надеялась, что это знак того, что они могут начать все заново.

В последнее время здесь действительно было не по сезону ветрено, а пожары в этом году были настолько сильными, что попали в национальные новости. Она не представляла, как кто-то, кто прожил в Колорадо хоть сколько-нибудь долгое время, может отрицать, что погодные условия изменились, и попыталась вспомнить, было ли изменение климата настолько заметным в каждой из итераций, через которые она прошла, или же какой-то версии мира каким-то образом удалось его избежать.

К обеду они вернулись каждый в свой угол, хотя Глория не была уверена, как это произошло. Несмотря на то, что было воскресенье и его бизнес должен был быть закрыт, Бенджамин провел большую часть дня за компьютером, занимаясь решением технических проблем с парой своих клиентов, в то время как она недолго работала в саду, ходила за продуктами и планировала питание на предстоящую неделю. Они собрались вместе, чтобы поесть гумбо с креветками, которое приготовила Глория, и по какой-то причине оказались раздражительными и нетерпеливыми друг к другу. Возможно, это была как ее вина, так и его, но они оба вздрагивали от невинных вопросов, защищались и обижались на последующие ответы и вскоре погрузились в затянувшееся молчание, пока ели.

Глядя на него через стол, наблюдая, как он методично пережевывает пищу и делает маленький глоток молока после каждого четвертого кусочка, она начала раздражаться от самого его существования. Он был таким жестким, таким зацикленным на своем предсказуемом распорядке. Иногда Глории приходилось напоминать себе, зачем они вообще поженились. Не похоже было, что они были естественными родственными душами. И ее друзья, и его друзья выражали удивление, когда они сошлись. Но она искренне влюбилась в него, и именно к этому моменту она была склонна возвращаться, когда чувствовала себя подобным образом. Ведь, как бы банально это ни звучало, это был конкретный момент, мгновенное осознание того, что он — тот самый. Она была второкурсницей колледжа, студенткой, получающей стипендию в Калифорнийском университете Бреа в Южной Калифорнии, и ее затащила на вечеринку, на которую она не хотела идти, Нина, подруга, которая положила глаз на старшекурсника, о котором знала, что он там будет. Глория быстро осталась одна после того, как Нина навела ее на свою цель. Никого не зная, она присела у чаши с пуншем, с неудовольствием осознавая, что ее все более развратные собутыльники не были людьми, с которыми она обычно хотела бы общаться.

Затем подошел он — Бенджамин.

Он выглядел таким же неуместным, как и она, и, налив себе чашку пунша, неловко встал рядом с ней. Сначала никто из них не разговаривал, но потом он сделал какое-то умное пренебрежительное замечание о вечеринке, которое рассмешило ее, и они начали разговаривать. Оказалось, что его тоже притащил сюда сосед по комнате, и когда она узнала, что у него есть своя машина и он сам сюда приехал, она спросила, не согласится ли он отвезти ее домой.

Они оба с радостью покинули вечеринку, но вместо того, чтобы последовать ее указаниям и отвезти ее обратно, он поехал в отель "Диснейленд". Они припарковались на боковой стоянке, и, не говоря ей, куда они идут, он повел ее между двумя многоэтажными зданиями отеля к многоярусному ряду прудов в углу центральной части.

— Что это? — спросила она.

Он посмотрел на часы и сказал:

— Девять часов. Танцующая вода.

Как по команде, зазвучала музыка, и из прудов вверх полилась череда фонтанов, под водой зажглись огни, окрашивающие фонтаны в разные цвета радуги. Струи воды поднимались вверх в различных конфигурациях, покачиваясь и подпрыгивая в такт музыке, когда менялись цвета. Становилось прохладно, и когда диснеевская мелодия перешла в китчевую тему из "Счастливых дней", он обнял ее, чтобы согреть.

Тогда она поняла, это ее мужчина.

Ее подруги пытались ее отговорить. Он был придурком, говорили они. Она заслуживает лучшего. Но она не хотела лучшего, она хотела его, и они стали проводить вместе все больше и больше времени, все свободное время, а после окончания школы обручились.

Сейчас она с удивлением поняла, что они уже не раз встречались таким образом, и из-за тумана переживаний и слоев жизни у нее сложилось впечатление, что именно так они и познакомились на самом деле.

Она продолжала смотреть на него через стол, ее отношение смягчилось. Возможно, он был немного черствым, но в глубине души она была такой же. И в глубине души он был хорошим человеком, милым парнем.

Она любила его.

Она обнаружила, что улыбается.

— Хочешь сделать это сегодня вечером? — спросила она.

И спокойно, как будто она просто попросила его передать соль, он ответил:

— Всегда.

****

— Я же говорила тебе, — сказала Селия с едва уловимой ноткой триумфа в голосе.

Глория вынуждена была признать, что ее сестра была права. Люк словно растворился в воздухе. В течение недели она несколько раз пыталась дозвониться до брата, но каждый раз телефон на другом конце просто звонил и звонил, никто не брал трубку и не отвечал на голосовую почту. Сегодня утром она наконец поехала к его квартире, но обнаружила, что она заброшена. Дверь была закрыта на ключ, но на окне были подняты жалюзи, и она могла видеть, что внутри нет никакой мебели; квартира была абсолютно пуста.

— Ты помнишь имя той девушки? — спросила Глория. — Может быть...

— Да брось ты это, — сказала ей Селия. — Он ушел, как делал это всегда, он уже история.

— Хаскинг?

— Что—то в этом духе... не помню. Не приставай ко мне.

Глория улыбнулась. Она была рада, что ее сестра здесь. Но ей было искренне жаль, что Люк снова потерял с ними связь. Селия была права, они должны были этого ожидать, но надежда вечна, и Глория думала, что на этот раз все может быть по-другому.

Почему он стал таким? — задавалась она вопросом. Наверное, это как-то связано с их воспитанием, но хотя их детство не было идеальным, оно было не хуже, чем у большинства людей. Конечно, их отец ушел, когда ей было два года, Селии — три, а Люк был младенцем, и, возможно, брату было тяжелее, потому что он был мальчиком, но их дядя и дедушка всегда были рядом, так что у него не было примеров для подражания. Да и мать неплохо о них заботилась, кормила, одевала, давала жилье и была счастлива.

Или нет?

По какой-то причине Глория подумала, что, возможно, это воспоминание не совсем верно, хотя она не могла придумать ничего другого, что могло бы его заменить.

Родители Бенджамина, вспомнила она, погибли в аварии с наездом на пешехода в округе Ориндж, где он родился и вырос. Она никогда не знала их — они погибли до того, как она и Бенджамин встретились, — но их смерть всегда казалась ей чем-то подозрительным. Почему они гуляли в промышленном районе, далеко от места, где они жили, и совсем рядом с местом их работы? Поймала ли полиция водителя сбившего их? Был ли он пьян или... намеренно сбил их? На протяжении многих лет Глория пыталась расспросить Бенджамина о том, что произошло, не только ради собственного любопытства, но и потому, что ей казалось, что ему будет полезно поговорить об этом, а не держать все в себе. Однако, как и положено, он не проявил особого интереса. Ей хотелось верить, что это потому, что воспоминания были очень болезненными, но, скорее всего, это было лишь желаемое за действительное. Беспристрастно перечисляя факты их убийства, он мог бы с таким же успехом говорить о двух незнакомцах, которых увидел в новостях.

— Сили, — сказала она, — что ты помнишь о папе? Что-нибудь значимое?

Ее сестра вздохнула.

— Ты опять?

— Мне просто интересно.

— Не очень. Я тебе уже говорил, миллион раз. Я была маленькая.

— Но мама... Она ведь хорошо к нам относилась? Играла с нами?

Селия фыркнула.

— Она отлично воспитала Люка, разве не видно?

— В целом, у нас было довольно хорошее детство, не так ли?

— Да, наверное. Но я не очень помню как нас растили, и куда мы ходили... Что все это значит?

— Я не знаю, — призналась Глория. — Я просто задумалась.

— Подумай о чем-нибудь более веселом, — Селия посмотрела на часы. — Слушай, мне пора идти. Дэнни будет интересоваться, где я.

— Ты не сказала ему?

— Нет, и у меня разрядилась батарея телефона, поэтому я не могу позвонить.

— Ты могла бы...

— Думаю, на сегодня достаточно семейных посиделок. Увидимся позже. — Она протянула бутылку воды, которую дала ей Глория, когда она выходила из кухни. — Спасибо за напиток.

И она ушла.

Наверное, дело в их воспитании, подумала Глория. Потому что их семейные узы почти не существовали. Люк отсутствовал большую часть своей взрослой жизни, и хотя они с Селией жили в одном городе и разговаривали по телефону раз в неделю или около того, их отношения были поверхностными, как будто они были знакомыми, а не сестрами.

Теперь она считала Бенджамина своей настоящей семьей, но даже здесь были проблемы, поскольку часто казалось, что они идут вперед не вместе, а порознь, по разным дорогам. Но вроде, слава Богу в одну сторону.

Может быть, дело было в ней. Может быть, это она не умела находить общий язык с людьми. Ей было интересно, окажутся ли их дети такими же.

Дети?

Да, у них были дети. Подростки. Два мальчика и девочка. Всего несколько секунд назад этого не было, но теперь это было правдой, и Глория знала, что Пол, их старший, в эти выходные был в оркестровом лагере, а близнецы, Лиз и Брэди, были в своих спальнях. Лиз вошла в кухню как раз в этот момент, неся пустую банку из-под энергетика "V8", которую она выбросила в мусорное ведро. Она открыла холодильник и достала еще одну.

— Неужели дядя Люк снова исчез? — спросила девочка.

Глория кивнула.

— Боюсь, что да.

Лиз рассмеялась.

— Что с этой семьей? Они все такие сумасшедшие!

— В том числе и нынешняя компания, — сказала Глория. — Мы тоже часть этой семьи.

— Да ладно, мам. Ты знаешь, о чем я. Я видела его, кажется, два раза с тех пор, как мне исполнилось два года. А тетя Сили не признает моего существования, потому что она религиозная фанатичка и думает, что я лесбиянка.

Была ли Селия религиозной фанатичкой?

Видимо, да.

Лиз была лесбиянкой?

— Ты лесбиянка?— спросила Глория, стараясь чтобы ее голос звучал не очень тревожно.

— О, мама! — Лиз откупорила банку "V8" и мотая головой вернулась в свою комнату.

Это не было ответом, и Глория поняла, что она многого не знает о своих детях. Не только потому, что они внезапно появились в ее жизни, но и потому, что они были типичными подростками. Она действительно помнила всю их историю, помнила рождение близнецов, помнила, как Пол сломал руку, играя в каскадера на школьной площадке, помнила тысячи мельчайших подробностей их детства. Но, опять же, существовала дистанция, и Глория снова задалась вопросом, было ли это что-то внутри нее самой, что порождало отстраненность.

Пол вернулся из лагеря поздно вечером в воскресенье, и он вернулся с хорошим настроением. Два дня вдали от семьи придали ему уверенности в себе, граничащей с высокомерием, и то, что начиналось как снисходительное отношение к брату и сестре, переросло в самоуверенность в общении с родителями, настолько, что на полпути к ужину они с Бенджамином затеяли жаркий спор из-за пустяка, и Пол удрал в свою комнату, оставив большую часть еды на тарелке. В течение следующей недели Пол не общался с остальными членами семьи, утверждая, что у него репетиция изгоя, или он должен заниматься в библиотеке, или придумывал другие причины, чтобы как можно реже бывать дома. Близнецы жаловались, что Пол ездит в оркестровый лагерь и участвует в веселых мероприятиях, в то время как их просьбы о субсидированных занятиях всегда отклонялись.

Дело в том, что ее дети всегда были такими. Когда они достигали половой зрелости, не происходило никаких серьезных изменений в их характере. Подростковый возраст, возможно, закрепил их характеры и темпераменты, но эти черты были присущи им всегда. Пол всегда был эгоцентричен, Лиз безрассудно откровенна, Брэди скрытен.

Быть матерью, поняла Глория, утомительно, а женой — еще утомительнее. Если бы у нее по-прежнему была работа, утомительность всего этого, возможно, не казалась бы такой очевидной, но когда ей больше не на чем было сосредоточиться, домашние обязанности казались почти непреодолимыми. По необходимости семейные мелочи стали центром ее жизни.

— Может быть, мне пора начать искать работу, — предположила она Бенджамину, когда они ложились в постель.

— Если ты так думаешь, — сказал он безразлично.

Она почувствовала внезапное раздражение.

— Если я так считаю? А что думаешь ты? Ты когда-нибудь думал о том, чтобы выразить свое собственное мнение?

Он удивленно посмотрел на нее.

— В смысле?

— Может быть, ты мог бы поучаствовать немного больше, чем просто кивать в такт головой или однозначно отвечать на важные семейные вопросы?

— Ты сама всегда говоришь, что не хочешь, чтобы я диктовал тебе, что делать.

— Я не хочу, чтобы ты относился ко мне как к одному из детей, но было бы здорово, если бы мы могли нормально поговорить и, знаешь, действительно участвовать в жизни друг друга. Как настоящая пара?

— Тебе не угодить, — пробормотал он, забираясь под одеяло.

В ту ночь она спала спиной к нему.

На следующее утро Бенджамин рано ушел на работу, не позавтракав, хотя и поцеловал ее на прощание. Пол тоже пытался улизнуть, не позавтракав, но поскольку вечером он был на репетиции оркестра и не пришел на ужин с семьей, она заставила его остаться и поесть каши с братом и сестрой. Все трое почему-то были молчаливы и угрюмы, и она приготовила им обеды, пока они собирались в школу, отправив их с увещеваниями о хорошем дне, которые они проигнорировали.

Лупе зашла позже, чтобы узнать, не хочет ли она прогуляться, но Глория сказала подруге, что сегодня не может. Вместо этого, закрыв входную дверь, Глория пошла посмотреть на комнаты своих детей. Она досконально знала каждую их деталь, но все равно чувствовала себя отстраненной. Стоя рядом с кроватью Пола, глядя на груду одежды на полу, на плакаты на стенах, она все еще могла представить, как выглядела комната раньше.

Что-то изменило ее жизнь, пока она проживала ее, подарив ей детей, которых у нее раньше не было. Что ж, она тоже могла изменить свою жизнь, и, поддавшись импульсу, Глория упаковала в чемодан нижнее белье, носки и несколько смен одежды, а затем поехала на автобусную станцию. Она могла поехать куда угодно, но следующий автобус из города направлялся на юго-запад, в Тусон, штат Аризона, и она использовала свою карту Visa, чтобы купить билет, напевая про себя "By the Time I Get to Phoenix", пытаясь вспомнить, в какой момент текста, в каком городе, женщина из песни наконец заметила, что мужчина ушел. Феникс? Альбукерке? Хьюстон?

Когда Бенджамин и дети заметят, что ее нет?

Наверное, когда наступило время обеда, а еды не было, предположила Глория.

Будет ли она скучать? Бросятся на поиски сами или позвонят сестре?

На эти вопросы было трудно ответить. С практической точки зрения, она определенно значимый член семьи — все держится исключительно на ней. Она делала почти все по дому. Но эмоционально? Возможно, нет.

Это было несправедливо. И это была не совсем правда. Бенджамин будет скучать по ней. Как бы они ни отличались друг от друга, как бы ни действовали друг другу на нервы, в глубине души они любили друг друга. Даже внешне они любили друг друга.

Так почему она уезжала?

Это был случайный поступок, не имевший под собой никакой реальной причины, но сейчас ей пришло в голову, что, хотя в этой жизни она должна была следить за Бенджамином, и ее конечной целью было вернуть его в их настоящую жизнь, для него будет безопаснее, если ее не будет рядом. Все ее предыдущие попытки уберечь его оказались напрасными. Возможно, если бы они были порознь, все силы, работающие против них, были бы разделены и рассеяны.

Или она просто фантазировала?

Автобус должен был отправиться только через час, поэтому она ждала у транспортного центра, избегая встречаться взглядом с бездомными, спящими на скамейках. Как только двери автобуса открылись, она вошла в него, выбрав место на задней площадке. Постепенно автобус заполнялся пассажирами, и, наконец, с пневматическим шипением закрылись двери гармошкой. Через несколько секунд они плавно выехали из транспортного центра на улицу, направляясь к шоссе. Не желая разговаривать с мужчиной, сидящим на соседнем сиденье, Глория откинулась на подголовник, закрыла глаза и притворилась спящей. Уже рассвело, и она проснулась после полного сна всего несколько часов назад, но каким-то образом ей все же удалось заснуть (хотя на это ушло более получаса), и когда она наконец снова открыла глаза, деревьев не было видно, а за окном была только пустыня.

Она начала мысленно подсчитывать все, что у нее было: чемодан с одеждой, достаточной для нескольких дней, мобильный телефон, тридцать долларов или около того, и ее карта Visa, которой она могла пользоваться только день или два, поскольку, как только Бенджамин определит, что она уехала, он, вероятно, закроет счет. Если он определит, что она уехала. Поскольку она не оставила записки и никому не позвонила, и если она хранила телефонное молчание и не отвечала, когда ее муж или сестра пытались ей позвонить, он, скорее всего, решит, что она была похищена или стала жертвой какого-то другого вида преступлений.

Она собиралась позвонить?

Конечно, она выйдет на связь. Но только для того, чтобы дать всем знать, что с ней все в порядке, а не для того, чтобы сообщить им о своем местонахождении. У нее не было никаких планов на будущее. Смутно она подумала, что может попытаться найти работу — разве не это делала Эллен Берстин[14] в фильме "Алиса здесь больше не живет"? Найти работу в Тусоне? — Но если она хотела, чтобы ее взяли на работу медсестрой, ей нужно было бы подтвердить свое образование и опыт, получить рекомендации. Была ли она способна на что-то еще? Возможно. Она посмотрит.

Это была двенадцатичасовая поездка, с двумя остановками и коротким получасовым обедом в Гэллапе, и к тому времени, когда они проехали Финикс, солнце уже село. Земля между Финиксом и Тусоном была темной, лишь изредка мерцающие огни далеких ранчо пробивали бреши в однообразной черноте, но по мере приближения к Тусону глубокие струи светлели, становясь почти темно-красными, когда огни города освещали небо впереди.

Глория почувствовала легкое беспокойство. Было уже после десяти, а автобусные станции обычно располагались не в самом приятном районе города. Ей нужно было найти место для ночлега, мотель, который был бы безопасным и недорогим.

Ей не стоило беспокоиться. Автобус подъехал к терминалу, и через большое окно она увидела Бенджамина, который стоял на тротуаре и ждал ее.

Как это было возможно?! Что за бред...

Чувствуя себя неловко, она встала в очередь за другими пассажирами, двигавшимися по центральному проходу автобуса, следя за Бенджамином через каждое окно, мимо которого проходила. Он расплылся в огромной ухмылке, когда увидел, как она прошла через дверной проем и начала спускаться по ступенькам, как будто он не видел ее очень давно. Его волосы были длиннее, чем утром, и на нем была другая одежда: рваные выцветшие Levis и джинсовая рубашка.

У Бенджамина не было никогда джинсовой рубашки!

Только...

Она мыслено посчитала одежду мужа. Три из них висели в шкафу в спальне в их доме, расположенном менее чем в трех милях от дома на Ранчо Роуд. И еще две рубашки были в прачечной.

Вокруг нее снова все изменилось! Вот, значит как она поспала!

Глория вдруг почувствовала усталость. Этот Бенджамин был немного старше и немного более пухлым, чем она привыкла. Они оба были старше, поняла она. Она постарела за время поездки на автобусе, и в данный момент ей хотелось только одного — сесть обратно в автобус, вернуться в Колорадо и возобновить жизнь со своей семьей. Но Пола и близнецов больше не существовало, и Глория почувствовала острый укол потери, когда подумала о них. В этой жизни у них с Бенджамином не было детей, и как только водитель автобуса разгрузил багажное отделение, она забрала свой чемодан, и они вдвоем как невчем небывало поехали домой.

(обратно)

Глава тридцать вторая

Была бы она счастлива, живя в Тусоне, если бы никогда не знала другого существования? Глория подумала, что, наверное, была бы. У них была хорошая жизнь, у нее и Бенджамина. Проблема была в том, что она помнила другие существования, и для нее это существование было слишком ограниченным. Это была не та, кем она была. Не таким был и Бенджамин, хотя у него всегда были такие черты характера.

В течение последней недели, с тех пор как она приехала в Тусон, вернее вернулась в него, Глория размышляла о своем путешествии сюда. Должно быть, сдвиг произошел, пока она спала, пришла к выводу Глория, хотя это поднимало два новых вопроса, которые стояли за всем: как? И почему?

Пока ее небыло кто-то убил Бенджамина и тем самым перезапустил весь ее мир?

Она смогла вспомнить свой последний разговор с Расселом и "Почителями святилища Глории Богини Смерти", как она стала о них думать, но все, что было до того момента, когда она отправилась воскрешать Бенджамина, было пустым звуком. Подробности ее настоящей жизни и предыдущих попыток воскресить мертвых были стерты из ее памяти. Только благодаря тому, что ей рассказал Рассел и остальные, она вообще знала, почему она сейчас здесь.

Мы думаем, что что-то может работать против вас.

Так сказал один из них, и это была та часть всего этого, которую она меньше всего понимала. Была ли это какая-то космическая шутка? Неужели ей была дарована сила возвращать людей, которые умерли, но при этом она была ограничена в возможностях, когда дело касалось людей в ее собственной жизни? Было ли это каким-то правилом физики, которое она не могла понять, как "парадокс вселенной", о котором всегда говорили в фильмах о путешествиях во времени, где по какой-то причине вы не могли встретиться с другой версией себя без того, чтобы не произошла какая-нибудь серьезная катастрофа, например, не закончилось время или не взорвался мир?

Глория оглядела кухню. С опаской оглядываясь на коридор она постучала костяшками пальцев по столешнице. Она была твердой, но была ли она настоящей? Где именно находилось это место? Она была уверена, что это не загробная жизнь, чем бы она ни была. Она предполагала, что попадает в альтернативные реальности, чтобы вернуть людей, умерших в ее собственной, и до сих пор считала это наиболее вероятным объяснением. Так что еще ей сказал Рассел?

Может быть, это даже не одни и те же люди, не совсем.

Может быть, это был не Бенджамин, не совсем ее муж. Он был похож на него, она чувствовала, что это он, но он отличался от всех Бенджаминов, которые приходили раньше, и вполне возможно, что это была альтернативная версия ее мужа, Бенджамина, каким бы он был, если бы они... переехали в Тусон.

Но если она действительно отправлялась в другие измерения, чтобы вернуть умерших людей, не было ли это похоже на парадокс путешествиников во времени? Не разрушатся ли те реальности вокруг дыр, образовавшихся в результате изъятия из них человека? Обрекает ли она эти другие миры на гибель, когда возвращает людей в то место и время, которое она считает реальным? Возможно, именно это препятствовало ее попыткам спасти Бенджамина. Возможно, ее собственный мир потерпит крушение, если она изменит его содержимое. Возможно Бенждамини должен был умереть, чтобы ничего катострофического не произошло.

Может быть. Но она так не думала.

Мы думаем, что что-то может работать против вас. — снова вспыли слова ее почитателей.

Вот во что она действительно верила; вот что она чувствовала. Но кто или что может делать такое? И почему он старается убить именно ее мужа, но не мешает воскрешать других людей?

Глория, как и раньше, задавалась вопросом, действительно ли она может изменить мир вокруг себя. Или, по крайней мере, может направлять его траекторию, делая то, что подтолкнет его в нужном ей направлении. В этом вопросе присяжные еще не определились. В прошлом она уже пыталась это делать — вроде бы — но результаты, мягко говоря, не были убедительными.

Через стол от нее Бенджамин прочистил горло, подавая ей знак, что она надолго отвлеклась и не обращает на окружающих внимания. Он что—то говорил? Она извиняюще подняла глаза.

— Думаю, я пойду на работу, — сказал Бенджамин.

В этом мире он был водопроводчиком. Она была помощницей учителя. Откуда ей это известно она не знала, но эти факты сами всплыли в сознании.

— Хочешь, я тебя подброшу? — спросил он.

— Все в порядке, — сказала она. — Я забираю Сару.

Сара была школьной медсестрой, а средняя школа, в которой они работали, находилась в одном из районов города с низким уровнем дохода. Некоторые учителя перегорели, а некоторые были откровенными фанатиками своего дела, но даже спустя двадцать лет Глория по-прежнему находила свою работу полезной и постоянно удивлялась и вдохновлялась преимущественно испаноязычными учениками, которым она помогала. В обязанности помощника входила поддержка детей с физическими или учебными недостатками. В этом году одной из ее учениц была студентка по обмену из Гватемалы, которая все еще изучала английский язык и нуждалась в помощи при переходе в американский класс. Девочка, Габриэлла, первокурсница, была невероятно умной, очень амбициозной и продвигалась вперед так быстро, что Глория не удивилась бы, если бы она стала золотой медалисткой в выпускном классе. По крайней мере, она наверняка получит стипендию в одном из крупных университетов.

Именно такие студенты, как Габриэлла, делали ее работу стоящей, заставляли ее испытывать настоящее чувство выполненного долга.

В комнате отдыха во время обеда два учителя обсуждали Гектора Лопеса, старшеклассника, которого только что отстранили от занятий за драку. Гектор жил в общежитии, и хотя большинство его учителей, казалось, списали его в утиль и просто проталкивали его через систему, чтобы он мог закончить школу и уйти из их жизни, Глория видела в нем надежду. Гектор никогда не станет стипендиатом Родса, но он был на пути к окончанию школы, и у него была хорошая трудовая этика. Из него получился бы отличный работник. Он также был хорошим ребенком, и, несмотря на то, что говорили его учителя, она знала, что если он и ввязался в драку, то не сам ее начал.

Глория выходила в два часа, потому что округу пришлось бы платить пособие, если бы она работала полный рабочий день. В те дни, когда она подвозила Сару, она обычно ждала, пока подруга закончит, шла в библиотеку, чтобы провести исследование, или оставалась помогать ученикам на добровольных началах. Но сегодня она нашла адрес Гектора в его школьном деле, сказала Саре, куда идет и что вернется до того, как придет время уезжать, и пошла пешком в общежитие, где жил мальчик, который находился всего в нескольких кварталах.

Общежитие оказался гораздо менее образовательным, чем ожидала Глория. Это был настоящий дом, хотя и большой, с широкой зеленой лужайкой. Она не успела посмотреть, как выглядит дом внутри, потому что, когда она уже начала подниматься по дорожке, навстречу ей как раз вышел Гектор. Должно быть, он увидел ее приближение из окна своей комнаты. Глория обвела взглядом переднюю часть дома, пытаясь понять, какое окно принадлежит ему.

— Мисс Джеймс? — Казалось, он был удивлен, увидев ее, и не особенно рад. На его лице было выражение легкого замешательства. — Что вы здесь делаете?

— Я слышал, что тебя отстранили от занятий. За драку!

Он пожал плечами.

— Есть такое.

— Я подумала, может быть, я смогу помочь тебе, поговорить с директором, попросить его отменить отстранение. Я знаю, что это не может быть твоей виной.

— Да, но...

Он не встретился с ней глазами.

— Это была твоя вина?

— Нет. То есть... да, может быть, вроде того. Я нанес первый удар, но этот придурок цеплял меня, говорил о... всякой ерунде. Он пытался заставить меня ударить его. Он хотел драться. — Гектор вздохнул. — Или он хотел, чтобы у меня были неприятности. Потому что его точно не отстранили. Теперь он просто невинная жертва, а я главный хулиган школы.

— Прости, но кто это был. Как зовут придурка?

— Марк ДеПозо.

Марк ДеПозо был не только отличником, но и звездным квотербеком школы. Неудивительно, что учителя встали на его сторону, а не на сторону Гектора. Глория не могла допустить такой ошибки. За их спинами она уже успела разглядеть подлого Марка ДеПозо, о котором говорил Гектор, и теперь в ней нарастало чувство праведного негодования.

— Я поговорю с директором. Мистер Николсон выслушает меня.

Гектор покачал головой.

— Не беспокойтесь.

— Позволь мне хотя бы поговорить с твоими... мамой или папой, — она собиралась сказать автоматически, но, очевидно, это не относилось к тем, кто живет в общежитии. — с твоим руководителем или опекуном, или кем бы он ни был, и пусть они знают, что это не твоя вина.

— Вы не захотите встретиться с моим опекуном, — сказал ей Гектор, и по тону его голоса Глория поняла, что это правда.

Мой опекун.

Эта фраза должна была иметь положительный оттенок, подразумевая человека, которому поручено защищать Гектора. Но это заставило ее вспомнить слово "охранник", и она представила себе тюремного надзирателя, громоздкого грубияна, в обязанности которого входило держать Гектора в заключении и контролировать каждый его шаг.

Он оглянулся на дверь дома, на его лице появилось нервное выражение.

— Может, вам лучше просто уйти.

— Но я могу помочь тебе!

— Мне не нужна помощь. Кроме того, я вернусь в школу уже в понедельник.

— Но...

— Не беспокойтесь об этом. Отстранение пролетит незаметно.

Она подумала, что он поблагодарит ее за проявленную заботу, но вместо этого он повернулся и пошел обратно в дом, не сказав ни слова. Она с удивлением обнаружила, что ей немного обидно, но потом подумала о его обеспокоенном выражении лица и тревожном тоне голоса...

Вы не хотите познакомиться с моим опекуном.

...и решила, что для него действительно будет лучше, если она просто уйдет. Он знал, что она будет рядом, если понадобится. На данный момент этого было достаточно.

Она рассказала Саре о том, что произошло по дороге домой, и ее подруга сочувственно хмыкнула.

— Я прекрасно понимаю, что ты чувствуешь, — сказала она. — Я имела дело со многими такими детьми, как Гектор, и иногда они попадают в передряги, что бы ты ни делала.

Бенджамин пожал плечами, когда она рассказала ему об этом.

— Ты не можешь спасти всех. Это жизнь.

Возможно, это и так, но это не помешало ей попытаться.

Учебный год закончился, Гектор окончил школу, и хотя она просила его поддерживать связь, она знала, что он этого не сделает, и он не сделал. Таков был порядок вещей. Студенты появлялись в ее жизни и исчезали, и чаще всего она так и не узнавала, что с ними случилось в будущем.

Дома, однако, все было как никогда хорошо. В Тусоне они с Бенджамином были старше, чем в Колорадо, и они были более покладистыми, более свободными по всем вопросам, более терпимые к друг другу и окружающим. То, что когда-то могло раздражать ее в Бенджамине или раздражать его в ней, больше не казалось таким важным, а споры, которые в противном случае могли бы вспыхнуть, даже не регистрировались как незначительные разногласия.

Иногда, думала она, вы просто зацикливаетесь на своем, и рутина обычной жизни, мелкие повседневные события, в конечном счете, становятся тем, что важнее всего. Это утренний кофе с Бенджамином, разногласия по поводу того, что смотреть — кулинарное шоу или баскетбольный матч, и компромисс по поводу фильма, чтение друг другу вслух интересных статей в газете. Это запах его кожи, когда она прижималась к его спине в постели, или успокаивающий звук воды, журчащей в трубах под полом, когда он принимал душ. Она смотрела на его профиль, когда он ехал в машине, а она сидела рядом с ним, или вместе ходила за продуктами. Все эти ничем не примечательные события составляли их жизнь, и хотя по отдельности они могли показаться тривиальными или несущественными, для нее не было ничего более значимого и важного.

В следующем году набор в среднюю школу увеличился, но хотя у нее было меньше времени на общение с учениками, которым она помогала, в целом они были более прилежными, и в июне Глория пролила слезы на выпускном вечере, когда несколько из них поднялись на помост, чтобы получить свои дипломы.

В понедельник после окончания школы, когда Бенджамин уже ушел на работу, Глория сидела одна за кухонным столом, глядя на глубокое синее небо и белые облака, клубящиеся над хребтом Ринкон. Беспокойство о том, как она собирается вернуть Бенджамина к тому, что она считала "реальной жизнью", всегда кипело в глубине ее сознания, и иногда, в такие моменты, как этот, оно вырывалось на первый план. Не было никакого волшебного заклинания, которое она могла бы произнести, никакого секретного мерцающего проема, через который можно было бы пройти, и она понятия не имела, как все это работает.

Главный вопрос теперь заключался в том, хочет ли она вернуть его? Ей нравилась ее жизнь здесь, в Тусоне, ее жизнь здесь, с Бенджамином. Ей нравилась ее работа, нравились их друзья, нравилось все, куда бы они ни пошли, и все, что они делали. Не было буквально ничего, что она хотела бы изменить, даже если бы могла. Она практически ничего не знала об их "настоящей жизни", но ей трудно было поверить, что она может быть лучше, чем эта. Кроме того, что если возвращение его не сработает? Что если она останется одна, а Бенджамин уйдет навсегда? Она не думала, что сможет это пережить. Пусть лучше так, чем неизвестность.

Впрочем, похоже, ей не стоило беспокоиться об этом. Ведь если и существовал способ вернуться, она понятия не имела, что это может быть. Эта конкретная информация, если она ее вообще знала, была стерта из ее памяти. Если и было что-то, что она должна была сделать, она понятия не имела, что это может быть. И если существовал какой-то органический естественный процесс, то, вероятно, он уже должен был произойти.

Возможно, именно здесь, в этой версии они проведут остаток своей жизни.

Глория улыбнулась про себя. Это было бы здорово.

Лето прошло быстро. Она расширила свой сад, начала работать над получением диплома преподавателя через онлайн-университет, занялась живописью. Бенджамин поддержал ее, удивив тем, что однажды вечером купил и принес домой художественные принадлежности, и она провела несколько недель, работая над двумя холстами в гараже. Картины были неплохими, но в них было что-то знакомое, и она была уверена, что видела их раньше в другом месте, в другое время.

В ночь перед началом занятий в школе в августе она проснулась посреди ночи от ощущения, что кто-то стоит рядом с ее кроватью. По какой-то причине она не могла сесть или даже повернуть голову, чтобы посмотреть, но ощущение быстро превратилось в уверенность, и хотя она вполне могла видеть сон, Глория знала, что это не так.

Это было по-настоящему.

Фигура излучала мощное чувство злобы, и Глория была уверена, что он... она... оно... желает ей зла. Она приготовилась к удару по голове или ножу в сердце, убежденная, что ее время пришло. Видимо, так выглдяит смерть.

Затем она вдруг смогла пошевелить головой, и когда она посмотрела налево, там никого не было. Ни огромной фигуры в капюшоне, которую она начала представлять, ни даже женщины-наркоманки, которая забралась в дом, чтобы украсть мелочь. Они с Бенджамином были совершенно одни, и она благодарно выдохнула, осознавая, что последние несколько мгновений сдерживала дыхание.

Утром она рассказала Бенджамину о случившемся, но он отмахнулся от нее, сказав, что ей просто приснился особенно яркий сон. Она попыталась возразить, что это был не просто сон, но это было довольно трудно сделать при свете дня, и еще до того, как она закончила готовить завтрак, Глория убедила себя, что этого не было на самом деле.

А зря.

****

Дети вернулись домой на День благодарения.

Ее жизнь ускользала, заменяясь новой, и даже когда Глория пыталась удержаться в этой реальности, она чувствовала, как она ускользает, вытесняемая другим коррелятивным существованием. Воспоминания остались, но они были интеллектуальными, а не эмоциональными, и хотя она вспоминала, что чувствовала раньше, на самом деле она больше так не чувствовала.

— Привет, Мика, — сказала она, открывая дверь.

Ее дочь, заметила Глория, начала выглядеть немного неуклюже. Мика была полнее, чем в последний раз, когда они виделись с ней на Четвертое июля, на ней было бежевое платье, которое должно было быть красивым, но висело на ней как мешок. Ее волосы, всегда распущенные и бесцветно-каштановые, были уложены в неудачную прическу. Ее муж и сын были такими же невзрачными, и хотя Глория знала, что это несправедливо, она винила во всем их церковь. Мика когда-то была симпатичной и модной, а Майкл был неплохим мужчиной, но с тех пор, как они оба "родились свыше" и стали посещать эту фундаменталистскую церковь, казалось, что они считают, что следование стандартам современного общества как-то противоречит их религии. Она опустилась на колени, чтобы поздороваться со своим внуком Марком, широко улыбаясь, но он необщительно посмотрел на нее и пробормотал обязательное:

— Привет.

Паула прибыла следом, одна, но достаточно оживленная и разговорчивая для двоих. Она бросила своего последнего бойфренда, врача, записалась в январе на занятия танца живота ("Это лучшее упражнение! Все тело тренируется!"), занималась переделкой своей квартиры на берегу моря в Калифорнии и на добровольных началах участвовала в программе наставничества молодежи, организованной между технологической компанией, в которой она работала, и местным школьным округом.

С приходом Полы дом вдруг стал более праздничным и наполненным жизнью, и поле даже удалось немного уговорить Марка выйти из своей скорлупы. Все болтали и узнавали о жизни друг друга, закусывая чипсами, пока Глория носилась по кухне, готовя еду.

Они хорошо проводили время, радуясь празднику, но потеря Дэна все еще была рядом, как дыра в центре семьи. Прошло три года с тех пор, как он погиб во время несчастного случая на учениях в Форт-Худе, и Глория никогда не простит Бенджамина за то, что он позволил ему пойти в армию. Она знала, что что-то подобное произойдет — материнская интуиция, — но ее игнорировали, ее опасения не принимали во внимание, и вот что произошло. Их мальчик был мертв. Дэн, их первенец. Она чувствовала его потерю каждый день, но всегда острее во время праздников и семейных встреч. Конечно, она была рада видеть здесь своих дочерей и внука, но все уже никогда, никогда не будет так, как было, как должно быть.

Она посмотрела на Бенджамина, который смеялся над тем, что сказала Пола, и часть ее ненавидела его.

Было ли это целью их детей? — задалась вопросом Глория. Для этого ли их познакомили? Чтобы создать разрыв между ней и Бенджамином?

Она отступила на кухню, ее голова раскалывалась от резкой боли. Тревожный знак.

Бенджамин приготовил то, что он называл своим "знаменитым тыквенным пирогом" — консервированную начинку, выложенную на купленную в магазине основу из теста, — а Глория отвечала за все остальное, и еда была готова незадолго до часа. Они сели за стол, Мика заставила их выслушать ее неудобно длинную молитву, прежде чем они принялись за еду. Она хотела, чтобы каждый сказал, за что он благодарен, прежде чем начать есть, но Пола спасла их, сказав:

— Мы можем сделать это позже, Мика. Я умираю с голоду! Давайте есть! Аминь.

Глория только успела наколоть вилкой два ломтика индейки на свою тарелку, как раздался стук в дверь. Поскольку все остальные уже начали есть, Глория пошла открывать, гадая, кто бы это мог быть. Сосед ищет пропавшую собаку? Кто-то, кто случайно столкнулся с машиной одной из девушек, припаркованнойна улице?

На крыльце стоял он. Дэн.

Он все еще был в военной форме, но от ранения, которое его убило, не осталось и следа. Он улыбался, и эта улыбка была одновременно душераздирающе знакомой и пугающе чужой.

— Привет, мамочка. Никому не говори, что я вернулся, — сказал он.

Позади себя она слышала, как Пола и Мика уже начали свой предсказуемый спор о религии.

— Голод — это человек, — говорила Пола.

— И что это значит?

— Это строчка из Джона Митчелла[15], глупая.

— Вопрос все тот же — и что это должно означать?

Дэн все еще улыбался ей.

— Можно войти? — спросил он.

Глория тупо кивнула, понимая, что должна броситься к нему в благодарные объятия и обнять его как можно крепче, но не чувствуя желания делать что-либо подобное.

Он прошел мимо нее, через гостиную в столовую. Закрывая входную дверь, Глория ожидала услышать возгласы удивления, визги восторга, но реакция остальных членов семьи была такой же приглушенной, как и ее, и, увидев повернутые к ней любопытные лица, она поняла, что они не узнали, кто такой Дэн.

Как это было возможно?

Она не знала, но это было так, и когда она взглянула на своего сына, выражение его лица сказало ей, что не стоит выдавать этого.

Никому не говори, что я вернулся.

Она предположила, что он сказал это, потому что хотел удивить отца и сестер своим появлением, но теперь Глория поняла, что он не хотел, чтобы они узнали, кто он такой. Она была единственной, кто узнал его, и, поскольку остальные члены семьи смотрели на нее с пытливым выражением, она быстро сообразила и сказала, что это зашел один из ее бывших студентов.

Пола выглядела подозрительной, когда Глория придвинула стул для Дэна — это было не в духе их семьи, приглашать незнакомцев на праздничные обеды, — но Мика вдруг стала церковной и довольной и, как, несомненно, учил Иисус, начала относиться к новому гостю так, как будто он был членом семьи. Прекрасная возможность продемонстрировать всеобщую любовь Бога.

Дэн улыбнулся и чувствовал себя как свой, впрочем так оно и было. Хотя никто, кроме Глории, этого не знал.

Она уже проходила через это раньше, в другое время, в другом месте, и вместо того, чтобы радоваться тому, что ее умерший сын вернулся, Глория чувствовала беспокойство. Почему? Она не помнила. Почему это происходит и почему она боится этого?

Дэн был Дэном. Уверенный и самоуверенный, он потянулся через стол за картофельным пюре, не спрашивая ничьего разрешения. Он зачерпнул огромную порцию в свою тарелку, вилкой подцепил пару ломтиков грудки, а затем вылил на все это большое количество подливки. Глория поймала взгляд, которым Пола обменялась с отцом, но Мика была практически в восторге от возможности похвастаться своей вкуснятиной.

— Мы уже поблагодарили Бога за эту трапезу, — сказала она Дэну, — но если вы хотите сказать несколько слов благодарности...

Дэн покачал головой, поднося вилку с едой ко рту.

— Нет. Все в порядке, и так вкусно.

Пола рассмеялась, а Мика напряглась, отвернулась от Дэна и бросила на Глорию укоризненный взгляд, как бы говоря — кого ты пригласила на этот День благодарения?! Застолье было неловким, но они справились с ним, а после Глория сказала остальным членам семьи, что хотела бы поговорить наедине со своим бывшим учеником и наверстать упущенное. Взяв Дэна за руку, она вывела его из дома на задний дворик и закрыла раздвижную стеклянную дверь, чтобы их не было слышно.

Она отвела его в сторону от дома, к задней ограде.

— Почему ты здесь? — потребовала она. — Что тебе нужно? Зачем ты появился? За кем тебя прислали?

— Мама...

— Не называй меня так. Почему ты здесь?

— Я просто хотел всех увидеть. Папа. Пола. — Он улыбнулся. — Даже Мика.

— Но ты не скажешь им, кто ты?

— Они все равно меня не узнают и не поверят.

— Но почему?

Он пожал плечами.

Она понизила голос, хотя никто не мог услышать ее с такого расстояния.

— Как ты здесь оказался? — спросила она. — Как это случилось?

— Я не знаю. Я умер... а потом оказалась здесь перед твоим порогом.

Глория нахмурилась. Может ли кто—то другой приводить людей сюда так же, как она приводила их оттуда?

Миры внутри миров? Изменение реальности приведет к ошибкам...

Может быть, это происходило с самого начала. Все было возможно. Поскольку она сама не понимала, как делала то, что делала, могло даже случиться так, что она была ответственна за воскрешение своего сына. Глория так не думала, но ее чувства к Дэну стали более добрыми, и она спросила его:

— Где ты собираешься жить? Что ты собираешься делать? Будешь ли ты пытаться найти... работу?

Он пожал плечами.

— Я еще не знаю.

— У нас есть комната для гостей, но я не думаю...

— Все в порядке. — Он улыбнулся, и что-то в этой улыбке заставило ее вздрогнуть. Это была улыбка Дэна, но в то же время это была не улыбка Дэна, и она с внезапной уверенностью поняла, что не имеет к этому человеку никакого отношения.

Она хотела, чтобы он ушел отсюда, хотела, чтобы его никогда не было. Кем бы он ни был, он был неправ, и она оглянулась в сторону дома и сказала:

— Думаю, будет лучше, если ты уйдешь.

Какое-то время он молча смотрел в ее лицо, а затем кивнул.

Она собиралась проводить его обратно через дом, но, к ее удивлению, он повернулся, ухватился за горизонтальную доску на вершине деревянного забора, подтянулся и с невероятной грацией перепрыгнул через нее. Не было ни "спасибо", ни "до свидания". Она услышала, как он приземлился на изношенный и крошащийся асфальт переулка, а затем пошел прочь, его шаги хрустели по грязи и гравию.

Ошеломленная и растерянная, Глория пересекла небольшой участок газона и вернулась в дом, захлопнув за собой дверь.

— Где твой ученик? — спросил Бенджамин.

— А? О, он... ушел. Ему пришлось уйти.

— Куда он делся? — Бенджамин нахмурился. — Я не видел его.

— Этот парень был груб, — уверенно сказала Мика. — А чего ты ожидал? Он не сказал "спасибо" и ушел, не попрощавшись. — Она повернулась к матери. — Я не понимаю, почему ты вообще пригласила его поесть с нами.

— Это была ошибка, — призналась Глория. — Раньше он был другим.

Не желая отвечать на вопросы, но готовая делать это столько, сколько потребуется, она была рада, когда Мика сменила тему, сказав отцу:

— Я видела, что у тебя на бампере грузовика теперь есть наклейка "Я сердце Тусона".

Пола фыркнула.

— Ты не можешь быть сердцем чего-то. Один человек это не "Сердце".

Мика повернулась к сестре и собиралась возразить, но Бенджамин сказал:

— Она права.

Мика закрыла рот.

— Я знал одного из тех, кто работал над рекламной кампанией "Я люблю Нью-Йорк". Он вышел на пенсию здесь, в Тусоне. Так и началась вся эта история с сердцем, понимаете. Они пытались изменить представление людей о Нью-Йорке в лучшую сторону, привлечь туристов, продать сувениров, поэтому придумали слоган "Я люблю Нью-Йорк" и использовали сердце для обозначения слова "любовь". Надо отдать должное — чертовски хороший рекламный ход.

— Это все замечательно, папа, — сказала Мика, прервав его. — Но мне просто интересно, откуда у тебя наклейка на бампере.

— О, я не знаю, — сказал он неопределенно. — Взял где-то.

— Они вроде продают их в магазине "Сторе", "Вэл-Март", "Tаргет", в любом из этих мест, — предположила Глория. — В передней части маркета, где они хранят открытки и туристические вещи.

— Я бы хотела себе купить. "Я люблю Тусон" — звучит патриотично.

— Ты всегда можешь переехать сюда, — предложила Глория.

Мика покачала головой.

— О, мама, не начинай снова...

Пола жила у них до субботы, в комнате для гостей, которая была ее старой спальней. Они пригласили Мику и ее семью тоже остановиться в их доме, но они, как обычно, забронировали номер в отеле. В доме было слишком тесно, настаивал Майкл, и ванных комнат на всех не хватало. Так было проще и удобнее. Мика извинилась, как будто решение было не в ее власти, но Глория была уверена, что она тоже предпочла остановиться в отеле. Возможно, это даже была ее идея.

— Мы пойдем завтра обедать, — предложила Мика. — Мы угощаем.

Она бросила на сестру быстрый укоризненный взгляд.

— Ты тоже приглашена.

— Зачем куда-то идти? — спросил Бенджамин. — Когда у нас есть все эти остатки?

— Ты можешь взять остатки на ужин, — сказала ему Мика. — А мы пойдем и пообедаем.

— Тебя тоже ждут на ужин, — напомнила ей Глория.

— Я знаю, мама.

Прежде чем все стали еще более обидчивыми и окончательно разошлись по своим углам, Мика и ее семья уехали. На улице Глория пообещала дочери, что она приведет ее отца в порядок, и завтра они все пойдут обедать.

— Мы можем заехать за тобой, если хочешь. Или ты можешь зайти сюда. Или мы можем встретиться в ресторане. — Она размахивала руками. — Просто позвони и скажи нам, что ты хочешь сделать. Мы будем готовы на все!

Следующие два дня прошли без особых происшествий, все ладили гораздо лучше, чем обычно. На этот раз Мика и Пола действительно обнялись, когда прощались, и не только у Глории глаза были влажными.

А затем случилось это.

Это произошло ровно через неделю после Дня благодарения.

Глория отпросилась с работы в два часа и, поскольку она не поехала на машине с Сарой, вышла на стоянку факультета, включила телефон и проверила наличие сообщений, направляясь к своей машине. Их не было, но когда она пришла домой, мигающая лампочка на автоответчике показывала, что было оставлено 24 сообщения. С чувством замирания в желудке она нажала на кнопку, чтобы воспроизвести их. Все 24 сообщения были одинаковыми: настоятельные просьбы полицейского управления Фармингтона, просившие ее или Бенджамина немедленно перезвонить им.

Мика и ее семья жили в Фармингтоне.

Глория едва могла дышать. Сердце колотилось так сильно, что казалось, будто оно пробивает грудную клетку. Дрожащими пальцами она набрала номер, оставленный полицией, и подумала, что сначала надо было бы позвонить Бенджамину.

Может, это была какая-то ошибка, подумала она. Может быть, все было не так уж плохо.

Но все было ужасно. Это было очень плохо.

Мика, Майкл и Марк были мертвы. Вся семья была убита в своем доме за одну ночь злоумышленником, который использовал либо меч, либо мачете, либо какой-то нож с очень длинным лезвием, чтобы перерезать им горло и разрубить их тела на части. Все трое (вернее разные фрагменты их тел) были найдены наваленными друг на друга в ванной, хотя кровь и перевернутая мебель по всему дому указывали на то, что они были убиты не в ванной.

Детектив, с которым она разговаривала, не рассказывал о таких подробностях добровольно, а предоставлял их только тогда, когда она задавала вопросы и требовала ответов. К концу телефонного разговора Глория лежала на полу, слезы текли по ее лицу, она не могла видеть ничего, кроме кровавых образов, которые рисовало ее сознание.

Полиция понятия не имела, кто мог это сделать и зачем. Не было ни зацепок, ни подозреваемых, хотя они опрашивали соседей и надеялись найти записи с дверных звонков или камер наблюдения.

Дэн.

Это была ее первая мысль, хотя она не имела никакого логического смысла. Неужели ее воскресший сын действительно последовал за сестрой в Нью-Мексико, чтобы убить ее и всю ее семью? Эта мысль казалась нелепой, но Глория с холодком вспомнила его тревожную улыбку и то, как резко он перепрыгнул через забор, и поняла, что не может полностью исключить такую возможность.

Дэн.

Она не только не могла исключить эту идею, но и легко могла представить, как он это сделает. Не ее Дэн, тот Дэн, который умер, а этот Дэн, тот, который вернулся.

Под ее эмоциональным опустошением закралась ужасающая мысль. В панике и внезапном ужасе она позвонила Поле, но после пяти гудков звонок перешел на голосовую почту, и бодрый голос ее дочери объявил: "Я сейчас не могу подойти к телефону. Пожалуйста, оставьте сообщение, и я перезвоню вам, как только смогу!".

— Это мама, — сказала Глория. — Позвони мне, как только получишь это.

Сразу же она набрала номер Бенджамина, но когда он не ответил и звонок попал на голосовую почту, она позвонила в офис, где Джуди, секретарь сантехнической компании, сказала Глории, что ее мужа нет на месте.

— Он на работе? — спросила Глория. — Потому что он не отвечает на звонки.

— Дай-ка я проверю, — сказала Джуди. — Нет. Ему ничего не поручали сегодня днем, и он закончил свой утренний звонок до полудня. Я не совсем уверена, где он. Хотите, чтобы я попросила его позвонить вам, если он появится?

Глория с трудом сдерживала свой страх.

— Да, пожалуйста. Спасибо. — Она повесила трубку.

Где он может быть? Если не на работе, не дома его нет?!

Она не хотела признавать мысль, затаившуюся в глубине ее сознания.

В тот момент, когда казалось, что тяжесть всего происходящего вот-вот раздавит ее, вошел Бенджамин, и Глория не могла припомнить, чтобы когда-либо испытывала такое облегчение.

— В чем дело? — спросил он, увидев ее ошарашенное лицо.

Она уже собиралась все рассказать, когда зазвонил телефон. На определителе номера было написано: Департамент полиции Ньюпорт-Бич.

— Нет! ТОЛЬКО НЕ ЭТО! — закричала она, все ее сдерживаемые эмоции вырвались наружу в едином первобытном крике. — НЕТ!!!

— В чем дело? — снова потребовал он. Он взял у нее трубку, назвав себя звонившим, и она увидела, как его лицо осунулось, когда он услышал то, что она знала, что услышит.

— Пола мертва, — оцепенело сказал он. — Ее убили и расчленили.

Слезы катились по его лицу, но он оставался на линии, чтобы услышать всю информацию, которую могла дать полиция. Глория уже не кричала, но она не могла перестать рыдать, и видения Полы, Мики и даже Дэна в детстве заполонили ее мозг.

Бенджамин был еще жив.

Это было главное.

Он выглядел таким разбитым, когда прервал звонок...

растроганным до глубины души

...что Глория почти боялась рассказать ему о Мике, но у нее не было выбора, и, как она изначально планировала, она просто вывалила всю информацию:

— Кто-то убил и Мику тоже. И Майкла, и Марка.

Это были единственные слова, которые она успела произнести, прежде чем рухнуть на диван.

Умом она понимала, что Бенджамин — единственный человек, который действительно имеет значение. Сыновья, дочери, внуки — все менялось в зависимости от требований реальности, в которой она оказалась. Но Бенджамин был неизменен.

Но это не было похоже на правду. Интеллектуально она могла осознавать, что ее дети появились в этой жизни совсем недавно, но эмоционально ее сердце было вырвано, капая кровью, из внезапно опустевшей груди, и потеря была более глубокой, чем все, что она переживала ранее. Она все время представляла себе последние минуты жизни своих дочерей, боль и ужас, которые они должны были испытать, когда их тела расчленяли на части, и они поняли, что умрут.

Онемев, Глория подняла глаза на мужа.

Он сел рядом с ней и крепко обнял ее.

— Мы пройдем через это, — сказал он сквозь слезы. Она могла сказать, что он не верит в это, но его слова все равно утешили ее, и она обняла его в ответ.

— Пока у меня есть ты, — подумала она. — Пока мы вместе в этом мире или ином.

(обратно)

Глава тридцать третья

Прошло три года, и иногда целая неделя проходила без мыслей о Поле или Мике.

Она не могла вспомнить, когда в последний раз думала о своем зяте или внуке.

Глория чувствовала вину за это, но жизнь продолжалась, как она знала лучше многих. Потому что она все еще могла вспомнить жизнь без детей... и жизнь с другими детьми. Она не надеялась, что такой сдвиг произойдет снова, избавив Бенджамина от боли, которую он испытывал после убийств, но, возможно, в этом и был смысл всего этого. Может быть, целью было заставить Бенджамина покончить с собой.

Но чья цель?

А что будет, если он все-таки покончит с собой? Глория подозревала, что это может означать его настоящий конец, но этого она никогда не хотела узнать, и последние три года она проводила каждый день, хороня собственное горе и пытаясь удержать мужа на ровном месте, давая ему причины жить.

Дэн исчез.

Никто, кроме нее, не подозревал его в убийствах. Как он мог быть подозреваемым если давно умер?

Официально он был мертв. Она искала его в реальной жизни и в Интернете, искала доказательства его существования, но он словно растворился в эфире, из которого появился.

Может быть, на этот раз он действительно ушел. Она надеялась на это.

Ни Пола, ни Мика не подавали признаков возвращения. Их возрождение она бы приветствовала — и воскрешение, несомненно, принесло бы мир и радость их отцу, — но обе ее дочери оставались упрямо мертвыми.

Не раз Глория просыпалась посреди ночи, уверенная, что за ней наблюдают. Пару раз она застывала на месте, не в силах даже повернуть голову и посмотреть, уверенная, что темная фигура стоит у кровати и смотрит на нее сверху вниз. В других случаях она просыпалась с ощущением, что что-то только что ушло, наблюдая за ней во сне. Ее реакция была такой же, как много лет назад на невидимого стража Гектора Лопеса, — ощущение, что цель фигуры — удержать ее на месте, защищая от любой попытки уйти.

Вы не хотите познакомиться с моим опекуном.

Эта фигура даже появилась на нескольких ее картинах, хотя Глория не знала, как это произошло. Летом она продолжала заниматься своим творчеством, и хотя она обычно изображала юго-западные пейзажи и старые западные здания, иногда она находила темные фигуры в капюшонах на заднем плане, среди деревьев или скал, за разбитыми окнами.

Когда она обнаруживала, что натворила, то неизменно закрашивала эти объекты.

Годы продолжали идти. Они с Бенджамином не могли назвать себя счастливыми, но и несчастными тоже не были. Они существовали. Но они были вместе. Они были друг у друга. Это было самым важным. И если их жизнь состояла из одной длинной череды повторяющихся рутинных действий, то эти действия и привычки успокаивали.

Все изменилось после экскурсии в Национальный парк Сагуаро.

Была середина осеннего семестра, хотя температура все еще была по-летнему жаркой. Класс биологии второкурсников миссис Ли должен был отправиться на экскурсию в район Тусон-Маунтин парка для изучения местных растений и животных пустыни Сонора, но сопровождающих не хватало, поэтому сотрудников попросили стать добровольцами. Глория всегда была рада возможности побыть на свежем воздухе и записалась. Двое из ее учеников все равно были в классе миссис Ли, и она сидела рядом с ними в автобусе, пока он преодолевал длинный путь вокруг перевала Гейтс до входа в Сагуаро.

— Всем обязательно сходить в туалет в центре для посетителей! — объявила миссис Ли, когда они выходили из автобуса. — Как только мы окажемся на тропе, вам придется потерпеть!

В туалетах царил хаос, и по молчаливому согласию учителя и сопровождающие распределились между собой, чтобы собрать учеников в более-менее упорядоченные ряды.

Через десять минут дети отправились по природной тропе с ручками и тетрадями в руках. Экскурсию вел пожилой рейнджер, а миссис Ли периодически рассказывала о конкретных вещах, которые будут фигурировать в предстоящем тесте.

Группа остановилась перед кустом окотильо, один из которых был мертвым и голым, остальные покрыты мелкими зелеными листьями, а на двух из них на кончиках ветвей распустились красные цветочки. Глория, сидевшая сзади группы, не могла рассмотреть окотильо вблизи, поэтому она подождала, пока класс перейдет к следующей остановке, и шагнула вперед, чтобы получше рассмотреть красные бутоны.

Глория.

Это был шепот ее имени, и она обернулась, чтобы посмотреть, кто ее зовет, но поблизости никого не было. Не понимая, как такой шепот мог долететь дальше линии ее зрения, она решила, что ослышалась или ей показалось.

Но шепот послышался снова.

Глория.

Голос, казалось, доносился с другой стороны большого пало-верде, и, любопытствуя, она сошла с тропы и обошла зеленый ствол дерева. Там стояла женщина, пожилая женщина в странной модной одежде из начала 80-ых.

Максин. Ее мать.

Ее настоящая мать стояла перед ней и молча смотрела прямо в глаза.

Глория понятия не имела, как ей удалось узнать истинную личность этой женщины, но каким-то образом она сразу же узнала старушку. В другой жизни, в другое время, Максин была соседкой ее "матери". Когда Глория преподавала сестринское дело в колледже, другая версия Максин навещала ее, высказывая неясные тревожные угрозы. Но теперь она понимала, что в реальной жизни Максин была ее давно исчезнувшей мамой.

Долго она отсутствовала?

Откуда она это знает? И почему она вернулась именно в этой жизни? Вопросов было больше чем ответов.

Глория не была уверена что знает хотя бы половину.

Женщина улыбнулась. Не дружелюбная, а жестокая улыбка, выражение враждебности и антагонизма, которому Глория не могла найти объяснения.

У нее были вопросы, которые она хотела задать этой женщине. Если ее мать была здесь, это, вероятно, означало, что она тоже жила другими жизнями. Обладала ли она способностью выходить и входить в другие жизни по своему желанию? Могла ли она изменять окружающий мир?

Она знала, как возвращать людей с того света?

— Во мы и снова встретились, — сказала ее мать, жесткая улыбка застыла на ее лице.

Это был банальный диалог из комиксов, который Глория могла бы услышать в старом фильме о Джеймсе Бонде, но в данном контексте он нес в себе элемент реальной угрозы. Не было никаких признаков того, что ее мать была рада видеть ее после стольких лет, стольких жизней. Напротив, подразумевалось, что они оба — враги, находящиеся на грани какой-то вселенской разборки.

— Мама? — спросила Глория. Хотя и так знала ответ.

Выражение лица женщины потемнело.

— Не называй меня так.

— Но как же! Это то, что ты есть.

— Это то, чем я была.

— Что тебе нужно? — Глория оглянулась на дерево и посмотрела в сторону тропинки, понимая, что ученики, которых она должна была сопровождать, уходят все дальше.

— Я хочу, чтобы ты прекратила.

— Что прекратить?

— Я знаю, что ты пытаешься сделать. Но ради всех нас — остановись!

— Я не пытаюсь ничего делать. Я просто живу своей жизнью.

— Ты пытаешься воскресить Бенджамина. Ты не сможешь этого сделать, я тебе не позволю.

Слова из песни "Кошка в колыбели", обращенные к сексу и роли, повторялись в голове Глории: "Она выросла такой же, как она. Ее мама была такой же, как она".

Только все было наоборот. Она была такой же, как ее мама. Теперь она знала это наверняка.

— Я уже говорила тебе. Бенджамин должен умереть. Ты не сможешь его спасти.

Мы думаем, что что-то может работать против вас.

— вспомнились слова ее поклонников. Рассел сказал это там, в хижине, и в ее воображении возникла какая-то смутная темная сила, надвигающаяся бесформенная тень. Но это было совсем не то. Это была ее мать. По какой-то причине это была ее мать.

Пока она пыталась осмыслить эту истину, женщина шагнула вперед, выйдя из тени пало-верде, и Глория увидела, что ее мать старше, чем она думала вначале. Кожа на ее щеках выглядела тонкой и бумажной, как хрупкий пергамент, а глубокие морщины на тонких губах были почти как у мумии.

Сколько ей было лет?

— Убирайся отсюда, — сказала ее мать.

Глория притворилась невеждой.

— Выбраться откуда? Из национального парка? Но я только при...

— Из этой жизни!

— Я не знаю как это сделать!

— Серьезно?

— Ну может не совсем, — в глубине ее сознания зародилась идея. — Я хочу прожить долгую и счастливую жизнь с любимым мужем.

— Уходи и оставь Бенджамина там, где он есть.

— Я никогда этого не сделаю по собственной воли. Он единственное что у меня осталось!

Она не могла придумать ни одной возможной причины, по которой ее мать пыталась бы помешать ей воскресить своего мужа. Глория воскрешала множество других людей без всякого противодействия со стороны матери. А Бенджамина забрали слишком рано. Он заслуживал полноценной жизни. Они оба заслуживали.

— Я останавливала тебя раньше, и я остановлю тебя снова. — произнесла старуха и подняла руку в ее направлении.

Солнце вдруг показалось еще жарче. Глория вытерла рукой пот со лба.

— Зачем ты это делаешь? Что вам за дело до этого парня? Ты даже не знаешь нас.

— Ты не знаешь того, что знаю я. Все не так просто.

— Ну, я пришла сюда за Бенджамином, и просто так не откажусь от своей любви.

— Зачем? Даже если бы тебе удалось это сделать, ты бы не вспомнила, кто он такой. В другой жизни он может быть иным.

— Это временно...

— Не в этот раз. — Ее мать снова улыбнулась, и у Глории свело живот, когда она увидела уверенность в ее выражении. — Ты слишком долго отсутствовала в настоящем мире. И ты уже слишком часто пыталась вернуть человека из небытия.

Возможно ли это? Глория поймала себя на мысли что сама задумывалась сколько у нее может быть попыток.

— Хорошая теория. — Она притворилась, что думает, что ее мать блефует.

— Ты не вспомнишь, кто он такой.

— Почему ты так против него? Я не понимаю. Почему тебя волнует, что с ним случится?

— Мы не можем спасать людей. Нам это не положено.

Глория сердито шагнула вперед.

— Да кто это придумал?

— Это то, что я знаю. И ты это знаешь... — Она пожала плечами. — Так все работает.

— Держитесь от нас подальше, — предупредила Глория. — Иначе будет плохо!

— Я так не думаю.

В голове Глории пронеслось множество детских реплик, большинство из которых касались того, что мать бросила ее, и все они были направлены на то, чтобы причинить боль. Она и не подозревала, что так зла, но это было так. Однако вместо того, чтобы сказать что-нибудь вслух, Глория отвернулась и вышла обратно на тропу. Не было ни призыва остаться, ни последней колкости или угрозы, и, торопясь догнать класс, она боялась оглянуться, боялась, что матери не будет рядом, боялась, что она могла исчезнуть, и не сводила глаз с тропинки.

Всю обратную дорогу в школу, сидя в передней части автобуса, она думала о случившемся, в ее голове было слишком много вопросов. Главным из них был вопрос о том, почему ее мать хотела смерти Бенджамина. Глория до сих пор не могла придумать ни одной возможной причины для такого предрассудка, и ее не покидало ощущение, что она что-то упускает, что-то недоступное ее пониманию, что могло бы все объяснить.

Она также задавалась вопросом о самой женщине. Как ее мать нашла ее? Она каким-то образом знала, что Глория будет на этой конкретной тропе в это конкретное время, так что вполне логично, что ее восприятие не было таким ограниченным, как у Глории, но что это значит? Была ли ее мать связана правилами этого мира? Жила ли она здесь нормальной жизнью, как жила сама Глория? Или она могла появляться и исчезать по своему желанию? Были ли у нее... способности? Может быть, она могла превращаться в других людей?

Ни одно из последствий не было хорошим, и хотя они вернулись в школу в середине обеда и у Глории оставался еще час работы, она сказала в офисе, что плохо себя чувствует, и ушла домой пораньше.

Оставшись одна в доме, она ходила взад-вперед из гостиной в столовую, на кухню и обратно, чувствуя беспокойство и недомогание. Периодически она выглядывала в одно из окон, ожидая увидеть маму, стоящую во дворе, как какой-то фантом. Однажды она даже подняла трубку телефона, хотя он не звонил, ожидая услышать голос матери на другом конце линии. В ответ раздался лишь гудок, но это не успокоило ее. Более того, она занервничала еще больше, будучи уверенной, что мама появится снова, но не представляя, когда и где именно.

Я останавливал тебя раньше, и я остановлю тебя снова.

Именно это пугало ее больше всего — мысль о том, что ее мать может помешать ей спасти Бенджамина и, возможно, даже избавиться от всего... этого. Она оглядела дом, думая о своих картинах, о своем саде, о своей работе, о своей жизни. Ее взгляд остановился на столе в столовой, и мрачная печаль зародилась в ней, когда она задумалась о том, что случилось с Полой, Микой и семьей Мики. Глория знала, что Дэн все еще где-то там, и задавалась вопросом, не связан ли он с ее матерью.

Может быть, он работал с ней. Может, он был ею.

Бенджамин пришел домой с работы вскоре после пяти, и она сразу же сказала ему, что им нужно переехать, уехать, убраться из Тусона. Ей не хотелось объяснять ему, но она объяснила, и, к его чести, он не сразу счел ее сумасшедшей. Возможно, какая-то часть его даже понимала, но в конечном итоге совокупность всего происходящего ошеломила его, и он просто не мог разобраться в таком сложном и всеобъемлющем сценарии.

Он медленно покачал головой.

— Ты хочешь, чтобы мы продали наш дом, потому что...

— Не продать, — сказала она. — А убраться. Сейчас же. У нас нет времени на эту ерунду. Она там, и она идет.

— Твоя умершая мать?

— Да! Я же говорил тебе!

— И ты думаешь, что мы жили в других местах и у нас были другие дети. Или не было детей вовсе.

Вместо ответа она обняла его, закрыв глаза и прижавшись лбом к его лбу.

— Просто подумай об этом. Пожалуйста. Не логически, но... кажется ли тебе это правдой? Чувствуешь ли ты, что такое возможно?

Он замолчал на мгновение.

— Куда бы ты хотела уехать?

— Я не знаю, — призналась Глория. — Я просто знаю, что нам нужно убираться отсюда как можно скорее.

Бенджамин устало улыбнулся.

— Я пытаюсь принять это. Правда. Но это звучит как бред сумасшедшего!

— Тебе не обязательно принимать и понимать все что происходит. Ты просто должен доверять мне.

Он направился в сторону кухни.

— Это был долгий день, Глор. Почему бы нам просто не поспать и...

— Ты слышал хоть слово из того, что я сказала?

— Все до единого. — Он взял стакан со стойки рядом с раковиной, включил кран и наполнил его водой, сделав долгий глоток.

— Она. Хочет. Тебя. Убить. Ты это понимаешь? Я пытаюсь спасти твою жизнь!

На его лице мелькнула улыбка, и она испугалась, что сказала что-то не то. С тех пор как они потеряли своих детей, она знала, что он думал об этом, и одним из способов, которым она пыталась сохранить ему жизнь, было предотвратить его мысли о самоубийстве.

Это дало бы ее матери то, что она хотела, и ей не пришлось бы ничего делать.

— Отпуск, — быстро сказала Глория. — Давайте назовем это не бегством, а отпуском. Как давно у нас такого не было? Мы соберем вещи и поедем, будем спонтанными, как раньше, когда мы были моложе.

— Мы никогда не были спонтанными, — заметил Бенджамин, но не отбросил эту идею автоматически. Он задумался на мгновение, допил свою воду. — Куда бы мы могли поехать?

Глория пожала плечами и развела руками.

— Я не знаю.

— В Европу? В соседний штат?

— Мы поедем туда на машине, — сказала Глория. Она знала, что он любит водить машину.

— Туда — это куда?

После возвращения с экскурсии идея в глубине ее сознания продолжала расти. Хиксвилл, подумала она. Им нужно попасть в Хиксвилл.

— Хиксвилл, — сказала она. — Это в северной Калифорнии.

Почему это не приходило ей в голову раньше? Кроме Бенджамина и ее самой, он был единственной константой во всех воплощениях ее жизни. Сестры и братья приходили и уходили, сыновья и дочери, друзья, но она и Бенджамин всегда были рядом, и каким-то образом она всегда оказывалась в Хиксвилле, и хотя она, казалось, забывала его снова и снова, он всегда казался ей выходом.

Кроме как в апокалиптическом сценарии. Может ли здесь быть связь?

Она не знала, ей было все равно. Все, чего она хотела, это вернуть Бенджамина к той жизни, которой они должны были жить.

Ты не вспомнишь, кто он такой.

Она была готова рискнуть. Ради него.

— Ты хочешь, чтобы я поехала в Калифорнию в какой-то городок под названием Хиксвилл? На каникулы? Хиксвилл? Серьезно?

На нее накатывало отчаяние. Она думала, что сможет просто рассказать ему о том, что происходит, и они вдвоем уедут в безопасное место. Она не ожидала, что убедить его будет так трудно.

Позади Бенджамина, через окно над раковиной, Глория заметила движение. Не обычная птица или белка, а что-то более крупное, и, шагнув вперед, она заглянула через стекло ему за плечо.

Ее мать стояла на лужайке. По бокам от нее стояли другие мужчины и женщины, люди, которых Глория узнала в других местах, в другое время. Соседи, безумец-строитель, сослуживцы с кухонными приборами, продавец с битой, прохожие. Фоновые люди.

И Дэн. Он улыбался, но от его улыбки бросило в дрожь.

Ее сын смотрел прямо на нее, улыбаясь той странной улыбкой, которая одновременно была его и не его. В правой руке он держал длинный изогнутый нож.

Что-то пробежало по траве и на четвереньках обошло собравшуюся группу. Собака? Нет, женщина.

Ее бабушка. Та, которая ненавидела Бенджамина, которая открутила голову соседской кошке.

Сумасшедшая старуха, убивающая животных.

Чувство паники охватило ее.

— Повернись! — приказала Глория, разворачивая плечи Бенджамина. — Смотри!

Он нехотя повернулся.

— На что? — спросил он, и Глория сразу же увидела, что лужайка пуста. За те несколько секунд, что она смотрела в сторону, все они исчезли.

— Это уже неважно! — сказала она, ее голос был неистовым. — Мы должны уходить!

Она понимала, что говорит как сумасшедшая, и не сомневалась, что, будь на ее месте другой человек, она бы решила, что кто-то сошел с ума. Но она знала, что происходит — только она одна знала, что происходит, — и если они немедленно не уедут, то велика вероятность, что Бенджамин, а может быть, и она, погибнет. Навсегда.

Глория потянула его за руку.

— Пойдем—пойдем! — Она плакала, и именно это, как ничто другое, придавало ее просьбе убедительность. Он видел, как он напуган, и по его выражению лица она поняла, что он колеблется. — Если ты когда-нибудь любил меня, ты должен...

Из спальни или ванной комнаты в задней части дома доносился звук бьющегося стекла.

Бенджамин мгновенно повернулся к двери.

Он тоже это слышал!

— Это она, — сказала Глория. — Началось!

Что-то в ее голосе, должно быть, убедило его, потому что он схватил ее за руку, и, не разговаривая, они вдвоем поспешили через столовую, через гостиную и через парадную дверь, которую Бенджамин закрыл за ними. К ее облегчению, ни матери, ни Дэна, ни кого-либо еще не было видно. Лужайка, подъездная дорожка, улица и тротуар были пусты. По молчаливому согласию они направились прямо к машине, разделившись, когда дошли до капота, Глория пошла к пассажирской двери, а Бенджамин — к водительской, поскольку у него были ключи.

— Достань свой телефон, — сказал он. — Позвони в полицию.

— Полиция не может помочь с этим. — ответила Глория.

— Мы можем поехать туда. В участок.

— Похоже, ты не понимаешь. — Они снова попали в ту же колею споров. — Нет полиции, они не спасут нас от восставших с того света. Нам. Нужно. Уехать. Уехать быстро и без разговоров.

— Ну, даже если мы уедем сейчас, нам придется вернуться за одеждой и...

— И что?

— Если мы собираемся в поездку, мы должны взять с собой туалетные принадлежности и убедиться, что все окна закрыты, а дом... — Он откинулся назад на своем сиденье. — Господи!

Глория посмотрела через лобовое стекло. Старушка, которая когда-то была ее бабушкой...

... на четвереньках проскочила за угол дома и, безумно ухмыляясь, поскакала к их машине.

Бенджамин переключил коробку передач, сдал задним ходом с подъездной дорожки и выехал на улицу, после чего сразу же переключился на драйв. Они мчались со скоростью, вдвое превышающей установленное ограничение.

— Что это за черт? — кричал он. — Это же ужас какой-то! Ты видела это?!

— Это я и пыталась сказать тебе.

— Это... это была твоя мать?

— Да, моя бабушка. Из другой жизни. Она как-то разорвала кошку и хотела убить нас.

— Господи!

— Я же говорила тебе. Пора уносить ноги, если мы хотим жить.

— Ты была права. Теперь я тебе верю, каждому твоему слову.

Глория вздохнула с облегчением. Он наконец-то понял. Он действительно понял. Это хорошо. Значит дальше будет проще.

Они доехали до Спидвея, и Бенджамин, сбавив скорость, свернул налево на магистраль, направляясь к центру города.

— Так что же нам делать? — Он сжимал руль так крепко, что костяшки пальцев побелели. — Как избежать смерти?

— Мы едем в Калифорнию. — объявила Глория.

— Хиксвилл.

— Да.

Он медленно кивнул.

— Хорошо, тогда. Мы заправимся и отправимся в путь. Нам просто нужно выяснить, как добраться до этого Хиксвилла.

— Просто доставьте нас в Калифорнию, — сказала Глория. — Я смогу найти дорогу. Я уже делала это раньше.

(обратно)

Глава тридцать четвертая

Ночь длилась дольше, чем должна была, а пустыня казалось бесконечной.

Глория сначала ничего не сказала. В конце концов, они ехали на запад, так что вполне логично, что солнце будет вставать позже, чем в Тусоне. Но когда часы на приборной панели показали, что уже почти восемь часов утра, а они все еще ехали по пустыне без признаков рассвета, она поняла, что что-то не так.

— Бенджамин? — тихо сказала она. Наверное, она сказала это слишком тихо, потому что он кивал головой в такт музыке одной из джазовых станций спутникового радио и, казалось, не слышал ее.

— Бенджамин? — сказала она громче.

Он вздрогнул и посмотрел на нее.

— Что?

— Разве мы не должны были уже добраться до Кварцита? Или Блайт? Или хотя бы знак, говорящий нам, сколько миль до него?

— Я как раз думал о том же, — сказал он ей. — По ощущениям мы несколько дней в пути.

— И еще темно. — Она указала на часы. — В восемь утра.

— Ха. Точно!

Эта новость, похоже, удивила его, и она уловила нотку беспокойства в его голосе.

Глория прочистила горло, не совсем понимая, как передать то, что творится у нее в голове.

— Я не уверена, что мы находимся там, где мы думаем, — сказала она. — Я не уверена, что мы сможем закончить маршрут.

Бенджамин инстинктивно взглянул на указатель уровня топлива. Глория тоже посмотрела, и увидела, что у них осталось всего четверть бака. Затем они обогнули поворот и перевалили через подъем, и небо внезапно посветлело. Не так ярко, как должно было быть для этого времени утра, но определенно на пути к этому. А под ними, по правую сторону от прямого наклонного шоссе, находился Кварцит, огни маленького городка все еще виднелись в угасающей темноте приближающегося рассвета.

Глория вздохнула с облегчением. Видимо зону вне мира они проскочили.

Когда они заправились на станции "Пилот" рядом с "Макдональдсом", солнце уже взошло. Через двадцать минут они уже пересекали реку Колорадо и въезжали в Калифорнию. Никто из них не говорил о слишком длинной ночи и слишком длинной пустыне, и хотя Глория была голодна и, как она полагала, Бенджамин тоже, они нигде не остановились позавтракать, а продолжили путь.

Они добрались до округа Орандж вскоре после полудня, проехав по Риверсайд Фривей через Анахайм Хиллз. Выехав на правую полосу, Бенджамин свернул на 57-ю автостраду.

— Что ты делаешь? — спросила Глория. — Нам нужно проехать через Лос-Анджелес.

Он выехал на съезде с Имперского шоссе.

— Куда ты идешь?

— Домой, — сказал он, словно озадаченный ее вопросом.

Дом?

Говорил ли он о доме в Бреа? Они направлялись в ту сторону, так что это казалось вероятным, но она не была уверена, что это возможно. Это была совершенно другая жизнь, которую он не знал. Очевидно, что-то изменилось во время той бесконечной поездки по темной пустыне, и хотя ей было не по себе, мысль о том, что все снова изменилось и Бенджамин все еще здесь, давала Глории надежду, что страшные предупреждения ее матери были не более чем пустыми угрозами.

Глория молчала, пока они ехали, ее беспокойство было пронизано незнакомым оптимизмом.

Конечно, Бенджамин проехал через центр города Бреа и въехал в их старый район. Он был таким же, как и раньше, и в то же время другим. Сами дома были теми, которые она узнала, но некоторые были выкрашены в новые цвета, и многие из них имели незнакомый ландшафтный дизайн. Широко размахнувшись, как он всегда это делал, Бенджамин въехал на подъездную дорожку их дома, который совсем не изменился.

Он заглушил двигатель машины. Теперь, когда они были здесь, он выглядел растерянным. Он некоторое время смотрел через лобовое стекло на дверь гаража, затем повернулся к ней.

— А зачем я сюда приехал? — спросил он. — Мы должны были ехать на север. Ты должна была что-то сказать важное.

— Я уже кое-что сказала. — Она коснулась его руки, посмотрела ему в глаза. — Ты знаешь, где это? Ты понимаешь, где мы находимся?

Он покачал головой.

— Мы жили здесь. В одной из тех других жизней. Это был наш дом.

Он уставился через лобовое стекло на дом, явно желая вспомнить, но воспоминания, которые привели его сюда, исчезли, и он покачал головой.

— Впервые вижу это строение.

Поддавшись порыву, она вышла из машины.

— Что ты делаешь? Постой, там может быть опасно!

Глория ничего не ответила. Она поднялась по трем ступенькам на крыльцо и постучала в парадную дверь. У нее возникла внезапная безумная мысль, что ей откроют дверь, что она столкнется с другой версией себя. Но никто не подошел к двери, никого не было дома, а когда она заглянула в узкое окошко сбоку от двери, то увидела, что обстановка была чужой для нее. Это был не их дом.

Кроме...

Она отрегулировала краем глаза на какой-то предмет. Да. Там, на стене над большим телевизором с плоским экраном, установленным на низкой подставке, висела антикварная висюлька, которую они купили во время медового месяца в Монтерее. А рядом с ней — карандашный набросок в рамке, изображавший хижину в Хиксвилле с линией высоких сосен за ней.

Возможно, это был их дом.

Бенджамин вышел из машины. Она чувствовала себя такой же растерянной, как и он, и уже почти повернулась, чтобы уйти, но что-то заставило ее протянуть руку и проверить дверь. Она была не заперта, и когда ее палец надавил на ручку, дверь открылась.

— Что ты делаешь? — спросил Бенджамин, торопливо поднимаясь по ступенькам. Его голос был низким, как будто он боялся, что его подслушают.

— Я просто хочу кое-что проверить.

Он оттащил ее, и быстро закрыл дверь.

— Это взлом и проникновение. Нас могут арестовать. Пойдем. Давай уйдем отсюда.

Он был прав, она знала. На дверной ручке уже были ее отпечатки пальцев, и если у кого-то на улице была камера наблюдения на крыльце, то они были на ней. Разумнее всего было бы... Дверь неожиданно открылась.

— Мама? Папа?

Глория увидела лицо Бенджамина прежде, чем увидела их дочерей, и хотя выражение его лица было шокированным, в нем такжебыла невероятная радость, и она не могла припомнить, чтобы когда-либо видела его таким счастливым.

Мика и Пола были подростками, обе симпатичные, со свежими лицами, совершенно не испорченные жизнью. Они были одеты в одежду, которую она не узнала, но с прическами, которые она знала.

Бенджамин бросился вперед, не пытаясь подавить рыдания, и обхватил обеих девушек одновременно, обняв их поближе.

Глория последовала за ними в дом. Теперь она узнала обстановку. Они не были ее собственными, не совсем, но казались смесью различных стилей, знакомых ей. Она увидела торцевой столик, который был у нее в Колорадо, рядом с диваном из гостиной тети Рут, и откидное кресло, подозрительно похожее на кресло Максин... ее матери.

...в доме напротив, который она когда-то считала домом своего детства.

Девочки вырвались из рук Бенджамина, как только его объятия ослабли. Обе, как увидела Глория, смотрели на своих родителей с чем-то похожим на страх.

— Что с тобой случилось? — спросила Пола. Ее голос дрожал. — Ты такая старая.

Мика испуганно отступала от них.

— Вы на самом деле не наши родители?

— Нет же! — настаивал Бенджамин, все еще плача, явно потрясенный тем, что его дочери снова живы и молоды. — Это мы. Я и Глория.

Это неправильно, подумала Глория.

Все ломалось, и независимо от того, было ли это ее заслугой или заслугой ее матери, это не предвещало ничего хорошего для того, что должно было произойти. Она чувствовала себя беспомощной, запертой в петле, которая, казалось, распадалась вокруг нее.

— Дэн! — крикнула Пола, и Мика подхватила крик. — Дэн! Иди сюда!

Их брат вышел из слишком темного коридора, держа в руках длинный изогнутый нож, который он держал еще в Тусоне. В отличие от своих сестер, Дэн не был младше. Ему было столько же лет, сколько ей, когда она увидела его с собравшейся во дворе толпой, столько же, сколько ему было, когда он пришел на обед в День благодарения, столько же, сколько ему было, когда он умер.

Бенджамин инстинктивно попятился назад, даже когда его руки протянулись к нему.

— Сын?

Глория схватила его за запястье, крепко вцепившись в него пальцами.

— Нет, Бенждамин, это не твой сын! Он нашел нас. Мы должны выбраться отсюда.

— Но дети...

Дэн, ухмыляясь, взмахнул ножом в воздухе перед собой.

— Это не твои дети, — солгал он.

Она предполагала, что Дэн будет продолжать медленно продвигаться вперед. Но в реальной жизни так не бывает. Это был прием, используемый в кино для нагнетания напряженности. Дэн хотел убить их, и он внезапно бросился вперед, подняв нож, а девушки подбадривали его. Он бы раскроил голову Бенджамина, но Глория тут же схватила торшер, стоявший рядом с ней, правой рукой обхватила тонкую ножку и, размахивая им, как бейсбольной битой, ударила тяжелым основанием в середину тела Дэна, выбив нож из его рук и сбив его с ног, когда вилка была выдернута из розетки. Прежде чем он успел подняться, она обеими руками подняла лампу над головой и ударила ее основанием ему в лицо.

Девочки закричали, а Глория бросила свое самодельное оружие, схватила ошеломленного Бенджамина за руку и вытащила его на улицу.

— Уходим! — сказала она. — Сейчас же!

— Ты убил Дэна, — ошеломленно сказал он. — нашего сына...

— Это был не Дэн. Дэн уже мертв. Кроме того, я не думаю, что я его убила. Вот почему мы должны убираться отсюда.

Бенджамин возился с ключами, и Глория отобрала у него связку ключей, подтолкнув его к пассажирской стороне машины, а сама быстро переместилась к водительской стороне. Изнутри дома Мика и Пола все еще кричали.

Глория завела машину и, не дожидаясь, пока Бенджамин пристегнется, сдала назад. Как только она выехала на бульвар Бреа, она снизила скорость до скорости транспортного потока, не желая привлекать внимание или получить штраф.

— Так это был наш дом? — спросил Бенджамин который вроде начал приходить в себя.

— Был. Но больше нет.

— Потому что я думаю, что сейчас я это помню. Там был странный шкаф, не так ли? В коридоре?

Она кивнула.

— Мне никогда не нравился этот шкаф.

Это было неправдой. Именно он сказал ей, что с маленькой комнатой все в порядке, когда она внезапно появилась в их доме, заверив ее, что шкаф всегда там был и это совершенно нормально. Но она решила промолчать.

— Как? — начал он и прочистил горло. — Как они снова стали живыми? Мика? Пола?

— Я думаю, они просто есть. Здесь, по крайней мере.

— Так это один из этих миров про которые ты говорила?

Она кивнула.

— Я думаю, это произошло в пустыне. Мы совершили переход. Может быть, поэтому ночь была такой длинной.

— Так мы можем вернуться в Тусон? Это ведь тоже должно быть по—другому

— Нам нужно ехать в Хиксвилл. Пора положить этому конец.

Он кивнул, как будто понял, но это было не так. Она тоже не понимала, не совсем, но она знала, что это необходимо.

Они больше не разговаривали, пока не выехали на шоссе Санта-Ана и не направились в сторону Лос-Анджелеса. Движение замедлилось, и Бенджамин уставился в боковое окно на группу работников дорожной службы в желтых жилетах на перекрытой полосе.

— Значит, это не наша настоящая жизнь? — спросил он.

Глория покачала головой.

— Тогда на что похожа наша настоящая жизнь? Где мы живем? Чем мы зарабатываем на жизнь? Сколько нам лет?

— Я не уверена, что смогу ответить хоть на один из твоих вопросов — призналась она. — Я не могу помнить так далеко назад. Я помню только... эти жизни. Эти фальшивые жизни.

Он криво улыбнулся.

— Хотя это была неплохая фальшивая жизнь, не так ли?

Она улыбнулась ему в ответ.

— Да, это так.

— У нас действительно есть дети?

— Я не знаю. Я помню столько разновидностей своей жизни, что уже начала сомневаться.

Он жестом показал в окно.

— Значит, все это... шоссе, машины, здания, города... все это не реально?

— Не совсем. Все это реально для этой конкретной жизни. Я... я не уверена что смогу правильно рассказать. Я думаю, что, все это просто отличается от того места, где мы должны быть, от того места, откуда мы родом.

— Даже если оно выглядит точно так же?

— Думаю, да.

— Будем ли мы помнить об этом, когда вернемся в реальную жизнь?

— Моя мама говорит, что не будем. — Глория сделала паузу. — Она сказала, что мы даже не будем помнить друг друга.

Бенджамин взглянул на нее.

— Ты веришь в это?

— Вроде как.

— Тогда, может быть, нам стоит остаться здесь.

— Мы не можем, — категорично заявила Глория. — Она пытается убить тебя. Она хочет твоей смерти. И она не остановиться!

— Кто она?

— То же, что и я.

— А попроще.

Глория говорила тихо.

— Я не знаю, — сказала она. — Я уже не знаю.

****

Погода была неправильной. Дождь, град, ветер, солнце. В одну минуту было слишком жарко, в другую — слишком холодно. Они поменялись обязанностями водителя в Бейкерсфилде, когда остановились в "Сабвей" (что это было? Завтрак? Обед? Ужин?), а когда вернулись на шоссе, она увидела автостопщика, похожего на Дэна, хотя ничего не сказала Бенджамину об этом.

Они по очереди вели машину и спали урывками. Глория задремала вскоре после полуночи, а когда проснулась, на улице было три часа дня и светло солнце. Она никак не могла проспать пятнадцать часов, но также никак не могло быть похоже на полдень в три часа ночи. Все ломается, снова подумала она, и ее чувство тревоги усилилось. Им нужно было как можно быстрее добраться до Хиксвилла.

Глория снова оказалась на водительском сиденье, когда что-то подсказало ей съехать с шоссе, и с этого момента она ориентировалась инстинктивно, проезжая через неузнаваемый, но почему-то знакомый ландшафт чередующихся сельскохозяйственными угодиями и лесами, и, наконец, перевалила через небольшой холм и въехала в город Хиксвилл.

Все изменилось. На Главной улице, где, как она помнила, был мексиканский ресторан, теперь находилась художественная галерея. Рядом с ней стоял пляжный коттедж, хотя до океана было не меньше сотни миль. Торговый центр через дорогу был заброшен, пустая витрина супермаркета жутко напоминала ей пустующий "Альбертсон", который она помнила по другим измерениям. Куда бы она ни посмотрела, Глория видела знакомые здания, которых здесь быть не должно.

На улице не было ни людей, ни машин, проезжающих по городу, хотя несколько машин были припаркованы вдоль обочины улицы. Эта часть казалась правильной, поскольку она помнила, что Хиксвилл был малонаселенным в предыдущие разы, когда она бывала здесь. Сбавив скорость, она поставила машину на парковочное место у ресторана быстрого обслуживания "Фрэш Гарден. Это заведение, несомненно, было частью сети, но этот ресторан выглядел точно так же, как и тот, что находится в восточной части Бреа. Это головокружительное столкновение жизней вывело ее из равновесия.

— И что теперь? — спросил Бенджамин.

Глория повернулась к мужу, увидев его таким, каким не видела уже давно, и ее сердце пронзила такая глубокая боль, что она была почти физической.

Пока у меня есть ты.

Казалось, существовала вполне реальная возможность того, что она может потерять его, и это знание ударило ее как удар в живот. Ей вдруг стало трудно дышать, а мысль о том, что она может прожить жизнь без него, наполнила ее надвигающимся отчаянием. Глория знала, что уже теряла его раньше, и хотя она не помнила этого, его смерть положила начало этому путешествию. Она была настолько не в состоянии жить с его отсутствием, что стала искать его так же, как искала незнакомцев, хотя какая-то часть ее сознания понимала, что такие попытки опасны.

Сейчас ее желанием было отсрочить неизбежное как можно дольше.

— Разве ты не голоден? — спросила она с грустной улыбкой. — Я умираю от голода.

— Сейчас время обеда или завтрака? — спросил он, его внутренние часы, очевидно, были так же испорчены, как и ее собственные. — Я вроде как задремал там на некоторое время.

Они оба знали, что причина путаницы не в этом, но притворялись, что это так.

— Время обеда, — сказала Глория, наугад выбирая блюдо. — Посмотрим, что у них есть.

Внутри не было других покупателей, а две сотрудницы за прилавком, тучная пожилая женщина и чопорная молодая женщина, уставились на нее с враждебностью. Она узнала их обеих. Тетя Рут и кузина Кейт. В жизни, когда Максин жила через дорогу, эти двое были ее ближайшими родственниками, хотя ни одна из них ей никогда не нравилась.

— Что изволите? — поинтересовалась та, кто в другое время была тетя Рут.

Глория предпочла не замечать их личности и притвориться, что они просто сотрудники "Фреш Гарден".

— Я бы хотела салат со шпинатом и чай со льдом из маракуйи.

Кузина Кейт с грохотом поставила поднос на стойку перед ней.

— Вам здесь не рады.

Глория почувствовала, как в ней нарастает гнев.

— И что это значит? Что ты сказала?!

Между ними прошел почти электрический заряд, и по тому, как расширились глаза другой женщины, Глория поняла, что та ее боится. Поддавшись импульсу, она наклонилась вперед, перегнувшись через край прилавка, и кузина Кейт отпрыгнула назад.

— Прими наш заказ, если хочешь жить, — угрожающе сказала она.

Неожиданно испуганная женщина в униформе поклонилась и отступила, уходя на кухню, а тетя Рут гораздо более вежливым голосом сказала:

— Салат с шпинатом и чай со льдом из маракуйи? — Она повернулась к Бенджамину. — А вы, сэр?

Бенджамин смотрел на Глорию, ошеломленный ее поведением, но ему удалось переключить свое внимание на заказ.

— Вегетарианский бургер и чай со льдом, — сказал он. — Обычный, не с маракуйей.

— Вы вместе?

Бенджамин кивнул.

— Тринадцать пятьдесят три, — сказала тетя Рут, занося деньги в кассу.

Бенджамин заплатил и, еще раз взглянув на Глорию, отошел в сторону.

— Мы не хотим неприятностей, — нервно сказала тетя Рут.

— Тогда не делай ничего, — сказала Глория, удерживая ее взгляд.

Вторая женщина кивнула и поспешила разлить напитки, пока ее дочь торопилась на кухню. Через несколько мгновений еда была готова, и Бенджамин отнес их поднос к самому дальнему столу. Обе женщины отошли в конец кухни, где стояли близко друг к другу и испуганно перешептывались.

Бенджамин говорил тихо.

— И что это было?

— Я знаю их, — сказала она.

— Из... другого места?

Глория кивнула.

— Думаешь, и они тебя знают?

Она размышляла об этом, потягивая чай со льдом и поглядывая на кухню.

— Я не уверена. Может, да, а может, и нет. Но в любом случае, они выполняют волю моей матери.

— Скоро всему придет конец, — сказал он. — Не так ли?

— Да.

— Я не знаю, почему я не поверил тебе сначала, тогда в Тусоне. Я должен был...

Она положила свою руку на его.

— Я знаю, почему. Потому что это звучало безумно. Это и есть безумие. Но это также правда.

Некоторое время они ели молча.

— Итак, эта... мультивселенная, — медленно произнес Бенджамин. — Ты можешь путешествовать по ней? Ты можешь посещать эти разные измерения?

Она пожала плечами.

— Выходит так.

— И это то, что происходит, когда люди умирают? Это не рай, не ад и не... ничего. Это другие версии их жизни?

— Я не знаю, — сказала Глория, что было правдой. Она все еще не была уверена, что не она создала эти миры. Она или ее мать. Потому что все элементы в них, казалось, имели какую-то связь с ее собственной жизнью. Может быть, все это было реальностью, а может быть, это просто наложение, которое она создала сама, более знакомый и понятный способ ориентироваться в том, что невозможно было узнать или понять.

— И как именно ты собираешься вернуть нас туда, где мы должны быть? — Покачав головой, Бенджамин издал короткий смешок. — В одном ты права — Это звучит безумно. Это кажется безумием. Потому что это единственная жизнь, которую я когда-либо знал. Это моя реальность. Я понимаю умом все, что ты мне сказала, и все, что ты сказала, происходит, но...

— Мы должны пойти в ту хижину. — перебила она его. — Я не уверена, что мне нужно делать после этого — все еще туманно — но, вероятно, это придет ко мне, когда я окажусь на месте.

— Так... мы идем в лесной домик? Это наш портал?

Она сжала его руку.

— Давай просто насладимся нашим обедом прямо сейчас.

— В этом мире вкусный чай.

— Угу.

Они ели медленно, не говоря больше о том, почему они здесь, но делая вид, что это обычная трапеза, изредка разговаривая ни о чем конкретном, позволяя молчанию падать естественно, наслаждаясь тем, что они вместе.

В последний раз, как боялась Глория.

Более чем через час, заставив тетю Рут многократно доливать им напитки, а затем по очереди воспользовавшись единственным туалетом унисекс, они снова вышли на улицу. На дороге по-прежнему не было ни машин, ни пешеходов на прерывистом тротуаре.

— Итак, — сказал Бенджамин, — мы идем пешком, едем на машине или как?

— Это недалеко, — ответила Глория, указывая себе за спину. — Прямо за тем углом, на самом деле. Мы можем дойти пешком.

В конце Мейн-стрит возвышался знакомый участок гранитной скалы на поросшем лесом склоне холма, и, взяв Бенджамина за руку, она повела его по короткому участку тротуара к следующему перекрестку. Как и прежде, Хиксвилл оправдал свое название, как только они оказались за пределами Мэйн. Здесь были люди, грубые люди в бедных заваленных мусором дворах, враждебно глядящие на них, хотя там, где должен был быть шинный двор, горел костер из шин, из кучи которых валил черный дым...

Но горели не шины. Тела.

Глории стало плохо. Потому что, это был не пожар, а погребальный костер, массовая кремация. В медленно разгорающемся пламени она увидела людей, которых узнала: Рикардо, владельца пропавшего мексиканского ресторана в Хиксвилле; семью Янг, их соседей по дому; Гуйлу, бывшую медсестру ее бывшего работодателя доктора Горшина; ее подругу по колледжу Нину.

Ее мать должна была быть поблизости.

Ей пришло в голову, что они должны были увидеть поднимающийся дым, когда въезжали в город или, по крайней мере, когда свернули на эту улицу, но они этого не видели. Глория огляделась, увидела, что все местные жители смотрят на нее. В воздухе витала энергия, которая, казалось, предвещала опасность. Она крепче сжала руку Бенджамина.

— Это... люди? — недоверчиво спросил он, глядя на пламя. — Которые должны нам помочь?

Она не ответила, но потянула его вперед.

Через минуту или две они стояли перед пустым участком, на котором находилась хижина.

Небольшое здание стояло перед линией высоких деревьев, одновременно являясь частью пейзажа и совершенно неуместным. Вход без двери открывался в черноту, как будто внутри была не одна комната, а огромное пустое пространство. Справа от хижины послышалось движение, и из-за деревьев вышел мужчина с длинными волосами закрывающими лицо, держащий в руках большой изогнутый нож и улыбающийся хищной, слишком широкой улыбкой.

Дэн! О боже, это был их сын-убийца!

Вскоре Глория заметила и других людей. Две другие фигуры стояли по другую сторону хижины. Пола и Мика.

Они тоже безумно ухмылялись. По какой-то причине на них были черные деловые костюмы. Белые накрахмаленые сорочки.

Боясь, что Бенджамин будет обманут этой картиной, она повернулась к нему, но его уже не было рядом с ней.

Когда она отпустила его руку?

Она повернулась и увидела его в нескольких шагах позади, застывшего на месте. Не моргая, не в силах пошевелиться, он стоял в центре улицы. Рядом с ним, перекинув руку через его руку, стояла ее мать.

Грубые мужчины и суровые женщины, населявшие эту часть города, выходили из своих домов на улицу, медленно приближаясь, окружали.

— Значит, ты добралась сюда, — сказала ее мать. — Зря.

— Отпусти его, — приказала Глория. — Сейчас же!

— Он не уйдет.

— Нет, я забираю его с собой.

Она сказала то, что Глория знала, что она собиралась сказать, и то, что она не хотела, чтобы она говорила:

— Он должен умереть.

— Он уже мертв! Я хочу его воскресить.

— Ты больше не будешь возвращать людей, когда они умрут.

— Почему?

— Это не то, что мы делаем. Это не наша цель.

— Тогда что мы делаем? Какова наша цель?

Голос ее матери был почти нежным. Почти.

— Мы делаем то, что делали всегда. То, что делала моя мать, то, что делала ее мать, то, что делала ты.

— И что же это?

— Выживать.

Напускная нежность была наполнена сталью в голосе.

— Но мы можем помочь людям! Это накладывает на нас ответственность. Мы можем вернуть людям их любимых! Неужели ты не понимаешь, как это хорошо?

— О, мы можем сделать гораздо больше. — Ее мать наклонилась вперед. — Именно поэтому нас когда-то считали богами.

Глория сделала шаг к ней...

И каким-то образом их позиции поменялись местами.

Когда хижина осталась позади, она стояла лицом к матери, которая стояла в центре улицы и держала Бенджамина, в то время как местные жители грубого вида сгрудились вокруг нее. Но теперь ее мать стояла на полпути вверх по грунтовой дорожке, ведущей к хижине, и Глория оказалась лицом к лицу с ней. Оглянувшись через плечо, она увидела, что жители Хиксвилла стоят в ряд на краю улицы, блокируя любой отход.

Ее мать улыбнулась.

— Ты еще слишком молода и глупа.

— Отдайте его мне! — потребовала Глория.

— Ты хоть помнишь, как он умер?

Она подумала о том, что Рассел сказал ей в последний раз, когда она была здесь.

— Его убил рак.

Ее мать была ошеломлена.

— Ты не можешь этого помнить...

Глория вызывающе посмотрела на нее.

— Но я могу.

— Ну, он еще пожалеет, что у него нет рака. — Она отпустила руку Бенджамина, и прежде чем Глория успела отреагировать, Пола и Мика прибежали со своей стороны хижины и напали на него. Пола саданул его по коленкам и Мика со всей силы ударила кулаком по лицу. Он наполовину оглушенный был оттащен к противоположной стороне здания, где Дэн, все еще безумно ухмыляясь, толкнул его на землю и встал над ним, держа в руке нож.

— Стоп! — закричала Глория. К этому времени она пробежала половину участка, но ее мать двинулась, чтобы преградить ей путь. — Не трогайте его!

На лице ее матери появилось выражение недоуменного гнева.

— Зачем ты это делаешь?!

— Я люблю его.

— Мы не влюбляемся! — кричала ее мать. — Это против правил. Боги не любят смертных!

— Но так сложились обстоятельства.

— Он рожден чтобы... умереть.

Глория посмотрела в искаженное злобой лицо матери, одновременно знакомое и незнакомое, и пришла к внезапному тяжелому осознанию: ей придется убить ее.

Эта идея не была для нее шокирующей или чуждой, как это должно было быть или как ей хотелось. Что-то сдвинулось как внутри, так и вне ее, и Глория испытала странное чувство освобождения при мысли о том, чтобы раз и навсегда покончить с матерью. Сила, которая давила на нее, то, что мешало ей продвигаться вперед, исчезла, и она не сомневалась, что ее запутанные представления о том, кто она есть, прояснятся, как только будет устранено препятствие, стоявшее перед ней.

Ее мать, очевидно, посещали похожие мысли.

— Отступи, и я оставлю тебя в живых, — сказала старуха.

— Нет, — сурово произнесла Глория, — Я не уйду без Бенджамина.

Как выглядело лицо ее матери? Зависть? Непонимание? Что бы это ни было, оно закрепило чувства Глории, и ее охватили ярость и ненависть, подобных которым она не испытывала прежде. В ярости она потянулась вниз и подняла с земли камень. Ее мать насмешливо рассмеялась.

— Что ты собираешься с ним делать? Бросишь в меня?

— Я вышибу тебе мозги, сучка.

— Боюсь, это не поможет бедному Бенджамину, — сказала ее мать, сделав преувеличенно печальное лицо, — Упс. Он умер.

И Глория повернулась, чтобы как раз увидеть, как Дэн вытаскивает свой большой изогнутый нож из тела ее мужа.

Дышать было невозможно. Казалось, из ее легких высосали все до последней капли кислорода. Все было кончено. Все ее время и усилия были напрасны. Все, что она сделала, потерпело неудачу. Бенджамина больше нет. Пока она спорила с матерью, ее мужа убили, и теперь он лежал в грязи, блестящая кровь капала с лезвия и вытекала слабыми струйками из зияющей раны в груди. Дэн все еще безумно ухмылялся, и он вытер сначала одну сторону лезвия, а затем другую о свою рубашку, нарисовав багровый крест на белом материале рубашки.

Глория бросилась на мать, подняв камень, крича, как дикая кошка. Она убьет эту сучку. А потом убьет Дэна. Он был ее сыном, но она хотела его смерти, и ее переполняла ярость, когда она — сидела на белой каменной скамье в белой каменной комнате. Она больше не была собой, ее мать не была ее матерью, и они молча смотрели друг на друга через пустое пространство между ними. У ее матери не было рта, увидела Глория, как и у нее самой. Оба их тела были покрыты густым мехом.

Были ли они такими на самом деле?

Они больше не находились ни в Хиксвилле, ни в каком-либо другом месте, хоть отдаленно узнаваемом. Бенджамин тоже был там, вернее, его тело было там, но оно было переделано и превращено в какое-то средство передвижения. Деревянные колеса были прикреплены к его направленным вниз рукам и ногам, штыри просунуты в отверстия в руках и ногах, а на его идеально прямой спине находилось сиденье кареты, которое было пристегнуто к его середине. Она могла видеть его лицо со своего места, и оно было пустым, лишенным всякого выражения, очищенным от всех следов того, кем он был.

Но это был все еще он. Ярость пересилила ее горе, и Глория бросилась...

...и оказался на широком металлическом мосту, поверхность которого была покрыта тем, что выглядело и пахло как смола. Под мостом протекала красная река, а в воде плавала вереница обнаженных мужчин, все они были Бенджаминами. Ее сильно толкнули сзади, и только быстрые рефлексы спасли ее от падения лицом вниз в кровавую воду. Ее руки остановили падение, погрузившись в липкую черную жижу, а сильный пинок между раздвинутых ног послал волну мучительной боли по всему телу. Перекатившись на бок, неловко упершись коленями и локтями в гудрон, она едва успела уклонится от второго удара. Отталкиваясь от сопротивления смолы, Глория перекатилась на спину и подняла голову, чтобы увидеть, кто это нападает на нее. Как она и ожидала это была ее мать. Она яростно смотрела на нее, готовая нанести новый удар. Глаза светились алым пламенем.

Только ее мать трансформировалась, и через миг уже была мужчиной, длинноволосым молодым человеком, гораздо более красивым, чем когда-либо была ее мать.

Мужчина стремительно приближался. Глория подтянула ноги, вскочила и почти рефлекторно ударила ногой, услышав удовлетворительный треск, когда ее каблуки соприкоснулись с коленями мужчины. Мужчина попятился назад и теряя равновесие упал, а Глория неловко и болезненно поднялась на ноги. Она могла видеть красную реку внизу, и линию...

... из...

... людей, которые проплывали мимо, и исчезли в красном водовороте.

Мужчины?

Ее муж. Билли? Брэм? Бенни? Боб?

Ты не вспомнишь, кто он.

Это не может быть правдой. Только не это!

Она никак не могла вспомнить его имя. Ближе всех было Бенни, но это было не совсем правильно, и Глорию охватило растущее чувство паники. Черт, черт, какое же было имя?!

Бенджамин!

Это было верно, и она повторила это имя вслух, когда столкнулась лицом к лицу с молодым человеком, стоявшим у подножия моста. Он встал на ноги и теперь держал в руке палку, короче посоха и тоньше биты, но явно предназначенную для использования в качестве оружия. Глория сжала в руках камень размером с бейсбольный мяч, внешняя поверхность которого была покрыта капающей смолой.

— Бенджамин... Бенджамин..., — сказала она себе. Затем закричала во все горло: — БЕНДЖАМИН!

Молодой человек, который сейчас был ее матерью, улыбнулся, и стал размахивать палкой из стороны в сторону, издавая в воздухе свистящий звук. Спокойно, целеустремленно, сдерживая боль и гнев, Глория шагнула вперед, завела руку назад и изо всех сил бросила камень, целясь прямо в лицо молодому человеку. Он попытался отбить снаряд своей палкой, но промахнулся с большим отрывом, и камень нашел свою цель, врезавшись в переносицу, задев место под правым глазом, и...

...Они оказались в мире, где безоблачное небо было плоским металлически—серым, без признаков солнца или луны, а разрушенный ландшафт был безликим и усеянным обломками. Здесь были только она и ее мать, снова сидящие на каменных скамьях друг напротив друга.

Бенджамин — она вспомнила его имя!

...нигде не было видно никаких предметов или ориентиров, и Глорию охватило зловещее чувство ужаса. Воздух, как она заметила, был тяжелым и теплым, пахло серой, а откуда-то издалека доносился постоянный высокий звук. Над головой пролетело летучее существо размером с велосипед и тут же исчезло. Все было серым, бездушным и казалось плоским. Словно кто-то разровнял всю землю и готовил ее до постройки мира, но сделать еще ничего не успел. Или не хотел.

Как возник этот мир? — задавалась она вопросом. В какой момент мир, который она знала, превратился в эту реальность? Что привело к тому, что он стал таким?

За всем этим должна была стоять ее мать, но как это было сделано? Казалось, она обладала способностью изменять реальности вокруг них, даже их собственные телесные формы, причем делать это мгновенно.

Именно поэтому нас когда—то считали Богами.

Нас. Может быть, Глория могла бы сделать то же самое? Но как?

Действуя инстинктивно, она закрыла глаза. Не имея ни малейшего представления о том, как можно так преобразить свое окружение, она заставила себя сосредоточиться на доме Максин, расположенном через дорогу от того, что в ее сознании все еще казалось домом ее детства, и попыталась вспомнить каждую деталь парадной гостиной старушки. Она видела диван в цветочек с белыми вязаными салфетками на мягких подлокотниках, маленькую лампу в центре круглого торцевого столика, искусно украшенный костяной фарфор в стеклянной витрине рядом с телевизором, и — она сидела на диване Максин и смотрела в большое деревянное окно. Она чувствовала запах нафталина и мятных леденцов, слышала, как дешевые часы с кукушкой в другой комнате объявили, что уже полпервого ночи. Глория была одна в доме, но через дорогу на противоположном подъезде стоял знакомый пожилой мужчина с голым торсом в синих плавках и смотрел на нее.

Ее мать! Это она приняла эту форму.

Она знала, что это правда. Она также знала, что ее мать не ожидала оказаться здесь прямо сейчас, не ожидала, что у нее будет такая форма, и Глория закрыла глаза, снова сосредоточившись, и — она снова была в Хиксвилле, на заросшей сорняками площадке перед хижиной, все еще держа камень в руке. Не более чем в двух шагах перед Глорией стояла ее мать и сверкала красными глазами. За матерью, с правой стороны хижины, на земле лежало тело Бенджамина. Ни Дэна, ни Полы, ни Мики не было видно.

Ее мать прыгнула на нее, руки с когтями растопырены в стороны и готовы нанести удар.

Глория отступила назад, вытянув руки для защиты, и оказалась окружена толпой мужчин и женщин, которые сместились перед ней и блокировали атаку ее матери. Она узнавала окружающие лица, когда они проходили мимо: Селия, Сьюзен, Джанин, Пол, Лиззи, Линда, Сейдин...

Это был ее Хиксвилл, и жители города — не враждебная деревенщина, как раньше, а ее друзья, ее братья, сестры, дети — поднялись с улицы, чтобы поддержать ее. Снаружи, из толпы, она услышала крики матери, выражавшие гнев и разочарование.

Глорию толкнули влево, затем вправо, толкнули, но не грубо и не с намерением причинить вред. Это был эффект пульсации чего-то происходящего, чего она не могла видеть, но затем мужской голос крикнул:

— Она у нас! Мы нашли ее!

Она узнала этот голос. Люк. Когда-то он был ее братом.

Собравшиеся расступились, и Глория увидела, что ее мать лежит на земле, удерживаемая людьми, которые никогда прежде не знали друг друга и, возможно, никогда не существовали. Поимка матери явно была нелегкой: у нее был синяк под глазом и кровь на зубах.

— Ты учишься, — сказала она и сплюнула сгусток крови. — Может быть, когда Бенджамин уйдет, ты сможешь сделать что-то свое.

— Верни его.

Мать запрокинула голову и засмеялась. Истерическим громким смехом.

— Нет! Нет!

Глория опустилась на колени рядом с ней.

— Почему?

— Я должна была убить тебя и Бенджамина. Я не должна была оставлять вас в живых. — Она улыбнулась сквозь окровавленные зубы, и руки мужчин, державших ее, дернулись, когда она безуспешно пыталась освободиться. — Вы оба — это ошибки!

Под ними земля превратилась в цемент. Над ними голубое небо потемнело и начало тускнеть.

Глория наклонилась вперед и прижалась к шее матери.

— Прекрати! Я знаю, что ты пытаешься сделать! Вернуть своей серый мир!

На лице старушки появилось выражение боли, она начала задыхаться, и земля снова стала грязной, а небо голубым.

Глория ослабила давление.

— Чего ты хочешь?

— То же, что и ты.

— Что это?

— Ты знаешь.

— Я этого не хочу!

Они смотрели друг другу в глаза, и Глория первой отвела взгляд. Что-то в пергаментном лице женщины испугало ее, что-то, что она почти узнала.

— Кто мы, мама? — спросила она.

— Мы есть то, что мы есть.

— Если я позволю тебе подняться...

— Я убью тебя!

— Почему?

— Ты знаешь почему.

Небо снова потемнело, из голубого стало белым и превратилось в темно-серое.

— Стоп!

— Нет.

— Я сказала тебе остановиться!

Воздух перед ними сгустился и начал уплотняться, в пространстве между ними и хижиной образовалась стена.

Глория обхватила шею матери и вдавила пальцы в плоть.

— Я не хочу этого делать. Прекрати это немедленно!

Ее мать вызывающе посмотрела на нее.

— Да, а иначе что?

Стена продолжала твердеть, расширяясь наружу, и Глория сжала так крепко, как только могла, надавливая сомкнутыми руками на сухую морщинистую шею, вкладывая в хватку весь свой вес.

Глаза ее матери непоколебимо буравили ее саму. Казалось она не испытывала боли.

Затем Глория почувствовала, как что-то поддается. Раздался резкий треск, и тело под ней обмякло. Зарождающаяся стена исчезла, и в небо мгновенно вернулся цвет.

Тяжело дыша, Глория, пошатываясь, поднялась на ноги и отошла в сторону, мужчины, державшие ее мать, наконец, отпустили руки и ноги старухи и встали сами. На земле ее мать начала меняться: волосы то вырастали, то исчезали, тело то укорачивалось, то удлинялось, черты лица то сливались, то уменьшались — ни рта, ни носа, ни одного глаза, — пока наконец ее нельзя было узнать как человека. Мужчины отошли, и Глория встала над телом, глядя вниз на то, во что превратилась ее мать, и на то, чем она всегда была.

Она чувствовала себя измученной, злой, растерянной и ужасно...

...ужасно грустной. Печаль тронула черты ее лица. Она действительно не хотела чтобы все закончилось именно так.

Толпа с улицы либо рассеялась, либо исчезла. Здесь не было никого, кроме нее самой и тел ее мужа и той, что когда-то была ее матерью.

Вокруг них мир, казалось, становился все более туманным по краям... все более зыбким, словно кто-то невидимый стирал ластиком все границы.

Глория поспешила мимо матери к правой стороне хижины и опустилась на колени рядом с телом Бенджамина. Его глаза были закрыты. Глядя ему в лицо, она почти могла притвориться, что он спит, но кровь, все еще сочившаяся из дыры в его груди, опровергала это ложное утверждение, а полное отсутствие признаков жизни в его любимых чертах было очевидным и неоспоримым. Она наклонилась, чтобы прикоснуться к нему. Его кожа была прохладной на ее пальцах, а когда она поцеловала его губы, они показались ей пружинистыми, ненастоящими и с привкусом ее собственных слез.

Выпрямившись, Глория увидела, что ее окружение стало еще более нечетким. На короткую секунду она подумала, что это может быть оптической иллюзией, но, вытерев слезы с глаз, поняла, что мир вокруг нее становится все более бесплотным, обнажая под собой более четкий твердый идентичный мир.

Ее взгляд вернулся к Бенджамину...

Ты не вспомнишь, кто он.

...и ее охватило такое горе и отчаяние, что она застыла на месте и теперь не могла действовать или даже думать. Она смотрела на его неподвижную фигуру, охваченная всепоглощающей печалью. Ее воспоминания уже начинали тускнеть. Она не могла вспомнить, где они жили и были ли у них дети. В голове мелькали мимолетные воспоминания о том, как они проводили время вместе: завтрак за кухонным столом, барбекю на заднем дворе, проклятый шкаф с покатым потолком, жуткий туалет в заброшенном магазине, дом в Колорадо, поездка на экскурсию, чтобы посмотреть на кактусы, — но все это не было связано воедино.

Температура изменилась, когда свет померк, усиливающийся холод вызвал мурашки на ее коже. Она нежно коснулась его губ указательным пальцем.

— Прощай, — прошептала она. — И прости.

Глория закрыла глаза всего на миг, а когда открыла, то уже сидела на приподнятом участке пола в длинной узкой комнате. На стене напротив висел ее огромный портрет. Другие, меньшие ее изображения, некоторые фотографии, некоторые наброски, были наклеены, приклеены повсюду. Деревянный пол, на котором она сидела, было пыльным, как и вся комната. Ее голова казалась тяжелой, онемевшей. Она не была уверена, где находится, но, что еще более важно, не была уверена, кто она такая.

Она сидела, пытаясь сориентироваться, и тупо смотрела на окружающую обстановку. Постепенно она поняла, что комната не была для нее такой странной, как она думала вначале. На самом деле, она была уверена, что уже бывала здесь раньше. В дальнем конце узкого помещения, напротив гигантского портрета, был открытый дверной проем, и через него она увидела пробивающийся солнечный свет. Она медленно поднялась на дрожащие ноги и пошла на белый свет. Затем прищурилась от яркого света. Солнце светило вовсю. Ей почему-то было грустно, пусто, и казалось, что она потеряла что-то или кого-то очень важного для себя.

Она узнала одежду, которая была на ней на огромном портрете, а также некоторые наряды, изображенные на небольших рисунках и фотографиях. Воспоминания начали возвращаться, и она поняла, что комната, в которой она находилась, была интерьером небольшого здания, пристройки в маленьком городке. Название крутилось на языке, но все никак не вспоминалось.

Место, где она помогала людям вернуть тех, кого они потеряли.

Она вдруг вспомнила, кто она. Осознание пришло неожиданно.

Глория огляделась свежим взглядом. Казалось, что с тех пор, как она видела это здание в последний раз, оно пришло в запустение. Сквозь щели в пыльном деревянном полу пробивались сорняки, а из дыры в потолке проникал солнечный свет. Ее должна была встретить группа мужчин...

Рассел, лидера звали Рассел.

...но она была единственной присутствующей. Возможно, они сдались. Или вымерли. Сколько времени прошло с тех пор, как она была здесь в последний раз?

Она вышла на улицу. Погода была теплой, что говорило о том, что, скорее всего, сейчас лето. Перед ней, у начала грунтовой дорожки, ведущей на улицу, стоял мужчина средних лет. Он, похоже, ждал, и она нахмурилась.

Что вам нужно? — хотела спросить она, но он был довольно симпатичным, как грустный щенок, и смотрел на нее с выражением ожидания, которое заставило ее подумать, что когда-то она могла его знать, хотя она не имела ни малейшего понятия, откуда.

Эхо предупреждения прозвучало где-то в ее мозгу.

Ты не вспомнишь, кто он.

Кто сказал ей это? И когда? Ей казалось, что это было не просто предупреждение, а угроза, но она не могла вспомнить, кто это говорил и к кому это относилось.

Может быть, это он?

Он шагнул вперед, и она более внимательно рассмотрела его черты. В нем было что-то почти знакомое, но это была неопределенная ассоциация, неясное ощущение, что они могли когда-то встречаться. Однако он выглядел приятным человеком, и от одного взгляда на него ей стало как-то легче, уменьшилась грусть, которая продолжала ее поглощать.

Она встретилась с его глазами, и что-то в них пробудило ее память. Она узнала эти глаза. Грустные, с небольшой смешинкой. Честные и зеленоватые.

— Привет, — сказал он.

Она знала этот голос. Она шагнула вперед. Поколебалась.

— Бенджамин?

Он широко улыбнулся.

— Глория.

(обратно)

Благодарность

Спасибо всем читателям!

(обратно)

Примечания

1

Джулс Тимоти Вайсберг (родился 1 января 1943 года) — американский флейтист, вокалист и музыкальный продюсер.

(обратно)

2

Плезант—Валли — небольшой городок в округе Моуэр, Миннесота. Численность насления — 308 человек.

(обратно)

3

Группа доктора Пе Снаппла. Д—р Пеин Снаппл Груп (также называется Dr. Pe /7up Inc.) — американская мультационная компания по производству безалкогольных напитков, печенья, конфет базирующаяся в Плано, штат Техас.

(обратно)

4

Лампэктомия — хирургическая операция, представляющая собой секторальное удаление молочной железы при подозрении злокачественных новообразований у женщин и девушек—подростков.

(обратно)

5

«Грань», или «За гранью» — американский научно—фантастический телесериал Дж. Дж. Абрамса, Алекса Куртцмана и Роберто Орси. Агент ФБР, сумасшедший ученый и его сын раскрывают преступления с мистическим характером

(обратно)

6

Джейсон Робардс — Американский актер, считавшийся одним из лучших исполнителей ролей в пьесах Юджина О’Нила. Обладатель двух премий «Оскар» в номинации «Лучший актер второго плана» — является единственным актером в истории мирового кинематографа, получившим эту награду два года подряд.

(обратно)

7

Боб Хоуп — Американский комик, актер театра и кино, теле— и радиоведущий, который 18 раз вел церемонию вручения премий «Оскар» — чаще, чем кто—либо в истории. Прожил 100 лет и два месяца.

(обратно)

8

Моррис Альберт — Настоящее имя Маурисио Альберто Кайзерманн. Бразильский певец и автор песен, наиболее известный своим синглом 1974 года "Feelings".

(обратно)

9

«Кошка на раскаленной крыше» — драма американского писателя Теннесси Уильямса, одна из его наиболее известных работ. Пьеса получила Пулитцеровскую премию 1955 года.

(обратно)

10

Томас Алан Уэйтс — американский певец и автор песен, композитор, актер. Том обладает своеобразным хрипловатым голосом и внешностью. Многие критики называют его "потрепанным".

(обратно)

11

AMC Theatres, первоначально аббревиатура от American Multi—Cinema; часто упоминается просто как AMC — Американская сеть кинотеатров, с штаб—квартирой в Ливуде, Канзас.

(обратно)

12

 DUNKIN’ DONUTS — Данкин Донатс. Американская сеть кофеен с пончиками, одна из сетей компании Dunkin’ Brands. Представлена более чем 12 тыс. точками в 45 странах, более 7 тыс. точек находится на территории США и более чем 4 тыс. в других странах мира.

(обратно)

13

Красный ветер — название романа писателя детективов Рэймонда Чандлера (1888–1959). Рассказ повествует об череде убийств связанных с загадочным ветром из пустыни.

(обратно)

14

Эллен Берстин — американская актриса театра, кино и телевидения. Лауреат премий «Оскар», BAFTA, «Золотой глобус», «Тони», «Джини» и двух премий «Эмми». Получила оскар за фильм "Алиса здесь больше не живет" (1974).

(обратно)

15

Джон Митчелл (родился 21 июня 1973 года) — певец, музыкант, автор песен и продюсер. В основном он играет на гитаре и был членом групп It Bites, Arena, Frost.    

(обратно) (обратно)

Оглавление

Бентли Литтл — Глория

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Главапятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Благодарность

Примечания

  1

  2

  3

  4

  5

  6

  7

  8

  9

  10

  11

  12

  13

  14

  15