Оплодотворитель [Дементий Толли] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Дементий Толли Оплодотворитель

Глава 1. Суд

«Встать! Суд идёт!» обыденно и негромко произнесла судебный секретарь – молодая, но уже пышнотелая, хотя ещё и незамужняя двадцати восьмилетняя женщина с ярким маникюром на холёных чуть полноватых пальцах. Все присутствующие в зале судебных заседаний неохотно по обязанности шумно встали; и в зал к своему рабочему месту неторопливо прошествовала в чёрной мантии судья – тоже женщина сорока с небольшим лет, среднего роста, светловолосая, с хорошей осанкой и высокой грудью. Лицо судьи своими правильными чертами снежной королевы выражало полную отстранённость от всей окружающей среды. «Прошу садиться» – произнесла она, и далее объявила о предстоящем действе: «Слушается гражданское дело об отказе от признания отцовства и выплаты алиментов». Истец по делу – гражданка Суетина Полина Александровна; ответчик – гражданин Муромский Родослав Иванович».; интересы ответчика представляет адвокат Рубик Ида Марковна; председательствующий судья – Тихомирова Анна Павловна; секретарь – Зинчук Ольга Трофимовна. Судебное заседание открыто!». Последнее слово вступительной речи судья сопроводила ударом деревянного молоточка по деревянной же наковаленке, извлекая неприятный резкий режущий ухо звук.

– Слово предоставляется истцу. Изложите пожалуйста обстоятельства дела и основания для иска.

– Ваша Честь, я и ответчик состояли, пусть и в кратковременном, но в гражданском браке. На этот счёт могут быть даны заявления свидетелей. Как все нормальные женщины, я хотела ребёнка и вскоре после начала наших отношений наступила беременность. Разумеется, я отдавала себе отчёт в том, что Муромский, узнав о беременности, скорее всего, не захочет продолжить нашу совместную жизнь. Но, чтобы отказаться от своего отцовства и материальной помощи матери его ребёнка – такого я от него не ожидала, хотя и допускала, а потому предприняла кое-какие меры, а именно – мне показалось разумным заказать, на всякий случай, генетическую экспертизу, для которой, как выяснилось, достаточно было представить образец волос. В результате экспертизы установлено биологическое отцовство по отношению к моему сыну мужчины, которому принадлежал волос. Поэтому я хочу добиться от него положенных мне по закону алиментов.

– Спасибо. Ответчик встаньте! Вам понятна суть иска?

– Да, понятна, Ваша Честь.

Анна Павловна, обращаясь к ответчику с обязательным процессуальным вопросом, впервые взглянула на него с профессиональным вниманием. Перед её взором стоял весьма и весьма интересный мужчина. На вид этому мужчине можно было дать сорок, или чуть больше лет, хотя по документам ему уже следовал пятьдесят шестой год. Муромский был высокого роста, при этом, в отличие от многих его ровесников, не тучен; но, в то же время, и не тощ, не сутул, что свойственно многим высоким людям. Напротив, фигура его в летней рубашке с короткими рукавами являла пример стати и природной силы. Кратких мгновений, пока он вставал и отвечал на первый вопрос судьи, оказалось достаточно, чтобы она успела разглядеть: приметно выступающие крупные вены на предплечьях и кистях Муромского, ярко свидетельствующие о мощи сердечно-сосудистой системы; сильные руки с внушительными, но не гипертрофированными бицепсами, рельефно проступающие сквозь тонкую ткань рубашки развитые мышцы на широкой груди, крупный, но не угловатый подбородок с ямочкой, густые прямые с лёгким надломом ближе к вискам брови над прямым выразительным носом. «Породистый самец!» – мелькнула у неё первая оценочная мысль – Такие в старину гренадёрами в гвардии служили.»

– Вы согласны с заявленными основаниями для иска?

– Частично согласен. Я признаю своё биологическое отцовство, но отвергаю право истца на алименты.

– Ваша Честь, позвольте мне пояснить противоречивый ответ моего доверителя – вступила в диалог с судьёй адвокат.

– Пожалуйста, Ида Марковна.

– Благодарю Вас. Но, прежде всего, я хотела бы подчеркнуть весьма благородный жест моего клиента – господина Муромского. Вы, безусловно, Ваша Честь, не могли не обратить внимание, на то место в выступлении истца, где, говоря о генетической экспертизе, она сказала, что биологическое отцовство установлено в отношении мужчины, чей волос был представлен на экспертизу, но принадлежность которого Муромскому ещё только предстояло бы доказать! Однако, мой клиент не стал пользоваться процессуальной слабостью истицы и отцовство таки признал! Что же касается противоречивого отказа от выплаты алиментов, то он мотивирован совершенно другим обстоятельством, а именно – невозможностью дачи согласия, поскольку этот факт создал бы прецедент для тысячи шестисот семидесяти семи женщин, родивших в разное время своих детей от Муромского Родослава Ивановича.

Последняя фраза адвоката произвела на всех присутствующих в зале судебных заседаний такое впечатление, как если бы вдруг в этом зале провалился бы пол; и участники процесса оказались бы в подполье живы, вполне здоровы, но в нелепых позах с красноречивыми гримасами на физиономиях – с отвисшими нижними челюстями и с выпученными, будто от базедовой болезни, глазами. Только ответчик Муромский оставался внешне совершенно неизменным, разве что, несколько склонив волнистоволосую голову, стал смотреть куда-то в направлении плинтуса.

В близком к шоку состоянии, сейчас пребывала и судья. Да, и не удивительно – ведь ни с чем подобным в юридической практике не только судья Тихомирова А.П., но и все её коллеги до сих пор не сталкивались. Наконец, после длительного замешательства, она взяла себя в руки и, чуть запинаясь, обратилась к адвокату Рубик И.М.

– Послушайте, уважаемая Ида Марковна, Вы продекларировали здесь сейчас такое заявление, которое… Вы же понимаете такие вещи в суде голословно…

– Простите, Ваша Честь, я, разумеется, всё понимаю. Признаться, я и сама до определённого момента не могла поверить в это невероятное обстоятельство, пока мой клиент ни предоставил мне вот эти документы. Ознакомьтесь, пожалуйста.

Ида Марковна подошла к судье и положила перед ней на стол три толстых скоросшивателя с жесткими картонными крышками, на каждом из которых от руки алым, напоминающим кровь фломастером, была сделана крупными буквами надпись в две строки. В первой строке было написано: «Контракты на оплодотворение». Во второй строке – два четырёхзначных числа через тире, означавшие, судя по всему, период времени в годах, в течение которого составлялись данные контракты. Анна Павловна, всё ещё будучи под впечатлением от услышанного об ответчике, но уже с изрядной примесью заинтригованности, открыла одну из папок и её цепким глазам, привыкшим вычитывать деловые бумаги, открыл своё интимное содержание совершенно из ряда вон выходящий документ, который, как впрочем и все остальные аналогичные подшитые в скоросшивателях документы, представлял из себя размноженный на копировальном аппарате текст с неизменяемой его частью и с вписанными в пробелы от руки данными женщин.

Поскольку читатель имеет полное право на удовлетворение своего любопытства, приводим здесь содержательную часть первого из тысячи шестисот семидесяти семи контрактов.

КОНТРАКТ НА ОПЛОДОТВОРЕНИЕ

Я, Муромский Родослав Иванович (паспорт серии ВВ-237 №667788), именуемый в дальнейшем «Оплодотворитель», с одной стороны и Смарагдова Надежда Игоревна (паспорт серии ВА-116 №455637), именуемая в дальнейшем «Роженица», с другой стороны и, вместе в дальнейшем именуемые «Стороны», при полном добровольном согласии, заключили между собой настоящий контракт (далее по тексту «Контракт») о нижеследующем:

ПРЕДМЕТ КОНТРАКТА:

1.1. Роженица возлагает на Оплодотворителя, а Оплодотворитель принимает на себя обязательство вступить с Роженицей в интимные (половые) отношения с целью её оплодотворения естественно-физиологическим путём и зачатия генетически здорового по мужской линии ребёнка. При этом:

1.1.1. Интенсивность отношений устанавливается на уровне не менее двух интимных свиданий в неделю.


2.СРОК ДЕЙСТВИЯ КОНТРАКТА:

2.1. Контракт имеет силу до момента возникновения признака беременности, но не более шестидесяти календарных дней с момента вступления в силу Контракта.

2.2.В том случае, если в оговорённый в п.п.2.1. Контракта максимальный срок, факт оплодотворения не состоялся, действия контракта может быть продлено исключительно по обоюдному согласию Сторон;


3.ПРАВОВЫЕ УСЛОВИЯ РЕАЛИЗАЦИИ КОНТРАКТА:

3.1. Обязательства Оплодотворителя по Контракту вступают в силу только при наличии у Роженицы медицинский заключений об отсутствии у неё наследственных и венерических заболеваний, а также синдрома приобретённого иммунодефицита (СПИД), полученных не ранее, чем за семь календарных дней до момента вступления в силу обязательств Оплодотворителя по Контракту;

3.2. В целях подтверждения своего генетического здоровья, а также отсутствия у него СПИД и венерических заболеваний Оплодотворитель предъявляет Роженице соответствующие медицинские заключения, полученные не ранее, чем за шестьдесят календарных дней до момента вступления в силу Контракта;

3.3. Роженица признаёт за Оплодотворителем право на заключение аналогичных контрактов с третьими лицами в период действия Контракта;

3.4. В целях гарантированного зачатия от Оплодотворителя в период действия Контракта Роженица воздерживается от половых контактов с третьими лицами;

3.5. В период действия Контракта Стороны полностью воздерживаются от употребления алкогольных напитков;

3.6. По факту рождения ребёнка Роженица не будет преследовать Оплодотворителя ни в физической, ни в судебной форме с целью принуждения к воспомоществованию в содержании, воспитании, образовании и в исполнении иных родительских функций в отношении рождённого от Оплодотворителя ребёнка;

3.7. Оплодотворитель не вправе заявлять какие-либо права в отношении рождённого от него ребёнка на основании биологического отцовства;

3.8. Исполнение обязанности по Контракту Оплодотворителем не обуславливается оплатой в той, или иной форме. При этом:

3.8.1. Роженица обязана нести в той, или иной форме столовые расходы для восстановления биоресурсов организма Оплодотворителя, израсходованных в процессе исполнения им обязанностей по Контракту;

3.8.2. По истечении срока действия Контракта Роженица вправе выплатить Оплодотворителю денежное вознаграждение в размере, определяемом исключительно по усмотрению Роженицы.


Контракт составлен Сторонами, находящимися в ясном уме и твёрдой памяти, и подписан собственноручно!


В конце контракта стояли и подписи контрактантов. Судья бегло читала страницу за страницей этого и других аналогичных контрактов, непроизвольно, впрочем, время от времени поднимая глаза на Муромского Р.И. и неизменно встречая устремлённый на неё, как ей показалось, внимательный до наглости взгляд ответчика. Судья читала контракты на оплодотворение, подписанные, как следовало из заключительных фраз, людьми, находившимися в ясном уме и твёрдой памяти, и её взращённый юстицией, изощрённый в юридической казуистике разум отказывался принимать все эти документы за реальность…

Глава 2. Тридцать лет назад.

Род Муромский, кандидат в мастера спорта по самбо, поймал спарринг-партнёра на свой излюбленный удушающий приём и после непродолжительного удержания, услышав серию ударов кистью соперника по ковру, расцепил железный захват, встал, и вполне удовольствовавшись тренировкой, помог подняться товарищу. Теперь в душ, переодеться и на свидание к Людочке…

Уже на подходе к душевой Муромского остановил помощник Главного тренера Шмаков.

– Постой-ка Род. Как помоешься, подойди сразу к Кузьмичу.

– Слушай, Шмаков, я и так уже к подруге опаздываю. Может, я завтра зайду?

– Нет! Кузьмич говорил, что дело у него серьёзное! А подруге позвони, предупреди, какие проблемы, а не дозвонишься – и так подождёт пол часика твоя подруга! Никуда не денется!

***

Муромский, соблюдая правила, постучал в дверь и, услышав хриплое «Входите», вошел в кабинет Главного тренера. Никита Кузьмич Колядка – легендарный борец-вольник, завоевавший в своей спортивной молодости множество чемпионских титулов, давно уже ушедший на тренерскую работу, а теперь вот получивший заслуженную синекуру, сидел в солидном кожаном кресле с высокой спинкой за письменным столом классического дизайна с чистой, как футбольное поле перед матчем, столешницей, на которой сиротливо покоился единственный рабочий аксессуар – кнопочный телефон цвета слоновой кости. Колядка был, как обычно, с сигарой в руках, которую он, правда, в этот момент не курил, а крутил в крупных тронутых артритом пальцах.

Многим подопечным спортсменам было известно, что Никита Кузьмич с молодости до вполне зрелых лет был, практически, непьющим и не знавшим вкуса табачного дыма человеком, но неожиданно для всех, да и для себя самого мало по малу ставшим страстным обожателем гаванских сигар, уступив однажды в приватной компании настойчивым предложениям попробовать «гавану» с кофе по – турецки.

За приставным столиком, заложив ногу на ногу, с удобством восседала молодая стройная женщина с короткими стриженными «под мальчика» крашеными в какой-то невероятно красивый цвет волосами и притягивающими взгляд бёдрами, выигрышно подчёркнутыми облегающей юбочкой из тонкой чёрной ткани.

– Здравствуйте! Вызывали, Никита Кузьмич?

– Привет, Род! Проходи, присаживайся. Вот, познакомься: Виктория Леонидовна Гессер – учёный генетик, кандидат наук. Сфера деятельности Виктории Леонидовны – здоровье, природа болезней. Так, что прошу любить и жаловать!

Пока Главный тренер произносил свои вводные слова, Муромский совершенно естественным образом смотрел на привлекательную женщину, которая отвечала ему таким же пристальным взглядом больших рыже-карих глаз, опушенных длинными без лукавой косметики ресницами.

– Рад знакомству. Наверное, предметы научных интересов Виктории Леонидовны весьма важны, однако какое это всё может иметь отношение, собственно, ко мне – не понимаю. Здоровьем папа с мамой не обделили, болезни, слава Богу, пока приставать боятся.

– Видите ли, Родослав Иванович…

– Можно Родослав, или ещё проще – Род – прервал кандидата наук Муромский.

– Хорошо. Видите ли, Родослав, генетика наука ещё в юном возрасте и, несмотря на стремительное развитие, многое познать только предстоит. К одному из актуальных направлений генетики относится тема моей докторской диссертации. Чтобы не утомлять вас специальной терминологией скажу только, что мне для соответствующих исследований требуются несколько типических групп людей, отражающих возрастные, включая патологические изменения, обусловленные наличием, или отсутствием отклонений от базового генотипа. Для подобных целей существуют определённые методики выявления и подбора участников исследований, которые, в частности, мне помогли найти вас.

– Простите, Виктория Леонидовна, но ведь участие в подобных исследованиях дело добровольное, кажется.

– Ну, конечно, разумеется добровольное! Тем не менее довольно весомо оплачиваемое из бюджета «НИИГиГ». К тому же полагаю вам – образованному и разностороннему человеку это должно же быть просто интересно.

– Да уж! Вы меня заинтриговали. А что, кстати, означает ниигиг?

–«НИИГиГ» – это «Научно-исследовательский институт генетики и геронтологии»…


***

Вика Стародубцева единственная дочь своих родителей: отца – врача-терапевта центральной городской поликлиники Леонида Петровича Стародубцева и мамы – учителя русского языка и литературы была круглой отличницей в школе; серьёзно увлекалась художественной гимнастикой, получив первый взрослый разряд уже к пятому классу; с удовольствием занималась популярными в молодёжной среде танцами. При этом девочкой она росла серьёзной ответственной и целеустремленной. Главной же целью в жизни она считала не удачное замужество, нет, хотя важность этого для любой нормальной женщины Вика не отрицала. Единственной настоящей неизменной целью жизни Виктории Стародубцевой уже с двенадцати лет стала мечта стать учёным – генетиком, поэтому приоритеты интересов у неё оказались выстроены по строгой иерархии: предпочтение и максимум времени – тому, что могло приблизить её к будущей профессии, всему остальному – необходимый минимум, как сама Виктория формулировала, ради гармонического развития личности. Разумное кредо позволило девушке закончить с золотой медалью школу; успешно поступить на очное отделение биофака престижнейшего университета; закончить его с «красным» дипломом и без перерыва продолжить движение к своей заветной цели, став аспирантом на кафедре генетики; а уже через полтора года блестяще защитить кандидатскую диссертацию и получить должность старшего научного сотрудника в одной из лабораторий «НИИГиГ» – института, находившегося, по неоспоримому мнению авторитетного научного сообщества, на переднем крае отечественной генетики. Вскоре на молодую талантливую и необыкновенно привлекательную сотрудницу обратил пристальное внимание заведующий лабораторией доктор биологических наук, ставший к своим тридцати восьми годам генетиком с именем, известным по многим публикациям в специальной и научно-популярной литературе, Эдуард Николаевич Гессер. Относительно непродолжительные сугубо рабочие контакты между завлабом и энергичным перспективным кандидатом наук привели к тому, что однажды в кабинете Эдуарда Николаевича между ними произошел вот такой заурядно начавшийся диалог:

– Здравствуйте, Эдуард Николаевич! Вы хотели меня видеть?

– Да, да… Проходите, присаживайтесь пожалуйста.

Вика направилась к одному из стульев у приставного стола.

– Нет, нет! Лучше вот сюда, пожалуйста – предупредил её завлаб, вставая со своего кресла, и показывая рукой на кожаный диван, шоколадного цвета на хромированных ножках. Кандидат наук присела на край дивана, поправила чёрную юбочку и, выражая готовность внимать речи уважаемого начальника и научного руководителя, произнесла:

– Слушаю Вас.

Выйдя из-за своего начальственного стола, Эдуард Николаевич остановился у его боковины и, отчего-то опираясь рукой о столешницу, продолжил диалог.

– Видите ли, Виктория Леонидовна… э-э-э…, хотите кофе?

– Спасибо, не откажусь.

Завлаб нажал кнопку связи с секретарём и попросил сделать две чашки кофе.

– Подозреваю, Вам Эдуард Николаевич интересно как проходит последний эксперимент?

– Да, собственно… э-э-э…

– Ну, пока всё идёт по плану. Никаких неожиданностей. Все мыши экспериментальной группы живы и вполне здоровы.

– Что, Вы сказали? Живы? Это славно, это просто замечательно! А, вот и кофе! Спасибо Валентина Сергеевна.

Несменяемая секретарь заведующего лабораторией, переходившая по наследству от предшественников на этой должности к их последователям со дня основания «НИИГиГ», вкатила в кабинет шефа стеклянный сервировочный столик с двумя чашками, кофейником, маленьким изящным молочником со сливками и вазочкой восточных сладостей. Довольно грациозно, несмотря на заметную полноту, переместила эту аппетитную инсталляцию к дивану и, не обронив ни слова, вышла.

– Так о чём же Вы всё-таки на самом деле хотели поговорить?

– Видите ли, дело в том, что… Наш с Вами эксперимент очень важен с точки зрения… Простите меня. Я, наверное, кажусь Вам странным, допускаю даже нелепым, возможно, Вы меня считаете и старым…

– Извините, Эдуард Николаевич, я не понимаю. Вы о чём?

– Дело в том, Виктория Леонидовна, что с тех пор, как Вы появились у нас в лаборатории… Знаете, я человек, для которого наука всегда была единственным смыслом жизни, вдруг понял своё заблуждение. После нашего с Вами знакомства я осознал, что раньше моё мировосприятие было плоским. А мир, в действительности, многомерен… Конечно же, этот кабинет, разумеется, не лучшее место для подобных объяснений, и вообще всё это можно рассматривать, как использование служебного положения в личных целях, но, поверьте, как-то иначе я бы ничего себе не позволил и не решился бы признаться…

После этих сумбурных слов завлаб замолчал и стал смотреть не на Вику, а куда-то вниз и в сторону. Возникшую паузу прервала старший научный сотрудник.

– В чём же признаться, милый Эдуард Николаевич?

– Да в том, что я люблю Вас!

Выдавив из тайных глубин своей души признание, фанатик науки взглянул смело на Вику и увидел, что она сидела, прикрыв руками лицо. Он порывисто подошел к дивану, встал на колени у ног обожаемой женщины и, осторожно обхватив её тонкие запястья, произнёс, наконец, самые главные в жизни настоящего мужчины слова: «Виктория Леонидовна, я люблю Вас! Я не представляю теперь свою дальнейшую жизнь без Вас! Прошу Вас станьте моей женой!». Открыться в своих чувствах Эдуард Николаевич решил только потому, что уже не мог бороться с душевной мукой, прекрасно отдавая себе отчёт в ничтожной перспективности обнаружить со стороны Вики движение навстречу. Однако, произошёл тот самый редкий случай, когда, как говориться, людей сводит Бог. Признательные слова генетика, как семена на плодородную землю, легли на сердце Вики, которая, чуть ли ни с первого личного знакомства с завлабом, испытывала по отношению к нему не только пиетет, как к авторитетному учёному, но и отчётливо чувствовала волны его какого-то особого мужского обаяния. Не удивительно поэтому, что Вика Стародубцева стала Викторией Гессер.

Молодожены были безмерно счастливы. Взаимная любовь окрыляла их, и они уже будто и не ходили по земле, как обычные люди от дела к делу с неизбывной ношей забот, а летали в зачарованном мире, наполненном светом и радостью, слегка лишь касаясь напоминающих всё же о себе прозаических необходимостей, которые, однако, не в состоянии были хоть чуть омрачить душевный праздник влюблённых, но напротив становились только источником новых восхитительных красок в палитре их жизни.

Увы, безмятежное счастье четы Гессер продолжалось не долго! Всего несколько мгновений ужасной аварии на дороге изменило всё! После того, как новенькая «Волга», за рулём которой сидел Эдуард Николаевич, уходя от столкновения с «подрезавшей» её машиной, резко вильнула вправо, правое колесо зарылось и увязло в песке плохо укреплённой щебнем обочины. «Волга», несколько раз перевернувшись через крышу, упала под откос высокой на этом участке шоссе насыпи. Вику, полулежавшую с вытянутыми ногами на заднем сиденье, выбросило из салона машины. Придя в себя после недолгого беспамятства, она увидела страшную картину: их семейное авто лежало кверху колёсами с мятыми открытыми дверями, а на водительском месте – муж в невероятном жутком положении вниз окровавленной головой. Превозмогая боль в рёбрах, на подкашивающихся ногах Вика подбрела к искорёженной машине, протиснулась внутрь и, прижав чуткие пальцы к сонной артерии, поняла – самое страшное не случилось! Она почувствовала слабый пульс, муж был жив…


***

Операция закончилась и теперь профессору Игорю Михайловичу Кутицыну – заведующему отделением спино-мозговой травмы, опытнейшему хирургу и старому другу семьи Стародубцевых предстояла морально тяжелая задача – рассказать Вике, бывшей для него в течение многих прошедших лет Викусей –дочерью лучшего друга и почти, что племянницей, о неутешительных итогах операции.

Предупредившую о своём визите Вику, Игорь Михайлович встретил в большом входном холле больницы и предложил ей пройти с ним в его рабочий кабинет, но та отказалась и, глядя на него широко открытыми полными страха и надежды глазами спросила:

– Игорь Михайлович, скажите только одно. Он будет жить?

Хирург ответил не сразу. Он опустил голову с шапкой всё ещё густых, но давно уже поседевших волос и, по-отцовски приобняв страдающую молодую цветущую женщину, молча слегка прижал её к груди.

– Ну, что же вы молчите? Ответьте же мне! Эдуард будет жить?

– Да, жизнь Эдуарда Николаевича в неопасности, но…

– Что значит но?

Вика решительно отстранилась от профессора.

– Прошу вас, пожалуйста, говорите всё как есть!

– Виктория, девочка моя. У Эдуарда двойной перелом поясничьного отдела позвоночника с разрывами спинного мозга, а из этого факта неизбежно следует необратимая пожизненная парализация нижней части тела. Мне очень жаль, но пока медицина в таких случаях бессильна.

При этих словах у Виктории Леонидовны затуманился взгляд; у неё подкосились ноги; и, если бы профессор не успел бы вовремя поддержать терявшую сознание Вику и посадить её на один из стульев, стоявших вдоль стен, она наверняка упала бы на пол.

– Викуся, девочка моя, что с тобой? Эй кто-нибудь принесите воды. Женщине плохо!

К счастью обморок оказался не глубоким. Вика пришла в себя. От стакана воды, предложенного ей медсестрой, она отказалась, покачав отрицательно головой; взглянула на сидевшего рядом Игоря Михайловича полным тоски и обиды взглядом; прикрыла своё лицо ладонями; наклонилась к коленям и, более не сдерживая нахлынувших переживаний, не заплакала – зарыдала громко с подвываньем по – вдовьи. Профессор Кутицын утешал свою названную племянницу как мог.


***

Прошло два года с того злополучного дня, когда Вике пришлось услышать слова медицинского вердикта, звучавшие страшным приговором Эдуарду – её любимому мужчине и мужу. Для неё эти два года были временем, наполненном борьбой за их общее будущее. Да, Виктория Гессер, вопреки очевидному для всех, верила, что ещё есть шанс излечить паралич, восстановить функции спинного мозга. Эдуард Николаевич, внутренне смирившийся с участью калеки, всё же подчинялся её воле и безропотно ложился на повторные операции у лучших нейрохирургов; не стал перечить жене, когда она убеждала его в необходимости лететь в Узбекистан к знаменитому народному врачевателю, якобы творившему чудеса исцеления; согласился даже с намерением Вики совершить паломничество в далёкий северный Свято-Никольский монастырь к мощам Святых Угодников, дарующих, по народной молве, выздоровление всякому страждущему, о ком возносятся моления. Чуда, однако, всё-таки не случилось, и инвалидная коляска стала для Эдуарда Гессера чуть ли ни самым необходимым атрибутом.

Надо сказать, что наука не потеряла в его лице замечательного учёного. Эдуарда Николаевича восстановили в должности заведующего лаборатории «НИИГиГ», до которой теперь он добирался на переоборудованном под ручное управление автомобиле и парковался на специально отведённом для него месте; затем вытаскивал без посторонней помощи раскладную лёгкую, но прочную и удобную инвалидную коляску; пересаживался на неё из салона машины и катил себя по пандусу на входное крыльцо и далее через раздвижные двери по вестибюлю к лифту на свой этаж в лабораторию главного фронта российской генетики. Его могучий интеллект вовсе не оскудел от вынужденного простоя из-за недуга, нет – даже напротив, будто оголодавший зверь, азартно кинулся на поиск научной добычи. Деятельность доктора биологических наук снова вошла в своё привычное русло, но жизнь Эдуарда Николаевича, в целом, как явление природы, потеряла счастливо обретённую былую многомерность.

На этом переломном этапе супружества четы Гессер находились доброжелатели Виктории, сочувствующие молодой умной очаровательной женщине, оказавшейся, по сути, в положении безмужней, и убеждавшие её в необходимости развода с мужем-инвалидом, ставшим неспособным к продолжению рода. Вика реагировала на подобные, разумные по мыслям доброжелателей, рассуждения, всегда одинаково – она их с негодованием отвергала, как низкие и подлые – ведь она любила Эдуарда. Наверное, в ней говорила не только ещё жившая в сердце любовь, но подавала отчётливо свой голос уже и явившаяся в душевных терзаниях жалость, взывавшая к состраданию: «Ну, если уж ты – самый близкий ему человек бросишь его, то кому тогда вообще он может такой быть нужен?» Нет! Виктория Леонидовна не допускала мысли о том, что сможет предательски оставить на произвол судьбы искалеченного супруга…


***

Совместная жизнь Гессеров продолжалась, но теперь это была уже другая жизнь – по-прежнему наполненная поиском научных истин, духовностью в разнообразии её проявлений, но теперь в ней появились многие новые непростые нелёгкие физически и морально, заботы. Главным же, что отличало эту жизнь от той первоначальной стало отсутствие в ней телесной плотской близости между супругами. Платонические отношения как бы рисовали картины в стиле импрессионизма с их светлыми, но почти бесцветными тонами, зыбкими нечёткими контурами, сливающимися с воздухом силуэтами. В такой живописи нет места ярким насыщенным цветом краскам и глубоким контрастам, рождаемым страстью!

Всё чаще Вика стала задумываться о смыслах жизни, о чувстве долга и свободе личности, о воли Бога и воли человека, коей его и наделил Создатель. Размышляя сама с собой, она пыталась найти ответы на сложнейшие религиозно-этические вопросы, оставшиеся, в сущности, безответными в многовековых диспутах маститых философов, теологов, моралистов. Однажды мысленные зигзаги привычного к анализу ума молодого учёного-генетика привели к рассуждению о соотношениях разума, совести и инстинктов:

«…Пожалуй, надо признать инстинкт продолжения рода, если и не превосходящим, то, по крайней мере, равносильным инстинкту самосохранения. Ведь даже в животном мире предостаточно примеров жертвенного поведения родителей ради спасения своего потомства, не говоря уже о людях. Редко какая мать будет спасаться сама, если её ребёнку угрожает опасность, да и среди отцов всегда было немало способных к самопожертвованию ради детей. Обратных примеров тоже, разумеется можно найти не мало! Что же из этого следует? А следует то, что влечение к противоположенному полу, или могучий зов инстинкта, по замыслу Творца, есть Его напоминание-призыв к исполнению природного долга –бесконечному продлению жизни, как главного Божественного творения. И как поступить мне, конкретному человеку в конкретных обстоятельствах, исходя из всех этих предопределений? Люблю ли я сейчас Эдуарда? Если быть предельно честной перед собой, то не знаю. Раньше до того, как произошла трагедия и после неё, пока была ещё надежда на исцеление несомненно любила. Но что это значит «любила» не в романтическом смысле, а с научной точки зрения? Да, вопрос – конечно любопытный, но при научном, и, следовательно, неизбежно циничном подходе – отнюдь не сложный. Любить мужчину это означает отдавать ему сексуальное предпочтение в реализации инстинкта продолжения рода. Иными словами, у созревшей для материнства женщины на подсознательном уровне происходит селективный выбор того мужчины, гены которого обеспечат рождение здоровых, способных к выживанию детей. При благополучном завершении этой селекции женщина обретает состояние влюблённости.

Какой же вывод можно и нужно сделать из вот такой формулы любви?» – задала себе завершающий беспощадно-неизбежный вопрос Вика, но с ответом на него медлила. Сейчас состояние Виктории было таким, будто предстояло выслушать вердикт присяжных заседателей в суде, рассматривающем её уголовное дело. Сердце билось учащённо, кровь прилила к лицу, покрыв его нездоровом румянцем. Наконец, взяв себя в руки, она решилась на ответ: «Что ж, если исходить из того, что мои мысли выстроились в логическую последовательность и не противоречат основам науки, то необходимо признать: любви к Эдуарду больше нет. Её не может быть по единственной, но исчерпывающей причине – он не сможет стать отцом моего ребёнка. Любовь замещена другими чувствами: жалостью, угрызениями совести, дружеским расположением, наконец уважением, удерживающими в своей совокупности от разрыва уз супружества, но достаточными для сохранения лишь человеческой близости.»

Произнеся мысленно слова неутешительного смертельно бьющего прямо в сердце вывода из сформулированного учёным-генетиком научного определения сущности любви между мужчиной и женщиной, Виктория Гессер парадоксальным образом почувствовала душевное облегчение. По крайней мере ей так показалось, хотя на самом деле, возможно, за облегчение она приняла вдруг образовавшуюся в душе пустоту.


***

Эдуард Николаевич, несмотря на полную социальную реабилитацию своего статуса в науке в целом и, в частности, в «НИИГиГ», уже не мог ощущать себя счастливым человеком. Как ни странно, он очень сожалел, что связал свою судьбу с молодой цветущей женщиной до этой страшной аварии. Теперь факт супружества приносил ему смешанные чувства, словно в мозаике, не лишенной в своём цветовом сумбуре с преобладанием синего и фиолетового, перемежаемого красным и чёрным, какой-то мрачной гармонии. Эта мозаика отражала многогранность отношений к жене и к себе самому: здесь была его благодарность Вике за её долгую веру в чудесное выздоровление, и за упорство, с каким она претворяла в жизнь все свои задуманные планы лечения, один за другим, не отчаиваясь при очередной неудаче и, внушая ему необходимость не терять надежды в то время, когда он ей говорил о бесполезности, напрасности всех усилий и о том, что надо смириться с участью инвалида; здесь же были неотступно давящее осознание своей половой несостоятельности и произрастающие из этого печального обстоятельства ревность, подозрения в неверности жены, а занимающими значительную часть чувственной мозаики тонами синего давали о себе знать тоска и обида за случившуюся с ним непоправимую беду.

В последнее время Эдуард Николаевич стал обращать внимание на некую, едва заметную перемену в облике Виктории – во взгляде появилось какое-то иное незнакомое выражение. Пытаясь найти объяснение этому, он, неожиданно для себя, в коротком ряду причин наиболее вероятной вынужден был признать ту, что была сокрыта в его душе. «Да, конечно же! Мне лишь кажется, что взгляд Вики стал другим – рассуждал доктор наук – на самом деле причина во мне самом, в осознании моей неполноценности, как мужчины. А это, безусловно, формирует негативный эмоциональный фон и почву для аберрации зрения. Отсюда ошибочное восприятие реальности.»


***

Ольга Винокурова – самая молодая сотрудница лаборатории и студентка-вечерница, которую, впрочем, за её миловидность и добросердечие все звали не иначе как Олечка, завидев на своём рабочем месте свою немного задержавшуюся с утра начальницу, поспешила к ней с докладом.

– Доброе утро, Виктория Леонидовна!

– Здравствуйте Олечка. Вижу вы готовы сообщить что-то хорошее.

– Да, Виктория Леонидовна, мы с Андреем уже подготовили списки кандидатур в точном соответствии с вашим планом исследований по шести возрастным группам на основании данных о перенесённых и имеющихся хронических заболеваниях, полученных по официальным запросам института в поликлиниках города.

– Да вы Олечка с Андреем просто молодцы! Я думала, что на это уйдёт гораздо больше времени. Спасибо большое! Но не могу всё же не спросить удалось ли кого-то найти для седьмой условно здоровой группы.

– Увы, Виктория Леонидовна, здесь нам похвастаться особенно нечем. Здесь, сравнивая списки зарегистрированных новорождённых за соответствующий период из отделов ЗАГС с данными медицинских карт, мы сочли подходящими для условно здоровой группы только трёх человек. Вот пожалуйста списки по всем семи группам.

– Хорошо, Олечка. Я посмотрю. Теперь вот что: с этими тремя я встречусь лично, а вас с Олегом я попрошу связаться со всеми остальными и от имени Эдуарда Николаевича предложить им принять участие в исследованиях на утверждённых руководством института условиях. Вы о них, если я не ошибаюсь, были осведомлены.

– Да, да, Виктория Леонидовна, я в курсе. И мне всё понятно!

– Ну и прекрасно! Тогда к делу, Олечка.

Сделав руководящее распоряжение, старший научный сотрудник Виктория Гессер сосредоточилась на представленных Олечкой Винокуровой списках кандидатур, и прежде всего, разумеется, ей был интересен последний из них, где были указаны всего трое человек. Этот короткий список, подготовленный, как и все остальные, в удобной табличной форме, содержал все минимально необходимые сведения, полученные по официальным запросам НИИГИГ от городских управлений МВД, Минздрава и других организаций: возраст, семейное положение, перечень перенесённых заболеваний, наличие хронических болезней, место жительства, род профессиональной деятельности, контактные телефоны и краткая характеристика образа жизни. «Ну – с, посмотрим кто тут у нас эти три богатыря – начала она мысленный диалог сама с собой – так:

–Дробышев Валерий Владимирович: 38 лет; женат, двое детей; односторонняя пневмония, разрыв крестообразной связки коленного сустава; хронических заболеваний, естественно, нет; проживает – ясно; автослесарь таксомоторного парка №2; телефоны домашний и в парк – хорошо; увлекается футболом – а, тогда понятна история со связкой, склонен к умеренному употреблению крепких алкогольных напитков, отличается конфликтным характером, дважды подвергался административному аресту на пятнадцать суток за участие в драках;

– Боровая Аглая Фёдоровна: 41 год; незамужняя, трое детей; обращений к педиатрической помощи в соответствующий период жизни не зафиксировано; рецидивная гонорея; хронические болезни отсутствуют; проживает – надо же практически в самом центре; крановщица башенного крана СМУ-1 ГУЖС; телефон отдела кадров СМУ – ладно; участница самодеятельного ансамбля фольклорной песни и танца, отпускное время ежегодно предпочитает проводить с детьми у родственников в деревне;

– Муромский Родослав Иванович: 25 лет; холост; случаи заболеваний в медкарте не зафиксированы; место жительства – ул. Подгорная, д.11, кв.40; инженер по обслуживанию электрооборудования ЦГЭС – что же это может быть ЦГЭС, а, ну, конечно же, – Центральная Городская Электростанция; спортсмен – кандидат в мастера спорта по самбо спортивного общества «Витязь»; контактные телефоны в ЦГЭС и «Витязь» в наличии.

Да, мало у нас уже даже условно здоровых людей. Ну, что делать, если ничего не противопоставлять тенденции накопления негативных изменений в геноме человека, признаки вырождения Homo Sapiens будут становится только очевиднее, а проблема плохой наследственности станет нарастать, как снежный ком неизбежно! Однако, этот Муромский, кажется, может оказаться редким экземпляром с совершенно здоровой генетикой…

Глава 3. Судьбоносное знакомство

На свидание с Людочкой Родослав опоздал, правда не ровно на пол часа, как предупреждал её по телефону, а на тридцать три минуты. То есть, практически, слово своё сдержал. Тем не менее на условленном месте Люды не оказалось; но, зная, что к числу достоинств подружки не относится приверженность к какой – либо пунктуальности, он поначалу списал её отсутствие на вполне извинительную для девушек слабость и даже признал создавшуюся ситуацию благоприятной, позволявшей скрыть свою трехминутную неточность. Род присел на парковый диван-лавочку из выкрашенных когда-то в зелёный цвет, а теперь стёртых задами бесчисленных седоков до состояния полированности деревянных реек на массивных литых из чугуна ножках. Расслабив натруженные продолжительной тренировкой чресла и, с удовольствием смежив веки, подставил лицо сентябрьскому ласковому солнцу, плетущему на пару с раскидистой кроной старой огромной липы свето – теневые подвижные кружева. Уже через минуту – другую он почувствовал приятную лёгкую дрёму, а сквозь неё перед его мысленным взором предстал образ не Людочки, нет, а почему – то Виктории Гессер. Его мозг с эффектом видеоповтора снова и снова воспроизводил: то лицо Виктории крупным планом, то её облик в целом, то красивые манкие линии бёдер под облегающей их чёрной юбочкой и снова лицо, чем-то напомнившее ему черты древнеегипетской царицы Нефертити. В этот момент Род услышал звук приближающихся к лавочке шагов. Приятные видения, не выдержав столкновения с реальным миром, моментально исчезли; Муромский открыл глаза в уверенности, что перед ним окажется Люда, однако, он ошибся – мимо него бодро семенила худенькая старушенция. «Что ж, похоже подруга моя, всё-таки, приходила, не стала меня дожидаться, обиделась и ушла» – Пришел к твёрдому умозаключению Родослав. Странным при этом было неожиданно обнаружить полное абсолютное равнодушие к случившемуся фиаско со свиданием. Удивительно, но ему уже не хотелось искать встречи с Людмилой, и он знал почему – Роду Муромскому не терпелось снова увидеть Викторию…


***

Родослав любил бриться! Точнее будет сказать ему нравилось ощущение гладкой без малейших намёков на растительность кожи на лице, чуть увлажнённой кремом «После бритья». Ради этого желаемого ощущения он брился каждый день – утром и вечером, выделяя важной процедуре достаточное количество времени, чтобы не спеша, тщательно обработать рельеф лица, проходя вдоль него безопасным лезвием два, а то и три раза. Вот и сейчас он стоял в ванной перед зеркалом и густо покрывал лицо белой с приятным ароматом пеной. Услышав телефонный звонок, дабы не прерывать начатое действо, он приоткрыл дверь и попросил маму подойти к телефону, стоявшему в довольно большой прихожей на маленьком столике рядом с креслом, сидя в котором иногда можно было с удобством и, даже, с удовольствием, практически не ограничивая себя временем, пообщаться на расстоянии с близкими людьми.

Впрочем, последнее замечание относилось, главным образом, к маме Муромского – Марии Васильевне. С тех пор, как супруг Марии Васильевны и отец единственного ребёнка – сына Родослава, горный инженер Иван Ильич Муромский погиб во время крупной аварии на сталелитейном комбинате, где до того отработал полтора десятка лет, круг общения Марии Васильевны значительно сузился и гостеванья случались крайне редко. Неудивительно поэтому, что своеобразной психологической отдушиной для мамы Родослава стали частые продолжительные телефонные разговоры.

Мария Васильевна, сохранившая в свои весьма зрелые годы молодую изящность фигуры, услышала просьбу сына, отложила в сторону свой любимый перечитываемый в который раз роман Булгакова «Мастер и Маргарита», встала с дивана и уже через пять секунд подняла трубку.

– Алло, слушаю вас.

– Здравствуйте! Это квартира Муромских? – услышала она в трубке приятный щебечущий, вероятно принадлежащий молодой девушке голос.

– Совершенно верно, а что вы хотели?

– Я хотела бы переговорить с Родославом Ивановичем. Это возможно?

– Думаю, что возможно. Одну минуточку. – Мария Васильевна аккуратно положила телефонную трубку на столик и подошла к ванной.

– Родик, прервись пожалуйста. Там тебя спрашивает, судя по голосу, молодая и кажется очаровательнаяособа.

Мария Васильевна, ожидая увидеть лёгкое неудовольствие сына, обычное для него в подобные моменты, когда ему приходилось прерывать важный процесс бритья, была даже несколько удивлена тем, с какой готовностью он откликнулся на приглашение к телефону, как будто сын с нетерпением ждал именно этого звонка.

– Алло, здравствуйте! Я вас слушаю.

– Здравствуйте это вас беспокоят из НИИГИГ из лаборатории генетических исследований. Меня зовут Ольга.

– Всё понятно. Чем могу быть вам полезен?

– Родослав Иванович…

– Извините, можно просто Родослав.

– Хорошо, как скажите. Моя непосредственная руководительница Виктория Леонидовна Гессер сказала, что в личной с ней беседе вы дали согласие на участие в исследованиях по программе её докторской диссертации. Это так?

– Совершенно верно, Оля. Согласие такое я действительно давал и не собираюсь от него отказываться.

– Тогда всё совершенно замечательно! В таком случае мы вас приглашаем в ближайшую среду девятнадцатого сентября к четырнадцати часам. В бюро пропусков для вас будет заказан временный пропуск. Для его получения нужно будет предъявить свой паспорт. Потом поднимитесь на четвёртый этаж, а там в холле я вас встречу. Вы всё запомнили, Родослав?

– Да – да, я всё понял и запомнил.

– Тогда всего вам доброго и до встречи у нас в институте.

– До свидания, Оля.


***

НИИГИГ располагался в старой части города в одном из зданий, называемых в народе «сталинками» и построенных ещё при И.В. Сталине для размещения в них множества государственных учреждений. По замыслу зодчих «сталинки» были спроектированы в одном стиле. Нарочитой же идентичностью главных фасадов с портиками и фронтонами, украшенными государственными гербами из гипса, они напоминали представителей госноменклатуры того времени в единообразных полувоенных френчах, но при этом, по аналогии с должностными лицами, обладавшими разными уровнями полномочий, в «сталинках» также предусматривалась иерархия этажности.

Особый колорит месту, где находилось здание института придавал не очень большой, но живописный прямоугольный очертаниями своих границ сквер. По периметру сквера росли голубые ели внушительной высоты с массивными раскидистыми ветвями-лапами. По соседству с елями, но всё-таки с уважительном для них промежутком, частично заполненным кустами сирени, тянулись к небу редкие в здешних местах южанки-туи. Ещё ближе к центру сквера образовали своё каре – акации. Под тенистыми кронами акаций стояли очень уместные здесь скамейки. И, наконец, в самом центре сквера красовался фонтан с круглым бассейном, с большой чашей из нержавеющей стали посередине, укреплённой на постаменте из гранитных камней, невысоко возвышающемся над поверхностью воды. Чашу наполняли водой наклонные струи, бьющие из двадцати четырёх фонтанных жиклёров, стилизованных под головки тюльпанов, выступающих из воды в бассейне. Из чаши, переливаясь через её закруглённый край, прозрачная влага уже свободным водопадом возвращалась в бассейн.

Муромский, приехавший в НИИГИГ раньше назначенного времени на двадцать минут, сидя на лавочке, пытался расслабиться и снять некоторое волнение от предстоящей встречи с Викторией под приятный, будто нашептывающий что-то о нирване, шум фонтана. Скоротав, пребывая в таком состоянии, ровно столько времени, чтобы соблюсти королевскую вежливость, он направился к входному портику…

***

Первый день для Родослава Муромского, как участника и объекта исследований оказался малоинтересным, ну разве что любопытным – не более. После его встречи с Викторией Леонидовной, которая была с ним, впрочем, весьма любезна, ему пришлось, по просьбе руководителя предстоящей научной работы, в сопровождении Олечки сначала посетить «Административный отдел» для оформления необходимых бумаг: договора, подписок и прочего, а затем пройти по «отборникам». Позже Род догадался, что на местном профессиональном сленге «отборниками» назывались специальные медкабинеты, где брали пробы биоматериалов у «подследственных», а так он про себя стал именовать всех людей, которые привлекались к участию в генетических исследованиях. Так у него в одном из кабинетов в качестве биоматериала был срезан небольшой пучок волос, в других – были взяты пробы слюны и крови. Но, самой неожиданной и, надо сказать, довольно болезненной, оказалась процедура взятия проб кожи, для обозначения которой здесь применяли термин «Дерма». В этом отборнике, похожим на крохотную операционную, ему сделали, по – существу, три микроскопические операции с применением местного обезболивания: в трёх местах – последовательно на внутренней стороне бедра, на ягодице и на животе специалист с налобным микроскопом производил мини манипуляции скальпелем, а проще говоря вырезал кусочки кожи-дермы на всю её глубину в форме вытянутых остроконечных листиков длиной десять-двенадцать и максимальной шириной не более четырёх миллиметров, после чего накладывал стягивающую ранку скобку, а его ассистентка обрабатывала мазью и заклеивала бактерицидным пластырем. Не самые приятные ощущения, испытываемые при этом Родославом, вполне компенсировались впечатлением от суммы вознаграждения, которую он, с удовольствием для себя, обнаружил в договоре, подписанном несколько ранее.

Выполнив всё полагавшееся ему, как подследственному объекту НИИГИГ, на сегодняшний день, Род подумал о том, что с его стороны было бы неправильно покинуть институт, не попрощавшись с Викторией. Уместность этой вежливости казалась ему очевидной – ведь согласно программе его участия в исследованиях нужды в его личном присутствии уже не будет в течение целых пяти предстоящих дней. «Вперёд, Муромский! Не сомневайся!» – приободрив себя мысленным призывом, он решительно направился к кабинету кандидата биологических наук, но, когда подошел к двери с надписью на табличке: «Старший научный сотрудник К.Б.Н. Гессер В.Л.», вдруг почувствовал несвойственную ему робость, остановившую его намерение постучать в дверь. Неизвестно, сумел бы он преодолеть возникший ступор, но в этот момент дверь открылась и в проёме показалась Вика, вздрогнувшая от неожиданной встречи в дверях.

– Это вы, Родослав!? Добрый вечер! Вы что-то хотели? Как ваши дела?

– Да, спасибо! Всё хорошо! Бумаги оформлены, биопробы согласно программе взяты.

– Прекрасно! Ну, а что же вы всё-таки хотели?

– Да, собственно, ничего особенного. Я просто хотел вас пригласить посидеть сегодня после работы в каком-нибудь кафе, если вы, конечно, не против.

Муромский связывал слова своего предложения замедленно, подыскивая приличествующие случаю, не отрывая глаз от лица желанной женщины, которая сопровождала эти слова загадочной полуулыбкой «Джоконды» Леонардо да Винчи.

– Нет, это невозможно – сразу же ответила женщина, но через краткую паузу продолжила свой ответ – сегодня.

– Жаль, тогда быть может завтра?

– Завтра тоже ничего не получиться.

– Хорошо, Виктория Леонидовна! В таком случае с благодарностью приму ваше предложение.

– Послезавтра, Родослав, думаю я смогу найти для вас два – три часа вечером послезавтра. Вот вам моя визитка, звоните. А сейчас простите, я очень тороплюсь. И ещё одна просьба: пожалуйста, не ищите со мной встреч в стенах института вне рамок нашей с вами исследовательской программы. Договорились?

– Конечно, конечно – поспешно ответил Муромский, почувствовавший некоторое смущение от очевидной нетактичности с его стороны затеять приватный разговор в публичном месте.

Меру бестактности Родослава Муромского можно было бы и увеличить, если учесть, что к концу своего хождения по «отборникам» ему уже стали известны весьма важные и деликатные подробности, касающиеся Виктории: о том, что она замужем, что носит фамилию мужа, что её муж – заведующий лабораторией Эдуард Николаевич Гессер, и даже о том в какую ужасную автокатастрофу попала Вика с мужем.

– Спасибо за понимание и до свидания, Родослав. – завершила коридорный разговор старший научный сотрудник и, звонко постукивая высокими каблуками по керамическим плиткам пола, легко с завораживающей грацией отправилась по своим делам.

– Всего наилучшего, Виктория Леонидовна! – оставалось, глядя ей в спину, ответить Муромскому.

***

Вечер в кафе «Радуга» проходил непринуждённо и весело. Вика и Род сидели вдвоём за маленьким столиком; ели необыкновенно вкусные салаты, пили грузинское вино, чередуя между собой сухое белое «Цинандали» и полусладкое красное «Киндзмараули»; наслаждались мороженным; говорили о каких – то забавных смешных историях; танцевали под музыку и песни вокально-инструментального ансамбля каждый раз, когда звучали медленные композиции и, пропуская ритмические. Объяснять подобную избирательность тем, что Родославу были противны африканские телодвижения современных танцев, означало бы вводить в заблуждение относительно его натуры. Напротив – иной раз он с большим куражом и вдохновением мог выдать такое хореографическое зрелище, которое восхищало мужскую половину компании и оставляло неизгладимое впечатление своей эротичностью у женской. Причина их танцевальных предпочтений лежала в другой плоскости. Сейчас, для звучащих в унисон душ Вики и Рода, экзотические па перед друг – другом казались неуместными и даже чуждыми.

У молодых людей возникло ощущение давнего знакомства. В обществе друг – друга здесь в кафе им было интересно, комфортно, по – особенному волнительно, а говоря одним словом – хорошо! Они не заметили даже момента, когда перешли на «ты». Вполне естественным проявлением взаимного расположения стали благосклонно принимаемые Викторией поцелуи её руки в знак благодарности за каждый танец. Многообещающей для Муромского стала податливость Вики с какой она отзывалась на его желание мягким надавливанием на талию привлечь во время танца партнёршу к себе настолько близко, что она, несомненно, не могла тактильно не чувствовать его сексуальное возбуждение. До закрытия кафе оставалась ещё масса времени, поэтому неожиданно для него вдруг прозвучали её слова о том, что, к сожалению, ей надо возвращаться домой.

– Хочу сказать тебе, Род, большое спасибо за чудесный вечер. Честно говоря, давно уже в моей жизни не было ничего подобного, но мне действительно пора…

– Может быть, ещё немного потанцуем.

– Нет, нет! Всё! Больше не нужно.

– Ну, хорошо, как скажешь. – Родослав, взмахнув рукой, позвал официанта, расплатился.

– Что ж, Вика, тебе тоже огромное спасибо. Я на долго запомню этот вечер в «Радуге» и тебя в этом милом платье. Пойдём. – Он галантно помог ей подняться из-за столика; она взяла его под ручку; и, входившие в кафе всего лишь знакомыми, они выходили из него уже близкими людьми.

– Давай немного пройдёмся, а потом я отвезу тебя на такси. Не возражаешь?

– Не возражаю.

Пешая прогулка действительно оказалась не продолжительной. Вскоре Род заметил зелёный глазок стоящего у тротуара свободного такси. Молодые люди сели на заднее сиденье, и, услышав адрес, водитель плавно тронул авто, быстро набирая скорость. Здесь в салоне такси произошло нечто важное этапное означавшее переход их отношений в фазу не просто близких, а уже интимных – они впервые поцеловались. Поцелуй был горячим, сумасшедше страстным, но не очень продолжительным. Вика Гессер вдруг отстранилась и, встретившись взглядами в зеркале заднего вида с водителем, смущенно проронила «Извините.»

– Ничего – ответил таксист – наше дело – таксисткое! Мы ко всякому привычные. И не такое у меня на заднем сиденье происходило по взаимности пассажиров – куда деваться!

От этих слов таксиста щеки у Виктории запунцовили, а у Муромского они вызвали новый прилив желания. Он снова потянулся к её лицу, но она остановила его порыв, прикрыв его губы своими нежными пальчиками.

– Не надо, пожалуйста, прошу тебя успокойся! – шептала она ему.

– Вика, ты просишь невозможного от меня. Быть холоднокровным рядом с тобой выше моих сил, но я могу оставить тебя, пока, в покое при одном условии.

– И что же это за условие?

– Вот оно: сейчас такси отвезёт нас не к твоему дому, а ко мне. У меня хорошая большая квартира, и живу я в ней вдвоём с мамой, которая будет только рада твоему визиту. Хотя, что же я вру-то? С мамочкой тебе, к сожалению, познакомиться не удастся – она у меня два дня как уехала в дом отдыха.

– А ты знаешь, Родослав, вообще – то я замужем!

– Вика, я знаю о тебе даже больше, чем мне хотелось бы знать. Просто некоторые твои сотрудники на удивление разговорчивые люди, и информация из них льётся, как из рога изобилия, даже если её и не требуют. Могу сказать в этой связи только одно: я уверен – сегодня, сейчас ничего из этого значения не имеет! Потом, конечно же, жизнь потребует принимать во внимание все её данности и обстоятельства, но сегодня ты и я будем ещё одним новым обстоятельством наших судеб. Я этого хочу, и ты этого желаешь! Ну, ведь ты же согласна со мной? – Погруженная в свои переживания и мысли, вызванные чувственной тирадой Муромского, Вика молчала. – Ведь согласна?! – Продолжал ни то спрашивать, ни то утверждать Родослав.

– Да! – наконец тихо и как будто не очень решительно вымолвила она, а потом ещё тише почти одними губами повторила, глядя в упор на него своим колдовским взором, – да, согласна.

Род, не отводя своего встречного горящего взгляда от рыже-карих глаз этой манящей женщины изменил первоначальный маршрут и уже через несколько минут таксомотор доставил их по названному адресу.

Войдя в безлюдный входной вестибюль, Род прижал Вику к себе, она, склонила свою голову к плечу Муромского, а левой рукой обвила его талию и уже единым силуэтом молча подошли к лифту. Лифт немедленно отреагировал на нажатую кнопку и гостеприимно открыл двери, предоставляя неярко освещённую тесную кабинку в полное их распоряжение, чем парочка не преминула воспользоваться, без промедления, слившись снова в страстном поцелуе, в котором, на этот раз Родослав дал полную свободу своим рукам, жаждущим исследовать точёную фигурку женщины, скрытую шелковистой тканью вечернего платья: узкую прямую спину, тонкую талию, полушария впечатляющих ягодиц, плавные выразительные обводы бёдер, небольшие упругие груди. Взаимное желание молодых людей было настолько сильным, что его удовлетворение могло состояться здесь же – в кабинке лифта, если бы дом Муромского оказался небоскрёбом, но дом был построен всего лишь двенадцатиэтажным, а квартира располагалась на десятом. По этой причине и второй сладкий поцелуй любовников прервался раньше, чем им хотелось.

Несколько шагов от лифта до входной двери они снова прошли молча. Не проронив не единого слова, открыли квартиру; закрылись на ключ, оставив ключ в замочной скважине; и, не включая свет, впились в друг – друга словно голодные хищники, готовые растерзать добычу. Почти не разрывая единения алчных ртов, стали порывисто не снимать – срывать одежду. Не добравшись даже до постели, сгорающая от любовной горячки пара скорее упала, чем легла на ковёр в гостинной и провалилась в бездну. Сразу же после того, как спина Вики коснулась ковра, Родослав оказался сверху между её ног, а готовый к бою его «гордый упрямец», встреченный и направленный рукой женщины, уверенно и мощно вошел в истомленную ожиданием плоть женщины. Уже через несколько мгновений соития, сопровождаемого непрерывными и усиливающимися стонами, они испытали первый одновременный оглушительный оргазм, не принесший, однако, любовникам ощущения насыщения. Напротив – первое удовлетворение страсти вовсе не погасило телесный пожар, а лишь чуть умерило языки его пламени, сохранив ровное жаркое горение. Не размыкая сплетения тел, они продлевали сладостное их единство на волнах ритмических встречных движений, пока ещё и ещё раз природа ни вознаградила их за усердие апогеями сладострастья. Тогда только к Роду и Вике пришло чувство нет не полного, а только частичного удовлетворения, которое позволило им хотя бы: чуть прийти в себя; принять освежающий душ, затем, завернувшись в большие махровые банные полотенца, пройти на кухню, чтобы выпить по чашечке кофе и потом, уже не лихорадочно, а спокойно, осмысленно, отдавая себе отчёт в своих намерениях, отправиться в комнату Родослава и устроиться на кровати, отнюдь не холостяцкой ширины. На этом хорошо приспособленном для любовных утех предмете мебели Род лёг под одеяло на спину, Виктория растянулась вдоль него рядышком. Приспособив удобно голову с взъерошенными после душа волосами у него на плече; левой рукой, протиснув её под сильной борцовской шеей, стала ласково теребить мужское жесткое ухо, а нежные пальчики правой руки одновременно приступили к возбуждающему путешествию сначала по рельефной груди, потом по бугристому животу и еще дальше к «упрямцу», который в момент встречи с трепетной разгорячённой путешествием ручкой желанной женщины ещё не вполне возгордился, оказавшись правда довольно весёлым, но всё – таки ещё не обуянным необходимой гордой радостью. Непродолжительного общения с тонкими умными пальчиками «упрямцу» оказалось достаточно, чтобы вновь налиться гордостью в полную меру.

Убедившись в боеспособности Муромского, Вика откинула одеяло и переместилась в положение наездницы. Проделывая все движения с удивительной ловкостью и грацией, она помогла наполненному горячей кровью «гордецу» найти своё, снова жаждущее встречи с ним, лоно и, используя собственные прижатые к торсу Рода голени, как опоры, начала головокружительную необузданную скачку, в которой она была сверху – повелительницей, владеющей мужской детородной плотью с желаемой полнотой соития. Безумство страсти продолжалось долго, пока обессиленные любовники, разъединившись в изнеможении, ни уснули.

***

После первой ночи с Родославом Муромским Вика проснулась первой. Спальня была обильно залита утренним светом. Они лежали неприкрытыми одеялом совершенно нагие, словно Адам и Ева до грехопадения; и Виктория не могла в такой момент отказать себе в удовольствии полюбоваться прекрасно сложенным телом Муромского, напоминающим своими пропорциями знаменитую античную статую юного Давида – победителя Голиафа, за исключением одного нюанса, подумав о котором она улыбнулась. Созерцание этого спящего телесного великолепия рождало в ней сейчас скорее эстетическое наслаждение, чем чувственное. Однако, Вики Гессер неизбежно и срочно надо было покинуть место своего грешного ночлега. Она на скорую руку оделась, привела себя в приемлемый вид и тихонько, но решительно направилась к выходу, оставив напоследок на телефонном столике коротенькую записку:

«Милый Родослав, созданное мной и тобой новое обстоятельство теперь оставит навсегда след в моей жизни и, думаю, в твоей памяти сотрётся тоже не скоро. Я благодарна тебе за вчерашний вечер, ночь и даже сегодняшнее утро. Но, мне кажется, что случившееся – только начало наших отношений, и какое – то продолжение может последовать. Сам встреч со мной пока не ищи. Виктория.»

***

Виктория Леонидовна приехала на работу за четверть часа до начала рабочего дня, что, вообще говоря, не входило в её привычки и, можно утверждать, противоречило правилу старшего научного сотрудника соблюдать небольшую трёх – пятиминутную начальственную задержку. Она прошла в свой кабинет и закрылась на ключ изнутри. Ровно в 9.00 раздался стук в дверь, и Вика услышала голос своего мужа и шефа Эдуарда: «Виктория Леонидовна, откройте пожалуйста. С вами всё в порядке? Это Эдуард Николаевич! Мне нужно с Вами поговорить.» Здесь следует пояснить: заведующий лабораторией Эдуард Николаевич Гессер в стенах института прилюдно позволял себе общаться с подчинённой ему по должности супругой только строго официально.

Преодолев усилием воли всё более нараставшие в душе смятение чувств и нерешительность, Виктория смело приблизилась на расстояние вытянутой руки к двери и после мимолётной паузы повернула ключ. Перед открывшейся дверью она увидела, естественно, сидящего на инвалидной коляске, Эдуарда с неестественным для него выражением лица ребёнка, обиженного несправедливым наказанием.

– Проходите пожалуйста, Эдуард Николаевич.

Пока шеф очень медленно и осторожно вкатывал себя в недостаточно широкий для инвалидной коляски дверной проём, Вике в голову пришли совершенно не ко времени мысли о этичности обращения к инвалиду – колясочнику с предложением «пройти» куда – либо. «В самом деле – подумалось ей – не воспринимает ли колясочник предложение «пройти», как издёвку. А если такое допущение правильное, то не лучше ли, не этичнее ли в подобных случаях предлагать «проехать». Нет, «проехать» тоже, пожалуй, неадекватно. Что же тогда? Может быть «вкатывайтесь», или «катитесь»? О нет! Это вообще ужасно!» Между тем Эдуард миновал, наконец, злополучный дверной проём, и Виктория Леонидовна прикрыла за ним дверь.

– Здравствуй, Вика. Что случилось? Ты где была ночью? Со школьной подругой решили расслабиться по-взрослому, переборщили с алкоголем и заночевали там – на даче? Опоздали на последнюю электричку? Ты же обещала, что вернёшься домой не позже одиннадцати вечера. Я переволновался! Не знал, что и подумать! Убили там вас, зарезали? Ну, что ты молчишь? Скажи что-нибудь.

Виктория слушала взволнованную сбивчивую речь мужа, не зная пока что ему сказать в ответ, то есть она не решила ещё для себя: надо ли озвучить сейчас наивную лживую, но щадящую психику Эдуарда и достаточно убедительную для него версию, объясняющую её ночное отсутствие, или, всё-таки, она должна рассказать правду о своей измене. Нет, она ещё не была готова к такой, по – любому нелёгкой для них обоих, исповеди.

– Эдуард, очень прошу тебя: давай отложим этот разговор до вечера. Я не очень хорошо себя чувствую. У меня болит голова. Обещаю дома вечером я тебе всё объясню. Пожалуйста!

– Хорошо, как тебе будет угодно. Тогда до вечера. И ещё мой совет: боюсь таблетка от головной боли тебе не поможет, а лучше бы принять что-нибудь от похмельного синдрома. Говорят, очень хорошо попить, например, огуречного рассола.

– Перестань! Ты что – уже записал меня в алкоголички?

– Нет конечно! Я просто искренне хотел тебе помочь. Ладно, всё, до вечера.

***

В квартире четы Гессер в этот вечер не было обычных, перемежаемых только раздельным чтением, разговоров на самые различные темы: из мира науки и, прежде всего, генетики; из сферы искусств, где преимущественное внимание супругами уделялось кинематографу, опере и театру; не чужда для них была и политика, в которой считал себя докой, разумеется, Эдуард Николаевич. Неудивительно поэтому, что беседы по политической тематике чаще всего сводились к пространным рассуждениям – лекциям Эдуарда с единственной, но благодарной слушательницей Викой, вставлявшей время от времени свои весьма уместные реплики, позволявшие лектору считать, с определённым основанием, свою политологию убедительной и логичной. Сегодняшний семейный вечер не располагал к обычности. Добравшиеся с работы домой, как это бывало нередко и раньше, раздельно и немного в разное время, супруги почти не общались, обмениваясь лишь редкими отдельными предельно короткими фразами в два – три слова. Ужинали, практически, молча, прекрасно понимая причину такой, несвойственной для них, немногословности. Эдуард не хотел инициировать начало предстоящего тягостного разговора, а Виктория всё не находила подходящего момента для обещанных и, значит, всё равно неизбежных объяснений с мужем.

Наконец, когда Эдуард Николаевич уже сидел перед телевизором, нарочито подчёркивая всем своим видом сосредоточенность на ежедневной новостной программе, Виктория подошла к нему со стороны спины и произнесла ключевые слова: «Эдуард, я обещала тебе объяснить вчерашнее.» Её несчастный супруг, ждавший этого момента и, как ни парадоксально, одновременно не желавший услышать какие-то «показания» жены по вчерашнему семейному казусу, едва заметно вздрогнул, и, не поворачиваясь к Виктории, сказал: «Ну, говори, слушаю тебя, Вика.»

– Может телевизор лучше выключить?

– Хорошо, давай выключим. – Подкатив коляску вплотную к телевизору, Эдуард нажал на кнопку. Телевизор отреагировал резким щелчком, затем агонизирующей вспышкой на экране и погас. В комнате стало вдруг настолько тихо, что стал слышимым мерный стук секундной стрелки на больших настенных часах.

– Знаешь, передо мной стоит очень непростой выбор: солгать тебе, или рассказать тяжелую для нас обоих правду. Солгать сейчас было бы нетрудно, ведь ты уже и сам нашел правдоподобную версию, объясняющую то, что произошло со мной вчера. Но тогда это означало бы для меня необходимость и дальше наматывать клубок лжи, а жить с ядовитым клубком в душе я просто не смогла бы. Поэтому я решаюсь на второе – на правду. Эдуард, я виновата перед тобой. Я обманула тебя с поездкой со школьной подругой на её дачу. Никакой подруги не было! На самом деле весь вечер и ночь я провела с мужчиной. Я изменила тебе с ним. Прости!

Эдуард Николаевич, слушая признания супруги, продолжал неподвижно сидеть в своей инвалидной коляске к ней спиной, лишь всё ниже склоняя голову к груди. Затем после её «прости», повернул коляску и, глядя на Вику каким – то потухшим взглядом тихо произнёс:

– Ну, спасибо тебе за правду, Виктория. Ты вот сказала, что не смогла бы жить с клубком лжи. Что ж, значит, у тебя на душе, наверное, впредь будет светло. А ты, случайно, ни задала себе вопрос – смогу ли я жить с этой твоей правдой? Что мне то теперь делать, скажи.

Вика, не отводя глаз от искаженного душевными терзаниями лица мужа, искала нужные слова и, не находила их. Она бросилась к креслу, и, прикрыв похолодевшими ладонями глаза и щёки, пылающие жаром от нахлынувших переживаний, стала маятником покачиваться из стороны в сторону. После непродолжительного пребывания в состоянии транса, ей удалось снова вернуть самообладание.

– Послушай, я отдаю отчёт в том, что у тебя сейчас твориться на сердце, но пожалуйста, возьми себя в руки. Давай всё-таки попробуем спокойно осмыслить произошедшее во взаимосвязи со всеми обстоятельствами нашей прошедшей и предстоящей жизни. В конце концов мы с тобой оба учёные, а, следовательно, можем и должны находить психологические опоры в доводах разума, а не в эмоциях.

Эдуард Николаевич, поставив локоть на подлокотник коляски и подперев рукой подбородок, смотрел куда – то в сторону и вниз, никак не обнаруживая своего отношения к рассуждению жены – изменщицы, к которой сейчас он испытывал чувство очень близкое к ненависти. Однако Виктория, расценив молчание мужа, как знак его внутреннего согласия с её посылом, уже несколько смелее продолжила свой покаянно-объяснительный монолог.

– Да, Эдуард, оказывается во мне очень сильно женское начало и мне не хватило сил противостоять силе инстинкта. Естество моё стремиться к материнству. Я хочу стать матерью. Поверь, с самого начала нашего супружества я желала от тебя забеременеть; и, хотя мы с тобой никогда не разговаривали о ребёнке, вспомни – я никогда не предохранялась и не требовала контрацепции от тебя. Несомненно, мы любили друг – друга и близость с тобой мне приносила глубокое удовлетворение. Как женщина, я была с тобой счастлива, но почему – то беременность не наступала; и мне стали приходить в голову мысли о своей детородной неспособности. Я ничего тебе не говорила о своих сомнениях на этот счёт, и в тайне от тебя прошла все обследования у специалистов. Вердикт врачей был единодушный и однозначный – детей у нас с тобой не было бы никогда! И причина тому не моя женская неполноценность, а твоё мужское бесплодие, обусловленное олигозооспермией – критически недостаточным количеством сперматозоидов.

– Подожди, а на основании чего, собственно, могло быть вынесено такое категорическое определение в отношение меня? Я, ведь, не обследовался!

– Личное присутствие мужчины требуется не всегда. В некоторых случаях достаточно сдать на анализ сперму. Поскольку твоё бесплодие могло не подтвердиться, мне казалось тогда правильным до определённого момента не посвящать тебя в эти мои деликатные хлопоты. Вспомни, иногда тебе очень нравилось оргазмировать, прижимаясь к моим ягодицам. Собранной в такой момент салфеткой спермы оказалось достаточно для исследования. К сожалению, предположение в отношении тебя подтвердилось; а вскоре с нами случилось несчастье.

На этом месте Вика, будто запнувшись, остановилась. Возникла довольно длительная тягостная пауза. Погруженные в пучину чувств и мыслей супруги Гессер сидели: она в кресле, он в инвалидной коляске и молчали, глядя не на друг – друга, а в собственные растревоженные души. Наконец Виктория, вздрогнув всем телом, сбросила оцепенение и вновь вернулась на путь откровений, невероятно трудных, но необходимых.

– Раз уж у нас сегодня такой вечер правды, сейчас я тебе скажу самое главное. И очень надеюсь, что ты сумеешь понять меня и отнестись к этому не эмоционально, а здравомысленно. Эдуард, я хочу, чтобы наша семья стала нормальной в полном смысле настоящей семьёй – я хочу, чтобы у нас был ребёнок, но – не из детского дома! Нет! Конечно, отсутствие желания взять в семью сироту добавляет в мою характеристику ещё одну дрянную черту. Пусть так. Тем не менее я сама способна и желаю зачать и родить от мужчины с безупречной наследственностью своего родного здоровенького малыша. А предчувствие мне обещает замечательного умного сильного сына, который наполнит новым важным смыслом нашу с тобой семейную жизнь!

Виктория, тщательно подбирая и выстраивая слова, произносила готовые фразы заметно медленнее свойственной ей манере речи, внимательно всматриваясь в лицо мужа в надежде увидеть на нём изменения, свидетельствующие об отношении к тому, что она говорила; но безуспешно, ибо ни один мимический мускул на закаменевшем лице Эдуарда Николаевича не выдавал хода его мыслей и чувств. Вика продолжала:

– Вероятно, у тебя появился вопрос. Откуда у меня такая уверенность в безупречной наследственности выбранного будущего биологического отца. Отвечу откровенно тебе и на этот вопрос. Мужчина, с которым я провела вчерашнюю ночь и который может стать…

Здесь в размеренной речи Виктории Гессер вдруг возникла заминка, в продолжение которой она искала нужное точное понятие, но таковое не находилось. Все известные понятия, обозначающие ролевые статусы мужчины по отношению к женщине: муж, друг, альфонс, любовник не были адекватными сути её новаторской социальной идеи. Всё же экстренная мобилизация ума помогла решить интеллектуальную задачу, и она продолжила изложение своего видения возможного будущего.

… может стать оплодотворителем – это один из привлечённых к участию в моей диссертационной работе добровольцев – Родослав Муромский, который был включён в условно здоровую группу, а дальнейшие исследования показали, что Муромский обладает редчайшей генетикой. Люди с такими показателями среди современных поколений, ты сам это прекрасно знаешь, встречаются не чаще, чем один человек на десять миллионов. Ты можешь взять уже подготовленные материалы по диссертации с данными по Муромскому и убедишься сам в его уникальной наследственности.

Я понимаю, Эдуард, что после моей женской измены, тебе трудно верить мне, но, всё-таки прошу тебя, ради всего совместно пережитого – радостного и печального, поверь мне: по – человечески я тебе останусь верна и не оставлю тебя никогда, если только ты сам меня не прогонишь. Клянусь: сын, которого я рожу, ни при каких условиях от меня не узнает кто его биологический отец и он будет считать своим отцом и любить только тебя. Обещаю тебе, что Муромский никогда не увидит рождённого мной своего биологического сына. Это всё, что я должна была тебе сказать, и объяснить, Эдуард.

Снова в семейном гнезде четы Гессер повисла тишина, но не благостная, не умиротворяющая, а наполненная волнами напряжения и тревожного ожидания. Наконец, Эдуард Николаевич поднял голову и, встретившись взглядами с Викторией, произнёс спокойно и бесчувственно охрипшим голосом, выдавшим всё же, глубину его душевного смятения, несколько слов, подводящих черту под безумно трудным диалогом.

– Я могу понять тебя, Вика, как женщину, которая хочет стать матерью, но пока не в состоянии для себя решить: надо ли мне быть твоим мужем и отцом твоего ребёнка. Сумею ли я найти нравственные силы принять всё это – не знаю! Дай мне время.

***

После признаний супруги в своей измене, её сложных объяснений причин и мотивов Эдуард Николаевич никак не мог уснуть. Растревоженное сердце не хотело покоя и неутомимыми мощными толчками гнало взволнованную кровь по артериям и венам, обильно орошая воспалённый мозг учёного, в котором вновь и вновь прокручивались эпизоды минувшего вечера, и синхронно с пульсом в голове звучали слова: материнство, оплодотворитель, сын. Уже далеко за полночь он подумал, что одному ему не найти ответа на поставленные самому себе извечные вопросы: кто виноват и что делать, а это значит одно – ему не обойтись без совета мудрого, авторитетного в семейных делах, человека. Таким человеком была, конечно же, его собственная мама. «Правильно: надо завтра же, нет – уже сегодня съездить к родителям. Заодно и проведаю как они там мои старички.» -Принял он для себя вымученное бессонницей решение и, наконец, уснул.

***

Престарелые родители Эдуарда – мать Дарья Алексеевна и отец Николай Карлович, в течение пяти последних лет, круглогодично жили в загородном доме в хорошо благоустроенном дачном посёлке «Научный». Подобные ему посёлки строились по всей стране за государственный счёт. Небольшие, но при этом весьма удобные, имеющие всё необходимое для комфортного проживания дома-дачи предоставлялись в пожизненное пользование заслуженным деятелям отечественной науки и перспективным молодым учёным, к которым справедливо был в своё время причислен генетик Эдуард Гессер.

Приезд сына для Дарьи Алексеевны и Николая Карловича не стал приятным сюрпризом. Жизненный опыт, а вместе они прожили больше сорока лет, взрастил в них настороженное чувство ко всякого рода неожиданностям, которые, за редкими исключениями, приносили чаще всего лишь неприятности, огорчения, а то и беду. Вот и эта нежданная встреча встревожила больные сердца пенсионеров не на шутку. Не удивительно поэтому, что их первый вопрос к несчастному сыну был: «Что –то опять случилось не хорошее, Эдик?»

– Здравствуй, отец, здравствуй мамочка! Ну, почему сразу надо думать о не хорошем? Самое худшее, что могло со мной случиться уже давно произошло! Поэтому, мои дорогие, у нас есть все основания ждать от судьбы только добрых поворотов. Нет, правда всё нормально! Захотелось вот вас проведать.

– Ну, и ладно – вставил своё слово Николай Карлович – давайте в дом. Надеюсь, сынок, ты с ночёвкой, или как?

– Да, конечно с ночёвкой, папа!

– Вот и правильно. Мы сегодня с тобой наливочкой вишнёвой побалуемся. Очень уж у меня на этот раз хороша вишнёвая получилась. Но, в этом году по совету академика Закревского – соседа нашего, через два дома от нас живёт, знаешь ты его – забавный старичок, попробовал я впервые сделать наливку из барбариса с лимонными корочками… Ну, я тебе скажу это что-то! Язык с гортанью в рай попадают! Так вот и барбарисовую непременно отведаешь у меня.

– Ну, вы – прервала винодельческие мемуары супруга Дарья Алексеевна – пока тут пообщайтесь, а я стол накрою – дело то к обеду идёт, должно быть проголодался в дороге, наш сынок.

– Нет, мамочка, я совсем не голоден, но отказать себе в удовольствии покушать твои вкуснейшие блюда ни в коем случае не собираюсь.

Отцу с сыном было о чём поговорить. Интересных для них обоих тем находилось предостаточно; и не заметили они время, как их уж позвали за накрытый обеденный стол.

«Ну, что ж? – воскликнул Николай Карлович и, подмигнув сыну, потёр ладонь об ладонь в знак предстоящего удовольствия – тогда в столовую.» С этими словами отец встал с маленького двухместного диванчика, сын развернул свою инвалидную коляску в сторону столовой, и они направились трапезничать. Надо сказать, что Николай Карлович, не питавший иллюзий относительно возможного выздоровления сына после случившейся с ним беды, отнявшей возможность ходить, прекрасно осознавал все вытекающие из этого трагического обстоятельства огромные, а иногда и непреодолимые трудности, с какими придётся сталкиваться сыну – инвалиду в быту. Естественно поэтому, прежде всего, надо было сделать всё возможное в части приспособления жилищ к нуждам инвалида-колясочника. В срочном порядке, при самом деятельном участии Николая Карловича, в городской квартире и на даче: были устроены, где надо, пандусы; срезаны дверные порожки; сняты внутренние двери там, где можно было обойтись просто проёмами, а необходимые двери заменены на более широкие, не затрудняющие проезд коляски.

Дарья Алексеевна, проработавшая тридцать лет, несмотря на высшее гуманитарное образование, простым библиотекарем, особый талант имела к домоводству вообще и в, особенности, к кулинарии. Приготовление еды для неё, в отличие от многих других домохозяек, не являлось только неизбежным фактором семейной жизни. Время, проводимое на кухне, доставляло ей удовольствие; а творческий подход к делу – превращал поварское ремесло в кулинарное искусство, когда имеет значение не только вкус блюда, но и его внешний вид. Подчёркивая важность того как выглядит еда на тарелке, мудрая Дарья Алексеевна, при случае, напоминала представительницам слабого пола старые истины о том, что путь женщины к сердцу мужчины лежит через его желудок и, что женщина любит ушами, а мужчина глазами!

По отсутствию достаточного времени из-за неожиданного приезда любимого сыночка, стол, по мнению хозяйки, был накрыт на скорую руку и не так разнообразен угощеньями, как хотелось бы ей. На свежей в меру накрахмаленной скатерти в белых тарелках красовались: красно-розовые помидоры с золотистой паприкой, нарезанные кольцами и уложенные в двухцветные гирлянды, припорошенные молотыми черным и красным перцем; длинные пластины баклажанов, запечённых вместе с миниатюрными кубиками зелёных яблок; ветчинные канапе с прослойками сочных салатных листьев в тончайшей блинной обкладке; отварной со специями говяжий язык под горчичным соусом и любимые Эдуардом куриные котлеты в поджаристых грустящих гренках. В центре стола стояли хрустальные графинчики с обещанными Николаем Карловичем вишнёвой и барбарисовой наливками.

Несмотря на радующий глаз обеденный стол, кушало семейство, не выказывая заметного аппетита, не чередуя поглощение яств с застольными разговорами, разве что только прерывая молчание отдельными восклицаниями и репликами, главным образом в отношении достоинств закусок и наливок, которыми Николай Карлович довольно часто наполнял маленькие рюмочки. Говоря точнее, в рюмку жены ему наливать не было нужды, поскольку Дарья Алексеевна, практически, не пила, а лишь пригубив напиток, ставила рюмку на место; Эдуард Николаевич, продегустировав полной рюмкой каждую из наливок, и, отметив превосходный вкус обеих, в дальнейшем ограничивал свою дозу половиной рюмки, а вот себе старший Гессер, потрафляя своей слабости, каждый раз наливал по полной. Глядя на то, как кушает, как ведёт себя за столом и как выглядит Эдуард, Дарья Алексеевна всё более укреплялась в своём предчувствии того, что истинной причиной внезапного визита сына было не желание повидаться, а какое – то необычное и сложное обстоятельство.

Между тем Николай Карлович, вполне насытившись вкусной стряпнёй супруги, и, обретя блаженное состояние от употреблённой в изрядном количестве отличной «Вишнёвой» и великолепной «Барбарисовой», отправился в спальню дабы вздремнуть часок-другой. Мать с сыном остались наедине. Услышав со стороны спальни звук закрывшейся двери, она вкрадчиво спросила его:

– Эдик, скажи: ты ведь приехал не для того только, чтобы навестить нас с отцом? Ведь так? Я же сердцем чувствую!

– Да так, мама! Мне необходимо с тобой поговорить; выслушать твоё мнение.

Заметив на лице сына печать всколыхнувшихся каких-то мучительных переживаний, похоже перехвативших даже горло, препятствуя речи, как это часто случается в моменты волнения у заик, Дарья Алексеевна встала со стула, подошла к сыну и нежно поцеловала в голову.

– Успокойся, сынок, и рассказывай, что случилось.

– Случилось! Виктория мне изменила!

– О, Господи! Да, верно ли? Откуда тебе это известно?

– Она сама во всём призналась! Она говорила, что не может мне солгать, потому что, однажды солгав, ей пришлось бы и дальше наматывать клубок лжи. И рассказала мне всё: когда, с кем, при каких обстоятельствах, и – самое главное почему она это сделала.

– Интересно, и почему же?

– Потому, что она очень хочет родить… – и далее сын постарался очень правдиво, со всеми нюансами, пересказать матери содержание исповедальной речи Виктории.

Дарья Алексеевна снова присела за стол, облокотилась о столешницу, уткнулась лбом в сомкнутые ладони и на долго застыла в таком положении. Наконец оцепенение прошло. Она опустила руки, и, глядя на сына ясным ничем не омраченным взором тихо промолвила:

– Эдуард, ты должен понять Вику и простить.

– Понимаешь, мама, понять её, как женщину, действительно можно, да и простить, пожалуй, тоже смог бы. Но я не знаю: должен ли оставаться её мужем и становиться отцом её ребёнка, которого она намерена родить от любовника. Вот в чём проблема, мама! – Срываясь на истеричный фальцет, произнёс свой возглас Эдуард Николаевич.

– Возьми себя в руки, Эдуард, и выслушай теперь меня. Ты, ведь, не будешь отрицать, что самая большая ценность в человеческой жизни – это семья. Как говорил ещё твой дед «Только в семье человек обретает корневые смыслы бытия.» А что такое семья? Это, в основе своей, супружество! Ты, случайно не знаешь, как переводятся «Супруги» с древне – греческого?

– Не знаю. Как – то не приходило в голову поинтересоваться.

– А между тем перевод очень образен и символически точен. Супруги – это пара волов в одной упряжке. Браки совершаются на небесах. И тебе, сынок, Викторию в жены послал Господь. Она жена замечательная. Сколько физических и душевных сил Вика потратила в борьбе за твоё здоровье и ваше общее будущее?! Откуда только силы то эти не мерянные находились в её худеньком теле? Каково это было ухаживать за тобой я поняла, когда, помнишь, она на неделю уезжала в «Свято – Никольский» монастырь. Мне то на материнскую долю вышла всего – неделя, А Виктория за тобой, как за маленьким ребёнком, два года… Пойми, Эдик: быть женой – тяжелая ноша! Ведь хорошая жена – не только любовница! Она и вместо матери мужу, и мама детям, и друг – товарищ по жизни, и хранительница домашнего очага. Ну, что делать? Случилась с тобой беда. Неможет у вас с Викой быть общих детей! Но, Вика же молодая цветущая женщина и она имеет право на материнство. Да, она вступила в связь с другим мужчиной, но в низком пошлом адюльтере её трудно обвинить, ведь она выбрала путь предельно откровенной правды. Всеми прожитыми вместе с тобой годами Виктория заслужила право на доверие с твоей стороны. Я – твоя мать верю, и ты, сын, поверь ей, что она действительно хочет родить своего родного ребёнка для себя и тебя. Она же большая умница – как же хорошо сказала, что этот ребёнок наполнит вашу жизнь новым и, может быть, самым важным смыслом. Главное, что мешает сейчас твоей душе – ревность! Это естественно, но согласись, что ревность – шизофреническая дочь инстинктов. А ты, Эдуард – учёный, а значит решения должен принимать, опираясь только на размышления и логику. Ты вот сомневаешься: должен ли становиться отцом ребёнка Виктории, которого она намерена родить от другого мужчины. Но, кажется, невозможно отрицать, что природа твоих сомнений именно ревность. Она – ревность рисует тебе картины близости твоей женщины с другим мужчиной; и в глубине твоего естества сразу просыпаются, грозно рыкая, далёкие звериные предки. Тебе необходимо оставаться глухим к их зову на битву за самку. В человеческом обществе нет самок и самцов, а есть, всё-таки, люди, пусть и с множеством недостатков, но и с достоинствами, отличающими их от животных. Ну, вот скажи: разве мало примеров из жизни, когда мужчины женятся на женщинах с детьми? И разве в таких случаях чужие дети, являясь постоянным физическим напоминанием об интимных близостях этих женщин с другими мужчинами – их биологическими отцами, становятся источником ревности? Отнюдь нет! Если мужчина любит женщину, если она ему дорога, он может переступить через многое! В конце концов соитие мужчины и женщины, в сущности, есть просто физиологически необходимый для деторождения процесс. В языческие времена – он не был столь интимным, каким его сделало христианство. Язычники относились к соитию также естественно и обыденно, как к спариванию животных. Да что там языческая старина. Всего сто лет назад в любой крестьянской семье половая близость супругов не проходила потаённо. Все мало-мальски подросшие дети могли видеть и прекрасно понимали, чем занимаются в постели их родители – папка покрывает мамку, чтобы родился ещё один братик, или сестрёнка, точно также: как бычок покрывает коровку, чтобы коровка принесла телёночка, и чтобы у коровки было молочко; как хрячок покрывает свинку, чтобы у свиноматки появились поросятки; как жеребчик – кобылку, чтобы кобылка ожеребилась жеребёночком. Это я всё к тому, Эдуард, что тебе следует отринуть глупую ревность и отнестись философски к идее Виктории – сознательно пойти на связь с мужчиной – оплодотворителем. Родит она здоровенького сына – её и твоего наследника; и слава Богу! Вот такое моё мнение, сынок, но решать тебе! И знай: я приму, как мать, любое твоё решение и понесу свой материнский крест до конца.

Дарья Алексеевна, державшаяся на протяжение всего долгого вразумляющего монолога уверенно и ровно, на последней завершающей фразе расчувствовалась и не сумела удержать слёз, покатившихся вдруг по щекам, покрытым заметной уже сеточкой морщин, а Эдуард приблизился на своей коляске вплотную к матери и, уткнувшись лицом в её подрагивающие лежащие на коленях руки, стал их многократно целовать, отрываясь от тёплых дорогих ладоней лишь для того, чтобы, подняв голову навстречу материнскому ласковому взору, сказать ей самое главное.

– Мама, родная, спасибо тебе за твои мудрые слова. Я всё услышал и всё для себя понял. Прости меня за мою слабость. Я люблю тебя, мамочка!

Назавтра рано утром, тепло попрощавшись с престарелыми родителями, Эдуард Николаевич уехал к себе домой, к жене, которая обязательно родит ему замечательного сына.

***

После первого «радужного» свидания Род Муромский очень хотел продолжения отношений с Викторией, хотя в её записочке, обнаруженной на телефонном столике, никаких конкретных предложений с её стороны на сей счёт не содержалось. Родославу почему – то казалось, что ждать счастливой встречи ему не придётся слишком долго. Более того – у него было предчувствие, что Вика вскоре даст о себе знать; и действительно предчувствие его не обмануло. Вика позвонила через пять дней. Когда раздался вечерний звонок Род чуть ли не бегом бросился к телефону и не снял – сорвал трубку.

– Алло, я слушаю.

– Здравствуй Родослав! Узнал?

– Спрашиваешь, конечно узнал! Привет Вика. Ты даже не представляешь, как я рад тебя слышать.

– В таком случае, может быть, ты будешь рад и увидеть меня?

– Вика, последние пять дней я так сильно не желал ничего, как новой встречи с тобой. И, если ты не против, давай, как в прошлый раз, сначала в «Радугу», а потом…

– Нет! – Перебила его желанная женщина – Я предпочла бы приехать сразу к тебе, если не возражаешь.

– Ну, что ты такое говоришь? Как я могу возражать? Давай я тебя где-нибудь встречу.

– Это лишнее. Я уже, практически, в пути. Впрочем, будет хорошо, если ты меня встретишь у подъезда минут через сорок.

– Договорились!

Род положил трубку. Всё его существо наполнилось щемящим чувством в предвкушении близкой сладкой встречи, мысль о которой рождала безбрежные эротические фантазии. Каждая оставшаяся до свидания минута тянулась необычайно медленно, очень неохотно уступая очередь следующей. Так и не выждав нужного времени, Муромский, выйдя из квартиры, не стал дожидаться лифта, а побежал по лестнице. Разумеется, у подъезда Вики ещё не было. Стоять на одном месте Род не любил, поэтому единственное, чем он сейчас мог заняться – так это ходить туда – сюда, заложив руку за руку на груди. Виктория, на удивление, оказалась точна. Узнав её по изящной фигурке и грациозной походке, он стремительно пошел ей навстречу с не сходящей с лица белозубой улыбкой. Подойдя же вплотную, взял её в охапку и попытался поцеловать в губы; но Вика ловко увернулась и с наигранной укоризной сказала:

– Родослав, держите себя в руках! Не устраивайте такую явную публичную демонстрацию чувств! Лучше скажите: как здоровье мамы.

– Мамы? С мамой всё в порядке! Она, кстати, вернулась из дома отдыха.

– Так она дома?

– Да дома, но тебе совершенно не о чём беспокоиться. Она будет очень рада с тобой познакомиться. У неё, видишь ли, главная мечта – это женить меня и дождаться внуков. Поэтому в любой девушке, которые у меня иногда гостят, видит мою потенциальную жену и с полным пониманием относится к моим постельным утехам.

Между тем любовники вошли в знакомый Вике подъезд; и через минуту оказались в лифте, где немедля кинулись друг – другу в объятья, но, в отличие от прошлого раза, инициатива в ласках была в руках у Виктории. Своей шаловливой ладошкой она сначала будто бы невзначай, словно бы случайно прошлась по выпуклости в зоне брючного гульфика. Затем, нащупав на нём замочек молнии, решительно сдвинула его в крайнее нижнее положение, и, не разъединяя сомкнутых в поцелуе губ, вознаградила свои тонкие чуткие пальчики возможностью ощутить сжимающими и тянущими движениями налитую энергией желания твёрдую упругость «гордого упрямца». Вика проделывала всё это с «гордым упрямцем» так страстно, что у Рода возникло лёгкое опасение за целостность его молодого сильного тела. Но, лифт замедлил скорость вертикального перемещения, предупреждая о скорой остановке на десятом этаже; и до того, как двери лифта открылись, она успела завершить своё баловство и привести в первоначальное положение расстёгнутую молнию.

Подойдя к входной двери своей квартиры, и обнаружив отсутствие в кармане ключа, Муромскому пришлось нажать на кнопку звонка. Вскоре за дверью послышались шаги и через мгновение дверное полотно отворилось, и на пороге любовников встретила хозяйка квартиры.

– Вот, ма познакомься – это Виктория.

– Здравствуйте, голубушка! Меня зовут Мария Васильевна.

– Очень приятно! Добрый вечер, Мария Васильевна!

Тут возникла непродолжительная заминка, на протяжении которой две женщины – молодая и пожилая с нескрываемым любопытством глядели друг на друга.

– Ну, что же мы стоим, – наконец устранила заминку пожилая – проходите, не стесняйтесь, будьте как дома.

Мама Рода Муромского, очень хорошо знавшая, что будет происходить дальше, проследовала в свою комнату и, закрывшись, уже старалась не попадаться на глаза молодым людям, которые без промедления уединились в спальне Родослава.

После телефонного звонка Вики, готовясь к долгожданному свиданию, Муромский закрыл окно в своей спальне темными шторами, а из источников электрического света включил только один из двух торшеров с темными же абажурами, стоявшими у изголовья с двух сторон его широкой кровати, с таким расчётом, чтобы в полумраке спальни всё же можно было разглядеть то, что видеть хотелось.

Войдя в комнату любви, Вика сразу направилась к кровати, и, освобождаясь от одежды, сбрасывая её прямо на пол, повернула голову назад в сторону Рода, стоявшего с горящим взглядом на месте, а через мгновение, улыбаясь, произнесла отчётливым шепотом: «Ну, что же ты застыл? Раздевайся!» Пока он медлил, пожирая глазами восхитительное тело, она, уже совершенно нагая, присела на край постели, затем откинулась, и подтянув ноги, приняла позу отдыхающей Венеры, которая выигрышно подчеркивала прелесть переходов линий груди к глубокой впадине талии и дальше к круто возвышающейся над ней округлой выпуклости таза и потом – к плавному очертанию великолепных бёдер гимнастки – художницы. Возлежавшая богиней на ложе Виктория, ожидая предстоящий мужской стриптиз, не отрывала взгляда от атлетической фигуры Рода, а тот, к некоторому её разочарованию, к самой кульминации процесса разоблачения, вероятно испытывая неожиданно обнаружившее себя смущение от вида своей восставшей плоти, повернулся к Вике спиной. Спина, впрочем, тоже производила сильное впечатление развитыми мышцами треугольного борцовского торса. Смущение же понудило его обернуть свои бёдра одним из двух полотенец, висевших на спинке кровати; и только после этого он, наконец, снова предстал перед Викторией лицом, но не бросился тут же в объятия соблазнительницы.

– Знаешь, я должен извиниться перед тобой… Прошлый раз я был просто не в себе и не думал о возможных нежелательных последствиях для тебя. Но сегодня мы будем предусмотрительны. – С этими словами Род открыл ящичек прикроватной тумбочки и вытащил несколько импортных презервативов, игриво шелестя зажатыми в пальцах красивыми пакетиками. Однако, Вика одновременно покачала отрицательно головой, указательным пальчиком, и произнесла с категорической интонацией: «Не надо!»

– Ты уверена? – Спросил несколько удивлённо Родослав.

– Да! И я тебе скажу почему. Потому, что я очень хочу родить от тебя ребёнка.

Виктория заметила на лице любовника гримасу, выражавшую крайнее удивление с примесью испуга.

– И обещаю – тебя это обстоятельство никак не коснётся! Ребёнок будет только моим и моего мужа. Просто считай, что ты мне его подаришь. Ну, ладно, хватит болтать! Иди ко мне! – Вика сдёрнула с Родослава полотенце и они, как и в первый раз, безоглядно предались безумству страсти, в которой воплощались в реальность все эротические фантазии Муромского.

…Утомлённые и удовлетворённые Виктория Гессер и Родослав Муромский лежали на постели. Они не спали. В окно ещё не заглянул рассветный луч; торшеру, освещавшему ложе телесной любви, было тоже позволено отдохнуть – поэтому в спальне царствовали темнота и тишина, нарушаемая, однако, очень тихой почти шепотной беседой молодых людей.

– Вика, а почему ты так категорично заявила, что ребёнок будет твоим и твоего мужа. Мне кажется, да что там кажется – уверен, что я люблю тебя! Разведись ты со своим доктором наук; и мы поженимся!

– Не говори так. Эдуарда я по – настоящему, искренне любила и он по-прежнему мне дорог. Нет, Род, я могу оставаться только твоей любовницей, а мужа я не брошу никогда. Наверное, какой-нибудь моралист мою связь с тобой счёл бы подлой. Пусть так, но и в подлости могут быть свои пределы. На этом давай тему наших с тобой перспектив закроем, а я хочу с тобой поговорить совсем – совсем о другом. Ты даже не представляешь о чём!

– Интересно! И о чём же?

– Помнишь, после первой нашей с тобой ночи, проведённой в этой спальне, я проснулась раньше тебя. Ты спал, безмятежно – как младенец! Одеяло валялось на полу. Уже было очень светло, и я не могла отказать себе в удовольствии смотреть и даже, будет точнее сказать, не смотреть – а рассматривать во всех деталях твоё нагое тело. И знаешь, что произвело на меня самое сильное впечатление? Можешь не отвечать. Так вот: это не спортивные пропорции, хотя они бесспорно хороши и даже не твои гениталии, именно о которых ты, как я догадываюсь, в первую очередь и не без основания, подумал, мысленно отвечая на мой риторический вопрос. Нет, Род! Я пришла просто в восхищение от твоей кожи. Разглядев её, практически, всю полностью, а мне в те минуты очень повезло, когда ты вдруг повернулся во сне на живот, я была поражена тем, что не обнаружила на кожном покрове ни одной родинки, ни одного пигментного пятнышка. Для меня, как генетика, такой удивительный факт может быть признаком исключительного генетического здоровья человека. И ты знаешь, моё предположение, можно считать, полностью подтвердилось уже полученными результатами проведённых исследований взятых у тебя образцов биоматериалов. Твоя наследственность, Род – уникальна! В наше время подобная наследственность может встретиться не чаще, чем у одного человека из десяти миллионов. Твои гены – это драгоценность для человечества вообще и, в частности, для нашего народа, у которого, как и многих других цивилизованных народов, сейчас наблюдаются явные признаки вырождения. Ты даже не представляешь насколько часто рождаются дети с наследственными заболеваниями, несовместимыми с жизнью, но гораздо больше тех, кто, несмотря на множество генетических отклонений от нормы, доживают, благодаря достижениям науки и медицины, до зрелого возраста и оставляют больное потомство, усугубляя тем самым проблему ухудшения генофонда населения. И этот негативный процесс неизбежно будет продолжаться потому, что в человеческом обществе перестал действовать закон естественного отбора, который в природе носит глобальный характер. Вплоть до новейшей истории закон естественного отбора распространялся в том числе и на человека.

Давай вспомним, что, практически, до начала двадцатого века не было такого понятия, как регулирование рождаемости. Людям даже не приходило в голову предохраняться от нежелательной беременности. Женщины рожали ровно столько раз, сколько им Бог уготовил: по пять, восемь, десять, а то и больше детей. Но, в условиях недоступности педиатрической помощи для абсолютного большинства людей, закон естественного отбора работал. Слабые, больные дети умирали, а выживали только сильные; и, таким образом, от поколения к поколению в генофонде воспроизводилась и множилась здоровая наследственность. Точно также действует отбор среди животных. Хищники выедают старых, больных и слабых и тем самым оздоравливают популяцию травоядных, а если по каким – либо причинам хищники исчезают, то и стада травоядных начинают хиреть.

Пойми, если пагубному явлению в человеческом социуме ничего не противопоставить – вырождение неотвратимо! Вопрос времени. Поэтому я уверена, что миссия таких, как ты уникальных представителей человеческого рода, Родослав… Слушай, а имя – то у тебя какое интересное символическое. Прямо удивительно! И как это я раньше не обращала внимания? Да… Так вот продолжаю: я уверена – миссия таких, как ты состоит в генетическом донорстве. Наследственность таких, как ты, мужчин должна достаться по – возможности большему числу потомков. И тебе, Род, необходимо посвятить себя этой актуальной задаче. Чтобы не отягощать свою совесть ты не должен связывать себя узами семьи и супружества, ибо твоя, повторяю, уникальная наследственность дарована тебе Богом, или Природой, что в сущности одно и тоже, не для того, чтобы использовать её заурядно. Нет! Ты должен стать о-пло-до-тво-ри-те-лем! Именно в этом твоё предназначение, твоя жертвенная миссия.

– Почему же жертвенная? – с интонацией искреннего недоумения спросил он.

– Не всё так просто, Родослав. Не думай, что у меня нет никаких сомнений. Определённые сомнения конечно же есть! Я допускаю возможность ошибочности моих научных и этических воззрений – жизнь покажет, но на сегодняшний момент ход моих мыслей мне представляется верным. Поэтому слушай дальше:

При определённых условиях ты, в качестве оплодотворителя, смог бы стать биологическим отцом двух – двух с половиной тысяч генетически здоровых детей, которые в свою очередь передали бы твои гены последующим поколениям, вследствие чего появилась бы встречная позитивная тенденция, противостоящая вырождению. Это именно то, о чём я хотела с тобой поговорить.

Закончив свой пафосный призыв к исполнению миссии оплодотворителя, Вика поняла, что интеллектуальное напряжение враг сексуальности, которая в протяжении длинной речи постепенно покинула кровеносные сосуды молодой хозяйки и затаилась в своём логове: где – то в глубинах хромосом. Пока Род молча «переваривал» всё услышанное от Виктории, она оделась, подошла к окну и, отодвинув штору, впустила в комнату новорождённое утро.

***

Вика уехала очень рано, попросив Муромского не провожать её. Родослав отправился на работу часом позже. Сегодня ему предстояло дежурство на ЦГЭС. «Надеюсь, будет время хорошенько обдумать идею Виктории насчёт особого моего предназначения» – снова всплыла в его памяти её лекция о вырождении народа.

Дежурство выдалось на редкость спокойным. Оперативных телефонных переговоров об отключениях и переключениях питающих высоковольтных электролиний было совсем не много. В служебном помещении оперативного дежурного злектростанции кроме инженера Муромского никого больше не было и ничто не мешало ему поразмышлять над перспективами своей дальнейшей личной жизни, как бы мысленно беседуя с самим собой: «Ну, как, Род, ты готов стать оплодотворителем? Как сказать? С одной стороны женщин очень люблю, на физические кондиции грех жаловаться – завожусь с пол оборота: от нежного прикосновения; от ласковых женских слов, произносимых шепотом; от волос, источающих ароматы духов; от томного взгляда; от груди, выступающей из декольте и от задних прелестей, обтянутых юбочкой в облипку, и ещё от многого чего. И стойкости моего «гордого упрямца» позавидывал бы оловянный солдатик. Почему бы и ни стать оплодотворителем. А с другой стороны: одно дело быть любителем и совсем другое -профессионалом! Тут уж, как говориться: «Взялся за гуж – не говори, что не дюж». Профессионал не может сказать: «Что – то не возбуждаете вы меня, мадам. Пардон, мол и будьте здоровы!» И это только одна сторона вопроса – так сказать, физиологическая, но есть же ещё и другие стороны – практическая, например. Что – то я себе плохо представляю, как это практически может происходить? Ну не развешивать же всюду объявления: «Молодой мужчина со здоровой наследственностью оплодотворит любую желающую женщину за умеренную плату». А что делать, если родившие от меня женщины будут потом претендовать на алименты? И вообще не будет ли в подобной миссии противозаконного содержания. В общем так: оплодотворителем я стать, в принципе, мог бы, но в настоящий момент к этому не готов! Вот так Вике надо и сказать.»

Вскоре такая возможность Муромскому представилась. Виктория Леонидовна практиковала в рамках работы над своей докторской диссертацией индивидуальные беседы у себя в кабинете с подопытными участниками исследований. На таких встречах она знакомила каждого участника с полученными персональными результатами, разумеется, в той мере, в какой она считала целесообразным, и давала те, или иные рекомендации, если таковые могли положительно скорректировать негативные тенденции в функционировании организма, обусловленные дефектами наследственности. На таком вот персональном собеседовании Родослав изложил Виктории все свои сомнения.

– Я услышала тебя, Род. Всё, о чём ты сказал, на самом деле очень важно. И вот как мы поступим: во – первых я сведу тебя с одним моим знакомым адвокатом, которая…

– Прости, адвокат женщина?

– Да, а тебя что – то смущает?

– Нет, нет! Это я так что – то. Продолжай пожалуйста.

– Ну, так вот этот адвокат, её зовут Ида, Ида Рубик, собаку съела на бракоразводных делах с имущественными спорами, алиментными претензиями и тому подобными вещами. Что же касается информации о твоих особых услугах, то, естественно, ни к каким письменным объявлениям мы прибегать не будем! Думаю, нам с большой пользой послужит «сарафанное радио». Не слышал о таком?

– Признаться не приходилось.

– А это такой способ распространения информации, когда одна женщина доверительно «из уст в уши» передаёт что – то важное другим женщинам, а те следующим. Поэтому эффект быстрого оповещения у такого радио просто потрясающий!

Обязанность первоисточника я возьму на себя. В кругу моих подруг и знакомых есть женщины: одинокие и даже замужние, для которых перспектива родить здорового ребёночка почти несбыточная мечта. Давай условимся, что, если в трубке своего домашнего телефона ты услышишь голос незнакомки, которая произнесёт кодовые слова: звоню вам по рекомендации Вики Стародубцевой – это моя девичья фамилия, звонящая твоя потенциальная клиентка – реципиентка. Ну, а дальше назначай ей свидание. Крайне важно для твоего реноме оплодотворителя, чтобы твои дебютные связи были безотказными во всех смыслах на протяжении первых девяти-десяти месяцев, то есть до первых благополучно разрешившихся родов. Поэтому в этот период, со своей стороны, буду воздерживаться от соответствующих предложений в адрес женщин с сомнительной внешней привлекательностью.

Первые свидания, Родослав, по сути сугубо деловые. Помимо необходимого личного знакомства на них ты будешь посвящать реципиенток в различные обязательные условия, при которых альянс может состояться. В частности, вероятно, некоторые подобные условия станут тебе ясны после консультации с Идой Рубик. Я же советую тебе предупреждать этих женщин о необходимости получения справки об отсутствии у них венерических заболеваний и СПИД. Аналогичными справками я регулярно буду обеспечивать и тебя.

Ну, основные моменты мы обговорили; и сомнения твои, кажется, рассеялись.

– Да, вполне.

– Хорошо! А насчёт юриста я тебе сообщу, как только договорюсь с Идой. Всё, Род, извини! Сегодня у меня ещё много дел.

–Ухожу, ухожу. Приятно было тебя увидеть. Всегда буду ждать неформальной встречи и сорву все свои планы и встречи ради свидания с тобой, Вика. Обожаю тебя! – Род попытался стоявшую рядом Вику притянуть к себе в объятья, но она решительно воспротивилась.

– Не сходи с ума, Муромский! Ты же у меня в служебном кабинете, а не в своей спальне! Всё, всё – уходи, пожалуйста. Номер твоего телефона я не забыла; и у тебя ещё будет возможность делом подтверждать пылкость своих чувств. Удачи, оплодотворитель! – Виктория открыла дверь и Роду Муромскому ничего более не оставалось, как выйти из кабинета кандидата биологических наук Гессер В.Л. в коридор, вымолвив лишь: «Всего наилучшего, Виктория Леонидовна!»

***

Ида Марковна Рубик – однокласница и подруга Виктории Стародубцевой, также, как и подруга, увлечённо занимавшаяся спортом, но, в отличие от неё, вынужденная из – за травмы, бросить своё любимое фигурное катание, сосредоточила все свои силы на изучении юриспруденции, мечтая когда – ни будь, но лучше раньше, чем позже, стать знаменитым адвокатом, беря за образец для подражания своих кумиров из времён царской России – Кони Анатолия Фёдоровича и Урусова Александра Ивановича.

Защитив университетский диплом юриста, она получила место в городской коллегии адвокатов и, на удивление её опытных коллег, сумела проявить свои яркие таланты с первых судебных процессов, весьма умело выстраивая защиту своих доверителей; и если не получалось полностью выиграть дело с оправданием подсудимого, то существенно облегчить грозившее ему наказание удавалось легко. Однако, неожиданно для многих, Ида Марковна отказалась от участия в уголовных процессах и переключилась на гражданское судопроизводство, где также вскоре приобрела значительный авторитет.

С неподдельным интересом она выслушала свою давнюю подругу Вику Стародубцеву о её серьёзной тревоге за состояние генофонда народа; о той роли, которую могут сыграть в деле приостановления процесса вырождения, редчайшие представители мужского пола с уникальной эталонной наследственностью, как у Родослава Муромского, и о препятствиях на этом пути. Вполне проникнувшись заботами и тревогами молодого учёного – генетика, адвокат поспешила заверить подругу в том, что конечно же с удовольствием окажет юридическую помощь потенциальному оплодотворителю.

***

Родослав пришел домой поздно. После сегодняшней долгой изнурительной тренировки сильно тянуло в сон, но, заслышав трель телефона, в надежде услышать голос Вики, мгновенно избавился от навязчивой дрёмы, сорвал с аппарата трубку и бодро, даже бодрее, чем следовало не произнёс – отрапортовал: «Муромский у телефона. Слушаю вас.» Надежда его сбылась. Телефонный микрофон донёс до его обострённого слуха волнующий тембр Виктории.

– Ну, здравствуй, Муромский!

– Привет, Вика! Хочешь увидеться?

– Нет, Род, я звоню сейчас по делу. Завтра в восемнадцать ноль – ноль Ида Рубик будет тебя ждать на лавочке в сквере напротив здания НИИГиГ. Она очень хороший юрист и для тебя крайне полезна. Всё, до скорого и привет маме. – В трубке зазвучали гудки…

***

В знакомом Роду сквере в назначенный час было почти безлюдно. Лишь у самого фонтана стояла детская прогулочная коляска с годовалым на вид, но, по всей видимости, ещё не умевшим ходить, малышом. Рядом с коляской переминался с ноги на ногу, судя по всему, его папа, то и дело поглядывая, должно быть, на старшего сыночка, всё норовившего перелезть через низкую стенку фонтанного бассейна в воду к журчащим струям. На одной из лавочек сидела молодая женщина маленького роста, с непропорционально большой грудью, густыми рыжими очень курчавыми, забранными в пучок на затылке, волосами и с явным интересом смотрела в сторону появившегося в сквере Родослава. Поскольку ему было назначено деловое свидание; и принимая во внимание то обстоятельство, что кроме этой рыженькой в сквере никого больше из слабого пола не наблюдалось, Муромский смело подошел к ней и вступил в контакт.

– Добрый вечер! Простите, вас зовут Ида?

– Вы правильно догадались, Родослав. Здравствуйте! Да я Ида Марковна Рубик. Присаживайтесь, пожалуйста. А как вас величать по отчеству?

– Вообще Иванович, только я предпочитаю, чтобы ко мне обращались просто по имени.

– Нет уж увольте, Родослав Иванович! У меня такие правила работы с моими доверителями: никогда не переходить на «ты» и взаимное обращение исключительно по имени – отчеству. – Муромский сразу же обратил внимание на своеобразную манеру говорить у подруги Виктории – энергично, напористо, с уверенностью в правоте каждого своего слова.

– Хорошо, я всё понял.

– Тогда к делу. И знаете, что – давайте совместим приятное с полезным. Сегодня совершенно чудесный вечер, поэтому предлагаю побеседовать под неторопливый шаг прогулки, очень способствующий размышлениям. Пойдёмте.

Когда собеседники встали, Родослав воочию убедился в малом росте адвоката, однако миниатюрной посчитать её было никак нельзя. Мешали этому: и выдающаяся грудь, и развитые мышцы ног, и плотная сильная фигурка в целом.

– Меня Вика довольно обстоятельно ввела в курс своей новаторской социальной идеи и о ваших, Родослав Иванович, сомнениях поведала достаточно подробно; и я должна сказать: вы в своих сомнениях правы в том смысле, что здесь действительно нужна будет юридическая страховка на всякий возможный случай. Само по себе такое социальное явление, как услуги по оплодотворению наша отечественная юриспруденция не знает и не описывает. Думаю, абсолютная, с точки зрения гражданских правоотношений, новизна такого явления и сможет нам помочь найти адекватные юридические формулы. Интересно, что в западноевропейском праве признаётся и достаточно часто используется такая социально – юридическая норма, как «Брачный контракт», в котором прописываются любые вопросы семейно – супружеских отношений, включая даже интимные. В этой связи, Родослав Иванович, мне видится возможность подвести под ваш с Викторией проект беспрецедентную правовую основу в форме контракта на оплодотворение, как частной суженной формы брачного контракта. Как мне представляется, в нём должны найти отражение условие осознанной и полной добровольности контрактантов, а также отказ от каких бы то ни было прав в отношении друг – друга, вытекающих из факта рождения ребёнка. Знаете, мы вот, что с вами сделаем: я подготовлю «рыбу» контракта…

– Простите, Ида Марковна, что вы подготовите?

– «Рыбу». Ну, это когда в проекте какого – либо документа излагаются только принципиально важные, сущностные, содержательные положения. Так вот – подготовлю «рыбу» контракта и потом мы его с вами обсудим при очередной личной встрече. Договорились?

– Да, конечно, Ида Марковна. Большое вам спасибо!

– Не стоит благодарностей, Родослав Иванович. Я вам должна признаться, что данная тема мне самой очень интересна с профессиональной точки зрения. Всего доброго!

– До свидания. Приятно было с вами познакомиться, Ида Марковна.

Глава 4. Дебют

В последнее субботнее октябрьское утро Роду Муромскому никуда торопиться было не надо. По этой не часто случавшейся весьма приятной причине он мог себе позволить вставать с постели не по требовательному звонку будильника, а ровно тогда, когда захочется самому. Сегодня он почувствовал, что сполна отдал должное сну, когда стрелки часов уже показывали без малого одиннадцать. Несколько расслабленным, но с хорошим душевным настроем, накинув домашний халат, Муромский, как всегда в подобных случаях, побрёл на кухню, где позвякивала столовыми приборами Мария Васильевна. Подойдя к матери, слегка её приобнял и, молча чмокнув в щёку, направился в ванную принять душ, почистить зубы, побриться и приготовиться, таким образом, к завтраку, на который Мария Васильевна уже приготовила любимые Родославом гречишные блины, а пока сын будет кушать блины, мама поджарит ему всегда желанную яичницу – глазунью из трёх яиц со шкварками из свежего сала.

Получив гастрономическое наслаждение, Род, продолжая сибаритствовать, с удобством устроился в кресле у телефонного столика с намерением неспешно почитать свежую прессу. Однако, погрузиться в новостную полосу популярной газеты не получилось – подал свой тренькающий голосок телефонный аппарат. Муромский приложил трубку к уху и услышал:

– Здравствуйте, пригласите к телефону Родослава, пожалуйста.

– Добрый день. Я Родослав. Слушаю вас.

– Очень рада. Меня зовут Надя, Надя Смарагдова. Звоню вам по рекомендации Вики Стародубцевой.

Услышав придуманные Викторией кодовые слова, Муромский вдруг почувствовал сильное волнение, подозрительно похожее на лёгкую панику, случавшуюся с ним разве что в студенческие годы перед экзаменом с почти катастрофически огромными лакунами в конспектах лекций по злополучному предмету.

– Алло, Родослав, вы поняли меня? Я от Вики Стародубцевой!

Откашлявшись и поправив перехваченные волнением связки, Род, наконец, смог продолжить телефонное общение.

– Кх, простите! Да – да, я всё понял. Что ж, если вы не возражаете, давайте с вами встретимся сегодня через два часа у фонтана в сквере на улице Фонвизина.

– У меня нет возражений.

– Тогда до встречи, Надя.


***

В ставшем традиционным для Муромского месте встреч в этот раз было безлюдно. Фонтану с порожним бассейном, с выглядывавшими из – под припорошенной пожухлыми листьями гравийной засыпки трубами, густо покрытыми пятнами ржавчины, оставалось только вспоминать весёлые летние деньки, наполненные журчащим шумом серебряных струй и смехом счастливой ребятни. Любившие заглядывать сюда с детьми молодые родители, а также бабушки с внуками, видимо, предпочли в пасмурный холодноватый день, обещающий осенний затяжной дождик, иное более приятное времяпрепровождение.

Родослав поправил шарф, поднял воротник короткого модного драпового пальто и присел на знакомую лавочку. Через несколько минут он заметил шедшую по центральной дорожке в направлении фонтана стройную женщину, в которой не трудно было предположить Надю Смарагдову, у которой, в свою очередь, тоже не было сомнений в отношение мужчины, в одиночестве пребывающего в пустынном сквере. Она подошла к нему, протянула руку в перчатке из тонкой чёрной кожи.

– Здравствуйте, Родослав! Как вы, наверное, догадывайтесь, я и есть звонившая вам два часа назад Надя.

Род немедленно поднялся и слегка пожал протянутую узкую ладошку.

– Здравствуйте, Надя. Присесть на лавочку не предлагаю. Сегодня довольно свежо. Давайте для начала лучше немного прогуляемся, а потом есть предложение посидеть в каком ни будь кафе. Идёт?

– Очень хорошо. Идёт!

Молодые люди медленно пошли в сторону центра города. Муромский держал руки, по своей неинтеллигентной привычке, в карманах, Надежда – перед грудью, старательно прикрывая её лацканами красивого скорее всего сшитого в ателье пальто из буклированой ткани тёмно – бордового цвета. Муромский уже успел разглядеть как незаурядно красива его спутница, а женского счастья почему – то не случилось. Какое – то время они шли молча, пока первой снова ни заговорила Надя.

– Мне кажется, Родослав, я должна объяснить вам почему я приняла такое решение.

– Я думаю – вы ничего такого не должны.

– Нет, нет! Всё – таки знакомство наше совершенно особого свойства. Про вас мне всё важное известно от Вики Гессер; поэтому мне следует рассказать о себе. Мне тридцать два года. Я долго не могла выйти замуж. Парадокс в том, что для многих парней препятствием к знакомству была, скажу без ложной скромности, моя красота. Одни из них, занижая собственную самооценку, считали, что у них нет шансов обнаружить взаимность, другие думали, что за такой яркой внешностью не может не скрываться стервозный характер, третьих останавливала убеждённость в том, что любая красотка – это потенциальная шлюха. Кстати говоря, среди тех, кто так и не сумел обзавестись семьёй гораздо больше женщин с ярким обликом, нежели таких, какие ничем особенным не примечательны. Не замечали?

– Да в общем – то нет.

– Ну, что вы, это же очевидно. Посмотришь на иных – ничего, кажется, из себя интересного не представляют, а всё у них в порядке: муж, семья, дети, живут часто материально скромно, но дружно, весело. Так вот: мне уже было двадцать шесть – встретила я одного мужчину. Показалось, что этот человек и сможет составить мне женское счастье. Поженились. Не прошло и трёх месяцев стал мой избранник прикладываться к бутылочке – сначала изредка, потом всё чаще, а дальше вообще, практически, я его трезвым уже не видела. Естественно развелась. Хвалила себя за то, что хватило ума не забеременеть от него. Тешила себя мнением о больших шансах на вторичное замужество без ребёнка. Позже поняла – это полная ерунда! Если женщину любят, то ребёнок не может помешать. И вот итог: к моим тридцати двум ни второго мужа, ни ребёнка. Решила стать матерью – одиночкой, а вскоре позвонила Вика… Ну, вот собственно я всё рассказала.

– Что ж, Наденька, всё понятно. А вот и кафе. Давайте зайдём и за столиком продолжим разговор.

В кафе Родослав заказал по чашке капучино и, по желанию Нади, шоколадные пирожные.

– Скажите, Надя, а Вика вас не предупреждала, что наши совершенно особого свойства, как вы выразились, отношения нужно будет зафиксировать в особом же договоре?

– Да, я знаю об этом с её слов в общих чертах.

– Тогда вот прочтите этот контракт. И если вы согласны со всеми пунктами, впишите свои фамилию, имя, отчество, номер и серию паспорта и распишитесь там в конце.

Надя бегло пробежала глазами по тексту контракта на оплодотворение и, устремив на Муромского синеокий взор, в котором трудно было найти смущение, спокойно произнесла: «Я согласна.»

– Нет, Наденька, вы внимательно почитайте ещё раз. Я хочу, чтобы вы вникли в смысл каждого пункта для полного, с вашей стороны, понимания.

Надежда вторично, и на этот раз действительно медленно, вдумчиво вчитывалась в содержание контракта, но на её лице по – прежнему ничего не отражалось, кроме разве что едва заметного удивления.

– У меня нет никаких возражений, Родослав. У вас найдётся ручка?

– Да, конечно, вот возьмите.

Контрактант Смарагдова вписала в специально предусмотренные в тексте контракта пустоты свои личные данные и расписалась внизу последней страницы, проставив рядом с подписью дату.

– Извините, Надя, но надо подписать второй экземпляр, чтобы контракт был и у вас, и у меня.

– Да, конечно, всё правильно! Сейчас, вот – пожалуйста.

В то время, пока Надя занималась бумажками, Муромский смотрел на неё и думал о нелепости происходящего диалога. Вместо естественных в такой ситуации комплиментов ему приходилось прибегать к канцелярскому бездушному языку. Род осознавал, что в нём уже начало прорастать чувство человеческого расположения к этой красивой, слабой, пытающейся бороться с тоскливым одиночеством, женщине. Вполне вероятно, думал он, что рождающаяся в его душе приязнь вызовет ответные волны симпатии и в её сердце. От этого предстоящая интимная близость между ними только может получить естественный мотив – и это не плохо, но она же – человеческая предрасположенность неизбежно окажется причиной душевной травмы при завершении контрактных отношений. Родослав начинал смутно догадываться почему Виктория назвала миссию оплодотворителя жертвенной.

– Спасибо. Ну, что, Наденька, тогда получайте медсправки и приглашайте в гости.

– Да, разумеется. Спасибо вам за кофе с пирожным.

– Ну, что вы, пустяки… Вас проводить до дома?

– Нет, не нужно. Спасибо. Хочу вам сказать: мне было приятно убедиться в том, что отцом моего ребёнка будет мужчина не только со здоровой наследственностью, но и с интересной внешностью. Всего доброго!

– До свидания!

***

За то время, пока контрактант – роженица Смарагдова Надежда ходила по медицинским кабинетам, готовя необходимые справки о своём здоровье, Муромский ещё дважды после телефонных кодовых слов назначал деловые свидания звонившим женщинам, но только одна из них оказалась, на взгляд Рода, внешне привлекательна. Обе они на первых личных встречах с ним рассказывали о себе. Главным же и общим в этих коротких исповедях было иносказательное признание в женской материнской неудовлетворённости. Удивительным образом в сердце Родослава находилось место для человеческого сочувствия этим до того незнакомым женщинам. Всех их ему было жаль, и, предлагая каждой подписать контракт на оплодотворение, он уже чувствовал, что сможет для них стать не только генетическим донором, но и дать им хотя бы немного своей мужской нежности.

Так шли день за днём, и где – то через десять дней после первой деловой встречи Муромского пригласила в гости Надя. Собираясь к ней, он поначалу решил по случаю своего первого визита купить букет цветов, но, подумав, отверг эту идею, как излишнюю. Чувствуя своё особенное расположение к Наде, Род поставил себе задачу не допускать ненужную романтизацию отношений: и с ней, и со всеми другими контрактантками в будущем. «Коль скоро оплодотворитель не должен иметь свою семью, – вспоминая утверждение Виктории, рассуждал Родослав – то, и в характере его отношений с контрактантками должна доминировать сугубая физиологичность при минимально необходимой человечности. Иначе просто никакого сердца не хватит. В идеале контрактные свидания, наверное, должны были бы проходить вообще – бессловесно, как спаривание у животных, но если – это не полная чушь, то тогда – это просто абсолютно не возможная вещь между людьми именно потому, что нормальные люди – не животные. Ведь влечение конкретного мужчины к конкретной женщине проистекает из сложного сочетания слепого инстинкта и её образа, воспринимаемого через визуальное впечатление, но в определённой, а иногда в значительной, части в результате воображения о объекте сексуального желания. Вероятно, лишь у насильника, в силу тех, или иных психических расстройств, во всю мощь работает исключительно животный инстинкт, не терпящий вмешательства какой бы то ни было, свойственной здоровым людям, избирательности. Вот ему – насильнику, поэтому никакие слова, кроме слов угроз, действительно не требуются. Ладно, без цветов обойдёмся, но человеком надо оставаться всегда.»

***

Родослав нажал на кнопку дверного звонка. Дверь открылась, и перед ним предстал лысый мужичок неопределённого возраста в майке, с трудом прикрывающей большой живот; в спортивных штанах, называемых в народе «трениками», с вытянутыми в коленях лоснящимися от долгой службы хозяину штанинами и в домашних тапочках с замятыми задниками на босу ногу.

– Вам кого? – неприветливо спросил лысый.

– Добрый вечер! Надежда Смарагдова здесь проживает?

– К Надьке один длинный, один короткий. На стене же написано! Читать что ли не умеешь? – услышал Род вместо простого короткого ответа возмущённую тираду лысого, который, повернувшись веснусчатой спиной к не званному гостю, скрылся за одной из внутренних дверей. Стало понятно: Надя занимала эту квартиру вместе с соседями.

Муромский непроизвольно стал внимательно присматриваться к стене и обнаружил несколько ниже кнопки карандашную надпись некрупными печатными буквами на масляной краске панели, из которой следовало, что один длинный звонок предназначался супр. Кузиным, а длинный с коротким – Н. Смарагдовой. Он было вновь потянулся к звонку, но услышал знакомый голос.

– Здравствуйте, Родослав, проходите.

Из своей комнаты выглядывала Надя. Род переступил порог, и, закрыв за собой квартирную дверь, прошел в её жилище. Надежда встретила его в красивом длинном из искусственного шелка домашнем халатике, затянутом на талии узким пояском.

– Добрый вечер! Где у вас можно снять пальто? А, вижу.

Пока он, не торопясь, снимал верхнюю одежду, успел разглядеть, что под халатиком хозяйки никак не угадывались контуры нижнего белья, что несомненно говорило об его отсутствии. Естественное умозаключение о таком провоцирующем нюансе вызвало мгновенный и мощный прилив желания.

– Может вы хотите есть? У меняприготовлено жаркое из телятины.

– Благодарю вас. Я не голоден.

– Ну, что же. Тогда присядьте в это кресло. Ах, да, забыла самое главное! Одну минуточку.

Надя, повернувшись к гостю спиной, сделала с обворожительной грацией несколько шагов в сторону румынского полированного трельяжа, эротично склонилась, обозначив контуры талии переходящей в округлости зада, взяла с низкой трельяжной тумбочки, заставленной баночками и флакончиками с косметикой, несколько бумажек и, повернувшись лицом к званому гостю, сделала несколько шагов, приближаясь к нему и протягивая предназначенные для Рода медицинские справки.

– Вот посмотрите, я совершенно здорова!

– Так это же прекрасно, Надя!

– Может быть немного вина?

– Ни в коем случае! Вы разве забыли, что по контракту мы должны воздерживаться от употребления алкоголя. Ведь вам нужен здоровый ребёнок?

С этим, в сущности, риторическим вопросом Муромский поднялся с кресла и стоя совсем рядом, алчно глядел на женщину с высоты своего роста сверху вниз в её устремлённые на него синие с поволокой глаза.

– Да, конечно! Мне очень нужен здоровый красивый умный наследник. – прошептала в ответ она.

Родослав решительно, но нежно привлёк её к себе, обнял, поцеловал в губы и, сказав: «Пойдёмте», повёл к уже застеленной большой тахте в дальнем углу комнаты, правой рукой придерживая за талию, а левой расстёгивая пуговички на своей белой рубашке и брючный ремень на модных тёмно – синих джинсах…

***

Закончив смену на подстанции, Муромский подумал о том, что после почти бессонной ночи, которую он провёл с Надей Смарагдовой, добросовестно исполняя свои обязанности по контракту, сегодняшний свободный вечер случился очень кстати. К его удовольствию, не надо было ехать на тренировку в «Витязь», деловые свидания не назначены. Поэтому самым правильным могло стать решение о неторопливой часовой прогулке пешком до дома, а дома по – раньше лечь в постель, чтобы хорошенько выспаться.

Нарочито замедленным шагом Род двигался по знакомой до мелочей улице, с удовольствием вдыхая бодрящий чуть прихваченный первым морозцем воздух. За поворотом справа по ходу ему бросилась в глаза яркая вывеска вновь открывшегося после ремонта магазина канцтоваров «КАНЦЕЛЯРСКИЕ ТОВАРЫ НА ВСЕ СЛУЧАИ ЖИЗНИ». Любопытства ради решил заглянуть. Открытая им дверь из толстого узорчатого стекла отреагировала на поворот полотна приятным уху перезвоном. Родослав медленно прошелся по полупустому залу вдоль заполненных всякой канцелярской всячиной прилавков, остановился у одного из них, задумался и решил купить: три отличные импортные папки-скоросшивателя фирмы «Korona» с прочными твёрдыми крышками и удобным надёжным замком из нержавеющей стали; дырокол и маленькую пачку фломастеров. Придя домой, все эти приобретения он сложил в своей комнате на письменном столе.

Перед тем, как лечь спать, он присел за стол с ожидавшими хозяина канцтоварами, положил два скоросшивателя в самый нижний ящик. В верхней части крышки оставшегося третьего скоросшивателя одним из фломастеров с яркой насыщенной красной пастой сделал надпись: «КОНТРАКТЫ НА ОПЛОДОТВОРЕНИЕ» и ниже четыре цифры, обозначающие год, и дефис. Затем отыскал в лежащей на столе стопке газет и журналов подписанный Надеждой Смарагдовой контракт на оплодотворение и поместил его под замок скоросшивателя, пробив дыроколом аккуратные отверстия. Посидел с минуту в задумчивости, вспоминая последнюю ночь, глядя на первый лист контракта, и произнёс вслух, обращаясь к самому себе: «Ну, что, с почином вас, Родослав Иванович!»

***

Второе контрактное свидание Муромскому назначила Виолетта Полянская – длинноволосая блондинка, щедро наделённая природой женскими прелестями впечатляющих размеров, никак при этом не уродующими её фигуру в целом, а лишь придающими облику Виолетты замечательное своеобразие кустодиевских красавиц. Виолетта была замужем за Евгением Полянским – ведущим конструктором радиоэлектронного оборудования на одном из секретных предприятий, имевших отношение к космическим программам; и с материальной точки зрения у них обстояло всё превосходно: собственная трёхкомнатная кооперативная квартира, дача, автомобиль – последняя модель «жигулей». Евгений, безмерно обожавший жену, был заботливым и верным однолюбом. Казалось бы – живи Виолетта и радуйся. Но, как часто говорила мама Родослава – Мария Васильевна: «В каждом дому по кому, а то и по два!». Вот и в семье Полянских не сложилась безмятежная идиллия: Виолетта рожала дважды – в первый раз родилась мёртвой девочка, во второй – беременность благополучно завершилась родами внешне вполне нормального мальчика, но впоследствии обнаруживавшего выраженные признаки дебилизма. Лечение не давало никаких положительных результатов. Болезнь продолжала прогрессировать; и несчастные, измученные родители согласились с предложением медиков поместить неизлечимо больного сына в специальный приют. Позже выяснилось, что виной всему стал случай, произошедший с мужем вскоре после их свадьбы. В лаборатории, где он тогда работал случилась авария и ряд сотрудников подвергся радиоактивному облучению мощностью от тридцати до пятидесяти рентген. У большинства облучённых никаких видимых последствий не проявилось вообще, лишь у некоторых, среди которых оказался и Евгений, возникли лёгкие функциональные расстройства, выразившиеся в головокружении, тошноте и дрожании пальцев. Поскольку, слава Богу, обошлось без жертв, руководство предприятия, в ведении которого находилась лаборатория, не стало информировать вышестоящие инстанции о досадной аварии. Всем пострадавшим предоставили дополнительный отпуск и бесплатные путёвки в министерский санаторий. На этом дело об аварии было закрыто, но молодым супругам Полянским ещё только предстояло узнать о страшном влиянии гамма – облучения на их общее потомство.

Встречу Виолетта назначила Муромскому у входа в гостиницу «Юбилейная», торжественно открытую три года назад в день празднования пятисотлетнего юбилея города, потому и получившую своё название. Родослав на условленное место подошел вовремя. Виолетта естественным для женщин образом опаздывала. Однако, опоздание оказалось совсем не продолжительным. Полянская подъехала к гостинице на такси и, сразу же узнав в стоящем поодаль одиноком человеке Муромского, помахала ему рукой. Род, будучи по своей внутренней сути женским угодником, счёл для себя невозможным продолжать стоять, дожидаясь, когда клиентка сама подойдёт к нему. Он поспешно, но с достоинством спустился вниз по гранитной лестнице к павильону остановки общественного транспорта, где и вышла из такси Виолетта и первым поприветствовал даму.

– Добрый вечер!

– Привет, Род! – по – приятельски ответила Виолетта.

– Догадываюсь, вы не случайно назначило место встречи здесь. Видимо вы хотите, чтобы наши контрактные свидания проходили в гостинице. Боюсь, однако, нас с вами ждёт фиаско. По нашим законам в один номер мужчину и женщину, не состоящим в законном браке поселять не разрешается.

– Не беспокойся, Род! Деньги всё решают! К тому же дежурным администратором работает моя давняя приятельница. Ты паспорт то не забыл?

– Да, паспорт то при мне…

– Ну, тогда «Тореадор смелее в бой»

Виолетта подхватила Родослава под ручку и уверенно потянула его к входу в гостиницу.

…Номер оказался небольшим, но вполне комфортным: с туалетом; душевой кабиной с большим умывальником под огромным зеркалом; с журнальным столиком между двух кресел; с отечественным телевизором и импортным стереофоническим проигрывателем; с двуспальной кроватью на красно – коричневом ковре – паласе по всему полу; изголовье кровати украшали две бра с регуляторами силы света.

– Ну, как тебе здесь? – Спросила Виолетта тоном, отражавшим её полную уверенность в сильном впечатлении у Муромского от их комнаты свиданий.

– Не дурно, не дурно. – Ответил Род, к некоторому разочарованию дамы, не обнаруживая особенного восхищения.

– Ладно притворяться! Вижу тебе очень понравилось. Вот в этом гнёздышке и будут всегда проходить наши свидания. Я заказала ужин в номер без вина, не обессудь уж, но это согласно контракту.

– Знаете, Виолетта, даже если бы такого пункта в контракте не было, ничего бы в этом смысле не поменялось. Я спортсмен и дорожу своим здоровьем, поэтому вообще не употребляю алкоголь.

– Что ж, и правильно делаешь! А сейчас, пока ждём ужин, я предлагаю разуться и потанцевать.

Не сомневаясь в согласии контрактанта – любовника, Виолетта подошла, колыша аппетитными формами, к проигрывателю; выбрала из лежащей рядом стопки красочных конвертов с записями, главным образом, иностранных звёзд популярной музыки ту пластинку, какую она посчитала соответствующей случаю. По пространству гостиничного номера поплыл завораживающий голос Френка Синатры в романтичной «Strangers in the night».

Кустодиевская красавица, даже без каблуков, лишь немногим уступающая Родославу ростом, встала перед ним, завела свои руки ему за спину и, прижавшись к нему всем своим горячим телом, повела – понудила его к плавным покачиваниям с очень медленным поворотом на месте. Свободные руки Родослава, совершенно естественно, расположились на линии талии партнёрши, но она, не удовлетворившись не уместной здесь и сейчас скромностью Муромского, освободив его на миг от своего объятия, решительно сдвинула кисти партнёра ещё ниже таким образом, что его пальцы могли сполна оценить роскошный объём её задних прелестей.

Френк Синатра своим серебряным проникновенным тембром продолжал своё лирическое повествование, а Родослав Муромский в тантрическом танце с Виолеттой, обрёл полную уверенность в том, что будет разнузданно, с неуёмным желанием ублажать эту пышнотелую женщину, обильно орошая своим эталонным семенем её детородное лоно, которое обязательно произведёт на свет здорового потомка…

***

Свой дебют в миссии, предписанной ему, по словам Виктории Гессер, самой природой, начинающий оплодотворитель Муромский пока ещё не мог считать успешно состоявшимся. Ведь ему предстояла символически важное третье контрактное свидание с двадцатипятилетней Антониной. Таких, как она, вопреки известному французскому утверждению о том, что не красивых женщин не бывает, за глаза, обычно, называют дурнушками. И на первой деловой встрече, по причине очевидной на первый же взгляд неказистости претендентки на контракт, у Рода закрадывалось сомнение насчёт наличия хотя бы минимально необходимого сексуального интереса к этой женщине – девушке. Трудно сказать, как бы он вышел из такой щекотливой ситуации, если бы уже не знал о Тоне достаточно много из рассказа самой Вики.

Тоня была дочерью её двоюродного дядюшки. Дядя – колоритный типаж со своеобразным грубоватым, но для мужчины вполне подходящим обликом, народивший двоих сыновей, походивших внешностью на свою миловидную мать, и единственную дочь – Антонину с лицом будто скопированным с отцовского, чем в детстве своём немало забавляла своего папу. Однако, по мере взросления, и по мере того, как папины характерные черты проявляли себя всё отчётливее, у родителей лишь росли жалость к дочке и беспокойство за её женскую незавидную будущность. Тоня же, не обделённая умом и взрослой рассудительностью девочка, не могла, конечно, не признавать своей не привлекательной внешности. У всех её подруг – сверстниц уже в старших классах школы появились ухажеры. У некоторых ухаживания перетекли в серьёзные отношения и в ранние счастливые браки, у других – первые симпатии оказывались незрелыми и сменялись новыми более, или менее удачными знакомствами; и только Тоня была лишена всякого внимания со стороны сильного пола. Шли год за годом; а она так и оставалась ни разу не целованной девственницей. Иногда поздними вечерами, когда все домочадцы уже спали, она запиралась изнутри в своей комнате, раздевалась до полной наготы и вставала перед большим зеркалом в дверце платяного шкафа, которое отражало её в своей таинственной глубине в полный рост, и долго пристрастно пристально рассматривала себя в разных позициях тела, то приближая совсем близко к стеклу зеркала своё лицо, то снова отдаляясь от его холодной поверхности. Она смотрела на свою наготу и в её голову неизменно приходила мысль о том, что природа должно быть решила провести на ней странный и жестокий эксперимент. Тело для Тони было слеплено по образцу античных граций с безукоризненными плавными очертаниями и гармоничными классическими пропорциями Афродиты, но лицо при этом оказалось если и не совсем уродливо, но очень далеко от эталонов женской красоты: прежде всего бросался в глаза большой клювообразный нос; раздражал маленький рот с очень тонкими почти отсутствующими губами, открывающими в улыбке мелкие мышиные зубки, над чересчур узким подбородком; дополняли безрадостную картину крупные слишком светлые узко посаженные глаза и несоразмерно высокий всегда лоснящийся лоб. На одном из последних сеансов общения со своим отражением в зеркале Антонине вдруг показалось, что отражение сначала, скорчив из непривлекательной физиономии отвратительную рожу, показало ей язык, а потом будто бы вовсе отвернулось внутрь зеркала. На девушку это произвело сильнейшее психологическое воздействие, усугубившее и без того уже дававший о себе знать комплекс неполноценности, сформировавшийся на почве длительного женского одиночества. Малоразговорчивая до того, после этого случая она стала совершенно замкнутым, погруженным в себя человеком. Родители, безусловно, догадывались о причинах пугающих перемен в дочери, пытались, как могли, преодолеть её тоску, чем – то отвлечь от душевных печалей, но тщетно. Однажды Тоня, решив уйти из жизни, напилась снотворного… Но, врачам удалось несчастную девушку спасти. Потом с ней долго работал психотерапевт, от которого, собственно, и стали известны деликатные подробности её общения с зеркалом, рассказанные Антониной доктору в состоянии гипноза. Психика девушки, по мнению психотерапевта, в тот момент находилась в пограничном состоянии на почве самовнушенного комплекса неполноценности. Единственным средством избегнуть развития нервно – психической патологии могло стать если не замужество, то хотя бы рождение ребёнка. Только материнство могло стать фактором, исцеляющим Тонину душу.

Понятно поэтому, что Виктория не осталась безразличной к страданиям своей троюродной сестры. Но, к предложению заключить контракт на оплодотворение, и сама Антонина и её родители отнеслись поначалу не так, как, с определённым основанием, ожидала от них Вика, то есть не так, как относиться утопающий к брошенному ему спасательному кругу. Напротив – перспектива воспользоваться услугой оплодотворителя породила у родственников полное смятение и растерянность; и кандидату биологических наук пришлось мобилизовать все свои способности, чтобы убедить их в своей правоте, находя убедительные резоны:

– Ладно с Антониной я потом отдельно поговорю, а сейчас вас попробую убедить. Ну, дорогие мои, дядя Миша, тётя Лида, вы сами то посудите здраво. Роды для Тонечки совершенно необходимы. Так? Так! Без мужчины для этого не обойтись! Соблазнить подходящего мужика, сами понимаете, шансов у сестры, практически, никаких. На что же в таких обстоятельствах оставалось бы всем вам надеется – только на случайную связь: не известно когда; не известно с кем; не известно в каких, а скорее всего в каких – ни будь отвратительных условиях. Да, пока это произойдёт, если вообще произойдёт, Тонька действительно может умом тронуться. Обделённая вниманием мужчин, женщина в тоске одиночества даже пьяного мерзкого насильника способна воспринять как подарок судьбы. Хорошо, пусть случится чудо, и скажем через год принесёт не известно от кого ваша дочка в подоле, извините меня за это выражение. Сможете вы быть уверенными в том, что ребёнок вырастит нормальным и здоровым? Молчите? И правильно! Никто в таком случае ни Тоне, ни вам ничего гарантировать не сможет, и даже наоборот – с очень большой степенью вероятности будет о себе заявлять куча наследственных заболеваний у внука, или внучки. А вот я могу вам гарантировать, что оплодотворитель обладает исключительным редчайшим здоровьем. Тётя Лида, дядя Миша, поймите – я же лично изучала его наследственность. Она просто безупречна. И я бы, на вашем месте, Богу бы молилась, чтобы Муромский согласился подписать контракт на оплодотворение, после личного знакомства с сестрой.

***

Контрактные свидания с Тоней должны были проходить в собственном доме её родителей на самой городской окраине. По предварительной договорённости с будущей роженицей Антониной ровно в восемь часов вечера Муромский открыл калитку в усадьбу по известному ему адресу, прошел по выложенной красным кирпичом садовой дорожке, поднялся по деревянным ступенькам крыльца в пристроенную к дому большую обрешеченную веранду с арочным входным проёмом. С другой стороны веранды находилась входная дверь. Не обнаружив звонка, Родослав постучал и сразу услышал: «Входите! Не заперто!» Род открыл дверь и вошел в весьма большую комнату, которой по своему расположению полагалось быть прихожей, однако, судя по многим другим признакам, кроме того, что комната была прихожей с вешалками для верхней одежды и полками для обуви, по – совместительству служила хозяевам ещё и кухней со всеми приличествующими всякой уважающей себя кухне причиндалами, где, как часто происходит и в городских квартирах, как правило, кушали, за исключением застолий, устраиваемых по особым случаям. Вот и сейчас за обеденным столом сидел хозяин – видимо отец Тони, а у газовой плиты хлопотала, догадался Род, мама контрактантки.

– Здравствуйте! Я Муромский.

Объясняя вечерний визит незнакомого человека, Родослав посчитал достаточным назвать только свою фамилию, поскольку со слов Антонины, во время их первой деловой встречи, он знал, что её родители в полной мере были осведомлены о причинах и целях предстоящих интимных свиданий их дочери с мужчиной по фамилии Муромский.

– А…, понятно! Здравствуйте! Очень рады вас видеть. Раздевайтесь, проходите, будьте, как дома. – Ласково и несколько взволнованно ответила на приветствие гостя хозяйка.

– Скажите, Тоня, надеюсь, дома?

– Да дома, дома. Где ж ей быть? Ждёт она вас в своей комнате.

– Может перекусить с дороги? Мать сажай гостя за стол. Рюмашку вот для сугреву, а? – Включился в разговор хозяин.

– Нет, спасибо. Не употребляю. Да и по контракту мне нельзя!

– А… Ну, да, ну, да. Тогда вот борща тарелочку, котлетки у нас домашние…

– Нет, не надо! Спасибо! Во всяком случае не сейчас. Тоня, ведь, ждёт. Проводите меня, пожалуйста, к ней.

– Ну, коли так, пойдёмте. – Откликнулась на пожелание Родослава Тонина мама и, пригласив жестом за собой, повела внутрь дома по неширокому коридору, исполняя обязанности экскурсовода.

– Вот здесь у нас туалет, здесь ванная и душ, тут наша с отцом спальня, вот в этих комнатах раньше сыновья наши жили, покуда ни разлетелись в дальние края. Теперь вот в них гостей принимаем, когда случаются. Там вот зал. Из зала можно выйти в сад. Хозяин у меня очень уж любит посидеть в саду на лавочке и покурить на роздыхе. Ну а это вот комната Тонечки нашей. Ну, ступайте уж к ней с Богом.

Муромский предупредительно постучал в дверь.

– Да, входите, входите уж. – Чуть подтолкнув в спину ожидаемого дочерью гостя сказала Тонина мать.

Оплодотворитель вошел. Комната Антонины, подсвеченная лишь настольной лампой, стоявшей на старинном комоде в глубине комнаты, показалась очень вытянутой пеналообразной конфигурации. Пеналообразность подчёркивалась длинной мебельной стенкой, почти полностью занимавшей одну из продольных стен. В дальнем конце комнаты, оформленном в виде алькова виднелась кровать, и в ней угадывался женский силуэт. Родослав приблизился к алькову и по мере того, как из полутьмы всё явственнее проступали детали мизансцены, менялось его самоощущение. Тоня полусидела в постели под одеялом, натянув его до своего подбородка, и заметно дрожала. К подвитым волосам шпильками была прикреплена тёмная вуалька, прикрывающая её лицо.

– Здравствуйте, Тоня! – Произнёс с тёплой искренностью Род, присаживаясь на край постели, как это часто делают, когда навещают лежачих больных.

– Справки там на комоде. – Вместо ответных приветственных слов сказала она.

– Хорошо, хорошо. Вы что так дрожите?

– Извините, Родослав, но я ничего не могу с собой поделать. Мне почему – то страшно.

– Не бойтесь и не волнуйтесь! Всё будет хорошо, Тонечка. Это не доставит вам боли, ну разве что совсем чуть – чуть.

Невольно беря на себя роль психотерапевта, Род говорил вкрадчиво, медленно снимая с себя одежду и постепенно обнажая своё молодое мускулистое тело, уже наполняющееся любовным жаром. Ласковые успокаивающие интонации его словесной терапии, однако, цели своей не достигали. Дрожь девушки только заметно усилилась, Тоня трепетала. Муромскому стало очевидно, что продолжением психологической терапии должна стать достаточно длительная нежная прелюдия. Приподняв край одеяла, он лёг рядом с контрактанткой, прильнул к её трепещущему телу и, нависнув головой над её прикрытым вуалькой лицом, стал нашептывать: «Успокойтесь, Тонечка, расслабьтесь. Я согрею вас.»

– Поцелуйте меня, пожалуйста. Меня ещё ни разу не целовал мужчина.

Родослав надолго припал своими горячими губами к выступающему из – под края вуальки маленькому лишь окаймлённому намёками розовых губ ротику не целованной девушки. Это был самый долгий в его сексуальной практике, но спокойный исцеляющий поцелуй. Он ещё продолжался, а Муромский почувствовал, как дрожь, овладевшая Тоней сначала умерила свою силу, и потом совсем исчезла. Род откинул одеяло и, окинув взглядом девичью наготу, не мог не восхититься античной безупречностью линий фигуры «дурнушки». Он стал покрывать поцелуями её груди, живот, лаская нежными прикосновениями пальцев упругие бёдра. Тоня, отзываясь на его ласки, не дрожала, а трепетно вздрагивала, тихо постанывая, в моменты прикосновения губ и рук Родослава к её коже. Когда тонкие пальчики Тони с острыми ноготками стали призывно вдавливаться в спину и плечи Муромского, он понял, что прелюдию можно завершать. Не делая пауз между поцелуями, он снова навис над лицом девственницы и снова повторил подготовительную мантру: «Не бойся, Тонечка, всё будет хорошо! Раздвинь свои прелестные ножки, и я войду в тебя.» Девушка послушно и доверчиво исполнила просьбу оплодотворителя, и он не суетливо спокойно принял удобную позу, как можно более упрощая для своего «гордого упрямца» достижение цели. Осторожно, но уверенно «упрямец» преодолел сопротивление стражницы девственности, всплакнувшей несколькими алыми каплями и погрузился в таинственные манящие глубины женского лона, вызревшего для восприятия долгожданного оплодотворяющего семени…

Далеко за полночь, почивавший со своей супругой в спальне, отец Антонины проснулся от стонов, доносившихся из комнаты их дочери. Он растолкал похрапывающую жену.

– Ты чего, отец? Тебе плохо что ль? – С недоумением и опаской спросила она мужа.

– Да, нет! Со мной всё в порядке. Ты лучше, Лидок, послушай вот музыку то.

– Какую ещё музыку? Спятил ты что ли?

– Да, я говорю послушай, как стонет Тонька то. Всё, мать! Стала теперь, слова Богу, наша девка бабой. А от такого бугая – Муромского, теперь, не сомневаюсь, и понесёт вскоре, а то кабы и ни двойню, как прабабка её Ефросинья. Та то всё больше двойнями рожала.

– Ладно, отец, что – то ты разговорился не ко времени. Спи давай уж. А племяннице твоей беспременно спасибо надо будет сказать за вразумленье.

***

– Доброе утро, Родик! Вставать пора. У меня уже и завтрак готов. Просыпайся. – Такими словами будила в это утро Мария Васильевна своего единственного сына.

Пока Родослав со свойственным ему волчьим аппетитом уплетал всё, что приготовила ему мама, Мария Васильевна, по своей многолетней привычке, сидела напротив и молча с удовлетворением наблюдала за процессом поглощения ненаглядным сыночком еды. Насытившись, и, сказав маме своё обычное: «Спасибо, ма! Всё было очень вкусно!», Род было направился по своим делам, но мама попросила его немного подождать.

– Сынок, ты не спеши уходить. Хотела я с тобой поговорить кое о чём.

– Ну, давай поговорим, ма. Слушаю тебя внимательно.

– Тебе, сын, через месяц двадцать шесть лет исполнится, двадцать седьмой пойдёт. Самое время семьёй обзаводиться. Ты жениться то собираешься?

– Само собой, ма! Вот как только найду подходящую кандидатуру, так сразу же и женюсь.

– Ой, что – то не вериться мне. Я заметила в последнее время к тебе и девушки в гости заглядывать перестали. Но, ведь, у тебя сейчас кто – то есть, да? Судя по всему, у вас серьёзные отношения. Ты же дома часто не ночуешь.

– Да, встречаюсь я с одной…

– И что? В жены не годится?

– Нет, для жены – в самый раз, но сноха из неё, ма, была бы никакая, – лукаво улыбаясь, ответил на прямой вопрос матери Родослав – поэтому и не вариант.

– Род, давай серьёзно. А отчего, скажи, Виктория больше к тебе не приезжает? Вот сердцем чувствую хорошей тебе женой могла бы стать, и мне очень понравилась. Чем тебе Вика то не устроила?

– Вот как раз Вика то меня всем устраивает, ма, как никакая другая. Ты не поверишь – я предлагал ей выйти за меня. Отказалась, как отрезала.

– Почему?

– Ну, во – первых потому, что она уже замужем.

– Эка невидаль – замужем. Дети есть?

Род молча покачал отрицательно головой.

– Тогда вообще нет проблемы. Если уж любите друг – друга, пусть разводится. В наше время – это обычное дело.

– Да, предлагал я ей развестись. Для неё развод совершенно неприемлем. У неё муж инвалид с парализованными ногами, и она его никогда не бросит. Сказала, что может только остаться моей любовницей. Вот так!

– Что ж, понятно! Очень жаль! Однако, недаром легла она мне на душу. Замечательный, всё – таки, она человечек. И всё это очень грустно, сыночек. Что – то мне подсказывает: видно не доживу я до внуков.

– Ну, что ты, ма, такое говоришь. Ты у меня ещё молодая и очаровательная женщина.

– Не льсти матери. Хотя, по правде говоря, мужчины на меня иногда всё ещё посматривают с интересом. Но, это к делу не относится! Кстати, надеюсь, у тебя то интерес к слабому полу не начинает угасать?

– Об этом не беспокойся! Пороху в пороховницах столько, что стрелять – не перестрелять!

***

Роды у Виктории проходили долго и мучительно. Но, в конце – концов, беременность разрешилась желанным сыночком пятидесяти шести сантиметров ростом и четырёх с половиной килограммов весом. Поздравляя роженицу с сыном – богатырём, акушеры, по стародавней роддомовской традиции, поднесли новорождённого причинным местом прямо к её лицу. Обессиленной же Вике достаточно было увидеть сквозь стоящую перед глазами зыбкую пелену маленькую забавно торчащую между ножек пипочку, чтобы, лишь беззвучно улыбнувшись, выразить свою радость, счастье и благодарность медикам. А вот на следующий после родов день, когда всем состоявшимся мамашам принесли их детишек на первое кормление, она стала внимательно не рассматривать даже, а визуально исследовать это чудо природы и, как про себя сформулировала кандидат биологических наук, феномен законов генетики и наследственности, испытывая ни с чем не сравнимые нежность и любовь к лежащему рядышком и посасывающему материнскую грудь маленькому человеческому тельцу. Уже первого обожающего взгляда оказалось достаточно, чтобы увидеть едва заметное углубление – будущую ямочку на подбородке сына, унаследованную от биологического отца.

За первенцем в роддом приехали все близкие: муж Эдуард на своей машине с родителями – Николаем Карловичем и Дарьей Алексеевной; на такси – папа Виктории Леонид Петрович, супруга же его – мама Вики принять участие в торжественной церемонии не смогла – приболела не ко времени. Въехав на большую затенённую старыми липами больничную территорию с вместительной автостоянкой, кортеж остановился у её края напротив высокого в семь ступеней роддомовского крыльца. Эдуард Николаевич, не отказавшись от помощи отца, быстрее обычного пересел в инвалидную коляску; взял и положил себе на колени букет цветов с коробкой шоколадных конфет, предусмотрительно переданные ему мамой; и вся компания переместилась к крыльцу, куда уже выходила улыбающаяся счастливая Вика в сопровождении миловидной медсестры с новорождённым наследником четы Гессер на руках. Николай Карлович со своим сватом Виктором Леонидовичем поднялись по ступеням на крыльцо, поздравили и поцеловали молодую маму и помогли, осторожно поддерживая под локти, спуститься с крыльца с драгоценным свёртком медсестре и Виктории. Здесь у его подножия Эдуард Николаевич тепло поблагодарил за сына супругу, вручил ей букет, принял себе на руки из рук молоденькой хорошенькой сестрички наследника в праздничном кружевном конверте. Затем передал ей коробку конфет и положил в накладной боковой карман белоснежного халатика, как было принято в таких случаях, трёхрублёвую бумажку. И вскоре два автомобиля с радостными пассажирами устремились в сторону загородного дома Гессеров в посёлке «Научный», где было решено торжественно отметить прибавление в семействе.

Над именем наследнику Виктория с Эдуардом голову ломали не долго. Удивительным образом им одновременно пришло на ум назвать сына Николаем, чему несказанно был рад дедушка Николай Карлович. Другой дедушка Леонид Петрович тоже одобрил выбранное молодыми родителями имя, вспомнив, что аж двоих прадедов Вики звали Николаями.

Малыш благополучно рос энергичным любознательным умненьким крепышом. Начавший сносно разговаривать в год с небольшим, к двум годам он уже полностью овладел родной речью, включая произношение трудных согласных. Наиболее употребительными в этот период у него стали вопросительные предложения, среди которых чаще других звучал вопрос, относящийся не только к окружающему предметному миру, но и к разнообразным явлениям природы: «Это что?», или «Что это?»; несколько реже родители слышали вопросы «Почему?» и «Зачем?» У Коленьки рано проявился интерес к рисованию. Удивительным при этом было то, что в отличие от абсолютного большинства детей, изображающих знакомые им реалии: дома, автомобили, животных, деревья, цветы, солнце и тому подобное, маленький Гессер предпочитал в своей живописи исключительно стиль абстракционизма с нагроможденьем самых разнообразных цветовых комбинаций, используя различные методы нанесения краски от мазков кисточкой и тычков кончиками пальцев до пятнания бумаги окрашенной ладошкой, а то и покрытия нужных, с его творческой точки зрения, мест на рисунке разноцветными кляксами прямо из стаканчиков с разведённой гуашью, либо акварелью. Каждому своему рисунку, а точнее сказать – живописному произведению он непременно придумывал название, которое собственноручно и писал на свободном месте листа печатными буквами, будучи уже способным: и читать, и писать. К пяти годам Коля бегло читал по – взрослому – одними глазами и прекрасно запоминал прочитанное, часто, практически, наизусть, если что – то ему особенно нравилось. В шесть лет родители обнаружили у сыночка интерес к занятиям спортом: он с большим увлечением занимался плаванием и с явным удовольствием посещал школу восточных единоборств, где тренеры заметили у мальчика незаурядные природные данные. Школьная программа Николеньке давалось очень легко; и его милое лицо из года в год смотрело озорным взглядом с «Доски почёта». При всех несомненных его талантах, ему совершенно не свойственны были капризность и эгоизм. Он обожал всех своих бабушек и дедушек и безмерно любил маму – Викторию Леонидовну и папу – Эдуарда Николаевича.

Глава 5. Десять лет спустя после дебюта.

Сегодня в календаре жизни Муромского был день, отмеченный красным праздничным цветом – сегодня вечером он ждал в гости Викторию Гессер, по – прежнему занимавшую в его сердце особенное место. Предвкушение свидания с ней было столь сладостно ожидаемым оттого, что свидания эти становились всё более редкими. Томительные длительные паузы между ними он склонен был объяснять отнюдь не охлаждением к нему Вики, а совершенно иным оправдывающим её обстоятельством – необходимостью всё больше свободного времени посвящать сыну Коленьке – единственному наследнику семьи Гессер, которому уже шел десятый год. Но, ведь известно: чем дольше разлука, тем желаннее свидание.

Десять лет минуло – ушло за горизонт жизни с первой судьбоносной для Муромского встречи с Викторией – этой роковой женщиной, не ставшей, вопреки его намерениям, любимой женой и, напротив, убедившей Родослава в его особом предназначении – быть оплодотворителем, отказавшись от создания собственной семьи. Сейчас, когда в папке с надписью: «КОНТРАКТЫ НА ОПЛОДОТВОРЕНИЕ», оказались подшитыми уже шестьсот девяносто контрактов, как бы итожа десятилетие специфической деятельности, Муромскому было о чём задуматься. Он уже давно понял, как морально не проста миссия оплодотворителя, легкомысленно казавшаяся поначалу неким непрерывным сексуальным приключением. Прежде всего нашло своё подтверждение его изначальное предположение о возможных душевных травмах, сопряженных с необходимым прекращением контрактных отношений после неизбежно возникающего человеческого сближения между ним и контрактантками. Правда, десять лет назад, размышляя о психологических особенностях контрактных отношений, он думал о негативных душевных последствиях для него лично, а сейчас, имея за плечами богатый практический опыт, Роду стало абсолютно ясно, что такие последствия возникали и у женщин, пусть не у всех, но у значительной их части, причем чем отчётливее проявлялась человечность с его стороны, тем глубже были женские переживания. Не удивительно поэтому, что завершение отношений по истечении срока действия контракта, или по достижении его цели – беременности роженицы, оказалось для Муромского делом существенно более сложным, чем исполнение обязанностей оплодотворителя. На протяжении этих десяти лет не редко возникали ситуации, когда, вступая в интимные отношения с Родославом по – необходимости, ради желанной беременности, через некоторое время контрактантка, в особенности если она была незамужней, начинала испытывать к нему искреннюю влюблённость. Апелляция к формальным условиям контракта в таких обстоятельствах результата не давала. Влюблённые женщины, надеясь на взаимность, подозрение в наличии которой они основывали на впечатляющей эректильной функции у партнёра, наивно принимаемой за неопровержимый признак страсти, признавались в любви, звонили и просили, даже умоляли о продолжении отношений. Муромскому приходилось использовать все свои интеллектуальные способности, чувственное красноречие, предельный такт и доброжелательность, чтобы убеждать влюблённых женщин в невозможности и ненужности того, на что они надеялись.

В известном смысле Муромского можно было бы считать однолюбом, поскольку на самом деле в его жизни была и пока ещё оставалась только одна единственная женщина, с которой он мог бы связать навсегда свою судьбу – это Виктория Гессер. Увы, но этого не хотела она. Более того, Родослав не мог не замечать, что после рождения сына, в их редких свиданиях с её стороны всё менее ощущалось душевное расположение к нему. Вызывало чувство досады даже не краткость встреч, а какая – то судорожная торопливость. Род уже и не мог припомнить, когда в последний раз Вика оставалась у него до утра. Кратковременные, на час – два не больше, визиты стали правилом. Вот и сегодня, едва переступив порог, она предупредила, что не на долго; и это означало только одно – любовью они должны были заняться без промедления. Её желание не медленного жадного совокупления провоцировало в нём сильнейшее возбуждение, чему отнюдь не мешало осознание того, что Виктории такие встречи с ним нужны были, вероятно, ради поддержания психической устойчивости, по – сути, только, как со здоровым самцом, исключительно для секса в его узком физиологическом смысле, а не ради общения хотя бы с примесью духовности, которой в её жизни было более чем достаточно. Именно по этой причине их короткая любовная пьеса проходила по однажды придуманному ею сценарию, где, практически отсутствовали слова, но детальнейшим образом были прописаны сценические движения партнёров: войдя на сцену, то бишь в спальню Родослава, любовники вставали напротив друг – друга и молча раздевались. Затем Вика: накладывала горку подушек перед одним из кресел; вставала коленями на подушки; прогнув спину, склонялась грудью к сиденью кресла и опиралась на него локтями. Такую позу она нашла для себя, как наиболее благоприятную, позволявшую стоящему на ногах Роду, с удобством производить мощные амплитудные фрикции, а ей максимально быстро получать несколько глубоких оргазмов. Викин сценарий не предусматривал использование мужской контрацепции; и на вопрос Муромского уж не хочет ли она родить от него второго ребёнка отвечала, загадочно улыбаясь, мол да хочет, поэтому он должен для этого очень стараться. Годы их грешной любовной связи шли своим чередом, но его старания не приводили к видимым признакам повторной беременности. Естественно такое странное обстоятельство не могло не вызвать искреннего недоумения у профессионального оплодотворителя. В конце – концов Виктории пришлось признаться в том, что на самом деле второй ребёнок ей категорически не нужен, и что свою жизнь она собирается посвятить безраздельно сыну Николеньке. Поэтому проблему контрацепции она решила радикально путём перевязки маточных труб.

И на этот раз в многолетней любовной пьесе никаких изменений не произошло. В полном соответствии со сценарием Муромский трудился усердно и безостановочно. Обладавший от природы выдающейся мужской силой, к своим тридцати пяти годам он обрёл новую особенность – продолжительность полового акта резко возросла. Настоящий мужчина только тогда получает подлинное удовлетворение от совокупления и основание для самодовольства, когда оставляет удовлетворённой женщину. Родослав мог быть доволен собой – ублажаемая им женщина, непрерывно стоная, испытала несколько оргазмов от первого скороспелого до последнего сладковымученного, сопровождаемого извержением его горячего семени и её уже даже не стонами, а звуками, напоминающими, не громкостью конечно – но тонами, родовые крики. Обессиленная Вика медленно и томно распрямила спину, встала с подушек и повернувшись лицом к Муромскому, произнесла: «Спасибо, ты, как всегда, молодец!». Потом коснулась губами его сомкнутого рта, накинула на себя валявшуюся на полу рубашку Родослава и отправилась принять душ. Вернувшись, оделась в своё и, сказав заведомо известные слова: «Ну, мне пора, Род. Всё было превосходно! До свидания, милый. Провожать меня не надо.», ушла. После поспешного прощания и ухода Виктории в ту свою главную жизнь, в которой отсутствовало то, что она получала, здесь, но было всё остальное, в сердце Муромского закралась грусть незваной гостью. «Эх грусть – тоска у меня в груди. Это только присказка – сказка впереди» – мысленно процитировал он песню Владимира Высоцкого.


***

Мария Васильевна Муромская пребывала в приподнятом настроении – и было отчего: гипертония не давала о себе знать уже на протяжении целого месяца; съездила в кои веки навестить свою старую подругу, с которой выпили по чуть – чуть и долго разговаривали по душам, вспоминая общее былое – счастливое и горестное; возвращаясь из гостей, с удовольствием прошлась от автобусной остановки до дома; погода баловала ласковым теплом. Вот и решила посидеть на лавочке у подъезда, благо она, на удивление, не оказалась, как всегда, оккупированной охочими до пересудов соседками, компанию которых она старалась избегать. Но, только успела Мария Васильевна присесть на нагретые за день деревянные лавочные планки, как распахнулась подъездная дверь, а из дома лёгкой походкой вышла Виктория, сразу же обратившая внимание на сидящую на лавочке пожилую женщину.

– Ой, Мария Васильевна, здравствуйте! Очень рада вас встретить!

– Здравствуй Вика! Мне тоже приятно тебя увидеть. Ты что же приезжала к Родику?

– Да, вот…

– А ты присядь. Знаю, ты, как всегда, торопишься. Ну, уж уважь меня старую – посиди со мной немного. Очень уж хочется с тобой поговорить.

– Ну, что вы, Мария Васильевна? Какая же вы старая? Годы, ведь, не возраст! Вы прекрасно выглядите. Мне бы хотелось так выглядеть в ваши годы.

– Ладно, не будем обо мне. Лучше скажи: почему ты так редко к нам заезжать то стала?

– Что делать, Мария Васильевна. Так жизнь складывается. Забот множество разных.

– Я понимаю. Жалко мне только Родослава. Не женится вот никак! Вообще то заводит себе, должно быть, каких – то – ночует то дома редко, а чтоб к себе привести, познакомить с матерью – так нет! А если спрошу: «Коли встретил хорошую женщину отчего не женишься?» «В снохи она не годится» – отвечает. Шутит конечно. Но, я – то сердцем материнским чувствую: тебя он по – прежнему любит, по тебе, милая моя, тоскует!

– Я знаю это, Мария Васильевна. Но брак между нами не возможен, и вам наверняка известно почему.

– Да уж, Викочка, конечно известно, и я тебя не сужу, помилуй Бог. Нет! Просто жалюсь я тебе. Видно не дождусь я внуков. Ладно! Скажи, как твой то сыночек?

– Всё хорошо, растёт, не болеет, учиться на отлично, спортом занимается.

– Ну, и слава Богу!

– Извините, Мария Васильевна, но мне действительно надо ехать по делам. Всего вам доброго! Не болейте!

Чмокнув маму Родослава в щёчку, Виктория поднялась с лавочки и энергично шагая быстро скрылась за углом дома.

***

Заместитель главного инженера ЦГЭС Родослав Иванович Муромский, исполняя обязанности своего шефа, отдыхавшего в очередной отпуск на «югах», подвёл итог совещания по вопросу реализации плана модернизации оборудования предприятия, поблагодарил всех за работу. Дождавшись, когда последний участник совещания покинул кабинет, достал из внутреннего кармана пиджака довольно толстую записную книжку и стал сосредоточенно перелистовать её страницы, тихонько проговаривая попутные мысли вслух: «Так, посмотрим. Сегодня у нас девятнадцатое августа. Вчера я встречался с Анной Свиридовой, шестнадцатого – с Руфиной Абель, пятнадцатого августа посетил Наилю Фаттахову. Что у нас на сегодня? Сегодня – только личное знакомство в кафе «Радуга» с Натальей Величко в девятнадцать ноль ноль. Хорошо! Посмотрим теперь планы. Так, двадцатого августа свободный день. Отлично, значит вечером дома – мама будет рада. А вот послезавтра последнее свидание с Эльвирой Васильевой, адвадцать второго – очередное с Наилёй. Ну, что? Всё понятно! Пора ехать в «Радугу».

***

Специальную толстую общую тетрадь без названия, которую можно было бы правильно и точно назвать «Дневник оплодотворителя», Род завёл через три месяца после успешного дебюта в качестве оплодотворителя, сообразив, что отсутствие подобного органайзера не позволит удерживать в памяти всю необходимую информацию, касающуюся его специфической деятельности, и чревато недопустимыми для профессионала всевозможными накладками, неприятными и даже унизительными для него и «рожениц» оговорками и вообще путаницей. В этой тетради в придуманной им таблице Муромский аккуратнейшим образом фиксировал всё, что могло помочь ему чётко исполнять свои обязанности по всем действующим контрактам. Учитывая срок их действия, актуальными зачастую оказывались учётные данные по десяти – двенадцати контрактам одновременно. В таблице предусматривались отдельные графы, где указывались: порядковый номер контракта; фамилия, имя, отчество «роженицы»; дата подписания контракта и дата завершения его срока действия; планируемая дата первого контрактного свидания с пометкой об исполнении; даты планируемых последующих свиданий; места свиданий и их адреса; контактные телефоны контрактанток. В графе, озаглавленной «Результативность», он делал отметки о положительном, или отрицательном результате исполнения своих обязательств, вписывая «Б/С», или «Б/Н», что означало соответственно: «Беременность состоялась» и «Беременность не состоялась». И тут надо сказать, что в учётных данных только по четырём контрактам из шестисот девяноста стояла пометка «Б/Н».

Вскоре стало понятно, что кроме большой общей тетради, в интересах его сексмиссии, ему столь же необходим ещё один всегда находящийся под рукой деловой аксессуар – небольшая незаметно размещаемая во внутреннем кармане пиджака записная книжка, где дублировались основные учётные данные и графики контрактных свиданий на ближайшие две недели.

***

Эльвира Васильева, подписавшая с Муромским контракт, который в архивной папке оплодотворителя значился под №689, узнала о нём от своей невестки*, а той, уже не понаслышке, было известно о Муромском от лучшей подруги, два года назад забеременевшей по контракту на оплодотворение, родившей здоровенькую дочку, и благодарившей судьбу, давшей ей такую возможность.

*Невестка – жена родного брата

Эльвира, дважды выходила замуж и оба раза неудачно! Казавшиеся ей поначалу нормальными парни, как под копирку, мужьями получались негодными, считавшими, что за свои мужские ласки жена обязана устраивать им рай на земле: кормить, поить, одевать, холить. Работать не любили и не желали. У одного лодыря с губ не сходила дурацкая поговорка: «Работа не волк – в лес не убежит!»; у второго – два других глупых присловья: «Пусть трактор работает – он железный!» и «От работы лошади дохнут!» Мало того – ещё и выпивали часто и без меры: один до умопомрачения, другой до беспамятства – вот и вся разница! Она хотела родить, но не решалась. В надежде, что каждый из них возьмётся за ум, откладывала своё материнство до лучших времён; и, прежде чем развестись, переделала кучу абортов, по нескольку раз «залетая» от каждого из них. На последнем врачи предупредили: предстоящая операция сопряжена для неё с большим риском утратить репродуктивную способность навсегда, и если она всё – таки хочет стать матерью, то от абортирования лучше отказаться. Эльвира не вняла увещеваниям докторов – настояла на своём…

Когда Эля в разговоре с невесткой услышала удивительную историю её лучшей подруги, никаких сомнений не было в том, что это указующий перст Божий для неё самой. Доверившись ей, она упросила невестку узнать у подруги: каким образом можно познакомиться с этим Муромским и подписать с ним такой же контракт на оплодотворение.

…Сегодня у Эльвиры в отеле «Приют странников» должно было состояться уже десятое по счёту и последнее контрактное свидание с Родославом. К месту будет упомянуть, что с некоторых пор Род предпочитал встречаться с контрактантками, по – возможности, в гостиницах, благо старые строгие порядки заселения в них радикально изменились, коммерциализировались и, наконец, перестали ханжески исполнять обязанности охранителей нравственности.

Эля замечательно готовила, поэтому ресторанным блюдам предпочитала свои собственные. К тому же ужин, в таком случае, стоил гораздо дешевле. Готовясь к свиданию с Родославом, она купила на рынке для жаркого собственного рецепта: хорошей парной говядины, зелень, помидоры, оливковое масло, луку зелёного и репчатого, сладкий перец, соус ткемали, минеральной воды и свежий лаваш; принесла всю эту провизию в номер, где, как, впрочем, и в других номерах, в расчёте на соответствующие пожелания постояльцев, был предусмотрен уголок для приготовления еды со всем минимально необходимым оборудованием.

Времени до начала свидания с Муромским оставалось ещё достаточно; и Эля, не торопясь, занялась стряпнёй. Под мерное постукивание ножа о разделочную доску она вспоминала свою контрактную историю. Ясно и во всех подробностях в её памяти всплывало первое интимное свидание с Родославом здесь в этой гостинице в другом, но точно таком же номере. Тогда она очень волновалась, несмотря на имевшийся не малый опыт сексуального общения с мужчинами, и понятно почему – её мужчины были мужьями, состоявшими в законном браке с Эльвирой, а предстояло совершенно иное: лечь в постель с едва знакомым человеком пусть даже согласно контракту. Из текста контракта следовало, что плата за интимную услугу Муромскому не предусматривалась, но вот кормить своего оплодотворителя в обязанности «роженицы» входило. Эля помнила, как она, в первый раз встретив его в номере «Приюта странников», предложила ему поужинать. Родослав не отказался, а даже напротив – поблагодарил и сказал мол покушает с большим удовольствием. На правах хозяйки она пригласила гостя к уже сервированному столу и как – то суетливо стала переносить готовое горячее угощение из кухонного угла. Стараясь скрыть волнение, накладывала ему в тарелку приготовленное мясо, но предательски подрагивающая в её руке ложка выдавала всё же силу волнения женщины. Муромский, разумеется, тогда сразу это заметил, улыбнулся и ровным успокаивающим голосом сказал: «Вы не волнуйтесь так, Эльвира. Дело то нам с вами предстоит простое, житейское, самое распространённое, можно утверждать, среди людей. Раздевайтесь и ложитесь под одеяло, а я поем не много и приду к вам.» Ещё Эля вспомнила, что двухмесячный срок действия контракта заканчивается через день; предстоящее свидание, конечно же, будет последним, а признаки беременности всё ещё не обнаруживались. Оставалось надеется, что очередные треклятые месячные через шесть дней всё – таки не заявятся во всей своей красе.

Ровно в семь часов вечера номерной звонок издал соловьиную трель. Эльвира открыла дверь; на пороге стоял Муромский.

– Здравствуйте, Эльвира!

– Добрый вечер, Родослав. Прошу прощения, я немного тут замешкалась с ужином, но пока вы примите душ, всё будет приготовлено.

– Да, вы не переживайте так из-за пустяков. Я и не очень голоден.

К десятилетнему юбилею исполнения миссии по оздоровлению последующих поколений людей у Муромского выработались несколько твёрдых правил, которым он следовал неуклонно. Первое из них, когда – то воспринятое от адвоката Иды Марковны Рубик, гласило: «Соблюдай дистанцию с контрактантками – не переходи в общении с ними на «ты»». Однако, в отличие от принципов Иды Марковны, требовавшей и от себя, и от своих клиентов обращения исключительно по имени – отчеству, он позволял себе нередко обращаться к «роженицам» только по имени, используя иногда, когда этого требовала ситуация, даже короткие уменьшительно – ласкательные формы имён. Второе правило требовало не потворствовать чревоугодию перед предстоящей телесной близостью. Идею о вреде переедания ему привил ещё в спортивной молодости легендарный Колядка Никита Кузьмич, внушавший подающим надежды спортсменам выстраданную им на борцовских аренах мысль: «Зарубите себе на носу, сынки – говорил он с убедительным напором – воин на поле брани, сиречь борец на ковёр, должен выходить полуголодным, чтобы ярость его духа не вытеснялась сытостью брюха.»

Род на собственном богатом опыте убедился насколько может быть вреден перегруженный желудок, когда вместо ожидаемого подъёма сексуального желания получаешь трудно преодолимую дрёму, случаи которой снижали самооценку, и, что ещё важнее, могли не самым благоприятным образом сказаться на его авторитете, как любовника, не знавшего осечек на данном поприще.

После освежающего душа Муромский конечно не мог остаться равнодушным к восхитительному аромату, источаемому кусками говядины, живописно уложенными на фаянсовом блюде в окружении разноцветного овощного рагу и зелени. Стол на свиданиях Эльвира сервировала всегда на одного человека. Неукоснительно и буквально следуя положениям контракта, она никогда не составляла за ужином компанию своему необычному гостю, что, надо сказать, было по душе Роду – ведь он с годами всё более убеждался в правильности его подхода к пониманию особенностей контрактных свиданий, состоящих, прежде всего, в необходимости минимизировать в их рамках неформальный компонент. Чем полнее ему удавалось избегнуть разнообразных человеческих сантиментов, тем меньше отягощалась его, как выяснил оплодотворитель в какой – то момент неожиданно для себя, его чрезмерно ранимая совесть в моменты неизбежного прекращения отношений, обусловленных контрактом.

Родослав присел за стол, поправив прежде на бёдрах полотенце, в котором он, по давней привычке, всегда выходил из душа. Из такого элемента контрактных свиданий получился психологически полезный для «рожениц» эротизирующий подготовительный момент. Таким естественным не навязчивым способом он предоставлял им, возможность, глядя на своё атлетическое безупречно сложенное с рельефной мускулатурой тело, убедиться в отличных перспективах зачать здорового ребёнка и способствовал усилению женского либидо.

Муромский оглядел лежащие на блюде благоухающие куски и положил на свою тарелку два, потом, подумав, вернул их на место, заменив эти два, каждый из которых был чуть меньше всех прочих, на один по – больше, но уступавший размерами двум вместе взятым первым, выбранным бездумным гастрономическим порывом. Кушал жаркое не спешно: отрезал маленькие мясные пластинки, отправлял их в рот и медленно тщательно пережевывал вместе с маленькими кусочками хлебного мякиша, которые он иногда отщипывал пальцами от свежеиспечённого лаваша, заедая веточками зелени и запивая время от времени глотком прохладной минералки. Такой способ утоления голода позволял в полной мере насладиться вкусом приготовленного блюда и быстрее почувствовать насыщение без вредного излишества в еде. Сделав завершающие трапезу и выполаскивающие рот два глотка воды, со словами: «Спасибо, Эля. Всё было очень вкусно!», Родослав решительным движением поднялся со стула, мысленно говоря себе: «Подкрепил силы – теперь иди и выполни должное.»

Как – то пять, или шесть лет назад Роду попались на глаза стихи неизвестного автора, напечатанные в одной из газет под рубрикой «Старорусская поэзия». С тех пор несколько строк этого неизвестного пиита стали девизом Муромского – оплодотворителя:

«…Отец благой!

Не возбрани,

Когда распашет дщери юной

Однажды пахарь удалой

Ея созревшую уж плоть

И семенем своим засеет.

Ведь, в срок она родит

Иль сына, или дочь

И сим, ведь, Жизнь(!) она продлит!»

Девиз Муромского стал одновременно его эротической мантрой, подобно искре зажигания в двигателе внутреннего сгорания запускавшей возбуждение. Произнося про себя слова девиза – мантры, он подошел к двуспальной деревянной гостиничной кровати, на краю которой, согласно повторяющейся из раза в раз церемонии, Эльвира сидела, прикрывая приподнятым выше груди одеялом обнаженное тело. Молча, гипнотически неподвижным взглядом глядя на «роженицу», Род стянул с бёдер полотенце и явил её взору готовый к нелёгкому труду «плуг пахаря». Эльвира, вздрогнув, охнула; отбросила одеяло в сторону и, призывно протянув к оплодотворителю руки, откинулась на спину поперёк постели. Родослав немедля последовал призыву и стал прилежно глубоко вспахивать плодоносное лоно под откровенные скрипы кровати, ни то осуждающей происходящее действо, ни то сочувственно участвующей в нём. Сегодня своему последнему контрактному свиданию он решил отдать всю ночь, что случалось в последние годы не слишком часто, и тем утешить Эльвиру, время прощания с которой неумолимо приближалось, а продлевать с ней отношения, несмотря на то, что, похоже, Эля будет пятой контрактанткой, которую Муромский не смог оплодотворить, в его планы не входило.

Жаркая посевная закончилась далеко после полуночи, когда утомлённая, но удовлетворённая рьяным усердием пахаря, Эля уснула, оказавшись по ту сторону яви в какой – то сказочной стране, где было светло и радостно, где она могла без устали куда – то бежать по зелёным цветущим холмам, испытывая неописуемый восторг от преодолеваемого без малейших усилий пространства, и даже летать словно птица, широко раскинув руки. Пробуждение же вернуло её в реальность – в гостиничный номер, в тоскливое одиночество с завершающимся сроком действия контракта на оплодотворение, с ушедшим из её жизни, очевидно, навсегда Родославом, унесшим вместе с собой надежду на беременность и рождение желанного ребёнка. Грустно! «Ну, что делать. Видно судьба моя такая! – как бы подводя черту под очередным этапом своей жизни, резюмировала Эльвира. – Надо жить дальше. Может быть моё счастье где – то впереди ждёт меня – дожидается.» Взбодрившись, отринув нахлынувшую меланхолию, Эля встала с постели, привела себя в порядок, вышла в гостиничный коридор и намеревалась уже закрыть ключом освободившийся номер, но в этот момент услышала, как там зазвенел телефон. Она вернулась, сняла с аппарата трубку и после своего «Слушаю» услышала голос Муромского.

– Алло, это Эльвира?

– Да, здравствуйте Родослав!

– Доброе утро, Эля! Вы меня извините. Я уехал не простившись, но вы так сладко спали. Будить вас я не счёл возможным, а ждать вашего пробуждения у меня не было времени.

– Ну, что вы Родослав – это же мелочи жизни, и извинений ваших не стоят.

– В таком случае, надеюсь, вы с лёгким сердцем отнесётесь к прекращению наших отношений. Ведь сегодня срок действия контракта истекает.

– Да я знаю, но, если не ошибаюсь, контракт ведь можно продлить по обоюдному согласию сторон. Поверьте, я бы не стала вам этого предлагать, если бы не одно принципиальное обстоятельство: беременности, по – видимому, у меня нет, а мне ребёнок очень нужен.

– Эля, вы не переживайте так, пожалуйста. Во – первых ваше предположение может оказаться ошибочным. Во – вторых, даже если оно всё же подтвердиться, то всё равно нельзя считать, что в этом смысле для вас всё потеряно. Просто вам надо будет обратиться к врачам. Не исключены, конечно, какие – то специфические проблемы с вашим женским здоровьем. Медики вам, наверняка, смогут помочь. Тогда вот и появится для вас смысл в новом аналогичном контракте, и то только в том случае, если вы не встретите достойного вас мужчину для собственной хорошей семьи, чего я вам искренне от всей души желаю.

– Спасибо вам, Родослав, за тёплые слова.

– Всего вам доброго, Эля! Уверен у вас ещё всё будет хорошо. Прощайте!

В трубке раздались короткие гудки. Эльвира, говорившая по телефону с Муромским стоя, продолжала стоять с прижатой к груди телефонной трубкой, а в уголках губ её миловидного лица скромно, будто чего – то стесняясь, показалась улыбка…

***

– Коля Гессер – мальчик для своих десяти лет вполне самостоятельный, приученный во многом обходиться без помощи и, тем более, чрезмерной опеки родителей, всё же обожал, когда изредка Виктория Леонидовна заезжала за ним в бассейн, или в школу единоборств, и устраивала после тренировок долгую совместную прогулку до дома, умышленно выбирая не самые короткие маршруты. На таких замечательных прогулках мама с сыном вели задушевные беседы на любые интересующие Колю темы. Сегодня вот тоже случилось такое очередное пешее путешествие по городским улицам и переулкам, а беседовали пешеходы о древнем Египте, фараонах и, конечно же, знаменитых пирамидах. Неторопливое повествование о Хеопсе и Тутанхамоне Виктории пришлось прервать, совершенно неожиданно для себя, узнав в идущей навстречу пожилой женщине Марию Васильевну – маму Родослава Муромского, с которой не так давно случайно увиделись, но тогда Вика искренне обрадовалась встрече, сейчас же её охватило нешуточное смущение.

– Виктория Леонидовна, здравствуйте! – тактично, из педагогических соображений на «вы», поприветствовала давно знакомую ей и близкую Родославу женщину Мария Васильевна и тут же перевела свой внимательный взгляд на маленького спутника Виктории, в котором естественно было предположить её сына Коленьку.

– Здравствуйте, Мария Васильевна! Рада снова вас увидеть.

– Взаимно, взаимно. – Продолжая неотрывно смотреть на мальчика, механически продолжила обмен церемониальными словами вежливости Мария Васильевна. Даже первого взгляда ей оказалось достаточно, чтобы разглядеть в нём поразительное сходство с её собственным сыном в том же возрасте.

– Подозреваю: это ваш сын Николай, Виктория Леонидовна?! Познакомьте меня, пожалуйста.

Преодолев несколько мгновений замешательства, вызванных такой, казалось бы, бесхитростной просьбой мамы Родослава, Вика, обращаясь к сыну, с заметным волнением вымолвила: «Познакомься, Коленька. Это мама… одного моего старого знакомого Мария Васильевна.»

– Здравствуйте! Я Коля. Как ваше здоровье, Мария Васильевна?

– Здравствуй, мой мальчик. – Снова взглянув на мать этого милого мальчика глазами, в которых угадывались слёзы, немало пожившая и повидавшая на своём веку женщина, после недолгого, но красноречивого молчания произнесла: «Хорошего замечательного сыночка растишь. Дай Бог тебе здоровья и всех благ. Прощай, Вика.»

Поклонившись Виктории чуть ли ни в пояс, Мария Васильевна продолжила свой одинокий путь.

Глава 6. Двадцать лет спустя после дебюта.

Человеку свойственно с годами меняться. Внешние возрастные изменения естественны и неизбежны. Часто внешность, постепенно меняясь, сохраняет всё же в облике нечто неизменное, позволяющее узнать, когда – то хорошо знакомого человека, не говоря уже о близком родственнике, или друге, даже по – прошествии многих-многих лет, прожитых в разлуке. Иногда мы можем обнаружить удивительное отчётливо уловимое сходство между лицом человека, весьма преклонных лет, и его детским фотопортретом. Нередко перемены внешности оказываются напротив настолько велики, что их, наверное, можно было бы называть метаморфозами. Но, безусловно, гораздо большее значение, как для самого человека, так и для окружающих его людей, имеют внутренние личностные трансформации, происходящие под влиянием совокупности всех жизненных условий, факторов, обстоятельств, действующих: разнопротяженно; одновременно и разновременно; с меньшей, или большей силой; в противоборстве, или напротив в согласии с особенностями психофизики индивида и его талантами, унаследованными по рождению от предков. Встречаются примеры значительной масштабной трансформации личности и даже полного её перерождения.

Рассуждая о влиянии внешних условий на личность, можно обойтись без упоминания экзистенциального фактора Промысла Божия, поскольку Бог – Абсолют, бесконечный в своей глубине и многогранности; и познание Бога, а значит и Его Промысла человеком возможно только в той мере, какая угодно Ему – Господу. В силу ограниченной познаваемости Бога, человеку не дана способность однозначного осознания, как факта, проявления Божьего Промысла, или отсутствия такового в каком – либо событии, касающемся отдельно взятого человека, а равно и людских сообществ.

***

Муромский Родослав Иванович, отметивший накануне в кругу друзей и сослуживцев свой сорок шестой день рожденья, не изменяя правилу, ставшему частью его натуры, стоял перед туалетным зеркалом и тщательно выбривал чуть пробившуюся на щеках и подбородке с приметной ямочкой тёмную густую и на ощупь жесткую, как наждачная бумага, щетину. Он смотрел на своё отражение, знакомое ему более всего другого на всём белом свете и не весёлые мысли будто сами по себе прорастали из глубины мозга, как сорная не радующая душу овощевода – любителя трава на возделанной грядке: «Да, Муромский, выглядишь ты, вроде, и недурно, и похож, пока ещё, на себя молодого, но всё – таки меняешься, стареешь – я – то твою физиономию дольше других наблюдаю. Всё вижу! Вон и седые волосы уже кое – где пробились. Но, это – не главное, это всё про наружность. Мужик, как говориться, коль чуть симпатичней обезьяны, то уже красавец! А что вот внутри? Не в смысле кишок, печени и прочей требухи, а ты скажи, брат, что с душой то твоей содеялось? Молчишь? Ладно, продолжай бороться с ненавистной тебе щетиной – я поведаю тебе о сем предмете. Это, ведь, для других душа твоя – потёмки, а не для меня. Глух ты теперь стал душою, почти ко всему; редко, когда что – то взволнует, а так всё больше «по барабану». Не знаю, брат, сможешь ли ты полюбить кого – то по – настоящему. Зачерствела душа у тебя, Муромский, изрядно, словно недельная буханка хлеба, от краёв и почти до самой её глубины – сердцевины, где ещё, быть может, сохранился остаток нежного мякиша.»

Конечно же в жизни Родослава Ивановича в последние годы немало случалось всякого, отчего душа вовсе не расцветает, а чернеет и жухнет, как полные жизнью и красотой цветы под ударами нежданных заморозков. Четыре года назад он случайно узнал, что муж Виктории – Эдуард Николаевич Гессер скоропостижно скончался, но это печальное для многих известие, для него явилось вестником надежды – надежды на возможность создать собственную семью с всё ещё любимой женщиной, ведь исчезло многолетнее препятствие в виде супружеского долга Вики перед мужем – инвалидом. Но, не суждено было Муромскому обрести семейное счастье с Викторией Гессер. Его вторичное предложение руки и сердца снова оказалось отвергнутым. Вика тогда сказала: «Нет, Род! Это невозможно! Я встретила одного человека, полюбила и мы поженились. Он стал мне замечательным мужем, а Коленьке – не отцом, конечно, но настоящим другом. Это дорогого стоит! Папой же – любимым и бесконечно уважаемым для сына был и останется только Эдуард Николаевич! Сейчас у меня всё очень хорошо; и я снова, как когда – то в молодости, безмерно счастлива. Надеюсь, ты понимаешь, что и продолжения наших отношений, как любовников, далее не последует. Прости!»

Эти несколько слов казались Вике вполне достаточными и исчерпывающе объясняющими возникшую коллизию в их сложно переплетённых судьбах, хотя, на самом деле, перспективу выйти замуж за Муромского она исключила даже из разряда гипотетических вариантов будущей своей жизни много лет назад – сразу после рождения сына, признанного Эдуардом общим с ней родным ребёнком.

Оставил глубокий неизгладимый след на сердце Родослава и уход из жизни в позапрошлом году его мамы – Марии Васильевны. Её многолетняя борьба с гипертонией всё же закончилась победой коварной болезни, нанесшей жестокий инсультный удар, случившийся в один из редких вечеров, когда Род никуда не спешил. Умирающая на руках у сына Мария Васильевна, глядя на него стекленеющими глазами, еле слышно вымолвила: «Не дождалась…» и через мгновение отошла. Приехавшей команде «Скорой помощи» оставалось лишь констатировать смерть Муромской М.В.

Добавил седых волос и недавний трагический случай на ЦГЭС, когда попал под десять тысяч Вольт и погиб молодой рабочий из ремонтно – эксплуатационной бригады. Главный инженер Муромский Родослав Иванович с рядом других ответственных работников оказался под следствием в рамках открытого по факту гибели рабочего уголовного дела. Слава Богу, прокуратура не нашла в действиях Муромского, как должностного лица, ничего, что могло бы содержать причинно – следственные связи, обусловившие произошедший несчастный случай; дело в отношение его было закрыто; и от грозившего ему наказания по статье УК он был освобождён.

Покончив с утренней гигиеной, Род, ещё до завтрака, согласно новому, но уже укоренившемуся правилу своей жизни, сел за компьютер, чтобы просмотреть электронную почту…

Надо сказать, что получивший хорошее техническое образование, и, являясь технарём по – натуре, Муромский раньше и быстрее многих своих коллег и друзей осваивал и с максимальной пользой использовал все появляющиеся западные новшества: персональный компьютер; пейджер; позже одним из первых обзавёлся стоившим огромных денег мобильным телефоном фирмы «Motorola»; с освоением интернета, электронной почты и социальных сетей, компьютер, практически, вытеснил из его повседневной жизни телевизор.

Вообще, с уходом в мир иной Марии Васильевны, быт Родослава Ивановича стал стремительно меняться и не в лучшую сторону. Не нужно было обладать особыми дедуктивными талантами, чтобы, оглядывая просто внимательным взглядом его жилище, сделать очевидное умозаключение об обитании в нём одинокого холостого мужчины. Слишком многое красноречиво говорило именно о такой версии: от изрядно запятнанных с улицы оконных стёкол и чайных бокалов с застарелым налётом от заварки до полного отсутствия в холодильнике кастрюлек и сковородок с нормальной здоровой домашней едой. Вершиной его холостяцкой кулинарии стали отварные магазинные пельмени и яичница – глазунья с колбасой; и, поскольку это вершины, покорять их он решался весьма редко, довольствуясь, главным образом, поварским плоскогорьем, где домашняя трапеза сводилась к предельно простым способам утолить голод: достать из холодильника что – то купленное заранее, отчего можно отрезать кусок, положить этот кусок на хлеб и съесть, запивая сладким растворимым кофе; или: принести из ближайшего магазина банку консервов, вскрыть, выгребая вилкой из банки, сожрать её содержимое вприкуску с хлебом и запить сладким чаем; либо: купить жареную рыбу, дома, не выкладывая её на тарелку, а прямо из упаковки слопать, не используя столовые приборы, а исключительно с помощью рук, запив молоком прямо из бутылки, если она обнаружится. Всё! Быстро, эффективно и главное – никакой грязной посуды!

Под влиянием распространяющейся со скоростью эпидемии компьютеризации населения и «всемирной паутины», наброшенной на города и веси, произошли изменения и в многолетней практике Муромского в качестве оплодотворителя. Так, например, он, быстро осознав преимущества и дополнительные возможности, которые даёт интернет, стал пользоваться услугами электронной почты, позволявшей вступать в предварительный контакт с потенциальными контрактантками, получать необходимую информацию и даже впечатление о внешности претенденток на контракт по высылаемым ими фото, что оказывалось достаточным для принятия с его стороны решения о согласии на заключение контракта на оплодотворение, или отказа в нём, минимально при этом травмируя психику женщин, да и свою собственную, при таком удалённом заочном общении, а не глядя друг – другу в глаза, как это происходило, причём с увеличивающейся от года к году частотой, на неизбежных первых деловых свиданиях раньше – в безинтернетные времена.

Любопытно, что когда Родослав Иванович заводил электронную почту, он надолго задумался над своим логином в полной уверенности, что это имеет важное, может быть даже мистическое сакральное значение – ведь, логин как бы шифрует буквами латинского алфавита его личность, как уникальное в чём – то явление природы, и волнами мировой системы связи уносится даже не в ёмкую память сервера, нет, а в глубинный архив толи микромира, толи космоса, или, вполне возможно – в оба архива одновременно. Ответив самому себе на вопрос: «В чём же состоит его уникальность?», он вписал в соответствующее электронное окошко логин: «Oplodotvoritel@yandex.ru».

…Сегодня во входящих письмах кроме обычных сообщений – заманух от торговых сетей, которым, по простоте душевной, Муромский сообщил когда – то свой E – mail, сожалея об этом сейчас, было три послания по делу, два из которых от неких Галины Лапиной и Анастасии Рябцевой, а третье пришло, к немалому его удивлению, из Германии. Корреспондентом третьего была Катрин Дитрих из Кёльна. Разумеется, Род первым делом открыл файл с письмом Катрин. Она писала:

«Здравствуйте, Родослав! Пишу Вам собственноручно по – русски. Не удивляйтесь – это мой родной язык. Я родилась и до одиннадцати лет вместе со своей семьёй жила в Советском Союзе в Казахстане, а потом мы переехали в ФРГ. В традициях нашей семьи было дома разговаривать на немецком языке, но, конечно, все мы – советские немцы, без исключения, свободно владели русским, а, оказавшись на своей исторической родине, бережно сохраняем своё двуязычие. Кстати, любопытно, что наша семья, как оказалось, сохранила в законсервированном виде саксонский диалект начала восемнадцатого века, когда мои предки переселились в Россию. Многие из переселенцев позже приняли православие и по духу стали русскими людьми. К сожалению, несмотря на двухсотлетнее российское подданство и добросовестное культурное освоение малолюдных поволжских земель, русские немцы, безосновательно подозреваемые в прогитлеровских настроениях, в 1941 году были выселены в Сибирь и казахские степи, что и явилось толчком к формированию исторической обиды и, в конечном итоге, к массовой репатриации на родину предков. Простите за такое пространное объяснение знания мной русского языка. Сейчас ближе к делу: Не всем репатриантам и далеко не всё понравилось в современной Германии, и наоборот – многим пришло понимание потери многого очень хорошего из российской советской жизни. Я тоже принадлежу к числу таких разочарованных немецкими «культурными» достижениями и, прежде всего меня, практически, с совершеннолетия, удручает степень распространения здесь однополой любви. Проблема эта настолько остра, что девушкам стало не только очень затруднительно выйти замуж и создать нормальную семью, но даже беременность и деторождение становятся весьма проблематичными.

Недавно мне стало известно, что в России живёт семья моего двоюродного брата Эдуарда Гессера. Я навела справки, вступила в переписку и выяснилось печальное обстоятельство: Эдуарда, к сожалению, больше нет в живых, но, к счастью, его вдова Виктория Гессер проявила удивительное внимание к дальней родственнице покойного мужа, то есть ко мне, приняла близко к сердцу мои личные проблемы и дала исчерпывающую информацию о Вас.

Мне тридцать один год. Высылаю Вам свою фотографию. Не думайте, что фотография десятилетней давности. Я её делала на свой тридцатилетний юбилей, и за год, поверьте, не изменилась. Конечно же, Вы догадались, Родослав, что я хотела бы заключить с Вами контракт. Мои родители эту мою идею также одобряют. Если с Вашей стороны возражений не последует, то предлагаю Вам провести два контрактных месяца в Кёльне. Оплату дороги в оба конца и проживание в отеле в течение двух месяцев возьмёт на себя наша семья. Вам лишь останется: договориться об отпуске, оформить загранпаспорт и получить визу.

Жду уведомления о принятом Вами решении.

Катрин Дитрих, Кёльн, Федеративная Республика Германии»

Род, прочитав письмо бывшей соотечественницы – этнической немки, с необычным для себя интересом, с редким в таких случаях любопытством и даже некоторым волнением открыл фото Катрин. С фотопортрета на него смотрела девушка, действительно выглядевшая на двадцать с небольшим лет. У неё был чуть вздёрнутый носик, большие серые глаза, слегка впалые щёки, полные красиво очерченные губы. Всё это находилось в обрамлении тёмных, коротко остриженных и особым образом подвитых отдельными хаотично расположенными прядками волос, являвшими модную причёску, известную под народным названием «Взрыв на макаронной фабрике».

Какое – либо решение относительно предложения претендентки на контракт из Германии, именно потому, что из Германии, ещё не созрело, а пока следовало почитать два первых послания.

Бегло пробежав глазами письмо Галины Лапиной, мало чем отличающееся от других ему подобных, он перешел по ссылке к фотографии корреспондентки. Увы, черты лица Галины не в малейшей степени не пробуждали в душе Родослава эротического интереса к этой женщине. Это был очередной случай, когда ему придётся отказать в контракте на оплодотворение. Не откладывая ответ на «потом», Муромский по электронному адресу Галины Лапиной написал:

«Здравствуйте, Галина! Перед тем, как написать Вам ответное письмо, я долго смотрел в Ваши умные с проникающим в душу добрым взглядом глаза на фотографии и для меня – человека, поверьте, очень неплохо разбирающегося в людях и в особенности в женщинах, стало совершенно ясно, что Вы наделены множеством добродетельных качеств. Помимо присущего Вам пусть не броского, зато не вульгарного, а скромного милого очарования, уверен, у Вас прекрасная душа. Поэтому не сомневаюсь, что Вы ещё встретите человека, который будет счастлив стать Вашим мужем и отцом Ваших общих с ним детей. Что же касается меня, то, к сожалению, вынужден отказаться от подписания с Вами контракта по одной единственной причине, а именно: не позволяют мне этого мои уже ограниченные, в силу возраста, физиологические возможности, используемые в полном объёме в нескольких ранее подписанных контрактах. Надеюсь на Ваше понимание. Простите и не держите на меня зла.

Родослав Муромский.»

Портрет Анастасии Рябцевой напротив вызвал сильное чувственное и одновременно эстетическое впечатление. Облик Анастасии был примером типажа истинно русской красоты; и вызывал лишь один недоумённый вопрос: почему такая красавица не обрела своего женского счастья. «Хотя, – вдруг будто верхоплавка в старом пруду, блеснув серебряным бочком, промелькнула в голове Родослава Ивановича неожиданно парадоксальная мысль – зачем же такие фаталистические определения? Ещё ведь судьбой Анастасии не поставлена точка в её жизни. И моё особое участие, как оплодотворителя, в ней будет означать всего на всего запятую, за которой, всё – таки, может последовать счастливое продолжение. Почему нет?» Придя с этой мыслью в состояние душевного равновесия, Муромский двумя пальцами, но довольно бегло начал стучать по кнопкам клавиатуры, набирая текст ответного послания в адрес русской красавицы:

«Здравствуйте, Анастасия! Я смотрю на Ваш фотопортрет и задаю себе один единственный вопрос: почему такая удивительно красивая женщина не наделена счастьем в полной мере? Впрочем, как говориться, пути Господни неисповедимы! Что же касается Вашего вопроса о возможности заключения контракта, то, разумеется, контракт такой возможен. Более того я его подпишу с удовольствием и с воодушевлением буду исполнять свои контрактные обязательства перед Вами. Детали и формальности предлагаю обсудить при первой личной встрече, для которой готов, в порядке исключения, прибыть в назначенные Вами время и место.

                                           Родослав Муромский»

Странным непонятным образом именно в то время, когда Род писал письмо Анастасии Рябцевой, в глубинах его сознания созрело решение относительно предложения Катрин Дитрих. Оно было твёрдым очевидным и логичным. Он снова латиницей набрал адрес Катрин и написал ей такой ответ:

«Здравствуйте, Катрин! Не скрою – письмо из Германии было для меня сюрпризом. Второй и приятной неожиданностью стало то, что Вы оказались бывшей соотечественницей, имеющей при этом определённое отношение к Виктории Гессер – человеку, в решающей степени повлиявшему и на мою жизнь и судьбу. Сразу же хочу Вам сообщить, что Ваше желание заключить со мной контракт считаю для себя лестным и, конечно же, с моей стороны возражений, в принципе, нет. Но, при всей заманчивости провести контрактный период в Кёльне, от этого Вашего предложения должен отказаться и вот почему: понимаете, Катрин, я – Оплодотворитель, и уже более двадцати лет исполняю сию миссию. По моему счёту забеременевшими от меня женщинами рождены около тысячи четырёхсот желанных детей. В течение двух месяцев, которые Вы мне предлагаете провести в ФРГ, минимум восемь бездетных российских женщин не смогли бы стать матерями здоровых малышей. Могу ли я себе позволить посвятить одну шестую года исключительно Вам, при всех Ваших, на мой взгляд и вкус, несомненных женских достоинствах? Поэтому делаю Вам встречное предложение: Вы приезжаете на свою бывшую родину, в город, в котором живу я, снимаете номер в одной из гостиниц (рекомендую гостиницу «Юбилейная») и в течение двух контрактных месяцев я буду частым Вашим гостем. Надеюсь, Вы не найдёте это письмо и моё контрпредложение обидными для себя. Поверьте, я очень хотел бы стать биологическим отцом Вашего сына, или дочери.

                                           Родослав Муромский»

Ответив на все три последних электронных письма, Род заглянул в записную книжку, освежая в памяти свои миссионерские ближайшие планы. «Так, – сам себе сказал оплодотворитель – сегодня в восемь вечера у меня пятое свидание с Зинаидой Теребус. Ладно, ехать не далеко – можно пару часов, пожалуй, поспать. В спальню к себе не пошел, а прилег в гостиной на диване, подложив под голову шелковую подушку, вышитую когда – то затейлевым многоцветным узором руками Марии Васильевны. Он лежал, сначала глядя в потолок, потом смежил веки, но сон не шел. Отчего то нахлынули воспоминания о маме, о её многолетнем безнадежном ожидании женитьбы непутёвого сыночка, о маминых мечтах о внуках. Конечно же их она имела ввиду, когда, умирая у него на руках, произнесла последние слова: «Не дождалась…» «Мог ли я тогда говорить ей правду? – Спросил он сам себя. – Смогла бы она поверить в то, что у неё уже больше тысячи внуков и внучек? Нет конечно! Для неё такие слова были бы, в лучшем случае, просто глупой шуткой, а то и гнусной издёвкой – не иначе; и, в сущности, была бы абсолютно права. Вот у тебя, Муромский, невообразимое множество, вроде бы, твоих детей, и не один из них не назовёт тебя папа, ни один! Но, разве это не справедливо? Скажи честно: тебя что – то интересовало, кроме факта их зачатья? Нет! Говоря по совести, тебе было безразлично: все ли они родились живыми на белый свет, здоровы ли, как их называли. Впрочем, имя одного, можно сказать моего первенца, мне все же известно – Николай. Теперь он уже вполне взрослый парень, но не Николай Родославович Муромский, а Николай Эдуардович Гессер – законный сын, воспитанник и наследник покойного Эдуарда Николаевича. Вот его то Коля, естественно, будет чтить и помнить, как своего родного отца – и это правильно! Так и должно быть! А ты, брат, придёт срок, будешь вот так коротать время в холостяцкой квартире в полном одиночестве, пока не отдашь концы. Ладно, нечего жаловаться на судьбу – ты её сам такую выбрал. Ты не отец и не муж, ты – оплодотворитель! Это твоя миссия, это, пока не иссякла мужская сила, твоя стезя! Отбрось хандру и отправляйся лучше к очередной «роженице». Ждёт свидания с тобой в надежде на вторую беременность согласно контракту №1311 рыжеволосая Теребус Зинаида».

Здесь уместно пояснить по поводу второй ожидаемой Зинаидой беременности. Дело в том, что Зина четыре года тому назад уже заключала с Муромским контракт на оплодотворение и благополучно родила от него здоровую хорошенькую девочку. Жизнь молодой женщины после этого знаменательного события наполнилась особым ни с чем не сравнимым счастьем материнства, так желанного, умной независимой самодостаточной женщине, пользующейся успехом у определённой категории мужчин, пригождающихся время от времени на роль любовников, но абсолютно не соответствующих представлениям о том, какими качествами должен обладать муж и тем более отец её детей. Материальные проблемы Зинаида Теребус не испытывала. Дочка росла, но ещё быстрее росли доходы маленькой семьи, благодаря бизнес – талантам мамы Зины. Не удивительно, что настал момент, когда маме Зине очень захотелось иметь сына – будущего наследника семейного бизнеса, и братика для дочки. Мысль о том, чтобы биологическим отцом наследника может стать снова Родослав Муромский показалась Зинаиде естественной и разумной…

Глава 7. Суд – продолжение.

Прочитав внимательнейшим образом текст одного из контрактов на оплодотворение, и, отметив для себя отточенность формулировок многих пунктов, свидетельствующих о несомненном участии в этом консультанта – юриста, судья продолжила механически перелистывать страницу за страницей, не вникая уже в неизменную содержательную часть контрактов, а лишь задерживая взгляд на именах и фамилиях женщин, поименованных в них «роженицами»; и в душе у неё в эти минуты творилось невообразимое смешение чувств и распря взаимоисключающих умозаключений, напитанных соками противоречивых эмоций. «Каков же негодяй этот Муромский! Ну и хлюст! Просто какой – то циничный ловелас! – Была самая первая оценка судьёй ответчика. – Подожди, что ты так сразу клеймишь человека не разобравшись. Ведь, никого из всех этих «рожениц» он не неволил, не обманывал, не принуждал к сожительству. По сути, каждая из них просила его о такой необычной услуге. Нет сейчас я не в состоянии подойти к делу объективно с холодной головой. Надо успокоиться и хорошенько подумать. Пока же полезно будет всё – таки послушать ответчика.»

– Господин Муромский хотелось бы услышать от вас комментарии относительно представленных суду документов. Вы хотя бы отдавали себе отчёт в том, что эти контракты могут стать доказательствами вашей сомнительной с точек зрения закона и морали деятельности? Суд слушает вас.

– Ваша Честь, чтобы ответить на ваш вопрос мне придётся начать издалека. Тридцать лет назад жизнь моя была наполнена обычными для молодого парня вещами: учёбой, работой, спортом, естественно девушками – не более того. Но неожиданно, в результате генетических исследований, в которых я принимал участие в качестве добровольца, выяснилось, что природа наделила меня уникальной наследственностью без каких – либо даже малейших отклонений от эталонного генотипа, встречающейся у наших современников, не чаще, чем у одного человека на десять миллионов. В то время я встретил женщину – генетика кандидата биологических наук, убедившую меня в том, что в условиях всё увеличивающейся частоты наследственных заболеваний, какследствия процесса генетического вырождения людей в цивилизованных странах, такие носители уникальной наследственности, как я, не вправе распоряжаться ей заурядно, то есть жениться и оставить двух – трёх здоровых наследников, а напротив обязаны отказаться от семьи с её неизбежными семейными ограничениями и посвятить себя миссии оздоровления народа посредством оплодотворения максимально возможно большего количества женщин, желающих иметь здорового ребёнка, но не имеющих возможности по тем, или иным причинам забеременеть. Другими словами – я должен был стать оплодотворителем. Разумеется, у меня, конечно, были сомнения в законности подобной социальной миссии и в её возможности с точки зрения различных рисков лично для меня в роли оплодотворителя. Именно в силу сомнений подобного рода, мне пришлось прибегнуть к помощи компетентного юриста, благодаря которому появилась идея контракта на оплодотворение. Им же были сформулированы все его основные положения; и главными принципиальными, при этом стали положения, подчёркивающие добровольность контрактантов и отказ от каких бы – то ни было прав по отношению к друг – другу, вытекающих из факта рождения ребёнка, а также моих, как биологического отца, обязанностей, а равно и прав в отношении родившихся биологических детей. И прошу заметить, Ваша Честь: никому из тысячи шестисот семидесяти семи женщин, родивших от меня своих долгожданных наследников, кроме госпожи Суэтиной, не пришло в голову в суде оспаривать положения, подписанных ими в ясном уме и твёрдой памяти, контрактов на оплодотворение. Тем не менее, независимо от контрактной защищённости этой моей специфической социальной деятельности, я временами задавался вопросом: а нет ли в ней, всё – таки, чего – то, пусть не криминального, а дурного по человеческой мерке; и, отвечая самому себе, по большому счёту, ничего дурного не находил. Ведь, в стремлении к материнству нет ничего зазорного. И если уж не судьба женщине родить от мужа, то можно ли её упрекнуть за необходимую временную связь с мужчиной с заведомо здоровой наследственностью, то есть с оплодотворителем. Нет, Ваша Честь, ничего плохого в своей миссии я не находил. Женщины, вступавшие со мной в контрактные отношения, получали от меня всё, что предусматривает контракт и, прежде всего – желаемую беременность. А вот мне – оплодотворителю, ответственно относящемуся к своим генам, как к ценности, способной оздоровить генофонд, пришлось отказаться от многого. Вы, может быть, не поверите, но на протяжении последних тридцати лет: я не выкурил ни одной сигареты; не позволил себе и капли алкоголя; не допускал никогда излишеств в еде, дабы не потучнеть и поддерживать на достаточно высоком уровне свои физиологические кондиции. Самое же главное из всего того, от чего мне пришлось отказаться – это собственная семья и не биологические, а свои настоящие дети. Надеюсь у меня получилось хотя бы немного оздоровить генофонд и сделать немало женщин чуть счастливее, а мне, судя по всему, придётся свой век так и доживать – в одиночестве. Это весь мой комментарий, Ваша Честь. Мне больше нечего сказать.»

Повествуя свою историю, Муромский смотрел всё время на судью, лишь изредка мимолётно поглядывая то на Полину Суетину, то на Иду Марковну, то на кого – то из публики в зале. Со стороны его устремлённые на судью глаза воспринимались совершенно естественно, ведь он изъяснялся по её предложению. Но дело было не только и не столько в соблюдении уважения к суду в лице непосредственно судьи Тихомировой, а совсем в другом – Анна Павловна притягивала взгляд Родослава Ивановича. Она нравилась ему. Всем своим обликом – лицом, пропорциями фигуры, едва угадывающимися под мантией и даже голосом она напоминала ему Вику в их общей молодости. Ему хотелось, чтобы у судьи не сложилось о нём впечатление, как о мерзавце и моральном уроде.

Судья же слушала ответчика и вызываемые его словами противоположенные чувства, сменяя друг – друга, тревожили её душу: тёмная волна возмущения сменялась светлой волной сочувствия, за которой накатывалось отталкивающее непрятие, уступающее вскоре состраданию, а за ней снова взрастала мрачная волна брезгливости, исчезающая под напором человеческого понимания и юридического здравомыслия.

– Спасибо. Присаживайтесь пожалуйста.

Через краткую паузу судья встала, и, обращаясь к залу сказала: «Суду сущность дела ясна! Резолютивная часть судебного решения будет оглашена через тридцать минут. Суд удаляется на совещание.»

– Встать! Суд удаляется на совещание. – Прозвучал полагающийся возглас секретаря. Сделав далее объявление о перерыве на тридцать минут, она поспешно покинула вслед за судьёй, постукивая каблуками – шпильками по паркетному полу, зал судебных заседаний, в котором уже нарастал характерный шум одновременно начавшихся разговоров всех присутствовавших здесь людей, находившихся под сильным впечатлением от услышанного.

Родослав Иванович же почёл самым разумным воспользоваться имевшимся в здании суда буфетом, чтобы немного подкрепиться, не забыв пригласить с собой своего адвоката. Пройти беспрепятственно мимо истца им, однако, как он и подозревал, не удалось. Полина Суетина, заняв выгодную позицию в проходе, и, воспользовавшись некоторым замешательством ответчика, спросила его тоном уверенного в своей правоте человека: «Ну, что, Муромский, надеешься бумажкой отмазаться от алиментов? Ничего у тебя не получится! И мне плевать, что другие дуры ничего от тебя не требовали. Мне то, во всяком случае, ты будешь платить, как миленький. Никуда не денешься!

– Вы всё сказали, что хотели?

– Да!

– Тогда, позвольте, госпожа Суетина, мы пройдём. Хотелось бы, если вы не возражаете, заморить червячка.

И слегка надавив тыльной стороной левой ладони на плечо своей процессуальной противницы так, что той пришлось, всё – таки, посторониться, Родослав Иванович в сопровождении Иды Марковны Рубик проследовал в буфет.

***

Перерыв закончился, и после обязательных формальностей председательствующий судья, в готовности вынести свой вердикт, поднялась с кресла.

– Встать! – призвала присутствующую публику секретарь – оглашается судебное решение.

Анна Павловна Тихомирова с забытым в далёком начале своей судейской деятельности волнением, тем более странным для гражданского, а не уголовного дела, глядела в подготовленный текст и, затягивая паузу, никак не могла приступить к его чтению. Удивляясь неожиданно возникшему состоянию, она, всё – таки, взяла себя в руки и ровным профессиональным голосом озвучила написанное на бумаге.

– Рассмотрев в судебном заседании материалы дела суд постановляет: Руководствуясь принципом «Свободного договора» и на основании статей 420 и 421 Гражданского Кодекса РФ признать иск гражданки Суетиной П.А. не имеющим оснований. Письменное судебное решение с мотивировочной частью истец и ответчик могут получить через пять суток.»

Судья вновь присела на своё председательское кресло, взяла в руку молоточек, и произнеся: «На этом судебное заседание закрыто», ударила молоточком по деревянной наковаленке, извлекая уже знакомый присутствующим в зале неприятный резкий режущий ухо звук.

Покидающая зал судебных заседаний публика по отношению к решению судьи Тихомировой разделилась на две очень неравные части: маленькая группа поддержки гражданки Суетиной П.А., состоящая, главным образом из родственников истца, само собой разумеется, была на её стороне, считая судебное решение не просто неправильным, а возмутительно ошибочным, но подавляющее большинство считало решение судьи мудрым и справедливым.

Глава 8. После суда.

В последние несколько дней подчинённые Генерального директора и совладельца компании «ГорЭлектроСервис» Родослава Ивановича Муромского стали замечать перемену в лице шефа, которое обычно выражало оптимизм и самодовольство, сейчас же на нём отражались прямо противоположенные чувства, сосредоточенность на которых заставляла его смотреть в глубину самого себя, глядя на окружающих поверхностным рассеянным взором. Конечно всем было известно, что на убеждённого холостяка Муромского неожиданно подала в суд некая дама по поводу алиментов на содержание, якобы, рождённого от него ребёнка, но не по слухам, а от двух своих сослуживцев, присутствовавших на правах друзей ответчика на слушании дела, знали, что суд не признал претензии истицы обоснованными. Поэтому версия, связывающая его теперешнее состояние с судом и угрожавшими ему алиментами коллективом отвергалась без колебаний. Рассматривалась также версия серьёзной неизлечимой болезни, поскольку известно, что в таких печальных случаях люди действительно часто уходят в себя, готовясь к скорому неизбежному финалу и отстраняясь от жизненной суеты. Однако, по общему мнению, вероятность такого обстоятельства должна была признаваема совершенно ничтожной. Другие же версии не выдвигались.

На самом же деле печать душевного неблагополучия на лице Муромского отражала приступ меланхолии, парадоксальным образом вызванной судом, несмотря на принятое им решение в пользу ответчика. Не ощутил Родослав Иванович какой – то особой радости, нет! Вовсе не ликовала его душа, когда судья не признала обоснованными претензии Полины Суетиной на алименты. Разве, что уловил некое лёгкое удовлетворение сродни тому, какое ему приходилось в молодости испытывать после победы на борцовском ковре над явно уступавшим ему в силе и опыте соперником. Да, он считал Полину ещё той склочницей и стервой, но всё равно, почему – то, ему было жалко эту слабую, в сущности, женщину.

Удивительно, но самое большое впечатление на него произвела его собственная речь в суде. Кому – то может показаться странным, но готовить что – то подобное заранее не приходило в голову ни самому Муромскому, ни его адвокату. Речь, по этой причине, вынужденно оказалась полным экспромтом и была совершенно искренней без тени лукавства. Неожиданно для самого себя в ней ответчик впервые мысленно сформулировал и произнёс вслух то, что составляет суть жертвенности в миссии оплодотворителя, о которой тридцать лет назад говорила ему единственная по – настоящему любимая, сыгравшая в его жизни роковую роль, женщина – Виктория Гессер. И жертва эта – его собственная семья и его настоящие собственные, а не биологические дети. Вновь и вновь он мысленно подвергал ревизии прожитые десятилетия своей жизни, пытался ответить на принципиальные философско – этические вопросы: был ли смысл в том, что он называл своей особой миссией, или принятый им и воспринятый, как мессианский, образ жизни есть его главная ошибка? А если, всё – таки его деятельность в качестве оплодотворителя не бессмысленна, но необходимо сопряжена с личной жертвой, то до какого момента должна она продолжаться – до скоропостижной кончины, до неизбежного возрастного полового бессилия, если судьба жить долго? Не пора ли поставить точку?

На почве душевных терзаний, преследовавших Муромского, он даже отказал нескольким претенденткам на новые контракты, а исполнение обязанностей по действующим оставалось возможным только благодаря усилиям воли, чтобы преодолеть нежелание, и всё ещё достаточно высокому уровню тестостерона в крови, чтобы смочь.

Когда на пятый день после суда на мобильный телефон Родослава Ивановича поступил вызов с незнакомого номера, он подумал, что придётся в очередной раз вести неприятный разговор о невозможности контракта.

– Да, слушаю вас.

– Извините, это господин Муромский?

– Вы не ошиблись. Я Муромский.

– Добрый вечер, Родослав Иванович! Беспокоит Анна Павловна.

– Простите, какая Анна Павловна?

– Тихомирова – судья. Я недавно разбирала ваше алиментное дело по иску Полины Суетиной.

– А, да- да, конечно! Простите ради Бога, не вспомнил сразу. Слушаю вас внимательно.

– Родослав Иванович, я хотела бы с вами переговорить по одному делу, но не по телефону, а приватно. Вы могли бы найти пол часа для личной встречи в удобное для вас время и в подходящем, но только не публичном месте.

– Ну, безусловно для вас я найду время. Предлагаю, чтобы не тянуть с этим, встретиться завтра в семь часов вечера. Вас устраивает?

– Да, вполне, а где?

– Анна Павловна, вы знаете сквер на улице Фовизина?

– Да, иногда приходилось проезжать мимо.

– Прекрасно! Тогда давайте в этом сквере и встретимся. Знаете, там в самом центре есть фонтан с лавочками вокруг. Так, что на лавочке у фонтана. Ваше лицо я очень хорошо помню; моё, надеюсь, у вас тоже не выветрилось из памяти.

– Всё верно. Я тоже так считаю. Проблем с взаимным узнаванием у нас не должно быть! До встречи, Родослав Иванович.

– До свидания, Анна Павловна.


***

Старый сквер с фонтаном на улице Фонвизина –тот самый, что напротив здания института генетики и геронтологии был для Муромского местом памятным сакральным. Здесь он назначал в качестве оплодотворителя свои первые встречи со своими будущими клиентками – реципиентками, как называла в своё время контрактных «рожениц» Вика. Любопытно, что Родослав Иванович абсолютное большинство забеременевших о него женщин не помнил вообще, некоторые лишь едва всплывали в зыбком мареве прошлого, но воспоминания о первых трёх были свежи и полны даже деталями до такой степени, как будто свидания с ними проходили не тридцать лет тому назад, а вот совсем – совсем недавно. Ожидая судью, он присел на лавочку, стоявшую на том же самом месте, где он давным –давно, но как будто бы вчера ждал Надю Смарагдову – стройную красивую женщину в модном тёмно – бордовом пальто и в обтягивающих узкие ладони тонких чёрных перчатках. А разве можно забыть Эльвиру Полянскую с её роскошными кустодиевскими формами, её подкупающей непосредственностью и обожанием голоса Френка Синатры. Ярко и рельефно проступали сквозь десятилетия картины, запечатлевшие его встречи с Тоней – троюродной сестрой Виктории, которая годом позже сообщила Муромскому о том, что Тоня родила двойню – мальчика и девочку и совершенно счастлива…

– Добрый вечер, Родослав Иванович! – Поприветствовала судья Тихомирова недавнего процессуального ответчика, который, погрузившись в воспоминания, не обратил внимание на приближающуюся Анну Павловну.

– Здравствуйте, ой извините ради Бога. – Сказал, вставая с лавочки Муромский – Что – то я задумался, вот вас и не заметил.

– Ну что вы – не стоит извинений!

– Давайте, Анна Павловна, присядем что ли. В ногах ведь правды нет, как говориться.

– Давайте, тем более здесь у фонтана это весьма приятно.

– Я весь внимание, Анна Павловна. Чем могу быть вам полезен?

Родослав, используя располагающую для этого ситуацию, с удовольствием вглядывался в красивое лицо судьи и ему не трудно было заметить на нём следы какого – то напряжения в душе женщины. Он не сомневался в том, что Анне Павловне трудно решиться на начало разговора по – существу. Наконец, преодолев всё же возникшую эмоциональную преграду, она произнесла то, ради чего, собственно, попросила о встрече Муромского.

– Родослав Иванович, я хотела бы попросить вас, если это возможно, заключить со мной контракт на оплодотворение.

И кто бы мог подумать, что у оплодотворителя Муромского Родослава Ивановича, подписавшего и исполнившего без малого тысячу семьсот контрактов, и ещё в большем количестве слышавшего подобные слова от представительниц слабого пола всех возможных категорий по возрасту, профессии и социальному положению, заурядное для него, как профессионала в своём специфическом деле, предложение вызовет состояние близкое к шоку. Он замер будто в оцепенении, глаза неподвижно смотрели в неопределённость, ни один мимический мускул не подавал признаков жизни, и лишь плотно сомкнутые губы заметно подёргивались в нервном тике.

Для судьи Тихомировой мгновения психологического ступора собеседника стали мучительной чрезмерно длительной непонятной немотивированной паузой. Но, делать нечего! Она ждала ответа, и ответ, наконец, последовал.

– Уважаемая Анна Павловна, поверьте, я до глубины души растревожен вашей просьбой. И вот почему: во – первых мне и в голову не могло прийти, что, при вашей незаурядной внешности, образовании, уме и других достоинствах, у вас могут быть какие – либо личные проблемы; во – вторых, и это важнее всего остального, я для себя принял принципиальное решение о необходимости завершить миссию оздоровителя генофонда народа и, пока ещё есть возможность, создать собственную семью и употребить своё здоровье ради неё. По этой причине, простите, должен вам отказать! Но у меня есть встречное предложение. Анна Павловна, вы легли мне на сердце. Чувства, которые я испытываю по отношению к вам очень похожи на любовь с первого взгляда, которая иногда случается у мужчин уважаемого возраста. Предлагаю вам свои руку и сердце. Если вы не замужем, выходите за меня.

Родослав Иванович, в порыве неожиданного для судьи, да и для него самого признания, взял руку Анны Павловны в свои ладони, и неотрывно глядя в её широко открытые глаза, продолжил чувственный монолог.

– Я клянусь вам, что всё отпущенное мне судьбой время: каждый год, каждый день, каждую минуту я посвящу вам – моей супруге и нашим общим детям. Вы согласны стать моей женой?

Анна Павловна ответила не сразу. Она продолжала молча смотреть на Муромского

– Ну что же вы молчите? Скажите только просто «да», или «нет».

– Родослав Иванович, я весьма тронута неожиданным для меня вашим признанием и предложением, но сейчас я не готова вам сказать «да», но и произнести «нет» не в состоянии. Прошу вас, дайте мне возможность прийти в себя, успокоиться, всё взвесить и принять решение не спонтанно, а осмысленно. Я возвращаюсь к себе. Не провожайте меня. Мне необходимо побыть одной. Обещаю: мучить вас неопределённостью буду недолго. Всего вам доброго.

Судья Тихомирова решительно поднялась и, не оглядываясь, направилась к выходу из сквера, а бывшему оплодотворителю, глядевшему в спину удалявшейся женщины, лишь оставалось надеяться, что в её душе своим искренним откровением он посеял зёрна, дающие надежду на благодатные всходы.

Эпилог.

Виктория Леонидовна Гессер – доктор биологических наук, известный авторитетный генетик уже несколько лет была на пенсии. Отойдя от активной деятельности на поприще науки, она всё же продолжала участвовать в жизни научного сообщества. Располагая весьма существенным багажом знаний, накопленным за многие годы работы в НИИГиГ, она регулярно печататала свои статьи в специальных и популярных журналах. Однако, подготовка статей требовала времени гораздо меньше, чем она располагала в положении пенсионера. Сын Коленька, а теперь в определённых кругах известный, как Николай Эдуардович Гессер, ставший маститым искусствоведом и владельцем частной художественной галереи, давно уже жил со своей семьёй в собственном загородном доме и нечасто навещал маму с отчимом. Вот и взяла за правило Виктория Леонидовна под ручку с мужем – полковником в отставке гулять по городу довольно по – долгу, как когда – то с Коленькой, неторопливым шагом, опираясь на палку – трость, пока ни начинало настойчиво напоминать о себе больное колено.

В этот раз пешая прогулка только начиналась, когда внимание Виктории Леонидовны привлекла идущая навстречу характерная семейная группа таких же пешеходов: впереди бодро вышагивали, громко переговариваясь двое детей – мальчик и девочка, судя по росту, скорее всего погодки; сзади них, тоже под ручку, по всей видимости, их родители – мужчина высокого роста, статный, с бритым лицом, с густой, но с сильной проседью шевелюрой и интересная женщина с хорошей, несмотря на зрелый возраст, осанкой, не отягощённой лишним весом. Сблизившись с встречной семьёй ещё на десяток метров, пенсионерка Виктория Гессер узнала в высоком мужчине Рода Муромского. Более того их взгляды встретились и стало понятно, что и Род узнал в пожилой женщине с палкой свою первую любовь. Ну, разве могли они пройти мимо друг – друга, сделав вид будто не знакомы? Разумеется – нет!

– Здравствуйте Виктория Леонидовна! Очень рад вас встретить!

– Родослав Иванович! Сколько лет – сколько зим! Для меня это тоже очень приятная неожиданность. Кстати познакомьтесь – это мой муж Фёдор Андреевич.

Муромский пожал протянутую улыбающимся мужем Вики руку, также улыбнувшись, сказал: «Очень приятно!» и услышал в ответ: «Взаимно!»

– Познакомьтесь пожалуйста, Виктория Леонидовна, и вы с моим семейством. Это моя дражайшая супруга Анна Павловна.

– Рада знакомству, Анна Павловна.

– Это наши с Анной Павловной дети: мой сынок – Николай Родославович Муромский. Ему вот на днях исполнилось уже семь лет. А это моя ненаглядная Машенька – Мария Родославовна Муромская. Она на год младше Колиньки.

– Какие славные. Я очень рада за вас, Родослав Иванович, очень рада! Что ж, всего вам доброго! Извините, ради Бога – мне идти легче, чем стоять. Прощайте, Родослав Иванович. Пойдем Фёдор Андреевич.

– Прощайте Виктория Леонидовна! Желаю вам здоровья и долголетия.

Через мгновение Род Муромский и Вика Гессер разминулись; и они продолжили свои наполненные ни с чем не сравнимым семейным счастьем жизненные пути, на которых им не суждено было более пересечься никогда.


Оглавление

  • Глава 1. Суд
  • Глава 2. Тридцать лет назад.
  • Глава 3. Судьбоносное знакомство
  • Глава 4. Дебют
  • Глава 5. Десять лет спустя после дебюта.
  • Глава 6. Двадцать лет спустя после дебюта.
  • Глава 7. Суд – продолжение.
  • Глава 8. После суда.
  • Эпилог.