Глупый Франкенштейн [Саша Ангел] (fb2) читать онлайн

Саша Ангел Глупый Франкенштейн

 Социалистический совет жёлтой бабушки

Ковровые ноги-бомбардировки шаркают по моему нёбу.

Её голос доносится едва подогретым приветом из прошлого:

– Выплюни опоры моста!

Глаза предпринимают неудачную попытку взобраться на вершину солнца – бремя солёной кожи тянет липкое выражение неизвестности.

Морщинка-бабочка сидит на лице, ища места для иглы – музыка банды-обезьян разливается прокисшим пиджаком.

Снижай!

Постепенно!

Подсекай эйфорию, подножка времени – в раненом колене будут устроены гладиаторские бои. Подготовьтесь к тексту – сельдь играет в …

Я послушался – отторгнул всё то, что росло на замусоренном склоне моих мыслей.

Корочка палитры

Асфальтированное колено заботливо уминает космический виноград – палитра чешется, взрывоопасные краски просят скорее выдать номер в школе канатоходцев.

Репродуктор:

– Сегодня закат будет синим!

Совесть, натянутая тонкими намёками между зданиями, немного искривилась от порывов ветра.

Человек с грустными карманами разворачивает замусоленную розу – миллионы нечётных чисел наблюдают за каплей, движущейся по острию застывших волн.

Частичка заката отваливается от него и попадает на карманную розу.

Едва заметная склейка – шипы пронзают ткань, и жёлтые лианы хватают фотографию пустой комнаты.

Наступает ночь и закат переносится в эту комнату пролитым из тюбика океаном…

Необходимо освидетельствование

Логарифмические формулы не выговаривают шипящие!

Институт всполошился и учёные, вооружившись воспоминаниями о молодости, стали выгонять символы из аудиторий, стирали их с летящих облаков и утрамбовывали в свои карманы.

Пункт приёма металлолома был быстро переоборудован в исследовательский центр, в котором математике пытались придать стройный, элегантный вид.

Главным логопедом выступили рога старейшего оленя – они улавливали великий сигнал и поочерёдно светились разными цветами, успокаивая не только уравнения, но и всех вокруг.

Дефекты растворились по итогу обычного дня.

Трюк рациональности

По потолку ползут выхваченные эфиром образы-пауки и выплёвывают мои мечты – постоянное движение дневного светила необходимо остановить. Девочка обожглась, схватив солнечного червяка в толще воды.

Перед тем как совершить трюк – зелёный образ получил на свой скейт шифрованное послание.

Цифры притворяются!

Один или два, а может, все сорок?

Где мой приёмник – богомолы режут прутья клетки клешнями. За мной обязательно придут – старый мудрец упал с рампы и разбился глиняными черепками. Священный символ уже не собрать.

Маяк-сверло-анестезия

Детские кубики с буквами на сторонах образовали очередь на кассе в магазине.

А, В, Р и М на боковых гранях и Я на верхней.

– И зачем им делать покупки, – спросила девочка свою маму и состроила пустоту на лице для недоумевающих граней.

Кассир пролился вишнёвым соком в третьем ряду и перестал обслуживать вечность.

Красный гигант в картонной пачке начал расширяться – терминальная стадия гибели звезды наступила.

Первая мысль лежала в упаковке с первичным бульоном. Но про это пока никто не знал.

Мальчик-шипучка

Мама шипит на него и напрасно.

Растворяясь вдали на своём велосипеде, мальчик-шипучка неумолимо движется к точке В.

Гранулированная личность слишком напирает на педали – букварь летит рядом с ним, мечтая превратиться в тропическую птицу.

Осторожнее!

Бетонные блоки, проделав путь в несколько тысяч лет, пытаются раздавить его загадкой символов, начертанных на них.

Рецепт супа или бессмертия? Совсем неважно – скорее домой, хочется пить!

Сахара – велосипед распался на первых бедуинов, и ноги вязнут в песке. Буквенный пот звонко капает на раскалённую поверхность.

Испарения – возвращайся домой! Солнце лишь монетка, вертящаяся на синем…

Мамин голос вязнет в песке.

– У тебя тоже на дне что-то осталось? – спросит беспечный исследователь бракованных чашек.

– Да, – грустно ответит она.

Что-то попало в глаз.

Цвет глаз-опечатка

У неё зелёные глаза.

Смотрят на мир и не видят того, что задумывалось в первоначальном проекте.

– Посмотрите сюда, – опечатка закралась, и сама пришла в огромный офис, стучала во все двери, скандалила и дошла до последней инстанции.

Безмолвие комфортно расположилось в кресле, поглаживая усы, что гигантской стеной опоясывали землю.

Змея бросилась вперёд и клыки-решения приняты.

Мы сотрём с её лица один глаз и исправим его на синий – компромисс, который бессмысленно обсуждать.

Выходец с рыцарских романов в шкафчике хранит свои старые доспехи, но сегодня их вновь надевать не нужно – болтливый ластик в руках, всё, что понадобиться для этой бесполезной работы.

– Если мы сотрём один глаз, может, заставим исчезнуть что-нибудь ещё, пару лесов, голубизну неба, желтизну распадающихся под гнётом времени гор, а может, зайдём в ту вращающуюся вереницу облаков и купим себе…

Сколько можно работать? От рыцаря не осталось почти ничего, но он изменит лицо той девушки.

Комары-молнии

Я неумолимо текущая вперёд одинокая река.

Человеческие взгляды не подпитывают – в пустых глазницах обосновались оранжевые птицы и их вскрики виолончелями раскалывают вспышки на солнце.

Чем дальше, тем меньше в пейзаже категоричности – цвета сливаются воедино, очертания предметов расплываются и вскоре горы перетекают невидимую границу, отделяющую меня от них. Я жидкая масса гранита, человеческого пота, облаков и гула, сменяющих друг друга геологических эпох.

Но кроме людей тут есть комары-молнии.

Мгновение и они прокусывают пенящуюся кожу и высасывают звуки – единственную настоящую ценность.

В их сегментированных внутренностях распростёрлись цветущие прерии – голоса смеющихся валунов наполняют это пространство.

Никакой подпитки – гранитным рекам не отбиться от преследователей и никогда не впасть в океан.

Поручни-пираньи

Воздушная лестница к школе.

Ребёнок хватается за поручни, холодные и жестокие пираньи вгрызаются в узоры-заборы ладоней.

Пластичные обороты – призванные разложить химические элементы по красивым закатам на исходе долгого забега, пускают яд в молодые автострады.

Воздушный шарик ведёт урок труда – и каждый из многочисленных станков грозит ему взрывом новой вселенной. Эти машины были списаны с гигантских заводов великой эпохи, поэтому они скрежетали полуавтоматическими пересудами и пытались поймать ниточку преподавателя.

Дети жали кнопки, шарик преподавал, станки пережёвывали всех их – новые эссе, трактаты, иллюстрации и пинки под зад.

Ребёнок с врождённым фиолетовым треугольником на щеке, прыгнет прочь. Куча мусора и времени подхватит его.

Лжепикассо плюёт в потолок

Ядовитые лягушки голубыми всполохами летят в потолок. Липкая сущность покрыта едким сарказмом – даже самые отчаянные звери не трогают их пергаментную кожу.

Мысли художника – удары отвёрткой по вдохновляющему пейзажу. Ещё, ещё хотя бы раз – солнце красным закатом выдавлено наружу. Совсем скоро стемнеет, и сталактиты начнут свой путь вниз.

За всё нужно платить – графоман открывает рот и подставляет гранитную скалу в своём рту под свёрла. Внутри золотые нервы разрываются от невыносимой боли – никто так сильно не страдал, радуется он.

– Прошу прощения, но глыбу придётся удалить, – красный крестик в календаре прошептал через несколько недель и сделал пометку на костях первого врача.

Рекомендуется удаление.

Разводы на потолке уже не видно.

Шипованное воспоминание

Мне не видно лица механика, хотя, казалось бы, стоит только немного приподнять взгляд, оторвать его от липкой синей формы, по которой медленно ползут облака. Но я не в том состоянии – руки и ноги крепко связаны и даже моя голова, и та зафиксирована.

Кажется, на его рабочей одежде формируется дождь – слова барабанят по мне и только часть его речи мне понятна.

– Нужно сменить первое детское воспоминание, уже настало лето и ни к чему жить с такими шипами, – молнии сверкают около его карманов и поджигают что-то в моих ассоциациях.

Перемотка невозможна и жизнь, вывернутая из кассеты, перестала меня интересовать.

– Иначе оно совсем сточится, когда настанет следующий сезон…, – может, он говорит, что-то важное?

Я вспомнил, солдатики плавятся в сказках, за домом и в моей голове, в телевизоре – мне жалко их и одновременно хочется самому поджечь.

– Можно ослабить, – говорит мне добрый механик.

Дождь смыл с его формы вообще всё, и я смотрю на белое пространство.

Пластилиновые брызги

Я заметил за ним эту особенность случайно. Но если долго всматриваться в человека, который пытается тебе помочь, обнаружишь в нём что-то особенное.

Он оставлял отметины – коснувшись меня или любого предмета в комнате, тонкий пластилиновый след, невидимый для всех, кроме меня, бросался в глаза.

Поры кожи, эти микроскопические торнадо, выбрасывали злобу, презрение в виде густых красок – отвратительное зрелище, которое поначалу только отпугивало и вызывало тошноту. Внешность и манеры не обманут меня.

– Отлично, я проведаю вас чуть позже, – говорит он и касается моего запястья.

Дверь закрылась, и я судорожно отдираю от себя пластилин, скатываю его в шарик и прячу за тумбочку. Я больше не могу этого терпеть – его следов тут не будет.

Осторожно, прохожу по его следу, двигаясь от древнейших времён к настоящему, и собираю краски.

Его любезность не даст усыпить моё внимание – каждое касание, даже секундное, не скроется от меня.

В углу комнаты сформировалась планета – с жёлтыми реками, печальными зелёными океанами, в центре которой часовой механизм отсчитывал секунды до взрыва.

Спрятался за тонкое, но непробиваемое для пластилина, одеяло. Я знаю, что когда он войдёт – его же собственные цвета обрушатся на него тысячью пластилиновых брызг-осколков.

Тогда я обрету свободу.

Мятная эволюция

Мой язык – сумоист, пытающийся победить жука.

Много лет он пытается выдавить его изо рта, но силы неравны, и мерзкие ножки щекочут и ранят меня, не давая покоя.

Круг пора разомкнуть – язык уходит на заслуженную пенсию, не совершив ни одной победы.

Зубная артиллерия обрушивается на хитиновую броню и сминает её.

Кусочки корпуса, внутренностей жука, моих надежд и слюна перемешивается во рту – мятный вкус наполняет прошлое, и я понимаю, что могу создать что-то. Только поменяй немного расположение – иной вид, новая запись в классификацию – готовое бессмертие для узкого круга энтомологов.

На большее я не рассчитываю.

Но, кроме вечности, меня интересует создание своего хитинового клона – моих слабостей  у него не будет, жук с человеческими глазами, но без страха и сомнений, расправит крылья.

Продолжение подсчёта

Автобус врезается в многотысячную толпу.

Кровь и знания брызгами разлетаются во все стороны – пирамиды прокололи колёса, но этим движение не остановить. Только в салоне немного потряхивает.

В окно видно человеческие страдания – мои глаза капли на нём. Вот взгляд соединяется с другим, капля-глаз увеличивается и катится вниз – с каждым таким объединением видения становятся ближе ко мне.

Дельфины выныривают из красных вод и в то мгновение, пока я их вижу, занимаются подсчётом какой-то бухгалтерской задолженности. В их лязгающих вскриках я слышу первобытный рок и своё имя, рефреном звучащее в нём.

Плюсы и минусы – внутривенно.

– В карточке значится, что он жил, – заявит мне главный счетовод подводного мира.

Точнее и не скажешь.

Но кажется, что скорее плюс.

Часовые стрелки улыбаются и режут

С крыши сбросили молодость – она разбилась о глянцевую поверхность страницы-тротуара.

– Как вы здесь оказались? – соседняя симфония спросила меня.

Зажатый в светящиеся рамки обложки – чувствую через бороздки, по которым двигается игла, срывая с меня года и кожу.

Голос звучит.

– Передай привет несуществующей птице, – мальчик с фиолетовым треугольником на лице уходит и его не остановить.

Границы фигур, окружавших меня до этого, исчезли и остались только цвета.

Жёлтый впитывается в меня – вместе с вопросом.

Что произойдёт, когда исчезнет цвет?

Что произойдёт, когда исчезнет цвет?

Что произойдёт, когда исчезнет цвет?

Что произойдёт, когда исчезнет цвет?