Записки арестанта [Ed Kuziev] (fb2) читать онлайн

Ed Kuziev Записки арестанта

За три месяца до Нового года. Городище каменщиков, что в губернии N- ска. Дьякова служба.

В клети сидел здоровый парень с крепкими телом и пудовыми кулаками. Соломенные волосы торчали в беспорядке, яркие голубые глаза на широком лице источали весёлость и бесшабашность, а тонкие губы еле сдерживали улыбку. Он слушал приговор судьи, который зачитывал текст с жёлтой слегка помятой бумажки.

– Решение суда. – крикливым и тонким голосом начал вещать худощавый муж с крючковатым носом. – Признать виновным в кабацкой драке с последующим смертоубийством двух человек, сопротивлением при аресте и оскорблений в адрес службы исполнения Права, Лихолетова Артёма Борисовича. Двадцати трех годов от роду, вольноотпущенного, ранее судимого за хулиганство и побои. В виду тяжести преступления, суд назначает повинность на выбор. Служба штрафников на южном приграничье в рядах пехотного полка армии его Княжеского величия, сроком на двадцать пять лет без права амнистии. Или каторжные работы на государственном золотом прииске пожизненно. – хлопнул обухом деревянного топора судья.

– Ну и чтобы окончательно усраться, каков третий вариант? – расслаблено произнес осуждённый, прикидывая варианты непростого будущего. Сбежать с прииска можно, но без теплой одежды и припасов с берегов Лены так просто не доберёшься. Дезертиров стреляют без суда и следствия, а Юг кишит змеями, тварями и доносчиками.

– Поселение на три года на Острове Буйный, без право амнистии. – злорадно выплюнул дьяк.

– Вот это по мне. Через три года встретимся, дьяк-сизый хряк. И с тобой тоже, задроченный особоуполномоченный. – рассмеялся в лицо чинам Артём.

– За оскорбление службы исполнения Права, Вы наказываетесь…

– Не шипи так, башка болит, а ты мне уже решение вынес, от того второй раз не можешь за одно и тоже судить. Съел хрена с солью? Короче на поселение еду. Как говориться, семь бед, один ответ. Только чтобы сани с бубенцами были и ямщик поразговорчивее. Чего замерли? Жрать арестанту когда дадите?

Через два часа прибыла крытая карета для перевозки заключённых. Артёма грубо толкнули во внутрь, а после приковали к сиденью, на вопрос об удобствах, указали на дыру в полу. Помимо здоровяка, пассажирами чёрного воронка, как называли дилижанс с каторжанами, были трое угрюмых ребят с воровскими рожами и тщедушный старичок, с бегающими глазами.

– Покатилась душа в рай. – громко смеясь, грохотнул Артём. – Теперича, город вздохнет свободно, аж пятерых лиходеев отправила управа. Глядишь, губернатор увидит в том добрый знак и главных чинов следом сошлет… Вот тогда заживёт городище.

– А-ну, цыц там. Говорить не велено. – отозвался стражник и для острастки тыкнул древком копья здоровяк а, но не сильно. Больше для того, чтобы если случайный прохожий и услышал похабные речи арестанта, то видел попытку доброго Стража закона прекратить хуление высших чинов власти. А положив руку на сердце, был солидарен со словами осужденного.

Дьяков служка подскочил к ямщику, сунул в руки сопроводительные бумаги и помчался по своим чернильным делам.

Громко цокнув, возничий ударил по крупу лошадки, заставляя тронуться. Колесо тюремного дилижанса закрутилось, наматывая мусор и грязь с мостовой, рисуя новую судьбу для пятерых заключенных.

****

– Грузимся быстрее, сухопутные крысы. Поживее. – кричал крепкий дядька с корабля. Засаленная фуражка с кожаным козырьком была украшена пуговицей с изображением якоря. Волны и ветер вытравили синий цвет глаз и изрезали морщинами крупное лицо с приплюснутым носом. Солнце разлило деготь на кожу рук, выжгло цвет бороды и волос, оставив их серебряными. – Куда тащишь вьюк, сучье племя? В трюм, Я тебе говорю. На хрен ты на палубу кидаешь.

– Господин старпом. Не сдюжим с этим ящиком. Разрешите разобрать на части и перенести. – гаркнул матрос с берега.

– Тупая башка, видишь опечатаны все стороны. Значит нельзя… Травите лебедку. – проорал в ответ мореман.

– Дык лебёдка не дотянется. Ещё шагов двадцать пердячим паром нужно тащить. – высказал свое мнение моряк.

– Так то верно, а валки на кой хрен тебе? Катни на них двадцать шагов., бестолочь.

– Ты старый хрен, говорю не сдюжим, значит так и есть. – взорвался старший матрос. – Шобы валки подсунуть, нужно приподнять. Плечо приложить некуда. Ещё двоих-троих нужно.

– Попроси осуждённых. Нету людей, сам знаешь. – уже спокойным голосом отозвался Старпом, соглашаюсь с доводами.

К карете подошёл морячок с неумелой просьбой. Он явно стеснялся просить, больше привык помыкать.

– Это, ребята. Пойдём толкнем ящик. Нужда есть в ваших руках, а не то до вечера простоим. Когда ещё подмога с города дойдёт.

– Мы осуждённые, значит находимся под арестом, морячок. Да и какая нам с того печаль? День прошёл, срок уменьшился.

– С меня бутылка и снедь. Все получше, чем та баланда, коя вам на ужин перепадет. – начал торговаться старший матрос.

– Не интересно спину рвать, морячок. Подумай, может что ещё предложить? – поднимал ставки второй арестант.

– А ежели батогами угощу? – взъярился мореман.

– Никак не можешь. – ухмыльнулся третий. – Покамест до места не доставишь, мы с братьями под защитой Права находимся. Наказывать можно лишь за преступления, а мы ничегошеньки не сделали после судилища.

– Сколько порций еды? – спросил в лоб Артём.

– Три. – быстро ответил старший матрос.

– До конца плаванья три порции и колодки снимешь. Про бутылку говорил, так Я не прочь. – проговорив свои условия, протянул с кованные руки Лихолетов.

– Ты один не сдюжишь. – усомнился матрос.

– Не сдюжу Я, не оплатишь ты. – отозвался Артём и вновь потряс цепями.

– Эй, стражник, отцепи нам, этого… здоровяка. – попросил конвоира старпом.

Сухо щёлкнул замок, цепи упали под злые взгляды трех братьев.

– Сядь на место, идиот. Цена за помощь слишком мала. – прошипел один из братьев.

– Кому как, а мне в пору. – вернул тяжёлый взгляд Артём. Развернулся и прыгнул с ножки дилижанса под напряжённые взгляды конвоиров. Растерев кисти, широким шагом подошёл к ящику, обойдя по кругу искомый ящик, нашёл приямок.

– Дай плечо и упор. – скомандовал Лихолетов. Ему тут же принесли требуемое. Установив чурбак на попа, подал плечо под нижнюю грань. Придавив бревно, с лёгкость оторвал тяжёлый груз от земли. – Подавай валки!

Три бревна толщиной в полторы ладони легли в образовавшуюся пустоту. Перейдя к другой стороне, принялся поднимать второе ребро. Как только весь ящик лёг на переволоки, упёрся плечом в широкую стенку и толкнул. С натягом, но ящик с двинулся с места, ускоряясь с каждым шагом. Матросы тут же начали суетиться, двое меняли валки, остальные помогали толкать груз. Не прошло и пятнадцати минут, как ящик, зацепленный стропами, прикрепили к блочкам и перекинули через вал лебёдки. Тихий трест бечевки, щелчки стопора балки. С каждой минутой груз все больше отрывался от земли и устремлялся ввысь.

– Осуждённый Лихолетов, вернись в дилижанс. – прикрикнул конвоир. Но Артём лишь махнул на него рукой, а после и вовсе пошёл по трапу на корабль принимать груз.

– А ну, кому сказал… – начал было стражник, как его о её Старпом.

– Ты должон чего сделать? Доставить на корабль. Вооот… Осуждённый на корабле? Значит он теперь под нашей опекой. Доставай по одному остальных, давай письма и отдыхай, служивый.

– Бумагу подпиши, потом распоряжайся. Есть Правило, по нему и живём.

Артём важно вышагивал по кораблю, раньше доводилось только по трапу с тюками бегать, когда подался в порт. Но скука смертная. Днем тягаешь груз, ночью пропиваешь казну, что скопил сорванной спиной и деревянными от натуги руками. Шлюхи просят много, из-за обилия соскучившихся по женской ласки моряков, а припортовым портерам они не по карману. Толи дело каменщики. Ушёл в забой, знай себе колоти кувалдой по клиньям, слушай треск камня да вовремя крикни "Поберегись!".

Вечером принесли обещанную бутыль с мутным Вином, три порции еды и тарелку стандартной баланды для осуждённых. Артём отложил в сторону жидкую похлебку и принялся наминать добрую снедь.

– Делиться нужно. – с ехидно улыбочкой произнес один из братьев.

– Вот тарелка с баландой. Угощайся.

– Ты мне это собачье дерьмо не предлагай. Три порции хорошо делятся на троих, а нас четверо. Нечестно получается. – отозвался второй и стал подниматься со своего места.

– Что не доем, можете взять, Я не жадный. А по счёт, как делить лучше… Делить лучше на одного. Что-то Я не заметил от вас троих прыти возле ящика. Цену набивали, а её никто не дал.

– Можешь не добраться до каторги, болезный. Знаешь как бывает? – уже и третий брат поднялся, и Лихолетова принялись окружать.

– Мне угрожали в крайний раз пятеро. За то, что Я норму больно быстро выполнял и получал сверхурочные. Так вот двое умерли, а меня осудили из-за их слабого здоровья. Так, что сели ровно и не мешайте принимать пищу.

– Да он шутить вздумал, ну-ка братцы, проучим деревенщину. – подначивал на драку старший.

Артём нехотя отложил еду и поднялся. Ростом он был на голову выше каждого из них, но в тесном помещение это было скорее обременение.

Ударив ближайшего так, что тот кубарем полетел под ноги своим подельникам, Лихолетова произнес:

– Ежели драка неизбежна, бей первым. Иди сюда, угощу юшкой.

Парочка переглянулась и бросилась в атаку. Портовый город с грузчиками и моряками научила Артёма держать удар и давать сдачу. А ежели в течении года каждый второй вечер этим и заканчивался, то итог противостояния с тремя работниками ножа и топора был вполне предсказуем.

– Отставить драку. – ворвался в полутемное помещение старший матрос с двумя моряками, из-за спины у них выглядывал пятый арестант.

– Дык нету драки никакой, гражданин матрос. На полу этой троице удобнее, чем в мешках. – хохотнул здоровяк.

– Так, ты со мной. Остальных в кандалы. Ведь знал же, что из-за еды передерутся.

Артём сунул бутылку в штаны, взял две тарелки в руки, оставив одну нетронутую братьям и пошёл за старшим матросом, широко расставляя ноги из-за качки.

– Спать будешь у кока, повара то бишь по- вашему. К нему тебя и пристроим. Три порции многовато, две в самый раз будет, но придётся ему помогать… – давал по ходу движения разъяснения моряк. – Моё имя Роберт. Старший матрос. По всем вопросам или ко мне или к старпому. Старый Палыч. Только старпалом не вздумай назвать.

– Лады. – коротко ответил Лихолетова, морщась от яркого осеннего солнца

– Вот смотрю Я на тебя, Артём. Неплохой парень, видный, здоровый. Что же ты на Могутку то едешь? – тяжело вздохнул Роберт.

– Не, Я на остров Буйный еду, повинность отдать.

– Беда. Ты хоть знаешь что там твориться? – со страхом в глазах воскликнул моряк.

– Каторга там, как и везде. Для свободного человека лишь глушь и смерть – свобода. Завёл себе пса и свободен. Умер-опять свободен. А так-то везде одни запреты и праааавила. – протянул последние слово арестант.

– Старика то понятно за что. Душегуб и людоед, а ты почём зря пропасть решил?

– Вон оно как, а Я все гадал, чего ему такое приснилось, что решил мир повидать? Значит такова моя доля, сам её выбрал. Расскажешь, как вот это все работает? – указывая пальцем на канаты и паруса, спросил Артём.

– Э-ка, братец, здоровяки больше по земле или по палубе бегают. Тебя ежели занесёт нелёгкая наверх, больше вреда может случиться. – матрос задумался, оглядел палубу в поисках решения. – Потому, давай-ка узлы поучимся вязать.

***

Две недели пролетели в делах и заботах, новых знаний набилось в голову Артёма так много, что он начал переживать, не вытекут ли мозги через нос, как сопли. По утру просыпался и первым делом проверял нос, уши и рот. Довольно улыбаясь, выходил на палубу, чем злил всех, кроме Старпома и Роберта. Те давали ему советы и делились слухами относительно острова. Лихолетова их россказни веселили, и он постоянно крутил отгоняющие зло знаки в ответ.

Вскоре высадили трех братьев на острове Могутовка, Артём погулял по твёрдой земле, напился родниковой воды и выменял простой перочинный нож на бутылку вина. На островах вели добычу редких металлов, что светятся в темноте, меж тем жёлтый дым, коим исходила земля был весьма ядовит.

Короткая остановка, не принесла долгожданного отдыха, лишь раззадорила желание остаться на земле, но Старпом скомандовал погрузку, принял двоих отмотавших срок болезненный на вид мужиков на борт, и корабль вновь сорвался в море, разрезая свинцовые осенние волны просмоленным деревом.

– Проклятое место. Очень дурное. Слушай меня сюда, Артём. – Старпом был встревожен, глядя на приближающуюся сушу. – То о чем мы говорили, далеко не шутка. Тут всякое случалось, а от тех, что смогли вырваться из плена, Я слышал много небылиц. Из двух-трех десятков арестантов, вывез с острова лишь одного. Знай, если тебе удастся добыть сердце тьмы, то ты сможешь уехать ближайшим кораблём. Для того чтобы дать знак, вывеси тряпку на причале, но ежели вздумаешь шалить или обмануть, пеняй на себя. Дважды в год, весной и осенью, мы проходим мимо Буйного. Советы кончились, береги себя. Ты хоть и шалопай редкий, но мужик неплохой. Удачи тебе на острове.

– Ты не сойдешь ноги размять? – спросил Лихолетов. Получив отказ, протянул руку для прощанья. После наблюдал за приготовления и команды. Ощетинившиеся копьями и рогатинами те внимательно смотрели за мутной от прилива водой. У веревочной лестницы его ждал старший матрос с ножом в руке. Скрипнула натяжной бечевка, принимая тяжёлое тело осуждённого. Только нога коснулась деревянного просмоленного причала, как лестницу с большой спешкой подняли. Лихолетов махнул рукой испуганной команде, а затем широким шагом потопал по на берег.

***

На удивление Артёма никто не встречал. Будто бы и не арестант прибыл отрабатывать повинность, а гость заехал по мелочному делу. Подивившись такому отношению, заключённый проследовал по единственной дороге, уходящую с пристани . Широкая тропа вела сквозь лиственный лес, что был одет в великолепные осенние одежды. Жёлтый дуб, красные ясень и клен. Бурая, с жёлтыми пятнами осина. В нос тут же ударил смолистый аромат упавших листьев, сырости и грибов.

– Давненько Я так не гулял. – громко крикнул Артём, Подивившись громкому эху, который разнес его слова по острову. – В городище все больше камень и кусты, а тут что не дерево, то великан. – Широко раскинув руки, здоровяк ловил прохладный ветер и редкое солнце.

– Чего орёшь, оглобля. – раздался голос из кустов. Чуть погодя появился и его хозяин, тщедушный мужичок в простой, но добротой одежде да в лисьей шапке. Куцая спутанная борода была щедро украшена мусором и приставшими крошками еды- Лес, он этого… тишину и уважения любит.

– Судя по приспущенным порткам, ты как раз уважение и выказывал, как говориться, чем богаты! . – хохотнул Лихолетов. Старичок ничуть не смутился, лишь поправил штаны и затянул пояс.

– Но-но, не смейся над старым человеком. Молодость полна надежд, а старость сожалениями упущенных возможностей. Как зовут тебя, новичок? -пристально рассматривая Лихолетова , начал расспрашивать дед.

– Артёмом нарекли родители. Родом Лихолетовым буду.

– Каков нрав, таков и род. Надолго в гости?

– Ежели не выгонят раньше, то на три года. Подскажи, дедуля, далече до поселка? – потянув руки за спину, вопрошал арестант.

– Топай по дорожке, в аккурат в нее упрешься. – затем грозным голосом добавил. – В лесу не шастай. Зверь к зиме готовится. Может и обидеть.

– Благодарствую, дед. Ежели помощь какая нужна, а поселке меня сыщешь. А если не нужна, так приходи. – отозвался осужденный да пошел мерить широкими шагами землю.

– Три года говоришь, значит еще дважды свидимся. Ежели мороз-братец да стужа-сестра не задуют жар твоей души. – прошептал задумчиво дед. А спустя мгновение на том месте, где стоял старик, ветер разгонял осыпавшую листву, разукрашивая землю. Еще через пять минут сгорбленная фигура попутчика Артёма, которого чуть не забыли на корабле, прошла следом, трусясь от каждого шороха или вскрика птицы.

– Да уж, не велико село. Три дома, два хлева и сарайка под дерьмо. Ни дымка тебе, ни лая псов. Скотиной не пахнет да топор не стучит. Будто после мора какого. Вот уж присказка к слову. Тень в тени тени спряталась. – размышлял в слух Лихолетов. Если другого человека испугала бы такая перспектива, остаться одному на острове. То судя по развеселой походке арестанта, его такие новости лишь обнадежили. Но чем ближе были покосившиеся дома, тем чаще попадались следы человека. Свежесрубленные бревна пахли сосновой смолой. Добротный косарь для свежевания стволов воткнут в разбитый от частного применения пенёк. Тут стружка от стусла, свежий уголек не разбитый дождём отливал антрацитовыми боками.

– Жаль. – поморщился, будто от кислой сливы здоровяк. Его мечта побыть одному разбилась о знаки судьбы. Сжав до скрипа крепкие кулаки, осуждённый продолжил путь. Мелкие отличия в постройках наводили на мысль, что остров не так уж и безобиден. Медвежья дверь против лесного Хозяина. Малые окна зияли чёрными провалами. Стекла тут быть и не могло, но пузыри были порваны в лохмотья. Из одного окна торчала Острога в засохшей крови и с лоскутами рыжей шерсти.

– Для шатуна слишком рано, хозяин должен жира нагулять перед зимушкой. Плохо если людоед, тот сюда, как на пасеку ходить будет, пока сладкую, словно мед человечью кровушку подчистую не изведет. – продолжил размышлять вслух. Звук собственного голоса успокаивал и настраивал на рабочий лад. Резко развернувшись, Артём вернулся за косарем. Следом вытащил острогу из оконного проёма. Понюхав прилипшую шерсть, поморщился от запаха собачатины, позже принялся очищать от крови острую кромку ножом, заодно и поправил огрехи предыдущего владельца.

– Я с возвратом. – сказал в темноту дома да пошагал дальше. Колодец с длинным журавлем, на короткой верёвке привязано старое выдолбленное ведро с небольшой трещиной. Оглядевшись по сторонам и убедившись в безопасности, Артём схватился за хвост, опуская плечо в колодец. Подняв ведро, вновь принюхался. Вода отдавала тиной, а на вкус была ещё хуже.

– Что же вы, братцы его заилили то? Тут работы одному на пару дней. Знай себе тяни да выливай. Пять сотен вёдер до обеда, столько же после. Да и крышку не мешало было собрать, скоро листвой занесёт под верх. Или народ с ленцой, или другой колодец есть. А может и родник. – помечтав о своём, перехватил рогатину и пошёл обследовать посёлок. Если большинство домов были хоть и не ухоженные, но казались жилыми, то Следующий дом пятистенок был в плачевном состоянии. Дверь покосилась и намертво застряла в проеме, крыша про легла, а осенний огород зарос до плетня.

– До зимы руки приложу, а весной себе другой срублю. – проговорил арестант и потянул створку приоткрытой двери, упираясь ногой в Косяк. Со страшным треском дерево поддалось.

– М-да. – выдохнул из себя Артём. – Наступил в богатство, что сам себе нашёл. Теперь бы ноги обтереть от запаха. А чего мне унывать? Руки есть, жопа не чешется. И тому рады.

Присев на край пыльной лавки у стола, принялся разглядывать обстановку. Стол добротный, но грубо сделан. Лавка грузное тело выдержала, хоть и жалобно застонала. В углу приютилась кровать, короче, чем нужна была незваному гостю на целый локоть. Тюфяк с сеном был потрепан крысами и зиял здоровыми дырами. На стенах развешены простые заржавевшие инструменты: пила о двух рук, вилы, прогоревший чугунок и кривой ухват. Черенки-заготовки в рассохшейся бочке отдельно в ящике лежали покалеченные тяжёлой жизнью две лопаты и коса. Под кроватью угадывались очертания бадьи, глиняных горшков и прочей личной утвари.

– Не бохато. – резюмировал Артём. – Что сидим, кого ждём?

Натаскав воды, принялся косарем оттирать пол, стол и кровать. Трижды прошёлся по простой печи, вытащив весь нагар и копоть, так в трудах и заботах крутился, придавая дому жилой вид. Укрепил кровлю, уперев в обрешетку черенки и подбив нурлат. А тёплый осенний день подходил к концу. На скорую перекусив выданными корабельным поваром припасами, подвесил крупу и вяленное мясо под потолок для защиты от грызунов. Наточив косу об найденный оселок и прикрепил самый надёжный черенок, расчистил дорогу до отхожего места, добрую траву развесил на покосившийся плетень. Сорняк же раскидал на дороге. Уже в темноте натаскал воды в бадью и приладил дверь.

Всё негодное в дальнейшее использование нещадно пустил в печку. Смененым на острове Могутка ножом раскроил левую ладонь, пустив кровушку в печь, обильно раскидал капельки по дому и двери.

– Прими мою кровь, хранитель дома. С тебя уют, с меня усердие. Молока и хлеба нет, то с первой дичи сердце и печень твои. – с поклонами на все четыре стороны произнес здоровяк. Огонь затрещал принимая дань, кровь запеклась на свежих углях. Засыпав рану пеплом и замотав руку найденным лоскутом, Артём прилёг на кровать, свесив ноги. Затем резко поднялся, перенес к ложу косарь и рогатину да подпер в окно лавку. После приготовления упал на лежанку, проспав до утра.

****

– Благодарю за приют, хранитель дома. За крепкий сон, прими поклон. Морду умою и начнём работать. Труд осенью, всю зиму кормит.

Перекинув через плечо скромные припасы, подвязав на ремень косарь, долго смотрел на копье. "Пусть будет" – решил арестант и закинул за плечо острогу. Выглянул в окно, внимательно наблюдая за выходом. Толкнул дверь от себя. Подбил еле заметный клин в дверь. Ежели кто откроет, то не заметит. А вот маленькая щепка о нежданном госте сообщит.

– Сарай, епишкины поросята! – хлопнул себя по лбу Лихолетов. Резко развернулся и пошёл назад к сарайке, походя перевернул подсыхающую траву, чтобы не прела. Покосившееся строение заросло бурьяном и девичьим виноградом так сильно, что разобрать, где дверь сразу и не получилось. Помахав косырем, нашел искомое, но при попытке открыть лишь оторвал ручку. Так и стоял, рассматривая дужку в руке. Выкинул ненужную больше рукоятку, подцепил ножом створку, затем в щель просунул пальцы. С третьего рывка оторвал воротину вместе с петлями. Поставив дверь сбоку от проёма, чихнул от пыли и смело шагнул в темноту.

– Другое дело, хоть и заброшенно года три назад, но предыдущий хозяин сделал припасы, а вон ещё и ледник в земле, может и осталось чего копченного.

Травы развешены пыльным и вениками. Косы чеснока и грибов, мешки с зерном хоть и прохудились, а местами проросли, но все пища. Ближе к концу тёмного сарая натолкнулся на предыдущего хозяина. Простая верёвка надёжно держала за шею иссохшее тело.

– Ты это… никуда не уходи. Я сейчас лопату сделаю и спать тебя уложу. – пробормотал Артём. – Натолкнуться на висельника к большой удаче.

Уже подбегая к дому, вспомнил, что оставил копье у мертвеца. Но больше его насторожил лежащий на пороге клин. Перехватил косырь, рванул дверь на себя. На его кровати, сидел испуганный старичок с корабля.

– Занято тут. Ищи себе другой дом. – рявкнул на чужака Лихолетов. Быстро подняв лопату, начал примерять черенок.

– Там везде смертью пахнет, а этот дом самый живой. Я заблудился в лесу и всю ночь бродил. Прости, я не хотел тебя по беспокоить. Дай лишь поспать в безопасности, а вечером я уйду. Найду свой дом или погибель. – страдальческим голосом произнес нежданный гость, но глаза выдавали в нем выжидающего хищника.

– Не угадал. Я не для того тут драил и чистил, чтобы делить свой кров с другим. Не хочу кровь поливать в этих стенах. Уходи сейчас, подобру-поздорову.

– Я голоден и устал. Без оружия и крепких рук, смилуйся надо мной. Я пригожусь тебе. -вновь попытался разжалобить арестанта тщедушный старичок.

– Жаль, что ты не понял с первого раза, придётся копать две могилы. Я вижу перед собой нелюдя, что занял моё место. Ты не устал и не голоден. Повидал Я и тех и других за свою жизнь. Тех, кто уголь жрал и кору деревьев. Других, что падали в сон лишь только увидев кровать. Меня не отпустили с пустыми руками, да и у тебя вместо подушки туесок. – перехватил лопату на манер копья. – Проваливай!

Старик соскочил с лежаки и припустил наутек, не забыв, однако свою поклажу.

– Сонный он и усталый, как же, так и поверил. А все же непонятно мне, где все люди. – затем хлопнул себя по лбу. – Там висельник ждёт успокоения, а я тут рассусоливаю.

****

Постелив найденную мешковину под мертвеца, быстрым ударом перерубил ветошь. Засохшее тело упало и рассыпалось.

– Мешок, тоже саван. – довольно улыбнулся своей смекалке Артём. – Я там постельку приготовил. Не знаю какого ты рода-племени и во что веруешь, но упокою я тебя по своим обычаям. Тризну стоять не буду, дел много, но навещу. – приговаривал арестант, собирая останки предыдущего владельца в куль.

Под истлевшей курткой обнаружил кожаный переплёт с листами пожелтевшей бумаги и с механическим свинцовым карандашом. Подумав немного, забрал себе. Взвалив мешок на спину, Артём направился к свежевырытой могиле с сажень глубиной. Скинув ношу возле ямы, нарезал травы с полевыми цветами, тщательно уложил дно зелёным ковром. Спустив труп вниз, собрал из частей фигуру, головой на восток.

– Я не знал усопшего, но раз его тело болталось в петле на каторге значит неплохой был человек. Совесть ли его загрызла или хворь головная, а может зубами маялся? У меня, когда зуб болел, так на стену лёг. Хорошо кузнец под боком был, выручил. В общем покойся у своих богов, согласно заветам своей веры. Как-то не по человечьи без имени хоронить, может в записях, что найду?

Упершись в заступ, Артём принялся изучать книгу. На первой странице красивым и чётким почерком было оглавление.

"Записки арестанта", за авторством осуждённого Кузьмы Прокопьевича Сизова."

– Вот и познакомились, Кузьма Прокопьевич. -с радостью произнёс Лихолетов. – Только вот незадача, прощаться уже пора.

Закинув записи в рюкзак, сплюнул на руки и принялся кидать землю прям на тело.

–Сапожки знатные на нем, давай я себе их заберу, мёртвому они ни к чему. – раздался подленький голос второго осуждённого.

– Ты бы судьбу за хвост не дёргал. По краю ходишь. Дом мой, земля у дома моя, а тебе я не рад. – произнёс Артём, не отвлекаясь от работы, лишь сместившись на другую сторону кучи, чтобы видеть гостя.

– Жаль, хорошие сапожки. – с сожалением произнёс старик. – Там домик ладный присмотрел, три комнаты, печь большая с лежанкой. Только вот крови много, я её ещё с улицы почуял. Меня Фёдором Семилетовым кличут.

– Ступай, Федя. Лопата вот-вот освободится для новой службы. – грозно зыкнул на Семилетова арестант.

– Ну-ну. Мы на острове вдвоём. Дружить надобно.

– А я думаю, что не вдвоём. А мне без надобности твоя дружба. Я с головой и руками дружу. Они не подводят и не предают. Мои прихоти исполняют в точности и со всем усердием. А от людей одни беды. – неожиданно проговорил Лихолетов.

Прибив землю широкой частью заступа, откопал по кругу могилку.

– Камушки и ельник тебе позже принесу. – заверил мертвеца невольный могильщик. Отряхнув руки, занёс лопату в сарай и прошёлся по припасам, большинство трав угадывалась по запаху, грибы тоже не вызывали опасения, а в особенности лисички. А вот ледник порадовал стройными рядом глиняных горшков с залитыми воском крышками.

– Низкий поклон тебе, Кузьма Прокопьевич за добро. Прими Мать-Земля душу за Грань, тело твоего блудного сына вернулось домой. Тааак. Мало добро найти, ещё и сохранить, и приумножить нужно. А у нас тут ушлый поедатель людей в соседях. А вот парочку пустых горшков и один полный нужно захватить в дом. Как бы припасы с душком не оказались. – Схватив самый пузатый горшочек, закинул его в заплечную сумку. Прикрыл ледник и завалил люк тряпьем и мусором. Зацепив пустые горшки и понёс в одной руке, просунув пальцы в горловины.

Поставив дверь в проем, вновь спрятал щепки у петель, чтобы быть уверенным в отсутствии любопытных глаз. Пройдя возле колодца, отмыл утварь зеленоватой водой и вернулся в дом. С приятным томлением вскрывая восковую пленку, ожидал чего угодно от малинового сбора до тухлой рыбы, но реальность его порадовала. Запах кислой капусты не спутаешь ни с чем. Запустив пятерню в горшок, зацепил соломку, тщательно понюхал и лишь затем отправил в рот.

– Неплохо, хрен, душистый горошек и клюква, а раз солить смог, значит и соль где-то спрятана. Нужно будет поискать. Начало положено. А без соли быстро слабость в теле может случится. Много времени потратил, хоть и уважение высказал покойному, но дел много, а времени с каждым днем все меньше. Пойду-ка в лес прогуляюсь по грибы, по медведи.

Освободив сумму и разложив по карманам нужные вещи, внимательно осмотрел копье, поморщившись качеству дерева, пошёл на выход. Внимательно осмотрелся в маленькие окна, наблюдая за тенью Фёдора за углом дома.

– Хранитель дома, не позволяй шастать разным проходимцам. – зло сверка глазами, шептал Артём. – Ишь выдумал на моей кровати спать. Силушку мою решил потянуть через неё. В моей деревне каждый знает, что ложка, чаша и кровать с силой владельца связана. Потому не дозволено никому пользоваться личными вещами. Стал старше четырнадцати годов, имей своё. Нет кровати спи на земле или в телеге. Я же почему этот дом выбрал, а? От того, что не чуял в ней духа людского. Все, хватит болтать.

Арестант толкнул дверь, прижал две щепки, затворил за собой. Тёплое сентябрьское солнце в зените ласкало опоздавшими лучами землю. Лес вновь заставлял дышать полной грудью, а сердце трепетаться в груди. Трудно было поверить, что это остров, а не дремучие леса, так как лес выглядит вековым. Дубы такие, что и четверо не обнимут, взявшись за руки. Корни великанов изрыты десятом копыт, жадных до желудей диких свинок. Оазис дикой природы посреди моря. Отмечая на уровне лица отметки, старательно обходил серебристые нити паутины, не ломая сети сонных охотников. Под раскидистой елью спрятались маслята, простой, но сытный гриб. Чем дальше заходил в чащу Артём, тем крупнее находил грибы. Вот сумка добилось до краёв. Поворачивая назад, арестант с трудом узнавал местность. Лишь метки, оставленные опытной рукой вели его домой.

– Леший, ну етить-колотить. Я же с уважением хожу. Маленьких не обижаю, грибы беру лишь набравшие вес. Ну нету табака, не курящий Я. Первую добычу обещал уже. Но вторая твоя. Печень под дубом, а сердце у рябины оставлю. Не серчай, не путай ноги. – может собственный голос придал уверенности, а может и ухнувший глухо филин ответил за Лесного проказника, но лес будто посветлел лицом, и ветки больше не били по глазам.

Артём низко поклонился на три стороны, а после оставил три самых крупных гриба недалеко от гнезда рыжих белок. Дорога домой была легка и спокойна, но внимательный глаз подмечал крупный валежник, ободранную кору на уровне лица, следы копыт и поваленную ель. Вспомнив про обещание, нарубил крупные ветви, пахнувшие смолой. Ель и сосна, символы вечной жизни, тем не менее во все времена были могильным цветком. Даже если сжигали тело, то забрасывали хоть ветку с помином.

Поселок встретил мёртвой тишиной, а двери соседних домов распахнуты, будто проветривали, но осуждённый понимал чьих рук это дело. Федька рыскал в поисках припасов и полезных вещей. На крыльце вновь лежали две щепки, да и дверь была не плотно прикрыта. Сбросив поклажу, Артём перехватил копье и потянул дверь на себя.

На первый взгляд, всё будто бы так, как и было перед его уходом. Но Артём любил порядок, а горшки стояли не ровно, заслонка у печи криво положена. Кровать пытались сдвинуть.

Затянув в дом мешок, принялся перебирать грибы и размышлять о том, как проучить соседа. Смерти Фёдору он не желал, но оставить безнаказанно его поступки не собирался. Дочистив грибы и положив их сушить я, достал из печки квашенную капусту. Рассол отпит, а количество явно уменьшилось. Забрав с крыльца ветви ели, пошёл на личное кладбище, для того, чтобы выполнить обещание.

Обложив по кругу могилу, постоял да прочитал тризну. Позже наведался в сарай, по пути переворачивая подсохшую траву. Дверь прикрыта, но вот подсказки лежали на земле, а не на петлях. Ветошь и мусор лежали на прежнем месте, пряча лаз в ледник, следами маленького размера усеян весь пыльный пол. Уже на выходе Артём услышал быстрые шаги. Перехватил копье и ринулся прочь. Высокая трава у плетня шевельнулась, но прохиндея и след простыл.

Зайдя в дом, схватил горшок с капустой и вышел наружу. В окне дома напротив мелькнула тень. Десяток широких шагов, осмотр окон. Потянув на себя дверь, Артём выругался. Крепким кулаком застучал по запертой воротине.

– Чего шумишь, сосед. Я только спать лёг, завтра приходи. – раздался ехидный голос из дома.

– Или ты сейчас открываешь, или Я тебе петуха пущу в дом.

–Ты чем-то расстроен, Артём. На свежую голову поговорим, как успокоишься. – нотки неуверенности и испуга промелькнули в речи Фёдора.

– Я предупредил. – грозно сказал Лихолетов. Нарезав косырем стружку со столбов крыльца, принялся высекать искру.

– Охолонись, поджигатель. Погода сухая, весь посёлок спалишь. – в ответ первая горящая ветка полетела в окно. Отчаянно ругаясь, душегуб сапогами тушил огонь. Но через мгновенье уже две подпаленные головешки и трава были брошены в окно.

– Успокойся, задохнусь же. Сейчас отопру. – сквозь кашель от дыма, крикнул Федька. Скрипнули пословицы, затем с трудом отодвинув засов, на крыльцо вышел новый хозяин дома со слезящимися глазами.

– Экий ты не терпеливый, Я же сказал, утром поговорим. – его речь была прервана оплеухой. Кубарем слетев по ступенькам, Семилетов пытался подняться, но его попытку прервал удар ногой в живот. По бабьи заскулив, людоед и не думал сопротивляться, лишь свернулся калачиком.

Артём схватил левой рукой за бороду, а правой держал нож.

– Я говорил тебе не ходить в мой дом и на мою землю.

– Я не ходил, вот те крест. Клянусь, не губи… – испуганно верещал Федька, а затем глянул в сторону на горшок с капустой и скривился. Лихолетов оттянул бороду на себя. А позже принялся её резать косырем, глядя в безумные от ужаса глаза.

– Это было последнее предупреждение. Ещё раз зайдёшь в дом или сарай, умрёшь. Я узнаю о том непременно, потому даже не подавай мне повода. А капусту забирай, поправляй здоровье. – похлопав по плечу и заправил клок волос с оторванной бороды за пазуху мужичка, не оглядываясь, пошел к дому.

"Шишки"– озарило Артема. Легкие, в большой количестве валяющиеся в лесу, хорошо горят и дают много жара, а набрать их не составит труда. Проблемы с дровами, коих он не заметил. Видно после смерти Кузьмы, его соседи перетаскали приготовленные дрова. Но непонятна была лень каторжан, что мешало набрать валежника, сбить ветки?

– Видать огорчили крепко Хозяина леса. Потому и боялись зайти, а последний в живых еще и подранил бера. – сделал предположение арестант, задумчиво ковыряя в носу. Оттерев палец об штанину, развёл бурную деятельность. Заправив в горшок нарубленных грибов и лука и запалив печь, Артём ушёл за водой. На улице его ждало разочарование.

– Вот паскуда. – произнёс Лихолетов, разглядывая обрезанную верёвку и отсутствие ведра у колодца. Решив было спалить в сердцах дом вместе Фёдором, успокоил сам себя и направился в сарай. Срезав остатки висельной верёвки, подобрал бадью литров на пятнадцать. Тщательно и скрупулёзно осмотрев будущее ведро, приладил к нему бечевку замысловатым узлом, которому его научил Роберт. Вставив ногу в полученную конструкцию с силой потянул за бечевку. Та трещала, выпускала нити, но держала натяг.

– Сойдёт. Позже сделаю получше. – пробурчал осуждённый.

Зацепив на журавль новое приобретение, поднял первое ведро. В тёмном проёме дома напротив захихикал Федька.

Артём тяжело вздохнул и вылил первую бадью.

– И раз. – следом, разбрызгивая зелёные брызги покатилось второе ведро.

– Дурень всю воду не вычерпаешь. А завтра Я вновь в него помочусь. – раздался радостный голосок паскудника.

*****

Вечерело, когда взмыленный от монотонной работы Артём закончил счёт.

– Пять сотен. – последние три десятка вёдер вода была прозрачной, как слеза, без запаха. Потянув натруженные плечи, Лихолетов набрал следующее ведро и потянул его в дом. Дрова давно прогорели, но тепло печь отдавала исправно. Лук и грибы потемнели и заветрелись, но настроение от того не изменилось. Налив воды в чугунок, вновь растопил печь. Ополоснув руки в ледяной воде, обтер лицо.

– А с колодцем нужно решать. Сейчас он помочился, а завтра и вовсе потраву засыплет. Значица что? Надо закрыть так, чтобы сил у этого дохляка не хватило бы. Да и продумать на перед нужно, чем он ещё может навредить. Глиной замазать стены. Набить ставни на окно. Крышу затянуть. Сено занести в дом и готовить кровать. Пойду-ка Я заберу бревнышки. – хлопнув себя по коленям, здоровяк резко поднялся. Глянув в окно, осмотрелся. Рогатину в руки, косарь на пояс. Хлопнув дверью, вложил подсказки. Резко развернулся, чтобы увидеть, как метнулась тень за угол.

– Темно, глядишь и не заметил. – успокоил себя муж.

Потребовалось восемь ходок, чтобы перенести весь деловой лес к себе на участок. Последним перетащил кучу сухих еловых ветвей, наломав их на более мелкие, успокоился. Внимательно посмотрев на небо, Лихолетов заволновался.

– Звёзд не видно, к дождю. Надобно сено перетащить. Иначе выпреет и сгорит. – три охапки подсохшей травы перекочевали в дом. Печка вновь дала тепло и наполнил комнату запахом грибной похлебки. Раскидав сено по комнате, проверяя, чтобы случайный уголек не подпалил хату. Нарезав бревно на лучины, Артём сел ужинать, открыв первую страницу найденной рукописи.

"– Я пропал, мои монеты слишком заметны своей новизной. Нужно срочно менять город. Но Я уже неплохо заработал на золоте для дураков. Жди меня, любимая, Я выкуплю твою свободу."

– Всё просто, медь или как говорят латиняне "купрум" . Просто добавь немного цинка. На запах проверяют лишь прожжённые дельцы, остальные ломают зубы. Но лишь поймут, что мнется, а не крошится, как у других, сразу становятся учтивыми и вежливым. Любая деревенщина за один золотой накормит, напоит и жену с дочкой положит рядом с тобой. Легко и сытно быть богатым, но вся сдача серебром оседает в моих карманах.

От этих названий деревень и сёл голова идёт кругом. Одинаково алчные старосты и трактирщики, вежливые и учтивые подавальщицы, что за серебряк готовы на всякое…

Я наследил в небольшом городке, нужно рвать когти. Серебра уже столько, что лошадь устаёт носить весь этот вес. По-хорошему бы обменять на камни, но в ювелирке не меньше прохиндеев. Тёмные личности следят за каждым моим шагом, неуступно следуют везде. Последний порченный золотой отдал доблестным стражникам припортового городка и вот лиходеи арестованы, а Я на чудной шхуне мчусь к тебе, моя милая Катерина. Я внесу за тебя приданное и мы умчим подальше от твоего отца тирана. "

Лучина потухла, а котелок опустел. Отрыгнувшись, выскреб из котелка остатки и уложил их за печкой. Сам чугунок протёр травой, а после тряпкой. Засов на дверь, лавку в окно. Вытянув ноги и обняв косарь, Артём пожелал доброй ночи хранитель дома и лёг спать. Ночь была беспокойно, шаркали шаги, гремел чугунок, скрипел пол. Лихолетов вскочил, хотел было выругаться на домового, но услышал тяжёлую поступь на улице, быстро изменил свое мнение. Аккуратно скинув сапоги и подняв рогатину, подкрался к двери, разглядывая в щели улицу. Скрипнула крыльцо, а в нос ударил смрад псины и дурной раны. Позже послышался шум втягиваемого носом воздуха. "Медведь" – промелькнула мысль в голове у здоровяка. "Ежели дверь не выбьет, то в окно никак не полезет, лавка мешать будет, да и Я встречу гостя со всем усердием.

Зверь учуял человека, принялся рвать дверь, неистово рыча. Тяжёлая доска содрогалась под тяжёлыми ударами, но выморенный засов держал удары лесного хищника.

– Хозяин леса. Я не замышлял против тебя зла. Но ежели ты не отступишь от моего дома, буду оборонять его до последней капли крови. Уходи. – прорычал Артём.

С той стороны притих было зверь, а позже стал ломиться с утроенной силой.

– Всё-таки вкусил кровушки человека. Что же, будем драться. – проговорил для себя Лихолетов.

Огонь разгорался неохотно, будто дразня человека. Чванился, принимая подношение в виде ёлочных ветвей, а вот шишки пришлись по нраву. Лишь только они принялись, Артём лихо перенёс их в котелок и потащил подарок к двери, сам же начал вынимать лавку из окна. Почуяв дым, зверь начал фыркать, но ломать дверь не прекратил. Тогда арестант начал швырять с окна шишки прямо в черную беснующуюся. тень. Бер взревел, оставив неприступную створку кинулся к окну. Лишь только чёрные глаза блеснули в окне, осуждённый выкинул из котелка остатки тлеющих угольков. Запахло паленой шерстью. Развивая успех, принялся колоть в морду медведя длиной рогатиной, стараясь попасть в нос или глаза. Удар когтистой лапой по древку уполовинил рогатину. Артём заорал со зла, ему ответил рёвом охотник. Кинувшись к печи, закинул ветки ельника в огонь, как только букет принялся, Артём схватил его и с разбега кинул в окно. Шерсть принялась быстро, но вечный враг лесного брата – огонь лишь раззадорил медведя. Он неистово кинулся в проем окна. Наспех насаживая вилы на черенок, Лихолетов воззвал к богам.

– Мать-Сыра-Земля, убереги сына непутевого. По правилу жил, честь берег и веру. Всё зло возвращал сторицей, видит глаз Отца-Грозное-Небо, не желал зла Лесному Хозяину. Но то боле не зверь, а одержимый людской кровью подранок. Дайте сил боги мои, дайте сил.

Пасть зверя и две передние лапы уже перевалились через окно, а сейчас бер пытался впихнуть в узкий проем свое толстое тело. Артём пригнувшись с силой вогнал четыре ржавых клина под пасть. Медведь попятился было назад, но мешали вилы, что не давали ему пригнуть шею. Закрепляя успех, Артём ударил босой ногой по черенку, а позже и толкнул на него лавку, прижимая свое оружие. Зверь дёргался, теряя от бешенство пену и разрывая шею об уже согнутые зубья простого деревенского инструмента. Из рванной раны розовыми пузырями выходила кровь, заливая горницу.

– Мой дом. Моя свобода. Моя воля. Моё право. – чеканя слова, Арестант рубил лапы медведя, калеча их. О усталости и потрясения, Артём сел на стол, а медведь потеряв много крови оседал на вилах, скуля, как побитая шавка.

– Меня не проведёшь. – усомнился в слабости зверя Лихолетов. Схватив со стены последний инструмент, выбил заклинившую дверь ногой. Оперившись левым плечом в косяк, накинул двуручную пилу на шею медведя, пила ударившись об стену протяжно запела, заставив зверя вздрогнуть. Через миг зубья вонзились в плоть, заставляя бера истошно заорать. Артём взял ритм, погружая с каждым рывком все глубже и глубже, пока не перебил швейные позвонки, ещё через пять минут тяжёлая голова зверя упала рухнула в горницу.

– Прости, хозяин леса за погибель. Прости хранитель дома за грязь. А Я кажись перегорел. –сказал забрызганный кровью арестант, а позже сполз по косяку, так и уснул.

****

Солнце озарило своим усталым от тяжёлого года взглядом картину, что видело уже не раз. Залитая кровью гостиная, обезглавленный зверь и победивший смерть человек. Артём проснулся замерзшим, открытая дверь быстро выстудила дом, а отсутствие сапог застудило тело. С трудом поднявшись на затекшие ноги, арестант пошёл за обувью.

– Простыл, как есть простыл. Ленивая жопа, мог бы хоть дверь закрыть. Легко отделался ещё. – кряхтел здоровяк. А потом улыбнулся следующим мыслям. – Да и с прибытком. Долг отдам домовому, что разбудил вчера. Да жира медвежьего натоплю, жилы на лук, шкуру на шубу. Мяса навялить нужно, а в этой твари считай пудов пятьдесят было. Некогда болеть.

Растерев лицо руками, медленно поднялся. Косарь, что вчера спас жизнь хищно блестели подсохшей кровью.

Разделка медведя заняла весь день, кусок печени и сердца легли на чердаке, приглашая домового на трапезу. Кровь сцедить не получилось из-за веса зверя, но тонкие ломотья мяса уже сушились на столе, подвешены на балку, благо гнуса по осени было немного. Шкуру выскоблить не успел, лишь срезал густой жир. Пришло время уборки. Натирая пол мешков иной, не заметил, как пришёл Фёдор.

– Я так за тебя испугался вчера, думал все, спекся Артёмка. А тут ты, живехонький. Ну теперь заживём. Людоеда больше нет, значит опасность миновала. – пристально смотря за работой Лихолетова, говорил Семилетов.

– Без твоей помощи бы не справился. – с ухмылкой ответил здоровяк.

– Потешаешься над стариком, а что бы Я сделал супротив зверя? Ты то вот какой здоровый. Нужно было предупредить, но Я боялся. Очень.

Артём вылил кровавую воду из бадьи, а затем долго смотрел на Фёдора.

– За подклад благодарю, ежели не он, то Потапыч бы не пришёл. – а затем нагнулся и швырнул в паскуду человеческую кисть. – Ты вчера обронил ночью. У колодца нашёл ещё пару пальцев. Ловко ты придумал, медведя из лесу вывести запахом мертвечины. Не зря свои припасы потратил. Как понимаю решил обмен сделать, помятую о моем добром деле. Я тебе капусту, ты мне медведя. Хотел было прибить тебя за вредительство, но подумал, что сам с прибытком остался. Ступай по-добру, по-здорову. Мы квиты.

Фёдор позеленел от ярости, топнул ногой и пошёл прочь.

– А колодец Я закрою от сыкунов разных. Так что набирай впрок сегодня, до первого снега тебя только дождевая вода ждет. – провожая тяжёлым взглядом тщедушного старика, Артём глубоко выдохнул. – Прибить бы его, но рука не поднимается. Ежели бы он с ножом кинулся, то не раздумывая… А так в пустую кровушку проливать. Слушай меня, домовой. Этот человек враг. На порог не пускай, чини ему неприятности. Завтра в лес идти нужно. Лешего задобрить да ягоду собрать, не то всерьёз заболею. – давал поручение Лихолетов.

Медвежья печень горчила, но была очень сытная. От горячей еды и натопленной печки тянуло в сон, но Артём прогнал дремоту. Два ровных бревна, перенесённые вчерашним вечером, легли в основу нового ложа. Связав в нахлест поперечины. Потраченный час подарил большое и крепкое ложе, а подсохшее сено легло в основу. Не успокоившись на достигнутом, принялся натягивать мочевой пузырь медведя на о конце.

– Паюс бы лучше, но то на рыбалку нужно идти, слюду не найду, а зимой заменю на лёд. Вот теперь будет лучше. Руки только мочой воняют, но то даже лучше. Такой аромат ежели вепрь учует, дорожку вежливо уступит.

Остатки шишек и дров полетели в печь, заставляя её весело затрещать.

– Доброй ночи, дом. Доброй ночи, домовой.

****

Месяц трудился не покладая рук Артём. Наладил быт, заполнил всю утварь припасами. У дома появился дровница и обновлённая крыша. Чердак заставлен бортьим сбором, шишками и медвежьем вяленым мясом, а печка обзавелась зеркальцами. Шкуру рыжего великана на шубу так и не пустил, оставил тяжёлую в качестве одеяла. Робкий первый снег растаял, но вскоре вернулся, привёл подругу вьюгу и сестру метель. Охота не выходила у арестанта, хоть и сделал ладный лук и ровные простые стрелы. Радовала лишь рыбалка. Чешую оставлял на клей, кишки возвращали в воду, исключая пузыри и осечку икорного мешка, из которого Артём собирался варить паюс. Фёдор делал пакости ежедневно. По мелочи, но в дом и на огороженный участок не заходил. Гадил у крыльца на дороге, чуть не получив стрелу в белоснежный зад. Позже Артём на лопате вернул подарок, швырнув его в открытое окно. Беззаботная осень подходила к концу и шалости стали более опасными. Как только арестанта злили проделки или он получал ущерб, куцая борода ровнялась заточённым косарем или же хворостиной гонял по посёлку пакостника.

В то утро декабря ударили первые морозы. Артём попивая травяной отвар, составлял планы на весну. Перевернув записи вверх ногами, на чистой стороне листа записывал свои пометки.

– Эй, хозяин. Дело есть. – прокричал Семилетов со двора. Здоровяк неохотно поднялся с кровати, накинув тяжёлую шкуру. Ожидая любой подлости, приготовил верный тяжёлый нож.

– Говори.

– Что же на пороге гостя держишь? Давай в тепле поговорим. Ежели не хочешь, пойдём ко мне.

– Не интересно. Гостей Я не звал, а твоё вероломство сполна вкусил за два месяца.

– Я схожу с ума, Артём. – сгорбился паскудник. – Я слышу голоса. Один женский молодой, второй старика, но здорового. Не смейся. Не шучу и не пытаюсь тебя обмануть. Да, натура у меня такая, что Я подлый трус, людоед, но не душегуб. Ни кого не убил, лишь поедал. Год был такой, а потом втянулся. Ходил за тобой, смотрел, чем ты занят. Мысли были тебя убить и всю зиму есть, но мне тут три года, а вот пришлют кого вместо тебя неизвестно. Тебе то одному хорошо, а мне как прожить? Целый день думаю, как тебе досадить, от того занята голова, но стоит лишь отвлечься, такой страх нападает.

– Сам же признался, что подлый трус. Вот страх тебя и берет. – усмехнулся Артём, хоть и призадумался. Фёдор явно боялся чего-то или кого-то. Запахом всепоглощающего ужаса кислой рвотой разило от старика. Сейчас паскуду привёл именно он.

– Прошу тебя об одном. Ежели чего случиться, похорони по вере латинян. Крест мне на могилу поставь. Обмыть не прошу, но в одежде мирской нельзя мне предстать перед господом нашим.

– Твоим. – поправил речь Федьки Лихолетов.

– Моим. – согласился со словами старик. – Я приготовил сукно белое. Обмотай меня и головой на восток отправь. Как солнце восходит с той стороны, так и я воскресну в судный день. Освященных ворот и погоста нет, но думаю это и не важно. Я тут на листочке молитву написал, положу в сукно. Прочти над телом. Обещай похоронить!

– Похороню, не сомневайся. Чтобы ты ещё и после смерти смердел! Хватило мне и твоих осенних ароматов. У тебя все? – Получив кивок, Артём закрыл дверь и пошёл к кровати. Сомнение обуревало его.

– Домовой, ежели знаешь, чего про нечистого, что врага нашего испугал, дай знать. В долгу не останусь. – подождав немного ответа, арестант скривился над своим суеверием, сел на кровати и взял дневник. В тот же миг двуручная пила сорвалась со стены, упала на пол с леденящим душу визгом. Схватив лампадку с медвежьим жиром, здоровяк подскочил к инструменту. Оглядел её по кругу, поднял с пола, а когда решил повесить, увидел, что гвоздь обломан у основания, а теперь блестел ровным срезом, отражая свет.

– Благодарю за ответ. – ошеломленно поблагодарил домового и бухнулся на лежанку, подняв дневник с пола, долго всматривался в Рисунок, на случайно открытой странице . А ниже странного узора было написано крупными буквами.

"Я ЗНАЮ, ЧТО ТАКОЕ СЕРДЦЕ ТЬМЫ"

Артёма пробила молнией мысль. "О том судачили на корабле".

Тяжкий труд за последние два месяца не давал ему возможность почитать записи, сейчас же он кинулся их изучать со всем усердием. Читая кусками, он старался поскорее дойти до размышлений автора о сердце.

"– В очередном порту слышал дивную историю, запишу её для памяти…

– Ты предала меня. Всё эти слова о выкупе и приданном, лишь для того, чтобы Я уехал на заработки, а тебя позабыл. Только Я любил и вернулся на три месяца раньше срока. Успел на твою свадьбу. Алхимия, моя дражайшая Катерина – это не только микстуры и кислоты. Это знание, как влияет сурьма и ртуть на человека. Что такое хлорид. Но вино на твоей свадьбе расскажет тебе про эти нюансы....

– Нет смысла бежать и скрываться. Я кутил и прожигал серебро, что собирал долгие полгода. Моя любовь с синем лицом похоронена вместе с женихом. Все приглашённые гости, засыпанные известью составили им компанию. Будьте прокляты…

– Я во всем сознался сам. Пришёл к дьяку и рассказал всё. О том, как подделывал монеты, где их чеканил, как отправил сотню людей. Просил меня казнить. Но вместо этого меня сошлют на каторгу....

… Это остров, и он огромен. Нас на нем четверо человек. Убийцы, отравители, мошенники. Нас ждала сторожка с инструментом и три года отпуска…

– Василия разодрал медведь на наших глазах. На острове! А мы только начали строительство домов....

Медведь приходит на каждый третий день, с трудом, но достроили пятистенок, у нас возникли проблемы с едой....

– Мы выстояли, прогнали рыжего зверя. Огонь и рогатина, вот все наше оружие. В доме тесно втроем. Каждый захотел свой собственный дом....

Зима ужасна… Так холодно боже, а прогреть большой дом тяжело. Я благодарю судьбу, что не стал расширяться…

Латиняне принесли ёлку, будут праздновать рождество. Дикари! Ель всегда была символом похорон. Звали в гости на сочельник. Вся нечисть вылезет в ту ночь, а они радуются.

Я видел её. Видел… В свадебном саване, с закрытым вуалью лицом. Полуночница. Она шла впереди и указывал пальцем на живых. А следом шёл он. Я рванул обратно в дом и завалил дверь. Оба мужа закричали от страха, а мне стало необычайно холодно. В ту ночь я скормил печке все, что приготовил на неделю. Сидел спиной к ней и слышал вопли других несчастных. Стены покрылись изморозью, а я дрожал от всепроникающего холода. Волосы, ресницы и борода покрылись сосульками, а одежда хрустела при движении, но печь. Она меня спасла. В отчаянье, я залез прямо на горящие угли. Утром все прекратилось. Стужа отлегла, а дом начал согреваться. Поборов страх я дошёл до Стефана. Он был плох, обмороженные пальцы на руках и ногах, на лице глубокие царапины. Позже рассказал мне все очень подробно. Они тоже сначала услышали, а после и увидели Полуночницу, заскочил и в хату, также, как и у меня дом начал трещать от холода. Испугавшись, стали кормить печь, а сами забрались на лежанку. Прижались друг к другу, дрожа от холода. А с потолка падала изморозь, блестя от огня печи. Постепенно из серебряной пыли снежинок стала формироваться фигура. Здоровый старик с длинной снежной бородой, с руках посох, как только он глянул на них, кровь застыла в жилах. Зловеще улыбаясь, он начал идти к печи, а с каждым шагом огонь угасал. Жак спрыгнул с печи, сунул ель в горнило, крича, чтобы она скорее загорелась. Как только дерево мёртвых принялось, Старик зарычал от злости. С горящей елкой в руках Жак рванул к деду. А ещё через два шага ель покрылись инеем, а смельчак рассыпался на куски. Если бы я не видел сам ледяные осколки плоти, то никогда не поверил бы, а самый большой кусок напоминал яркий рубин, заточенный в горный хрусталь…

– Стефан уехал весной, сжимая в беспалых руках большой рубин, он купил себе свободу и прощение за грехи этим камнем. «Сердце тьмы». А я остался. Корабль привёз ещё двоих обречённых, позже начал готовиться к новой зиме.

Я сошёл с ума, каждый день в лесу вижу прекрасную деву, но стоит мне только к ней подойти, как она исчезает. Не выходит у меня из головы, так сильно я не любил даже Катерину....

Я боюсь лета. Через полгода вернётся дед лютый мороз, а Я не готов. И никогда не буду готов. Новые жители острова ведут себя без уважения к лесу и Матери-Земле.

На острове кто-то есть. Стоило только уйти за малиной, как я увидел крепкого мужика, что обходили свои владения и он рыжий, как огонь…

Лето пролетело, как один день, осенью вернулся медведь. Я так больше не могу. Страх сводит мне руки, ноги отказываются ходить. Плету верёвку из осоки…"

– Делаааа.... – протянул длинно Артём. – Знание – сила. Вот тебе и побасеньки про стужу, внучку Мороза. Полуночница, дева, что выдана была замуж насильно, но сбежала от жениха под новый год в одном свадебном платье. В нем и замёрзла. Говоришь ель горящую не любит Дед? Тогда приготовим ему угощенье. Все таки новый год на носу, а без гостей он не мил. -Лихолетов расхаживал по дому, размышляя вслух. – Паскуде тоже бы ёлочку срубить, все же живой человек, хоть и порченный.

На скорую одевшись и накормив печь шишками, здоровяк накинул на широкие плечи шубу и одел вязаные снегоступы, схватив топор, вышел прочь в морозный лес.

– Федька, я за елью пошёл. Тебе тоже принесу одну, украсить надобно. Через три дня время Бадьяка наступает, в тот день по нашу душу Старый год придёт да за грехи наши спросит.

– За ёлку благодарю, только вот на кой тебе дерево мёртвых, Артём? В твоей вере не встречают Рождество и не празднуют новый год же? Весной и осенью твой народ отмечает.

– Дурень ты, Федька. Хоть корень у рода у нас общий, а ты все родное на чуждое выменял. Веру сменил, а ума не набрался. У года четыре лица, как и века людского. Весна-красна, Лета-чудо света, Осень-кормилица, Студень-оковник. Честим каждое. Не будет весны, не будет лета. Не будет осени не придёт зима. Три судьи, один палач. Вы потеряли связь с землёй, уповая на своего бога, хоть сами и говорите, что все вокруг его создание. Как можно верить в бога и попирать его труд? Любите вы все чуждое на себя надеть, даже не пытаясь понять.

– Так и твоё имя, Артём, по роду-племени чуждое. – усмехнулся Федька.

– То для вас оно дадено и озвучено. Моё имя лишь предки знают да родовой камень. Всякому его не говорят.

Лихолетов махнул рукой на бессмысленный спор и пошёл добывать оружие супротив Деда Мороза и внучке его полуночницы. Её крик по приданию делит год на до и после.

– Абы какая елка не сгодится. Тут надобно с разумом подходить. Правильный погребальный наряд есть юбка о трех сторон, верхушка есть бог на небе. Окружность есть место, где срублена и для кого погублена, пенек символ отрыва от земли. От того высота и пышность, без правильной ширины есть ошибка. – вспоминал арестант заветы предков. – Бадьяк, есть символ смерти Ярило, что умрёт в созвездии Южного креста, а возродиться через три дня малым Корочуном. По обычаю, это старый древний дуб, но помин по старому году можно и елью провести. Заговор и шепотки уже не вспомню, бабка беззубая была, от того половина букв слюной выдавала. Но основы есть, остальное воля шептуна.

Артём бродил по лесу долго, его не устраивала то высота, то ширина, то количество рядов. Та ель с изъяном, эта корявая, третья желта. Так и ходил до позднего вечера, пока не увидел её.

Красавица ель с синими иголками и набухшими шишками горела огнём при свете факела. Тяжёлые лапы нависли над землёй, придавленные снегом.

– Мать чесна, красота то какая. Воистину, когда жизнь ужасна, смерть желанна. И наоборот. А ведь разница то в чем? Как можно радоваться рассвету и ненавидеть закат? В лицо ты смотришь солнцу или в спину, Оно вечно обогревает Матерь-Сыра-Землю и прячется под бровью Отца-Грозное-Небо. Порой утром плохо, а вечер необычайно ярок. – затем перехватил топор и сблизился с деревом. – Прости, красавица. Я тебя в дар Деду принесу. Может и смилуется надо мной да отпустит мне мои злые дела.

Дерево стонало под тяжёлыми ударами топора, прощаясь с земной жизнью. Её срок подходил к концу, в угоду прихоти человека. Снег слетел, оголяя красоту лесной красавицы. Нагая, но гордая, срубленная под корешок, она дожидалась дороги до своего нового дома. Артём не успокоился на достигнутом, а сорвав с десяток шишек, вбил их в землю у пенька.

– Смерть даёт смысл для дальнейшей жизни, жизнь стремится к смерти. Чтобы жить, иногда нужно даровать смерть. Мои припасы грибов, мяса и травы, все то, что продлевает мои дни сотканы из чужой погибели. Я кланяюсь тебе лес, что родил дерево, тебе ель, коя продлит мой срок. Тебе Леший, храни лес и дальше. Даю свой завет, по весне посадить десяток новых деревьев. – топор хищно заблестел перед тем, как резануть ладонь, открывая бег крови.

Уже на выходе из тёмного леса, на скорую рубанул невысокую сосну. Топор за поясом, тяжёлая шкура на плечах, два мёртвых дерева рисовали тропинку к селению. Сосна легла у порога паскуды, пнув дверь, Артём пошёл дальше.

– Благодарю тебя, каторжанин! – крикнул в окно Фёдор.

– Это ты на каторге, я тут свободный, как никогда. – отозвался здоровяк. Обернувшись на дом старика, увидел промелькнувшую тень студёной невесты на кромке леса. Скрутив защитный знак, вызвал вскрик и бегство Полуночницы.

– Рановато пришла, видно голодна не в меру. Щас по лесу пройдётся, зайчат и полевок соберёт. – размышлял в слух арестант. – Надобно завтра на перекрёстке подклад для Мары сделать. Рябины нарвать, да на перекрёстке оставить. Сама нацепит, коли примет. Бусы ли, серьги ли. Деве не замужней все к лицу будет.

Уже у порога Артём остановился. Вносить тело лесной красавицы не торопился, на то были две причины, первая это её размер, вторая, то что нужно получить добро хранителя дома. Оставив ель на улице вошёл сам.

– Мира и процветания этому дому. – осуждённый мялся, не зная, как начать. – Не буду юлить, скажу, как есть. Ель Я принёс.

На чердаке что-то стукнуло и покатилось.

– Да знаю я, не шуми так. Дедушка с внучкой могут в гости заглянуть, а ежели засидятся на помине старого года, ты постояльца лишишься. – прислушиваясь к шуршанию в углах. После загремел чугунок. – Да что с тобой! Я же объясняю тебе, зачем. Ты был призраком, в которого я своей верой жизнь вдохнул. Вон, глянь на соседа. Ответь сам себе на вопрос, как бы ты с ним ужился? Душил по ночам да одеяло стягивал?

Тишина ему была ответом. Улыбнувшись своим мыслям, Лихолетов поспешил на улицу. Стянув бечевкой ветви, сузил ширину дерева, затем затащил пеньком вперёд. Упал ухват за спиной.

– Да етить тебя. – подпрыгнул от неожиданности Артём. – То, что покойника выносят ногами вперёд знаю, а как заносят не ведаю, не злись, хозяин дома.

Забив полную бадью мерзлой землёй, воткнул в него мёртвое дерево, что ещё пахнет смолой, а в тепле распушило иголки, позже приготовил место для ели в центре комнаты, затем украсил её соломой и щепками, для того, чтобы можно было быстро подпалить.

– В самую тёмную ночь, когда солнце мёртво, а новое ещё не родилось, даже свет от лучины содрогнёт тьму. Тот дьяк, что читал приговор, забыл Правило. Судить могут лишь время и боги. Третья ночь будет мне судилищем. Если моё сердце черно, а вера слаба, то заменят его камнем.

Утром Артём вышел из дома натощак, откинул лопатой снег от двери, надел снегоступы. Лес встретил ледяным безмолвием, лишь вековые деревья трещали от мороза, этот треск внушал первобытный ужас, но арестант умел держать чувства в узде. Найдя ярко-рыжие грозди рябины, поклонился дереву. Затем вернулся на дорогу, ведущую к посёлку.

– Задобрим невесту. – с присказкой очертил круг, в нем крест, не выходящий за окружность. Каждую верхушку перечертил ещё раз. В центр уложил ветки с ягодами. – Прими дары, Полуночница. Смилуйся над людьми. Задобри деда, что забрал тебя в ту ночь после побега от нелюбимого. Укроти алчность крови и душ. Я жил, живу и буду жить по Правилу. Смиренно жду судилище богов истинных. Да пребудет со мной их милость.

Многострадальная левая рука вновь порезана, кровь горячими каплями легла на крест Мары, завершая подношение.

– Глупые язычники наделили Мару божественной силой. Но истинных богов забыли. Конечно зима она вота, холодно и голодно. А то, что Матери-Сыра-Земле роздых нужен и обновление, про то не помнят.

Артём шёл назад, роняя капли крови, рисуя дорожку к поселение. Ближе к дому, рука замёрзла, и холод затворил рану. Дом встретил теплом и накрытым столом. Осталось лишь вынуть чугунок из печи, в котором на медвежьем жиру томились грибы и вяленное мясо.

– Всё, больше ни ногой на улицу. Время помина Рода и предков. – вкушая пищу, Артём начал шептать старые, забытые слова. В каждой семье есть тайны и традиции. Мало вспомнить прошлое, нужно знать корни и их дела, свершения и падения.

– Мой род лишился своей земли давным- давно. Четыре поколения мыкаются по Матери-Земле ища складу, в которой могут забиться, как загнанная крыса. Всюду гонимы и чужды. Потерявшие надежду, растворились в тьме чужих слов и богов. Отринули память предков, перенимая чужие молитвы. – отложив ложку в сторону, горестно вздохнул. – В четырнадцать лет Я получил имя взамен истинного, Артём. Здоровый и невредимый, в переводе с языка Эллады. Отец толкнул меня в спину, прощаясь. Все слова он сказал мне ночью, равно как и наказ. Найти свою землю, а потом собрать Род на ней. Закончу свое заключение и продолжу поиски. Слава Роду.

****

– Свят-день, Артём. – раздались с улицы, а затем на распев пропел старую, но с глубоким смыслом песенку.

– Пришла коляда

Накануне Рождества,

Дайте коровку,

Масляну головку.

А дай бог тому,

Кто в этом дому.

Ему рожь густа,

Рожь ужимиста.

Ему с колосу осьмина,

Из зерна ему коврига,

Из полузерна – пирог.

Наделил бы вас Господь

И житьем, и бытием,

И богатством.

Артём рассмеялся в голос, услышав родную речь.

– А ты не совсем потерянный, Семилетов. – глядя на разукрашенную рожу скомороха и его потешный вид, крикнул арестант. – Заходи, гостем будешь.

Не закрывая дверь, вернулся в дом. Фёдор стоял у порога, смешавшись в чувствах, наконец выдавил из себя.

– Позволь войти, хозяин. – наконец выдавил из себя визитер.

– Дом, это гость на сегодня. Фёдор Семилетов, заходи и дверь плотнее прикрой. Даём свое согласие.

Сделав широкий шаг, стараясь не наступать на порожек, старик закрыл тяжёлую усиленную дверь.

– Как у тебя тепло-то. Будто в бане и ель прекрасная. Я гостинцев принёс на обмен. Ягода сушенная, травы на здоровье заговоренные. Дров два кармана, зерна три пуда. – скороговоркой проговорил Федька, высыпая на стол богатство. Пучок пожухлой травы, кривая палка, ветка рябины и горсть овса.

– Добрый торг получится у нас. Видно, что товар без изъяна. – серьёзно проговорил Лихолетов, перебирая мусор. – На такой товар, есть купец. Меняю на клок волос с шубы царской, да два огарочка свечи и уголек из печи. Так как праздник на носу, добавлю мышиный писк и паутины два мотка. Ну что, по рукам?

– Маловато будет, долгий путь проделал. Десять сапог истоптал, десять посохов стер. – продолжил игру Федька.

– Так оно так, только сам знаешь, до другого купца еще дальше идти. – улыбнулся Лихолетов. – Чарочку предложить не могу, мёда мало собрал, и не ставил в этом году. Но отвара на травах и славный обед рад буду предложить, милости просим, не побрезгуешь ежели. Только ложки у меня нет лишней.

– Не до жиру, быть бы живу. А ложку я с собой взял. – вздохнул Федька. Через час лёгкой беседы ни о чем и не редким подшучиванием, двое арестантов сели ужинать.

– Эка ты мечешь, братец. Не жалко, просто торопишься куда? – удивился аппетиту и скорости, с которой поедал Федька приготовленный кулеш.

– Прости меня, родич. Горячую еду уже месяц не едал, да и печка согреть не может. А тут в тепле и нахлынул такой голод, что может до греха проводить может. – признался старик, жадно заглядывая в туесок. Затем собрался с духом и спрятал ложку в сапог.

– Страшно мне, Артём. Помру Я этой ночью. Если бы не знал наверняка, не пришёл бы. Прости меня, за все зло. – предательски скатилась слеза по разукрашенному лицу колядующего. – Правильно ты живешь, как Род завещал. Хотел было передумать и попросить по нашему укладу помин сделать, только дважды веру предать не могу. Я не душегуб, а клятвопреступник и трупоед, но больший мой грех, что во спасение своей гнилой души, верование сменил. С тобой мне спокойно, хотя и знаю, что не оставишь на ночь, а к вечере домой погонишь. День суда нынче, все те, кто прятались по углам и теням, убоялись солнышко, нынче свободно ступать будут по земле. И у латинян так и у прочих.

– Первое слово передавали из уст в уста и никто не менял даже буковки, а как только написали для потомков, враз началось. И спас яблочный и медовый есть в вашей книге, и помин. Но в угоду священнослужителям исковеркали истину так, что уже не поймёшь, где правда, а где вымысел.

– Рука у тебя изрезана, ты кровью дом привязал? – спросил Федька, а получив кивок продолжил. – То-то он меня постоянно толкал от себя. Не могу я так больше. Я, Сцепень Семилетов, в миру Фёдор, зарекаю тебя хозяин, в миру Артём Лихолетов, про заботу о своём теле. Оставить мне виру не чем. Низкий поклон тебе от моего Рода.

Федор вскочил из-за стола и поклонился в ноги. Смяв куцую шапку, ринулся было на выход, как его остановил на выходе зычный голос Артёма.

– Я принимаю твой зарок. И еще, Сцепень. Дед боится вида горящей ели. -указав на украшения голубой красавицы. – К окну не подходи, дров заготовь на недели две вперёд, в эту длинную ночь все скормишь. Пару факелов держи наготове сосенку припалить. Ступай с миром, нет на тебя обиды.

Старик сгорбился, кивнул своим мыслям, да хлопнул дверью.

****

– День всех святых ли, ночь перед Рождеством. Смерть Ярило, Новый Год. Карачун. Слова разные, народы разные, а суть одна. Три судьи, что мы зовём весна, лето и осень смотрят, как ты их прожил. Женился или ленился, берег ли честь и веру? Им следом идёт палач. Тот что высудит твой год. Ежели прожил честно и в хлопотах, то к зиме готов, а нет, так замёрзнуть и с голода помереть назначит тебе зима. – Артём поднялся, отложил две ложки еды за печку, а после оттер досуха жирный котелок. Затем достал с чердака мешки с шишками и берёзовые поленья. Борясь со сном, принялся вырезать из дерева фигурки. Тут кривой заяц получился, тут кособокий волк. Свой тотем и тавро срезал со всем усердием и прилежанием, отвлекаясь лишь на замену масла и фитиля в простой лампадке. Когда фигурка лося была уже почти готова, как зашумел домовой на чердаке. Тяжёлые шаги мерили расстояние из угла в угол, стучали горшки со снедью, один из них перевернулся и запахло квашеной капустой.

– Хорош там носиться, ступай за печь. Не то все припасы побьешь. Глядишь вдвоём выстоим. Я отвернусь, выходи.

Через минуту раздались ворчливое сопение и топот ножек, а затем скребущие звуки у печи, что сменились чавканьем.

Дом затрещал от невыносимого холода, стена у двери покрылась ледяной коркой, Лихолетов бросил свое занятие и швырнул в печь первый мешок с шишками. Пламя разгоралось быстро, а жар заставил потечь прозрачной слезой стены. Белой дымкой потянулся смертельный туман из-под двери, а следом истошный крик Фёдора.

– Покойся с миром, Сцепень. – прошептал Артём, наблюдая как лужица на полу наливается молочным льдом. В печь полетел второй мешок и опилки от вырезанные фигурок. Несмотря на подношение, теплее не становилось. Новогодняя ночь тянула тепло из дому, покрывая просмоленные бревна пятистенка гжелью. Не смотря на треск дома и мерный гул печи, хруст снега у калитки был легко узнаваем. Лихолетов обернулся на дверь, затаив дыхание. Напряженную паузу нарушил леденящий душу крик Полуночницы.

– Мать-Земля убереги. – выдохнул Артём, с ужасом увидев клубы пара, что вырвались из рта. Дверь потеряла свои очертания, покрываясь толстым слоем льда, что хрустел, как желуди в пасти ненасытного борова. От ледяного потолка стали отлетать снежинки, которые не падали на синий пол, а кружились в хороводе в метре от голубой ели.

– Пришло время! Полночь! – крикнул заиндевевшим лицом Артём. Схватив два факела, подпалил их. Не дожидаясь, когда фигура палача сформируется, начал поджигать украшения на ели.

– Ёлочка, гори. – с испугом глядел на ветки красавицы, которые только ласкал огонь.

– Ну же, гори ёлочка. – первая ветвь принялась и тут же потухла.

У входа слепилось из снежинок лицо, с иссинят-белыми глазами.

– Гори, Ёлочка. – заорал Артём. Крик его души придал сил робкому огоньку, и ель вспыхнула.

Глаза Деда расширились от удивления, а позже сжались в щелочки. Лицо исказила гримаса боли. За окном истошно проорала внучка, видя поражение своего непрошенного спасителя.

Лишь только палач дал слабину, дерево принялось, как того следовало. Дед Мороз отступил, но глазами дал понять, что следующий год не так долог. Жизнь победила смерть в этот раз. Тем не менее, елка и не думала тухнуть, грозя спалить уютный пятистенок. Арестант пытался было засунуть её в печь, но разлапистые ветки не позволили воткнуть её даже на треть. С криком Артём принялся вырубать в ледяной стене дверь. Домовой отчаянно кашлял от дыма, а после соскочил с тёплого места и откинул люк на чердак. Свежий воздух ворвался в помещение, а после потолок начал капать, будто весной сосули. Два десятка ударов ногой и дверь выбилась наружу. Схватив горящую ель, выбежал наружу, чтобы столкнуться взглядом с ней, неупокоенной невестой Полуночницей.

Гордый и колючий взгляд, сквозь морозную дымку вуали, ровный изгиб лица, поджатые синие губы и толстая белая коса на плече. Свадебный наряд вершила корона из льда и две ярко-красные гроздья рябины вместо сережек.

Увидев такую красу, Артём бухнулся на колени, не отрывая взгляд. Сколько они так простоял никто не знает. С одной стороны, Снежная королева Мара, с другой коленопреклонённый муж в рыжей медвежьей шкуре с опаленным лицом и волосьями, рядом с воткнутым в снег дымящимся посохом.

Из леса раздался рев палача, Полуночница сморгнула, будто очнулась, улыбнулась Артёму и понеслась на крыльях пурги.

– Прощай, Дед мороз, до свиданья, Мара. Не в жизнь не забуду эту встречу и потомкам расскажу. – арестант поднялся с колен и будто пьяный поплелся домой. Дым уже выветрился, а печь с трудом съедала предложенное ранее угощение, выдавая столько жара, что все старания Мороза растаяли и теперь пол был покрыт водой.

– От мать чесна. – подпрыгнул арестант. Схватив лопату, принялся вычерпывать воду и выкидывать её через порог.

****

Утро выдалось тёмным. Молодой Ярило только явил себя миру и начал набирать силу. А в закопченной избе сидел одинокий муж, попивая отвар трав с мёдом, мечтательно смотрел на свою подделку. Скорлузые пальцы и перочинный нож вырезали из ствола сгоревшей ели фигурку Полуночницы. Начертив уголком глаза, Артём подолгу смотрел на полученный результат. .

– Забыл! Про завет Сцепьня забыл! – вскрикнул здоровяк. Схватил мешки из-под шишек, лопату и топор, помчался в гости к Фёдору. Постучался в дверь, затем в окно, трижды окликнул соседа. Не дождавшись ответа, обошёл дом по кругу, стучась по стенам и в окна. Трижды обошёл, пока не решился.

– Я иду!!!

Медвежья дверь всегда открывалась наружу, чтобы лесной хозяин весом не мог выломать её. А засов сдерживал натиск великана. Схватив топор, переживший длинную ночь, арестант принялся выбивать массивную воротину. Наконец перерубив засов, потянул дверь на себя. Ледяное безмолвие, белые стены и потолок, а у печи сгоревшая сосна и замершее тело Фёдора, разваленное на куски Палачом. Грудь разорвана и зияла чернотой, а возле неё лежал большой кусок ограненного рубина с кулак величиной, в обрамление бело-голубого хрусталя. Артём поднял сердце тьмы и положил его на стол.

Собрав тело в два мешка, скоро увидел приготовленные для траура саван и свечи.

– Пойдём, Сцепень Семилетов, в миру Фёдор. Будем тебе новый дом под крестом справлять.

Лишь к вечеру пробил Лихолетов мерзлую землю, а расстелив сукно, заметил две записки. Первая ожидаемо была молитва за упокой, а вторая личная для Артёма. Не вольный могильщик принялся ножом освобождать ледяную плоть от одежды, а позже складывать сложную мозаику. Окончательно потерявшись в темноте, просто сгрёб непонятные куски в кучу лопатой, забив голодное брюхо останками.

– Молитву прочитаю твою завтра, не вижу ничего. От себя лишь скажу другое. Каков не был твой путь, что закончился на острове, ты видел жизнь во всех красках и грязи. Правильные твои шаги были или нет, пусть судит твой бог. Но Я буду скучать по твоим выходкам и каверзам. Они крепили мою веру и терпение. Пусть Мать смилуется над тобой и проводить за Грань. Покойся с миром, родич.

В тепле, растирая озябшие пальцы, единственный житель острова рассматривал фигурку Мары, Вспоминая миг встречи и её улыбка, лицо озарилось мечтаниями о новой встречи. Его мечты потеснило ворчание домового.

– От епишкины поросята, прости хранитель дома, задумался, а еда уж остыла. Сейчас разогрею, перекушу быстро да на твою долю выделю.

****

С надеждой выглядывая из окна, Артём жаждал увидеть белую тень Полуночницы, хоть сам и понимал, её время после после вечерней зорки. Наспех перекусив, приготовился изучать молитву за упокой. Морщась, будто от зубной боли, выговаривал заумные слова, тем не менее подмечая глубокий смысл. За вычурным слогом пряталась надежда. Закончив с молитвой раскрыл личное послание.

"Если читаю я свои каракули, то уже весной уеду с этого проклятого места, купив себе свободу и прощение. Если нет, то даже рад, что так все случилось. Хоть ты мне и не доверил свое истинное имя, не злюсь, ибо понимаю, каждому встречному-поперечному такое не сообщают. Даже вижу, как ты трижды обходишь дом, стучась во все окна и стены. Заветы предков запрещают тебе войти в дверь без разрешения. Живи с миром, родич. В доме, где ты нашёл записку есть подпол, там Я сложил весь добрый инструмент с поселка тебе назло. Прости дурака, но наше противостояние дало мне сил продержаться эту осень. Прощай, Артём, и не поминай лихом, надеюсь ты соберёшь свой род. У меня есть внучка Акулина, в городе L-ск, если сможешь, помоги. Сгинет она без правильной руки, сын мой пропойца, а она почитай сирота при живом родителе. А ещё, я все это время гадил возле твоего сарая, так что по весне обо мне еще вспомнишь. "

– Вот паскуда. – с грустной улыбкой воскликнул арестант. – Ничо, я твое дерьмо на компост пущу и цветочки у твоей могилки им накормлю.

Затем дополнил свою коллекцию резных фигур сердцем тьмы.

****

Каждый погожий день выходил в лес на снегоступах. Себя Артем уверял, что на охоту, но порой даже лук забывал. Снежная красавица не выходила у него из головы. Долгие два месяца маялся арестант, пока февральская вьюга не принесла весть. В окно метнуло снегом, а калитка заскрипела. Накинув на плечи шкуру, Лихолетов поспешно вышел в кромешную тьму из снежинок. На расстоянии вытянутой руки ничего не было видно, но он знал, что она прячется в десяти шагах за бураном. В груди приятно заныло, а в горле стоял ком переживаний от нежданном визите.

– Я искал тебя в лесу. Ждал встречи, особо не надеясь на твое благодушие. Ты прекрасна. – в ответ услышал лишь легкий смешок.

– Не ищи меня смертный, Я сама приду, когда посчитаю нужным. Дедушка зол за твои проделки и дерзость. А за подарки благодарю. Новый люд редко мне делает подношение. Но ты другой, из старых… -тьма расступилась, чтобы пропустить вперед Полуночницу. Её наряд приобрел серые-белые полосы, как ярморочный столб для катания ребятни, корона уступила место маленькой диадеме, а на груди красными капельками блестели бусы из рябины. -. Увижу, как снежную бабу лепят, рассержусь. Пришла сказать, что меня смутил твой взгляд в ночь суда, ты смотрел без страха и упрека. Я видела лишь восторг. А теперь прощай.

Ветер метнул в лицо пригоршню снега и мелодичный смех ледяной княжны. Артем разлепил глаза и улыбнулся. Позже махнув рукой, вернулся домой.

На смену сеченским (февраль пр. авт.) метелям пришла капель и первая зелень, пока не время березня, потому можно напиться сладковатого сока полосатой красавицы. Солнце слепило глаза, холод пробирал до ниток, но Мать-земля задышала, после долгого сна, а местами из-под сугробов появились проталины. Лес наполнялся звуками пробуждения и журчания ручьев. Седмица всего прошла, а все изменилось до неузнаваемости. Даже вечнозеленые елки будто налились внутренним светом, готовясь дать новую жизнь.

Сорвав первые почки с березы, Артем ушел в чащу леса для подношения весне. Найдя уютную полянку вдали от звериных троп, раскопал руками сугроб до земли. На мерзлой земле вырезал знак Лели и украсил его сорванными почками, радуясь уверенному журчанию ручьев под зимними одеждами. Привычно вскрыв ладонь, обвел каплями вырытую яму.

Почти детский звонкий голос остановил мужа.

– Так вот кто мою сестрицу покоя лишил? – резко обернувшись, арестант не увидел никого, но поклонившись на три стороны, пошел дальше к дому.

Только человека дух простыл, как на поляне стало нестерпимо ярко. Босые следы пришли на место подклада, приняли сережки и, смеясь, побежали дальше играть с Полуночницей в прятки.

– Лель, подружка Полуночницы. Символ её есть бегущий ручей, она наш оберёг, как и тотем наш её верные лоси. Даже когда пишешь её руну, должен тянуть руку легко и весело. Голос её звенит, как колокольчики, а смех слышно издалека – шептал про себя слова старой беззубой бабки, что поучала и вбивала науку. Где добрым словом, а порой тяжёлой клюкой по дурной голове. Все, что Артём помнил, врезалась в память именно после удара. Лихолетов резко остановился, не узнавая леса.

– Ничего не понимаю, леший, опять твои проделки? – Ответом был недоуменный крик филина. Деревья сильно изменились, а только проклюнувшиеся почки невероятным способом распустились. – Это как это, чтобы в березень осина пушком обросла?

Совсем рядом зажурчал девичий смех.

– Мне подарок, тебе подарок. – в этот раз девушка не пряталась от мужчины, но и находиться на одном месте не могла, то мерно шла, а затем закружилась босыми ногами на снегу, совсем не проваливаясь.

– Ты прекрасна, Лель. – только и смог произнести Артём, разглядывая дочь Лады, юную весну. Невысокого роста русая дева с яркой улыбкой и шальными глазами. Простой широкий сарафан с зеленой строчкой по юбке и рукавам, простоволосая с маленьким туеском в руке.

– Иди уже, ишь ты, глазеет! Сейчас крикну брата, вот он тебя поколотит за дерзость. И не забудь, первый блин мне оставить! – громко и нараспев произнесла дева и умчалась в чащу зеленеющего леса.

Осужденный с глупой и счастливой улыбкой брел домой. Увидеть двух берегинь за короткую жизнь многое для него значило. Тут его озарило, что скоро пройдет новый корабль, а он сам может расплатиться сердцем за освобождение. Окрыленный новостями, он заскочил в дом. Схватив первую попавшуюся ветошь, рванул на пристань. В спину ему раздался голос.

– Ноги хоть бы отбил, а ещё хозяин.

Лишь через сотню шагов до него дошёл смысл слов. Он оглянулся на дом и его сердце защемило. Разозлившись на свою неуверенность зашагал вперед. Через две версты показался причал и холодное чёрное море. Примотав тряпку к флагштоку, сноровисто затянул бечевкой его на самый верх.

– Будем посмотреть. Ещё не все решено. Корабль мог уже пройти без новых каторжан или попасть в шторм. – бубнил себе под нос Артём.

Филин ухнул над головой, отрывая арестанта от печальных мыслей

– Чего тебе, леший? – отозвался арестант, в скинув голову вверх. Вернул потерянный взгляд под ноги, дабы не наступить в проталину. А увидел на дороге кучу луж, в одной из них сидел рыжий мужик средних лет, вытряхивая из дырявого сапога талую воду и куски мокрого снега.

– Э-ка, братец ты обувку не по погоде выбрал. Пойдём-ка в посёлок, справим тебе новую обувку. – предложил здоровяк.

– Зачем мне обувь новая? Я и этой хорошо черпаю. В одном сапоге полная мера, считать легко, да и дырявый он настолько, насколько должен быть. – огорошил ответом рыжий.

– Ну-ну. Передумаешь если, в двух верстах дальше по дороге есть поселение. Там меня и найдёшь. – предложил было Артём, а после махнул рукой и пошёл восвояси. Внезапная мысль пришла ему голову и, обернувшись, спросил. – А зачем ты воду считаешь?

Но на том месте, где сидел муж, лишь пузырилась мутная лужа. Лихолетов хлопнул себя по лбу пятерней и поспешил в дом.

– Муж, что сапогом воду меряет да в луже сидит. Вот тебе и присказки от беззубой Маланьи. Время Я теряю за праздностью и ленью, вот мне и ниспослано видение. А делов не переделано сколько? Плетень кривой, дверь к сарайке ладить нужно, снега раскидать, течь на крыше. – укорял себя здоровяк, прибавляя шаг. – Под грядки место чистить да зерно перебрать. А я, дурень, тряпки вместо флага вешаю. Написано на Роду Правило, собрался умереть в обед, приготовь ужин. Корабль он ждет, собрался уезжать. Кузьма Прокопьевич Сизов, низкий поклон тебе за припасы и дом добрый, а я что оставлю следующим поселенцам? Дерьмо Федьки у сарая и три кривых фигурки на печи? Добро мало получить, приумножить необходимо. Ежели потратил, считай потерял.

Ещё месяц пролетел в делах и заботах. Крыша обзавелась новой дранкой и подшита строганными досками. Плетень уже не пугал своими дырами, а мог остановить небольшого кабана. Воротина на сарай и разбитый огород. Артём не ленился, старался успеть больше за отведенный срок. Лель ещё дважды явила себя каторжанину, принимая новые подношение и смущая сердце здоровяка. Всё изменилось в одночасье, когда над островом пробил набатом корабельный колокол.

Схватив сердце Сцепьня, Лихолетов помчался к морю. Ещё издалека он увидел пришвартованное судно с Старпом ом на носу.

– Жив, чертяка. – крикнул радостно Роберт. – Палыч, глянь. Артёмка выжил!

– Вижу, не слепой. Чего у него в руках, неужто сердце? – всматривался выцветшими глазами мореман. По бортам стояли моряки с копьями наперерез.

– Будьте здравы, мокроходы! – крикнув запыхавшийся арестант.

– Лестницу на борт, смотреть в оба. – раздались команда старшего матроса.

Поднявшись на палубу, Артём протянул сердце старому, внимательно оглядываясь на людей.

– Ты купил свою свободу, каторжанин. Ещё и с прибытком в сотни монет. Теперь заживешь на большой Земле! Лето встретишь уже в изобилии, а зимой и паче в собственном доме. – разглядывая камень, сулил старый мореход. У Лихолетова с каждым его словом опускались руки. – А тебе смена прибыла, трое молодых да дерзких.

– Ты это, Палыч. – смущённо произнёс осуждённый. – Дело есть. Нужно пару семей перевезти на остров, инструмент хороший и снасти. До осени рейс сделай, в уплату забери камушек.

– А ты? – изумился Роберт. – Ведь это твоя свобода!

– А Я остаюсь. Я тут свободен, как никогда раньше. Живой и вольный! – широко расправив плечи, громко и гордо произнёс Артём.

После всех переговоров и составления списка, корабль отчалил, а на берегу стояли четверо крепких ребят.

– Я, Мирон Многолетов, будем знакомы.

– Слава Перелетов. – протянул руку второй.

– Пётр Сухолетов. – представился третий.

– Артём Лихолетов. – довольно крякнул здоровяк. – Родичи значит. Пойдём в поселение, расскажу, что тут и как тут. Нужно ещё наведаться в гости к Деду. Думаю, на те сердца, что мы у него найдём, можно будет свой род основать.

Сентябрь 2022.