Дачный казус [Алексей Васильев] (fb2) читать онлайн

Алексей Васильев Дачный казус

Июль в Качканаре выдался на редкость жарким. Солнце отчаянно припекало, руководствуясь какими-то африканскими нормативами раздачи тепла, и казалось, что если такой субтропический зной простоит ещё пару недель, то в окрестных лесах заведутся папуасы. Но Жанну Анатольевну Пупынину это обстоятельство не смущало. Она пятый день наслаждалась заслуженным отпуском, и проводила его на собственной, недавно приобретённой даче. Огород её зеленел, наполняясь ценными витаминами, и кролики в клетках сарая жевали траву, не догадываясь, что они и сами вкусные. Дача четы Пупыниных располагалась в относительно живописном месте – на берегу реки. Участок заканчивался не крутым обрывом, а дальше – забор, калитка и семнадцать ступеней лестницы, спускающейся к самому урезу воды. А относительность живописности заключалась в том, что на противоположном берегу грозно вздымались отвалы родного для Пупыниных горно-обогатительного комбината, неприятного серо-буро-болотного цвета, которые постоянно разрабатывались и повторно перерабатывались, и там день и ночь что-то гремело, грохотало и лязгало, будто там шло строительство марсианского космодрома или готовилось восстание машин.

Закончив сложные, замысловатые манипуляции с подвязкой огурцов и помидоров в теплице, Жанна Анатольевна решила освежиться и искупаться, поскольку под поликарбонатом было жарче, чем в разогретой финской сауне, и от высоких температур Жанна Анатольевна вся взмокла, и чуть не получила незапланированный тепловой удар. Поэтому, слегка покачиваясь от перегрева, она неуверенной походкой устремилась к реке, мирно несущей свои мутные воды куда-то на восток, в Азию. Калитка, по традиции запертая на щеколду, дабы предотвратить незаконное проникновение мародёров и чёрных копателей картошки, с лёгкой руки Пупыниной отварилась, и женщина, сбросив ситцевый халат и повесив его на заборный штакетник, спустилась по ступеням вниз. С грацией убегающего от гиен бегемота она бросилась в воду. До небес взметнулись брызги, и цунами покатило к противоположным берегам. Неприличной леопардовой расцветки купальник Жанны Анатольевны напугал стаю окуней, и те ломанулись тоже куда-то на восток, в Азию. А женщина поплыла, фыркая и отплёвываясь от попавших в рот головастиков.

Во второй половине дня температура воды достигала каких-то отвратительных величин и уже освежала не так приятно и энергично, и хотелось, чтобы скорее пришла зима. Но выбора не было. Заплыв Жанны Анатольевны по обыкновению продолжался вниз по течению реки метров на семьдесят, где ютился небольшой колхозный пляж, на который она выбиралась из воды, а потом следовала по тропинке, бегущей вдоль берега, назад, к лестнице своей дачи. Именно поэтому она никогда не снимала шлёпанцы и плавала исключительно в них. Вот и на этот раз, гордо, как Владычица Морская, только что стрескавшая под пиво вяленую золотую рыбку, выйдя на пляж, Жанна Анатольевна собралась было проследовать по знакомому маршруту в обратную течению реки сторону, ну тут её кто-то окликнул. Она, естественно, обернулась и испытала смешанные чувства – одновременно и радость, и смущение, и безграничную тоску по молодым, канувшим в небытиё годам, ибо в окликнувшей её гражданке Жанна Анатольевна признала свою сокурсницу по профучилищу, с которой она два года просидела за одной партой и не виделась лет десять. Та в компании ещё одной гражданки, такого же заслуженного, постмодернистского возраста, развалившись на покрывале, нехотя загорала и без зазрения совести поглощала красное креплёное вино из большой картонной коробки с хитрым краником снизу. Спутницу своей однокашницы Жанна Анатольевна тоже признала, но кто она такая и откуда она её знает, вспомнить так и не смогла, впрочем, и её точное имя вызывало у Жанны Анатольевны сомнения. На обеих дамах были купальные костюмы с вызывающим орнаментом и огромные, страшно широкополые шляпы, под которыми можно было укрыться не только от прямых солнечных лучей, но и от налёта немецкой авиации. На их фоне мексиканские сомбреро выглядели бы тюбетейками. После скомканных, неуклюжих приветствий Жанна Анатольевна ответила категорическим согласием на предложение опробовать содержимое коробки с хитрым краником снизу. Коробка была тяжела и полновесна, так как находилась на начальной стадии своего початия. Но боковым зрением Жанна Анатольевна заметила неподалёку от покрывала точно такую же, лежащую на боку коробку, которая своим покинутым, опустошённым видом показывала, что её содержимое сейчас будоражит умы и внутренности пупынинской однокурсницы и её сомнительной спутницы. И будучи женщиной целеустремлённой, обладая взрывным, упёртым характером, Жанна Анатольевна принялась с феноменальной прытью лихо сокращать ту фору, которые её вновь обретённые подруги невзначай взяли у неё в этом вино-водочном алкозабеге. Не выдержав подобного хамского отношения к себе, коробка быстро утратила своё креплёное наполнение, ещё до того, как беседа полностью избавилась от неловкости, и стала искренне душевной. Но за эти двадцать восемь минут выяснилось, что бывшая однокурсница Пупыниной буквально месяц назад тоже купила в этом районе дачу, и что Жанне Анатольевне немедленно полагается нанести туда ознакомительный визит, поскольку они с ней столько лет не виделись, беседу требуется продолжить, да и домик там очень красивый, и плюсом там имеются ещё две коробки такого же превосходного напитка, а ещё промышленные запасы мужниного самогона, измеряемые, очевидно, в гектолитрах. От таких радужных перспектив Жанне Анатольевне сделалось тепло и весело. Ей вновь захотелось почувствовать себя стройной, молодой и задорной, готовой к экспериментам и езде на мотоцикле без шлема. Только она робко возразила, что ей требуется вернуться к себе, чтобы накинуть хотя бы халат, а то разгуливать по посёлку в одном мокром купальнике как-то не комильфо. Но её новые старые подруги убедили её не терять понапрасну времени, ибо далеко идти не придётся. И в знак солидарности тоже решили не облачаться в верхние одежды. Так они и пошли. Втроём. В одних купальниках. Пышные формы дам рвались наружу, и вороны каркали им вслед.

Идти, действительно, оказалось не далеко. Опрятный домик с резными наличниками в стиле вологодский ампир, уютная беседка, крепко сколоченная, как капитанский рундук, банька и одиннадцать соток угодий, аккуратно расфасованных по грядкам. Дачный участок однокурсницы располагал к активному, непринуждённому отдыху. Беседу решили продолжать в беседке. Закусывали свежеструганным салатом и бутербродами с сыром. Двух коробок вина хватило на полтора часа задушевных разговоров. А дальше в ход пошёл коллекционный самогон, ассортимент которого мог удовлетворить самый взыскательный вкус. Здесь были: на апельсиновых корочках, на кедровых орешках, на мёде, на кураге, на золотом корне, на липовом цвете и на каких-то редких весенних пистиках. Но последняя разновидность имела весьма специфический вкусовой букет, и к тому же обладала – совсем не нужной дамам – способностью благотворно влиять на мужскую потенцию. Поэтому выбор трёх раззадоренных винищем барышень опрометчиво пал на самогон с кедровыми орешками. По заверению хозяйки, с него не так тяжело развозило, и голова от него на утро болела чуть ли не оздоровительно, и (разумеется) он был самым полезным из всего этого самогонного изобилия, припасённого её мужем для каких-то особых, и, если исходить из объёмов, похоже, античеловеческих целей. Но вопреки расхожему мнению, повышение градуса без последствий не прошло, да и особую пользу самогон оказать не успел, а солнцепёк, низкокалорийная закуска и сигареты с ментолом усугубили картину веселья. Все трое прямо там, в беседке и вырубились. Кто на лавке, а кто под столом.

Небезызвестный супруг Жанны Анатольевны, уставший, заявился после насыщенного трудового дня домой, предвкушая сытный ужин из первого и второго. Правда, к своему глубокому разочарованию супругу, как и предвкушаемый ужин, он не застал. Только телефон любимой жены, посаженный на короткий поводок зарядки, одиноко скучал на столе, стеснительно поглощая электричество. Поразмыслив, Антон Семёнович резонно предположил, что его супруга заработалась в огороде, увлеченно борясь за урожай. Поэтому он отправился туда, с целью отыскать свою жену там и всё-таки отужинать вдвоём, в тесном и родном семейном кругу. Но спутницы жизни в огороде им также обнаружено не было. Он даже пару раз громко её окликнул – лишь тишина была ему ответом. А ещё он заметил открытую калитку и халат жены, висящий на заборе. Сделав очередные умозаключения, что его ненаглядная ушла купаться, он спустился к реке. Но на просматриваемом с берега участке акватории Антон Семёнович свою супругу не разглядел, как не разглядел купающихся там людей в принципе, поскольку их там не было; а река мирно несла свои мутные воды куда-то на восток, в Азию. Дальнейшие выводы не заставили себя долго ждать, и Антон Семёнович тоже пошёл по тропинке в Азию – к пляжу, так как решил, что его утомившаяся от плавания и борьбы за урожай жена, отдыхает именно там. Однако пляж встретил Антона двумя разнополыми подростками, курящими одну сигарету на двоих. Ни чего вразумительного на вопросы Антона Семёновича относительно своей супруги они ответить не смогли, ибо на пляж пришли недавно и ни кого тут не видели. И только сейчас Антон Семёнович заподозрил неладное. Неутешительные выводы стали наползать угрюмой тенью и вставали во весь свой полный готический рост. Он вдруг вспомнил неприятный сон, приснившийся ему накануне, про пиратов и затонувшее сокровище. И щемящий холод сжал его тонкую душевную организацию тоской безысходности. Снова, теперь уже бегом, вприпрыжку он отправился домой и всё там и в огороде обыскал, громко выкрикивая имя своей благоверной. Но единственное чего он добился, так это то, что соседский пёс бодро облаял его по матери. От отчаяния он даже позвонил жене на телефон. Но тот своим рингтоном об Антошке, от которого широкая публика требовала сыграть на гармошке, тоже, как и соседский пёс до этого, грубо дал понять Антону, что направление своих поисков он выбрал в корне неверное. А после, безутешный Антошка опять помчался к реке, и теперь уже сбегал не только на восток, но и на запад вдоль берега, расспрашивая встречаемых людей о своей жене. Редкие сограждане, попавшиеся ему, о его супруге представления не имели, и лишь пугались его всклокоченному виду, блуждающим глазам, скверной дикции и спутанным речам с обилием никчёмных любезностей и матерных слов. Психическое же состояние Антона резко ухудшилось, ноги стали ватными, в голове повис туман.

«Главное – не паниковать» – твердил себе Антон, поднимаясь по ступеням лестницы от берега к даче – «Главное – не паниковать». А уже через час две бригады водолазов МЧС на лодках обследовали дно реки вниз и вверх по течению, и участковый в купе со следователем проводили опрос соседей и искали свидетелей предполагаемого происшествия. Сам же убитый горем супруг Жанны Анатольевны, голодный – ведь поужинать ему так и не довелось – обзванивал знакомых и родственников, неся им печальную весть. Правда, своих близких родственников он решил пока не огорчать, номера же родственников, канувшей в мутных водах супруги Антон в своём мобильном не хранил и не знал (даже любимой тёщи), и все их номера были заперты под замком несложного пароля в телефоне жены. Единственный, до кого реально дозвонился Антон, был двоюродный брат, оптом торгующий палёной водкой без акциза, у которого Антон, не мелочась, заказал десять пятилитровых бутылей. И ещё Антон выложил на «Авито» объявление о продаже кроликов, которыми в основном занималась Жанна Анатольевна, и которые раздражали Антоху своей обыденной похотью, навязчивыми совокуплениями и беззаботностью.

Мрачно опустился скорбный вечер. Водолазы и милиция свернули свои безуспешные работы до утра. Долгое июльское уральское солнце, устав орошать своим теплом и светом благодатную землю Качканара, покатилось за горизонт, дарить свои фотоны другим, более достойным местам третьей планеты. Звенели комары, и под берегом приторно крякал коростель, а с другой стороны реки всё также доносился железный грохот подготовки восстания, ну а Антон вместе с двоюродным братом, продегустировав палёный товар последнего, сгружали кроликов в прицеп приехавшего за ними местного фермера. Этот фермер специализировался на разведении мелкой диетической живности и держал в городе две мясные лавки. Поэтому кроликов Антон отгружал с каким-то тёмным злорадством.

В тот самый момент, когда Антон пересчитывал полученные за обречённых животных фермерские деньги, из переулка всплыло сокровище в леопардовом купальнике. Её оголённые ноги и руки молочно белели в зловещем сумраке надвигающейся ночи. Походка её была исключительно нетвердой, как будто за её спиной болтался увесистый рюкзак и тянул Жанну Анатольевну куда-то назад, в преисподнюю. Перед ней летел суровый перегар, попав в струю которого, комары сбивались с курса и теряли самоконтроль и способность к полёту. Утопленница икала. Она до самого вечера проспала на полу беседки, а, проснувшись, пошла прямиком на свою дачу, и о горестных треволнениях, постигших её родного мужа и единственного супруга, совершенно не имела представления, и даже очень удивилась, тому возмутительному факту, что он распродаёт любимых её питомцев. Увидев же свою супругу, законную и живую Антон сбился со счёта, а его двоюродный брат, тащивший последних двух кролей фермеру на растерзание, от неожиданности выронил одного из них, и кролик стремительно сиганул в кусты, словно осознал, куда катится его жизнь. И в этот горестный, насыщенный вечер Антон Семёнович в первый раз за все вялотекущие годы супружеской жизни побил свою Жанну Анатольевну. И бил он её не столько за перенесённый стресс, и не за то, что успел примерить на себе чёрный и тесный костюм вдовца, и даже не за накопленные обиды, и уж точно не за то, что его жена не известно где нажралась и нарисовалась в непотребном виде, лохматая и смурная, будто и в правду провела весь день на пиратском корабле, где успела познакомиться со всеми членами команды, а за то, что в какой-то миг Антон почувствовал себя тем самым кроликом, который вырвался и сбежал. Вырвался из клетки семейного счастья и благополучия, полной мещанских прелестей, рутины супружеского долга и здорового питания на убой. И сбежал навстречу неизведанному, свободе и неприятностям… и тихой грусти по уютной и ненавистной клетке семейного счастья.