Ночная школа [Джеймс Хоппер] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Джеймс Хоппер «Ночная школа» James Hopper «Night School» (1914)
Отринув последнюю надежду, я вернулся в деревню, где провел годы своей юности. Крохотное некогда поселение ныне превратилось в большой шумный город. И в первый же день я встретил Дормана. Мы столкнулись нос к носу на тротуаре под бледными лучами холодного солнца. Бог знает, как он узнал меня, ведь прошло столько времени, и поначалу я не мог угадать в стоявшем передо мной старике ни единой приметы того, с кем когда-то ходил в одну школу. Он остановился, внимательно посмотрел на меня, и вдруг его рука вцепилась мне в предплечье, будто клешня. — Ты… Халтон, — сказал он. — Джек Халтон, мы сидели в классе за соседними партами. — Всё так, — ответил я. — Я — Джек Халтон. Он стоял напротив, и его выцветшие серые глаза всматривались в мое лицо из-под тяжелых бровей. — Я — Дорман, — сказал он. — Нэт Дорман, я сидел в классе рядом с тобой. С возрастом сознание будто окутывает студеная дымка, и я, как и всякий старик, хорошо помнил лишь давно ушедшие золотые деньки. И поэтому вспомнил. — Я помню, — сказал я. Он все не отпускал меня, а его глаза изучали мои. — У тебя есть жена, дети? — спросил он. — Была у меня жена, да теперь нет, — ответил я. — Были и дети, но и их больше нет. — У меня никогда не было ни жены, ни детей, — сказал он. Мы стояли на тротуаре под тусклым солнцем. — Ни жены, ни детей. — Тут он кивнул. — Ни жены, ни детей. Он задумался о чем-то, а потом предложил: — Пойдем ко мне, заодно и переночуешь. Мне было абсолютно все равно, и я ответил: — Отлично, пойдем к тебе, заодно и переночую. Он поднял свою трость, и лениво катившаяся по улице карета, резко сменив направление, подъехала к тротуару. Мы забрались внутрь, извозчик захлопнул за нами дверцу, и я утонул в устилавших сиденья подушках. Пока мы ехали по незнакомым улицам, столь родным когда-то, я обратил внимание на то, что руки Дормана, сложенные под подбородком на верхушке упертой в пол трости, не переставая трясутся. «Какой же он старый!» — подумал я.* * *
Его дом был похож на дворец: каменный, с толстыми стенами, с изысканной, но мрачноватой обстановкой. Толстые ковры заглушали наши шаги. Мы отужинали у горящего камина в зале с дубовой мебелью. Глядя сквозь наполненные вином бокалы на огонь, мы видели пылающее золотом солнце и алую кровь нашей юности. Мы пили и это солнце, и эту кровь, но собственная наша кровь оставалась холодной. После ужина Дорман показал мне спальню. У противоположных стен стояли две кровати под балдахинами. — Тут две кровати, — сказал он. — Будешь спать здесь, в одной комнате со мной. Мне было все равно, и я ответил: — Отлично, буду спать здесь, в одной комнате с тобой. Спал я плохо. Тяжелые одеяла давили, будто гробовая доска, и было холодно как в могиле. Мне приснился сон. Где-то настойчиво звонил колокольчик. Потом, когда колокольчик смолк, начал бить барабан, и я услышал топот множества марширующих ног. Шагали легко и слегка вразброс. Сначала шли по гравию, потом — по дощатому полу; звуки эти сливались в приглушенный рокот, женские голоса выкрикивали команды — так слышатся крики чаек над рокотом прибоя. Затем — резкий, как удар хлыста, звук захлопнувшихся дверей. Бой барабана смолк. Повисло молчание. Но вот послышался хор. Юные голоса пели песню, которую я, седобородый и полный скептицизма, воспринял весьма критически, но в детстве она звучала для меня совсем по-иному. И хоть я полагал, что сплю, а глаза мои закрыты, я понимал, что мой хозяин стоит в белой пижаме у одного из окон и тяжко вздыхает. Казалось, он тоже слушает. Потом он, должно быть, вернулся в свою кровать. Песня угасла на долгой и светлой ноте. И спал я затем без сновидений, а сердце мое переполняла нежность. Когда я, наконец, проснулся, в комнате еще царил полумрак, но, раздернув шторы, я убедился, что снаружи солнечно и тепло. Я выглянул в окно. Большой, лишенный растительности двор. Во дворе играли дети. Множество детей: темно- и светловолосые, девочки и мальчики. Косые полосы солнечного света проходили сквозь плотный воздух, отчего он казался жидким, а дети — золотыми рыбками в аквариуме. Они носились туда-сюда, как ярко раскрашенные бабочки, а их крики и смех напоминали пение птиц. Справа виднелось большое кирпичное здание со множеством окон. — Узнаёшь это место? — спросил Дорман. Я обернулся и увидел, что он стоит у соседнего окна. Было похоже, что он разговаривает со стеклом, а не со мной. — Это ведь школа? — Это наша школа. Я заглянул в глубины памяти и понял, что да, это, должно быть, и есть та школа, в которую мы ходили в детстве. Правда, многое изменилось. Двор теперь упирался в ряды крыш и печных труб, а тогда дальше на юг тянулась зеленая лужайка, полого спускавшаяся к ручью. Да и сама школа отнюдь не походила на кирпичное чудовище в окне. Я закрыл глаза и увидел ее такой, какой она была когда-то: небольшое деревянное строение из сероватых досок, поросших плющом, островерхая крыша цвета зеленого мха и ведущая на веранду длинная лестница, по которой мы шагали в класс. — Нашу школу перестроили! — возмутился я. Боюсь, это прозвучало довольно нелепо. — Когда я вернулся в этот город, — сказал Дорман, — я построил дом здесь, рядом со школой. Не знаю, почему я построил дом здесь, рядом со школой. Во дворе зазвенел колокольчик. Дети, прекратив игру, выстроились в колонны. Забил барабан, и малыши зашагали в школу. Их ряды яркими лентами исчезали в открытых дверях здания. Барабан бил, дети маршировали — по двору, по коридорам, по лестницам, здание дрожало от резонанса, вызванного легкими шагами, а над этим шумом разносились команды учительниц, будто крики чаек над морем. Барабан перестал бить, двери захлопнулись, повисло молчание. А затем послышался хор детских голосов. — Так вот что я слышал ночью! — воскликнул я. Но Дорман ответил: — Это были не они. Ты слышал других. Я его не понял.* * *
И на следующую ночь я остался у Дормана, ведь мне было все равно, а хозяин настаивал. И в этот раз я спал так же беспокойно. Я замерз, одеяла казались каменными. Снова настойчиво звонил колокольчик. Металлический перезвон разносился по двору, эхом отражаясь от стен; у меня заболела голова. Я встал с кровати и во тьме на ощупь добрался до одного из окон. Но когда раздвинул тяжелые шторы, ничего не увидел, кроме непроницаемой тьмы. Впрочем, довольно скоро темнота отступила, и я стал различать смутные очертания. Увидел двор, школу… Это было небольшое деревянное строение с островерхой крышей. Одна из стен поросла плющом, а на веранду вела длинная лестница. Двор внизу был будто расчерчен в линейку. Но линии эти двигались, словно живые. Через какое-то время я понял: во дворе рядами выстроились дети — множество серьезного вида малышей с учебниками под мышкой. Я попытался сосчитать их, но их было слишком много. Тогда я принялся считать ряды, но и это оказалось непросто, ведь они двигались, словно волны. Они тянулись от школы до забора, а затем сворачивали куда-то вбок и терялись во тьме вместе с лужайкой из моего детства. Я не видел, где они заканчиваются, но чувствовал, что там, в темноте, их скрывается великое множество. Колокольчик перестал наконец звенеть, ему на смену пришел барабан. Ряды детей затрепетали, словно под порывом ветра, маленькие фигурки чуть наклонились и двинулись вперед, их легкие шаги отдавались в ночи, словно биение огромного сердца. Всё новые ряды проходили под окном, выныривая из чернильной пустоты на юге. Они сворачивали во двор, маршировали по гравию, по ступенькам, затем исчезали в дверях. Там были сотни, нет, тысячи детей. Лестница и старое здание содрогались под их шагами. Барабан бил, малыши продолжали шагать, а я чувствовал, что ночная тьма все еще скрывает бессчетные ряды, идущие на смену. В воздухе разносились резкие приказы учителей. — Сейчас пойдет наш класс, — произнес старческий голос. — Тот, в котором мы учились. Я обернулся. Дорман сидел у соседнего окна в дорогом красном кресле. Он тоже смотрел во тьму, прижавшись лицом к стеклу. — Как это «наш класс»… как это «наш класс»?! — пробормотал я. — Наш класс. Ты ведь поймешь, если это будет другой класс. А затем и вправду показался наш класс. Наши товарищи из детства. Они строем вышли из ночной тьмы на юге, свернули во двор, прохрустели по гравию и стали подниматься по лестнице на веранду. Прижавшись к стеклу у соседних окон, два старика смотрели на них, слушая знакомый стук башмаков. Когда наши однокашники проходили мимо, Дорман называл их по именам и рассказывал о судьбе каждого. Я увидел Джека Беннета, сына мясника, и вспомнил, что все еще должен ему стеклянный шарик; увидел рыжеволосого Джека Стирнса, его вздернутый нос и стеклянный глаз, которому мы все дивились и которым восхищались; Роско Миллера, который стал банкиром; Старра, умершего в какой-то канаве; расшибшегося в лепешку Перри. По другой лестнице, скрытой от нас зданием школы, должно быть, поднимались девочки, и я знал, что среди них должна быть одна — хрупкая и голубоглазая — ах, как же хорошо я помнил ее! — Но все, о ком ты рассказываешь, умерли, — сказал я. Дорман, не отрывая взгляда от окна, ответил: — Да, я заметил. Все, кто проходит мимо нас, умерли. Спустя мгновение он добавил: — Все, с кем мы учились, уже там. Класс почти в сборе. А они всё шли и шли, и Дорман продолжал называть имена и рассказывать. Кто-то разбогател, кто-то обнищал, у кого-то жизнь сложилась трагически, у кого-то была сродни комедии, но все они уже умерли. Я увидел Ральфа Дорна — в школе он был моим лучшим другом. «Ральф! Ральф!» — Мои губы дрогнули, но я не издал ни звука, и, конечно же, он не услышал. Вдруг я осознал, что скучал по нему всю жизнь. По нему и по той хрупкой голубоглазой девочке. — А вон Китинг, — сказал Дорман. — Он всегда такой смешной!.. По лестнице взбирался горбатый мальчик. Он шагал по ступеням с трудом, но вряд ли в полной мере осознавал это — глаза его были устремлены вдаль, к туманным грезам, ведомым ему одному. Из-под кепки выбивались пряди золотистых волос. — Он писал стихи и умер от голода, — сказал Дорман. — У меня в библиотеке есть его книга. Забавная. Мальчик-поэт продолжал неуверенно подниматься по лестнице. Над ним звенели учительские голоса: из-за него шеренга замедлилась. Но его взор блуждал в иных мирах. Озорной мальчишка, что шел сзади, обтер об его гетры ноги, но Китинг этого и не заметил. Затем тот же сорванец залез к нему в карман и вытащил оттуда карандаш и перочинный ножик, но он не заметил и этого. Из-под мышки у Китинга выпал учебник, и идущий следом наступил на него. В конце концов маленький хулиган толкнул Китинга, тот повалился на ступеньку, его кепка слетела с головы, а учебники разлетелись во все стороны. Одна из учительниц подняла его на ноги, стала яростно трясти и отчитывать, а шедший сзади как ни в чем не бывало смотрел на все это с самой серьезной миной. «Если бы я был там, я бы защитил его, — подумал я. — Если бы я был там, я бы понял его». — Кто этот мальчик позади Китинга? — спросил я. — Это Спайк Мартин, — ответил Дорман. — Он стал самым успешным из нас. Его сыновья мультимиллионеры. Я заметил, что детей больше нет. Это был последний ряд. Они всё еще поднимались по ступенькам, но двор позади был пуст. — Это конец, — сказал я. — Да. Все прошли. Наш класс всегда идет последним. — Нет, подожди! Мне кажется, там кто-то еще. — Ты уверен? — спросил Дорман. — Я никого не мог пропустить. — Да, да, уверен. Из темной мути на юге возник маленький силуэт. Мальчик приближался очень быстро, одной рукой он прижимал к себе учебники, в другой была кепка. — Но кто же это? Кто? — пробормотал Дорман. Силуэт мальчика еще не обозначился четко, и я не мог разглядеть его лица. Мальчик тяжело дышал, словно боялся опоздать. И хотя он так торопился, прическа его была аккуратной, словно он только что вырвался из заботливых рук матери. — Кто это? Кто это, а? Он бежал во весь дух, и было что-то такое в его широких плечах, в его крепких ногах, в том, как он слегка раскачивался при беге, что память моя мучительно напряглась… — Кто этот мальчик? Кто этот мальчик?! — кричал Дорман. — Я, кажется, знаю, кажется, знаю… — ответил я, отчаянно роясь в воспоминаниях. — Кто этот мальчик, Халтон? Кто он? Наконец я узнал его. — Это же ты, Дорман, ты! — Нет, нет, Халтон, не говори так. Этот мальчик… кто? — Это — ты! Ты! — крикнул я. Мальчик стрелой пронесся через двор и взбежал по ступенькам. Подлетев к мальчику-поэту, оттолкнул его, заняв его место, а потом с поразительной быстротой стал проталкиваться вперед, пока не оказался у дверей первым. Он проскользнул внутрь и исчез, а за ним и все прочие, один за другим, исчезли в дверях. Мальчик-поэт был последним. Двери захлопнулись. Барабан смолк. Стало тихо. Я отошел от окна и опустил руку на плечо Дормана. Он сидел в своем дорогом красном кресле, все еще прижимаясь лицом к стеклу. Дорман был мертв. Похоже, что я останусь здесь насовсем. Буду стоять по ночам у окна и ждать, пока, наконец, не увижу, как из ночных сумерек на юге покажется еще один мальчик — последний в классе, — отчаянно спешащий воссоединиться со своими товарищами.Перевод — Иван Кочетов
Последние комментарии
6 часов 7 минут назад
22 часов 11 минут назад
1 день 7 часов назад
1 день 7 часов назад
3 дней 13 часов назад
3 дней 17 часов назад