Шомка [Василий Стеклов] (fb2) читать онлайн

Василий Стеклов Шомка

1.

— Бабушка! — радостно закричал маленький мальчик в синих шортиках, сандальках на босу ногу и футболке с принтом Человека-паука. Он бросился на встречу женщине пятидесяти лет, которая в этот момент выходила из калитки палисада, окружавшего высокий деревянный дом.

— Митенька! — Женщина протянула руки и, наклонившись, кинулась к подбегавшему внуку. Она подхватила его, подняла и расцеловала в обе щеки, а мальчик крепко обнял ее за шею.

— Какой ты тяжелый стал! А какой красивый! — она с любовью поглядела на мальчика.

— Ну-ну, Дима, осторожней, а то задушишь бабушку, — посмеиваясь сказал мужчина лет двадцати семи, отец мальчика. Он шел по дорожке, держа под руку симпатичную молодую женщину. Они как раз все вместе подходили к дому, когда их маленький сын Дима побежал навстречу бабушке.

— Ой, дорогие мои! — воскликнула она радостно, — А я все глаза проглядела, думала — когда же вы приедете наконец. Шестичасовой автобус уж как почти как час проехал, а вас все нет.

— Да мы встретили по дороге Кольку Седова, моего одноклассника, и минут двадцать проболтали с ним. Он ведь как начнет на жизнь жаловаться — не уймешь, — сказала с улыбкой молодая женщина, — Ну, здравствуй, мама, — они обнялись и поцеловались, — как ты тут поживаешь?

— Да как, работа все без конца и без края, сама, чай, помнишь, как маленькая была да жила здесь, — со вздохом отвечала мать.

— Здравствуйте, Елизавета Матвеевна! — мужчина обнял тещу и поцеловал ее в щеку.

— Здравствуй, здравствуй, Александр Михайлович. Как жив- здоров?

— Да, тьфу — тьфу, не болею. А как вы?

— Да ничего, слава Богу. Только вот, весной оступилась на льду, так немного колено побаливает, — она отпустила мальчика на землю, и он резво побежал к дому, а вслед за ним пошли родители с бабушкой.

— Ну, и надолго приехали? — спросила Елизавета Матвеевна, когда они уже входили на крыльцо.

— У меня отпуска две недели осталось, Аня с Димкой наверно пробудут месяца два, — сказал Александр, — Зайчик, ты так собиралась? — обратился он к жене.

— Да, Саш, давно уже не гостила толком у мамы, побуду в этот раз подольше, — сказала Анна, с любовью оглядывая старые потемневшие стены родного дома, — да и Мите полезней будет здесь на природе.

— Оставайтесь, оставайтесь, — быстро промолвила Елизавета Матвеевна, — У меня тут такая красота, воздух какой! Не то, что у вас в городе! Овощи все свежие, а яблоки какие в этом году! — он сжала кулак и показала им размер яблок, — Ты Саша, езжай и не беспокойся, Митеньке тут будет самое раздолье, — и она посмотрела на мальчика, который в этот момент принялся играть с кошкой.

Елизавета Матвеевна усадила детей за уже накрытый стол и пошла звать соседей в гости. Вскоре пришли четыре женщины возраста Елизаветы Матвеевны, одна старушонка семидесяти лет и двое взрослых мужчин, лет тридцати. Все они были старые, давно знакомые соседи, и Анна с Александром их хорошо знали. За столом пошел разговор о деревенских делах, соседи расспрашивали приехавших о новостях из города, какие там цены и сколько платят, и изумленно охали, услышав какую-то цифру, чуть более превышающую сельские расценки.

Женщины все ласкали и хвалили маленького Митю, отдавая должное родительскому тщеславию. Особенно умилялась сама бабушка Елизавета Матвеевна. Мужики почти не болтали, налегали на спиртное и много закусывали. Особенно усердно подставлял стакан Петр — грубый, здоровый детина с красным лицом, приплюснутым носом и мутным взглядом из под нависавших бровей. Он был немного старше Анны и хотя никогда не водил дружбы с теми компаниями, в которых крутилась Анна в молодости, но теперь пришел на угощение на правах «друга детства».

Митя же был совершенно счастлив и от новой необычной обстановки вокруг, и от оказываемого ему всеобщего внимания, и особенно от предвкушения ожидавших его здесь приключений. Мама и папа успели ему рассказать о речке, что течет неподалеку от бабушкиного дома, о большом саде, где у бабушке растут сладкие яблоки и ягоды и о разной живности, что водилась здесь. Дома родители не разрешали ему завести себе щенка или котенка, и Митя давно уже с мечтал о том, как он будет играть и ухаживать за какой-нибудь зверушкой. Порядочно замученная им кошка, в конце концов, вырвалась и спряталась за печной трубой.

— А сколько лет твоему внучку, Матвеевна? — спросила одна из соседок, баба Люба.

— Так пять лет уже, ведь верно, Аня? — сказала Елизавета Матвеевна. Анна утвердительно кивнула.

— Ох, большой ведь уже! — всплеснула руками другая подружка Елизаветы Матвеевны, — А ведь недавно, я помню, привозили его малюсенького в пеленках, а ты на крыльце как сядешь и все качаешь его на руках.

Елизавета Матвеевна улыбнулась и с нежность поглядела на внука. Она подозвала его и посадила к себе на колени.

— Да какой я большой, скажи. Я маленький еще, — ласково заворковала она, — Вот погощу у бабушки на молочке парном и яблочках и тогда такооой большой вырасту. Да?

— Бабушка, а у тебя есть собачка? — сказал Митя, пытаясь высвободиться из бабушкиных рук и сползти на пол.

— Да куда ж ты вырываешься? Играть? Ну пойди, играй. Когда еще так побегаешь как не здесь. Вот в городе у мамы с папой уж не побегать, — она отпустила Митю.

— Ты не представляешь, мама, как он нас измучил, все просит купить ему щенка, — сказала Анна, — У вас-то тут собак много, так найди ему какую-нибудь.

— Э, такого добра у нас хватает, — усмехнулась Елизавета Матвеевна, — завтра пойду спрошу, у Смирновых, вроде, была сука со щенятами.

— Только, мама, Вы смотрите, он ведь не понимает, полезет к любой собаке, — сказал Александр, — А тут может злые есть.

— Ты не боись, Александр Михайлович, я братьев и сестер младших вырастила и Анну твою с ее братом, и все живы — здоровы, — отвечала Елизавета Матвеевна, — Уж будто я не знаю как с ребенком сидеть.

После ужина Елизавета Матвеевна пошла проводить своих подружек, а Александр с Анной и маленький Митя вышли прогуляться в небольшой садик рядом с домом.

— Все таки, хорошо здесь, — сказал Александр вдыхая полной грудью воздух и подняв голову к лазоревому небу, — Погода до конца месяца будет солнечная. Я рад, что мы выбрались из города.

— Да, любимый, мы здесь проведем время и отдохнем намного лучше, чем на всяких курортах. Ну что в этой Турции или Греции — мы съездили разок, больше и не хочется.

Александр усмехнулся:

— А мама все такая же. Ну да ладно, она все просила меня привезти ей тебя с Димкой. Хочется поняньчиться с внуком.

— И прекрасно! Пусть поняньчится, она очень любит Митю, и он ее тоже любит… Слушай, нарви ка вон тех яблок, это должен быть Медовый налив, — она указала на дерево в глубине сада.

Александр подошел к яблоне и, схватившись за толстую ветку, сильно потряс. На землю с глухими ударами посыпались крупные желтые яблоки. Они бросились подбирать их и набрали с десяток.

— Ну ка, попробуем, действительно ли так хороши яблоки в этом году, — Александр с хрустом откусил бок одного яблока, — О! Не дурно! Митя, беги сюда, попробуй какие вкусные яблоки…

Через две недели Александр уехал в город, оставив жену с сыном гостить дальше. Они хоть и гуляли каждый день по лесу и по окрестным лугам, где пас коров старый дед Кузьмич, хоть с удовольствием ходили купаться на речку, где Александр даже раз участвовал в рыбалке с местными мужиками, правда, только промок насквозь, ничего не поймав, но, в конце концов, он стал скучать от такой размеренной и непривычной для него жизни и был рад, наконец, вернуться в город к друзьям и работе.

Анна же чувствовала себя здесь прекрасно, здесь все было связано с дорогими ее сердцу воспоминаниями детства и первой юности. Она знала здесь почти всех и могла свободно зайти в гости в любой дом, и там подолгу говорить с женщинами как старшего поколения, так и своими ровесницами, которые тоже приезжали на лето. Ей так же нравилось помогать маме по хозяйству, которое было уже не такое большое как раньше и не требовало больших хлопот.

Сама Елизавета Матвеевна не так сильно заботилась о хозяйстве как обычно, ее внимание большую часть времени занимал Митя. Вечером она читала ему сказки и деревенские байки, вроде той, что соседка баба Нюра, по ночам вылетает из печной трубы в деревянной ступе. Днем она иногда ходила с ним по землянику на опушку леса или на речку, но чаще Митя любил бегать один без бабушкиной опеки. Она же волновалась и все ходила смотреть, как бы он не расшалился и не попал в беду. «Ох, Митенька, ну что ж ты такой, все тебе не сидится спокойно, ведь на самую верхушку дерева забрался! Такая вышина!», — беспокоилась она, — «Митенька, не бегай к пруду, он глыбокой, там пиявки черные и жабы зеленые, вот как укусят!»

Но на Митю ее увещевания действовали мало, ему казалось, что все самое интересное находится в самых далеких, высоких и непролазных местах. Свойственный его возрасту исследовательский дух не давал ему спокойно играть в границах палисадника, рядом с обрезающей кусты бабушкой и загорающей в кресле-качалке мамой.

Единственное, что могло занять его и не давать убегать далеко от дома, так это возня с домашними зверушками. Бабушкина кошка Маркиза в скором времени стала стремительно убегать, едва завидев назойливого мальчишку поблизости от себя, но для Мити и без нее хватало товарищей по играм. Он мог гоняться по двору за курами и хватать их маленьких цыплят, от чего куры приходили в волнение и принимались шумно кудахтать. После дождя он охотился за лягушками, которые вылезали из пруда и прыгали в траве и по лужам. Часто он бегал за соседским одномесячным теленком, что пасся на лужке, теленок испуганно мычал и убегал, высоко взбрыкивая ногами, впрочем, иногда в нем просыпался дух будущего свирепого быка, тогда он оборачивался и сам бежал на Митю, а тот с испуганным плачем улепетывал от него. Чтобы через минуту, отдышавшись и успокоившись, вновь начать незаметно подкрадываться к теленку.

Но любимцами его были двое — Джек и Шомка.

Джек был маленький пегий щенок, не более трех недель от роду, с большими ушами и головой и короткими лапами. Елизавета Матвеевна принесла его от бабы Клавы — Смирновой Клавдии Ивановны, у которой красивая белая собака Дина принесла недавно четверых щенят.

Шомка же был толстым розовым поросенком, с большими лопоухими ушами, закрывавшими ему глаза, когда тот рылся мордой в земле. Он жил в хлеву, в маленьком загоне, но сейчас, в теплое время, почти весь день бегал во дворе дома, беспрерывно копаясь пятачком в земле.

Как-то раз мальчик гулял по двору, исследовал что есть интересного в бабушкином хозяйстве и зашел в приоткрытую дверь хлева. Там было темновато, но он услышал какую-то возню и звуки за деревянной загородкой в углу. Подойдя ближе и заглянув через загородку, он увидел, как к нему навстречу с повизгиванием и хрюканьем кинулся розовый ушастый зверь, ростом с небольшую собаку. Митя чуть было не испугался и приготовился уже заплакать, но увидел, что зверь совсем не страшный, а очень даже забавный, он поднял к мальчику довольную мордочку с розовым пятачком и приветливо хрюкал. «Это же поросенок!» Митя до этого видел их только на картинках. Он побежал в дом, нашел там бабушку и принялся расспрашивать:

— Бабуля, а кто это у тебя там живет внизу, за такой маленькой дверцей?

— За дверцей? Живет? — не поняла она.

— Ну там где лежит сено, курицы ходят, там есть дверца, и живет зверь такой, с ушами. Я видел на картинках, что это называется «поросенок».

— Ааа, поросенок! — она засмеялась, — Ох ты какой смышленый! Правильно, там живет поросенок.

— А как его зовут?

— Его зовут Шомка.

— Шомка? Ууу. А можно мне с ним играть?

— С ним? Ой, да зачем! С поросятами не играют, они бегают все время по грязи и лужам. Играй лучше с Джеком.

— А почему не играют с поросятами?

— Нуу, потому что… — она замялась, не находя ответа на наивный вопрос внука.

— Ну бабушка, можно мне с ним поиграть?!

— Ох, ну хорошо, если тебе так хочется. Только в лужи за ним не лезь!

— Хорошо! Не буду!

В лужи Митя охотно лез и без всяких поросят. Он побежал опять в хлев и зашел в дверцу свинарника, поросенок его услышал и снова начал хрюкать, подняв навстречу мордочку. Митя подошел к загончику где сидел Шомка, заглянул туда и, немного поколебавшись, открыл калитку и вошел внутрь. Он осторожно, не без страха подошел к поросенку. Тот все так же похрюкивал и смотрел на него. «Ты меня не укусишь?», — спросил мальчик и осторожно протянул руку чтобы погладить поросенка, тот поднял мордочку и ткнулся мокрым пятачком в его ладонь. Мальчик взвизгнул и отдернул руку. Но тут же рассмеялся, поросенок был совсем не страшным. Он протянул руку еще раз, уже смелее, и погладил поросенка по жесткой спинке, а потом и по голове. Тот опять вздернул мордочку и ткнулся пятачком в руку мальчика, но Митя уже не испугался.

С этого дня они подружились с поросенком.

Со своими четвероногими друзьями Митя мог играть целый день, прерываясь только когда бабушка звала его есть. Поев, он выскакивал из-за стола и снова бежал играть, захватив что-нибудь съестное чтобы угостит своих питомцев. Джек был привередой и ел далеко не все. Даже колбаску и сосиски, которые Митя таскал для него, он недоверчиво нюхал и, не тронув, выжидающе смотрел на мальчика. Зато Шомка ел все, и то что не доел Митя, и то что не стал есть Джек, и даже то, что вообще не едят. Только Митя выбегал во двор, зажав в кулаке какой-нибудь кусок со стола, Шомка тут же, радостно повизгивая, бежал к нему на встречу и тыкался мокрым пятачком ему в колени, а затем начинал смачно жевать то, что мальчик давал ему. Бывало Митя пытался угостить щенка, подносил к его морде кусок колбасы и поднимал у него перед носом, чтобы тот поднялся на задние лапы. Джек нюхал, вилял хвостом и нерешительно тянулся к колбасе, но тут подбегал Шомка и, быстро покрутив пятачком, хватал и съедал кусок, облегчая раздумья приятеля. Шомка никогда не отказывался от угощения, даже если Митя из озорства давал ему кусок кирпича, скомканную бумагу, уголь из печки и другие несъедобные вещи. Поросенок подбегал и, радостно крутя хвостиком, хватал угощение. Один раз он сунул ему в рот свою сандальку, и Шомка начал жадно жевать ее и хоть не съел, но значительно попортил к большому возмущению бабушки.

— Мам, а можно мне взять Джека с собой, когда мы поедем домой? — как-то раз спросил Митя за завтраком. Анна улыбнулась:

— Ну, может и возьмем. Если папа разрешит, — Митя просиял и от восторга уронил ложку на пол.

— Разрешит, разрешит! Мам, а можно мы возьмем и Шомку? — Анна расхохоталась. А Елизавета Матвеевна сказала — Чего, озорник, выдумал! Он же поросенок, не собачка. Поросята в городе не живут.

2.

Как-то раз утром, когда Митя сидел на скамейке у дома и рассматривал паука, плетущего свою сеть между веткой ракиты и столбом, к калитке подошел незнакомый мужик и, заглянув через нее во двор, крикнул Мите:

— Эй, малой! Бабка дома? — Митя растерявшись промолчал. Чужой дядя своим видом и грубым голосом напугал его.

— Чего, язык проглотил? Матвеевна дома, спрашиваю? Ты ей внук что ли или кто?

— Бабушка дома, — сказал наконец мальчик, — она кормит цыплят.

— Эй, Матвеевна! — заорал мужик.

Елизавета Матвеевна вышла из хлева, и обогнув крыльцо, подошла к калитке.

— А, Савелий — сказала она, взглянув из под руки на пришельца. Савелий был крупный коренастый мужик с толстой шеей и красным лицом. Выцветшие глаза его глядели мрачно и тяжело, разговаривал он грубым, хриплым голосом и преимущественно грубыми и бранными словами, и, вообще, имел вид угрюмый и свирепый, точно разбуженный среди зимы медведь. Не только Митя, но и другие ребятишки постарше боялись Савелия и старались не попадаться ему на пути. Носил он серый старый пиджак с белой грязной футболкой под ним, заляпанные резиновые сапоги и широкие штаны из черного сукна.

— Я вот чего зашел, — сказал он, наклонив голову и облокотившись сверху на калитку, — денег мне надо до среды достать, позарез надо. Двести рубликов, — и он испытующе исподлобья взглянул на Елизавету Матвеевну. Та, однако, не растерялась:

— Ну, опять принялся за свое, сколько раз тебе говорить, не надо просить у меня денег, не дам.

— А что ж не дашь? — злобно спросил он, — Мне должок отдадут в понедельник, я сразу и принесу. Не веришь мне, а? Такие-то вы, соседи!

— Ты мне, Савелий Сергеич, и прошлый раз зимой, еще перед постом, так же обещался, я тебе поверила, а до сих пор ничего от тебя нет.

— Тогда подвели меня, не я виноват. А сейчас дело верное, во вторник будут деньги, — настойчиво гремел Савелий, — пусть сейчас только попробуют не отдать, — и он грозно нахмурился.

— Вот нашел бы ты лучше работу, а не бегался по соседям, — сказала Елизавета Матвеевна, — А то непонятно чем занимаешься, пьянствуешь чуть не каждый день.

— Ты меня работой-то не попрекай! Я побольше других работаю! — злобно зарычал он, — А водки уж не помню когда последний раз пил, — он сердито сплюнул сквозь зубы и начал снова, — Если занять тебе жалко, ну и черт с тобой, отработаю! Говори, что сделать нужно? Могу трактор у Семена взять и вспахаю тебе картошку.

— Не надо, не надо! Не надо ничего, ступай, — замотала головой Елизавета Матвеевна и начала уже поворачиваться чтобы уйти.

— Стой! — загремел Савелий, — По хозяйству всегда что-то надо. А ты лучше мне отдай чем чужому, — он шагнул в калитку, подошел к дому и окинул взглядом двор.

— Твоя скотина? — спросил он, увидев в ближнем углу двора лежавшего под забором Шомку.

— Моя, а чья же? — Елизавета Матвеевна стоял возле крыльца и нетерпеливо смотрела на Савелия.

— И когда ты этого борова купила?

— Весной купила.

— А что он такой худосочный? И сорока кило с него не снимешь.

— Нагуляет еще до осени, — она опять повернулась.

Тут Савелий деловито присел на бревно и достал папироску, Елизавета Матвеевна с досадой взглянула на него:

— Кастрированный он у тебя?

— Поросенок? Да нет пока…

Савелий презрительно усмехнулся:

— Так тогда и пол года корми его, не откормишь. Кастрировать надо, тогда будет толк. Я за…., он подумал секунду, — Двести семьдесят рублей сделаю. Давай деньги и я завтра зайду, — решительно заключил он.

Елизавета Матвеевна поняла, что от него не отделаться. Так же ей пришла мысль, что хорошо было бы откормить Шомку к отъезду дочки, чтобы хватило мяса угостить их здесь и еще закрутить с собой домашней консервы. Одной из главных ее забот было получше накормить их, и особенно Митю, как можно более натуральными и полезными продуктами. Так как в городе, по ее мнению, было все подделка и химия. Она замялась. Савелий выжидающе глядел на нее.

— Ладно, сейчас принесу, — сказала она, — А ты уж тогда приходи и забивать.

— Приду. Давай деньги, а завтра я нож возьму и все сделаю, — Елизавета Матвеевна забежала быстро в дом, через минуту вернулась и сунула в руку Савелию разноцветные купюры. Тот засунул их в карман и довольно ухмыляясь, что сумел таки добиться своего, зашагал прочь.

Анна вышла на крыльцо и посмотрела в сторону уходящего Савелия:

— Кто это заходил? Савелий что ли?

— Он самый. Приходил денег просить.

— И ты что, дала?

— Нет, что ты! Ему дать, так он потом не отвяжется. До чего поганый мужик, только знает что пить и клянчить у всех деньги.

Анна недоверчиво взглянула на мать:

— А что ты ему вынесла и сунула в руку?

— А, так это деньги за работу.

— Что за работа?

— Он подрядился кастрировать Шомку. Я и не думала об этом, а он пришел стал деньги просить, так я и подумала — пусть лучше дело сделает, чем так пьянствовать.

У Анны округлились глаза:

— Кастрировать?! Да, мама, для чего? И еще деньги давать за это!

— Нет, это нужно на самом деле. Он после этого будет меньше бегать, быстрей вес нарастит. Савелий прав. Уж скоро пора забивать его.

— А он что, ветеринар, твой Савелий?

— Савелий? Не смеши меня! Он просто часто всяким таким занимается, скотину режет, большую и маленькую, кастрирует телят, поросят, уж рука набита. Мужик не брезгливый. Два года назад у Кузьмича собака вроде как взбесилась, хотели ветеринаров звать, так Савелий взял топор, ее топором так и прибил.

Анна нахмурилась и ушла в избу. Эта затея ей была не по душе, к тому же, этот ужасный Савелий будет здесь. Она помнила его немного, когда еще ходила в школу, и воспоминания были самые неприятные. Если случались где в окрестностях какие-то скандалы и драки, Савелий обязательно был в них замешан. Всегда грубый и вспыльчивый, по малейшему поводу он начинал кричать, браниться и пускать в ход кулаки. В компаниях его не любили, но побаивались и поэтому впускали. Он предпочитал водить дружбу с такими же пьяницами и дебоширами, но так как был ленив и часто без денег, то заваливался на все вечеринки и застолья, которые проходили на районе, чтобы выпить и поесть дармовщинки. И почти на каждом устраивал скандал и ругался с кем-нибудь. Часто его забирали в милицию, а один раз чуть не посадили, когда он ударил кладовщика в магазине и унес бутылку водки. Ребята, с которыми она дружила, в шутку прозвали Савелия «Эсэсовец» за его злобный и вздорный характер и за то, что его инициалы были «С.С.». Годы его изменили мало, он только потолстел, обрюзг и щетина на красном лице стала не черной, а сизой.

Савелий, однако, не пришел на следующий день как обещал. Пришел через день, перед самым обедом. Митя в это время играл во дворе с Джеком и Шомкой. Поросенок валялся на траве, и Митя чесал ему брюшко, отчего тот довольно похрюкивал и перебирал ногами.

— Сейчас, Шомка, я пойду кушать и тебе тоже принесу что-нибудь вкусного, — говорил мальчик ему.

Шомка слушал речь мальчика, помахивая лопоухими ушами, и похрюкивал в ответ. Вкусное и невкусное он не особо различал при его аппетите и всегда одинаково радостно бежал на встречу, когда мальчик приходил и протягивал ему что-то в руке. Вдруг сзади скрипнула калитка, и послышался грубый голос:

— Ну, хозяева! Я пришел, где вы там!

Митя обернулся и увидел Савелия, который на этот раз не стал стоять у калитки, а сразу прошел через палисадник во двор и мрачно озирался по сторонам. Митя поежился и встал. Шомка тоже вскочил на ноги и тревожно захрюкал.

— Эй, малой! — крикнул ему Савелий, — Беги зови бабку, чего она там!

Тут с крыльца вышла Елизавета Матвеевна и быстро прошла во двор.

— А, Савелий, а мы тебя вчера ждали. Ты и нож принес. Так чего, прямо сейчас будешь кастрировать?

— А чего тянуть? — буркнул Савелий, никак не обмолвившийся о причине вчерашней неявки, — Давай только пройдем в дом, передохну немного.

Они зашли в дом, там Савелий потребовал налить ему водки «для твердости руки». Выпил две стопки и пошел во двор, взяв с собой с полки бечевку.

— Так, Матвеевна, забирай малого и идите не мешайте, — он по-хозяйски подошел к поросенку. Митя попятился в сторону от Савелия, подошел к бабушке и прижался к ней:

— Бабушка, а что дядя будет делать? — робко спросил он.

— Да ничего, Митя, он просто посмотрит Шомку, а мы давай пойдем в избу, сейчас уже кушать пора.

— Чего делать, что делать! Пипиську отрежу ему сейчас! — со злобной усмешкой гаркнул Савелий, — А если будешь мешаться, то и тебе тоже.

И он показал Мите нож. Митя прижался сильнее к бабушке и испуганно посмотрел на нее. Елизавета Матвеевна сердито крикнула на Савелия:

— Ну чего ты мелешь, ирод! Чего ребенка пугаешь! Тебя и позвать никуда нельзя! Тьфу! Пойдем, Митенька.

Она взяла мальчика за плечи и повернулась уходить. Савелий в это время завалил поросенка на бок, прижал его коленом к земле и стал спутывать ему ноги бечевкой. Шомка стал вырываться и визжать.

— Бабушка, зачем он это делает?! Бабушка, пусть он не трогает Шомку! — Митя уже готов был заплакать.

— Тихо, тихо, Митя. Пойдем, не смотри, все хорошо.

— Я никуда не пойду! Что он хочет делать? Пусть он не трогает Шомку! — захныкал Митя и уперся на месте, не давая себя увести. Елизавета Матвеевна взяла его на руки и унесла со двора. Когда они уже были в сенях, со двора раздался ужасный, пронзительный визг поросенка. Митя вскрикнул и прижался к бабушке, Елизавета Матвеевна побледнела и испуганно перекрестилась: «Ах, Господи! Ангелы небесные! Давай, давай быстрее пойдем в избу». Она поспешно открыла дверь и шагнула внутрь, там за столом сидела Анна побледневшая, с испуганными глазами:

— Мама, что это?!

— Ну как что, Савелий… кастрирует поросенка, — дрожащим голосом сказала Елизавета Матвеевна.

— Да разве так делается?! Ну, нельзя что ли нормально, как у нас в ветеринарных клиниках. Ну, хоть укол сделать, а это живодерство какое-то! Я чуть чашку не выронила от испуга!

— Поросята они всегда так, визжат, бьются. Ох, надо было нам уйти хоть к Прасковье что ли пересидеть, — растерянно промолвила Елизавета Матвеевна и села за стол, отпустив Митю из рук.

Они поставили еду, налили чай, но есть никому не хотелось. Все сидели мрачные и подавленные. Митя хныкал и капризничал, рвался пойти во двор посмотреть на Шомку.

— Митенька, ну успокойся, поешь, — уговаривала его бабушка.

— Не хочу, — хныкал Митя, — Вы злые, я не люблю вас. Зачем вы позвали этого дядьку? Он плохой, я ненавижу его!

— Митенька, ну что ты!

— Ненавижу! Я, когда вырасту, возьму ружье и убью его!

— Мама, сходи посмотри что там, а мы пойдем с Митей прогуляемся, а то уже невозможно здесь оставаться, — сказала Анна.

Елизавета Матвеевна встала и нерешительно, с виноватым видом направилась к двери. Через три минуты она вернулась:

— Он отнес его в хлев и положил в загон. Я уж заходить не стала. А сам, слава Богу, ушел уже.

Анна быстро встала, накинула платок на плечи и взяла Митю за руку:

— Пойдем, сынок, прогуляемся. Сходим на речку, сегодня тепло. Там поиграешь.

Они ушли и вернулись только поздно вечером. На воздухе они немного развеялись от тяжелых впечатлений утра. Когда они уже вошли в избу, Митя вдруг сказал:

— Мама, а… Шомка? Он где сейчас?

— Он в хлеву, отдыхает. С ним все нормально.

— Мама, а можно мне пойти к нему, посмотреть?

Анна невольно вздрогнула и замялась:

— Да не надо, поздно уже, он наверно спит. Давай завтра.

— Я хочу посмотреть. Пожалуйста! Может быть ему плохо.

— Ну, хорошо, давай сходим вместе.

Анна включила свет в хлеву и они пошли. У входа в загон где держали Шомку, Анну охватил страх и неприятное чувство уязвленной совести. Поколебавшись секунду, она отворила деревянную дверь и подошла к загону, держа за руку сына. Шомка лежал в углу на соломе и тяжело дышал. На полу стояла кормушка с нетронутой едой. Услышав звук шагов, он поднял голову и посмотрел на вошедших.

— Шомка, — позвал Митя.

Шомка привстал на передние ноги и его хвостик радостно задергался. Он, прихрамывая, стал ковылять к ограждению загона. Хрюкал он слабо, и интонации радости мешались со страданием. Он подошел и уткнулся пятачком в руку Мити. Мальчик погладил его по голове и начал чесать за ухом. Морда Шомки расплылась в улыбке, и он начал неловко пытаться лечь на бок как обычно. Это ему давалось с трудом, и он все время вздрагивал от боли, возникающей от любого неловкого движения. Наконец он завалился, а Митя отворил дверцу загона, вошел туда и стал его гладить, присев на корточки. Шомка похрюкивал и махал хвостиком.

— Все хорошо, Шомка, не плачь, — говорил ему мальчик, — Тот злой дядя обидел тебя, но он больше не придет. Мы прогнали его.

Анна тоже зашла в загон и наклонилась к поросенку. Она провела рукой ему по голове и по спине.

— Малыш, прости нас, — сказала она, и две слезинки капнули ему на морду. Она подумала, что жестокий дядя придет опять, уже через два месяца, придет, потому что они позовут его. И Шомке предстоит пройти еще худшие ужас и боль, и будет он жестоко убит, не прожив на этом свете и полугода. И ничего с этим нельзя поделать.

— Зачем все это? Почему все именно так? Никогда не думала, но неужели вот так всегда происходит: ножи, кровь, визг? Ведь это ужасно! Неужели никто не видит, что это ужасно? Думала Анна и не находила ответа.

На следующий день Шомка начал есть, а через неделю почти поправился. Он как и раньше начал выходить и бегать по двору вместе с Джеком и мальчиком.

3.

А между тем, миновал уже август, неприятный эпизод с Савелием прошел и изгладился из памяти, и Анна с сыном весело и беспечно отдыхали на деревенской природе. Митя загорел, набрался сил и энергии, и Анна с бабушкой радовались, глядя на него. «Вот что деревенский воздух и натуральные продукты делают!» наставительно говорила дочери Елизавета Матвеевна. Митя все так же гулял, бегал на речку и по деревне, ел яблоки и ягоды с бабушкиного сада и возился со своими любимцами. Щенок заметно подрос, перестал быть таким неуклюжим и потешным. Он уже сердито тявкал и пытался гоняться за кошками. Подрос и Шомка, за полтора месяца он стал значительно крупнее, так что Митя мог забираться ему на спину и поросенок катал по двору хохочущего мальчика. Но время отдыха стремительно заканчивалось, шла уже вторая половина августа. Скоро Анна с сыном должны были уехать.

— Мама, слушай, — сказала Анна, оставшись наедине с матерью, — Нам скоро уезжать, мы отлично отдохнули здесь, и Мите очень понравилось. Так вот, я думаю, давай когда мы уедем, ты и забьешь Шомку, а мясо закрутишь и пришлешь нам уже в город.

— Почему? — с удивлением посмотрела на нее Елизавета Матвеевна, — Я специально для вас старалась, с собой вам, конечно, заверну тушеночки, но и свеженького надо поесть. Где еще доведется поесть своего и натурального? У вас в городе одна химия и отрава, по телевизору все время говорят.

Анна поняла, что в это пункте маму не переспорить.

— Боюсь я, как бы не получилось все как в тот раз. Я и сама еще отойти не могу, а что с Митей будет если, не дай Бог,…

— Ничего не будет. В тот раз я не догадалась чего-то, да и этот хмырь Савелий пришел неожиданно. А сейчас когда будем забивать, так вы с Митей уходите в гости на весь день и не приходите, а уж мужики сами все сделают.

Это было все правильно и убедительно, но Анна все равно мучилась тревогой перед предстоящим забоем Шомки. Уже никакого мяса ей было не надо, она, пожалуй, сама заплатила бы полную стоимость поросенка, лишь бы ничего этого не было. Всякий раз когда она видела как Митя играет во дворе с Шомкой и щенком, ей становилось так тягостно, что она быстрее отворачивалась и уходила. «Ладно, пусть будет, что будет. Скотину режут везде, так что же теперь, каждый раз переживать из-за этого?», — и она отгоняла от себя мрачные мысли.

И вот как-то утром, за четыре дня до отъезда, Елизавета Матвеевна подошла к Анне:

— Ну что, дочка, я третьего дня попросила Савелия, и он сегодня после обеда придет забивать поросенка.

Анна, до этого с беззаботной улыбкой любовавшаяся вазой с полевыми цветами, сразу помрачнела:

— Что, прямо сегодня?

— Ну а когда? Ведь вам уезжать скоро.

Анна нахмурилась и встала из-за стола, нервно комкая платок, прошла на кухню, потом вернулась в комнату и, стараясь придать голосу спокойный тон, сказала:

— Хорошо, делайте что хотите, только предупреди меня заранее, чтобы я ушла подальше отсюда, — и она поспешно ушла на кухню, где поставила на огонь молоко чтобы сварить кашу.

Когда все сели обедать, Елизавета Матвеевна заговорила преувеличенно ласковым голосом:

— Митенька, внучок, а давай сегодня пойдем в гости к бабе Любе. У нее есть такое вкусное варенье из ежевики и две кошки живут.

— В гости? — радостным голосом спросил мальчик, но подумав добавил — Ну, я хотел сейчас пойти в огород поесть ягод, они уже красные. А потом у нас будет соревнование, Шомка и Джек будут бегать наперегонки.

При упоминании Шомки, бабушке стало неловко и она на минуту замолчала, потом осторожно начала опять:

— Ну давай в другой день поиграешь со своими зверушками. А то баба Люба звала тебя сегодня, говорила: «Что ж это вы ко мне в гости не заходите?»

— Да, Митя, надо зайти к бабе Любе, — ласково сказала Анна, — У нее растут ягоды даже еще лучше чем у нас. Пойдем?

— Нууу, ладно, пойдем, — согласился Митя, — Только потом давай еще сходим на речку…

Не успели они закончить обед, как с улицы раздался знакомый громкий голос:

— Матвеевна! Где ты? Я пришел, давай, пошли к твоему борову.

Елизавета Матвеевна засуетилась:

— Ну все, собирайтесь, идите к бабе Любе. Притащится вечно, как снег на голову, — пробормотала она в пол-голоса.

— Мама, идите с ним во двор, а мы сейчас уйдем через крыльцо.

Анна быстро накинула на плечи платок, взяла с собой недочитанную книгу и вышла из дома вместе с сыном. Выходя из палисадника, она увидела Савелия, стоявшего во дворе, и вместе с ним еще какого-то мужика, пониже его ростом, щуплого и такого же неопрятного как он сам. Мать еще не вышла к ним, они что-то обсуждали между собой. До Анны долетели слова: «Да чего там денег, пусть даст лучше мяса и еще одну бутылку…», «Ты только не встревай, я сам договорюсь». Она быстро пошла прочь от дома, так что Митя едва поспевал за ней. До бабы Любы было не больше пяти минут ходу, но она жила достаточно далеко от дома Елизаветы Матвеевны и был отделена от него тремя домами соседей. В ее доме можно было вполне спокойно пересидеть.

Впоследствии Анна, вспоминая этот день, пыталась понять, почему она поступила так как поступила, хотя и чутье и здравый смысл подсказывали ей, что она поступает неверно. Но в тот день все произошло почему-то именно так, обстоятельства и ее собственные поступки сложились самым трагичным образом. Подойдя к дому бабы Любы, они обнаружили его запертым, на стук никто не отзывался. Анна окликнула соседку, что вышла в это время в огород, и спросила, не знает ли она где Любовь Петровна. Соседка сказала, что ее позвала в гости Серафима Яковлевна по какому-то случаю, и что она уже час как ушла. Можно было зайти к другим знакомым Елизаветы Матвеевны которые жили неподалеку, они знали Анну и мальчика и наверняка приняли бы их. Но Анна, поколебавшись, решила пойти к Серафиме Яковлевне, раз баба Люба была у нее. Они пошли назад. Серафима Яковлевна жила в другой стороне деревни, и чтобы дойти до нее надо было вернуться к их дому и пройти мимо него. Когда они приблизились к нему, было пугающе тихо, и Анна прибавила шаг, пытаясь быстрее миновать его. «Господи, зачем мы пошли сейчас? Надо было погулять хотя бы пол часа, а потом уже идти назад!», — пришло ей в голову. Но было уже поздно. Они поравнялись с домом бабушки и как раз проходили напротив палисадника, за которым был виден пустой двор, с дороги его было хорошо видно. Анна старалась не смотреть на открытую дверь во двор и быстрее пройти дальше.

Но тут из хлева раздался пронзительный визг Шомки, такой же как и в тот раз, вслед за этим послышалась громкая возня, брань, потом что-то загремело, и тут же в раскрытую дверь выскочил поросенок. Он стремглав побежал через открытую на двор калитку в палисад, прямо к забору за которым стояли Анна с Митей. Задние ноги его были опутаны бечевкой и он, какое-то время пока бечевка не спала, привскакивал и спотыкался. Он не переставая визжал, из широкой раны на его шее лилась кровь и стекала по передним ногам на землю. В дверях показались Савелий со своим напарником. Савелий громко ругался, брызжа слюной и сжимая кулаки. Он выскочил во двор и схватил тяжелое полено, в другой его руке был зажат нож:

— Болван, как ты держал его! Ч-черт тебя дери! На кой черт тебя взял только! — напустился он на приятеля.

— Так я думал ты ему ноги связал, Савельич! Как ты связал-то, если он подскочил и тут же побежал, я и схватиться не успел.

— Эх, давай лови, нечего мямлить, дурак! Палец порезал из-за тебя! — он громко выругался и кинулся вслед за поросенком, — Я его погоню, а ты хватай!

Чертыхаясь и матерясь они стали бегать за Шомкой. Савелий бежал за ним, размахивая дубиной, а друг его кидался наперерез. Несколько раз он падал, пытаясь схватить поросенка, но не успевал. Савелий, чертыхаясь, запустил поленом в сторону поросенка, не попал и опять бросился вслед за ним. Шомка, истекая кровью, бежал и метался из последних сил, наконец худой мужик бросился на землю, когда Шомка пробегал мимо него, и схватил его за заднюю ногу. Шомка рванулся, но тут набежал Савелий и с размаху обрушил дубину ему на спину. Тот рухнул на землю, попытался встать, но Савелий навалился сверху всем телом, а приятель его крепко ухватил поросенка за задние ноги. Савелий был красный от гнева, со всей злобой он стал бить поросенка ножом в морду и голову.

— Да чего ты его тычешь куда попало, так только хуже, в горло его, в горло! — кричал худой мужик.

Савелий глубоко воткнул нож в шею поросенка, придавливая его голову другой рукой. Визг стал захлебываться, из горла хлынула кровь. Потом он принялся неистово пилить ножом шею, одновременно сворачивая голову назад, так что скоро она оказалась почти совсем отделенной от туловища. Но позвоночник был еще цел, и поэтому тело животного и его лапы продолжали дергаться. Под тушей убитого поросенка натекла большая лужа крови. Вся эта сцена продолжалась от силы минуты две, и скоро все было кончено. Савелий поднял тушу Шомки за задние лапы и потащил назад в хлев.

4.

Анна наблюдала всю сцену и, несмотря на дурноту и ужас, не могла оторваться, оцепенение охватило ее. Вдруг она сообразила: «Господи, Митя!» Она быстро взглянула на сына который стоял рядом с ней и так же смотрел как убивают его Шомку. На лице его не было ни кровинки, глаза застыли.

Она быстро схватила его на руки и побежала с ним прочь от этого места.

— Тихо, тихо, успокойся, Митенька. Все хорошо!

Она укачивала его на руках и быстро шла подальше от дома, не видя куда. Митя не шевелился у нее в руках и даже не плакал, он весь застыл и только сильно вцепился ручками в платье матери. Наконец они отошли далеко, в какую-то рощицу за деревней, Анна села на траву и посадила мальчика рядом. Она взглянула ему в лицо, Митя был все таким же бледным, глаза его остановились, глядели в одну точку и не выражали никаких эмоций. Вскоре он начал дрожать и прижался к ней всем телом.

— Митя, мальчик мой, ну что-ты! — заплакала Анна.

— Мама, — чуть слышно пролепетал Митя, — Я пить хочу, мне холодно.

Она потрогала ладонью его лоб, он был горячий. Она быстро скинула с себя платок и спешно укутала им ребенка.

— Господи, да что же это! За что! Митенька, ну успокойся, потерпи, сейчас я отнесу тебя домой! — причитала Анна сквозь слезы.

Она взяла мальчика на руки и торопливо пошла с ним к дому. Возле дома Елизаветы Матвеевна уже не было никого и было тихо. Анна быстро прошла через крыльцо, резко открыла дверь и вошла в дом. Елизавета Матвеевна вздрогнула от неожиданности и с изумлением посмотрела на её:

— Что такое? Что стряслось?

Анна, не отвечая, стремглав подошла к кровати, бережно уложила на нее сына и накрыла его одеялом. Потом не выдержала, упала рядом на тахту и разрыдалась.

— Аня, Господи, что случилось?! — спросила побледневшая Елизавета Матвеевна.

Анна не ответила, она продолжала рыдать, уткнувшись лицом в покрывало и комкая его руками. Елизавета Матвеевна подошла к мальчику, с тревогой посмотрела на него и потрогала ему лоб.

— Аня, у Мити жар! Что случилось?!

Но у Анны еще минут двадцать продолжалась истерика, она лежала на тахте, не могла говорить, только рыдала, заламывала руки и выла. Елизавета Матвеевна растерянно сидела на стуле возле стола, а потом и сама принялась плакать.

— Никогда, никогда не приеду сюда больше! Пропади оно все пропадом! — прокричала Анна сквозь слезы, — Правильно Саша предлагал мне поехать в Турцию, там бы отдохнули намного лучше и без таких последствий!

Она кинулась к сыну, принялась гладить его по голове и причитать:

— Митя, прости меня, это я виновата во всем! Прости! Как только ты поправишься, я увезу тебя из этого места. Мы вернемся домой. И никогда больше мы сюда не приедем! Прости меня, сынок!

— Аня, так в чем я провинилась-то? Я не пойму ничего! Что ты так на меня напустилась? Жалобно, сквозь слезы спрашивала Елизавета Матвеевна. Анна повернулась к ней, сверкая глазами:

— Ты разве не видишь, что ребенок болен! Из-за тебя! Так что ты тут сидишь как на поминках?! Вызови врача! Тут у вас есть врачи?! Или только мясники и живодеры?! Ну, скажи мне! Есть тут врачи?!

Елизавета Матвеевна оторопело смотрела на дочь, а та опять упала на тахту возле кровати и снова зарыдала. Елизавета Матвеевна поспешно встала и пошла на кухню, порылась там на полке и достала оттуда свой старый мобильный телефон с кнопками. Дрожащими руками она принялась искать в нем телефон местной больницы, наконец нашла и нажала вызов.

— Алло, больница, — заговорила она в трубку, — Пришлите врача, ребенок у нас заболел… Что? Пять лет ему… Да, температура, лежит… Нет, кашля вроде нет… Что? Я не знаю! Я ничего не знаю, — заплакала она в трубку, — Пришлите врача, пожалуйста!.. Адрес? Сейчас скажу, пишите, — она быстро продиктовала название деревни и как найти ее дом, — Хорошо, спасибо, ждем вас.

Было слышно как в комнате продолжает плакать Анна. Елизавета Матвеевна села к столу, уронила голову на руки и сквозь слезы зашептала:

— Господи, чем я прогневал тебя? За что такая напасть приключилась, Господи! За что это все случилось мальчиком? Господи, накажи лучше меня, я, видать, виновата! А он невинное дитя, не губи его, Господи!

Какое-то время женщины плакали, Анна, так же лежала на тахте, иногда вставала и походила к сыну. Елизавета Матвеевна так же сидела на кухне и плакала там. Она начала догадываться, что произошло с Митей. Мальчик лежал на кровати и метался под одеялом, жар все усиливался, у него начался бред. Анна легла рядом с ним плакала и гладила его по головке. Елизавета Матвеевна ходила по комнате, ломая руки, иногда подбегала к иконам и начинала шептать молитвы.

Светлые волосики на голове мальчика слиплись от пота, он метался по подушке, и принимался то хныкать, то быстро говорить испуганным голоском:

— Мама, мама, не отдавай меня тому дяде! Он страшный! У него ножик, мама!.. Мама, он убил бабушку, он убил нашего поросенка! Мама, спрячь меня!.. Он нас убьет, мама!

Слыша эти слова, Анна с новой силой заходилась в рыданиях, она обнимала мальчика, гладила его по голове и говорила сквозь слезы:

— Прости меня, сынок! Оооо! Прости, это я во всем виновата!

Елизавета Матвеевна тоже слышала слова мальчика, она окончательно поняла, что произошло.

Уже поздно вечером приехал врач на старенькой газели. Это был пожилой, высокий мужчина с гладко выбритым спокойным лицо и внимательными карими глазами. Он постучался и зашел в дом, неся в руке медицинскийсаквояж.

— Здравствуйте, что у вас случилось? Где ребенок?

Елизавета Матвеевна провела его в комнату к кровати с Митей. Доктор сел возле него на табуретку, пощупал пульс у мальчика, посмотрел глаза и язык, велел поставить ему градусник.

— Расскажите с чего началось заболевание?

Анна сбивчиво принялась рассказывать события этого утра. Доктор кивал ее словам, приговаривая: «Так, понятно… понятно». В конце рассказа он сказал:

— Что ж, у ребенка сильное нервное потрясение. Куда же вы-то смотрели, мама?

От этих слов Анна опять взвыла и уткнулась лицом в подушку.

— Ну-ну, не убивайтесь так. Вы молодая еще, всякое бывает, а такие случаи предвидеть весьма сложно. Но вы не расстраивайтесь, мальчик поправится. Молодой, растущий организм, посильнее наших будет, он и не такие нагрузки может преодолеть, — он достал у Мити градусник и посмотрел на него, — Так, тридцать девять и семь, я ему сейчас вколю литическую смесь. Станет полегче.

Он достал шприц из саквояжа, потом несколько ампул, вскрыл их и наполнил шприц. Потом повернул мальчика на бок, смазал ему спиртом ягодицу и сделал укол.

— Так, вот оставляю вам эти таблетки, давайте ему, если опять начнет подниматься температура, — он положил две упаковки таблеток на стол, — Он скоро успокоится и заснет и пусть спит, вы его не беспокойте. Ну а дальше — полный покой, никакого стресса, играйте с ним, говорите, чтобы он быстрее забыл случившееся. Скоро он поправится и все будет хорошо. Так, и принесите мне стакан воды.

Елизавета Матвеевна кинулась на кухню, налила в стакан колодезной воды и подала доктору. Тот достал склянку, накапал из нее в стакан и протянул его Анне:

— А это вам, выпейте, это успокоительное. Пейте — пейте.

Анна выпила и слабо поблагодарила доктора.

— И тоже сейчас ложитесь, поспите. Поняли?

— Хорошо. Спасибо вам доктор.

— Спасибо, доктор.

— Тогда желаю вам всего хорошего, поправляйтесь! — он подхватил саквояж и повернулся уходить, но возле порога приостановился и обернулся к ним:

— Но через месяц или два, если будет возможность, покажите мальчика детскому психологу, на всякий случай. Всего хорошего!

С этими словами он вышел из дома. За окном заработал автомобильный мотор, хлопнула в машине дверь и бригада уехала.

Измученная Анна, после капель совсем стала клевать носом и попросила услать ей на тахте рядом с кроватью Мити. Она легла на тахту и быстро уснула. Митя тоже успокоился и теперь крепко спал. Елизавета Матвеевна походила еще немного, посмотрела на спящих Митю и Анну, потом подошла к иконам, перекрестилась: «Господи, спаси, сохрани! Слава тебе, Господи!» Помолившись, она выключила свет, пошла к себе в спальню и тоже легла.

5.

Анна собрала последнюю сумку и огляделась. Через два часа приедет автобус и повезет их на вокзал. Вроде все собрано, ее вещи, вещи Мити, продукты, что припасла для них бабушка. Щенка решили взять с собой, Митя сильно к нему привязался, и теперь было особенно важно не расстраивать мальчика. Щенку приготовили веревочку, повязать ему на шею как поводок, чтобы тот не убежал никуда в дороге.

Елизавета Матвеевна пошла к соседкам взять что-то для них и скоро должна была вернуться. Анна глубоко вздохнула, прикрыла глаза и потерла пальцами виски. Как плохо и неудачно закончился их отпуск! Этот ужасный день, когда у них на глазах забили поросенка, был наверно одним из самых мрачных на ее памяти. А все так хорошо начиналось здесь, никто не мог и подумать что вдруг так все обернется…

Она вышла на крыльцо и выглянула на улицу, там на траве возле дома сидел Митя и играл с Джеком. После того случая он весь следующий день еще лежал в кровати, мало ел, часто звал маму и принимался плакать. Но силы быстро возвращались к нему, и сейчас, на третий день, он снова хорошо кушал, выходил гулять на улицу и играл в обычные свои игры. Но все таки, как будто прежнего беспечного и веселого мальчугана больше не было. Словно в день страшной гибели его четвероногого друга, так же разрушился вдребезги тот чистый, светлый и безоблачный Мир, в котором живут, до поры — до времени, все дети. Даже теперь Митя играл со своим любимым щенком не так как раньше, когда в этой игре для него словно заключалась целая жизнь. А как-то уже без увлечения, отстраненно. Он трепал щенка по голове, гладил и вертел перед его носом палочкой. Щенок тявкал и прыгал, Митя улыбался, но уже не выказывал той радости, что возникала у него прежде.

Анна посмотрела на сына, и слезы так и брызнули у нее из глаз. Она достала платок, поднесла к глазам и быстро пошла назад в дом. Там она присела на кровать и задумалась. Она заметила, что в их доме после случая с поросенком стало как-то мрачно, траурно, словно это не животное вовсе убили, а человека. И сделал это не какой-то нанятый мужик, а они сами и убили. «Ох, Господи! Что же случилось такое? В чем мы ошиблись? Хотели здесь отдохнуть, набраться сил, хороших впечатлений, а я теперь чувствую себя так, словно меня выжали через бельевую сушилку. Мите нужно найти детского психолога, и я чувствую, что теперь мне самой нужен психолог, а может и психиатр», — думала Анна.

В комнату вошла Елизавета Матвеевна:

— Ну что, Аня, все готово?

— Да, вроде все.

— Вот, я еще принесла вам от соседок баночку варенья, слив сладких, бутылочку парного молока и баночку земляники.

— Спасибо, мама. Даже не знаю унесу ли я это все.

— Унесешь. До автобуса я тебя провожу, а дальше тебе Василий поможет, сын Клавдии Ивановны, он тоже на вокзал едет. Я его попрошу.

— Хорошо, спасибо.

Они помолчали. Елизавета Матвеевна посмотрела на Анну несколько секунд и наконец сказала:

— Дочка.

— Что?

— Ну что ты на меня дуешься? Что смотришь как чужая? Ну прости меня! Неужели ты думаешь, что я знала, что так все получится? Неужто ты думаешь, что я хотела моему Митиньке плохого? — в голосе Елизаветы Матвеевны послышались слезы.

— Мама, я не сержусь на тебя и не дуюсь. Я на себя больше сержусь. Я просто вымотана. Ох, как вспомню все это! — сказала Анна томным, усталым голосом.

— Так я тоже переживала как! В ту первую ночь и не спала почти, — Елизавета Матвеевна утерла слезы и перекрестилась, — Слава Богу, что все обошлось!

— Да, мама, жаль что все так вышло. Но уж что поделать, сейчас мы вернемся домой, там приедем в себя немного, отвлечемся.

Елизавета Матвеевна подошла к дочери и обняла ее.

— Не держи зла на меня.

— Я не держу…

— Ну и слава Богу! Я же всегда для вас стараюсь. Приезжайте еще в следующем году, буду ждать.

— Хорошо, может быть приедем. Только ты не заводи больше поросят.

— Не буду, не буду! Я сама не рада. Будем теперь мясо у соседей покупать.

— Ладно, пойди приведи Митю, — сказала Анна, взглянув на часы, — пора собирать его.

Елизавета Матвеевна вышла из дома и на улице послышался ее голос: «Митенька, пора, пойдем домой, скоро вам идти на автобус». Скоро они вошли в комнату, Митя нес на руках щенка.

— Сынок, давая сейчас привяжем Джеку эту веревочку, чтобы водить его за собой.

— Давай, — согласился Митя, — Только осторожно, чтобы ему не было больно.

— Конечно, осторожно! — улыбнулась Анна.

Она обвязала Джеку веревочку вокруг шеи, так что остался свободный конец полтора метра длинной, и повернулась к сыну:

— Митя, одевай штанишки и курточку. Скоро мы поедем домой, к папе. Ты ничего не забыл взять? Игрушки свои, карандаши?

Митя замотал головой. Анна помогла ему одеться, надела свою одежду в дорогу, взяла вместе с матерью сумки и все они вышли из дома. Анна с сыном пошли к калитке, а Елизавета Матвеевна заперла дом на замок и пошла за ними. Митя держал в руке веревочку за которую вел щенка, Джек бежал за ним и поминутно крутил головой, пытаясь скинуть веревку с шеи. От деревни до автобусной остановки, откуда шел их автобус к вокзалу, было не больше двадцати минут пешком…

_________

Анна с сыном сидели в автобусе рядом друг с другом, Митя прижался к маме, положил голову ей на колени и смотрел в окно на проносящиеся мимо деревья, кусты, редкие домишки. Вскоре он заснул, Анна смотрела на его безмятежное лицо, улыбалась и поглаживала его по голове. Она достала из сумки Митину курточку и заботливо прикрыла спящего сына. В кармане куртки что-то шуршало, она осторожно залезла туда рукой и вытащила листок бумаги. Автобус ехал все дальше, и уже минут через двадцать они должны были приехать на железнодорожный вокзал. А пока пусть ничего не мешает Мите, пусть отдохнет. Она повертела в руке вытащенный из кармана листок бумаги, думая куда бы его деть, может бросить просто на пол. Листок был сложен, и на внутренней стороне его были заметны какие-то разноцветные пятна. Анна развернула листок, это был Митин рисунок цветными карандашами.

Зеленым карандашом были нарисованы внизу волны травы, в верхнем углу висело большое желтое солнце с лучами и улыбкой, и возле него два синих круглых облачка. Посередине листа был нарисован большой коричневый дом с треугольной синей крышей и черной трубой, дом бабушки Лизы. Возле дома росло высокое черное дерево с зелеными листочками на ветках. На траве рядом с домом стоял мальчик с круглой головой, точками глаз и ртом- улыбкой. На нем были синие шортики и желтая футболка. Рядом с мальчиком была нарисована с зубастой пастью коричневая пятнистая собака, а с другой стороны розовый ушастый поросенок с круглой головой и большим круглым пятачком на ней.

Анна вздохнула, сложила рисунок и убрала себе в сумку.