Молчание [Антон Валетчик] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Антон Валетчик Молчание

Она состригла себе волосы. Полностью.

— Теперь я буду ходить так.

Аня вошла в зал за десять минут до нового года.

— Зачем, мама? — спросила Наташа.

— А тебе разве не нравиться?

— Нет. Ты как злодейка из фильма.

— В Новый год с новой прической!

На её затылке остался незамеченный клок волос.

— Пойдем, — сказал я. — Дострижемся.

Черные пряди мертвецки валялись на заготовленной газете в ванной. Череп её неидеальный, думал я, проводя электрической бритвой по остаткам волос. Что с ее стороны было неразумно обнажать свои недостатки.

— А мне все равно, что подумают другие, — сквозь зубы процедила Аня.

— Кто спорит- то?

— Зато мы никогда не будем как те, для кого снимают это чертовы передачи.

— Мы и не были.

— Ты просто не замечаешь лимба.

Салют в этом году не был таким ярким, как в прошлом. Это наблюдение озвучила Наташа, я не оспаривал его, полностью доверившись детской памяти.

Мы легли спать, я устроил голову жены у себя на груди. Она заплакала.

***

Увлеченный нарцисс, как это ни парадоксально, способен стать преданным и зависимым человеком. Похвала его упорству выбрасывает в кровь комплекс элементов, сродни недостающим гормонам. Его взгляд загорается от прильнувшей волны закономерного признания.

— Вчера я прочитала книгу, написанную обо мне, — Надин, как я называл ее, смотрела в потолок.

— Я еще не стал писателем, — ответил я, поглаживая ее кудрявые завитки.

— Она про детство. О том, как оно формирует привязанности и страхи.

— Твоя рефлексия самая трогательная.

— Знаешь, недостающий опыт обязательно необходимо проживать. Мне теперь известны инструменты, — она повернулась ко мне. — А еще в последнее время я полюбила чай с чабрецом.

Надин было наплевать на наш статус. В каком- то смысле мы прикасались друг к другу, отделавшись от туманного и сомнительного предрассудка, что после тридцати пылкая необходимость в ком- либо имеет место быть. Проводив меня и заперев дверь на тройной замок, она напоминала себе о том, что я есть в ее жизни, обстоятельство, может быть короткое, скорее даже короткое, способное дать что- то по- настоящему хорошее. Или хотя бы полезное. Мне это подходило.

***

Традиция бытового одиночества, придуманная мною задолго до вступления в брак, носила терапевтический характер. Рентгеновскими лучами она просвечивала внутреннее состояние, сигнализируя о несовершенстве систем и доминант организма.

Призвание помогать людям вступало в жесточайшую конфронтацию с весьма надоевшим вопросом: «А для чего?». После изнурительных смен, где ответственность жидкой магмой расплавляла обыденность, мне требовался покой. Комната, переделанная мной в кабинет, служила анклавом в моем доме. Изначально созданный как интеллектуальное пространство, он стал тихим прибежищем для уединения. Расколотая плоскость данностей собиралась в единую композицию.

Дисциплина подогревала момент моего исчезновения, не позволяя одержимости занять столь уязвимое пространство в голове. Я вынашивал этот голод, тренируя себя, не позволяя размышлениям проникнуть в быт и работу. Только принятие, только молчание и покорность.

В собственном кабинете становился фанатичным потребителем себя самого. Я пил только крепкие напитки и погружался в религиозный экстаз своего таинства.

Как правило, через сутки мое нутро засыпало. Я утягивал нервными окончаниями ящик с собственным эго, и он снова пломбировался и на полтора- два месяца опускался на глубину недосягаемости.

***

— Пусть эта земля будет добра к тебе.

Я не сразу понял, что происходит. Резкий запах чего- то инородного ударил в нос. Я смахнул с лица мягкие влажные комки. Вся постель была в земле, а Аня стояла рядом, держа в руках пустой горшок.

— Что ты делаешь?

— Я пытаюсь вытащить тебя, — Аня села на край кровати и погладила меня по щеке.

— Откуда?

— Оттуда, где ты наедине с собой. Я больше не хочу быть абстракцией.

— Родная, я устаю.

— Ты не должен сдаваться, иначе мы с Наташей останемся одни.

Эти слова напугали меня. Я отправился в ванную. Черт, она поменяла мою зубную щетку. Что еще она сделает? Умывшись, я почувствовал на полотенце запах спирта.

Нельзя срываться, наш мир завязнет в колее. Она не виновата.

— Что у нас на завтрак?

— Каша, — ответила она, поставив тарелку на стол.

— Будь добра, передай ложку.

— Ложкой нельзя.

— Почему?

— Ты еще не готов.

— Знаешь, я поем позже. Мы погуляем с Наташей.

На улице было безлюдно. Оно и понятно — утро после праздников. Двор засыпан мусором от всевозможных фейерверков и хлопушек. На горки Наташа не захотела. Предложила сделать большой круг по району.

— Папа, посмотри, — дочка показала на скамейку. Свернувшись, словно зародыш, на ней лежал мужчина.

Я стал теребить его по плечу, однако он не просыпался. Совсем молодой парень. Лет восемнадцати. Наверное,