Записки сибиряка [Пётр Крылов] (fb2) читать онлайн

Пётр Крылов Записки сибиряка

Чудесное спасение

В среднем Приобье, где сейчас находится г. Нягань, в середине 1960 годов был маленький лесоучасток Нягань, который занимался заготовкой леса. Весной этот лес сплавляли по речке, и в районе д. Васькина дача лес вязали в пучки и катерами сплавляли на Обь и далее в Салехард.

Работа у лесников была очень тяжелая, мужчины дома почти не находились, все время на работе от темна до темна. Женщины кто работал, кто занимался детьми и хозяйством. Школа была до 5 классов, а далее в интернат в район.

Дети в основном были предоставлены сами себе. Все игры, занятия, рыбалки были сосредоточены на берегу реки, где всегда горел костер, жарили рыбу, купались, ходили в лес за грибами, старшие присматривали за младшими, притом за всеми, ссор практически не было. Все знали друг друга, родителей и других взрослых по имени и в лицо, т. к. население было очень маленькое.

В конце 60-х годов прошел слух, что в район смолокурки (где варили дёготь), которая находилась от лесоучастка в 2–3 км, будут подводить железную дорогу. И действительно, вскоре там развернулось строительство. Для нас, детей, это было что-то фантастическое, одно видеть железную дорогу в кино, и другое увидеть всё воочию (глазами). Все разговоры были в деревне о том, как изменится жизнь, когда начнут ходить поезда. Все это возбуждало, но как-то не очень верилось, что в глухой тайге и поезда, уж слишком нереально.

Был конец сентября, учился я в то время в 4-м классе, учителей мы воспринимали как родителей.

И однажды нам с другом Кляповым Юрой пришла идея сходить на смолокурку и посмотреть эту железную дорогу. Решили совместить поход с охотой, тогда мы уже свободно брали ружья у родителей, и это не очень запрещалось. С деревни вышли рано, по заморозку, с нами была собака месяцев восьми и одноствольное ружье, взяли с десяток дробовых патронов.

Дорога была разбитая, узкая и петляла по лесу, обходя болотистые места. Боровой птицы в то время, особенно осенью, было много, молодые выводки стали на крыло, и наша собака почти постоянно находила глухарей или рябчиков и облаивала их. Но так как была молодой собакой, от её неумения птица под ней не сидела и постоянно улетала, она находила их снова и опять облаивала. Мы бегали за собакой, стараясь подойти на выстрел, и частенько удалялись от дороги на приличное расстояние. Одеты мы были в теплые куртки, у нас с собой были спички, патронаж, нож и еда. Ближе к обеду выглянуло осеннее солнце, и погода прояснилась, был разгар золотой осени, стало очень тепло. Посовещавшись, мы решили, снять теплые куртки, вещмешок и тяжелый патронаж, запрятать все имущество у дороги в приметном месте, а так как до смолокурки было уже недалеко, то на обратном пути можно было все это забрать. А пока налегке, взяв с собой ружье и три патрона, бодрые и веселые, мы резво направились к намеченной цели вперед.

Пройдя немного, мы услышали опять лай собаки и увидели справа недалеко от дороги, что собака облаивает крупного глухаря.

Возбужденные охотой, мы стали скрадывать птицу. Не дав нам подойти на выстрел, глухарь снялся с дерева и перелетел недалеко на другое. Собака, отыскав его, снова стала лаять, мы повторили попытку подойти, и опять неудача. Глухарь издевался над собакой и нами, на глазах у нас птица перелетела с дерева на дерево, не улетая далеко, но и подойти не давая. В азарте мы крутились по лесу, удача, казалось, была у нас в руках, мы снова и снова повторяли попытки подойти, но все впустую.

По-видимому, устав от нас, глухарь снялся и окончательно улетел.

Чертыхаясь, мы направлялись, как нам казалось, на дорогу. Но пройдя прилично, мы не обнаружили дороги. Посовещавшись, мы изменили направление и, ускорив шаг, попытались найти дорогу. Так мы безрезультатно меняли направление, бездумно бегали по лесу, пытаясь отыскать дорогу, пока не начало смеркаться. Собака почти постоянно лаяла на птицу, но мы уже не обращали на нее внимания. Когда стало почти темно, мы поняли, что заблудились. Но страха не было, была досада на собаку и уверенность, что завтра мы выйдем на дорогу. Отдышавшись и успокоившись, мы обнаружили, что мы фактически раздеты, в одних фланелевых рубашках, спички, нож, еда и патроны — всё запрятано у дороги. Вот тут накатил страх, обида, отчаяние, как мы могли так безрассудно поступить. Остаться в лесу, в тайге без спичек — это уже слишком. Мы прекрасно осознали, в какую скверную историю попали.

В лесу стало уже темно и холодно, надо было как-то коротать ночь. Мы стали ломать еловые ветки и мастерить себе лежанку. Уложившись на ветки, мы прижались друг к другу, навалили веток на себя, но всё это не помогало, нас трясло от холода. Стуча зубами, мы проклинали собаку и свою глупость; когда было совсем невыносимо, мы соскакивали и пытались бегать вокруг нашего логова, снова ложились, и так повторялось всю ночь. Казалось, что эта ночь вечная, и она никогда не кончится. Не сомкнув глаз, мы промаялись всю ночь. Невыспавшиеся, усталые, очумелые, мы встретили первое утро в лесу с большой радостью и надеждой на хороший исход нашего приключения. Утром наступил опять заморозок, к обеду опять стало очень тепло, и ярко засветило солнце.

Выбрав направление, мы, уже не обращая внимания на лай собаки, упорно продвигались вперед. Теперь мы уже стали замечать, что тайга, лес, местность изменилась. На нашем пути вставали сопки, а между ними были крутые лога, расстояние между сопками было очень приличное ≈1,5–2 км. И нам казалось, что если мы спустимся в лог и поднимемся на сопку, то сможем увидеть вершины, или железную дорогу, или деревню, или реку Нягань. Это была наша надежда (идея фикс). Мы упорно, изо всех сил, ползли на очередную сопку, ничего не было, кроме очередной сопки, покрытой лесом, а между ними крупные лога, и это было бесконечно. Болота нам не встречались. Лес местами был очень захламлён, особенно в логах, но местами встречался беломощник (ягель), где лес был чистый, и идти было легко.

Есть сильно хотелось только первый день, голод мы утоляли ягодами, их было в изобилии. Брусника была крупная, вишневая, с одного куста бралась полная горсть, но потом от нее мы набили оскомину, и питаться ей стало тяжело. Переходили на шиповник, находили кедровые шишки, несколько раз находили схроны бурундуков, там был отборный орех. Пытались есть корни травы, которые знали (осоки и т. д.). Попадались неопавшие кусты голубики, а вот клюквы ни разу не нашли. В общем, голод утолялся, и про настоящую еду почти не вспоминали.

Патроны решили не портить, так как боялись медведей и держали их про запас на этот случай. Было предложение рассчитаться с виновницей наших несчастий — собакой, пристрелить ее, но нет спичек, чтобы использовать мясо, нет ножа, чтобы снять шкуру, то, что мы в большой беде, мы это уже ясно осознавали.

С ужасом мы встречали очередную ночь, это было самое главное наше испытание, это был кошмар, это было невыносимо. Холод не давал уснуть, ночь тянулась бесконечно долго, мы изредка впадали в забытье, но холод будил нас, нас трясло, как в лихорадке, все это было ужасно.

Промучавшись вторую ночь в лесу, под утро мы впали от бессонницы в глубокую дремоту, и когда опять от холода и тряски тела очнулись, мы обнаружили, что лежим, покрытые снегом, ночью шел снег. Днем тоже было пасмурно и холодно, солнца не было, приходилось согреваться только ходьбой.

От бессонницы и голода на быструю ходьбу у нас не было сил, мы ползли по лесу, как тараканы, завалы мы стали уже обходить, наступала апатия, безразличие, шли мы только потому, что необходимо было согреться.

Нас снова обуяла идея фикс — надо найти любой ручей, по нему спуститься до любой лесной речушки, а уже она приведет нас на нормальную реку, может, даже р. Нягань, и, сделав плот, пусть нас вынесет куда угодно. Сейчас, посмотрев на карту и зная район, где мы блудили, выйти нам было нереально на десятки, сотни километров. Была дремучая тайга, и не было никакого жилья. Это была явная смерть даже для взрослых людей. Положение было катастрофическое, но мы об этом не знали. И продолжали блуждать по лесу с надеждой, что вот-вот выйдем.

Пугали нас и встречавшиеся следы медведей, и что нас ищут все мужчины лесоучастка, бросив работу, за что нам здорово влетит.

Был уже такой случай, искали подростка-грибника тогда несколько дней всей деревней, никто не работал, а потом ловили его, он убегал от людей, его заели комары, он весь опух, и с головой у него было не все в порядке.

В общем, рассуждали мы, что даже если выйдем и нас спасут, найдут, нас ждут огромные неприятности. В очередную наступившую ночь мы поймали собаку и, держа ее за лапы, положили на себя, Юрка держал ее за задние ноги, я за передние, и, прижавшись к ней, мы немного засыпали, сначала она сопротивлялась, кусалась, но потом, получив тумаков, да и почувствовав тепло наших тел, перестала сопротивляться. Это было облегчение для нас.

Упорно шагая по лесу, к вечеру мы вышли на свою ночлежную и обомлели, пройдя с таким трудом день, затратив много сил, мы снова оказались на своей стоянке. Силы покинули нас, мы упали на землю, и я почувствовал, что сопротивляться судьбе, снова блуждать, ходить по тайге я больше не могу, да и не хочу, наступило полное безразличие и апатия. Ночью уже не было так холодно, не было страха, не пугало зверье, мы перестали разговаривать, строить планы, наступил кризис.

Утром решили не беречь патроны, а попытаться развести костер и зажарить собаку.

Убрали из гильзы дробь, собрали сухих веток, перемешав их с гнилушками, берестой и сухой травой, положили под сухой пенек и, уперев ствол ружья, выстрелили. От выстрела одним порохом весь наш сбор разлетелся, но даже малой искры и дыма мы не обнаружили. Стало ясно — таким способом огонь не добыть. Мы не ссорились, не плакали, утратили чувство опасности, потеряли веру в благополучный исход, не хотелось сопротивляться печальному концу.

Юрка был парнишка рыжий, сухой, даже тощий, но оказался крепче меня и физически, и морально. Он настаивал продолжать идти и, чтобы не кружить, сверять путь по отношению к солнцу.

До сих пор меня удивляет, почему в школе, зная, что мы живем в лесу, нам не пытались преподавать основы ориентации на местности, основы выживания и так далее. Ведь аналогичные случаи бывали регулярно, даже в нашем лесоучастке, и люди уже взрослые гибли. Ведь мы ходили по лесу, как слепые котята, и не имели элементарных знаний, ориентации в подобных ситуациях.

Проходив в бессознательном состоянии четверо суток по тайге, потеряв всякую надежду на благополучный исход, мы периодически кричали: «Ау! Ау!»

В конце пятого дня местность изменилась, горы, сопки исчезли, мы брели по ровному месту, лес был редкий, впереди просматривалось далеко.

Встав на поваленное дерево, я в очередной раз без азарта и надежды прокричал «Ау-ау». Но что это, через некоторое время далеко прозвучал ответ. Нас будто громом ударило, мы уставились друг на друга, ослышались или сходим с ума, притихшие, не шевелясь, мы молчали, но вдруг увидели, что собака перестала бегать, а уставилась в ту сторону. Через некоторое время до нас донеслось более четко «Ау-ау».

Тут нас подбросило над землей, мы оба в голос на перебой завопили «Ау-ау-ау» и бросились бежать в ту сторону, два безумных подростка и собака. Пока бежали, отчётливо слышали голос, направлявший нас. «Ау-ау!» Пробежав, очумелые, мы выскочили на человека. Это был мужчина с двуствольным ружьем, без собаки, за плечами рюкзак, но не было в его облике чего-то охотничьего, одет он был не по-нашему, не как охотник, и был он совсем незнакомый, а ведь рядом на десятки километров жилья никакого не было. Мы кинулись к нему на грудь и заплакали, перебивая друг друга, сквозь слезы мы пытались ему объяснить, что блуждаем уже пятый день. Но лицо незнакомца было без эмоций, не лицо, а маска безразличия. Он снял рюкзак, вытащил оттуда только хлеба, дал по маленькому кусочку, мы проглотили хлеб моментом и уставились на него, молча прося еще. Мужчина без эмоций объяснил, что много нельзя. Потом, ничего не объясняя, пошел, мы поплелись за ним. Пройдя некоторое время, мы вышли на выруб, явно здесь заготавливали лес, а потом на старую дорогу, по которой давно никто не ездил.

Мужчина стал нам объяснять, что нам надо идти по этой дороге, потом будет другая дорога, по ней идти вправо и т. д. «Вот почему он не рад нам, равнодушен, ни о чем не спрашивает, да и вообще не разговаривает практически, мы в обузу ему, ему неохота возвращаться», — мелькнуло у меня в голове.

Мы молча слушали, кивали, соглашаясь, но когда незнакомец закончил объяснять, указав нам направление, повернувшись, пошел, мы молча, но упрямо направились за ним.

Пройдя немного, он обернулся, посмотрел на нас, не вспылил, все то же безразличие и какие-то невыразительные неживые глаза, повернулся без объяснений и пошел в ту сторону, по которой пытался нас одних направить. Мы шли за ним.

Пройдя приличное расстояние, мы пересекли несколько старых дорог и уже к вечеру вышли на наезженную лесовозную дорогу.

Мужчина объяснил нам, что, пройдя по ней, мы выйдем к старой Нягани, заимке, там жила одна женщина, т. Нюра, мы её хорошо знали, а от нее места нам знакомые, и мы еще сегодня засветло успеем дойти до нашей д. Нягань.

Все это мы слушали, опустив головы, и когда мужчина, повернувшись, пошел, мы робко сделали попытку снова идти за ним.

Сделав несколько шагов, он обернулся, все то же безразличие, на лице нет эмоций, но нам стало ясно безоговорочно, что мы должны оставить его. Это не обсуждалось, да и в меня вселилась какая-то уверенность, что мы дойдем до дома.

Пока мы переглядывались, соображая, что делать, охотник удалился, как будто и не было его, испарился. Увидев, что наша собака бодро побежала по дороге, указанной нам незнакомцем, мы бросились за ней.

Через некоторое время, мы действительно вышли на заимку т. Нюры, ну а дальше родные места. Всю дорогу мы почти бежали молча, и когда уже показались родные дома, Юрка остановился и спросил меня почему-то шепотом:

— Ты этого человека знаешь?

— Нет, — ответил я тоже шепотом.

— Тогда не было никакого спасителя, молчи о нем, — прошипел Юрка и зябко передернул плечами.

Юрка прочитал мои мысли, я думал так же об этом! Почему-то в последующем, рассказывая много раз о нашем приключении, мы никогда не говорили никому об этом человеке, в наших головах у нас дружно сидело ТАБУ, и между собой мы больше никогда его не вспоминали, казалось, он сам незримо наказал нам молчать о нем.

Коварный наст

В конце 1960-х морозы в среднем Приобье стояли суровые, — 40 °C считалось нормой, притом держались они подолгу, месяцами. Зато весной, когда светило яркое солнце, снег искрился миллионами алмазных вспышек, хвойный лес одевался в ярко-зелёный кафтан, морозы спадали, периодически наступали оттепели, образовался крепкий наст. Временами он держался неделями, и тогда по тайге можно было ездить даже на велосипеде. Это была кратковременная восторженная пора, и усидеть дома после длительной зимы было совсем непросто. Подростки становились на лыжи и обследовали местность вокруг поселка на приличное расстояние.

Вот и мои старшие братья Лев и Артур решили пройти заманчивым маршрутом в район Северной Сосьвы в один из ее притоков с целью изучить новые охотничьи угодья для промысла белки и соболя.

≈40 км от леспромхоза на р. Сосьва находился кордон метеостанции, стояло несколько домов, где жила семья хантов, к ним частенько заглядывали геологи и лесоустроители.

Учитывая, что крепкий наст продержится минимум неделю, времени сбегать на лыжах туда и обратно должно было хватить с лихвой.

Мне в ту пору было 14 лет, братьям за 30, и, разумеется, такое путешествие по глухой тайге я никак не мог пропустить.

С поселка вышли затемно на широких самодельных охотничьих лыжах. Взяли два ружья, сухари, крупы, сгущенку, индийский чай в пакетах с нарисованными слонами изумительного вкуса и качества. Птицы в тайге было много, и добыть рябчиков, косачей, глухаря не составляло труда. А в лесу мясо и крепкий чай — это основной рацион охотника.

Также с нами шли две охотничьи лайки, Розка и Верный, и один крупный беспородный кобель, любимец хозяйки, т. к. сторожевую службу дома он нес исправно, за никчемность в охоте мы звали его Колун (тупой топор, чтобы рубить крупные чурки на дрова).

Идти по насту было легко, как по асфальту, временами мы снимали лыжи и катили их за собой, как санки на веревочке. Светило яркое солнце, но морозец стоял крепкий, примерно -15 °C. Собаки бегали вокруг нас, частенько облаивали глухарей, вспугивали и гоняли рябчиков, но птицу мы не стреляли, никому не хотелось нести лишний груз, а варить мы пока не собирались, устраивал крепкий чай со сгущенкой.

Было необычно идти по глухой тайге напрямик через болота, рямы, ручьи, овраги сухой ногой, казалось, мы очень низко летим над землей, это было необыкновенно восторженное фантастическое чувство покорителя человеческой природы. Несколько раз останавливались, на скорую руку кипятили чай, и снова в путь.

Братья обсуждали увиденные новые места, строили планы и были очень довольные, присутствие белки и соболя было очевидно. Осталось определиться, где ставить избушку.

Поздно вечером мы пришли на кордон, в одном из домов мы застали средних лет мужчину ханта, больше похожего на подростка. Зимовал от здесь один, с двумя лайками, в большом исправном доме, метеостанцию ликвидировал, и он, как сторож и штатный охотник, хозяйничал здесь.

После пройденного пути мы очень устали и, наскоро перекусив, крепко уснули. Утром братья расспрашивали хозяина дома, как ему живется в тайге одному, об охоте, собаках, наведываются нет сюда люди и т. д.

За разговорами стали готовить обед, хозяин принес несколько ободранных белок и чашку муки. Братья переглянулись и поинтересовались у хозяина, почему он живет в тайге без мяса. Хант рассказал, что все его запасы растаскала росомаха, когда он на несколько дней отлучался из дома в тайгу. В общем, поев болтушки из белок, заправленных мукой, в разговорах о таежной жизни, мы пробыли на кордоне сутки.

На следующий день, оставив ханту часть наших съестных припасов, мы отправились в обратный путь.

Утром мы еще шли уверенно быстро, но к обеду погода резко потеплела, светило яркое солнце, наст предательски стал проваливаться. Ничего страшного, решили мы, надо просто побольше настрелять птицы, а ночью все равно подмерзнет.

В течение следующего дня мы прошли совсем небольшое расстояние, постоянно проваливаясь, погода стала еще теплее. Добыли пару глухарей, которых разрубили собакам, а себе сварили рябчиков. Рябчиков было очень много, они бегали резво по снегу между деревьями, под собаками, как глухари, сидели, но зато постоянно налетали на нас из-под собак, и стрелять их было легко.

К вечеру мы сделали заспинник, развели большой костер, сытно поели и решили теперь рано утром вставать и идти, пока крепкий наст, ускоренным темпом. Что нас ждет впереди, мы еще не догадывались.

Отлично выспавшись, перекусив, затемно мы тронулись в путь. Но лыжи не катились, наст проваливался, а под верхней кокой мягкий снег, как вата, прилипал на лыжи, и поднять ногу с лыжей было просто невозможно. До обеда мы с горем пополам еще шли с частыми остановками, но в обед пришлось окончательно встать. Мы разделись по пояс до нижнего белья, очумело смотрели на всю эту таежную красоту и отчетливо стали понимать наше опасное положение.

Погода, как назло, стояла очень теплая, и наст как таковой исчез. Сойдя с лыж, мы провалились в снег по пояс. Собаки уже шли за нами по лыжне, они проваливались и не могли достать лапами до земли, особенно страдал Колун, т. к. был большой и тяжелый. Он сильно отставал от всех.

Когда собаки бегали по насту свободно, они постоянно поднимали и гоняли рябчиков, облаивали глухарей, но, перестав работать, они и нас лишили добычи. Глухари без собак снимались и улетали, не подпуская нас на выстрел.

Нарисовалась еще одна проблема с питанием. Теперь собаки голодали. У нас осталось несколько банок сгущенки и индийский чай. Мы заваривали его в котелок очень густо, добавляли туда полбанки сгущенки и пили эту горько-сладкую жидкость. Сердце начинало стучать как бешеное, вырываясь из груди, от этого ужасного настоя тошнило, спать не хотелось, чувствуешь себя бодрым, но, встав на лыжи, сил идти нет. Мы крепились, еще надеялись, что ночью будет заморозок, и мы не упустим свой шанс.

Теперь мы пытались идти ночью и выбирали путь под кронами деревьев, приходилось петлять, расстояние до цели увеличивалось. Сначала голод был невыносим, даже были болевые спазмы желудка, но потом это притупилось. Есть не очень хотелось. Днем мы нежились на хвойных лежанках на ярком солнце с чувством безразличия и полной апатии. Ночью вставали на лыжи и, чертыхаясь, ползли, как тараканы, по бескрайней тайге.

Лев был старшим братом, он был невысокого роста, плотный, даже с небольшим животиком. Артур тоже невысокий, но ужасно выносливый, если бы не мы со Львом, он, мне кажется, смог бы уйти один. Артур постоянно шел впереди, проминая лыжню, от него, как от паровоза, валил пар, нам со Львом и собаками идти было намного легче.

Шел я с одной мыслью, что если все же выберемся живыми из тайги, больше никогда не пойду в лес и вообще завяжу с охотой. Есть другие радости в жизни, а это хобби для законченных дураков.

Однажды выйдя на болото, мы целый день, как олени, разгребали снег и собирали клюкву. Набрали очень прилично, и это подкрепило наши силы.

Оттепель продолжилась, и мы уже не надеялись на заморозок, шли только ночами. Собаки лайки Розка и Верный были легкие, но и они, сделав несколько прыжков, ложились, отдыхали и снова прыгали, идти не получалось. Больно было смотреть на эту картину. Колун, когда отставал далеко, начинал жалобно выть. Верный не выл, но постоянно скулил. Розка смотрела на нас влажными умными глазами, как бы говорила: «Долбанные охотнички, как вас угораздило?»

Через 3 дня у нас закончился чай и сгущенка. Мы не смогли добыть ни одной птицы, а погода стояла теплая теперь не только днем, но и ночью.

Мы с Артуром начали внимательно приглядываться к Колуну. Лев уловив наш взгляд, категорически запротестовал, предупредил, что есть собачатину не будет, да и дома за эту собаку его самого съест жена. И вообще, он всем расскажет, кто был инициатором этой жестокой расправы.

В итоге расстояние, которое мы прошли за один день по насту, обратно мы одолели за неделю. Последние дни я шел на автопилоте в полном безразличии, и когда мы вышли на лесовозную дорогу, не было сил даже радоваться.

Собаки остались все живые, хотя еще пару дней, и Лев бы дал добро на шашлык из Колуна. Я заметил, что когда Колун сильно отставал и его долго не было, Лев очень беспокоился и переживал, что собака прожила даром, без пользы.

Вспоминая все это, анализируя, я не могу понять, как два профессиональных охотника могли попасть в такую скверную историю. А испытать голод, жажду, предел физических сил полезно каждому человеку, после этого смотришь на жизнь совсем другими глазами и ценишь по-настоящему.

Фантастическое везение

В 1968 году мой старший брат Артур жил и работал в леспромхозе по железной дороге Ивдель — Обь. Отпуска у лесников большие, на юга он не ездил, а все время проводил на охоте. Это был профессиональный охотник, много повидавший и прошедший большие испытания, связанные с охотой. Основной вид промысла — охота с лайкой за соболем и белкой. В общем, охоту без собак мы себе не представляли.

Брат был старше меня на 15 лет, мне в ту пору было 16 лет. В первой половине ноября брат предложил мне сходить в лес в угодья, в избушку. Избушек было несколько, находились они друг от друга на расстоянии примерно 10 км, а от леспромхоза примерно 30 км. Погода морозная, хотя в те годы -30 °C считалось нормой, холода держались по несколько месяцев подряд. Снегу в лесу уже было по голень. Идти мы решили без лыж, пешком, т. к. в лесу задерживаться надолго не планировали.

Собаки в вольере уже с вечера возбудились. До сих пор не пойму, как лайки с вечера задолго до охоты уже знали, что утром они пойдут с хозяином в лес. На собаках хочется остановиться отдельно. Это были чистокровные западносибирские лайки.

Сука Розка — уже зрелая собака лет шести, огненно-рыжая, среднего роста, крепкого телосложения, мускулистая, очень живая, подвижная. Глаза ясные с веселым, живым выражением, порой казалось, что в этой собачьей шкуре находится человек и вот-вот заговорит. Она понимала все, на нее не надо было повышать голос. Работала она и по птице, и по лосю, но излюбленным объектом был соболь, по медведю замечена не была.

Кобель Верный — ее сын, совершенно белой масти, трех лет от роду. Работал он, как и его мать Розка, по всему, кроме медведя.

Вышли из дома мы затемно, брат взял двуствольное ружье, мне предложил мелкокалиберную винтовку, т. к. много было косачей и белки. Морозило, шли мы ходко, без остановок, маршрут прокладывали по старым визирам, которыми была разбита вся тайга 4х1 км.

В избушку пришли поздно, усталые. Изба была добротная, высокая, железная печка, стол, по бокам широкие лавки. Стояла избушка на крутом берегу, заросшем белым лишайником, в сиянии двух небольших речек, в одной из них даже водился хариус.

Следующий день мы провели в хозяйских хлопотах, хорошо выспавшись и отдохнув, отправились по своей набитой тропе в снегу в обратный путь домой. Дорогой собаки находили множество белок, и нам посчастливилось добыть одного соболя.

В обед, проходя густым ельником, недалеко от нас залаяла Розка, потом и Верный. Брат по лаю собак мог определить, на кого лают собаки. Но тут он прислушивался и был встревожен, даже я понимал, что собаки лают необычно, как будто злобно облаивают незнакомого человека.

Потом брат резко переломил ружье, зарядив его пулями, и побежал на лай собак, крикнув следовать за ним. Пробежав немного, мы выскочили в редкий невысокий ельник. Верный злобно лаял в землю, в небольшой бугор, из которого столбом струится пар/дымок, на крутом морозе это отчетливо видно.

Розка стояла в стороне и тоже отчаянно злобно лаяла. Увидев нас и почуяв поддержку хозяев, собаки перешли в спокойный лай. Брат мигом заскочил на бугорок, встал напротив небольшого с шапку отверстия в земле, направил туда стволы, я встал рядом с ним. Теперь мы отчетливо понимали, что собаки нашли берлогу с хозяином тайги в ней.

Но как так вышло? По этой визире/тропе мы прошли в избушку, до этого за неделю брат проходил здесь туда и обратно, и собаки ничего не обнаружили. А сейчас неожиданно нашли эту берлогу. Чудеса! Собаки, уже вдвоем уставившись в чело берлоги, злобно лаяли. Из берлоги изредка слышалось приглушенное рычание.

Через некоторое время бугор, на котором мы стояли, вздрогнул, и из чела на мгновенье, на доли секунд, взметнулся темно-бурый клин. Брат выстрелил дуплетом, клин исчез в берлоге. И раздался оглушительный рев. После мы определили — одна пуля попала ниже глаз, в основание носа, вторая оказалась промах. Зверь отчаянно ревел, казалось, земля под ногами дрожит. Брат быстро перезарядил ружье, и вовремя — опять под ногами у нас вырос темный клин, но теперь уже медведь показался по лопатки, раздался один выстрел и отчетливо щелчок. Медведь исчез в берлоге. Ругаясь, брат перезарядил ружье, выбросив осекшийся патрон. Выстрел пришелся ближе к лопаткам, в основание шеи. Медведь ревел, но выходить не хотел.

Позже мы поняли, что медведь не смог махом выскочить из берлоги, т. к. стоял сильный мороз, а берлога оказалась глубоко вырыта под углом 45°, и крыша берлоги оказалась толстой, и земля вокруг выхода из берлоги смерзлась. Учитывая, что ружье осеклось, нам очень повезло. Брат зря ругался, патроны были латунные, и таскал он их заряженными по несколько лет из чувства экономии и глупости.

Но бесконечно стоять на берлоге и слушать, как ревет медведь, не было смысла. Брат приказал мне вытащить из рюкзака топор и вырубить хороший кол, встать немного в сторону от выхода из берлоги и, тыкая этим колом, тревожить зверя. Несколько раз ударив колом в темноту, я почувствовал мягкую плоть, в то же время кол вылетел из руки, как выпущенная стрела. Медведь ревел, но не покидал своего убежища. Подобрав кол, я снова тревожил зверя, все повторилось, кол вылетел, как снаряд, обратно.

Но однажды медведь снова сделал попытку вырваться наружу, и снова издевательски отчетливо прозвучали два щелчка/осечки.

Брат отчаянно ругался и был похож на ревевшего в берлоге медведя. Кто из них был злее, непонятно. Время шло, а ситуация не менялась. Перезарядив ружье, брат поставил меня на свое место наготове, а сам, вырубив второй кол, воткнул их крест накрест в выход из берлоги, надежно закрепив.

Медведь ревел, несколько раз неуверенно пытался вылезти, раздвинув колья. Тем временем брат рубил топором смерзшийся грунт крыши берлоги. Это удалось нескоро. Но вот крышу прорубили, сыпанули туда снег, снег зашевелился. Взяв у меня ружье, брат выстрелил в отверстие 2 раза. Раздался отчаянный рев зверя, и вскоре все затихло.

Постояв немного, мы осознали, во что нам могли обойтись осечки, если бы медведь выскочил на волю… Одним словом, нам крупно повезло. Вытащив колья, мы принялись рубить землю у входа в берлогу, расширяя проход. Расширив проход, мы освободили голову медведя у выхода из берлоги, мне она показалась маленькой. Брат стоял задумчивый и изрек, что вытащить медведя из берлоги будет очень сложно.

Глупости! Я спрыгнул в берлогу, оказавшись по пояс в ней, нагнулся схватить медведя за уши и попытался вытащить его. Но что это! Ужас! Медведь шевелил ушами, шерсть на горбу ходила ходуном, а глаза были открыты. Я пробкой вылетел из берлоги и кинулся к ружью.

Брат покатывался со смеху, я с обидой подвел его к медвежьей морде, и, подождав немного, мы увидели ту же картину. Потом послышалось рычание, и рядом с головой медведя нарисовалась морда Верного, вся в земле и крови.

Когда кобель успел нырнуть в берлогу и стал теребить медведя за зад, я просмотрел. Учитывая, что зверь оказался очень жирный, при укусах вся шкура на медведе до головы ходила ходуном. Брат раньше меня определил всё это и улыбался.

Посоветовавшись, мы принялись рубить крышу берлоги, чтобы освободить тушу зверя. Земля была как бетон, наши усилия мало что изменили. Зато теперь было видно, что медведь оказался очень большой и вытащить его наружу нам не удастся.

Тем временем день клонился к концу, и было принято решение идти в другую избушку, которая находилась отсюда примерно в 4 км, принести тросик, лопату, пилу-двуручку и, сделав ворот, попытаться вытащить тушу зверя. Воротом даже катера и большие лодки с мели снимали. И мы, не теряя времени, а были уже сумерки, бегом направились к намеченной цели.

Брат служил на границе старшиной в течение трех лет, каждый день бегал с солдатами по 3–5 км, тренируя их. И эта дикая выносливость у него закрепилась до преклонных лет. Когда мы делали с ним переходы в тайге, он ходко шагал впереди меня, мог до обеда ни разу не оглянуться на меня. Это злило и удивляло, а если я отстал, может, упал и умер? Но постепенно я втягивался в этот ритм и тоже стал выносливым. Так что к избушке мы бежали резво, подстегиваемые крепким морозом, да и по следу мне было идти намного легче. Но как мы ни старались, в лесу стало совсем темно, и идти по лесу было очень сложно.

Тогда мы пошли по льду лесной речки, на которой находилась избушка. Речка была неширокая с омутами и длинными перекатами. Идти стало легче, да и светлее, до избушки оставалось совсем немного, когда бежавший впереди меня брат провалился в живун на перекате выше колен в воду. Я кинулся ему помогать и тоже провалился.

Разводить костер и сушиться не было смысла, изба была рядом. И мы в отчаянии, мокрые, с удвоенной силой ринулись вперед. Штаны, кожаные сохни (обувь) стали стеклянные, но не только обувь, но и одежда были мокрые от пота — из-за быстрого бега.

Вбежав в избушку, мы упали на нары, судорожно дыша, как рыба, выброшенная на берег. Отдышавшись, разделись, нашли старье, переоделись и затопили печку.

Избушка эта была полуземлянка, врытая в крутой берег, была печка, сложенная из камней с кулак, взятых из реки с переката. Брат предупредил меня, что такую печку надо протопить часа два, не заходя вовнутрь, иначе можно отравиться угарным газом, который выделяется при первоначальном нагревании камней. Но мы были сырые, а на улице мороз -30 °C. Так что мы, поплясав на морозе, все равно заскакивали в избушки погреться, а потом опять на улицу. Периодически бегали туда-сюда, как зайцы, некоторое время.

Посчитав, что протопили и проветрили помещение достаточно, стуча зубами, мы легли на нары. Я забылся, оказался укутанный в мягких облаках, паря над землей, на душе было очень хорошо и спокойно. Собак мы обычно запускали в избушку под нары, но на этот раз Артур их почему-то не запустил вовнутрь.

И вот сквозь сон я услышал жалобный вой. Откуда взялись волки? Сверху сквозь облака я пытался разглядеть волков.

Но вот опять мне стало холодно, я застучал зубами, очнулся, лежу недалеко от дверей, замотанный во разное тряпье. Рядом сидят Розка и Верный и поочередно жалобно воют. С трудом сев на землю, я увидел, что дверь избушки открыта, и через порог, высунувшись по пояс, без сознания лежит, распластавшись, Артур.

Голова гудела, мысли путались, я набрал снегу, растер лицо, поглотал снег, стало легче. Подполз к брату и побольше вытащил его наружу, потом также снегом стал приводить его в чувство. Через некоторое время мы сидели снаружи, ошалело мотали головами, растирались снегом и не могли толком говорить. Собаки перестали выть.

Брат оказался намного крепче меня, почувствовав себя плохо, он с большим трудом, замотав меня в тряпье, выволок на воздух из избы. И из последних сил смог сам перекинуться через порог, после чего и потерял сознание.

Что характерно, угарный газ не чувствуешь, нет знака, наступает эйфория, спокойствие, и в течение короткого времени наступает легкая смерть. Печку мы продолжили топить, дверь держали открытой, периодически поочередно мы бегали на улицу, спать боялись.

Прошла эта бесконечная ночь, наступило утро, есть мы не могли, только пили чай, головой нельзя было тряхнуть. С трудом просушив одежду и обувь, захватив все необходимое, как сонные мухи, мы поползли в обратный путь к берлоге. На морозе и ходьбе мы почувствовали себя относительно хорошо.

Придя к берлоге, мы отогрели костром землю недалеко от туши, вырыли глубокую яму, поставили туда отпиленное толстое бревно на попа, запилили и закрепили поперек него под углом 90° две жерди/ворот, намотали на бревно тросик, другой конец троса закрепили за лапу медведя. Поворачивая по оси врытый столб, наматывая трос, создавалась приличная тяга типа лебедки. Таким образом, сначала одну, потом вторую лапу подтянули. Потом заведя трос удавкой под грудь, мы вытащили мишку из берлоги наружу.

Медведь оказался огромный, старый, зубы съедены наполовину, шкура намного больше лосиной. Сало на бедрах в пять пальцев, много внутреннего, в общей сложности натопили дома больше 40 литров. Что удивило, кишки оказались совершенно чистые, одна жидкость типа растительного масла. Провозились мы очень долго, до вечера, т. к. снимали шкуру с головой и когтями, сохраняя товарный вид.

Сама шкура была густая, темная, шелковистая. После снятия шкуры снимали второй слой сала, как шкуру. Ободранная туша медведя лежала, распластавшись, и напоминала упитанную голую женщину, сходство было поразительное.

Прибрав мясо, сало, шкуру, мы приготовили всё на завтра и снова ушли ночевать в избушку с тяжелым сердцем и в большом напряжении. На следующий день, придя к берлоге, брат взял на себя шкуру, я частично сало. Добравшись до дома и отдохнув, мы взяли помощников и отправились за остатками сала и мяса. Снегу выпало еще, Розка загуляла, шагая по тропе, мы растянулись цепью, за Розкой увязались с поселка кобелей штук десять. Артур не дал отгонять их, всех собак он знал, да и хозяев ихних. Пусть идут, увидим у берлоги, чего они стоят. Не доходя до берлоги немного, кобелей всех как ветром сдуло. А ведь собаки они были охотничьи, других в поселке не держали, и частенько хозяева этих собак хвастались, как они смело облаивают медведя.

Случай этот на берлоге и наши промахи и наше фантастическое везение запомнились мне на всю жизнь, приходилось мне охотиться в тех местах и после. Но никогда больше я не заходил в ту избушку, врытую в крутой берег на перекате.

Мне казалось, что следующий раз она точно заберет меня, она, как открытый капкан, ждет свою жертву.

Сон в руку

В конце 80-х годов, в начале ноября, через знакомых друзей мне предложили поохотиться в угодьях, где промышляет зверя бригада охотников по мясным и спортивным лицензиям.

Приехав в лес, я познакомился с двумя хозяевами-охотниками, которые тут же засобирались домой по неотложным делам. Посмотрев на меня мельком, они с ехидцей пожелали мне удачной охоты и бить зверя сколь угодно, т. к. лицензий в наличии много. Из своей практики они знали и видели много приезжих к ним в лес гостей, как правило, ничего путного из них не получалось. Похлопав меня по плечу и отпустив пару колкостей в мой адрес, они пожелали мне ни пуха ни пера и, самое главное, не заблудиться. Собравшись, на этой же машине уехали.

Оставшись один, я внимательно огляделся. Избушка была старая, полуземлянка, печка железная, в стороне стоял туалет — каркас из жердей, обтянутый брезентом. Тут же недалеко была вырыта яма под мусор, в которой валялись пустые банки и гора пустых бутылок, судя по бутылкам, спиртное было дорогое, значит, гостей здесь бывало много, и люди, очевидно, состоятельные.

Лес в основном был переросший осинник с плешинами сухих болот, заросших невысоким камышом. Местами был и хвойный лес, который чередовался с сопками. Что удивляло, лес был сильно захламлён упавшими деревьями, в основном крупными осинами. «Место хорошее, зверь здесь будет хорошо останавливаться», — подумал я.

Поужинав, разобрав рюкзак и приготовив на завтра все необходимое, я завалился на нары с большим удовольствием, т. к. в дороге меня здорово растрясло в кузове «Газ-66». Спал на новом месте плохо, несколько раз вставал, выходил на улицу, Падал пушистый снег, что меня очень радовало, т. к. завтра, если найду следы зверя, все они будут свежие.

Настроение поднялось, и я снова ушел в избушку, улёгся на нары и провалился в тревожный сон. Сколько ни бывал на разных охотах, а все равно волнуюсь, как перед первым свиданием с девушкой.

Проснулся рано и понял, что больше уснуть не смогу, возбудил меня необыкновенный сон. Будто бы на снегу лежат три покойника — мужчины в драповых пальто, тела окоченевшие, почти стеклянные. Непонятно зачем, но я их переворачивал и снимал с них пальто, с большим трудом выворачивая окоченевшие руки. Сон был как наяву, всё чётко, ясно, страха не было, и все запомнилось отлично.

Собравшись, я вышел из избушки, сориентировался по компасу по сторонам света, карта местности была в голове. Места эти я немного знал, приходилось здесь охотиться. Наметил себе маршрут в виде круга ≈15 км, чтобы не приходить рано в избушку, если придешь рано, ночь покажется очень длинной.

Охотился я тогда уже с отличным ружьем МЦ 21–20 12 калибра, подаренным мне братом Николаем. Считаю до сих пор, что это лучшее ружье отечественного производителя в то время.

Углубившись в лес, я быстро понял, что ходьба будет тяжелой, снега оказалось почти по колено, радовало, что он рыхлый, свежий, что облегчало движение.

К часам десяти я нашел свежие следы трёх лосей — крупный бык, матуха и теленок. Звери шли не спеша, с кормежкой. Направление хода зверя меня вполне устраивало, прикинув, я понял, что лоси от меня недалеко. Вытащив из рюкзака белый маскировочный халат, я облачился в него и, осторожно сойдя со следа лосей, учитывая направление легкого ветерка, стал высекать движения зверя. Как я ни старался, звери почуяли меня, и я их увидел неожиданно среди крупного березняка.

Впереди шел крупный бык, за ним матуха и следом довольно исправный теленок. Матуха периодически останавливалась, оборачивалась и постоянно крутила ушами, как локаторами. Я понял, что опасность они почуяли, а направление определить не могут. Прикинув расстояние, где-то ≈70 метров, я решил стрелять. Зверь возбужден, всё равно уйдет, но а если окажется подранок, то по снегу его будет добрать легче.

Стрелял я из МЦ 21–20 только пулями «Полева», так как очень берег ружье. Пуля эта в пластмассовом контейнере и считается подкалиберной, и стволы с полным чоком не портят.

Приложившись к стволу березы, с упора я выделил телёнка, т. к. он был ближе всех ко мне, и почти в угон. Звери уходили от меня, я выстрелил два раза подряд. Бык с матухой резко сорвались и побежали, телка я не видел, зато на его месте завихрился снег. Я побежал к зверю, т. к. знал, что не раз поверженный зверь, отойдя от болевого шока, при плохом попадании вставал и уходил, и его потом долго приходилось преследовать и добирать.

Подбежав к телку, я еще успел увидеть, как он отчаянно бил ногами и вспахивал вокруг себя рыхлый снег. Ободрав зверя, я сложил мясо на еловые ветки, закрыл шкурой и такими же ветками закрыл сооружение и придавил толстыми лесинами сверху. Но меня удивило одно — пули в туше при обдирке я не нашел, но не от страха же был поражен и умер телок? Который уже раз я взял голову и стал обследовать ее, голова была чистая, без повреждений. Что за наваждение? В раздумье я крутил голову в руках и тут уловил хруст костей, приглядевшись, я обнаружил под ухом незаметный след пули. «Да, — подумал я, — а ведь это был фактический промах, и только чудо, что я попал по убойному месту».

Довольный удачей, я не стал отклоняться от намеченного маршрута и пошел дальше, предварительно перекусив.

В часа два дня я снова нашел свежий след одинокого быка, пройдя по нему ≈2 км, я почувствовал, что зверь рядом. Снова достав из рюкзака маскировочный халат, я стал выслеживать зверя. Следы шли по взгорку крупного редкого осинника слева от взгорка, в низине рос тальник. Прикинув, что бык может быть на лежке в осиннике или кормиться в тальнике, я, сойдя со следа, стал осторожно красться между осинником и тальником, низиной. Пройдя ≈200 м, я пересек след лося, уходящий в тальник, но тальник сухой и ветки шуршат, а погода как никогда тихая, морозная, подойти нереально, спугну, и я решил идти между взгорком и тальником.

Быка я увидел идущим по краю осинника, я находился от него, получается, в низине, и стрелять мне надо как бы немного вверх.

Я залюбовался зверем, это бык не местный, а переходной, очень крупныйбык темного окраса с большими мохнатыми рогами и заметной большой бородой. В нем чувствовалась огромная мощь и какая-то царственная походка, уверенность царя тайги.

Бык шел очень тихо, часто останавливался, водил ушами, прислушивался, раздувал ноздри.

Хотелось понаблюдать за ним, восхищаться, но верх взял охотничий азарт, и, тщательно прицелившись с руки под лопатку, я выстрелил 2 раза подряд. Расстояние было ≈50 м, и я был уверен, что попаду, но, к моему удивлению, бык резко побежал, но я успел увидеть, как на его лопатках вздулись два яблока. Я успокоился — значит, цель поражена.

Поднявшись на пригорок, я увидел на месте темную кровь в большом количестве и след, уходящий тоже с кровью. Но какое было мое удивление, когда я нашел уже мертвого зверя с двумя попаданиями по лопаткам в районе сердца на расстоянии ≈350 м.

Какая мощь! Какой великан! Какой красавец! Обдирая лося и прибирая мясо, я провозился часа 2. День клонился к концу, надо было идти в избушку, настроение было хорошее, хотелось петь и плясать. Усталости не чувствовалось, да и возраст у меня 30 лет, я и сам был, как этот прекрасный зверь, полон сил.

Сориентировавшись по компасу, я с удовольствием буровил ногами снег и направлялся в сторону стана. Но получилось, что со временем и расстоянием я просчитался, навалились сумерки, в лесу резко стало темнеть. Вспомнил напутственные слова хозяев избушки: «Ты главное не заблудись».

Заблудиться я не боялся, но в лесу все изменилось, местность стала неузнаваемой, и где я нахожусь, тоже не очень ясно. Пройдя часа 2, я стал замечать, что в лесу стало светлее, снег стал не белый, а фиолетовый, а на небе сквозь деревья стала проглядываться полнотелая луна, на которой прекрасно просматривались горы. К тому же я пересек дорогу, по которой заезжал в угодья. Настроение повысилось, теперь я знал, где нахожусь, и я решил идти не по дороге, а лесом, да и в избушку рано возвращаться не хотелось, 10 часов на нарах валяться не прельщало.

Пройдя около 2 км, к своему изумлению, я наткнулся на свежие следы трёх лосей. Фонарика с собой не оказалось, сделав факел из бересты, я рассмотрел следы, которые действительно оказались свежими.

И тут мой мозг пронзила стрела, я вспомнил сон, трёх покойников, значит, судьба дает мне возможность добыть трёх лосей за один день. Редкий случай потешить самолюбие. Так стала бить мелкая дрожь, мозг лихорадочно начал складывать + и — (плюсы и минусы), а ведь интересно, сбываются или нет сны в жизни?

И подумав, в сомнении, я направился по следу, опять облачившись в маскировочный халат. Я ничего не терял, избушка рядом, через час я буду на нарах, а сон охота проверить.

Пройдя часа полтора по следу, я вышел на открытую болотистую поляну в ≈300 м, заросшую мелким тальником. Поляну окружал мелкий березняк и осинник, в сумерках они казались темной стеной. Следы уходили в центр поляны, значит, лоси легли в тальнике. Я осторожно стал красться краем поляны, отступив от леса ≈40 м, постоянно всматриваясь в центр поляны.

Но лося я увидел неожиданно — сбоку, под углом 90°, справа от себя в мелкоче на краю поляны. Медленно повернувшись и тщательно прицелившись практически по стволу, мушку уже не было видно, я раз за разом выстрелил.

Лось исчез, как приведение. «А может, его и не было, почудилось?» — подумал я. Успокоившись, я прямо пошел к тому месту и увидел много крови, значит, попал. Но в густой мелкий лес лезть не хотелось. По своему следу я вернулся на то место, откуда стрелял, и медленно, настороженно пошел опять краем поляны.

Пройдя ≈80 м, я увидел опять лося, стоявшего снова справа у стены леса. Снова прогремели 2 выстрела, зверь растаял, как будто его и не было. Дозарядив ружье, я пошел в то место, где стоял лось, подойдя, увидел кровь и уходящий в кустарник след.

Подумав, я решил не делать много следов в темноте, потом я и зверя потеряю, снова своим следом обратно и снова краем поляны стал красться по кругу.

И снова, как в заезженной пластинке, справа от меня на расстоянии ≈35 м стоит лось. В фиолетовом свете в сумерках кажется, что это какой-то фанерный манекен, да и все это нереально, неестественно и в другом фантастическом мире. Удивляюсь, что каждый раз зверь стоял, не шевелясь, как манекен на стрельбище. Гремят 2 выстрела, и снова пустота, ощущение, будто стреляю в привидение. Иду на место, все повторяется, уходящий кровавый след в кустарник.

И тут меня осенило! Снова промелькнул сон! Парализованный, я повалился в снег на пятую точку. Голова гудела, мысли путались, лихорадочно стал соображать.

Если сон в руку, сейчас в данном месте в это время я фактически добыл трёх лосей, и если учесть, что два уже ободранные, получается 5 шт. То, что я каждый раз попадал, у меня сомнений не было. Расстояние малое.

Мне почему-то стало плохо. Такие успехи меня уже не радовали. К тому же, подумав, что мне предстоит ночью обдирать трёх лосей, меня прошиб пот. На душе стало скверно, а в голове все прокручивались обрывки сна, и от этих картинок я никак не мог избавиться.

Что делать? Как быть? Выход один — надо делать большой круг в районе стреляных зверей, если выходных следов не будет, значит, все 3 лося в кругу, раненые или мертвые. Без особой радости я принялся буровить снег, выясняя ситуацию. Сделав дугу в 180° по ту сторону леса/кустарника, куда убежали стреляные лоси, я выяснил, что из моего полукруга вышли два свежих следа без крови и потери клочков шерсти.

Из груди вырвался облегченный вздох. Значит, все 6 раз я стрелял одного и того же зверя, который, одурманенный после первых выстрелов, тяжело раненный, брел краем поляны и еще 2 раза попадал под мои выстрелы. Как я был рад и какое облегчение испытал, когда увидел целые выходные следы.

Теперь я уже смело стал распутывать свои художества и скоро вышел на конечный кровавый след. Покружив, зверь привел меня в центр поляны, и уже издалека я увидел силуэт лося с огромными рогами, лежащего ко мне спиной. Осторожно подойдя на 3 метра, я выстрелил ему в затылок.

При обдирании туши я нашел всего 2 попадания по лопаткам, ранения были очень тяжелые, по убойному месту.

Настроение у меня повысилось, я с большим удовольствием провозился часа 3, вспоминая сон, хлопая себя по ляжкам. Постоянно хихикая, я прибрал мясо, ободрав зверя. Представляю картину — ночью при лунном свете в лесу мужик обдирает лося, то мурлыкая песенку, то хихикая странно, то чертыхаясь. Картина маслом!

Сориентировавшись опять по компасу, я побрел по выбранному направлению и буквально через примерно 700 м вышел на дорогу. Пройдя по дороге, вскоре я вышел к избушке. Усталый, но довольный, все же 3 лося, а не 5 попали под мои выстрелы, я с наслаждением улегся на нары и стал вспоминать прожитый день. Время было уже час ночи.

Сильно этот случай, что я добыл в 1 день с разных стад трех лосей, я не рассказывал. Боялся, не поверят. Я общался с хорошими удачливыми охотниками, которые добывали в один день в одиночку и больше лосей, но это было с одной группы и в один случайный раз.

К моему удивлению, утром приехали хозяева и были удивлены, что я дома, а не в леcу ночую. Привезли водки, выпили, поели, осторожно стали выспрашивать, выходил ли я из избушки в лес и на сколько метров удалялся.

Были и другие шутки и колкости. Все много смеялись, шутили, вспоминали, как последнего гостя нашли в лесу на третий день невменяемого, а другие не выходили из избушки, съев все продукты у хозяев.

Я молчал и тоже от души смеялся. В самый разгар веселья, когда шутки уже стали обидными, я признался, что добыл зверя. За столом наступила тишина, лица моих друзей вытянулись. С меня на полном серьезе потребовали доказательства, изучили мой нож, понюхали ствол ружья, обследовали маскировочный халат, доказательств было достаточно.

Меня радостно поздравляли, предлагали еще выпить, хлопали по плечу, спрашивали, на сколько дней я приехал, изучали мое ружье.

Выйдя на улицу, я принес рюкзак и вытащил из него три лосиных языка, аккуратно положив их на стол. У моих друзей случился ступор, они стали заикаться и сбивчато пытались выяснить, где я встретил лося в три языка. Радость на лицах сникла, товарищи протрезвели, компания расстроилась. Утром мне предложили уехать с водителем, который их привез и заночевал с нами.

История эта повлияла на меня серьезно, я стал прислушиваться к себе внутри, стал запоминать сны и пытаться их разгадать. Особенно на серьезной охоте, ложась спать, я старался запомнить сон и, как правило, утром уже знал, будет ли охота удачной. И как правило, 50 % снов совпадало с моими предположениями.

И сейчас, уже по прошествии многих лет, когда я вижу полную луну и фантастический фиолетовый свет вокруг меня, на меня наваливаются, как наяву, воспоминания, пережитые той ночью, вперемешку с мистикой, и под ложечкой приятно посасывает.

Свои незатейливые искренние рассказы посвящаю своим сыновьям, Петру и Артёму, и внуку Ярославу и, тешу себя надеждой, будущим внукам.

Оглавление

Чудесное спасение

Коварный наст

Фантастическое везение

Сон в руку