Побег. По двум сторонам океана (СИ) [Хикару Сувета] (fb2) читать онлайн

========== Глава 1. Исцеляющий бал ==========

Вот уже второй день шёл мелкий, противный, апрельский дождь, который так раздражал Пьера. Дождь оставлял на окне крупные следы, с улицы дуло холодом. Угрюмое небо нависло над серым Марселем. В дверь постучались, Пьер встал с кресла, чтобы открыть дверь гостю.

За последние четыре года он сильно вырос, он окреп и возмужал. Мало чем этот юноша, двадцатилетний мужчина, напоминал худощавого пятнадцатилетнего мальчика, который умел смеяться и замечать прекрасное. Только застывшая унылая печаль в глазах связывала этих двоих людей. Никто и никогда не видел улыбки на лице у Пьера. Золотистые волосы, как и раньше, оставались лохматыми и не поддавались расчёске, что очень сильно привлекало внимание девушек. Но Пьер даже не замечал своих поклонниц, он не мог забыть Мейкну, свою первую и последнюю, как считал он, любовь.

Пьер блестяще окончил университет и жил один. Шарль Барре, которого он называл отныне только отцом, часто говорил сыну:

— Ну зачем тебе жить одному? Это ведь так скучно, всё время находиться в пустом доме совершенно одному. Ты хочешь самостоятельности или тебе тесно стало со мною?

Пьеру не было тесно в доме отца — он купил маленькую квартирку, где нельзя и яблоку упасть. Он и не жаждал доказать свою независимость, живя отдельно от родителя. Когда-то давно Пьер сбежал от родной семьи в Африку, чтобы не связать свою жизнь с гадкой и ужасной невестой; сейчас Пьеру тоже хотелось сбежать в далёкие земли, на необитаемый остров, чтобы никому больше не причинять боли.

Приёмный отец и названный брат Экене пытались вернуть его к жизни, но всё было тщетно. Пьер превратился в заводную куклу, лишённую дыхания, бессознательно выполняющую различные действия. Он пытался найти своё место в карьере, но не нашёл. В университете Пьер очень хорошо проявил себя и зарекомендовал у профессоров как талантливого и энергичного молодого человека. Он даже начал своё дело, но ничего не приносило Пьеру утешения. Ничто не могло отнять у него ту боль, которую он причинил близким.

Пьер часто вспоминал про родного отца и мать. Но слово, данное покойной сестре Марани, он до сих пор так и не сумел выполнить. Пьер не находил в себе сил, чтобы встретиться с ними глазами, не находил сил, чтобы простить отца с матерью. Он часто покупал газеты, где было написано про маркизов де Лоре. В жизни родителей происходило мало интересного, чаще всего статьи были посвящены различным дипломатическим делам отца, а в светских колонках писали только про прекрасные наряды матери. Но после прочтения статей Пьеру на душе становилось спокойней, ведь с родителями всё хорошо, иначе бы пройдохи-журналисты разнюхали всё. Лишь редкие упоминания про таинственно исчезнувшего сына маркизов навевали на него сильную тоску и грусть.

Пьер не забывал и про названных родственников в племени Тинуваку, которое стало для него вторым домом. Но, к большому сожалению, путешествие туда отнимало много времени, только один раз, сразу после окончания университета Пьер смог навестить друзей и близких. Взамен частых встреч он часто переписывался с лучшим другом, или как он говорил, братом Экене. После истории с Орлеаном Шарль полностью наладил почтовую систему между Нолошо и Францией, чтобы впредь не смогла случиться такая же ситуация, когда он так и не смог в ближайшие сроки получить письмо сына. Порой к Пьеру приходило одновременно по пять-шесть писем от Экене. Тот рассказывал ему всё, ничего не утаивая, да и почерк у Экене был размашистым. Только Пьер мог понимать каракули Экене, в которых была ошибка на ошибке, а слова в предложениях стояли в перепутанном порядке.

Как-то раз у Пьера гостил его университетский приятель. Парень заметил на столе у друга письма Экене, которые были написаны на очень старой бумаге. Взяв в руки письма, он вытаращил глаза полные восторга и, едва не задыхаясь, спросил:

— Где ты это нашёл?

— В парке случайно откопал, — ответил Пьер.

— Да это… это… ты понимаешь, что совершил археологическое открытие? — восторженно закричал приятель. — Это же старинные письмена, как я понимаю по иероглифам, древних китайцев. Нет, нет! По-моему, больше похоже на древнеегипетскую письменность. Да, точно! — воскликнул он. – Оказывается, у них была бумага, интересно как рукописи попали в Марсель?

Приятель подскочил к Пьеру.

— Нам срочно это нужно отнести учёным. Ты, сам того не ведая, совершил великое научное открытие!

— Мне всё равно, что я совершил. Отнеси письма сам, если хочешь. Дарю, — вяло ответил Пьер.

Счастливый и воодушевленный приятель даже расцеловал Пьера за столь великий подарок. Но каково же было его разочарование, когда через несколько дней он узнал, что письма написала не древняя цивилизация столетия или тысячелетия назад, а неграмотный африканский абориген. Бедняга даже чуть не слёг в постель от такого удара. Больше Пьер решил не подшучивать так над знакомыми.

***

Пьер открыл дверь. На пороге стоял его старший близкий друг Дэвид Басс.

— Пьер, дружище, сколько лет, сколь зим! — закричал Дэвид. Молодой человек знал истинное имя Пьера и всегда называл друга только настоящему имени, к большому удивлению их общих знакомых, ведь по паспорту Пьер считался Уэйтом Барре.

Дэвид тоже сильно изменился. Он стал ещё красивее и привлекательнее для представительниц прекрасного пола. Слегка вьющиеся золотистые волосы Дэвид отрастил, они стали чуть ниже подбородка. На щеках сохранялся небольшой румянец, а раскосый разрез глаз подчёркивал острые, но нежные черты лица. Дэвид был мускулист и широкоплеч. Его голубые глаза излучали солнечный свет, а на лбу горела печать высокого интеллекта.

Дэвид повзрослел и внутренне, став менее расточительным в деньгах, но только увлечение прекрасным полом он не бросил. Дэвид продолжал оставался главным женским сердцеедом в Париже. Друзья завидовали Дэвиду, умевшему покорять самых привередливых кокеток всего за три дня, за которыми они гонялись порой месяцами. Юный обольститель забирал сердца самых гордых жеманниц. К каждой даме он находил такие слова, выслушав которые, Дэвид за короткий срок становился для девушки не просто возлюбленным, а богом.

Но больше месяца Дэвид не оставался ни с какой девушкой. Не потому что они прекращали ему нравиться, нет, он помнил имя каждой из своих невест, он просто не мог им изменять. Покорив сердце одной из прекрасных дам, спустя время Дэвид встречал другую, которую считал более прекрасной, чем прежняя. И тогда он бросал девушку, говоря ей всего несколько слов: “Нам не судьба быть вместе”.

В любовных сетях Дэвида побывало много девушек. Среди них были аристократки, горожанки, крестьянки, иногда в них попадали даже простые служанки. Дэвид не был зависим от социальных предрассудков, он считал, что все люди равны. Он смотрел на качества и сердце человека, а не на размер его кошелька и происхождение. Ему было всё равно какую девушку сделать самой счастливой на свете, дочь знаменитого графа или бедную горничную, а через месяц причинить ей страшную боль.

Дэвид любил путешествовать. Орлеан, где жили его родственники, уже поднадоел ему, и он хотел побывать в других странах. Когда Пьер собирался в Тинуваку навестить Экене, то Дэвид предложил свою компанию, но ему было отказано. Пьер опасался за своих африканских подруг.

Пьер презирал “увлечения” друга. Пару раз он попортил Аполлону его прекрасное лицо, видя слёзы очередной его брошенной девушки. Но Басс всё равно продолжал оставаться его другом.

Дэвид сильно отличался от других донжуанов. Он никогда не вскруживал голову девушкам, у которых уже был жених или муж, Дэвид не хотел портить чью-то любовь или ломать чужую жизнь. Если у девушки был строгий отец или стервозная мать, которые не выносили Дэвида и могли серьёзно попортить жизнь дочери, начни она встречаться с этим бабником, то Дэвид никогда не сводил эту девушку с ума. Легкомысленные приятели советовали соблазнить девушек, которые в силу определённых обстоятельств ненавидели всю мужскую половину человечества, но Дэвид никогда не соглашался влюбить их в себя.

— Они и так недолюбливают нас, мужчин. Хотите, чтобы после меня они возненавидели нас? Чтобы я окончательно сломал им жизнь и разрушил веру в людей? Нет.

Дэвида знал весь Париж, начиная высшим светом и заканчивая своими беднейшими кварталами. Часть парижских девушек всем сердцем ненавидела его и хотела ему отомстить, представительницы другой части восторгались Дэвидом и считали, что они единственные, кто сможет привязать Аполлона к себе. Остальная часть боялась Дэвида, она не хотела попасть в его дьявольские сети, но на самом деле лишь единицы могли устоять против колдовских чар Дэвида.

За свою честность и достоинство молодой человек получил прозвище “Благородный бабник”. Если он узнавал, что с его бывшей случилась беда, девушка нуждается в материальной помощи или у неё появились враги, то Дэвид непременно бежал к ней на помощь и помогал справиться со всеми проблемами. Подрабатывал он скрипачом на светских вечерах, а работал Благородный бабник врачом, не раз достававшим людей с того света.

Дэвид был у Пьера единственным другом во Франции, заводить новые дружеские связи Пьер не хотел. У него были только приятели и знакомые.

Дэвид жил в Париже. Когда Пьер учился в университете, они встречались каждый день. С окончанием учёбы и возвращением в Марсель, встречи стали не такими частыми. Последний раз друзья виделись около двух месяцев назад.

Встреча двух друзей была тёплая, они сильно соскучились друг по другу. Дэвид и Пьер сидели на креслах у последнего, Благородному бабнику жутко хотелось рассказать другу о своих новых любовных приключениях, но зная, что приятелю эта тема, мягко сказать, не нравится, то рассказывал про работу.

Пьер сильно обрадовался приезду друга, но печаль не сходила с его лица. Дэвид заметил это.

— Пьер, а давай этим вечером сходим с тобой в тир, постреляем, или может в бильярдную пойдём? — любезно потом предложил он.

— Да ну, — уныло ответил Пьер.

— А может тогда на природу выберемся? Ты же любишь парки, леса и поля, — не терял Дэвид надежды, развеселить друга.

— В такую погоду? В окно посмотри. Я в дождь ни на какую природу не поеду.

— Чёрт! Пьер, хоть солнце ясное светит, тебя ничего не интересует! — воскликнул Дэвид. — Давай уже, начинай жить!

Пьер ничего не ответил ему.. Как сказать, что ему наскучила жизнь?

— Ты хоть на улицу-то выходишь? Людей видишь? Кажется, что так и сидишь всеми днями напролёт в своей квартире. Тебе бы надо табличку на дверь привесить: “Молодой отшельник”.

— Сегодня за хлебом в лавку выходил, — буркнул Пьер.

Дэвид призадумался, как же ему растормошить друга.

— Послушай, — вспомнил он. — Я, как приехал, сразу знакомого встретил. Граф де Тригель устраивает сегодня званный вечер, он меня тоже пригласил. Поехали со мной, тебе там понравится.

— Что мне понравится на этих светских вечерах? — отказался Пьер. — Мужчины будут обсуждать Карла X с видом мудрых политиков, а женщины будут рассказывать друг другу различные сплетни.

— Ну всяких вкусностей поешь, потанцуешь.

— Вкусностей я могу и дома поесть и потанцевать тоже.

Но Дэвид не унимался. Он хотел оживить Пьера, за четыре года он перепробовал множество средств, но ничто не помогало. Может быть, хоть на празднике его друг чуть-чуть повеселеет?

— Я недавно расстался с девушкой и свободен, а у Тригеля будет много красоток. Ты же не хочешь, чтобы я влюбил снова одну из них? А если я буду с тобой, то, обещаю, что на девушек и внимания не обращу.

— Не сегодня, так завтра ты закружишь одной из них голову, — ответил Пьер.

Дэвид уже начинал терять надежду, чтобы упрямец смог дать своё согласие.

— Ну поверь мне, — взмолился он. — Точно говорю, тебе понравится. Граф де Тригель такие праздники устраивает, что ого-го! Вот, спорим, что тебе понравиться. Спорим? Если тебе не получится хорошо провести время, то я в одних кальсонах приду в мэрию к мэру Монгранду с какой-нибудь глупой-преглупой просьбой. А если ты получишь удовольствие от вечера, то в кальсонах к нему придёшь ты.

Тут Дэвид спохватился. Он быстро хотел отменить пари. Он побледнел, ведь ему никогда раньше не удавалось вернуть жизнь в глаза Пьера, сейчас же он подписал себе почти что смертный приговор.

Но Пьер вовремя опередил Благородного бабника.

— Идёт, по рукам, — воскликнул Пьер, пока Дэвид успел только открыть рот.

Что ж, пускай он не сможет получить удовольствия он вечера, но зато вдоволь посмеётся над Пьером.

***

Пьер ехал на вечер через силу. Правда, одел он свой лучший костюм и сделал красивую причёску. Есть ли у тебя настроение или нет, надо всё же выглядеть джентльменом на празднике, а не босяком. На Дэвиде практически не было лица, он был уверен на все девяносто девять процентов, что проиграет. А как настоящий мужчина он должен будет выполнить пари. “Может быть, мой позор осчастливит Пьера”, — успокаивал он себя.

Дождь не переставал идти. Стук капель нервировал Пьера.

— Лучше бы настоящий ливень пошёл. Как меня эта детская лейка раздражает, — ворчал он.

— Прощай мой репутация, — вздыхал Дэвид.

Граф де Тригель жил на окраине Марселя в роскошном особняке, который напоминал дворец. Возле его ворот уже столпились кареты гостей. Народу было приглашено немеренно, некоторые брали с собой родственников и друзей, так что половина гостей даже не знала друг друга. Но граф де Тригель любил устраивать пышные праздники, на которых собиралось кучу людей.

Как и предсказывал Пьер, ничего интересного на вечере не было. Мужчины обсуждали политиков, говоря, как бы мудро поступили они на их месте, а женщины перемывали косточки барышням, которых не было на вечере. Впрочем, Дэвид получал кое-какое удовольствие от вечера, несмотря на будущий проигрыш, — он сумел найти хороших собеседников. А Пьер даже и не хотел к ним присоединяться.

— Да хоть как-нибудь развлекись, не ходи таким хмурым как смерть, — советовал Дэвид.

“Я и есть сама смерть”, — думал про себя Пьер.

— Посмотри, какой вкусный торт, съешь хотя бы кусочек.

Дэвид потащил его столу. Внимания Дэвиду тут же привлекли две очаровательные девушки, которые стояли неподалёку. Он подошёл к ним и услышал их разговор:

— Граф де Тригель и графиню де Брюне-младшую пригласил, — сказала одна девушка другой.

— Как? Изабелль де Брюне у нас в Марселе? — удивилась вторая.

— Она две недели как гостит в Марселе. Подруга, ты даёшь, как можно было такого не знать? — воскликнула первая.

На лице у Дэвида впервые с момента пари засияла улыбка.

— Сама Изабелль де Брюне, — прошептал он Пьеру. — Да я год пытался покорить её душу и сердце, только вот всё встретиться с Изабелль не мог.

Дэвид передал Пьеру свой бокал вина и исчез в толпе, пытаясь отыскать графиню. Не переставать же радоваться жизни самому из-за проигравшего пари.

Дэвид убежал. Пьер прислонился к окну и наблюдал за публикой. Он хотел было уехать домой, но не покидать же Дэвида одного. Раз приехали вдвоём, то вдвоём и уехать надо. Пьеру хотелось спать, в душе у него было темно как за промокшем окном. Дэвида он смог заметить только спустя полчаса. Ловелас шёл рядом с молодой рыжеволосой девушкой. Девица внимательно слушала своего спутника, видно было, что Дэвид пытается закружить ей голову. Изабелль слушала его с большим удовольствием, но она с недоверием смотрела на него, тои дело поглядывая на кого-то в толпе, спрашивая взглядом, а не врёт ли он. Ведь мало кто из девушек не слышал рассказы о легендарном обольстителе.

И тут Пьер оцепенел. Его взгляд застыл на спутнице Изабелль, на которую та всё поглядывала. Эта была самая прекрасная на свете девушка, которую когда-либо видел Пьер. Шатеновые волнистые волосы нежно падали на её восхитительные плечи, они слегка были заколоты белым цветком, на щеках горел нежный румянец. Девушка была грациозна, стройна и мила. Её подругу украшало роскошное цветное платье, она же была одета в довольно простое для таких вечеров голубое платье, но её платье смотрелось лучше всех расписных нарядов во дворце.

И, о, чудо! Девушка посмотрела на Пьера. Комната озарилась ярким солнечным светом. Пьер перестал дышать. Девушка улыбнулась, никогда он ещё не видел такой прекрасной улыбки.

Он хотел любоваться и любоваться загадочной красоткой, но тут Дэвид и Изабелль поспешили удалиться, девушка последовала за ними.

Пьеру хотелось закричать ей: “Постой, не уходи!” Но это бы выглядело очень глупо с его стороны, он бы только отпугнул от себя девушку. Вскоре она исчезла. Пьер стал пытаться найти её, хотя бы для того, чтобы услышать её чудный голос. Но девушки слово и дух простыл. Пьер не смог отыскать даже её заметную рыжеволосую спутницу и Дэвида Басса, который всегда привлекал к себе внимание.

Начались танцы, весёлая мазурка. А Пьер всё искал и искал таинственную незнакомку. Несколько смелых девушек подошли к нему и сами пригласи его на танец, но Пьер вежливо отказал им, ему нужна была только та неизвестная девица. Ему казалось, что он обрёл новое дыхание.

Мазурка кончилась, и вдруг Пьер увидел её в толпе. Девушка стояла рядом с Дэвидом Бассом и своей рыжей подругой. Он немедленно подозвал к себе друга.

— Что это за девушка? — спросил он у Дэвида и указал на шатенку.

— Это Софи Дюшен, кузина графини Изабелль де Брюне, — ответил Дэвид.

— Пожалуйста, — с волнением прошептал Пьер, — познакомь, меня с ней.

— С удовольствием.

Дэвид привёл Пьера к девушкам и представил им друга:

— Милые дамы, это мой друг Уэйт Барре. Уэйт, — представил он девушек. — Это кузины Софи Дюшен и Изабелль де Брюне.

Пьер от волнения не мог выполнить ни слова. Он поднёс руку Изабелль к губам и слегка поцеловал её, когда же Пьер взял руку Софи, он застыл, не зная что и делать ему.

Софи заметила его смущение и нежно убрала руку.

— Приятно познакомиться, — тихо ответила она. Голос Софи звучал для Пьера как звуки флейты. Девушка широко улыбнулась, показав белоснежные зубы.

А Пьер стоял и не знал, даже как начать разговор. В этот миг прозвучал голос хозяина торжества, графа Тригеля:

— А сейчас, дамы и господа, медленный танец. Джентльмены, пригласите дам на танец.

Заиграла спокойная тихая музыка. Пьер узнал её, это была оркестровая сюита ре-мажор Баха номер три.

— Разрешите вас пригласить, — спросил он у Софи.

— Разрешаю, — ответила девушка.

Пьер никогда не танцевал на балах. Ещё учась в университете, он записался на занятия по танцам, просто так, от скуки. Но потом и не думал показывать свои способности на публику. Никогда он не думал, что занятия ему пригодятся.

Софи двигалась так грациозно, так легко, будто бы птица парила в воздухе. Пьер волновался, он боялся наступить ей на ноги, боялся споткнуться. Софи заметила это и осторожно показывала ему каждое движение.

Она улыбалась. Улыбалась глазами. Её светло-серые глаза сияли как само солнце.

Пьер хотел заговорить с ней, но он терялся.

— Как вас зовут? — спросил он первое, что пришло в голову.

— Софи Дюшен, — засмеялась она из-за неловкости Пьера. — А ваше имя я уже знаю — Уэйт Барре.

— Где вы живёте, Софи? — спросил он снова.

— Я живу в Лионе. А сейчас мы с кузиной навещаем нашу общую подругу в Марселе. А где ваш дом?

— В Африке в племени Тинуваку, — ответил Пьер. Он не мог лгать девушке, ведь его дом был в Тинуваку, вместе с братом, в Марселе он просто жил.

Софи улыбнулась:

— Вы шутник.

— Нет, я говорю правду. Мой дом в племени Тинуваку, — Пьер привык, что ему никто не верил.

— Я вам верю, — спокойно ответила Софи. В её голосе не было ни нотки иронии или сарказма. Она действительно поверила ему.

Музыка продолжала играть. Пьер не чувствовал больше прежней скованности. Он танцевал, словно дышал. Весь мир исчез. Оставались только он и она. Пьер чувствовал, как колотится у него сердце, давно умершие чувства вновь оживают в нём. Для Софи тоже всё исчезло. Не было ни физического мира, ни духовного. Только она и он.

Пьер и Софи случайно столкнулись с Дэвидом и Изабелль. Дэвид что-то шепнул Пьеру, но он не слышал его. У него была только Софи.

— Уэйт, вы очень хороший танцор, — сказала Софи.

— Да я первый раз танцую на празднике, — признался Пьер. — Я очень редко выхожу в свет. Мне не нравится слушать постоянные разговоры о своей карьере, хвастовство, грязные сплетни.

— На самом деле не все люди могут говорить только о карьере или сплетничать, есть очень хорошие и умные собеседники, например, ваш Дэвид, — возразила Софи. — Но я тоже редко выхожу в свет. Я предпочитаю торжественным праздникам тихие прогулки в парке или лесу.

Неожиданно она воскликнула:

— Как же прекрасен Бах!

— Он восхитителен, — ответил Пьер. — Но мне больше нравится Моцарт.

Софи взглянула ему в глаза, она нежно вглядывалась в них и вдруг спросила:

— А хотите услышать музыку, которая лучше сюит Баха и симфоний Моцарта?

— А есть такая? — удивился Пьер

— Да, — ответила Софи.

Она прекратила танцевать, взяла его за руку и побежала из зала. Пьер ничего не понимал, но он последовал за ней. Софи выбежала в сад и привела Пьера в маленькую беседку. Она присела и рукой попросила его сделать тоже самое.

— Послушайте, — тихо сказала она.

Пьер прислушался. По крыше беседки барабанил маленький дождь. Капли с небес ударялись и об землю, листву, наполняя сад лёгким шорохом. Журчал маленький ручей. Тихий ветер ласково обхаживал листья на яблонях и создавал дружный шелест листьев. В листве дерева нежно пела малиновка.

— Это моя самая любимая музыка — сказала Софи.

— Отныне и моя тоже, — произнёс задумчиво Пьер.

Он смотрел на Софи. Сколько он всего хотел у неё спросить, столько сказать. Но не мог вымолнить ни слова.

— А где лучше жить во Франции или Африке? — вновь Софи начала разговор первая.

— Неважно, где ты живёшь, главное, чтобы у тебя были люди которых ты любишь, а они любят тебя, — ответил он.

— У вас там живут близкие?

— Да, два брата и три сестры.

— Вы счастливый, — вздохнула с радостью и грустью Софи. — А я единственный ребёнок у мамы, у меня только кузина есть.

Пьер взял руку Софи. Ему хотелось поцеловать её:

— Вы божественны, — промолвил он.

— А вы видели богинь, чтобы знать, как они выглядели? — засмеялась она, но не убрала руку.

Пьер мотнул головой. Неожиданно Софи спросила:

— А вы верите в Бога?

— Ну да.

— Ну да? — переспросила она и таинственно посмотрела на Пьера.

Её пронзительный взгляд заставил его задумался, а действительно ли он верит в Бога. Раньше в детстве его вера была сильна, ради неё он готов был даже покинуть племя Тинуваку, когда вождь Азубуик выдвинул ему условие: или отказываешься от своей веры или мы не принимает тебя к себе. Но что сейчас представляет его вера? Ходит он в церковь по воле собственной или “потому что это надо”, читает он молитвы, потому что думает, они помогут ему или это простая привычка?

— Не знаю, — Пьер не мог лгать Софи.

Он взял её руку и, не замечая это, прижал к губам. Софи тоже ничего не замечала.

— Софи, ты, ой, то есть, вы! — резко опомнился он и, боясь, что Софи обидится такой фамильярности, поправил себя . — Вы долго ещё будете в Марселе?

Но она не обиделась.Лишь добро улыбнулась и сказала:

— Уэйт, можешь говорить мне “ты”. К сожалению, я уезжаю уже завтра.

— Ты возвращаешься в Марсель? — Пьер перешёл на “ты”.

— Нет, поживу немного у кузины, — Софи замолчала. Она опустила глаза вниз и задумалась о чём-то своём. Пьер понял, её что-то тревожит. Он хотел спросить её об этом, если что — оказать помощь. Но Софи быстро повеселела, она подняла глаза и произнесла:

— А ты можешь рассказать мне об Африке и Тинуваку, вижу, ты не только в Африке побывал, но и в других странах. А я мало где путешествовала. Мне бы хотелось тебя послушать, Уэйт.

Пьер готов был пройти над пропастью по протянутой верёвке, лишь бы только Софи была счастлива. Он с удовольствием принялся рассказывать ей о Тинуваку, о детских забавных приключениях с друзьями. Он рассказывал ей самые счастливые и весёлые моменты в своей жизни, забыв обо всём плохом. А Софи с великим интересом и удовольствием его слушала. Они держались за руки и забыли про всё и про всех.

Но их блаженству долго длиться было не суждено. В сад забежала кузина Софи Изабелль.

— Софи, нам уже пора! — закричала графиня.

Софи подскочила.

— Боюсь, нам придётся проститься, — печально вздохнула она. — Мы уже завтра утром уезжаем. Нам пора готовится к дороге.

Пьер погрустнел. Вот и кончилось его недолгое и мимолётное счастье. Но в душе у него пели птицы. Он проводил Софи до её кареты и помог ей сесть. Карета уехала. Пьер ещё долго смотрел на дорогу. Его сердце пело от давно забытого счастья.

Вдруг Дэвид сильно ударил его по спине.

— Не забудь про наше пари. Проигравший обязан его выполнить.

— С величайшим удовольствием я его выполню, — произнёс заворожено Дэвид.

Пьер смотрел на тёмное небо, с которого не перестал капать дождь. Раньше его не радовало солнце — теперь он восторгался дождём.

========== Глава 2. Софи Дюшен ==========

Мир менялся. Он становился красивее, добрее, лучше. Пьер замечал насколько он прекрасен. Юноша видел красоту во всём, что его окружало: в людях, природе. Он бродил по улицам, любуясь городом, который ещё недавно считал безобразным. Пьер чувствовал невиданный ранее подъём сил. Ему хотелось творить добро, дарить людям частицу своего счастья.

Незнакомая и таинственная Софи, так непохожая на остальных людей, окружавших его, не выходила у него из головы. Пьер мог думать только о ней. На следующий день после бала Пьер увидел в магазине женской бижутерии точно такую же заколку в виде прекрасного белого цветка, как у Софи, он купил эту заколку и не расставался с ней ни на минуту, представляя ясные глаза Софи. Пьер чувствовал теплоту и свет в своём сердце.

“Неужели я … Софи?” — недоумевал он, растерянно глядя на цветок.

Всё притягивало в Софи Пьера: и её прекрасные глаза, и божественная улыбка, и её искренность, и сердечность. В ней не было ни фальши, ни гордыни, только открытость и детская наивность.

“Кто это принцесса?” — спрашивал себя Пьер. Он ничего не знал о девушке кроме её имени и города, где она жила. Как-то не поинтересовался. Тогда на балу он рассказывал только о себе. “Где она живёт? Где мне её найти?” — думал он.

Девушка снилась ему каждую ночь. Каждое утро, просыпаясь он думал лишь о том, хорошо ли ей спалось. Сам же Пьер не находил себе места, не мог по ночам замкнуть глазам. Он чувствовал горячку.

Спустя неделю страданий он не выдержал и обратился за помощью к другу.

— Дэвид, я, кажется, заболел. Вот уже как неделю у меня пропал аппетит и сон. Меня бросает то в жар, то в озноб. А сердце порой начинает так бешено колотится, что кажется, вырвется из груди.

Дэвид оторвался от своих дел.

— Дай-ка я тебя осмотрю, — деловито приказал он.

Дэвид послушал лёгкие Пьера, послушал сердце, попросил высунуть язык и постучал молоточком по колену.

— Мда… Что сказать тебе, чтобы помягче звучало, — протянул он тёмно, — Друг, ты заражён очень страшной болезнью. Я не смогу тебя вылечить, от неё вообще нет лекарства! Что поделать, придётся тебе жизнь с ней до конца своих дней.

— Не ходи вокруг да около! Что со мной, скажи! — воскликнул перепуганный Пьер.

— Ты влюбился, — ответил Дэвид.

Пьер возмутился.

— Вот ещё! Ни в кого я не влюбился! — воскликнул он. — Я..! — он замолчал, голос Софи зазвучал в его ушах. — Я не влюбился, я полюбил. Я полюбил Софи Дюшен.

Дэвид ухмыльнулся.

— Я рад за тебя. Софи прекрасная девушка. Когда-то я и был влюблён в неё и пытался покорить её сердце.

Лицо Пьера вытянулось. Он гневно посмотрел на Дэвида.

— Ничего не думай лишнего! — зажестикулировал руками Благородный бабник, которого напугало выражение лица Пьера. — Софи я очень долго пытался влюбить в себя, но все мои старания оказались напрасными. Она как в первый день мне заявила, что я ей не нравлюсь, и никогда она не сможет меня полюбить, так и продолжал я слышать её слова в течение месяца. А Софи тогда даже и не слышала ничего про мои похождения и не знала ничего про меня.

— Можешь мне рассказать про неё? Так получилось, что я ни о чём не расспросил её.

— Разумеется. С какой стороны начать? Давай начну с хорошей. Софи — девушка восхитительная. Она не обладает высокомерием, не завистлива, не зла. Она очень умна. У Софи много увлечений, любит верховую езду, умеет красиво рисовать и играть на фортепиано. У неё красивый поэтичный голос, но ты уже это сам узнал, Софи очень часто поёт. У неё я не нашёл никаких недостатков.

— А что ты говорил про плохую сторону?

— Я не люблю копаться в грязном чужом белье. Ты точно хочешь знать правду? — Пьер кивнул головой. — Ладно, расскажу. Бабушка Софи в молодости работала экономкой у деда Изабелль. Граф Брюне был женат, но это не мешало сделать красотку Леонтину своей любовницей. Однако проработала Леонтина не долго, жена графа долго не стала терпеть измен мужа и выгнала бабушку Софи. Но Леонтина спустя девять месяцев вернулась к графу с требованием признать их общую, как она заявляла, дочку Марлин и давать ей денег на содержание дочери.

А в то время, пока Леонтина работала экономкой, у графа гостил его брат, с которым у Леонтины тоже была связь! Так что никто не мог сказать, кто из графов Брюне был отцом Марлин, ходили слухи и о других мужчинах. Несколько лет Леонтина терроризировала графа, пока он всё же не признал дочь, а пока развлекалась с другими мужчинами. Леонтина так и не вышла замуж. Она ещё долго давала жару многим мужчинам, но детей от них больше не родила. Граф каждый месяц высылал бывшей любовнице и предполагаемой дочери деньги, на которые они жили, но видеть их не хотел. Двое детей графа, когда узнали о возможной сестре, также не захотели признать её, кроме младшего сына Бернара, отца Изабелль. Вот поэтому Софи и Изабелль и считаются кузинами, хотя их родство под большим вопросом.

Но это ещё не всё, — продолжил Дэвид. Пьер немножко изменился в лице, он явно не ожидал такого “тёплого” рассказа про родню прекрасной Софи. — С отцом Софи так же неясно, как и с её дедом. Марлин довольно рано в восемнадцать лет вышла замуж за некого месье Уго Дюшена. Но в счастливом браке они прожили недолго. Месье Дюшен сильно заболел и умер. Супруги прожили в браке всего три года, а через восемь месяцев после смерти мужа Марлин родила Софи. Скажешь, всякое в жизни бывает, дети и после смерти отца могут родиться. Но в истории Софи немного по-другому. Говорят, что покойный Дюшен в последние месяцы жизни был так сильно болен, что физически не мог сделать ребёнка. Я не знаю, правда ли история с отцом Софи или нет, кто знает… Но бабушка Софи ещё та оторва была.

Вдруг Пьер дал Дэвиду знак рукой прекратить рассказ:

— Мне всё равно, кто отец, бабушка или мать Софи. Из-за плохой родни стоит забыть о любимом человеке? Софи не похожа на свою бабушку, я вижу по ней.

— Я и не говорю ничего плохого про Софи, — возразил Дэвид. — Она очень сильно отличается от своей бабушки. Той семьдесят, а она до сих пор романы с мужчинами кутит. Но если ты хочешь найти Софи, то ты должен знать о ней правду.

— К чёрту правду! Дай мне её адрес! — воскликнул Пьер.

— Дам, не кипятись, но сначала ты должен ещё кое-что выслушать, — успокоил его Дэвид. Лицо его похолодело и потемнело. Пьер чуть слегка содрогнулся от мрачного взгляда Дэвида. — После рождения Софи, — произнёс Дэвид, явно не желая поднимать эту тему, слышалось в его голосе, — на Марлин обрушился шквал самых разных сплетен и грязных слухов. Кого только не записывали в любовники Марлин: и соседей, и случайных знакомых, с которым женщина просто поздоровалась. Некоторые одинокие дамочки, у которых больше дел нет, как поливать всех грязью, даже обвиняли Марлин в связи со своим единокровным братом Бернаром и всякими известными политиками! Не остался в стороне и мой отец в том числе. Но все слухи больше двух недель, самое больше месяц, не жили и заменялись другими. Только вот один слушок блуждал в разговорах несколько лет и до сих пор иногда ходит. Говорят, что настоящий отец Софи маркиз Ландро, отец твоей Анны.

— Что? — Пьер едва устоял на ногах.

— Ну так говорят. Алексис и Марлин имели общих друзей и знали друг друга с детства. Кроме того Софи и Анна в детстве были немного похожи друг на друга. Ты видимо серьёзно запал на Софи, так что думай, нужно ли тебе родство с Ландро.

Слова Дэвида стали для Пьера настоящим шоком. Ему трудно даже было представить родство двух этих девушек: Анны и Софи, настолько они были разными. Он не мог даже слышать об Анне, а тут выяснилось, что он полюбил её ближайшую родственницу.

— Говори адрес, — сказал он. — Что поделать судьбу выходит не изменить. Но по крайней мере смогу обмануть её, выбрав другую сестру.

Дэвид быстренько написал на бумаге нужный адрес и протянул бумажку Пьеру:

— Лионский адрес Софи я не знаю. Но возможно она всё ещё гостит у родственников. Здесь адрес Изабелль. Да, не забудь, ты до сих пор пари не выполнил, — засмеялся он.

Пьер прижал к сердцу кусок бумаги.

— Спасибо тебе.

***

Мэр Монгранд(*) занимался самими обычными делами в самый обычный рабочий день. На столе у него были аккуратными стопочками разложены всякие приказы, указания, жалобы и просьбы горожан. Как ему всё это надоело, он поглядывал каждую минуту на часы и ждал окончания рабочего дня. А столе перед ним лежали бумаги, бумаги и снова бумаги.

Вдруг к нему ворвался охранник.

— Господин мэр, там какой-то ненормальный просится к вам на приём.

— Так впустите его, — бросил мэр, не гляда на охранника.

— Да он…

Но охранник не смог договорить фразу, кто-то вытолкал его в коридор и закрыл дверь. Мэр поднял глаза, и они вылезли на лоб. В кабинете мэра стоял юноша, одетый только в одни только кальсоны, сзади он держал большой и странный мешок.

— Зачем вы пришли? — еле-еле проговорил от изумления он.

— Господин мэр, — промолвил юноша. — Научите меня шить. А то у меня уже вся одежда пришла в негодность, скоро придётся ходить в чём мать родила.

— Да как ты смеешь! — поднялся со стула мэр и вышел к юноше.

— Прошу понять меня, господин мэр, — взмолился юноша. — Помогите мне. Я даже своего друга не могу обнять, как-то больновато становится.

Юноша достал из-за спины мешок и положил его на стол мэра. Из мешка вылез дикобраз. Испуганное животное, которому в глаза резко попал яркий свет, свалилось со стола. Первым кого он увидел, был мэр. Дикобраз зашипел и направился на Монгранда. Мэр попятился назад, он посинел от страха, споткнулся об собственный стол и упал.

— Спасите, убивают! — закричал мэр.

Но дикобраз не собирался оставлять мужчину в покое. Он посильнее вытаращил иголки и пошёл вперёд. Мэр с криком рванулся назад. Его громкий голос напугал животное, и оно понеслось прочь от Монгранда, сбив с ног ворвавшихся в кабинет охранников.

***

Пьеру дали несколько суток заключение за нарушение общественного спокойствия. Сбежавший дикобраз хорошенько погромил кабинет Модгранда и остальную мэрию, за что Пьер должен был выплатить и штраф. В отношении его хотели возбудить дело и о покушении на жизнь градоначальника, но стражи порядка всё же смиловались над юношей. Но Пьер не был расстроен временным заключением — он скоро увидит Софи. А это самое главное. Ради Софи можно и тюрьму потерпеть.

На следующий день к Пьеру пришёл посетитель — приёмный отец.

— Здравствуй, узник, — невесело сказал Шарль. — Как всё это объяснить?

— А чего объяснять? — усмехнулся Пьер. — Я пришёл с просьбой к мэру, а а ему не понравился мой визит.

— Зачем ты это сделал? — строго спросил Шарль.

— Пари проиграл.

— И что же ты не сумел выполнить?

— Отец, я смог стать счастливым.

Шарль удивился словам сына. Он пристально посмотрел на него. Сын, действительно, был другим. На его лице сияла улыбка, несмотря на тюремные решётки, он был весел. Наконец-то Шарль смог испытать радость за сына.

— Откуда дикобраза взял? — по-дружески толкнул он Пьера.

— Купил у знакомого зоолога. Надеюсь, со зверем всё в порядке?

— Да, его отдали в зоосад.

Пьер посмотрел на отца.

— Папа, мне нужно… — таинственно сказал он, но Шарль перебил сына.

— Ну уж нет, дорогой, взятку за тебя я давать не буду, — хлопнул он Пьера по плечу. — Посиди уж здесь, нарушитель спокойствия.

— Я не прошу взятку. Мне нужно в Париж, — заявил он.

Шарль радостно изменился в лице и воскликнул, обняв Пьера:

— Наконец-то ты захотел встретиться с родителями.

— Нет, я хочу встретиться с одной девушкой, Софи Дюшен.

Новость о девушке оказалась для Шарля неожиданной и приятной, он сам засиял от счастья. Давно он ждал этого для, давно. Шарль мог только мечтать о том, что его сын когда-нибудь сможет влюбиться. Но была проблема — Шарль слышал о Софи Дюшен. Он испугался, что будет, кода Пьер узнает правду о своей возлюбленной? Сын хорошо знал буйный и принципиальный характер приёмного сына, доставшегося тому от родного деда и отца.

— Прежде чем ты к ней поедешь, я должен кое-что тебе сказать, — заговорил Шарль. Он решил, будет лучше, если Пьер услышит всё сейчас, хоть от новых бед избавит сына.

— Я уже знаю, — перебил Пьер. — Софи может быть сестрой Анны. Мне всё равно, кто её родня.

Пьер менялся на глазах. Шарль расчувствовался и крепко обнял сына, пожелав ему удачи.

***

В карцере Пьера продержали недолго, и когда он отплатил все штрафы, то выпустили на волю. Выйдя на свободу, Пьер забежал домой только чтобы взять деньги на дорогу и вещи первой необходимости.

Лишь бы Софи была ещё в Париже! Мечтал он.

Пьер приехал в Париж. Он несколько лет проучился в столице Франции, но всегда, когда он приезжал, воспоминания по далёкому детству захлёстывали его.

Пьер решил пожить у Дэвида, но сейчас он не стал даже забегать к другу, чтобы отнести вещи, так сильно он хотел увидеть Софи. Вероятность возможного родства Софи с Анной не выходили у него из головы, но это меньше всего теперь волновало Пьера. “Такова судьба”, — смиренно говорил он себе. Лишь бы только Софи была у Изабелль, лишь бы она не отвергла его… “Интересно, как бы отреагировали мои родители, узнав, к кому я еду?” — призадумался Пьер.

Внезапно он захотел сделать невозможное. Он не мог даже поверить, что эта мысль появилась в его сознании.

Пьер попросил извозчика повернуть на другую улицу, на Конде. “Нельзя откладывать на потом. Я должен выполнить обещание Марани”, — сказал он себе.

Пьер стоял перед особняком своих родных родителей, маркизов де Лоре. Пустым и тёмный казался ему дом. Когда он жил с родителями, дом не источал запах одиночества и пустоты, с его уходом всё изменилось.

Пьер позвонил в звонок.

— Кто это? — раздался из-за двери голос камердинера отца, которого Пьер тут же узнал.

— Супруги Лоре дома? — встревожено спросил он.

— Нет, они в гостях у маркизы де Ландро, — ответил слуга. — Хозяева приедут скоро, вы можете подождать их здесь.

Камердинер поспешил открыть дверь, но Пьер быстро поспешил удалиться:

— Нет, спасибо. Я поеду, — ответил он и скрылся в карете, пока слуга не смог его разглядеть.

“Нет, я ещё не готов, — говорил Пьер себе. — Прости меня, Марани”.

***

Пьер приехал к дому Изабелль спустя пятнадцать минут, но эти минуты были настолько волнительны для него, что ему казалось, будто бы прошло несколько часов. Сердце бешено билось в груди. Он вглядывался в окна дома, надеясь, убедится, что Софи здесь. Но только когда он захотел позвонил, то вспомнил, что явился к девушке без всего, со своим же чемоданом в руке. Пьер рванул к цветочным магазинам, но ему не нравились восхитительные и роскошные цветы на витринах. Они не подходили для Софи. Он так и не нашёл нужного букета.

Пьер позвонил. Ему открыла дверь стройная женщина лет сорока. Женщина была приятно ухожена и выглядела очень молодо.

— Здравствуйте, вы мадам Брюне? — спросил он. —Ваша племянница Софи у вас?

— Я не мадам де Брюне, а мадам Дюшен, — любезно ответила женщина. — Моя дочка Софи сейчас в своей комнате вместе с Изабелль. Я позову её, подождите в гостиной.

Пьер даже не мог сесть на диван. Минута, в которую ожидал он Софи, оказалось ещё длиннее, чем когда ехал к её дому. Пьер был приятно удивлён матери Софи. Она казалась ему развратной надменной женщиной, немного даже хамкой. Но мадам Дюшен оказалась милой и приятной женщиной, Пьер нашёл в ней прекрасные черты Софи.

Наконец-то после долгого и мучительного ожидания Пьер услышал шаги ног. К нему спустилась Софи. Она была одета в шёлковое синеватое платье, она ещё похорошела после их первой и последней встречи.

— Приятно тебя снова увидеть, Уэйт, — улыбнулась прекрасной улыбкой Софи.

— Мне тоже. Я скучал по вас, Софи — прошептал Пьер и протянул Софи букет из полевых цветов, за которыми бежал в ближайший парк.

— Спасибо большое! — Софи вздохнула аромат цветов. — Проходи, мы как раз обедать будем. Приглашаю тебя на обед.

Софи привела Пьера в столовую, где собралась вся её семья. Кузина Изабелль и её родители, мама и даже бабушка Софи. Домочадцы любезно приняли Пьера. Бабушка была сильно обрадована, увидев столько красивого юношу, который пришёл к её внучке. Пожилая Леонтина обладала очень пышной фигурой, по сравнению с дочерью и внучкой. Лицо и руки её было покрыто морщинами, время не пощадило главную мужскую обольстительницу. Но старушка её была полна сил.

— Софи, почему ты не сказала, что у тебя жених есть? Я бы так вам подарки уже на свадьбу готовить стала! — воскликнула старуха. — Сколько ж лет вы уже знакомы, почему мне ничего не говорили?

— Мы видим друг друга второй день, — улыбнулась Софи. — Бабушка, не трогай Уэйта, — она немножко было неловко за юморную бабульку.

За стол Пьера посадили рядом с Софи и Изабелль. Родные не давали ему покоя, забрасывая различные вопросами, а ему хотелось побыть в тишине, побыть одному с Софи.

— Нас хоть на свадьбу пригласите? – не унималась Леонтина.

— Бабушка, пожалуйста, — краснела Софи.

Изабелль же шептала Пьеру:

— А Дэвид почему не пришёл? Он же обещал, — она влюбилась в друга Пьера, хотя не хотела этого признавать.

Пьеру сильно понравилась семья Софи. Мама и бабушка оказались вполне приличными и хорошими женщинами, и дядя с тётей были чудесными. Обед закончился. Софи пригласила Пьера в гостинную, но надоедливая бабушка не собиралась и там оставлять внучку.

— Вот в моё время сватовство долгим было, как же у вас, молодые, всё просто. Один день лишь виделись и уже семья.

Пьер и Софи переглянулись.

— Приглашаю тебя погулять по городу, — сказали они одновременно и тут же рассмеялись.

Они быстро собрались, им не верилось, что они смогут побыть наедине с друг другом.

— Если с ней что-то случится… — пригрозил дядя Пьеру, но отпустил племянницу.

Пьер рассматривал Софи. Дэвид был прав, Софи была не прекрасна, а восхитительна.

— Я так рад вас снова увидеть, — сказал он.

— Почему ты называешь меня на “вы”, мы ж уже давно стали говорить друг другу “ты”? — спросила Софи.

— Да боюсь, что может тебе сейчас это не понравится или твоя семья будет против, если я обращусь к тебе на “ты”. Я очень боялся, тебя увидеть, я думал, что ты даже не пустишь меня на порог дома.

Софи взяла Пьер за руку и печально вздохнула.

— Уэйт, пожалуйста, будь честен. Больше всего на свете я не люблю ложь, когда люди лгут другим или себе. Ложь превращает реальность человека в иллюзию, он начинает жить в другом мире и затаскивает туда других. Не лги мне и себе, хочешь говорить мне “ты”, так говори. Мы ведь перестали быть чужими людьми.

— Расскажи о себе, — попросил Пьер, присев с Софи на скамейку и обняв её. — Что ты любишь? Что ненавидишь?

Софи прижалалась к Пьеру. Им казалось, что они знакомы сотню лет, а не два дня.

— Я даже не знаю, что я люблю. Кажется, я всё люблю. Всё, что не причиняет людям боль, что не делаем им внутренними рабами. Больше всего ненавижу я сомнение в самом себе. Если человек не может верить в себя, то может ли он верить другим? — она посмотрела на Пьера. — Теперь твоя очередь.

— Я люблю радугу и дождь, люблю снег и лужу, я люблю свет, который подарила ты мне! — пропел Пьер. — Ненавижу я несправедливость, ненавижу войны, рабство, нищету, голод, эгоизм, смерть, ненавижу ненависть. — его голос изменился. Софи почувствовала злобу в голосе Пьера. Но взяв её руку, Пьер успокоился. — Чем ты увлекаешься, Дэвид говорил, что у тебя много увлечений. Кем ты видишь тебя в будущем?

— Я пока не думаю о будущем, — вздохнула Софи, она снова чем-то опечалилась. — Я хочу стать врачом, с Дэвидом я познакомилась на курсах враченивания, но сейчас у меня другие дела. Увлечений у меня много: книги, верховая езда, рисование, пение, наблюдение за животными в лесах, нравится сидеть с малышами. Но больше всего я люблю прыгать по крышам!

— По чему? — удивился Пьер.

— По крышам? Ты ведь прыгал в детстве с одной крыши на другую? — спросила она.

Пьер вспомнил, как он забавлялся с Ричардом, Денисом, а потом и с Экене. Они находили дома, которые стояли рядом друг с другом и прыгали по крышам, пугая людей, смотрящих на них снизу.

— Давай попрыгаем вместе? — вдруг предложила Софи. — Как я давно этим не занималась.

Как же безмятежна была Софи. Пьер последовал за ней. Они забрались на крышу, и Софи грациозно перепрыгнула на другую, не смотря вниз.

— Давай, Уэйт! — закричала она.

На улице на них смотрели люди. Экая невидаль, двое взрослых людей как детишки забавляются, это неприемлемо! Но Софи не слышала их голоса. Юноша и девушка чувствовали себя птицами, взлетевшими над пропастями. Тёплый воздух грел их, они кружились и смеялись, перепрыгивая с крыши на крышу. А затем Пьер спрыгнул вниз и поймал Софи.

Люди стыдливо смотрели на них. Но Софи не замечала их взгляды.

— Что о нас люди думают, — совестливо сказал Пьер.

— А тебе это важно? Твоя жизнь изменится, если тот мужчина с тростью скажет “какой невоспитанный парень” или та женщина с собачкой “вот молодец, юноша!”? Если твоя жизнь не изменится, то тогда зачем тебе волноваться об их мнении?

— Люди же возмущены нашим поведением, — возразил Пьер.

— Знаешь, — обняла Софи Пьера. — Я люблю идти против толпы и рушить спокойную жизнь обывателей. Им не нравится, что молодая девушка прыгает по крыше, это возмутительно же, так почему мне не побыть преступницей?

Софи смеялась. Впервые Пьер видел человека, свободного он общественного мнения. Они пришли в парк. Софи заметила искусственный пруд, с ловкостью кошки она вскочила на перила моста.

— Смотри, я танцую на канате! Присоединяйся! — крикнула она.

— Да на нас люди смотрят! — закричал Пьер.

Софи строго посмотрела на него:

— Ты сказал, что не ненавидишь рабство? Чем же держание в неволе одного человека другим отличается внутренней неволей? Ты сейчас сам лишаешь себя удовольствия и радости, завися от чужого мнения, чужих мыслей. Нужно быть свободным не только по документам, у тебя должна быть свободной и душа.

Софи танцевала на мосту. Она казалась самой счастливой на свете, её улыбка затмевала недовольные взгляды случайных прохожих. Внезапно Софи поскользнулась, Пьер бросился к ней, но не успел её схватить. Софи упала в пруд.

— Ничего страшного. Подумаешь, промокла. Высохну, — вытерла она себя платком Пьера и, увидя его удивленный взгляд, сказала. — В детстве тебе волновало мокрый ты или сухой? Почему же сейчас тебе это волнует. Почему из-за чужого мнения ты должен лишать себя радостей, ведь в детстве ты не думал о взглядах прохожих. Если человек не может себе позволить такую мелкую забаву, как попрыгать по крыше, то каких высоких жизненных благ он может лишить себя, только чтобы люди не подумали о нём “не так”?

Пьер с каждой секундой всё больше восхищался Софи. Она не зависела ни от чего, ни от общества, ни от страхов и комплексов. Она была поистине свобода. Пьер и Софи обошли почти весь город. Он замечал в ней, не только свободу, но и любовь. Софи словно любила весь мир. Она безвозмездно дала маленькой девочке деньги на мороженное, согласилась покачать на качели малыша, который гулял один. Помогла старушке собрать рассыпанные яблоки и донесла их до дома. Незнакомый мужчина поранил ногу, так Софи на свои деньги купила ему бинты и перевязала рану. Доброта Софи очаровывала Пьера.

Но только нищим любящая и добрая Софи не подала ни су и попросила не давать милостыню Пьера:

— Ты не поможешь этими деньгами им. Скорее всего они пойдут во зло.

Проходя мимо ювелирного магазина, Пьер захотел купить Софи ожерелье или серьги, подчёркивающие красоту её глаза. Но Софи отказалась:

— Хочешь купить мне подарок? Купи мне красивые ткани, чтобы я сделала тебе подарок.

Пьер и Софи рассказывали о себе почти всё. Они доверяли друг другу как самым лучшим друзьям, видясь всего второй день. Но рассказывали они только хорошее. Пьеру тяжело было вспоминать про погибших друзей, у Софи тоже в сердце сидела боль. Она смогла рассказать ему только о своей любимой собаке, которая прожила с ней пятнадцать лет и недавно умерла. Софи тяжело переживала смерть любимицы.

— А давай я тебе подарю другого щенка? — предложил Пьер, желая осчастливить девушку, которую он полюбил.

— Я не смогу забыть своего друга и никто мне не заменит его, — вздохнула Софи. — Но если ты хочешь порадовать меня, то я не против другой собачки.

Пьер знал одно место, где продавали животных.

— Там столько самых разных щенков будет. Кто-нибудь тебе точно понравится.

Он повёл девушку к птичьему рынку, описывая на ходу собак различных мастей и пород. Софи с удовольствием слушала его. Но вдруг она остановилась и сказала:

— Не нужно покупать мне собаку.

— Почему? — удивился Пьер.

Софи указала рукой на кабак. Возле него сидела облезлая колченогая собачонка, которая ждала пока кто-нибудь даст ей хотя бы кусок хлеба.

— Я хочу вон ту собаку.

Софи поманила дворнягу рукой. Пёс, испуганно озираясь по сторонам, подошёл к девушке. Софи хотела его погладить, но пёс не давался. Тогда Софи купила для неё пирожок и бросила псу, но и после пирожка пёс не подошёл. Она купила ещё один пирожок, а затем и третий. Наконец-то пёс разрешил погладить.

— У тех щенков обязательно появится любящий человек, а вот у этого старого пса никогда, — сказала она, обнимая дворнягу.

Пьер и Софи гуляли до самой полночи. Они бы прогуляли и до самого утра, но Софи поспешила домой, чтобы мама не беспокоилась о ней. Старый пёс шёл рядом с Софи, ничуть её не боясь.

— До свидания! — сказала она Пьеру и обняла на прощание его. — Буду ждать в гостях.

— Пока, — ответил Пьер.

Вдруг Пьер заметил, дамская сумочка Софи была разрезана, кошелёк исчез.

— Софи, тебе обворовали, — зло сказал он, мечтая придушить ту сволочь, которая посмела обворовать Софи.

— Надеюсь, ему мои деньги принесут пользу, — улыбнулась Софи, не расстроившись краже. — Пока, Уэйт.

Пьер поцеловал на прощание её руку, Софи зашла в дом. Пьер последний раз окинул взглядом дом её родственников и помрачнел.

Из окна на втором этаже на него смотрела Анна де Ландро. Фонарь хорошо освещал девушку. Анна превратилась в настоящую женщину. Лицо её вытянулось, груди стали пышнее, каштановые волосы — короче. Фигура Аннв излучала величие и статность. В голубых глазах горела гордость.

Анна разглядывала Пьера. Он присмотрелся к ней. Девушка была необычайно красива. Её шоколадные волосы были одного цвета с волосами Софи, девушки имели одинаковый рост. Анна недолго рассматривала Пьера, она ушла, не проявив никаких эмоций.

“Какие же разные эти две сестры”, — сказал себе Пьер.

___________________________________________

* Мэр Жан-Батист де Монгранд — реально существовавший человек, мэр Марселя в период с 1815 по 1830 год.

========== Глава 3. Правда Софи ==========

Отныне Пьер не мог жить без Софи. Как только восходило солнце, он спешил к графам де Брюне, чтобы повидать Софи. Рядом с любимой девушкой Пьер не замечал ничего: ни времени, ни людей. Он жил словно в раю. Даже приставучая бабушка Софи не мешала больше влюблённым. Пожилая Леонтина увязывалась за внуками и в театр, и в цирк, но Пьер и Софи научились радоваться друг другу и при бабушке. Леонтина оказала им большую услугу, показав, самые красивые места Парижа, где влюблённые могли проводить своё время.

Но юноша с девушкой не только всё время ворковали на скамеечке в парке, они не забывали про свои дела. Софи ответила Пьеру, почему она тогда не дала бродягам ни су. Она предложила Пьеру проследить за этими бродягам. Увиденное от слежки поразило Пьера, как оказалось, милостыня не шла в карманы бродягам, все их деньги забирали либо влиятельные ребята, имеющие свой кров над головой, либо более сильные бездомные.

— Вот поэтому я никогда не даю милостыню, редко она будет принадлежать тому бедняге, которому я дала, — сказала Софи.

Но она оказывала бесприютным и нищим другую помощь. Софи подбирал людей с улиц и отправляла их в дома милосердия, которые создал покойный маркиз Алексис де Ландро, а теперь ими владела его супруга Аннетт де Ландро. Пьер много нового узнал о девушке за эти дни. Софи ещё маленькой девочкой каждый день совершала добро, она просто по-другому не могла. Мама и бабушка давно переставали удивляться, если после очередной прогулки с подружками Софи приходила домой не одна, а приносила котёнка или щенка, или приводила с улицы бездомного ребёнка. Любопытство девочки часто заносило её в самые отвратительные места, где маленькая Софи насмотрелась и голода, и нищеты. Своими глазами она видела, как рождается ненависть и умирает любовь.

После всего увиденного Софи не могла оставаться равнодушной:

— К сожалению, меня пока содержат мама и бабушка, и я не могу осуществить все свои мечты. Вот поэтому я так хочу получить профессию, чтобы не зависеть ни от мамы с бабушкой, ни от будущего мужа.

— А что тебе сейчас мешает?

— Есть одна проблема, — вздыхала она.

Софи гордилась Пьером. Гордилась его отваге и стремлению. Пьер не умел сдаваться, даже потеряв интерес к жизни. Он воплотил свои мечты в жизнь: Пьер поставил себе цель окончить университет с блеском — он это сделал, он дал себе слово жить не только ради себя — он так и делал, половину прибыль он ювелирного магазина, который Пьер основал с Дэвидом, он отдавал на благотворительность. Одно только не сделал Пьер, он так и не осуществил самую заветную мечту — стать мореплавателем, парень больше тяготился к земле. Впрочем, двадцатилетний Пьер куда больше интересовался делами Шарля, нежели раньше.

Пьер стал для Софи неким кумиром. Девушка замечала его внутреннюю тоску, но она и замечала, как он находил в себе силы, чтобы жить. Софи видела, что Пьер начинал оживать.

Но вот только сама Софи с каждым днём становилась всё более печальной и задумчивой. Пьер спрашивал её об этом, но Софи не хотела забрасывать заботливого Пьера своими проблемами.

Он ломал себе голову, какое же горе случилось у Софи. Дэвид об этом ничего не знал, а Изабелль отказывалась говорить без разрешения кузины. Но одно Пьер понимал точно, беда Софи как-то связанна с Анной де Ландро. Анна дважды приезжала к де Брюне, после каждой встречи с Ландро Софи становилось грустной, что-то тяжёлое давило ей на сердце. Но она молчала. С мамой и бабушкой тоже творилось что-то неладное: Леонтина всё меньше стала надоедать внучке, а Марлин Пьер однажды застал плачущей.

***

Пьер как всегда пошёл к Софи в гости. Сегодня встреч молодые не планировали, но он решил сделать сюрприз. Однако сюрприз не удался: Софи отправилась на прогулку с Изабелль.

— Она скоро вернётся, — успокоил Пьера дядя Софи, граф Бернар де Брюне. — Вы подождите её в гостиной.

Пьер согласен был ждать Софи хоть вечность. А пока он ждёт её, быть может, узнает что-нибудь о беде своей возлюбленной через её дядю и тётю. Но графы де Брюне были не одни, у них находилась гостья. Аннетт де Ландро-младшая.

Всё весёлое настроение Пьера вмиг исчезло. Анна никогда не ассоциировалась у него с чем-то хорошим, только зло Пьер представлял, даже слыша её имя. Супруги де Брюне предложили ему присесть, но он отказался.

— Здравствуй, — холодно проговорил Пьер.

— Здравствуй, — сухо ответила Анна.

Между ними пролетело тяжёлое напряжение. Муж и жена де Брюне не знали, что происходит между ними, откуда такая злоба исходит от Пьера к Анне? Бернар хотел как-то сгладить обстановку, заговорив с Пьером, но тому было не до дяди Софи.

— Почему твоя сестра Софи после каждой вашей встречи ходит расстроенной? — нарушил первым молчание Пьер.

— Сестра… — с сарказмом сказала Анна и усмехнулась. — Если моя сестрёнка тебе не хочет говорить правду, то и я не буду.

Пьер отвернулся от Анны. Он не желал даже видеть её лицо. Но неожиданно через минуту Анна сама заговорила с ним:

— Всё ли хорошо у Экене? — спросила она.

— Тебе какое дело? — огрызнулся Пьер.

— Я чисто по-человечески тебя спросила, — произнесла она. Де Брюне были удивлены столь грубой манерой поведения некогда вежливого Пьера с девушкой. Но Анна дала им знак не вмешиваться в их с Пьером дела.

— Всё хорошо.

Анна выдохнула с облегчением и помрачнела на глазах.

— Экене смог справится со смертью родителей?

— С трудом, но смог, — ответил Пьер. Ему не хотелось удовлетворять любопытство Анны, но ему и не хотелось грубить родственнице Софи. — Если тебе это интересно, то Экене раньше всех своих товарищей прошёл инициацию и стал мужчиной.

— Я рада за него, — ответила Анна и слегка улыбнулась уголками губ. Она говорила без иронии.

Было странно, но никакого презрения Пьер не чувствовал к себе от Анны. Он повернулся к ней.

— А как ты живёшь? — спросила Анна.

“Что это просто любопытство или…?” — не понимал Пьер. — Я окончил университет, открыл своё дело с Дэвидом. Жизнь у меня налаживается. Больше меня никто не грабил. А про себя можешь не рассказывать, я читал газеты.

— А я не собираюсь ничем хвастаться или плакаться, — поспешила она ответить.

Пьер интересовался новостями не только про родителей, ему была интересна и судьба ненавистной невестушки. Анна недолго прожила в Орлеане у дальних родственников после отъезда Экене и Пьера, она поспешила вернуться домой вместе с маркизом де Лоре. Алексис де Ландро после себя оставил жене и дочери большое наследство: несколько шоколадных фабрик в Париже и одну в Лионе, откуда была родом его жена. Родственники Алексиса после его смерти захотели прибрать всё к своим рукам, но обе Аннетт им не дали этого сделать. Аннетт-старшая сама согласилась всем управлять, на помощь себе она взяла только своего брата. Но и то брат был лишь помощником, Аннетт старалась научиться работать сама, чтобы она не смогла разориться или довериться каким-либо мошенникам. Анна-младшая тоже была приучена к делу родителей. Мать и дочь смогли справиться с потерей любимого человека и оставаться на твёрдых ногах. Только…

— Хоть какой-то след в деле твоего отца появился? — спросил Пьер.

— Убийца не найден, — сухо ответила Анна. Было видно, что на эту тему она не желает разговаривать.

Стукнула дверь. Зазвучали весёлые голоса Изабелль и Софи.

— О! Анна! — воскликнула Изабелль, едва увидев подругу, и побежала к ней.

Софи вмиг погрустнела. Она тяжело вздохнула, почувствовав, что встреча с Анной не предвещает ничего хорошего.

— Нам нужно поговорить, — мрачно сказала Анна и поспешила удалиться в комнату вместе с Софи, Изабелль и графами де Брюне.

Девушки около полчаса о чём-то говорили. Пьер вынужден был ждать их в гостиной и лишь представлять разговор Софи и Анны. Когда же Софи вышла из комнаты, то на ней не было лица. Исчезла прекрасная улыбка, исчез румянец.

— Уэйт, извини, что заставила тебя ждать. Давай прогуляемся. Мне нужен воздух, — почти что взмолилась она.

Пьер поспешил исполнить её просьбу. В спину им раздался голос Анны:

— Софи, будь осторожней с ним.

***

Софи шла, прильнув к Пьеру. Прежде жизнерадостная девушка была необычайна грустна. Её ничего не радовало: ни прекрасные комплименты Пьера, ни его подарки. Пьер не видел её прекрасной улыбки у Софи, не слышал чудесного смеха. Софи была молчалива, она лишь изредка говорила Пьеру “да”, “нет”. Тот не мог долго это выдерживать:

— Софи, расскажи, что тебя так печалит?

— Я не хочу вмешивать тебя в свои семейные дела, — кротко ответила она. — Я знаю, что ты захочешь мне помочь.

— Хотя бы скажи, это сестра тебе наговорила такого, что ты сегодня сама не своя?

— Какая сестра? — удивилась Софи Пьера, но тут же поняла, что за сестру он имеет в виду. — Ты слышал те сплетни, какие говорили о моей маме? Ты тоже думаешь, что мой отец маркиз де Ландро, а Анна моя единокровная сестра? — спросила она.

— Вы с Анной чем-то похожи внешне. Вы, конечно, не одно лицо, но общие черты я вижу в вас.

Софи повернулась лицом к Пьеру. Она взяла его за руку и долго вглядывалась в его глаза:

— Хочешь правду? — спросила она. Пьер кивнул головой. — Мой отец не маркиз де Ландро, но и не Дюшен. Мой отец —Урбен Игаридье. Ты наверняка спрашиваешь себя, как же я в таком случае связана с Анной де Ландро? — спросила Софи. Пьер кивнул головой. — Моего отца обвиняют в убийстве отца Анны.

Софи считала своим отцом только покойного Уго Дюшена. С детства ей приходилось слышать за спиной нелестные высказывания в адрес мамы и бабушки. Часто соседки, смотря на неё, перешёптывались между собой: “Вот эту девочку нагуляла Марлин, дочь Леонтины”. Слава дочери и внучки шлюх закрепилась за Софи прочно. Ей очень тяжело было терпеть все оскорбления. Иногда она спрашивала маму:

— Мама, а точно мой отец Уго Дюшен?

— Конечно, разве я стала бы врать моей крошечке? — целовала дочку в щёку Марлин. — Твой папа — Уго Дюшен, как жаль, что он не смог увидеть какая красавица у него родилась.

И Софи верила матери, которую очень любила. Только вот за бабушкой она замечала странности.

— Я плохо знала твоего папу, — отнекивалась от расспросов внучки Леонтина. — Так что не могу врать каким человеком он был.

Софи любила своего отца, которого никогда и не видела. По рассказам мамы он был самым лучшим и прекрасным на свете человеком.

Но только общество не верило в это. “Дочь и внучка шлюх” — слышала постоянно Софи за спиной от взрослых и в лицо от сверстников. Четверо мальчишек, живших неподалёку от Софи, зная, что у неё нет отца, решили издеваться над ней.

— Какие мы нехорошие мальчики! Тебе нужно папе пожаловаться, пускай он нас отмутузит. Вот сколько пап у тебя, — охватывал один руками всю улицу. — Любого выбирай.

— Молчи! — восклицал другой. — А если она твоему отцу пожалуется или моему? Вдруг выяснится, что мы имеет сестру-выродка!

— Да нет же! Её отец вон та псина облезлая. Кто знает, может не только мужиков её мамаша совратила?

А четвёртый, их главарь, мог даже отвесить ей оплеуху.

Софи молча сносила все оскорбления. Она верила маме, которая говорила, что у него никого не было кроме Дюшена. Софи ничего не говорила маме и бабушке про насмешки ребят. Но однажды бабушка обо всём узнала.

Она собрала этих четырёх мальчиков вместе, ребята думали, что сейчас старуха начнёт им читать мораль или же поколотит своей тростью (от Леонтины можно было ждать всего). Но бабушка не стала ни бить детей, ни читать морали. Она заставляла выходить в центр каждого из мальчиков и рассказывала всем правду о его семьи. Леонтина всегда узнала все новости, как из жизни страны, так и из жизни соседей. Мальчик, который считал, что у него самая крепкая и дружная семья узнал, что его отец постоянно изменяет матери, и он имеет около пяти братьев и сестёр на стороне. Второй парень узнал, что он приёмыш, а родная мать не кто иная, как его любимая тётя, которая, родив сына, отдала его сестре и заботилась о нём только конфетами и игрушками. Третьему мальчику Леонтина рассказала, что у него есть брат; ребёнок родился больным, и его родители сдали в приют, так и никогда не навестив. Но хуже всего досталось главарю. Отец у мальчика исчез, когда тому было пять лет. Мама говорила, что отца убили в драке, когда он заступился за женщину. Но в реальности чести и мужской доблести места не нашлось. Его отец был бандитом, который лишил жизни около пятнадцати невинных людей самими жестокими способами. Он не щадил даже детей. Отца мальчика убили не преступники, его жизни обобрал палач, по решению суда. После казни его жене пришлось вместе с ребёнком переехать в другой город, подальше от соседской мести.

Родители мальчишек оказались намного хуже, чем ребята думали о матери Софи. Они не могли перенести правду. Софи больше никто не трогал, но она видела, как в их глазах засела чудовищная ненависть к ней. Ведь её мама была ей родной, и она любила её, она не отдавала беспомощного брата в приют. Они стали завидовать “дочери и внучке шлюх”. Но больше всего её возненавидел главарь банды. После того, как он узнал правду, мальчик ушёл из дома, не желая больше видеть мать, которая ему всегда лгала. Он перебирался по друзьям, иногда и вовсе ночевал в подвалах и чердаках, но домой не возвращался. Софи чувствовала, он что-то замышляет против неё…

Про родного отца девушка узнала всего лишь год назад. Одним из прохладных зимних вечеров кто-то постучался в их дверь. Софи спросила, кто там?

— Здесь по-прежнему живут Марлин и Уго Дюшены? — раздался глухой бас.

Софи открыла дверь.

— Да, Марлин живёт здесь. А мой отец Уго умер двадцать лет назад.

Софи присмотрелась. В дверях стоял старик. На лысой голове ветер раздувал оставшиеся седые волосы. Лицо мужчины было покрыто морщинами, на горбу висел рюкзак. На левой щеке хорошо виднелся старый шрам. Мужчине было всего сорок пять лет.

— Ты их дочь? — спросил путник.

Мужчина всматривался в девушку. На миг Софи увидела, как он вздрогнул. Он сбросил со спины рюкзак и вглядывался в неё:

— Не может быть! Ты… — он резко бросился к ней. Софи вскрикнула от страха, думая, что он хочет убить или изнасиловать её, и оказалась в крепких объятиях. — Ты моя дочь! Я вижу это! Ты моя дочь! Как же ты похожа на меня в юности, похожа на мою мать и сестру!

Софи не понимала ничего, старик сошёл с ума или же… Вышла Марлин. Увидев мужчину, она побледнела и тут же освободила дочку от его объятий.

— Уходи и не возвращайся! — приказала Марли.

— Почему ты не сказала, что у нас дочь? — спросил мужчина, приближаясь к ней.

— А что-то бы изменилось? Ты бы остался? Ты бы не покинул меня? — гневно выкрикнула Марлин, затолкала Софи в дом и закрыла дверь.

Мужчина не переставал стучать в дверь, чтобы ему открыли. Он хотел видеть “дочь”.

— Мама, кто это? Почему он называет меня дочерью? — спросила Софи.

Марлин плакала. Леонтина подошла к дочери и обняла её.

— Говорила же я тебе, не скрывай правду. Я же тебе не врала, не выдумывала сказки про графа Брюне, не зная, отец ли он тебе или нет. А ты…

Софи обняла мать. Она ждала, пока та успокоится, а затем потребовала объяснений. Вся иллюзия, которую так тщательно создала её мать, рушилась моментально. Марлин ничего не оставалось, как рассказать Софи правду.

Юная и глупая Марлин даже не задумывалась за кого она выходит замуж. Она не любила Уго Дюшена. Но Уго любил Марлин, он не чаял в ней души. Парень забрасывал девушку подарками, сочинял ей стихи, обещал самую счастливую жизнь, и молодая девушка не выдержала, она дала согласие. И только после свадьбы Марлин поняла, какую ошибку совершила: Уго был для неё только другом, не более того. Но что хуже, любила Марлин Урбена, лучшего друга Уго. Но она не знала, как об этом сказать мужу, девушке не хотелось ранить его, не хотела рушить дружбу между Уго и Урбеном. Мать предлагала сделать Уго любовником, но Марлин наотрез отказывалась изменять супругу.

Когда же девушка собралась с силами, чтобы порвать с Уго, то муж слёг. Он с детства страдал от тяжёлой болезни, но он не заботился о своём здоровье, долго скрывающаяся болезнь дала о себе знать. Мужчина угасал на глазах. Бернар де Брюне заказал мужу сестры лучших врачей, но они были бессильны. Ни о каком разводе Марлин и думать не могла, она хотела, чтобы муж прожил счастливо последние дни.

Но у Урбена были другие планы. Он мечтал объехать весь мир. Мечтал, чтобы любимая Марлин была с ним. Урбена тянули другие страны, он видел себя только в путешествии.

— Милая, когда же ты уйдёшь со мной?

— Как же Уго? Ему осталось совсем недолго. Потерпи, я буду с тобой.

Урбен сильно любил своего друга, и ему не хотелось предавать его. Но мужчина обладал одной отвратительной привычкой — он не умел ждать.

— Я даю тебе две недели или я ухожу один, — сказал он Марлин. — Я понимаю, ты заботишься об Уго. Но, знаешь ли, горькая правда лучше сладкой лжи. Не бойся рассказать ему правду.

— Уходи, — произнесла Марлин. — Ты мне не нужен.

Женщина любила мужчину всем сердцем, но не могла простить его отношение к лучшему другу. За день до разговора Марлин узнала, что носит под сердцем ребёнка, и этот ребёнок от Урбена. Но она ничего не сказала мужчине. Любимый человек ушёл на следующий день, даже не попрощавшись с ней. А Марлин осталась одна, рядом с нелюбимым мужем.

Перед самой смертью Уго сказал жене, что знает об её отношении с Урбеном, и укорил жену в том, что она не ушла с любимым человеком. Но Марлин не жалела о сделанном выборе.

Софи обнимала мать и гладила её по голове.

— Я понимаю тебя, мама, и прощаю. Но правду ты должна была мне рассказать.

— Я хотела вычеркнуть этого человека из жизни. Но, когда начала забывать, он явился. Дочка, я не хотела, чтобы ты считала своего отца подлецом, а Уго Дюшен, если бы он смог выздороветь, признал бы тебя. Поэтому я тебе лгала.

Возвратившийся после двадцать лет странствий Урбен клялся и божился, что если бы он знал про дочь, он никогда не бросил бы Марлин и Софи. Но Софи слабо в это верила.

— Если ты смог бросить умирающего лучшего друга, любимую женщину, то с такой же лёгкость бросил бы и меня.

— Нет! Я бы никогда это не сделал! — уверял девушку блудный папаша. — Если бы я только знал! Если бы я знал!

— “Если бы да если бы”, всё хорошо, только “бы” мешает, — отвечала Софи. — Я считала своим отцом Уго Дюшена и никогда не смогу принять в качестве отца другого человека.

Урбен сносил каждое слово. Мужчина был рад и тому, что мог уговорить Софи обращаться к нему на “ты”. За двадцать лет Урбен побывал в Британской империи, городах Германского союза, он пешком прошёл всю Францию, но нигде мужчина не смог найти Гобийскую шамбалу(*) — источник счастья и безмятежья. Урбен мечтал быть актёром — он им и стал, но быстро актёрская игра ему надоела. Урбен мечтал стать профессиональным жокеем — он купил лошадей и стал участвовать в скачках, но и они не приносили ему радости. Урбен не видел свою жизнь без Марлин, которую подло бросил. Он так и не смог больше жениться и завести детей. Вот уже пятый год он жил в Париже, жил за счёт глиняных горшков, которые сам делал и продавал.

Софи видела страдания мужчины. Она понимала, что он раскаивается и хочет исправить ошибки прошлого. Но признать отца и полюбить его Софи не могла. Она позволяла приходить Урбену каждый день к ней. Но “отцом” она его не назвала ни разу. Когда Софи поехала в Париж на курсы, то Урбен предложил сопровождать её, она не отказала. Только жить у отца она не согласилась.

Пьер внимательно слушал рассказ Софи. Ему тяжело было слышать какие страдания перенесла его любимая из-за злых сверстников и горе-папаши.

— А как так получилось, что Урбена обвиняют в убийстве маркиза Ландро? — нарушил он рассказ Софи. — У Урбена Игаридье, как ты сказала, не было больше детей. А убийца в письме написал, что Ландро лишил его единственного сына. Как же получилось, что обвинили твоего отца?

Софи удивлённо посмотрела на Пьера:

— Откуда ты знаешь про содержание письма? — спросила она, расширив глаза.

Пьер не смог найти, что ответить. Но она, не дождавшись его ответа, произнесла:

— Это случилось около полгода назад. Я должна была вернуться домой и ждала, пока за мной заедет Урбен, но его всё не было и не было. Я, заволновавшись, сама приехала к нему. Возле дома Урбена было куча полицейских, а самого Урбена с наручниками на руках повезли в тюрьму. В его доме нашли документы убитого де Ландро и его золотой перстень. Следователь обвинил Урбена в смерти отца Анны. Ведь все улики указывали на него, кроме того почерк моего отца очень был похож на почерк убийцы. Причина убийства — грабёж и зависть.

— Так может это так и есть, — поколебавшись, ответил Пьер. — Ты ведь совсем не знаешь своего кровного отца.

— Да, я его не знаю! — воскликнула вдруг Софи. — Но он не убийца. Зачем было моему отцу, если он хотел только ограбить де Ландро, а затем убить его, сочинять такое письмо с кровной местью? Зачем было присылать жене отрубленную руку?

— А кто тогда мог подставить твоего отца?

— Не знаю. У него не было врагов. Мы с Анной думает, что мой отец просто попался настоящему преступнику под руку. А он хорошо подходил: нет алиби, нет покровителей, похожий почерк, сидел в тюрьме за воровство

Софи замолчала. Ей трудно было вспоминать обо всём.

— Я помогу тебе доказать невиновность отца. Мой отец сам адвокат. Мы поможем тебе.

— Нет, — возразила твёрдо Софи. — Это мои дела. Дела моей семьи и семьи Анны. Я никого не хочу вмешивать, мы сами добьёмся справедливости, — Софи притихла. — Я не могу назвать Урбена моим настоящим отцом, но всё же он дал мне жизнь. Он хочет искупить ошибки прошлого. А я хочу, чтобы победила справедливость. Многие говорят, что я связана с семьёй де Ландро, связана с Анной. Но вот теперь я по-настоящему связана с Анной. Наши пути идут вместе.

Пьер прижал её к себе. Он нежно гладил её по голове, а затем поцеловал в голову:

— Надеюсь, справедливость восторжествует. Если Анна взялась за дело, то она своего обязательно добьётся. Но будет нужна моя помощь, не отказывайся, — прошептал он.

***

Софи вернулась домой вечером. У Изабелль сидела в гостях Анна де Ландро, которая собиралась уже уходить.

— Я всё Уэйту рассказала, — заявила Софи с порога.

— Что? Всё рассказала? — занегодовала Анна. — Эх, что ты наделала.

— Я ему верю, — заступилась за Пьера Софи.

— Как хочешь, — буркнула Анна.

Она спешила домой. Перед самым отъездом Анна обратилась к Софи:

— Папин товарищ, генерал Виперан, наша последняя надежда. Мы завтра с мамой поедим к нему. Если он не сможет доказать невиновность твоего отца, то даже не знаю что нам делать. Придётся нам искать мощного колдуна, который умеет видеть прошлое, или же организовывать побег из тюрьмы.

Анна сникла. Она не смогла хорошо пошутить, чтобы утешить себя. Софи положила ей руку на плечо:

— Анна, мы найдём убийцу. Мой отец будет свободен, а преступник получит по заслугам.

— Он исчез много лет назад, говорят, его уже нет в живых. Как тут найдёшь…

Анна посмотрела на свою руку. На ней красовался браслет, последний подарок отца. Этот браслет был сделан собственными руками, он не представлял никакой ценности по сравнению с золотыми ювелирными украшениями Анны. Но эта безделушка была самой дорогой для девушки. Анна сжала браслет.

— Клянусь, — твёрдо произнесла она, в глазах засияла искорка мести. — Я найду настоящего убийцу и отомщу ему. Но он будет наказан законом, а не моей рукой. Хорошо будет, если твоего отца, Софи, подставил именно он. Если это сделал другой человек, вину которого закон не сможет признать, то я клянусь, что сдеру кожу с того мерзавца собственными руками. Ненавижу, когда кто-то идёт по головам людей. Достаточно моих хождений.

Анна села в карету.

— Софи, ты давно знаешь Уэйта Барре?

— Четырнадцать дней всего лишь.

— Будь осторожной с ним. Он юноша очень красивый, я сама чуть не влюбилась сегодня в него, а какие басни рассказать может, заслушаешься! Но он опасен.

***

Софи было не по себе от слов Анны. Она покрылась мурашками. Софи спрашивала Изабелль, какую связь Анна имеет с Уэйтом, но кузина сама ничего не знала.

— Может, Дэвид их познакомил, — ответила Изабелль.

Весь оставшийся вечер Софи размышляла над словами Анны. Что подразумевала Анна под “будь осторожней, он опасен”? Почему во взгляде Пьера к Анне была такая злоба? Кто они, простые знакомые или нечто большее: заклятые враги или бывшие возлюбленные?

Изабелль пришла к кузине пожелать ей спокойной ночи:

— Как тебе Уэйт? — поинтересовалась она.

— Он самый лучший! — восхищённо ответила Софи. — Никогда я раньше не встречала столь умного, таинственного и прекрасного человека. Его душа такая же чудесная, как и внешность. Я люблю Уэйта.

— А как же Жерар?

— Жерар — мой друг. Мой милый лучший друг, — ответила Софи.

Любопытный нос Изабелль не собирался ложиться спать:

— А как Уэйт целуется?

— Мы не целовались, — ответила Софи. — Мы просто гуляем вместе. Я до сих пор не сказала, что люблю его. А он ничего не говорил, что же чувствует ко мне. Мы, гуляем, просто как друзья.

— А мы с Дэвидом уже целовались, — мечтательно сказала Изабелль.

— Кузина, ты забыла, кто такой Дэвид Басс? — вздохнула Софи.

— Нет, не забыла. Вот увидишь, я сама его первая брошу! — важно заявила Изабелль. — Но пока немного времени хочу побыть с ним.

“Надеюсь, так и будет”, — подумал про себя Софи, — “Мы с Анной дали ему опор, а сможет ли дать ему отпор ты?”.

Софи пожелала кузине спокойной ночи и легка в постель. “Папа…” — подумала она об Урбане Игаридье

***

Софи встретилась с Пьером и на следующий день. Она была жизнерадостна и полна радости. Софи сообщила Пьеру о том, что у них появилась надежда — генерал Виперан.

— Не переживай. Вы отыщите преступника, главное, чтобы Анна его не сварила в кипятке, — захотел он утешить возлюбленную.

— Что тебя связывает с Анной? Вы встречались? — спросила Софи.

Пьер подскочил на месте.

— Боже ты упаси! — побледнел он. — Лучше застрелиться мне на месте!

Софи засмеялась. Испугавшийся Пьер сейчас был забавен и неуклюж.

К влюблённым подбежал маленький мальчик, разносчик газет. Он протянул Софи газетку. В газете ничего интересного не было написано. Софи пролистала её всю и зачитывала Пьеру только заголовки.

“Что же случилось с единственным наследником маркизов де Лоре? Новые версии!”

Гласил один из заголовков. Тут же изменившийся в лице Пьер взял в руки газету и прочитал статью. Но статья заставила его смеяться, а не волноваться за себя и переживать за родителей. Версии были одна бредовее другой.

“Ребёнка прячут собственные родители. Им нужна слава!” — гласила первая версия.

“Супруги де Лоре убили своего сына!” — твердила другая.

“В исчезновении мальчика виновата деревенская ведьма!” — говорилось в третьей.

Пьер захохотал. Такого он не ожидал прочитать про свою семью.

— Неудивительно, почему такую газету не продают, а раздают бесплатно, — держался он за живот.

— Тебе вот смешно, а у людей сын пропал, — вдруг произнесла печально Софи. — Им не до смешных статей в дурацких газетах.

Софи ничего не видела смешного:

— Это ж такое горе, одиннадцать лет не видеть сына. От такого горя можно и умереть. Чем этот парень думал, когда сбегал? Ну поссорился он с родителями из-за невесты Анны, так можно же миром решить, а не сбегать. Даже если обида столь сильна была, то как-нибудь по-другому показал свою независимость. Я однажды тоже с мамой сильно поссорилась, но не сбежала же из дома. Каким же надо быть подлецом и сволочью!

Пьер тихо слушал гневные выражения Софи в свой адрес. “Знала бы ты, кто такой Пьер де Лоре”.

— Не люблю плохо говорить про людей, но этой Пьер —настоящий мерзавец. Ладно, сбежал из дома в девять лет, глупый мальчик, можно ещё оправдать. Но сейчас ему двадцать лет, почему он вернуться не может? А может… — Софи замолчала. — Может, его убили. Пьер же сбежал с большой суммой денег. Возможно, нарвался на разбойников.

Софи взглянула на того самого Пьера:

— Ты слышал об этой истории?

— Конечно слышал.

— Как ты думаешь, жив ли этот парень и что с ним сейчас, если он жив?

Пьер молчал. Он застыл как истукан. Софи задёргала его за рукой, она испугалась за любимого.

Пьер поднял глаза и произнёс:

— Он стоит перед тобой. Пьер Лоре — это я.

___________________________________________

*Гобийская шамбала — Таинственная азиатская Шамбала подобная Атлантиде; источник счастья

========== Глава 4. “Что бы сделала ты?” ==========

Софи отпустила его руку. Пьер стал мрачен.

— Уэйт, ты шутишь? — спросила она.

Поверить в то, что её возлюбленный оказался беглым сыном маркиза, было невозможно. Подлец лишь мог бросить любящую его семью и не думать возвращаться домой. Уэйт Барре был не таким. Но в потускнелом лице Уэйта не было ни намёка на шутку. Софи уже научилась понимать тон и эмоции Пьера.

Пьер стоял, выпрямившись во весь рост. Он чувствовал облегчение, будто непреодолимая тяжесть сваливалась в его спины. Ветер обвевал его спину. Он рассказывал Софи правду. Он делал это по собственной воле, безо всякого принуждения.

— Нет, не шучу. Я Пьер Лоре, сын маркизов де Лоре. Софи, ты доверилась мне и рассказала свою жизнь. Если ты хочешь, то я расскажу тебе свою. Но отношение твоё ко мне ухудшится. Ты этого хочешь?

— Хочу, — произнесла Софи.

Пьер рассказывал Софи всё. Он ничего не скрывал от неё. Софи слушала, как Пьер тщательно готовился к побегу, имитировал свою смерть в болоте, когда прибыл в Нолошо. Он не скрывал сожаления на своём лице. Софи пришла в ужас, когда Пьер поведал ей о связи Анны де Ландро с бандитом Одноглазым Аланом.

— Она ещё в детстве говорила, что человеческая жизнь для неё ничего не значит, — говорила с болью в голосе Софи. — Я не удивляюсь, что она могла попросить преступника убить неугодного ей человека.

Пьер не останавливался. Он заново переживал свою жизнь. А Софи лишь растерянно взирала на него. Пьер ничего не утаивал от неё. Ему приходилось рассказывать ей и о Мейкне, которую любил, как сейчас любит Софи. Но Софи не чувствовала внутри ни малейшей ревности. Смерть Мейкны и лучших друзей, Ноузы и Тейю, была одним из самых трагичных моментов в жизни Пьера.

— Даже мерзавец и подонок — слишком мягкие слова, чтобы ими меня называть, — сжимал от безысходности свою голову Пьер. — Я убийца, вот кто я. Зря Экене не лишил меня тогда жизни. Зря.

Софи хотела положить руку на плечо друга, но Пьер оттолкнул её. Он продолжал говорить. Вспоминать Марани и её смерть было её тяжелее. Потеря младшей званой сестры была для Пьера самой тяжёлой утратой в жизни, даже по Мейкне он так не скорбел, как по Марани. Девочка и её последние слова до сих пор снились Пьеру почти каждую ночь.

— Марани совершила ошибку, подарив мне шанс на спасение, — говорил Пьер. — Но именно её жертва заставляла меня не сдаваться и идти вперёд. Благодаря Марани я смог встретить тебя и… и полюбить.

Но Софи словно не слышала последнее слова Пьера.

— А что было потом? — спросила она с дрожью, не ожидая услышать от него ничего хорошо.

Пьер рассказал ей, как Экене спас его, как он не позволил совершить ещё одно преступление: убить ребёнка. Как он стал мужчиной и сам стал помогать Пьеру.

— Ты выслушала мою историю. Если ты считаешь меня гнидой, то считай. Не захочешь меня видеть — твоё право, — закончил говорить Пьер.

Софи не знала, что и сказать. Внутри у неё бурлил океан противоречий. Она обняла себя и ходила кругами. Пьер захотел взять её за руку, но Софи отпихнула его руку.

— Скольких ты убил? — спросила с содроганием она.

— Семерых, — ответил Пьер, не жалея о случившемся.

— Ты убил… Как ты мог убить людей? — ужасалась она его спокойным словам.

— Они не люди, — ответил Пьер. — Кто знает, сколько преступлений совершили бы они. На их руках было много крови. Я не оправдываю себя. Но, Софи, те, у кого я забрал жизнь, не были людьми.

— Ты не имел право решать, кому жить, а кому умирать. Ты не судья, а простой мальчишка, который сам виновен в смерти своих близких! — воскликнула Софи.

— Да, я не судья. Но кто-то должен им стать, — стоял на своём Пьер. — Никакое правосудие тех мерзавцев никогда бы не наказало, а надеяться и ждать наказания для них на том свете глупо. Тинуваку не заходят на их территорию, соплеменники боятся взяться за оружие. Поэтому судьёй пришлось стать мне. К сожалению, я не мог посадить гаапи за тюремную решётку на всю жизнь или отправить на каторгу, а продать в рабство — так это против всех моих убеждений. Я лишил их жизни, чтобы отомстить за семью и не допустить нового кровопролития.

Но Софи не соглашалась с Пьером. Человеческая жизнь была для неё священна, пусть даже жизнь убийцы и мерзавца, и она не могла понять спокойное равнодушие Пьера к содеянному. Софи знала, что такое отобрать у другого жизнь, но она не испытывала радости, что когда-то чуть не сделала этого, только боль и сожаление чувствовала она.

Софи положила руку на щеку Пьера. Она тихо сказала:

— Анна тогда в детстве тоже взяла на себя роль судьи. У неё была своя правда, и она считала правой лишить жизни того, кто не собрался просить у неё прощение. Фикс имел не только внутреннее, но и законное право убить собственных рабов. Почему же их поступок считается злодейством, а твой геройством?

— Я не считаю себя героем, — возразил Пьер, прижав к себе руку Софи.

— Но своим поступком ты соглашаешься с тем, что забрать чью-то жизнь можно. Главное, чтобы палач был правым. Но запомни, — Софи убрала руку, — правда у каждого своя. Возьми хотя бы Анну.

Софи отвернулась от Пьера:

— Я возвращаюсь домой. Может, ещё увидимся. Не знаю…

— Подожди, дай я хотя бы провожу тебя до дому, — крикнул огорчённый Пьер, боясь, что с Софи может что-нибудь случится. — Молодой девушке не принято ходить одной по улицам.

— Ничего со мной не случится. Анна же с детства постоянно одной ходила, и всё с ней было хорошо, — оглянулась Софи. — А если про меня подумают что-то не то, так меня это не волнует. Ты же не думал о чужом мнении, когда бежал из дому или убивал гаапи, так почему я должна заботиться о нём, если хочу просто погулять по улице?

Она, встряхнув волосами, выпрямила спину и оправилась домой, до которого было очень далеко идти. Навстречу ей шли знакомые и незнакомые любители почесать языками. А про свою безопасность она не беспокоилась, Софи умела постоять за свою жизнь и честь не только словами.

***

Софи медленно бродила по улицам. На душе у неё было тяжело. Ей было больно от того, каким человеком оказался любимый и прекрасный Пьер. “Бросил родную семью, лгал приёмной, а потом совершил не одно убийство… Какой же наивной я была?” — винила себя в доверчивости Софи.

Но Пьер был намного лучше, чем половина её знакомых. Она не видела в нём никакого злодея, а только несчастного человека. “Имею ли я право судить Пьера и определять какой он человек, если я не была на его месте, и не могу сказать, как же поступила бы я?” — спрашивала себя Софи.

Пьер не скрывал самобичевания, рассказывая, как он смог допустить смерть своих друзей и любимой девушки. Он ощущал свою вину за всё совершённое, даже за побег из дома. Только в убийстве гаапи он не видел себя виноватым… “Кто-то должен стать судьёй” — вертелись слова друга у Софи. — Если бы Пьер не наказал их, то они бы никогда не понесли наказание.

Пищу для размышлений Софи давала и Анна де Ландро. Софи давно знала невесту Пьера. Она всегда с ней виделась, когда приезжала в Париж к родственникам, а Анна частенько бывала в Лионе, где жила родня её мамы. С детства Анна была не такой, как остальные дети. В ней как во взрослом человеке жила ненависть и злоба на людей. Иногда Софи задавалась вопросом, как же добродушная Изабелль может считать лучшей подругой, почти что сестрой, такую девчонку как Анна? Но с родными и близкими Анна была самой доброй дочерью и прекрасной подругой. Любовь не умирала в девочке, не смотря разрушающую ненависть, жившую в ней.

Софи не удивлялась, что подруга её кузины смогла бы убить человека, который несколько часов назад стал её врагом. Софи изумлялась тому, что Анна пошла спасать семью своего раба и заклятого врага.

После возвращения домой Анна сильно изменилась, Софи не видела в её взгляде никакой больше ненависти и злобы. Она ни кого больше не винила в своих бедах, она стала помогать матери не только на фабриках, но и в разных фондах. Софи ещё в детстве хотела сблизиться с Анной, узнать её поближе, но девочка не подпускала к себе “дочь и внучку шлюхи”, если она и терпела Софи, то только из-за подруги Изабелль. Сейчас Анна стала другой, но невозможно теперь было понять, что таится на душе у неё, она была словно закрытая книга, таившая в себе множество тайн.

***

Софи не заметила, как добралась до дома. Во дворе её уже ждала Анна. Софи пыталась понять, хороших или плохих новостей ждать от Ландро, но Анна была непроницаема.

— Астора Виперана не было дома. Мы вечером с мамой вновь поедим к нему, — ответила она.

— Я поеду с вами, — сказала Софи. — Я лично хочу поговорить с Випераном.

— Хорошо, тогда мы заедим за тобой.

Девушки присели на скамейку. Софи хотела поговорить с Анной насчёт предстоящего разговора с генералом Випераном, другом покойного Алексиса, но все её мысли были сосредоточенны только на Пьере.

— Что с тобой случилось? Ты какая-то кислая? — поинтересовалась Анна.

Софи взглянула на знакомую:

— Пьер рассказал мне всю правду. Я не могла даже подумать каким человеком он был.

— Он тебе сам всё рассказал, по своей воле? — удивилась Анна. Она помрачнела, сдвинула брови, мерзкий комок подкатил к горлу, который Анна никак не могла сглотнуть. “Пора “, — призналась она себе с неимоверной болью выдавила. — Всё, что он сказал про меня, чистейшая правда. Пьер ничего не выдумывал и не преувеличивал.

— Ты так спокойно могла отдать приказ бандиту — убить надоедливого мальчишку или девчонку?

— Да, — прошептала Анна и почувствовала, как её спина и руки покрываются потом, голос начинал срываться, — человеческая жизнь была для меня ничем. Если бы Алан согласился на убийство, то я возможно не одного бы Экене лишила бы жизни.

Анна тяжело вздохнула и согнулась вниз, руки сжались в кулаки. Нечасто Софи её такой видела.

— Я была обиженна на весь мир, — горько произнесла Анна. — Считала себя самой правой, а свои поступки самыми верными. Но когда зло возвращали мне моими же словами или действиями, то я называла это несправедливостью. Я замечала зло во всех, себя же я считала чуть ли не святой. Мне доставляло удовольствие от того, что я обладаю властью, имею силу, а другие по сравнению со мной никто. Анна Ландро рядом с близкими и Анна де Ландро рядом с врагами были совершенно разными людьми.

— Ты жалеешь о прошлом? — с сочувствием спросила Софи.

— Вот ещё! Ничего подобного! — гордо встряхнула головой Анна. Она была всегда права! Она никогда не жалеет о случившемся! Она не относится к неудачникам, которые совершают ошибки в жизни…

Больше Анна не могла этого терпеть. Она не могла обманывать других, не могла лгать себе. Слишком долго она хранила эту боль в себе.

— Я раскаиваюсь, — промолвили губы Анны. — Я была самой последней тварью. Злопамятной эгоисткой! — вскричала она. Софи молчаливо кивнула головой. — Больше всего я раскаиваюсь перед тем неугомонным парнем, побратимом Пьера. Как я хотела ему тогда отомстить, уничтожить морально!

Я ненавидела Экене не потому, что он назвал меня плохим словом и грубо пошутил. А потому, что из всех моих козней он выходил победителем, мне не удавалось сломить его. Когда возле Алана я чувствовала своё бессилие, то избитый и еле живой Экене мог улыбаться и без ненависти смотреть на меня. В Новом Орлеане я решила повторить попытку и взять верх. Джек советовал мне просто прикончить Экене, чтобы не тратить на его своё время. Но мне не нужна была его смерть. Я хотела уничтожить Экене морально, сломить его дух. Я знала, что рано или поздно отец Пьера приедет в Орлеан и выкупить Экене у Джонсов, так пускай эти дни он запомнить на всю жизнь, станет таким же как я, ненавидящий всех.

Но Экене не сдавался. Сломалась я. У меня была сила, была власть, закон и общество стояли на моей стороне, но я не чувствовала себя победителем. Я, хозяйка жизни, знала лишь, что такое горе и гнев. А он, раб, умел сохранять надежду, бодрость духа, внутреннее тепло. Я оказалась бесхребетной тряпкой. Я показала ему не свою силу, а бессилие, заводясь на его выходки и негодуя его добротой. Я навыдумывала глупых идеологий, но даже им не смогла следовать, влюбившись в человека куда ниже по социальному положению, чем я.

Анна отвернулась от Софи. Она не хотела, чтобы кто-то, а тем более, такая как Софи, видел её страдания. Анна никому, даже матери и Изабелль, не рассказывала, что твориться у неё внутри.

— Не говори Пьеру всё, что я тебе сказала, — повернулась Анна. — Об одном только прошу.

— Даю честное слово молчать, — отзывчиво сказала Софи. — Я не привыкла делать людям зло.

Анна встала со скамьи. Она посмотрела вдаль, облаков на небе почти не было. Солнце резало глаза, но она загляделась им.

— Софи, не забивай себе ничем голову. Пьер — хороший человек, а грехи у каждого есть. Он умеет любить по-настоящему, а таких людей осталось мало. Я помню, как сильно он любил ту дикарку, с какой нежностью и каким трепетом. По одному только взгляду я поняла, что он любит тебя. Если твои чувства взаимны, и ты ходишь с Пьером не только из-за его красоты, то забудь про всё и будь с ним.

***

Когда наступил вечер, то Анна с матерью заехали за Софи. Лично попросить помощи у генерала Виперана захотела и Марлин.

Астор Виперан, приятель и соратник Алексиса де Ландро, горячо встретил дам. Виперан был статным мужчиной, достаточно широким в плечах. Он хромал на правую ногу из-за полученной на войне травмы. Но хромота только подчёркивала его величие. Лишь густые и жёсткие рыжие волосы не придавали внешности генерала красоту. Жёсткие, напоминавшие огонь, волосы делали Виперана похожим на вора-карманника.

Женщины и девушки рассказали во всех подробностях, в чём состоит их проблема и чего они хотят от Виперана. Но генерал, впрочем, был посвящён в курс дела, касающегося смерти его друга. Он внимательно следил за ходом расследования и хотел найти преступника.

Виперман угостил дам горячим кофе и вкусным печеньем, но никто не притронулся к угощениям.

— Астор, у вас связей в суде и прокуратуре побольше, чем у меня, — сказала старшая Аннетт. — Повлияйте на дело. Мы не можем допустить, чтобы убийца был на свободе, а невинный человек сидел за решёткой. Суд через неделю, мы сделали всё возможное, чтобы доказать непричастность Урбена Игаридье, но мы уже бессильны.

— А чего вы ожидали? — спросил Виперан. — Все улики говорят, что преступление совершил Урбен Игаридье. Дорогостоящий перстень лежал на столе рядом с лупой, в комоде хранились документы важего мужа. Как это объяснить? Да и Урбен Игаридье далеко не законопослушный гражданин. Он уже пятнадцать лет назад сидел в тюрьме за воровство из магазина. А как объяснить появившиеся вдруг у него деньги, на которые он стал делать горшки? Игаридье появился пять лет назад в городе, незадолго до убийства вашего мужа, без су в кармане. Что-то не верится, что нужной суммы Игаридье добился только благодаря своим карточным способностям. Да и ко всему этому очень похожий почерк у двух людей оказался.

Марлин тяжело было слушать нелестные отзывы об Урбене. Она всё ещё любила его. Марлин всегда помнила о том, человеке, который когда-то бросил её. Она не прощала Урбена, но и разлюбить его не могла. Растить одной дочь ей было очень тяжело, брат часто предлагал ей свою помощь, но Марлин отказывалась, желая добиться успеха сама. Лишь два раза в жизни она попросила помощи у богатого брата: когда заболел муж и когда Урбена обвинили в тяжелейшем преступлении. Беззаботная мама, которая в своё время села на шею графу де Брюне, предлагала Марлин найти хорошего мужа и выйти за него по расчёту. Но её дочь не смогла так поступить.

— Урбен не убийца! — заявила Марлин. — Я его знаю с детства. Урбен не способен на убийство.

— Уважаемая Марлин, — сказал Виперан. — Не хочу вас обидеть, но ваша любовь к Игаридье затмевает разум. Этот человек смог бросить вас и дочь, бросить умирающего друга, сидел в тюрьме. Как глубоко знающий человек могу сказать точно, такие люди способны на убийство ради наживы.

Анна-младшая сжала кулаки:

— А что вы, глубоко знающий человек, можете сказать о грабителе, не просто о воре, а о грабителе и главаре банды, который хотел убить четырёх человек, но однажды отказался от крупной суммы денег за голову паршивого мальчишки и потом спасал детей от огня?

— Не поверю! — развёл руками генерал.

— А надо поверить, — промолвила Анна.

Мама поспешила успокоить дочку, она знала, что Анна может завестись.

— Как тогда Игаридье узнал про прошлое Алексиса? Истинную историю в деле с Жюлем Жаке и Полем Фуркадом знали единицы. Полиция проверила всех, но никто никому не рассказывал правду. И мой муж тоже не мог проболтаться. Ещё в начале января на Алексиса было совершенно покушение. Пуля пролетела мимо него в миллиметре. А в конце месяца пришло письмо с предупреждением, где кто-то писал, что моему мужу или мне с Анной угрожает опасность от Силестина Жаке, отца Жюля. Вот поэтому мой муж решил отправить нашу дочь далеко заграницу, он хотел и меня отправить в Орлеан, но я не согласилась оставлять его.

— А вот это странно, — сказал генерал. — Откуда простой мужик мог знать про Жюля Жаке? Но всё равно я слабо верю в невиновность Игаридье.

Его слова снова привели Марлин в негодование:

— Допустим мой Урбен убийца, но он не идиот! Зачем ему четыре года хранить у себя документы и вещи убитого человека? Он бы впервые же секунды избавился от бумаг и продал бы кольцо. Нет, он такой олух, позвал полицейских, увидев из окна, как грабят соседей, а сам оставил на столе столь ценную улику! А писать письма точно бы Убрен не стал, чтобы не коим образом не выдать себя!

— Мама, успокойся, — Софи погладила мать по руке.

Астор Виперан встал из-за стола и прошёл несколько раз вдоль него. Заглаженные накануне волосы, вновь закудрявились. Виперан думал.

— В вашем деле много неясного, я не могу с этим не согласиться. Очень странно, что Игаридье знал про Жюля Жаке и стал писать письмо вдове и дочери своей жертвы, да ещё и прислал руку. Простите, уважаемые леди, что напомнил вам про это, — извинился он перед Аннет и Анной, которые вмиг опечалились, вспомнив про зловещий “подарок”, — Но подложить ему кольцо с документами никто не мог. Сам Урбен сказал, что врагов у него нет, в квартиру к себе он давно не запускал гостей, а через окно никто залезть к нему не мог. Святой дух его подставил что ли?

Виперан сел за стол:

— Я, пожалуй, воздержусь от оправданий или обвинений. Но повлиять на суд я никак не смогу. Улики все на лицо. Преступника мы навряд ли найдём, но доказать невиновность Игаридье я могу. С помощью взятки. Судьи и прокуроры просто так не оправдают преступника, потому что их попросят красивые дамы. Им нужна ценна для такого действия. Вы согласны на взятку суду?

— На взятку? — пришла в негодование Софи. Она ещё никогда не поступала так подло. Она вздохнула — Хорошо, я согласна.

Ей было стыдно за своё согласие. Но по-другому её отцу не дать было свободу, а времени у них было мало, чтобы искать новые улики. Суд будет через неделю.

Марлин и Анна, скрепя зубы, тоже согласились. Но Аннетт не могла пойти против нравственности. Она ещё никогда никого не подкупала кроме как красотой да умом. Даже сейчас, когда накануне стояла судьба человека, Аннетт не соглашалась на нарушение своих внутренних законов.

— Мама, так надо. Что лучше загубленная жизнь невинного человека или же пачка денег в руках нечестного судьи? — стала уговаривать маму Анна.

Аннетт с огромным трудом согласилась, на душе у неё было мерзко и погано. Виперан стал прикидать, сколько денег нужно собрать женщинам. Он решил им помочь и из своего кармана добавить сумму. А среди женщин и девушек было молчание.

— Анна, — вдруг нарушила покой Софи. — А вот если бы ты нашла убийцу твоего отца, но закон не смог его наказать, то ты бы сама отправила его на тот свет. Что бы ты после этого сделала?

— Как ты могла такое про меня подумать? — гневно поджала губы обиженная Анна.

— Я знаю, ты теперь на такое не способна, — шепнула Софи. — Но просто представь, что бы сделала ты? Мне нужен именно твой ответ.

— Я бы избавилась от улик и трупа, — сказала грустно Анна. — Я бы замылила все следы и…

Она непроизвольно вцепилась в рукав матери.

— Я бы избавилась от улик, если бы хотела, чтобы меня не нашли. Если бы я хотела дать о себе знать, рассказать миру и семье убитого правду, то я бы не стала скрываться. Мне всё равно было бы, найдут меня или нет. Главное, отомстить за сына и дать знать семье убийцы, за что тот был наказан. — Анна пыталась расставить всё по полочкам, подставляя себя на место мстителя. Эта роль была ей очень близка. — У Сильвестина был помощник, который очень боится своего разоблачения. Вот он и подставил твоего отца, Софи.

Мысли Анны всех заставили врасплох. Её тон испугал её мать. Виперан поднял от удивления брови:

— Откуда вы знаете, Анна, логику мстителя и его помощников?

— Книги разные читаю, — сказала наспех она первое, что пришло в голову.

Версия Анны была очень убедительная, но на суд она повлиять слабо могла. Сильвестин Жаке пропал давным-давно. По рассказам соседей, которых тоже допрашивали, узнав о смерти единственного сына, мужчина сошёл с ума: перестал общаться с людьми, а затем ушёл жить в лес, но и из леса он скоро исчез. Поговаривали о его смерти. Где искать Сильвестина — женщины и девушки не знали. Улики указывали на Урбена Игаридье… мотивы у мужчины тоже были. Женщины и их дочери были вынуждены пойти на подкуп суда. Никогда Аннетт де Ландро не чувствовал себя такой виноватой. Она назвала себя преступницей.

***

За много недель ужин в семье де Брюне выдался приятным. Марлин не скрывала восторга и представляла, как отца её дочери выпускают на свободу. Но только Софи не испытывала радость всей семьи.

— Софи, — спросил племянницу Бернар, — ты расстроена тем, что нам придётся дать взятку, а не честным способом освободить Урбена?

— Нет, что поделаешь, если по-другому нельзя доказать справедливость? — печально опустила глаза Софи.

— Тебя Уэйт обидел? — спросила Изабелль, начавшая уже злиться.

— Нет, Уэйт мне ничего плохого не сделал.

Софи рано ушла спать. Домочадцы удивились этому и забеспокоились, уж не заболела ли она. Но Софи не собиралась ложиться спать. Она дождалась, пока все в доме успокоятся, и вылезла через окно.

Тёмной ночью она шла к Пьеру по пустынным улицам. Ей не хватало юноши. Софи сама удивлялась, как она так сильно смогла влюбиться. Во всех романах любовь проверялась месяцами, если не годами. А Софи не могла жить без Пьера уже спустя каких-то две недели. Ей становилось смешно от этого, но Софи ничего не могла поделать со своими чувствами.

Она решила принять Пьера таким, какой он есть. Вправе ли она быть его судьёй, если она когда-то чуть не повторила путь Пьера, а сейчас идёт против всех своих убеждений, чтобы дать свободу чужому по сути дела человеку?

Софи постучалась в дверь дома. Ей открыл Дэвид.

— Софи, что ты..? — удивился он столь неожиданному визиту.

— Позови, пожалуйста, Пьера, — попросила Софи.

Дэвид впустил её в дом и позвал друга. Пьер быстро вышел в прихожую. Он не спал.

— Софи? — только и смог произнести он и почувствовал на себе её нежные руки.

— Пьер, я буду с тобой несмотря на твоё прошлое, — говорила Софи. — Я люблю тебя.

Пьер прижал Софи к себе. Он покрывал поцелуями её волосы и плечи.

— Я тоже тебя люблю, — поцеловал Пьер её в губы.

Дэвид стоял в стороне и насвистывал, пытаясь не засмеяться от чужих нежностей. Пьер и Софи всё равно его не видели, они наслаждались друг другом.

— Пьер, пожалуйста, встреться с отцом и матерью, — проговорила Софи.

— Хорошо, — ответил он.

Софи неохотно освободилась от объятий Пьера.

— Мне нужно домой. Завтра я иду навстречу с отцом.

— Я провожу тебя, — поспешил Пьер оказать помощь.

— Не нужно, — улыбнулась Софи.

Пьер смог проводить её только до двери, она наотрез отказалась от его помощи. Софи скрылась за углом.

Тишину взорвал леденящий душу крик Софи. Пьер, а вслед за ним Дэвид ринулись к ней. Кто-то сильный, в кого врезалась Софи, схватил её за руку и не собирался отпускать. Софи не могла разглядеть лица налётчика, она отчаянно пыталась освободиться, но человек крепко держал её.

Но тут она почувствовала на себе руки Пьера.

— Всё хорошо, не бойся, — произнёс любимый.

Софи стала приходить в себя. Преступник отпустил её и стал пожимать руку Дэвиду. Бандитом был не кто иной, как Экенечидисинпу.

========== Глава 5. Долгожданные встречи ==========

Пьер прижимал к себе перепуганную до смерти девушку, успокаивая её ласковыми словами. Постепенно у Софи сердце перестало колотиться со всей силы, дыхание восстановилось. Виновник происшествия искренне просил у девушки прощения.

Экене с Пьером были, но на вид это трудно было сказать. Когда как Пьер рос в высоту, его названный брат менялся в ширину. Содержание семейного хозяйства, а также охота, на которой Экене порой приходилось быть по нескольку дней вдалеке от дома и заботиться о своём пропитании, сделали своё дело. Он стал заметно сильнее, мускулы крепче, руки мощнее. Экене было всего двадцать лет, но он выглядел старше своего возраста. Год назад, когда Пьер вернулся в племя Тинуваку, он с трудом узнал названного брата. Экене изменился и на лицо, исчезла детская беззаботность и любознательность. Но добрая улыбка и открытый взгляд по-прежнему украшали его.

— Негра никогда не видела? — улыбнулся Дэвид и похлопал Экене по плечу.

— Извините меня, я не хотел вас напугать, — положил руку на сердце Экене.

— Зачем же сразу за руки меня хватать? — возмущённо спросила Софи. — Я подумала, что вы грабитель или маньяк!

— Я хотел вас успокоить. Думал, удариться вы об меня, — оправдался Экене.

Пьер отпустил Софи и подошёл к Экене, схватил его за шею.

— Ещё раз так сделаешь — убью! — яростно предупредил он и обнял брата.

Полностью в себя пришла Софи только за чашкой тёплого молока. Пьер же не мог нарадоваться, что его названный брат в Париже. Больше полугода не виделись они, а до той такой которой встрече длинною месяц четыре долгих года старых друзей, приёмных братьев связывали лишь письма и Шарль Барре, плававший в Нолошо.

— Решил сделать тебе сюрприз, брат! — воскликнул Экене, всплеснув руками. — Какую же красавицу ты нашёл себе в моё отсутствие. Поздравляю тебя! Когда свадьба?

— Экене, мы только познакомились, рано ещё про свадьбу думать, — смущённо ответил Пьер и заметил про себя.

В этом был весь Экене, не успел он насмотреться на брата, как стал подкалывать, ловя на себя суровые взгляды Пьера и, возможно, тяжёлый кулак, если бы не замолк. А Пьеру теперь-то уж и в самом деле стало не до свадьбы. Какие тут пьянки-гулянки и церемонии возле алтаря, если приплыл с другого конца света Экене?!

Пьер готов был проболтать с братом до самого утра, он даже забыл о Софи. Но она сама напомнила ему о себе, сказав, что ей нужно домой, пока её не хватились.

— Я провожу тебя, Софи. И без возражений, — заявил Пьер. — Экене, ты идёшь с нами! — отдал важно он приказ. — Я тебя так давно не видел, что не отпущу.

Хочешь не хочешь, но независимой Софи пришлось согласиться с Пьером. За компанию с друзьями решил сходить и Дэвид.

— Расскажите-ка, как вы познакомиться? — полюбопытствовал Экене, удивляясь тому, каким счастливым был сейчас его брат.

И Пьер поведал ему про сказочный бал, на котором он встретил Софи. Пьер вспоминал тот прекрасный и волшебный бал, когда он смог впервые за несколько лет почувствовать жизнь, с трепетом и наслаждением. Однако говорить про бал брату было тяжело, Пьер боялся, что Экене сможет подумать, будто бы он забыл Мейкну и предал её память. Но Экене не оскорбился за сестру, он был рад за Пьера.

Ночь стояла тёплая и тихая. В редком окне горел свет. Тёмные и величавые силуэты огромных соборов возвышались над маленькой кучкой людей.

— Как же прекрасен ночной Париж! Как же скучал я по нему! Был здесь один раз тринадцатилетним мальчишкой, а привязался к городу, будто бы жил! — воскликнул Экене. — Может, прогуляемся?

— Я не могу, — устало вздохнула Софи. — Мне завтра утром нужно в тюрьму.

— Куда тебе нужно? — застыл в ступоре Экене и представил милую Софи за железной решёткой.

— В тюрьму, к отцу, — горько повторила она. — Мой отец…

Софи не стала ничего держать втайне от Экене и всё ему рассказала. Он же брат её Пьера, да и зачем скрывать правду, если её отец не мерзкий преступник, а невиновно посаженный за решётку человек?

Экене с сочувствием слушал историю Софи. Найти отца и тут же его потерять… это было страшно. Софи сказала Экене об обещание Анны, найти настоящего преступника, и взглянула на него. Но на лице Экене не вздрогнула ни одна жилка.

Пьер положил брату на плечо руку.

— Как ты?

— А что со мной может быть? — усмехнулся Экене. — Анна так Анна. Пьер, говорил же я тебе, что она моя невеста. И тебе я её не отдам, — грозно заявил он.

Экене засмеялся, представив, как он идёт со своим главным врагом под свадебный алтарь. Софи засмеялась вслед за ним, Экене умел веселить всех в грустные минуты. С Экене ей не было ни скучно, ни грустно. Хохотал и Дэвид. Лишь Пьер не присоединился к их веселью. Он вытянул нос и старался не думать об Анне, но, не выдержав, сказал:

— Никогда её не прощу за тебя, брат.

Тут Дэвид, который мало что сегодня говорил, обратился к другу:

— Прощать не прощать — это твой выбор. Но перестань её ненавидеть. Своей ненавистью ты приносишь вред только себе. Ты теперь связан с Анной, в лучшем случае, до того дня, когда посадят за решётку настоящего преступника. Заметь, даже Экене перестал ненавидеть Анну, потому что всю жизнь ненавидеть того, кого не хочешь уничтожать — глупо.

— Я не ненавижу Анну, — обвёл Софи и друзей взглядом Пьер. — Я чувствую какое-то зелёное отвращение к ней, из-за которого не нахожу себе место. Анна противна мне всей душой, всем своим видом, хотя порой я восхищаюсь её настойчивости и рад, что она согласилась помочь Софи не только ради своего отца.

Софи прильнула к Пьеру. Она покачала Экене головой: “Не поднимай сейчас эту тему. Она для Пьера под запретом”.

Друзья довели Софи до её дома и попрощались с ней. Но только Дэвид не собирался возвращаться к себе домой, он пошёл с Софи.

— А ты куда? — не поняла она.

— К твоей очаровательной кузине, — спокойно ответил Дэвид, как будто его спросили, какой сейчас час. — Хочу сделать ей подарок.

— Я тебя не пущу к Изабелль! — преградила дорогу Дэвиду Софи.

— Ну тогда я позову её сам! — гордо поднял нос Дэвид. — И пожалуюсь Изабелль на очень заботливую кузину, а заодно разбужу твоих родственников. Не переживай, Софи, — захотел успокоить её Дэвид. — Я уже навещал ночью Изабелль, ничего страшного.

— Как ничего страшного? — возмущению Софи не было предела. — Ты был у моей кузины ночью в её же комнате? Да я тебя сейчас…! Если она забеременеет, то я…

— Софи, мы только книжки читали, ну и погуляли по ночному городу: я помог Изабелль через окно вылезти, чтобы по ночному городу погулять! — стал оправдываться Дэвид, испугавшись рассерженной Софи и Пьера с Экене, косо на него смотрящих.

Неизвестно, как бы плачевно закончилась эта история для Благородного бабника, но шум донёсся до спальни Изабелль. Она бросила верёвку из окна, и Дэвид тут же скрылся в покоях Изабелль. Софи оставалось только печально покачать головой и попрощаться с Пьером и Экене.

***

Что ж, девушку к себе домой и Благородного бабника прямиком в постель к любимой проводили, пора бы и о себе вспомнить. Как только Софи и Дэвид скрылись в особняке де Брюне, Пьер снова горячо поприветствовал Экене. Он невыразимо был рад встрече. Раньше ведь они жили в одной хижине, сейчас двоих братьев разделял океан.

— Как ты добрался-то до меня? Мы с тобой, брат, даже поговорить толком не смогли!

— Без каких-либо проблем! — отрапортовал Экене. — Я давно решил тебя навестить, писать в письмах не стал, чтобы мой визит был сюрпризом. Жаль, только что в Марселе тебя не было, пришлось ехать в Париж. Но зато я снова увидел столицу Франции! Девочки оставлены на Коу, брат уже почти взрослый, он сможет о них позаботиться.

— А как поживает наша ребятня? — жизнерадостно вскричал Пьер, желая узнать обо всём на свете.

— Коу — мой несравненный помощник, как в домашних делах, так и на охоте, — с гордостью за брата сказал Экене. Поскорей бы ему исполнилось семнадцать, и он бы прошёл инициацию. А вот с девочками труднее… Раньше думал, что когда они подрастут, то хлопот у меня меньше станет, но я ошибался, — вздохнул Экене. — С Эми и Инатой проблем никаких нет, а вот с Мики чаще стали бранимся, и наши склоки уже не назвать детскими разборками. Мики начинается казаться, что я нянчусь с ней, как с двухлетней, а она уже взрослая тринадцатилетняя дама! Хорошо, что Токи взяла на себе роль взрослой подруги, а то бы я с ума бы сошёл.

— Ничего не поделаешь, взрослеет Мики. Подожди, скоро и Ината и Эми восстанут, когда почувствуют себя взрослыми, — потрепал Пьер Экене по голове. — Ну как у тебя дела?

— Не люблю хвастаться, — немного смутился Экене. — Но вождь и старейшины сказали, что я стал одним из самых лучших охотников. К слову сказать, мне в этом году дали честь вторым после вождя поблагодарить за прошедший год духом и возложить им дары.

— А как поживают наши друзья?

Весёлый Экене повесил головой. Он долго молчал, а потом произнёс:

— Шониирида умерла незадолго до моего уплытия. Смерть пришла и за ней. Бедный Бохлейн, так даже с кровати встать не мог первые дни. Он не представляет, как будет жить без любой жены, с которой был вместе семьдесят лет. Бохлейн очень сильно высох и исхудал. Сейчас он живёт вместе с младшим сыном Филиппом, ведь ему даже еду приготовить себе уже тяжело. Странно, что Бохлейн вообще на ногах стоит, будто что-то всей силой удерживает его в этом мире.

Пьер омрачился. Он любил старую Шониириду, которая часто помогала ему и советом и делом. Сколько раз старуха выручала Пьера и его семью. Но смерть никого не обходит стороной, у неё нет любимчиков. Братья решили почтить старейшину минутой молчания.

— Пьер, я сильно рад за тебя, — отойдя от скорби, произнёс Экене. — Ты даже как-то внешне изменился. Тебя прямо не узнать. Вот что значит — сила любви. Тебе нужно только пожениться.

— Долго ещё нам думать о свадьбе, — пожал плечами Пьер. — Экене, я не забыл Мейкну. Я никогда не смогу забыть или разлюбить твою сестру, она по-прежнему живёт в моём сердце. Ну а ты, брат, выбрал себе невесту?

— Какая невеста? — с грустью проговорил Экене. — Пока не отдам замуж сестёр, о свадьбе и думать не хочу. У меня другие сейчас дела.

Он вздохнул. Его друзья уже почти все переженились. Баако на следующий день после своей инициации объявил о свадьбе с Гарани. Акиш и Ненжёди тоже нашли достойную жену и хорошего мужа. Его друзья стали матерями и отцами, а Экене сидел “в девках”. В Тинуваку браки заключались рано, редким явлением было, когда кто-то женился или выходил замуж после двадцати пяти.

Но Экене сделал выбор. Он поставил счастье сестёр и брата выше собственного благополучия.

Он перестал говорить. Пьер заметил, как Экене смотрит на стену, но его взгляд находиться где-то очень и очень далеко. Экене что-то вертел в руке.

— Эй, что с тобой? — испугался за брата Пьер.

Экене вспомнил свои последние дни перед отъездом во Францию.

С наступлением вечера он должен был зайти к Азубуику: отчитаться за рыболовные сети, которые порвал соплеменник, находящийся в учениках у Экене, сообщить о пойманной добыче, раз вождь отсутствовал на охоте. Совместное введение хозяйства имело, как и свои плюсы, так и минусы. Вождь должен был знать обо всём.

Экене зашёл в хижину Азубуика. Но вождя не оказалось дома. Одна лишь Токи сидела на кровати и о чём-то думала.

— Этераяма, дядю вызвали старейшины, — сказала Токи, не взглянув на гостя.

— Хорошо, тогда я попозже зайду, — ответил Экене.

— Экене, это ты? — подскочила Токи.

Она засияла. Она не скрывала своей радости от Экене. Ему стало неловко.

— Передай дяде, что я заходил, — пробубнил он.

— Экене, останься, — нежным голосом попросила Токи. — Ты скоро уплываешь, давай, хоть посидим вдвоём, как в старые добрые времена.

Экене переминулся с ноги на ногу и согласился побыть вместе с Токи. Он присел рядом с девушкой. Давненько он не был в хижине вождя. Когда Экене был ребёнком, он часто играл с Токи у неё дома, но став мужчиной, всё изменилось. Изредка он заходил в эту хижину, а если и заходил, то не к Токи, а только к её дяде-вождю.

Он смотрел на Токи и не знал о чём с ней поговорить. Раньше темы для разговора появлялись сами по себе. Как же прекрасно было время, когда они не были обременены никакими заботами и целыми днями проводили время вдвоём или с другими друзьями. “Что же сейчас осталось от нашей дружбы?” — подумал Экене и посмотрел на Токи.

— Будь осторожен там, Экене, — сказала Токи с таким тоном, словно её другу во Франции угрожает смертельная опасность.

— Ничего со мной не случится. Будь спокойна, Токи, — ответил Экене и подсел поближе, чтобы успокоить её.

— Ты уже бывал несколько раз по ту сторону океана, и каждый раз с тобой что-нибудь да случалось, — вздохнула Токи.

— Да я раньше когда десять шагов от дома делал, то находил неприятности себе на голову, — засмеялся Экене и положил голову Токи к себе на плечо. — Больше ничего подобного со мной не случится.

Токи не оттолкнулась от Экене. Ей было тепло и спокойно рядом с другом.

— Экене, раньше ты был таким дуралеем, — произнесла она. — А сейчас я с каждым днём восхищаюсь тобой всё больше и больше. Только сильный человек может принять раскаяние друга и простить его. Ты не знаешь, что такое “сдаваться”. Я горжусь тобой. Ты не Этераяма.

— А что тебе не нравиться в Этераяме? — спросил Экене Токи, она никогда не говорила ничего плохого про лучшего друга.

— Он прекрасный парень. Но порой я чувствую в нём какой-то сильный холод или же огонь, способный сжечь всё дотла. А жестокость Этераямы пугает меня. Я видела как-то раз вас на охоте. Вы словно земля и небо. По тебе видно, что ты не хочешь причинять животным вреда, а Этераяма… он…

— Я охочусь только потому, что пища — наш способ выжить. Мясо ещё не научилось падать с неба, а отказаться от него я, как Бохлейн, не могу. Но Этераяма охотиться по другой причине, — погладил во волосам Экене Токи. — Когда человек не может подчинить себе равного, то ему приносит удовольствие от страданий слабого. Вот и приходиться Этераяме отыгрываться на животных.

— А вот дядя считает, что Этераяма отличный воин. Дядя хочет, чтобы Этераяма стал моим мужем.

— А ты любишь его? — спросил Экене, посмотрев в лицо Токи.

— Люблю, но только, как друга. Я не смогла бы быть женой Этераяме, мы слишком разные.

Токи услышала какой-то шорох возле двери. “Дядя вернулся?”. Но возле хижины стоял не Азубуик, а Этераяма, про которого только что вспоминали. Он пришёл в гости к Токи.

— Входи, — мило сказала Токи. — Мы только что, про тебя говорили.

— А кто мы? — поднял брови Экене, зная, что Азубуик со старейшинами.

Он помахал рукой Этераяме. Тот недобро посмотрел на своего друга детства, а затем перевёл взгляд на Токи.

— Зайду к тебе в следующий раз, — кисло сказал он и хлопнул дверью.

Тоуи подошла к Экене и положила ему на плечи свои руки:

— Обещай, что вернёшься, — грустным голосом сказал она.

Вскоре состоялось отправление Экене. Забот перед самым отъездом дел у него навалилось выше крыше. Экене давал последний раз брату советы по дому, по поведению, наказывал не сюсюкаться с сёстрами, но и не быть слишком строгим. Он не заметил, как проводить его пришла Токи. Она была весела.

— Не переживай за сестёр, я присмотрю за ними, а заодно и за Коу, — прощебетала Токи и потрепала Коупо щеке, что не очень понравилось мальчику.

Токи подошла к Экене. Она хотела его обнять, но не смогла. Токи смущалась. Она положила в его руку маленький камешек с голубым отливом.

— Я нашла этот камень ещё маленькой девочкой на берегу океана. Он всегда был моим талисманом. Экене, пусть он хранит и тебя. Не потеряй.

— Клянусь, что не потеряю, — сказал он и захотел сам обнять Токи, но случайно поцеловал её в лоб.

***

Лучи солнца проникали в окно и образовывали на полу причудливую игру теней и света. Пьеру было холодно.

— Наступил день Х, — задумчиво сказал он.

— Ни пуха тебе, ни пера, — пожелал Экене удачи.

— К чёрту, — ответил Пьер, а про себя произнёс: — “К чёрту всё и всех, и зачем я согласился?”.

Ему не хотел идти к родителям, но Пьер не мог нарушить или откладывать обещание, данное сейчас Софи и когда-то давно Марани. Он так хотел напоследок увидать Софи, но она, скорее всего, собирается на свидание с отцом, лучше её не тревожить. Экене предложил пойти вместе с ним, если ему тяжело, но Пьер отказался от его помощи. Пьер не стал даже заказывать фиакр. Ему трудно было с самого утра общаться с людьми.

Он открыл дверь и столкнулся с Дэвидом. Тот только вернулся домой, после ночного свидания с Изабелль.

— Какие книжки сегодня прочитали? — подколол Пьер друга.

Дэвид был слишком уж задумчивый. Он как будто парил в другом мире.

— Джонатана Свифта, — витиевато ответил он.

Пьер пристально взглянул на него. Дэвид был какой-то не такой. Он несколько раз убегал к Изабелль, но когда возвращался, но раньше был в нормальном состоянии. Казалось, что сейчас Дэвид выпил бочку пива.

Пьер всё понял. Он схватил друга на рубашку и прижал к стене:

— Мало тебе простых разбитых сердец? — зарычал он Дэвиду. — Решил перед тем, как бросить девушку, ещё помутить с ней как следует.

Дэвид резко отпихнул Пьера.

— У меня с Изабелль всё серьёзно. Я не брошу её, — заявил Благородный Бабник. — Самое главное не стать мне папашей, — чуть вздохнув, промолвил он.

“Что-то не верю я тебе, друг”, — подумал Пьер, но вслух сказал другое. — Если что-то случится с Изабелль, Анна тебя в порошок сотрёт в прямом смысле слова. Так что думай, если хочешь сохранить себе жизнь.

Пьер вышел из дома Дэвида и направился к особняку родителей. Руки дрожали, через каждые десять метров он поворачивался назад, думая, не вернуться ли назад. Он снял шляпу с головы и теребил в руках, желая хоть как-то успокоиться. Путь до дома Лоре словно был вымощен горячими головешками.

Особняк маркизов де Лоре выглядел громадным и зловещим. Пьер позвонил. Ему открыл старый камердинер. Слуга не узнал сына своих хозяев. Но Пьер прекрасно помнил его.

— Хозяева дома?

— Только маркиз де Лоре. Маркиза решила…

— Тогда мне нужно увидеться с Луи Лоре, — быстро произнёс Пьер и без приглашения переступил порог дома.

Он оглядел прихожую дома. Ничего не изменилось, каждая вещь стояла на своём месте, словно не было тех долгих одиннадцати лет. Пьеру стало не по себе, ему казалось, будто невидимые духи летают по особняку и наблюдают за ним.

— Подождите сию минуту, пожалуйста, месье, — вежливо попросил слуга. — Я сейчас скажу хозяину о вашем визите.

— Он в своём кабинет? — спросил Пьер.

— Да.

Пьер ринулся наверх. Он не мог ждать, а нахождение в огромной прихожей или гостиной давило на грудь. Его не остановили ни крики камердинера, ни столкновения с горничными. Пьер лишь замялся над портретом деда, который висел среди портретов далёких предков родов Лоре и Вернантов.

“Привет, дедушка. Давно я тебя не видел, — поздоровался с портретом Пьер. Дед добрыми глазами с холста взирал на внука. Рядом с Филиппом стоял Бохлейн. — Прямо как мы с Экене, — улыбнулся он печально. — Но только ты, дед, спас Бохлейну жизнь, а я помог семье Экене отправиться на тот свет”.

Пьер постучался в кабинет отца, но, не дожидаясь разрешения войти, зашёл в комнату.

Луи величаво сидел за своим рабочим столом и перебирал важные бумаги. За спиной висел громадный портрет Наполеона Великого. Макушка у маркиза полысела, лицо покрылось морщинами. Пьера потрясло, как сильно постарел его отец. Но Луи по-прежнему оставался маркизом. Он сидел грациозно, словно король на троне. Один лишь его вид вызывал уважение и страх. Пьер узнавал в Луи черты своего лица. Отец и сын стали сильно похожи.

— Прошу присаживайтесь, месье, — не поднимая глаз, произнёс Луи. — С какой целью ко мне вы пришли?

Пьер сделал шаг вперёд, он ещё сильнее затеребил шляпу, которая измялась так, что стала похожей на половую тряпку.

— Здравствуй, отец, — произнёс Пьер.

Луи вздрогнул словно от удара молнии. Он хотел что-то сказать, но голос задрожал. Он выскочил из-за стола, обронив стул, и бросился к сыну. Луи крепко прижал к своей груди сына и рыдал от счастья.

— Пьер, сыночек, малыш мой, — ласково говорил он, гладя Пьера по голове, как девятилетнего мальчика, и обсыпая его голову и лицо градом поцелуев.

Пьер правой рукой обнял отца. Но он не испытывал таких же искренних и радостных эмоций, как его отец. Он узнал в горделивом и величавом маркизе своего отца, который рядом с сыном был не маркизом, а папой.

А Луи, оказавшийся на седьмом небе от счастья, то забрасывал Пьера поцелуями, но отпихивал его в сторону и пронзительно всматривался в его лицо, замечая, как повзрослел сын, и снова прижимал Пьера.

Только спустя несколько минут Луи прекратил обнимать сына и отпустил его. Он вытер с глаз слёзы, посмотрел Пьеру прямо в глаза и со всего размаху влепил звонкую пощёчину. Пьер едва не потерял равновесия от сильного отцовского удара.

— Где ж ты, негодник, пропадал эти годы? — закричал Луи на сына.

— В Африке, в племени Тинуваку, — покорно ответил Пьер, вытерев кровь с разбитой губы.

— Брось свои шуточки! — воскликнул Луи, глаза у него снова намокли.

— Я говорю правду, — продолжал с гордым спокойствием говорить Пьер. — Отец, может, ты помнишь, Экене, раба Анны Ландро в Новом Орлеане? Он мой лучший друг, с некоторого времени я считаю его своим братом.

Луи пребывал в растерянности. Ему стало страшно.

— Тогда ты знаешь про тётю Ками…? — оборвался его голос.

— Да, — кивнул головой Пьер. — Тётя Камилла погибла, чтобы спасти меня. Если бы не она, то я бы не стоял сейчас перед тобой.

Пьер замолчал, не зная, о чём говорить с отцом, которого не видел много лет. Он не испытывал глубокого сыновнего порыва из-за большой разлуки с любящим отцом. Он не чувствовал и совести. Луи тоже молчал. Гордыня не позволял ему поинтересоваться жизнью паршивого сына. Луи не такой ожидал встречи с Пьером. Он представлял, как сын кидается ему на коленях и просит прощение. Но оказалось, что Пьер не чувствует себя виноватым в содеянном. Отец и сын стояли в двух шагах друг от друга, но их словно разделяла пропасть.

Луи свысока взирал на сына, который когда-то смог пойти против его воли. Пьер понял, что если он не заговорит, то никогда у них не начнётся разговор.

— А где мама?

— Она на кладбище, решила навестить могилу твоего деда.

Возникла снова пауза.

— Как вы с мамой жили эти годы? — тихо спросил Пьер.

— Спрашиваешь, как мы жили? — переспросил Луи и вдруг засмеялся. — А как могут жить отец и мать, которые потеряли единственного сына? — гневно закричал Луи. — Да никак мы не жили! Мы просто существовали! Жили мы, ещё говоришь… Твоя мама хотела покончить с собой, когда все попытки найти тебя потерпели крах. Хорошо, что вовремя я ворвался в комнату и не дал ей надеть на шею петлю! — руки и голос Луи задрожали, когда он вспомнил любимую жену, стоявшую на краю гибели. — Мы пытались смириться твоим уходом, хотели даже родить другого ребёнка, но у нас ничего не получалось. Каждый день мы с твоей мамой молились, не за то, чтобы ты вернулся тобой, а за то, чтоб только жив, здоров и счастлив ты был! Мы готовы были даже душу дьяволу продать, лишь снова увидеть улыбку на лице дорогого сына!

Мечта Луи сбылась. Пропавший много лет назад сын вернулся, он стоит перед ним. Но Луи несколько минут назад плакавший на плече у Пьера, не мог позволить на сей раз обнять сына. Он стоял слово каменная статуя.

— Пьер, сильно же ты изменился. Как повзрослел! Как похорошел! — с восхищением отец рассматривал сына. — Расскажи-ка о себе? Как же так получилось, что ты убежал в Африку, а не в комфортное местечко? И как ты снова в люди выбрался?

Пьер улыбнулся. Он чувствовал что-то тёплое, исходящее от отца. И надеялся и что это тёплое переборет, наконец, смазливую честь и аристократизм Луи.

— Я сбежал в племя Тинуваку потому, что там никто бы никогда не догадался искать. И мой план, стоит заметить, удался. Там я обрёл друзей, новую семью. Ты не нашёл меня ещё потому, что я сменил имя и фамилию. Меня усыновил капитан Шарль Барре. Я теперь Уэйт Барре. Сейчас у меня в жизни всё хорошо, — Пьер не стал посвящать отца в своё тяжёлое прошлое. — Окончил учёбу, открыл даже своё магазинчик. Но это временно, в дальнейшем хочу заняться мореплаванием.

Луи с облегчением вздохнул. Ему хоть и тяжело было слышать, что у сына новая семья, но он был рад, что Пьер жил в любви и заботе.

— Ты ещё не женился?

Пьер мотнул головой. Луи обрадовался. Он легонько толкнул сына в бок, глаза его засверкали.

— Между прочим, Анна Ландро до сих не вышла замужем. Видел бы ты её! Такая красавица стала! Анна может ещё стать тебе прекрасной женой.

Пьер отступил на шаг от отца, вновь сомкнув в руке шляпу.

— Я видел Анну. Она красавица, не спорю. Но у меня есть возлюбленная. Её зовут Софи Дюшен.

Пьер улыбнулся, он почувствовал себя победителем перед отцом: он смог полюбить другую девушку, которая сильно отличается своим происхождением от аристократки Анны. Пьер ожидал увидеть реакцию отца. Наверняка Луи де Лоре слышал про незаконнорожденную “сестру” Анны де Ландро.

Луи, стоявший с высоко поднятой головой, на мгновение осунулся слово дряхлый старик. Он выпучил глаза, и чуть не подавился своей же слюной.

— Да ты хоть знаешь, что говорят про эту Софи? Знаешь, кто её мать и бабушка? — прошелестел он, взирая на Пьера таким взглядом, будто Пьер с помощью волшебства превратился в магического несуществующего животного.

— Да, я всё знаю, и первое время даже верил в это. Я также познакомился с её бабушкой и мамой, прекрасные и милые женщины они.

Луи стукнул ногой по полу, так что задрожал весь дом.

— Ты хочешь себе репутацию разрушить? — закричал он. — Пойти под венец с дочерью женщины, о которой вся страна грязные сплетни слагала, а бабка которой так на самом деле имела по сто любовников в год? Почему ты не мог выбрать девушку из своего окружения на подобии Анны де Ландро?

Пьер тяжело вздохнул и потряс головой.

— А ты, отец, ни капельки не изменился. Такой же сноб, помешанный на чести.

— Хочешь себе жизнь всю испортить? Эта сейчас у вас конфетно-медовый период, ты ничего не замечаешь, что творится у тебя за спиной, а каково потом будет, когда весь город станет шептаться о тебе? — потерял выдержку короля Луи и вознёс руки к потолку. — Господи, спасибо, что хоть фамилию этот глупец поменял, хоть род Лоре не опозорит.

Пьеру было смешно смотреть на отца, но меж тем, ему было грустно. Он чувствовал только отвращение к отцу.

— Знал бы ты, кто был моей первой любовью… — протянул Пьер. — Пап, а если бы сейчас вся Франция затрепетала, что, например, твою жену Луизу родители нашли в водосточной канаве? Как бы ты к этому отнёсся? Тут же бросил бы маму, ведь союз аристократа с отрепьем вредит чести?

Луи передёрнулся весь от такой мысли.

— Кончено же нет! — воскликнул он. — Но, Пьер, ты сын маркизов. Потомок двух древних родов, твоя жена должна носить такую же голубую кровь. Такова твоя судьба. Так тебе предначертано.

Пьер отходил к двери.

— Отец, кровь у всех одинаковая — красная и легко проливающаяся от ран. — Пьер сказал устало. — Ты сейчас опровергаешь свои слова, сказанные недавно. Ты говорил, что был отдать всё, лишь бы твой сын был счастлив. Твоя жизнь превратилась в пустоту без меня… Но как оказалось, титул и честь рода гораздо важнее единственного сына. Ты продолжал жить эти одиннадцать лет полноценной жизнью, ведь маркизовское достоинство ты сохранял.

— Отец, мне жаль тебя, — печально произнёс он. — Смысл человеческой жизнь заключается не в выполнении установок, заданных обществом, у каждого свой путь, своя чаша с нектаром. Твоя любимая маркиза Анна, не очень-то радуется жизни. Я с ней сталкивался и в детстве, и в юности, она всегда была мрачной и злой. А вот Софи Дюшен, заклеймённая жестоким прозвищем, умела и умеет радоваться жизни. Ей ни нужны никакие титулы и славы. Знаешь, что такое для неё честь? Честь — быть верной своим близким и стране, быть справедливой, признавать свои ошибки, не обвинять других, если виновата она. В Софи тоже течёт эта “голубая” кровь, но ей важна не связь с напыщенными голубокровиками или королями-предками, жившими сотни лет назад, а связь с людьми, которые живут сейчас и которые ей дороги!

Пьер собирался уходить. Луи молча взирал на него, продолжая смотреть на него снизу вверх. Он был разочарован в сыне. Пьер потянулся к ручке двери, но внезапно остановился.

— А хочешь, я расскажу во всех красках и деталях, как я жил?

Луи не желал ничего слышать. Но Пьер уже открыл рот. Он обрисовывал отцу жуткую картину, когда приходилось попрошайничать вместе с бродягой и разбойников Одноглазым Аланом, а заодно в лохмотьях петь песни на потеху толпе.

— А мне немного приятно было спать под открытым небом, когда с высоты на тебя смотрели миллионы звёзд, — сладко говорил Пьер.

Он рассказывал отцу о том, как начал познавать любовь. Как смущался от одного взгляда дикарки по имени Мейкна. Как ухаживал за девушкой и что чувствовал к ней.

— Я думал, что она станет моей женой, — признался он.

Пьер не скрывал от Луи, как гнул спину на плантации Фикса наравне с его рабами. А потом вкалывал на двух стройках и прислуживал старой умалишённой бабке.

— Я мог ограбить какого-нибудь богатея или залезть в чужой дом и вытащить всё добро, чтобы обеспечить себе нормальную жизнь. Но, что поделать, честь не давала мне так поступить… Признаюсь, папа, мне даже понравилось работать на стройке. Я принёс людям добро. Одним людям построил дом, где они будут жить, а для других — церковь, где люди смогут просить о помощи Бога и благодарить за исполненные молитвы.

Луи лишь фыркнул. Он не понимал, как Пьер может говорить так спокойно, когда сам захотел опуститься до уровня рабов.

— Спасибо, что хоть фамилию сменил, — презрительно ответил он.

Пьер подождал, что ещё скажет ему отец. Но Луи гневно молчал.

— Я пошёл, — закончил разговор Пьер. — Прощай, отец. Больше ты меня никогда не увидишь. Я хотел дать тебе шанс, но оказывается слава важнее семьи. Поэтому я пошёл. На прощание скажу только одно. Я рад, что сбежал из дома одиннадцать лет назад. Я счастлив, что вырвался из этого общества, пропитанного зловонием изысканности и поэтичности. И я никогда в него не вернусь. Отец, только об одном прошу, — взмолился он. — Не говори ничего маме. Ей лучше жить спокойно, ничего не зная про меня. Я не хочу видеть и маму. Она такая же, как и ты. У вас даже имена одинаковые. Королевские! Не то, что у меня “Уэйт”, — с иронией произнёс Пьер и хлопнул дверью.

Дверь не закрылась. Луи подошёл и прихлопнул её. Ему хотелось бежать за сыном, остановить его, вернуть назад. Но Луи считал, что он выше этих эмоций. Если пожмёшь руку тому, кто плюнул тебе в лицо, — потеряешь честь. Он должен с гордой и высокой головой смотреть на таких людей, к которым относится его сын.

Пьер выбежал из дома, слуги звали его, пытаясь поприветствовать вернувшегося хозяина. Но Пьер не слушал его. Он принял решение — порвать все связи с прошлым, как бы его не упрашивали Софи и Экене. Обещание он выполнил — увидел отца. И всё для себя понял.

Неожиданно Пьер услышал женский голос:

— Пьер! Пьер! Сынок!

Мама вернулась с кладбища. Сердце у Пьера дрогнуло, но он не оглянулся и скрылся за углом, не решаясь уйти прочь. К жене выбежал Луи. Маркиза Луиза кричала мужу, что увидела сына, она хотела побежать за ним. Но Луи держал жену, не девая ей найти Пьера, и говорил:

— Дорогая, ты ошиблась. Это был не наш сын. Это был совершенно другой мальчик.

Луиза долго не могла успокоиться. Но слова мужа и заставляли её поверить в ложь. Слуги тоже подтвердили это (маркиз посмотрел на них гневным взглядом, так что они быстро поняли, что надо говорить, если не хотят потерять работу).

Пьер за углом рассмотрел мать. Маркиза Луиза тоже сильно постарела внешне, как и её муж. Но гордая осанка, грациозная походка, яркий наряд, величественный взгляд и лицо затмевали все её морщинки и заметную худобу. После побега сына она стала сохнуть на глазах, и лишь мастерство врачей и забота мужа, вернули её к жизни. Ну а положение обязывало женщину следить за собой, вот она и сохраняла свою красоту.

Пьер дождался, пока отец уведёт мать тобой, и ушёл прочь с улицы Конде.

***

“Как там Пьер?” — думала Софи, смотря на улицу из окна фиакра. Она ехала вместе с матерью в тюрьму Форс к Урбену Игаридье, человеку, который приходится её отцом. Она изучила уже дорогу, ведущую в тюрьму. Несколько раз она привозила Урбену передачки, но за полгода, пока велось следствие, лишь дважды ей разрешили встретиться с отцом. Сегодня была их третья встреча.

Начальник тюрьмы любезно провёл женщину и девушку во временный изолятор, где дожидался суда Урбен Игаридье. Тёмные тюремные стены вызывали у Софи страх. Казалось, что она чувствует смрад ужаса и людских страданий, которые были заточены в этих стенах. Софи, не взирая, на запрет начальника вышла во двор тюрьмы, где выгуливали заключённых. Арестантские рубахи, наглые мерзкие рожи, тело, пронизанное уродливыми татуировками… На плечах у некоторых стояли самые настоящие клейма. Софи содрогнулась при виде заключённых. Но самое ужасное было то, что эти люди сами выбрали такой путь.

За Софи прибежал начальник и вывел её со двора. Её переполняло и сострадание к несчастным заключённым, и сильное отвращение к ним. Софи увидела не каких-то мелких воришек и мошенников, а кровавых зверей и отцеубийц.

Урбен Игаридье находился в отдельной камере, где держали людей, которые ещё не получили обвинительного приговора. Туда и привели Софи и Марлин. Начальство тюрьмы разрешило женщинам поговорить с подозреваемым не через решётку. Но Марлин отказалась заходить к Урбену.

— Софи, тебе надо поговорить с ним наедине. А что насчёт меня, так это видно будет, — сказала мама.

Она зашла в камеру к Урбену. Отец сидел за крохотным столом. В комнате свиданий ничего кроме этого стола и двух хромых стульев не было. Вид у Урбен был не здоровым, за месяцы изнуряющих допрос, тасканий по судам, и ожиданий приговора он побледнел и постарел ещё сильнее. Но Софи заметила, что он выглядит намного лучше, чем в тот когда, когда она впервые встретила своего настоящего отца.

Софи присела за стол. Урбен взял её руки и нежно погладил их, пытаясь, скрыть слезу от дочери.

— Здравствуй, папа, — произнесла Софи.

Урбен посмотрел на дочь и хриплым голосом проговорил:

— Как ты меня назвала?

— Папой, — скромно ответила она.

Урбен покраснел, не сдерживая эмоций, он перелез через стол и обнял дочь.

— Я и не надеялся услышать это слово от тебя, дорогая, — прошептал он.

Софи успокоила отца. Урбен радовался встрече с дочерью, словно маленький ребёнок, который несколько дней не видел маму. Софи выложила на стол гостинцы, но Урбен и не смотрел на них, она любовался дочерью и спрашивал про её жизнь.

— Да что у меня нового? Ничего особенного. Я влюбилась, — как бы невзначай ответила Софи.

— Как ничего особенного?! — подскочил он. — У тебя начинается самая прекрасная пора в жизни, а ты говоришь “ничего особенного”!

Урбен не понимал, как можно влюбиться в человека и не придать этому значения. Он испугался, что дочь может повторить его судьбу. А Софи смеялась добрым лучезарным смехом над отцом. В тюремной и мрачной камере Софи было приятно и тепло — она с отцом. Софи не знала, что такое иметь отца. Когда же отец появился в её жизни, то она пыталась отдалиться от него, она не могла принять чужого человека, который когда причинил боль её маме и лучшего другу Уго Дюшену, которого Софи всю жизнь называла папой. Лишь потеряв отца, она поняла, как сильно он её любит, и как она нуждается в Урбене.

Софи не скрывала чувств, она ничего не утаивала Урбена, посвящая его в девичьи секреты, когда говорила о Пьере. С первого её слова Урбен понял, что Софи всем сердцем полюбила юношу.

— Папа, когда я на балу повстречала Пьера, и даже не начала с ним говорить, то ничего хорошего я не могла сказать о нём, только похвалить его красивую улыбку. Пьер был хмурым и нелюдимым. А из-за того, что он пришёл на праздник с Дэвидом, так первое впечатление я бы не назвала хорошим. Но в разговоре Пьер открыл мне свою душу. Я поняла, что он человек, обладающий сердцем, желаниями, которые стоят выше земных. Ему чуждо лицемерие, зависть и алчность.

— Но недостатки всё же есть у твоего Геракла? — задорно спросил Урбен. — Ведь не бывает идеальных людей.

— Да полно, — ответила Софи. — Пьер создал иллюзию и в ней живёт. Он не видит реальности. Сегодня он захотел это изменить, но не знаю, получится ли это у Пьера или нет.

— А в какой такой иллюзии живёт Пьер? — полюбопытствовал он.

— Я потом расскажу тебе, это долгая история. Пока я хочу только двух вещей: чтобы Пьер поборол свой недуг, и чтобы ты, папа, вышел на свободу.

Урбен взял двумя руками свою голову, он смотрел на деревянный грязный стол.

— Софи, не трать своё время на меня, дурака. Я не дал тебе отцовской любви, предал двух близких людей. Ты только недавно узнала о моём существовании. Ты уже не девочка, а взрослая девушка, женщина. Затем тебе я — старик? Живи своей жизнью. Может быть, я попал за решётку неспроста, эта кара мне за прошлые грехи. Я уже смирился со своим положением.

Слова отца привели её в гнев. Софи звонко стукнула кулаком по столу. А затем встала и подошла к Урбену.

— Не смей говорить такие вещи. Ты мой отец, хоть мне сорок будет, и я буду мамой десяти детей — я тебя не забуду и не брошу. Не для того я мыкалась столько времени, оставила родной дом и стала жить у дяди, чтобы потом сказать: “На какой чёрт мне это далось?”.

— Не ругайся! — воскликнул Урбен. — Как не стыдно молодой девушки говорить такие слова!

Урбен строго посмотрел на дочь, но Софи было только это надо.

— Как приятно видеть прежнего Урбена Игаридье, — улыбнулась она. — Моего папу, а не старого фаталиста. Не переживай, ты получишь свободу, и мы начнём всё сначала, — Софи оглянулась на дверь, не подслушивает ли кто их разговор, и шепнула отцу на ухо. — Ради тебя я пожертвовала своей честью и совестью, так что не подводи меня.

Свидание подходило к концу. Софи попрощалась с отцом.

— Скоро увидимся на свободе, — сказала она.

Неподалёку от камеры её ждала Марлин. Софи думала, что они с матерью поедут домой. Но Марлин, ничего не говоря дочери, зашла в камеру. Только от надзорного Софи узнала, что её мама выпросила у начальника лишних полчаса.

Софи ждала мать возле камеры. Ей очень хотелось узнать, о чём же говорят её родители. Но она не обладала привычкой подслушивать. Но неё лишь долетали обрывки голосов, которые были смутны и непонятны.

Софи не вытерпела, она подошла к камере и приложила ухо к двери.

— Люди могут простить, но небеса не прощают. Наверху всё записано про меня, — говорил Урбен. — Я придумал себе, будто начал новая жизнь. И что дальше? Нигде нет мне покоя. Нечего было себя превозносить: такой прекрасный я человек, смог устроиться наконец-то в жизни, появилась крыша над головой, обрёл дочь.

— Урбен… — открыла рот Марлин, желая что-то сказать.

Но он не дал ей говорить.

— Сам виноват. Решил сделать доброе дело: сообщить стражам порядка о грабителях, орудующих в чужой квартире. В конце концов, за решёткой оказались не они, а я. Да к тому же обвинённым по самому страшному преступлению — убийству.

Софи услышала шаги маминых ног. Она отпрянула от двери.

— Надеюсь, у нас всё получится. И не только в суде, — раздался мамин голос.

Марлин покинула камеру. Она заметила дочь и отвела взгляд, покраснев. Но Софи была не из дотошливых. Она не стала ни о чём спрашивать маму, и так всё поняла.

Мать и дочь вышли из тюрьмы. Даже воздух показался Софи каким-то другим, будто она после шумного тесного города оказалась на пышном луге.

— Может, прогуляемся, — предложила Софи. — Хочу подышать.

Марлин согласилась. Мать с дочерью, под руку молча шли по тротуарам улочкам, не о чём ни говоря. Они всё для себя решили, им оставалось только ждать суда. Не хватало только третьего человека рядом с ними.

— Софи, — заговорила вдруг Марлин. — А кто там стоит? Не Анна ли с матерью?

Софи посмотрела в ту сторону, куда указывала мама рукой. Через дорогу стояла Анна де Ландро рядом с матерью, Аннетт де Ландро. Женщина с девушкой что-то обсуждали с новым знакомым Софи — генералом Випераном.

Софи решила подойти к ним. Она услышала имя своего отца.

— Деньги собраны. Осталось только узнать имя присяжных заседателей. Но, дамы, подумайте, нужно ли вам это, пока ещё не поздно. Странностей в этом дело много, но улики подбросить никто не мог, а Игаридье не тот человек, который жил честной жизнью. Он сидел в тюрьме, поэтому ничего удивительного, что он захотел повторить старый “подвиг”. А учитывая, что он бросил умирающего друга и любимую женщину, которая была от него беременна, так это указывает на его бесчувственность, у него нет совести, если надо убить человека ради толстого кошелька.

Астор Виперан не видел Софи. Не замечали её и дамы де Ландро. Но Софи прекрасно видела их лица. Генерал Виперан говорил, смотря прямо в глаза женщинам, не скрывая отвращения от имени Урбена Игаридье. Если бы не настойчивость двух женщин Ландро, то он бы никогда за это не взялся. Старшая Аннетт была бледная и печальная, она ещё не могла прийти в себя, что согласилось на преступление против закона, ради свободы человека. Младшая Анна была непроницаема. Но слова генерала заставили гневно дёрнуться жилочке на её лбу.

— Прошу вас, не ставьте на людей клейма.

Анна отвернулась от генерала и увидала Софи.

***

Пьера томительно ждали Экене и Дэвид, чтобы узнать, как он поговорил с родителями, приняли ли маркизы блудного сына, простил ли их Пьер. Но он не стремился возвращаться к друзьям. Он даже забыл о Софи и её отце. Пьер без дела слонялся по улицам и перекручивал в голове тяжёлый разговор с отцом.

“Никогда я не вернусь к ним, — зарёкся он. — Этим людям не нужно ничего кроме славы да липовой чести. Правильно я поступил одиннадцать лет назад, что ушёл от них.

Образ отца стоял у Пьера перед глазами: гордый, бесчувственный, непробиваемый. Пьер и не представлял, что таким может быть его отец. В детстве он видел Луи де Лоре только добрым и милым папой. Мама мало чем отличалась от супруга. Пьер заметил, что она даже внешне стала походить на отца, словно они не жена и муж, а сестра и брат.

“Кем бы я стал, если бы остался тогда в отчем доме? — пытался представить Пьер. — Изнеженным богатеем, любящим власть, как Анна Ландро, они бы меня не сделали. Но я был бы их копией: человек, ставящим славу и признание на первое место. Нет, существом, который ставит приземлённые ценности выше семьи.”

Пьер не сожалел о том, что совершил несколько лет назад. Все блуждавшие у него сомнения исчезли после этого разговора, он понял, что тогда в детстве поступил правильно. Пьер был рад, что встретил отца, который подтвердил его правоту. Он чувствовал глубокое облегчение, ощущал свободу. Он окончательно разорвал свои связи с прошлым, с семьёй. Стал свободным. Пьер был доволен, что встретился с отцом, и радовался, что не заставил плакать мать.

“Спасибо, дедушка, и на том свете мне помогаешь”, — поблагодарил он Филиппа.

Пьер привалился на парапет моста, опрокинутого через Сену, он всматривался в прохожих. Суета, толкотня — вот что видел Пьер. Каждый, независимо от пола и возраста, был озабочен какими-то жалкими хлопотами, не приносящими ему ничего кроме лишних обязательств и ненужных забот.

“Бедные, — с горечью посочувствовал Пьер. — Хоть один из вас скажет, ложась в постель, как чудесно я провёл день? Я сегодня весь день занимался тем, что действительно мне было нужно, а не навязано кем-то?”

Но никто из проходящих мимо людей, не мог сказать эти слова.

За мостом звучал громкий шум. Двое парней на конях мчались по многолюдным улицам Парижа. Лошади были самые простые, пегие, живущие в сельской местности. Но двое наездников восседали на них словно принцы, оправившиеся на соколиную охоту. Они ловко мчались мимо карет, уверенные в своих силах перепрыгивали через головы людей, и звонко насвистывали друг другу.

Парни схватывали с голов зазевавшихся на тротуарах мужчин шляпы и забрасывали их на деревья. А каждой женщине они из своей сумки бросали по цветку.

“Нет, беру свои слова назад, — с восхищением глядя на двух “разбойников”, сказал Пьер. — Вот они свободны”.

Один из юношей сорвал с головы у Пьера шляпу и бросил другому.

— Эй, Денис, этот болван и ухом не повёл! — крикнул темноволосый наездник.

— Забудь про шляпы, Ричард, смотри лучше, как я перескочу через ту тележку с овощами и их продавца! — заголосил второй, лысый на одну сторону головы.

“Мне послышалось или…?” — не поверил своим ушам Пьер. Он прекрасно знал эти два имени.

— Денис, Ричард! Остановитесь! — закричал Пьер безбашенным хулиганам.

— Кажется, тот соня нас знает, — засмеялся темноволосый.

Лысый крикнул ему:

— А ну его!

Пьер, надрывая голос, закричал:

— Денис, Ричард! Это я! Пьер Лоре!

Юноши пришпорили своих боевых коней и спустились на землю, недоумённо, переглядываясь, молодые люди подошли к Пьеру, не зная верить или сомневаться в словах незнакомца. Они ведь успели позабыть, как выглядел их третий неразлучный друг.

— Ребята, здорово! Как вы похорошели! — улыбаясь, схватил Пьер старых друзей за руки.

========== Глава 6. Старые и новые связи ==========

Двое юношей, Ричард де Чарди и Денис Лаванье, детские друзья Пьера изумлённо разглядывали их бывшего приятеля, который когда-то давно исчез из их жизни. Они уже успели позабыть о Пьере, ведь прошло одиннадцать лет.

Ричард был черноволосым, хорошо сложенным и достаточно высоким юношей. У него росли усы и маленькая бородка. Ричард, как и Пьер, имел аристократическое происхождение. Но руки у него были в мозолях, как у крестьянина, а носил он простую льняную рубаху. Денис, сын сапожника, был в отличие от друга щупловатым парнем. Почему-то волосы на левой стороне головы у него были полностью сбриты. Но это не мешало юноше чувствовать себя уверенно. Носил Денис точно такую же одежду, как и его друг.

— Здравствуй, приятель, — растерянно проговорил Денис и позволил Пьеру пожать ему руку. — Давненько мы тебя не видели! Где ж ты шлялся?

Но Пьер не ответил другу. Он был настолько рад встрече с друзьями, что потерял дар речи.

— Дени, не нападай ты на Пьера, нашли мы друга, а ты ругаешь тут же его! — вступился за старого приятеля Ричард. — Радуйся лучше, что хоть сейчас встретили его.

Ричард сам пожал старому другу руку и обнял его. Он, как и Пьер, был также сильно рад встрече. Ричард смог позабыть о Пьере, но как только его встретил, дружба вновь ожила в его сердце. Денис стоял в стороне от Пьера и Ричарда, но невольно на его лице появилась улыбка.

— Пьер, ты слышал, что твои родители объявили о вознаграждении в полмиллиона франков тому, кто вернёт тебя им? — усмехнулся он. Но в усмешке Дениса не было ни корысти, ни желания осуществить задуманное.

— Да я только от отца иду! — засмеялся Пьер.

— Эх, какая возможность разбогатеть пропала! — умирающе вздохнул Денис.

Прошли долгие года, но трое юношей не ощущали их бега. Их дружба словно бы не кончалась. Денис и Ричард забрасывали Пьера разнообразными вопросами, на которые молодой человек не мог даже ответить: как только он открывал рот, чтобы ответить, тут же слышал другой вопрос. Но с трудом Пьер смог рассказать о своей жизни за эти одиннадцать лет. Ричард с Денисом также рассказали ему о себе.

Ричарду надоела сытая и светская жизнь. Он всегда чувствовал себя связанным цепью. А тот факт, что он незаконнорожденный сын, ещё больше томил Ричарда. Его привлекала тихая, пусть и сложная, но свободная жизнь. В восемнадцать лет юноша заявил матери и приёмному отцу, что хочет жить в деревне.

— И твои родители позволили тебе? — спросил Пьер.

— Сначала они были против. Но потом решили, что если я вижу своё место в деревне, то пусть так будет. Всё равно бы полноправным наследником я стать не смог бы. Пускай наследником станет мой младший брат, а не я.

Ричард год как был женат на молоденькой крестьянке Жанне, девушка ждала от мужа ребёнка.

Ни на что не жаловался он в своей жизни. Единственное, что доставляло ему неудобств, так это то, что закадычный друг Денис жил далеко.

Денис продолжил труд отца, он был простым сапожником. Но работа нисколько не смущала его.

— Да хоть кто-нибудь, кто смотрит на меня косо, попробовал без моей помощи походить по улице. Мигом бы в больницу загремел с мозолями, — важно сказал Денис.

— А как на личной фронте у тебя дела? — поинтересовался Пьер.

— Да никак! Не нужен мне никто! С девушками да детьми сопливыми одна нелепица жить! — поднял Денис гордо нос и положил руки накрест.

Ричард тихо шепнул на ухо Пьеру:

— Дени так говорит, потому что не может найти свою единственную и прекрасную, которую всегда представляет по ночам.

— Я всё слышу, вообще-то говоря! — фыркнул Денис.

Нашедшие друг друга товарищи гуляли по Парижу. Ричард и Денис вели за собой лошадей, что очень не нравилось копытным. Лошади привыкли к скорости, к страсти, к ощущению своей силы. Почти всё время говорил Денис, парень отличался буйностью и необузданностью характера. Он не стеснялся выражений, часто от него можно было услышать дурное словечко.

— Откуда у тебя такая лысина на половине головы? — хотел узнать Пьер.

— Да это я пари проиграл, вот и пришлось половину волос сбрить, — заявил Денис. — Забавно теперь смотреть, как от меня люди шарахаются, они считают, что я с тюряги сбежал или с дурки.

— Прекрати ругаться! — поморщился Ричард.

Ричард не обладал ни кипучестью друга, ни его откровенности. Он был тихий, но серьёзным молодым человеком. Порой резкие замечания Дениса на всю улицу: “Да пошли все к чертям собачьим!” заставляли его краснеть, но когда дело доходило до взаимных споров и соперничеств, Ричард проявлял всю свою храбрость и пылкость.

Коням долго не пришлось скучать. Ричард и Денис, чтобы доказать Пьеру, кто из них лучше устроили соревнования.

— Не убейте кого-нибудь! — кричал им Пьер.

Но соревнования так и не смогли определить победителя. В гонках выиграл Ричард, в артистизме Денис.

— Зато я на руках смогу ходить! — воскликнул Денис. — И даже по лестницам забираться!

— Ну попробуй, — не поверил Пьер.

Денис ловко вскочил на руки. Он был подтянут и мускулист. Однажды в детстве его поманила идея стать циркачом, но она потом надоела мальчику. Однако умения акробата, мастерству которого он долго тренировался, сохранились. Денис быстро забрался на первую ступеньку кондитерского магазина всё равно как ступил на неё ногой. Не успел Пьер опомниться, а Денис уже стоял возле двери лавки.

— А Ричи так не может! — не смог не похвастаться он.

Денис решил не вставать на ноги и таким же странным образом слезть с лестницы. Как вдруг хлопнула дверь кондитерской, и Денис кубарем покатился вниз, сбитый кем-то.

— Дени, ты цел? — воскликнули напуганные Пьер и Ричард.

Но к счастью, акробат отделался лишь ушибами. На тренировках в детстве он получал и не такие синяки. Денис не стал даже залёживаться на земле и тут же вскочил на ноги.

— Кто такой слепой, что не видел человека перед дверью? — вспыхнул прежде невозмутимый Ричард.

Ричард оглянулся назад. На Ричарда и его друзей смотрел паренёк лет двенадцати, охваченный страхом. Его лицо было перемазанного в саже, а на глазу красовался тумак. Заметив злой взгляд Ричарда, мальчишка попытался смыться. Но он быстро схватил его за руку.

— Ты не видел куда бежал? — поднял Ричард на ребёнка голос.

Мальчик молчал и думал только об одном: как поскорее убежать. “Неужто я такой грозный?” — подумал Ричард. Страх мальчишки стал ещё сильнее. Ребёнок взмолился:

— Пожалуйста, отпустите меня!

Дверь кондитерской бахнула со страшным грохотом. К юношам спустился хозяин кондитерской лавке, мясистый и багровый человек. В руке он держал кочергу. При виде хозяина мальчик тут же попытался вырваться из рук Ричарда, но когда понял, что без силен, то спрятался за спину парня.

— Спасибо, что поймали этого гадёныша, — пробубнил мужчина.

Хозяин конфетной выхватил мальчишку из рук Ричарда и замахнулся кочергой.

— Что творишь? — закричал Пьер и остановил руку мужчины.

Конфетчик недоумённо оглядел юношу. Вопрос Пьера показался ему очень странным.

— Наказываю гада! — ответил он. — Мало того, что он живёт под моей крышей, работу свою кое-как делать, так ещё посмел съесть кусок колбасы, которую я купил лично для своей собаки!

Пьер смотрел на хозяина. Он не видел в этот момент, что творилось на лице у Дениса. Юноша ожесточился, побагровел, он стал похожим на конфетчика, но краска быстро исчезла. На лице у него воцарилось едкая гадливость.

Денис подошёл к мужчине и врезал ему со всей силы по лицу. Конфетчик завопил он боли. А Денис собирался превратить в яркий фонарь второй глаз мужчины. Но оглушённый крик донёсся на полицейского, патрулирующий улицу. Они тут же поняли, что случилось.

— Молодой человек, попрошу пройти с нами в отдел, — заломив Денису руки, сказал полицейский.

Стражи порядка рассмотрели всю компанию, но их не заботил избитый мальчишка, кочерга в руке конфетчика. На их глазах совершилось преступление: рабочий ударил добропорядочного человека, буржуа — как защитники закона и граждане своей страны они должны были покарать преступника.

— Позвольте вам всё объяснить, — вмешался Ричард. — Кого и надо арестовывать так этого мужчину. Он поднял руку на ребёнка, мой друг лишь защитил его.

— Да разберёмся кто прав, кто виноват, — вяло ответил второй полицейский, — а пока заведём на вашего приятеля статью, и на вас тоже можем. Никто не может нарушать законы. Месье, просим дать показания, — обратился он к хозяину кондитерской.

Полицейские повели Дениса в участок, а на мальчонку и не обратили внимания.

— Да стойте же вы! — закричал им Пьер и не дал увести друга. — Вы слепые?

Стражи порядка повернулись назад. Пьер по внешнему виду отличался от своих друзей. Он был одет не в льняную рубашку, а в модный и недешёвый пиджак, на ногах красовались не сандалии, а лакированные ботинки.

— Пожалуй, мы можем уладить дело, — туманно шепнул на ухо Пьеру один полицейский, по всей видимости, начальник второго. — Вы хотите, чтобы мы отпустили вашего друга? Цена… — прошептал он.

Негодование полыхало в Пьере. Распущенность полицейских, так называемых блюстителей закона, не могла оставить его в стороне. Нарушение всех существующих на земле законов не было для них преступлением, если его нарушил человек значимый. Законность деяний рассматривалась исключительно статусом человека, а не его поступком. Они ещё смели предлагать Пьеру дать взятку… Пьер не мог не вспомнить про Софи, которую изнутри грызли черви за преступную возможность спасти отца.

Пьер плюнул начальнику прямо в лицо.

Его друзья, конфетчик, мальчишка и двое полицейских пришли в ужас. Впервые они видели такую наглость по отношению к представителям закона. Начальник утёр лицо рукой.

— Как ты смел, сукин ты сын! — грозно сказал он. — Да мы тебя упечём лет на двадцать за решётку.

— Не получится, — засмеялся Пьер. — Понимаете, мой отец маркиз де Лоре, у которого только что я был в гостях…

Полицейские ошарашенно застыли на месте. Они в прошломбыли много наслышаны про Пьера де Лоре. Им даже приходилось обчёсывать город в поисках пропавшего мальчишки, и естественно, они видели в лицо Луи де Лоре. Сходство наглого юноши с маркизом было поразительным. Полицейские поняли, что парень не шутит и поспешили удалиться от греха подальше, перешёптываясь меж собой. Их огорчило и то, что де Лоре уже нашли своего сына, а значит, никакой награды им за найдёныша не светит. А Пьер только проговорил:

— … без ваших стараний это сделает.

Пьер зловеще посмотрел на конфетчика. Одного его взгляда хватило, чтобы мужчина скрылся у себя в магазине. Конфетчик стал ещё одной каплей, которая привела Пьера в ярость, ещё больше обратила его против родителей и их жизненного строя: тот человечишка испугался не его, Пьера, а его титула и власти его родителей. Он страстно не хотел того, чтобы люди видели в нём только сына маркиза, а не человека и личность.

Пьер обратился к мальчику, который до сих пор испуганно взирал на дверь магазина.

— У тебя дом есть?

Мальчик мотнул головой.

— Сирота?

Мальчик кивнул.

— Пошли со мной, — вздохнул Пьер от переполнявшего негодования к хозяину магазина, полицейским, власти, допустившей это безобразие. — Отведу я тебя к кое-кому.

— А к кому? — поинтересовался Ричард.

— В заведение, принадлежащее одним моим знакомым, — вздохнул снова Пьер от нежелания увидеть старую приятельницу.

В душе у него нарастал ураган разных возмущений. Поведение тех полицейский, которые были всего лишь одними из тысячи, не могло оставлять Пьера равнодушным. У него были мысли донести на них: свидетели есть, связи с родителями помогут выиграть дело. Но Пьеру претило пользоваться своей мохнатой лапой. И он понимал, что те полицейские, тот лавочник всего лишь частички в огромной запутанной системе обмана, коррупции и преступления. Закон наказывал насильников и убийств, но он не трогал тех, кто позволял совершаться преступлениям, кто был их причиной.

— Да будь проклята монархия! — прозвучал как гром голос Дениса.

Пьер уставился на друга. Денис был в ярости.

— Будь проклят Карл Х! Пошли к чертям собачьим эти Бурбоны! Ни хрена не делают, только красуются на троне! Своими бы руками придушил бы этих гадов и всех, кто служит им. И жизни бы своей не пожалел, но гадов бы наказал!

***

— Дорогие Аннетт, мне пора. Не волнуйтесь, дело мы выиграем обязательно, — сказал поспешно Виперан. С Софи и её матерью генерал поздоровался лишь кивком головы.

Мать с дочерью не стали задерживать Виперана. Аннетт-старшая хотела забыть о злодеянии, которое ей приходилось совершать, а Аннет-младшей с недавних пор испытывала некую неприязнь к Астору Виперану, военному приятелю отца, которому не раз Алексис был обязан жизнью.

В отличие от генерала вдова де Ландро тепло поприветствовала Марлин и Софи, в приветствие Анны не было вялости и холода.

— Марлин, Софи, как прошла ваша встреча с Урбеном? — участливо спросила Аннетт.

— Замечательно, будем теперь ждать суда, — ответила Марлин с большой горячностью.

— Чудесно! — добавила дочь.

Анна улыбнулась уголками губ. Она молчала, но её глаза говори: “Софи, я рада за тебя”. Для Софи одного слова было мало. Ей не терпелось поделиться с Анной своей радостью, пересказать ей каждое слово, которое она сказала отцу, а отец промолвил ей. Анна с Софи были связаны меж собой только обвинениями, предъявленными Урбену Игаридье. Как отношение Софи с отцом не касались Анны, так и поимка настоящего убийцы Алексиса не было делом Софи. Но обе девушки чувствовали, что отныне они не просто знакомые. Одна переживала за другую, в глубине сердца желала ей удачи и не только в делах, связанных с отцом.

Марлин и Аннетт прекрасно видели, что девушкам нужно поговорить друг и другом. Они не стали им мешать, женщинам самим было что обсудить.

Мама, бабушка, кузина, затем Пьер — от этих людей Софи ничего не скрывала. Она не боялась показывать им свои чувства, никогда не думала, что может выглядеть смешно в их глазах. С Анной Софи была такой же открытой, как с родственниками и Пьером.

— Не верю, что сейчас говорю, но в тюремной камере мне с отцом было так хорошо, когда он был свободным, я не ощущала с ним такой близости. Вот бы снова мне попасть к нему в камеру, — говорила Софи одновременно со смехом и с грустью.

— У вас будет время восстановить отношения. Вам не понадобиться больше камера, — отзывчиво отвечала Анна.

— Анна, я чувствую, будто я самая счастливая на свете. У меня есть всё: родители, бабушка, дядя, кузина, Пьер.

— Поздравляю тебя! — сказала Анна от всего сердца. — Наступил и на твоей улице праздник. Хоть ты теперь обретёшь настоящую семью. Ты заслужила это. У меня когда-то было всё: родители, друзья, — но я считала себя самой несчастной на свете и продолжала обрекать на страдания других людей.

Вспоминать об отце было для Анны очень тяжело. Софи хотела приободрить её, но Анне не нужно было ни её сочувствия, ни дружеской помощи. Она решила сменить тему.

— Сейчас к Пьеру поедешь?

— Нет. Пьер сейчас у своих родителей — маркизов де Лоре. Я смогла уговорить Пьера встретиться с ними. Но только что из этого выйдет — не знаю.

— Неужто он решился на это? — ахнула от удивления Анна и взялась за подбородок. — Не думаю, что что-то хорошее выйдет из их встречи. Я знаю маркизов де Лоре хорошо. Их идеология существенно отличаются от взглядов Пьера. Уверена, что Луи и Луиза обязательно начнут сватать сына за меня и сильно разозлятся, если узнать, что Пьер любит тебя. А Пьер в жизни это не потерпит. Не думаю, что родители и сын начнут новую светлую жизнь, как получается у тебя с Урбеном.

— Я тоже так думаю, — горестно ответила Софи. — Кстати, Анна, вчера к Пьеру приехал Экене.

— Ясно, — ответила Анна сухо. Настолько сухо, что невозможно было поверить, что Экене безразличен ей.

Анна часто думала о Экене, заклятом её враге. Она хотела увидеть Экене, узнать, как сложилась у него жизнь. Анне ничего не было нужно, только убедить, что у него всё хорошо. “Почему он вздумал приплыть в Париж? — вспыхнула Анна. — Забот мне больше хватало, чем его рожу видеть”. Анна боялась видеть Экене. Она не знала, что говорить ему, если встретит, что сказать после всего случившегося. “Почему он приехал именно сейчас? — Анна не находила себе покоя. — Действительно, почему? В прошлый раз мы вновь встретились, когда убили моего папу, сейчас мне придётся увидеть Экене, когда найден “убийца” папы, когда я поклялась найти настоящего. Может ли это что-то значить?”.

— Софи, Анна! — её “разбудил” от угнетающих мыслей голос Пьера.

К девушкам шёл Пьер. Вместе с ним было двое юношей, один довольно приятный внешне, а второй полулысый, рядом был грязный мальчишка.

— Пьер! Как всё прошло? — положила ему руки на плечи Софи.

— Хорошо, — ответил Пьер. Софи радостно улыбнулась. — Я понял, что правильно поступил одиннадцать лет назад, и я никогда больше не хочу видеть отца и мать, — сказал Пьер, быстро стерев с лица Софи улыбку. — А как прошла твоя встреча?

— Тоже хорошо, — печально ответила она.

Пьер быстро опомнился.

— А это мои друзья детства — Денис Лаванье и Ричард Чарди, — представил он девушкам приятелей. — Ричи, Дени, это моя девушка — Софи Дюшен и… моя знакомая Анна Ландро.

Софи дружелюбно поприветствовала юношей. Ричарду и Денису знакомство с Софи показалось очень приятным. Анна по привычке гордо окинула юношей взглядом. Она слышала о Ричарде, внебрачном сыне графини, который решил всё бросить и уйти жить в деревню, когда-то в детстве Анна виделась с Ричардом. А Денис девушке тут же не понравилась одним лишь видом. Но ради вежливости она поздоровалась с ними.

— Эта Анна за курицу гордую сильно замахивает, — шепнул на ухо Пьеру Денис.

Но Анна всё расслышала.

— Индюк полуобщипанный, — грубо окликнула она Дениса. — Пьер тебе не рассказывал, что было с его братцем, когда он тоже сравнил меня с животным? Подобное может повториться.

— Жду с удовольствием, — дерзко заявил Денис.

Денис вызывающе осмотрел девушку. “Только не это. Не снова…”, — испугался Пьер. Он встал между Денисом и Анной.

— Анна, у меня к тебе просьба. Мы тут мальчонку одного выхватили из рук его хозяина. Ты можешь позаботиться о мальчике, вернее, передать его под опеку матери?

— Хорошо, — ответила Анна и успокоилась.

Она взяла за руку мальчику и тихим голосом обещала, что отныне у него будет дом. Пьер не сводил глаз с Анны, он всё думал: она — такое же чудовище или уже нет. Софи не отходила от неё, видно было, что она хочет больше побыть с Анной, нежели чем с любимым юношей. С Софи Анна была приветлива, как с товарищем. Но когда слышала голос Дениса, но тут же принимала высокомерную позу.

— Девчонки! — вдруг воскликнул Ричард. — Не хотите ли вы завтра поехать с нами и с Пьером на праздник ко мне в деревню?

— Если мы вернёмся к концу недели, но я с удовольствием погощу у вас! — согласилась радостно Софи.

— Нет, не хочу, — ответила Анна.

Перед прощанием Денис снова шепнул Пьеру:

— Говорил же — курица. Высокомерная. Общение же с такими как мы только репутацию ей попортит.

Денис не знал, что Анна отказалась от приглашения не из-за своего тщеславия. Она знала, что в деревню обязательно поедет Экене и не хотела причинять ему боль своим лишь видом.

***

Мама Софи была против поездки дочери.

— Через несколько дней суд! Может быть, нам нужна будешь ты, а ты собралась уезжать!

— Мама, вот увидишь, я вернусь к суду, — пыталась успокоить маму Софи. — А до суда мы не нужны, генерал Виперан сам всё устроит.

Утром, перед поездкой, Марлин раз сто приказала Пьеру и его друзьям охранять Софи и наказала вернуть девушку домой строго через два дня.

Как и думала Анна, Экене поехал вместе с Пьером и Софи.

— Да я никогда не был в ваших деревнях! Всегда мечтал увидеть сельскую жизнь!

До деревни Ричарда было около восьми часов езды. Пятерых человек двое коней увезти не смогли бы, поэтому Ричард оставил их на время в городской конюшне. Ребятам пришлось выехать ранним утром, чтобы не приехать в деревню ещё до темноты. Никто не хотел заморачиваться каретой, Ричард попросился к крестьянину в телегу с соломой.

Пьер с Софи забрались в дальний уголок и разлеглись на соломе. Софи легла на грудь Пьера. Небо было залеплено облаками, но они стояли на месте. Изредка по небу пролетели птицы. Пьер взирал в бело-голубой купол, на душе у него было безмятежно и спокойно.

— Будто на пуховой перине лежу, — сказал он, трогая руками сено.

— Пьер, вот бы тебе всегда так было легко на душе, — прошептала Софи, перебирая руками солому. Она закрыла глаза, но она прекрасно представляла, какую красоту видит Пьер.

Экене, Ричард и Денис сидели втроём в другом краю телеги, болтая на разные темы. Они не стали мешать влюблённым.

До деревни Ричарда было далеко. Друзьям пришлось поменять телегу, потому крестьянин остановился в близлежащей, но другой деревушке. О карете никто и не думал. Когда у ребят заурчало в животе, то они не стали искать рестораны или кабаки. Они в поле купили у мужиков несколько хлебов и молоко, только что взятое у коровы.

— Потрясающая еда! — проурчал Экене.

— Эта была самая главная причина, по которой я променял знатный дом на сельский дом, — изрёк Ричард.

После трёх часов дня начался солнцепёк. Жара стала невыносимой. Но друзья не страдали от жгучего солнца. Ричард вкушал встречу с женой, Денис мечтал попробовать домашней стряпни жены друга, Пьер и Софи смотрели на небо, он нежно поглаживал её волосы. А Экене разглядывал местность. Он никогда не видел сельские поля или сосновый лес.

— Какая красотища! — говорил от восторга Экене.

— Да, красота восхитительная, — ответила Софи. — Экене, если ты надолго приехал к Пьеру, то вы можете заглянуть ко мне в Лионе. Посмотрите на великолепные Альпы.

Издали стали виднеться первые дома деревни Ричарда. Ребята и не заметили, как и приехали. Ричард жил в самом центре деревни, в низкой, но просторном доме. Дом был построен всего лишь два года назад, у юноши и его жены имелся небольшой хлев. Пока они смогли завести только кур, овец да тёлушку. Два коня, которых Ричард приобрёл ради шумных прогулок с другом, были единственной его роскошью Ричарда. Рядом протекала река.

Остальные дома в деревни имели крепкий вид, большой двор. Через реку был построен прочный мост, соединяющий две стороны селения. Возле жилых домов располагались маленькие магазинчики, школа, больница для людей и лечебница для животных. Ещё несколько лет назад деревушка представляла жалкий вид, но Ричард вложил в неё все свои средства, которые должен был когда-нибудь унаследовать от родителей.

— Мне не нужно вас ничего, — сказал он матери и отцу. — Вы подарили мне всё самое лучшее: любовь, теплоту, ласку, брата. Настала моя очередь награждать любовью и теплом своих детей и жену. Но я хочу сделать счастливыми не только свою семью.

Поприветствовать гостей вышла Жанна — жена Ричарда. Девушка имела маленький, но чуть горбатый носик, волнистые чёрные волосы. Кожа была грубая, лицо обсыпано веснушками. Слегка у девушки виднелся растущий животик, она ждала ребёнка. Жанна не облада красотой, но она умела себя преподнести. На Жанне был одет красный полотняный сарафан. Сарафан был рабочим: ткань грубовата, на животе привязан чёрный передник, чтобы не запачкать одежду, но наряд метко подчёркивал красивую фигурку девушки, её голубые глаза. Голову Жанны украшал венок из цветов.

— Дорогая, ты не скучала без меня? — поцеловал в щёку жену Ричард. Жанна мотнула головой и поцеловала мужа. — Не обидишься, что я приехал не один, а с друзьями? Познакомься, это Пьер де Лоре, про которого я тебе рассказывал! — и Ричард представил жене каждого из новых приятелей. — Эту девушку зовут Софи Дюшен, а это брат Пьера -Экене.

Жанна ничуть не было раздосадована на то, что он без её разрешения привёл толпу гостей. Вскоре ребята захотели есть. Софи попросилась у Жанны помочь ей на кухне, Жанна не отказалась. А Денис, Пьер и Экене решили помочь Ричарду подрезать деревья возле дома, полить овощи на огороде и наносить воду для коз и телёнка.

На минуту Пьеру пришлось забежать в дом, чтобы проведать Софи. Пьер попробовал у Софи суп и замурлыкал от удовольствия.

— Где ты так вкусно заготовить научилась?

— Бабушка научила, — ответила Софи. — Мне часто приходилось готовить всё самой: маме иногда приходилось допоздна задерживаться на работе, а бабушка… Бабушка часто отсутствовала по нескольку дней.

Ужин получился у Софи и Жанны отменным. Пьер похвалил обеих девушек, однако про себя отметил, что Софи всё же самый лучший повар в мире.

— А вот та курица только бы фырчала от деревенский яств, — подметил Денис.

— Индюк, что ты про неё вдруг вспомнил? — назвал по новому прозвищу друга Ричард.

— Сам не знаю.

Друзья заканчивали ужин, в дом кто-то вошёл без стука. Это был сосед Ричарда.

— Ричард, а можно ведро на время? Моё потерялось где-то.

— Только на два дня, — ответил Ричард и подал своё ведро.

— А это кто у тебя? — спросил мужчина, не поблагодарив соседа.

— Мой друг Пье.. Уэйт Барре, Софи Дюшен и Экене.

Мужчина презрительно окинул гостей Ричарда взглядом и ушёл.

— Это мой сосед. Вечно он что-то теряет. А если не потеряет, то обкрадывают его, аж, каждую неделю, — проворчал Ричард.

Этой ночью никто из друзей не ложился спать. В деревни был праздник. Караваны, блины, свежая баранина, молоко с мёдом — это было лишь малой частью блюд, которые приготовили женщины к празднику, в том числе Жанна с Софи. Музыканты вовсю трубили в дудки и бренчали на цистрах. Были разожжены большие костры, молоденькие девушки, ещё подростки, с радостью перепрыгивали через костры, не боясь обжечься. Несколько девушек и юношей пели песни на радость односельчанам. Те, кто не имели голоса, танцевали в кругу. Ричард и Жанна были главными заводилами в песнях. Денис имел неплохой голос, но он предпочитал карнавалу пиво и вино с мужиками.

— Друзья! Присоединяйтесь ко мне, — кричал он.

Но Пьер, Софи и Экене с охотой присоединись к танцорам. Положив друг другу на плечи руки, ребята решили станцевать кадриль. Софи была посередине между Пьером и Экене.

— Не уроните меня, мальчики! — восклицала она.

Дети в эту ночь не спали тоже. После танца с Пьером и Экене Софи стала резвиться с детишками. Малышня облепила её.

— Что они так к тебе лезут? — спросил Пьер.

— Не знаю, — ответила Софи. — Может быть, потому что раньше я часто нянчилась с малышами. Мне соседки их на целый день доверяли.

А старшие ребятишки приглашали Софи на танец, мальчики на медленный.

— Я ревную тебя, — смеясь, поджал губу Пьер.

Софи захотела присоединиться к музыкантам. Однако к большому удивлению Пьера, из неё получилась плохой игрок на музыкальных инструментов, как и певица. Вместо музыки у него вылетали одни храпы. Пение — явно не её умение, но зато Пьер с Экене составили Софи хорошую замену.

Но Софи не расстроилась, она быстро сменила занятия: решила с девочками сделать себе причёску и убежала к одной из них домой.

— Прекрасный день! — поделился впечатлениями Экене. — Давненько я так не веселился.

— Я тоже, — вздохнул Пьер.

Напевшись и наплясавшись, братья принялись за еду. Экене никогда не ел деревенскую еду, Пьер боялся, что его брат просто лопнет, столько много съел Экене. Он не отказался и от кувшина пива. Но Пьер не дал Экене всё выдуть: спавший неподалёку Денис вовремя “предупредил” его о последствиях.

— Куда Софи ушла? Сейчас всё съедят, — забеспокоился Пьер.

— Я её сейчас приведу, — охотно согласился сходить за девушкой Экене.

Он видел, в какое направление пошла Софи. К тому же Софи предупредила его с Пьером, что девочка живёт в конце деревни. Экене быстро отыскал нужный дом: в неё, единственном из деревни, горел свет.

Внезапно Экене услышал из дома крик Софи.

— Отпусти меня!

И крик девочки.

— Пожалуйста, папа, отпусти Софи.

Экене ворвался в дом. Лысый бородатый мужчина, облачённый в рваную рубаху да штаны с заплатками, прижал Софи к стене. Он был довольно сильный, на руках виднелись жилы. В глазах жила скука.

— Не говори мне, что денег нет. Кум рассказал мне, что к соседям Софи Дюшен приехала в гости. Я слышал про тебя и знаю кто твой папаша. Уж наверняка добродушный Алексис де Ландро денег внебрачной дочурке присылал, как когда-то граф де Брюне твоей бабушке.

— Да не отец он мне! — воскликнула Софи.

— Тогда твой богатенький друг должен был деньги дать, — не отставал мужик.

Экене быстро подбежал к мужчине и ударом по щеке повалил его на землю. Он встал между ним и Софи.

— Что тебе надо? Хочешь в морду получить? — заявил он.

— Денег дай и отвалю, — крикнул мужчина, поднявшись с пола. — По твоей одежде и дружбе с Лаванье видно, что ты, черномазый, суп пустым не ешь.

Мужчина на ощупь искал лопату. Экене заметил, как он за что-то схватился. Резким движением он оттолкнул за шкаф Софи и заехал мужику по щеке. Он упал снова. Экене увидел, что мужчина пытается снова подняться. Разгневанный Экене захотел треснуть со всей силы, чтобы разбойник ещё долго не вставал. Но вид испуганной девочки, дочери грабителя, остановил его.

Он, обняв Софи, вывел её из дома и поспешил к Пьеру.

— Ты как, Софи? — заботливо спросил Экене. — Он тебе ничего плохого не сделал?

— Нет, со мной всё хорошо, спасибо, друг, — поблагодарила Софи.

Разъярённый Пьер, услышав эту историю, готов быть удавить мерзавца, который посмел обидеть его Софи.

— Не надо, Пьер, давай не будет портить праздник, — взмолилась Софи, к которой начинала возвращаться радость.

— Хорошо, — согласился Пьер. — Но завтра я ему устрою — и не отговаривай меня.

От Ричарда Пьер узнал имя того мужика. Им был Фабиан Жубер, местный лодырь, который редкими заработками содержал троих детей.

Праздник подходил к концу. Настало время каждому присутствующему показать свои таланты. Ричард с Жанной в круге станцевали кадриль. Муж и жена забыли о самом празднике и односельчан. Они не могли перестать любоваться друг другом и прекратить танец. С трудом их остановили и передали черёд другим. Денис к этому времени проснулся. Односельчане, посмеиваясь, смотрели на него. Однако Денис смог раскрыть им рты, удивив, своей гибкостью и изяществом. Когда доходило дело до важного, но никакой хмель не мешал Денису проявить талант. Экене плохо знал европейские танцы, он отплясал африканский танец. Последним очередь досталась Пьеру и Софи. Они, взявшись за руки, показали всё своё мастерство и умение веселиться. Пьер заметил, что деревенские танцы у Софи получаются намного лучше, чем светские бальные. Как и тогда, капал дождь, предсказание Софи сбылось. Однако тот день для Пьера был самим лучшим в жизни вместе с тем днём, когда он впервые поцеловал Мейкну.

***

Пьер, Софи и Экене погостили у Ричарда и Жанны всего лишь два дня. Им нужно было обязательно возвращаться в Париж. Пьер хотел было по-мужски разобраться с Фабианом Жубером. Но мужчина не отходил от своих детей, Пьеру так и не удалось набить ему лицо. Да и пожалел он мужчину: тот полгода назад стал вдовцом.

За эти два дня ребята успели сделать немало хороших дел. Сельскому доктору стало нездоровиться и он не смог выйти на работу, врачи тоже болеют. Софи заменила его в больнице. Она хорошо знала медицину и кроме того, народные средства, которыми помогала людям. А пока Софи работала в больнице, Пьер с Экене подлатали дома у нескольких крестьян, которые в силу возраста или здоровья. не могли сами делать тяжёлую работу, сделали им огород и построили забор.

Софи и двум братьям так и не удалось покупаться в речке, походить по лесу, собирая ягоды и грибы, понежиться на травке. Но они отдохнули на славу.

— Мы ни капельки не устали! — отвечали Экене и Пьер Софи и друзьям, стоя с топором в руке.

Крестьяне не хотели отпускать Софи домой. Они просили её, остаться с них. Софи оказалась чудесным медиком. На прощание люди дали молодым людям денег, но девушка и юноши отказались от денег.

— Я не знаю, что такое деньги. Никогда их в руках не держал, — ответил Экене.

Пьер и Софи вытащили из своих кошельков несколько большим купюр и протянули их крестьянам.

— Это в казну деревни, — сказали он.

Ребята снова решили отправиться в путь на телеге.

— Мальчики, вам понравилось в деревни? — спросила Софи, сидя на сене.

— Нет слов, как мне понравилось! — вздыхал от восторга Экене. — Только вот тот скотина…

— Экене, не думай о плохом. Научись наслаждаться всегда хорошим. Тебя это Пьер, тоже касается, — намекнула Софи.

Пьер обнял Экене и Софи и мечтательно сказал.

— Друзья мои, праздник был великолепным и изумительным. Но мне кажется, что я теперь в любой, самый обычный день смогу ощутить такой праздник.

========== Глава 7. Суд ==========

Темнело. Пьер сидел за рабочим столом Дэвида и читал письмо Шарля. Сам хозяина редко бывал у себя в доме. Дэвид либо пропадал в больнице, либо проводил время с Изабелль де Брюне, либо занимался их общим с Пьером магазином. Пьер давно забросил магазин, поэтому всё свалилось на голову Дэвиду. Но Благородного бабника это не сколь ни тяготило: выручка доставалась ему. Пьер давно ничем не занимался, он жил на деньги, которые лежали на его счету. И то, мало их тратил. А проценты, причисленные благодаря продаже ювелирных изделий, как владельцу магазина, он тут же отдал в сиротский приют.

Ничего плохого в письме не было написано. Напротив, Шарль выиграл несколько дел. После того, как поставил сына на ноги, мужчина смог осуществить свою мечту — стать адвокатом в суде.

— Лучше поздно, чем никогда, — говорил сын отцу.

Экене зашёл к Пьеру.

— Волнуешься перед завтрашним днём? — спросил он.

— Будто меня судят, а не Игаридье, — ответил Пьер.

Экене отодвинул документы Дэвида и развязно уселся на стол.

— Никогда я не был в судах. Интересно, как они проходят? Ты хоть и всё мне и рассказывал, но видеть свои глазами — совершенно другое дело. У нас суды проходят очень быстро, адвокатов и обвинителей нет. Помиловать или наказать преступника решают вождь и старейшины, в крайнем случае, они решают, чтобы соплеменники сами путём голосования вынести приговор.

— Кстати, Экене, — оторвался от письма Пьер. — На суде ведь будет Анна. Ты как? Готов её увидеть?

— Я об Анне и не думал как-то, — признался Экене. — Ну, увижу её и что дальше? Не ради неё я на суд иду, а чтобы поддержать Софи, свою подругу.

— Такое впечатление, что ты глаз на мою девушку положишь, — повернулся на стуле Пьер. — Тогда у Ричарда ты не отходил от неё.

— Да брось ты! — воскликнул Экене, оскорблённый словами брата, — Софи — моя подруга. Не спорю, мне с ней очень хорошо. Я чувствую у неё какое-то тепло. Но она только моя подруга.

Пьер похлопал его по плечу:

— Не обижайся, шуток не понимаешь, — улыбнулся Пьер и поморщился. — Я вот всё думаю, на суде ведь будут мои родители. Мои родители были в хороших отношениях с семьёй Ландро, не случайно именно за их дочь они хотели меня сосватать. Они не смогут не поддержать Аннетт Ландро. Навряд ли отец сможет отговорить маму, чтобы она не шла на суд. Придётся мне с ней встретиться.

— Можешь не идти, Софи поймёт тебя, — сказал Экене.

— Нет. Я пойду, — Пьер заявил твёрдо. — Я уже долго убегал и прятался, ничего хорошего из этого не получилось. Софи важнее всего для меня.

В комнате было открыто окно, через него дул свежий тёплый воздух. Во многих домах зажигались огни, на улицах было людно.

— Может, прогуляемся? — предложил Экене. — Пока спать не захотели.

— Давай, — согласился Пьер.

Когда они вышли на улицу, Пьер сказал:

— Хорошо, что ты приехал, Экене. Без тебя трудно мне было.

— Я только на месяц, от силы полтора. Брат и сёстры дома ведь одни. Я бы не приехал, но Коу уговорил меня, пообещав, что сам со всем справится.

На улице было ветрено, но тепло. С улицы и из домов доносились весёлый смех детей, хохот взрослый, доброе ворчание стариков. Город жил мирной размеренной жизнью. В маленьком кабачке гремела на всю музыка, люди пели песни и танцевали, топая на весь округ. Лишь небольшие вывески да объявления на домах и столбах резали глаза.

“Удачи, мадам де Ландро! Закон наш суров, но справедлив. Преступник получил сполна!”

Было написано чернилами на одних столбах на обычной бумаге. На соседних были немного другие надписи.

“Свободу невиновному!” Правосудие должно восторжествовать!”

Смерть Алексиса де Ландро стало делом не только семейным, но и общественным.

— Пьер, а что за мужчина там вздрогнул, когда увидел тебя? — потрепал за руку брата Экене.

Пьер оторвался от объявлений. Навстречу к ним шёл тот самый конфетчик. Мужчина заметил недавнего знакомого и испуганно скрючился, не каждому хочется ходить во врагах у персон голубых кровей.

— Да это мой приятель, он всё ещё злиться, что я с парнями слугу у него отнял. Забудь про него.

Пьер, не обращая внимания на буржуа, пошёл к мужчине навстречу, обсуждая с Экене завтрашний день. Конфетчик отбежал в сторону и продолжил свой путь, хмуро косясь на юношей и что-то ворча себе под нос. Экене сквозь освещения фонарей взглянул на конфетчика, на него смотрело знакомое лицо, лицо Фикса, озлобленное и властолюбивое.

— Выродок злосчастный, — донеслось из уст буржуа слова, обращённые в адрес Пьера.

Экене повернулся к мужчине:

— Как ты назвал моего брата?

Одним ударом он разбил буржуа лицо и, не спеша догнал, ушедшего вперёд Пьера.

— Зачем ты это сделал? — упрёк Пьер брата. — Каждый имеет право на свободу слова.

— По отношению к моим близким цензура действует, — расхохотался Экене. — Да и не только за тебя одного я стукнул его

Музыка в кабаке стала ещё сильнее. Она словно манила к себе и приглашала на выпивку.

— Давай посмотрим, какое там веселье? — предложил Экене.

Братья подошли к кабану, желая войти во всеобщее веселье, но вдруг Пьер подпрыгнул и указал пальцев на окно. Он узнал одного из посетителей кабака.

— Это не Дэвид ли? — показал он на человека, сидящего спиной к окну, похожему до нельзя на Дэвида Басса. Юноша целовался с девушкой.

— Да, похоже, это он. Но только вот рядом с ними не рыжеволосая девушка, кузина Софи.

“Так и знал, гад”, — огрызнулся Пьер. Он быстрым шагом зашёл в кабак, Дэвид хоть и был близким другом, но Пьер больше не мог выдерживать слёз милых девушек. Но никакого Дэвида он не нашёл.

Когда же братья вернулись домой, их старший друг сидел на любимом кресле и читал книгу.

— Куда же вы ушли? — спросил он друзей.

Пьер пронзительно покосился на Дэвида, думая говорить или нет, но всё же сказал:

— Мы были в кабаке, какой-то парень целовал красивую девчонку и отплясивал. Не ты ли им был?

Дэвид встал и положил книгу на кресло.

— Я сказал же тебе: у меня с Изабелль всё серьёзно, — заявил он, положа руку на сердце.

За годы дружбы с Дэвидом Пьер научился улавливать в друге даже намёки на ложь. Сейчас Дэвид говорил правду. Но всё равно у Пьера оставался мрачный осадок на душе.

***

Мать и дочь прощались с друзьями. Они слишком долго засиделись у графа де Брюне и их родственников Дюшен, пора бы и свой родной дом навестить.

— Может быть, вас довести? — предложил Бернар де Брюне. — Дамам опасно разъезжать одним в столь позднее время.

— Нет, мы сами доедим, — отказалась Аннетт. — Вы и так нам сильно помогаете.

Анна обнялась с девушками — Изабелль и с Софи, которая за последнее время ей стала сильно близка.

— До завтра, — сказала она и добавила. — Софи, надеюсь, после завтрашнего дня мы не станем чужими людьми, как когда-то были. Может быть, мы будем подругами.

— Я уже считаю тебя своей подругой, — ответила Софи.

Мать и дочь сели в карету. Им не очень хотелось возвращаться домой и покидать друзей, ставших для них семьёй. Анна выглянула из окна. Семья графа де Брюне, их родственники Марлин и Софи Дюшен да старая Леонтина выглядели как одно целое, хотя возможно они и не были кровной роднёй. Две кузины помахали подруге рукой, говоря: “Мы с тобой, Анна”.

Анна печально закрыла глаза, скоро в их семье появиться ещё один член, а возможно и несколько, что знает, как сложиться у Софи и Пьера, а у Изабелль с Дэвидом. А они с мамой даже не знают, где покоиться тело их отца и мужа. Только одну руку смогли захоронить…

Аннетт перекинула свою руку через дочь и положила ей на плечо:

— Хоть завтра Урбан Игаридье окажется на свободе, — грустно вздохнула Аннетт, — а у нас так и покрыто всё мраком. Может быть, не надо будет возобновлять это дело. Всё равно никаких улик больше не найдут, если только невиновного горе-следователи засадят вновь.

— А как же отец? — у Анны недоумённо вытянулось лицо. — Может быть, вместе с поимкой преступника и о нём забудем?

— Глупая, я никогда не забуду о папе, — печально улыбнувшись, поцеловала мама дочку. — Но к чему ворошить прошлое, если ничего уже невозможно найти. Да и этот Силестин Жаке… он уже черпнул горя, а твой папа никогда и никому не желал мести.

— Как хочешь, — буркнула Анна и твёрдым голосом добавила. — А я не отступлю. Я не хочу мстить, но и сдаваться не намерена.

Дочь освободилась от руки матери.

— Остановите, пожалуйста! — вдруг крикнула Аннетт кучера и вышла из кареты.

Возле дороги стояла маленькая церквушка, которая собиралась закрываться на ночь. Церковь была настолько мала, что в ней умещалось всего лишь человек двадцать да священник. Но Аннетт не видела разницу между крупным храмом или маленькой церковью, Бога ведь не купишь размером. Аннетт же предпочитала молиться только в таких маленьких зданиях, здесь она чувствовал вокруг себя таинственный, духовный ореол.

— Давай помолимся за завтрашний день, — сказала она дочери.

Анна отрицательно покачала головой.

— Ты же знаю, что я не верю в Бога.

— О, Анна… — протянула мама.

— Мама, давай не будем об это говорить, — поставила Анна руку прямо. — Я на мир смотрю немножко по-другому, нежели ты. А ты мне говорила, что каждый человек имеет право на свои взгляды. Ты может и чувствуешь присутствие Бога в своей жизни, а я нет. Милосердный, но справедливый и строгий Бог, каким его описывают в Библии, не позволил бы страдать невинным людям, не допустил бы тихой и счастливой старости до злодеев. Его слова о том, что грешники скоро получат по заслугам, не работают, почему ведь все крупные мерзавцы на самом деле счастливо и чаще всего с толстым кошельком доживают до последних дней? Если на них и свалится беда, то это исключение из правил. А разговоры про загробное наказание как-то не очень меня успокаивают. Вот ребёнок, а у Бога все люди дети, сделал что-то плохое: обманул, украл, побил или даже убил, значит ли это, что судить и перевоспитывать его должны лет в тридцать? Нет.

Все человеческие беды объясняются испытанием Бога, который послал человеку шанс показать свои лучшие и худшие стороны, или же наказанием за прошлые поступки. Но только какие грехи совершают маленькие дети, чтоб на них обязательно нужно было насылать страшные болезни, морить голодом или же заставлять работать от рассвета до заката наравне с взрослыми дядьками? Пустышки вечно портили в младенчестве? Говорят, что дети за грехи отцов страдают, а когда “весь мир лежит во зле”, то передача греха по наследству неизбежна, как передача по наследству, например, земли. Но как же другие слова, слова Иисуса “пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие”?

Так что, мама, — закончила Анна. — Я не могу пойти в это здание. Если бы Бог существовал, дети бы никогда не страдали, только взрослые люди. Грешники уже на Земле получали воздаяние, а мучения праведников хотя бы под старость кончались.

Мать не стала что-то доказывать дочери и вошла в церковь, где пробыла очень долго, молясь не только о благополучном исходе завтрашнего суда, но и будущем дочери.

Когда она села в карету, то сказала маме:

— Хочешь знать, почему я так сильно хочу найти Силестина Жаке и его помощников? Я хочу чтобы хоть кто-то получил наказание в этом мире. Скорее всего, ему всё равно, что с ним будет, если поймают. Однако же каждое преступление должно наказываться, как хороший поступок вознаграждаться. Скажешь, его понять можно, как-никак папа… — Анна замолчала, — отнял у него сына. Но понять можно всё и всех, даже бандитов и насильников, но простить нет. В Марселе и Орлеане я видела не одного человека, если можно ещё произнести это слово, у которых жестокость и зверство было в крови. Но никто не получил по заслугам и не получит. В том числе и я, — прозвучали последние слова Анны глухо, с заметными нотками самобичеванием.

Аннетт со смятением посмотрела на дочь: что она такое говорит? почему приравнивает себя к мерзавцам да убийцам? Но Анна не дала матери сказать хоть слово.

— Мама, а почему вы с папой назвали меня Аннетт? Ты же тоже Аннетт, — спросила она словно, перепрыгнула на другую тему. — Ведь сколько путаницы вызывают наши имена. Порой мы не знаем, к кому обращается собеседник: к тебе или ко мне.

Мама заметно повеселела, вспомнив свою маленькую дочку, но мрачность с лица не прошла.

— Мы с папой видели в тебе принцессу. Ты была для нас подарком с небес. Две твои старшие сестрёнки и брат умерли ещё в младенчестве, — Аннетт тяжело проглотила комок в горле, до сих пор она не могла вспоминать о трёх своих детях. — На тебя мы возлагали все свои надежды. Повитуха, когда увидела, воскликнула: “Вот крепышка! Да какая сильная-то!”. Вскоре уснув, ты напоминала спящую принцессу, а не маленького ребёнка. Мы решили дать тебе имя королев. А твой папа к тому же надеялся, что от меня к тебе перейдёт доброта и красота, — без смущения сказала Аннетт.

Анна поглядела в окно и точь сова произнесла:

— Вот и чувствовала я себя королевой. А монархи любят силой, а не добром решать свои проблемы.

Аннетт вновь потемнела лицом. Сегодня дочь её очень пугала.

— Анна, ты от меня ничего не скрываешь?

Анна повернулась к матери. Ей трудно было смотреть на эту Аннетт.

— Пора бы тебе узнать свою дочь.

***

В окно заглядывала большая луна. Луиза де Лоре в атласной ночнушке ложилась в постель. Луи не спал, он, оперевшись на левый локоть, думал о завтрашнем дне. Жена легка в постель и поцеловала мужа в щёку.

— Я знаю, что сейчас тебя тревожит. Наш сын Пьер, — проговорила Луиза. — Я знаю про вашу встречу.

Луи повернулся к супруге.

— Откуда? — ошарашенным голосом произнёс он.

— Услышала, как слуги перешёптывались. В доме, где много ртов, сложно сохранить тайну от одного человека.

Муж нежно прижал к себе жену.

— У нашего сына была очень тяжёлая жизнь, — Луиза вздрогнула, лицо её омрачилось страхом. — Но сейчас у него всё хорошо, есть работа, друзья, любимая девушка… семья. Пьер где-то выкопал себе нового отца.

Луиза облегчённо выдохнула: её единственный сыночек счастлив.

— Но вот нас простить он никак не смог, — сжав зубы, сказал Луи. — И никогда не простит. Он пошёл в твоего отца. Но только вместо настойчивости Филиппа ему досталось ослиное упрямство.

Жена погладила мужа по руке.

— Не сердись так на Пьера. Лучше радуйся, что он не пропал в каких-нибудь трущобах. А где он живёт? Я смогу видеть Пьера?

Луи грубо скривил рот.

— Да завтра ты может его увидеть. Он, понимаешь, из всех девушек Франции влюбился в Софи Дюшен! Не жалко ли ему своей репутации, ведь не портным Пьер стал!

Луиза прижалась поближе к мужу. Маркиз почувствовал, как тряслось тело супруги.

— Луи, если нашему сыну с ней хорошо. Пускай будет с Софи. Если он нас ненавидит, то мы оставим Пьера в покое, — проговорила сквозь слёзы Луиза.

***

С первыми лучами солнца здание суда было окружено дотошными журналистами и простыми людьми, интересующимися делом Алексиса де Ландро. Смерть маркиза де Ландро, отважного генерала, благодетеля и защитника обездоленный поразила многих. Все хотели знать, кто же совершил такое ужасающее злодеяние и за что. Семья де Ландро вместе с прокуратурой скрывала от общественности ход расследования, а также никому не сообщалось о письме, которое пришло к Аннетт де Ландро вместе с рукой её мужа. Однако благодаря настырным журналистам письмо, а затем и история о мальчишке Жюле Жаке всплывала наружу. Общество было поражено, узнав, какое преступление совершил всеми любимый Алексис де Ландро, а затем скрыл правду ото всех. Оно задавалось вопросом: почему де Ландро позволил памяти о молодой юноше, который спас ему жизнь, попасть в забвение, а предателя родины Поля Фуркада признать достойным воином, погибшим за свою страну? Многие почитатели маркиза де Ландро отвернулись от своего кумира, узнав о его прошлом. Но большинство поклонников осталось верны генералу де Ландро, ведь многих просто бы не было на этом свете, если бы не Алексис.

Суд над подозреваемым в убийстве давал толпе ещё больше вопросов. Почему обвинили обычного воришку, если в письме отчётливо было написано про месть за убитого сына? Если письмо было отвлекающим манёвром, то откуда простой мужик мог знать о прошлом генерала де Ландро? Общественность раскололась на два лагеря: одни считали Игаридье коварным преступником, другие же говорили о подлой подставе невинного человека.

Суд проходил открытым, однако пустить всех небезразличных было невозможно — здания суда их просто бы не вместило. Все места в основном заняли родными, друзьями да знакомыми покойного де Ландро и подсудимого.

Анна с мамой прибыла к зданию судейства почти одновременно с семьёй Софи. Журналисты тут же окружили женщин и девушек и начали задавать им самые больные вопросы, записывая ответы и реакцию на вопросы в тетради. Аннетт с дочерью держались величественно и непринуждённо, они привыкли уже к журналистам. У Леонтины также была на лице написана невозмутимость. А вот Марлин с Софи растерялись, они отвечали невпопад, терялись и забывались. Марлин попросила репортёров оставить их в покое, но журналистов становилось ещё больше. С трудом им удалось скрыться в здании.

— О Боже! — воскликнула Марлин. — Они меня с Софи опишут в газетах, как об угрюмых и диких женщинах.

— А вы не читайте газеты и будьте спокойны, — сказала Аннетт, привыкшая к статьям в газетах самого различного характера. — Главное, что ваши лица они не смогут показать в газетах и журналах.

Скоро к суду приехали Пьер, Экене и Дэвид. Благодаря Софи их спокойно пропустили во внутрь. Вдруг ребята услышали из толпы знакомый голос:

— Возьмите и меня с собой!

Это был Денис Лаванье. Он втиснулся сквозь толпу и охрану и поздоровался со всеми.

— Надеюсь, одно местечко для меня найдётся? — поинтересовался он.

— Если только Анна Ландро не будет против, — произнёс Пьер.

Денис, как и подобает присутствующим на такой важной процедуре, был одет в строгим костюм.

— Я, как и вы, тоже никогда не был в судах, — рассказал он о причине прихода.

Софи с юношами прошла в залу. Возле председателя суда сидел знаменитый уже Урбен Игаридье, рядом с полицейскими. Игаридье был внешне невозмутим, но внутри у него бешено колотилось сердце. Он искал глазами дочку и Марлин, но увидев их, тут же отвёл взгляд. Урбен стыдился своего положения, два близких человека сейчас приносили ему не радость, а боль. Урбен страшился, что отныне он сможет их видеть только через тюремную решётку. Но он не терял веру и старался отгонять чудовищные мысли, представляя, как он обнимется с Софи и Марлин после освобождения.

Дэвид, зайдя в залу, тут же подбежал к Изабелль и закружил её в воздухе. Он стал нашептывать ей ласковые утешительные слова, будто бы на скамье подсудимых сидел не отец Софи, которой была нужна дружеская поддержка, а Изабелль.

— Интересно, твои родители здесь? Как друзья семьи Ландро они обязаны прийти, — спросил Экене, сохранявший в этом шуме спокойствие и самообладание.

— Не знаю, — растерянно произнёс Пьер.

Он оглянулся в поиске матери и отца. Тёплая рука легка ему на плечо. Пьер обернулся и увидел свою маму.

Луиза смотрела на сына тоскующими глазами, в которых сидела печальная радость, и прижала Пьера к сердцу. Неподалёку, повернувшись спиной, стоял Луи, хмуро поглядывая на сына.

— Мама… — смог только сказал Пьер.

Но Луиза перебила его:

— Не говори ничего, сынок. Я так счастлива, что встретила тебя вновь. Мы с отцом отпускаем тебя. Мы не будем пытаться связаться с тобой. Я знаю, что ты нас не простил. Я желаю, только одного для тебя, сын, — сказала Луиза дрожащим голосом. — Живи счастливо. А моя мечта сбылась — я увидела тебя, обняла и убедилась, что с моим драгоценным сыном всё хорошо.

Луиза отпустила Пьера и ушла. Она с мужем заняла места в самом конце зала от семей подозреваемого и убитого. Женщина всё время поворачивала голову в сторону сына, её же мужу, как будто было начихать на найденного недавно сына.

— Как ты? — сочувственно спросили Софи и Экене Пьера.

— Со мной всё хорошо! — улыбнулся Пьер им.

Софи поцеловала его в губы, она была безумно рада за любимого.

— Не такая уж твоя мама и плохая женщина, — подметил Экене.

Пьер взял девушку и брата за руки. Денис радостно и немного удивлённо присвистнул.

— Софи! — вдруг ребята услышали голос Анны де Ландро. — Суд начнётся ровно через пять минут. Наши мамы сели рядом. Пошли скорее.

К ребятам вышла Анна. Экене тотчас увидела Анну. Он совсем перестал был похожим на того весельчака, который совсем недавно называл Анну своей невестой. Её лицо мгновенно напомнило ему о казни родителей и сестры, о предательстве, о желании убить Пьера, своего брата, о смерти Марани. Сердце Экене наполнилось болью. В глазах Анны отражались самые ужасные моменты его жизни.

Анна изменилась тоже. Стойкость, невозмутимость, спокойствие мигом исчезли. Анна пошатнулась. Она побледнела, и язык словно прилип к горлу. Она не могла вымолвить ни слова и печально смотрела на Экене, в глазах находилась боль.

— Софи, пошли, — с трудом Анна и обратилась к оставшимся. — Вы сядете рядом с Софи, а я буду на заднем ряду с Изабелль и Дэвидом.

— Курица, — вдруг донеслось до неё слова Дениса.

— Индюк, — ответила тихо Анна.

С уходом Анны Экене не стало легче. Он не знал, что с ним такое, но с явление Анны оживило в Экене самые страшные дни его жизни, безрадостное прошлое вновь пронеслись перед его глазами. Тела родителей стояли перед ним как живые. Он знал, что Анна не виновата в смерти мамы, папы и сестры, но боль от потери самых близких людей именно сейчас ожила в нём.

— Ты в порядке? — обеспокоился Пьер. — Давай сядем подальше.

— Нет, Софи нужна поддержка, — заявил Экене.

Софи села с Марлин, возле неё сели Пьер и Экене. Анна была на третьем ряду с подругой и Дэвидом. Мама не удивилась, она всё поняла, дочь вчера вечером раскрыла ей вторую жизнь. Аннетт до сих пор не могла прийти в себя от услышанного. Денису пришлось уместиться возле сладкой парочки и Анны.

Судья объявил открытие судебного заседания. Тут в зал вбежал последний свидетель — генерал Астор Виперан. Он извинился перед членами суда и присутствующими в зале люди и уселся на второй ряд за Экене.

— Это друг Алексиса де Ландро. Он нам помог с этим делом. Ну, ты понял с чем, — шепнула Софи.

Пьер посмотрел на Виперана.

— Это друг Ландро? — переспросил недоверчиво он.

— Может, приятель или знакомый. Но он согласился нам помочь, — шепнула Софи.

Девятилетнего Пьера родители в который раз потащили на званный светский ужин у каких-то графов. Ему уже наскучило и есть, и играть с другими детьми. Он хочет спать. Мальчик решил отыскать папу с мамой и попроситься домой. Но где родители он не знает, в огромном зале много людей. Внезапно он услышал имя Алексиса де Ландро. Именно к этим людям в последние дни стали ездить его родители и о них только и говорят дома.

Пьер прислушался. Про де Ландро говорили трое-четверо мужчин-аристократов (он уже и не помнил, сколько их было точно).

— Ландро — остолоп! Придурок! Это надо ж, сколько бабла тратить на быдло!

— Да на его рожу посмотри, так и хочется придушить. Как будто бы мы не проливали свою кровь за страну. А вся слава досталась этому козлу!

— Мне такой сон сегодня хороший приснился — приносят мне слуги газетку, а там написано бахвал-Ландро сдох.

Так лестно выражались об Алексисе де Ландро те мужчины-аристократы, не стыдясь слов и выражений. Но мальчик не стал слушать их разговор, ему очень хотелось домой. Алексис де Ландро был совершенно чужой на то время, чтобы слушать о нём сплетни. Пьер вскоре позабыл и о тех графах или маркизах. Лишь одно лицо хорошо виднелось в памяти: огненно-рыжая копна волос, больше похожих на копья.

Пьер узнал в том мужчине генерала Виперана. “Это друг? Это приятель? — недоумевал он глазами.

Но заседание началось. Не было времени для выяснения подозрений. Экене толкнул Пьера.

— Что ты на стуле заёрзал?

— Мне не по себе. Всё молчи.

Две судебные стороны: защита и обвинение выбивались из сил, старясь склонить присяжных на свою сторону. Адвокат и обвинитель было словно инь и ян: один боролся за признание вины, за строгость закона, он был похож на дьявола, который борется за грешника, ему служили только факты; второй призывал к человечности, к логике, его помощниками было сердце и эмпатия. Но вместе они были одним целым. Их силы были равны.

Марлин, Аннетт и их дочери дрожали, когда обвинитель говорил:

— Подсудимый сам невольно признаёт свою вину. Он заявляет, что никто не мог подложить ему перстень, документы. Он нашёл свидетелей тех, кто подтвердил, что ни кто не входил к нему в дом, не подкладывал улики. Подсудимым сам признался, что в его квартиру невозможно было ничего подсунуть. Слова “я не причастен к преступлению” жалкая попытка оправдаться. Впрочем, перстень и документы не единственные улики виновности Игаридье. Почерк на письме, посланном мадам де Ландро, полностью соответствует почерку подсудимого. Урбен Игаридье — всего лишь преступник-неудачник, но он должен понести серьёзное наказание за своё злодеяние.

И вздыхали, когда речь начинал адвокат:

— Мой подзащитный был благородным человеком. Он искупил прошлую вину потом и кровью. Он обрёл семью. Так зачем он стал бы лишать себя снова простого человеческого счастия? Господа присяжные, вы можете себе представить человека, находящего в здравом уме, который хранил бы у себя вещи убитого им человека в течение нескольких лет? Да настоящий преступник немедленно избавился от бумаг, а драгоценности продал! Только душевнобольной мог бы их хранить у себя, а моего подзащитного хорошо проверяли врачи на разумность и признали адекватным человеком. Заметьте, вор и убийца сочинил бы себе алиби, насчёт перстня утверждал, что купил по пьяни, не поняв у кого, а бумаги нашёл в куче мусора и просто заинтересовался ими. Месье Игаридье же ничего не выдумывает. Кроме того, как простой мужчина мог знать о прошлом маркиза де Ландро, он ведь даже не воевал? Следствие сбилось с правильного пути. Я прошу оправдать моего подзащитного.

Выслушивались свидетели. Никто из соседей, знакомых не мог сказать ни единого дурного слова о Урбене Игаридье. Все отзывались о нём, как о добродушном мужчине. Но что он делал пять лет назад с 30 апреля по 30 мая, никто не мог знать и помнить.

Вслед за знакомыми Игаридье выступала Аннетт. Ей было очень больно возвращаться в том день. Вспоминать каждую мелочь в поведении мужа, рассказывать про письмо и отрезанную руку Алексиса. Под конец выступления Аннетт заявила:

— Этот человек не убийца. Он невиновен. Я прошу присяжных и судью оправдать его!

И вот наступило время подсудимого, Урбена Игаридье, дать последнее слово.

Урбен поднялся с места и сказал:

— Всё что можно было, я уже сказал. Повторяю в тысячный раз — я не убийца! В прошлом я был ещё тем скотом. Обокрал магазин я не из-за голода или какой-то острой нужды, просто не хотел трудиться, чтобы заработать деньги. Но после выхода из тюрьмы я зарёкся, что никогда не совершу преступления! Меня смешат слова господина прокурора. Обвинитель называет меня неудачником, только вот как лапоть, вроде меня, смог узнать о самой сокровенной тайне генерала? Я хоть человек и далёкий от юриспруденции и психологии, но проведя несколько лет за решёткой, знаю, что коварный преступник, узнавший Бог весть каким образом государственную тайну и обманувший семью убитого вместе со следствием, не попадётся с уликами как малый ребёнок.

Думаете, стал бы преступник хранить столько времени у себя улики? Побежал за полицией, увидев из окна, что в квартире соседей орудуют воры? Я ничего не вру и не сочиняю. Увидев воров у соседей, я немедленно выбежал из своей квартиры, наспех закрыв дверь, чтобы не обворовали и меня, а затем быстро нашёл патрульных. Кто в это время и каким образом побывал в моей квартире я не знаю, может быть, те таинственные воры через окно залезли ко мне и подложили улики. Кстати сказать, лупа заменяет мне очки, все знакомые знают, что с ней я не расстаюсь. В тот день я читал ежедневную газету, но вот потом она таинственно исчезла, на её месте лежал этот перстень.

Урбен глубоко выдохнул, он устал целыми месяцами говорить одно и то же. Урбен обвёл взором присяжных, адвоката и прокурора, зал.

— Я не знаю, какой приговор мне вынесут, — заговорил он. — Но, честно говоря, я даже рад, что попал второй раз за решётку. Не случись этой беды со мной моя дочь и… Марлин по-прежнему бы считали бы меня чужим человеком.

Урбен сел на скамью. Судья назначил перерыв для вынесения приговора и вместе с присяжными вышел из зала суд. Среди присутствующих слышался гул. Большинство верило в невиновность обвиняемого, Игаридье не вызывал в них никаких сомнений.

Пьер весь судебный процесс внимательно слушал стороны, но он то и дело оборачивался назад за Экене. Астор Виперан также бдительно следил за судебным процессом.

— Что ты всё вертелся? — спросил тут же Экене.

— Или у меня паранойя или же… — мрачно сказал Пьер. — Мне нужно кое о чём переговорить с родителями. Сходишь со мной?

Маркизы де Лоре решили воспользоваться перерывом, чтобы подбодрить Аннетт де Ландро и её дочь, Луиза в уборной хотела подправить своё платье, Луи перекурить. Но вдруг маркизы увидели, как к ним подходит беглый сын вместе со своим названным братом.

Луиза не могла скрыть эмоций, она ахнула, думая, что Пьер возвращается в семью, и охватила руками сына. Луи надменно посмотрел на сына и произнёс:

— Решил всё-таки прощения у нас с матерью попросить?

— Нет, — заявил Пьер. — Мне нужно кое-что у вас выяснить. Астор Вирепан — кто он? Друг Алексису Ландро или нет?

Луи оскорблённо нахмурил брови — сын вновь не проявил к нему уважения и раскаяния. Но он не прогнал Пьера.

— Астор Виперан — двуликая тварь. Он всегда завидовал и презирал Алексиса, с юности. Виперан и де Ландро учились в одной военной академии, они были вместе на всех фронтах. Не раз Алексис спасал Виперану жизнь, а Виперан, рискуя собой, спасал взамен Алексиса. В обыденной жизни Астор Виперан всячески помогал де Ландро. Но, несмотря на взаимную поддержку, спасённые друг другом жизни, мужчины не были друзьями. Из Виперана получится плохой генерал, в отличие от де Ландро, поэтому он завидовал своему побратиму по оружию. Кроме того в народе де Ландро пользовался любовью и уважением, в отличие от Виперана. Когда ему давалась возможность, то Виперан не брезговал ею и говорил о де Ландро неприятные слова.

— Как же тогда вышло, что именно к Виперану за помощью обратилась жена Ландро? А не к вам, например? — находиться в недоумении Пьер.

Луи вздохнул, его супруга не отпускала из своих объятий сына.

— Аннетт — женщина добрая и доверчивая. Она привыкла замечать в людях светлую сторону, а не тёмную. Да и связей в прокуратуре и суде у Виперана намного больше, чем у меня. Правда, Аннетт хотела доказать невиновность Игаридье честными методами, без подкупов и фальсификаций, но как я вижу, одной лишь справедливостью ничего хорошего сделать они не смогли.

Пьер освободился от объятий Луизы и повернул голову в сторону Софи и Анны де Ландро, он грустно произнёс:.

— Что поделать, у аристократов никогда не скажешь, кто твой друг, а кто твой враг.

Пьер дал знак Экене, что уходит и сказал родителям:

— Спасибо за помощь. Это, кстати, мой брат Экене, — сказал он.

Супруги де Лоре горячо поприветствовали Экене. Как-никак он был братом их сына. Луи не забыл Экене, он выразил свои соболезнования о погибших сестре и родителях, а также искренне извинился, что не смог ему помочь. Но соболезнования маркиза лишний раз напомнили Экене о семье и ещё раз причинили ему боль. Луиза ласково сказала Экене:

— Спасибо тебе, что заботишься о нашем сыне.

Пьер с Экене пошёл к Софи. Он так больше ничего и не сказал родителям.

— Нет, я точно параноик, — сказал Пьер брату.

Перерыв кончился, судья и присяжные вернулись на свои места для оглашения приговора. Всем присутствующим нужно было встать. Пьер сжал руку Софи. Несколько минут судья читал различные формальности и вот, наконец, он изрёк:

— Присяжные заседатели вынести оправдательный приговор подсудимому месье Урбену Игаридье, полное снятие вины и освобождение подсудимого из-под стражи в зале суда.

— Не может быть… — вздохнула Софи и из глаз закапали слёзы.

Софи обняла и расцеловала мать, затем Пьера, Экене и бабушку, сидячую выше её. Игаридье раскрыл рот, ему предстояло ещё только поверить, что он свободный человек. В зале прогремел радостный лик.

— Да здравствуют присяжные! Да здравствует честность суда! — закричал кто-то.

Анна де Ландро с нескрываемой радостью слушала судью и взирала на Софи, её семью и Игаридье.

“Мы уже никогда не узнаем, что заставило присяжных вынести оправдательный приговор деньги или справедливость”, — сказала Софи сама себе.

— Изабелль, Дэвид, индюк, наконец-то! Я так рада! — воскликнула Анна подруге, Дэвиду и Денису.

Как и подобает протоколу, ещё несколько минут судья почитывал постановления приговора, но это мало кого интересовало. Ведь самое главное свершилось — человек отпущен на свободу.

С обескураженного Урбена сняли цепи. Наконец-то он смог свободным и чистым человеком увидеть любимую дочь и женщину. Софи тут же вывела к отцу Пьера с Экене и счастливо произнесла:

— Познакомься, отец, с этими двумя молодыми людьми. Мой молодой человек Пьер и мой друг Экене.

Рядом стояли мама, бабушка, кузина и дядя Бернар. Но для полного счастья ей поблизости не хватало одного человека, которого она очень хотела представить отцу.

В этот момент все услышали, как к ним приближаются тихие робкие шаги. Экене почувствовал, как чья-то рука коснулась его. Рука принадлежала Анне де Ландро.

Анна было бледной словно смерть. Она едва удерживалась на пошатывающихся ногах. Внутри её всё жгло ярким пламенем. Ей невыносимо было смотреть на Экене. Она ощущала дикую острую боль в сердце.

— Экене, — промолвила Анна с огромным трудом. Никогда ей не было так тяжело и больно говорить. — Прости меня за всё, пожалуйста.

— Я прощаю тебя. За всё, — ровным и тихим голос Экене и отвернулся от Анны.

========== Глава 8. Конец преткновениям ==========

Счастливая семья вместе с Пьером и Экене покидала здание суда. Изабелль де Брюне вышла уже на улицу и вместе с де Ландро отвечала на вопросы журналистов. Шумный голос Леонтины доносился до другого квартала.

— А теперь все дружно идём в кабак отмечать победу! — гоготала старуха.

Софи и Марлин тяжело покачали головой: ей уже седьмой десяток, а бабка всё также распутна и расточительна.

Обрётший только что свободу Урбен закрыл глаза и представил, что с ним было, если бы Леонтина стала его тёщей. Он содрогнулся: не дай Бог такую “маму”. И тут же со скорбью вздохнул: зато жизнь была бы веселее…

— Нет, давайте отметим этот день в тихом семейном кругу, — предложил Урбен.

— Боюсь, мне придётся вас огорчить… — ответила отцу Софи. Сквозь дверь здания суда, до неё долетали громкие вопросы журналистов. Газетчики перебивали друг друга и себя, они не успевали задать один вопрос, как тут же придумывали другой. На них с гордым спокойствием отвечали маркизы де Ландро. Не знай бы Софи двух Аннетт, она бы решила, что с женщинами всё хорошо. Но за восемь месяцев Софи научилась слышать в их голосе тонки горя. Невиновного освободили, но убийцу не нашли… — Этот вечер я проведу с кузиной и с подругой. У нашей семьи праздник, но у Ландро мучения не закончились. Сегодня я должна поддержать Анну. Пьер, передай Дэвиду, что мальчишкам ход воспрещён. Пьер… Пьер, ты где? — Софи закружила головой, но это было без толку, Пьер, стоявший секунду назад возле неё, испарился.

Пока Софи кричала его имя, Пьер давно выбрался на улицу, просочился через толпу журналистов и отыскал Изабелль.

— Можно тебя на минутку? — оттащил он девушку в сторону.

— Я тебя слушаю.

— Изабелль, — сказал Пьер. — Ты знаешь место, где в последний раз видели Алексиса Ландро?

Изабелль удивлённо посмотрела на него и кивнула головой.

— Отведи меня завтра, — настойчиво попросил Пьер.

— Ну хорошо, — растерянно согласилась она. — Только зачем это тебе?

— Если скажу правду, то ты посчитаешь меня дураком, просто отведи, и прошу, ничего не говори родным и Анне, — сказал Пьер и добавил. — Изабелль, постарайся, завтра надеть своё самое скромное и некрасивое платье.

— А можно я с вами пойду? — бесцеремонно влез в разговор Денис, появившийся из ниоткуда. — Мне интересно поглядеть, что задумал Пьер.

Пьер повернулся к другу и громко произнёс:

— Никому только нос не бить.

***

Следующим утром Пьер накинул на себя самую простую рубаху, которая была к тому же дырявой, и надел безвкусные штаны с сапогами.

— Ты куда в таком виде собрался? — удивились Экене и Дэвид.

— Не важно, — отрезал Пьер.

Он дождался Дениса, и друзья отправились к Брюне.

Огорошенная Изабелль встретила ребят. На ней было надето чёрное скромное платье, которое явно было ей мало. Платье не могло похвастаться красотой, но Изабелль всё равно смотрелась в нём роскошно.

Пьер недовольно окинул её взглядом.

— Это самое страшное платье, которое я у себя нашла, — Изабелль разозлила привередливость Пьера.

— Кузине и подруге ничего не говорила? — не выслушал он возмущения Изабелль.

— Нет, — только ответила она, как Пьер усадил её на одну из лошадей Ричарда, а затем залез и сам. На второй лошади восседал Денис.

Трущобы, где последний раз видели ещё живого маркиза де Ландро, находились в самом конце города. Изабелль хорошо знала дорогу: как друг семьи убитого она была там во время расследования. Изабелль недоумевала, что в этом месте нужно Пьеру?

— Пьер, что ты задумал? — она захотела добиться правды.

Пьер лишь сухо ей ответил:

— Раз ты знаешь мою настоящую личность, то должна знать, что у меня могут быть самые безумные мысли.

— А я, кажется, знаю, что он замыслил, — задумчиво проговорил Денис.

Пышный и великий Париж закончился, начинался другой Париж: мерзкий, гнилой, кишащий крысами и ворами, наполненный сиротами и ненавистью. Дороги, пропитанные испражнениями, напоминали аллею в ад. Друзья слезли с лошадей и повели их за уздечку. Изабелль испуганно прижималась к ребятам, взгляды людей пугали её. Бродяги словно пронзали Изабелль насквозь, её платье вызывало в них лютую злобу и зависть.

Денис взирал на толпу несчастных с сильнейшей жалостью и удивлением.

— Я здесь был ещё в мальчишеском возрасте, мы с Ричардом решили изучить город, — сказал он. — Но тогда здесь было ещё хуже, трущобы были больше, вот тех новых домов не стояло, — указал Денис пальцем на маленькие и тёплые домики, — улицы стали чище. Что случилось?

— Это всё Анна и её мама, — ответила Изабелль. — Когда Анна вернулась из Орлеана и побыла на месте исчезновения отца, то она, не задумываясь, заявила, что хочет провести здесь радикальные изменения. Новый Орлеан сильно повлиял на Анну…

Изабелль вздохнула. Этой ночью подруга рассказала ей все свои тёмные тайны. Разом земля перевернулась и для юной рыжеволосой графини. Большим ударом оказалась для неё правда Анны, которую маркиза так тщательно скрывала от любимой подруги. Изабелль орала на особняк де Ландро и на Анну что ей силы, выпучив длинные ноги, хотела впиться в лицо Анны и… в конце концов, простила подругу. Не могла Изабелль променять любовь на ненависть или презрение. Не наделила природа её такими чертами.

— Анна де Ландро решила снизойти до тех, кого зовёт чернью? — раздалась едкая усмешка Дениса.

Пьер хмыкнул в ответ. Но хмыкнул бессознательно, по привычке. “Что-то быстро меняется жизнь вокруг меня, — насупился он, — ещё недавно в деревне Ричарда смеялся над шутками Дениса про Анну, а тут…” Изабелль молча повела юношей в нужное Пьеру место. Не стала она защищать подругу, — Лаванье ведь не знает хорошо Анну, да и она лишь этой ночью узнала её.

Ребята остановились в самом заброшенном и холодном углу трущоб. Каменные сырые постройки впитались в мрачную стену, выхода из этого лабиринта не было. Изабелль указала на одну из построек.

— Вот сюда должен был прийти маркиз, чтобы помочь больной вдове и её пятерым малышам. Люди видели только, как он входил в этот тупик. Сейчас здесь никто не живёт, Анна и её мама помогли жителям этого… этого мрака обрести настоящий дом.

Юноши и девушка горестно рассмотрели глыбы камней, когда-то служившие дулям жилищем.

— И как так можно жить? — опечалилась Изабелль. — Давно стала убеждаться, что монархия ни на что не способна.

— Знаешь что, Изабелль, — нахмурил брови Денис. — Пока в стране всё гладко, ты так и будешь утверждать, но случись что… Нет монархии — нет аристократии. Нет аристократии — ты обычный человек, способный вырваться в свет только честным или нечестным трудом, а не происхождением. Аристократов всего несколько процентов от прочего населения, но именно вы являетесь хозяевами жизни, Изабелль, считаешь ли ты это несправедливостью?

Изабелль безрадостно кивнула головой.

— Не ври себе! — возразил Денис. — Если бы тебя это не устраивало по-настоящему, ты бы отказалась от этого образа жизни. Твоя милостыня — чушь. Чтобы накормить голодного недостаточно оторвать от большого каравана кусочек размеров с ноготь. Но если отдать половину хлеба, то тогда ведь сам не наешься в полной мере…

Когда на глазах одних людей умирают другие, то здесь вина присутствует не только у правителей, но и у элиты общества, погрязшей в “благородных” грехах, у простых обывателей, вроде меня, у чудаков, которые как Пьер вечно меняют свой статус. Каждый человек может внести свой маленький кусочек в изменение мира, но, видимо, — он криво усмехнулся, — только курицам по-настоящему важна чужая участь. По мне так лучше заботливый злодей, чем равнодушный добряк.

— Абсолютно с тобой согласен, — вздохнул Пьер. — Мне до Анны всегда было далеко… во всём.

И тут словно гром ударил его. Он вспомнил тот страшный день, когда убили его сестру. “Нет, в кое-чём я её обогнал. У Анны так и не получилось преступить черту между двумя мирами.”

Изабелль молчала. Она не могла найти в себе сил, чтобы согласиться или возразить Денису.

Пьер крепко пожал ей руку.

— Спасибо тебе. Пусть Денис отвезёт тебя домой, а я останусь здесь. Никому ничего не рассказывайте, — обратился он к двоим, а затем снова посмотрел на Изабелль. — Бросай ты этого Дэвида. Ты у него избранная, но это не значит, что вечная.

Графиня обиженно развернулась и фыркнула:

— Люди меняются. Анна Ландро — вот тому пример.

Пьер ничего не стал ей возражать, согласившись с Изабелль.

Он остался один посреди разлагающейся жизни. Денис с Изабелль ушли. Смердящий запах резал лёгкие, ноги утопали в грязи, но после ухода приятелей Пьер почувствовал свежесть. Он один, ему никто не помешает поразмыслить и найти то, что он ищет. Пьер осмотрел бараки, где исчез генерал, и подошёл к женщине, одетой в рваную тряпку.

— Можете припомнить события пятилетней давности, когда здесь пропал маркиз Ландро?

— Пятилетней? — изумилась женщина. — Да мне лишь бы выжить! Буду я ещё думать о всяких маркизах.

Пьер стал опрашивать других людей. Он задавал им вопросы: не видел ли никто подозрительных людей? не происходили ли в округе странности до исчезновения де Ландро и во время расследования дела? Но большинство свидетелей обо всём позабыли: убийства и исчезновения людей в их местности — дело привычное. А кто и помнил, то ничего нового Пьеру не сказал: всё это Пьер уже слышал на суде.

Он вернулся к баракам. “Что я делаю? — не понимал он. — Я просто трачу своё время. Лучшие следователи ничего не добились, а я тут будто совершу открытие…”

Он ещё раз окинул взором бараки и задумался: “Здесь Ландро не был убит, — Пьер вспомнил себя, когда он явился к гаапи. — Нужен был труп — убили и оставили, но Ландро исчез, значит, нужны ответы и нужен живой человек. В одних из этих бараках его прятали и ждали момента исчезнуть незамеченным”.

— Пьер, помощь не нужна? — раздался голос Дениса.

— Что ты здесь делаешь? — удивился Пьер.

— Решил, что тебе нужна помощь. Изабелль дома. Что ты задумал, сыщик?

Пьер сел на грязную землю.

— Я просто лью воду в бочку данаид(*). Мне надоело постоянно убегать, надоело выдумывать себе страхи и проблемы. Я не хочу видеть убийства, ложь и вражду. Я не могу больше это терпеть.

Денис осмотрел бараки и покачал головой:

— За пять лет никакие улики не сохранились. Это бесполезно. Единственное, что могу предположить так это то, что с Ландро разделались в одном из этих бараков, а ночью унесли тело.

— Нет, — возразил Пьер. — Я знаю его логику. Он хотел долго говорить с Ландро, одного вопроса “почему ты убил моего сына?” недостаточно. А для этого не нужны люди, которые могли бы помешать задуманному.

Друзья сидели на сырой земле, не зная, что делать. Рядом играли маленькие детишки. Девочки баюкали тряпки, мальчишки гоняли большой камень. Малыши кидались навозом, а старик лежал на дороге, не в силах следить за детьми.

— Как ты думаешь, Денис, — спросил Пьер. — Считается ли равнодушие преступление? Кто больший подлец, тот кто совершает убийство из-за личных мотивов или тот, кто позволяет умирать тысячам, оправдываясь примитивными отговорками?

Но не дал Пьер ответить другу. Он, рассматривая пальцы своих рук, тускло произнёс:

— Я знаю, чем я должен заняться.

— Чем же?

Несколько секунд Пьер сидел молча, не слыша вопроса Дениса, а потом, стремительно и внезапно подскочил. Денис так и шарахнулся от него.

— Я делаю всё неправильно! Я рою не в том месте! — закричал Пьер и хлопнул что ей силы себя по голове.

Он побежал снова к людям. Снова стал спрашивать их, выискивать свидетелей в переменной мрачной и ничего незамечающей толпе. Но только вопрос его слегка изменился.

— Замечали ли какие-нибудь странности или вызывали у вас интерес незнакомые люди восемь месяцев назад?

Никто. Никто ничего не видел и не слышал. Минуту назад Пьер, а Денис час назад с отвращением говорили о равнодушии, но сейчас след презрения исчез. Друзья не думали обвинять в чём-либо этих людей, подбирающих крохи хлеба в грязи для своих детей. Жить, выживать, существовать — природные инстинкты не дают порой месту любопытства. Кого эта вина? Несомненно, часть вины в них, пока человек жив, он способен двигаться. Кто их должен осуждать? Уж точно, не красавцы-юноши, явившиеся сюда на лошадях.

Много неудачных попыток потерпел Пьер, он не сдавался.

— Было что-нибудь необычное восемь месяцев назад? — подошёл он к дряхлому старику.

— Насколько я помню восемь месяцев назад двое мальчишек здесь бродили, изучали наше существование, — призадумался старик. — Две барышни-красавицы заблудились, рыжий мужик в чёрном костюме что-то высматривал.

Пьера пробрала дрожь, сильная и приятная.

— Спасибо вам большое! — не побоялся он поцеловать в благодарность старика.

— Думай как он. Думай как он, — Пьер забубнил себе под нос и вдруг побежал.

Пьер бежал сквозь лабиринты многочисленных домов и избушек и кричал впопыхах изумлённому Денису:

— Здесь слишком людно. Это произошло не здесь.

Через час они выбежали на дорогу, по которой могла проехать карета. Один конец дороги ввёл в город, второй в лес. Пьер облокотил руки на колени и попытался отдышаться.

— Дени, ты можешь добыть мне карту леса, где указан каждый ручей и каждый пень?

— Постараюсь, — неуверенно ответил друг.

— Тогда завтра заскочи за мной, — заявил Пьер.

Под ночь только Пьер вернулся домой, уставший и измученный, и сразу же повалился в кровать, закрывшись у себя в комнате и отказавшись от ужина. Экене и Дэвиду оставалось лишь пошептаться, что опять не так с их проблематичным Пьером.

***

Пьер встал с первыми петухами. Ничего не объясняя Экене и Дэвиду, он позавтракал наспех и выбежал к Денису, таинственно для Экене и Дэвида поджидающего Пьера. Денис, как и обещал, достал карту, с которой друзья отправились в лес.

На лошадях молодые люди быстро добрались до него. Пьер, пока они ехали, внимательно изучал карту, ставя себя на место мстителя, хорошо ему знакомое.

— Я бы совершил содеянное в самой ближайшей избушке, но которая затеряна в лесу, а не стоит на видном месте, — изрёк он и показал пальцем на карту. — Думаю, она подходит.

Нужная избушка стояла располагалась по середине леса, в месте где не часто бывают люди. Но не так редко, чтобы считать это пустынным для человеческих ног. Она была осевшей в землю, дверь до конца не закрывалась, внутри находились чьи-то вещи и доносились мужские голоса. Голоса лесников.

Забыв про правила приличия, когда в ходишь в чужом, хоть и временной дом, Пьер влетел в избушку и напал на лесников со словами:

— Кто здесь жил пять лет назад? — напал на них Пьер.

Лесник оторопели и потянулись к ружью от “вежливого” прихода незваного гостя. К счастью, Денис вовремя встал между ними и Пьером и успокоил перепуганным стариков. Пьер повторно, но другим, спокойным тоном, задал вопрос.

— Да тут народу куча побывало! — ответили лесники. — Здесь останавливаются путешественники, любители дикой природы отдыхают от городской жизни.

— Кто жил пять лет назад?

— Ну, какой-то старик, — пытались вспомнить лесники, — потом двое охотников, потом группа подростков, старик с женой, ну а после них полиция опечатала избушку.

— Кто интересовался ею восемь месяцев назад? — нажал Пьер.

Лесники продолжали припоминать людей, у них была отменная память. И вновь прозвучала рыжая голова!

Пьер попросил у них разрешение осмотреть избушку. Она была полна хлама. Возле порога лежала кукла, здесь отдыхала семья с маленькой девочкой; в углу притаилось красивое колечко, видимо, его обронила молодая девушка. Даже если бы улики были, их за сто лет не найти…

— Я пойду, напою лошадей, — произнёс Денис неуверенно, видя отчаяние на лице друга.

Пьер остался наедине со своими мыслями. Он пнул пустой и ненужный никому хлам и стукнул стену кулаком. “Зачем я это начал? Чего я добивался. Видимо, так должно быть, чтобы это осталось тайной”. Уныние начинало овладевать Пьером. Вот только сейчас душевные муки казались ему чуждыми, ужасными, он не чувствовал в них близких своих спутников.

— Пьер, помоги! — он услышал крик друга.

Пьер бросился на голос, но Дениса нигде не было, старики-лесники только указали в сторону, куда пошёл с лошадьми Лаванье и всё. Вдруг к Пьеру подбежал конь друга.

— Дружище, где Денис? Отведи меня! — попросил его Пьер.

Конь оказался на редкость умным. Он вздёрнул головой, развернул и рысью побежал к хозяину. Денис сидел в странной яме, вокруг которой лежали ветки.

— Здесь какое-то подземелье, и кажется, оно длинное, — закричал Лаванье.

Пьер спустился в яму и зажёг свечу. Перед ним представился длинный подземный тоннель. Юноши пошли вперёд, дышать было невозможно, тоннель был полуразрушен. Вскоре он закончился. Посреди груды камней лежали разбитая лампада, кувшин… и цепи.

— Что это? — спросил Денис и поднял с земли бумажку, посередине которой запечаталась застаревшая кровь.

— Нужно сообщить об этом Анне и её матери, — произнёс Пьер.

Друзья с горем пополам вылезли из подземелья. Трудно было поверить, чтобы там когда-то находились люди. Пьер немедленно хотел поехать за Ландро, но Денис заявил, что никуда не уедет, пока не напоит лошадей.

Он ушёл с лошадями и вдруг снова завопил:

— Пьер, сюда!

Денис стоял в зарослях густой травы, а возле дуба в землю был воткнут крест с надписью: “Покойся с миром”.

***

Скучно Экене было сидеть одному дома. Дэвид убежал в больницу, а Пьер непонятно куда подевался. Он решил прогуляться одному.

Пьер занимал все мысли Экене. Брат снова стал странным как несколько лет назад. “Что он задумал? — спрашивался Экене. Он находил только два объяснения поведению брата: Пьер хочет снова что-то выяснить с родителями или опять у Софи стряслась беда.

Нет, у Софи всё в порядке! — встретил знакомое лицо в толпе Экене, когда подходил к рынку. Вот она уходит с базара, прижимаясь к отцу, счастливая и беззаботная. Странно это видеть, но Урбен и Марлин держаться за руки. Софи сама ещё до конца не может поверить, что её родители вместе.

— Экене, привет! — увидела она друга и заулыбалась. — Почему ты один гуляешь, где Пьер?

— Сам задаюсь этим вопросом, — ответил Экене. — С восходом солнца уехать с Денисом восвояси. Боюсь, задумать он что-то большое. Вчера тоже где-то пропадал.

— Вот как, — задумалась Софи. Она повернулась к родителям и крикнула им. — Мам, пап, вы идите, я тут немножко с Экене побуду.

Марлин и Урбен совсем даже не расстроились, что дочь оставила их одних, и ушли. А Софи и Экене пошли в другую сторону. Слова юноши много тревог дали Софи. Но раз Пьера сейчас нет, то нет. Софи нужен был сейчас Экене. Пожалуй, она немного была рада, что они остались вдвоём, им не помешает Пьер.

За спиной Экене и Софи раздавались громкие голоса торговцев. Не слишком-то подходящим местом был рынок для дружески бесед, но всё всём можно найти хорошее. Возле Экене стояла торговка, которая продавала своих коз и их парное молоко.

— Хочеть кружечка молока, — заботливо предложил он.

Софи позеленела и схватилась за живот, осев на землю.

— Нет, спасибо.

— Тебе плохо? — испугался Экене.

— Нет, просто не могу пить козье молоко. Как посмотрю, так вспоминаю тот день… — Софи вся передёрнулась. — Выпила однажды целое ведро испорченного молока, так чуть не померла. Ночь на улице провела, последствия молока не давали войти в дом.

Экене засмеялась.

— Не ври, целое ведра выпить не могла ты.

— Ну не целое, — поймала на преувеличении себя Софи и покрылась краской. — Но много. Давай уж тему сменим и пойдём с рынка, плохо становиться.

Будь на месте Софи Пьер или Дэвид, а ещё лучше — Денис, Экене непременно купил бы кружку молока, чтобы поиздеваться над приятелем. Но так подшутить над девушкой ему не позволяла вежливость. Они ушли с рынка, Экене был беззаботен.

— Как ты теперь себя чувствовать, когда твоя семья воссоединилась? — спросил Экене, хотя прекрасно знал ответ.

— Превосходно, — восторженно ответила Софи.

Но последние нотки её голоса потускнели, отвердели. Экене поймал это слабое изменение и нахмурился сам.

— Как чувствовать себя Анна?

— Да никак, — ответила Софи. — Весь позавчерашний вечер она думала про своего папу. Мы с её мамой и Изабелль просили Анну выговориться нам, чтобы ей стало лучше, но Анна как была замкнутой, так и осталась.

Экене печально вздохнул, он понимал, каково быть на месте Анны.

— Надеюсь, со временем она справиться со своим горем.

Софи остановилась, её глаза были немножко печальны.

— Ты это сказал просто ради вежливости или твои слова были искренни? Ты до сих пор испытываешь к Анне злость? Вчера ты с трудом мог на неё смотреть.

Экене сел на скамейку и сказал:

— Нет. Я не испытывать к ней ненависти или злости. Зачем мне это? Если я буду ненавидеть Анну, то это не заставит исчезнуть шрамы с моей спины, это не вернуть к жизни моих мать, отца и сестру. Это бессмысленное занятие, от которого буду страдать только я. Анну я простил, а смотреть на неё я не могу, потому что тут же вспоминать смерть самих близких людей.

Экене вновь увидел предсмертные лица родителей и сестры. Они стояли перед его глазами как живые. Экене знал, пройдёт хоть триста лет, они не сотрутся из его памяти.

— Я тогда был таким глупым ребёнком, — опустил он глаза. — До Анны я толком не видеть настоящая жизнь. Все ссоры, споры я, ребёнок, решал всегда миром. Даже когда мы с Пьером попал в плен, то соплеменники решить проблему миром и добром. Вот я и думать, что одним добром можно решить всё, но, как я понял, жестокость иногда не повредит.

— Но ты, молодец, тебе удалось изменить Анну, — улыбнулась Софи. — Анна до Орлеана и Анна после Орлеана — разные люди.

— Я лицемер, а не молодец, — возразил Экене. — Хотел выглядеть перед Анной благородным рыцарем, а сам оскорблять её и напоминать про семью… Эх, гордость… Софи, — вздохнул Экене, — ты не такая как мы все, тебе нас трудно понять.

Софи присела к Экене и устала взглянула в голубые небеса. Они были пусты, ни единого облачка, маленькая птаха пролетала в них, шарахаясь крепкого ворона.

— Один ненавидит другого, а тот второй всем сердцем понимает первого, чем вызывает в нём новый приступ жестокой злобы… Мне это знакомо.

Экене поднял глаза на неё.

— О чём ты?

— Забудь, — махнула рукой Софи. — Просто мне знакомо, что такое, когда тебя ненавидят, а ты чисто физически не можешь возненавидеть в ответ. Я знаю, что такое право сильнейшего и беспомощность. Как-никак я дочь и внучка шлюхи, моё положение в глазах сверстников, которые меня ненавидели, иногда мало отличалось от положения раба перед лицом его врага, — Софи сжала в кулаки платье. — Ты вытерпел, а я нет. Я смогла ответить и… перегнула палку.

— Да о чём ты говорить? — вскричал Экене. На его громкий крик обернулись даже люди.

Руки и ноги Софизатряслись. Но тут она топнула сильно по земле и вскочила со скамьи.

— Дай деньги! — повелела Софи. — Экене, ради тебя я переборю старые ужасные воспоминания!

Схватив монетку в пять су, она побежала на рынок и вернулась оттуда с кружкой тёплого свежего молока. Софи протянула кружку ко рту и за несколько глотков осушила её дна. Странно, но живот не болел, голова не стала кружиться, что часто случалось с Софи, если мама или бабушка заставали огромными усилиями выпивать козье молоко.

— Я смогла, Экене, — прошептала она слабо, но в тоже время с изумлением над своей же смелостью, — мне не стало плохо. Это первый раз такое со мной. Хочешь ещё кружечку выпью, но уже на свои деньги?

Но не успела она достать кошелёк, мимо неё пронеслись всадники на лошадях, едва не задавив их.

— Пьер, Денис? — закричал ошарашенно Экене. — Куда несётесь?

— К Ландро, — ответил запыхавшийся Пьер, остановившись. — Мы… нашли могилу Алексиса.

Софи и Экене застыли как вкопанные, лишившись сил даже ойкнуть. Невольно Денис поймал себя на мысли, что сейчас из глаза вылезут из орбит.

— Вы с нами или нет? — спросил Пьер.

— Я ничего не понимаю, но я с вами. Анна — моя подруга, — Софи ещё не очнулась.

Молчаливый, понимающий взгляд Пьер упал на Экене, тот малозаметно пожал плечами. Пьеру это было достаточно, чтобы оставить брата в покое, но Экене промолвил:

— Я тоже с вами, — забрал он кружку из под молока у Софи. — Хочу раз и навсегда разобраться со всем.

Как молниеносно и внезапно Пьер появился на городском рынке, так же резко он ворвался в особняк де Ландро, чуть не выбив все двери и не столкнув всех слуг. Анна была в своей спальне вместе с мамой и Изабелль. Пьер совершенно не думал о правилах приличия и вломился в женскую.

— Аннет, Анна, — не знал он, как начать разговор. — Только не пугайтесь. Но я нашёл место захоронения Алексиса Ландро.

Аннет поднялась с кровати. Ноги у женщины зашатались.

— Не может быть, — поднесла она руки к лицу.

— Сейчас же отведи нас туда! — вдруг раздался приказ Анны, она даже не вздрогнула от ошеломляющего известия Пьера.

Осознание реальности, смирение с происходящим — прошло многовато времени, но Экене и Софи толком переварить ничего не могли. Что уж говорить о вдове и дочери убитого? Молча и бессознательно они сидели в карете и смотрели друг на друга, пока Денис с Пьером указывали дорогу их кучеру.

Крест покойного — лишь он смог немного “оживить” женщин. Аннет присела на колени, прислонив голову к кресту.

— Вызывайте жандармов, — шептала она. — Я чувствую — это он.

— Нет, — прозвучал холодный голос Анны. — Пьер, копай.

У него была взята лопата. Мгновения длились вечно. Один кусок земли следовал за другим. Дочь терпеливо ждала, мать нервничала. Вдруг лопата ударилась обо что-то твёрдое. Это были останки человека.

Анетт подошла к яме. Волнения и печаль на её лице сменили умиротворение и долгожданное спокойствие.

— Вот и нашли мы тебя, дорогой, — прошептала она.

Анна, оттолкнув Пьера, тоже подошла к могиле и посмотрела вниз. И тут её ноги подкосились, из груди донёсся пронзительный крик. Анна бросилась прочь.

— Анна! Анна, ты где? — кричали по всему лесу Аннет, девушки и юноши.

Анна сидела на грязном гнилом пне. Незнающая чувств, жестокая и холодная маркиза рыдала от горя. Слёзы катились из её глаз ручьём, от бега прекрасное платье порвалось.

— Папа, папочка, милый мой, — беззвучно проговаривала она.

— Анна, деточка моя, наконец-то ты нашлась, — пронёсся нежный мамин голос и тёплые руки окутали Анны.

Аннет присела на землю к дочери, рядом сидела Изабелль, сзади Анну обнимала Софи. Вокруг стояли Пьер, Экене и Денис. Их присутствие, присутствие их всех, делало Анне ещё больнее, чем смерть отца. Она готова была прямо сейчас разорвать себя на куски, лишь бы избавить себя от молчаливых взглядов этих людей. Своих врагов, своих близких, которым врала, как врут последним мерзавцам. Где избавление от прошлого? Где их наказание? — хотелось кричать Анне. И она закричала:

— Уйдите от меня все! Что вам от меня нужно? Изабелль, ты милая девушка, а я чудовище, мы не можем быть подругами! Софи, я тебя за человека не считала, что ты у меня позабыла? Индюк, тебе противны такие неженки и аристократки как я, уйди прочь! Пьер, я для тебя символ зла! Экене, я принесла тебе столько горя, а ты…!

Анна почувствовала на своём плече руки Экене.

— Анна, ты не одна, — улыбнулся Пьер. — Мы с тобой.

___________________________________________

*бочка данаид — сосуд без дна, стоявший в Аиде; в переносном смысле “бочка данаид” означает бесполезный, напрасный труд.

========== Глава 9. Совсем близко ==========

Весь Париж сотрясался от ошеломляющего известия. Аристократы и высшая буржуазия приказывали своим кучерам готовить карету и мчаться до особняка де Ландро, чтобы воочию убедиться в правоте статей. К ним присоединились журналисты. Ремесленники и рабочие, которым когда-то помог Алексис де Ландро, спешили купить газету и прочитать эту невероятную новость. Толпа людей выстраивалась в очереди за газетными изданиями, где на каждом в заголовке крупными буквами было написано всего лишь три слова:

” Алексис де Ландро жив.”

Граждане были в потрясении: каким образом он “ожил”? Ни народ, ни элита общества ничего не знали. Одно лишь было известно: Алексис целых пять лет притворялся покойником и вдруг решил воскреснуть. Никто такого не ожидал.

Накануне его жена с дочерью решили устроить банкет у себя в особняке по поводу юбилея самой первой шоколадной фабрики. На банкет было приглашено много людей: знакомые и коллеги двух женщин. Поздно вечером, когда праздник подходил к концу, в главную дверь кто-то постучался.

Привратник открыл дверь и оторопел — закрученный в какие-то лохмотья перед ним стоял человек. Этот человек едва удерживался на ногах, его лицо скрывала седая копна волос. У него была только одна рука.

— Я Алексис де Ландро, ваш хозяин. Я жив, я хочу видеть дочь и жену, — слабо прошептал он.

Испуганный привратник побежал за госпожами, не веря подозрительному незнакомцу. Но каково же было его удивление, когда обе хозяйки бросились к бродяге на шею.

— Доченька моя! Любимая жена! Анночки дорогие, — завздыхал мужчина. — Я не могу стоять, я болен, дайте мне лечь.

Аннетт и Анна тут же с помощью привратника отнесли воскресшего Алексиса в его покои, а гостей отправили по домам. Воскресший мужчина был при смерти, ему было не до коллег и знакомых. В неразберихе гости смогли лишь разглядеть его замученный вид, лицо не давали рассмотреть густые волосы и борода.

На следующий день дом Ландро был окружён толпой любопытных и журналистов, всех хотел своими глазами посмотреть на человека, вернувшего с того света. Лишь к полудню хозяйка дома вышли к толпе. Женщина улыбалась, но в её глазах не было великого счастья: Алексис страдал от чахотки.

— Мой муж очень болен, — строго произнесла Аннет. — Поэтому убедительно прошу всех разойтись, как журналистов, так и друзей и знакомых нашей семьи. Я разрешаю только одному журналисту поговорить с моим мужем, чтобы не оставлять в неведении граждан и не давать им повода для различных выдумок.

Счастливчиком оказался некий Ксавье Ростан.

— У вас всего полчаса, — проговорила Аннет.

Вот что он написал в своей статье в газете, которая вышла утром следующего дня:

“Когда я зашёл в спальню супругов де Ландро, то Алексис лежал в кровати, закутавшись в одеяло. Дочь ласково гладила его левую руку. Увидев меня, маркиз захотел подняться, но ему с трудом это давалось. Дочь говорила отцу: “Ты должен лежать, папа”. Приглядевшись по внимательней, я увидел, что правый рукав рубашки свисает вниз. Вид у де Ландро вызывал тревогу. Щёки были провалены, глаза почти не открывались, само лицо сильно пожелтело. Я видел ранее портрет Алексиса де Ландро, этого величественного человека. Теперь же от него осталась умирающая тень. Трудно поверить, что этот волосатый, задыхающийся человек, не встающий с постели, когда-то задорный был генералом и благотворителем де Ландро.

— Я рад, что вы живы, — поприветствовал я маркиза.

— Спасибо, — захрипел он. — Но только вот не сегодня-завтра я умру уже по-настоящему.

— Ваше самочувствие очень плохое? — спросил я, тут же пожалев о таком вопросе.

— А то не видите, — попытался рассмеяться он.

— Как же так вышло, что вы выжили?

— Бог всемогущ. Других ответов я не нахожу. Не знаю почему, он дал мне ещё одну попытку.

— Понимаю, у вас не то состояние, чтобы разговаривать с надоедливым писакой, но люди хотят знать, если вы оказались живым, то почему в течение стольких лет не давали о себе знать?

— Я опасался за жизнь своей дочери и жены, — хрипло произнёс он. — В январе 1824 года на меня было совершенно неудачное покушение, потом стали приходить письма с предупреждением, которые были адресованы не только одному мне, но и моей семье. Мне тогда и пришлось отправить дочку к чёрту на рога. Если бы он узнал, что и во второй раз я оказался жив, то жизнь моей дочери и жены была бы ещё под большей угрозой, — Алексис замолчал. — Но я должен был перед смертью повидать их и проститься с родными навсегда. Уже поздно опять мне мстить, я и так помру без посторонней помощи.

— А где вы жили эти пять лет?

— В деревушке под Эврё. Умирающего с пулей в груди и отрезанной рукой, около подземелья моего мучителя, меня нашли какие-то старики-путешественники. Спасая семью, я им сказал, что я бродяга, на которого напали разбойники. Дома у меня нет, а если меня отнесут в больницу, то там разбойники меня найдут и прикончат. Добрые люди сжалились надо мной и сами обработали мои раны. Все эти пять лет мне пришлось жить в Эврё под чужим именем, работая птичником у одного крестьянина.

Пока маркиз говорил (а было видно, что каждое слово даётся ему с большим трудом), его жена и дочь сидели рядом с умирающим. Хоть и их родной человек воскрес, но женщины были ещё печальнее, чем когда он исчез. Умерший родственник оказался живым и скоро ему придётся умереть по-настоящему — это страшно.

— Вы можете назвать мне и общественности имя вашего “убийцы”? Это Силестин Жаке? — спросил я. — И если знаете, то его сегодняшнее месторасположение и других соучастников преступления?

Но Алексис де Ландро грустно качнул головой и устало прошептал:

— Нет. Я ничего называть не буду. Ни его, ни его подручных. Я хочу прожить оставшиеся мне дни рядом с любимой женой и дорогой дочкой. Я простил его и не хочу, чтобы ему отрубили голову или отправили на каторгу. Я забрал у отца сына, поэтому он имеет право забрать и мою жизнь. Я его не осуждаю. Ему я ничего не желаю плохого, а только добра. Я благодарю Бога, что он позволил мне выжить и попрощаться с женой и дочерью, провести последние дни с семьёй.

— Время подошло к концу, — заявила Аннет де Ландро.

Мне пришлось уйти, я пожелал маркизу выздоровления. Будем все надеяться, что лучшие врачи смогут сохранить жизнь нашему любимому благодетелю Алексису де Ландро, который вернулся с того света!”

***

Хозяйки проводили журналиста до двери и сказали стоявшей у ворот толпы:

— Просим всех разойтись. Алексис ни кого не хочет видеть. В противном случае будет вызвана полиция.

Женщины вернулись в спальню. Алексис, завёрнутый в плотное одеяло, стоял и смотрел в окно.

— Ну что? — спросил он домочадцев.

— Всё прошло хорошо, — свободно выдохнула Аннет. — Алан, спасибо вам.

Анна недовольно проворчала:

— Мой отец бы не стал желать добра своим истязателям!

— Как знаешь, я всего лишь старался быть более похож на Алексиса Ландро, а мне он всегда казался человеком добродушным и неумеющимся злиться даже на своих врагов, — ответил он и обратился к служанке. — Принеси мне воду, чтобы смыть эту пакость.

Служанка принесла большую миску с водой, и он тщательно стал тереть лицо. Вода окрасилась в жёлтый грязный цвет. Помывшись, мужчина взглянул на Анну. Правый глаз его открылся и стал зорким и ясным.

— Зачем ты сказал “у чёрта на рогах”? — накинулась на него Анна. — Мой отец был человеком с хорошими манерами, он бы не стал выражаться как простой мужик. Алан, мы с мамой же учили тебя, что говорить!

— Ой, какая проблема, сказал некрасноречивую фразочку! — всплеснул руками Одноглазый Алан. — Между прочим, ты, маркизочка, так вообще матерщиниться при мне любила.

Анна устало села на стул и грустно произнесла:

— И как я могла на это согласиться?

Аннет обняла дочь и ласково ей сказала:

— Я тоже спрашиваю себя. Но видимо, у Ландро это в крови — удивлять себя и окружающих.

Тремя неделями ранее.

Анна стояла возле могилы отца. Лицо у неё было ещё красное, глаза не успели высохнуть. Анна до конца не могла поверить, что наконец-то её искания закончились победой — она нашла место захоронения отца, её отец не был сброшен в яму с отходами, а был похоронен в земле. Анна не верила и в то, не смогла скрыть от окружающих свои чувства, показать им свою боль.

Её мама с грустью в глазах проговорила:

— Теперь я спокойна. Я даже и не думала, что смогу когда-нибудь похоронить своего Алексиса. Больше мне ничего не надо.

— Значит, ты позволишь папиным убийцам оставаться безнаказанным? Может быть, ты каждый день их встречаешь на улице, и позволишь дальше им надсмехаться над тобой и мной? Не знаю как ты, мама, а я не позволю этого. Только… мы как были в тупике пять лет назад, так в нём и остаёмся, — понуро сказала Анна.

— У меня есть на примете один подозреваемый, — заговорил Пьер. — Его зовут Астор Виперан.

— Пьер, Виперан — тип неприятный, не спорю, но он был другом моего отца, — недовольно ответила Анна. — Так что не надо на него сгонять всех собак, только потому, что лично тебе он не понравился.

— Я это заявляю не из-за своих антипатий, — возразил Пьер. — Люди прямо мне сказали, что некий рыжеволосый мужчина очень интересовался местом, где исчез твой отец. И знаешь, когда это произошло? Именно тогда, когда арестовали отца Софи. Кроме того, рыжего мужчину восемь месяцев назад видели в хижине, где предположительно жил Жаке.

Анна раздражительно скрестила руки, она хотела высказать Пьеру, всё, что думает по поводу его теории, появившийся на основе одних только домыслов и догадок, но Пьер не дал Анне сказать ни слова.

— Я бы не стал бросать обвинения человеку просто из-за его неподходящей внешности, если бы не одно “но”. На самом деле никаким другом Алексиса Виперан не был. Я видел его когда-то мальчишкой, Виперан говорил совсем не дружеские слова о своём товарище. После суда мой отец подтвердил мои сомнения, рассказав о вечной зависти Виперана к вашему отцу и мужу.

Анна изумлённо взглянула на Пьера и перевела взгляд на маму.

— Мама, это правда?

— Виперан сотни раз выручал твоего отца, — вздохнула Аннет. — Если кого-то на дух не принимаешь, то зачем помогать такому человеку? Астор Виперан даже жизнь папе спасал, как после таково можно подумать, что этом человек ненавидит Алексиса? Я считаю, что зависть Виперана — только слухи. Но даже если допустить, — изменила голос Аннетт и обратилась уже к Пьеру, — что Виперан — негодяй и подлец. Представить, что именно он забрал жизнь у моего мужа, то он всё равно ничего нам никогда не расскажет, даже под пытками. Или просто так прийти в полицию: у двадцатилетнего юноши, живущим с поддельным именем, появились подозрения насчёт генерала Виперана — арестуйте его немедленно?!

Воцарилось молчание. Никто не знал, как им теперь быть. Не имелось никаких улик в обвинение или опровержение вины Виперана. Не имелось никаких улик в деле вообще. Все думали, как им дальше быть. Анну и Аннет волновала больше судьба тела отца — они хотели как можно скорее захоронить останки любимого человека в настоящей могиле, на семейной кладбище, возле его покойных родителей.

— У меня тут появилась кое-какая задумка, — прервал тишину Экене. — Но тебе, Анна, она сильно не понравиться.

— Уже не нравится, — процедила Анна. — Твои задумки никогда не связанны с законами логики. Но выхода нет… Что ты там выдумал?

Экене, не отвечая ей, спросил брата:

— Пьер, ты ещё общаешься с Кларой?

— Да, мы с ней часто письмами обмениваемся.

— Года два назад ты говорил, что её навещал Одноглазый Алан. Они по сей день поддерживают связь или уже всё?

— Да, Алан по-прежнему заботится о Кларе.

Анна подошла к молодым людям и резко их прервала:

— Экене, — назвала она его по имени, — ты хочешь, чтобы Алан силой вытащил из Виперана признание? Я не думаю, что это так легко сделать. Виперан не тот человек, который под страхом боли раскроет всю правду.

— А я не прошу никого пытать. Виперан, если он виноват, рассказать всё сам.

Неделю назад.

Поздним вечером в доме Ландро сидели Пьер и Экене и ждали важного гостя. Ребята не хотели вмешивать в эту авантюру Софи с Изабелль и вездесущего Дениса. Их друзья знали все планы, но они не принимали в них участие по просьбе Анны, Экене и Пьера. Последний сжимал в руке письмо от Клары в котором ничего не было написано, кроме двух слов: “Он согласен”.

Пьер ввёл частую переписку с давней подружкой по несчастью и несколько раз с ней виделся, когда жил в Марселе. Хороший уход, любовь прекрасных воспитателей, заботливые друзья помогли девочке расцвести. Худенькая и чумазая девочка превратилась в красивую девушку. Клара теперь жила в сиротском пансионате, где воспитывались взрослые девушки-сироты, ей оставался там находиться последний год. Клара после выхода с пансионата хотела пойти учиться на врача. За ней уже как два года ухаживал молодой юноша, влюблённые мечтали пожениться, когда Клара станет совершеннолетней.

Каждый месяц к ней приходил конверт с деньгами или разнообразные гостинцы. Одноглазый Алан не мог так просто отпустить девочку, за которую когда-то взял ответственность защищать её. Но своё слово тогда он не сдержал. Пришлось брать опеку над Кларой спустя несколько лет. Опасаясь ареста, Алан помогал девочке лишь деньгами и подарками, но два года назад он набрался смелости и навестил сироту. Алан не видел своих подручных бандитов с той ночи, когда случился пожар в приюте. С той ночи он прекратил заниматься воровством и бандитизмом. Он жил в маленькой городке под Монпелье и зарабатывал на жизнь трудом разнорабочего, он знал много ремёсел ещё с юности, когда после смерти отца пришлось кормить семью. Алан не скрывал своего имени, он не хотел менять внешность, поэтому каждый день он опасался того, что кто-нибудь может узнать в нём Одноглазого Алана. Но он не собирался всю жизнь скрываться как крыса или жить обманом. Когда Алан виделся с Кларой, он сказал девочке: “Суждено мне умереть в собственной доме на своей кровати — это произойдёт, суждено мне оказаться на каторге — хоть королём Георгом назовись, всё равно от судьбы не убежишь”.

В комнату постучался камердинер и доложил о прибытие важного гостя. Вслед за слугой зашёл мужчина. Одет гость был довольно просто: белая рубаха, поверх которой был накинут незамысловатый грубый пиджак, широкие штаны да тяжёлые сапоги. Борода была пострижена, но она всё также закрывала лицо, а длинные, уже поседевшие волосы на голове достигали шеи.

Алан с нескрываемым удивлением рассматривал дом Ландро, он никогда так близко не стоял рядом с величавыми картинами и статуями, никогда не прикасался к столь роскошной мебели. Но ещё с большим изумлением Алан рассматривал старых знакомых.

— Как же вы, ребята, сильно выросли! — протянул Алан. — Ну, здорово вам, Уэйт, Экене и… Анна, странно вас троих видеть вместе, — при виде девушки неприятные чувства вновь проснулись в нём.

— Здравствуй, Алан! — поприветствовали старого знакомого юноши и Анна.

А Пьер мягко добавил:

— На самом деле я Пьер Лоре, Алан, постарайся это запомнить. Я — Пьер, а не Уэйт.

Алан удивлённо поднял брови.

— Что-то я ничего не понимаю, — закрутил он головой. — Уэйта зовут Пьером. Этот Пьер просит через Клару, чтобы я помог Анне Ландро, которая чуть не убила его друга и сестру. А та самая Анна стоит рядом с Экене и Уэйтом, как старые друзья. Можете объяснить, что произошло у вас за девять лет?

— Думаю, ты всё равно нам не поверишь, — усмехнулась Анна.

За большим столом сидели мать и дочь де Ландро, Пьер, Экене и Одноглазый Алан. Его посвящали в рискованный план. Алан часто перебивал собеседников и восклицал:

— Да что же между вами-то случилось?

Юноши слабо улыбались, Аннет добро поглядывала на дочь. А Анна не знала, что ответить Алану, она сама не могла поверить, что наступит тот день, когда она по собственной воли сядет за один стол с заклятым врагом, когда-то собственным рабом Экене и презираемым преступником-бродягой.

Алан внимательно слушал план ребят, хоть и перебивал их не раз.

— Вы согласны, Алан? — сказала в самом конце Аннет.

Алан отодвинул стул, чтобы сидеть посвободнее, и тихо засмеялся:

— Не думал, что под старость лет я стану маркизом. Ну ладно, я согласен.

— Алан, мы прекрасно осознаём, — произнесла Аннетт, — что, помогая нам, вы рискуете собственной свободой и жизнью. Но даю вам честное слово, я сделаю всё, что есть в моих силах, чтобы вы не попали снова за решётку или что хуже — на каторгу. Никто не посмеет вас арестовать.

— А вот это не надо делать, — Алан повысил голос. — Я не хочу ничьей защиты. Мне не нужно покровительство или какие-то подарки потом. Я согласен помочь вам безвозмездно. А что потом будет со мной, останусь я на свободе или нет — так это решать мне, а не вам.

Алан поёрзал на стуле, сидеть на мебели из слоновой кости ему было вовсе неудобно, и сказал Аннет:

— Только не вините меня, если я чего-нибудь ляпну не того. Каково быть маркизом или генералом — я совершенно не представляю. Самое большое и великолепное здание, в котором я побывал за всю жизнь — тюрьма.

— Вот поэтому вы и будете “при смерти”. Нам не нужны визиты знакомых или прокуроров, — вздохнула Аннетт.

— Да, и ещё одна непонятность, — спохватился Алан. — Вы уверенно, что убийцы клюнут на нашу удочку? Ребята, почему вы так уверенны, что они будут потрясены, узнав, что убитый им человек остался в живых?

Пьер положил перед собой руку и взглянул на Алана.

— Всё очень просто, — усмехнулся он. — Они не могут быть наверняка уверенны в смерти Алексиса Ландро, потому что даже не хоронили его. Я это легко понял, они только забрали у Ландро жизнь и тело. Никто бы не стал ставить крест человеку, чья пуля забрала жизнь его единственного сына.

***

Астор Виперан сидел за рабочим столом и закусывал вишнёвым рулетиком с мятным чаем — его обычная утренняя процедура. Виперан не подозревал, что за ним наблюдают через бинокль Пьер и Экене. Слуга принёс хозяину утреннюю газету. Виперан небрежено окинул заголовок и перевернул страницу.

Внезапно генерал закашлялся — он подавился. Виперан вернулся к заголовку и подскочил на месте со скоростью света. Пьер и Экене видели, как мужчина ходил взад-вперёд по комнате и что-то кричал.

— Кажется, проклятьями кого-то покрывает, — предположил Пьер.

— А по-моему он кричит на себя, — возразил Экене.

Виперан бросил газету на пол, вырвав оттуда первые страницы с новостью об Алексисе, и выбежал из кабинета. Вскоре он появился во дворе дома, домашняя одежда оставалась на генерале. Никого и ничего не подождав, он побежал в сторону особняка де Ландро, раньше генерал всегда передвигался только на личном экипаже. Пьер и Экене последовали за ним.

Виперан бежал так быстро, что молодые юноши едва успевали за ним — они ведь не должны были попадаться к нему на глаза. Возле особняка де Ландро уже собралась огромная толпа знакомых семьи, журналистов и простых любопытных. Виперан обескуражено смотрел на толпу и не знал, уходить его прочь или же попытаться войти в дом.

Тут к людям вышла Аннет де Ландро.

— Мой муж очень болен, поэтому убедительно прошу всех разойтись, как журналистов, так и друзей и знакомых нашей семьи. Я разрешаю только одному журналисту поговорить с моим мужем, чтобы не оставлять в неведении граждан и не давать им повода для различных выдумок, — сказала Аннетт.

Около полчаса толпа вместе с Випераном ждали возвращения журналиста Ростана. Волновались все, но Виперан едва стоял на ногах. Мучительно ждать было и Экене с Пьером. Их не так тревожил разговор Алана с журналистом, как поведение генерала.

— Уж не наговорил ли Алан ему что-нибудь лишнее? — подумал Экене. — Время же к концу подошло.

Но Ксавье Ростан вместе с Аннет и Анной в конце концов вышел из дома. Толпа окружила журналиста, пытаясь хоть что-нибудь узнать об Алексисе Ландро, а некоторые пытались даже выхватить тетрадь.

Ни с кем больше разговаривать женщины не собирались, они лишь прохладно попрощались со своими друзьями и знакомыми. Среди которых оказался Астор Виперан.

— Здравствуйте, Астор, — улыбчиво сказала Аннет. — Даже не знаю, как вам такое сказать, но мой дорогой муж жив. Но только он… Астор, приходите к нам в другой раз, Алексис никого не хочет видеть.

Юноши видели как перекосилось лицо у генерала, как оно сначала побледнело, потом посинело, а затем и покраснело.

— Хорошо, мадемуазель де Ландро, — задорно сказал он и улыбнулся. В глазах генерала засияла искорка радости.

Так же стремительно, как он оказался возле дома Ландро, так же быстро Виперан вернулся к себе. Он тут же позвал слугу, того самого коренастого парня, который принёс ему газету.

— Сейчас же езжай в редакцию и узнай, что именно Ландро наговорил журналисту. У меня предчувствие, что пока ещё не всё потеряно.

Виперан даже не забегал в дом. Он ждал слугу возле конюшни.

— Пьер, — сказал Экене. — Думаю, нам надо подойти к нему поближе, через бинокль мы ничего услышать не сможем.

Юноши забежали в конюшню генерала, которая имела несколько дверей. Виперан любил своих лошадей и сделал для них самые прекрасные условия.

Слуга вернулся через несколько часов и протянул хозяину тетрадь. Но это была не тетрадь Ростана, слуга собственноручно переписал интервью в свою тетрадь — исчезновение ценного интервью может зародить новые подозрения. Виперан внимательно читал запись и в конце грубо проговорил:

— Вот свинья жалкая.

— Но для нас же это хорошо, раз де Ландро захотел молчать, — робко осмелился возразить хозяину слуга.

— Его молчание вопрос времени, — огрызнулся генерал. — Жена и дочь не примут прощение де Ландро. Они заставят рассказать всю правду. Уж дочка на тот свет не даст уйти папочке, пока всё не узнает.

Виперан со слугой долго стояли неподвижно и молча возле конюшни. Юношам казалось, будто они размышляли, что теперь делать с ожившим мертвецом.

— Собирай экипаж, — пришёл в чувство Виперан. — Я уезжаю.

И он скрылся в доме.

Пока слуга возился с каретой, Пьер и Экене выбрались из конюшни. Они запыхались, хотя раньше пробегали куда больше, правда, раньше им не приходилось наблюдать за подозреваемым.

— Наша задача подошла к концу, даже грустно как-то, — засмеялся Экене, Пьер кивнул ему. — Теперь этим займутся уже другие люди.

***

Астор Виперан за час успел одеться и собрать три чемодана, которых погрузил в карету. С ним ехал только его верный слуга. Карета генерала выехала из Парижа и миновала Витри-сюр-сен и город Йер. Виперан въезжал в лес Сенар, последние избушки исчезли с его пути. Только вековые и величавые дубы окружали его теперь. Но Астор Виперан ехал в лес отнюдь не для любования природой.

В самом укромном уголке леса, где изредка ступает нога человек стояла маленькая землянка. Землянке этой было, по-видимому, больше ста лет. Она уже срослась с землёй и казалось обычным холмиком, если бы не дверь и труба, из которой шёл дым.

Виперан, который оставил карету с лошадьми и слугой на дороге, ворвался в землянку, выломив слабую и гнилую дверь. Землянка была пуста. Только деревянная лавка, грубый деревянный стол и старик составляли всё её богатство.

— Ты не поверишь, но… — перевёл дух Виперан.

— Я уже всё знаю. Читал газету, — ответил тяжело старик и бросил на стол клочья бумаги.

В землянка стояла кромешная тьма. Виперан зажёг свечу, чтобы видеть собеседника, и поставил её на стол. То был маленький горбатый старик. Лысый старик сидел за столом, согнувшись к земле. Невозможно было назвать его возраст, лицо было усыпано морщинами и старческими пятнами, но мощные скулы, широкий и выпуклый лоб говорили о могучей силе хозяина, сквозь одежду можно было разглядеть мускулы.

— Зря я поверил Ирен, — печально испустил дух старик.

— Ты хоть понимаешь, во что мы теперь влипли? — прокричал Виперан. Но старик молчал. — Силестиан, ты меня хоть слышишь? — прогремел он.

— Влип ты, а не я, — умирающим голосом произнёс Силестиан. — Мне всё равно, что теперь со мной будет. Каторга так каторга. Петля на шее, так петля. Это тебя должна волновать твоя судьба, а мне уже всё равно… Я думал, что смог отомстить за своего сыночка, но, как видно, я не только не смог сберечь жизнь единственному сыну, но и покарать мерзавца. Я ни на что способное дерьмо, а не человек.

— Согласен, ты просто дерьмо! — воскликнул Виперан. — Я приложил столько сил, связался с преступным миром, чтобы найти нужных людей, которые, не оставляя никаких улик, смогли бы доставить нам живого Ландро. Я столько времени искал незаметное место, где ты бы смог свершить свою месть, а ты, криворукий болван, человеку даже смертельную пулю не смог пустить! Что говорить, промахнувшийся первый раз промахнётся и промахнётся во второй.

— Между прочим, ты даже не посмотрел тогда, жив он или нет, — заметил Силестиан. — Так что не вини тут меня. Моя ошибка только одна — я полюбил Ирен. Я не хотел убивать Алексиса, я хотел заставить его мучиться, страдать — забрать у него дочь и жену, но Ирен смогла меня отговорить. Да и ты, кстати, настаивал на том, чтобы я сохранил жизнь жене и девочке, а уничтожил одного только Алексиса. Всё должно сложиться по-другому, но я обыкновенная свинья, неспособная восстановить светлую память о сыне.

Силестиан смотрел на тёмный стол и не поднимал глаза, в которых сидело только безграничное равнодушие. В глазах Виперана металась злоба, гнев и страх. Он понимал, что попал в западню.

— Что нам делать-то теперь? — спросил раздражённо Виперан то ли Силестиана, то ли самого себя. — В статье пишут, что Ландро скоро умрёт, а выдавать нас не собирается — уж такой он добряшечка у нас, скотина мерзкая. Но кто знает, вдруг мысли у ожившего покойничка переменяются и он скажет всю правду?

— Это твои проблемы, ты и решай их, — ответил холодно Силестиан. — Я готов принять смерть, четырнадцать лет назад у меня забрали единственный смысл жизни, пять лет назад меня покинул второй человек, ради которого стоило жить, а я даже не смог выполнить своё отцовское предназначение — отомстить за сына. Это ты цепляешься за свою жизнь. Ты боишься наказания, ты боишься испытать на себе гнев общества и правосудия. Не забывай, я воздал негодяю за его грех, тобой двигала только зависть. Да! — спохватился Силестиан. — Ты же подставил невиновного человека, ещё одно злодеяние на твоей голове.

Виперан метался по землянке и злобно шипел:

— Зря я с тобой связался, лучше бы я сделал всё сам.

— Взаимно, — произнёс Силестиан. — Ты мне противен. Но у тебя была власть, которая позволила схватить для меня Ландро, только поэтому я связался с тобой.

— Пока ещё не поздно, я должен ликвидировать де Ландро, чтобы он ничего не распознал, — протуманил генерал.

Старик глубоко вздохнул и прошептал:

— Делай что хочешь. Какой смысл мне повторно брать в руки оружие? Если дважды ничего не смог, но третий раз бессмысленно пытать удачу. Желаю удачи. Если получится, то может тогда моя душа сможет спокойно уйти к моему мальчику, а если нет…

Силестиан вновь тяжко вздохнул и сложил у себя на груди руки, словно готовился ложиться в гроб. Ужасная догадка возникла у Виперана. Он прошептал:

— Только не говори, что собрался меня…

— О, нет! — воскликнул старик. — Я не собираюсь вот так спокойно тебя предавать и во всём каяться. Но если меня поймают, то я не стану молчать.

Виперан сильно схватил Силестиана за плечо.

— Мы же договорилась с тобой, — напомнил, не испугавшись боли, Жаке. — Я не буду тебя заслонять. Забыл? Тогда я прямо тебе сказал: хочешь сотрудничать со мной, то будь готов, что в противном случае молчать я не собираюсь. Мне нет в этом необходимости. Я также не буду прятаться и даже как-то защищать самого себя. Мне плевать на свою жизнь. И на твою тоже.

Генерал проглотил комок слюны, застрявший в горле, и зло произнёс:

— Ты мне тут не угрожай, старик.

— Я не угрожаю, а просто предупреждаю, — поправил генерала Силестиан. — Я же говорил тебе, что расскажу всё. Я тебе не слуга, который выполняет приказы хозяина. Я сам решаю, как мне поступать.

— Тогда не вини меня, — прорычал Виперан.

Генерал расстегнул пиджак и достал револьвер. Силестиан покорно взглянул на оружие и радостно усмехнулся.

— Виноват ты сам, — сказал Виперан.

Он положил палец на спусковой крючок и нажал на него. Дым поглотил землянку, Виперан почувствовал мужские сильные пальцы, заламывающие его левую руку за спиной. Сквозь туман он разглядел убежище и увидел полицейских, сдерживающих его. Один поднял его правую руку, пуля оставила глубокий след в земле крыши и покорно упала вниз.

========== Глава 10. Воздаяния за грехи ==========

Астора Виперана и Силестиана Жаке под вооружённым конвоем везли в столицу. За всё время заключённые под стражу не проронили ни слова. На лице Виперана застыло тяжкое изумление, он словно не верил, что теперь он преступник, а не герой отечества. Силестиан лежал спине и равнодушно смотрел в потолок, изредка обращая внимания на Виперана и тихонько посмеиваясь над ним. Он лишь спросил конвоира:

— Смогу ли вновь увидел этого Ландро?

— Увидите его, не переживайте, — ответил конвоир.

Экипаж с заключёнными прибыл к высокому серому зданию. Теперь они должны жить здесь, прощайте, поместья с толпой слугой, прощайте, зелёные леса. На дороге стояло пятеро человек. Виперан узнал их всех, Силестиан только троих: семью де Ландро, двоих юношей он не знал.

Арестованных провели через этих людей. Силестиан сжимал от отчаяния кулаки, ему хотелось наброситься на Алексиса и перерезать ему горло. Генерал стыдливо отводил взгляд.

— Здорово, приятель моей молодости! — с усмешкой крикнул Виперану лже-Ландро.

Только сейчас генерал и отшельник смоли осознать, как жестоко их обманули. Виперан побледнел, пот полился с его лба, он оглянулся по сторонам, и найдя глазами мать и дочь де Ландро, злобно прошипел:

— Суки!

Он ощущал себя последним болваном на земле.

А Силестиан Жаке смеялся от всех души. Он смеялся, радуясь, что всё-таки остался победитель — он сумел уничтожить ненавистного ему человека. Он достиг своей цели, а больше ему ничего не надо: ни свободы, ни жизни.

Заключённых увели. Мать и дочь молча смотрели им вслед и улыбались — они выполнили свою миссию. Анна с радостными, но с тем и печальными глазами повернулась к Алану, Пьеру и Экене.

— Алан, мальчики, спасибо вам за всё. Я вам очень благодарна. Без вас мы с мамой никогда бы не смогли похоронить моего отца, а негодяи продолжали бы радоваться своему преступление.

И Анна по очереди обняла каждого. Аннет де Ландро пожала руки Алану и молодым людям.

— Я вам тоже несказанно благодарна. Мы навсегда ваши должники. Если что, то мы всегда вам поможем.

— Спасибо, — скромно сказал Алан. — Но я уже говорил много раз: мне не нужна ничья помощь. Я ни в чём не нуждаюсь. Я бы мог, конечно, попросить столько золотых, сколько я вешу, но не собираюсь. Мне чуждо жить благодаря помощи других, я привык всего добиваться сам. Пусть я не имею и половину благ жизни, но оставшихся, заработанных собственным трудом, мне хватает, чтобы жить без печали.

Анна ещё раз обняла Алана и произнесла:

— Алан, двери нашего дома всегда открыты для тебя. Как и для вас, Пьер, Экене, — сказала она юношам. Те ответили ей доброй улыбкой.

Женщинам не терпелось взглянуть Силестина Жаке, убийцу их мужа и отца. Виперана они не хотели ни слышать, ни видеть, он вызывал у них лишь презрение. Они договорились со следователем, чтобы тот повременил с допросом и попросили у него разрешение на личную встречу с Жаке.

“Хоть бы мою маму он не сумел разжалобить”, — опасалась Анна, зная, добрый характер матери.

Разговор должен был проходить в присутствии следователя. Конвоир вывел к женщинам Жаке.

— Очень рад вас видеть, — улыбнулся Силестиан.

Анна молчала, пытаясь разглядеть в Жаке хоть каплю раскаяния за его преступление, но не находила.

— Мерзавец, — стиснула зубы Аннет.

В мгновение ока она через конвоира схватила Жаке за шею и зажала свою руку.

— Мама, прекрати! — встревожилась Анна. — Оставь ты его в покое.

— Никогда не прощу тебя, — гневно сказала Аннетт и отпустила Силестиана. — Жаль, что не могу убить тебя сама.

— Утащите у охранника ключи и удушите меня, — смеялся Жаке.

— Не смей издеваться над моей мамой, — изменила тон Анна. — Я ещё пытаюсь разговорить с тобой как с человеком, хоть ты и убил моего отца, но знаешь, я тоже могу оказался безжалостной.

Силестина вздохнул:

— Ладно, ладно. Я увлёкся, я просто очень счастлив тем, что был обманут вами. Ну так что вам от меня нужно? Раскаиваться за Алексиса я не собираюсь. Я считаю, что я всего лишь совершил волю закона — наказал преступника. Вы тут можете мне вешать лапшу на уши, что Алексис случайно убил моего сына, что он до конца жизни раскаивался, но ваш Алексис совершил преступление и как страус зарыл голову в песке. Страх, желание забыться, оправдание самого себя… За такое малодушие должно сулить наказание. Аннет, как бы вы поступили, если то же самое произошло с вашей дочерью?

Аннет без капли раздумья твердо произнесла, глядя в глаза преступнику:

— Я бы никогда не совершила убийство. Я бы до последней капли добивалась, чтобы восторжествовал закон.

— Ну да, вам бы удалось наказать виновника, вы же всё-таки маркиза, а не сельский мужик. Кстати, вы тут сказали, что никогда не совершили бы убийство, но меня, возможно, казнят. И это будет по вашей вине. Как же интересно устроен человек! — рассмеялся Жаке. — Сам он убить не может, ведь он станет убийцей, но позволить убить другому он может — он считает, что кровь в таком случае его рук не коснётся.

Жаке замолчал и тут же продолжил:

— Думаю, теперь вы хотите узнать, как же мы с Випераном поймали Ландро, совершили это “преступление”, — с иронией отметил он последнее слово. — И всякие там подробности? Ну хорошо, я вам всё расскажу.

Жаке присел.

— Для начала вас успокою. Никто Алексиса не пытал. Так что не бойтесь, что он умер в муках. Всё-таки мой сын его любил сильно. Рука была отрезана уже после его смерти. Надо отдать ему должное, Алексис не боялся смерти, он был храбр и мужествен, а я считал его размазнёй. Что его беспокоило, так в порядке ли его жена и дочь.

Силестиан ничего не скрывал от Аннет и Анны. Он начал свой рассказ с того дня, как в его хижине на окраине деревни появился Астор Виперан, который и рассказал ему всю правду. Ничего Жаке не знал о смерти своего сына Жюля, долгие девять лет он считал сына пропавшим без вести. Каждый день он тайно надеялся на его возвращение, но Жюль не возвращался. Когда незнакомец Виперан рассказал Жаке всю правду, жизнь оборвалась для Силестиан.

Только месть, желание уничтожить несправедливую ложь стали жить в нём. Его жизнь потеряла всякую цену, поэтому забрать чужую для перестало быть проблемой.

— Как я хотел убить кого-нибудь из вас, — грустно говорил Силестиан. — Я хотел посмотреть, как же он будет жить на моём месте. Но моя сожительница Ирен отговорила меня от убийства невиновных.

Тот Виперан думал, что я пешка в его руках, на которую можно в случае чего всё слить, но я на самом деле использовал Виперана. Я не дрожал над своей жизнью, это у него было из-за чего бороться. Виперан связался с какими-то бандитами, которые без всяких улик поймали и привели ко мне Ландро. Его смерть была быстрой, я видел, что Алексис сильно раскаивается за убийство Жюля, но не за своё малодушие. Я могу просить человека, который отнялу меня по своей глупости самое ценное и позволил памяти о моём сыну исчезнуть в небытие. Я хотел, чтобы Алексиса не удостоили даже похорон — он не позволил мне похоронить моего сына. Но Ирен испоганила всё.

Она ушла от меня, — печально добавил Жаке. — Я потерял самого последнего близкого человека.

— Как вы подставили Урбена Игаридье? — спросила Аннет, не проявив ни капли жалости к допрашиваемому.

— Я его не подставлял, — возразил Жаке. — Виперан ожидал, что теперь он заживёт счастливо без этого Ландро — “вора славы”, но страхи не давали ему покоя. Неизвестной оставалась судьба главного свидетеля — моей Ирен. Но однажды она явилась ко мне с просьбой покаяться. Я отказался само собой, и тогда Ирен заявила, что всё расскажет обществу и исчезла. Это известие шокировало Виперана, он не мог спать по ночам, есть и отдыхать. Тогда он и решил на всякий случай запутать следствие так, чтобы в случае раскрытия правды, никто бы не поверил полоумной женщине. Он увидел в мэрии Игаридье, почерк которого невероятно был схож с моим и сделал несчастного своей жертвой. Ограбление соседей было спровоцировано его подручными, пока одни орудовали в пустой квартире, другие с дубликатом ключей проникли в квартиру Игаридье и подложили улики. Не просто так в том день под рукой у Игаридье оказались полицейские, да ещё и такие, которые тут же бросились вершить свою работу и сумели заметить странные улики в доме совсем обычного человека. Он мастер своего дела, просто гений.

— Нет, — заявила Аннет. — Он трус.

— Согласен, — качнул головой Жаке.

Анна молчала. Она ничего не хотела говорить Силестиану. Но Аннет не могла оставить убийцу своего мужа в покое.

— Ты подлец. Ничего не оправдывает тебя, — проговорила она. — Но слава Богу ты понесёшь своё наказание.

— Я его уже давно понёс, — ответил Жаке. — Спасибо скажите своему мужу. А что меня ждёт впереди, честно говоря, это уже не моё дело. Аннет, я вас, конечно же, прекрасно понимаю. Для вас я только преступник, а Алексис — прекрасный человек, но взгляните на нашу ситуацию глазами постороннего человека.

— Ничего не изменится, — ответила Аннет.

— Вы правы, — согласился Силестиан. — Я — преступник. Я ведь ради мести забрал чью-то жизнь. Убил любимого мужа и доброго отца, прекрасного человека, который свою жизнь посвятил во благо общества, а я обыкновенный подлый мститель. Алексиса должно было наказать правосудие, а не я. Но представьте чуточку другую ситуацию. Жилы-были отец и сын, однажды в дом ворвались грабители и убили сына, а спустя годы отец нашёл этих мерзавцев и уничтожил их. Вот как бы на это взглянуло общество? Поступок бы того отца считался бы благородным делом, ведь он расправился с преступниками и отомстил за сына. Так почему же тот же самый поступок при том же самом мотиве в моём случае считается преступлением? Всё просто, люди смотрят не на свершителя поступка, а на человека, на которого было направленно действие. Согласитесь, что это неправильно? В одной и другой ситуации совершались одни и те же действия: убили невинного мальчика, а отец воздал этим людям по заслугам. Но первый человек считается преступником, а второй любящим отцом.

Вот вы, Аннет, насчёт вас, Анна, я не знаю, — сказал он. — Сами убить меня не можете. Я это вижу. Но позволить другим людям мне отрезать голову вы можете. То же самое с каторгой. Вы можете взять в руки кнут и наказывать насильников и детоубийц? Нет. Вам не позволяет это сделать совесть и мораль, но когда вы позволяете так обращаться другим с насильниками и детоубийцами, то совесть и мораль бродит где-то далеко. Что это такое? Лицемерие или же противоречивая человеческая природа?

Аннет смотрела на Силестиана. Сердце у неё бешено колотилось. Но она не показывала ни следа скорби.

— Я не святая, — ответила она. — Но я не лицемерка. В обоих случаях я не стояла бы на стороне отца. Я не оправдываю своего мужа, я признаюсь при родной дочери, что мой Алексис совершил страшное преступление и поступил подлейше. Но никто не заслуживает смерти.

Аннетт встала и подняла нахмуренную и задумчивую дочь.

— Прощайте. Приговор вам уже вынесен. Ваш судья не я, не могу выбирать вам наказание. Даже тот представитель закона, перед которым вы предстанете на глазах общественности, на самом деле вам не настоящий судья и его приговор не будет иметь никакой силы. Думаю, вы уже сами знаете, кто вам судья и какой страшный приговор он вынес вам давным-давно.

Мать и дочь прошли мимо камеры с Випераном. Аннет зашла к нему и сказала всего несколько слов:

— Вас предал не Жаке, а собственная трусость и зависть. Вы не могли смириться с тенью моего мужа. Помощь Алексису — всего лишь вид, чтобы возвыситься как доброму другу перед обществом. Только сейчас я поняла, что каждый раз вы казнили себя за спасение жизни Алексису, совершённое в порыве молодости, а раздумали этот случай, дабы, опять-таки возвыситься. Но вы просто трус. Вы испугались деревенской женщины и совершили ошибку, выдав одного человека за другого. Вы так хотели отвлечь от себя подозрение, что не заметили, сколько оставили за собой улик. Мне очень жаль, что мы с мужем были такими наивными лопухами. Но я рада, что наша дочь не пошла по нашим стопам.

Аннет и Анна возвращались домой, они были печальны, но довольные тем, что наконец-то смогли восстановить справедливость: Астор Виперан понесёт заслуженное наказание. Но прийти в себя они не могли, человеческое сочувствие не могло исчезнуть к Силестиану Жаке.

Кучер открыл дверь кареты, и де Ландро вступили на свой родной двор. Дворецкий тут же подбежал к ним и забрал их сумки. Анна взглянула на их прекрасный дом и осмотрела красивый сад.

— Доча, пошли в дом. Что-то холодно, ещё простынешь, — ласково сказала Аннет.

— Мама, нам надо купить новый дом, — вдруг сказала Анна. — Этот слишком тесный и сад какой-то маленький.

Аннет ахнула от слов дочери. Анна жеманно передёрнулась и недовольно, капризно поджала губки. Привычный, свойственный знак Анны. Правда, давно его не видела мать.

— Какой он тесный? Не считая слуг, мы живёт с тобой вдвоём, половина комнат пустует. А чем тебе сад внезапно перестал нравиться?

— Мама, ну давай купим новый дом? — сделала Анна голосок как у ребёнка, просящего конфетку. — А старый можем и не продавать, денег ведь нам хватит.

Аннет гневно помотала головой и сердито воскликнула:

— Я знала, что ты любишь разбрасываться деньгами, но не знала, что ты такая расточительная. Хочешь, чтобы мы тут стали новый особняк искать, а люди, ради которых я с твоим отцом хранили деньги, влачили жалкое существование, пока тут Аннет де Ландро свои прихоти будет закармливать?

— Но, мама! — не соглашалась Анна. — Сама посуди. Нас двое, для каждой по этажу. Это как-то маловато, у кое-кого только два этажа на человека бывает. Слуг у нас тоже не многовато. У кого-то есть вообще так личные “одевальщики” и “раздевальщики”.

— Ты хоть понимаешь, что говоришь? — потеряла терпение Аннетт. — Ты выйди за двор и посмотри, как другие люди живут. Некоторые о семь человек в одной лачуге ютятся, а мы…

— А мы, — перебила дочь, — еле помещаемся в двух этажах. Мы самостоятельно не можем ни еду приготовить, ни полы помыть, ни посадить огурцы. Мама, ты жертвуешь столько личных денег совершенно чужим людям и презираешь жлобом, а чем мы хуже? Признайся, нам жизненно необходимы эти два этажа? Нам нужны личные повара, уборщицы, конюхи и садовники? Вез них мы что ли помрём? Мама, сколько средств вы потратили на липовый вечер, когда явился Алан? А сколько средств вы с отцом потратили на все вечера? Мама, мы лицемеры и не надо обманывать самих себя.

Анна с пренебрежением взглянула на свою дамскую сумочку, которую ей привезли из Лондона, и бросила на землю.

— Я не хочу такой жизни, — промолвила она.

***

Ландро наконец-то ушли и Силестиан Жаке остался в покое. Мрачные стены камеры, жёсткая лавка для сидения были для него родными и уютными.

— Жюль, ты рад за меня? — прошептал Жаке. — Я всё же наказал твоего душегуба. Знаю, ты осыпаешь меня упрёками, — и Силестиан замолчал.

В соседней камере сидел Виперан. Жаке представлял, как он нервно ломает себе руки и пытается поторговаться со следователем. Но сухим из воды он не выйдет, генерал уже признался в землянке в преступлении, а он, Силестиан, прикрывать никого не будет. Да и вдова с дочерью Ландро не допустят помилования для этого Виперана.

Виперан — мерзавец, затонувший в своей зависти и злобе, не то что он. Он совершил справедливость, воздал за сына по счетам, хоть и ценной своей свободы.

Силестиан закрыл глаза и попытался вспомнить свою жизнь… которой него и не было.

Он не знал ни своего отца, ни матери. Приют, побег, бродяжничество, возвращение в приют, побег… Так прошло всё его детство и юность. Даже слово “друг” Силестиан не знал. Повзрослев, он не остепенился. Шумные попойки днём, девочки ночью — так проходил каждый день. Своих многочисленных подружек Силестиан даже не знал по именам.

Он не ведал другой жизни, не задумывался, для чего он вообще живёт. Жизнь казалась бессмысленной, но лёгкой и быстротечной. Кто-то даже завидовал ему:

— Вот человек живёт: ни забот, ни горя!

Жаке любил места, где редко ступала нога человека. Он мог часами сидеть на пне в лесу и ничего не делать, а только вдыхать свежий воздух. Любил он не спеша прогуливаться по деревушкам.

Гуляя как-то в незнакомой деревне, Силестиан набрёл на похоронную процессию. Несколько мужчин несли неотёсанный гроб, сзади не следовала привычная для сельских похорон толпа плачущих баб.

Жаке тоже не было дела до чужого гроба. Он спокойно прошёл мимо, но не удержался и взглянул на покойника.

— Да это же…! — воскликнул он.

Жаке узнал свою очередную любовницу. Год назад он имел дело с этой молодой и весёлой девушкой, наполненной жизнерадостью.

— Да вот слегла внезапно, — сказали ему мужчины. — Такое в нашей местности не редкость.

— А почему вы гроб несёте? — удивился Жаке.

— А никого у неё не было. Круглая сирота. Сыночек только остался, мальчонке месяц от роду.

— Месяц? — изумился Силестиан.

Он судорожно начал считать, когда последний раз он ложиться спать с этой красоткой. Он пытался вспомнить день, час минуту. И ужаснулся, поняв, что тот младенец может быть его сыном.

Мальчик лежал в колыбели и отчаянно ревел, зовя мать. Бабка-соседка заснула и не слышала крики плачущего ребёнка. Силестиан без стуку вошёл в дом и подошёл к колыбели. Младенец продолжал хныкать.

Силестиан стал разглядывать малыша и пытался отыскать в нём свои черты.

” Фу, какой уродец, — думал он. — Лысый, мелкий, под себя насал, а какой крикливый. Ужас!”

Мальчик кричал на весь дом.

— Хватит ныть! — крикнул Силестиан и покачал колыбель.

Малыш открыл глаза и уставился на Жаке. Силестиан не мог оторваться от блестящих голубых глазок ребёнка, которые были печальны как у взрослого человека. Мальчика протянул ручонки и вдруг крепко схватил палец Силестиана.

— Отпусти, — нахмурился Жаке.

Но мальчик не отпускал. Младенец больше не плакал.

“А он ничего, — улыбнулся он. — Какой пухлый, краснощёкий”.

Силестиан должен был идти, он пообещал провести незабываемую ночь одной красотке. Но он не мог сделать ни шагу. Ребёнок не отпускал его.

С младенцем на руках Силестиан вернулся домой.

Силестиан больше теперь не знал, что такое девочки по ночам, а пиво по утрам. Его жизнь наполнилась смыслом. Сын Жюль стал для него тем лучом света, который Силестиан никогда не видывал.

Для мальчика Силестиан был не просто отцом, но и матерью, братом, лучшим другим. Радостями, мечтами, печалями Жюль всегда делился с отцом, он не понимал своих товарищей, которые что-нибудь скрывали от родителей. Мужчина с сыном жили в маленьком городке, Жюлю приходилось за несколько километров ходить в сельскую школу. Силестиан с трудом выжидал долгожданный вечер, когда сынок возвращался домой, и тогда в доме наступал праздник.

Но жизнь Силестиана была отнюдь не беззаботной. Сын пугал его. Жюль отличался от других детей. Ему не нравились пустые потехи и игры, он хотел нечто большего. Жюль мечтал быть полезным людям, он хотел, чтобы им гордился не только отец.

Началась война. Жюль горел страстным желанием, пойти и сражаться за родину. Он боготворил Наполеона и считал его освободителем, несмотря на презрение отца к императору. Но Силестиан не отпускал мальчика.

Между отцом и сыном каждый день проходили ссоры, которых раньше никогда не было.

— Я всё равно уйду на войну, с твоим благословением или нет! — вспыхивал Жюль.

В конце концов Силестиан сдался и благословил сына. Ни дня не проходило, чтобы он не пожалел о своём поступке.

Война закончилась. Солдаты возвращались к матерям и отцам, но про Жюля неслышно было ни слова. Безутешный отец поехал в столицу, в поисках сына. Он нашёл соратников Жюля, они говорили, что сын погиб в битве при Ватерлоо. Но никто не видел смерть Жюля своими глазами, друзья признались, что про смерть Жаке они узнали сами лишь из уст командиров.

Силестиан услышал от солдат о глубокой связи сына с генералом де Ландро. Он надеялся, что друг Жюля всё прояснит, но с маркизом Силестиан так и не встретился: поверенные де Ландро постоянно говорили, что Алексис в отъезде.

Каждый день Силестиан ждал возвращение сына. Он верил, что мальчик жив. Он выдумывал разные отговорки самому же себе: Жюль в плену, он потерял память, он ранен и не хочет быть обузой для отца. Но постепенно вера ослабевала. Разум отчётливо говорил Жаке: “Твой сын Жюль мёртв”.

Опустошённый отец не знал, как залечит свои раны. Алкоголь не давал больше ему веселье, женщины были противны. Лишь в густых лесах он чувствовал покой. Силестиан отправился в путь и нашёл своё пристанище в глухой деревушки в самой последней избе.

Однажды в деревни он заметил незнакомого человека. То была уставшая и больная женщина. Силестиан увидел в лице женщины её скорбное одиночество и пустоту. Он позвал её к себе в дом. Женщину звали Ирен. Она жила в соседней деревне, но пожар забрал жизнь у её мужа и детей. Как и Силестиан, она пыталась найти убежище от внешнего мира.

Так она и осталась жить у Жаке. Мужчина и женщина вели маленькое хозяйство, держали птиц. Их дом был приютом для утомлённых путников. Силестиан стал снова ощущать тепло. Мужчина и женщина горячо привязались друг к другу. Ирен стала новым смыслом жизнью для сокрушённого отца, а Силестиан для безутешной женщины.

Когда люди говорили ему:

— Ваша жена…

Силестиан терпеливо перебивал их и говорил:

— Она мне не жена.

— То есть ваша сестра… — поправлялся собеседник.

— Она мне не сестра, — отвечал Силестиан. — И даже не подруга. Ирен — мой ангел.

Ангелом с небес всегда называл женщину Жаке. Он не чувствовал к ней ни платоновской любви, ни братской. Силестиан не знал кем для него стала эта женщина. “Ангел” — только так он отзывался об Ирен.

Путники, забрёдшие к Жаке и Ирен на ночь, были частым делом. Никому не отказывали добрые люди. Однажды к ним пожаловал генерал, который проездом пересекал их убогую деревушку. Хозяева приняли и его. Генерал оказался любителем поболтать. Слово за слово и мужчины заговорили о войне.

— Если бы вы знали, сколько тайн на самом деле скрывается, — вздохнул приятный собеседник. — Взять к примеру сына генерала де Фуркада, который, так сказать, умер бравой смертью. Предателем на самом деле он был. Разгадал его тайну пятнадцатилетний мальчишка Жюль Жаке…

Силестиан вздрогнул, услышав имя своего сына, и замер. А генерал словно не замечал изумления на лице собеседника.

— Только вот поймать предателя мальчик не смог, — сокрушённо произнёс генерал. — По глупейшей ошибке его застрелил маркиз де Ландро.

И вдруг мужчина хлопнул себя по лбу.

— Что я делаю? Это государственная тайна. Никому не слова!

— Жюль Жаке мой сын, — прошептал Силестиан.

На лице генерала воцарилось потрясение. Он стал засыпать мужчину вопросами, но Силестиан не верил его удивлению. Он разгадал план Виперана. Он понял, почему генерал оказался в его доме.

Жаке больше не мог жить спокойно. Признание Виперана оставляло его ни на минуту. Как только Жаке начинал думать о сыне, то с каждой минутой злость к маркизу Ландро росла в геометрической прогрессии. Он начинал бредить проклятьями о Ландро, мысли о мести стали самыми главными. Не прошло и трёх дней, и Силестиан Жаке согласился на убийство.

Только Ирен оставалась преградой для заветной мечты. На коленях она умоляла любимого и родного человека одуматься, но её слова оставались неуслышанными.

Жаке хотел только одного — страданий Ландро. Он желал забрать жизнь у его дочери и жены, но Ирен смогла убедить сожителя не убивать невинных. Однако оставить Алексиса в покое Силестиан не мог, месть стала частью его жизни. Первое покушение обратилось в неудачу, и тогда Жаке решил, что он должен оборвать малодушному жизнь, смотря ему в глаза.

Но Алексис не просил на коленях пощады, он не проявил ни капли трусости, в которой его обвинял Жаке. Мучина видел искреннее раскаяние в глазах Ландро, он понял, почему Жюль считал Алексиса своим другом. Но простить Силестиан не мог. Боль оказалась слишком сильной, не слушая крики любимой женщины, он выстрелил.

Силестиан ликовал, он свершил то, ради чего жил. Он выполнил предназначение небес. Но желанного покоя он не ощущал. Силестиан не понимал, почему он не чувствует себя счастливым…

…Ирен ушла. Она не могла видеть убийцу.

Год назад Ирен вернулась. Она отыскала любимого в другом конце страны, в маленькой землянке, в которой он прятался от света подобно кроту. Ирен заклинала Жаке покаяться, но Силестиан не чувствовал себя виноватым. Он считал себя героем. И тогда Ангел покинула его вновь. Оставив его в полном одиночестве.

— Жюль, ты рад за меня? — проговорил Жаке. — Я воздал за грехи этому подонку.

— Ирен, мой ангел, жаль, что ты не разделяешь моего счастья, — обратился он к женщине, которую любил. — Как жаль.

Силестиан подошёл к окну и взглянул в него. Он увидел зачуханный тюремный двор вместо привычных дубов и берёз. Это была горькая плата за заветную цель.

— Ангел, помнишь нас домик? — заговорил старик сам с собой. — Как же нам хорошо тогда жилось.

Но прошлое остаётся позади. Ирен не вернуть, как и умершего сына.

— Я лишился двоих единственных дорогих мне людей, — шептал старик. — Алексис Ландро отобрал сына, а…

Он не мог говорить, но слова сами вырвались у него с языка:

— А Ирен, своего ангела, потерял я сам. А мог бы и не терять…

Свет из окна прямым лучом падал на пол. Силестиану казалось, будто тени людей играют в нём. Он пытался разглядеть в лучах тень Жюля, как когда свои родные черты в голодном младенце. Но ничего не находил.

— Кто этот судья, который покарал меня когда-то давно? — неожиданная мысль возникла у Жаке.

Силестиан снял с себя рубашку и разорвал её. Связал клочья рубашки с тюремной простынёй и крепко заявязал на тюремной решётке.

— Жюль, я скоро тебя увижу.

Старик нацепил верёвку на шею, слеза пробежала по его щеке.

— Прости меня, Ангел, это я разрушил наш маленький уютный мирок.

Бездыханное тело висело на самодельных верёвках. За стенами тюрьмы бурлила жизнь. Охранники молча и терпеливо проходили вдоль камер для подозреваемых в преступлениях, никто не соизволил заглянуть в окошку дверцы.

Лишь под дверями тюрьмы ходила странная женщина, облачённая в чёрный плащ. На лице у женщины застыла горькая печать безумия. Голова её тряслась, руки дрожали, она была не в себе. Женщина просила охранников тюрьмы увидеться с арестованным Жаке, но никто посторонним не разрешал входить в следственный изолятор.

***

Шум и брань, бабьи крики, возгласы торговцев, ребятня, сующаяся под ноги, — рынок жил своей обычной мирной жизнью. Никого из торговцев и покупателей не волновало, что где-то поблизости сейчас оборвалась чужая жизнь. Да и кого это вообще волнует?

Экене с большой корзинкой в руке рассматривал базарную жизнь, весёлую и забавную. Две женщины не поделили морковку, теперь их не могут разнять пятеро мужчин. Пятилетний карапуз упрашивает маму купить ему какое-то колесо для телеги. Вот зачем малышу колесо, лучше бы просил маму купить полезную игрушку? Девушка хочет поторговаться с мясником и строит ему глазки, а мясник, увлечённый красивой девушкой, не замечает, как собака соседнего торговца украдкой ворует колбасу с прилавка. Отец-лавочник отлучился и попросил за товаром присмотреть сынишку, а парнишка тут же убежал к приятелям.

Экене послан был на рынок за едой для дома. Дэвид любит ссылаться на больницу и уходить от своих обязанностей, а Пьер прямо заявил ему: “Я хочу увидеться с Софи. Так что покупка еды ложиться на твои плечи”.

Торговые лавочки выстроились во множество рядов, кажется, что везде царит одна весёлая и бурная жизнь. Но это не так. Экене знает, что рынок разделён на несколько зон. В первых продают самый лучший и красивый товар, здесь закупаются слуги аристократ. Во вторых ищут товар простые горожане и крестьяне, ну и жадные скряги. В третьих рядах самые некачественные продукты и вещи, только бедняки ходят здесь. А кругом рыщут попрошайки.

Экене был несколько раз на рынке, он знает его жизнь. Экене заполнил корзинку доверху различной едой, но не для себя и друзей он всё это накупил. Его тут же окружили голодные детишки, которые хотели есть. Экене не мог отказать им. Он зашёл в последние ряды рынка, где бродили одни лишь нищие. За рынком сидели такие же голодные бродяги. Экене ходил между них и раздавал кому еду, кому давал деньги.

— Можно ещё хлеба! — кричал какой-то мальчишка.

— Помогите мне! — говорила старуха.

— Постой, не дай помереть мне с голоду! — какой-то мужчина схватил его за штаны.

Экене обернулся и остолбенел. Жизнь стремительно пронеслась у него перед глазами. Сестра, отец, мама — восстали у него в памяти. Давнозабытая ярость вспыхнула на лице Экене. Он увидел Генри Фикса.

Но это был не тот Фикс, которого знал Экене — могущественный и безжалостный.

Фикс постарел лет на двадцать. Он лежал на земле, облачённый в тряпку, намотанную на теле. Рядом лежала трость, левая нога Фикса была странно согнута, будто сломана. Лицо его заплыло в нескольких фингалах, кожа и кости оставались от некогда привлекательного мужчины.

— Дай поесть! — прошептал Фикс, он не узнал Экене.

— Как вы оказались в таком положении? — спросил Экене, стараясь сдержать злость, а сам глядел на палку и мечтал забить ею Фикса на смерть.

— Во всём виноват мой неблагодарный сынок, — вздохнул Фикс. — Как я его любил, как баловал! А он меня за отца не считал. Когда умерла его мать и моя ненаглядная жена, то он, бесчувственный, бросил своего родного отца и убежал жить к тётушке в другой город. И вот три года назад, повзрослевший и сильный, он вздумал явиться! Он выгнал родного отца из его же дома! Заявил, что теперь хозяин он и он сам воспитает младших братьев и сестру, а отцу, который не чаял в нём души, купил билет в один конец из Нового Орлеана до Марселя, вручил 500 ваших франков и затолкнул в трюм корабля!

— Какой у вас ужасный сын, — наигранно охнул Экене. — Но как же вы оказаться в нищете?

— Со мной оказались какие-то разбойники, — продолжал вздыхать Фикс, решив, что нашёл прекрасную жилетку, чтобы выплакаться. — Как только я вступил на французскую землю, они напали на меня и украли у меня всё: деньги, документы, вещи, даже одежду забрали за исключением подштанников. — Фикс замолчал и мечтательно произнёс. — Совсем недавно я жил в великолепных владениях, я был уважаемым плантатором! У меня было всё: деньги, уважение, власть, негры-рабы! А теперь в кого я превратился? А мой душевнобольной сын, мало того, что выгнал меня из родной страны, так и заявил, что не намерен идти по стопам своего любящего отца и отпустит всех негров на свободу! Вот придурок!

Фикс запнулся и с опаской покосился на Экене, догадавшись, что взболтнул лишнее.

— Помоги! — протянул он взволнованно руку. — Не дай помереть с голоду.

Экене подошёл к Фиксу и спокойно спросил:

— Вам лучше деньги или еда помочь, масса Генри?

Генри Фикс вытаращил глаза и внезапно подпрыгнул на месте. Он попятился к стене за своих двоих ногах, забыв о палке.

— Ты кто? — забормотал он.

— А вы разве меня не помните? — лукаво спросил Экене, надвигаясь на Фикса. — Ах, да! Таких как я и моя сестра у тебя тысяча, но ты у меня один. Тебя я хорошо запомнил.

Из груди несчастного вылез какой-то хриплый крик:

— Ты брат Мейкны?

— Угадал, — усмехнулся Экене.

Фикс попятился назад, но дальше была только голая стена. Он забегал глазами, стараясь найти хоть какую-нибудь помощь, но никто не собирался ему помогать.

— Дай мне всё объяснить, — залепетал бывший рабовладелец.

— Что именно ты объяснишь? — прорычал Экене. — Почему ты убить моих родителей и сестру или почему ты такой трус?

Фикс раскрыл рот, но мощный удар выбил у него почву из под ног. Бродяга захрипел, и комок крови вылетел у него изо рта. Экене поднял Фикса и поставил его к стене.

— Давай объясняй, я внимательно слушаю! — проревел он.

Но Фикс молчал.

— Где твоя смелость? Где твоя власть? Где твоя честь?

И второй удар обрушился на Фикса. Но Экене не давал ему расслабляться и снова поднял и поставил на ноги.

— Я любил твою сестру, — промычал Фикс. — Во всём виноваты Джек с Хантом и Тил. Я не хотел, но они меня заставили.

— Да-да-да, — прошипел Экене. — Какой-то мальчишка, слабовольный надсмотрщик и собственный раб заставили тебя… Верю-верю.

Экене в третий раз ударил его. Фикс упал и тяжело задышал. Голова у него раскалывалась, он начинал переставать понимать, где он находиться и с трудом стоял на коленях.

— Пощади, — прошептал он из последний сил.

— Зачем? Разве вы слушали мольбы моих близких? — задал он вопрос.

Но не получил ответа.

— Я любил твою сестру, — пытался оправдаться Фикс. — Не проходило ни дня, чтобы я не вспоминал её и не плакал по ночам от тоски.

Экене во второй раз поднял Фикса. Лицо того было рассечено, он едва держался на ногах. Удары и страх сломили его и лишили сил. Но Экене было всё равно, он схватил убийцу отца, матери и сестру за горло и поднял на воздух. Экене вспомнил тот день, когда он хотел отомстить этому мерзавцу, забравшему жизнь его самых близких людей, но благодушный Шарль не позволил ему совершить убийство. Вот сейчас настал тот день, когда никто не помешает расквитаться ему по счетам. Фикс задыхался. Из последних сил он умолял о пощаде, лепетал прощения и признания в любви к Мейкне.

— Как же ты жалок, — с презрением произнёс Экене.

Он не испытывал к Фиксу больше ненависти, только неудержимое и нескрываемое отвращение оставалось у него.

— Я хочу уничтожить тебя, — сказал он. — Но не стану. Не собираться марать руки об такое ничтожество.

Экене отпустил его, и Фикс камнем рухнул вниз.

Он презрительно взглянул на того, кто несколько лет назад хвалился перед ним своей силой и могущественном, забрал у него самое ценное, а сейчас валяется у него в ногах и просит пощады. Экене порыскал в корзине и бросил Фиксу кусок хлеба.

— Жри.

========== Глава 11. Каби ==========

Вот и родная земля! Экене спускался с трапа корабля. Он достаточно погостил у брата, пора бы вернуться и домой. С собой он нёс большую сумку подарков, собранную Пьером для их младших сестёр и брата. Несколько гостинцев положила и Софи.

— Что ж, пора нам расстаться, — сказал Шарль, подошедший к нему.

— Да, пора, — нерадостно произнёс Экене.

Отец брата был приятным спутником и интересным собеседником в долгом плавании, но пришло время расставания. Одному нужно повидаться с семьёй, другому развивать своё дело.

Дорога в племя не была такой длинной и утомительной. Вот и родной дом! Не прошло, кажется, и пяти минут. Возле хижины играют Коу и младшие сёстры.

— Экене! Брат! — завизжали девочки.

Мики бросилась к Экене на руки, Эми и Ината повисли на его плечах.

— Я тоже рад вас видеть, только не убейте меня! — засмеялся Экене и упал на землю, под тяжестью сестёр.

Девочки не отпускали его, зажимая всё сильнее в объятиях.

— Здравствуй, давно не виделись, — деловито произнёс Коу и помог старшему брату подняться.

За столом в хижине сёстры так и не смогли оторваться от Экене. Брат не сумел отвлечь их от себя даже игрушками и сладостями, привезённых с далёкой земли. Они не притронулись и к обеду, стоящему на столе. Коу лицезрел эту семейную встречу и пытался сдержаться от смеха.

— Девочки, да отпусти вы меня! — воскликнул Экене. — Я по вам тоже, ох, как сильно соскучился, но не тискаю же вас! Дайте мне хоть воздуха глотнуть!

— Они тебя сильно ждали, — промолвил Коу. — Как когда-то ждали возвращения мамы и папы…

Экене поморщился:

— Коу, не надо преувеличить.

— А я не преувеличиваю, — грустно улыбнулся Коу. — За последние годы ты невероятно изменился. Раньше я и не думал прислушиваться к твоим словам, хотя ты старший брат. А теперь ты стал для нас словно вторым отцом. Ты без чей-либо помощи вырастил и воспитал всех нас. Помогал мне всегда советами, девочек учил всему, что пригодиться им в жизни, решал все наши мелкие и большие проблемы. Когда Ината заболела, то ты несколько ночей не отходил от её кровати и ухаживал за ней, как когда-то ухаживала за нами мама. Экене, если бы не ты, — повисла маленькая пауза, Коу стыдливо опустил глаза вниз и тут же изрёк, его голос задрожал, — я, может быть, до сих пор ненавидел твоего брата Пьера, а через него и остальных людей. Ты был нашим учителей, опорой, братом, другом и родителем.

— Так хватит меня хвалить! — смутился Экене. — Ешь давай, пока еда не остыла!

Наконец-то сёстры занялись подарками Пьера и Софи. Экене выдохнул спокойно и вышел из дома, взяв с собой сумку. Он не мог выносить слова благодарности, которые часто он слышал он брата и девочек. Он не считал себя их родителем и не забирал все заслуги себе. Были ещё люди, которые подняли на ноги его маленьких детишек.

Экене зашёл в хижину. Она была не так просторна, как его, но в доме был уют и порядок.

— Привет, Бохлейн. Как ты? — он радостно спросил старого друга.

— К сожалению, ничего хорошего сказать про самочувствие не могу, — прохрипел Бохлейн. — Хотел было бы соврать, да не могу.

Старейшина встал с постели. Он весь исхудал, глаза были провалены, рядом с кроватью стояла палка, на которую теперь всегда опирался Бохлейн. Старик жил вместе с младшим сыном и его семьёй, он не мог ухаживать больше за собой. Бохлейн отошёл от дел племени, хоть он и считался старейшиной, но его обязанности выполняли уже другие соплеменники.

— И когда же смерть меня заберёт? — проворчал он. — У нас долго не живут, не то что во Франции. Но я пережил Филиппа, да и всех остальных друзей, братьев с сёстрами. Шониирида пыталась меня опередить, но недавно и её час пришёл. А я вот всё торчу здесь. Кажется, что никогда не помру.

— Какое тёплое приветствие! — воскликнул Экене.

— Зато ты расскажешь что-нибудь хорошее мне, — рассмеялся старик. — Думаю, ты вернулся с приятными вестями?

— Безусловно! Вы с Коу и Шонииридой не ошиблись, когда уговаривали меня повидать брата.

Экене достал из сумки подарки, которые заготовил для Бохлейна Пьер. Но Бохлейна красивые и сердечные сувениры мало радовали, он хотел узнать про жизнь младших друзей — Пьера и Экене.

Бохлейн слушал его на одном дыхание. Он привык за свою жизнь ничему не удивляться, но поведения и мысли Пьера потрясали его.

— Он полюбил. Он пришёл к отцу и матери, хоть и не остался с ними. Он решил помочь Анне, которую считал олицетворением зла… С нашим Пьером свершилось чудо, наконец-то! — обрадовался Бохлейн.

— Он сам на себя не похож! — воскликнул счастливый Экене. — В последний раз, когда брат приезжал к нам, то он выглядел мрачнее тени, но сейчас просто расцветает. Спасибо за то Софи.

— Но я бы не спешил, — нахмурился Бохлейн. — Пьер ещё питает себя миражами, он до сих пор скован.

— Ты о чём? — не понял Экене.

С улицы послышались шаги ног.

— Бохлейн! Мы пришли к тебе!

В хижину вошли старые друзья Экене: Токи, Баако и Гарани, державшая за руку маленькую девочку — дочку. Друзья уже не врывались в дом старейшины как раньше.

— Экене?! — воскликнули они.

— Да, это я, — обрадовался Экене.

Гарани и Баако крепко пожали другу руку и похлопали по плечу — они соскучились по товарищу. А Экене подбросил вверх и закружил их маленькую дочку. Бохлейн не мог спокойно сидеть на кровати и поднялся, чтобы тоже разделить радость друзей. Одна лишь Токи стояла в стороне и весело улыбалась.

Экене быстренько залез в свой мешок и достал каждому по подарку, не забыл он и про малютку, которой привёз красивую куклу. Баако был подарен перочинный нож, нужный для охоты, Гарани — духи. Но только Токи не находил Экене подарка.

— Я, кажется, потерял его впопыхах! — погрустнел он. — Я купил для тебя красивый браслет, но где-то, лапоть, оставил его! Может быть, он у Шарля на корабле, я найду его!

Экене взял руку девушки, боясь, что она расстроилась. Но Токи сияла от радости.

— Мне не нужны подарки от тебя.

Экене улыбнулся. “Я дома. Как же я соскучился по всем им…” Солнце, согревая землю, ярко светило, давно не было дождей. На голову к нему сели два ручных попугая Бохлейн. Родные места встречала Экене, а Экене с радушием встречал её.

***

Прошло несколько дней. Экене постепенно привыкал к старой жизни. Он уже не был вечно отдыхающим гостем в доме Дэвида, изредка ходившим на рынок за покупками. Он стал хозяином. Надо было и на охоту сходить, и позаботиться за домашней живностью, и в городе покопаться, и младших накормить.

Но Экене вовсе не жаловался на такую жизнь. Он не понимал, как же раньше ему могло нравиться жить на чужой шее, будь то родители или Шарль, как можно было всё время бездельничать? Взять ответственность за других, а не жить за чужой счёт, иметь в жизни цель, тратить время на нечто нужное и полезное — это стало тем таинственным смыслом жизни для Экене, который он в детстве и юношестве так отчаянно искал.

— Когда же ты возьмёшь на руки своих сыновей или дочерей? — спросил утром его Коу.

— Когда-нибудь, — холодно ответил Экене. — Сколько раз тебе и остальным отвечать? Мне не нужна жена и дети!

— Но ты был бы прекрасным отцом! — не отставал Коу.

— Может быть. Но я уже сделал выбор.

В это время в хижину постучались. К Экене зашли его друзья-ровесники. Баако и Акиш. Баако ввёл за руку крохотную дочурку, а Акиш держал на руках сразу двоих парнишек-близнецов, двухлетних мальчуганов.

— Азубуик устроил срочное собрание, — сказали друзья. — Нам с тобой немедленно надо идти на него.

В хижине совета народу собралось тьма, невозможно было развернуться. Но что поразило Экене — ни одной женщины. Крайнее редко явление в Тинуваку. Он заметил, что взрослых мужчин сидело совсем немного, собрались одни его ровесники да ребята чуть помладше и постарше.

Вождь Азубуик, всегда стоявший или сидевший в середине круга, сегодня уступил своё место Джеро, отцу Этераямы. Сам Этераяма восседал возле приятелей, недовольно хмыкая при виде опаздывающих на собрание.

Дождавшись, пока все соберутся, Джеро произнёс:

— Рад всех вас поприветствовать! Совсем недавно вы стали мужчинами.

— Шестеро-четверо лет назад — будто бы вчера, — усмехнулся Экене Акишу. — Сейчас будет пытаться заговорить нас, чтобы заставить сделать такое, на что никто не согласится.

Джеро продолжал говорить:

— Вы теперь полноправные тинуваку, имеете право голоса в племени, у кого-то из вас появились свои семьи. Но нам не на один день не стоит забыть о наших врагах — Гаапи. Теперь уже вы, а не мы лицо Тинуваку. Молодое поколение должно охранять нас, стариков. После инициации вы стали охотниками, рыбаками, отцами и мужьями. Но не стоит забывать ещё об одном важном деле — защитнике Тинуваку. Каби. Никто не знает, что сбредёт в голову этих гаапи. У Тинуваку должны быть надёжные защитники. Ваши отцы, к сожалению, постарели, и мы не можем выполнять эту честь. Наше место должно занять новое поколение, в наших рядах должна появиться молодая кровь.

“Как же красиво сказано — “молодая кровь”, — приметил Экене. — Случись что, за ваши грехи должны умереть молодые мальчишки, только что ставшие отцами”.

— Место в каби — дело добровольное, — сказал глава отряда. — Мы ни кого не принуждаем силой. Вам придётся около месяца не видеть семьи, быть возле враждебной земли. Но взамен вы получите ещё большее уважение от соплеменников. Не забывайте и то, что каби считаются самими лучшими охотниками племени. Кто согласен стать каби — защитником, то поднимите руку.

— Я буду каби! — подскочил тут же Этераяма и вышел к отцу, став наравне к Джеро и Азубуиком.

Среди собравшихся проносилось перешёптывание. Молодые парни обсуждали, стоит ли им принимать такую должность.

— Делать мне нечего, — шепнул друзья Акиш. — Буду я на месяц бросать жену и детей из-за охраны какой-то реки. За всё время перемирия только два человека вздумали нарушить закон.

— Я с собой согласен, — поддакнул Баако. — Поохотиться мы и так сможем, а двадцать один день всматриваться в землю Гаапи — глупое занятие.

Один из тинуваку поднял руку и засмеялся:

— А можно взять с собой девочек? Сами понимаете, три недели без женского тела… Это утомительно.

— Нет, нельзя! — прокричал Джеро.

— Ну тогда я дома останусь, — с наигранной нахмуренностью опустил руку парень.

Остальные присутствующие придерживались того же мнения, что и друзья Экене с любителем девочек. Но всё же добровольцев на почётное место охранника и защитника племени оказалось много. Юноши один за другим поднимали руки. Азубуик и Джеро приглашали выйти соплеменников в центр, но Этераяма незамысловато показывал им их место — позади себя.

— Может ещё остались желавшие? — спросил в последний раз Джеро.

— Я! — поднял руку Экене.

Вождь и отец Этераямы удивлённо уставились на него.

— Экене, — сказал недоумённо и сердито Азубубик. — Ты трижды был в Гаапи, и ты ещё хочешь стать каби?

— А что здесь такого? — спросил Экене. — Разве мне нельзя защищать свой народ от врагов? Не беспокойтесь, мост я уничтожил, а переплыть Коолжу мне страшновато.

Экене встал в центр и локтем потеснил ошеломлённого и прогневанного Этераяму.

Джеро вздохнул и промолвил:

— Выдвигаемся завтра утром.

Когда ребята вышли из хижины друзья спросили Экене:

— Зачем ты согласился стать каби? Это ведь бессмысленное занятие. А такой хороший охотник как ты нужен нам здесь.

— Хочу защищать товарищей от господина Этераямы, и показать ему, что он не самый главный, — ответил им Экене. — Ну а если быть честным, мне интересно, что же представляет собой эти каби, которым достаётся столько славы, — Экене скривил губы. Хороши защитнички, не уследившие за восьмилетней девочкой. Как бы сказали в Европе, вот так элита общества. — Зачем нужна охрана Гаапи, если ни один человек в здравом уме никогда не осмелиться переплыть бурную реку Коолжу с крокодилами, живущими в ней?

Сестёр и брата решение Экене отправиться к землях гаапи на целых три недели сильно расстроило.

— Ты же только приехал, — нахмурилась Ината и прильнула с грустью к нему, — снова пропадёшь на долгое время?

Экене погладил сестрёнку по голове. Эми и Мики, поджав губки, тоскливо уставились на брата.

— Не волнуйтесь, девочки, не понравится мне там, тут же уйду домой. Меня никто не заставит делать то, что я не хочу.

***

Новоизбранный отряд выдвигался рано утром. Взрослые попросили юношей взять с собой еды на первое время и прихватить лук со стрелами. Старшие каби ввели новое поколение впереди, Этераяма присоединился к ним. Дорога до Коолжи была долгой, но не утомительной. Дождь давно не поливал землю, грязь пересохла, что облегчало путникам путь. Молодые парни предлагали взять лошадей, чтобы поскорей добраться, но старшие отказались — не дело каби полагаться на животных. Преодоление пути — первое испытание в жизни молодого каби. Всю дорогу Джеро и егосоратники рассказывали своей замене о долге каждого тинуваку защищать свой народ, охранять его от надменных гаапи. Остальные его речи были посвящены умениям охотника, умелой ловле добычи. Джеро пообещал из каждого юноши сделать настоящего мастера.

— Пока только на это место могу из всех вас поставить моего сына Этераяму и Экенечидисинпу. Но, если хотите вы стать каби, то должны не уступать им. Вспомните, до войны наш отряд носил другое название. Дешо — охотники. Но страшные события заставили нас измениться.

Каби жили в уютной светлой пещере недалеко от реки. Их убежище было хорошо оборудовано для жизни. Каби помимо одеял, спасающих отряд в холодные ночи, имели игральные карты, папиросы и бутылку вину, которая строго охранялась и не давалась кому попало. Защитники не должны быть пьяны.

Коолжа гневалась как всегда. Ни моста, ни большого бревна отныне не соединяло два племени. “Зачем нам охранять реку? — задавался вопросом Экене. — Почему то бревно несколько лет соединяло две враждующие земли, когда его легко можно было сбросить в воду?”.

На том берегу шла своя жизнь. Женщины собирали ягоды, дети кувыркались вокруг них. Неподалёку дремал крокодил. Изредка женщины посматривали на противоположный берег и Экене.

“Знали бы чей я брат. Эх, Пьер, — вздохнул он. — Трижды я переходи реку, — думал он. — Первый раз мы с Пьером оказались в плену, и непонятно как гаапи смиловались над нами. Второй раз из-за них я потерял родителей и сестру. В третий погибла моя вторая сестра, а брат устроил бойню. Но почему я не могу их ненавидеть?”

Он смотрел на их жизнь. Гаапи ничем ни чем не отличались от Тинуваку. По традициям племени Экене обязан считать своими врагами даже тех женщин и детей. Но не мог.

К Экене подошёл Этераяма. Но он даже не взглянул на старого друга. В руках Этераяма держал вкусный шоколад и бутылку вина, на земле лежала только что подстреленная антилопа.

— Эй, вы там! — крикнул он женщинам. — Хотите есть? С животными у вас там плоховато же! Но я могу вам подарить свою добычу! Взамен только отдайте мне своего ребёнка.

Женщины продолжали собирать ягоды, стараясь не обращать внимания на выкрики Этераямы.

— Ну что ж вы такие угрюмые? — насмехался он. — Жизнь за жизнь — это ведь так просто для вас.

Годовалый малыш услышал Этераяму и отвлёкся от мамы. Этераяма добро улыбнулся и поманил ребёнка к себе шоколадом.

— Ну же иди ко мне, котёнок, — ласково призывал его Этераяма.

Мальчик подходил к краю реки, не понимая ничего.

— Прекрати! — закричал Экене и крикнул мать ребёнка.

Этераяма чванливо огрызнулся на Экене.

— Придурок. Нашёл о ком заботиться. И как только Азубуик согласился взять тебя в каби?

Этераяма не собирался уходить с реки, оставлять в покое этих женщин. Он думал, что же им ещё устроить. Вдруг внимание Этераямы привлёк крокодил. Он поднял с земли большой камень и замахнулся.

— Только посмей! — сжал его руку Экене.

— Ты разве не хочешь посмотреть на великолепное зрелище, как крокодил выйдет из себя и обрушит весь свой справедливый гнев на гаапи? — засмеялся он.

Экене схватил Этераямы за волосы и грозно произнёс:

— Если ты это сделаешь, я сброшу тебя в реку. Своим соплеменником и другом я тебя давно не считаю. Так что скормить тебя зелёным тварям не составит мне труда.

Этераяма резко освободился на Экене и закричал, так чтобы его слышали каби:

— Я же забыл! Убийцы твоей семьи намного тебе дороже, чем товарищ детства! Не удивлюсь, если когда-нибудь ты предашь нас.

— Бред. Но, действительно, тот крокодил дороже, чем ты, — бросил вслед Этераямы Экене.

Река Коолжа притягивала к себе множество животных на водопой, несмотря на живущую в ней опасность. Вокруг реки рослы сочные и вкусные плоды. Каби были заняты своей работой: собирать плоды и добывать еду для племени. В конце дня двое мужчины ушли, чтобы отнести мясо и фрукты в Тинуваку. Остальные охранники просто сидели возле костра.

“Ведут себя как обычные охотники, зачем им ещё охранять Гаапи?” — не понимал Экене, и странное чувство просыпалось в нём. Он осознавал, всю жизнь его обманывали. Он сам разрешал себя обманывать, остальные ребята-каби ни чему не удивлялись, лишь он, казалось, спустился с другой планеты. Это было заметно по странным взглядам, которые приятели бросали на огорошенного Экене.

— Разве отец тебе не говорил, — озадачился соплеменник, — что добыча пропитания — основная работа каби? Охрана территории — это уже второе.

Много чего рассказывал Тейю сыну! Но Экене в пол-уха слушал всегда отца. Как же сильно он спустя годы жалел о своём безразличии!

С наступлением сумерек каби собрались на вечернюю трапезу за общим костром. Джеро травил байки, над которыми все смеялись, хмур был лишь Экене. Внезапно он заговорил, прервал уважаемого всеми Джеро.

— Как главе каби я хотел бы задать пару вопросов. Первый, зачем говорить всем, что ваша цель — защита племени от Гаапи, если вы занимаетесь совсем другой работой? К чему вообще охранять нашу землю от них, если реку невозможно практически переплыть? Второй, несколько лет назад наши племена соединял мост, но после войны его разрушили, так почему за столько лет никто не избавился от упавшего дерева, заменившего мост?

Этераяма громко усмехнулся незнанию Экене, но промолчал, дав отцу ответить. Джеро звонким и твёрдым голосом произнёс:

— Бревно никто не трогал, дабы мы могли отомстить. За всё время только отец Абени и Юны, а также эти клуши осмелились проникнуть на нашу землю, но их смерти хватило, чтобы отомстить за наших родных. Жаль, только что Абени уничтожили не мы, а Бомасейн. А Юна, к нашей горечи жива-здорова. Но жалостливые мольбы о помиловании от их папаши нас повеселили, — улыбнулся Джеро. Этераяма пожал отцу руку. — Во все времена нашей главной работой был — промысел, лишь со временем добавился присмотр на территорией. Но нужно же нам было каким-то образом внушить нашим детям и внукам ненависть к гаапи, которых они никогда не видели, но которые забрали жизнь у их дедушек и дядей. Вот поэтому вам и рассказывали про охрану земли от гаапи. Так было надо, вы, дети, не должны забывать жертвы ваших отцов и дедов. Знаю, это подло, мне ведь некоторое время приходилось обманывать и родного сына.

Юноши, оказавшиеся первый раз в отряде, с ошеломлёнными лицами слушали Джеро, им ещё никогда так прямолинейно не рассказывали правду об отряде каби.

— Значит жизнь Чунга, жизнь моих родителей и сестёр оказалась напрасной по сравнению с вашим великим желанием отомстить? — вымолвил Экене. — Или же вы забыли, что и наши смогут пройти по этому бревну?

— Нет, не забыли, — сказал Джеро и вспылил. — Чунг был глупцом, попытавшимся установить мир с Гаапи, но его жестоко обломали. Он заслужил смерть.

— Моя семья тоже заслужила смерти?

Джеро замолчал, не зная, что сказать Экене. Но Этераяма взял слово сам:

— А вот в их смерти виновник — ты, Экене. Твои родные сделали, то, что сделали бы другие родители и старшая сестра — бросились спасать неразумного сына и братишку, рискуя собой. Вот и поплатились свободой и жизнью. Кто просил тебя бежать на помощь предателю? За сношение с гаапи ему должны были кишки все выпустить, но благодаря Бохлейну и Шониириде этот подлец всё ещё жив и трахает вторую гаапи. А насчёт Марани — так разбирайся со своим Пьером.

Он разлёгся возле костра и вздохнул:

— И как ты мог простить лжеца и убийцу, отправится потом и на его спасение? Ладно бы враньё, но он же позволил твоей семье погибнуть! Как ты можешь думать хорошо о тех гаапи, хоть они слабые женщины и дети? Не забывай кто их мужья и отца! Они забрали жизнь у моих бабушки и дедушки, убили сразу троих моих дядей. Я никогда с ними не сталкивался, но не смогу за это простить гаапи, на их детях лежит кровь родителей.

Экене отодвинулся от Этераямы и сказал:

— В отличие от тебя у меня на плечах есть голова. Я умею отличать невиновного от виновного, а не слепо вешать на всех клейма и люто ненавидеть. Это же так хорошо и легко, обвинить во всех бедах козла отпущения и жить спокойно, ни о чём не задумываясь. А заодно можно и садистские наклонности проявлять, ведь так, Этераяма? — наклонился он к нему. — Признайся всем нам, что тебе просто нравится поливать грязью гаапи, унижать слабых. Я припоминаю твоё отношение к Юне, которая даже слово дурного тебе не сказала. А как ты на охоте себя ведёшь, странно, что до сих пор не выстрелил в человека!

Этераяма вскочил на ноги, он хотел врезать в Экене. Но Джеро остановил сына:

— Сядь, оставь Экене в покое. Лишь сейчас он узнал правду о каби, вот и бесится. А ты, Экене, замолчи. Если ничего не знаешь, и только несколько лет назад сумел почувствовать себя тинуваку, не задавайся.

Мужчины и юноши молча наблюдали спор. Первым интересно было посмотреть, чем же закончится словесная потасовка Экене и Этераямы, вторые боялись встревать в чужую разборку, опасаясь гнева Этераямы и Джеро. В голове у парней до сих пор вертелись первые слова Джеро о мести, ради которой тинуваку допустили смерть своих соплеменников.

Экене видел их озадаченные лица в пламени костра и сурово промолвил:

— Джеро, говоришь, что я ничего не знаю. Отчасти с тобой я согласен. Но есть кое-что, о чём я знаю, в отличие от моих ровесников. Пожалуй, сегодня настало то время, когда и другие должны узнать настоящую историю Тинуваку. Когда давно жили два лучших друга Йекини и Швэйло…

Затаив дыхание и разинув рот, юноши напряжённо слушали Экене, не веря своим ушам. Они то и дело спрашивали Джеро и других каби: “Это правда?”. Каби пытались оборвать Экене, заткнуть ему рот. Но его невозможно было остановить. Он рассказал приятелям всё, что знал сам про историю двух племён.

— Это ложь! — воскликнул Этераяма.

Экене хмыкнул и покосился на него:

— Этераяма, ты хоть слышишь, как по-детски глупо звучат твои выкрики?

Экене встал, взял свой лук и вещи и пошёл прочь.

— Остановись, я запрещаю тебе покидать отряд! — крикнул Джеро.

Экене повернулся к нему и тихо произнёс:

— Я же сказал тебе несколько лет назад, что не выполняю приказов.

***

Дорогу освещал тонкий полумесяц и лишь малое число звёзд. Но и без их помощи Экене знал путь домой. Кровавая дорога к племени Гаапи всегда стояла у него перед глазами и никогда не забывалась.

“Когда же это закончится? — спрашивал себя Экене. — Ложь, лицемерие, ненависть, корысть… Думал, что мой народ не съедают такие опухоли. Ошибался. Да, братец, — вспомнил он Пьера, — когда-то ты верил, что только среди нас ты обретёшь покой и забудешь про грехи. Тебя тоже жестоко обломали”.

Экене остановился и оглянулся назад. Сзади лежало ненавистное племя Гаапи — чудовищ и мерзавцев, впереди находился его дом Тинуваку — место, где не существует лжи, зла, предательства.

— Нет, мне нельзя таить правду в себе и мириться с существующим порядком. Пора бы открыть глаза хотя бы своим. Я должен что-то изменить.

***

Экене подходил к деревни. Стоял ясный день. Издали доносились радостные крики и шумные голоса соплеменников. Играла музыка.

— Что происходит? Что за праздник? — не мог понять он.

Он вбежал в деревню и только потом вспомнил, что за событие происходило племени — свадьба, которая совсем вылетела из головы Экене из-за каби.

Деревня торжествовала. Свадебная церемония окончилась. Жених с невестой обменялись клятвами, принесли возношения духам, которые готовили не один год. Девушка наконец-то смогла надеть приданое, которое собирали для неё родители с самого рождения — клыки верных собак. А жених подать изысканные преподношения родителям своей жены — поблагодарить их за дочь. Соплеменники уже успели одарить молодых супругов подарками. Началось всеобщее веселье.

— Экене, что ты здесь делаешь?

Он услышал голос Токи. Девушка стояла перед ними сияющая, радостная, нарядная. Лучшие бусы она надела на шею, причудливым красным и манящим узором украшала лицо краска, которую тинуваку использовали всегда по праздникам и никогда в другие дни.

— Я ушёл из каби, — мрачно произнёс Экене, он не видел красоты и нарядности девушки. — Токи, мне давно нужно кое-что тебе рассказать, — мрачно произнёс он.

Но Токи схватила его за руку и повела в толпу.

— Экене, забудь про всё! Веселись! Прекращай быть занудой!

К Экене подбежали брат и сёстры.

— С возвращением! Пошли танцевать! Покажи себя!

В ритуальный круг по очереди входили соплеменники и показывали свои таланты. Экене не мог не вспомнить, как когда-то благодаря этому кругу его брат Пьер сумел побороть всё своё смущение и признаться в любви его сестре Мейкне. Новая страница в жизни одних людей дала начало отношениям другим. Но с Экене такого не произойдёт. Он дал себе слово.

В круг по очереди выходили как старые, так и молодые. Друзья юноши танцевали вместе со своими жёнами.

— Мики, — обратился Экене ласково в сестре, — приглашаю тебя на весёлый танец.

И они пустились в пляс.

Внезапно крики соплеменников прекратились, заводная музыка замолкла.

— Что случилось? — ещё не пришёл в себя от танца с сестрой Экене.

Но тинуваку забыли о танцорах, которые мгновения назад радовали их глаза. Всё внимание было приковано на другого соплеменника. Запыхавшийся Мадива обнимал жениха — двоюродного брата по отцу — и невесту — двоюродную сестру по матери.

— Ребята, простите, что опоздал. Я пропустил всю церемонию. Но всё равно я не мог не явиться, чтобы вас поздравить. Я летел на всех порах. Примите мои подарки.

Смятённые молодожёны озирали толпу, не зная, как себя ввести.

— Спасибо большое, — робко произнёс жених. — Но тебе, Мадива, тут не рады. Лучше тебе уйти, пока ты их не разозлил.

Мадива обернулся на толпу. От веселья и торжественности не осталось ни следа на лицах тинуваку. Мужчины гневно озирали предателя, женщины злобно перешёптывались между собой, а старики ворчали, не стесняясь выражений. Даже дети перестали играть и зло уставились на Мадиву.

В центр события вышел Азубуик. Вид вождя не предвещал ничего хорошего.

— Как ты посмел явиться сюда, Денлеца?

Денлеца — предатель. Такое позорное имя получил Мадива после всплытия его отношений с гаапинкой наружу.

Мадива поклонился Азубуику:

— Разрешите посмотреть на свадьбу моих родственников. Обещаю, что буду стоять в стороне.

— Уходи живо, Денлеца! — приказал вождь.

Среди тинуваку раздался озлобленный гул.

— Уходи! Уходи! — кричали соплеменники от мала до велика.

Мадива повернулся к толпе и воскликнул:

— Я не хочу уходить! Я — тинуваку. Я имею право посмотреть на свадьбу моих родственников!

Азубуик схватил его за руку и толкнул. Мадива упал:

— После того как ты родил от гаапи двоих детей, ты не имеешь право называться тинуваку! А мы легко можем оборвать твою жизнь здесь и сейчас. Уходи, покуда я добрый!

По толпе проносился ожесточённый рокот. Тинуваку были обозлены дерзкими словами предателя. Мужчины побросали барабаны и схватили копья. Женщины тоже не могли остаться в стороне и взяли в руки лук и стрелы мужей. Тинуваку наступали на Мадиву и кричали как один:

— Уходи! Прочь, Денлеца!

Жених с невестой закрыли собой родственника, который вставал на ноги. К Мадиве подбежали Бохлейн, другие его друзья и родители.

— Сынок, — жалостливо взмолилась мать. — Уходи, пока они не убили тебя! Как только ты поженился на Юне — дорога сюда для тебя закрылась.

Один только Акиш стоял в толпе и испуганно смотрел на старшего брата, держа за руки близнецов. Он думал, вступаться за брата, беря гнев вождя и соплеменников и на свою голову, или стоять в стороне.

— Хороший пример подаёшь ты своим сыновьям, — огрызнулся Экене. — Как был жалким трусом пять лет назад, так и остался им.

Тинуваку кричали гневные выкрики Мадиве, угрозы его жене и детям. Молодой юноша схватил с земли тяжёлый камень и занёс его над головой Мадивы.

— Сейчас ты у меня попляшешь!

— Прекрати!

Парень почувствовал на груди возле сердца острое копьё. Его держал Экене.

— Брось камень и твоя жизнь оборвётся за мгновения, — прошептал он.

Экене подошёл к Мадиве и закрыл его спиной.

— И это вы называете благородством? Толпой нападать на одного? Как же легко обозвать убийцей молодую девушку Юну и решить её убить или же считать предателям товарища только потому, что он полюбил соплеменницу врагов. Где же ваше понимание, честь и смелость, которым вы учите своих детей? Кажется, что я стою среди гаапи, а не тинуваку, — хмыкнул он.

Экене отошёл от Мадивы и произнёс:

— Никто не посмеет ударить или оскорбить этого человека. Я не выпущу копьё из рук.

Но парень, который хотел бросить в предателя камень, не испугался Экене.

— Нашёлся тут любителей всякой мерзости!

И занёс опять камень.

Вдруг юноша почувствовал острую боль в правой груди и увидел, как оттуда сочится кровь. С его же собственной копьём стояла рядом Токи.

— Хочешь копьё в левой стороне? — задорно спросила она.

Токи вышла к Экене. Не обращая внимания на ошарашенного дядю, она сказала:

— Меня учили, что за своих соплеменников надо отдавать жизни, и если придётся, то и убить врага. Так что за друга Мадиву я пойду напролом.

Азубуик растолкал людей и подбежал к Токи.

— Как ты посмела? — заорал он. — Ты, глупая девчонка, да ты…

Экене повернулся к вождю и спросил у него:

— А может быть Токи пора стать умной? Узнать всю правду? Да не только Токи.

Экене замолчал и твёрдо промолвил:

— Я не могу больше позволять обманывать моих друзей.

Он не утаивал ни слова, он говорил всё, что рассказал ему Пьер и Бохлейн про Тинуваку и Гаапи. Первые вожди, начавшие войну, отец Абени и Юны, бревно, служившее приманкой для несчастных беглецов гаапи, спасающих от тирании вождей и старейшин, и которое помогло унести жизни на тот свет Чунгу и семье Экене. Внушение детей с малых лет ненависти к соседнему племени. Истинное значение каби. Ничего Экене не утаил от соплеменников.

Дети, подростки и его ровесники изумлённо принимали правду. Многие взрослые с трудом осознавали, что и их тоже обманывать. Как-никак правду о вождях и убийстве Адаез знали только избранные.

Экене закончил говорить. Азубуик гневно шепнул:

— Ты пожалеешь, что рассказал это.

— Вы меня собираетесь убить? — спросил Экене и обратился к тинуваку. — Если меня найдёте мёртвым в хижине или меня сожрут дикие звери — знайте, кто это устроил.

Он подошёл к брату и сёстрам и тихо им сказал:

— Пойдёмте домой.

Случайно он поймал на себе печальный, но гордый взгляд Бохлейна.

— Извини, но если я решил рассказать правду, то про тебя пришлось упомянуть, — сказал Экене.

— Ты нажил себе кучу проблем.

Экене кивнул головой:

— Знаю. Но я не могу мириться с окружающей несправедливостью. В своё время ты принял хорошую тактику — молчать и позволить племени жить спокойно и мирно, со скрытой ненавистью к нашим собратьям. Но мирное русло — это не моё. Я решил изменить своих соплеменников.

***

Вошла луна, небо накрыла тьма. Про состоявшую свадьбу никто не думал, только за исключением жениха и невесты, которым было не до первой брачной ночи. Обычно были слышны радостные голоса соплеменников, которые ещё не легли спать, но в деревни стояла гробовая тишина. Иногда лишь её нарушали возгласы ребят, которые ругались с родителями. Экене и его родные собирались ложиться спать. Но в дверь постучались.

— Кто там? — спросил Экене, протирая сонные глаза.

За дверью стояла Токи, взволнованная и вздрагивающая.

— Можно к тебе?

— Конечно, — пустил её Экене. — Что случилось?

Токи отдышалась и гневно выкрикнула:

— Я поругалась с дядей. Я всего лишь сказала ему, что он меня сильно огорчил. Так дядя набросился на меня, начал ругать, на чём свет стоит, обвинять в моей испорченности, говорил, что стыдно ему за меня и всё такое. Представляешь, он запретил нам общаться! Ты, видите ли, дурно на меня влияешь! — всплеснула руками Токи. — А когда я заявила дяде, что я сама решаю с кем мне общаться, а с кем нет, то дядя сказал: “Я твой вождь. Ты обязана подчиняться мне!”.

Экене предложил Токи воды и улыбнулся:

— А ты чего ожидала, когда защитила Мадиву и тем самым выступила против правящей власти?

Токи держала деревянную чашку и грустно смотрела на воду.

— Можно у тебя переночевать? — робко спросила она. — Я не хочу возвращаться домой. Понимаешь, у Ненжёди маленький младенец, а у Гарани дочка что-то приболела, вот я и решила, что лучше пойти к тебе.

— У меня тоже дети, — засмеялся Экене.

Токи подняла глаза от чашки и почти шёпотом произнесла:

— С тобой мне поспокойнее, чем с подругами. Всего лишь на одну ночь.

Экене пожал плечами и указал на “комнату” девочек.

— Как хочешь, я тебя не выгоняю. Если тебе некуда идти, то оставайся у меня. Поспишь с моими сёстрами.

========== Глава 12. Несостоявшийся бунт ==========

Утро началось с взбешённых криков Азубуика. Вождь метал громы и молнии, ища племянницу. Азубуик вместе с друзьями влетел в хижину Экене, выбив слабую соломенную дверь, и, не замечая перепуганных детей, схватил за волосы Токи и выпихнул её из хижины.

— Шлюха! Жалкая подстилка! — заорал он. — Я тут всю ночь ищу тебя по лесу, в Нолошо бегал, а ты, спишь с этим болваном! Мне стыдно, что ты дочь моего брата!

— Дядя, у нас ничего не было! — заоправдывалась Токи. — Я только переночевала у Экене, я…

— Молчать!

Вождь не слушал объяснений любимой и единственной племянницы, которой не мог до сегодняшнего дня ни в чём отказать. Заломив Токи руки, Азубуик отвёл её домой, крича за всю деревню о своём позоре.

— Дрянь, — сквозь зубы проговорил Экене и сказал невесело сёстрам. — Вот что бывает, когда просто остаёшься на ночь у мальчишки. Будьте осторожны.

Азубуик вскоре вышел из дома. Ему, как вождю, предстояло отправиться на охоту, и Азубуик не мог позволить семейным склокам нарушить свои обязанности. К племяннице дядя представил своего верного друга и помощника и строго настрого запретил Токи даже выглядывать из окна.

Экене был одним из лучших охотников, но на сей раз Азубуик не назвал его имя одним из первых. Вождь лишь сурово отводил взгляд от Экене, который мало того, что раскрыл многолетнюю тайну соплеменников, но и совратил его племянницу. Но Экене не слишком-то сильно обиделся на гнев вождя. Он знал, что никто его по голове на вчерашний поступок не погладил, да и дела у Экене другие есть, более важные, чем охота.

Сплочённые и дружественные тинуваку сидели в разных углах. Отец и сыновья словно не замечали друг друга. Мужчины подозрительно посматривали на вчерашних друзей и отворачивались, юноши перешептывались, пытаясь понять: мой лучший друг также был одурачен или знал правду изначально?

Азубуик назвал мужчин и юношей, которые, как он считает нужным, должны пойти с ним в этот раз. Был рассказал план предстоящей ловли антилоп. Сборы закончились. Неожиданно в толпе раздался голос.

— А мы точно на антилоп охотиться будет?

Молодой парень встал и уставился на вождя. На левой груди оставалась недавняя кровь от острия копья. Юношу звали Трип.

— Может быть, нас заставят что-нибудь другое совершать? — спросил он с отвращением вождя и старейшин.

Не дожидаясь ответа, Трип повернулся к соплеменникам.

— А мы можем быть уверенны, что пока мы охотимся непонятно за кем, наши семьи будут живы и здоровы? Вдруг, их в жертвоприношение принесут или ещё что-нибудь сделают? От них же всего можно ожидать.

В толпе раздался гул. Второй парень встал к Трипу и резко спросил Азубуика:

— Почему же вы собираете нас, а не любимых каби? Как же хорошо вы придумали: самые лучшие места занимают обманщикам, а мы вынуждены подстраивать и под вас всех, и под погоду, и под стада животных!

Тинуваку начинали сердиться. Напряжение становилось невыносимым. Никто уже не бранил вождя, соплеменники перекинулись друг на друга. Сыновья бухтели на отцов, те на родных братьев, которые знали чуть больше их самих. Лучшие друзья яростно обругивали друг друга.

— Да как ты не мог ничего знать! Твой отец — каби! — кричал молодой парень.

— Я больше тридцати лет называю тебя своим другом, — восклицал мужчина. — А ты, оказывается, состоял в заговоре, который дал начало войне. Ты не меньше гаапи виновен в смерти моих родителей!

Охота отменяется — догадался сразу же Экене. Как бы самих себя не поубивали. Азубуик беспомощно озирал ругающихся соплеменников. Впервые за время своего правления он оказался бессильным, его слова никак не могли повлиять на соплеменников. Азубуик разъярённо смотрел на Экене — вот кто главный виновник!

Ругань, крики и проклятья доносились по всей деревни. Их услышал и Бохлейн. Старейшина, опирающийся на палку, что тоже давалось ему с трудом — в далёком прошлом Бохлейн потерял два пальца на правой руке благодаря леопарду — вышел к соплеменникам.

— Прекратить гавканье! — заявил он.

Голос Бохлейна был слаб, но его кряхтенье услышали все.

— Посмотрите, на кого вы похожи! — с отвращением произнёс он. — Да вы готовы глотки друг другу перегрызть. Кажется, мы разобрались уже с прошлым. Ясно, кто был прав, а кто виноват, в том числе и я. Вы хотите новую войну начать? Но не между племенами, а между собой? Понимаю, вы не можете простить ни своих родных, ни соседей, ни нас, старейшин и вождей. Но за эту ночь, когда вы всё узнали, вы хоть поняли, как вы будете дальше жить? Что вы ропщите против нашей истории и покойных вождей, это уже не изменить? Вы подумали этой ночью, как вы будете строить свою жизнь в Тинуваку — так же, как и раньше или по-другому? Как вы будете называть Гаапи? Вот сначала решите для себя, нужна ли вам эта правда, изменит ли она вашу жизнь так, из-за чего можно и на отца с братом руку поднять, или нет. Подумайте, что бы было, если двадцать шесть лет назад родились бы вы, кто бы из вас не сохранил тайну ради чести племени. Ответили на последний вопрос?

Бохлейн оглядел молчаливую толпу.

— Вот видите. Тогда зачем вы кричите на своих отцов, если поступили бы также?

***

Экене неторопливо рассчитывался с покупателем в Нолошо. Несколько месяцев назад его две козы родили на свет маленьких детёнышей. Живности у Экене и так было достаточно, он и решил продать несколько козлят, а на вырученные деньги прикупить что-нибудь нужное для дома, сестёр и брата.

— Всего тебе хорошего! — пугливо прокричал покупатель и скрылся с козлятами в доме.

Экене невольно рассмеялся. Какой же трусливый человек ему попался, подумаешь, пришёл на встречу с гепардом. Это же не кто-нибудь, а обыкновенный Риго. Гепард мирно лежал возле приятеля и даже не поднял уха на того, кого так сильно напугал.

— Не против ненадолго в Нолошо остаться? — поинтересовался Экене мнением Риго.

Гепард безразлично промурлыкал.

С того дня, как вернулся домой, Экене так и не виделся со своим опекуном капитаном Барре, и сейчас он решил навести Шарля. Тот радужно встретил Экене и с великой радостью пригласил его на чай. Только Риго, нахально развалившийся на недавно почищенном диване и играющий с занавесками, смущал капитана.

— Я тебе новые занавески раздобуду и даже диван поменяю, пускай кошка поиграет, — без стеснения проговорил Экене.

— Да ладно тебе с этими занавесками, хоть бы нас не съел, — заметил Шарль.

— Уж на нас Риго не позарится, он даже представить не может, что человек мог быть вкусной закуской.

Риго в знак соглашения лениво зевнул и замурлыкал, разлёгшись безмятежно на диване, греясь в ярком свете из окошка.

— Как возвращение? — спросил Шарль. — Тяжело возвращаться к старой жизни с обязанностями?

— Ни капельки. Меня совсем другое сейчас беспокоит. Тинуваку.

Шарль со всей серьезностью слушал Экене, он глубоко осмыслял каждое слово юноши. Экене закончил говорить, а Шарль молчал несколько минут, всё тщательно переваривая.

— И что теперь ты будешь делать? — спросил он. — Какова у тебя цель? Ты хотел только донести до соплеменников правду, растворить их миражи или ты хочешь что-то поменять в племени?

— У меня две цели. Первой я добился, моим соплеменников больше никто не сможет обмануть, насочинять сказок как Пьер и выставить их за правду. Вторая цель — открыть им на глаза на Гаапи, искоренить эту ненависть и стереотипы. Ведь можно научиться жить рядом без ложных мостов, вечного перебрасывания вины и шаткого перемирия. Пока живы старшие, перемирие крепко соблюдается и чтиться, но что будет спустя несколько лет? Таких как Этераяма у нас не два или три человека, они запросто могут захотеть крови и это вполне понятно — с младенчества им говорили, что Гаапи это твари, которым самое место на костре или колу.

— И как ты всего будешь добиваться? — спросил Шарль. — Экене, одному тебе никогда не справиться. Нужно помощники, соратники. У тебя есть люди, которые наравне с тобой разрушат старые традиции?

Экене призадумался. Действительно, кто с ним пойдёт? На кого он может положиться?

— Не знаю, — проронил он. — Я могу положиться на Бохлейна, Токи…

— Нужны ещё люди. Хоть Бохлейн и уважаемый старейшина, но он может умереть в любой день. А Токи, несмотря на родственную связь с вождём, обычная девушка, не воин. Хочешь перемен, заручись ещё людьми. В одиночку войны и революции не побеждают, реформы не проводят. Тебе необходимы соратники. Это первое. Теперь второе, — поднял голос Шарль. — Как будут жить отныне тинуваку? Ты лишил их веры в вождя и старейшин, которых они сами выбрали и доверяли как лучшим друзьям, ты посеял сомнения у сына к отцу, у сестры к брату. Кто мой друг, а кто мой враг? Этот вопрос мучает теперь каждого. Как можно называть человек своим другом, если вы выросли вместе, а он скрывал правду о войну, в которой вы бок-о-бок сражались? Как сын и дочь могут доверять лгуну-отцу? Что может испытывать парень или девушка к близкому товарищу, который с детства всё знал от родителей, а они нет? Зависть, отвращение, злость?

У Тинуваку два пути, по которому может пойти племя. Первый путь: поругаться и забыться. Он вполне возможен, но ты же не хочешь, чтобы прошлое ушло в забытье, и вражда к Гаапи сохранилась? Второй путь может закончиться кровью, начнётся раздор, и малыми жертвами это не обойдётся. Экене, хорошо, подумай, не заставил ли ты одних соплеменников ненавидеть других, не разделил ли ты племя на две стороны. Есть у вас люди, которые захотят перемен, но немного другими способом? В истории немало случаев, когда озлобленные личности ощущали из-за ряда жизненных обстоятельств себя носителям новых идей. Но если им и удавалась что-либо поменять, то никогда их мечты не сбывались миром. Смерти, разрухи, раздор — это неотъемлемая часть революции. Ровно сорок лет лет назад у нас случилось нечто похожее. Народ избавился от гнёта абсолютной монархи, хотя до сих пор имеет во главе короля, а не народного избранника — президента, открылись нам новые дороги, пришёл прогресс. Но где равенство, где братство и свобода, за которой погибли миллионы? — в глазах Шарль промелькнула беспокойная искра, он потускнел. Тревожно и резко он дёрнул головой. — Мне кажется, скоро опять что-то произойдёт в моей стране, людское недовольство никогда не исчерпывается, а политика Карла X способствует его развитию. Неурожаи и кризис в двадцать восьмом году уже привели к уличным возмущениям, рано или поздно восстания повторятся, но на сей раз высокопарными фразами с жаргонной бранью они не обойдётся. Экене, — громом прозвучал голос Шарля, — хочешь, чтобы благодаря тебе погибли люди, чтобы мир наступил благодаря крови?

Экене человек покачал головой.

— Экене, ты не сможешь заставить силой или добрым словом научить тинуваку, перестать ненавидеть Гаапи. Ты родился через несколько лет после войны, но большинство твоих соплеменников до неё. Тогда погибло половина, живущих в то время, тинуваку и половина Гаапи. Смерть коснулась каждой семьи. Как такое возможно забыть? Старшее поколение не готово к миру. Только через младшее можно воздействовать, но ведь племенами управляют представители старшего поколения. Прошло больше двадцати лет, раны, однако, немного заросли, и на новой почве можно начать выращивать новые семена. Но кое-что оттолкнуло время назад в прошлое. Пьер Лоре. Ты и твои соратники поменяют тинуваку, но как вы сможете протянуть руку Гаапи, на глазах которых спустя двадцать лет перемирия Пьер ворвался, нарушил их мирную, пусть и несчастливую жизнь, и учинил бойню? Может кто-нибудь и радуется деяниям Пьера, ведь он избавил их от тиранов, но кто-то ненавидит его. А ты — названный брат Пьера. Тебя гаапи будут слушать?

Шарль выдохнул и сделал глоток из чашки.

— Экене, поразмысли хорошо над моими словами. Разрушить легко, восстановить — сложно, а порой невозможно.

***

Из-за крон деревьев только стало выглядывать племя Тинуваку, но бушующие голоса давно давали о себе знать. Свара разразилась невыносимая — промелькнула у Экене мысль. Он и Риго без промедлений бросились в деревню. Соплеменники столпились вожде хижины Азубуика тесной кучей, невозможно было разобрать что они кричали.

Этераяма. Джеро. Экене увидел их в толпе. “Почему каби возвратились?” — озадачился Экене, но тут же всё понял. Новые члены каби кричали громче всех, они требовали справедливости.

К Экене подбежала Эми и спряталась за спиной у брата. Девочка была напугана.

— Как ты во время вернулся! Здесь такое случилось!

Экене пригляделся. Соплеменники были взлохмачены, волосы у некоторых вырваны, на лицах красовалась кровь. Новобранцы впритык стояли со старшими каби, соседями и знакомыми. В руках Этераяма держал нож, готовый вонзить в любого, кто попадётся под руку. Он был на стороне отца. Возле него лежало несколько человек, прихлопнутых до потери сознания тяжёлым кулаком Этераямы. Азубуик, Бохлейн — главы племени были бессильны перед дикой мощью толпы. То с одного края, то с другого доносились резкие выкрики, слова отборной брани. Лучшие друзья, родные братья лютым взглядом пожирали друг друга. Во главе бунта стоял Трип

“Шарль, как ты всё точно предугадал”, — горько заметил Экене. — И чем я думал, вот так просто рассказывая всё соплеменникам, отдав судьбу племени в их руки?”

Брат и остальные сёстры подбежали к Экене.

— Они готовы поубивать друг друга! — воскликнул с ужасом Коу. — Каби недавно вернулись и такое устроили! Поорав и покричав, они набросились на друзей, родственников и знакомых. Те в ответ стали колотить их. Как только без жертв обошлось — не понимаю.

Драка готова была вспыхнуть вновь. Сёстры сжались за спиной Экене.

— Разогнать каби! Стереть отряд! — закричал Трип. — Пора всё менять!

— Ишь, чего выдумали! — подхватил соплеменник. — Нашли дураков!

Волна недовольства прокатилась по тинуваку.

— Трип, послушай меня, — произнёс твёрдым дружелюбным тоном Азубуик, стараясь скрывать ярость к соплеменнику. — Каби нам нужны. Отряд никак не убрать. Каби добывают самую лучшую пищу, каби отвечают за наше существование. Так было испокон веков.

— Тогда почему я не имею право пособирать пищу возле земли Гаапи? — разозлился Трип.

— До реки надо долго идти. Нужно быть лучшим охотником, лучше всех находить полезные травы, ягоды и фрукты. Охотники должны уметь заводить животное к племени, ведь если убить его возле Коолжи, то мясо испортиться за два дня ходьбы. Мы не можем попросту терять время, отправляя слабых тинуваку. Всё что собранно возле Коолжи — это ведь общая добыча племени. Трип, ты имеешь все основания добывать пропитание лично для себя возле Коолжи, но ты тогда не будешь считаться каби. Слава к тебе ни придёт. Ты из-за этого негодуешь? — пронзил вождь юношу. — Зависть — плохое чувство. Просто смирись, что есть мужчины получше тебя, как охотники и так защитники.

— Трип, — выступил Бохлейн. — Что ты хочешь? Отмены каби, но отряд будет существовать. Он приносит нам пропитание. Разобраться в отношениях с Гаапи? Ты узнал всю правду, зачем тебе рыться в прошлом?

Трип насупился. Зависть к каби, которые были самыми уважаемыми тинуваку, гнев из-за обмана, вчерашняя рана на груди — юноша чувствовал, как ненависть накапливается в его голове.

— Долой вождя! Долой старейшин! — вдруг закричал он. — Хватит следовать их запретам, пора показать нам Гаапи свою силу и уничтожить их, отомстить за погибших!

Его возгласы подхватили другие. Бунтовщиков оказались немного: десять новобранцев-каби и пятеро остальных тинуваку, всем не больше было тридцати лет. Но их голоса звучали громче остальных соплеменников, казалось, что Трипу повинуется всё племя.

Экене не мог больше стоять в стороне.

— Трип, замолчи! — заявил он о себе.

Внимание тинуваку тут же обрушилось на Экене.

— Явился — не запылился, — проворчал Этераяма и съязвил . — Всё самое интересное пропустил.

Токи выглянула из-за спины дяди. Она озарилась радостью, увидев друга. Но Азубуик не дал племяннице сделать ни шагу, схватив её больно за руку.

К Экене подбежала его соседка Мылока, близкая подруга Ноузы и Тейю.

— Это всё ты! — прошипела разъярённая женщина, волосы которой превратились в клочья после недавнего побоища, в котором она принимала бойкое участие. Мылока смотрела на сына своих друзей и самого близкого соседа как на злейшего врага. — Посмотри, что ты, поганец, наделал! Скормить крокодилам немедленно тебя надо!

Мылока подняла над уровнем головы руки, с выпученными когтями и готова была вцепиться в горло Экене.

— Не трогай нашего брата! — загородила его Ината.

Мылока разъярилась.

— Замолчи, или я придушу и всю вашу семейку!

Женщина занесла руку над Инатой. Экене вмиг схватил её. Коу, Мики и Эми заслонили собой младшую сестрёнку.

— Хочешь иметь дело со всеми нами? — заявили все они.

Трип радостно ощетинился. Вот кто сможет осуществить его планы, такой же недовольный существующим строем тинуваку! Только нужно правильно подойти к Экене.

— Здорово, друг! — улыбнулся он. — Ты нам нужен.

— Я не друг, — оттолкнул от себя Трипа Экене. — Я не собираюсь поднимать бунт. Ты можешь головой поразмыслить, а не другим местом? Ты наивно полагаешь, что твоё восстание к чему-то хорошему приведёт? А вы чего хотите? — повернулся он к новоявленным соратникам Трипа. — Один болван крикнул “идите за мной”, и вы тут же ринулись за ним?

Шум в толпе раздался как гром. Один за другим поверенные Трипа выкрикивали Экене свои возмущения. Долой вождя, роспуск отряда каби — кричали одни; право для всех охотиться на дальних землях, но так, чтобы слава не обходила их стороной — требовали вторые; забыть про Гаапи, перестать их сторожить — издавали призыв третьи. Четвёртые хотели отмщения Гаапи.

— Всем замолчать! — закричал Азубуик и поднял свой лук с натянутой стрелой. Друзья вождя встали вокруг бунтовщиков с луками. — Вы все прекращаете смутьянить либо последует немедленное изгнание. В противном случае — смерть.

Вождь, его приближённые, Этераяма и несколько мужчин натянули луки и направили острые концы стрел на Трипа. Его сподвижники испуганно застыли, не зная, идти ли за Трипом или трусливо, но сохранив место племени, присоединиться к вождю.

Трип развернулся, внутри у него всё кипело от злости и обиды. “Я идиот! — стиснул зубы он. — Надо было ночью забраться к Азубуику и разрезать ему глотку. Какого чёрта я медлил?”

— Трип! — подошёл к нему Бохлейн. — Хочешь стать охотником у земли Гаапи? Давай проверим твои способности.

— Ты ещё после всего сотворившего тобой руку мне предлагаешь? — рыкнул Трип.

Он медленно присел, в голове у него появился зловещий план. Трип нащупал твёрдый предмет и молниеносно вскочил с земли.

— Нет! — закричала Токи и бросилась к Трипу, прикрыв своим телом Бохлейна.

Над её грудью навис тяжёлый нож. Токи издала пронзительный крик и с широко открытыми глазами уставилась на Трипа. В его левую руку впились зубы гепарда.

Риго сжимал хватку со всей своей силы. В застывшей толпе слышно было, как трескались кости. Трип завопил от боли.

— Мальчик мой, — прошептал ошарашенный Бохлейн.

Риго отпустил Трипа и яростно оглядел толпу. Глаза зверя налились кровью, онжадно хватал воздух, ища новую добычу. Тинуваку испуганно попятились назад. Риго заметался, он желал крови, пищи, но нигде не находил. Гепард опрометью рванул в лес.

Трип с ужасом смотрел на окровавленную руку.

— Никогда тебя не прощу! — закричал он Бохлейну, но вместо старейшины увидел Токи. Ту девчонку, племянницу Азубуика, которая опозорила его перед всем племенем и пронзила его же собственным копьём.

— Попрощайся со всеми, — прошептал он и поднял нож над Токи.

— Трип, — вылетело из груди Токи слабое эхо.

Она схватилась за сердце, и на неё рухнуло бесчувственное тело, в груди которого торчала стрела.

— Токи, ты цела? — подбежал к ней Этераяма и отбросил лук в сторону.

Токи прижимала к себе тело человека, чуть не убившего её, лицо Токи покрывали слёзы.

— Ты убийца! Ты его убил! — кричала она.

— Токи, — присел к ней Этераяма. — Мне пришлось. Иначе он убил бы тебя.

Токи оттолкнула друга и вскочила с земли.

— Ты мог его остановить! Ты стоял рядом!

Она хотела схватить лицо Этераямы и порвать его. Соплеменники застыли словно мёртвые, только родители погибшего подбежали к телу сына и оплакивали его.

— Экене, что ты молчишь? — сорвала Токи голос. — И ты скажешь, что у Этераямы не было выбора?

Экене с Коу закрывали глаза сёстрам, девочки тряслись от увиденного.

— Да. Время шло на мгновения. Этераяма не смог бы подбежать и схватить Трипа.

Экене присел к Токи.

— Ему пришлось пойти на это. Зато ты жива.

Токи отмахнулась от него. Она вытерла слёзы и прокричала в толпу:

— Как же я устала от всего, от всех вас! Убийца теперь героем считается?! Не ожидала такого я от тебя, Экене, — вырвала Токи из груди и убежала.

— Жизнь близкого важнее всего, — прошептал самому себе Экене.

Тинуваку не приходили в себя. Они были поражены, восставшие сломлены убийством Трипа и озверением Риго. Азубуик понял, дело надо брать в свои руки немедленно.

— И так будет со всеми, — указал он ногой на тело бунтовщика, — кто решит восстать против наших традиций и традиций наших предков. Он уже разозлил всех алуани, которые только есть. Не повторяйте его участь!

Не долго восставшие оплакивали тело предводителя, собственное выживание важнее. Переворот закончился, не успев толком и начаться. Только родные скорбели о Трипе. Как и положено вождю, Азубуик зашёл спустя время к семье погибшего высказать глубочайшие соболезнования. С ним были и все старейшины. Но лишь один из них, Бохлейн, отошедший от дел племени, чувствовал скорбь по погибшему парню. Он своей ложью и молчанием создал Трипа.

На ночь было назначено совещание старейшин, на которое не пускали никого из посторонних. Сёстры с трудом были уложены спать, Коу мрачно рассматривал потолок. В хижине совета не смолкали обсуждения правителей Тинуваку.

— Можно войти? — вдруг раздался голос Экене.

Азубуик поднялся с пола.

— К нам войти? — прорычал он. — Мы тут спорим изгонять тебя ли, как твоего братца, или нет, а он к нам как к равным хочет войти!

— Входи! — крикнул Бохлейн, которого позвали на совет.

Экене сел к любимому старейшине и заговорил первым.

— То, что случилось с Трипом — ужасная трагедия. Но это ещё цветочки, мы не должны дать созреть ягодам. Нельзя жить так, как после месяца перемирия с Гаапи. Прошло несколько лет. У меня есть несколько задумок. Выслушайте.

Бохлейн хлопнул его по плечу.

— Я в него верю. Он молодой, но в людях научился разбираться куда лучше нас стариков. Экене, твои родители, Мейкна и Марани могли гордиться тобой.

“Видела бы Мейкна, как её балбес сидит в хижине совета с вождём и старейшинами. Что бы она сказала? Эх, сестра, — грустно улыбнулся Экене, — ты в загробном мире покоишься, а не в этом дурдоме находишься. Дай мне сил выстоять”.

И Экене сказал собравшимся:

— Тинуваку — мой дом. Мне и моей семье здесь жить, через два месяца мой брат будет проходить инициацию. Я не могу позволить закрыть глаза на свой народ.

Экене рассказывал свой план вождю и старейшинам. Главы Тинуваку слушали его как равного.

========== Глава 13. Ярость зверя ==========

Медленно, но уверенно Экене вместе со старейшинами и вождём преподносил изменения в Тинуваку. Отряд каби временно распустили. Любому, кто хотел в него вступить, главы племени разрешили пройти вступительное испытание. Добровольцев на сей раз нашлось прилично, даже взрослые и старые тинуваку решили показать, что они способны быть главными охотники и самыми уважаемыми людьми. Но испытания прошли меньше половины энтузиастов. Одни не выдержали долгую разлуку с семьёй, другие так и не смогли в течение нескольких дней гнать добычу, втайне от самих животных, ближе к родному племени, третьи нарушили главное правило — не охотиться у Коолжи, в результате чего соплеменники в деревни оказались без еды, не будут же они есть тухлое мясо? Нашлись и те, кто не захотел каждый день видеть рожи гаапи. Половина ребят, которые вместе с Экене захотели стать каби, отказались он новой должности. Однако Этераяма не покинул своё место. Вскоре отряд восстановили. Ему вернули старое имя — дешо. По новым условиям охотники сменялись через две недели, групп каби стало четверо, вместо старых трёх.

Экене настоял, чтобы главами дешо стали люди, непитающие ненависти к гаапи, он не хотел, чтобы Этераяма или кто-нибудь другой имел возможность убить гаапи, не пересекая границу и не нарушая правил перемирия.

Детям больше никто не внушал отвращение и вражду к соседнему племени. На следующий день после смерти Трипа было созвано собрание. Вождь и старейшины рассказали соплеменникам всё, что утаивали от них в течение долгих лет. Детям отныне рассказывалась история племени без злости и ненависти, кто виновник, а жертва должны были решить они. Их отводили к Коолже, чтобы те своими глазами посмотрели на гаапи и решили, являются они чудовищами или нет. То же самое проделывалось и со взрослыми.

У Экене привалилось ещё больше обязанностей. Он теперь отвечал за дешо. Но на первом месте у него был младший брат, черёд которого наступил пройти инициацию.

— Через несколько дней придёт один из самых решающих моментов твоей жизни, — говорил Экене. — От будущих испытаний зависит, станешь ли ты мужчиной или останешься ребёнком ещё на несколько лет.

— Брат, я пройду инициацию, — гордо отвечал Коу. — Ты же смог пройти её раньше на год, а я-то уж справлюсь.

Экене по старой привычке потрепал Коу по щеке, как делал, когда брат был совсем маленьким, и печально добавил:

— Как жаль, что ты не позволил Пьеру присутствовать на твоей инициации. Он очень хотел приехать.

Коу резко отмахнул руку Экене.

— Я же сказал тебе — Пьер, Уэйт или как там его зовут, мне никто. Он для меня чужой человек. И я не собираюсь видеть постороннего на моей инициации. Вы можете считать себя лучшими друзьями, братьями, можете пожениться друг на друге — ваши заботы, но для меня Пьер никто. Я вовсе не укоряю тебя за дружбу с Пьером, я тоже простил его, но принять его не могу и не хочу.

Экене ничего не ответил брату. Это его выбор как относится к Пьеру, который лгал в течении стольких лет. Он дал Пьеру второй шанс, Коу нет. Каждый имеет право решать прощать ли ему лжецов или нет, кого называть братом, а к кому питать равнодушие. Да и насильно мил не будешь.

Наконец-то наступил первый день инициации. Экене волновался не меньше Коу.

— Экене, а что это у тебя на шее? — спросила дома Мики.

— О чём ты? — удивился Экене.

На его шее висел голубой камешек, который до отъезда во Франции ему подарила Токи. Экене сам не знал, когда он из камня сделал ожерелье и повесил себе на шею.

— Это подарок от одного очень дорогого мне человека, — улыбнулся он.

И вот старейшины увели их брата и других ребят за пределы племени. Три дня и три ночи они должны будут просидеть в невыносимых условиях, искушаемыми вкуснейшими блюдами и желанием поспать хотя бы минутку. Но по-другому нельзя. Только проходя испытания, человек взрослеет.

К Экене приехал Шарль Барре, чтобы поддержать Коу.

— Я через неделю отплываю, — сказал Шарль. — Но инициацию твоего брата я пропустить не смог.

Экене все три дня сидел, словно на раскалённых углях. Он чувствовал, что кошки скребут у него на душе.

— Похоже, у меня не простое переживание, — поделился он своими мыслями с Шарлем. — Мадива, Гаапи, Трип — мне кажется, что последние события отразятся на этой инициации и особенно на моём брате.

— Бохлейн обещал, что будет сидеть с ребятами в хижине, он не даст никому помешать Коу, — попытался Шарль успокоить Экене.

Три дня пролетели медленно как несколько недель для Экене. Счастья у него не было предела, когда он встретил младшего брата, измученного, умирающего с голода, но справившегося с испытанием. Вместе с семьёй и Шарлем мальчика встречала и Токи. Она стояла смущённой, но счастливой — Экене не потерял её подарок.

Настал черёд последнего испытания. Изнеможённые девушки должны были показать все свои умения хозяек, а юноши охотников. Азубуик бросал жребий и распределял мальчишек в пары. Коу к большой радости оказался вместе с лучшим другом.

— И этому достался друг. Я один такой “счастливчик” на Экене? — проворчал в толпе Этераяма.

Он с отвращением отвернул лицо от Коу и его брата. Только долг тинуваку заставил Этераяму прийти на эту инициацию. Он был один, прижался к дереву и шугал ногой пробегавших мимо собак да коз. Хмуро Этераяма созерцал землю, как будто изучал её, такое напряжённым было его лицо.

“Не может этого быть!” — вдруг воскликнула про себя Токи.

Ребята ушли на охоту. Постепенно на сердце у Экене становилось спокойнее.

— Ты был прав, я слишком накручиваю себе, — сказал он Шарлю. — Теперь никто не угрожает моему брату.

Экене наконец-то расслабился.

— Шарль! Шарль! — прибежала к нему Токи и увела в сторону от Экене. — Ты мне нужен. Этераяма хочет помешать Коу.

— С чего ты взяла?

— Я его знаю очень хорошо. Он мой друг. Этераяма что-то задумал.

— Тогда мы должны остановить его, — сорвался Шарль с места и взял ружьё. Он всегда ездил в Тинуваку с оружием, опасаясь диких зверей.

— Ничего не говори Экене, — быстро добавила Токи. — Не надо его волновать, не надо его вмешивать и в это.

В лесу Токи ориентировалась как у себя дома. Она отыскала Коу и его друга тут же. Те шли по следу стада антилоп. Возле брата Экене кто-то бродил. Это был не человек.

— Здесь Риго, — догадалась Токи.

Не успела она промолвить, как с дерева к ней спрыгнула кошка. Риго был облезлым и потрёпанный, два месяца никто не видел гепарда. Иногда только он приходил к Бохлейну по ночам. С наступлением рассвета гепард скрывался в лесу.

— Риго, как ты изменился! — проохала Токи.

Гепард ластился к ней как котёнок. Токи и Шарля не было времени разбираться с кошкой, но Риго побежал за ними.

— Этераяма впереди, — поняла по следам Токи.

Вскоре Шарль и Токи отыскали и антилоп, за которыми охотился Коу. Но Этераямы нигде не было. Он ушёл вперёд. Шарль поднёс к глазам бинокль.

— Я нашёл его! — воскликнул он. — Этераяма что-то возится в траве. Ну-ка, ну-ка?!

Шарль убрал бинокль и мрачно сказал Токи:

— Он хочет поджечь траву. Я увидел, как он пытается высечь искру от камней. Хм, что это значит? — нахмурился Шарль. И его осенило. — Из-за огня у животных начнётся паника, они помчатся на Коу и его друга, ветер как раз дует в их сторону, обезумевших животных те поймать не смогут с двумя-то стрелами.

— Что нам делать? — прошептала Токи. — Я могла бы поговорить с Этераямой, он перестал бы, если бы я его попросила. Но пока мы добежим до него, он совершит своё злодеяние. Шарль, ты можешь выстрелить в сторону Этераямы, так чтобы пуля не попала в него, но дала знать о нашем присутствии? Она долетит до него?

— Долететь то долетит, но от выстрела животные испугаются и разбегутся. Ружьём тут дело не решить.

Токи глубоко задумалась. Найти выход нужно было немедленно, терять нельзя ни секунды.

— Я знаю, что задержит Этераяму! — воскликнула она.

Токи нагнулась к гепарду и взяла его за голову.

— Риго, помоги нам. Останови Этераяму.

Токи указала пальцев в сторону юноши.

— Давай, быстрее! Знаю, ты сможешь! Только останови его, не тронь!

Риго поднялся и сорвался в бег. Шарль посмотрел в бинокль и быстро отбросил его в сторону, только взглянув на бешеную скорость дикой кошки.

— Ты хоть поняла, что ты сделала? — вскрикнул Шарль. — Нужна сила, так лучше бы я выстрелил в ногу Этераяме, чем ты натравила на него гепарда!

— Он не сможет, Риго не такой, он только попугает, — пробормотала Токи, она вздрогнула от грозного голоса Шарля.

Шарль схватил её за руку и побежал к Этераяме.

Тот лежал на земле. Нож, камни — всё его оружия таилось вдалеке. На Этераяме стоял Риго с озверевшим взглядом, гепард мечтал только об одном — забыть про дружбу, выплеснуть наружу давно похороненные инстинкты. С помощью простой палки Этераяма пытался не дать зверю сомкнуть зубы на своей шее. В его глазах застыл ужас, он забыл про племя, про Экене и его брата. Выжить — только об одном мог думать Этераяма.

Шарль подбежал к гепарду и принялся колотить его ружьём. Он не хотел стрелять, боясь напугать антилоп Коу. Риго отбросил Этераяму и издал грозный рык. Его ярость была теперь направлена на Шарля. Гепард приготовился к прыжку.

— Извини, Коу, — проговорил Шарль и протянул ружьё вперёд.

— Риго, остановись! — прокричала Токи.

Она встала между Шарлем и гепардом и расставила руки в сторону.

— Остановись, прошу. Вспомни меня, это я — Токи.

Гепард затряс головой. Беспомощно он расправил ноги и боязно приблизился к девушке. Токи протянула ему свои руки, давая их понюхать.

Риго недоумённо взглянул на Токи и бросился прочь.

Ошеломлённый внезапным нападением Этераяма поднялся с земли.

— Б-благодарю, — прошептал он Токи и Шарлю.

Шарль отвесил ему звонкую затрещину.

— Надо было дать Риго сожрать тебя или выстрелить самому тебе в голову.

Токи ничего не сказала Этераяме, она даже не посмотрела в сторону друга.

В деревне Экене вовсю ждал брата. Беспокойства вновь стали тревожить его. Исчезнувшие Токи и Шарль только доставляли ему страстей. Куда они могли подеваться? — не понимал Экене. Шарль три дня жил у него дома и вдруг пропал. К Бохлейну примчался Риго, которого уже как два месяца не видно и не слышно, и убежал в его хижину. Что, куогши, ответьте, здесь происходит?

— Коу не вернулся? — прозвучал над ухом Экене вдруг голос Токи.

— Где вы были? — закричал подруге и Шарлю ничего не понимающий Экене.

— Мы с гепардом решили погулять, — улыбаясь, ответила Токи и добавила. — Что здесь такого? Странно звучит?

Шарль сердито покосился на неё и отвёл в сторону.

— Мы должны рассказать Экене, что хотел Этераяма сотворить с его братом.

— Шарль, можно я расскажу всё сама, но только не сейчас. Я не хочу расстраивать Экене.

Ожидания Коу с охоты теперь для Экене шли не так мучительно, своим присутствием его подбадривали Токи и Шарль. Вскоре Коу вернулся с крупной антилопой. Он справился. Он заслужил право называться мужчиной.

— Мы гордимся тобой, — от всей семьи поздравил Экене брата. — Ты не гнался за славой — я рад за тебя. А теперь иди, поспи и подкрепись. Токи приготовила для тебя настоящий пир. Ты заслужил это.

Коу рухнул дома на кровать и мгновенно заснул. Соплеменники готовились к торжеству, к посвящению детей во взрослых людей. Уже почернело. Риго так и не вышел из хижины Бохлейна. Никто не понимал, что случилось с ним. Когда Экене спросил об этом Шарля, “гулявшего” с Риго, то его опекун только ответил:

— Это тебе расскажет Токи. Будь осторожен с Этераямой.

Без Этераямы никак — Экене уже это знал. Его не удивили слова Шарля.

***

Его сестры и брат уже видели десятый сон, Шарль тоже заснул. Один лишь Экене готовился к торжественной церемонии посвящения, ему помогала Мики. Экене, как энергичному и небезразличному к родному племени юному тинуваку, дали задание подготовить всё нужное для ритуального костра.

— Кажется, всё сделано, — расправила свободно руки Мики. — Пора, Экене, нам поспать.

— Ага, — согласился Экене. — Давай только зайдём к Токи, пожелаем ей спокойной ночи.

Мики взяла его за руку и пошла к старшей подруге. Деревня ещё не спала вся, как-никак праздник. Возле дома Азубуика, как и у других хижин, доносились голоса.

— А вот и Токи! — улыбнулась Мики. — С кем-то разговаривает!

Экене пригляделся, звёзды слабо освещали племя. Но он узнал его. Токи говорила с Этераямой.

Она стояла повесив голову, она взволнованно ломала себе руки, а Этераяма что-то ей шептал.

— О чём они говорят? — спросила Мики. — Я не слышу.

Этераяма взял руку Токи и нежно погладил. Он наклонил голову и потянулся к девушке. Токи беспокойно содрогнулась, обескураженно она что-то пролепетала, но тут же её губы соединились с губами Этераямы в коротком и нежном поцелуе.

— Ты это видел? — остолбенела Мики.

— Видел, — пролепетал Экене и схватился за живот.

В животе что-то заныло так сильно, что хотелось кричать от боли. Голова затрещала.

— Мики, я, кажется, съел что-то не то, — протянул, шатаясь Экене.

Мики, немного расстроенная тем, что не увидела подругу, повернула домой. Экене держался за живот, который ныл, в голове что-то кололо. “Что со мной?” — гадал он. Внезапно у него заболело в груди.

— Токи… Этераяма, — проговорил он.

Экене дотронулся до маленького голубого камушка, который светился под светом звёзд. Он сорвал ожерелье и с яростью вышвырнул его в кусты.

========== Глава 14. Первый поцелуй, пропавшая сестра и… ==========

Комментарий к Глава 14. Первый поцелуй, пропавшая сестра и…

Поздравьте меня с годовщиной! 22 ноября исполнился ровно год, как я опубликовала в КФ первую главу. Связи с этим праздничным событием ухожу в долгий творческий запой.

— Токи, я знаю, это ты натравила на меня Риго, — воскликнул с гневом Этераяма.

Он преградил девушке проход к хижине. Он прикрыл рукой живот, на котором красовались следы от звериных когтей. На руке появились капли крови — шрамы зажить на несколько часов не могли. Токи с грустью оглядывала друга и радовалась, что пришла ночь: она не могла разглядеть, что сделала с соплеменником. Но Этераяма смог подловить её, возле её же дома. Бежать не куда.

— Мне пришлось, — ответила Токи. — Виноват ты сам. Не пытался бы ты навредить Экене и его семье, я бы никогда так не поступила.

— Мне тоже пришлось, — злобно заявил Этераяма. — Ты просто не понимаешь, что сотворил Экене. Он должен понести наказание.

Токи усмехнулась, она смотрела в землю.

— За что? За то, что не побоялся высказать тебе и всем остальным в лицо правду, которая вам неприятна? За то, что думает о будущем племени? Лично ты, Этераяма, сделал что-нибудь полезное для Тинуваку? Ты хочешь только одного: показать всем своё превосходство над ними, не просто так ты подлизываешься к моему дяде.

Этераяма взметнул головой, тайком покосился на хижину Токи.

— Что ты несёшь? Я не под кого не подлизываюсь! Токи, я не себялюбец, каким ты меня представляешь.

Он замолчал, не в силах произнести слова.

— Токи, я тебя люблю, — прошептал Этераяма. — Я хочу сделать счастливой тебя. Мне никто и никогда не был так дорог, как ты, даже отец и мать.

Токи не отводила взгляд от земли.

— Когда-то я тебя тоже любила. Ты был моим самым близким другом, но теперь…

— Токи, хочешь, я изменюсь? Если ты не можешь принять меня такого, то я стану другим человеком. Ради тебя. Я прямо сейчас готов попросить у Коу прощения!

Этераяма наклонился к девушке и поцеловал её в губы.

Токи не сопротивлялась.

— Этераяма, не надо, — прошептала она.

Токи отошла от него.

— Между нами ничего может не быть. Я не смогу тебя полюбить.

Она тихо оттолкнула Этераяму и пошла домой.

Он печально взирал ей вслед. Ему ничего не оставалось, как идти к себе домой. Кровь перестала капать с раны, но Этераяма чувствовал, что кровоточит всё тело.

Неожиданно тишину прервал глухой шум в кустах. Вдалеке Этераяма увидел Экене вместе с сестрой Мики. Их следы отходили от хижины Токи.

— Тварь, — медленно слетело с языка.

Вот кто был во всём виноват. Тинуваку. Гаапи. Токи. Этот придурок, которого собственная семья стыдилась, сейчас является первым помощником его отца. Его родного отца. А он, талантливый, мужественный парень всего лишь простой тинуваку. Где справедливость?

Токи.

И на неё он посмел покуситься. Самое ценное, что было у Этераямы.

“Почему ты не можешь сидеть на заднице ровно и никуда не лезть? — остервенел он. — Всю жизнь бесил меня, маяча перед глазами, но я терпел это и даже называл тебя другом. Кто ещё скотина среди нас?”

Из хижины Экене доносились голоса. Под ногами у Этераямы валялись сухие ветки. Он покосился на костёр, который догорал возле хижины Токи, и протянул руку к земле.

“Нет, — остановился он. — Слишком опасно. Тут повсюду бродят люди, на меня подозрение падёт первым. Не сейчас”.

Лицо Этераямы озарилось улыбкой. Точно! Он должен совершить это, когда соплеменники исчезнут с глаз долой.

Живот вновь пронзила боль. Он провёл рукой по ранам, и личико подружки возникло перед ним.

“Токи… Он ей дорог… Я не могу так подло поступить с Токи,” — взмахнул Этераяма головой. — Я ненавижу тебя, Экене.

Почему он всё ещё здесь? Он же мечтал смыться с Тинуваку! Он мечтал же зажить другой жизнью, подальше от Этераямы, от Токи! Брат прошёл инициацию, пускай он заботится о сёстрах, которые уже большими девицами стали. Почему Экене всё тут торчит? Что ему надо? Принести смуту в племя? Внушить всем, что враги это друзья, а друзья являются врагами? Или может нечто большее? Стать вместо Джеро главой дешо, заполучить место вождя? Токи?

— Токи… — при имени подруги сердце Этераямы вздрагивало как от удара. — Ради тебя я сохраню ему жизнь. Но я ещё расквитаюсь с ним. Я ненавижу тебя… Экенечидисинпу.

***

Экене не спал. Он давно сомкнул глаза, но не видел снов, образов прошедшего дня, которые так часто крутятся по ночам и мешают хорошенько выспаться. Экене пытался подавить ту горечь, которая у него появилась в животе, но она медленно перешла в голову и разом ударила в сердце. “Это её выбор. Смирись”, — говорил он себе.

А младшие сестры не умолкали всю ночь, им было что обсудить, трезвоня на всю хижину.

— Девочки, девочки! — запыхалась от волнения Мики. — Я такое сейчас видела — вы не поверите! Токи целовалась с Этераямой!

— Врёшь! — воскликнула Ината.

— Клянусь Сюолуном, они целовались!

Девочки подсели поближе к старшей сестре.

— А как они целовались? — спросила Эми.

Мики, задёрнув занавеску, и убедившись, что братья спят, заговорила чуть погромче, восхищённым и изумлённым голосом.

— Они так долго стояли возле хижины Токи, — приукрашивала потрясённая Мики. — Они стояли так… ну как это называется… ну когда парень держит девушку за руку и смотрит ей в глаза, — пыталась вспомнить девочка нужное слово, которое так часто говорили Пьер и Экене, но которое не существовало в тинуваковском языке. — Влюблёно… Нет, не влюблёно. Всё, вспомнила! Романтично!

— А каким у них был поцелуй? — в один голос воскликнули девочки.

— Он был быстрым. Этераяма сам поцеловал Токи, но Токи не противилась. Она была согласна на знак любви Этераямы.

Ината застясла сестру.

— А что дальше?

— А дальше Экене потащил меня вдруг домой. Сказал, что живот заболел, — пробурчала Мики. — Наверное, не хотел мешать им.

Сёстры грустно вздохнули. В доме воцарилась тишина. Но она продлилась недолго. Через минуту Эми проворчала:

— Почему Токи выбрала Этераяму? Он такой противный, он меня бесит.

— Любовь — сложная штука, сестрёнка, — изрекла Мики. — Я сама не могла подумать, что они будут вместе.

Младшая Ината недовольно прикусила губу и задумалась, пытаясь вспомнить далекое, но важное.

— Никто не думал, что Мейкна и Пьер полюбят друг друга, — она вспомнила ранние детские годы. — Но они влюбились.

Эми фыркнула и легонько толкнула сестру.

— Сравнила мне тоже. Мейкна и Пьер были красивой парой, а тут… Этераяма самолюбец. Ему и дали на инициации подходящее имя. А Токи хрупкая и милая девочка.

— Хрупкая? — возразила Ината. — Она Трипа поранила копьём.

Ината представила соплеменника, которого совсем недавно зверски убил на его глазах другой соплеменник, и она затряслась. Страх, который она повидала в тот день, снова вернулся.

Мики почувствовала дрожь Инаты, сестра готова была разрыдаться, Мики прижала её к себе.

— Тихи-тихо, Ината, успокойся. Такого больше в Тинуваку не повториться. Ината, просто не вспоминай тот день. Эми, не напоминай ей об этом.

Постепенно Ината пришла в себя и захотела смеяться. Но не над чем.

— Я не хочу, чтобы Токи вышла замуж за Этераяму, — пождала она губки. — У нас много хороших парней — пусть выбирает любого, только не его.

— А кого бы ты хотела, чтобы она выбрала? — поинтересовалась Эми.

Ината смутилась и шёпотом ответила:

— Нашего брата Экене.

Мики, Эми тихо кивнули.

— Да, Экене бы ей подошёл, — протянула Эми. — И Токи бы подошла брату. Ну почему он никак не хочет жениться? Стариком станет, а так и не поженится, — она пришла в негодование. — Пьер и то справился со смертью Мейкны и нашёл себе пару, а вот Экене…

— А ты знаешь, почему Экене не женился до сих пор? — вспыхнула Мики.

Эми неуверенно покачала головой. Мики хлопнула её по голове.

— Балда, из-за нас от отказался от всего! Как ты этого не понимаешь? Могла бы спасибо брату сказать, а не бухтеть за его спиной, малявка.

— Кого ты малявкой назвала? — вспылила Эми.

— Тебя. Через два года и я инициацию пройду, а вам ещё долго ждать. К слову сказать, — ответила старшая сестра и кокетливо улыбнулась. — Возможно, я пораньше уйду из жить из родительского дома. У меня появился жених. Зовут его Муна. Он из племени Нотцая.

Сёстры удивлённо покосились на Мики, которая важно взглянула на них сверху вниз. Ей нравилась роль невесты.

— Из Нотцая? — неуверенно переспросила Ината. — Ты же помнишь, что они хотели сделать с Марани из-за пальцев? Не боишься?

— Ни капельки, — улыбнулась Мики. — Муна не страдает суевериями и не жесток, как его вождь Чибуза. Он уже зовёт меня к себе жить.

Сёстры с изумлением слушали маленькую невесту. Они не услышали шаги, идущие с “комнаты” братьев.

— Замуж собралась? — стоял перед ними Экене с измученным лицом. — Подрасти сначала, а уж потом думай о замужестве. Надеюсь, ты не забыла, кем нотцаи считали нашу сестру Марани? — повысил он голос. — Подумай хорошенько, пока у тебя есть время, кем ты станешь у них, и что может ожидать твоих детей? А теперь живо спать! — прикрикнул он. — Или хотя бы замолчите! Только вздумайте разбудить Коу. У него завтра важный день.

***

Инициация продолжалась весь следующий день. Мучения ребят закончились, и только пышные награды ложились на их головы. Экене стоял возле брата. Он радовался за Коу как когда-то за себя, даже сильнее, но он не ощущал духа веселья, царившего в племени.

К другу подбежала Токи и, улыбаясь лёгкой улыбкой, взяла его за руку.

— Что такой хмурый? Не выспался? Давай же, пошли веселиться со всеми.

Токи потянула руку Экене к ритуальному кругу.

— Не трогай меня! — вырвался он. — У тебя есть Этераяма, вот его и зови.

— О чём ты? — расширила глаза Токи.

Экене грубо усмехнулся и отошёл подальше от неё.

— Не притворяйся дурочкой. Я видел вчера вас с Этераямой. Я видел, как нежно вы беседовали, как он целовал тебя, а ты покорно ответила ему на поцелуй. Может быть, я ослеп? Или у меня видения начались от сна-в-бодрствовании?

Токи вздрогнула. Она стыдливо отпустила глаза вниз и отошла от Экене.

— Экене, я его не люблю. Я всё сказала Этераяме вчера. Пойми меня! — взмолилась она и протянула ему руки. — Ты же, как никто другой, понимаешь людей.

Экене сжал руки в кулаки и отвернулся от Токи. Что сказать ей? Не будь лгуньей? Твой поцелуй говорит сам за себя?

— Токи, — произнёс он. — Будь счастлива с Этераямой. К тебе он будет самым тёплым мужем.

Токи подбежала к Экене и слабо обняла его. “Только не уходи!”, — просила она.

— Экене, мне нужно тебе сказать очень важное. Выслушай меня, это касается Этераямы.

Он грубо оттолкнул Токи.

— Я уже всё услышал и увидел. Живите счастливо. Я вам мешать не буду!

Экене скрылся в толпе лиц тинуваку. Он отыскал родных и с весёлой походкой стал повесничать с ними, поздравляя брата с взрослением. Токи всматривалась в знакомые лица соплеменников, она не находила Экене. Он стоял в центре за дядей и Бохлейном. Токи ушла в край деревни, и, прижавшись к дереву, стала слушать песни соплеменников. Изредка доносился голос Экене, задорный и завидно беззаботный. Экене между тем валился с ног от усталости, танцы отобрали у него все силы, он выступал великолепно только ради брата.

Он уже не смеялся и не шутил, Экене стоял возле Шарля и пытался утолить жажду вином.

— Токи тебе пока ничего не говорила? — спросил Шарль.

— Не говорила и не будет. Я не собираюсь её слушать, — буркнул Экене.

— А что случилось-то?

— А о чём я должен беседовать с невестой Этераямы? Вчера он чуть не предложение ей делал.

Шарль задумчиво взялся за подбородок.

— Странно это. Ты ничего не напутал? После вчерашнего Токи хочет быть женой Этераямы?

Экене не отвечал.

— Я хоть и обещал Токи молчать, надеясь, что она сама всё расскажет. Но я никак не могу понять вашу ситуацию, — сказал Шарль. — Лучше я тебе расскажу, пока не уехал. Коу бы не пройти инициацию…

Экене внимательно слушал Шарля, изредка кивая головой. Внешне он был невозмутим, но как только Шарль произнёс последнее слова, Экене вскричал:

— Мразь! — и со всего размаху он ударил ногой о близ стоящий камень. Нога мгновенно заныла о боли.

Экене сжал руки, к лицу хлынула кровь, голова затрещала под приливом отвращения к Этераяме.

— Зачем брату моему мстить? Ублюдок.

Экене хотел только одного: свернуть шею бывшему дружку. Шарль встал впереди и не дал емупройти ни шага.

— Не кипятись. С Этераямой просто так не разберёшься. Он опасный противник. Экене, твоя борьба с традициями племени не могла пройти без следа. Враги — неизбежны. Я завтра уже отплываю, и помочь больше ничем не смогу, как вчера с Коу. Ты теперь должен полагаться только на себя.

Экене послушно кивнул головой. Как бы он не противился, но Шарль был прав. Долго он наслаждался жизни, но мир и спокойствие в жизни не вечно, особенно у него. Вот и подошёл день, когда ещё один друг покинет его, останутся только он и племя, но племя враждебное, жестокое, чужое… Тоска нахлынула внезапно. Экене крепко прижал к себе Шарля и прошептал:

— Спасибо тебе за всё.

Он отпустил Шарля и замер, гнев вновь подскочил в его груди. Рядом стоял Этераяма и с ненавистью оглядывал Экене.

— Живите с Токи счастливо, — он толкнул в плечо Этераяму, чтобы пройти вперёд. Он даже не посмотрел на него. — Будете хорошими супругами. Но если подойдёшь к моему брату или сёстрам, — Экене замахнулся и врезал ногой в живот Этераямы, не глядя на соплеменника. — Разрежу на куски.

Этераяма поднялся с колен, за спиной у него сверкал нож. Он взял его в руки, но тут заметил острый взгляд Шарля.

— Я отомщу тебе, Экенечидисинпу! — бросил он вслед.

***

— Что ж, Экене, ты потрудился сегодня хорошо, — пожал руку Джеро. — Не хочется мне признавать, но дешо намного полезнее каби.

Экене вместе с главой дешо возвращался домой. Шарль давно уплыл домой, с “милого” разговора с Этераямой прошло вот уже как восемь месяцев. Соплеменники старались не попадаться на глаза друг другу, неприязнь зачастую бывает взаимной. Но, живя в тесном и маленьком обществе, трудно избегать кого-либо. Будь то собрание племени или простой поход за водой, Экене и Этераяма сталкивались, иногда по нескольку раз на дню. Молча обходили дорогу неприятели, ни единого слова, ни единого враждебного жеста. Мелькал лишь слегка заметный огонёк ненависти в глазах у Этераямы, растущий изо дня в день, о нём знали все соплеменники. Ненависть к Экене росла со скоростью гепарда, чуть помедленнее шли к Экене похвалы от Джеро. Старый каби, нынешний дешо, по собственной воле или нет, этого никто не знал, но одном из советах попросил Экене стать его заместителем. Джеро стал не первым, кто заметил существенные перемены в лучшую сторону.

Охотники приносили больше добычи без вреда для популяций животных, когда их не заставляли охранять пустую реку. Члены дешо больше времени проводили с семьями, обрабатывали общественные огороды. Праздники и ритуалы Тинуваку стали оживлённее.

“Поскорей бы Пьер увидел новую жизнь Тинуваку”, — мечтательно подумал Экене и с тяжестью задумался о брате. Больше полугода от него нет весточки. Последнее письмо Пьера пришло сразу после отъезда Шарля и на этом общение братьев прекратилось. Экене много писем отправлял Пьеру вместе с уплывающими во Францию кораблями, но ответа от брата не приходило.

“Может с почтой опять что-то стряслось?” — ломал он голову, но так ли это было — узнать это он не имел возможностей. Экене подумывал о том, чтобы навестить Пьера, узнать хотя бы, в порядке ли он. Брат ведь не забывает писать. Но времени на поездку у Экене не было. Нолошо-Марсель, Марсель-Париж, туда и обратно — всё отнимает время, занимает месяцы, а у Экене иногда и дня свободного нет с новыми обязанностями.

“Ладно, сейчас конец мая, подожду до сентября, — решил он. — Если что, то придётся плыть к Пьеру. Что у него там стряслось?”

— Я же говорил, что наши традиции и ненависть, которая занимает почётное место, не приносят ничего хорошего, — мягко ответил Экене, вернувшись сознанием в Тинуваку.

— Экене, — мрачно заговорил Джеро. — Перемены, возможно, только начинаются.

— О чём ты?

— Азубуик хочет отречься от места вождя, — недовольно произнёс Джеро. — Ему уже пятдесят лет, и Азубуик говорит, что чувствует, как стареет. Он хочет уйти в старейшины и спокойно прожить оставшуюся ему жизнь.

— А кого он хочет видеть новым вождём?

Джеро не без гордости ответил:

— Меня.

Он покачал головой.

— Только я не хочу быть вождём. Не моё это, во-первых. А во-вторых, я считаю, что вождём должен стать кто-нибудь молодой, а я уже давно не мальчик.

Экене тихо усмехнулся. Он знал, что хочет сказать ему Джеро.

— Дай угадаю, — опередил его Экене. — Ты хочешь, чтобы Этераяма занял место Азубуика?

— Да, я хотел бы, чтобы мой сын стал вождём, — кивнул Джеро и мрачно добавил. — Но не такой как Этераяма.

Экене глянул на него. Он удивился его словам.

— А что в Этераяме плохого? У него с детства задатки вождя, стратега. В десять лет он чуть не провёл за нос нотцаев. Этераяма обладает нужной рассудительностью и строгостью, что в правильном количестве всегда хороша. Кроме того он ненавидит гаапи, а это, по-вашему, главное для тинуваку. Что же ему не хватает?

— Ты и сам понимаешь это, — ответил без удовольствия Джеро. — Только плохо, что в нашем племени нет никого, кого осознаёт по-настоящему прошлое. Говори, что хочешь, Экене, но твои снисхождения к гаапи бессмысленны и ошибочны.

— У каждого своя правда, — промолвил спокойно Экене. — Я не могу заставить тебя полюбить их и не имею на это право: гаапи уничтожили твою семью. Я понимаю прекрасно, что ты чувствуешь. Но я не могу возненавидеть всех из-за одного. У каждого своя правда. Но мы не должны навязывает своё мнение остальным. Тинуваку, как взрослые люди, так и дети, должны сами разобраться в споре о двух концах. Настоящая истина всегда приходит только со временем.

Джеро раскрыл рот. Он никак не мог согласиться со словами Экене, как и забыть убитых братьев и родителей. Он захотел возразить, но шорох за деревьями остановил его.

Тяжёлой походкой вышел Этераяма.

— Ты можешь не называть меня сыном, — бросил он отцу, с ненавистью оглядывая Экене.

Джеро хотел бежать за Этераямой, но сын скрылся. Джеро замер с протянутой рукой и растерянным лицом. Но его застывшее состояние продлилось мгновения. Невозмутимость воцарилась на его лице.

— Увидимся ещё, Экене, — сказал он и пошёл в сторону деревни.

Экене видел, как гордый Джеро сгорбился словно старик.

Но Этераяма волновал его куда больше опростоволосившегося отца. Экене боялся, как бы соплеменник под обидой на отца не натворил что-нибудь страшное. Инициация Коу открыла Экене лицо Этераямы. “Надо бы его найти. Пронаблюдать за ним”, — решил он.

До деревни дорога занимала минут двадцать. Джеро еле ковылял, Экене быстро обогнал его и вошёл в деревню. И тут он увидел бегущую на встречу Токи. Она бежала, не видя ничего перед глазами, в которых застыли слёзы, на лице воцарился испуг. Сердце Экене затрепетало. “Это не моё дело, — отвернулся он от Токи. — Скорее всего, он что-то наговорил. И пусть, не моё дело. Их жизнь”.

С того дня Экене так и не видел Этераяму и Токи вместе, хотя раньше друзья детства с трудом расставались. “Меня не волнует их жизнь, — внушал себе он. — Я для себя выбор сделал. А что между ними происходит — так это меня не касается”

Токи пробежала мимо Экене и даже не взглянула на него. Из груди девушки вырывались всхлипы.

— Остановись! — крикнул Экене и укусил себя за язык. Зачем он это сделал?

Токи остановилась. Выглядела она несчастно и замучено. Находясь возле Экене, ей словно становилось хуже. Экене не мог спокойно стоять в сторону.

— Токи, — мягким голосом спросил он. — Что случилось? Это Этераяма тебя обидел?

Она покачала головой. Она прислонилась к дереву, и переведя дух, немногословно ответила:

— Нет.

— Тогда что случилось? — вспыхнул Экене. — Не молчи! Токи!

Прошло несколько месяцев, почему он заговорил с ней? Спрашивалась Токи. Экене подошёл к дереву, исчезла та холодность, то безразличие, которое все эти дни видела она.

— Почему тебя волнуют мои проблемы? — спросила она.

— Ты же моя соплеменница, — чужим голосом выдавил Экене, он не мог говорить правду. — Вот почему. Меня отец и мать учили никогда не проходить мимо ближнего, если ему плохо.

Токи растерянно убрала с лица непослушные волосы. Она замяла пальцы рук, растериваясь в правильности того, что делала.

— Дядя Азубуик хочет выдать меня замуж за Этераяму, — ответила Токи.

Экене грустно усмехнулся:

— И что в этом плохого? Ты же недавно целовалась с ним. Радоваться должна.

Токи вскинула сердито голову. Она вытерла слёзы.

— Дурак, я же тебе сказала, что не люблю его! Как тебе ещё объяснить?! Когда ты поймёшь?.. — закричала она и замолчала. — Если тебе это интересно, — неуверенно заговорила она, то расскажу. Но если нет, то не трать на меня своё время.

И Токи начала свой рассказ.

Со вчерашнего дня дядя был в чудном духе. В последнее время Азубуик стал слишком задумчивым, угрюмым, но, похоже, он начал меняться в лучшую сторону. Утро Токи встретила с букетом белых цветов над головой.

— Зачем ты их сорвал? — удивилась она.

Вождь мило улыбнулся и усадил племянницу на колени.

— Я готов для любимой своей девочки снять с неба луну. Токи, — Азубуик взглянул на племянницу. Какая она взрослая прелестная женщина! Видел бы только её брат Чунг… — Я люблю тебя, солнышко. А скоро ты ещё сильнее обрадуешь старика-дядюшку.

Азубуик с нежностью поднял Токи и усадил её на стул перед собой.

— Токи, скоро ты станешь чудной женой и прекрасной матерью.

Она устало вздохнула.

— Дядя, я не знаю, когда сбудется твоя мечта,её не нашла себе будущего мужа и, скорее всего, никогда не найду.

Азубуик засмеялся.

— Да тебе не надо никого искать! Он под твоим носом ходит! Этераяма, вот кто тебе подходит!

Токи вскочила со стула. Сколько можно? Не осталось ни одного соплеменника, который бы не спросил её про Этераяму: сёстры Экене хорошенько всё разболтали. И вот теперь родной дядя пристал!

— Он не подходит. Мы разные люди, и я рада, что хоть и поздно, но поняла это, — отрезала сердито Токи.

— Родная моя, — ласково проговорил Азубуик, он ожидал подобной реакции. — Вы так дружили в детстве сильно, Этераяма всегда оберегал тебя. Ваша дружба только укреплялась с годами. Что мешает полюбить его по-другому? Токи, даже если тебе он просто друг, то, что страшного выйти за Этераяму замуж? Всё равно ты сказала, что никогда не сможешь никого полюбить как мужчину. Хотя бы видимость создашь, зато в семье не будет сцен ревности, — засмеялся дядюшка.

— Я его не люблю. На этом всё кончено, — повторила мрачно Токи свои слова и сжала кулаки. — И, пожалуйста, ничего не говори больше про мою жизнь.

— У тебя всё же кто-то появился? — лукаво улыбнулся Азубуик. — В таком случае я отстану от тебя, только назови его имя.

Токи еле удерживалась, стоя рядом с дядей, ей хотелось убежать из дома, скрыться от этого разговора. Азубуик понимал, о чём думает племянница. Ему было жаль любимую свою девочку. Но порой приходится жертвовать чувствами.

— Птичка, — сдерживая жалость, пытался говорить он твёрдым голосом. — Я тебе должен кое-что сказать. Я хочу отказаться от звания вождя, — Токи вздрогнула, и мысли её перенеслись на дядю. — Я старею, тинуваку должен возглавлять молодой, сильный человек.

— А при чём тут моя свадьба?

— При том что я хочу, чтобы моё место занял Этераяма, — ответил Азубуик. — Я хотел бы больше видеть Джеро новым вождём, но он отказался. Поэтому остаётся только Этераяма.

— Так и разбирайтесь сами в этом вопросе! — злость поступала к Токи.

Азубуик с грустью встал и зашагал по дому.

— Я не могу назначить себе преемника. Вождя выбирают все тинуваку, к сожалению, таковы традиции. Как вождь, я могу лишь выставить в лучшем свете нужного мне человека перед племенем и отдать ему свой голос. Токи, — затревожился дядя. — Этераяма — самый лучший мой преемник. Он умный, сильный, сдержанный малый. Он как никто лучше понимает свой народ, наши традиции и историю. Но его не все особо жалуют. Свадьба с племянницей, почти дочерью вождя поднимет его в глазах соплеменников. Этот брак необходим, — топнул ногой Азубуик.

Токи рассерженно фыркнула. Значит, родной дядя решил использовать её как вещь ради своих целей. Не бывать этому! Никогда. Не на ту напал.

— Извини, дядя, я отказываюсь этого брака. Ищи другой способ заслужить доверие соплеменников к Этераяме, — Токи ответила твёрдо. — Я Этераяму не люблю. Поэтому ничто не заставит меня выйти за него замуж.

Азубуик сжал пальцы в кулаки и тяжело выдохнул воздух. Ноздри так и зашевелились. Он крепко схватил племянницу и усадил её на стул.

— Давно пора прекратить с тобой нянчится как с ребёнком. Один раз совершил ошибку из-за отцовской любви к тебе — разрешил Пьеру Лоре жить у нас. Так четверо моих соплеменников погибло по его вине. Не будь Пьера, и менять традиции тинуваку у Экене не возникло желание, — Токи казалось, что дядя разговаривает сам с собой. Но голос его быстро повысился. Он обращался к Токи. — Я заставлю тебя выйти замуж за Этераяму. Силой.

Токи попыталась избавиться от рук дяди, но Азубуик крепко сжимал её плечо.

— Ты не можешь! — воскликнула она. — По нашим традициям мать или отец не могут насильно женить или выдавать замуж своих детей! Пусти меня, мне больно!

Азубуик отпустил Токи и погладил по голове как маленькую девочку.

— Но я-то тебе не отец, — оскалил он зубы.

Токи пихнула дядю в сторону и без оглядки выбежала из хижины. Слёзы наворачивались на её лицо. Она не ожидала. Не ожидала такого предательства от родного дяди, второго отца. Только куда бежать? Где ей прятаться? Токи не знала. Она хотела только одного — уйти прочь из племени Тинуваку, где обманывают своих детей, предают самые близкие.

— Во как всё случилось, — протянул Экене, скрестив руки. — Удивительно, Азубуик сдувал с тебя всю жизнь былинки, а теперь… Хотя чему мне удивляться, ради власти можно и племянницей, дочерью пренебречь.

— Экене, я ухожу из Тинуваку, — промолвила Токи.

Экене слегка дотронулся до неё рукой. Ему хотелось обнять Токи, но обида не позволяла. Экене не забыл тот день.

— А куда ты пойдёшь?

Токи склонила голову вниз.

— Даже не знаю. Идти в Нолошо, но у меня нет ни денег, ни дома, ни работы. Может быть, пойти к нотцаям? — посмотрела она на друга. — Но я, честно говоря, боюсь их. Я до сих пор не забыла, что они хотели сделать с твоей сестрой Марани. Нотцаи даже пострашнее гаапи.

— А вот моя вторая сестра связалась с одним из них, — засмеялся Экене.

Но Токи он не рассмешил, не поднял ей настроения.

— Мне остаётся идти только к Тсину. Но до них идти семь дней, а я не хочу быть далеко от друзей, от тебя…

Экене взял Токи за руку и повёл за собой.

— Тогда будешь жить в Нолошо. Не волнуйся, о жилье и работе я позабочусь.

В Нолошо он привёл подругу в большой одноэтажный дом. На мебели, полу и стенах лежала пыль — давно в дом никто не заходил. Экене показал девушке маленькую комнату. Комната не сильно бросалась в глаза, но здесь находилось всё, чтобы мог жить юноша-подросток.

— Поживёшь пока в доме Шарля и Пьера, — сказал Экене. — Потом я тебе найду постоянное жильё. Не переживай, Пьер не будет ругаться, если ты займёшь на время его комнату. Держи деньги, прикупи из еды что-нибудь на рынке.

Токи осторожно взяла монеты и пробормотала:

— Спасибо большое, Экене.

— Не благодари, — бросил ей Экене.

***

Слово своё Экене сдержал. На следующий день он нашёл для Токи и жильё, и работу. Новый дом не был таким просторным и великим, но Токи он понравился. Она стала помощницей торговца овощами на рынке. Токи радовалась, что теперь она не зависит от дяди, она может сама решать свою жизнь.

Азубуик негодовал. Когда Токи явилась в племя и заявила, что отныне её дом — Нолошо, вождь даже не взглянул на племянницу и попросил через соплеменника передать его слова:

— Духи отвернулись от тебя. Только беды теперь будут преследовать тебя, проклятая.

Этераяму нигде не было видно. Последний раз его видел Джеро и Экене, когда Этераяма отказался от отца. Явился он помятым спустя десять дней с бутылкой пива в руках.

— Я бухал подальше от любопытных глаз, — пролепетал он. — Но послезавтра на охоту пойду. Не могу пропустить столь важный день. Отосплюсь.

Экене еле добрался до хижины и рухнул на пол, едва переступая порог.

“Видно и про Токи знает, раз десять дней бухал”, — решил Экене. — Полегчает ли ему ещё к охоте?

Но Этераяма пришёл в себя. Как-никак такое важное событие он пропустить не мог — встреча нового года. Одним из главных ритуалов в наступлении нового года был показ своих умений, доказательство своей значимости перед духами и соплеменниками. Церемонию открывал вождь — он должен был завалить самого крупного буйвола. По негласному правилу вождь “подавал” себя у границ Гаапи. Возле реки Коолжа трудились и женщины-собирательницы, отбирающие самые лучшие ягоды и фрукты.

— Вот и выясним, кто из нас лучше, — надменно сказал накануне Этераяма Экене. — Как жаль, что только вождь может завтра убивать, о численности мерзких четвероногих, видите ли, надо заботится.

Но Экене мало волновали слова соперника, в его семье случилась очередная напасть — Мики исчезла. Она ушла утром из дома и так не вернулась, никто не знал, где она. Экене не мог заснуть. Никто в его семье не позволял себе околачиваться где-то по ночам без предупреждения близких, разве только он сам в прошлом. Не явилась Мики и на следующий, важный для её старшего брата, день.

Соплеменники собирались за вождём, Экене разрывался между тяжёлым выбором: искать сестру или выполнить долг тинуваку и выступить получше “любимого” Этераямы.

— Ты иди, а мы сами поищем эту козу, — говорили брату Коу, Эми и Ината.

Экене терялся.

Это не могло уйти от внимания Этераямы.

— У тебя что-то стряслось? — с наигранным сочувствием спросил он. — Где же твоя сестра может быть? Но не волнуйся, — дружески он положил на плечо Экене руку. — Она жива и здорова.

Этераяма довольно ухмыльнулся.

Гнев напал на Экене. Неспроста на лице соплеменника появилась радостная презрительная ухмылка. Это он виноват в исчезновении Мики!

— Где моя сестра? Отвечай! — подскочил Экене к Этераяме.

— Мики сказала, что хочет со своим дружком-нотцая посмотреть на Тсину, — ответил спокойно Этераяма. — Так, по крайней мере, я слышал вчера.

— Ты лжёшь! Что ты ей сделал? — рассвирепел Экене.

Этераяма обиженно окинул соплеменника взглядом.

— Девчонку я пальцем не тронул. Уж на ребёнка рука не поднимется, если ему ещё инициации ждать и он не гаапи.

Этераяма отошёл от Экене и шепнул ехидно:

— Я слышал что-то про Тсину. Но кто знает, где Мики на самом деле. Честное слово, я не знаю.

Сомнений у Экене не оставалось. Это Этераяма виноват в исчезновении его сестры. Он спланировал всё с одной лишь целью — не дать Экене затмить себя при Азубуике, ведь тот безусловно бросится искать Мики.

— Решил избавиться от меня? — задал вопрос Экене. — Будь по-твоему. Я не рвусь за признанием у верхушки. Если я лучший, то меня признают и без хвастовства, вернее сказать, уже признали.

Сестра важнее всего. Экене верил Этераяме, тот ничего не сделал Мики, а только каким-то образом убедить её уйти из племени. Экене за милю чувствовал ложь соплеменника, как-никак они раньше звали себя друзьями.

Только где Мики? Он не мог с прохладой думать о сестре, воображение рисовало ему страшные картины, в которых девчонка убежала то ли в Тсину, то ли к нотцая, а может и ещё куда-нибудь. Лучше уж пропустить все ритуалы, но вздохнуть с облегчением, найдя Мики, решил Экене. Семья ценнее всего.

Тинуваку всегда любили посещать приморский торговый городок Нолошо, туда и отправился он. Мики, и вправду, там видели с каким-то мальчишкой, но вчера.

Может у любовничка своего она? Не могла же рассудительная Мики вздумать отправится к далёким тсину.

Нотцая встретили Экене крайне недружелюбно. Они не забыли ему и его друзьям похищение жертвоприношения — маленькую Марани.

Вождь Чибуза не пустил Экене даже в пределы деревни.

— Зачем припёрся? — спросил он, как только узнал парня.

“Был бы на моём месте Пьер, он по-другому с вами поговорил, — усмехнулся он. — Это я, добряк, пулю в лоб вам не пущу”.

— Не у вас ли моя сестра Мики? — сдерживая гнев, спросил он.

— Под вечер пришла к нам с другом Муной, и, перекусив, ночью куда-то ушла с ним.

“Значит, Этераяма не лгал, — убедился Экене. — Мики вздумала посетить Тсину”.

Тсину были самими близкими соседями тинуваку. Никакой вражды, никаких дьявольских суеверий, из-за которых можно убивать детей своих же соплеменников. Марани только одна из бессмысленных жертв. Экене никогда не забудет, что хотели совершить с его званой сестрой. Только жили Тсину в семи днях ходьбы, редко с ними встречались тинуваку. Неудивительно, что Мики захотела посмотреть на жизнь соседей.

Экене шёл в Тсину, он пытался найти какой-нибудь след или зацепку сестры. Читать следы для тинуваку такой же лёгкий навык как способность читать книги для европейцев. Без труда он отыскал след Мики и её друга. Но вот что любопытно, через два часа пути они свернули в другую сторону.

“Только не туда! — испугался Экене. Дорога вела к водопаду, где много лет назад Бохлейн расстался с двумя пальцами. — Они с ума сошли?”

В траве он заметил что-то блестящее. Браслет Мики.

— Да я её… — пригрозился Экене, пугаясь за сестру.

Солнце садилось. Ни единой звезды на тёмном небе. Экене оставалось заночевать в джунглях.

Поиски Мики он продолжил с рассветом. Следы сестры и её друга исчезли, зато везде чувствовалось присутствие леопарда. Экене был совсем как Бохлейн, без оружия отправившийся за пропавшей коровой. Только с ним нет друга, готового в случае чего прийти на помощь. А сестра не корова — не повернёшь на полпути обратно.

К концу дня Экене наткнулся на остатки костра. Бесспорно, они были здесь. На следующее утро он нашёл в траве оброненные серёжки Мики. Их не могла потерять другая девочка-африканка, серёжки сделаны из серебра с цветочным узором — их подарил Мики Пьер. А рядом росла трава, помятая леопардом.

— Мики, ты где?! — в отчаянии закричал Экене.

— Экене, наконец-то, я тебя нашла!

Впервые за два дня на его голос кто-то откликнулся. В свете звёзд показался лёгкий женский силуэт. Он принадлежал Токи.

Токи обвила руками шею Экене и прошептала:

— Наконец-то нашла!

— Что ты здесь делаешь? — ничего не понимал он.

Токи долго не отпускала Экене и смеялась, радуясь, что нашла друга.

— Мики дома, — успокаивающим голосом сказала она.

Экене тихо отодвинул от себя Токи и с ошарашенными глазами промолвил:

— Не может быть! Её следы введут в эту сторону.

Издалека послышался детский смех. Сестра — пронеслось у Экене.

Навстречу ему шли девочка и мальчик около четырнадцати лет. Не Мики. Он искал чужих детей.

— Я нашёл её серьги и браслет! — изумлённо вскричал он.

— Мики дома. Её вместе с другом поймали нотцая, когда те собирались идти в Тсину, и вернули в Тинуваку.

— Ничего не понимаю, — Экене повернулся к двум детям. — Я значит, вас искал? Что вы позабыли в стороне водопада? Вы вообще откуда?

— Мы нотцая, — ответили ребята. — Ваш соплеменник на днях навестил наше племя и красочно описывал водопад, говоря, что посмотреть его — хороший знак, вот мы и не выдержали.

Токи от ужаса разинула рот.

— Что за подлец Этераяма! Он не просто отвлёк тебя от ритуала, но и хотел, наверное, скормить леопарду вдали ото всех. Это всё он подстроил.

— Да я уже не сомневаюсь, — сплюнул Экене. — Знал точно, что со мной не будет оружия, а за сестрой я в любом случае пойду. Но Мики получит от меня посильнее, чем Этераяма, — пригрозил он. — Как она посмела сбегать из дома, не предупредив меня?

Токи залилась смехом.

— Что смешного?

— Просто вспомнила, как ты сам сбежал из дома во Францию, наспех предупредив Мейкну. Вот и Мики в Нолошо также быстро мне крикнула, чтобы я тебе всё объяснила и убежала с приятелем в Тсину. Не вини сильно девочку.

Экене недовольно насупился:

— Только ради тебя её прощаю.

Токи взяла его за руку.

— А теперь пойдём домой. Ребята, за нами! Тут детям опасно ходить, — крикнула она мальчишке и девчонке.

Начинало холодать. Токи прижалась к Экене, она сильно устала — она даже и не ела толком, ища соплеменника. К тому же зверь, присутствие которого ощущалось в тишине зарослей травы и в шелесте листьев деревьев, пугал её. Небо покрывали тучи.

— Скоро польёт дождь, нам нужно где-то спрятаться, — сказала Токи.

Но дождь не обрушился на землю. Время от времени небо пронизывала молния и раздавались раскаты грома, но ни одна капля не коснулась земли.

— Почему дождя нет? — испугалась Токи. — Может быть, это знак, что духи отвернулись от меня? Вдруг, просьба дяди до них дошли. Он же как-никак вождь. Экене, а что если я теперь моя жизнь станет чередой неудач?

— Выбрось из головы чепуху, — успокоил её Экене. — Духи, Бог или ещё кто-нибудь из жителей небес не проклинают нас и не дарят везение. Мы сами выбираем, с чем будет идти по дороге жизни — удачей или неудачей. А высшие силы только исполняют наши просьбы. Я вот не верю в везение-невезение, несмотря на то, что раз сто проклят вождём, старейшинами и Этераямой, для меня отсутствие дождя знак только одного — небеса улыбаются нам, ради нас они поменяли свои планы.

Ночью тинуваку и маленьких нотцая не мог даже обогреть костёр. Давно Экене не встречал у себя на родине таких ледяных ночей, ему казалось, что сейчас выпадет снег. Он прижал всем телом Токи, чтобы хоть как-то согреть девушку.

— Поспи на меня, я тебя согрею. А сам посторожу нас и костёр.

С восходом солнца путники продолжили путь. Леопард уже давно отстал от них, но Экене продолжал охранять детей и Токи. Несколько дней они не были дома, но Экене и Токи не хотели возвращаться обратно. Им хотелось остаться в лесу, наедине. Только домой надо вернуться, разобраться с потерявшейся сестрой и хитрецом Этераямой, а двое ребят наедине им не позволят и на час остаться.

Снова солнце ушло на покой. Холод не пытался сменить гнев на милость. Дети свернулись в калачик и заснули возле костра. Наступил черёд Токи следить за огнём. Экене не хотел, чтобы девушка не спала всю ночь, но так настояла Токи.

Экене сидел за деревом вдали от группы. Одному ему было спокойнее. Но вдруг к нему присела Токи.

— Костёр не скоро погаснет, можно побуду с тобой?

— Да пожалуйста.

Но вдали от огня холод достал Токи. Она пыталась не выдавать себя, однако дрожащие руки говорили за неё.

— Чего же ты ушла? — улыбнулся Экене и принялся дыханием согревать ей руки.

Она лишь только слабо улыбнулся:

— Мне тепло с тобой.

И она обняла его за шею. Рука случайно соскользнула и нащупала шрамы Экене. Токи вздрогнула. Она и раньше видела шрамы на спине соплеменника, тому хоть и приходилось ходить зачастую в рубахе, но ничего не могло уйти от внимания Токи. Однако только сейчас она смогла почувствовать их.

— Неужели ты не хочешь отомстить? — спросила робко Токи.

— Зачем? — улыбнулся Экене. — Одна сама наказала себя годами мучений, а второму я уже отомстил: я сохранил ему жизнь, когда человечнее было его убить и избавить от страданий нищеты.

Экене и Токи сильнее прижались друг к другу. Дерево было жёстким и они легки на мягкую траву. Луна скрылась за тучами, но Экене всё равно видел Токи.

— Я только сейчас понял, — сказал он. — Я люблю тебя.

— Я давно любила тебя, — ответила она.

Экене покрывал её лицо поцелуями, Токи гладила его по голове. Они не ощущали больше ночного холода.

***

Утро наступило незаметно. Экене и Токи не заметили, как заснули. Первой пробудилась Токи. Едва открыв глаза, она заметила, что ни на ней, ни на соплеменнике нет никакой одежды.

— Экене, ты помнишь, что вчера произошло? — быстро растолкала она его и наспех оделась в тинуваковский наряд из травы и шкур животных.

— Смутно, — протёр он глаза. — Токи! — вдруг подскочил он и спрятался за деревом, стыдясь Токи. — Ты понимаешь, что мы натворили? Мы сблизились!

— Что мы наделали? — закричала Токи. Но ни стыда, ни изумления больше не было в его голосе. Улыбка сияла на лице.

До тинуваку оставалось идти совсем ничего. Ребята отвели в нотцая мальчика и девочку, сопровождающий их всю дорогу. Как же хорошо, что они ничего не видели — радовались Токи и Экене! Они держались за руку и только обменивались изредка благодарными взглядами.

Ночь забрала все их сомнения.

Экене даже не прикрикнул ради строгости на Мики, которая со стыдливым лицом встречала брата.

— Прости, что ушла, — уткнулась девочка в брата. — Этераяма в Нолошо так нахваливал Тсину, что мы не могли выдержать и убежали.

— Пустяки, я на несколько месяцев убежал из дома, — приголубил её Экене.

— Тебе пришло наконец-то письмо. Наверное, Пьер, — протянула Мики скомканный конверт.

Экене парил счастья. Токи, письмо от брата — кто ещё говорит, что духи отвернулись от него?

На конверте крупными буквами в графе “адрес” было написано:

“Порт Нолошо. Тинуваку. Экенечидисинпу”.

Чужой почерк, не Пьера. Отправитель не указан. Экене распечатал письмо и тут же обомлел, увидев имя адресанта.

“Дорогой Экене, здравствуй! Пишет тебе твоя подруга Софи Дюшен. У нас случилось ужасная беда. Пьер серьёзно болен холерой. Лекарства не помогают. Пьер похож на скелет, он с трудом может ходить. Экене, Пьер на грани! Врачи путаются в прогнозах — одни говорят, что надежды нет, другие заявляют, что рано опускать руки!

Экене, пожалуйста, приезжай! Мы в Париже. Может быть, если Пьер увидит тебя, ему станет лучше. Ведь говорят же врачи о чудесах, которые творит радость. Прошу, приезжай!

Софи Дюшен.”

Ноги Экене задрожали. Токи и Мики подхватили его, чтобы брат не упал. В руках он зажимал письмо. Что там написано? — воцарился вопрос на их лицах.

— Пьер умирает… — прошептал Экене. — Пьер… а я ещё злился, что ты перестал мне писать… Прости.

Опрометью он метнулся в дом, не выпуская из дрожащих рук письмо.

— Экене, подожди, — крикнула Токи.

Но ответа не последовало. Токи и Мики побежали за Экене, в хижине всё летело, Экене рыскал хижине свои документы, ключи от дома Шарля, чтобы забрать деньги, оставленные ему на чёрный день. Не разбирая, что кладёт, он бросал в дорожный мешок одежду и скромные пожитки, о еде не думал.

— Экене… — протянула Токи.

— Пьер — мой брат! — ответом стал крик соплеменника. — Я не могу его оставить. Я еду во Францию. Корабль сегодня вечером уходит из порта, я не могу терять времени.

Сумка была собрана, наспех Экене поцеловал Мики, отыскал Коу и других сестёр, чтобы обнять напоследок и их. “Надо бы с Бохлейном попрощаться “, — промелькнула мысль, но Экене не послушался её. Нет времени, нет времени.

Возле пасущихся лошадей его провожала Токи, она знала, где ждать соплеменника, чтобы попрощаться с ним. Экене взял её руки и поднёс к губам.

— Дождись меня. И мы будем вместе, — сказал он и устремился в порт.

========== Глава 15. Жерар ==========

— Пьер, брат, как ты там? Ты сколько всего преодолел и как ты мог поддаться какой-то болезни? Держись, Пьер, я скоро приеду к тебе!

Экене не спал по ночам, письмо Софи превратилось в помятый клочок бумаги, который он всё время перечитывал, словно надеясь прочитать другие слова.

— Как ты, брат? У тебя ведь только жизнь налаживалась…

Экене не ошибался, у Пьера началась светлая полоса в жизни. Решённые старые вопросы, Софи, найденные друзья — Пьер не верил, что судьба посылала ему отныне только подарки. Впервые за пять лет у него появился дом.

Дом. Давно Пьер забыл это слово. Когда-то у него было целых две дома, но из первого, будучи мальчишкой, он убежал и старался всячески забыть, а второй лишился после раскрытия всей правды: Коу заявил в своё время Экене, что он сам уйдёт из племени, если ещё раз увидит Пьера в хижине его родителей, вот и пришлось ему перебраться к отцу в Нолошо. Но и оттуда ему пришлось вскоре переехать, когда он поступил в университет в Париже. Шарль и Пьер снимали уютную и приятную комнату, но съёмная квартира не была родной. Капитан Барре имел дом в Марселе, владел домом в Нолошо, но из-за бесконечных переездов, Пьер не знал: если ли где-нибудь место, к которому он привязан, которое он любит?

Только сейчас Пьер смог заново вспомнить любовь к дому, к месту, где его ждут.

Жил он вместе с Софи в скромной маленькой квартирке Урбена Игаридье в густом и шумном районе Парижа. Сам Игаридье, обретший свободу и восстановивший честь, захотел начать всё с нуля. Но Урбен видел в своих планах не лавочку с глиняными горшками, потерянные близкие — вот кто был ему нужен. Марлин простила возлюбленного молодости.

— Наша жизнь ещё не закончена. Мы даже ещё не старики, так зачем мы будет терять то, что нашли? — сказала она сразу же после суда.

“Молодые” захотели вернуться в тихий Лион и начать счастливую жизнь, уже став супругами. Они позвали с собой Софи, но она отказалась возвращаться домой.

— Я знаю, почему ты отказалась, — засмеялся Урбен и поцеловал дочь. — В таком случае живите в моёй квартире. Она маленькая, но для двоих самое то. Нечего тебе гостить у дяди Бернара, а Пьеру у друга Дэвида.

Так и обрели Пьер и Софи новый дом. Знакомые косо смотрели на Софи. Как так, не замужем и живёт под одной крышей с каким-то парнишкой?

— Скоро и Софи ребёнка принесёт в юбке, как её бабушка и мама. Дочь и внучка шлюх, — смеялись злые языки.

Но она и не думала заверять их догадки. Пьер и Софи спали на разных кроватях в разных комнатах.

К магазину Пьеру так и не вернулся, он продолжил жил на средства, которые были накоплены у него ещё давно на счету, и на мелкий процент от ювелирного магазина. Денег хватало, чтобы ни ему, ни Софи ни в чём не нуждаться, а особенных пышностей никто из них и не хотел. Иногда Дэвид Басс сердился на друга и часто высказывал ему всё, что накипело:

— Ты на работу когда-нибудь собираешься возвращаться? Или хочешь, чтобы я за двоих отдувался?

— Дэвид, зачем тебе негодовать? — засмеялся, однажды, Пьер. — Тебе лучше, что я не работаю, ведь, если я займусь делом, то тебе придётся делить прибыль со мной поровну. А так все доходы достаются тебе, я лишь получаю жалкие проценты. Хочешь, ты станешь полноправным хозяин магазина? Я с лёгкостью подарю тебе свою долю.

Но Дэвид только хмуро возмутился Пьеру:

— Ты мой друг, не хотелось бы обирать тебя, но чувствую, в скором времени придётся. Странный ты человек, Пьер. Открыл собственный ювелирный магазин, так потом забросил его, грезил мечтой о кругосветных путешествиях, но я не вижу, чтобы дальше Парижа ты куда-нибудь уезжал; живёшь с любимой девушкой, но спишь на другой кровати… Странный ты очень.

— Дэвид, ну так когда мне отдать тебе свою долю? — на полном серьёзе спросил Пьер.

Дэвид вяло покачал головой и полез в карман за трубкой, он любил время от времени прикуривать, когда рядом нет людей, но так и не смог зажечь её.

— Мне не нужна твоя доля, я в последнее время сомневаюсь и в своей. Поговорим как-нибудь позже, — смутно ответил он.

Пьер и Софи были не одни, кто начал жить в другом доме. Поменяла обстановку и Анна Ландро. Юную маркизу больше не окружала многочисленная свита из слуг, под ногами не лежали пушистые ковры, Анна перебралась в скромную однокомнатную квартиру. Квартира была съёмной, Анна заявила матери, что будет сама платить за неё и содержать себя. Она продолжала управлять с мамой фабриками отца, но куда больше времени она проводила помощницей в больнице, практикуясь у Софи и Дэвида. Анна хотела быть полезной.

Силестиан Жаке, убийца её родного отца, оставил глубокий след у Анны. Часто она вспоминала его слова. Анна не простила Жаке смерть отца, но она была благодарна убийце — он смог, смотря ей в глаза, заявить то, о чём она боялась всегда думать. Безродного одинокого преступника должны были бросить в общую могилу, но Анна позаботилась, чтобы хотя бы он имел своё место на кладбище — надо благодарить тех, кто помог тебе.

— Я не хочу купаться в жиру и роскоши как свинья, пока под моими ногами будут умирать люди. Я не собираюсь жить за чужой счёт. Я буду сама обеспечивать себя, — заявила Анна.

Но самостоятельной жизни у неё не получилось. С первого дня Анна поняла, что неспособна себя обеспечить самым необходимым. Анна не умела готовить еду, не умела шить, стирать одежду, даже метла не стояла у неё в руках, и грязи после усердной уборки получалось ещё больше. Она чуть не сожгла квартиру, пока пыталась зажечь печь. А когда печка чудесным образом всё ж зажглась, то Анна умудрилась спалить платье, стоя возле неё.

На третий день независимой самостоятельной жизнь она побежала за помощью к Софи.

— Софи, дай что-нибудь поесть, — взмолилась Анна. — Вот уже третий день почти ничего в рот не брала. Фрукты и те, разрезать не смогла.

И Анна протянула в доказательство руки, покрытые многочисленными порезами от ножа. Софи с ужасом оглядела подругу. Щёки у неё провалились от голода, на одежде виднелась сажа от тщетной попытки зажечь огонь, чтобы согреться. Но что хуже, порезы были на лице.

— Анна, почему у тебя на ушах и на носу такие царапины? — ужаснулась Софи.

— Я же говорю, что фрукты не могла разрезать, — отпустила голову Анна.

— А при чём тут уши и нос? — удивилась подруга. — Понимаю, ножом случайно по пальцу себя цапнуть, но лицо…

— Софи, не спрашивай ни о чём больше меня, просто накорми. И можешь, пожалуйста, научить меня домашнему хозяйству, как учат пятилетних девочек?!

Бросить нуждающуюся подругу Софи не могла, пришлось обучать ей Анну самым простым умением, которыми она овладевала ещё в далёком детстве. Так постепенно Анна приспосабливать к новой жизни, которая начинала ей нравиться.

Быстро пролетели полгода. Тёплое лето сменила холодная зима. Вместо зелёных деревьев, ярких цветов глаза радовали снежные звёзды, с нежностью укрывающими под своим одеялом землю. Вместо пения птах уши наслаждались свистом пурги. День назад прошло Рождество, которое Пьер и его друзья встречали с великим весельем и восторгом. Пьер уже и подзабыл, что такое зимний праздник, последний раз он праздновал зиму восемь лет назад, когда приехал в Марсель вместе с Экене и Марани. А за годы, проведённые в университете, Пьер не мог вспомнить, что значит “веселиться с душой”. Встречал Рождество Пьер с Софи и их общими друзьями. Из Марселя приехал к нему Шарль, а к Софи бабушка и родители, Урбен и Марлин Иградье. К ребятам присоединилась и Анна, но только, чтобы посидеть в дружеской компании, никакие религиозные обряды она совершать естественно не стала. Отмечали праздник друзья в деревне Ричарда. Молодой человек месяц назад стал отцом, у него родился сын, которого Жанна решила назвать Жаком, Ричард же настаивал на имени Александр, в честь Македонского, но уступил дорогой жене.

Домой Пьер с Софи и Шарлем возвращался уставшим, но их усталость была приятной. В честь Рождества Жанна подарила друзьям ведро парного козьего молока. За время поездка до Парижа молоко, конечно же, остыло, но аромат жизнь до сих пор ощущался в нём, игриво щекотя аппетит у Пьера и Шарля.

— Это тебе! — как только вошёл в дом, Пьер налил Софи кружку молока.

Неуклюже Софи взяла кружечку.

— Спасибо, я обязательно выпью.

Молоко медленно колыхалось, ударяясь об края кружки, белая пенка источала аромат. Незаметно Софи присела в углу. “Мы встретились снова, я не боюсь тебя. Ты всего лишь жидкость, не враг вроде Анны для Экене или”, — поймала она себя на мысли.

— Этот год был самым праздничным у меня! — вдруг воскликнул Шарль. — Я отдохнул чудесно на инициации Коу, развлекался с молодёжью у Ричарда в деревни, а ещё мой сын наконец-то оживать начал!

— Рад за тебя! — поздравил отца Пьер. — Я тоже могу признать, что 1829 год был одним из самых лучших. Только, жаль, что на инициации Коу побывать не смог. Хотел я приехать, но Коу попросил Экене сказать мне, чтобы я не приезжал.

Он глубоко вздохнул, но быстро поднял яркие радостные глаза.

— Пусть для Коу я чужой человек, но я всё равно буду относится к нему, как к брату, и буду всегда радоваться его удачам, даже если нахожусь за морями и океанами от него. Я, ты, Экене, Коу, Мики, Эми и Ината — мы ведь одна семья.

Шарль с улыбкой смотрел на Пьера.

— Сын, с каждым днём ты оживаешь всё больше и больше.

— Что, значит, всё больше и больше? — скривил нос Пьер. — Я от хандры избавился уже давно.

Отец лишь мотнул головой.

— Нет, сын, не до конца. Почему ты до сих пор пытаешься сменить тему, когда кто-то заговаривает о твоих родителях? Почему ты пытаешься что-то искать? Вот, у тебя сейчас всё идёт просто чудесно, если не сказать лучше: есть друзья, семья, любимая девушка, работа, возможности для осуществления всех своих желаний, но ты всё что-то ищешь.

— Опять ты про это, — нахмурился Пьер и быстренько добавил. — Только ещё про отца и мать не говори. А так… как я могу наслаждаться своей жизнью, пока вижу несправедливость вокруг? Я думал, что, если помогу Анне, наконец-то, разберусь со всей этой ненавистью и враждой, то начну жить радужно и светло. Но я ошибся. Как я могу наслаждаться жизнью, если за моей спиной страдают? Я хотел сделать доброе дело — найти преступников и наказать, но что получил? Человек опять умер из-за меня! Я хочу, чтобы наступила настоящая справедливость!

Пьер с тяжёлым взглядом посмотрел на Шарля.

— Я хочу это поменять! Но, папа, я всего лишь один из тысяч и тысяч людей, которые проживают вместе со мной! Если я что-то буду менять, то это отразиться только на моей жизни и жизни близких мне людей, но не на всех! Мне нужно идти дальше, чтобы мои старания оправдались!

— И как ты себе это представляешь?

— Пока не знаю. Но скоро подойду к ответу. Экене же смог внести перемены в Тинуваку, так чем же я хуже моего брата? Почему я не могу внести изменений в свою страну? Если я хочу что-нибудь поменять, то должен выйти за масштабы близкого мне окружения.

Пьер туманно пробубнил:

— Если бы люди не сидели на месте, не случилось бы массового голода год назад, который до сих пор заставляет людей искать еду. Был я в деревнях, у людей куриц не осталось, чтобы сварить их, а в городах еда-то есть, но денег, чтобы её купить нет. Это надо менять, только вот как… С королём да министрами я договориться не могу, как Экене с Азубуиком и старейшинами. Но способ должен быть…

— Отец, может, ты знаешь способ? — Пьер сменил мрачный рассеянный тон на мужественный и твёрдый.

Шарль мгновение сидел неподвижно и встал с кресла.

— Пьер, сколько времени? Нам нужно выспаться. Становись политиком, если хочешь перемен в стране.

— А если я им быть не хочу? — не отставал от отца Пьер.

— Пьер, вот опять ты за своё. О чём я только тебе говорил, а ты спорил? — проговорил Шарль.

Не спрашивая сына, он задул светильник.

А Софи неподвижно и незаметно сидела в углу, кружка давно была пуста, но не мысли девушки. “Ты не враг вроде Жерара для меня. Почему прошлое так быстро не забывается?”

— Жерар, — прошептала она, готовясь ко сну. — Как сложилась твоя жизнь?

Лунный свет проникал в комнату сквозь окно, мягко окутывая белой дымкой кровать. На стене возникла призрачная тень, похожая пятнадцатилетнего юношу. “Почему-то часто я стала тебя вспоминать. К чему бы это?”

Высокий, подтянутый, с чёрными взлохмаченными волосами как смоль — этого мальчишку невозможно было забыть. Годы шли, но иногда во сне Софи как в живую слышала его слова, полные презрения: “Дочь и внучка шлюх”.

***

Софи любила маленький родной Лион с его тёплыми зимами, могучей Роной(*), относительной тишиной по сравнению с пышным и великим Парижем. Далеко за городом простирались белоснежные Альпы, мечта всей детворы была оказаться на таинственных горах, но, естественно, родители никого не опускали в горы. В этот маленьком каменном городе церквей и соборов проходило детство Софи. Дюшены жили на окраине Лионе, на жизнь они не жаловались: мама работала учительницей в школе для девочек, дочь ходила в её класс, деньги частенько приносила в дом пожилая Леонтина от своих “поклонников”. Денег у семьи было не так много, но на еду хватало. Так и жили втроём бабушка, мама и дочь, мирно и дружно. Но жизнь семьи Марлин и Софи нельзя было назвать счастливой. Люди презирали распутную женщину, её развратную мать и дочь-бастарда. Марлин ни разу не привела на все годы в дом мужчину, но злые глаза видели толпы мужиков в постели женщины. Её мать, переселявшаяся время от времени к очередному любовнику, только подтверждала их догадки, а граф Брюне, не забывавший про любимую сестру, порождал зависть у простых горожан. Но за всё страдала маленькая Софи, которая не могла заступиться за бабушку, опровергнуть слухи про маму.

Ко всему привыкает человек: к косым взглядам, оскорблениям, обидам. Молча и покорно Софи терпела с малых лет грубость знакомых, научившись пропускать мимо ушей “лестные” слова. У неё появилась даже подруга, Жюльет Леконт, добрая и хорошая девочка. Но к травле привыкнуть невозможно. Четверо мальчишек, старшие на два года, что жили в одном с Софи районе, страдая от безделья, решили заняться Софи. Они не ограничивались одними оскорблениями, которые можно было услышать от других детей. Ребята издевались над Софи просто так. От скуки. Школу прогуливали, родителям было не до них, так чем же заниматься? Бить витрины, рушить сады, избивать животных они устали. Мальчишки были дружны и называли себя братьями, главарём юной банды был черноволосый Жерар. От их наглого взора и мерзкого языка никто не мог уйти, однажды в жертву они выбрали Софи.

Для Жерара и его друзей день считался зря прошедшим, если, встретив Софи, они не обозвали её “дочерью и внучкой шлюх”, не дёрнули за волосы, не облили водой. Софи терпела и таила печаль в себя. Сама она не могла справиться с бандой, защитников не было, а маму и бабушку не хотела расстраивать. Но Леонтина узнала всё. Тогда она собрала мальчишек и рассказала им правду об их семьях, причинив тем самым самую большую боль. Один узнал про многочисленные измены отца, второй про слепого брата, подброшенного к порогу приюта, третий оказался приёмышем. Самый жестокий удар получил красавец Жерар. “Твой отец — убийца” — эти слова ножом врезались в грудь, а дальнейшая правда ещё сильнее обрушивалась на юное сердце.

Каким образом Леонтина знала всё про семьи мальчишек — осталось тайной, которую, возможно, бабушка унесёт с собой в могилу. Наверное, ей разболтает это какой-нибудь любовник, не только в постели лежала старуха Леонтина с престарелыми мужчинами, но и похищала их сердца.

Со временем враги Софи сумели принять тайну, но не Жерар. Он любил своего отца, которого никогда не видел. Он боготворил отца. Жерар считал, что его отец был самым благородным на свете мужчиной и равнялся на тот образ, который придумала мать Жерара. Но этот образ жестоко уничтожили и с этим он мириться не мог. Жерар не простил маму и ушёл из дома. Перебирался он по друзьям или вовсе жил на заброшенный чердаках, а вскоре бросил школу. Он возненавидел ещё недавно любимого отца. И себя.

Жерар видел в себе отражение отца. Как часто мама говорила, что сын одна копия с отцом! Тогда он полностью состриг свои прекрасные вороные волосы. Но и это не помогло ему. Жерару казалось, будто в нём живёт второй отец, клеймо изгоя стоит и на нём. Он прекратил хулиганить, обижать ребят, ему хотелось быть как можно дальше от отца. Без главаря названным братьям Жерара скучно стало разбойничать и хулиганства их прекратились. Софи и другие дети зажили спокойно.

Но презрение к “дочке и внучке шлюх” никуда не пропало, хуже того — рождалась ненависть. Софи — вот кто стал причиной его страданий. У грязной помеси было всё, о чём можно мечтать: храбрая и заботливая бабушка, мать, не лгавшая дочери, отец-маркиз. Великолепный добросердечный Алексис де Ландро, истинный мужчина, а кто у него? Кровопийца. С ненавистью вылезала на свет зависть. У Софи была семья — у него не осталось никого кроме друзей. Её отцом считался маркиз; отец Жерара — преступник, родство с которым придётся вечно скрываться и бояться, дабы правда не вылилась в свет; у незаконнорождённой девочки всё же есть будущее, в отличие от сына того, чьей головы коснулась гильотина.

Жерар однако не трогал Софи, он завязал с прошлым. И даже попросил прощения у некоторых ребят, которых обижал. Но не у Софи. При каждой их встрече Жерар окидывал её ненавистным взглядом и молча уходил прочь. Софи облегчённо вздыхала и с грустью смотрела вслед врагу. После бабушкиной правды у неё стала зарождаться жалость к врагу. Постыдная, унизительная жалость, подчёркивающая слабость жалеемого. Но больше она сделать не могла. Жерар ненавидел Софи и презирал её доброту.

Любой дружеский шаг, протянутая рука вызывала раздражение и злость. Жерар чувствовал растоптанным себя в грязи. Твой враг, которого ты ненавидишь, тебя понимает, он разделяет твоё горе! Это немыслимо! Ты мечтаешь, чтобы враг страдал, но ему плохо не от твоей мести, а от твоих несчастий. Ты оскорбляешь врага и ждёшь от него удара, но он обнимает тебя. Это приводит тебя в замешательство, это противоречит законам бытия. А замешательство — первый признак поражения. Чтобы не потерять достоинства, приходиться принимать силу, дабы сломить дух врага. А для этого нужно ненавидеть его сильнее. Ненависть — хороший побудитель к действиям.

Но простодушной Софи это было не понять. Жалость и доброта часто заглушала разум и слух, когда Жерар тихо бубнил ей в спину: “Попадись мне ещё на глаза”. Софи шёл четырнадцатый год, людям надоело слагать сплетни про её семью, многое позабылось. Редкие насмешки за спиной превращались в пустой звук. Но раз в несколько месяцев всёвозвращалось за круги своя. Это происходило тогда, когда в Лион приезжала к родственникам семья де Ландро.

Так получалось всегда, что визит де Ландро совпадал с приездом к Дюшенам де Брюне. Две дружные кузины, Софи и Изабелль, не могли нарадоваться тем дням, когда они оказывались вместе. Но в стороне сгорала от злости Анна де Ландро. Она ревновала лучшую подругу к её же кузине, и этого было достаточно, чтобы навесить на Софи позорные клейма. Софи предлагала Анне дружить втроём, но та отказывалась. Первое время Анна устраивала Изабелль истерики, силой отрывала единственную подругу от Софи. Изабелль долго слушалась Анну, не желая её расстраивать, но потом надоело. И когда Анна ворчала, то просто уходила к кузине, оставляя подругу в одиночестве. В конце концов, юная маркиза вынудила себя терпеть ужасную родственнику де Брюне. Чего-чего, а дружбы с Изабелль она лишиться не могла.

Как-то раз, когда де Ландро и де Брюне навещали Лион, три девочки решили изучить окрестности города.

— Не ходите только в проклятое поместье, — пригрозила им Леонтина.

Девочки растопырили уши.

— Нельзя! — отчеканила бабушка.

На языке многих детей слово “нельзя” значит “надо попробовать”. Изабелль, Софи и тем более Анна не были исключением.

— Что такого страшного в этом поместье? — гордо подняла голову Анна. — Я не верю в проклятье и ничего не боюсь.

— Говорят, там нечисть живёт, — тихо проговорила Софи и рассказала легенду о поместье.

Заброшенное поместье под Лионом давно пыталось дурной славой. Его хозяева не то маркизы, не то графы в Великую Французскую революцию сбежали из страны, так они потом и не вернулись. После революции поместьем завладели родственники хозяев, но спустя год они продали дом и обширную территорию. Новые хозяева тоже продержались недолго. А последний владелец поместья, одинокий старик, скончался спустя месяц после покупки. В народе пошли слухи о проклятом поместье. Поговаривали, что первый владелец задушил свою жену и троих детей, а затем сбежал из страны, опасаясь правосудия, а духи убитых людей до сих пор не находят себе покоя, выгоняя из своих владений всех жильцов. Свист ветра, крики животных — всё народ списывал на духов. Однажды страхи людей подтвердил пугающий случай.

Поместье облюбовали шестеро бандитов. Долго они пряталась за каменными неприступными дверями замка, в который боялась ступать суеверная нога человека. Целый год разбойники молча скрывались в поместье, пока возле ограды пятеро их тел не нашли местные жители. Разбойники были мертвы, их убили, разрезав животы. Лишь один каким-то чудом выжил, поскольку отделался пулей.

Народ объял страх. “Это духи расправились с душегубами! — кричали старики — Больше некому! Тот, выживший, сошёл с ума после встречи с нечистью!”

Но крестьяне, как и Софи, рассказывающей Анне и Изабелль историю, позабыли о шестом разбойнике, который, как рассказал его спасённый подельник, расправился со своими товарищами из-за золота и сбежал. Выжившего бедолагу отправили не в дом умалишённых, а на каторгу. Не знала Софи и о прежних хозяев страшного поместья, которые продали свой дом и территории из-за простых карточных долгов. Последнему же владельцу было девяносто лет. Что заставило его в таком возрасте купить землю, вот этого уже никто и никогда не узнает.

— Это брехня! — заявила грозно Анна. — Если ты веришь в неё, то это о многом говорит. Например, о твоих мозгах!

— Анна, хватит! — прикрикнула Изабелль. Суровый голос подружки смутил маркизу.

— А вот и не верю! — спокойно ответила Софи.

Анна сердито кашлянула, как бы показывая — не спорь со мной, дорогуша. Но тут между девочек влезла рыжая голова Изабелль.

— А давайте тогда сходим в поместье? Я очень люблю всё такое пугающее.

— Ну давай, — согласилась с ней Анна. Софи кивнула без возражений.

Отправились девочки в поместье через несколько дней рано утром, не сказав никому из взрослых ни слова. Поместье окружали дикие заросли плюща, деревья за долгие годы отсутствия человека выросли почти что выше куполов крыш. С трудом девочки отворили калитку, она приросла в землю. Перед ними встал сад, некогда радовавший человеческий взгляд. Сейчас же он превратился в лесную чащу, в которой жили звери. Тоскливо под каким-то корешком валялись бутылки и их осколки. Сад говорил: нет здесь больше места человеку.

Но девочки не останавливались. Они пошли в дом. Внутри побывал сущий ураган. Всё опустошенно, где-то валялись обломки мебели, какие-то тряпки, окна были выбиты теми разбойниками, двери всё ж сохранились, но ветер разносил по округе их сиротливый скрип. Глаза у девочек разбегались, те не знали, куда им идти: в столовую, спальню или может в конюшню. Но к их разочарованию, многочисленные воры сумели вынести из дома все интересные вещи. И девчонки решили разделиться: Изабелль поищет что-нибудь занятное в спальне, а Софи посмотрит на чердаке. Анна естественно побежала за Изабелль. Софи не боялась идти на чердак. Стоял день, а разворованный дом, где чувствовалось присутствие человека, придавал ей уверенность.

Чердак имел две комнаты, в первой всё было обворовано, оставалась вся надежда на вторую. Софи зашла в комнату и внезапно дверь захлопнулась за её спиной. Из неё вырвался крик ужаса — перед ней стоял Жерар с братьями. Он победоносно ухмылялся.

— Вот мы и встретились в последний раз, — хрипловато заявил он. — Не пытайся звать на помощь. Поместье все обходят стороной, а твои подружки заперты моими братьями в спальне, — Жерар потряс связкой ключей.

Жерар подошёл вплотную к Софи и усмехнулся.

— Не ссы, бить я тебя не буду, я — не мой папаша. Я просто пришёл попрощаться. Скоро я уйду из города, не могу больше здесь жить. У меня к тебе предложение — присоединяйся ко мне.

И он, смеющийся, протянул Софи руку. Она медленно отошла назад, краем глаза испуганно посмотрев на закрытую дверь.

— Что медлишь? Не трусь, мы поладим с тобой. Я сын убийцы, ты дочь шлюхи. Нам самое то быть вместе.

Жерар послал ей воздушный поцелуй, друзья его захохотали на весь особняк и обступили со всех сторон Софи.

— Почему ты так смущена? Это ведь правда. Я не хотел себе таково вот отца, но мне пришлось смириться. Что поделать, твоя сука бабка разрушила мою семью. Софи, нам лучше быть вместе. Наследственность — страшная штука. Неспроста я такая сволочь, а ты тоже неспроста привлекаешь моих братьев. Вон, посмотри, как они хотят тебя отжарить! — возвысил голос Жерар. — Ты, как твои мама и бабка, привлекаешь мужчин, да и дед, граф Брюне, тот ещё был бабник. Ты унаследовала их дар, как и я свой.

— Прекрати оскорблять моих маму и бабушку, — вдруг испуганно пролепетала Софи.

— Я их не оскорбляю! — удивился Жерар. — А рассказываю тебе правду. Почему твоя бабушка имела право раскрыть мне и моим братьям правду, а я не имею? Софи, я подготовился к нашей встрече и собрал о твоей маме хорошие сведения. Как хорошо, что вы потащились сюда, мне не приходиться говорить это на улице.

Кровь кинулась в лицо Софи.

— Замолчи!

— Нет. Не замолчу, — закричал злобно Жерар. — Я отпущу тебя только, когда ты всё выслушаешь. Ты — дочь и внучка шлюх. Ты не хочешь знать, кто твой отец? — забавлялся он. — Но придётся. Кандидат номер один — маркиз Алексис де Ландро, кандидат номер два — граф Бернар Брюне, твоя мама и кровосмешения не страшилась.

— Замолчи! Это ложь!

Жерар не собирался удовлетворять приказ девчонки.

— Возможно, и мой папаша спал с твоей шлюхой. Может, мы брат и сестра?

Друзья Жерара катались по полу от смеха, хватаясь за животы, а Жерар продолжал перечислять связи Марлин. Софи тряслась от ярости. Она бы бросилась бежать, но мальчишки вплотную подошли к ней.

— Ты дочь и внучка шлюх! — заревел Жерар.

— Закрой свой мерзкий рот!

Софи вцепилась руками в шею Жерара. Он заверещал от боли и тогда Софи полоснула его со всего размаху ногтями по лицу, оставив на щеке глубокую царапину. Ни о чём не задумываясь, Софи впечатала Жерара в стенку, он стукнулся со всей силой головой об каменную стену.

— Это тебе за мою маму! — заорала Софи.

Глухие звуки ударов разлетались по особняку. Софи не понимала, что с ней происходит, она и не собиралась о чём-то задумываться. Хотелось только одного — отмщения. Софи продолжала и продолжала бить Жерара головой об стену и непрерывно повторяла:

— Это тебе за маму! Это за бабушку! Это за меня!

Никто не считал, сколько раз Софи ударила Жерара. Может быть двадцать, может быть, тринадцать. Названные братья попрятались по углам и с ужасом взирали на удивительную метаморфозу их вчерашнего объекта для насмешек. Жерар был без сознания, кровь сочилась с его нос, рта.

— Братья, спасите! — на мгновение он пришёл в себя.

Но верные товарищи не шелохнулись.

В дверь вовсю ломились Анна и Изабелль, девочки сумели выбраться из окна, про которое совсем забыл Жерар с приятелями. Но Софи не слышала их стука, она вымещала на Жераре все накопленные за тринадцать лет обиды от знакомых, соседей, ровесников, его друзей.

— Не прощу! — закричала она и вновь ударила его об стенку.

Но промахнулась.

Жерар полетел не в стену, а в разбитое окно, что находилось в нескольких дюймах от Софи. Только и был слышен свист падающего тела, крякающий звук от удара о землю.

Вокруг всё плыло, туман застилал голову. Первое, что почувствовала Софи, были руки Изабелль. Она бессознательно бросилась на плечи к кузине и закричала:

— Я его убила! Убила.

Осознание. Редко оно приходит вовремя. Софи бежала вниз по лестницу. К Жерару. Софи ползала на коленях над бездыханным телом юноши, она вытирала кровь с его лица и повторяла отчаявшимся голосом:

— Я убила его.

Но тут из груди Жерара вырвался слабый вздох. Он был жив.

Как выяснилось потом, травмы он получил серьёзные: сотрясение мозга, перелом обоих ног. Но Жерар был жив, чему не могла нарадоваться Софи. Дабы мать Жерара не сдала малолетнюю преступницу властям, дядя Бернар выделил свои средства на лечение парня.

Бессознательного мальчика вернули его матери, сутки он не приходил в себя. От его кровати не отходила Софи и как мать ухаживала за больным.

— Проснись, прошу тебя, проснись, — тихо шептала она, поглаживая отросшие волосы Жерара.

Жерар пришёл в себя на следующий день. Ослабленный, он еле открывал один глаз и слабо улыбался Софи. В его взгляде не было больше ненависти. В тот день Жерар сказал первые слова.

— Прости, Софи.

Его тихие стоны были как раскаты грома. Но Жерар говорил на полном серьёзе. Что это было, никто не мог понять, — переосмысление жизни или своеобразная травма головы. Но старый, жестокий и мерзкий Жерар умер.

С того дня между Софи и Жераром стало зарождаться новое, немыслимое ранее чувство — дружба. Пока он был прикован к постели, Софи навещала, приносила книги, сочные яблоки. Прижавшись к Жерару, Софи сидела с ним, болтая на разные темы, до поздней ночи, пока в дом не врывалась разъярённая бабушка и за ухо не уводила внучку домой, извиняясь перед хозяйкой дома за засидевшуюся гостью. Жерар выбросил идею сбежать из дома. В его сознании всё отчётливо виднелась новая цель — служение обществу, которое он ненавидел. Он стал видеть себя солдатом доблестной французской армии.

Что стало с Жераром — Софи так и не поняла, даже чрез восемь лет. Тот день раз и навсегда остался для неё полным загадок. Но, не ведая причин своего зверства и не понимая переосмысления Жерара, она, спустя годы, поняла лишь одного человека — Анну де Ландро. Изабелль рассказала кузине, как проявила себя её подруга, когда они таки сумели ворваться на чердак: Анне было всё равно на какого-то там Жерара или Софи, она только и сделала, что подошла к “братьям” Жерара, отвесила пощёчин и спустила по лестнице, приговаривая вслед:

— Ненавижу, когда предают друзей.

Неделю позже Анна подловила ребят и отметелила сама. Её месть никуда не шла с избиением Софи, так, пару подзатыльников, на большое Анна без банды Одноглазого Алана не была способна.

— Они к тебе не заявятся, — сказала перед отъездом она Жерару, передала ему парочку гостинцев и попрощалась с Софи. — Крокодилы понежнее расправляются со своими жертвами, — слышался в коридоре язвительный смех юной маркизы.

***

— Сони, подъём!

Голос Шарля заставил Софи дернуться, и она полетела с кровати.

“Это был сон?” — протёрла она ушибленное мягкое место и посмотрела на себя. Не раздетая, не расчёсанная, не снявшая украшения, такой она уснула?

Часы показывали три часа дня. Ковыляя, Софи побрела в комнату Пьеру, чтобы возмутиться, почему не разбудил её. Но Пьер сам спал как убитый и очнулся только после ведра снега, по-доброму кинутому в него Шарлем.

— Идите обедать! Завтракать, правильнее сказать, — проворчал Шарль. — И запомните, это в последний раз. В повара я вам не нанимался.

Но еда не шла в Софи, клюя носом, она пыталась умыться и переодеться. Возникали мысли: я вспоминала или это мне лишь приснилось? Пьер и Шарль начали трапезу без неё. Любимый держал в руках письмо, очередное для брата.

— Я не понимаю, отец, почему Экене мне не пишет?! Раньше мне груда писем приходила от него за раз. Как ты вернулся, от него ни единой весточки! Времени что ли не хватает из-за новых обязанностей или с почтой вновь проблемы?

— Не волнуйся, напишет тебе Экене — проговорила Софи, более-менее пришедшая в себя, и поцеловала в щёку Пьера.

Она села за стол и тут раздался стук в дверь.

— О! Это Денис или Дэвид! — воскликнул радостно Пьер.

— Я открою, поешь, — улыбнулась Софи.

Она знала хорошо бурный нрав Дениса и наглость Дэвида, так пусть, решила, Пьер хоть минуту нормально поесть, пока один из этих разбойников не вытащит его голодным и голым на улицу. Софи открыла дверь и обомлела.

— Жерар?

___________________________________________

*Рона - река, протекающая через Лион.

========== Глава 16. “Мы изменим страну” ==========

За дверью стоял черноволосый молодой человек, одетый в солдатскую форму, с приятными короткими усами и бакенбардами. В левой руке он держал тяжёлый рюкзак, а в правой три крупных букета алых роз.

— Софи! — воскликнул человек.

Он бросил наземь рюкзак, одной рукой схватил её и закружил по комнате.

— Ой, Жерар, хватит! Опусти, упаду! — завизжала Софи.

Она искрилась от восторга, счастье горело на лице Жерара. Молодые люди не верили очам, что встретились. Они смотрели друг на друга и не узнавали: перед Софи стоял бравый мужчина, где тот безбородый мальчишка, у которого только в последние годы поломался голос? Жерар видел в Софи женщину, цветущую и счастливую. “Мы встретились, мы встретились” — стояло на губах у двух друзей.

— Софи, дорогая! Четыре года тебя не видел! Как же я соскучился по тебе, подруга! — трепетно возгласил Жерар.

— “Подруга” говоришь, — вдруг раздался голос, принадлежавший Пьеру. Тот стоял в коридоре, прислонившись к стене. — А зачем тогда три букета цветов? Красных Роз?

Жерар опустил Софи и тут же смутился вновь. Робко оглядел он букеты, в страхе, что те помялись, и протянул их Софи.

— У меня только крупные были, а у цветочницы одна мелочь. Не хотел я сдачей кошелёк наполнять, вот и купил тебе, Софи, три букетика, — не смотрел он в сторону Пьера. — Не слишком ли цветы скромные?

Софи поцеловала приятеля в щёку.

— Можно было и поскромнее.

Пьер старался терпеть обнимания двух друзей, но лёгкий поцелуй взбесил его. Он оторвался от стены и схватил Жерара за руку.

— Солдатик, можно тебя на пару слов? Понимаю, вы четыре года не виделись, поэтому простым мягким языком скажу: Софи — моя.

Жерар быстро вырвал руку от Пьера и громко проговорил:

— Софи — вещь? Чтобы решать, твоя или моя?

Причина бурлившей рядом ревности с ужасом стояла возле Жерара.

— Пьер, ты выспался плохо? Или может быть, съел что-нибудь не то у Ричарда на празднике? Впервые тебя вижу таким. Жерар — мой друг.

Пьер подошёл к Софи и прокричал:

— Тогда что твой дружочек на руках тебя качает и букеты, как на свадьбу, дарит?

Софи оттолкнула его.

— Потому что мы не виделись четыре года!

Софи потянула за руку Жерара и сердито сказала.

— Пойдём, прогуляемся. Обрадовалась так! Думала, посидим мы вместе, вы познакомитесь, так хорошо подружитесь, а оказалось что? Попрошу соседку, чтобы цветы у себя поставила.

Она не оглянулась и бросила Пьеру вслед:

— Когда вернусь — не знаю!

— Ты видал? — с гневом воскликнул Пьер Шарлю.

Шарль стоял в двери и закрывал рот, боясь засмеяться.

— Что смешного? — негодовал Пьер. — Она променяла меня на этого цветовода!

Шарль больше не мог сдерживаться смех и захохотал на всю квартиру.

— Давненько я не видел своего сына таким сердитым! Поздравляю тебя! Не должен мужчина долго пузо греть, пора бы и повоевать ему! Что же следует дальше? Хочется взглянуть!

Пьер фыркнул и быстро накинул на себя пальто, радостный отец злил его больше чем Жерар.

— Видел бы ты себя со стороны, сам бы со смеху хватался, — крикнул Шарль вдогонку.

Пьер вылетел из дома. В голове у него не укладывалось случившееся. Софи посмела променять его! Променять на какого-то бандита, который издевался над ней! А отец смеётся над ним как над ревнивым мальчишкой!

— Да пошли вы все! — закричал на всю улицу Пьер. — Без вас обойдусь!

И тут же оглянулся по сторонам: куда могла пойти Софи? где её искать, чтобы вырвать из скользких лап этого проходимца?

— С кем разговариваешь? — долетел до Пьера женский голос.

Позади стояла Анна. Со дня, как перезахоронили останки отца, она носила траур, чёрное простое платье. За короткий поводок она держала маленькую серую беспородную собачку.

Как же Пьер не хотел никого видеть, но от Анны не так просто было отвертеться.

— Ваш давний приятель навестил Париж, Жераром зовут. Так что можешь встретиться с ним, только не сейчас, он очень занят.

— Жаль, что Софи ушла с Жераром, — вздохнула Анна. — А я вот хотела забежать за вами. Не забыл, что Денис приглашал всех нас к себе продолжать отмечать праздник? У меня из-за приезда Жерара тоже из головы всё вылетело. Он ведь с утра в дом моей мамы приезжал, я как раз была у неё. Я и дала Жерару ваш адрес, он поначалу мялся, стеснялся к Софи идти после долгой разлуки, но я заставила его.

Пьер прижал руку к сердцу и низко поклонился Анне:

— Спасибо, родная ты моя. Как любит часто выражаться Дэвид — ты свет моей души! Теперь Софи завалена букетами роз, а я остался без штанов.

И он сердито пошагал вперёд.

— Подожди, Пьер, — недоумённо закричала Анна. — Этого не может быть, они друзья!

— Загляни к нашей соседки и увидишь, какой сильной бывает дружба! — кинул Пьер.

Анна ничего не могла понять. Этим же утром Жерар спрашивал её про подругу и приятельницу Софи, и вдруг, у него появились серьёзные планы? А Софи? Она же говорила, что Жерар ей как брат!

— Это какая-то ошибка, — сказала Анна. — Пьер, тебе стоит поостыть. Сходи лучше в гости к Денису, отдохни в компании друзей, может, трезво сумеешь взглянуть ситуацию?

Пьер засопел, но всё же прислушался к совету.

— Так уж и быть. Обещал другу прийти к нему, обещания надо сдерживать. Ты иди, я задержусь, мне ещё на почту надо.

На почте он пробыл не долго, он успел немного утихомириться. Экене, от которого не было вестей, тревожил Пьера куда сильнее. “Хоть бы этот раз ответ пришёл, — помолился перед уходом Пьер. — Лучше уж вправду посижу у Дениса, успокоюсь, а не то меня в доме для умалишённых запрут. То Экене провалился сквозь землю, то Софи в нимфу цветов превращается, а я тут медленно с ума схожу». И с успокоенной совестью Пьер отправился к другу.

Жил Денис в небольшом двухэтажном домике. На первом этаже располагалась семейная мастерская по изготовлению и починке сапог, туфель и ботинок, а на второй жила семья Лаванье. Дом был тесный, но уютный, на входной двери висела большая подкова, а из мастерской доносились удары молотков, забивавших гвозди в подошвы, и довольные голоса посетителей.

Лаванье трудились сами. Денег, чтобы нанять лишние руки у них не было, семья в последние года переживала трудное положение и зависла в долгах. Единственным их помощником был Ричард. Он был мастером не только в крестьянстве, но и сапожных делах. Ричард много раз предлагал Эмилю и Бертине, родителям Дениса, самому погасить их долги, но гордые супруги отказывались от помощи.

Эмиль и Бертина встретили Пьера с улыбками на лице.

— Проходи, Пьер, мы всегда рады друзьям Дениса! — обрадовались они.

Эмиль был рослым грузным мужчиной около сорока пяти лет, его жена Бертина обладала пышной фигурой, руки у женщины были огрубевшими от тяжёлой мужской работы, она на пять лет была младше мужа.

Денис и Ричард с потными лицами трудились, рядом им пыталась чем-то помочь Анна.

— Извините уж меня, — улыбнулся Денис. — Хотел было отдохнуть с друзьями, но сегодня, заказов много поступило, видимо, день совсем не отходной.

— Какой, какой? — переспросил Пьер и радостно предложил. — А, давай, я тебе помогу!

Денис с удовольствием дал другу инструменты и объяснил что да как. Работа у него вываливалась из рук, но очень скоро он смог приделать первую в своей жизни подошву. Пьеру даже понравилось трудиться в мастерской. Поначалу настроение у него было паршивым из-за Софи и Жерара, но все обиды быстро улетучились. Про Жерара узнали и Денис с Ричардом, Анна до прихода Пьера быстро им всё разболтала, за что получила от ревнивца обильный выговор.

— Пьер, — не осталась равнодушной Бертина. — А ты заставь Софи приревновать тебя. Сделай так, будто бы романчик завёл с кем-нибудь на стороне, мой Эмиль любил в своё время издеваться так надо мной, — муженёк, улыбнувшись, игриво кивнул жене. — Да и Ришар, однажды, выполнил проверенный столетиям трюк и быстро померился с Жанной, когда они поссорились.

— Я Ричард, — поправил Бертину Ричард.

Бертина, пропустив мимо ушей его поправку, взглянула на Анну.

— Хотя бы с этой девушкой пройдись вечерком, под руку держась. Победа — обеспечена!

Пьер мотнул головой, и, отложив сапог в сторону, оглядев друзей, громко заявил. Голос его звучал на всю мастерскую.

— Не для того я сбегал из дома, чтобы потом гулять с Анной на липовых свиданиях! С Жераром я улажу всё спокойно, словом. Как должен делать настоящий мужчина. Софи всё поймёт и без уловок и шуточек.

И Пьер снова взялся за работу. Вместе ним впервые в жизни в мастерской трудилась и Анна. Только, в отличие от Пьера, она никак не могла набить руку. В конце концов, ей поручили покрыть туфли лаком, но эту миссию Анна удачно выполнила лишь когда с ног до головы покрыла лаком саму себя.

— Курица, не в ту реку вошла, — засмеялся Денис.

— Индюк, в любой реке можно научиться плавать, — фыркнула Анна.

Бертина тем временем приготовила сыну и его друзьям вкусный обед. Усталые супруги решили отдохнуть от работы. Родители сели за стол возле сына и поцеловали его в щёку. Денис, зажатый мамой и папой, заметно покраснел от смущения.

— Месье и мадам Лаванье, — вдруг начала разговор Анна. — А почему бы вам не нанять работников, троим вам тяжело управляться с семейным делом.

Денис недовольно фыркнул, но за него ответил отец:

— А из каких средств жалованье работникам будем давать? Видишь ли, Анна, к нам идут люди, которые не обладают крепким кошельком, а у кого он есть, те ходят в настоящие магазины, а не в лавчонку. А такого понятия, как починить башмак, у них нет, купил новый и забыл о суете.

Бертина с громким звоном положила ложку на стол.

— Всю жизнь трудишься, не жалеешь своих сил, а что в итоге? День и ночь о долгах думаешь! Повесить бы этого Карла X и всех его роялистов за то, что они вытворяют с народом!

— Мама, а может сразу сжечь его вместе с семьёй как в старые добрые времена? — лукаво спросил Денис.

— Согласен! — раздался бас Эмиля. – По-другому с Карлом нельзя! И не просто сжечь, а ещё и на площади Согласия, чтобы урок всем остальным был!

Денис вскочил на ноги, выронив из рук ложку и опрокинув тарелку.

— Отец, как ты можешь такое говорить?! Ты варвар или человек, чтобы сжигать людей? Я тоже крайне недоволен его политикой, но твоё решение — не выход. А ты, Пьер, что так уставился на моего отца?

Из рук Пьера всё вывалилось, как и у Дениса, но он даже не шелохнулся. Он замер и ждал, пока заговорит Эмиль, ему начинало казаться, что он медленно находит ответ на утренний вопрос.

— Убийство не выход, я согласен, — ответил он. — Можно обойтись и без него, но радикально. Убрав Карла, мы изменим страну.

— С кем я говорю? — воскликнул Денис и хорошенько выругался.

После обеда друзья вернулись за работу. К Денису и его родителям тем временем подошёл довольный покупатель.

— Спасибо за ботинки. Вы, извините меня, подслушал слегка ваш разговор, когда вы обедали. Я могу вам оказать услугу, — мужчина протянул бумажку с надписью:

“Клуб любителей питомцев”. Улица Дюссу, дом 15.

— Если вас спросят кто-нибудь по пути, скажите, хотим приобрести щенка. На самом деле клуб посвящён людям, мы решаем проблемы государства.

Расплатившись за ботинки, мужчина ушёл, а Бертина и Эмиль припали к визитке.

— Может, сходим, узнаем, как они пытаются государства переделать? — со смехом и недоверием воскликнул Ричард.

— Не усмехайся! — возмутился Эмиль. — Вдруг, и правда, дело говорят. Бертина, Денис, нам сейчас же нужно в клуб попасть.

Денис остолбенел, а мама, не задумываясь, побежала одеваться. Бертина собралась за минуту.

— А мастерская и посетители? — поразился Денис.

Но родители и не слушали его, если клуб способен изменить их жизнь, то работу на денёк можно забросить. К недовольству Дениса Ричард не терял любознательности.

Бертина и Эмиль волновались как перед свадьбой, перепуганный сын боялся отпускать отца и маму, но уговоры на них не действовали. Денису пришлось отправиться вместе с ними в клуб.

— Давай и мы сходим, раз всех манит клуб собаководов? — предложил Пьер Анне.

И большая компания покинула мастерскую.

Клуб любителей питомцев находился в обычном доме на первом этаже. Но за дверью людей встретил привратник и попросил предъявить визитку.

— С собаками нельзя. Он подождёт на улице, — показал он на собаку Анны.

— Тоже мне, любители животных, — не удержала смеха Анна. Она заворожилась, клуб начинал манить её, и она ни чуть не пожалела, что согласилась пойти в него.

Клуб был полон посетителей, которых представляла одна молодёжь, но были среди них и хмурые мужчины. Только один девятилетний мальчуган с наглыми глазами влез в компанию взрослых. Друзьям рукой помахал знакомый посетитель мастерской.

— А что это за клуб? — поинтересовалась у него Анна.

— Мы выполняем за короля его работу с 1828 года, когда Карл показал свою бездарность. Подождите, сейчас придёт Этьен Омбредье, он вам всё объяснит. Я всего лишь простой член клуба.

Этьен Омбредье не заставил себя ждать, явился он сразу же после слов мужчины, как по мановению волшебной палочки. Этьен представлял собой здорового борова под два метра ростом с квадратным лицом.

— Я его, кажется, знаю, — неуверенно произнёс Ричард. — Этот человек, по-моему, владелец мелких кафе на окраине города.

Девятилетний мальчишка подбежал к мужчине и что-то шепнул ему. Этьен погладил его по голове и сказал:

— Начинаем, сын.

Этьен похлопал в ладоши и собрал внимание людей к себе.

— Да откроемся мы вновь после 1830 рождения Христа! — разразился овациями среди посетителей. — Меня зовут Этьен Омбредье, это мой сынишка Эктор, — показал людям он мальчика.

Омбредье не оставил без внимания ни одного гостя и каждому пожал руку, поприветствовал старых членов клуба и поблагодарив новых за не безразличие к жизни своей родине.

— Что сейчас будет? — спросила Бертина.

— Похоже, чаепитие для дам и попойка для мужчин, — засмеялся Ричард.

Для гостей были накрыты столы с разными угощениями, недавний посетитель мастерской Лаванье играл на скрипке, какие-то женщины танцевали перед столами с едой. Эктор бросился к сладостям, растолкав людей. Продолжение Рождества — такая мысль посетили всех. И она долго доказывала своё существование. Около часа “любители питомцев” баловали животы, кое-кто успел изрядно даже напиться.

— Итак, праздник закончился, — вдруг заговорил Омбредье. — Мы живём не слишком-то удачное время, чтобы веселиться. Наш народ умирает под властью кровожадных монархистов! Заводы позакрывали, крестьянство истощено, конституции нет. Карл X жаждет власти, которая у него и так есть, а на всех остальных ему плевать. Мы устали ждать, пока всё “рассосётся само по себе”. Пора действовать.

Бурные аплодисменты издала молодые парни, мужчины их поддержали.

— Я согласен, — тихо прошептал Пьер, любуясь смелостью Омбредье.

Денис, недоверчиво скрестил руки, и хмыкал: “Мои друзья и родители на такое не поведутся”. Но Эмиль и Бертина не пропускали ни единое слово Омбредье, ведь шесть лет назад их семья влезла в долги, именно тогда, когда пришёл к власти Карл X. Анна и Ричард скептично слушали Омбредье.

— Со времён первых египтян была постигнута простая истина — за справедливость нужно бороться силой, а не словом! И мы это даем! Я, как зажиточный человек, тружусь на благо больниц, постройку новых школ, вытаскиваю простых людей из лап долгов или нищета, один раз и от смерти вытащил. Наш клуб вот уже год как собирает средства нуждающимся семьям. Но этого мало.

И Омбедье замолчал.

— Пока не уйдёт власть, наши старания — лишь капля в океане. Ещё со времён первых греков только так могли убрать эту язву на жизни народов! Спартак, Уот Тайлер, Степан Разин, герои Бастилии — они сражались и умирали за свой народ.

— Вот, именно, что умирали, — свистнул Денис. — А заодно своих же соратников на смерть привели. Ну а несмотря на Бастилию, не чувствуется у нас в стране того прекрасного справедливого духа, который якобы победил сорок лет назад. Мы хотим разделить судьбу кого? Распятых или четвертованных?

Этьен ухмыльнулся и произнёс:

— Мы не пойдём в бой. Мы столько пользы принесли мирными действиями, столько принесём и дальше.

И Омбердье вновь заговорил. Его голос звучал как набат, мужчина в прошлом был прекрасным певцом и пользовался этим талантом и сейчас. Он призывал гостей и “дорогих” членов клуба к шагу протеста, но без капли пролитой крови. Он призывал людей заглянуть к себе в сердце, понять, чего оно хочет, найти в нём долг гражданина и человека. Он проклинал равнодушие и жестокость, но благодарил безжалостность в решениях разума. Этьен упомянул про больницы, детей и стариков и призывал болеть сердцем за них. Похвала раздавалась из каждых углов, особенно от подвыпившей молодёжи.

Пьер слушал каждое слово Этьена. “Вот что поможет изменить государство, такие люди, как мы все. Я должен быть с Омбредье.”

— Пьер, — шепнул ему на ухо Ричард. — Я начинаю с ним соглашаться.

Омредье не забыл ни одного великого человека, решившегося изменить жизнь страны. Но это были только великие полководцы или предводители восстаний. Их портреты висели на стенах, и Ричард не отнимал от них глаз.

Несправедливость, неравенство, нищета, долги, ненависть и смерть — Этьен уделил внимание и им, завораживая Эмиля и Бертину. Он заставил улыбаться Анну.

— Какой восхитительный мужчина, — шепнула она Денису.

— Прямо мифический красавец, — взглянул на кирпичноголового Денис. — Мне даже под свадебный алтарь захотелось его потащить.

Он еле держался, чтобы не встать и не уйти. Только через час Омредье закончил свою речь и протянул маленькую коробочку.

— Все мы слышали про страшную трагедию. В разгар зимних морозов целая деревня Борме близ Парижа осталась с сожжёнными домами. И это накануне Рождества! Давайте не останемся равнодушными и жестокими!

Опьянённые красивыми словами посетители повыскакивали с мест и бросали крупные купюры в коробочку. Пьер и Ричард стояли в первых рядах.

— Я был в этой деревни, — сказал Ричард. — Омбредье не лжёт, пожар уничтожил всё.

С места встала Анна. В руках у неё появился толстый кошелёк.

— Держите, — протянула она триста франков, всё, что смогла заработать в больнице и всё, что забрала из родительского дома ещё летом. — Месье Омбредье, вы говорите дело.

— Анна, и ты туда же? — поразился Денис.

— Этот человек мыслит в верном направлении. Словами ничего не добьёшься, — ответила Анна.

Денис подошёл к Омбредье.

— А можно у вас какие-нибудь доказательства, что эти деньги пойдут той самой деревне?

Омредье, щедро благодаривший всех благодетелей клуба, через плечо сказал Денису:

— Пообщайся с местными жителями, они меня хорошо знают — я не проходимец. Доказательства работы нашего клуба получишь, когда мы поможем восстановить деревню. К сожалению, я не всесильный, чтобы мои результаты сразу были видны.

К Этьену подскочили растроганные Бертина и Эмиль. Бертина при муже поцеловала в губы Этьена, но Эмиль лишь добро улыбнулся.

— Вы настоящий человек! — заохала Бертина.

Эмиль пожимал Этьену руку.

— Вам нужно развивать свой клуб, — мужчина залез в кошелёк и протянул ему стофранковую купюру. — Я готов и дальше вам помогать, что можно сделать? Может клуб нуждается в деньгах?

— Нет! Нет! — замах руками Омбердье. — Мы хоть и нуждаемся в средствах, но как-нибудь я решу этот вопрос.

— Мы готовы вам помочь, — произнёс Эмиль. — Я прямо сейчас готов отдать вам тысячу франков!

Денис чуть не грохнулся на пол — это же половина их состояния!

— Мама, отец с ума сошёл? Я не уверен в этом человеке, а отец хочет…

— Сынка, — с нежностью Бертина поправила Денису рубашку и волосы на голове. — Иди к друзьям, мы с папой сами разберёмся. Мы взрослые люди.

Денис крикнул друзьям:

— Вы идите. У меня, кажется, проблемы серьёзные начались. Я тут сам справлюсь — семейное дело.

Взволнованные друзья покинули клуб. Каждый думал о своём. Анна, встретившись с собачкой, о том, как она может изменить жизнь людей и обедневших слоёв в лучшую сторону благодаря Этьену Омбердье и его клубу любителей питомцев. Пьер и Ричард молча читали мысли друг друга.

— Я знаю, как помочь стране, — сказал Ричард. — Я жил и во дворце графов, и в обычном деревенском домике. Нужно воздействовать на власть, всё остальное — бесполезно. Я в этом убедился.

— Друг, я с тобой согласен на все сто, — пожал ему руку Пьер.

Радостные и воодушевлённые друзья стали прощаться.

— Увидимся, Пьер! — крикнули ему Анна и Ричард. — Пока!

— Здравствуй, Пьер.

Вдруг раздался над ухом мужской голос.

Луи и Луиза де Лоре решили прогуляться под вечер. Кто бы мог подумать, что они встретят сына? Луиза сияла от мимолётного счастья, мужчина сохранял хладнокровие и даже не протянул сыну руку.

— Здравствуй, отец. Здравствуй, мама, — улыбнулся Пьер. — Не ожидал с вами столкнуться.

Луиза робко и неловко обняла сына.

— Может, сходишь к нам в гости, Пьер? С друзьями, я как вижу, ты прощаешься.

— Боюсь, отец, ты против того, чтобы видеть в своём доме отступника чести, — возразил с усмешкой Пьер.

— Если он мой сын, то я не против, — пробурчал Луи с тоской рассматривая своего сына.

Пьер обнял маму и отпустил её.

— Зато я против. Моя честь не позволит зайти к вам в дом.

И он побрёл домой, даже не оглянувшись назад.

***

Лёгкий морозец слегка обжигал щёки и нос. Снежинки кружились в дивном танце и опускались на землю, превращаясь в холодный белый пласт. Наступил вечер и сожглись фонари. По мосту шли юноша и девушка и держались за руки.

— Вы красивая пара, — улыбнулась молодым проходившая мимо старушка.

— Спасибо, — приветливо ответила девушка. — Только мы не пара.

Жерар засмеялся и обнял Софи. Софи покраснела и убрала его руку со своих плеч.

— Не надо.

— А что такое? — весёлым голос ответил Жерар. — Боишься, что ещё кто-нибудь подумает, что мы жених и невеста, но тебе же всё равно на сплетни за спиной. Между прочим, та бабушка сделала нам комплимент, а не упрёк.

Софи смущённо молчала. Как же прекрасно она только что гуляла с лучшим другом! Она не видела Жерар столько много лет и все эти годы мечтала наконец-то встретиться с приятелем. Софи помнила про приглашение Дениса, но Жерар сейчас был дороже всех. Софи показала другу любимые места, где она одна или с близкими проводила время. Они, как в безоблачном детстве, лепили снеговика, бросались снежками, забыв о холоде, подкрепились мороженым, а потом согревались в книжной лавке. Но только детство прошло, и, возможно, дружба тоже.

— Софи, — заговорил Жерар. — Ты проголодалась? Может, зайдём в ресторан, закажем столик на двоих? Я тебе выберу самое лучшее блюдо!

— Не надо.

Жерар начинал внушать Софи страх. Слишком заботливым он стал, слишком нежно он относится к ней. Софи думала о трёх букетах роз, которые он подарил ей. Никто из друзей не дарил такие подарки, только Пьер, но Пьер не друг.

— Жерар, зачем ты это сделал? — спросила она.

— Да я же говорил тебе — хочу защищать родину, — ответил Жерар. Только что он говорил о переводе в Париж и решил, что Софи любопытствуется его профессией. — Слишком много я причинил зла будучи ребёнком и подростком, особенно тебе, я зарёкся себе ещё в пятнадцать лет, что стану военным, стану защитником.

— Да я не об этом говорю! — перебила Софи.

Жерару казалось, что он понимает каждую мысль собеседницы, и он снова заговорил о профессии:

— Извини, что ты тогда узнала перед самым моим отправлением в армию. Я знал, что ты расстроишься, если узнаешь, что мне придётся на несколько лет уехать из дома, чтобы обучаться солдатскому делу, поэтому сказал только перед самым отъездом. Теперь-то уж, — засмеялся молодой человек, — скрывать от тебя ничего не буду. Хорошо, что ты решила жить в Париже, теперь я тоже здесь обитаю. Генералом, конечно же, не стану — не те корни, начальство до сих пор не знает, кто мой отец, все думают, что я простой незаконорождённый мальчишка — но до капитана обязательно дослужусь!

Возле дороги мужчина торговал воздушными шарами. Жерар подбежал к нему и купил большой красный шарик.

— Это тебе.

Жерар аккуратно привязал шарик к уху Софи.

— Только не улети! — засмеялся он.

Софи отвязала шарик и с теплотой прижала его к груди. Как она соскучилась по Жерару, но только по другу Жерару.

— Жерар, — заговорила она. Решимость вдруг отошла от Софи. — А как ты относишься к тому, что тебя теперь называют служивым псом?

Софи перешла в другое русло. А Жерар только и рад говорить про путь, который он выбрал.

— Совершенно не забочусь об этом! Всем ж не угодишь. А то, что мы находимся на службе у государства и как бы тупо выполняем приказы сверху, как преданные собаки, так это ложь. Каждый из нас сделал в самом начале выбор. Выполняя приказы, я защищаю своих сограждан, близких мне людей как маму или тебя. Каждый раз, выполняя поручение, я думаю, а стоит мне его выполнять, верно ли я сделал, что избрал такой путь? Верно. Долг воина не всегда украшен подвигами и легендами, о коих всегда пишут в романтических книгах, иногда мы делаем и грязную рутинную работу, которые иногда люди и не принимают. Но благодаря нам они и живут. Я не на день не пожалел о своём выборе. И вся моя последующая жизнь эта череда определённых выборов, хоть иногда их отрицают, списывая на всего лишь выполнение приказа.

Жерар встряхнул головой, забрал у Софи шарик и отпустил его в небо.

— Спасибо тебе, что заботилась обо мне, когда я был почти при смерти. Я совершенно не виню тебя, Софи, о происшедшем в заброшенном замке, я заслужил подобное к себе отношение. Спасибо, что вернула меня к жизни и избавила от злости к этому мира.

Жерар обнял её и поцеловал в голову. Он перестал улыбаться и заговор таинственным голосом.

— Я обещал ничего от тебя больше не скрывать, и поэтому хочу тебе признаться, что я…

Софи оттолкнула Жерара. Онапонимала, что друг хочет ей сказать.

— Жерар, — твёрдо спросила она. — Зачем ты подарил мне три букета цветов?

Он улыбнулся и, удивившись слегка вопросу подруги, ответил:

— Да я же говорил, у меня в кошельке лежали только крупные купюры, у цветочницы, наоборот, одни монеты были…

— Понятно, — ответила Софи, не поверив Жерару. — Отведи меня домой.

Жерар согласился выполнить просьбу подруги с превеликим удовольствием. Он проводил Софи до самой двери и навязчиво спросил:

— А не пригласишь меня в гости? Познакомишь с Пьером.

— Нет, в следующий раз, — ответила Софи.

— Никаких следующих разом! — вдруг прогремел голос Пьера.

Пьер возвратился домой. Софи заметила, что он будто недавно проснулся и очнулся от красивого сна. Пьер был спокоен, ни следа ревности не маячило на его лице или в голосе. Но его слова говорили о другом.

— Можно тебя на минутку? — сказал он Жерару

И вывел того из дома.

— Слушай, Жерар, — заявил Пьер. Он не гневался как утром и не нарывался на кулаки. — Вы с Софи друзьями близкими были? Как хороший друг ты должен увидеть, какой она выбор сделала. Это не ты. Так что смирись с этим и найди себе кого-нибудь другого, город большой, труда не заставит.

Жерар с удивлением отмахнулся от Пьера и крикнул ему:

— Я вообще в женихи к твоей девушки не нарываюсь. Софи — близкий мне человек и не более того!

Пьер закачал головой и с усмешкой добавил:

— Не вешай мне лапшу на уши. Я тебе всё объяснил.

И Пьер ушёл домой, оставив на улице полного изумления и возмущения Жерара. А дома его ждала возмущённая и изумлённая Софи. Возлюбленные не хотели разговаривать.

— Я даже не знаю, где живёт Жерар! — упрекнула только Софи Пьера. — Если он не придёт больше, будешь виноват ты!

***

Жерар обещал навестить Софи на следующий день, он хотел сходить на оперу с подругой и купил уже два билета. Но он так и не пришёл. Пьер и Софи не разговаривали весь день, да и не до Софи было Пьеру, он думал о клубе Омбредье и его хозяине, небезразличном человеке, способном сплотить людей, которые и изменят государство.

Лишь в восемь часов вечера в квартиру позвонили. Софи побежала к двери, обрадовавшись возвращению Жерара. Но в коридоре стоял взволнованный Ричард.

— Здравствуй, Софи, Пьер дома?

— Да, я дома, — подошёл Пьер. — Что случилось, друг?

— Дениса взяли под арест, — проговорил напугано Ричард. — Он избил сына Этьена Омбредье.

========== Глава 17. Дениса арестовали ==========

— Как это избил? Наш Дени? — потерял дар речи Пьер.

Ричард был изумлён не меньше друга. Он едва переводил дыханье, он пулей выскочил из полицейского участка, куда посадили его товарища, и побежал сразу же к Пьеру.

— Расскажи нам, что произошло, — воскликнула Софи.

— Ну слушайте, — проговорил Ричард. — Всё началось ещё вчера после нашего ухода от Омбредье…

Мадам и месье Лаванье были поражены речами Омбредье, я и сам влюбился в этого замечательного человека. Они решили пожертвовать почти все свои деньги на восстановление деревушки Борме. Только Денис был против. Не знаю почему, но Дени взбрёл в голову, что месье Омбредье — мошенник, который вздумал обдурить его родителей и всех нас. Несколько часов вчера он ругался после нашего ухода как с родителями, решившимся отдать половину семейного состояния, так и с самим Омбредье, требуя доказательств, что деньги пойдут именно деревни, и требует прекратить людям морочить мозги. Вот каким образом, Пьер, Омбредье морочит нам мозги? Он только помочь пытается стране и донести до людей свои идеи!

Пьер пожал плечами.

— А пока они вздорили, сын Омбредье Эктор решил вмешаться во взрослые разговоры. И мальчишка что-то нагрубил Денису, хотел было с кулаками защищать честь отца, но Денис быстро схватил Эктора за рубашку и выставил из комнаты, дав сильного пинка.

— И за пинок на Дени дело завели? — удивился Пьер.

— Нет, конечно же. Кое-как, но Дени увёл отца и маму, не дав им отдать деньги. А сегодня он узнал, что родители утром встретились с Омбредье и лично в руки отдали обещанные деньги! Узнав про случившееся, Денис побежал в клуб к Омбредье требовать вернуть деньги. А когда между ними разгорелся дикий скандал, но Эктор опять вмешался и вступился за отца, тогда вот Денис и оторвался на мальчике.

Ричард замолчал и закрыл глаза, не веря тому, что сам говорил.

— У мальчика в синяках и кровоподтёках всё лицо и тело. Ему чуть не сломали ноги. Я его видел. Люди с улицы слышали, как Денис посылал угрозы Омбредье и затем крики мальчика. Денис клянётся и божится, что пальцем сегодня не прикасался к ребёнку, а кто избил его — не знает.

Пьер задумчиво закусал губы. Его друг попал под арест. Избиение ребёнка — за это влететь ему может сильно. Как мог Денис Лаванье совершить такую подлость? Не укладывалось у Пьера. Денис, которого он знал, поборник справедливости с детства, защитник всех слабых, пылкий и резкий порой, но добрый малый, избил ребёнка? Пьер не верил, но кто же тогда это сделал?

— Денис не мог побить сына Омбредье, — заявил громко Ричард. — Я знаю его с семи лет, Денис не способен на такое.

— Я тоже слабо верю, — задумчиво сказал Пьер. — Но мальчик-то побит. Кто-то же сделал это. Вчера вечером был здоров, а когда явился злой Дени, то оказался с синяками. Ричи, можно мне поговорить с Дени? Меня пропустят?

Ричард пожал плечами.

— Не знаю. Уже поздно, возможно, тебя к арестованному и не пропустят.

Пьер быстро сорвался и наспех оделся. В голове была одна муть: его друг посмел побить ребёнка… или же не смел? За ним беспокойно следила Софи, она и сама заволновалась о Денисе, но больше её беспокоил Пьер. Она взяла любимого за руку и отвела в сторону.

— Пьер, о чём ты хочешь с Денисом говорить?

— Хочу понять, лжёт он или говорит правду, — ответил Пьер.

— Какую правду? — развела руками Софи. — Спора нет, этого мальчика побил не кто иной как Денис! Он ещё вчера смог ударить малыша! А сегодня, когда узнал про деньги родителей, то само собой оказался взбешён и натворил то, что натворил!

— Я в это не верю, — недовольно ответил Пьер.

Друзья ушли, а Софи осталась одна квартире в полном недоумении. “Каким же хорошим человек представился мне сначала Денис, — удивилась она. — Нет, надеюсь, он не мог так поступить”. И она засобиралась сама, быстро догнав на улице юношей.

Денис всё ещё сидел в полицейском участке, его до сих пор пытались допросить. Следователь ждал устных или письменных доказательств, но задержанный оказался не так-то прост. В участке, к удивлению друзей, сидела Анна де Ландро.

— Я целый час жду, пока мне с этим индюком дадут поговорить или сами объяснят, что толком случилось! — вскричала Анна. — Хотела встретиться со всеми вами, чтобы предложить завтра снова навестить Омбредье, и Лаванье сказали мне с порога — Денис в тюряге!

— Я три часа ждал, чтобы меня на пять минут впустили к другу. Не возмущайся, — отмахнулся Ричард.

У Пьера не было времени ждать часы или минуты, он бесцеремонно оттолкнул охранника и зашёл в кабинет, где сидел Денис вместе со следователем.

— Разрешите нам, пожалуйста, поговорить с другом несколько минут, а потом выпишите нам хоть сколько штрафов, — попытался вежливо сказать Пьер.

Следователь, недовольный мужчина с очками на лице, скривил лицо, а Денис радостно закивал другу.

— Одного я уже пропустил, с родителями разрешил побеседовать, и снова прерывать допрос? Эх, ладно, разрешу всем вам, но в моём присутствии.

Комната и столик, за которым сидел Денис, был маленький. Следователю пришлось разместиться в углу, а к другу сесть смог только Пьер, остальные стояли за юношей. Денис не слишком-то был расстроен новым своим положением, он даже обрадовался, увидев, скольким людям не безразлична его задница. Скамейка арестанта не самое плохое в жизни, а вот что его мама с отцом учудят и что ещё отдадут Омредье — вот это и пугало парня.

— Как видите, я теперь преступник, — усмехнулся Денис.

— Ты или не ты? — Пьер поздоровался с другом.

— Не я, — невозмутимо ответил Денис. — Я только вчера шлёпнул достаточно больно этого выскочку, а сегодня я его не трогал.

Пьер недоверчиво мотнул головой. Слишком уж спокоен был Денис для того, кого неожиданно посадили заперли в полицейском участке и повесили избиение ребёнка. Денис, казалось, больше радуется встречи с друзьями и жалеет, что не может сыграть с ними в пасьянс, чем беспокоится о своём положении.

— Тогда как же мальчик оказался в побитым? — спросил Пьер. — Ричард-то видел его всего в синяках.

Денис подвинулся на стуле, чтобы сиделось поудобнее. Он взял стакан с водой и осушил его. “Как жаль, что друзьям чаю нельзя дать”, — вздохнул он и произнёс:

— Откуда я знаю? Вчера мальчишка не был побит, он ещё на меня с кулаками полез, когда я назвал Омбредье лжецом. Господин следователь, вам бы лучше тем самозванцем заняться, а не мной, — сказал он следователю. — А сегодня он оказался побитым, когда я прибежал к ним в клуб. Я до сих пор не могу прийти в себя после учудённого отцом и мамой, а вы меня тут мальчишкой долбите. Взрослые люди, пятый десяток лет, а верят подобным проходимцам!

— Ты угрожал Омбредье расправой? Ты говорил, что спалишь его клуб? — спросила Софи

Денис усмехнулся:

— Я не говорил, а орал. А ты бы стала в моей ситуации говорить Омбредье: “Пожалуйста, уважаемый месье, откройте мне на минуточку дверь?”. Вот я тоже. Омбредье всё-таки открыл мне, только ничего путного из нашего разговора не получилось. А когда я стал угрожать ему полицией, то он убежал в соседнюю комнату, и тут же я услыхал, как сын его заревел. Сам, небось, избил его, а потом на меня и свалил.

Софи с недоверием смотрела на приятеля. Денис понимал, что она ему не верит. Он бы и сам не поверил, если бы ему рассказали эту историю.

— Ричард, ты видел и Эктора с Омбредье, — повернулась она ко второму другу. — Как мальчик вёл себя возле отца? Боялся его, пытался отойти подальше, ещё как-то мог вызвать подозрения?

— Да обычно, — ответил Денис. — С отцом о чём-то шутил, давал показания, всё теребил его за пиджак и тащил его домой, когда Омбредье подписывал бумаги. Короче, скучал в участке мальчик.

Софи кивнула головой и обратилась к Денису, строго произнеся:

— Если бы отец избил до такой степени сына, то Эктор бы на шаг лишний бы боялся подойти к нему, не то, что отвлекать от подписания документов. Не верю я тебе.

Денис только развалился поудобнее на стуле после слов Софи. Пьер скрестил руки, он верил Денису, хотя его оправдания выглядели фантастичными. Он не мог не верить товарищу детства. Ричард даже и не сомневался в лучшем друге. Разговор затянулся, следователь любезно сказал, чтобы друзья покинули его кабинет.

— Хорошо, — сказала Анна, стоящая всё время в стороне. — Только дайте с другом попрощаться.

Анна кивнула Денису и улыбнулась:

— Удачи, индюк. Незаслуженно ты сел. Этот Эктор мне тоже не понравился. Противный мальчишка, всё и осматривал нас наглыми глазками и как вор набрасывался. Понимаю тебя прекрасно. Если бы моя мама отдала половину состояния человеку, которого я бы посчитала мошенником, я бы тоже сорвалась.

Невозмутимый Денис поднял брови, а Анна повернулась к Пьеру и Ричарду.

— Вы только представьте, что чувствует Денис. Мы-то поверили Омбредье, а он нет. Считает, что его родителей мошенник обдурил, а они и повелись. А мальчишка, по мнению Дениса, весь в отца пошёл. Это ж надо на взрослого человека с кулаками накидываться! — возмутилась она. — И сегодня не захотел взрослых уважать, за что и получил.

Денис открыл рот, но Анна продолжила говорить, будто и не заметила друга.

— Мерзкий, противный, наглый мальчишка! Поделом ему! Надо всё же было отца побить, но ничего страшного, что под рукой оказался сын.

Стул с грохотом упал на пол. Денис стоял взъярённым и двумя кулаками бахнул по столу.

— Ты, курица, замолчи! Я никогда не трону ребёнка! Вчерашний пинок всего лишь… — потускнел Денис, но Анна подняла руку в спокойном жесте и улыбнулась:

— Всё. Теперь и я тебе верю. Тебя нужно было разозлить, чтобы увидеть твои настоящие мысли.

Следователь больше не разрешил посторонним быть в его кабинете. Денис не стал грустить, он лишь пообещал увидеться с друзьями в ближайшее время. Денис смеялся и осмелился даже попросить следователя принести ему две чашки кофе. Молодые люди с удручёнными лицами покинули участок. Софи разделяла их скорбь, ей было жалко Дениса, с которым хорошо подружилась, но в его невиновность она ни капли не верила.

— Денису нужен адвокат, мой отец разрулит дело, — заявил Пьер.

— Ты хоть понимаешь, сколько времени уйдёт, если начнётся суд? — вздохнула Анна. — Я предлагаю решить всё без суда и следствия. Что если попробовать собрать нужную сумму, как в случае с отцом Софи, и…

Ричард набычил лицо и тёмным строгим голосом произнёс, подойдя поближе к Анне:

— Простыми словами дать взятку за освобождение и снятие вины с Дениса? — она кивнула. — А ты знаешь, как на это отреагирует он? Денис от меня, лучшего друга, денежной помощи на выплату долгов отказывается, а ты хочешь взятку дать ему?! Да он сам с тобой что-нибудь потом сделает, чтобы сесть в тюрягу и выйти из неё по закону. Как вы освобождали Урбена Игаридье это дело твоей семьи и семьи Софи, но, как лучший друг Дениса, заявляю — Денис будет против такой медвежьей услуги.

Анна недовольно цыкнула языком и обидчиво ответила Ричарду:

— Как хочет. Я предложила самый удобный путь, чтобы он оказался на воле. “Мог бы и избежать суда, индюк”, — про себя обругала она Дениса.

Что же делать? Друзья вновь задумались над этим вопрос. Но тут Софи тихо толкнула Пьера — давай-ка отойдём в сторону. Её лицо не говорило ничего хорошего.

— Пьер, открой глаза, — сказала Софи. — Я, конечно же, всё прекрасно понимаю. Денис твой друг. И поэтому, во-первых, тебе кажется, что он самый прекрасный и чудесный на свете человек, а во-вторых, ты веришь ему, потому что думаешь, что друг не будет тебе врать. Но посмотри шире. Кто как не Денис смог избить мальчишку? Отец родной, которого сын даже не стал бояться? Пьер, — её голос стал громче, — припомни, когда ты только встретил старых друзей, что сделал Денис? Полез в драку. Когда я попросила тебя описать Ричарда и Дениса, какими ты запомнил их в детстве, то про Дениса ты сказал только одно слово. Вспыльчивый. А сколько лет прошло! Откуда ты знаешь, каким стал Денис за двенадцать лет? Вы по-новому знакомы чуть больше полугода. Я тоже хочу верить Денису, но не могу.

Пьер грустно усмехнулся. Спорить с Софи он не собирался. В её словах есть правда, но принять эту правду Пьер не мог так же, как и Софи поверить в невиновность Дениса.

— Тогда уходи, — махнул Пьер рукой. — У нас, то есть у меня, Ричи и Анны сейчас на уме один Денис. Тебе с нами сейчас не очень говорить. Увидимся дома ночью. Может быть, — неуверенно добавил Пьер.

***

Софи ушла. Пьеру было обидно, досадно. Но он не подал виду. Пусть уходит к своему Жерару, а он друзей не бросает. Пьер, Анна и Ричард не собирались расходиться восвояси, пока не узнают хоть что-нибудь об утреннем происшествии.

Друзья решили навестить и как следует поговорить с Этьеном Омбредье. Клуб любителей питомцев был закрыт, на двери висел тяжёлый замок. Неудивительно, хозяину теперь не до собраний. Но друзья не хотели сдаваться, раз пришли к клубу, но в клуб они и зайдут. У чёрного входа замок не был столь крепким, Пьер и Ричард выбили его вдвоём и вошли. С дверью помещения, где проходили собрания Омбредье, проблем тоже не было. Пришлось только потрудиться, чтобы не привлечь внимания соседей.

Перед глазами друзей предстала их вчерашняя комната. Но ничего не напоминало им о призывах к переменам. На стенах красовались картинки с породистыми собаками, прекрасными скакунами, милыми котятами. Портреты великих исчезли. Книжный шкаф, где стояли исторические заметки, заменили учебники по разведению щенят.

— А Омбредье постарался, — свистнула Анна.

— Конечно, — сказал Ричард. — Да за его слова самого бы в карцере заперли. Тут нужна осторожность, есть хочешь радикальных изменений.

— Как же быстро он успел всё переделать? — задался вопросом Пьер. — Если сына покалечили, то о врачах любой отец будет думать первым делом, а не о кабинете.

— Давайте поищем, может, что найдём, — предложила со скорбью Анна. Меньше всего на свете она хотелось копаться в вещах Омбредье, который сделал столько хорошего, а в результате чуть не лишился сына.

Друзья перебирали все книжные шкафы, переворошили документы в ящиках столика. Одна ерунда про мохнатых и пернатых братьев меньших. Сегодня имя клуба подходило ему как нельзя кстати.

— А вот тут что-то интересненькое! — закричала Анна, махая папкой бумаг из ящика стола.

В папке были записи. Благотворительные записи деревушке Борме. В бумагах было прописано имя человека, и кто сколько взнёс. Упоминались имена и Уэйта Барре, Ричарда, Анны, тысяча франков четы Лаванье. Всего три тысячи франков.

— Ничего интересного, — сказал Ричард. — При нас же заполнял он бумаги, чтобы не было потом каких-либо возмущений.

Анна достала все документы. Все до единой бумажки они были посвящены сборам разных нужд, деньги уже были розданы. На обратной стороне каждой пером было чётко и размашисто написано: “Выполнено!”. На глаза Анне попалась ещё один лист с названием Борме. Бумага была оформлена до Рождества, в тот день, когда случился пожар. Около двух тысячи франков тогда собрали люди, которые не числились членами клуба Омбредье. Заключительная подпись отсутствовала на обратной странице.

— Это нам пригодится, — сказала Анна и спрятала бумажки в сумочку.

— Ты в чём-то подозреваешь Омбредье? — хмуро спросил Пьер.

— Приходиться подозревать, — ответила Анна. — А как тут без подозрений? Мне остаётся только надеется, что произошла досадная ошибка, и ни Денис, ни месье Омбредье не причастен к избиению Эктора. Этот Омбредье столько всего прекрасного сделал, сложно поверить, чтобы он оклеветал Дениса.

Омбредье не спали, когда молодые люди постучались к ним. Этьен встречал друзей обидчика его сына с теплотой. Возле отца маячил сын. Лицо Эктора представлял один большой синяк, мальчик хромал. К гостям вышла мадам Омбредье, мрачная расплывшаяся дама.

— Проходите, проходите! — любезно пригласил Омбредье ребят.

— Как ты, Эктор? — поинтересовалась ласково Анна у мальчика.

Эктор насупился и недовольно пробурчал:

— Ваш друг из меня отбивную хотел сделать. А я только сказал ему, чтобы не смел моего отца оскорблять! — крикнул Эктор.

Омбредье-старший улыбнулся и погладил сына по голове:

— Эктор, иди, поиграй. А мы поговорим.

Супруги Омбредье пригласили гостей за стол. Столовая была обставлена красивой дорогой мебелью.

— Ребята, — сказала мадам Омбредье. — Я знаю, зачем вы пришли. Но снять обвинения с Лаванье, смягчиться над ним мы не имеет права. Поймите, он покалечил нашего сына.

— Для начала мы хотим узнать, что произошло, — сказал Пьер.

Омбредье грустно вздохнул.

— К сожалению, ваш друг считает меня подлецом и мошенником. Вчера, когда его родители от чистого сердца решили помочь людям, Денис столько гадостей наговорил, что за всю жизнь свою я не слышал! А сегодня, когда месье и мадам Лаванье вручили мне деньги, он ворвался в клуб и стал мне угрожать!

Омбредье закрыл голову руками.

— А потом как коршун набросился на моего сына!

Он замолчал. Молодые люди тоже молчали. Лишь мадам Омбредье стала всхлипывать.

— Что вы хотите сделать с Денисом? — спросила Анна.

— Посадить, — сказал важно Омбредье. — Таким тварям, набрасывающимся на детей, не место среди честных людей. Первое время он мне понравился, несмотря на недоверие ко мне. Но в чём ребёнок провинился? Меня бил бы, а не сына!

Пьер сжал кулаки. Ну не может Денис, его друг совершить подобное! Это не Денис! Рука Ричарда тихо опустилась на плечо подскочившего с места Пьера.

— Мы, друзья, будем разбираться дальше в этой истории, пока окончательно поверим Денису или вам, — сказал Ричард, — А если поверим другу, то не позволил засадить его.

Анна поднялась за юношами.

— А когда деньги будут переданы деревне?

— Послезавтра состоятся наши пожертвования! — торжественно сказал Омбредье. — Вас я тоже приглашаю, если вы меня, как и Денис, не считаете мошенником.

— Надеюсь, всё пройдёт гладко, — с доверием к нему проговорила Анна.

Друзья попрощались с четой Омбредье и ушли. Маленький Эктор подбежал к окну и на прощание показал им язык.

***

Пьер не вернулся домой ночью. Он гулял по городу с Ричардом. Друзья обсуждали заключение их друга, будущее, какое уготовано им и стране. Забить болт на своих же сограждан для молодых юношей было также невозможно, как забыть безалаберного Дениса. Слова Этьена Омбредье вертелись на языках у Пьера и Ричарда.

Анна сидела у себя дома и крутила в руках бумагу, которую стащила из клуба. Кто знает, может быть, это записка расставит всё на свои места? Друзьям она ничего не сказала, кто знает, чтобы сделали бы Пьер и Ричард, поделись она с ними своими подозрениями.

Софи прождала Пьера всю ночь. Он пришёл домой только на утро.

— Что-нибудь узнали? — спросила она Пьера.

— Нет, ничего нового.

Софи вздохнула:

— Я же говорила тебе. Пьер, просто признай — твой друг избил ребёнка! Перестань его оправдывать!

Пьер ничего не ответил. Он перестал разговаривать с Софи.

— Ах, вот ты как со мной! — обиделась Софи. — Я тогда ухожу! Буду жить у дяди с тётей!

Она собрала чемодан и покинула дом. Пьер только обернулся назад, но не остановил её.

Дядя с тётей, родители и бабушка, гостившие у них с широко раскрытыми глазами встречали незваную гостью. “Хорошо, что Изабелль за городом отдыхает с Дэвидом”, — смогла только этому обрадоваться Софи.

— Не спрашивайте меня ни о чём. Я поругалась с Пьером, — объяснила родным Софи.

Близкие не трогали её весь день. Софи не была печальна, она шутила и веселилась с родными, и совсем, казалась, забыла про Пьера. Под вечер к ней в комнату зашли отец и мама.

— Из-за чего поругались? — сказала Марлин. — Он тебе изменил или всему виной какой-нибудь стул сломанный?

— Он променял меня на друга, который избивает детей, — сказала Софи.

И она всё рассказала маме и папе.

— Так вот в чём дело, — протянула Марлин. — А разве Пьер обязан думать также как и ты? Не подумала ли ты, что друг может что-то значить для Пьера и поэтому он не сдаётся и не собирается просто так поверить в его невиновность? Ты же не поверила, когда обвинили твоего отца в преступлении?

Софи долго молчала, но ответила:

— Я знаю Дениса, его характер оставляет желать лучшего. Денис не может без драк.

Урбен подсел поближе к Софи и взглянул ей в глаза:

— И это говорит моя дочь?! Софи, которая никогда не сдаётся? Она верит фактам и никогда не докапывается до истины?

Софи наклонила голову вниз. Отец и мама встали, нежно поцеловали дочь и оставили её одну.

— Софи, не будь упрямицей. Ты не Пьер де Лоре, — сказал сквозь дверь Урбен.

Софи смотрела в пустоту. Руки комкали платье.

— Ты прав. Между мной и Пьеро никто не должен стоять. Завтра я помирюсь с Пьером, но в отношении Дениса мнение изменить не могу, к сожалению.

***

Завтра наступило быстро. Софи собрала чемодан и попрощалась с родными. На душе у неё щемило, ей хотелось развернуться. От кареты она отказалась.

И тут в толпе людей она заметила знакомое лицо. Жерар.

— Жерар! — закричала Софи.

Он вздрогнул, натянул на лицо фуражку и поспешил скрыться, не оборачиваясь назад. Но Софи, бросив чемодан, догнала друга. Жерар был смущен, напуган.

— Не ожидал тебя увидеть. — буркнул он.

— Почему ты не навестил меня, ты обещал?! — поприветствовала Софи его.

— Не нашёл время, — ответил Жерар. — Служба в королевских войсках не даёт время прохлаждаться. А ты помирилась с Пьером?

— Ещё больше разругалась.

— Из-за меня?

— Нет, из-за друга, — произнесла она и всё рассказала Жерару.

Жерар слушал Софи внимательно, всё время похмыкивая. Когда она замолчала, Жерар долго что-то обдумывал и, наконец, сказал:

— Нам нужно найти мальчика. Я тут кое-что задумал.

Эктор в одиночку играл возле клуба отца. Мальчик был занят тем, что пытался смастерить рогатку, но у него это никак не получалось.

— Может, я тебе помогу? — вдруг раздался мужской голос. За спиной стояли незнакомые девушка и юноша в военной форме, державший чемодан.

Эктор нахмурился и зажал в руке своё имущество, дичась незнакомцев. Но молодой мужчина, не церемонясь, отобрал палку и карманный ножичек и принялся за работу. Он не копошился, строгал старательно и умело. И скоро протянул мальчику готовую рогатку.

— Верёвка и камни есть? Могу, если что, подарить.

Этого добра у Эктора хватало. Новый знакомый натянул и верёвку за рогатку. Эктор прицелился в воробья и пальнул. Мимо.

— Меткости бы тебе подучится. Смотри на мастера! — воскликнул Жерар.

Он достал из кармана листок бумаг и оторвал маленький кусок, который смочил во рту. Комок был помещён в рогатку. Жерар натянул верёвку и тут же комок оказался во лбу Софи.

— Прямо в яблочко!

Эктор засмеялся:

— Научи меня также. Хочу научиться прямо в лоб попадать!

Жерар усмехнулся и присвистнул, сняв с головы фуражку и надев на мальчика.

— Раз ты такой настойчивый, тно научу. Только камнями кидаться не хорошо, давай что-нибудь другое подыщем, малец.

В лавке с игрушками Жерар накупил гору маленьких мячиков. Ему не составило труда найти удобную позицию для обстрела, Жерар приметил плоскую крышу над этой же лавке, и, отыскав лестницу, вместе с Эктором забрался наверх. Софи последовала за другом, ей ничего не оставалось, как наблюдать и теряться в догадках, зачем Жерар решил поиграть с Эктором?

Жерар вместе с Эктором совсем забыли про Софи, увлёкшись самодельной рогаткой. Как учитель, Жерар пошёл в бой первым. Он взял один из мячиков и пульнул в извозчика, сбыв с его голове шляпу. Эктор не терпелось достичь уровня мастера, но мальчик не мог попасть даже в ближайший столб.

— А ты не закрывай глаза, — сказал Жерар и повернул голову и тело Эктора к заданной цели — толстому джентльмену, согнувшемуся в три погибели и выставившем на обозрение всем свой зад.

Эктор щёлкнул рогаткой, мяч попал прямо в цель!

— Вот, молодец, научился! — похвалила Софи мальчика, не удержав смех.

Мастерство Эктора росло. Учитель и ученик не заметили, как закончились все мячи.

— Как тебе урок? — спросил Жерар.

— Замечательно! — воскликнул Эктор.

— С рогаткой не расставайся, если не хочешь, чтобы опять побили, — сказал Жерар, взглянув на побитого мальчика. — Кстати, кто это тебя так отметелил?

Эктор помрачнел, но быстро ответил:

— Парень большой, когда честь отца я решил защитить.

Жерар усмехнулся и сказал:

— Зато честь отца отстоял. Эктор, а давай, я тебя самообороне научу? Это намного лучше забавы с рогатки.

Эктор заулыбался и с радостью согласился.

Прямо не слезая с крыши, Жерар продолжил обучать мальчика. Эктор оказался способным учеником, ему нравилось учиться драки. По просьбе друга была вмешана и Софи в древнее искусство рукопашного боя. Эктор уставал, но не сдавался. Он снова и снова набрасывался на Жерара без всякой пощады, в стремлении победить.

И вот, спустя два часа Эктор уложил учителя на лопатки!

— Теперь ты настоящий воин! — похвалил ребёнка Жерар.

Эктор радостно затанцевал, размахивая фуражкой. Мальчишка чуть не свалился с крыши, если бы вовремя его не поймала Софи.

— Мне теперь никто не угроза! — крикнул он. — Я как следует вздую этого противного Феликса! Позавчера не смог, а сегодня смогу! Будет знать, как набрасываться на меня в тёмном углу, да ещё с кучей друзей.

— А кто такой Феликс? — спросил Жерар.

Мальчик резко застыл. Жерар потёр руки и забрал у Эктора фуражку.

— Как представитель закона, я арестовываю вас, месье Омбредье, — произнёс он. — Вы обвиняетесь в даче ложных показаний.

***

В восточных окрестностях близ Парижа было многолюдно. Большая толпа собралась в деревеньке под названием Борме. Шёл снегопад, сугробы выпали по колено. В снежных кучах покоился пепел — всё, что осталось от деревни Борме. Возле бывших домов стояли люди, жители этой деревни. Мужчины скрипели зубами, женщины оплакивали погибших односельчан и сгоревшее имущество, кто тихо, а кто навзрыд.

Кроме сельчан на пепелище собрались жители других деревень и городские люди. Собрались они не спроса, сегодня должны были состояться взносы денег, собранные всеми небезразличными. Руководило процессией несколько человек — главные сборщики, которые в первые дни после пожара занялись сборов средств для восстановления, государство мало чем оказало свои услуги. Кое-кто из филантропов прибыл, кто-то задерживался, и поэтому задерживалась вся церемония. Крестьяне не понимали, какой толк от всей этой церемонии, они хотели только одного — снова иметь дом и собственную крышу над головой, а не ютится по соседкам деревушкам. Всё это событие охраняли стражи правопорядка.

В центре почёта стоял Этьен Омбредье. Ему было неспокойно, с ним не было сегодня верного помощника, маленького Эктора, но мальчик ещё не оправился от травм, его нельзя было брать с собой в деревню, а жена осталась с сыном. На церемонию подоспели все члены клуба Любителей питомцев, которые тайно называли себя Строителями новой жизни — негласное название клуба. Среди них были и новоявленные Уэйт Барре, Ричард де Чарди, Анна де Ландро, супруги Лаванье, ставшими верными последователями клуба.

Наконец, прибыли последние участники и церемония открылась.

— Как приятно видеть столь неравнодушных прекрасных людей! — торжественно сказал Омбредье, которому была дана часть выступить первым, и произнёс длинную вступительную речь. Члены Любителей питомцев восторженно кричали и ликовали своему лидеру. Первыми горлопанами были Эмиль и Бертина.

После Омбредье слово предоставило остальным благодетелям и в конце старосте деревни. Выступали крестьяне, горожане, все, кто хотел поблагодарить или пообещать впредь быть добродетелем.

Трое друзей не собирались выходить в центр и что-то говорить. Что надо было, то они и сделали. Пьер и Ричард тихо между собой перешептывались.

— Стоял бы здесь Дени, по-другому на Омбредье бы посмотрел, — шепнул Пьер.

— Будем надеется, что до него дойдёт, какого человека посмел обидеть, — ответил Ричард.

Анна внимательно слушала людей. Она поглядывала на Омбредье, как же чудесно он выступил! Денис многое пропустил.

Наконец, речи закончились. Наступила главная часть — передача денег. За короткие строки удалось почти невозможное — собраны были тридцать тысяч франков, ещё столько же отдала государственная казна, а также безымянные граждане. Среди них был Ричард де Чарди, но никто об этом не знал. Но и начинающих любителей, не скрывающих свои имена, суммы были внушительные.

Наступил черёд объявлять о своих достижений Этьену Обмредье. Он снова начал с длинной речи.

— Многоуважаемые члены нашего клуба собрали для своих братьев и сестёр три тысячи! — объявил хвалебно он.

Любители питомцев издали восторженные овации. Пьер и Ричард кричали наравне с ними. Анна заулыбалась, но улыбка не была радостной. Она печально вздохнула и вдруг крикнула, прервал Омбредье.

— Месье Омбредье, а как вы объясните эту бумагу?

Анна достала из сумки аккуратно сложенные листы бумаг. Омбредье вылупил глаза, но его замешательство длилось мгновение.

— А я везде искал эти бумаги, — выхватил он документ и показал людям. — На этих бумагах я записываю все ваши поступления, чтобы кто мне не было никаких неприятных вопросов.

Он протянул бумажку людям.

— Эй, вам ещё вторую бумаги дали, — крикнул кто-то в толпе.

Народ рассматривал бумагу, составленную в клубе Любителей питомцев. Три тысячи франков собрано, осталось поставить подпись.

— Месье Омбредье, вытащите из кармана вторую бумагу, которую я вам дала, — сказала Анна. — Где две тысячи, которые указаны на той бумаге?

— Анна, ты что задумала? — подхватился Ричард.

— Восхищение восхищением, но не стоит входить в сумасшествие и всему верить, когда твой друг сидит в тюрьме, — сказала Анна.

Она повернулась к собравшимся.

— Простите, что пришлось сделать это сейчас. Но иначе потом может быть поздно. Церемония продолжится, но без одного человека. Без Этьена Омбредье.

***

Полицейский участок в Париже не знал отдыха. Несколько дней назад он возбуждал дело и брал показания у потерпевшего, сегодня допрашивал потерпевшего как подозреваемого. С ним сидела мама, адвокат, который давно работал на семью. В кабинете были двое “посторонних” — солдат и знакомая следователю девушка.

— Расскажи поподробней, кто такой Феликс? — ласковым голосом спросил следователь, с ребёнком в общении жесткость только бы ухудшила допрос. Но мальчик был и так напуган, что сидит в полиции во второй раз:

— Феликс это, — Эктор запнулся, но быстрый взгляд Жерара заставил его говорить, — мой уличный знакомый. Он гад, мы всегда с ним ругались и дрались! Но я побеждал всегда. Феликсу надоело вечно оставаться в дураках, позавчера он, сволочь, собрал друзей и напал на меня, когда отец послал в лавку меня за хлебом. Они чуть не убили меня.

— А почему ты сказал, что тебя побил некий Денис Лаванье? — спросил следователь.

Мадам Омбредье гневно поднялась:

— Хватит давить на моего ребёнка! Вы не видите, что тот мужчина его пугает! Он заставляет моего сына врать! — показала она на Жерара.

— В отсутствии этого мужчины ваш сын говорил тоже самое несколько минут назад, — ответил следователь. — Эктор, так почему ты обвинил Дениса?

Мальчик был смущён и зол. Недавний знакомый раздражающе стучал пальцем по стене. Но деваться было некуда.

— Папа попросил. Когда я прибежал домой, он сказал, чтобы пока мама не звала врача. Я могу быть ему как-то полезен. А потом прибежал Денис. Он ломился в дверь, говорил, что сожжёт нас, изобьёт папу. Тогда папа сказал мне, чтобы я заплакал и закричал.

— И ты сразу заплакал? — поднял брови следователь.

— У меня не получалось. Но папа стал пугать меня, что не купит лошадь, которую обещал подарить весной, и сдаст в ученики трубочисту. Я тогда и заплакал.

Мадам Омбредье гневно задрожала и стукнула кулаком по столу. Семейный адвокат заготовил уже ноту протеста и собрался огласить её, но стук в дверь не дал ему заговорить.

— Господин следователь, задержали месье Этьена Омбредье, — доложили следователю.

Жерар и Софи переглянулись и подбежали к окну. Омбредье вели в участок, за полицейским экипажем следовала небольшая толпа, члены клуба Любителей питомцев, друзья Софи и родители Дениса. Юноши выглядели помято, неуверенно, они были злы. Анна разделяла их чувства. Но девушка и юноши держались в стороне друг от друга.

Софи спустилась вниз.

— Пьер, ты был прав. Прости, что не верила тебе. Жерару удалось во всём разобраться.

Пьер улыбнулся и обнял Софи.

— Прощаю. Как ты уже поняла, на сей раз прав оказался я.

Пьер заметил Жерара, стоящего за спиной Софи. Жерар стоял растерянным и переминался с ноги на ногу, он слабо улыбнулся и тихим голосом промолвил, не сводя глаз с Пьера, который становился мрачнее тучи.

— Всегда рад прийти на помощь. До свидания, — промолвил Жерар и ушёл.

— Всего доброго! И, надеюсь, прощайте! — крикнул Пьер.

Наступил черёд допрашивать Омбредье. Толпа буйствовала, грозилась расправой, бунтом. Люди были взбешены.

— Мы не отдадим вам Омбредье! Мы отомстим! — раздавались крики.

Но Омбредье не отпускали. Свежий воздух ощутить смог Денис. Родители и друзья готовы были задушить его в объятиях.

— Позволили нашего птенчика за решётку посадить! — отругала себя Бертина.

— Мама, друзья рядом стоят, — покраснел Денис.

Эмиль сильно потрепал сына за ухо.

— Посильнее на своём настаивать должен был! Что нам так слабо Омбредье чернил? А то поверили мы!

Денис зевал, он только что разбудили. Он был переведён в изолятор для арестантов, было скучно, не заметил, как заснул. Но привод Омбредье заставил его проснуться. Денис усмехнулся, гладя на друзей.

— Дошло, курица? — спросил он Анну.

— Дошло, — ответила она, поражаясь и смеясь над недавней своей глупостью.

— Как вечер проводить будем? Где развлечёмся, празднуя моё освобождение? — сказал он простым голосом.

— Индюк, ты будто бы не за решёткой сидел, а дома все эти дни отлёживался, — удивилась Анна. — Почему ты такой спокойный?

Денис ленивым голосом сказал:

— Я рад, что своим заточением открыл глаза друзьям. Ради друзей в жертву себя, так сказать, принёс. Теперь-то ты, Пьер и Ричи не попадётесь на крючок ни кому. Так ведь, парни?

Пьер и Ричард стояли возле Анны и Дениса, но не слушали их, они смотрели на гневную толпу под дверью участка, которую стражи правопорядка собирались разгонять.

— Нас теперь не обмануть, — сказал Ричард. — И мы не позволил таким сладкоречивым как Омбредье ходить по этой земле и дальше обманывать людей. Надо действовать.

Пьер кивнул:

— Борьба так борьба.

========== Глава 18. Тайная жизнь благородного бабника ==========

Комментарий к Глава 18. Тайная жизнь благородного бабника

Эта глава не несёт каких-либо активных действий, интриг. Обычная зарисовка из жизни второстепенных персонажей.

Над Парижем восходило яркое летнее солнце. Люди просыпались и встречали воскресное утро. Изабелль де Брюне встала с кровати ещё засветло. Она была в приподнятом настроении, погода за окном радовала её. Небо украшали лёгкие облака, июльское солнце грело землю.

Сегодня к Изабелль должен был прийти Дэвид Басс. Они встречались больше года. Разлучала их только работа Дэвида. Юноша был врачом, он не мог много времени уделять любимой, а тут ещё и друг заставил в одиночку управлять магазином. Иногда многочисленные знакомые просили его сыграть что-нибудь на скрипке на званых вечерах. Занятым человеком был Дэвид Басс. Даже в воскресный день.

Но сегодня Дэвид согласился найти немного времени для любимой девушки. Он умел удивлять, Изабелль уже привыкла к этому. Однажды Дэвид прискакал к ней на белоснежной лошади и сказал:

— Должен же у прекрасной принцессы быть принц на белом коне.

Этот день не стал исключением. К дому Изабелль таинственный человек, закутанный в плащ, привёз большой ящик и оставит под окнами девушки.

— Что это Дэвид мне решил подарить? — терялась в догадках она.

Изабелль открыла ящик, и в этот миг в ярком костюме к ней выпрыгнул Дэвид.

— Я думала, что ты накинул на себя плащ и решил мне какой-нибудь подарок сделать! — ахнула Изабелль.

— Я и есть твой подарок, — заключил в страстный поцелуй Дэвид её.

На возгласы с улицы вышел отец Изабелль, Бернар. Дэвид дружески пожал мужчине руку. Он пообщался с Бернаром и отец Изабелль пожелал ему удачи. Дэвид давно по-приятельски разговаривал с родителями Изабелль и даже обращался к ним на “ты”. Благородный бабник умел находить язык не только с девушками, его обаянию не было равных.

Но проводить свидание со стариками-родителями молодые люди не хотели.

— Куда на этот раз пойдём? Сегодня твой черёд выбирать, — сказала Изабелль.

— Давай в парк, день чудесный для прогулок! — предложил Дэвид.

Погода радовала глаза. Благородный бабник был ещё нежнее, изысканнее, чем раньше. Изабелль чувствовала себя принцессой рядом с прекрасным принцем. Девушки с завистливыми лицами провожали молодую пару. Изабелль сгорала от гордости. Никому не удавалось удержать Благородного бабника. А она годовщину встречи праздновала с Дэвидом.

— Помнишь, как Пьер состальными попался на удочку к мошеннику, призывающему пойти с мечом на короля? — заговорил Дэвид, грустно протянув. — Жаль, нас не было. Такое веселье пропустили.

Изабелл кивнула.

— И поверили ведь они.

Дэвид пожал плечами:

— Омбредье был ловким мошенником, такому можно поверить. Как он здорово придумал с этой благотворительностью. Отдавал меньшую часть средств людям, чтобы ему верили, а большую часть пожертвований забирал себе. Ввёл отсчёт, устраивал публичные встречи, делал всё, чтобы трудно было заподозрить в нём мошенника. Когда избили его сына, то он даже всю собранную сумму отдал деревушке. Но, как говорится, всем свойственно совершать ошибки. Вот Омбредье и ошибся, жадность оказалась слишком большой, чтобы отдать всю сумму. Но преданные последователи готовы за учителем идти хоть на край света. До сих пор они отстаивают невиновность Омбредье, даже суд из-за них ещё не начался. Вот с ними Омбредье не прогадал. Жалко, конечно, семью Лаванье, — вздохнул Дэвид. — На родителях Дениса лица нет, всё не прекращают корить себя глупость и слепую веру. Денег, которые пошли на восстановление деревни не жалко, им обидно, что они отдались, как доверчивые дети, Омбредье.

— Проблемы с финансами стали ещё сильнее, — сказала Изабелль. — Пьеру, Ричарду и Анне в тайне пришлось погасать их долги. Денис и его родители так сильно обиделись на друзей, что до сих пор не скрывают возмущения и обвиняют за то, что влезли в чужие дела.

Дэвид тихо хмыкнул.

— Гордости у Дениса и его семьи не занимать. Ведь есть же у некоторых людей талант — задурять голову другим. Пьер теперь опять в каких-то раздумьях пребывает, а вместе с ним и Ричард. Порой сам не знаю, — положил он руку на сердце. — Как я могу дружить с ним, да не просто дружить, а считать Пьера очень близким другом. Мало того, что разница в возрасте у нас большая, так Пьер не мой типаж. Я человек, созданный для веселья, славы, а Пьер тихий. После Нового Орлеана четыре года он был мрачен как сама смерть.

— А почему же ты с Пьером подружился? — спросила Изабелль.

— А по простой очень причине, — улыбнулся Дэвид. — Он умеет мыслить в отличие от оболтусов, с которыми я слонялся раньше.

Дэвид и Изабелль уселись на траву, расстелили покрывало и достали из корзинки всё нужное к пикнику. Изабелль легка на колени к возлюбленному.

— Дэвид, а почему ты до сих пор не выкупил у Пьера половину магазина? Он готов даром отдать её тебе, и выкупать не надо.

Дэвид поёрзал. Он не хотел говорить на эту тему. Но время, кажется, настало.

— Потому, что хочу избавиться от своей доли.

Изабелль подняла голову с его колен и изумлённо всмотрелась в его лицо. Дэвид был невозмутим.

— Потому, что хочу уехать в Новый Орлеан, — сказал он.

Сердце Изабелль сжалось. Она растерянно замотала головой, замахала руками, всмотрелась в лицо возлюбленного. Дэвид был невозмутим. Холодным тоном он добавил:

— Здоровье моих бабушки и дедушки в последний год сильно ухудшилось. Я должен уехать в Орлеан, чтобы ухаживать за ними, поддерживать.

— Дэвид, — недоумевающее проговорила Изабелль, — но ведь кроме твоего отца у твоих бабушки и дедушки есть ещё дети, которые живут в Орлеане к тому же, и ты не единственный ребёнок у своих родителей. Есть люди, кто позаботится о них. Как же я?

Дэвид кисло хмыкнул.

— Я пять лет не видел деда с бабкой! Пьер и то нашёл время, чтобы навестить Экене в его племени. Мои старики последние дни, может быть, живут, пока я тут с тобой милуюсь. Ты советуешь мне променять семью на тебя?

Изабелль опустила глаза в них и с сожалением сказала:

— Прости. Ты прав, езжай в Орлеан. Я буду тебя ждать.

— Я собираюсь уехать насовсем. Надоело здесь жить, хочу сменить обстановку. Я уже ищу покупателей на мою квартиру.

Благородный бабник говорил с холодом и безразличием. У Изабелль задрожали руки.

— А как же я? — повторилась она.

— Сама подумай.

Губы её задрожали. Она обняла колени руками и прижала голову. Дэвид только зевнул. Благородный бабник привык. Он стал собирать еду для пикника в корзинку.

— Дэвид, я поеду с тобой, — донёсся до него слабый голос.

— Тебя же не отпустят отец и мать.

— Не отпустят — я сама уйду. Давай тайно обвенчаемся, пока мы в Париже. Нет, лучше обвенчаемся в Орлеане, где никто не сорвёт нашу помолвку!

— Мне не нужен Пьер де Лоре в юбке, — засмеялся он.

Изабелль потускнела. Дэвид усмехнулся и впервые за “профессиональную деятельность” почувствовал жалость к избраннице. Таких, как Изабелль, наивных и красивых девушек у Дэвида были десятки, он давно уже не считал своих пассий. С четырнадцати лет Дэвид встал на путь соблазнителя и не собирался с него сходить. Он видел пять стран — Францию, где родился, Штаты, откуда родом его отец, Италию, Великобританию, Россию, которые посетил в юности. Везде девушки падали к его ногам.

В девятнадцать лет очередная возлюбленная с разбитым сердцем захотела отомстить — убить Благородного бабника. Но она совершила роковую ошибку — наняла для исполнения злобного плана девчонку. Дэвид спал, когда сквозь открытое окно в его комнату пробралась убийца. Звон разбитой вазы разбудил его. Изабелль была вооружена ножом, она сражалась, как могла, пытаясь убрать цель и получить от нанимательницы вознаграждение, но Дэвид был сильнее. Он связал поверженную девушку, но отказался сдавать её властям. Он согласился простить её, потому что полюбил. Но недолго преступница и жертва наслаждались счастьем, через два месяца на горизонте появилось более прелестное создание.

У Дэвида были десятки дам сердца. Но Изабелль стала единственной. Он по-настоящему полюбил её. Однако любовь прошла…

— Изабелль, — начал Благородный бабник. — У нас разные пути. Разная жизнь. Нам не…

— Дэвид, — слабо проговорила она. — Я хочу познать твою жизнь.

Изабелль не отпускала его руки. Она не собиралась даже задумываться, что их сладким дням пришёл конец. Дэвид слабо засмеялась, он представил, каким образом Изабелль будет познавать его настоящую жизнь, его любимое пристрастие.

— Ладно, — сказал он. — Ты хочешь узнать мою жизнь? Увидеть мою вторую сторону? — Изабелль кивнула головой. — Я покажу тебе, чем я занимаюсь вдали от твоих глаз. У меня несколько сущностей. Одну ты увидишь прямо сейчас. Жизнь врача. Мы отправляемся в деревню Борне. Сегодня воскресный день, но врачам не до отдыха. Не забывай, что я не только душа всех светских вечеров.

Дэвид замолчал. Он в который раз за день усмехнулся. Но усмехнулся не над наивностью девушки, а над собой.

— Изабелль, — сказал он. — Если ты примешь мою жизнь, то готов буду сделать тебя своей женой.

***

Деревню Борне отстроили, пепел убрали. По улице бегали босые детишки, на лугу паслись коровы. Жизнь шла своим чередом. Новые дома стали прочными, тёплыми, просторными. Люди подходили к Дэвиду и улыбались ему, здоровались.

— Меня многие здесь знают, — сказал он.

Дэвид привёл Изабелль во двор одной из избы, которую отстроили после пожара. На пороге сидели пятеро детишек, младшему на вид было около семи лет, старшему двенадцать. Все до одного доскочили и побежали к Дэвиду, когда увидели его. Дэвид подарил детишкам по леденцу и зашёл в дом, в сенях играли двое малышей двух и трёх лет. Пациент Дэвида лежал в дальнем углу дома. Это была бледная женщина, она бредила в горячке. Возле её кровати стояла люлька с младенцем, а на кровати сидели годовалые карапузы-близнецы. Повсюду были разбросаны вещи, посуда, игрушки.

В углу дома кто-то зашуршал, к гостям вышел бородатый мужчина. Хозяин дома. Его вид был растерян.

— Месье Басс! Здравствуйте! Совсем забыл, что вы должны сегодня навестить мою жену, сегодня же воскресенье! У меня в доме всё вверх тормашками! Знал бы, что вы придёте, то прибрался бы!

— Пустяки, — сказал Дэвид. — Мы с моей подругой быстро поможем вам убраться. Вам же сегодня в поле надо, вот я и подумал, что моя подруга вместо вас и проследит за детишками, порядком и чистотой в доме. А я больной займусь.

Мужчина крепко пожал Дэвиду руку. Благородный бабник был его спасением.

Дэвид шепнул Изабелль:

— Женщина сильно заболела после родов десятого ребёнка. Её муж не может сам тянуть на себе всё хозяйство и детей, поэтому сегодня ты поухаживаешь за детьми.

— Десятого? — удивилась Изабелль и мысленно посчитала всех увиденных её детей. — Я думала, что во дворе дома деревенские ребятишки просто собрались, а не братья и сёстры. Зачем сколько рожать?

— Того же мнения, — шепнул он. — Но мы пришли не нотации читать.

Дэвид уселся возле больной. Изабелль молча, с широко раскрытыми глазами наблюдала за любимым. В его докторском чемоданчике было навалом всяких трубочек, колбочек, микстур. Изабелль ничего не понимала, но Дэвид с закрытыми глазами достал нужные лекарства и дал пациентке.

— А ты что стоишь? — крикнул он Изабелль. — Приготовь детям еду. Вон там печка стоит, вот здесь ножик!

— А что мне приготовить им? Говядину или свинину? — растерялась она. — А где я еду возьму?

Дэвид рассмеялся.

— Годовалый малыш так и будет тебе мясо есть. А еда в погребе. Только яйца в курятнике.

Изабелль поспешила в курятник. Птиц у семьи была тьма. Гуси, куры, индюки. Увидев незнакомку, петух и гуси выпучили шею, подняли хвосты и пошли на бедную девушку. “Я должна это сделать ради Дэвида!”, — со страхом пронеслось у Изабелль. Она схватила у курицы первое попавшее яйцо и опрометью бросилась в дом.

— Молодец, — похвалил её любимый. — А теперь принеси ещё шесть яиц. Детей-то много.

С горем пополам яйца были принесены в дом. Для Изабелль предстояло выполнить новое задание — приготовить обед на всю семью. В помощники ей Дэвид дал всё же ребят. Но даже с помощниками у Изабелль всё валилось из рук.

— Не мешайте! — прикрикнула на неё семилетняя девочка. — Без вас справимся!

Дэвид слабо и грустно покачивал головой, он вместе с хозяйскими детьми занимался готовкой.

— Слишком много в тебе аристократической крови. А я другого поля ягодка, — сказал он. — Ладно, не расстраивайся. Дам я тебе задание попроще. Тут малыш в штаны наделал. Вымой-ка его.

Изабелль тяжко повесила голову. Она уже устала от работы. Но ради Дэвида нужно держаться. Сегодня у неё был экзамен. Как успешно она его выполнит, так будет зависеть её будущее с Дэвидом. Изабелль была обескуражена. Она не знала о такой жизни любимого. Заводила, душа компании, любитель славы — таким был Дэвид Басс, Благородный бабник, который давно стал жить одной только Изабелль. Оказалось, что она ничего не знает про своего возлюбленного.

Мыть испачканного малыша оказалось сущим наказанием для Изабелль, которая даже под сильный дождь с непокрытой головой редко попадала.

— Ты же будущая мать. Ты должна уметь ухаживать за детьми. Или на слуг всё свалишь? — поднял брови Дэвид.

Малыш вертелся и улыбался. Он теребил волосы Изабелль и испортил ей всю сложенную причёску.

— Шалун, перестань, — улыбнулась в ответ она.

— Мама! Мама! — пролепетал ребёнок. Он несколько дней назад сказал первое слово и вовсю его повторял.

— Я не твоя мама, — прижала малыша Изабелль и одела его. Она чувствовала теплоту к этому мальчику, Изабелл перестала жалеть, что пошла за Дэвидом. — Твоя мама пока не сможет с тобой поиграть. Давай я с тобой посижу.

— Чего расселась? — бахнул Дэвид. — В доме вода закончилась, иди, наноси. Колодец в другом краю деревни, найдёшь. Если что, у людей спросишь дорогу.

Изабелль взяла два большущих ведра и отправилась за водой. Дэвид прыснул со смеха — кто так воду носит? Надорваться же можно, взяла бы два маленьких.

Она шла за водой и удивлялась: “Как же так люди живут? Невозможно столько дел сразу переделать! И за детьми ухаживать, и дом прибрать, и животных накормить. Точно! Я же про животных позабыла!” — стукнула себя по лбу Изабелль. Колодец она отыскала быстро, с трудом наносив воды, при этом половину расплескав по дороге, она побежала с кормом в курятник. Птиц Изабелль уже не боялась. Она накормила овец и коз, которыми владела семья.

Пока Изабелль вела хозяйство, Дэвид навещал жителей деревни, своих пациентов. Он собрал вокруг себя всех сельчан. Изабелль наблюдала за ним и подметила одну деталь: изнеженный модник-Дэвид чувствует среди крестьян себя как рыба в воде, будто бы жил в деревню. Но Дэвид родился и жил в городе, став завсегдатаев светских вечеров. Деревня была для него родным местом, потому что слава и здесь преследовала Дэвида, заботливого врача с золотыми руками.

А Благородный бабник меж тем удивлённо разглядывал подругу.

— Быстро ты освоилась. Давай-ка теперь дрова поруби.

— И порублю, — сжеманчилась Изабелль.

Она набрала дров, положила первое полено на специально приготовленный на это дело пень и принялась за работу. Одно полено быстро сменялось другим, щепки так и летели, звук топора доносился до соседей. Она чувствовала усталость, но была по уши увлечена работой, которая ей нравилась. Ни яркое платье, ни ухоженные маникюром руки не волновали её. Изабелль не хотела расставаться с волшебным топором, от которого зависит её будущее с Дэвидом.

Она потянулась к полену, но наткнулась на руку любимому.

— Хватит, — со смехом ответил он. — Ты посмотри что вытворила, теперь хоть кашу из этих щепок вари.

От поленьев не осталось следа. Изабелль не нарубила дров для разжиганья печки, она уничтожила их.

— Теперь мы должны хозяевам купить новые дрова, — отрезал строго Дэвид. — Не создана ты для простой жизни, любимая, — ласково прошептал он и поцеловал Изабелль.

***

День, полный изумительных вещей и моментов для Изабелль. Она не хотела расставаться с детьми, для которых на день стала старшей сестрой, сельскими птицами и зверями, за которыми она ухаживала, чудесными хозяева дома. Но всему должен настать конец.

Дэвид отвёз Изабелль до её дома. Он пребывал в смущении. Он хотел похвастаться над ней, удивить её, показав, что она его не знала. Но удивлялся он. А теперь ему придётся выполнять данное обещание. “Какая скотина придумала эту грёбаную джентльменность? — ругнулся Благородный бабник.

— Ты справился на «отлично», — похвалил он Изабелль. — Теперь и о свадьбе думать можно.

— Нет, не получится у нас свадьбы, — печально проговорила она.

Изабелль отвернула от любимого голову, но тут же набралась сил и посмотрела прямо в глаза.

— Я не создана для твоей жизни. Ты прав, во мне слишком много аристократической крови. Я не смогу поменять свою жизнь.

Дэвид потерял дар речи. Ему отказали! Хриплым голосом он прошептал:

— Но мы же не будем жить в деревни, держать кур и овец, иметь десятерых детей. Не отказывайся от моего предложения!

Изабелль усмехнулась.

— Нет, Дэвид, нет, — вздохнула она. — Твоя жизнь — не моя. Я не могу сегодня быть в высшем обществе, а завтра среди обычных людей. Мне нужно что-то одно, а у тебя две жизни. Вот зачем, с какой целью ты переезжать в Орлеан? Что или кто тебя туда влечёт? Объясни мне, может, я подумаю над своими словами.

Дэвид, не задумываясь, ответил.

— Меня в Орлеан никто не тянет. Я, конечно, хочу сильно повидать родню, но они не тянут меня туда жить.

— Может быть, ты убегаешь от кого-нибудь?

Дэвид покачал головой. Изабелль толкнула его.

— А тогда зачем ты так резко меняешь место жительства? Ты же, как и в Париже, будешь работать врачом днём и кутить вечером, купаясь в лучах славы. Чем Орлеан отличается от Парижа? — она призадумалась. — Может быть, ты аболиционистом собираешься быть? Ты ж однажды подарил свободу двум рабам, и семью Пьера захотел вызволить из рабства.

— Не собираюсь, — ответил Дэвид.

— Тогда рабовладельцем и плантатором хочешь стать?

— Дважды не собираюсь.

Изабелль теряла терпение.

— У тебя должна быть существенная причина.

Дэвид приобнял подругу и засмеялся.

— Причины у меня нет серьёзной. Просто мне это надоело. Представь, ты бы ела одну только кашу. На завтрак, обед, ужин. Тебе разве не стала бы противна эта кашу? Не захотела ли ты другой еды? Мне нужна другая атмосфера. Эта надоела.

Изабелль оттолкнула его. Плечи её задёргались, но она удержалась, чтобы не разрыдаться.

— Нам не судьба быть вместе, — сказала она и хлопнула дверью.

Дэвид вздрогнул от стука двери.

“Мудрый выбор, — улыбнулся он. — Я теперь снова свободный человек. Благодарю. Только эти слова прощания должен был сказать я.”

***

Проходили дни, недели. Изабелль не общалась с Дэвидом, не пыталась что-нибудь узнать про него от друзей. Он теперь только часть её прошлого, которое надо помнить, но нельзя зацикливаться.

— Я свободна. А разве свобода не бывает подарком? — коротка и ясно ответила она подруге и кузине, когда те прибежали к ней, пытаясь утешить Изабелль.

Но по ночам она не могла удержаться, чтобы не пустить слезу. Они с Дэвидом больше не вместе. Она бросила его. Изабелль могла только утешаться тем, что она стала избранной для Благородного бабника. Воспоминания у неё не забрать никогда — она знает, к чему стремится и чего избегать. Изабелль благодарила своего учителя Дэвида Басса.

В конце месяца она проходила мимо дома Дэвида. Его обживали новые жильцы.

— Жаль, что не смогла сказать ему “прощай”, — прошептала она.

Но Дэвид привык выполнять просьбы возлюбленных. На следующий день он пришёл к Изабелль, на нём был одет дорожный костюм. Последний день он оставался в Париже.

— Я пришёл попрощаться. Сбегать — не моя натура всё же, — сказал Благородный бабник.

Дэвид крепко обнял Изабелль, как не обнимал никогда.

— Этот год был прекрасным. Спасибо. Моя жизнь будет прежней, в ней ничего не изменится. А вот тебе я желаю удачи.

Изабелль засмеялась. Они иначе не могла говорить с Дэвидом.

— Я тоже благодарю тебя за этот год. Ты сделал меня счастливой. А последний наш день был самым чудесным. Я теперь поняла, почему моей кузине так нравится жизнь, лишённая аристократических почестей, и почему такую жизнь выбрали моя подруга, Пьер и Ричард.

— Удачи. Спасибо и за то, что дала мне свободу. Будь осторожна во всём и всегда. Не теряй голову — это заповедь, по которой я живу, — сказал Дэвид.

Он взглянул на календарь над головой Изабелль. Висела вчерашняя дата. Дэвид оторвал старый лист и взглянул на свежий. 26 июля 1830 год. “Ничего нового, абсолютно ничего интересного не происходит. Хорошо, что переезжаю” — подумал Благородный бабник.

========== Интерлюдия ==========

Комментарий к Интерлюдия

Новая арка имеет отличный формат от других арок. Она состоит из трёх глав, одна из которых разделена на шесть самостоятельных частей, по числу участвующих персонажей. По сравнению с прошлыми главами нынешние малы, некоторые даже слишком коротенькие)

26 июля. Три часа дня

Изнуряющая жара поглотила Париж. Давно не было дождя. Июльское солнце пекло всё жарче и жарче. Воздух накалился, даже дышать невозможно стало. Улицы города были полны разгорячённых людей. Но распалил их сердца не летний зной. В руках тех, кто мог читать, была утренняя газета с ордонансами.

В одном из кварталов трое молодых людей погрузились в эту газету. Их лица были ошеломлены и разгневаны.

— Чёрт его побери! — выругался белокурый юноша, который держал ордонансы. — Возвращаемся мы к абсолютной монархии? Места в нижней палате только верхушка аристократов вроде моего папаши иметь будет? За что мы тогда в 1789 году боролись?

— В 1789 тебя и нас в помине не было, и никто о нас ещё не задумывался, — раздался смешок его друга, юноши с короткой стрижкой и недавно вставленной в ухо на спор серьгой.

Из рук друга вырвал газету бородатый парень. Он был взбешён не меньше приятеля.

— Мы с этим смириться должны? Я не собираюсь смиряться и возвращаться к прежней монархии!

Юноши были взбешены, лица налились кровью. Только их друг оставался спокойным.

— Какие вы сейчас забавные.

— Ты понимаешь, что у тебя забрали последние политические права?

— Вообще-то их и раньше не было. Я мог избирать или быть избранным в палату? Тебя это также касается, Уэйт, — надавил он на последнее слово.

Приятель этих двоих разорвал в клочья газету и закричал:

— Долой монархию! Не бывать произволу! Должна воцариться республика!

Его крик был настолько громким, что его услышали в таверне на соседней улице. На террасе сидели молодые люди, студенты и взрослые мужчины в одежде рабочих. Они поманили юношу пальцем.

— Что скажешь про ордонансы?

— Это ужас! — воскликнул парень. — Я не собираюсь сидеть сложа руки. Ребята, мы должны что-то предпринять. Вместе мы — сила!

На мгновение воцарилась тишина, и затем толпа разразилась яростными призывами:

— Долой Бурбонов! Долой монархию! Да здравствует Хартия! Республика!

Молодой парень кричал громче всех.

На другой стороне дороги его друг смеялся.

— Как собирается Ричи республику установить? Неужто возьмёт в руки оружие и с оружием на правительство пойдёт?

— А другого пути нет. Придётся взять оружие, если миром решить нельзя. Мы с Ричи решили, что борьба наша стихия. Я ушёл из общества моих родителей, но я не собираюсь жить под его властью.

И парень перешёл дорогу, присоединившись к другу.

***

27 июля. Девять часов утра

Пьер крепко выспался этой ночью. Сон — хороший друг, с ним нельзя портить отношения, особенно перед важными событиями; он плотно пообедал. На днях в гости к сыну из Марселя приехал отец. Шарль вот уже больше полугода не был в плаваньях, он окончательно забросил мореходство и торговлю, передав корабль и дела в руки верных людей, и занимался исключительно адвокатской деятельностью.

— Что-то ты молчалив, сын. Однако по тебе не видно, что у тебя беда опять случилась, — заметил он суровость Пьера.

— Всё хорошо, отец, — улыбнулся Пьер.

— Нет, я вижу, что-то не так. Я тебя как книгу научился читать. Жерар объявился?

— Я про него и забыл, — отмахнулся Пьер.

Последний раз он видел Жерара в тот день, когда он вывел на чистую воду малыша Луи и его отца Омбредье. Софи первое время пыталась встретиться с другом, но у Жерара в те дни резко появлялись то служебные, то личные дела. Так и прекратилось общение двух друзей. Пьер в душе радовался этому, но ему было жалко Софи. Она сильно переживала разлуку с другом детства.

— Про Экене думаешь?

Пьер вздрогнул. Шарль затронул больную тему.

— Пока ты не напомнил, то не думал. Отец, что стряслось с Экене? Почему от него нет до сих пор вестей?

Шарль не знал, что ответить. Он сам не понимал, что случилось с Экене. Последнее письмо Пьер получил из рук Шарля, когда тот вернулся из Тинуваку во Францию. На этом связь прекратилась. С каждым кораблём из Нолошо раньше от Экене приходила груда писем, а когда уплывала “Лахесис”, то он отправлял с Шарлем всевозможные посылки Пьеру, Пьер в ответ посылал брату письма и гостинцы его семье. Но вот уже девять месяцев Экене молчал. Пьер пытался связаться со знакомыми из Нолошо, но и от них не было ответа.

— Если я выживу, то этим августом поеду к брату. Не могу больше ждать, — заявил он.

Шарль покосился на сына.

— Выживешь? Что ты задумал?

Пьер улыбнулся.

— Сегодня я с друзьями и единомышленниками иду на мятеж против правительства.

Пьер вытащил из дальнего угла шкафа хорошо спрятанный револьвер и засунул под ремень брюк.

— Отец, не переживай, оружие мне нужно для защиты. Но надеюсь, оно не понадобится.

Шарль был потрясён. Он слышал недовольства рабочих и студентов, призывы к революции. Но он не мог предположить, что его сын примкнёт к ним. Он загородил дверь.

— Пьер, ты что творишь? Какой мятеж? Ты думаешь, что изменишь государство? Вспомни, что стало с Марани, когда ты решился отомстить гаапи.

Пьер опустил голову. Воспоминания ударили в сердце.

— Марани…прости…. — прошептал Пьер и ответил твёрдым голосом Шарлю. — Отец, я не ребёнок. Я трезво мыслю, я не собираюсь бежать напролом, сломя голову. И я буду не один, со мной армия единомышленников.

— Пьер, зачем тебе эти революции, мятежи?! Что ты хочешь себе доказать?

— Я доказал себе уже всё. Теперь я иду ради будущего своей страны и своих будущих детей. Дед, Ноуза, Тейю, ты, отец — вы все учили меня не сдаваться и бороться за свои принципы и друзей. Я не могу отступить.

Пьер обнял Шарля и попрощался с ним.

— Спасибо за всё. Ты для меня стал настоящим и родным отцом. Я бы хотел попрощаться и со своими родителями, но времени нет. Если я не вернусь, то оповести их об этом.

В комнату вошла Софи. Она только что вернулась из хлебной лавки. Вид Пьера застал её в сомнениях.

— Прощай, Софи. Молись, чтобы я вернулся. Отец тебе всё объяснит, — наспех поцеловал он любимую.

Проверив, лежит ли револьвер за пазухой, Пьер скрылся в лабиринте улиц и домов.

***

Хорошо иметь собственного коня. Ричард был уже в городе. Он часто оборачивался назад, вспоминая лицо Жанны и Жака, но решения он не менял. Он будет сражаться за Республику, за справедливость. Ричард заскочил домой только на ночь, чтобы попрощаться с женой и сыном и взять револьвер. Жанна не стояла стеной, преграждая путь мужа, не отговаривала его от борьбы, как делали другие жёны односельчан. Жанна была на стороне Ричарда.

Она только поцеловала мужа в щёку и сказала:

— Береги себя. Я верю, ты вернёшься.

На руках она держала маленького Жака, который игрался с волосами мамы и совсем не обращал внимания на покидавшего его отца. Мальчик ничего не подозревал о надвигающем мятеже, а его мама была спокойна за мужа.

— Я вернусь, — проговорил Ричард и покинул дом.

По дороге молодой человек вспомнил, что забыл навестить отца, мать и младшего брата Огюстена, к которым хотел заехать ещё вчера. Родители совсем вылетели из головы с этими ордонансами. А сейчас было поздно скакать к ним, Ричарда ждал Пьер и супруги Лаванье.

“Они ещё увидят меня”, — успокоил себя он и недовольно сморщился.

Младший брат. Он же военный.

“Хорошо, что не заехал домой. Брат бы точно меня не одобрил”.

И Ричард прибавил скорость.

***

Дом Лаванье славился и раньше своим шумом. Смех, громкие голоса молодого хозяина и его друзей, постукивание молотков не затихали ни на день. Но сейчас оттуда доносилась брань и угрозы. Было понятно только одно — сын взял родителей в заложники.

— Дени, я тебя сейчас выпорю как противного мальчишку! Живо открой нам дверь! — закричала Бертина.

— Жена, отойди. Что поделать, придётся выламывать, — раздался бас Эмиля.

Сын быстро преградил проход отцу с молотком.

— Папа, мама, образумитесь! Вы на смерть уходите. Я вас никуда не выпущу.

Эмиль грозно посмотрел на Дениса.

— Уйди прочь. Иначе я по тебе заеду молотком.

И он замахнулся на Дениса. Отец был в несколько раз сильнее молодого сына, но Денис отличался шустростью и изворотливостью. Он быстро увернулся от отцовского удара. Бертина живо заслонила сына.

— Не трогай ребёнка.

И обратилась к Денису.

— Сыночек, пожалуйста, выпусти нас с папой.

— Чтобы вы погибли? Нет, — заявил Денис.

— Мы идём защищать родину. Настоящие мужчины за это дело должны погибать, — пробурчал Эмиль.

— А что тогда мама там забыла? — бросил Денис.

— Я разделяю убеждения твоего отца и будут стоять с ним до конца. Если надо будет — мы погибнем. Если надо будет — мы убьём ради своей родины, — ответила Бертина.

Денис смотрел на родителей с ужасом. Когда они стали такими? Они часто бросали гневные выкрики властям, что кто мог подумать, что добродушные сапожники Эмиль и Бертина пойдут против них с оружием.

— Кто вам внушил такую злость?

Отец покосился на Дениса с удивлением.

— Ты, сын. Ты всегда заявлял, что хочешь уничтожить Бурбонов.

— Папа, но это только слова! — вскричал взбудораженный Денис.

— Для нас это не слова, — сказала Бертина.

Она подошла к сыну и прижала его к груди как малыша. Она тихо подмигнула мужу. Пока Денис не отпихнул мать, Эмиль быстро выхватил у ю него ключ. Денис пытался освободиться от мамы, но Бертина заломила ему руки, а поднять или толкнуть мать он не мог и не смог бы. Эмиль открыл дверь и крикнул жене:

— Скорее.

На пороге дома супругов дожидались Пьер и Ричард.

— Рады, что вы к нам присоединились, друзья, — торжествовали оба молодых человека.

Денис разгневанно посмотрел на своих друзей. Юноши хотели поздороваться и пожать ему руку, позвать с собой. Но Денис крепко хлопнул дверью перед носом у них и даже не пожелал удачи.

— Делайте что хотите. Ваша жизнь, не моя, — донеслось из дома.

***

Шляпка и дамская сумочка небрежно лежали брошенными возле входной двери прямо на пол. Дверь не была закрыта. Серая собачка теребила за руку хозяйку, ей скучно было сидеть в маленькой комнате и хотелось побегать на улице. Но Анна отмахивалась от любимицы. Рядом с ней сидела Софи, которая даже не переобулась в гостях у подруги. Восстание коснулось не только мужчин. Софи с печальным видом смотрела в окно.

— Зачем? Зачем им это всё надо?

— Рано уехал Дэвид, — усмехнулась Анна. — Всё веселье пропускает. Представляю, как расстроится, когда узнает, что в его отсутствие в столице революция без его участия прошла.

И она засмеялась.

— Анна, хватит веселиться. Твои друзья отправились убивать и умирать, — нахмурилась Софи.

— Больше не буду, подруга. Просто уже скучать я стала по Благородному бабнику. Он любит такие авантюры. Слава — вот истинная невеста и жена Дэвида.

Но Софи и не думала о Дэвиде Бассе, который мирно сейчас едет в порт. Она думала только о Пьере с Ричардом.

— Какие эти мужчины дураки. Им только воевать надо. Все проблемы только кулаками да оружием могут решать.

— А как им ещё сражаться за свои идеалы? — возразила Анна. — Пьер, Ричард, супруги Лаванье и остальные не министры. Только с помощью оружия им приходится добиваться справедливости. И я на их стороне. Я за Республику. Тоже бы хотела пойти с нашими ребятами воевать. К чёртовой матери монархию, пусть эти роялисты вытирают сраную задницу своими ордонансами.

Софи не могла сдержать улыбку.

— В тебе многое изменилось, Анна, но ругаешься ты по-прежнему без стеснения.

— От этого меня уже не отучить никогда. Слишком долго общалась со своеобразными личностями. Зато я не ограничена цензурой, — заважничала Анна.

Подруга засмеялась. Но страшные мысли быстро залезли в голову. Увидит ли она снова Пьера? Жерара? Он же служит в королевских войсках. Если дело дойдёт до оружия со стороны повстанцев, то и ему придётся воевать. А может быть, его заставят первым нажать на спусковой крючок ружья.

Общение Жерара и Софи прекратилось сразу после ареста Омбредье. Он перестал навещать подругу, Софи сама искала встречи с ним. Но у Жерара при виде неё тут же находились срочные дела. Однажды Софи пришла к другу поздним вечером, когда друг уж точно должен быть свободен. Но в этот самый миг Жерар вспомнил, что его вызвал командир. Только одно объяснение находила она: друг любит её, но не хочет рушить её счастье с Пьером.

— Да, тяжёлое у твоего Жерара положение, — прочитала подругины мысли Анна. — А вы ведь и виделись последний раз несколько месяцев назад. Избегать тебя он стал, с Пьером хоть попрощаться смогла.

— Замолчи! — вскрикнула Софи. — Умеешь же ты людей расстраивать!

— Я привыкла правду говорить, — насупилась Анна. — Жерар — военный. Ему придётся выполнять приказ, хочет он этого или нет. Такая у них жизнь. И ничего ты поделать не сможешь, если в него или в Пьера с Ричардом пуля попадёт. Не на мятеж с ними отправишься?

Софи молчала. И вдруг резко выпалила.

— И пойду. Там по две стороны сражаются мои близкие, которые за день должны стать врагами. Я тем более врач. Не остановлю эти дуралеев, так хоть свои обязанности выполню.

— И к кому ты пойдёшь? Кого первым делом будешь выручать — Пьера или Жерара?

— Конечно же Пьера.

Она засобиралась. Анна слегка усмехнулась уголком губ, не веря в воинственный дух подруги. Пока Софи пыталась найти нож для защиты, Анна взяла собачий поводок, нужно же выгулять пса, она косо поглядывала на приятельницу.

— А кто говорил, что воевать наравне с мужчинами хочет? — оскорбилась Софи недоверию со стороны Анны. — Или только на словах ты воин?

Слова подруги сильно задели Анну. Она рассердилась.

— Хочешь, чтобы я пошла на восстание? Я пойду. Я помогу повстанцам установить Республику.

Анна наспех оделась и сказала:

— Софи, ищи Жерара. Я позабочусь о твоём Пьере. Всё же ты душой стоишь на стороне солдат и правительства, а я на стороне повстанцев.

Софи согласилась. Подруги, одевшись в лёгкие платья, не сковавшие движения, и нацепив на ноги старые ботинки, которые бы не могли мешать в случае чего быстрому бегу, пустились в путь. Когда они подошли к площади Пале-Рояль, то вспомнили, что забыли самое главное — оружие. Но возвращаться назад было уже поздно.

***

Экене медленно шёл по улицам знакомого уже города. Он только что прибыл в Париж. К большому страху, Шарля в Марселе не оказалось. Этому могло быть только два объяснения: он или в плаванье, но “Лахесис” стояла в порту, или в Париже с больным Пьером. Благо, Экене взял на дорогу деньги, оставленные ему в Нолошо Шарлем и Пьером на чёрный день, который и наступил.

Путь по воде и земле до Парижа отнял много времени. “Хоть бы я успел, — надеялся только на одно Экене. — Придумали бы люди такие быстрые повозки, чтобы хотя бы за неделю я мог бы добраться до брата. Большего мне не надо”.

Экене не знал, где живут Пьер и Софи. Он и не собирался этим интересоваться, думая, что навестит их года через четыре, не раньше. Оставалось идти ему к Дэвиду Бассу, чтобы тот сказал, где живёт Пьер, если ещё живёт.

Мимо Экене прошагала большая толпа хмурых людей, в руках у некоторых было оружие.

— Куда вы идёте? — удивился Экене.

— Свергать монархию, — ответили ему. — Присоединяйся.

Но Экене отклонил просьбу.

Дом Дэвида нашёл он быстро. Но дом как-то изменился. Доносились голоса детей из окон. “Родственники приехали?” — подумал Экене.

Ему открыла дверь незнакомая женщина.

— А Дэвид Басс дома? — спросил он.

— Басс больше не живёт по этому адресу, позавчера он перебрался в другую страну, — ответила женщина.

“Вот, значит, как, — выдохнул Экене. — Не сидится этому Дэвиду на месте. Но как он мог уехать, оставив больного Пьера?”

Экене вздрогнул, представив самое страшное.

— Нет, этому не бывать! — воскликнул он.

Не жалея последних оставшихся у него денег, Экене поймал дилижанс и назвал адрес Дениса Лаванье. Всё равно, кроме дома Дэвида мало кого сам отыщет, ориентация в городах не его конёк.

Денис оказался дома. Он быстро открыл дверь и уставился на Экене изумлёнными глазами. Кого-кого, а Экене он никак не ожидал увидать на пороге своего дома.

— Где Пьер? — бахнул Экене.

— Что ты здесь делаешь? — ничего не понимал Денис.

— Пьер ещё жив? — спросил Экене, задыхаясь от волнения.

Денис выпученными глазами рассматривал парня. Он ничего не соображал. От Экене не было никаких вестей, Пьер каждый день говорил другу, что боится, как бы его брат не умер. Но этот пропавший Экене стоит сейчас перед ним и записывает в покойники Пьера.

— Ну живой твой Пьер, а ты что..?

— Как его самочувствие? Ему лучше или хуже? Холера у Пьера стала сильнее? — не давал Экене сказать Денису ни слова.

— Какая холера? Что ты несёшь?

Тут Экене не перестал во что-либо врубаться. Денис ввёл его в полное недоумение. Он достал из кармана помятое еле живое письмо.

— Софи написала мне, что Пьер умирает от холера! — протянул он бумагу.

Экене рассмотрел письмо. Он смог только присвистнуть.

— Не знаю, Софи ли тебе это написала в глубоком опьянении, почерка её не видел, или кто-то решил над тобой подшутить, но Пьер твой жив и здоровенек. По крайней мере пока, — прошептал тёмно Денис.

Растерянный Экене пробормотал:

— Тогда почему я не получать ни одного письма от Пьера? В середине сентября получить только от него письмо!

— Это Пьер от тебя писем не получал. Ни настоящих, ни липовых. Он уже думать стать, не случилось ли что с тобой страшное.

Денис и Экене стояли в растерянные и обескураженные. Им обоим стало казаться, что их всех кто-то разыграл как на Первое апреля. Но апрель давно прошёл…

— Проходи в дом, что в пороге стоять, — первым опомнился Денис.

Он приготовил приятелю чай, чтобы тот как-то пришёл в себя после “болезни” брата. Но Экене было не до посиделок. Он не понимал, кто мог отправить ему такое письмо. И, главное, зачем?

— У Пьера есть враги? — спросил он.

— Пьер весело жил в твоё отсутствие. Но никто из недоброжелателей не знает твоего племени и твоё полное имя, чтобы письмо написать, — объяснил Денис. — Подумай, Экене, кто из твоих приятелей мог сочинить письмо?

Экене мотнул головой.

— Я единственный человек в Тинуваку, кто писать умеет. А за пределами племени в городе Нолошо врагов у меня нет, — Экене призадумался. Он попытался вспомнить всех, кому причинил вред, кто затаил на него зло. — Есть у меня один завистник. Он любит делать такие фокусы, но писать-то он не умеет. Если только попросил кого-то написать письмо, про Софи он слышать от меня, имя и фамилию её знает. И письма Пьера мог похитить, приехав раньше меня за ними.

Но Экене всё равно терялся в догадках.

— Если Этераяма захотеть избавиться от меня, то мог бы просто убить? Зачем отправлять во Францию, зная, что я вернусь рано или поздно?

Денис пожал плечами. Если Экене ничего не понимает, то он тем более.

— Ладно, что уже гадать. На удочку ты попался. Поздравляю.

— Когда узнаю, кто так поступил, то прикончу своими руками, — сказал Экене. — Ладно уж, мне пора. Денис, скажи, где живёт брат? Дайте хоть увидеть его.

Денис почесал затылок и усмехнулся. Экене приехал в Париж за Пьером ох как не вовремя. Пьеру, пожалуй, не до брата будет.

— Пьера не получится тебе увидеть. Он на революцию пошёл. Воевать собирается! Да, да, — заметив удивлённое лицо собеседника, сказал Денис. — Хочет свергнуть правительство. Взял револьвер, попрощался с отцом, мною, Софи и пошёл войной на правительственные войска. Ричард и мои родители вместе с ним. Кажется, слова твоего таинственного посланца про возможную смерть сбываются.

Экене вскочил со стула. Он понял, куда шли те ребята на улице, среди которых, возможно, могли быть Пьер, Ричард или старики Лаванье.

— Они одурели? Жизнь не жалко? Как они собираться с револьвером идти на людей с кучей оружия? Да их же за минуту перестрелять! Они что, правительство хотят поменять? Да как же сделать это, если никто и управлять людьми не умеет. Многие читать и писать умеют как я, — Экене фыркнул. — Как они не понимать, что их просто использовать. Революция происходит сверху, они только наживка.

Экене был в бешенстве. Он не видел ещё ни одной войны, но по опыту Тинуваку и Гаапи знал, кто создаёт раздоры и с какой целью. Кто меняет историю, а кто жертва обмана и гневных чувств. Но если с врагом из другого племени ещё можно договориться, то с солдатом, выполняющим приказ, трудно. Если стрелу заметишь, то сможешь укрыться, но от пули увернуться невозможно. А голос одного двадцатилетнего простого мальчишки ничего не решит.

— Он дурак. Самый настоящий дурак.

Денис кивал головой.

— Наконец-то вижу нормального, рассудительного человека! Никогда бы не подумал, что какой-то чернокожий дикарь будет рассуждать поумнее всех, кого я знаю!

Экене быстро вскочил из-за стола и крикнул Денису.

— Быстрее!

— Ты куда?

— К нашим, на революцию.

Денис повержено вскричал:

— Господи, кто меня окружает! С кем я общаюсь! — взвыл он.

Экенепристально посмотрел на Дениса.

— Хочешь, чтобы твои родители и два друг погибли? Мы должны остановить их, вернуть домой.

Конечно, Денис не хотел, чтобы его мама, отец и друг Ричард погибли в сражении. Но как остановить этих дуралеев, которые твёрдо приняли для себя решение — сражаться за страну?

Но Экене не дал приятелю подумать как следует, он схватил его за руку, вытащил из дома и повелел отвести его к восставшим.

========== Глава 19. Революция. Часть 1 ==========

27 июля. Шесть часов вечера.

Баррикады росли одна за другой. Солдаты прибывали и прибывали, вместе с ними появлялись всё новые бунтовщики. Найти в баррикадах нужного человека было также сложно, как отыскать иголку в стоге сена. Все их до единой обошли Экене и Денис, но родителей, друга и брата, пока не находили. Пока не слышно было ни одного выстрела, не возникало стычек между солдатами и бунтовщиками. Денис спрашивал проходивших мимо людей об Эмиле и Бертине Лаванье, Ричарде де Чарди, но про них никто не слышал. Экене тоже интересовался Уэйтом Барре, но его никто не знал.

— Ты спроси про Пьера Лоре, вдруг, кто его под таким именем видел? — посоветовал Денис.

— А смысл? Пьера мало кто знает, для остальных он так и остался Уэйтом.

Тревожность не покидала воздух. По улицам рыскали полицейские, ходили вооружённые военные. Несколько солдат на лошадях подскочили к Экене и Денису.

— Кто вы такие? Руки вверх!

Денис мрачно взглянул на солдат, но Экене быстро поднял руки, не желая воевать.

— Мы безоружны.

Солдаты недоверчиво осмотрели юношей, пощупали их одежду на наличие оружия и отпустили восвояси. Возмущённый Денис крепко выругался им вслед, хотя он привык за свою жизнь к неравнодушному вниманию со стороны стражей порядка.

27 июля. Семь часов вечера.

С площади Пале-Рояль слышались первые выстрелы, пронзительные крики людей. “Хоть бы их там не было!” — взмолились юноши.

— Нам необходимо попасть на Пале-Рояль! Мы не можем стоять в стороне! — воскликнул Денис.

— Всё верно, сын! — раздалось прямо над ухом.

За баррикадой сидели Эмиль и Бертина. В руках они держали по двустволке. Впервые в жизни. Отец выпрыгнул из-за укрытия и пожал руку сыну. Он был счастлив.

— Это настоящий мужской поступок! Мы с мамой рады, что ты передумал и решил сражаться! Держи мою двустволку.

Денис кинул ружьё в сторону и устало вздохнул. Несколько часов искал он родителей, сколько часов потребуется вернуть их домой? Бертина подошла к Экене, чтобы поприветствовать его.

— Денис говорил, что от тебя вестей нет. Что ж ты так, Экене? Ну хорошо, что приехал не штаны просиживать, а бороться. Республику помогать устанавливать нам будешь.

— Мне нужно найти одного козёл по имени Пьер. Больше мне ничего не надо, — ответил Экене. — Где он?

— Он и Ришар отправились на Пале-Рояль, — ответили муж и жена.

Звонкий звук выстрела донёсся с площади. Крики так и не смолкали ни на минуту. Страх вновь вернулся в Дениса и Экене — там их друзья.

— Денис, — проговорил Экене. — За Пьером и Ричи я пойду один. Ты оставайся с родителями, не пускай их в Пале-Рояль. Я моих отца и мать не смог уберечь, хоть ты убереги.

И он скрылся за баррикадами.

Когда Экене прибежал на площадь, то она была уложена трупами. Неподалёку слышался странный хрип. На земле с пробитым горлом лежал мужчина, не в силах позвать на помощь. Экене пытался оказать ему помощь, как-то перевязать рану. Но прежде чем он прикоснулся к мужчине, тот скончался с открытыми глазами. Экене закрыл ему глаза и, не мешкаясь, отправился по своим делам. Он привык уже к многочисленным смертям на его глазах, они его не пугали. Экене всматривался в лица убитых, в надежде, что не увидит знакомых черт. Над головами пролетали пули и камни. Пальба закончилась, трупы стали убирать. Знакомые лица не попадались как среди мёртвых, так и среди живых. Становилось очевидно, что на площади брата нет. Он куда-то ушёл. Идти к супругам Лаванье было бессмысленно. Если бы Пьер вернулся к ним, то тут же бы отправился обратно на Пале-Рояль за ним. Экене знал брата насквозь.

Поиски начались заново, но только в одиночку. Экене заметил, как менялись очертания лиц людей после пальбы на Пале-Рояль. Ужас и озлобленность застыли на них. Экене спрашивал у каждого, кого видел, про Пьера и Ричарда. И только пятьдесят шестой человек, как посчитал он, указал на баррикаду, где сидели юноши.

Баррикада Пьера находилась в противоположном районе от баррикады Лаванье. Она была многолюдна. На земле лежал раненый в руку Ричард. Рядом с ним сидела Анна.

— Привет, тебя что занесло сюда? — удивился Экене её присутствию.

— Привет, — без удивления сказала Анна и добавила. — Всегда, когда тебя вижу, Экене, у меня возникает только один вопрос — какого хрена ты тут делаешь? Но, видимо, никогда не найду на него я ответ.

— Схожий вопрос возникает и у меня, — ответил он.

— Оу, Экене! — подскочил с земли Ричард. — Как ты здесь оказался? Пьер к тебе уже хотел плыть. Почему ты ему полгода писем не писал?

Пришлось Экене снова рассказывать знакомым о полученном письме Софи про холеру Пьера. Ричард со своими вопросами только оттягивал время, которое было дорого Экене как золото — ему нужно было найти Пьера, которого не видать на баррикаде вместе с друзьями.

— Это не Софи тебе написала, я знаю её почерк, — ответила Анна, взглянув на письмо.

— А может быть это твоих рук дело? — мрачно спросил Экене.

— Нет, не моё, — положила руку на сердце Анна. — Честно тебе говорю, Экене.

За несколько часов он встретил много знакомых лиц. Все, как один, пошли на революцию, хоть мотивы у них были разные, только одного человека так и не видел Экене — самого Пьера Лоре.

— Где мой брат? — спросил он.

— Он отправился с нашим командиром к оружейному складу, — ответила Анна. — Командиру нужен был человек, который умело стреляет. Пьер вызвался.

— Где этот склад? Я немедленно должен бежать к нему, пока этот обормот снова чего не натворить!

— Экене, это опасно. Не стоит тебе идти на склад. Если тебя заметят с революционерами, то тут же прикончат, — забеспокоилась Анна.

— Я знаю. Я пошёл на баррикады не просиживать зад, а за братом. Анна, говори, где этот склад.

Анна, тихо вздохнув, назвала Экене адрес склада и описала к нему дорогу. Экене даже не стал прощаться с ней и Ричардом и побежал на склад.

Он бежал, как только мог. Но вот показался склад. Солдаты ходили вдоль и поперёк, но их защита была слаба — это выделялось с первого взгляда. Всего три человека охраняли важный склад. Правительство слабо оценивало силы бунтовщиков, Экене видел, сколько у тех оружия и людей. На крыше соседнего дома показалась чья-то голова. Пьер.

Пьер смотрел на солдат, прицелив на них ружьё. Он наблюдал за каждым их шагом, но не замечал стоящего в стороне брата.

— Не сме..! — закричал Экене, но в этот миг его голос оказался перебит солдатами.

— Наверху бунтовщик!

Пули посыпались из их ружей. Пьер шмыгнул на чердак, солдаты бросились за ним. Экене кинулся на них, но один ловко ударил его дулом ружья в горло. Солдаты вышибли дверь, трое забежали в дом, Экене поднялся на ноги, но кто-то заломил ему руки. Появились ещё солдаты.

Из дома раздавался грохот, звон посуды, плач детей. Но дверь вскоре отворилась. Пьера, связанного и побеждённого, тащили солдаты. Экене даже не мог разглядеть его лицо. Брата быстро уложили на коня и умчались с ним. Шум разносился по всей улице, сбиралась толпа. Пользуясь замешательством солдат, державшим его, Экене вырвался из их рук и скрылся за домом. Там стоял мужчина в офицерском костюме и бубнил себе под нос:

— Дурак, зачем я отпустил его на крышу?

— Вы вместе с тем парнем? — спросил Экене.

— Да, Уэйт должен был убрать тех солдат. А теперь его ждёт расправа. Я слышал от тех солдат, что они повезли Уэйта на площадь, где собран их штат.

— А что за площадь? Где она находится?

Офицер быстро назвал площадь, выхватил поводья у стоявшего рядом мужчины, вскочил на его коня и умчался за солдатами. Экене только его видел. У него под рукой не было лошадей, ни своих, ни чужих, он отправился пешком.

Ещё долго раздавались выстрелы, доносившиеся с этой площади. На ней собрался не один десяток людей, если не сотня. Крики и визги доносились отовсюду. С трудом Экене протискивался сквозь людей, среди шума нельзя разобрать ни одного слова. Он слышал только дикий хохот, который раздавался в самом центре.

В центре, в первых рядах стояли Ричард и Анна, им до площади было быстрее, чем Экене. Был и тот офицер. Он стоял на стороне бунтовщиков. Экене протиснулся к ним и увидел их лица, содрогнувшиеся от ужаса. На площади к большому фонарному столбу был привязан Пьер. Только сейчас Экене смог разглядеть брата. Пьер стоял с закрытыми глазами, его лицо говорило одно — я скоро умру, он мысленно прощался с миром. Солдаты уставили ружья на Пьера. За его спиной была стена, возле неё никто не стоял из людей. Она была увешана пулями.

— Пьера убьют, — прошептали Ричард и Анна.

И словно, услышав их голос, командир махнул рукой. Несколько солдат быстро развязали его. Пьер открыл глаза и его взгляд встретился с Экене. Жизнь засияла в его глазах, он забрыкался. Но солдаты тут же закинули Пьера в военную телегу. Экене оставалось только наблюдать, как его брата снова увозят в неизвестном направлении.

— Не сидится этому паршивцу спокойно, дурак, — ругнулся Экене.

— Сколько ты сейчас пропустил, — сказала Анна. — Говорила, лучше сиди на баррикадах. Эх, всё равно Пьеру ни ты, ни кто-либо из нас нее смог бы помочь.

— Я хотел его остановить, но опоздал на минуты, — вздохнул Экене.

Пьер был пойман солдатами. Куда его увезли — никто не знал. Но одно известно было точно — Пьера просто так никто не отдаст. Он преступник, мятежник.

— Вы командир повстанцев? — сказал Экене офицеру, стоявшему возле Ричарда и Анны. Тот кивнул. — Куда повезти моего брата? — офицер недоумённо посмотрел на него. — Да, тот парень мой брат как бы странно не говорилось, — пояснил Экене. — И зову я его Пьер, а не Уэйт. Куда его повезти?

— Не знаю. Не знаю, может, помесят в тюрьму, может в другое место. Но на волю не отпустят за “пожалуйста”.

— Тогда я буду сражаться с вами, — заявил Экене. — Без Пьера я не покину поле боя.

Офицер внимательно осмотрел Экене. Ему не нужны были бойцы, неумевшие воевать. Ему нужны были воины.

— Стрелять из ружья или револьвера умеешь?

— Пробовал. Умею.

— Так умеешь или пробовал?

— Второе, но я справлюсь, — заявил Экене, — пытаясь вспомнить, когда последний раз он брался за ружьё.

Но офицер всё же разрешил ему остаться. Его уговорила уверенность Экене. Экене готов был пойти в бой прямо сейчас, но он ничего не знал про Пьера. Пришлось ему, Анне и Ричарду возвращаться на баррикаду. Там стояла тишина, правительственные войска находились далеко. В углу было сложено оружие, повариха приготовила товарищам ужин. Но в Экене ничего не лезло. Пьер не давал ему покоя.

— Козёл, придурок, мерзавец, чем он только думать? Где его голова? — распекал он Пьера. — Несколько месяцев места себе не находить, переживал, что с ним, потом узнал, что болеть чахоткой. Приехал, обрадовался, что жив. На те! Пьер Лоре —революционер! Приехал, называется, к тяжелобольному человеку.

— Жаль, нет Дениса. Ему твои речи как услада для ушей, — усмехнулся Ричард.

27 июля. Полночь.

Ночь склонялась над мятежным городом. Выстрелы не затихали. Командир вернулся, он разузнал, где прятали Пьера — в ратуше Парижа.

— Сколько почестей простому мальчишке, — усмехнулись несколько человек на баррикаде.

— Можешь не расстраиваться, ратушу будут брать поутру, — сказал офицер Экене. — Так что ты нам пригодишься.

Экене не хотел ждать утра, но ничего поделать не мог. Командиры повстанцев уже всё решили без его голоса, а одному действовать — только вреда принести себе и Пьеру. Придётся ждать утра. Насилу Экене смог поесть, ему не хотел говорить с Ричардом и Анной. На Экене то и дело поглядывали повстанцы и о чём-то шептались. Он давно привык к любопытным взглядам людей из-за цвета кожи, но сейчас дело было не внешности. Это как-то было связано с Пьером. Имя брата слышалось в их шёпоте. Насилу Экене смог лечь спать. Пьер не давал ему покоя.

“Это безумство. Чем он только думал? Почему такой безрассудный всю жизнь? Почему жертвует собой из-за других? Пошёл воевать на революцию, когда-то побежать спасать Марани, поплыл один в Орлеан за мной и нашей семьёй”.

Экене усмехнулся. Орлеан. Сейчас он был совсем как Пьер. Бросился тут же за море, как только получил странное письмо о болезни, а теперь будет лезть из кожи вон, лишь бы только спасти близкое человека.

“В чём-то мы всегда будет похожи, как бы сильно не обвиняли друг друга”, — подумал Экене.

28 июля. Десять утра.

Боевые действия в Париже продолжали в течение всей ночи. Но отряд вместе с Экене выдвинулся только под утро. Анна и Ричард отправились брать ворота Сен-Дени. Восставшие дали Экене ружьё и сказали:

— Никакой жалости.

Он невольно протянул руку к шее, чтобы потрогать на удачу маленький голубой камешек. Прошло больше полгода, но он так и не смог отвыкнуть, что талисмана Токи теперь с ним нет. “У меня только две цели — освободить Пьера, без него я не покину революцию, и начать всё с Токи”.

Боевые товарищи шли в бой и яростью и страстью, помимо ружей и саблей они припасли острые заточки. Республика, справедливость, мир, равенство и братство, уничтожение монархии — лозунги разносились по воздуху. Но Экене ничего не кричал. Ему ничего не надо было. Он хотел только вернуть Пьера.

По дороге отряд встретил нескольких жандармов. По приказу командира их расстреляли на месте. Баррикады были выстроены на каждой дороге. Кроме революционеров не попадалось ни души. Мирные жители прятались в углах своих домов, дрожа от страха.

Возле ратуши уже собралась армия. Не бросая предупреждений, они пустили огонь. Преимущество было на стороне солдат. Одна пушка уложила пятнадцать человек. Экене прятался за деревьями на другом берегу Сены. Раненые перебегали мост, стараясь укрыться от пальбы. Но командиры не думал сдаваться.

— Мне пора. Всё только ради тебя, Пьер, — сказал Экене и рванул в бой.

За мостом стояли двое солдат. Экене ударил их стволом ружья по голове.

— Простите, не хотел, — крикнул он.

Ратуша была совсем близко. Но группа других солдат стояла впереди. Быстро найдя своих, Экене присоединился к товарищам. Бой шёл не за жизнь, а на смерть. Пули проносились над головой, под ногами лежали тела, как бунтовщиков, так и солдат. “Хоть какой-то толк от смерти, она всех объединяет”, — усмехнулся Экене. Бой шёл не на жизнь, а на смерть. Экене стрелял плохо, пули пролетали мимо. Он стал управлять ружьём как палкой.

— Зачем припёрся? — крикнул кто-то из повстанцев Экене. — Сиди у себя на дереве, а не за республику сражайся.

— Меня совсем не волнует ваша республика, не ради неё погибаю, — ответил Экене.

Хаос царил повсюду. В наступление шли то повстанцы, то солдаты. Вокруг не видно было ни души кроме сражающихся сторон. Но к полудню становилось понятно, что армия на грани. Экене еле держался на ногах, он чувствовал, как по лицу струится кровь. Но он ни шаг не приблизился к ратуше. Боевой командир был уже возле ворот, под его ногами лежали трупы. Экене увидел, как к ратуше подъезжает грациозная карета. Оттуда вышли Луи и Луиза де Лоре. Бросив спасительное ружьё-палку, Экене прибежал к маркизам. Только их не хватало.

— Уезжайте, не видите, что творится?! — махнул он рукой на улицу.

— Мы без нашего сына не уйдём, — тяжело проговорил Луи.

Вид маркизов был плачевен.

— Откуда вы знаете, что Пьер здесь? — удивился Экене.

— Знаем… — тихо ответила Луиза.

Экене мало, что понимал. Но, когда обернулся назад, то маркизы просто вылетели из головы. Софи Дюшен пыталась протиснуться через солдат к ратуше. Экене схватил её за руку и оттащил от солдат за угол.

— Дура, зачем припёрлась?

Софи тяжело дышала, платье разорвалось. Само присутствие Экене привело её в больший ужас, чем солдаты.

— Пьера схватили, — протараторила она.

— Знаю. Уходи! Не твоё здесь дело быть! Я не собираюсь нянчить и тебя. Охраняй тут её.

— Не нужна мне охрана. Не нужна мне революция! Я пришла не сражаться. Я не могу потерять… — Софи закрыла глаза, из них потекли слёзы.

— Тогда валяй, раз не сражаешься.

Экене, невзирая на слёзы девушки и, не собираясь вовсе её успокаивать, взял Софи за руку и пошёл с ней прочь от ратуши. Софи упиралась, но Экене даже слушать её не хотел. Отведя подругу в парк за два километра от ратуши, он оставил её одну.

Когда же Экене вернулся на площадь Отель-де-Виль, то над ратушей развевался триколор революционеров. Ратуша была занята повстанцами. Но Экене не волновало это — карета маркизов исчезла.

Экене вбежал в мэрию. В углу сидели связанные солдаты и офицеры.

— Куда помещён Уэйт Барре и Пьер Лоре? — задал он им тут же вопрос.

— В подвале он, — ответил один из пленных офицеров.

Подвал надо было ещё отыскать. Ратуша имела кучу дверей, входов и выходов, в которых Экене запутался как в лабиринте. Но с горем-пополам он отыскал лестницу, ведущую в подвал.

— Пьер, я пришёл за тобой! — закричал Экене.

В ответ ему последовала тишина.

Экене начал предчувствовать неладное, он позвал Пьера ещё несколько раз, но никто не ответил. Он побежал вглубь подвала и обнаружил комнату.

Экене открыл дверь и в его глазах потемнело. На полу была кровь. Небольшие пятна возле задней стены.

— Нет, брат… — прошептал Экене.

На ватных ногах он шёл по ратуше. “Это просто пятна, здесь нет Пьера”, — говорил Экене себе. Он спрашивал про брата пленных офицеров, революционеров, но никто не видел Пьера и не знал, где он, жив или нет. Знакомый офицер, лидер бунтовщиков, ушёл сражаться дальше.

“Может быть его забрали родители? — подумал Экене и встряхнул головой. — В каком бы он не был положении. Пьер не сядет к ним в карету. Если он жив, то, может, вернулся на баррикаду?” — и вышел из мэрии.

Баррикада была полупустынна, Анна и Ричард не вернулись, Пьер тоже. Не осталось никого, кто бы связывал Экене с братом. Он остался один.

28 июля. Пять часов дня.

Время шло, на баррикаду на носилках или на руках приносили раненных, покойников. Про Пьера не было ни никаких известий. Экене просто сидел на голой земле. Революция его уже не тревожила.

— Что сидишь, а не воюешь? — крикнул на него повстанец.

— А зачем мне это?

— Тогда проваливай! Иди домой, если помогать нам не хочешь, — разозлился повстанец.

Экене не уходил. Да и куда идти? Его дом в Тинуваку, в Марселе с братом и Шарлем, но не в Париже. К кому идти? Экене не знал, где живут Пьер с Софи. Последние деньги закончились, чтобы снять гостиницу. Стучаться в дверь к Денису или другим знакомым и просить приюта у него не было ни малейшего желания. Он пообещал себе, что без Пьера не уйдёт с революции.

Встав с земли с большой неохотой, Экене стал помогать перевязывать раненых. Он решил остаться и сражаться, всё равно идти некуда.

К концу дняон вместе с другими революционерами бросил баррикаду и отправился ко дворцу Тюильри. Повстанцы не жалея ни себя ни врагов, пытаясь занять дворец. Солдаты и офицеры сражались кровожадно, не выбирая в кого они стреляют, в старика или подростка с камнем, мужчину или женщину. Долгожданное равенство наступило.

Экене стоял в стороне, безоружный, и только наблюдал. Он уже не видел разделения на своих и чужих. Экене шёл за бунтовщиками позади и не мог повернуть назад.

29 июля. Десять часов утра.

Новый день начался для Экене с того, что 5-ый и 53-ий полки перешли внезапно на сторону повстанцев. Радость не стиралась с лиц мятежников. Пожалуй, один Экене не радовался такому подкреплению. Какой толк, что войска перешли на сторону бунтовщиков? Для Экене это не имело никакой цены, Пьера они не вернут. Про брата так и не было вестей, хотя Экене расспрашивал каждого встречного о нём.

Его отряд двигался прямо на Лувр. Мятежников встретила воинственно настроенная швейцарская гвардия. Затишье в отряде, которого, впрочем, ночью и не было толком, переросло жестокую схватку. Не проходило и десяти секунд, чтобы кто-то не кричал от дикой боли, не хватался за грудь рукой и не падал на землю. Дым от оружейных выстрелов, казалось, застилает всю площадь.

Едва увернулся Экене, от пролетевшего над его головой штыка. Обезумевший от бойни солдат со вторым штыком побежал на Экене, он отгородился от него дверцей от кареты, которая валялась на земле. Озверевший солдат вонзил штык в ногу Экене, но тут ему в голову попала чья-то пуля. Он стонал от боли, кровь от солдата забрызгала ему всю одежду и лицо — в тот момент он убрал от головы дверцу.

Корчась от боли, Экене спрятался за дерево. Рана была не смертельная и даже не тяжёлая, но ему показалась, что вся жизнь проноситься у него перед глазами. Повстанцы перевязали ему ногу и остановили кровь.

— Видишь ту дорогу? — сказал один из них. — Вся армия сосредоточена возле дворца, по ней ты можешь сбежать и добраться до дома.

— Мне некуда идти, я остаюсь, — ответил Экене.

29 июля. Пять часов вечера.

У Экене оставалась только революция и революционеры. Как только он смог ступить на ногу, то взял в руки заряженное ружьё.

— Назад дороги нет, придётся, братец, принять твою сторону и начать воевать, — сказал Экене.

<tabОн не был уверен в своих силах, ведь ружьём он владел не так хорошо, как Пьер, просто драться из-за раны не смог бы в полную силу. Но назад дороги нет.

Лувр был взят, Экене сражался возле дворца Тюильри. Он смог ударить ружьём одного из солдат, второго ранил в пятку. Но правительственных войск к тому времени уже не осталось. Пока Экене отлёживался, повстанцам удалось взять Тюильри. Во дворец нахлынул народ, добивая остатки врагов.

Королевский дворец был взят. Революция торжествовала!

Экене лишь с грустной улыбкой мог смотреть на триумф повстанцев. Это не его война, он так и не получил того, за кого пошёл бороться.

Неожиданно вдали прозвучал напуганный и изумлённый голос:

— Экене, что ты здесь делаешь?

То был Шарль Барре, объятый страхом. Экене кинулся к Шарлю и обнял его. Какое счастье видеть светлого родного человека среди этой разрухи и бойни! Хвала всем алуани и Сюолуну!

— Решил присоединиться к повстанцам, — ответил Экене.

— Что ты делаешь в Париже? — воскликнул Шарль. Его лицо сменилось и он спросил. — Пьер с тобой?

— Нет, — тяжёлым голосом ответил Экене. — Он исчез.

Шарль потускнел.

— А я думал, что найду его во дворце Тюильри. Пьер бы не пропустил случая, разрушить дом ненавистной династии, — скорбным голосом прошептал он.

Тяжёлое молчание повисло между ним и Экене.

— Я был в ратуше, в подвале, куда заперли Пьера, я увидел кровь, — произнёс последний.

Шарль медленно осел. Его руки и голова задрожали.

— Вот почему меня туда не пускали. Вот почему, когда я назвал имя «Уэйт» меня повстанцы прогнали и сказали: “Ничего не знаем, несколько часов завладели ратушей, помочь вам не можем”.

— Я не знаю Пьера эта кровь или нет! Не отчаивайся! — бодро крикнул Экене, стараясь держать себя в руках. Ему было больно не меньше, чем Шарлю.

Экене, вдруг, застыл. В снующейся толпе он увидел знакомую фигуру, лицо. Нет, это был не Пьер. Кого-то взволнованно выискивала Софи Дюшен. Экене крикнул её и озадаченно спросил Шарля:

— И она на революцию пошла?

— Да, если бы не Софи, то я бы не узнал, что Пьера держат в ратуше в плену.

Девушка с радостью подбежала к мужчинам. Она была так встревожена, что даже не смогла удивиться присутствию Экене.

— Я была в ратуше. Я разговаривала с повстанцами, — переводя дыхание, воскликнула она.

Экене и Шарль накинулись на неё.

— Что тебе сказали про Пьера?

Софи печально опустила голову. Экене и Шарль в страхе замерли.

— Ничего. Не все повстанцы даже знали, что в ратуше держали его, а пленные солдаты сказали, что не трогали Пьера. “Мы не видели, как выносили из подвала трупы” — только этого я смогла добиться от повстанцев и солдат.

Шарль поднял глаза на небо и тихо вымолвил:

— Тогда нам остаётся только надеется и верить, что он жив.

========== Глава 19. Революция. Часть 2 ==========

27 июля. Семь часов вечера

До баррикады доносились выстрелы. Повстанцы прочищали ружья, готовили порох, приносили новые палки, доски, стулья, бочки — всё, что пригодиться, чтобы перекрыть улицу и спрятать свои головы, когда начнётся стрельба. Двадцать три человека трудились и готовились к битве. Эмиль и Бертина хотели тоже к ним присоединиться. Приход же сына их обрадовал, вселил ещё большую веру в победу. Но, когда он швырнул как мусор ружьё, родители смутились.

— Отец, мама, вы не понимаете, во что вы ввязываетесь, — устало проговорил Денис.

— Сын, мы взрослые люди, мы всё понимаем, — сказала Бертина.

— Тогда почему вы ведёте себя как последние дураки? — прокричал Денис — Вы не слышите крики людей, которых убивают? Которые убивают? Хотите разделить их участь? — он за мгновение вышел из себя.

— Денис, мы с мамой дома тебе объяснили всё. Демагогией заниматься больше не хотим, — буркнул Эмиль.

— Какими словами учёными заговорил, — бросил ему вслед Денис.

Эмиль, не стал тратить время на сына и пошёл к товарищам по оружию, помогать им стоить баррикаду. А Бертина осталась с Денисом. В жизни матери и сына бывало всякое, и недопонимания, и ссоры, но никогда они не ощущали себя чужими людьми, как сейчас.

— Дени, иди домой, мы с папой справимся, — ласково сказала она.

— Мама, как я уйду, если вы тут погибать решили? — тихим голос проговорил он.

— Тогда оставайся с нами, поможешь доброму делу, — улыбнулась Бертина.

Денис послушно кивнул головой и последовал за матерью. Он не собирался оставаться на баррикаде, он решил притвориться, что присоединился к революционерам, чтобы рано или поздно увести родителей из этого беспорядка. Бертина поспешила к мужу, обрадовать его. Эмиль хмуро взглянуть на сына, он не поверил внезапной перемене в сыне.

— Он только и ждёт, чтобы завлечь наше доверие, а потом обманом увести нас с баррикады.

— Пусть. Я ни шагу дальше не ступлю, даже если Дени нам скажет, что дом наш горит, — ответила жена.

Родители и бунтовщики строили баррикаду, вместе, с песнями и шутками. Два человека не принимали только участия в строительстве — Денис и повар, который варил товарищам ужин, чтобы они набрались сил для скоро боя. Не будут же они тут днями сидеть, не сражаясь.

Через час баррикада была полностью готова. Эмиль ушёл с товарищем проверить обстановку, Бертине революционеры показывали, как надо пользоваться револьвером. Бертина внимательно их слушала и схватывала всё налету, ведь порох нельзя тратить для учёбы, его не так уж и много.

Мясной суп был сварен, его ели под звуки бубна и военного барабана, который утащил прямо из под носа солдата один из революционеров ещё утром. Другой повстанец принёс с собой дудочку, за ним от дома увязался чёрный кот. Котяра был учёным. Он встал на задние лапы и танцевал под музыку хозяина, движениями передних лапок попадая в ритм.

— Здесь не хватает только свадьбы, такая прям благодать, — засмеялся Денис.

— От моего кота на этой баррикаде больше пользы, чем от тебя, — крикнул ему парень с дудочкой.

— Я же не кот, я осознаю, что делаю, — ответил Денис.

— Как остроумно, — хмыкнул парень. — Кстати, у нас с собой одинаковые серьги в ушах. Ты был в южных районах страны? Я с юга, в сельском местности, откуда я родом, есть поверье, что металлические серьги защищают от болезней.

— Нет, я просто проиграл спор. Не смог простоять пяти минуты на идущей лошади.

На баррикаду вернулся отец. Всё спокойно. Эмиль пошёл сразу к жене, Бертина накормила мужа супом. Он поднял бровь в сторону сына.

— Денис всё сидит тут?

— Да, сидит, — проворчала Бертина. – Даже не знаю, что делать с ним. Всё надеется, что уговорит нас вернуться домой и оставить баррикаду, революцию.

— Да пускай сидит, без толку тратит своё время. — махнул рукой Эмиль. – Что в мирное время ерундой всегда заниматься, что во время революции.

Денис слушал, слушал родителей, да и не выдержал. Толкнув парня с котом и небрежно пнув рядом лежащее ружьё, он подошёл к Эмилю и Бертине. Может быть, на этот раз удастся их как-то переубедить.

— Зачем припёрся? – прокряхтел Эмиль.

— Папа, давай только без ругани, — Денис пытался быть невозмутимым. — Я…

— Сын, — спокойно сказал Эмиль. — Мы с твоей мамой взрослые люди, не надо нас только учить жизни. Мы приняли решение и его не собираемся менять. Наше решение — сражаться за нашу страну. Не мешайся. Это наше дело.

Денис выругался про себя. О чём-то спорить с его родителями было сложно, ещё сложнее что-либо им доказывать. Чаще всего они побеждали в спорах.

— Я тоже принял решение — вернуть вас домой, не позволить вам покрыть руки кровью или хуже того… погибнуть. Поймите же вы наконец! — не удержался он и вскричал. — Вы самые близкие для меня люди! Больше всего я не хочу, чтобы с вами случилось страшное.

— Занимайся своей жизнью, а не нашей, — буркнул отец. — Не думал, что мой сын будет ходить за мной с поводком. Слышал, что родители увлекаются заботой о детях, не дают им шага самостоятельно вступить, а тут сыночек взял на себя роль заботливой мамочки.

— Твою, блин, — Денис ругнулся и стукнул кулаком по стене. — Ей Богу, с вами по-другому не получается, приходится как с детьми неразумными общаться.

До ушей Дениса донеслось недовольно причмокивание Бертины. Её лицо за несколько секунд поменялось не в лучшую сторону, оно нахмурилось и слегка покраснело. Денис понял, что вывело мать из себя — его последние слова.

— Замолчи, сопляк. Кто ты такой, чтобы нас с отцом жизни учить? Что ты вообще в этой жизни видел и что ты в ней сделал полезное? Побрился, что нам стыдно на божий свет было выходить? Посторонние думали, что ты из дома для умалишённых сбежал. Серьгу в ухо вдел, совсем ума нет. Чем ты только думал?

— Мама, да я тебе уже объяснял. Я проспорил спор, — Денис смутился. — Как настоящий мужчина я должен был сдержать данное обещание. Хорошо, что я две минуты на этой лошади простоял, а то бы вообще в женском платье пришлось месяц ходить. И ходил бы, — заявил Денис. — Я липовые обещания не даю.

— А что тебя спорить заставляло? — стояла на своём Бертина. — Серьги и голова ещё цветочки. Тебя каждый полицейский в городе знает, с детства ты с ними “дружбу” вводишь. Полгода назад сбылись наши угрозы, угораздило вляпаться за решётку, дело завели. Если бы не твои друзья, сидел бы в тюрьме и…

— … и не мучил бы вас, — кивнул сын головой. — Мама, вот ты вспомнила тот случай с Омбредье. Это же он вам эту дурь в голову вбил. И вы до сих пор ходите под его дудку? Он хотел, чтобы вы свергли короля и установили нужный режим для него. Не понимаешь, что такими Омбредье создан этот бунт? А вы даже не подозреваете, что играете под их дудку.

— Мы не хотим жить под властью таких как Омбредье, — заявил Эмиль. — Пора дать власть тому, кому она должна принадлежать — народу. Нам надоело жить в долгах. Этой зимой мы чуть без дома не остались. Но друзья твои помогли… — Обида подскочила к горлу. Эмиль гневно сплюнул. — Как за нищих бездомных, не имеющих даже куска хлеба, Пьер, Ричард и Анна выплатили за нас все долги. А мы просили им помогать? Я и Бертина не хотим жить на чужие подачки. Ты тоже, сын.

Денис замолчал. Отец затронул неприятную для него тему. Этой зимой помощь друзей для Дениса не была похожа на помощь. Денис никак не забывал ту беспомощность, с которой он слушал ребят, когда те рассказывали о своём разговоре с должниками Лаванье. Без ведома самих Лаванье. “Это наш рождественский подарок для тебя”, — сказал Ричард. Однако для Дениса и его родителей подарок превратился в ещё одно напоминание о том, кто они на этой земле.

Сын и родители, однако, несмотря на зависшую паузу, не переставали грызться и меняться взаимными оскорблениями. А баррикада начала готовиться к бою. Солдаты из королевской гвардии прискакали к ним.

— Сдавайтесь, и мы не тронем вас! — крикнул офицер.

— Сдавайтесь, и мы не тронет вас, — засмеялся революционер.

Солдаты презрительно хмыкнули. Они стояли в укрытии и стали переговариваться, как быть. Самих их было мало, чтобы брать баррикаду с почти что тридцатью вооружёнными бунтовщиками.

— Я повторять не буду! — воскликнул тот же бунтовщик. — Считаю до трёх. Если вы не уйдёте, то мы вас прикончим. Один, — начал он отсчёт.

Солдаты не уходили. Они напряглись, но сбежать трусами не могли.

— Два, — он вздохнул. — Три. Давайте, ребятки.

Но, прежде чем ринуться в бой, солдаты открыли огонь. Четверо повстанцев рухнуло на месте сразу. Революционеры, взбешённые смертью товарищей, схватились за оружие. Разразился бой. Стреляли и родители. Денис видел, как его отец угодил в сердце солдату.

Но солдаты побеждали. Четверо новых трупов лежало на баррикаде, ещё двое корчились в диких болях от ранения.

— Прячьтесь все! — вдруг прозвучал громкий гневный голос хозяина кота.

Денис вырвал из рук товарища револьвер и бросился прямо на солдат. Он стрелял точно, прямо в голову. Солдаты остолбенели от ужаса, вызванного прытью Дениса, и становились лёгкой мишенью. Денис подбежал к последнему, офицеру, их командиру. Он вырвал у него из-за пояса шпагу и проколол сердце.

И, вдруг, мимо него пронеслась пуля. Жалкий перепуганный до смерти солдатик выронил ружьё, вскочил на коня и помчался опрометью прочь. Денис победоносно засмеялся ему вслед.

К нему подбежали товарищи.

— Ура! Ты наш герой! — взяли они Денис на руки и подбросили.

— Рано радоваться, — прозвучал голос революционера-старика.

Он стоял возле тела убитого офицера.

— Я его знаю. Это единственный сын генерала де Роллана. Бой только начинается.

Подготовка к бою шла полным чередом. Погибших братьев убрали в сторону, покрыв их тела чёрным полотном. Раненым пришлось облегчить страдания навсегда, помочь им уже было нельзя.

— Отец, мама, одумайтесь, — предрекающее сказал Денис. — Отец, ты убил человека. Ещё хочешь?

Эмиль и Бертина были заняты приготовлением к бою. У них не было времени лишнего, чтобы тратить его на разъяснения сыну. Неугомонный Денис обратил на себя внимания старика, который опознал сына генерала.

— Парень, твои отец и мать сделали свой выбор. Каким бы неправильным он был с твоей точки, это — их осознанный выбор.

Подкрепление правительственных войск не заставило себя ждать. Сам генерал де Роллан приехал, чтобы лично отмстить за смерть сына. Революционеры были во все оружие, прячась за оградительными сооружениями.

— Пли! — раздалась команда генерала.

Революционер, сидевший ближе к всех к солдатам, высунул голову из-за укрытия и дико закричал своим:

— У них пушка! Они взяли пушку!

И как только он прокричал последние слова, пушечное ядро вырвалось из дула и разбило баррикаду в щепки.

В ушах у Дениса завыло, небо перевернулось с землёй, град обломков и камней от стен здания посыпался на него. Какие-то странные голоса слышались в ушах. “Я умер?” — пронеслась мысль. Он попытался пошевелись рукой. Получилось. Денис разгреб обломки руками и вылез наружу. Из головы текла кровь. Баррикада была разрушена.

“Где мама, отец?” — содрогнулся он.

— Слава Богу, ты жив, сынок! — две пары рук обняли Денис.

Родители были живы. Они, как и Денис, находились в самом конце баррикады. Те революционеры, что были у границы, погибли на месте. Выжившие приходили в себя. А солдаты и генерал с гордым видом взирали на них. Генерал приложил к глазам бинокль, чтобы получше осмотреть бунтовщиков.

— Так кто убийца моего сына? — спросил он у солдата, который сбежал с поля боя час назад.

— Вон тот, с серьгой! — махнул солдат рукой на хозяина кота.

Юноша тот выжил, Денис помог ему выбраться из-под обломков и подняться на ноги.

— Я вижу его, вижу его серьгу, — зло сказал генерал.

Он смотрел на Дениса.

Генерал достал револьвер и нажал на спусковой крючок.

— Неет! — разнёсся по всей разрушенной баррикаде и за её пределами женский голос.

Две тени выскочили перед Денисом и заслонили его своим телом. Он мог только широко раскрыть глаза, два тела повалились на него. Денис потерял равновесие и упал вместе с ними.

Всё произошло в мгновение око. Бунтовщики в один голос закричали: “Вперёд!”. С двух сторон доносилась стрельба из револьверов и ружей.

Денис лежал под телами отца и мамы. Он вылез из-под них и взглянул на родителей. Пуля разорвала матери одежду и оставила дыру в сердце, у отца была прострелена голова. Родители не дышали, их пульс невозможно было уловить.

— Спасибо вам за всё. И простите меня, — прошептал Денис дрожащим голосом, из глаза сочились слёзы.

Он поцеловал маму, а затем отца. В последний раз.

Поблизости лежало ружьё Эмиля. Денис взглянул на него, взял и швырнул куда подальше. Желания мстить у него не рождалась. Он не собирался воевать. В конце концов, отец и мать сделали свой выбор.

========== Глава 19. Революция. Часть 3 ==========

27 июля. Девять часов вечера.

Софи побывала везде, где можно. Жерара нигде нет. Она обыскала места скопления военных, забегала к нему домой, но приятеля не находила. Софи искала и Пьера. Она перерыла не одну баррикаду, но любимый затерялся как и друг. Она спрашивала у прохожих и бунтовщиков, не видел ли кто Уэйта Барре, но никто не слышал это имя. Выстрелы затихли, но только на время. Ещё несколько часов назад они не прекращались. Брусчатка валялась тут и там, кирпичи лежали в разбитых окнах, стены и деревья покрылись пулевыми отверстиями. Тротуары были завалены трупами. Веяло повсюду смертью. Раненые молили о помощи, Софи пришлось забыть о друге и любимом. Больницы были переполнены. “Это только начало”, — осознавала она.

В одной из палат лежал израненный юноша-солдат. Софи ужаснулась, когда взглянула на него. Лицо превратилось в сгусток крови от камней, в которые в него кидали, в руке застряла пуля, нога была изрезана штыком. Софи не могла спокойно смотреть на него. “К этим людям присоединился Пьер?” — не понимала она. Состояние юноши было ужасным. Софи сделала всё возможное, что было в её силах, чтобы спасти его. Со спокойной душой она передала его более профессиональным врачам — нужна была ампутация ноги. Попытка удержать страну в старом консервативном потоке закончилась началом новой хаотичной и, возможно, прозябающей в нищете и скорби, жизни для одного человека. Вот она — цена за подчинение приказу.

Когда Софи выходила из палаты, в больницу ворвался солдат.

— Можно увидеть друга? — закричал он и тут же изменился в лице. — Софи? Здравствуй.

— Здравствуй, Жерар, — ответила Софи. Она замолчала и вздохнула, не зная, что говорить. Ей хотелось задать столько вопросов приятелю. Но сейчас не время для личных выяснений. — Твоего друга везут на ампутацию ноги, — сказала она сдержанно и холодно, как и подобает врачу. — Не переживай за него. Главное, он жив.

Жерар с гневом четырехнулся, ярость так и пыталась выйти наружу. Но нельзя предаваться эмоциям — это не подобает солдату. Софи не хотела его беспокоить, она понимала, что творится у него на душе. Но долго она не смогла находиться в других палатах, когда Жерар засобирался уходить, Софи выбежала к нему.

— Жерар, уходи. С тобой может произойти то, что случилось с твоим другом.

— Я знаю. Но это мой выбор, — ответил он.

Жерар вышел из больницы, Софи бросилась за ним.

— Выбор? Тебе отдали приказ — ты его выполняешь. Ты сражаешься за чужие интересы, ты марионетка, живое оружие.

— Может быть. Но таков мой выбор. Я знал, что мне придётся выполнять любые приказы, когда поступал на службу. Я понимаю, что меня могут убить.

— Но тебе надо убивать!

— Да. Но такова расплата за сохранение порядка. Софи, — Жерарповернулся к подруге, — мы, люди, каждый день совершаем выбор. Подчинение приказу это тоже выбор. Я ведь мог теоретически отказаться сегодня выходить за службу. У меня возникла бы гора неприятностей, но я мог это сделать.

За углом больницы Жерара ждали сослуживцы. Даже когда их тяжелораненый товарищ лежал на койке, они несли службу — патрулировали город. Софи не отставала от Жерара. Она не могла позволить ему оказаться рядом с другом. Но Жерар уже не слушал Софи — он ей всё высказал. Сослуживцы тихо посмеялись над другом и сказали, что их отряд направляют охранять пороховой завод от мятежников. Софи стояла рядом и всё слышала. Жерар измученно вздохнул:

— Ребята, вы идите. У меня возникла заминка. Мирная жительница карты попутает посильнее бунтовщиков, если я не избавлюсь от неё.

— Удачи, — хихикнули солдаты за спиной.

Жерар и Софи остались одни. Жерар был хмур и зол. Он схватил её за руку и потащил.

— Куда ты меня ведёшь?

— Отдам я тебя твоим родственникам Брюне. Уверен, узнав, с кем и куда ты собралась пойти, они тебя под замок посадят. Уходить из службы я из-за тебя не намерен, а смерти я твоей не хочу, — с горечью сказал он последние слова.

Жерар держал её крепко, не давая ей вырваться, он почти бежал, желая поскорее отвести Софи в укрытие. Мятежники могли выскочить в любую минуту, а у Жерара была только двустволка с собой, чтобы защитить Софи и себя. Она чувствовала, как напряжён её друг. И виной этому она. Софи больше не могла молчать.

— Жерар, я всё понимаю. Понимаю, почему ты был так мил со мной в начале года, почему ты прятался от меня. Я знаю, ты любишь меня, хочешь, чтобы я была с тобой, а не с Пьером. Но я…

— О чём ты?

Жерар остановился. Его взгляд выражал недоумение.

— Не притворяйся, будто ничего не понимаешь, — слегка подняла голос Софи. — Ты любишь меня. Думаешь, я не замечала, как ты парил, когда встретил меня после долгой разлуки? Как ты нежен и мил был со мной? Я всё видела.

— Что за бред ты несёшь? — воскликнул Жерар. — Это ты в меня влюблена! Бегаешь как собачка, бросаешься на шею. Когда мы впервые увиделись, я подумал, что в постель ты меня сейчас затащишь и изнасилуешь. Софи, ты мне дорога, но только как близкий друг, с которым я прожил лучшие свои года.

Софи непонимающими глазами смотрела на него.

— Но тогда зачем ты подарил столь шикарные букеты? Хотел отвести в лучший ресторан, в оперу? Почему ты избегал меня, как влюблённый школьник?

— Я тебе же говорил, — вздохнул Жерар. — Цветочница не хотела разменивать мою мелочь, пришлось купить несколько букетов. Признаю, может, слишком шикарные купил, но я хотел сделать приятное подруге своей. Мы не виделись несколько лет, мне хотелось вспомнить ушедшее детство, нашу дружбу. Вот и всё. Я не хотел отбирать портить ваши отношения с Пьером, вот и прекратил общение. Софи, — голос Жерара понизился. — Я женат. Я собирался тебе это сказать, но ты мне не дала.

Солдат показал Софи правую руку, на безымянном пальце красовалось кольцо.

— Я женился год назад. Женился на нашей общей приятельнице Жюльет Леконт. Жюльет месяц назад родила от меня сына. Вот что я хотел сказать тебе зимой! Но ты стала докапываться до меня с этими букетами, как будто хотела, чтобы я сказал тебе: “Софи, я люблю тебя. Становись моей женой”.

— Ничего подобного! Я думала, что ты… Это ты влюблён!

Софи схватилась за голову и чуть не присела на землю. Она забыла про баррикады и бои.

— Какая же я дура! Как я могла придумать, что ты в меня влюблён?!

Жерар слабо хмыкнул.

— Ладно тебе, оба хороши. Я сам слишком увлёкся, уж больно хотелось сделать тебе приятно. А в итоге оказался похож на влюблённого по уши мальчишку. Софи, давай забудем об этом недоразумении.

Жерар протянул ей руку и неспешным шагом повёл в сторону дома Брюне. Софи молча смотрела на землю под своими ногами и думала: как же так она могла насочинять? Жерар её друг, самый близкий друг и всё. Какая между ними может быть любовь? И ради своих глупых выдумок она чуть было не рассорилась с Пьером навсегда.

Жерар тихо насвистывал. Он, несмотря на бунт в стране, был счастлив. Наконец-то все сомнения и разрешены.

— Для полного подтверждения моим словам подожди ещё немного. Скоро Жюльет с нашим сыном переедет ко мне жить, и ты убедишься, что соблазна и любви к тебе я никого не испытывал.

— Но ты ведь живёшь вместе с сослуживцами в доме, которой вам предоставила армия, когда меня перевели в Париж, куда ты приведёшь жену с ребёнком? — удивилась Софи.

— Я собираюсь купить дом, — ответил Жерар. — Я хочу остаться Париже насовсем. Софи, ты даже не представляешь, как меняется моя жизнь!

Он подхватил подругу и закружил её на месте.

— У меня есть жена, у меня родился сын! Я всю жизнь мечтал о нормальной семье и только в двадцать четыре года я её обрёл! Я стал военным, о чём мечтал с мальчишеской поры. Понимаешь, Софи, теперь у меня в жизни есть всё! Я ни в чём больше не нуждаюсь.

Он светился от радости. Софи с улыбкой и гордостью смотрела на друга. Никогда она таким не видела Жерара. Большую часть жизни Жерар был хмурым бандитом, но и потом, когда они с Софи стали друзьями, то Жерар сохранял мрачность. Но сейчас перед Софи стоял другой человек.

— Друг, я рада за те…

— Софи, уходи! — внезапно закричал Жерар.

Из-за угла выскочили четыре человека, вооружённых пистолетами.

Солдат заслонил собой Софи и произнёс:

— Уходи.

Он медленно поднял руки. Всё равно до оружия не сможет дотянуться и выстрелить. Повстанцы подняли свои револьверы на Жерара и переглянулись между собой.

Прогремели выстрелы.

Окровавленное тело Жерара упало на землю.

27 июля. Пол одиннадцатого вечера.

Софи прижимала бесчувственного друга к себе. Но Жерар не дышал. Его сердце перестало биться. Жерар лишь издал несколько стонов и затих. Навсегда. Повстанцы скрылись, даже не взглянув краев глаза на Софи. “Жерар, — шептала она. — Если бы сейчас послушался приказу и оставил меня у больницы, то был бы жив. Почему ты такой?”

Жерар был тёплым. Софи прижала руку к его сердцу. Она что-то нащупала в кармане кителя. Это было письмо. Пуля разорвала бумагу насквозь. Только несколько слов смогла разобрать Софи:

“Любимая Жюльет! Как поживает наш сынишка…”

Софи аккуратно сложила бумажку и положила её на место в карман. Дальше читать она не могла, она видела намертво застывшую слабую улыбку на лице покойного солдата и эта улыбка заставляла содрагаться в Софи каждую частицу. Холодный взгляд Жерара был в сторону, на юг, туда, где ждали его жена и сынишка. До последних мгновений Жерар хранил возле своего сердца письмо родным, обещая до последнего охранять их бесценные жизни, защищать от лиходеев, которые придумали себя право убивать и разрушать.

Софи добралась до своего дома. Ноги почти не шли. Тело Жерара лежало в подвале больницы, там где лежат не живые, а только мёртвые. Дома Шарль с испуганным видом подбежал к Софи, ожидая услышать самое худшее.

— Про Пьера я ничего не знаю, — ответила она. — Надеюсь, он жив.

Софи повалилась на кровать. Но ни сомкнуть глаз, ни перевернуться к стене, чтобы забыться от мира, она не могла. В дверь кто-то стучался, но Софи не находила в себе сил, чтобы её открыть. Дверь открыл Шарль.

В квартиру влетела Изабелль.

— Софи, Пьера схватили солдаты!

========== Глава 19. Революция. Часть 4 ==========

28 июля. Три часа дня

Ричард находился в другом краю города. Ратуша, дворцы Лувр и Тюильри, стонавшие под раскатами бунта, остались далеко позади, за десять километров. Но и сюда проникла революция. То тут, то там раздавались выстрелы, по улице проносились крики напуганных людей. Ричард спешил к своим друзьям. Ему поручили ответственное задание — доставить союзникам письмо, которое он выполнил. Ричард не собирался просиживать штаны на баррикадах, он хотел попасть в центр, где столпились все его знакомые и друзья. Без него взяли ратушу, дворец короля он не пропустит. И плевать, что ранен в руку, с трудом держит пушку — на ногах ведь стоит.

Ричард бежал. Он завернул за угол и налетел на офицерский мундир.

— Стой, я стреляю! — закричал офицер и вытащил молниеносно револьвер.

Ричард бессознательно направил на человека своё оружие. Вдруг, его лицо растянулось в немой оторопелости.

— Огюстен, ты?

— Брат? — протянул удивлённый голос.

Руки у молодого человека задрожали. Это был девятнадцатилетний юноша, худенький и маленький. В глазах его застыл ужас. Два брата в узком переулке стояли друг напротив друга. Вокруг слышался грохот и выстрелы. Грязный и малолюдный переулок оставался, наверное, единственным спокойным местом в городе. Но только пока: братья не отпускали револьверы.

— Неужели ты с ними, Ришар? — промолвил Огюстен.

— Сколько раз просил, не называй меня так! — нахмурился Ричард.

— Ришар, как ты мог? Ты идёшь вместе с этим хаосом и кровью?!

Старший брат ухмыльнулся и укоризненно покачал головой.

— Я хоть отстаиваю свободу своего народа, а ты стал у правительства собачонкой, ползающий на животе. Я в тебе разочарован.

Огюстен пожал плечами, не соглашаясь, но и не возражая брату. Он заслонил своим телом проход в переулке.

— Ришар, зачем тебе всё это? В жизни у тебя есть всё. Зачем тебе терять это?

Ричард отошёл от стены и встал на середину переулка. Он перекрыл дорогу Огюстену, но и ему был загорожен путь к товарищам. Брат не собирался пропускать брата.

— Дорогой Огюстен, ты дальше своей военной академии носа никуда не совал. А я побывал во многих местах, я видел, как живут люди. Я хочу изменить это. У меня есть причина сражаться — мой народ. А какая причина у тебя?

— Мой народ, — ответил Огюстен. — Я принёс присягу, что буду его защищать. Такие, как ты, несут больше зла для общества, чем всё остальное.

Тяжёлый от пороха воздух витал по всему городу. Проник он и в дальний закуток Парижа. Ричард смотрел на брата как на врага республики. Противника и угрозу государству видел в нём Огюстен. Ричард толкнул брата плечом.

— Дай пройти.

— Нет, я не позволю тебе умереть.

— Мы с тобой враги же, зачем тебе заботиться о моей жизни? — подмигнул глазом Ричард.

Огюстен выпустил пар.

— Ришар, есть вещи поважнее службы.

— Не называй меня Ришаром! Сколько тебя учить! Я Ричард! — закричал брат, лицо его покраснело.

— Эх, Ришар, — вздохнул Огюстен. Офицер говорил тихим усталым голосом. Он устал от мятежа, от повстанцев, от неуправляемого брата. — И кто из нас старший, а кто младший? Ришар, пойми, ты не революционер — ты мальчишка, который не набегался с игрушечным ружьём в войнушке, поэтому и взялся за настоящее. Ты хотел назвать сына в честь Македонского, сам зовёшься Ричардом на английский лад, чтобы быть похожим на Ричарда Львиное Сердце. Ты мечтаешь о чём-то высшем, грандиозном, но жизнь идёт по другому ходу. Ты не герой, а простой мятежник и преступник. Скольких ты убил, подражая своему Львиному Сердцу, убийце людей с короной на голове?

Слова брата пролетели мимо ушей Ричарда. Кто такой этот малец, чтобы его жизни учить? Пусть молоко на губах для начала вытрет. Он поднял револьвер на брата.

— Пропусти меня.

— Не собираюсь, — в ответ направил на Ричарда пушку Огюстен. Огюстен был обескуражен. Это его тихоня-братец? — Я не позволю тебе пройти к своим смутьянам.

Ричард лукаво взглянул на брата.

— Они подождут, я сперва тебя отведу домой и хорошо выпорю, а потом запру в подвале. Я не позволю тебе погибнуть.

— Лучше смерть в бою, — Огюстен засмеялся.

Засмеялся и Ричард. Братья были так близки, их отделяли несколько метров и… поднятые револьверы. Никто не собирался стрелять, поднятая пушка всего лишь уловка, но никто не мог её опустить.

— Отойдёшь или нет? — спросил Ричард.

— Нет, я лучше убью сам тебя, а потом выстрелю в себя, — не убирал револьвера Огюстен.

Ричард даже не шелохнулся от угроз. Воцарилась тишина. Братья застыли на месте, они не хотели смерти, не хотели становиться врагами. Огюстен сжал покрепче оружия, и, собрав все силы, произнёс с поражением:

— Ты неисправим. Иди к бунтовщикам, только дай пройти мне к своим товарищам.

— Собачка спешит к хозяевам? — съехидствовал Ричард… — Нет уж, я сказал, что не позволю я брату вилять хвостиком. И я не позволю тебе умереть. Ты отправишься домой. Мне всё равно, какую ты приносил присягу. Я её не приносил. Мой брат — вот моя клятва.

Он повторял слова Огюстена. Братья менялись местами. Старший переживал за жизнь младшего, младший хотел идти воевать.

Лицо Огюстена помрачнело.

— Тогда я стреляю в тебя.

— Стреляй, — засмеялся Ричард и… схватился за грудь.

Пальцы почувствовали тёплую струящуюся кровь, дыхание замерло, в глазах потемнело.

— Брат… — прошептал Ричард, зашатался и рухнул лицом на землю.

Огюстен дрожал, револьвер выпал из его рук. Со спины доносилось встревоженное дыхание.

— Друг, как я вовремя подоспел!

Позади Огюстена стоял офицер. Он облегчённо выдохнул и опустил ружьё. Офицер повернул к себе лицом Огюстен и воскликнул:

— Друг! Тот тип хотел нажать на крючок, что ты стоял как вкопанный?! Как я вовремя подоспел!

— Это был мой брат, — прошептал Огюстен. — Ты его убил.

Он опустился на колени перед Ричардом. Его одежда и руки покрылись кровью. Огюстен закрыл брату глаза и промолвил слабым голосом:

— Зато на курки не пришлось нажимать нам. Прощай… Ричард.

========== Глава 19. Революция. Часть 5 ==========

29 июля. Полночь.

Начинался третий день великой революции. Часы только что пробили полночь. Анна сидела в захваченном повстанцами доме близ мэрии, которая перешла в руки к народу. С друзьями она рассталась. Супруги Лаванье пошли своим путём ещё 27 числа, а Ричард исчез вчера. Каким-то ветром на баррикады занесло Экене, но и он быстро испарился. Что говорить, Экене — это Экене, никогда не знаешь, что он выкинет и где окажется. А Пьера схватили солдаты. Анна не смогла выполнить обещание данное подруге — позаботится о её любимом.

Революция для неё проходила не так, как она представляла себе. Среди революционеров мало было великолепных бравых ребят, которые могли быть стать новым символом страны. Неграмотные мужчины, парни, кричащие как дикари зажигательные лозунги, непонятно что на баррикадах забыли воинственно настроенные дети. А командовали армией бывшие офицеры. Среди восставших слышалось имя мошенника Омбредье.

Ей приходилось два дня прятаться за спины братьев по идеям. Сражаться с ними наравне Анна не могла — она не могла убить противника. Анна могла быть полезной только как медик. Но профессионалом она не была, поэтому тяжело раненных спасти не удавалось.

В доме на ночь расположилось много революционеров. Кто-то высыпался, кто-то строил планы с соратниками. К Анне подошёл молодой привлекательный юноша, который охранял и защищал её все эти дни. Он не был ей знаком, но молодой человек проникся симпатией к Анне.

— Посмотри, что у меня с рукой? Я под выстрелы попал, одна пуля в окно залетела, и стёкла на меня обрушились. Порезы до сих пор болят, вот не знаю, серьёзно что-то у меня или так, царапина просто большая.

Анна взглянула на руку. Повязка была вся в крови, вена оказалась разрезанной. Анна сменила повязку и поставила жгут.

— Тебе нельзя напрягаться. Посиди лучше в убежище. Рана не очень-то страшная, но если не дашь ей зажить, то плохим дело может стать.

— А кто сражаться за меня будет? — возмутился молодой человек.

— Ты попросил оценить твоё состояние — я оценила. А дальше сам решай, — ответила Анна.

Юноша вздохнул, с доктором, пусть и желторотым, не поспоришь. Он присел на скамью к боевой подруге и заговорил:

— Странно видеть на баррикадах молодую девушку. Что тебя привело?

— Во-первых, друга хотела увести с баррикад, притащить за ухо его домой, но не получилось. Во-вторых, хочу вместе с вами построить республику.

Юноша радостно воскликнул.

— Молодец какая! А зовут тебя как?

— Аннет де Ландро. А тебя?

Анна улыбнулась. Красивый собеседник пронзительно взглянул на неё, как бы вспоминая, где он слышал это имя и фамилия, и пренебрежительно отскочил в сторону. Он тут же поднялся, не желая сидеть с подругой.

— Де Ландро? Дочь того маркиза, про которого я столько слышал? Что ты здесь забыла?

Анна хотела уже ответить, но юноша не дал ей раскрыть рот.

— Аристократам не место среди нас, строителем республики! Убирайся!

— Но я с вами! Я разделяю ваши взгляды! — закричала Анна.

— Да плевать, что ты там разделяешь! Думала, что придя на революцию с двумя парнями, мужчиной и женщиной, которые одеты по-простому, станешь одной из нас? Нет. Пошла отсюда.

Анна нахмурилась и отошла от юноши.

— Никуда я не пойду. Раз решила сражаться, то буду, — сказала она с гневом.

Молодой человек отвернулся от неё.

— Да пожалуйста. Но прикрывать тебя больше ни кто не будет. Ни я, ни другие.

Анна оглянулась, люди, слышавшие её имя, смотрели на неё с удивлением и брезгливостью. Анна не была в их глазах врагом, сторонником монархии и проклятого Карла, но перестала быть другом, сестрой и родственной душой. Один мужчина с отвращением махнул ей на дверь и скрылся в другой комнате, не желая тратить на неё время. Молодой юноша и вовсе вытер свои руки тряпкой — к ним прикасалась Анна.

Революционеры покосились на неё и занялись своими делами. Они ей показали, что маркиза им не товарищ, а дальше пусть сама выбираем — возвращение домой или смерть от пули солдат. Анне пришлось уйти.

Но, как только она вышла из дома, дверь не успела даже хлопнуть, к Анне подлетел мужчина.

— Анна Ландро ты ли это? Сколько лет, сколько зим!

От неожиданности Анна отскочила. Мужчина был ей не знаком. Одет он был, как и все революционеры, в простую рабочую одежду, но в отличие от товарищей, его голову покрывал высокий дорогой цилиндр, в центре которого красовалась яркая дыра.

— Кто вы?

— Неужели ты меня совсем не узнаёшь? — мужчина не удивился.

— Нет, — мотнула головой Анна.

— Ну а сейчас?

Мужчина снял цилиндр и Анна взвизгнула. Голова у незнакомца была полностью лыса, а на лбу красовалось слово — “Ангел”.

— Узнала меня? — засмеялся он, показав оскал.

Свет от фонаря падал прямо на татуировку, голая потная от жаркого цилиндра голова сверкала. Анна узнала мужчину, правую руку Одноглазого Алана, кровопийцу, которого боялись товарищи по шайке. Именно он выполнял тяжёлую работу, когда об этом просила Анна.

— Да, — пробормотала она.

Разбойник невесело посмотрел на Анну.

— Конечно, моё клеймо меня быстро выдаёт. Без него я бы никем для тебя был. А вот тебя, Анна, не узнать — ты так выросла и, — он причмокнул, — бояться меня стала.

Лицо Анны так и застыло в страхе, когда она вспомнила знакомого. Ангел еле сдерживал смех, раньше он такой её не видел. Мужчина ласково положил руку на плечо Анны.

— Да ты не пугайся, давай присядем, поболтаем. Это ж надо — встретиться спустя десять лет!

Анна и Ангел присели на порог. Разбойник был грозен, но дружелюбен. Он был рад встрече с Анной, их ведь много чего связывало.

— Тяжело нам пришлось после твоего ухода, — он вздохнул. — Алан в тот же день запропастился, больше ни кто из нас его не видел, а наша братва распалась через два месяца. Без главаря Алана не смогли прожить вместе, себя чуть не закололи, деля захваченное.

Анна хотела вырваться из рук Ангела, но он не отпускал её и обнимал её как подругу.

— Как без нас ты жила? Нашла себе других подручных?

— Нет, — отрезала Анна.

— А что так? Никто больше не хотел работать на клопа? Или ты затрусила нас, разбойников? — преступник ловко подмигнул ей глазом.

Анна наконец-то смогла освободиться от руки Ангела, но разбойник не собирался её удерживать, как пленницу.

— Знаешь, Анна, а я семь лет назад женился. Ну как сказать женился… жить стал вместе с женщиной, двоих детишек заделал. Не такой я плохой человек, ангелок, — сказал тихо он.

Анна разинула рот, Ангел улыбнулся и прошептал ей на ухо:

— Через три года я их зарезал. Не помню даже почему, надоели и всё, — он увидел напуганное лицо Анны. — А что здесь такого страшного? Они мне спать не давали, что жена, что дети! Надо же жизненные преграды устранять, сама говорила.

Разбойник заржал, но Анне было не до смеха. Она вскочила с порога и хотела бежать прочь, но куда? Разбойник поднялся вслед за ней, татуировка поблёскивала при тусклом свете. Анна узнала в нём себя: слова и внешность говорят об одном, поступки и душа о другом.

— Анна, мне нужны деньги. Какие поручения? Кого прибить, кого убить? — деловито заговорил Ангел.

— Пошёл прочь, — огрызнулась она.

Разбойник недовольно присвистнул:

— Повторяю, мне нужны деньги, с твоего кошелька я хорошо зарабатывал. Ты выросла, недоброжелателей у тебя ещё больше появилось, склоки у вас стали жёстче и сильнее, чем из-за каких-то обзывалок. Ты для меня золотая жила.

— Я сказала понятным языком, — громко проговорила Анна. — Я тебя не желаю знать.

Разбойник хмыкнул, он быстро оказался возле лица у её и заломил ей руки, развернул спиной к себе. Держал он Анну одной рукой, вторая ловко достала маленький самодельный нож и подложила к горлу Анны.

— Если ты отказываешься заключать со мной сделку и платит по-христиански за добросовестно выполненный труд, — хихикнул он, — то придётся забрать денежки у тебя силой.

Анна вырывалась, пыталась как-то ущипнуть разбойника, наступить ему на ногу, чтобы отвлечь внимание и убежать, но Ангела такими фокусами было не провести. Он, не выпуская нож, обшарил карманы и платье Анны, заглянув во все его места. Но из денег у неё ничего не было.

— Хорошо, поступил по-другому. С этой секунды ты — моя пленница. Отец за тебя хорошо заплатит, мне бы только разузнать, где ты живёшь и написать письмо твоему папане, — сказал Ангел. — Да, я теперь умею писать, любимая жёнушка научила.

— Отпусти меня. Ты за меня ни су не получишь, мой отец давно мёртв.

— Плохо. Но мама, жива? Если и мамаша у тебя померла, то к опекунам твоим заявлюсь, такую богачку никто на улице не бросит.

Ангел толкнул Анну вперёд, она попыталась убежать, но запуталась в своих же ногах.

— Помогите! На меня напали! — закричала она.

Но из дома, где недавно была Анна с революционерами никто не вышел. Кто-то всё же стоял возле окон, но люди просто наблюдали спокойно за похищением. Юноша, телохранитель Анны, улыбался.

— До тебя никому нет дела. Не в тот круг пришла, разве не поняла? Зачем голос срывать? Много лет ты жила на вершине мира, но пора потесниться. Теперь ты ничтожество, а я герой революции.

Сжав посильнее руки Анны, Ангел повёл её по тёмному переулку. Анна отчаянно пыталась вырваться. А рядом не было ни кого, кто мог бы ей помочь. Братья-революционеры бросили её, друзья Пьер и Ричард исчезли.

— Помогите! Помогите! — взмолилась Анна. — Экене!

Экене всегда появляется неожиданно и во всех местах, он вездесущ, он освободит её.

Но, видимо, не на сей раз. Экене приходит, когда его не ждёшь.

— Ты смотри не выворачивайся. Ты же не хочешь умереть от руки ангела? — сказал разбойник, смотря на тщетные попытки Анны освободиться. — Выдумала мне тоже, пойти на баррикады. Принципы появились другие? Это всё бред. Я на революции не из-за принципов, а из-за выгоды. Убьют на моих глазах повстанца — обворую его, убьют солдата — мимо него не пройду тоже, оставит кто-то кошелёк — прихвачу его себе.

Холодный нож касался шеи Анны, одно неверное движение и оно перережет горло. И тут где-то за домом раздался голос.

— Стой, кто идёт?

Ангел на миг остановился, Анна, не раздумывая, укусила его за руку. Разбойник закричал, и Анна вырвалась. Она, не оглядываясь назад, бежала сломя глаза.

Анна не знала, сколько она пробежала и где оказалась, местность была ей незнакома. Анна присела на землю. Дыхание сбивалось от бега и испуга, сердце бешено дрыгало. Она опустила голову к коленям. Революция для неё закончилась. Даже если она отыщет путь обратно, то товарищи не примут аристократку к себе. Не место ей среди повстанцев, не маркизе свергать короля.

Всё кончено. Хоть осталась жива, и то хорошо.

========== Глава 19. Революция. Часть 6 ==========

27 июля. Шесть часов вечера

Баррикады росли одна за другой. Солдаты прибывали и прибывали, вместе с ними появились всё новые бунтовщики. Двое неразлучных друзей и супружеская чета сидели в одной из баррикад. В руках молодых было по револьверу, мужчина держал ружьё, которое подарил ему кто-то из единомышленников.

— Мы должны попасть на Пале-Рояль. Что толку здесь отсиживать зад? — сказал Пьер.

— Я согласен, — ответил Ричард.

— Идите, — сказал Эмиль. — Мы с женой останемся здесь. Всё вертиться в центре города, но кто-то должен охранять тылы.

Пале-Рояль была заполнена толпой молодых людей. Они что-то голосили, мальчишки пытались забрасывать камнями солдат, которые сохраняли терпение. Атмосфера волнения, всеобщего негодования и не наступившего взрыва кружила Пьеру голову. “Не зря я пришёл на революцию. Борьба — вот моя стихия”.

И тут раздался выстрел.

Пьер не видел, кто первый нажал на крючок — солдат или бунтовщик. Но один выстрел привёл всю смесь гнева и злости, буйства и страстей в движение. Солдаты открыли огонь. Они не щадили ни кого: ни женщин, ни детей, которые рад любопытства и желания быть похожими на отцов забрели на площадь. Пьер разглядел среди восставших давнего знакомого Фабиана Жубера. С яростью тигра он набросился на гвардейцев, крича им след “Я отомщу вам за смерть моей жены!”. Но тут же был уложен их пулями.

— Стойте не стреляйте! — закричал Ричард, выбежав к солдатам.

Пьер со всей силы схватил друга за плечо, разорвав ему рукав одежды, и спрятался с ним за стену дома.

— Нашёл время для дипломатии! Хватайся за оружие, затем ты брал его?

Но оружие у Ричарда исчезло. Он выглянул из-за стены и увидел его лежащим прямо напротив военных. Один из солдат взял пушку и засунул к себе, чтобы никто из бунтовщиков не применил револьвер против него.

— Возьми тогда мой, — протянул оружие Пьер и поднял с земли оброненную кем-то шпагу. — В детстве меня родители учили фехтованию, может, что-то сохранилось в памяти. Ты же холодное оружие никогда в руках не держал.

Выстрелы не прекращались. До друзей доносились отчаянные крики какой-то женщины:

— Моего сына убили! Ему было всего девять лет! Его убили!

Пьер и Ричард не могли больше сидеть за стеной. Они выскочили из укрытия, и оказались прямо под дулом солдата. Пьер, не задумываясь, вонзил шпагу ему в ногу и тут же вырубил ударом кулака в голову.

— Почему ты кольнул в ногу? Он наш враг, ты должен был его убить? — удивился Ричард.

— Солдат не враг. Он только преграда. У нас другие враги, — объяснил Пьер.

К юношам теперь мчалась конная гвардия. В руках у неё были только штыки. Друзья стояли рядом, прикрывая свои спиной. На сей раз Ричард крепко держал оружие. Ему удалось ранить нескольких солдат. Но мелькающая перед глазами шпага мешала обезвредить противников.

— Слепой! Очки надень! — закричал он Пьеру, когда под горлом прошлось лезвие ножа. — Я не враг тебе!

— Извини, я впервые за двенадцать лет шпагу держу.

Раздался выстрел. Пуля угодила в руку Ричарду. Он упал на землю, заорав от боли. “Только не это” — пронеслось у Пьера. Он закрыл корчившего от боли друга и поднял в руки свой револьвер. “Я не хотел, но мне придётся сделать это снова”. Солдат надвигался прямо на друзей, но вдруг он подпрыгнул на лошади и упал с неё, лошадь повалилась в след за хозяином. Незнакомый мужчина опустил ружьё. Он быстро достал бинты и перевязал рану Ричарду.

— За мной!

Беспорядки не стихали. Выстрелы гремели как гром. Слышался лязг сабель. Но Пьер и Ричард были в безопасности на одной из баррикад. Вместе с ним на баррикаде собралось пятнадцать человек — такие же молодые люди, как и они. Только спасителю Ричарду было лет за сорок. Он был бывшим офицером, которого разжаловали после войны Наполеона. Пьер смог наконец-то отдышаться. Он не получил ни царапинки, Ричард тоже отделался легко. Соседними баррикадами руководили тоже бывшие офицеры с обидой на правительство. С одной из баррикад доносились знакомые голоса. Пьер узнал среди них знакомых по клубу Омбредье. “Знал же, гад, что революция произойдёт. Решил наживиться на ней”, — усмехнулся он.

Офицер подошёл к ребятам и представился.

— А как вас зовут? — спросил он затем.

— Я Уэйт Барре, а это мой друг Ричард Чарди, — представился Пьер.

— Друзья, не стоит быть такими отчаянными. Смелость это хорошо, но она должна идти вместо с разумом. Гвардия сильнее нас, там служат далеко не глупые люди.

Вместе с ребятами на баррикаде оказалась Анна. Она тоже решила воевать.

— Пьер, вернись домой, Софи очень переживает за тебя, — взмолилась она.

— Я выбор свой сделан. Анна, отстань от меня.

— Пьер, Софи любит тебя! Ради тебя она на баррикады отправилась!

Пьер так и подскочил с места.

— Где она?

— Я не знаю. Мы с Софи разминулись, — пожала плечами Анна, про Жерара она боялась говорить — тогда уж Пьера точно не отговорить будет.

Но Пьер и без Жерара был непоколебим. Напрасно девушка убеждала его вернуться домой. С этим упрямцем даже Анна не могла сравнится. Пьер заявил, что он если и уйдёт с этой баррикады, то только на ту, где сейчас Софи. Но дом свой он увидит только тогда, когда всё закончится.

Бунтовщики что-то обсуждали. Пьер присел отдохнуть. Давно, очень давно он чувствовал запаха пороха, не оглядывался назад, чтобы узнать, не посмотрит ему ли в глаза опасность. Он уже отвык от всего этого. “Видно, покой — это не моё дело”, — усмехнулся он. Люди делились своими подвигами. Кто-то поразил солдат с ружьём, кто-то с шпагой, кто-то вынес с поля боя раненых товарищей. Пьеру хвастаться было не чем, в отличие от тех людей.

— Да ты меня спас! — воскликнул Ричард.

— Это разве подвиг? — возразил он. — Я сделал то, что должен. Я об этом как-то и не задумывался.

— Пьер, а почему ты был милосерден к солдатам? — шёпотом спросил Ричард.

— А что они мне сделали такого за что, я должен лишить их жизни? Ричард, не забывай, у тебя у самого в гвардии служит брат. Смог бы ты его убить?

Пьер промолчал.

Прозвучал голос офицера. Он призвал всех собраться вокруг него.

— Друзья! Нам нельзя рваться безумно в бой. Нас щадить никто не будет, а наши жертвы превратятся в пустоту. Для начала нам нужно пополнить запас оружия. А для этого захватить оружейный склад. Проблема в том, что он сильно охраняется. Охрану можно убрать только оставаясь незамеченным. К сожалению, зрение меня подводит в последнее время, поэтому мне нужен человек, хорошо умеющий стрелять. Но не просто стрелок, а охотник. Он должен суметь из окна дома пронзить прямо в цель и остаться незамеченным. Кто из вас бывал на охоте?

Ребята молчали. Многие из них бывали в тире, но такие стрелки офицеру не были нужны. Пьер смотрел на них и ждал, пока кто-нибудь выступить. Но добровольцев не находилось.

— Я умею хорошо стрелять. Я бывал много раз как на охоте. Положитесь на меня.

— Мой друг не врёт, — заступился за него Ричард. — Он жил некогда в африканском племени и ходил часто с оружием на зверей. Рассказывал, что огромного буйвола однажды завалил.

— Это правда? — спросил командир. — Ты действительно буйвола уложил?

— У меня поопаснее были добычи, — вздохнул с болью Пьер, вспомнив те дни.

— Кто же? — поинтересовался друг.

Но Пьер промолчал. О его поступке знали все тинуваку, нотцая, тсину, жители Нолоша и живущие там европейцы. Но никто во Франции, кроме Софи и Шарля, не ведал, что сотворил несколько лет назад Пьер. Он решил навсегда сохранить тот день в тайне, хотя бы от друзей. Ричард, Денис и Анна даже не знали, из-за чего погибла сестра их друга. Пьер просто сказал: “Она умерла сразу после нашего с Экене возвращения”.

Самая лучшая позиция для удара располагалась в окнах жилого дома, стоявшего возле склада. Оттуда можно спокойно нанести удар из двустволки, не рискуя быть убитым самым. “Была не была, постараюсь целиться в ноги”, — решил он. Командир рассматривал Пьера и восхищался его энтузиазмом и преданностью новой республике.

— А зачем решил сражаться, ведь ты можешь умереть? — спросил он.

— Ради жизни, — ответил Пьер.

Офицер уверенно зашёл в дом и проник в нужную квартиру, не спрашивая хозяев, которым пригрозил оружием.

— Жизнь требует порой грубости, — сказал он.

Сжавшись в углу, в квартире сидели двое детей. Их родители тоже пребывали в страхе. Но зато склад и стражники были видны из окна как на ладони.

— Я не буду стрелять, — заявил Пьер.

— Ты рехнулся? Нам нужно оружие. Где мы его возьмём, как ни со склада? Мы вынуждены либо ждать подкрепление, чтобы победить числом, либо воспользоваться хитростью.

— Здесь сидят люди.

— Это ради их блага!

— Не собираюсь.

Пьер захлопнул ставни окон. Во всём должен быть предел, даже в борьбе. Но он тут же нашёл новый способ, как же осуществить план, на который он согласился. Придётся взбираться на крышу, там опаснее, но всё же.

— Я запрещаю тебе идти на крышу, — закричал офицер.

— А я присягу вам не приносил, я не военный.

Он забрался на крышу и прицелился. Возле склада стояли три солдата, которые о чём-то беседовали и ходили вперёд-назад. Их ходьба никак не давала Пьеру сосредоточиться. “Ну остановись же!” — захотел он крикнуть им. Но крик прозвучал не с крыши.

— Наверху бунтовщик!

Солдаты открыли огонь, Пьер вынужден был бежать, прикрывая голову. Но вражеское подкрепление появилось раньше, чем мог представить он. Его дожидались солдаты на чердаке. Пока одни пытались убить повстанца, другие проникли в дом. Пьеру пришлось опустить ружьё.

Время для него летело быстрее света. Заломленные руки, крики солдат, ружьё возле виска, плач детей, которых он только что видел, бывший офицер… Командир баррикады прятал под пиджаком револьвер, готовый вот-вот применить против врага, спасая товарища, но Пьер слабо мотнул головой — не надо. Лица людей, их голоса, очертания домой проносилось так быстро, что он ничего не помнил.

27 июля. Девять часов вечера

Пьер стоял привязанный к столбу. Тугие верёвки крепко окутывали его руки и ноги. Солдаты, радуясь победе, выстроились полукругом возле него. Маленькая площадь, где был Пьер, хорошо охранялась — мятежники не смогли бы устроить бой. Собралась толпа из мирных жителей.

— Решил против своей же доблестной армии пойти? Ну-ну, — расхохотался один. — Ты ответишь за наших погибших товарищей от рук твоих же мародёров.

На Пьера было выставлено несколько ружей. Из-за крепких верёвок он не мог пошевелить даже пальцами. Невольно у него возникли перед глазами старинные фрески с изображением инквизиции и сожжением еретиком. Он чувствовал себя не лучше тех ведьм и колдунов, которых вместо пули ждал огонь. “Смерть пришла”, — вздохнул он. Толпа собралась пёстрая. Кто-то подбадривал солдат, кто-то хотел броситься и перегрызть им глотки, а кто-то просто смотрел на Пьера из-за страха или любопытства. В толпе он разглядел Ричарда, Анну и командира. Оружие было при них.

Пьер мотнул им головой и тихо прошептал, надеясь, чтобы они прочли его слова по губам: “Уходите. Не вмешивайтесь. Мой бой окончен”.

Офицер, глава отряда, выступил вперёд.

— Твоё имя.

Пьер молчал.

— Отвечай. Мы должны знать имя преступника, перед тем, как лишим его жизни. Или ты может надеешься на внезапную помощь других бунтовщиков? Не выйдет.

Но Пьер ни на что не надеялся. Он не знал, какое ему имя называть. Сейчас придёт его смерть. Большую часть своей недолгой жизни он ходил Уэйтом Барре. Даже когда открылась правда, Пьер продолжать зваться Уэйтом. Он представлялся людям, учился в университете, открывал магазин Уэйтом. Для студенческих приятелей, которые знали его приёмного отца и Дэвида Басса, Уэйт было именем, а Пьер — всего лишь странным прозвищем, которым два человека почему-то наградили его. Он дважды приносил присягу — по делам Виперана и Омбредье — и клялся не лгать именем Уэйта Барре.

Пьер взглянул ещё раз на своё состояние и усмехнулся: “Я не только привязан как еретик, но жил всю жизнь еретиком. Что ж, вот и погибну вероотступником. Но никак не беглецом.”

— Моё имя Пьер Лоре! — заявил громко он.

Юлюканье солдат на мгновение замерло, кто-то опустил ружья.

— Лоре? Сын того самого Лоре? — зашептались они.

— Да не может быть! — закричал офицер. — Он лет тринадцать назад как исчез с лица земли!

— Я Пьер Лоре.

— Ты не врёшь? Ты сын Луи и Луизы де Лоре? — переспросил офицер.

— Да.

— Ты Пьер де Лоре?

— Нет. Я Пьер Лоре.

Хохот солдат оглушил площадь. Они покатывались наземь от смеха — сын маркиза живёт и сражается как смерд. На Пьера печальными глазами смотрели друзья, он попрощался мысленно с ними.

Офицер поднял ствол ружья и крикнул в толпу.

— Всем разойтись! Я стреляю!

Пьер закрыл глаза. Спусковой крючок был нажат. Пуля полетела в Пьера.

Она пронеслась мимо и угодила в стену. За ней последовал шквал выстрелов, но ни один не ранил Пьера. Офицер забавлялся, играясь с жертвой. Насмешливо опуская ружьё, он велел отвязать Пьера от столба и положил в военный дилижанс. Люди с жалостью смотрели на Пьера, но ему не нужна была их жалость, он хотел, чтобы друзья не вздумали его освободить, навлекая на себя арест. Люди лихорадочно мелькали перед глазами. Впереди толпы, возле Анны и Ричарда, стоял Экене.

Кровь хлынула в голову, дыханье взбушевалось. Пьер смотрел на Экене, но не мог понять, Экене это ли кто-то другой. Слишком невообразимым было его пришествие. Пьер он стал отбиваться. Ему захотелось вырваться. Лицо Экене вернуло в Пьера жизнь.

Его грубо толкнули в карету и повезли. В карете сидел офицер.

— Что, думал, убьём? — захихикал он. — Нет, ваше превосходительство, если бы мы публично убили безоружного без суда и следствия, то на нашей службе был поставлен крест. Хотя надо было тебя прикончить. Ты простое отрепье, а твои друзья сброд. Но ты поступил мудро, рассказал всем, кто твои мамаша и папаша. Что ж, — усмехнулся офицер и выглянул в окно. — В подвале тюрьмы не окажешься, придётся в подвал ратушы заточить. Как-никак мой служебный долг охранять тебя, маркиз.

Карета остановилась у ратуши, силком связанного Пьера вытащили из неё и забросили в подвал мэрии.

— Будешь сидеть здесь, пока за тобой де Лоре не пришли, только им тебя отдадим.

Пьер хмыкнул. “Решил попрощаться с жизнью, теперь сижу в самой ратуше и жду помощи от тех, кого видеть не хочу. Лучше бы меня расстреляли”.

Пьер лёг на пол. Никакой постели не было, только стояло два горшка — для воды и отходов. “И повоевать я не смог. Защитник, называется. Всё валится из рук. Я проклят”, — вспыхнул он. Пьер глубоко задумался. Тёмные стены давили на него, но больше делать, кроме как мыслить, было нельзя.

Кто же меня мог проклянуть? – задавался он вопросом — Гаапи, враги деда, недруги отца?

Экене.

Пьер вспомнил слова брата, когда тот чуть не убил его: “Будь ты проклят, Пьер Лоре!”. Пьер покачал головой. “Нет, я до этих слов был ходячим несчастьем. Смерть тёти тому доказательство. Люцифер, явившийся мне, тому доказательство”.

Годы шли, но человек не забыл давнюю встречу с Люцифером, которая, скорее всего, была простым сном.

“Я в те времена спорил, что не грешник, и мне нечего стоять возле тебя”, — усмехнулся Пьер и заговорил, обращаясь к давнему знакомому.

— Много ценного ты тогда мне рассказал, но я не думал даже прислушиваться к твоим словам. Ты прав оказался. Люди не чудовища. Взять тех солдат, кто они на самом деле? Сыновья, мужья, отцы. Нет, люди не чудовища. Я заблуждался. И не ангелы, ты прав. Мы лишь люди.

Жаль, тогдатебя не слышал. Ты пытался меня предупредить, показывал, что может стать с моими близкими. Будь у меня глаза и уши, я понял, что ты хотел донести. Марани, Ноуза, Тейю, Мейкна остались бы живы. Ты во всём оказался прав.

Пьер закрыл глаза, но уснуть так и не смог.

28 июля. Восемь часов утра.

Утром выстрелы звучали сильнее. К нему забегал солдат, проверить его, вид солдата был пугающим.

— Недолго вам осталось сражаться, победа будет за нами, — улыбнулся Пьер.

Ему оставалось только гадать по выстрелам снаружи и беготне людей над ним, что сейчас происходит. Темнота сковывала тело, но он радовался. Радовался тому, что восстание не сломлено.

Так продолжалось несколько часов. Выстрелы и шаги не затихали

28 июля. Полдень.

Шаги становились сильнее. Внезапно дверь распахнулась. В Пьера ударил яркий дневной свет. Перед ним, зажмурившимся от яркого света, предстал командир баррикады, вместе с ним была его товарищи — другие командиры. Бывшие офицеры сурово посматривали на пленника. Рядом стояла большая собака.

— Выходи. Свободен. Ратуша скоро станет нашей! — воскликнули они.

Восторг наполнил Пьера.

— Хвала небесам! — воскликнул он.

Пьер рванулся к товарищам, но знакомый ему офицер знаком руки остановил его.

— Не так быстро, — нахмурился офицер. — Ты — маркиз. Ты — наш враг. Мы сохраним тебе жизнь. Более того — мы позволим тебе вернутся в наши ряды, если ты докажешь нам, что ты отрёкся от удела своих родителей и долга маркиза.

— То, что я живу под другим именем разве вам не доказательство?

— Не совсем. Ты готов доказать свою преданность народу и республике?

Пьер ответил, не задумываясь.

— Готов.

Офицер толкнул его обратно в подвал и закрыл дверь. Вместе с Пьером оказалась заперта и собака.

Прошло минут пять. Пьер услышал быстрые шаги чьих-то ног. Первые отдавались от больших изящных сапог, вторые от женских тонких туфель.

— Освободите нашего сына. Мы знаем, он в подвале, — прозвучал дрожащий женский голос.

Мама.

Комок подступил к горлу, Пьер еле удержался, чтобы не закричать. “Нет, только не родителей. Оставьте их в покое”.

— Сколько вы хотите за нашего сына? — раздался голос отца.

Офицер разразился смехом.

— Мы не заключаем сделок с врагами. Будьте любезны уйти. Вы забыли, какой выбор принял ваш сын? Теперь он принадлежит нам.

— Верните нам сына, — воскликнул Луи, в голосе его чувствовался страх.

Офицер усмехнулся и открыл дверь.

— Пьер, объясни им всё. Они не понимают.

Пьер вышел из подвала и увидел родителей. Маркизы были бледны, напуганы. Отец и мать держались под руки. Они вздрогнули, когда увидели сына.

— Пьер, — произнёс Луи. — Куда тебя занесло? Уходи, пока тебя не убили.

Пьер не сдвинулся с места.

— Я вам всё сказал. Я и вы из разных миров, эпох. Мне нечего делать возле таких людей, как вы.

Пьер замолчал. Луи и Луиза не уходили. Жизнь сына стояла на первом месте. Пьер не собирался их уговаривать.

— У меня давно своя жизнь. У меня есть отец, брат, Софи. Папа, мама, вы мне не нужны, — громко сказал он.

Офицер кивнул головой и улыбнулся.

— Он вас всё сказал.

Офицер затолкал снова Пьера в подвал и закрыл дверь. Пьер оказался один на один с офицером в темнице, не считая собаку. Из-за пояса он вытащил револьвер и зарядил его.

— Ты не посмеешь! Нет! — закричал Пьер.

Командир слегка улыбнулся и направил револьвер на собаку. Раздался выстрел, пронзивший тело животного. Офицер вышел из подвала.

— Нам не нужны перелётные птицы. Я убил вашего сына. Сами слышали, что стрелял не в воздух. Убирайтесь.

До ушей Пьера доносились шаги родителей, которые становились всё и тише и тише, пока не затихли совсем.

— Они ушли, — открыл офицер дверь в камеру. — Можешь быть мне благодарен. Я избавил тебя от присутствия этих людей в твоей жизни, они больше не побеспокоят тебя.

Пьер не ответил ничего офицеру. Он ничего не чувствовал. На душе образовалась пустота. Командир дал Пьеру плащ с капюшоном, чтобы никто его не опознал в мэрии. Раз Пьер умер, то умер. Покидали ратушу они с чёрного входа.

Постепенно Пьер начал входить в реальность. Он пребывал в некоем оцепенении, когда услышал слова офицера: “Я убил вашего сына”. Но разум возвращался. А вместе с ним чувства. Едкая гадливость появилась и застряла во рту, а затем и во всём теле. Случилось то, о чём он мечтал с девяти лет — Пьер де Лоре умер для отца с матерью и общества, но Пьер не ощущал желанного упоения.

Они с офицером не вернулись на старую баррикаду, а двинулись дальше. Офицер, встретившись с товарищами-командирами пошёл брать крупные объекты, а затасканный район оставил под командование простым бунтовщика. Пьер отправился с ним, он тоже не хотел сидеть в «кустах».

28 июля Шесть часов вечера.

Пьер шёл в отряде с более сотней человек. Удача сопутствовала им. Они брали каждое стратегически важное здание на своём пути. Врагам приходилось сдаваться либо принимать смерть или позорный плен. Сколько было потерь у своих, революционеры сбились со счёта: взамен одной головы, к ним присоединялись две.

Фортуна благословляла революцию. Вернее сказать, не одна фортуна. Почти каждый повстанец был вооружён, командиры, а ими в особенности были бывшие военные, знали, слабые места в правительственных вооружённых отрядах, знали, сколько людей брошено в то или иное место. Революция была хорошо снабжена.

Пьер сидел рядом с командирами на ужине, они разговаривали между собой, не обращая внимания на Пьера. В их разговоре он улавливал знакомые фамилии. Долго Пьер не мог их припомнить, но, в конце концов, вспомнил — у Омбредье. Они были его сотоварищами. Но, судя по словам командиров, эти люди приносили малую лепту в победу революции, были ребятки покрупнее.

До Пьера стало доходить, кто истинные лидеры революции, которые руководили всеми, в том числе и им. Ещё раньше Пьер видел будущее своих сограждан, если они проиграют бой, помаленьку Пьер начинал видеть будущее и в случае победы.

“Ты никогда не отступишь от меня”, — сказал он с гневом и усмешкой Люциферу.

Ночью Пьер видел родителей во сне. Они втроём стояли в пустыне. “Сын, постой!” — кричали маркизы. “Вы разве не видите, что Пьера де Лоре нет?” — сказал им Пьер. Пески уносили его за собой всё дальше и дальше от отца с мамой. “Не убегай!” — закричали они. Пьер засмеялся им в ответ. “Я просто следую туда, куда меня уносит случайный новый ветер”.

Какая-то сила тянула его со всей дури и кричала:

— Хватит дрыхнуть!

Пьер открыл глаза. Командир готов был начать хлестать соню по щекам, ему невдомёк было, что Пьер вчера ночью не смыкал глаз.

— Бои вовсю идут! Вставай.

Пьер быстро поднялся на ноги. Не сразу он заметил, что возле его головы лежало несколько людей, убитых меньше часу назад.

— Ещё мне один знак. Я — проклят, — прошептал под нос Пьер.

29 июля. Два часа дня

Город был весь охвачен восстанием. Революционеры подбирались к дворцам Тюильри и Лувру. Пьер и другие люди из его отряда были вооружены как штыками, так и ружьями. Бой с королевской армией начинался не на жизнь, а на смерть.

Мимо Пьера проносились товарищи-мятежники, проскакивали швейцарские гвардейцы. Он стоял на поле брани, и как будто его здесь не было. Пьер всё ещё пребывал в своём сне. Он пытался от сна отмахнуться, выбросить из головы родителей и начать воевать. Но глаза подводили его, в этой кутерьме он не разбирал лиц вражеских солдат, путал со своими. “Я ослеп или что? — не мог Пьер понять. — Вот мои, а вот они”. Но граница между своими и чужими исчезала. Пьер, когда-то нарушивший мирную жизнь чужого племени ради мести, не мог поднять ружьё во имя своего народа. За два дня, пока воевал, он ни разу не спустил курок, не нажал на крючок.

Он видел в воспоминаниях две свои семьи, родную и названную, а перед глазами два отряда, свой и чужой. Пьер кричал тем и тем: “Берегись, сзади! Осторожно, над головой!”. Он переживал за всех.

— Закрой рот, щенок! — вдруг прямо над ухом услышал Пьер.

Солдат замахнулся на него с саблей. Пьер не успел отскочить, сабля порвала рукав у правой руки и разорвала кожу, оставив небольшую, но длинную царапину.

Пьер не отбивался, он скрылся от врага: пока тянулся бы к оружию, его убили бы. Пьер порвал на себе одежду и перевязал руку.

Офицер, полководец Пьера, сражался с львиной смелостью, от его рук погибло несколько врагов. Но пули противника долетели до своей цели.

— Пьер, — прохрипел офицер. — Зови подкрепление.

Он назвал район и баррикаду, куда нужно бежать, и умер.

29 июля. Три часа дня

Пьер исполнил его последнее послание. Помощь шла. Умирающий, но не сдающийся офицер, стоял у Пьера перед глазами. “Я не смог ему помочь. А скольких я не защитил? — Пьер скорбел. — Ричард, Софи, Экене, где вы?”

Люцифер из детского сна, казалось, стоял за спиной. Страх окутывал Пьера. В ужасе он побежал, пытаясь скрыться от невидимых глаз. Он знал лишь одно место, где его не застанет Люцифер — церковь.

Маленькая церковь не закрывала свои двери даже в эти дни, когда её могли уничтожить. Десятки людей столпились в ней и просили о помощи. Пьер припал к стене и зашептал:

— Спаси. Спаси меня от него.

Но в ответ ничего не слышал.

— Помоги. Помоги нам, — доносились голоса людей, вторящие одни и те же слова.

Пьер пытался вспомнить те дни, когда был особенно близок к Богу, чтобы Тот его услышал. Мелькало убийство тёти, исчезновение в Марселе Марани и Экене, похищение его приёмной семьи гаапи. И ничего более. Вся его вера сводилась к просьбам о помощи. И всё. “А вы верите в Бога?” — “Ну да”, — Пьер вспомнил первый разговор с Софи.

Он не хотел жить по этому “ну да”. Не хотел жить в постоянно мольбе о помощи, признании собственного бессилия.

— Я приду к Тебе, только когда мне не нужна будет Твоя помощь, — сказал Пьер и покинул церковь.

Пьер ощущал прилив сил, летнее тепло разлилось по всему телу. Пьер чувствовал это тепло внутри себя. Перед его глазами предстал летний июльский день, в котором не мелькали пули, не проносились яростные солдаты и бунтовщики, на земле не лежали покойники. Вдали Пьеру показалось стоит Люцифер.

— Я не проклят, — заявил ему Пьер. — Ни ты, ни твои дружки мною не руководят. Я сам творил свои беды. Я позволил погибнуть Мейкне и моим друзьям, когда мог их спасти. Из-за меня умерла Марани. Я стоял за моими несчастьями, не ты.

29 июля. Полпятого.

Пьер вернулся к дворцу Тюильри, к товарищам. Он не собирался воевать. Только что до него дошло, благодаря какой цене он ещё ходит по земле, он не мог предать эту цену.

“Меня могло не быть, если бы не тётя Камилла и Марани, отдавшие по собственной воли свои жизни ради меня. Даже собака Тити умерла за меня. Разве я могу наплевать на них? Мейкна… — Пьер сжал кулаки. — Ты и твои родители могли бы остаться живы, надо было только тебе изменить мне. И всё. Нет, я не позволю растоптать твою жертву здесь и сейчас, за чужой интерес”.

А тем временем, без его помощи, повстанцы завладели дворцом Тюильри.

— Пьер, быстрее за нами! — закричал ему знакомый революционер.

Люди вбегали во дворец, в дом бывших королей. Это означало одно — победу. Но Пьер не мог переступить порог королевских владений.

“Нет, — сказал он себе. — Двенадцать лет назад я отказался от жизни аристократа, политика и хозяина жизни. Я не могу войти в дом старых королей и новых правителей”.

И Пьер повернул назад.

“Знаешь, — обратился он к Люциферу, которого уже не видел. — Ты во многом оказался прав. Люди это люди, с достоинствами и недостатками. Ты предупреждал меня о многом. Но ты не во всём оказался прав. Ты говорил, что я не смогу затмить Анну? Но Анна так и не смогла переступить границу человеческой жизни. Она сменила образ жизни, но остаётся аристократом. А я давно уничтожил в себе Пьера де Лоре. Есть только Пьер Лоре”.

“Всё ли я ему рассказал?” — призадумался Пьер, вспоминая детские видения.

“Папа умер”, — проснулась у него в памяти мама, такая, какой он видел её вчера.

В окрестностях дворцов стояли Шарль, Экене и Софи. Они не замечали Пьера, стоявшего неподалёку, они были встревожены, напуганы.

“Отец, спасибо тебе за всё, — обратился мысленно он к Шарлю. — Ты заботился обо мне как о родном сыне. Но я не был для тебя заменой покойного Валентина. Ты видел во мне другого человека. Отец, ты один из главных учителей в моей жизни. И не только в моей, но и в жизни Экене.”

“Экене, когда в последний раз мы назвались друзьями? Когда стали братьями? — Пьер тяжело вздохнул. — Сколько лет прошло, а ты так и не простил меня…”

“Софи, спасибо, что вернула меня к жизни. Я тебя сильно люблю, но, если я для тебя всего лишь влюблённость, если твоя любовь ко мне остыла, если твоё сердце принадлежит другому, то я не стану тебя мучить. Но помнить тебя я буду всегда, как и Мейкну.”

Не далеко от него стояли самые близкие люди, но Пьер пошёл от них в другую сторону.

29 июля. Полшестого.

Пьер стоял возле особняка де Лоре и звонил в дверь. Ему никто не открывал. Пьер без приглашения зашёл в дом и услышал с крики мамы и слуг, доносящиеся с третьего этажа. Он прибежал наверх к кабинету отца.

— Что случилось?

Мама и все слуги дома бешено колотили стены, дверь. Мужчины пытались её выбить. Луиза рыдала и не своим голос кричала:

— Луи, прошу, остановись!

— Я застрелю себя! — раздался голос отца. — Пьер убит! Я не хочу жить!

Пьер подошёл у двери и проговорил:

— Отец, это я — Пьер. Открой.

Дверь отворилась, и к ногам сына припал на коленях бледный Луи, выронив револьвер.

— Прости нас, сын.

========== Глава 20. Всякая революция имеет свой конец ==========

Комментарий к Глава 20. Всякая революция имеет свой конец

С НОВЫМ ГОДОМ И РОЖДЕСТВОМ СВОИХ НЕМНОГОЧИСЛЕННЫХ, НО ДОРОГИХ ЧИТАТЕЛЕЙ!

Над королевским дворцом развевался трёхцветный триколор. Объявлен был новый наместник короля. Революция победила, но народ не добился главной своей цели — республики. Трое мужчин, одетые в чёрные мрачные костюмы, медленно шли по улице де Конде, с ними шла девушка в чёрном платье с букетами цветов в руках, букетов было четыре.

— Твои родители уже ждут нас, — сказал Шарль.

— Вижу, отец, — ответил Пьер.

Луи и Луиза де Лоре, облачённые в траурные одеяния, ждали сына и его близких. Возле них стоял привычный экипаж, попоны лошадей лишь были заменены на чёрные и убраны колокольчики. Пьер представил им отца Шарля и Софи, которые те всегда видели где-то издалека. Маркизы тепло поприветствовали капитана Барре. К Софи они были менее радушны. Пренебрежение, недовольство не отображалось на их лицах, но что сидело внутри при виде Софи, сын мог только догадываться.

— Зачем столько цветов? — спросила Луиза. — Ричард же просил, чтобы ему не устраивали пышных похорон.

— Погибли родители Дениса Лаванье и… мой знакомый, — ответил Пьер.

За вечер и ночь он всё ещё не смог прийти в себя. Пьер до конца не осознавал, что его друга и двух прекрасных людей больше нет. Он всё узнал в один день, родной отец рассказал о смерти Ричарда де Чарди, приёмный — о супругах Лаванье. Жерара, которому Пьер в любой другой день не отказался бы раскрасить лица, тоже нет.

— Нам пора, — сказал Экене. — Опоздаем.

Экене хромал, он передвигался с помощью Пьера. С трудом он залез в карету.

— Вечно тебе попадает, — сказал Пьер. — Я всего лишь шрамом на пол руки отделался, а ты чуть не погиб.

Карета маркизов вместила всех. Пьер сел в другой конец от Софи.

Кладбище Пер-Лашез было многолюднее, чем в любой другой день. Хоронили погибших героев, случайных прохожих, военных. Многих хоронили позже третьего дня, которого требует религия. Ричарда проводить в последний путь пришло много людей. Среди них почти не было аристократов, не считая родителей и родственников. К Ричарду пришла вся его деревня. Похороны не были пышными, цветов на могиле лежало мало. Так год назад попросил сам Ричард, как будто предчувствовал ближайшую кончину, но два дня назад не сумевший её предсказать. Растрёпанная от горя Жанна стояла возле гроба с малышом на руках и не знала, как ей быть дальше. Даже сын сейчас не мог заставить её улыбнуться. За фамильной оградой смотрел в одиночестве на церемонию Огюстен.

— Я позволил моему другу застрелить моего брата, — причитал тихо он.

На похоронах Ричарда Пьер и его близкие встретили Изабелль с семьёй. Графы де Брюне и де Чарди были близкими друзьями, что, впрочем, не было удивительным. Пьер взглянул в последний раз на друга.

— Ричард, прощай. Обещаю, что буду помогать твоему сыну и жене.

К Эмилю и Бертине на похороны пришло куда меньше людей — родственники, друзья, соседи. Там Пьер встретил двух маркиз де Ландро. Позже, когда их спросили, почему они провели всё время не с родителями Ричарда, а с Денисом, мать и дочь ответили: “Семья де Чарди для нас всего лишь знакомые, мы мало чем сможем их утешить, а Денис нас друг. Мы были с ним, потому что на похоронах тяжелее живым, а не мёртвым.

Денис молча стоял и с пустыми глазами смотрел на надгробные камни родителей. Это он должен был здесь лежать, а не они.

— Прими наши соболезнования, — тихо сказал ему Пьер. — Мы скорбим с тобой.

— Ричарда тоже убили, — пустым мёртвым произнёс голосом Денис.

— Да, знаю, — только и смог ответить Пьер и добавил. — Дени, ты всегда можешь положиться на нас.

— Спасибо, — с теплотой сказал Денис.

К нему подошли маркизы де Лоре, Луи и Луиза принесли ему свои соболезнования в длинной и поэтичной речи. Но Дениса она не затронула, его лишь удивило, что Пьер и родители вместе. Отец, мать и сын держались рядом. Пьер невольно вспомнил тот трагический день, шесть лет назад. Почти всё было точь-в-точь. Его друг лишился троих самых близких людей, а он воссоединился с отцом, с мамой. К Денису подходили родственники, друзья, знакомые и все как один говорили:

— Мы понимаем, как тебе тяжело, но ты держись. Твои папа и мама в раю. Ты должен быть сильным ради них.

Но Денису было всё равно, где его мама и отец. Он хотел видеть их здесь и сейчас. Он не чувствовал себя сильным.

Экене положил цветы на надгробья Бертины и Эмиля и сказал.

— Дени, отца, маму и Ричарда не вернуть. Но твои друзья рядом с тобой: Пьер, Софи, Анна… Я тоже помогу тебе в любое время. Ты — не один.

— Спасибо, — от сердца ответил Денис.

Траурная процессия на трёх могилах подходила к концу. Люди расходились по домам, чтобы там проводить близких в последний путь. У Софи на руках оставался один букет.

— Пьер, идите без меня. Я задержусь.

Пьер не стал ничего говорить и оставил её одну. Без него Софи возложила цветы к надгробию друга. На похороны Жерара пришло много сослуживцев. Но на них не было самых главных людей — мамы, жены, сына. Командиры армии просто решили не оттягивать похороны, дожидаясь приезда родных, и закопали Жерара без самых близких для него людей.

— Жерар, я не забуду про твоих родных, — простилась Софи.

***

Пьер, Экене, Анна и Софи провели эту ночь у Дениса. В мастерской было необычайно тихо.

— Какие планы на будущее у вас? — тускло спросил Денис у друзей.

Пьер первым подал голос. Уверено и серьёзно он заговорил:

— У меня много планов. Сперва я хочу всё начать сначала с мамой и отцом. Глупо злиться на них всю жизнь, а в том, что жизненные позиции отличаются у нас, так не беда, с тобой тоже хорошо ругались из-за революции.

— А у тебя? — обратился Денис к Экене.

— Первым дело хочу вернуться домой и разобраться с той тварью, который заставила уехать из дома и бросить всё, — гневно сказал Экене. — Я знаю, кто это сделал.

— Экене, — засмеялся Пьер, — ты ж мне говорил, что мечтаешь об одном — увидеть Токи. А месть человеку, который помог встретиться тебе с братом, это всё потом.

— Да, хочу. Эй! — Экене хлопнул его по голове. — Это подмена понятий!

— Дени, о нас не переживай, — переключился Пьер на друга и нерешительно спросил. — Как ты сам?

Денис долго молчать. Он не мог смириться с потерей отца и мамы за какие-то три дня. Но жить дальше надо.

— Наша лавка не приносит прибыли, надо это признать. Надоело брать одни долги, чтобы выплачивать другие. Я хочу расширить мастерскую. Надо только найти деньги для этого, — Денис вздохнул. — Мама и папа были правы, пора остепениться

— Мы с Пьером поможем тебе с деньгами, — сказала Анна.

— Не надо — на месте возразил Денис.

Анна улыбнулась.

— Дени, на сей раз наша помощь не будет смотреться как милостыня. Мы заключим с тобой договор о первоначальных взносах, гарантиях и всё такое в этом роде. Если хочешь, то давай тебя заставим проценты выплачивать десять лет?

— А не пошла бы ты? — крепкий кулак оказался у носа Анны.

Но идея Денису понравилась, за исключением долговечных процентов. Он заметно взбодрился и даже слегка засмеялся, когда появилась блестящая возможность поспорить с Анной. После долгих и бурных обсуждений друзья пришли к единому компромиссу. Помогали им с принятием решения Софи и Экене. Но помощь в основном была от Софи, Экене спрашивал непонятные слова и узнавал много новых понятий и вещей.

— Пьер, — сказал Денис. Его голос не звучал безжизненным. — Спасибо тебе, друг, за всё. Я вижу, что твоя помощь нужна не только мне, но и Экене, поэтому можешь не опекать меня. Я справлюсь.

— Ну уж нет, самое меньшее, но месяц я побуду с тобой, — заупрямился Пьер. — Надо же тебе помочь в начинаниях и дать Экене на земле постоять перед новым плаваньем.

Пьер замолчал и вспомнил кое-что важное.

— И Жанну надо тоже поддержать. В деньгах она не нуждается, но что у неё на душе твориться…

— Поддержим! Я о Жанне и Жаке ни на день не забуду. Только, Пьер, возвращался скорее. Без твоих чудачеств, упрямый осёл, скучно.

— Вернусь, только когда улажу все дела у Экене.

— Мальчики, — вдруг Софи тихо проговорила. — А можно я с вами?

— Конечно! — отозвался Экене.

Пьер повернулся к Софи. Его взгляд был холодным и чужим. Таким он был весь день. Пьер взял её за руку и, никому ничего не говоря, вывел из дома. На улице было прохладно, Пьер стоял от Софи на расстоянии.

— Ты обнаглела совсем? — прокричал он.

Софи выпучила глаза. Что нашло на Пьера? Они много ругались, но никогда её любимый не был чужим.

— Ты про что? Ты сам мне пообещал, что когда поедешь в Тинуваку, то возьмёшь меня с собой!

Пьер топнул ногой. Озадаченность Софи его вывели из себя.

— Не прикидывайся дурой! Я тебя вижу насквозь. Променяла меня на Жерара, а когда он умер, то прибежала ко мне, как к запасному варианту?! Да чтоб я взял тебя в плаванье, познакомил со своими сёстрами! Я на похороны с тобой пошёл лишь по двум причинам: не выяснять отношения на могилах погибших и на глазах у Дениса и у родных Ричарда, которым и без нас плохо.

Софи подбежала к Пьеру, взяла его за руку, но он быстро отпихнул от себя любимую.

— Что ты такое говоришь? Ты мне не запасной вариант, не замена! Я люблю тебя!

— Вижу, как ты меня любишь, — хмуро ответил Пьер. — Ты выбрала Жерара, а не меня. А когда Жерара не стало, то решила вернуться ко мне.

Слова Пьера не укладывалось у Софи в голове. “Это просто бред, когда он прекратит ревновать?” — готова была закричать на всю улицу Софи. Но вслух она произнесла.

— Я отправилась за Жераром по другой причине — я была против революции, восстания. Я так поступила, потому что меня, противницу революции, ты бы не стал слушать. Я думала, что смогу повлиять на Жерара, а тебя переубедит Анна, которая стояла на твоей стороне. Я люблю тебя. Ты спроси у отца, как я искала тебя по всему городу, как все закоулки, баррикады и больницы оббегала…

— Довольно! — закричал Пьер. — Не собираюсь слушать твой лепет. Ты сделала свой выбор, вот и оставайся с ним. Я не собираюсь быть запасным любовником для тебя. А сейчас прошу как человека, а не какую-то дрянь, уйди. Не хочу ругаться с тобой при Денисе.

Пьер хлопнул дверью дома Лаванье. Софи вздрогнула от его громкого стука. Ей ничего не оставалось, как пойти домой. На душе было пусто, Софи казалось, что её всю вывернули наизнанку. Она привыкла за год к неожиданным решениями любимого, его упрямству, ревности, но сейчас Пьер не был похож на ревнивого мальчишку. Ещё три дня назад он не выглядел таким взрослым, серьёзным. Кажется, Пьер действительно сделал выбор…

***

Пьер не менял своего слова. Он ушёл из дома Урбена Игаридье, в котором он жил вместе с Софи, и попросил временного приюта у Дениса. Из-за ухода Пьера, Экене и Шарлю пришлось тоже перебраться к Денису, ведь другого жилья в Париже у них не было. Луи и Луиза с радостью предложили людям приют в их большом доме, но Пьер отказался за себя и за своего брата с отцом. Поселиться у них бездомным скитальцем значит показать, что он блудный сын, который всю жизнь жил неправильно. В доме Дениса Пьеру было намного спокойнее и приятнее, несмотря на то, что грохоты и возгласы в мужской компании редко затихали.

Окружённым помощью Пьера, его брата и отца, Анны и её мамы, неравнодушию Софи Денису становилось лучше. Он мог смеяться, как и раньше в меру пить, заключать любимые пари. Денис ухитрился проиграть Экене любимые часы на цепочке, за которыми три года назад специально ездил с Ричардом в Бордо, но потом отыгрался и развёл Экене на сто франков. К сожалению, денег спорщик не увидел как собственных ушей — Экене просто не имел у себя такой суммы, а Пьер и Шарль отказались содержать за свой счёт ещё и его пари. Взамен не вернувшимся деньгам пришлось Экене отказаться от часов.

Но иногда на Дениса ни с того ни с сего наваливалась тоска, у него всё валилось с рук, ночью он мог проснуться от кошмара. Вина за то, что он остался жить, а его мама и отец нет, давила на него. Каждый день Денис давал себе слово, что не даст пропасть их жертве. Он поднимет на ноги семейную мастерскую и встанет сам. Потихоньку деловые договора между ним и Пьером с Анной составлялись. Денис чувствовал, что у него всё получиться. Он не терял силу духа и помогал Жанне и Жаку. Когда Денис не занимался мастерской, то всё оставшееся время проводил с молодой мамой и её малышом.

Жену и сына погибшего друга не забывал и Пьер. Но его забота была ничем по сравнению с тем, что делал для них Денис. Пьер заметил, что Жанна и Жак превращались для Дениса в новую семью.

***

Этот месяц для Пьера был полон новых, ранее невиданных дней, чувств. Он видел часто Софи, но смотрел на неё как на чужого человека. Пьеру было больно, он понимал, что любит Софи, но вытирать о себя ноги непозволительно ни кому. С отцом и мамой, напротив, Пьер чувствовал себя нужным. Всё было как в далёком-далёком детстве, когда он не знал ни разделений во взглядах, ни горьких обид. Луи и Луиза терпеливо относились к словам и поступкам их мальчика. Так долго они ждали этого момента, когда их сын снова будет с ними, они не могут позволить всё нарушить. Луиза даже иногда советовала Пьеру, чтобы он поговорил с Софи. Но Пьер высказал ей всё, зачем только время на неё терять?

Поездка в Тинуваку была для Пьера волнительна не меньше, чем для Экене. Он впервые отправлялся в Тинуваку без отца Шарля. Отец год назад принял решение, что бросает море. Тем летом он последний раз стоял на корабле как капитан. “Лахесис” всё ещё принадлежала ему, но это была только формальность. Пора передать корабль сыну. Это плаванье покажет, каким капитаном сможет быть Пьер.

— Пьер, — сказал Шарль, когда сын с Экене покидали Париж. — Знаешь, почему я назвал корабль — “Лахесис”? Так звали одну из трёх мойр, которая определяла судьбу человека. Пьер, ты управляешь “Лахесис”. Запомни, твоя судьба в твоих и только в твоих руках.

Пьер попрощался с отцом, Анной и Денисом, которые пришли проводить его и Экене.

— Чтобы к моему приезду никаких фокусов с лицом, папаша, — сказал Пьер Денису. — Не думаю, что Жанне понравиться какая-нибудь нательная живопись у крёстного отца её сынишки.

Экене наклонился к уху брата.

— Возможно, к твоему возвращению Денис станет Жаку не только крёстным отцом.

Выслушав крепкие пожелания удачи от друзей, Пьер подошёл и обнял родных маму и отца, которые тоже провожали ребят в путь.

— Вам не понравиться, что я скажу на дорогу. Но я должен это сказать. Я решил, после приезда я меняю имя и фамилию на Пьера Лоре. Пора прекратить врать и жить в миражах, но… — все, кто стоял рядом напряглись. — Я не буду маркизом де Лоре. Если получится у меня спокойно поменять имя и фамилию, то замечательно. Если же мне придётся таким образом снова превратиться в де Лоре, но я не буду жалеть сил и времени и отрекусь от титула.

Пьер сел в почтовый фиакр, на котором он с Экене ехали в Марсель, он готов был вот-вот отправляться в путешествие, но Экене почему-то медлил.

— Что случилось? Забыл что-то?

— Да подожди, сейчас-сейчас… — заторопился брат.

— Пьер, постой! — неожиданно он услышал знакомый нежный голос.

К фиакру бежала Софи, задыхаясь от быстрого бега с чемоданом в руках.

— Пьер, дай мне последнюю возможность доказать, что ты для меня не пустое место.

— Что ты тут делаешь? Кто тебе сказал, что ты вообще с нами поедешь? — Пьер начал злиться.

Экене положил ему руку за плечо.

— Это я сказал Софи, чтобы она поехала с нами. Пьер, ты слишком к ней жесток. Дай ей шанс исправиться. Тебе же я дал его.

Пьер вздохнул, он почувствовал стыд. Экене прав, он совершал куда ужаснее вещи, но ему разрешили исправиться, не оттолкнули.

— Ладно, убедил. Софи, ты едешь с нами. Даю последний шанс тебе.

========== Глава 21. Одна беда миновала, а другая тут как тут ==========

Комментарий к Глава 21. Одна беда миновала, а другая тут как тут

Зима не закончилась, а спячка у автора прошла.

Ход времени у каждого свой. Для одних оно летит быстрее пули, для других ползёт как черепаха. Экене принадлежал к последним. Каждый день он мучительно ждал встречи с Токи. “Совсем немного, ещё чуть-чуть потерпеть и я буду с любимой. Больше нас не разлучит никто: ни Азубуик, ни Этераяма, ни море. Только вдвоём отныне мы будем покидать Тинуваку.”

В отличие от непоседливого брата, домосед Пьер признавался, что расставаться с кораблём и сходить на землю ему не охота. Он был в родной стихии. Но не только море за бортом радовало Пьера. Отцовская “Лахесис” была его. Ему был дорог каждый на час на своём корабле.

— Всё, хватит ждать, — как-то сказал он. — Отдохну в Тинуваку и отправляюсь в другое путешествие. Навряд ли у меня получится в следующий раз встать за капитанский мостик под настоящим именем, но в третий раз я буду Пьером Лоре. Однако не маркизом де Лоре, а Пьером, сыном Шарля Барре.

— Я буду с тобой, милый, — радостно воскликнула Софи.

Пьер мрачно ей ответил:

— Посмотрим.

Всё это время, пока Пьер и Софи плыли в Тинуваку, они держались как хорошие знакомые. Пьер не верил своей возлюбленной, он считал себя заменой покойному и женатому Жерару. Все слова Софи объяснить Пьеру правду, ни на каплю не растапливали его. Экене боялся, что ему придётся каждый день выслушивать ссоры двух голубков и пытаться находить компромисс, но он ошибался. Пьер и Софи ни разу не поругались, они тепло и даже дружески общались, приходилось же терпеть — с борта не убежишь от обиды на возлюбленную. Но каждый знак внимания или попытку объясниться со стороны Софи Пьер игнорировал.

Так они прожили полтора месяца, пока одним из рассветов не достигли земли.

— Я жду не дождусь, пока увижу свою Токи! — воскликнул торжествующе Экене.

— Жених, придётся подождать некоторое время, — засмеялся Пьер, — пока я не разберусь с грузом, пока не попрощаюсь с экипажем, покинуть порт не смогу. А потом же надо и домой в Нолошо зайти, давно я там не был.

Наконец-то все дела Пьера были улажены и молодые люди смогли отправиться в Тинуваку. Отправились они на лошадях, Пьер предлагал брату пройтись пешком, размять долги после долгого “заточения” на корабле, но Экене больше не мог жертвовать ни минутой. Софи не скрывала восторга:

— Я рада, что познакомлюсь с твоими младшими сестрёнками, с Коу, с друзьями!

— Познакомишься, обещаю. И можешь не орать об этом на всю округу? Всех зверей пугаешь, — ответил Пьер. — Только учти, я не собираюсь представлять тебя своей дамой сердца или больше того — невестой. И не забывай, я не приглашал тебя с собой, всю ответственность за тебя несёт Экене, не я.

Софи глубоко вздохнула. Обвинять в случившимся было некого. Она сама разрушила своё счастье, и неизвестно, удастся его восстановить.

Много ли, мало ли времени прошло, но Пьер и Экенеузнавали по очертаниям деревьев и поверхности племя Тинуваку. Совсем скоро стали видится первые хижины и бродившие возле них соплеменники Экене.

— Эй, это же Мики! — закричал Пьер.

К ребятам на лошадях бежала взрослая девочка. Братья соскочили с лошадей и Мики бросилась прямо в их руки.

— Экене, уезжай, пока не поздно! Быстрее! — она схватила лошадь за поводья и ткнула её носом в грудь Экене.

— Что случилось? — одновременно закричали Пьер и Экене.

— Экене, тебя обвиняют в попытке убить вождя! Уходите! — не унималась Мики. — Экене, тебе уже вынесен приговор, тинуваку хотят…

— Это он! Экене приплыл! — раздался голос соплеменника.

Прошло всего три минуты, но возле них собралось всё племя. Тинуваку любили встречать гостей и соплеменников всей деревней, только куда делось их гостеприимство?

Впереди стоящие тинуваку с палками и луками в руках с гневом посылали в адрес Экене нелестные слова оскорблений и проклятий.

— Убийца! Убийца!

Их в спины толкали другие тинуваку, которые защищали Экене.

— Это недоразумение! — истошно кричали они и пытались подойти к нему через воинствующих соплеменников.

Мики закрыла собой старшего брата, тут же возле неё оказались Коу, Эми и Ината. Среди своих защитников Экене разглядел друзей: Баако, Гарани, Ненжёди. Они вырвались вперёд и загородили друга от яростной толпы. Экене даже не нужно было их расспрашивать, по одному взгляду друзей он понял: Июльская революция с пулей в ноге слишком хорошо для него окончилась.

— Ты убийца! Ты хотел убить Азубуика! — со всех сторон слышались крики тинуваку.

— Что вы несёте? — закричал Экене. — Я был в Париже!

— Ты выпустил две стрелы в нашего вождя, а когда понял, что не добил его, то сбежал последним трусом! — воскликнул соплеменник.

- Убийца! Убийца! — слышала Софи. Пока она пересекала океан, но немного подучилась от Экене и Пьеру языку тинуваку. Но знания языка у неё были очень скудны, она не могла даже связать нормально предложение и не забывала все слова.

— Переведи мне, что они кричат! Я не понимаю, — попросила она Пьера.

— Я понимаю не меньше тебя, — ответил потрясённый Пьер.

Софи окинула взором гневным тинуваку.

— Ты говорил, что тинуваку никогда не причинят никому вреда.

— Я так говорил несколько лет назад, когда был ребёнком, — поправил её Пьер.

А толпа всё кричала и грызлась.

— Перестаньте ругаться! Позовите старейшин и вождя, пусть они вынесут наш приговор! — остановил кто-то шум.

Толпа замолчала и расступилась. Спустя минуту появилась важная делегация из старейшин, которую возглавлял по традициям племени вождь.

— Этераяма? — прокашлялся Экене.

Ненмарди, бывший приятель Экене гордо шёл впереди. Его тело и одежду украшала яркая красная краска, голова была увешена перьями. Всем видом Этераяма показывал величие и гордость. Старейшин вместо привычных восьми оказалось девять. Сгорбленный Азубуик, постаревший за четыре с половиной месяца на десять лет, опирался на палку, в груди возле сердца на животе красовались две большие раны от стрел.

— Думал, ты с концами сбежал? — свирепо поприветствовал соплеменника Этераяма. — Знал же, что по головке не погладят, зачем же припёрся? За Токи? — проорал он. Произнеся имя девушки, все вены вылезли на лице нового вождя.

— Что произошло? — проговорил Экене.

Этераяма усмехнулся.

— Это мы у тебя спрашивать должны. Зачем ты хотел убить Азубуика, когда мы отправились на ежегодную церемонную охоту к Коолже?

Экене отпихнул от себя брата и сестёр и вплотную подошёл к соплеменникам.

— Я его не трогал!

— Кто же стрелял из твоего лука твоими же стрелами возле границы с Гаапи? Только не говори, что я, — засмеялся вождь. — Подайте-ка мне лук и стрелы.

Один из старейшин поднёс ему лук и стрелы. Этераяма помахал ими перед лицом Экене.

— Твои? Эти стрелы вытащили из Азубуика, а этот лук нашли брошенный в траве.

Экене ничего не понимал. Этераяма держал лук его покойного отца, без которого Экене никогда не выходил на охоту. Стрелы тоже были его, разрисованные единственным неповторимым орнаментом во всей деревни.

— Это моё, — сказал уверенно и бесстрашно Экене, пытаясь держать все эмоции в себе. — Но не я пускал стрелы в Азубуика. Я искал свою сестру Мики.

— Сестру искал, — буркнул Азубуик, не скрывая злобу, и подошёл к Экене. — Всё это время она была в Нолошо и Тинуваку.

Его вид был плачевен. Стрелы чуть не проткнули сердце и задели важные органы, Азубуик едва мог стоять, не говоря уже о том, чтобы ходить и исполнять обязанности вождя.

— Как же ты, гнида, объяснишь своё внезапное исчезновение?

— Мне пришло письмо о смертельной болезни Пьера, — махнул Экене рукой на брата. — Но его послал кто-то другой. Кто-то из Тинуваку. Я уверен, что это Этераяма.

Вождь раздался в диком смехе. За ним прокряхтел Азубуик.

— Экене, ты хоть слышишь, как по-детски глупо звучат твои выкрики? Я послал тебе письмо? Я писать не умею. У нас никто в Тинуваку не умеет писать, кроме тебя и Бохлейна. Лучше обвини в своей трусости старика Бохлейна, который пятый день с постели не встаёт. — Этераяма не переставал ржать. — Как же удачно к тебе письмо пришло, именно в тот день, когда из порта уходил корабль. А ничего, дружище, что последний корабль, на котором могло быть твоё якобы письмо заходило к нам в порт пятнадцать дней назад?

Экене казался хладнокровным и невозмутимым. “Я должен держать себя в руках”, — научила его революция.

— У меня есть свидетели — двое детей из племени Нотцая, по чьим следам я шёл два дня в сторону водопада. И Токи.

Лица Азубуика и Этераямы перекосились в миг.

— Токи… — прошипел молодой вождь и затем изрёк. — Те дети, про которых ты говоришь мертвы! Их задушили в тот же день, когда исчез ты! Даю голову на отрез — это твоих рук дело.

Детей убили! Экене содрогнулся. Он с ними провёл два дня, искал их, готовый пожертвовать собой, на неизвестной земле. Пьер не заметил, как прижал к себе Софи. А Этераяма продолжал говорить:

— Ты свалил всё на невинных детей, а потом просто избавился от них, чтобы не проболтались они. Но плохо у тебя это получилось. Почему же ты не отвёл детей домой к мамам и папам, если с ними был? Почему ты без лука с такого длинного и опасного путешествия вернулся? Не говори мне, что его дома оставил. Не поверю.

Никто из двух братьев не мог осмыслить всё услышанное. Софи так ничего и не знала. Пьер перестал ей переводить слова тинуваку, пытаясь самому в них разобраться.

— Приведите ко мне Токи! Она-то … — голос у Экене задрожал. — Жива?

— Жива! — гаркнул как собака Этераяма.

— Я хочу видеть Токи. Она подтвердит мою невиновность.

Азубуик засопел недовольно.

— Приведи Токи, — сказал он своему помощнику.

Девушку приволокли довольно скоро. Её держал тот самый помощник и ещё один из друзей Азубуика, видимо, который охранял её и не давал подойти к вернувшемуся Экене. Пьер оглядел подругу своего детства. С Токи он встречался два года назад. Тогда она не была такой опухшей от тяжких тревог за судьбу Экене и племени. Она осунулась и потолстела.

Экене обомлел.

— Токи, ты…?

— Экене, я ношу твоего ребёнка, — прошептала Токи. — Та ночь не прошла без следа.

На него внезапно обрушился удар Этераямы. Экене пошатнулся, его поймали Пьер и Коу, не дав брату упасть. НоЭкене пребывал в оцепенении.

— Ненавижу тебя! — закричал хрипло Этераяма. — Токи должна носить моего ребёнка! Она должна быть моя! Ты не достоин Токи! Я люблю её!

Токи бросилась к Экене, но друзья дяди крепко её держали.

— Этераяма, не трогай его! Дядя, тинуваку, Экене не убийца! Я была с ним! Он не стрелял в дядю! Клянусь великим Сюолун!

— Замолчи, нечестивица! — заревел на Токи Азубуик. — Не смей клясться великим Союлуном. Я не собираюсь быть проклятым из-за твоих грехов. Ты ещё выгораживаешь этого предателя, который пытался убить меня, твоего приёмного отца!

— Эй, довольно языком трепать! — выкрикнул один из тинуваку. — Исполните приговор и не возитесь с этим поганцем.

— Вы не посмеете! — загородили Экене брат Коу и друг Баако.

Но они быстро были заглушены толпой. Внезапная защита Экене заставила нервничать Этераяму, надо действовать быстро, пока остальные не встанут за Экене.

— Я, вождь, желаю твоей смерти, — заявил он. — Но большинства тинуваку хотят обойтись изгнанием и даже помиловать тебя. Я посоветовался с соплеменниками и принял решение на основе наших общих желаний. Твой приговор — изгнание. Но сперва, — Этераяма слащаво улыбнулся, — тебе выколют глаза. Одно изгнание — это слишком мягко.

Друзья Азубуика отпустили Токи и вместе со сторонниками Этераямы кинулись на Экене. Друзья загородили его, сзади на разгневанных соплеменников, готовых исполнить свой приговор, обрушились же, кто защищал Экене.

— Надо бежать! — первым оживился Пьер. — На лошадей!

Он быстро помог залезть в седло Софи и усадил Экене, который до сих пор пребывал в окаменении.

— Поехали, пока тебя не ослепили!

— Стой, а Токи? — очнулся Экене.

— Её никто не тронет, папаша, — ударил коням брата Пьер и тот помчался вопреки воле хозяина.

— Они удирают! — закричали тинуваку.

Люди взялись на луки, стрелы, но наездники были уже далеко. Они гнали лошадей так, что те выбивались из сил. Только возле Нолошо они позволили животным перейти на шаг.

***

— Алуани, Сюолун, почему вечно я? — сидел за столом в доме у Пьера Экене и пытался всё переварить. Софи дала ему стакан воды, но друг отшвырнул стакан на пол, разбив его.

— Экене, — мягко сказала она пытаясь его утешить, — ты скоро станешь отцом.

Экене даже не улыбнулся.

— Почему у меня всё не как у людей? Я был вместе с Токи всего день и уже отец! Мы даже пожить только для себя любимых не смогли. Почему у меня всё не как у нормальных людей?

Пьер уселся с братом.

— Радоваться нужно, ты не все, ты не нормальный. Ты — особенный у нас, — посмеялся он. — Ну не так ли, отец молодой?

Экене ругнулся на Пьера и скрылся в другой комнате. Он станет отцом! У него скоро родится сын или дочь! Экене знал, ему нужно плясать от счастья. Но как радоваться, если Токи в плену у родного дяди, а его обвиняют покушении на вождя? Ему даже не выйти за пределы поселения для белых, соплеменники исполнят решение нового вождя незамедлительно. Как же хорошо жилось 12 лет назад, когда он считал соплеменников самими добрыми людьми на свете с прекрасными мягкими законами!

Экене не выходил из комнаты целый день, он никого не желал видеть. Только под вечер пустил Пьера, который принёс брату еды.

— Как он? — переживала за друга Софи.

— Сидит отец, скучает по баррикадам, — весело сказал Пьер и заговорил серьёзно. — Я был на рынке. Все потрясены случившимся, Этераяма ничего не сочинял. Когда Азубуик отправился к Коолже, на середине дороги в него стреляли, через день в Тинуваку прибежал Экене и тут же сел на корабль. Двоих детей, которые были с Экене, нашли их соплеменники задушенными в тот же день, Азубуик месяц в горячке лежал и едва не погиб.

Пьер с тревогой посмотрел на Софи.

— Не выходи из дома. В Нолошо, кажется, я видел одного из сподвижников Этераямы.

Софи кивнула головой. Она и Пьер сидели в комнате, где обычно ночевала Марани, когда оставалась на ночь с Пьером у Шарля; Экене в одиночестве думал о своей жизни в их общей с братом комнате. Пьер почувствовал, что губы Софи совсем близко, он склонился над ними.

— Спокойной ночи, — быстро опомнился он.

И Софи ушёл в спальню Шарля. Его любимая была рядом, но об этом Пьер только жалел. “Прости, Софи, что тебя вмешал во всё это”. С этой мыслью Пьер закрыл дверь у Софи.

***

Никто из троих молодых людей толком не спал этой ночью. Им было не до сна. “Неужели всё кончено для меня? Выхода нет?” — размышлял Экене. Выход у него был — бежать вместе с Пьером и Софи на “Лахесис” в Париж и жить там. Но он не хотел такой жизни. Он не собирался бросать Токи и их малыша, расставаться навсегда с сёстрами и младшим братом, своим домом, соплеменниками, которых он всё-равно любил. Пьер не знал, как помочь брату. Приди он в Тинуваку шесть лет назад и поговори с соплеменниками, к его словам прислушались бы. Он был другом Тинуваку. Нет, его частью. Но Пьер стал таким же изгнанником как Экене, если раньше ему разрешали заходить на территорию племени, то отныне дорога закрыта навсегда. Беда Экене затронула и Софи. Софи не принадлежала к племени, она могла бы поговорить с тинуваку, но это было невозможно. Языковой барьер делал Софи такой же уязвимой, как её возлюбленного и друга.

К полудню возле дома послышались какие-то звуки. Самые страшные мысли полезли в головы Пьера, Экене и Софи, но когда они выглянули в окно, то тяжёлый камень свалился с плеч. Токи, Мики и Ината стояли, придерживая лошадей возле дома Пьера.

Экене бросился к ним. Он сомкнул Токи в горячих объятиях.

— Я верила, что ты вернёшься! Я верила! — промолвила она, целуя любимого.

Экене наклонился перед Токи и прижался в животу.

— Кто там? — пролепетал он. — Мальчик или девочка?

Токи засмеялась:

— Не знаю.

К старшему брату припали Мики и Ината. Не меньше Токи они переживали об Экене. К девочкам вышли Пьер и Софи. Мики подбежала к нему и обняла его, Ината сильно смутилась, когда Пьер поцеловал её. Шесть лет назад, маленькой девочкой, она считала Пьера своим старшим братом, таким же как Экене и Коу. Прошло много времени, Ината и Эми отвыкли от него. Только Мики ещё помнила и любила названного братца.

— Это Софи, — представил девушку Пьер. — Она моя… моя…

— Твоя невеста? — весело прокричала Мики. — Экене рассказывал, как тебе дорога Софи.

Пьер побледнел и отвёл глаза.

— Сейчас Софи просто моя спутница.

Но долго тосковать о потерянных и будущих днях Пьер не мог. Встреча с Токи, Инатой и Мики отодвинула все печали назад.

— Вы проголодались, наверняка, после дороги? Отец, зови всех домой!

— Шарль тоже с вами приехал? Он же говорил, что решил переселиться в Марсель, — удивилась Токи.

Пьер захихикал.

— Нет, он не с нами. У нас теперь другой папаша.

— Ещё раз меня так назовёшь, я прикончу тебя, — пригрозил Экене.

Пьер кивнул.

— Больше не буду, папуля.

В доме сёстры окружили Экене. Пришли только Ината и Мики, Коу и Эми остались в Тинуваку, смотреть за соплеменниками. Как узнал Экене, четыре с половиной месяца, пока его не было в племени, Токи была почти что узницей в хижине у дяди Азубуика. Бывший вождь приказал своим друзьям похитить племянницу из её дома в Нолошо и приставил к ней охрану. Токи удавалось несколько раз сбежать, но её находили и приволакивали обратно. Вот и сейчас Токи не знала, как долго она может наслаждаться свободой.

— Пока ты в этом доме, тебя никто не тронет. В твоём положении тебе нельзя волноваться, — сказала на французском Софи и попросила Экене перевести её слова.

— Как тут не волноваться, когда отца моего ребёнка обвиняют в покушении на моего дядю, а сам дядя превратил меня в пленницу? — вздохнула Токи.

— Может быть, вы мне всё объясните? — сказал Экене сёстрам и прижал к себе Токи.

Девочки загалдели. Они перебивали друг дружку, не давая сказать другой слово. От их щебетания заболела голова не только у Экене, но и у Пьера с Софи. Но, всё что сказали девочки, братья знали. Экене — преступник, который хотел совершить в племени переворот.

— Это не ты! Это Этераяма, больше никто не мог! — вступилась за брата Ината.

— Даже не знаю, что сказать. Если Этераяма хотел от меня избавиться, то убил бы меня, а не Азубуика. Хотел, чтобы меня наказали соплеменники, то тогда кто же отправил письмо? Почему всё совпало в одни дни: исчезновение Мики, покушение на Азубуика, письмо от Софи? — он вспомнил день, когда узнал правду об Уэйте. Сколько всего разом оказалось общего у его друга Уэйта Барре и незнакомого мальчишки Пьера де Лоре! Ладно бы внешность, но даже люди одни и те же становились на пути Уэйта и Пьера. — Я не верю в такие совпадения, — убеждённо ответил Экене. — Но я не понимаю ничего!

Послышался вздох Софи.

— А что с гаапи? Экене, ты столько трудился, чтобы соплеменники перестали их ненавидеть, что теперь, когда вождём стал Этераяма? Вы же с Пьером говорили, что он всей душой ненавидит Гаапи.

Только сейчас Экене вспомнил о Гаапи. Они совсем вылетели из головы!

— Каби опять охраняют границы над злостными нарушителями, а вождь Этераяма призывает к мести? — спросил он сестёр.

— Нет! Нет! — замахали руками Мики и Ината. — Этераяма продолжил твоё дело! Два месяца назад над рекой протянули верёвочный мост! Тинуваку и гаапи могут бывать на чужой территории на расстоянии километра от реки.

— Вот тебе на! — просвистел Пьер.

Токи взглянула на Экене. Её губы дрожали.

— Этераяма таким образом хотел заполучить меня. Он обещал, что позволит нарушить перемирие, пустит гаапи на нашу землю и разрешит тинуваку вступить на землю гаапи, лишь бы я ушла к нему. Ради меня Этераяма стал договариваться с гаапи. Он хотел даже принять как своего нашего ребёнка.

Экене почесал голову. Что же произошло? Этераяма, с детства кричавший о ненависти к гаапи, пошёл на мир с ними? И они его приняли, после того, как он едва не скормил крокодилу одного из их детей?!

— Дело не в тебе, Токи, — ответил Экене. — Этераяма тебя любит, но не настолько, чтобы потерять честь и гордость. После того, как ты переспала со мной, он не смог бы ради тебя переломать себя. Я его знаю, он был моим другом. Тут что-то другое. Но если бы не ты, Токи, — хмуро он посмотрел на любимую, — ничего бы не случилось. В наши с ним и тобой отношения теперь вмешаны оба племени.

Больше Экене не смог добиться от сестёр и Токи ничего. Мики и Ината были ещё детьми, чтобы им доверяли планы соплеменники, а от Токи всё тщательно скрывалось. Становилось ясно одно, Этераяма утёр нос Экене. Он сделал то, чего Экене так и не удалось — разрешил племенам пересекать границу и построил мост.

Токи и сёстры остались с вернувшимися братьями и Софи. Возвращаться назад им было страшно, но больше всего они боялись потерять Экене. Пока Экене уединялся с Токи, Софи проводила время с девочками, надеясь с ними подружиться.

— Что у вас с Пьером случилось? — расспрашивали они Софи.

Софи не знала, что им ответить. Хуже того, её переводчиком был не Экене, а Пьер. А Экене и Токи, они думали, как им жить дальше. Всю жизнь они не смогут скрываться в доме Пьера. Или придут за ними, или им придётся выйти к тинуваку.

Когда наступил вечер, в дверь раздались стуки. На пороге стоял перепуганный до смерти чернокожий торговец.

— Экене, Пьер! Там… Там! Возле Нолошо! — закричал, заикаясь, он.

“Вот и всё” — пронеслась мысль у Экене.

— Там Бохлейн. Он пошёл к вам и…. он умирает! — прохрипел торговец.

Забыв о соплеменниках и Токи, Экене с Пьером выскочили из дома и вихрем понеслись к старику. Возле леса на окраине Нолошо, на земле лежал Бохлейн, прижимая палку в руке. Старейшина стал ещё слабее, чем его видел Экене в последний раз. Возле него собрались люди, а старейшина тихо шептал:

— Отведите меня к Пьеру и Экене.

— Мы здесь! — прибежали братья.

С помощью прохожих они погрузили старика на телегу и отвезли к себе домой. Бохлейн с трудом поднимал голову. Он сильно удивился, когда увидел Токи у Экене.

— Я думал, что застану мальчишек одних. Что ж, поздравляю вас с воссоединением. Надо же, я наконец-то смог увидеть Софи, про которую Экене прожужжал мне все уши! — улыбнулся он спутнице Пьера.

Пьер покачал головой.

— Ты сдурел. Зачем ты отправился пешком в Нолошо? Ты не молод.

— А как мне ещё до вас добираться? — посмеялся Бохлейн. — На коня мне не взобраться, сесть на воз — да тоже не выйдет. А мне нужно с вами поговорить. С первыми лучами солнца отправился к вам, мои дети и внуки ничего не знают, думают, с духами разговариваю.

И Бохлейн заговорил. Поначалу он рассказывал то, о чём уже знали его молодые друзья. Но постепенно рассказ старика обрастал новыми подробностями. Рот раскрыли не только юноши, но и Токи с девочками.

— Вот, что я знаю. Об этом мне поведали гаапи на берегу Коолжи. Остальное, мальчики, вам придётся узнать самим. Воифенако и его мать Нмачи расскажут вам всю правду. Я бы сам с ними поговорил, но пересечь по новому мосту реку я не смогу. А ведь когда-то переплывал её! — мечтательно вспомнил юность старейшина.

— Почему ты ничего не рассказал тинуваку? — спросил друга Экене.

Бохлейн вздохнул:

— Потому что увидел надежды на мир. Против своей воли, но Этераяме пришлось идти на большие уступки, как и гаапи. Но, теперь вернулся ты, Экене, будущее наших племён только в твоих руках.

Экене задумался и спустя минуту произнёс:

— Я отправляюсь в Гаапи. Я должен поговорить с Воинфенако и Нмачи.

— Я с тобой, брат, — заявил Пьер. — Если мы хотим переговоров, но нужно показать гаапи, что их главный враг, то есть я, не причиню им вреда.

Экене быстро замахал руками, но Пьер его остановил.

— Ты пошёл за мной на революцию, зная, что можешь умереть. Я пойду за тобой в Гаапи. Таков мой удел. Пора принять эту реальность и перестать бегать от людей и от себя, мирная жизнь не для меня.

Бохлейн улыбнулся. Внезапно он схватился за сердце. Из груди старика вылетел тяжёлый стон.

— Воздуха, — прокряхтел он.

Софи и Токи распахнули все окна. Бохлейн держался на сердце, дряхлые руки и голова дрожали, он не мог связать ни одного слова. Мики и Ината побежали за травами, с трудом Софи дала старейшине глоток воды. Судороги у Бохлейна продолжались несколько минут, а потом он склонил голову на подушку и закрыл глаза.

— Он умер? — содрогнулась Токи.

— Нет, он спит, — пригнулась к груди старика Софи. — Он очень слаб. Дорога отобрала все силы, в таком возрасте все сидят дома, а не наматывают километры. Я не могу сказать, станет Бохлейну легче или…

Экене прижал Токи и сестёр, вернувшихся с травами. Пьер обнял Софи.

***

Бохлейн спал. Его дыхание было то прерывистым и тревожным, то умиротворённым. Две девушки не отходили от его постели. Мики и Ината давно спали в комнате братьев.

— Токи, иди поспи. Я буду с Бохлейном, — сказала Софи словами и знаками.

Токи ушла, а к Софи зашёл Пьер и присел возле старейшины. Пьер разглядел старого друга. Бохлейн совсем исхудал, сгорбился, лицо полностью покрылось морщинами. Это был не тот весельчак-старейшина, который ловко спас ему с отцом жизнь, прикончив из лука гаапи.

— Софи, — тихо произнёс Пьер, — говорил же тебе, не едь с нами. Вечно ты ни кого не слушаешься.

Она подняла глаза на него, попыталась улыбнуться, и вдруг бросилась Пьеру на грудь.

— Возвращайся! Я буду тебя ждать!

В соседней комнате на кровати сидели Экене и Токи. Он нежно гладил любимую по животу.

— Нас трое, нас трое, — повторял Экене.

— Экене, чтобы не произошло с тобой, я разделю твою судьбу.

Он мотнул головой.

— Нет. Нас теперь трое. Обещай, что дашь родиться нашему ребёнку.

Токи поцеловала любимого в губы.

— Клянусь.

========== Глава 22. Лицом к врагам ==========

В Нолошо только что пришло утро с сильными дождями. Солнце ярко грело местность, но крупные капли воды так и сыпались на землю, превратившуюся в большую лужу с грязью. Привычная погода для конца октября.

— Почему, когда нам необходимо попасть в Гаапи, идут дожди? — возмутился Экене. — Даже лошадей не взять.

— Дойдём, у нас есть ноги, — воинственно ответил Пьер.

Бохлейн слегка засмеялся:

— Как же мне хочется пойти с вами, мальчики. Но духи говорят, что пора дать дорогу молодым.

Пьер и Экене уже были готовы к походу до Гаапи. Они закупились едой и взяли ружьё. То самое, которым Пьер убил нескольких гаапи. Ружьё им нужно было защиты от внезапного нападения хищников на земле или в водах Коолжи. Пьер знал, что с ружьём придётся попрощаться, когда они пересекут реку, только безоружными примут их гаапи, даже если им потом придётся оказаться беззащитным перед четвероногой тварью из леса.

Братья попрощались с сёстрами и Бохлейном.

— Экене, возьми это, — произнесла Ината.

Девочка протянула брату маленький голубой камешек. Тот самый, который подарила Токи.

— Я его нашла в траве. Экене, ты такой растяпа. Как можно потерять эту красоту? — наивно сказала Ината.

Экене взял камешек и прижал к сердцу. Его талисман нашёлся, ему теперь ничто не страшно. Экене поцеловал Токи в живот.

— Помни, что я сказал тебе ночью.

Пьер стоял возле Софи. Ему хотелось прижать девушку к груди, осыпать поцелуями. Но стена между Пьером и Софи не желала уходить. Он взял Софи за руки и тёплым голосом сказал:

— Софи, я постараюсь вернуться живым. Но обещать ничего не буду, не хочу лгать. Пожалуйста, Софи, выполни мою просьбу.

— Какую? — руки Софи дрожали после первых слов Пьера.

— Позаботься о них, — Пьер показал на девочек, Бохлейна и Токи. — Мики и Ината ещё дети, Бохлейн стар, слишком стар, от любого напряжения у него может остановиться сердце, а Токи в её положении нельзя волноваться. Софи, не разрешай им выходить за поселение европейцев. Позаботься о них.

Софи кивнула головой.

— Хорошо.

Молодые люди скрылись за горизонтом. Бохлейн на дряхлых ногах подошёл к Софи и на ломаном французском языке спросил у неё:

— Раньше ты нарушать обещания?

— Нет, — призналась Софи. — Можешь не переживать, это обещание я тоже сдержу.

— Нет, — ответил Бохлейн.

Старейшина пронзительно посмотрел на неё. И, не дожидаясь, пока она начнёт возражать ему, произнёс:

— Я должен вернуться в Тинуваку, отпусти меня и девочки.

— Нет, не отпущу! — замахала Софи руками. — Хотите, чтобы вас тинуваку убили?

Бохлейн улыбнулся.

— Меня, Мики, Ината не убить. Девочки не предатели, а я был старейшина. Пока я здесь, я не знаю ничего о Этераяма и племени. Софи, мы доехать на повозка, до Тинуваку проехать можно в дождь. С трудом, но можно.

Софи запротестовала. Долго Бохлейн спорил с упрямицей, но всё же спустя время смог уговорить отпустить их в деревню. Токи просилась вместе с Бохлейном и девочками, но старейшина сказал — нет. Появление Токи сразу скажет, что Экене нет в Нолошо, иначе бы Токи не покинула его в городе. Девушки должны дожидаться своих любимых одни в Нолошо.

***

Дождь не щадил путников. Но им было всё равно на стихию. Ни Пьер, ни Экене не хотели ждать, прятаться под крышей дома или мокрыми кронами деревьев. Племя Гаапи было всё ближе и ближе. “С ними можно договориться”, — знали братья после рассказа Бохлейна. Если смог он, то у них должно получиться.

Первый поход на враждебную землю Этераяма совершил год назад. После инициации Коу. Гаапи сразу поняли, кто перед ними стоит. Они часто слышали, как с другого берега им кричат оскорбления. А одна из матерей не забыла парня, который хотел то ли утопить, то ли скормить крокодилу её сына. Но у вождя Гаапи были другие планы. Этераяма обещал, что пустит их на свои земли, когда станет вождём Тинуваку. В том, что он выполнит обещания, у Воифенако не было сомнений, ведь он всегда сможет с берега реки прокричать тинуваку правду об их соплеменнике. Воинфенако надо было только дождаться нужного дня и выбрать самого зоркого и ловкого лучника, который не убил, а ранил Азубуика. Со слов гаапи, Этераяме нужно было, чтобы соплеменник остался жив по двум причинам: он хотел отвести от себя все подозрения и в этот роковой момент находиться с Азубуиком, а также из его рук получить заветное место вождя. Неизвестно кого бы избрали старейшины и тинуваку без слова уважаемого Азубуика.

Но только это знали гаапи и Бохлейн, общавшийся с ними. Старейшина долгое время молчал. “Потому что увидел надежды на мир. Против своей воли, но Этераяме пришлось идти на большие уступки, как и гаапи”, — эти слова застряли прочно у Экене. Значит, истинная причина предавать свои убеждения у Этераямы сидела глубже, чем простое желание стать вождём и свалить злодейство на нелюбимого соплеменника.

Возле Коолжи было тихо. Каби, сторожившие реку, канули в прошлое. Погода отогнала остальных тинуваку и гаапи. Между берегами протянулся мостик. Сооружение было даже не мостом, а его подобием. К деревьям привязали длинные верёвки, к которым, в свою очередь, привязали досочки. Мост раскачивался из стороны в стороны от сильного ветра.

— Да я лучше переплыву реку! — заявил Экене.

— Удачи, надеюсь, ты понравишься крокодилам, — усмехнулся Пьер и потащил брата на мост.

Под мостом дремали пять ящеров, над их головами мелькали ноги юношей, пытающихся пройти мост. “Как же прекрасна была революция!” — вздыхал по тихим денькам Экене. Когда же река была пройдена, Пьер поднял ружьё над водой.

— Придётся прощаться.

— Думаю, не нужно, — неожиданно промолвил Экене. — Лучше будет, если ты это ружьё отдашь гаапи.

Первых людей братья увидели возле их деревни. Испуганные крики огласили племя тут же, гаапи узнали белокожего парня, убившего их семерых соплеменников. Пьер и Экене подняли руки и вошли в деревню, в правой руке Пьер держал ружьё. На них наставлено было несколько сотен луков.

— Мы пришли с миром, — сказал Пьер. — Мы хотим видеть Воифенако и Нмачи.

Вождь и его мать, старейшина племени, не заставили себя долго ждать. Воинфенако направил стрелу прямо в сердце Пьера.

— Мы пришли с миром, — повторил Пьер. — Мы безоружны.

Он медленно нагнулся и положил ружьё к ногам Воифенако. Вождь поднял ружьё, осмотрел его и передал в надёжные руки соплеменника.

— Зачем пришли?

— Моё имя Экенечидисинпу, — сказал Экене. Воифенако хмыкнул. — Я хочу узнать всю правду.

— И зачем мне рассказывать её человеку, который убил моего отца? — зло ответил он, посматривая на Пьера со страстым желанием разорвать его на куски.

— Потому что мы оба хотим спокойно жизни для наших племён, — ответил Экене. — Ни нам, ни вам не нужны раздоры и убийства. Наше оружие в ваших руках. Я сознаюсь, я устроил переполох, разлучил матерей с детьми и поджёг ваши дома шесть лет назад. Я не раскаиваюсь, как и мой брат, но мы хотим перестать враждовать с вами. А для этого мы просим, чтобы вы рассказали нам правду о вас и Этераяме.

Воинфенако прикусил губу. Сложную задачу попросил Экене — помочь убийце отца, племени врагов.

— Я расскажу, — заявила Нмачи.

Братья помнили эту женщину. Это она на коленях умоляла мужа пощадить их, когда они ещё детьми попали в плен. Просила она сжалиться и над семьёй Экене, но Бомасейн во второй раз пошёл против воли жены.

Нмачи повторяла рассказ Бохлейна.

— Он ненавидел нас. Ненавидит до сих пор, но желание наказать более ненавидимого человека, заставить отвернуться от него любимую женщину, оказалось сильнее. Племянница вождя… Он хотел, чтобы она перестала тебя любить.

“Токи, всё из-за тебя”, — вздохнул Экене и спросил женщину. — Как Этераяма смог подставить меня?

— Он сказал нам ждать, пока не наступит день, когда ты исчезнешь из Тинуваку, уплыв к Пьеру. Я не понимаю, почему он просто не убил тебя, если так ненавидит? — удивлённо воскликнула Нмачи и продолжила. — Этераяма попросил нас ранить Азубуика в руку или ногу. Но, когда наши стрелы покалечили его, едва не убив, то Этераяма даже обрадовался, сказав, что, будучи калекой, Азубуик не станет мешать ему. А за восемь дней до покушения он пришёл к нам и дал твой лук, сказав, что пора.

Нмачи грустно вздохнула:

— Этераяма рассказал, как выманит тебя из Тинуваку, — заставит поверить в уход сестры в Тсину. Для этого он пустил тебя по следу других детей, который — Этераяма нам потом сознался — убил, чтобы не оставлять свидетелей.

— Но он сулил нам мир, — сказал Воифенако. — Мир без запретов на пребывание на чужой земле, сбор еды, общение. С вашим старым вождём этого не добьёшься.

— Не виляй! — прикрикнула Нмачи на сына. — Ты сам хотел наказать Экене, брата Пьера Лоре.

Воифенако сурово взглянул на мать. Помолчи. Не смей рассказывать всё. Соплеменники и тинуваку не должны знать, что решающее слово сказала месть, а не забота о племени. Когда Этераяма и Воифенако осталил одни, тинуваку рассказал вождю гаапи, кто вероломно пробрался на землю его племени, перепугал всех его соплеменников и освободил убийцу Лоре. “Этот Экене — близкий дружок Пьера Лоре, убийцы твоего отца, в последние годы они братьями себя считают”, — прищурился Этеаряма.

Эти слова стали роковыми. Настоящий мир нельзя построить на лжи, понимал Воифенако, но месть не отпускала.

— Воифенако, — сказал Экене спокойным уверенным голосом без капли зла. — Ты понимаешь, что Этераяма не перестаёт питать к вам отвращение. Тебе не зачем молчать и покрывать его. Прошу, помоги мне восстановить честь. Расскажи правду всему Тинуваку.

— Ты зовёшь меня к вам в племя? — воскликнул вождь. — Чтобы мне и моим соплеменникам глотки перерезали? Нет, я не дурак.

— Это опасно, не спорю. Но другого пути нет. Я, изгнанник и злодей, не смогу привести к реке соплеменников. В мою невиновность тинуваку поверят только после ваших слов. Воифенако, я предлагаю тебе мир, — Экене протянул руку. — После двадцати восьми лет вражды тинуваку и гаапи готовы говорить.

Воинфенако не подал ответной руки.

— Я не отправлю своих соплеменников на смерть. На вашей территории мы будем уязвимы, а тинуваку только и ждут, чтобы перерезать всех нас.

Воифенако был непреклонен. Его уверенная походка, холодный взгляд говорили об одном — он не собирается помогать тинуваку. Он подавляет жажду мести при виде Пьер и Экене, и на этом спасибо. Но у Нмачи были другие планы.

— В таком случае я пойду одна, — воскликнула старейшина. — Я расскажу Тинуваку об Этераяме.

— Ты сдурела, мама? — подскочил Воифенако. — Они на тебе живого места не оставят. Тебя никто защитить не сможет!

— Я буду защищать твою мать, — сказал Экене. — Звучит смешно, мне самому хотят выколоть глаза. Но пока я жив, клянусь, я не дам волоску упасть с её головы.

С пеной у рта Воифенако просил Нмачи образумиться, не уходить с тинуваку. Не будь она старейшиной, Воифенако применил бы свою власть вождя на родную мать. Нмачи оставалась непоколебима в своём решении.

— Где свидетельство, что моя мать останется жива? — спросил он Экене.

— Я свидетельство.

К удивлению всех, Пьер, не вмешивающийся в разговор тинуваку и гаапи, заговорил.

— Возьмите меня в плен. Если с Нмачи что-нибудь случится, вы можете меня убить.

Экене, Нмачи, Воинфенако, гаапи оторопели от слов Пьера. Пьер отдавал отсчёт тому, что говорит. Нмачи согласно кивнула сыну головой. Воинфенако гневно пыхнул и потребовал собрания старейшин. О чём говорилось на собрании Пьер и Экене не слышали, но когда гаапи вышли из хижины, вождь был злее, чем раньше.

— Я отпускаю с тобой мою мать, — сказал он Экене, Воифенако показал на Пьера. — Он помрёт страшной смертью, если навредят моей матери.

Начались приготовления к походу. Соплеменники снарядили Нмачи всем необходимым, чтобы противостоять тинуваку. Со страхом наблюдал Воифенако, как его мама проходила по верёвочному мосту. Как только Экене и Нмачи перешли реку, он ткнул Пьера его же ружьём в шею.

— Молись, чтобы всё прошло удачно. Твоя жизнь в моих руках, ты принадлежишь мне.

На этой угрозе гаапи за руки отвели Пьера в деревню и оставили его одного. Кое-кто говорил вождю, чтобы он не спускал глаз с Пьера, но Воифенако объяснил им: Пьер не в том положении, чтобы сбегать. Ему нашли пустую дырявую хижину, которую собирались сносить, и на этом общение Пьера и гаапи прекратилось.

Несколько часов Пьер сидел в хижине. Он обдумывал своё положение. В любой момент гаапи могли выкинуть очередную гадость с ним, но по своей воле он стал ключевой фигурой в отношениях двух племён, их судьбе и судьбе Экене. Пьер чувствовал, что за ним наблюдают. То и дело украдкой проносились тени, которая всё и норовила заглянуть в хижину, голоса снаружи не затихали. Напряжение в Пьере росло, страх и фантазии о неизвестном сокрушали сильнее, чем само лицо опасности. Пьер не мог больше терпеть и выскочил из хижины.

— Что вы хотите меня? — закричал он гаапи.

Рядом стояли всего лишь любопытные детишки. Как только Пьер показался, они быстро скрылись за деревьями и другими хижинами. Со страхом ребята выглядывали из укрытий и прятались вновь.

— Не бойтесь меня! — сменил Пьер гнев на милость, когда узнал, что за ним наблюдали дети.

Но дети не подходили к чужаку. Пьер решил пройтись по деревни. Несмотря на дождь, гаапи были заняты своей работой. Всё напоминало племя Тинуваку: тот же язык, те же духи в разговорах людей, те же занятия у взрослых и игры у детей. Деревня была большая, но животных, таких как коров, лошадей, коз, куриц, было в меньшем количестве, чем у тинуваку. Коровы и лошади являлись потомками тех самых копытных, которых отдали тинуваку в обмен на Пьера и Экене.

Когда Пьер проходил мимо гаапи, те в страхе бросали свои вещи и пытались спрятаться, забыв, что он не в состоянии причинить им вред. Но это были в основном старики или дети. Взрослые с интересом рассматривали Пьера. Он думал, что в его сторону начнут кричать ругательства и проклятья, станут кидаться камнями, но ничего подобного не происходило.

— Спасибо, что избавил нас от Бомасейна и его дружков, — прошептала одна женщина.

Пьер чувствовал, что он проголодался. Вождь не дал ему ничего из еды, когда оставил одного. Ему было запрещено выходить за пределы деревни, чтобы нарвать ягод и плодов. Пьер решил рискнуть и присел к подросткам, которые обедали возле хижины одного из них. Ребята разрешили незнакомцу поесть, но сидели от него на расстоянии.

— А у Юны двое детей родилось, — сказал неловко Пьер первое, что вспомнилось. — Сын и дочка.

— Как она? — робко спросил мальчик.

Ребята испугано смотрели на Пьера. Он не удивлялся, старшему было лет девять, не больше, когда на его глазах расстреляли соплеменников. Образ злого и ужасного Пьера они запомнили навсегда.

— Живёт, на жизнь не жалуется. Вышла замуж за Мадиву. Того парня, с которым встречалась её сестра Абени. Правда, ей с Мадивой пришлось уйти в Нолошо. Вы слышали, наверное, про такое поселение.

— Тинуваку стали издеваться над ней? — спросил другой мальчик.

Пьер кивнул. Узнать про жизнь Юны захотелось и девочкам, постепенно, но ребята стали более открытыми. В их разговор вмешались взрослые, ходившие неподалёку. Пьер расспрашивал у них про жизнь в племени. Гаапи старались обходить тему того дня, но невольно сначала у одного, затем у другого вырывались гневные слова про Бомасейна и благодарность Воифенако. Сын был хорошим вождём, справедливым. Новые старейшины пользовались большим уважением соплеменников. После смерти Бомасейна и его друзей Воифенако собрал людей и устроил соседам-сайгельцам хорошую взбучку. Воифенако отказался от продажи соплеменников. Нашлись недовольные этим из свиты Бомайсена, но Пьер видел, как ловко с ними управлялся новый вождь. Когда один из мужчин начал критиковать Воифенако за то, что тот пошёл на сговор с тинуваку, Воифенако спокойно ответил:

— У тебя есть ко мне недовольства. Хорошо, сейчас я соберу гаапи, и ты при народе выскажешь своё возмущение, а я со старейшинами при всём народе откажусь тебя защищать и отдам на произвол в руки тех, у кого ты продал родных.

Пьер решил узнать, что думают гаапи о тинуваку. Ответ не удивил его. Тинуваку в сознании гаапи были кровожадными монстрами войны, убийцами. Всё слово в слово, что слышал Пьер в родном когда-то племени, говорили здесь гаапи, только про своих соседей. Однако старшие соплеменники не скрывали от младших правду о войне и не придумали каби.

День подходил к концу. Гаапи перестали дичиться Пьера, но клеймо убийцы с него никто не смывал.

***

Утром Пьер сразу вспомнил про Экене и Нмачи. Они, наверное, прошли половину пути. Пьер позавтракал с новыми знакомыми, но без наслаждения. Чем ближе Экене с Нмачи были у Тинуваку, тем неспокойнее ему становилось. За Пьером наблюдал Воифенако, пожирая его лютой злобой. Пьер весь вчерашний день держался подальше от вождя. Марани. Он не мог простить смерть сестры.

Но сейчас Пьер направился к вождю.

— Зря ты не собрал людей в Тинуваку. Одна женщина не может говорить за всё племя, а решать ей придётся не только проблемы Экене.

— Я не могу жертвовать людьми, — ответил Воифенако. — Тинуваку двадцать восемь лет назад стёрли половину гаапи со свету.

— Это рискованно. В случае чего вы окажитесь в западне вдали от родной земли. Но в эти дни будет решаться дальнейшая судьба племён, а ты вождь.

Воифенако ничего не ответил. Пьер подождал ответа и пошёл прочь.

— Как хочешь, — бросил он с отвращением.

— Какие мы гордые, — засмеялся Воифенако.

— Я не гордый, я просто думал, что ты умнее своего папаши, — ответил спокойно Пьер.

Слова попали прямо в сердце Воифенако. Они напомнили ему об отце. Жестоком, злом вожде, но лучшем на свете отце.

— Не можешь меня убить, поэтому пытаешься смеяться?

— Нет. Я не хочу тебя убивать. Месть нужна дуракам, не нашедших смысла в жизни. А я больше не дурак.

Воифенако хмыкнул.

— Громкие слова для мальчишки, выжившего благодаря смерти маленькой девочки. Ах! — воскликнул он. — Помню как вчера ту девчонку со стрелой в груди. А как ты извивался, просил меня не убивать её! Вот бы вернуться в прошлое и снова прикончить её.

Воифенако оскалил зубы.

— В отличие от тебя, я хочу посмеяться.

Марани… Марани! Пьер хотел зубами вцепиться в шею этой твари и собственноручно разорвать на части. Воифенако был сыном Нмачи, доброй и сострадательной женщины, но в нём всё же текла кровь Бомасейна.

— Если ты всё сказал, то я пойду, — ответил Пьер.

— Иди-иди, беспомощный урод. Не можешь ответить, поэтому сбегаешь?

Пьер усмехнулся.

— А что я могу ответить тебе? Считаю, разговаривать с обезьяной — пустая трата времени.

Мощный удар заставил Пьера отлететь на метр, он повалился на землю, из губы полилась кровь. Пьер невозмутимо встал на ноги.

— Ты не способен ответить мне. Ты — жалкий пленник, — засмеялся Воифенако. — Ты, белый человек, ничтожен передо мной и моим племенем. Твоя власть разве что на смех курам может пойти. Ты посмотри на себя, дохляк. Сразись мы в бою один-на-один, я размазал бы тебя одним пальцем. Ничтожество, какое у тебя оружие против меня?

— Твоя мать.

Воифенако оцепенел. Наступил черёд Пьера говорить.

— Ты бессилен её вернуть, ты ей дорожишь. Ты дорожишь жизнями соплеменников и собственной жизнью, а я готов умереть. Став заложником по своей воли, я оказался готов принять любой, даже самый страшный исход. Если захочешь убить меня, то я покорно поставлю грудь под твою стрелу. Но ты, Воифенако, вынужден делать всё, чтобы не дать умереть матери, — Пьер вздохнул. — Неприятно признавать, но наши близкие — наша слабость. С помощью их нами легко управлять. Мои близкие в безопасности, в этом моя сила.

Пьер подошёл к Воифенако и с усмешкой похлопал того по плечу.

— Хочешь убить меня? Убей. Я твой пленник, но Нмачи пленница Экене на земле Тинуваку. Я не ручаюсь, что, когда Экене узнает о моём убийстве, то он продолжит выполнять клятву по защите твоей матери. Возможно, найдутся ещё люди отомстить за меня. У меня трое родителей, у них больше силы против племени дикарей, чем у пятнадцатилетнего мальчишки с ружьём. Подумай трижды, у заложников тоже бывают свои преимущества.

К Пьеру и вождю сбежались вся деревня. Гаапи молча слушали, кто победит в схватке. Со страхом подросший сын и жена Воифенако с младенцем на руках переводили взгляд то на Пьера, то на отца и мужа.

— Вижу, у тебя второй ребёнок родился, — сказал Пьер. — Если тебе дорого будущее своих детей, волнует судьба матери и народа, то собирай воинов и потопали в Тинуваку.

Пьер закончил речь и ушёл в свою ветхую хижину. Он читал книжку, которую прихватил с дому, и старался не слушать голоса гаапи за стеной.

Спустя час Воифенако отворил дверь к Пьеру. Сзади него стояли вооружённые и собранные мужчины. Вождь проронил:

— Выдвигаемся.

========== Глава 23. На земле Тинуваку ==========

Наступило утро, и молодое солнце огнём покрыло море, усеянное тревожной рябью непогоды. За несколько километров от берега, перебираясь от дерева к дереву, от дома к дому, чтобы укрыться от дождя, тинуваку собирались в хижину совета. Этот совет старейшин был необычен — на него были созваны все взрослые тинуваку. Решался один на всего вопрос — что делать с предателем Экене? Но вопрос требовал участия всех соплеменников.

Во главе собрания сидел вождь Этераяма, грозным видом внушавший страх, и девять старейшин, за последним из которых примостился Бохлейн. Старик не сидел, он почти что лежал, прислонившись головой к стене, рукой Бохлейн опёрся на младшего и любимого сына Филиппа. Много шуму наделало исчезновение бывшего старейшины в тинуваку. Раньше Бохлейн часто и надолго уходил в лес пообщаться с духами, но эти времена канули в лету. “Старикашка значит с этой мразью”, — заподозрил неладное сразу же Этераяма. Токи и две младшие сестры Экене исчезли вместе с Бохлейном. Этераяма метался туда-сюда, не в силах чего-либо предпринять. Когда Бохлейн вернулся в Тинуваку, он не скрывал своих помыслов.

— Я был у Пьера и Экене! — крикнул старейшина, возвратившись в племя. — Токи и девочки с ними.

Бохлейн плохо волочил за собой ноги, его руки тряслись после вчерашнего припадка. С тревогой сын Филипп повёл отца в хижину, но Бохлейн освободился от заботливых рук Филиппа и сказал, что его ждёт племя. Бывших старейшин не бывает.

Сперва наперво на собрании тинуваку интересовало, о чём говорил Бохлейн с Пьером и Экене. Бохлейн не врал соплеменникам, но много о них скрыл. Не узнали тинуваку о походе Пьера и Экене в Гаапи, не услышали они ни слова о том, что рассказал старейшина младшим друзьям об Этераяме.

— Я не считаю Экене преступником, — сказал Бохлейн. — Я не верю в то, что он покусился на жизнь Азубуика. Его кто-то подставил.

— Ты защищаешь Экене потому, что он твой друг! — воскликнул один из соплеменников. — У тебя есть доказательства невиновности Экене?

— У меня есть вера.

Споры, виновен Экене или нет, надоели за несколько месяцев тинуваку. Нужно было решить главный вопрос, что делать с преступником. Отчасти приговор исполнен, но отчасти.

— Нам нужно схватить Экене и приволочить его в Тинуваку! — выкрикнул кто-то.

— Только попробуй! — раздался голос Коу, который с кулаками выпрыгнул к соплеменнику. Бохлейн со спокойным лицом усадил обратно парня.

— А как нам его поймать? Экене никто не выдаст, — сказал другой тинуваку.

Бохлейн поёжился на месте.

— Ну мы можем ночью проникнуть в Нолошо, как-нибудь бесшумно выбить окно или дверь и по-тихому вывести Экене, закрыв ему рот. Этераяма, ты согласен? Что дёрнулся? — повысил голос Бохлейн.

Всё собрание Этераяма ходил вперёд-назад. На миг он остановился и качнул головой.

— Нет, не согласен. Навряд ли у нас такое получится. Но Экене должен понести наказание, — сжав кулаки, прорычал он. — Он должен быть наказан — он превратил Азубуика в калеку и украл Токи.

— А у кого украл? — захихикал Бохлейн. — У Тинуваку? Токи — свободная женщина, если решила уйти из Тинуваку то, на то её воля. Или украл у тебя? Этераяма, если она сама приняла решение уйти к предателю-Экене, то, даже силой притащив обратно её, она не станет твоей. Ты должен был в этом убедиться ещё тогда, когда Токи на всё племя провозгласила, что любит Экене, откоторого ждёт ребёнка.

Этот день Этераяма забыть не мог. Он был вторым человеком после Азубуика, узнавшим про ребёнка. Этераяма кричал, что прощает блудницу-невесту, готов полюбить малыша как своего сына или дочь. Но Токи равнодушно заявила: она не совершала ничего, за что её должны прощать. Она дождалась совета, который состоялся в тот же день, и рассказала соплеменникам о ребёнке Экене.

— Он украл Токи у её отца Азубуика, — сквозь зубы прошипел Этераяма.

Признание порвало последнюю нить, связывающую Этераяму и Токи.

На этом собрание закончилось. Поймать и привести в Тинуваку Экене — непосильная задача, поняли тинуваку. Пришлось ограничиться одним лишь изгнанием для такого злодея как Экене.

Когда Бохлейн уходил с совета, то, к своему удивлению, увидел возле порога хижины Риго. После того как гепард напал на Этераяму, Риго почти не заходил на территорию племени. А сейчас, опустив хвост, большая кошка встречала старейшину, ласкаясь возле его ног.

Бохлейн присел к другу.

— Время наступает, — прошептал он, смотря в печальные глаза Риго.

Голова у Бохлейн медленно закружилась. Просидев так немножко с приятелем, он поднялся на ноги, держась за Риго. Бохлейн тревожно оглянулся, не наблюдают ли за ним соплеменники. Не время становиться больным и отходить от судьбы Тинуваку.

***

Все последующие дни Бохлейн почти не покидал хижину совета, присутствовал на всех собраниях, которые уже не относились к Экене. С судьбой Экене было покончено. Нашёлся, правда, на следующий день один смельчак, который захотел выкрасть соплеменника, как предложил Бохлейн. Но ничего у него не получилось, смельчаку даже на километр не дали подойти к дому Барре. Пьер предусмотрел такие моменты и попросил знакомых европейцев охранять его дом от не прошенных гостей.

Бохлейн чувствовал, что слабеет. “Где же они?” Он знал, что ребята вернутся не через день и даже не через два. Но с каждым приходом сумерек ему казалось, что они должны были вернуться именно сегодня.

Утром пятого дня Тинуваку озарилось привычными возгласами, когда в него кто-то заходил. Бохлейн выбежал навстречу гостям. “Вернулись!” — обрадовался он. Но в деревню пришли не Пьер и Экене, а Софи и Токи. Девушки были испуганы, они стояли рядом и ждали, что сейчас выкинут соплеменники.

— Зачем припёрлись? — прохрипел Бохлейн, захотев накричать на неразумных во весь голос. Но старость не позволяла.

— Мы устали ждать, — ответила Токи.

Возле Токи уже был Азубуик, который хотел обнять и накричать на племянницу одновременно. Но Токи не дала ему ни то, ни другое. Она хотела знать, что Тинуваку решили по поводу Экене. Голос Токи был тих, но каким-то образом он донёсся до Этераямы, который не заставил себя ждать.

— Ты пришла в Тинуваку? Без Экене? — изумился он.

Тут его взгляд упал на Софи. Что она забыла в племени, в котором ни разу не была? Если хотела посмотреть на их жизнь, но почему отправилась с Токи, которую знает два дня? Как одних девчонок могли отпустить Пьер и Экене?

— Токи, можно с тобой поговорить? — попросил Этераяма.

Токи согласилась. Этераяма тайком позвал отца и шепнул ему.

— Экене и Пьер покинули Нолошо. Я не знаю где они, ты…

— Я всё понял, — ответил Джеро. — Положись, сын, на каби. Мы поймаем Экене. Он, возможно, отправился в Нотцая строить скорбящего из себя, а сам будет искать человека, на которого всё можно свалить. А, возможно, он пошёл за помощью в Гаапи, — Джеро зло фыркнул. — Он неравнодушен к этим тварям.

Этераяма поймал на себе взгляд отца, полный отвращения. Этот взгляд был послан ему.

— Ты от Экене недалеко ушёл. Такой же предатель, когда протянул между племенами мост, — бросил отец сыну. — Ты предал своих родных, которых убили гаапи.

Токи находилась в доме у Этераямы, но Софи стояла за несколькими ближайшей хижиной и всё слышала. Из разговора тинуваку она поняла: Джеро собирает отряд в поход к Гаапи. Что он не знает, где Пьер и Экене, она не разобрала. Надо что-то делать, решила Софи. Токи была с Этераямой, вокруг Бохлейна толпились люди, — помощи ждать неоткуда, поняла Софи.

Бесшумно она, когда убедилась, что за ней не следят, взяла карту до гаапи, вывела из местной конюшни лошадь, вышла с ней из деревни и ринулась на помощь друзьям. Ноги лошади путались в грязи, бедное животное не могло сделать ни шагу, увязая в болоте, и только неожиданные и непривичные удары, которыми Софи награждала зверя, заставляли лошадь двигаться вперёд. У Софи с собой была карта дороги от Тинуваку до Гаапи, но эта карта мало чем помогала — она была нарисована много лет назад двумя мальчишками Пьером и Экене, детские, во многих местах неправильные, каракули только и путали Софи, а не помогали ей. Но Софи не теряла надежды, ей нужно было во чтобы то ни стало найти Пьера и Экене раньше каби. Пока хвоста за Софи не шло, но она знала, она слишком заметна. Хвост — вопрос времени. Но нужно раньше каби прибыть в Гаапи. А пока у неё есть преимущество: тинуваку в непогоду никогда не мучают своих лошадей.

Но, не успела Софи проехать и километра, навстречу ей вышла толпа незнакомых людей. Десять человек восседали на измученных лошадях с окровавленными ногами, двенадцать человек стояло на своих двух. Возглавляли толпу крепкий мужчина, пожилая женщина и Экене с Пьером.

— Вы вернулись! — воскликнула Софи.

Она рассмотрела стоящих за юношами гаапи и изумилась.

— Вы смогли привести столько людей?

— Да, — засмеялся Экене. — Сам такого не ожидал, но Пьер не перестаёт меня удивлять.

Экене и Нмачи были застаны Пьером и Воифенако ночью. Путники сильно отстали в дороге. Экене возвращался в Тинуваку без отдыха от похода в Гаапи, а на Нмачи сказывался возраст. Гаапи тем временем не жалели сил и времени. Все лошади племени были посланы в дорогу. Животные утопали в грязи, уставали под тяжестью хозяев, но шли. Ради мира гаапи решили пожертвовать самым ценным богатством племени. Назад пути не будет в случае чего. Мост рухнул в воду, когда перевели последнего коня.

— За вами погоня! Джеро собрал бывших каби и хочет поймать вас! — закричала Софи.

Экене положил руки ей на плечи.

— Успокойся. Ты точно слышать, что они отправится к Гаапи или они нас ищут не только у Коолжи?

Софи стала вспомнить разговор Джеро и Этераямы. Она же слышала название другого племени! Софи покачала головой.

— Софи, ты нам можешь несказанно помочь! — воскликнул Экене. — Садиться на лошадь и скачи за деревня прямо и прямо. В той стороне Нотцая, так ты отвлечь каби, дать неправильный след.

— Нет! — закричал Пьер. — Это опасно для тебя.

Но Софи не слушала любимого. Она улыбнулась Пьеру на прощание и поскакала туда, куда сказал ей Экене. Софи пронеслась мимо Джеро. Он не заставил себя ждать. Оглянувшись назад, Софи увидела каби, идущих за ней.

Она мчалась не жалея сил. Всё дальше и дальше, как сказал Экене. Ветки и толстые листья деревьев били по глазам, грязь от копыт лошади летела в лицо. Но Софи не останавливалась. Внезапно нога лошади попала в яму, заполненную водой. Животное взвизгнув, покатилось по земле головой вперёд, таща за собой Софи.

Лошадь судорожно дышала с переломанной шеей, Софи с разодранным лицом лежала возле неё. Она, стоная от боли, встала на ноги. В это время в кустах зашуршало, и к ней навстречу вышли каби, во главе с Джеро.

— Заблудиться? — изрёк на французском Джеро. — Ты хороший круг покататься вокруг Тинуваку. Куда ехать?

Софи отбежала назад. На земле даже не было палки, чтобы хоть какое-то оружие иметь против Джеро.

— Где Экене и Пьер? Ответь сейчас, если не хотеть пытка, — прорычал тот.

— Они в Нотцая, — ответила Софи тут же.

Джеро сщурил глаза и схватил Софи за волосы.

— Быстро ты предать друзья.

Он повернулся к друзьям и крикнул:

— Экене и Пьер у гаапи!

***

В хижине Этераямы было душно и сыро, пахло какой-то мертвечиной. В хижине находилось всего два человека — Токи и Этераяма. Они стояли, не в силах присесть на какое-нибудь мягкое сидение, и смотрели друг на друга. Токи стояла возле самой стены, Этераяма мощным телом заслонил ей дверь.

— О чём ты хочешь поговорить? — сурово спросил он. — Кажется, всё, что надо я слышал уже. Или есть ещё что-то?

Токи грустно заглянула в глаза Этераямы. Сколько раз они собирались вот так вдвоём. Болтали обо всём на свете, делясь самыми заветными тайнами, помогали друг другу, жертвуя своим временем? Токи признавалась себе, что, возможно, когда-то она любила Этераяму. Смелого тинуваку и хорошего друга, отправившегося за семьёй Экене к Коолже на переговоры с гаапи. Но… Вторая половина заглушала голос первой. Ничего, кроме злобы Токи не замечала в милых её сердцу когда-то глазах Этераямы.

— Я знаю, кто ранил моего дядю, — дрожащим голосом сказала Токи.

Лицо Этераямы вытянулось, покрылось недовольной рябью.

— Ответь только на один вопрос: подставив Экене, ты хотел вернуть меня?

Этераяма встал, прошёлся вокруг Токи и остановился возле лука, висевшего на стене.

— Мой ответ что-то изменит? — спокойно заметил он. — Ребёнок Экене исчезнет, а ты вернёшься ко мне? Я поступился своими убеждениями. А ради чего?

Токи молчала, ломая от волнения пальцы рук. Этераяма негромко присвистнул и оскалился уголком рта. Он бережно провёл рукой по соломенной стене своей хижины, поглаживая каждый причиндал, который на ней висел. Рука Этераямы остановилась на колчане со стрел. Он взял одну из стрел и облизнул.

— Обычная стрела, не правда ли? Но это только так кажется.

Выжидающе покосившись на Токи и, не дождавшись от неё нужной реакции, Этераяма вытащил из завалов вещей в углу хижины деревянную бутылочку и засунул конец стрелы в неё. Когда вынул стрелу, с её конца капала тёмная мерзкая жидкость.

— Это яд. А этих капель хватит, чтобы убить взрослого человека, — Этераяма издевательски усмехнулся. — Осталось только пустить стрелы.

— Нет! Ты не убьёшь Экене!

Токи вскочила, готовая руками вцепиться в стрелу. Но стрела оказалась прямо возле её живота.

— Если помешаешь, то ваш ребёнок умрёт, не успев пожить, — обмакивал в яде свободной рукой Этераяма другие стрелы.

Токи затаила дыхание. Она не могла сделать и шагу вперёд. Вынужденная своею беспомощностью, она отступила. Этераяма преспокойно отворил дверь и тут, едва не коснувшись стрелы, на него налетела Эми.

— Они вернулись, Токи! Посмотри, кто с ними!

Токи выбежала за Эми. Пока девчонки бежали, все тинуваку, ну разве за исключением самых ленивых, побросали свои дела. Без страха в деревню входили двадцать два гаапи. Мужчины тинуваку мгновенно выставили на врагов луки и стрелы, кто-то прихватил с собой даже ружьё. Этераяма, пустившийся за Токи и Эми, остолбенел, когда увидел, кто к ним пожаловал. Его ошарашенный взгляд столкнулся с взглядом вождя гаапи. Воифенако улыбнулся и лукаво кивнул.

— Гаапи хотят кое-что сказать, — громко провозгласил Экене, когда подоспели все тинуваку, а главное, Азубуик. — Говори, Нмачи.

Женщина вышла вперёд Экене, но тут её остановил Воифенако.

— Как вождь, говорить должен я.

Он загородил собой мать и воскликнул:

— На вождя Азубуика напал не Экене, а мой воин. Вот он, — Воифенако показал на соплеменника. — Об этом нас попросил Этераяма.

Изумлённый крик пронёсся по тинуваку.

— Мы нашли Этераяму, когда его уносили воды Коолжи. Это произошло до начала прошлых дождей. Мы вытащили Этераяму из реки, а у него к нам оказалась просьба — ранить Азубуика.

Тинуваку выпустили возмущённый ропот. Гаапи стеной стояли за своим вождём, не давая никакому врагу приблизиться к нему с оружием. Этераяма сжался в плечах. Он хотел закричать, что это всё неправда и наглая подстава Экене над его честным именем, но Воифенако говорил так громко, что никто не услышал бы Этераяму.

— Заметьте, ранить, не убить. Этераяме не хотелось, чтобы кто-то другой стал вождём после Азубуика. За это он заплатил возможность гаапи вступать на вашу землю. Мы согласились, разумеется, потому что давно хотели мира с тинуваку.

— Это ложь! — закричал Этераяма. — Экене в сговоре с ними!

— Тебя кто-нибудь видел последние десять дней до покушения на Азубуика? — усмехнулся Воифенако. — Где ты был, если не у нас, а потом прятал вещи сестры Экене на пути в Тсину.

— Точно! — воскликнул из толпы Баако. — Он говорил, что бухал. Но никто в Нолошо не сплетничал о невиданном доселе зрелище — пьяном Этераяме.

Этераяма рванулся вперёд на Экене, но сильные мужчины соплеменники схватили его за руки. Он за извивался, колчан со стрелами упал со спины. Этераяма понял, он проиграл.

— Да, это был я. Но я пошёл на встречу с этими мерзкими гаапи, чтобы мы были вместе, Токи, — она почувствовала на себе жалкий взгляд Этераямы. — Я не убил Экене только потому, что ты любила его. Я обратился за помощью к гаапи потому, что нигде мне не найти было хорошего лучника. Нотцаям не доверял, а жители Нолошо, мерзкие торгаши, разучились уже стрелять.

Вождь был жалок. Никто из соплеменников не шёл ему на помощь. На фоне изумлённой и поражённой толпы гордо и величаво стоял Экене.

— А ты хорошо меня за нос провёл. Не могу не похвалить тебя, — сказал он.

Из груди Этераямы вырвался судорожный смех.

— Ты, болван. Ты предсказуем. Я знал, что, забыв про разум, ты побежишь куда угодно за сестрой. Я знал, ты немедленно кинешься к Пьеру, ни с кем не попрощавшись, если у него случится беда. Тебя так легко предугадать. Ты даже не соизволил отвести детей нотцая в племя, передать в руки родителям. Это я тоже предсказал.

— А когда ты научился писать?

— Никогда, — зло засмеялся Этераяма. — Подкупил бутылками пива нашего посыльного. Все твои письма и письма от Пьера он сжигал, а потом написал своё от имени девчонки Пьера. Подставить тебя было так легко. Я боялся одного, что корабль уплывёт раньше или позже нужного дня. Но всё удалось.

Этераяма замолк, потом рявкнул:

— Я всё просчитал, кроме… Токи. Ты предала меня! — закричал он.

Токи даже не посмотрела на бывшего друга. Она обратилась к соплеменникам:

— Предатели должны быть наказаны. Предлагаю наш приговор Экене обрушить на Этераяму.

— Предлагаю убить его, — сказал Воифенако, улыбаясь, смотря на вождя Тинуваку. — В придачу ко всему здесь сказанному он хотел скормить крокодилу нашего ребёнка.

Шум среди тинуваку, поднятый словами Этераямы прекратился. Всё внимание устремилось к забытым гаапи. Воифенако смотрел на давних врагов без ненависти и обид.

— Не знаю к кому обращаться. Обычно такие слова говорят вождю. Азубуик, старейшины… Экене, мы, гаапи, предлагаем вам мир. Настоящий.

Как по команде гаапи бросили к ногам тинуваку своё оружие. Воифенако, сам не зная кому, протянул руку. Все молчали и не двигались. Никто не знал, кто должен пожать ему руку. Стоит ли вообще принимать мир от гаапи?

Бохлейн тихонько толкнул Экене.

— Ну же. Он ждёт.

Руки Экене и Воифенако, тинуваку и гаапи, соединились.

Этераяма лицезрел эту милую сценку, он кричал про себя. Нет. Нет! Не может быть. Он никогда не проигрывал. Какого куогши гаапи и тинуваку становятся друзьями?! Этот балбес с изуродованной спиной отныне всеобщий герой? А с ними Токи!

Он заколотился. Этераяма с размаху ударил мужчину, державшего его, ногой в пах. Освободил руки, вырвался и упал на землю. Перед глазами лежал колчан со стрелами и лук.

— Не бывать миру между племенами!

Этераяма вставил стрелу в лук. И выпустил её.

Быстрая тень проскользнула у его глаз.

Затем Этераяма пустил вторую стрелу. Яростная боль раздалась в теле Воифенако, вождь гаапи схватился рукой за грудь, она побагровела от крови. Изо рта брызнула слюна, в сердце Воифенако торчала стрела.

Экене дрожащим сиплым голосом мычал:

— П-Пьер?

Званный брат лежал возле его ног с пробитой правой рукой.

— Всё в порядке, Экене, — искренне засмеялся Пьер. — У меня теперь на одной руке два шрама будет.

Пьер легко и спокойно встал на ноги, а Воифенако тотчас упал с раскрытыми выпученными глазами. Гаапи бросились к оружию, но голос Нмачи остановил их.

— Нет. Смерть моего сына не должна пойти против мира. Не проливайте кровь, — со слезами на глазах промолвила Нмачи.

И внезапно все голоса огромной толпы порвал безумный крик Пьера.

— Моя рука! Она горит огнём!

***

Этераяма бежал, не разбирая дороги. Ноги несли неизвестно куда. Всё кончено, всё кончено, повторял он. Ему не найти приюта даже у ненавистных гаапи. Неизвестно откуда перед ними вырос отец в окружении своих каби. Один из соплеменников держал белую девчонку.

— Куда бежишь, сын? — странным голосом спросил Джеро.

— Отец…

— По твоей просьбе гаапи стрелял в Азубуика? — выпалил Джеро.

Голос отца звучал как гром. Смущённо теребила платье Софи. Джеро не верил своему вопросу. Он ждал только одного ответа от сына.

— Я, — разрушил все его мечты Этераяма. Всё равно уже не вырвешься ложью.

Перед глазами пронеслась рука отца. Острый конец ножа перерезал горло.

Софи склонилась над Этераямой.

— Он же ваш сын!

— Больше нет, — ответил Джеро.

Его бас заглушили шаги, доносящие из стороны Тинуваку. Коу, брат Экене, бежал и дрожал. Слабым от страха голосом он выкрикнул:

— Софи, Пьер умирает. В стреле яд!

***

Пьер кричал, пронзительно и жутко. Его крик слышался за пределами деревни. Острая ненормальная боль, охватывающая руку, казалось, распространилась на всё тело. Пьер не мог вымолвить ни слова, а только кричал. Экене разорвал рукав у брата и отшатнулся. Рука почернела от запястья и до локтевого сустава Стрела торчала прямо в шраме, оставленном солдатской саблей.

— Яд… — прошептала Токи. — Этераяма смочил стрелу ядом.

Из Пьера вырвался жуткий вопль боли. Боль окутывала его тело. Он пытался пошевелить рукой, но двигалось только плечо.

Экене рухнул на колени к Пьеру, вокруг которого собрались все сёстры и брат Экене с ошарашенными глазами.

— Пьер… Пьер… — протянул Коу.

Он только сейчас разглядел что-то родное в Пьере, вспоминая забытые братские чувства к нему.

— Где Софи? — слабый голос вылез наружу из Пьера.

— Я её найду! Найду! — крикнул Коу и побежал.

Экене слабо сказал:

— Я просил, не жертвуй собой ради меня.

Пьер попытался улыбнуться.

— Ты просил об этом Уэйта.

И он снова закричал. На глазах рука продолжала чернеть, яд двигался к локтю. Экене забыл про Токи, про гаапи. Брат умирал.

— Я умру? — прочитал его мысли Пьер. Экене мучительно молчал. — А ты так и не простил меня.

Экене застыл, поражённый его словами.

Тинуваку подняли Пьера, отнесли его в хижину Экене. Соплеменники столпились вокруг больного. Бохлейну пришлось выгнать всех, кроме Экене и целителей-шаманов. Старейшина влил орущему Пьеру в рот какой-то отвар. Когда он поднял руку над головой, Пьер задёргался в конвульсиях, выплёвывая отвар. Пот лился ручьём с его тела. Бохлейн сделал ножом надрез на руке, всего несколько капель пролились из раны. Кровь переставала идти в поражённую ядом часть.

— Какие травы нужны? Я всё принесу! — закричал Экене.

— Уже никакие, — вздохнул Бохлейн.

— Помоги мне уложить его в телегу! Ему нужен настоящий врач в Нолошо.

— Пока мы довезём его до Нолошо, он умрёт.

Бохлейн печально посмотрел на Экене.

— Только один способ есть спасти его. Отрезать руку.

— Режь!

Пьер закричал. Он поднял голову и грудь над кроватью и вновь завопил:

— Отрезай всё, что нужно! Я хочу жить!

В хижине остались только целители. В деревне стояла тишина, лишь адские крики Пьера разрушали её. Тинуваку и гаапи вместе ждали исхода.

Экене сидел возле своей хижины, склонив голову и не шевелился. Не простил меня, не простил меня, — слова брата не покидали его. “Считаешь, что я до сих пор злюсь на тебя за ложь? Обвиняю в смерти родителей, Мейкны, а заодно и Марани? Да я тысячу лет назад тебя простил. И виню себя, что тебя избил!”

Несколько раз Пьер до своего отъезда во Францию спрашивал Экене, простил ли он его? Экене всегда отвечал: “Нет”. Он ничего не скрывал от Пьера и признавался, что порой снова начинает его ненавидеть. Он не может уехать с Пьером и Шарлем не только из-за детей, а и потому, что невыносимо находится с братом больше суток.

Экене смог простить Пьера только, когда тот исчез за океаном. Но Пьер этого не знал.

В Тинуваку прибежала Софи. Заплаканная и растрёпанная она бросилась к Пьеру. Но целители силой выволокли Софи. То, каким она смогла разглядеть Пьера — окровавленным, изуродованным, бледным, всеми оставшимися силами сражающийся за ниточку жизнью, терпящим безжалостный нож Бохлейн — навсегда осталось у неё в памяти.

Операция продолжалась до сумерек. Пьер уже не кричал. Тинуваку робко занимались своими делами. Гаапи оплакивали вождя и думали о будущем в одной из хижин племени. С ними о чём-то говорили тинуваку. Возле экениной хижины терпеливо сидел Риго.

С восходом последних звёзд соломенная дверь отворилась, шатаясь и трясясь, с руками, запачканными в крови, вышел Бохлейн.

— Жить будет, — сказал он Экене и поцеловал его в голову. — До встречи. Не спеши ко мне в гости.

Бохлейн подошёл к сыну и шепнул так, чтобы никто из соплеменников не услышал.

— Собирай их. Я чувствую.

Софи и Экене вбежали в хижину. Пьер тяжело дышал, глаза были закрыты, но он не спал. Локоть и плечо — вот что осталось от его руки.

— Пьер, брат! — кричал Экене. — Я простил тебя! Простил давно! Спасибо, что спас мне жизнь!

— Дорогой, я люблю тебя! — плакала Софи.

Пьер ничего не мог сказать, операция забрала все силы, но он слышал каждое слово.

В хижину Бохлейна собирались родные. Два сына и дочь, племянники и племянницы, внуки, правнуки, двое праправнуков. Бохлейн покоился на кровати, положив голову на колени любимому сыну Филиппу. Риго облизывал его руку.

Бохлейн улыбнулся родным, погладил гепарда и издал последний вздох.

========== Глава 24. Возрождение ==========

Пьер шёл на поправку.

Он выздоравливал быстро; жажда жить буйным пламенем разгоралось в юноше, а молодой здоровый организм помогал хозяину возвращаться в строй жизни. Но несколько дней Пьера преследовала горячка, не опускала дрожь, острые боли, первые дни не было аппетита. Упорно Пьер пытался встать с кровати, но юноша, как только ногами касался пола, тут же падал на землю. “Я смогу, смогу!” — тут же говорил он. Никто не видел горькой боли на лице у Пьера, не слышал он него стона. Когда Пьер проснулся после операции, первым делом он спросил:

— Кто-нибудь, прочтите мне Сэмюэля Кольриджа!

В тот самый первый день, когда Пьер открыл глаза, случилось неслыханное — к нему на кровать сел Коу. Юноша молча посидел несколько минут с Пьером, оставил на столе гостинцев и ушёл, прошептав:

— Выздоравливай… брат.

Небывалое людское внимание преследовало Пьера, такого не было даже тогда, когда он только начал жить в Тинуваку, был приметной, любопытной и белой вороной среди соплеменников. На сей раз в юноше видели лишь героя. Те, кто презирал лжеца Уэйта, проникся уважением к Пьеру. В первый день, сразу после ухода Коу, к больному пришёл Азубуик. Неуверенно и боязно вождь пробубнил:

— Спасибо, что пошёл к гаапи, ты помог установить мир с нашими врагами.

Пьер только усмехнулся по-доброму, без злорадства:

— С нашими врагами… Я же не тинуваку, почему нашими? — Азубуик взволновано поник. — Мне вспоминается, — продолжил Пьер, — однажды ты не хотел договариваться о выкупе за своих соплеменников, моих самых близких друзей.

Мужчина опустил глаза и метнул взгляд на дверь, ему хотелось уйти, но совесть не позволяла. Пьер улыбнулся, давно он не общался с Азубуиком, совсем недавно вождь тинуваку и видеть его не хотел.

— Я прощаю тебя, Азубуик, за тот день, — сказал Пьер, заставив вождя вздрогнуть. — Лично мне добра ты принёс больше, чем зла. Ты разрешил мне жить в Тинуваку, не раз вытаскивал нас с Экене из передряг, забрал Марани, нашу сестру, из рук нотцаев. Я предпочитаю видеть в людях хорошее.

“Только вперёд без обид и зависти”, — так повторял изо дня в день, от часа в час Пьер, борясь с мучительной болью, которая окутывала остаток его руки, но казалось, поглотила всё тело. Он поднялся на ноги лишь на седьмой день, когда сжигали тело Бохлейна. Пьеру, единственному человеку из всех собравшихся, разрешили присесть на землю или стул. Но юноша отказался.

— У меня нет руки, но ноги остались, — звонко сказал он.

По традициям Тинуваку Бохлейн предавался огню, считалось, жизнь пришла с солнца, на солнце она и должна вернуться. А как туда попасть, разве не в ярком красном огне, которое подобно солнечным лучам окутывает всё живое и мёртво, к чему прикасается? Проводить Бохлейна в последний путь пришли из нотцая, Нолошо. Провожали его и гаапи. Дождь в этот день остановился, ветер затих. Мирным шлейфом поднималось пламя от костра к небу. Душа старейшины покидала своё племя. Тело его исчезало также быстро, как и душа. Бохлейн возвращается домой, говорили тинуваку.

Сразу после похорон старейшины домой отправились гаапи во главе с новым вождём — Нмачи. Женщина выглядела болезненно, она иссохла за несколько дней, смерть единственного сына может сломить любого, даже мать и жену вождей. Но в сердце Нмачи жила мечта — поменять племена, восстановить всё то, что разрушил её муж, не смог вновь создать сын. Эта мечта пьянила женщину и наполняла тело силой.

Ни один тинуваку не задерживал гаапи, не заикался о мести и соблюдении законов старого перемирия. Путь гаапи преградила лишь стихия: моста отныне не было никакого, чтобы пересечь реку, кишащую крокодилами. Дорога домой закрылась. Но гаапи не остались на чужой земле, тинуваку вместе с ними стали строить мост. Настоящий, крепкий, долговечный.

А пока над жестокой рекой строился мост, в деревне тинуваку рождались два дома. Их возводил Экене — один себе и Токи, второй брату и сёстрам. Их старая хижина залилась кровью Пьера, поэтому решено было её снести и отстроить всё заново. Пьер помогал брату в постройке домов. С одной рукой работалось тяжело, но для него это не стало помехой. Правда, как-то раз вылетел у него топор и пролетел над головой Коу, вторым помощником Экене. Мальчишка завопил:

— Смерти моей хочешь? Я боюсь возле тебя стоять. Пьер, тебе неудобно работать одной левой рукой, не напрягайся, я выполню твою работу.

— Мне не нужны няньки. Если не смогу научиться работать левой рукой, то научусь рубить деревья ногами, — без обиды ответил Пьер и засмеялся. — Я ещё молод, чтобы меня боялись. Вся жизнь впереди, успею людей попугать.

Строительство шло полным ходом. В деревне взамен старой гнилой к этому времени хижины появилось два новых дома, над рекой возвышался мост. Быстрее, шумнее, дружнее… стройка вселялась в сердца людей. Неструганными оставались лишь отношения двух племён, всеобщее и отдельное будущее народов. Как только после возведения моста домой вернулись все тинуваку, состоялось всеобщее собрание тинуваку. Его открывал Азубуик. Азубуика не посвящали повторно в вожди, но все эти дни к нему обращались как к главе племени. Рядом со старым товарищем стоял Джеро. Он выглядел как сама смерть. Неудивительно, единственный сын умер, жена ушла тут же, как узнала о гибели Этераямы; гаапи были так близки, но отомстить им за смерть родителей и братьев нельзя, — жизнь палачей, которые забрали у него самых близких людей, давно оборвал Пьер. Собрание начиналось с гаапи, что никого не удивило. Говорили про начало дружбы двух племён, про мир.

— Кому нужно это перемирие? По нему нас всех положено убить, раз мы бродили по земле гаапи, вбивая столбы для моста, — задорный смех доносился от тинуваку.

— Знаете, они вроде ребята неплохие. Не виноваты же дети за грехи отцов.

— На наших стариках крови не меньше, чем на их.

Находились противники такого быстро мира с давними врагами, но это не изменить: всегда есть недовольные, в любом вопросе. Но теперь они остались неуслышанными и непонятыми, люди слушали приверженцев новой дружной жизни, которых когда-то так легко выгнали с племенного собрания двадцать восемь лет назад. В конце собрания, когда люди надумали уходить, Азубуик остановил соплеменников:

— Братья и сестры, мы о многом поговорили. Но не затронули главное — судьбу нашего народа. Гаапи уже выбрали нового вождя, а у нас его до сих пор нет, — Азубуик замолк. Молчал он долго, обдумывая свои мысли и проглатывая неприятный осадок, который воцарился во рту, а потом произнёс. — Экенечидисинпу, я от имени всего племени прошу тебя стать вождём тинуваку.

— Я подумаю, — многозначно ответил Экене.

Экене не стал советоваться с соплеменниками, друзьями, сёстрами, даже с Пьером и Коу он не говорил. Этот вопрос Экене хотел обсудить только с Токи.

***

В хижине было тихо и светло, сквозь щели и большую дыру, называемую тинуваку окном, проникал свежий ветерок, сверху барабанил лёгкий дождь. “Звезды необычно ярки”, — заметил Экене. Он перевёл взгляд на Токи, готовившуюся ко сну.

— Токи, — голос Экене был тих и осторожен — я ни с кем не разговаривал об этом. Этот вопрос касается не моих сестёр, не Пьера, не самих тинуваку, а в первую очередь тебя и меня. Как ты думаешь, становиться мне вождём? Я, честно, не знаю.

Но вместо ответа Экене получил лишь растерянные объятия Токи.

— Ты же мечтал в детстве уехать во Францию.

— Да, мечтал, но в детстве, — медленно проговорил Экене. — В те годы я мечтал и о мире тинуваку с гаапи.

— И он наступил благодаря тебе, — Токи поцеловала его в нос.

Лицо Экене, на котором в последние дни редко можно встретит было улыбку, стало ещё задумчивее и даже печальнее.

— Даже не верится, — хмуро пробурчал он. — Думал, мир настанет очень не скоро. При моих детях, если только.

Токи тихонько засмеялась и погладила живот.

— Наш малыш помогал папе.

Экене положил руки ей на плечи. Его каменное лицо ничего не говорил Токи. Не видно даже было замешательства, растерянности, которые бурлили в Экене.

— Я не знаю, что мне выбирать: вождя тинуваку либо жизнь в Европе. Эти два пути равнозначны для меня. Стать вождём тинуваку — о таком я, балбес, не мог даже заикаться! Растить дружбу между нашими племенами и гаапи, стать опорой соплеменникам… Это моя мечта. Мои молитвы быстрее будут доходить до алуани и Сюолуна. Я, как Азубуик, смогу спасти невинных детей от нотцаев. Такова моя жизнь здесь.

Экене задумчиво провёл рукой по животу Токи, своему будущему ребёнку.

— Если мы с тобой уедет во Францию, самое главное не изменится. Пьер, конечно же, поможет нам с домом, мне с работой, но простым обывателем и гражданином я не смогу стать. Мне необходимо в чём-то быть замешанным, жить не только для себя. Токи, этот малыш, которого я ощущаю в тебе, другие наши дети не станут для меня единственным смыслом жизни. Ты видела, что здесь я в последние года всё и помогал соплеменникам, там буду помогать кому-то другому.

Взгляд Пьера, его вялые и неуверенные движения начали говорить, и говорили они лишь одно — сомнение.

— Я обо всём думал сегодня, даже с кем мне придётся общаться. Конечно, в Тинуваку живут друзья моего детства, а в Париже лишь один приятель — Денис, про которого рассказывал я. Но дело не в них, с главными людьми я всё равно буду разлучён. Останусь в Тинуваку — с Пьером и Шарлем буду видеться раз в несколько лет; уеду в Париж — придётся расстаться с Коу и тремя сёстрами.

Экене вздохнув, ощущая на себе тяжесть выбора, который пал на его плечи. За свою короткую жизнь Экене часто приходилось вставать на сторону одного, жертвуя другим. Но никогда это не давалось с таким трудом, как сейчас. Два места, два дома, окружающие его люди были равнозначны.

— Токи, твоё слово решающее. Где ты хочешь создать будущее нашей семьи?

Токи смотрела на Экене и просто молчала, она обдумывала каждое слово, которое услышала. Экене не вытерпел и затормошил её.

— Перестань! — закричала Токи. — У тебя был день, чтобы подумать, но ты ничего не решил. А от меня требуешь мгновенного ответа?

Мучительно Токи потёрла голова, которой начала болеть.

— Мне очень хочется побывать за океаном, посмотреть на тот мир, о котором ты столько рассказывал! Но могу ли я там жить? — она пожала плечами. — Ты сможешь, а вот я… Экене, я бы хотела остаться в Тинуваку.

Экене улыбнулся и поцеловал Токи в лоб.

— В таком случае я исполню просьбу соплеменников.

***

Церемония посвящения состоялась совсем скоро. Она была ещё страшнее, чем церемония взросления. Но что хуже, второго шанса её пройти у человека просто не было. Или он станет вождём или нет. Старейшины кормили и поили Экене какими-то мерзкими снадобьями, которые за считанные минуты отбирали у человека все силы, нагоняли на него сон, отрешение от жизни и, самое ужасное, тоску, которая сводила с ума, вызывала два желание — умереть самому, избавившись от стараний, и убить остальных, в Экене пробуждалась давно забытая ненависть. Он не понимал — откуда? Но зелье сводило его с ума. В одночасье вернулась злоба на брата, ревность к Токи, обида на тинуваку, гаапи, появилось отвращение к Коу и сестрам. Но Экене, невзирая на боль, усталость, чувства, обязан был отправиться на охоту, ввести вперёд соплеменников и остаться человеком. Одна жалоба на боль, один укор в сторону тинуваку равнялся провалу. Вождя, главу целого народа, не должно сломить ни что.

Но для Экене адское зелье, вновь бессонные ночи, голодные ночи не стали камнем преткновения на пути к цели. Месяцами, живя во власти ненависти и желания отомстить, Экене изучил насквозь эмоции демонов. “Никогда я им не поддамся”, — твердил он ежеминутно.

Охота завершилась удачей, мало того, на пути тинуваку попалось крупное животное — будущий вождь не показал своей слабости, он был бодр и готов к бою, хотя на самом деле его тело было истощён, он не поддался холодному голосу яда, который призывал наброситься на соплеменников с ножом.

Экене видел себя на грани смерти, чувствовал опустошённым, вывернутым, но между с этим — заново рождённым.

Когда главная часть церемонии закончилась, как было принято у тинуваку, племя начало выбирать новому вождю новое имя. Но, посовещавшись и поспорив, для Экене решено было сохранить его имя, подаренное матерью и отцом — “данный нам небесами”.

— Это духи подарили нам его! — воскликнул Баако. — Несколько лет они через балбеса Экене наказывали нас за грехи той войны, а потом Экене оказался самым большим подарком небес.

— Мне тебе в лоб двинуть за наказание небес или поблагодарить за тёплые слова? — посмеялся Экене.

Через семь дней, когда Экене полегчало, у него с Токи состоялась свадьба. Она была не менее яркой и торжественной, чем церемония посвящения. Но Экене и Токи, как только закрепили перед духами свои души, сердца и тела, ушли со своей же свадьбы. В деревне веселье было в самом разгаре, но пусть этим занимаются соплеменники, Экене и Токи хотели тишину. Много шума было в последнее время у них. Молодожёны и двое их друзей Пьер и Софи стояли на поляне за деревней и наблюдали за пляшущими тинуваку.

— Как всё у тебя, брат, быстро, — подметил Пьер.

— Если не ты, то этой свадьбы не было никогда. Спасибо, Пьер, — Экене вздохнул, не скрывая чувства вины, — ради нашего с Токи счастья тебе пришлось стать калекой, лишиться руки.

— Какой руки? А, ты про эту! — оторвался от танца тинуваку Пьер. — Я даже рад, что её нет. Вместе с рукой я избавился от шрама, полученного на революции. Шрама, который день и ночь мне говорил: “Пьер, твоя жизнь заключается в постоянных метаниях туда-сюда, поиске своего места в мире и счастья. Прозябания дней в иллюзиях”.

Пьер потрогал рукав рубашки, где ничего не было, и усмехнулся. Прошёл месяц, но он не замечал отсутствия руки. Нет, не из-за фантома конечности. Просто у Пьера были руки, готовые поддержать его и помочь встать на ноги: Экене и Токи, Коу и Софи, мечта отправиться в путешествие по миру и недавно поставленная цель — вернуть старое имя.

Ему приходилось нелегко. Он заново учился писать, одеваться, ест, учился мыться, как учатся маленькие дети, освободившиеся от заботливых материнских рук. Но для Пьера потеря части тела была временной трудностью, преградой, с которой со временем надо научиться жить. “У меня были гораздо большие потери”, — говорил он.

— Ребята, — сказал с прискорбием Пьер, — были времена, когда я верил, что счастья нет. Счастье — всего лишь миф потому, что счастье заключается в покое. А в жизни лишь только на несколько мгновений может возникнуть столь желанный покой, когда мы осуществим нашу мечту, а дальше снова суета, снова поиск новой цели в жизни. Опять поиск нового счастья.

Он оглядел своих близких, их улыбки, как вино опьяняли Пьера, за их спинами на солнце сверкала зелёная сочная трава, недалеко виднелся лес, в котором трещали, кричали на все лада разноцветные птицы, мелкие зверки, крупные хищники. А краски… даже серые блеклые камни сияли в лучах рассыпного солнца.

— Нет, — заговорил Пьер с воодушевлением. — Нет, счастье существует. И оно заключается не в покое. Покой невозможен. Покой — смерть, забвение. Жизнь — движение. Наше счастье в самой жизни, в каждом её моменте, каждом миге, будь оно радостное или печальное. Нет на свете большей благодати, чем возможности жить. И самое главное — уметь наслаждаться этой жизнью, уметь быть счастливым не в определённом месте в определённых условиях, а находить счастье во всём, что тебе окружает: в друзьях и врагах, в красивом и безобразном, в великом и незначительном.

Пьер встал лицом перед Токи, Экене, Софи и объявил:

— Перед вами я торжественно клянусь соблюдать всю жизнь три закона! Первый: если меня что-то будет не устраивать, что-то мешать, то не жаловаться, а стараться это изменить. Второй: смотреть на жизнь через свет, а не тьму. Третий: благодарить жизнь за хорошие дни и благодарить жизнь за плохие дни; беды нам никогда не даются нам просто-то так, мы извлекаем из них свои ошибки, становимся мудрее.

Пьер посмотрел в сторону племени. Тинуваку веселились, вместе с ними бегали ручные кошки, собаки, кто-то шуршал в траве, Риго, отправившийся от смерти друга, мурлыкал на коленях Филиппа.

— Человек должен уметь жить, а не существовать, — сказал Пьер. — Только человеку из всех тварей небесных дано прекрасное свойство: умение радоваться жизни, а не жить только ради своих инстинктов по воле этих же инстинктов. Там, на революции, в погоне за великим, ослеплённый чужой страстью и яростью, я задался вопросом: “Выбирай, что ты хочешь? Существовать хуже, чем зверь, ведь зверь по своей мере счастлив, или жить, как человек?” Я выбрал второе.

Тёплая рука взяла его рука. Софи нежно улыбнулась и кивнула головой. Пьер погладил её пальцы и отпустил. Нельзя заставлять людей плакать на свадьбе. Время для разговора будет чуть позже.

***

Прошла всего неделя. Экене с головой ушёл в дела племени, в его новую с Токи семью. Пьеру это было на руку, никто хоть не помешает ему построить свою жизнь. Софи не предчувствовала беды, за этот месяц Пьер стал прежним — милым и общительным с ней другом. Решение Пьера заставило её врасплох, когда они гуляли за деревней вдвоём.

— Софи, нам надо расстаться, — холодно и резко прозвучал голос Пьера.

Софи хмуро подняла глаза на него. “Эта шутка! Мне просто послышалось из-за сильного ветра! ” — подумала она, это было так не похоже на поведение Пьера, который кричал, выдумывал глупости, но никогда не переходил к делу. И тут же содрогнулась, вернувшись в реальность. На глаза навернулись непрошеные слёзы.

— П-почему? — вырвалось у неё и Софи сразу же нашла ответ на свой вопрос, едва задала его. Ревность к Жерару.

— Жерар показал, что мы не сможет быть вместе, — подтвердил Пьер её мысли, но на ревнивого Отелло он не смахивал — У нас не может получиться будущее.

— Пьер…

Софи пыталась взять себя в руки, казаться сильной, но слёзы предательски выдавали её. Она могла только смотреть на Пьера и изучать его, пытаясь понять любимого. В манерах, в голосе, в походке Пьера не было ни капли жалости, намёка на розыгрыш; жестокая правда поселилилась на лице Пьера.

— Когда ж ты забудешь про Жерара? Я люблю тебя, а не его! Разве не видно?! — прокричалаСофи.

— Я вижу, ты любишь меня, — вздохнул Пьер. — Но так… не сильно.

Щёки Софи вспыхнули от гнева.

— Что ты несёшь? Я весь Париж обошла, когда ты по баррикадам ползал! Я ночами не спала, за тобой смотрела после ампутации, кормила с ложки и мыла тебя первые дни! У тебя есть весы, в которых измеряется любовь? Скажи, в чём она измеряется! В дюймах, литрах, градусах?

Софи потемнела на глазах, вся задрожала.

— Ты меня разлюбил? — невнятно пробормотала она.

Пьер покачал головой. Его голос опустился вниз, потускнел.

— Нет, я тебя люблю. Но я не уверен в завтрашнем дне с тобой. Мы, конечно, можем снова вернуться в квартиру твоего отца, снова гулять по паркам и лесам… цветочки, поцелуйчики, обнимашки… мне это надоело. Я хочу большего. А у тебя… Вчера Жерар, завтра Эдгар. А я так, запасной вариант, — Пьер прищурил глаза. — В 1816 году развод запретили, мы оба повесим себе хомут на шею.

Пьер замолчал. Он не хотел молчать, боялся, что Софи переговорит и, возможно, отговорит его. Однако она стояла замертво, не в силах открыть рот.

— Ты отправишься домой завтра, — сказал Пьер. — Поплывёшь на “Лахесис”. Я отправлюсь домой через месяц-другой, хочу пожить немного в Тинуваку. Я поеду на другом корабле, потому что доверяю тебя лишь людям на “Лахесис” и больше никому.

Они молчали. Софи не выходила из оцепенения. Пьер отвёл потрясённую девушку домой к Экене, бегло всё объяснил, и, чтобы брат не напал на него с упрёками, поспешил в Нолошо собирать вещи Софи.

Софи не приехала в дом Пьера ночевать. Всю ночь она стояла возле хижины Экене, не в силах переступить порог, и не отрываясь от тёмного неба смотрела на безжизненный полумесяц, чей свет тускло окутал землю. Несколько раз Экене и Токи заботливо отводили Софи домой и предлагали выспаться, но спустя время Софи выходила на улицу и продолжала пристально смотреть вдаль, не видя вокруг ничего. Софи поняла, что такое быть “не мертвой и не живой”.

В порт она приехала утром вместе с Экене и Токи. Молча она взяла свои чемоданы, отказавшись от помощи Пьера и Экене, и села на корабль.

— Спасибо за этот прекрасный год с тобой, — улыбнулся Пьер на прощание.

Корабль тронулся молча. Шумные чайки, обычно кричащие над суднами, почти что не летали, в порту случайные люди перебрасывались лишь парой слов. Молча и уныло проходило прощание двух любящих сердец.

— Ты дурак! — стукнул Пьера по спине Экене, когда “Лахесис” скрылась с горизонта.

— А я считаю, что Пьер правильно поступил, — заступилась за нового родственника Токи. — Если чувствуешь, что надо расстаться, то нечего мучать себя и Софи.

На её слова Пьер ничего не ответил. Молча и тихо он оставил молодожёнов, Экене с Токи и не заметили, что Пьер покинул их. Он шёл в местную церквушку. Церковь Нолошо не блистала величием и красотой соборов, в которых бывал Пьер. Но он не замечал разницы. Пьер присел на скамейку в уголок и так маленькой церквушки, скрестил пальцы и погрузился в себя. Кроме него в церкви не было ни души, с незакрытого окна дул аромат свежих цветов.

— Спасибо Тебе за всё, — сказал Пьер несколько слов.

Пьер не уходил. Но он не просил помощи. Пьер перечислял всё то, за что благодарил небеса.

***

Раньше морской болезни у Софи не было, она проявилась лишь сейчас. Софи почти не выходила из своей каюты, лежа на койке и прикрыв голову подушкой. Перед глазами на соседней стене висел мерзкий календарь. Каждый день Софи отрывала лист, взирая на всё новые и новые цифры. Листиков оставалось совсем ничего, не за горами был новый 1831 год. А “Лахесис” всё плыла и плыла…

Софи похудела, под глазами появились тёмные от бессонных ночей круги — всё это было последствием бесконечных дум о Пьере, гаданий о том, что она сделала не так. Софи постоянно спрашивала у команды судна, когда же они приплывут-то? Но “Лахесис” не прошла и половины пути. Как же медленно ползли дни!

— Да вы скисли совсем! — порой восклицали моряки. — Мадемуазель, что вы чахнете зря по Уэйту Бар… то есть Пьеру Лоре? Найдёте себе другого жениха, у которого не будет чертей в голове. А с ним вы всё равно не увидите тихой жизни, месье Лоре не может стоять на месте.

— А я и не хочу тишину и застоя, — ответила как-то Софи.

Но как быть, как дальше жить, она не имела понятия. Софи не думала о своём будущем, она копалась в прошлом, рассматривая словно ювелир под увеличительным стеклом каждый свой шаг и слово. Но вокруг она видела лишь ревность Пьера к её любовнику Жерару, который и любовником не был, и не строил даже в мыслях планов о ней. Постепенно Софи стала забывать Жерара, на ум приходили другие мысли. Как прыщавая маленькая девчонка, которую отверг юнец-мальчишка, Софи изучала каждое утро себя в зеркало, ища недостатки в своём лице, фигуре. Она видела растрёпанную кикимору с проваленными щеками, но понимала, что дело не во внешности. Раньше такой она не была.

Необъяснимое и страшное для Софи чувство обиды подкатывалось к горлу.

— Что я тебе сделала не так, козёл? — однажды выкрикнула она.

На двадцать второй день плавания Софи выбрасывала Пьера из мыслей, хотя он так и норовил туда залезть, чтобы его невидимый образ снова мучил её. Софи начала рассуждать о будущем. “Сперва в Марселе надо будет навестить его отца, — прикидывала она, закрыв лицо руками. — Сказать, что Пьер задержится на неопределённый срок. Что потом? Навестить бабушку и родителей в Лионе, потом в Париж…”

Голос сомнений появился в Софи.

“А зачем мне в Париж? Что меня там держит? Работать в больнице я и в Лионе смогу. Зачем мне возвращаться туда? Меня больше никто не держит”.

“Как так всё случилось?” — снова заиграл безжалостный ураган в душе.

Жена и сын, революция, друг детства, расправа над ним, его оскорбления… Жерар. Софи пыталась разобраться во всей своей жизни, чтобы понять Пьера. Жерар только повод, причина их разлада кроется глубже, понимала она. Ревность? От неё не осталось ни следа с последнего разговора. “Что не так со мной? Что не так с этим чёртом Пьером? — со злостью вспыхнула Софи. — Из-за своей руки что ли бросил меня? Да мне плевать есть у него руки или ноги, лишь бы голова на плечах оставалась, в чём начинаю сомневаться!”.

— Как он мне надоел! — закричала Софи в пустой и тёмной каюте. — Надоел, понял ты меня?! Если бы я не поехала на этот бал! И вообще в Марсель! — взвизгнула Софи. — Жила бы себе спокойно и не знала никакого Пьера Лоре. Угораздило послушаться Изабелль!

И вдруг Софи дёрнулась. Она посмела обвинить в своей беде другого человека! “Что за мысли у меня? При чём тут кузина или кто-то другой? Есть только я и Пьера!”

Всё для Софи стало проясняться. Казалось, она пробуждается от какого-то страшного сна, который носил её имя. Нет Жерара, нет его жены, в их ссорах виноваты лишь они двое. На неё смотрел перед отправлением “Лахесис” Пьер, с ней хотел он построить будущее и с ней он его разрушил последним разговором.

“Разговор, — задумалась Софи. — Был ли он вообще?”

Разговор — беседа двух и более человек. Но тогда говорил Пьер, она плакала и мямлила. И так все дни после июльских событий. Софи ясно видела вдалеке себя — скрученная, несчастная, забитая, с невысыхающими от слёз глазами. Да, тогда она следила за собой, но разве Пьеру нужна была внешность? Мямлящую женщину видел перед собой Пьер, женщину с постоянными оправданиями. А до революции упрямицу, которая то и дело бегала от него к родственникам или к другу. Это был всего лишь друг, но стало ли лучше Пьеру, когда он узнал правду? Первый в жизни скандал решался обидами и слезами… слезами, постоянными слезами, беготнёй с жалобами к родственникам и подругам.

Последний так называемый разговор, Софи не помнила, что она объясняла Пьеру. Она сначала слушала его обвинения, а потом слушала утешения заботливого Экене.

“Находила в себе смелость говорить с солдатами, бунтовщиками, с вооружёнными каби, а тут? Я жалкий трус”, — нахмурилась Софи.

Корабль вдруг зашатало. Все думы быстро испарились, морская болезнь вернулась. Софи выбежала на палубу.

— Что случилось? — спросила она у матроса.

— Нам навстречу корабль другой идёт, сбавили ход, чтобы не стукнуться.

Софи припала к борту, грустно смотря на воду и корабль.

— Британский флаг, — сказала нехотя она, когда ей дали подзорную трубу.

Матрос взял у неё трубу.

— Да я знаю этот корабль! “Голубь”. Он в Нолошо плывёт!

Нолошо! Софи вскочила. Нет, не может быть! Первый встречный корабль и… Нолошо? Там, где Пьер?

Круговорот мыслей заплясал в голове. Цветные картинки замелькали перед глазами. Бал, рука, посиделки у костра, ссоры, суд, расставание. Всё перемешалось, в сознании царил лишь перевёрнутый неподдающийся порядку хаос из воспоминаний и больше нечего.

— Остановитесь! — закричала Софи. — Скажите им, чтобы остановились! Мне нужно на тот корабль!

— Не положено нам пассажиров пересаживать с корабля на корабль, как из повозки с лошадью, — буркнул матрос.

— Мне очень нужно! — взмолилась Софи.

Команда “Лахесис” оставалась глуха к её мольбам.

“Сейчас или никогда”, — дошло до Софи.

Она осмотрела корабль, выискивая место на палубе, где не толпились матросы, ловко залезла на борт, отмахнулась от рук матросов, которые тут же подскочили за ней, и спрыгнула вниз.

Ещё не раздались звуки шлепка об воду, как тело пронзила боль, которую Софи не испытывала никогда. Солёная вода поглотила её с головой. Софи поплыла вверх, к свету, к воздуху, не обращая внимания на холод, на скрутившееся болью тело, на голову, которая трещала как после удара молотком. Она вынырнула и направилась к английскому кораблю. Тяжёлая морская вода билась об лицо, жгла глаза, забивалась в рот — волны сегодня разыгрались на славу. Но Софи плыла к кораблю. На “Лахесис” крутились и бегали матросы, готовя спасательный круг, шлюпку и бросая якорь. Спасательный круг шлёпнулся прямо возле глаз Софи, но она откинула его прочь, ей не нужна была помощь. Помощь, мешающая её счастью.

С “Голубя” раздался английский голос:

— Человек за бортом!

***

Ясное голубое небо отражалось в лазоревой глади воды, на море стоял штиль. В порт Нолошо зашёл корабль и остановился, спустив трап. Пьер возвращался с гостей от знакомых, что жили возле порта. Он собирался домой.

— Пьер!

Этот голос! Это невозможно! Пьер повернул голову. Нет! Она переместилась по воздуху? Она должна быть на пути к Марселю, если уже не в городе!

Софи стояла возле Пьера и смотрела на него чистыми храбрыми глазами. В её них читалась то ли грусть, то ли радость. Софи не понимала, что сейчас она чувствует. Но знала точно — плакать она не собирается.

— Давай поговорим, Пьер. В последний раз.

========== Эпилог. Часть 1 ==========

Комментарий к Эпилог. Часть 1

Возможно, читатели посетуют, что я так долго тянула с заключительными главами. Я хотела выложить их ещё в январе, но обнаружила интересную деталь: самая первая глава опубликована 26 февраля, в день, когда родился Уэйт Барре. Поэтому я решила закончить книгу 10 февраля, в день рождения Пьера Лоре.

Ослепительные лучи весеннего солнца сверкали на ясном небосклоне, заливая всё вокруг, освещая и согревая каменные дома, людей, что ходили по улочкам, море, корабли, стоявшие покорно в порту. Лёгкий ветерок поигрывал с листьями, на которых сохранились хрустальные капельки утренней росы. Близ порта, в небольшом домике, пузатый четырёхлетний карапуз прыгал на спящем мужчине. Этот мужчина мирно спал и похрапывал, прижавшись к нему, посапывала женщина.

— Папа, вставай! Ну вставай уже! — заворчал малыш. Толстенький, русоволосый ребёнок с игривой радостной мордашкой.

— Филипп, ты посмотри на часы, — сонно протянул отец. — Солнце только взошло, нормальные петухи даже не кукарекают.

— Зато “Лахесис” уплывёт! — закричал Филипп.

Мама приоткрыла глаз, слегка взглянув на часы возле кровати, и сию минуту подпрыгнула, затормошив мужа.

— Пьер, да ребёнок не шутит! Вставай!

Но Пьера не нужно было будить, при слове “Лахесис” он сам подскочил. Ровно семь часов, сын был лучше любого петуха. “Это мы хорошо с Софи погуляли до середины ночи, — посмеялся он про себя. — Прошли те времена, чтобы под ручку вдвоём ходить по городу, а мы всё ходим”.

Пьер поднял на руку сынишку, чмокнул в нежную головку и опустил на землю.

— Пип, поиграй пока с Эдгаром или со своим любимчиком Нико. Нам с мамой нужно одеться.

Сын послушно кивнул головой и крикнул отцу:

— В следующий раз меня с собой возьмёте на прогулку! Вы будете говорить, а я посторожу ваше время, не дам ему убегать.

К Пьеру подошла Софи и положила голову на плечо мужа.

— Весь с тебя, — улыбнулась она, — такой маленький, а беспокоится за близкий.

— И в тебя, — Софи получила лёгкий поцелуй Пьера.

Супруги собрались быстро. Медлить они не любили с молодости, к сорока годам эта привычка никуда не ушла. Софи собрала кудрявые каштановые волосы в пышный хвост и подобрала их красивым голубоватым бантом. В последнее время среди её знакомых, да и вообще женщин в стране, пошла мода на короткие причёски, но Софи не привыкла укладывать волосы полукругом на голове. Софи не сильно изменилась за двадцать лет. Конечно же, на её лице проглядывать стали первые морщинки, но она пылала по-прежнему жизнью, сохраняла блеск в светло-серых глазах и оставалась такой же красавицей. А вот у её мужа на макушке слегка посверкивала лысина. Но она мало волновала Пьера: он пронёс сквозь года дух жизнелюбия. Ухоженная маленькая бородка, красивый тёмный фрак, который помогла одеть жена, — и больше ничего не нужно Пьеру.

В спальне супругов стояла тишина и покой, но как только они преступили порог гостиной, всё спокойствие мигом улетучилось. Двое мальчишек четырёх и восьми лет гонялись друг за другом по комнате с шумными криками и смехом. Рядом со звонким шариком игрался чёрный котёнок с белым пятнышком на носу. На кресле-качалке Шарль бойко ругал детишек, если кто-то нарушал правила игры.

— Доброе утро, мама и папа, — неожиданно остановился старший рыжий мальчик и робко поздоровался.

Софи присела к сыну и погладила его по щеке.

— Привет, Эдгар. Как тебе спалось? Этот егоза, — взглянула она сердито, но между тем ласково на Филипа, — не мешал тебе?

Эдгар скромно улыбнулся и побежал к братишке. Играли они шумно, дом стоял ходуном. Но через игру можно было заметить отличия в этих двух разных по возрасту и внешности мальчишках. Малыш Филипп, или как его звали в семье, Пип, с увлечением придумывал правила простой игры в догонялки, он не боялся никого и ничего, ну разве только строгих маму, папу, да ворчливого деда. В мальчонке уже в таком юном возрасте чувствовался благородный рыцарь. Когда Пьер решил забрать у котёнка шарик, чтобы подразнить его, Филипп озадаченно посмотрел на папу и серьёзно проговорил:

— Это вещь Нико. Пожалуйста, папа, верни её. Я не позволю даже тебе обижать моего друга.

Брат не уступал Пипу в прыткости и неутомимости, но бывало, если что-то уронив, мальчишка испуганно вздрагивал и поворачивался на родителей. Только когда он видел их добрую улыбку, то к нему возвращалась храбрость. В этом не было ничего странного. Год назад Пьер и Софи забрали его из одного деревенского приюта, где мальчик прожил всю свою короткую жизнь. Приют этот славился жестокими воспитателями, которые не жадничали на побоях. Когда только Софи и Пьер забрали Эдгара, мальчик за столом в присутствии новых родителей даже боялся съедать больше половины тарелки.

— Всё готово! — донёсся с кухни девичий нежный голос. — Дедушка, мальчишки, идите завтракать! Мама, папа, я вас жду.

Стол накрывала юная девушка семнадцати лет. Она была среднего роста, стройная, одетая в скромное розоватое платье. Коротенькие светлые волосы, доставшиеся от Пьера и завитые в кудри, украшал белоснежный обруч. Девушка не обладала особой красотой, но в её ярких маминых глазах сверкало чистое и искреннее обаяние юности.

— Пип, не лезь в конфеты, они после еды! О, куогши, и ты туда же, Эдгар! — разгневалась сестра, когда братья потянулись к корзиночке со сладостями.

Рыжик грустно убрал руку.

— Ну ты и вредина, Катрин, всего одну не дашь!

— Я тебе покажу вредину! — покраснела Катрин и схватилась за ложку, чтобы треснуть мальчишку. Но вдруг быстро успокоилась, злость резко улетучилась, сменив место радости. Эдгар начинает обзывается — это хорошо с одной стороны, он забывает приютский страх.

Катрин пригласила на самоё почётное место Шарля и хотела сама усесться с ним, но братья стали драться за стул возле деда, пришлось отодвинуться. У ребят было много бабушек и дедушек, что родных, что двоюродных, и они жили с внуками в одном городе Париже. Но Шарль был и оставался всегда любимым дедушкой. Хоть и жил в другом городе. Пьер много раз предлагал отцу переехать к нему в Париж, что сделали несколько три года Марлин, Урбен и Леонтина, но Шарль отказывался. В Марселе он родился, в Марселе поженился, в этом городе у него родился Валентин, в этот городе похоронены жена и сын. Здесь же и умрёт, решил Шарль.

— А если со здоровьем что-нибудь случиться? — уговаривал отца и сегодня Пьер. — Папа, ты старый же человек!

— Какой я старый? — рассердился Шарль. — Ты посмотри на себя, а потом на меня! Мне шестьдесят восемь, а у меня густая шевелюра и ни одного седого волоса, а вот ты…

Шарль взял с подоконника зеркальце Катрин и показал Пьеру маленький беленький волосок, а затем гордо откинулся на спинку стула. Шарль был живчиком, старость его не брала, даже внешне не изменился. Что не сказать про родителей-маркизов. Те сильно осунулись за последние шесть лет. Но самой крепкой в семье оставалась девяностолетняя Леонтина, лишь недавно закончившая с любовными историями.

— Волнуешься? — спросил Шарль, вдоволь насмотревшись на дрожащую руку Пьера, которой сын держал ложку.

— Так чувствую себя, будто жена вот-вот родит, — признался Пьер.

Шарль засмеялся:

— Твои слова не далеко от истины! Сегодня ж новая “Лахесис” выходит в своё первое, хоть и испытательное, плаванье.

Действительно, последние пару дней Пьер был похож на молодого папашу, который замучался ждать появления на свет малыша. Но у Пьера рождался не ребёнок. Свет, а вернее открытое море, с часу на час должна увидеть”Лахесис”-младшая. А что стало с “Лахесис”-старшей? Старшая “Лахесис” отправилась на заслуженный покой, тридцать лет корабль бороздил просторы морей и океанов — слишком большой срок для простого торгового судна. Полтора года назад Пьер совершил последний рейс и попрощался с верной подругой дней былых.

Тяжело было расставаться семье Лоре со старой “Лахесис”, на которой они провели целые года своей жизни, но ничего не поделать. Корабли тоже смертны. Сильнее всех по “Лахесис” горевала Катрин. Она ведь росла на корабле отца и деда, делала первые шаги, открывала мир. “Лахесис” была домом Катрин. И домой для мамы с отцом. Много объездили Пьер и Софи стран. За двадцать лет побывали в Британии, России, Испании, Италии, Бразилии, Аргентине, Османской империи и ряде других стран. Не забывали навещать в Тинуваку Экене, названного брата Пьера. Кроме путешествий по воде супруги с дочерью и Экене совершили поход в другую часть Африки, где Экене убедился — как ему повезло, что он живёт возле моря, а не в пустыне.

Жизнь в пути была главной причиной по которой Софи и Пьер двенадцать лет после рождения Катрин не хотели других детей. Они боялись, не повлияет это в худшую сторону на их сыновьях и дочерях? Катрин чувствовала себя прекрасно, как дома, так и в путешествиях. Но у Пьера был перед глазами прекрасный пример того, что может стать с человеком, если его дом разбросан по разным континентам — Дэвид Басс. Последний раз он как раз гостил в Новом Орлеана у друга. Дэвид за двадцать лет не исправился. Он менял женщин как перчатки, сохраняя при этом своё “благородство”, и жил на две семьи, на две страны. В Орлеане у него была жена и двое детей, и в Марселе тоже жена с двумя отпрысками, но в этих семьях Дэвид гостил, а не жил. Свобода была и оставалась для него самым ценным сокровищем. И умел же Дэвид находить женщин, которые преданно смотрели ему в рот. Помимо законных детей у Дэвида было трое внебрачных. Впрочем, благородный бабник сыновей и дочерей не забывал и всегда помогал им, как материально, так и воспитанием. Но супруги Лоре не хотели себе в сыновья Дэвида Басса, с рождением Филиппа они решили побольше жить на земле. Мечта Пьера, что со временем стала мечтой Софи, исполнена.

— Что ж, орда, собирайтесь! — закончил скорый завтрак Пьер. — Кто последний соберётся, тот на “Лахесис” последним заберётся!

Корабль терпеливо ждал своего первого плаванья в порту. Ветер бережно ударялся о широкие белоснежные паруса, которые висели на не менее величественных высоких мачтах. Острый длинный нос смотреть вдаль, как бы всей душой мечтая о путешествиях и дальних морских просторах. Паруса развивались в сторону моря, поддерживая его идею и показывая непогоде — стихия их не возьмёт.

— Ух ты! — обмерли от восторга Эдгар с Филиппом, когда прибежали в порт. — Это наша “Лахесис”?

— Да, это наша “Лахесис”, — поправила воротнички сыновьям Софи.

Не слыша слов мамы о том, что они могут поскользнуться на трапе, братья сломя голову забежали на судно. Если восхищаться им, то наверху, а не на землю. Совсем по-другому изумление испытывали Шарль, Пьер, Софи и Катрин. Люди просто стояли на земле и осознавали тот факт, что этот корабль — часть старой “Лахесис”, новая часть их жизни. Второй за братьями поднялась Катрин, она медленно подошла к носу судна и вдруг остановилась. Мальчики резвились как маленькие обезьянки, забираясь на мачты и бегая под ногами у людей. Когда-то так вела себя и она.

— Милая “Лахесис”, — погладила Катрин нос корабля. — На твою сестру я поднялась ребёнком, на тебя вхожу я взрослым человеком.

— Скоро поплывём? — бойко закричал Эдгар. — Я хочу выйти в открытое море! Никогда его не видел!

— Лапоть! — засмеялся Филипп. — А я вот был в открытом море.

Катрин нежно улыбнулась и тихонько потянула за ухо младшего братишку, когда подошла к нему, чтобы он не обзывался.

— Но зато ничего не помнишь, маленьким был. А Эдгар запомнит первое плаванье.

Пип недовольно, но не обидчиво нахмурился, и тут же поскакал к брату. Дети быстро от плохого перскакивают на хорошее.

Буксиры быстро выводили “Лахесис” из порта в Средиземное море, где затем дали ей полную свободу. Берег разглядеть можно было только в подзорную трубу. Кругом лишь вода, ослепительное солнце, да вода.

— Смотрите сюда!

— Нет, смотрите туда!

Мальчишки кричали наперебой. Они были всё же детьми и не могли в тишине наслаждаться красотой.

— Отец, мы с Экене себя так же вели? — покачал головой Пьер.

— Пуще! — рассмеялся Шарль. — Корабль ходуном ходил!

— Когда подрастут, Эдгар и Пип перегонят тебя с дядей Экене, — метко догадалась Катрин.

— Нет уж, папу и дядю Экене перегонят не надо, — возразил Пьер. — Детьми они были непослушными.

— Согласна! — вставила своё слово Софи. — В детстве этим двум охламонам не доставало хорошей сбучки, но со взрослого папы и Экене берите пример. Могу смело это сказать, раз уж я жена одного из них, — Софи прижалась к губам мужа.

Пьер поцеловал в ответ жену и подошёл к палубе. Вот и очередное, хоть и несколько часовое, но путешествие. А сколько было за спиной? С того дня, как Однорукий капитан (а именно так Пьера Лоре прозвали знакомые мореплаватели и матросы) ушёл с баррикад революции он ни разу не жалел о своих жизненных решениях. Да, были в его жизни чёрные полосы, невзгоды, даже предательство, он не впадал в уныние. За короткие двадцать лет Пьер увидел почти весь мир, родил двух детей и воспитывает троих. Пьер, как и его жена Софи, не забывали про жизнь на земле. Софи работала врачом, Пьер регулярно делал пожертвования и помогал людям. Покой так и не стал их уделом. Много бед Пьер и Софи увидели, когда два года назад с наступлением новой революции во Франции, прятали в своём доме врагов монархии, ещё больше испытаний перенесли, когда восемь лет назад Пьер встал на защиту трёх повстанцев во время войны Фаррапуса в Бразилии, и за это его посадили в тюрьму. Но Пьер и Софи всегда заступались за слабых, они ведь сами знали, что такое быть без защиты.

Обвинения в предательстве родной монархии, бразильские катакомбы, в которых Пьер сидел десять месяцев, было, впрочем, пустяком. Бюрократия — она стала главной преградой на пути у Пьера двадцать лет назад. Ему не разрешали просто так сменить имя и фамилию, Пьеру пришлось становиться сыном маркизов де Лоре, аристократом, от чего он так сильно бежал. Затем мытарства, чтобы отказаться от титула… Луи и Луиза скрепя зубы помогали сыну, но нервов было потрачено много. Пьер ведь проходил как главный свидетель в делах Астрора Виперана и Омбредье. Что оказалось? Главный свидетель под присягой врал, называясь чужим именем. Можно ли ему дальше верить?

Но это мелочи. Защитник Виперана попросил возбудить уголовное дело в отношении лже-Уэйта. Не остались в стороне и давние недоброжелатели Шарля, обвинив, в свою очередь его в подлоге документов — он же знал, что усыновляет Пьера де Лоре, а не Уэйта Барре. Разборки не обошли стороной и аборигена Экене. Спустя год после отъезда Пьера из Тинуваку, он, как и договорились, приплыл на свадьбу брата вместе женой и маленьким сынишкой Акамом, а в итоге сам оказался у следователя в кабинете. По какой причине уплыл на родину сразу же после задержания Виперана? На все объяснения, что скучал по семье, оставшейся у себя в Африке, качали ему головой в ответ. Благо Пьер запланировал свадьбу через год после возвращения на родину, чтобы её смог посетить Экене. А то бы и Софи вмешали. Тяжёлая заваруха была у Пьера, сил она много забрала.

Но нервотрёпка стоила затраченного труда. Уэйт Барре был Пьером Лоре. Не маркизом, не аристократом, а просто Лоре. Его дети не имели никаких почестей. С раннего детства они знали, что титул дедушки и бабушки им не поможет. Они — обычные люди, и будущие их успехи будут зависеть не от мохнатой лапы старших родственников, а от упорства и отваги.

Дети радовали Пьера, только вот Софи в последнее время стала сильно волновать о дочери. С Катрин действительно было что-то не то. Она одну минуту может веселиться вместе с братьями или подружакми, а вторую грустить. Вот и сейчас Катрин, играя с мальчишками, резко встала и уставилась в голубое небо. Пьер списывал поведение дочери на подростковый период, хотя ей было семнадцать лет. Но Софи была иного мнения, она тревожно следила за дочерью, пытаясь понять её. Но Катрин передалась не открытость матери, а таинственность отца.

Вечером, часов к восьми, “Лахесис” вернулась в порт. Путешествие выдалось славным, спокойным. Если бы не дед и папа с мамой, Пип и Эдгар так бы и остались на “Лахесис”. Дочь тоже нехотя покидала корабль. Но Катрин сошла на берег и увидела знакомых. Четверых ребят-ровесников, живущих в Марселе — трёх девушек и одного парнишку, которую ласково держал за руку одну из девчонок

— Мама, папа, можно, я вернусь домой попозже? — резвым голоском спросила она у родителей и, не дожидаясь ответа, упорхнула к приятелям.

Невольно Пьер сжал кулаки, отцовская забота иногда сильно мешала ему. “Спокойствие, только спокойствие, — выдохнул Пьер. — Ты в её годы не такое совершал, твоя дочка просто погуляет с друзьями. Ничего с ней не случится и она ничего не натворит”.

— Как с ними хорошо, — взглянул Пьер на сыновей, которые после путешествия стали засыпать на маминых руках. — Я готов слушать их визги днями и ночами. Но знать, что они рядом.

Софи посмотрела на мужа и передала ему спящего Пипа, какая-то тревога показалась Пьеру в взгляде жены. Шарль её тоже увидел.

— Вижу, вам надо поговорить. О мальчишках позабочусь, — шепнул он на ухо Пьеру.

Шарль посадил внуков в карету и отвёз домой, а сын с невесткой остались в порту. Не беда, дойдут до дома пешком.

— Пьер, — начала Софи, когда они остались одни и уселись на скамейку в порту. — Ты ничего странного не замечаешь в нашей дочери в последние полгода?

— Замечаю, — вздохнул Пьер. — Катрин сама на себя не похожа. Часто грустит, хочет побыть одной. Раньше любила театр сильно, а последнее время сидит там как на иголках. Я всё думаю, не сказалось ли на ней так прощание с “Лахесис”?

— Пьер! — всплеснула руками Софи — Тут дело в другом, ты заметил, как наша дочь смотрела на ту сладоку парочку? Я увидела в Катрин помимо радости за друзей зависть! Зависть, Пьер! — с ужасом закричала она. — Наша дочь завидует им, потому что она…

— … потому что она боится, что я заставлю провести её всю жизнь в океане среди матросов, — перебил муж. В его словах звучала тревога, стыд, давным-давно не мучавший Пьера. Не скрывая прискорбия, он воскликнул — Софи, я хотел уберечь наших детей от судьбы Дэвида Басса, но, видимо, не смог! Что я наделал? Если ещё Дэвид, мужчина, смог прижиться в двух странах и в двух семьях, что ждёт Катрин?

Он схватился за голову. Софи попыталась убрать руки мужа от его лица.

— Пьер, ты меня не слушаешь. Ты сам начал говорить про театр, давай на нём и остановимся. Выслушай ты меня.

Давно Софи не наблюдала подобных сцен за мужем. В последний раз ничего не выслушав, Пьер накрутил фантазий себе в 1842 году, когда в Бразилию за ним приехали Софи, Шарль, Луи и Луиза. “Где дочь? Вы её в приют сдали или с собой потащили к папаше-тюремщику?” — услышали близкие люди первые слова от Пьера за год разлуки. События молодости давали о себе знать. Редко, но метко.

— Пьер, Катрин…

— Папа, мама, сюда! Скорее!

Внезапно пронёсся голос дочери. Катрин бежала к родителям что ей сил, путаясь в собственных ногах. Она была перепугана, взволнованна, оглядывалась назад. Пьер быстро схватил дочь и загородил её спину.

— Что случилось? Кто посмел тронуть тебя? — свирепо закричал отец.

Катрин задыхалась, шатаясь от быстро бега, во время которого сломала каблук, она повалилась на отца.

— Он… там… он, — от волнения Катрин забыла, как говорить.

— Кто там? — заревел Пьер, его, наверное, слышал весь Марсель.

— Он… дядя Экене приехал, — выдохнула Катрин.

— Что? — крикнув это, Пьер и сам потерял дар речи.

На весь этот переполох, что устроила громкая дочь и пугливый папаша, медленно шёл Экене. Такой же крепкий, сильный, весёлый. Одет был Экене вполне скромно — белый жилет на рубашку, брюки и сапоги, он привык не заморачиваться с одеждой.

Экене не был один. Рядом стояла его жена и двое детей. Яркая не по моде одежда заметно выделяла Токи. Но отсутствие модного вкуса Токи было простительно — редко она гостила у Пьера, если не считать 1842 года. А вот младшая дочь Экене и Токи, пятнадцатилетняя Нада, была красиво и не вызывающе одета, приятно уложены волосы. Бережно держал Наду за руку старший брат — девятнадцатилетний Акам. Почти полная копия Экене, только серьёзный, хмурый, оберегающий сестру.

— Ты через два месяца обещал приплыть! — вскричал Пьер.

— Скучно стало в Тинуваку сидеть, решил навестить знакомые лица. Я же человек свободный, имею на это право, — засмеялся Экене. — Десять лет как не вождь Тинуваку. И ты знаешь мою традицию — приплывать к тебе раньше оговорённого срока.

— Я когда-нибудь оторву тебе длинный язык, — незлобно шикнул брат.

Токи негромко кашлянула, привлекая к себе внимание.

— Про нас вы не забыли?

— Ну вот, не дала ты мне разобраться с ним по-мужски! — нахмурился Пьер и обнял невестку, а затем по очереди и племянников.

Экене и его семья заставили забыться разговору про Катрин. Так Пьер и не услышал того, что хотела сказать ему Софи. Путешественники устали от морской долгой качки, поэтому решено было пойти домой. Но сперва они зашли к “Лахесис”, полюбоваться новым детищем Пьера.

— Даже не знаю, что сказать, — восхищённо протянул Экене. — И грустно, и хорошо. Грустно, что больше никогда не увижу нашу “Лахесис”, но я счастлив, что она продолжила свой род.

— Папаня, ты как что ляпнешь! — засмеялся Акам.

— Дядя Пьер, а когда я увижу театр? — влезла к взрослым Нада.

Пьер хотел было сказать, что сначала нужно доехать до Парижа, а только там идти в театр. Но его опередила Токи.

— Всю дорогу Нада только и бредила театром, не обращай внимания, — мама положила руки на плечи дочери. — Нада, ты точно это решила? Не передумаешь?

Нада мотнула головой.

— Нет, мама. Я ещё в шесть лет решила, что посвящу жизнь театру. И, если до сих пор не передумала, но не передумаю никогда. Я остаюсь в Париже.

Экене заботливо обнял Наду. Стать актрисой — это была давняя мечта дочери. Заболев ею в шесть лет, Нада превратила детские желания вполне взрослую и осуществимую цель. А всё началось с бразильского плена… Познакомился Пьер в начале сороковых годов с одним морским перевозчиком, завязалась у них дружба. Новый приятель предложил Пьеру крупную сделку с бразильскими торговцами, на которую тот согласился. Всё бы ничего, но в Бразилии шла революция Фарропилья. Перед отплытием на родину Пьер спрятал на своём корабле раненных лидеров повстанцев, за что бразильские власти и спустили на него всех цепных псов, обвинив в помощи революции, хотя Пьер даже оружия не держал в руке. Пока Пьер превращался в бразильского врага, так называемый друг сбежал во Францию на “Лахесис”. Он прибыл в Марсель почти в одно время с Экене и его семьёй, который решил отдохнуть во Франции, встретиться с братом после долгой разлуки. Оказалось, не в том городе находится Пьер, не тем маршрутом поехал Экене.

Шарль, Софи и маркизы де Лоре собирались в Бразилию, освобождать пленника. Только что делать с Катрин, стоял у них вопрос. Тащить ребёнка с собой в чужую страну, где её отец считается преступником или отвезти в Лион к другим бабушке с дедушкой?

“Катрин может с нами пожить. Зачем куда-то девочку таскать? — предложил помощь Экене. — Пусть живёт дома с нами. Брат за меня жизнь хотел отдать, а я не смогу присмотреть за его ребёнком?”

Целых десять месяцев Экене заботился о Катрин как о своей дочери. Катрин даже набралась от дядюшки нескольких тинуваковских словечек. Экене предлагал Токи уехал ей домой с детьми, но жена отказалась покидать мужа и племянницу. Так и жили они вместе, Экене пришлось устраиваться на работу. Софи хоть и оставила ему денег, а друзья Пьера — Денис и Анна —готовы были помочь материально, но Экене не желал жить на чужой шее, да ещё жену и детей посадить на неё. Акам тосковал по родине, было видно, что европейская жизнь не для него. Он чувствовал себя только тинуваку и никем иным. А Нада готова была остаться хоть на всегда.

Как-то раз Экене свёл дочку в театр. Восхищению Нады не было предела! Изящные, плавные либо грубые и резкие движения актёра, волшебная музыка, льющая сверху, чудная жизнь на сцене — перед девочкой открылся новый мир. Каждый день потом Нада просилась в театр, у Экене не было столько денег, чтобы постоянно вводить покупать дочери билеты, и Нада решила схитрить. Она стала убегать из дома и тайно пробираться за кулисы. На первой попытке её поймали и не дали войти в театр, на второй Наде удалось посмотреть на актёров, а в третий заметили и… предложили третьестепенную роль дерева.

В тот день девочка поняла, где её призвание, и дала слово, что она не остановится на дереве. К пятнадцати годам она получше своего отца знала грамматику и прочие науки. Эта поездка для Нады была решающая — она должна определить, есть ли в Наде способности актрисы или нет. Если есть, то она останется жить в Париже у дяди Пьера.

— Что твориться? — воскликнул дядя Пьер, когда вошёл домой и представил уже привычную картину: сидящего на кресле-качалке отца с книгой и спящих в кроватках сыновей. Но ожидания его были грубо подорваны.

Мальчишки с дедом играли в мяч. Прямо в доме, возле окон, посуды, цветов и картин.

— Вы с ума посходили? — закричал он и повалился на кресло Шарля от смеха.

— А что ты так смотришь на меня сурово? — улыбнулся Шарль. — Я пообещал, что позабочусь о детях и дам вам поговорить. Своё обещание я выполнил! О, Экене, Токи! А вы здесь какими путями?

Эдгар и Пип мрачно и любопытно взирали на незваных необычных и гостей, с которыми радушно здоровался их дед.

— Ох, Филипп, как ты вырос! — подбежала к мальчику Токи. — Тогда только сидеть учился, а какой сейчас крепыш. Жених! Решила, забираю тебя к себе, — Токи подняла Пипа на руки, подбросила верх и косо поглядела на Экене. — Всё, муж, ты мне больше не нужен.

Пип важно отмахнулся от тётиных нежностей — взрослый он уже для поцелуйчиков. Эдгар из угла робко наблюдал за счастливыми приветствиями и нерешительно думал: выходить ему или нет. Экене и его дети Пьеру-то не родные родственники, а с ним и подавно чужие люди.

— А ты что прячешься? — над ухом раздался грубый бас.

Грозный и пугающий чёрный парень сел на корточки и перед мальчиком и всё равно казался выше и больше его. Эдгар тихо попятился назад, но Акам ласково улыбнулся ему:

— Будет знакомы, братец, меня Акам зовут.

Сон ни к кому не шёл. Разобрать вещи, приготовить место в доме неожиданным гостям, наболтаться за три года разлуки — всё было запланировано на одну ночь. А тем для разговора было предостаточно: предаться воспоминаниям о прошлом, “посплетничать” по-доброму о “Лахесис”, поспрашивать о настоящей жизни. Письма письмами, но в душевном разговоре всё звучит по-другому. Экене интересовался делами Пьера, Пьер тому, как поживает Экене, его сёстры, тинуваку. Девять лет прошло, как Экене отказался от поста вождя. Тинуваку и гаапи стали друзьями и почти единым целым, нотцаи не убивали «проклятых” детей, а отдавали в Тинуваку либо в Нолошо. Новым вождём стал Коу, который звался теперь Нилумпой — “рассудительный”. С Мики, Эми и Инатой было всё хорошо — они стали прекрасными жёнами, матерями и помощницами брата в управлениях племени. Хлопот у Нилумпы хватало за глаза, даже побольше, чем у его предшественника Экене. В 1842 году, когда старший брат свалил в Париж, французы начали активное освоение Берега Слоновой Кости. Город Нолошо, примыкающие под его защиту племена и их жизнь осталась незатронутой. Но некоторым не повезло. У соседей гаапи, сайгельцев, разгорелась война — что-то не поделили между собой. В итоге всё племя оказалось проданным в рабство. Взрывная волна, последовавшая от сайгельцев, а также их новая судьба в неволе, могла бы затронуть и гаапи. Но дружба с тинуваку спасла племя Гаапи.

— Вовремя ты отдал вождя Нилутпе, — подметил Пьер за чашкой чая, когда, как всем казалось, дети наконец-то уложены спать и они, взрослые, одни в комнате. — А то бы и ко мне приехать не смог бы.

— Смог-смог. Навещал же тебя раньше, — возразил Экене и захохотал. — Захотелось просто побездельничать на старости лет, — голос Экене стал серьёзнее. — На самом же деле свою мечту я выполнил — помирил тинуваку и гаапи, хочется пожить вдали от важных дел. Нужна будет моя помощь — всегда окажусь рядом возле Нилутпы. А пока я любящий муж, отец, брат и внезапный путешественник.

— Про внезапного ты верно подметил! — воскликнул Пьер.

Тут в комнату зашла Нада. Она смутилась, ведь должна же была спать, как приказали мама с папой. Но волнение мешало ей заснуть. Слишком долго она ждала.

— Извините, пожалуйста, что перебиваю вас. Хочу лишь спросить, когда мы поедем в театр?

Пьер взял Наду за руку и торжественно провозгласил:

— Скоро! Скоро, Нада, ты будешь на сцене!

========== Эпилог. Часть 2 ==========

Тёплым майским солнцем Париж приветствовал своих гостей и жителей. Жизнь в большом городе кипела, ведь только-только наступил полдень. Пока день не вошёл в полную силу, Пьер вместе с Катрин решился прогуляться до Дениса Лаванье по одному важному делу. Друг детства жил в соседнем квартале Пьера. Жилище Дениса было таким же, как и у Пьера: частным двухэтажным домом, где могла жить большая семья. Напротив, через дорогу, располагалось красивое здание, на котором висела табличка:

“Обувной магазин Лаванье”

Раньше первый и второй этаж занимали разные люди, но Лаванье выкупил у первых и у вторых квартиры и превратил скромные на вид комнаты в хорошо обустроенный дом. Его примеру последовал потом и Пьер, глядя на друга. Дома приятелей находились в спокойной от бандитов и просторным для жизни районе, они не примыкали к соседним домам, что лишний раз спасало от шума. Хотя топот, визг и крики чаще всего царили у Лоре и Лаванье, нежели у соседей.

— Вы не спите? — постучался Пьер к другу.

— Двадцатый сон вижу! — “открыл” ему дверь голос Дениса.

Соня сидел в прихожей на диване и рубился на деньги в карты. Его соперницей по игре была одиннадцатилетняячерноволосая кучерявая девочка.

— Вот так, папа, я выиграла у тебя франк! — засмеялась она, когда Пьер и Катрин вошли в дом.

— Это всё из-за тебя! Ты меня отвлёк! — буркнул на друга незадачливый игрок.

— Рад стараться. Молодец, Марион, — усмехнулся Пьер и пожал девчушке руку.

И только после Марион Пьер поздоровался с Денисом. Лаванье, как всегда, умел удивлять друзей и знакомых последним выпуском своей моды — его правую ноздрю украшало большое кольцо, позаимствованное у племени Тинуваку. Пьер привык к незатейливым украшениям соплеменников, но при виде Дениса рука у него так и чесалась дёрнуть друга за это кольцо. В остальном же Денис соответствовал месту и времени, в котором он жил — опрятная выглаженная женой рубашка, не застёгнутый пиджачок и галантные штаны. Приятный образ мужчины, если бы не кольцо и не голова — волосы у Лаванье были взлохмачены так, будто бы в голове покопалась стая голодных кошек. “Денис всегда в этом плане остаётся Денисом”, — замечал Пьер.

— Всю партию испортил! — дал другу дружественный пинок Денис.

— Ай-яй-яй, Денис, как тебе не стыдно дочь к распущенности приучать? — театрально покрутил головой Пьер. — Что скажет мать ребёнка, когда об этом узнает?

— Мать ребёнка такую игру покажет, что попляшете! — раздался в двери сердитый женский голос.

— Вот и ты, дорогая! — подскочил с дивана Дениса и аж засиял. — Отыграйся за меня! Анна, представляешь, Марион мне нос утёрла! Верни мне мой законный франк!

Анна с удивлением грянула на девочку и улыбнулась:

— Я жутко не одобряю азартные игры, но папу обыгрывать можно.

За двадцать лет Аннетт де Ландро-Лаванье слегка пополнела, немножко уменьшилась в росте. Но она не потеряла статности и благородной походки. Голову Анны украшала большая красиво-поднятая вверх копна волос, которую украшала заколка и диадема. Платье её не слишком бросалось в глаза — простое серое одеяние с красивым узором, но Анна украшала любая вещь.

Между ней и Денисом всё развернулись внезапно, быстро, стремительно. Хлопоча над делом Лаванье, Анна и Денис и не заметили, как меньше стали подтрунивать, язвить, всё чаще молодые люди называли друг друга по имени, забывая птичьи прозвища. Искорка любви застала Анну и Дениса врасплох, но за считанные месяца она разгорелась в глубокое чувство. Когда Пьер и Софи вернулись из Тинуваку, их друзья были уже помолвлены.

Нелегко было первое время молодым. Аннетт-старшая поддержала дочь, но большинство знакомых и даже родня отвернулась от Анны, считая, юная маркиза обесчестила не только род Ландро, но и всё аристократическое сообщество, связав судьбу с парнем из низов Парижа, который к тому же близкий друг мерзких революционеров и предателей Пьера Лоре и Ричарда де Чарди. До свадьбы Анна хотела подарить фабрики Алексиса родственникам со стороны отца, которые внесли большой вклад в их открытие и получали дивиденды с продаж. Но Анна хорошо знала свою родню, которая получив в руки такую огромную собственность, быстро погонится за большей прибылью, забыл о сотнях людей, трудящихся на фабриках. Помолвка с Денисом окончательно отогнала у маркизы все мысли о том, чтобы разделить богатство отца с дядюшками, тётушками и кузенами, и положила конец дружбе родственников. Последний удар в спину нанесли Анне два кузена, которые, пока невеста с женихом собирались возле алтаря, ворвались вместе со своими людьми в особняк де Ландро и дом Лаванье и разгромили всё, что там было.

” — Не пожалеешь?” — в тот момент говорила Аннетт-старшая дочери, подъезжая к церкви.

” — Нет”, — коротко и ясно ответила Анна.

Эти слова оказались правдой. Ни разу Анна или Денис не пожалели о своём браке, котором родилось двое детей. Супруги бывало спорили, но всегда мирились. Самая крупная ссора возникла из-за одной причудливой причёски Дениса. Долго выслушивая упрёки жены, Денис пригрозил, что проколет нос, если Анна не замолчит. Анна не замолчала, тогда Денис, как и полагается настоящему мужчине, сдержал обещание. На этом недовольства жены касательно одежды или внешности прекратились.

Понемногу со дня свадьбы Денис начал входить в положение дел жены, за двадцать лет он стал полноправным собственником и умельцем. Но не забывал Денис и о деле своих родителей. Мелкая мастерская Лаванье разрослась так, что пришлось открыть магазин в соседнем здании и нанять рабочих. Многие считали, что починка обуви простое увлечение Дениса, но это было занятие всей его души. Он жил на три фронта и прекрасно справлялся на каждом: шоколадные фабрики, мастерская родителей, жена и дети.

Третья жизнь была и у Анны. Минуло двадцать лет, но она так и не забыла грехи своего прошлого. Женщина осознавала — прошедшее не изменить; зло, которое она причинила людям, всё ещё живёт в их и её памяти. Анна поклялась не только не возвращаться к старому пути, но и жить вопреки ему. Каждая неделя была расписана в благотворительных походах, пожертвованиях. Когда Анна и Денис поженились, они обдумывали, чтобы купить большой дом за городом, но так и не заменили, как поселись в маленьком, по меркам общества родственников Анны, домике. Да ещё с тремя детьми, младшая из которых была неродной. Денис и Анна взяли её из приюта в возрасте двух лет.

— Прежде, чем вы станете разбираться с карточной шулерниной, — вмешался Пьер в разговор супругов, — я, Дени, хочу задать тебе важный вопрос.

Денис серьёзно повернулся к другу.

— Что такое? Откуда в тебе такая деловитость?

— Дени, я хочу в ближайшее время покрестить Эдгара. Ты согласен стать его крёстным отцом?

Денис бахнул рукой по своему лицу, рука медленно соскользнула вниз, придав Лаванье жалостливую моську.

— Вы издеваетесь надо мной?! Почему все меня в отцы берут? Я уже стал отцом Катрин и Пипа, Жака, детей Жанны! Не забывай, что у меня своих трое! Люди, вы издеваетесь!

Пьер с улыбкой кивнул.

— Значит, ты хорошо стараешься, чтобы все хотели именно тебя сделать отцом своих детей. Жанна двенадцать лет на свадьбе так и заявила, что Денис Лаванье, самый серьёзный и умный, будет папашей всех её двенадцати малышей. Твоё счастье, что двоих родила.

— Любишь ты, Пьер Лоре, людей мучать! — громко засмеялся Денис. — Я принимаю твоё предложение.

— Хорошо. Когда поедешь в гости к Жанне, скажи, что скоро состоятся крестины, и что мамой моих детей снова выбрана она.

Пьер спешил домой, сегодня был ответственный день — первый настоящий выход Нады на сцену. Вот уже как месяц после приезда в Париж племянница обучалась у его старого знакомого — Фернана Синдье, того самого тонущего мальчика, которого когда-то Пьер вытащил из моря. “Ничто не исчезает бесследно”, — понял Пьер ещё девять лет назад, встретив Фернана Синдье, когда пришёл в театр с просьбой — замолвить словечко за одного ребёнка, сына его знакомого. Фернан с полувзгляда умел определять талант в человека, ему не составило труда найти дар в том мальчике, сейчас он разглядел талант в Наде.

Пьер обмолвился парочкой фраз с Денисом и Анной и пригласил супругов на спектакль. Тем временем Марион с выигранным отцовским франком куда-то убежала из дому.

— Обязательно придём всей семьёй! — кивнула Анна.

— Ждём! — крикнула Катрин, когда хотела взяться была дверь. Но дверь отворилась сама.

В дом вошли двое. Длинноногий крепкий юноша девятнадцати лет и румяная пятнадцатилетняя девушка. Ребята были похожи в один в один — голубоглазые, коричневолосые, весёлые.

— Катрин?! Здравствуй! — закричал парень и забыл про сестру.

— Здравствуй, Жозеф! — радостно воскликнула Катрин и, приветственно улыбнувшись приятелю, побежала к девушке. — Тереза, хорошо, что я не ушла! У меня к тебе серьёзное предложение!

— Что за день предложений? — засмеялась Анна.

Девчонки не слышали взрослую тётю, они горячо приветствовали друг друга. Жозеф смущённо и, как показалось его родителям и Пьеру, грустно смотрел на сестру и Катрин.

— Тереза, сегодня у моей кузины Нады первое серьёзное выступление в театре. Я тут подумала и решила, что если это нам завтра отменить втроём? Сделать своеобразный девичий пикник в лесу без посторонних глаз.

— Я согласна! — подержала идею подруги Тереза.

— А я нет, — прозвучал злой голос Дениса.

Сердито и грозно он встал между девочками и пристально уставился в глаза дочери.

— Ишь чего вздумала! В лесу одной пикник отмечать! Ты хоть знаешь, сколько озабоченных мужиков да грабителей по лесам шастает?

Тереза недовольно убежала от отца к матери, поджав губки.

— Мы же днём отдыхать будем! Дядя Пьер привезёт и увезёт нас, или ты его считаешь озабоченным грабителем? — закричала Тереза. Денис не шелохнулся, нажатие на совесть не прокатывало с ним. — Папа, я не ребёнок! — отчаянно воскликнула она. Я всё знаю, а ты меня хуже Марион опекаешь! Даже прогуляться где-нибудь далеко, меня только с братом отпускаешь!

— Пока живёшь с моём доме, то буду опекать по страшному. Я не отпущу свою молодую дочь в лес. Хочешь пикник — устраивай его у бабушки Аннетт в саду. А в лес ты попадёшь через мой труп только.

Из глаз Терезы брызнули слёзы.

— Дядя Пьер, хоть вы вставьте за меня слово!

— Не могу! — развёл Пьер руками. — Мне самому нужно прийти в себя. Катрин, — обратился он сурово к дочери, — я впервые слышу про лес и одиночный пикник. Ты серьёзно рассчитываешь, что мы, родители, отпустим вас?

В отличие от подруги Катрин не стала злиться и плакать, всего лишь пожала плечами. А Тереза начала расходиться, отстаивая свою независимость. Пьер уже было хотел сжалиться над девочкой и найти какой-нибудь компромисс, но в дом неожиданно влетела Марион, держав в руках красивую большую куклу.

— Мама, папа! Посмотрите, что я купила на папин франк! — девочка протянула родным и гостям восковую красавицу. — Там в лавке их несколько штук! Разные платья, разные лица! А ещё медвежата, лошадки-качалки, шляпки мне на голову, колечки! Купите!

Анна, стоявшая в стороне от ссоры старшей дочери с отцом, подошла к младшей и взяла куклу. Она умильнулась, поправила платьице и вернула обратно девочки.

— Нет, Марион. Деньги, которые принадлежали тебе, ты истратила. Всё. Я не собираюсь скупать тебе магазин, лошадок и шляпок у тебя хватает.

— Мама… — протянула жалобно девочка.

Мама строго покачала головой.

— Я сказала нет. Марион, научись довольствоваться тем, что у тебя есть.

— Ты жадина! — закричала Марион и побежала к Терезе.

Семейная идиллия стала принимать масштабы. Вовремя Пьер и Катрин вспомнили, что дома их ждёт обед и быстро попрощались с друзьями.

— Давайте я вас провожу! — побежал к ним Жозеф, когда отец и дочь покинули дом Лаванье.

Жозеф не ругался ни с кем, пробежал он метр, не более. Но лицо его горело, руки слегка задрожали, когда он случайно задел Катрин.

— Сами видите, что дома творится. И к тому же… — голос слегка задрожал. Жозеф поднял глаза на Катрин. — Ты же… гостя надо бы до дома проводить, Катрин, как положено хорошему хозяину.

Она еле заметно улыбнулась:

— Спасибо. Но меня всё же проводить до дома отец. Увидимся в театре, не опаздывайте!

Катрин поклонилась к Жозефу и взяла за руку Пьера. Жозефу оставалось только смотреть вслед и кусать щёки.

Дома с порога кинулись на него сёстры. За те минуты, пока он прощался с Лоре, скандал не затих. Марион ворчала на Анну, Тереза ругалась с Денисом.

— Жозеф, разберись с мамой! — захныкала младшая сестрёнка.

“Меня сделали прокурором”, — подметил он и сказал. — Обвинять в скупости нашу маму я не намерен.

— Жозеф, защити меня от папы!

“Теперь и адвокат”, — усмехнулся он. — Нет, Тереза, ты сильная девушка, умей постоять за себя сама. Как же ты в лесу подруг от разбойников спасёшь, если с папой справиться не можешь?

Девочки не затихали. “И судья. Всё в одном лице”, — вздохнул Жозеф, взял сестёр за руки и потащил к себе в комнату.

Марион и Тереза расселись по углам и обиженно уставились на брата, как-никак он встал за сторону вредных мамы и папы. Сёстры молчали. По горькому опыту Жозеф знал, что это молчание недолгое и опасное.

— Дево… — быстро он решил взять ситуацию в свою руки, но не успел.

— Папа с меня глаз не спускает! — воскликнула Тереза. — Он опекает меня как не знаю кого!

— Он опекает тебя как свою дочь, — спокойно вставил Жозеф.

— Почему тогда одну меня, а не Марион? В детские годы у меня было больше свободы, чем сейчас! Я что, особенная такая, что на меня смотрят все бандиты мира?! Да что там бандиты! — Тереза пнула ногой стену. — Папа мне с друзьями-мальчиками запрещает видеться! Развращают меня по его словам!

Марион сердито посмотрела на сестру.

— Папа хороший, перестань ругать его! А мама плохая — она мне ничего не хочет покупать, как бы я не просила её. Она надоела своей строгостью и правилами: это можно, это нельзя!

Жозеф ласково положил руки на плечи сёстрам и с укором покачал головой.

— Ничего вы не понимаете, мои глупышки!

Он быстро отскочил назад, чтобы какая-нибудь из сестёр не заехала ему по носу. Он уселся на стул, положив ногу на ногу, и сказал:

— А теперь послушайте меня. Начну с тебя, Тереза, раз ты старшая. Наш отец человек не вчера рождённый. Он рассказывал мне, какие выкрутасы исполнял в молодости и поэтому не хочет, чтобы его дочь пошла по такой тропе. Ты, Тереза, у нас далеко не белая и пушистая, чего уж твоё согласие на пикник в лесу стоит! Напомнить, как месяц назад ты прошлась по краешку длинной крыши на спор с Катрин?

Тереза со стыдом опустила глаза, Жозеф продолжал:

— А по поводу друзей-мальчишек, то папа здесь может и перегибает палку. Я с вами состою в одной компании и вижу, что кроме дружбы у тебя ничего с ними нет, но ведь папа с нами не гуляет. Он боится за тебя! Вдруг, даст лишнюю свободу и ты станешь как Изабелль де Виттер?

— А что с тётей Изабелль? — подскочила любопытная Марион.

Жозеф понял, что сболтнул лишнее.

— Маленькая ещё знать про похождения маминых друзей! — поспешно выплеснул он. — По молодости тётя Изабелль выставила себя в неприятном свете с неким Дэвидом Бассом. Сейчас у неё в жизни всё замечательно: муж-аристократ, дети, добрая слава. Но кроме балов и светских вечеров Изабелль нигде не бывает, разве что к нам и к Лоре в гости выбирается. Наши родители не хотят вам, девчонки, такой жизни!

Тереза задумчиво смотрела вниз. Слова брата начинали доходить до её сознания. Но Марион ничего не поняла, да и не хотела. У неё своя важная проблема!

— Тереза сама напрашивается на папину опеку, но в чём я провинилась? За что мама так со мной несправедлива? А Терезу мама не трогает! Это… девочка замолкла. — Из-за того, что я не родная?

Жозеф присел к младшей сестрёнке и обнял её.

— Марион, мама и папа любят тебя больше жизни! Всё, что возможно в этот мире, они выполняют для нас троих. Но даже у любви должны быть рамки. Мама не хочет тебя баловать, она не хочет, чтобы ты встала на её путь.

Обе сестры уставились на брата. Опять сказанул лишнего — Жозеф ударил пребольно себя по лбу, чтобы впредь неповадно было самому себе.

— Не обижайтесь на мои слова, но повторюсь, вы маленькие. Мама ещё не сочла вас взрослыми, чтобы посвятить вас в кое-что из её жизни, — Жозеф печально вздохнул. — Я сам-то год назад узнал об этом. Не всегда наша мама была такой, как сейчас. Встретили бы её в вашем возрасте, то бишь одиннадцатилетней или пятнадцатилетней девочкой, то много бы плохого высказали ей. Марион, Тереза, — Жозеф взял на руку младшую сестрёнку и присел поближе к старшей, чтобы всем троим быть рядом. — Когда-то я мыслил как вы. Но сейчас понимаю, что наши отец и мама правы. Папина опека, мамина воздержанность в растратах на вещи, которые у вас уже есть, — они не в целях вам навредить, а помочь. Марион, в одиннадцать лет Тереза злилась на маму точно так же, как и ты. Однако выросла девушкой благородной, нерасточительной, ценящей то, что у неё есть, и Тереза не умеет возвышаться над другими.

Тереза улыбнулась, согласившись с братом. Тут в дверь постучались, и, не дожидаясь слов “войдите”, зашли Денис и Анна.

— Ну как поговорил? — спросил отец сына.

Жозефу не надо было и отвечать. Спокойные умные слова старшего взрослого брата действовали на сестёр куда лучше, чем совместная перебранка с родителями. Марион уткнулась в юбку матери. Анна прижала к себе дочь.

— Никогда я тебя не обделю, но, Марион, ты должна знать, что много не значит хорошо.

— А свобода имеет тонкую грань с вседозволенностью, — подошёл к детям и жене Денис. — Я хочу, чтобы ты видела её, Тереза. И ты, Марион, тоже, — и отец погладил малышку по кучерявой головке.

Помирившие члены семьи обнялись все вчетвером. Вдруг Марион залилась весёлым детским смехом: она смеялась над собственной обидой, которая вышла из-за какой-то ерунды вроде медвежонка, так казалось ей сейчас. Радость девочки поддержала старшая сестра, Анна и Денис; и вскоре весь дом наполнился лучистым смехом. Жозеф стоял в углу и искренне улыбался. Но медленно и незаметно на его лице появлялась тяжёлая задумчивость: вот бы так просто и беспечально решить думу, терзающую его сердце.

***

Представление начиналось ровно в шесть часов вечера. Примерно за полчаса к театру стали подходить и подъезжать зрители, юные актёры между тем с двух часов дня проводили последние репетиции. Первыми к театру приехали Лоре вместе с семьёй Экене и старым Шарлем, которого Пьер увёз в Париж, чтобы и он посмотрел на первое выступление Нады.

— Здравствуйте, здравствуйте! — вышел встретить их режиссёр трупы Фернан Синдье, полноватый низенький мужичок. Талантливый актёр театра в своё время. С ним рядом стоял молодой, но седой юноша, одетый в дряхлые лохмотья. — Вы вовремя! — воскликнул Фернан.

— Как Нада? — с тревогой спросила Токи.

— Талантливая актриса! — возвышенно поднял Фернан руки. — Можете навестить дочку и пожелать ей удачи! Только учтите, что она тоже волнуется, всё же первый раз на большой сцене.

Пока Токи, её муж, сын и Пьер не отпускали Синдье с вопросами о Наде. К седому юноше, спутнику режиссёра, подошли Софи и Катрин. Девушка робко и тайно поглядывала на парня, но её мама была смелее.

— Давно не виделись Жера… Ой, прости! Гаспар! — поправила Софи себя. — Ты так похож на своего отца, что до сих пор могу перепутать вас.

Он улыбнулся и снял седые волосы. Софи не ошибалась, Гаспар был вылитой копией отца: черноволосый, крепкий парень с недавно отпущенными усами, которые только-только начинали расти. Таким был Жерар в возрасте двадцати лет.

— Был бы я моим отцом, то пошёл в армию, — посмеялся Гаспар. — Но мой путь земной — путь актёра.

— А я считаю, что путь актёра духовный, небесный, — сказала Катрин, прячась за спину Софи.

В эту минуту к театру подошла семья Лаванье. Марион, как только заметила знакомых, побежала к Эдгару и Пипу. “Вот она, легендарная шумная армия Древней Македонии”, — подметила Софи, когда радостные голоса детишек были услышаны на соседней улице. К Катрин подошла Тереза.

— Подруга, давай выберем лучшие места!

И она потащила Катрин в театр. Гаспар остался один с Софи. Одним себя чувствовал и Жозеф.

— Желаю удачи твоей сестре, — подошёл он к Акаму, стараясь отвлечься от дурных мыслей. Но волновала Жозефа вовсе не актриса.

Спектакль начинался. По скольку Нада играла одну из главных ролей в театре, её родственникам и знакомым дали билеты в первый ряд. Но случилась маленькая загвоздка, Фернан обсчитался и вместо четырнадцати мест, он выделил всего двенадцать для особых гостей.

— Не беда! — не расстроилась Тереза. — Мы с Катрин сядем в другом месте, возле выхода есть два свободных кресла.

Катрин согласилась с подругой и поспешила к дальним стульям. Жозеф таинственно посмотрел в сторону девушек, его лицо исказилось таинственным умыслом. Жозеф сорвался со своего места и быстро уселся у выхода.

— Тереза, можно я здесь посижу? Чувствую, что Марион с мальчишками мне не дадут спокойно посмотреть спектакль. А ты, как самая ловкая в нашей семье, быстро их успокоишь.

— Брат, ты гад! — воскликнула Тереза, не забыв пнуть Жозефа по ноге. — Пошли, Катрин подальше от него!

Катрин захотела уйти вместе с подругой и освободить своё место для кого-нибудь, кому не нравятся первые ряды, но рука Жофера и его пронзительный взгляд остановили Катрин. И тут заиграла весёлая музыка, раскрылся занавес. На сцену вышел режиссёр Синдье и объявил:

— Сказка братьев Гримм “О рыбаке и его жене”!

Свет потух, весёлая музыка сменилась на печальную и унылую. На сцене показался горбатый бедный старик с гнилой удочкой.

— Пьер, неужели я зрение начать терять? Этот старик и есть Гаспар?! — Шарль чуть не упал со стула, настолько хорошо молодой юноша вошёл в образ и принарядился, что узнать его с первого ряда было невозможно.

Кривляясь и сутулясь, Гаспар с удочкой ковылял к синему морю. С берега у разваливающей избы ему кричала старуха-жена угрозы о том, что старику не поздоровится, если он придёт с пустыми руками.

— Эта не та ли девочка, с которой Нада подружилась? — шепнула Токи Экене. — Такой милой её видела, а здесь ну и злодейка!

— Ты подожди, нашу дочь и вовсе не узнаешь! — ответил Экене.

Старуха всё и пилила мужа, Гаспар, гримасничая, отвешивал ей подобострастные поклоны, путаясь в собственных ногах. Зал хохот от смеха. Заливающаяся от смеха Катрин вспомнила, как в детстве ей безумно было жалко этого старика, Гаспар же показал своего персонажа совсем в другом свете, комичном и осуждающем.

— Катрин, — она вдруг услышала голос соседа. Жозеф не смотрел на сцену, он был повёрнут лицом к девушке. — Пока не появилась твоя кузина, мне надо тебе кое-что сказать. Потом, возможно, будет поздно.

Неприятное чутьё пронзило Катрин.

— Давай после спектакля, — тревожно отмахнулась она.

— Нет, сейчас, — важно сказал Жозеф и замолчал, обдумывая следующее слово. — Катрин, мы давно знакомы, — голос его дрожал, в нём чувствовалось волнение, — наши родители давно дружат, ты дружишь с моей старшей сестрой, младшая подружилась с Эдгаром и Пипом

Катрин отсела подальше.

— Я это знаю. Жозеф, дай мне посмотре…

Жозеф дотронулся до руки Катрин, но она отдёрнула руку.

— Но мы с тобой никогда не были друзьями. Катрин, как ты думаешь почему?

Катрин, как будто ничего не понимая, пожала плечами.

— Потому что я должен был полюбить тебя! — чуть громко сказал Жозеф. — И я полюбил тебя, Катрин.

Катрин сидела как на иголках. Старик уже закидывал удочку в воду, уйти из театра никак нельзя. Жозеф повернулся к ней не только лицом, но и телом.

— Катрин, я люблю тебя. Я хочу, чтобы ты стала моей женой! — Катрин вздрогнула от этих слов. — Мои слова могут показаться тебе неожиданностью, — продолжил Жозеф, набравшийся уверенности, — но прими моё предложение. Я мужчина завидный, состоятельный. Я, к сожалению, не унаследовал от мамы титула, но со мной тебя минуют все невзгоды.

Сердце у Катрин колотилось с бешеной скоростью, рот никак не мог открыться. “Почему именно сегодня? Почему сегодня?” — не понимала она.

— Что ты молчишь? — слегка потормошил еёЖозеф.

Катрин хлопнула его по руки и вскочила на ноги.

— Потому что я не люблю тебя! Я люблю Гаспара! — закричала она.

И тут же Катрин опомнилась. На неё уставились двести ошарашенных пар глаз в зрительском зале, актёры оторвались от своих ролей. У Гаспара из рук полетела удочка, на которую мгновенье назад попалась камбала — Нада. Нада обескураженно вылезла из кулис, заменявших море, и застыла, предательски посмотрев на кузину. Жозеф рванул к выходу, стыдясь людских глаз. Катрин выбежала из зала следом.

— Стой, дочка! — подпрыгнул Пьер и ужаснулся: “Вот что хотела мне сказать Софи. Не жизни на земле боится Катрин, а признаться Гаспару…”

Он готов был побежать за дочерью, но рука жены остановила Пьера.

— У твоей племянницы первый спектакль, останься. Я сама поговорю с Катрин.

Софи незаметно и тихо покинула зал, дочь она нашла возле главных дверей театра. Прислонившись к стене, Катрин плакала. Ей было стыдно за то, что опозорилась сама, подвела Наду, таким глупым образом раскрыла миру чувства, которые неожиданно появились в ней год назад. Софи нежно обняла Катрин

— Поплачь, дочка, поплачь. Долго ты хранила всё в себе, этого не нужно было делать.

— Я опозорила всех! Себя, Жозефа, Наду, Гаспара!

— Такие моменты делают нашу жизнь лишь интереснее, — попыталась улыбнуться Софи.

Катрин вздрагивала всем телом, повиснув на шее мамы, она задыхалась от горьких слёз. Софи сильнее прижимала дочь, трепетно поглаживая её по белокурой головке. Софи понимала, что дрожь сейчас проберёт её, и она расплачется вместе с дочерью. Видеть горе своего ребёнка — страшное испытание для матери. За этот год Софи столкнулась со многим, когда возвращала маленькому забитому Эдгару любовь к жизни, доверие к людям. Но при виде неунывающей Катрин Софи на мгновения впала в оцепенение. Тяжёлое взрослое горе, которое заставляет сердце разрываться возлюбленным и боязнью обидеть другого человека, стало одним из первых испытаний в жизни юной девушки.

“Боль пройдёт, — знала Софи, — останутся лишь воспоминания”. Она чуть меньше стала прижимать Катрин. Страдания Катрин — такой привычный этап в молодой жизни, боль со временем забудется. У неё, у Пьера боль не ушла и после двадцати лет. Редко, очень редко, но всё же такое происходило, когда муж в разгар ночи вскакивал в постели в поту и кричал: “Не троньте Марани! Убейте меня!”. Пьер всегда спал у стены. Когда он понимал, что это был всего лишь, Пьер хотел на что-нибудь облокотиться и тут же ударялся об стену головой — Пьер забывал, у него нет руки. Страхи прошлого не отпускали и Софи. Гаспар, сын её близкого друга, был частым гостем в семье Лоре, Софи любила и уважала молодого юношу, но иногда она видела в нём не Гаспара, а отца Жерара. Порой боль по потери друга внезапно просыпалась и заставляла взрослую женщину, мать двоих, а с недавних пор, троих детей, уходить в другую комнату. Тело Экене, званного родственника Пьера, точнее, его спина была увешана напоминаниями о суровой юности даже спустя столько-то лет.

— Видно, это судьба — Лоре и Ландро не могут быть вместе, — не отпуская от себя дочь, вздохнула Софи.

“Мы не позволим нашим детям пережить хоть каплю того, что видели мы”, — дали Пьер и Софи слово, когда впервые взяли на руки крохотную, ещё красненькую Катрин.

Несчастья, как бы не старались отец и мать, не обошли Катрин, но дочери не были ведомы кошмары родителей. Софи, зная, что сейчас не время, невольно улыбнулась радостной улыбкой. “Какая жизнь без покоя? Какой покой без преград?” — так часто любит говорить Пьер. Катрин избавляется от детства, входит в новую эпоху жизни. Неспокойную, полную своих напастей, но без призраков прошлого, которые склоны пожирать человеческую душу, оставляя в ней несмываемые годами шрамы.

Дочь уткнулась в мамино платье, Софи не отпускала её и проговаривала ласковые слова, как маленькой девочке, пока по лицу Катрин не перестали идти слёзы.

— Кстати, дочка, — сказала мать, хитро подмигнув глазом. — Ты проявила смелость, не каждая бы закричала про свои чувства в зале, полном людей. Может, мне вступиться за ваш лесной пикник? Нет, не думай, что я разрешу вам справлять его одним в лесу, но на лугу, возле деревни Жанны, его устроить можно. Как тебе такая идейка?

— Она просто замечательная, мама! — воскликнула Катрин.

— А теперь, Катрин, возвращаемся в зал! — бойко сказала Софи. — Жозеф и Гаспар — взрослые мальчики, они справятся, а Наде нужна твоя поддержка.

С момента побега Катрин прошло довольно много времени, никто из-за чужих любовных разборок не собирался прерывать спектакль. На сцене давно играла Нада. Она была одета в неуклюжий круглый костюм волшебной камбалы, но Нада порхала в нём так плавно и мелодично, как бабочка, или же как рыба в воде. Гаспар, собравшийся с духом, раз за разом приходил к Наде, рассказывая о приказах сварливой старухи.

Камбала не просто выплывала из воды по просьбе старика, в волшебной танце она выбегала на сцену, кружась в танце. Первый раз, когда старик отпустил камбалу в море, движения Нады выражали только одно: счастье, свободу. Весело смеясь, звенел её голосок, которому было всё равно на струйку крови, оставленному от крючка старика.

Во второй раз не такой уж беззаботной выглянула Нада, хоть и была свободной. Медленно вышла она сцену, вяло и даже беспомощно выполнила просьбу Гаспара.

С каждым приходом старика жизнь угасала в камбале, тем временем Катрин с Софи вернулись в зал.

— Помоги! — вконец взмолился Гаспар. — Она хочет стать богом!

Это было чересчур. Гордость за своё могущество вернулась к камбале. Нада прокружилась в величественном танце и промолвила смело:

— Ступай домой! Сидит она снова на пороге своей избушки!

Зал горячо хлопал в ладоши. Стоявшая в дверь Катрин, побежала к кузине и обняла её. Сильнее всех аплодировал Акам.

— Браво! Браво! — кричал он во всю глотку.

Экене не без отцовской радости посмотрел сначала на дочь, а потом на сына. Дружных и усердных брата и сестру. Гордость за ребят подкатила к Экене. “Мои дети выросли. Они нашли свой путь”, — заметил он. Выбор пути… Экене боялся на свете больше всего, что сын или дочь не смогут его найти. В своё время он разрывался между двумя мирами, Тинуваку и Европой. В одном месте был его родной дом и народ, во втором его ждали приключения и простор. Разрыв между этими двумя мирами долго мучил Экене, пока он не предпочёл Тинуваку Франции. Его дети без преград смогли найти свой путь, приняв в себе по одной из мечт их отца. Акам стал благородным тинуваку, гордостью племени, примером для нового поколения. Нада избрала судьбу актрисы.

Бурно хлопал и Пьер. “Верно люди говорят, во всём есть светлые стороны, — сказал он сам себе. — Не окажись я в бразильском плену, никогда бы моя племянница так не блистала!”

После спектакля режиссёра и актёров поздравляли зрители. Любимчики толпы охотно принимали красивые слова своих поклонников, только вот Гаспар незаметно улизнул из театра. Нада и её подружка сняли костюмы. Худенькая Нада совсем не похожа была на ту толстую рыбину, а миленькая прелестная девочка на злую старуху. Тереза и её позвала на пикник, как только “старушка” сошла со сцены. Токи с радостными слезами целовала дочь. Последний раз она была так счастлива, когда Акам прошёл инициацию взросления. Но на сердце у Токи была и тоска. Если Наду сделали актрисой, это значит оодно — она останется во Франции. Разлука с единственной дочерью это не подарок.

— Но мы можем изменить положение, — вдруг воскликнул Экене. — Токи, что если снова поживём в Париже годик? Акам взрослый и без нас уплывёт в тинуваку, — Экене дотронулся лицом до уха жены. — А мы можем снова пожить для себя, вспомнить молодые бурные ночи, ведь Нада будет сутками занята сценой.

Токи смущённо кивнула мужу. Поздравлять Наду меж тем подошли Лоре и Лаванье. Эдгар и Пип так и повисли на руках у кузины.

— Эх, Пьер, — бухнулся к другу Денис. — У тебя двое маленьких сыновей, племянница начнёт жить у вас, дочь создаёт собственные спектакли. Как же ты плавать по миру будешь?

— Как и раньше, но побольше сидеть дома, — без печали ответил Пьер.

— Однако о приключениях придётся забыть. Затишье и покой светит твоим походам по ядовитым стрелам и бразильским тюрьмам.

***

К четырём часам ночи мирная тишина проникнуть смогла и в дом Лоре. Все спали. Обнявшись, сопели две любящие пары супругов — Экене и Токи, Пьер и Софи. Прижавшись к котенку, дрыхнул Пип, похрапывал Шарль, тихо болтала во сне о пикнике Катрин. Пьеру снились старина Бохлейн, первая любовь Мейкна, маленькая Марани. Были времена, когда близкие видели ему во сне каждый день, но вот уже двадцать лет они редко посещали его по ночам, позволив Пьеру отпустить скорбь. Слова Дениса долго вертелись голове, до того как Пьер уснул. Затишье и покой… Затишье и покой…

Внезапно в доме, в прихожей раздался грохот и звон посуды. Пьер подскочил, проснулась и Софи.

— Это дети буянят?

— Нет, не похоже. Софи, не выходи, — изменилось умиротворённое лицо Пьера.

Он вышел из комнаты и взял кочергу. Проснулся весь дом: со стульями в руках выскочили вооружённые Экене и Акам, за их спинами прятались Токи и Нада.

— Папа, что происходит? — в одной рубашке выбежала Катрин, прикрыв собой братьев.

— По всему видимому к нам пожаловали грабители, — процедил Пьер и осторожно стал спускаться вниз.

Воле двери промелькнула чёрная тень. Недолго думая, Пьер сорвался с места и замахнулся палкой на вора.

— Смилуйтесь! Не убивайте! — закричал разбойник голосом Гаспара.

Все замерли, вниз спустился Шарль, который догадался зажечь свечу. Испуганный Гаспар, снявший лохмотья и принарядившийся в красивый чёрный и лоснящийся фрак, закрыл лицо. На полу лежал букет цветов и маленькая коробочка, из которой поблёскивало колечко.

— Я всего лишь хотел признаться вашей дочери в любви! — заоправдывался он. — И сделать ей предложение!

— Какое предложение? — воскликнула Софи. — Вы в любви толком не признались ещё! Катрин ещё семнадцать лет!

— Я знаю! Знаю! — закричал Гаспар. — Но я готов ждать!

Гаспар подбежал к Пьеру и схватил его за плечи.

— Я прошу вашей руки и сердца!

— Моей руки и сердца? — хмыкнул Пьер. — Ну-ну, парень, я женат вообще-то.

— Нет-нет, не вашей, а вашей дочери! — Гаспар был бледнее снега.

Пьер оттолкнул от себя Гаспара и повалился на кресло с громким хохотом. Он смеялся, пока не заболел живот.

— Нет, Софи! — закричал Пьер. — Покоя нам не видать. И это хорошо — наша жизнь продолжается.