Маленький Митрук и большая тундра [Егор Васильевич Рочев] (fb2) читать онлайн

ЕГОР РОЧЕВ Маленький Митрук и большая тундра ПОВЕСТЬ

ПАСТУШОНОК

Ранней весной снег в тундре твёрдый и гладкий. Зимние ветры плотно прибили голубой наст, и он сверкает на солнце, как зеркало. Полозья нарт скользят по нему, почти не оставляя следов. Только оленьи копыта, похожие на чёрные стаканчики с острыми краями, режут снег. Оттого-то и кажется: снежный покров — это белая книжная страница, а оленьи следы — буквы. Кто умеет читать, тот узнает всё: большой или маленький олень прошёл, быстро или медленно и куда он держал путь.

Отец Митрука хорошо знает «оленью грамоту».

Снег рыхлый лишь возле кустов багульника. Олени обходят такие места стороной — чтобы не провалиться. Но когда хотят есть, то, наоборот, ищут заросли багульника: рыхлый сугроб легче копать. Олени добывают корм из-под снега. Их любимая еда — белый мох ягель. Ягель для оленя, как для человека свежая сдобная булка. А ещё олень достаёт из-под снега вечнозелёные листья брусники. Это вместо салата. Не одним же хлебом кормиться.

К концу зимы всё толще и твёрже становится снежное покрывало, его трудно пробить даже сильным копытом. Поэтому весною олени худеют.

Зато Митруку весной хорошо. Позади осталась вьюжная полярная ночь, и солнце светит теперь круглые сутки.

Вот оно-то, солнце, и подвело Митрука. А сказать правду, сплоховал он сам: весь день таращил глаза на сверкающие сугробы. И дотаращился. Сначала в глазах появилась резь, а потом Митрук и вовсе ослеп. Хорошо хоть не навсегда. Мама сказала, что это пройдёт, и Митрук снова увидит тундру.

Оленеводы колхоза «Светлый путь» едут день-деньской — пробираются к весенним пастбищам. Когда они приедут на место, в стаде появится много маленьких оленят.

Митруку ехать скучно: глаза у него завязаны полотенцем. Но мама говорит, что повязку снимать нельзя. Со снежной слепотой шутки плохи. Поэтому Митрук терпит и думает о всякой всячине.

Вот они приедут скоро на ночёвку и поставят чум. В чуме хорошо, там нет окон, и можно будет снять повязку. В единственное круглое отверстие, в самом верху, где сходятся жерди, солнце заглянуть не сможет. В тундре оно поднимается совсем невысоко. Другое дело звёзды. Лежишь ночью на оленьих шкурах, рядом железная печка гудит, а сверху помигивают и переливаются звёзды.

Конечно, у чума есть и свои недостатки. При каждом переезде его надо разбирать и укладывать на нарты. Да и ставить хватает возни. Сначала построй из жердей круглый шалаш, потом заверни его в брезент или сшитое из берёсты покрывало. А зимой обтяни ещё одним покрывалом — из оленьих шкур.

В прошлом году на собрании оленеводов кто-то сказал: пора, мол, нам распрощаться с чумами. Передвижные домики на полозьях куда удобнее — ни разбирать их не надо, ни собирать. Это, конечно, правильно. Только ведь в тундре дорог нет, и тащить такой домик оленям тяжело. К тому же в чум свободно проникает воздух. Значит, быстрее высохнет одежда и обувь, если промокнешь.

Когда собрание уже подходило к концу, председатель заметил Митрука и спросил:

— Ну, а ты что скажешь, пастушонок?

— Чум лучше! — крикнул на весь клуб Митрук. — Из него звёзды видать!

Оленеводы засмеялись, а в стойбище после этого случая все стали называть Митрука пастушонком. И он очень гордился своим новым званием. А один раз, когда выдавали зарплату, даже встал в очередь у кассы.

— А твоей фамилии в списках нету, — сказала кассирша.

Митрук отошёл от кассы и призадумался. Может, его забыли? И Митрук отправился к председателю — рассказать, сколько раз он, Митрук, выходил с отцом на дежурство в оленье стадо. Председатель почему-то улыбнулся, похлопал Митрука по плечу и сказал:

— Так это ж твоя сестрёнка виновата — не записала твои дежурства.

Ох уж эта Маринка! Она в бригаде учётчицей и вечно что-нибудь напутает. А ведь Митрук и в самом деле дежурил вместе с отцом. В хорошую погоду. Правда, ночью его всегда клонило в сон, и он засыпал на нартах. Но попробуй не усни, если глаза сами слипаются.

Нынче Митрук едет на перекочёвку в последний раз. Осенью его отвезут в посёлок. Там он будет жить в интернате и ходить в школу. Потому-то и грустно Митруку. Нескладно вышло. Вместо того чтобы охранять оленей, он взял да ослеп. Что теперь о нём председатель подумает?

ОХОТА

Когда Митруку сняли повязку, тундра уже не сверкала. Она стала серая, как куропатка. На снегу поодаль друг от друга торчали бурые холмики. Бурые потому, что олени зимой съели на них белый ягель. Холмики эти похожи на тёплые ковриги хлеба, разложенные по ледяной скатерти. Жаль только, что они несъедобные. А Митруку часто так хочется есть, дороге-то конца не видно… Проходили дни. Ковриги росли на глазах, расползались, и между ними пролегли проталины.

Светлой весенней ночью Митруку не спится. Он ещё днём славно выспался и не жалеет об этом. Ночь лучше дня. Тихо кругом. Луна над тундрой — как край медного таза, в котором купают Митрука. И смотреть на неё совсем не больно, не то что на солнце. Снег прихватило морозцем, и по насту легко бегать. Мать недавно сшила Митруку новые то́боки — сапоги из оленьей шкуры — и три дня держала их в жидкой смоле. Они так просмолились, что стали не хуже резиновых, — в воде броди сколько захочешь. Ногам и тепло, и сухо. Но самое главное не это. Главное — в таких сапогах не заблудишься. Мохнатая смолёная подошва тобока печатает на белом шершавом насте чёрные следы. А по следам всегда можно вернуться в чум.

Митруку не дают покоя куропатки — трещат то на одном пригорке, то на другом. Весной у куропаток одёжка чудна́я: шейка серая, а туловище — белое. Они ещё не успели вылинять, поэтому их видно и на снегу, и на земле. А они ещё и кричат, глупые, беду на себя накликают.

Митрук хорошо помнит, как отец поймал недавно куропатку. Смастерил чучело — тушку из снега слепил, головку выстругал из дерева, а клюв покрасил углем. Потом поставил чучело на пригорок, а рядом пристроил капкан и укрыл его слоем мха. Откуда-то сразу прилетел петушок, стал кричать и бегать вокруг чучела. «Ты, мол, такой-сякой откуда взялся? Пошёл вон из моих владений!» Крутился-крутился петушок вокруг чучела да и угодил в капкан.

«Эх, — подумал тогда Митрук, — мне бы хоть одного поймать. Вот бы все удивились-то!»

Долго ходил Митрук за отцом по пятам и всё-таки выпросил капкан с мягкой пружиной. Сейчас и капкан есть, а что толку — поймать куропатку до сих пор не может. Вчера всю ночь прождал напрасно — никто не прилетел. Оказывается, не там поставил капкан. Отец объяснил: нужно сначала приметить тот пригорок, где обычно сидит куропатка, а потом уж туда ставить чучело. Петушок увидит чужого и затеет ссору. Прогоняя чужака, петушок защищает своё будущее потомство: где-нибудь рядом, в кустах, сидит на гнезде самка.

Сегодня Митрук всё сделал так, как учил отец. А сам залёг невдалеке от чучела и ждёт. Лежать неудобно, под животом колючий багульник, но Митрук терпит.

«Жбырр!» — вот и приземлился долгожданный гость. Какой он смелый, сильный! Только бы не заметил, не улетел!

Митрук припал лицом к земле. Сердце громко стучало, и мальчик боялся, что этот стук спугнёт куропатку. Кто знает, сколько бы пролежал Митрук, если бы вдруг не чихнул.

«Всё, — подумал он. — Улетел». Лежать больше не было смысла, и Митрук поднялся. Он старался даже не глядеть на чучело, но любопытство пересилило. Отряхнув штаны, Митрук посмотрел на пригорок и обмер. Петушок изо всех сил рвался с земли, пытаясь взлететь. Митрук не побежал к нему, а пошёл степенным шагом, как ходит отец. Ведь на добычу жадно кидаются только собаки. Однако выдержки Митруку не хватило, и он упал на куропатку, придавив её своим телом. Он чувствовал, как бьётся и трепыхается под ним петушок, и потому прижимал его к земле всё крепче. Но куропатка побилась и затихла. Может, притворилась?

Митрук осторожно поднялся. И то, что он увидел, поразило его. Красавца петуха не было. Не было больше сильной и задиристой птицы. На земле валялся комочек измятых перьев.

Митрук поплёлся к чуму. По дороге он вспомнил, что оставил на пригорке и капкан, и свою добычу. Но возвращаться за ними мальчику не хотелось. Кругом стояла мёртвая тишина. И Митруку вдруг показалось, что он остался в тундре один-одинёшенек. Как будто он убил не куропатку, а всё живое.

ДВЕ МАМЫ

Митруку, можно сказать, повезло: у него стало сразу две мамы. Одна мама купает Митрука, стирает ему одежду, готовит еду и каждое утро будит: «Вставай, сынок, собирайся в путь-дорогу». Ох уж эта дорога! Едешь-едешь, и ни конца ни края нет. У Митрука от голода другой раз живот к спине прилипнет, пока доберутся до места. Лишь поздним вечером они поставят чум, и мама начнёт разводить огонь. Сырой хворост сначала никак не хочет гореть, и дым ест глаза. Но мама всё дует на огонь, и он, наконец, разгорается. Потом мама сварит вкусный мясной суп. Только Митруку уже не до еды, он так и засыпает над своей деревянной миской.

А утром есть не хочется. Во-первых, Митрук ещё не проснулся. А во-вторых, он надеется на вторую «маму». Уж она-то угостит его перед дорогой вкусным молоком.

Вторую «маму» Митрук нашёл так. Когда совсем исчез снег, а земля стала мягкой, как пух куропатки, в стаде появилось много маленьких оленят. Они кричали и гонялись за своими мамами-важенками. Митрук всегда удивлялся оленятам — какие они крохотные и смешные. Ножки тонкие, будто прутики, и такие длинные, что оленёнок не может дотянуться мордочкой до земли. Да и чего ему искать на земле, когда у оленихи-матери молока вволю? Оно вкусное — пальчики оближешь. Однажды у Митрука болело горло, и его лечили тёплым оленьим молоком. Помогло. Но с той поры Митруку молока больше не давали — дескать, некогда важенок доить.

Возле каждой важенки всё время крутится оленёнок. Мать с него глаз не спускает. Лишь у одной важенки в стаде нету малыша: волк утащил. Важенка всё время оглядывается назад, смотрит вдаль и зовёт протяжно: «Ру-у, ру-у-у! Она очень смирная, не чета другим оленихам. Отец иногда запрягает её в нарты вместе с быками — ездовыми оленями. Это чтобы она не вернулась на то место, где потеряла своего пыжика.

Однажды на коротком отдыхе Митрук пожевал вяленого мяса и сильно захотел пить. Попробовал воды из озерка — невкусно, землёй пахнет и мхом, и вдруг увидел: у важенки вымя как налитое, полным-полно молока. Митрук осторожно потянул за сосок. Брызнула тёплая струйка. Важенка с места не трогалась. Тогда Митрук сбегал в чум и принёс глубокую деревянную миску, из неё он по утрам хлебал суп.

Оглядевшись по сторонам, Митрук стал доить важенку. Одной рукой миску держит, а другой доит. Набежало уже полмиски, а молоко всё идёт — белое, густое, как сметана. С тех пор Митрук и стал доить олениху, когда рядом никого не было. И всё-таки как-то раз Митрука увидели за этим занятием. Мать и отец ничего не сказали, только улыбнулись. А сестра Маринка принялась его высмеивать: «Ха-ха, у нас новый оленёнок объявился!» Митрук от стыда зажмурился и хватил миской о землю. Важенка дёрнулась, и Митрук упал. Острые копыта оленихи прошли возле самого лица.

Теперь Митрук каждое утро ждёт, когда начнут запрягать оленей в нарты. «Мама» хоть и смирная, а подходить к ней всё равно боязно, если она не привязана. Но вся беда в том, что важенку запрягают не каждый день, бывают и «выходные». Вот тогда Митруку плохо. Попросить прямо, чтобы важенку привязали, он стеснялся. Остаётся одно — упасть на землю, лягаться и реветь. Разве же это капризы, когда человеку хочется молока?

В конце концов рёв Митрука надоедает матери. Она привязывает важенку к нартам, но Митрук не сразу принимается за дело — ждёт, пока на него перестанут обращать внимание. Только тогда он подходит к оленихе.

Когда Митрук напьётся молока, у него даже обида на сестру проходит. Ну и чем плохо, что у него две мамы? Ведь ни одна из них его не обижает, правда?

Однако вскоре Митруку пришлось расстаться со своей кормилицей: у важенки появился новый оленёнок. Поначалу Митрук очень сердился на него — ведь молока на двоих не хватало. Но потом они стали большими друзьями.

АВКО

Шёл сильный дождь. Отец приехал с дежурства и привёз с собой маленького оленёнка. Оленёнок дрожал от холода и никак не мог согреться даже в чуме. Митрук заглядывал оленёнку в мутные глаза, гладил его по мягкой шубке и не знал, чем помочь.

— Голодный он, — сказал отец. — А важенка его бросила.

— Почему бросила? — спросил Митрук.

— Потому что молодая и глупая. Это у неё первый телёнок.

Митрук принёс оленёнку миску супа. Но оленёнок даже не притронулся к еде, хотя мальчик подсовывал ему миску под самый нос.

— Да ведь вкусно же, — уговаривал Митрук оленёнка. — Мы все суп едим, и видишь, какие здоровые. И ты поправишься.

Но оленёнок упрямо отворачивался от миски, хоть плачь. А мальчику так хотелось, чтобы у него был свой, ручной оленёнок. И Митрук кинулся к отцу:

— Не ест. Что делать?

— Он ещё не умеет, — сказал отец спокойно. — Ничего, научим.

Тупым ребром ножа оленёнку открыли рот, и Митрук начал понемногу вливать суп. Волей-неволей оленёнок стал глотать. А через два дня он научился есть из миски сам и скоро уже бегал за нартами. Тут-то его и решили подпустить к новой матери. Сосать он тоже выучился, да так бойко, что Митруку молока уже не оставалось. Зато мальчик приобрёл товарища для игр. Оленёнка хоть и «пристроили» к важенке, но человека он не забыл и постоянно крутился около чума — то хлеба выпросит у Митрука, то супу.

А потом и зелёная травка появилась. Еды для оленёнка стало вволю, и он начал быстро расти. Назвали его Авко. Такое имя оленеводы дают каждому малышу, которого вы́ходили люди.

Ранним утром Митрук выглянет из чума и только крикнет: «Авэ-ав!», а оленёнок уж тут как тут. И мальчик угощает его хлебом, потому что Авко обижается, если не получит гостинца. Больше всего Митруку нравилось, когда оленёнок лез к нему бодаться. Рожки у него маленькие, мягкие — щекотно от них, спасу нет. Когда рожки затвердели, у друзей появилась другая игра. Встанет Митрук на нарты и манит к себе Авко:

— Ну, иди сюда, не бойся. Ничего я с тобой делать не стану.

Авко подойдёт к нартам, а Митрук ему на спину — раз! — и оседлает. Тут Авко начинает скакать — ни за что не усидишь. Хорошо, что земля мягкая и кусты пружинистые, — совсем не больно, если свалишься. Митрук как-то видел в кино лошадей. Ох и до чего же быстро на них ездят! Вот бы Авко сделать верховым оленем да занять на скачках первое место. А то уж больно эти взрослые гордятся своими упряжками. И на Митрука — никакого внимания, только и слышишь от них: «Не мешай, не путайся под ногами…»

Каждый день Митрук обучался верховой езде, а толку никакого. И вот однажды он лежал на нартах, отдыхал от «скачек». Авко топтался рядом и будто поддразнивал: а я, дескать, ни капельки не устал.

— Ну погоди, — сказал ему Митрук.

Поискал он верёвку, один конец её обвязал вокруг шеи оленя, а другой намотал на руку. Так всегда делает отец, когда правит упряжкой.

— Чо-чо-о! — крикнул мальчик. Оленёнок сначала робко, а потом всё быстрее двинулся вперёд. Митрук даже засмеялся от радости.

Несколько раз они пробежали вокруг чума, а потом Авко помчался в тундру. У Митрука словно выросли крылья. Бежать легко, знай только повыше поднимай ноги. Мимо мелькают холмы и лужайки, в ушах свистит ветер и кусты бьют по коленкам.

И вдруг — будто кто-то подножку дал — покатился Митрук по земле, всё лицо расцарапал и локоть зашиб. Больно, конечно, а пуще того — обидно, но не реветь же из-за этого. Встал Митрук, отряхнулся да так и раскрыл рот: чума-то нигде не видно.

— Ты куда меня затащил? — Митрук дёрнул Авко за повод. Но оленёнок даже ухом не повёл.

Митрук поднялся на ближний пригорок. Но и отсюда чума не было видно, будто он сквозь землю провалился. И тогда Митрук громко заплакал. Авко подошёл к хозяину, лизнул ему щёку тёплым шершавым языком. Митруку вдруг стало смешно, и он улыбнулся сквозь слёзы. Авко отошёл немного и оглянулся. Он словно хотел сказать: «Чего же стоишь, ступай за мной».

И Митрук пошёл вслед за оленёнком. Авко идёт впереди и всё оглядывается: не отставай, мол.

Через какое-то время Митрук увидел свой чум. Мальчик обрадовался и побежал домой, не разбирая дороги. И конечно, впопыхах угодил в какую-то яму. В такую топь залез — не выкарабкаться. И до чума ещё далеко, кричи не кричи, всё равно не услышат. Кто поможет? Кто выручит из трясины?

Митрук позвал Авко. И что б вы думали? Авко подошёл, потоптался рядом, поискал опоры для ног — и подставляет рога: держись, да покрепче. Выбрались всё-таки.

«Ну, Авко, спасибо тебе». Обнял Митрук своего друга за шею, и они вместе пошли домой.

МИТРУКУ ГРУСТНО

Иногда Митрук остаётся в чуме один. Авко уходит с важенкой в стадо, пастухи — по своим делам. И тогда Митрук мается от безделья. У него много братьев и сестёр, но все они живут в посёлке, в интернате. А с Маринкой не поиграешь — она матери помогает. Скучно!

Вот и сегодня походил Митрук между нартами, потом лёг на одну из них и долго смотрел в небо. Ни луны, ни звёзд не было видно. Да днём их и не увидишь, они, наверное, отдыхают и появятся только вечером, когда отец выйдет на дежурство в стадо. Ох и тёмные же ночи были бы без них! А вот куда подевалось солнце? Иной раз оно целый день смотрит на землю и даже не моргнёт — словно внимательный яркий глаз. Может, ты заболело нынче, солнышко, и тебя увезли в больницу на вертолёте?

«Сходить, что ли, проведать песца?» — подумал Митрук. Лисёнок лежал, свернувшись в клубок, и притворялся, будто спит. На самом же деле он всегда слышит любой шорох и замечает каждое движение. Вот и сейчас он сразу почуял Митрука и хмуро посмотрел на него. Наверное, обижался, что его держат на привязи.

Лисёнка поймали недавно, и отец сказал, будто он из дорогой породы полярных лисиц — серебристый. Митруку очень хотелось подружиться с лисёнком, но тот в первый же день знакомства до крови укусил Митрука за палец. И теперь мальчик подошёл к нему с опаской.

— Ну-ну, — сказал Митрук лисёнку. — Не бойся и не злись. Я тебя давно простил. Хочешь сырого мяса?

Он принёс кусочек мяса и протянул зверьку. Лисёнок вначале пятился, а потом вдруг схватил мясо, клацнув зубами. Митрук в испуге отшатнулся и упал на спину.

— Чего же ты, я ведь с тобой мириться пришёл… — Митрук протянул руку в меховой рукавице и погладил зверька по голове. Лисёнок прыгнул и вцепился зубами в рукавицу.

— Не прокусишь, — засмеялся Митрук. Он взял зверька на руки.

Лисёнок, казалось, только этого и ждал — он извернулся и, словно проволокой, прошил зубами губы мальчика. Митрук от страха даже глаза закрыл «Ой-ой, — подумал он. — А если не отпустит? Я и закричать-то не могу».

Митрук уже решил, что совсем пропал, но тут лисёнок спрыгнул на землю. Зажав рукой рот, Митрук побежал за помощью.

Маринка смазала ему губы чем-то густым и пахучим. Ранки сначала сильно жгло, но потом боль утихла.

С тех пор Митрук больше не ходил мириться с лисёнком. «Нет, — сказал он себе, — от таких «друзей» лучше держаться подальше».

СТРАННАЯ РЫБА

С самого утра Митрук приставал к сестре, упрашивал её прочесть сказку. Маринка уже закончила десять классов и читать вон как навострилась. А Митрук знает всего несколько букв. Можно сказать, вовсе безграмотный человек.

Маринка иногда читает ему сказки, но очень редко — всё-то ей некогда. «Я, — говорит, — в институт готовлюсь». Ну и что? Митрук бы и в институте сказки читал.

Словом, ходил Митрук за сестрой по пятам, пока она не рассердилась:

— Ну чего ты за мной как хвостик таскаешься? Заняться нечем? Так ступай на рыбалку.

— Чем ловить-то? — спросил Митрук.

— Отрежь кусок от старой сети.

В обозе возили старую сеть, расходовали на тряпки. Митрук тоже отрезал от сети около метра.

«Пожалуй, хватит, — подумал он. — Наловлю на обед, и ладно».

Чум стоял возле озера, так что далеко идти не пришлось. Митрук привязал один конец сетки за палку, а палку воткнул у самого берега. Потом сел рыбак на кочку посуше и ждёт. Только рыба почему-то не торопится в его сеть. Сидел бы так Митрук, наверно, до вечера, но тут прилетел большущий овод.

Сначала овод кружился и гудел вокруг Митрука. Его, видно, зло брало, что не может он укусить Митрука сквозь меховую одежду. Потом овод сел Митруку прямо на нос. И при этом успел ужалить так, что Митрук вскрикнул от боли. Мальчик вскочил на ноги и погнался за оводом. Надо же, в самый нос укусил, дурак! За оленя он, что ли, Митрука принял? Оводы всегда норовят оленей в нос кусать. А на Митруке одежда тоже ведь из оленьей шкуры.

Гонялся-гонялся Митрук за оводом, даже вспотел. Пришлось снять ма́лицу. Малица сшита из шкурок молодых оленят, она лёгкая и тёплая. Вроде шубы. Только на этой шубе нет пуговиц, и надевают её через голову, как рубашку. Шапка пришита к вороту, а рукавицы — к рукавам, их уж никогда не потеряешь.

Овод всё-таки удрал. Да и гнаться за ним дальше Митрук побаивался — ещё заблудишься, чего доброго. Присел Митрук на кочку отдохнуть и тут вспомнил про сеть.

Ещё издали Митрук увидел в сетке здоровенную рыбину. У него от радости даже дыхание перехватило. Ну и ну! Сильная, наверно, эта рыба. Но ничего, Митрук тоже не слабенький, справится.

Стал Митрук осторожно подтягивать сетку к берегу. Вот голова рыбы высунулась из воды. «Пора», — подумал Митрук и выбросил сетку вместе с рыбой на берег. Рыбина лежит себе, не шелохнётся. Видно, сразу сообразила, что с Митруком шутки плохи. Одно только странно: почему это у неё вспорото брюхо и все внутренности вынуты?

Начал Митрук гадать, отнести ему свой улов домой или не стоит. Отцу такие чудны́е рыбы ещё ни разу не попадались. Может, эту и есть-то нельзя?

Всё же он принёс рыбину домой: как-никак первая добыча! Мать и сестра обрадовались, заулыбались и стали хвалить Митрука. «Надо же, — говорят, — шутя такую замечательную рыбу поймал, хоть сразу её на стол подавай».

И в самом деле, разрезали рыбину на куски и положили на блюдо. Тут и отец подошёл. Все сели за стол, едят рыбу и нахваливают. А Митрук от этих похвал прямо тает.

Потом отец сказал Митруку:

— Очень вкусный засол у твоей рыбы. Но мы с тобой скоро свежую поедем ловить.

Только неделю спустя Митрук узнал, кто над ним подшутил. Пойманная рыба никогда не бывает солёной. Это Маринка сунула ему в сеть большого сига из домашних припасов.

Но Митрук на сестру не обиделся. Сам виноват. Нельзя рыбаку сердиться по пустякам и бросать свои снасти из-за какого-то овода.

«Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ СТРУШУ»

Отец не забыл своего обещания и однажды взял Митрука на рыбалку. Мальчик крепко удивился, когда отец остановил оленью упряжку возле небольшого ручья. А Митрук-то думал, они поедут на дальнее озеро и будут ловить рыбу с лодки. Поэтому он не спешил слезать с нарт: а вдруг над ним снова хотят посмеяться?

Отец взял топор и стал рубить тальник.

— А ты чего сидишь, сынок? — спросил он.

— Какая тут может быть рыба? — Митрук неохотно слез с нарт. — Она только в озёрах водится.

— Так ведь этот ручей течёт из большого озера, — сказал отец. — Сейчас рыба как раз по ручью и идёт.

— Куда?

— В реку.

— Купаться, что ли, идёт? — засмеялся Митрук. Как-то он тоже искупался в реке. Не понравилось — вода там ледяная. Митрук посинел весь, потом стал кашлять, и его отпаивали тёплым оленьим молоком.

— А ты не смейся, — сказал отец. — Рыба любит прозрачную студёную воду. Как человек, скажем, любит чистый воздух. В озере теперь очень много рыбы, ей тесно, вот она и идёт в реку.

Ручей был совсем узенький, но в одном месте он вымыл глубокую яму. В этой яме и скапливалась рыба — не то она отдыхала там, не то искала дорогу дальше. Отец рубил тальниковые прутья, чтобы закрыть ей выход в реку.

— А сетей-то у нас нету, — спохватился Митрук.

— Будем ловить хореем, — сказал отец.

— Хореем? — удивился было Митрук, но тут же сообразил, что отец, должно быть, шутит. Конечно, шутит. Кто же хореем ловит рыбу?

Хорей — длинный и гладкий шест, им погоняют оленью упряжку. На тонком конце хорея надет круглый костяной шарик — это чтобы нечаянно не причинить оленю боль, а на другом конце — острый железный наконечник. Вдобавок ко всему наконечник ещё и увесистый, поэтому хорей лёгким концом всегда смотрит вверх. Да и на стоянке его воткнёшь остриём в землю, и на душе спокойно: олень на него уж не наступит и не сломает. Но чтобы хореем ловили рыбу — про такое Митрук слышит впервые.

Отец набросал в ручей несколько охапок прутьев и велел Митруку встать на них.

— Прижимай покрепче и не шевелись, — сказал он. — А то рыба проскочит под прутьями.

Митрук влез на запруду, стоит — не дышит. А отец нацелился хореем во что-то тёмное и неясное.

— Это же обломок бревна, — сказал Митрук. Сказал и сразу увидел: не бревно это, а чёрная спина большущей рыбины.

От первого удара хореем она увернулась и кинулась прямо под ноги Митруку. Он услышал резкий толчок в подошву тобока. От неожиданности мальчик присел, чуть подался вперёд и… плюхнулся в воду. В тот же миг отец схватил его за малицу.

— Эх, горе ты моё, — сказал он, — какого сига упустил!

Потом отец раздел Митрука, развёл костёр и стал сушить одежду. А Митрук в это время кутался в отцовскую малицу и от стыда помалкивал.

— Какой же ты ещё несмышлёныш у меня, — ласково говорил отец. — Только зря время потеряли…

Озноб у Митрука уже прошёл, но чувство вины осталось. А главное, было обидно: чего испугался-то? И рыба удрала, и сам промок до нитки. Отец теперь никуда его с собой не возьмёт. На что ему такой трус?

Когда малица просохла, Митрук оделся, и они поехали домой.

«Ладно, — думал мальчик, сидя на нартах. — Со всяким может случиться. Зато уж в другой раз не оплошаю».

От этой мысли стало легко, и дорога показалась светлой.

— Знаешь, папа, — сказал Митрук, — я больше никогда не струшу. Вот честное слово!

«ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ, КОРШУН?»

Обычно Митрук ездит на отцовских нартах. Это и понятно. Так уж повелось издавна, что мальчики больше тянутся к отцам. С мужчинами интереснее — от них можно многое узнать и многому научиться. А что услышишь от мамы? «Туда не лезь, сам ничего не делай, ты ещё маленький». Вот и весь разговор.

Но сегодня Митрук едет с матерью. Мать ведёт а́ргиш. Аргиш — это обоз из нарт. На них уложены вещи оленеводов, запасы еды и разобранный чум. Вести аргиш дело непростое. Надо ехать осторожно, чтобы не опрокинулись нарты с поклажей или не порвалась упряжь.

Тянутся по обеим сторонам озера, поблёскивают гладкими стеклянными лбами. Иногда попадётся на пути ручей, и мать ищет, где удобнее переправиться через него. А то вдруг под ногами оленей зачавкает болото, заросшее осокой. Но что болото? Вот если бы встретилась настоящая река, тогда бы они сделали привал и поставили чум. Однако никакой реки нет и вряд ли будет сегодня.

И Митрук начинает выдумывать всякую всячину. Вот, например, стали бы олени ростом с песца. Тогда бы они не посмели ослушаться Митрука. А с большими разве справишься? Прошлой зимой олень-бык подцепил Митрука рогами за малицу, утащил от чума подальше и зашвырнул в снег.

Уж скорей бы вырасти, что ли. Тогда бы Митрук, как отец, дежурил в стаде, отыскивал для оленей такие склоны, где ягель растёт душистый и густой.

Вспомнил Митрук про отца и вздохнул. Отец вчера на него обиделся, наверно. А вышло всё по-глупому. Разбили они чум, как всегда, на самом сухом и высоком месте. Далеко вокруг видно — и окрестные озёра, и холмы. Над холмами кружила чёрная птица. Она поднималась высоко-высоко и тогда казалась дробинкой. А потом камнем падала вниз. Вот, думаешь, сейчас разобьётся. Но птица, почти коснувшись земли, снова стрелой взмывала в бездонное небо. И опять парила там на раскинутых крыльях.

Отец сказал, что это коршун. Он хозяин над всеми зверями и птицами тундры. И никто — ни лиса, ни даже волк — не смеет подойти к его гнезду. Все боятся его острых когтей. Только человек не боится коршуна. Но человек никогда не тронет гнездо хищника. Потому что вокруг его жилья стаями селятся утки и гуси. Коршун охраняет их от всякого зверья. Конечно, недаром. Осенью, когда подрастут птенцы, коршун иногда будет ловить их сам. Но в большой стае такой убыток почти не заметен.

Вчера под вечер отец собрался в гости в соседний чум. Митрук это сразу смекнул и примостился на задке нарт — он любил ездить в гости.

Путь лежал вдоль ручья. Здесь как раз были владения коршуна и гусей попадалось видимо-невидимо. Они то и дело взлетали то слева, то справа от упряжки, а один прямо из-под оленьих копыт выпорхнул. Пёс Серко, который тоже увязался за своими хозяевами, решил погонять гусей. И тут, откуда ни возьмись, налетел коршун да как долбанёт собаку клювом по голове! Серко взвыл от боли.

Отец вдруг остановил упряжку и говорит Митруку:

— Вон видишь островок?

Митрук посмотрел и глазам не поверил: гуси на островке машут изо всех сил крыльями, а оторваться от земли не могут. Однажды с Митруком такая же беда приключилась. Ковырялся он палкой в проруби и не заметил, как примёрз ко льду подол малицы. Уж и наревелся же тогда Митрук — так ему было худо! А гуси? С ними-то что произошло?

«Да ведь они в капканы попали!» — вдруг понял мальчик. Но кто это сделал? Неужели отец?

Отец слез с нарт и неторопливо пошёл к островку.

«Сейчас он выпустит гусей, — подумал Митрук. — Конечно же, выпустит, и они улетят из железных клещей».

Но отец подошёл к первому гусю и свернул ему шею. И второму тоже, и третьему…

«Значит, капканы поставил отец!» Митрук больше ничего не видел, слёзы застилали ему глаза, а в горле будто застряла кость.

Митрук спрыгнул на землю и через несколько шагов наткнулся на гнездо. В гнезде лежал взведённый капкан.

«Надо спустить взвод, — подумал мальчик. — Иначе и сюда попадёт птица». Но как это сделать? Под рукой даже палочки никакой нет. А если быстро-быстро нажать на язычок пальцем?

Митрук дотронулся до язычка и вскрикнул от боли. Отец кинулся к нему, развёл стальные тиски.

— Зачем сунул палец?!

— Ты об-обману-ул меня-а! — рыдал Митрук.

— Я обманул? — удивился отец.

— Ты не в гости е-ехал, а гу-гусей убивать!

— Да ведь эти капканы не мои.

— А почему тогда не отпустил гусей?

Отец покачал головой:

— Глупыш ты. Нельзя их было отпустить. У них же лапы изранены. Они всё равно погибли бы. Зачем же им мучиться? И капканы я бы сам снял, а ты, дурачок, палец суёшь.

Отец и в самом деле собрал все капканы и забросил их в ручей, а мёртвых гусей положил на видное место.

— Пусть заберёт свою добычу, — сказал он будто про себя.

— Кто заберёт? — спросил Митрук.

— Тот человек, у которого совести нет. Гуси птенцов выводят, а он их губит. — Отец помолчал и показал на чум, видневшийся вдалеке. — Вон там он живёт. Но мы не поедем к нему в гости.

«Где же ты был, коршун? — подумал тогда Митрук. — И почему не стукнул по голове этого злого человека?»

ДО СВИДАНИЯ, ТУНДРА!

Летом у моря хорошо, особенно оленям. Там дует ветер и мало комаров и оводов. А зимовать в тундре, конечно, никто не хочет — ни человек, ни олень. Как только полетят с неба белые мухи, нарты поворачивают к югу, поближе к солнцу.

Вот и пришёл в тундру синий мороз, застудил всю землю и воду. Зима у берегов Ледовитого океана наступает рано, и повсюду ложатся снега. Они такие глубокие, что в них можно утонуть с головой. Целыми днями олени мнут и мнут податливые рыхлые сугробы. Оленеводы спешат вернуться в посёлок.

Каждый год оленьи стада проходят тысячи километров пути. Зимой по снегу нарты катятся легко, поэтому в упряжке всего два или три оленя. Летом же их запрягают по пять и по шесть. Ведь по земле полозья скользят плохо, хоть они и гладкие. На нартах в тундре можно проехать всюду: по болотам, по кочкам, и даже по воде. Как на вездеходе.

Митрук теперь ждёт не дождётся, когда они приедут в посёлок. Сидит он укутанный в оленьи шкуры. Тепло, конечно, спору нет. Да ведь и побегать, и поиграть хочется. Посиди-ка сиднем с утра до вечера. И почему, как только тронутся нарты, Митруку сразу есть хочется?

Терпел-терпел Митрук и не вытерпел.

— Маринка, — говорит, — дай хоть хлеба, совсем живот подвело.

Сунула ему сестра кусок хлеба, а он твёрдый как камень. Погрыз его Митрук, зубы заломило.

— Ты мне мягкого дай, — попросил тогда Митрук.

— Нету.

— Как это нету?

— Мороз съел.

— У мороза и рта-то нет, — обиделся Митрук. — Не обманывай, врунья!

— Ну, замёрз он, твой хлеб.

Тут Митрук совсем рассердился.

— Хлеб не мёрзнет, это не вода.

Чтобы отвязаться от брата, Маринка сказала:

— Твой любимый Авко мягкий хлеб слопал. Не хотела тебе говорить, да пришлось.

— Как — слопал? — удивился Митрук.

— А так. Открыл крышку ящика и начал хозяйничать. Ты же знаешь, как он хлеб любит.

Митрук замолчал. Вот это уже похоже на правду. Авко ведь действительно всегда хлеб клянчит.

«Ну, задам же я ему взбучку, — подумал мальчик. — Вот только на место приедем».

К вечеру аргиш остановился на ночлег. Митрука сняли с нарт, и он сразу накинулся на Авко. Вначале обругал как следует, а потом даже побил немного. Авко, конечно, обиделся и ушёл куда-то.

Когда родители поставили чум и растопили железную печку, Митрук понял всё. Он своими глазами увидел, как оттаивают замёрзший хлеб, и каравай снова становится мягким.

«Придётся просить у Авко прощения», — думал Митрук, уже засыпая после сытного ужина. А ночью ему снилась школа, где его ждали новые встречи и новые друзья.

СОДЕРЖАНИЕ

ПАСТУШОНОК … 3

ОХОТА … 7

ДВЕ МАМЫ … 10

АВКО … 14

МИТРУКУ ГРУСТНО … 17

СТРАННАЯ РЫБА … 19

«Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ СТРУШУ» … 22

«ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ, КОРШУН?» … 25

ДО СВИДАНИЯ, ТУНДРА! … 29

Внимание!

Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.

После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.

Все права на исходные материалы принадлежат соответствующим организациям и частным лицам.

Оглавление

ПАСТУШОНОК

ОХОТА

ДВЕ МАМЫ

АВКО

МИТРУКУ ГРУСТНО

СТРАННАЯ РЫБА

«Я БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ СТРУШУ»

«ГДЕ ЖЕ ТЫ БЫЛ, КОРШУН?»

ДО СВИДАНИЯ, ТУНДРА!