Contemporary (СИ) [Pocket Astronaut] (fb2) читать онлайн

- Contemporary (СИ) 1.13 Мб, 283с. скачать: (fb2)  читать: (полностью) - (постранично) - (Pocket Astronaut)

Возрастное ограничение: 18+

ВНИМАНИЕ!

Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!

Да, мне есть 18 лет

Нет, мне нет 18 лет


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

— Тебе просто нужно лучше стараться, Тэ. У всех получается и у тебя получится. Если так продолжишь — можешь забыть о стажировке в Австралии и полетит опять Чон. А он полетит, не сомневайся, папочка постарается.

— Чимин, я знаю. Не дави на меня. Не могу я из себя выжимать больше, чем выжимаю. Не даётся мне этот контемп, блин. Тебе легко говорить, ты новых дисциплин на год не брал.

— А тебя кто заставлял?

— Не знаю, никто, я просто думал, получится быстро разобраться и лишний предмет в справке об образовании при поступлении не помешает. Кто ж знал, что вот так всё будет? — хнычет Тэхён.

— Ладно, не ной. По десятому кругу этот разговор уже мусолим. Сейчас сходишь к учителю Сон, она говорила про шефство, назначит тебе кого-нибудь, кто подтянет. По-другому и быть не может. Серьёзно, Хосок тебя в порошок сотрёт, если ты его дисциплину запорешь и рейтинги.

— А если придурка какого-нибудь поставят? Я не люблю вот это, позориться лишний раз, — сморщив носик, в конце концов, он не привык ругаться, но по-другому свои опасения не выразишь.

— Опозоришься ты на выпускных таким темпом, — безжалостно глаза прищуривает Пак и демонстративно в отражении экрана телефона прихорашиваться начинает.

— Ты не помогаешь, — Тэхён расстроенно откидывает назад яркие бирюзовые волосы и упирается затылком в холодную гладь стекла за спиной.

Заключительный год в академии.

«Сеульская академия искусств имени Чхве Сын Хи» — по сути своей огромная частная школа-интернат, для талантливых детей мало-мальски состоятельных родителей, расположившаяся в роскошном районе Йонсам в Сеуле. Сама академия архитектурой, расположением и внутренними порядками напоминает скорее кампус университета, чем школу. Достаточно большое здание основного корпуса учебного заведения с несколькими большими танцевальными залами для групповых занятий и всевозможных мероприятий, средними по размеру тренинг-румами для более локальных и мелких репетиций, одним большим конференц-залом на первом этаже, настоящей общеобразовательной школой, расположившейся на втором и третьем этажах, офисами работников и преподавателей, больничным крылом, библиотекой и парой залов для коворкинга на четвёртом, внушительных размеров кафетерием и тренажерным залом с панорамными окнами и видом на реку Хан на пятом этаже, привлекает студентов со всей страны. Кроме того у школы прекрасная международная программа, благодаря которой в их заведении учится множество учеников, приехавших по обмену, а корейские студенты пятого и шестого курсов на заключительных годах обучения постоянно соревнуются друг с другом за получение стажировок в других странах.

К основному корпусу примыкают, соединяясь с ним стеклянными коридорами с двух сторон, шестиэтажные здания общежитий для студентов. Левое и правое крыло зеркально похожи друг на друга. Различаются лишь тем, что одно женское, а другое мужское. Корпуса включают в себя просторный холл с кучей кресел, пуфов и вендинговых аппаратов со снеками и кофе на первом этаже и пять этажей жилых комнат.

Не школа, а мечта. Нужно очень много и качественно работать, чтобы деньги родителей не пропадали зря, и в будущем перед выпускниками академии, хорошо показывающими себя все шесть лет обучения, магическим образом открываются практически все двери Корейских университетов искусств. От национальных до частных. Разумеется, чтобы магия свершилась, нужно получать хорошие отметки по всем общеобразовательным предметам, хорошо сдать общие обязательные экзамены и иметь внушительное портфолио.

Ким Тэхён всегда был из числа многообещающих учеников. Про таких обычно после поступления в университет говорят, что никто в общем-то и не сомневался. Тот самый парень из разряда тех ребят, которых родители засунули в танцы в самом детстве буквально, и ему, как ни странно, понравилось. Он буквально тот раздражающий тип студентов, которые постоянно выступают на соревнованиях по разным дисциплинам, не чураются внеучебных активностей и отдаются учёбе по максимуму, надеясь связать со своим направлением в обучении жизнь. И до этого года всё прекрасно у него получалось. А потом появился он. Дурацкий контемп. Тэхён бы даже назвал его блядским, но он не матерится. И совершенно непонятно, почему именно у него не получается. То ли потому что замашки бальника не дают перестроиться, то ли внутренняя зажатость какая-то, как говорит Хосок, то ли препод просто придирается.

Бальный танец, классический, спортивный, модерн и многое другое — можно спокойно вывозить техникой и сложностью связок, контемп же (опять же по словам Хосока) — танец, основанный на чувствах и их выражении. Тэхён десять раз себя уже проклял за то, что выбрал его в прошлом году, как дополнительную дисциплину. Он никогда ничего не заваливал. А вот тут появилась опасность. Не нравится его преподавателю по контемпу, как он его танцует, и всё тут. И это в выпускном-то классе, когда и так дел невпроворот. А всё потому, что Тэхён понятия не имеет о том, как показывать все эти их чувства. Как показать то, о чём только в книжках то и читал?

У него не было печальных или счастливых влюблённостей, он никогда не ощущал горечи потерь или лишений. Он может показать только чувство любви к тому, чем занимается, и тотальное трудолюбие, но этого оказывается мало.

— Че скисла, принцесса?

Из-за угла выруливает Юнги, перекинув через плечо спортивную сумку. Волосы мокрые после душа, спортивные треники и мягкий белый свитер. Странное сочетание, но в этом весь Юнги. Он вообще-то музыку любит и танцы ему до фонаря, но раз уж засунули предки, то приходится отдуваться, выбрав меньшее из зол — спортивные танцы — и концентрируясь на них по максимуму, избегая сложных дисциплин, а в свободное время писать и сводить свои демки.

Благо условия в общежитиях позволяют этим заниматься.

Они с Чимином — два сапога пара. Им абсолютно наплевать на учебу здесь, танцуют и танцуют. Разве что Пак чуть больше старается просто по приколу. Им легко: выпустятся потом из академии, положат большой и толстый на все шесть лет обучения. В конце концов, в академии и обычные уроки есть, и факультативы, и углубленный английский и почему бы не потанцевать, раз уж есть возможность. Школа-то престижная.

Им легко. Тэхён последнее время всё больше сокрушается, что всем вокруг легче, чем ему. Чон Чонгуку вон вообще всё легко, у него папа ректор — с учёбой проблемы и не снились, и даётся ему всё на изи, конечно, мама балерина, сто процентов врожденный талант. А у него, Тэхёна, родители в жизни никогда не танцевали и к школе отношения не имеют. Он вот сам всему учился без всяких там генов таланта и родительской помощи.

Чимину легко. Паки держат несколько галерей в Каннаме, он с детства к искусству приобщен. Его родители ещё лет в шесть перед выбором поставили: художка, спорт или танцы. Тот не раздумывая танцы выбрал, потому что для спорта он, видите ли, слишком нежный одуванчик, а все эти карандаши да ластики — это только руки лишний раз марать, да и картины с детства надоели. Ему вообще на самом деле нравится английский язык и после выпуска он его дальше учить планирует пойти. Может и будут потом с Тэхёном вместе в Корейском Национальном Университете Искусств учиться. Тэхён в школе хореографии, конечно же, на факультете современного танца, а Чимин в школе гуманитарных наук, на факультете английского языка и литературы. Ну, по крайней мере, они так раньше планировали. Сейчас всё немного изменилось. Сейчас появилась весомая, знаете ли, причина, по которой Чимин может и другой универ выбрать, если этой причине не понравится музыкальный факультет в КНУИ.

Эту причину, к слову, Мин Юнги зовут. Но Тэхёна пока не особо расстраивает вероятность того, что Чимин в другой университет за Юнги пойдёт. Сейчас под угрозой уже его собственное поступление в любой университет. Не сдаст хорошо контемп — прощай идеальный диплом об образовании в академии.

Всем вокруг легко. Тэхёну одному сложно. Нет, ну, так не всегда было. Так только в этом году. Потому что контемп дурацкий.

— Иди лесом, Юнги.

— Эй, Чон, папочка уже собрал тебе чемодан в Австралию?

Мимо проходящий Чонгук как обычно молча показал средний палец и скрылся за углом. Его тут многие не любят, считают, что ему всё слишком легко достаётся, Тэхён с ними естественно согласен, а Чону, кажется, плевать на это. Впрочем на людей, которые его считают местной звездой и ходят за ним фанатскими кучками, ему вроде как тоже абсолютно наплевать. Он вообще общается вроде бы всего с парой людей, и все они с его группы. Чонгук, как и Тэхён, и Чимин с Юнги, учится на последнем курсе. Только группы у них разные.

— Твоя зависть слишком очевидна, сладкий, — усмехается Юнги, толкнув Пака плечом.

Не знал бы Тэхён их так хорошо, подумал бы, что встречаются. Хотя может именно поэтому он так и думает. Помимо зависти Чимина их странные отношения тоже более чем очевидны.

— Ой, заткнись.

— Ким Тэхён, зайди ко мне, — из кабинета показалось лицо учителя Сон, к которой Тэ изначально и собирался. А теперь вот сама зовёт.

Докатился.

— Спроси про шефство, — бросает в след Чимин.

— Угу.

***

— Понимаешь, о чём разговор будет?

— Очевидно про выпускные и мои баллы, — грустно бормочет Тэ, разглядывая свои пальцы.

— Правильно мыслишь. Зайка моя, у тебя всё всегда было прекрасно, замечательный студент, внеучебных активностей уже на целое портфолио для университета, победы и призовые на куче соревнований. И что тебе так не даётся этот дурацкий контемп? Нужно собраться и не портить себе диплом, понимаешь? До выпускных экзаменов чуть меньше полугода осталось.

— Я понимаю всё прекрасно. Я просто… не получается у меня. Не понимаю, что не так делаю. Я вроде бы стараюсь как и обычно. Но Хосок-ним всё равно говорит, что не дотягиваю. Я не понимаю его требований совершенно. Я хотел спросить про шефство. Вы говорили, что есть возможность успешных учеников попросить помочь. Ну, тех, кто уже сдал удачно. Мне стыдно невозможно, но вдруг помочь может кто-нибудь. Сверстникам, может, проще будет объяснить…

— По правде, я и сама хотела изначально тебе это предложить. Но сейчас все активно готовятся к экзаменам, готовят свои программы на соревнования, баттлы и выпускные. Тех, кто может брать подшефных, очень мало, контемп немногие выбирали сдавать, я, пожалуй, сейчас могу предложить только Чонгука. Он несколько лет брал контемп дополнительным, у него прекрасные способности и ему это будет выгодно. Он не брал подшефных никогда, а это будет полезно ему при подсчёте итоговых оценок… есть у него свои пробелы.

— Чонгук? А других точно нет? — мученическое выражение лица. Конечно, столько лет Тэ против него тягается, а тут стоило сдать позиции и всё, пожалуйста, вездесущий лучший во всём Чонгук тут как тут. Учить его будет. Немыслимо.

— Тэхён, тебе семнадцать лет, что за капризы и личные неприязни? В нашей стезе такому места быть не должно. Оставляй личное личным. Ты профессионал или ребёнок?

— Да это не неприязни, просто Чонгук же…

— Ким Тэхён, ты сейчас впустую тратишь наше время. Либо Чонгук, либо выпутывайся сам. У меня больше нет вариантов. Правда.

— Хорошо, простите, согласен. Глядишь, разберусь быстро и в помощи пропадёт надобность, — тихонько бормочет Тэ лишь бы не разочаровывать Сон ещё больше.

***

— Гадство.

— Что такое?

— Кто посоветовал мне шефство?

— Ну я, и что?

— Голову тебе откручу!

— Да за что?!

— Угадай, у кого я подшефным буду?

— Даже предположить не могу.

— У Чонгука, блин!

— Госпо-о-одь, ты никогда не задумывался начать уже материться? Уже семнадцать, уже можно, серьёзно. Потому что с таким уровнем везения, как у тебя, у меня бы точно жопа сгорела, — ржёт Чимин.

— Да успокойтесь вы, боже, он же не кусок говна, а человек, ну не нравится он вам, это ж не значит, что нужно до такого скатываться.

— Не тебе, Юнги, с золотым сыном ректора по вечерам в тренинг-руме зависать и убеждаться, что ты отстой. Так-то, конечно, легко говорить, — ноет Тэ.

— Думать надо было в прошлом году, когда контемп на экзамены выбирал.

— Ну, я хотел новому научиться, думал, быстро получится…

— Ну вот твоя жадность тебя и сгубила. Что я ещё могу сказать. Пойдём, Чим, у меня новая демка, послушаешь?

— Серьёзно? Конечно!

Чимин аж засиял весь. Вообще, если задуматься, странная у них дружба. Чимин с Тэхёном с самого начала учёбы общаются, потому что живут в комнатах напротив. Юнги — сосед Чимина, и до третьего курса они вообще не разговаривали даже. А потом что-то пошло не так, и вот, пожалуйста, не разлей вода. Мин много с кем общается, но музыку свою редко кому показывает, даже Тэхёну не всегда разрешает готовые треки послушать, не то что исходники и демки. А вот Чимину всё позволяет. Они вообще странные, вещи носят иногда одинаковые, вечно вместе ходят куда-то, забывая Тэхёна позвать. Тэхён давно начал их подозревать в чём-то помимо дружбы, но они отрицают изо всех сил. Особенно Чимин. А Тэ слишком воспитанный, чтобы в это дело лезть. Захотят — расскажут, в конце концов, это их личная жизнь.

— Ну и идите, — Тэхён ковыряет плинтус на полу носком ботинка и замечает, как в кабинет учителя Сон входит Чонгук, наверное, она только что позвонила ему «обрадовать».

Тэ спешит ретироваться. Здороваться и тем более общаться с новым «наставником» пока желания особого нет. Тэхён решает, что лучше уж потом подойдёт у него спросить, когда тренировки и всё такое, а то мало ли он сейчас не обрадуется, что ему внеклассной работы навешивают.

***

Тэхён до самого вечера надеялся, что ему напишет учитель Сон или может даже Чонгук сам, чтобы сообщить расписание тренировок или хотя бы что они там решили. Но ни от одного, ни от другой ни слуху ни духу. Конечно, никому нет дела, разбирайся, Тэхён, сам.

Тэ, уныло вздохнув, отрывается от созерцания очередного видео на ютубе, натягивает просторную голубую худи на голое тело, штаны решает не переодевать и идти прям в тех, которые на нём, плевать, что они пижамные в клеточку. Не перед кем выпендриваться, поздний вечер, общежитие полностью мужское, девочки в другом крыле.

Не то чтобы в остальное время Тэ часто перед девочками выпендривался, он особо ни на кого не смотрел, ему всего семнадцать и его интересует исключительно учеба. Чем мама, с которой он очень близок, очень даже довольна.

Необязательно ей знать, что сын временами любит ночью, когда сосед уже наконец засопит на своей части комнаты, надеть свои эирподсы, десять раз проверив подключились ли они к айфону, открыть твиттер и передёрнуть на что-нибудь обязательно софтовое, нежное, но с ноткой грубости, с влажными шлепками и обязательно сладкими стонами. И далеко не всегда на экране гетеро-пары.

Не нужно ей об этом знать. По крайней мере пока. Тэхён и сам об этом предпочитает не думать. Просто делает и делает. Никто вроде бы не запрещал. Какая разница под чьи стоны ему проще мастурбировать. В конце концов, ему всего семнадцать ещё будет много времени определиться. Он ведь только знакомится со своим телом.

Тэхён выруливает из-за угла и поднимается по лестнице — комната Чонгука вроде как должна быть этажом выше. Храни господь дурацкую, казалось бы, систему вешать у дверей таблички с именами проживающих в комнате студентов, Тэхён быстро находит нужную дверь и коротко стучит, отчего-то по инерции поправляя несуществующие складки на худи.

— Кто там? — из двери высовывается взъерошенная рыжеволосая голова.

«Вроде бы Джин, тоже с параллели».

— Эм, я к Чонгуку.

— Ага, тут вечно кто-то к нему, иди гуляй, время видел?

— Серьёзно, это по поводу учебы, мне нужно поговорить, что за шутки? — Тэ тушуется.

«Ничего себе как грубо».

— Джин, кого там принесло?

— Хуй знает, какой-то голубой.

— Прям голубой?

— Ну волосы.

— Эй, я ещё здесь вообще-то!

Дверь распахивается шире и на пороге появляется голый по пояс Чонгук, волосы мокрые, пижамные штаны приспущены и, кажется, будто бы едва держатся на бедренных косточках. Тэхён не то чтобы никогда хороших мужских тел не видел. Но в реальной жизни предпочитал не пялиться. От греха подальше. Ну серьёзно. А где бы ему этим заниматься? В раздевалках негласный кодекс, особо вниз никто не смотрит, Тэхён так тем более, он воспитанный. Летом, на море только когда ездят, смотреть или в бассейне. Да и там Тэхён стеснительный слишком и воспитание не позволяет. А тут пожалуйста. Прикрываться нас не учили.

— Я-я-я, эм… — позорно заикается.

— Солнышко, ты, конечно, очень милый, но ты видел сколько сейчас, блять, времени? Давай быстрее соображай, чё тебе там надо.

— Я Ким Тэхён.

— Я знаю, и?

— Знаешь? — распахивает глаза удивлённо, всё ещё заставляя себя не смотреть вниз. Туда, где ярко выраженные косые мышцы пресса уползают вниз, скрываясь под резинкой штанов.

— Вы там в своих гопках чего про меня напридумывали?

— В смысле?

— Мы так-то учимся вместе хуеву гору лет. Я в курсах, с кем на пары хожу как бы.

— А, я не это имел в виду… ну в смысле это, не знал, что меня знаешь.

— Судя по твоему лепету, именно это ты и имел в виду.

— Я — нет, но…

— Господь бог, ближе к делу можно?

— Учитель Сон сказала, что ты возьмёшь шефство, мне нужно там кое с чем помочь, — выпаливает стыдливо.

— Я знаю, и?

— Ну, я хотел узнать согласился ты или нет и если да, то какое будет расписание, мне нужно просто план на неделю составить.

— А-а-а, так она тебе не написала?

— Нет.

— Ну, я согласился, почему я не должен был?

— Не знаю.

— Ну я не вы.

— Кто вы?

— Никто. По поводу расписания, я уже сдал половину экзаменов досрочно, часть автоматом поставили, поэтому у меня свободен почти каждый вечер. Пиши, я подстроюсь, — удаляется на секунду в комнату и возвращается с телефоном. — Говори.

— Что говорить?

— Номер, не тупи, я позвоню, сохранишь мой, будешь писать, — смотрит из-под ресниц совсем как на дурака.

— А да, точно, прости, засыпаю уже, — Тэхён роется в карманах, достаёт айфон, диктует Чону цифры и сбрасывает от него звонок, сохраняет номер. — Ну, пока?

— Пока, — бросает с усмешкой, иронично сведя брови, скользит по лицу взглядом и скрывается за дверью, унося с собой аромат геля для душа, едва ощутимый запах китайской еды и почему-то кофе, несмотря на то, что сейчас поздно.

Ночью Тэхён долго не может уснуть и всё прокручивает разговор в голове. А знает ли Чонгук, что Тэ всё время с ним соперничал, что недолюбливает его, как и все, если не больше? Судя по разговору, он правда обращает внимание на окружающих, а значит и хейт весь этот замечает. А замечал ли Тэхёна, который то был позади, то вперёд него вырывался? Они никогда в открытую вот так не разговаривали. Не общались на соревнованиях. Чон его будто не видел особо. Что тоже кстати бесило. Впервые в жизни Тэ задумывается, а что вообще может чувствовать человек на месте Чонгука. Ну просто потому что… Может, он не такой плохой? Согласился ведь шефство взять. Хотя, конечно, папочка автоматы подарил. Баллы за наставничество то не лишние. Да и времени вагон. Кто бы при таких условиях не взял.

***

— У тебя хорошая техника, плавные, отточенные движения, но ты же понимаешь, что контемп — это про другое. Это не про бояться делать ошибки и учить всё до мелочей. Это про чувства и каплю импровизации тогда, когда нужно, чтобы эмоции достигли своего пика. Понимаешь?

— Понимаю, но я человек практики, для меня слова «у тебя нет эмоций в танце» звучат очень и очень размыто. Мне нужны конкретные установки что и как делать. Я для этого шефство и попросил, — бросает Тэхён слегка раздраженно. Он уже устал невозможно. Весь вспотел, отбил колени даже через наколенники и вообще чувствует себя рядом с расслабленным наблюдающим Чонгуком, который сидит на полу, оперевшись на зеркало в тренинг-руме, максимально неестественно и совершенно не в своей тарелке.

— Ты был на теории? Контемп — танец, в котором большее внимание уделяется не столько технике, сколько внутренней форме и философии движений. Тебе нужно избавиться от зажимов и внутреннего напряжения, движения же основаны на естественных человеческих позах, что сложного, палитра огромная, добавляй то, что хочется, выражай танцем то, что внутри. Не заморачивайся. Показать душу. Поговорить телом. Если тебе больно — покажи боль. Если ты счастлив — дай, блять, зрителям почувствовать твоё счастье. В этом смысл. Сечёшь?

— Секу. Или не секу. Не знаю. Нет у меня ничего внутри. И зажимов тоже нет. Не понимаю, что вам всем не нравится, — Тэхён откидывает назад голову, взмокшие волосы падают назад, открывая лоб.

— Ты ходил на модерн в прошлом году? — останавливает взгляд на его лице.

— Да.

— Ну вот, очень же похожее направление, ты его хорошо сдал?

— Да. Я вот тоже думал, направление похожее, а Хосок орёт «не верю», как ненормальный, постоянно, — Тэхёна разговор начинает бесить всё больше и больше. И не понятно почему, ведь Чонгук вроде пытается помочь разобраться.

— Ну, сейчас и я тебе не верю.

— Тебе легко говорить.

— Да с чего бы? — умиротворённое выражение лица, с которым Чонгук всё это время наблюдал за Тэ, сменяется чем-то другим.

— Забей, ладно, давай на сегодня всё, я вымотался.

— Уже?

— Мы тут полтора часа.

— Если ты за полтора часа выматываешься, что ты забыл в танцах?

— Я весь день на ногах, с тренировки на тренировку, что, нужно до потери сознания тут торчать?

— Да.

— Ну нет уж, как-то раньше и без таких жертв справлялся.

— Пф-ф, окей. Я начинаю жалеть, что согласился, но ладно, бывай, — Чонгук поднимается с пола, явно излучая недовольство и показывая, что его тоже всё уже порядком подбешивает, под раздражённый взгляд из-под бирюзовой челки, отряхивает чёрные треники от несуществующей пыли, замечает взгляд, — что?

— Ничего, — бросает Тэ в ответ, словно выплюнув слова и, подхватив вещи с пола, пулей вылетает из тренинг-рума.

— Прекрасно, ещё и истерики чьи-то терпеть. Чон Чонгук, ну чего тебе на жопе ровно не сиделось, — бормочет Чон под нос и вразвалочку выходит из зала.

***

Три недели пролетают как один день. Конец января, сопряжённый с настоящими зимними холодами, подкрался незаметно. Тэхён постепенно разобрался с большей частью обычных предметов. Закрыл автоматом английский и литературу. По корейскому у него автомат с начала года за второе место в олимпиаде. По большинству профильных дисциплин у него тоже всё хорошо, вся теория сдана, практика много где засчитана за счёт соревнований. То, что не закрыто, он сдаст на выпускных уже, либо закроет предстоящим сезоном соревнований в феврале-марте. Современный и спортивный танцы ему проставят если он хорошо выступит в апреле на баттлах между студентами. А он выступит. Всё идёт хорошо. Кроме дурацкого контемпа.

Он уже проныл матери все уши, у неё почти закончились аргументы, чтобы убедить сына в том, что всё обязательно будет хорошо. Он проныл все уши Чимину и Юнги, которые уже даже стали избегать немного его общества. А ещё он невероятно бесит Чонгука. Ведь успех Тэ с этим предметом выгоден им обоим. А за три недели и шесть тренировок они продвинулись на всего-то ничего.

На данный момент у Тэ есть только задумка и вагон чонгуковых претензий. Чон требовал придумать историю, которую тот якобы должен рассказать танцем. Тэ придумал. Показал. И ничего тому, видите ли, не понятно. Странный такой.

Модерн вот спокойно Тэ сдал в прошлом году и без историй, только благодаря классным связкам. Вообще иногда начинало казаться, что у Чонгука какое-то особое отношение к контемпу, он буквально требует больше, чем Хосок.

Но кроме задумки для истории ничего пока не изменилось. Только отношения между Чонгуком и его подшефным. И, конечно же, в худшую сторону. Каждая тренировка заканчивается каким-то негативом. Ссорой, после которой Чонгук грозится всё послать к чертям, но потом снова приходит на тренировку, взаимным игнором, наступающим под конец тренировки, когда Чонгук уходит молча, не попрощавшись. Тэхён тоже злится и на него, которому не перестаёт повторять, что ему всё слишком легко далось почти на каждой тренировке, не обращая внимания на то, как тот на эти слова реагирует. И на себя за то, что ничего у него дельного не выходит. Настроение у обоих на тренировках за эти три недели скатилось в перманентное «умеренно взаимно обиженные друг на друга».

Но разница в том, что к следующей тренировке Тэ по обыкновению остывает, напоминает себе, что всё ради будущего и Чонгук ему нужен, а потом как ни в чём не бывало на нейтральном настроении продолжает свои мучения. Тэхён отходчивый, ему и невдомёк, что Чонгук, в отличие от него, остывать, кажется, вообще не умеет, а все тэхёновы слова запоминает и копит злость.

— Ну в этот раз уже получше, я по-прежнему не понимаю, что ты этим танцем пытаешься выразить и рассказать, но хотя бы рожа не мёртвая, — тянет нарочито недовольно.

— У меня лицо, а не то что ты сказал.

— Ну в данном случае именно рожа, сори.

— Может перестанешь меня оскорблять и поможешь? — всплескивает руками, окончательно разозлившись.

— Я третью неделю этим занимаюсь, нет?

— Судя по тому, что прогресса ноль, нет.

— Да ты охуел? Я виноват, что ни черта у тебя не получается, потому что ты даже не стараешься?

— Это я-то не стараюсь? Я? Я тут торчу с тобой по туче времени, а ты не помогаешь, а только обзываешь меня вечно и пытаешься мне показать, какой я отстой!

— Да когда я тебе говорил, что ты отстой? Я тебе говорю, что чуть больше усилий и получится всё!

— Куда больше? Чонгук, это тебе легко всё даётся, конечно, ты…

Договорить он не успевает, Чонгук в два шага оказывается рядом с ним и его пальцы жестко хватают Тэхёна за грудки толстовки. Тэхён опешил, выпучил на него глаза, рот приоткрыл в немом вопросе и не знает, куда свои собственные руки девать в такой-то ситуации.

— Мне, блять, легко даётся всё?! — слегка встряхивает зарвавшегося парня. — Откуда ты у нас такой осведомлённый, как мне и что даётся, а? Ты хоть раз был со мной на тренировке, кусок нытика, блять?! Ты через полтора часа плакать начинаешь, что устал, а я, блять, по десять часов в зале торчал первые три года, потому что нихуя у меня не получалось! И ничего, не хожу не ною, что легко всем кроме меня. А я могу, — угрожающе приближается лицом, понижает, как ни странно, голос. — Это вы приперлись сюда все такие классные, по десять лет в танцах, а я, сука, здесь всему с нуля почти учился. Ты думаешь, я эту школу выбирал? Надо оно мне было? Думаешь, за меня папочка всё делает? Да пошёл ты нахуй, Тэхён, ты и вся твоя орава, которая только и может, что за спиной пиздеть. Вы меня уже все заебали просто до предела своими предъявами на ровном месте, лишь бы страдальцев из себя построить. А я-то подумал, ты ничего так, даже симпатию какую-то испытывать начал в первые дни. А теперь, пошёл нахуй, Тэхён, я не собираюсь тут больше сидеть и выслушивать про себя дерьмо, пытаясь помочь и растрачивая своё время. Ебись как хочешь теперь со своим контемпом и продолжай ныть, что всем вокруг легче, чем тебе. Уже просто заебал реально, — и отталкивает от себя с силой, Тэхён не удерживается на ногах и позорно приземляется на задницу, Чонгук пулей вылетает из зала, хлопнув дверью.

Осознавать, что тебя сейчас обматерили и толкнули, обидно. Осознавать, что послали и отказываются дальше помогать, неприятно. Осознавать, что правда во всех этих словах была, почти что больно. Тэхён и сам прекрасно знает, что у него в последнее время защитная реакция — поныть. Но не швырять же его вот так за это. Совсем никакого уважения? Это уже слишком. Из-за чего он так взбесился? Тэхён прокручивает все его слова в голове, чтобы сделать вывод, что Чонгука бесит, когда кто-то говорит, что ему помогает отец. Но разве это не так? И с ужасом понимает, что да, это вполне себе может оказаться не совсем так. Никаких доказательств этому нет. Тэ начал так думать, потому что так думали все. Этакая интроекция. А на самом-то деле Тэхён, и правда, заметил Чонгука и начал с ним подсознательно соревноваться только два года назад. Это был четвёртый курс. До этого он понятия не имел, что там в параллельной группе какой-то там сын ректора.

«По десять часов в зале торчал первые три года»…

— Чёрт…

Тэ ведь, и правда, пару раз задумывался, каково Чонгуку, когда ему бросают это всё в спину, буквально не стесняясь. Задумывался, но как обычно своя рубашка ближе к телу, дальше секундных мыслей никогда раздумья не заходили. Становится немного стыдно за своё поведение. Это ведь так ему несвойственно. Он хороший. И воспитанный. Ну просто устал и проблемы навалились некстати.

«Чон Чонгук начал испытывать ко мне симпатию? Какую симпатию? Господи, почему я об этом думаю вообще, у меня проблемы посерьёзнее. А что, если учитель Сон узнает?».

Тэхён поднимается с пола, потирая ушибленную филейную часть, и понимает, что даже поговорить сейчас пойти не с кем. Маме позвонишь, она отругает, что повёл себя так, сто процентов, к Чимину с Юнги вообще даже соваться последнее время не хочется, как-то они себя по-новому странно ведут, ну их.

— Чёрт. Правильно, ну его к чёрту, я не виноват, что он такой нервный. Пусть полечится вообще.

***

Однако, через пару дней, когда Чонгук не ответил ни на одно из двух сообщений с предложением потренироваться и на тренировки не явился, Тэхёна начало одолевать жуткое чувство вины. И стыдно по-новому сильно стало. Чем больше он думал, тем больше стрёмных моментов в своём поведении находил. Чонгук ведь по началу достаточно дружелюбно был настроен. Это Тэ на него с самого начала начал агриться, орать, срываться и отцом его тыкать. Как дикарь какой-то, разве можно так себя вести с людьми, которые тебе помочь пытаются, это так его мама разве воспитывала? Он пораскинул мозгами, прислушался в коридоре к тому, что одни из фанючек Чонгука болтали про него между парами, и пришёл к выводу: Чонгук не обманывал, он правда тяжело работал, чтобы стать одним из лучших. От осознания, к слову, легче не стало.

Ким часто встречал его на соревнованиях и прочих мероприятиях и если отбросить глупые установки в собственной голове, которые Тэ пару лет выстраивал, чтобы оправдать то, что он сам от Чона отстаёт, то становится понятно, что победы тем были заслужены. Что бы там Тэхён себе не придумывал, чтобы потом самому себе говорить, что проиграл не потому что объективно хуже, а потому что Чонгуку папа помог. Так думать всегда проще, чем принять тот факт, что ты не дотягиваешь. И всё дело в том, что люди не любят думать, они любят жалеть себя и защищаться от мнимого негатива в свою сторону. Чтобы, опять же, потом себя пожалеть.

Чем больше Тэхён об этом думал, а он не мог не, тем быстрее дурацкий стыд распространялся по венам и артериям, наполняя собой каждую клеточку организма, и желание пойти объясниться начало скрестись изнутри голодными кошками. Тэхён в конце концов хороший мальчик. Воспитанный. Просто нервы, выпускной курс, все дела.

Вечером третьего дня Тэ не выдерживает. Ну и что, что тот его обматерил и толкнул. Это на его совести. Тэ пойдёт и извинится как минимум за своё непрофессиональное поведение и слова. А что с этим Чонгуку делать пусть сам потом думает. Посчитает нужным — извинится за свои поступки и слова. Не посчитает — ну и чёрт с ним.

Снова поздний вечер, снова эта дверь, снова неловкость из ушей прёт. Тэ стучит, опасливо отходя на пару шагов назад.

На этот раз дверь открывает сам Чонгук. Сонный, моргает медленно, волосы спрятаны под капюшоном чёрной худи, лицо раздражённое, щеки на вид такие мягкие и помятые будто лежал на рукаве. Тэ одёргивает себя, отгоняя эту мысль.

— Если я не отвечаю, это значит, что не будет никаких тренировок, я вроде бы доходчиво объяснил, — безэмоционально абсолютно.

— Я тебя понял.

— Тогда зачем ты сюда припёрся?

— Я пришёл, а не то, что ты там сказал.

— Окей, и?

— Мы можем не продолжать тренировки, я не буду настаивать, я понял, что тебе это неприятно. Я извиниться пришёл.

— Спасибо, я обойдусь без твоих извинений, вали.

— Пожалуйста, дай хотя бы высказаться, я ошибся, признаю, — рукой, словно опасаясь, что тот и слушать не станет, за ручку двери хватается, звучит отчего-то достаточно жалобно. Тэхёну не кажется это всё унизительным. В конце концов, он уже пришёл. Его можно хотя бы выслушать. Как минимум чисто по-человечески.

Чонгук распахивает удивлённо глаза.

«Вон как мы заговорили, так сильно тренировки нужны?»

Тэхён буравит взглядом носки белых кроссовок и теребит изнутри рукава зелёной худи со Сквидвардом.

— Хуй с тобой, пошли, — закатывает в итоге глаза, выходит, осторожно прикрывая дверь, сосед спит, наверное.

— Можем поговорить тут или вниз спуститься к автоматам, сейчас поздно, там никого нет, — тихонько добавляет Тэхён, подняв голову.

— Ну, тут мы не будем стоять, мало ли выбесишь меня, ты слышал, как я ору, разбужу тут всех, пошли вниз, — бормочет Чон, обходя его сбоку.

Ребята в тишине спускаются на первый этаж академии. Чонгук игнорирует множественные лавочки, кресла и пуфы и усаживается на подоконник, прижав одну ногу к груди.

Тэхён усаживается напротив на подлокотник кресла, вытянув перед собой ноги. И молчит. Потому что ну просто непонятно как вообще начать.

Минуту, две, губу кусает и пытается мысли в кучу собрать. Как сказать, чтобы и самому не дураком выглядеть жалким и перед Чонгуком нормально извиниться?

— Я пошёл, — бросает в итоге Чон, когда спустя пять минут Тэ не изрёк и слова.

— Подожди, — Тэхён вскидывает на него взгляд, отрываясь от разглядывания своих кроссовок. — Я просто не знаю, как начать… Нечасто извиняться приходится, я вообще редко кого-то обижаю. Никогда почти. Ну, стараюсь. Ай, не об этом сейчас. В общем, прости, пожалуйста, за то, что постоянно тебе говорил, что тебе всё легко далось и тыкал твоим отцом. Я думаю, у меня, как и у многих тут, привычка связывать твои успехи с тем, что твой отец ректор, выработалась за последние пару лет, когда ты начал мелькать постоянно впереди всех. Если верить твоим словам, то я и в половину не так усердно работал в академии. Я двенадцать лет занимаюсь танцами, мне легко всё даётся и без необходимости убивать себя в зале. Ну, или раньше давалось. Да я уставал, перерабатывал, но это не повод жаловаться и умалять чужие заслуги. Мне стало настолько комфортно прикрываться осмеиванием твоих успехов, что я любой свой промах начал на это списывать. Но вёл себя на тренировках я так не только поэтому. Я просто… Ты знал, что я соревновался с тобой постоянно? Сто процентов не знал. А я смотрел всегда и пытался выше прыгнуть. Иногда получалось, иногда нет. Но мы никогда с тобой не общались. Клянусь, я, правда, думал, что ты знать меня не знаешь. И поэтому мне хотелось… ну, когда ты шефство взял, я, правда, старался, я не знаю, почему не выходит, я не буду тебя просить продолжать тренировать, я буду пробовать сам, просто хочу, чтобы ты знал. Мне очень сложно это говорить. Но я хотел получить какое-то одобрение. Каждую тренировку. Я считал тебя всегда главным соперником. И мне было неприятно, что ты так… относишься. Тыкаешь меня моими слабостями, обзываешься, я закрывался и никуда мы с места не двинулись. Вот. Прости еще раз, пожалуйста, я тебя, правда, знать не знаю, но умудрился обидеть.

— Вот это ты выдал.

— Ну, что есть — то есть.

— Чуть-чуть сложно переварить, но, боже, если ты настолько раскаиваешься, то, конечно, забили, не бери в голову. Я, правда, не знаю, что вы про меня всё это время выдумывали и что я вам всем сделал. Мне так-то пофиг было вообще кто там и что говорит, но в последнее время уже реально подзаебали. Ещё и ты, я вроде как помочь согласился, а ты меня зашкварить пытаешься ни за что каждую тренировку. Соперник… Нашёл соперника. Я ничуть не лучше, просто иногда посильнее на тренировках упарываюсь. И на будущее запомни, что в этой школе мой отец мне только палки в колёса пихает, он никогда не помогал. Пускай хоть один человек в этом блядском месте об этом знает. Ладно, прости меня, что толкнул и наорал так, хорошо? Мне, правда, жаль. Первый раз так перекрыло.

— Ну, прощаю, — неловко усмехается Тэ.

— Сильно ударился?

— Ну такое, немного.

— Блин, серьёзно, извини, никогда никого не бил, накопилось.

— Окей, — Тэхён приподнимается с подлокотника, подходит ближе и тянет ладонь для рукопожатия, улыбаясь.

— Чёрт, я не могу, — виновато бросает Чон.

— В плане?

— Я… пожать не смогу, — лицо каким-то странным становится.

— Оу, — улыбка меркнет. Рука неловко опускается обратно.

«Так сложно просто пожать руку?»

Комментарий к Part 1

визуализация:

Чонгук:

https://pin.it/1PCQn6H

Тэхён:

https://pin.it/3Mfbf4O

========== Part 2 ==========

— Нет, нет, не в тебе дело, — как-то удивительно испуганно начинает Чонгук, замахав ладошками, стоило только увидеть начинающее проступать на лице Тэ разочарование.

— Да уж, конечно, ладно, я тебя понял, — Тэхёну теперь вдвойне неловко и даже чуточку неприятно. Он ему открылся, извинялся тут стоял, рассказывал всё как на духу, понять попытался. А он вон как, руку пожать не может. Тэхён неловко усмехнувшись, порывается уйти, — пойду, в общем.

— Стой… стой, я объясню.

Тэ останавливается поодаль, оборачивается, выгнув вопросительно бровь.

— Давай так, я тебе объясняю, почему руку не пожал, но ты обещаешь, что никому не расскажешь, — внутри затрепетало всё от ощущения, что хоть кто-то сейчас узнает. Единственное вот, неизвестно, что он сделает потом с этой информацией.

— А это будет такой прям секрет? — смотрит недоверчиво.

— Ну, вообще да. Я бы в жизни не рассказал это кому-то, вроде тебя, но ты тут так распинался до этого, что мне буквально стыдно, — выглядит нервным. — Да и учёба скоро закончится, мы с тобой после окончания никогда больше не увидимся, будет, хм-м, ну, новый опыт рассказывать об этом открыто.

— Кому-то, вроде меня? А что со мной не так?

— Камон, вы же меня все терпеть не можете, ты меня, кажется, вообще ненавидишь, я расскажу, а ты против меня это используешь и прощай всё, — сам себе противоречить начал, зачем собрался рассказывать, если такие мысли в голову закрадываются.

— Обещаю.

— Что?

— Ты сказал пообещать, что никому не расскажу.

— А, точно… Окей, можешь поближе подойти? Сядь, например, ну… сюда, — Чонгук неловко отодвигается, освобождая место рядом с собой на подоконнике, устраивает подбородок на руке, лежащей на коленке.

— Настолько всё серьёзно?

— Просто нет желания орать об этом на весь холл, — пожимает плечами.

«Что я, блять, делаю?»

— Окей, — тянет Тэ и послушно усаживается рядом, прячет руки в карманах худи, склоняет голову вбок, смотрит искоса.

— В общем, хочешь — верь, хочешь — не верь, но я не могу других людей касаться. Ну… напрямую. Через одежду норм. А вот кожа… не могу в общем трогать никого. Поэтому за руку стараюсь ни с кем не здороваться и всё такое. Из-за этого пожать не могу, а не потому что ты мне неприятен или я высокомерный, или что ты там ещё себе мог придумать, когда я отказал, — то ли от интимности момента, то ли от откровенности предыдущего разговора, не известно точно от чего, но болезненно хочется, чтобы парнишка поверил. Чонгук ведь не плохой, правда, просто не может прикоснуться, что в этом сложного? Да, физически не продемонстрируешь, но можно показать последствия.

— Не можешь? Как это не можешь? — Тэхён удивлённо распахивает глаза и даже садится вполоборота, заинтересовавшись.

— Ну, обычно. Неприятно мне людей трогать, противно, не знаю, как ощущения описать, хочется пойти руки потом помыть, как ещё объяснить… Ну и я иду мою потом сразу как возможность появляется, — и пока не успел пожалеть, что вообще разговор начал, продолжает. — Ты можешь себе представить, как тебе по зубам водят, ну например, наждачной бумагой? Вот это ощущение. Можешь? — тоже садится вполоборота, через воздух ощущая тепло от чужого колена напротив, ловит себя на мысли, что они словно просто парочка друзей каких-то, сидят секретничают холодным зимним вечером, сбежав из комнат общежития после отбоя.

— Могу, — представив, плечами передёргивает, пытаясь избавиться от противного ощущения. — Но ты же… а бальные? Ты же там постоянно… — понизив голос.

— И каждый раз мне плохо, когда приходится брать партнершу за руку, буквально секунды считаю, пока эти блядские три минуты не закончатся, — качает головой, вглаза доверчиво отчего-то смотрит и отводит их. — И потом на награждении тоже. На репетициях так вообще жесть будет. Ну, ещё в прошлом году было не так жёстко, как сейчас. Что в этом году будет, не знаю. Как буду вывозить — тоже. Ещё и в партнёрши Кёнха…

— Я в шоке. Я даже вот не знаю, что сказать. Это звучит очень странно, — хрустит пальцами в кармане худи, задумавшись.

— Да, папа не знает, поэтому, пожалуйста, сдержи обещание. И не хрусти, это вредно, — глаза в подоконник вперивает.

— Это ко всем людям так? Или ты не проверял? А как ты с папой и мамой то здороваешься? — хрустеть покорно перестаёт. И правда ведь, сколько раз ему говорили от привычки избавиться, потому что это очень для суставов вредно, а он всё никак не может и, когда взволнован, начинает снова.

— Ну, пока ко всем, кого касался. Папа тоже в их числе. И мама тоже. Ну, она меня особо не трогает, папе руку перестал давать, он за плечи приобнимает, когда здоровается. Иногда хватает за руки, конечно, и я устаю отмываться потом от этого ощущения и ненавидеть себя за это, но с ним такое нечасто, слава богу, мы мало общаемся. Вот, смотри, только не пугайся сильно, это не заразно, — решительно руки из рукавов выпутывает, переворачивает их и демонстрирует шелушащуюся кожу ладоней и шершавые тыльные стороны, кисти повсюду покрыты многочисленными красными микро-трещинками, кожа на вид безумно сухая, — это к вечеру обычно так. Днём ещё более-менее норм.

— Это?… — слегка наклоняясь вперёд разглядывает.

— Это от воды и мыла, — грустно усмехается Чонгук. — А, ну, и антисептик ещё.

— Неужели не замечает никто? — выдыхает поражённо, подавляя в себе желание подтянуть руку поближе к глазам и рассмотреть нормально.

— Я перед парами и тренировками кремом мажу, оно с утра нормально более-менее выглядит, ну, руки просто типа красные. Это никому странным не кажется. Кожа тип только грубоватая. А под вечер вот как-то так, ну, когда смываешь уже это всё. Тэхён, серьезно, только никому.

— Ты не думал обратиться к специалисту? — испуганно глазами его взгляд ловит. — Это же ведь явно какое-то расстройство, как ОКР, только, ну, какое-то другое, наверное, нельзя до такого состояния кожу доводить, тебе же больно что угодно делать, да? Оно же лопается постоянно, — у Тэхёна внутри отчего-то непонятное разочарование и желание сухую кожу ладоней потрогать. Он списывает это всё на праздный интерес и шок.

— После восемнадцати обращусь. Не хочу родителей вмешивать, — прячет руки обратно в рукава.

— Почему? Это же родители, они разберутся…

— Нет, не разберутся. Не хочу и всё, не будем больше об этом, ладно? — стальные нотки в голосе намекают Тэхёну, что лучше в это больше не лезть. Не хочет и не хочет, его дело.

— А мне почему ты рассказал вообще это всё? Мы не друзья, — другой логичный вопрос.

— Считай это ответом на твои извинения. И… Ну, мне сейчас даже отчасти приятно, что хоть кто-то будет знать и понимать, окей?

Тэхёну хочется его пожалеть и поддержать, но в сложившейся ситуации, опираясь на то, какие у них отношения, это не кажется хорошей идеей. И куда делась злость? Когда она пропала? В тот момент, когда Тэ решил пойти извиниться, или вот сейчас? Не понятно.

— Слушай, ты будешь кофе? Я угощаю, — Тэхён неожиданно уставился Чонгуку прямо в глаза, тот смотрит слегка удивлённо, взгляд не отводит, но молчит, — а, ты, наверное, не пьёшь из автомата, да?

— Я буду.

— О, правда? Я тогда… — поднимается с подоконника, — какой тебе?

— Возьми такой же как себе, я буквально зависимый от кофеина, могу пить в любом виде, — неожиданно робко улыбается в ответ.

— Вау, вон оно как, — Тэхён смеётся, стараясь разбавить неловкую атмосферу, и нажимает на кнопку автомата с надписью «Ванильный латте», прикладывает к терминалу телефон.

Подходит с горячими стаканчиками обратно.

— Держи, — передаёт осторожно, опасаясь коснуться пальцами.

— Спасибо большое.

— Да не за что.

— Из этого автомата, это мой самый любимый, — тихонько добавляет Чонгук.

А у Тэхёна почему-то очень тепло внутри становится. Наверное, дело в горячей, сладкой жидкости из стаканчика, хотя он её ещё даже попить не успел.

— Чонгук, и я никогда тебя не ненавидел, не знаю, почему ты так решил. Это слишком сильное чувство, чтобы из-за каких-то разногласий к кому-то его испытывать. Вот авокадо я ненавижу, а тебя нет, не надо так думать, окей?

Чонгук усмехается странному сравнению, кивает головой, подтверждая, что информацию принял.

— Ты, правда, танцами до академии не занимался?

— Угу, ну немного ходил на гимнастику и какой-то там детский брейк-данс, мама вообще не хотела в танцы отдавать, папа настоял и сюда забрал, — отпивает из стаканчика, оставив молочные усы.

— Круто… ты молодец, за шесть лет настоящим профессионалом стал, мне даже немного стыдно, — усмехается под конец фразы Тэ, заметив его новое украшение над верхней губой.

— Чего смеёшься?

— У тебя, вот тут, — демонстрирует пальцем у себя на лице, где нужно вытереть.

— Ой, дебильная пена, — тушуется Чонгук и смешно облизывает верхнюю губу.

Тэхён давит смешок. Не хочется ещё больше человека смущать.

Чонгук хмыкает, греет о стаканчик руки, разглядывая кофейные разводы на молочной пене сверху.

— А ты, правда, соревновался со мной всё это время?

— Ага, ну, как и многие, я думаю, люди любят такое всё.

— Я никогда внимания особо не обращал на остальные имена в рейтинге и всё такое. Поэтому не знал даже.

— Это… сильно. Не смотреть совсем на остальных.

— Тебе завтра к какой паре?

— Мне ко второй. Там английский первым, можно не идти.

— Тоже автомат?

— Ага, за олимпиаду. Я тогда кстати победил тебя.

— Правда? У меня вроде бы третье место было. А у тебя какое? Первое?

— Серьезно? Три призовых места в одну школу уехало, а ты не запомнил, кто помимо тебя их забрал?

— Ну а зачем, не поздравлять же мне вас всех ходить, смысл в голове держать. Я ни с кем не соревновался, к счастью. Так какое у тебя было?

— Второе.

— А кто выиграл?

— Чимин.

— Пак Чимин? Маленький такой? С твоей параллели?

— Угу.

— Ух ты, это твой друг?

— Да.

— Шарит, что ли?

— Он да, вообще хорошо знает его.

— Смотри, — вдруг взволновано.

— Что там? — Тэхён, проследив за взглядом Чонгука, поворачивает голову и смотрит в окно, на подоконнике которого они расселись. — Ух ты, снег!

— Круто, ну, — Чонгук улыбается, переводит взгляд на Тэ, тот смотрит в ответ.

— Здорово, что мы помирились, мне не по себе было, — Тэ отрывается от глаз напротив, ощутив откуда-то взявшееся смущение, — ты меня ужас как раздражал всегда.

— А сейчас раздражаю?

— Сейчас… в общем-то и нет вроде.

— Это из-за того, что я рассказал? — Чонгук допивает кофе и вперивает взгляд в полумрак коридоров.

«Только не говори, что жалеешь меня. Не порть момент».

— Да нет. Просто, ну, ты не материшься, не обзываешься, не ставишь себя выше меня. Поэтому, наверное, и не раздражаешь.

— Я никогда себя выше кого-то не ставил, просто не отвечал на ваши нападки. Или отвечал, но редко. Как Чимину твоему, он меня задолбал больше всех, наверное.

— Окей, не будем об этом.

— А ты вообще не материшься, не ругаешься, вообще ничего?

— Не-а.

— Правильный?

— Ну… не знаю.

— Неприятно, когда при тебе матерятся, наверное?

— Есть такое, — кивает.

«Нужно контролировать себя при нём» — отчего-то пролетает у Чонгука в голове.

— Тэхён, я помогу с тренировками, извини, что чуть не бросил на половине пути, обычно я такого не делаю.

— Ты не обязан.

— Давай доведём до конца. Завтра в пять, окей?

— Хорошо.

Ребята поднимаются с подоконника, на пару секунд синхронно залипнув на снег за окном. Выбрасывают стаканчики и направляются молча к лестнице. Поднимаются на третий этаж, Чонгуку выше.

— Ну, до завтра?

— До завтра, — Чонгук утвердительно кивает головой и начинает, не торопясь, подниматься дальше. Тэхён задумывается на секунду, с занесённой над ручкой двери рукой.

— Чонгук.

— Ау? — тот удивлённо оборачивается.

— Спокойной ночи, — Тэ робко поджимает в нерешительной улыбке губы.

— Спокойной ночи, Тэхён, — Чонгук в ответ улыбается, обнажив ровный ряд белых зубов.

***

Чонгук еле отсидел все свои пары. Ужасно хотелось уже почему-то пойти на тренировку с Тэхёном. В конце концов, интересно, как это всё теперь будет проходить, они ведь всё решили. Не нужно больше ссориться? Может, получится куда-нибудь сдвинуться в лучшую сторону. Не терпится посмотреть, как Тэхён будет выглядеть без страдающего выражения лица. Интересно, чем, вместо обычной ссоры, закончится тренировка. Как они будут взаимодействовать. Чонгук ведь на шефство согласился ещё и из личного интереса. Проверить насколько хорошим преподавателем может быть. Пока что тренировки с ним показывали, что ужасный из Чонгука вышел бы препод. Но вдруг сейчас изменится что-то?

Но как назло ровно к пяти выбраться у него не получилось. Позвала к себе руководительница по бальным танцам сообщить о предстоящих соревнованиях, срочно потребовалось ей почему-то обсудить костюмы, программу, связки, всё подряд и затянулось это аж на час. Чонгук ещё в пять часов отписался Тэхёну, что припоздает, но тот не ответил. Судя по расписанию у него сегодня было две пары, то есть он освободился где-то в час. Наверное ждёт его в комнате. Или может в зал уже пошёл. И не отвечает почему-то. Едва Чонгука отпустили, он рванул на третий этаж, потратил добрых минут десять на поиски двери Тэхёна. Стук, дверь открывает незнакомый парнишка.

— Эм, к Тэхёну?

— Ага, он тут?

— С утра его не видел.

— Чего?

— С утра…

— А, понял, извини, — Чонгук не стал дослушивать, развернулся на пятках и направился в тренинг-рум.

***

— Хэй, ты тут? Чего не отвечаешь? Пишу, пишу… — улыбающийся Чонгук просунул голову в приоткрытую дверь. Окидывает взглядом зал и спустя мгновение его глаза испуганно расширяются. — Твою мать!

Тэхён улёгся прям на пол посреди зала, громко прерывисто дышит и прижимает ко лбу бутылку с водой. Весь красный, нога согнутая в колене дрожит, мокрая челка прилипла ко лбу.

— Какого хрена тут произошло? — подлетает к нему Чон.

— За… занимался.

— И когда был последний перерыв? — Чонгук опускается рядом на корточки, смотрит на измождённого парня обеспокоенно.

— Вот… сейчас перерыв, — задыхаясь.

— А ещё когда был?

— Это первый.

Надежды на интересную, классную тренировку развеялись прахом. Они вообще когда-нибудь будут тренироваться нормально?

— Ты с ума сошёл? У тебя пары закончились в час, ты пять часов тут танцуешь? — Чонгук поджимает губы. Тэхёну хочется вломить за такие выкрутасы.

— Технически шесть с половиной, у меня только вторая… была.

— Господи, придурок, нахуя?! — плевать, что обещал себе контролировать речь при нём.

Тэхён морщится.

— Сам говорил…

— Я в жизни тебе не говорил, что самоуничтожением заниматься — это нормально.

— Тогда ничего не понимаю, — Тэхён вяло пытается открыть бутылку с водой прям лёжа.

Чонгук пару секунд наблюдает за его тщетными попытками.

— Как ты мне дорог, а я надеялся, наконец всё проще станет, — бормочет Чон, берёт его за плечи и заставляет сесть.

— Не надо, я потный весь, не трогай, ты же не можешь…

— Я не трогаю твою кожу, замолчи, — Чонгук отбирает бутылку, раздражённо что-то бормоча под нос, открывает и приставляет к тэхёновым губам.

— Сам могу, — тихонько стыдливо бормочет, пытаясь перехватить бутылку не слушающейся рукой.

— Не выпендривайся, пей, — и таким взглядом злым смотрит, что Ким решает не сопротивляться пока.

Тэхён осушил половину бутылки, прикрыл глаза, лицо отворачивает, от горлышка оторвавшись.

— Больше пей.

— Не могу.

— Через «не могу», давай, — настойчиво за плечо тормошит, заставляя голову обратно повернуть. Тэхён через силу допивает воду. — Встать можешь?

— Да… я могу, — неловко на бок переворачивается, опирается на дрожащие руки, — ну, ещё чуть-чуть и можно заканчивать, — безуспешно пытается подняться.

— Больной совсем? Бля, что же делать, — Чонгук смотрит как на придурка, думает несколько минут, соображает как бы ему поступить, наблюдая за его жалкими попытками подняться, скользит взглядом по покрытому разводами пота мятному адидасовскому свитшоту, цокает языком в итоге, поднимается на ноги, и, наклонившись, тянет за предплечья, поднимая на ноги, — стой, аккуратно, давай, — поворачивается спиной, присаживается. — Давай, залезай.

— Нет, ты что? Я не могу, — голос тихий-тихий, на ногах едва стоит.

— Я сейчас тебя ударю, Тэхён, быстро залез.

— А если увидит кто-нибудь? — прекрасно понимая, что влетит и ему, и Чонгуку за то, до чего Тэ себя довёл. В школе такой подход строго-настрого запрещён.

«То есть теперь мы понимаем, что наделали, а заранее головой подумать никак нельзя было?»

— Я похож на придурка? Пойдём через чёрный.

— Он закрыт же.

— Щас откроем.

— Не понимаю…

— Да ключи я у папы спиздил, хватит болтать, еле стоишь и так, давай на спину, ну.

— Чонгук…

— Тэхён, не беси меня, последний раз говорю. Я сейчас брошу тебя здесь, — кидает раздражённый взгляд через плечо.

И Тэхёну не остаётся ничего, кроме как согласиться. Во-первых, когда ещё сам Чон Чонгук предложит на спине покатать? Во-вторых, навряд ли получится самому сейчас на третий этаж подняться, а торчать тут в зале одному — такое себе мероприятие.

Он осторожно опирается на чужую спину, перекидывает руки вперёд, чтобы не коснуться ненароком кожи шеи, Чонгук всовывает ему в руки свой полупустой рюкзак, подхватывает под бёдра, словно он пушинка, и поднимается, перехватывая поудобнее.

— Вот же свалился мне на голову. Тебе вообще ничего говорить нельзя, сразу ерундой страдаешь… — бормочет недовольно, направляясь к выходу из зала.

Тэхён сконфуженно молчит. Сейчас, когда ощутил под руками чужое тепло, несущая его спина кажется очень удобной, а проведённые в зале шесть с половиной часов начинают аукаться, веки тяжелеют, словно сознание уплывает. Сил в организме совсем не осталось. Тэхен собирает их все, лямку чонгукова рюкзака до локтя натягивает, пальцы в замок сцепляет, чтобы точно не уронить, прикрывает глаза, голову осторожно на чужое плечо роняет.

Чонгук, быстро петляя по коридорам, добирается до чёрного входа, отпирает его, воровато оглянувшись по сторонам, юркает внутрь с Тэхёном на спине, закрывает дверь и начинает подниматься. На втором этаже дыхание сбивается, в конце концов, Тэхен не такая уж и пушинка.

— Давай… я сам? — шепотом, чувствуя, как чужая спина вздымается тяжело при дыхании.

— Пришли почти, тихо, щас будем выходить, не шуми, хорошо?

— Хорошо, — на грани слышимости в чужое плечо. Глаза открыть не получилось.

Чонгук выходит на третьем этаже, быстро прикрывает дверь, проворачивая ключ в скважине, и выныривает из-за пожарного щита в жилом блоке. Тэхён краем отрубающегося секундами сознания отмечает, что делает он это всё так ловко, словно повторял подобное не один раз. Кто знает, зачем он у папы ключи спёр? Кто знает, как часто чёрными ходами в школу пробирался и почему? Тэхён бы подумал об этом или даже самого Чона расспросил, но точно не сейчас. Сейчас Тэхёна, если честно, разморило ужасно. Он давно настолько сильно не выматывался. Болит буквально всё, усталость просто обухом по голове глушит, да и спина эта такая мягкая и тёплая.

Добравшись до нужной комнаты, Чонгук пару раз окликивает полу-шёпотом Тэхёна, тот не отвечает, то ли отрубившись, то ли просто уснув на плече.

— Чёрт, — выругивается тихонько и стучит ногой по тэхёновой двери.

Открывает всё тот же угловатый подросток.

— Тэхёна нет… Ой!

— Тихо, скажешь кому — отчислят к хуям, у меня папа ректор, отойди, — иногда пользоваться папиным именем не так уж и плохо оказывается.

Парнишка испуганно отпрыгивает. Чонгук быстро проходит по комнате в сторону ванной, на ходу скинув ботинки и вытащив из рук Тэхёна рюкзак.

В ванной он осторожно устраивает Тэхёна в сидячем положении в душевой кабинке прям в одежде и включает прохладную воду, тут же направляя струю тому на голову. Тэхён вздрагивает, приходит в сознание и фыркает носом.

— Потерпи чуть-чуть.

— Х-х…холодно.

— Лучше холодно, чем жарко, — бормочет Чонгук, поливает ещё несколько минут, пока тот не начинает дрожать и не становится понятно, что очухался он окончательно. — Дальше сам сможешь?

— Смогу.

— Хорошо, я принесу тебе вещи, — закрывает матовую стеклянную створку и выходит из ванной, позволив Тэхёну собраться с силами и помыться.

— Это шкаф Тэхёна?

— Угу.

Чонгук открывает дверцы, бегло оглядывая содержимое. Достаёт лонгслив с длинным рукавом, просторные пижамные штаны, не долго думая, берёт ещё и бельё, стараясь не доспускать мысли о том, как это странно. А что такого? Они оба парни. Трусы у всех одинаковые.

— Я… вещи на раковине.

— Спасибо, — приглушённо из душа. Ванная наполнилась паром и запахом геля для душа.

Чонгук выходит, чтобы не смущать Тэ ещё больше. Сосед его явно чувствует себя не в своей тарелке. Какой-то слишком мелкий парнишка, обычно ребята живут с самого начала с одним и тем же соседом. А этот явно не с шестого курса. Наверное, его прошлый сосед отчислился.

— Где у вас чайник?

— В общежитии нельзя…

— Ой, да ладно наебенивать-то. Говори уже.

— На подоконнике за шторкой, — сдавленно отвечает тот.

— Прикольно, у меня там же стоит, — ухмыляется Чон.

Сосед пристально наблюдает за тем, как Чонгук по-хозяйски ставит чайник, берёт пару кружек со стола у Тэхёна, наливает в них кипяток, взяв заварку и сахар с подоконника. Это вообще-то не Тэхёна запасы, у него в другом месте всё лежит. Но парнишка молча наблюдает и ни слова не говорит. Чонгук ставит чай на прикроватную тумбочку и усаживается на кровать Тэ, дожидаться его из душа. Почему он не уходит и почему так волнительно внутри, он понятия не имеет. И просто старается не задумываться. В конце концов, Тэхён его подопечный, нужно убедиться, что он в порядке и пиздюлей ему разумеется выписать.

Чонгук разглядывает комнату. Половина Тэхёна в комнате явно показывает, что хозяин во всем любит тепло и уют. На столе стоит макбук в мятном чехле, куча каких-то фигурок с героями комиксов, несколько совершенно милых кружек, шейкер и специальные бутылки для воды, которые тот очевидно берет на тренировки. Учебники и тетради в разноцветных обложках, лежат аккуратными стопочками на столе и тумбочке рядом, отовсюду торчат цветные стикеры. На стене над столом пробковая доска с несколькими полароидными фотографиями, какими-то стикерами, наклейкам, пинами и прочей разноцветной ерундой. Чонгук замечает коллекцию пинов по «Гравити Фоллс» и «Времени приключений», какие-то пины совершенно классные: в виде кофейных стаканчиков, листьев, единорогов, есть даже несколько с радугой, Чон гонит от себя мысль, что это может что-то значить. На кровати куча всевозможных подушек и мягкий ворсистый плед. В общем — прикольно. Вот прям комната подростка. Они, конечно, уже этот возраст переросли, но по его комнате можно многое сказать о нём самом. Как минимум — Тэхён уютный, это сто процентов.

Тэхён выплывает из душа спустя минут десять, вяло трёт бирюзовые волосы полотенцем и застывает на месте как вкопанный стоило только увидеть восседающего на кровати Чонгука, который принялся рубиться в игрушки на телефоне и не заметил, как тот вышел. Выглядит Чон при этом таким задумчивым. Рот приоткрыл, нижнюю губу покусывает.

— Чонгук?

— О, полегчало? — отрывается от экрана телефона.

— Ну… да, усталость только лютая.

— Иди сюда, поговорить нужно, — кивает на место рядом с собой.

Тэхён кидает полотенце на сушилку, подходит, рассчёсывая пальцами волосы, покорно опускается на кровать, Чон вручает ему кружку со строгим «пей». Тот забирается с ногами на постель, сначала отпивает, а потом начинает тихо хихикать.

— Что смешного?

— Это не мой чай, Чонгук, — шепотом, наклонившись поближе.

— В-о-о-у, — нарочито громко, с ослепительной улыбкой поворачивается к старательно не глядящему на них соседу, — дружище, что ж ты сразу не сказал, ну ты же не против, да? — не то вопрос, не то утверждение.

— Да нет, ничего страшного.

— А ты не хочешь пойти прогуляться ненадолго, нам тут перетереть с твоим соседом кое-что нужно?

— Эм… Окей, — сосед сконфуженно поднимается с кровати и поспешно выскальзывает за дверь под вялые попытки Тэ его окликнуть и остановить.

— Чонгук! — Тэхён слабо хлопает его по коленке, стоило только двери за соседом закрыться.

— Что?

— Наглости не занимать, — смотрит осуждающе.

— Где ты наглость увидел? — посмотрите на него, невинный оленёнок.

— Ты буквально его из комнаты выставил!

— Боже, не умрёт, — закатывает глаза. — У нас тут серьёзный разговор намечается, — Чон ставит кружку на тумбочку у кровати, отбирает наполовину пустую уже у Тэ и разворачивает его к себе, взяв и подтянув за лодыжки.

— Ты чего?

— Скажи-ка мне, солнышко моё подопечное, — Чонгук сминает икру одной ноги Тэ пальцами под громкое «Ай!», — что это сегодня было такое?

— Не надо, что ты делаешь? Пусти, — Тэхён силится отнять ногу.

— Не дёргайся, иначе я буду материться, если сейчас мышцы хоть немного не размять, завтра ты вообще не встанешь, ты этого хочешь?

— Я сам могу!

— Да ты что? И как же, позволь спросить, ты собираешься дотягиваться? — смотрит осуждающе из-под ресниц.

Тэ возмущённо замолкает, засопев.

— Ответишь на мой вопрос? — невозмутимо продолжая через штанину разминать мышцы, Тэхёну больно до жути, он зажмуривает глаза, дышит часто, терпит.

— Ты сам тогда сказал, по десять часов в зале торчал, а я и четырёх никогда не сидел. Три с половиной максимум, хотел… Ай! Попробовать… Больно, Чонгук! — захныкав, действительно больно, аж глаза мокрыми стали.

— Ну, потерпи чуть-чуть, — уже мягче, заметив, что тому, и правда, не на шутку больно. — Тэхён, ты понимаешь, что такими поступками ответственность за последствия на меня вешаешь? — перебирается к другой ноге.

— Каким таким образом? — зашипев, когда Чонгук к особенно забитой части мышц сильными пальцами добрался.

— Если бы я языком своим не трепал, ты бы не попёрся убиваться туда. И ты мой подопечный. Я должен за тобой присматривать. Ты сам прекрасно знаешь, как строго у нас в школе с такими методами. И меня бы по голове не погладили, и тебя так тем более. Я уже не говорю о чувстве вины. Если ты на меня ссылаешься, то тебе стоит знать, что мне тогда, когда я такой фигнёй страдал, было одиннадцать. Одиннадцать, Карл! И уже тогда я понимал, что если и упарываться на тренировках, то хотя бы с перерывами. Я ребёнком был, у меня организм выносливее был в разы, за мной присматривали, когда поняли, что бороться с этим бесполезно. Понимаешь? Я в жизни никогда себя до такого не доводил. Перерабатывал — да, на четвереньках оттуда выползал — да. Но никогда не доводил до того, чтоб не в состоянии ходить был.

— Я мог идти…

— Да что ты! Я почему-то этого не заметил!

— Ладно, прости, я опять облажался, — понизив голос, отводит взгляд.

— На этой неделе никаких тренировок.

— Но…

— Без «но». Узнаю, что без меня тренил…

— Что? Откажешься помогать?

— Хуже.

— А что может быть хуже?

У Чонгука тепло разливается внутри от этого вопроса и на лицо улыбкой глупой просится.

— Расскажу Хосоку, как ты себя доводишь, и представь себе последствия. И для тебя, и для меня, — улыбка почти маниакальная.

— Ты ужасный… — сникает Тэ.

— Правда?

— Ну, не то чтобы прям, но, знаешь, угрожать — это тоже не дело.

— Плечи давай.

— А ты? Ты меня трогаешь… всё хорошо?

— Тэхён, ключевое слово вчера было «кожа». Окей? Ты одет вроде, — улыбается снисходительно.

— Ой, точно, — краснеет до корней волос и, чтобы скрыть это, покорно спиной поворачивается.

Чонгук начинает разминать полностью забитые мышцы тэхёновых плеч.

— Жесть, вообще каменное всё, вот чем думал… — бормочет недовольно под нос.

Тэхён, прискорбно голову опустив, сидит и ни звука не издаёт. Хотя больно жутко, губу закусил.

— Не больно?

— Ужас как больно, — сдавленно.

— Терпишь?

— С тобой попробуй не терпи, нытиком сразу обзываешься.

Чонгук усмехается коротко, продолжая массировать плечи, разминает немного мышцы рук, снова возвращается к плечам и спустя минут десять наконец заканчивает экзекуцию.

— Всё, готов, — слишком нежно для дружеского жеста бессознательно погладив по спине под конец. — Задница и бёдра в целом, точно будут болеть, но тут я уже ничем не помогу, тут лёгкий ручной массаж бессилен.

— Спасибо. Правда, спасибо, — поворачивается лицом, облегчённо выдыхает, подтягивает к груди колени. Мышцы ощутимо расслабились наконец.

— Никаких тренировок, помнишь?

— Чонгук.

— М?

— Почему ты себя так ведёшь? Мы вроде бы не друзья даже…

— Почему нельзя перестать задавать вопросы? — Чонгук молчит с минуту, словно ждёт, что Тэхён ответит, но тот занят тем, что разглядывает его лицо. — А может… может, я хочу это исправить, — как-то робко, отводя взгляд в сторону, — а что? Хочешь, чтобы я перестал и ушёл сейчас? Хочешь, чтобы мы общались как раньше, как на самой первой тренировке?

— Нет-нет, я не об этом. Мне просто интересно, — удивляется такому порыву, но показывать этого не планирует.

— Слушай…

— М?

— Ты знаешь, что после такой нагрузки не рекомендуется сразу спать ложиться, это для сердца плохо?

— Эм… ну, теперь знаю.

— И не поздно сейчас.

— И?

— Может, фильм посмотрим? — выпаливает будто бы невзначай.

— Оу… ну можно и посмотреть, — Тэхён расплывается в улыбке.

— Я тогда быстро в комнату сгоняю сейчас, ты пока полистай, глянь, чё смотреть будем, ладно?

— Хорошо.

Чонгук подхватывает рюкзак с пола, выходит в коридор. Тэхён прижимает руки к щекам.

«Из зала донёс, в душ затащил, в себя привёл, вещи принёс, дождался, чай приготовил, отругал за то, что перетрудился, массаж сделал, сейчас вот фильм вообще предлагает смотреть… У меня новый друг? Или?…»

Тэхён отчётливо ощущает, как краска приливает к лицу.

«Не может быть такого…»

Чонгук возвращается быстро, Тэхён только-только прогнал из головы все эти мысли странные. И всё напрасно. Тэ залипает на Чонгука в мягких шортах и просторном свитшоте, в которые тот переоделся. Залипает на растрепанные волосы. Залипает на симпатичное лицо, которое тот почему-то хмурит, разуваясь. Залипает на его руки в которых тот держит какие-то пачки с едой.

«Повезло его будущей девчонке».

— Капец холодно в коридорах, на, держи, ты же пропустил и ужин сегодня, и обед, наверное, — бросает ему сверху пачку круассанов, пару баночек с банановым молоком и шоколадку, — не знаю, что ты ешь, взял всего подряд, — добавляет небрежно.

— Не надо было, Чонгук, ты зачем? — Тэхён отрывается от созерцания нового друга, не осознавая, что пялился всё это время в открытую, и трясёт яркой шевелюрой отрицательно.

Чонгук щёлкает, открывая банку с энергетиком.

— Ты фильм нашёл?

— А вот это, по-твоему, не вредно для сердца? — кивает на банку в руке.

— Ну извините, я зависимый, ты фильм нашёл?

— Да, ты «Форд против Феррари» смотрел?

— Кстати нет, так и не сходил на него.

— Я тоже, давай?

— Давай, — Чонгук забирается без приглашения с ногами на чужую кровать, подбирается к Тэ поближе, опирается на спинку кровати, берёт одну из подушек и обнимает её, дожидаясь пока Тэхён включит фильм.

Тэхён скроллит страницу с фильмами.

— Где-то он тут был… «Малефисента», «Зелёная книга», «Однажды в Голливуде», «Назови… — прокашливается неловко, — «Назови меня своим именем» смотрел? — внезапно спрашивает.

— Это-о? С Тимоти… — надеясь, что ослышался.

— Шаламе, да.

«А нет, не ослышался».

— Смотрел… — Чонгук отвечает сконфуженно, но Тэхён то ли не считает вопрос странным, то ли хорошо притворяется.

— Понравился? Мне вот что-то не очень.

— Ну… нормальный фильм, но я больше люблю хэппи-энды.

— А-а-а, — понимающе тянет Тэ, — ну, мне в целом тоже поэтому не вкатил, и актёр второй не понравился, который не Тимоти, а здоровый.

«Только поэтому не вкатил?»

Чонгук прочищает горло.

— Ну да, не очень он. На педофила похож, особенно на контрасте.

— Вот мне тоже так показалось, — усмехается в ответ. — Кстати, — Тэхён обползает Чонгука, свешивается с кровати, роется в прикроватной тумбочке. — Вот, — поднимается резко, тянет какой-то тюбик. Неожиданно морщится, головой трясёт вяло.

— Эй, эй ты чего? — Чонгук обеспокоено за плечо берет, сжимает его.

— Да нормально, резко поднялся, устал, голова закружилась. Держи, — настойчиво тюбик тянет.

— Это?…

— Крем. Он крутой очень. Для рук, — добавляет, оробев.

— Да нет, не надо, у меня есть, я одной и той же фирмой пользуюсь.

— Поэтому и помогать хуже стал.

— Откуда ты знаешь, что хуже стал?

— Просто предположил.

— А почему говоришь, что поэтому хуже?

— Ну это как с каплями в нос, с лекарствами, с кофеином вот кстати тоже. Привыкаешь, у организма вырабатывается толерантность и помогать начинает хуже. Вот поменяй на этот, посмотришь, лучше будет, — кивает на руки, которые Чонгук стыдливо в рукава тут же прячет.

— Не надо…

— Ну возьми, пожалуйста, ты мне очень помогаешь, а я тебя даже отблагодарить не могу никак. И плюс я знаю, что поможет, мне его мама советовала, она ерунды не скажет.

— Правда, мне неудобно, не акцентируй на этом внимание, — Чонгук уставился на свои рукава, куда спрятал шершавые ладошки.

— Чонгук, сколько твоих друзей про это знает?

— Хм-м, ноль.

— Вот пусть и дальше будет ноль, быстрее вылечишь их, проще жить станет, чего ты в самом деле, — оживленно добавляет Тэ, потрясая тюбик в воздухе перед его лицом и засовывает ему крем в карман. — Всё, давай смотреть, — отползает обратно к стене, устраивается поудобнее на подушках, ставит ноут на колени и открывает пачку с круассанами. Чон, повозившись, усаживается рядом, по-прежнему обнимая подушку. Хорошо, что у Тэ их много. И на чём спать, и что обнимать, как говорится.

Чонгуку фильм, если честно, очень понравился, хоть и шёл он долго. С Тэхёном смотреть классно. Он не как Джин, глупые комментарии не вставляет, скрытые смыслы видит, пасхалки, отсылки и интересные детали обсуждает. Очень классно. И сосед не вернулся. Ещё лучше.

Чонгук себя странно ощущает. Тэхён рядом развалился такой тёплый. Сполз к середине фильма пониже так, что Чону только его затылок и видно было. И прям вот совсем рядом. Даже лбом ему в предплечье уткнулся. Чонгук себя странно чувствовал буквально весь день. И сейчас лёжа рядом, осознавая, что фильм хэппи-эндом нифига не закончился, а обсудить это не с кем, потому что Тэхён бессовестно уснул, Чонгуку даже не обидно. Время всё равно очень классно провели. Чонгук ставит титры на паузу. Осторожно встаёт, убирает ноутбук, пачки от еды, которые Тэ так и оставил на постели возле себя, не подумав убрать то, что не доел. Возвращается к чужой кровати, поправляет подушки, на которых лежал, ерошит волосы на затылке, раздумывая стоит ли делать то, что в голову пришло, забивает на нерешительность, в конце концов, нет в этом странного ничего, укрывает Тэхёна одеялом и застывает на месте.

Потому что внутри поселилось какое-то новое болезненное желание. Такое сильное, что колет кончики пальцев. Кожа Тэхёна смуглая и в полумраке комнаты кажется совсем бархатной. Чонгуку очень интересно какая она, если её коснуться. Такая же мягкая, как выглядит? Ему интересно всегда в общем-то, что чувствуют люди, которые спокойно могут касаться других людей. Он часто хочет попробовать и пробует, ведь если будет как обычно, он просто пойдёт и помоет руки. Но так не всегда. Бывает, что при взгляде на человека он только успевает предположить подобное в голове, а его уже передёргивает и появляется желание мыть и без того чистые руки. А сейчас такого желания, как минимум, нет. Как максимум, есть желание впервые в жизни полностью ему противоположное. Он почему-то уверен, что не захочет идти руки мыть, если попробует сейчас.

Чонгук весь день за собой замечал. Он сегодня свою норму по скиншипу перевыполнил. Да, он прикасался к Тэхёну через одежду. Но обычно он и такого контакта усиленно избегал. А тут и думать забыл о том, что это может быть неприятно. А сейчас вот потрогать его очень хочется. Людям далеким от такого рода расстройств понять его, конечно, будет сложно. А Чонгука буквально штормит когнитивным диссонансом. И хочется и колется. И эмоции зашкаливают просто. Просто потому что, а вдруг правда не захочется потом руки мыть? Тогда что?

Чон заводит руку над его лбом, наблюдает за мерно вздымающейся грудью, и не отдавая себе отчета в своих действиях острожно касается тэхёнового лба одним пальчиком, легко совсем, почти невесомо, слегка отводит пушистую после душа бирюзовую чёлку, упавшую на глаза. А потом становится почему-то очень страшно. Словно что-то плохое и постыдное сделал. И Чонгук тут же руку одёргивает, сжимает пальцы в кулак, пятится к двери, сдавливая в кармане тюбик с кремом другой рукой, и спустя мгновение вылетает из комнаты тихонько прикрыв дверь.

«Господи, господи, господи» — сердце колотится как ненормальное. Словно с парашютом сиганул и вот только что приземлился. Чонгук в пару прыжков преодолел лестницу к себе на этаж, облокотился о свою дверь и уставился на руку, смотрит, смотрит, смотрит на неё, чтобы с удивлением отметить:

«Я не хочу её мыть». «Боже, я не хочу её мыть!»

Шок. Просто шок. Хочется и смеяться и плакать одновременно.

А потом голову забивает миллион вопросов.

«Я теперь нормальный? У меня это прошло? А когда прошло? Вчера? Сегодня? Это из-за Тэхёна? Нужно обязательно на ком-нибудь проверить».

Комментарий к Part 2

Всё таки изменила «миди» на «макси», кого я обманываю, «миди» тут никак не получится, второй раз уже ставлю изначально «миди» и меняю. В отзывах очень кстати лишний раз намекнули, что «макси» — это не страшно😂❤️

Окей, важное уточнение, Чонгук НЕ боится прикосновений, он их не любит, потому что, как он и говорит в тексте, люди кажутся ему неприятными и грязными, давайте не будем мешать всё в кучу👌🏻

========== Part 3 ==========

Тэхён просыпается до будильника. Тело болит нестерпимо просто. Волосы в хаосе — спал с мокрой головой.

Тэ ожидал проснуться в куче крошек, потому что прекрасно помнил, что уснул даже не убрав с кровати остатки еды. Но пачка с недоеденными мини-круассанами на столе, как и ноутбук, заботливо поставленный на зарядку. Остальной мусор в корзине.

Соседа то ли по-прежнему, то ли уже нет. Тэхён размышляет о том, что нужно будет извиниться за Чонгука. Это, правда, было очень невежливо с его стороны. Какое соседу дело до того, что он с Тэ серьёзно поговорить хотел? С чего ему было уходить? Тэмин нормальный малый, тихий только очень. Он младше Тэхёна аж на три года. Поэтому, наверное, они не общаются. Да и подселили его только в этом году. До этого Тэхён жил с Джинхёком и, когда его родители забрали из этой школы по причине переезда в Японию, Тэ был несказанно рад, потому что отношения у них не складывались и в комнате часто витало негативное напряжение, хоть и прямых стычек между ними никогда не было. Наверное, потому что Тэхёну воспитание не позволяло закатывать сцен и устраивать разборки на бытовой почве. Но тот был действительно отвратительным соседом. Вечно его друзья в комнате ошиваются, свинья жуткая — никогда за собой мусор не выкинет, грязи столько, что удивительно, как тараканы не завелись. Тэ на полном серьёзе опасался, что во время очередного прихода клининга, уборщицы швабры сложат и скажут собирать вещи обоим и съезжать за такой срач. А потом Джинхёк не приехал заканчивать шестой курс. И Тэ уже было обрадовался, что будет жить один. Но подселили Тэмина. И это не худший вариант. Тихий, спокойный, скучный, но зато чистоплотный и постоянно пропадает куда-то. Поэтому, может, и не страшно, что его вчера выставили, чтобы поговорить.

«Поговорить…»

А потом Тэхён соображает, что спал всю ночь под одеялом, потому что не замёрз ни разу и не просыпался, чтобы укрыться, получается, кто-то всё с кровати убрал, укрыл Тэ и поправил подушки. Очевидно, что это Чонгук. Не Тэмин же, за ним такого не замечалось. От осознания, что Чон позаботился, прежде чем уйти, внутри резко становится тепло-тепло, даже боль в мышцах немного отступает.

«Ну и почему он так? Почему заботится? Почему трепещет всё внутри, стоит только подумать об этом?»

Тэхён с усилием отрывает себя от матраса, выпутывается из-под одеяла и плетётся в душ. Трясёт головой, стараясь выбросить из головы все эти мысли непрошеные и явно слишком сложные для раннего утра.

Завтрак влезает с трудом. Спасибо поварам за тосты с гуакамоле и лососем. От одного вида и едва заметного запаха соуса из авокадо остальная еда, состоящая из воздушного омлета с сосиской, внутрь не лезет.

Речи Чимина тоже как-то проходят мимо. Он болтал весь завтрак, постоянно тормошил Тэхёна, когда тот забывал ему ответить, и это первое утро за последнее время, когда Тэ совсем не рад, что удалось урвать хоть немного внимания Чимина. Но это только потому, что сонный Юнги за завтраком сидел доделывал английский, который Пак наотрез отказался делать за него. Тэхёну пришлось рассказать про свой вчерашний перформанс, опустив естественно все ненужные другу детали. Чимин отругал, а на рыцарство Чонгука лишь рукой махнул, мол, «он побоялся просто, что от папочки влетит, ты же сейчас его подопечный». Тэ спорить не стал, пусть думает, как хочет. Сам-то Тэхён прекрасно знает, что дело не в этом. Там дело в чём-то другом. И вот размышления на тему — какое оно это «другое», как раз и занимали голову Тэхёна всё утро.

Пара Чон Хосока кажется чем-то смертельным. По пятницам он ведёт аэробику. Аэробика. В его-то, Тэхёна, состоянии. Сейчас бы на степперах поскакать. Но сегодня у хореографа хорошее настроение, он не лютует и позволил всем всю тренировку просто заниматься с гимнастическими мячами в своём темпе, чему ленивый Чимин был несказанно рад, и что стало просто благословением для ноющих мышц Тэхёна. Обычно при случае и без Хосок подходил поинтересоваться, как у него дела с контемпом, готовит ли он танец на зачёт, нужна ли помощь, но когда узнал, что тот пошёл подшефным к Чонгуку, наконец отвязался и перестал спрашивать.

Но под конец пары, когда пришло обычное время растяжки, Тэ почти взвыл. Хуже забитых мышц, только забитые мышцы, которые заставляют растягивать.

— Тэхён, что с лицом? Болит что-то?

— Голова, Хосок-ним, я не выспался.

— Точно голова? — недоверчиво склоняет голову вбок.

— Конечно, когда я вас обманывал?

— Ладно, поверю. Продолжать можешь? Или отпустить тебя пораньше? — Тэхён бы и рад пораньше отпроситься, но натыкается взглядом на убийственный взгляд Чимина из другого конца зала. Друг в курсе ситуации и точно уничтожит Тэ если его сейчас отпустят. Иногда Тэ всерьёз задумывается над тем, как умудрился подружиться с этим мелким, жестоким чудовищем.

— Нет, всё в порядке, доживу.

— Окей.

***

— Если бы ты согласился уйти, я бы тебе всёк.

— Я так и понял. От тебя же добра не дождёшься, — Тэхён отвлекается на сообщение.

jungkook:

Привет, нукак себя чувствуешь?

На лицо просится глупая улыбка.

«Беспокоится».

Тэхён бегло набирает ответ, не переставая улыбаться.

taetae:

Привет) Да более-менее, прости, что уснул.

— Чего лыбишься? — Чимин легонько толкает его плечом.

— Не твоё дело, — отворачивает от друга телефон.

— Покажи быстро, — Чимин порывается заглянуть в экран.

Тэхён мягко отталкивает его от себя, впечатав в Юнги. Тот возмущённо обнимает Чимина за плечи.

— Не толкай его.

— Меня от вас тошнит. Вы точно встречаетесь, — глядя на руку Юнги, нежно поглаживающую большим пальцем плечо друга.

— Это братская любовь, ты не шаришь, — заявляет Чимин, лицо Юнги на секунду искажает непонятная гримаса, Тэ бы поразмыслил, что она означает, но взгляд цепляется за лицо Чонгука дальше по коридору, он уже было расплывается в улыбке, чтобы поздороваться, как подойдут поближе, но внезапно замечает кое-что ещё.

Чонгук выглядит странно, не улыбается, а словно кривится отчего-то, лоб напряжен, дышит неравномерно, на небольшом расстоянии видно, как беспорядочно вздымается его грудь, кивает головой в ответ кому-то и Тэхён замечает её. Девчонка, новая партнерша Гука по бальным, стоит, вцепившись ему в руку обеими своими, и что-то тараторит. Чонгук цепляется свободной рукой за полы своей худи. Тэхёна пронзает каким-то непонятным чувством при взгляде на их соприкасающиеся руки. Природу его он определить не успевает, понимание масштаба проблемы и желание помочь появляется быстрее, чем адекватные мысли.

— Чимин, толкни меня через минуту.

— Зачем?

— Просто толкни.

— Не хочу.

— Ты мелкий карлик с девчачьим лицом, толкни, говорю!

— Эй, — тянет обижено.

— Эй, не обзывай его, нифига ты базаришь, — Юнги с силой толкает Тэ в плечо. Тот бросает негромкое «спасибо», отвечая на вопросительный взгляд, который, кажется, наполняется пониманием.

И, добавив моменту драматизма, отскакивает в сторону от друзей, якобы от толчка, впечатывается прямиком девчонке в плечо, та ойкает, пошатывается и ожидаемо руку Чонгука выпускает. Тэхён «испуганно» оборачивается и подхватывает её под локоть, не давая упасть.

— Ой, прости, пожалуйста, я тебя чуть с ног не сбил, Юнги, чего толкаешься?

— Чег… — договорить возмущенному Чимину не даёт рука Юнги, аккуратно, но уверенно прижавшаяся к губам.

— О, Чонгук, а я тебя как раз ищу, у нас тренировка, забыл? — цепляет за предплечье, заставив шаг назад от девушки сделать.

— Тренировка? — смотрит потерянно, руку перед собой держит. Тэхён резво перехватывает за запястье и засовывает ему её в карман худи.

— Ну точно, забыл, где твоя голова? — оборачивается к собеседнице Чона. — Ты не сильно обидишься, если я его украду? В конце концов, я один из лучших учеников, и представляешь, на грани краха всей карьеры, он мой тренер, мне без него никак, а с тобой он чуть позже встретится, ладно? Мы ужас как опаздываем, — улыбается ну просто ослепительно.

— Ой! Я знаю тебя, ты Ким Тэхён, ты тоже на соревах выступаешь, а моя подружка…

— Тэхён, опаздываете, — вклинивается в разговор Юнги неожиданно.

— Давай, давай, пойдём, — Тэ тянет Чонгука за локоть прочь, — прости, потом обязательно пообщаемся, — улыбнувшись девочке напоследок.

— Оу, ладно…

Тэхён, быстро протащив Чонгука по коридору, заталкивает его в ближайший туалет.

— Ты как? Порядок? Я увидел, подумал… — Тэхёна, если честно, уже начали посещать мысли, а не странно ли он себя повёл. Может, ему показалось и не нужно было таких сцен устраивать.

Договорить Чонгук не даёт, быстро подбегает к раковине, врубает воду на полную и остервенело трёт ладонь, выглядит при этом страшно, на лице ну просто маниакальное выражение, Тэхён отступает, позволяя ему совершить привычный ритуал и успокоиться. Но спустя пять минут Тэ понимает, что тот не успокаивается, наоборот трёт всё сильнее, дышит загнанно.

«А нет, не показалось».

— Чонгук, хватит, — осторожно начинает Тэ. Ноль реакции. — Чонгук, ты меня пугаешь, перестань, — Тэ подходит ближе, кладёт руку на плечо, тот в ответ нервно им дергает, сбрасывая её. — Чонгук, остановись, она уже достаточно чистая, хватит, прекрати, слышишь меня, — Тэхён натурально похолодел от страха, а вдруг ударит? Он не выглядит нормальным сейчас. Но Тэ решает, раз уж начал, надо довести до конца, он упрямо отталкивает плечо Чонгука, преграждающее доступ к раковине, закрывает воду и вклинивается между ним и холодным гранитом, вынуждая отойти и распрямиться.

— Хватит, ты отмыл, всё, — делая большие паузы между словами, голос дрожит.

Чонгук смотрит странно, а потом словно промаргивается и будто бы в себя приходит медленно. Выражение лица с отстранённого меняется на виноватое, тот кривится, воду с ладоней стряхивая.

— Чёрт, прости, напугал… Прости, — голову опускает. — Первый раз так накрыло.

— Это точно как-то всё связано. Она тебе не нравится, да? Партнёрша, — приводит собственное дыхание в порядок. Кажется, уже всё нормально.

— Она болтает и болтает всегда без умолку и у неё очень-очень потные ладони. Очень… — тихо.

Понятное дело, девочка ни в чём не виновата. Она и знать не знала, что своими прикосновениями неприятно может сделать. Да и потные ладони, и привычка поболтать не делают из неё плохого человека. Просто им с Чонгуком не совсем по пути, получается. Тэхён ничего не отвечает выдёргивает из держателя несколько бумажных полотенец, подцепляет руки Чонгука за рукава, заставляя поднять, и прижимает полотенца к мокрой коже. Осторожно вытирает влагу.

— Не надо, — дёргается. Тэхён рискует и удерживает руки через полотенца, успевшие промокнуть; через мокрую материю явно чувствуется тепло, исходящее от чонгуковой кожи.

— Я ничего плохого не делаю, я тебя не касаюсь, не вырывайся, — не поднимая головы, промакивает дальше.

— Считаешь меня жалким? — Тэхён замирает, бессознательно продолжая держать его ладони через полотенца.

— А ты в зале помог, потому что считал меня жалким?

— Нет.

— А почему?

— Ну, потому что тебе было плохо.

— А я почему по-твоему должен помогать по другим причинам? Считаешь меня плохим человеком? Я знаю о твоей проблеме, даже если бы ты не помогал мне вчера, я бы всё равно подошёл. Это нормально — помогать, если видишь, что это необходимо, а ты в силах это сделать, разве нет?

Комкает полотенца и бросает в мусорку.

— А почему твой друг подыграл?

— Знал бы я.

— Ты ему ничего не говорил?

— Я же обещал.

— Спасибо…

— Где твой крем?

— Я потом помажу, — моментально рукава раскатывает и красные от воды руки в них порывается спрятать. Тэхён перехватывает их и снова подтягивает чужие рукава повыше к локтю.

— Где твой крем? — уже более настойчиво.

— В рюкзаке… в боковом кармане.

Тэхён вообще-то очень воспитанный и хороший парень. Он не может нового друга одного в беде оставить. Да, именно поэтому он сейчас всё это делает. Тэ вытаскивает тюбик из кармана, улыбнувшись мысленно тому, что Чонгук теперь с собой его, Тэхёна, крем носит, послушавшись совета, открывает и выдавливает капельку Чонгуку на тыльную сторону ладони, краем глаза отметив краснеющие трещинки.

— Давай, растирай, — тихонько, закручивает крышку и убирает на место, пока Чонгук послушно растирает крем, — Щиплет?

Чонгук едва заметно кивает головой.

— Давай договоримся.

— О чём?

— Я не убиваюсь, как вчера, на тренировках. А ты держишь руки в воде не больше одной минуты в таких… случаях.

— Зачем мне это делать?

— Могу пойти тренить сейчас?

— Но я не могу обещать, ты сам видел, — не договаривая что именно тот видел.

— Да… теперь я понял, как это происходит. Но ты хотя бы постарайся, ладно? Просто помни, что через минуту с тем усердием, с которым ты их трёшь, они уже чистые. Окей?

«Не сказал, что отмывать не от чего. Не назвал психом. Уже чистые…»

— Ладно, я… постараюсь.

— Класс, — Тэхён осторожно раскатывает рукава обратно, берёт его за спрятанные теперь уже под тканью запястья, приподнимает руки под удивлённый взгляд и легконько дует на красную, воспалённую кожу.

— Почему… почему мы это делаем? — закидывает голову вверх, прикрывает глаза. Боль потихоньку отступает.

— Что мы делаем? — поднимает взгляд. Прекрасно ведь на самом деле понимая, что они явно что-то делают.

— Ты ведь сам говорил. Мы даже не друзья.

— А может я хочу это исправить, — ещё немного дует.

— Ты уезжаешь на выходные? — спустя несколько секунд неожиданно.

— Да… кстати, вот примерно сейчас уже, — Тэхён осторожно выпускает чужие запястья из рук, поднимает окончательно голову и виновато треплет свои волосы на затылке.

— В смысле? — пытаясь скрыть разочарование.

— Мама приехала. Внизу ждёт, — достаёт из кармана и демонстрирует пестрящий уведомлениями экран айфона.

— Прости, что задержался из-за меня.

— В воскресенье. Я вернусь в воскресенье вечером. Потренируемся?

— Оу… да, напишешь.

— Ну, ты аккуратнее, ладно? С тобой всё будет хорошо на репетиции?

— Да, конечно, всё отлично будет, — неловко улыбается Чонгук и снова прячет руки в карман толстовки.

— Ну тогда… пока, — Тэхён улыбается напоследок, легонько хлопнув Чонгука по плечу, и двигается к двери. Он бы очень хотел на подольше задержаться. Но он ещё когда по коридору с Чимином и Юнги шёл, написал маме, что уже выходит.

— Подожди, — Чонгук вдруг оказывается очень близко за спиной у Тэхёна. И в следующую секунду Тэ даёт себе обещание разобраться с собой на выходных. Потому что это уже не дело, не должно всё внутри так трепетать только от того, что кто-то со спины тебе лбом в плечо уткнулся. Просто лбом. Ни рукой не прикоснулся. Ни прижался к спине. Ничего. Просто осторожно лбом в плечо тычется, словно котёнок. — Спасибо большое, спасибо, что помог, Тэхён, — шёпотом.

— Да я… ты тоже мне помог и помогаешь с танцами. Можно считать, что мы квиты, — неловко бормочет Тэхён, вопреки своим же недавним словам, что помог бескорыстно, нервно вцепившись в полы бомбера.

Чонгук отступает так же быстро, как и подошёл. И Тэхён, не оборачиваясь, нарочито спокойно выходит из туалета, заходит за угол в коридоре и пускается бегом на первый этаж. В машину. К маме. К любимой, к понимающей, к адекватной. От своих дурных мыслей. От себя странного. От Чонгука, с которым всё слишком сложно и непонятно. Что это такое? Из крайности в крайность? Месяц назад препирались друг с другом каждую тренировку. Неделю назад тот его почти побил и наорал. И послал вообще. И вот что сейчас мы имеем. Тэхён спасает его от фанаток, как рыцарь на белом коне, потому что знает его «страшную» тайну. Сюжет для дорамы, не иначе. Нужно просто отдохнуть. Выпускной год вообще не жалеет. А плечо горит буквально там, где Чонгук его лбом легонько коснулся.

***

— Нет, ты мне объясни, Юнги, что это было?

— А что было?

— Ну вот это в коридоре, я ничего не понял, — Чимин всю дорогу до общежития вопросы глупые эти задавал и сейчас не отстаёт, залез к Юнги на кровать и на коленях голову устраивает. Юнги полусидит на постели, оперевшись о подушки спиной. Моментально, привычным жестом пальцы в светлые чиминовы волосы вплетает, не задумываясь даже.

— Я тоже не знаю, в чём там прикол. Ну, я так понял, Тэ приревновал его, я хер знает. Ты видел, девчонка в руку его вцепилась. Заметил? Тэхён её снёс и руку ему эту в карман затолкал. Чтоб не трогала больше, наверное. Может, они замутили? Или подружились, хз.

— Да ну, я не верю. Он Чонгука, как и я, на дух не переносит, — бормочет недовольно. — А ты зачем подыграл?

— Ну, это ты так думаешь, а вдруг нет уже. Я помочь просто захотел, вот и подыграл.

— Помогает он, тоже мне рыцарь. А обозвал он меня почему? Охуел, что ли?

— Чимин, во-первых, не тупи. Он сказал тебе толкнуть, ты не толкаешь. Вот он и обозвал, знал же что либо ты его пихнешь, либо я врежу за такие слова. А во-вторых, он твой вроде бы лучший друг, не зарывайся, охуел, не охуел, ты слишком взъелся на него, тебе не кажется?

— А-а-а… Да знаю я, что лучший друг, у нас просто странно всё как-то в последнее время. Да фу, замутит с Чонгуком, задрочу его, — рукой к себе в волосы зарывается, встречается там с пальцами Юнги и совершенно не смущается, когда тот его по пальцам осторожно своими поглаживает. Только глаза от удовольствия прикрывает.

— Да тебе-то какое дело.

— Ну, щас бы чтобы чонгукову жопу от баб спасти меня обозвать. Нормально вообще? А если бы у меня не было тебя рядом? Это ты меня защищаешь по-братски постоянно. Ситуация тупее не придумаешь.

— По-братски, точно. Братская любовь. Да.

— Ты чего? — глаза открывает и вверх вскидывает.

— Братская любовь, говоришь?

— Ну да, а что…

— Я тебе дрочил, Чимин.

— Ну, это же помощь была… Я тогда кончить не мог, ты помог по-братски опять же, — недоумевающе брови к переносице свёл. Вроде бы всё уже обсуждали давно.

— Ты мне тоже дрочил. Далеко не один раз.

— Ну, это в благодарность, ну… по-дружески, — уже неувереннее.

— Ты считал, сколько раз мы с тобой целовались?

— Да мы учились просто, нет времени отношения заводить из-за учебы! Обсуждали же, — краснеет щеками.

«Ну и к чему он это всё?»

Юнги усмехается, замечая, как друг раскраснелся щеками, подхватывает подмышками и перетягивает его к себе на колени, усаживая прямиком себе на пах. Тело моментально пронзает приятное ощущение от тяжести на чувствительной зоне. Ноги Чимина по бокам от бёдер Юнги, ладошки Мину в грудь упёр, когда его сильными руками, натренированными на спортивных танцах, пересадили, чёлка перед глазами шторкой повисла, губы приоткрылись в немом вопросе.

Юнги кладёт руки ему на бёдра, широко обхватив ягодицы и большими пальцами придерживая за бедренные косточки. Надавливает, заставляя покачнуться вперёд. Смотрит туда, где их тела соприкасаются. И повторяет движение, заставляя Чимина тереться о собственный пах, и моментально мозг туманится желанием, ладони потеют, в штанах становится тесно, спустя пару секунд ещё теснее. Чимин издаёт удивленное «ох», когда ощущает телом чужую эрекцию от того, что он елозит по причинному месту. Юнги смотрит из-под ресниц, выдыхает через губы, продолжая покачивать Чимина, имитируя его телом толчки.

— Юнги, ты чего делаешь? — севшим моментально голосом.

— Братская любовь, Чимини? — Юнги подаётся вперёд, продолжая направлять руками его бёдра, Чимин сам начинает вторить движениям, уже почти яростно трётся о чужой член через ткань своим, наращивая напряжение, ощущая, как в штанах становится горячо и почти сразу влажно, выдыхает ртом, возбуждаясь. Мин, не долго думая, нежно касается его губ своими, утягивает в глубокий поцелуй, продолжая покачивать бёдрами, целует развязно, влажно, так, как они ни разу не практиковались, заканчивая, когда ощущали, что начинают заводиться, рвано выдыхает носом, перехватывает за поясницу, прижимая к себе, заставляя выгнуться навстречу, проникает языком как можно глубже, заставляя в рот себе застонать, а потом резко разрывает поцелуй, отстраняет Чимина подальше на ляжках и опускает руку ему на пах, Чимин вздрагивает всем телом, не сдержав звучный выдох. Юнги осторожно проникает рукой ему между ног и нежно сжимает в руках чужой горячий, набухший орган через ткань мягких джинсов. Чимину становится ещё горячее там от того, как тот по-хозяйски к нему прикасается. — Братская любовь? Ты со всеми родственниками так общаешься? — Чимин заходится дыханием, когда Юнги перемещает другую руку ему на затылок, нежно зарываясь пальцами в короткие волосы, тянет его лицо к себе и выдыхает последние слова прямо в губы.

— Бля, Юнги…

— Ответишь мне? — пошлым шёпотом в самое ушко, расстёгивает чужую ширинку, проникает под ткань рукой, проводит большим пальцем по натянувшейся влажной материи боксеров, Чимин жмётся щекой к его, тихонько постанывает и сцепляет пальчики на его затылке. — Ты же весь влажный уже…

— Ох, Юнги, ну что ты делаешь?

— Ничего, Чимини, ничего необычного. Хочешь, чтобы я сделал тебе очень хорошо сегодня? — целует в шею коротко.

— Мне должно быть сейчас стыдно? — сам потирается о руку в штанах, поёрзав по чужой эрекции намеренно.

— А тебе стыдно?

— Нет, — смыкает губы на мочке Юнги, обводит её языком, посасывает.

— Тогда не должно, — слегка задрожав от чиминовых манипуляций.

— Ну мы же соседи по комнате, извращенство в стенах а-а-ах…господибоже…кадемии, — Юнги высвободил чужую влажную, горячую головку и аккуратно оглаживает большим пальцем.

— Ты хочешь меня, Чимин? Хочешь попробовать больше, чем взаимная дрочка?

— Напомни, как мы до этого дошли? — запрокидывает назад голову, подставляя шею под влажные поцелуи Юнги.

— Это очевидно проявление… братской… крепкой… любви, — отрываясь от шеи иногда.

— Бромансом тут и не пахнет, я тебе так скажу, — приподнимает бёдра, помогая стянуть с себя джинсы вместе с бельём.

— Скажи, что хочешь меня… — мнёт мягкие, оголённые, упругие половинки, забираясь губами под футболку, ласкает языком плечо. — Скажи, Чимин, мне так настоебали твои «бро» и «по-дружески», ты не представляешь, — прикусывает нежную кожу, отрывается, сдёргивает через голову свитер, прижимается бегло к пухлым, мягким губам прерывисто дышащего Чимина, срывает футболку и с него, отправляет на пол к своему свитеру. — Скажи, мелкий, и я отсосу тебе прямо сейчас, — снова целует в губы, — а потом мы продолжим, там недолго разобраться что, как и куда, давай же, — грубо давит на нежную кожу ягодиц, поторапливая.

Чимин стонет в губы, заведённый до предела, руками за спину и плечи цепляется. Он весь монолог Юнги пытался успокоиться, чтобы от одних его поцелуев и прикосновений не кончить.

— Как я… должен сказать, о боже, да… Юнги, целуй там, — Юнги добрался поцелуями до нежной кожи за ушком, Чимин буквально извивается уже под его касаниями. — Да, там… Ай, чёрт, как я должен сказать, если ты мне разговаривать не даёшь…

Юнги резко переворачивает его на постель, нависает сверху, прижимается бедром к паху, вцепляясь в шею губами. Да, до такого они ни разу не доходили. Про то, что засосы у Чимина останутся, ещё, конечно, тоже не знают.

— Хочу, хочу, Юнги, очень хочу, — хнычет Чимин, высвобождая ноги из джинсов окончательно, — пожалуйста, сделай что-нибудь ещё, мне так нравится, когда ты меня целуешь, и там, и везде, целуй везде, Юнги… — прогибается под его руками, своими руками и ногами помогает Юнги от штанов избавиться.

— А ты забудешь это блядское выражение «Братская любовь», сладкий? — хриплый до невозможности голос, губы припухшие, глаза пьяные, ресницы дрожат.

— Всё забуду, — опутывает его талию ногами, наконец раздев друга полностью. Руки на шее сцепляет.

И у Юнги отказывают тормоза. Он достаточно дал ему наиграться. Достаточно взаимной дрочки в душе или в кроватях, чтобы «по-дружески» помочь разрядиться, достаточно поцелуев просто «чтобы попробовать», достаточно находить его утром в своей постели под боком, потому «приснился страшный сон, а ты мой друг, вот я и пришел». Теперь он из его постели вообще не вылезет. Его банально теперь не выпустит из неё никто.

Поиграли и хватит. Через несколько месяцев закончится учёба, закончится совместная жизнь в общаге. И Юнги хочет быть уверен, что он у него будет один. А не кучка вот этих всяких «бро», с которыми мало ли что он пробует «по-братски».

Плевать, что всего семнадцать, плевать, что парни, плевать, что шестьдесят девять — не самая романтичная поза для первого секса, плевать, что оба давятся периодически, плевать, что в стенах общежития, плевать, что стоны смущают, плевать, что все простыни сбились и скомкались от потных рук, плевать, что мышцы напряжены до предела, плевать, что все в сперме перемазались по неопытности, плевать на смешение вкусов на губах, плевать, что немного стыдно, после того как кончили, стало. На всё плевать. Спасибо хорошей растяжке за открывающиеся возможности и достаточно толстым стенам, которые в общежитиях элитной школы сделали, чтобы дать ученикам возможность заниматься музыкой и другим не мешать, а не для того, чтобы глушить стоны.

— Хорошо было? — Юнги, всё ещё переводя дыхание, перебравшись с ним на его кровать, прижимает к себе под одеялом голого Чимина, у которого волосы сбились в непонятую кучу от всего этого действа.

Чимин мелко подрагивает в руках, тепло дышит на чужую грудь, периодически украдкой целуя или перехватывая губами и языком темнеющие ореолы сосков, заставляя постанывать. Играется.

— А почему мы раньше не пробовали?

Юнги только усмехается в ответ. Он знал, что Чимин извращенец, конечно, но не думал, что настолько. Ни стыда, ни совести. На чистую кровать перебежал голый, ногами переплёлся с «другом» и лежит, языком с сосками чужими забавляется, болтает обо всём и ни о чем.

Зря Юнги переживал. Надо было раньше его на секс уломать. Сто процентов согласился бы. Осталось только сказать ему нормально, что он теперь всё, застолбили его.

***

Тэхён всегда прекрасно проводил время с мамой. С отцом они почти не видятся и не общаются. Он вечно работает, да и нет у Тэхёна желания общаться с ним особо. А мама классная. Мама понимает с полуслова. У них куча общих интересов. Мама вообще, кажется, всё, что угодно, понять готова. Вот и позавчера, когда она запыхавшегося, краснощёкого сына из академии забрала, не стала с расспросами лезть, только улыбнулась загадочно и, как бы невзначай, отвела его попить кофе с пирожными в свою любимую кофейню. Она и не подозревала, конечно, что Тэхён, потягивающий латте с карамелью только и мог размышлять — понравился бы здесь кофе Чонгуку или нет.

Тэхён, как и все его одногруппники, в одиннадцать лет пришёл в академию и в этот момент его детство закончилось раз и навсегда, потому что как минимум родителей он мог теперь видеть лишь на выходных и каникулах. Что для него было поначалу немного болезненно, потому что он был очень привязан к маме.

Студенты академии получают полностью профессиональное танцевальное образование. Там воспитываются будущие хорошие хореографы, профессиональные танцоры, победители соревнований разных уровней. Мама отвела Тэ туда с чёткой установкой: не понравится — заберём. Она, как и все корейские мамы, очень сильно пеклась о сыне и его учебе. Все силы на это бросала, умудряясь при этом ещё и работать, прекрасно зарабатывая. На мужа правда времени не оставалось, но её это, кажется, не смущало. Как и тот факт, что Тэхён почти полностью был лишён внимания отца и не имел перед глазами той самой крепкой и сильной любви между родителями в качестве примера на будущее. Хотя Тэ, как ни странно, об этом никогда не задумывался особо.

Тэхёну в академии понравилось, как нравилось всё, что придумывает и предлагает мама. Он влюбился в танцы. А с тем подходом к обучению, который практикуется в этом учебном заведении, у него не было шанса это дело возненавидеть. Студентам не давали перетруждаться, не унижали за промахи и всячески старались всегда помочь найти выход и решение проблемам самостоятельно, а не навязывая свои условия. Позволяли набивать шишки и пробовать заново, пока не получится.

Тэхён маму очень любит. Она вырастила его хорошим, воспитанным парнем. Который отдаётся своему делу, старается, даже когда совсем ничего не выходит. А ещё она вырастила его, подпитывая в нём его самые нежные качества. Тэхён вырос ласковым, тактильным ребёнком, с открытой душой и глазами полными любви к этому миру. Мама всегда говорила, что не обязательно чему-то соответствовать, главное оставаться хорошим человеком, совершенствоваться ради себя и высшей цели и вести себя так, как ты сам считаешь нужным.

Таким Тэхён и вырос. Хорошим и добрым мальчиком. Старательным и прилежным. Делающим всё, чтобы мама гордилась. Не без дурных качеств и привычек, конечно, но мама всегда говорила: для всех хорошим не будешь.

Тэ прекрасно провёл с мамой вечер пятницы, сходив в кофейню и прогулявшись по магазинам позже, где урвал себе потрясающую нежно-розовую толстовку. На дворе почти февраль — самое то. Суббота тоже прошла прекрасно, Тэхён наконец выспался, провалявшись в своей постели в комнате до обеда, поел в кои-то веки маминой домашней еды, съездил с ней к бабушкам, даже с отцом поужинал. Естественно с ним же потом и поругавшись.

С отцом отношения у него не складывались никогда. Он всегда представлялся ему каким-то странным и ограниченным персонажем. Что мама в нём нашла — не понятно. Разумеется, когда любишь человека всей душой, ты начинаешь если не любить, то уважать и принимать его недостатки. Но с отцом у Тэ такого не сложилось.

— Серьёзно, сначала волосы эти голубые, теперь кофты розовые? А потом он краситься начнёт, это тоже по-твоему будет нормально?

— Я вообще-то ещё здесь, не надо обо мне говорить в третьем лице, — чего не говори, а с отцом Тэ забывал о своей воспитанности.

«И волосы бирюзовые, господи, так сложно цвета различать?»

Он сам не знает, когда у них всё пошло вот так, но сколько себя помнил, всегда у них были такие отношения. Отец налаживать их не торопился, а Тэхён и подавно, он, в конце концов, его ребёнок, и если отцу понадобится — пусть идёт на контакт сам.

— Милый, если он начнёт краситься, это будет его выбор, буду ходить к нему на макияж, какие проблемы, — елейнейшим голосом.

Тэхён некстати задумывается о том, что ей бы сделал макияж, если бы умел. Она у него красотка. И молодая очень. Всего то тридцать пять. Может, поэтому у них с Тэ такое взаимопонимание. Разница в возрасте не колоссальная. А вот с отцом повнушительнее будет. Ему на десять лет аж больше.

«И что она в нём нашла?»

— Йе Джин, не забывайся, он и мой сын тоже! Мне не нужен сын гомик, понятно тебе?

— А кто сказал, что ты мне нужен? Господи, захочу — стану гомиком, и естественно это произойдёт, только потому что я кофты розовые носил! Мне, может, действительно парни нравятся и по ночам в академии я себе макияжи леплю, напяливаю каблуки и в Итхэвон гоняю в гей-клубы в толчках с потными мужиками зажиматься! И что ты мне сделаешь?

— А ну-ка перестали оба, Тэхён, ну немного уважать отца надо, зачем ты ему такие вещи говоришь. А ты не порть сыну выходные, он тяжело работает в академии!

— Да где он там работает, танцульки — это работа? Вот в наше время…

— Вот и возвращайся в своё время, а меня не трогай! Прости, мам, — бросает уже на ходу и убегает в свою комнату.

Ничего особенного. Они часто с ним ссорятся. И на такие темы у них разногласия часто. И давно. Что поделать если у его отца мировоззрение ограниченное до ужаса, а Тэхён слишком прогрессивный и юношеский максимализм ещё в крови бурлит? Ничего особенного, мама вечером зайдёт, проведёт профилактическую беседу, что отца нужно уважать как минимум за то, что он успешный бизнесмен и всё такое. Тэхён головой покивает, мысленно прикидывая, что их семье приносит дохода больше: папины пивные магазины в стрёмных районах Сеула, где обитают одни алкаши, или мамина работа переводчиком-синхронистом в маркетинговой службе в Samsung. Снова придёт к выводу, что уважение — понятие растяжимое, пообещает над этим поработать и забьёт. А потом назло ему ещё и заказ на ASOS оформит с кучей розовых и голубых вещей. А что? Тэхёну такая расцветка нравится.

А ещё Тэхён оба дня репетировал. Благо размер комнаты позволяет заниматься этим без необходимости выходить и пересекаться с отцом. Ещё в пятницу, когда он из академии уезжал, у него появилось стойкое ощущение, что ему будет что показать Чонгуку в воскресенье. И за два дня он, правда, придумал и почти поставил себе танец. Это точно должно понравиться. Даже Тэхёну самому нравится и ощущается совсем по-другому, не так, как раньше.

Может быть, дело в том, что он послушался совета Чонгука и придумал историю, а не двигался каждый раз по наитию, как в прошлые разы. Озвучивать Чонгуку он её, конечно, не станет.

Но попытается донести. Его история о человеке, плывущем по течению спокойной реки, который просто делает, что должен, и всегда улыбается, но однажды обнаруживает, что плавное течение в конечном итоге ведёт в водоворот и его закручивает в вихре эмоций и чувств, поток открывает ему что-то новое, но человек слаб и финал остаётся открытым, сможет он вобрать это всё в себя и продолжить жить или водоворот поглотит его.

Это если простым языком. Если говорить более метафорично и объяснить его идею глобально, то это скорее не история, а олицетворение жизни целого общества и каждого отдельного человека в нём. Ведь все мы до поры, до времени просто плывём по течению, но чем взрослее становимся, чем с большими вещами знакомимся, тем шире становится наш кругозор, тем масштабнее мысли и открытее ум.

И разумеется, так случается не со всеми. Любой человек выбирает свой путь сам. Либо открыться всему новому и наполнить жизнь действительно хорошими моментами, став прогрессивной личностью, и поразиться тому, насколько гибкий у нас мозг и как это прекрасно, либо закрыться от всего и консервативно подождать, пока поток новшеств утихнет и так и остаться закостенелым любителем всего обычного и приемлемого. И чем больше людей выбирают второй путь, тем, соответственно, консервативнее и закрытее становится общество. Которое оказывает давление на своих новых членов, которые рождаются в нём и растут, и кто его знает, куда такой путь может привести, если чаша весов однажды не накренится в противоположную сторону.

Тэ даже придумал два варианта, как будет танец заканчиваться. Если он под конец танца почувствует, что хочет хэппи-энд, то прыгнет «кабриоль» или даже «гранд жете», раскинув руки в плавном жесте, а если захочет наоборот, то просто обнимет себя руками, якобы соглашаясь с печальной участью, не сумев открыться. Он не будет докручивать прыжки до идеальных шпагатов и всё такое, это же не классический танец, просто постарается вложить соответствующие эмоции и сделать их читабельными.

Пока Тэхён вяло танцевал, придумывая движения и доделывая связки, чтобы было, что показать, от и до, история стала казаться ему такой хорошей и чувственной, что под конец, отрепетировав «плохой» финал, он буквально сам чуть не заплакал.

То ли потому что идею для истории навеяла ссора с отцом, как ни крути. То ли потому что его, и правда, это перманентно всё волнует, просто он никогда не задумывался. А ещё поражает то, что Тэ начинал думать в этом ключе и репетировать, пытаясь сообразить, как сделать так, чтобы ему, Чонгуку, понравилось, чтобы он понял. А понравилось самому Тэхёну. Он ни от одного своего танца, ни от одной сольной или коллективной программы, ни от чего таких эмоций чистых и сильных не испытывал. Они похожи на лаву, на огонь, замерзающую воду в реке или чистую прозрачную каплю росы на листьях в парке в мае.

«Должно сработать, я очень много работал эти два дня».

Подумать только. Они бились, чтобы придумать что-то годное с Чонгуком месяц, один Тэхён — и того больше. И вот, пожалуйста, за два дня буквально родилось. И под его, Тэхёна, любимую песню «Never not» — Lauv. Она, конечно, совсем по концепту не подходит. Но ему нравится, как вот такое несоединяемое соединяется.

Засыпает в субботу Тэхён с мыслью, что будет очень стараться, чтобы Чонгук оценил. Историю озвучивать будет неловко, но если Чону понравится, это значит, что он либо понял посыл так, как его Тэ попытается донести, либо наделил своим смыслом и тоже по-своему понял, что не хуже. Внутри безумно приятное предвкушение.

Тэхён закутался в одеяло и залип ненадолго в «какао», отвечая Чимину по поводу стычки в коридоре, кое-что пришлось умолчать и другу он наврал, мол с Чонгуком общаются они не плохо, а девчонка эта Чонгуку не нравится сильно и Тэ так уж и быть соизволил помочь, чтобы тот перед ним в долгу был. Пока Чимин строчил одно за одним сообщения о том, что не верит ни одному его слову, Тэхён заметил, что Чонгук тоже набирает сообщение. Тут же зашёл в диалог с ним и плевать, что видно будет, что Тэ ждал, пока он допишет.

jungkook:

Привет, ты когда обратно? Я не уехал, мне заняться нечем.

Тэхён закусывает губу, улыбнувшись.

«Соскучился?» — задумавшись, прежде чем отправить, внутри всё немного замерло. Тэ добавил в конце смеющийся смайлик, чтобы не так странно это всё выглядело, мол, я не серьезно, можешь подколоть. Но всё оказалось напрасно. Потому что Чонгук пропал из сети на добрых десять минут, Тэхён уже успел отругать себя за глупость, смутил человека вопросом своим тупым, но спустя время айфон внезапно снова загорелся одним-единственным словом на экране.

jungkook:

Да.

И никаких тебе смеющихся смайликов. Тэхён глупо смотрит на открытый диалог. Хлопает пару раз по груди, чтобы тягучее чувство отступило. Но оно только давит сильнее в ответ. Подумать только, Чонгук говорит, что соскучился…

taetae:

Я завтра пораньше вернусь тогда, подходи к пяти вечера в зал, потреним.

В конце смайлик озорно улыбается.

jungkook:

Ок.

И никаких тебе улыбающихся смайликов.

***

Время в воскресенье пролетело незаметно. То ли потому, что Тэ весь день был на ногах, мотаясь с мамой по делам. То ли потому, что ждал ужасно уже вечера и возможности Чонгуку танец показать. И, когда мама, доделав все свои дела, наконец уселась в машину с бодрым «ну всё, поехали в академию», Тэхёна посетила интересная мысль.

— Мам, а мы в ту кофейню можем заехать? Очень нужно.

— Не поняла…

— Я с собой кофе хочу взять.

— А-а-а, сладкий, она на другом конце города, давай в другую?

— Мам, ну пожалуйста, мы же никуда не опаздываем, — смотрит котом из «Шрека».

— Ну хорошо, хорошо, поехали, — усмехается женщина, а Тэхён ликует, ожидание становится ещё волнительнее. — Тэхён-а, ты угостить кого-то хочешь?

— Ага.

— Нужно будет взять пирожных ещё тогда.

— Не-не, только кофе.

— Уверен?

— Ага.

— Ну тебе виднее.

***

Чонгуку, правда, абсолютно нечем было заняться на выходных. Он сделал все пары. Несколько раз сходил потренироваться. Созвонился с бабушкой. С отцом выбрался поужинать. В чинном молчании разумеется, потому что тот притащил на ужин свою кралю, которая с ходов влепила Чонгуку «материнский» поцелуй в щёку, после чего Чонгук вернулся за стол с мокрой чёлкой и красным до предела лицом под странный взгляд отца.

Но даже со всеми этими занятиями, времени свободного всё равно был вагон. Он уже почти пожалел, что перестал домой ездить. Хотя с другой стороны, а что там делать? С мамой скучно. Она скучная. Поговорить с ней особо не о чем. Нежнятины всей этой в их отношениях не было никогда. С отцом у них очень хорошие отношения раньше были, тот его забирал всегда на выходные гулять на два дня.

А сейчас у отца новая пассия, Чонгук обижается немного. Время с ней проводить не хочет. На плойке у них дома все игры прошёл, новые покупать особо нет желания. В «Fortnite» можно и в общаге на компе порубиться. Выпускной класс, отец давил весь прошлый год с экзаменами. Сейчас Чон с ними почти расквитался. А с отцом отношения всё равно катятся вниз. Чон всё ещё отчасти подросток. Взрослый, но в душе ещё немного ребёнок, которого недолюбили, недодали внимания.

Они сами его воспитали бунтарем, упустили и он вырос грубияном и матершинником. Но, надо отдать должное, прекрасным учеником и очень талантливым танцором. Хотя этим мать не гордилась и сколько бы Чон на этом поприще себе её уважение заработать не пытался, не выходило ничего. Ей будто бы всё равно, а он и пытаться перестал. Отец вот точно гордится. Но понимать перестал. Внимания меньше. А Чонгук не робот, ему поддержка нужна, особенно сейчас, его ещё и в академии из-за того, что отец ректор, последние три года много кто донимает, а в последнее время он ещё и внимание сильнее на это обращать стал. Поэтому и не растёт у них с отцом ничего.

Ко второй половине дня Чонгук отчего-то изнервничался. Он прокручивал в голове их с Тэ последнюю встречу, кажется, десятки раз. Искал скрытый смысл в действиях Тэхёна. А вдруг он, и правда, был? Чонгуку бы, наверное, хотелось бы, чтобы был. Хотелось бы знать, что Тэ ему вот так помог не из вежливости. Но думать о том, что у самого странное влечение к бирюзововолосому, как-то очень волнительно и страшно. И Чон предпочитал этого не делать. Хотя каждый раз придумывал куда бы ему Тэхёна позвать, как бы затусить вместе, не фильм же второй раз предлагать смотреть. Ему явно хочется его общества чаще, чем на тренировках. Это Чонгук за выходные понял на сто процентов.

В состоянии лёгкого мандража Чонгук входит в зал, где негромко играет музыка.

Тэ разминается.

— Привет! Как выходные? — проходит к своему излюбленному месту на полу у зеркала.

На Тэхёне тёмно-синяя футболка с удлинённым рукавом, слегка облегающие треники, а ещё он стоит в одних носках, кроссы поодаль.

— Привет, неплохо, как обычно, твои как? — оборачивается, улыбаясь.

— Скучно, — усмехается Чон в ответ, но тут же становится не по себе. Он ведь вчера сказал, что скучал по нему и опять это слово.

— Поня-я-ятно… а я… — Тэхён как-то неловко лохматит волосы на голове, которые от этого ниспадают криво, Чонгук пугается собственного желания подойти поправить. Тэ тем временем отходит к лавочке в конце зала. Берет что-то и подходит со стаканчиком, очаровательно, Чонгук поклясться может, что это только сейчас произошло, покраснев щеками. — Вот, держи. Попробуй.

Чонгук удивлённо тёплый стаканчик принимает, явственно ощущая аромат латте с карамельным сиропом. А Тэхён отдаёт кофе, наблюдая за реакцией Чонгука, и заметив, как тот робеет, смутившись, понимает, что забыл. Он ведь пообещал себе вдали от него на выходных разобраться с собой. Но занимался чем угодно, делал что угодно, а вот разобраться то — забыл.

— Это…

— Это мне мама кофейню показала, нам по пути было, и я решил тебе захватить, пей пока не остыло, там солёная карамель, ты же не против солёной карамели?

Чонгук вообще-то очень любит латте именно с солёной карамелью. Нет, он кофе в любом виде любит, даже горьким пьёт. Но с солёной карамелью всегда по-особенному вкусно. Лёгкое соленое послевкусие, пряная карамель и любимая кофейная терпкость. М-м-м, сказка. Он робко ковыряет краешек картонного холдера, чувствуя, что сам краснеет.

— Спасибо, не стоило, вот же заморочился, а солёную карамель я люблю даже, — бегло улыбается, отворачиваясь, чтобы скрыть алеющие щёки, усаживается на пол у зеркала и отпивает тёплый, не успевший до конца остыть, безумно вкусный напиток. Его вообще-то так и нужно пить. Не чересчур горячим. Чтобы все вкусы распробовать. Чонгук так считает.

— Ну как? — как бы невзначай спрашивает Тэ, отходя и разминая колени.

— М-м-м, супер, просто супер, очень вкусно, ты теперь обязан мне показать эту кофейню, — усмехается Чонгук.

«Почему так неловко, божечки, он снова купил мне кофе, ну почему так неловко? Почему он продолжает это делать?»

А потом Тэхён, внутри рассыпаясь от того, что впервые его смущает танцевать перед Чонгуком, заявляет, что кое-что придумал и делает музыку погромче. Всё, что Чонгук успевает сообразить, — песня крутая. Чонгук бы запомнил где и какие движения выглядели странно или были недочеты в плане техники. Но у него не получилось. Во-первых, потому что он следил за каждым плавным па Тэхёна, краснея, когда тот двигал бёдрами, задыхаясь, когда из-под футболки проглядывал подтянутый живот, и распадаясь на осколки, когда смотрел на его умиротворённое лицо, на дрожащие ресницы, настолько густые, что их и с расстояния видно, на то, как он облизывает губы, и поражаясь тому, сколько чувств на его лице пролетело за эти короткие три минуты. Чонгуку буквально второй раз в жизни захотелось этого лица, красивого, к слову, невероятно, коснуться. У Чонгука такое впервые. Впервые ему неловко наблюдать как кто-то танцует.

А во-вторых, Чонгук, правда, его танцем проникся. Если Тэхён действительно этими движениями рассказывает сейчас историю, то у Чонгука есть миллион вариантов о чём она может быть, от банальщины, до чего-то очень глобального, и под конец, когда Тэхён себя порывисто руками обхватил и замер, Чонгуку почти больно стало. Правда, почти больно. Но есть что-то, зажатость какая-то осталась. Будто стесняется. Именно этим Чон себе аргументирует свои следующие действия. Просто поможет избавиться от зажатости. Только поэтому.

— Вау, это было очень… очень хорошо, — Чонгук ставит пустой стаканчик у зеркала, поднимается на ноги и делает пару шагов в сторону Тэ.

— Правда? — запыхавшийсяТэхён принимает обычное положение, тряхнув волосами, смотрит, улыбается воодушевлённо, глаза горят.

— Да, но мне кое-чего не хватило, — смотрит виновато, не хочется портить момент, не хочется критиковать сейчас.

— Чего же? — задумчиво голову к плечу склоняет, смотрит в глаза пронзительно.

— Ты не совсем расслаблен, мне кажется, — выдаёт Чонгук.

— Оу, да, может быть… я немного стеснялся тебе показывать. У меня впервые вышло что-то прид…

— Ты пробовал когда-нибудь в паре танцевать контемп?

— Что? Эм, нет, один только, — хмурит брови, недоумевая.

— Есть предложение, — Чонгук старается выглядеть уверено и профессионально, хотя внутри всё взрывается и конечности, на самом-то деле, не особо и слушаются сейчас. — Давай вот что сделаем: сейчас станцуем вместе, ты просто зеркаль мои движения, фристайль, когда почувствуешь, что нужно, и в целом следи за тем, что буду делать я. Мы посмотрим, что из этого выйдет, ты глянешь потом, поищешь свои недочёты в технике, их со стороны виднее, ну и если сможешь почувствать себя комфортно со мной в танце, то точно перестанешь зажиматься окончательно, показывая то, что из души идёт, когда танцуешь своё. Попробуем?

— А это… это удобно будет? — приподнимает руки, демонстрируя открытые предплечья. Чонгука ведёт от такой заботы.

— Я не буду касаться, а если и буду… ну, тоже эксперимент будет. Я недавно прикасался уже кое к кому и ничего не произошло. Вот и проверим.

— Правда? Когда это было?

— Да вот… на днях. Ну, приступим?

— Окей, а трек какой?

— Давай, знаешь какой… О, «Love is gone» — Slander, знаешь?

— Д-а-а, он крутой, — улыбается Тэ и быстренько направляется к телефону найти трек, Чонгук устанавливает недалеко свой телефон, чтобы шла видеозапись.

***

Чонгук стоит напротив. Щеки красные, губы обкусал, неловко улыбается. И начинает играть музыка. А потом, Тэхён сто процентов уверен, тот совершенно отключается, смотрит то ли в глаза, то ли сквозь. Тэхён поддаётся настрою и отключает голову. Пока Слэндер поёт о том, что любовь всё равно уходит, Чонгук, плавно двигаясь, задаёт тон танцу, Тэхён вторит ему, отгоняя все странные мысли. Чонгук не касается, Тэхён зеркалит его движения с секундной задержкой, они двигаются словно через стекло, но не в одном измерении, поэтому Тэ движется не секунда в секунду, а чуть погодя.

— Прогиб назад, — командует Чонгук, Тэ послушно, прогибается и, когда видит занесённую над его грудью руку, понимает, что сейчас нужно будет делать «heart beat» едва только Чонгук успевает начать своё «ха…», Тэ подаётся вниз-вверх, изображая сердцебиение, а потом всё кружится, Чонгук касается его плеч, они зеркалят теперь уже друг друга, совершая всевозможные выпады, Чонгук послушно вторит движениям Тэхёна, когда тот начинает вести, меняясь ролями, но Тэхён всё равно чувствует смущение и лёгкую зажатость. Ровно до того момента, пока Чонгук не оказывается за спиной.

Тэ замирает. В песне пошёл проигрыш из фортепианной перебивки. Чонгук подходит почти вплотную и под каждую ноту невесомо касается его в нескольких местах, пробегается лёгкими рваными касаниями по рёбрам и грудной клетке, Тэхён сначала забывает как дышать, перестаёт двигаться, а потом так и подавно начинает задыхаться. Бит ускоряется. И в момент, когда вот-вот уже должна произойти кульминация в треке, Чонгук неожиданно скользит ладонями по его предплечьям, Тэхён успевает лишь дернуться, чтобы отнять руки, потому что «ну он с ума сошёл, что ли», но Чонгук, бросив «продолжаем, я порядок», добирается до ладоней своими. Его кожа тёплая и мягкая, несмотря на то, что сухая. И, господи боже, как сильно Тэхёну нравятся его касания. Каждое отзывается в теле взрывом, проламывающим грудную клетку. Тэхён дрожит от близости и ощущения чужих рук на своих и натурально умирает, когда Чонгук сплетается с ним пальцами, крепко сжимает их и звучно выдыхает куда-то в затылок, а потом, вторя громкому, учащающемуся биту, их сцеплёнными руками начинает блуждать по тэхёновому телу, заставляя изображать какие-то импульсивные рваные движения. Тэхён понимает, что тот хочет, чтобы Тэ попытался показать, словно он допускает касания, хочет их, льнёт к ним, но стоит его коснуться, почему-то пытается оттолкнуть чужие руки. А потом, поняв, что обратно уже точно дороги нет, просто отпускает себя, откидывает доверчиво голову ему на плечо и рефлексирует каждое касание, заставляя тело с чувством отзываться, Чонгук дышит жарко куда-то около уха, Тэ чувствует себя мягким пластилином, и когда в песне звучит громкий, теперь уже точно последний, кульминационный момент, после которого бит пойдёт на спад, Чон прижимается крепче, заставляет, повторяя, сделать полу-плие; одной рукой, сцепленной с ним, подхватывает Тэхёна под внутреннюю сторону бедра, второй требовательно ползёт по животу к шее; прижимается ещё крепче, словно сливаясь в одно целое, совершенно пошлыми, развязными движениями, направляя его движения своими же бёдрами, понуждает его бёдра двигаться в такт, заставляя отдаваться музыке, звучно выдыхать, да и в буквальном смысле возбуждаться от танца, растворяясь в качающих мелодиях. Потом звучит очередное «love is gone», переходящее в последнюю, успокаивающую фортепианную партию, и Тэхёну, расчувствовавшемуся, явно дышащему ненормально и чувствующему себя заведённым в этом самом смысле до предела, Чонгук в ухо шепчет «в партер», выпускает одну его руку и отталкивается в противоположную сторону, крепко сцепившись с ним другой рукой. Тэхён повторяет то же самое, переходит в партер, буквально падая на пол, Чонгук резко тянет на себя, Тэ делает то же самое, понимая, какого эффекта тот хочет добиться, они по инерции скользят по паркету друг на друга и параллельно останавливаются лицами напротив, руки пришлось расцепить, ибо они, как и остальные части тела, лежат противоположно друг другу, проскользнув мимо в разные стороны. Только лица в одной плоскости.

Чонгук тяжело дышит, смотрит в глаза, не отводит их, Тэхён промаргивается, пытаясь переварить что произошло, силится выровнять дыхание, чувствует, что воздух между ними смешался. А ещё запоздало поражается осознанию того, что последние три минуты понимал кого-то в прямом смысле слова — без слов.

— Человеком, которого ты недавно коснулся, был я? — заранее зная ответ.

— Да, — выдохом.

— Ты часто танцевал контемп в паре?

— Это был первый раз.

— А…

Договорить ему не дают, Чонгук, резко перегруппировавшись, переворачивается и, перекинув ногу через Тэ, нависает сверху, опершись на локти. Чёрт его знает зачем.

— Почувствовал? Ты открылся.

— Да, но…

— Вот так должно быть всегда, — сбивчивым шёпотом.

— Ты касался меня, — выдаёт, наконец, то, что больше всего беспокоило.

— Знаю.

— Тебе не неприятно, — не вопрос даже.

— Мне… — прикрывает глаза, — мне тепло.

— Тепло?

— Вот тут, — Чон отрывает руку от пола, прижимает к солнечному сплетению и возвращает её обратно.

— Почему ты…

— Ты покраснел.

— Мне жарко.

— Только поэтому?

— Не знаю. Чонгук, почему мы это делаем?

— Что делаем?

— Не знаю.

— Тэхён… Ты такой красивый, ты знал об этом? — шепчет зачарованно, словно только что разглядел тёплые, красивые, карие — как самый вкусный на свете кофе — глаза под пушистыми ресницами и идеальную линию губ, очаровательные родинки и нежный румянец, склоняется ниже, горячо дышит в кожу щеки.

— Что? — прекрасно он и в первый раз услышал. Просто… просто пусть повторит это.

— Ты очень красивый, Тэхён, — шепчет, задевая губами чужую кожу.

Тэхён замирает, боясь пошевелиться. Он всё уже прекрасно понял. И про себя. И про Чонгука. Всё он уже понял. Давно надо было понять, в чём прикол. Вот только момента, который сейчас может произойти он одновременно и боится, и желает больше всего на свете. У него сейчас после всех этих жарких танцев очень горячо и тесно в штанах, остаётся только надеяться, что Чон этого недоразумения не заметит.

А потом Тэхён, в сотый раз, кажется, умирает внутри. Потому что Чонгук, ласково потираясь о кожу лица носом, словно ища ему место поудобнее, нежно-нежно мягкими губами в щёку вжимается. Замирает на секунду. И оставляет сладкий поцелуй на коже. А потом ещё один. И ещё.

Выдыхает рвано. Прижимается щекой к зацелованной щеке Тэ. Тэхёна ломает, он уже почти тянется руками, обвить его талию и прижаться потеснее, словно в том танце, чтобы тянущее чувство в животе успокоить. Ему сейчас так странно, так волнительно, так до боли сладко внутри.

— Чонгук…

— Прости, чёрт, прости, пожалуйста, не знаю, что на меня нашло, я…

Чонгук, резко оттолкнувшись руками, подскакивает с пола и вылетает из зала, отобрав то тепло, которым до этого окутал, оставив Тэ снова лежать на этом чёртовом полу. Только в тот раз с отбитой задницей и раненным самолюбием. А сейчас с тахикардией, горящей буквально щекой и таким замешательством, какого ещё поискать.

А Хосок, пришедший посмотреть на тренировку Тэхёна, едва успел отскочить за дверь, когда мимо него пролетел красный, как рак, Чонгук. Он вообще-то уже собирался аплодировать и требовать, чтобы оба танца были показаны на выпускных, когда будут доведены до идеала. Потому что красиво, смело и что-то явно новое. Но потом решил промолчать и позволил свершиться тому, что случилось. И вмешаться надо. И не хочется. Не в правилах школы это всё, конечно. Но они же дети. Выпускники к тому же. Зачем их трогать? Да и понять можно, гормоны сейчас ужас как шалят. Главное, чтобы учёбе не мешало. А тот факт, что создание их тандема было более чем плодотворно для учёбы и творческого развития, что одного, что другого, более чем очевиден. Во-первых, Тэхён никогда не танцевал вот так. Хосок впервые его увидел настолько живым. И если Чонгук в качестве тренера смог в нём это открыть, то это заслуживает огромной похвалы. А во-вторых, Чонгук впервые танцевал с кем-то, ведь если не считать бальные танцы, он всегда выбирал сольные программы, отказываясь выступать дуэтом, трио или командой. Если Тэхён в качестве партнёра смог в нём это проработать, то это также достойно огромной похвалы. Хосок проскальзывает мимо зала в коридор и удаляется, пока Тэ его не увидел.

Комментарий к Part 3

«в прямом смысле слова — без слов» не кидайте в ошибки, я хочу, чтобы именно так было:)

Родители Тэ (мама красотка, инфа 100):

https://pin.it/5jQnweO

Добавлю в начало визуализацию Тэ и Гука, здесь дублирую всем, кто уже читает, чтоб в начало не возвращаться🖤

Чонгук:

https://pin.it/4EsttkD

Тэхён:

https://pin.it/7y7vETv

========== Part 4 ==========

Тэхён вообще-то очень хороший и воспитанный парень. И после того, что случилось, чувствует острую необходимость объясниться.

Чонгук поцеловал его.

Вообще, изначально было понятно, что между ними постоянно какое-то напряжение. Сначала это была взаимная неприязнь. Почти ненависть со стороны Тэхёна, хоть тот потом и себе, и Чонгуку признался, что это всё было надумано, навязано и настолько сильно не любить кого-то он не смог бы. Хотя бы потому что добрый достаточно.

Собственно поэтому полностью ему вменять вину за это разрушительное чувство нельзя. Тэ ведь всё это время находился в обществе людей, которые так или иначе Чона недолюбливали, а его главный хейтер — Чимин не просто в Тэхёне это чувство подогревал, он его буквально в нём воспитал. Глупо, конечно, весь свой молчаливый негатив, направляемый на Чонгука последние пару лет, оправдывать влиянием Чимина. В конце концов, Тэхён сам признал, что он таким образом мыслей, постоянно соревнуясь, проигрывая и проклиная «удачливого» Чонгука, просто оправдывал свои промахи перед собой и остальными. Ведь и правда, проведи он на каждой тренировке плюс-минус на час больше хотя бы, может, уже и выполнил бы этот норматив, сколько там часов нужно, чтобы стать профессионалом в какой-то области?

С момента их с Чонгуком чересчур откровенного разговора в холле прошла неделя и Тэхёна достаточно сильно удивляет тот факт, как всё быстро и странно сложилось.

Чонгук обычно весь такой пафосный и закрытый, открылся ему, нытику, который свои неудачи на него сваливал, так ещё и признался в этом потом. А может поэтому и открылся? Посчитал сильным, раз Тэ вот так просто свою слабость признал. А что между ними потом произошло? Когда всё переклинило? Тэхён чувствовал комфортную теплоту по отношению к себе, когда они общались последнее время. Чувствовал какую-то странную своего рода заботу. Но не может же отношение человека поменяться вот так быстро. Или может? Может и правда, как оно там? От любви до ненависти один шаг? Только в их случае в обратном порядке нужно. Хотя стоп, какая любовь? Им по семнадцать. Какая любовь?

А может, и не нужно Чонгуку ничего менять по отношению к нему было? У него, наверное, просто всё вот так в голове сложилось, как сложилось, до этого ведь они не общались, тот внимания на Тэ даже не обращал. Может, про эту симпатию он изначально говорил? Может, у него вот так изначально к Тэ было: тепло, заботливо и с желанием как минимум хорошо общаться и помочь с учебой.

А если и так, если с Чонгуком всё понятно, то что с отношением Тэхёна произошло? У него так уж точно всё к Гуку чересчур быстро и кардинально поменялось. Быть может, дело в том, что Тэ недолюбливал только один лишь образ Чонгука, который ему тут создавали, а на деле то узнал его хоть немного вот недавно буквально. А, может, Тэ подсознательно всегда хотел с ним пообщаться, а тут он сам на контакт пошёл и Тэхёна повело.

Да, в этом дело скорее всего.

Определённо Тэхёну Чонгук симпатичен. Даже очень. Он объективно очень красивый. И его поведение, кардинально отличающееся от образа, укрепившегося у Тэ в голове, заставляет внутри всё опасно трепетать, это правда.

Ему одновременно очень комфортно рядом с Чонгуком и очень неловко. Ему страшно к нему прикасаться и одновременно очень хочется. А кому бы не хотелось, узнай они, что человек по собственному желанию ни к кому не прикасался уже очень и очень долго? Потому что или не хочет, или не может. А к тебе прикасается. И потому что хочет, и потому что может.

У него, наверное, всё по-другому. Если у Тэ всё внутри оборвалось буквально и на части разлетелось, когда тот его коснулся, а когда, прости господи, поцеловал так вообще что-то взорвалось в мозгу и какие-то нервные окончания отмерли от напряжения. Защемило всё внутри до боли прям. Если Тэхёна вот так размотало от этого всего, то ему каково? Приятно и тепло на самом деле было или он побежал сейчас в туалет раздирать себе лицо и руки, отмывая? Если приятно, то насколько? Так же, как Тэ, или в разы сильнее? Он ведь, наверное, так по прикосновениям соскучился за всё время, как стал таким. Тэхёну, пока он об этом размышлял, ещё больнее почему-то стало. Настолько сильно пытался представить, что Чонгук мог почувствовать, что действительно себе больно сделал. И когда он в такого превратился? Никогда за ним такого не водилось, он всегда был мягким, чувствительным, над фильмами плакал, восприимчивым, но с людьми чтобы вот такое испытывать. Немыслимо.

«Стоп. А если он правда сейчас где-нибудь пытается всё с себя смыть?»

Тэхён очень хороший и воспитанный парень. И прекрасно понимает, что им нужно поговорить. Нужно сказать ему, что симпатия вроде как взаимная. И чёрт его знает, как так вышло.

А ещё Тэхёну очень бы хотелось получить разрешение, чтобы тоже его, Чонгука, коснуться. Ему, кажется, тоже интересно, какая его кожа на ощупь, какие волосы, если коснуться их не слегка и случайно, а целенаправленно вплести в них пальцы. Тэхён всегда думал, что ему нравятся странные вещи. Совсем не то, что кажется красивым или романтичным другим людям. Но просидев на полу в размышлениях добрых полчаса, он вывел для себя одну интересную мысль. Получается, в общем то и целом, нравится ему то же, что и остальным. И хочется того же, чего и всем, наверное, хочется. Хочется держать человека, который нравится, за руки. И не важно кем этот человек будет. Пока что, кажется, как бы оно там ни было, этот человек — Чон Чонгук. Удивительно, но Тэхён отчего-то сейчас в этом очень уверен. И с этим определённо нужно что-то делать.

А потом Тэхён замечает забытый Чонгуком телефон, продолжающий снимать. Неспешно поднимается, сохраняет видео, мысленно поблагодарив Чонгука, включившего камеру из основного меню, потому что телефон не заблокирован. Он отправляет видео себе по эйрдропу, не заморачиваясь тем, чтобы обрезать его, ведь большую часть видео Тэ просто сидит на полу и пялится в одну точку. И принимает очень смелое для себя решение. Пойти и телефон отдать. Может, даже поговорить получится. А может и нет, но хотя бы будет возможность удостовериться, что с Чонгуком всё в порядке. Мало ли действительно рванул отмываться. В этом случае, Тэ отчего-то уверен, ему станет очень обидно.

Тэхён выдыхает, успокаиваясь. Шок до сих пор не отпустил. Убирает телефон в карман. Он медленно наводит порядок в зале. Растягивая время, чтобы ещё немного подумать и события последних дней в голове по кругу прогнать. И отправляется в комнату принять душ и переодеться перед походом к Чонгуку.

***

Чонгук не планировал влюбляться. Чонгук не планировал влюбляться в парня. Чонгук не планировал влюбляться в выпускном классе. Чонгук вообще, блять, ничего в этой жизни не планировал. Зачем что-то планировать, когда всё и так идёт по нужной колее? Когда упорно тренируешься, много работаешь, создавая себе имя, после первого серьёзного успеха твоё имя в какой-то степени начинает работать на тебя. Он запарывался с учебой и тренировками, и в выпускном классе половина преподавателей спокойно проставила ему все зачёты, не заставляя напрягаться и позволяя готовиться к тому, что ему будет нужно на соревнованиях или при поступлении куда-то дальше. Чонгук годами ограничивал общение с людьми, подпуская лишь немногих, кто не будет общаться, узнавать подробности о его жизни, а потом бежать и трезвонить по всей школе, что Чонгук с папой, например, плохо общается, или ещё что-то в этом роде.

Как-то исторически сложилось, что Чонгуку было почти комфортно, что о нём либо гадости говорят, либо фанатеют. Но любителям подлизаться он всегда от ворот поворот давал, а задир банально игнорировал. И как-то постепенно в позитивном ключе его перестали трогать. Только девчонки в основном цеплялись. И Джин. Но он — это отдельная тема. Так вот, девчонки. Самым большим страхом Чонгука, едва он ступил на скользкую дорожку полового созревания и начал обращать внимание на людей вокруг в этом ключе, стал страх однажды влюбиться в одну из них. Ну, знаете, в такую. Самую настойчивую, как это обычно бывает, или самую неприметную, которая вообще внимания не обращает. Потому что, ну, контраст вроде как. В какую-нибудь вот такую девчонку. А страшно, как раз потому что влюбленность сто процентов не обходится без касаний. Ну, даже минимальных. Никто не говорит, что дойдёт до поцелуев, но объятия, подержаться за ручки и все остальные мелочи, до того, как она поймёт, что что-то с тобой не так, должны же быть. И вот этого Чонгук и боялся. Что понравится кто-нибудь, он прикоснется, а его поломает как обычно, если не хуже. И как потом влюбляться с каждым днём всё сильнее, как в книгах, если он не сможет человека касаться? А никак.

Чонгук вообще не планировал, но, кажется, влюбился. Влюбился в парня в выпускном классе. Не планировал, но коснулся. Много раз и много где. И много чем. И даже губами. В прошлом году, когда после соревнований напарница посчитала необходимым в честь победы его поцеловать, Чонгук себе губы в кровь стёр в ванной потом. С ней он, к слову, больше не выступал. А бояться прикосновений стал в десятки раз сильнее. Ещё никогда не было настолько неприятно. А сегодня с Тэхёном… касаться было приятно. Было так тепло. Даже почти хорошо, даже хотелось больше. Чонгук ведь уже и не помнит, когда мог такое делать по собственной воле.

Он касался его, а внутри под собственной кожей приятное тепло по сантиметру разливалось постепенно. Он касался, а кровь начинала закипать во всем теле, и так бурлила, что наружу мурашками по спине и плечам вырывалась. Он касался, а ему было больно от того, насколько хотелось больше. Он касался и медленно просыпался изнутри. Он понятия не имеет, когда он вот так уснул для этого всего, может, в прошлой жизни вообще. Но проснулся сто процентов вот сегодня. С ним. Это приятное тепло ласкало каждое нервное окончание, заставляло дрожать и посылало приятные импульсы по всему телу. Внутри так горячо и сладко никогда не было. И очень хотелось больше. Потому и поцеловал. И ещё бы поцеловал. Если бы реальность не вовремя по голове не стукнула.

Это же Тэхён. Они вообще ни черта не знают друг о друге почти. Это же Тэхён. Он ведь говорил, что почти ненавидел Чонгука всё это время. Это же Тэхён… Он ведь, на самом-то деле, безумно красивый, он ведь никому о его тайне не рассказал, оказавшись очень хорошим человеком, он ведь и на помощь пришёл тогда, когда Чонгук очень в этом нуждался, не оставил одного в туалете отдраивать до крови кожу и ненавидеть себя, он ведь снова купил ему кофе, будто почувствовав, какой именно ему понравится. Что не так с этим Тэхёном? Как он это с ним сделал так быстро?

Нет, Чонгук не пошёл мыть губы с мылом или топиться в душе. Чонгук сидит один в пустой комнате, потому что Джин вернётся с выходных только поздно вечером. Сидит и смотрит на свои руки, иногда касается, начавших подсыхать от постоянного облизывания, губ кончиками пальцев и отчаянно пытается в себе разобраться. Может, Тэхён прав был? Нужно уже к специалисту? У самого Чонгука ни черта разобраться не получается. Кёнха его взяла за руку в пятницу в коридоре, а он чуть прям на месте в обморок не бахнулся, насколько это было неприятно, он бы многое отдал, чтобы ощущение это забыть раз и навсегда. А Тэхён буквально под его губами был своей нежной кожей. И это ощущение хочется запомнить навсегда и сохранить.

И ничего ему не понятно. Ни с собой. Почему так думается о Тэхёне последние дни навязчиво? Почему так сильно увидеть хочется даже сейчас, когда стыдно перед ним? Ни с Тэхёном. С ним тоже ничего в общем-то не понятно. Почему не оттолкнул? Почему позволял касаться вообще? Почему руки не отнял, почему прижимался в ответ и голову так доверчиво на плечо откидывал? Почему дышал так, словно то же самое чувствовал? Лицо гореть начинает тут же стоит только тренировку вспомнить. Это ж надо, что Чонгук там с ним делал. Это же… ёлки-палки, очень горячо было. Откуда оно в голове вообще взялось? Где насмотрелся?

Из размышлений вырывает стук в дверь. У Чонгука сердце заходится.

«А вдруг это Тэхён?»

А потом он настраивает себя быстро и настойчиво на то, что Тэхён точно разговаривать не захочет в ближайшие дни и вообще навряд ли бы пришёл сюда сейчас, и поднимается с кровати. Почти спокойно подходит к двери и открывает.

И ну надо же. Обычно инфаркт не случается два раза подряд. Нормальному человеку и одного раза достаточно. А тут, пожалуйста, случился. Второй раз уже за этот день, Чонгук искренне недоумевает, почему жив до сих пор с такими эмоциональными качелями, с его-то пристрастием к кофеину навряд ли у него сердечко сильное и здоровое. А может, это и не инфаркт вовсе. Но Тэхён стоит перед ним с мокрыми волосами, красными щеками в очаровательнейшей розовой толстовке и супер неловко с ноги на ногу переминается. И это… это опять-таки сердечку, в любовных делах совершенно неопытному, больно делает.

— Я… — прочищает горло. — Твой телефон, ты забыл.

Достаёт трубку из кармана худи и как-то очень внимательно в лицо вглядывается. В глаза смотреть не решается, но словно ищет что-то, резко перемещая взгляд на руки, когда Чонгук молча трубку принимает, не опасаясь уже кожи коснуться, задевает пальцами, слегка, по привычке скорее, вздрагивая.

— Ну… я пойду, — нервно рукой в тёмно-синие, потому что мокрые от воды, волосы зарывшись, разворачивается и успевает сделать пару шагов, прежде чем Чонгук себя в кучу собирает и голос подаёт.

— П… поговорим? — голос тихий, словно напуганный.

— Да, неплохо было бы, — облегченно выдыхает Тэхён, оборачиваясь, краснея щеками ещё больше и ликуя в душе от факта того, что Чонгук посмелее будет. Сам бы он не смог сейчас разговор предложить, так и ушёл бы.

Чонгук молча дверь пошире открывает, впуская внутрь.

Тэхён себя, если бы мог чувствовать ещё больше не в своей тарелке, он бы чувствовал сто процентов. Тэ в психологии никогда силён не был, но людей, с которыми хорошо общается и чьи чувства привык брать в расчёт при общении, старается от неловкостей оберегать, а потому просто ненавидит всякие скользкие темы. Он из тех людей, которые никак не прокомментируют ситуацию, если у вас случится казус вроде вылетевшей изо рта слюны во время разговора, непрошеной случайной отрыжки или какой-то люто неловкой ситуации с другими людьми, которая человека в ваших глазах принизит. Он просто промолчит, давая людям вокруг возможность чувствовать себя комфортно и дальше. И сейчас ситуация вот как раз такая. Странная. Скользкая. Что ни говори, а разговаривать неловко будет однозначно. И как себя вести?

— Я не знаю, что сказать, — Чонгук останавливается посреди комнаты, запрокидывает голову к потолку. — Прости? Я не знаю, что со мной творится.

— Да не за что извиняться…

— Я против твоей воли это сделал.

— А по-твоему для таких вещей разрешения, что ли, спрашивают всегда? — бубнит Тэхён, разглядывая ковролин под ногами.

— Я трогал твой лоб, когда ты спал, убрал… ну, волосы. Как маньяк какой-то. После этого и проверить решил с Кёнхой тогда в коридоре. Плохая проверка вышла.

— Ну трогал и трогал, что теперь? Это нормально… наверное.

— Вот именно, что «наверное».

— А ты целовался когда-нибудь? — стараясь изо всех сил, чтобы голос не дал петуха.

— В прошлом году меня Суён поцеловала после победы на соревах. Это, ну, единственный раз был. Не знаю, считается или нет.

— А я видел, да… — и правда, видел. Тогда это показалось дешёвым фарсом. А оно вон оно как вообще.

— Я себе губы в кровь тогда стёр, — грустно усмехается, опуская голову и взгляд вперивая в пол.

— Подожди, — Тэхён, забыв совершенно про стеснение, резко подходит и приподнимает его лицо за подбородок, требовательно вглядываясь. Словно боится, что не увидел чего-то там, когда разглядывал его у двери. Краем сознания отмечая, как необычно вот так вот брать и трогать его. — Ты не…

— Нет.

— Ффух, это хорошо, — отпускает и оступается назад. И то ли от того, что он отпустил, то ли от такого явного облегчения в его голосе Чонгуку так трепетно стало внутри, так сильно снова что-то всколыхнулось, сжимает кулаки, чтобы нервы в относительном порядке удержать.

— Я…

— Тебе не за что извиняться, правда, я думаю, у нас что-то типа… взаимной симпатии, может быть. Ну, или это только у меня, не знаю, — выдаёт речитативом. — Я понимаю, это странно и всё такое. И учёба у нас. Но что есть, то есть в общем. Не знаю, как так вышло. Мне не было неприятно, правда. Зря… зря ты сразу убежал.

— Да, определённо есть симпатия, — сдаётся и Чонгук. Ну глупо отрицать уже. — Может, потому что ты мне нравишься, я не испытываю отвращения, когда… ну, к тебе, — едва получилось из себя выдавить. Лицо горит. Вот и признание вылетело, само по себе как-то.

— И что будем делать с этим? — «ты мне нравишься». Почему никто не говорил, что от одной этой фразы можно в семнадцать спокойно проблемы с сердцем заработать?

— Я не знаю. Если бы знал, не убегал бы от тебя сегодня. Не бросил бы там… одного. Но честно, не знаю. Я не могу ничего обещать, вдруг это временно, вдруг всё со мной опять как обычно станет, и я не смогу прикасаться больше. Это очень сложно… — голос на нет постепенно сходит.

— Ты не узнаешь, пока не попробуешь. Давай не будем никуда спешить? Ну случится что-то подобное ещё раз и случится. Не будем акцентировать типа. Мне тоже сложновато вообще даже думать о подобных вещах, — наконец поднимает уже взгляд и в глаза смотрит. Чонгук на взгляд отвечает и всматривается в тёмные радужки.

«Такие тёмные сейчас, как эспрессо».

— Предлагаешь прикинуться будто ничего не было?

— Нет, я предлагаю прикинуться будто это в порядке вещей и просто подождать, — пожимает плечами.

— Чего подождать?

— Чего-нибудь, Чонгук. Ты знаешь, что сейчас делать и как себя вести? Я — нет. Поэтому и предлагаю просто подождать и разобраться. Если будет дальше тянуть, значит… — замолкает на секунду, обдумывая что-то. — Значит, так и надо. Значит, будем пробовать. А пока подождём.

— Оу… ну да, это будет правильнее всего. — если честно Чонгук бы хотел уже сейчас что-нибудь попробовать. Но Тэхён прав, не нужно никуда торопиться.

— Ффух, класс, с этим разобрались, — чешет затылок, улыбается робко. — Что с тренировками делаем? Продолжаем как обычно?

— В общем и целом, у тебя огромный прогресс за эти дни. Тебе только чуть-чуть подтянуть технику, это можно сделать за пару занятий и можешь идти сдавать базу Хосоку. Я знаю его требования. Ему этого хватит. Ну, а если на выпускные контемп тебе поставит в итоге, то у тебя готов номер можно сказать. Я всегда могу помочь если что с постановкой. Ну, если захочешь, конечно…

— Окей… в среду подойдёт тренировка?

— Подойдёт.

— Огонь, получается, со всем разобрались, — Тэхён видит, что Чонгуку как-то совсем не по себе, и не особо приятно, что он рядом с ним себя так неловко чувствует. Тэ пытается звучать и улыбаться ободряюще. В конце концов, они оба в это вляпались, оба и разбираться теперь будут. Хочется, чтобы было всегда, как тогда вечером в холле, просто, спокойно и комфортно. Пока комфортом и не пахнет. — Спокойной ночи?

— Спокойной, — головой кивает.

Тэхён поджимает губы и порывается уйти.

— У тебя очень классная толстовка, — а Чонгук второй раз за вечер не даёт ему этого спокойно сделать.

Тэ краснеет опять до кончиков волос и оборачивается.

— Спасибо большое, — улыбается очаровательно широко. Ему приятно, что Чонгук оценил. Значит, у них похожий вкус, хотя Тэ Чонгука в основном в тёмных вещах видел.

А Чонгук просто не хочет, чтобы он уходил так быстро. Не сейчас. Они уже вроде бы всё прояснили. Уже вроде бы понятно, как они друг к другу относятся. А значит и немного близости, которая нужна сейчас почему-то Чонгуку невероятно, ничего не испортит уже. Ведь так? Чон подходит ближе, неловко руки перед собой выставляет по бокам, неуверенно, странно, словно робота изображает.

— Можно? — шёпотом.

А Тэхён вместо ответа сам приближается, позволяя рукам неумелым и голодным до прикосновений талию слегка обвить, приобнимает его в ответ, перехватив руками под подмышками, уложив их ему на лопатки, и рискует, ещё ближе притягивая. Внутри стучит всё невероятно сильно. Бросает в жар и классная розовая толстовка кажется худшим из всех возможных решений. А Чонгук наконец вплотную подходит, прижимается, прячет лицо в изгибе плеча. И так облегченно выдыхает, что Тэхёну хочется плакать сто часов от того, насколько его ранимой душе вот такое отношение трепетное к простому проявлению чувств, больно.

— Конечно, можно, — и руку ему на затылок перемещает, осторожно так, бережно, словно на пробу, проводит ею по волосам. Чонгук снова выдыхает и ощутимо в руках расслабляется. А волосы мягкие-мягкие. Прям такие, как Тэхён себе и представлял. Надо спросить, каким он бальзамом пользуется, он ведь не красит их вроде, а они не толстые и жёсткие, как были у Тэ до первой покраски. А мягкие, приятные невозможно.

— Ты как безопасное место, или я не знаю, как ещё это назвать, — тихонько усмехается Чонгук, стараясь не разрушить момент и покрепче прижимается, лишь бы не отпускал подольше, растворяясь в приятнейших ощущениях. Он совершенно точно никогда такого не испытывал. Никогда не было так комфортно, тепло, уютно, безопасно в чьих-то руках. Да он не в чьих то особо и не был. Родители не считаются. Они почему-то тоже безопасным местом для него быть перестали. А тут так хорошо. Просто не верится, что может быть вот так хорошо.

«Пожалуйста, не отпускай подольше».

— Я очень рад быть твоим безопасным местом, — раздаётся тихое в ответ.

А Чонгуку всё сильнее хочется поторопиться, хотя сам попросил дать время. Но вместо резких движений он лишь ещё крепче обнимает, губами словно невзначай через толстовку пытается тепло тэхёновой кожи почувствовать, носом его запах тянет едва заметный. Там гель для душа, что-то похожее на дезодорант и какой-то лёгкий отголосок его парфюма. Почему он такой? Почему нравится весь полностью? От красивого лица до приятного запаха. От банальных фраз до кофейных глаз. От плавных движений до низкого бархатного голоса. Почему ему никто раньше не сказал, что обниматься с кем-то это вот так? Вот так хорошо. Он бы раньше влюбился, если бы знал. В того же Ким Тэхёна, рядом с которым даже расстройство отступает глупое.

Они простоят так настолько долго, насколько позволит их юношеское восприятие ситуации считать эту близость нормальной. Потом вернётся неловкость, конечно же, к обоим сразу, и Чонгук, робко погладив Тэхёна по спине, очень нехотя выпустит его из своих крепких объятий, а тот, не долго думая, попросит не забыть на ночь помазать руки кремом, сожмёт порывисто запястье напоследок и убежит с красными щеками к себе в комнату спать. Оставив Чонгука одного посреди комнаты в совершенно подвешенном состоянии, с ощущением фантомного тепла по всему телу.

А через десять минут примчит Джин и Чонгук впервые расстроится, что друг, такой разговорчивый всегда, возвращаясь с выходных обычно молчалив сверх меры. Они не разговаривают обычно о личном, но Чонгук знает, что дома с бабушкой, которая его вырастила, у него отношения не фонтан, поэтому ему нужно помолчать и настроиться на учебную неделю. Чонгук знает и никогда не трогает его вечером в воскресенье. Даже когда очень хочется чьего-то внимания. Сегодня он и так уже получил очень много внимания от другого человека. И вообще он сегодня много чего от него получил. И как бы Гуку не хотелось сейчас поболтать и отвлечься от того, что внутри разрывает буквально, он просто молча отправится спать и проворочается в постели до трёх утра, комкая простынь в ладошке, кусая губы, раздумывая над всем этим и умирая внутри от ощущения непонятного ожидания, поселившегося где-то на подкорке мозга.

***

Тэхён проснулся в приподнятом настроении. Завтрак, пары, обед, тренировка по бальным танцам — всё пролетело легко и непринуждённо с терпким ощущением, что скоро что-то случится. А потом Тэхён почему-то решил рискнуть. Сам не понял почему, но показалось, что готов, и едва все дела за день были доделаны, Тэ надел явно очень подходящий для этого дела просторный тёмно-синий свитер, облегающие треники, в которых будет легко прыгать и заявился на пороге кабинета Хосока, заявив, что готов сдавать зачёт.

Хосок посмотрел на него, заглянул в горящие энтузиазмом глаза, покивал головой, как-то странно его разглядывая, и согласился принять.

— Уверен, что готов? Понимаешь, что это предпоследняя попытка? Точно не нужно больше времени?

— Нет, я уверен. Почти на сто процентов.

— Тогда дерзай, показывай.

Ну Тэхён и показал. И сдал. И даже аплодисменты заслужил и искренние поздравления. Вот только Хосок не выглядел особо удивлённым, словно видел уже этот танец.

— Молодец, Тэхён, вы с Чонгуком очень хорошо поработали. Обязательно нужно будет поговорить с ним, чтобы он объяснил мне, как он смог тебе донести то, что у меня не получилось, — задумчиво себя за подбородок пощипывает.

— Хосок-ним, спасибо большое, что дали мне базу и позволили себя попробовать в этом направлении. Я только… только попросить хотел, вы могли бы пока Чонгуку не говорить? Пожалуйста.

— Почему я не должен этого делать? — и с таким подозрением смотрит, словно догадывается чем они вчера занимались.

— Я просто хочу сказать ему сам. Он, правда, очень хороший учитель и тренер. Он обязательно к вам подойдёт, когда я расскажу. Мы с ним очень хорошо поработали. Оставите мне такую возможность?

— Хороший учитель, говоришь? — он на самом то деле никогда Тэхёну отказывать не умел, он вообще-то никого на год не берёт новую дисциплину изучать. А Тэ вот взял. Поверил в него. И успел даже расстроиться, что у того не выходило ничего толком. А тут вон оно как всё вышло в итоге. Тэхён очень воспитанный и вежливый парень. Таким невозможно отказывать, тем более в подобных мелочах. — Хорошо, тогда разбирайтесь сами, буду ждать его пообщаться, — подмигивает в итоге.

— Спасибо большое, ну, хорошего вам дня! — бросает уже на ходу. А Хосок долго смотрит на дверь, за которой тот скрылся, задумчиво.

Тэхён вышел от Хосока в настоящей эйфории. Подумать только, так долго с этим разобраться не мог и вот так оно всё просто закончилось. Ему очень хочется выступить с этим танцем на выпускных, и будет грустно, в том случае если Тэ выиграет стажировку и на церемонии награждения им не скажут выступать. Потому что танца мир не увидит. Но это всё второстепенное. Сейчас в первую очередь очень хочется Чонгуку скорее рассказать. Посмотреть на его реакцию. Просто увидеть его.

Только тот, как назло, целый день на глаза не попадался. И от этого факта Тэхён ощутимо разнервничался к концу дня, настроение естественно испортилось.

Ну, знаете, как это бывает. Когда кто-то начинает нравиться, очень хочется его внимания. Особенно поначалу. Всегда хочется ухватить хотя бы кусочек. Пройти мимо по коридору, зная, что посмотрит. Посмеяться где-то в общей аудитории, понимая, что услышит. Пересечься взглядами на общих потоковых парах. Может быть даже, если повезёт, сесть рядом и касаться друг друга как бы невзначай иногда. Тэхён вот впервые такое желание ощутил. Ну просто болезненное. А Чонгука и след простыл. То ли пары не совпадают, то ли чёрт его знает, где его носит.

taetae:

Привет:) Как ты?

Пожалуй он впервые пишет ему, просто чтобы задать такой вопрос.

jungkook:

Привет. Хорошо, ты как?

taetae:

И я. Не видел тебя весь день(

jungkook:

У нас нет общих пар на этой неделе вроде бы. Ну в среду увидимся на тренировке уже.

«В среду… это два дня ещё ждать, да и толку от тренировок я ведь сдал уже».

taetae:

Да, в среду, точно.

jungkook:

Всё нормально?

taetae:

Ага:)

Ничего у него не нормально. Немного на другое развитие событий Тэхён рассчитывал. Ну… не ждал, конечно, что Чонгук теперь сразу встречаться предложит или что они начнут обниматься по углам при случае и без. Хотя, может, именно этого он и ожидал. Ну да, глупо это было. Среда, так среда. Пусть пока думает, что Тэ не сдавал ещё.

***

Чонгук снова подсознательно стал избегать скоплений людей, тренироваться ходил в одиночестве, на пары необязательные пока ходить перестал. Нужно немного разобраться в себе и своих ощущениях. Потому что то, что происходит между ним и Тэхёном безумно круто, волнующе и интересно. Но у него остались ещё кое-какие неприятные вещи в жизни. Например тренировки по бальным танцам с Кёнхой. И сколько бы Чонгук не убеждал себя, не пытался абстрагироваться, как раньше, получалось с каждым разом всё хуже и хуже. Даже наставница вопрос задала, а не часто ли он антисептиком пользуется, мол спирт там.

Тэхёна хочется увидеть и не хочется почему-то одновременно. И от этого понятнее ничего не становится.

А Тэхён за пару дней извёлся. Ну кто так поступает? Зачем вот это вот всё было начинать, если он потом не хочет видеться? Тэхён вот каждый день хочет. Каждый день очень хочет его увидеть и буквально отговаривает себя, чтобы не пойти и не постучаться в дверь злополучную, с которой всё началось.

К вечеру вторника настроение скатилось полностью в пекло и начали закрадываться мысли, мол, а правильно ли это всё или не особо? Может, не стоит? Может, не нужно? И прочая ерунда. Остро нужна была поддержка и Тэ ничего лучше не придумал, кроме как позвонить маме.

— Привет.

— Привет, сладкий, чего голос такой невеселый.

— Да как-то всё… не весело.

— Что-то случилось?

— Да ничего конкретного.

— Ну что ж такое…

— Слушай, я чего звоню, а ты всё равно мимо академии с работы же проезжать завтра вечером будешь?

— Буду, увидеться хочешь?

— И это тоже. А можешь, пожалуйста, заехать в ту кофейню и кофе купить?

— Именно в ту? — с улыбкой в голосе.

— Угу. Латте с солёной карамелью. Сможешь?

— Ну, смогу, конечно. Зайка, тебе кто-то нравиться начал?

— Не знаю… не понял ещё.

— Получается, скоро у тебя появится девочка?

— Мам… Слушай, а если не появится девочка?

— Не поняла… ну попозже точно появится, чего ты так категорично?

— Мам, а если девочка ну вот прям совсем не появится?

— Ну тогда… появится мальчик?

— А если чисто теоретическитакое произойдёт, ты будешь ко мне относиться, как раньше? Или… как папа будешь?

Мама молчит несколько долгих секунд, как-то странно выдыхает словно задерживала дыхание ненадолго.

— А если чисто теоретически, то главное чтобы не скорпион и не рыбы, малыш.

Тэхён облегченно смеётся. Чего и следовало от неё ожидать. Проводит рукой по лицу.

— Мам, ты что в гороскопы глупые до сих пор веришь? — надо отвлечься от этой темы.

— Что значит глупые, ты на мать не бузи.

— Ладно, ладно, не буду. Ну так что? Привезёшь кофе?

— Ну, а куда я денусь?

— Спасибо большое.

— Иди спи, ребёнок.

— Спокойной ночи.

— И тебе спокойной.

***

Тэхён не стал разминаться, в конце концов, он и репетировать особо не планирует сегодня. Зачёт сдан, ну может, один раз танец прогонит, чтобы вспомнить. Осталось Гука дождаться. Настроение: подавленное, приправленное ноткой томительного ожидания и каплей какого-то непонятного страха, мало ли как тот себя вести будет. Судя по переписке, ожидать можно чего угодно. Уселся на лавке, греет руки о стаканчик с почти допитым кофе. Немного потряхивает.

— Привет.

Тэ вскидывает взгляд. «Ну наконец-то».

— Привет, — тепло в ответ улыбается, достаёт из-за спины картонный стаканчик с ароматной жидкостью и поднимается на ноги, чтобы подойти и отдать.

— Ну зачем ты? Мне неудобно… Когда ты вообще успел? — капризно тянет Чонгук, стаканчик, несмотря на мнимое недовольство, принимает.

— Почему неудобно? Мне нравится тебя угощать, почему я не могу?

— Ну, я же этого не делаю.

— Ну, это же не моя проблема, — усмехается в ответ.

— А когда успел-то?

— Да мама по пути домой завезла.

— Ещё и маму напряг…

— Слушай, мне почти обидно, я рассчитывал на «спасибо» хотя бы, — выпячивает нижнюю губу обидчиво. Беспокойство потихоньку отпускает. Кажется, всё нормально.

— Прости, пожалуйста, спасибо большое, не знаю, чего это я, — в глаза заглядывает.

«А сегодня снова светлые, с янтарным отблеском, словно крема после первичного пролива».

В какой момент он начал оттенки его глаз с кофейными напитками сравнивать, Чонгук понятия не имеет.

— И мне нравится эта твоя толстовка безумно просто, — кивает на объемную мягкую светло-голубую худи.

— Тебе все мои толстовки нравятся? — хихикает. — Хочешь, поносить дам? Мне не жалко.

— А вот хочу, — смотрит, мол не ожидал, а я понаглею.

— Давай тогда прям сейчас поменяемся? — они серьезно собираются это делать?

— Сейчас?

— Ну да, — откуда столько смелости?

— А давай, — ставит стаканчик на пол рядом с собой, тянет чёрный худак через голову и отдаёт.

Тэхён действия его повторяет, едва не стянув худи вместе с футболкой, выпутывается наконец и меняется с ним толстовками. Надевает чёрную чонгукову, пропахшую каким-то свежим приятным мужским парфюмом. Чонгук напяливает его светло-голубую. Волосы разлохматились у обоих, Чонгук моментально кутается в чужое тепло.

— Нравится?

— Угу, — капюшон на голову натягивает, поднимает кофе с пола.

— Тебе идёт этот цвет, вообще, наверное, с твоим цветотипом тебе любой яркий цвет идти будет, — тянет задумчиво.

— Не знаю, я никогда ярких вещей не носил. Но прикольно вроде, — оглядывает себя в зеркале. Залипает на то, как забавно они цветами сейчас сочетаются. У Тэ голубо-бирюзовые волосы и чёрная худи, а у Гука наоборот волосы чёрные, а худи теперь голубая. Красиво.

— На что залип? — Тэ заинтересованно голову в бок склоняет и в зеркало смотрит.

— Прикольно… просто, — рукой со стаканчиком неопределённо на зеркало указывает.

— Ой, да, слушай, круто как, — улыбается.

— Ну, поехали? — отвлекается наконец от созерцания.

— Поехали.

Тэхён отстраняется, включает трек и отходит на середину зала, стараясь максимально расслабиться, несмотря на присутствие Чонгука, пристально наблюдающего за ним, который расслабленно прижимается губами своими странно розовыми, отпивая напиток из стаканчика. Три минуты пролетают незаметно, Тэхён снова растворяется в танце, отмечая, что больше не стесняется Чонгука от слова «совсем», танец даётся легко и Тэ решает сделать хорошую концовку на этот раз, как делал на зачёте Хосока, и всё легко и классно, Тэ бы и дальше танцевал и танцевал, но под конец песни он ощущает, что запыхался. Толстовка очень тёплая.

— Ну как?

— Всё отлично, мне очень нравится, прыжок вообще топ, только вот в конце, если ты другую концовку делаешь, — поднимается на ноги, подходит почти вплотную, — вот на этом моменте, — руку поднимает демонстрируя, — можешь её вот так сделать? Внутренней стороной ладони повернуть, ага, вот что-то примерное и, ну, пальцы расслабь.

— Вот так? — повторяет движение за Чонгуком.

— Аг… — Тэхён внезапно осторожно пальцы поднятых рук переплетает и нежно гладит большим пальцем тыльную сторону его ладони. — Ну можно и так, — выдыхает Чонгук, опуская их сцепленные руки вниз. Внутри снова забилось чаще.

— Чонгук.

— М?

— Я сдал.

— Что сдал?

— Зачёт.

— А… что? Когда?

— В понедельник ещё. Это чисто случайно вышло.

— Оу, правда? А что же мы тогда… зря время тратим, получается. Почему сразу не сказал? Я должен был узнать первым, — грустнеет моментально.

— Я хотел. Буквально готов был бежать и орать на весь коридор. Хосок сказал, что поговорить с тобой хочет, я с него обещание взял, чтобы он тебе не говорил. Потому что очень хотел сам рассказать. Но ты прятался от меня два дня, — смотрит осуждающе.

— Да я не прятался… просто, подумать нужно было и тренировки ещё эти, — демонстрирует шершавую ладошку, — Бесило всё, не хотел на тебе плохое настроение вымещать.

— Почему ты кремом не мажешь?

— Так мне не нужно от тебя их скрывать.

— Да дело не в этом. При чём тут скрывать? Их нужно лечить, — наклоняется ближе, в глаза заглядывает.

— Потом помажу. Получается, это всё? Последняя тренировка? — Тэхён поклясться может, что грустинки в его глазах и тоне ему не почудились.

— Относительно. Но я буду с этим на выпускных выступать. Ещё нужно будет немного прорепетировать ближе к маю.

— Если будешь. Выиграешь стажировку и не придётся вообще выступать, — ободряюще ладонь сжимает.

— Сомневаюсь, что полечу.

— Точно полетишь, ты более чем достоин.

— А ты?

— А я не хочу туда.

— А если оба выиграем? Там три места.

— А если оба выиграем, то вообще супер будет, — понижая голос до минимума.

— Согласен. Спасибо, что занимался со мной, поможешь перед выпускными потом на репетициях? Я всё равно буду готовиться, мало ли, — и Тэхёну грустно становится. Вот и закончились тренировки. А хороших было так мало. Стоило им только сблизиться и всё закончилось.

— Конечно, помогу, о чём речь. И спасибо тебе за этот месяц, ты для меня всё с ног на голову перевернул, — качает головой, словно не веря, что это всё действительно за месяц произошло.

— Так говоришь будто прощаемся.

— Драматизирую.

— Не надо, — шёпотом и лбом к его лбу прислоняется.

Чонгук начинает легонько дрожать. Щёки опять пылают. В толстовке жарко.

«А можно терморегуляцию в теле починить уже, ну?» — неизвестно к кому в голове обращается.

— Тэ, а ты целовался когда-нибудь? — «скажи, что да, потому что я очень хочу, но ни черта не умею».

— По-настоящему в губы — нет.

— А не по-настоящему?

— Не по-настоящему ты меня недавно поцеловал.

— Почему это так всё смущает?

— Не знаю.

— Мы чисто теоретически могли бы…

— Могли бы, — с готовностью придвигается ближе.

«Ну давай же, я же вот, рядом совсем».

И Чонгук решается. Отпускает все сомнения и в омут с головой ныряет. Приближается и осторожно прислоняется к чужим мягким губам своими. Тэхён шумно носом выдыхает и в ответ тоже губами жмётся. И стоят, замерли. А что дальше то делать? В дорамах это ужас как романтично выглядит, а на деле, что-то непонятное. Трясёт буквально от ощущения близости, хочется за что-то ухватиться руками, чтобы не рухнуть, потому что ноги ватные, но с губами то что дальше делать? Тепло, мягко, покалывает от напряжения. Но что-то же нужно дальше соображать. Тэхён приходит в себя первым.

— Я понятия не имею, что делать нужно,— отрывается, дышит тепло в губы.

— Попробуй… попробуй вот так делать, — приоткрыв губы, чужую нижнюю прихватывает своими. Выпускает. Повторяет то же с верхней. Наклоняет голову в бок для удобства, прижимается, словно просто чмокнув.

— Я понял, типа по очереди, да? — снова осторожно в губы выдыхает.

— Да, просто делай.

И Тэхён делает, как ему и сказали. Нежно обнимает чужие губы своими поочередно. Губам влажно и сладко одновременно. И не понятно дело ли в кофе, который Чонгук пил, или в чём-нибудь другом.

Спустя пару минут незамысловатых прикосновений и перетягиваний инициативы на себя Чонгуку наконец становится понятно, как этими губами чёртовыми пользоваться. А ещё становится понятно, что если легонько по нижней языком провести, Тэхён дрожать начинает сильнее и крепче прижиматься, и словно сильнее, что ли, целовать.

Спустя пять минут постепенно до обоих доходит. Всё. Целуются. По-настоящему. Чонгук пальцами в волосы на бирюзовом затылке зарывается, Тэхёна мурашками прошибает от этого потрясающего ощущения, он звучно выдыхает через нос, высвобождает ладонь из чонгуковой хватки, тот удивлённо отстраняется, чтобы понять, почему тот руку отнял, но Тэ упрямо глаза прикрывает и снова в губы впечатывается, легонько прикусывает и, осмелев окончательно, пролезает шаловливыми ручками Чонгуку под худи, минуя футболку, игнорируя тот факт, что Чонгук в ожидании замер испуганно, и, дорвавшись до цели, осторожно гладкой кожи пресса касается. Чонгук разрывает поцелуй и выдыхает через рот, полуприоткрыв блестящие от слюны губы.

— Что ты…

— Порядок?

— В целом, да, но…

Мышцы под пальцами напрягаются, Тэхён впервые в жизни чувствует, что его ведёт, вот в буквальном смысле заводит происходящее ужасно. Он легонько гладит Чонгука по линиям косых, совсем трепетно кожи касаясь, устраивает руки на мягких боках и к себе теснее прижимает, снова принимаясь каждую мягкую губу по отдельности выцеловывать. Чонгук обе шершавые ладошки перемещает Тэхёну на шею, под ворот толстовки забирается, под поцелуи подставляется, сам отвечает, пальцами узоры по чужой шее вырисовывая.

Тэхён где-то в нирване. Почему ему никто раньше не сказал, что целоваться это вот так? Вот так странно, но приятно просто до жути. Сердце в ушах стучит, от стенок черепной коробки гулом отскакивает. Всё тело ватное буквально.

— Ты чего дрожишь? — очаровательно усмехается Чонгук ему в самые губы.

— А сам то, — парирует Тэ и нежно в уголок губы чмокает, проползает руками на спину и к себе прижимает в объятии.

Он, и правда, дрожит. И голос дрожит. И ноги дрожат. И дыхание даже.

— Бля… наверное, надо это обсудить, да? — выдыхает Чон ему в плечо, его качает на каких-то тёплых волнах, хочется обнять Тэ руками и ногами и уснуть.

— Можешь… можешь не материться, пожалуйста?

— Ещё не встречаемся, а уже переделать меня пытаешься? — саркастично усмехается.

— Да я…

— Я шучу, прости, не буду при тебе больше, — легонько чмокнув куда-то в волосы.

— Но вообще-то мы, и правда, не встречаемся, — чуть отстраняется, чтобы разговаривать было удобнее.

— А ты бы хотел?

— А ты нет?

— А вопросом на вопрос отвечать не вежливо, какая невоспитанность.

— Ой… — Тэхён эту глупость всерьёз воспринимает и виновато взгляд вниз опускает.

— Ну шучу я, ну чего ты?

— Не шути с серьезным лицом, — губу нижнюю очаровательно выпячивает. У Чонгука всё внутри стучать быстрее начинает от необходимости её поцеловать, он подаётся вперёд и совершенно неловко в неё чмокает под удивлённый смешок.

— Будем встречаться?

— Что?

— Что слышал.

— А как ты себе это представляешь? Мы же…

— Никак не представляю, не попробуешь — не узнаешь, сам говорил, — неловкости как не бывало.

— Тогда будем, наверное.

— Не слышу.

— Я говорю, будем, — пытаясь поверить в реальность происходящего. — Стой, подожди, ты случайно не скорпион?

— Эм, нет. Я лев вроде, а что?

— А ничего, получается, всё теперь, встречаемся?

— Ну да.

— Класс.

— Ага, класс, буду вылавливать тебя по коридорам, утаскивать в подвалы какие-нибудь и целовать. Отличный план, я считаю, — Чонгук, кажется, абсолютно уверен в том, что они правильно поступают. Значит и ему, Тэ, сомневаться не стоит?

— Вот ты самоуверенный.

— Ну а что?

— А пойдём руки помажем?

— Ну Тэ… такой момент портишь, — разочарованно головой качает.

— Пойдём, пойдём, не будешь лечить — будешь сам с собой целоваться.

— А с каких пор ты мне такими вещами угрожаешь?

— Очевидно, с этих.

Тэ усаживается рядом с Чонгуком на скамейку и терпеливо ждёт, пока тот крем на тыльную сторону ладони выдавит. Чон уже было собирается соединить ладони и растереть.

— Стой!

— Чего вопишь?

— Слушай, а давай я?

— Что ты?

— Ну, вот это, — головой на руки кивает.

— Не понимаю…

— Ну, я помажу, я имею в виду, — бубнит, уже взяв аккуратно одну руку и нежно пальцами начиная массировать кожу, втирая крем.

— Да зачем ты? Неужели не понимаешь, что мне стыдно? — губы обиженно поджимает.

— Понимаю, поэтому и лезу, — продолжая массажировать кожу, втирая крем получше, периодически дует на покрасневшие участки.

— В смысле?

— Сам говорил, при мне скрывать не надо. Может, будем чаще об этом говорить и относиться проще станешь или что-то в этом роде… В любом случае, тебе сейчас неприятно то, что я делаю? — поднимает взгляд и смотрит вопросительно.

— Да нет, вообще-то очень приятно, стыдновато чуть-чуть, но приятно ужас как. У тебя такие руки нежные, — вполне себе честно.

— И мне приятно…

Тэхён моментально краснеет, как и Чонгук в общем-то.

«Руки нежные…»

Тэ окончательно растирает крем по второй руке, наслаждаясь тем, какой мягкой и гладкой кожа стала, потом берёт обе ладони в свои и массирующими движениями поглаживает чужую кожу большими пальцами. Смотрит задумчиво, дует ещё немного.

— Сейчас прой… — договорить не дают успевшие высохнуть губы, вынырнувшие откуда-то снизу и требовательно целующие, так нежно-нежно, всё ещё не очень умело, но так ласково и приятно, что Тэхён, успевший только охнуть удивлённо, тонет моментально в ощущениях, расслабляется, руки в своих лишь немного покрепче сжав.

«И что теперь вот так всегда будет?»

***

Тэхён понятия не имел, что бывает вот так. Так волнительно ждать конца пары, чтобы искать его глазами в коридоре, находить, здороваться как ни в чём не бывало, улыбаться так, чтобы только им двоим понятно было о чём их улыбки.

Чимин отстал совершенно. Сто процентов времени проводит с Юнги. И обидно, и удобно. С Чонгуком не донимает. Может, заранее готовятся к тому, что скоро учеба закончится и придётся разъехаться. Может, нет. Кто их знает.

Сам Тэхён успешно разбирается с одним предметом за другим, ходит на тренировки по бальным танцам. Потому что на финальных баттлах часть их курса будет выступать в этой дисциплине друг против друга. Тэхён испытывает странное предвкушение от факта того, что возможно в финале придётся выйти против Чонгука. Не сказать, что проиграть будет не так обидно после всего, что между ними с Чоном началось, но волнения приятного добавилось.

Они часто пересекаются на общих парах, играя в гляделки. Ходят пить кофе из автоматов после отбоя, Чонгук часто зависает у Тэ в комнате, пока сосед на репетициях. Февраль на исходе. Удивительно, но за месяц они настолько сильно ко всему этому привыкли.

Каждая посиделка заканчивается поцелуями, которые с каждым днём удаются всё лучше и лучше, а с каждой минутой, проведённой за этим занятием, становятся всё более горячими. И если Тэхён исключительно нежный и дарит тысячи новых потрясающих ощущений, ласково касаясь Чонгука и поглаживая, то Чонгуку не много надо и он срывается с тормозов, руки нагло блуждают по чужому телу, трогая там, где опасно на самом то деле, доводит Тэхёна до срывающихся всхлипов, до дрожи во всём теле, до прокусанных онемевших губ и трепещущих ресниц.

***

taetae:

Сосед на репетиции до восьми, придёшь?

Ответа дождаться не суждено, потому что буквально через пару минут кое-кто уже без стука вваливается в комнату, запирает дверь и заваливается к Тэ на кровать, обвивая руками и ногами словно панда.

— Я соскучился, — бубнит куда-то в шею.

— Я тоже, — чмокает, усмехаясь, в тёмную макушку.

Чонгук в ответ носом об ухо трётся, ещё ближе к шее пробираясь.

— А чего нос холодный такой? Ты почему в одной футболке?! — словно только что заметил. В академии одна проблема — зимой в коридорах прохладно, да и в комнатах порой тоже.

— Я торопился.

— Вот же чудо в перьях, — Тэхён выпутывается из объятий под недовольное мычание парня. Подходит к шкафу и достаёт очередную толстовку. Она обычная серая с эмблемой NASA. — Надевай быстро, — кидает на голову, присаживаясь рядом. — Уже половину шкафа вытаскал.

— Я могу все обратно принести, если ты такая задница и тебе жалко маленькому, мёрзнущему Чонгуку пару толстовочек, буду ходить в своих дальше, тоже мне, — обиженно губу нижнюю выпячивает и толстовку от себя отодвигает, показательно поёжившись.

— Совсем, что ли? — Тэхён подползает и натягивает толстовку тому на голову. — А ну давай надевай, мне не жалко, правда, даже если оставишь совсем без толстовок. В конце концов, приду твои отбирать, — усмехаясь, продолжает вырывающегося парня в кофту засовывать.

— А у меня все чёрные, — бубнит откуда-то из складок ткани, сдаётся, позволяя надеть уже наконец, и руками в рукава пролезает.

— Главное, что твои. И руки не помазал вот же ж блин… — берёт ладони в свои.

— Ну я не успел.

— Или специально не стал, чтобы я помазал.

— И что? Это плохо, что ли? — смотрит почти обиженно, руки отнимает.

— Нет, просто нужно немножко о здоровье думать, в академии холодрыга, а ты носишься в футболке одной, — достаёт из тумбочки крем и привычными движениями нежно втирает в кожу, снова настойчиво руки к себе притянув.

— Мне кажется или на меня тут орут?

— Тебе не кажется. Почему безалаберный такой?

— А может, мне нравится, когда ты ругаешься вот так, бубнишь на меня за то, что раздетый и всё такое?

— Нравится, когда я злюсь? — останавливается и в глаза заглядывает.

«А сегодня как латте с солёной карамелью. Мой самый любимый оттенок».

— Нет, не злишься… когда, ну… заботишься вот так.

У Тэхёна что-то ёкает внутри и обрывается, вот зачем он его отчитывал? Чтобы виноватым себя почувствовать в итоге, когда тот, потупив взгляд, опускает его на свои руки в чужих? Почему он так смотрит? Словно боится, что однажды всё изменится опять и Тэхён перестанет так относиться.

— Я всегда буду заботиться, — приподнимает его руку и нежно целует ладошку. — Не забывай ручки мазать. Очень тебя прошу. Видишь, уже лучше становится. Проходят понемногу. Я буду стараться тоже не забывать и делать это сам, я вижу как тебе нравится.

— Всегда?

— Всегда.

— Отлично.

— Отлично, да.

— А чего совёнок такой? Спать, что ли, хочешь? — заметив, что лицо на самом деле сонное безумно.

— Да я спал, замёрз, проснулся, потопал за кофе сходить, помазать забыл, одеться забыл, на полпути спустился и ты пишешь, ну я сразу до тебя помчал, не стал возвращаться, хотя знал, что ты разорёшься.

— Бооожечки, хочешь, я тебе кофе принесу тогда?

— Я бы если честно просто с тобой поспал. Ну просто поспал, ничего такого, — краснея щеками.

— Ну давай поспим, три часа ещё есть.

— А вдруг он раньше придёт.

— Не придёт, я сто раз уточнил во сколько именно заявится, думаю он понял, что мне важно, чтобы он пришёл именно в восемь.

— Думаешь, догадывается?

— Да даже если да, всё равно. Ну что? Спать будем? — приподнимает уголок одеяла.

— Блин, мне так мечтать скоро не о чем будет… — улыбается нежно и под одеяло за собой Тэ тянет.

— Не-не, мы так вдвоём уснём и точно не проснемся, я просто с тобой полежу.

— Нууу, как это? Тогда в этом смысла вообще нет.

— Ладно, давай, подползай поближе, я будильник поставлю, — сам залезает под одеяло и Чонгука у себя в объятиях устраивает. — Удобно?

— Угу.

— Ну всё, спи, — нежно в макушку целует.

Тэхён просунул руку под подушкой и устроил голову Чонгука у себя на плече не просто так. Чонгук, повозившись и попритиравшись носом к щеке, чтобы поуютнее было, начинает сопеть рекордно быстро. И как Тэхён не заметил, что он настолько сонный был? Ругал его. А Тэ вообще-то спать не хочет особо, успевает даже на себя позлиться, что такой невнимательный. Спать не планирует, решает просто пообнимать его, пока тот спит. У него такого точно с детства не было. Наверное, ему очень хорошо и тепло сейчас. Так мило улыбается, губки поджав во сне.

— Какой хорошенький… — легонько в нос чмокает и крепче к себе прижимает, прикрыв глаза. Забыв, конечно же, завести будильник. И отрубается с ним сопящим под боком естественно. И проснётся потом через три часа без посторонней помощи неизвестно какими силами. И успеет даже сладко в губы, ото сна припухшие, поцеловать, разбудив осторожно, прежде чем стрелка часов без десяти восемь покажет.

— Ммм, Тэ, я не смогу встать, можно я останусь? — канючит, лицом в шею тёплую утыкается.

— Знаешь же, что не получится, я бы тоже очень хотел, чтобы ты со мной сейчас остался, — гладит лохматую макушку.

— Хочу когда-нибудь просто уснуть вот так с тобой в обнимку, и чтоб не будили и не выгоняли никуда, — шепчет тихонько, щекочет кожу губами.

— Как с репетициями?

— Пытаешься разузнать программу, чтобы выиграть меня на баттле, проныра? — бубнит куда-то в плечо. Такой вредный, когда поспать не дают.

— Господи, какой ты противный, — усмехается, — я про руки.

— Ну… тяжелее чем в прошлом году.

— Тебе же нравится держать меня за руку?

— Ну да, а что? — заинтересованно отодвигается в лицо смотрит.

— Попробуй представлять, что это ты меня за руку держишь, м?

— Выдавать желаемое за действительное?

— Ну, я понимаю, как глупо это звучит, но, может, поможет. Первое время думай, что это я, может, будет переноситься легче, потом постепенно меньше и меньше убеждай себя в этом и, глядишь, со временем проще станет. Ну хотя бы до восемнадцати. У тебя летом день рождения?

— Угу.

— Ну вот, как раз. А потом к психологу сходишь и всё хорошо будет, — поглаживает по плечу, рукой под ворот толстовки забрался.

— Такие вопросы разве психолог, а не психиатр решает?

— Потом разберёмся.

— Разберемся?

— Конечно.

— Хорошо.

— Так, всё, топай, пока он не пришёл, — вытаскивает руку и по бедру легонько хлопает.

Чонгук, ещё немного похныкав и пожамкав Тэхёна целиком и полностью, из-под одеяла вылезает. Плетётся уныло к двери.

— Ладно, пошёл я. Спать. Один. Совсем. Как одинокая ветка сирени. Как затерявшийся в поле камыш. Как…

— Чонгука, — обнимает со спины.

— Мм?

— Не придумывай поводов, чтобы получить заботу, я и так буду это всё делать. Просто когда меня нет рядом, не забивай на все эти вещи. Хорошо?

— Ты меня как будто отчитал.

— Считай это ещё одним проявлением заботы, — целует сзади в шею.

Чонгук поворачивается в руках, обвивает своими тэхёнову талию и нежно в губы целует.

— Спокойной ночи, Тэ.

— Спокойной ночи, Гук-а.

Чонгук, прижавшись ещё раз покрепче, вздыхает мученически и выскальзывает за дверь.

Тэхёну автоматически холодно становится. Вот так всегда, когда он уходит, становится холодно. И Тэхён через пару минут уже скучает жутко. Потому что ну вот он такой необходимый стал, да и рядом вроде совсем, поднимись на этаж повыше. Но нельзя, блин, вообще ничего в этой школе нельзя.

***

Чонгук, поёжившись, замирает на лестничной клетке. Толстовка Тэхёна тёплая. Как обычно в общем-то. Как и все его толстовки. Надо будет отдать ему парочку обязательно, иначе скоро ему, правда, не в чем будет ходить. Они вместе уже целый месяц и Чонгук иногда чувствует себя эгоистом. Тэхён часто угощает его кофе, заботится о нём, постоянно переживает о его руках, так проникся желанием ему с этой проблемой помочь, словно не двадцать восемь дней встречаются, а всю жизнь, он постоянно кутает его в эти свои толстовки, едва только почувствует, что руки или нос холодные, постоянно зовёт к себе в комнату вместе потусоваться, стоит только соседу уйти.

А Чонгук как бы и тоже пытается. Но со всеми этими угощательствами у него как-то очень всё неловко выходит, у Тэхёна нет таких пристрастий в еде и напитках, как у Чонгука, например. Тэхён Чонгука словно ребёнка сходу своей заботой окутывает и Чонгуку свою заботу не то что приткнуть некуда, у него даже времени нет толком внимание обратить и придумать, а в чём и когда позаботиться то надо?

Он старается заботиться по-своему. Как умеет. Теперь умеет. Чонгук давно начал обращать внимание на мелочи и каждый раз подмечает всё новые и новые детали и участки тела, прикосновения к которым Тэхёну особенно приятны. Он зацеловывает ему шею порой до такой степени, что тот начинает тихонько скулить и просить остановиться, а на следующий день прячет засосы под водолазками, к своей же шее не подпускает особо, сколько бы тот не пытался. Потому что когда они целуются, когда заигрываются немного, когда начинают откровенно распускать руки, на первом месте для Чонгука сделать так, чтобы Тэ было приятно и хорошо. У него такая забота. Не такая нежная, как у Тэ. Но тоже вроде бы не такая уж и плохая.

Но всё равно каждый раз, когда Тэхён отругает за руки без крема, намажет сам и поцелует, Чонгуку потом приходится уходить и делать это безумно тяжело, потому что с каждым разом желание остаться становится всё сильнее. Он хочет остаться рядом без дурацких правил и научиться о нём заботиться так же, как это делает Тэ по отношению к Чонгуку.

И вроде бы всё у них хорошо. Чонгук не эксперт в этих вопросах, но искренне полагает, что то, что он ощущает, — это какая-то сильная, безумная совершенно, нежная влюблённость. Одно только беспокоит. Скоро конец года. А там перед выпускными экзаменами объявят победителей, которые получат стажировку. И не то чтобы Чонгук за себя переживал. Всё как-то странно сейчас складывается.

Если выиграет Тэ, то Чонгук будет очень за него рад, но умрёт тут без него, так сильно будет скучать. Если в списках они оба, то это лучшее из возможных решений. Они поедут путешествовать и учиться вместе. А потом вернутся и смогут поступить одновременно в ВУЗ. Они будут часто-часто видеться, может, даже в одной комнате в общежитии получится жить. Но вот если выиграет один Чонгук, то это проблема. Большая проблема. Он ни за что не хочет уезжать от него. Да и не хочет Чонгук в эту сраную Австралию, он уже ездил на похожую стажировку. Ему там делать нечего совершенно. Да и кто знает, как это на их отношения повлияет? Нельзя забывать, кто у Чонгука папа и как Тэ к нему раньше относился. Вдруг винить станет?

Чонгук гонит от себя дурные мысли поплотнее укутывается в толстовку и направляется к себе в комнату. В этом году ему несказанно везёт с самого его начала. У него уже есть Тэ. А это значит, что всё будет хорошо и судьба распределит всё правильно.

Комментарий к Part 4

Уже 82 страницы, я не знаю, как вы меня терпите, это должен был быть «миди»😂

👩🏻‍🚀Залетайте на огонёк: https://t.me/pocketastro

========== Part 5 ==========

У Тэхёна никогда не было проблем с доведением себя до разрядки. Он, как и большинство подростков, рано начал познавать собственное тело и к семнадцати годам сформировались уже в голове определенные кинки, если это можно так назвать. Он уже давно знает, что ему примерно нравится, что нужно смотреть, как двигать рукой или что представлять, чтобы побыстрее сделать себе хорошо.

Ну, так было раньше. А сейчас почти конец марта, осталось две недели до финальных баттлов, Тэ постоянно пропадает на репетициях по бальным, его буквально уже тошнит от всего на этих ежедневных прогонах, напряжение растёт, с Чимином какая-то молчаливая ссора, друг вообще будто просто избегает его последний месяц. Тэ становится нервным, ещё и Чонгук, который уже второй месяц был для него подушкой-антистрессом, одно присутствие которого заставляло успокоиться и погрузиться в пучину приятных, нежных эмоций и чувств, тоже пропадает постоянно на репетициях, заставляет беспокоиться о его состоянии и руках, они только их вылечили, они больше не шершавые без крема и не лопаются от напряжения. Они обычные, такие же как и у Тэ. Кожа нежная и гладкая и Тэхён готов зацеловывать этот результат проделанной работы сутками напролёт, да только нет возможности. Чонгук вечно теперь тоже занят. А ещё устаёт сильно. И с папой ссорится. Сильно ссорится. Тэ не влезает в их отношения, но видит периодически, что Чонгуку тяжеловато приходится. Он хочет, как раньше, чтобы Гук был рядом и была возможность присматривать за ним и заботиться. А учёба все его желания на бамбуке вертела, судя по всему.

Тэхён стрессует и нервничает, помимо всего прочего приближается объявление победителей в розыгрыше стажировки. Это тоже очень нервирует. Потому что становится правда страшно. А если придётся без Чонгука улететь? А если Чонгук без него улетит? Что тогда делать? А ещё ему не хватает чонгуковых прикосновений по вечерам, после которых он часто, выпроводив парня, закрывался в душе и кончал очень ярко и долго. И вот уже вторую неделю, что бы Тэхён в своём твиттере не подрубал, не получается у него. Он уже действительно до боли всё растер. Не получается вообще никак. Вот и сегодня пыхтел, пыхтел, искренне обрадовавшись тому, что Тэмин на выходные уехал, а не получается.

jungkook:

Джин свалил на выходные домой, увидимся? Подходи ко мне в комнату если свободен, я очень соскучился:(

taetae:

Ок, иду

Тэхён вообще-то ни разу не свободен был. Он был занят. Но тут всё равно успеха не предвидится. Тэ осторожно возвращает резинку мягких треников на место и направляется в душ помыть руку с твёрдой уверенностью, что нужно либо с мамой поговорить, либо самому к врачу обратиться. В голове поселилась тревога. Он всегда кончал, когда смотрел видео с мальчиками, где всё очень влажно хлюпает, они начинают нежно и медленно, а потом ускоряются и мальчик снизу сладко-сладко стонет. Тэ нравилось представлять себя на его месте, думать о том, каково это, когда внутри тебя заполняет кто-то. Он бы хотел, чтобы у них с Чонгуком однажды было вот так хорошо, как у этих ребят с заблюренными лицами в тви. Но сейчас он даже кончить не может. Это не дело. Вдруг у него какие-то отклонения? Он ещё слишком молод. Он даже секс ещё не пробовал.

Чонгук облачённый, как ни странно, сегодня в свой свитшот, открывает дверь с широкой улыбкой, то ли настроение сегодня хорошее, то ли для Тэ старается.

— Приветик, — затаскивает быстро внутрь, в объятиях крепко-крепко стискивает, требовательно в щёку чмокает.

— Угу, привет.

— Ты чего такой?

— Какой?

— Ну, не такой какой-то.

— Да ну ты брось. Хорошо всё, как репетиции? Готов?

— Да нормально, за последние три дня не изменилось ничего. Чёрт, так давно не видел тебя, даже репетиции не пересекаются, у меня уже буквально крыша поехала, ужас, — нежно к губам прижимается. Отрывается от них, смотрит на его лицо вот этим его пьяным взглядом, от которого Тэхёна обычно вышвыривает из собственного тела в астрал, и снова тепло целует.

Тэхён отвечает запоздало на поцелуй.

— Эй, ну что случилось? — смотрит обиженно. У них так мало времени последние недели, а Тэ такой ватный.

— Ничего, — глаза отводит.

— Говори, я же вижу, что что-то не так.

— Да всё хорошо, ну.

— Тэхён.

— Ну что?

— Я не отстану. Мы можем сейчас приятно проводить время, а можем вот ерундой заниматься. Что у тебя случилось? Увидел меня в коридоре и кто-то спалил твой стояк?

— Ой противный.

— Ну а что?

— Ну, ты почти прав.

— Чего? — глаза удивлённо выпучивает.

— У меня проблема небольшая.

— Какая?

— Ну… интимная. — краснеет моментально щеками.

— Не понял? — голову вбок наклоняет. — Меня рядом не было. С кем это у тебя там интимные проблемы могут быть? — прищуривается подозрительно.

— Обязательно с кем-то, что ли? — цокает раздражённо.

— Оу… я понял. А нет, подожди. Нет, не понял, — смотрит ещё более озадачено.

Тэхён размышляет с минуту буквально. И решается рассказать. В конце концов, он его парень. Им ещё многое предстоит попробовать. Он должен знать, что у Тэ уже вот сейчас такие проблемы. Да и не сможет Тэхён с ним время как обычно проводить, прикидываясь, что всё нормально. Во-первых, настроения никакого. Во-вторых, начнут целоваться, Чонгук как бы невзначай постоянно там касается через одежду. А у Тэхёна болит там всё уже. И натёрто и возбуждено, потому что пытался сегодня, и заполнено до краёв, наверное. Как бы стыдно не звучало.

— Не могу я в общем. Ну, дойти до финала. Когда, ну, касаюсь себя, — тихонько и глаза прячет.

— Подожди, так ты кончить не можешь, когда дрочишь?

— Угу, — морщился буквально на каждом слове.

Чонгук застывает поражённо. Ну, рано или поздно они должны были дойти до такого рода откровенностей. Но что делать то? У Чонгука такого не было никогда.

— Ох… и правда, проблема. Ааа, пор…

— Пробовал.

— Никакое?

— Никакое.

— Так-с, — задумчиво по чужой пояснице пальцами барабанит. — А когда это началось?

— Ну, недели две назад, может три, не знаю, я давно не пробовал, а тут приспичило и не получается никак.

— Нууу… возможно, дело в том, что я тебя доводил несколько раз, а ты дальше трогать не даёшь, начинаешь отбиваться и остаёмся оба… ну, не кончив. И меня обламываешь, и себя, получается. Это не хорошо, наверное.

— Ну блин. Не могу я дальше заходить пока.

— Не ругайся, — легонько по заднице хлопает, губами к щеке прижимается, пару раз задумчиво чмокает. — И нам, может, вообще пора уже? — отстраняется, задумчиво губу жуёт. — Ну ладно, это потом обсудим… Сейчас, может, дашь, я попробую?

— В каком плане?

— Солнышко, во всех, — улыбается снисходительно. — Я просто сделаю за тебя всё, может, со мной получится.

— С ума сошёл… Да у меня и болит всё, если честно.

— У меня смазка есть, — выдаёт неожиданно.

— Чего?! Откуда это?

— На будущее взял. Много, — немного виновато усмехается.

— Когда это ты её взял на будущее?

— В середине февраля, когда понял, что у меня на тебя регулярно встаёт и рано или поздно придётся с этим что-то делать, — совсем бесстыдно заявляет.

— Вот же ж…

— Давай, я осторожно, со смазкой не будет натирать, и вообще у нас уже настолько близкие отношения, чтобы не стесняться таких вещей. Я вообще, может, скоро на секс уламывать начну, пора готовиться, — делает вид, что спокойно обо всех этих вещах говорит и специально его смущает. А на самом деле у него, правда, последние пару недель только эти мысли в голове. Вот он и озвучивает как будто бы невзначай.

— Я как-то даже не знаю, это не слишком?

— Пойдём, — дверь на ключ закрывает и настойчиво к кровати тянет.

— Я же со стыда сгорю, — хнычет, упираясь.

— Ну, потом сгорай, а пока просто давай попробуем, может, понравится, — усаживает на постель, приносит и ставит на тумбочку пачку сухих салфеток, роется в ящике стола и вытаскивает какой-то фиолетовый бутылёк.

— Ой, нет, не надо этой штукой!

— Да что такое?

— Это очень пошло выглядит.

— Успокойся, не смотри на неё и всё. На меня смотри, — Чонгуку вообще-то тоже немалых сил стоило на это всё действо решиться. Но как только он для себя определил, что вот сейчас он это точно с ним сделает, как неуверенность пропала. Сейчас разберутся с этой проблемой, а потом он ему кое-что ещё предложит. Не прям сейчас, конечно, но в ближайшее время. Чонгук на коленях поближе по кровати подползает.

— Ооой, нет, я не могу, — краснеет даже ушами, отшатывается, лицо в ладошках прячет.

— Просто сядь вот сюда ко мне как обычно.

Чонгук опирается спиной о стену, слегка раздвинув ноги. Они часто так сидят. Так и целоваться удобно, и фильм вместе смотреть, и вообще Чонгук, когда они вот так сидят, себя большим и сильным ощущает, а Тэхён себя в безопасности и тепле. Тэ часто сидел с ним вот так, устроившись между ног, задев там что-нибудь случайно, когда усаживался только, сто раз за это извинившись и обхватив ноги Чонгука руками под коленями. Это, правда, очень удобно. Иногда, когда совсем настроение меланхоличное, даже перебирался ему на коленки и сидел прям на руках. Никогда особо не смущало. Но сейчас же…

Тэхён стыдливо подползает поближе и устраивается на привычном месте, стараясь дышать ровно.

— Удобно?

— Угу.

— Мы с тобой так сто раз сидели, верно?

— Угу.

— Я тебя здесь уже касался, верно? — накрывает рукой пах. Становится тепло и в животе моментально начинает скручиваться ком.

— Угхм…

— Давай шею, — шепчет в ухо тихонько.

Тэхён голову на его плече устраивает, открывает послушно шею. Ничего необычного, Чонгук знает, как ему нравится, когда тот его шею зацеловывает до боли. Серьёзно, иногда даже до агонии доходит и Тэ начинает скулить и просить остановиться. Потом, когда Чонгук его отпускает, Тэхён себя пугается. Порой кажется, что Тэ только от этого спустить может.

— Всё, расслабься. Нормальные руки? Не шершавые или ещё помазать? — по тыльной стороне ладони проводит своей.

— Всё нормально. Уже вылечили их сто лет назад. Они теперь всегда нормальные. — тихонько.

Больше Чонгук ничего не говорит, смыкает губы привычным уже таким, но не менее от этого трепет вызывающим, способом на шее, прикусывает, заставляя зашипеть и слегка руками в чонгуковы колени вцепиться. Облизывает языком место укуса и нежно-нежно целует чуть выше поближе к уху, осторожно рукой через шорты поглаживает.

Он уже выучил, как именно Тэхёну нравится. Он знает, что Тэ распаляется медленно, от нежных тягучих поцелуев он начинает млеть и задыхаться, а потом стоит только увеличить нажим, у него отказывают тормоза, он цепляется руками за плечи, прижимает к себе сильнее за голову, постанывая, просит ещё и ещё, пока Чонгук не повинуется и не оставит где-нибудь снизу внушительный болючий засос. Тэхёну почему-то именно такие нравятся, он буквально кричит, когда Чонгук ему их ставит, и приходится ему легонько губы ладонью зажимать. Он просит больше, просит не останавливаться, но каждый раз, когда Чонгук обнаруживает свои руки, стягивающими с него штаны, Тэхён пугается, прижимается крепче, обездвижив, и просит теперь уже остановиться дрожащим голосом. А Чонгук не может не повиноваться. Но каждый раз разочарование накатывает. Как бы Тэхён его потом не целовал, как бы не ласкал и не нежил, добравшись ловкими нежными пальчиками до чувствительного затылка и спины, а юрким язычком до шеи. Вжимаясь бедром в пах. Всё равно ощущение незавершённости вот остаётся потом. Чонгук себя старается в узде держать и так, как Тэ, не распаляться, потому что за себя он не отвечает. Нет гарантии, что сможет, как Тэ, остановиться и глупостей не наделает.

А сегодня он так по нему соскучился, что желание сделать ему хорошо ну просто нестерпимое.

Спустя время поцелуи становятся реже, а рука движется настойчивее, оглаживая затвердевший орган через тканьспортивок. Тэхён понемногу начинает отпускать напряжение, постанывает тихонько. Он доверяет Чонгуку. Они с ним много что уже делали. Это просто очередной этап. Всё хорошо будет. Чонгук мягко другой рукой за подбородок берёт, поворачивает его голову в бок, и впивается в губы поцелуем требовательным, языком моментально проникая внутрь, они давно уже научились целоваться вот так, чтобы ноги отказывали. Тэхён отвечает, льнёт сильнее, хотя ближе, вроде бы некуда, отвечает и не замечает почти, как Чонгук щёлкнув крышечкой тюбика, рукой под резинку шорт и белья проскользнул. Заметил лишь когда по коже холод общажный и ещё какой-то другой полоснул — Чонгук шорты вниз подстянул и ещё кое-что.

— Чёрт… Хх..холодная.

— Тихо, тихо, — губами за раковину уха цепляется, легонько языком по ней проводит, отвлекая, выдыхает сладко и берёт в руку уже давно просящий большего внимания член.

«Надо было нагреть её как-то сначала, блин».

Чонгук если честно от себя в шоке. Удивительно, что он остаётся сейчас достаточно спокойным с виду. Он, конечно, представлял каким он у Тэ будет, не исключая возможности в будущем с ним поближе познакомиться, раз уж избрал такой путь, но не думал, что знакомство случится вот так. Как и не ожидал того, что при виде него, даже в полумраке комнаты, кровь прильёт к собственному и снова ужасно захочется чего-то куда большего. Уверенность на секунду пошатнулась, когда в голову ударила мысль о том, что ртом ему было бы сейчас удобнее делать Тэхёну хорошо. Он пугается своих мыслей, краснеет, радуясь тому, что Тэ напрягся и отвернулся и не видит его лица.

— Расслабься, Тэ, уже всё, нечего стесняться, не отворачивайся, — шёпотом в самое ухо, вспомнив, что вообще-то сейчас он ему помочь пытается.

Чонгук сам не понял как, но проведя ладонью вниз-вверх пару раз по члену Тэхёна под его звучные выдохи, когда тот устало уронил голову обратно на плечо, Гук завёлся сам. Он быстро приноровился к темпу, с которым Тэ едва заметно в ответ толкается. И, экспериментируя, начал выделывать рукой то, что делал с собой обычно, чтобы себя быстрее разрядить. И, кажется, это сработало. Постепенно ласкать его полностью ладонью и всеми пальцами начало буквально нравиться. Потому что он таким заведённым с ним ещё не был. Весь раскраснелся, дышит через приоткрытые губы, которые непрестанно облизывает, стонет, господи он стонет, не так как до этого, всхлипывая, почти шепотом, он на самом деле стонет и хнычет в руку толкаясь, шепчет его имя и «хорошо, Чонгук, вот так очень хорошо», перестав окончательно стесняться.

Чонгука ведёт, он ускоряет движения рукой, прикусывает Тэ за ухо и вроде бы растянуть это дело хочется очень. Чтобы он вот так дальше стонал и хныкал, толкался навстречу и цеплялся пальцами за колени, дышал через губы и облизывал их. Не каждый день Тэхён рядом с ним вот такой. Когда он его таким ещё увидит? Но малыш ведь хотел кончить, Чонгук просто помогает, а не себя ублажает сейчас. Поэтому Чон решает довести до разрядки, потому что тот уже явно рядом, и не мучать. Он отчего-то уверен — с ним он точно хорошо кончит. Дело ли в смазке, с которой очень всё оказывается удобно, хорошо скользит и явно не так больно, как могло бы быть, если бы они пробовали насухую. Или в чём-то другом, не имеет значения. Главное, чтобы Тэ в итоге хорошо было.

— Стой… стой, я сейчас…

Чонгуку долго объяснять не надо, он дурман из головы прогоняет, быстро вытаскивает несколько салфеток из коробки и, приставив резво к головке, быстро-быстро движет по члену двумя пальцами, полупрозрачная жидкость тут же теплотой брызгает в его руку под салфетками, Тэхён, хрустит пальцами на ногах, поджимая их от болезненного удовольствия, стонет особенно глубоко и выгибается в спине, прикусив ребро ладони, плаксиво задышав.

«Получилось…»

— Тщщщ, молодец, всё уже, тихо, тихо, — Чонгук ловко избавляется от белесых следов и остатков смазки, стараясь не думать о том, насколько это всё сейчас неловко и странно, тихонько успокаивающе повторяя своё «тщщщ» периодически, сворачивает салфетки одной рукой, вытирает вторую свою, зашвыривает ловко весь ком в урну около стола, мысленно порадовавшись своей меткости, и к себе Тэхёна, пытающегося дыхание в норму привести, одной рукой за живот прижимает. Второй быстро его треники на место возвращает и бедро обхватывает, поглаживая. Тот так дрожит отчаянно, что страшно становится.

Тэхён не шевелится пару минут, а потом, игнорируя его руки, прижимающие к себе, поворачивается, ноги ему через бедро перекинув, перебирается к нему на ручки, просовывает ладошки между стеной и спиной, обнимает и лицом в шею прячется. И молчит.

Чонгук даёт ему с мыслями собраться. Сердце не заходится как раньше. Не колошматит изнутри как обычно. Это какое-то новое ощущение. Какой-то новый уровень близости и удовольствия. Ему и самому сейчас это нужно. Просто посидеть, помолчать и подумать. В конце концов, что это сейчас произошло?

— Стыдно? — спрашивает спустя пять минут тихонько, губами в волосы на макушке зарывается. Силы молчать закончились.

— Стыдно, — приглушённое в ответ.

— Понравилось хотя бы?

— Очень, — и ещё сильнее прячется.

Чонгук смеётся, прижимая к себе тушку теснее. Вроде бы всё хорошо. Значит, они на верном пути.

— Мне уже не терпится перейти ко всем остальным стыдным вещам, — заявляет серьёзно.

— А подожди… ты же тоже, тебе тоже нужно, хочешь, чтобы я? — поднимает голову.

— Не нужно, всему своё время, успеется.

— А если ты потом, как я, не сможешь…

— Придётся тогда тебе мне тоже помочь, — усмехается в ответ.

— Ой, ужас, мы извращенцы.

— Самый возраст извращенцами быть, чё ты.

— Всё-таки удивительно, почему у тебя получилось, а у меня ничего не выходило?

— Потому что я нравлюсь тебе и возбуждаю. Очевидно же.

— Я смотрел всякое, что… что раньше возбуждало, и не помогло.

— Ну это другое совсем, одно дело видео, а другое дело, когда тебя твой человек касается. У нас с тобой много моментов было, когда и через одежду то… я буквально чуть не спускал от этого всего.

— Ой, давай не будем.

— Нет, Тэ, давай поговорим, раз уж начали. Это важно, — слегка отстраняет от себя и по-другому на руках устраивает, чтобы лицо видно было.

— О чём ты хочешь поговорить? — губу кусает.

— Не грызи, красная уже, — оттягивает её большим пальцем. — О нас, Тэхён. Я хочу поторопиться.

— В каком смысле? — а внутри сильнее забилось. Он в общем-то тоже хочет, наверное, но не сейчас, сейчас рано. Они два месяца вместе. Это их первые отношения. Ну куда?

— Во всех смыслах. Я хочу… — сам немного краснеет, смутившись, очень сложно о таком разговаривать. — Я хочу с тобой всё попробовать до окончания школы. Абсолютно всё.

— А зачем торопиться? Мы же можем и после школы…

— А если ты улетишь?

— А если ты?

— Да какая разница кто, дело не в этом. Я не хочу оставлять несерьёзным то, что между нами сейчас. Осталось чуть больше месяца, Тэ. Я хочу, чтобы ты только мой остался. Весь и полностью. Хочу, чтобы мы успели попробовать до совершеннолетия. Это же первая… первая любовь у нас, получается, понимаешь?

— Любовь? — тихонько переспрашивает, глаза широко-широко открыл.

— Ну да. Я же… люблю тебя, получается, — покрепче в руках его сжимает, в глаза не смотрит, думает, а потом натыкается на взгляд пронзительный безумно. — Люблю, — повторяет, уже в глаза глядя.

Тэхён приподнимается, садится поудобнее, чтобы лица напротив были.

— Я тебя тоже люблю, — доверительно шепчет. А что? Это, кажется, правда.

— Не говори «тоже», звучит будто просто соглашаешься со мной, — усмехается.

— А как говорить?

— Просто повтори то, что я сказал, но только когда уверен будешь. Не обманывай меня.

— Я сейчас уверен.

— Тогда повтори сейчас, — глаза прикрывает.

— Я люблю тебя, Чонгук, — и нежно-нежно в губы целует. — Очень люблю.

— Боже, как хорошо, — смеётся тихонько и лбом в его лоб тычется.

— Я готов, если ты хочешь до совершеннолетия попробовать… мы можем. Я примерно знаю, как и что. Там только нужно будет пару вещей достать. Из, — спотыкается языком о это слово, — из аптеки.

— Вот теперь странно после такого признания это обсуждать, — усмехается и стряхивает чёлку с глаз.

— Ну, начали же уже.

— А как мы определим кто, ну…

— Я буду… внизу в общем. Господи, давай глаза закроем, невозможно об этом вот так разговаривать, — перемещается поближе, несмотря на то, что ноги уже затекли на бёдрах у Чонгука сидеть. Обнимает Чонгука за голову, щекой к макушке прижавшись, Чонгук за талию руками покрепче обнимает, заставляя прогнуться навстречу.

— И что? Так лучше? — приглушенно хихикает Тэхёну куда-то в шею, куда теперь лицом упирается.

— Определено. Давай быстро обо всём договоримся и поменяем тему, пока я не успел от сердечного приступа умереть, ладно?

— Ладно.

— Мы можем сделать это, например, на следующих выходных. Это будет последняя неделя подготовки к баттлам. Как раз… как раз нормально.

— Ты уверен, что хочешь быть снизу?

— А что? Ты хочешь?

— Не знаю, просто это вроде должно быть не особо приятно сначала, вот я за тебя и боюсь…

— Ну, кому-то придётся, давай в первый раз буду я. Мне боль, тебе ответственность, — усмехается. Тэхён вообще-то начитался уже, там пипец как неприятно всё будет и неловко, поэтому и торопиться не хотел. Нет, он Чонгуку доверяет, тот постарается больно не сделать. Просто… быстро всё как-то слишком. Но если Гук так сильно хочет, то месяцем раньше, месяцем позже, неважно. И чем быстрее они со всем этим разберутся, тем меньше вопросов останется.

— Значит, на следующих выходных?

— Ага.

— Ну всё, значит, решили. Только у меня ощущение, что я тебя уломал.

— Это почти так, но я тоже хочу, правда. Просто думал не торопиться. Но всё уже, решили.

— Точно решили? Может, не…

— Чонгук, всё, пока закроем тему, ладно?

— Ффффффыух… угу, — целует украдкой шею любимую.

Тэхён путает пальцы в его волосах, раздумывая над тем, на что они сейчас решились, параллельно соображая где бы ему купить всё, что нужно. Растворы эти ромашковые и прочую ерунду…

— А почему твоего Чимина не видно? Раньше рядом ошивался постоянно, а щас смотрю ты один двигаешься или с партнершей по бальным.

— Да он там… с Юнги тусуется. Давай ляжем, у меня ноги устали.

— Юнги? Этот спортивный такой, да?

— Ага, — устраиваясь на плече, когда улеглись наконец.

— А что он за персонаж вообще?

— Да я не знаю особо, они соседи тип, Юнги музыку пишет, Чимин там фанатеет вроде.

— Музыку пишет? Круто, я бы с ним пообщался.

— Не надо тебе с ним общаться, — возмущённо.

— Почему это? — на локте приподнимается на парня посмотреть.

— Потому что он сначала весь такой классный, музыка, не музыка, а потом ты от меня к нему уйдёшь, потому что он лучше окажется, нет уж, — покрепче ладонь чужую сжимает.

— Эй, солнышко, — в глаза пытается заглянуть, — твой Чимин обидел тебя, что с ним начал общаться, а с тобой перестал?

— Ну… нет. Не обидел. Мне неприятно просто. Я понимаю, у них много общего и живут вместе… и всё такое. Но мы дружили с первого курса. Мне, ну да, обидно чуть-чуть, — бормочет, начав заинтересованно своим ногтем ногтевую пластину Чонгука обводить.

— Милый, мы все растём. У нас меняются интересы и всё такое. Он не променял, просто ты больше времени со мной проводишь, он с ним. Все вроде нашли того, кто будет ближе. Разве нет? Ты кстати говорил ему о нас?

— Он не спрашивал. Ему не интересно.

— Уверен?

— Да на сто процентов. Он тебя не любит и думает, что я тоже.

— Вы настолько долго не общались?

— Да, а когда нам общаться? Он постоянно с Юнги, мне иногда кажется, что они тоже встречаются. А мне он врал всё время, что они друзья. Вот не удивлюсь, если это так и есть.

— Уф… сложно. Лично мне некому из друзей рассказывать об отношениях кстати. Джину пофиг, у нас с ним какая-то лайтовая демо-версия дружбы.

— Демо-версия?

— Ну да, в личное особо не лезем друг к другу.

— Аааа. А родителям? Не говорил ничего, ну… про себя хотя бы?

— Нет, ты что.

— Ммм.

— Тэхён, — шепчет испуганно.

— Чего?

— А ты что? Сказал?

— Ну, маме.

— Прям всё сказал?

— Нет, только что не будет у меня девочек скорее всего.

— Ой, господи, — руку к груди прижимает, — я даже представить такое боюсь. А она что?

— Сказала, что главное чтоб не рыбы или не скорпион.

— Бля, вот она у тебя крутая, — усмехается. — Ой, — руку к губам прижимает, — прости.

— По губам получишь.

— Ну прости, случайно, у меня шок.

— А мама да, мама крутая.

— Мне бы так.

— А мне вот кстати всегда интересно было, ты не рассказывал. А у тебя какие отношения с родителями?

— Нууу… не о чем рассказывать.

— Как это?

— Ну вот так. С папой срёмся последнее время постоянно. Ну, это ты знаешь. Я рассказывал немного там. Если говорить о признании, то он меня за такое точно убьёт. Хотя, может, и нет. Его только его новая краля интересует.

— Краля? Это типа женщина?

— Ну дааа.

— Нормально ты о ней.

— А как её ещё назвать? Она его младше на сто миллионов лет, тупая, как пробка, ещё и целовать вечно лезет.

— Прям целовать?

— Да в щёку мерзость вот эта вот. Вот представляешь с какой красной рожей я хожу потом?

— Ооой, маленький мой, щёчки мои любимые, — нависает сверху и зацеловывает быстро каждую. — Настрадались.

Чонгук искренне смеётся, обхватив его руками и ногами.

— Ну хватииит, всё, всего уже зацеловал.

— А мама?

— А что мама? — голос моментально меняется.

— Ну, с ней, как общаешься? — опираясь на один локоть, продолжает сверху нависать.

— А никак, — и взгляд отводит, губу закусив.

— Как это?

— Да обычно. Ей всё равно на меня, — вперивает взгляд в потолок. — Не звонит сама особо, мы не видимся, я ездил раньше к ней, но нам буквально не о чем разговаривать, ей плевать на мои успехи, на танцы, что бы не делал внимания не обращает. Вот, как сюда папа забрал, так оно и стало. Раньше хоть как-то общались. Сидит в своей квартире шикарной и убивается, что карьера её прекрасная травмой закончилась. Наверное, это единственное, что она любила. Только это и волнует в жизни. Больше ничего, я так вообще будто не существую. Кто такой Чонгук? Да никто вообще, — и голос предательски срывается. Чонгук пытается усмехнуться, чтобы вроде как разрядить обстановку и сам не понимает, как так вышло, что горячие дорожки из глаз побежали, пытается проморгаться, чтоб Тэ не заметил, всё пытается улыбнуться, а Тэхён то изначально на него во все глаза смотрел, и заметил всё с самого начала, а сейчас смотрит будто бы испуганно.

— Эй, эй, Гуки, прости, что спросил, слышишь, прости, пожалуйста, я не думал даже, — в панике его щёку успевшую намокнуть в ладонь берёт, тот отворачивается упрямо.

— Да я… нормально, не знаю, в глаз что-то попало, не знаю, — вертит головой, уворачиваясь от Тэхёна, который сверху нависает и пытается пальцами слёзы стереть.

— Эй, тихо, тихо, малыш, не отворачивайся от меня, ну, — по-настоящему испуганно.

— Да всё хорошо, — Тэхён второй рукой лицо ловит, останавливая, — да я… в глаз попало что-то, не надо, — Тэ склоняется ниже, собой сверху придавив, — не смотри, я не знаю, что происходит, — Тэ большими пальцами щеки гладит, и Чонгук ломается. — Я… устал просто. Очень, — и зажмуривается крепко-крепко. А потом через губы рвано выдыхает, когда Тэхён губами к щеке прислоняется, принимаясь осторожно, трепетно так слезинки ими собирать.

— Прости. Не знал, что расстрою. Прости, пожалуйста, — сокрушается изо всех сил. И как до такого дошло? Вот же нормально всё было.

Тот к себе в ответ притягивает и сворачивается с ним в комочек, в объятиях сжимая, носом шмыгает, силясь успокоиться.

Сам не понял, как оно всё произошло.

— Чонгук, что тебя беспокоит? Расскажи мне, — спустя несколько минут, дав ему возможность успокоиться.

— Да я не знаю, — выпутывается из объятий, выдыхает. — Напряжение дебильное постоянно.

— Из-за баттлов волнуешься?

— Скорее из-за того, что тренировки чаще стали, я если бы из-за тебя не приучился руки каждый раз мазать, им бы уже точно пиз… пипец пришёл. Стажировка ещё эта. Я ужас как не хочу туда. Я бы хотел, чтобы ты поехал, но как представлю, что придётся расстаться аж на полгода… Тэхён, реально стрёмно. Я прям боюсь, что кому-то одному придётся.

— Давай постараемся, чтобы вдвоём поехать.

— В общем сложно это всё, навалилось и вот блин… дрочим и плачем, получается, — усмехается, рукой по лицу проводит.

— Почему ты на маму так реагируешь? — рискует спросить, чтобы понимать потом, куда ступать опасно.

— Понятия не имею, первый раз такое. Не спрашивал никто про неё особо. Мне просто, правда, чем старше становлюсь, тем больше обидно, что она ко мне вот так.

— Мне жаль, я не хотел тебя расстраивать. Прости, что разговор начал.

— Ну зато теперь точно обо мне всё знаешь.

— Это точно… Если тебе будет легче, то я с папой не общаюсь почти.

— Правда? Почему?

— Мы тоже ссоримся постоянно.

— Из-за чего?

— Его смущают мои волосы, одежда, поведение, учёба. Всё смущает. Считает меня гомиком. Вот буквально в прошлый раз домой ездил, поругались из-за толстовки той розовой. Он думает я благодаря розовым вещам геем стану. Типа гомик, гомик. Задолбал.

— Что прям так и говорит? Ну, ты как бы… короче не в толстовке дело точно, — усмехается неловко.

— Ага. С мамой тоже ссорятся из-за этого постоянно.

— Мда уж.

— Угу.

— Завтра коллективная репетиция, помнишь?

— Да помню, как тут забудешь.

***

Тэхён никогда не думал, что дойдёт до такого.

— Да нет, вот же смотри, вы в первом блоке репетируете, меня подождёшь потом немного просто и пойдём вместе кофе пить, не тупи, — настойчиво Тэхёну показывает строчки с их именами в таблице с расписанием репетиции.

— Аа, да я не увидел просто, ну хо… — уткнувшись в экран.

— Серьёзно, Ким?! Теперь ты, блять, по коридорам с ним уже ходишь и даже не здороваешься? — прилетает в спину.

— Чего… — Тэхён изумлённо оборачивается. — Да я не увидел просто, вы же…

— Конечно, ты не увидел, у тебя же новый друг, зачем на старых смотреть?

— Чимин, ты чего? — подходит ближе, краем глаза замечая, что Чонгук напрягся и тоже не отстаёт.

— Я чего? Заебись тебе с сыночком ректора общаться? С чего это вы такими друзьями стали? Ты мне скажи просто, ради чего ты так жопу то рвёшь? Ради стажировки?

— Чимин, полегче, ты чё, — Юнги кладёт руку ему на плечо. Тот её упрямо сбрасывает.

— Нет уж, блять, не полегче!

— А ничего, что это ты меня кинул и последние полтора года общаешься только с Юнги?! Предъявляешь мне тут.

— Да с чего бы?!

— Да с того! Домашку делать — с Юнги, гулять — с Юнги, тусить после учебы — с Юнги. Тебе его в комнате одной мало было? Ты на меня давным-давно забил, понятия не имеешь, что у меня в жизни происходит и что-то ещё мне говоришь?! Ты же девяносто процентов времени с ним проводил, ни слова моего не слушал, когда я за вами таскался третьим лишним, и меня виноватым пытаешься выставить?!

— В смысле девяносто процентов времени, у нас с ним другое совершенно, при чем тут он? — руками возмущённо всплёскивает.

— Какое другое? Ты просто нашёл себе нового друга, разве нет? Поинтереснее, получше, поприкольнее, не знаю, чем он тебе так понравился, чтобы меня заменить.

— Он тебя не заменял, мы вообще так-то встреч… — Юнги едва успевает зажать Чимину рот рукой, Чонгук по сторонам оглядывается, опасаясь, что кто-нибудь на шум пришёл попялиться. И точно, стоят какие-то четверокурсники, перешёптываются.

— Чего уставились, а ну валим, — бросает им Чон через плечо, Юнги отвечает благодарным взглядом. Чонгука послушаются. Стайка разбредается по своим делам.

— Блять, Чимин, — грозно бросает ему Юнги, тот испуганно глазами по коридору бегает, осознавая, что ляпнул.

— Прекрасно, Чимин. И ты даже не сказал. И что ты вообще после этого пытаешься мне говорить? Я не хочу больше с тобой общаться, — тихонько усмехается Тэхён.

Тот отрывает чужую руку от губ.

— А ты спрашивал?

— Пятьсот тысяч раз, Чимин, спрашивал. Пятьсот тысяч раз, а ты врал мне. «Братская любовь». Понятно, что я ещё могу сказать. Бывайте.

И, сунув руки в карманы, удаляется, бросив даже Чонгука и не оглянувшись ни разу.

— Заебись. И ушёл. Охуенный друг. Общаться он больше не хочет. Прекрасно.

— Так то он в чём-то прав, ты на ровном месте до него доебался, хотя изначально мы его кинули.

— Ну вали к нему, Юнги, если он во всём прав, — шипит Чимин в ответ.

— Он вообще-то твой лучший друг, а не мой.

— Ну ты видишь, какой он друг?!

— Давай, проеби и парня, и лучшего друга в один день, — подаёт лениво голос Чонгук, он вообще-то собирался Тэ догнать, но пиздюку зарвавшемуся надо кое-что прояснить.

— А ты чё, блять, вообще лезешь?

— Да кто к тебе лезет? Думаешь, мне это всралось? Мне параллельно на всё, кроме него. А он ведь реально обиделся на тебя пиздец как. И расстроился сейчас сильно. Прям перед репой. Могу тебе вломить за это спокойно.

— Да ты что, и с каких это пор ты его так хорошо знаешь? Вломить за него мне собрался. Он у нас дофига принцесса теперь? Разобидится.

— Да нет. Уже не разобидится. Да это и к лучшему, наверное. Нахуя ему такой друг? Мы всего пару месяцев вместе, и я почему-то изначально понял, что при нем материться нельзя, потому что ему неприятно, а ты шесть лет с ним дружил и до сих пор его чувства уважать не научился. Я в ахуе с твоей твердолобости. Ты его не заслужил.

— Вместе? Что, блять?

— То, блять.

— И он даже не сказал!

— А ты у него хоть раз спросил? — изогнул бровь насмешливо.

И тоже молча в след за Тэ удаляется.

— Да в смысле…

А Юнги впервые его не защищает и Чимин подавляет в себе желание наброситься на парня и злобу выместить, вместо этого просто оборачивается.

— И что, по-твоему, тоже я один во всём виноват?

— Да, — смотрит прямо в глаза. — Не совсем один, я тоже участвовал. Но перед Тэхёном ты сейчас накосячил.

— Пиздец…

— Согласен.

***

— Малыш, ты нормально? — подсаживается в репетиционном зале к затягивающему шнурки Тэхёну.

— Да, нормально всё, пошёл он. Я в порядке, мне всё равно.

— Давай, соберись сейчас на репетиции, потом поговорим, я рядом если что.

— Спасибо.

— И дождись меня только потом, не убегай, ладно?

— Дождусь.

А потом начинается репетиция. Это первая совместная репетиция. Здесь они посмотрят на программы друг друга, с которыми будут выступать на баттлах на следующей неделе. Баттлы будут своеобразной проверкой номеров перед соревнованиями.

Чонгук залипал на Тэхёна изо всех сил. Забыв размяться, забыв, что ему тоже сейчас репетировать после него. Тэхён красивый. Тэхёну идёт костюм невероятно. Но он так сильно облегает его стройную, подтянутую фигуру, что Чонгук периодически бросал ревнивые взгляды по сторонам, искал тех, кто пялится, как будто бы был в силах заставить их перестать это делать. А таких людей было достаточно.

Тэхён выступал здорово. И программа у них хорошая. И напарница классная. Руки не распускает. Танцует выше всех похвал, сразу видно выпускной класс, прям летает в его руках. Только Тэ на неё плевать будто бы. Оттанцовывает с какой-то особенной яростью, Чонгуку в общем-то понятно, в чем дело. Злится. Но злость ему не мешает и это главное.

И, божечки, какой он красивый. Бирюзовая, злобная, сексуальная фурия в облегающих чёрных трениках и супер-свободной чёрной рубашке из шифона, которая то и дело задирается. Чонгуку немного плохо от созерцания этого всего и невозможности прикоснуться.

Репетиция Тэ проходит быстро. За ним репетируют ещё две пары. Наступает очередь Чонгука. У него, как ни странно, костюм в этот раз светлый, какой-то молочно-серый, фасоны схожие. Тэ отходит переодеться и возвращается как раз к тому моменту, когда в треке наступает кульминация и Чонгук с Кёнхой танцуют свою самую страстную партию.

Чонгук бы очень хотел, чтобы Тэхён на него смотрел сейчас так, как он на него до этого. А тот и смотрит, вот только в глазах не восхищение и просыпающееся желание. У того в глазах злость ужасная.

Чонгук оттанцовывает свою программу. По просьбе тренера даже два раза. Кивает головой, принимая во внимание замечания, и начинает переобувать туфли, чтобы не заниматься этим потом, а сразу пойти к Тэ после общего разбора ошибок.

Но до общего разбора они не досидят.

Тэхён решительно подходит к Чонгуку, когда тот заканчивает втирать в руки антисептик, стоя на безопасном расстоянии от Кёнхи и разжёвывает ей каждую её ошибку по отдельности.

— Мне нужна твоя помощь, — подцепляет его за запястье, совершенно никого не стесняясь.

— Помощь, какая помощь? — оборачивается удивлённо, беглый взгляд на его руку на своей бросает.

— Мне нужно помочь с моим танцем. Контемп, ну, ты в курсе. Пойдём. Это срочно.

— Контемп? Чего?

— Прости, Кёнха, я снова его украду, — бросает, даже не глядя. Не обращая абсолютно внимания на шокированные взгляды Чимина и Юнги с трибун. Их прогон будет чуть позже.

Тащит Чонгука через весь зал, наплевав на всех: на напарниц, на тренеров, на всех шестикурсников обеих параллелей, молча волочёт по коридору, затаскивает в первый попавшийся тренинг рум.

— И что это было? Какой контемп? Какая репетиция? У тебя готов танец, — Чонгук если честно немного злится. Что это за выходки при всех?

— Нет, не готов. Мне нужно помочь с техникой.

— Зачем? Она идеальна.

— Ей до идеальной, как до Китая босиком, — настойчиво в телефоне в поиске трека роется.

— Китай вообще-то рядом.

— Плевать.

— Ну что это… — Чонгук ближе подходит, в лицо заглядывает, силясь разобраться, и доходит. — Ты… ты ревнуешь что ли?

— Мне не нравится, что она тебя трогает, — опускает телефон в карман, решив прекратить клоунаду, смотрит на него, брови хмурит.

— А ты думаешь, мне нравится, что она меня трогает? Или, может, думаешь мне нравится её трогать? М? — смотрит как на придурка. Всё же о нём знает, что устроил? — Тэхён, что за капризы на ровном месте? Ты там тоже с партнёршей был, которую между прочим очень некрасиво бросил сейчас, — указывает рукой себе за спину.

— Она тебя трогает помимо танца тоже постоянно.

— Я что с этим могу поделать? Я пытаюсь избегать, сам знаешь, но не отпрыгивать же мне от неё, стоит ей к рукаву прикоснуться. Это, как минимум, для остальных странно будет выглядеть.

— Бесит… А почему вы тогда с ней так друг на друга смотрите? — продолжает, так злится, что аж щёки покраснели.

— Как мы смотрим? — подходит ближе. Хочется глаза закатить. Господи, он ведь и правда ревнует. Его-то самый адекватный и понимающий в мире Тэхён. Ревнует. К девчонке.

— Как будто хотите поцеловаться. Гуки, ты обычно на меня так смотришь. Почему ты на неё так смотрел? Весь танец. Я всё видел. Почему? — в глаза уставился.

«Вот чернее этого эспрессо я ни разу не пил».

— Так в этом и секрет.

— Какой секрет?

— Благодаря которому мы почти всегда выигрываем. И тебя. И всех остальных. Если не подкачает техника.

— Не понимаю, — качает головой, сникая.

— Чувства, Тэхён, — выдыхает снисходительно.

— Какие у тебя с ней чувства? — совсем каким-то не своим голосом.

— Никаких, Тэ, перестань.

— Как я должен перестать, если я не понимаю? — уже не на шутку завёлся, руками всплёскивает.

— Секрет в том, солнышко, что все люди одинаковые, — ласково, чтобы успокоить побыстрее, убирает чёлку, на глаза упавшую, пальцами. Его Тэхён не такой. Значит, сильно беспокоит это всё. Он никогда такого не устраивал. — И судьи на соревнованиях — тоже люди. А людям нравится смотреть на чувства. На химию. На что-то красивое и приятное между другими людьми. Потому что каждый, абсолютно каждый человек, когда видит какую-то вот такую ваниль, влюблённые взгляды и так далее, начинает подсознательно проецировать это всё на себя и ему становится приятно. Это дофамин. Слышал об этом гормоне что-нибудь?

— Слышал, это гормон счастья.

— Ну вот. Должен понимать. Почему мы смотрим одинаковые дорамы, с шаблонными сюжетами, одинаково красивыми актерами, одинаковыми страданиями и одинаковыми хэппи-эндами? Почему слушаем написанные, как под копирку, одинаковые треки о любви? Почему читаем ванильные сладкие истории про влюблённых?

— Почему? — тихонько.

— Потому что мы наблюдаем за чужими чувствами и хотим, чтобы с нами было так же. Это заставляет дофамин вырабатываться в больших количествах. Мы попадаем от него в относительную зависимость. И каждый раз, когда наблюдаем за чужими чувствами, мы испытываем счастье и добрую зависть. Понимаешь?

— Когда мы рядом, между нами тоже дофамин?

— И окситоцин ещё, который усиливает действие дофамина в разы.

— То есть?

— То есть, тебя я люблю. А с ней мы просто ведём себя на сцене так, как люди хотят, чтобы мы себя вели. Показываем любовь, страсть и ещё чёрт пойми что. Играем. И это залог победы. Поэтому тебя и доставали мы с Хосоком за бесчувственность. Иногда они необходимы. Если нет настоящих, приходится играть. Убедительно, потому что неискренность хорошо видно. Чтобы заставить судей поверить. И ты же знаешь. Я в жизни не захочу ни прикоснуться к ней, ни уж тем более поцеловать. Знаешь же? — смотрит ласково, но вопросительно.

— А ты со мной случайно не потому, что только ко мне прикасаться можешь? — неуверенно.

— Ну совсем уже… — Чонгук всплёскивает руками, выдыхает раздражённо и отступает. — Тэхён, я сказал тебе уже два раза, что люблю тебя. Это пустой звук?

— Нет, нет, что ты, нет, — словно опомнившись, руками за его ладони хватается.

— Тогда что происходит? Ты срываешь репетицию на глазах у всех. Устраиваешь сцену ревности на ровном месте. Вопросы задаёшь такие, что мне уже обидно становится. Что это? Я заслужил такое разве? Я всегда говорю тебе правду, стараюсь быть рядом, настолько, насколько могу, между нами столько всего хорошего происходит. В чём сейчас дело, я не понимаю? — возвращает ему взгляд, губы поджимает расстроенно.

— Я разозлился из-за Чимина. Потом ты в этой одежде, — окидывает его взглядом, тяжело сглатывает, — а потом она со своими ручищами, я начал сильнее злиться на неё за то, что она трогает помимо танца ещё руками тебя… А потом смотрю, ты на неё пялишься, словно хочешь её вообще. А потом вы ещё и второй раз выступать пошли и опять эти взгляды, прикосновения и всё… — заполошно чёлкой трясёт.

— Ревнуешь?

— Ревную.

— Это даже не повод был.

— Понимаю, но ничего поделать не могу, — бормочет грустно. — Я вообще бы с тобой сам танцевать хотел.

— Ой, как же ж ты мне такой на голову свалился. Вот в тебе сюрпризов, — выпутывает руки из его хватки и прижимает к себе крепко, целует в висок.

— Прости меня. Я придурок.

— Да ладно уже, чего уж там. Мне почти приятно. Но не думал, что ты такой собственник, — усмехается.

— Я тоже не думал, — молчит недолго, в объятиях греется. — Почему ты в семнадцать такой умный?

— Ну… я иногда читаю.

— Я тоже читаю, но ни разу не такой умный.

— С чего ты взял? Ты тоже отличник и нам всегда есть о чём поговорить.

— Пф, отличник… это вообще ни разу не показатель. Мне тоже семнадцать, а я знать не знаю ничего о дофамине, например.

— Ну, это такие всё вещи… не помню даже откуда я это знаю. Порно люди кстати вот смотрят поэтому же.

— Чонгук, блин!

— Ну что? Это нормальные вещи, чего ты так реагируешь?

— Меня смущает.

— У нас через неделю первый секс.

— Будешь так напоминать и я откажусь от этой затеи.

— Да ладно тебе, я просто хочу тебя более раскованным сделать. Тип смотреть порно — это нормально. И мастурбировать нормально. Все это делают. Это просто процесс познания собственного тела. Со мной вот родители об этом не разговаривали. Сексуального образования в стране нет. Как я должен ко всему этому прийти? Ну я и начитался.

— Ты три месяца назад не целовался ни с кем даже. Сексолог-любитель.

— Зато теперь вон какой прошаренный, — шепчет ему в ухо пошло, сжимает в руке его ягодицу мягко и заставляет пахом слегка о бедро потереться.

— Чонгук… ох, — за шею тут же цепляется. — Перестань, ну не здесь же.

— Не ревнуй меня, понял? Я люблю и хочу только твои губы, твои руки, твой голос, твои глаза, тебя самого полностью. Ясно тебе? Это не из-за того, что я могу тебя касаться. Это касаться я могу, потому что люблю. Понял? — отстраняет от себя, чтобы в глаза заглянуть.

— Понял. Но ничего обещать не буду, — утвердительно головой кивает, смотрит виновато.

— В смысле?

— Если я увижу, что она просто так тебя снова трогает, я буду подходить. Где бы это не происходило. На парах, на репетициях, в коридоре при всех. Мне всё равно.

— Ты понимаешь, что это может создать нам дополнительные проблемы?

— Пусть думают, что я странный.

— Ну вот откуда в тебе это?

— Я переживаю, во-первых.

— С этим понятно. А во-вторых?

— А во-вторых, просто не нужно ей тебя трогать и всё, — смотрит нагло.

— Хочешь так и остаться единственным человеком, которого я могу касаться?

— А ты против?

— Неа.

— Ну вот и всё, значит.

— И на Чимина не злись сильно. Он тоже, наверное, тебя взревновал. Вроде как лучшие друзья. Я так посмотрел, он психованный просто, но там этот Юнги адекватный, я думаю он ему мозг вправит, и он придёт мириться.

— Не буду я мириться. Не хочу с ним больше общаться. Он мне врал. Друзья, друзья… а сам мутил с ним.

— Ты же не знаешь, когда у них это всё началось.

— И не хочу знать. Он во все мои дела лез всегда. А мне главного сказать не соизволил. Всё, закрыли тему.

— Ладно, хорошо, не лезу.

***

Финальная неделя подготовки к баттлам пролетела, как одно мгновение.

А Тэхён только и мог думать, что о субботе. Тэмин уезжает на выходные. Словно почувствовал, что Тэхёну комната будет нужна. Сам Тэ вечером пятницы выбрался с мамой сходить вместе покушать, она прям порывалась его прогулять хорошо перед финальными баттлами. Тэ прекрасно провёл время, стараясь всё-таки пока не разговаривать с ней на личные темы, а потом она заговорилась с подружкой в ТЦ и Тэхёну удалось улизнуть и забежать в аптеку, чтобы с алеющими щеками купить всё необходимое на завтра. И, господи, как странно на него смотрела фармацевт. Научите работников медицины вести себя более профессионально. Тэхён закопал пакет из аптеки на самое дно рюкзака и дёрганый совершенно вернулся к маме. Купил новую толстовку. Классную такую. Тёмно-вишнёвую. Захватил Чонгуку кофе по дороге.

И вечер пятницы закончился рекордно быстро. Он бы и хотел подольше, может, потусить с мамой или даже домой на выходные сгонять, но у него на субботу с Чонгуком планы, а в воскресенье он будет репетировать, потому что в понедельник уже баттлы.

taetae:

Ты в зале?

jungkook:

Ага, в левом тренинге с Кёнхой, а че такое?

taetae:

Сейчас заскочу.

Конечно, он заскочит. Тем более там Кёнха. В том, чтобы другу кофе принести, нет ничего странного. Да и лишний раз проверить не распускает ли она ручонки лишним не будет.

— Привет?

— Привет, Тэ, ты какими судьбами?

«Да лааадно исполнять то».

— А тебе кофе передали.

— Правда? Кто? — подходит, улыбаясь, руки трёт, в воздухе лёгкий запах антисептика. Понятно, не первый раз уже использует его.

— Ну, сам догадайся.

— Привет, Тэхён, — выныривает из-за правого плеча Чонгука выкрашенная в рыжий макушка и ну надо же, как Тэ удачно зашёл, обвивает своими тонкими пальчиками внушительное чонгуково предплечье. Вот прям обвивает. Как дикий виноград стволы деревьев.

Чонгук моментально в лице меняется, застряв меж двух огней. И её не оттолкнёшь — грубо. И Тэхён сейчас либо взорвётся, либо огнём дышать начнёт. Гук бросает на него виновато-извиняющийся взгляд.

«Ну что я могу поделать?»

— Привет, Кёнха, — расплывается Тэ в слащавой улыбке, которой Чонгук моментально пугается. Выглядит опасно. — А ты же знаешь, что наш Чонгук-и кое с кем встречается? — тянет слова, словно стараясь распробовать буквы на вкус.

— Эм… что? — смотрит недоумевающе, руки не убирает, — нет, я не знала, Гук-и, это правда?

— Яяя, э…

— Конечно, правда. Стал бы я врать.

— Хорошо, но… — руку отпускает, — к чему это ты мне говоришь?

— Как это к чему? Приличные девушки вот так руки не распускают. Тем более с занятыми парнями.

— В смысле, я не знала, что у него есть девушка, я даже, ну, не намекала ни на что, — уязвлённо усмехается девушка и отходит на добрых полшага от Чонгука.

«Не намекала она, ну».

— Эппффф, что-то мы заболтались, давай один прогон и сворачиваемся? — неловко предлагает Чонгук.

Атмосфера напряжённая настолько, что её ножом можно разрезать.

— Ну, не буду вам мешать, — сладко улыбается Тэ, и, помахав рукой, ретируется.

jungkook:

Ты маленькое чудовище:)

taetae:

Почему это?

jungkook:

Смутил девчонку, она аж заикается теперь.

taetae:

Главное, что не трогает.

jungkook:

Про девушку наврал)

taetae:

Заметь, ни слова про девушку не было. Я сказал «кое с кем», остальное она уже сама додумала.

jungkook:

Ладно, спасибо за кофе, ты самый лучший, он мне прям вот очень сейчас был нужен.

taetae:

Хватит тренить, иди отдыхай.

jungkook:

Хорошо, мам:)

***

Тэхён перенервничал. Перечитал. Пересмотрел. Передумал. Переборщил с самообразованием. Очень много «пере-» иначе как объяснить тот факт, что когда они с Чонгуком оказались впервые полностью голые под одеялом, когда Чонгук завёлся до предела, впрочем и его, Тэхёна, не забыв завести посильнее, когда навис сверху и дрожащей рукой по позвоночнику провёл, покрывая плечи поцелуями, Тэхён… застеснялся своего вида и того, что сейчас за этими всеми прелюдиями должно последовать, тоже засмущался предельно. Как это иначе объяснить? Он кое-как справился с промыванием, перепсиховав максимально, кое-как переборол привычку останавливать Чонгука, когда он одежду с него снимать начал, кое-как заставил себя немного расслабиться, чтобы Чонгуку помочь начать чувствовать себя плюс-минус комфортно.

Но когда Чонгук, даже в полумраке комнаты видно, красный щеками до жути, на ладонь смазку выдавил, принявшись её греть немного, и сзади руку приставил, Тэхён застеснялся.

Смутился, застремался, как ещё назвать — неизвестно. Глупость учудил. Не дав парню, только-только пытающемуся разобраться что и как делать, чтобы не поранить, толком ничего сообразить. Толком растянуть. Толком подготовить.

Тэхён, соглашаясь попробовать, и себе и Чонгуку всё повторял, что они торопятся. Торопятся, торопятся, торопятся. Каким образом он временные отрезки, через которые такая близость считается нормальной, рассчитал — тоже неизвестно. Но в конечном итоге, в твёрдой уверенности, что он готов, но они торопятся, он начал… торопить Чонгука.

Торопить, дёргаться, подсказывать, и в результате, Чонгук, смущенный уже до максимума и сам если честно сомневающийся в адекватности затеи, просто уже разбито совершенно пробормотал:

— Тэхён, давай перестанем, если ты не хочешь, ты на меня уже сейчас злишься, я не могу так.Я пытаюсь делать всё правильно, а ты тыркаешь меня, — так грустно и недоумевающе, что Тэ стало стыдно.

Наверное поэтому он и выдал.

— Чонгук, всё, не надо пальцами, это долго и смущает, давай уже ближе к делу, там уже растянуто всё, — хотя пальцами ещё толком даже не входили и не тянули.

— Да нет же, я даже не знаю как…

— Ну давай, я же лучше чувствую.

— Тэхён, нельзя с этим шутить, будет больно, в конце-то концов.

— Чонгук, я сказал, давай, мы так никуда не сдвинемся.

И Чонгук, может, потому что растерялся изначально. Может, потому что Тэхёна таким нервным и злым никогда не видел. Может, потому что хотел побыстрее хорошо сделать. Взял и послушался.

Приставил головку ко входу, искреннее пожалев, что Тэ лицом к стене лежит на боку, потому что не увидит его глаза в этот момент. А потом выдохнул, собрал всю смелость в кучу, попытался вставить и понял, что слава богу, что он его лица не видел.

У Чонгука буквально искры из глаз посыпались. Настолько больно. И он как бы… и вперёд не может, и назад непонятно как. А Тэхён только всем телом напрягается всё сильнее и не дышит будто.

— Ай, чёрт, Тэ, расслабься, расслабься, пожалуйста, дай я вытащу хотя бы, ай, — Чонгук вцепился в его плечо и попытался замереть, может, так легче будет. — Тэхён, ты слышишь меня, что мне сделать сейчас? — выдыхает через боль.

Он знал, что Тэхёну будет неприятно, может быть, даже немного больно, но умники со всевозможных форумов говорят, что растягивать первый раз больно, конечно, но терпимо, и если хорошо растянуть потом уже вообще почти не больно всё остальное. Но про то, что ему самому вот так невыносимо будет, никто не говорил.

Чонгук ни черта не понимает. Ему больно и страшно. И он просто пытается понять, куда же двигаться, поэтому бёдра приподнимает, чтобы либо достать уже и не мучаться, либо вперёд податься и…

— Больно, мне очень больно, Чонгук, не надо, пожалуйста, стой, — сдавленно всхлипывает и пальцами по стене шкребёт.

Чонгук пугается ещё больше. Он что есть силы подаётся назад, высвобождая себя из узкого плена.

— Ай, чёрт, — поджимает к животу колени, дыхание выравнивает, стараясь перетерпеть, и постепенно начинает отпускать боль в самом нежном органе. А вот страх нет. Ему буквально страшно смотреть и спрашивать, что там с Тэ.

— Тэ, малыш, — разогнувшись за плечо берёт, — слышишь меня? Прости, прости, что больно сделал, мы что-то не то сделали, прости меня, слышишь, — ближе подбирается, пытается через плечо заглянуть.

А Тэхён только дальше к стене жмётся и совсем в комок сворачивается.

— Пожалуйста, давай поговорим, Тэ, — уже себя не помня от страха.

«Попробовали, блять».

— Тэ, солнышко, — осторожно волос касается, а потом слышит это.

Тэхён всхлипывает как-то странно и Чонгук замечает, что плечи его трясутся. Потом ещё всхлипывает и посильнее в одеяло заворачивается, лицо прячет. Всхлипывает, шмыгает носом и Чонгук понимает, что они натворили. Он плачет. Ему настолько больно было, что он плачет.

— Тэхён, Тэхён, пожалуйста, посмотри на меня, не плачь, пожалуйста, слышишь? Тебе ещё больно? Я сейчас… сейчас придумаю, как помочь, — понятия не имея, как тут можно помочь. — Пожалуйста, ну прости, я тебя уговорил, мы поторопились, прости меня, Тэ, ну не плачь, умоляю, — лицом ему в лопатки острые утыкается. Всё. Вообще без понятия, что делать теперь.

Он всё испортил. Чонгук своей ненасытностью всё испортил. Что мешало подождать? Выпуститься, повзрослеть и попробовать спокойно без всяких вот этих вот планов, красных щек и полнейшего непонимания, что делать.

— Тэхён, ну пожалуйста, — тихонько шепчет Чонгук, — прости меня, я не хотел больно сделать, клянусь…

— Я… У нас не получилось. Это из-за меня всё, Чонгук, — заикаясь и всхлипывая куда-то в стену шепчет, — я всё испортил, я тебя торопил, там совсем всё по-другому нужно было делать, я сто раз… сто раз всё читал.

— Тэхён, ну не надо, давай нормально поговорим? Прошу, — снова приподнимается на локте.

И так больно внутри. Так больно. У них всё было прекрасно. Они целовались до онемевших губ, ласкали друг друга, нежили, не ссорились никогда, сейчас Тэ только сильнее открываться начал, показал свои стороны неизведанные, познакомил с ревностью своей, доверился, позволил помочь и там коснуться, он даже кончил с его помощью впервые. А он, Чонгук, что сделал? На что его подбил? Буквально почти уговорил и заставил. И что в итоге? Только больно ему сделал. И всё, абсолютно всё, сейчас между ними, кажется, испортил.

— Пожалуйста, Тэ, повернись.

— Чонгук, можешь… — «нет не говори этого, прошу», — можешь меня одного сейчас оставить?

— Не могу, Тэ, ну чего ты? Не выгоняй меня сейчас, когда я так перед тобой виноват, я же места себе не найду, — настойчиво за плечо его тянет к себе развернуть. Но тот сопротивляется и не даётся.

— Нет, не трогай…

«Не трогай… это всё. Это конец».

— Не трогай меня пока, пожалуйста, можно я один побуду? Мне немного подумать нужно… — тихонько просит. Уже не всхлипывает.

— Тэхён… — «пожалуйста, не надо, не делай этого со мной».

— Чонгук, пожалуйста.

И ему ничего не остаётся, кроме как вылезти из-под одеяла, стянуть непригодившуюся резинку, надеть кое-как трясущимися руками свои вещи.

— Тэ, я… я люблю тебя, пожалуйста, когда будешь готов, скажи мне ладно? Я… я исправлю всё, — у самого голос срывается, настойчиво наклоняется и отыскав его мокрую щеку губами, быстро чмокает.

Сердце такой болезненный удар пропускает от привкуса соли на губах, что Чонгук снова жалеет о каждой банке энергетика, потому что больно до жути, а так ведь и умереть, наверное, можно.

Если бы Чонгук знал, что портить всё вот так больно. Он бы в жизни не предложил ничего подобного. Он бы просто целовал его. Обнимал. Любовался лицом красивым. Гладил по голове. Называл «солнышком» и делал массаж после тренировок. Просто любил бы его. Как и все эти предыдущие месяцы. Просто любил. Без всех этих излишних близостей, которые так больно делают. Он от любой боли бы его прятал. И сам бы никогда не прикоснулся в этом плане.

Если бы знал.

Но сейчас то уже что об этом думать? Сейчас он уже всё испортил. Сука, ну почему никто не говорил, что может быть так больно?

Им всего по семнадцать. Ну, разве можно так больно в семнадцать?

jungkook:

Тэхён, прости меня ещё раз.

прочитано

Я тебя очень сильно люблю.

прочитано

Ты только не молчи слишком долго, ладно?

прочитано

Мне очень, очень, очень жаль, что больно тебе сделал. Я обещаю, что такого больше не повторится.

прочитано

Чонгук уже и сам плакать готов. Он не отвечает. Ни в субботу вечером. Ни в субботу ночью. Ни в воскресенье. Чонгук бы сходил просто и выловил его возле комнаты. Но разве есть у него сейчас такое право? Он ведь ему даже не отвечает.

Понедельник.

День финальных баттлов.

Утро.

taetae:

Я немного в себе разберусь. И всё наладится.

«Лучше бы не отвечал».

========== Part 6 ==========

— Привет, — Чонгук выглянул из-за двери гримёрки. Внутри никого нет, все уже закончили собираться, Тэ задержался разобраться с чёлкой — пушится очень от нового шампуня.

— Привет, — улыбается почти искренне.

— Ты в порядке?

— Да… да, конечно, ты как? — бросает взгляд через зеркало.

— А я не очень, — подходит ближе и разворачивает парня лицом к себе.

— Чонгук…

— Я помогу, — отбирает из рук лак для волос, ловко отгородив от струи глаза другой рукой, пшикает немного лака и парой отточенных движений укладывает чёлку, открывая лоб, чтобы в глаза не лезла, когда тот танцевать будет. Отставляет баллончик на стол.

Тэ оборачивается боком оценить результат.

— О… спасибо большое, я полчаса мучался.

— Тэхён, между нами всё нормально?

— Нормально.

— У тебя… что-нибудь болит?

— Нет. Всё нормально.

— А с чем ты тогда разбирался два дня и не отвечал мне?

— Технически — один день. И я ещё разбираюсь.

— Тэ.

— С собой, Чонгук, я хочу разобраться с собой, мне нужно понять, почему я себя так повёл и всё испортил. И выяснить, как я могу это исправить. Такой ответ устроит? — вздыхает раздражённо почти.

— Ты ничего не…

— Гук-и, давай не будем сейчас об этом. Нам через пятнадцать минут друг против друга выступать, — качает головой.

— Но…

— Пожалуйста, — смотрит настойчиво.

— Поцелуешь на удачу? — сдаётся. Смотрит жалобно.

— Мы в гримёрке, сюда в любой момент войти могут.

— Ну и что?

Тэхён не отвечает ничего, руку на его щёку кладёт и, прикрыв глаза, к губам нежно прижимается. Чонгук моментально за поясницу перехватывает, к себе прижимая, поцелуй углубляет. Хочется. Соскучился.

— Тихо, тихо, не хватало завестись ещё прям перед выходом, — усмехается Тэ, отстраняясь с влажным звуком. В щёку легонько целует. — Давай сегодня постараемся, нам нужна эта стажировка.

— Мне не нужна, — выдыхает, отпуская парня, пока их действительно никто не застукал.

— А мне нужна, но я не собираюсь туда ехать без тебя, всё, пойдём в зал.

И Тэхён, нежно сжав ладонь напоследок, выходит из гримёрки. А Чонгук, которого поцелуй и позитивный настрой парня должны были успокоить, осознаёт, что нихрена это всё не успокоило. Поцелуй показался вымученным и незавершённым. Прикосновения неискренними и на «отвали». Его тон и голос отличными от того, как он обычно к нему, Чонгуку, обращается. Ничего у них не нормально. Сейчас ещё и соревноваться друг против друга.

***

Тэхён — настоящий профессионал. Это первая мысль, которая пришла в голову Чонгуку, когда баттлы между выпускниками были закончены.

Само мероприятие проходило в большом репетиционном зале. Все в костюмах, все на адреналине, кому-то, как Тэ и Гуку, выступать на соревнованиях через пару недель с этими номерами. Кто-то, как Чимин и Юнги, просто приготовил программы лишь бы отстреляться и зачёты получить по оставшимся профильным предметам.

По дисциплине «Бальные танцы» в баттлах участвовали пять пар. Каждая пара должна выходить баттлиться минимум три раза, показывая минутный отрывок цельного трехминутного номера, если не вылетает раньше следующего этапа, разумеется. Первая пара слилась в первом блоке, вторая и третья вылетели, проиграв, ожидаемо парам Тэ и Гука, и в финал естественно вышли эти двое друг против друга.

Чонгука такой расклад не удивил, но и не особо то и обрадовал. Нет желания выяснять кто из них лучше. Нет этого обычного состояния предсоревновательного, когда знаешь, что должен, и выкладываешься по максимуму. И настроения нет никакого. И вообще ничего нет. Просто уйти хочется. В эту минуту Чонгук осознаёт, почему в подобной школе запрещаются отношения между учениками. Как в таком расположении духа делать вообще что-то?

Чонгук не смотрел на остальные пары — и так понятно, что вылетят сразу. Чонгук не стал смотреть и выступления ребят в других дисциплинах. Он смотрел только на Тэхёна, когда тот, ловко закрутив партнёршу в руках, вышел на середину зала разносить одну из парочек. И разнёс. И вообще всю толпу разнёс. Чонгук никогда особо не смотрел на него на соревнованиях по бальным и не знал вообще оперирует ли он чувствами или нет. А тут понятно стало — если раньше и нет, то сейчас то ли просто приняв его, Чонгука, совет к сведению, то ли назло ему же, оперирует и ещё как.

Их лица в некоторых моментах были в такой опасной близости, что Чонгук краем сознания радуется, что выступил первым, ибо после того, что на его глазах сейчас разворачивается, он бы уже ничего не смог. А Тэхён настоящий профессионал. Его то ли не волнует то, что между ними случилось. То ли он умело кладёт на это всё болт и танцует так, что крышу сносит у всей толпы. Они поддерживают его, аплодируют, а он распаляется и такими жаркими взглядами с напарницей обменивается, что Чонгук, позабыв совершенно, что недавно сам стал объектом тэхёновой ревности как раз из-за таких вот взглядов, выходит просто из себя.

Он не замечает испуганный взгляд Кёнхи, с которым она на его сжатые кулаки смотрит. Не замечает, как задумчиво на него взирает Намджун — отец и по совместительству ректор академии, который пытается его взгляд проследить и понять, что у сына с лицом. Ничего не замечает, просто смотрит на него и закипает ужасно.

«Конечно, Тэхён, давай, засоси её здесь ещё».

А потом Чонгук впервые в жизни не справляется с эмоциями, выходя на паркет. Он с Кёнхой, напротив они с Суран. Тэхён слегка запыхавшийся всё ещё, Суран плечом к нему жмётся и такой довольной выглядит, что хочется ей это выражение довольное с лица стереть каким угодно способом.

Запускают трек, они продолжают танец оттуда, где закончили. Тэхён смотрит на Суран и выписывает па по паркету. Чонгук смотрит на Тэхёна и инстинктивно движется, забыв к чертям, что это вообще-то соревнование. Тэхён смотрит ей в глаза и широко улыбается. Чонгук смотрит на него и забывает свои собственные па. Кёнха дергает, заставляя оторваться и начать уже танцевать, что положено, а не просто ногами перебирать. Лицо у неё испуганное и расстроенное вместе с тем. Понятное дело. Осталась всего минута. А Чонгук уже наделал слишком явных и грубых ошибок. Одно дело — не взаимодействовать с партнёром и чувств никаких не показывать. Совершенно другое — забыть движения. Это всё очень видно. И победители таких ошибок не допускают.

Тэхён выглядит растрёпанным и немного задыхающимся, но счастливым. А Чонгуку плевать, как он сам сейчас выглядит, потому что он не может перестать смотреть. Ни когда они закончили танцевать, ни когда судьи огласили оценки, ни когда толпа выбрала своего победителя. Просто смотрит на него. Тот иногда ловит взгляды и отвечает. Чонгук бы увидел в них теплоту, благодарность и извинения, что, кажется, в этот раз обошёл. Но видит почему-то издёвку. Он накручивал себя два дня подряд. И сейчас, когда Тэ наклонился и что-то на ухо Суран шепнул, Чонгук не выдержал.

Хватит с него. Кажется, в этой ситуации только Чонгуку не пофиг. Тэхёну вот наплевать. На то, что между ними недомолвки. На то, что Чонгук переживал. На то, что Чонгук в целом расстроен был ужасно и ему тоже нужна была поддержка. Ему весело. Ему классно. Он со своей Суран вон зажимается почти, того и гляди пососутся и правда. А Чонгук что? А Чонгук уходит. Оставайтесь на вашем «празднике» одни.

Он не поздравит Тэхёна с победой, а просто уйдёт, под шепотки за спиной, мол, не умеет проигрывать. Мол, не может достойно за однокурсника порадоваться. Тэхён, наверное, счастлив. Это главное школьное соревнование. Он его победил. Как и хотел все эти годы.

«Я тебя всегда считал своим главным соперником. Я хотел одобрения».

Да пожалуйста, Чонгуку плевать, кто там выиграл. Он чувствует себя несчастным, обиженным и оскорбленным чужим весельем и похуизмом в свою сторону. И даже если он себе сам это всё придумал… плевать. Тэхён ни попытки сблизиться не сделал.

***

Чонгук не ответит ни на один звонок отца, лишь напишет смс, что не хочет пока разговаривать. Пусть думает, что Чонгук из-за проигрыша расстроен.

Не ответит ни на одно сообщение от Тэ на следующий день. Надо же, не обиделся, что тот не поздравил. Пишет.

Чонгук на самом деле, придя в комнату, завалился спать сразу же. Потому что сил никаких. Ни моральных, ни физических. На следующее утро проснулся почти в хорошем настроении, но потом вспомнил прошлый день и оно опять скатилось ниже плинтуса. Вчерашние свои поступки уже кажутся слишком истеричными. Не стоило вот так убегать на глазах у всего потока. Нужно было поздравить и уйти спокойно. А потом бы они поговорили и всё-всё выяснили. Чонгук бы сказал, что его беспокоит. Тэ успокоил бы, поцеловал, обнял и спать с собой уложил. Сто процентов так бы оно и было. Гук уже почти успел начать сожалеть, не поднявшись с кровати толком, но потом вспомнил эти его взгляды на партнёршу и стойкое ощущение, что тот сделал это назло, в отместку, вернулось и Чонгук снова распсиховался.

Ему не понравился завтрак и он решил его вообще не есть, он игнорировал все попытки Джина поговорить, отмахиваясь и негодуя, почему он решил это вдруг в личное лезть. Потом еле высидел две пары по истории средневековой Европы, на которую вообще-то когда-то сам из интереса записался, как на дополнительную. Обед тоже не особо зашёл и Чонгук, пообедав двойной порцией латте с карамелью из автомата, ушлёпал в комнату и завалился снова спать. Так и проспав до самого вечера и проснувшись от телефонного звонка, когда на город уже опустилась ночь.

***

На экране его имя. Но он обычно пишет, а не звонит. И что могло понадобиться посреди ночи…

Чонгук бросает взгляд на время.

«А, ну не так уж и поздно, всего-то девять».

— Алло, — всё ещё хриплым ото сна голосом.

— Чонгук, чем ты сейчас занимаешься?

«Второй день лежу и из-за тебя страдаю, очевидно же».

— Ничем.

— Можешь… — выдыхает в трубку странно, — можешь подойти сейчас ко мне? Срочно.

«Значит, теперь мы обо мне вспомнили».

Но как бы не настраивал Чонгук мозг на «повыпендриваться», как бы не доказывал себе, что обижен на него за вчерашнее, за безразличие, за то, что не отвечал ему, а потом веселился как ни в чём не бывало, что бы не пытался придумать, не выходит злиться. Он так по нему соскучился уже ужасно.

— Могу, а что случилось что-то?

— Давай скорее, ладно? — и отключается наглец.

Чонгук в полнейшем раздрае выползает из-под одеяла и, поёжившись, влезает в кроссовки, не удосужившись даже надеть носки. Уже выходит из комнаты, но через пару секунд возвращается и прям в обуви заходит в ванную почистить зубы. А мало ли целоваться придётся. Он почти надеется, что придётся. Ссориться вообще не круто.

На стук никто не выходит и дверь не открывает. Чонгук заглядывает внутрь комнаты. Темно. Тэмина нет. Тэхёна тоже.

«И что происходит?»

— Тэхён, ты тут? — прикрикнул.

Тишина.

— Чонгук? Это ты? — приглушенно из ванной.

— Да, я, а ты кого-то другого ждал? — заходит внутрь, по привычке закрывая дверь на ключ.

— Иди сюда.

— Куда?

— В ванную, не тупи.

Чонгуку порядком поднадоело стоять орать посреди комнаты. Он подходит к двери и дурацкое сердце чаще биться начинает. Ну а мало ли что. Зачем бы ему его в ванную звать?

— Случилось что-то? — уже тише, стоя у двери.

— Ты свет не включал? — Чонгук окидывает комнату взглядом. Она залита только слабым уличным освещением.

— Нет, не включал.

— Заходи.

Чонгук, не долго думая, проворачивает ручку и проскальзывает внутрь. В комнате темно глаз выколи. Только чувствуется тепло откуда-то, где, наверное, Тэ стоит.

— Что происходит?

— Чонгук, — почему его голос такой странный? Хриплый, низкий больше чем обычно, тихий, вкрадчивый. — Послушай меня, пожалуйста, ты сейчас все свои вопросы и недовольства на потом отложи, мы всё обсудим, я понимаю, тебе это нужно. Сейчас просто делай, как я прошу, хорошо?

— Что? Я не понимаю, че к чему.

— Успокойся.

— Я спокоен.

— Тогда выдохни, чтобы я слышал.

Чонгук демонстративно выдыхает.

— Ни разу ты не спокоен, ладно. Раздевайся.

— Что? — уставился, как дурак, в темноту.

— Снимай одежду. И желательно без вопросов.

— Окей…

Чонгука долго уговаривать не приходится, он стягивает через голову футболку, внутри поселилось приятное волнение, не понятно, в чём прикол, но начало интересное. Чонгук следует его совету и решает пока не выпендриваться. Потом обсудят, сейчас тут что-то странно-интересное намечается.

— Полностью?

— Да.

Чонгук перешагивает упавшее на пол бельё. Итак, он полностью голый. И что дальше?

— А теперь?

— А теперь давай целоваться.

И тёплые руки нарочито нежно, но крепко обвивают шею. К груди прижимается чужая. Голая абсолютно. Горячая. А губы тонут в требовательном нежном поцелуе. Чонгук успевает лишь удивлённо охнуть, когда сердце то ли от испуга, то ли от чего-то другого, крутанув кульбит, куда-то в живот падает, но на поцелуй отвечает почти сразу, руками талию обвивает, прижимает к себе и понимает — Тэхён тоже полностью голый.

— Господи, Тэ… — руками тут же по его спине ползёт. Сминает с упоением кожу пальцами. Она гладкая и мягкая невероятно. Тэхён увлекает в новый глубокий и чувственный невозможно поцелуй. Они прижимаются друг к другу голые абсолютно. Но это не та смущающая нагота, которая заставляла краснеть и безумно стесняться, как в прошлый раз, когда они лежали вместе под одеялом.

От такой наготы не хочется прикрываться и дело не в том, что света нет. Совсем не в этом дело. Это та нагота, которой хочется касаться, на которую хочется смотреть и не давить в себе желание отдельные участки кожи обласкать языком. Хочется впиваться в каждый сантиметр тела губами и царапать, искусывать девственно чистую кожу спины. Хочется сминать часами в руках и вдыхать, как наркоман, её запах. И Чонгук мнёт мягкие бока, слегка царапает, заставляя подрагивать, когда вторгается в его рот ещё глубже, сплетаясь с ним языками. Это безумно пошло. И развязно.

И Тэхён… он льнёт ближе, и гладит, гладит, гладит везде. Руками на шею, нависает, на себя тянет, заставляя ещё больше распаляться и вгрызаться в каждую его губу, горячо абсолютно, перестав стесняться размазывающейся за пределы губ слюны.

Он шумно дышит, словно специально заводит. А Чонгук обезумел будто. Он сам пугается какого-то утробного рыка, который случайно вырывается из груди, когда он в тэхёновы бёдра пальцами вцепился и в себя его пах вжал. У Тэхёна крепко стоит, как и у Гука теперь в общем то. Его твёрдое естество упирается им обоим в животы, касаясь чонгукова сочащегося члена, и от этого Чонгука колошматит буквально.

Он испуганно отрывается от его губ и, прижав к себе тёплое, такое родное теперь тело, шумно дышит в шею, успокаиваясь. Он очень скучал. Он так боялся, что не сможет больше прикоснуться, как раньше, после того, что случилось. И что он с ним сейчас творит? С ума сводит демон бирюзововолосый буквально.

— Я не могу больше просто целоваться, — хрипит Чонгук, демонстративно упирается членом ему в бедро, — чувствуешь? — совсем бесстыдно.

— Чувствую, — в ответ хрипло, рукой по рёбрам вниз стекает. — Но я и не говорил тебе сегодня останавливаться, — шепчет ему куда-то в ухо, и первый раз за всё время осторожно ладошкой, отчего-то немного влажной, его член обхватывает.

Чонгук от удивления шипит и воздух через зубы тянет.

— Тэхён…

Тэхён принимается ласкать его, изредка целуя легконько, но влажно, то в плечо, то в ключицы, то в шею, когда тот голову запрокидывает от удовольствия.

— Ангх… Боже, что мы делаем? — чувствуя, что напряжение в члене уже почти болезненное, снова за талию Тэ к себе тянет, вынуждая прекратить мучительные ласки пальцами на своём члене.

Тот снова руки повыше сцепляет на шее и на носочки приподнимается, мазнув поцелуем по носу.

— Подними.

Чонгук не знает зачем, но перехватив за ягодицы, приказ выполняет. Тот с готовностью сцепляет ноги у него за спиной, прижимается крепче кожей к коже, выгибается пошло абсолютно и задницу назад отставляет сильнее. Чонгук старается не думать о том, что они голые. Да, он держит его сейчас на руках, его твёрдый член зажат сейчас меж их животами, его задница такая мягкая и упругая… Нет, Чонгук не может не думать.

— Тэ…

— Чонгук, я разобрался.

— С чем ты разобрался? — прихватывая губами нежную кожу плеча.

— С собой?

— Малыш, я не понимаю, что это значит, — качает головой, словно тот может его увидеть и прислоняется лбом к его губам.

— Я перепсиховал. Торопил тебя и не дал сделать самое важное. Поэтому мы всё испортили. Никто не виноват. Я знаю, тебе тоже было больно сильно, — перемежая слова нежными поцелуями в лоб.

— Тэ… — ну почему он такой?

— Не перебивай. Я в себе разобрался и с собой в физическом плане тоже, поэтому сегодня я очень хочу сделать тебе хорошо.

— Что это значит? — пускай это значит то, о чём он подумал, Чонгуку стыдно после всего произошедшего этого так сильно хотеть, но оно хочется, что ты с этим поделаешь?

— Потрогай там, — просит и в губы вцепляется, снова увлекая в тягучий нежный поцелуй.

— Точно можно? — оторвавшись на секунду.

— Не бойся, — Чонгук, судорожно выдохнув, осторожно обводит подушечкой пальца слегка припухший сфинктер. А там всё в смазке, вся промежность в смазке. Она тёплая от кожи и кое-где начала загустевать. Что он тут делал?

— Что…

— Глубже, потрогай внутри, — шепчет странным голосом, слегка вниз призывно подаётся.

Чонгук в сотый раз, кажется, нервно выдыхает. После прошлой ситуации делать такие вещи в разы страшнее. Но Тэхён выглядит в своей просьбе более чем уверенным. Гук осторожно, бережно даже, слегка надавливает на дырочку и… палец проходит спокойно. Ему тут же становится влажно и горячо. Но не узко, не больно, просто горячо. А ещё это шок. И хочется в десять раз сильнее сейчас.

— Чувствуешь? Вот так должно было быть, чтобы всё получилось, — горячечно шепчет. Дрожит, как листик на ветру. И Чонгук понимает — Тэхён заведён, раскайфован до чёртиков. Ластится нежным котом. Всё позволяет, утягивает куда-то в омут тёмный за собой.

— Что ты делал в ванной, малыш? — покрывая щёки горячими поцелуями.

— Искал у себя простату, — прижимается доверительно, слегка насаживается на палец вбирая поглубже.

— Правда? — Чонгук чувствует, что к лицу приливает кровь.

— Давай второй, — вместо ответа и бёдра приподнимает для удобства. Чонгуку уже не так страшно, он осторожно достаёт один палец и входит внутрь Тэ уже двумя, тот его рёбра в ответ коленками сильнее стискивает и, ахнув, подаётся вперёд слегка.

— Больно?

— Нн..нет, — задрожав ярче, — а теперь немного вот левее пальцем и ниже… Ай, вот она да, Боже… — навстречу выгибается.

— Вот здесь? Здесь тебе приятно? — Чонгука можно не искать. Он ушёл, уехал, улетел. Осталось только его самое извращённое на свете альтер-эго. — Мне потрогать тебя здесь? — пошло шепчет ему в ушко, на ходу сообразив, что делать, кусает за мочку уха, языком щекочет нежно хрящики.

— Да, Чонгук, вот здесь… ах… — и насаживается натурально на пальцы, сжимается вокруг них сам. Подмахивает бёдрами. Постанывает тихонько.

— Как долго ты её искал, Тэ? — хрипит Чонгук. Сдерживаться всё сложнее и сложнее, ему уже почти больно от того, насколько он заведён, от того, насколько сильно пальцы хочется на кое-что другое заменить.

— Недолго, дольше растягивался.

— Растягивался, чтобы найти?

— Я растягивался для тебя, Гук-и, я же говорил, сегодня я хочу сделать, ммм, да, пожалуйста, посильнее, я хочу сделать… сделать тебе хорошо, — заходясь дыханием, — Чонгук вошёл во вкус и натурально дразнит плотный узелок пальцами.

— Не понимаю… — прикусывает его за плечо. Тот совсем с цепи срывается, насаживается ещё сильнее, прогибается, шумно выдыхая, руками что есть силы за плечи цепляется. Ему, правда, так нравится сильно?

— Сегодня… давай сделаем это… давай сделаем по-настоящему, я хочу, только правильно. На кровать, пойдём на кровать…

Чонгук повинуется, он не может не, торопится, открывает ногой дверь и подходит с ним на руках к кровати, в глаза заглядывает, наконец увидев хоть частично его лицо.

— Одеяло? — мало ли захочет прикрываться. В комнате плюс минус светло от фонарей на улице.

— Нафиг его.

Чонгук усмехается, высвобождает пальцы, под недовольное мычание Тэ, сдвигает одеяло подальше и укладывает разнеженного парня на подушки. Буквально разнеженного. Его движения плавные до безумия, он краснеет щеками, всё-таки немного смущается, руками нет-нет, да прикоснётся хотя бы невзначай, глаза пьяные, взгляд туманный, волосы в беспорядке, губы и ресницы дрожат. И он, правда, хочет. Иначе его бешеную эрекцию не объяснишь. Член стоит, он увеличился в размерах, венки выпирают, головка сочится обильно предэякулятом. Он очень хочет.

Чонгук устраивается у него сидя между ног, силясь успокоиться, чтобы не набрасываться, подобрав свои под себя, целует его коленку, сжав руками его ноги по бокам. Тэхён наблюдает за чувственной картиной из-под дрожащих ресниц, на секунду прикрыв глаза, тёплые губы на своей коже ощутив.

— Ты такой красивый, Тэхён, такой красивый, безумно просто, — склоняется, упирается руками в матрац и смыкает губы на его соске, тот всхлипывает, Чонгук обводит твёрдую бусинку языком, сжимает губами, вырывая полу-стон, перебирается ко второму, ласкает, целует нежно грудь, ползёт с поцелуями по животу.

— Чонгук, я буквально на грани уже. Не мучай, — хрипит, комкает в ладонях простынь. Член, словно в подтверждение его слов, дёргается от усилившегося от ласк на чувствительной коже сосков кровотока.

— Предлагаешь начать? — отрываясь от своего увлекательного занятия, смотрит снизу вверх.

— Да, — глаза блестят лихорадочно.

— Этого точно достаточно?

— В этот раз точно, клянусь.

— Боишься?

— Чего мне бояться? — улыбается снисходительно.

— Того, что больно сделаю.

— Ты не сделаешь.

— Но сделал же.

— Это и моя вина была тоже.

— Ты очень красивый.

— Так сделай меня ещё и полностью твоим, — и тянет повыше, заставляя, над собой нависнуть.

Чонгук уже было решается попробовать. И вспоминает. Презиков то не взял. Он не собирался сексом заниматься. На поцелуи разве что рассчитывал.

— Чёрт… у меня нет резинок с собой.

— И у меня нет.

— Что же…

— Я чистый.

— А у меня никогда не было секса. И у нас медкомиссия действующая.

— Тогда давай так.

— Уверен?

— Думаю, да.

Чонгук рвано выдыхает, нависает сверху, чтобы глаза на уровне были и приставляет головку ко входу. Наверное, это очень пошло выглядит со стороны.

— Я постараюсь нежно, — целует влажные припухшие губы смазано.

Пальцы входили спокойно. Смазки дохрена и больше. Значит, получится.

Тэхён не стал бы врать, что достаточно подготовился.

И осторожно просовывает головку сквозь колечко тугих мышц, ожидая вспышки боли… но её не последует. Как и не происходит этого, когда Чонгук, задержав дыхание входит до середины, а потом и полностью, описав дугу поясницей.

— Ух… — рвано выдыхает.

— Если больно, сразу говори, слышишь?

— Тебе самому не больно?

— Нет, мне… узко и горячо, но не больно, как в тот раз, — качает головой, прислушивается к собственным ощущениям.

— А мне побольнее, чем с пальцами, — честно отвечает на выдохе Тэ.

— Вытащить? Ещё растянем? — обеспокоено.

— Нет, дело не в том, что растянули мало, дело в том, что у кого-то слишком пока для меня большой, — усмехается Тэ, зажмурившись.

— Извини, — серьёзное.

— За размер члена, серьезно?

— Ну…

— Мне нужно просто постараться расслабиться, — выдыхает осторожно, стараясь справиться с паникой от ощущения совершенно потрясающей наполненности, приятно, немного больно, а возбуждение всё сильнее и сильнее сворачивается клубком в животе.

Чонгук не знает откуда у него вообще идеи какие-то, мысли и прочее, оно просто появляется в голове и всё тут.

— Дыши со мной.

— Что?

— Я говорю, попробуй дышать со мной вместе, — шепчет Чонгук, и добавляет, — носом.

— Почему только носом?

— Потому что губы будут заняты, — и склонившись пониже, что тут же вызвало едва заметную гримасу от не совсем приятных ощущений, — давай, попробуй, — и осторожно, трепетно даже, накрывает его губы своими, целует так нежно, что у Тэхёна щемит в груди и глаза щиплет, словно в первый раз он его вот так касается. Он так боится за него, за то, что ему будет больно, за то, что удовольствие не сможет доставить, что эта забота чувствуется буквально в каждом его прикосновении к тэхёновой коже, в каждом взгляде, вздохе, в каждом слове.

Тэ выдыхает ему в губы последний раз и на поцелуй отвечает так же нежно, стараясь дышать так же размеренно, как и он, воздуха на самом деле становится маловато от того, что рот занят, а носом дышать Чонгук заставляет медленно. Но от этого не хуже ни разу, недостаток кислорода моментально расслабляет голову, а ощущение, что у них в прямом смысле сейчас один воздух на двоих, приятной тяжестью давит на ту часть мозга, которая отвечает за чувство привязанности, выработку окситоцина и заставляет сердце трепетать в груди.

А ещё доходит до обоих наконец. Всё. Занимаются сексом. Любовью занимаются. По-настоящему.

Тэхён кричать сейчас готов, как сильно он его любит. Как сильно любит его эти нежные безумно касания. Господи, как хорошо, что они друг у друга вот так вот появились. Как без него вообще? Да даже вспомнить сложно.

Он упирается пятками ему в ягодицы и на пробу осторожно надавливает, заставляя покачнуться, когда натяжение внутри ослабевает.

Тот отрывается от губ и выдыхает, смотрит из-под ресниц вопросительно. Тэ едва заметно кивает, гладит по плечам, которые от напряжения и приятных ощущений уже начали легонько дрожать, и устраивает руки на его шее.

Чонгук выдыхает носом, успокаиваясь. И легонько осторожно толкается внутрь горячего тела. Тэхён выдыхает через губы. И чёрт, это почти приятно.

— Давай, не останавливайся… — шёпотом.

И Чонгук не останавливается. Продолжает двигаться, наращивая скорость, неудобно упирается локтями в подушку, ноги тут же затекают и спина начинает ныть от непривычного напряжения. Но он не останавливается и, закусив губу, рвано выдыхает через нос с каждым толчком и продолжает двигаться. Потому что Тэхён сказал не останавливаться. Потому что Тэхён пятками на бёдра периодически давит, направляя, подсказывая, как будет лучше. Потому что Тэхён больше не выдыхает звучно, не хмурит брови, справляясь с неприятными ощущениями, Тэхён тихонько поскуливает и помогает Чонгуку, подмахивая бёдрами вверх. Ему наконец-то тоже хорошо? Потому что Тэхён притянул ближе, впивается поцелуями в плечо, пока какой-нибудь особенно чувственный толчок не заставит оторваться, вырвав из груди тихий стон.

— Давай, быстрее, Чонгук, ах… пожалуйста, — прикусывает нежную кожу плеча.

Чонгук повинуется, ускоряясь, стараясь брать теперь уже поглубже, когда стало понятно, что не от этого ему было больно, не сдерживает тихого стона сам и чувствует, что приятные ощущения в этом определённо есть, да такие, что спина периодически покрывается мурашками, внизу живота тепло-тепло и безумно приятно, а ещё скручивается что-то готовое вырваться наружу. Это совершенно не похоже на ощущения, когда делаешь это сам, своей рукой. Это какой-то новый уровень блаженства.

— Что-то… в этом есть… определённо, — задыхаясь бормочет Чонгук, пытаясь развернуть его лицо к себе носом.

— Ах, да, господи, — приподнимает выше бёдра, Чонгук рискует и толкается сильно, вызвав влажный абсолютно шлепок, — вот сюда, да, Чонгук, да, — горячечно шепчет Тэ, извиваясь, и ещё сильнее инстинктивно на себя его тянет. Кажется, правильно сейчас попал.

— Сюда? — проникает под тем углом, который понравился Тэ, и тот дёргается в руках, почти что вскрикнув. Его пробирает сильная дрожь. Это почти пугает.

— Господи, да, сильнее пожалуйста, — просит плаксиво, продолжая дрожать от каждого его толчка.

«Почему он, сука, такой красивый? Почему он сейчас словно, блять, всё искусство мира в одном человеке? Почему?»

— Хорошо, малыш, хорошо, сейчас, — Чонгук впивается в его губы своими, они влажные невероятно и холодные, а ещё мягкие и безумно отзывчивые.

Через пару толчков Тэхёна выбрасывает куда-то из сознания, он вцепился пальцами Чонгуку в плечи, Чонгук отдаленно соображает, что, кажется, он их расцарапывает сейчас, но продолжает наращивать силу и темп, пространство вокруг заполняют пошлые, влажные, хлюпающие хлопки, когда тела соприкасаются, а Чонгук чувствует, что скользить внутри стало совсем легко, а ещё пугает ощущение, что, кажется, он скоро кончит. Вот так быстро? Только во вкус вошёл.

А Тэхён стонет. Сладко-сладко, так приятно слуху, что Чонгук готов уши зажать сейчас руками, потому что ещё пара этих нежных стонов и он точно спустит.

— Отпусти, — тихонько ему в губы, продолжая теперь уже медленно двигать бёдрами. Тэ открывает глаза, смотрит удивлённо, руки с плеч убирает, но быстро забывается снова, отвернув голову в бок и закусив губу, шумно дышит.

Чонгук не просто так отпустить попросил, он тут же входит максимально глубоко, так что получилось немного даже грубо, Тэхён выгибается, зажав себе рот ладонью, и вздрагивает всем телом, член о пресс твёрдым возбуждением бьётся. Гук подхватывает его под коленками и перемещает его ноги к себе на плечи. Вот теперь это точно выглядит очень пошло со стороны. Но кого бы это волновало. Рукой перехватывает его воспалённое от возбуждения естество и скользит по нему ладонью.

Он понятия не имеет, как долго Тэхён может этим заниматься, не кончая, а вот за себя точно знает, ему чуть-чуть тут осталось, долго у него не получится. Ну, может, это только в этот раз. Потом подольше будет. Поэтому сейчас лучше уж его первого, помочь ему рукой, а потом уже самому.

Поза оказывается очень удобной, чтобы одновременно продолжать толкаться в него и ещё и помогать рукой. Чонгук упирается губами ему в лодыжку, немного приподнимается на коленках и принимается яростно вбиваться внутрь Тэ, глубокими размашистыми толчками, рукой периодически водит по стволу вверх-вниз. Тэхён стонет от приятных ощущений в новой позе и будто бы понимает, что тот пытается сделать, принимается снова помогать, бёдрами подмахивая.

— Давай, малыш, давай первый, я больше не смогу, — шепчет Чонгук, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не начать вдалбливаться ещё сильнее, так как хочется безумно, но если на поводу у себя пойти, то тогда точно Гук не успеет его первым до финиша довести.

— Иди ко мне, — убирает ноги с плеч, неловко скользнув ими вниз по коже покрытой испариной, и тянет, за руки схватив, заставляет навалиться сверху буквально и крепко руками за шею обнимает, ногами сдавливает бока. — Давай, Гук-и, не сдерживайся, — такой возбужденный, что удивительно, как вообще говорит связно.

И Чонгук не сдерживается, конечно, спина в таком положении заставляет позвоночник в поистине поразительные углы прогибаться, но оно того стоит, Тэхён влажно дышит куда-то в щёку около уха, стонет, прикусывая солёную от испарины кожу, трётся членом о прижатый к нему твёрдый пресс и, кажется, тоже уже очень близок к финалу.

Последние быстрые, влажные, сильные толчки похожи на что-то невероятное. Чонгук слышал, конечно, что секс с любимым человеком — это приятно очень. Но не думал, что это вот так.

Особенно, жарко, безумно, каждый его вздох и стон — сиропом на душу, его влажная горячая кожа такая манящая, несмотря на то, что вот она — касайся сколько хочешь. Чонгук взрывается изнутри. По венам разливается сладкая нега. Конечности сводит моментально, тело прошибает дрожью и мурашками. И ему становится так хорошо, как ещё никогда не было. Уши заполняет какой-то странный звук, Чонгук не сразу соображает, что это его собственный стон, он с силой прижимает к себе Тэхёна, силясь перестать трястись, но его накрывает и накрывает волнами. Спустя несколько секунд до него доходит, что он изливается и не куда-то, а внутрь Тэ и это пугает, он дёргается подняться, но Тэ удерживает его, продолжая крепко обнимать, Чонгук словно в прострации с трудом вспоминает, что тут вообще происходит, вспоминает, что парень под ним ещё не кончил, по инерции, собрав себя в кучу, делает ещё пару толчков, отметив, что ощущается это всё странно немного, внутри мешает собственная жидкость, хлюпает ужасно пошло, а Тэхён внезапно от этих незамысловатых чонгуковых попыток прийти в себя и хоть что-то сделать тоже начинает дрожать. На самом деле его накрыло, ещё когда он только почувствовал, как тёплая влага внутрь бьёт, и вот сейчас, когда Чонгук во время всего этого действа ещё и снова толкаться пытался, на живот внезапно брызнуло что-то тёплое и Тэхён протяжно захныкал куда-то в чужую шею, а Чонгук, которого собственный оргазм немного отпустилуже, ещё сильнее вжимает его в себя, снова толкается пару раз, не обращая внимания на все эти звуки неловкие, заставляет того дёргаться инстинктивно и всхлипывать.

А ещё Тэхён дрожит ужасно, и его кожа, и без того покрытая испариной, становится ещё горячее.

— Вот так, отлично, у нас получилось, Тэ, — шепчет Чонгук, принявшись покрывать беспорядочными, заполошными поцелуями его щёку и ту часть шеи, куда смог достать.

Ему хочется ещё хоть что-нибудь сказать, но Тэхён замолкает, даже стонать перестав, громко дышит и голову откидывает, перестав в шею утыкаться, видно, что успокоиться пытается и дыхание выровнять.

Ему хочется поцеловать его в губы глубоко и нежно, но тот отвернулся, а к Чонгуку неловкость, отсутствию которой он поражался вначале, вернулась строицей. Стало стыдно немного. И вообще в целом. И перед Тэхёном. И страшно, что он скажет, что пожалел. Или окажется что ему было больно, или не так приятно, как Чонгуку, или вообще заплачет, как в прошлый раз. Что тогда делать?

«Господи, между нами такое произошло».

Поверить сложно.

Чонгук молчит, позволяя ему прочувствовать всё то же, что и он. Надеясь по крайней мере, что он чувствует то же самое. Позволяя прожить этот момент молча, если ему так хочется.

А потом чувствует, что ему становится неудобно находиться внутри.

— Я сейчас выт…

— Давай, — выдохом.

Чонгук приподнимается и осторожно выходит из Тэ, и вот это пожалуй достаточно неприятные ощущения. Тэхёну, судя по тихому шипению, что тот издал, стиснув зубы, тоже не совсем приятно.

А дальше всё смазывается в одну большую неловкость. От странных звуков, издаваемых сокращающимися мышцами сфинктера, до вытекающей из него спермы, от краснеющих моментально от стыда щёк Тэхёна, до Чонгука, что старательно делает вид, что ничего не происходит, от неприятно начинающей холодить кожу животов остывающей спермы, до момента, когда Чонгук, пытаясь передислоцироваться, влез в неё рукой с неловким и неуместным «ой, блин».

Чонгук понятия не имеет, что делать после секса, что говорить после секса, как себя в целом вести после секса. Поэтому решает, что нужно его просто поцеловать и дальше понятно станет. Но Тэхён опомнился первым и стал осторожно выбираться из-под него, натягивая на себя угол простыни.

— Нам нужно в душ, ты иди первым, ладно? Полотенце на сушилке возьми тёмно-синее такое, — в глаза не глядя.

— Да… хорошо, я быстро, — лишь бы уже просто ответить и сделать хоть что-нибудь.

Чонгук поднимается с кровати, неловко напоследок чмокает таки Тэ в мокрый лоб и быстро уходит в ванную, зацепив по пути полотенце. И чёрт его знает тёмно-синее оно или нет.

***

— Это что такое? — смотрит грозно из-под чёлки, смешной невероятно, в эту простынь стоит замотанный.

— Это ноги.

— Я вижу, что это ноги. Почему они босиком? Лето на дворе?

— Я не успел…

— Как это ты не успел?

— Я спал, ты позвонил, разбудил меня, я побежал сразу.

Тэхён смотрит на него ещё с полминуты и взгляд смягчается. В конце концов если разбудил, то это простительно.

— Ладно, чтоб я вышел и ты в носках был.

— Я не хочу в комнату идти одеваться, — тянет капризно.

— Никто и не заставляет, ты знаешь, где тут шкаф, — подходит и мимолётом в губы чмокает, после быстро скрывшись за дверью ванной.

Чонгука на тридцать процентов отпустило беспокойство и неловкость. Всё нормально будет. Сейчас поговорят и будет сто процентов.

Тэхён не засиживается в душе и выходит оттуда спустя десять минут с мокрыми волосами и отстранённым выражением лица. Останавливается на середине комнаты, вперивая взгляд в Чонгука, который уже отрыл в шкафу свежую простынь и перестелил кровать, заправил всё одеялом и, накрыв пледом, сидит сверху, теперь уже в носках и в тэхёновой толстовке.

— Не против же? — смотрит как-то странно, кивает вниз, подбородком на толстовку указывая, а Тэ недоумевает про себя. Что он там себе надумал, что решил, что тот против будет? Он разве вообще когда-то был против?

— Конечно, нет, ты чего, — ближе подходит, тот привстает и из-за спины ещё одну толстовку вытаскивает, подходит и Тэ через голову надевает осторожно. Тэхён позволяет одеть себя и помочь просунуть руки в рукава. Смотрит странно, обычно всё наоборот.

А Чонгук ничего не говорит, натягивает на него толстовку, чтоб ему тепло после душа было, и обнимает, к себе крепко прижимая, носом запах волос мокрых вдыхает и осторожно утягивает с собой обратно на кровать, усаживает на колени.

— Так нормально? Ничего не…

— Чонгук, со мной всё хорошо. Мне почти не было больно, у меня сейчас ничего особо не болит. Может, поболит немного завтра, может, не очень удобно будет сидеть, как в прошлый раз, но сейчас всё хорошо, выдохни, — улыбается снисходительно.

И Чонгук правда выдыхает и тихонько усмехается.

— Ну так что ты… думаешь насчёт этого всего?

«Неловкие разговоры после первого секса, я так понимаю, обязательны. Ну ладно».

— Мне понравилось, — и краснеет.

— Правда? — голову в бок склоняет.

Тэхён руками шею обвивает.

— Ну естественно правда. Зачем мне врать?

— Ффух, я так рад, — лбом в щёку тычется, — я так боялся.

— А у тебя как ощущения?

— Честно не знаю. Я такого в жизни не испытывал. Не оргазм я имею в виду… Просто, ну, вот того ощущения, которое у меня сейчас. Как будто что-то точно изменится и странный какой-то мандраж и в то же время спокойствие какое-то, я фиг знает.

— Тебе понравилось? Ты хотел бы повторить? — улыбаясь, спрашивает, уточняя предыдущий вопрос.

— Мне? Мне очень! — голову вскидывает. — Ты такой красивый был, Тэ…

— Был, а сейчас нет? — забавляется его состоянием прострации лёгкой.

— Нет, нет и сейчас, я имею в виду…

Договорить не дают уже ставшие родными и такие безумно любимые губы, которые с безусловной нежностью осторожно накрывают его собственные и целуют, целуют, целуют. Так сладко и приятно, что моментально негативные эмоции отступают.

— Тэхён… я так люблю тебя, прости меня, — оторвавшись с трудом.

После таких поцелуев нежных беспокойство уверенно отступается ещё на процентов тридцать.

— А я люблю тебя, и за что мне тебя прощать? — избегая, как обычно слова «тоже».

— Ну, за прошлый раз.

— Даже слышать ничего не хочу, там просто всё вышло, как вышло, никто не виноват. Не смей больше за это извиняться, не то я тоже начну.

— Хорошо, тогда за вчерашнее. Прости, что не поздравил, повёл себя, как мудак последний. Ты самый лучший и выступил очень достойно, ты был просто потрясающим, я очень тобой горжусь и поздравляю с победой, прости, что с опозданием, — в щеку чмокает, потупив виновато глаза.

— Кстати об этом, что там вчера произошло? Ты сам не свой был.

— Да просто настроения не было.

— Нет уж, рассказывай.

— Это очень стрёмно будет звучать… — и живот урчит на всю комнату, Чонгук натурально пугается этого звука и виновато на Тэ смотрит.

— Ты когда кушал последний раз?

— Только не ори.

— Чонгук.

— Мне сегодня ничего в кафетерии не понравилось, я только кофе пил.

— Я тебя убью сейчас, — таким спокойным голосом, словно не убить грозится, а о погоде болтает.

Встаёт с колен, открывает ящик стола, вытаскивает молочный коктейль с клубникой в бумажном пакетике и шоколадный батончик. Спасибо маме, натащила за последние недели ерунды всякой.

— Вот ешь теперь, мне пофиг, что ты сладкое не любишь, — вручает ему еду и обратно усаживается на колени, приобняв за плечи. Чонгук смотрит благодарно, и правда, проголодался за день, ещё и после того, что тут было, голод в разы усилился. Он на самом деле сладкое не уважает, но молочные коктейли любит, да и сейчас пофиг, что есть. Шелестит упаковкой и надкусывает.

— Я слушаю.

— Я заревновал.

— Чего?

— Заревновал. И обиделся, — с полным ртом.

— И как это вообще произошло, позволь спросить? К чему ревновал? К паркету?

— Да просто… — отпивает из пакетика. — Я сам тебе про чувства втирал, сам себя на паркете также веду. А потом у нас первый раз не получилось. Я расстроенный был, ты мне не отвечал, я перепугался, что это всё, всё испортил, вынудил тебя и всё такое… А потом тебя увидел на соревах, блин, ты на неё так смотрел, клянусь, я стоял и мысленно орал тебе «пососитесь», вообще не понимаю, что на меня нашло, в прошлый раз тебя ругал за это и пипец сам.

— Чонгук, с ума сошёл? Какое пососитесь? — смотрит строго.

— Я сказал же, это будет стрёмно звучать. Я не видел тебя толком никогда ни с кем на паркете, не наблюдал. Тут увидел, как оно там всё между вами искрилось, и всё, меня переклинило, что ты это в отместку, что тебе весело, а мне плохо, решил, что тебе пофиг на меня и всё, вообще танцевать не смог.

— Я смотрел на тебя, когда ты выступал отдельно, смотрел, любовался, думал «вот это мой парень, сучки» и потом смотрел, пытался понять: сильно ты расстроился или нет, а ты убежал. Мне чуть-чуть обидно стало, но я как-то решил пока не лезть и сегодня уже писать начал. Чего ты там напридумывал?

— Тэхён, ты что сказал «сучки», с каких пор ты материшься? — почти подавился остатками шоколадки, смотрит отчасти восхищённо.

— Я чтоб добавить эмоциональности, больше ты от меня такого не услышишь.

— Вааай, это было очень круто.

— Боже, ты даже этому восторгаешься, — усмехается, отнимая из рук пустые упаковки от еды, убирает на тумбочку.

— Прости, ладно? Я испугался, перепсиховал и натворил делов немного.

— Не извиняйся. Я честное слово ничего назло не делал, вспомнил просто, что ты мне говорил про чувства и давай исполнять там, это даже весело оказалось. Клянусь, и не думал, что задену. Да и я тоже виноват, что не отвечал, тебе тоже больно было, тоже поддержка была нужна, а я сам с собой разбирался. Пробовал всякое…

— Всякое это какое?

— Такое, что сегодня у нас получилось, — смотрит ехидно.

— Мне интересно, — лицо впритык придвигает, смотрит испытующе.

— Даже не думай, ничего не расскажу, может, потом, когда ты решишь снизу попробовать.

— Нууу, — губу обиженно выпячивает.

— Нееет, сказал, — и ладошку на щеке устраивает. — Мне было очень хорошо сегодня с тобой, — уже серьёзнее.

— Ничего же теперь не изменится между нами? Все будет также хорошо?

— А что может измениться? Разве что ты меня бросишь, потому что мы, вроде как, всё попробовали.

— Ты что, дурак?

— Ну а что? Мало ли.

— Во-первых, ничего и не всё попробовали. А во-вторых, я никогда в жизни тебя по своей воле не брошу.

— Ого-го, какие слова.

— А ты как думал.

— Ничего мы не попробовали, о чём ты там ещё думаешь, извращенец?

— Сам извращенец, я вообще-то про свидание.

— Свидание?

— Ну да, а что. Я очень хочу.

— Поздновато? Нет?

— Почему это? Думаешь, переспали и всё, дальше только жениться и совместная старость и пенсия?

— С каких пор мы так спокойно об этом говорим?

— Очевидно с этих.

Тэхён внезапно прыскает со смеху.

— Чего ржёшь? — смотрит непонимающе.

— Я тебе такой говорю «у тебя слишком большой», а ты такой «извини» с таким серьезным фэйсом, — и прогорает со смеху опять. Чонгук тоже смеётся.

— Ну, а что я должен был ещё сказать, я сам не понял, чё ляпнул, а ты подкалываешь сразу, зараза, — сжимает бедро смеющегося парня рукой.

— Ой, кора, пипец, — вытирает проступившие на глазах от смеха слёзы. — Выходит, мы с тобой не подходим друг другу, не для моего замочка твой ключик, получается, — и снова заходится.

— А ну заткнись, — принимается щекотать придурка любимого. Тэхён искренне смеётся, прижимая его к себе за шею. А Чонгука отпускает беспокойство окончательно. Всё хорошо. По-другому и быть не могло.

— Стой, погоди… а ты куда Тэмина дел?

— Попросил поотсутствовать.

— Ты? Мистер интеллигентность?

— Ну, мне очень нужно было.

— Боже, ты не перестаёшь удивлять, зефирочка моя любимая.

— Зефирочка?

— Волосы, краска подсмылась уже, нежно-бирюзовые такие, похож на зефирку.

— Зефирки розовые.

— Ну, не все же.

— Надо, кстати, покраситься будет, — смеётся тихонько.

— Чтобы не быть зефиркой?

— Да, хочу себе милое, но крутое прозвище, «зефирка» не подойдёт.

— Крутое?

— Угу.

— Мне нужно подумать.

— Подумай-подумай.

— Точно не болит ничего?

— Давай будем считать этот раз нашим первым, и в стопятьсотый раз повторяю: ничего пока не болит. Пока разговаривали щипать немного начало. А в целом нормально.

— Этот раз будем считать первым?

— Да. И он был потрясающим. Чтоб ты понимал, в куче всего, что я прочитал, очень часто упоминалось, что снизу редко кончают в первый раз. Ты смог довести. Так что всё. У нас был потрясный первый секс. Мы всё попробовали в школе. Я нас поздравляю.

— Звучит пипец смешно.

— Ну это жизнь.

— Забавная жизнь.

— Пусть лучше забавная, чем дерьмовая.

— Тэ, ты чё во вкус вошёл? Не выражайся, тебе не идёт совершенно.

— Простите, извините, чувствую себя бэд-боем просто после всех этих дел.

— Ой, помолчи, умоляю, у меня уши от такого вянут, — смеётся искренне. Тэ такой забавный сейчас.

А потом Тэхён, который в отличии от Чонгука с самого утра на ногах и днём не спал, устраивает голову у него на плече, их разговоры становятся тише и все больше ни о чем, нежные поглаживания Чонгука через одежду делают Тэ очень тепло и убаюкивают натурально, а его мерный приятный голос кажется лучшим звуком на свете.

— Спи, уже еле глаза открываешь, — прижимает к себе покрепче.

— В душ надо…

— Уже ж сходил.

— А, точно…

— Вот ты чудо, — губами ко лбу льнёт.

А потом Тэхён доверительно засопит на плече, а Чонгук натурально умрёт в который раз внутри. Настолько это мило и приятно. Он ещё посидит с ним на руках полчасика, украдкой целуя осторожно то тёплые губки, то родинку на носу, то нежные щёчки, а потом осторожно переложит его в кровать, тщательно укрыв и заботливо заведя ему будильник, и утопает в свою комнату лежать и пару часов прокручивать всё это в голове, кусать губы, улыбаясь, и завидовать самому себе, потому что ну разве можно в семнадцать такое испытывать? Разве бывает вот так?

***

— Чонгук, ты уверен, что это нормально выглядит?

— Успокойся, ты придаёшь слишком много значения всякой ерунде.

— Ну, блин…

— Уф, вот тут ты особенно горяч был, блин меня до сих пор тригеррит от этих ваших взглядов, если не будешь на меня смотреть так же ближайшие сто лет, я за себя не ручаюсь.

Чонгук опирается задом о подоконник и приобнимает Тэ за талию устроив подбородок на плече прям в коридоре. Наконец прислали видео-отчёт с баттлов. На себя Чонгук смотреть отказался, а вот выступления Тэхёна они решили таки посмотреть.

— Так, всё, отлипай, мне кажется на нас смотрят, — подаётся вперёд, Чонгук удерживает.

— Вот посмотри вокруг, видишь, все вокруг обнимаются, это нормально. Люди — существа тактильные. Не отлипну, отвали.

— Как я могу отвалить, если ты меня держишь?

— Я не держу, я обнимаю, — бормочет обиженно.

— Ну не дуйся, — поворачивается в глаза посмотреть и с трудом подавляет в себе желание чмокнуть его.

— Что такое?

— Ничего, — отворачивается, улыбнувшись.

— Ну конееечно, ничегооо, — поворачивает голову и легонько дует в шею.

— Чонгук, прям в коридоре, ну ты, конечно… — задрожав от мурашек, разбегающихся по телу из-за его дыхания в шею, и осторожно, стараясь сделать это как можно незаметнее, бёдрами назад подаётся и потирается о его пах.

— Тэ, твою мать, — шипит Чонгук.

— Что такое?

— Ничего.

— Ну конееечно ничегооо, — передразнивает на его манер.

— Так, а ну пошли отойдём, — от себя отодвигает и зацепив за рукав тащит за собой по коридору.

— Куда? Зачёт по философии через пятнадцать минут, алло!

— Успеешь пофилософствовать, — затаскивает за угол, петляет по узким проходам, Тэ с удивлением осознаёт, что особо и не ходил никогда по этим академским закоулкам.

— А мы куда?

— Вооот сюда, — быстро орудует связкой ключей, Тэхён моментально вспоминает, где видел эту связку, и его затаскивают внутрь какого-то помещения.

— О, что это за класс?

— Не знаю, но сюда точно никто не придёт, тут не бывает пар, — защёлкивает замок и оборачивается с маниакальной улыбочкой.

— Эй, нет-нет-нет, у нас зачёт, мы не можем и мы опоздаем, и вообще…

— Что за ботаник такой, зачёт, зачёт, — бормочет Гук и наступает на парнишку, что испуганно пятится назад, пока не упирается задом в парту.

— Попался, — Чонгук упирается руками в крышку парты, заперев его в кольце рук.

— Попался, — сдаётся и улыбается в ответ Тэ, перестав строить из себя недотрогу.

Чонгук легко перехватывает его под бёдрами и усаживает на парту, тот сцепляет ноги у него на пояснице и тут же целует.

— Пять минут, — оторвавшись, — всего пять минут и пойдём.

— Не трать время, — впивается в его губы своими. Ползёт руками по бёдрам, тот в ответ пальцами в волосы зарывается.

Чонгук целует жадно, прикусывая губы, и с каждой секундой всё больше распаляется, начав, в этой своей привычной манере, не просто целовать, а буквально накидываться, пытаясь впиться посильнее, вобрать в себя побольше, Тэхён забавляется его ненасытностью и то и дело хихикает в поцелуй.

Отведённые Тэхёном пять минут на поцелуй заканчиваются катастрофически быстро, он сам, увлёкшись, с трудом отрывается, покрывая его влажные припухшие губы успокаивающими поцелуями-бабочками, легонько, невесомо почти.

— Всё, всё, тормози, разогнался, — Чонгук не слушается и, перебравшись руками на его бока, сминает их, заставляя слегка выгнуться, целует в шею настойчиво, прикусывает.

— Гук-и, всё, тормози, ффух, — прячет от него шею.

— Тэ, ну ещё пару минут, — впивается беспорядочными поцелуями в щеки, пока тот его лицо ладонями окончательно не ловит.

— Слушай, вот такая ненасытность — это сто процентов грех.

— В какой такой религии?

— Я думаю, во всех.

— Мне пофиг, я атеист, — порывается снова поцеловать.

— Не-не-не, всё, нам идти пора.

— Ну мне ещё хочется, — канючит.

— Мне кажется, мы какой-то ящик Пандоры открыли. До этого всё более-менее нормально было, а сейчас реально двадцать четыре на семь хочется, — усмехается Тэ, Чонгука от себя легонько отодвигает и спрыгивает с парты. Подходит поближе, руками его ягодицы сжимает и притягивает за бёдра к себе, тот тут же руками шаловливыми рубашку из под ремня брюк вытаскивает и просовывает под неё ладони, оглаживая его поясницу.

— Один маленький засосик и пойдём, м? — смотрит жалобно.

— У меня только шея прошла, я перестал под Стива Джобса косить и пошёл наконец на учёбу, как человек, в рубашечке, а ты из меня опять бомжа делаешь, — усмехается, — давай уже, целуй.

Ему и самому-то хочется, если честно, безумно. Он бы вообще всю шею в синяках предпочёл, отказавшись навсегда от одежды с открытым горлом.

Чонгук спускается нежными поцелуями почти к воротнику и втягивает кожу, заставляя задрожать и резко вдохнуть воздух. У Тэ, как обычно, земля из-под ног уплывает.

Отпускает и прислоняется нежным поцелуем к постарадавшему участку кожи. Там тут же расцветает микрокосмос засоса.

— Доволен, садист? — выдыхает Тэхён блаженно.

— Более чем, — облизывает губы, показательно, вот же вампирёныш.

— Побежали, опаздываем теперь.

На то, чтобы закрыть дверь и миновать петляющие коридоры, уходит добрые минуты две драгоценного времени. До пары пять минут, а ещё до аудитории дойти надо. И всё бы ничего, Чонгук шагает быстро, буксируя Тэхёна, который пытается заправиться на ходу, но стоит только вынырнуть в большой коридор, как Тэхён, увлёкшись своей рубашкой, врезается в кого-то.

— Айщщщ!

— Прос… А, Чимин, — приходится остановиться.

— То есть, если Чимин, то можно и не извиняться что ли?

— Да.

— Совсем офигел.

— Пойдём, Чонгук.

— Подождите вы что… сосались что ли где-то по углам? — окидывает их подозрительным взглядом. У Тэхёна губы просто припухли немного, а вот Чонгук палится сразу со своей нежной кожей, губы красные, контуры размылись.

— Мне кажется, они вообще трахались, — усмехается Юнги кивая на мятые полы так до конца и не заправленной рубашки.

— Ой, не твоё дело вообще, пошли Чонгук, ну опоздаем же.

— Тэ, постой, пожалуйста, — внезапно выдаёт Чимин и за рукав хватает.

Тэхёна на части рвёт изнутри. С одной стороны Чонгук за руку тащит, с другой Чимин хватает, сверху ответственность и понимание, что до пары минуты три, не больше. И что? И куда?

— Что?

— Можем поговорить?

— Чимин, зачёт по философии вообще-то.

— Я две недели назад в первом потоке сдал.

— А мы нет!

— Тэ, прости меня, пожалуйста, и поздравляю с победой, я был не прав, я козел, я очень тебя люблю и скучаю по тебе, пожалуйста, подумай, я всё осознал и больше не буду тебя обижать, — речитативом, чтобы успеть все сказать. Так даже лучше. И неловкости меньше и на потом разговор откладывать не надо. — И материться при тебе, — добавляет последнее, взглядом в Чонгука стрельнув. Рукав выпускает и поднимает руки в сдающемся жесте.

Тэхён смотрит на него пожалуй с целую минуту, пока Чонгук сам не соображает, что вообще-то у них зачёт, и за рукав не тянет настойчиво.

— Мы… я приду, попозже поговорим, ладно? — смотрит мягко почти.

— Ладно, — улыбается Чимин. Всё, отмучился, так долго хотел подойти и вот, всё просто решилось. — И, Тэ… — пальцем себе на ворот указывает. Тэхён непонимающе пальцем своей шеи касается, улыбка у Чимина снисходительная донельзя.

— Что? — изогнув вопросительно бровь.

Чонгук очухивается первым, заглядывает через плечо, бормочет тихое «блииин, его видно» и быстро, заботливо застегивает ему две верхние пуговицы.

— Побежали, — тянет.

— Пока, — бросает Тэ уже на ходу, и Чимин понимает — разобиделся.

А ещё ловит себя на том, что стоит и улыбается, как дурак, смотря им, убегающим по коридору, вслед. Чонгук перехватил его за запястье и, громко топая ногами, увлекает куда-то за угол. Они уже безбожно опаздывают. Но двоим лучшим ученикам наверняка это простят.

— Они такие милые, — строит умиляющуюся гримасу Чимин.

— Удивительно, но меня от этого даже не тошнит, — усмехается Юнги.

— А ты не милый, я обиделся, — задирает нос и вышагивает обиженно по коридору в сторону общаг.

— Я тебе не Тэхён, на меня не пообижаешься, я из тебя это быстро, сам знаешь что, — и хлопает легонько по заднице, убедившись, что в коридоре нет никого.

***

Две недели до соревнований пролетают, как один день. Настало время обязательных экзаменов и студенты академии с трудом совмещают подготовку и репетиции. Особенно тяжело пришлось бальникам. Школьные экзамены у Тэ и Гука сданы или проставлены автоматом давно. А вот с государственными пришлось попотеть.

Но шесть лет обучения не прошли даром, ребята давно научились работать в мультизадачности и правильно распределять время. Находить время друг на друга, правда, стало сложнее, но они нашли выход — заниматься вместе. И первую неделю всё шло отлично, не в пользу учебы, конечно, большую часть времени они уединялись где-нибудь и отнюдь не книжки штудировали. Но спустя неделю заявились Чимин с Юнги и заявили, что они палятся ужасно, и потому предложили заниматься вместе. Мол и подтянут друг друга и меньше соблазна будет. И ребята не смогли отказать. В конце концов, Тэ и Чимин помирились и отношения нужно налаживать.

И вот он — конец апреля. Через десять дней объявят победителей в розыгрыше стажировки, через тринадцать выпускные выступления, а через семнадцать дней у Тэхёна день рождения. Будущее кажется теперь таким близким и таким волнующим, что почти пугает. Заставляет сердце почти трепетать.

***

Последние для ребят соревнования по бальным танцам в качестве школьников. Безумно волнительно. Они ждали этого почти год. Десятки репетиций, сотни часов, проведённых в танцевальных залах, миллионы потраченных нервных клеток. И всё должно сейчас очень интересно и волнительно прийти уже к своему итогу. И каким он будет известно только госпоже удаче.

Но Чонгука сейчас не волнует удача, не волнуют соревнования особо, он стоит, вперив взгляд в ложу, в которой разместились жюри соревнований, и глазам своим не верит.

«Какого хрена? Просто какого хрена?»

Нет, у него не было жгучего желания выяснять, кто из них с Тэхёном лучше, и всё такое. Он вообще с ним соревноваться не хотел. Это не объективно. Для Чонгука лучшим всегда будет Тэ, что бы тот не говорил. Самый лучший, самый красивый, самый любимый. И побеждать его в честном бою особого желания не было. Но сейчас помимо этого появился огромный риск отобрать у него победу в ни разу не равной схватке.

И риск этот уже лет так двадцать семь носит имя — Ли Бона. Балерина с двадцатилетним опытом. Одна из лучших выпускниц КНУИ, победительница нескольких международных соревнований, действующая танцовщица Национального театра Кореи, она же судья на ежегодных всекорейских соревнованиях по бальным танцам среди школьников. Или же, если опустить все регалии, папина краля, как Чонгук привык её называть.

Такая вся именитая и крутая, такая вся из себя великая балерина. И такая безмозглая, что просто невозможно. Ну а как иначе, кроме как безмозглостью, объяснить тот факт, что она стоит сейчас в этой самой судейской ложе, расфуфыренная, как обычно, и машет ему рукой остервенело.

«Чё ты мне машешь, господи, когда вы от меня отъебётесь?»

Чонгук не отвечает ей и не машет в ответ. Судорожно соображает как. Как ему сейчас поступить? Он не сможет смотреть ему в глаза если выиграет. Что бы там ни было, борьба не будет честной, Чонгук в этом на сто процентов уверен. Да и промолчать и не сказать о том, кто был в жюри, он тоже не сможет. И как поступить? Да очень просто. Выиграть должен Тэ и всё тут.

Именно поэтому Чонгук спокойно принимает тот факт, что с тем, что он собрался сделать, ему явно не занимать топ-три сегодня даже. И он испортит всё Кёнхе. За это перед ней становится заранее очень стыдно. Чонгук обещает себе перед ней извиниться. Она, правда, очень хорошая девчонка. Она красивая, забавная, болтливая немного, но не глупая совершенно, с ней есть о чём поговорить и если бы у Чонгука не было этого прикола с прикосновениями, порядком уже затрахавшего за последнее время, несмотря на то, что у него есть Тэхён, они бы очень классно с ней продолжали общаться, да, как девушка, она ему не нравилась никогда, но это просто в силу того, что, наверное, он не совсем по девушкам. Она талантливая очень и всё у неё будет классно, но ему, Чонгуку, обязательно нужно будет извиниться перед ней за баттлы и за сегодня.

— Кёнха.

— Да, что такое? — оборачивается с улыбкой, поправляя шнуровку на корсете.

— Мне нужно посоветоваться.

— Что случилось?

— Чисто гипотетически, если бы в жюри сейчас сидела твоя мама, мы выиграли бы сейчас, ты бы смогла потом относиться к этой победе так же, как к остальным?

— Что?.. — оборачивается растеряно. — Там твоя мама?

— Нет, моей мамы там нет.

— Тогда к чему вопрос? — хмурит тонкие бровки.

— Просто вопрос, очень нужен ответ.

— Не смогла бы, наверное. Это нечестно же, обычно такого не допускают. Поэтому, я думаю, не было бы такой ситуации, — улыбается, мило поджав губы.

— Я тебя понял, спасибо.

А потом начинаются соревнования. Всего тринадцать пар. Все ребята примерно их возраста из разных танцевальных студий в разных городах страны. Чонгуку становится немного не по себе. Хотя обычно он не волнуется особо перед соревнованиями. Тэхён отдельно со своим тренером, Чонгук с Кёнхой рядом быстро слушают наставления от Хосока и их тренера по бальным. Если честно, Чонгуку бы сейчас хотелось находиться рядом со своим парнем. Разговаривать со своим парнем. А потом выйти и танцевать со своим парнем, но не так всё просто. Он по десятому кругу, кажется, обрабатывает руки антисептиком, и кто делает их такими ядерными? Уже немного щиплет, Тэхён потом увидит, будет ругать.

Уже хочется безумно, чтобы всё это побыстрее закончилось. Чонгук пропускает выступления остальных пар. Пропускает мимо ушей болтовню Кёнхи о том, что ребята из студии «The tree» выглядят крутыми и достойными соперниками. Чонгуку в целом дела нет абсолютно до того крутые они или нет. Ему натурально наплевать кому сегодня проигрывать. Главное, чтобы не напрасно всё было. В Тэ он не сомневается, остаётся только дождаться конца и найти потом в себе силы перед Кёнхой извиниться.

Выступление Тэ уже вот-вот через одну пару. Они перекидываются взглядами, Гук — ободряющим, кричащим о том, как сильно его любит и желает победы, Тэ — каким-то странно смущённым, но не менее чувственным.

А потом Тэ танцует. А Чонгук плавится и плавится. Глупый мозг, ну зачем ты это делаешь? Зачем отключаешь инстинкт самозащиты — Чонгук перестаёт обращать внимание на людей вокруг от слова «совсем», зачем посылаешь электрические импульсы по всему телу — Чонгуку больно почти от созерцания, но невозможности прикоснуться к нему сейчас, но с другой стороны, спасибо тебе, глупый мозг, за то, что Чонгук хотя бы на три минуты его выступления смог отвлечься от своих мыслей дурацких. Даже не проклинает мир несправедливый, в котором они с Тэ не то, что вместе выступать не могут, посоревноваться банально не получается честно.

А Тэхён красивый до безумия просто. Он недавно уезжал из академии ненадолго и вернулся с покрашенными заново волосами, теперь они ярко-синие. Какая у него классная мама, раз позволила такое наваять. Теперь он скользит по паркету с этими своими волосами невероятными, которые безумно красиво лоб открывают уложенные лаком, виляет бёдрами в такт музыке, обтянутыми теми самыми облегающими брюками костюма, рубашка эта колышется — подойди, задери только, а под ней спина, Чонгук точно знает, охуенная ну просто невозможно — целовать, целовать, целовать каждый сантиметр. Губы свои облизывает, смотрит из-под ресниц на Суран томно, движения плавные, отточенные, доведённые до идеала. Лицо — чувственное невероятно. Взгляды — расплавиться в лаву по температуре немыслимую и застыть навсегда твёрдым камнем. Сегодня Чонгук не ревнует. Ему просто не к кому и не к чему. Тэхён его весь. Целиком и полностью. На тысячу и один процент. Он, конечно, горячо и страстно на Суран сейчас смотрит. Но Чон знает прекрасно — только на него Тэхён смотрит с настоящей страстью, настоящей любовью, настоящими нежностью и трепетом во взгляде. Он актёр, конечно, прекрасный. Но Чонгук то знает. Тэхён его весь. Выступление заканчивается чертовски быстро, Чонгук смотрел, не отрываясь, и уже буквально успел стать очень хорни к окончанию выступления. Тэ с лёгкой испариной на лбу и над верхней губой (которую бы языком собрать если честно) возвращается в свою ложу, снова обмениваясь с Чонгуком взглядами и восторженными улыбками, тот помимо всего прочего забивает на всё болт и показывает пальцами сердечко мимолетом, Тэ тянет в ответ губы в ещё более широкую улыбку и, перекрикивая всеобщий гул, бросает им, выдвигающимся поближе к сцене, своё хоть и тонущее в шуме, но такое важное для Чонгука сейчас «файтин».

Хотя для того, чтобы идеально отработать номер на паркете ровно на восемьдесят процентов, удача не нужна. Да и для того, чтобы под конец позорно «перепутать» шаги, не критично, но заметно более чем, потому что Кёнха, привыкшая к хореографии, запуталась сама немного и создала заминку, тоже удача не требуется. Уровень соревнований достаточно высокий. Такие ошибки выкинут их в конец таблицы. Одна единственная судья не сможет заставить остальных глаза на это закрыть. По крайней мере Гук надеется, когда видит её через пару минут размахивающей руками и что-то доказывающей остальным. Но впереди ещё две пары. Результаты будут потом. Никакого волнения о результатах, никакого привычного соревновательного трепета, ничего подобного. Чонгук просто запыхался, сердце в глотке стучит, Кёнха расстроенная рядом плетётся, а он ищет, ищет его взгляд. Вот он. Смотрит.

Очень странно смотрит.

Догадался?

***

— И первое место присуждается Ким Тэхёну и Хван Суран из «Сеульской академии искусств имени Чхве Сын Хи»!

Суран ликует, Тэхён сдержанно улыбается принимая награду и поздравления от главного судьи соревнований. Хосок, радостно рукоплеская любимым студентам, стоит рядом с их тренерами и изредка бросает странные взгляды на стоящего чуть пониже, на ступеньке второго места Чонгука.

Чонгуку стыдно перед ребятами из студии «The tree», Кёнха говорит, они были шикарны, перед ней зато извиняться не особо то и нужно теперь, не много они потеряли, заняв второе, а не первое место, но ребятки из «The tree» второго места явно заслуживают куда больше, чем Чонгук, который ошибся, хоть и намеренно. Но это даже лучше. Перед Кёнхой не так стрёмно, Тэ выиграл честно абсолютно, и он, Чонгук, ничего ему не испортил. А Бона стоит и смотрит таким взглядом извиняющимся, что на секунду он почти забывает, почему злился и всё затеял, но потом вспоминает, что судя по тому, что сейчас он незаслуженно вторую ступеньку занимает— не зря боялся и портил соревнования осознанно. Не объективно она судила. Просто очередной раз пытается отношения наладить. Только таким образом это, мать твою, не делается.

Как можно такими вещами заниматься?

Награждение заканчивается быстро, участники разбредаются по гримёркам, ребята принимают поздравления от тренеров и Хосока, и обмениваются «дружескими» рукопожатиями, и чем дальше, тем яснее Чонгук понимает, Тэхён что-то понял. Вопрос только что именно, потому что смотрит он испытующе и ни разу ему больше не улыбнулся.

— В гримерке, — бросает его синеволосый чемпион напоследок и удаляется вслед за остальными.

А Чонгук поражается, почему хочешь всегда как лучше, а проблем разгребаешь в сто раз больше? Это же ебануться можно. Вот что ему сейчас говорить?

***

— Чонгук, как это понимать?

— Что понимать?

— Я не тупой, я три года за тобой наблюдал, я знаю все твои движения, знаю, как и где ты обычно ошибаешься, знаю, где не дотягиваешь. В том, что касается соревнований, я могу энциклопедию написать «Особенности и ошибки в выступлениях Чон Чонгука на соревнованиях по бальным танцам». И что это было? Перепутал ноги? Ты можешь врать тренерам, Кёнхе, Хосоку, а мне не надо, — смотрит тяжело из-под ресниц.

Чонгуку льстит такое его отношение. Льстит, что он следил за ним все эти годы. Льстит, что изучал. Льстит, что знает его от и до. Но что говорить сейчас не понятно. Правду?

— Что ты хочешь, чтобы я сказал?

— Я хочу знать, зачем ты это сделал.

— Что сделал?

— Ты поддался мне сейчас, чтобы показать мне, насколько я слабый? — взгляд свинцом наливается.

— Я поддался тебе, чтобы показать, что тоже могу быть слабым.

— Не понимаю.

— Считай это подарком.

— Мне не нужны такие подарки. Это слишком дорого. Мне такое не нужно. Ты должен был честно посоревноваться со мной. Я столько лет к этому шёл, хотел чтобы ты признал, как соперника, и что в итоге? Ты просто лицом меня ткнул в мою слабость. Это оскорбление, а не победа. Чонгук, мне неприятно. Как ты мог так поступить? Ты же знаешь меня. Зачем ты так со мной?

— Во-первых, я сам буду решать, какие подарки делать.

— Чонгук…

— Во-вторых, прости за это, но я не мог по-другому поступить. Тут никак бы честно посоревноваться не получилось.

— Не понимаю, Чонгук, — всплёскивает руками, смотрит уже не так жёстко, как до этого.

— Ли Бона. Третья слева сидела в жюри.

— Ага, и?

— Это та самая краля отца, про которую я тебе рассказывал.

— Да ладно…

— Да.

— И?

— О каком объективном судействе может идти речь, если одна из жюри набивается мне в матери уже несколько лет? Она там так руками мне махала в начале, что глупо было полагать, что она будет судить меня, как всех. Я не против посоревноваться, я вижу, что тебе это важно, это помогает тебе двигаться вперёд. Но если бы я выступил, как обычно, я бы выиграл и не потому что объективно лучше, а потому что в жюри она. Я должен был отобрать у тебя победу вот так? Как я потом смотрел бы тебе в глаза вообще?

— Рассказал бы правду…

— И что? Ты бы перестал со мной разговаривать. Зачем говорить правду после того, как всё испорчено? Если можно исправить всё заранее.

— Откуда ты знаешь? Может быть она не стала бы.

— Тэ, каким тогда образом я на второе место забрался, отобрав его у ребят, которые выступали идеально и ни разу не ошиблись? — бросает уже раздражённо, потому что устал жутко.

Тэхён смотрит долго. Думает.

— Чонгууук… — тянет Тэ убитым совершенно голосом. Ну почему такой важный для них день должен закончиться вот так?

— Ну прости ещё раз, — разводит руки в стороны. Настроение ни к черту. Ещё и Тэ обижен и ругается. — Ты всего этого достоин, ты был самым лучшим. И легко бы меня победил.

— Ты же даже не смотрел особо на остальных, откуда знаешь, что я был лучшим… — подходит ближе.

— Мне было на кого смотреть.

— Почему всё должно быть так сложно? — подходит, обвивает потрясающе тонкую талию руками — в его обычных оверсайз шмотках и тэхёновых толстовках её обычно не видно совсем. Тычется носом в щёку.

— Потому что это я. Со мной, как видишь, постоянно всё сложно, самого бесит. Я не хотел портить этот день, правда.

— Ничего страшного, у нас ещё много соревнований впереди, нам ещё четыре с лишним года в универе учиться и потом тоже ничего не закончится. Успеем ещё насоревноваться.

— Ну да, с другой стороны.

Тэхён нащупывает его руку. Гладит по костяшкам. Хмурится непонимающе, приподнимает руку и смотрит на покрасневшую кожу. Заметил.

Шепчет своё «ёлки палки» и покрывает пострадавшую плоть лёгкими поцелуями.

— Ты очень сильный и вообще самый лучший. Мир тебя не заслуживает.

— Ой, ну ладно тебе, — отнимает нехотя ладонь, обвивает руками плечи.

— Ну серьёзно, кто бы ещё так поступил? Любой бы забил, да и всё.

— Я просто не хочу потерять из-за такой мелочи свою первую любовь, — наклоняется к губам, выдыхает, обласкав тёплым воздухом нежную кожу парня напротив, Тэхён тут же вперёд подаётся, поддаваясь на провокацию.

Он весь день хотел этого безумно. Чонгук такой классный в этом костюме, так двигается невероятно, даже когда просто ходит, на его бёдрах буквально весь тэхёнов мир держится, когда он на него смотрит. А ещё Тэхён постоянно его хочет. И это безумно пугает. Очень не плавный получился переход от нежной влюбленности и привычки удовлетворять себя в душе пару раз в неделю до постоянного пошлого желания трогать Чонгука везде, прижимать его к стенам везде, чувствовать Чонгука на себе, в себе, везде. От нежности до пошлости, от тёплой привязанности до жгучей страсти, от сладких, милых поцелуев по вечерам до жарких ласк за каждым углом и при любой возможности. Подумать только, а несколько недель назад для Тэ засос на шее был действительно самым интимным моментом.

Чонгук накрывает губы своими, успокаивающе перебирает волосы на затылке, влажно, нежно, сладко невероятно выцеловывая его губы, отрываясь, чтобы с новой силой впиться и утопить в своей нежности. Тэхён льнёт к нему, подаётся навстречу, заставляет в спине прогнуться, за талию притягивая. А ещё наплевав на то, что они в гримёрной большого концертного зала. Вокруг полно людей, которые просто-напросто не поймут. Но им всё равно на все обстоятельства, есть только они двое. Их нежная любовь и желание ею друг с другом делиться без остатка, словно её кому-то не хватает. А её и не может хватать, её всегда хочется больше.

У Тэхёна мир на осколки рассыпается. Потому что хочетсяцеловать, целовать, целовать. И это так прекрасно. Ведь есть только они двое.

И Чон Хосок, который зашёл поторопить, потому что школьный автобус уже вот-вот должен отходить.

— А что тут происходит, я стесняюсь спросить?

У Тэхёна снова мир на осколки рассыпается. Но уже не потому что он очень хочет целовать своего парня. А совершенно по другой причине.

Комментарий к Part 6

Эта глава писалась достаточно долго и шла тяжело по ряду причин:

Во-первых, дурацкая работа решила напомнить, что её нужно работать.

Во-вторых, моя коммуникабельность доведёт меня до гроба, хотя бы потому что я точно однажды убью кого-нибудь из особо общительных коллег, которые то и дело пытаются запилить лицо в мой телефон на брейке😂

Но я постаралась сделать главу большой, предупреждаю сразу — скоро кульминация и глав, в общем и целом, осталось не так много.

Приятного прочтения❤️ Буду рада отзывам, вычитываю и по ощущениям то ли всё норм, то ли чёт не так, а понять не могу что именно😅

Помогайте🙏🏻

И к вопросу о том, зачем момент в прошлой главе был испорчен… ну, это жизнь, малыши, не всегда всё просто🥴

========== Part 7 ==========

— Блять… — тихонько шепчет Чонгук ему в губы, раздосадовано прикрывает глаза, оторвавшись.

Тэхён судорожно соображает, что им сейчас делать? Как поступить, какими придурками притвориться, но страх парализует буквально полностью, мозг отказывает моментально. Что делать? Что делать то?..

Чонгук медленно отстраняется и нет бы отскочить от него и залепетать, мол переволновались, гормоны играют, само вышло. Но нет. Он осторожно отпускает Тэхёна, повернутого к двери спиной, тот испуганно дышит, Гук ползёт рукой по его предплечью, пальцами с ним сплетается и отходит в бок, потянув его за руку таким образом, чтобы он развернулся и за спиной у него оказался. Чонгук сын ректора. В конце концов, один раз за шесть лет можно этим воспользоваться. Сейчас главное, чтобы Тэхёну ничего не сказали. За такое не исключают, конечно, но по голове не погладят и проблем серьёзных добавят перед выпуском. А на носу объявление результатов розыгрыша. На носу выпускные выступления. На носу конец года. Не говоря уже о том, что его самого отец прибьёт за такое, если узнает, конечно. Но сейчас главное выкрутиться, чтобы Тэ ничего не сделали.

— Хосок-ним, я…

— Чон Чонгук, что я сейчас увидел, скажи мне, пожалуйста? — прикрывает дверь и руки на груди скрещивает. Смотрит тяжело очень.

— Простите, пожалуйста, что вам пришлось это увидеть.

— Это запрещено правилами школы, вам это известно?

— Да, учитель.

— Я уже, не буду скрывать, заставал вас однажды в танцевальном зале за подобными вещами, но не стал придавать огласке, сделав скидку на то, что вы танцевали и заигрались немного. Возраст такой. Гормоны шалят и прочее. Но потрудитесь объяснить, почему вы позволяете себе подобное проявление чувств практически на публике, зная, как строго с этим в школе? Тем более…

— Что тем более? — вырывается у Чонгука. Тэ руку сжимает предостерегающе.

— Ребята, не мне вам рассказывать, что у нас достаточно консервативное общество, чтобы можно было спокойно вот так вот целоваться, где захочется, разве нет? — головой качает.

— А чем наши чувства хуже, чем у других? Почему мы не можем их выражать? Почему, когда парень с девушкой на глазах у сотен прохожих в метро целуются — это нормально. А я не могу поцеловать своего парня. Почему? Я точно также люблю его. Так же, как и вы свою жену, возможно. Так же, как чья-то мама любит чьего-то папу, и так далее. Абсолютно также. Почему мы должны это скрывать? — у Чонгука накипело. Он постоянно над этим задумывался. В школе этот вопрос стирается как-то из головы, потому что там отношения в любом их проявлении не приветствуются. Но когда кто-то вот так акцентирует, Чонгук начинает откровенно беситься.

Хосок смотрит долго. В наглые, чёрные почти, глаза, на сплетённые руки, на Тэхёна, стоящего за спиной, которого тот, будто бы отгородить пытается от всего, что может произойти. А Тэхён стоит и на самом то деле не выглядит запуганной овечкой, крепко оплёл его руку около локтя и смотрит прямо, не стесняясь совершенно. И в его глазах тоже вопрос. Хосок на секунду теряется. Изначально он тут вопросы задавал. Так почему эти наглые дети сейчас от него самого ответов ждут? Стоят, смотрят, ополчились на весь мир в его лице. А Хосок разглядывает их и внутри ёкает что-то.

— Ребят, вы ещё дети, не мне вас в этом плане уму разуму учить, не мне вам рассказывать что и как у нас в мире происходит, вам и без меня это, я думаю, известно прекрасно. Я не имею ничего против таких отношений, не нужно на меня так смотреть, Чонгук, — выдыхает наконец устало, взглядом с ним встречается.

Чонгук тушуется и понимает, что действительно уставился на учителя слишком нагло, словно тот в чём-то виноват.

— Я всего лишь говорю, что это против школьных правил. Вы, насколько я понимаю… встречаетесь?

— Да, давно.

— Должны понимать, чем это может закончиться. Пожалуйста, впредь будьте поскромнее в проявлениях своих чувств, это действительно может угрожать вашей учёбе. У вас впереди целая жизнь, успеется ещё это всё.

— Хорошо, Хосок-ним, простите, учитель, — вклинивается, молчавший до этого, Тэхён.

— А теперь поторапливайтесь, ждут только вас.

А Чонгук, он ведь ещё не взрослый ни разу. Он многое с Тэхёном уже попробовал. Кое-что про себя и людей понял. Кое с чем ему уже пришлось в своей жизни побороться. Кое-какие чувства уже довелось испытать. Но он ведь не взрослый. Совсем не взрослый. Он может таковым побыть, когда нужно Тэ защитить, например. Но когда становится понятно, что в целом не так всё уж и опасно, он сникает моментально. Потому что стыдно становится. Как учителю потом в глаза смотреть? А вдруг он отцу расскажет?

— Хосок-ним, а вы…

— Я не собираюсь рассказывать твоему отцу, Чонгук. Это не моё дело. Тот факт, что вы нарушаете правила, сейчас не так уж и важен, у вас последние дни в школе уже идут, — и Чонгука внутри отпускает моментально. — Я ругаю вас просто из беспокойства. Вы одни из моих любимых студентов, хоть я и старался не заводить любимчиков. И я, правда, не хотел бы, чтобы у вас были проблемы под конец года. Просто осторожнее с этим в следующий раз, ладно? — добавляет уже мягче.

— Спасибо большое, учитель, — парни синхронно кланяются, взглядами в пол упираясь.

— И не позволяйте никому говорить вам, что первая любовь не бывает вечной, — ребята, опять же словно сиамские близнецы, вскидывают головы на учителя. А у того такая добрая грусть и тоска в глазах, словно от и до понимает, о чём говорит. — Ну, чего уставились, быстрее, быстрее, — поторапливает и выходит за дверь, оставляя пораженных учеников наедине.

— Ты в порядке?

— Я да… чёрт, ты видел его глаза? Я в шоке с него.

— Я тоже, давай, быстро собирайся и побежали.

— Угу.

— Тэ.

— М? — оборачивается на полпути к своей сумке с вещами.

— Я люблю тебя до одури просто.

— Чонгууук, и я тебя люблю, — подбегает и быстренько в губы нежно целует, ну нельзя же такое поцелуем не закрепить. Отрывается, задышав прерывисто. — Очень-очень люблю, — губами к щеке прижимается, почмокав её немного легонько.

— Не бросай меня никогда.

— Не брошу.

— Всё побежали, — и сам кидается вещи собирать.

А у Тэ внутри всё смешалось. И какие-то безумные, нежные чувства, и испуг, и странное недоумение, всё-таки не понятно, что он имел в виду, когда попросил не бросать. Разве Тэ хотя бы повод давал о таком задумываться? Тэхён даёт себе обещание, если не выиграет вместе с Чонгуком стажировку, обязательно упросить маму и съездить к нему в гости хотя бы на пару недель, чтобы он не был там один.

Ведь Тэхён его тоже до одури. Безумно сильно.

***

— Ну, я считаю, номер топ. Пушка-гонка, огонь-пламя, я не знаю, как свои восторги ещё выразить, — серьёзно заявляет Чимин. — Скажи же, Юнги?

— Ммм? — отрывается лениво от телефона.

— Ты вообще смотрел?

— Минни, я свой номер смотрел, надо отсмотреть ошибки, нам так-то на выпускных выступать. Это им можно болт забить, они сто процентов на стажировку укатят и выступать не придётся. Не знаю, зачем они задрачиваются, отличники сраные, — Чимин понимающе головой кивает и, рядом устроившись, укладывает голову ему на предплечье, уставившись в экран телефона. Чимин не любит смотреть, как Юнги танцует на публике, вот, например, после этих видео с репетиций он, как после порно, готов с Юнги штаны стягивать и делать с ним разные вещи интересные, настолько у него по нему тянет внутри сильно. Настолько сильно хочется всегда хорошо сделать. Настолько сильно его все эти резкие спортивные движения в его исполнении заводят. Настолько сильно он, кажется, влюбился уже по уши. Ужас просто. Но раз сейчас Юнги хочет отсмотреть, Чимин составит компанию. Может, сможет подсказать ему что-то. В конце концов, не всё же на сексе завязано. Юнги тот ещё опездол, ему на многое плевать, но сейчас он тоже волнуется немного и ему тоже нужна поддержка. Не только Тэ. Тэхёна и так есть кому ещё поддержать.

Тэхён, слегка задыхающийся после очередного прогона своего номера под «Never not», перестаёт обращать внимание на переговаривающуюся парочку и дует себе под чёлку, подходя к восседающему около зеркала Чонгуку. Тот живо открывает ему воду и подаёт. Сам уставший, как чёрт. Волосы назад взмокшие зачесал. Они уже полтора часа все вместе практикуются. Чонгук тоже будет танцевать контемп. Тэ его этот танец невероятный уже сто раз, правда, видел. Красиво, со вкусом, под душераздирающую «Falling» Тревора Дэниэла.

Тэхён так устал жутко, но парню этого старается не показывать. Он теперь ещё больше всегда старается, чтобы равным с ним быть. Чтобы восхищаться не тем, что он лучше, а тем, какие они оба крутые профессионалы. Принимает воду, усаживаясь рядом, ноги вытягивает гудящие.

— Ффух.

— Сильно устал?

— Ну такое.

— Может, хватит на сегодня?

— Гук-и, три дня осталось, куда мне хватит?

— Да всё же идеально уже.

— Мне до идеала, как до Китая босиком.

— Детка, — усмехается, уставившись на красивый профиль.

— М? — оборачивается, воду проглатывая.

— Китай вообще-то близко, — улыбается широко.

Тэхён ловит флэшбек и тоже усмехается. Смотрит, запоминает каждую родинку, каждую неровность на коже, каждый выбившийся волосок.

«Красивый. Самый красивый».

— Меня флэшбеком пришибло, — улыбается тепло и, не сумев подавить порыв, осторожно пальцами тонкими выбившуюся чёлку ему назад отводит.

Любуется, ведёт нежно пальцем по щеке. Чонгук медленно глаза прикрывает, млея от этого прикосновения.

— И меня пришибло, — шепчет.

— Пойдем, может, отойдём? — склоняет голову в бок, они стали гораздо осторожнее с тех пор, как их спалил Хосок.

— У меня идея получше, — глаза распахивает.

— Какая?

— Давай сейчас ещё пару прогонов, пацанов обратно отправим. А вечером, часов в шесть-семь, сюда придём, вдвоём потанцуем. М?

— Вдвоём потанцуем?

— Ну да, как тогда, помнишь? — и языком пошло безумно обводит щёку изнутри.

Тэхён понимает — Чонгук предлагает очень жаркие танцы.

— Интересное предложение, я согласен, — отвечает ему игривой улыбочкой.

— Боже, отвечай так на все мои вопросы, — закусывает губу Чонгук, улыбаясь, — парни, давайте ещё пару прогонов и погнали отдыхать?

— Давайте, — бросает Юнги.

— Чонгук, посмотри мой номер, скажешь, что поправить, — добавляет Чимин и включает свой трек, выходя на середину зала. Чонгук согласно кивает и, подцепив Тэ за руку, поближе с ним к Чимину подходит, чтобы посмотреть и мелкие недостатки отметить.

У них с Чимином начали налаживаться отношения. Они почти хорошие знакомые. Здороваются, Чимин даже спрашивает советов. Иногда всё ещё проскальзывают фразочки и двусмысленные взгляды относительно отца, но Тэхён очень импульсивный, когда Чонгука обижают, а Чимин предпочитает его не злить. Потому что у него Юнги импульсивный, когда Чимина обижают. И это, знаете, лучше на корню всё тормозить, потому что вылиться такое может в кромешный пиздец. Собственно поэтому Чимин и старается. Старается общаться, старается отказаться от стереотипов, от глупостей и оскорблений ни за что.

***

Чонгуку на деле плевать совершенно на то, какая там музыка играет, когда Тэ рядом. Но сегодня они танцуют то под его трек, то под трек Тэхёна и это лучшие ощущения, которые только можно придумать.

We were so beautiful

Тэхён красивый безумно. Завязал свою чёлку непослушную банданой чёрной, сорвав неожиданно один из чонгуковых кинков. Кожа блестит от испарины. Губы приоткрыты. Произведение искусства, не иначе. Чонгуку определённо стоит увлечься фото или рисованием, чтобы увековечивать его каждую секунду каждого дня. Господи, какой он красивый.

We were so tragic

Оу нет, пожалуй, трагичными они с ним никогда не были. Разве что Чонгук со своими расстройствами. Хотя если взять их изначальное общение и как потом всё развивалось… нет, они точно не tragic. Эмоциональные, глупые, только учащиеся любить, делающие больно себе и друг другу случайно, по неопытности — это да. Но точно не трагичные.

No other magic could ever compare

А вот это правда, господи, какая же это правда. Никакая магия не сравнится с ощущением, когда Чонгук руками по его рукам, а он такой сегодня не одетый, как знал, пришёл в одной футболке. А Чонгук со спины к нему и руками по телу, руками по бёдрам, руками по животу, чтобы коснуться там, где он не позволяет, уворачиваясь и распаляясь. Никакая магия не сравнится с ощущением, когда Чонгук, вытанцовывая с ним незамысловатые па, в руках его разворачивает и мажет поцелуем нежным по губам, в них же ему выдыхая. Никакая магия не сравнится с ощущением его рук сильных на собственной талии, что прижимают за неё крепко. Никакая магия абсолютно.

Lost myself, seventeen

Потерял. Это правда. Он потерял себя куда раньше, чем в семнадцать. Неправильно в песне поётся. Но потерял. Это имело место быть. Он сам не знал, что потерял. Запутался.

Then you came, found me

Сам не знал, пока Тэ не пришёл и не нашёл его. Нашёл, разбудил, взял за руку и обещает навсегда остаться и, господи, разве бывает вот так сильно в семнадцать? Разве бывает?

No other magic could ever compare

И правда, никакая магия не сравнится с этим. Чонгук, если честно, наверное, был бы в каком-нибудь Слизерине со своей токсичностью или в Когтевране со своей привычкой зубрить постоянно. А Тэхён в Гриффиндоре сто процентов со своей глупой абсолютно смелостью. Такой глупой, что только благодаря ей они сейчас рядом. Пришёл ведь тогда после того, как Чонгук его впервые поцеловал. Хотя какой смысл распределяться по факультетам, если никакая магия даже рядом не шагала с тем, что между ними сейчас в воздухе искрится, когда Тэхён, в спине прогибаясь, откидывает ярко-синие подвязанные волосы ему на плечо, позволяет за бёдра к своим прижать и покачивается с ним в такт музыке.

There’s a room

In my heart with the memories we made

Как бы глупо не звучало, а Чонгук, и правда, отдельную комнату завёл с их совместными воспоминаниями. Они ещё так мало видели. Они ещё так мало пробовали. У них ещё точно всё впереди. У них впереди столько воспоминаний прекрасных, как хорошо, что для них уже готова в подсознании отдельная комната. Заполняй сколько душе угодно.

For as long as I live and as long as I love

I will never not think about you

«До тех пор, пока я жив,

До тех пор, пока я люблю,

Я никогда не перестану думать о тебе»

Конечно, он не перестанет. Ему всего семнадцать. А он уже собирается любить его вечно. А как не любить? Называйте помешательством, но как не любить? Когда он снова в руках поворачивается, смотрит глазами своими кофейными невозможно, в них все сорта кофе сегодня смешались, в них точно не добавляли сегодня молоко или сливки, в них разве что сироп добавили. Какую-нибудь солёную карамель, что приятной терпкостью на языке оседает, или изысканный Амаретто, в котором и алкоголя то нет совершенно, но пьянит до безумия.

Сладкого безумия с тёплой ноткой кофеина.

«Откуда у тебя такие глаза, Тэхён? Откуда?»

***

Ким Намджун был катастрофически против того, чтобы его сын носил фамилию матери. Но армия его мнения не спрашивала. Как и родители, которые «наделал дел в двадцать три, вот и выпутывайся теперь». Ему уже сорок, его сын взрослый невозможно. Целых семнадцать. Из которых он с ним всего пятнадцать, получается. Спасибо, опять же, армии. Подумать только, образцовый ученик и студент, продюсер в одной из хороших Сеульских студий. А в армию всё равно идти нужно было.

Когда у них с мамой Чонгука всё пошло по одному месту, он уже и сам не скажет. В тот ли момент, когда он вернулся, а она заявила, что ребёнка не хотела и карьера на первом месте, полностью уйдя в работу после. Или в момент, когда он понял, что дошло до того, что они и вместе то особо не живут. Неизвестно.

Известно, что любовь в молодом возрасте быстрая, яркая и… мимолетная. Она похожа на зависимость, похожа на динамит, на фейерверк, на взрыв, но по факту это просто хлопок где-то во вселенной, что целиком и полностью состоит из газа и из взрыва то в общем то и родилась. Для неё этот взрыв подростковой влюблённости — не более чем всколыхнувшаяся пыль на какой-то богом забытой планете.

Пожалуй, метафора про пыль подойдёт и их нынешним отношениям с его матерью. Она сама по себе. Они сами по себе. Вдвоём, хоть фамилию Чонгуку они так и не поменяли на отцовскую. Сейчас, правда, Намджун не уверен, есть ли вообще это «вдвоём». Намджун просто хочет счастья и какого-то человека рядом с собой. И не понятно, почему сын так против всех его увлечений всегда был. Нынешнюю Бону вообще не переносит словно.

Гук отдалился. Намджун расстраивается жутко, но как подойти к нему, как наладить коннект — непонятно. Однако сейчас ему точно есть чем его порадовать. Есть способ сблизиться. И его подкинула сама госпожа удача. Его любимый сын такой старательный, такой хороший ученик. Как хорошо, что именно за него проголосовал учительский совет, как за победителя в розыгрыше стажировки. А ещё полетит его напарница Кёнха, потому что девчонка — молодец, да и у родителей её внушительные активы, которые они, не стесняясь, вкладывают в спонсирование школы. А третьим полетит его новый друг Ким Тэхён. Намджун заметил — они близко общаются. Потрясающий во всех смыслах студент. Каждый преподаватель за него голосовал. Намджун мог бы и сам список победителей составить. Он ректор. Он может. Но судьба и совет выбрали как раз тех, кто нужен. Чонгук будет рад полететь в компании красивой девочки и хорошего друга. Осталось только ему об этом сообщить. И может судьба опять помогает, а может это просто совпадение. Но в одном из залов играет трек, под который сын выступал несколько раз в этом году. Какая-то грустная песня про любовь и расставание. Пожалуй, стоит пойти и посмотреть и если он действительно там, то обрадовать прям сейчас. Зачем ждать объявления результатов. У Чонгука папа ректор, пусть узнает первый.

***

But when I saw you, I felt something I never felt

Тэхён действительно до встречи с ним никогда ничего подобного не чувствовал. Задумывался, дорамы смотрел, романы читал, мечтал, возможно, но даже не был близок к тому, чтобы предположить однажды, что будет вот так.

Come closer, I’ll give you all my love

Ближе. Подходи ближе, Чонгук, Тэхён и правда, подарит тебе всю свою любовь. Хотя зачем дарить она и так ведь уже твоя вся. Вся любовь, что у Тэ внутри теплится, она только благодаря ему, Чонгуку, появилась вообще. Поэтому подходи ближе. Касайся везде, как сейчас. Тэхён тает от его прикосновений, ему совершено не надоели эти две песни, которые по кругу играют уже третий раз. Чонгук дышит нежно в шею, целует украдкой то там, то тут, обнимает, прижимает к себе жарко совершенно. Тэ плавится, стекает, словно лава, сквозь паркет куда-то обратно к центру земли.

If you treat me right, baby, I’ll give you everything

Конечно, Чонгук будет ценить. Тэхён и так это знает. Чонгук самый заботливый, самый нежный, так боится обидеть каждый раз, самый лучший на свете парень вообще. Как так вышло, что они друг у друга появились?

Тэхён проворачивается в руках и лбом в его лоб упирается. Улыбается ему.

Чонгук в ответ улыбается, покачиваясь под музыку. Наконец-то вместе танцуют. Так хорошо.

А улыбка у него такая, что умереть на месте просто можно. Красивая, милая невероятно. Два передних зуба немного вперёд повёрнуты, и это так… боже, это что-то за гранью. Спасибо его родителям, которые не поставили в детстве брекеты, оставив ему эту милую особенность, подарили Тэхёну в будущем ещё одну детальку, за которую можно любить его бесконечно и больше. Ведь бесконечность не предел, как Баз Лайтер завещал.

— Люблю тебя.

— Иди ко мне, — руками под бёдра подхватывает. Тэхён только и успевает задуматься, почему он у него на руках постоянно оказывается, как мягкие губки нежно в щёку целуют.

Да в целом плевать кто у кого на руках чаще. Сейчас явно не это главное. — Ты только представь: ещё несколько дней и всё изменится, — мечтательно начинает Чонгук. — Представляешь, будем жить вместе и ходить в универ на учебу?

— Жить вместе — это очень серьёзный шаг, — задумчиво бормочет Тэ.

— Не хочешь?

— Хочу. Очень. Только я даже готовить не умею.

— И я не умею…

— Самостоятельность вошла в чат.

— Да научимся. Будем засыпать вместе и просыпаться, и никто меня не будет выгонять, а ещё трахаться много будем.

— Чонгук!

— Ну что? Не хочешь?

— Какой ты пошлый.

— А как по-другому? А ещё буду просыпаться раньше тебя и целовать, чтобы разбудить, — с какой-то особенной теплотой в голосе.

— Да ты же тот ещё сурок, тебя не разбудишь раньше, — улыбается ему Тэ в ответ.

— Ну хотя да, навряд ли я смогу рано просыпаться… А ты будешь меня так будить по утрам?

— Мечтаю просто, правда.

Чонгук улыбается тепло и искренне и накрывает его губы своими, упругие половинки руками посильнее сжав.

Он планирует его сейчас долго-долго целовать. Пока у него губы не заболят.

Но планам осуществиться не суждено. Забавная ситуация. Как можно на одной и той же ошибке два раза попасться? Зайти куда-то, приняться целоваться и не закрыть дверь. А ведь Хосок предупреждал. Хосок просил быть скромнее и осторожнее.

Дверь с грохотом ударяется о стену, Тэхён испуганно отпрянул и уставился в дверной проём. Чонгуку голову затуманили мечты о счастливом будущем ужасно сильно, может, поэтому он слабо соображает и не понимает, почему Тэ сейчас в панике с его рук спрыгивает и смотрит так испуганно, он что, призрака увидел? Чонгук не успевает к двери обернуться.

— Чон Чонгук, ко мне в кабинет быстро! — это даже не голос отца. Это рык какой-то. И вот сейчас страшно.

Чонгук не успевает ничего понять, он отца и не увидел даже, только услышал. Тэхёна рядом трясёт буквально уже, за руку схватился испуганно.

— Чонгук, мне так жаль, Чонгук, прости пожалуйста, это из-за меня всё.

— Не говори глупостей, Тэ, я напишу, — и больше он ничего ему не скажет. Просто молча кинется догонять отца, проклиная себя на чём свет стоит.

Говорил им Хосок.

На негнущихся ногах к нему в кабинет без стука даже.

— Пап…

— Что это было? — стоит, опираясь руками о подоконник, спина напряжена. И на секунду Чонгуку отчасти становится его жаль. Его отец никогда не был ярым гомофобом, но и особой толерантности не выражал. В целом, иногда у него даже проскакивали фразочки типа: «худшее проклятье для родителей — это дочь-проститука или сын-гей». Чонгук никогда этим фразам значения не придавал, как и впринципе половине из того, что отец говорил. Но сейчас отчего-то в голове они всплывают все сразу.

— Пап, это не то, что ты подумал.

— Да ты что? — оборачивается, бровь почти иронично изогнул. — Я, по-твоему, слепой?

— Нет, но…

— Скажи мне сейчас, что вы репетировали номер и это просто неудачный перфоманс в конце. Просто по приколу решили сделать, как там у вас, у молодежи, бывает, просто протест или типа того. Скажи это, — руки на груди скрещивает, смотрит выжидающе.

— Я не могу этого сказать, — голос ощутимо дрожать начинает. Врать сейчас нет смысла, проще уж сразу правду, всё равно рано или поздно придётся. — Я не хочу тебе врать.

— Почему?

— Тэхён он… я люблю его, — лицо отца ну просто болезненная гримаса искажает, и его можно понять, наверное, ведь Гук его единственный ребёнок. — Я люблю его очень, пап, он мой парень, мы…

— Ты ещё ни малейшего понятия не имеешь о том, что такое любовь, тебе семнадцать лет, Чонгук, — смотрит тяжело в глаза.

— Но мы с ним…

— Я не буду говорить, что мне плевать на твои нежные чувства к кому-то, но помимо того, что это неправильно и я не хочу дать тебе разрушить свою жизнь в самом её начале, я ещё хочу тебе напомнить, что я не просто твой папа. Я ректор этой школы, а то, чем вы с этим парнишкой занимались — это прямое нарушение устава, тебе это известно?

— Но конец года, мы почти закончили уже, мы через несколько дней выпустимся, ничего не случится же…

— По-твоему, всё так просто?

— А что не так? Пап, это не принесёт никаких проблем. Не трогай его только, пожалуйста.

— Что значит «не трогай»? — угрожающе прищуривается.

«Не трогай, условия ещё ставит».

— Ну, не нужно с ним разговаривать, я всё понял, до конца учёбы мы больше друг к другу не подойдём. Клянусь. Пожалуйста, не надо его ругать, — смотрит щенком побитым.

— Не надо ругать? — Чонгук явственно замечает, что в глазах у него не просто злость, это уже гнев какой-то просыпается.

— Пап…

— Я прямо сейчас возьму и просто подпишу приказ о его отчислении за нарушение правил учебного заведения, но не буду его ругать, разумеется.

— Нет, ты не можешь… — по спине пополз противный холодок.

«Нет, нет, нет».

— Почему это я не могу? — шипит отец, бросает на него многообещающий взгляд, усаживается за стол и открывает крышку ноутбука.

— Ты не имеешь права! — подбегает к столу, руками за края цепляется, внутри всё по швам трещит. — За такое не отчисляют, ты не имеешь права, как ты объяснишь это совету? Ты не можешь этого сделать! — голос, словно назло, предательски дрожит.

— Это моя школа и на что я имею право, а на что нет, решать я буду сам! — выдержка кончилась, выкрикивает, подскакивая, и руками о крышку стола бьёт с силой.

— Это не твоя школа, ты просто ректор, ты не можешь делать таких вещей! Оставь его в покое, он ничего не сделал, я его заставил, я приставал, я целовал, я его в пост… — закончить не даёт звонкая, унизительная пощёчина.

Чонгук моментально ломается изнутри, из глаз брызгают позорные слёзы, но не потому что больно и обидно, не потому что страшно за Тэ, а потому что желание отмываться от этого прикосновения теперь пол-жизни не уйдёт точно, и это ощущение просто чудовищно сильное, такого никогда не было, но сейчас Чонгук понимает ясно — он раздерёт её в кровь, по-настоящему в кровь, пока не отмоет, не сейчас, так немного позже.

— Заткнись, — завершает отец свою вспышку гнева спокойным абсолютно голосом.

— Я ненавижу тебя. Только выгони его и, клянусь, ты никогда меня не увидишь больше, — дрожащим голосом. Чонгуку хочется прикоснуться к горящей щеке, но противно её трогать и он просто нелепо дёргает рукой возле лица и снова её отводит.

А внутри так больно и страшно, как никогда не было. Конечности ватные, в голове всё ломается и заполняется каким-то противным шумом.

— Ты сейчас же пойдёшь и скажешь ему, что между вами всё кончено, а через три дня улетишь отсюда на полгода, ты меня понял? — давит безжалостно.

— Что это значит? Я не полечу в Австралию, мне это нафиг не надо, я уеду к бабушке и всё. Отчисляй меня. Ломай мою жизнь, тебе давно на неё плевать, его не трогай, — слёзы бегут без конца, он всхлипывает по-истерически совершенно, воздуха не хватает, желания глушить рыдания совсем нет.

— Я дам ему спокойно доучиться только в том случае, если ты сейчас пойдёшь и скажешь ему, чтобы он к тебе больше не приближался. А потом будешь делать то, что я говорю, — и от его тона, который стал спокойным совершенно, страшно.

— Пап, мне не нужна стажировка. Он шесть лет упорно работал, он мечтал о ней, не отбирай, пожалуйста, пускай он поедет, пап, мне же это не нужно, я прошу тебя, — Чонгука натурально прорывает. Ему совершенно наплевать, каким слизняком перед отцом сейчас выглядит.

Ну как такое возможно? Тэхён, он ведь не виноват ни в чем. Они ведь были осторожны почти всегда, ничем никому не мешали, разве что пару раз чонгуковой учёбе. И то, там он сам виноват — переволновался. А в целом то, за что его так наказывать? Он такой хороший студент, так упорно работал.

— Пап, пожалуйста… — он уже, если честно, на колени готов опуститься, чтобы просить за него. — Почему ты его жизнь ломаешь вот так спокойно, а меня не трогаешь? Я же говорю, что я один виноват, слышишь? Он ничего плохого не сделал. Он столько соревнований и олимпиад этой школе выиграл, ну за что ты с ним так? Пожалуйста, не надо, — уже наплевать как унижаться.

— Чонгук, я не могу пропустить это мимо. Я не могу его не наказать. Для тебя будет наказанием эта стажировка, ты её не хотел, вот и отлично. А любовь… тебе семнадцать лет, приди в себя, вы ещё дети, какая любовь?

— Откуда тебе знать, что такое любовь? — глаза красные уже от слёз, и столько боли в них, что Намджун почти готов пойти на уступки, но нет. Чонгук ошибся просто. А Намджун его отец. Он не даст ему себе жизнь загубить. Намджун, чёрт возьми, когда-нибудь захочет внуков.

— Моё последнее слово. Ты идёшь и говоришь ему, чтобы он не приближался, и тогда я дам ему доучиться, дам ему спокойно поступить в университет. А ты будешь далеко от него, поймёшь, что чувства эти в семнадцать — это мимолетно и глупо. Я не позволю тебе ломать себе жизнь в самом начале. Он парень. Как вы вообще додумались?

— Додумались полюбить? О чём ты вообще? Я по-твоему выбирал?

— Головой нужно было думать.

— Но там же три места на стажировку. Отправь и его тоже. Я клянусь, что не подойду к нему. Клянусь.

— Я не позволю вам оказаться в одном месте сейчас. Я сказал. Ты уезжаешь — он спокойно выпускается.

— Тогда отправь его, а меня тут оставь. Мы не будем в одном месте, я не буду ему писать даже. Пожалуйста, — хочется просто на пол упасть, свернуться калачиком и умирать.

— Не надо торговаться. Иди, — усаживается обратно в кресло, выдыхает.

— Куда я должен идти?

Намджун ничего не говорит, набирает его номер телефона, звонит и выжидательно смотрит, пока сын принимает вызов от него.

— Иди и скажи ему, что вам нужно расстаться, и чтобы я всё слышал, — кивает на трубку в его руке.

— А если я не пойду? Как я могу ему это сказать? Я десять минут назад в любви ему клялся. Как?

— Не моё дело как. Скажи, что улетаешь и хочешь разойтись. Хочешь, чтобы он доучился — иди и делай. Решил, что достаточно взрослый для любви, значит и для того, чтобы разгребать то, что натворил, ты тоже уже взрослый. Ясно?

— Я ненавижу тебя. Я сделаю, как ты сказал, только потому что знаю, что ты чудовище и, правда, сломаешь ему жизнь. Он лучшее, что со мной случалось и случится, а ты знать меня не знаешь, но помни, что я тебя ненавижу, пап, всей душой сейчас ненавижу.

— Это пройдёт. Все подростки ненавидят родителей, а мне ты потом ещё «спасибо» скажешь. Придумал тоже, в семнадцать лет ориентацию менять.

— Не скажу никогда. И когда я был подростком, тебя рядом не было, не тебе рассуждать о поведении подростков. И я её не менял, это так, к слову, если ты в биологии сраной не шаришь.

— Не выводи меня, Чонгук. Ещё одно слово против и он вылетит отсюда, как пробка, — шипит сквозь зубы, психанув окончательно.

Чонгук суёт телефон в карман и вытирает руками щёки. От прикосновения к отбитой коже становится противно руке. Чонгук выдыхает, успокаиваясь. Шепчет последний раз своё «ненавижу» и выскальзывает за дверь. Он не вспомнит потом, как преодолел расстояние до двери его комнаты, не вспомнит, как не гнулись ноги, как тряслись руки, а слёзы не хотели успокаиваться. Он проторчал у его двери битых минут пятнадцать, пока отец не поторопил, перезвонив.

Чонгук стучит в дверь. И готов разрыдаться пуще прежнего, когда видит его красивое, слегка припухшее — тоже видимо плакал — лицо, эта обеспокоенность в тёплых карих немыслимая просто, как он должен его сейчас бросить? Как ему потом с этим жить? Разве можно перед таким выбором стоять в семнадцать блядских лет? Чонгук с Тэхёном многое, конечно, в свои семнадцать уже попробовали. Но… но они ведь дети ещё отчасти. Зачем так больно?

— Чонгук, родной, как всё прошло? — кидается к нему так, что Чонгуку приходится на шаг отступиться. — Прости, прости, пожалуйста, это из-за меня. Чонгук… — к рукам тянется.

«родной»

— Не… — голос хрипит. — Не трогай, пожалуйста, — и, наверное, лучше бы он сейчас ему тоже пощёчину влепил.

Потому что то, как он изменился в лице, отразив им все отрицательные эмоции разом — это ну… сдохнуть проще.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — головой машет, упрямо ближе подходит.

«Не понимай. Не верь мне. Не слушай. Я ведь так люблю тебя безумно».

— Не надо. Тэхён, нам нужно сейчас расстаться, — как дебил последний с ходов, не подготовив, не сказав ничего ободряющего, не подмигнув, мол это спектакль — не бойся.

— Что? Тебя отец заставил? Нет, нет, нет, нам никак нельзя, слышишь? Мы со всем справимся, я тоже с ним поговорю, нам нельзя расставаться, мы…

«Нам никак нельзя».

— Я уже принял решение, Тэ. Дело не в тебе, я просто улетаю и не хочу отношений на расстоянии, — мямлит Чонгук не своим голосом, мимика отключилась давно, настолько сейчас больно, что каждая мышца в теле буквально отказала к чертям.

— Улетаешь… стоп, что? Ты про стажировку? — глаза испуганно бегают, начинает задыхаться. — Всё в порядке, ты лети, я приеду в гости, ты вернёшься, мы будем вместе жить, у нас…

«Он ещё и всё продумал, всё решил для себя, в гости собирался если не выиграет».

— Нет, нет никаких нас, — а глазами так и кричит «Ну не слушай меня, малыш, пожалуйста, не слушай, смотри в глаза, видишь, как мне больно, я ведь умираю сейчас прямо перед тобой. Ты видишь, Тэ?»

Но Тэхён не видит, его глаза моментально слезами наполняются, хватает за руку, болезненное тепло по всему телу рассылая. Чонгук отнять пытается безуспешно. Сам уже еле держит слезы.

— Я не верю, — «не верь, прошу», — я не верю. Тебя заставили, скажи? — по щекам бегут горячие дорожки, и их бы губами собирать, и клясться, что никогда больше плакать не заставит. — Я же так люблю тебя, Чонгук, я всё пойму, я же…

— Не надо, Тэ, дай мне уйти сейчас, — и руку отнимает наконец, отступая дальше в коридор.

— Нет! — всхлипывает, Чонгуку приходится отвернуться, потому что так он точно всё поймёт. — Нет, ты не можешь, ты же говорил, что любишь, Чонгук, не бросай, не надо, пожалуйста.

Всё. Он натурально там плачет сейчас. По-настоящему. А у Чонгука разбивается сердце сразу же. Вот теперь они tragic. Вот теперь он будет плакать каждый вечер и вспоминать, как в свои семнадцать любил сильно, и не сможет перестать об этом думать, пока у него сердце, не выдержав, не откажет.

— Не плачь, прошу… всё хорошо будет, — и кулаки сжимает. — Просто стажировка, — и замолкает, потому что нет сил уже пиздеть. Делает шаг от него по коридору.

— Ты хочешь сказать, что тебе сейчас сказали, что ты выиграл стажировку, и поэтому ты так решил? — едва выдавливает из себя.

— Да, — тихое.

— Тебе ничего не сказал отец и ты сам действительно хочешь оставить меня?

— Да.

— Ты вообще любил меня когда-нибудь или ты врал? — голос дрожит неимоверно.

И на это Чонгуку нечего ответить. Неужели для него это не очевидно? Неужели он так быстро разуверился в их любови? Неужели вот так просто их чувства отпустить готов?

Чонгук ничего не отвечает. Тэхён молчит долгих пять минут. А у Гука просто нет сил уйти сейчас от него. Ещё хотя бы секундочку рядом.

— Ты поэтому торопился, да? — прилетает полное боли в спину и у Чонгука разбивается всё, что осталось. «Не топчи, не топчи то, что было, мы всё наладим, только не топчи сейчас». — Поэтому так хотел поскорее переспать? — наплевав на то, что могут услышать. — Поэтому так сильно тебе это всё нужно было? Ты знал, что выиграешь ты, и просто хотел потрахаться с кем-то до отъезда, да? — «растоптал».

Чонгук молчит. Тэхён поклясться может, что его плечи трясутся. Наверное, смеётся сейчас над ним. Он хочет вывести его на эмоции. Заставить говорить больше. Он проколется. Тэ поймёт в чём дело. Он по самому больному его бить сейчас будет.

— Ты рад? Ты всё в школе попробовал. Давай, уходи сейчас. Улетай, куда хочешь. Ты ведь всё уже получил. Ты, получается, не любил меня никогда, да? Я просто влюбился. Дебил. Да, я дебил. Нужно было догадаться, что стоит только папе тебе что-то сказать и ты бросишь меня использованного, — дрожащим голосом сквозь слёзы. Забыв совершенно про то, что навряд ли он смог бы к нему прикасаться если бы его чувства были ложью. Он, может, пока и не уверен, что всё так, как он говорит, но чем больше слов изо рта льётся, тем яснее понимает — прав. Так оно всё и есть. И от этого больно невыносимо просто. За что? Что он, Тэхён, сделал?

«Придурок, я же всё ради тебя сейчас делаю. Какой же придурок. Вообще мне не верил, получается. Может, и ты не любил тогда?»

И плечи его сейчас и правда трясутся. Но не от смеха, разумеется. Чонгук натурально беззвучно рыдает, сжимая руками телефонную трубку в кармане. Шепчет своё «я всегда буду любить тебя» и уходит. Уходит от него, так ни разу и не обернувшись. Уходит и не увидит, как Тэ на пол опустился, обессилев и лицо в руках спрятав, рыдает в голос. От ситуации, от непонимания, от боли безумной, от того, что наговорил. Чонгук уходит по коридорам далеко не обратно к кабинету ректора. Ему уже плевать на всё абсолютно. На то, куда идти. К отцу он не вернётся. На то, что делать. Телефон отправился в стену, ударившись, скатился под ноги перепугавшемуся Чимину. Экран разбился, и Чонгук ненавидит себя за то, что подошёл и поднял его, прежде чем уйти. На то, что холодно. Чонгук бегом покидает школу, пытаясь не захлебнуться слезами блядскими. У него сейчас одна дорога. К ней. Она подскажет, что делать. Если никто сейчас не подскажет, Чонгук натурально умрёт. Потому что это слишком много для его семнадцати. Слишком много.

Конечно, всё можно было решить по-другому. Он мог бы написать сообщение Тэ, предупредив его. Мог бы даже после того, как наговорил ему сейчас чуши, опять же написать или позвонить и всё с ним обговорить. Но, во-первых, Чонгуку семнадцать, он напугался до жути за себя и за него, и как оказалось — не зря. Во-вторых, кто его знает, как далеко бы зашёл отец, как бы отреагировал Тэ, может, пошёл бы к отцу разбираться, тем самым себе приговор подписав. Ну, а в-третьих, сейчас Чонгуку не только из-за отца больно и страшно. То, что говорил Тэ… такого просто быть не могло в его голове. Но раз сказал, значит предполагал такое и это тоже больно. Очень больно.

***

А у Тэхёна все их совместные песни постепенно обретают все грустные смыслы этого мира. Вот оно разбитое сердце? Вот такое? А это больно чертовски. И как это пережить он понятия не имеет. Наверное, засыпать и надеяться, что однажды он проснётся, а его вихрастая тёмная макушка на соседней подушке, он тогда улыбнётся и шепнёт «тебе приснилось». Такое возможно? Если да, то он готов жить и бороться. Если нет, если Чонгук на самом деле его сейчас бросил, потому что отец ему сказал, что он уезжает, то умереть проще, наверное. С таким жить… это больно слишком для его то семнадцати.

***

Всё, абсолютно всё, произошло слишком быстро. Чересчур. Вот они танцуют и касаются друг друга нежно-нежно, вот он целует его сладкие губы, держит его на руках, шепчет слова любви и сердце болит насколько они правда. А что сейчас? Прошло часа два не больше.

И Чонгук находит себя у двери квартиры собственной матери. Он не помнит, как добрался. Не чувствует холода, хотя на улице ночью, несмотря на то, что май, без куртки прохладно достаточно. Он не чувствует ничего кроме того, что лицо болит рыдать, а щека, с остервенением отмытая в каком-то общественном туалете от отцовского прикосновения, болит жутко и от слёз солёных щиплет. Он стоит под её дверью уже битых полчаса и только шкребётся пальцами слабыми о наличник, не решаясь постучать. Казалось бы,почему? У них сложные отношения, они почти не видятся, и эта женщина никогда не выражала особого желания пообщаться, найти что-то общее с сыном. Но она же мама. И несмотря на это, в другой ситуации, Гук бы никогда к ней не пришёл. Потому что детская обида, она сильная самая. Но сейчас ему просто некуда идти. Не к кому. Бабушка в Пусане. А ноги сами сюда принесли.

Он бы постучал. Рано или позно постучал бы. Но дверь распахивается сама. Наверное, почувствовала, что в подъезде кто-то торчит.

— Чонгук?..

Он бы поздоровался. Он бы спросил, как дела. Он бы много что, наверное, спросить и сказать сейчас хотел. Но он просто молча стоит, дрожит и плачет. Плачет без остановки, всхлипывая, и рукавами по лицу слёзы растирает.

— Солнышко, что случилось? — «солнышко» он любил Тэ так называть.

— Мам… мам, мне так плохо, не прогоняй, пожалуйста.

— Когда я тебя прогоняла? Не говори глупостей, заходи скорее, — испуганно шепчет женщина и за рукав в квартиру затаскивает. — Почему ты так плачешь? Что у тебя с лицом? — тянется потрогать.

— Не надо, — отшатывается от её руки, — не трогай, хуже будет.

— Куки, объясни мне, пожалуйста, что случилось, ты меня пугаешь, — и её голос тоже едва слышно дрожит. Неужели боится за него?

Чон Хё Бин. Мама Чонгука. Она родила его, когда ей едва-едва исполнилось восемнадцать. Его отец был старше, он на тот момент уже закончил университет и собирался уходить в армию. Чонгук появился на свет, когда отца рядом не было. Хё Бин была уверена, что с карьерой придётся завязать. Но звёзды решили по-другому и едва Куки исполнилось два года, она вернулась на сцену и до его одиннадцати всё было прекрасно. У них была почти дружная семья. Хё Бин по крайней мере всё устраивало.

А потом случилась травма, которая поставила на её карьере балерины большой и жирный крест. Она возненавидела танцы, жизнь и себя. А потом и мужа, который решил судьбу сына за него и забрал учиться в школу-интернат с танцевальным уклоном. А потом ещё и другую балерину себе нашёл. Это обидело, несмотря на то, что они давно не были вместе. Возможно, поэтому она отдалилась от сына. Он приезжал на выходные раньше часто. Но годы идут, он взрослеет, она окружила себя подругами, с которыми прекрасно проводит время, а сына нужно понимать, в его, ещё только строящемся мире нужно разбираться и за неимением времени, которое можно было бы тратить на него, в этом самом мире себе нужно было выбивать место. А она в какой-то момент просто слишком ушла в себя и свои проблемы, чтобы этим заниматься. Ушла, чтобы однажды вернуться и обнаружить, что теперь уже поздно. Поздно что-то менять, поздно что-то пытаться. Всё поздно. И нельзя сказать, что она порой не жалела об этом, а когда сын перестал приезжать и звонить, не скучала. Она скучала. Она хотела сделать для него что-нибудь, чтобы он хотя бы не стыдился того, что у него есть мать, чтобы помнил, что она тоже для него готова на многое. И, кажется, сейчас рыдающий безутешно в прихожей Чонгук даёт ей шанс попытаться.

— Куки, пойдём, тебе нужно присесть, — тянет за рукав, заставляя за собой идти внутрь квартиры, даже не отругав за то, что кроссовки снимает, стаскивая одной ногой.

Чонгук всхлипывает и опускается на чёрный кожаный диван в гостиной. В квартире почти стерильная чистота. Не видно пыли, телевизор идёт едва слышно, на журнальном столике разбросана парочка открытых журналов, завсегдатаи её одиноких, или не очень, вечеров — бутылка сухого красного с бокалом и немного сыра на прозрачной тарелке.

Чонгук задумался на секунду, что вечерами ей, наверное, одиноко, в квартире не видно признаков присутствия мужчины, да у неё их, похоже, и не было, бабушка бы ему рассказала сто процентов. Получается, она тут одна. Рано или поздно подружки убегают по домам. К семьям. Не всё же время кости друг другу мыть. И тогда она остаётся совсем одна? И что же, даже в такие моменты она по нему не скучала?

А потом Чонгук решается, достаёт свой разбитый телефон, глотая слёзы, вручает ей его осторожно, чтобы продемонстрировать фотографию своих рук каких-то полгода назад и начать долгий рассказ о том, как начал сторониться прикосновений, решив, что не особо тактильный, а вылилось это всё в какое-то расстройство с желанием мыть руки двадцать четыре на семь, если кто-то касается, по мере его рассказа её лицо искажалось то ужасом, то искренним сожалением и виной. Она ведь понятия о этой стороне его жизни не имела. Она настойчиво смотрит то на его руку, то на щёку и пытается сдерживаться, чтобы не перебивать, он сам расскажет, как вылечил руки. И что случилось, если дать выговориться, тоже расскажет.

***

Чонгук сидит, уперевшись локтями в колени, не стесняясь того, что слёзы периодически срываются и капают на бежевый ковёр. Успокаиваться он не собирается. Если можно умереть от обезвоживания, от бесконечных рыданий, то он как раз это и собирается сейчас сделать. А мама сидит молча. Она никак не прокомментировала его расстройство, никак не прокомментировала новость об ориентации сына, никак не прокомментировала новость о наличии и теперь уже отсутствии парня, никак не прокомментировала поведение отца, ничего не прокомментировала.

Они молчат уже битых минут десять. Чонгуку не страшно, что она не примет. Не страшно, что не поймёт. Самое страшное уже случилось. Что ещё может быть хуже? Хё Бин отмирает первая, она неловко тянется рукой к его телефону и нажимает на кнопку разблокировки. Экран загорается, являя миру обои с изображением безумно симпатичного парня, бирюзовые волосы, идеальные черты лица, пухлые губы, умиротворённо прикрыты глаза с пушистыми ресницами, прекрасная фигура. Фотография с соревнований, фотограф сумел поймать потрясающий момент.

— Это он?

Чонгук молча кивает. И, господь бог, сложно сейчас будет сына не понять. В такого попробуй не влюбись — безмерно красивый мальчишка.

— Очень красивый.

— Я так люблю его, господи… — лицо в ладонях прячет.

— Малыш, ну не надо так, тебе всего семнадцать, ну какая любовь…

Она бы продолжила, сказала бы что-нибудь ещё, постаралась бы утешить, но Чонгук сквозь слёзы начинает по-истеричному страшно смеяться и скидывает её руку с плеча, порываясь подняться.

— Зря я пришёл, ты такая же.

— Постой, Чонгук-и, ну куда ты? — испуганно за локоть хватает.

— Отпусти!

— Куки, прости, я, наверное, не так тебя поняла. Расскажи мне, расскажи о нём, чтобы я поняла, что ты на самом деле чувствуешь, мы придумаем как быть, я не обещаю, что смогу повлиять на отца, он меня ни во что не ставит, но мы точно с тобой вместе придумаем, как обойтись минимальными потерями, не отталкивай меня так быстро, я так рада, что ты наконец пришёл. Я так скучала по тебе, я безумно устала винить себя, что мы не общаемся… — под конец голос на нет сходит.

И то ли из-за жалости в её голосе, то ли из-за такого явного раскаяния, но Чонгук перестаёт вырываться, выдыхает и усаживается обратно на диван. Он заметно дрожит и пытается собраться с мыслями.

— Ты же замёрз совсем, ложись на диван, — Чонгук головой отрицательно качает, — ложись, говорю, — в плечо толкает. Чонгук обессилено падает на подушку, снова растирает слёзы по лицу. Мама уходит ненадолго, возвращается с мягким белым пледом и накрывает его до самого подбородка, усаживается рядом и принимается гладить его по спине и плечам. Тэхён тоже всегда грел. И тоже вот так поглаживал, когда в очередную свою толстовку наряжал.

— Я просто… он мог касаться меня. Он заставлял меня мазать руки, они прошли только благодаря ему. Он же… он же моя первая любовь. Понимаешь? Он мне никогда ничего плохого не делал. Никогда не обижал. Он так заботился обо мне, ты не представляешь… Одевал меня, чтобы я не замерзал и не болел, покупал мне кофе, запрещал пить энергетики, — снова всхлипывает. — Я, без обид, но я никого из вас никогда не любил так сильно, как его. А сейчас вот это. И я понимаю, что мы сами виноваты. Понимаю, что я накосячил и подверг его опасности. Понимаю, что да, это нарушение правил и решить всё так, как он говорит, это самый приемлемый для него исход. Но… зачем так жестоко? Я представить не могу как ему больно. Если мне вот так, то ему каково? — слова льются и льются без конца. Чонгук прячет лицо в ладони снова, выдыхает рвано.

Мама снова молчит недолго. Её ладони будто бы теплее через плед становятся с каждой секундой.

— Чонгук-и, ты уже взрослый мальчик. Я права? Совсем взрослый.

— Допустим, — выглядывает из-под руки, и продолжать плакать отчего-то становится стыдно.

— Ты понимаешь, что по-другому это всё не решить, верно?

— Понимаю, но…

— Я предлагаю тебе просто принять его условия и полететь.

— Я не хочу никуда лететь, как ты понять не можешь?!

— Я понимаю прекрасно.

— А зачем говоришь это тогда?

— Ты видишь другой выход? Останешься здесь, начнёшь бунтовать и кто знает, что он сделает? А если, и правда, испортит мальчику характеристику? Или помешает ему поступить, у него ведь куча знакомств. Я предлагаю тебе сделать, как он и сказал, просто спокойно отправиться на эту стажировку. Это единственный способ убедиться в том, что ему жизнь не испортят. А отношения… Поверь мне… полгода это совсем небольшой срок если вы действительно друг друга любите. Не говори ему ничего до его поступления, сам поступишь дистанционно я отвезу все документы, учитывая международную стажировку, ВУЗ спокойно возьмёт тебя в резерв. Ты уедешь, подумаешь и если окажется так, что у вас на самом деле такие сильные чувства, то они не умрут, поверь мне.

— Я не могу отобрать его мечту, мам. Он о стажировке мечтал. Я — нет.

— Как бы ужасно это не звучало, но нарушая правила и не скрывая этого, вы сами себе подписали приговор, и поверь, ты ничего не отбираешь, отбирает отец. Не дай ему отобрать ещё больше. Всё наладится, вот увидишь. Это действительно выход. Ты вернёшься уже совершеннолетним и всё станет чуточку проще. А я тебя поддержу.

— То есть тебя не смущают такие отношения?

Она задумывается, но совсем ненадолго, чтобы произнести те слова, что так нужны безумно сейчас.

— Мне сложно принять, но, солнышко, если бы я встретила такого красивого парня, как он, поверь я бы в свои-то почти сорок точно также влюбилась. И по твоим словам, он на самом деле чудесный. Не думаю, что они меня должны смущать. Буду прогрессивной мамой.

— Будешь, если он меня когда-нибудь простит, — бормочет себе под нос.

— Обязательно простит. Если понадобится, я сама буду ходить и просить за тебя.

Чонгук смотрит на неё долго, в глазах тепло и одобрение. Он всю сознательную жизнь хотел почувствовать на себе её вот такой вот нежный материнский взгляд. И кто бы мог подумать, что вот так оно всё будет.

— Он всегда будет делать меня счастливым, мам. Я готов на всё, чтобы у него всё было хорошо и чтобы он однажды был рядом, — шепчет почему-то.

— Хорошо, я тебе помогу. Не плачь только больше, пожалуйста… единственное, что насчёт твоего расстройства? Я настаиваю на походе к врачу, — голос становится серьезным.

— Я пойду, когда вернусь.

— Но за полгода…

— Мам, я почти три года так живу, хуже уже не будет. Ну… надеюсь.

— Прости меня, Куки, я ушла в себя и потеряла тебя так давно… ты уже совершенно другой человек. Мы так редко виделись, с тех пор как ты переехал к папе. Ты уже не тот сладкий черноволосый малыш. Ты настоящий красивый мужчина. Я безумно горжусь всеми твоими успехами, знаешь? Ты лучший сын, которого можно было только пожелать, мне жаль, что я не находила в себе сил сказать тебе это раньше.

— Мааам, ну какой из меня мужчина, — глаза слезами снова наполняются, — вон реву полдня уже, — и сердце так щемит от каждого её слова. Боже, как ему это было нужно. Как он об этом мечтал. Она ведь… чудесная. Она, как мама Тэ. Она тоже приняла и поняла. Теперь они с ней наконец вместе. Всё наладится?

— У тебя очень весомая причина. Тебе больно. Это нормально.

— Обещаешь, что всё будет хорошо?

— Обещаю.

— Мам, я не хочу его видеть.

— Отца?

— Да. Можешь сделать так, чтобы мы до стажировки с ним не пересекались? Я же могу у тебя остаться? Я могу прям тут на диване спать…

— Куки, не говори глупостей, конечно, оставайся, я только рада. А за билетами и документами по стажировке я съезжу, как твой официальный опекун. Что мне ему сказать?

— Что я его ненавижу.

— Чонгук… нельзя же так.

— Просто скажи, что в ближайшем обозримом будущем я сделаю всё, как он сказал, но общаться с ним не буду.

— Ух… ладно. Тебе нужно что-нибудь, чтобы обработать щеку? Она выглядит плохо.

— Пусть так будет.

— Чонгук.

— Мам, я не вылезу из-под этого одеяла.

— Хорошо, солнышко, но ты не думаешь, что лучше будет поспать в кровати?

— Нет, мне тут тепло.

— Я могу с тобой посидеть?

— Если тебе не трудно.

И Хё Бин в этот момент проклинает себя на чём свет стоит. Ну как можно было от такого отказаться? Это же чудо, а не ребёнок. Кто научил его быть таким? Не боится показать, что ему больно и он уязвим. И, кажется, действительно умеет любить. Кто-то научил его любить и это… это больно, потому что это сделали явно не родители. Это они с Намджуном должны были учить его любить и быть любимым, должны были рассказывать о том, как всё бывает в этом мире по-разному, должны были рассказать о сексуальности и мерах предосторожности. Многое должны были рассказать. Но он всему, получается, научился сам. И если всё это время рядом был человек, который заботился о нём, чёрт возьми, Хё Бин бы очень хотелось познакомиться и сказать «спасибо», что взял на себя часть её обязанностей.

Пока мама была погружена в не самые простые и радужные мысли, Чонгук, чьи слёзы, наконец, более-менее высохли, а распухший нос хоть немного начал дышать, посильнее укутался в это тепло, которое дарит отнюдь не плед и начал потихоньку проваливаться в беспокойный сон.

Её руки такие тёплые и родные, почти как у него. Только ему её, как это не грустно, не хочется коснуться.

— Мой бедный малыш, — шепчет тихонько, украдкой поглаживая по волосам, заметив, что тот наконец начал посапывать.

Хё Бин никогда не была обижена на Намджуна. За исключением молодой замены, конечно. Но в остальном… Ей не нравилось, как у них всё было. Тот слишком властный и часто лезет туда, куда не просят. И в их случае любовь в раннем возрасте как раз не то, что должно было закончиться незапланированной беременностью и созданием семьи. Это всё было быстро, ярко, странно и мимолетно. Любовь прошла, а последствия остались. И одно из них заплаканное посапывает на диване перед ней сейчас. И только теперь в свои почти сорок на неё снизошло озарение. Он ведь ни в чем не виноват. Он просто ребёнок. Ребёнок, который отчаянно хотел любви. Может, было бы у него от родителей её в достатке не стал бы он с головой вот так в семнадцать в кого-то, нарушая все мыслимые и немыслимые правила. А ещё она осознанно от него отдалилась, стоило ему только начать заниматься тем, что у неё по итогу не вышло. Она отвратительная мать. Просто отвратительная. А ещё впервые в жизни хочется сраному Киму лицо начистить. У них давно у каждого своя жизнь. Но какого хрена он так с собственным ребёнком?

***

Тэхён просидел в слезах в комнате, пропустив все репетиции, часа три одного дня и весь следуюший день просто лежал в кровати. У него ничего не осталось. Ни мечты, ни любви, ничего… Остались их песни, остались его футболки и его запах на толстовках, которые он успел вернуть, осталось его нежно-милое фото на обоях телефона, остались его засосы на шее. А его у него не осталось. Вот так вот. Тэ не хочется верить, что его использовали, а потом отказались. Его Гуки не такой. Если бы они были героями какого-нибудь подросткового фильма про любовь, Чонгук сейчас бы воскликнул «Никакого твоего Гуки больше нет!» или что-то в этом роде. И Тэ бы прекрасным образом страдал, наслаждаясь своей душевной болью и не желая, чтобы это прекращалось. Но он своей болью явно не наслаждается, да и они не герои подростковых фильмов. Они просто два парня, из которых один предал другого. Или не предал, но разве теперь уже выяснишь. Хотел бы что-то исправить — написал бы хотя бы. И будет ложью сказать, что Тэ не смотрел на телефон в надежде все прошедшие сутки. Чудовищно, но он бы ему и измену простил, и что угодно. Лишь бы не вот так. Непонятно, больно и без шанса даже на повторно поговорить.

На третий день, за день до выпускных выступлений, на которых Тэ таки придётся выступить, и за день до того, как Чонгука унесёт самолёт далеко-далеко, закончив всё для них навсегда, на пороге объявился бледный, как смерть, и заплаканный Чимин. Он так горько плакал и что-то лепетал без остановки, что Тэ перепугался на секунду, забыв о своём горе. А потом выяснилось.

— Тэ, Тэ, прости, я не хотел, я не хочу туда! Но моим родителям сразу сообщили, я знаю, что твоё место занял, я знаю, что за особые успехи в английском такое не выигрывают, у вас что-то случилось, да ведь? Я не смогу так долго без Юнги, боже, прости, я не знаю, что мне делать.

А потом Тэ его молча прижал к себе и тихонько в ухо прошептал обессилевшим голосом, что они с Гуком расстались и он ни в коем случае не держит обиду на Чимина за то, что он поедет на стажировку.

— Юнги дождётся, он тебя так сильно любит. Я прослежу, обещаю.

А потом Тэхён долго плакал вместе с ним. Вот так, и друг уезжает, и парень бросил, и мечта исчезла. И всё за каких-то несколько дней. А буквально неделю назад Тэ чувствовал себя самым счастливым человеком в мире. Поразительно, как быстро всё меняется.

А Чимин, успокоившись, утопал обнимать своего расстроенного, но твёрдого в решении свою булочку отправить на стажировку, парня. И, обсудив все вместе с ним, они пришли к решению, что Мин будет приглядывать тщательно за Тэ, а Чимин будет выяснять, что случилось между ним с Гуком, никто в бред о том, что Гук его из-за стажировки бросил, разумеется не поверил. Мозги как никак на месте. Они ведь видели их. Отбери Тэ у Чонгука, тот с ума бы сошёл. Вцепился в него, как ненормальный. Он буквально Чимину, зная что Юнги (перекачанный на спортивных танцах, долго не думающий въебать или въебать Юнги) его парень, обещал рожу начистить, если тот его обижать будет. Да и невозможно вот так играть любовь.

Это бред. Странно, что Тэ не понимает и не борется.

***

За страданиями и долгими разговорами с Чимином и мамой по телефону пролетели последние сутки до выпускных, и в момент, когда самолёт Чонгука взмыл в воздух из аэропорта Сеула, Тэхён стоит посреди сцены перед сотнями студентов и десятками однокурсников. А потом включается их «Love is gone» - Слендера. Теперь для Тэ «Never not» и «Falling» приобрели такой болючий смысл, что под них не то, что танцевать, их слушать страшно. Нельзя сказать, что с этой песней у него отношения лучше. Но он будет танцевать этот танец. А значит и песня нужна эта. В зале мама, смотрит сочувствующе. Она заберёт его сразу же из этой дурной школы. Он сам попросил. Он не останется на выпускной. Пусть подавятся им. В зале папа — не понятно зачем. В зале тренеры, Суран, завучи, учителя. Прекрасные люди, вложившие в него знания и душу. В зале Юнги, который отчего-то последние пару дней в друзья близкие набивается и сегодня, хоть и сам выступает, просто утопил в поддержке. Его бы тоже поддержать, сегодня у него отобрали Чимина. Наверное, тяжело безумно. В зале Чон Хосок. Любимый хореограф, преподаватель, человек, благодаря которому они с Гуком вообще встретились лицом к лицу. Так понимающе смотрит. Он ведь знал всё. Он ведь предупреждал. Он ведь всё сейчас понимает. У него невероятная грусть в глазах.

«И не позволяйте никому говорить вам, что первая любовь не бывает вечной».

Тэхён смеётся в душе над этой фразой. А говорил ли кто-то? Чонгук уверял, что сам решил всё. Что ж, Тэ выступит, а потом будет пытаться отпустить. Как бы больно не было.

Он помнит этот танец так, будто танцевал его вчера. Эти плавные движения на перебивках, которые никто не сопровождает руками по телу, па, которые теперь никто не зеркалит, тело изображающее рефлексию от касаний, которых уже нет, он водит руками по собственному торсу, который больше не сжат чужими ладонями, он прикрыл глаза и откидывает голову назад, туда, где уже нет чужого плеча. Боже, разве можно было вот так любить? Разве можно сейчас так больно? Тэ дотанцует, Тэ сделает пару красивых прыжков, Тэ закончит в партере, где никто не подтянет за руку и не остановится лицом напротив, а потом он просто сожмётся на полу в комочек и заплачет. А зал будет стоя аплодировать. Потому что красиво. Потому что чувственно. Потому что потрясающе больно. В их глазах слёзы, а Хосок-ним их даже со щёк не стирает, как и мать. Даже Юнги выглядит таким потерянным, когда Тэ поднимется из последних сил со сцены, что страшно. Тэ не увидит странного выражения лица, с которым ректор Ким, приложивший, возможно, руку к тому, что теперь у Тэ ничего не осталось, вручит ему диплом и аттестат об образовании, назвав его одним из самых лучших учеников. В другой ситуации Тэ бы завопил мысленно «а где же моя стажировка тогда, если я лучший?», но сейчас честно — плевать. Он молча кивнёт, улыбнётся сквозь слёзы, покивает головой под слова ведущей, мол настолько чувственный танец, что танцор сам слёз сдержать не может, а потом спустится со сцены, прямо в объятия от Хосок-нима и слова поддержки, которые он не услышит даже особо, обнимет порывисто Юнги и Суран, с первым пообещав списаться позже, а потом вытащит маму из зала, зароется лицом в её волосы, глотая слёзы, и заявит, что если сейчас она не даст ему попробовать алкоголь, то он будет рыдать без остановки сто лет.

И они уедут, попросят отца забрать вещи и документы, и умчат из проклятой школы. Мама купит в магазине бутылку белого полусладкого и увезёт его далеко-далеко. К морю. Откроет и, распаковав купленную по дороге пиццу и предупредив, что на утро может быть немного плохо, разрешит выпить её всю полностью взамен на то, что он никому не расскажет, что она курила сигареты. Вот она взрослая жизнь. Никакой школы. Никаких репетиций. Алкоголь. Разбитое сердце. И рядом единственный, кажется, близкий человек во вселенной — мама. Хотя бы она у него осталась.

Комментарий к Part 7

Читайте и слушайте с удовольствием♥️

“Never not” - Lauv

“Falling” - Trevor Daniel

“Love is gone” - Slander

“Lights down low” - Bei Maejor

Первые две это их песни, слушать прям в этой последовательности. Третья, как мы уже помним, песня их первого танца.

Последняя просто очень крутая для момента, когда самолёт парит в небе далеко за пределами Кореи, а Тэ в машине с мамой впервые пробует вино🍷🌊

https://pin.it/4JPMab9 - родители Чонгука, слева направо: Ли Бона, Ким Намджун, Чон Хё Бин.

========== Part 8 ==========

Не любая боль проходит. Не все чувства легко можно отпустить. Не каждого человека можно просто выкинуть из головы, отписаться в Твиттере и забыть. Тяжело переживать расставание, сопряжённое с ссорами, криками, взаимными оскорблениями и прочим. Тяжело, но можно, потому что у тебя остаётся багаж плохих эмоций, которые тебе «подарил» человек, и с их помощью отпускать — проще. Но что делать, когда кроме вопросов и тупой режущей боли ничего человек не оставил?

***

Он осторожно касается его лба пальцами. Тэхён спит рядом, такой красивый, такой спокойный, такой уязвимый. Его бирюзовые волосы эстетично рассыпались по белой ткани подушки, голые грудь и плечи легонько вздымаются от мерного дыхания. И сердце замирает от наблюдения за ним таким. Он перебирается пальцами на его щёку, нежно гладит, обводит подушечкой пальца его губы и начинает задыхаться от желания. Он придвигается ближе, стараясь не разбудить раньше времени и сделать то, что задумал, склоняется к нему и нежно целует тёплые, припухшие губы, сладкие щёки, нос, снова губы и только когда по третьему разу возвращается к губам, отмечая, как болезненно всё трепещет внутри, шепчет: «Малыш, вставай», целует, «Пора просыпаться, сладкий», Тэ мычит и начинает просыпаться, «Давай, Тэтэ, просыпайся» и снова прижимается к его губам, принявшись легонько почмокивать их, в ожидании наблюдая за тем, как медленно, лениво открываются кофейные глаза, а пушистое обрамление трепещет.

— Good morning, sunshine, — шепчет наконец он, поняв, что Тэ окончательно проснулся и улыбается ему солнечно-солнечно. Английский благодаря дурацкой Австралии в подкорку въелся.

— Доброе утро, — такой охрипший, что крышу сносит.

Тэхён прогоняет остатки сонливости и сгребает парня в объятия, утаскивая к себе под одеяло. Ему становится безумно тепло и уютно рядом с ним, хочется снова уснуть, прижимаясь лицом к его шее, под приятные поглаживания по спине и плечам, под его тихое бормотание о том, о сём. Его кожа горячая и нежная, к ней хочется льнуть всё сильнее и сильнее. А ещё его хочется по-настоящему поцеловать, есть ощущение, что он не делал этого очень-очень давно. Тянется к его губам невероятным, тот улыбается, придвигается ближе, но поцеловать не даёт.

«Что такое? Почему? Утреннее дыхание или что ему мешает?»

— Тэ…

— Прощай, моя первая любовь, — чёрт, опять эта фраза.

— Что?

— Я говорю, просыпайся.

— Тэхён, поцелуй, прошу.

— Просыпайся.

— Что?

— Просыпайся, Чонгук!

«Прости за всё и ради Бога перестань мне сниться»*.

И на голову обрушивается реальность, с болью, декабрьским холодом, гудящей головой и болящими от изнурительных тренировок мышцами.

Чимин. Опять разбудил Чимин. Сегодня он оставался ночевать у друга и настойчиво будит его всё утро. Чимин хороший.

— Опять плакал во сне, — раздосадовано бормочет этот пухлогубый малыш и подползает поближе на кровати, берёт лицо в ладони, спрятанные в рукавах, и вытирает щеки.

— Блядство…

— Всё в порядке, скоро всё наладится, Куки, сейчас вставай, тебе на соревнования сегодня, уже Кёнха звонила. А я в универ сейчас поеду разбираться, как с учёбой быть, нас три месяца, считай, не было, все ж учатся давно, нам догонять и догонять. Прости, сегодня подъехать не смогу.

— Спасибо, Чимчим, что разбудил.

— Давай без хуйни, с чего бы мне этого не делать.

И поднимается с кровати, чтобы заботливо приготовить парню кофе и пару бутеров, а то же вообще есть не будет. А потом за ним заедет Юнги. Они прилетели всего несколько дней назад, Юнги встретил в аэропорту, он такой взволнованный был, такой радостный, он Чимину даже цветы подарил и тот буквально умер от счастья, что всё наконец закончилось.

Но только закончилось не всё.

Они с Юнги укатили сразу, передав Чонгука в руки родителей, провели прекрасно время, Чимин даже поплакал, рассказывая как сильно скучал, они столько целовались, что у Чимина заболели и распухли губы, обнимались, а потом, совсем как взрослые люди, поехали в отель, сняли номер на двоих под странный взгляд метрдотеля и всю ночь такое творили, что на утро у Чимина не просто болела задница, ходить больно буквально было, за что Мин извинялся, конечно, всё утро, но это ведь мелочи по сравнению с тем, что они наконец вместе. Они то вместе. Они рядом. Юнги его любит. А ещё Юнги, как и Чимин, всё знает. Во всей этой ситуации в неведении остался один Тэ. По факту, ему можно было рассказать правду три месяца назад уже спокойно, не переживая, что что-то пойдёт не так. Но Чонгук решил иначе и просто отказался говорить. «Приеду и разберусь». Чимин знает — ему обидно. Тэхён наговорил неплохо там после всего этого. Чимин всё, на самом то деле, знает.

Его первое утро в Австралии началось с того, что он проснулся в общежитии, предоставленном студией, под тихие всхлипывания Чонгука во сне, перепугался до жути тогда и пошёл будить.

— Чонгук, просыпайся.

Тот вздрогнул, проснулся и смотрит ошалело, а щёки мокрые.

— Чё тебе надо? Отвали.

— Охуел?

— Отвали, серьёзно, — к стене отворачивается.

— Тебе, может, въебать? — за плечо грубо обратно разворачивает.

Тот молчит. — Хорошенько так по еблу за то, что так сильно Тэхёна обидел. Пиздануть тебе?

— Делай, что хочешь.

— Чонгук.

— Чё, блять?

— Расскажи в чём дело, мы ж не дебилы, мы видим, что что-то не так. Какого хрена тут вообще я делаю?

— Если не дебил, отвали просто, Окей?

И Чимин отвалил. Чтобы после долгого, тяжелого дня, наполненного скребущей душу тоской по Юнги и лютыми тренировками в студии современного танца, обнаружить Чонгука опять в слезах с телефоном в руках, на экране которого Тэ плачет на сцене на выпускных. Чимин видел это видео. Это больно даже если не знать весь бэкграунд.

— Ну чего ты ревешь? Сам же бросил. Хватит сырость разводить, алло.

Молчит, плачет.

— Ты же разбил тогда телефон в коридоре, когда починить успел?

Молчит, плачет.

— Да ёбаный рот, ты либо рассказываешь мне сейчас всё, либо перестань, сука, ныть, ему не лучше, чем тебе, устроил тут, — и встряхивает его сильно, заставляя голову затрястись, а телефон на пол упасть.

А потом Чонгук ломается и рассказывает. Потому что мамы рядом нет. Поддержки нет. А больно нестерпимо просто. Если ещё и Чимин будет винить постоянно, Чонгук вообще не выдержит. Куда делась вся его спесь? Привычка материться? Токсичность и равнодушие по отношению ко всем буквально? Где это всё?

— Просто пиздец.

Молчит, плачет.

— Иди сюда, ептвоюмать, — и обнимает его по-дружески крепко. Это будут очень долгие полгода. Очень сложные эмоционально и физически.

Чимин поддерживал, Чимин не разрешал плакать, Чимин постоянно тащил его гулять, посмотреть город, чтобы эти полгода не прошли совсем уж хреново, Чимин натаскивал в английском, Чимин будил, когда слышал, что тот снова плачет во сне, Чимин с пониманием отнёсся к нетерпимости касаний и отмазывал в студии не раз, когда возникало недопонимание, почему Чонгук от контактных движений в танцах отказывается. Чимин очень хороший друг. Чон никогда бы не подумал, что будет так. Скажи ему кто год назад, что он окажется в ситуации, где не сможет без поддержки никак совсем, из всех людей на Земле, Чимин был бы предпоследним человеком, пожалуй, о ком Чонгук бы подумал. Тот же его терпеть не мог. Хейтил его все шесть лет обучения. А сейчас он его безопасным местом каким-то непонятным абсолютно образом стал. Чонгук полюбил его всей душой просто, если бы его не было рядом, если бы не его постоянные попытки поддержать, неизвестно как бы это всё для Гука закончилось. Он не отпустил. Он накрутил себя ещё больше. Сделал себе ещё больнее. Но Чимин не лез в это всё. Просто поддерживал, оставался рядом и не заводил разговоров про Тэ, если Чонгук не делал этого сам. Чонгук разрешил рассказать всё Юнги, с пониманием, что тот его парень, и как бы кто такой Чонгук, чтобы запрещать ему рассказывать и заставлять от него что-то скрывать. Они и с Юнги неожиданно иногда общались по видео-связи. И Чонгук безмерно был благодарен этим двоим. Хоть иногда и задумывался о том, что, наверное, его просто жалеют. Но всё равно благодарен был очень. За то, что Чимин каждый грёбаный день говорил ему, что всё будет хорошо. Чонгук даже собрал себя по частям и стал вести себя более спокойно, без истерик и вечных слез, ради них. Ради Чимина. Хотя бы потому что во время очередного выходного, этот придурок приперся с тортом и бутылкой виски, заявив, что сейчас они будут праздновать, осталось только найти колу. Это был день рождения Чонгука. Ему исполнилось восемнадцать. А где-то далеко в Корее у Тэ начался новый учебный год.

Ему тоже уже восемнадцать.

А им так плохо всем было на следущий день, кто бы знал, Кёнха, которую тоже позвали, чтоб не грустила одна, так вообще накидалась до соплей буквально. И когда она уснула, у Чимина и Чонгука случился очередной откровенный разговор, во время которого Чимин и сказал эту самую вещь, которая заставила Гука с мыслями собраться.

— Почему ты меня поддерживаешь? Мы никогда не дружили. Ты же думал, что я дерьмо. Почему? Вдруг мы с Тэ никогда больше не сойдёмся? Для чего ты это делаешь?

— Потому что я тоже не дерьмо, Чонгук, и ты… вся эта ситуация и ты рядом, это помогает мне самому на плаву держаться. Юнги так или иначе всегда был где-то поблизости. Шесть лет… шесть лет, Чонгук. Всегда рядом. Мне очень хреново без него, — протянул пьяно, глаза прикрыв.

И это был первый раз, когда Чимин свою слабость признал. А Гук твёрдо решил, что тоже будет ему помогать справляться. И так и справлялись полгода вместе. Юнги даже в какой-то момент заревновал и Чонгук ему устроил ужасный распиздон по видео-связи за то, что тот поругался с Чимином, расстроив его сильно. Пообещал даже по роже надавать. Юнги психанул тогда, отключился и пропал на два дня. А потом объявился и так отчаянно извинялся, что Чимчим простил быстро. И хвала богам.

Так и справлялись эти долгие сто восемьдесят дней. Ходили на тренировки с крутыми хореографами и танцевали по несколько часов в день, на пары и тренинги с классными спикерами, с именитыми танцорами и продюсерами, вечерами гуляли по ночному Сиднею, болтая обо всём и ни о чем, иногда молча, каждый тихонько грустя о своём. По выходным зависали в кафешках или ездили смотреть всякую ерунду типа музеев, парков и прочего. Отдать должное Чимину, Чонгук выучил Сидней наизусть за это время. Он обязательно покажет его Тэ. Если будет такая возможность.

Мама писала или звонила каждый день, отправляла фотки всякие классные, она сама будто бы зажила заново, когда Чонгук в её жизнь вернулся. Занялась организацией туров с подружками. Поразительное количество людей оказывается интересуется танцевальной культурой и готовы платить за то, чтобы им устроили пробег по какому-нибудь музею современного искусства, сводили на балет, а потом устроили мастер-майнд с именитой балериной.

И сейчас, когда стажировка окончена, когда уже пролились слёзы, потому что скучать ребята по тем, с кем познакомились в Сиднее, будут невероятно, когда самолёт взмыл в небо и приземлился на родной корейской земле, Чонгуку начало казаться одновременно, что и не было этих ста восьмидесяти дней, которые были достаточно классными на самом то деле, и в то же время, что прошло лет пять не меньше. Настолько, кажется, всё и все вокруг изменились. Мама помолодела, с отцом он разговаривать не стал, поздоровался в аэропорту вежливо и всё, а потом поздоровался с Юнги, обнявшись, словно очень хорошие друзья, обнял на прощание зареванную Кёнху — она очень хотела в Австралии остаться, и уехал с мамой домой. Всё. Дома. Он со всеми ними встретится в ближайшие дни. Чимин сказал, его Юнги на ночёвку отпустит. С Кёнхой через несколько дней на соревнования. Отец… Ну неизвестно, что он должен сделать, чтобы Чонгук вообще с ним начал разговаривать нормально.

Так и закончилась эта эпопея со стажировкой. Это блядское яблоко раздора наконец осталось позади, оставив на душе противоречивый след.

А потом завертелось. Через день они с мамой записали его к психологу, после одной консультации Чонгука перевели к психотерапевту, они договорились раз в два дня встречаться у него дома, мама разрешила жить у неё, а сама засобиралась в Японию по своей теперь уже очень успешной работе. Она едва-едва подобрала время, чтобы и сына встретить и планы не менять. Страшно извинялась, но Чонгук её буквально выгонял, чтобы уже валила скорее, мол хватит дома сидеть, насиделась за последние годы.

А отец всё названивает неистово третий день. Но Чонгук пока не готов ничего от него слушать. Как и не готов ко встрече с Тэ. А она предвидится. И очень скоро. Они на одних соревнованиях выступать будут.

Нельзя сказать, что он за его жизнью перестал следить. Юнги и Чимину запретил рассказывать ему что-то о нём, запретил рассказывать об отношениях, если они у него появятся, Тэ заблокировал его во всех социальных сетях сразу же, а аккаунты позакрывал, даже с фейка палить бы не получилось. Но Чонгук никак не мог не следить и в противоречие себе же стал искать пути, как это можно делать. Если бы Чимин пароль от своего акаунта в Твитере не дал, Чонгук бы точно с ума сошёл. Но тот дал. И Чонгук таки наблюдал за его жизнью. А Тэхён, кажется, изменился. А ещё он, кажется, не совсем сейчас один. Чонгук не знает, что ему делать с этой информацией. Потому что ему то до сих пор больно. У него то до сих пор надежда живёт внутри. Он каждую ночь, засыпая, выдумывал сценарии, как они однажды встретятся, Чонгук всё расскажет, извинится, Тэ возьмёт обратно все болючие слова, которыми кидался в спину в их последний день, и всё наладится. И всё будет так, как они мечтали.

Сейчас спесь подсбилась. И стало, правда, не понятно, что делать и как. Написать? Позвонить? Позвать встретиться? Организовать вечеринку по случаю возвращения Чимина, где они «случайно» встретятся? Все идеи кажутся плохими. Да и соревнования на днях, на которых он точно будет выступать. Чон туда тоже успел в последний момент вписаться в список участников. Вот там встретятся. И будет понятно. Поэтому все дни с момента приезда Чонгук только и делал, что просто ждал дня соревнований. С расчетом на то, что вот увидит его сейчас и поймёт. Сто процентов поймёт, что делать. И как бы, получается… дождался. Уже сегодня.

— Я ушёл, не опоздай!

— Давай, пока, — выбираясь из-под тёплого одеяла. Чёрт, какая у мамы красивая квартира то.

Ставшее обязательным «Доброе утро» ей в чат. Кружка кофе, приготовленная Чимином, душ прохладный достаточно, чтобы хоть немного голову остудить, банка энергетика кофе вдогонку, так уж и быть один бутер и хватит на сегодня утренних ритуалов.

***

Тэхён укладывает волосы лаком. Ему так похуй сейчас. Это первые соревнования с последних школьных. Он тренировался, как ненормальный. Готовился, собираясь выйти на паркет на городских уже во взрослой категории, уже не как школьник, он поменял партнершу, нашёл новую в секции по бальным в универе, Сонгыль её зовут. Вроде бы ничего такая. Танцует хорошо. Но Тэхёну так похуй, он даже возраст не уточнял. Танцуют и танцуют, ему с ней не любовь на паркете изображать, он больше таким не занимается. И на соревнования похуй, и на напарницу похуй, и на всё, если честно, почему-то в последнее время похуй.

bogom:

Я просто вообще не вижу отдачи. Я чёт пытаюсь, пытаюсь и всё колом. Уже заебало.

Тэхёну глаз режет этот блядский мат. Лишнее напоминание о том, что когда-то кто-то его чувства вроде как уважал и не матерился при нём.

tae:

Ничем помочь не могу.

bogom:

Я приеду посмотреть соревнования.

tae:

Да не утруждайся.

Блокирует телефон и откидывает его подальше на диван в гримёрке. Он уже опаздывает невозможно, но, извините, вчера у них была очень важная встреча с бухлишком у Юнги.

Там Чимин прилетел. Юнги порхает, как бабочка. Но вчера почему-то свободен у него вечер был. А ещё он прилетел. Тэхён старался не думать об этом. Но типа… как?

Тэ ничего о его нынешней жизни не знает, он узнал от Юнги случайно, что Чимин с ним вроде как неплохо общается. Обидно стало. Но Чимин взрослый человек и их разрыв никак на его отношение к людям влиять не должен. Поэтому нет ничего странного в том, что тот с ним общается. Пускай. Они договорились с Чимином встретиться на днях. Тэхён скучал всё-таки. Тэ ничего о нём теперь не знает. Не знает, как он борется со своей проблемой, чему научился на стажировке, как вообще его здоровье. Ничего не знает. Да и не должен. Он ведь не нужен ему совсем. Его ведь использовали и выбросили. Почему он должен что-то о нём знать. Тэ не просто так его везде заблокировал. Не для того, чтобы он не мог за ним следить, а для того, чтобы самому не следить за ним. Так проще. Так легче. Наверное?

Ничего он о нём не знает. Как и не знает того, что он сегодня тоже выступает на соревнованиях. Не знал точнее, пока сам не увидел его, выходящим на паркет под руку с неизменной Кёнхой в самом начале.

И это… больно. Потому что как бы, что?

Откуда он тут вообще взялся? Какого хрена он появился сейчас? Какого хрена это всё вообще? Почему он появляется так же неожиданно, как и исчезает? Почему он ранит одним своим лишь присутствием где-то?

Он не улыбается, как обычно, отстранённо, как-то по особенному тепло общается с Кёнхой, а ещё совсем не смотрит по сторонам, то ли как раньше избрав позицию не обращать внимания на конкурентов, то ли просто избегая возможности встретиться с Тэ взглядом. Тэхёну требуется несколько секунд, чтобы просканировать его лицо, знакомое такое до жути и даже издалека понять всё от и до. Он знает. Знает, что Тэ здесь. Поэтому так старательно не смотрит вокруг, когда пары по одному выходят на паркет, представляясь, а Тэхён вот не может не смотреть.

Говорят, когда умираешь, перед глазами пролетает вся жизнь. Что тогда происходит сейчас с Тэ? Он явно не умирает. Но его жизнь, сосредоточенная когда-то в одном единственном человеке, сейчас мелькает стоп-кадрами на обратной стороне век. Перед глазами Чонгук очаровательно улыбается и смотрит на него сияющими карими, перед глазами его красные щеки и растерянный взгляд после того, как поцеловал случайно, перед глазами капелька пота стекающая с виска на щёку, когда он нависает в темноте надним, а сам в этот момент в нём, перед глазами его нежно поджатые во сне губки, когда он пришёл поспать ненадолго, перед глазами Чонгук прижимает к себе в танцевальном классе, за окном ночь почти, а он жарко дышит в шею. И Тэхёна в мурашки бросает от того, насколько это фантомное ощущение сейчас реальным кажется. Чёрт. Больно.

Тело свинцом наливается, ноги ватные сразу же, внутри замерло всё и будто бы и не было ничего. Не было расставания ужасного, не было этих шести месяцев, где ни слуха, ни духа от него, будто и не существовало ни его самого, ни их любви. Это противоречиво, потому что вот она —причина преждевременного взросления, жгучей, преследующей везде и всегда, боли внутри, которая давит, давит, давит постоянно, где-то в груди. Вот она по паркету обратно бесшумно уходит, под ноги глядя. А ещё он чужой. Ощущается как чужой. Вроде бы как, когда-то был твой каждой клеточкой. А сейчас чужой. И это рвёт на части.

«Посмотри на меня».

Он отчаянно хочет, чтобы тот на него посмотрел. Тэ буквально дыру в нём взглядом цепким выжигает, надеясь, что тот почувствует и в ответ посмотрит. В то же время боясь этого ужасно. Начинаются соревнования, поднимается гул, музыка грохочет, люди переговариваются, а Тэ не может перестать разглядывать его, ведь он в ложе напротив. Стоит, смотрит на то, что на паркете происходит. Он изменил стрижку немного, его тёмные, красивые, и очень мягкие — Тэхён помнит — волосы теперь нежными прядями падают по бокам, открывая лоб, раньше у него была короткая чёлка достаточно, он похудел немного, но выглядит всё равно потрясающе, его костюм, как обычно, простой и стильный, чёрный в этот раз. А ещё он… в перчатках. Серьезно, перчатки, это как вообще? Почему это? И внутри всё ещё больше начинает замирать и трепыхаться, когда он зачем-то принимается в его лицо вглядываться.

Что там найти пытается — не понятно.

А потом случается. Он смотрит. Встретился взглядом и замер. В глаза самые. Тэхён теряет возможность мыслить, всё тело отказывает и невозможно ни голову отвернуть, ни взгляд отвести. И не верится. Вот так? Сейчас? Парализует буквально. И всё страхом сковывает. А почему так?

Тэхён просто смотрит и понятия не имеет, почему тот в свою очередь глаз не отводит. И будто бы и не было этих ста восьмидесяти дней. Всё так же больно до слёз.

«Чего ты смотришь? Я же тебе не нужен был, отвернись».

А тот, словно в ответ или просто поздоровавшись, головой кивает ему легонько и взгляд паркету возвращает, руки отчего-то за спину спрятав моментально.

И шум возвращается. А Тэ ведь не сразу то и понял, что всё вокруг будто затихло, когда он в него глазами впился. И боль возвращается и топит снова. Тэ внезапно чувствует, что задыхается. Захлёбывается ею буквально. Больно, больно, больно. А потом возвращается злость. Дикая, необузданная, такая, что воспитанный и хороший Тэ готов идти сейчас и бить кого-нибудь голыми руками долго, пока собственные костяшки в мясо не превратятся. Больно.

А потом Чонгук из поля зрения пропадает. Тэхён во времени теряется в попытках его снова выглядеть. Летят часы и очередь выступления Тэ подходит очень быстро, а ведь он один из последних.

Он безумно ждал этих соревнований, он хотел выступить и отпустить. Первые соревнования без него от слова «совсем». И вот, пожалуйста. И так происходило со всем, что бы Тэ не делал эти полгода. Поступил и начал новую жизнь, чтобы отпустить. Но нет, эти коридоры напоминают те коридоры, эти танцклассы напоминают те танцклассы, это в конце концов тот универ, куда они планировали поступать вместе.

Он, как это не стрёмно, особенно для танцора, пристрастился к алкоголю, учитывая, что его не так давно начали продавать законно. Совершеннолетний, в конце концов. Но каждая пьянка с Юнги, или одинокий вечер в собственной комнате с вином, с трудом пронесённым, чтобы мама не спалила, заканчивался тем, что он вспоминал его. Вспоминал постоянно, колупал мозги Юнги, который с достоинством всё выслушивал и ни слова лишнего ни разу не сказал. А Тэ вспоминал, возрождал в голове его образ, чтобы не забывать ещё дольше и уже начал было подумывать последнее время, что наслаждается этой болью, в том плане, что он старается сохранить это всё в памяти, старается оставить себе хотя бы что-то от него. Даже если этим «что-то» будет тупая, гнетущая боль и дыра в груди размером со вселенную. С болью проще. С болью легче. Лучше, чем вообще ни с чем.

Он начал с месяц назад новые отношения зачем-то. Пак Богом. Он хороший, наверное, парень. Вот только у них с Тэхёном совсем не растёт. Тот хочет быстрее и ближе, а Тэ держится за него зачем-то, но близко совершенно не подпускает. И вот сейчас всё в конкретной такой огромной заднице, а ничего с этим не поделаешь. Ему бы в себе разобраться. Отпустить уже прошлое. Но нет. Он только Богому больно делает, да себя ещё глубже закапывает. И что вот сейчас делать, ему тоже не понятно. Его и так ни разу за эти полгода ещё не отпустило. А теперь ещё и увидел его. И проще ни разу, ожидаемо, не стало.

Он… он красивый. Он такой чужой сейчас, но такой его невозможно. Это больно и это злит.

А потом Тэхён выступает. Выступает, вкладывая в движения всю свою боль и злость, оттанцовывает так чувственно, что сам начинает злиться словно ещё больше, он так яростно выписывает па по паркету, что напарница смотрит с опаской и, когда трек подходит к концу, она выдыхает облегчённо совершенно. Подумать только. Мягкий, хороший, нежный Тэхён теперь уже девушек пугает, просто танцуя. А дальше что будет?

Внезапно просыпается ещё и какой-то острый психоз. Ударить кого-то хочется ещё больше. Хочется вообще всего и сразу. В драку влезть, в обморок упасть, поорать на кого-нибудь, просто убежать так эффектно, чтобы все заметили… Что бы ещё сделать? И главное зачем? Привлечь внимание? Увольте, просто некуда эмоции отрицательные девать. Вообще некуда. По крайней мере, так он себя оправдывает. На самом деле желание привлечь внимание болезненное просто. Но открытым остаётся вопрос: привлекать его как бы, чтобы что? Ну увидит он, что Тэ психует. И что? Подумает, что придурок просто.

Поэтому Тэ, силясь успокоиться, опускается на сидение, не став разговаривать ни с тренером, ни с Сонгыль, а они не то чтобы и горели желанием. Отсели подальше. Он сидит, глаза прикрыл и дышит загнанно, ощущая, как испарина на лбу потихоньку остывает и неприятно холодит кожу, высыхая. Окружающий шум снова глохнет. Тэ сидит с прикрытыми глазами и пытается успокоиться. Сам не понял, что именно его так разозлило. Да всё, наверное.

Он не замечает, что шалость удалась. Не замечает, что, чтобы выступление посмотреть, Чонгук поближе подошёл и видел всё прекрасно. Если остальные, кто близко не стоял, его пыл расценили, как эмоциональность и чувственность. То Чонгук его как-никак знает и смотрит сейчас внимательно-внимательно. С такой болью щемящей во взгляде. Но Тэхён ведь не видит. Сидит психует. А Чонгук смотрит, смотрит и окончательно на что-то решается.

А потом он выступает. И Тэхён, как бы ни не хотел, не может не смотреть. Он жадно вцепляется взглядом в его силуэт на паркете. Запоминает каждую чёрточку, каждое движение плавное, отмечает, что они стали намного профессиональнее с их прошлых соревнований, па отточены до идеальных, много интересных связок и сложных поддержек. А он, сука, такой красивый, что сдохнуть хочется. Эти волосы безумные, эти движения неистовые, эти взгляды, это тело. Зачем так больно то, блять? Зачем?

И кто бы мог подумать, что закончится всё вот так. Тэхён смеётся истерично до слёз из глаз, смеётся, перекрикивая всеобщий гул, напарница с тренером испуганно смотрят и подходить боятся, а он руки в кулаки сжал и смеётся, смеётся, смеётся. Потому что серьёзно? Серьёзно, блять? Перепутал шаги? Чонгук, ты серьёзно, блять?!

А потом все закручивается в вихрь какой-то, Тэхён, словно в состоянии аффекта, даже вспомнить потом не сможет, как дальше события развивались, как были объявлены результаты, как Тэ забрался с Сонгыль на вторую ступеньку пьедестала почёта, а Чонгук с Кёнхой остались где-то за пределами первой тройки. Тэхён не принял награду, уставился в толпу людей, выискивая яростно взглядом этого еблана в перчатках, вот ему сейчас нужно лицо разбить сто процентов. Не видно. Куда подевался? А потом Тэ психует окончательно и срывается прям с церемонии награждения в гримёрку, не дождавшись окончания, свалить отсюда подальше и не появляться больше никогда ни на каких соревнованиях. Пошло оно всё. Просто пошло оно всё. И почти успевает ретироваться, но нет же. Богом в гримерке ждёт. Вот его сейчас только не хватало.

— О, Тэхён, поговорим?

— Не хочу.

— Ну что за дела, долго мне за тобой бегать, это уже слишком!

— Не бегай, отвали, если не нравится.

— Эй, я ведь поддержать приехал, ты не охуел ли?

— Я просил об этом?! Мне сейчас твоё лицо страдальческое из-за того, как тебе тут скучно, вот прям не нужно, окей?

— Тэхён, давай нормально поговорим, что, блять, происходит? — подходит за плечо хватает, сжимает болезненно.

Тэ опять слух режет и он бесится ещё сильне.

— Отпусти.

— Не отпущу, нормально давай поговорим, — а плечу, между прочим, уже больно.

— Я сказал, отпусти меня, мать твою! — дёргается, а тот ещё сильнее плечо сжимает, ближе подходит и не понятно совершенно, чего он добивается вообще сейчас.

— Тэхён…

— Тебе вроде бы ясно сказали отпустить.

Тэхён синхронно со своим, кажется, несостоявшимся парнем оборачивается шокировано. Потому что это, ну… его голос.

— Ты вообще кто? Не лезь, блять.

— Отпусти его, иначе я позову охрану,— подходит и, крепко перехватив за запястье неизвестного парня, с силой сжимает, заставляя плечо выпустить.

Тот дёргается, руку вырывает и отскакивает от Тэ.

— А знаешь, что, Тэхён, вот заебало, я себе за месяц уже весь мозг с тобой выебал! Успокоишься — позвонишь, я бегать больше не собираюсь! — и вылетает из гримёрки, хлопнув дверью с силой.

Чонгук отступает на шаг назад буквально. И отводит взгляд, руки, в перчатки спрятанные, за спину снова прячет. Тэхён инстинктивно потирает плечо, саднит немного. А Чонгук странным взглядом это движение прослеживает и что-то в его глазах темнеет.

— А Кёнхе бы поменять напарника, второй раз её подставляешь, — начинает Тэ чужим голосом.

— Я извинюсь перед ней.

— Ты поддался мне сейчас, чтобы показать мне насколько я слабый, — не спрашивает в этот раз даже, утверждает. И закипает внутри невероятно.

— Я поддался тебе, чтобы показать, насколько ты сильный, — отвечает куда-то в пустоту. Снова не смотрит.

И Тэхёна прорывает. Слишком долго он всё это копил. Слишком долго пытался топить в алкоголе, повседневности и других людях то, что невозможно утопить. Он посмеялся над ним. Просто в очередной раз посмеялся.

Тэ в мгновение ока сокращает между ними расстояние, и Чонгук успевает лишь удивлённо охнуть, когда его грубо хватают за грудки, толкают назад и впечатывают в стену, больно ударив спиной и затылком о холодный бетон.

— Да что ты говоришь, — шипит Тэхён, которого от злости рвёт буквально на части. — Тебе мало было унизить меня один раз? — пристукивает о стену ещё раз посильнее. — Что это было, Чонгук? Зачем ты меня ещё больше в грязь втаптываешь? Тебе мало того, что ты со мной уже сделал? Зачем? Ты мало у меня по-твоему ещё отобрал? — он кричит уже почти, пальцам больно от того, насколько сильно он его рубашку в руках сжимает.

— Нет же, я… я сделал это, чтобы показать, что ты молодец. Ты очень сильный Тэхён. Ты смог это всё пережить, смог двигаться дальше, смог вырасти профессионально ещё больше и, правда, сегодня потрясающе выступил, ты достоин первого места, а не второго, я просто уступил, потому что должен был, — морщится от неприятного ощущения в затылке. Ему очень хочется сейчас Тэ за запястья перехватить и обнять его. Успокоить. Но тот его, кажется, убить сейчас планирует.

— Какие мы благородные… — выпускает, ещё раз толкнув, и отступается назад, смотрит с таким отвращением и презрением, что холодок по спине ползёт. И слёзы снова просятся. Разве он, Чонгук, заслужил, чтобы на него вот так смотрели?

— Тэхён…

— Заткнись, — и разворачивается вещи забрать.

— Пожалуйста, давай поговорим.

— О чём ты собрался разговаривать? — разворачивается разъярённой фурией, волосы, давно синий пигмент потерявшие и сейчас уже далеко не такие яркие, как раньше, облачком вздымаются и пускаются обратно.

— Нам о многом на самом деле нужно поговорить.

— Да поздно уже, — усмехается издевательски.

— Ну да, ты же меня уже заменил, — и Чонгуку внезапно ещё обиднее, чем до этого, становится. Он распинается тут. На гордость свою наступил. Пришёл. На всё забил. А он что?

— Что ты сказал? — глаза расширяются невозможно.

— Этот парень… вы встречаетесь, да? Быстро ты.

— Ты ещё смеешь мне говорить что-то по этому поводу?

— Думаю, я имею право.

— Ни черта ты не имеешь, — снова приближается, глаза блестят опасно, пальцем в него тыкает по-киношному жутко прям. — Ты использовал меня, вытер ноги о мои чувства и бросил здесь одного, стоило только возможности появиться, ты же меня никогда…

И тут настаёт очередь Чонгука не сдерживаться.

— Закрой рот!

Тэхён испуганно замолкает, он изменился, конечно, посмелее стал, но открытых проявлений агрессии на себе по-прежнему терпеть не может, теряется как-то.

— Замолчи, слышишь, — отталкивает его руку, которой он в него тыкал, легонько. — Ты даже не попытался выяснить, что не так. Ты поверил такому бреду, такому дерьму откровенному, поверил, что после всего, что было, я мог поступить вот так. Во всё поверил и просто меня отпустил. Даже не попытался, ничего не попытался. Ты понятия, Тэхён, не имеешь о том, как всё было на самом деле. Ни малейшего.

— Ч..чего?

— Да ничего. Я не собираюсь слушать опять дерьмо на ровном месте. Я тебе помог только что, если ты не заметил. Иди догоняй своего парня. У нас, я так понимаю, конструктивного диалога не выйдет.

— Какого диалога?

— В ходе которого мы бы выяснили, как так вышло, что мы друг другу в любви клялись, а ты вот так вот просто поверил в то, что все эти месяцы враньем сплошным были. Мне даже думать страшно, кем ты меня, получается, считал, раз во всё это поверил. Я пошёл, — руки в сдающемся жесте вскидывает.

— Подожди, что ты имеешь ввиду? — Тэхён теряется.

— Уже ничего, Тэ, — и от того, как нежно это его «Тэ» с губ срывается, у Тэхёна разбивается внутри всё. Там ещё есть чему разбиваться? Одно стеклянное крошево ведь.

— Подожди, почему ты меня виноватым делаешь? Ты бросил меня… — заполошно головой отрицательно качает.

— Я никого виноватым не делал. Я понимаю, что больно сделал, понимаю, что нужно было объяснить сразу как появилась возможность. Но мне тоже было больно слушать о том, какой я, извини за мат, тут по-другому не скажешь, пидорас, хотя ничего тебе плохого не сделал. Ты ведь даже разбираться ни в чем не стал. Я винил себя, как ненормальный, что всё вот так вышло. Но судя по тому, что я видел, тебе не до меня и не до выяснений прошлых проблем. Я один тут, походу, не смог отпустить, — из голоса пропадает та незначительная агрессия, что была.

«Извини за мат»…

— Почему ты меня виноватым делаешь? Ты меня бросил, — трясёт головой потеряно совершенно. Всё, вообще ничего теперь не понятно.

— Ты повторяешься, Тэ, — и сердце на куски разбивается у обоих одновременно. А Чонгук, чтобы глупостей не наделать, просто срывается куда-то тут же из гримерки.

И исчезает. Снова.

Не так оно всё должно было быть. Не так.

Тэхён стоит посреди комнаты поражённый и обескураженный. Снова этой тупой болью прибитый. Он ведь засыпал и сценарии в голове всякие придумывал, как они встретятся, как его Гуки скажет, что мол заставили или что-то в этом роде, что ему пришлось, что выбора не было и он все это время его ждал, чтобы вернуться. Он старался отпустить, старался забыть, но не мог перестать думать. Не мог начать ненавидеть и понять, почему не может, тоже не мог, как ни старался.

И сейчас не может ненавидеть. Потому что вопросов в голове прибавилось. А тот факт, что он его увидел, услышал, прикоснулся к нему хоть и грубо… это просто ножом по едва переставшей кровоточить ране, чтоб открылась и начала кровить и болеть ещё больше.

Что происходит? Почему поддался опять? Почему разговаривал так, будто все эти сценарии дебильные в голове — правда? Почему? Почему так больно то, мать вашу?

***

На носу Рождество. С момента соревнований и неожиданной встречи с Чонгуком прошёл плюс-минус месяц примерно. Тэхён очень долго думал, послал к чёрту свои попытки общаться с Богомом и перестал ему писать и звонить. Однако не сказал ему ничего конкретного, мол ничего не вышло — расстаёмся. Просто замолчал. Почему? Не знает сам. За всеми этими зимними хлопотами и завершением учёбы перед рождественскими выходными время пролетело катастрофически быстро. А так как Тэхён настолько на этой всей ситуации зациклился, он даже не заметил как быстро пролетели дни, как и не заметил того факта, что в университете на первых курсах двух других факультетов прибавилась парочка студентов. А ещё он отчего-то лелея свою «обиду» откладывал встречу с Чимином аж целый месяц, на что друг, кажется, почти обиделся по-настоящему. И вот сегодня она наконец должна состояться.

Тэхён сидит в уютной полупустой, несмотря на то, что уже вторая половина дня, кафешке на Мёндоне. Пьёт сидит латте с солёной карамелью и этот вкус тоже больно делает. Он уже потерялся в себе, в мыслях, в воспоминаниях, в попытках забить и возненавидеть, в том, что делает больно, а что нет. И как назло начались эти моменты: вот этот кофе Чонгук больше всего любил, вот эти энергетики поглощал в огромном количестве раньше, а вот такой у него был крем для рук изначально, а вот подобную толстовку он Тэ так и не вернул, уехав, а вот это их фильм один из любимых, что вместе смотрели, а вот куча шоколада, кстати, Чонгук его не любит, а вот эти песни… дурацкие совершенно две песни, запретите людям использовать их в тик-токе, Тэхён устал на них натыкаться, а потом позорно слёзы непонимания и обиды ночью глотать.

В Сеуле неожиданно под конец декабря выпал снег, кружится волшебно, с крыш падая от ветра.

Красиво.

«А вот когда мы с Чонгуком впервые нормально поговорили, тоже снег шёл… Чёрт».

Хочется ударить себя по лицу. Вокруг неторопливо плавают официанты, разнося пирожные и кофе немногочисленным посетителям, мягкий свет, красивые рождественские украшения повсюду. А у Тэ даже настроения новогоднего нет. Вообще нет желания ничего отмечать, а он и не будет. Семье не до этого. Отец с матерью разводятся. Он бы сказал «наконец-то». Но… сейчас это как-то особенно тяжело воспринимается. Тэ и так в любовь разверил. А тут ещё и это. С другой стороны, хорошо. Он остаётся пока жить с мамой в их квартире. Отец съезжает, но это опять же постоянные скандалы. Бабушки тоже возмущены. Сложно всё в общем дома. Не до праздников.

— Ну, привет, друг, который со мной видеться не хочет, — слышится полное тепла и лёгкой обиды сверху откуда-то.

И у Тэ согревается внутри всё. Он скучал по нему. Очень скучал. Чимин, несмотря на их ссоры периодические, таким уютным и нужным всегда был. Как без него и его подъёбов неизменных столько времени получилось прожить — не понятно.

— Привееет, — пищит, поднимаясь, друга в объятия сгребает. Тянет носом его такой знакомый и родной запах. — Господи, мелкий, как я скучал, — сжимает ещё крепче, носом в его волосы зарываясь.

— Кто ещё мелкий… Ой! Раздавишь, — усмехается Чимин. И Тэ приходится его из рук выпустить. Красивый такой. Волосы светлые — обесцветил, затонировал. Пара серёжек в ушах. Одевается по-прежнему супер. Свитер, брюки, пальто пушистое серое. Уютный.

А потом они, как ни в чём не бывало, усаживаются за столик и начинается долгая беседа обо всём на свете. Тэ и невдомек, что о большинстве вещей, что он Чимину рассказывает, тому уже спец-агент-любимый-парень поведал. Чимин рассказывает о стажировке, о том, как у них протекало общение на расстоянии с Юнги, о родителях. И заявляет, что вообще-то учится сейчас в том же ВУЗе, на факультете английского языка и литературы, как и хотел, всё получилось, так как его взяли в резерв в начале года. У Тэхёна сначала отваливается челюсть, мол «И ты молчал?». Но тот парирует «Так ты и не спрашивал». А у Тэхёна язык аж горит спросить «А он? Он тоже?»

У него, на самом то деле, очень много про Чонгука вопросов. Просто… как их задать? Чонгук на соревнованиях их подбавил ещё несчётное количество. Тэхён губы кусает, но и слова вымолвить не может по этому поводу. И потому затихает как-то загнанно грустно.

— Спроси, я же вижу — хочешь, — миролюбиво предлагает друг и кофе из чашечки отпивает. Он что, экстрасенс?

— Что? О чём? — неловко усмехаясь, едва кофе не подавившись.

— О нём, я расскажу по мере возможности то, что могу, — голову склоняет в бок и в глаза заглядывает понимающе.

— Да нет, мне плевать, как там он и что, — врёт бесстыдно.

— Это ты зря, конечно, — вздыхает Чимин, сделав вид, что поверил.

— Ничего не зря. Мы вон на соревнованиях пересеклись, он меня виноватым будто бы выставил и убежал. Нормально вообще?

— А может, задуматься стоит, возможно, ты чего-то не знаешь? — отрывается от разглядывания молочной пены на кофе, возвращая другу взгляд.

— А ты теперь его друг и что-то, получается, особенное знаешь? — бросает обиженно.

— Может, и знаю.

— Ты в курсе, что это предательство?

— Не думаю. Не веди себя, как ребёнок. Ваши отношения — не мои. Я не обязан его ненавидеть только лишь потому, что его ненавидишь ты. Да и Юнги тоже знает.

Тэхёну орать хочется внезапно, что ничего он его не ненавидит. Просто не получится у него его ненавидеть. И это, знаете ли, тоже проблема. Потому что хотелось бы. И Юнги тоже предатель, получается. А Тэ уже и такому не удивляется в целом.

— Да что знает, о чём речь? — глаза закатывает. Тэ начинает закипать. Что они тут все знали и от него скрывали, что происходит вообще? — Чимин? Ответишь?

— Это не у меня нужно спрашивать, а у него, — а у Тэхёна почему-то его глупое сердце заходиться бешеным темпом начинает внезапно. Какое-то предвкушение внутри поселилось. И, казалось бы, откуда? Глупое сердце. Знает что-то? Догадывается? А, может, стоило и мозгу тогда рассказать, а то как-то нечестно.

— У Юнги?

— У Куки.

«Куки… Прекрасно, теперь даже так».

— Да какого фига? Что я должен спрашивать? Меня бросили, алло. Напомнить как? Куки… тоже мне.

— Поговори с ним. Он расскажет, как всё было, Тэ. Поверь, тебе не будет лишним это услышать, — смотрит серьёзно, и когда дебильный распиздяй Чимин таким непонятным и загадочным стал?

— Чимин, мне обидно, что после всего, ты с ним дружить начал. Я думал, мы лучшие друзья.

— Я по прилёте почти разбил ему лицо в качестве твоего лучшего друга. Наорал один раз даже. Но он рассказал всё… и, ну, сложно было не поддержать. Ты мне ещё «спасибо» скажешь.

— Да с чего бы? — бросает будто бы равнодушно, но ломается. — Ай, блин. Я не понимаю… — лицо в ладонях прячет. Плакать хочется. Он догадывался, что что-то не так. Особенно после соревнований. Но какой-то внутренний блок не давал просто взять и выяснить. Тэхён всё ещё жалеет себя безумно. Ему себя очень жалко. Любому было бы жалко. Если бы с ним тоже поступили вот так.

— Так не занимайся тут со мной хуйней, а иди и поговори. Завтра Рождество, в конце концов. Скоро Новый год. Разберись со всем этим дерьмом и оставь в старом году, — кажется, Чимин сюда его уговорить на разговор с Чонгуком пришёл, а не как к лучшему другу. Вот только Тэхёну уже не семнадцать. Он уже хапнул дерьма в этом всём деле. Он уже не готов простить всё абсолютно, как тогда.

— Я… я пойду домой, мне что-то не очень, — качает головой Тэ и лицо от друга прячет, из-за стола поднимаясь.

— Я кину его адрес смской.

— Не нужно… Не нужно мне этого. Потом с тобой пообщаемся, — бросает уже на ходу, но звук пришедшей на айфон смски таки догоняет вместе с усталым чиминовым вздохом.

***

— Мам, мне снова больно.

— Что такое, милый? — подходит и усаживается рядом на диван.

— Дело в том что… ну, помнишь был парень, мы расстались ещё?

— Чонгук. Да. Ну разумеется помню, — ещё бы ей не помнить, Тэ изменился ужасно, в себе замкнулся и столько плакал поначалу. Ей, как матери, очень больно за него было. Естественно она его первую любовь и первую боль помнит.

— Он в общем бросил меня тогда некрасиво. И сейчас… мы недавно встретились случайно, он заявил, что что-то там было не так, неоднозначно и вся вот эта ерунда, мол я не должен был его словам верить. Виноватым меня вроде как выставил в общем. Я забил, конечно. А сегодня вот с Чимином встретился и он тоже мне говорит, мол там всё не так просто и нужно поговорить.

— Ух… сложно. А основная проблема в чём?

— Я хочу поговорить.

— Так поговори.

— Я просто боюсь что… я люблю его, наверное, до сих пор. А если то, что он скажет, окажется не тем, что я хочу услышать?

— Ты не узнаешь, пока не попробуешь, малыш. Если бы нам всегда говорили только то, что нам хочется слышать, жить было бы слишком легко, — молвит как-то грустно и понимающе.

«Не узнаешь, пока не попробуешь».

Запретите вселенной флэшбеки.

— Я просто… не верю в любовь, знаешь?

— Тебе всего восемнадцать, родной, тебе ещё рано разочаровываться в таких вещах.

— Ну просто, вы же развелись с папой.

— Это другое, поверь.

— Почему другое? — поворачивается смотрит странно.

— Не в том плане, что у нас пара была гетеросексуальная, а у вас наоборот, если ты об этом. Не злись.

— Не злюсь.

— Ну я же вижу, нахмурился сразу. Успокойся, — улыбается миролюбиво и пальцем сыну морщинку, меж бровей пролёгшую, разглаживает осторожно. И правда ведь. Нахмурился.

— А о чём ты тогда?

— Просто у нас с твоим папой не получилось. Не получилось и всё. Ничего интересного нет в этой истории. Но это не значит что любви не было. Изначально она была и ух какая. Если бы её не было, не родился бы у меня такой чудесный малыш, — по волосам, недавно заново в бирюзовый выкрашенным, треплет.

— Нууу, тоже мне аргумент, — дует губы, совсем как ребёнок.

— У нас с ним всё, правда, всегда было сложно, не бери в пример, серьёзно.

— А кого брать в пример тогда? У меня никакого, получается, нет.

— Никого не нужно. Не нужны никакие примеры. Старайся на своём опыте учиться. Пиши свою историю. Ни на кого не оглядывайся.

«Звучит, как лозунг».

— То есть думаешь, нужно поговорить, даже если расстроюсь ещё больше?

— В крайнем случае, это точно поможет отпустить, — улыбается, снова по голове гладит.

Тэхён губу закусывает. Наверное… она права?

— Ффух, ладно, я ещё подумаю, пойду полежу.

И он пойдёт полежит. Изгрызет себя мыслями, а губы зубами. Пропялится на заветный адрес что-то около часа. Десять тысяч раз себя отговорив ехать разговаривать. Потому что ну… это странно. Да и поздно уже. Да, вечер поздний. Поздно уже. Тэхён не должен никому ничего. Хотел бы — сам бы пришёл поговорить. Хотя он вроде бы пришёл тогда в гримерку. Нет. Поздно уже.

Сотни раз сказал себе, что уже поздно, чтобы обнаружить себя в итоге, вышедшим из такси у высокого многоквартирного дома. А потом и у заветной квартиры. И всё. Смелость закончилась. Стоит, смотрит на дверь дурацкую. Ну почему она не может открыться сама?

А нет, может.

Тэ не знает сколько он простоял в размышлениях под дверью. И сколько проторчал бы вот так ещё. Но внезапно замок захрустел, открываясь, и Тэхён с перепугу даже подумал позорно спрятаться за углом где-нибудь, но сумел лишь в сторону отойти, чтобы пропустить… парня. Довольно симпатичный молодой человек выходит из двери и едва не столкнувшись с Тэ, неловко улыбается, кивает и проходит мимо. А потом Тэхён видит его. Смотрит так удивлённо. Растрёпанный, в свитере сером и синих спортивках, совсем по-домашнему. Чимин не сказал, что адрес дал? Или не ожидал, что Тэ воспользуется?

— Тэхён?..

— Я, эм…

— Проходи, — не даёт договорить, в сторону отступается.

Тэхен проскальзывает в светлую квартиру. Чонгук запирает дверь, стоя так невыносимо близко, что на секунду Тэ забывает даже, что кое-что между ними есть, мешающее просто подойти, уткнуться ему лицом в шею и не отходить никогда больше. Но ощущение рассеивается, когда Гук отходит подальше. А Тэ внезапно… не знает о чём говорить. Стоп, здесь, правда, был только что парень?

«Нет, нет, нет, пожалуйста».

— Он… красивый, — выдавливает наконец из себя.

Чонгук непонимающе брови хмурит. Потом до него доходит видимо, заторможенно пальцем на дверь указывает с немым вопросом во взгляде. Тэ кивает, рвано дыша, отчего-то.

— Ну да, наверное… он мой психотерапевт. Как-то не рассматривал.

— Оу… — к списку важных дел в новом году добавляется обязательная пощёчина себе за тупость невероятную. А ещё камень с души хотя бы один падает.

— Ты как тут? — «оказался» остаётся не озвученным.

— Не знаю.

— Это как?

— Чимин адрес дал.

— Ну да, больше некому было.

— Расскажи мне, Чонгук, — выпаливает, сдаваясь, никаких слов не хватает, чтобы описать насколько уже это всё надоело. Недосказанность эта, ощущение вины непонятно за что. — Расскажи уже и мне тоже. Это всё касалось лишь нас двоих, но знают все, кроме меня, в итоге.

— Что рассказать?

— Чимин сказал, что тебе есть что рассказать.

— Ну вот у него и спроси тогда, — отворачивается.

— Пожалуйста… сколько можно меня мучить? — голос тихим становится. Тэхён внезапно чувствует себя очень слабым. Его сильная, уверенная в себе личность кричит где-то запертая в глубине души, выпуская наружу ту самую сломленную часть Тэхёна. — Если я что-то сделал не так, объясните мне уже кто-нибудь, что именно я сделал? Неужели я настолько плохой, что такого отношения заслуживаю? Чего вы меня друг к другу шпыняете? Я же тоже… человек. В конце-то концов. Мне так больно было всё это время. Я не поверил, конечно, что ты всё мне врал. Но… но мне обидно было, что вот так грубо меня оставил и ни строчки больше не написал. Я так пытался возненавидеть, Чонгук, изо всех сил. Но почему-то никогда не получалось. Я не могу себе сам объяснить это. Не понимаю, почему не могу ненавидеть. Объясни хотя бы ты. Пожалуйста. Завтра Рождество, я хочу уже отпустить это всё до Нового года. Я так устал, — закидывает голову вверх и глаза прикрывает.

«Не понимаю, почему не могу ненавидеть».

А Чонгук рассыпается на мелкие осколки. И ругает себя изо всех сил. Ну зачем они, и правда, вот так с ним? Он разве в чём-то виноват? Почему так вообще некрасиво всё вышло? Прав был Чимин, говорил ведь, что рано или поздно он придёт прояснить, нужно только подтолкнуть. И что сейчас? Правду ему всю рассказать? И если да, то дальше то как? Это не подходит ни под один из сценариев, что Чонгук у себя в голове рисовал. А ещё ему так больно от этого всего. Вот же он рядом. Обнять бы. А поговорить и потом можно. Поцеловать бы. Не отпускать больше бы. Красивый ну просто невероятно. В этом коричневом пальто и строгих ботиках, совсем как взрослый, а ведь раньше Чонгук наблюдал его в одних лишь худи. Волосы слава богу вернул. На соревнованиях они почти белые были. А сейчас вот опять бирюзовые. Красивые невероятно. Под глазами синяки небольшие. Учится, наверное, день и ночь. Чонгук тоже. В параллельной группе. Совсем как тогда, но Тэ это навряд ли известно. Всё такие же ресницы пушистые, всё такой же милый носик с родинкой, всё такие же кофейные невероятно глаза, что он прикрыл сейчас, всё такие же идеальные по всем параметрам губы, мягкие и сладкие настолько — Чонгук помнит — что охереть просто. А вот улыбку его он не видит. Она тоже такая же? Сто процентов такая же. Он просто обязан всё сегодня сделать для того, чтобы хотя бы раз её увидеть. А ещё… Чонгук, жадно разглядывая красивое и по-прежнему любимое до безумия лицо, потихоньку начинает думать о том, как не выпустить Тэ отсюда больше. Ни сегодня. Ни завтра. Никогда. Осталось только… хуеву гору всего решить. Мда.

— А ты всё такой же, Тэ, — тихонько так.

А тот в ответ головой качает, мол «нет, совсем нет».

А до Тэхёна доходит.

— Перчатки? — взгляд распахнув, ему глаза возвращает.

А Чонгук, который и дома, к слову, в них, быстро руки в карманы убирает и взгляд стыдливо отводит.

— Давай попозже об этом.

Комментарий к Part 8

Ну, я думаю, все догадываются что будет в следующей главе? Обещаю выложить в течении пары дней.

Приятного прочтения, малыши ♥️☕️

🎶“Baby It’s Cold Outside” – Idina Menzel & Michael Bublé

👩🏻‍🚀Залетайте на огонёк: https://t.me/pocketastro

========== Part 9 ==========

Пару месяцев назад Тэхён был самым несчастным человеком во вселенной, кажется. С разбитым без толкового объяснения причин сердцем, непонятно зачем заведёнными недоотношениями, и без малейшей реальной надежды на то, что когда-то его счастье вернётся.

А сейчас он стоит напротив Чонгука. И понять не может, как оно вот так всё вышло. Он проснулся утром всё таким же несчастным, жалеющим себя и даже надеяться не смел, что этот день закончится вот так.

Сейчас они стоят напротив друг друга. И они вроде как… бывшие? И что сейчас с этим делать, и почему он вообще тут находится — вопрос большой и сложный.

— Давай, — руку из кармана достаёт таки, подходит ближе, тянется.

— Что? — моргает заторможенно.

— Пальто, Тэ, или мы здесь будем стоять?

— А, ой… — стягивает неловко своё коричневое, окатив Чонгука лёгким шлейфом своего, такого ему знакомого, запаха, смешанного с новым парфюмом.

Тот пальто тёплое из рук принимает и устраивает его в шкафу, пока Тэ ботинки снимает.

— Пойдём? — головой в сторону какой-то комнаты кивает.

Тэ пожимает в ответ плечами и молча идёт за ним. Квартира такая светлая, убранная, с хорошим дизайном. Интересно, это съёмная? Или Чонгук тут всегда жил?

— Это моей мамы квартира, она улетела по работе, я пока буду здесь жить, — словно мысли прочитав.

«Мамы… ого».

— Мамы… круто.

— Да, мы теперь общаемся.

— Это… круто.

— Снова повторяешься, — оборачивается, останавливаясь практически посреди комнаты, улыбается неловко, — ты будешь что-нибудь?

— Что? — брови хмурит непонимающе.

— Ну, чай или кофе там…

— Чонгук, я не чаи пришёл распивать вроде бы.

— Ух, ладно, окей, я не знаю просто о чём поговорить сейчас и как вообще. Типа, чтобы это не звучало тупо или как оправдание, или ещё какая-нибудь дичь…

— Просто расскажи мне, как оно всё было с самого начала, от и до. Всё, что помнишь. Правду. Ту, которую почему-то знают все, кроме меня, и твердят об этом. Просто расскажи её, как насчёт этого?

— Правду… думаешь, всё так просто?

«Не сложнее, чем решиться сюда прийти, я думаю».

— Я уже пришёл, Чонгук, тебе осталось сделать ровно половину, — выдыхает и, за неимением других идей, чем руки занять, начинает теребить рукав своей объёмной тёплой рубашки в красно-чёрную крупную клетку, что доходит почти до середины бедра.

— Я чувствую себя тупо.

— Я слушаю.

— Ты помнишь тот вечер? Мы танцевали, — о, Тэхён помнит. Горячее дыхание в шею, мириады мурашек по всему телу, жаркие касания, влюблённые беспредельно взгляды, нежные поцелуи… Разумеется, он помнит. От того, насколько хорошо он это всё помнит, щёки моментально в краску бросает. И Тэ, не сумев и звука издать, просто головой кивает, так и не оторвав взгляд от своих пальцев, нервно теребящих рукав. — Мы танцевали, зашёл отец. Ну и там в кабинете произошёл треш лютый и из-за этого треша мне пришлось сделать то, что я сделал. Вот как-то так.

— Серьёзно, Чонгук? — взгляд вскидывает грустный, смотрит осуждающе. — Треш?

— Ну да.

— Я хотел нормальных объяснений. Я что, правда, этого не заслужил? Так тяжело правду рассказать? Врать было проще? Ты тогда сказал, что это из-за стажировки.

— Если быть точнее, из-за учёбы.

— Что? — становится только непонятнее.

— Из-за твоей учёбы, — и Тэхён психует и решает вообще молчать и не вмешиваться, пускай сам соображает. Опять разглядывать рукава начинает. Сколько можно из него клещами всё тянуть? Чонгук очевидно понимает его настрой и выдыхает обречённо. — В общем. Я зашёл тогда в кабинет, он начал орать, тип скажи, что мне показалось. Я естественно такого сказать не мог, тоже разорался, сказал, что люблю тебя, — одно глупое тэхёново сердце удар пропускает, — и всё такое. Мы жёстко ссорились, он меня ударил даже…

— Ударил? — голову моментально поднимает, глаза такие большие и шокированные, как у оленёнка. Чонгук едва не тонет в них, забыв вообще к чертям, о чём они тут разговаривали.

— Не бери в голову, — трясёт шевелюрой, опомнившись. — Ну вот, я ему сказал, что больше к тебе до конца учёбы не подойду, ты уедешь на стажировку, а потом уже его моя жизнь касаться не будет…

— Я на стажировку? — хмурится.

— Перебиваешь, — смотрит с улыбкой, почему-то слова стали даваться куда легче, чем до этого. — Изначально учительским голосованием первое место в розыгрыше занял ты, разумеется, за тебя проголосовали сто процентов учителей, — Тэхён совсем растерянным становится. Получается, он тоже выиграл. И что это? И как вышло то, что вышло? — Второе занял я с небольшим отрывом и третье, с подачи отца, Кёнха, потому что она вроде как на соревах часто места со мной занимала призовые, и у неё родители спонсоры плюсом. Я уже всё вот это полностью потом узнал. Чимчима там и в проекте не было. Он в жизни туда никогда не хотел, расстроился сам ужасно, что его, считай, вынудили, но отец просто впихнул первого попавшегося по баллам. А там он лидировал, потому что олимпиады по английскому каждый год выигрывал.

— Чимчим…

— Не обижайся, я его у тебя не отбирал. Я вижу, что ты ревнуешь. Но не нужно. Он просто поддержал меня. Он… очень хороший. Я ему безумно благодарен.

— Я не ревную, — краснеет, дураком себя почувствовав. — И что дальше было?

— Ну, а дальше его бомбануло, он наорал на меня, заявил, что отчислит тебя за нарушение правил мол. При мне начал документы какие-то готовить. Я разревелся позорно, начал ещё больше пререкаться. Он психанул и сказал, что единственная возможность тебе спокойно доучиться и поступить — это мой отъезд в Австралию. Я поверил, что он тебе всё испортит, потому что, ну, ему невозможно было не поверить. И когда я тебе всю ту чушь говорил, он на проводе висел. Ну, в смысле, у меня телефон в кармане был, чтоб он всё слышал.

— Чонгук…

— Вот сейчас это всё так тупо, неправдоподобно и по-дебильному звучит, я бы сам себе не поверил. А последние полгода только и представлял как расскажу всё и гадал, что же ты мне на это ответишь, — усмехается и рукой по волосам проводит.

Тэхён задыхается. Всё вот именно так, как он придумывал себе в своих мечтах постыдных, в которых Чонгук однажды возвращается, Тэхён плюёт на свою гордость и всё у них хорошо.

— Как же… почему же?

— Я не мог тебе рассказать сразу. Ты бы сто процентов пошёл к нему. Он бы не стал тебя жалеть. Он на полном серьёзе заявил мне тогда, что рано мне ориентацию менять и жизнь портить. Я не знал, как ему объяснить, что до тебя и не жил, можно сказать. Про ориентацию вообще молчу, — больненько снова. Почему все родители не могут быть как мама Тэ? — Я тогда заистерил и это была моя ошибка, может, и получилось бы решить всё по-другому если бы я ему нервы слёту мотать не начал своими истериками. Не знаю теперь уже. Ну, и единственное хорошее в этой ситуации, как ни странно, это то, что я общаться начал с мамой. Я убежал тогда к ней сюда. С щекой разодранной. Рыдал тут, как ненормальный, перепугал её, рассказал всё, про руки тоже. Ну, про всё в общем. И она поняла. Извинилась, что не общались, пообещала помочь, даже с тобой поговорить пообещала если понадобится, чтобы ты простил, ну, и больше я в школу не вернулся. Не знаю, заметил ли ты. Это она посоветовала не рисковать и не ломать тебе жизнь. Она посоветовала сделать, как он хочет, и улететь. А ещё сказала тогда, что всё наладится. Что если было что-то настоящее, то оно вот так вот всё не закончится. Я поверил и улетел, — губы поджимает.

«Сказал. Наконец-то сказал».

— Почему ты раньше не рассказал? — и столько обиды праведной в голосе. А ещё он дрожит опасно. Как бы не заплакал. — Почему?

— До твоего поступления я не рассказывал и другим запрещал говорить, потому что боялся, что ты к немупойдёшь разбираться или ещё чего. А потом… мне обидно было, Тэ. Я же тоже не железный. Я тогда тоже многое потерял. Я надеялся на всякую ерунду, что не поверишь, что напишешь, что пойдём к твоим родителям помощи просить или сбежим вообще. На всякий бред в общем надеялся, но только не на такой конец. А ты поверил. И столько наговорил… И таких вещей, которые вот так просто не забываются. И вот так вот сразу, словно оно копилось у тебя долго, а я и представить не мог, что у тебя обо мне такое мнение в голове имелось. Что я тебя использовал, что не любил, что лишь бы потрахаться…

— Не надо, — глаза жмурит, — пожалуйста. Я помню, что я говорил. Я изначально ничего такого не думал, конечно. Ничего подобного в голове не было, клянусь, — его разуверить в этом нужно сто процентов, нельзя, чтобы он думал, что Тэ, правда, был о нём такого мнения. — Я просто хотел на эмоции вывести, чтобы ты сказал правду, почему бросаешь, — и это чистой воды истина. Так оно и было. — А ты отвернулся и всё. Я подумал, что раз не смотришь на меня даже, раз отворачиваешься от меня вот так, то я прав, значит.

— Я отвернулся, потому что ты плакал, я не мог смотреть и плакал сам, — пожимает плечами, как ни в чём не бывало. Будто бы и не странно это ни разу.

«Плакал сам…»

Ай. А вот это побольнее всего остального в разы.

— Ты должен был мне рассказать. Почему ты принял такое решение в одиночку, почему, Гуки? — впервые за долгое время с его уст, наконец, срывается это нежное прозвище. Чонгуку оно сиропом по сердцу.

— Наверное, должен был. Многое можно было сделать по-другому. Сказать по-другому. Но что было, то было. Мне было больно, я в своей истерике вообще себя не контролировал. Что говорю, что делаю. У меня была одна цель — сделать так, чтобы тебя это не коснулось. Защитить тебя. Но по итогу я только твою мечту отобрал и сердце разбил. Ты бы знал, как я ненавидел сраный Сидней, если бы не Чимчим… я бы чокнулся, наверное, там, — головой качает.

«Защитить тебя…»

— Чонгук… — Тэхёну снова воздуха не хватает. Глаза щиплет. Вот так вот глупо они всё потеряли? Вот такая короткая и нелепая история? Серьезно? Вот поэтому? Можно ведь было всё по-другому сделать. Или нельзя?

— Эй, эй, эй, не надо, Тэ, слышишь, не надо, не плачь, прошу тебя, — в мгновение ока рядом оказывается, в глаза заглядывает. Чонгук не может смотреть, как Тэ плачет. Сейчас так тем более. — Не надо плакать. Сейчас уже времени не вернешь. По-другому не переиграешь это всё. Не плачь. Оно того не стоит.

Тэхёну стыдно за свою слабость становится. И правда, плакса прям. Он голову вверх задирает и моргает часто-часто, непрошеные слёзы прогоняя. Рука Чонгука опустилась на плечо и греет, легонько поглаживая. И она такая необходимая и неотъемлемая сейчас.

— Я знал, я вот знал, что что-то не так. Я знал, — выдыхает судорожно. — Но я тебя специально заблокировал везде, чтобы не было соблазна следить или написать. Так бы точно сорвался.

— А я всё равно следил.

— Да? Как? — смотрит удивлённо, слёзы, не успевшие сорваться вниз, в уголках глаз скопились и ресницы намочили. Чонгук приближается и, затаив отчего-то дыхание, пальцем легонько промакивает немногочисленную влагу, она моментально в перчатку впитывается, он отнимает руку, а Тэ умирает, как хочет, чтобы тот её вернул.

— У Чимина пароль от его тви выпросил, — усмехается немного хрипло.

— Правда? — ещё более расстроено, теперь ещё сильнее злит собственное бездействие.

— Ага.

— Я ужасный.

— Эй, ну почему?

— Я не попытался ничего выяснить и исправить. Ничего не попытался, как ты и говорил.

— Ты прости за наезд в гримёрке тогда, я сам не знаю, стал бы верить или нет, окажись в такой ситуации на твоём месте. Я злой просто был. Ты все соревнования психовал, я видел и так подойти хотел сильно, ждал окончания. Сам перепсиховал. В итоге подошёл, а там и парень твой, и ты меня чуть не побил потом, комбо прям и в общем… извини за это, ладно?

— Не извиняйся передо мной ни за что. И никогда, — понимающе кивает в противовес своим словам.

— Почему?

— Я ужасный. Я тебя толкнул тогда на стену, сильно больно было? — смотрит так виновато, что сердце щемит. — Покажи, где болело, я… я, не знаю, сделаю что-нибудь. Я, наверное, совсем неадекватный стал.

— Не надо, Тэ, оба накосячили. А ужасный в этой ситуации только мой отец. Нигде мне больно не было, успокойся. Я за этот месяц, как тебя увидел, очень много думал и наконец более-менее успокоился. Мне даже сейчас спокойно, хотя я этого разговора столько ждал. И я безумно рад, что ты пришёл.

— Почему?

— Потому что ты солнышко. Даже если сейчас ты просто уйдёшь, мне будет легче, чем раньше, потому что я тебя уже увидел, — ложь, конечно, откровенная. Легче в таком случае точно не будет. Это же его Тэ. Как его можно отпустить?

Ну, конечно. Уйдёт он. Десять раз, ага. Тэхён резво в голове соображает, как сделать так, чтобы не уходить отсюда. Никогда. Вообще никогда. Потом со всем этим разберутся. Он готов был у него на шее повиснуть, и не зная, как оно всё на самом деле. Сейчас хочется его колени обнять буквально. Он столько страдал, а Тэ его так обидел. Тэхён его не заслужил.

— Прости, прости, Чонгук, пожалуйста. Я тебя не заслуживал никогда. Ты… ты самый лучший, прости, ладно? — побитым щеночком смотрит.

— Всё, поизвинялись и хватит. Я могу одну вещь сделать, которая мне сейчас очень нужна? Всего одну, честно.

Тэ кивает непонимающе. А в голове сиреной: «Поцелуй, поцелуй, поцелуй». Потому что это как раз та вещь, которая ему, Тэхёну, сейчас очень нужна.

Чонгук поближе подходит, руки на его щеках устраивает.

«Поцелуй, поцелуй, поцелуй».

Тэхён настолько сильно этого захотел, что даже губы слегка приоткрыл. Как дышать забыл. Но Чонгук не поцеловал. И губы остались без внимания совершенно. Он осторожно приблизился, слегка наклонил его голову к себе руками и нежно-нежно. Бережно. Трепетно. С какой-то безумной осторожностью. Целомудренно прижался губами ко лбу. А Тэхён так и умер внутри сразу же. Рассыпался на мелкие детальки. Собирайте его теперь, как пазл. И потому, что большего хотел, и от количества нежности в этом незамысловатом действе, и от страха, что тому неприятно касаться стало. Может же быть такое?

Чонгук немного испуганно дышит, потому что сам боялся целовать, даже вот так невинно. Проверял, а сможет ли? Смог.

И лейтмотивом из одной головы в другую «Мало».

А до Тэхёна доходит. Касания. Перчатки?

Он кладёт руки на чужие и отрывает их тёплые от своего лица. Чонгук однако совершенно неправильно этот жест понимает.

— Прости, прости, пожалуйста, я не должен был, я черту перешёл, у тебя отнош…

Тэхён его лепет мимо ушей пропустил, он осторожно пробирается тонкими, ловкими пальцами под рукава свитера, подцепляет основания перчаток на обеих руках, поднимает на него глаза и смотрит вопросительно, разрешения взглядом спрашивая. Чонгук смотрит в ответ, понимает к чему это всё, и такой коктейль из боли и вины почему-то у него в глазах внезапно начинает плескаться, что становится страшно. Однако на молчаливую просьбу он кивком отвечает, давая добро. Тэ решительно тянет перчатки на себя, высвобождая его руки.

И лучше бы он этого не делал.

Это не кожа.

Он снова берёт его руки в свои, уже не задумываясь о том, может Гук это терпеть или нет.

Это не кожа.

Смотрит внимательно, пытаясь осознать, что это и что с этим теперь делать.

Это пергамент.

Тонкая, сухая, очень хрупкая бумага. С которой обращались очевидно очень плохо, и она во многих местах потрескалась до красных трещин, кое-где они уже зажили белыми тонкими полосочками шрамов, которые, чёрт его знает, исчезнут когда-нибудь или нет, а кое-где трещинки почти кровоточат.

Это не кожа.

— Всё… — голос срывается. — Всё, чего мы вместе добились. Всё, что лечили. Всё насмарку, — качает Тэ головой. И вот сейчас ему по-настоящему больно. Всё, что было до этого, — ерунда. Ещё полгода в расставании и неведении оформите, пожалуйста, а руки его искалеченные заберите обратно. Верните всё, как было. Они же были совершенно нормальными тогда, в их последний день.

— Прости меня?

Тэхён осторожно руки перехватывает поудобнее, чтобы не отнял и не спрятал. Гладит большими пальцами чувствительную кожу ладошек. Даже она сухая.

— Так сложно было мазать их кремом каждый вечер?

Молчит.

— Там не было подходящего крема?

Молчит.

— Ты ведь мог попросить, мама бы отправила тебе хороший.

Снова молчит.

А потом взгляд упирается в стол. Точнее в то, что стоит на нём. На тумбочке около телевизора. В шкафу. Крема. Штук десять не меньше. Запечатанные?

— Чонгук? — испуганно взгляд его лицу виноватому возвращает.

— Она отправляла и Чимин покупал, — тихонько.

И до Тэхёна доходит.

«Чёртов ты придурок, Чон Чонгук».

— Ты специально их не мазал и не мажешь, я прав? Ты специально добивался того, чтобы они вот такими стали. Это же хуже, чем было, в десятки раз. Ты специально, скажи, да?

Чонгук зачем-то порывается таки руки отнять, Тэ удерживает, губы поджимает раздосадовано.

А тот молчит.

— Я не отстану и не уйду никуда, пока ты не ответишь.

«А я будто бы хочу, чтобы ты уходил».

— Психотерапевт говорит, что это своего рода селфхарм. Думает, что я себя так наказывал. И… много в общем, что ещё там думает. Я не знаю, прав или нет он, мы не особо с ним пока об этом говорим. У меня было мало встреч.

Тэхёну натурально страшно становится. Когда они с Гуком обсуждали его будущий поход к психотерапевту раньше, это не звучало вот так странно и страшно.

Хочется, конечно, поорать на него. Хочется отчитывать. Но он не виноват. Виноваты люди, которые его до этого довели. И те, кто это упустил. Родители — одним словом. И один Ким Тэхён, который ему когда-то поверил, хотя не должен был. Парадоксально.

— А ты всё такой же, Чонгук, — парирует Тэ, руки выпускает и отходит, у Чонгука сердце снова разбивается, а только-только склеиваться начало.

«Ему противно. Слабаком считает…»

Но Тэ моментально снова перед ним появляется с одним из тюбиков в руках. Выбрал какой-то один с алоэ вера.

— А ну, давай, — командует. — Ой и щипать сейчас будет, готовься.

Чонгук послушно руки подаёт и внутри всё трепетать начинает. Ему никто никогда не мазал руки кремом с тех пор как это всё случилось. А Чонгук помнит, руки у Тэ нежные, но сильные, кожа на них гладкая и приятная до жути, движения мягкие и плавные, но за месяцы в отношениях с Чонгуком натренированные и отточенные. Вот и сейчас он привычно аккуратно распределяет субстанцию по рукам, нежно, но с нажимом массируя пострадавшую кожу. И знаете, такой массаж рук никто никогда не научится делать, так может только он. Ради такого можно и потерпеть боль, которая придёт потом, когда крем начнёт впитываться. Чонгук поражается тому, откуда у человека, у которого вроде бы есть отношения сейчас, столько невыраженной нежности? Столько трепетной заботы в этих касаниях.

А потом, правда, щиплет. Так, как никогда раньше.

А Тэхён всё понимает как обычно, шепчет своё «терпи, терпи, терпи», дует на кожу, продолжая поглаживать, и стоит с ним вот так вот долгих минут десять, держа руки в своих ладонях, ничего не говоря, не осуждая, повторяя все эти махинации, пока Чонгук не выдыхает окончательно, потому что перестало быть больно и неприятно.

— Мне так нравится снова трогать кожу, — неловко усмехается Чонгук.

Тэ смеётся тихонько в ответ и делает то, что Чонгуку больше всего сейчас нужно, словно мысли читает. Тянет за руки к себе и прижимает внезапно очень крепко. Окунув в свой запах, окутав своим теплом. Сердце из груди выпрыгивает, кажется, у обоих. Чонгук снова выдыхает облегчённо абсолютно. Где-то может быть лучше и безопаснее, чем в этих объятиях? Насколько некрасиво у того парня Тэхёна обратно себе украсть будет? Чонгуку Тэ нужнее, он без него как вообще будет, если тот сейчас уйдёт?

Он не может уйти. Не после того как Чонгук его дождался. Или может?

«Мало».

А ещё Чон сам себе не отдаёт отчета в том, что делает, но осторожно пробирается руками на его спину, под сдавленные вздохи, поглаживая, он помнит, Тэхён очень чувствительный, перебирается на плечи, и ныряет ладонями под ворот рубашки, а потом касается, наконец, горячей кожи шеи, переходящей в лопатки. И это высоковольтный удар по сердцу, если честно. Он выдыхает так горячо и судорожно, словно это его потрогали где-то в особенно чувствительном месте.

«Мало».

Тэхён снова мысли читает, иначе это всё не объяснишь. Он отгоняет сомнения от себя подальше, подталкивает Чонгука к дивану, на ходу расстегивает ещё пару пуговиц, чтобы тому было проще трогать его. Гук моментально на диван усаживается, на себя Тэ тянет, поймав по пути его взгляд и так и не разорвав с ним зрительный контакт ни разу. И быстро-быстро дышит, когда Тэ уверенно усаживается сверху на бёдра. Очень близко. Но…

«Всё равно мало».

Руки ему на грудь, взгляд вопросительный в глаза, лёгкий кивок, разрешающий. И Чонгук скользкими от крема пальцами расстегивает быстро пуговицы рубашки до пупка почти. Стягивает её, тот изящно плечами ведёт, помогая снять. И… Боже.

Чонгука можете не искать. Какой смысл искать человека если он, ну, помер?

Во-первых, сама картина: полуприкрытые веки, доверительно-томный взгляд, его кожа цвета кофе, в который добавили приличное количество сливок, гладкая, бархатная, красивая до жути, у Чонгука, кажется, кинк на кожу, торс шикарный, как прежде, и, господь бог, как красиво и эстетично его тело сейчас обрамляет эта огромная байковая рубашка. Невозможное что-то? Да.

Во-вторых, да…

— Господи, Тэ, Боже… — скользит руками по животу, прикрывая веки, тянет носом воздух, потому что, кажется, сейчас умрёт на самом деле от его отсутствия, перебирается на рёбра, трогает грудь, поясницу, слегка надавив, чтобы спину держал не колесом и прогнулся, ведёт ладонями нежно по линии позвоночника, кладёт их на лопатки, — это невозможно просто, — полубезумный шёпот, трогает, трогает, трогает его. Определённо. Кинк на кожу. И на Тэхёна. Ничего не изменилось. — Она такая же, Тэ, такая же… — шепчет заполошно и щекой к груди прижимается, обняв крепко.

— А какой же ей ещё быть, Гуки, мы совсем немного не виделись, не находишь? — едва сдерживается, чтобы самому не начать его лапать. Он так скучал по его прикосновениям, так скучал, что плакать хочется.

— Не знаю, Тэ, ничего сейчас не знаю, — губами легонько прижимается. Тэ выдыхает рвано от этого касания, ещё крепче к себе его.

— Я почувствовал, что тебе это нужно.

— Ты на самом деле… как часть меня, слушай. Так всегда было. Ничего не изменилось.

А потом Чонгук какие-то совершенно невозможные вещи начинает вытворять. Притирается к коже щекой, руками бродит по оголенным участкам тела, невзначай и Тэхёна распаляя, случайно или нет — неизвестно, водит носом, щекоча нежную плоть, выдыхает жарко в кожу, прихватывает периодически губами и Тэ едва сдерживается от того, чтобы голову не откидывать и не начинать на бёдрах ёрзать. А очень хочется.

Для Чонгука сейчас все эти прикосновения — это как новую вселенную открывать. Волнующе, приятно, необычно, что-то очень знакомое, но в то же время новое.

А Тэ явственно ощущает, что они сейчас сидят и заново друг друга изучают. Учатся взаимодействовать по-новой. И в голове пытается прикинуть сколько времени они потратят на то, чтобы вернуться к тому, на чём закончили тогда. Сколько времени нужно, чтобы человек снова настолько твой, что почти у тебя под кожей? Кажется, нисколько. Чонгук у него, например, уже.

А потом Чонгук утыкается носом ему в шею, вдыхая, пытаясь им надышаться, а Тэ в его волосы пальцами вплетается. Чтобы притянуть ещё ближе.

И не было бы у Тэ парня, Чонгук бы уже оставил его без одежды. Но его наличие бьётся тревогой где-то подкоркой чонгукова мозга, когда они слишком много себе в прикосновениях позволяют. Странно, что Тэ это вроде бы не парит совсем.

Чонгук ловит себя на мысли, что темп их движений, прикосновений и поглаживаний усреднился и они, вроде как, двигаются синхронно, позволяя каждому закончить то, что начал, тут же подхватывая инициативу и делая приятные вещи самостоятельно. Чонгук гладит по чувствительной шее и плечам, Тэ нежно пальцами по щекам и осторожно руками под ворот свитера, Чонгук легонько ладонями по бёдрам, Тэ подаётся вперёд, вслед за касаниями. И так и пожирают друг друга глазами, лишь изредка отрываясь проследить за движениями собственных рук. Чонгук в глаза особенно долго, не моргая, Тэ обводит его губы большим пальцем, зачарованно наблюдая, оттягивает нижнюю зачем-то… А потом Тэхён, распалившись, не выдерживает этого всего и целует первый.

И где-то в параллельной вселенной взрывается сто процентов галактика. А у Чонгука мозг и душа. И сердце, наверное, тоже. Потому что то, как он смотрел, из последних сил сдерживаясь, то, как собственные губы облизывал, выдыхая, то, как осторожно пальцем нижнюю оттянул… А они ещё долго с ним продержались. И сейчас Тэхён в губы впился так сильно, что почти больно. С таким голодом и неистовством, которые в восемнадцать обычно людям незнакомы. Но не им. У них ситуация по-другому вести себя просто не позволяет. Эти губы… это нежно и сильно, приятно и больно, тягуче и сладко, такая ностальгия и что-то новое. И куча противоречий, и вроде бы всё понятно. И то, как по-хозяйски обласкав губы своими, Тэ языком ему требовательно в рот проталкивается, вышибает у Чонгука весь здравый смысл из головы, выветрив из неё совершенно факт наличия у Тэ парня.

Сейчас просто… мало.

Надышаться бы, напробоваться бы его, оставить себе бы уже навсегда.

Тэ страстно по его губам своими скользит, ловко перебираясь с одной на другую, выцеловывая просто сказочно нежно и пошло одновременно. Лицо его в ладонях держит осторожно. И столько боли, любви и нежности в этом всём, никуда не истраченной, что с ума сойти можно.

Чонгук тихонько стонет в поцелуй случайно совершенно, Тэ улыбается и прикусывает легконько нижнюю, выпрашивая в подарок ещё один нежный всхлип.

— Чонгук… я так скучал, — оторвавшись, чтобы впиться снова. Ласкает языком, губами, зубами прикусывает, придвигается ещё ближе, усевшись уже туда, куда не стоило бы, окончательно выпутывает руки из рукавов свисающей по бокам рубашки, одну в волосы, вторую обратно на щёку нежную. И целует, целует, целует.

— Я тоже, Тэ, тоже, — шепчет, покрывая нежными чмоками влажные, блестящие от слюны, губы.

Плевать на «тоже».

— Мы не переспим сегодня, — внезапно заявляет Тэ, останавливается, уставившись на его моментально припухшие, красные губы.

— Ага, — бросает в ответ, впиваясь жадным поцелуем в плечо, щекочет языком, заставляет воздух втянуть, Тэ сползает ниже и вжимается в его пах своим. Чонгук руки на голой спине едва успевает остановить, чтоб не царапали его.

— Уф… — отрывается от плеча, снова в губы вторгается. Это невозможно. И…

«Мало».

Руками по телу, языками сплетаются, губами распухшими друг к другу и не останавливаются.

Через несколько минут неистовых ласк, которые заходят всё дальше и дальше, и жарких поцелуев Тэ с ужасом осознаёт, что у него очень крепко стоит и очень сильно упирается в то, что у кое-кого тоже стоит.

— Мы не переспим сегодня, — шёпотом, и зачем-то, свои же слова отрицая, с силой потирается своим пахом о его, заставляя застонать почти в голос и язык протолкнуть в рот глубоко совсем. Чонгук руками осторожно под резинку брюк. По нежной коже легонько проводит пальцами, Тэ выгибается безумно пошло, Чонгук зарычав, руками пробирается глубже, быстро на ягодицы ладони перемещает и, сжав их немного сквозь тонкую, эластичную ткань боксеров, слегка разводит, а Тэ не может порыва сдержать и ниже подаётся, по инерции, словно насаживаясь. И Чонгук расценивает это как приглашение.

Он его тело наизусть знает. Что бы его рот не говорил, его тело всегда отзывается по-особенному, действует наперекор и всегда с ним, Чонгуком, согласно больше, чем с Тэ. Поэтому это разрешение. Сто процентов оно. Но он обязательно дождётся согласия от Тэхёна. И судя по тому, что вытворяет его тело, скоро тот его даст.

Чонгук быстро, путаясь, потому что не смотрит, что делает, расстёгивает остальные пуговицы, откидывает, не глядя куда, рубашку. Резко поднимется с дивана, Тэ только и успевает за его шею уцепиться и ноги за его спиной скрестить, как снова оказывается у него на руках, ловя все флэшбеки на свете.

— Знакомая поза…

— Классные штаны, — пошире обхватывая обтянутые тонкой, приятной материей полу-классических, зауженных к низу, серых брюк, ягодицы. Очень эффектно обтянутые, к слову говоря.

— Спасибо, — усмехается в поцелуй.

— И рубашка классная, — снова оторвавшись.

— Что ж ты её тогда выкинул? — улыбаясь, снова губами по губам мажет, прогибается в спине, чтоб прижаться теснее.

— Ты вообще выглядишь классно, — оторвавшись от губ, прикусывает мочку уха, в сторону спальни двигается с ним на руках.

— Божечки, сколько комплиментов, — заканчивает тихим всхлипом, помнит засранец места, где Тэ особенно чувствительный. — А у тебя причёска просто отвал всего, — зачёсывает осторожно пальцами его мягкие волосы назад, собирает в пучок и слегка натягивает, чтобы не больно, но приятно до жути, приближается к губам.

— Сейчас целуй и не останавливайся, ладно? — губами в его, так глубоко, чтобы казалось, что он его рот языком трахает. Плевать уже насколько это всё пошло. Плевать на обстоятельства. На всё плевать.

Грубовато его на холодную кровать в спальне, он улыбается озорно, поймал этот вайб игриво-пошлый, Гук сверху наваливается, меж его ног прижимается, скользнув руками по бёдрам к талии, затыкает рот поцелуем жарким.

— Мы не переспим сегодня, — губы все блестят от слюны, облизывает их отчаянно, отрываясь, дышать заново учится.

— Да, да, да… — засосом в шею. Тот в ответ в спине прогибается, сжимая его бока коленями, высоко всхлипнув. — Чёрт, у меня нет ничего вообще. Ни резинок, ни смазки… — перестав на секунду истязать массивную, сладкую шею.

— Вот блин, — тянет расстроенно, пятками на ягодицы ему давит, к себе сильнее прижимая, пальцами в волосах путается. Ну вот и согласие.

Чонгука смех пробирает. Серьезно? «Мы не переспим сегодня»?

— Чего ты ржешь?

— Тут рядом аптека, хочешь сбегаю? — смотрит из-под упавшей чёлки.

— А вот хочу.

— Но мы же не переспим сегодня?

— Мы не переспим. Мы займёмся любовью, — подмигивает.

— Типа… как бывшие? А как же твой парень? — пропала неловкость полностью. Хочется обо всём говорить прямо.

— А это всё потом.

— Но…

— Да-да, нет-нет, Чонгук, — призывно бёдрами вверх подаётся, трётся о чужое возбуждение. — Решай сейчас.

— Чёрт, — шипит Чонгук и тоже потирается в ответ. — Ладно, потом морали. Душ справа, полотенца в комоде, я пулей, — задрожав всем телом, кажется, возбудился он не на шутку, выдыхает, успокаиваясь, целует быстренько в губы, и действительно вылетает из комнаты пулей, напоследок присосавшись губами к соску, что почти закричать заставило. И так смешно на ходу ткань спортивок оттянул, чтобы не давило, что Тэ буквально чуть не разорвало от противоречивых чувств. И смешно, и чуть не кончил от одного только поцелуя в грудь.

— Вот же… бесстыжий, — Тэхён осторожно, последовав его примеру, тоже оттягивает ширинку, она давит ну просто нестерпимо.

А потом Тэ окончательно решается. Чонгук его полностью. Был, есть и будет. Нужно показать это сегодня. Намекнуть на свои серьёзные намерения. Они уже достаточно взрослые. Гуки должен понимать, что Тэ тут не просто так сейчас находится. Не просто так сюда пришёл. И сейчас просто так невыясненным между ними чему-то остаться тоже не позволит. Они потом разберутся со всем, что осталось. А Тэхён его прикуёт к себе цепями и не отпустит никогда. Даже если тот просить будет.

Нужно только одно дело, давно на потом отложенное, закончить. Тэхён быстренько отправляется найти свой телефон. Нужно ещё в душ успеть.

***

Ещё никогда в жизни Чонгук не бегал в аптеку так быстро. Ещё никогда не было настолько плевать на заинтересованно-подозрительный взгляд фармацевта. Невольно вспоминается его первый раз в аптеке за интимными принадлежностями. Женщина-фармацевт очень в возрасте, ему семнадцать, десять бутыльков смазки, на которую потрачена добрая половина карманных денег на ближайшие недели две, красные щеки и собственные глаза, которые хочется деть куда-нибудь, но не получается. Забавно это всё было, так здорово, что они всё попробовали в школе. Столько воспоминаний теперь. Он забежал обратно в квартиру весь замёрзший, потому что на улице зима и дубак ужасный, а выскочил он до этого в одной лёгкой куртке. И только оказавшись в квартире и услышав в спальне звук льющейся воды в душе, осознал наконец. Всё по-настоящему. Тэхён тут. Тэхён настоящий. У них будет секс тоже настоящий. Они уснут вместе — он по-крайней мере надеется — и проснутся тоже вместе. И это тоже будет по-настоящему. Был бы это сон, у него уже был миллион шансов проснуться. Чонгук отвлекает себя чем угодно, не давая себе думать о том, что тревожит. У Тэ парень, Тэ не говорил, что по-прежнему любит, Тэ ничего не обещал, ничего не предлагал. И это немного пугает. Чонгук уже сейчас понимает — не сможет отпустить, случись чего. А после того, что между ними намечается сейчас… Вообще, пожалуй, никогда не сможет.

Отогнав желание вежливо постучаться, заглядывает в ванную, надеясь увидеть того голым почему-то. По-пиздючески подглядывать за этой аппетитной задницей становится ну просто идеей фикс сейчас.

— Я вот тут оставлю всё, что нужно, на стиралке, — перекрикивая шум воды, ставит пакетик на стиральную машинку, достаёт оттуда только пачку с презервативами и убирает в карман.

— Да… спасибо.

«Не выглянул даже, ну ладно».

Зачем ему понадобилось, чтобы тот выглянул, Чонгук поймёт потом, а может и не поймёт. Он в комнату вернулся слегка расстроенным, но убедил себя в том, что насмотрится сейчас ещё.

Одно понятно точно — срочно нужен романтик. А из романтичного в этом доме только гирлянды, которые Чонгук достал, раздумывая украсить тут всё хоть немного к Рождеству, но перехотелось. Не было настроения. А теперь вот оно появилось, только немного другого плана. Он понятия не имеет как и куда их крепить, поэтому просто, воткнув в розетки, раскидывает по полу, подключив режим жёлтых лампочек, чтобы немного мигали, но не сильно.

«Да, вот так хорошо».

«И музыка… А какую музыку?»

Заниматься сексом под их песни кажется странным. Слишком многое с ними было пережито. Наверное, стоит включить что-то новое. И чтобы Рождеством хоть немного отдавало…

Точно. Тэхён тоже любит эту песню. Так почему бы не подарить ей новый смысл.

«Perfect» — Эда Ширана.

Красивая. Про любовь. Чонгук ставит её на повтор. Там, конечно, про девушку всё в основном. Но кому какая разница?

Гук чувствует, что запыхался пока тут носился. Нервничает. Как девственник какой-то. Но с другой стороны, а как с ним по-другому?

Расправляет постель, отодвинув одеяло подальше. И усаживается на край, свесив ноги, уперевшись в колени локтями и устроив подбородок на сложенных руках.

«Подождём».

Волнение накатывает по-новой.

***

Тэхён провозился в душе минут с двадцать, наверное. Он не стал мочить волосы, потратив время на более важные вещи. Тщательно промыл всё, вспоминая, как оно там куда и чего, успокоился немного, потому что стоило Чонгуку занести в ванную пакет из аптеки, как Тэхёна буквально мандраж взял.

Сейчас случится. Тэхён гонит от себя мысль о том, что они торопятся. Гонит от себя мысль, что Чонгук не предлагал ничего и не намекал на продолжение. Но блин… разве не очевидно это всё? Они взрослые. Уже совершеннолетние даже. И с тем количеством времени, которое они потеряли, они не то что торопятся, они опаздывают безбожно. Они за эти полгода могли подарить друг другу столько горячих ночей, столько нежных поцелуев, столько всего приятного, что один сегодняшний секс явно этот пробел не восполнит. Даже если они будут делать это всю ночь напролет.

Растягивать себя больно. Он отвык. У него давно не было. Он сто лет, кажется, уже не принимал в себя никого. Ну окей, не сто лет, полгода. Но это тоже срок, особенно если раньше сексуальная жизнь была не то чтобы очень регулярной.

Да, они с ним часто занимались сексом в школе, когда находили возможность уединиться. А таких возможностей, понятное дело, было безумно мало. Поэтому для Тэ тогда «часто» было — раз в неделю. И то, ему по началу всегда больновато было. А тут полгода перерыв…

Когда более-менее спокойно начали проходить два пальца, Тэ таки решил уже выйти. Если что это можно сделать и в процессе. А ещё присутствует твёрдая уверенность — хочется сегодня, чтобы была эта приятная боль. Непонятно почему.

Он обмотал полотенце вокруг бёдер и в следующую секунду уже смотрел на Чонгука немного испуганно, стоя в дверном проёме.

Сначала были его глаза. Он скользит ими по телу, и выражение его лица понять невозможно совершенно. Потом были звуки, до Тэхёна запоздало доходит, что в голове поселился шум, и сейчас рассеивается потихоньку, пропуская в сознание приятный голос Эда Ширана. Он любит эту песню. А потом Тэхён замечает, что света в комнате нет, она освещается лишь слабым мерцанием желтых гирлянд разбросанных по полу. Рождественское чудо, получается? Кровать расправлена, одеяло сдвинуто подальше. Тэ сглатывает шумно, последний раз представляя в голове что именно тут сейчас случится.

— Вау… — получается хрипло.

Чонгук оказывается рядом внезапно. Всё также странно, выжидающе смотрит в глаза. Его хочется удивлять почему-то особенно сильно сейчас. Тэхён подцепляет пальцами полы его свитера и тянет вверх, раздевая.

Всё такая же рельефная, красивая грудь, которую не терпится скорее потрогать. Невозможно красивый, подтянутый торс. Тэхён ловит за хвост ускользающую мысль о том, как он будет исследовать этот торс языком.

А потом взгляд случайно цепляет выпирающий из штанов бугорок и становится совсем жарко. Хочет.

— Потанцуем?

— Что? — прогоняя наваждение, моргает быстро-быстро.

Чонгук усмехается, сообразив, что именно Тэхёна так с мыслей сбивает.

— Я говорю, — развязывает шнурок на спортивках, веселясь, наблюдает за тем, как Тэ не может взгляд оттуда отвести, стягивает их буквально по сантиметру, а потом замирает, оставив приспущенными, но так и не открыв до конца то, на что Тэхён залипал последние несколько секунд, надеясь уже поскорее без одежды увидеть. — Может быть потанцуем?

Тэхён вскидывает на него взгляд, явно кричащий «Издеваешься?», поджав губы, и Чонгуку становится окончательно весело.

— Боже, ты очаровательный, — улыбается искренне абсолютно.

— Сними их, — подходит, обиженно губу выпячивает и пальцами вдоль линии штанов проводит, прикосновение приятное и дразнящее.

— Сними их сам, — губу закусывает, подходит ближе, лишая личного пространства совершенно.

— Да без проблем, — и резко вниз дёргает вместе с бельём. Чонгук только охнуть удивлённо успевает, когда прохладный воздух комнаты по нежной коже полоснул, а ткань на пол легко опустилась. Вот так вот значит… А таким малышом смущённым казался. — Вот теперь можно и потанцевать, — и прижимается голой грудью к его. И это в копилку лучших ощущений на свете. Кожа к коже. Вау.

Чонгук однако был серьёзен в своих намерениях потанцевать. Он прижимается своим лбом к его и плавно ведёт его в каком-то медленном не то вальсе, не то просто придерживая его руками за поясницу в объятиях. Тэ расслабляется, устроив руки у него на шее, ловит его выдохи губами, пальцами путается в волосах и танцует с ним. Танцует. Это одно из их самых любимых занятий, им так нравилось делать это вместе. Для них всегда, пожалуй, поцелуи были интимнее секса, объятия сонные интимнее поцелуев, а танцы интимнее всего этого вместе взятого.

И вот сейчас танцуют. Не касались друг друга полгода. А словно и не было этих дней ста восьмидесяти.

Тэхён успокаивается. Чонгук всегда боялся больше, чем Тэ сам. Боялся сделать больно, боялся, что Тэ пожалеет, боялся, что не сможет сделать приятно, боялся, что Тэ не сможет с ним кончить. Всякой ерунды, на самом то деле, боялся и всегда оказывалось — зря боится. Ну, почти всегда. Из них двоих Тэхён в этом плане посмелее, кажется. Как ни странно. Наверное, это пока он снизу и у него нет боязни кого-то поранить.

Чонгук наконец прижимается снова к губам своими. И это как воздух, а он нужен безумно, потому что когда его руки уверенно избавляют бёдра Тэ от полотенца, Тэхён начинает малость задыхаться. Чужой член теперь уже очень ощутимо и влажно упирается в его собственный пах, и это возбуждает конкретно. А ещё Тэхён внезапно знает, как сегодня будет его удивлять. Он осторожно, но настойчиво меняет их направление движения, заставляя перестать в танце двигаться по кругу, и толкает легонько к кровати. Чонгук немного напрягается, обычно он ведёт и сейчас, когда Тэ инициативу перехватывает, ему становится малость… странно?

— Мне кое-чего хочется…

— Чего же?

— Ложись первый, — легонько подталкивает.

— Но…

— Я думаю, будет приятно.

— Ок, — Чонгук, стараясь не думать о том, как неловко выглядит, голышом ползая по кровати и устраиваясь поудобнее, наконец укладывается на подушки.

Всё ещё думает наивный, что Тэ может что-то в нём смутить. А для Тэхёна сейчас просто нет ничего красивее на свете, чем это прекрасное тело на светлом постельном белье.

Он осторожно подбирается к нему поближе на кровати, целует нежно-нежно, начав потихоньку поглаживать живот, перебираясь рукой ниже, Чонгук снова напрягается.

— Уверен в том, что мы собираемся сделать?

— Я… да.

— Тогда для начала расслабься для меня, ладно?

— Мне было бы проще если бы я понимал, что ты собираешься делать.

— Попробуй догадаться.

И дальше Чонгук себя уже не контролирует. Тэхён влажно целует его шею. Чонгук громко дышит. Тэхён прикусывает плечо, пошло обводя языком место укуса. Чонгук всхлипывает. Тэхён выцеловывает каждый чувствительный сосок поотдельности. Чонгук постанывает и впивается пальцами в простыни.

А потом Тэхён ползёт развязными поцелуями ниже, ниже, ниже. И когда нежно целует кожу у пупка, слегка разведя руками его ноги и устраиваясь меж них, до Чонгука доходит.

— Воу, стой, не надо… — заходясь дыханием, ноги пытается свести.

— Почему? Тебе не нравится? Не приятно? — отрывается, смотрит недоумевающе.

— Нравится, очень приятно…

— Ну так… — опускает голову резко вниз, Чонгук испуганно её руками ловит, тянет к себе наверх обратно.

— Не надо, пожалуйста.

— Ну что такое? Ты давно в душе был?

— Два часа назад.

— Тогда в чём проблема? Тебе же нравится? Я хочу ещё приятнее сделать.

— Я не могу терпеть.

— То есть?

— Ну… так странно ощущается, мы никогда этого друг другу не делали.

— Ну, я хочу.

— Не надо.

— Чонгук, ну что такое, зачем такой момент портишь?

— Не знаю… мне стеснительно.

— Ну, офигеть можно, стеснительно ему. Я хочу сделать это, я всё время бревном лежал, пока ты меня ласкал раньше.

— Не бревном, неправда.

— Нет, именно так всё и было. Давай по-другому.

— Как по-другому?

— Я хочу сегодня очень долго, Гуки, у тебя давно не было, ты быстро кончишь, во второй раз всегда дольше, поэтому я это сделаю, окей?

— А вдруг я не смогу второй раз?

— Пффф, а то я не знаю, сколько ты можешь.

— Ну, не знаю… у меня реально давно не было. Кстати, а со своим парнем ты снизу был? Я не могу это из головы выкинуть, можешь ответить, пожалуйста?

Тэхён допускает, что ситуация глупая и неловкая. Он лежит на нём голый. Без пяти минут готов начать ему отсасывать, а тот вопрос за вопросом, препирается: то не надо, это не надо. Он таким не был. Хотя раньше Тэ инициативу и не перетягивал никогда. Но вопрос, конечно, забавный.

— Не снизу.

— Уф… сверху, получается, попробовал. Я не то чтобы, — договорить не даёт требовательный, успокаивающий поцелуй.

— Гуки, малыш, сверху я тоже не был, — отрывается и нежно в уголок губ чмокает.

— Не понимаю тогда…

— Мы не спали с ним никогда. Я его голым даже не видел. Целовались всего пару раз буквально, я и трогать себя не давал, начинал ломаться.

— Правда? — глаза такие блестящие сейчас в сиянии гирлянд, что сказка просто.

— Правда. Ни во мне, ни на мне никого никогда не было. Только ты. Перестань беспокоиться об этом, ладно?

— А почему?

— Мне не хотелось? — как само собой разумеющееся.

Его лицо расцветает улыбкой и видно, что он отпускает ситуацию. Очевидно сложно принять тот факт, что твой парень был с кем-то, пока у вас был разлад. Но Тэ и не был. Его Тэ не был ни с кем.

— Теперь можно я продолжу? Давай ты не будешь ломаться, расслабишься и будешь получать удовольствие, а может даже и постонешь для меня немного, хорошо?

— Ффух, давай, только за руку держи хотя бы.

Тэ улыбается ему нежно и пальцами одной руки крепко с ним переплетается, сам сползает ниже и устроившись поудобнее снова начинает целовать живот. Не сказать, что он сам не волнуется, ещё как волнуется. Он никогда этого не делал. Не хочется в конце концов больно ему сделать или неприятно. Но главное стараться и ласкать так, как хотелось бы, чтобы ласкали тебя. Тогда сработает.

Он будет делать ему минет и держать его за руку, чтобы не нервничал, ведь у них это впервые. Глупо, но… Бывает ли вообще что-то интимнее?

Чонгук дышать начинает испуганно-жарко, уже когда Тэ осторожно яички в руку берёт и пальцами поглаживает. Тэхёну наоборот даже не кажется это всё странным, в голове одна навязчивая идея — делать ему хорошо. И он делает. Когда осторожно прихватывает ультра-чувствительную кожу яичек губами и ласкает слегка языком, перебираясь к мошонке, целует там, массируя осторожно пальцами, посасывает нежную плоть, а потом чувствует, как по щеке мазнуло влажной головкой. И крышу срывает. Чонгук буквально стал мокрым уже для него. Как это можно выносить вообще?

Расстояние, может, и подпортило отношения, отняло драгоценное время, которое можно было друг на друга потратить, добавило ненужных людей, отобрало возможность что-то друг о друге узнать. Но, блять, такую интересную опцию подарило. Это что компенсация? Оно подарило голод по этому человеку моральный и физический. И это… это кайф, потому что способ этот голод утолить — он вот он, хнычет от удовольствия лежит.

Тэхён чувствует себя безумно пошлым, странным, чувствительным и охуенно влюблённым сейчас. И он настолько хорни, что представить страшно, он сейчас, как тот самый мем «пустите меня, я ему отсосу».

И именно это он и делает. Чонгук напряжённо дышит. Тэ знает — тот с собой борется, чтобы не остановить Тэхёна и не перейти к их старым сценариям. Но с другой стороны, его попробуй сейчас останови. Он облизывает губы и накрывает ими сочащуюся предэякулятом головку, а потом присасывается посильнее, языком обводит её и чувствует какой-то странный солоноватый привкус с горчинкой.

«Значит, такой он на вкус».

Чонгук больно вцепляется в руку, ногтями буквально царапая кожу костяшек. И стонет тихонько.

А Тэхён осознаёт. Он. Отсасывает. Чонгуку. Минет делает. Настоящий. И так весело и озорно сразу становится, какой-то спортивный интерес просыпается. Тэ, открыв рот пошире, стараясь не задевать зубами, насаживается им на член. Полностью не получится сто процентов. Отрастил, блин. Но хотя бы плюс-минус. Руку на основание. Языком по выступающим венкам и голова Тэхёна приходит в движение.

Чонгук, всхлипнув, дёргается несдержанно. Тэхёну естественно прилетает по глотке неприятно, он давится, Чонгук испуганно голову поднимает, как раз в тот момент, когда Тэ, справившись с рвотным позывом на удивление быстро, выпускает пульсирующую плоть изо рта, смотрит в ответ, облизывается пошло, водит по головке губами своими невероятными.

— Ты ничего так на вкус, — улыбается во все тридцать два.

— Чёрт, пожалуйста… — голос дрожит. Тэхён даже не представляет, что с ним его ласки сейчас вообще сделали.

— Пожалуйста, что? — а потом он проводит свободной рукой — другую Чонгукпродолжает пытаться сломать — по стволу, растирает по нему собственную слюну, снова присасывается к головке, наслаждаясь фактом того, что Чонгук буквально смотрит. Смотрит, как красивые, пухлые губы, охуенно обнимают его член, доставляя при этом такие нереальные ощущения, что просто обкончаться сейчас прям на старте.

— Стой… я хотел сказать стой, — сдавленным шёпотом на подушки откидывается, захныкав, потому что Тэхён, старается брать всё глубже и глубже, дразнит языком, заводит невозможно сильно, просто безумно, настолько, что Чонгука уже ни капли не успокаивает его рука, за которую он отчаянно цепляется.

— Мне прекратить сейчас, Чонгука? — снова изо рта выпускает, снова им себе по губам, по языку похлопывает и Чонгука ломает безумно, хочется в голос стонать от этого всего. Где он этого насмотрелся? Гук чувствует, как щеки горят, как ноет от перенапряжения тело и решает окончательно отпустить ситуацию.

— Нет, я очень хочу кончить, малыш, безумно просто, дай мне хорошо кончить сейчас, ладно? — сгибает ноги и пальцами в его волосы, слегка натягивает, как он ему раньше, Гук знает — это приятно.

А Тэхён, чью игру наконец поняли, совсем с катушек срывается.

— Не стесняйся, Чонгук, можешь помогать мне, — и всё. И ни слова больше не сказал, снова в рот взял глубоко совсем, с каким-то пошлющим гортанным звуком, Чонгука снова дёрнуло, когда мышцы сократились от наслаждения, он застонал не громко, но так, что Тэхён точно услышал и захотел заставить быть для него громче.

А потом Чонгук не вспомнит, что дальше было. Всё смазалось в одно большое хорошо. От момента, когда Тэ разрешил помогать, до момента, когда Гук откровенно вцепился в его локоны, надавливая на макушку и направляя, от неловких всхлипов и просьб остановиться, до протяжных стонов и «малыш, пожалуйста, ещё немного глубже», от мыслей о неловкости и неумелости, до абсолютно бесстыдного темпа с которым Тэ методично скользил по члену губами, с каждым разом всё сильнее и грубее вылизывая его языком. Чонгук потом будет долго краснеть, вспоминая, какие пошлости в порыве страсти шептал этой очаровательной макушке, мелькающей между ног. И «да, пожалуйста», и «что за рот такой безумный, господи, боже», и «вот так, да, делай вот так, детка», и «я буду трахать тебя всю ночь потом, ты ходить утром не сможешь». И самое забавное, слова любви он тоже шептал. И это, наверное, странно в этой ситуации.

У Тэхёна уже начали болеть губы и неметь язык, он никогда ещё так усердно ими не работал. Горло саднит и першит немного, кто ж знал, что оно для этого не совсем предназначено. Но судя по тому, до чего Чонгука довёл, Тэ сделал вывод, что неплохо у него в оральный получается.

Он за эти минуты, пока сосал ему, услышал стонов больше, чем за все их разы. Обычно Тэ под ним извивается и стонет. Обычно он скулит и просит сильнее, быстрее и глубже. А теперь вот наоборот и в эту минуту Тэ осознаёт — сверху попробовать жуть как хочется. Особенно, когда Чонгук захныкал, отчаянно сводя дрожащие колени, и потянул за руку, которую не выпустил ни разу, наверх.

— Я всё, Тэтэ, всё почти, — Тэхён выпутал из цепкой хватки свою руку, обнял его ею, просунув под шеей, и зафиксировав одно его колено своим, чтобы не сводил ноги, принялся ласкать его член ладонью.

— Давай, кис, — и в пару движений довёл его, задыхающегося, до финала.

Тот с цепкими руками в плечи, гортанным стоном, дрожащими конечностями, кончил очень ярко и так хорошо ему, пожалуй, никогда не было.

А Тэ смотрит на него, откидывающегося на подушки, зачарованно буквально. Ресницы дрожат, дышит через рот, постоянно губы облизывая в истоме… Он невероятно красивый, чувственный, нежный и уязвимый перед ним ужасно сейчас. Тэхён хочет видеть его таким под собой как можно чаще. А ещё поражает понимание, как много Чонгуку ещё предстоит попробовать, будучи снизу. И это всё ему он, Тэхён, покажет. Никто другой. Только он. Нужно будет сказать ему об этом после.

Не смущает остывающая на животе чужая сперма, не смущает его вид разнеженный, когда он пытается отдышаться, ничего не смущает и это, наверное, правильно? Так и должно быть с любимым человеком?

— Гуки?

— Я не шутил… — хрипло до невозможности. — Я тебя всю ночь, заразу, трахать буду за такие фокусы. Где это ты так научился?

— Вот здесь только что и научился.

— Серьёзно?

— Серьёзно, вот вместо того, чтобы вот так вот отчитывать грубо, лучше бы поблагодарил, я старался, — обидчиво губы припухшие дует и порывается слезть с парня.

— Эээй, нет, нет, нет, ты куда? Прости, я просто в шоке, меня как будто оттрахали, у меня же такого ещё не было. Я и не знаю, что говорить, спасибо, мне пипец как понравилось и я честно хрен его знает, как теперь жить дальше, зная, что можно делать такое. Я уже сейчас буквально ещё раз хочу.

— Правда понравилось?

— Я думал ты слышал, да и как ты… — многозначительно кивает тому на живот в белёсых разводах.

— Вот видишь, зря ты отказывался.

— Ну я просто не привык, чтобы так всё было, — пожимает плечами.

Тэхён снова его член в руку берёт.

— Отпустило? Или ещё полежим просто? — Чонгук на самом деле сейчас уже хочет просто под боком у него свернуться калачиком и уснуть. Подумать только, ничего не делал, а вымотался.

— Теперь я хочу тебя поласкать, — качает головой Чонгук и резво меняется с Тэ местами, подминая под себя. — Уф, вот так куда привычнее.

Тэ усмехается, но ровно до тех пор, пока Чонгук не выдавливает при нём смазку в руку и не начинает её греть в ладони.

— Порядок? Как-то ты притих, — смотрит озабоченно.

— Я вымотался немного.

— Не будем дальше? Мне, может, тоже тебе…

— Продолжай, я хочу тебя.

— Я нежно, будет больно — говори.

Пальцами всё ещё прохладными от смазки касается сфинктера осторожно, начиная поглаживать, подготавливая тугое колечко мышц к проникновению. А Тэхёну — спокойно.

И даже хочется в этот раз чего-то поярче.

— Я хочу, чтобы было немного больно.

— Нет, ты что, это неправильно…

— Гуки, я хочу, чтобы ты не сдерживался, я не хочу сегодня осторожно и нежно. Я хочу покруче чего-то понимаешь? Можешь… немного грубо? — смотрит из-под ресниц.

— Я… — прокашливается, — постараюсь.

«Интересный поворот».

Надавливает одним пальцем на дырочку, она спокойно пропускает внутрь один палец, Чон смотрит удивлённо.

— Ну я же сам растягивался в душе. Ты думаешь, почему я так долго?

Кивает понимающе и добавляет второй палец, разводит их ножницами внутри горячей плоти, поудобнее одновременно устраиваясь, закинув одну его ногу себе через бедро, целует грудь, Тэхён расслабляется окончательно.

— Нормально?

— Да, посильнее можешь.

— Давай вот так, — проталкивает пальцы внутрь полностью, приподнимается и впивается губами в его плечо. Тэхёна дрожью прошибает и с губ срывается нежный всхлип, Чонгук рискует и добавляет третий палец, Тэ хнычет, сильнее бёдрами насаживаясь.

— Да-да-да… — шепчет загнанно, насаживается посильнее.

— Где-то здесь, — нащупывает пальцами заветный узелок, надавливает, Тэ дёргается, инстинктивно его ногой к себе сильнее прижав.

Тэхён снова не знает куда руки деть, одной цепляется за простыни, удерживая уплывающее от безумного кайфа сознание, когда Чонгук пальцами массирует простату, перемежая массаж разведением сложенных пикой пальцев внутри. Спустя пять минут Тэхён начинает постанывать и поводить бёдрами под каждое движение чонгуковой руки.

«Поговорить что ли?»

— Ну что, ах… да вот так, — вторая рука нашла себе применение, зарылась в чонгуковы волосы и прижимает к себе крепче, когда Тэхёна особенно сильно колбасит от того, как тот его грудь выцеловывает, успевая ещё и засосы на шее лепить.

— Что «ну что»? — отрывается от своего занятия увлекательного, продолжая растягивать.

— Хотел спросить сколько энергетиков ты пил в неделю всё это время.

— Ммм, дай подумать, — прикусывает за плечо, — где-то, наверное, четырнадцать.

— Чего?! — он бы повозмущался, но Чонгук знает, что у него очень чувствительная грудь и нагло этим пользуется, заставив задыхаться.

А потом Гук отрывается от вылизывания его соска, ощутив, что собственный член уже более чем готов, а внутри Тэ достаточно свободно, чтобы попробовать, приподнимает голову, вынимает пальцы под недовольное мычание и хватает на ощупь презерватив с кровати. Пальцы скользкие, открыть невозможно просто.

Тэ молча отнимает его из рук, разрывает фольгу зубами и, приподнявшись, помогает ему раскатать его по заново вставшему члену. А потом снова расслаблено откидывается назад.

Тэхён раскайфован, разнежен и готов уже к чему угодно. У него буквально болит уже всё, настолько сильно кончить с ним хочется.

— Давай, детка, поехали, — устраивается меж его ног, приставляет головку ко входу.

— Четырнадцать?! — «опомнился». Забавно, что это отвлекло от смазки, скрипа резинки о кожу и резкой вспышки давно забытой боли, когда Чонгук толкнулся вовнутрь, резко выдохнув. Удивительно, но Чонгук по-прежнему для него большеват.

— Больно?

— Не останавливайся.

— Тэ, узко ещё.

— Давай так.

Чонгук цокает недовольно, но двигаться продолжает, берёт амплитуду побольше и толкается внутрь медленно, но входя до основания.

— Че…ах…тырнадцать?

— Угум, — наклоняется к его лицу, тот целовать не даёт и нежный чонгуков порыв приходится ему прямо в щёку, а не в губы, куда он метил.

Тэхён обнимает его за плечи и выдыхает, расслабляясь. Чем быстрее расслабится, тем быстрее им обоим приятно станет. Спустя пару минут и толчков так пятнадцать-двадцать в поисках нужного угла, двигаться становится проще, а у Тэхёна начинает пропадать тянущее ощущение в животе, перестаёт быть больно почти. А значит можно и продолжить перепалку.

— На кой чёрт мы пытаемся… Ай, да! Вот тут, да! — попал по простате. — Наладить что-то… если ты умрешь скоро от инфаркта. Ммм, посильнее, не осторожничай со мной, давай, — скрещивает на спине ноги, надавливая пятками на ягодицы, подбадривая к действиям. — Нет, серьезно? — смотрит слишком злобно и озадачено для человека, которого сейчас буквально трахают.

— Сладкий, я пошутил, я просто хотел посмотреть, как ты злишься. На самом деле, где-то восемь, — подмигивает и наклоняется к его лицу, замедляя движения внутри.

— Ужас, никаких больше энергетиков. Понял?

И Чонгук останавливается, замерев в сантиметре от его губ. Это что? Это намёк на то, что они всё вернут?

— Я не знаю, как я выживал эти полгода без твоей заботы, клянусь, не имею ни малейшего понятия.

А Тэхён тает. Это что? Это намёк на то, что они всё вернут?

— Если ты не перестанешь быть таким нежным романтиком, я умру от сердечного приступа быстрее, чем тебя убьют энергетики, — и этого достаточно, чтобы его лицо озарила милейшая на свете улыбка.

— Давай на живот, — командует, переворачивая парня под собой, даже не вытащив толком, подсовывает ему под живот подушку, пока Тэ заинтересованно из-за плеча следит за его действиями.

А потом Чонгук опускается сверху, придавив своим весом к кровати, разводит его ноги своими, входит резко до основания, заставляя вскрикнуть, берёт за шею, хотел грубо — пожалуйста, приподнимает, и шепчет в самое ухо:

— У меня благодаря тебе появилась куча любимых песен. «Never not», например, я постоянно рыдал под неё в Австралии, но самую сладкую музыку, самую приятную для слуха, самую любимую, ты создаёшь сам. Твои вздохи, твой смех, твои стоны и всхлипы, это самая лучшая музыка для меня. Побудь немного громким, ладно?

— Чонгууук, — тянет Тэ, и это последняя его связная мысль. Дальше только всхлипы, стоны, скулёж.

Потому что Чонгук делает то, что Тэ и просил. Берёт грубо и до основания, с большими амплитудами, создавая телами влажные, хлюпающие хлопки и заставляя кровать скрипеть буквально. Вдалбливается в его тело с силой, вминая стонущего парня в матрас, вколачивается, кусает больно, синяки оставляя по плечам, наваливается сверху кожей к коже прижимаясь, словно склеиваясь с его влажной спиной своей грудью. Тэхён не особо вспомнит потом, но он, кажется, кричал, а не стонал даже.

Чонгук шипит и тянет воздух, когда отрывается и приподнимается посмотреть на него сверху, Тэ лежит, изо всех сил отклячив свой пиздец какой аппетитный зад, прогибается в спине по-кошачьи буквально, талия такая, что преклоняться можно, губы приоткрыты и его, Чонгука, имя шепчут без конца, они тоже обкусаны уже до предела, руками цепляется за простыни над головой. Чонгук прекрасно знает: под таким углом он и простату сильно задевает, и амплитуды может брать большие, и входит глубоко максимально.

А Тэхён, кажется, голос вообще сорвал, перестал стонать протяжно и громко и тихонько поскуливает, вздрагивая от каждого толчка. Чонгук снова сверху наваливается, едва не кончив от ощущения того, что он сейчас всей его кожи касается максимально, целует нежно спинку, шею, лопатки, прикусывает легонько за загривок, руками по его предплечьям ползёт, чтобы сплестись с ним пальцами, которыми он настойчиво простынь комкает и начать методично трахать его так, чтобы он снова начал стонать, срывая окончательно голос, чтобы с силой его руки сжимал и извивался на постели, не в силах сдерживаться.

— Вот так, детка, вот так, да, — хрипло выдыхает ему в ухо.

— Чонгук, Чонгук, Чонгук…

— Я здесь, милый, тебе хорошо, скажи мне? — выпутывает одну руку из хватки и просовывает ему под животом, надавив слегка. Чувствует себя внутри него. — Боже, как я глубоко в тебе, Тэ, — ему срывает крышу окончательно, он ускоряется, перестав контролировать темп. И они, если честно, наверное, кровать сегодня сломают если так продолжат. Чонгук как-то очень запоздало осознаёт, что уже больно от того, насколько жёстко он внутрь него вдалбливается. А ещё наслаждение приятными иголками по всему телу гуляет и, возможно, ему чуть-чуть до финала осталось.

— Хорошо, очень хорошо… Чонгук… — хрипит, — я хочу лицом к лицу кончить.

«Вовремя».

Трахаться — кожей к коже. Кончать — лицом к лицу. Философия секса? Чонгук отчего-то сейчас уверен, что так правильно, и именно такой философской мысли по жизни теперь решает придерживаться.

Он выходит, Тэ хнычет, потому что ощущение пустоты внутри в такие моменты особенно остро ощущается, Гук быстро переворачивает полу-живого, растраханного Тэ на спину, отметив, что она вся в засосах и укусах и это, наверное, странно, снова входит резко, сопровождаемый вскриком, впивается поцелуем под самый подбородок ползёт к губам, Тэ уворачивается.

— Почему… ммм, — самому держаться уже тоже сложно, — почему целовать не даёшь?

— Я же со…сал тебе.

— Тоже мне проблема, дай сюда, — скользит языком ему в рот, а потом умудряется даже нежно губки поцеловать, хотя хочется сожрать его нестерпимо. — Тебе хорошо? Хорошо со мной сейчас?

— Очень хорошо, Чонгук-и.

— Скажи, что любишь меня, Тэхён, — глаза в глаза. Да, нечестно, да, это неуважение к его чувствам, да, это про «не оставлять выбора». Но Чонгук сейчас по-другому не может. Он чувственно трахает его прямо сейчас, в эту самую минуту. Распадается внутри на части. Знает, что кончит так сильно, что ноги онемеют потом ненадолго. Он хочет, чтобы Тэ кончал под ним также сильно, со стонами, словами любви и его именем на устах. Всё вот вместе, возможно вообще такое?

Тэхён глаза закатывает от удовольствия, чувствуя, что вот оно уже подступает, даже дрочить не пришлось, и снова опоясывает его конечностями, а тот ускоряется, в ожидании ответа.

— Скажи, что любишь, Тэ. Соври хотя бы, — начинает вколачиваться ещё интенсивнее.

— Зачем мне врать? — оставляет нежный поцелуй на щеке почему-то. — Я люблю.

Удар.

— До сих пор любишь?

— Я никогда не переставал, Чонгук.

Ещё удар.

— И я люблю тебя, Тэхён, пиздец как сильно люблю, прости меня за маты, ладно? Я по-другому просто описать не смогу. Но я так люблю тебя, нежность моя.

Возможно, они в унисон забились.

— Люблю тебя.

— Люблю тебя.

— Люблю тебя.

И никто потом не вспомнит, кто первый и с чьим именем кончать начал, но Чонгук снова темп наращивая, навалился совсем сильно, в губы впился буквально очень пошло и развязно и такие вещи своим языком вытворяет у Тэ во рту, что создаётся впечатление, что его и там и тут, как говорится, трахают.

Он бы осознал это, если бы не кричал так неистово, расцарапывая чонгукову нежную кожу на спине, если бы сильно не подмахивал бёдрами вверх, рискуя сломать себе что-нибудь от усердия, осознал бы, если бы его мысли и рот не занимали чужие губы и «Ах, боже, Чонгук, я так люблю тебя, возьми меня, да, Чонгук».

Так он и кончил, взорвавшись миллионами частиц, дрожа неистово просто, изливаясь на животы обильно и долго, последним протяжным, высоким стоном в его опухшие до безобразия, краснющие губы.

«Люблю, люблю, люблю»…

И Чонгук в какой-то момент кончил сам. В какой не особо понял. Отчаянно жалея, что на нём был презик. Всё смешалось в одно большое очень хорошо. Заглушая оргазм осознанием, что вот так только с ним будет. В семнадцать, в восемнадцать, в тридцать три. В танцевальных залах, на парах, на работе где-то, куда они однажды устроятся, слезая с родительских шей, у него дома или в квартирке, которую себе снимут или купят, когда разбогатеют. С ним всё возможно на грани у самой вечности. Только с ним. А сейчас Чонгук нависает над ним, дрожа как осенний лист, пытаясь перестать постанывать и остановиться, но двигается внутри словно по инерции, хотя сам почувствовал, что Тэ кончил давно и можно перестать уже.

Разве, блять, можно вот так в восемнадцать?

Хотя кому какое дело во сколько? Кто-то становится родителями в шестнадцать, а кто-то в тридцать пять живет для себя, не воспитывая ни одного ребёнка. Кто-то становится миллионером в девятнадцать, а кто-то начинает прилично зарабатывать к сорока пяти. Кто-то встречает свою настоящую, сильную и единственную любовь в семнадцать, а кто-то до конца своих дней ищет и не находит в конечном итоге.

Каждый пишет свою историю. И они тоже. И, кажется, основная мысль их истории в том, чтобы понять, что не просто так жизнь с ними вот так однажды. Хватай, пока есть возможность, прижимай к себе крепче, не давая упасть, люби.

Чонгук из последних сил уже, буквально наощупь, словно слепой котёнок, находит его губы своими. Они такие опухшие у обоих, что до боли почти, поэтому он самым трепетным образом, осторожно прижимается к его дрожащим губам своими и если это можно назвать поцелуем, то он самый нежный на свете. Тэ в этот момент осознаёт, что интимнее и трепетнее, чем вот этот осторожный, завершающий поцелуй с дрожащим губами и дыханием, у них ничего не было. Он обнимает его пухленькую тёплую нижнюю своими и выдыхает острожно. Столько нежности, что в ней захлебнуться можно.

Пожалуй, это лучший их секс.

А потом Чонгука накрывает всем и сразу.

Поторопился опять. Почти вынудил. Заставил в любви признаваться. Переспал с ним, хотя у того парень есть. Воспользовался буквально. Стыдно становится ну просто невероятно. И это после такого то секса. Как в глаза ему смотреть сейчас — непонятно. Почему эти мысли в голову лезут в такой момент — тоже не ясно.

Но Тэхён всё решает проще намного. Без непонятных, каких-то выдуманных причин, чтобы корить себя. Без лишних мыслей. Так и задержавшись в этом состоянии бесконечной нежности по отношению к человеку рядом.

— Жарко? — ладони на его щеках устраивает, чувствуя, что тот дрожит по-прежнему, большими пальцами смахивает капельки пота с висков.

— Очень… — усмехается.

Тэ легонько дует ему под чёлку.

— Всё нормально?

«Чувствует».

— Я… так устал, — и выходит без предупреждения из него, чтобы не мучать потом этим ни себя, ни его. — Прости за это.

— Ну, без этого никак, — зашипев, колени сводит, когда Чонгук окончательно поднимается и стягивает, морщась, презерватив, шлёпает в ванную выкинуть, и Тэхён почти боится, что тот сейчас пойдёт в душ и оставит его вот так лежать тут. Тэ сейчас очень чувствительный. И он ему нужен рядом. Чтобы пережить этот момент вместе. Полгода в конце концов. Они уже такие взрослые.

— Кажется, мне нужно заниматься больше спортом, вообще не вывожу, — выходит из ванной, подцепляет одеяло и заваливается рядом, укрывая обоих, пристраивается на плече.

— Так сильно устал, маленький? — нежно воркует Тэ, облегчённо выдохнув, радуясь, что он вернулся быстро, притягивает его поближе, чтобы лёг поудобнее и приобнял уже наконец.

— Безумно, — устраивается на груди, пальцем тут же начинает вырисовывать узоры какие-то по гладкой коже.

— Нам нужно в душ.

— Ммм, — мычит так протестующе, что Тэ голову удивлённо приподнимает и заглядывает ему в лицо.

— Почему нет?

— Хочешь смыть с себя всё, что было?

— Нет, ты что… ну, просто мы испачкались все.

— Чистюля.

— Малыш, не хочешь — не пойдём, не бубни, — смеется, целуя взъерошенную макушку. — Ну ты чего такой? М?

«Что-то с ним не так».

И Тэхён боится того, что тот может сказать. У него нежности сейчас в сто раз больше, чем было. Ему буквально её девать некуда. Он хочет сто часов сейчас обнимать его, целовать нежно, гладить по волосам, комфортить сильно-сильно.

— Я понимаю, что это нагло. Понимаю, что снова тебя поторопил. Понимаю, что нечестно по отношению к тебе было вот это начинать с признаниями и всё такое. Но я просто… я, если честно, хотел попросить ещё один шанс, — бормочет и выглядит при этом, как ребёнок, который обиделся, что сладкое не дают, и сидит канючит, мол «я тоже хочу шоколад». Уставился куда-то на грудь, пальцем продолжает что-то водить там, губы, чувствуется кожей, что надул немного обидчиво. И пойди разберись откуда у него сейчас столько эмоций противоречивых.

А Тэхён зря боялся, получается. Он смеётся тихонько, чувствуя себя рядом с ним совсем-совсем взрослым. Хватит уже намекать друг другу.

— Я, по правде говоря, хотел тоже попросить у тебя дать мне ещё один шанс, — заявляет с улыбкой, поглаживая исцарапанные плечи большими пальцами.

— Правда? — и глаза такие удивленные вверх поднимает, что отчётливо становится похожим то ли на Бэмби, то ли на котика из «Шрека». Скорее второе.

— Правда, — целует куда-то в бровь, просто чтобы целовать.

— А как же парень?

— Мы не общались с той ссоры в гримёрке, весь месяц, считай. И пока ты в аптеку бегал, я написал, извинился и сказал, что не выйдет ничего. Не думаю, что он удивился этому сообщению спустя месяц молчания.

— Тэээ…

— Ну да, по смс бросил. Да, некрасиво. Но я извинюсь, отправлю цветы, если хочешь.

— Да пофиг на него, боже, ты это ради меня, скажи? — приподнимается на локте.

— Ради того, чтобы с любимым человеком засыпать и просыпаться, покупать и готовить ему кофе, ходить на учебу и делать вместе пары, танцевать, когда вздумается, и целоваться сколько душе угодно, трахаться невозможно много, смотреть по вечерам фильмы и сериалы и будить утром невыспавшегося поцелуями. Ты знаешь кого-нибудь, с кем я смогу это всё воплотить если не с тобой? И главное условие — любить я его должен до потери пульса. Найдёшь мне кого-то другого, кроме себя самого, на эту должность, и я отстану тогда.

— Не надо никого искать, — брови хмурит и обратно укладывается.

— Значит не задавай глупых вопросов, кис.

— Почему ты стал называть меня «кис»? — зевает уже.

— Просто мне так нравится. Ты похож на ласкового котенка. Вот сейчас особенно.

— А ты солнышко…

— Засыпай, я утром тебя разбужу ни свет, ни заря и в душ отправлю.

— Мы снова встречаемся? Ответь, это важно, я не усну, — снова взгляд осоловелый в лицо Тэ исподлобья вперивает.

— Давай будем думать, что мы и не переставали. А насчёт отношений, то да. Если ты не против, я бы хотел всё вернуть. Будешь моим парнем, Чон Чонгук?

— Буду. Ты не считаешь, что мы поторопились и всё такое?

— Перестань париться, Гуки. Я тебе отсосал сегодня первый, что за вопросы у тебя?

— Ну да и то верно. Ой, мне так понравилось, — улыбается сонно, но пакостно, повыше тянется, носиком о щёку трётся, словно и правда котёнок.

— Засыпай, милый, — и просто прижимает его к себе, чтобы обменяться своими такими уже теперь обязательными «Я люблю тебя».

А потом Чонгук в два счёта проваливается в сон, засопев очаровательно. И Тэхён поражается тому, что это реально всё. Он проснётся завтра впервые с ним в одной постели. И это будет их первое совместное от и до утро. Рождественское. Вместе. Рядом. Это подарок на Рождество? Новогоднее чудо?

— Красивый ужас, — и сам засыпает, зарывшись носом в тёплые волосы.

Засыпает, чтобы проснуться от каких-то глухих всхлипов и ощущения влаги на собственной шее. Минуты две уходит на то, чтобы сообразить, где он и с кем. Ещё пара минут, чтобы понять, что звуки — это Чонгук всхлипывает, а влага — это слёзы, которые у него во сне по щекам бегут.

— Что за фигня… Гуки, — приподнимается, отодвигая его голову от себя.

Плачет во сне. И что это за дела?

— Эй, Чонгука, просыпайся, слышишь, — легонько за плечо трясёт.

Тот, к счастью, просыпается быстро. В комнате светло от гирлянд, которые продолжают работать, а за окном темень невероятная, значит, проспали они не долго. Чонгук пытается проморгаться.

— Эй, ты чего? — укладывает на подушку, сверху нависает.

— Ай, фак, — рукой тянется вытереть лицо позорно мокрое.

— Что случилось? Плохой сон? — перехватывает ладошку и губами быстренько собирает всю влагу почти, исцеловав всё лицо буквально.

— Угу.

— И что приснилось? — продолжая целовать.

— Ты.

Тэхёну почти обидно. Почему это он и плохой сон?

— И что же я там такого делал?

— Прощался со мной и целовать не давал. Мне уже херову тучу лет одно и то же снится.

— Давай помажем, — неожиданно предлагает Тэ, хотя к делу это вроде бы не относится, выныривает из-под тёплого одеяла, на пару минут оставив парня одного, возвращается спешно с кремом, по пути выключив гирлянды. Усаживается рядом, быстренько мажет руки, подув немного. И ныряет обратно к нему в объятия. — Я никуда не денусь, Чонгук, — а потом целует в губы медленно, без языка, чувственно невозможно. — И всегда буду целовать. Иди ко мне.

Чонгук сонно бормочет что-то там про любовь опять и сплетается с ним конечностями. Тэ обнимает крепко, принимаясь нежно, осторожно ведёт пальцами вдоль линии позвоночника, оглаживая поясницу и лопатки. Успокаивает.

— Ммм, как приятно, — сипло куда-то в основание тэхёновой шеи.

А потом отрубается также быстро, как и проснулся.

***

Тэхён поднялся рано для выходного дня. Десять часов, а он уже успел сходить в душ, зачарованно поразглядывать поле вчерашней битвы на собственном теле. Дааа, Чонгук постарался, чтобы Тэхён был полностью разукрашен. Царапины, синяки, засосы, укусы по плечам. Наверное, кто-то бы испугался такого неистовства. Но Тэхёну даже нравится. Чонгук там сам весь исцарапанный, как будто кошки дикие напали. Вот это называется страсть?

Тэ, быстро высушив волосы, направляется в спальню и пытается найти, что бы ему надеть. Брюки можно и свои, да и толстовку в целом можно свою, у Чонгука в шкафу их аж три висит. Стырил таки зараза.

Тэ одевается и пробирается на носочках на выход, чтобы успеть сделать задуманное. Обязательно нужно успеть, пока он не проснулся.

Пройти мимо не получается. Лежит, дрыхнет, пятка смешно из-под одеяла торчит, задница тоже, в квартире холодно, Тэ включил, конечно, обогреватели, но пока они не успели тут всё согреть.

— Ой, господи боже, что за ребёнок, — осторожно укрывает его получше, чтобы не замёрз, и выскальзывает из спальни. А потом и из квартиры.

На дорогу до кофейни уходит минут десять, столько же чтобы вернуться, а Тэ испереживаться весь. Телефон сел и он оставил его дома, чтобы зарядить хоть немного и отписаться наверняка паникующей маме, что он у парня. Поэтому Гуки если проснётся и дозвониться не сможет, мало ли что подумает. Но когда он вернулся в квартиру, притащив с собой аромат зимнего утра, рождественской атмосферы и терпкий, вкуснющий запах кофе, Гук по-прежнему спокойно сопел в кровати, свернувшись комочком.

Пальто в шкаф, кофе и круассаны на прикроватную тумбочку, сам к нему на краешек кровати.

— Гуки, — поцелуй в лоб. — Просыпайся, малыш, — в щёку тёплую. — Доброе утро, — в губы, нос, в другую щёку, тот мычит что-то нечленораздельное во сне. — Вставай, уже одиннадцать, — снова в губы.

Снова щеки, нос, прикрытые веки и лоб. Снова губы. И Чонгук от нежных, тёплых поцелуев потихоньку начинает просыпаться. Мгновение, Тэхён только-только начал увлекаться этим странно-приятным занятием, и Чонгук глаза приоткрывает, тут же улыбается так нежно-нежно, замычав от удовольствия. Весь припухший и помятый, губы сухие все, сонный невозможно.

— Доброе утро, Гуки.

— Dreams come true определённо, — сипло ото сна и утягивает Тэхёна к себе в объятия. — Доброе. Ой, ты охрип так?

— Сорвал вчера голос, наверное. Вставать будем?

— Неа.

— Будем, будем, кто-то не захотел вчера в душ идти, вот сейчас придётся встать и пойти.

— Ну Тэээ, — тянет обиженно, — стоп. Почему кофе пахнет?

И носом очаровательно совершенно ему в губы утыкается принюхиваясь. Тэхён не может сдержаться, чмокает тёплый носик и прикусывает легонько.

— Ты что кофе без меня пил? — обиженно-обиженно так, — Разбудил бы, — всё, губы сразу дует.

— Чонгука, — снова чмокает в нос.

— М?

Тэ молча кивает куда-то ему за спину, Чонгук оборачивается и натыкается взглядом на два больших стаканчика в холдере и небольшую коробочку с круассанами рядом.

— Ооой, это что для меня? — тянет, умиляясь безумно.

— Ну, а для кого ещё? Вставай скорее, остывает.

— А я думаю, чего такой холодный. Погреть?

— Согрел уже, выползай.

— А можно прям тут есть?

— А вот нет, душ сначала.

— Ну, Тэ, остынет.

— Не беспокойся, я взял погорячее, помоешься быстро — не успеет остыть.

— Чистюля, — выпутывается из одеяла и объятий, подрывается в ванную. Тэхён улыбается, хмыкает, нет, подумать только, то есть в его понимании быть чистюлей — плохо что ли?

Чонгук рекордно быстро моется, с особой осторожностью оттирая плечи, Тэхён, конечно, сильно царапается, надо что-то с этим делать. Надевает первые попавшиеся шорты — в квартире тепло, этот парень невозможный калорифер утром включил, — футболку и, заметив валяющуюся на спинке дивана огромную тэхёнову рубашку, натягивает и её сверху. Моментально настроение ещё лучше становится.

«Снова есть у кого тырить вещи».

Пританцовывая, направляется к своему парню, восседающему за барной стойкой, который разогрел круассаны и залипает во что-то в телефоне, лениво потягивая кофе.

— О, ты всё? — поднимает на него взгляд, моментально усмехаясь, поняв, что тот снова в его одежде рассекает.

— Не сниму, — обнимает себя руками, заметив, куда устремлён его взгляд.

— Я и не говорил этого делать, кис, — поигрывает бровями, снова кофе отпивает.

И Чонгуку не неловко. Не странно. Не стеснительно. Он жадно разглядывает выглядывающие из-под ворота засосы по его шее, поглощая круассаны с ветчиной и сыром — боже, помнит же, что он сладкое не любит. А ещё Чонгук пялится на него. Пялится невозможно.

Кофе вкусный невероятно. И кое-что новое. Смотрит удивлённо на парня, что это? Изменяет привычкам?

— Ничего не имеешь против имбирных пряников? Это разовая акция, в честь Рождества, — безошибочно угадывает его взгляд.

— Отличная акция, Тэ.

— Кушай, — и сам принимается есть, игнорируя его взгляды влюблённые будто бы. На самом деле он замечает всё прекрасно. И радостно от этого всего пиздец как. Рождественское чудо, не иначе.

***

— Помазал?

— Да, мам, — плюхается рядом на диван.

— Чем займёмся?

— Не зна… блин, вот это я тебе, конечно, шею всю…

— Да ладно, обычные засосы, пройдут.

— А мама не вставит по самые уши за такое?

— Я думаю, она поймёт.

— А папа?

— Он не живёт с нами больше, — приподнимает его руки, смотрит внимательно, неодобрительно головой качает и берёт в руки крем.

— Ой, прости, пожалуйста, я не знал.

— Я не расстроен.

— Это ты, получается, на Рождество с мамой будешь, да?

— Ну вообще она с бабушками будет отмечать, а что такое? Хочешь вместе?

— Хотелось бы… — прикрывает глаза, когда Тэ осторожно начинает распределять крем по рукам, втирая и массируя кожу осторожно.

— Давай тогда вместе. А тебе к семье не нужно?

— Ну мама улетела. А папа с Боной будет отмечать, не горю желанием к ним ехать.

— Не общаешься с ним?

— Ну такое, периодически. Сам нет. Он пытается.

— Один собирался в Рождество сидеть?

Тот в ответ только плечами пожимает.

— Ну два варианта, либо едем с моей мамой к бабушкам и с ними тусуемся, либо вдвоём, но тогда будем питаться одной пиццей.

— Даже не знаю, что лучше, — улыбается, голову на спинке дивана устраивает, пока Тэ руки массирует нежно. — Давай вечером решим.

— Ну хорошо, ты чего смотришь так?

— Я влюбился невозможно.

— В кого это?

— В своего же парня.

— Ужас.

— Можешь ещё немного помассировать? Мне так нравится.

— Ну, я вижу, что нравится, — наклоняется, целует губы, которые до этого сам же заботливо бальзамом смазал. Кожа у него, конечно, везде нежная и тонкая чересчур. Поцеловались вчера и, пожалуйста, сегодня губы обветренные уже.

— Чонгук, меня интересует один вопрос, какого чёрта ты не отвечаешь? — а дверь в этой квартире оказывается открывается очень даже бесшумно.

— Ты дверь не закрыл, да? — сморщив носик, отстраняется Чонгук.

Тэхён снова испуганный невозможно. Тот же взгляд, так же губы задрожали, но рук не выпускает и более того, продолжает массировать их пальцами, словно по инерции.

— Какого хрена здесь происходит?

— А ты как обычно не вовремя, — поджав губы, к отцу лицо поворачивает, не потрудившись даже голову от спинки дивана оторвать.

Ну да, выглядит всё, наверное, вообще весело. Уселись на диване. Одни руки в других, Тэ ноги ему через бёдра по-хозяйски перекинул, ну и шеи, лица — сами за себя говорят.

— Ким Тэхён, какого, блять, хрена ты сидишь и трогаешь моего сына, когда от меня он шарахается и за руку не здоровается, прикрываясь каким-то расстройством?

— Фу, взрослый человек, уважаемая личность и так выражаешься. Не матерись при нём, ему неприятно, — лениво тянет Чон.

— Очевидно, я просто ему больше нравлюсь, Ким-сонсэнним, — растягивает Тэхён губы в широкой квадратной улыбке.

И Намджуна бомбит, кажется, ужасно. Он молча захлопывает дверь, направляется на кухню, бросив «Чонгук, за мной, быстро».

Чонгук вздыхает как-то ну просто мученически. И Тэхёну, который только-только испуг прогнал, опять становится не по себе.

— Чонгук…

— Я разберусь, всё в порядке.

«Ну да, один раз уже разобрался».

— Не надо, не иди, — за руку хватает.

— Тэ, всё хорошо, — за подбородок берёт нежно, в глаза заглядывает. — Я разберусь, правда, сейчас он уже никак не сможет на меня повлиять. Ты взрослый, самостоятельный человек, он ничего тебе не сможет сделать. Да и в любом случае… Уж с собственным отцом я смогу разобраться, чтобы тебя защитить, ладно? Только будь тут, солнышко, никуда не уходи, что бы не услышал. Чтобы я вернулся и ты был на этом самом месте, хорошо?

— Хорошо, Гуки, обещаю, что не уйду,— гладит по щеке, целует быстренько.

***

— Окееей, опять будешь лезть в мои отношения?

— Чонгук, что это всё значит, какие отношения? У тебя учёба.

— Ну, любовь, сори.

— Это детский лепет, вам сколько лет? Подобные отношения ни одного испытания не…

— Серьёзно, пап? Полгода в ссоре на расстоянии, благодаря чьему-то гомофобному папочке, это не испытание? Я тогда лежал и ревел тут перед мамой как тряпка, на том самом диване, на котором сейчас сидел и целовал его. И знаешь, что она мне тогда сказала? Она сказала сделать, как ты говоришь, чтобы ему жизнь не сломать. А чувства, если они настоящие, они никуда не денутся. Видишь, никуда не делись. Вот в этом между вами и разница. Я жалею, что так мало с ней общался. Можно больше в мою личную жизнь не лезть?

— Вы ещё дети, Чонгук, какая любовь? Какие чувства? Это просто гормоны. Мы с твоей матерью в вашем возрасте тоже думали, что это любовь, и что из этого вышло?

— Я тебе беременная женщина что ли, чё ты мне постоянно гормонами этими тыкаешь? У меня их столько нет. Ну знаешь, вышло неплохо так, мама говорит, что это была любовь, раз я такой классный получился, — смотрит с вызовом, знает, что цепляет за живое. И он прав, потому что Намджун не находит, что ответить.

— И мы — не вы, пап. У нас совершенно другая пара, во всех… смыслах.

— Да какая разница, чем вы отличаетесь, пускай пара не совсем традиционная, чувства у всех одинаковые и заканчиваются они тоже одинаково. Я просто пытаюсь заботиться о твоей будущей жизни, не хочу, чтобы у тебя было, как у нас.

— Бинго.

— Что?

— Ты только что признал, что потратил миллионы наших с ним нервных клеток, заставил нас страдать так, что на стену лезть хотелось, отобрал у него стажировку, о которой он мечтал и на которую тяжело работал шесть лет, отнял у нас минимум сто восемьдесят суток — просто так. В этом не было смысла даже для тебя, ведь ты сам сейчас сказал, что нет разницы, какая пара, чувства у всех одинаковые. Так против чего ты боролся, пап?

— Господи… даже если это и так, я признаю, что мои взгляды для современного мира слегка радикальны, но это не отменяет того, что я сказал о чувствах.

— Да, а ещё если читать между строк, то сравнивая мои отношения с вашими с мамой, ты буквально назвал меня ошибкой, — а вот это больно. Нельзя так больно кусать родителей, крошка Чонгук-и.

— Ты с ума сошёл, как ты можешь такое говорить?

— Ну ты же говоришь.

— Чонгук, я не считаю тебя ошибкой. Ты родился в любви.

— Тогда что ты несёшь? Ты сам себе противоречишь, боже.

— Я просто говорю, что к серьёзным чувствам нужно приходить в сознательном возрасте, окончательно в себе разобравшись.

— Я разобрался.

— А он?

— Думаю, тоже.

— С каких пор он вообще может тебя касаться?

— Он всегда мог, пап, очевидно же.

— Ладно, я вижу, что адекватно мыслить ты пока не планируешь. Обязательно скажи мне если что-то изменится потом, ладно?

— Хорошо, пап, я буду сообщать тебе, когда будут меняться месяцы на календаре и времена года, сообщу, когда скаканёт курс воны к доллару и

обязательно ночью позвоню напомнить, что изменился год, а ещё буду звонить в твой и свой дни рождения, сообщая, что вообще-то изменился наш возраст… — усмехается.

— Ты же понимаешь, что я не об этом?

— Ты же понимаешь, что навряд ли уже что-то изменится? Можно я буду просто любить, м? Ты либо принимаешь, либо нет, это твоё дело, но я буду действовать как посчитаю нужным. И да, я надеюсь, что у нас с ним вот это самое однажды в жизни и навсегда. Ладно? Мама приняла сразу. Попробуй и ты тоже.

— Прям таки сразу приняла?

— Как только выслушала.

И Намджуну, правда, нечего больше сказать.

— Я пойму если ты не захочешь больше общаться. Но мне тоже нужно строить свою жизнь. Любить и получать любовь. Разбираться с моими тараканами, — руки приподнимает, демонстрируя, — он мне помогает, как ты этого не поймёшь. Мы не просто сосемся по углам, трахаемся, как кролики и делаем всё по приколу, лишь бы было. Я буквально умирал вдали от него и вот во что себя превратил, понимаешь? — покрутив руками, чтобы было видно, что они пока не в порядке, убирает их в карманы.

Намджун видит. Сын впервые разрешает посмотреть на его руки близко. Шрамы, много-много мелких, тонких шрамиков по тыльной стороне ладоней. И отцу становится больно за ребёнка. И правда, ну почему он вообщерешил лезть? Не поступи он с ними так жестоко, может, уже и разобрались бы с его здоровьем. У того ведь, и правда, тогда были будто бы совсем здоровые руки, горели глаза, он постоянно был в приподнятом настроении и делал особенные успехи последние полгода в школе. Неужели это с ним связано?

— Не неси чушь, Чонгук. С чего бы мне не хотеть общаться. Ты мой сын, как бы оно там ни было. Может, я и приму когда-нибудь. Дай мне время.

Чонгук смотрит удивлённо. Такого он, конечно, не ожидал. Смотрит выжидающе, подвох ищет. Но не находит и улыбается понимающе.

— Спасибо, пап, — тянет руку для рукопожатия.

— Уверен?

— Я буду в порядке.

Намджун бегло пожимает тёплую, перемазанную огромным количеством крема, красную ладошку.

— Я пойду в общем, извинись за меня, ладно? Вспыльчивый у тебя папаша. На Рождество ты с ним, я правильно понимаю?

— Если ты не сильно против, мы бы могли заехать в гости вечером. Но встретить Рождество я вдвоём хочу с Тэ.

— Окей, звони если что, ладно? Я не молодею, в конце концов.

— Замётано, — вот так вот просто. Легко и по фактам смог спокойно поговорить с отцом и отстоять свою точку зрения и счастье. Поставить его на место и навсегда провести границу между личным и тем, куда ему есть доступ. Почему нельзя было вот также просто тогда, полгода назад?

Наверное, просто судьбе так угодно было. Чтобы они чему-то да научились. А с последствиями справиться никогда не поздно. По крайней мере, теперь они знают каково им друг без друга. И это знание… Помогает в чувствах разобраться как ни странно.

Намджун выходит из кухни, напоровшись естественно на взгляд больших карих.

— Счастливого Рождества. Извиняюсь… за неудобства.

И выходит из квартиры бывшей жены, в которой теперь, кажется, живёт его сын вместе со своим парнем. Комично получается. Но, возможно, Намджуну стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь. Хотя бы для того, чтобы не потерять его окончательно.

***

— Всё слышал?

— Слышал… — глаза увлажнились опасно. — Он извинился даже.

— Я специально попросил тут остаться, чтобы тебе слышно было. Ты в порядке? Почему смотришь так? — присаживается рядом, гладит по коленке парня.

— Я влюбился невозможно просто.

— Ммм, и в кого же?

— В парня своего.

— Здорово, — целует в губы. — А я трахаться хочу, Тэ, — оторвавшись, смотрит серьёзно совершенно.

— Чонгук, ну утро же.

— И что? Нужно определённое время какое-то для этих дел?

— Не знаю, но в любом случае, насколько я знаю, опасно вот так часто промывание делать, — морщит нос.

— Ну так ты не снизу давай. Моя очередь балдеть.

— Хочешь? Правда? — оживляется.

— Очень.

— Класс, — забирается к нему на колени, тот резво руки на бёдрах устраивает. — Но предлагаю всё равно ночью. Прикинь, в рождественскую ночь такое устроить?

— А как дожить?

— Обычно, извращуга.

— Я волнуюсь теперь очень, — лицо в ложбинке шеи прячет.

— Я буду очень нежным с тобой, кис.

— А объяснишь, как там… это всё?

— Ну естественно.

— I lost myself, seventeen.

— Then you came, found me.

— No other magic could ever compare.

— Мы ужасно поём, знаешь?

— А что? По-моему неплохо.

— Давай лучше потанцуем?

— А давай.

— Я люблю тебя, моё Рождественское чудо.

— А я люблю тебя, давай повторять это друг другу каждый день?

— А давай.