Книжный мотылек. Предубеждение [Ольга Смайлер] (fb2) читать онлайн

Книжный мотылек. Предубеждение

Глава 1

Когда я представляла, как буду жить в поместье, я опять не учитывала мейферские реалии. Не прошло и пары дней после нашего скоропалительного бегства из Веллингтона, как в поместье потянулись с визитами соседи. К концу третьего дня, после того, как мы убедились, что последние на сегодня гости благополучно погрузились во флайбус, а Сандерс бесшумно закрыл и запер входную дверь, тетушка вытащила бук и принялась что-то прикидывать.

— Визиты — это не вариант, — объяснила она мне. — Боюсь, с таким наплывом любопытствующих и с необходимостью делать ответные визиты не позднее, чем через неделю, мы с тобой только и будем, что разъезжать на флае, чтобы отсидеть положенные четверть часа и обсудить с хозяевами погоду, виды на урожай, цены на платину и наиболее модные оттенки розового в этом сезоне. Мы сделаем проще. Небольшой прием!

— О боже! — Взмолилась я, но и Всевышний, и тетя Агата остались глухи к моим стенаниям.

В организации приема я участие не принимала, сославшись на то, что только тетушка, которая знает всех соседей не первый год, может устроить все на должном уровне. Думаю, что тетушка мой маневр заметила, но нисколько не возражала против подобного расклада.

Сам прием был начисто лишен веллингтонского пафоса, и больше напоминал очередное семейное собрание «девочек Лисси», чем «скромный семейный бал у Пентеркостов». В этих местах, где постоянство было главным из достоинств, соседские отношения плотно переплетались с родственными и дружескими — казалось, здесь все знают всех, каждую семью от патриархов до новорожденных. Понятно, что новый человек становился настоящим событием. Мне досталась львиная доля внимания — к счастью, в отличие от Веллингтона, это внимание не было ни злым, ни жестоким. Да и танцы вышли куда как веселее, хотя аккомпанировали танцующим только рояль и скрипка. Более того, в какой-то момент прием распался на два самостоятельных действа — старшие предпочли игру в карты и неспешные беседы, а молодежь принялась играть в игры со странными названиями: шарады, фанты. Апофеозом же стала игра «в прятки», ради которой пришлось выйти в парк, разбитый вокруг усадьбы.

На улице было прохладно, мейферская осень потихоньку вступала в свои права, напоминая о себе пока еще только тронутой разноцветными красками листвой да первыми осенними цветами на клумбах. Неожиданным сюрпризом для меня, привыкшей к беготне «в пряталки» с малышами, стало то, что для этой игры надо было разбиваться на пары. Как мне снисходительно пояснили в ответ на мое недоумение: «Юная девушка может испугаться чего-нибудь в незнакомом парке». Я смотрела, как гости, не первый год знакомые друг с другом, привычно разбиваются на пары и думала, как много можно узнать, просто наблюдая за людьми. Тут было все: симпатия, дружба, ревность, соперничество — тайное и явное, горечь разрыва, торжество победителей, несмелое признание.

— Мисс Дюбо, — неожиданно окликнули меня. — А вы? С кем в пару встанете вы?

И я растерялась.

С самого моего прибытия на Мейфер со мной все время был Рауль — спокойный, невозмутимый, невыносимый. Думаю, что даже в прятки бы он играл с тем самым неизменным выражением лица — в том, что он не откажет мне в просьбе, я почему-то не сомневалась. Но сейчас его не было рядом и я, неожиданно для себя, почувствовала глухое сожаление — рядом с Раулем я чувствовала себя… Я растерялась еще больше, когда поняла, что не могу однозначно описать свои ощущения — слишком противоречивыми они были. Но гости ждали, мне пришлось взять себя в руки и оглядеться вокруг. На веранде, прислонившись спиной к одной из колонн, стоял чей-то младший брат — я помнила, что его представляли вместе с остальной семьей, но не помнила, с чьей именно. На вид ему было около пятнадцати. Видимо, его только недавно стали брать на «взрослые» посиделки, поэтому компания его старшего брата или сестры еще не приняла его.

Я вспомнила, что не видела подростка во время предыдущих игр, а значит, мальчик старательно прятался, стараясь не привлекать ничьего внимания. От стеснения? От желания иметь слабое оправдание: «Они не взяли меня в игру, потому что не знали, где меня найти»? Или же из-за строгого приказа: «Сиди тихо, не позорь меня перед друзьями»? О, поверьте, иногда Ксав мог быть совершенно невыносим, и я прекрасно помнила эти эпизоды.

— Вот, — показала я на него. — По-моему, вполне достойный кавалер. Молодой человек, вы же не оставите девушку в беде?

Кто-то из молодых людей за моей спиной присвистнул и негромко пояснил другим:

— Это же Микки! — И тут же крикнул, — Мик, живо беги сюда! Не заставляй мисс Дюбо ждать!

Я даже на этом расстоянии увидела, как лицо подростка заливает краска. Он стоял напряженный, как натянутая струна, и мне показалось, что он вот-вот не выдержит, и убежит, считая, что я придумала какой-то злой розыгрыш. Все, что я могла — протянуть в его сторону руку и как можно более искренне попросить:

— Мик, пожалуйста.

И парнишка решился. Он неторопливо спустился к нашей компании, но я прекрасно видела, с каким трудом ему дается эта показная неторопливость.

С помощью простенькой детской считалочки были выбраны «водящие» и под их неторопливый счет пары стали разбегаться. Мик покрутил головой, потом решительно кивнул вглубь парка:

— Туда!

И мы побежали «туда». Мик уверенно вел меня к какому-то лишь ему известному месту, шепотом подсказывая, куда свернуть, и придерживая ветки кустов. Вскоре мы добрались до большого зеленого дерева, по виду напоминавшего исторический платан, что я видела в ботаническом саду на Изначальной.

Мика оглядел дерево цепким взглядом, потом оглянулся на меня, и скривился.

— Вот же задница! — Глаза его тут же стали круглыми от ужаса. — Простите, мисс! Это я нечаянно.

— Да ладно! — Хмыкнула я. — Ты лучше скажи, что у тебя вызвало такую бурную реакцию?

— Ваше платье, — вздохнул парнишка.

— И что с ним не так? — Уточнила я, на всякий случай попытавшись оглядеть себя со всех сторон, и не найдя ничего криминального, кроме немного намокшего от беготни по траве подола. — Порвалось? Испачкалось?

— Нет, не в этом дело. Вы же не согласитесь в нем лезть на дерево?

— Почему не соглашусь? — Меня неожиданно охватил азарт. Я подступила к дереву поближе, и внимательно осмотрела ствол и низкие, толстые ветки. — Только меня страховать придется, боюсь, у меня может не хватить сил.

— Так это я запросто! — Снова повеселел Мик. — Зато мы с вами так спрячемся — никто не найдет!

На дерево мы все-таки залезли. Кажущийся на первый взгляд хрупким подростком Мик оказался достаточно сильным, чтобы втянуть меня на дерево, и помочь забраться на пару ветвей выше. Как истинный джентльмен Мик уступил мне место у ствола, а сам устроился рядом, и выудил из кармана яблоко, которое честно разломал пополам. Я вгрызлась в спелую мякоть, забрызгав несчастное платье яблочным соком.

— Не соблаговолите ли представиться? — Лукаво подмигнула я парнишке и принялась беззаботно болтать ногами, наслаждаясь нашей с Миком совместной выходкой.

— Майкл. Майкл Филпс, мисс, — отозвался парнишка, прожевав очередной кусок яблока.

— Брось ты это «мисс», — отмахнулась я от него. — Можешь звать меня Амели.

— Это неприлично, мисс, — насупился Майкл.

— И это говорит мне мальчишка, заманивший меня на дерево? И видевший мои щиколотки, когда я, задрав юбку, карабкалась сюда? Ведь теперь, как честная девушка, я просто обязана выйти за тебя замуж!

На этой фразе Майкл подавился яблоком и закашлялся, а я заботливо постучала его по спине.

— Вы действительно могли бы выйти за меня замуж? — Ошарашенно уточнил Мик, отдышавшись. — Правда-правда?

Я окинула парнишку взглядом, и кивнула, подкрепив свое мнение хрустом откусываемого яблока. Но Мика такой простой ответ не устроил, и он продолжал сидеть, сверля меня взглядом.

— Ну, не прямо сейчас, — уточнила я. — Вот если бы ты был на десять лет постарше… Окончил учебу, нашел свое призвание… Был бы готов пожертвовать своей свободой…

— Так, может быть, вы подождете? — Буркнул Мик, снова краснея. — Вы хорошая… А я к вам обязательно посватаюсь, я слово дам.

— Десять лет? Мик, ты серьезно? — Пришла моя пора закашляться, подавившись. — Да через десять лет я уже буду страшной старой девой, ты сам не захочешь смотреть в мою сторону. Тебе будут нравиться совсем другие, молоденькие девочки, твои ровесницы или те, что помладше. Да и, боюсь, через десять лет твои взгляды на брак кардинально поменяются.

— Я свое слово всегда держу, — обиделся Мик. — А мои ровестницы — дурочки. Они только и могут что болтать о тряпках и хихикать!

— Могу сказать тебе по секрету, — заговорщицким шепотом ответила я, — мы, взрослые тетечки точно такие же. Мы просто умеем хорошо маскироваться!

И тут я заметила, как хитро блестят глаза у этого плута, и рот, против воли, сам расползается в улыбке.

— Ах вон оно что?! — Притворно возмутилась я. — Я с ним тут серьезно разговариваю, а он дурака валяет? Разыграть решил доверчивую тетеньку! Да я тебя сейчас… Защекочу!

И совсем было потянулась претворить свою угрозу в жизнь, когда Мик шикнул и прислушался.

— Идут, — прошептал он, и мы замерли на ветке, стараясь даже не дышать.

Надо ли говорить, что в прятки мы выиграли? Нет, Мик предлагал мне слезть с дерева и окольными тропами добраться до столба — «выручалочки», но я, прикинув расстояние до земли, категорически заявила, что не тронусь с места, и второй раз на подобную авантюру он подбить меня не сможет. Мик, в свою очередь, не решился оставить меня в одиночестве, и мужественно составлял мне компанию, рассказывая забавные истории про местное общество, рыбалку и своего пса породы бассет-хаунд с грустными глазами и гордым именем Мистер Пиквик. Так нас и нашла целая экспедиция, отправившаяся с фонарями на наши поиски. Старший садовник, пряча улыбку в усы, принес для меня лестницу, и наше приключение, наконец, закончилась. Как ни странно, эта совершенно детская выходка лишь прибавила мне популярности у молодой части гостей.

После приема жизнь в поместье потихоньку вошла в свое русло. Неожиданно для себя я полюбила ранние подъемы и долгие прогулки по парку в одиночестве. Иногда компанию мне составляли Мик и меланхоличный Мистер Пиквик, которые жили неподалеку, но, чаще всего, я бродила по парку одна. Смотрела на разноцветные кроны деревьев, подбирала яркие листья, собирала, дурачась, их в букеты или плела венки, чтобы торжественно вручить тетушке за завтраком. Пока работа с библиотекой откладывалась до лучших времен: заглянув в отведенное для нее помещение, и обнаружив там два этажа (и прекрасную, винтажную лесенку), я поняла, что одна не справлюсь. Бригита обещала к концу недели найти мне в помощь пару девушек порасторопнее, и в ожидании помощниц, я предавалась блаженному ничегонеделанью.

Как тетушка и предполагала — после нашего отъезда из Веллингтона интерес к моей персоне угас достаточно быстро. Принц никак не прокомментировал ни свой выбор букета, ни мой отъезд, более того — он не предпринимал никаких дальнейших действий и не давал повода для сплетен и пересудов. В свете было решено, что это была еще одна экстравагантная эскапада, на которые принц был большим мастером.

Петька и Пашка, как и обещали, явились в поместье с официальным визитом, и тут же превратили его в балаган. Тетушка, которая была призвана блюсти мою девичью честь даже от друзей детства и собравшаяся мирно подремать над свежим журналом в гостиной, не выдержав, после очередного взрыва хохота выставила нас троих в сад. Мы бесцельно бродили вдоль пруда, и парни, внезапно растеряв весь свой дурашливый настрой, рассказывали про Соню, про её мужа и планетку, на которую Птичка ухитрилась попасть совершенно неожиданным образом. То, о чем они знали наверняка, то, что смогли вычислить по недомолвкам и случайно оброненным фразам, и то, что могли предположить, и я не знала — радоваться ли за Соню или беспокоиться. Кажется, я сказала это вслух, потому что Петька хмыкнул, и протянув мне сорванный в прыжке красивый золотой лист посоветовал не забивать себе этим голову. На мое же возмущение он совершенно неожиданно возразил, что забота о Соне теперь всецело должна лечь на плечи Птичкиного мужа, а мне пора привыкать, что на Мейфере феминистские взгляды не в чести. Наверное, дело бы кончилось перепалкой, а то и потасовкой, но неожиданно Пашка вскинул ладонь к глазам, заслоняясь от все еще яркого осеннего солнца, и присвистнул. К поместью летел приметный флайбус.

— Военный, — подтвердил мое предположение Пашка. — Офицерский. Пойдемте-ка в дом, нечего давать повод для сплетен, кто бы там ни прибыл.

И мы повернули к дому. Оттуда нам навстречу уже кто-то бежал, отчаянно размахивая белым платком, и я почти не удивилась, обнаружив, что это Пруденс.

— Мисс Мила, Мисс Мила! — Закричала она, как только подбежала достаточно близко. — Хозяйка послала вас найти! Там гость с визитом!

Я с сомнением оглянулась на близнецов, прикидывая — стоит ли самой срываться на бег.

— Даже и не думай! — Петька с Пашкой дружно подхватили меня под локти, останавливая мой порыв. — Ты не на Изначальной! Мы сейчас неспешно дойдем до дома, чтобы из твоей прически не выбился ни единый локон, а сама ты не выглядела запыхавшейся. Мы гуляли! Именно так это должно выглядеть со стороны.

— Даже если бы мы самозабвенно целовались за тем платаном? — Я кивнула головой на разлапистое дерево.

— В этом случае — тем более!

И мы медленно и неспешно двинулись в обратный путь.

В холле нас уже дожидались. Тетушка обернулась ко мне с самой радушной улыбкой:

— А вот как раз и они! Милочка, посмотри, кто к нам заглянул с визитом?

Я почувствовала, как заготовленная радушная улыбка пытается сползти с лица. Рядом с тетушкой стоял полковник Пестель.

Обстановка в гостиной была напряженной. Полковник и близнецы сидели на диванах друг напротив друга и ели друг друга взглядами. По правилам приличия «мальчикам Соло» надлежало уже откланяться, однако тетушка весьма настойчиво предложила им остаться и выпить чаю. Впрочем, попытка полковника покинуть наш дом была так же непреклонно пресечена. Тетушка вообще, казалось, получала от сложившейся ситуации массу удовольствия, и при этом чего-то ждала. Полковник рассказал, что приехал погостить у своего старинного приятеля, отставного майора, «живущего тут, неподалеку». Братья Соло, в свою очередь, развлекли нас парочкой забавных историй про коллекцию своего отца, и я уже начала немного нервничать, когда Сандерс объявил о прибытии новых гостей.

— Гасси, душенька, мы не вовремя? — Баронесса фон Шербер дер Зоннен вплывала в гостиную в сопровождении своего внука, несшего за ней связку книг и маленького, очаровательного померанского шпица.

— Вовсе нет, Фике! Как ты могла такое подумать? Ты как раз вовремя — мы собирались пить чай.

Не знаю, как остальным участникам чаепития, мне же казалось, что я попала на Кэрроловское Безумное чаепитие с белоснежным шпицем Вольфгангом в роли Мыши Сони. Первым сдался Пестель, который «совершенно случайно вспомнил об одном неотложном деле». Следом отбыли братья Соло, которых я, в нарушение правил, вышла проводить до самого флайбуса.

— Ну, я еще понимаю, что вы недолюбливаете Рауля, потому что он штатский. Но что вам сделал полковник? — Теребила я их, пока мы спускались по лестнице с террасы.

— Мы глубоко уважаем его, как хорошего командира, — отозвался Петька.

— Но в его возрасте волочиться за юными девушками… — Закатил глаза Пашка.

Я лишь пожала плечами — меня в полковнике смущал отнюдь не возраст.

Дождавшись, пока флай взлетит, я долго-долго смотрела ему вслед. Из задумчивости меня вывела мягкая тяжесть, легшая на плечи — оказалось, бесшумно подошедший мистер Файн набросил на них одну из моих шалей.

— Пойдемте в дом, мисс Дюбо, — мягко попросил он. — На улице прохладно, да и ваша тетушка волнуется.

Я запахнула шаль на груди, и уже привычно оперлась на руку Рауля позволяя ему увести меня в дом, и удивляясь тому, как уютно, по-домашнему, выглядит это наше возвращение.

Глава 2

Старший садовник после той, памятной, игры в прятки исполнился ко мне отеческими чувствами и даже привел в порядок старые качели, на которых качалось не одно поколение девочек и девиц, живших в поместье. А еще, если мы сталкивались в парке, норовил порадовать меня гостинцем: то сочным, крепким яблоком, то заботливо подобранными в букет осенними цветами. В один из дней, вернувшись с прогулки с букетом бордовых астр, я наткнулась в холле на двух переминающихся в ожидании незнакомых девушек. Судя по необмятым, накрахмаленным передникам, они были теми самыми новенькими горничными, которых я так ждала, а перьевые метелочки в руках, видимо, по мнению Бригиты были необходимы для борьбы с библиотечной пылью. Появившаяся в холле экономка, при виде которой девушки вытянулись по стойке «смирно» и, кажется, вовсе перестали дышать, подтвердила мое предположение. Я удовлетворенно кивнула, распорядилась, чтобы девушкам дали перекусить, пока мы с тетушкой завтракаем, и отправилась переодеваться.

В библиотеке я первым делом заставила девушек снять и отдать неодобрительно хмурящейся Бригите белые фартуки, пояснив, что не хочу добавлять работы прачке, ибо белыми фартуки пробудут весьма недолго. Следом отправились перьевые метелочки.

— Оглянитесь кругом, — объясняла я, обводя комнату рукой. — Какие метелочки? Тут, по моим прикидкам, примерно тысяч десять томов. Если мы будем обеспыливать по старинной технологии, щеточкой, которую надлежит держать под наклоном в сорок пять градусов, мы застрянем в библиотеке на полгода, минимум.

— И как же вы будете? — Заволновалась Бригита.

— Пылесос, только пылесос! И лучше, если не один! Сначала пропылесосим книги и протрем полки.

— А дальше, мисс? — Робко подала голос одна из новеньких. — А дальше все как положено: инвентаризация, систематизация, описание, техническая обработка, расстановка… Но этим уже буду заниматься я.

Меня ненадолго оставили одну, но вскоре девушки вернулись. Одна из них тянула за собой за шланг пылесос, который плавно плыл за ней по коридору, не касаясь пола, вторая несла таз, в котором возвышалась стопка специальных салфеток и пульверизаторы, флаконы и баллончики с разнообразными средствами для уборки.

— Ну-с, приступим! — Довольно потерла руки я.

Однако, подойти к книгам поближе мне не дали. Стоило мне взяться за корешок, или подойти с тряпкой к полке, как на моем пути вырастала одна из двух девушек.

— Не беспокойтесь, мисс, все сделаем в лучшем виде, мисс, — горячо заверяли меня они.

Пришлось отступить и играть роль руководителя. Просто так смотреть на чужую работу было скучно, девушки работали на совесть, без понуканий и указаний, и меня стала тяготить собственная праздность. Мне на глаза попалась та самая лесенка, размерами более похожая на трап большого флайбуса, и я, воспользовавшись занятостью девушек, забралась прямиком на второй ярус, где и пропала. Тут, в отличие от нижнего, более интерьерного уровня, на котором хранились собрания сочинений и многотомники, книги были более разнородные. Разноцветные, разномастные, разноформатные тома звали, манили, просили взять их в руки.

Вернуться обратно в реальность я смогла только после того, как меня несколько раз окликнули снизу. Тетушка, заглянувшая в библиотеку, чтобы посмотреть, как идут дела, только ахнула, увидев меня. Новое домашнее платье в тонкую полоску, которое я надела этим утром, было безнадежно испачкано, впрочем, как мои лицо и руки.

— Ну вот, — расстроилась я. — А это платье мне так нравилось! Боюсь представить, во что превратится мой гардероб через неделю работы.

Тетушка молча подала мне чистую салфетку, смоченную водой, и я принялась отирать пальцы. В этот момент мне и пришла в голову гениальная, как мне тогда показалось, идея. Сначала тетушка отпиралась, взывала к правилам приличия и моему благоразумию, но я была достаточно убедительна, приводила, в общем-то, разумные доводы и клятвенно обещала быть крайне осторожна. Так что из библиотеки я вышла победительницей — тетушка разрешила мне на время работы облачаться в одежду, которую я, для этого случая, прихватила с собой с Изначальной. На следующий день я натянула джинсы и любимую футболку с длинными рукавами и карманом на животе.

Следующий бой мне пришлось выдержать с Прю. Несмотря на все мои объяснения и то, в каком виде я вернулась вчера из библиотеки, моя камеристка отказывалась укладывать мои волосы в простой, самый обыкновенный пучок. «Это неприлично» — слышала я в ответ на все мои увещевания, — «Вы же девушка! Надо уложить волосы как следует!». Потеряв всякое терпение, я выхватила из рук Пруденс щетку, быстро собрала волосы в хвост, перетянув его резинкой для волос, обнаружившейся в заднем кармане джинсов, ловко скрутила на затылке «дулю», и заколола её шпильками. Прю смотрела на все эти манипуляции с отчаянием.

И все-таки, несмотря на всю мою любовь к удобной, практичной одежде с Изначальной, когда я вышла из комнаты и почувствовала любопытные взгляды прислуги, то поняла, что чувствую себя тут, на Мейфере, не слишком удобно в джинсах. Это было весьма неожиданным открытием, ведь я всегда считала, что не завишу ни от чьего мнения, кроме, разве что, маминого. До библиотеки я добиралась перебежками, и лишь там, в тишине, делая любимую и привычную работу я смогла отрешиться от лишних мыслей. Горничные, наведя порядок, вновь вернулись под начало Бригиты, и, кажется, были этому только рады.

Я же приступила к инвентаризации. Еще вчера, обследуя огромный антикварный стол с множеством ящичков, я обнаружила несколько необычных закладок, нож для разрезания страниц, и, к собственной радости, штамп с деревянной ручкой — экслибрис Сен-Маров. Сегодня он занял свое почетное место на столе, рядом со штемпельной подушечкой, запасными картриджами к ней и упаковкой одноразовых рапидографов. Несмотря на то, что с доколониальных времен многие технологии стремительно развивались и ушли далеко вперед, в некоторых ситуациях люди по-прежнему предпочитали пользоваться старыми, проверенными, «дедовскими» методами. Я не знаю, как Бригите удалось так быстро достать все необходимое, но факт остается фактом: вчера после обеда я вручила ей свой список, готовая, в случае необходимости, показать то, что мне нужно, найдя это в галанете, и услышала спокойное и уверенное: «Все будет к утру в библиотеке, мисс».

Тихая мелодия старенького терминала, кощунственно вмонтированного в старинную столешницу, сообщила, что загрузка завершена и я потянулась к консоли. Пора было заняться именно тем, зачем я и отправилась на Мейфер. Доступ к базе данных Всемирной галактической библиотечной ассоциации Звездного Союза мы получили еще на практике после первого курса. Пальцы привычно набрали адрес, и, клянусь, я обрадовалась окошку с запросом авторизации, как старому другу. Я и не предполагала, что на Мейфере мне понадобится вспоминать, что я все-таки Лисицина, но вход в сеть ВГБА был именной. А дальше, наконец-то, началась настоящая работа. Снять книги с полки, донести их до стола и аккуратно сгрузить стопкой на столешницу. Взять верхнюю книгу, проверить наличие экслибриса на титульном листе и семнадцатой странице, проставить штамп с изображением морского пейзажа и надписью «библиотека Сен-Мар», если его еще нет. Присвоить книге уникальный номер и вписать его тушью на титульный лист и семнадцатую страницу, зачеркнув, если есть, следы чьей-то прежней попытки привести библиотеку в порядок. Дать туши высохнуть, закрыть книгу и занести её номер в терминал. Найти в базе данных ВГБА библиографическое описание и экспортировать его. Забрать из старого, но тем не менее работающего, принтера распечатанный на самоклеющейся бумаге ярлык, приклеить его на обложку в верхний левый угол и переложить книгу на другую сторону. Когда все книги перекочуют на другую сторону стола — отнести книги обратно, на их место на стеллажах. Рутинная, методичная, кропотливая работа, которую под силу делать лишь женщинам — мужчина долго не продержится. Я работала, и думала, что неизменная, не потерявшаяся в веках ценность бумажных книг, когда настоящая, семейная библиотека, книги в которую собирают несколько поколений подряд, такой же признак состоятельности, как фамильные драгоценности, или вот, усадьба «с историей» — это один из немногих стержней, которые придают нашему миру стабильности.

Жизнь в поместье хоть и казалась неспешной и размеренной, на самом деле ничуть не уступала в темпе ни Веллингтону с его праздностью и гедонизмом, ни Изначальной, со всем её прогрессом. Дни летели, словно разноцветные листья, сорвавшиеся с осеннего дерева при сильном порыве ветра. Прогулка, завтрак с тетушкой, работа в библиотеке, куда Бригита приносила мне ланч, про который, впрочем, я чаще всего забывала. За час до обеда в библиотеку являлась Пруденс с уговорами и в конце концов заставляла меня подняться наверх и привести себя в порядок. Дальше все зависело от настроения тетушки и её планов на вечер. Примерно раз в неделю мы отправлялись в гости, причем я не всегда понимала, почему тетушка выбрала именно этот ужин, раут, суаре, музыкальный вечер или семейный бал. Скоро я заметила, что уже знаю соседей по именам и в лицо, могу поддержать разговор не только о погоде, ну, или хотя бы, понимать о ком идет речь. По субботам у тетушки, после долгого перерыва, вызванного моим приездом на Мейфер, вновь собирался чайный клуб, где она председательствовала. Уж не знаю, что за чай пили эти весьма солидные дамы, и чай ли на самом деле был разлит в чайнички и чашки, но расходились дамы поздно, в отличном настроении и с блестящими глазами.

Но большинство вечеров мы проводили либо дома либо у баронессы Фредерики, тоже перебравшейся в свое поместье, бок о бок с нашим. Дамы занимались делами и документами, и, судя по доносившимся от них терминам, вполне профессионально, я же утыкалась в какую-нибудь из найденных в библиотеке книг, и читала запоем. Иногда мы все вместе, пребывая в лиричном настроении, смотрели по галанету старые мелодрамы. Я ограничивалась чаем и маленькими, воздушными пирожными, каждый раз искренне беспокоясь о фигуре, но не в силах противиться искушению. Белый шпиц Вольфганг, видимо, тоже заботился о моей фигуре, потому что устраивался у моих ног, трогательно вздыхал и преданно трогал меня лапой до тех пор, пока одно из пирожных не отправлялось ему в пасть. Дамы же потягивали ликер, каждый раз посмеиваясь над восхищением, которое у меня вызывали их ликерные наборы. Наверное, с таким же выражением лица я рассматривала в детстве мамину музыкальную шкатулку, под крышкой которой хрупкая, тонкая балерина в невесомой белой пачке на одной ножке крутила бесконечные фуэте под мелодию Шопена.

У тетушки набор был, скорее, дорожным: темно-синяя, покрытая эмалью шкатулка замысловатой формы, расписанная пчелками, стояла на вычурных, позолоченных ножках. Откидывающаяся крышка шкатулки запиралась на крохотный замочек. Стоило приподнять крышку, отделанную изнутри черным деревом, как становились видны маленькие, изящные рюмочки, закрепленные в специальных зажимах и горлышки четырех бутылочек, закрытых притертыми пробками, которые были увенчаны гранеными стеклянными шариками. Чем больше открывалась крышка, тем выше поднималась двухярусная конструкция внутри, и, в конце концов, её можно было взять за кольцо, сделанное в виде двух лебедей, склонивших головы друг к другу, и переставить на стол. У баронессы же высокий, инкрустированный ореховый ящичек, казалось, укрепился на бюро на века, и не собирается сдавать позиций. У этого набора поднимались и раздвигались стенки, да и рюмки с графинами были куда более основательными. Каждый раз, возвращаясь от баронессы, я пыталась понять — радует или огорчает меня отсутствие мистера Файна, которого из Веллингтона не отпускали служебные дела, и который появлялся у бабушки только по выходным.

Завершал мой день разговор с Нессой. Мы подолгу болтали по буку, обменивались смешными и трогательными картинками, и, к моей особенной радости, говорили о книгах. Воскресенье мы с тетушкой дружно объявили выходным днем: я долго нежилась в кровати, потом созванивалась с Ксавом и родителями, и снова читала или уходила бродить в парк, где часто просто сидела на качелях, кутаясь в шаль и глядя на осенний парк. Осень тут стояла теплая, солнечная, и мне казалось, что этой осени не будет конца. Меж тем сентябрь сменился октябрем, да и тот, в свою очередь, уступил свое место ноябрю.

К воскресному обеду баронесса неизменно появлялась в сопровождении внука — мы с Раулем старались держаться ровно, и, в какой-то момент я поняла, что мистер Файн прочно вписался в мою картину мира. Нет, я не простила ему ту, старую обиду, и подсознательно ждала подвоха, но мне совершенно не хотелось тратить силы на военные действия.

А вот в отношениях с другим нашим постоянным гостем мне уже хотелось хоть какой-то определенности.

Полковник Пестель являлся в среду, наш приемный день, ровно в три — уверенный, громкий стук в дверь раздавался сразу после того, как в холле били старинные часы с маятником, которые Сандерс каждое утро заводил резным ключом. Я, в шутку, даже предположила, что полковник дожидается когда начнут бить часы снаружи, прижавшись ухом к входной двери.

— Милочка, тебе не кажется, что вам с полковником необходимо объяснится? — Спросила тетушка утром очередной среды. — Его визиты из раза в раз… И эта его настойчивость…

— Я готова к этому разговору, — откликнулась я. — К сожалению, пока, как вы видите, у меня нет никакого повода объясниться. Не могу же я, в самом деле, заявить ему: «Знаете, полковник, мне кажется, что вы ко мне неравнодушны».

Я ничуть не удивилась, когда увидела, как Пестель уверенно движется к месту моего уединения.

Я протянула руку для поцелуя, мы обменялись приветствиями и комплиментами нынешней погоде, и я настороженно замерла, ожидая. Полковник не подвел.

— Мисс Дюбо, нам надо поговорить.

— Слушаю вас, полковник, — благосклонно отозвалась я.

Полковник нервно переплел пальцы и устремил свой взгляд куда-то поверх моей головы.

— Я долго не решался на этот разговор и, право, не знаю, с чего начать. Я старше вас вдвое, и многое повидал, вы же, по сравнению со мной, так чисты, юны и беззащитны, что порой мне кажется, что годы, разделяющие нас — это бездонная пропасть. И все же… Я не прощу себе, если не скажу этого.

И тут Пестель внезапно опустился на одно колено, прямо на опавшую листву.

— Мисс Дюбо, я люблю вас! Сделайте меня счастливейшим из смертных. Выходите за меня замуж! — Выпалил он на одном дыхании.

Несмотря на то, что я ожидала чего-то подобного, все-таки услышанное повергло меня в изумление.

— Полковник, — окликнула я его. И повторила громче, когда поняла, что он меня не слышит. — Полковник!

Он вздрогнул и перевел взгляд на меня, словно бы сам удивляясь собственному порыву.

— Встаньте, пожалуйста, — попросила я.

Полковник поднялся на ноги и отвел взгляд.

— У вас доброе сердце, мисс Дюбо. Должно быть, я кажусь вам смешным стариком…

— Нисколько, полковник.

— И каким же будет мой приговор?

Я вздохнула, не представляя, что делать, и что говорить дальше, чтобы не обидеть полковника и не быть превратно понятой.

— Простите, полковник, но я буду вынуждена отказать вам. — Сказать это было не легче, чем первый раз прыгнуть в школьном бассейне с трехметровой вышки. — И дело совсем не в вашем возрасте.

Я замолчала, подбирая слова, и машинально, не отдавая себе отчета, раскачиваясь на качелях.

— Я не сомневаюсь в ваших чувствах, полковник, — вздохнула я. — Но, боюсь, вы любите не меня. Не настоящую, живую девушку Амели. Вы любите образ, который создали сами.

И тут я увидела ошеломленные, цвета стылого осеннего неба глаза полковника. И, неожиданно, этот растерянный, живой человек, впервые открыто показывающий свои чувства, показался мне одновременно необычайно красивой и трагической фигурой на фоне багрянца и золота парка. Краткий миг, и я снова смотрела на привычного, знакомого полковника, видела, как растерянность на его лице сменяется пониманием, а понимание — сожалением.

— Думаю, вы, сами не зная того, оказались правы, — услышала я неожиданное признание. — Наверное, я должен объясниться, но не знаю, с чего начать, так что простите мне мое невольное многословие. Много лет назад я был молод, и очень влюблен. Та девушка… Вы так на нее похожи! Мне казалось что все, к чему она прикасается, становится особенным, да и сама она казалась мне божеством — леди до кончиков пальцев, она блистала во всем, за что бы ни бралась. В её присутствии я становился неловок и косноязычен. Что мог дать божеству самый обыкновенный лейтенант, у которого не было за душой практически ничего, кроме древнего рода и громкой фамилии? По крайней мере, тогда я думал именно так.

Полковник замолчал, подошел к качелям и, взявшись за веревку, принялся слегка раскачивать меня.

— Пока я мучился от невозможности открыться, мой друг сделал ей предложение, и, когда она ответила согласием, попросил меня быть шафером на их свадьбе. На мальчишнике он отвел меня в сторону, и попросил быть с его будущей женой полюбезней. И тогда я с ужасом понял, что все это время она даже не догадывалась о моих чувствах, принимая мою скованность за холодность и отчуждение. Сразу после свадьбы он перевелся в другой полк, на окраине империи — семью надо было содержать, а жалование там было существенно больше. Так я потерял их из виду.

Я молчала, и чувствовала себя крайне неловко и от этой внезапной откровенности взрослого мужчины, и от того, что я не могла сказать полковнику ничего утешительного.

— А потом я увидел вас… Вы невероятно, фантастически похожи на нее, и мне показалось, что все еще можно вернуть — и юность, и любовь. И все же — вы мудры не по годам, и абсолютно правы. Наверное, мне стоит принести свои извинения?

— Что вы, полковник, я все понимаю.

Я поднялась с качелей, и мы двинулись в сторону усадьбы. Там полковник вежливо попрощался и отбыл, и я, глядя вслед его флайбусу, понимала, что больше я уже его не увижу, но не испытывала по этому поводу сожаления, скорее легкую грусть. Я прекрасно понимала, что предлагать полковнику дружбу было бы просто смешно.

Тетушка ждала меня в своей гостиной, и первый же вопрос, который я услышала, был:

— Все-таки отказала?

— Да, — призналась я, разведя руками.

— Умница, — отозвалась тетушка, и выжидающе посмотрела на меня.

— Тетушка, а вы знаете, что в молодости он был влюблен? — Просто так, безо всякой задней мысли спросила я.

— Пестель? Влюблен? — Тетушка удивилась настолько, что отложила журнал. — Это для меня большая новость. И в кого же?

— Он не называл имени, — вздохнула я, присаживаясь на поручень тетушкиного кресла. — Впрочем, она предпочла его другому, и ему пришлось быть шафером на их свадьбе. Какая злая ирония судьбы, не правда ли?

— Шафером на их свадьбе? — Тетушка выглядела изумленной. — Так ты говоришь, он был влюблен?

— Думаю, что он любит её до сих пор. Он и за мной-то ухаживал только потому, что я на неё очень похожа.

Тетя Агата развернулась ко мне и посмотрела на меня так, будто увидела меня в первый раз.

— Неужели Эдит? Нет, быть не может! Он же совершенно её не выносил! Она, бедняжка, тогда совсем отчаялась, пытаясь обратить на себя его внимание… И назло ему приняла первое же предложение.

— Зачем? — Не поняла я.

Тетушка лишь вздохнула.

— У влюбленных своя, особая логика, разве её может понять обычный человек? И все же, если это была Эдит…

— Полковник сказал, что они уехали почти сразу после свадьбы.

Тетушка на секунду задумалась, потом поднялась, и отправилась в сторону своего кабинета, бросив мне на ходу:

— Прости, Милочка, мне срочно надо переговорить с Фике!

И я, чтобы не мешать, отправилась в библиотеку.

Глава 3

В это воскресенье я, вопреки устоявшемуся распорядку, проснулась раньше обычного. Поворочавшись под одеялом в тщетной попытке улечься еще удобнее, я потянулась за книгой, чтобы практически сразу же отложить её. Пришлось признать, что дальше валяться в кровати совершенно бессмысленно. Несмотря на все мои попытки умываться и собираться бесшумно, из своей комнатушки выглянула растрепанная Пруденс в халате, и, увидев, как я безуспешно пытаюсь застегнуть пуговицы на спине, не смогла сдержать улыбки.

— Мисс Мила, вы сегодня раненько, — бормотала Пруденс, помогая мне с непокорной застежкой.

— Вот, не спится, — виновато улыбнулась я её отражению в трюмо. — Я старалась потише, чтобы не потревожить.

Прю ловко оправила на мне платье, и отступила на шаг, оглядывая зорким взглядом.

— Спуститесь вниз?

— Да, поброжу по парку, — чуть виновато созналась я.

Пруденс не слишком одобряла эти мои прогулки. Отчасти потому, что, по её мнению, незамужняя барышня должна больше походить на утончённую фарфоровую куколку, которая часами красиво сидит в интерьерах гостиной, отчасти по вполне понятным бытовым причинам — после прогулок по лесу подол, да и бывало, что не только подол, у платьев был изрядно перепачкан.

И все же Пруденс не была бы камеристкой, если бы позволяла своим чувствам мешать выполнять её обязанности. Вот и сейчас она уже стояла передо мной с темно-синим шерстяным спенсером, купленным в первые дни моего пребывания на Мейфере, и украшенным множеством крохотных пуговичек. Спенсер этот тетушка считала вызывающим за слишком пышные рукава, так что я, не в силах расстаться с понравившейся мне вещью приспособила его для уединенных утренних прогулок.

— Мисс Мила, может быть все-таки накидку? — Пруденс ловко завязывала мне под подбородком ленты шляпки, стараясь уложить их красивым бантом. — Холодновато уже по утрам, все-таки осень…

— Пруденс, сегодня вряд ли холоднее, чем вчера, — привычно сопротивлялась я. — А осень у вас на Мейфере вообще какая-то нескончаемая — я живут тут, живу, а она все длится и длится.

Я ненадолго задержалась на веранде, решая, куда отправится в этот раз, и уверенно зашагала в ту сторону, где до этого не была ни разу, и где парк очень быстро потерял всякие признаки благоустройства. Мое уединение скоро было нарушено самым замечательным образом — сопя, на одной из боковых тропинок появился лениво трусящий Мистер Пиквик, и следом за ним, мой новый знакомый Майкл Филпс одетый весьма своеобразно.

— Мисс Амели! — Обрадовано закричал он, маша мне рукой.

Я вздохнула. Хоть Мик и стал после того, давешнего приключения с деревом, звать меня по имени, но отучить его величать меня «мисс» мне до сих пор никак не удавалось.

— Доброго дня, — улыбнулась я ему, остановившись в ожидании, когда они подойдут поближе.

— А мы вот рыбачить идем! — Ответно улыбнулся мне парнишка.

Я оглядела высокие «охотничьи» сапоги, штаны и куртку из плотного материала, явно перешедшие Мику по наследству, и поэтому бывшие ему чуть велики, свитер «с горлом», выглядывающий из под воротника куртки и пижонскую кепи.

— Рыбачить? — Уточнила я. — А где же твои удочки?

— У приятеля, — отозвался Мик. — Он меня уже ждет. А хотите с нами?

— Я не уверена, что твой приятель обрадуется моему появлению, — засомневалась я, хотя мысль о рыбалке показалась мне весьма заманчивой. Рыбачить мне доводилось раза три от силы, когда папа с Ксавом ухитрялись уговорить маму отпустить меня с ними, и в моих воспоминаниях рыбалка осталась веселым приключением.

— Он совсем не такой, — с жаром возразил мне Мик. — Вы просто его еще не знаете!

Я заколебалась, и Мик, почувствовав это, состоил умилительное выражение лица и принялся упрашивать:

— Ну пойдемте, мисс Амели! Вы просто обязаны с ним познакомиться! Он совсем не будет против — думаю, что вы ему даже понравитесь!

Пришлось согласиться.

И опять, как в день нашего знакомства, Мик уверенно вел меня по одной из тропинок, ориентируясь по только ему заметным и понятным знакам. Мистер Пиквик, при всей своей кажущейся неповоротливости и меланхоличности, достаточно резво исследовал окружающие кусты, и, периодически, настолько увлекался обнюхиванием чего-либо, что переставал реагировать на окружающий мир. Однако, стоило Мику свистнуть особым образом, или негромко позвать «ко мне», как собака беспрекословно возвращалась на положенное ей место, к правой ноге хозяина.

— Какой послушный пес, — наблюдая эту картинку в очередной раз не удержалась я от комментария.

— Теперь-то да, — согласился Мик, наклоняясь, чтобы потрепать Мистера Пиквика за ухом. — Но с его дрессировкой я намучился. Пришлось инструктора приглашать. А вы знаете, что Мистера Пиквика мне как раз этот мой приятель и подарил? Ну, Ранульф, тот с которым мы обычно и рыбачим? Принес к озеру в корзинке, в какой еду для пикников носят, а сам — молчок. Он думал — пес выбраться попытается, голос подаст. А Мистер Пиквик пригрелся там, и заснул, представляете? Я за сендвичами полез — а там он… Маленький такой, хорошенький… И глаза грустные-грустные. Ранульф тогда сказал, что Мистер Пиквик как и я, из всего помета последним остался. Мои-то братья все в школу уехали, а я болел часто, вот меня мама и оставила дома учится. Тоска страшная! А тут живое существо, которое тебя любит — ни за что, просто так, потому что ты есть. И надо о нем заботиться, надо его учить, воспитывать… Мама, конечно, тогда не слишком обрадовалась, но, знаете, иногда мне кажется, что она любит Мистера Пиквика больше чем меня.

Когда среди расступившихся деревьев показалось озеро, Мистер Пиквик оживился, и припустил к нему со всех лап. Следом прибавил шагу Мик, периодически оглядываясть, чтобы проверить, все ли у меня в порядке. Я же, скованная не слишком удобной мейферской одеждой, замыкала шествие.

На поляну я выходила с некоторым душевным трепетом, ожидая все что угодно, кроме того, что увидела. Прямо на траве, откинувшись на локти, и с травинкой в зубах полулежал мистер Файн. Одет он был примерно также, как и мой сопровождающий — высокие сапоги, потрепанные прочные брюки и расстегнутая куртка, под которую был надет свитер. Правда, вот кепи у Рауля не было. Его черные волосы пребывали в живописном беспорядке, а на обычно выбритом до скрипа лице выступила щетина. Видимо, заметивдвижение, Рауль обернулся, изменился в лице и вскочил на ноги.

— Мисс Дюбо? — Не найдя ничего умнее, этот хлыщ отвесил мне церемонный поклон.

Мне не осталось ничего другого, как изобразить в ответ книксен:

— Мистер Файн.

Мика стоял, переводя взгляд с одного на другого, потом разочаровано протянул:

— Так вы знакомы?

— Так, значит, это вы — таинственный Ранульф? — Уточнила я, не сводя с Рауля взгляда.

Мистер Файн раздраженно развернулся к подростку.

— Майкл, кажется, я просил?

— А ты не называй меня Мааааааайкл! — Обиделся тот.

Я же с удивлением наблюдала за совершенно, на мой взгляд, невозможным явлением — смущенным мистером Файном. На какое-то мгновение мне даже показалось, что на его щеках проступил румянец, но, боюсь, это было лишь игрой моего воображения.

— Мисс Дюбо, прошу вас извинить моего маленького друга за то, что он невольно ввел вас в заблуждение. — Рауль снова кинул укоряющий взгляд в сторону насупившегося Мика. — Кажется, я должен объяснить эту путаницу с именами.

— Сначала ты должен предложить даме присесть, — «вредным голосом» прокомментировал происходящее Мик. — А то мисс Амели решит еще, пожалуй, что ты ей не рад, а я-то убеждал её, что ты не будешь против, если она присоединится к нам.

И я снова увидела невероятное — мистера Файна, смутившегося еще больше. Впрочем, это не помешало ему бросить еще один укоризненный взгляд на Мика, который засунул руки в карманы, и вообще старался принять как можно более независимый вид.

— Боюсь, что я не прихватил с собой плед в этот раз, — виновато признался он. — Право слово, я не знаю…

Рауль запнулся и изменился в лице. В этот момент и я почувствовала незнакомый, резкий и неприятный запах, от которого хотелось зажать нос. Впрочем, запах показался незнакомым только мне — и Рауль, и Мик тут же определили его источник. К нам неторопливо приближался Мистер Пиквик, излучая радость всем своим существом, перемазанным от кончика хвоста до кончиков длинных ушей.

— Мистер Пиквик, фу! Стоять! — Рауль пытался оттянуть неизбежный финал.

— Мистер Пиквик! Нельзя! Плохой пес! — Присоединился к нему Мик.

Бассет остановился на полпути, недоуменно перевел взгляд с Рауля на Мика, и, подумав, решил усесться на травку, впрочем, продолжая усиленно работать хвостом.

— О боже, зачем ты снова сделал это?! — Выговаривал псу Рауль, таща того за ошейник в сторону озера. — Что мы теперь скажем даме? Разве можно являться в обществе в подобном виде? Да тебя скоро перестанут приглашать в приличные дома!

Мик, получавший от происходящего удовольствие, тихим голосом прокомментировал:

— Да нас, собственно, и так не приглашают.

— Что с Мистером Пиквиком? — Тоже негромко уточнила я

— Да опять вывалялся в какой-то гадости для того, чтобы замаскировать свой запах. — Пожал плечами Мик. — Он же охотничий пес, от рабочих родителей, у него это в крови. Наказывать глупо, отмывать противно. А он еще каждый раз так этой выходке радуется, так ждет от Ранульфа похвалы…

— Майкл! Я же просил! — Донеслось раздраженное от берега озера. И тут же последовала команда Мистеру Пиквику. — Апорт!

Даже с моего места было заметно, как Мистер Пиквик с минуту решал, стоит ли соваться ради кинутой Раулем палки в холодную воду, однако, не смог противится авторитету Рауля, и послушно поплыл за поноской.

— Ну и что прикажешь с ним теперь делать? — Ворча, подошел к нам Рауль. — Пахнет от него, как ты сам можешь убедиться, невыносимо, а отмыть его в холодном озере не представляется возможным.

— Значит я возьму снасти и мы с Мистером Пиквиком отойдем дальше по берегу, — невозмутимо откликнулся Мик. — Все равно ты больше на траве валяешься, да в небо смотришь. Рыбак из тебя, будем честными, совершенно никакой!

— И за что ты свалился на мою голову! — Попенял Мику Рауль. — За одно утро ты выболтал мисс Дюбо все самые страшные мои секреты!

— Не волнуйся, — поддержал игру Мик. — Девушка, которая лазит по деревьям, может хранить тайны! Видел бы ты мисс Дюбо тогда!

Пришла моя пора картинно закатить глаза.

— Между прочим, это было всего одно дерево!

— Но, тем не менее, я премного про это наслышан! — Глаза у Рауля смеялись.

Меж тем, Мистер Пиквик, которого мы совершенно потеряли из виду, успел выбраться из холодной воды, и неспешно дотрусил до ног Рауля, к которым и положил добытую из озера палку.

Мистер Файн, заметив это, внезапно шагнул ко мне и, придержав за плечи, переставил на другое место, словно бы я была фарфоровой статуэткой с каминной полки его бабушки. Правда в следующее мгновенье я поняла, что на самом деле Рауль избавил меня от встречи с весьма неаппетитно пахнущими брызгами, которые полетели во все стороны, стоило только Мистеру Пиквику начать отряхиваться.

— Спасибо, — мне пришлось задрать голову, чтобы посмотреть Раулю в лицо.

— Не стоит благодарности, — откликнулся он, и, помедлив, все же отступил от меня, увеличивая дистанцию между нами.

— Простите, что осмеливаюсь побеспокоить вас, сэр! — Тихий мужской голос оказался для меня полной неожиданностью, и я с трудом удержалась, чтобы не ойкнуть от испуга. — Как я понял, с Мистером Пиквиком возникли некоторые затруднения?

— Как видишь, Жермон, — согласился Рауль.

Я проследила за его взглядом, и обнаружила, что рядом с разложенным рыболовным скарбом стоит неброско одетый молодой мужчина с доброжелательным выражением лица. Для меня большим откровением стала моя собственная невнимательность, ведь до того, как мужчина заговорил, я его просто не замечала. Как будто кроме нас с Раулем, Мика и пса на поляне никого не было.

— Я думаю, что я могу взять на себя смелость и предложить свои услуги по возвращению Мистера Пиквика в дом, где он живет, сэр. — Продолжал молодой человек. — Кроме того, я мог бы предупредить баронессу, вашу бабушку, что мисс Дюбо вместе с вами ловит рыбу в компании юного Майкла Филпса. Возможно, виконтесса Сен-Мар несколько обеспокоена долгим отсутствием своей родственницы, сэр.

Рауль согласился с предложением, как мне показалось, не без тайного облегчения.

— Думаю, что стоит на обратном пути прихватить с собой плед, чтобы мисс Дюбо смогла комфортно расположиться, Жермон.

— Всенепременно, сэр.

Мик, огорченно вздохнув, потянул из кармана своей куртки поводок. К чести Жермона надо сказать, что Мистер Пиквик отправился с ним добровольно, безо всякого принуждения.

Когда маленькое стихийное бедствие покинуло поляну, и дышать стало в разы приятней и свежей, Мик и мы с Раулем занялись собственно рыбалкой. Вернее, рыбалкой занялся Мик, у которого все получалось так ловко, что со стороны казалось, что рыбачить проще простого. Я же, получив в руки выделенную мне удочку, никак не могла с ней справиться. Трех раз в детстве, когда меня учили, поправляли и помогали мне Ксав и папа, оказалось совсем недостаточно. Рауль попытался прийти мне на помощь, героически насаживая наживку на мой крючок, и помогая правильно забрасывать удочку, встав у меня за спиной, и положив свои руки поверх моих, но тоже не особенно преуспел. Когда, после очередной попытки, Мик пригрозил, что распугает своим хохотом всю рыбу, мы признали свое поражение, и отошли от воды подальше.

Рауль расстелил на траве свою куртку, и помог мне усесться на нее, а сам устроился рядом.

— И все-таки… Почему Ранульф? — Я решила вернуться к вопросу, вызвавшему у меня немалое любопытство.

Мой собеседник молчал так долго, что я решила, что не дождусь ответа, но все-таки он заговорил.

— Видите ли мисс Дюбо… Мои родители не очень-то ладят друг с другом, и даже в вопросе с моим именем они не сумели найти компромисс. Мать настаивала на привычном для вас варианте и именно так я числюсь в официальных бумагах. Отец же, в пику ей, все детство звал меня Ранульфом — по сути, тем же самым именем, только на другом языке Изначальной. Увы, услышанное один раз моими товарищами по играм, имя Ранульф стало моим детским прозвищем. Дело усугублялось тем, что я очень болезненно относился к этому свидетельству несогласия родителей, и чем больше меня это задевало, тем сильнее прилипало ко мне это прозвище.

— И Майкл…? — Я не успела договорить, Рауль перебил меня на полуслове.

— Что вы, конечно же нет. Майкл просто перенял дурную привычку от своих старших братьев, с которыми я и приятельствовал.

— Он сказал, что это вы подарили ему Мистера Пиквика.

— Майкл вообще много говорит, и не всегда то, что стоило бы, — проворчал в ответ Рауль.

— И все же… Это ведь вы подарили ему Мистера Пиквика? Почему? — Продолжала настаивать я.

— У него был такой знакомый взгляд…

— У Мистера Пиквика?

— Нет, у Майкла. Вернее, у них обоих… Они были оба удивительно похожи друг на друга… — Рауль отвернулся от меня и принялся с интересом изучать спину Мика. Неожиданное завершение фразы было сказано так тихо, что я с трудом расслышала её. — И на меня.

Я опешила от этого заявления, а Рауль, повернувшись ко мне, вопросительно поднял бровь.

— Вы так странно смотрите на меня, мисс Дюбо.

— Не могу понять, что вы за человек, — честно призналась я. — Все, что я о вас знаю, никак не вяжется с дружбой с подростком.

— И что же вы обо мне знаете? — Оживился мистер Файн.

— К сожалению, немногое. — Пожала плечами я.

— Тогда, может быть, нам стоит получше узнать друг друга? — Предложил Рауль. — Например, как насчет игры в вопросы? Правила просты: вы можете задать мне любой вопрос после того, как ответили на мой.

— А что делать, если я не хочу отвечать на вопрос? Если он окажется грубым или бестактным?

— Естественно, мы не будем переходить рамки приличий. Но если вдруг вы не захотите ответить на мой вопрос, мне придется задать вам другой. Ну так как?

— Давайте попробуем. — Улыбнулась я. — И это, как я понимаю, был мой ответ на первый вопрос?

— Да, вы действительно сестра Ксава, — улыбнулся мне в ответ Рауль. — Он бы ответил точно также.

Я лишь развела руками.

За время обмена вопросами и ответами я стала обладательницей знания различной степени ценности. Например, что Рауль — третий сын, его старших братьев зовут Карл и Фридрих, что его день рождения приходится на конец мейферского января, и служит он в одном из многочисленных департаментов. А еще, что маленький Рауль в детстве засыпал только с плюшевым медвежонком, у него был собственный пони, подаренный бабушкой, и он недолюбливал географию. Венцом моей коллекции стала информация о том, что все зубы у Рауля свои — на этот экстравагантный вопрос меня спровоцировал роман в розовой обложке из серии «Крылья бабочки», который я читала весь предыдущий вечер и в котором потенциальные возлюбленные первым делом уточняли это в переписке. Мне же пришлось рассказать, что я люблю чай с чабрецом и сирень, что в детстве у меня была кукла Матильда, которую мне давали только по праздникам, потому что она была старинной и хрупкой. А еще о том, что выбор профессии был логичным продолжением моих обязательств по отношению к семье, что я не боюсь мышей, но впадаю в панику при виде пауков, и о том, что мой любимый цвет — бирюзовый.

— Разве вы не любите розовый? — Удивился моему ответу Рауль, и я поняла, что начинаю закипать.

Но прежде чем произошло непоправимое, в дело вмешалась Судьба в лице проголодавшегося Мика.

— Что тут у нас? — Направляясь к корзине спросил он, скорее, для порядка.

Рауль легко поднялся сам, помог подняться мне, и мы отправились к растеленной скатерти, рядом с которой красовалась плетеная корзина.

Прекрасно помня о том, что Ксав в возрасте Мика страдал, по образному выражению тетки Берты «ямой желудка», в бездне которой терялась любая попавшая туда еда, я ограничилась одним сендвичем. К моему удивлению, Рауль последовал моему примеру. Мик же увлеченно жевал, размахивая при этом руками, в одной из которых был зажат очередной бутерброд, и запивал все молоком прямо из бутылки. Мне же Рауль предложил крепкий черный кофе в единственной обнаружившейся в корзине чашке, видимо, предназначавшейся для него, а себе налил кофе прямо в крышку от термоса. Я блаженно втянула носом кружащий голову, чуть горьковатый запах, зажмурилась от удовольствия и, кажется, не сдержала блаженного стона. По крайней мере, когда я открыла глаза, и Рауль, и Мик удивленно смотрели на меня.

— Соскучилась по кофе, — смутилась я. — Тетушка считает, что девицам кофе не полезен, и поэтому на завтрак у меня всегда какао.

Мик, наконец, расправившись с большей частью снеди и одолев почти всю бутылку с молоком, сыто вздохнул и устроился поудобней.

— И о чем вы тут без меня секретничали? — Довольно осведомился он.

Рауль мгновенно нахмурился, и я, предчувствуя очередную нравоучительную беседу, положила руку ему на плечо, останавливая на полуслове. Рауль недоуменно обернулся, потеряв преимущество, и мне было этого достаточно.

— Я пыталась узнать мистера Файна поближе, — улыбнулась я подростку. — Увы, он оказался не слишком многословным. Может быть ты расскажешь мне что-нибудь о нем?

— Это смотря о чем он уже успел рассказать, — степенно отозвался тот.

— Пока он сообщил мне только общие сведения, — подмигнула я Мику. — Так что у тебя, можно сказать, карт-бланш.

— И что, он не рассказал ни о корриде, ни о Псе Хемптонской трясины? — Искренне поразился Мик. — Ни про штурм Тартаруги?

— Ни словечка, — вздохнула я.

— Майкл, думаю, что мисс Дюбо будет не слишком интересно слушать про проделки кучки шалопаев, к тому же десяти-пятнадцатилетней давности. — Попытался предотвратить неизбежное Рауль.

— Мистер Файн, — я поджала губы. — Не пытайтесь увести разговор в сторону! В конце-концов, подобные истории, рассказанные после завтрака — это неизменная составляющая пикника. Вы же не хотите испортить мне удовольствие от этого утра?

— Сдаюсь, — Рауль даже поднял в капитулирующем жесте обе руки. — Просто хотел бы предупредить вас, что с течением времени все наши проказы обрастают все большим количеством недостоверных подробностей, как днище корабля покрывается налетом и ракушками.

— Так что там за история с корридой? — Повернулась я к Мику.

— Эта история случилась еще до моего рождения, — по тону Мика было понятно, как сильно его задевает подобная вселенская несправедливость. — Её рассказывал мой старший брат Билли, который и был её участником. Им с Ранульфом тем летом было по десять лет, и они только готовились к поступлению в школу.

— Баронесса тогда договорилась с Филпсами, что их старший сын будет учится вместе со мной, чтобы у меня была дополнительная мотивация и здоровый дух конкуренции, — вклинился в разговор Рауль.

— Так вот, — обиженно засопел перебитый Мик. — Им, значит, было по десять лет, и однажды гувернер Ранульфа, мистер Остолоп…

— Вообще-то, фамилия этого достойного уважения человека была Олсопп, — снова вклинился Рауль.

Майкл рассердился, и упер руки в бока:

— Может быть, тогда ты сам расскажешь как именно было дело? Ты-то, в отличие от меня, присутствовал в этой истории в главной роли.

Рауль тут же пошел на попятную.

— Больше ни слова, — торжественно пообещал он. — Рассказывай ты, в твоем исполнении эта идиотская выходка хотя бы имеет легкий налет героизма.

Мик важно кивнул, и продолжил.

— И мистер Остолоп, гувернер Ранульфа, показал им учебное видео про Изначальную, ну, про всякие национальные традиции. И там было видео про корриду. Вы знаете что такое коррида, мисс Амели?

— Да, — призналась я. — Хотя на Изначальной коррида давно под запретом, но есть целый пласт культуры, который посвящен этому красивому и жестокому зрелищу.

— Билли и Ранульфа настолько потрясло увиденное, что они решили непременно устроить корриду, тем более, что убивать быка они не собирались — а вот погонять его по загону показалось им забавным. В этот день на ферму Аткинсов как раз доставили призового бычка. Ранульф стащил у баронессы её красную ротонду, решив, что она вполне сгодится в качестве плаща — мулеты, а Билли пустил боа нашей матери на бандерильи, которые смастерил из её же любимых длинных спиц. Остальные члены их компании хоть и были не против посмотреть на представление, но от мысли залезть в загон к быку отказались.

— А дальше? — Поторопила я замолчавшего Мика, который в несколько глотков допил оставшееся молоко. — А дальше Билли и Ранульф залезли в загон к быку, и Билли даже попал в него своей бандерильей. Правда, что-то пошло не так, как они задумали, и им пришлось спасаться бегством от разъяренного быка, надеясь при этом только на собственную ловкость и скорость.

В этом месте рассказа Рауль выразительно фыркнул, но, поймав сердитый взгляд Мика, с видимым усилием удержался от комментариев.

— У Ранульфа даже остался на боку шрам от этого приключения! — Победно закончил Мик.

— Этот шрам оставил бык? — Я взволнованно подалась к Раулю и взглянула ему в лицо, машинально отмечая и золотистые искры в глазах, и длинные, густые ресницы, и четкий контур красивых губ. И лишь поймав себя на том, что легкая небритость и растрепанные волосы уводят мои мысли куда-то совсем не туда, я, с усилием, отвела взгляд и поспешила отодвинуться на безопасную дистанцию. Видимо, все дело было в избытке свежего воздуха.

— Не совсем. Боюсь, встречи с быком я бы не пережил. — Кривовато усмехнулся мистер Файн и продолжил, глядя на Мика с необидной насмешкой, — но, к стыду своему должен признаться, что Мальчик мирно проспал все это время. Нас с Уильямом и группой поддержки заметил кто-то из работников Аткинсов, и нас весьма неласково выставили с их территории. А шрам на боку я получил напоровшись на гвоздь в изгороди, через которую перелезал, убегая от рассерженных пастухов.

— О, покажи! — Тут же заинтересовался Мик.

— Майкл, с нами леди! — Напомнил ему Рауль. — Это просто неприлично.

— Жаль, а я бы посмотрела, — себе под нос пробормотала я, и тут же прикрыла рот ладонью. Приходилось признать — свежий воздух действовал на меня самым возмутительным образом. К счастью, моей реплики никто не услышал.

Глава 4

За чередой обычных дней, последовавших за рыбалкой, впечатления утратили свежесть, потускнели, и стали потихоньку отходить на второй план. Правда, мое отношение к мистеру Файну несколько изменилось. Я поймала себя на том, что иногда думаю: как бы он отреагировал на какое-то событие? Или что бы он сказал по интересующему меня поводу? Вот из-за таких несвоевременных мыслей у меня и приключилась неприятность, от которой не застрахован ни один работник библиотеки. Я, задумавшись, нашарила на полке достаточно большой том, привычно потянула его к себе, и не смогла удержать в руках. Книга упала с оглушительным грохотом. Я вспомнила все известные мне слова из числа тех, что категорически не должна знать приличная, воспитанная девушка, и медленно и печально принялась спускаться с лесенки. Мой опыт говорил, что редкая книга переживает подобное падение без последствий, и я пыталась смириться с тем, что книгу придется реставрировать — просто так, на ровном месте.

К моему удивлению, книга была в целости и сохранности. Я с усилием подобрала с пола увесистый том, и тут же пристроила его на ступеньку — держать на весу этот фолиант было тяжело. Моей добычей стало дорогое, подарочное издание в переплете из телячьей кожи с золотым тиснением, на кончике алого ляссе которого было выткано стилизованное изображение цветка левкофея. Мелованная бумага, полноцветная печать изображений и фотографий — книга выглядела как наглядное пособие по роскоши. На обложке значилось: «Новый справочник Дебретта» и год издания по Мейферскому календарю. Я наугад открыла книгу и наткнулась на информацию о семье какого-то графа: год получения титула и заслуги, за которые он был получен; графский герб и корона; перечень предыдущих графов; и, наконец, краткая биографическая справка о графе, который носил титул в год издания справочника, и о членах его семьи.

Тут же, почувствовав азарт, я заглянула в алфавитный справочник и принялась листать страницы, ожидая увидеть знакомые лица родителей. Однако когда я открыла нужный разворот, то почувствовала, будто меня окатили холодной водой. На семейном портрете молодая, хрупкая тетушка Агата стояла за креслом дяди Винсента, сидевшего в расслабленной позе, полуобернувшись к жене. А чуть ниже на странице был еще один портрет, который был хорошо мне знаком. В то утро, много лет назад, его напечатали во всех газетах и показывали в новостных передачах по множеству каналов Галанета, только тогда он был обрамлен в черную рамку или на него была наложена траурная полоса. Снимок был сделан в день тридцатилетия Огюста, сына дяди Винсента и папиного кузена. Огюст тогда выиграл Гран-При Империи, и для снимка позировал в лётном костюме, так выгодно подчеркивающем его фигуру. Он стоял у своего катера, поставив одну ногу на ступеньку и зажав шлем подмышкой, и улыбался лукавой и чуть уставшей улыбкой.

Я замерла, и, заложив страницу пальцем, на минуту закрыла книгу, чтобы вновь взглянуть на обложку. Так и есть — год, значившийся на ней, был годом гибели Огюста. Я, в силу возраста, помнила его весьма смутно, но горе от его гибели было настоящим и неподдельным.

Я снова открыла портрет Огюста, и погладила его пальцами. Глаза соскользнули на текст рядом с ним, выхватывая куски: «Неистовый Огюст…», «Неоднократный чемпион…», «…заявил об уходе из гоночного спорта…», «…последний сезон…», «…готов связать себя узами брака…».

Настроение стремительно поползло вниз. Я подумала, что хорошо бы вернуться к своей работе, но тут во мне проснулось любопытство. Несса на семейном портрете была чудо как хороша — маленькая девочка в зеленом бархатном платье с огромным бантом среди рыжих кудряшек. На снимке она сидела на руках отца, а её мать, леди Кэйтлин, прижималась к плечу мужа, и все трое были удивительно похожи друг на друга.

Затаив дыхание я нашла следующую интересующую меня страницу. Снимок Рауля был самым последним — подросток в форменном темно-синем сюртуке Тауссета. Быстро произведя нехитрые арифметические действия я посчитала, что на снимке Раулю четырнадцать, и он только начал учится в престижной закрытой школе. Я еще раз вгляделась в снимок — в позе Рауля не было ни нарочитости, ни скованности, которые, например, присутствовали на портретах Ксава-подростка. Тринадцатилетний Ксав, которого точно также фотографировали для Дербетта в новенькой, только присланной от портного форме, извел и родителей, и специально приглашенного фотографа. В тот год его организм начал активно меняться, и если пробивающимся над верхней губой пушком и тремя волосками, появившимися на груди, он страшно гордился, то вот прыщи, частые спутники переходного возраста, здорово отравляли ему жизнь. Мама посмеивалась и поддразнивала его, говоря, что он легко отделался — она-то, в свое время, носила еще и специальные приспособления для исправления неправильного прикуса, распугивая даже тех поклонников, кто мог бы закрыть на прыщи глаза.

И все же, было так странно смотреть на портрет подростка, надо лбом которого топорщилась непокорная черная прядь, а нос и щеки оккупировала целая россыпь веснушек, и понимать, что это тожеРауль, снова открывающийся с другой, незнакомой прежде стороны. Я прикрыла глаза, вызывая в памяти тот миг на рыбалке, когда я в подробностях рассмотрела лицо Рауля. Нет, с памятью у меня все было хорошо — у нынешнего, холеного и вальяжного мужчины, была абсолютно чистая кожа. Возможно, в справочник вкралась ошибка, и это чья-то чужая фотография? Я вчиталась в строчки Дербетта, с пристрастием рассмотрела портреты братьев и родителей, и все-таки вынуждена была признать, что никакой ошибки нет. Это действительно был подростковый портрет младшего мистера Файна, а, значит, в пропаже с его лица веснушек крылась какая-то тайна. И мне было бы очень любопытно её узнать.

Я представила заголовок «Луны»: «Тайна века раскрыта! Кто украл веснушки мистера Файна?» и развеселилась. Воображение тут же подкинуло следующий заголовок: «Таинственная пропажа веснушек мистера Файна, а также перечень его шрамов и родинок! Специальный репортаж мадемуазель N» и споткнулось на этой самой мадемуазель. Нет, я была взрослой девушкой с Изначальной, и прекрасно знала о том, что происходит между мужчиной и женщиной. Кроме того, Ярик время от времени напоминал мне, что у мужчин есть некие потребности… И все же, от мысли, что Рауль… Вернее, что у Рауля… В общем, от этих предположений мне стало неприятно, как и от осознания, насколько странный оборот приняли мои мысли. Пришлось решительно закрыть справочник и вернуться к работе.

Случай узнать животрепещущую тайну веснушек мне представился совсем скоро, в ближайшую же субботу. Вопреки обыкновению на заседание чайного клуба баронесса явилась гораздо раньше, да и сопровождал её не представительный дородный лакей с фамилией Брукс, как это обычно бывало, а мистер Файн.

— Едва уговорила Рауля приехать в поместье сразу на два выходных, — объясняла она тетушке, пока Сандерс принимал её накидку и перчатки. — Он совсем погряз в своих бумажках! Ты бы видела, во что превращается наш дом, стоит мне только отправиться в поместье — всюду, всюду лежат листы, кучки и стопки бумаг! И не дай бог тронуть хотя бы одну!

Рауль, как обычно, с самым невозмутимым выражением лица слушал все эти жалобы, однако сегодня я впервые заметила, что и его невозмутимость имеет свои оттенки. Например, сейчас, он улыбался, правда настолько едва заметно, что я скорее почувствовала, чем увидела это.

Вольфганг, дождавшись, пока у хозяйки освободятся руки, повелительно тявкнул. Баронесса повернулась на звук и внимательно оглядела внука, будто только что его заметив.

— Дорогой, право, не знаю зачем ты вызвался сопровождать меня. Ума не приложу, чем ты будешь заниматься, пока компания старушек распивает чаи и играет в угадайку по новому роману Хулии Астрос.

— Хулии Астрос? — От удивления я вклинилась в беседу, наплевав на все правила приличия. — Вы читаете Хулию Астрос?

Надо сказать, что Хулия Астрос была весьма плодовитым и не менее скандальным автором, пишущим для той самой серии «Крылья бабочки» в мягких розовых обложках. Последний, случайно подвернувшийся роман Хулии, запомнился мне в мельчайших подробностях описанной сценой любви юной студентки с пришельцем в звероформе. Могу сказать честно: я, планировавшая провести вечерок с незатейливой историей о красивой взаимной любви, оканчивающейся свадьбой, после этого примерно с полгода панически избегала любых книг, на обложках которых присутствовал розовый цвет.

— Конечно читаем, милая, — величественно качнула тюрбаном баронесса. — Как иначе мы сможем определить, из каких книг в этот раз черпала свое вдохновение Хулия?

Я машинально попыталась представить книгу, которая могла вдохновить Хулию на создание образа того самого пришельца, и тут же приказала самой себе «развидеть» получившуюся картинку.

— Кстати, — ворвался в мои мысли голос тетушки, помогая избавится от наваждения. — С утра приходил старший садовник. Определенно ты, Амели, вдохновляешь его на подвиги. Сначала старые качели… Теперь еще и это…

В ответ на недоуменный взгляд баронессы, тетушка пояснила:

— Он привел в порядок одну из лодок, что с давних времен хранились у нас в лодочном сарае.

— Лодка… Это так мило! — Лицо у баронессы стало удивленно-радостным. — Как давно я не каталась на лодке! Впрочем, боюсь, теперь это удел более юных дам — такой антикварной рухляди, как мы с тобой, Гасси, только и остается, что смотреть на молодежь с берега.

Мы с Раулем дружно принялись уверять кокетничающих дам, что их возраст совсем не помеха для сумасбродств.

— И все же, мы с Фике уже не рискнем кататься, — покачала головой тетушка. — А вот вы вполне могли бы скрасить друг другу время до обеда, вместо того, чтобы сидеть в одиночестве каждому в своем углу. Да и классический сюжет, почти по Джерому, думаю, позволит настроится дамам из нашего клуба на нужную волну. Кстати, как ты смотришь, душенька, если мы перенесем наше сегодняшнее заседание в беседку у озера? Надо пользоваться последними теплыми деньками. Ты же знаешь местный капризный климат — хорошая погода кончается в один день, словно кто-то в небесной канцелярии щелкает выключателем.

Баронесса заверила, что чаепитие на природе — это великолепная идея, и она не могла бы придумать лучше. Она же, в свою очередь, предложила взять в лодку Вольфганга, для пущего сходства с известным произведением. Вольфганг предложению явно не обрадовался, и к нашему с Раулем облегчению, был торжественно передан на руки хозяйки, где и собирался провести ближайшее время. Мы же с дамами отправились в сторону лодочного сарая в сопровождении горничной, несущей корзинку для пикника. Завершал процессию Сандерс с ворохом пледов в руках.

И опять я не учла особенности Мейферского быта. Когда тетушка говорила о лодке, я представляла себе небольшой катер или, даже, скромную двухместную яхту вроде той, что была у отца Моник. В реальности лодка, несмотря на резные перильца ограждения на корме и обитые бархатом сиденья, была такой же деревянной лоханкой с двумя веслами, как те, что я видела на Изначальной в реконструированном доколониальном парке.

— Как вы думаете, — тихонько обратилась я к Раулю. — У нас совсем нет никаких шансов отговорить тетушку и баронессу от этой идеи?

Рауль мрачно взглянул на оживленно щебетавших дам, и отрицательно покачал головой:

— Боюсь, что никаких.

Старший садовник, дожидающийся нас на причале, подтащил лодку к мосткам и Рауль шагнул в нее первым, пробормотав мне ободряюще:

— Ну же, мисс Дюбо, чем раньше мы отчалим, тем быстрее над нами сжалятся.

Пока Рауль принимал и устраивал в лодке нашу поклажу, я паниковала все сильнее. Не то, чтобы я боялась воды или не умела плавать, но все же… Оказаться посреди пруда, вода в котором была уже по-осеннему холодна, да еще и в лодке, которую перед этим было необходимо починить — все это отдавало легким налетом сумасбродства. Нет, я вполне верила в то, что у нашего старшего садовника золотые руки и он отремонтировал лодку на совесть, но проверять это на собственном опыте мне совсем не хотелось. Рауль закончил возиться с вещами, и протянул мне руку. Честное слово, я действительно собиралась спуститься в лодку, и даже приподняла подол платья, чтобы не запутаться в нем, но так и не смогла сделать ни шагу. Рауль, немного подождав, тихо вздохнул, сильные руки обхватили мою талию и, не успев опомнится, я оказалась в лодке.

Вцепившись в предложенную мистером Файном в качестве опоры руку так, будто уже барахтаюсь в холодной воде, я буквально заставила себя сделать несколько шагов по дну лодки. Рауль, державшийся так уверенно, будто лодка под ним не раскачивалась, дождался пока я сяду и ловко набросил мне плед на колени. Скрипнули уключины и под плеск весел по воде мы стали неспешно отдалятся от причала и замерших на нем дам в окружении прислуги. На несколько минут я перестала обращать внимание на окружающий меня мир, лишь судорожно хваталась за борта лодки, так что у меня от напряжения болели пальцы, и старательно пыталась дышать, чтобы успокоится. Когда же я поняла, что вполне справляюсь с приступом паники, плеск воды и скрип уключин стихли.

— Мисс Дюбо, — позвал меня Рауль с несколько странной интонацией. — С вашего позволения, я бы снял фрак.

Видимо, лицо у меня отразило всю степень моего недоумения по поводу этой просьбы, потому что Рауль принялся объяснять.

— Видите ли, мисс, собираясь сопровождать баронессу я не предполагал подобного развития событий.

Я мысленно поаплодировала изящности формулировки. По моему мнению эта выходка наших дам называлась не «подобным развитием событий», а, как говорили младшие отпрыски семейства Лисициных во время игр, «самой настоящей подставой».

— Мой фрак… Он не рассчитан на подобные физические упражнения, — меж тем продолжал свой монолог мой спутник.

И тут я с откровенным удивлением поняла, что странная интонация в голосе Рауля не что иное, как смущение! Впервые на моей памяти мужчина не только спрашивал разрешения на то, чтобы снять с себя не самый интимный предмет одежды, но и смущался при этом! Это был волнующий, новый опыт.

Рауль замолчал, напряженно глядя на меня, и я, наконец, сообразила, что он ждет моего ответа.

— О да, конечно! — Тут же согласилась я, стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучало чрезмерного энтузиазма.

Помнится, в конце второго курса, спихнув экзамен по Мировой Художественной Культуре, стоивший нам пота, крови и седых волос, мы всем потоком отправились праздновать это событие. Праздновать решили, как взрослые девочки, забронировав столики в скандально известном на Изначальной клубе «Волк и семеро козлят». Клуб славился мужским стриптизом, кроме того, всем посетительницам на входе выдавали бокал шампанского. Говорят, что с молчаливого одобрения хозяев, в бесплатное шампанское добавляли маленькие веселые таблетки, но я не могу ничего сказать ни за, ни против этой версии — в тот день Линка, то ли специально, то ли нечаянно, толкнула меня под локоть, и содержимое моего бокала выплеснулось ей на платье.

Так вот… Я могу сказать, что ни ужимки всех семерых тамошних «козликов», ни актерское мастерство «Волка», бывшего апофеозом шоу, не вызвали у меня того трепета, с которымя сейчас смотрела на то, как Рауль стягивает с себя фрак.

Фрак поддавался плохо. Сшитый по фигуре, он сдавал свои позиции весьма неохотно, и мистеру Файну приходилось прилагать определенные усилия. И все же — это было настолько волнительное зрелище, что я совершенно позабыла, что мы на лодке посреди озера, и я боюсь. Когда фрак, наконец, капитулировал, мистер Файн аккуратно сложил его и пристроил на корзину для пикников.

— Ну, мисс Дюбо, — в глазах Рауля плясали смешинки. — В какую сторону вы предпочитаете плыть?

Усадебный пруд был не слишком большим — он прекрасно просматривался весь целиком из беседки, где сейчас собирался чайный клуб тетушки.

— Полагаюсь на вас, мистер Файн, — отозвалась я. — Вы капитан этого судна, так что и принимать решения надлежит именно вам.

— Тогда мы будем плавать кругами. — Слегка пожал плечами мой собеседник. — До тех пор, пока не укачает либо нас, либо наблюдающих за нами дам.

Я заерзала на своей скамейке, стараясь принять красивую позу и неожиданно почувствовав сожаление, что у меня нет с собой кружевного зонтика. Рауль, терпеливо дождавшись окончания моих маневров, плавным движением стронул лодку с места.

Мы почти не говорили: мистер Файн греб уверенными, сильными движениями, а я попеременно то смотрела на него, то, поймав себя в очередной раз за неприлично долгим разглядыванием, переводила взгляд на воду за бортом. Тонкая сорочка Рауля плотно облегала его плечи, и при каждом движении обрисовывала бугрящиеся мышцы. От Мика я знала, что в детстве, после очередной драки, в которой Раулю расквасили нос и выбили один из молочных зубов, его бабушка в отчаянии выписала для него преподавателя по боевым искусствам. Обидчики Рауля быстро оставили его в покое, как только он научился давать сдачи, но прекратить занятия мистер Файн не захотел. Он и теперь, несмотря на всю занятость, следил за своей физической формой — Мик украдкой сообщил мне, что мышцы у Рауля «самые настоящие, не то что у этих… которые всякую спортивную гадость жрут», и я склонна была ему верить.

— Мисс Дюбо, — окликнул меня Рауль, выдергивая из моих мыслей. — Вы так странно на меня смотрите — у меня что-то не в порядке с лицом?

Откровенно признаться в том, что разглядывая полностью одетого Рауля я испытываю не только эстетическое удовольствие, было немыслимо, но мистер Файн самой постановкой вопроса весьма удачно подсказал мне выход из положения.

— Боюсь, что да, — вздохнула я. — Видите ли, на днях я нашла в библиотеке весьма любопытное издание и теперь знаю, что вы храните страшную тайну!

— Вот как? — Мистер Файн был озадачен. — Могу я узнать, что же это было за издание?

— Ни за что не догадаетесь! — Поддразнила я его.

— Я готов сразу же сдаться на вашу милость, — Рауль бросил весла и поднял руки в жесте капитуляции. — Надеюсь, вы будете снисходительны к бедному пленнику.

Я фыркнула, что должно было означать: «Вот еще», однако Рауль, снова взявшийся за весла, смотрел на меня с неподдельным интересом.

— Это был старый Дербетт. — Призналась я. — Откройте мне страшную тайну, мистер Файн — куда вы девали ваши милые веснушки?

Эффект превзошел все мои ожидания — на обычно невозмутимом лице Рауля я увидела целый фейрверк разнообразных эмоций.

— Так вы находите, что они были милыми? — С вежливым удивлением уточнил мистер Файн.

— Да. Судя по портрету вы были очаровательным подростком, — совершенно честно ответила я.

— Жаль, что тогдашнее мое окружение не разделяло вашу точку зрения. — Рауль сделал еще несколько гребков в молчании, потом неожиданно взглянул мне прямо в глаза. — Поэтому веснушки я вывел. Это не было больно или неприятно, заняло не так много времени и сильно облегчило мне жизнь в Тауссете. Но, знаете, мисс Дюбо… Теперь мне кажется, что я сделал это напрасно.

Дальше мистер Файн греб молча, я тоже не торопилась нарушить молчание. Мне казалось, что Раулю, так же как и мне, надо было обдумать неожиданную легкость, с которой мы оба нарушили существовавшую между нами дистанцию и то, что он позволил себе немного откровенности. К счастью, болтаться на лодке посреди пруда нам пришлось недолго: дамы из чайного клуба, так поэтично расположившиеся в беседке, вскоре были вынуждены сдать свои позиции и перебраться в закрытое помещение. При всей теплоте «бабьего лета», стоящего на дворе, сидеть на улице было весьма прохладно.

Тетушка весьма красноречивыми жестами потребовала, чтобы мы возвращались к причалу. Я почти не удивилась, когда убедившись, что старший садовник крепко держит лодку у мостков, мистер Файн ловко обхватив мою талию, переставил меня из лодки на причал — кажется, это начало входить у него в привычку. Баронесса, посетовав на обманчивую погоду, засобиралась домой, за ней потянулись остальные дамы, и вскоре мы с тетушкой остались вдвоем. Отказавшись от обеда, я поднялась в свою комнату — до отъезда Рауля мы не сказали друг другу и десятка слов, и все же я пребывала в смятении.

Глава 5

Как и предсказывала тетушка, «бабье лето» кончилось внезапно. Казалось, еще вчера солнце золотило опавшую листву, а уже сегодня небо заволокло тучами. Утра стали серыми и промозглыми. В поместье включили отопление, а в гостиной на первом этаже, в той самой, где мы время от времени смотрели мелодрамы, разожгли огромный камин. Время от времени за окном принимался накрапывать мелкий дождик, а для того, чтобы выйти на улицу, спенсера уже было недостаточно. Воздушные платья отправились в ссылку в дальний угол гардеробной. Теплые платья с длинными рукавами, пальто, многочисленные шарфики, ботиночки на невысоком устойчивом каблучке — осенний гардероб был не менее красивым, но все же навевал на меня грусть. К моему огромному сожалению, от прогулок по утрам пришлось отказаться. С другой стороны — сырость и серость за окном, танец живого огня в камине и весьма удобные диваны и козетки в «каминной» гостиной были идеальными декорациями для хорошей книги. Причем книги я выбирала из старой, проверенной временем, доколониальной классики — ее персонажи и события как нельзя лучше вписывались в декорации Мейфера. Настроение у меня в эти дни было странное — то ли наконец наступившая осень вгоняла меня в меланхолию, то сентиментальные романы сыграли свою роль. Я начала замечать, что жду появления мистера Файна, и радуюсь нашим встречам.

Через пару недель, утром воскресенья, баронесса, нагрянувшая сразу после завтрака, увезла нас в Остинвилль за покупками. Лететь решили на флае баронессы, тем более, что после прогулки по магазинам мы собирались пообедать в её доме. Вдосталь набродившись по лавочкам, модным магазинчикам и павильонам мы выпили кофе с пирожными в модной в этом сезоне кофейне и отправились домой к баронессе — рассматривать добычу. Когда после раннего обеда каждая пара перчаток, кружевной воротничок, цветы и ленты для шляпок, и прочие милые мелочи были вдосталь обсуждены и рассмотрены во всех подробностях, мы с тетушкой засобирались домой. С Раулем, толькоприбывшим из Веллингтона, мы столкнулись у входной двери. Он был взъерошен, слегка перепачкан, а увидев нас с тетушкой забеспокоился, и, как мне показалось, тихонько выругался.

— Рауль, милый, что случилось? — Спросила баронесса взволнованным голосом, как только внук закончил все необходимые для приветствия дам манипуляции. — На тебе лица нет!

— Что-то не так с моим флаем. — Отозвался Рауль с легкой досадой. — Я едва дотянул до дома. Беда в том, что я не знал том, что у нас гости и отправил Жермона на здешнем флае за мастером.

Тетушка заметно побледневшая при новости о неполадках с флайбусом, быстро взяла себя в руки.

— Ничего страшного, — улыбнулась тетя Гасси. — Мы можем попросить прислать за нами флай из поместья. Или даже пройтись пешком.

— Пешком? — Ахнула баронесса. — Гасси, ты сошла с ума!

— И это говорит мне Фике, которая бегала в юности туда-обратно по три раза на дню, — беззлобно поддразнила подругу тетушка. — Или возраст уже берет свое? Конечно, ведь мы уже не юные пансионерки…

— Как это бестактно с твоей стороны — говорить мне о моем возрасте! — Фыркнула в ответ баронесса. — Можно подумать, что теперь я не в состоянии дойти до твоего дома пешком, не запыхавшись!

— Решено! — Кивнула тетушка Гасии. — Милочка! Мы идем домой пешком!

— Мадам, — неожиданно вклинился в разговор Рауль. — Позвольте мне привести себя в порядок и составить вам компанию?

Отсутствовал он недолго, и появился чуть более встрепанным, но умытым и в свежей одежде. Я, вспомнив о сражении с фраком, которое Рауль вел в лодке, и понимая, что именно Жермон, улетевший на флайбусе баронессы за мастером, должен был помогать и поддерживать своего хозяина в его неравной борьбе с одеждой, с трудом подавила улыбку. Боюсь, что мистер Файн понял её превратно, потому что, оглянувшись на тетушку, я краем глаза заметила, как приотставший Рауль остановился у зеркала и окинул себя придирчивым взглядом. Я поспешно отвернулась, чтобы Рауль не узнал, что я видела это. Апотом настала моя очередь смущаться. Завязывая перед зеркалом широкие ленты моего новенького фетрового капора я, что уж скрывать, разглядывала, как тонкое, поначалу показавшееся мне слишком простым платье из шерстяной ткани цвета молочного шоколада, название которой я так и не могла запомнить, выгодно подчеркивает мою фигуру. И все бы было ничего, если бы я случайно не встретилась глазами с отражением мистера Файна. В этот момент я была безмерно рада, что мгновенно запылавшие уши скрыты под шляпкой. К чести Рауля глаза он отвел первым. Я же… А я воспользовалась этим, и принялась украдкой разглядывать его отражение.

В темно-синем пальто с пышной пелериной, подчеркивающем талию, в серых брюках, заправленных в высокие черные сапоги с белыми отворотами, кокетливо украшенными красными кистями и цилиндре он казался иллюстрацией к моему вечернему сентиментальному роману, или исполнителем главной роли в очередном костюмированном сериале, которые так любят домохозяйки всего звездного союза. Однако, в Рауле было то, что выгодно отличало его и от героя романа, и от персонажа сериала — он был настоящим. Это ощущение было трудно сформулировать или как-то облечь в слова, но это чувствовалось — мистер Файн был живым человеком, со всеми его достоинствами и недостатками, к которым прекрасно можно было отнести гадское, пренебрежительное высказывание в адрес девушки — подростка.

Воспоминания об этом эпизоде отрезвили меня и немного испортили мне настроение. Решительно отведя взгляд от мистера Файна, я убедилась, что новенькое пальто цвета гречишного меда сидит идеально. Поправив белоснежный батистовый шарфик так, чтобы он выглядывал из под воротника пальто красивыми волнами и проверив что широкий кофейный бант плотно удерживает на голове капор песочного цвета, я натянула перчатки, всем своим видом демонстрируя, что готова к прогулке.

Пару дней назад я поняла, что жизнь на Мейфере положительно сказывается на моей самооценке: впервые за несколько лет, прошедших после свадьбы Ксава, я чувствовала себя привлекательной. Смогла я и оценить несомненную выгоду существующих на Мейфере условностей: ни один уважающий себя мужчина не смог бы попытаться форсировать наше с ним знакомство. Да что форсировать — даже намек на подобное развитие событий от мужчины был бы нарушением этикета, и поводом для крупного скандала. По-прежнему пересказывавшая по утрам мне новости из жизни соседей Прю в таких случаях любила приговаривать: «Пусть сначала женится». На Изначальной, ожидание неизменно наступающего в моих отношениях с мужчинами момента, когда они стремились сделать отношения ближе, а я просто не могла ответить им взаимностью, и вынуждена была говорить «нет», висело надо мной дамокловым мечом. Теперь же я могла флиртовать и наслаждаться мужским вниманием безо всякой опаски. Увы, именно теперь с мужским обществом было не слишком хорошо: если не брать в расчет слуг и Мика, оставался лишь мистер Файн, да время от времени наносящие визиты вернувшиеся из Веллингтона соседи. Какая ирония судьбы: флиртовать с тем-самым-Раулем, чья злая фраза столько лет отравляла мне жизнь, мешая почувствовать себя женщиной.

Я вздохнула про себя: как ни крути, мистер Файн хоть и был злом, но злом привычным, знакомым, и, даже немного милым. Особенно, когда он проявлял вполне человеческие черты характера, а я не вспоминала старые детские обиды. Я обернулась к тетушкам и бросила быстрый взгляд на объект своих раздумий. Объект совершенно невозмутимо надевал перчатки, и, казалось, был полностью поглощен этим процессом, как вдруг поднял голову и, поймав мой взгляд, едва заметно улыбнулся, приподняв уголки губ. Я почувствовала, что у меня снова запылали уши, как у какой-нибудь школьницы, и поспешила отвернуться, с преувеличенным вниманием принявшись разглядывать паркет под ногами.

Дорогой, вернее тропинкой связывающей оба поместья, судя по её внешнему виду, пользовались не слишком часто. Тетушки, сначала устремившиеся вперед так, что и я и мистер Файн едва поспевали за ними, углубились в воспоминания, и постепенно все замедляли шаг, пока, наконец, не оказались где-то позади. Об их присутствии свидетельствовали только возгласы: «А помнишь мы тут…» и «Смотри, это же тот самый клен!», доносившиеся до нас. Мы с Раулем молча шли вперед, я периодически ловила на себе его взгляд, но стоило мне повернуться, как он тут же отводил взгляд и делал вид, что ничего не происходит. И если сначала меня эта молчаливая «игра в гляделки» скорей забавляла, то через некоторое время я почувствовала смутное беспокойство, которое становилось все сильнее. Когда я была уже готова взорваться и потребовать объяснений, мне, наконец, удалось поймать взгляд Рауля. Тот заметно смутился, но взгляд отвел не сразу.

— Простите, мисс Дюбо, — повинился он. — Я понимаю, что веду себя неподобающим образом, но ничего не могу с этим поделать. Вам очень идет осень.

Следующие несколько шагов мы прошли молча. Я растерялась, и не знала, как реагировать на это заявление мистера Файна. О нет, это не было дежурным комплиментом, да и тон, которым это было сказано, не подходил для легкого светского разговора.

— Впрочем, думаю, что вам идут и все остальные сезоны тоже, — Рауль при этом чуть опередил меня и взглянул мне в глаза, склонив голову, чтобы увидеть их под широким козырьком капора.

Не знаю, чем бы закончился этот странный разговор, если бы нас не нагнали тетушки, утверждающие, что мы уже на самой опушке.

— Тут один из лучших видов на Адам-холл, — тетушка взяла меня под руку. — Пойдем, ты должна это увидеть.

— Кстати, я давно хотела спросить, — обрадовалась я, уводя тетушку вперед, как можно дальше от Рауля. — Почему у поместья такое необычное название?

— Мой прадед, Костас Адамиди, был весьма амбициозным человеком, — улыбнулась в ответ тетушка. — Когда он построил дом своей мечты, то хотел назвать его просто «Эдемом». Но тут уж взбунтовалась моя прабабка Агата, в честь которой меня назвали. Она заявила, что это настолько затаскано и пошло, что ноги ее не будет в доме с таким именем. Семейное предание гласит, что они крупно повздорили, в результате чего Костас был отлучен от супружеской спальни, и достаточно быстро капитулировал. Однако идеи своей не оставил: с одной стороны Адам-холл напоминает о фамилии его первого владельца, с другой — достаточно непрозрачно намекает на рай, в котором жил Адам. Примирение было не менее бурным, чем ссора, и, через положенное время родился мой дед, Иоаннис Адамиди, первый мальчик после шести дочерей.

Все мои попытки объяснить самой себе, что же произошло на прогулке и нравится ли мне внимание Рауля, или наоборот, заканчивались ничем. Надо ли говорить, что после этой прогулки я решила всеми силами избегать мистера Файна? Это было тем более легко, что неотложные дела заставили его остаться на выходные в Веллингтоне, что ужасно печалило баронессу. Встретились мы в следующий раз только через две недели, в весьма необычных обстоятельствах.

Приглашение на крестины маленькой дочки Николя и Элен Ванье, со звучным именем Бенедикт Катерина Эвлалия пришло еще в середине ноября. Мы даже успели обсудить грядущее событие с Нессой, которой предстояло стать крестной матерью. Несса, по секрету, поведала мне, что вообще-то восприемницей просили стать её бабушку, графиню Пентеркост. Молодая мать Элен была убеждена, что только своевременное вмешательство Пиковой дамы позволило маленькой Бене появиться на свет без каких-либо проблем или осложнений. Увы, старая графиня отказалась от предложенной чести, сославшись на зрелый возраст и болезни, преследующие её. Чета Ванье, было, загрустила, но тут Пиковая Дама предложила в качестве крестной матери свою внучку, Нессу, и предложение было с восторгом принято.

О крестном отце было известно очень мало: ожидалось, что восприемником станет один из кузенов Николя, который служил на отдаленной планете. Именно из-за него с крещением малышки Бене так затянули: таинство, которое было принято устраивать на сороковой день жизни пришлось перенести на день, когда её двоюродному дядюшке смогут дать небольшой отпуск. Несса, бывшая сначала единственным ребенком, потом единственной внучкой, засыпала мой бук ссылками на всевозможные крестильные наряды. Белоснежные рубашечки, отделанные кружевом или шитьем, миниатюрные носочки, туфельки, чепчики и косыночки, пеленки и пледики, среди которых она пыталась выбрать, вызывали у нее умиленное восхищение. Я же, закаленная многочисленной родней, оценивала присланные наряды по степени функциональности, удобства одевания (и смены подгузника), чем изрядно удивляла подругу.

Попытки объяснить, что детская одежда — это просто одежда, хоть и достаточно маленькая, были безуспешными. На все мои возражения Несса лишь вздыхала и принималась в очередной раз объяснять, что крестильная рубашечка — это совсем не одежда, а семейная реликвия, так что совершенно не важно, насколько она функциональна. Вот её, Нессу, крестили в той же рубашечке, что и её бабулю, и их с Нэйном дети тоже будут креститься в ней. Ей даже немного странно, что в семье Николя нет такой традиции. С другой стороны, будь у четы Ванье подобная рубашечка, она не могла бы погрузиться в такой волнительный мир детских вещей. И вообще, как я могу быть такой рациональной — ведь все эти детские вещички такие милые и трогательные? Следом, обычно, я получала с десяток изображений серебряных погремушек, серебряных же ложек, деревянных лошадок и корзинок с пеной кружева внутри и сдавалась на милость победителя.

За неделю до предстоящего события Несса посетила Собор Непорочного Зачатия, чтобы познакомиться со священником, который будет проводить обряд. Кирпичный собор с острыми, рвущимися в небо башенками, ломаными линиями отделки и огромными окнами Нессу поразил едва ли не больше, чем разговор с Преподобным Элстом. Как призналась Несса, священник оказался миловидным брюнетом, ровесником Нэйнна, и поначалу это здорово отвлекало её от цели приезда. Но, в ходе знакомства и последовавшей за ним исповеди Преподобный Элст сумел вызвать у неё уважение и интерес совсем другого толка. Вернувшись из храма, Несса принялась перечитывать о грядущем таинстве все, что только могла найти в семейной библиотеке и галанете, и, буквально, репетировать грядущее событие. Я, глядя на её энтузиазм, только пожимала плечами — наша семья никогда не была особенно религиозна, впрочем, как почти все «девочки Лисси». Для меня было достаточно знать, что в назначенный день мне надлежит прибыть вместе с тетушкой к окончанию мессы, и быть одетой подобающим образом.

А вот с этим возникла проблема — глядя на разложенные на кровати платья, которые Пруденс посчитала соответствующими моменту, я понимала, что ни одно из них не соответствует моему внутреннему ощущению «приличного». Выбранное после долгих раздумий платье терракотового цвета с длинными узкими рукавами, было украшено по подолу вновь вошедшим в моду узором пейсли (который на Изначальной, без особого пиетета, называли «огурцами») и «этнической» тесьмой. Что такого было в тесьме, которую изготавливали на местной мейферской мануфактуре, чтобы называть её «этнической» — ни я, ни Прю не знали. Задрапировав фишю вырез я обреченно посмотрела в зеркало. Пожалуй, стало чуть приличней, но все равно, воспитанная на уважении к чужим религиозным взглядам я чувствовала себя раздетой.

Пруденс, заметив мои страдания, внезапно заторопилась в гардеробную, и вернулась оттуда с моей любимой шалью, которую накинула мне на плечи. Алые маки и золотистые бабочки проступили на мгновенье и снова спрятались в теплый шоколад керимской ткани, и я с нежностью погладила края шали.

— Мисс Мила, вы такая хорошенькая! — Пруденс осматривала меня с той же гордостью, с которой мать смотрит на малыша, впервые ни разу не запнувшегося при чтении стишка на утреннике.

Я благодарно улыбнулась ей в ответ. Все-таки когда кто-то верит в тебя, поддерживает тебя и считает тебя «хорошенькой» — это здорово помогает жить.

Уж не знаю почему, но грядущее религиозное таинство расцветило это хмурое декабрьское воскресение придало всему, что происходило в этот день, особенную торжественность. Даже полуторачасовой перелет на флайбусе казался мне преисполненным величественности. Я непроизвольно придвинулась к тетушке ближе, и мы так и просидели всю дорогу прижавшись друг к другу.

У храма я выбралась из флая первой и замерла, восхищенно рассматривая высокое, словно устремленное в серое осеннее небо, здание. Очнулась я, когда Сандерс, сопровождающий нас в поездке, осторожно потянул с меня пальто. Тетушка, уже в парадном платье цвета «лаванды под пеплом» и дымчато-серой шали протянула мне мои «маки и бабочки», и мы поспешили в тепло помещения. Холодное дыхание зимы чувствовалось все отчетливей.

Не могу сказать, что никогда раньше не бывала в храмах: помнится, классе в восьмом нас возили на долгую, подробную экскурсию по религиозным сооружениям в рамках курса «Основы светской этики и религиозной культуры», предмета, который еще с доколониальных времен с известной периодичностью то включался в программу школьного образования, то торжественно изгонялся из нее. Несколько раз я даже была в различных храмах с кем-нибудь из соблюдающих религиозные правила родственниц. Однако сегодня я чувствовала досаду за то, что в моем образовании есть подобный пробел.

Мы прошли между рядами опустевших скамей со спинкой туда, где мелькала рыжая копна волос Нессы. Гостей оказалось больше, чем я ожидала — часть из них расселась на передних скамьях, негромко переговариваясь, часть столпилась у молодых родителей, выглядящих немного растерянными. Здороваясь и отвечая на приветствия, я пробралась к Нессе и мы крепко обнялись.

— Мы не опоздали? — Спросила я у нее, оглядываясь по сторонам.

— Совсем нет, — качнула она головой. — Восприемник задерживается. Он должен был быть здесь уже к началу мессы.

В это время Николя что-то шепнул Элен, ободряюще улыбнулся ей, и зажав бук в руке, быстрым шагом отправился к выходу.

— Пытается с ним связаться, — объяснила мне Несса.

Вернулся Николя практически сразу же, и по выражению его лица было ясно, что за новости он несет. К чести молодого отца, стоило лишь Элен, стоявшей к нему спиной, обернуться в его сторону, как на его губах заиграла улыбка. Звук людских голосов стал напоминать растревоженный улей.

— Я подойду к ним? — Несса бросила на меня извиняющийся взгляд.

— Конечно, — я даже слегка подтолкнула её в сторону родителей, а сама, найдя глазами тетушку, устроившуюся рядом с баронессой, поспешила занять место рядом с ними.

Краткое совещание Элен и Николя, к которым присоединились Несса с женихом, Пиковая дама и Рауль окончилось достаточно предсказуемо. Рядом с родителями маленькой Бенедикт осталась моя подруга и мистер Файн. Элен с улыбкой передала малышку, одетую в восхитительное белоснежное платьице, чепчик и трогательные крохотные туфельки на руки Нессе. Священник, в блестящей накидке поверх белоснежного одеяния, терпеливо ждавший чуть в стороне, кивнул, поправил очки и строго оглядел собравшихся гостей, отчего в помещении наступила звенящая тишина.

— Можем начинать! — Удовлетворенно констатировал он красивым голосом с едва заметным акцентом.

Я машинально приняла от баронессы переданную мне небольшую книжечку и даже раскрыла ее где-то на середине, но так и не смогла разглядеть в ней ни слова. В какой-то момент, глядя на спину Рауля я поняла, что горжусь тем, что в крестные отцы малышке Бенедикт выбрали именно его, причем горжусь так, как будто имею к этому хоть какое-то отношение. Я попыталась отвести взгляд, сосредоточиться на книге, что была у меня в руках, чтобы через пару минут понять, что я снова жадно смотрю на Рауля, словно пытаясь запомнить этот момент на всю жизнь. Я слушала и не слышала что говорит священник, о чем спрашивает, что ему отвечают — я пялилась на Рауля так, будто была влюбленной старшеклассницей, и ничего не могла с собой поделать. Пришлось призвать на помощь иронию, всегда выручавшую меня раньше: «А теперь, в лучших традициях книжечек в розовых обложках представь, что он взял на руки малышку Бене и ты растеклась лужицей».

Наверное, это бы помогло, если бы малышка Бенедикт не начала кряхтеть и хныкать на руках у Нессы. Та застыла в не слишком удобной позе, наглядно демонстрирующей отсутствие у нее опыта обращения с младенцами. Рауль тут же протянул руки и забрал у нее девочку движением, показывающим, что он не в первый раз возится с детьми. Я с любопытством разглядывала его профиль — чуть сдвинувшись, он повернулся вполоборота, и я поняла, что никогда не видела Рауля с этого ракурса. Во время прогулок он шел чуть позади, в соответствии с правилами этикета либо оказывался со мной лицом к лицу. В остальных же случаях, как, например, на рыбалке, разглядывать его было бы неприлично. Сейчас же, отделенная от мистера Файна несколькими рядами скамей, и имеющая железобетонное оправдание собственного любопытства, увлеченно сосущее свой кулачок, торчащий из пены кружев, я смотрела и понимала, что иногда в книжках с розовыми обложках пишут правду.

В нашем поместье на Изначальной всегда была малышня, так что я много раз видела, как мужчины держат на руках детей — маленьких и не очень, своих или чужих. Мне казалось, что я привыкла к подобному зрелищу, так же, как к маленькой детской одежде, больше не вызывающей у меня восторженного умиления. Однако весь иммунитет испарился куда-то, стоило мне увидеть Рауля, осторожно поправляющего головку Бенедикт на своем локте, или расправляющего подол задравшегося платьица.

Спасла от этого наваждения меня тетушка, осторожно тронувшая за локоть и уточнившая шепотом:

— Милочка, с тобой все хорошо?

Я перевела взгляд и отрицательно покачала головой. Тетушкина узкая прохладная ладонь тут же скользнула мне на лоб, и тетушка ахнула:

— Да у тебя жар! То-то я смотрю, у тебя нездоровый блеск в глазах и румянец на все щеки!

Я прикрыла глаза, не смея возражать. В моем случае диагноз «жар» звучал гораздо более обнадеживающе, чем то, о котором я запретила себе даже думать.

Мы улетели сразу, как окончилось таинство. Тетушка даже не позволила мне ни с кем попрощаться, напомнив, что маленьким девочкам не полезен контакт с больными взрослыми. Попросив баронессу передать счастливым родителям наши извинения, тетя Гасси велела Сандерсу подогнать флай к самому крыльцу.

Глава 6

Первый снег выпал в ночь после крестин малышки Бенедикт. Утром, обессилев от ночного жара и кошмаров, всегда снящихся мне при высокой температуре, я открыла глаза и сначала даже не поняла, что изменилось: комната стала будто светлее. Мне удалось самостоятельно сползти с кровати и прокрасться к окну, не разбудив задремавшую в кресле Пруденс. Верная Прю несмотря на мои просьбы, уговоры и приказы, провела со мной всю ночь, меняя мокрые рубашки, обтирая губкой и почти насильно заставляя пить. За окном все оказалось щедро припорошенным белым, и, видимо, я ахнула от восхищения, потому что Прю тут же заворочалась в кресле и возмутилась сонным, но от этого не менее сердитым голосом:

— Мисс Мила, почему Вы не в кровати? Да еще и стоите возле окна на голом полу босиком! В вашем-то состоянии… Немедленно вернитесь в постель!

— Пруденс, ты только посмотри какая красота — ночью снег выпал! — Увы, объяснения ничего не изменили. Мне на плечи тут же была наброшена одна из шалей, а я препровождена в постель — дожидаться семейного доктора.

Впрочем, удобно устроив меня в кровати, Прю в свою очередь подошла к окну, и долго смотрела на улицу.

— Жаль его, — неожиданно для меня вздохнула камеристка. — Недолго поживет…. К вечеру уже и растает.

Пруденс оказалась права. Прибывший после обеда доктор Уилмор, входя в мою комнату вместе с тетушкой, как раз жаловался ей на неизбежную, в таких случаях, слякоть.

Доктор поразил мое воображение: невысокий, подвижный, несмотря на свою полноту, с щеголеватой бородкой клинышком и изящными усиками, весело поблескивающий стеклами пенсне. Черная сюртучная пара и серый атласный жилет были подогнаны по фигуре, сколь можно нивелируя недостатки и демонстрируя достоинства, а белоснежный, крахмальный ворот сорочки обрамлял черный галстук, завязанный замысловатым узлом. В руках доктор Уилмор держал черный кожаный саквояж, по которому было видно, что они с доктором давно и прочно знакомы. С тетушкой доктор держался ровно, не лебезя и не подобострастничая, без всякого намека на фамильярность.

Мейфер не был бы Мейфером, если бы следом за тетушкой и доктором в комнату не вплыла Честити, которая несла парадный умывальный набор из тонкостенного фарфора молочного цвета, расписанного кобальтово-синими цветами. Кувшин с широким носиком, для удобства был поставлен внутрь большой чаши, по размерам больше напоминавшей таз, а на согнутой руке Чес покоилось белоснежное полотенце.

Доктор весьма серьезно ополоснул руки над тазом, дождался, пока камеристки наведут порядок, потом щелкнул замками саквояжа и извлек оттуда самый обыкновенный дезинфикант, бывший в ходу у докторов на Изначальной. Следом из саквояжа были извлечены перчатки и халат в стерильных упаковках и небольшой анализатор. После того, как материал для анализа был получен и загружен в прибор, доктор Уилмор снял перчатки и принялся обследовать меня «старыми, проверенными „дедовскими“ методами». В результате всех этих манипуляций доктор, повернувшись к тетушке, резюмировал:

— Инфлюэнца.

Тетушка в волнении всплеснула руками, но доктор, выудив из саквояжа стопку рецептурных бланков с его именем, а из внутреннего кармана сюртука настоящую перьевую ручку, на которую я завороженно засмотрелась, принялся писать мелким, неразборчивым почерком назначения, проговаривая вслух.

— Я оставлю вам вот этот порошок, его нужно дважды в день разводить в стакане теплой воды и давать строго после еды. — При этом он взглянул на Пруденс поверх пенсне так, что та мгновенно подобралась, вытянулась по стойке смирно, и часто-часто закивала головой. Доктор удовлетворенно хмыкнул, и вернулся к своим каракулям. — И вот еще растирание. Это на ночь, и хорошенько укрыть больную. Витамины, ну, с этим вы и сами справитесь, и вот еще капли, их за пятнадцать минут до еды. А вот это — на крайний случай, я напишу дозировку, но, думаю, не понадобится.

Доктор выставил на мой туалетный столик ряд коробок с лекарствами, прижал к исписанному листу маленькую личную печать и спрятал ручку, блеснувшую золотом колпачка, обратно во внутренний карман. Пачка именных бланков вновь погрузилась в недра саквояжа, свернутый халат и брошенные перчатки подхватила Прю, а доктор ловко поднялся на ноги и снова щелкнул замками, закрывая саквояж.

— И главное — никаких геройств, никакого «перенести на ногах»! — Настоятельно поднял палец доктор Уилмор. — Инфлюэнца — болезнь капризная, мы же не хотим, чтобы юная мисс заработала осложнение? Постельный режим, соблюдение моих рекомендаций и хорошее питание — вот три кита успешного выздоровления.

Тетушка с Пруденс переглянулись, и мне не слишком понравилось выражение молчаливого сговора на их лицах. Наверное, я бы вступила в спор с доктором, пытаясь доказать, что он немного преувеличивает опасность обычной простуды, но я действительно слишком плохо себя чувствовала.

— Надеюсь, вы не откажетесь составить компанию за чаем такой пожилой даме, как я? — Тетушка неожиданно ловко подхватила доктора Уилмора под руку и повела его к выходу из моей спальни.

Доктор, принявшийся уверять тетушку, что она в отличной форме и совсем неподвластна годам, ничуть не протестовал.

А дальше потянулась долгая неделя, заполненная однообразными, размеренными днями, с неизменным приемом лекарств по расписанию, составленному доктором и не менее обязательным прозрачным куриным бульоном на обед. Каждый из дней, казалось, тянулся целую вечность. После обеда ко мне в спальню наведывалась тетушка и устраивалась в кресле рядом с кроватью — поговорить. В дни, когда к вечеру у меня поднималась температура, я чувствовала себя уставшей и слабой, поэтому могла лишь слушать. Тетушка Гасси рассказывала о своем детстве, проведенном в Адам-холле, и об отрочестве в «Пансионе мадам дю Террайль». А еще — о том, как они подружились с баронессой Фредерикой, которая тогда была просто Фике, и о проказах, в которых они обе принимали деятельное участие. Когда я почувствовала, что силы потихоньку возвращаются, то продолжала лежать тихо, не желая, чтобы эти вечерние тетушкины монологи прекращались. Моим родителям мы, по негласному уговору, не сказали о болезни ни слова.

После того, как тетушка, обняв и поцеловав меня на ночь, уходила в свои комнаты, я страдала от безделья. Хоть Пруденс и принесла мне из библиотеки один из недочитанных романов в розовой обложке, но даже сосредоточиться на чтении мне было тяжело. Я с трудом преодолевала страницу или две и откладывала книгу в сторону. Каждый раз Прю воспринимала это как сигнал, забирала книгу и выходила из спальни, выключив свет и пожелав мне шепотом спокойной ночи. Я же еще долго лежала без сна, глядя в окно на падающий снег и слушая, как затихает постепенно отходящий ко сну дом.

Мне было жарко: казалось, что тело мое состоит из шоколада, да и тот стал тягучим, мягким и податливым. Веки мои отяжелели, и глаза закрылись сами собой. Прикосновения чужих прохладных губ были осторожными, даже робкими — никакой настойчивости, никакой агрессии. Это было очень хорошо, очень правильно, но мне было этого недостаточно — я горела, плавилась и хотела большего. Пришлось отстраниться и открыть глаза.

В моем сне у Рауля был растерянный вид, а идеально уложенная прическа растрепалась. Я спала, знала об этом, и не желала просыпаться, поэтому решительно взялась за шелковые лацканы фрака и попыталась стянуть его с мужских плеч. Фрак сопротивлялся, но совместными с Раулем усилиями мы выиграли эту борьбу, спрятав стеснение за тихим смехом. Следом отправился скомканный галстук и жилет, пуговицы на котором чудом пережили мой энтузиазм. Я запрокинула голову и утонула в светло-зеленых глазах, в который раз подивившись и необычному их оттенку, и золотистым искоркам, вспыхивающим в глубине. А потом прохладные губы снова коснулись моих, скользнули по щеке, скуле, и стали спускаться вниз. Я обхватила Рауля за шею, запустив пальцы в короткие волосы на затылке, позволяя мужским губам спускаться все ниже.

— Мила-а-а, — выдохнул Рауль, и тут же принялся повторять неожиданно высоким, женским голосом, с каждым разом все громче. — Миссмила-а-а! Мисс Мила?! Мисс Мила, что с вами?

Я застонала и попыталась спрятать голову под подушку.

— Мисс Мила, вы бредите?! — Встревоженная Пруденс тронула меня за плечо, и с меня тут же слетели остатки сна.

— Брежу? — Встревоженно уточнила я, чувствуя, как краска заливает щеки и представляя, что именно могла услышать моя камеристка, так не вовремя разбудившая меня.

— Вы говорили во сне, — подтвердила Прю. — Правда я не поняла ни слова. Наверное, это по вашему, по-изначальному, как вы иногда говорите. Я ужасно перепугалась! Мисс Мила, как вы себя чувствуете? У вас жар?

— Все в порядке, Пруденс, — вздохнула я. — Я вполне сносно себя чувствую. Не бери в голову — иногда я разговариваю во сне. Это был просто сон.

Когда доктор Уилмор, осмотрев меня в следующий понедельник, удовлетворенно крякнул и сообщил тетушке, что пациентка вполне здорова, но её стоит беречь от сквозняков и обязательно продолжить давать витамины, я поняла, как мало иногда нужно для счастья. Например, получить возможность выбраться из опостылевшей за эти семь дней кровати.

— А прогулки? — Уточнила я у доктора, с трудом сдерживая порыв выскочить из кровати в одной ночной сорочке и исполнить боевой танец каких-нибудь воинственных племен доколониальной эпохи. — Мне можно гулять?!

Доктор взглянул на меня, потом переглянулся с тетушкой.

— Противопоказаний нет! Но вы должны быть тепло одеты!

— Я прослежу, — тетушка величественно кивнула, и я поняла, что она обязательно проследит.

Так что весь полет до Остинвилля, куда тетушка везла меня на рождественскую ярмарку «развеяться после недельного затворничества», я чувствовала себя скорей капустой, чем человеком. И если против шубки с меховой шапочкой, муфты и теплых сапожек я ничего не имела, то вот теплое белье, которое мне пришлось надеть, ужасно смущало.

Ярмарка располагалась в муниципалитете округа — двухэтажном здании из красного кирпича под проглядывающей из под снега черепичной крышей «под старину». Архитектор, спроектировавший его, либо обладал недюжинным чувством юмора, либо был немного не в себе (что в случае с людьми творческих профессий зачастую одно и тоже), либо пытался угодить всем членам Окружного совета разом, так что здание вышло эклектичным. Но для жителей Остинвилля картина была привычной, поэтому они не обращали на буйное смешение стилей никакого внимания, занимаясь своими делами.

Тетушка, дав мне вволю налюбоваться на муниципалитет, до которого мы так ни разу и не добрались в наши нечастые «набеги за покупками», и взяв меня под руку, повела внутрь, в тепло и свет. Первым же, кого я увидела, оказался весьма серьезный Мик, одетый в длинное белое облачение с капюшоном. Он держал в руках глянцево блестящие в свете ламп разноцветные буклеты, и протягивал их каждому входящему в муниципалитет, что-то при этом говоря.

— Приглашаем вас на благотворительный концерт хора мальчиков церкви святого Патрика. — Я приняла буклетик с улыбкой, и Мик, всмотревшись в меня пристальней и мгновенно расплывшись в ответной улыбке затараторил. — Мисс Амели, приходите! Приходите обязательно, вместе с тетушкой и приходите, мы будем петь через сорок минут!

Мы с тетушкой переглянулись, и тетушка благосклонно кивнула.

— Сочтем за честь, Майкл Филпс. Ты же знаешь, что я большая поклонница вашего хора, и не пропускаю ни одного рождественского концерта.

— Да, мэм, — Мик сиял не меньше, чем брошюры в его руках. — Я займу вам лучшие места.

— Пойдем, Мила, — тетушка потянула меня в сторону. — Не будем отвлекать юного Филпса.

Мы тронулись вглубь огромного холла, а за спиной снова прозвучало:

— Приглашаем вас на благотворительный концерт хора мальчиков церкви святого Патрика.

До начала концерта мы успели сделать круг по холлу муниципалитета, присматриваясь к многочисленным лоткам, но надолго задержать нас удалось только витрине павильончика с елочными игрушками ручной работы. Не удержавшись, я купила небольшую птичку из папье-маше ярко-бордового цвета, в хвост и крылышки которой были аккуратно вставлены перышки — для Сони, и рыжеволосую куколку в зеленой шубке — для Нессы. Тетушка, задумчиво рассматривающая большие стеклянные шары, на которых расцветали розы или засыпало снегом одинокий домик, повернулась ко мне и спросила неожиданно странным голосом.

— Мила, мы будем ставить елку?

— Конечно! — Я даже не поняла вопроса. — Какое же рождество без елки? И обязательно украсим дом гирляндами. Тетушка, у вас есть гирлянды?

— Наверное, — тетушка растерянно улыбнулась. — Я не знаю. Надо будет посмотреть — мы не доставали новогодние украшения с тех самых пор, как… Я думала, ты захочешь встретить рождество на Изначальной.

Тетушка, позабыв про свой кружевной платочек, отвернулась, пряча подозрительно заблестевшие глаза, а я прикусила язык и обругала себя бесчувственной эгоистичной скотиной. Я и в самом деле планировала встречать Рождество на Изначальной, совершенно не задумываясь о том, каково тете Агате год за годом оставаться в этот самый семейный из праздников одной в огромном Адам-Холле.

На мое счастье, в это время в холл выбежал совсем маленький парнишка в таком же белом, как у Мика, балахоне, и принялся трезвонить в большой, ярко-желтый колокольчик, на рукоятке которого был повязан пышный бордовый бант.

Тетушка тихо всхлипнула, и через мгновенье повернулась ко мне с такой безмятежной улыбкой, что я чуть было не поверила, что все это мне просто причудилось.

— А вот и первый звонок. Пойдем, займем места? На выступлении церковного хора всегда аншлаг, так что если мы припозднимся, то придется стоять на галерке.

К моему огромному облегчению перед входом в концертный зал, расположенный в глубине здания, надо было снять верхнюю одежду. Оставшись в платье я вздохнула полной грудью. Конечно, если бы мне удалось переобуться в туфли и избавиться от слоев утепления под юбкой, мой восторг был бы более полным. Но даже сейчас я чувствовала себя значительно лучше, чем еще пять минут назад, когда изнемогала от жары и тяжести верхней одежды. Тетушка поправила на своих плечах шаль и я еще раз вздохнула, но на этот раз печально. Моя любимая шаль потерялась сразу после крестин малышки Бене. Пруденс старательно осмотрела тетушкин флайбус, тетушка связалась с семьей Ванье, а те в свою очередь — с храмом в котором происходило таинство, но забытую шаль никто не находил. Не заметили оставленной шали ни Несса с женихом, ни вдовствующая графиня, ни баронесса Фредерика, покидавшие Храм последними. Наверное, не подкоси меня коварный вирус, я бы сильно расстроилась, но во время болезни мне было немного не до того.

В зал мы вошли сразу после второго звонка, и тут же увидели Мика, который отчаянно махал нам рукой с краю одного из заполненных передних рядов. Когда мы подошли ближе, то выяснилось, что на двух свободных местах рядом с ним лежат таблички с нашими именами, написанные на белом картоне красивым почерком. Я пропустила тетушку, а сама устроилась в кресле у прохода.

— Сам написал? — Завитушки у букв были выписаны очень изящно, и я с огромным удовольствием разглядывала этот образчик каллиграфии.

— Нет, — вздохнул Мик, — Это отец Роберт. Он вообще много чего умеет такого.

В это время по залу побежал очередной мальчик в белом облачении с уже знакомым колокольчиком.

— Третий звонок, тебе разве не пора? — Удивилась я спокойствию Мика.

— Неа, — улыбнулся он. — Мне же уже пятнадцать, я давно не пою, как голос начал ломаться, так и пришлось из певчих уйти. Но отец Роберт считает, что хор — это не певчие… Вернее, не только певчие. Мы все делаем, что в наших силам — буклеты раздать, приглашения разнести, с ящиком для пожертвований постоять, малышам с облачением помочь — они иногда путаются. Ну и много такого, разного.

В зале начал гаснуть свет, и Мик, откинув сиденье, прикрепленное к подлокотнику моего кресла, устроился рядом со мной.

— Смотрите, мисс Амели! Вам обязательно понравится!

И я приготовилась смотреть.

Детский хор — это почти всегда очень трогательное зрелище, если только ты не стоишь в нем во втором ряду третьей слева. В юности нам с Птичкой-Соней довелось выезжать на конкурсы и праздники в составе сводного школьного хора, и я прекрасно знала, сколько труда и организаторских талантов в это вложено. Но сегодня я была по другую сторону сцены, и смотрела на трогательных мальчишек в белом. Они стояли перед огромным залом, заполненном зрителями до отказа. Белоголовые и черноволосые, шатены и рыжие; кудрявые и короткостриженые; бледные до анемичности и шоколадные от загара; розовощекие и темнокожие; дети слуг и титулованных родителей, сыновья буржуа и джентри — все они сейчас были равны, у всех у них была одна общая цель. Эти мальчики были наглядным воплощением идеи «Liberté, Égalité, Fraternité», во имя которой столько лет взроcлые люди совершали революции, поднимали восстания и развязывали войны.

А потом они запели — и это было так прекрасно, что я позабыла обо всем на свете, даже о неудобствах от теплого белья. Высокие, сильные детские голоса рвались в небо, зовя за собой, заряжая нетерпением, щемящей, мучительной нежностью, тоской о несбывшемся и желанием невозможного. Я чувствовала, как по моим щекам текут слезы, рядом мелькал тетушкин кружевной платочек, пожилая дама на первом ряду плакала, не таясь. Даже по мужским лицам, которые мне было видно со своего места, становилось понятно, что никто не может оставаться равнодушным.

Перед последним номером концерта пожилой седовласый священник, руководивший хором, повернулся к зрительному залу. При первых же звуках его голоса в зале наступила тишина.

— Если развернуть брошюру, что давали вам наши мальчики, то можно увидеть слова гимна «Ночь тиха». Я предлагаю вам спеть его вместе с нами. Умеете ли вы петь, есть ли у вас голос — это все неважно, важно другое: спеть от самого сердца, вложив в слова гимна все ваши чувства.

Отец Роберт поднял руки, зазвучало вступление, и неожиданно для меня зал вступил вместе с маленьким, смуглым солистом, у которого был короткий ежик черных волос и смешно оттопыренные уши. В какой-то момент и я поняла, что подпеваю вместе со всеми:

В этот момент я приняла одно важное решение. Я знала, что мне придется выдержать серьезный разговор с мамой, но впервые была готова отстаивать свой выбор.

Из зала зрители выходили словно нехотя, без привычной суеты и очередей, обязательно останавливаясь у мальчика-ровесника Мика, держащего ящичек для пожертвований. «Видимо, тоже бывший певчий», — подумала я, опуская в прорезь купюру.

Глава 7

Весь вторник Адам-Холл гудел, как растревоженный улей — сновали горничные под предводительством Бригитты, убирая, вытирая, натирая все, что только можно. Сандерс, не теряя присущей ему величественности, руководил лакеями, украшавшими дом, и дурачащимися, как мальчишки.

Вечером предыдущего дня мы с тетушкой, выйдя с концерта церковного хора переглянулись и отправились за покупками, да так преуспели в этом приятном занятии, что большую часть наших приобретений доставили курьерской службой только в это утро. С чердака спустили несколько огромных коробок, и тетушка в компании с Честити принялась перебирать хранящиеся в них украшения, иногда подолгу замирая над каким-нибудь из них. Мне показалось, что это очень личное действие, поэтому я оставила тетушку и отправилась в холл, где Пруденс и Бетси, устроившись на низеньких скамеечках, собирали венки из одуряюще пахнущих веток, сложенных кучками. Я было сунулась с предложением помочь, но обе горничных со смехом отказались от моей помощи, доверив мне выбирать для уже готовых венков из большой корзинки украшения: банты, золоченые шишечки, маленькие шары и колокольчики.

Но надолго занять себя этим приятным делом в хорошей компании мне не удалось — Бригита, в очередной раз спускаясь по лестнице, обвела нашу троицу взглядом и решительно остановила его на мне.

— Мисс Амели, вот вы где! А я-то вас по всему дому разыскиваю.

Пришлось отложить ленты и кружева и проследовать за ней на кухню, где на меня одели белоснежный фартучек, выдали большую деревянную ложку и подвели к большой миске.

— А теперь помешайте его, мисс, — одобряюще кивнула мне наша кухарка.

— Что это? — Я с сомнением заглянула в миску, сумев определить из составляющих только мелко порезанные сухофрукты и цукаты.

— Это же рождественский плам-пудинг, мисс, — откликнулась кухарка, и, заметив недоумение на моем лице, тут же воодушевленно начала рассказывать. — В нем тринадцать ингредиентов, в честь господа нашего Христа и его апостолов, и мешать его надо вот так, с востока на запад, как волхвы к младенцу дары нести.

— Триннадцать раз? — Уточнила я на всякий случай.

— Да, мисс, все так. Триннадцать! — Иронии в моем голосе кухарка не заметила, продолжая с теплой улыбкой смотреть на меня. — А еще вы вот, выберите сами что-нибудь, и своей ручкой в тесто добавьте.

Я недоуменно перевела взгляд на круглую коробочку, в центре которой лежала старинная шестипенсовая монетка, а в ячейках вокруг множество мелких фигурок, из которых мне в глаза сразу бросились звезда, колечко, птичка и кораблик.

— А это зачем? — Удивилась я, пытаясь увязать как-то эти символы с имеющимися у меня религиозными познаниями.

— Ну как же, мисс! — Распахнула глаза кухарка. — Это чтобы знать, что в году вам выпадет! Гадание это!

Это бесхитростное сочетание веры и язычества в одном блюде почему-то привело меня в восторг.

— А обязательно что-то из этих фигурок? — Уточнила я

— Нет, мисс, не обязательно. Мы их для удобства держим, — замотала головой кухарка.

Но я уже разглядела в дальней, не самой удачной ячейке то, что отлично подошло бы под мое настроение, и, дотянувшись, вытащила маленький серебристый звездолетик.

Звездолет был торжественно выкупан в стакане с ромом и утоплен в тесте, которое я помешала тринадцать раз, под громкий счет кухарки.

— А ложку можно облизать, — громким шепотом сказала она мне, развязывая завязки фартука, и я не устояла перед искушением.

— Ну вот, теперь еще мадам спустится, и можно варить… Эх, мисс, вот что я вам скажу: хорошо, что вы приехали, с вами в Адам-холл снова ожил, вот даже плам-пудинг на столе будет. Жаль, что двое вас всего из семьи-то да и пудинг бы, по-хорошему, в ноябре ставить, он бы тогда настоялся, но и так все честь по чести будет. Вы не извольте беспокоиться, старая Кэти еще ни разу пудинга не испортила. Молодой мастер, помнится, так и говорил…

Кухарка подняла глаза, и видимо, встретилась глазами с Бригитой, потому что мгновенно замолчала и захлопотала, сметая тряпкой с разделочного стола несуществующие крошки.

— Знаете, Кэти, — тронула я кухарку за плечо, — вам совершенно не о чем переживать. Это будет первый рождественский пудинг в моей жизни, и, значит, для меня он будет эталоном: каждый следующий я буду сравнивать именно им.

Кухарка просияла, тихо ойкнула и махнула на меня тряпкой:

— Скажете тоже, мисс — э-та-лоооооон…

Из кухни я вышла совершенно по детски облизывая большую деревянную ложку и была тут же перехвачена Сандерсом.

— Возможно, мисс хотела бы передать какие-либо посылки или поздравления для своих родных и друзей? Юный Джоунс отправится в Веллингтон сегодня в пять.

— Ой, подарки! — Я переполошилась, вручила Сандерсу ложку и заторопилась в свои комнаты, уже от лестницы обернувшись, чтобы крикнуть, — Сандерс, вы гений!

— Вы очень добры ко мне мисс, — ответил дворецкий с поклоном, но, могу поспорить, при этом он улыбался.

Следующие пару часов я провела в шорохе подарочной упаковки, шелесте бантови тихом клацании клавиатуры бука. Любовно выбранные на вчерашней рождественской ярмарке подарки надо было не только красиво завернуть, но еще и подписать и занести в реестр для курьерской службы. Завязывая особенно пышный бант на коробке с подарками для Жан-Поля, я чувствовала легкое сожаление, что это Рождество я встречу не дома. Несмотря на то, что идеи толерантности и веротерпимости на Изначальной одержали сокрушительную победу еще до начала эпохи расселения, переведя все религиозные праздники на положение «семейных», «девочки Лисси» продолжали из года в год собираться на Рождество в теплом семейном кругу. Говорят, что начало этой традиции положила сама бабушка Лисицина, каждый год собирая вокруг себя сначала семьи своих дочерей, потом семьи внучек, так что когда дело дошло до правнуков — это уже было устоявшейся семейной традицией. Нет, наша семья любила Новый год, празднуемый на Изначальной, и охотно поздравляла с этим праздником друзей, коллег и знакомых, рассылая открытки и подарки, но для всей нашей семьи главное волшебство было связано именно с ночью под Рождество. К счастью, последние несколько десятков лет Рождество на Мейфере и наш семейный праздник совпадали.

Закончив с подарками, я с удовольствием распрямила спину и, насколько это было возможно в платье, потянулась, оглядев плоды своих трудов. На диване в моей гостиной образовалась живописная горка из коробочек, свертков и пакетов, а рядом с ними лежала распечатка на пару листов с адресами и именами. Подхватив список, я отправилась на поиски Сандерса или «юного Джоунса» который, к слову, был всего на пару лет меня младше, правда, ушла недалеко. На парадной лестнице мне только и осталось, что замереть в восхищении — в холле монтировали ёлку. Судя по высоте каркаса, она должна была возвышаться под самый потолок. Сбежав вниз по лестнице, я принялась рассматривать одну из лежащих в коробке еловых лап — выглядела она удивительно натуралистично, создавая полную иллюзию живого дерева. «В конце концов», — рассудила я, — «искусственная елка — это не так уж плохо. А создавать настроение запахом хвои могут и венки». В это время хлопнула дверь, впуская клубы пара и Сандерса, с головой закутанного в непривычную на нем «рабочую» куртку и шарф. Сандерс нес в руках большой и явно тяжелый предмет, обмотанный белой тканью и перетянутый бечевой.

— А вот и рождественское дерево, мисс, — пояснил дворецкий, с тихим стуком опустив свою ношу на пол и утерев пот с лица большим клетчатым платком.

— Рождественское дерево? — Я растерянно бросила взгляд в сторону гигантской ёлки и повернулась обратно к дворецкому.

— Сосенка, мисс Амели, — пояснил Сандерс и неожиданно смутился. — Мастер Огюст любил, когда в каминной гостиной сосенку ставили, живую, в кадке… Вот я и подумал, раз уж в Адам-холл вернулось рождество, то и сосенку…

Я почувствовала, как на глаза, против воли, наворачиваются слезы, и, не сдержав порыва, шагнула и обняла окончательно смутившегося мужчину. До этого дня мне казалось, что волшебство Рождества — это такое детское ощущение, недоступное для взрослых. Теперь же, глядя, как люди, иногда старше меня больше, чем вдвое, радуются возвращению в поместье праздника, как следуют давным давно заведенному распорядку и ритуалам, возрождая дух Рождества, я понимала, что заблуждалась. Рождество дарит сказку всем, не зависимо от возраста, просто эти сказки немного отличаются.

— Спасибо, Сандерс, — сказала я, украдкой стирая непрошеную влагу с глаз. — Вы все правильно сделали, думаю, что тетушка не будет против.

— Не против чего? — Тетя Агата как раз спускалась по лестнице.

Мы с Сандерсом переглянулись, но не успели ничего ответить.

— О, сосна. — Тетушка замерла на лестнице, молча разглядывая белую тряпочную упаковку, а мы с дворецким замерли в напряжении. — Это и правда отличная идея, Сандерс — какое же Рождество без живого дерева? Только умоляю, будьте осторожны с кадкой

Утром сочельника дом было не узнать: гирлянды, венки, золоченые звезды и связки шаров, казалось, были повсюду, а почти над всеми дверными проемами красовались либо зеленые шары из омелы, усыпанные белыми ягодами, либо двойные, «поцелуйные» венки. Горничные, прошмыгивая в открытые двери, кокетливо хихикали, Бригита притворно сердилась, Сандерс был невозмутим, в общем — все были при деле.

Все утро мы с Пруденс и Честити, под указания тетушки, крепили над камином поздравительные открытки, так что к обеду стена над ним стала казаться пестрым лоскутным одеялом. После того, как я прошлым вечером поставила свою подпись на без малого пяти десятках ответных посланий «для ближнего круга», я была безмерно благодарна тетушке, что их написание она взяла на себя.

Обедали мы с тетушкой рано, в нарушение всех правил и традиций прямо на кухне. Я вообще ограничилась тарелкой овсянки, сваренной на воде, в которую щедрой рукой Бригиты были добавлены сухофрукты. Старая Кэти все вздыхала по этому поводу, переживая, что этак от «юной мисс совсем ничего не останется», и порываясь добавить «бедной мисс» в кашу то сливочек, то маслица. Я же, за неделю лежания в кровати наевшая себе некоторую плавность линий, отшучивалась, сбежав обратно в предпраздничную круговерть при первой же возможности.

Большую ель в холле наряжали всем поместьем — оказалось, что это еще одна из традиций Адам-Холла. Большинство слуг выкраивали несколько минут между делами, вдумчиво выбирая украшение и ветку, на которую его повесить. Нескольких новеньких горничных Бригитта привела специально для того, чтобы они поучаствовали в украшении ели, а вот Честити повесила два шара на ходу, пробегая по какому-то поручению. Пруденс, смущаясь, вытащила из кармана передника и повесила на ёлку игрушечный ридикюль, вывязанный с большим умением. Потихоньку холл наполнялся людьми: в лучших нарядах пришли садовники и рабочие, практически никогда не заходившие в дом. Они переминались у стеночки и отчаянно стеснялись подходить к елке. Впрочем, когда Старая Кэтти появилась в холле с подносом фигурных имбирных пряников, к которым были привязаны ленты, желающих украсить елку стало гораздо больше.

На самые верхние ветки украшения вешали лакеи, соревнуясь между собой, и красуясь перед хихикающими горничными и «кухонными девочками». Хорошо еще, что огромную Рождественскую звезду и иллюминацию установили еще в процессе сборки елки.

Ровно в четыре часа, в холле у елки выстроились все работающие в поместье слуги. Мы с тетушкой появились чуть позже — у меня в руках была стопка конвертов, перевязанных крест-накрест тонкими подарочными лентами, а за тетушкой шел Сандерс с огромным синим бархатным мешком, расшитым белыми и серебряными звездами. Ему первому и досталась небольшая, но увесистая коробка в синей голографической обертке и самый верхний из пачки конвертов с его именем. Говорят, что некоторые из мейферских жителей как в давние века доколониальной эпохи вкладывали в конверты бумажные деньги — страшную редкость в Звездном союзе, как и настоящая бумага, перьевые ручки и прочие вещи, сделанные из натуральных материалов. Меня саму по приезду на Мейфер, помнится, «наличные» поставили в тупик, и привыкала я к такому способу расчетов с большим трудом. Тетушка же, с моей помощью раскладывающая вчера именные платежные чипы по подписанным конвертам, лишь покачала головой, объяснив, что она не хочет, чтобы кто-либо из слуг по толщине конверта сделал вывод о размере чужой рождественской премии.

Следующей была Бригитта, одетая в праздничное лиловое платье с кружевным воротничком и парадный кружевной чепец. Сейчас, лишившись своего форменного одеяния, она была так не похожа на саму себя, став разом мягкой и по-домашнему уютной бабушкой. Тетушка, негромко сказав ей что-то, как и Сандерсу до этого, передала из рук в руки небольшой сверток с серебристым бантом, который достала из мешка. Следом, при помощи Сандерса, из мешка была извлечена большая коробка со старинной железной дорогой, при виде которой Бригитта просияла так, что стали заметны мелкие морщинки, покрывающие её лицо.

Пока Бригита и Сандерс возвращались на свое место, тетушка наклонилась ко мне и прокомментировала:

— Надеюсь, хотя бы в этом году они решат, что я вполне пришла в себя, и прекратят прятаться по углам, будто подростки. И ведь оба взрослые люди, у Бригитты вон, уже трое внуков.

Следующей за подарками, к моему искреннему удивлению, подошла Старая Кэтти. В черном, строгом платье «в пол» с воротником-стойкой, украшенном лаконичной янтарной брошью, она выглядела величественно, с достоинством приняв сверток из рук тетушки, и, судя по тому, что тетушка заулыбалась, отшутившись в ответ на тихое личное пожелание.

— Веселого Рождества, — я протянула нашей кухарке конверт с её именем.

— И вам мисс Амели, — Старая Кэтти величественно кивнула в ответ. — Господь да благословит вас! С вашим появлением этот дом ожил.

Следом к тетушке подошла Честити, в отличие от большинства женщин одетая в форменное платье и накрахмаленный до хруста кружевной передник — казалось, что если тихонько отломить от него кусочек, то выяснится, что это кружевная сахарная вафля. Волосы тетушкиной камеристки украшала пышная кружевная наколка, раза в два превышающая размерами её «повседневную». Я знала, что в отличие от большинства слуг, Честити останется на Рождество в поместье, и весь ее сегодняшний наряд словно кричал об этом. Тетушка протянула ей небольшую коробочку с подарком молча, а мы обменялись улыбками при передаче конверта.

— Тетушка, почему вы не отпустили Чес к родным? — Рискнула спросить я, глядя, как Чес занимает свое место.

— Не отпустила? — Тетушка тихо, но выразительно фыркнула. — Она сама не поехала. У них с Бруксом, лакеем Фике, кажется, намечается роман.

Пруденс, подошедшая следующей, заметно волновалась под взглядами остальной прислуги. Одетая в непривычно светлое платье, с гладко зачесанными волосами, собранными на затылке в пучок, она казалась гораздо моложе. На рождественской ярмарке мне пришлось выдержать короткий, но яростный спор о содержимом коробки в зеленой обертке, что сейчас перекочевала в руки моей камеристки: тетушка настаивала, что подарки для прислуги Адам-холла должна покупать она, как наниматель. Я же хотела, чтобы у Прю было что-то от меня лично, на память. В итоге, ни я, ни тетя Агата не отступились, и в подарочной коробке лежали два свертка: теплые перчатки от тети Гасси, и набор украшений от меня.

— Веселого Рождества, Пруденс, — я передала камеристке конверт. — Пожалуйста, отдохни как следует!

— Мисс Мила! — Голос у Пруденс задрожал. — Как же вы без меня?

— Ну, как-нибудь справлюсь, — пожала я плечами. — Например, буду надевать только платья с застежкой спереди.

— Так может мне остаться? — Казалось, что Пруденс готова тут же развернуться, и броситься распаковывать свою дорожную сумку.

— Ни в коем случае. — Я постаралась, чтобы мой голос звучал убедительно. — Ты поедешь домой, выкинешь из головы свою работу и будешь радоваться празднику. Честити обещала заботиться обо мне, даже согласилась вытирать мне «молочные усы» после вечернего стакана теплого молока.

— Мисс Мила, но ведь вы не пьете молоко по вечерам! — Возмутилась Пру.

— Значит, Чес ужасно повезло, и ей достанется на обязанность меньше. — Я с трудом удерживала серьезное выражение лица. — Все будет хорошо, Прю — это же Рождество!

Слуги подходили один за другим, четко придерживаясь не слишком очевидной для меня иерархии и для каждого у тетушки находились слова. Я не слышала, что именно тетя Агата говорит каждому из них, но после ее слов, произнесенных тихим голосом, их лица расцветали улыбкой. Я же от всей души желала веселого Рождества, и получала в ответ такие же искренние пожелания, удивляясь той искренней радости, с которой эти люди приняли меня в число «своих».

Когда последний, самый юный из помощников садовника, смущаясь, получил свой рождественский подарок из опустевшего мешка и вернулся на свое место, тетушка повернулась к ёлке. В холле настала благоговейная тишина, все будто ждали чего-то. Я тоже замерла, гадая, что будет дальше.

Тетя Гасси, жестом фокусника достав из рукава крохотный пульт, пробежалась по нему пальцами. Люстра погасла, на мгновение погрузив холл в темноту, которую тут же разогнал свет множества лампочек, удивительно натуралистично имитирующих свечи. По холлу пронесся восхищенный выдох.

Когда снова вспыхнула люстра, тетушка объявила:

— Всем веселого Рождества! Флайбус транспортной компании будет у нашего входа через четверть часа.

И тут в холле началось броуновское движение. Старая Кэтти давала последние указания «кухонной девочке», остающейся в доме, заставляя её выучить их наизусть. Паковались подарки, выносились к входной двери сумки, саквояжи и чемоданы, Бригитта и Честити о чем-то шептались в сторонке. Я почувствовала себя немного лишней, когда тетушка тронула меня за руку.

— Пойдем отсюда, Милочка. Им сейчас не до нас, а у нас еще есть дела.

И я пошла за тетушкой, недоумевая, что могло остаться недоделанным.

Оказалось, что со всей этой суматохой я совсем забыла про сосну, стоявшую в гостиной.

— Давай нарядим её? — Тетушка выставила на кофейный столик шляпную коробку. — Тут собраны особенные, семейные игрушки. У каждой из них есть своя история, некоторые из них я помню с самого детства.

И мы принялись украшать сосну в четыре руки.

— Ой, — я держала в руках золотистый шарик украшенный затейливой выпуклой вязью. — У нас дома есть точно такой же, и еще один, но лазоревый… Тетя Аня тогда купила их нам с Соней на новогодней распродаже. И вот такой домик тоже есть — папа подарил его маме, когда они встречали свой первый новый год.

И эти украшения, близнецы тех, что сейчас, наверняка, висели на ёлке в поместье «девочек Лисси» были одновременно и приветом из детства, и еще одной ниточкой, протянувшейся между мной и тетушкой, делая нас еще немного ближе.

На вершину сосны тетушка усадила ангелочка, у которого в темноте теплым желтым светом горел нимб и переливалось одеяние. Огоньки на сосне были выполнены из настоящего стекла, и были соединены тонким проводом со смешным устройством на конце. Я вспомнила, что видела такое в одном из музеев, посвященных доколониальным временам, и это называется «вилка»

— А где пульт? — Я недоуменно огляделась.

— Какой пульт? — Не поняла тетушка.

— Пульт от гирлянды.

Неожиданно тетушка рассмеялась.

— У этой гирлянды нет пульта.

— И как же её включать?

Тетушка забрала у меня из рук вилку, и неожиданно для меня воткнула её в стену.

Ёлка засияла, а я ошарашенно переводила взгляд со стены на тетушку, потом на ёлку и обратно.

Глава 8

Утром следующего дня я проснулась одной из самых первых, в непривычно притихшем доме. Без Пруденс с ее болтовней, ставшей неизменной и привычной частью утренних сборов, я совершенно неожиданно почувствовала себя брошенной, забытой и одинокой. Пришлось взять себя в руки, выбраться из кровати и отправиться совершать утренний туалет. Верная самой себе Прю, после моей шутки про платья с застежкой спереди, успела до прихода флайбуса прорваться в гардеробную и разложила-таки пару утренних нарядов на кресла в спальне. Так что, когда Честити заглянула в мою туалетную, то застала меня полностью одетой, возящейся у трюмо с щеткой для волос в руках.

— Доброе утро, мисс Амели. Не думала, что вы уже проснулись. — Удивилась камеристка, принимаясь помогать мне с прической.

— Доброе утро, Честити, — в ответ на её приветствие я улыбнулась её отражению в зеркале. — Я и сама удивляюсь. Тетушка уже встала?

— Встала, но не хотела тревожить вас, поэтому распорядилась подать завтрак через час. Возможно, мне стоит предупредить на кухне?

— Не стоит. У меня есть чем занять свободное время.

Я, дождавшись пока Честити закончит работу и выйдет из комнаты, вытащила припрятанную вчера коробочку, и крадучись вышла из комнаты. До каминной гостиной я добиралась перебежками, отчаянно надеясь, что мои передвижения никто не заметил, а вот в самой гостиной вышел настоящий конфуз.

Тихонько скользнув внутрь комнаты я притворила за собой дверь и повернулась к камину, в тот же момент взвизгнув от неожиданности и испуга и выронив подарок, который держала в руках. Послышался глухой удар от падения чего-то еще, и неожиданно обнаружившаяся в гостиной тетя Агата обернулась ко мне, прижимая ладонь к груди.

— Милочка, как ты меня напугала! — Тетушка длинно выдохнула.

— Поверьте, тетушка, я перепугалась не меньше вашего, — призналась я. — Не ожидала вас здесь увидеть.

Тетушка подняла с пола упавший сверток в подарочной упаковке и смущенно призналась:

— Я хотела положить в чулок твой подарок, пока ты спишь.

Действительно, на камин были подвешены два чулка для подарков, щедро расшитые золотом, блестками и мехом, и именно они подбили меня на эту маленькую утреннюю выходку.

Пришлось поднять и показать тетушке коробку, перевязанную пышным бантом:

— Я здесь за этим же, — и насладиться целлой гаммой эмоций, появившихся на лице у тети.

Купить подарок тетушке на Рождество так, чтобы это оказалось для нее сюрпризом, было совсем нетривиальной задачей: мне пришлось разработать целый Секретный План, больше напоминающий стратегию какой-нибудь небольшой воинской операции. Тетушка виртуозно контролировала все, что происходило в поместье, не пропуская ни одной мелочи: все должно было делаться в строгом соответствии с её пожеланиями, и под её контролем. Впрочем, это касалось не только поместья.

Помнится, примерно через месяц после моего отъезда на Мейфер, с несгибаемым тетушкиным упрямством впервые столкнулись и Старшие Лисси. Тогда, во время очередного разговора с домашними, маму от бука оттеснила тетка Марта.

— Ну, я тебе скажу, у вас и родственница! Вот такая! — Восхищенно заявила она, показав мне при этом большой палец, что в среде «работников космического труда», как деликатно называли среди «девочек Лисси» контрабандистов, значило высшую степень восхищения. И насладившись моим недоуменным взглядом, продолжила. — Мы сейчас с ней сорок минут оспаривали право оплачивать твои счета. В конце концов, ты не бедная сиротка, и как твоя семья, так и «девочки Лисси», вполне могут себе это позволить. И знаешь что?

— Что? — Эхом повторила я за теткой.

— Она выиграла! — Возликовала тетка Марта. — Она переспорила Берту! Ты можешь себе это представить? Я лишь отрицательно покачала головой, чувствуя, как у меня отвисает челюсть. В моей голове никак не укладывался тот факт, что хрупкая тетушка Гасси смогла переспорить нашу несгибаемую тетку Берту, за свои пробивные качества получившую семейное прозвище «Dicke Bertha».

— А теперь Берта закрылась в своей комнате и пытается осмыслить происходящее, — понизив голос призналась тетка Марта. — Учись, учись, девочка, пока эта восхитительная женщина еще жива и не впала в маразм!

— Марта, что ты такое говоришь?! — Возмутилась моя мама, и бук перешел в её руки.

А мы продолжаем выкладку, правда, время теперь сместилось на вечернее;))

Завтрак прошел совершенно обыденно, словно и не было вчера ни огромной индейки, слишком большой для нас с тетушкой, ни рождественского пудинга, объятого пламенем, ни многочисленных настоящих, сделанных по доколониальным технологиям свечей, расставленных по всему дому, отчего противопожарная система слегка сходила с ума.

— Какие у нас планы на вечер? — Нарушила я благожелательное молчание первой. Не то, чтобы мне и правда это было интересно — я пребывала в умиротворенном спокойствии, и, казалось, ничто не может его нарушить, но это было прекрасной темой для утреннего разговора.

— Да, в общем-то, у нас нет никаких планов. — Тетушка с удовольствием пригубила кофе. — Мы не ждем гостей, да и сами не собираемся наносить визиты. Разве что Фике с внуком приедут к нам на обед — запросто, по-свойски.

Мне категорически недоставало Пруденс. Дело было даже не столько в том, что большинство имеющейся у меня одежды было невозможно ни надеть, ни снять без посторонней помощи, хотя это и заставляло чувствовать себя беспомощной. За несколько месяцев я привыкла к постоянному присутствию камеристки рядом, к её жизнерадостному характеру, даже к её болтовне, в конце концов. Сегодня мне особенно недоставало её немного покровительственного отношения, комментариев и советов: я мучительно разглядывала вещи, разложенные и развешанные в гардеробной, и никак не могла понять, как Прю ухитрялась с легкостью ориентироваться во всем этом. Девочка из новеньких горничных, отряженная Честити мне на помощь, оказалась еще беспомощней меня, и я отправила её на кухню, когда она, в третий раз уронив щетку для волос, засуетилась, и, наклоняясь, ударилась локтем об трюмо. Ситуация осложнялась тем, что сегодня мне хотелось выглядеть хорошо, и я даже смогла признаться самой себе — почему именно.

Спасла меня Честити, которая, обнаружив меня в гардеробной в полной прострации, всплеснула руками:

— Все-таки виконтесса была права, и вы предпочли одеваться самостоятельно. Мисс Амели, право, иногда вы ведете себя, как ребенок!

Чес ловко вытеснила меня из гардеробной и закрыла за собой дверь, чтобы практически сразу выйти оттуда с триумфом победителя. Я только вздохнула про себя — простенькое платье нежно-фисташкового цвета, с длинным рукавом и весьма скромным декольте, было совсем не похоже на то, что я представляла в своем воображении. Впрочем, спорить с камеристкой тетушки я не стала — внятно сформулировать что, а, главное, зачем мне это надо, я бы не смогла. Да и само платье, в отличие от остальных, казалось мне незнакомым.

— Вот, мисс Амели, то что надо! — Провозгласила Честити, разглаживая только ей заметные складки. — Сайдорская шерсть: мягонькая, лёгонькая, но греет на совесть. Уж не знаю, как они этого добиваются.

Я припомнила, что счет именно на это платье привел меня в ужас и толкнул на весьма необдуманный поступок: я потребовала у тетушки вернуть платье Мадам, либо позволить мне самой оплатить его покупку. В результате дело кончилось короткой, но яростной словесной стычкой, из которой, как обычно, тетушка вышла абсолютной победительницей. Я же в гневе велела Пруденс: «Спрятать это несчастное платье так, чтобы глаза мои его не видели». Видимо, Прю честно выполнила мое указание — оставалось только гадать, как Чес удалось разглядеть его между множеством других.

Я мысленно попрощалась с мечтой выглядеть сегодня хоть сколь-нибудь сногсшибательно и пристроилась у трельяжа, попросив у Честити «сделать волосы как обычно». Прямой пробор, высокий узел из кос, мелкие локоны надо лбом и у висков и простенькое платье — мне казалось, что весь мой сегодняшний вид будет навевать мысли о скуке и благопристойности. Оставалось только надеяться, что мистер Файн сможет сдержать зевок, и, как воспитанный человек, будет не слишком часто поглядывать на часы, в тайной надежде сбежать домой.

К моему удивлению, результат оказался лучше, чем я ожидала, особенно, когда по настоятельной рекомендации камеристки, я тронула губы блеском. Девушка, отражавшаяся в зеркале, казалась очень юной и обманчиво беззащитной.

Когда я спустилась вниз, выяснилось, что баронесса и мистер Файн уже прибыли, и устроились в каминной гостиной. Мое появление там прошло практически незамеченным: тетушка с подругой были увлечены друг другом, а мистер Файн задумчиво рассматривал рисунок на коробке, которую держал в руках. Первой меня заметила баронесса, которая совершенно неожиданно для меня с легкостью поднялась с дивана, и сердечно расцеловала меня в щеки.

— Гасси, как приятно, наконец, выбраться из этого гадюшника в нормальный дом! — Заявила она, отступая на шаг, и с удовольствием рассматривая меня. — Ведь есть же на свете нормальные женщины! Но нет, мои старшие внуки все в их непутевого отца. Неудивительно, что Рауль, глядя на них, никак не хочет остепениться! А ведь он уже разменял четвертый десяток.

Мистер Файн, видимо услышав свое имя, оторвался от своего занятия и смотрел на баронессу теплым, чуть насмешливым взглядом.

— Рауль, негодник! — Баронесса переключилась на него. — Когда ты уже женишься? Я так и умру, не дождавшись внуков?

— Бабушка, — Рауль поднялся на ноги и отвесил церемонный поклон, не выпуская коробки из рук, и продолжил совершенно серьезным тоном. — Осмелюсь заметить, что дождаться от меня внуков вам действительно не удастся — мои дети будут приходится вам правнуками.

— Видите, каков? — Баронесса с гордостью прошествовала на свое место.

Мистер Файн же проводил бабушку взглядом и обернулся ко мне. Если бы этоне был Тот-Самый-Рауль, я подумала, что он смущен и собирается с духом — настолько странным был его взгляд.

— Мисс Дюбо, — сказал он, делая шаг вперед. — Позвольте мне взять на себя смелость и вручить вам подарок на Рождество.

Я замерла от неожиданности: мысли лихорадочно заметались. Подарок от мужчины незамужней девушке? Это было немыслимо! Преподнеси Рауль этот подарок в публичном месте, мне бы не оставалось ничего, как отвесить наглецу пощечину. Боюсь, правда, что даже это бы не избавило меня от кривотолков и пятна на репутации — сам факт подарка просто кричал бы о предосудительной близости наших отношений. С другой стороны, при всех недостатках Рауля, он не походил на человека, пытающегося устроить безобразный скандал в доме, где ему рады, и хозяйку которого он, несомненно, уважает. Более того, я была уверена, что и баронесса, и тетушка, как бы ни благоволили они Раулю, не допустили бы, чтобы в их присутствии произошло нечто предосудительное. С этим подарком определенно было что-то не так.

Я испуганно глянула на протянутую мне коробку и отступила на шаг, для верности сцепив руки за спиной и стараясь не думать, как это выглядит со стороны.

— Весьма… неожиданно, — наконец смогла выдавить я. — Право, мистер Файн, это совершенно лишнее.

— Боюсь, я вынужден буду настаивать. — Рауль шагнул, снова сокращая разделяющее нас расстояние.

Отступать во всех смыслах было бы глупо, поэтому я ринулась в атаку.

— Мистер Файн, я безмерно благодарна за вашу дружескую заботу. Однако мое воспитание не позволяет мне принимать подобные подарки!

Коробка была тут же подсунута мне прямо под нос.

— Мисс Дюбо, может быть вы хотя бы взглянете на него? — Кажется, мистер Файн начал сердиться.

— Милочка, почему бы тебе, в самом деле, не открыть коробку? — Неожиданно подала голос тетя Гасси, за секунду до этого казавшаяся полностью погруженной в разговор с баронессой.

Я сдалась. Нерешительно протянув руку, откинула крышку, чтобы тут же восхищенно ахнуть и запустить в коробку обе руки.

— Шаль, моя шаль! Я думала, что потеряла её! Мистер Файн, вы… Вы — чудо! Но как? Где?

— Вы забыли её на скамье в церкви, когда уезжали с крестин младшей Ванье, — Рауль отставил опустевшую коробку в сторону. — Я знаю, что эта шаль вам дорога, поэтому взял на себя смелость забрать её из церкви, чтобы вернуть лично.

Я прижимала драгоценную находку к груди, все еще не в силах поверить в произошедшее, когда меня обдало стыдом: приходилось признать, что я была несправедлива, ожидая от мистера Файна подвоха, в то время как он… Коктейль из радости и стыда был настолько крепок, что я не выдержала и кинулась к Раулю на грудь, крепко обняв его за шею свободной рукой.

— Мистер Файн, я так вам благодарна!

К сожалению, я сообразила, что делаю что-то не так, только когда Рауль замер и словно закаменел. Пискнув от ужаса, я отскочила, как ошпаренная, покраснела, и, прижав к себе шаль двумя руками, выскочила за дверь, пробормотав, что хочу отнести её к себе.

В своей ванной я долго плескала себе в лицо холодной водой, тщетно пытаясь справиться с румянцем стыда, не желающим покидать мои щеки, и на множество ладов костеря саму себя и свою импульсивность. Будь моя воля, я бы заперлась в своей спальне и отсиживалась там до самого отбытия гостей, но тетушка послала за мной Честити. Пришлось взять себя в руки и снова спуститься вниз, однако заставить себя посмотреть на мистера Файна я так и не смогла. Не знаю, что подумали про это тетушки — мое возвращение в гостиную они встретили с самыми безмятежными улыбками. Спас положение лакей, заменяющий в эти дни Сандерса, объявив, что обед подан.

Рауль, как и положено, предложил тетушке руку, мы с баронессой пристроились сзади, и наша небольшая процессия двинулась ко входу в столовую. В дверях Рауль остановился, пропуская тетушку вперед.

Могу поклясться чем угодно, что эти две старые интриганки репетировали, и не один раз: ничем иным невозможно объяснить, почему одна из них слегка замешкалась, а вторая, наоборот, заторопилась вперед ровно в тот момент, когда я поравнялась с мистером Файном.

Тетушка, шедшая первой, обернулась, вынуждая меня остановиться, и неожиданно просияла, словно ребенок при взгляде на новую игрушку.

— Фике, душенька, посмотри-ка!

— О, Гасси, это так трогательно! — Отозвалась из-за спины бабушка Рауля. — Двое и омела! Обожаю эту традицию!

Мы с Раулем, не сговариваясь, подняли головы. Действительно, над дверью столовой был прикреплен на длинной белой ленте очередной шар из омелы. Кажется, Рауль тихо выругался.

— Кажется, мы застряли на входе в столовую навечно? — В голосе у тетушки плескалось веселье.

— Рауль, милый! — В свою очередь подала голос баронесса. — Ты забыл, что нужно сделать, оказавшись с девушкой под омелой?

Думаю, окажись на месте мистера Файна любой другой молодой человек, я бы первой поддержала тетушкину проказу. Но сейчас шутка выходила не слишком веселой. Мы с мистером Файном переглянулись — нам обоим было понятно, что проще уступить сразу. Пожилые дамы были весьма изобретательны, и, почти наверняка, в этом доме для нас было приготовлено еще множество подобных ловушек. Мистер Файн вопросительно приподнял бровь, я, в ответ, медленно прикрыла глаза и подняла лицо. Мгновенье, и моих губ легко коснулись его теплые губы. Ничего из того, о чем пишут в галанете или в книжечках в розовых обложках, просто осторожное и быстрое прикосновение, как если бы на улице подул ветер, но мое сердце, казалось, было готово выскочить из груди.

Глава 9

Оказалось, что я совсем позабыла про ежегодный благотворительный бал, традиционно устраивавшийся в здании Остинвильского муниципалитета в новогоднюю ночь. Новогодние балы были самым ожидаемым до (и самым обсуждаемым после) событием в жизни Остинвилльского округа зимой. Дни мои снова были плотно заполнены повседневными делами и подготовкой к балу: тренировками с месье Анатолем, временно перебравшемся в поместье; шумными явлениями Мадам, который устраивал из своих визитов и примерки наших с тетушкой маскарадных платьев настоящее представление. Процесс изготовления масок меня заворожил — я жадно следила за помощницей Мадам и за тем, как слой за слоем, движение за движением из совершенно обычных, ничем не примечательных материалов создается настоящее чудо. На мое счастье, девушка настолько любила свою работу, что ее нисколько не раздражало мое пристальное внимание и многочисленные вопросы, и она с восторгом рассказывала обо всем, что делает. А по вечерам я читала, пока рассерженная Пруденс в наспех накинутом халате не появлялась в моей спальне и не отбирала у меня книгу, грозя карами небесными в виде синяков под глазами, недосыпа и бледности. Я пыталась убедить свою камеристку, что работая с библиотекой совершенно невозможно устоять против пары-тройки книг, которые так и жаждут быть прочитанными. Пруденс же каждый раз оставалась глуха к моим доводам, так что мне приходилось закрывать глаза и пытаться заснуть. Самым сложным при этом было не думать о том, что произошло в день Рождества.

Вечером того, памятного дня, лежа без сна я сумела убедить себя, что происшествие под омелой не имеет никакого значения. Это был просто шуточный сговор, проказа тетушки и баронессы, которым захотелось немного романтики. Они и не думали задеть или обидеть меня или мистера Файна. Более того, я была убеждена, что они даже не догадываются о том, что мы с Раулем на дух не переносим друг друга, и их добродушная шалость окажется для нас тяжелым испытанием. Дома, на Изначальной, я бы вообще не обратила на это особого внимания — всего лишь один из эпизодов праздничного калейдоскопа. Значит, все дело в том, что я невольно сама придала ему слишком большое значение, а теперь волнуюсь из-за раздутого моим воображением пустяка.

Однако за следующие несколько дней я прошла все стадии принятия неизбежного, и вынуждена была признаться себе, что мистер Файн мне действительно небезразличен. Правда, совсем не так, как я всегда думала. Не помог ни гнев, когда я с мрачным упоением вспоминала, как Рауль испортил мне жизнь, ни торги, когда я пыталась убедить саму себя, что мне совсем не понравился поцелуй, ни депрессия, когда я упивалась мыслью, что мистер Файн никогда не стал бы меня целовать сам, по доброй воле. Я осознала, что он мне нравится, но совершенно не поняла, что мне с этим фактом делать.

Несмотря на все мои душевные терзания жизнь в поместье шла своим чередом. За день до нового года случилось еще одно чудо. Прибывший в поместье Мадам призвал меня на последнюю, финальную примерку.

— Это… мое маскарадное платье? — Уточнила я на всякий случай, осторожно приближаясь к Мадам, горделиво возвышающемуся рядом с манекеном с собственным творением. На манекене было самое обычное «ампирное» платье мышиного цвета с длинными рукавами.

— Oui, — Мадам согласно качнул головой, и ярко-лиловые перья на его огромном тюрбане колыхнулись в такт. — Моя лучшая работа. Думаю, она произведет настоящий фурор!

Я с сомнением посмотрела на этот «шедевр» и вспомнила, как все начиналось.

Мой маскарадный наряд мы выбирали несколько часов. Тетушка и баронесса ожесточенно листали модные порталы и спорили до хрипоты.

— Нет, нет и нет! Здесь мы ничего не найдем. — Тетушка и баронесса отвергали один портал за другим. На одном все предложенные варианты были благопристойными до скуки, второй изобиловал бантами, рюшами и юбками, похожими на торт, третий делал упор на юности и свежести до такой степени, что я невольно вспомнила утренники в начальной школе. Был и еще один, поразивший и тетушек и меня до глубины души.

— Фике, дорогая, посмотри что предлагают в этом сезоне!!! Одалиска, какая пошлость! Кто осмелится надеть такое?

— Гасси, душенька, не стоит так волноваться. Возможно, кто-то из юных и безрассудных…

— Безголовых! — отрезала тетушка.

— Безголовых, — согласилась баронесса. — барышень захочет выгодно продемонстрировать собственную фигуру, исчезнув до полуночи.

И, поймав мой недоуменный взгляд, объяснила:

— В полночь все снимают маски, и дольше неузнанной остаться не получится.

Я, насмотревшись на кузину Таис, со всем пылом четырнадцатилетнего создания «упавшую» в очередную «волну Халлю», и умевшую отличить друг от друга всех восьмерых своих кумиров, закутанных от макушки до пят, по форме ушей или наклону головы, отнеслась к этому утверждению весьма скептически.

— Ах, конечно это все условности, — отозвалась тетушка. — В таком маленьком обществе, как наше, никакие маски не спасают — все знают друг друга, как облупленных. Но это традиция, и мы ей следуем.

— То есть, если я, надев маску, наделаю глупостей…

— То все сделают вид, что ничего не заметили, и не знают, кто ты, — подтвердила тетушка. И снова не сдержала досадливого восклицания. — Бог мой! Фике, ты видела эту юную ведьмочку? Они решили экономить на нитках и вообще не сшивать юбку по бокам? А декольте? Стоит ей наклониться, как все окружающие смогут полюбоваться на её… богатый внутренний мир.

— Зато она хотя бы одета. Посмотри на Фею Цветов… на которой из одежды только цветы.

Тетушка переключила картинки, и тут уже возмутилась я.

— Медсестра космофлота? Да вы что? Это затянутое в латекс и ремни создание, которое едва может дышать во всей своей амуниции должно ассоциироваться с медсестрой космофлота? Они вообще хоть раз видели медсестер?

Очередное потрясение от местных нравов несколько смазал Мадам, который, увидев предложенные варианты, впал в неистовство.

— Merde! Простите, дамы, но это невыносимо даже видеть, тем более — шить! Решено! Я сам знаю, во что одеть нашу мадемуазель

Я еще раз недоуменно оглядела простенькое кисейное платье и беспомощно оглянулась на тетушку. Судя скептическому выражению лица, виконтесса была удивлена ничуть не меньше, и только репутация Мадам и правила приличия удерживали тетю Гасси от критического замечания.

— О, я вижу, вы не верите в мой художественный гений! — Мадам выдержал паузу, наслаждаясь нашим замешательством, потом сделал знак помощницам, — Девочки, ваш выход!

Пока мне помогали надеть готовое платье, я чувствовала себя ужасно неуютно. До этого момента Мадам казался каким угодно, но не глупым или способным на настолько дурную шутку. Помощницы поставили передо мной зеркало и отступили.

— А теперь поднимите руки! — Скомандовал Мадам и я подчинилась.

Тетушка за моей спиной ахнула, а я потеряла дар речи, глядя на свое отражение. Неожиданно серая ткань словно засветилась изнутри и за моей спиной развернулись настоящие крылья, превращая меня в экзотическую бабочку.

— Но как? — заворожено прошептала тетушка.

— Военная разработка. — драматическим шепотом возвестила Мадам. — Какие-то поля, наночипы, вот это всё… Но это секрет! Знали бы вы, какой ценой мне это досталось! Я поставил на кон почти всё, но теперь вы понимаете почему? Я чувствовал, что это будет мое лучшее платье, миг моего триумфа!

Голос Мадам окреп, и стало совсем не важно, что на нем надето и какую роль он играет — сейчас перед нами был настоящий Творец.

— Это платье не для того, чтобы подпирать стену бального зала, о нет! Это платье требует движения. Много движения! Настоящего полета! Стоит только вам остановиться, как вы превратитесь в невидимку, но вспорхните — и уже никто не сможет отвести от вас взгляда. Я создал шедевр, но только от вас, мисс Дюбо, зависит, что увидят окружающие.

Я кружила по паркету музыкальной комнаты, не в силах остановиться. Простенький мотивчик, под который я начала танец, подходил к концу вот уже в который раз. Пришлось взять себя в руки и замереть на месте вместе с последними аккордами музыки.

— Мисс Мила, — Пруденс, стоящая у двери, не сводила с меня восхищенного взгляда. — Вы такая хорошенькая!

— Пустое, Прю, — стушевалась я. — Это все Мадам и его платье.

Да, в этот раз Мадам превзошел сам себя, хоть мы и не смогли понять этого с первого взгляда. И теперь я кружила по паркету музыкальной комнаты, ловила краем взгляда свое отражение в зеркалах, и не могла остановиться. «Какая неожиданная метаморфоза», — билось у меня в голове. — «Книжный червячок все-таки стал бабочкой. Жаль, только, никто кроме Ксавье не сможет оценить шутку»

Тетушка была абсолютно права — несмотря на то, что в этот раз дамы и джентльмены прибывали на бал отдельно, а лица их были закрыты масками, я, пусть и с некоторым трудом, узнавала знакомых. Только что Белая шахматная королева тетушка Гасси встретила Черную шахматную королеву-баронессу, и обе они, наказав мне веселиться от души: «Пора девочке дать немножко свободы, дорогая Гасси», — удалились в сторону столов с пуншем. Я впервые осталась в бальном зале одна и испугалась. Оказалось, что так раздражавшая меня опека Рауля, которую я считала неизбежным злом, может быть весьма кстати в определенных обстоятельствах. Не придумав ничего лучшего я отступила и спряталась в тени огромной пальмы, по случаю бала украшенной огромными бумажными цветами.

— Вот ты где! Еле тебя нашла! Почему ты здесь? — я радостно обернулась на голос подкравшейся Нессы и с трудом удержалсь от смеха. Поверх платья из сетки, имитирующей бронзовую чешую, на Нессе был парчовый спенсер с капюшоном и треугольным шлейфом, который изображал хвост. Но больше всего меня поразил мерцающий гребень, который начинался на капюшоне, и, постепенно уменьшаясь в размерах, опускался до самого кончика шлейфа.

— Несса, динозавр? — выдавила я.

— Дракон! — заявила она, принимая величественную позу. — И пусть только несносный Шеффилд еще хоть раз посмеет упомянуть при мне Несси!

Мы рассмеялись.

— Судя по тому, что я вижу, Мадам приготовил настоящий сюрприз. — Несса с любопытством рассматривала мой костюм. — В самом деле, не мог же он нарядить тебя в это просто так?!

— Я бабочка. Но это тайна. — я, как в детстве, приложила палец к губам — Мои крылья раскрываются только во время танцев.

— Как я хотела бы присесть с тобой в уголке и обсудить все до мельчайших подробностей! — воскликнула Несса, — Но в этом костюме совершенно невозможно сидеть! Надеюсь, я страдаю не зря.

Парочка в масках попыталась нырнуть в наше укрытие, но обнаружив, что оно занято, со смехом устремилась дальше на поиски укромного уголка

— Так почему ты прячешься? — встрепенулась Несса.

— Я впервые осталась на балу одна, — пришлось признаться мне. — Я немного растерялась и опасаюсь сделать что-нибудь не то.

Нессу подобные мысли совсем не беспокоили:

— Это же маскарад! Чтобы ты ни сделала, главное, чтобы на тебе была маска! Да и теперь мы вместе, так что все решат, что мы с тобой с самого начала так и задумали.

Несса устремилась в людской водоворот и мне ничего не оставалось, как последовать за ней.

— Я решительно настроена танцевать сегодня все танцы! — Заявил стремительно летящий к столам с закусками Дракон с рыжими кудряшками. — Должна же у меня быть хоть какая-то компенсация за три сезона, когда я изображала желтофиоль. Так что Нэйну придется смириться….

— Ради вас, прекрасная незнакомка, я готов на всё, — отозвался лорд Шеффилд, возникший рядом с невестой словно по мановению волшебной палочки. — Но мне хотелось бы узнать, на что именно я соглашаюсь?

А я… Я обрадовалась, обнаружив, что рядом с ним стоит Рауль.

— И кто же вы сегодня, моя несравненная Несси? — с лукавой улыбкой допытывался у невесты Нэйнн.

— Несси? Опять?! Зарубите себе на носу, Шеффилд, я огнедышащий дракон! И упаси вас бог еще хоть раз назвать меня подобным образом! Я сожгу вас, а пепел развею по ветру!

— Сжальтесь надо мной, о опаснейшая из драконов! — шутливо поднял руки в знак пораженияНэйнн. — Ваш огонь мало добавит к моим мучениям, я и так сгораю от страсти к вам.

В этот момент в зале появился распорядитель бала и объявил вальс, так что изнывавшая от любопытства Несса практически вытолкнула нас с Раулем на паркет. Вступил оркестр, мы сделали первые па, и я скорее поняла, чем увидела, как за моей спиной раскрываются крылья. Я заметила, как удивился Рауль, услышала, как по бальному залу прокатилась волна изумленных возгласов. Пары, вышедшие на паркет вместе с нами, замирали и расступались, давая нам с Раулем дорогу. А еще на нас смотрели. С удивлением, с радостью, со сдержанным любопытством, с завистью и злобой. Я почувствовала, как нарастает тревога и неловкость от такого пристального внимания, на несколько долгих мгновений мне захотелось спрятаться, исчезнуть из этого зала. Но, почувствовав мою тревогу, Рауль крепче прижал меня к себе и впервые за весь вечер нарушил молчание.

— Мисс Дюбо, доверьтесь мне. Я с вами!

Я сама не знала, чего я ожидала от вальса с Раулем после того, как призналась себе в своих чувствах — душевного трепета? Пресловутых бабочек в животе? Проникновенных взглядов, от которых замирает душа? Ощущения запретности от близости наших тел во время танца? На деле — ничего подобного не было. Мы просто кружились в вальсе. Рауль уверенно вел меня, и мне это нравилось — движение за движением, фигура за фигурой. Мы молчали, но не от того, что не знали о чем говорить — просто в этом вальсе слова были лишними. Я улыбалась, и улыбка на моих губах была искренней — мистер Файн был отличным танцором, а за моей спиной трепетали почти настоящие крылья.

— Мила, это было феерическое зрелище! Видела бы ты эти лица! — к счастью для меня Несса была совершенно лишена зависти и с искренне радовалась произведенному мной эффекту. — Нам с Нэйнном даже пришлось остановиться, чтобы ни на кого не налететь.

Жених Нессы, неотступно следовавший за нами, тут же подтвердил, что эффект превзошел его самые смелые ожидания, а я была просто чудо как хороша. Но он может не опасаться за свое бедное сердце, потому что его давно и бесповоротно похитил дракон.

Я лишь тихонько вздохнула — мужчина, от которого я хотела бы услышать слова восхищения, упорно хранил молчание, хоть и сопровождал нас с тем же упорством, что и Шеффилд.

Мы возвращались к нашим местам, когда я заметила непонятное оживление в зале.

— О, начинается… — прокомментировала происходящее Несса.

— Что начинается? — удивилась я, но практически сразу увидела, что она имела в виду.

Словно бы случайно, к нам все ближе подбирались мужчины, причем, чем дальше, тем больше я чувствовала себя дичью, на которую идет охота.

— Но почему?

— Почему? И это говорит девушка, надевшая самый эффектный наряд этого вечера? Это же маскарад — никаких карточек, никаких представлений, никаких правил. Сегодня за право танцевать с тобой будут разыгрываться самые настоящие битвы. — кажется, ситуация весьма забавляла Нессу.

— И что же мне делать?

— Наслаждаться происходящим? — Несса кинула на меня лукавый взгляд. — Или танцевать с одним партнером, как это делаю я. На маскараде тебе никто и слова не скажет — он словно создан, чтобы нарушать эти глупые правила. Кстати, мистер Файн, думаю, охотно выступит в роли твоего спасителя. Не правда ли, мистер Файн?

План, предложенный Нессой, оказался настоящим спасением. Спустя несколько танцев желающих попытать удачи и пригласить меня на танец практически не осталось. Я танцевала, болтала в перерывах между танцами с Нессой, Нэйнном и даже Раулем, снова танцевала, и была почти счастлива.

В какой-то момент я поняла, что Несса неотрывно смотрит мне за спину.

— Le scandale! — выдохнула она. — Боже, какая пошлость!

Я обернулась и увидела чету Фейрфаксов, одетых султаном и одалиской. Вернее, Лику скорей можно было назвать «хорошо раздетой». Баронет же тщетно пытался прикрыть жену собственным маскарадным плащом.

— Лапочка моя, — ворковал он, — ну не упрямься. Тут довольно прохладно.

Я почувствовала неловкость и поспешно отвернулась.

Тем неожиданней был знакомый голос проворковавший у меня за спиной:

— Я приглашаю вас на танец, прекрасный незнакомец.

Я с изумлением смотрела на бывшую однокурсницу, которая каким-то образом улизнула от своего престарелого султана и протягивала руку Раулю.

— Этот прекрасный незнакомец уже приглашен на этот танец, — отрезала я. — И на следующий, и на все остальные тоже!

— Но это не прилично! — возмутилась Лика.

— Странно, что именно вы заговорили о приличиях. — ответила Несса.

На балконе, куда мы сбежали сразу после происшествия с Ликой, было малолюдно — редкие пары держались особняком, так что мы могли говорить свободно.

Нэйнн посмеивался, глядя на Рауля, тот смущался и молчал.

— Кажется, мистер Файн, на вас объявлена охота? — спросила Несса.

Рауль не ответил, но весьма выразительно поморщился.

— Тогда вы должны быть благодарны Миле за то, что она не дала вам угодить в этот капкан!

— Безмерно! — и этот невыносимый мужчина склонился над моей рукой, обозначая поцелуй.

Когда мы возвращались в бальный зал, я краем глаза заметила какое-то движение в густой тени портьер. Невольно замедлив шаг, я попыталась понять, что же происходит, когда нагнавший меня Рауль вполголоса потребовал:

— Не смотрите туда, мисс Дюбо.

И тут же загородил мне обзор, настойчиво уводя меня от этого места.

— О! — только и смогла сказать я, когда, наконец поняла, невольными свидетелями чего именно мы стали. — Они же там…!

В ответ я получила лишь сухой кивок, подтверждающий мою догадку.

Когда мы отошли на достаточное расстояние, Несса поравнялась со мной.

— Издержки маскарада. Правда, такое случается и на балах, но там, обычно, проще уединиться и сохранить все в тайне.

Я была шокирована этим откровением.

— Погоди, но как? Как же тогда все эти правила приличия?

— Приличные люди стараются не обращать на такое внимания. — окончательно добила меня Несса.

Надо ли говорить, что мне тут же стали отовсюду слышаться вздохи, портьеры и укромные уголки наполнились слившимися в объятьях тенями, а впечатления от бала оказалось смазанным.

Глава 10

— Мистер Файн, — слова давались мне с трудом, я почти шептала. — Дело вовсе не в том, что вы мне неприятны! Мне стыдно! Стыдно, что вам навязали мое общество, а вы не смогли отказать в этой просьбе, тогда как вам самому это не было нужно!

— Мисс Дюбо… Мисс Дюбо, взгляните на меня. — мистер Файн дождался, пока я посмотрю ему в лицо и продолжил уже мягким, успокаивающим голосом. — Видите ли, мисс, я совсем не тот человек, которого можно заставить делать то, что он не хочет.

Я перевела дух, понимая, что гроза миновала и позволила себе на пару секунд задуматься, значит ли это, что мистеру Файну действительно нравится, например, носить фрак или белые бальные чулки? Правда тут же прогнала эти крамольные мысли из головы и сосредоточилась на том, что говорит Рауль.

— Так что я продолжаю считать, что все мои танцы принадлежат вам, если у вас в запасе нет каких-либо других возражений. Нет? Вот и чудесно.

Этот разговор привел к неожиданным результатам: мы с Раулем танцевали, вели светскую беседу и даже улыбались друг другу с такой легкостью, которой между нами прежде никогда не было. А когда во время заключительных тактов вальса, закрывающего бал, стали бить полночь часы на ратуше — все присутствующие с радостными возгласами стали снимать маски. В зале погас свет, на городской площади начался фейерверк, и все стремились занять место у окна или на балконе. Кто-то из спешивших рассмотреть фейерверк задел меня, и я, оступившись, чуть было не упала. Рауль подхватил меня, помог удержаться на ногах и вывел из толпы. В этой темноте, освещаемой только вспышками фейрверков, я видела, как пары, украдкой, прижимаются друг к другу, как джентльмены приобнимают в защитном жесте своих дам, и почти ждала, что мистер Файн осмелится на большее. Но увы — со мной рядом снова был Тот Самый Рауль, с его холодной отстраненной вежливостью. Как будто несколько минут назад со мной танцевал совсем другой человек.

— Хотите посмотреть фейрверк, мисс Дюбо?

Я только обескуражено покачала головой, окончательно перестав что либо понимать.

Рауль подвел меня к тетушке, которая в компании баронессы и Пиковой дамы, расположилась на одном из диванчиков, стоявших вдоль стен. Заняв место рядом с ними на банкетке, я обратила внимание, что в центре зала теперь стояло несколько рядов стульев, разделенных проходом.

— Для чего это? Что сейчас будет? — спросила я у тетушки.

— О, Милочка, сейчас будет аукцион! — просияла она. — Каждая из замужних или помолвленных дам может передать в фонд маскарада свою маску. И тогда мужья и женихи сражаются за право её купить.

— А если вдруг кто-то ошибется и купит чужую? — стало любопытно мне

Все три дамы предвкушающе переглянулись:

— А вот это главная интрига!

Сначала торги шли достаточно спокойно — несколько ставок, объявление победителя, вежливые аплодисменты из зала. Но постепенно, с каждым новым лотом, ставки стали повышаться, мужчины торговались все азартней, да и зрители начали гораздо ярче выказывать свои эмоции.

Баронесса, с легкой заинтересованностью наблюдающая за аукционом, заметила:

— В этом году еще по-божески. Вот помните, в позапрошлом, барон Короа так взвинтил цену на маску своей жены, что всем остальным, волей-неволей, пришлось не отставать, чтобы не ударить в грязь лицом перед заезжим гостем.

К этому моменту я уже успела пожалеть, что мне не досталось места на диване — низенькая банкетка к долгому сидению на ней не располагала. Когда я в очередной раз старалась как можно незаметнее поменять позу и чуть откинулась назад, то прижалась к чему-то спиной. Вернее, с моим везением на нелепые ситуации, к кому-то. К Раулю, стоящему, как обычно, за моей спиной. Повисла напряженная пауза — я боялась пошевелиться или посмотреть на него, он же привычно закаменел. Наконец мистер Файн чуть отступил назад, разрывая наш контакт, и я с трудом перевела дух.

Меж тем на аукционе шла нешуточная борьба — несколько соперников поднимали и поднимали ставки, не желая уступать друг другу. Я с удивлением увидела среди них Рональда Фейрфакса, мужа Лики.

— Даже и не знаю, радоваться за Нортвуда или сочувствовать ему. — задумчиво протянула тетушка.

— Почему? — Удивилась я.

Тетушка обернулась ко мне, и, словно опомнившись, сделала неопределенный жест рукой:

— Не забивай себе голову этим, Милочка. Пустое…

Наконец торги завершились победой баронета. Даже со своего места я видела, как сияла довольством и горделиво приосанилась Лика.

Следующие несколько лотов ушли достаточно спокойно, без особых сюрпризов или борьбы.

К несчастью, я никак не могла сосредоточится на происходящем — не могу сказать, были ли виной военные секреты, зашитые Мадам в мое платье, и, видимо, не приспособленные для балов, или это было нервное, но у меня ужасно чесалась кожа в области декольте. Я впала в отчаяние — зуд был нестерпимым, и я не знала, что делать. Лучшим выходом, наверное, было бы дойти до комнаты отдыха и привести себя там в порядок. Но при мысли о том, как я буду сражаться с ворохом своей одежды в одиночку, а уж тем более, какое лицо сделает Рауль, когда я посреди финального события вечера сбегу из зала, я решила терпеть до конца. Тем более, что внезапно я нашла решение. Весь сегодняшний вечер на моем запястье висел веер, о котором я почти не вспоминала, и вот, пришел его звездный час.

Воровато оглянувшись по сторонам и поняв, что мои соседки увлечены аукционом и не обращают на меня внимание, я с наслаждением провела несколько раз по коже груди концом закрытого веера.

Внезапно я заметила, как оживилась Пиковая дама.

— Маска Нессы. — удовлетворенно сообщила она. — Ну, посмотрим, что скажет Упрямец Шеффилд.

Но к восторгу и негодованию публики, Нэйнн, первым вскочивший на ноги, заявил, что ему некогда набивать себе цену, и назвал такую сумму, что зал разразился аплодисментами, смехом и выкриками. Окружавшие его джентльмены жали ему руку и одобрительно хлопали по плечу. Соревноваться с ним никто не захотел.

Я же воспользовалась суматохой и снова использовала веер не по назначению.

Оставшиеся несколько лотов не принесли особых сюрпризов. Аукцион, а вместе с ним и маскарад закончился. Началась традиционная суета, сопровождающая сборы большого количества людей. Рауль помог мне подняться, наконец, на ноги, и все было бы хорошо, если бы не проклятый зуд.

— Мисс Дюбо, позвольте узнать, кому вы так настойчиво признаетесь в любви? — неожиданно язвительно осведомился Рауль.

Я опешила.

— В любви? Я?

— Ваш веер! — обвиняющим тоном заявил этот несносный тип, будто это что-то объясняло.

Я почувствовала себя нашкодившей школьницей, пойманной на горячем, — подумать только, я опять на его глазах сделала очередную глупость.

— Не понимаю, о чем вы, — только и смогла выдавить я в ответ, для надежности убирая руку с веером за спину.

Рауль уже собрался выдать очередную порцию изобличающих меня фактов, как с моего лица его взгляд опустился на то место, которое я так отчаянно терла веером. Я посмотрела туда же — кожа над самым вырезом платья покраснела, все-таки веер не лучшее средство унять зуд. Рауль нахмурился, потом его лицо сделалось виноватым и он отвел взгляд.

— Простите, мисс Дюбо, я неправильно вас понял.

Не знаю, чем бы закончился этот разговор, если бы в этот момент мимо нас, лавируя между гостями, не прошел очередной офицер в блеклом коричневом мундире, заставивший Рауля мгновенно подобраться и сосредоточить на нем всё свое внимание. Офицер добрался до мэра и передал ему пакет. Довольный Нэйнн, подведя к нам сияющую Нессу, проследив за взглядом Рауля тоже насторожился. Мэр, дочитавший послание, стремительно поднялся на ноги, и неожиданно зычным голосом попросил подойти к нему всех господ офицеров. Нэйнн и Рауль понимающе переглянулись, и Шеффилд ушел, поручив Нессу заботам бабушки.

По залу прошла волна разговоров, и затихла, оставив после себя напряженную тишину. Офицеры молча передавали друг другу депешу, и было видно, как по мере чтения веселье уходило с их лиц.

Шеффилд вернулся напряженный и собранный, коротко сообщил:

— Беспорядки на границе. Всем военным вернуться в казармы до дальнейших распоряжений.

На диванчике чуть слышно вздохнула Пиковая дама.

Из муниципалитета гости расходились тихо, без привычных шумных и многословных прощаний.

Уже перед самым выходом я осторожно спросила у Нессы:

— Беспорядки на границе? Несса, что же теперь будет?

На что та лишь тихо рассмеялась:

— Как что? Мы поженимся раньше, чем ожидали!

На следующий день после маскарада мы с тетушкой получили приглашения на свадьбу Нессы и Шеффилда. Я с восторгом разглядывала карточку, на которой изящным почерком Нессы было выведено «Имеем честь пригласить вас…» и не сразу разглядела дату.

— Свадьба уже четырнадцатого января!

И было от чего волноваться. Еще до нового года Несса попросила меня стать подружкой невесты, и я с радостью согласилась.

Если раньше мы болтали с Нессой два-три раза в неделю, то в эти суматошные предсвадебные дни мы почти не выпускали буки из рук, созваниваясь по нескольку раз в день. В этой суете я пропустила обязательный еженедельный звонок маме — времени категорически не хватало, даже на то, чтобы почувствовать себя виноватой.

Когда в поместье доставили мое платье для торжества, я сначала решила, что произошла ужасная ошибка и кинулась звонить Нессе. В чехле с фирменным знаком одного из модных домов лежало что-то нежно-белое и воздушное! Несса не сразу поняла, о чем речь, а поняв — расхохоталась в ответ, сообщив, что девушки их рода традиционно выходят замуж в фамильном небесно-голубом наряде с настоящим ирландским кружевом, и ей бы и в голову не пришло выходить замуж в белом!

Прю, также, как и я, засмотревшаяся на платье, разложенное на моей кровати, долго мялась.

— Мисс Мила, — наконец решилась она. — Вы же перед свадьбой поедете к Пентеркостам? Ну, заранее? Подружка невесты завсегда с невестой вместе в церковь прибывают.

— Обязательно! — Заверила я её, понимая к чему идет разговор. — Мне надо прибыть в их поместье за день до свадьбы, и конечно же, я не смогу обойтись без своей горничной! Ты едешь со мной, Пруденс!

У нас с Нессой были большие планы на день перед свадьбой.

Когда в назначенный день мы со всеми удобствами прибыли в Лукоморье на личном флайбусе Пиковой дамы, я начала опасаться, что взять с собой Прю было ошибкой. Лукоморье ошеломило её настолько, что моя жизнерадостная горничная некоторое время ходила подавленной. Но уже через пару часов они чудесно поладили с камеристкой Нессы, и Пруденс ожила.

Для нас Нессой день тоже выдался ужасно суматошный — подготовка к свадьбе вышла на финишную прямую, и если сэндвичи на бегу старшая графиня перенесла стоически, то ближе к шести часам мы были вызваны «на ковер» и на этом всякое наше участие в подготовке закончилось. Нас отправили переодеваться к ужину с такой властностью, что ни у меня, ни у Нессы не возникло малейшего желания спорить.

К моему удивлению тихий семейный ужин действительно оказался тихим и очень семейным — Пиковая дама открылась мне совсем с другой стороны. Эта немолодая, усталая женщина любила свою внучку и гордилась. Графиня Пентеркост, прозванная Пиковой дамой, подавлявшая своей мощной аурой при первой же встрече, несгибаемая и величественная, за закрытыми дверями своего дома становилась любящей бабушкой.

— Идите уже! — заявила она, когда ужин был закончен. — Не хочу и знать, что вы учините сегодня вечером. Но чтобы завтра обе были свежи, как майские розы!

— Но бабушка! — Возмутилась Несса, — Мы не собираемся ничего учинять!

— Правда? — невозмутимо уточнила старая графиня.

Несса ответила ей кристально честным взглядом.

— Ну и дурочки. Такой повод пропадает. — Отрезала Пиковая дама и углубилась в свой бук, потеряв к нам всяческий интерес.

Мы отправились в апартаменты Нессы. Я ожидала увидеть нечто особенное, роскошное и помпезное, в стиле всего Лукоморья, но в очередной раз была поражена. Комнаты Нессы оказались очень простыми, почти аскетичными. Светлая, почти белая мебель, разбавленная кое-где текстильными акцентами лавандового цвета. Мы решили обосноваться в одной из комнат, наполовину кабинете, наполовину гостиной. Я огляделась: несколько книжных шкафов, функциональный письменный стол и, к моему огромному удивлению, одно из лучших игровых кресел, с уникальной обивкой из натуральной светлой кожи, кофейный уголок из софы и двух оттоманок, расположенных вокруг низкого столика и два уютных кресла из известного сетевого магазина, которые я совершенно не ожидала увидеть тут. Над рабочим столом Нессы висели два портрета, молодые мужчина и женщина.

— Родители, — подтвердила она мою догадку.

Мы растерянно молчали.

— Совершенно не представляю как отмечать девичник, — призналась Несса.

— Я тоже. Мне ни разу не приходилось бывать на девичнике. — призналась в ответ я. — Боюсь, то немногое, с чем у меня ассоциируется это слово, просто невозможно на Мейфере. Вряд ли нам разрешат пригласить стриптизера, или ненадолго слетать в приличный ночной клуб.

Но прежде чем Несса ответила, зазвучал хорошо знакомый мне джингл и над столом всплыло объемное изображение логотипа.

— Несса, ты играешь в «Небесную Бесконечность?»

Несса смутилась.

— Немного. Я всегда больше по стратегиям была, или вот в «Возрождении Феникса», с интригами и нарядами у меня и клан мой в топ-5 сервера входил. А потом, когда мы с Нэйнном познакомились, я вот…

«Решила посмотреть хотя бы так, чем он занимается», — закончила я про себя.

В «Небесную Бесконечность» мы начали играть с Птичкой-Соней, но с тех пор, как она пропала, я не заходила в игру.

— Что за эвент? — я неожиданно почувствовала знакомый азарт.

— Да парный, — вздохнула Несса, убирая оповещение. — Знают чем заманивать. Золотого Уробороса можно выбить. Только пары у меня нет, я и искать не стала, потому что мы собирались отмечать девичник.

— Вот что, Несса, — решилась я. — Давай, подключайся! У тебя второй джойстик с очками есть же? Будет у тебя и пара, и Золотой Уроборос, и девичник такой, какой ни у кого ещё не было.

И мы вошли в игру.

За следующие два часа мы с Нессой разгромили шайку космических пиратов, обезвредили один большой картель и пару маленьких, прошли лабиринтами планеты Нибиру, победили большого босса-хранителя и добыли-таки Золотого Уробороса, который оказался, как всегда, совершенно бесполезным артефактом, разве что эффектно позолотившим наши с Нессой аватарки и добавившим «Несравненные» к нашим игровым статусам. В процессе мы выяснили, что у нас схожая игровая тактика, мы обе достаточно азартны, а ещё во время игры мы употребляем множество слов и выражений, которые не только не должны произноситься девушками из хорошей семьи, но о существовании которых юные леди вообще не должны знать.

— Кто бы мог подумать, — смеялись мы с Нессой после того, как эвент закончился, — «несравненные» желтофиоль и книжная моль, победители космических пиратов!

В этот момент в дверь поскреблись, и Гвен, камеристка Нессы, в сопровождении Пруденс вкатили столик с пуншем и закусками. При этом обе девушки были почему — то пунцового цвета, прятали глаза и глупо хихикали.

— Гвен, что случилось? — встревожилась Несса.

— Так ведь, мисс Несса, я вам должна… Ну это… в общем…

Гвен с Пруденс переглянулись, и, кажется, засмущались ещё больше.

— Что должна? — удивилась Несса

Но Гвен в ответ только пискнула что-то и замотала головой.

— Пруденс, ты понимаешь о чем речь? В чем дело? — попыталась добиться ясности я.

— Ох, мисс Мила! — всплеснула та руками, не решаясь поднять глаза. — Гвен же камеристка молодой мисс. Ей надо мисс Нессе рассказать… ну, об этом! Ну, вы понимаете?

Мы с Нессой недоуменно переглянулись.

— О чем? — спросили мы хором.

— О первой брачной ночи! — наконец выдавила Гвен.

— О боже! — простонала Несса, закрывая лицо руками. — Сначала бабушка с ее «Закрыть глаза и думать о благе родины», теперь ещё и это!

— Ничего не понимаю, — взмолилась я. — Почему Гвен?

— Это традиция, мисс Мила, — ответила за Гвен Пруденс. — Камеристки завсегда ближе всех к хозяйке. Ну и считается, что у служанок опыта больше.

— А у вас он вообще есть? Опыт? — удивилась я.

Обе служанки окончательно засмущавшись, отрицательно замотали головами.

— А как же тогда? — с каждым ответом мое недоумение только росло.

— У нас учебник… — чуть слышно призналась Гвен и вытащила из кармана небольшую брошюру, которую, повинуясь требовательному жесту, отдала Нессе.

— Ой, фу! — Несса с чувством захлопнула книжечку и передала ее мне.

Я в свою очередь раскрыла брошюру и тут же наткнулась на картинку «в разрезе»:

— Действительно, «фу» какое-то. Нет, так дело не пойдет. Несса, не могла бы ты на минуточку пустить меня в Галанет?

Мы вернулись к стационарному буку, и я уверенно принялась настраивать доступ к одной секретной папке в моем личном облачном хранилище. Видео, которое я сейчас собиралась показать Нессе, я совершенно случайно нашла в домашней цифровой библиотеке — то ли Старшие Лисси в очередной раз забыли, что у меня давно права супервизора, то ли, что было более вероятно, специально выложили для «подрастающего поколения».

— Может не стоит? Я примерно представляю, как это все происходит. — Несса сделала неопределенный жест рукой. — У меня хорошая теоретическая подготовка!

— Думаю, ты не пожалеешь, — я предвкушающе улыбнулась. — Но сначала пунша!

Надо ли говорить, что Гвен и Пруденс остались с нами, напомнив, что помощь с едой и напитками — их обязанность.

Обучающий фильм назывался просто и безыскусно «Техника безопасности при изучении „Камасутры“ и других эротических практик». Но я, однажды, краем глаза пролиставшая выборочные эпизоды в перемотке, скучностью названия не обманывалась.

Просмотр удался. То ли пунш сделал свое дело, то ли то, что я смотрела фильм с подругой с похожим чувством юмора, то ли комментарии, которыми мы обменивались в процессе, но веселились мы от души, не испытывая никакой неловкости, периодически ставя фильм на паузу, чтобы что-то обсудить или отсмеяться. Единственным конфузом, приключившимся за вечер, стал момент, когда Гвен, разливавшая пунш, повернулась на эпизоде, который предваряли титры «Не пытайтесь повторить, выполнено профессионалами» и от происходящего в кадре выпустила бокалы из рук.

— Это как же это, мисс Несса? — ошарашенно спросила она, и мы, остановив просмотр в очередной раз, попытались понять где чьи части тела, и какому количеству человек они принадлежат.

Когда фильм закончился, у меня от улыбки болели щеки, а Несса с мечтательным выражением лица погрузилась в свои мысли.

— Как ты думаешь, Мила, — шепотом спросила она, — а Нэйнн тоже…

— Вот завтра и узнаешь, — улыбнулась я ей. — Просто помни — все что происходит между вами в спальне, это нормально. Конечно, если вам обоим это нравится.

Мы ещё немного поболтали, я рассказала Нессе про то, как познакомилась с братьями Соло и о нашем соглашении, она, хитро улыбаясь, сообщила, что полковник Пестель был замечен прогуливающимся в парке с некоей вдовой его друга, что шокировало всех, кто знал их в молодости. Я все раздумывала, рассказать ли Нессе о том, как изменилось мое отношение к Раулю, но, пока я решалась, нам передали настоятельное пожелание Графини закончить всё, чем бы мы ни занимались, потому что сон — лучшая косметика для юных леди.

— Кажется, у тебя был самый неправильный девичник из возможных, — повинилась я перед уходом.

— О, мне очень понравилось. — рассмеялась в ответ Несса. — Если бы мы не познакомились с тобой, Мила, мне пришлось бы взять в подружки невесты одну из кузин. И тогда, боюсь, у меня бы вообще не было девичника.

Когда мы вернулись в отведённую мне комнату, и Пруденс, закончив хлопоты, собиралась уходить, я окликнула её.

— Прю, могу я тебя попросить?

— Да, мисс Мила, конечно.

— Если вдруг я соберусь замуж — не надо приносить мне этот ваш учебник. Пожалуйста!

Пруденс сдавленно хихикнула, и поспешила выйти за дверь.

Глава 11

Утром, в день свадьбы, меня разбудила взволнованная Пруденс, и пока я завтракала в комнате, шепотом рассказала, что в Лукоморье приехало множество новых людей, и даже Гвен не до конца знает, кто из них за что отвечает, что старая графиня сегодня выглядит особенно пугающе, а за Нессу, наоборот, беспокоятся все служащие Лукоморья, потому что «юная мисс отказалась от завтрака, так переживает».

Нессу я нашла в той самой комнате, где у нас был девичник. Она сидела в Галанете, и меланхолично перелистывала свадебные клипы.

— Волнуешься?

— Да… Нет! Не знаю. — Несса со вздохом выключила видео. — Мне казалось, что это будет самый яркий и запоминающийся день в моей жизни. Я так его ждала, я мечтала о нашей свадьбе. И вот этот день настал — а я не чувствую ничего.

Я растерялась. Несса совсем не походила сейчас на счастливую невесту.

— А давай сбежим? — предложила я первое, что пришло в голову. — Сейчас выберемся через черный ход, угоним флайбус, и до СтаПорта. А там прыгнем на Изначальную. Поживешь в нашем поместье, подумаешь, хочешь ли ты вообще замуж.

— А Нэйнн? — забеспокоилась Несса.

— А мы и его возьмём! Сбежите со мной, поженитесь на Изначальной, если захотите… Будет у вас своя Гретна-Грин. Представляешь, какой будет скандал!

— Скандал! — Неожиданно Несса мечтательно улыбнулась, потом решительно тряхнула головой. — Очень заманчиво, но нет! Это же придется снова ждать! А я решительно настроена выйти замуж за этого мужчину именно сегодня! И ничто меня не остановит!

Несса дотянулась до сонетки, и в комнату тут же заглянула Гвен.

— Что у нас там по плану? Давайте начинать!

Когда просиявшая Гвен кинулась выполнять указание, Несса неожиданно порывисто обняла меня.

— Спасибо, Мила! Кажется, я самая неправильная невеста в мире.

— Ну, ты хотя бы знаешь, что у тебя сегодня свадьба. — рассмеялась я. — А вот моя кузина Соня ухитрилась выйти замуж, так и не поняв этого. Я даже успела кратко рассказать Птичкину историю, подумав, что она, наверняка, будет добавлена в Сафьяновую тетрадь, когда Соня сумеет вырваться на Изначальную.

А потом за нас с Нессой взялись всерьез. Масштаб подготовки ничуть не уступал моей памятной подготовке к представлению Императору, а кое в чем даже превосходил его. Маски, обёртывания, ванночки, массаж и непонятные процедуры, названия которых я даже не знала. Оставалось утешаться тем, что мне внимания достается в разы меньше, чем Нессе. Обстановка делала разговор невозможным, поэтому я погрузилась в собственные мысли. Когда-то, до того злосчастного происшествия на свадьбе Ксава, я мечтала о настоящей «принцессной» свадьбе. Чтобы как в старинной анимации эпохи до Расселения: белоснежное платье с рукавами — фонариками, и пышной юбкой, украшенной голубыми розами, тиара на голове, придерживающая фату, обязательно до пола, а лучше — гораздо длиннее, и чтобы шлейф несли четыре девочки-ангелочка в белых платьицах и с венками на голове, и чтобы жених в красном мундире. И обязательно букет из дюжины голубых роз. Я повзрослела, и мои детские мечты не выдержали испытания реальностью — букет из дюжины роз, как оказалось, очень неудобно держать в руках, пышная юбка — очень капризный предмет гардероба, а красные мундиры мне разонравились. Я с удивлением поняла, что больше всего мне хотелось бы тайно сбежать на планету Лас-Вегас и выйти замуж там. Все эти помпезные празднества с кучей гостей и многомесячной подготовкой вызывали у меня ужас.

Наша подготовка закончилась — мастера, закончив свою работу, бесшумно исчезали за дверью и через несколько минут в комнате остались только мы с Нессой и Гвен с Прю.

— Несса, венок? — я восхищённо рассматривала подругу.

Никаких сложных кос, греческих узлов или локонов — густые рыжие волосы Нессы были распущены, а на её голове красовался настоящий венок из живых цветов.

— Это традиция. Полевые цветы, — рассмеялась она. — Не спрашивай, я так и не смогла запомнить их названия, кроме лаванды и листьев клевера. Женщины нашего рода не покрывают волосы фатой: покорность мужу — это не к нам!

Я украдкой оглядела себя в зеркало, и поняла, что совсем влилась в Мейферскую жизнь — распущенные волосы, в которые были вплетены цветы, на секунду показались мне чем-то непристойным.

В комнату влилась очередная процессия теперь уже с платьями, и нас опять разделили. Я покорно поднимала и опускала руки, поворачивалась, в общем, делала всё, что от меня требовалось, и изнывала от любопытства — я до сих пор не видела платья Нессы. После подгонки и небольшой реставрации оно, в силу своего почтенного возраста, ждало этого дня в специальном хранилище.

Когда нас снова оставили одних, мы с Нессой встали рядом перед зеркалами.

— Непривычно. — прокомментировала она. — Смотри, у нас теперь есть талия!

Я же восторженно рассматривала ее отражение. Длинное белоснежное платье из ирландского кружева поверх небесно-голубого, из тончайшей шерсти, категорически не соответствовало мейферской моде. Облегающий лиф, спускающийся до середины бедра и переходящий в пышную юбку, рукава, расширяющиеся от локтей — в сочетании с распущенными волосами все это выглядело восхитительно вызывающе.

— Я бы очень хотела пойти к алтарю босиком, — неожиданно призналась Несса. — Это произвело бы настоящий фурор! Но побоялась даже заикнуться об этом бабушке… Да и январь — не самый тёплый месяц.

Мы ещё немного постояли перед зеркалами. Я разглядывала себя — в белом платье такого же, как у Нессы, фасона, с цветами в волосах я воплощала классический образ невесты на Изначальной. Тем больше мне стала нравится идея побега на Лас-Вегас, где в любом уголке планеты можно было найти подходящую тебе церемонию. Кстати, раз уж я вспомнила о побеге…

— Если что — мы все ещё можем угнать флайбус, — на всякий случай напомнила я Нессе, и увидела как она ехидно улыбается в ответ:

— Если только в церковь. Я так устала от всей этой подготовки, что хочу закончить всё как можно скорее!

В комнату заглянула одна из горничных, и сообщила, что Пиковая Дама уже прибыла в церковь и занимается проверкой приготовлений.

— Боже, помоги нам! — засмеялась Несса, а потом неожиданно стала серьезной — Знаешь, Мила, я так счастлива сейчас! Я действительно ощущаю себя как в волшебной сказке! И ужасно волнуюсь.

— Все будет хорошо! — обнять невесту я не осмелилась, побоявшись испортить многочасовую подготовку, таки что просто взяла ее руку и сжала в своей. — Все будет очень хорошо. И даже лучше.

Полет до церкви особо ничем не запомнился — фамильный флайбус Пентеркостов с гербом и графской короной на дверце, водитель в ливрее и белых перчатках, отгороженный от салона шторкой, Несса, которая нервничала тем больше, чем ближе мы подлетали к месту церемонии. Все очень респектабельно, величественно и официально.

В конце концов я не выдержала, и отобрала у Нессы букет, побоявшись что полевые цветы не выдержат её терзаний. Говорить что либо Нессе было бесполезно, поэтому я просто держала ее за руку и излучала уверенность, которой, в глубине души, мне не хватало

Несса и Нэйнн выбрали для церемонии Собор Непорочного Зачатия, тот самый, где крестили маленькую Бенедикт Ванье. Не последнюю роль тут сыграла личность Преподобного Элста, который вызвал скупое одобрение даже у Пиковой дамы. На стоянке у собора наш флайбус уже ждали несколько нарядных мальчиков, знакомых мне по рождественскому концерту церковного хора, которые с радостью проводили нас в комнату ожидания Я придирчиво осмотрела Нессу, убеждаясь, что она выглядит идеально, и что моя помощь не тоебуется. Спасенный букет невесты вернулся к Нессе в руки, и в этот момент меня позвали «на выход».

Я шла по проходу, засыпанному розовыми лепестками — их от души разбросала пара девочек-цветочниц, прошедших передо мной. В зале, украшенном живыми цветами и лентами, не было свободных мест — пропустить такое событие не хотел никто, и хоть приглашения были разосланы вызывающе близко к дате свадьбы, никто из гостей не ответил отказом.

Справа от алтаря стояли Нэйнн и Рауль. Нэйнн выглядел настоящей иллюстрациией из сказки — той ее части, где описывается счастливая свадьба с принцем. Мундир на нем сидел так плотно, что я поневоле задалась вопросом, не тяжело ли ему дышать. А ещё я впервые видела, как балагур душа компании лорд Бринэйнн Киллкенни, маркграф Шеффилд волнуется. Стоящий рядом с ним Рауль, наоборот, являл собой типичный образчик ледяного спокойствия. Ровно до тех пор, пока он не поднял на меня глаза — от неожиданности я чуть не запнулась под его пристальным взглядом. У него сделалось странное выражение лица и я с обреченностью подумала что вновь совершенно неприлично выгляжу в его глазах.

Я дошла и встала на свое место слева от алтаря, положив свой букет на специальный столик. Стоило мне развернуться к проходу, как заиграла музыка. Я ждала от этой свадьбы величественного Вагнера или парадного Мендельсона, но оказалась не права. По залу поплыла мелодия, выводимая ирландскими флейтами, к которым присоединилась волынка. Эта мелодия бередила душу и манила за собой, заставляя вспоминать истории о туманах над изумрудными холмами, вересковых пустошах и танцах фейри. И сияющая Несса, идущая по проходу, казалась настоящей феей, пришедшей из легенд Изначальной. Это было так восхитительно, что я почувствовала, как на глаза от восторга наворачиваются слезы.

Несса сделала несколько последних шагов, отдала мне букет, и заняла свое место у алтаря, бок о бок с Нэйнном. Преподобный Элст в парадном облачении оглядел всех собравшихся, и начал своим глубоким, проникновенныголосом:

— Возлюбленные братья и сестры! Мы собрались здесь чтобы соединить эти любящие сердца…

В какой-то момент я поняла, что уже довольно давно не слушаю речь преподобного, с головой погрузившись в собственные восторженные мысли. К счастью, самую главную фразу я не пропустила:

— Можете поцеловать невесту!

Шеффилд едва обозначил поцелуй, быстро коснувшись губ Нессы, но я понимала — он сдерживается, чтобы соблюсти приличия.

— Поздравляю, леди Шеффилд, — прошептала я, вручая Нессе обратно ее букет.

И они с Нэйнном, рука об руку прошествовали к выходу из церкви.

— Мисс Дюбо, — мистер Файн предложил мне руку, и мы поспешили за новобрачными, которые уже бежали к флайбусу Шеффилда сквозь восторженную толпу, собравшуюся у церкви.

После возвращения из церкви нас с Нессой привели в более традиционный для Мэйфера вид. Теперь Несса была в белом платье расшитом веточками белого вереска, а я в голубом, украшенном милыми незабудками. Волосы пришлось уложить в более приличный «греческий узел». Глянув на себя в зеркало я украдкой вздохнула — на меня оттуда смотрела обычная милая барышня, приличная до скуки. Впрочем, свадебный обед с его торжественной чинностью не предполагал особого веселья. В процессе подготовки к свадьбе я успела узнать, что торжество предполагалось скромным, в Лукоморье ожидалось «всего» две сотни гостей, да и то — в церковь и на обед были приглашены только члены семьи и самые близкие друзья, человек шестьдесят, а остальные гости должны будут прибыть позже. Я уже почти привыкла к масштабу «скромных» торжеств по-мэйферски, и все равно, когда я увидела длинный стол, занявший почти весь знакомый мне по моему первому визиту в «Лукоморье» зал с колоннами и хрустальными люстрами, у меня захватило дух.

Эта свадьба разительно отличалась от свадьбы Ксава и Моник, какой я её помнила. Свадьба Нессы была более официальной, торжественной и величественной, но и эта торжественность, и некоторая помпезность казались естественными, сами собой разумеющимися.

Когда обед закончился, начали прибывать остальные гости. Несса и Нэйн встречали гостей и принимали поздравления, наша с Раулем роль была гораздо проще — стоять позади новобрачных и улыбаться.

Когда поток гостей почти закончился, и я уже предвкушала, как смогу присесть и дать отдых гудящим ногам, как мажордом, особенно ярко блестя позолотой ливреи, торжественно объявил:

— Его высочество принц Амодей!

И в зал вступил принц Амодей, во всем блеске своего парадного мундира и обаянии своей улыбки.

— Ну почему они не отправили на наше венчание милую Августу? — едва слышно пожаловалась Несса.

Появление принца вызвало заметное оживление среди гостей, сам же принц, прошествовав к новобрачным, принял из рук адъютанта, будто соткавшегося из воздуха, богато инкрустированный бук, извлек из мундира монокль, и принялся читать хорошо поставленным голосом:

— «Его Императорское Величество Георг VI Мейденвельский», то есть папенька, — принц Амодей оторвался от чтения и взглянул на Нэйна и Нессу, — тут две строки титулов, которые я, пожалуй, пропущу. Вы, как верноподданные, наверняка давно выучили их наизусть. Вы ведь верноподданные?

Я замерла. Принц ходил по тонкому краю, балансируя между эксцентричностью и оскорблением, и предсказать, как отреагирует маркграф Шеффилд, я не могла.

— Боже, храни Императора! — с иронией отозвался Нэйнн.

— Воистину! — подтвердил принц с чувством, снова вглядываясь в экран бука.

Я перевела дух. Кажется, ни драки, ни дуэли не намечалось

— «Мы благодарны вам за столь радостную весть, явившуюся поводом для вашего приглашения» — нет, не то — принц листал документ, явно что-то разыскивая. — О, вот! «Примите наши искренние поздравления с этим знаменательным днем. Мы ожидаем, что этот брак даст обильные плоды, и послужит укреплению Империи!»

Принц закончил читать, бережно убрал монокль и отдал бук адьютанту.

— Благодарим Его Величество за высочайшее внимание к нашему браку, — Несса выполнила реверанс, а Нэйнн склонился в полупоклоне. — И искренне рады видеть Ваше Высочество гостем нашего праздника.

Теперь уже принц Амодей иронично улыбнулся. А потом, уже уходя, вдруг обернулся и совершенно неприлично подмигнул мне.

К счастью, долго думать о принце и его манерах мне не дали — объявили первый танец молодоженов, и сияющие Несса и Нэйнн поспешили в центр бального зала. Зазвучал вальс и я зачарованно смотрела на то, как кружит по залу прекрасная пара — невеста в белом и жених в синей парадной форме. Вернее, поправила я себя, уже не невеста и жених, а муж и жена. Это было так прекрасно, что к глазам подступили слезы, и я, пытаясь сдержать их, не сразу поняла, чего от меня хочет Рауль.

— Мисс Дюбо? — снова настойчиво окликнул он меня. — Наша очередь.

Я, наконец, отмерла, и приняла его руку, чтобы присоединится к вальсирующим молодоженам и принцу Амадею, который, к моему искреннему удивлению, уверенно вел в танце Пиковую даму. Графиня, в этот знаменательный день изменившая привычному черному одеянию, невольно притягивала взгляд — ей очень шел «глубокий лиловый» цвет её платья и невероятного тюрбана, а танцевала она с такой уверенностью и изяществом, что мне стало казаться, что передо мной совсем другой, незнакомый мне человек.

Танцевать с Раулем мне нравилось — я давно перестала обманываться на этот счет. И все же, глядя на то, как светятся Несса и Нэйнн, как они смотрят друг на друга, как каждая их улыбка становится чем-то особенным, понятным только им, я чувствовала непонятную тоску. Я танцевала вальс с мужчиной, который был мне небезразличен, я получала от этого удовольствие, но всё же наш танец отличался от танца новобрачных примерно так же, как искусно изготовленная мастером роза отличается от настоящего цветка. Наши движения были точны и красивы, мы вежливо улыбались друг другу, но в наших взглядах и нашем танце не было настоящего чувства — я не могла себе этого позволить, а Рауль… Я не была уверена, что он вообще может чувствовать ко мне что-либо кроме традиционного раздражения.

Когда вальс закончился, и я заглянула в свою бальную книжечку, чтобы посмотреть порядок танцев, возле нас с Раулем оказался принц.

— Вы же не откажете мне в танце, мисс Дюбо? — проникновенно произнес этот венценосный нахал.

— Разве я могу вам отказать? — Не смогла удержаться от ответной шпильки я, делая книксен.

Дожидаясь начала кадрили, принц продолжил нашу пикировку.

— Вы разбили мне сердце покинув Веллингтон сразу после нашего знакомства. До меня доходили слухи, что ваш с виконтессой поспешный отъезд был больше похож на бегство. Я настолько страшен, что вы боитесь меня, мисс Дюбо?

— Не боюсь, Ваше Высочество, — призналась я. — Разумно опасаюсь.

— Действительно, это совсем другое дело. — с самым серьезным видом подтвердил принц.

К моему удивлению, несмотря на то, что принц Амодей мог доставить мне гораздо больше неприятных минут, чем мистер Файн, общаться с Его Высочеством было в разы приятнее. Да и партнёром по танцам он оказался хорошим — он не наступал на ноги, не путал фигуры, да что там — он был куда лучшим танцором, чем я. В очередной раз выполняя дорожку из шагов, принц неожиданно склонился к моему уху и доверительно сообщил:

— Я чувствую, как на спине дымится мундир от взгляда мистера Файна.

— О, не волнуйтесь, Ваше Высочество, с мистером Файном это вполне обычное дело, — пришлось признать мне.

— Вот как? — Принц не выглядел удивлённым, скорее задумавшимся. — Что же, это весьма интересно!

И тут же снова преобразился в балагура и весельчака, каким его привыкли видеть.

А сразу после танца Его Высочество вручил мне бокал шампанского и потребовал выпить за счастье новобрачных. К счастью, хотя бы не на брудершафт, чего я несколько опасалась.

К несчастью, я почти ничего не ела с самого утра — на праздничном завтраке у меня из-за волнения и чертовых правил приличия и необходимости соответствовать моей роли подружки невесты кусок не лез в горло, а выпитое игристое вино всегда отличалось коварством.

К моему облегчению, следующим моим партнером для танцев оказался Нэйнн.

— Амели, с вами всё в порядке? — Шеффилд обеспокоенно вглядывался в мое лицо, пока мы занимали место на паркете.

— Со мной всё хорошо, — Поспешила успокоить его я. Со мной действительно было все хорошо, кроме, пожалуй, некоторой появившейся лёгкости в мыслях.

Нам пришлось разойтись и встать друг напротив друга, как того требовал контрданс.

Я, не отдавая себе отчета, нашла взглядом Рауля — он танцевал этот танец с Нессой.

Когда выполняя фигуру танца, мы с Нэйнном снова оказались рядом, оказалось, что наш разговор не закончен.

— Его Высочество чего-то от вас хочет? Мне стоит вмешаться?

И нас снова развело в разные стороны. Я почувствовала, что глубоко тронута заботой Нэйнна, его вниманием и готовностью встать на мою защиту. И все же, на его месте я бы предпочла увидеть другого защитника.

— Увы, похоже, Его Высочеству скучно, и он решил развлечься за наш с вами счет. — Ответила я Шеффилду, когда мы снова встали в пару.

Нэйнн не стал настаивать, но, мне показалось, что мои слова его не убедили.

Потом была полька с незнакомым тихим юношей, сыном кого-то из родственников Нессы, и мазурка с сослуживцем Нэйнна. Офицер с такими же, как у Шеффилда, щеголеватыми бакенбардами и в парадном мундире, расшитом золотыми галунами, залихватски щелкал пятками в нужных местах и вообще был в полном восторге от самого себя. И я бы даже получила удовольствие от танцев, если бы по меткому выражению принца Амодея, не ощущала, что от взгляда Рауля вот-вот задымится платье на спине. Но когда бы я украдкой ни бросила взгляд в сторону мистера Файна — он всегда смотрел совсем в другую сторону.

После мазурки в танцах был объявлен перерыв. Нэйнн и Несса принимали поздравления от припозднившихся гостей, Рауля перехватил и увлек разговором кто-то из гостей, я же позволила себе присесть на стоящие чуть в стороне «стулья для желтофиолей», которые при оформлении зала Несса выбирала с особым вниманием.

— Вы позволите составить вам компанию? — Я так увлеклась высматривая мистера Файна среди гостей, что не заметила, как подошел принц Амодей.

Впрочем, Его Высочество не стал дожидаться моего ответа и опустился на один из соседних стульев.

— Как вам нынешнее торжество? — Чтобы скрыть неловкость, я ухватилась за первую подвернувшуюся тему.

Завязался обычный светский разговор — ни о чем, и обо всем сразу. Мы обсудили свадьбу, погоду, жизнь в поместье и столичные новости. И только когда принц заговорил о сборнике памфлетов, которые выпустили недавно с высочайшего, хоть и тайного одобрения его Императорского Величества, я впервые почувствовала живой интерес к разговору. Тем неожиданней для меня было услышать:

— Мисс Дюбо, надеюсь, вы простите мне мою откровенность, но я должен это сказать. Я все меньше вижу в вас вас, и все больше Мейфейра. Это так печально.

Я растерялась. Все эти месяцы я старательно вживалась в отведенную мне роль, и была уверена, что делаю это всё лучше. Разве не в этом была цель моего пребывания на Мэйфере?

— Почему вы мне это говорите? — Осторожно спросила я, не особенно надеясь на ответ.

— Возможно, потому что вы мне нравитесь? — Принц улыбнулся, видно, заметив что-то по моему лицу. — О, нет, мисс Дюбо, не в этом смысле. Вы понравились мне как человек. Та самая настоящая вы, а не это жалкое подобие светской девицы, которым вы почему-то упорно пытаетесь стать.

Он с усмешкой наблюдал за моим смятением после его слов.

— Мне бы хотелось взять с вас обещание не соответствовать ничьим ожиданиям. Даже моим. Но, боюсь, вы не в силах мне его дать.

Принц легко поднялся на ноги.

— Почему бы нам с вами не прогуляться до столов с угощением? Профитроли сегодня действительно удались.

Глава 12

Профитроли действительно удались. Правда к ним, по представлению принца, обязательно требовалось шампанское. Невозмутимый адъютант принес поднос с бокалами, и привычно «растворился» в толпе. Я попыталась было отказаться от высокой чести, но под насмешливым взглядом Его Высочества стушевалась и покорно сделала глоток. Потом еще один и не заметила, как бокал опустел. А потом, когда струнный квинтет, приглашенный графиней, заиграл вальс, и принц повел меня в танце, я поняла, что этот бокал был ошибкой. Нет, благодаря мастерству Его Высочества Амодея я ни разу не запнулась и мне чудом удалось не наступила ему на ногу, но легкость в голове сменилась опьянением. Не знаю, что именно ожидал увидеть принц Амодей, предлагая мне шампанское, но в результате меня ужасно веселило всё вокруг, и я беспрерывно хихикала. Несколько раз я ловила серьезный, даже угрюмый взгляд мистера Файна, который стоял у стены, но это вызывало у меня только новый приступ веселья.

Венский вальс всегда считался самым простым из вальсов — знай, кружи себе либо в лево, либо в право. Никаких дорожек из шагов, никаких фигур и прочих украшательств. Но, когда мы в очередной раз сменили направление поворотов, я почувствовала, как у меня закружилась голова. Принц снова спас меня от конфуза, удержав от падения, и прижал чуть крепче, чем того требовали приличия, видимо, опасаясь, что я снова потеряю равновесие.

— Вам нехорошо, мисс Дюбо? — Его Высочество казался обеспокоенным.

— Нет. Да. — Я, против воли, снова глупо хихикнула. — Это шампанское.

— Кажется, вам стоит подышать свежим воздухом. — Принц не спрашивал, а констатировал факт. — Я провожу вас, мисс Дюбо.

И, ловко лавируя между танцующими, вывел меня из бального зала.

На балконе, куда мы вышли, было довольно холодно. Выскользнувший вслед за нами адъютант, ни говоря ни слова, расстегнул и снял мундир, передав его принцу.

— Я бы с удовольствием предложил вам свой, мисс Дюбо, — обезоруживающе улыбнулся принц Амодей, накидывая мне мундир на плечи. — Но тогда я замерзну

И заметив, что я смотрю на адъютанта с жалостью, пояснил:

— Он в бронежилете. Ему не страшны ни пули, ни лазер, ни холод. Насчет последнего не уверен, но мы можем выяснить это опытным путём.

Адъютант склонил голову, подтверждая слова принца.

Принц оттеснил меня к перилам, встав так, чтобы загородить меня от случайных взглядов любопытствующих гостей.

— И что мы будем здесь делать? — Хихикнув, спросила я у Его Высочества. Веселье никак не желало меня покидать.

— Ждать, естественно. — Невозмутимо отозвался принц.

— Чего именно? — Удивилась я.

— Пять…Четыре… Три… Два…

Балконная дверь стремительно распахнулась, и я услышала торопливые шаги.

Мне в руку скользнула визитная карточка, нежно-розовая, с золотым тиснением и стилизованным рисунком из цветов и птичек по краям. На визитке было только имя «Мэдди» и телефон.

— Кажется, вам пригодится. — Принц говорил тихо, почти шептал. — Звоните в любое время.

— Мэдди? — я снова непонимающе разглядывала визитку.

— Для конспирации, чтобы никто не догадался.

Принц подарил мне очередную лукавую улыбку, подождал, пока я спрячу визитку в перчатку и склонился над моей рукой.

— Счастлив был видеть вас, мисс Дюбо.

И устремился обратно в бальный зал со словами: «Feci quod potui faciant meliora potentes!»

А я осталась один на один с разгневанным Раулем.

— Мисс Дюбо, ради всего святого, объясните — что сейчас было? Вы понимаете, что ведете себя крайне неосмотрительно?! Еще немного — и ваша репутация может сильно пострадать!

Я вздохнула. Разговор с принцем всколыхнул то, что я так старательно прятала и пыталась не замечать всё это время — раздражение на мэйферское ханжество и двойные стандарты. Наверное, в другой ситуации я бы промолчала или попыталась сгладить ситуацию, но выпитое шампанское кружило голову и подталкивало к безрассудным поступкам.

— И что? — В моем голосе был вызов. — Что случится, если я испорчу свою репутацию? Мейфер сойдет с орбиты?

— Мисс Дюбо, не делайте вид, что не понимаете! — кипятился Рауль. — Девушке с испорченной репутацией сложно найти подходящую партию и выйти замуж!

И тут я вышла из себя.

— Значит, замуж? Мистер Файн, вы действительно считаете, что я делаю это всё ради того, чтобы выйти замуж? За кого-нибудь вроде вас?! Живущего по эти дурацким правилам? Чтобы через вашего камердинера передавать вам приглашение посетить мою спальню?!

Рауль задохнулся от возмущения и не сразу нашелся с ответом.

— Мисс Дюбо, — стальным голосом произнес он, — вы переходите границы дозволенного!

— Ах, дозволенного?!

Я была в ярости, поэтому не нашла ничего лучшего, чем со словами: «А что ты скажешь на это, Рауль Файн?» шагнуть к нему, обхватить за шею, и, заставив его пригнуться, впиться в его губы злым поцелуем.

Целовать мужчину, который этого не хочет, было сложно. Нет, Рауль не пытался сопротивляться, не отстранился с гневной отповедью — он просто бездействовал, так что мне быстро надоело. К счастью, я добилась главного — когда я с заполошно бьющимся сердцем отступила от Рауля, он молчал.

Повисла театральная пауза, которая длилась, и длилась.

— Надеюсь, мисс Дюбо, — первым нарушил молчание Рауль, — вы понимаете, что я теперь обязан на вас жениться.

Я опешила.

— С чего вы это взяли? Не вы же меня поцеловали.

— Я позволил этому случиться, — совершенно невозмутимо ответил Рауль.

— Да вы вообще не участвовали в поцелуе! — Возмутилась я. — Если вы так целуетесь, то замуж за вас я точно не пойду.

— То есть дело только в этом? — Все также невозмутимо уточнил мистер Файн.

Я не нашлась с ответом. И не успела я опомниться, как Рауль шагнул ко мне и поцеловал.

Как только наши губы соприкоснулись, с меня слетел весь мэйфейрский лоск, потому что первой моей мыслью было: «Офигеть! Меня целует Рауль! Этого не может быть, потому что не может быть никогда!» Не знаю, чего ждал (или не ждал) от меня мистер Файн, но на поцелуй я ответила, и на некоторое время окружающая нас реальность перестала иметь для меня всякое значение. Очнулась я лишь когда одолженный мне мундир соскользнул на пол, и холодный зимний воздух коснулся кожи, разом избавив меня от романтического флёра, в котором я пребывала.

Возвращение к реальности вышло не слишком приятным — если я всецело отдалась поцелую, то вот Рауль… Мистер Файн оставался самим собой, демонстрируя сосредоточенность, прекрасное владение техникой, явно богатый опыт и только. Ни страсти, ни увлеченности — ничего, чего мне бы хотелось бы увидеть. К счастью, он хотя бы не выглядел скучающим, иначе моей гордости был бы нанесен еще один непоправимый удар.

— Надеюсь, мисс Дюбо, я доказал, что могу соответствовать вашим ожиданиям? — Окончательно испортил романтическую обстановку Рауль.

— Увы, мистер Файн, не можете. — Я расстроилась и не считала необходимым это скрывать. — Видимо, для Мейфера у меня слишком высокие запросы.

— Чего же тогда вы хотите? Принца? — Мистер Файн понял, что сказал двусмысленность и попытался исправить положение. — На белом коне?

— Нет. Мне нужен обычный человек. Самый обычный мужчина, а не пособие по этикету.

Я гордо развернулась, показывая, что разговор закончен, и поспешила к выходу с балкона. Уже у самых балконных дверей я вспомнила о мундире, оставшемся лежать на полу, сбавила было шаг, раздумывая, не вернутся ли за чужой вещью, но увидела в отражении стремительно догоняющего меня Рауля и решительно шагнула в тепло и веселье бального зала.

Все оставшееся время мы с Раулем старательно делали вид, что происшествия на балконе просто не было. Впрочем, Раулю для этого не пришлось особенно стараться — он просто продолжил, как и всегда изображать ледяную статую. Я же оказалась не слишком хорошей актрисой. По крайней мере Несса заподозрила что-то неладное, и, улучив момент, попыталась выяснить, что случилось. К счастью, претендентов на её внимание было так много, что ей пришлось довольствоваться отговоркой про усталость и обещанием позже поговорить по душам.

А меня снова закружил светский круговорот: танцы, разговоры ни о чем, дежурные любезности. В какой-то момент я задумалась «Что я тут вообще делаю?» Только церемония проводов молодоженов придала хоть какой-то смысл всему происходящему.

Как подружке невесты, мне надо было помочь Нессе со сборами в дорогу. Понятно, что в практическом смысле проку от меня не было — багаж уже давно был собран и упакован, дорожный костюм приготовлен и разложен на кровати, а с прической, застежками и шнуровками камеристка Нессы справлялась гораздо лучше меня. Так что я просто сидела на пуфике и смотрела за тем, как собирается уезжать моя единственная настоящая подруга.

Мы говорили о каких-то совершенно неважных мелочах, смеялись над глупостями, в общем, как всегда и случается в такие моменты, мы старательно делали вид, будто ничего не происходит.

Внезапно Несса стала серьезной.

— Амели, это совершенно неприлично, но я не могу не спросить. Что у тебя с мистером Файном?

— С мистером Файном? — Я пожала плечами. — Ничего.

— Ты уверена? Странно. — Несса недоуменно взглянула на меня. — Он так на тебя смотрит.

— Он прикидывает, как бы ловчее от меня избавиться. — Вздохнула я в ответ. — Я для него всего лишь досадное недоразумение.

— Я бы так не сказала, — Возразила было Несса, но тут осторожно кашлянула Гвен, привлекая наше внимание.

— Пора. — И Несса, поправив шляпку, решительно вышла из комнаты.

Мы возвращались в бальный зал. Несса шла по коридору, едва касаясь кончиками пальцев стены, словно прощаясь с Лукоморьем.

— Мне до сих пор не верится, что через какой-то час я выйду из дома, в котором прожила столько лет и улечу отсюда. — Призналась она. — Кажется, что это все не по настоящему.

— Знаешь, мы всё еще можем сбежать! — Напомнила я.

— Ну уж нет! — Расхохоталась Несса. — Я весь день думала о том фильме, и теперь мне не терпится проверить пару теорий.

Как только Несса переступила порог бального зала людской водоворот пришел в движение. Гости расступались перед ней, но стоило Нессе пройти мимо — устремлялись следом.

По залу тут и там повторяли «Букет, букет» и стайка юных девушек, возбужденно блестя глазами, поспешила выстроится внутри широкого круга зрителей. Сияющий Нэйнн присоединился к Нессе, и вручил ей заветный букет.

Я осталась стоять рядом с подругой. В ответ на её недоуменный взгляд я отрицательно покачала головой и виновато улыбнулась.

— И правильно. — Шепотом прокомментировала Несса. — Ни один мужчина не стоит того, чтобы получить в лицо пучком вереска или локтем в ребра.

— Так уж и никакой, любовь моя? — Принял шутливый вызов Шеффилд

— Тебя, дорогой, я поймала без всяких отживших свое примет. — Парировала Несса. И с заметной только нам с Нэйнном лукавой улыбкой повернулась к девичьему строю спиной, чтобы тут же кинуть букет через плечо.

Мне пришлось признать, что подруга знала, о чем говорит — в девичьих рядах началась суматоха, которая с каждой секундой все больше смахивала на потасовку, пока одна из юных барышень не выбралась из толчеи с выражением свирепой решимости на лице. Сдувая с лица выбившиеся из прически пряди, она потрясала букетом над головой.

— О чем я и говорила, — шепнула мне Несса, с улыбкой глядя на победительницу.

Шум в зале стал стихать — старая графиня величественно прошествовала к новобрачным. Пришло время для речи Шеффилда.

Раздались аплодисменты. Нэйнн дождался конца аплодисментов и продолжил:

— Сейчас мне полагается сказать длинную, прочувствованную речь. Но я военный и буду краток. Дамы и господа, мы благодарны всем, кто разделил с нами радость этого знаменательного дня. А теперь нам пора!

И, предложив Нессе руку, он повел её к выходу. Мы с Раулем следовали за ними, а Пиковая Дама замыкала нашу процессию.

Снаружи был припаркован новенький, сверкающий полированными боками флайбус, весь в лентах. Я не поверила своим глазам, и даже украдкой пошевелила длинные ленты, свисающие сзади. Если бы к ним оказались привязаны старые консервные банки — я бы даже не удивилась. Но, к счастью, мэйферские традиции ограничивались только многочисленными лентами и бантами, из-за чего флайбус новобрачных напоминал торт.

Несса обняла на прощание бабушку, сжала на мгновенье мою руку в своих ладонях и упорхнула в тепло салона. Нэйнн, раскланявшись с друзьями, поспешил за ней. Сразу после прощального снимка лакей закрыл дверцу флайбуса, и тот стремительно взмыл в воздух. Свадьба закончилась.

Уже дома, когда Пруденс помогала мне раздеться, я выронила визитку, так и пролежавшую в перчатке весь бал. Прю подняла и вручила мне карточку. Я скользнула глазами по вытесненному «Мэдди» и с удивлением поняла, что за всеми перипетиями я совсем забыла и про одолженный мне мундир, и про разговор с принцем Амодеем. И если с мундиром, скорее всего, ситуация разрешилась без моего участия, то отмахнуться от слов принца так просто не выходило. Я раз за разом вспоминала и наш разговор, и эпизод на балконе, и никак не могла понять, что же это было.

Уже почти засыпая, я заставила себя встать с кровати, добралась до бука и сохранила телефон «Мэдди» в список контактов.

К несчастью, после этого сонливость как рукой сняло. Я еще долго ворочалась в кровати, то укрываясь одеялом, то скидывая его, и старательно не думала про Рауля Файна и то, что случилось между нами на балконе. В конце концов, не выдержав, я села в кровати, и в комнату тут же проскользнула сонная Пруденс с подносом.

— Мисс Мила, не спится? Я вот вам молочка принесла, теплого. — Пруденс пристроила поднос на прикроватной тумбе и вручила мне высокий стакан.

Я благодарно улыбнулась Прю и обхватила стакан ладонями.

— Это вас, видать, свадьба растревожила. — Голос Пруденс успокаивал. — Выпейте молока, мисс Мила, чтоб заснуть легче было.

Я вздохнула. Пришло время признать очевидное — с Раулем Файном у меня ничего не получится. Приняв, наконец, это судьбоносное решение, я отсалютовала ничего не подозревающей Прю стаканом и выпила молоко.

Спала я плохо, мне снились кошмары, но я так и не смогла вспомнить их, проснувшись.

Утро я провела в постели, собираясь весь день предаваться лени и ничегонеделанию. Однако планам не суждено было сбыться — в полдень в комнату вбежала запыхавшаяся Прю с сообщением, что мистер Файн прибыл с визитом и непременно желает меня видеть, а также с настоятельным пожеланием от тётушки присоединиться к ним в гостиной. Я немного удивилась тому, что вокруг визита Рауля, ставшего вполне обыденным делом, в этот раз поднялась такая суматоха, но решила спуститься и самостоятельно выяснить в чем дело. Платье мы с Пруденс выбрали самое обычное, дневное, бледно-голубого цвета, волосы тоже собрали в самый простой узел, и я торопливо сбежала по лестнице вниз.

В гостиной обнаружилась тетушка, которую, казалось, что — то ужасно забавляло, и мистер Рауль Файн, серьезный до зубовного скрежета, и застегнутый на все пуговицы. В руках у мистера Файна был букет из нежно-розовых цветов, этакое розовое облако.

Я сделала книксен и замерла, разглядывая эту композицию.

— Милочка, почему бы тебе не присесть? — тетушка явно получала удовольствие от ситуации, хоть и старалась, чтобы это было не слишком заметно. — Кажется, мистер Файн хочет сказать тебе что-то важное.

Я присела на край козетки рядом с тётушкой, чинно сложив руки на коленях и старательно изображая благовоспитанную девицу

— Благодарю вас, виконтесса, вы очень проницательны. — отозвался мистер Файн.

— Что ж, я вспомнила об одном неотложном деле и мне придется покинуть вас на некоторое время. Прошу меня простить. — С этими словами тетушка выплыла из гостиной.

А мы с мистером Файном остались наедине. Я смотрела на Рауля, Рауль на злополучный букет, пауза становилась все более театральной.

Рауль нарушил молчание первым.

— Мисс Дюбо, я взвесил все за и против, и принял решение. Не скрою, вчерашние события повлияли на него, но лишь отчасти — я давно думал об этом, и теперь окончательно убедился, что делаю правильный выбор.

И Рауль опустился передо мной на одно колено. Я еще только начала осознавать всю глубину пропасти, в которую прямо сейчас летела моя относительно спокойная жизнь, как этот несносный тип заявил:

— Мисс Дюбо, сделайте меня счастливейшим из мужчин, согласитесь стать моей женой!

И протянул мне раскрытую коробочку, на светлом атласе которой блеснуло камнями кольцо.

Осталось только благодарить судьбу за то, что я сидела — так ошарашило меня предложение.

— Вы делаете мне предложение? — Я никак не могла поверить в происходящее. — Но почему? Из-за вчерашнего происшествия на балконе? Чтобы вы там себе ни думали, но я не считаю, что моей чести был нанесен сколько бы то ни было серьёзный урон, как если бы вы подали мне зонтик. Это просто глупо! В конце концов мы даже не подходим друг другу!

— Вы отказываете мне? — Неверяще переспросил Рауль.

— Мне жаль. — Только и смогла ответить я.

Мистер Файн поднялся на ноги и принялся вышагивать по гостиной.

— Мисс Дюбо, раз за разом вы даёте мне понять, что вынужденно терпите мое общество, и я вам неприятен. Но ради всего святого ответьте, наконец, мне, чем я навлек на себя вашу немилость?

— О чем вы говорите? — растерялась я. — Какая немилость?

— Мисс Дюбо, не стоит щадить мои чувства, — отрезал мистер Файн. — Вам всегда были неприятны мои комплименты и знаки внимания, все попытки моих ухаживаний оканчивались ничем.

— Так вы пытались ухаживать за мной? — Я почувствовала, как к изумлению начинает прибавляться злость. — Когда же? Дежурные комплименты, стандартные букеты, общепринятые знаки внимания… Казалось, что рядом со мной всегда была иллюстрация из учебника по этикету, а не живой человек! Вы же даже не потрудились узнать, чего я люблю на самом деле! Что доставляет мне радость, а что приводит в бешенство. Скажите, мистер Файн, вы знаете, что я ненавижу розовый?

Я кивнула на букет, сиротливо лежащий на кофейном столике.

— Но почему? — изумился Рауль.

— Из-за вас, мистер Файн.

— Из-за меня?!

— Да, из-за вас я вот уже семь лет ненавижу розовый.

— Пусть так. Хотя, видит бог, я совершенно не представляю почему.

— И вам совсем не интересно? Что и требовалось доказать. Вы даже не пытались разглядеть меня настоящую, с реальными мыслями, мечтами, предпочтениями и антипатиями. Вам просто понравилась картинка, которую вы увидели. Но я — нечто большее, чем эта картинка.

Рауль остановился прямо передо мной.

— Мисс Дюбо, вы несправедливы ко мне. — Голос Рауля был обманчиво спокойным, но я отчетливо понимала, что он взбешен. — Вам не приходило в голову, что я не имею ни права, ни возможности это выяснить?! Любая неосторожность — записка, случайно попавшая не в те руки, интерес, проявленный чуть более явно, чем требуют приличия — и ваша репутация пострадает!

— Не знаю, как вы — возможно вы и правда искренне вжились в весь этот общепланетарный косплей и действительно верите в то, что сейчас говорите. Но я родилась на Изначальной, на которой время и технологии ушли на несколько веков вперед, и я знаю, что галанет и защищенные каналы связи могут творить чудеса! Не говоря о том, что у вас в друзьях бесценный источник информации обо мне — мой брат Ксавье!

— И как вы себе это представляете, мисс Дюбо? С чего бы мне расспрашивать о вас Ксавье? На каком основании?

— По самой простой и очевидной причине, мистер Файн — потому, что вам интересно. Потому что вы заинтересованы во мне, испытываете ко мне симпатию и хотите лучше узнать меня, а не потому, что вдруг решили, что вам пора жениться и не нашли никого более подходящего. Только такой безэмоциональный сухарь, как вы, мог решить, что это достаточный повод для предложения

— То есть вы обо мне такого мнения, мисс Дюбо? В таком случае позвольте мне откланяться. Простите, что отнял у вас время.

И не дожидаясь ответа мистер Рауль Файн стремительно покинул гостиную.

Когда через несколько минут тетушка осторожно заглянула в комнату, я сидела на козетке, обняв несчастный розовый букет и роняла в него редкие, горькие слезы.

Тетушка осторожно прикрыла дверь и я осталась в гостиной совершенно одна — оплакивать свое разбитое сердце.

Глава 13

Весь остаток дня я провела как в полусне, и была очень благодарна тетушке, которая не стала ни расспрашивать, ни утешать меня. Злополучный розовый букет Пруденс принесла и поставила в комнате, а я не стала возражать. Но утро вечера мудренее, и проснувшись утром следующего дня я запретила себе и дальше предаваться унынию. Кроме того, не смотря на всю тактичность тетушки, серьезного разговора о том, что случилось вчера, было не избежать, поэтому к завтраку я спускалась с некоторой опаской.

К счастью, за завтраком обсуждать подобные вещи тетушка не стала бы. К несчастью, завтрак рано или поздно должен был кончиться. Несмотря на мой, казалось бы, решительный настрой, я так и не смогла ничего съесть, лишь выпила стакан какао. После завтрака тетушка позвала меня в свою гостиную, и там, устроившись с пледом на коленях у горящего камина, принялась за расспросы.

— Милочка, что произошло у вас вчерас Раулем Файном? Когда он покидал наш дом, на нем не было лица.

— Он сделал мне предложение. — Призналась я. — Мне пришлось ему отказать.

— Но почему? — Изумилась тетушка. — Рауль — отличный вариант!

Я вздохнула — как я могла бы объяснить тетушке то, что с трудом могла объяснить самой себе? Да и надежды на то, что тетушка, пропитанная Мэйферским духом, сможет меня правильно понять, у меня не было.

— Боюсь, мы с мистером Файном не подходим друг к другу. Мне очень жаль. — только и смогла ответить я.

— Какой вздор! Вы отлично поладили! — Тетушка всплеснула руками. — Мне даже казалось, что он тебе симпатичен. Я почувствовала, как на глаза, против воли, наворачиваются слезы. Тетушка, заметив перемену в моем настроении, сразу же пошла на попятную.

— Полно, полно Милочка. Не стоит так переживать. Возможно, ты и права — надо слушать собственную интуицию. — Тетушка задумалась, и закончила как будто уже для себя. — Но, право, жаль. Фике расстроится. И кто теперь будет сопровождать тебя?

Я снова лишь вздохнула в ответ.

Тетушка тут же заверила меня, что мне не нужно ни о чем переживать и она обязательно всё устроит, и с этим обещанием я отправилась в свою комнату.

Но, как оказалось, день только начинался. Примерно через полчаса ко мне в комнату, где я обосновалась с книгой в кресле, торопливо вбежала Пруденс.

— Мисс Мила, тетушка просит вас спустится! — Затараторила она. — Там баронесса фон Шербер дер Зоннен с визитом!

Я отложила книгу и с удивлением взглянула на камеристку.

— Да, конечно, я сейчас спущусь. Но отчего такой переполох из-за визита «Дорогой Фике»?

И уже заканчивая фразу я, вдруг, поняла, из-за чего нынешний визит бабушки Рауля мог вызвать такое волнение тетушки.

— Нет, это не мадам Фредерика, — огорошила меня Пруденс. — Это младшая баронесса пожаловала.

Я с трудом вытерпела придирчивый осмотр Прю — так любопытно мне было взглянуть на мать Рауля. И как только последняя невидимая складка была расправлена, а волосы приглажены, поспешила из комнаты.

Но первое впечатление я получила еще до встречи лицом к лицу — сначала, спускаясь по лестнице, я услышала голос, который произвел на меня настолько неизгладимое впечатление, что я замедлила шаги, раздумывая, не сбежать ли обратно.

— Мы вполне можем поговорить тет-а-тет, вряд ли ваша племянница настолько беспомощна, что не может обойтись без вас полчаса.

Тетушка то ли не захотела отвечать, то ли поняла, что они с гостьей уже не одни, поэтому оставшиеся ступеньки я преодолела в затянувшемся молчании. Казалось, словно мы все стали героями какой-то театральной постановки и теперь старательно выдерживаем «паузу по Станиславскому».

В холле обнаружились тетушка и наша гостья — высокая, сухопарая дама с надменным выражением лица.

— Баронесса, позвольте представить вам мою племянницу, Амелию Дюбо, дочь виконта Сен-Мар.

Я сделала книксен и тут же была подвергнута пристальному осмотру на грани приличия. Думаю, если бы не светские условности, мать Рауля не поленилась бы использовать лорнет, свисающий у неё с запястья.

— Вы хотели бы поговорить со мной наедине? — Мне совсем не хотелось быть вежливой с этой женщиной. — С разрешения тетушки я готова.

— Думаю, что восточная гостиная подойдет. — Тетушка благосклонно кивнула мне. — Я распоряжусь, чтобы подали чай.

— Прошу вас, проходите. — Я сделала приглашающий жест, баронесса величественно прошествовала мимо, и я почувствовала, как болезненно кольнуло сердце. Глаза у баронессы были точь-в-точь как у ее сына.

В восточной гостиной мы достаточно долго молчали, если не считать разговором фразы: «Нашему повару отлично удаются эти сэндвичи с ветчиной» или «Вы предпочитаете добавлять в чай молоко?».

Но, наконец, мы закончили и с чаепитием и с обязательными разговорами ни о чем, которые тяготили нас обеих. Я молчала, решив уступить баронессе право начать первой. И она не подвела:

— Вы не можете недоумевать по поводу причины моего приезда. Причину должны были вам подсказать сердце и совесть.

— Вы шутите? — Оторопела я.

— Отнюдь. — Баронесса наградила меня неприязненным взглядом. — Вы хотите сказать, что не знаете о разговорах, которые идут в свете?!

— Простите, мадам, но я не представляю, о чем идет речь!

— Как же! — В гневе лицо баронессы превратилось в отталкивающую маску. С церемониями было покончено. — Кому еще кроме тебя понадобилось бы пускать слух о вашей с Раулем скорой свадьбе?

— Со всем уважением, мадам, я не интересуюсь слухами. — Я тоже решила больше не играть роль радушной хозяйки. — Ни их созданием, ни их обсуждением.

— Дерзкая девчонка! Думаешь, я не догадываюсь, что ты задумала?! — Мать Рауля смерила меня уничижающим взглядом. — Дочь виконта, подумать только! Я сразу подумала: «Какая может быть дочь виконта из девицы с Изначальной, с тамошним-то воспитанием! Никакого целомудрия, никакой порядочности — сплошной разврат». И я была права! Парочка этих ваших уловок — и мой бедный сын совершенно потерял голову и позабыл о сыновьем долге и собственной чести! Но как будто этого мало — теперь речь идет о том, что вы станете частью нашей семьи! И это тогда, когда я с таким трудом нашла Раулю подходящую партию и он должен был, наконец, согласиться с моим выбором! Видит бог, как трудно мне пришлось с Раулем, как тяжело было побороть его несносный характер и сделать из него настоящего джентльмена! И что же? Стоило появится девице с Изначальной, и все мои труды оказались напрасны! Как в вашу голову вообще пришла мысль, что вы можете стать достойной спутницей моего сына?

Я не сразу нашлась с ответом на эту гневную тираду. Но если мисс Амелии Дюбо, мэйферской дебютантке, полагалось стыдливо молчать, опустив глаза, то для Милы Лисициной с Изначальной подобных условностей не существовало.

— Совершенно не представляю, мадам, — Я смотрела на баронессу в упор и не собиралась отводить взгляд, — почему я должна отчитываться перед вами. Ваши претензии смехотворны, а намеки — оскорбительны. Если у вас есть вопросы к вашему сыну — выскажите их ему напрямую. И избавьте меня от ваших измышлений — я не намерена ни на минуту дольше продолжать наш диалог.

И я потянулась к звонку для прислуги, с твердым намерением попросить проводить нашу гостью к выходу.

Дворецкий оказался в комнате почти сразу, как будто все это время караулил у дверей в ожидании распоряжений.

— Сандерс, проводите, пожалуйста, баронессу фон Шебен дер Зонне. Она уже уходит. — мы с баронессой в последний раз обменялись неприязненными взглядами.

— Теперь я вижу, что своей строптивостью и необузданностью вы не уступаете моему сыну! — бросила мне напоследок мать Рауля перед тем, как выйти из комнаты.

А я осталась обдумывать сказанное. Мне никак не удавалось увязать образ идеального джентльмена Рауля Файна и «строптивость и необузданность» его характера.

Тетушка вплыла в гостиную и удобно устроилась в кресле.

— Простите, тетушка, кажется я сделала глупость, — повинилась я.

До меня начало доходить, что именно я сделала: я попросту выгнала знатную даму из чужого дома, не уточнив, что по этому поводу думает хозяйка.

— Крайне неприятная женщина, — тетушка задумчиво побарабанила пальцами по подлокотнику. — Не беспокойся, я даже рада, что ты дала ей отпор. Вряд ли баронесса осмелится кому-то рассказать— это происшествие выставляет её саму в крайне неприглядном свете. Она и так еле дождалась, когда свет окончательно перестанет вспоминать историю её замужества, так что, думаю, не готова снова привлечь к себе внимание.

Я поняла, что тетушка в том настроении, когда её можно разговорить, и уже хотела задать вопрос, но тетушка меня опередила.

— Скажи мне, Милочка, тебе совершенно не нравится мистер Файн? Что же с ним не так, что ты решительно отказываешься от брака с ним?

Я растерялась — как можно было объяснить тетушке, что не так с мистером Файном? Я подозревала, что с точки зрения Мэйфера «не так» было именно со мной.

Тетушка, видимо, поняла, что не дождется от меня ответа и огорченно вздохнула.

— Мне действительно очень жаль, что Рауль не пришелся тебе по уму и сердцу. Вы ведь такая прекрасная пара, и, как мне казалось, вполне подходите друг другу. Признаться, мы с Фике считали, что дело совсем решенное, и даже позволили себе поделиться нашими надеждами кое с кем. Кто же знал, что как только это достигнет ушей нынешней баронессы, она осмелится явиться в мой дом и устроить сцену? Право, ни я, ни Фике не могли и предположить подобного.

— И что теперь? Что будет, когда станет ясно, что никакой помолвки не будет?

— Ничего. Если, конечно, ты никому не расскажешь, что ты ему отказала. — Тетушка явно колебалась некоторое время, но все же решилась. — Милочка, но я бы очень просила тебя не рассказывать никому о произошедшем.

Я горячо заверила тетушку, что и сам факт, и детали нашего объяснения с Раулем я буду хранить в тайне, и удовлетворенная тетушка отправилась к себе в комнату, напоследок еще раз сокрушенно сообщив, что ей действительно жаль, что такой умный, тонко чувствующий и достойный молодой человек оказался не тем, кто мне нужен.

Я тоже поднялась в свою комнату, чувствуя, как во мне все клокочет от гнева, который некуда и не на что было излить. Все эти мэйферские нормы приличия и неписанные правила душили меня. Не знаю, чтобы я сделала дома, на Изначальной, после подобного, но сейчас я с отчетливой ясностью понимала, что все, что мне остается — это в бессильном гневе метаться по комнате, до боли сжимая кулаки. Меньше всего я ожидала, что окажусь героиней какого-то дешевого фарса. Совершенно водевильное появление матери Рауля, её претензии, оскорбления и намеки — всё это выглядело дикостью даже для застрявшего в косплее Мэйфера. Решать, что делать или не делать взрослому, тридцатилетнему мужчине, давно живущему самостоятельно, являться к девушкам, которые кажутся потенциальной угрозой её планам — она это серьезно? Да даже если она «почтила визитом» только меня — то какого черта? Кто она такая, чтобы лезть в наши с Раулем отношения? И неважно, что этих отношений нет. И что она там несла про «Необузданность»? Она точно про своего младшего сына? Выглядит так, будто она в глаза не видела Рауля последние несколько лет — и не знает, что это слово к её сыну не применимо!

Гнев кипел и требовал выхода. Схватив с каминной полки одну из безделушек, спонтанно купленных во время очередной прогулки, я с силой кинула ее об пол. К несчастью, это ничем не помогло — к злости добавилось и сожаление о сделанном, и чувство вины перед Прю, которая, услышав звук падения, прибежала в комнату с метёлкой и совком.

Устав от бесплодных метаний я устроилась с книгой у окна, но поняв, что раз за разом перечитываю одно и тоже предложение и не могу понять его смысл, закрыла и отложила книгу в сторону.

Чем дольше я думала о брошенных матерью Рауля словах, тем в большее замешательство приходила. Несмотря на наши регулярные встречи, на то, что нам так или иначе приходилось общаться, несмотря на ту, давнюю рыбалку, где мы играли в «Вопрос-ответ», и на памятное катание на лодке, мне пришлось признать, что я толком не знаю Рауля Файна. Словно я была знакома с двумя совершенно разными Раулями, один из которых — светский хлыщ без эмоций, строго следующий негласным правилам, холодный и отстраненный, и второй — живой и… неистовый? Но почему же тогда я почти всегда видела первого, и практически не знакома со вторым?

Хотя, если вспомнить разговор с матерью Рауля, это-то как раз неудивительно. Странно, скорее, что в результате материнской муштры и постоянного давления в Рауле Файне осталось хоть что-то человеческое. Тем обиднее теперь выглядело его предложение. Одно дело знать, что тебя счел удобной партией человек, вовсе не способный на какие-либо чувства, другое — когда ты понимаешь, что он даже не считает нужным чувствовать что-то к тебе. Робкую мысль, что, возможно, Рауль испытывает ко мне нечто большее, я отмела сразу — влюбленные, да даже просто заинтересованные в женщине мужчины ведут себя совершенно иначе — дома, на Изначальной я видела достаточно много счастливых пар.

Я дотянулась до бука, и сделала то, на что не могла решиться целых семь лет — открыла в личном облаке папку с фотографиями свадьбы Ксава. Мама и папа, Ксав и Моник — родные лица на фотографиях успокаивали, так что когда на экране оказалась девушка-подросток в розовом платье, я не откинула бук в ужасе, а долго рассматривала саму себя. Это действительно было ужасно — неудачный фасон платья совершенно не скрывал, а, скорее, даже подчеркивал мои угловатые подростковые колени и локти. Талия, оказавшаяся не на месте, и подол платья, едва закрывающий белье, добавляли к моему образу несуразности. Но венцом этого кошмара была та самая розовая шляпка, которая окончательно делала меня похожей на розового фламинго.

И тут я с ужасающей ясностью поняла, что Рауль в тот день семь лет назад был абсолютно прав. Да, он повел себя не как джентльмен, но это была нормальная, искренняя реакция раздраженного человека, которую сложно было ожидать от теперешнего Рауля. Я на свадебных фотографиях была отнюдь не прекрасной принцессой, как отложилось в моей памяти, а настоящим гадким утенком, и это розовое платье только подчеркивало мою нескладность. Нынешняя я не могла винить Рауля за то, что он назвал вещи своими именами. Разве только за резкость, с которой он отозвался обо мне за моей спиной. Но «кто подслушивает — рискует услышать о себе правду».

Решительно закрыв фотоальбом, я набрала Ксава. Тот ответил мгновенно, словно ждал моего звонка. Вид у него при этом был донельзя встревоженный.

— У тебя что-то случилось? — Забеспокоилась я.

— Нет, у меня все в порядке. — Немного растерялся брат. — С чего ты взяла? У нас все хорошо.

Я слегка удивилась, но решила, что раз Ксав не хочет рассказывать, то я не буду настаивать, и сменила тему.

— Ты помнишь то розовое платье, в котором я была у тебя на свадьбе?

— Разве такое забудешь! Мама тогда полдня уговаривала тебя надеть другое, но ты категорически отказывалась. А потом и вовсе устроила безобразную истерику.

— Правда? Совершенно не помню этого. Мне казалось, что у меня не было выбора.

— Ты серьезно? Как это у тебя могло не быть выбора? Мама заказала тебе другое, более подходящее тебе и по размеру, и по возрасту, но ты была непреклонна — ты хотела именно это и ты его надела.

— Зря. Выглядела как дура.

— Заметь, я этого не говорил.

— И я ценю твою тактичность.

— Кстати, раз уж мы наконец-то обсуждаем мою свадьбу, может быть расскажешь мне, что с тобой тогда произошло?

— Со мной произошло платье. — Я досадливо махнула рукой. — Это долгая история, и я обязательно теперь её расскажу. Но чуть позже.

— Даже не знаю, хочу ли я её услышать. — Ксав изобразил притворный ужас.

Мы помолчали.

— Ты позвонила только чтобы спросить о платье? — И снова мне показалось, что Ксав выглядит напряженным.

— А у меня должна была быть другая причина? — Меня беспокоили эти полунамеки, которые я не могла понять.

— Ну, например, сообщить мне, что соскучилась и любишь меня? — Отшутился брат.

И тут же заявил, что ему уже пора, потому что семейные обязанности взывают к нему.

От этого разговора у меня остались смешанные чувства, и какое-то беспокойство на самом краю сознания.

Я некоторое время сидела, в задумчивости глядя на бук и набираясь смелости. Как оказалось, я почти не помнила день свадьбы Ксава — все торжество в моейпамяти заслонила фраза, брошенная Раулем в запале, и как я ни напрягала память, в ней всплывали лишь неясные образы и смазанные обрывки воспоминаний. Кажется, пришло время заглянуть в семейный архив.

Я листала фотографии — не те, парадные, что сделал приглашенный профессионал, а снятые гостями для себя, и жадно вглядывалась в лица. Счастливые Ксав и Моник, наши родители, родители Моник, гости и друзья. Я заставляла себя не отводить в панике глаза от собственных фотографий, и не пытаться отбросить бук, когда видела фотографии Рауля. Он регулярно попадался на снимках, чаще с Ксавом или Николя, но иногда отдельно — и с фотографий на меня глядел совсем другой Рауль, которого я не знала.

Какая ирония: и на свадьбе Ксавье и Моник, и на свадьбе Нессы и Нэйнна Рауль Файн был шафером. Но между этими двумя событиями, и между Раулем тогдашним и нынешним, кажется, лежала пропасть, словно это были два разных человека.

Я собиралась было отложить бук, но заметила еще одну папку с названием «Мальчишник», и не смогла устоять. Уверена, что фотографии, которые хранились в семейном архиве, прошли жесткую цензуру моего ненаглядного брата, да и хранились она в закрытом разделе, о наличии доступа к которому у меня, думаю, Ксав и не подозревал, но после первых же увиденных фотографий я поняла, что мое лицо пылает. Нет, там не было ничего откровенного или неприличного, но это только усугубляло дело. Полунамеки, полутона — и мое богатое воображение дополняло картинку, делая её совершенно непристойной.

Я отложила бук и прижала ладони к пылающим щекам. Кажется, я окончательно вжилась в Мейфер, если пара расстегнутых на рубашке Рауля пуговиц и закатанные рукава начали казаться чем-то неприличным, а фотография Рауля, вылезающего из бассейна в мокрой рубашке, вообще вызвала усиленное сердцебиение. Снова взяв бук в руки, я жадно принялась разглядывать босоногого Рауля, стоящего на бортике бассейна в пол-оборота, в мокрой одежде и с волосами, прилипшими ко лбу, пока не поймала себя на этом постыдном интересе и не закрыла фотографию, призвав на помощь всю свою силу воли. А потом я открыла школьные фотографии Ксава, понадеявшись, что трогательные и невинные подростковые снимки позволят мне, наконец, вернуть душевное равновесие. И снова неразлучные Ксав, Рауль и Николя кочевали с фотографии на фотографию.

Снимки были отсортированы в обратном порядке, и чем дальше я листала альбом, тем юнее становились пойманные камерой люди. Самыми последними были фотографии, сделанные сразу после приезда Ксава в Тауссет. Три мальчишки, ненадолго остановившиеся на тонкой грани между детством и отрочеством — улыбчивый и добродушный Николя, Ксав, весь облик которого просто кричал, что он замышляет очередную шкоду, и Рауль, чья вежливая улыбка не коснулась грустных глаз. Я приблизила снимок — веснушки всё еще были на месте. Внезапно в памяти всплыла фраза про Мика, сказанная Раулем на рыбалке: «У него был такой знакомый взгляд» — и я поняла, почему эта фотография так зацепила меня. Тоска во взгляде Рауля, неподдельная и искренняя, диссонировала и с его улыбкой, и с настроением двух его друзей.

Я вернулась к более поздним фотографиям, и убедилась, что на них Рауль Файн выглядит как обычный школьник — он улыбается, смеется, дурачится, в общем, ведет себя как совершенно нормальный подросток. Что же такое произошло в его жизни до Тауссета, и что случилось после его окончания? Почему вполне живой молодой человек, не стесняющийся проявления эмоций, в итоге превратился в Того Самого Рауля? Впрочем, кажется, я знаю ответ — он сам явился сегодня ко мне с визитом, показав себя во всей красе.

Глава 14

А под утро мне приснился сон. Рауль Файн в мокрой одежде мучительно медленно вылезал из бассейна. Я смогла рассмотреть и полоску кожи, показавшуюся в вороте, расстегнутом на несколько верхних пуговиц, и очертания тела под ставшей полупрозрачной тканью. С восторгом и ужасом я следила за этим процессом, и он длился и длился, пока я, наконец, не проснулась.

Пруденс, помогавшая мне одеться к завтраку, заметила, что я сама не своя, но решила, что я переживаю из-за вчерашнего визита, и принялась ворчать на гостью, явившуюся без приглашения. Что бы ни случилось — моя камеристка сразу и безоговорочно принимала мою сторону, что трогало меня до глубины души.

Под ворчание Прю я немного успокоилась и спустилась к завтраку в хорошем настроении, чтобы обнаружить, что тетушка пребывает в смятении. По неаккуратно свернутой газете я предположила, что именно она была источником тетушкиного беспокойства. К моему удивлению, я поняла, что это не «La Luna», а вполне официальная Веллингтон Таймс, незамеченная за публикацией слухов или смакованием скандалов.

— Вас что-то расстроило в утренней газете? — Удивилась я.

— Скорее рассердило. — Отозвалась тетушка, беря себя в руки и возвращая на лицо улыбку. — Ничего серьезного, Милочка, скучные официальные новости. Не забивай себе этим голову.

И опять я почувствовала какое-то смутное беспокойство, но ничего не предприняла.

День шел своим чередом — после завтрака, пока я выбирала, выйти ли мне на прогулку, или отдаться чтению, бук разразился характерной трелью, сообщая, что на мой тайный почтовый ящик пришел мейл от адресата не из моего контакт-листа, что было большой редкостью. Знали этот адрес только родители и Ксав. Наверняка еще он был известен «старшим Лисси», но я никогда не афишировала его в галанете, так что сообщение от неизвестного адресата и заинтриговало, и, чего греха таить, напугало меня.

Я уселась поудобнее, и с трепетом открыла почтовую программу — в теме непрочитанного письма значилось «Мисс Дюбо, лично», отправитель был зашифрован, и я замерла в нерешительности, не зная, чего я хочу больше — открыть таинственное письмо или удалить не читая.

Пока я колебалась, мой взгляд привычно и бездумно скользил по рекламным блокам. В какой-то момент, почувствовав неладное, я вернулась к заголовку, который до этого «проскочила», и, не поверив своим глазам, перешла на новость.

«Мелани Уилкс прощается с Мэйденвельской библиотекой» гласил заголовок статьи на портале Императорского книжного клуба. Все еще не до конца понимая, что произошло, я стремительно вчитывалась в текст.

«С безмерной благодарностью…», «…двадцать лет безупречного служения…», «…самоотверженный труд на благо Империи…», «..высочайший профессионализм…», — я с трудом продиралась сквозь текст, написанный официальным языком. — «Его Величество удовлетворили просьбу…», «…именная пенсия…», «На пост директора назначена…», «…кадровые перестановки…» Но окончательно выбило меня из колеи примечание в конце статьи. «Вакантную должность младшего библиотекаря благодаря рекомендациям баронета Нортвуда заняла мисс Розалия Пьемонт»

И тут я припомнила и нервозность Ксава, и тетушку с утренней газетой — паззл сложился.

Чувствуя, что закипаю, я набрала брата. Он ответил не сразу.

— Ты знал. — Сразу перешла я к делу. — Ты знал, и ничего не сказал мне.

Ксав пристыженно молчал.

— Почему?!

— Я подумал, что, возможно, тебе это уже не особо интересно. — Ксав отвел глаза. — Ты так изменилась за эти четыре месяца.

— Ну ты и гад! — зло выдохнула я и разорвала соединение.

Во мне сейчас клокотал целый коктейль эмоций, и злость с обидой были самыми главными его составляющими. Я решительно ворвалась в гардеробную и принялась за поиски. Когда встревоженная Пруденс нашла меня, я кидала свои вещи с Изначальной в открытый красный чемоданчик.

— Мисс Мила, мисс Мила! — забеспокоилась Прю. — Что случилось? Почему вы здесь?

— Пруденс, я возвращаюсь домой! — Выпалила я, и, наконец, разрыдалась.

Прю растеряно кружила вокруг меня, не зная, что делать, а я вдруг впервые посмотрела на себя со стороны. Ксав сказал, что я сильно изменилась, и он был прав. С каждым днем, с каждым новой уступкой и компромиссом меня все сильнее затягивало в мэйферское болото. Муслин, кисея, суаре, балы, ни словечка в простоте. Когда я последний раз занималась чем-то действительно важным? Или взять, к примеру, Пруденс — когда я стала воспринимать её заботу как что-то само собой разумеющееся? А ведь есть и другие люди, которые служат в поместье — когда я перестала их замечать? Почему я позволила Мэйферу стать такой большой частью меня, что он вытеснил меня саму? У меня не было ответа.

Через некоторое время мне всё-таки удалось успокоиться. От попыток Пруденс замаскировать последствия я отказалась — я больше не хотела делать вид, что ничего не происходит, и не собиралась продолжать играть по мэйферским правилам. Мне предстояло самое сложное — объясниться с тетушкой.

Но с каждым моим шагом по направлению к её гостиной, моя решимость таяла. Я не любила конфликтов, и, в отличие от кузины Сони, никогда не умела отстаивать собственное мнение. Тихий саботаж и дипломатические лазейки всегда казались мне предпочтительнее.

У тетушкиных комнат я замерла в нерешительности, и почти повернула назад, но, внезапно, почувствовала злость. И на себя, за свою бесхребетность, и на тетушку, которая втянула меня в эти игры, и на всю эту ситуацию в целом. Не давая себе опомниться, я постучалась и, дождавшись приглашения, вошла.

Тетушка мгновенно поняла, что разговор предстоит нелегкий.

— Милочка, ты увидела новости? — Всплеснула она руками.

— Да, тетушка. Теперь наше с Ксавье пари больше не имеет смысла. У меня больше нет причин оставаться здесь. Я возвращаюсь домой.

— Но почему?! — Кажется, мне удалось шокировать тётю Гасси. — Мы же так прекрасно поладили, всё было замечательно!

— Да, всё было замечательно, кроме того, что я приехала работать в библиотеке, а в итоге всё свелось к тому, что я изображаю ценный приз на местной ярмарке невест!

— Тебя так обеспокоило сватовство Рауля? Милочка, он воспитанный молодой человек, и не потревожит тебя больше.

— Да причем тут Рауль?! — вспылила я. — Останься я тут, и не успею заметить, как обнаружу себя замужем, порхающей по балам и суаре и увлеченно обсуждающей фасоны рукавов, кружево и фестоны!

— А что плохого в замужестве? — поразилась тетушка.

— А что в этом хорошего? — парировала я. — Забросить дело своей жизни, свою мечту, чтобы годами подстраиваться под другого человека, с которым у тебя нет почти ничего общего, угождать ему, идти на компромиссы, чтобы оставшись одной выписать себе внучатую племянницу и играть в неё, как в куклу?

Тетушка вздрогнула, как от удара, и я тут же пожалела о сказанных словах.

— Что же, я могу тебя понять. — медленно произнесла тётя Гасси. — В твоём возрасте я сама думала и говорила про замужество точно так же. И лишь Винсенту удалось показать, насколько сильно я заблуждаюсь. Но, думаю, ты права — настоящее чувство вряди ли можно найти на балах Мэйфера, а я и так уже злоупотребила твоим хорошим ко мне отношением. Сандерс отвезёт тебя к СтаПорту, когда ты решишь покинуть Мэйфер.

Мой небогатый гардероб с Изначальной был упакован, Сандерс сообщил, что флайбус будет подан через час с четвертью, и я с грустью оглядывала комнату, в которой провела несколько месяцев, казавшихся теперь вечностью. Я в последний раз зашла в гардеробною, и пошла вдоль рядов мэйферских нарядов, ведя по ним рукой. Тихий всхлип мигом избавил меня от меланхолии — забившись в угол гардеробной и прикрыв лицо передником плакала Пруденс. Меня ожгло мгновенным стыдом — со своими душевными метаниями я совсем забыла про мою верную Прю. А ведь мой скоропалительный отлёт круто изменял не только мою жизнь.

— Прю, хорошая моя, не плачь! — я кинулась к Пруденс и вопреки всем правилам крепко обняла её за плечи. — Я обязательно что-то придумаю! У тебя будут самые лучшие рекомендации, какие возможны! Я сейчас же обзвоню всех знакомых, я сделаю всё, чтобы у тебя была работа!

— Мисс Мила, — выдохнула Пруденс, между рыданиями — Да разве в работе дело?! Вы же улетаете! Одна! И о вас будет некому позаботиться!

Пруденс зарыдала ещё горше.

Через некоторое время мне удалось успокоить камеристку, и выяснить, что тетушка оставляет её помощницей Бригитты, а самое искреннее огорчение у Пруденс вызывает мысль, что она не может последовать на Изначальную со мной. По мнению моей камеристки, я обязательно пропаду дома без должного ухода и заботы. Я заверила ее, что со мной всё будет в порядке, обещала писать ей письма и присылать снимки так часто, как смогу, но только после того, как она дала обещание, что будет отвечать мне.

Когда до отлета оставалось полчаса, я заметалась. До этого момента я совершенно не думала о том, какую одежду мне стоит надеть. Мне предстояло шокировать посетителей СтаПорта, и необходимо было решить, с какой стороны портала.

Я вспомнила день прибытия, фурор, который я тогда произвела, и плащ Рауля на своих плечах. Решение созрело мгновенно.

— Пруденс, ты не подскажешь, где сейчас плащ, в котором я прибыла в Редлиф?

Прощание вышло быстрым и скомканным. Тетушка после нашего разговора слегла в расстройстве и провожать меня не вышла. Бригитта была неотлучно с ней, остальные же работники собрались на лужайке, где меня дожидался флайбус. Пруденс снова захлюпала носом, прижавшись к кухарке. Я хотела сказать так много, но так и не нашла подходящих слов.

— Спасибо за всё. Это время на Мэйфере, благодаря вашим старанием, незабываемо. — Худшей банальности я бы придумать не смогла, но что поделать, если именно это я и чувствовала?

Перед тем, как Сандерс помог мне сесть в флайбус я последний раз обернулась на тетушкины окна — одна из занавесок качнулась. Очень хотелось верить, что мне не показалось.

Как я ни старалась держать лицо перед вышедшими провожать меня слугами, как ни пыталась изобразить безмятежную улыбку — на самом деле отъезд давался мне тяжелее, чем я могла предположить. Слезы Пруденс, чувство вины перед тётушкой за слова, которые не стоило произносить и то искреннее огорчение, которое вызвала в поместье новость о моем скоропалительно отъезде заставляли меня сомневаться в правильности моего решения. Я почти привыкла к Мэйферу с его условностями и негласными правилами, даже начала получать некоторое удовольствие от этой неспешной праздной жизни. Что, если я поддалась минутному порыву, и буду жалеть об этом? Что, если мое место именно здесь, а я не смогла оценить выпавший мне шанс?

Я смотрела в окно, как поместье становится все меньше и меньше, пока оно совсем не исчезло из вида. Потом мы стремительно пролетели над Остинвилем — и я жадно разглядывала домики с разноцветной черепицей, вывески, фигурки нарядных дам, вышедших на прогулку с джентльменами и меня все больше охватывала тоска. Что ждало меня на изначальной? Библиотека девочек Лисси? Долгие вечера с книгами? Ради чего я сейчас бежала с Мэйфера?

Вздохнув, я отвернулась от окна и встретилась взглядом с Сандерсом. Дворецкий, величественный и невозмутимый, как и всегда, восседал напротив.

— Скажите, Сандерс, вы меня осуждаете?!

Дворецкий молчал.

— Послушайте, Сандерс, я ведь больше не живу в доме тётушки, значит и не считаюсь вашей хозяйкой. К тому же я возвращаюсь домой, и мне больше не представится случай узнать ваше мнение.

— Если мне будет позволено сказать, мисс Амели, я с самого начала считал, что из этой затеи ничего хорошего не выйдет, — после некоторого колебания отозвался Сандерс.

— Почему?. — Расстроилась я.

— Вам не место на Мейфере, мисс. Вы для него… — Сандерс пошевелил пальцами, словно подбирая слово, — настоящая. В вас слишком много жизни.

— Но разве это плохо?

— Отнюдь. Но для Мэйфера это качество, скорее, минус. И, как видите, я был абсолютно прав, — ваша натура взяла верх. Хотя, надо признать, вы продержались гораздо дольше, чем я мог предположить.

Разговор с Сандерсом оставил тягостный осадок.

Чтобы хоть немного отвлечься, я достала бук, и тут же вспомнила о таинственном письме, которое за всеми этими событиями, так и не прочитала. Кажется, сейчас было самое время.

«Амели!

Раз уж я нарушаю все правила, позвольте нарушить и это.

Я пишу это письмо не для того, чтобы настоять на своём, или оставить за собой последнее слово. Я пишу его для того, чтобы вы не держали на меня обиду в своем сердце. Видит Бог, я уже достаточно вам задолжал.

Я хочу, чтобы вы знали — вы правы и не правы. Правы в том, что я действительно не слишком интересовался вами в том виде, в каком вы привыкли. Вы так органично вписались в Мэйфер, что я все время забываю, что вам он чужд. Вы привыкли к другой жизни к другим формам отношений. Здесь, на Мэйфере мужчина и женщина часто узнают друг друга по-настоящему только в браке, и это, увы, приводит к печальным последствиям. Я родился в таком браке, и, поверьте, это последнее, чего я желаю своим детям, хотя вы абсолютно не похожи на мою мать. Так что я признаю свою вину целиком и полностью. Поверьте, в силу своего служебного положения я бы мог узнать о вас многое, но это была бы совершенно возмутительная бестактность по отношению к вам. Все что я хотел бы узнать о вас, я хотел бы узнать от вас. Однако, я упустил эту возможность, о чем глубоко сожалею.

Следующий ваш упрек я также безропотно принимаю. Хотя до нашего объяснения я гордился своими успехами на ниве самообладания. Как вы уже поняли, искренность на Мэйфере не приветствуется, более того, некоторыми она порицается. В их числе моя мать. С самого детства мне твердили, что джентльмен обязан держать себя в руках, а свои чувства в узде. Я же, обладая весьма порывистым характером, никак не мог постичь эту науку. Однако ежедневные внушения сделали свое дело, и маска безэмоционального сухаря, как вы меня метко окрестили, так сильно приросла ко мне, что снять ее у меня не получается даже когда это необходимо. Но, поверьте, это действительно только маска. Под ней скрываются настоящие чувства, которым я не даю выхода.

Так я и подошел к вашему третьему, и самому страшному упреку, который я решительно отвергаю. Я люблю вас, Амели. Люблю со всей страстью и нежностью, на которые способно мое сердце. Я безмерно сожалею о том, что не сказал вам об этом. Хотя вряд ли вы бы мне поверили — решили бы, что это очередной параграф из учебника по этикету. Вы и сейчас, наверняка, не верите. Позвольте же доказать вам. Ниже я прикрепляю некое подобие своего дневника. Вести я его начал полжизни назад, когда у меня возникли некоторые эмоциональные проблемы. Врач, пользовавший меня, посоветовал мне записывать все мои сильные чувства и эмоции, дабы они не взяли верх над разумом и не привели к рецидиву. Совет показался мне странным, но я был послушным — иногда себе во вред — ребенком, который старался исполнять все приказы взрослых. Постепенно это стало моей привычкой, которая иногда весьма помогала мне держать чувства в узде. Я позволил себе сделать выборку записей, которые касались вас, Амели. Прошу вас, прочтите их. Я хочу, чтобы вы знали, что делая вам предложение я руководствовался не вопросами удобства или целесообразности, а только лишь желанием быть с вами до конца моих дней.

Прощайте, ваш Р. Ф.«

Когда я дочитала письмо, то поняла, что всё то время, пока я жадно пожирала глазами строчку за строчкой, я почти не дышала. С заполошно бьющимся сердцем, дрожащими руками я открыла дневник Рауля.

Начало было самым обыденным:

«09 сентября 334 года от основания Империи.

Ездил встречать сестру К. на станцию космопорта. До сих пор не могу понять, как согласился на эту авантюру…»

Но чем дальше я читала эти полные откровенности записи, тем больше меня охватывало отчаяние. Страсть, нежность, даже благоговение изливались на меня с каждым прочитанным словом, и я не замечала, что раз за разом шепчу «Дура, какая же я дура».

— Мисс Амели? Мисс Амели! — Настойчивый голос Сандерса вклинился в мои мысли, и я почувствовала, будто меня окатили ледяной водой. — С вами всё в порядке?

— Нет, Сандерс, всё совсем не в порядке. — призналась я. — Мне нужен домашний адрес мистера Файна. Мы летим к нему — мне нужно сказать ему что-то очень важное.

— Сейчас?! — Дворецкий позволил себе легкое удивление. — Мисс Амели, вы понимаете, что это будет выглядеть очень вызывающе? Вряд ли свет одобрит этот ваш порыв.

— Сандерс, не вы ли только что восхищались моей живостью, противоречащей духу Мейфера? Мне плевать, что про меня скажут потом — сейчас мне нужно увидеть мистера Файна. Вы поможете мне?

Сандерс помолчал немного, кивнул и что-то набрал на своем наладоннике. Флайбус снизился и полетел над улицами по новому маршруту.

Глава 15

К моему удивлению, в Веллингтоне флайбус уверенно миновал фешенебельный район, где стоял дом тетушки. Сандерс, заметив моё беспокойство, достал наладонник и показал мне адрес. Дом Рауля располагался в квартале, где селились служащие средней руки, еще не успевшие обзавестись семьей, и семьи среднего достатка, не принадлежавшие к аристократии. Я только хмыкнула — я совершенно не подумала об этом, когда решила лететь к Раулю, а ведь он вполне мог снимать квартиру в пансионе или доходном доме. Вот бы фурор тогда вызвало моё явление.

Я пыталась держаться, но все равно — решимость моя таяла с каждой минутой приближения посадки. Во мне боролись две Милы — одна, прежняя, больше всего хотела бы оказаться как можно дальше от дома Рауля, спрятаться в свою раковину, и сделать вид, что ничего не было. Другая — собиралась идти до конца, хотя совершенно не представляла, что она будет делать, встретившись с Раулем.

Флайбус припарковался, я запаниковала еще сильнее, но когда я собралась попросить отвезти-таки меня в космопорт, Сандерс, выбравшийся первым, привычно открыл дверцу с моей стороны, откинул лесенку и протянул мне руку, чтобы помочь выйти.

Пришлось собрать всю свою решимость, и выйти наружу, старательно кутаясь в плащ.

— Вы всё еще считаете это хорошей идеей? — Спросил Сандерс, прежде чем вернуться во флай.

— Да. — Кажется, в моем голосе все же недоставало решимости. — Всего хорошего, Сандерс.

— Всего хорошего, мисс Амели.

И флайбус взмыл вверх, отрезая мне пути к отступлению. А я осталась стоять на подъездной дорожке в компании ярко-красного чемоданчика.

Потоптавшись на месте в нерешительности, я рассердилась на саму себя — и решительно двинулась к крыльцу.

Дверь открыл тот самый молодой мужчина, что спас нас всех от Мистера Пиквика на рыбалке. Я даже вспомнила его имя.

— Добрый день, Жермон. Мне необходимо увидеть мистера Файна. Прямо сейчас. Это важно.

— Добрый день, мисс Дюбо. — Если Жермон и удивился, то не показал этого. Он вел себя так, будто мой скандальный визит — что-то вполне будничное и не заслуживающее особого внимания.

Приняв у меня плащ, Жермон сообщил, что, к его огромном сожалению, у него есть неотложное дело, и он вынужден срочно покинуть дом мистера Файна, и что найти Рауля я могу в его комнатах на втором этаже. По лестнице я почти взлетела.

Не разрешая колебаниям взять верх, я стремительно шла из комнаты в комнату, разыскивая их хозяина. Рауль нашелся в ванной. Совершенно обнаженный, он тщательно вытирал мокрые волосы, и не заметил моего вторжения. Несколько минут я потрясенно разглядывала открывшуюся мне картину, пока не обратила внимание на татуировку в очень неожиданном месте.

— Бабочка? — Не знаю, что меня потрясло больше — вид обнаженного Рауля или его татуировка.

— Мисс Дюбо? — самообладанию Рауля можно было только позавидовать. Он прервал свое занятие и обернул полотенце вокруг бедер, прикрывая наготу.

— Можете звать меня Амели, после всего, что между нами было.

— Вот как? Амели, что вы здесь делаете?!

Вместо ответа, я порывисто шагнула к нему, обхватила за шею и поцеловала. Это был не первый наш поцелуй, и все же, на его фоне всё, что было до этого, показалось детской игрой. Я впервые поняла, о чем пишут в романах — когда Рауль отстранил меня, я не сразу поняла, чего он пытается от меня добиться.

— Амели, с вами всё в порядке? Вы понимаете, что делаете? — Рауль, пытливо вглядывался в моё лицо.

— Конечно! — Ответила я на оба вопроса сразу, и снова потянулась за поцелуем.

В какой-то момент полотенце упало на пол, и Рауль отпихнул его ногой в сторону. Туда же отправились мой жакет и юбка, через которую я просто переступила. Блузку я сдернула через голову, даже не расстегнув, и комком отправила за спину. Мы лихорадочно торопились избавиться от одежды — важнее в этот момент для меня не было ничего.

Я потянулась к чулкам, последнему, что на мне оставалось, но Рауль перехватил мои руки.

— Оставь, они с ума меня сводят! — и я подчинилась.

В подтверждение своих слов он провел ладонями по моим бедрам, подхватывая и приподнимая. Я обхватила ногами талию Рауля и сильнее вцепилась ему в плечи. Было немного страшновато, но целоваться стало удобнее. Я почти потеряла голову, как ноги коснулось… это.

— Самое время остановиться. — Голос Рауля был непривычно хриплым. — Боюсь, если мы продолжим, я просто не смогу…

— Не надо! Еще один раз я не переживу!

— Еще раз?

Рауль нахмурился.

— Если ты отвергнешь меня еще раз, я не переживу — поспешила пояснить я.

— Отвергну? Я? Мне казалось, это ты меня отвергла. Как ты там сказала? «Учебник этикета»?

Я смущенно хихикнула.

— Это мало похоже на учебник этикета, разве что в него случайно попала глава из Кама Сутры… Интересно, как называется эта поза?..

— «Лиана». Эта называется «лиана»

— Правда? Откуда ты знаешь?

— Не только ты любишь читать книжки.

— Мои любимые авторы о таком не писали.

— Потом мне о них расскажешь. А сейчас… Думаю нам стоит переместиться в более удобное место. «Лиана», конечно, хороша, но слишком экстремальна для первого раза…

— Первого раза?.. Откуда ты знаешь?!

— У тебя был букет на представлении.

— И что, все знали?..

— Конечно. Это же Мэйфер.

Как-то отреагировать на это я уже не успела — Рауль помог мне встать на ноги, и потянул за собой в спальню. Покрывало с одеялом в мгновение ока были сдернуты на пол, и я не поняла, как сама оказалась в кровати.

Рауль накрыл меня своим телом и эта неожиданная тяжесть напугала меня. Неуверенность, ставшая моей тенью, вернулась и заставила меня замереть. Рауль тут же лег рядом, нашарил на полу одеяло, укрыл меня до подбородка и, глядя мне в глаза, сказал:

— Думаю, нам стоит поговорить.

Я согласно закивала. Поговорить — это хорошо, поговорить — это не то, что ощущать совершенно голого Рауля на себе. Не то, чтобы это было неприятно, но я вдруг поняла, что я наделала.

Нет, я не передумала, но одно дело, когда ты самозабвенно целуешься с мужчиной, и совсем другое — когда он лежит рядом, голый, и смотрит на тебя. Очень внимательно смотрит.

— Как вам нынешняя погода, мисс Дюбо? — Совершенно серьезно спросил у меня Рауль.

— Что? Погода? — Я недоуменно переспросила. — Причем тут погода?

— Не разрушать же мне репутацию учебника по этикету. Погода — лучшая тема для разговора. Или ты хочешь поговорить о чем-то другом?

— Погода… Прекрасная… Только холодно… Рауль, укройся, я не могу!

— Что не можешь? — Его голос стал ниже и… вкрадчивей.

— Ничего не могу! Ты голый!

— Ты тоже.

— Я под одеялом!

— Если я укроюсь, то буду голым под одним одеялом с тобой. Уверена, что хочешь этого?

Я заколебалась. С одной стороны, я не буду видеть голого Рауля, с другой — я точно буду его чувствовать…

С третьей — идти на попятную уже поздно. Так что я приподняла одеяло, и Рауль одним плавным движением скользнул ко мне.

Между нами ещё оставалось немного места, он не касался меня, но его присутствие я ощущала совершенно явственно.

— Не напомните мне, мисс Дюбо, о чем следует говорить после погоды? — Рауль опять говорил совершенно серьезно, но в глазах его плясали смешинки.

— Кажется, о путешествиях… — Во рту у меня пересохло, и я машинально облизнула губы. Смешинки пропали, глаза потемнели, взгляд потяжелел.

— Как добрались, мисс Дюбо? Благополучно?

— Вполне… — Говорить становилось всё труднее. Тепло его тела всё больше кружило мне голову.

— Наверное, стоит спросить о цели вашего визита, мисс Дюбо, но меня волнует не это…

— А что?..

— Два вопроса — как далеко ты готова зайти и когда это я тебя отверг?

На первый вопрос я и сама не знала ответа. Мне хотелось… Мне очень хотелось дойти до конца, и скорее всего, не задай Рауль второй вопрос, я бы уже тянулась к нему за поцелуем. Но он задал, и все мои страхи снова вернулись.

Поборов в себе желание спрятаться с головой под одеялом, я выпалила:

— Свадьба Ксава!

— Свадьба Ксавье? — Рауль нахмурился. — Я тебя отверг на свадьбе твоего брата? Если ты так считаешь, я прошу прощения, но не напомнишь, как это было?..

— Нет, я тебя не виню! Уже не виню! Да и не было ничего на самом деле! Я просто подслушала… Ты назвал меня фламинго… В общем, ты был прав, выглядела я ужасно, просто тогда это было так обидно, что я… я… — Я всё-таки не выдержала и спряталась под одеялом.

И это было ошибкой. Большой стратегической ошибкой.

Я почему-то забыла, что под одеялом я не одна. И что с момента изобретения искусственных наполнителей под одеялом прятаться смысла нет — никакой тебе спасительной темноты, все видно в мельчайших подробностях. Особенно когда некоторые подробности совсем не мельчайшие. Так что уже через секунду я вынырнула из-под одеяла с горящими щеками.

Я ожидала увидеть насмешливый взгляд Рауля, но он лежал, откинувшись на спину и прикрыв глаза рукой. Лежал и вполголоса ругался.

— Дурак! Какой же я дурак! Кретин! Идиот!..

Я совсем растерялась.

— Рауль?..

— Прости. Ты, наверное, не этого ждала… Поверить не могу, что всё это время… Ты меня ненавидишь?

— Нет! То есть уже нет! Понимаешь, всё это время я была на тебя страшно обижена. Мне казалось, что я выглядела сногсшибательно, предвкушала, как все это оценят, и у меня будет оглушительный успех… Девочкам в пятнадцать очень хочется всем нравится… Особенно тем, кто нравится им… А тут ты, с этим твоим фламинго… Знаешь, я с тех пор ненавижу розовый. Каждый раз как вижу — вспоминаю…

— Прости… Прости-прости-прости… — Рауль обнял меня и зашептал мне на ухо слова извинения. — Я дурак, повёл себя отвратительно, я не должен был…

— На самом деле, ты был прав. Выглядела я тогда чудовищно. Да и слишком близко к сердцу приняла всё это…, Наверное, потому что я была немного в тебя влюблена.

До губ Рауля мне было не дотянуться, так что я поцеловала его в плечо.

— Всё равно я не должен был… Я помню, что был тогда в ужасном настроении, с девушкой расстался, да и дома были проблемы. Это меня не извиняет, конечно…

Я успокаивающе погладила его по плечу.

— Я принимаю ваши извинения, мистер Файн, и больше на вас не сержусь. — Сказала я как можно более чопорным тоном, целуя при этом его шею.

— Благодарю вас, мисс Дюбо. Кстати, ты сказала «была»? А сейчас?..

В его голосе был совершенно несвойственный Раулю трепет.

— Сейчас? Сейчас не немного. — Он не заставит меня признаться первой. Должен же Рауль ответить за все мои страдания?..

— Значит не немного?..

Рауль придвинулся ко мне вплотную, очень-очень близко.

— Насколько не немного?

Я прижалась к нему всем телом и даже чуть-чуть потёрлась.

— Настолько, примерно.

— Настолько, что готова пойти дальше? Ты же понимаешь, что назад пути не будет? Сейчас самое время остановиться, потом, боюсь, это будет проблематично. Я услышу твое «нет» когда бы ты его ни сказала, но сможешь ли ты его произнести?

— Я не хочу говорить «нет». Но все это так странно. Я не про то, что мы… голые. Мы разговариваем. Наверное, в первый раз в жизни мы разговариваем! Еще вчера я и представить такое не могла… Ты всегда был такой правильный… Если бы я не прочитала твое письмо, я так и считала тебя… «учебником по этикету».

— Я был не правильным, я был трусом. Мне казалось, что если я буду вести себя так, как от меня ждут… Говорю это и не могу понять, зачем я это делал. Чтобы избежать проблем? Вызвать одобрение?.. Насколько было бы проще, плюнуть на все эти мэйферские правила и просто спросить у тебя в чем дело?

— Вряд ли я бы тебе ответила. Решила бы, что ты издеваешься. Мне казалось, что ты вечно был мной недоволен.

— Я не…

— Я знаю. Наверное, это я была вечно недовольна собой. А ты мне всегда так помогал… Все эти выходы, вальсы… И вообще…

Я готова была сказать всё что угодно, лишь бы прогнать тоску в глазах Рауля. Поэтому сделала то единственное, что его точно отвлечет — потянулась к его губам.

И мы отвлеклись. Так отвлеклись, что в следующий раз, когда я более менее соображала, Рауль нависал надо мной и очень серьезно спросил:

— Уверена? Сейчас точно последний шанс!

Я смотрела на него — на сжатые в усилии удержаться зубы, на бьющуюся в напряжении вену на шее, на руки, удерживающие его надо мной… И поняла, что ничего в жизни так не хотела, как того, чтобы Рауль не останавливался.

Я не стала ничего отвечать, просто подалась вперёд. Рауль со стоном приник к моим губам. Дальше все было… Немножко страшно, немножко больно и очень непривычно. Рауль был осторожен, двигался настолько медленно, насколько это вообще возможно, не переставая целовал и переживал едва ли больше меня. В какой-то момент я расслабилась и даже как-то начала участвовать в процессе. Только если гладить спину мне ещё позволили, то когда я попыталась погладить… ниже спины, Рауль сдавленно прошептал мне на ухо:

— Пожалуйста, не надо, я и так еле держусь.

— Держишься?

— Я очень давно и очень сильно тебя хочу… Тяжело сдерживаться, чтобы медленно…

— Не сдерживайся. Я хочу, чтобы ты… Хочу видеть… Что ты со мной… Что тебе хорошо со мной…

Я изловчилась и всё-таки погладила Рауля… ниже спины и даже, вспомнив кое-что из того-самого-фильма, пустила в ход ногти. После этого все стало намного быстрее и жёстче, и сильнее, и… Рауль выпрямил руки и не отрываясь смотрел мне в глаза. Я закусила губу от неловкости, почему-то этот пристальный взгляд смущал меня больше, чем все происходящее.

— Больно?.. — Спросил Рауль обеспокоенно и замер.

— Нет! Нет, не больно! Просто ты смотришь…

Рауль усмехнулся.

— Закрой глаза.

Я послушно закрыла глаза и все опять изменилось. Окружающий мир отодвинулся, я сосредоточилась на ощущениях. Никаких искорок, колокольчиков, скручивающихся во мне спиралей и падающих звёзд я не заметила. Книжки в розовых обложечках врали и в этом. Собственно, я ничего такого и не ждала. Честно говоря, физически ничего сверхприятного со мной не происходило. Ничего неприятного, впрочем, тоже. Но вот ощущение Рауля рядом, того, что между нами происходило… Я чувствовала его так явственно, словно Рауль был частью меня. И в его сдавленном дыхании, в едва слышных стонах, в движениях, становящихся резче и рваней я чувствовала удовольствие, пронизывающее меня до кончиков пальцев.

И самое острое наслаждение я испытала, когда Рауль с протяжным стоном толкнулся в меня в последний раз и замер.

Я открыла глаза и наткнулась на внимательно изучающий меня взгляд.

— Ты как?

— Лучше, чем боялась.

— Боялась?

— Ага. Знал бы ты, какие легенды ходят про первый раз… Раздирающая на части боль, реки крови, сломанные ребра…

— Ребра? Сломанные?!!

— Ну да, когда непрямой массаж сердца делают, иногда ребра ломают.

— Массаж сердца? Зачем?

— Всякое бывает — кто в обморок падает, у кого и сердце останавливается.

— Я не знаю, радоваться мне или огорчаться. С одной стороны, хорошо, что ты не в обмороке, с другой — может я недостаточно старался?

— Ты был великолепен. — Я хихикнула, такая банальность была совершенно в духе тех-самых-книжечек. — Ой…

— Что? Что случилось?!

— Кровь… Пусти меня!

Я попыталась выбраться из-под Рауля, конечно, у меня ничего не получилось. Рауль осторожно вышел из меня, встал с кровати и пошёл в ванную. Что ж, сзади он был не менее хорош, чем спереди.

Вернулся Рауль, к моему огорчению, с полотенцем вокруг бедер, другое полотенце он нёс в руках. Несмотря на все мои протесты, вытереться самой мне не дали, только посмеялись над моей стыдливостью. Я пережила всю процедуру крепко зажмурившись и, то ли от усталости, то ли от перенапряжения, открывать глаза мне совсем не хотелось. Рауль только усмехнулся, отнес полотенце обратно в ванную и, вернувшись, лег рядом.

— Я полежу немного, хорошо?.. — Голос у меня был почему-то совсем сонным.

— Хорошо. — Прошептал Рауль мне на ухо, обнимая. — Поспи…

— Я не хочу спать!.. — Сказала я, проваливаясь в сон. — Лучше скажи — почему бабочка?..

Глава 16

Я проснулась от мягких прикосновений к плечу. Скосив глаза, я увидела Рауля, целующего мое плечо. На мой недоуменный взгляд он ответил:

— Я тебе кое-что задолжал.

— Задолжал?

— Ты не получила всего, чего заслуживаешь. Я намереваюсь это исправить. — И в подтверждение своих слов Рауль прижал меня к себе.

Мне было очень интересно, как Рауль собрался отдавать долги, но меня были дела и понеотложнее.

Я заерзала.

— Не пойми меня не правильно, но мне бы…

Рауль вздохнул и разжал руки. Я начала вставать и поняла, что кроме чулок на мне ничего нет.

— Мммм… А у тебя не найдется… рубашки, к примеру?..

— Подожди секунду.

Рауль встал и куда-то ушёл. Вернувшись, он протянул мне… футболку!

— Футболка?! У тебя есть футболка?!

— Да, а что тебя так удивило?

— Прости, — я улыбнулась. — Просто я думала, что ты вообще не знаешь, как они выглядят.

— Амели, я провел на Мэйфере не всю жизнь. Я знаю, как выглядят футболки, кроссовки и джинсы… Даже ношу их. Иногда.

— Джинсы? Ты носишь джинсы? Я бы все отдала, чтобы это увидеть!

— Может и увидишь, когда-нибудь.

Я посмотрела на Рауля в надежде, что это когда-нибудь наступило сейчас. Увы! На Рауле были штаны типа пижамных… Хорошо не мужская ночная сорочка, а то ведь и такое могло быть. Я вздохнула. Несбывшаяся мечта «Рауль в джинсах» поселилась у меня в голове надолго, но мечты мечтами, а природа все сильнее требовала свое.

Чего ожидать от футболки, я не знала. Там с одинаковой вероятностью мог быть и мультяшный персонаж во всю грудь, и логотип любимой группы, и эмблема какой-нибудь конференции… Хоть что-нибудь, что дало бы мне еще один штрих к портрету Рауля.

Но это было бы слишком просто — футболка была девственно чиста. Темно-синяя, то ли прусский, то ли русский синий, который на Мэйфере, наверняка, назывался как-нибудь вычурно типа «королевский ночной» или «индантреновый».

В любом случае, других вариантов у меня не было. Я покосилась на Рауля. Он вежливо отвернулся, и я покорно натянула футболку. В ванную я шла в лучших традициях Мэйфера — плавно и размеренно, чтобы ни на волосок не поколебать подол футболки, оказавшейся не слишком длинной.

Сделав свои дела, я призадумалась. Ситуация располагала. Я в доме одинокого мужчины, только что — ну, почти — после грехопадения, и не представляю, что дальше? Мила Лисицына хмыкнула бы и пожала плечами, мол «ну и что?», достопочтенная Амели Дюбо же, по всем правилам, должна была разразиться слезами и упасть в обморок.

Я посмотрела на пол ванной комнаты — плитка, пусть и с подогревом. Падать будет пусть не холодно, но больно. Да и не хотелось мне ни плакать, ни падать в обморок. Чувствовала я себя так, будто выпила шампанского больше, чем это приличествует юной девушке — слегка пьяной и очень веселой. К тому же, Рауль, этот Рауль, интересовал меня больше, чем все предыдущие его ипостаси. В конце концов должна же я выяснить, что это за бабочка?

Собственно, с этим вопросом я и вышла из ванной.

— Какая бабочка? — Недоуменно спросил Рауль, возясь с сервировочным столиком.

Я выразительно посмотрела на то место, где у него была татуировка. Бабочка, полускрытая штанами, надменно шевельнула кончиком крыла, когда Рауль пошевелился. Разноцветная бестия как бы говорила мне: «Я тут, милочка, уже давно, у нас прочные отношения, а вы, собственно, кто и на каком основании интересуетесь?».

Кажется, я ревную к бабочке… На самом деле я ревновала, конечно, не к бабочке, а к жизни Рауля, в которой не было меня — и к бабочкам, и к джинсам, и даже к книге, которая лежала на прикроватной тумбочке.

— О, это очень давняя история.

— Так обычно говорят, когда не хотят рассказывать, — я даже слегка обиделась.

— Почему же? Я расскажу, только перед этим накормлю тебя. Мне кажется, ты хочешь есть…

Есть я хотела ужасно, ведь сегодня завтрак был испорчен прощанием, а обед… Обед я пропустила по вполне уважительной причине. Приличная девушка на моем месте отказалась бы, сказав, что не голодна. Правда, приличная девушка на моем месте не оказалась бы… Так что я решительно направилась к кровати, раз уж Рауль подкатил столик туда.

— Хочу. Даже очень

— Надеюсь, тебе понравится. Я нигде не нашел какое твое любимое блюдо, так что пришлось довольствоваться наблюдениями.

— Не нашёл? А ты искал?

— После твоей отповеди, кстати, совершенно справедливой, я решил узнать тебя получше, так что просмотрел все открытые источники информации.

— Открытые источники информации?

— Профили в соцсетях, резюме, табели в школе и в вузе… Вспомнил, что рассказывал о тебе Ксавье.

— Представляю, что он тебе понарассказал.

— Лично мне он ничего не рассказывал, конечно. Мальчики в закрытых школах часто рассказывают о доме и семье, пытаются справиться с тоской и одиночеством.

В глазах Рауля опять появилось то выражение, что мне так не нравилось, если не сказать пугало — смесь замкнутости, одиночества и тоски. Трюк с поцелуями в прошлый раз отлично сработал, можно было бы попробовать его и в этот, но мой заурчавший живот непрозрачно намекнул, что одной любовью сыт не будешь. Выражение глаз Рауля сменилось на обеспокоенное. Что ж, тоже вариант. Он начал снимать колпаки с тарелок, и я перевела взгляд на них — интересно, что же Рауль «нанаблюдал»?.. Такого я не ожидала, на тарелках лежали..

— Профитроли?!

— Мне показалось, что они тебе нравятся… — В голосе Рауля зазвучало сомнение. — Если нет, то я закажу что-нибудь другое, только придется подождать…

— Нет, ждать мы не будем. Во-первых, мне действительно нравятся профитроли, а во-вторых, я очень хочу есть.

— Тут четыре вида — эти с крабовым паштетом, эти с риетом из перепелов, эти со сливочным кремом, эти с чем-то ягодным, я не запомнил названия…

— Ммм, и как тут выбрать?..

— Знаешь, моя бабушка как-то сказала:«Когда не можешь выбрать, бери все».

— Золотые слова!

Так что ужин у нас был вполне сбалансированным — крабы на закуску, перепела как основное блюдо, ягоды со сливками на десерт. А то, что это все было заключено в оболочку из восхитительно-хрустящего заварного теста, так одна из моих бабушек, у которой было тяжёлое детство, говорила: «Без хлеба еда — не еда!».

Правда, из-за этого теста в постели оказалось столько крошек, что мы минут пятнадцать со смехом их вытряхивали. Однако в какой-то момент смех Рауля оборвался, я оглянулась посмотреть и застыла, увидев его жадный взгляд. До меня вдруг дошло, что я стою на коленях в очень двусмысленной позе, футболка сползла мне на спину, и еще эти чулки, которые его с ума сводят…

— Ой! Прости. Я не нарочно, так получилось, я не хотела…

На самом деле, я хотела. Не так, конечно, и не в такой позе, но мне вдруг очень захотелось продолжения. Виной ли тому был этот странный ужин — я лет с двух не ела без нижнего белья, или Рауль, который так и не надел ничего сверху, и дразнил меня своими кубиками и проклятой бабочкой, я не знала. Увидев что-то в моих глазах, Рауль потянулся ко мне, я — к нему… Через секунду я опять висела на нём, обхватив его ногами, и мы самозабвенно целовались. Моя футболка и его штаны ужасно мешались, и я попыталась, не отрываясь от губ Рауля, избавится хоть от чего-нибудь, что мне, конечно же, не удалось. Я разочарованно застонала и предприняла действия поактивнее, чем окончательно все запутала. Рауль оторвался от моих губ и засмеялся.

Я обиженно нахмурилась.

— Что смешного?

— Я думал, мне придется смиренно ждать следующего раза, уже приготовился гасить порывы, а ты… Я смеюсь не над тобой, а потому что счастлив.

Я растаяла от этих слов. Я делаю его счастливым…

— Но как бы нам обоим не хотелось, тебе пока нельзя…

— Что? Мне — можно!

— После первого раза стоит подождать неделю…

— Неделю?! Зачем?!

— Видишь ли, я мог тебе навредить…

— Чем? Ты же не вилкой в меня тыкал! Я была готова, ты был осторожен, к чему такие жертвы?!

— Вилкой? Вилкой?! Амели, ты меня с ума сводишь… — Рауль рассмеялся ещё сильнее.

Висеть на смеющемся мужчине оказалось не так удобно, так что я, несмотря на его протесты, опустила ноги на пол.

— Ладно. Предлагаю компромисс — я принимаю не слишком горячую ванну, насколько помню, это помогает.

— А в чем компромисс?

— В том, что ты идёшь со мной!

Так мы и оказались в ванне с пеной. Пены для ванн у Рауля, конечно, не было, так что я извела половину флакона геля для душа и блаженствовала со всех сторон окружённая его запахом. И Раулем, тоже почти со всех сторон. Он сидел позади меня и касался меня почти всем телом, а там, где не доставал — в ход шли руки. Немного мешали чулки, которые Рауль уговорил меня не снимать.

— Я не мог их забыть с тех пор, как увидел. — Вкрадчиво прошептал он мне на ухо, и я сдалась. Могут же у мужчины быть маленькие слабости?..

От горячей воды, запаха, ощущения Рауля рядом, его рук, вроде бы просто обнимавших, у меня кружилась голова и хотелось мурлыкать, как разнежившаяся на солнце кошка.

— Так что за история с бабочкой? — Собрав последние силы, спросила я.

— Бабочка… Мне ещё повезло, у Николя — единорог.

— Единорог?! Где?!

Руки Рауля чуть заметно стиснули меня. Не нравится, что я интересуюсь татуировками других мужчин?..

— На плече. — Голос Рауля стал суше и строже. Действительно, не нравится.

— А почему у тебя…? Не на плече?

Я попыталась нащупать разноцветную мерзавку. Не особо получилось, но наградой мне послужил едва слышный стон, когда в процессе поисков я на кое-что наткнулась. Если бы не надо было так выворачивать руку, я бы продолжила свои изыскания, но было совсем неудобно.

— Я проиграл. Это было на мальчишнике Ксавье, в самом конце, когда мы уже мало что соображали. Нелёгкая занесла нас в тату-салон, где таким пьяным дурачкам предлагали сыграть в игру типа рулетки. Там два колеса, одно определяет рисунок, другое — место. Мне выпала бабочка и… В процессе я протрезвел и пожалел, но отступать было поздно, тем более Николя и Ксавье уже обзавелись этим сомнительным украшением.

— Ксав тоже? А у него что? И где?..

— Дельфин. Чуть пониже спины. Самое то, перед свадьбой.

— О. Так вот почему у него была такая великолепная осанка! Интересный способ. Хотелось бы мне посмотреть…

Рауль сжал меня ещё крепче и даже кажется рыкнул на ухо.

— Ты чего? Он же мой брат! Да, я бы посмотрела, сфотографировала, а потом шантажировала его всю оставшуюся жизнь. За все бы ему отомстила!

— Ты такая злопамятная мстительница? Страшно представить, что ждёт меня.

— Тебя я уже простила. Не могу сказать, что не припомню тебе этого больше никогда, но мстить не буду. Наверное.

Рауль тихо рассмеялся.

— Ты смеёшься. Это так удивительно. Мне казалось, что ты вообще не умеешь улыбаться…

— Поводов было не много. Теперь, думаю, будет больше.

— Да? Это почему же?

— Теперь у меня есть ты.

Смутная мысль о чем-то неприятном скользнула в глубине сознания, но руки Рауля, начавшие не просто обнимать меня, не дали ей не единого шанса.

— Что ты делаешь? — Говорить становилось все труднее.

— Я все ещё тебе должен. Помнишь? Самое время вернуть долг.

— Ты же сказал, что неделя…

— А ты сказала, что все в порядке. К тому же, есть разные способы…

Рауль повернул мою голову, чтобы удобнее было целовать, одна его рука осталась на моей груди, а другая скользнула по животу вниз… Через несколько минут целоваться стало невозможно, потому это я стонала и извивалась под его руками, а Рауль внезапно охрипшим голосом шептал мне на ухо:

— Давай, милая, отпусти себя, давай, я держу тебя…

И я отпустила. Больше всего это было похоже на прорыв плотины, только вместо тонн воды разлился жидкий горячий мёд, который затопил меня всю. Это было так прекрасно, что я даже на какой-то момент потеряла сознание. Во всяком случае, как Рауль вынимал меня из ванны, вытирал и нёс в постель, я не помню.

Очнулась я когда он стаскивал с меня чулки. Пренеприятнейшее чувство. Я с отвращением посмотрела на холодные и мокрые черно-белые комки. Слабости слабостями, но надо и меру знать… Рауль глядел на них чуть ли не с нежностью, и вместо того, чтобы отбросить их подальше, как это сделала бы я, аккуратно пристроил их на тумбочку возле кровати. Ту самую, на которой лежала книга. От такого святотатства — мокрые чулки рядом с книгой! — я негодующе взвизгнула, схватила книгу и прижала ее к себе. И только потом разглядела название.

— «Джейн Эйр»? Ты читаешь «Джейн Эйр»?! — У меня в голове это не укладывалось.

— Да. А что?

— Просто… — А почему собственно нет? Все же это классика мировой литературы.

— Ты указала ее как одну из любимых книг. Я хотел узнать тебя получше и решил прочесть. В школе я ее так и не прочитал.

— Почему?!

— Мы втроем ее принципиально не читали, предпочли неуд. Для нас она была слишком девчачьей.

— А сейчас? — Я затаив дыхание ждала ответа, все-таки речь шла об таких основополагающих в отношения вещах, как любимые книги.

— Она по-прежнему слишком девчачья. — Рауль улыбнулся моему недоумению. — Мальчики любят читать про действия, а не про мысли и разговоры.

— Там много действия… — Я растерялась, для меня нежная прелесть «Джейн Эйр» была очевидной, но я-то была девочкой.

— Много, но… Не такое. К тому же главный герой… На месте Джейн я бы бежал от него без оглядки.

— Почему?! Он так любит ее!

— Любит, но не уважает. Не считается с ее чувствами, манипулирует им, ещё и жену скрывает.

— Я как-то не рассматривала мистер Рочестера с такой точки зрения… Но ты прав, если бы я читала в таком возрасте у меня возникло бы много вопросов и к нему, и к Джейн…

— А сколько тебе было, когда ты прочла этот роман в первый раз?

— Лет в десять, как Джейн в начале повествования. Я даже немного была влюблена в мистера Рочестера. Кстати, мне казалось, что ты на него похож.

— Я?! Чем?

— Такой же мрачный и загадочный. Только красивее, конечно.

— Красивее?

— Конечно. Только не говори, что ты не знаешь, что красавец.

Рауль покраснел! Не залился краской, конечно, но на скулах отчётливо выступили красные пятна.

— О. Тебе никто не говорил?

— Я всегда считал свою внешность удовлетворительной.

— Удовлетворительной?! Боюсь представить, что ты сочтешь красивым.

— Тебя. Я сочту красивой тебя. Очень красивой. Самой красивой…

От этих слов я опять потеряла голову. Словно не было того разговора, не было долгих лет мучительного недовольства собой, не было неуверенности, ставшей моим вторым я… Словно мне пятнадцатилетней юноша, в которого я была влюблена, сказал «ты — красавица!» несмотря на дурацкое платье, еще более дурацкую шляпу, и фигуру девочки-подростка…

— Ох… — Только и смогла сказать я и в который раз за этот сумасшедший день потянулась за поцелуем.

А потом сначала я рассказывала Раулю какой он красивый, выцеловывая на его лице и теле причудливые узоры, а потом он возвращал мне сторицей, зайдя куда дальше, чем я. Лишь убедившись, что у меня ничего нигде не болит, ни кровит, и что я очень-очень хочу его и совсем-совсем готова, Рауль повернул меня на бок, лег позади и осторожно вошел в меня, замирая на каждом сантиметре. Только когда я очень настойчиво дала ему понять, что мне нравится, Рауль начал двигаться. В такой позе руки его были свободны, все повторилось, как было в ванной, только на этот раз всё было ярче, и горячее, и глубже, и… Не могу сказать точно, но на этот раз медовой волной нас накрыло одновременно, может разве, что Рауль продержался чуть дольше, чтобы увидеть, как я таю в его руках.

После этого я почти сразу уснула, но успела услышать, как он прошептал те три слова, о которых я мечтала с пятнадцати лет.

Глава 17

Первое, что я почувствовала при пробуждении — запах кофе. Как же я по нему соскучилась! Как же мне его хотелось!

Не открывая глаз, я потянулась к предмету своего вожделения. На моем пути было что-то большое, теплое и смеющиеся. Я недовольно фыркнула и проснулась окончательно. Рауль! Я в постели Рауля. Голая. Почти легла на него в попытке дотянуться до чашки кофе, которую он держал в вытянутой руке подальше от меня. На мгновение я замерла не зная, что делать — дальше тянутся за кофе или спрятаться под одеялом. Часть меня, отзывавшаяся на «Амели Дюбо», требовала немедленно спрятаться под одеяло, а лучше под кровать. Ей было очень стыдно. «Мила Лисицына» же уговаривала меня сесть на Рауля верхом, отвлечь его чем-нибудь и завладеть вожделенной чашкой. Она очень хотела кофе и, если быть совсем откровенной, отвлечь Рауля.

Победила дружба. Я сползла с Рауля под одеяло, но прижавшись к его боку жалобно попросила:

— Можно мне тоже кофе, пожалуйста.

И подкрепила свою просьбу взглядом, с которым умоляла маму отпустить меня и Соню в гости к Петьке и Пашке на Татуин. Рауль, в отличии от мамы, оказался очень податливым и тотчас же отдал мне свою чашку.

Я с наслаждением сделала первый за долгое время глоток. Кофе у Рауля был очень хорошим, хотя я бы добавила сливок. Стон удовольствия вырвался у меня мимовольно. Рауль как-то странно напрягся.

— Ты так любишь кофе? — Голос у него был хрипловатым, видимо, со сна.

— Люблю. Только мне его не давали.

— Не давали?

— Ага. На Мэйфере девушкам кофе не положен. Какао, горячий шоколад, чай всех видов, даже глинтвейн можно, а кофе — нет. Считается, что мы от него становимся необузданными и склонными к опрометчивым поступкам.

— Вот как? — Спросил весело Рауль и попытался отнять у меня чашку.

Я зарычала на него, одним глотком допила кофе и торжествующе перевернула чашку, показывая, что больше в ней ничего нет. Однако там оставалась одна капля, которая по закону подлости сорвалась с края и упала мне на грудь. Рауль проводил ее тяжелым взглядом. Я вздохнула и коварная капля поползла вниз.

Рауль со словами: «Это невозможно!» прижался губами к моей коже, ловя беглянку языком. От удовольствия, которое во мне вызвал этот порывистый жест и от губ Рауля, которые он не спешил от меня отрывать, я непроизвольно выгнулась и застонала.

— Что же ты со мной делаешь?!. — Почти простонал Рауль и начал покрывать поцелуями мою шею.

Я решила послушать «Милу» и всё-таки оседлала Рауля. Он тут же оценил открывшиеся перспективы и предпринял решительную попытку меня соблазнить. Я не особо протестовала, особенно когда его губы нашли мою грудь… Идиллию разрушил звонок его бука.

Рауль нехотя оторвался от меня, с раздражением взял бук с прикроватной тумбочки и начал набирать сообщение.

— Прости, это со службы, я должен ответить.

Я разочарованно вздохнула и вспомнила, что давно хотела спросить.

— А кем ты работаешь?

— Я занимаюсь информационной безопасностью Дворца. — Рассеянно ответил Рауль.

Ничего себе! Я смутно представляла себе, что такое информационная безопасность, но прекрасно понимала, что такое «Дворец».

— Так ты придворный? А за что тебе дали орден?

— Я не придворный. При дворе я бываю на обязательных приемах. Работаю я, в основном, совершенно в другом месте. А орден мне дали… за раскрытие заговора. Деталей сообщить не могу, это государственная тайна. — Все так же отстранённо пояснил Рауль.

Заговор? На Мэйфере?! Я чуть было не засыпала Рауля вопросами, хотя и понимала, что он вряд ли ответит. С государственной тайной не шутят. Чтобы умерить свое любопытство, я представила себе Рауля за работой и засмеялась.

Рауль отложил бук и недоуменно приподнял бровь.

— Я представила тебя за работой.

— И что смешного ты в этом нашла?

— Просто ты во фраке и шейном платке сидишь за монитором… Это такой сюрреализм…

— Фрак и платок я снимаю.

— Все равно смешно. Весь этот ваш Мэйфер…

— Ваш?

Я уже хотела разразится тирадой про парадоксы Мэйфера, как в дверь постучали.

Испуганно ойкнув, я спряталась под одеяло. Реальная жизнь неумолимо вторгалась в наши отношения.

На мое счастье в комнату никто не вошёл. Судя по звукам дверь лишь немного отворилась, и кто-то шёпотом доложил, что курьер прибыл. Рауль успокаивающе улыбнулся мне и потянулся за халатом к банкетке в изножье кровати. Убедившись, что вид его достаточно благопристоен, Рауль вышел из комнаты. Я поглубже зарылась в одеяло. Одно дело, когда о твоем падении знает непосредственный его виновник, а совсем другое — совершенно посторонние люди.

На меня накатило осознание того, что я натворила. В любом другом месте цивилизованной вселенной я могла бы просто выйти из дома Рауля и спокойно жить себе дальше. Даже на Кериме, планетке куда занесло мою кузину Соню, девушка, выходящая утром, днем или вечером из дома мужчины может не опасаться косых взглядов — зашла, вышла, её право, её выбор. Но на Мэйфере…

Если кто-нибудь прознает о моем легкомысленном поступке, позором покроются все. Даже про Мика, которого едва ли можно назвать моим другом, будут говорить: «А вы знаете, он ведь общался с этой… Ну вы помните этот скандал? Да-да, с Изначальной… Какие нравы там царят, уму непостижимо…». Чего доброго, не видать мальчишке приличной невесты. Кто ж отдаст дочку за знакомого той-самой-Дюбо?..

Если бы дело касалось только меня, я бы наплевав на все и всех, вышла бы из дома Рауля в полдень с высоко поднятой головой и в тех самых чулках, от которых Рауль шалеет, как подросток. Не в одних чулках, конечно, но даже надень я самую длинную из лежащих в моем чемодане юбок, Мэйферу хватит и моей полосатой лодыжки, чтобы навеки заклеймить меня позором. Оставалось надеяться, что Рауль что-нибудь придумает. В конце концов, это и в его интересах — прослыть соблазнителем невинных дев незавидная участь на Мэйфере, даже если дева сама явилась и настояла на своем соблазнении.

Рауль вернулся и тронул мое плечо под одеялом.

— Вылезай, у меня для тебя сюрприз.

Я помотала головой — какой сюрприз в такой ситуации?..

— Амели, милая, не заставляй меня принимать крайние меры.

Пальцы Рауля неумолимо подобрались к моему боку. Ночью он выяснил, что я боюсь щекотки. Тогда нам было не до того, но Рауль запомнил и собирался воспользоваться своим знанием. Я недовольно высунула голову:

— Какой сюрприз?

Рауль вместо ответа показал мне документ на красивой гербовой бумаге с императорскими вензелями.

— Специальное разрешение на брак. Нам не надо будет ждать несколько месяцев, объявлять о помолвке и всю эту предсвадебную гонку можно пропустить… Ты не рада?

В течение речи Рауля я все больше и больше хмурилась. Надо же, выход он нашёл, но что-то мне не хочется по нему выходить.

— Ты хотела другую свадьбу? Мы можем устроить торжество потом, когда шумиха немного стихнет.

— Я вообще не хотела никакую свадьбу! Я не собираюсь выходить замуж!

— Но у тебя нет другого выхода! Никто не знает сколько людей видело тебя входящей в мой дом, и как далеко распространились слухи.

— Почему нет? Я могу переодеться в мужской костюм и ночью вылезти из окна твоей спальни, сбежать, а ты всем заявишь, что тебя обокрал какой-то беспризорник. Раз уж мы тут все играем в 19 век, давай сыграем в Оливера Твиста.

— Играем? Амели, это Мэйфер. Тут все серьёзно.

— Да неужели? Ты каждый день имеешь дело с высокими технологиями, но вынужден узнавать про девушку девственна она или нет по тому, что у нее в руках! Это не игра, это театр абсурда!

— При чем тут это?! Это вообще никак не связанные между собой вещи!

— Это только тебе так кажется! Это как раз и иллюстрирует, насколько здесь все нелепо.

— Нелепо?

— Сам посуди. Вы все знаете, что сейчас не Эпоха Регентства, вы пользуетесь технологиями, но при этом упорно делаете вид, что на вас вот-вот нападет Наполеон! Вы пользуетесь достижениями современной медицины, но при этом заставляете девушек объявлять всем, девственны они или нет.

— Да при чем тут чья-то девственность?! Почему ты так упорно об этом говоришь?

— Чья-то?! Не чья-то, а моя! Моя девственность, Рауль. Мне противно от того, что ею размахивали направо и налево ещё и реверанс этот проклятый заставили делать! Неужели ты не понимаешь, что это моё и только моё дело. Ну, может и твоё немного. Но это я должна была тебе сказать, я! А не флорист, который составлял мой букет.

— Я понимаю, ты расстроена…

— Ничего ты не понимаешь! Все это ваше мэйферское ханжество… Поговорить с глазу на глаз нельзя, позор, а зажиматься или что похуже за портьерой на маскараде — можно, только маску не снимай. Моя подруга радовалась войне, потому что она могла приблизить день свадьбы! Это нормально по-твоему? А мужчина, который переодевается в женщину? Не потому, что у него там что-то в голове заклинило, а просто для того, чтобы делать свое дело? Это нормально?!

— Ты выросла на Изначальной…

— Да я выросла на Изначальной. И там у нас девушек не обряжают, как кукол, и не заставляют их вести себя как куклы — стоять, где поставили, сидеть где посадили! У нас дети выглядят детьми — чумазыми, растрепанными, запыхавшимися от игр детьми!

— Хорошо, я понял, у нас тут ад на земле! В муслине и кружевах! Почему ты тогда приехала сюда, раз так все плохо?!

— Я не знала! Мне никто ничего не сказал! Мне сказали, что надо помочь тётушке с библиотекой! А оказалось… Оказалось, что тётушка не наигралась в куклы!

— Так почему ты не уехала, когда все выяснила?!

— Потому что передо мной повесили морковку! Сочную, вкусную морковку! Как же работа в Императорской библиотеке! Такой шанс! Раз в жизни! И всего-то надо произвести впечатление! И послушный ослик Амели Дюбо пошла за морковкой! В муслине и кружевах, черт бы их побрал!

— Работа?! Все это из-за работы?!

— Ты разочарован? Конечно, потратить столько времени на девицу, которая не рассматривала тебя или любого другого завидного жениха в качестве заветного приза!

— Я не это имел в виду.

— А что? Девушка в моем возрасте может хотеть только одного? Замуж! Так вот — я не хотела! И не хочу!

— Так зачем все это?! — Рауль красноречивым жестом обвёл кровать.

— Ты думал, я приехала к тебе, чтобы ты меня скомпрометировал и женился?!! Ты такого обо мне мнения?!!

— Я вообще ни о чем не успел подумать…

— Ах, как жаль! А если бы успел? Облил бы меня презрением, как обычно? Поджал бы губы и опять как-нибудь обозвал? Как на этот раз? Мартовской кошкой? Чтобы я и март возненавидела и еще восемь лет терзалась чувством вины?

— Амели, я же извинился!

— Если я сейчас разобью эту чашку и порошу у нее прощения, как ты думаешь, она снова станет целой?!

— Я буду просить у тебя прощения каждый день до конца своей жизни, если захочешь. Я сделаю все, чтобы ты была счастлива.

— Великодушно женившись на мне? Заперев меня в домике в престижном районе? Передавая с камердинером пожелание посетить мою спальню? Заведя любовницу через пять лет, потому что так принято?

— Какая любовница?!!

— Блондинка, разумеется. Их для контраста с женой заводят.

— Мне не нравятся блондинки!

— Тогда рыженькую.

— И рыжие мне не нравятся! Ладно. Чего хочешь ты?

— Не знаю. Я приехала сюда, чтобы попросить прощения. Увидела тебя… Больше всего на свете мне захотелось быть с тобой! Но… Я не смогу. Не смогу быть с тобой здесь. Только не здесь, только не так…

Слезы, которые рвались из глаз с первого момента этой ссоры, наконец хлынули — я разрыдалась.

Рауль тотчас оказался рядом. Обнял меня и зашептал на ухо:

— Милая, не плачь, пожалуйста, только не плачь… Не хочешь здесь, я отвезу тебя в наше поместье, там не такие строгие нравы, там люди проще относятся к условностям. Тебе там понравится. Постепенно ты привыкнешь, и все не будет казаться таким ужасным… Я люблю тебя, очень сильно люблю, мы все преодолеем… Я не могу не женится на тебе, после всего…

— А ты будешь жить со мной? — Я дала Раулю последний шанс.

— Какое-то время да, но потом мне придется вернуться в столицу… Моя служба…

— И опасна, и трудна… Я поняла, долг сильнее любви и все такое…

— При чем тут долг?

— При том, что ты не оставишь Мэйфер. Тебя все устраивает: твоя работа, эта жизнь, чулки бальные…

— Чулки?

— Да, чулки! Нет ничего нелепее мужчины в белых чулках и балетках!

— При чем тут чулки?!

— При всем и не причем одновременно. Я понимаю, что для тебя в этом всем, — я обвела комнату, но имела в виду Мэйфер, — нет ничего необычного. Ты привык, приспособился. Я так не смогу. Даже пытаться не буду. Точно знаю — у меня не получится, теперь не получится. Назвать тебя на «вы», говорить тебе «мистер Файн» на людях, держатся на благопристойном расстоянии, вместо того, чтобы обнять и поцеловать, если захочется… Я так не смогу. В конце концов, я возненавижу тебя… Поэтому, прости, но я не могу принять твое предложение.

Рауль замер. Отстранился от меня. Вздохнул и глядя в сторону произнес:

— Если таково твое решение, что ж, я принимаю его. Но в любом случае, сейчас ты не сможешь уйти. Слишком многие смогут тебя увидеть и узнать. Пойдут сплетни, и если бы они коснулись только меня… Боюсь тень падет и на твою подругу, и на тётушку. Не думаю, что ты хочешь для них такой участи. Поэтому прошу — останься здесь до ночи, ночью я сам отвезу тебя до стапорта. А сейчас извини, я должен уйти, боюсь, я не смогу остаться с тобой и не начинать умолять тебя передумать, всеми способами.

Я ошеломленно молчала, а Рауль ушел одеваться.

Через некоторое время он подошел ко мне, уже полностью одетый, встал на одно колено перед кроватью — ума не приложу как он ухитрился сделать это в своих узких брюках — и глядя мне в глаза очень серьёзно сказал:

— Амели, поверь мне, я понимаю все твои страхи, я согласен с тобой — Мэйфер не самое лучшее место во вселенной, но пойми и ты меня. У меня есть обязательства. Я подданный Империи и должен служить ей, с моей службы просто так не уходят. Поверь, если бы не это, я поехал бы с тобой куда угодно, лишь бы тебе там было комфортно. Ничего в жизни так не хотел и не хочу, как быть с тобой. Я люблю тебя. Вчера у меня был день рожденья и ты сделала мне самый лучший подарок. Я понимаю, что просить не в праве, но, пожалуйста, подумай ещё над моим предложением. Хорошо?

И не дожидаясь ответа он потянулся ко мне за поцелуем. Правильнее всего было вежливо отстраниться, но я, загипнотизированная его словам, голосом, глазами, потянулась к нему…

Этот поцелуй был непохож на все наши предыдущие. В нем не было страсти, только нежность, а ещё немножко отчаянья и боли… Когда поцелуй прекратился, я почувствовала, как по моим щекам катятся слезы.

— Не плачь.

Рауль обхватил мое лицо ладонями и большими пальцами вытер слезы.

— Я вернусь через восемь-девять часов. На столе, — кивок в рабочую зону, — пароль от домашней сети. Слева по коридору библиотека. Внизу кухня, столовая и гостиная, в подвале тренажерный зал. Так же внизу комната Жермона, помнишь его? Я оставлю его с тобой. Сюда он не войдет, но ты можешь располагать им как угодно, но не доверяй его готовке. Когда захочешь есть, лучше закажи.

Я хотела было возмутиться, но поняла, что одна просто не справлюсь.

— Хорошо

— Я люблю тебя.

С этими словами Рауль ушёл.

Оставшись одна я еще немного поплакала, а потом «Мила» взяла дело в свои руки. «Амели» она не доверяла, и правильно делала. «Амели» растаяла от признания в любви и подумывала, что в сущности на Мэйфере не так уж и плохо. «Мила» тоже растаяла, но ей на Мэйфере категорически не нравилось. «Мила» помнила, что она Лисицына, а они берут своё, а не подстраиваются. Так что она велела мне перестать раскисать, привести себя в порядок и подумать над перспективами.

Перспективы были не радужными. Рауля я, безусловно, люблю, но… Я взрослая девочка и прекрасно понимаю, что одной любви не достаточно. Приняв предложение Рауля и оставшись на Мэйфере, я рано или поздно потеряю себя, и надолго ли в таком случае хватит любви Рауля ко мне? Самым разумным было придерживаться плана Рауля — подождать его, позволить ему отвезти меня до CтаПорта, трогательно попрощаться и всю жизнь вспоминать, вспоминать, вспоминать… Но у меня имелись серьёзные опасения, что через восемь-девять часов или во время трогательного прощания, или в любой момент рядом с Раулем я передумаю и кинусь ему на шею. К тому же, я была немного зла на него — за то, что решил за меня, за то, что считал, что я охочусь за женихами, за то, что пытался манипулировать моими чувствами.

Мой взгляд упал на книгу, так и лежащую на тумбочке. «Джейн Эйр». Невероятная, невозможная история любви. И одновременно история обмана, доминирования и манипуляций. Джейн не смогла мириться с этим, и мне не зачем. Да, Рауль меня не обманывал, но… Рауль замечательный человек, прекрасный мужчина и, судя по всему, любовь всей моей жизни, но он слишком мэйферец и рано или поздно это скажется на наших отношениях.

Так что я собрала волю в кулак, привела себя в порядок, достала из чемодана свое белье, джинсы с толстовкой и с удовольствием их надела. Потом на самом дне отыскала блокнот с ручкой, вырвала оттуда несколько листов и старательно вывела на первом «Дорогой мистер Рочестер мистер Файн, мне всегда казалось несправедливым, что Джейн не объяснила свой побег. Я не последую её примеру, так что позвольте мне изложить причины моего поступка…». Закончив, я вложила листки в книгу и положила ее на кровать, так что её невозможно было не заметить. А после этого отыскала свой бук, порадовавшись, что предусмотрительно записала туда номер, нажала на вызов и после гудка и томного «Хелоу» решительно произнесла:

— Мэдди, мне нужна ваша помощь…

Глава 18

— Не могу поверить, что ты у меня есть… Такой большой, красивый… Удобный… — Я ворковала и гладила обивку дивана.

Диван на самом деле был не мой, как и квартира. Однако, после моей комнаты в Поместье, квартира на ТриОНе, доставшаяся мне после Сони и Майкла, до сих пор поражала мое воображение.

Обставленная безо всякого намека на стиль — мебель была настолько разномастной, что это даже казалось идеей — слегка захламленная предыдущими жильцами и расположенная в одном из самых сумасшедших кварталов, квартира настолько не подходила мне прежней, что я нынешняя была в нее почти влюблена.

Полностью влюбится и в квартиру, и в мою нынешнюю жизнь, мешала непроходящая влюбленность в Рауля.

Несмотря на более чем достаточное количество достойных кандидатов на моей новой работе в библиотеке ГАГА — Галактической Академии Гражданской Астронавтики — я все еще по уши и безнадежно была влюблена в Рауля.

Нет, я не пребывала в меланхолии, не заливалась поминутно слезами, не гладила медальон с локоном любимого — у меня его и не было — но по вечерам, когда я перебирала события прошедшего дня, или ночью, когда от шума соседской вечеринки не могла заснуть, на меня накатывала такая тоска по нему, что хотелось все бросить и лететь на Мэйфер, умолять его взять меня замуж.

Раз за разом я воскрешала в памяти строчки письма, оставленного ему… Не слишком ли я была резка?.. Не слишком ли суровыми были мои обвинения?.. Не слишком ли глубокую рану я нанесла ему?.. Любит ли он меня до сих пор?..

За те три месяца, что прошли с моего бегства с Мэйфера я не получила от него ни одной весточки, хотя с чего бы ему мне писать? Может мне не стоило пользоваться помощью принца Амодея?..

Каждый раз, когда я задумывалась об этом, перед глазами вставала картина моего побега. Мое волнение в ожидании принца — «ждите, мисс Дюбо, ваш прекрасный принц уже спешит к вам на выручку!», мое недоумение от его сообщения — «Рапунцель, Рапунцель, скинь свои косы! В смысле, подойдите к окну, я уже здесь», и почти суеверный ужас, когда из ниоткуда в воздухе открылась дверь флайбуса — «ну же, мисс Дюбо, никогда не видели суперстеллс-технологии? Обычный флайбус-невидимка. Принц я или не принц?»

Самым сложным, как ни странно, было не вылезти в окно спальни Рауля и не вытащить в окно чемодан, а не рассмеяться от «маскировки» самого принца — костюма певца, жившего на Изначальной задолго до эпохи расселения. Принц так смешно гладил роскошные черные бакенбарды, которые вместе с черным же париком с огромным коком, делали его неузнаваемым, так поводил плечами в атласной курточке, обильно украшенной стразами, так пытался двигать бедрами, несмотря на то, что сидел, что мне стоило огромного труда не засмеяться. Останавливал только статус Принца и боязнь, что смех перерастет в истерику. На мои сдавленные смешки принц приспустил огромные темные очки-авиаторы, тоже в стразах, и с характерным акцентом заявил:

— Если уж бежать, мисс Дюбо, то только переодевшись, если переодеваться, то только в кого-то заметного. Я, может, и не был приличным принцем, зато буду отличным Королём.

Принц довез меня до СтаПорта, помог обойти формальности и, пожелав удачи, заказал себе переход до планеты Лас-Вегас, сказав, что у него там дела.

Потом была полная приключений дорога до поместья (меня никто не встречал, так что пришлось добираться самой), разговор, плавно перетекший в разборки, со старшими Лисси и мамой, в результате которого я неожиданно получила себя в полное свое распоряжение, квартиру на ТриОНе, доступ к моему трастовому фонду и рекомендации «чаще закусывай» от тетушки Берты, которая в свое время эту квартиру и купила, а поэтому знала, что вечеринки в этом квартале не заканчиваются никогда.

Стук в дверь вырвал меня из моих мыслей. Открывать не хотелось, но, скорее всего, стучал в дверь мой сосед Свен, в очередной раз пытающийся затащить меня на вечеринку, а это значило, что он будет барабанить в дверь, пока я не открою. Отставив чашку и бормоча под нос ругательства я пошла открывать.

— С… ирень…

Вместо голубоглазого блондина Свена передо мной был огромный букет разноцветной сирени — от темно-фиолетовой до белой. Под букетом виднелись мужские ноги в черных джинсах и черных кроссовках.

— Надеюсь, на этот раз с цветами я угадал. — раздался из-за сирени голос, который я слышала в своих снах почти каждую ночь.

— Рауль…

Я попыталась заглянуть за цветы, но букет был больше моего дверного проёма.

— Я могу войти?

— Да-да, конечно, заходи.

Я посторонилась, пропуская Рауля в квартиру. Он осторожно перенес букет через порог и опустил цветы. Я впилась в него взглядом, машинально отмечая изменения.

Пиджак, а не фрак, футболка, а не сложная конструкция из рубашки, жилета и шейного платка, джинсы, кроссовки… Прическа другая — косая челка и некоторая растрепанность… И… Веснушки… Едва-едва заметные золотистые веснушки!

— Что ты тут делаешь?

— Я столько раз дарил тебе не те цветы, что решил подарить правильные. Я угадал?

— Да, но как? Я нигде не писала, что люблю сирень…

— Твои духи.

Духи?.. «Та самая сирень»? Едва уловимые, нешлейфовые, сидящие близко к коже… Как он вообще их уловил?..

— Куда их можно положить? Или поставить? Честно говоря, я немного перестарался — на ТриОНе сирень не растет, поэтому пришлось заказывать, а там было столько вариантов, что я не смог выбрать, поэтому взял все.

То, что сирень на ТриОНе не растет, было самым главным его, ТриОНа, недостатком. Я не успела об этом подумать, как последняя фраза Рауля вернула меня в тот вечер, когда мы «ужинали».

— Зачем ты здесь? На самом деле, не в цветах же дело?.. — Спросила я ослабевшим голосом.

Воспоминания были такими острыми, что я даже почувствовала вкус ягодного курда и сливочного крема на губах и руки Рауля на своем теле.

— Во-первых, всё же подарить тебе правильные цветы, это важно, во-вторых, сказать, что ты права — Мэйфер не то место, где стоит жить и растить детей, и в-третьих, я хочу услышать от тебя, то что ты написала в постскриптуме.

— Я люблю тебя. — Машинально сказала я, вспомнив, что написала.

— Я тоже тебя люблю, — Рауль улыбнулся. — Может всё-таки позволишь мне куда-нибудь деть цветы, я хочу обнять тебя.

Я отобрала букет, пристроила его на тумбочку возле двери, с которой он конечно сразу упал, и прыгнула на Рауля со счастливым визгом. Мне было бы немного стыдно за этот визг, если бы мы сразу не начали целоваться.

Это было так хорошо, что я почти сразу отключилась. Пришла в себя я уже на диване, прижатая телом Рауля. Мои руки были в задних карманах его джинсов, а его… Руки Рауля были везде — гладили, обнимали и ласкали все мое тело, как будто Рауль не мог поверить, что я рядом.

— Все-таки джинсы — это очень удобно, согласись? — Смеясь спросила я и сжала пальцы.

— Безусловно. Только больше так пока не делай. — Рауль замер и попросил хриплым голосом.

— Почему? — Спросила игриво я и конечно же сжала пальцы.

— Амели… — Рауль буквально прорычал мне в ухо. — Если продолжишь в том же духе, я не уверен в своей выдержке, а нам надо поговорить.

— Поговорить можно потом, я так соскучилась по тебе…

— Я тоже, но поговорить нам надо сейчас.

— Уверен? — Я не только сжала пальцы, но и прижалась к нему всем телом.

— Уже нет… — Судя по голосу Рауль уже «поплыл».

Не знаю, зачем мне так надо было настоять на своем, но я чувствовала, что это важно. В итоге, диван приобрел для меня еще большую привлекательность, так как на нем оказалось очень удобно настаивать на своём. Особенно когда на тебе гораздо меньше одежды, и ты можешь занять стратегическую позицию повыгоднее.

Однако, выяснилось, что мало занять позицию, надо ей еще правильно распорядиться. Я вдруг поняла, что понятия не имею, что делать дальше — как двигаться и двигаться ли?.. Разочарование собой так явно отразилось у меня на лице, что Рауль положил мне руки на бедра и сказал, усмехнувшись:

— Позвольте вам помочь, мисс Дюбо. Доверьтесь мне.

Это было так похоже на то, что он мне говорил мне перед танцами, что мне оставалось сделать тоже, что и тогда — расслабиться и положиться на партнера.

Когда все закончилось и моя голова лежала на плече у Рауля, а его руки нежно поглаживали мою спину, прошептала ему на ухо:

— Кажется, я выбрала неудачный способ.

— А по-моему, все получилось.

— Только благодаря тебе.

— Ты тоже участвовала…

— Да, но… Для настоящего бунта, бессмысленного и беспощадного, мне явно не хватает опыта.

— А ты бунтовала? Мне показалось, что бы просто очень рада была меня видеть.

— Рада, но бунтовала… Мне казалось важным настоять на своем…

— И как ощущения? Если что, мне понравились твои… доводы.

— А мне нет! В смысле, это все мне понравилось, а вот цель… Я подумала, что стоит настоять на своем сейчас, чтобы ты потом считался с моим мнением… Глупо, да?

— Нет. Но момент ты выбрала… интересный. Амели, милая, посмотри на меня. — Я подняла голову и встретилась с Раулем глазами. — Я, конечно, мэйферец до мозга костей, как ты правильно написала, но я всегда буду считаться с твоим мнением, даже когда буду с ним не согласен. Да, мое воспитание ещё не раз испортит нам жизнь, но я сделаю всё, чтобы это было не слишком часто. Одно могу сказать точно — на Мэйфере мы жить не будем. Разве что приезжать в гости, но только если ты этого захочешь.

— Но как? Твоя служба…

— Я уволился.

— Совсем?

— Совсем. Не скажу, что это было легко, именно поэтому я так задержался, ну и из-за веснушек еще…

— Веснушек?!

— Ждал пока выступят и не стал сводить. Тебе же они нравились. Я подумал, что это даст мне дополнительный шанс…

— Шанс? Для чего?

— Завоевать тебя… Прости, это как-то по-мэйферски звучит. Я хотел ухаживать за тобой как полагается — ходить на свидания, познакомится с родителями…

— Мои родители тебя знают.

— Но не в качестве твоего… Как это у вас называется?..

— Ну, до бойфренда ты староват… — Я лукаво улыбнулась, дразнить Рауля оказалось очень весело.

— Не важно. В общем, я хотел нормальных отношений, без всех этих мэйферских сложностей.

— Хотел? А сейчас не хочешь?

— Ты спутала мне все расчеты, милая. Я думал, что ты только поцеловать себя позволишь на третьем свидании…

— Ой. — Что тут еще скажешь? Я упустила такой случай.

— Не могу сказать, что такой темп меня не устраивает, но на свидания я тебя все равно буду водить.

— Но как? Где ты будешь жить и вообще?..

— Могу здесь… В смысле не в твоей квартире, а на ТриОне, хотя и не хотелось бы…

— Почему?

— Видишь ли, не думаю, что мне пойдет такой цвет маникюра. — Рауль поднял мою руку к губам и поцеловал кончики пальцев, ногти на которых уже начинали по-трионски характерно розоветь. — Но если тебя он смущать не будет…

— Вообще-то мне бы самой не хотелось, чтобы ты щеголял с такими ногтями и волосы… — Я провела рукой по волосам Рауля, поправляя чёлку, она упрямо вернулась на место. — Неизвестно ещё какого цвета станут твои волосы…

— Это все мелочи. Если тебе здесь нравится… Тем более ты здесь нашла работу…

— Пф… Я младший библиотекарь, у меня такой мизерный круг обязанностей, что большую часть дня я либо читаю, либо пью чай. Умей я вязать, уже связала бы не одну пару носок. Нет, я понимаю, у меня не особо выдающееся резюме, но если бы ты знал, как скучно сортировать электронные записи… Тем более там почти нет бумажных книг, представляешь?!

— Какой ужас! — Притворно испугался Рауль, за что и заработал укус за шею. — Ай! Я понял, понял. Это действительно ужасно. А знаешь где полно бумажных книг?

— Где?

— На Архивусе.

— Туда же вывезли все крупные библиотеки изначальной…

— Ага.

— Миллиарды экземпляров…

— Ага.

— Говорят, еще даже не все разобрали…

— Ага.

— Ты представляешь каково там работать?

— Честно говоря, не слишком, но если ты захочешь…

— Я захочу? Я захочу?!! Да по сравнению с этим Мэйферская королевская просто изба-читальня! Конечно, захочу! Только… Там конкурс… Допуски…

— Если ты готова попробовать, то я знаю там кое-кого, кто смог бы тебя поднатаскать…

— Ох. Правда? Правда-правда?

— Ага.

— Не могу поверить в две вещи — что я возможно буду работать на Архивусе, и что ты говоришь «ага».

— Я работаю над собой.

— Я оценила. Но если у меня получится, то как же ты?..

— Не хочу хвастаться, но, как выяснилось, человека с моей квалификацией с радостью примут работать куда угодно, где есть потребность в цифровой безопасности, в том числе и на Архивусе, я узнавал.

— Это значит…

— Это значит, что мы сможем жить там — прекрасный климат, устойчивая влажность и никаких пигментов, которые красят людей. Хотя тебе идёт этот красноватый отлив в волосах, но раньше, с золотистым, тоже было красиво.

Я была так увлечена идеей работы на Архивусе, что не сразу поняла, как ловко Рауль избежал извечной ловушки всех комплиментов «А до этого значит было плохо?!».

— А жить мы будем…? — Я побоялась сказать слово «вместе», все-таки это серьезный шаг для людей, которые нормально говорили всего четыре раза и еще три занимались любовью.

— Как захочешь. Хочешь будем жить в разных квартирах, хочешь — в одной, но с разными спальнями…

— Однозначно, нет, только не разные спальни, слишком по-мэйферски.

— Можем и с одной. Я тоже Мэйфером сыт по горло. Хотя если бы не ты, я бы так и барахтался в этом муслиновом болоте, сходя с ума.

— Прости, я была не совсем права вот так вот всё… Еще это письмо…

— Это? — Рауль потянулся и достал из внутреннего кармана пиджака пакетик из эко-пластика, в котором я с удивлением увидела свое письмо.

— Ты его сохранил? Но зачем?!

— А ты посмотри.

Рауль поднес узкий и длинный пакет к моим глазам — письмо было сложено так, что на одно стороне было «Дорогой мистер Рочестер мистер Файн…», а на другой «P. S. Но несмотря на всё это, я люблю тебя».

— Не надо было мне так писать. — Сквозь слёзы сказала я.

— Как?

— «Несмотря на…», как будто…

— В этом «несмотря на…» вся суть, этим «несмотря на» ты дала мне надежду. Если ты любишь меня несмотря на все мои недостатки, значит, любишь по-настоящему, а не красивую мэйферскую картинку.

— Конечно, я люблю тебя по-настоящему, в мэйферской картинке не было ничего красивого. То есть выглядел ты потрясающе, когда не в чулках…

— О, чулки… Знаешь, что я сделал, перед отъездом? — Заговорщики спросил Рауль.

— Что? — Тем же тоном спросила я.

— Сжег все чулки в доме, кроме одной пары. Знаешь какой?

— Какой?

Рауль жестом фокусника вытащил из кармана пиджака… мои полосатые чулки.

— Поверить не могу, что ты носил их с собой!

— Блузку, юбку и жакет носить с собой было бы проблематично, а белье — несколько аморально, так что… Мне хотелось иметь что-то твоёвсегда рядом… Тем более ты же знаешь, как они на меня действуют…

Это было так трогательно, что я чуть не расплакалась, но поцелуи Рауля — проверенное средство — так и не дали слезам пролиться. Правда, поцелуи имели ещё кое-какие последствия, которые я прекрасно ощущала, поскольку так и сидела на его коленях.

— Хочешь я их надену? — Спросила я, когда мы оторвались друг от друга глотнуть воздуха.

— Возможно. Потом. Может быть. Где тут спальня?..

Я смеясь показала где. Рауль каким-то непостижимым образом умудрился встать с дивана со мной на руках и понес меня куда я указала.

Про сирень мы вспомнили утром, когда Рауль в одном полотенце пошёл открывать дверь Свену, который громким трагическим шёпотом на весь коридор просил у меня что-нибудь от головы. Рауль очень доходчиво объяснил Свену что будет с его головой, если он не уймётся и вернулся ко мне, неся с собой сирень. Ей ночёвка на полу не слишком повредила. За что помимо всего прочего я люблю сирень, так это за то, что она всегда возьмет свое — влагу, солнечный свет, пространство — чье бы оно не было. Совсем как девочки Лисси

Глава, которая могла бы стать полноценной историей, но ей было лень

Это было самое обычное апрельское субботнее утро. Позавтракав оставшимися со вчерашнего «праздничного» ужина профитролями, мы с Раулем устроились на диване.

— Всё-таки хорошо, что мы забрали его с ТриОНа… — Рассеяно сказала я, гладя обивку.

— Да уж. За последние три года ты говоришь это уже… В который раз?

— А ты не считал?! Поверить не могу! Упустил такой случай. Я думала, ты его ненавидишь…

— Отчего же… Он довольно удобный. — В подтверждение своих слов Рауль провел некоторую рокировку так, что его голова оказалась на моих коленях. — Даже очень удобный.

Я привычно запустила руку в его волосы.

За прошедшие с нашего «воссоединения» три года эта поза стала такой же привычной, как и этот диван. Хотя когда я первый раз озвучила идею забрать его на Архивус, Рауль посмотрел на меня… Нет, не как на ненормальную, но с большим недоумением. Даже начал было протестовать, но глаза «мама, отпусти меня на Татуин» в очередной раз склонили чашу весов в мою пользу. Рауль смирился и начал искать номер грузового СтаПорта.

— Три года, представляешь, три года… Поверить не могу… Скажи мне кто-нибудь на Мейфере, что…

— Скажи мне кто-нибудь на Мейфере, что я буду жить с девушкой не будучи женат на ней…

— Жалеешь?

— Ни секунды.

Целоваться было неудобно, но как не поцеловать его после таких слов?

— Кстати, о Мейфере! Я так и не дочитала письмо Прю!

Рауль выразительно хмыкнул.

— Да ладно тебе! После того как она перестала в письмах использовать свой «кокни для горничных» читать их стало намного интересней.

— И что у них нового? Сиротка не даёт скучать? Майкл писал что, что все деревенское общество по его выражению «стоит на ушах».

— Зато тётушка на скучает. Мне было так неловко, что я её вот так бросила… Мы помирились, конечно, хотя и не ссорились, но только после появления Марион она окончательно оттаяла.

— Еще бы, если Огюст был «неистовым», то его дочь можно назвать «необузданной».

— Ну а что ты хотел? Девочка жила припеваючи, а после смерти матери ее отправили на Мэйфер и заставили носить чулки! Прю писала, что Марион привязала свою первую пару на шпиль часовни! Как это только у нее получилось?..

— Без помощи она не обошлась, это я знаю точно.

— Мик?!.

— Я обещал молчать.

— Как интересно! Мне кажется, что они…

— Нет! Майкл категорически отрицает любые предположения относительно романтической подоплёки.

— Конечно-конечно.

Мы понимающе улыбнулись друг другу.

Я продолжила проверять почту.

— О! Несса снова «в ожидании»!

— Это уже третий?

— Ага.

— Шеффилд решил поднимать демографию в своем маркграфстве своими силами?

— Несса хочет большую семью. После смерти родителей она была очень одинокой…

— В любом случае, крёстным я не буду. Хватит мне их близнецов!

— А что такого? Тебе не нравится быть «дядей Уль-Улем»?

— Не напоминай! Из всех метаморфоз моего имени эта самая… Причудливая.

— И это говорит человек, которого друзья называли «Ру»?

— В «Ру» нет ничего такого, к тому же, мне нравится, когда ты меня так зовёшь.

Я зарделась. В последний раз я так называла его совсем недавно — прошлой ночью, когда мы праздновали третью «годовщину».

— Мэдди написал! — Поспешила перевести тему я, видя, как у Рауля загорелись глаза от моего румянца.

— И что пишет наш «Король»? — Голос Рауля был недовольным, то ли его обидел мой нехитрый манёвр, то ли сам факт переписки с Его Великолепием Амодеем.

— Пишет, что ему наконец выдали разрешение на регистрацию браков. Зовёт в гости, обещает скидку, если, как он пишет мы «сподвигнемся вынырнуть из пучины греха и встать на стезю добродетели»…

— Мы? На Лас-Вегасе?

— А что? После свадьбы Нессы я решила, что сбежать на Лас-Вегас — это идеальный вариант…

В комнате повисла тишина. Несколько долгих минут мы смотрели друг на друга.

— Мисс Дюбо, сколько вам потребуется времени чтобы собраться?

Оглавление

Книжный мотылек. Предубеждение

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18