У стен Синнлоса [Майкл Р Флетчер] (fb2) читать онлайн

Майкл Р. Флетчер У стен Синнлоса

by Michael R. Fletcher — "At the Walls of Sinnlos"  

© 2015 by Michael R. Fletcher — "At the Walls of Sinnlos"

© Константин Хотимченко, перевод с англ., 2022

 https://vk.com/litskit

Перевод выполнен исключительно в ознакомительных целях и без извлечения экономической выгоды. Все права на произведение принадлежат владельцам авторских прав и их представителям. 

* * *

Вступление от автора:

В начале 2008 года у меня возникла идея создать фантастический мир, где вера определяла нашу реальность. Изюминка заключалась в том, что только безумцы могли бы поверить во что-то настолько сильно, что сами изменили бы реальность. Я написал несколько рассказов, чтобы исследовать различные концепции и миры. Первый, "Огонь и плоть", был пересказом взаимодействия Франсиско Писарро с Атауальпой, императором инков. Испанские мушкеты были заменены на явные фантастические изыски. Это было первое появление персонажа Гехирн (Хассебранд в "Без надежды на искупление" — в то время я называл их Пироманьяки). Далее я написал "У стен Синнлоса". Гехирн появилась снова — в другой форме — и к тому времени, когда я закончил, я уже знал, что у меня есть моя магическая система. Рассказ был забыт и собирал цифровую пыль, пока Адриан не спросил, нет ли у меня коротких рассказов для журнала Grimdark.

Если вы читали "Без надежды на искупление", то узнаете некоторые имена персонажей. Но! Это не те же самые люди. Эта история происходит не в том же мире. То, что вы видите здесь, — это раннее исследование идеи, наброски, задумки для будущего мира персонажей. Это был эксперимент по написанию безумия.

Надеюсь, вам понравится.

* * *

Я ехала рядом с капитаном, пот заструился по складкам моей одежды и струйки пробежали по потной спине, пропитав рубашку. Я наблюдала за ним краем глаза. Он сидел, ссутулившись в седле, его некогда чистый синий мундир был пунцовым от кроваво-красной пыли пустыни Синнлос. Мое сердце сжалось, а к горлу поступил ком, и мне пришлось отвести взгляд. Его родители умерли в тот день, когда мы ехали из Граушлосса, схваченные во время последней чистки Теократом семей старой гвардии. Их земли и владения конфисковали, а всю семью капитана избили и подвесили в клетках для предателей, чтобы они голодали и гнили на потеху публики, и для устрашения бунтарей. Мы проехали мимо них, когда выезжали из города; он не удостоил их взглядом. Он не смел. Если бы они не отреклись от него, когда он вступил в ряды армии Теократа, он бы разделил их участь. Но годы безупречной службы не избавили его от подозрений. Доверие — это то, что Теократ требует, а не то, что он дает. Я не могла отделаться от мысли, что капитан был направлен в Синнлос умирать. Я знала, зачем я здесь, но не смела поделиться этой правдой. Мое молчание было похоже на предательство.

Я знала грехи капитана, как он знал мои собственные. Иногда мне кажется, что наша дружба была основана на этом знании больше, чем на чем-либо другом. Как мы могли судить другого, не осуждая себя? Не то чтобы мы не осуждали. Это далеко не так. Как бы я ни любила его, я была презренной. За пределами искупления. В своей жизни я многих предала, многих убила, еще больше сожгла. И я была почти уверена, что прощения мне нет.

Убеждения определяют реальность, а убеждения ненормальных могут быть по-настоящему опасными. Мы, сломленные, можем поверить во что-то настолько сильно, что это изменит реальность. Психическая нестабильность, которая была источником моей силы, сделала меня тем человеком, которым я являюсь сегодня. Теократ нашел применение этой руине. Он питал эту развалину, напоминая мне о моих преступлениях, подпитывая мою ненависть к себе, чтобы использовать проявления, растущие из моего безумия. В те моменты, когда я не была подвластна его силе, я ненавидела этого человека. Я хотел наказать его за его непринужденное манипулирование моими эмоциями.

Я хотела сгореть. Я хотела поджечь каждый дюйм земли и все что меня окружало, чтобы испытать умиротворение и покой.

В остальное время я любила и боготворила его. Это делало мысли об измене трудными. Почти невозможными.

Лошадь капитана выглядела более подавленной, чем ее всадник, который рассматривал почерневшие кончики пальцев левой руки, пока скакал по клубящейся кровавой пыли. Некогда гордый боевой конь тащил копыта, которые казались слишком тяжелыми, чтобы их поднять. Его спина провисла там, где раньше была прямой. Седло и юбка были покрыты красным налетом песка и конского пота и натерли бока бедного животного.

Позади нас шел взвод дисморфиков, массивных пародий физического совершенства. Мускулистые руки и ноги, толще многих деревьев, качались в унисон, не отставая от наших измученных лошадей. Наблюдая за тем, как метались их глаза, когда они сравнивали себя со своими товарищами, я представлял себе их мысли: Его руки больше моих? Моя левая нога более мускулистая, чем правая? Не выгляжу ли я однобоко? Мне придется поработать над этим, когда мы сегодня вечером разобьем лагерь.

Маленькие умы в больших телах. Сильные но глупые. По крайней мере, так я говорила себе. Это было несправедливо, что они могут управлять такими телами, в то время как мне не хватало физической выносливости и длинны ног, и я была толстой, уродливой на лицо.

Эти люди не были под командованием капитана; они просто следовали за нами, когда мы шли на встречу с армией, уже окружившей Синнлос. В отличие от меня, капитан покинул Граушлосс с явным отсутствием приказов. Мой же приказ был двояким. Я должна была шпионить за своим единственным другом, следить за признаками нелояльности и разобраться с ним, если возникнет необходимость. И наконец, если все остальное не поможет, я должна была обратить свои силы Хассебранда против императрицы Синнлоса.

Но у меня были свои планы.

Императрица была единственным человеком, который мог бросить вызов железной хватке Теократа на сердца и умы его подданных. Пока она жива, Теократ знал, что он не неприкасаема, и страх обуздал бы его выбор и действия.

Я думаю, Теократ хотел, чтобы капитан провалил это испытание. Или это была проверка моей собственной преданности? Сложный вопрос. В любом случае, ответ не сулил ничего хорошего.

Я провела рукой по своей гладкой выбритой голове, оставшейся без моих любимы черных волос. С моей руки капал пот и сыпался русый песок.

— Капитан?

На мгновение мне показалось, что он меня не услышал, так как он продолжал смотреть на кончики своих пальцев. Наконец он поднял голову, обратив безжизненные серые глаза в мою сторону.

— Да?

Я кивнула на руку, которую он держал перед собой.

— Это... — Я не смогла закончить вопрос. Капитан был в депрессии так долго, что я едва могла вспомнить, каким он был раньше. Я давно беспокоилась, что он может покончить жизнь самоубийством.

— Возможно. Я так думаю, — сказал он, его голос был лишен эмоций.

— О, — только и смогла сказать я. — Это... все?

— Пока что да, — Он потер кончики пальцев. — пальцы немеют.

Он изобразил подобие улыбки.

— Это должно быть плохой симптом.

— О.

Что еще я могла сказать? Что мне жаль? Но что это даст? Могу ли я предложить ему свою любовь и поддержку? Я открыла рот, чтобы высказать все, что могла, но капитан отвернулся. Он сделал жест вперед кончиками почерневших пальцев.

— Синнлос. Мы достигнем стены к ночи.

Я прищурился сквозь клубящийся песок и различила возвышающиеся стены. Неудивительно, что я их не заметила: они были такого же ужасного красного цвета, как и песок.

Я была права, капитан был склонен к самоубийству. Но я не предвидела, как это желание проявится. Он не просто желал смерти — жаждал наказания, подразумеваемого медленной, гниющей смертью. Капитан, которого я когда-то могла назвать столпом здравомыслия, был котардистом. Он потерял всякую надежду и разлагался на моих глазах. Я проглотила свой беспомощный гнев.

Я не смела проявлять необузданных эмоций. Мне было интересно, сожалеет ли капитан о том, что бросил свою семью ради служения Теократу.

У меня был ответ.

Позади нас дисморфики пели песни о крови и грабеже, топая и хлопая в такт своим песнопениям. Они тоже заметили далекие стены. Их песни не смогли поднять мой дух. Судя по мрачному выражению лица капитана, ему они тоже не слишком помогли. За этими высокими стенами скрывалась императрица Синнлоса, иллюзионистка и маг огромной силы. Как проявятся ее иллюзии?

Когда все остальное потерпело неудачу, когда армии лежали разбитые и мертвые, я должна была встретиться с ней, Императрицей иллюзий Синнлоса. Я. Гехирн Шлехтес, Хассебранд из отряда опасных и ненормальных Теократа. Если бы моя воля была сильна, я бы отвернулась от Теократа и сделала бы все, что должна, чтобы сохранить ей жизнь. Тогда и только тогда я позволила бы себе эмоции.

И я бы сожгла армию Теократа. Без сожалений.

* * *

В течение двух месяцев Теократ бросал войска на Синнлос.

Никаких новых приказов нам не поступало, и я шла по лагерю рядом с капитаном, пот пропитывал мою робу, делая ее черным комком, комично контрастируя с его красным пыльным мундиром. Темное пятно гнили на пальцах его левой руки распространилось дальше второй костяшки. Он ничегог не говорил, но я видела как он страдает.

Я наблюдала, как армия Теократа уменьшалась, когда бесчисленные жизни были брошены на красную стену, и снова разрасталась, когда прибывала замена с линии тыла. Дизморфики так и не были вызваны вперед и остались в своем отдельном лагере. Так много дизморфиков в одном месте, что это не могло быть ошибкой или совпадением.

Дисморфики обладали нечеловеческой силой.

Но если бы я могла... они были бы пеплом на ветру.

Мы с капитаном ели вместе — единственное настоящее человеческое общение, которое у меня было. Иногда он возился с вилкой и, ругаясь, перекладывал ее в здоровую правую руку. Воспитанный в семье богатых и привилегированных, это незначительное нарушение этикета причиняло ему невероятную боль. Однажды он сделал паузу в середине трапезы и уставился на тарелку со сколами.

Я сидела за столом, запихивая в себя армейскую кашу — пюре из жареных бобов и того, что могло быть козлятиной.

— Песок попадает во все, а? — сказала я между порциями еды.

Он не ответил, а поднялся на ноги, крутанулся на каблуке и ушел, не сказав ни слова. Но не раньше, чем я увидела его глаза. Я хотела последовать за своим капитаном. За моим другом. Но вместо этого я осталась сидеть, доела свою мерзкую еду и возненавидела себя за трусость.

* * *

Униформа рвалась и трещала на неумолимом ветру пустыни и бледнела под беспощадным солнцем. Мужчины сжимались внутрь себя, их кожа обветрилась и иссохла. Лагерь был сух, как старые кости. Целый мир стоял на грани воспламенения.

Мне снилось, что я кремень и сталь. Одна лишь искра, моего гнева.

Дисморфикам по-прежнему ничего не приказывали. Когда капитану не было нужды во мне, я наблюдала за ними, когда они одержимо тренировались, сравнивали размеры мышц и переживали по поводу своей кажущейся недостаточности. Потирая свой круглый живот и думая о своих маленьких глазах и лысой голове, я задавалась вопросом, почему я не могу разделить их неуверенность. Я бы предпочла быть пародией на фитнес, чем определением ленивого обжоры.

Каждую ночь я думала о том, как сжечь эти яркие жизни. Каждое утро я просыпалась вся в поту и хрипела от крика.

* * *

В начале пятого месяца прибыл отряд личной гвардии Теократа. Это был небольшой отряд, состоящий всего из четырех человек. Капитан послал меня встретить их, и, хотя мое самолюбие ворчало, что мне поручили такое ничтожное задание, я переоделась и пошла.

Я подходила медленно, чтобы иметь больше времени на их осмотр. Там было трое мужчин — один из них возвышался на семь футов и был лохматым, с грубыми каштановыми волосами, — и одна грузная женщина. Ее рост не превышал четырех с половиной футов, но она была плотной и мускулистой. Ее черные волосы были коротко подстрижены, а брови подергивались и выгибались дугой, когда она разговаривала со своим отрядом. Темное вожделение поднялось во мне, а затем, всхлипнув, ушло обратно в ту редко посещаемую часть моей души, откуда оно пришло.

Увидев мое приближение, они прекратили свой разговор и повернулись в ожидании моего появления. Самый маленький из трех мужчин усмехнулся, показав черные десны и острые зубы. Я проигнорировала его.

Продолжайте. Дразните толстушку. Я сожгу тебя в пепел.

Я стояла перед огромным мужчиной — кто еще мог быть лидером этого отряда? — и пристально вглядывалась в его лицо. Его карие глаза были удивительно мягкими.

— Меня послали приветствовать вас в лагере, — сказал я.

Он просто наблюдал за мной чуткими глазами.

Третий мужчина пробормотал что-то сиплое себе под нос. Когда я повернулась к нему лицом, он моргнул никтационными вторичными веками над желтыми глазами с щелевидными зрачками. Его ноздри раздувались, словно пробуя воздух, и он кивнул в сторону женщины. Я повернулась к ней лицом.

— Вы командуете? — спросила я.

Она пожала плечами.

— Допустим. Я Асена из Териантропов Теократа. — Она смотрела на меня льдисто-голубыми глазами северного волка.

Я слышала о териантропах, этих воинах—духах животных, меняющих облик по своему желанию.

— Я Гехирн Шлехтес, — сказал я. — Хассебранд.

Как и любая собака, эти оборотни научились бы уважению только тогда, когда научились бы страху.

— Идемте, я вас провожу.

Я повернулась и направилась обратно к основному лагерю. Пойдут они за мной или нет. Редко стоит из кожи вон лезть, чтобы расположить к себе безумцев.

Они молча пошли следом, Асена ускорила шаг, чтобы идти рядом со мной. Ее сапоги поднимали шлейфы пыли цвета ржавчины которые разлетались в стороны, словно убегающие духи.

— Стены Синнлоса все еще держатся, — сказала она, констатируя очевидное.

— Стены еще держатся, — согласился я. Даже в дневной жаре я чувствовала ее тепло, глубоко вдыхая ее животный мускус. Как бы мне ни хотелось отстраниться, я не посмела. — Расскажи мне о своем отряде, — сказала я, чтобы отвлечься.

— Большой парень — Бер. Тот, что с зубами и плохим характером — это Штих. Другой — Массе. — Ее голубые глаза посмотрели на меня, брови выгнулись дугой в немом юморе. — Штих — самый опасный.

Она усмехнулась, показав ярко выраженные клыки.

— Он сумасшедший.

— Бывает. А Хассебранды совсем не опасны. — Я хотела сказать, что это была непринужденная шутка, но прозвучало натянуто и оборонительно.

— Императрица уже показала свою силу? — спросила она, не обращая внимания на мою жалкую попытку пошутить.

— Нет. Мы не увидим ее, пока Теократ не совершит что-то своими силами. — Мы обе знали, что это значит: Мы были его силой в этой битве.

— Уже недолго осталось, — сказала она. — Уже недолго.

* * *

Осада затянулась. Люди бросались на стену и умирали, их трупы оставляли гнить и разбухать под солнцем пустыни. Асена часто искала меня. Я никогда не могла быть уверена, видит ли она во мне родственную душу или просто избегает своих собратьев-оборотней. У меня не хватало смелости спросить. То, что эта сильная, уверенная в себе женщина смогла разглядеть во мне хоть что-то, не поддавалось объяснению.

Когда я обедала с Асеной, как я часто делала, капитан ужинал в одиночестве. Рассматривал ли он это как уход или предательство? Я бы так и сделала. Я не смела рисковать своей непрочной дружбой с Асеной, но не видела способа, чтобы эта дружба не встала между мной и капитаном. Он не упоминал об этом и, казалось, не замечал, что я редко бываю рядом. Тем временем пятно разрослось и охватило большую часть его левой руки. Он стал носить кожаные перчатки, и иногда я улавливала сладковатый запах гниющей плоти. Каждый вечер я говорила себе, что поговорю с капитаном утром, но каждый день трусость брала верх. Что же я скажу? Чувство вины грызло истерзанные края моей души.

Однажды вечером Асена последовала за мной в мою палатку после ужина, и мы сидели и разговаривали до восхода солнца на следующее утро. Казалось, она ждала, что я что-то скажу или сделаю, но я не могла представить, что именно. Вернее, могла и очень хотела, но не решался. Она ушла на следующее утро с грустной улыбкой, но на следующий вечер снова последовала за мной. Поскольку накануне я не сомкнула глаз, я задремала, а проснулась от того, что она, свернувшись у меня под боком, мирно спала. Впервые за многие годы меня не преследовали ночные кошмары. Не желая будить ее из страха, что она может уйти, я не двигалась и не спала до конца ночи.

На следующий день были созваны Териантропы и Дисморфики. Теократ был нетерпелив из-за отсутствия прогресса.

Когда Асена ушла получать приказы, я разыскала капитана. Он поливал свою лошадь, гладил животное голой правой рукой и что-то шептал в его подергивающиеся уши. Я видела, как широкие глаза лошади следили за его левой рукой, и надеялся, что капитан этого не заметил. Его мундир стал жестким от красной грязи, каштановые волосы отросли до плеч. Я бы не узнала некогда щеголеватого капитана, если бы столкнулся с ним в толпе.

Я прочистила горло и увидела, как напряглись его плечи. Он перестал гладить животное и снова надел перчатку на правую руку. Но не раньше, чем я увидела синяки на кончиках пальцев. Как можно спрашивать о чьем-то рассудке? Мне хотелось обнять его, закрыть его израненную душу толстой массой своего тела.

— Я слышала, Теократ прислал новые приказы, — сказала я вместо этого. Трусиха.

Капитан повернулся ко мне лицом с безжизненными серыми глазами.

— Вы уже получили приказ? — спросила я.

Семь месяцев без вестей. Как бы я ни была счастлива не подталкивать свой и без того хрупкий рассудок интенсивным использованием своей силы Хассебранда, я чувствовала себя нежеланной, ненужной и нелюбимой. Такова сила Теократа. Он злоупотребляет вашей любовью и поклонением, пока вы не возненавидите его. Тогда, когда он отбрасывает вас в сторону, вы чувствуете себя брошенной и не можете дождаться, чтобы снова служить. Хотя я и замышляла против него, я чувствовала себя забытой всеми богами.

— Нет, — сказал капитан, глядя на свои руки в перчатках.

— Нам надо собираться и ехать домой, — пошутила я.

Капитан уставился на меня, не мигая, и я могла бы дать себе пинка, когда осознание пришло. Дом. Родители капитана были мертвы. У него не было дома. Я ненавидела свое эгоцентричное бездумье.

Он слабо улыбнулся.

— Завтра мы отправим оборотней и дисморфиков. Иди к своей подруге.

Он извиняюще пожал плечами.

— Мне жаль, но здесь наши пути разойдутся. Ты заслуживаешь большего.

Он отвернулся от меня, делая вид, что осматривает свою лошадь. Животное вздрогнуло, когда он потянулся погладить его левой рукой.

— Если завтра мы столкнемся с иллюзиями королевы, ты должна быть готова. Мы ничего о ней не знаем. Ничего о том, во что она верит. Ничего о том, чего она боится.

— Я готова, — сказала я с ложной бравадой.

— Ты стала счастливее в последнее время, — сказал капитан, повернувшись ко мне лицом. — Я рад за тебя. Но это ослабит тебя.

Какой мир я создала для себя, где уверенность, безопасность и счастье — это слабости.

— Не волнуйтесь, — сказал я. — Если меня призовут встретиться с иллюзионистом, это значит, что дисморфики и териантропы потерпели неудачу. Это значит, что Асена. — Я подкрепила себя дрожащим дыханием. — Падшая.

Капитан с минуту изучал меня.

— Потерять ее будет больно, — мягко сказал он.

— Боль сделает меня сильной. — Я говорила это так, как будто это была причина влюбиться. Было страшно даже признать возможность любви. Но тот факт что Асена, единственная с кем я чувствовала себя хорошо, пугал меня.

Но ради Асены я бы сожгла весь мир.

— Теократ, он того стоит? — неожиданно спросил капитан.

Я подумала, что нет, но вслух сказала:

— Разве это имеет значение?

— У нас у всех есть выбор, — сказал капитан. — Ты можешь увезти ее отсюда. Возможно, ты обретешь недолгое счастье. Это лучше чем ничего.

Его слова ступали по опасной почве, слишком близко к моим собственным изменническим мыслям.

— Ты можешь поехать с нами, — сказала я, встретившись взглядом с его плоскими серыми глазами.

— Я остаюсь. — Он поднял левую руку в перчатке. — Я гнию. Смерть будет освобождением.

— Если ты останешься, то и я останусь. — Я не брошу своего друга.

В ту ночь мы с Асеной не разговаривали после возвращения в мою палатку. Она свернулась калачиком под защитой моего тела и спала, пока я гладила ее волосы. Если я плакала, свидетелей не было. Когда я проснулась, ее уже не было. И снова я спала без снов и тревог. На моем столике лежала нацарапанная записка.

Ты и я, мы - стая из двух человек.

* * *

Когда я нашла Асену, она уже была на поле за пределами моей досягаемости. Дизморфики, вооруженные слишком тяжелыми клинками и слишком толстыми луками для обычных людей, стояли лицом к стене. На их широких спинах висели тяжелые железные щиты. Они шли вперед, за ними следовали Асена и ее Тиргейст, остановившись далеко за пределами досягаемости лучников Синнлоса.

Словно в предвкушении предстоящей битвы ветер утих. В воздухе повисла тишина и удушье. Трупы павших усеивали поле, но больше всего их было навалено у подножия гигантских, каменно-железных ворот, вделанных в стену Синнлоса. Слишком большие, чтобы быть сделанными людьми, эти ворота могли быть только результатом целенаправленного бреда безумного архитектора. Императрица формировала саму ткань реальности своим самообманом.

Стены Синнлоса были покрыты ржавым оттенком красного цвета. Это был песок вперемешку с кровью. Едкий и показывающий что у безумства нет границ. Это были тела. Их были тысячи. Десятки тысяч. А мы еще не прорвали стену. Несомненно, почти все они были нашими мертвецами.

— Боги, — прошептала я в шоке. Все эти жизни, потраченные впустую. Я могла остановить эту бессмысленную смерть, но только ценой новых смертей. Я прищурилась на окровавленную стену Синнлоса, пытаясь разглядеть крошечные фигурки, стоящие на ее уступах.

Мое внимание вернулось к дисморфикам, когда они согнули свои массивные луки, чтобы натянуть тетиву. Даже с такого расстояния я могла различить непристойные мышцы, напряженные от усилий. Луки натянулись, они заправили стрелы и прицелились. Я оглянулась на стену и миниатюрные фигурки на ней. Слишком далеко. Слишком далеко.

Как один, дисморфики выстрелили. Длинные стрелы вечно висели в небе, прежде чем упасть на стену. Я с трепетом наблюдал за тем, как в жуткой тишине падали и переворачивались тела. Я досчитал до пяти, когда первый труп достиг основания стены и упал в облако кроваво-красной пыли. Спокойно, словно у них было все время в мире, дисморфики заложили свои вторые стрелы и прицелились. Они снова дружно выстрелили, и я наблюдала за изящной дугой стрел, которые поднимались в небо, а затем падали на стену дождем смерти. На этот раз падало меньше тел, так как защитники успели укрыться. В результате третьего залпа на стене осталось не более трех кувыркающихся тел, и стена выглядела опустевшей.

По сигналу, которого я не слышала и не видела, Асена и ее териантропы бросились к воротам. Дисморфики выпустили еще один смертоносный залп. Асена была почти у ворот, прежде чем войны поняли, что происходит. Их заманили! Хотя дисморфики неторопливо продолжали обстрел, появились лучники Синнлоса, оставив себя незащищенными, и рискуя собственными жизнями, они выпускали залп за залпом по наступающим оборотням.

Что могут сделать трое мужчин и одна сильная женщина? Это не имело смысла! Их накрывали волны из острых стрел, раз за разом. Это было самоубийство.

Не сбавляя шага, Бер и Асена трансформировались. Их тела искривлялись и изгибались под невозможными углами. Бэр рос по мере бега, косматая серо-бурая шерсть вздымалась, покрывая его тело; в двух шагах он был колоссальным медведем гризли, мчащимся на четвереньках. Стич и Массе остались людьми и бежали рядом с Бэром, укрытые его массой от лучников Синнлоса. Асена упала вперед, и я подумала, что она споткнулась. Мое сердце заколотилось, и тут я увидела, что перед ней скачет серый северный волк.

Во мне разгорался огонь ярости. О чем, черт возьми, думал Теократ, отправляя этих четверых одних? Мой пульс отражался звоном в ушах.

Стрелы обрушились на териантропов. Бер был ранен несколько раз, но не дрогнул и продолжал набег. Стич и Массе не пострадали, а Асена легко уворачивалась от всего, что приближалось к ней. Я затаила дыхание, когда они достигли ворот. Асена и Бер остановились и замерли у подножия ворот. Что они могли теперь сделать? Они были легкой мишенью.

Затем Стич и Массе перевоплотились. Кожа Стича стала блестяще-черной, он рассыпался и развалился, как карточный домик. Куча извивающихся скорпионов укрылась под Асеной. Массе разлетелся на куски, словно кто-то отрезал от его тела длинные полоски плоти, и превратился в извивающуюся массу змей. Он укрылся под Бэром.

Асена пошатывалась, когда стрела за стрелой вонзалась в ее неподвижное тело. Даже Бэр попятился под тяжестью натиска, его лохматая шкура была усеяна древками. Потом, когда Стич и Массе уменьшились и исчезли, я все поняла. Эти двое нашли щели и дыры в воротах, через которые можно было проникнуть в Синнлос. Асена и Бер были там просто для прикрытия, пока они работали. Я могла только представить, какой хаос творится по ту сторону ворот, когда защитники оказываются кишащими смертоносными змеями и скорпионами. Запаникуют ли они и обратятся в бегство, или будут стоять насмерть?

Когда Асена подкосилась и упала, из глубины моей души вырвался всхлип. Бер двинулся, чтобы укрыть ее своим телом. В нем было так много стрел, что он был похож на массивного дикобраза. Я видела, как длинные струйки густой, тягучей крови стекали на красный песок под ним. Я стояла как парализованная, наблюдая за тем, как Бер, содрогаясь, рухнул рядом с Асеной. Я видела, как умирающий медведь пытался защитить волка, прежде чем его охватила последняя судорога. Когда я сморгнула пыльные слезы, оба тела снова обрели человеческие формы. Она выглядела такой маленькой на фоне Синнлоса. Такой хрупкой. Такой нежной.

Я даже не поняла, что начала двигаться вперед, пока крепкая рука на моем плече не удержала меня. Я с рычанием развернулась, готовая испепелить любого, кто посмеет ко мне прикоснуться. Выражение лица капитана остановило меня.

— Еще нет, — сказал он. — Не лишай ее смерть всякого смысла. Не отнимай это у нее. Она знала на что идет.

Капитан крепко обнял меня и подавил во мне гнев. Я никогда не смогу причинить ему боль. Не знаю, сколько времени мы простояли в этих объятиях, он дарил мне утешение, которое я не могла предложить взамен. Когда он наконец отпустил меня, мы повернулись лицом к стене. До наших ушей донеслись отдаленные крики людей, и в тот же миг дисморфики опустили луки. Половина из них достала острые скалолазные питоны, а остальные выставили тяжелые щиты. Как один, они бросились в атаку. Бесформенные мускулистые ноги несли их с такой скоростью, что лучники Синнлоса не могли нанести более нескольких выстрелов. Когда они достигли ворот, половина прыгнула на них, подтягиваясь на руках, а остальные укрылись под щитами. В считанные секунды ворота были преодолены, и дисморфики скрылись из виду на дальней стороне. Мгновение спустя ворота распахнулись, и ожидавшие снаружи дисморфики сдали свои щиты, не обращая внимания на сыплющиеся на них стрелы, и согнули спины, раздвигая массивные каменно-железные ворота нараспашку.

С диким ревом войско Теократа бросилось в атаку.

Мы с капитаном наблюдали, как люди набросились на ворота, получили короткий отпор от сплотившихся защитников, а затем протиснулись их вперед, чтобы исчезнуть внутри.

— Она отдала нам город, — сказал капитан.

Я тупо кивнула, так как слезы затуманили мое зрение. Я опоздала? Теократ уже победил?

Капитан похлопал меня по спине, подталкивая к движению.

— Пойдем, посмотрим своими глазами этот великий город Синнлос.

— У нас есть приказ? — спросила я.

Он сделал паузу на мгновение, выглядя неловко. Возможно, даже как ребенок.

— Там, — он показал рукой в перчатке в сторону ворот, — ты будешь нужна.

Он хотел сказать что-то еще, но не стал настаивать. Асена была мертва. И это уже не изменить.

Мы шли вместе, пробираясь между разбросанными телами. Даже сквозь толстое покрывало багрового песка я видела цвета Теократа на мундирах мертвых солдат. Когда мы подошли к открытым воротам, то услышали внутри предсмертные крики. Тело Асены было скрыто под трупами дисморфиков, которые погибли, открывая ворота. Даже массивный Бэр был погребен под землей. Мое внимание привлек отблеск золотого движения на стене. Я повернула шею и уставилась вверх, прикрывая глаза от солнца дрожащими руками.

Там, на возвышающейся над нами крепостной стене, стояла императрица иллюзионист и маг, стройная и гладкая, одетая в жидкую позолоту. Платье, сотканное из нитей чистого золота, соблазнительно облегало каждый изгиб ее идеального тела. Только когда она повернулась, чтобы посмотреть на нас, я увидела ужас на ее лице. Ее широко раскрытые глаза смотрели прямо на нас, и я поняла, что она видит только сваленные трупы.

Тогда я вспомнила слова капитана. Мы ничего о ней не знаем. Ничего о том, во что она верит. Ничего о том, чего она боится. Мне казалось, что я кое-что понимаю о том, чего императрица боялась больше всего. Она была коморбидной и страдала от множества расстройств. Она не только могла построить город, достойный ревнивой ненависти Теократа, из ничего, кроме пыли и заблуждений, но и была фобиком. Я поняла, почему мы не видели императрицу-иллюзионистку до этого момента.

Она боялась перемен.

Вечный Синнлос. Теперь это имело смысл. Она построила этот неприступный город в попытке создать нечто неизменное. Незыблемое.

Конечно, Теократ должен был его уничтожить. Это вопрос престижа.

Поле боя — плохое место для метатеофоба. Истошный крик императрицы перерос из невнятного воя в оглушительный вой, когда она наблюдала за разрушением своего города. Затерявшись в этом ужасном крике, я почти смогла разобрать ее слова. Она жестом указала на пустые поля за своей могучей стеной, умоляя, прося: "Пожалуйста, нет", но здесь не было никого, кроме нас с капитаном.

И мертвые. Много мертвых.

Когда-то они жили, но мы это изменили.

Она изменила это. Но безумие не допускает тонкого контроля, и чем более мы могущественны, тем меньше у нас контроля. Это проклятие заблуждающихся.

В один момент мы были уверены в победе, а в другой — люди хлынули из ворот, спасаясь от чего-то ужасного внутри. Мы с капитаном стояли прямо на их пути. Никто из нас не двинулся с места, и нас бы наверняка затоптали, если бы отступающие не увидели восставших мертвецов.

— О, Боги, — тихо проговорил капитан.

Мы наблюдали, как тысячи трупов поднимались из кровавой пыли и смотрели вокруг в немом, непонимании. Они выглядели еще более напуганными, чем живые, но это их не останавливало. Мертвецы поднимались и бросались на войска Теократа, не думая о самосохранении или защите. Не знаю, что двигало ими: злобный крик императрицы или осознание собственного бедственного положения и гибели всего, о чем они мечтали и планировали. Они тащили людей вниз, не обращая внимания на жестокие раны, которые они при этом получали. Убитые снова поднялись, чтобы присоединиться к битве. Поднялся ветер, закручивая острый песок и лишая зрения и звука. Невозможно было отличить друга от врага, живого от мертвого. Красный песок покрывал все и вся.

Это не Императрица иллюзий начала контратаку. Это была вершина безумия, шатающаяся вершина власти, тот момент, когда иллюзии обретают собственную жизнь и выходят из-под контроля.

Онемев от шока и потери своего войска, я наблюдала за бойней как бы с безопасного расстояния, словно со стороны. Зачем капитан привел меня сюда? Мои мысли были прерваны сокрушительным ревом медведя гризли. Те, кто был ближе всего к трупу Бэра, разлетелись в разные стороны, как разбросанные игрушки, когда медведь взмахнул лапами размером с человеческую грудь с разрушительным эффектом. Сквозь хаос я увидела его, уже потрепанного и растоптанного, его лохматая шерсть, заляпанная кровью и пылью, свисала клочьями. Из его изуродованной шкуры торчало слишком много стрел, чтобы их можно было сосчитать.

Если Бэр снова вста... Я подавил всплеск надежды. Это был не Бэр, по крайней мере, не в том смысле, который имел значение. Если от оборотня что-то и осталось, то его разум был поврежден до неузнаваемости.

— Асена, — прошептала я с придыханием.

Капитан уставился на меня с внезапным пониманием и болью.

Он что-то говорил, кричал на ветру. Я не слышала.

— Мне жаль, — прошептала я. — Я не могу видеть ее такой.

Это было и отрицание, и молитва. Не имело значения, что Асена уже мертва, если я увижу ее, я не был уверен, что смогу сделать то, что должно быть сделано. Это был тот самый момент, когда я могла переломить ход событий против войск Теократа и спасти императрицу.

Я увидел два льдисто-голубых глаза на песке. Оглушительный грохот битвы сошел на нет, заглушенный гулкими ударами моего сердца, стучавшего в ушах. Горячий ветер и палящее солнце были ничто по сравнению с жаром, нарастающим в моих жилах. Я кипела изнутри. Внезапный порыв закрыл голубые глаза в водовороте багровой пыли.

Пламя моего безмолвного крика поглотило боль, яркую и острую. Я дала волю своему чувству вины. Я освободила свою ненависть к Теократу за то, что он привел меня в это адское место, и я освободила свой гнев на себя за то, что так отчаянно хотел угодить ему. Вина за ложь капитану, любовь к Асене и ненависть к себе за то, что я думала, что когда-нибудь смогу быть счастлива. Отчаянно стиснутая хватка, которую я держала на своих эмоциях — все, что стояло между мной и бушующим безумием — разрушилась и рассыпалась.

Я выпустила огонь. Столп огня сносящий все на своем пути. Огонь пожирал мою боль.

Песок превратился в расплавленное стекло и пролился кроваво-красным дождем на поле боя. Тела воспламенялись и разлетались под порывами ветра, как бумажный пепел. Ворота и стены текли, как густая кровь, проседая, а затем рушась под собственной тяжестью.

И все равно я горела и пылала.

Я и не думала останавливаться. Я бы горела до тех пор, пока не осталось бы ничего ни от меня, ни от окружающего мира.

Должно быть, он надежно стоял позади меня, ибо в тот момент капитан спас мне жизнь. И проклял себя в аду разложения и коррупции. Удар пришелся сзади.

* * *

Когда я очнулась, мой череп пульсировал, а тонкая прядь волос была покрыта коркой крови. Капитан стоял надо мной, глядя вниз с грустной, извиняющейся улыбкой. Я чувствовала холод. Пустоту.

— Извини, — сказал он. — Тебя надо было остановить.

Я смотрела мимо него на чистое голубое небо. Было так приятно увидеть что-то кроме проклятого богами красного цвета.

— Помоги мне встать, — сказала я. — Отнеси меня обратно в мою палатку.

— Извини, — сказал он снова. — Палатки больше нет.

Он посмотрел вдаль, сканируя горизонт.

— Все исчезло.

Я протянула руку, и он с усилием поднял меня на ноги. Вокруг нас, насколько хватало глаз, простиралось море красного стекла.

— Почему? — спросил я. — Почему вы остановили меня? Я хочу умереть. Я знаю, что ты хочешь...

Я запнулась, не в силах произнести слова. Конечно, он должен жаждать конца еще больше, чем я.

На этот раз извинения произнесли только его глаза.

— Теократ попросил меня остаться с тобой. Он просил меня остановить тебя, если ты собираешься... сжечь себя. Это был мой приказ. Теократ сказал, что он еще не готов потерять тебя. Он сказал, что мы оба еще пригодимся ему. — Капитан сделал паузу, чтобы сделать неровный вдох. — Он сказал, что мы ему нужны.

Эмоции боролись за первенство. Я ненавидела капитана за то, что он остановил меня, но любила его за то, что он спас мне жизнь. Я ненавидела Теократа за то, что он отправил меня сюда, но никогда не был так счастлив, как в тот момент, когда капитан сказал мне, что я все еще нужна хоть кому-то. Разве лучше быть нужным и использованным, чем не быть нужным вообще? Наверное, нет, но такова сила Теократа. Его потребность подавляет все остальные желания. Его эгоизм делает нас бескорыстными.

— Я должна была убить тебя, если ты окажешься изменником, — призналась я капитану, опустив глаза.

— Я знаю.

— Императрица? — воскликнула я.

— Мертва.

Не осталось никого, кто мог бы оспорить верховенство Теократа. Он победил, и цена для него ничего не значила. Я смотрела на бесконечное море красного стекла. Сколько мертвых лежало под ним? Живут ли некоторые неживые, попав в ловушку и борясь?

— Теократ, — сказала я, — нельзя допустить, чтобы это продолжалось. Он не остановиться пока не уничтожит всех своих врагов. А что дальше?!

Капитан поднял свою гниющую руку, плоть отслаивалась от кости.

— Полагаю, цель может дать мне хоть что-то для жизни, — сказал он с кривой улыбкой. — Может, остановим его?

Я кивнула.

Бок о бок мы с капитаном шли через лист багрового стекла к Граушлоссу и ублюдку-манипулятору, который был нашим Теократом. Пот заструился по складкам моей одежды и струйки пробежали по потной спине, пропитав рубашку. Я краем глаза наблюдала за капитаном. Была ли Асена частью плана Теократа? Почему капитан послал меня приветствовать териантропов? Неужели он подтолкнул меня к ней, зная, что она будет принесена в жертву? Мог ли Теократ использовать ее, чтобы довести меня до такого состояния, когда я потеряю всякий контроль. Знал ли он о моем плане предать его?

Единственный вопрос, который я не смела себе задать: Знала ли Асена?

Я отогнала эту мысль и пошла рядом со своим единственным другом.

Я думаю, что во мне разгорается праведный огонь.

Оглавление

Майкл Р. Флетчер У стен Синнлоса