Хроники Нарнии [Клайв Стейплз Льюис] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]







Глава первая О ТОМ, КАК ДЕТИ ОШИБЛИСЬ ДВЕРЬЮ

Повесть эта о том, что случилось, когда твой дедушка сам был маленьким. Она очень важна, потому что без нее не поймешь, как установилась эта связь между нашим миром и Нарнией.

Тогда Шерлок Холмс еще жил на Бейкер-стрит, а Алиса только-только вернулась из Зазеркалья. В те дни, если ты был мальчиком, тебе приходилось носить каждый день твердый белый воротничок, а школы большей частью были еще хуже, чем теперь. Но еда была лучше; а что до сладостей, то я и говорить не стану, как они были дешевы и вкусны, чтобы тебя не расстраивать. Так вот, в те самые дни жила в Лондоне девочка по имени Полли Пламмер.

Жила она в одном из домов, которые стояли в ряд близко друг к другу. Однажды утром, когда она вышла в крошечный садик за домом, на забор из соседнего двора вскарабкался неизвестный мальчишка и уставился на нее. Полли удивилась, потому что до сих пор в том доме детей не было, там жили мисс и мистер Кеттерли — брат с сестрой (старая дева и старый холостяк). Полли удивленно посмотрела на мальчика. Лицо у него было такое чумазое, словно он копался в земле, потом плакал, потом утерся рукой. Надо сказать, что примерно так и было.

Привет, — сказала Полли.

Привет, — сказал мальчик. — Как тебя зовут?

Полли, — сказала Полли. А тебя?

Дигори, — сказал мальчик.

Ой, какое смешное имя! — сказала Полли.

Ничего смешного не вижу, сказал мальчик.

А я вижу, — сказала Полли.

А я нет, — сказал мальчик.

Я хоть умываюсь! — сказала Полли. Умыться тебе надо, особенно... — И она замолчала, потому что хотела сказать «...после того, как ты плакал», но решила, что это будет невежливо.

Ну и что, ну и ревел! — прокричал Дигори; ему было так худо, что чужое мнение уже не трогало его. — И сама бы ревела, если бы жила всю жизнь в саду, и у тебя был пони, и ты бы купалась в речке, а потом тебя притащили в эту дыру...

Лондон не дыра, возмутилась Полли. Но Дигори так страдал, что не заметил ее слов.

...и если бы твой папа уехал в Индию, — продолжал он, и ты бы приехала к тете и к дяде, а он сумасшедший, да, самый что ни на есть

сумасшедший, и все потому, что за мамой надо ухаживать, она очень больна, и.... и ... Лицо его перекосилось, как бывает всегда, если пытаешься не заплакать.

Прости, я не знала, — смутившись, сказала Полли и помолчала немного, но ей хотелось как-то отвлечь Дигори, и она спросила:

Неужели мистер Кеттерли сумасшедший?

Да, — сказал Дигори, — или еще хуже. Он что-то делает в мансарде, тетя Летти меня туда не пускает. Странно, а? Но это еще что! Когда он пытается заговорить со мной за столом, — к ней он и не пробует обращаться, она говорит: «Эндрю, не беспокой ребенка», или: «Дигори не стоит слушать об этом», или: «Дигори, а не поиграть ли тебе в садике?»

Что же он хочет сказать?

Не знаю. Но и это не все. Один раз, то есть вчера вечером, я проходил мимо лестницы и слышал, что в мансарде кто-то кричит.

Может быть, он там держит сумасшедшую жену?

Да, я тоже так подумал.

А может, он печатает фальшивые деньги?..

А может, он пират, как этот... в начале «Острова сокровищ», и прячется от прежних дружков?..

Ой, как здорово! — сказала Полли. — Я и не знала, что в этом доме столько интересного!

Тебе-то интересно, — пробубнил Дигори, — но вряд ли бы ты захотела спать в таком домике. Лежишь и слышишь, как он крадется к твоей комнате... И глаза у него такие жуткие.

Так познакомились Полли и Дигори, и, поскольку были каникулы, а к морю в тот год никто из них не ехал, они стали видеться каждый день.

Приключения их начались потому, что лето в тот год выпало на редкость холодное и дождливое. Приходилось сидеть в четырех стенах, а значит, исследовать дом. Просто удивительно, сколько всего можно найти в своем доме или в двух соседних, если у тебя есть свечка. Полли знала давно, что с ее чердака идет проход, вроде туннеля, с одной стороны которого — кирпичная стена, а с другой — покатая крыша. Свет проникал туда через просветы черепицы, пола не было, ступать приходилось по балкам. Под ними белела штукатурка, а если станешь на нее, провалишься прямо в комнату. До конца туннеля Полли не ходила, а в начале, сразу же за дверцей, устроила что-то вроде пещеры контрабандиста. Она натаскала туда картонных коробок и сидений от сломанных стульев и положила между балками, как бы настлала пол. Там она хранила шкатулку с сокровищами и повесть, которую писала, и несколько яблок; и там любила выпить импортного лимонада — какая же пещера без пустых бутылок?

Дигори пещера понравилась (повесть ему не показали), но ему хотелось залезть подальше.

— Интересно, — сказал он, — докуда можно дойти? Дальше твоего дома или нет?

— Дальше, — сказала Полли, — а докуда, не знаю.

Значит, мы пройдем все дома насквозь.

— Да, — сказала Полли. — Ой!..

— Что такое?

Мы в них залезем.

И нас схватят как воров. Нет уж благодарю.

Ох, какой умный! Мы залезем в пустой дом, сразу за твоим.

А что там такое?

Да он пустой, папа говорит, там давно никого нету.

Посмотреть надо, — сказал Дигори. На самом деле боялся он гораздо больше, чем можно было предположить по его тону. Конечно, он подумал (как и вы бы подумали) о том, почему в этом доме никто не живет, думала об этом и Полли. Никто не сказал слово «привидения», но оба знали, что теперь отступать поздно.

Идем? — сказал Дигори.

Идем, — сказала Полли.

Не хочешь, не ходи, — сказал Дигори.

Что я, трусиха? — сказала Полли.

А как мы узнаем, что мы в том доме?

Они решили пойти на чердак и, шагая так, как здесь, с балки на балку, отмерить, сколько балок приходится на комнату. Потом они отведут балки четыре на промежуток между чердаками и комнатой служанки, а на саму эту комнату столько, сколько на чердак. Пройдя такое расстояние дважды, можно сказать, что миновал оба дома и дальше уже идет тот, пустой

Не думаю, что он совсем пустой, сказал Дигори. А какой же?

Кто-нибудь там скрывается, а выходит ночью, прикрыв фонарь. Наверное, шайка… они от нас откупятся... Нет, не может дом стоять пустым столько лет.

Папа думает, там протекают трубы, — сказала Полли

Взрослые всегда думают самое неинтересное, — сказал Дигори

Теперь, при дневном свете, на чердаке как-то меньше верилось в привидения

Измерив шагами чердак, они записали, что вышло, и у каждого вышло иначе. Как-то они свели результаты воедино, однако я не уверен, что и тут получилось правильно. Слишком хотелось им начать исследование.

Ступай потише, — сказала Полли, когда они полезли в проход. Ради такого случая каждый взял по свече (у Полли в тайнике их было много).

Проход был пыльным, темным и холодным; Полли и Дигори ступали с балки на балку молча, только иногда шептали: «Теперь твой чердак» или «Наш дом мы почти прошли». Они не споткнулись ни разу, и свечи у них не погасли, и дверцы в кирпичной стене они достигли, только на ней. конечно, не было ручки, потому что никто не входил в нее снаружи. Внутри, однако, ручка была, а снаружи торчал шпенек (такой бывает внутри шкафа).

Повернуть его? — спросил Дигори.

— Если ты не боишься, — сказала Полли. — Кто-кто, а я не трусиха.

Обоим стало жутковато, но отступить они не смогли бы. Дигори не без труда повернул шпенек. Дверь распахнулась, и солнечный свет ослепил их. Перед ними была обычная, хотя и пустоватая комната Ведомая непреодолимым любопытством, Полли задула свечу и ступила туда бесшумно, словно мышь.

Конечно, потолок здесь был скошен, но мебель стояла самая обычная.

Стены не были видны из-за книжных полок, сплошь уставленных книгами, в камине горел огонь (вы помните, что лето было холодное), а перед камином стояло высокое кресло. Между креслом и Полли, посередине комнаты, стоял большой стол, на нем были книги, блокноты, чернильницы, перья, сургуч и микроскоп. Но прежде всего в глаза бросался яркий деревянный поднос, на котором лежало несколько красивейших колец. Разложены они были по два желтое и зеленое, потом промежуток и снова желтое, и зеленое. Размера они были обычного, но сверкали ослепительно. Вы и представить себе не можете, как дивно они сверкали! Если бы Полли была чуть помладше, ей бы, наверное, захотелось сунуть одно из них в рот.

В комнате было так тихо, что Полли сразу услышала тиканье часов. И все-таки тихо было не совсем: где-то что-то гудело. Если бы тогда уже изобрели пылесос, Полли подумала бы, что это он и работает за несколько комнат отсюда. Но звук был приятней, чем у пылесоса, и очень-очень тихий.

Иди, тут никого нет, — сказала она, и грязный Дигори, мигая, вышел из прохода (грязной, конечно, была теперь и Полли).

— Стоило лезть! — сказал он. — Совсем он не пустой. Давай уйдем, пока они не вернулись.

— Как ты думаешь, — спросила Полли, — кто здесь живет?

А, какое нам дело! — сказал Дигори. — Давай... — Но фразы он не закончил. Кресло с высокой спинкой, стоявшее перед камином, задергалось, и из-за него, как в пантомиме, вылез дядя Эндрю. Они были не в пустом доме, они были в доме Дигори, да еще в заповедной мансарде! «О-о-ой!» хором выговорили дети. Теперь уже обоим казалось, что иначе и быть не могло, слишком мало они прошли.

Дядя Эндрю был очень высок и очень тощ. На длинном, гладко выбритом лице торчал острый нос и ярко горели маленькие блестящие глазки. Копна взъерошенных седых волос венчала это причудливое сооружение. Сейчас он казался еще страшнее, чем обычно. У Дигори просто отнялся язык. Полли испугалась меньше, но потом и ей стало не по себе, ибо дядя Эндрю молча прошел к дверям и запер их на ключ. После этого он повернулся к детям и обнажил в улыбке острые зубы.

Ну вот, — сказал он. — Теперь моя дура сестрица до вас не доберется!

Полли и не думала, что от взрослых можно ожидать такого. Она ужасно испугалась, и оба они с Дигори попятились к дверце, в которую вошли; но дядя обогнал их — он запер и ее, а вдобавок стал перед нею. Потом он потер руки так, что пальцы затрещали (они у него были длинные и белые).

Счастлив видеть вас, — проговорил он. — Двое деток — именно то, что мне нужно.

М-м-мистер Кеттерли, — начала было Полли, — мне пора обедать, меня дома ждут. Отпустите нас. пожалуйста!..

В свое время, — сказал дядя Эндрю. — Нельзя упускать такой случай. Мне не хватало именно двух деток. Понимаете, я ставлю небывалый опыт. С морской свинкой как будто бы получилось. Но свинка ничего не расскажет. Да ей и не объяснишь, как вернуться.

Дядя. сказал Дигори, — и правда пора обедать, нас станут искать. Вы

должны отпустить нас.

Должен? переспросил дядя Эндрю. Дигори и Полли переглянулись. Говорить они не смели, но взгляд их означал: «Надо его умаслить».

Если вы нас отпустите, — сказала Полли, — мы придем после обеда.

А кто вас знает? — сказал дядя Эндрю и хитро усмехнулся. Но тут же передумал. Хорошо, — проговорил он сладким голосом, — надо так надо. Конечно, идите. На что таким маленьким ребятишкам старый, скучный человек!.. Он вздохнул. — Если бы вы знали, как мне бывает одиноко. Да что там... Идите, обедайте. Только сперва я вам кое-что подарю. Не каждый день у меня бывают маленькие девочки, особенно такие миленькие...

Полли подумала, что не такой уж он сумасшедший.

Хочешь колечко, моя деточка? — спросил ее дядя Эндрю и опять гадко ухмыльнулся.

Желтое или зеленое? — спросила она. — Какая прелесть!

Нет, не зеленое, — сказал дядя. — Мне очень жаль, но зеленого я дать не могу. А желтое — с удовольствием. Носи на здоровье. Ну, бери!

Полли больше не боялась, а кольца и впрямь были прелестны. Она двинулась к ним.

Смотрите-ка! сказала она. — Гудит и гудит, кажется, это кольца.

Какая странная мысль, — сказал дядя и засмеялся. Смех был вполне естественный, однако Дигори не понравилось выражение дядиных глаз.

Полли, не бери! крикнул он. — Не трогай!

Но было поздно. Он еще говорил, когда Полли коснулась одного желтого кольца и сразу же, без звука, исчезла. Дигори и его дядя остались одни.

Глава вторая ДИГОРИ И ЕГО ДЯДЯ

Произошло это так неожиданно и так походило на страшный сон, что Дигори вскрикнул. Дядя Эндрю зажал ему рот рукой, прошипел: «Не смей!» — и прибавил помягче: «Твоя мама услышит. Зачем ее пугать?»

Дигори говорил потом, что его чуть не стошнило от такой подлой уловки. Но конечно, больше он кричать не стал.

То-то! — сказал дядя. — Ничего не поделаешь, всякий бы удивился. Я и сам удивился вчера, когда исчезла свинка.

Это вы и кричали? — спросил Дигори.

Ах, ты слышал? Ты что, шпионил за мной?

Нет, — сердито сказал Дигори. — Вы объясните, наконец, что с Полли?

Поздравь меня, мой мальчик, — сказал дядя Эндрю, потирая руки, — опыт удался. Девочка исчезла... сгинула. Во всяком случае, в этом мире ее нет.

Что вы с ней сделали?!

Отправил... э.... в другое место.

Не понимаю, — сказал Дигори.

Дядя Эндрю опустился в кресло и сказал:

Что ж, я тебе объясню. Ты слышал когда-нибудь о мисс Лефэй?

Она наша двоюродная бабушка? — припомнил Дигори.

Не совсем, — сказал дядя Эндрю. — Она моя крестная. Вон ее портрет, смотри.

Дигори посмотрел и увидел на выцветшей фотографии старую даму в чепце. Теперь он вспомнил, что такой же портрет видел еще дома, в комоде, и спросил маму, кто это, а мама почему-то замялась. Лицо было не из приятных, но кто его знает, что там на этих старинных фотографиях...

Кажется, ... кажется, она была... не совсем хорошая? — спросил Дигори.

Ну, — отвечал дядя Эндрю, это зависит от того, что называть хорошим. Люди очень ограниченны, мой друг. Да, странности у нее, конечно, были. Бывали и чудачества. Иначе бы ее не запрятали в....

— Сумасшедший дом?

Нет, нет, нет! — дядя был шокирован. Ничего подобного! Всего лишь в тюрьму.

— Ой! — сказал Дигори. — А за что?

— Бедная женщина! — со вздохом проговорил дядя. Не хватало ей благоразумия... Но не будем в это вдаваться. Ко мне она всегда была добра.

— Да при чем тут это! — вскричал Дигори. Где Полли?

Все в свое время, мой друг, — сказал дядя. — Мисс Лефэй выпустили, и после этого она почти никого не хотела видеть. Я был из тех немногих, кого она еще принимала. Понимаешь, ее стали раздражать заурядные, скучные люди. Собственно, они раздражают и меня. Кроме того, у нас с ней были общие интересы. За несколько дней до смерти она велела открыть тайничок в ее шкафу и принести ей маленькую шкатулку. Когда я принес, она взяла с меня клятву, что после ее смерти я, не открывая, сожгу шкатулку, исполнив определенные ритуалы. Конечно, я этого не сделал.

— И очень плохо, — сказал Дигори.

Плохо? — удивился дядя. — А, понимаю! По-твоему, надо выполнять обещания. Резонно, резонно, вот ты и выполняй. Но сам понимаешь, подобные правила хороши для мальчишек, слуг, женщин, вообще для обычных людей, но не для ученых и мудрецов. Нет, Дигори. Те, кто причастен тайной мудрости, свободны от мещанских правил, как, впрочем, и от мещанских радостей. Судьба наша, мой мальчик, возвышенна и необычна. Удел наш высок, мы одиноки...

Тут он вздохнул с такой благородной печалью, что Дигори на секунду даже посочувствовал ему. Но сейчас же вспомнил, какими были дядины глаза, когда тот предлагал Полли кольцо, и подумал: «Ага, это значит, ему можно делать все, что угодно!»

— Сам понимаешь, шкатулку я открыл не сразу, — продолжал дядя. Я опасался, не запрятано ли в ней что-нибудь... нежелательное. Моя крестная была чрезвычайно своеобразной дамой. Ведь она, собственно говоря, была последней из смертных в этой стране, в ком текла кровь настоящих фей. Сама она, правда, рассказывала, что в молодости застала в живых еще двух — одна была герцогиней, а другая поденщицей. Так что, Дигори, ты беседуешь, возможно, с последним человеком, у которого крестной была фея. Будет, о чем вспоминать на старости лет, мой мальчик!

«Ведьма она, а не фея!» — подумал Дигори, но вслух спросил:

— Так что же Полли?

— Ах, какой ты нетерпеливый! — воскликнул дядя Эндрю. — Да разве в этом дело?! Так вот. Сперва, само собой, я осмотрел шкатулку. Она была очень древней. Я сразу понял, что сделана она не в Греции, не в Вавилоне, не в Египте, не в Китае и не в стране хеттов. Чувствовалось, что шкатулка гораздо древнее всех этих цивилизаций. И вот в один — поистине величайший! — день меня осенило. Шкатулка была сделана на Атлантиде!!! Это значит, что она на много веков старше всех тех штуковин из каменного века, за которыми гоняются археологи по всей Европе и Азии. Но слушай! Хотя она и древнее каменного века, это была настоящая ювелирная работа. Дело в том, что еще в незапамятные времена на Атлантиде жили мудрецы и ученые, возводившие замки и дворцы, которые исчезли в океанской пучине вместе с этим огромным островом.

Он торжественно замолчал, гордо глядя на племянника, но Дигори не восхищался, поскольку дядя с каждой минутой нравился ему все меньше.

Тем временем я стал изучать магию и тайные науки. Об этом лучше не распространяться с детьми. Мне надо было получить хоть какое-то представление о содержимом шкатулки. Пришлось познакомиться с.... как бы это сказать... с чертовски неприятными людишками и пройти весьма мерзкие испытания. От всего этого я и поседел раньше времени. Стать чародеем это тебе не шутка! Я вконец испортил себе здоровье — правда, теперь мне получше. Но зато я у з н а л....

Хотя подслушивать их было некому, дядя пододвинулся к Дигори и почти зашептал ему на ухо:

...то, что хранилось в шкатулке из Атлантиды, было принесено сюда из другого мира, когда наш мир еще только начинался!

А что же там было? — спросил Дигори тоже шепотом, потому что рассказ дяди поневоле стал его интересовать.

Просто пыль, — ответил дядя Эндрю. — Обыкновенная сухая пыль. Даже смотреть особенно не на что. Ты бы, поди, решил ее просто выкинуть. Но я-то смог ее увидеть не потрогать, ума у меня хватило, — а увидеть! Всякий раз, когда я смотрел на нее, я чувствовал, что каждая мельчайшая частица ее некогда находилась в другом мире, — ты понимаешь, нет, ты только представь себе: в совсем другом мире, не на другой планете, не в другой галактике, а совсем даже не в нашем пространстве, там, куда не попадешь, даже если будешь странствовать по нашему космосу хоть целую вечность, и где можно оказаться только при помощи магии, — тогда у меня всякий раз перехватывало дыхание.

Тут дядя снова потер руки так, что суставы пальцев затрещали, словно поленья в камине.

Я ведь знал, — продолжал он, — что пыль эта может перенести вас туда, где она некогда находилась сама. Но трудность состояла в том, чтобы придать ей правильную, нужную форму. Но какую именно? Поначалу все мои эксперименты оканчивались плачевно. Я проводил их на морских свинках. Некоторые из них просто лопались, как маленькие бомбы...

Какой ужас! — воскликнул Дигори, у которого когда-то была морская свинка.

Что? При чем тут ужас? сказал дядя Эндрю. — Свинки для того и созданы. Я их покупаю на свои деньги. На чем я остановился? Да, так вот: наконец удалось сделать кольца, желтые кольца. Я был уверен, что они перенесут моих подопечных куда надо. Но как мне вернуть их обратно и узнать, что они там видели?

— Но об их-то судьбе можно было подумать? — проворчал Дигори. Им-то каково там пришлось?

— Ты совершенно ненаучно на все смотришь, — нетерпеливо сказал дядя Эндрю. — Неужели тебе не ясно, что ставится опыт века? Ведь речь идет о возможности попадать в другие миры!

— Почему же тогда вам самому не отправиться в эти миры?

Дигори в жизни не видел такого искреннего удивления и даже обиды.

— Кому, мне?! — воскликнул дядя. — Ты с ума сошел! В мои-то годы, с моим здоровьем!.. Что за глупость! Ты понимаешь, что говоришь? Да в этих мирах может случиться все. что угодно!

— А Полли теперь там, — сказал Дигори, багровея от гнева. — Это... это подлость, хоть вы и мой дядя... только трус пошлет вместо себя девочку!

— Замолчи! — крикнул дядя Эндрю, ударяя рукой по столу. — Я не позволю так говорить с собой грязному мальчишке! Пойми, я великий ученый, я чародей, я посвящен в тайные знания, я ставлю опыт. Конечно, мне нужны подопытные... э. существа. Наука требует жертв. Идти самому? Смешно! Не идет же генерал сам в бой. Предположим, я погибну, что же будет с делом моей жизни?

Ох, хватит! весьма невежливо прервал Дигори дядю. Как вернуть Полли?

— Я как раз собирался сказать об этом, когда ты так грубо перебил меня. Для этого нужны зеленые кольца.

— Но у Полли нет зеленого кольца, — возразил племянник.

Вот именно, — кивнул дядя и зловеще ухмыльнулся.

— Значит, она не вернется. — воскликнул Дигори. — Вы ее убили!

— Почему же, вернуться она может, — вкрадчиво сказал дядя Эндрю, если кто-нибудь отнесет ей зеленое кольцо.

Тогда Дигори понял, в какую он попал ловушку, и молча, очень бледный, уставился на дядю.

Надеюсь, — высокопарно произнес дядя Эндрю, — надеюсь, мой мальчик, ты не трус. Я был бы очень огорчен, если бы в ком-нибудь из нашей семьи оказалось так мало рыцарства и чести, что он оставил бы женщину в беде.

Ох, не могу больше слушать вас! — снова крикнул Дигори. — Ладно, я все понял. Только один-то из нашей семьи уж точно подлец. Это же все подстроено!

— Конечно, — ответил дядя Эндрю, все так же гадко улыбаясь.

Что ж, я пойду, — сказал Дигори. — Раньше я в магию не верил, сейчас верю. Наверное, в старых сказках много правды и, кстати, там злые чародеи добром не кончают.

Наконец-то дядю проняло он так испугался, что, при всей его подлости, мы бы его пожалели. Но. вымученно засмеявшись, он все же сказал:

Ох, дети, дети! Женское воспитание... Бабушкины сказки. Ничего, обо мне не беспокойся. Не твоя печаль. Побеспокойся лучше о своей подружке. Жаль было бы опоздать!

Что же мне надо делать? спросил Дигори.

Прежде всего научись владеть собой, — назидательно сказал дядя. Иначе станешь таким, как тетя Летти. А теперь слушай.

Он встал, надел перчатки и подошел к подносу.

Кольца действуют только в том случае, — начал он, — если коснутся кожи. Видишь, я беру их рукой в перчатке, и ничего не происходит. В кармане они безопасны, но коснись их голой рукой — и сразу исчезнешь. Там, в другом мире, случится то же самое, если тронешь зеленое кольцо. Заметь, это всего лишь гипотеза, которую предстоит проверить. Итак, я кладу тебе в карман два зеленых кольца. В правый карман, не спутай. Желтое бери сам. На твоем месте я бы надел его, а то еще потеряешь.

Дигори потянулся к кольцу, но вдруг спросил:

А как же мама? Она может спросить, где я?

Чем скорее ты исчезнешь, — ответил дядя, — тем скорее вернешься.

А если не вернусь? — спросил Дигори.

Дядя Эндрю пожал плечами.

Дело твое, иди обедай. Подружка твоя, не моя. Только, уж будь любезен, скажи миссис Пламмер, что ее дочка не вернется, потому что ты струсил.

Ах, был бы я взрослым! — сказал Дигори. — Поплясали бы вы у меня! Потом застегнулся получше, глубоко вздохнул и взял кольцо.

Глава третья ЛЕС-МЕЖДУ-МИРАМИ

Дядя Эндрю и его кабинет немедленно исчезли, на минуту все смешалось, затем Дигори ощутил, что внизу, под ним, тьма, а сверху на него льется ласковый зеленый свет. Сам он ни на чем не стоял, не сидел и не лежал, ничто не касалось его, и он подумал: «Наверное, я в воде... Нет, под водой». Он испугался и тут же головою вперед вырвался наверх и оказался на мягкой траве, окаймлявшей маленький пруд.

Поднявшись на ноги, он не задыхался и не хватал воздух ртом, что странно, если ты только что был под водой. Одежда его была совершенно сухой. Пруд небольшой, словно лужа, метра в три — находился в лесной чаще. Деревья стояли почти рядом, и листьев на них было столько, что неба Дигори не видел. Сюда, вниз, падал только зеленый свет, но наверху, должно быть, сверкало солнце, ибо свет, даже пройдя сквозь листву, оставался теплым и радостным. Тишина тут стояла невообразимая — ни птиц, ни насекомых, ни зверьков, ни ветра — и ты, казалось, слышишь, как растут деревья. Прудов было много. Дигори видел штук десять, не меньше; и деревья словно пили корнями воду. Несмотря на необычайную тишину, чувствовалось, что лес полон жизни. Рассказывая о нем позднее, Дигори говорил: «Он был свежий, он просто дышал, ну... как пирог со сливами».

Удивительно, что Дигори сразу забыл, почему он здесь очутился. Он не думал ни о дяде, ни о Полли, ни даже о маме; он не боялся, не беспокоился, не испытывал любопытства. Если бы его спросили: «Откуда ты явился, мальчик?» он сказал бы: «Я был здесь всегда». Позже, рассказывая об этом, он говорил: «Там нет никаких событий — ничего нет, деревья растут, и больше ничего».

Дигори долго стоял и смотрел, пока не увидел, что недалеко, в траве, лежит какая-то девочка. Глаза у нее были закрыты, но не совсем, словно бы она просыпалась. Он постоял еще, глядя на нее; наконец, она открыла глаза и стала смотреть на него. Потом проговорила сонным голосом:

— Кажется, я тебя где-то видела.

— И мне так кажется, — сказал Дигори. Давно ты здесь?

— Всегда, — ответила девочка. — То есть очень давно.

— И я тоже, — сказал Дигори.

— Нет, нет, — сказала девочка. — Ты только что вылез из этого прудика.

— Да, правда, — удивленно проговорил Дигори. — Я забыл.

Они довольно долго молчали.

Знаешь, — сказала девочка, — наверное, мы правда виделись. Что-то я такое помню... что-то вижу... какое-то место. Вероятно, это сон.

Я тоже видел этот сон, — сказал Дигори. Про мальчика и девочку, которые жили в соседних домах... и полезли куда-то. У девочки было грязное лицо...

— Нет, ты напутал. Это у мальчика...

— Мальчика я не видел, — сказал Дигори и вскрикнул: — Ой, что это?

Свинка, — отвечала девочка. В траве и впрямь возилась морская свинка, опоясанная ленточкой, к которой было привязано сверкающее кольцо.

Смотри! закричал Дигори. Смотри, кольцо! И у тебя такое, и у меня.

Девочка очнулась и приподнялась. Они напряженно глядели друг на друга, пытаясь припомнить что-то, и наконец в два голоса закричали:

— Мистер Кеттерли!

Дядя Эндрю!

— Что же нам делать? — спросила Полли. — Взять свинку и вернуться домой?

— Куда спешить!.. — сказал Дигори, зевая во весь рот.

— Нет, спешить надо, — сказала Полли, — уж слишком здесь спокойно... сонно, что ли.

— Здесь очень хорошо, — возразил Дигори.

— Да, но домой вернуться надо, — не сдавалась Полли.

Они встали на ноги и осторожно потянулись к свинке, но передумали.

Лучше ее не брать, — сказала Полли. — Кому-кому, а ей тут хорошо. Дома твой дядя станет ее мучить.

— Еще бы, — согласился Дигори. — Что он с нами сделал, ты подумай! Кстати, а как нам вернуться домой?

Нырнуть в этот пруд, — предположила Полли.

Они подошли к пруду и посмотрели на зеленую спокойную воду, в которой отражались листья. Казалось, там и дна нет.

— Ты плавать умеешь? — спросила Полли.

— Немножко. А ты?

— М-м.... совсем плохо.

Да не надо нам плавать, — сказал Дигори. — Только нырнуть, и само пойдет.

Нырять им не хотелось, но они не сказали об этом друг другу. Взявшись за руки, они отсчитали: «Раз, два, три — плюх!» — и прыгнули. Раздался всплеск. Они зажмурились. Но, открыв глаза, увидели, что стоят в мелкой луже, как стояли. Пруд был неглубок, вода едва доходила до щиколоток. В чем же дело? — сказала Полли, испугавшись, но не слишком (испугаться по-настоящему в этом лесу было невозможно).

Знаю! — сказал Дигори. — На нас желтые кольца. Они переносят сюда, понимаешь. А домой зеленые! Карманы у тебя есть? Так, хорошо. Положи желтое в левый. Зеленые — у меня. Держи, одно тебе.

Они снова пошли к пруду, но Дигори воскликнул: «Стой!»

Что такое? — спросила Полли.

Мне пришла в голову мысль, — отвечал Дигори. — Куда ведут другие пруды?

То есть как?

Ну. к нам. в наш мир, мы вернулись бы через этот пруд. А через другие? Может, каждый ведет в какой-нибудь мир?

Я думала, мы уже в другом мире Ты же сам говорил... и дядя Эндрю...

Да ну его, дядю! Ничего он не знает. Сам небось никуда не нырял. Ладно, ему кажется, что есть наш мир и второй, другой мир. А если их много?

Значит, это один из них?

Нет, это вообще не мир, это... как бы перекресток.

Полли не поняла, и он принялся ей объяснять.

Нет, ты подумай! Наш проход не комната, но из него можно попасть в комнаты. Он и не часть дома, но можно попасть куда хочешь. Потому тут так тихо. Здесь ничего не случается. Как там, у нас. Люди сидят в домах, и разговаривают, и что-то делают. А между стенами, над потолками и в проходе, где мы шли, событий нет. Давай нырнем в другой пруд, а?

Лес-между-мирами, — завороженно проговорила Полли. — Какая красота!

Куда же мы нырнем? — гнул свое Дигори.

Никуда я нырять не буду, пока мы не узнаем, можно ли вообще вернуться. — сказала Полли.

Еще чего! воскликнул Дигори. Хочешь угодить прямо к дяде? Нет уж, спасибо!

Нырнем немножко, не до конца, настаивала Полли. — Только проверим! Если пойдет хорошо, сменим кольца и тут же вынырнем.

— А можно повернуть, когда ты там?

Ну, не сразу же мы здесь очутились. Значит, время у нас будет.

Дигори поупирался еще, но ему пришлось сдаться, ибо Полли наотрез отказалась нырять в другие миры, если они не поставят этого опыта. Она была такой же смелой, как он (например, не боялась ни ос, ни пчел), но далеко не такой любопытной. Дигори же был из тех, кому надо знать все, и впоследствии он стал тем самым профессором Керком, который участвует в других наших хрониках.

Дети надели зеленые кольца, взялись за руки и прыгнули в пруд Очутившись в зеленой воде, Полли крикнула: «Меняй!», что они и сделали (крикнуть «Меняй!» хотел Дигори, но Полли этой чести не уступила). Правда, они успели пролететь дальше воды, и перед ними сверкнули звезды на темном небе, мелькнул полупрозрачный Лондон, стал прорисовываться кабинет дяди Эндрю и тут же исчез, сменившись снова зеленым мерцающим светом. Через полминуты, не больше они опять были в тихом лесу.

Действует, — сказал Дигори. — Какой же выберем пруд?

Постой, — сказала Полли, давай сперва отметим этот.

Они с ужасом переглянулись — все пруды походили друг на друга и найти потом свой им едва бы удалось. Дигори дрожащей рукой открыл перочинный ножик и вырезал у пруда полоску дерна, а Полли тем временем пробормотала: «Хорошо, что хоть кто-то из нас соображает...»

Не заводись, — отвечал Дигори. — Посмотрим другие пруды. — И Полли что-то ответила ему, а он — ей, и так они препирались минут десять, но читать об этом было бы скучно. Лучше поглядеть, как они стоят у другого пруда, держась за руки и отсчитывают: «Раз, два, три — плюх!».

И опять ничего не вышло, они только намочили ноги во второй раз за это утро (если то было утро — в Лесу-между-мирами всегда одинаково).

Тьфу! — сказал Дигори. — В чем же дело? Желтые кольца — вот они. Он же говорил, надо надеть желтые, чтобы попасть в другой мир.

А дело было в том, что дядя Эндрю ничего не знал о промежуточном месте и потому напутал с кольцами. Желтые переносили в этот лес, зеленые в любой из миров. Понимаете, многие чародеи часто сами не ведают, что творят. Как бы там ни было, Дигори и Полли решили — просто наугад надеть зеленые кольца и посмотреть, что будет.

И они надели их, и, взявшись за руки, гораздо веселей, чем прежде, отсчитали: «Раз, два. три — плюх!»

Глава четвертая МОЛОТ И КОЛОКОЛ

На сей раз колдовство сработало. Они пролетели сквозь воду, сквозь тьму и увидели непонятные очертания предметов. Ноги их ощутили какую-то твердую поверхность. Потом все стало четко видно, и Дигори воскликнул:

— Ну и местечко!

— Очень противное, — заметила Полли и вздрогнула.

Прежде всего они заметили, что свет тут не похож ни на солнечный, ни на газовый, ни на свечной, вообще ни на какой. Он был тусклый, невеселый, багряно-бурый, очень ровный. Стояли дети на мостовой среди каких-то зданий, может быть на мощеном внутреннем дворе. Небо над ними было темно-синим, почти черным, и они не понимали, откуда идет свет.

Какая странная погода, — сказал Дигори. — То ли гроза сейчас будет, то ли затмение.

Говорили они почему-то шепотом, и все еще держались за руки. Стены вокруг них были высокие, а в стенах зияло множество незастекленных окон, черных, как дыры. Пониже, словно входы в туннель, чернели арки. Камень арок и стен был красновато-бурый и очень-очень старый, камни мостовой были испещрены трещинами. Дети медленно оглядывались, стараясь увидеть кого-нибудь в проемах окон.

Как ты думаешь, живет тут кто-нибудь? шепотом спросил Дигори.

Нет, — сказала Полли. — Это... м-м-м.... развалины. Слышишь, как тихо. Послушаем еще, — предложил Дигори.

Они послушали и услышали только биение собственных сердец. Тут было тихо, как в лесу, но совсем иначе. Тишина была не добрая, не живая, а злая, пустая, холодная. Нельзя было и представить себе, чтобы тут что-нибудь росло.

Идем домой, — сказала Полли.

Да мы ничего еще не видели, — сказал Дигори. — Давай хоть оглядимся.

Нечего тут смотреть.

Ну, если ты боишься...

Это кто боится? — И Полли выпустила его руку.

Смотреть не хочешь...

Нет, я пойду.

А не понравится — исчезнем, — сказал Дигори. — Давай снимем зеленые кольца и положим их в правый карман, желтые будут в левом. Только захотим, тронем кольцо левой рукой, — и пожалуйста!

Так они и сделали: положили кольца в карман и направились к одной из арок. Она вела в дом, и они увидели с порога, что там не особенно темно. Войдя в пустой зал, они различили в другом его конце соединенные арками колонны. Осторожно добравшись до них, они вышли в другой двор. Стены там были совсем обветшалые и едва держались.

Стоят, — сказал Дигори испугавшейся Полли, — значит, не падают. Главное, ступать тихо, а то свалятся, знаешь, как лавина в горах.

Они решили выйти отсюда на открытую местность посмотреть на город со стороны. Но везде были только огромные дома, стены и колонны. Так шли они из двора в двор, и только в одном из них увидели фонтан; но вода из пасти какого-то крылатого чудища не текла, да и сам водоем был сух. Растения на стенах высохли давно, а живых тварей не было видно нигде — ни пауков, ни букашек, никого и ничего, не было даже травы.

Все это действовало так гнетуще, что даже у Дигори пропало всякое любопытство. Он собрался было коснуться желтого кольца, когда перед ними предстали высокие желтые, а может быть золотые, двери. Одна была приоткрыта. Конечно же дети не смогли удержаться, заглянули в нее и замерли, разинув рты.

Сперва им показалось, что в зале полно народу, но все тихо сидят вдоль стен. Конечно, и сами они долго стояли тихо и решили наконец, что у стен сидят не люди. Живой человек хоть бы раз пошевельнулся. Нет, это были, наверное, искусно сделанные восковые фигуры.

Теперь любопытство овладело уже Полли, ибо фигуры эти были одеты в поразительные наряды. Описать я их толком не могу; скажу лишь, что на голове у каждой сверкала корона, одежды же были самых разных цветов — алые, серебристые, густо-лиловые, ярко-зеленые, все расшитые причудливыми узорами. И на коронах, и на одеждах сверкали драгоценные камни.

Почему же платья не истлели? — спросила Полли.

Заколдованы, — прошептал Дигори. — Разве ты не чувствуешь? Тут все заколдовано, я сразу понял.

И какие дорогие... — сказала Полли.

Но Дигори больше интересовали сами фигуры, их лица.

Наверное, это был очень красивый народ, — сказал он.

И мужчины, и женщины действительно были красивы и, должно быть, добры. Однако, пройдя несколько шагов, дети заметили, что лица, чем дальше, становились надменнее и холоднее. В середине ряда они стали попросту жестокими, хотя и выглядели счастливыми, а еще дальше — к тому же и безрадостными, словно обладатели их и сделали, и испытали что-то страшное. Самая последняя дама удивительной красоты глядела так злобно и так гордо, что просто дух захватывало. Одета она была роскошнее всех других. Много позже, в старости, Дигори говорил, что никогда не видел более красивой женщины. Правда, Полли прибавляла, что никак не поймет, в чем он эту красоту увидел.

Дама, как я уже сказал, сидела последней, но и за ней были пустые кресла.

— Что бы все это значило? — сказал Дигори. — Смотри, посередине стол и на нем что-то лежит.

Собственно, это был не стол, а широкая колонна. На ней лежал золотой молоток и стояла золотая дужка, на которой висел золотой колокол.

— Тут что-то написано, — сказала Полли.

— И правда, — сказал Дигори. — Но мы все равно не поймем.

Почему, — сказала Полли. — Поймем, наверное.

Конечно, письмена были странные, но, к большому удивлению Дигори, они постепенно становились все понятнее. Если бы Дигори вспомнил собственные слова, он бы понял, что и здесь действует колдовство. Но он не помнил ничего, его снедало любопытство — и скоро он узнал то, что хотел. На каменной колонне было написано примерно так:

«Выбирай, чужеземец:

Если ты позвонишь в колокол —

Не пеняй на то, что случится;

Если не позвонишь — Терзайся всю жизнь».

— Не буду я звонить! — сказала Полли.

Что ж, так и мучиться всю жизнь? — сказал Дигори. — Нет уж, спасибо! Какой ты глупый! — сказала Полли. — Зачем же мучиться?

Это же колдовство! — воскликнул Дигори. — Заколдуют, и будем мучиться. Я уже мучаюсь, оно действует.

— А я нет, — довольно резко ответила Полли. — И тебе не верю. Ты притворяешься.

— Конечно, ты же девчонка, — сказал Дигори. — Девочкам вообще ничего не интересно, кроме сплетен и всякой чепухи, кто в кого влюблен.

Сейчас ты очень похож на своего дядю, — сказала Полли.

— При чем тут дядя? — сказал Дигори. — Мы говорим, что...

— Как это по-мужски! — сказала Полли взрослым голосом и быстро прибавила: — Только не говори: «Как это по-женски», не дразнись!

— Буду я называть женщиной такую малявку! — сказал Дигори.

Это я малявка? — проговорила Полли, рассердившись уже по-настоящему. — Что ж, не стану тебе мешать. С меня хватит. И место здесь очень гадкое, да еще и ты воображала и свинья!

Стой! — закричал Дигори куда противнее, чем хотел бы, ибо увидел, что Полли вот-вот сунет руку в карман, где лежит желтое кольцо. Оправдать его я не могу; могу только сказать, что потом он очень сожалел о том, что сделал (жалели об этом и многие другие). Он крепко схватил Полли за руку, а сам левой рукой дотянулся до молотка и ударил по колоколу. После этого он выпустил ее руку, и оба они молча глядели друг на друга. Полли собралась заплакать — не от страха, а от злости, но не успела.

Звон был мелодичный и поначалу довольно тихий, однако он не прекращался и постепенно становился все громче; минуты через две дети уже не могли говорить — они не услышали бы друг друга. Когда он стал таким, что они не могли бы и кричать, сама мелодичность его уже казалась жуткой. Наконец, и воздух в зале, и пол под ногами задрожали крупной дрожью. К звуку колокола примешался еще один, далекий, но сильный. Он напоминал то ли рев какого-то огромного зверя, то ли шум приближающегося поезда. Затем раздался жуткий треск, словно переломилось гигантское дерево. Часть стены и потолка с грохотом рухнула (то ли по колдовству, то ли потому, что именно этой ноты каменная кладка выдержать не могла), и все затихло.

Ну, доволен теперь? — проговорила Полли.

Спасибо, хоть кончилось, — сказал Дигори.

Полли с облегчением подумала то же самое. Но еще никогда в жизни они так не ошибались.

Глава пятая ВОЛШЕБНОЕ СЛОВО

Дети смотрели друг на друга поверх короткой колонны, а колокол еще подрагивал, хотя звуков и не издавал. Вдруг в дальнем углу что-то зашумело. Они быстро обернулись и увидели, что одна из фигур, самая последняя, поднимается с кресла. Когда она встала, дети увидели, что она невиданно высока. Властный взгляд сверкающих глаз, царственное выражение лица и величественная осанка не хуже золотой короны и великолепных одеяний говорили о том, что это великая Королева. Медленно оглядев залу, она заметила детей, но ничем этого не выказала.

Кто разбудил меня? Кто развеял чары? спросила она.

Кажется, я, — ответил Дигори.

Ты! — сказала Королева, подойдя, и положила ему на плечо белую красивую руку, сильную и цепкую, как клещи. — Ты? Да ты же обычный мальчик! Сразу видно, что в твоих жилах нет ни капли королевской или даже просто благородной крови. Как ты посмел сюда войти?

Мы пришли из другого мира с помощью волшебства, — сказала Полли. Ей казалось, что Королеве пора бы заметить и ее.

Это правда? — спросила Королева, не удостоив Полли взглядом и явно обращаясь к Дигори.

Да, отвечал Дигори.

Королева взяла его за подбородок, откинула назад его голову и долго глядела ему в лицо. Дигори опустил глаза. Наконец она отпустила его и сказала:

Ты не колдун. Знака чародеев на твоем лице нет. Наверное, ты слуга какого-нибудь чародея. Колдовал он, а не ты.

Колдовал мой дядя Эндрю, ответил Дигори.

Неподалеку что-то треснуло, загрохотало и рухнуло. Пол под ногами у них заколебался.

Тут оставаться нельзя, — совершенно спокойно сказала Королева. Дворец скоро рухнет. Вперед! И протянула одну руку Дигори, а другую Полли. Та не хотела идти с ней за руку, но не успела опомниться, как Королева уже крепко держала ее.

«Какая она противная. подумала Полли. Она ничего не должна знать про кольца. Теперь я не смогу достать желтое кольцо. Правую руку в левый карман незаметно не сунешь. Только бы Дигори не проболтался!»

Королева повела их в длинный проход, а оттуда в настоящий лабиринт залов, лестниц и двориков. Где-то рушились куски потолка и стен, и одна арка упала сразу после того, как они под ней прошли. Приходилось бежать рысцой, хотя сама Королева шагала в полнейшем спокойствии. «Какая она смелая! думал Дигори. И сильная какая. Поистине, Королева!»

Пока они шли, Королева кое-что попутно им объясняла.

Вот тут подземелья. говорила она. А тут пытали... А там мой прадед перебил семьсот вельмож, приглашенных им на пир. Ему показалось что у них мятежный образ мыслей

Наконец, они дошли до очень просторного зала, и Дигори подумал, что это, как сказали бы мы, вестибюль. И точно, в другом его конце были высокие двери то ли из черного дерева, то ли из какого-то черного металла, который не встречается в нашем мире. Засовы на них располагались слишком высоко и для Королевы. Но она отпустила Дигори, подняла руку и. выпрямившись особенно гордо, что-то проговорила. Двери дрогнули, словно то были шелковые гардины, и обрушились с диким грохотом Дигори присвистнул.

Может твой дядя так сделать? спросила Королева. — Ладно,там увидим. Как бы то ни было, запомни это. Вот что я делаю с теми, кто стоит у меня на пути.

Она снова крепко схватила Дигори и вывела детей на широкую террасу, с которой открывался удивительный вид. Воздух здесь был холодный, как на улице, но все равно какой-то спертый, словно в погребе. Само небо казалось нездоровым: колоссальное, раз в десять больше нашего, красное солнце висело над самым горизонтом. Его тусклый, как бы умирающий свет наводил тоску. Слева от солнца, немного повыше, горела одна-единственная большая звезда.

На земле сколько хватало взора, до самого горизонта раскинулся огромный город, когда-то пересеченный широкой рекой, которая теперь превратилась в болото. Крепости, дворцы, храмы, пирамиды и мосты города отбрасывали причудливые тени на руины, казалось, покрытые густой пылью.

Вот то, что уже никто никогда не увидит! сказала Королева. Таков был Чарн. Великий Город, город Царя царей, краса мира и всех миров. Есть ли такие владения у твоего дяди?

Нет. ответил Дигори, хотевший было объяснить, что дядя его никакими городами не управлял, но Королева не слушала его и продолжала:

Теперь здесь царит молчание. Но я-то стояла на этом самом месте, когда все вокруг содрогалось от голоса Великого Города. Топот солдатских сапог, скрип колес, щелканье бичей, грохот боевых колесниц, барабаны жрецов, приносящих жертвы в храмах... Всюду кипела битва, на улицах фонтанами била кровь, и скоро воды реки стали красного цвета.

Королева помолчала, вспоминая это зрелище, и сказала торжественно:

Но одна женщина в миг прекратила все это навсегда.

Кто же была эта женщина? — робко спросил Дигори, уже догадавшийся, о ком шла речь.

Я, — ответила Королева, — я, — Джедис, последняя Королева, но зато Королева всего мира!

Дети стояли молча и дрожали от холода.

Во всем виновата моя сестра, — продолжала Королева. — Она вынудила меня сделать это, будь она проклята вовеки! Ведь в любой момент я почти была готова заключить мир, да, да! Я бы даже пощадила ее, если бы она уступила мне всю власть и царский престол. Но нет, она не сдавалась. Из-за ее подлого упрямства пришлось погубить весь мир. Даже после того, как началась война, мы обе дали торжественное обещание не применять колдовства. Но когда она нарушила обещание, что оставалось делать мне? Безумие! Как будто она не знала, что мое искусство колдовства сильнее ее чар. Ей было известно, что я обладаю тайной Великого Разрушающего Слова. Неужели она, эта безвольная тряпка, могла подумать, что я не решусь его употребить?!

А что это за Слово? — спросил Дигори.

Это самая великая из тайн, — отвечала Королева Джедис. — Королям нашего великого рода с самой глубокой древности было известно, что существует некое Слово, которое при произнесении его с соответствующим обрядом может уничтожить все живое, кроме того, кто его произносит. Но эти древние короли, мои предки, были слишком мягкосердечны и слабовольны. Они связали себя торжественной клятвой никогда не стремиться к познанию этого слова и требовали такой клятвы от всех своих преемников. Но я узнала его в... нет, нельзя произнести названия этого места, и мне пришлось заплатить за это знание страшную цену. Я не пускала его в дело, пока меня не принудили к этому. Мне больше по душе была простая война, и я делала все для победы без колдовства. Я проливала кровь моих солдат, словно воду...

«Ну и гадина!» — подумала Полли.

Последняя, самая великая битва произошла здесь, в самом Чарне. Она длилась три дня, и три дня я смотрела на нее с этого самого места. Я не воспользовалась своим могуществом до тех пор, пока был жив хоть один из моих солдат. Когда все мои воины пали, и моя сестрица во главе бунтовщиков стала подниматься по лестнице, ведущей из города сюда, в королевский замок, я подождала, пока мы сможем видеть лица друг друга. Ее бесстыжие глаза победно смотрели прямо на меня. «Победа!» — вскричала она. «Да, — спокойно отвечала я, — победа, но чья?» И тогда я произнесла Великое Разрушающее Слово. Уже в следующий момент я осталась единственным живым существом под солнцем.

А как же народ? — в ужасе прошептал Дигори.

Какой еще народ? — не поняла Королева.

Ну, все те простые люди, которые жили здесь, — ответила Полли, — они ведь не причинили вам никакого зла. Все те женщины, дети и звери.

Что за чушь? — спросила в свою очередь Королева, обращаясь по-прежнему к Дигори. — Я Королева. Они были моими подданными. Что им еще оставалось делать, как только не исполнять мою волю?

Да-а! — протянул Дигори. — Не очень-то им повезло.

Я забыла, что ты сам из таких, обыкновенный мальчишка. Где тебе понять государственные интересы. Ты должен запомнить, детка, то, что несправедливо для тебя или для других простых людей, позволительно и справедливо для такой великой Королевы, как я. На плечах таких, как я, лежит бремя судеб мира. Удел наш высок, и мы одиноки.

Дигори вспомнил вдруг, что такие же слова сказал и дядя Эндрю, однако из уст Королевы Джедис они прозвучали гораздо величественней быть может, оттого, что дядя был меньше ростом и не имел такой царственной внешности.

— А что вы сделали потом? — спросил Дигори.

— Ты видел моих предков, которые погрузились в сон, когда устали править. Я заколдовала тот зал, где они восседают, и заняла свое место на престоле. С помощью чар я восседала среди них, не нуждаясь ни в пище, ни в огне, до тех пор, пока кто-нибудь не придет сюда, не ударит в колокол и не разбудит меня.

А это Великое Слово сделало солнце таким? спросил Дигори.

— Каким «таким»? — переспросила Джедис.

— Таким большим, красным и холодным.

— Оно всегда было таким, — ответила Джедис. — По крайней мере, сотни тысяч лет. Разве в вашем мире солнце другое?

— Да, оно меньше, и оно желтое. От него гораздо больше тепла.

— А-а-а! — протянула Королева, и Дигори заметил у нее такой же хищный и неприятный взгляд, как совсем недавно у дяди. Так ваш мир моложе...

Какой-то момент Джедис помедлила, взглянула еще раз на опустошенный город — даже если у нее и мелькнуло сожаление о том зле, которое было совершено, она, разумеется, не показала этого, — затем обернулась к ним и сказала:

Ну что же, нам пора. Здесь холодно и наступил конец всех веков.

— Пора куда? — воскликнули дети.

Как куда? — спросила Джедис с удивлением. В ваш мир, разумеется.

Дети в ужасе переглянулись. Полли сразу невзлюбила Королеву. Дигори после всего услышанного тоже решил, что уже достаточно пообщался с коронованной особой. Ясно было, что дома такие венценосцы ни к чему. К тому же дети, если бы и захотели, все равно не знали, как это можно осуществить. Им хотелось только одного — поскорее самим вернуться домой, но Полли не имела возможности взяться за кольцо, а Дигори не мог исчезнуть без нее. Он покраснел и пробормотал:

— Собственно, там... нет ничего интересного...

— Зачем же ты послан сюда, если не за мной? — сказала Джедис.

Я... уверен, что наш мир вам совсем не понравится, — сказал Дигори. Правда, Полли, это мир не для таких великих Королев? Вам там будет скучно... смотреть-то не на что, знаете ли...

Когда я начну им править, там будет на что посмотреть! ответила Королева.

Нет, что вы! — сказал Дигори. — Вам у нас не разрешат колдовать.

Королева презрительно усмехнулась.

Много великих королей, — сказала она, — думали, что они могут устоять против Чарна. Но все они пали, и самые имена их забыты. Глупый мальчишка! Неужели ты думаешь, что моя красота и мое колдовство не заставят твой мир валяться у меня в ногах? Совершай свои заклинания, и отправляемся сей момент!

Какой ужас! — шепнул Дигори Полли.

Ты, наверное, боишься за своего дядю, сказала Джедис. — Ничего, если он окажет мне достойный прием, ему будут сохранены жизнь и его царский престол. Я не собираюсь воевать против него. Быть может, он и великий чародей, раз сумел прислать тебя сюда. Он что у вас, царствует над всем миром или только над частью?

Что вы, он совсем даже не король, — ответил Дигори

Ты лжешь, — сказала Королева — Разве не все чародеи — королевской крови?! Слыханное ли дело, чтобы колдовством занимались простые людишки? Мне ничего не стоит узнать истину, даже если ты ничего не станешь говорить. Твой дядя великий король и великий колдун в твоем мире. При помощи своего искусства он увидел отражение моего лица в каком-нибудь волшебном зеркале или заколдованном пруду. Моя красота поразила его, и он решил перевернуть свой мир и послал тебя через бездну между мирами просить моего благоволения и привести меня к нему. Ну что, я угадала?

Н-не совсем... — сказал Дигори.

Совсем не угадала! — крикнула Полли. — Все это полная чепуха...

Это еще что? — воскликнула Королева и, обернувшись к Полли, сильно и ловко схватила ее за волосы — на самой макушке, где больнее всего. Но для этого ей пришлось отпустить руки детей.

Давай! — крикнул Дигори. — Скорее!

Ра-а-з! — подхватила Полли.

Они одновременно засунули руки в карманы. Кольца даже не пришлось надевать. Как только они дотронулись до них, весь умирающий мир исчез. Они летели куда-то ввысь, по направлению к теплому зеленому свету

Глава шестая НАЧАЛО ЗЛОКЛЮЧЕНИЙ ДЯДИ ЭНДРЮ

Пусти! Пусти! — кричала Полли.

Я не трогаю тебя, — ответил Дигори.

Головы их вынырнули из пруда, и дети тут же почувствовали мягкое тепло Леса-между-мирами с его тишиной. Он показался сейчас даже тише, теплее и уютнее после затхлости и разрухи умирающего мира, покинутого ими только что. Если бы они могли, то снова бы погрузились в сладкую полудрему, забыв, кто они и откуда. Мешало тому одно немаловажное обстоятельство: как только они выбрались на траву, стало ясно, что они здесь не одни. Королева или Колдунья (зовите ее, как хотите) вылезла вслед за ними, уцепившись Полли за волосы. Вот почему Полли кричала: «Пусти!».

Так выяснилось еще одно свойство колец, о котором дядя Эндрю не сказал им, потому что сам не знал этого. Для попадания в другой мир кольцо надевать не надо, оно действует как магнит: дотронься до кольца — и все, что соприкасается с тобой, пойдет в другой мир следом.

Здесь, в лесу, Королева выглядела иначе. Она стала страшно бледной, красота ее почти исчезла. Горделивая осанка пропала, дыхание стало тяжелым, она задыхалась, как будто здешний воздух был ей противопоказан. Дети почти не боялись ее.

Отпустите мои волосы! попросила Полли. — Зачем вы меня держите? Отпустите немедленно! — сказал Дигори.

Вдвоем они были сильнее, чем она (во всяком случае, здесь, и им удалось вырвать волосы Полли из ее рук. Она отпрянула, задыхаясь, в глазах у нее горел злобный страх.

Скорей, Дигори, — крикнула Полли. Меняй кольца и быстро в наш пруд!

— Помогите! — закричала Королева. — Помилуйте!

Она, шатаясь, бросилась к ним.

Возьмите меня с собой. Вы не можете оставить меня в этом ужасном месте. Оно убьет меня.

— Государственные интересы не позволяют, — язвительно ответила Полли. — Вы ведь тоже не помиловали своих подданных. Счастливо оставаться! Скорее, Дигори...

Они уже почти дотронулись до колец, но Дигори сказал:

Постой, что мы делаем? — Ему было немного жаль Королеву.

— Не будь таким ослом! Она же прикидывается. Пошли!

И они оба прыгнули в свой пруд. «Хорошо, что мы догадались его пометить!» подумала Полли. Дигори же почувствовал, как что-то холодное ухватило его за ухо при прыжке. Когда они погрузились в воду и уже стали показываться смутные очертания нашего мира, боль в ухе Дигори заметно усилилась. Колдунья явно набиралась силы. Дигори начал барахтаться и брыкаться, но толку от этого уже не было. В этот момент они очутились в дядином кабинете. Перед ними стоял дядя Эндрю собственной персоной, в изумлении уставившийся на невиданное существо, которое Дигори втащил за собой из другого мира.

Понять его можно. Даже Дигори и Полли снова были поражены. Колдунья вполне оправилась, и вид ее был ужасен. В том мире, где она была окружена предметами, соответствующими ей по размеру, рост ее не казался столь чудовищно громадным. Даже в Чарне ее общество было не слишком приятным, в Лондоне же от ее вида можно было просто оцепенеть. «Наверное, она не человек», — пронеслось в голове у Дигори; по-видимому, он был прав, потому что поговаривали, будто в роду у королей Чарна были великаны. Однако рост Королевы был ничто по сравнению с ее ослепительной красотой, силой и яростью. Неимоверная физическая сила и энергия буквально струились от ее фигуры и из ее глаз. Подобного еще никто и никогда в Англии не видывал. Дядя Эндрю весь как-то сжался, не знал, куда девать руки, и выглядел полным ничтожеством. Тем не менее Полли потом рассказывала, что в лицах дяди и Королевы было что-то похожее, вероятно выражение. Это было то, чего Джедис не нашла в лице Дигори: «знак», отличающий всех злых колдунов. В этом зрелище был только один положительный момент — увидев эту пару вместе, дети никогда уже не боялись дяди Эндрю, как не испугается гусеницы тот, кто видел змею, или коровы тот, кто повстречал бешеного быка.

«И это — чародей? — подумал Дигори. — Вот она — это да!»

Дядя все жался, угодливо потирая руки и кланяясь. Он пытался сказать что-нибудь очень вежливое, но во рту у него пересохло, и он не мог ничего произнести. Его опыт, как он его называл, оказался более удачным, чем ему бы хотелось; хотя он занимался колдовством уже много лет, ему всегда удавалось насколько это возможно) перекладывать опасности на других. Ничего подобного с ним раньше не случалось.

Тогда заговорила Джедис; голос ее, казалось, не был громок, однако в нем было нечто такое, от чего вся комната задрожала.

Где чародей, который призвал меня в этот мир?

Э.... гм... сударыня... — пролепетал дядя Эндрю. — Я чрезвычайно польщен... то есть для меня такая честь... необычайно рад... я никак не ожидал, то есть не мог достойным образом приготовиться...

Где чародей, шут? — еще более повелительно и властно спросила Джедис.

Э.... э.... это я, сударыня. Быть может, вы извините за недостаток почтения, который... эти несмышленые ребятишки... э.... э.... Уверяю вас, у меня не было дурных...

Что?! Ты?! — голос ее стал еще ужаснее. Одним шагом она пересекла кабинет, схватила дядю за седые лохмы, откинула его голову и внимательно уставилась ему в лицо, глядя на него таким же взглядом, каким смотрела у себя во дворце на Дигори. Дядя только глупо моргал и испуганно облизывал губы. Наконец она оттолкнула его, да так неожиданно, что он стукнулся об стену и сполз на пол.

Да, вижу, — сказала она с презрительной усмешкой. — Ты чародей... в некотором смысле. Встань, собака! Не забывай, перед кем ты находишься. Где ты научился колдовству? Мне ясно, что ты — не королевских кровей.

Да, конечно... то есть не совсем так... — забормотал дядя. — У меня кровь не то чтобы королевская, сударыня. Мы, Кеттерли, очень древнего рода, из Дорсетшира, знаете ли...

Хватит! — оборвала Колдунья. — Мне понятно, кто ты. Жалкий колдунишка, — из тех, что гадают по книгам. У тебя нет ни крови, ни сердца настоящего чародея. Подобных я извела в своем мире еще тысячу лет назад. Но здесь я позволю тебе быть моим слугой.

Я буду чрезвычайно счастлив, почту за честь, уверяю вас...

Решено. Ты слишком много болтаешь. Вот тебе первое повеление. Я вижу, мы в большом городе. Ты немедленно доставляешь мне колесницу, или ковер-самолет, или хорошо обученного дракона — ты должен сам знать, что приличествует у вас королевским особам. Потом мы направляемся туда, где я смогу взять одежды, драгоценности и рабов — все, что подобает моему положению. Завтра я начинаю завоевывать этот мир.

Д-да... конечно... я сейчас схожу за кэбом... — чуть слышно пролепетал дядя Эндрю и боком, весь дрожа, стал подбираться к выходу.

Стой! — крикнула Колдунья, едва он приблизился к двери. — Не вздумай меня предать. Я вижу сквозь стены и могу читать мысли людей. Я буду видеть тебя, где бы ты ни находился. При первом признаке неповиновения я наведу на тебя такие чары, что, где бы ты ни встал или ни сел, под тобою будут горящие уголья, а где бы ты ни лег, вокруг тебя будет лед. Ступай!

Старик вышел, словно поджавшая хвост собака. Дети стали опасаться, что теперь она обратит свой гнев на них за то, что происходило в Лесу-между-мирами. Однако она ничего не сказала ни сейчас, ни потом. Мне кажется (так считает и Дигори), что ее ум просто не в состоянии был удержать в памяти такое тихое и мирное место, сколько бы она там ни находилась. Теперь, оставшись наедине с детьми, она их просто не замечала. Очевидно, она была так устроена. В Чарне, например, она до самого конца не замечала Полли, потому что предполагала использовать только Дигори. Когда ей захотелось использовать дядю Эндрю, она не замечала Дигори. Должно быть, все колдуньи таковы. Их ничто не интересует, пока они не могут это использовать в своих интересах — все равно, людей или вещи. Они ужасно практичны и, как говорится, своего не упустят.

Поэтому в кабинете минуту или две царило молчание. Только Джедис все более нетерпеливо постукивала каблуками.

Вдруг она сказала, как бы про себя:

Что он там копается, старый дурак? Надо было взять с собой кнут!

С этими словами она ринулась за дядей Эндрю из комнаты, даже не взглянув на детей.

— У-у-ф! — с облегчением вздохнула Полли. — Ну, я пошла. Мне пора. А то очень поздно. Может, я еще загляну.

Давай приходи поскорее, ответил Дигори. — Какой ужас, что она здесь! Мы должны придумать какой-то план.

— Это забота твоего дяди. Ведь он заварил эту кашу.

Но ты все равно приходи. Не оставишь же ты меня в такой передряге.

Я пойду домой через туннель. Это короче и быстрее. А если ты хочешь, чтобы я пришла, может, сначала извинишься?

— Извинюсь?! — воскликнул Дигори. — Вот и связывайся после этого с девчонками... Я-то что сделал?

О, конечно, ничего, — ехидно ответила Полли. — Так, пара пустяков. Затащил меня, словно упрямый осел, в зал к этим королям, ударил, как идиот, в колокол. Неизвестно куда уставился, там, в лесу, и она схватила тебя, когда мы прыгали в наш пруд. Притащил ее сюда на своем ухе... а вообще-то ничего особенного.

А-а, ну да, — согласился Дигори. — Хорошо, прости. Я прошу у тебя прощения. Я действительно виноват в том, что случилось в замке. Давай беги домой и скорее возвращайся. Что мне делать, если ты не придешь?

Не понимаю, с тобой-то что случится? Это мистеру Кеттерли жариться на угольках...

Я не об этом, — сказал Дигори. — Меня беспокоит мама. Что, если эта ворвется к ней в комнату? Она же перепугает ее до смерти.

Ой, да, — сказала Полли уже совсем другим голосом. — Мы помирились. Я приду. Если смогу. Но сейчас мне надо идти.

И она нырнула в туннель, который казался теперь не загадочным, а самым что ни на есть обыкновенным.

Однако вернемся к дяде Эндрю. Когда он спускался к себе в спальню по крутой винтовой лестнице, сердце его едва не разорвалось. Пот градом катил с него, и он постоянно вытирал себе лоб платком. Добравшись наконец до своей спальни, он заперся. В платяном шкафу, куда тетя Летти не лазила, он прятал бутылочку и бокал. Налив в него что-то невкусное (взрослые иногда зачем-то пьют это), он залпом выпил, сморщился, крякнул и только после этого перевел дух.

Вот это да! — сказал он себе. — Кто мог ожидать такого?

Он снова налил себе бокал до краев и одним махом выпил его. Потом он начал переодеваться. Такую одежду вам не приходилось видеть, а я ее помню. Он надел очень высокий, ослепительно белый жесткий воротничок — когда его надеваешь, голову приходится держать высоко и прямо. Затем последовал расшитый белый жилет, к которому дядя привесил золотую цепь от часов. Он надел свой лучший фрак, который был предназначен только для самых торжественных церемоний, вроде свадеб или похорон. Затем достал свой лучший цилиндр и почистил его. На его туалетном столике стояла ваза с цветами (ее туда поставила тетя Летти); дядя взял один цветок и вставил его в петлицу фрака. Подушив красивый носовой платок (таких сейчас уже не купишь), он засунул его во внешний карман фрака так, чтобы торчал только кончик. Взяв монокль с черной лентой, он вставил его в глаз и подошел к зеркалу.

Дети, как вы знаете, бывают глупы по-своему, а взрослые — по-своему. В этот момент дядя Эндрю начал глупеть самым что ни на есть взрослым образом. Сейчас, когда Колдуньи не было в комнате, он тут же забыл, как она его напугала, его занимала только мысль о ее сверкающей красоте. Он повторял про себя: «Какая женщина! Нет, господа, какая женщина! Венец творенья!» Кроме того, он как-то сразу забыл, что этот «венец творенья» доставили ему дети, — ему казалось, что он сам своим великим искусством чародея перенес эту женщину к себе из других миров.

Эндрю, мальчик мой, — произнес он, обращаясь сам к себе, — для своего возраста ты необычайно хорошо сохранился. Как прекрасно выглядит этот мужчина, господа!

Вы, наверное, уже догадались, что старый дуралей действительно начинал думать, что Колдунья может в него влюбиться. Быть может, здесь сказались и два принятых бокальчика, и парадная одежда. Во всяком случае, он был тщеславен, как павлин; может, поэтому он и стал колдуном.

Он отворил дверь, спустился вниз, послал служанку (тогда у всех было полно слуг) нанять экипаж и заглянул в гостиную. Там, как он и ожидал, находилась тетя Летти. Она чинила матрас, стоя у окна на коленях.

Дорогая Летиция, — начал он, — я, э.... должен отлучиться. Одолжи-ка мне фунтиков пять, будь добренькой девочкой.

Нет, дорогой Эндрю, — сказала она своим твердым тихим голосом, не отрываясь от работы, — денег я тебе не дам, сколько можно повторять.

Прошу тебя, не беспокойся, дорогая, — продолжал дядя Эндрю, — но у меня очень важное дело. Ты ставишь меня в очень неловкое положение.

Эндрю, сказала тетя Летти, глядя ему прямо в лицо. — Как тебе не стыдно просить денег у меня?

За словами этими стояла длинная, скучная взрослая история. Достаточно сказать, что именно дядя Эндрю занимался «попечением о состоянии и имении дорогой Летти», никогда не работал и тратил много денег на брэнди и сигары, в результате чего тетя Летти стала намного беднее, чем была тридцать лет назад.

Моя дорогая девочка, — продолжал настаивать дядя Эндрю, ты не понимаешь меня. У меня сегодня оказались непредвиденные расходы. Необходимо организовать прием... э.... одного лица. Прошу тебя не быть такой мелочной.

— Что же это за Л и ц о такое?

Очень важная гостья. Она, понимаешь ли, появилась совершенно неожиданно...

Что ты городишь? В дверь сегодня никто не звонил

Тут дверь вдруг распахнулась. Обернувшись, тетя Летти обмерла от изумления. На пороге стояла огромного роста женщина в роскошном одеянии без рукавов. Глаза ее сверкали. Это была Колдунья.

Глава седьмая ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА УЛИЦЕ

Презренный раб прогремела Колдунья Сколько я должна ждать колесницу?

Дядя Эндрю сразу сник перед ней. Он моментально забыл все, о чем думал перед зеркалом, все его глупые мысли сразу улетучились. Но тетя Летти реагировала иначе. Она перестала чинить матрас, встала и вышла на середину комнаты.

Кто эта молодая особа? — спросила она. — Отвечай. Эндрю!

— Это очень важное лицо, знатная... иностранка, — как мог, пытался выкрутиться он.

Что за вздор? — сказала тетя Летти и ледяным тоном обратилась к Колдунье. — Вон из моего дома, бесстыжая! А не то я пошлю за полицией.

Тетя Летти подумала, что перед ней какая-то циркачка, кроме того, она вообще не одобряла платья без рукавов

Что эта за женщина? — спросила Джедис. — На колени! На колени, букашка, пока я не стерла тебя в порошок!

В моем доме извольте обходиться без таких выражений, барышня, отрезала тетя Летти.

В этот момент Колдунья, как показалось дяде Эндрю, стала еще выше ростом. Глаза ее яростно сверкали. Она простерла свою руку вперед и произнесла страшные заклинания, как тогда, в своем замке, когда от этого рассыпались ворота. Но ничего не произошло. Тете Летти, впрочем, показалось, что это просто какие-то исковерканные английские слова, и она сказала:

Все ясно. Эта особа пьяна. Напилась так, что говорить не может.

По-видимому, для Джедис было страшным потрясением, что в нашем мире ее колдовство не действует, поскольку то, что реально в ее мире, в нашем превращается в ничто. Но она не потеряла самообладания ни на миг. Нисколько не смутившись, она кинулась вперед, схватила тетю Летти одной рукой за шею, а другой за ноги и швырнула ее через всю комнату, словно та была не тяжелее куклы. Как раз в тот момент, когда тетя Летти летела через комнату, в проеме двери показалась голова служанки (у которой в тот день выдалось на редкость интересное утро):

— Простите, сэр, ваша карета подана.

Вези меня, раб! — скомандовала Колдунья дяде Эндрю, который начал было бормотать что-то вроде: «Это насилие... весьма прискорбно, вынужден протестовать...», но одного взгляда Колдуньи было достаточно, чтобы он смолк. Она поволокла его из комнаты и из дома. Дигори как раз сбегал вниз в тот момент, когда за ними захлопнулась дверь.

Ой! — воскликнул Дигори. — Она уже убежала в Лондон, да еще с дядей! Страшно представить, что она может там натворить!

Мастер Дигори! — сказала служанка (день действительно оказался для нее на редкость интересным). — Мне кажется, мисс Кеттерли ушиблась.

Они побежали к тете. Если бы тетя Летти упала просто на пол или даже на ковер, она бы наверняка переломала себе все кости. Но, к счастью, она упала на матрас. Тетя Летти была очень стойкой женщиной (в те дни все тети казались такими своим племянникам). Она приняла какое-то лекарство, посидела несколько мгновений и сказала Дигори и служанке, чтобы те не обращали внимания на такие пустяки. После этого она начала действовать.

— Сарра, — сказала она служанке (такого денька той еще не доводилось переживать). — Сейчас же отправляйтесь в полицейский участок и сообщите там, что по городу носится умалишенная, которая очень опасна. Обед для миссис Керк я отнесу сама.

Миссис Керк, как вы уже, наверное, догадались, была мама Дигори. Дигори помог тете Летти отнести обед. Потом они сами пообедали. Потом он стал напряженно думать.

Вопрос состоял в том, как вернуть Колдунью в ее мир или, по крайней мере, вытащить из нашего. Сделать это надо было как можно скорее. В любом случае ей нельзя было позволить ворваться в дом. Мама не должна ее видеть. Но и по Лондону разгуливать ей тоже нельзя, поскольку натворить она может все, что угодно. Дигори не было в комнате, когда Колдунья безуспешно пыталась заколдовать тетю, и он не знал, что в нашем мире она лишилась своей страшной силы. Кроме того, ему было известно, что она собирается завоевать наш мир. В настоящий момент Королева могла, как ему казалось, безнаказанно уничтожать Букингемский дворец или здание парламента, поскольку против ее разрушительной мощи бессильны любые отряды полиции. Поделать с ней ничего нельзя. «Единственная надежда на кольцо: нужно постараться схватить Колдунью и дотронуться до кольца, — думал Дигори. — Мы сразу же окажемся в Лесу-между-мирами. Она ослабеет там снова или нет? Действительно ли там для нее есть что-то пагубное, или же это был просто шок, оттого что она выпала из своего мира? Придется все-таки рискнуть. Да, но где же я буду ее искать? Тетя наверняка не выпустит меня из дому, пока я не скажу, куда пошел. Денег у меня почти нет, а ведь искать ее надо по всему Лондону, к тому же я не имею ни малейшего представления, где именно. Может, дяди с ней уже нет».

Оставалось сидеть дома и ждать, надеясь, что дядя и Колдунья вернутся сами. Если это произойдет, он подбежит к Колдунье, схватится за нее прежде, чем она войдет в дом, и дотронется до желтого кольца. Иными словами, ему надо сидеть перед входной дверью и караулить Колдунью, как кошка — мышь. Свой пост ему нельзя покидать ни на секунду. Он отправился в переднюю и прижался носом к оконному стеклу, глядя на улицу. «Что же сейчас делает Полли?» — подумал он.

Думал он об этом не менее получаса, но вы себе голову не ломайте, я вам все расскажу. Полли опоздала к обеду и к тому же промочила ноги. Когда ее спросили, где она была, Полли отвечала, что гуляла с Дигори Керком, что ноги намочила в пруду и что пруд этот находится в лесу. На вопрос, где этот лес, она сказала, что не знает. Все решили, что она без спросу ушла с Дигори в какой-то далекий парк, где они прыгали в пруд. Ей сказали, что она очень плохая девочка и что, если такое хоть раз повторится, ей навсегда запретят играть «с мальчишкой этих Керков». За обедом ее оставили без сладкого и потом отправили в постель на целых два часа (так воспитывали в то время детей, которые провинились).

Таким образом, пока Дигори смотрел в окно, Полли лежала, наказанная, в постели, и оба они думали о том, как медленно течет время. Мне кажется, положение Полли было лучше, поскольку ей надо было просто дождаться, пока пройдут два часа. А Дигори каждую минуту ожидал появления Колдуньи и вздрагивал при виде любого человека на улице и от любого долетавшего с улицы звука. Каждые пятнадцать минут били часы, а у окна жужжала большая муха. Дом был из тех, где после полудня очень тихо и почему-то пахнет жареной бараниной.

Пока Дигори ждал, случилось одно происшествие, о котором я должен упомянуть, потому что потом это будет важно. Одна знакомая дама принесла для больной мамы Дигори виноград, и сквозь приоткрытую дверь он поневоле услышал часть разговора тети с этой дамой.

Какой прекрасный виноград! донесся голос тети Летти. — Если бы в этом мире хоть что-нибудь могло помочь ей, этот виноград бы помог. Бедняжка Мэйбл! Боюсь, ей помогли бы теперь только плоды из края вечной молодости. В нашем мире уже ничто... они понизили голоса, и ничего больше уже не стало слышно.

Раньше Дигори подумал бы, что тетя, говоря про другие миры, болтает чепуху, как и все взрослые, но теперь-то он знал, что такие миры существуют, и он сам побывал в одном из них. Во всяком случае, такой край вечной молодости должен где-то существовать. Там может быть все, что угодно. В одном из таких миров может быть плод, который поможет его маме... Вы сами знаете, как возникает почти безумная надежда и как вы боретесь с нею, чтобы не разочароваться снова. Именно это чувствовал и Дигори, но он боролся мало ведь другие миры не были для него сказкой и у него в кармане лежали кольца для путешествий туда. За каждым прудом стоит свой мир, Дигори изучит все и найдет маме такой волшебный плод, и мама снова будет здорова, и все опять будет хорошо...

Он совсем забыл про Колдунью и уже почти протянул руку к кольцу, как вдруг раздался стук копыт.

«Что это? — пронеслось у него в голове. Пожарники? Какой дом горит? Да они скачут сюда! Ой! Ведь это она!»

Вам, наверно, понятно, кого он имел в виду.

Из-за угла выскочил кэб. На козлах никого не было, а на крыше на крыше стояла Джедис собственной персоной, на всем скаку ей удавалось сохранять удивительное равновесие. Она немилосердно стегала лошадь, и та неслась по улице, поднимая тучи пыли. Глаза Королевы сверкали, длинные распущенные волосы и платье развевались сзади, словно хвост кометы. На безумном галопе лошадь промчалась в нескольких сантиметрах от фонарного столба и встала на дыбы. Кэб зацепился за столб и рассыпался на части. Колдунья с потрясающей ловкостью перепрыгнула с крыши кэба на спину лошади. Она прошептала что-то на ухо лошади. Лошадь не успокоилась, а пришла в полное неистовство. Джедис проявила себя великолепной наездницей на такой разъяренной лошади никто не смог бы удержаться.

Дигори охнуть не успел, а события тем временем продолжали развиваться с головокружительной быстротой. Из-за поворота вылетел еще один кэб. Из него выскочил толстый господин во фраке и полицейский. За ними ехало на велосипедах человек двадцать (в основном мальчишки-разносчики), которые звонили в звонки и улюлюкали. Наконец показалась и бегущая толпа, которой все происходящее явно доставляло большое удовольствие. В домах стали открываться окна, а на крыльце почти каждого дома появлялись служанки или слуги.

Тем временем из-под развалин первого кэба выкарабкался пожилой джентльмен. Несколько человек бросились ему помогать, но поскольку одни тянули его в одну сторону, а другие — в другую, толку от их помощи было мало — он сам скорее бы выбрался. Дигори показалось, что джентльмен этот напоминает его дядю, но уверен в этом не был, потому что на голову этого человека до самых плеч был нахлобучен цилиндр. Дигори бросился в толпу.

Вот она! Вот она! кричал толстяк во фраке. — Держите ее, полицейский! Она утащила у меня с прилавка драгоценностей на тысячи фунтов. Смотрите, жемчуга на шее... Это все, все мое! Она меня еще и покалечила!

Да, синячище что надо! — с восторгом поддержал кто-то в толпе. — Лучше не сделаешь. У нее силищи на четверых.

Приложите сырого мяса, сэр. посоветовал мальчишка, служивший у мясника.

Попрошу спокойствия, сказал самый старший из полицейских. Что здесь происходит?

Да говорю я вам... — начал снова толстяк, но кто-то из толпы его перебил:

Лучше спросите у старикашки, что вылез из кэба.

Старый джентльмен — а это был действительно дядя Эндрю — наконец смог подняться и стоял теперь, потирая свои ушибы. Полицейский обратился к нему:

Что все это значит, сэр?

Умфл-помфи-шомп, ответил дядя из цилиндра.

Попрошу без шуток, — строго сказал полицейский. Извольте сейчас же снять шляпу и отвечать на вопросы.

Сказать это было значительно легче, чем сделать. Какое-то время дядя Эндрю безуспешно боролся со шляпой, стянуть цилиндр удалось двум другим полицейским, которые подоспели ему на помощь.

Спасибо, благодарю...растерянно бормотал дядя. Я так разбился. Не мог бы кто-нибудь дать мне стаканчик брэнди?..

Прошу внимания, сэр, — сказал полицейский, доставая очень большой блокнот и очень маленький карандаш. Вы отвечаете за эту молодую особу?..

Поберегись!!! — закричали в этот момент сразу несколько голосов. Полицейский успел отпрыгнуть как раз вовремя. Лошадь чуть не лягнула его с такой силой, что, не увернись он, она прибила бы его до смерти. Колдунья развернула лошадь мордой к толпе. В руках у нее сверкал огромный нож, которым она перерезала постромки, связывавшие лошадь с развалинами кэба.

Все это время Дигори пытался подобраться к Колдунье таким образом, чтобы можно было до нее дотронуться. Сделать это было весьма трудно, поскольку с одной стороны от Колдуньи его отделяла толпа, а с другой — ему нужно было пройти мимо лошадиных копыт. Если вы знаете что-нибудь о том, как лягаются лошади — а Дигори знал это, вы хорошо поймете, почему

задача эта была не из легких. Но он решился во что бы то ни стало добраться до Колдуньи, стиснул зубы и ждал только подходящего момента.

В это время через толпу пробился краснолицый человек в котелке.

— Сэр, — обратился он к полицейскому, это моя лошадка... и повозочка моя. — По очереди, по одному! — сказал полицейский.

Да как же? сказал кэбмен (звали его Фрэнком). Я-то свою лошадку знаю, это не просто кобыла, у нее папаша в кавалерии служил. Если дамочка будет ее мучить, она тут всех перебрыкает. Пустите-ка, я разберусь.

Полицейский обрадовался предлогу и отошел от лошади подальше, а кэбмен Фрэнк миролюбиво обратился к Колдунье, словно успокаивая ее:

— Вот что, барышня, оставьте-ка вы лучше лошадку! Ступайте домой, попейте чайку, отдохните, все пройдет. — После чего обратился к своей лошади, протянув руку, чтобы погладить ее:

— А ты, Земляничка, постой, не брыкайся! Тише, тиш-ш...

И тут в первый раз раздался голос Колдуньи.

Пес, сказала она звонко и громко, без усилий перекрывая своим голосом шум толпы, убери руку! Перед тобой Королева!

Глава восьмая БИТВА У ФОНАРЯ И ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ

— Ух ты! восхитились в толпе. — Так-таки и Королева?

Ура ее величеству! — поддержал кто-то, и все заорали: «Ура!» Колдунья гордо вскинула голову, щеки ее вспыхнули, но услышав смех, она поняла, что над ней потешаются. И тут она сделала поистине жуткое дело: переложив нож в левую руку, Колдунья легко, словно срывая травинку, отломила железную перекладину от фонарного столба. Магическую силу она утратила, но обычная осталась при ней, и сломать столб-другой ей было не труднее, чем спичку. Подбросив свое новое оружие вверх, Королева легко поймала его и снова развернула лошадь к толпе. Народ быстро расступился.

«Сейчас или никогда!» — подумал Дигори и примерился, как бы половчей схватить Колдунью за пятку. Когда он нырнул головой вперед, раздался звон и грохот Колдунья опустила железную перекладину на голову полицейскому, и тот упал, как кегля.

— Быстрее! Надо это кончать! услышал Дигори и увидел за собою Полли. Она прибежала, как только истекли два часа.

Молодец! — сказал он. — Держись за меня. Кольцо достанешь ты. Помни, желтое. Жди, когда я крикну.

Тут свалился еще один полицейский. Толпа зарокотала: «Да стащите вы ее!.. Нет, камнем ее, камнем!.. Вызовите солдат!..» но еще подалась назад. Один Фрэнк, видимо самый храбрый и самый добрый из собравшихся, по-прежнему пытался погладить лошадь, уворачиваясь от железного прута.

Толпа гудела; над головами детей просвистел камень. Голос Колдуньи звенел, словно большой колокол, он звучал почти радостно:

Скоты! Вы дорого заплатите за это, когда я завоюю ваш мир! От вашего городишки не останется камня на камне. Он станет как Чарн, как Фелинда, как Сорлоис, как Брамандин!..

И тут, изловчившись, Дигори схватил ее за ногу. Она лягнула его. Он разжал руку от боли и закусил губу. Откуда-то доносился дядин голос: «Мадам... моя... э.... дорогая... прошу вас... успокойтесь...» Дигори снова схватил Колдунью за ногу, снова отлетел, снова схватил, вцепился крепко и крикнул:

— Полли! Давай!

Сердитые лица исчезли, сердитые голоса умолкли (кроме дядиного). Где-то рядом, в полной темноте, дядя кричал: «Что это, сон? Так нельзя! Это нечестно! Я, собственно, не чародей! Это ошибка! Вы меня не поняли!.. Виновата моя крестная!.. При моем здоровье... старого дорсетширского рода!» И что-то еще.

«Тьфу! — подумал Дигори. — Его только не хватало! Да, компания...»

— Ты здесь, Полли? (Это он, конечно, уже сказал.)

Здесь, — откликнулась она, и они вынырнули в зеленое сияние леса.

Гляди-ка, кого мы притащили! И лошадь тут! И мистер Кеттерли! И кэбмен! Ну и винегрет!..

Когда Колдунья увидела лес, она побледнела и склонилась к лошадиной гриве. Дядя дрожал мелкой дрожью. Но лошадь радостно встряхнулась и успокоилась — впервые с тех пор, как ее увидел Дигори. Прижатые уши выпрямились, глаза уже не горели, а мирно сияли.

Молодчина! — сказал ей Фрэнк и погладил ее. — Понимаешь, старина, что к чему! Так и держи, не горюй!

Лошадь Земляничка сделала самое разумное, что могла: ей очень хотелось пить, и она направилась к ближайшей луже. Дигори еще держал Колдунью за ногу, а Полли — за руку; Фрэнк гладил лошадь; дрожащий дядя вцепился ему в рукав.

— Быстро! — сказала Полли и посмотрела на Дигори. — Зеленые кольца!..

Так лошадь и не напилась. Очутившись в полной тьме, она растерянно заржала, дядя завизжал, Дигори сказал:

— Однако!

Наступила короткая пауза. Затем Полли сказала:

— Не пора ли нам уже быть т а м?

— Мне кажется, мы уже где-то, — сказал Дигори. — Но крайней мере, я чувствую под ногами что-то твердое.

— Я тоже. Сама могла сообразить, — сказала Полли. — А почему здесь так темно? Вдруг мы попали не в тот пруд?

— А может, это Чарн? — сказал Дигори. — Только мы попали туда в полночь.

Это не Чарн, — послышался голос Колдуньи. — Этот мир пуст. Здесь ничего нет. Это Ничто.

Похоже, Джедис была права. Здесь действительно везде было Ничто. Не было даже звезд. Было так темно, что они вообще не могли видеть друг друга, и было совершенно безразлично, открыты глаза или закрыты. Под ногами у них было что-то холодное и плоское, нечто вроде земли, но ни травы, ни вообще какой-либо растительности нигде не было. Воздух был холоден, сух и совершенно неподвижен.

Здесь мне суждено погибнуть, — сказала Колдунья. Голос ее был пугающе безжизнен и спокоен.

Ох, не говорите так, — залепетал дядя Эндрю. — Дорогая моя, прошу вас так не говорить. Может, все еще не так плохо. Господин... э.... любезнейший кэбмен, вы случайно не прихватили с собой бутылочку? Мне бы взбодриться... хотя бы капельку...

— Ну ничего, ничего, — отозвался ровный, добрый голос, — Чего нам жаловаться? Кости целы, и за то спасибо. Если мы свалились в раскоп, может, копают новую станцию подземки, — придут и вытащат нас. Если мы умерли — очень даже может быть! Что ж, случается. Двум смертям не бывать, а одной не миновать. И бояться тут нечего приличному человеку. А пока суд да дело, давайте-ка споем.

И он запел. Не то деревенскую песню, не то церковный гимн о жатве, что не совсем подходило к месту, где вряд ли вырос хоть один колос; но больше ничего он не вспомнил. Голос у него был сильный и приятный; дети стали подпевать и немного приободрились. Дядя и Колдунья подпевать не стали.

Когда пение подходило к концу, Дигори почувствовал, что кто-то тихонько дергает его за плечо. Сильный запах брэнди, сигар и одеколона подсказал ему, что это дядя Эндрю. Дядя осторожно потянул его в сторону, подальше от других. Едва они отдалились, он тихо зашептал Дигори в самое ухо:

Давай, мой мальчик, скорее... Надевай свое колечко. Пора удирать...

Но у Колдуньи был очень тонкий слух.

— Старый дурак! Ты что, забыл — я могу читать мысли людей! — Она спрыгнула с лошади. — Отстань от мальчишки. Если ты попробуешь предать, я устрою тебе такую казнь, какой не видывали ни в одном из миров!

Что я, свинья? — сказал Дигори. — Я в таком месте Полли не оставлю... и кэбмена тоже, и лошадку.

— Ты плохой и непослушный мальчик, сказал дядя.

— Тише! прервал их кэбмен. Все стали прислушиваться. В темноте вдруг стало что-то происходить. Далеко-далеко послышалось пение. Трудно было понять, где это — казалось, пение идет со всех сторон, даже снизу. Слов не было. Не было и мелодии. Был просто звук, невыразимо прекрасный. Такой прекрасный, что Дигори едва мог его вынести. Понравился он и лошади: она заржала так, как если бы после долгих лет нелегкой городской работы ее пустили обратно на луг, и она увидела, что к ней идет знакомый и любимый человек с куском сахара в руке.

— Ох и красиво! — сказал кэбмен.

И тут случилось два чуда сразу. Во-первых, голосу стало вторить несметное множество других голосов — уже не густых, а звонких, серебристых, высоких. Во-вторых, темноту испещрили бесчисленные звезды. Они появились не постепенно, а вдруг: тысячи звезд, созвездий и планет, несравненно более ярких и крупных, чем в нашем мире. Если бы чудеса эти случились при вас, вы, как Дигори, подумали бы, что поют звезды и что к жизни их вызвал Тот, Кто запел первым.

Вот это да! — сказал кэбмен. — Знал бы, что такое бывает, по-другому бы жил и добра бы делалбольше.

Первый Голос звучал все громче и торжественней, другие голоса стали затихать. Начались новые чудеса.

Далеко, у самого горизонта, небо светлело, на нем возникали очертания холмов. Вскоре стало так светло, что можно было увидеть друг друга. Дети и кэбмен слушали пение разинув рты, и глаза их сияли, словно они пытались вспомнить самое важное. Разинул рот и дядя, но не от радости, скорее, у него отвалилась челюсть. Колени его дрожали, плечи поникли — Голос ему явно не нравился. Колдунья же выглядела так, словно понимает Голос лучше их всех, но ненавидит его. И впрямь: едва он раздался, она ощутила, что весь этот мир полон чудесной силы, которая сильнее ее колдовства. Дядя с удовольствием залез бы в любую нору, лишь бы спрятаться от Голоса; Королева, напротив, уничтожила бы и этот мир, и все другие, лишь бы Голос умолк. Лошадь навострила уши, фыркала и радостно перебирала копытами. От измученной тасканием кэба клячи не осталось и следа: сейчас уже нетрудно было поверить, что отец ее участвовал в битвах.

Небо на востоке стало розовым, потом золотым. Голос звучал все громче, сотрясая воздух. Когда он достиг небывалой мощи, появился первый солнечный луч.

Такого солнца Дигори никогда не видел. Над руинами Чарна солнце казалось старше нашего, а здесь моложе. Оно как будто смеялось от радости. В ярком солнечном свете перед путниками лежала долина, по которой прямо к солнцу протекала широкая река. К югу от нее были горы, к северу — холмы. Нигде — ни на них, ни в долине — ничего не росло. Земля была разных цветов — один свежее другого и ярче. Они веселили сердце, пока пришельцы не увидели Того, Кто пел, и не забыли обо всем прочем.

Огромный Лев стоял между путниками и солнцем, и золото его гривы затмевало золото солнечных лучей.

Какой гнусный мир! — сказала Королева. — Бежим! Колдуй поскорее!

Вполне согласен, мадам, — сказал дядя Эндрю. — Пренеприятное место. Никакой цивилизации. Будь я помоложе и с ружьем...

Это Его стрелять? — удивился кэбмен Фрэнк. — Да вы что!

И кто бы это мог?.. — сказала Полли.

Колдуй, старый дурак! — крикнула Королева.

Простите, мадам, — сказал дядя, — минутку! Надо, чтобы мальчик и девочка дотронулись до меня. Дигори, надевай кольцо (он все еще хотел сбежать без Колдуньи).

Ах, кольцо? — повторила Джедис и кинулась к Дигори, но тот отступил и сказал:

Стоять! Если кто-нибудь из вас двоих ко мне шагнет, мы оба исчезнем в одну секунду, и выбирайтесь как знаете. Мне очень жаль вас (он посмотрел на Фрэнка) и очень жаль лошадь, но колдунов (он посмотрел на них) неплохо бы оставить здесь.

— Да тише вы, — сказал Фрэнк. — Давайте послушаем!

Ибо песня стала иной.

Глава девятая О ТОМ, КАК БЫЛА СОЗДАНА НАРНИЯ

Лев ходил взад и вперед по пустынному миру и пел новую песню. Она была и мягче, и торжественнее той, с помощью которой Он создал звезды, песня как будто струилась, и из-под лап Его словно изливались зеленые потоки. Это росла трава. За несколько минут она покрыла горы, и только что созданный мир сразу стал приветливым. Потом на холмах появились пятна вереска, в долине какие-то яркие точки. Когда точки эти — точнее, уже палочки возникли у ног Дигори, он разглядел на них короткие шипы, которые почти мгновенно выросли. Сами палочки тоже вытянулись вверх.

Деревья! — сообразил вдруг Дигори.

Но насладиться всей этой красотой спокойно ему не удалось. Воскликнув: «Деревья!», Дигори вынужден был отпрыгнуть, так как дядя Эндрю подкрался к нему и чуть не залез в карман. Толку от этого кармана дяде было бы немного, поскольку карман был правый и дядя думал, что кольца «для возвращения домой» зеленого цвета. Дигори, разумеется, не хотелось терять ни одно из колец.

Стой! Назад! закричала Колдунья. Ни с места! Если кто-нибудь подойдет к детям ближе десяти шагов, я расшибу ему голову.

Она потрясала в воздухе железным прутом, оторванным ею от фонарного столба. Едва ли можно было сомневаться, что кинет она его метко.

Подлый раб! Ты думал удрать с мальчишкой?!

А что такого, мадам? — нагло перебил ее дядя. Я в своем праве. Вы обманули меня! Когда я пытался показать вам все, что мог, вы обокрали, да, обокрали! — почтенного ювелира... Вы привлекли к себе всеобщее внимание в очень дорогом ресторане, а мне ведь пришлось заложить золотые часы и цепь, чтобы повести вас туда. Вы буквально опозорили меня... втянули в стычку с полицией...

Да ладно, хозяин, — сказал Фрэнк, вы бы лучше посмотрели, какие чудеса!

А посмотреть действительно было на что. Над ними уже шумел бук, а внизу, в траве, пестрели лютики и ромашки. Подальше, у реки, склонилась ива, за рекой цвели сирень, шиповник и рододендрон. Дети и кэбмен любовались, лошадь же с удовольствием жевала.

Лев тем временем прохаживался взад и вперед величавой поступью. Полли немножко пугалась, что Он — все ближе, но больше радовалась, потому что начинала улавливать связь между песнью и новым творением. Перед тем как на холме возникла темная полоска елей, прозвучали, одна за другой, одинаковые низкие ноты. Когда звуки стали выше, легче и быстрее, Полли увидела, что долину испестрили первоцветы. Все это было так замечательно и дивно, что у нее не хватало времени на страх. Но Дигори и кэбмен волновались все больше по мере того, как приближался Лев. Что же до дяди Эндрю, то он стучал зубами, но убежать не мог, потому что у него дрожали колени.

Вдруг Колдунья смело выступила навстречу Льву. Он подходил все ближе, мягко и тяжко ступая, и был уже шагах в десяти. Он пел. Колдунья размахнулась и швырнула в Него железный прут.

Никто — а уж тем более Джедис — не промахнулся бы на таком расстоянии. Прут ударил Льва прямо между глаз и упал в траву, Лев приближался не медленнее и не быстрее, — словно ничего не заметил. Ступал он бесшумно, но земля дрожала от Его шагов.

Колдунья вскрикнула, кинулась прочь и скрылась за деревьями. Дядя тоже попытался бежать, но сразу, споткнувшись обо что-то, упал лицом в ручей. Дети не двигались они просто не могли двинуться с места и, наверное, не хотели. Лев на них не глядел. Его огромная пасть была открыта, но Он не рычал, а пел. Он прошел мимо них, едва не коснувшись гривой; они боялись, что Он обернется, и хотели этого. Он обернулся. И прошествовал дальше. Дядя, откашливаясь и выплевывая воду, отряхивался.

Ну, Дигори, — сказал он, — от этой женщины мы избавились, эта зверюга прошла мимо, так что бери меня за руку и надевай кольцо.

Дядя, — отвечал Дигори, — если вы подойдете ко мне, мы с Полли исчезнем.

Делай, что тебе говорят! — крикнул дядя. — Какой, однако, непослушный мальчишка.

Нет, сказал Дигори. — Мы останемся и посмотрим. Вы же интересуетесь другими мирами. Неужели вам не нравится этот?

— Нравится?! — вскричал дядя. — Да ты на меня погляди! Лучший жилет, новый сюртук... — И впрямь вид у него был жалкий: ведь чем нарядней вы оденетесь, тем сильнее на вас отразится вываливание из кэба и падение в воду. Спорить не буду, местность занимательная. Будь я помоложе... Да пришли-ка я сюда хорошего молодого охотника. Кое-что сделать можно. Климат превосходный, воздух — лучше некуда. Прекрасный курорт, если бы только... не такие обстоятельства. Ох, ружье бы нам!

Какое ружье? — сказал кэбмен. — Пойду-ка я лучше выкупаю лошадку. Мне кажется, она соображает лучше иных людей.

И он повел ее к реке, как конюх.

Вы все еще думаете, что такого Льва можно застрелить? — спросил Дигори. — Она же бросила в Него железяку...

При всех ее недостатках, — оживился дядя, — надо отдать ей должное, это было умно! — И он потер руки, хрустя суставами. Да, это женщина!

Он словно забыл, как дрожал в ее присутствии.

— Это было гадко! сказала Полли. — Что Он ей сделал?

Перед ними, неподалеку, стоял маленький фонарный столб. Точнее, он не просто стоял, а рос и утолщался на глазах. Более того, фонарь светился, солнце затмевало его свет, но тень от фонаря падала на землю.

Удивительно, — сказал дядя. — Достойно всяческого внимания! Здесь растет буквально все, даже фонарные столбы. Интересно, из какого семени?..

Да из той железяки от фонаря, — перебил Дигори. Она упала в землю и проросла!

Поразительно! сказал дядя и еще сильней потер руки. — Хо-хо! Они надо мной потешались! Моя сестрица считала меня сумасшедшим! И что же? Я выше Колумба. Какой там Колумб! Я открыл страну поистине неограниченных возможностей. Привезти сюда всяческого лома, и тут, без малейших затрат, появятся самые разные машины, броненосцы — все, что угодно. Я буду миллионером. А климат? Построим курорт... Один санаторий принесет тысяч двадцать в год... Конечно, придется кого-нибудь взять в долю, но как можно меньше народу. Первым делом надо избавиться от этого чудища.

Вы такой же, как эта Колдунья, — сказала Полли. Вам бы только убивать.

— А что до меня, продолжал в упоении дядя, то я бы здесь буквально ожил. Мне ведь как-никак пошел седьмой десяток, об этом стоит подумать. У них тут и не состаришься. Поразительно! Это страна вечной молодости!

Ой! — крикнул Дигори. — Страна молодости! Неужели правда? конечно, он тут же вспомнил тетин разговор с гостьей. — Дядя Эндрю, а может, здесь что-нибудь такое есть... для мамы? Чтобы она вылечилась? О чем ты? — сказал дядя. — Это не аптека. Так вот, я говорил...

Вам нет дела до нее!.. А я-то подумал... Она моя мама, но вам она сестра! Что ж, ладно. Спрошу самого Льва. — И Дигори быстро отошел. Полли подождала немного и пошла за ним.

Эй! Стоп! Ты с ума сошел! — кричал дядя. Не дозвавшись, он пошел за ними, ибо кольца как-никак были у них.

Через несколько минут Дигори остановился на опушке леса. Песня снова изменилась. Теперь, слушая ее, хотелось плясать, или лазать по деревьям, или просто кричать от радости и обнимать друг друга. Дигори бросило в жар. Песня подействовала даже на дядю, он бормотал: «Да, неотразимая женщина... надо отдать ей должное... вот бы от нее иметь... да!»

Но сильнее всего подействовала песня на недавно созданный мир. Можете ли вы представить себе, что покрытая травой земля пузырится, как вода в котле? Лучше мне не описывать того, что происходило. Повсюду, куда ни глянь, набухали почки. Размера они были разного: одни — как кротовая норка, другие — как бочка, а две — с домик величиной. Они росли и пухли, пока не лопнули, взметая землю, а из них вышли животные, точно такие, как в Англии. Вылезли кроты, выскочили собаки, отряхиваясь и лая; высунулись, рогами вперед, олени (Дигори подумал сначала, что это деревья). Лягушки, громко квакая, сразу поскакали к реке. Пантеры, леопарды и их сородичи присели, чтобы умыться, а потом встали на задние лапы, чтобы почистить о дерево когти. Птицы взлетали на ветви, запорхали бабочки. Пчелы разлетались по своим цветам, не теряя ни минуты попусту. Удивительнее всего было, когда лопнул целый холм и на свет вылезла большая мудрая голова, а потом и ноги, с которых словно свисали мешковатые штаны, это был слон. Песню Льва почти заглушили мычанье, кряканье, блеянье, рев, лай, мяуканье и щебет.

Дигори уже не слышал Льва, но он Его видел. Лев был так прекрасен, что от Него нельзя было оторвать глаз! Звери Льва не боялись. Процокав копытами, мимо пробежала лошадь. Это была заметно помолодевшая Земляничка. Она присоединилась к остальным зверям. (Здешний воздух определенно благотворно влиял на всех, даже на дядю Эндрю. Он уже не казался таким измученным старикашкой, как в Лондоне: ступал твердо и держался прямее.) Лев уже не пел. Он расхаживал перед животными и то там, то здесь выбирал из них пару, всегда самца и самку, и дотрагивался своим носом до их носов. После этого пара выходила из толпы себе подобных и шла за Ним. Наконец Он отобрал по паре каждого вида и остановился. Избранные звери собрались вокруг Него. Прочие стали разбегаться. Шум их голосов затих вдали. Оставшиеся звери безмолвствовали, и глаза их были устремлены на Льва. Впервые за день стало очень тихо, только журчала вода в реке.

Сердце у Дигори сильно билось; он чувствовал, что сейчас произойдет нечто важное. О маме он не забыл, но даже ради нее не посмел бы прервать то, что перед ним свершалось.

Лев глядел на свои создания не мигая, и под взглядом Его они менялись. Те, кто поменьше, — кроты, мыши, кролики — заметно подросли. Самые большие — стали меньше. Многие поднялись на задние лапы. Все стояли, склонив головы набок, словно стараясь что-то понять.

И тут Лев раскрыл пасть, но при этом не издал ни единого звука; только глубоко-глубоко вздохнул. Дигори показалось, что от дыхания Льва все звери покачнулись, словно кроны деревьев под ветром. Далеко в небесной вышине снова послышалось стройное торжественное пение звезд, сокрытых голубым покрывалом небосвода. И вдруг все наполнилось каким-то ослепительным сиянием. Оно исходило то ли с небес, то ли от самого Льва. У детей все затрепетало внутри. Их словно захлестнуло волной блаженства. Они услышали Голос такой силы и красоты, что Он, казалось, наполнил собой все их существо: НАРНИЯ! НАРНИЯ! НАРНИЯ!

ПРОБУДИСЬ!

МЫСЛИ! ГОВОРИ! ЖИВИ!

ЗВЕРИ, ГОВОРИТЕ!

ДЕРЕВЬЯ, ХОДИТЕ!

ПОТОКИ, ОБРЕТИТЕ ДУШУ!

И ВСЕ — ЛЮБИТЕ ДРУГ ДРУГА!

Глава десятая ПЕРВАЯ ШУТКА И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ

Конечно, это говорил Лев. Дети давно почувствовали, что говорить Он умеет, и все-таки испугались, и обрадовались.

Из лесу вышел лесной народец: фавны, сатиры и гномы. Из реки вышел речной дух со своими дочерьми-наядами. И все они вместе с животными ответили на разные голоса:

Радуйся, Эслан! Мы слышим и повинуемся. Мы думаем. Мы говорим. Мы любим друг друга.

Только мы мало знаем, — раздался голос, и дети совсем удивились, ибо это сказала Лошадь, которую они перенесли сюда из нашего мира.

Молодец, Земляничка! — сказала Полли. А кэбмен, стоящий теперь рядом с нею, вскричал:

— Вот это да! Да и то, Лошадка что надо, я всегда говорил.

Говорящие создания, Я поручаю вас друг другу, — продолжал могучий и радостный голос Льва. — Я отдаю вам звезды и Самого Себя. Отдаю Я и тех, кто остался бессловесным. Будьте с ними добры, но не поступайтесь своим даром и не избирайте снова их пути. От них Я взял вас, к ним вы можете вернуться. Там вы станете много хуже, чем они.

Нет, Эслан! Мы туда не вернемся! Что Ты, что Ты! — зазвучало множество голосов, а Галка проговорила: «Ты не бойся!» — чуть позже всех. Вы сами знаете, что бывает, когда так случится в гостях. Она растерялась и спрятала голову под крыло, а прочие засмеялись, каждый на свой лад, и пытались унять смех, но Эслан сказал:

Смейтесь, это большое благо. Теперь, когда вы обрели и мысль, и слово, вам не надо всегда хранить серьезность. Шутка, как и справедливость, рождается вместе с речью.

Смех зазвучал громче, а Галка так раззадорилась, что вскочила Земляничке на голову и, хлопая крыльями, крикнула:— Эслан! Эслан! Неужели я первая пошутила?

Нет, маленький друг, — отвечал ей Лев, не слова твои, а ты сама первая шутка.

А Галка не обиделась и смеялась вместе со всеми так заливисто, что Лошадь, шевельнув ушами, согнала ее со своей головы, но та вдруг поняла, на что ей крылья, и не упала.

Мы создали Нарнию. сказал Эслан. Теперь наше дело — ее беречь. Идите сюда, ты, гном, и ты, речной дух, и ты, Дуб, и ты, Филин, и ты, Ворон, и ты, Слон. Вы мой совет. Потолкуем вместе, ибо миру этому пять часов от роду, но в него уже проникло зло.

Те, кого он назвал, приблизились к нему, а прочие спрашивали друг друга:

Кто сюда пробрался? Лозло? Как же это?! Нет, не лозло, козло!.. Может быть, козел? Да что ты!

Трое людей — Дигори, Полли и кэбмен — решились тем временем подойти ко Льву, хотя дядя Эндрю надрывно звал: «Вернитесь! Немедленно идите сюда, кому говорю!»

Когда люди проходили мимо зверей, те, заметив их, замолкли и уставились на них.

— Это еще кто такие? — спросил Бобер.

— Наверное, салатные листья, — сказал Кролик.

Нет! — поспешила сказать Полли. — Нас есть нельзя, мы невкусные.

Смотрите-ка, — сказал Крот. — Говорить умеют. Салат Он речью не наделял.

— Может, они вторая шутка? — предположила Галка.

Пантера перестала умываться и сказала:

— Ничего смешного не вижу! И, зевнув, принялась умываться опять.

Пожалуйста, пропустите нас! — взмолился Дигори. — Мне очень нужен Лев.

— Лошадка! — сказал Фрэнк. — Ты-то меня знаешь, объясни им.

— Знаю... — нерешительно произнесла Лошадь. — Я мало что знаю. Но где-то я вас видела... Где-то я вроде бы жила... или это был сон... Но в этом сне жили, и вы трое...

Ты что? — сказал кэбмен. — Меня не признала? А кто тебя чистил? Кто кормил, а? Ну, не ждал я от тебя такого!

— Минутку, минутку... — проговорила Лошадь, — дайте подумать. Да, ты привязывал сзади ко мне какой-то тяжелый ящик и куда-то меня гнал, а ящик очень грохотал...

— Зарабатывали мы с тобой, — сказал кэбмен. — Жить-то надо, и тебе, и мне.

Ты сидел на этом ящике, — вспоминала Лошадь, — а бегала-то я.

— Ну, летом ладно, — сказал Фрэнк. — Сидишь там, и ничего. А зимой? Когда ноги как ледышки? Ты-то бегаешь, тебе что, а я? И нос замерзнет, и щеки, и рукой не шевельнуть.

— Там было плохо, — сказала Лошадь. — Одни камни, трава не растет.

— То-то и оно! — обрадовался Фрэнк. — Плохо там было. Одно слово город. Мостовые. Не люблю я их. Мы с тобой из деревни. Я там, у себя, в хоре пел. А пришлось перебраться в город, жить-то надо.

Пожалуйста, взмолился Дигори. — Пустите нас! Лев уходит, а мне очень нужно с ним поговорить.

Понимаешь, Лошадка, — сказал Фрэнк, — молодой человек хочет со Львом поговорить. Может, довезешь его? А то вон куда ваш Лев ушел. И меня, и барышню заодно.

Довезти? — переспросила Лошадь. — Ах, помню, помню! Ко мне садились на спину...

Пожалуйста! — снова взмолился Дигори. — Очень тебя прошу!

Довезу! О чем говорить! — отвечала Лошадь. — Только по одному.

Молодец! сказал Фрэнк и подсадил Дигори, который и прежде ездил на пони без седла.

А у тебя негу такой сладкой белой штуки? спросила Лошадь. Сахару? — огорчился Дигори. — Нет, не захватил.

Ну ничего, — сказала Земляничка.

Только тогда животные заметили еще одно существо, странное, тихо стоявшее в кустах.

Это кто такой? — спросил Бульдог.

Пойдем посмотрим! — крикнули другие; и пока Земляничка бежала рысцой, а Полли и Фрэнк спешили за нею, решив не дожидаться ее возвращения, звери и птицы кинулись к кустам, издавая самые разные звуки.

Надо заметить, что дядя Эндрю по-своему воспринимал все, что мы сейчас описали. Как и Колдунья, он был на удивление практичным. Он замечал лишь то, что касалось его; и просто не увидел, как Лев отобрал и наделил речью многие свои созданья. Собственно, еще в самом начале, когда Лев запел, пение Его дяде не понравилось, и старый чародей стал убеждать себя, что это — просто рев. Когда пытаешься стать глупей, чем ты есть, это нередко удается, и дядя Эндрю вскоре услышал рев, и больше ничего. Слов он, естественно, не разобрал — ни львиных, ни прочих, они казались ему лаем, кваканьем — чем угодно. И поэтому дядя очень удивился, когда трое людей сами пошли к этим диким кошмарным тварям.

«Какая глупость! — думал он. — Звери их съедят, а заодно и кольца, и я никогда не вернусь. Эгоист же этот Дигори, да и остальные хороши... Не дорожат своей жизнью — их дело, так хоть бы обо мне вспомнили! Эх, да что там, кто обо мне вспомнит!»

Но тут он увидел, что звери идут к нему, и побежал прочь. Должно быть, климат и впрямь омолодил его, ибо так быстро он не бегал со школьных лет. Звери закричали: «Эй, лови! Это лозло! Давай, давай! Ура! Хватай! Заходи спереди!»

Они перегородили ему путь, и, поневоле остановившись, дядя озирался в ужасе. На него глядели важные медведи и кабаны, равнодушные леопарды и насмешливые пантеры (это ему казалось, они такими не были), а главное — все разинули пасти. На самом деле они переводили дух, но он думал иначе.

Животных он никогда не любил, а опыты вконец ожесточили его сердце. Сейчас он испытывал к зверям самую жгучую ненависть.

— Прости, — деловито сказал Бульдог, — ты кто: камень, растение или зверь?

Но дядя Эндрю услышал только: «Рр-р-рр! Гав-гав!!!»

Глава одиннадцатая О ЗЛОКЛЮЧЕНИЯХ ДИГОРИ И ЕГО ДЯДИ

Вы скажете, животные были очень глупы, не признав в дяде Эндрю такого же существа, как Фрэнк и дети. Но вспомните, что они ничего не знали об одежде. Им казалось, что платьице Полли или котелок Фрэнка то же самое, что перья или мех. Они бы и этих троих не признали одинаковыми существами, если бы не слышали беседы Землянички с Фрэнком. Дядя же был выше детей и худее кэбмена. Одет он был во все черное, кроме манишки (не совсем белой теперь), а от прочих людей его особенно отличало серое гнездо волос. В довершение всего он не говорил.

Правда, говорить он пытался. Когда Бульдог спросил его, кто он, дядя, ничего не разобрав, льстиво пролепетал: «Собачка, собачечка...», но звери его не поняли. Это и к лучшему, ибо какая же собака, а тем более говорящая, стерпит такие слова?

Тогда дяде Эндрю стало дурно, и он упал в обморок.

Ну вот, — сказал Кабан. — Это дерево. Так я и думал.

Бульдог обнюхал упавшего и сказал:

Это зверь. Вроде тех троих.

Навряд ли, — сказал один из медведей. — Звери так не падают. Мы вот не падаем! Мы стоим. — И он встал было на задние лапы, но тут же повалился на спину.

Третья шутка, третья шутка! закричала Галка в полном восторге. Нет, это все же дерево, гнул свое Кабан.

Где же на нем пчелиные гнезда? — спросил Медведь.

Мне кажется, — сказала Слониха (Слон, ее муж, ушел с Эсланом), это все-таки животное. Вот тут у него морда, вот это — глаза и рот, носа нет... хм... да... не буду придирчивой, нос мало у кого есть... — И она с понятной гордостью повела хоботом.

Решительно возражаю! — вставил Бульдог.

Она права, — сказал Тапир.

Нельзя ли его поставить прямо? — спросила Слониха и сама же обвила дядю хоботом, чтобы приподнять. К несчастью, она не разобрала, где у него низ, где верх, и поставила на голову, так что из карманов у него высыпались два полусоверена, три кроны и один шестипенсовик. Но дядя Эндрю снова свалился.

Ну вот! — закричали другие звери. — Какое же это животное, если оно не стоит?

А вы понюхайте! — не сдавался Бульдог.

Нюхать — еще не все... — проговорила Слониха.

Чему же верить, если не чутью? удивился Бульдог.

— Мозгам, наверное, — застенчиво сказала она.

Решительно возражаю! — заявил Бульдог.

Как бы то ни было, — продолжала Слониха, — это, наверное, лозло, и его надо показать Эслану. А пока что, я думаю, стоит посадить его в землю. Выкопаем ямку...

Кроты быстро выкопали ее, и звери стали спорить, каким концом совать туда дядю. Одни говорили, что ноги его— это ветки, а серая масса на голове — корни, переплетенные в ком. Другие утверждали, что корни — это ноги, и победила эта партия. Когда землю утрамбовали, она доходила ему до колен.

Надо его полить, — сказала Слониха, не обессудьте, но мой нос очень бы...

Решительно возражаю! — вставил Бульдог. Однако Слониха спокойно пошла к реке, набрала воды в хобот и, вернувшись, как следует полила дядю; от чего он, естественно, пришел в себя. На том мы его пока и оставим.

Земляничка тем временем приблизилась к совету зверей. Дигори не посмел бы прервать их беседу, но Эслан сразу дал знак, и звери расступились. Спрыгнув на землю, Дигори встал лицом к лицу со Львом. Тот был больше, красивей и страшнее, чем ему прежде казалось, и он не решился взглянуть Ему в глаза.

Простите, господин Лев... Эслан... сэр... проговорил Дигори, — не дадите ли... то есть, нельзя ли мне... что-нибудь для мамы?.. Она больна.

Он надеялся, что Лев скажет: «Можно». И боялся, что Лев скажет: «Нельзя». Но тот сказал совсем иное:

Вот он. Вот мальчик, который это сделал.

«Что же я сделал?» подумал Дигори.

Сын Адама, — сказал Лев, — расскажи добрым зверям, почему в Моей стране оказалась злая Колдунья?

Дигори хотелось ответить иначе, но он сказал:

— Я привел ее, Эслан.

— Зачем?

Я хотел ее убрать из своего мира и вернуть обратно в ее мир.

Как она оказалась в твоем мире?

При помощи колдовства! — ответил он.

Лев ничего не ответил, но Дигори почувствовал, что сказал не все.

— Это мой дядя виноват, — сказал Дигори. Он загнал нас хитростью в другой мир, и мы ее там встретили...

Встретили? — переспросил Эслан, и голос Его немного походил на рычанье.

Она проснулась, сказал Дигори, побледнел и сказал иначе: — Я разбудил ее. Я хотел узнать, что будет, если позвонишь в колокол. Полли не хотела, она не виновата... я с ней даже дрался. Наверное, меня заколдовала надпись...

— Ты так думаешь? — тихо спросил Лев.

— Нет, — сказал Дигори. Не думаю. Я и тогда притворялся.

Лев долго молчал, а Дигори думал: «Ничего у меня теперь не выйдет. Маме мне теперь не помочь!» Когда Лев заговорил снова, обращался Он теперь к зверям.

Друзья, — сказал Он, — хотя мир этот семи часов от роду, сын Адама уже занес в него зло. Но не падайте духом. Зло это не скоро породит другое зло, и Я постараюсь, чтобы самое худшее коснулось одного Меня. А пока, сотни лет, мир этот будет радостным и добрым. Но поскольку зло принес сын Адама, сын Адама и поможет исправить его. Подойдите же ко Мне!

Это Он сказал Полли и Фрэнку, подоспевшим к концу Его речи. Полли держала Фрэнка за руку и неотрывно глядела на Льва. Фрэнк, взглянув на Льва, снял шляпу, без которой никто еще никогда его не видел, и стал моложе и красивей, меньше похожим на кэбмена, больше на крестьянина.

Я давно знаю тебя, сын Мой. сказал ему Эслан. — Знаешь ли ты Меня?

Нет, сэр, — отвечал Фрэнк. Встречать не встречал, но что-то такое чувствую... вроде где-то видел.

Хорошо, — сказал Лев, — ты чувствуешь вернее, чем помнишь, а узнаешь Меня лучше, чем знал. Нравится тебе этой край?

Что и говорить, у вас неплохо, — сказал Фрэнк.

Хочешь здесь остаться навсегда?

Понимаете, сэр, человек я женатый. Была бы тут жена, другое дело. На что нам с ней город, мы оба деревенские.

Эслан встряхнул гривой, открыл пасть и издал один долгий звук негромкий, но могучий, — и сердце у Полли затрепетало. Она вдруг почувствовала всей душой, что значит этот зов. Всякий, услышавший его, обязательно захочет последовать ему и, что еще важнее, ему повиноваться, независимо от того, сколько бы миров и веков ни лежало между ними Львом. И потому не очень удивилась, когда молодая женщина с честным лицом возникла из ниоткуда и встала рядом с нею. По-видимому, она только что стирала: на ней был фартук, а на руках засыхала мыльная пена. Все это очень ей шло. Успей она приодеться (скажем, надеть свою шляпу с вишнями), она выглядела бы хуже.

Она думала, что видит сон, и потому не кинулась сразу к мужу. Однако взглянув на Льва, усомнилась, сон ли это, но не очень испугалась. Она сделала книксен; деревенские девушки еще умели его тогда делать, потом подошла к мужу, взяла его под руку и робко огляделась.

Дети мои, — сказал Эслан. Будьте королем и королевой Нарнии.

Кэбмен разинул рот, жена его покраснела.

Вы будете править этими созданиями и дадите им всем имена. Будьте к ним справедливы и защищайте их от врагов. А враги будут, ибо в мир этот проникла злая Колдунья.

Фрэнк прокашлялся и сказал:

Прошу прощенья, сэр, и спасибо вам большое за нее и за меня, но я такое дело не потяну. Учился маловато.

Можешь ли ты возделывать землю?

Да, сэр. Это мы умеем.

Можешь ли ты быть честным и милосердным? Можешь ты помнить, что звери не рабы, как их бессловесные собратья в твоем мире?

Как же, сэр, — отвечал кэбмен. — Кто-кто, а я их не обижу.

Ты можешь воспитать твоих детей так, чтобы и они их не обижали? продолжал Лев.

Попробую, сэр. Попробуем, а, Нелли?

Ты можешь не делить ни детей, ни зверей на любимых и нелюбимых?

О чем разговор! вскричал Фрэнк (голос его становился все мягче и звонче, наверное, так, как сейчас, он говорил в юности, когда еще не перенял хрипловатой городской скороговорки.

А если на твою страну нападут враги (а они у вас будут) и случится война, ты сможешь быть первым в наступлении и последним при отступлении?

Да, сэр, — ответил Фрэнк медленно. Надо попробовать, я ведь никогда не воевал, разве что дрался...

Что же, — сказал Эслан, — ты можешь все, что требуется от короля. Ты и твои потомки будете править Нарнией и Орландией, которая лежит к югу от нее. А ты, Моя маленькая дочь, — обратился он к Полли, простила ли своему другу то, что он сделал там, во дворце Чарна?

— Да, Эслан, простила, — сказала Полли.

— Это хорошо, сказал Эслан. — Ну, сын Адама...

Глава двенадцатая ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЗЕМЛЯНИЧКИ

Дигори изо всех сил стиснул зубы. Он надеялся, что в любом случае не струсит и не опозорится.

Ну, сын Адама, сказал Эслан, — готов ли ты исправить зло, которое причинил Моей милой стране в самый день ее рождения?

Что же я могу сделать? — сказал Дигори. — Королева убежала, и....

— Я спросил, готов ли ты? — сказал Эслан.

Да, — отвечал Дигори. Ему хотелось прибавить: «...если вы поможете моей маме», но он вовремя ощутил, что со Львом нельзя торговаться. Однако, отвечая «да», он думал о своей матери, и своих надеждах, и об их крахе и потому все-таки прибавил, едва выговаривая слова:

Пожалуйста... Вы не могли бы... как-нибудь помочь моей маме?

И в первый раз посмотрел не на тяжелые лапы Льва и не на Его когти, а на лицо (ни он, ни мы не скажем «морду»). И тут он увидел, что львиные глаза полны сверкающих слез, таких больших, словно Лев больше горюет о маме, чем он сам.

Сын Мой, сынок, — сказал Эслан. — Я знаю, горе у нас большое. Только у тебя и у Меня есть горе в этой стране. Будем же добры друг к другу. Сейчас Я должен подумать о сотнях грядущих лет. Колдунья, которую ты привел, еще вернется в Нарнию. Я хочу посадить здесь дерево, оно будет долго охранять страну, так как она не посмеет к нему приблизиться. Тогда утро Нарнии продлится много веков. Принеси мне семечко этого дерева.

— Хорошо, — сказал Дигори, хотя и не знал, как это сделать.

Лев склонил к нему голову, поцеловал его и сказал:

Дорогой Мой сын, Я скажу тебе, что делать. Повернись к западу и скажи Мне, что ты там видишь.

Я вижу, как река срывается вниз со скалы, — сказал Дигори, — а потом лесистые холмы, а за ними — очень высокие горы, покрытые снегом, как на картинке про Альпы. А за ними — небо.

— Ты хорошо видишь, — сказал Лев. — Нарния кончается там, где река впадает в озеро, находящееся в долине, а за озером поднимаются холмы. На самом высоком из них есть сад, в нем растет дерево. Сорви с него яблоко и принеси Мне.

— Хорошо, Эслан, — сказал Дигори, хотя никак не мог понять, как же он перейдет через горы. — Только, я надеюсь, Ты не очень спешишь: идти туда далеко.

Я помогу тебе, сын Адама, — сказал Лев и повернулся к Лошади, которая стояла рядом, отгоняя мух хвостом и склонив набок голову, словно не все понимала.

Друг Мой Лошадь, — сказал Эслан, — хотела бы ты иметь крылья?

Видели бы вы, как она тряхнула гривой, и топнула копытом, и раздула ноздри, но сдержанно сказала:

— Если Ты хочешь, Эслан... Тебе виднее... я ведь не очень умна.

Стань матерью крылатых коней, сказал Эслан так, что дрогнула земля. Зовись отныне Стрелою.

И сразу же за ее спиной появились белые крылья.

— Хорошо тебе с крыльями, Стрела? спросил Эслан.

— Очень хорошо, отвечала Лошадь.

Донесешь ли ты сына Адамова до дерева и сада?

Сразу? Сейчас? — вскричала Земляничка, или Стрела (а мы должны называть ее теперь так). Ура! Садись, мальчик! Я возила таких, как ты. давно, в зеленых лугах.

— О чем вы шепчетесь, дочери Евы? спросил Эслан Полли и жену Фрэнка (те уже успели подружиться).

Простите, сэр, — сказала королева (так мы теперь будем ее называть), маленькая мисс тоже хочет полететь, если Вы не возражаете.

— Не меня спрашивайте, а Стрелу, сказал Лев.

Мне что, сэр, отвечала Стрела. Они легонькие. Но я надеюсь, что Слон не захочет полететь с нами?

У Слона не было такого желания, и новый король Нарнии подсадил детей Дигори весело, Полли, словно фарфоровую куклу, бережно, и Лошадь, как тяжелый голубь, покружилась немного над долиной, прежде чем вылетела в путь. Глядя вниз, Полли едва различала короля с королевой, и даже сам Эслан казался золотым пятном на зеленом поле. Потом в лицо ей подул ветер, и лошадиные крылья стали мерно подниматься и опускаться справа и слева от нее.

Многоцветный край полей и скал, вереска и деревьев расстилался внизу, сквозь него серебряной лентой вилась река. Справа, к северу, зеленели холмы, слева, к югу, темнели горы, покрытые хвойным лесом, а за горами, в голубой дымке, виднелась какая-то дальняя страна.

Наверное, это и есть Орландия, — сказала Полли.

— Ты посмотри вперед! — сказал Дигори.

Прямо перед ними впереди были скалы, с которых водопадами срывались реки. Лошадь летела так высоко, что грохота они не слышали, но сами скалы были не ниже, чем они.

Придется их обогнуть, сказала Стрела.

Воздух стал холоднее, и дети услышали орлиный клекот. Обогнув справа самые высокие скалы, они уже пролетели Нарнию; под ними лежали крутые склоны и темные леса. Солнце теперь слепило их, и, пока оно не исчезло в расплавленном золоте неба, за острым, словно вырезанным из картона, пиком, ребята почти ничего не видели.

— Холодно тут, — сказала Полли.

И крылья у меня болят, — сказала Стрела. — А долины все нет. Не опуститься ли нам на ночь. До темноты мы все равно туда не доберемся.

Да и поесть надо бы, — сказал Дигори.

Стрела стала спускаться; воздух теплел, и после часов тишины, нарушаемой лишь хлопаньем лошадиных крыльев, особенно приятно было слушать журчание струящейся меж камней воды и потрескивание веток. Снизу поднимался теплый запах прогретой земли, травы и цветов. Наконец Стрела стала на ноги, и Дигори, спрыгнув на землю, подал Полли руку. Они были на небольшом плоскогорье. Вокруг высились покрытые снегом вершины, некоторые из них в лучах заходящего солнца казались розоватыми.

Что же мы будем есть? — спросили дети.

Еды тут вдоволь, сказала Лошадь, радостно жуя траву. — Подходите, не стесняйтесь. Всем хватит.

Да мы травы не едим! — сказали дети. — Неужели Эслан для нас ничего не приготовил?

Он приготовил бы, если бы вы Его попросили, — сказала Стрела.

Он и Сам знает, — сказала Полли.

Мне кажется, сказала Стрела, — он любит, когда Его просят.

— Что же делать? спросил Дигори.

Не знаю, — ответила Стрела.

Дигори предложил Полли попробовать добраться домой при помощи колец (сам он не мог туда отправиться, поскольку обещал Эслану идти прямо к цели) и там достать еды, но Полли отказалась, сказав, что не оставит его одного.

Ах да, — вдруг вспомнила Полли, — у меня же есть тянучки!

Все лучше, чем голодать, — сказал Дигори. — Только вынимай осторожно, кольца не задень.

Это ей удалось; труднее было отодрать тянучки от фантиков или, вернее, фантики от тянучек, так они слиплись. Всего конфет было девять, и Дигори предложил съесть по четыре штуки, а одну посадить в землю, что они и сделали.

Стрела тем временем поужинала на славу и легла. Дети притулились рядом, а она накрыла их своими крыльями. Им стало тепло и уютно, они уже засыпали, как вдруг Полли проговорила:

— Ой, слышите?

Дигори, как ни старался, не услышал ничего и решил, что это ветер в деревьях; но Лошадь тихо сказала: «Накажи меня Эслан, а что-то там есть!» И, вскочив, принялась обнюхивать траву, искала долго (Полли тем временем померещилась невдалеке высокая темная фигура), но ничего не нашла. Дети снова легли под крылья Лошади. Они заснули сразу, а она долго прядала ушами во мраке и вздрагивала, словно отгоняя муху; потом заснула и она.

Глава тринадцатая НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА

Просыпайся, Дигори, просыпайся! — раздался спозаранку голос Полли. — Стрела, вставай скорее! У нас выросло конфетное дерево! А утро-то какое прекрасное!

Через чащу леса пробивались первые лучи солнца. Трава казалась серебряной от росы, которая висела на ней и на многочисленных паутинках. Прямо перед ними росло небольшое дерево с темной корой и густой листвой. Оно было не выше яблони, с белесыми листьями, чем-то напоминавшими бумагу. Все ветви его были густо увешаны маленькими коричневыми плодами.

Ура! — закричал Дигори. — Но вначале я хочу искупаться.

И он пустился бегом через заросли кустарника к речке. Вам приходилось когда-нибудь купаться в горных реках, где вода прозрачна, словно хрусталь, и на дне видны играющие на солнце красные, голубые и желтые камешки? Чувствуешь себя как в море, а может, даже лучше. Дигори, разумеется, пришлось одеваться не вытираясь, но купание стоило таких неудобств. Когда он вернулся, к речке спустилась Полли. Купаться она не стала, потому что не умела плавать, но признаваться в этом ей не хотелось. Она просто хорошенько умылась и вернулась назад. Стрела тоже сходила на речку, но ей было здесь мелковато — зайдя на середину, она едва доставала животом до воды. Поэтому она просто всласть напилась чистой и вкусной воды и вернулась к ребятам.

Полли и Дигори тем временем занялись конфетным деревом. Плоды его были великолепны; на вкус они напоминали тянучки, но отличались от них сочностью и ароматом. Стрела их тоже попробовала, но сказала, что на завтрак она предпочитает траву. Потом дети не без труда забрались к ней на спину, и их второе воздушное путешествие началось.

Оно было даже лучше вчерашнего, поскольку все чувствовали себя свежими и отдохнувшими, а недавно взошедшее солнце светило теперь им в спину и все перед ними было залито его веселыми лучами. Полет был просто прекрасен. Повсюду возвышались покрытые сверкающим снегом горные вершины. Долины внизу были такими зелеными, а реки такими серебряно-голубыми, что казалось, будто они летят над гигантской шкатулкой с изумрудными украшениями. Им хотелось, чтобы этот восхитительный полет продолжался еще и еще. Но через какое-то время все они стали принюхиваться.

— Что это такое? — спросили дети хором.

— Дигори, ты чувствуешь этот чудесный запах? — спросила Полли.

— Откуда он? — в свою очередь спросил Дигори.

Откуда-то издалека доносился изумительный запах. Такой запах могли издавать только самые прекрасные в мире плоды и цветы.

— Он идет из той долины, где озеро, — сказала Стрела.

— Да-да! — воскликнул Дигори; — Смотрите, зеленый холм над озером. А какая в нем голубая вода!

— Наверное, это то, что мы ищем, — воскликнули все трое.

Стрела большими кругами стала спускаться. Заснеженные вершины гор словно вырастали над их головами. Благоухание становилось все сильнее, оно было настолько прекрасным, что на глаза навертывались слезы восторга. Наконец Стрела приземлилась в густой зеленой траве. Это был склон высокого холма, на вершине которого находился обнесенный высокой стеной сад. Холм был довольно крутой, и карабкаться на его вершину было очень трудно. Стреле вообще бы туда не добраться, если бы она не помогала себе крыльями. Правда, взлететь она туда не смогла бы, поскольку как для взлета, так и для посадки ей все-таки требовалось довольно большое пространство.

Стена была сложена из какого-то красивого зеленого камня. Деревья в саду за ней росли очень густо, некоторые из ветвей перевешивались через стену. Листья на них серебрились и даже отливали голубым. Добравшись наконец до стены, путешественники стали искать вход, для чего им пришлось обойти вокруг почти весь сад. Наконец они оказались перед воротами, сделанными из чистого золота и обращенными прямо на восток.

Пока они не увидели ворота, Полли и Стрела думали, что им можно будет идти с Дигори. Однако оказавшись перед воротами, они поняли, что лучше этого не делать. Сад явно принадлежал кому-то. Все говорило о том, что было бы полным безумием войти туда без разрешения хозяина.

Дигори почувствовал, что его спутники не могут войти вместе с ним. Поэтому он подошел к воротам один. Приблизившись, он увидел на их золоте надпись серебряными буквами. В ней говорилось приблизительно следующее:

«Воротами златыми ты войди иль удались, Другим возьми мой плод иль воздержись. Но если для себя его ты украдешь, Для сердца вечную ты муку обретешь».

«Другим возьми мой плод, — повторил про себя Дигори. — Собственно, это я и собираюсь сделать. Насколько я понимаю, это значит, что я не должен есть его сам. Но о ком говорится в первых строках? «Воротами златыми ты войди». Кому придет в голову лазить через стену, когда есть ворота? Да, но как их открыть?»

С этими словами он тронул их рукой, и они беззвучно открылись. Дигори вошел в сад. Более уединенное место трудно было себе представить. Дигори объял благоговейный трепет. В саду стояла абсолютная тишина. Даже струившийся посреди сада источник журчал еле слышно. Буквально отовсюду доносилось благоухание. Во всей этой красоте была какая-то необычайная торжественность, у Дигори даже дух захватило. Дерево он узнал сразу — и потому, что оно стояло посередине сада, и потому, что большие серебряные яблоки его, казалось, светились сквозь листву даже там, куда не попадало солнце. Дигори подошел прямо к нему, сорвал яблоко и собрался положить в карман куртки. Но перед этим он не мог не полюбоваться на него и не понюхать.

Лучше бы он этого не делал! Его вдруг охватили ужасный голод и жажда. Ему страшно захотелось попробовать яблоко. Он поспешно запихнул его в карман. Но на дереве росло их такое множество, и все они манили к себе. «А может, ничего, если я попробую одно? Ведь на воротах говорится, что надо взять для других, а я уже взял. Там, наверное, написан совет, а не приказ. Советы хочешь исполняй, хочешь — нет. Ну а даже если и приказ?! Яблок-то здесь полно, одним больше, одним меньше, какая разница?»

Пока эти сомнения раздирали его, он поднял голову и взглянул на вершину дерева. В глубине ветвей на самом верху он вдруг заметил чудесной красоты птицу, которая как бы дремала. Я говорю «как бы», поскольку один глаз у нее был полуоткрыт. Размером она была больше орла, грудь золотая, голова алая, а хвост пурпурный.

Потом, рассказывая о своем посещении сада, Дигори говорил:

— Когда имеешь дело с чудесами, всегда надо быть настороже. Никогда нельзя знать, кто наблюдает за тобой.

Однако мне кажется, что Дигори не взял яблоко не потому, что испугался птицы. Во всяком случае, такие прописные истины, как «не укради...» в те дни более основательно, чем сейчас, вдалбливали детям в голову. Хотя кто знает...

Он повернулся, чтобы идти назад, и вдруг увидел, что в саду он не один. Неподалеку от него стояла Колдунья, которая как раз отшвырнула огрызок только что съеденного яблока. Губы ее были выпачканы соком почему-то очень темным, это было страшновато, и Дигори начал смутно понимать строку о «муке для сердца», ибо Колдунья казалась еще сильнее и надменнее, чем прежде, но лицо ее было белым, как соль.

Мысли эти мелькнули в его мозгу, и он уже мчался к воротам, а Колдунья гналась за ним. Как только он выбежал, воротазакрылись сами собой, но не успел он крикнуть: «Полли, Стрела, скорее!» — как Колдунья, перемахнув через стену, нагнала его.

Стоять на месте! — крикнул Дигори. — Еще шаг, и мы исчезнем.

Глупый мальчишка, — сказала она. — Зачем ты от меня убегаешь? Я не причиню тебе вреда. Выслушай меня, иначе сильно пожалеешь.

— Не хочу, спасибо, — сказал Дигори и остался.

Я знаю, что тебе нужно, — продолжала Колдунья. — Я слышала вчера вашу беседу (я все слышу). Ну что ж, яблоко ты сорвал — для Него. Чтобы Он съел это яблоко. Простак ты, простак! Да это же плод вечной молодости, яблоко жизни. Я съела его и потому никогда не умру, даже не состарюсь. Съешь его сам, и мы будем жить вечно и станем править всем этим миром, любым миром, если хочешь, и твоим тоже.

Нет, спасибо, сказал Дигори. Навряд ли мне захочется жить, когда умрут все, кого я знаю. Я хочу жить и умереть как все.

А как же твоя мама? Ты говорил, что очень любишь ее.

— При чем тут она? — сказал Дигори.

— Да неужели ты не понимаешь, что яблоко исцелит ее? Оно у тебя, Лев далеко. Вернись домой, дай матери откусить кусочек, и через пять минут она поправится. Ей станет легче, она заснет, без боли, без лекарств подумай об этом! Наутро все будут дивиться, как она выздоровела. Все станет у вас хорошо, вернется счастье, и сам ты будешь таким, как другие мальчики.

— Ой! — задохнулся Дигори, словно ему стало больно, и приложил ладонь ко лбу. Сейчас ему надо было сделать страшный выбор.

Что сделал для тебя этот Лев? продолжала Колдунья. — Что Он сделает для тебя, и что Он сделает тебе? Ты стал Его рабом! Подумай, что сказала бы твоя мать, узнай она, что ты мог ее спасти — и не спас? Отец твой умрет от горя, а ты предпочитаешь служить какому-то дикому зверю в диком крае, до которого тебе нет дела.

Он... Он не дикий зверь... — сказал Дигори. — Он... я сам не знаю...

Он хуже зверя, — сказала Колдунья. — Смотри, что он сделал с тобой. Смотри, каким бессердечным ты стал по Его вине. Таким становится всякий, кто Его слушает. Жестокий, безжалостный мальчишка! Мать умирает, а ты...

Перестань! — крикнул несчастный Дигори. — Что же я, не понимаю? Но... я дал слово.

— Ты сам не понимал, что говорил, — сказала Колдунья.

Мама, — с трудом проговорил Дигори, — не хотела бы, чтобы я.... Она учила меня держать слово... и не красть... и вообще... Да, она сама сказала бы мне, что яблоко брать не надо, если бы оказалась здесь.

Зачем же ей знать? — почти пропела Колдунья (трудно было представить себе, что ее голос может звучать так сладко). — Не говори ей и папе не говори. Никто в твоем мире ничего не узнает. И девчонку с собой не бери.

Вот тут Колдунья и допустила непоправимую ошибку. Конечно, Дигори знал, что Полли может вернуться сама; но Колдунья этого не знала. А самая мысль о том, чтобы бросить Полли здесь, была такой мерзкой, что все другие слова Колдуньи тоже показались гнусными и фальшивыми. Как ни худо было Дигори, он сказал громко и четко:

Тебе-то что? Какое тебе дело до моей мамы? Что тебе нужно?

Молодец, Диг, — услышал он голос Полли. — Скорей, бежим!

Понимаете, она молчала все время, ведь это не у нее умирала мать.

Бежим, — повторил Дигори, помогая ей влезть на спину Стреле, и вскочил туда вслед за нею. Лошадь расправила крылья.

Что ж, бегите, глупцы! крикнула Колдунья. — Ты еще припомнишь меня, несчастный, когда будешь умирать! Другого яблока тебе не даст никто.

Они едва расслышали сверху ее слова, а она, не тратя попусту времени, направилась куда-то на север.

На обратном пути Дигори молчал, а Полли и Лошадь не решались с ним заговорить. Он сильно мучился и часто корил себя, но вспоминал слезы Эслана и понимал, что иначе поступить не мог.

Стрела летела целый день. Когда закат обагрил небо за ними, все трое увидели внизу много самых разных существ. Различив среди них ярко-золотое пятно, Стрела начала спускаться и наконец, встав на ноги, сложила крылья. Дети спрыгнули на землю, и Дигори увидел, что звери, сатиры, нимфы, гномы расступились перед ним. Тогда, направившись прямо ко Льву, он протянул Ему яблоко и сказал:

— Вот оно, Эслан.

Глава четырнадцатая ДИВНОЕ ДЕРЕВО

— Хорошо, очень хорошо! — сказал Эслан, и земля содрогнулась от Его голоса, и Дигори понял, что жители Нарнии слышали Его слова, и будут передавать их своим детям век за веком, быть может, всегда. Но не зазнался, ибо не думал об этом, стоя перед Эсланом. Теперь он мог выдержать взгляд Льва. О себе он забыл и ни о чем не тревожился.

— Хорошо, сын Адама, — повторил Лев. — Ради этого плода ты жаждал, и алкал, и плакал. Лишь ты вправе посадить дерево, которое защитит Нарнию. — Было так тихо, что все услышали, как мягко яблоко ударилось о землю.

И бросил ты хорошо, — сказал Эслан. — Теперь пойдем на коронацию короля Франциска и королевы Елены.

Тут дети заметили Фрэнка и Нелли, одетых совсем иначе, причудливо и прекрасно. Четыре гнома держали шлейф королевской мантии, четыре феи — шлейф платья королевы. Королева распустила волосы (что несказанно ее украсило), но не одеяния и не прическа так сильно изменили королевскую чету. Лица их стали иными, особенно у короля. Хитрость, недоверчивость, сварливость лондонского кэбмена исчезли, словно их и не было, и всем открылись присущие ему отвага и доброта. Может, это произошло от воздуха здешнего мира, может, от общения с Эсланом, а может быть, от всего вместе.

Ну и ну! — шепнула Стрела Полли. — Мой хозяин изменился не меньше меня самой. Теперь он и впрямь Хозяин!

Да, — сказала Полли. — Ой, ты мне ухо щекочешь!..

Посмотрим, — сказал Эслан, что выросло на этих деревьях.

И Дигори увидел клубок или клетку, точнее, большой, как клетка, клубок переплетенных ветвей. Два слона пустили в дело хоботы, три гнома —топорики. быстро все расчистили, и зрителям явилось одно золотое деревце, одно серебряное и еще какое-то непонятное, но очень грязное.

Ух ты! сказал Дигори. — Да это же не дерево, а дядя!

Чтобы объяснить это, вернемся немного назад. Как вы помните, звери пытались посадить дядю в землю и полить его. От воды от очнулся, увидел толпу зверей и страшно взвыл. С одной стороны, это было хорошо, потому что все (в том числе Бульдог) поняли, что он живой, и выкопали его. Но убежать он не смог: Слон схватил его хоботом; все считали, что надо задержать его, пока не придет Эслан. И вот звери сплели вокруг него клубок из веток, а потом набросали туда еды.

Осел нарвал чертополоха, но дядя его есть не стал. Белка начала метать туда орехи, но дядя прикрыл голову руками и радости не проявил. Птички услужливо роняли сверху отборных червей, но тщетно. Особенно старался Медведь — он не съел пчелиное гнездо, которое нашел в лесу, а благородно отдал его дяде Эндрю. Пчелы еще не все перемерли, и, когда добрый зверь сунул клейкий ком в просвет между ветвями, дядя дернулся, поскользнулся и сел на землю, вернее, на репьи. «А все-таки, — сказал Барсук, меду он поел»; и впрямь, Медведь дотянулся лапой до узника и ткнул дикий улей ему в лицо. Звери искренне привязались к своему странному питомцу и надеялись, что Лев разрешит им его держать. Самые умные утверждали, что некоторые звуки, которые он издаст, что-то значат. Назвали его Брэнди, ибо это сочетание слогов слышалось часто и довольно отчетливо.

На ночь его оставили в клетке-клубке (Эслан был занят до вечера). У дяди Эндрю накопилось много орехов, яблок, груш и бананов, но все же он провел неприятную ночь.

Приведите его ко Мне, — сказал Эслан. Один из слонов поднял дядю Эндрю и положил у самых лап Льва. Дядя не шевелился от страха.

Эслан, — сказала Полли. — Пожалуйста, успокой его!.. И.... и напугай, чтобы он больше сюда не являлся.

Ты думаешь, он захочет сюда явиться? спросил Эслан.

— Ну, — сказала Полли, — он может послать кого-нибудь. Он увидел, что из железки вырос фонарь, и решил...

Он ошибся, девочка, — сказал Эслан. — Здесь все растет эти несколько дней, ибо Моя песнь еще висит в воздухе; скоро она кончится. Но Я не могу сказать об этом и не могу его утешить. Если Я заговорю с ним, он услышит только рев и рычание. О, сыны Адамовы, как умело защищаетесь вы от всего, что вам ко благу! Что же, Я дам ему то единственное, что он способен принять.

Он печально опустил большую голову и подул в испуганное лицо чародея.

Спи, — сказал Он, — спи, отгородясь на несколько часов от бед, которые ты вызвал. — И дядя Эндрю тут же закрыл глаза, а дыхание его стало ровным.

Положите его в стороне, — сказал Эслан. — А теперь, гномы, покажите, на что вы способны. Сделайте короны для короля и королевы.

Гномы бросились толпой к золотому деревцу и оборвали все листья и даже в мгновение ока обломали ветки (не все!). Теперь Дигори и Полли увидели, что дерево и впрямь золотое, из настоящего, чистого, а поэтому — мягкого золота. Конечно, оно выросло из золотых монет, выпавших из дядиных карманов, точно так же как серебряное выросло из серебряных. Невесть откуда гномы притащили молоточки и наковальню, и через минуту-другую огонь ревел, мехи пыхтели, золото под звон молоточков гнулось. Два крота положили на траву кучу драгоценных камней. Через десять минут перед собравшимися засверкали короны — не уродливые и тяжелые, как у нынешних монархов, а легкие, словно обруч феи. Корона короля была усыпана рубинами, корона королевы — изумрудами.

Когда их охладили в реке, король и королева опустились на колени перед Львом, и Он короновал их, а потом сказал:

Встаньте, Франциск и Елена, отец и мать великих королей Нарнии, Орландии и Островов! Правьте справедливо и милостиво. Будьте отважны. Мое благословение — навсегда с вами.

Поднялся радостный крик, слоны трубили, птицы хлопали крыльями, а королевская чета стояла торжественно и смущенно, и чем смущенней они были, тем благородней выглядели. Дигори еще кричал: «Ура!», когда услышал глубокий голос:

— Глядите!

Толпа повернулась, и все невольно издали глубокий вздох. Немного поодаль стояло прекраснейшее в мире дерево. Оно выросло тихо и быстро, словно на флагштоке подняли флаг. Ветви его осенялись светом, а не тенью, ибо были усыпаны сверкающими, как звезды, серебристыми яблоками... Но прекрасней всего был запах, и, вдыхая его, никто уже не мог думать ни о чем другом.

Сын Адама, — сказал Лев, — ты хорошо сделал свое дело. А обитателям Нарнии Я поручаю другое: оберегайте эту яблоню. Колдунья бежала далеко на север, и, пока дерево живо, она не придет в Нарнию. Запах его, дарующий нам жизнь, здоровье и радость, для нее — ужас, отчаяние и смерть.

Заметив, что ребята о чем-то шепчутся, Лев, сверкнув золотой гривой, повернулся к Дигори и Полли.

— Что с вами, дети? — спросил Он.

Ой, простите меня!.. — начал Дигори, густо краснея. — Я забыл сказать вам: Колдунья съела яблоко... — Он замялся, и Полли закончила его мысль, ибо она гораздо меньше боялась показаться глупой.

— Мы думаем, Эслан, — сказала Полли, — что тут какая-то ошибка. Колдунья не испугалась этого запаха.

— Почему ты так думаешь, дочь Евы?

— Она съела одно яблоко.

— Дорогая моя, — ответил Лев, — потому она и боится остальных. Так бывает со всеми, кто вкусит плод не вовремя. Плод хорош, но благо он приносит только тогда, когда его можно есть.

Вот как... сказала Полли, значит, Колдунья не будет вечно молодой?

Увы, будет, сказал Лев. — Она получила то, что хотела: неистощимую силу и вечную жизнь. Но для злых сердец бесконечность дней лишь бесконечность бед, и она уже поняла это. Каждый получает то, что хочет; но не каждый этому рад.

Я и сам чуть не съел яблоко, — признался Дигори. Тогда бы я....

Да, сын Мой, сказал Эслан. — Яблоко непременно дает бессмертие и силу, но они не идут на пользу тем, кто сорвал его по своему желанию. Если бы кто-нибудь посадил здесь семя не по Моему велению, а сам, дерево охраняло бы Нарнию, но как? Нарния просто стала бы жестокой, сильной державой, как Чарн. Я создал ее не такой. Колдунья хотела, чтобы ты еще в одном нарушил Мою волю, ты помнишь?

Помню, сказал Дигори. — Она подбивала меня взять яблоко для мамы.

Оно бы вылечило твою маму, сказал Лев, — но пришел бы день, когда и ты, и она пожалели бы об этом.

Дигори молчал, он плакал, но знал в то же время, что Лев говорит правду и что на свете есть что-то страшнее смерти.

Он плакал, пока не услышал тихий голос:

Так было бы, сын Мой, если бы ты поддался искушению и украл яблоко. Теперь будет не так. В твоем мире нельзя жить вечно, но здоровым быть можно. Иди сюда. Сорви яблоко.

Дигори не сразу понял, а когда понял, то медленно, словно во сне, подошел к дереву. Король и королева закричали: «Ура!», а гномы и звери подхватили этот крик, когда Дигори сорвал яблоко и положил в карман.

Можно, я пойду домой? спросил он, забыв сказать «спасибо», но Эслан его понял и не обиделся.

Глава пятнадцатая О ТОМ, КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ

Когда Я с вами, колец не надо, — услышали они голос Эслана. Дети замерли и огляделись они опять были в Лесу-между-мирами, дядя спал на траве, Эслан стоял над ним.

Вам пора в ваш мир, — сказал Лев, только сперва Я покажу вам две вещи, а вы их запомните.

Они увидели ямку в траве, сухую, без воды.

Прошлый раз, — сказал Лев. это был пруд, и через него вы попали в мир злой Колдуньи. Теперь его нет. Нет и ее мира, будто его и не было. Пусть помнят об этом потомки Адама и Евы.

Хорошо, Эслан, сказал Дигори, а Полли спросила:

Мы ведь еще не такие плохие, как они?

Еще не такие, дочь Евы, сказал Он. — Но с каждым столетьем все хуже. Скоро, очень скоро, раньше, чем вы состаритесь, в вашем мире будут тираны, которым так же безразличны радость, милосердие, правда, как злой Колдунье. Очень скоро злые люди в вашем мире узнают, как даже без Великого Разрушающего Слова все можно обратить в прах. От вас и от подобных вам зависит, долго ли они пробудут и что натворят. Это предупреждение. А теперь повеление: как можно скорее отберите у дяди оставшиеся кольца и вместе со своими закопайте поглубже, чтобы никто их не достал.

Дети поглядели на Льва, и вдруг лицо Его стало сверкающим золотым диском, или золотым морем, в которое они погрузились, ощутив при этом такое блаженство и силу, что им показалось, будто они еще не знали счастья и мудрости, никогда не были хорошими и даже не жили вообще. Память об этом мгновении осталась с ними навсегда, и, пока они были вместе, одна мысль об этом золотом блаженстве, испытанном ими, смывала страх, раздражение или горечь.

И — почти сразу все трое оказались в шумном и душном Лондоне. Дядя, естественно, сразу проснулся. Они стояли перед домом Кеттерли, и все было точно таким же, только исчезли кэбмен, лошадь и Колдунья. У фонарного столба не хватало железки; на мостовой лежал разбитый кэб; толпа еще не разошлась. Все занимались главным образом оглушенным полицейским, и то и дело слышалось: «Вроде очнулся!..», или «Ну как, получше?..», или «Сейчас будет врач...»

«Вот это да! подумал Дигори. — Здесь не прошло и секунды».

Многие удивлялись, где же великанша и лошадь. Детей не заметил никто ни тогда, ни теперь. Дядю Эндрю никто бы и не мог сейчас узнать, в таком виде он был. К счастью, дверь была открыта, служанка стояла на пороге (вот уж день так день!), и ребята быстро втащили дядю в дом.

Дядя сразу же кинулся вверх по лестнице, и они испугались, не хочет ли он спрятать оставшиеся кольца, но беспокоиться было не о чем: все его мысли занимала бутылочка в спальне, куда он и направился. Из спальни он появился уже в халате и поплелся в ванную.

Ты добудешь все кольца, Полли? спросил Дигори. Я хочу сразу пойти к маме.

Добуду, — ответила Полли и побежала на чердак.

Дигори перевел дух и тихо вошел в мамину спальню. Среди подушек, как и прежде, белело ее исхудавшее лицо, от одного взгляда на которое всякий бы заплакал. Дигори вынул яблоко жизни из кармана.

Здесь, в нашем мире, оно выглядело иначе, чем в том. Вокруг было много красок цветы на обоях, занавески, мамина голубая кофточка, — но сейчас все это показалось бесцветным. Даже солнечный свет казался тусклым. Яблоко отбрасывало солнечные зайчики на потолок. А пахло оно так, будто окно в комнате было распахнуто прямо в небеса.

Какая прелесть! — сказала мама.

Съешь его, очень тебя прошу! — сказал Дигори.

Не знаю, разрешит ли доктор, — ответила она. Нет, оно, конечно, не повредит мне...

Дигори разрезал его на кусочки и дал их ей один за другим. Когда она все съела, то улыбнулась, и голова ее снова упала на подушки. Она впервые уснула без этих гнусных таблеток, а Дигори знал, что ни о чем она не мечтала так сильно. Он тихо вышел, взяв сердцевину яблока с собой. До самого вечера, глядя на обычные, будничные вещи, он то и дело терял надежду, но вспоминал лицо Эслана — и обретал ее.

Вечером он зарыл в саду сердцевину яблока.

Наутро пришел доктор и довольно скоро вышел с тетей Летти в гостиную.

— Мисс Кеттерли, — сказал он. — Это самый поразительный случай в моей практике. Это... это чудо какое-то! Мальчику я бы еще не говорил, не надо возбуждать надежду слишком рано... однако, на мой взгляд... — И Дигори перестал слышать его голос.

Позже он вышел в сад и просвистел условный сигнал.

— Как она? — спросила Полли, выглядывая из-за стены.

Кажется... кажется, хорошо, сказал Дигори. Но, прости, я еще не хочу об этом говорить. А как кольца?

Вот они, — сказала Полли. Не бойся, я в перчатках. Давай их закопаем.

Давай. Я отметил место, где закопал сердцевину яблока.

Полли перелезла через стену, и они пошли туда, но, оказывается, отмечать было не нужно: что-то уже росло из земли. Не так быстро, как в Нарнии, но росло. Рядом, как можно ближе, Полли и Дигори закопали все кольца, в том числе —свои.

Через неделю уже не было сомнений, что миссис Керк выздоравливает. Еще через две она вышла в сад. А через месяц все в доме изменилось окна открыли настежь; тетя Летти стряпала для сестры все, что та хотела, повсюду стояли цветы, рояль настроили, мама снова пела и так весело играла с Дигори и Полли, что тетя сказала: «Знаешь, Мейбл, ты, по-моему, моложе всех!»

Если беда не приходит одна, то и радость тоже. Недель через шесть из Индии, от папы, пришло письмо. Умер его двоюродный дед, старый лорд Керк, и папа оказался его наследником. Теперь ему не надо было служить. Большое поместье, о котором Дигори слышал с детства, стало отныне их домом, со всеми конюшнями, теплицами, парком, библиотекой, коллекцией старого оружия, виноградниками, лесами и даже горами. Казалось бы, чего еще; но все-таки я сообщу вам несколько необходимых сведений.

Полли стала ездить в поместье на все праздники и каникулы и научилась там доить корову, и плавать, и ездить верхом, и лазать по горам. В Нарнии же звери жили радостно и мирно, и никто не тревожил их несколько сотен лет. Радостно жили и король Франциск с королевой Еленой, и их дети, причем младший сын стал королем Орландии. Сыновья их женились на нимфах и дриадах, дочери выходили замуж за лесных и речных богов. Фонарь светил день и ночь; когда много лет спустя другая девочка в снежную ночь пришла из нашего мира в Нарнию, она почти сразу увидела его. А случилось это вот почему.

Дерево, которое посадил в саду Дигори, хорошо разрослось, но яблоки на нем были уже не животворящие, а вполне обычные, хотя и самые красивые в Англии. Однако дерево не забыло своего происхождения. Иногда оно трепетало без ветра, потому что ветер дул в Нарнии. Когда же Дигори стал знаменитым ученым и лондонский дом стал принадлежать ему, дерево это сломала буря. Сжечь его, как дрова, он не мог, и заказал из него шкаф, который перевез в свое поместье. Сам он не знал, что шкаф волшебный, но другие это обнаружили, и так начались те путешествия в Нарнию, о которых вы можете прочитать в других хрониках.

Переезжая в поместье, семья Керк взяла с собой дядю Эндрю, потому что отец сказал:

— Ведь надо же и бедной Летти отдохнуть!

Чародейство дядя оставил и сам стал лучше. Но одно полюбил: увести гостя в биллиардную и рассказать ему о даме королевского рода, которой он некогда показывал Лондон. «Чертовский темперамент, скажу я вам, прибавлял он. — Но какая женщина, мой дорогой, какая женщина!»

МОЕЙ ПЛЕМЯННИЦЕ

Милая Люси.

Я написал эту историю для тебя, но, когда я принимался за нее, я еще не понимал, что девочки растут быстрее, чем пишутся книги. И вот теперь ты уже слишком большая для сказок, а к тому времени, когда эту сказку напечатают и выпустят в свет, станешь еще старше. Но когда-нибудь ты дорастешь до такого дня, когда вновь начнешь читать сказки. Тогда ты снимешь эту книжечку с верхней полки, стряхнешь с нее пыль, а потом скажешь мне, что ты о ней думаешь. Возможно, к тому времени я так состарюсь, что не услышу и не пойму ни слова, но и тогда я по-прежнему буду любящим тебя дядюшкой

Клайвом С. Льюисом






Глава первая ЛЮСИ ЗАГЛЯДЫВАЕТ В ПЛАТЯНОЙ ШКАФ

Жили-были на свете четверо ребят, звали их Питер, Сьюзан, Эдмунд и Люси. В этой книжке рассказывается о том, что приключилось с ними во время войны, когда их вывезли из Лондона, подвергавшегося воздушным налетам. Их отправили к старику профессору, который жил в самом центре Англии, милях в десяти от ближайшей почты. У него никогда не было жены, и он жил в очень большом доме вместе с экономкой и тремя служанками — Айви, Маргарет и Бетти (но они почти совсем не принимают участия в нашей истории. Профессор был старый-престарый, с взлохмаченными седыми волосами и такой же бородой почти до самых глаз. Вскоре ребята его полюбили, но в первый вечер, когда он вышел им навстречу к парадным дверям, профессор показался им очень странным. Люси, самая младшая, даже немного его испугалась, а Эдмунд (следующий за Люси по возрасту) с трудом удержался от смеха ему пришлось сделать вид, будто он сморкается.

Когда они в тот вечер пожелали профессору спокойной ночи и поднялись наверх, в спальни, мальчики зашли в комнату девочек потолковать обо всем, что видели за день.

Нам здорово повезло, это факт, — сказал Питер. — Ну и заживем мы здесь! Сможем делать все, что душе угодно. Этот дедуля и слова нам не скажет. По-моему, он просто прелесть, сказала Сьюзан.

Замолчи! сказал Эдмунд. Он устал, хотя и делал вид, что это не так. А когда он уставал, то всегда бывал не в духе. — Перестань так говорить.

Как «так»? спросила Сьюзан. — И вообще тебе пора спать.

Воображаешь, что ты мама, — сказал Эдмунд. Кто ты такая, чтобы указывать мне? Тебе самой пора спать.

Лучше нам всем лечь, — сказала Люси. — Если нас услышат, нам попадет Не попадет, — сказал Питер. Говорю вам, это такой дом, где никто не станет смотреть, чем мы заняты. Да нас и не услышат. Отсюда до столовой не меньше десяти минут ходу по всяким лестницам и коридорам.

Что это за шум? спросила вдруг Люси. Она еще никогда не бывала в таком огромном доме, и при мысли о длиннющих коридорах с рядами дверей в пустые комнаты ей стало не по себе.

Это просто птица, дурашка, — сказал Эдмунд.

Это сова, уточнил Питер. — Тут должно водиться видимо-невидимо всяких птиц. Ну, я ложусь. Послушайте, давайте завтра пойдем на разведку. В таких местах, как здесь, можно много чего найти. Вы видели горы, когда мы ехали сюда? А лес? Тут, верно, и орлы водятся. И олени! А уж ястребы точно.

— И барсуки, — сказала Люси.

И лисицы, — сказал Эдмунд.

— И кролики, — сказала Сьюзан.

Но когда настало утро, оказалось, что идет дождь, да такой частый, что из окна не было видно ни гор, ни леса, даже ручья в саду и того не было видно.

Да уж, без дождя нам не обойтись! — сказал Эдмунд.

Они только что позавтракали вместе с профессором и поднялись наверх, в комнату, которую он им выделил для игр, — длинную и низкую, с двумя окнами в одной стене и двумя — в другой, напротив.

Перестань ворчать, Эд, — сказала Сьюзан. — Спорю на что хочешь, через час небо прояснится. А пока тут есть приемник и куча книг. Чем плохо?

Ну нет, — сказал Питер, — это занятие не для меня. Я пойду на разведку по дому.

Все согласились, что лучше игры не придумаешь: так и начались их приключения. Дом был огромный — казалось, ему не будет конца, — и в нем имелось множество самых необыкновенных уголков. Вначале двери, которые они приоткрывали, вели, как и следовало ожидать, в пустые спальни для гостей. Но вскоре ребята попали в длинную-предлинную комнату, увешанную картинами, где стояли рыцарские доспехи; за ней была комната с зелеными портьерами, в углу которой они увидели арфу. Потом, спустившись на три ступеньки, а затем поднявшись на пять, они очутились в небольшом зале с дверью на балкон; за залом шла анфилада комнат, все стены которых были уставлены шкафами с книгами — это были очень старые и очень большие книги в тяжелых кожаных переплетах. А потом ребята заглянули в комнату, где стоял большой платяной шкаф. Вы, конечно, видели такие платяные шкафы с зеркальными дверцами. Больше в комнате ничего не было, кроме высохшей синей мухи на подоконнике.

Пусто, — сказал Питер, и они друг за другом вышли из комнаты... все, кроме Люси. Она решила попробовать, не откроется ли дверца шкафа, хотя была почти уверена, что он заперт. К ее удивлению, дверца сразу же распахнулась, и оттуда выпали два шарика нафталина.

Люси заглянула внутрь. Там висело несколько длинных меховых шуб. Надо сказать, что больше всего на свете Люси любила гладить мех. Она тут же влезла в шкаф и принялась тереться лицом о мех; дверцу Люси, конечно, оставила открытой — она ведь знала, что нет ничего глупей, чем запереть самого себя в шкафу. Люси забралась поглубже и увидела, что за первым рядом шуб висит второй. В шкафу было темно, и, боясь удариться носом о заднюю стенку, она вытянула перед собой руки. Девочка сделала шаг, еще один и еще. Она ждала, что вот-вот упрется кончиками пальцев в деревянную стенку, но пальцы по-прежнему уходили в пустоту.

«Ну и шкафище! — думала Люси, раздвигая пушистые шубы и пробираясь все дальше и дальше. Тут под ногой у нее что-то хрустнуло. — Интересно, что это такое? — подумала она. — Еще один нафталиновый шарик?» Люси нагнулась и принялась шарить рукой. Но вместо гладкого деревянного пола рука ее коснулась чего-то мягкого, рассыпчатого и очень-очень холодного.

— Как странно, — сказала она и сделала еще два шага вперед.

В следующую секунду она почувствовала, что ее лицо и руки упираются не в мягкие складки меха, а во что-то твердое, шершавое и даже колючее.

— Прямо как ветки дерева! — воскликнула Люси. И тут она заметила впереди свет, но не там, где должна была быть стенка шкафа, а далеко-далеко. Сверху падало что-то мягкое и холодное. Еще через мгновение она увидела, что стоит посреди леса, под ногами у нее снег, с ночного неба падают снежные хлопья.

Люси немного испугалась, но любопытство оказалось сильнее страха. Она оглянулась через плечо: позади между темными стволами деревьев видна была раскрытая дверца шкафа и сквозь нее — комната, из которой она попала сюда. Там, за шкафом, по-прежнему был день. «Я всегда смогу вернуться, если что-нибудь пойдет не так», — подумала Люси и двинулась вперед. Снег хрустел под ее ногами. Минут через десять она подошла к тому месту, откуда исходил свет. Перед ней был... фонарный столб. Люси вытаращила глаза. Почему посреди леса стоит фонарь? И что ей делать дальше? И тут она услышала легкое поскрипывание шагов. Шаги приближались. Прошло несколько секунд, и из-за деревьев показалось и вступило в круг света от фонаря очень странное существо.

Ростом оно было чуть повыше Люси и держало над головой белый от снега зонтик. Верхняя часть его тела была человечьей, а ноги, покрытые черной блестящей шерстью, — козлиные, с копытцами. У существа был хвост, но Люси сперва этого не заметила, потому что хвост, чтобы не волочился по снегу, был аккуратно перекинут через руку — ту, в которой это существо держало зонт. Вокруг шеи был обмотан толстый красный шарф, под цвет красноватой кожи. У него было странное, но очень славное личико с короткой острой бородкой и кудрявые волосы. По сторонам лба из волос выглядывали рожки. В одной руке, как я уже сказал, оно держало зонтик, в другой — несло несколько пакетов, завернутых в оберточную бумагу. Пакеты, снег кругом — казалось, существо идет из магазина с новогодними покупками. Это был Фавн. Все пакеты попадали на землю.

— Батюшки! — воскликнул Фавн.

Глава вторая ЧТО ЛЮСИ НАШЛА ПО ТУ СТОРОНУ ДВЕРЦЫ

— Здравствуйте, — сказала Люси. Но Фавн был очень занят — он подбирал свои пакеты — и ничего ей не ответил. Собрав их все до единого, он поклонился Люси.

— Здравствуйте, здравствуйте, — сказал Фавн. — Простите... я не хочу быть чересчур любопытным... но, если не ошибаюсь, вы — дочь Евы?

— Меня зовут Люси, — сказала она, не совсем понимая, что имеет в виду Фавн.

— Но вы... простите меня... вы... как это называется... девочка? спросил Фавн.

— Конечно, я девочка, — сказала Люси.

— Другими словами, вы — настоящий человеческий Человек?

— Конечно, я человек, — сказала Люси, по-прежнему недоумевая.

— Разумеется, разумеется, — проговорил Фавн. — Как глупо с моей стороны! Но я ни разу еще не встречал сына Адама или дочь Евы. Я в восторге. То есть... — Тут он замолк, словно чуть было не сказал нечаянно то, чего не следовало, но вовремя об этом вспомнил. — В восторге, в восторге! — повторил он. — Разрешите представиться. Меня зовут Тамнус.

— Очень рада познакомиться, мистер Тамнус, — сказала Люси.

— Разрешите осведомиться, о Люси, дочь Евы, как вы попали в Нарнию?

— В Нарнию? Что это? — спросила Люси.

— Нарния — это страна, — сказал Фавн, — где мы с вами сейчас находимся; все пространство между фонарным столбом и огромным замком КэрПэравел на восточном море. А вы... вы пришли из диких западных лесов?

— Я.... я пришла через платяной шкаф из пустой комнаты...

— Ах, — сказал мистер Тамнус печально, — если бы я как следует учил географию в детстве, я бы, несомненно, все знал об этих неведомых странах. Теперь уже поздно.

— Но это вовсе не страны, — сказала Люси, еле удерживаясь от смеха. — Это в нескольких шагах отсюда... по крайней мере... не знаю. Там сейчас лето.

— Ну а здесь, в Нарнии, зима, — сказал мистер Тамнус, — и тянется она уже целую вечность. И мы оба простудимся, если будем стоять и беседовать тут, на снегу. Дочь Евы из далекой страны Пуста-Якомната, где царит вечное лето в светлом городе Платена-Шкаф, не хотите ли зайти ко мне и выпить со мной чашечку чая?

— Большое спасибо, мистер Тамнус, — сказала Люси. — Но мне, пожалуй, пора домой.

— Я живу в двух шагах отсюда, — сказал Фавн, — и у меня очень тепло... горит камин... и есть жареный хлеб... и сардины... и пирог.

Вы очень любезны, — сказала Люси. — Но мне нельзя задерживаться надолго.

Если вы возьмете меня под руку, о дочь Евы, — сказал мистер Тамнус, — я смогу держать зонтик над нами обоими. Нам сюда. Ну что же, пошли?

И Люси пустилась в путь по лесу под руку с Фавном, словно всю жизнь была с ним знакома.

Вскоре почва у них под ногами стала неровной, тут и там торчали большие камни; путники то поднимались на холм, то спускались. На дне небольшой лощины мистер Тамнус вдруг свернул в сторону, словно собирался пройти прямо сквозь скалу, но, подойдя к ней вплотную, Люси увидела, что они стоят у входа в пещеру. Когда они вошли в нее, Люси даже зажмурилась — так ярко пылали дрова в камине. Мистер Тамнус нагнулся и, взяв начищенными щипцами головню, зажег лампу.

— Ну, сейчас он быстро закипит, — сказал он, поставив на огонь чайник.

Люси не случалось видеть такого уютного местечка. Они находились в маленькой, сухой, чистой пещерке со стенами из красноватого камня. На полу лежал ковер, стояли два креслица («Одно для меня, другое — для друга», — сказал мистер Тамнус), стол и кухонный буфет, над камином висел портрет старого Фавна с седой бородкой. В углу была дверь («Наверно, в спальню мистера Тамнуса», — подумала Люси), рядом — полка с книгами. Пока мистер Тамнус накрывал на стол, Люси читала названия: «Кому выгодны россказни о Льве», «Научное доказательство того, что лета не бывает», «Исследование ходячих легенд о происхождении Нарнии», «Человек: миф или реальность?» Другие книги были поставлены так, чтобы их названия не мог

прочесть случайный посетитель. Люси очень хотелось посмотреть или спросить, как они называются. Фавн поймал ее любопытный взгляд.

— Это книги не наши, не нарнийские, — шепотом пояснил он. Так что, сами понимаете... — И, переменив тему, весело сказал: — Ну, милости просим, дочь Евы.

Чего только не было на столе! И яйца всмятку — по яйцу для каждого, и поджаренный хлеб, и сардины, и масло. И мед, и облитый сахарной глазурью пирог. А когда Люси устала есть, Фавн начал рассказывать ей о жизни в лесу. Ну и удивительные же это были истории! Он рассказывал ей о полуночных плясках, когда нимфы, живущие в колодцах, и дриады, живущие в деревьях, выходят, чтобы потанцевать с фавнами; об охотах на белого, как молоко, оленя, который исполняет все твои желания, если тебе удается его поймать; о пирах и поисках сокровищ с рыжими гномами в пещерах и копях глубоко под землей, и о лете, когда лес стоит зеленый и к ним приезжает в гости на своем толстом осле старый Силен, а иногда сам Вакх и когда в реках вместо воды течет вино и в лесу неделями длится праздник.

Только теперь у нас всегда зима, печально добавил он. И чтобы приободриться, Фавн вынул из футляра, который лежал на шкафчике, странную маленькую флейту, на вид сделанную из соломы, и принялся играть. И Люси сразу захотелось смеяться, и плакать, и пуститься в пляс, и уснуть все одновременно.

Прошел, видно, не один час, пока она очнулась и сказала:

Ах, мистер Тамнус... мне так неприятно вас прерывать, и мне очень нравится мелодия, но, право же, мне пора домой. Я ведь зашла всего на несколько минут...

Теперь уже все кончено, — промолвил Фавн, кладя флейту и грустно покачивая головой.

Что кончено?!! — переспросила Люси и вскочила с места. Ей стало страшно. — Что вы хотите этим сказать? Мне нужно немедленно идти домой. Там все, наверное, беспокоятся. — Но тут же воскликнула: — Мистер Тамнус! Что с вами? — потому что карие глаз Фавна наполнились слезами, затем по Щекам его покатились слезы, и наконец он закрыл лицо руками и громко заплакал.

Мистер Тамнус! Мистер Тамнус! — страшно расстроившись, промолвила Люси. — Не надо, не плачьте! Что случилось? Вам нехорошо? Миленький мистер Тамнус, пожалуйста, скажите: что с вами? — Но Фавн продолжал рыдать так, словно у него разрывалось сердце. Он не успокоился, даже когда Люси подошла к нему, и обняла его, и дала ему свой носовой платок. Он только взял платок и принялся утирать им нос и глаза, выжимая его на пол обеими руками, когда он становился слишком мокрым, так что вскоре Люси оказалась в большой луже.

Мистер Тамнус! — громко закричала Люси прямо Фавну в ухо и потрясла его. — Пожалуйста, перестаньте. Сейчас же перестаньте. Как вам не стыдно, такой большой Фавн! Ну почему, почему вы плачете?

А-а-а! — ревел мистер Тамнус. — Я плачу, потому что я очень плохой Фавн.

Я вовсе не думаю, что вы плохой Фавн, — сказала Люси. — Я думаю, что вы очень хороший Фавн. Самый милый Фавн из всех, которых я встречала.

— А-а, вы бы так не говорили, если бы знали, — отвечал, всхлипывая, мистер Тамнус. — Нет, я плохой Фавн. Такого плохого Фавна не было на всем белом свете.

— Да что вы натворили? — спросила Люси.

— Вот мой батюшка... это его портрет там, над камином... он бы ни за что так не поступил...

— Как «так»? — спросила Люси.

Как я, — сказал Фавн. — Пошел на службу к Белой Колдунье, вот что я сделал. Я на жалованье у Белой Колдуньи.

— Белой Колдуньи? Кто она такая?

— Она? Она та самая, у кого вся Нарния под башмаком. Та самая, из-за которой у нас вечная зима. Вечная зима, а Нового года и весны все нет и нет. Только подумайте!

— Ужасно! — сказала Люси. — Но вам-то она за что платит?

— Вот тут и есть самое плохое, — сказал мистер Тамнус с глубоким вздохом. — Я похититель детей, вот за что. Взгляните на меня, дочь Евы. Можно ли поверить, что я способен, повстречав в лесу бедного невинного ребенка, который не причинил мне никакого зла, притвориться, будто дружески к нему расположен, пригласить к себе в пещеру и усыпить своей флейтой — все ради того, чтобы отдать несчастного в руки Белой Колдуньи?

— Нет, — сказала Люси. — Я уверена, что вы неспособны так поступить.

— Но я поступил так, — сказал Фавн.

— Ну что ж, — отозвалась Люси, помедлив (она не хотела говорить неправду и вместе с тем не хотела быть очень уж суровой с ним), — что ж, это было нехорошо с вашей стороны. Но вы сожалеете о своем поступке, и я уверена, что больше вы так никогда не сделаете.

О дочь Евы, неужели вы не понимаете? — сказал Фавн. — Я не когда-то раньше поступил так. Я делаю это прямо сейчас, да, сейчас, в этот самый миг.

— Что вы хотите сказать?! — вскричала Люси и побелела как полотно.

— Вы — тот самый ребенок, — проговорил мистер Тамнус. — Белая Колдунья мне приказала, если я вдруг увижу в лесу сына Адама или дочь Евы, поймать их и передать ей. А вы — первая, кого я встретил. Я притворился вашим другом и позвал к себе выпить чаю, и все это время я ждал, пока вы заснете, чтобы пойти и сказать обо всем ей.

— Ах, но вы же не скажете ей обо мне, мистер Тамнус! — воскликнула Люси. — Ведь правда, не скажете? Не надо, пожалуйста, не надо!

А если я ей не скажу, — подхватил он, вновь принимаясь плакать, — она непременно об этом узнает. И велит отрубить мне хвост, отпилить рожки и выщипать бороду. Она взмахнет волшебной палочкой — и мои хорошенькие раздвоенные копытца превратятся в копытища, как у лошади. А если она особенно разозлится, то обратит меня в камень, и я сделаюсь статуей Фавна, и буду стоять в ее страшном замке до тех пор, пока все четыре трона в Кэр-Пэравеле не окажутся заняты. А кто ведает, когда это случится и случится ли вообще.

— Мне очень жаль, мистер Тамнус, — сказала Люси, — но, пожалуйста, отпустите меня домой.

Разумеется, отпущу, — сказал Фавн. — Разумеется, я должен это сделать. Теперь мне это ясно. Я не знал, что такое Люди, пока не повстречал вас.

Конечно, я не могу выдать вас Колдунье теперь, когда я с вами познакомился. Но нам надо скорее уходить. Я провожу вас до фонарного столба. Вы ведь найдете оттуда дорогу в Платена-Шкаф и Пуста-Якомнату?

— Конечно, найду, — сказала Люси.

— Надо идти как можно тише, — сказал мистер Тамнус. — Лес полон ее шпионов. Некоторые деревья — и те на ее стороне.

Они даже не убрали со стола. Мистер Тамнус снова раскрыл зонтик, взял Люси под руку, и они вышли из пещеры наружу. Обратная дорога совсем не похожа на путь в пещеру Фавна: не обмениваясь ни словом, они крались под деревьями чуть не бегом. Мистер Тамнус выбирал самые темные места. Наконец они добрались до фонарного столба. Люси вздохнула с облегчением.

Вы знаете, отсюда дорогу, о дочь Евы? — спросил мистер Тамнус.

Люси вгляделась в темноту и увидела вдали, между стволами деревьев, светлое пятно.

— Да, — сказала она, — я вижу открытую дверцу платяного шкафа.

— Тогда бегите скорей домой, — сказал Фавн, — и.... вы... вы можете простить меня за то, что я собирался сделать?

— Ну конечно же, — сказала Люси, горячо, от всего сердца пожимая ему руку. — И я надеюсь, у вас не будет из-за меня больших неприятностей.

Счастливого пути, дочь Евы, — сказал он. Можно, я оставлю себе на память ваш платок?

Пожалуйста, — сказала Люси и со всех ног помчалась к далекому пятну света. Вскоре она почувствовала, что руки ее раздвигают не колючие ветки деревьев, а мягкие меховые шубы, что под ногами у нее не скрипучий снег, а деревянные планки, и вдруг — хлоп! — она очутилась в той самой пустой комнате, где начались ее приключения. Она крепко прикрыла дверцу шкафа и оглянулась вокруг, все еще не в силах перевести дыхание. По-прежнему шел дождь, в коридоре слышались голоса ее сестры и братьев.

Я здесь! — закричала она. Я здесь. Я вернулась. Все в порядке.

Глава третья ЭДМУНД И ПЛАТЯНОЙ ШКАФ

Люси выбежала из пустой комнаты в коридор, где были все остальные.

— Все в порядке, — повторила она. — Я вернулась.

О чем ты говоришь? — спросила Сьюзан. — Ничего не понимаю.

Как о чем? — удивленно сказала Люси. — Разве вы не беспокоились, куда я пропала?

Так ты пряталась, да? — сказал Питер. — Бедняжка Лу спряталась, и никто этого не заметил! В следующий раз прячься подольше, если хочешь, чтобы тебя начали искать.

— Но меня не было здесь много часов, — сказала Люси.

Ребята вытаращили друг на друга глаза.

— Свихнулась! — проговорил Эдмунд, постучав пальцем себе по лбу. Совсем свихнулась.

— Что ты хочешь сказать, Лу? — спросил Питер.

То, что сказала, — ответила Люси. — Я влезла в шкаф сразу после завтрака, и меня не было здесь много часов подряд, и я пила чай в гостях, и со мной случились самые разные приключения.

Не болтай глупости, Люси, — сказала Сьюзан. — Мы только что вышли из этой комнаты, а ты была там с нами вместе.

— Да она не болтает, — сказал Питер, — она просто придумала все для интереса, правда, Лу? А почему бы и нет?

— Нет, Питер, — сказала Люси. — Я ничего не сочинила. Это волшебный шкаф. Там внутри лес, и идет снег. И там есть Фавн и Колдунья, и страна называется Нарния. Пойди посмотри.

Ребята не знали, что и подумать, но Люси была в таком возбуждении, что они вернулись вместе с ней в пустую комнату. Она подбежала к шкафу, распахнула дверцу и крикнула:

— Скорей залезайте сюда и сами посмотрите!

Ну и глупышка, — сказала Сьюзан, засовывая голову в шкаф и раздвигая шубы. — Обыкновенный платяной шкаф. Погляди, вот его задняя стенка.

И тут все остальные заглянули в шкаф и раздвинули шубы и увидели — да Люси и сама ничего другого сейчас не видела — обыкновенный платяной шкаф. За шубами не было ни леса, ни снега — только задняя стенка и крючки на ней. Питер влез в шкаф и постучал по стенке костяшками пальцев, чтобы убедиться, что она сплошная.

— Хорошо ты нас разыграла, Люси, — проговорил он, вылезая из шкафа. — Здорово придумала, ничего не скажешь. Мы чуть было не поверили тебе.

— Но я ничего не выдумала, — возразила Люси. — Честное слово. Минуту назад здесь все было по-другому. Правда было, на самом деле.

— Хватит, Лу, — сказал Питер. — Не перегибай палку. Ты хорошо над нами подшутила, и довольно.

Люси вспыхнула, пыталась что-то возразить, хотя сама толком не знала что, и разревелась.

Следующие несколько дней были для нее печальными. Ей ничего не стоило помириться с остальными, надо было всего лишь согласиться, что она выдумала все только для смеха. Но Люси была очень правдивая девочка, асейчас она твердо знала, что права, и поэтому никак не могла заставить себя отказаться от своих слов. А ее сестра и братья считали, что это ложь, причем глупая, и Люси было очень обидно.

Двое старших хоть не трогали ее, но Эдмунд бывал иногда ужасной врединой, и на этот раз он показал себя во всей красе. Он дразнил Люси и приставал к ней, без конца спрашивая, не открыла ли она каких-нибудь еще стран в других платяных шкафах. И что еще обидней если бы не ссора, она могла чудесно провести эти дни. Стояла прекрасная погода, ребята весь день были на воздухе. Они купались, ловили рыбу, лазали по деревьям и валялись на траве. Но Люси все было немило. Так продолжалось до первого дождливого дня.

Когда после обеда ребята увидели, что погода вряд ли изменится к лучшему, они решили играть в прятки. «Водила» Сьюзан, и, как только все разбежались в разные стороны, Люси пошла в пустую комнату, где стоял платяной шкаф. Она не собиралась прятаться в шкафу, она знала, что, если ее там найдут, остальные снова станут вспоминать всю эту злосчастную историю.

Но ей очень хотелось еще разок заглянуть в шкаф, потому что к этому времени она и сама стала думать, уж не приснились ли ей Фавн и Нарния.

Дом был такой большой и запутанный, в нем было столько укромных уголков, что она вполне могла глянуть одним глазком в шкаф, а потом спрятаться в другом месте. Но не успела Люси войти в комнату, как снаружи послышались шаги. Ей оставалось лишь быстренько забраться в шкаф и прикрыть за собой дверцу.

Так вот, шаги, которые она слышала, были шагами Эдмунда; войдя в комнату, он успел заметить, как Люси скрылась в шкафу. Он сразу решил тоже залезть в шкаф. Не потому, что там так уж удобно прятаться, а потому, что ему хотелось еще раз подразнить Люси ее выдуманной страной. Он распахнул дверцу. Перед ним висели меховые шубы, пахло нафталином, внутри было тихо и темно. Где же Люси? «Она думает, что я — Сьюзан и сейчас ее поймаю, — сказал сам себе Эдмунд, — вот и притаилась у задней стенки». Он прыгнул в шкаф и захлопнул за собой дверцу, забыв, что делать так очень глупо. Затем принялся шарить между шубами. Он ждал, что сразу же схватит Люси, и очень удивился, не найдя ее. Он решил открыть дверцу шкафа, чтобы ему было светлей, но и дверцу найти он тоже не смог. Это ему не понравилось, да еще как! Он заметался в разные стороны и закричал:

— Люси, Лу! Где ты? Я знаю, что ты здесь!

Но ему никто не ответил, и Эдмунду показалось, что голос его звучит очень странно — как на открытом воздухе, а не в шкафу. Он заметил также, что ему почему-то стало очень холодно. И тут он увидел светлое пятно.

Уф! — с облегчением вздохнул Эдмунд. — Верно, дверца растворилась сама собой.

Он забыл про Люси и двинулся по направлению к свету. Он думал, что это открытая дверца шкафа. Но вместо того чтобы выйти из шкафа и оказаться в пустой комнате, он, к своему удивлению, обнаружил, что выходит из-под густых елей на поляну среди дремучего леса.

Под его ногами поскрипывал сухой снег, снег лежал на еловых лапах. Над головой у него было светло-голубое небо — такое небо бывает на заре ясного зимнего дня. Прямо перед ним между стволами деревьев, красное и огромное, вставало солнце. Было так тихо, словно он здесь — единственное живое существо. На деревьях не видно было ни птиц, ни белок, во все стороны, насколько хватало глаз, уходил темный лес. Эдмунда затрясло.

Тут только он вспомнил, что искал Люси. Он вспомнил также, как дразнил ее «выдуманной» страной, а та оказалась настоящей. Он подумал, что сестра где-нибудь неподалеку, и крикнул:

Люси! Люси! Я тоже здесь. Это Эдмунд.

Никакого ответа.

«Злится на меня за все, что я ей наговорил в последние дни», — подумал Эдмунд. И хотя ему не очень-то хотелось признаваться, что он был неправ, но еще меньше ему хотелось быть одному в этом страшном, холодном, безмолвном лесу, поэтому он снова закричал:

Лу! Послушай, Лу... Прости, что я тебе не верил. Я вижу, что ты говорила правду. Ну выходи же. Давай мириться.

По-прежнему никакого ответа.

«Девчонки останутся девчонками, сказал сам себе Эдмунд. — Дуется на меня и не желает слушать извинений». Он еще раз огляделся, и ему совсем тут не понравилось. Он уже почти решил возвращаться домой, как вдруг услыхал далекий звон колокольчиков. Он прислушался. Звон становился все громче и громче, и вот на поляну выбежали два северных оленя, запряженных в сани.

Олени были величиной с шотландских пони, и шерсть у них была белая-пребелая, белее снега, их ветвистые рога были позолочены, и, когда на рога попадал луч солнца, они вспыхивали, словно охваченные пламенем. Упряжь из ярко-красной кожи была увешана колокольчиками. На санях, держа в руках вожжи, сидел толстый гном; если бы он встал во весь рост, он оказался бы не выше метра. На нем была шуба из шкуры белого медведя, на голове красный колпак с золотой кисточкой, свисавшей на длинном шнурке. Огромная борода ковром укутывала гному колени. А за ним, на высоком сиденье, восседала фигура, ничем не похожая на него. Это была важная дама, выше всех женщин, которых знал Эдмунд. Она была закутана в белый мех, на голове у нее сверкала золотая корона, в руке — длинная золотая палочка. Лицо у нее было белое — не просто бледное, а белое, как снег, как бумага, как сахарная глазурь на пироге, — а рот — ярко-красный. Красивое лицо, но надменное, холодное и суровое.

Великолепное это было зрелище, когда сани во весь опор неслись по направлению к Эдмунду: звенели колокольчики, гном щелкал хлыстом, по обеим сторонам взлетал сверкающий снег.

— Стой! — сказала дама, и гном так натянул вожжи, что олени чуть не присели на задние ноги. Затем стали как вкопанные, грызя удила и тяжело дыша. В морозном воздухе пар вырывался у них из ноздрей, словно клубы дыма. — Это что такое? — сказала дама, пристально глядя на мальчика.

Я.... я.... меня зовут Эдмунд, — пробормотал он, запинаясь. Ему не понравилось, как она на него смотрит.

Дама нахмурилась.

— Кто так обращается к Королеве? — сказала она, глядя на Эдмунда еще более сурово, чем прежде.

Простите меня, ваше величество, — сказал Эдмунд. — Я не знал.

— Не знать Королеву Нарнии! — вскричала она. — Ну, скоро ты нас узнаешь! Еще раз спрашиваю: что ты такое?

Простите, ваше величество, я вас не совсем понимаю, — сказал Эдмунд. — Я школьник... во всяком случае, хожу в школу. Сейчас у нас каникулы.

Глава четвертая РАХАТ-ЛУКУМ

- Какой ты породы? — снова спросила Колдунья. — Ты что — гномпереросток, который обрезал бороду?

— Нет, ваше величество. У меня еще нет бороды. Я — мальчик.

- Мальчик! — воскликнула Колдунья. — Ты хочешь сказать, что ты сын Адама?

Эдмунд стоял, не двигаясь и молча. К этому времени в голове у него был такой ералаш, что он не понял вопроса Королевы.

Я вижу, что ты — олух, кем бы ты ни был еще, — промолвила Королева. Отвечай мне наконец, пока у меня не лопнуло терпение. Ты — Человек?

Да, ваше величество, — сказал Эдмунд.

А как ты, интересно знать, попал в мои владения?

Простите, ваше величество, я прошел сквозь платяной шкаф.

Платяной шкаф? Что ты имеешь в виду?

Я.... я отворил дверцу и.... и очутился здесь, ваше величество, — пролепетал Эдмунд.

Ха! — сказала Королева скорее самой себе, чем ему. — Дверцу! Дверь из мира Людей! Я слышала о подобных вещах. Это может все погубить. Но он всего один, и с ним нетрудно справиться.

С этими словами Колдунья привстала с сиденья и взглянула Эдмунду прямо в лицо. Глаза ее сверкали. Она подняла волшебную палочку. Эдмунд был уверен, что Колдунья собирается сделать с ним что-то ужасное, но не мог и шевельнуться. И тут, когда мальчик окончательно решил, что пропал, она, видимо, передумала.

Бедное мое дитя, — проговорила она совсем другим тоном. Ты, верно, замерз. Иди сюда, садись рядом со мной в сани. Я закутаю тебя в свой плащ, и мы потолкуем.

Хотя Эдмунду это предложение пришлось не совсем по вкусу, он не решился возражать. Он взобрался в сани и сел у ее ног, а Колдунья накинула на него полу плаща и хорошенько подоткнула мех со всех сторон.

Не хочешь ли выпить чего-нибудь горяченького? – спросила она.

Да, пожалуйста, ваше величество, — сказал Эдмунд. Зубы у него стучали от страха и холода.

Откуда-то из складок плаща Колдунья вынула небольшую бутылочку, сделанную из желтого металла, похожего на медь. Вытянув руку, она капнула из бутылочки одну каплю на снег возле саней. Эдмунд видел, как капля сверкнула в воздухе, подобно бриллианту. В следующую секунду она коснулась снега, послышалось шипение, и перед ним, откуда ни возьмись, возник покрытый драгоценными камнями кубок с неведомой жидкостью, от которой шел пар. Гном тут же схватил его и подал Эдмунду с поклоном и улыбкой не очень-то приятной, по правде говоря. Как только Эдмунд принялся потягивать это сладкое, пенящееся, густое питье, ему стало гораздо лучше. Он никогда не пробовал ничего похожего, питье согрело Эдмунда с ног до головы.

Скучно пить и не есть при этом, — сказала Королева. — Чего бы тебе хотелось больше всего, сын Адама?

Если можно, ваше величество, то рахат-лукума, проговорил Эдмунд.

Королева вновь капнула на снег одну каплю из медного флакона в тот же миг капля превратилась в круглую коробку, перевязанную зеленой шелковой лентой. Когда Эдмунд ее открыл, она оказалась полна великолепного рахат-лукума. Каждый кусочек был насквозь прозрачный и очень сладкий. Эдмунду в жизни еще не доводилось отведывать такого вкусного рахат-лукума. Он уже совсем согрелся и чувствовал себя превосходно.

Пока он лакомился, Колдунья задавала ему вопрос за вопросом. Сперва Эдмунд старался не забывать, что невежливо говорить с полным ртом, но скоро он думал только об одном: как бы запихнуть в рот побольше рахат-лукума, и чем больше он его ел, тем больше ему хотелось еще, и он ни разу не задумался над тем, почему Колдунья расспрашивает его с таким любопытством. Она заставила его рассказать, что у него есть брат и две сестры, и что одна из сестер уже бывала в Нарнии и встретила тут Фавна, и что никто, кроме него самого, его брата и сестер, ничего о Нарнии не знает. Особенно заинтересовало ее то, что их четверо, и она снова и снова к этому возвращалась.

— Ты уверен, что вас четверо? — спрашивала она. — Два сына Адама и две дочери Евы — не больше и не меньше?

И Эдмунд, набив рот рахат-лукумом, снова и снова отвечал:

— Да, я уже вам говорил.

Он забывал добавлять «ваше величество», но она, судя по всему, не обращала на это внимания.

Наконец с рахат-лукумом было покончено. Эдмунд во все глаза уставился на пустую коробку — вдруг Колдунья спросит, не хочет ли он еще. Возможно, она догадывалась, о чем он думает, ведь Колдунья знала, что это волшебный рахат-лукум и тому, кто хоть раз его попробует, хочется еще и еще и, если ему позволить, будет есть до тех пор, пока не лопнет. Но она не предложила Эдмунду больше. Вместо этого она сказала ему:

— Сын Адама! Мне было бы очень приятно повидать твоего брата и твоих двух сестер. Не приведешь ли ты их ко мне в гости?

Попробую, — сказал Эдмунд, все еще не отводя глаз от пустой коробки.

— Если ты снова сюда придешь, конечно, вместе с ними, я опять угощу тебя рахат-лукумом. Сейчас я не могу этого сделать: магия больше не подействует. Другое дело — у меня в Замке.

Почему бы нам не поехать сейчас к вам? — спросил Эдмунд. Когда Колдунья предлагала ему сесть к ней в сани, он испугался, как бы она не увезла его куда-нибудь далеко, в неизвестное место, откуда он не сумеет найти дорогу назад, но теперь он позабыл всякий страх.

Мой Замок очень красив, — сказала Колдунья. — Я уверена, что тебе там понравится. Там есть комнаты, с полу до потолка заставленные коробками с рахат-лукумом. И вот что еще: у меня нет своих детей. Я хочу усыновить славного мальчика и сделать его принцем. Когда я умру, он станет королем Нарнии. Принц будет носить золотую корону и целый день есть рахат-лукум, а ты — самый умный и красивый мальчик из всех, кого я встречала. Я была бы не прочь сделать тебя принцем... потом, когда ты приведешь ко мне остальных.

А почему не сейчас? — спросил Эдмунд. Лицо его раскраснелось, рот и руки были липкие от рахат-лукума. Он не выглядел ни красивым, ни умным, что бы там ни говорила Королева.

— Если я возьму тебя с собой, — сказала она, — я не увижу твоих сестер и брата. А мне бы очень хотелось познакомиться с твоими милыми родственниками. Ты будешь принцем, а позже — королем, это решено. Но тебе нужны придворные, люди благородной крови. Я сделаю твоего брата герцогом, а сестер — герцогинями.

— Ну, в них-то нет ничего особенного, — проворчал Эдмунд, — и, во всяком случае, мне ничего не стоит привести их сюда в любой другой день.

— Да, но, попав в мой Замок, — сказала Колдунья, — ты можешь про них забыть. Тебе там так понравится, что ты не захочешь уходить ради того, чтобы привести их. Нет, сейчас ты должен вернуться к себе в страну и прийти ко мне в другой раз вместе с ними, понимаешь? Приходить одному нет толку. Но я не знаю дороги домой, — заскулил Эдмунд.

Ее нетрудно найти, — сказала Колдунья. Видишь фонарный столб? Она протянула волшебную палочку, и Эдмунд увидел тот самый фонарь, под которым Люси повстречалась с Фавном. — Прямо за ним лежит пусть в Страну Людей. А теперь посмотри сюда. — Она указала в противоположную сторону. Видишь два невысоких холма за деревьями?

— Вижу, — сказал Эдмунд.

Мой Замок стоит как раз между этими холмами. Когда ты придешь сюда в следующий раз, подойди к фонарю и поищи оттуда эти два холма, а потом иди по лесу, пока не дойдешь до моего Замка. Но помни: ты должен привести всех остальных. Если ты явишься один, я могу сильно рассердиться.

Постараюсь, сказал Эдмунд.

Да, между прочим, — добавила Колдунья, — лучше не рассказывай им обо мне. Пусть это останется нашей тайной, так будет куда интереснее, правда? Устроим им сюрприз. Просто приведи их к двум холмам... Такой умный мальчик, как ты, придумает способ — это сделать. А когда вы подойдете к моему Замку, скажи: «Давайте посмотрим, кто тут живет» — или что-нибудь другое в этом же роде. Я уверена, что так будет лучше всего. Если твоя сестра повстречалась здесь с Фавном, она, возможно, наслушалась обо мне всяких небылиц... и побоится прийти ко мне в гости. Фавны способны наговорить чего угодно. Ну а теперь...

Простите меня, — прервал ее вдруг Эдмунд, — но нельзя ли получить еще один-единственный кусочек рахат-лукума на дорогу?

Нет, — со смехом ответила Королева, —придется тебе подождать до следующего раза. — И она велела гному трогаться с места.

Когда сани были уже далеко, Королева помахала Эдмунду рукой и закричала:

В следующий раз! Не забудь! Скорей возвращайся!

Эдмунд все еще стоял, уставившись на то место, где скрылись сани, когда услышал, что кто-то зовет его по имени. Оглянувшись, он увидел, что с противоположной стороны из леса к нему спешит Люси.

Ах, Эдмунд! — вскричала она. Значит, ты тоже сюда попал. Ну не удивительно ли? Теперь...

Да-да, — прервал ее Эдмунд. — Я вижу теперь, что ты была права и шкаф на самом деле волшебный. Могу извиниться перед тобой, если хочешь. Но где, скажи на милость, ты была все это время? Я тебя везде искал.

Если бы я знала, что ты тоже здесь, я бы тебя подождала, сказала Люси. Она была так рада и так возбуждена, что не заметила, какое красное и странное лицо у Эдмунда, как грубо он говорит. — Я завтракала с мистером Тамнусом, Фавном. У него все в порядке. Белая Колдунья ничего не сделала ему за то, что он меня отпустил. Он думает, что она ничего об этом не знает и в конце концов все обойдется благополучно.

Белая Колдунья? — повторил Эдмунд. — Кто это?

О, совершенно ужасная личность, — сказала Люси. — Она называет себя Королевой Нарнии, хотя на это у нее нет никаких прав. И все фавны, и дриады, и наяды, и гномы, и животные во всяком случае, все хорошие прямо ненавидят ее. Она может обратить кого угодно в камень и делает другие страшные вещи. И она так заколдовала Нарнию, что здесь всегда зима... всегда зима, а Нового года и весны все нет и нет. Она ездит по лесу в санях, запряженных белыми оленями, с волшебной палочкой в руке и с короной на голове.

Эдмунду и так уже было не по себе от слишком большого количества сладкого, а когда он узнал, что дама, так щедро его угощавшая, — страшная Колдунья, ему стало совсем скверно. Но рахат-лукума ему по-прежнему хотелось больше всего на свете.

Кто наболтал тебе всю эту чепуху о Белой Колдунье? — спросил он. Мистер Тамнус, он фавн, — ответила Люси.

Нельзя верить фавнам, — отрезал Эдмунд с таким видом, словно был куда ближе знаком с фавнами, чем она.

Откуда ты знаешь? — поинтересовалась Люси.

Это всем известно, ответил Эдмунд. Кого хочешь спроси... Но что толку торчать здесь в снегу. Пошли домой.

Пошли, — откликнулась Люси. Ах, Эдмунд, я так рада, что ты сюда попал. Теперь-то Питер и Сьюзан поверят, что Нарния есть на самом деле, раз мы оба побывали тут. Вот будет весело!

Эдмунд подумал, что ему будет далеко не так весело, как ей. Ему ведь придется признаться перед всеми, что Люси была права, к тому же он не сомневался в том, что брат и сестра примут сторону фавнов и зверей, а сам он был на стороне Колдуньи. Он не представлял, что он скажет и как сможет сохранить свою тайну, если все трое начнут рассуждать о Нарнии.

Тем временем они прошли немалое расстояние. И внезапно почувствовали, что вокруг них не колючие ветки елей, а мягкие шубы, и через минуту они уже стояли в пустой комнате перед шкафом.

Послушай, Эд, сказала Люси. Как ты себя чувствуешь? У тебя ужасный вид.

У меня все в порядке, — сказал Эдмунд, но это было неправдой его сильно мутило.

Тогда идем, поищем остальных. У нас есть что им порассказать! А какие удивительные нас ждут приключения, раз теперь мы все будем участвовать в них!

Глава пятая ОПЯТЬ ПО ЭТУ СТОРОНУ ДВЕРЦЫ

Остальные ребята все еще играли в прятки, так что Эдмунд и Люси не так скоро их нашли. Когда они наконец собрались все вместе в длинной комнате, где стояли рыцарские доспехи, Люси выпалила:

Питер! Сьюзан! Это взаправдашняя страна! Я не выдумываю, Эдмунд тоже ее видел. Через платяной шкаф на самом деле можно туда попасть. Мы оба там были. Мы встретились в лесу. Ну же, Эдмунд, расскажи им все!

— О чем речь, Эд? — спросил Питер.

Мы подошли с вами к одному из самых позорных эпизодов во всей этой истории. Эдмунда ужасно тошнило, он дулся и был сердит на Люси за то, что она оказалась права, но он все еще не знал, как ему поступать. И вот, когда Питер вдруг обратился к нему с вопросом, он неожиданно решил сделать самую подлую и низкую вещь, какую только смог придумать. Он решился предать Люси.

Расскажи нам, Эд, — попросила Сьюзан.

Эдмунд небрежно обвел ее взглядом, словно был куда старше Люси — на самом деле разница между ними была всего в один год, — усмехнулся и сказал:

А!.. Мы с ней играли... в ее страну. Будто ее страна в платяном шкафу существует на самом деле. Для смеха, конечно. Понятно, что там ничего нет.

Бедная Люси только взглянула на Эдмунда и выбежала из комнаты.

А тот с каждой минутой делался все хуже и хуже. Чтобы окончательно унизить сестру, он добавил:

Ну вот, опять за свое. Что с ней такое? Возни с этими малышами! Вечно они...

Послушай!— яростно обрушился на него Питер. Чья бы корова мычала... С тех пор как Лу начала болтать все эти глупости насчет платяного шкафа, ты ведешь себя по-свински, а теперь еще принялся играть с ней в эту страну и снова ее завел. Я уверен, что ты сделал это просто из вредности.

Но ведь все это чепуха, — опешив, сказал Эдмунд.

Конечно, чепуха, — ответил Питер. — В том-то и дело. Когда мы уезжали из дому, Лу была девочка как девочка, но с тех пор, как мы сюда приехали, она то ли понемногу сходит с ума, то ли превращается в самую отъявленную лгунью. Но ни в том, ни в другом случае ей не пойдет на пользу, если сегодня ты смеешься и дразнишь ее, а завтра поддерживаешь ее выдумки.

Я думал... я думал... — пробормотал Эдмунд, но так и не нашел, что сказать.

Ничего ты не думал, — сказал Питер, — просто любишь вредничать. с теми, кто младше тебя, ты всегда ведешь себя по-свински, — мы это видели в школе.

Пожалуйста, прекратите, — сказала Сьюзан, — если вы переругаетесь, это ничему не поможет. Пойдемте поищем Люси.

Когда они нашли наконец Люси, то поняли, что все это время она проплакала. И неудивительно. Но что бы они ей ни говорили, она никого не слушала и стояла на своем.

Мне все равно, что вы думаете и что говорите, — твердила она. — Можете рассказать обо всем профессору или написать маме. Делайте что хотите. Я знаю, что встретила там Фавна, и.... лучше бы я осталась там навсегда, а вот вы все противные, противные...

Грустный это был вечер. Люси чувствовала себя несчастной, а Эдмунду стало ясно, что его поступок не привел ни к чему хорошему. Двое старших ребят начали не на шутку беспокоиться, не сошла ли Люси с ума. Они долго еще перешептывались об этом в коридоре после того, как младшие легли спать.

Наутро они решились пойти и рассказать все профессору.

Если с Лу действительно что-нибудь серьезное, он напишет отцу, сказал Питер. — Нам одним тут не управиться.

Когда старшие брат и сестра постучали в дверь кабинета, профессор отозвался: «Войдите!» — поднялся с места, принес им стулья и сказал, что он полностью в их распоряжении. Потом сел, сцепив пальцы, и выслушал их историю от начала до конца, не прервав ее ни единым словом. Да и после того, как они закончили свой рассказ, он еще долгое время сидел молча. Затем откашлялся и сказал то, что от него меньше всего ожидали услышать.

— Откуда вы знаете, — спросил он, — что ваша сестра все это выдумала?

О, но ведь... — начала Сьюзан и остановилась. По лицу старого профессора было видно, что спрашивает он совершенно серьезно. Сьюзан взяла себя в руки и продолжала: — Но Эдмунд говорит, что они просто играли.

Да, — согласился профессор, — это надо принять во внимание, бесспорно, надо. Но — вы не обидитесь на мой вопрос? — на кого, по-вашему, больше можно положиться — на сестру или на брата? Кто из них правдивей?

В том-то и дело, профессор, — ответил Питер. — До сих пор я бы не задумываясь ответил — Люси.

А по-твоему, кто, моя дорогая? — спросил профессор, оборачиваясь к Сьюзан.

Ну, вообще я согласна с Питером, но не может же все это быть правдой... про лес и про Фавна...

Не знаю, не знаю, — сказал профессор, — но обвинять во лжи того, кто никогда вам не лгал, — тоже ведь нешуточное дело.

Мы боимся, что дело еще хуже, — сказала Сьюзан, — мы думаем, что у Люси не все в порядке...

— Вы полагаете, она сошла с ума? — невозмутимо продолжал за нее профессор. — Ну, на этот счет вы можете быть совершенно спокойны. Достаточно поглядеть на нее и побеседовать с ней, чтобы убедиться: она в своем уме.

Но тогда... — начала Сьюзан и остановилась. Чтобы взрослый человек говорил то, что они услышали от профессора! Она даже представить себе этого не могла и теперь просто не знала, что и подумать.

Логика! — сказал профессор не столько им, сколько самому себе. — Почему их не учат логически мыслить в этих их школах? Существует только три возможности: или ваша сестра лжет, или она сошла с ума, или она говорит правду. Вы знаете, что она никогда не лжет, а то, что она не сумасшедшая, ясно каждому. Значит, пока не появятся какие-либо факты, мы должны признать, что она говорит правду.

Сьюзан глядела на профессора во все глаза, однако, судя по выражению его лица, тот вовсе не шутил.

Но как это может быть правдой, сэр? — сказал Питер.

— Что тебя смущает? — спросил профессор.

Ну, во-первых, — сказал Питер, — если эта страна существует на самом деле, почему в нее не попадают все, кто подходит к платяному шкафу? Я хочу сказать: в шкафу не было ничего, кроме шуб, когда мы туда заглянули: даже Люси не спорила с тем, что там ничего нет.

— Ну и что с того? — спросил профессор.

Да как же, сэр, если что-нибудь существует на самом деле, оно есть всегда.

Всегда ли? — спросил профессор, и Питер не нашелся, что ему ответить.

— Ну, а время? — сказала Сьюзан. — У Люси просто не было времени где-нибудь побывать, даже если такая страна и существует. Она выбежала из комнаты почти следом за нами. Не пробыла там и минуты, а говорит, что прошло много часов. Вот это-то и подтверждает правдивость ее рассказа, — сказал профессор. — Если в доме действительно есть дверь, ведущая в другой, неведомый нам мир (а я должен вас предупредить, что это очень странный дом и даже я не все о нем знаю), если, повторяю, она попала в другой мир, нет ничего удивительного — во всяком случае, для меня, — что в том мире существует свое измерение времени: каким бы долгим вам ни показалось то время, которое вы там пробыли, на это может уйти всего несколько секунд нашего времени. С другой стороны, вряд ли девочка ее лет знает о таких явлениях физики. Если бы она притворялась, она бы просидела в шкафу куда дольше, прежде чем вылезти оттуда и рассказать вам свою историю.

Но неужели вы и вправду считаете, сэр, — сказал Питер, — что существуют другие миры... тут, рядом, в двух шагах от нас?

В этом нет ничего невероятного, — сказал профессор, снимая очки и принимаясь их протирать. — Интересно, чему же все-таки их учат теперь в школах, — пробормотал он про себя.

Но что же нам делать? — спросила Сьюзан. Разговор явно уклонялся в сторону.

У меня есть предложение, — сказал профессор, неожиданно бросая на них весьма проницательный взгляд, — которое никому пока еще не пришло в голову, а было бы неплохо попробовать его осуществить.

Какое? — спросила Сьюзан.

Заниматься своими собственными делами и не совать нос в чужие, сказал профессор. И на этом разговор был окончен.

Теперь жизнь Люси стала куда легче. Питер следил за тем, чтобы Эдмунд ее не дразнил, и ни у нее, ни у остальных ребят не было никакой охоты разговаривать про платяной шкаф — это стало довольно неприятной темой. Казалось, все приключения пришли к концу. Однако это было не так.

Дом профессора — о котором даже он знал так мало — был старинный и знаменитый, так что осмотреть его приезжали люди со всех концов Англии. О таких домах пишут в путеводителях и даже в учебниках истории, и на, то есть основания. Об этом же доме ходило множество легенд, некоторые из них еще более странные, чем та, о которой я сейчас рассказываю вам. Когда приходили группы туристов и просили показать им дом, профессор всегда их пускал, и миссис Макриди, экономка, водила их по всем комнатам и рассказывала о картинах, рыцарских доспехах и редких книгах в библиотеке. Миссис Макриди вообще не очень-то жаловала ребят и особенно не любила, чтобы ей мешали, когда она водит по дому посетителей. Чуть ли не в первое же утро после их приезда она предупредила об этом Питера и Сьюзан: «Помните, пожалуйста, что, когда я показываю дом, вы не должны путаться у меня под ногами».

Охота была тратить полдня, таскаясь по дому с толпою взрослых, проворчал Эдмунд, а остальные трое мысленно с ним согласились. Вот из-за этого-то предупреждения миссис Макриди приключения их начались снова.

Как-то утром, через несколько дней после разговора с профессором, когда Питер с Эдмундом рассматривали рыцарские доспехи, прикидывая, сумели бы они разобрать доспехи на части, в комнату ворвались Сьюзан и Люси и закричали:

Прячьтесь, сюда идет Макриди с целой оравой туристов!

Скорей! — сказал Питер, и все четверо бросились к дальней стене. Но когда, пробежав Зеленую комнату, они очутились в библиотеке, то услышали впереди голоса и поняли, что миссис Макриди ведет туристов не по парадной лестнице, как они ожидали, а по черной. А затем, то ли потому, что они растерялись, то ли потому, что миссис Макриди решила их поймать, а может быть, потому, что начали действовать волшебные чары Нарнии, только куда бы они ни кидались, посетители, казалось, следовали за ними по пятам. Наконец Сьюзан сказала:

А ну их, этих туристов. Давайте спрячемся в комнате с платяным шкафом, пока они не пройдут. В нее-то уж никто не станет заходить.

Но не успели ребята туда войти, как в коридоре послышались голоса... кто-то, стал нащупывать ручку двери, и вот на их глазах ручка стала поворачиваться.

Живей туда! — крикнул Питер. — Больше некуда! — И распахнул дверцу шкафа. Все четверо втиснулись внутрь и затаились в темноте, едва переводя дух. Питер прикрыл дверцу шкафа, но не защелкнул ее: как всякий разумный человек, он, конечно, помнил, что запирать самого себя в шкафу ни в коем случае не следует.

Глава шестая В ЛЕСУ

Хоть бы Макриди поскорей увела всю эту публику, — прошептала Сьюзан. — Мне ногу свело.

А как воняет нафталином! — сказал Эдмунд.

Наверное, его в шубах — полные карманы, чтобы моль не съела, — сказала Сьюзан.

Что это колет меня в спину? — спросил Питер.

— А холод-то какой! — поежилась Сьюзан.

Правда, холодно, а я и не заметил, — сказал Питер. — И сыро, как в луже! Что тут такое? Я сижу на чем-то мокром. И с каждой минутой делается мокрей. — Он с трудом поднялся на ноги.

— Давайте вылезем, — сказал Эдмунд. — Они ушли.

— Ой-ой! — вдруг закричала Сьюзан.

Что с тобой? Что случилось! — перепугались остальные.

У меня за спиной дерево, — сказала Сьюзан. — И поглядите!.. Становится светло...

Верно, — сказал Питер. — Посмотрите сюда... и сюда... да тут кругом деревья. А под нами снег. Если я не ошибаюсь, мы все-таки попали в лес Лу.

Теперь уже в этом не оставалось сомнений — все четверо стояли в лесу, зажмурившись от яркого дневного света. Позади них на крючках висели шубы, впереди были покрытые снегом деревья.

Питер быстро повернулся к Люси.

— Прости, что я тебе не верил. Мне очень стыдно. Мир?

— Конечно, — сказала Люси, и они пожали друг другу руки.

— А что мы будем теперь делать? — спросила Сьюзан.

Делать? — сказал Питер. — Ясно что. Пойдем в лес на разведку.

Ой, — сказала Сьюзан, притопывая ногами. — И холодно же здесь. Давайте наденем эти шубы.

Они ведь не наши, — нерешительно протянул Питер.

Нам никто ничего не скажет, возразила Сьюзан. — Мы же не выносим их из дому. Даже из шкафа их не выносим.

Об этом я не подумал, Сью, — согласился Питер. — Конечно, с этой точки зрения, ты права. Кто скажет, что ты стащил пальто, если ты не вынимал его из шкафа, где оно висит? А вся эта страна, как видно, помещается в платяном шкафу.

Предложение Сьюзан было разумным, и они тут же облачились в шубы. Новые одеяния оказались ребятам велики и доходили им до пят, так что казались скорее королевскими мантиями, чем шубами. Сразу стало гораздо теплее, и, глядя друг на друга, они решили, что эти наряды им к лицу да и к окружавшему их ландшафту подходят больше.

Мы можем играть в полярных исследователей, — сказала Люси.

Здесь и без того будет интересно, — сказал Питер и двинулся первым в глубь леса. На небе тем временем собрались тяжелые серые тучи — похоже было, что скоро снова пойдет снег.

Послушайте, вдруг сказал Эдмунд, — нам следует держаться левее, если мы хотим выйти к фонарю. — Он на секунду забыл, что ему надо притворяться, будто он здесь впервые. Не успел он вымолвить эти слова, как понял, что сам себя выдал. Все остановились как вкопанные, уставившись на него. Питер присвистнул.

Значит, ты все-таки был здесь, сказал он, — в тот раз, когда Лу говорила, что встретила тебя в лесу... а еще доказывал, что она врет!

Наступила мертвая тишина.

Да, такого гнусного типа, такой свиньи... начал было Питер, но тут же. пожав плечами, замолчал. И правда, что тут можно было сказать?! Через минуту все четверо вновь пустились в путь. «Ничего, — думал Эдмунд, — я вам за все отплачу, воображалы несчастные!»

Куда же все-таки мы идем? спросила Сьюзан, главным образом для того чтобы перевести разговор на другую тему.

Я думаю, Лу должна быть у нас главной. Она это заслужила. Куда ты поведешь нас, Лу?

Давайте навестим мистера Тамнуса, — сказала Люси. — Это тот симпатичный Фавн, о котором я вам рассказывала.

Остальные не имели ничего против, и все быстро зашагали вперед, громко топая ногами. Люси оказалась хорошим проводником. Сперва она боялась, что не найдет дороги, но вот в одном месте она узнала странно изогнутое дерево, в другом пень, и так мало-помалу они добрались до того места, где среди холмов в маленькой лощинке была пещера мистера Тамнуса, и подошли к самой его двери. Но там их ждал неприятный сюрприз.

Дверь была сорвана с петель и разбита в щепки. Внутри пещеры было темно, холодно, сыро и пахло как в доме, где уже несколько дней никто не живет. Повсюду лежал снег вперемешку с чем-то черным (как оказалось головешками и золой из камина). Видимо, кто-то разбросал по всей пещере горящие дрова, а после затоптал огонь. На полу валялись черепки посуды, портрет старого фавна был располосован ножом.

Да, не повезло нам, сказал Эдмунд, что толку было приходить сюда.

Это что такое? сказал Питер, наклоняясь. Он только сейчас заметил листок бумаги, прибитый прямо сквозь ковер к полу.

Там что-нибудь написано? спросила Сьюзан.

Да, как будто, ответил Питер. Но я не могу ничего разобрать, здесь слишком темно. Давайте выйдем на свет.

Они вышли из пещеры и окружили Питера. Вот что он им прочитал:

«Прежний владелец этого жилища, Фавн Тамнус, находится под арестом и ожидает суда по обвинению в государственной измене и нарушении верности Ее Императорскому Величеству Джедис, Королеве Нарнии, Владычице Замка Кэр-Пэравел, Императрице Одиноких Островов и прочих владений, а также по обвинению в том, что он давал приют иностранным шпионам, оказывал содействие врагам Ее Величества и братался с Людьми.

Подписано: Могрим, капитан Тайной полиции.

Да здравствует Королева!»

Ребята уставились друг на друга.

Не думаю, чтобы мне так уж понравилось здесь, — сказала Сьюзан.

Кто эта Королева, Лу? — спросил Питер. — Ты знаешь что-нибудь о ней?

Она вовсе не Королева, — ответила Люси. — Она страшная Колдунья, Белая Ведьма. Все лесные жители ненавидят ее. Она заколдовала страну, и теперь у них здесь всегда зима, а Нового года и весны нету.

Не знаю, стоит ли... стоит ли нам идти дальше, — сказала Сьюзан, здесь не так уж безопасно, и не похоже, что нам будет очень весело. С каждой минутой становится холодней. Да и поесть мы ничего не захватили. Давайте вернемся.

Но теперь мы не можем вернуться, — возразила ей Люси, — неужели ты не понимаешь? Нельзя просто так убежать. Бедняга Фавн попал из-за меня в беду. Он спрятал меня от Колдуньи и показал мне дорогу домой. Вот что значат слова: «...давал приют иностранным шпионам и братался с Людьми». Мы должны попытаться спасти его.

Много мы тут сделаем, — проворчал Эдмунд, — когда нам даже нечего есть.

Придержи язык... ты!.. — сказал Питер. Он все еще был очень зол на Эдмунда. — А ты что думаешь, Сью?

Как это ни ужасно, я чувствую, что Лу права, — сказала Сьюзан. — Мне не хочется делать ни шага вперед, я бы отдала все на свете, чтобы мы никогда сюда не попадали. Но я думаю, мы должны помочь мистеру... как его зовут? Я хочу сказать, Фавну.

— И у меня такое же чувство, — сказал Питер. — Меня беспокоит, что у нас нет с собой еды, и я бы предложил вернуться и взять что-нибудь из кладовки, да только боюсь, что если мы выберемся из этой страны, то больше в нее не попадем. Так что придется нам идти дальше.

— Мы тоже так считаем, — сказали девочки.

Если бы мы только знали, куда засадили беднягу! — сказал Питер.

Несколько минут все стояли молча, раздумывая, что делать дальше. Вдруг Люси шепнула:

Поглядите! Видите, малиновку с красной грудкой? Это первая птица, которую я здесь встречаю. Интересно, умеют ли птицы в Нарнии говорить? У нее такой вид, словно она хочет сказать нам что-то.

Люси повернулась к малиновке и спросила:

Простите, вы не могли бы нам сообщить, куда забрали мистера Тамнуса, Фавна?

И с этими словами она сделала шаг к птичке. Малиновка тотчас отлетела, но не далеко, а лишь на соседнее дерево. Там она села на ветку и пристально на них поглядела, словно понимая все, что они говорят. Сами того не замечая, ребята приблизились к ней на несколько шагов. Тогда малиновка снова перелетела на соседнее дерево и снова пристально на них посмотрела. Они никогда не видели малиновок с такой красной грудкой и такими блестящими глазками.

Знаете, сказала Люси, — мне кажется, она хочет, чтобы мы шли за ней.

И мне тоже, сказала Сьюзан. — Как ты думаешь, Питер?

Что ж, можно попробовать, — ответил Питер.

Похоже было, что малиновка все понимала. Она перелетала с дерева на дерево в нескольких шагах впереди, однако достаточно близко, чтобы ребята могли следовать за ней. Так она вела их все дальше и дальше. Когда малиновка садилась на ветку, с ветки сыпались на землю снежинки. Вскоре тучи у них над головой расступились и показалось зимнее солнце: снег стал таким белым, что резало глаза. Так они шли около получаса, впереди девочки, за ними братья. И тут Эдмунд обернулся к Питеру:

Если ты можешь снизойти до того, чтобы выслушать меня, я тебе кое-что скажу.

Говори, — откликнулся Питер.

Ш-ш, не так громко, — прошептал Эдмунд, — незачем пугать девочек. Ты понимаешь, что мы делаем?

Что? — тоже шепотом сказал Питер.

Идем за поводырем, о котором нам ничего не известно. Откуда мы знаем, на чьей стороне эта птица? Может быть, она ведет нас в западню.

Плохо дело, если так. Но все же... малиновка... Во всех книжках, которые я читал, они — добрые птицы. Я уверен, что малиновка на нашей стороне.

Ну, уж если об этом зашла речь, которая наша сторона? Почему ты думаешь, что Фавн на той стороне, что надо, а Королева — нет? Нам сказали, что Королева— Колдунья. Но ведь могли и соврать, мы ничего ни о ком здесь не знаем.

Но Фавн спас Лу.

Он сказал, что спас. Но нам это откуда известно? Ты представляешь себе, как отсюда добраться домой?

Фу ты! — воскликнул Питер. — Об этом я не подумал.

А обедом даже не пахнет, — вздохнул Эдмунд.



Глава седьмая ДЕНЬ С БОБРАМИ

Внезапно идущие впереди девочки вскрикнули в один голос: «Ой!» — и остановились. Мальчики перестали шептаться.

— Малиновка! — воскликнула Люси. Малиновка улетела.

Так оно и было: малиновка исчезла из виду.

Теперь что делать? — спросил Эдмунд и кинул на Питера взгляд, в котором можно было ясно прочитать: «Что я тебе говорил?»

Ш-ш.... Смотрите, — шепнула Сьюзан.

— Что такое? — спросил Питер.

Там, что-то шевелится за деревьями... вон там, слева...

Ребята во все глаза глядели на деревья. Им стало не по себе.

— Снова зашевелилось, — через минуту сказала Сьюзан.

Теперь и я вижу, — подтвердил Питер. — Оно и сейчас там. Оно зашло вон за то большое дерево.

Что это? спросила Люси, изо всех сил стараясь говорить спокойно.

Что бы это ни было, — прошептал Питер, — оно от нас прячется. Не хочет, чтобы мы заметили его.

Давайте вернемся домой, сказала Сьюзан. И тут, хотя никто не высказал этого вслух, девочки вдруг осознали то, о чем Эдмунд шептал Питеру в конце предыдущей главы: они заблудились.

— На что оно похоже? — спросила Люси.

Это... это какой-то зверь, — сказала Сьюзан. — Глядите! Глядите! Скорее! Вот оно.

И тут все увидели покрытую густым коротким мехом усатую мордочку, выглядывающую из-за дерева. На этот раз она спряталась не сразу. Напротив, зверек приложил лапу ко рту, точь-в-точь как человек, который хочет сказать: «Тише!» Затем снова скрылся. Ребята затаили дыхание.

Через минуту незнакомец вышел из-за дерева, огляделся вокруг, как будто боялся, что за ними могут следить, шепнул: «Ш-ш....» и поманил их в чащобу, где он стоял, а затем опять исчез.

Я знаю, кто это, — шепнул Питер. — Я видел его хвост. Это бобр.

Он хочет, чтобы мы к нему подошли, — сказала Сьюзан, — и предупреждает, чтобы мы не шумели.

Да, верно, — сказал Питер. — Вопрос в том, идти нам или нет. Ты как думаешь, Лу?

Мне кажется, это симпатичный бобр.

Возможно, да, а возможно, нет. Мы этого не знаем, — усомнился Эдмунд.

Давайте все-таки рискнем, — сказала Сьюзан. — Что толку стоять здесь, да и очень есть хочется.

В этот момент бобр снова выглянул из-за дерева и настойчиво поманил их к себе.

Пошли, сказал Питер. Посмотрим, что из этого выйдет. Не отходите друг от друга. Неужели мы не справимся с одним бобром, если окажется, что это враг?

И вот ребята двинулись тесной кучкой к дереву и зашли за него, и там, как они и предполагали, ждал бобр: увидев их, он тут же пошел в глубь чащи, сказав хриплым гортанным голосом:

Дальше, дальше. Вот сюда. Нам опасно оставаться на открытом месте.

И только когда он завел ребят в самую чащобу, туда, где четыре сосны росли так близко, что ветви их переплелись, а у подножия земля была усыпана хвоей и туда не мог проникнуть даже снег, Бобр наконец заговорил.

Вы — сыновья Адама и дочери Евы? — спросил он.

Да, четверо из них, — сказал Питер.

Ш-ш-ш, — прошептал Бобр, — не так громко, пожалуйста. Даже здесь нам грозит опасность.

Опасность? Чего вы боитесь? — спросил Питер. — Здесь нет никого, кроме нас.

Здесь есть деревья, — сказал Бобр. — Они всегда все слушают. Большинство из них на нашей стороне, но есть и такие, которые способны предать нас ей, вы знаете, кого я имею в виду. — И он несколько раз покачал головой.

Если уж разговор зашел о том, кто на какой стороне, — сказал Эдмунд, откуда мы знаем, что вы — друг?

Не сочтите это за грубость, мистер Бобр, — добавил Питер, — но вы сами понимаете, мы здесь впервые и никого не знаем.

Вполне справедливо, вполне справедливо, — сказал Бобр. — Вот мой опознавательный знак.

С этими словами он протянул им небольшой белый лоскут. Ребята взглянули на него с изумлением, но тут Люси воскликнула:

Ах, ну конечно же! Это мой носовой платок. Тот, который я оставила бедному мистеру Тамнусу.

Совершенно верно, — подтвердил Бобр. — Бедняга! До него дошли слухи о том, что ему грозит арест, и он передал этот платок мне. Он сказал, что, если с ним случится беда, я должен встретить вас... и отвести... — Здесь Бобр замолк, кивнув несколько раз с самым таинственным видом. Затем, поманив ребят еще ближе, так, что его усы буквально касались их лиц, он добавил еле слышным шепотом: Говорят, Эслан на пути к нам. Возможно, Он уже пришел на нашу землю...

И тут случилась странная вещь. Ребята столько же знали об Эслане, сколько вы, но, как только Бобр произнес эту фразу, каждого из них охватило особенное чувство. Быть может, с вами бывало так во сне: кто-то произносит слова, которые вам непонятны, но вы чувствуете, что в словах заключен огромный смысл, иной раз они кажутся страшными, и сон превращается в кошмар, а иной раз — невыразимо прекрасными настолько, что вы помните этот сон всю жизнь и мечтаете когда-нибудь увидеть его вновь. Так произошло и сейчас. При имени Эслана каждый из ребят почувствовал,как у него что-то дрогнуло внутри. Эдмунда охватил необъяснимый страх. Питер ощутил в себе необычайную смелость и готовность встретить любую опасность. Сьюзан почудилось, что в воздухе разлилось благоухание и раздалась чудесная музыка. А у Люси возникло такое чувство, какое бывает, когда просыпаешься утром и вдруг вспоминаешь, что сегодня — первый день каникул.

Но что с мистером Тамнусом? — спросила Люси. — Где он?

Ш-ш-ш, — сказал Бобр. — Погодите. Я должен отвести вас туда, где мы сможем спокойно поговорить и ... пообедать.

Теперь уже все, исключая Эдмунда, испытывали к Бобру полное доверие, и все, включая Эдмунда, были рады услышать слово «обед». Поэтому ребята поспешили за новым другом, который вел их по самым густым зарослям, да так быстро, что они за ним едва поспевали. Они шли около часа, очень устали и проголодались, но вдруг деревья перед ними стали расступаться, а дорога пошла круто вниз. Через минуту они оказались под открытым небом — солнце все еще светило, — и им открылось великолепное зрелище.

Они стояли на краю узкой, круто уходящей вниз долины, по дну которой протекала — вернее, протекала бы, если бы ее не сковал лед, — довольно широкая река. А прямо под их ногами реку перерезала плотина. Взглянув на нее, ребята сразу вспомнили, что бобры всегда строят плотины, и подумали, что эта наверняка выстроена мистером Бобром. Они заметили также, что на его физиономии появилось подчеркнуто скромное выражение: такое выражение бывает на лицах людей, когда они показывают выращенный собственными руками сад или читают вам написанную ими книгу. Простая вежливость требовала, чтобы Сьюзан произнесла: «Какая прекрасная плотина!» На этот раз мистер Бобр не сказал «ш-ш-ш». Он сказал: «Ну что вы, что вы, это такой пустяк. К тому же работа еще не закончена».

Выше плотины была глубокая заводь, вернее, была когда-то, сейчас, естественно, они видели ровную поверхность темно-зеленого льда. Ниже плотины, далеко внизу, тоже был лед, но не ровный, а самых причудливых очертаний пенный каскад воды, схваченный морозом в одно мгновение. Там, где раньше вода переливалась струйками через плотину или просачивалась сквозь нее, сейчас сверкала стена сосулек, словно цветы, венки и гирлянды из белоснежного сахара. Прямо посредине плотины стояла смешная хатка, похожая на шалаш, из отверстия в ее крыше поднимался дымок. Он сразу наводил на мысль об обеде, особенно если вы были голодны, и вам еще сильнее хотелось есть. Вот что они увидели.

А Эдмунд углядел еще кое-что. Немного дальше вниз по реке в нее впадал приток, протекавший по небольшой лощине. Взглянув туда, Эдмунд приметил два холма и был почти уверен в том, что это те самые холмы, которые ему показала Белая Колдунья, когда он прощался с ней у фонарного столба. Значит, между этими холмами, всего в полумиле отсюда, подумал он, стоит ее Замок. Он вспомнил о рахат-лукуме и о том, что станет королем. «Интересно, как это понравится Питеру?» — подумал он. И тут вдруг в голову ему полезли самые ужасные мысли.

Ну вот и добрались, — сказал мистер Бобр. — Похоже, что миссис Бобриха уже поджидает нас. Идите за мной. Будьте осторожны, не поскользнитесь.

Верх плотины был достаточно широк, чтобы по нему пройти, но удовольствие это было небольшое: ведь дорога шла по льду, и, хотя замерзшая заводь с одной стороны была на одном уровне с плотиной, с другой был крутой обрыв. Так вот они и шли гуськом за мистером Бобром, пока не добрались до середины плотины, откуда можно было посмотреть далеко-далеко вверх и так же далеко вниз по реке. И когда они дошли до середины, то оказались у дверей Бобриной хатки.

Вот мы и дома, миссис Бобриха, — сказал мистер Бобр. — Я нашел их. Вот они — сыновья и дочери Адама и Евы. — И ребята вошли в дверь.

Первое, что услышала Люси, — негромкое стрекотание, а первое, что она увидела, — добродушную Бобриху, которая сидела, прикусив зубами нитку, и шила что-то на швейной машине. От этой-то машины и шел стрекот. Как только ребята вошли в комнату, Бобриха перестала шить и поднялась с места.

Наконец-то вы появились! — воскликнула она, протягивая им морщинистые старые лапы. — Наконец-то! Подумать только, что я дожила до этого дня! Картошка кипит, чайник уже фырчит и.... мистер Бобр, будьте так добры, достаньте-ка нам рыбки.

С удовольствием, — сказал мистер Бобр и, взяв ведро, вышел из хатки. Питер — за ним. Они направились по ледяному покрову заводи к небольшой полынье, которую мистер Бобр каждый день заново разбивал топориком. Мистер Бобр уселся у края полыньи — холод был ему, видно, нипочем и уставился на воду. Внезапно он опустил лапу, и Питер ахнуть не успел, как тот вытащил превосходную форель. Затем еще и еще, пока у них не набралось полное ведро рыбы.

Тем временем девочки помогали миссис Бобрихе: они налили доверху чайник, накрыли на стол, нарезали хлеб, поставили тарелки в духовку, чтобы они согрелись, из бочки, стоявшей у стены, нацедили огромную кружку пива для мистера Бобра, поставили на огонь сковородку и растопили сало. Люси подумала, что у бобров очень уютный домик, хотя он был совсем не похож на пещерку мистера Тамнуса. В комнате не было ни книг, ни картин. Вместо кроватей — встроенные в стену койки, как на корабле. С потолка свисали окорока и связки лука, вдоль стен выстроились резиновые сапоги, висели на крючках клеенчатые плащи, лежали топоры, лопаты, мастерок, стояли удочки и корыто для раствора извести, валялись сети и мешки. И скатерть на столе, хотя и безукоризненно чистая, была из грубого полотна.

В тот самый момент, как сковородка начала весело шкворчать, в комнату вошли Питер и мистер Бобр с уже выпотрошенной и почищенной рыбой. Можете представить, как вкусно пахла, жарясь, только что выловленная форель и как текли слюнки у голодных ребят, которые от всех этих приготовлений еще сильнее почувствовали голод. Но вот наконец мистер Бобр сказал: «Сейчас будет готово». Сьюзан слила картошку и поставила кастрюлю на край плиты, чтобы ее подсушить, а Люси помогла миссис Бобрихе подать рыбу на стол. Через минуту все придвинули табуретки к столу в комнате, кроме личной качалки миссис Бобрихи, были только трехногие табуретки — и приготовились всерьез заняться едой. Посредине стола стоял кувшин с густым молоком для ребят мистер Бобр остался верен пиву — и лежал огромный кусок желтого сливочного масла — бери его к картофелю сколько угодно. А что на свете может быть вкуснее, думали ребята, и я вполне с ними согласен, речной рыбы, если всего полчаса назад она была выловлена и только минуту назад сошла со сковороды? Когда они покончили с рыбой, миссис Бобриха — вот сюрприз так сюрприз! — вынула из духовки огромный, пышущий жаром рулет с повидлом и тут же подвинула к огню чайник, так что, когда они покончили с рулетом, можно было разливать чай. Получив свою чашку, каждый отодвинулся от стола, чтобы прислониться спиной к стене, и испустил глубокий вздох удовлетворения.

А теперь, — сказал мистер Бобр, поставив на стол пустую пивную кружку и придвигая к себе чашку с чаем, — если вы подождете, пока я зажгу трубку и дам ей как следует разгореться, можно будет приступить к делам. Опять пошел снег, — сказал он, скосив глаза на окно. — Тем лучше, не будет нежданных гостей, а если кто-нибудь хотел нас поймать, он теперь не найдет наших следов.

Глава восьмая ЧТО БЫЛО ПОСЛЕ ОБЕДА

А теперь, — повторила за ним Люси, — пожалуйста, будьте так добры, расскажите нам, что случилось с мистером Тамнусом.

Ах, вздохнул мистер Бобр и покачал головой. — Очень печальная история. Его схватила Тайная полиция, тут нет никаких сомнений. Мне сообщила об этом птица, которая это видела.

— Схватили? — спросила Люси.

Они направлялись на север, когда их видели в последний раз, а мы все знаем, что это значит.

Вы знаете, но мы нет, — возразила Сьюзан. Мистер Бобр снова

мрачно покачал головой.

Боюсь, это значит, что его вели в ее Замок, — сказал он.

— А что с ним там сделают? — взволнованно спросила Люси.

Ну, — сказал мистер Бобр, — нельзя сказать наверняка... Но из тех, кого туда увели, мало кого видели снова. Статуи. Говорят, там полно статуй — во дворе, на парадной лестнице, в зале. Живые существа, которых она обратила... (он приостановился и вздрогнул) обратила в камень.

Ах, мистер Бобр! — воскликнула Люси. — Не можем ли мы... я хочу сказать: мы обязательно должны спасти мистера Тамнуса. Это так ужасно... и все из-за меня.

Не сомневаюсь, что ты спасла бы его, милочка, если бы могла, — сказала миссис Бобриха, — но попасть в Замок вопреки ее воле и выйти оттуда целым и невредимым! На это нечего и надеяться.

А если придумать какую-нибудь хитрость? — спросил Питер. — Я хочу сказать: переодеться в кого-нибудь, притвориться, что мы, ну... бродячие торговцы или еще кто-нибудь... или спрятаться и подождать, пока она куда-нибудь уедет... или..., или, ну должен же быть хоть какой-то выход! Этот Фавн спас нашу сестру с риском для собственной жизни, мистер Бобр. Мы просто не можем покинуть его, чтобы он... чтобы она сделала с ним это.

— Бесполезно, сын Адама, — сказал мистер Бобр, — даже и пытаться не стоит, особенно вам четверым. Но теперь, когда Эслан уже в пути...

О, да! Расскажите нам об Эслане! — раздалось сразу несколько голосов, и снова ребят охватило то же странное чувство — словно в воздухе запахло весной, словно их ждала нечаянная радость.

— Кто такой Эслан? — спросила Сьюзан.

Эслан? — повторил мистер Бобр. — Разве вы не знаете? Он Царь, Он Повелитель всего. Но Он нечасто бывает в Нарнии. Не появлялся ни при мне, ни при моем отце. К нам пришла весточка, что Он вернулся. Сейчас Он здесь. Он разделается с Белой Колдуньей. Он, и никто другой, спасет мистера Тамнуса.

А не может Колдунья обратить и Его в камень? — спросил Эдмунд.

Наивный вопрос! воскликнул мистер Бобр и громко расхохотался.

Его обратить в камень! Хорошо, если она не свалится от страха и сможет выдержать Его взгляд. Большего от нее и ждать нельзя. Я, во всяком случае, не жду. Эслан здесь наведет порядок; как говорится в старинном предсказании:

Знай: Нарния возродится, Стоит Эслану явиться.

Вы сами поймете, когда увидите Его.

А мы увидим? — спросила Сьюзан.

А для чего же я вас всех сюда привел? Мне велено отвести вас туда, где им должны с Ним встретиться, — сказал мистер Бобр.

А Он... Он — человек? спросила Люси.

Эслан — Человек?! — сердито вскричал мистер Бобр. — Конечно нет. Я же говорю вам: Он Царь Леса, Сын Великого Властелина миров. Разве вы не знаете, кого зовут Царем Зверей? Эслан — Лев... Лев с большой буквы, Великий Лев.

О-о-о, — протянула Сьюзан. — Я думала, Он — человек. А Он... не опасен? Мне... мне было бы страшно встретиться со Львом.

Конечно, страшно, милочка, как же иначе, — сказала миссис Бобриха, тот, у кого при виде Эслана не дрожат поджилки, или храбрее всех на свете, или просто глуп.

Значит, Он опасен? — сказала Люси.

Опасен? — повторил мистер Бобр. Разве ты не слышала, что сказала миссис Бобриха? Кто говорит о безопасности? Но Он добрый, Он Царь, я же тебе сказал.

Я очень, очень хочу Его увидеть! — воскликнул Питер. — Даже если при этом у меня душа уйдет в пятки.

Правильно, сын Адама и Евы, — сказал мистер Бобр и так сильно стукнул лапой по столу, что зазвенели все блюдца и чашки. — И ты Его увидишь. Мне прислали весточку, что вам четверым назначено встретить Его завтра у Каменного Стола.

Где это? — спросила Люси.

Я вам покажу, — сказал мистер Бобр. — Вниз по реке, довольно далеко отсюда. Я вас туда отведу.

А что же будет с бедным мистером Тамнусом? — сказала Люси.

Самый верный способ ему помочь — встретиться поскорее с Эсланом, сказал мистер Бобр. Как только Он будет с нами, мы начнем действовать. Но и без вас тоже не обойтись. Потому что существует еще одно предсказание:

В Кэр-Пэравеле четыре престола Посланцы людские займут И в Нарнию счастье вернут.

Так что теперь, когда и вы, и Эслан здесь, дело, видно, подходит к концу. Рассказывают, что Эслан и раньше бывал в наших краях, давным-давно, в незапамятные времена. Но о детях Адама и Евы никто ничего не помнит.

Вот этого я и не понимаю, мистер Бобр, — сказал Питер. — Разве сама Белая Колдунья не человек?

Она хотела бы, чтобы мы в это верили, — сказал мистер Бобр, и именно поэтому она претендует на королевский престол. Но она не дочь Евы. Она произошла от вашего праотца Адама (здесь мистер Бобр поклонился) и его первой жены Лилит. А сама Лилит была порождением темных сил. Вот какие у нее предки, с одной стороны. А с другой — она происходит от великанов. Нет, в Колдунье почти нет настоящей человечьей крови.

Потому-то она всегда творит зло, мистер Бобр, — сказала миссис Бобриха.

Истинная правда, миссис Бобриха, — отвечал тот. — Насчет людей может быть два мнения — не в обиду будь сказано всем присутствующим, — но насчет тех, кто по виду человек, а на самом деле нет, двух мнений быть не может...

Я знавала хороших гномов, — сказала миссис Бобриха.

Я тоже, если уж о том зашла речь, — отозвался ее муж, — но очень немногих, и как раз из тех, кто был меньше всего похож на людей. А вообще, послушайтесь моего совета: если вы встретили кого-нибудь, кто только собирается стать человеком, но еще не стал им, или был человеком раньше, а теперь нет, или должен был бы быть человеком, но не человек, — не спускайте с него глаз и держите под рукой боевой топорик. Именно потому, что Колдунья получеловек, она все время опасается, как бы в Нарнии не появились настоящие Люди. Она поджидала вас все эти годы. И если бы ей стало известно, что вас четверо, то вы оказались бы в еще большей опасности.

А при чем тут — сколько нас? — спросил Питер.

Об этом говорится в третьем предсказании, — сказал мистер Бобр. — Там, в Кэр-Пэравеле — это замок на берегу моря у самого устья реки, который был бы столицей Нарнии, если бы все шло так, как надо, — так вот: там, в Кэр-Пэравеле, стоят четыре королевских престола, а у нас с незапамятных времен существует предание, что, когда на эти престолы сядут две дочери и два сына Адама и Евы, наступит конец не только царствованию Белой Колдуньи, но и самой ее жизни. Потому-то нам пришлось с такой осторожностью пробираться сюда, — если бы она узнала, что вас четверо, я не дал бы и волоска моих усов за вашу жизнь.

Ребята были так поглощены рассказом мистера Бобра, что не замечали ничего вокруг. Когда он замолк, все сохраняли молчание. Вдруг Люси воскликнула:

— Послушайте, а где Эдмунд?!

Они с ужасом поглядели друг на друга, и тут же посыпались вопросы:

— Кто видел его последним?

— Когда он исчез?

— Наверное, вышел?

Ребята кинулись к дверям и выглянули наружу. Все это время не переставая валил густой снег, и ледяная запруда покрылась толстым белым покровом. С того места посредине плотины, где стояла хатка бобров, не было видно ни правого, ни левого берега. Когда все трое ребят выскочили за дверь, ноги их сразу же погрузились по щиколотку в мягкий, нетронутый снег. Ребята бегали вокруг хатки, крича: «Эдмунд! Эдмунд!» — пока не охрипли. Бесшумно падавший снег приглушал их голоса, и даже эхо не звучало в ответ.

— Как все это ужасно! — сказала Сьюзан, когда наконец, отчаявшись найти Эдмунда, они вернулись в дом, — Ах, лучше бы мы никогда не попадали в эту страну!

Не представляю, что нам теперь делать, мистер Бобр, — сказал Питер.

Делать? — отозвался мистер Бобр, успевший к этому времени надеть валенки. — Делать? Немедленно уходить отсюда. У нас нет ни секунды времени!

Может быть, лучше разделиться на партии, сказал Питер, — и пойти в разные стороны? Кто первый его найдет, сразу же вернется сюда и....

На партии, сын Адама и Евы? — спросил мистер Бобр. — Зачем?

Чтобы искать Эдмунда, зачем же еще?

Нет смысла его искать, — сказал мистер Бобр.

Как «нет смысла» ?! — воскликнула Сьюзан. Он должен быть где-то не далеко. Мы обязаны найти его. Почему вы говорите, что нет смысла его искать?

По той простой причине, — сказал мистер Бобр, — что мы уже знаем. куда он ушел!

Все с удивлением взглянули на него.

Неужели вы не понимаете? — сказал мистер Бобр. — Он ушел к ней, к Белой Колдунье. Он предал нас.

О, что вы!.. Что вы... он не мог этого сделать! — вскричала Сьюзан.

Вы так думаете? — сказал мистер Бобр и пристально поглядел на ребят. Слова замерли у них на губах, потому что в глубине души каждый из них вдруг почувствовал, что именно так Эдмунд и поступил.

Но как он найдет дорогу к ней? — сказал Питер.

А он был уже в Нарнии? спросил мистер Бобр. Был он тут когда-нибудь один?

Да, чуть слышно ответила Люси. — Кажется, да.

А вам он рассказывал, что он тут делал?

Н-нет...

Тогда попомните мои слова, сказал мистер Бобр, — он уже встречался с Белой Колдуньей и принял ее сторону, и она показала ему, где ее Замок. Я не хотел упоминать об этом раньше, ведь он вам брат и все такое, но, как только я увидел этого вашего братца, я сказал себе: «На него нельзя положиться». Сразу было видно, что он встречался с Колдуньей и отведал ее угощения. Если долго поживешь в Нарнии, это нетрудно определить. По глазам...

Все равно, — с трудом проговорил Питер, — все равно мы должны пойти искать его. В конце концов, он — наш брат, хотя и порядочная свинья. Он еще совсем ребенок.

Пойти в Замок к Белой Колдунье? сказала миссис Бобриха. — Неужели ты не видишь, что единственный шанс спасти его и спастись самим держаться от нее подальше?

Я не понимаю, — сказала Люси.

Ну как же? Ведь она ни на минуту не забывает о четырех престолах в Кэр-Пэравеле. Стоит вам оказаться у нее в Замке — ваша песенка спета. Не успеете вы и глазом моргнуть, как в ее коллекции появятся четыре новые статуи. Но она не тронет вашего брата, пока в ее власти только он один: она попробует использовать его как приманку, чтобы поймать остальных.

Неужели же никто нам не поможет? — расплакалась Люси.

Только Эслан, — сказал мистер Бобр. — Мы должны повидаться с Ним. Вся наша надежда на Него.

Мне кажется, мои хорошие, — заговорила миссис Бобриха, очень важно выяснить, когда именно ваш братец выскользнул из дому. От того, сколько он здесь услышал, зависит, что он ей расскажет. Например, был он здесь, когда мы заговорили об Эслане? Если нет — все еще может обойтись благополучно, она не узнает, что Эслан вернулся в Нарнию и мы собираемся с Ним встретиться. Если да она будет еще больше настороже.

Мне кажется, его не было здесь, когда мы говорили об Эслане... — начал Питер, но Люси убитым голосом прервала его:

Нет, был, был... Разве ты не помнишь, он еще спросил, не может ли Колдунья обратить и Эслана в камень?

Верно, клянусь честью, — промолвил Питер, — и это так похоже на него.

Худо дело, — вздохнул мистер Бобр. И еще один вопрос: был ли он здесь, когда я сказал, что встреча с Эсланом назначена у Каменного Стола?

На это никто из ребят не смог ничего ответить.

Если был, — продолжал мистер Бобр, — то она просто отправится туда на санях, чтобы перехватить нас по дороге, и мы окажемся отрезанными от Эслана.

Нет, сперва она сделает другое, — сказала миссис Бобриха. — Я знаю ее повадки. В ту самую минуту, как Эдмунд ей о нас расскажет, она кинется сюда, чтобы поймать нас на месте, и, если он ушел больше чем полчаса назад, минут через двадцать она будет здесь.

Ты совершенно права, дорогая, — сказал ее муж, — нам нужно отсюда выбираться, не теряя ни секунды.

Глава девятая В ЗАМКЕ КОЛДУНЬИ

Вам, конечно, интересно узнать, что же случилось с Эдмундом. Он пообедал со всеми вместе, но, в отличие от остальных ребят, обед не пришелся ему по вкусу: ведь он все время думал о рахат-лукуме. А что еще может так испортить вкус хорошей простой пищи, как не воспоминание о колдовском лакомстве? Да и рассказ мистера Бобра также не пришелся ему по вкусу. А кроме того, Эдмунду все время казалось, что на него нарочно не обращают внимания и неприветливо с ним разговаривают, хотя на самом деле ничего подобного, конечно, не было.

Итак, он сидел и слушал, но, когда мистер Бобр рассказал им об Эслане и о том, что они должны с ним встретиться у Каменного Стола, Эдмунд начал незаметно пробираться к двери. Потому что при слове «Эслан» его, как и всех ребят, охватило непонятное чувство, причем если другие почувствовали радость, то Эдмунд — страх.

В ту самую минуту, как мистер Бобр произнес: «В Кэр-Пэравеле четыре престола...», Эдмунд тихонько повернул дверную ручку, а еще через минуту — мистер Бобр только начал рассказывать о том, что Колдунья не человек, Эдмунд вышел из дома и осторожно прикрыл за собой дверь.

Вы, однако, не должны думать, будто Эдмунд был таким уж плохим и желал, чтобы его брат и сестры обратились в камень. Просто ему очень хотелось волшебного рахат-лукума, хотелось стать принцем, а потом королем и отплатить Питеру за то, что тот обозвал его свиньей. И вовсе не обязательно, чтобы Колдунья была слишком любезна с Питером и девчонками и поставила их на одну доску с ним, Эдмундом. Правда, он заставил себя поверить, что Колдунья не сделает им ничего дурного. «Потому что, — сказал он себе, все те, кто болтают о ней гадости, — ее враги, и наверняка половина этой болтовни — вранье. Ко мне-то она отнеслась прекрасно, уж получше, чем все они. Я думаю, она — законная Королева. Во всяком случае, лучше она, чем этот ужасный Эслан». Так Эдмунд оправдывался перед самим собой. Но это было не очень искренне, потому что в глубине души он знал, что Белая Колдунья — злая и жестокая.

Когда Эдмунд вышел за дверь, он увидел, что идет снег: только тут он вспомнил о шубе, которая осталась в доме. Понятно, что вернуться и забрать ее нечего было и думать. А еще он увидел, что наступили сумерки, — ведь они сели обедать около трех часов дня, а зимние дни так коротки. Он совсем не подумал об этом раньше, но что теперь можно сделать? Эдмунд поднял воротник куртки и побрел по плотине к дальнему берегу реки. К счастью, из-за выпавшего снега идти было не так скользко, как прежде.

С трудом он добрался наконец до берега. С каждой минутой сумерки сгущались, глаза залепляли хлопья снега, и Эдмунд не мог ничего разглядеть на три шага вперед. Дороги он тоже никакой не нашел. Он увязал в глубоких сугробах, скользил на замерзших лужах, падал, зацепившись за поваленные стволы, проваливался в глубокие канавы, обдирал ноги о камни: он промок, озяб и был весь в синяках. А какая страшная стояла кругом тишина и как одиноко ему было! По правде говоря, я думаю, он вообще отказался бы от своего плана, вернулся обратно, признался во всем и помирился бы с сестрами и братом, если бы вдруг ему не пришло в голову: «Когда стану королем Нарнии, первым делом велю построить приличные дороги». И само собой, тут он размечтался, как будет королем и что еще тогда сделает, и эти мечты придали ему бодрости. А к моменту, когда он окончательно решил, какой у него будет дворец, и сколько автомобилей и какой кинотеатр — только для него одного, — и где он проведет железные дороги, и какие законы издаст против бобров и против плотин, когда до малейших подробностей обдумал, как не позволить Питеру задирать перед ним нос, — погода переменилась. Перестал идти снег, поднялся ветер, и сделалось очень холодно. Небо расчистилось от туч, взошла луна. Стало светло как днем, только черные тени на ослепительно белом снегу немного пугали его.

Эдмунд ни за что не нашел бы правильного пути, если бы не луна. Она взошла как раз тогда, когда он добрался до небольшой речушки, впадающей в бобриную реку ниже по течению... Как вы помните, он приметил эту речушку и два холма за ней, когда они только пришли к бобрам. Эдмунд повернул и пошел вдоль нее. Но лощина, по которой она текла, куда круче поднималась вверх, была куда более скалистой и сильней заросла кустарником, чем та, которую он только что покинул, и он вряд ли прошел бы тут в темноте. Он промок до нитки, потому что на спину ему с низко нависших ветвей то и дело сваливались целые сугробы снега. И всякий раз, когда это случалось, он со все большей ненавистью думал о Питере, как будто тот был виноват во всем!

Наконец подъем стал более пологим, и перед Эдмундом открылась широкая долина. И тут на противоположном берегу реки, совсем рядом, посреди небольшой поляны между двух холмов перед ним возник Замок Белой Колдуньи. Казалось, он состоит из одних башенок, украшенных высокими остроконечными шпилями. Башенки были похожи на волшебные колпаки чародеев. Они сверкали в ярком лунном свете, и их длинные тени зловеще чернели на снегу. Эдмунду стало страшно.

Но пути назад уже не было. Перейдя замерзшую речушку, он приблизился к Замку. Кругом по-прежнему царила мертвая тишина — ни движения, ни звука. Даже его собственные шаги приглушались глубоким, свежевыпавшим снегом. Эдмунд обошел вокруг Замка — угол за углом, башенку за башенкой — в поисках входа. И только в задней стене увидел наконец большую арку. Громадные железные ворота были распахнуты настежь.

Эдмунд подкрался к арке и заглянул во двор, и вот тут-то сердце у него ушло в пятки: сразу же за воротами, залитый лунным светом, стоял огромный лев, припав к земле, словно для прыжка. Не смея двинуться с места, Эдмунд ни жив ни мертв застыл в тени возле арки и стоял так долго, что, не трясись он от страха, стал бы трястись от холода. Сколько времени он так простоял, я не знаю, но Эдмунду показалось — вечность.

Однако мало-помалу ему стало казаться странным, почему лев не двигается с места; все это время Эдмунд не спускал с него глаз, и зверь ни разу не пошевельнулся. Все еще держась в тени арки, Эдмунд осмелился подойти к нему чуть ближе. И тут он понял, что лев вовсе на него не смотрит. «А что, если он повернет голову?» — подумал Эдмунд. Смотрел лев совсем на другое, а именно на гномика, стоявшего к нему спиной шагах в трех-четырех. «Ага, решил Эдмунд, — пока он прыгает на гнома, я убегу». Но лев был по-прежнему недвижим, гном тоже. Только теперь Эдмунд вспомнил слова Бобра о том, что Колдунья может любое существо обратить в камень. Что, если это всего-навсего каменный лев? И только он так подумал, как заметил, что на спине и голове льва лежит снег. Конечно же это просто статуя льва! Живой зверь обязательно отряхнулся бы от снега. Очень медленно Эдмунд подошел ко льву. Сердце билось у него так, что готово было выскочить из груди. Даже теперь он не отваживался дотронуться до зверя. Наконец быстро протянул руку, и.... она коснулась холодного камня. Вот дурак! Испугался какой-то каменной фигуры!

Эдмунд почувствовал такое облегчение, что ему, несмотря на мороз, стало вдруг тепло. И в тот же миг пришла в голову расчудесная, как ему показалось, мысль: «А вдруг это и есть тот великий Эслан, о котором говорили бобры? Королева уже поймала его и обратила в камень. Вот и конец всем их великолепным планам! Ха, кому он теперь страшен, этот Эслан?!» Так Эдмунд стоял и радовался постигшей льва беде, а затем позволил себе очень глупую и неуместную шалость: достал из кармана огрызок карандаша и нарисовал на каменной морде очки. «Ну как, глупый старый Эслан, — сказал он, — нравится тебе быть камнем? Больше не будешь воображать себя невесть кем». Но, несмотря на нарисованные очки, морда огромного каменного зверя, глядящего незрячими глазами на луну, была такой грозной, печальной и гордой, что никакой радости от своей проделки Эдмунд не получил. Он повернулся и пошел по двору.

Дойдя до середины, он заметил, что его окружают десятки статуй: они стояли тут и там вроде фигур на шахматной доске. Там были сатиры, волки, медведи, лисы и рыси — все из камня. Там были изящные каменные изваяния, похожие на женщин, духи деревьев. Там были огромный каменный кентавр, и крылатая лошадь, и даже какое-то длинное существо вроде змеи. «Вероятно, дракон», — решил Эдмунд. Все они стояли в ярком и холодном лунном свете совсем как живые, словно на секунду застыли на месте, и выглядели настолько реально, что, пока Эдмунд пересекал двор, сердце его то и дело замирало от страха. Прямо посредине двора возвышалась огромная статуя, похожая на человека, но высотой с дерево: ее окаймленное бородой лицо было искажено гневом, в правой руке зажата громадная дубина. Эдмунд знал, что великан этот тоже из камня, и все же ему было неприятно проходить мимо.

Теперь Эдмунд заметил тусклый свет в дальнем конце двора. Приблизившись, он увидел, что свет льется из распахнутой двери, к которой ведут несколько каменных ступеней. Эдмунд поднялся по ним. На пороге лежал громадный волк.

«А мне не страшно, вовсе не страшно, — успокаивал себя Эдмунд, — это всего-навсего статуя. Он не может мне ничего сделать», и поднял ногу, чтобы переступить через волка. В тот же миг огромный зверь вскочил с места, шерсть у него на спине поднялась дыбом, он разинул огромную красную пасть и прорычал:

Кто здесь? Кто здесь? Ни шагу вперед, незнакомец! Отвечай: как тебя зовут?!

— С вашего позволения, сэр, — пролепетал Эдмунд, дрожа так, что едва мог шевелить губами, — мое имя Эдмунд, я сын Адама и Евы. Ее величество встретила меня на днях в лесу, и я пришел, чтобы сообщить ей, что мои сестры и брат тоже сейчас в Нарнии... совсем близко отсюда, у бобров. Она... она хотела их видеть...

— Я передам это ее величеству, — сказал Волк. — А ты пока стой здесь, у порога, и, если тебе дорога жизнь, не двигайся с места.

С этими словами он исчез в доме.

Эдмунд стоял и ждал, пальцы его одеревенели от холода, сердце гулко колотилось в груди. Но вот серый Волк это был Могрим, начальник Тайной полиции Колдуньи, — вновь появился перед ним и сказал:

Входи! Входи! Тебе повезло, избранник Королевы... а может быть, и не очень повезло.

И Эдмунд пошел следом за Могримом, стараясь не наступить ему на задние лапы.

Он очутился в длинном мрачном зале с множеством колонн: здесь, как и во дворе, было полно статуй. Почти у самых дверей стояла статуя маленького фавна с очень печальным лицом. Эдмунд невольно задал себе вопрос: уж не тот ли это Фавн, мистер Тамнус, друг его сестры Люси? В зале горела одна-единственная лампа, и возле нее сидела Белая Колдунья.

Я пришел, ваше величество, — сказал Эдмунд, бросаясь к ней.

— Как ты посмел прийти один?! — проговорила Колдунья страшным голосом. — Разве я не велела тебе привести остальных?!

Пожалуйста, не сердитесь, ваше величество, — пролепетал Эдмунд.

Я сделал все, что мог. Я привел их почти к самому вашему Замку. Они сейчас на плотине вверх по реке... в доме мистера Бобра и миссис Бобрихи.

На лице Колдуньи появилась жестокая улыбка. — Это все, что ты хотел мне сообщить? — спросила она.

— Нет, ваше величество, — ответил Эдмунд и пересказал ей все, что услышал в хатке бобров перед тем, как убежал.

Что?! Эслан?! — вскричала Колдунья. — Эслан? Это правда? Если я узнаю, что ты мне солгал...

Простите... я только повторяю слова Бобра, — пробормотал, заикаясь, Эдмунд.

Но Колдунья уже не обращала на него внимания. Она хлопнула в ладоши, и перед ней тут же появился тот самый гном, которого Эдмунд уже знал.

Приготовь мне сани, — приказала Колдунья. Только возьми упряжь без колокольчиков.

Глава десятая ЧАРЫ НАЧИНАЮТ РАССЕИВАТЬСЯ

А теперь нам пора вернуться к мистеру Бобру и миссис Бобрихе и к остальным трем ребятам. Как только мистер Бобр сказал: «Нам надо выбираться отсюда, не теряя ни секунды», все стали надевать шубы; все, кроме миссис Бобрихи. Она быстро подняла с пола несколько мешков, положила их на стол и сказала:

— А ну-ка, мистер Бобр, достань-ка с потолка тот окорок. А вот пакет чая, вот сахар, вот спички. И хорошо, если кто-нибудь передаст мне несколько караваев хлеба. Они там, в углу.

Что вы такое делаете, миссис Бобриха? — воскликнула Сьюзан.

Собираю каждому из нас по мешку, милочка, — преспокойно сказала миссис Бобриха. — Неужели ты думаешь, что можно отправляться в далекий путь, не захватив с собой еды?

Но нам надо спешить, сказала Сьюзан, застегивая шубу. Она может появиться здесь с минуты на минуту.

Вот и я это говорю, — поддержал Сьюзан мистер Бобр.

Не болтайте вздора! — сказала его жена. Ну подумайте хорошенько, мистер Бобр. Ей не добраться сюда раньше, чем через пятнадцать минут.

Но разве нам не важно, как можно быстрее ее опередить? — спросил Питер. — Раз мы хотим быть раньше ее у Каменного Стола.

Об этом-то вы и забыли, миссис Бобриха, — сказала Сьюзан. — Как только она заглянет сюда и увидит, что нас тут нет, она что есть мочи помчится вслед за нами.

Не спорю, — сказала миссис Бобриха. Но нам не попасть к Каменному Столу до нее, как бы мы ни старались, ведь она едет на санях, а мы пойдем пешком.

— Значит... все пропало? — сказала Сьюзан.

Успокойся. Зачем раньше времени так волноваться?.. Успокоилась? Ну вот и молодец! сказала миссис Бобриха. — Достань лучше из ящика комода несколько чистых носовых платков... Конечно же не все пропало. Мы не можем попасть туда до нее, но мы можем спрятаться в укромном месте и пробираться туда такими путями, каких она не знает. Я надеюсь, нам это удастся.

Все так, миссис Бобриха, сказал ее муж, — но нам пора выходить.

А ты тоже не суетись, мистер Бобр, — сказала его жена. Полно тебе...

Ну вот, теперь все в порядке. Четыре мешка для каждого из нас и мешочек для самой маленькой для тебя, милочка, — добавила она, взглянув на Люси.

Ах, пожалуйста, пожалуйста, давайте скорее пойдем, сказала Люси.

Что ж, я почти готова, — ответила миссис Бобриха, в то время как мистер Бобр помогал ей, с ее разрешения, надеть валеночки. — Пожалуй, швейную машинку будет тяжело нести?

- Еще бы, — сказал мистер Бобр. — Очень и очень тяжело. И неужели ты собираешься шить на ней по дороге?

Мне худо от одной мысли, что Колдунья будет ее вертеть и сломает, сказала миссис Бобриха, а то, чего доброго, и украдет.

Ах, пожалуйста, пожалуйста, поторопитесь, хором сказали ребята.

И вот наконец они вышли из дома, и мистер Бобр запер дверь. «Это ее немного задержит», — сказал он; и беглецы отправились в путь, перекинув за спины мешочки с едой.

К этому времени снегопад прекратился, и на небе появилась луна. Они шли гуськом сперва мистер Бобр, затем Люси, Питер и Сьюзан, замыкала шествие миссис Бобриха. Они перешли по плотине на правый берег реки, а затем мистер Бобр повел их по еле заметной тропинке среди деревьев, растущих у самой воды. С двух сторон, сверкая в лунном свете, вздымались высокие берега.

Лучше идти понизу, пока это будет возможно, — сказал мистер Бобр. Ей придется ехать поверху, сюда не спустишься на санях.

Перед ними открывался прекрасный вид, если любоваться им, сидя у окна в удобном кресле. Люси наслаждалась им даже сейчас. Но недолго. Они шли, шли и шли: мешочек, который несла Люси, становился все тяжелее и тяжелее, и понемногу девочке стало казаться, что еще шаг — и она просто не выдержит. Она перестала глядеть на слепящую блеском реку, на ледяные водопады и огромные снежные шапки на макушках деревьев, на сияющую луну и на бесчисленные звезды. Единственное, что она теперь видела, — коротенькие ножки мистера Бобра, идущего топ-топ-топ впереди нее с таким видом, словно они никогда в жизни не остановятся. А затем луна скрылась, и снова повалил снег. Люси так устала, что двигалась как во сне. Вдруг мистер Бобр свернул от реки направо, и они стали карабкаться по очень крутому склону прямо в густой кустарник. Девочка очнулась, и как раз вовремя: она успела заметить, как их проводник исчез в небольшой дыре, так хорошо замаскированной кустами, что увидеть ее можно было, лишь подойдя к ней вплотную. Но если говорить откровенно, Люси только тогда по-настоящему поняла, что происходит, когда из норы стал виднеться лишь короткий плоский хвост.

Люси тут же нагнулась и заползла внутрь, вслед за Бобром. Вскоре она услышала позади приглушенный шум, и через минуту все пятеро были опять вместе.

Что это? Где мы? — спросил Питер усталым, тусклым голосом. (Я надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать, называя голос «тусклым»?)

Это наше старое убежище. Бобры всегда прятались здесь в тяжелые времена, — ответил мистер Бобр. — О нем никто не знает. Не скажу, чтобы здесь было очень удобно, но нам всем необходимо немного поспать.

Если бы все так не суетились и не волновались, когда мы уходили из дому, я бы захватила несколько подушек, сказала миссис Бобриха.

«Пещера-то похуже, чем у мистера Тамнуса, — подумала Люси, — просто нора в земле, правда, сухая и не глинистая». Пещера была совсем небольшая, и, так как беглецы легли на землю прямо в шубах, образовав один сплошной клубок, да к тому же все разогрелись во время пути, им показалось там тепло и уютно.

Если бы только, — вздохнула Люси, — здесь не было так жестко. Миссис Бобриха достала фляжку, и каждый из них выпил по глотку какой-то жидкости, которая обожгла им горло. Ребята не могли удержаться от кашля, но зато им стало еще теплей и приятней, и они тут же все, как один, уснули.

Когда Люси открыла глаза, ей показалось, что она спала не больше минуты, хотя прошло уже много часов. Ей было холодно, по телу бегали мурашки, и больше всего на свете ей сейчас хотелось принять горячую ванну. Затем она почувствовала, что лицо ей щекочут длинные усы, увидела слабый дневной свет, проникающий в пещерку сверху. И тут она окончательно проснулась, впрочем, все остальные тоже. Раскрыв рты и вытаращив глаза, они сидели и слушали тот самый перезвон, которого ожидали во время вчерашнего пути, а порой им чудилось, что они его не слышат. Звон колокольчиков.

Мистер Бобр мигом выскочил из пещеры. Возможно, вы полагаете, как вначале решила и Люси, что он поступил глупо. Напротив, это было очень разумно. Он знал, что может взобраться на самый верх откоса так, что его никто не заметит среди кустов и деревьев, а ему самому важно было выяснить, в какую сторону направляются сани Белой Колдуньи. Миссис Бобриха и ребята остались в пещере — ждать и строить догадки. Они ждали целых пять минут. А затем чуть не умерли от страха, услышав голоса. «Ой, — подумала Люси, — его увидели. Колдунья поймала мистера Бобра!» Каково же было их удивление, когда вскоре у самого входа в пещеру раздался его голос.

Все в порядке! — кричал он. — Выходи, миссис Бобриха! Выходите, сын и дочери Адама и Евы! Все в порядке! Это не она! Это не ее бубенцы! — Он выражался не очень грамотно, но именно так говорят бобры, когда их что-нибудь очень взволнует; я имею в виду, в Нарнии, ведь в нашем мире они вообще не говорят.

И вот миссис Бобриха, Питер, Сьюзан и Люси кучей вывалились из пещеры, щурясь от яркого солнца, все в земле, заспанные, непричесанные и неумытые.

Скорее сюда! кричал мистер Бобр, чуть не приплясывая от радости. — Идите взгляните своими глазами! Неплохой сюрприз для Колдуньи! Похоже, что ее власти приходит конец.

Что вы этим хотите сказать, мистер Бобр? — спросил Питер, еле переводя дыхание, ведь они карабкались вверх.

Разве я вам не говорил, что из-за нее у нас всегда зима, а Новый год так и не наступает? Говорил. А теперь смотрите!

И тут они наконец очутились на верху откоса и увидели... Что же они увидели? Сани?

Да, сани и оленью упряжку. Но олени эти были куда крупнее, чем у Колдуньи, и не белой, а гнедой масти. А на санях сидел... они догадались, кто это, с первого взгляда. Высокий старик в ярко-красной шубе с меховым капюшоном: длинная седая борода спадала ему на грудь. Они сразу узнали его. Хотя увидеть подобные ему существа можно лишь в Нарнии, рассказывают о них и рисуют их на картинках даже в нашем мире – мире по эту сторону дверцы Платяного шкафа. Однако, когда вы видите его в Нарнии своими глазами — это совсем другое дело. На многих картинках Санта Клаус выглядит просто веселым и даже смешным. Но, глядя на него сейчас, ребята почувствовали, что это не совсем так. Он был такой большой, такой радостный, такой настоящий, что они все невольно притихли. У них тоже стало радостно и торжественно на душе.

— Наконец-то я здесь, — сказал он. — Она долго меня не впускала, но я все-таки попал сюда. Эслан в пути. Чары Колдуньи теряют силу. А теперь, продолжал Санта Клаус, пришел черед одарить вас подарками. Вам, миссис Бобриха, — хорошая новая швейная машина. Я по пути завезу ее к вам.

Простите, сэр, — сказала, приседая, миссис Бобриха, — у нас заперта дверь.

Замки и задвижки для меня не помеха, — успокоил ее Санта Клаус.

А вы, мистер Бобр, когда вернетесь домой, увидите, что плотина ваша закончена и починена, все течи заделаны и поставлены новые шлюзы.

Мистер Бобр был в таком восторге, что широко-прешироко раскрыл рот, и тут обнаружил, что язык не повинуется ему.

— Питер, сын Адама и Евы! сказал Санта Клаус.

— Я, сэр, откликнулся Питер.

Вот твои подарки, — но это не игрушки. Возможно, не за горами то время, когда тебе придется пустить их в ход. Будь достоин их. — С этими словами Санта Клаус протянул Питеру щит и меч. Щит отливал серебром, на нем был изображен стоящий на задних лапах лев, красный, как спелая лесная земляника. Рукоятка меча была из золота, вкладывался он в ножны на перевязи и был как раз подходящего для Питера размера и веса. Питер принял подарок Санта Клауса в торжественном молчании: он чувствовал, что это очень серьезные дары.

Сьюзан, дочь Адама и Евы! — сказал Санта Клаус. — А это для тебя.

И он протянул ей лук, колчан со стрелами и рог из слоновой кости.

Ты можешь стрелять из этого лука только при крайней надобности, предупредил он. — Я не хочу, чтобы ты участвовала в битве. Тот, кто стреляет из этого лука, всегда попадает в цель. А если ты поднесешь рог к губам и затрубишь в него, то, где бы ты ни была, к тебе придет помощь.

Наконец очередь дошла до Люси.

— Люси, дочь Адама и Евы! сказал Санта Клаус, и Люси выступила вперед. Санта Клаус дал ей бутылочку — на вид она была из стекла, но люди потом говорили, что она из настоящего алмаза, и небольшой кинжал.

В бутылочке, — сказал он, — напиток, приготовленный из сока огненных цветов, растущих в горах на Солнце. Если ты или кто-нибудь из твоих друзей будет ранен, нескольких капель достаточно, чтобы выздороветь. А кинжал ты можешь пустить в ход в случае крайней нужды, только чтобы защитить себя. Ты тоже не должна участвовать в битве.

Почему, сэр? — спросила Люси. — Я думаю... я не знаю, но мне кажется, что я не струшу.

— Не в этом дело, — сказал Санта Клаус. — Страшны те битвы, в которых принимают участие женщины. А теперь, — и лицо его повеселело, — я хочу кое-что преподнести вам всем, — и он протянул большой поднос, на котором стояли пять чашек с блюдцами, вазочка с сахаром, молочник со сливками и большущий чайник с крутым кипятком: чайник шипел и плевался во все стороны. Санта Клаус вынул все это из мешка за спиной, хотя никто не заметил, когда это произошло.

Счастливого Нового года! Да здравствуют Настоящие Короли! вскричал он и щелкнул кнутом. И прежде чем они успели опомниться и олени, и сани, и Санта Клаус исчезли из виду.

Питер только вытащил меч из ножен, чтобы показать егомистеру Бобру, как миссис Бобриха сказала:

Хватит, хватит... Будете стоять там и болтать, пока не простынет чай. Ох уж эти мужчины! Помогите отнести поднос вниз, и позавтракаем! Как хорошо, что я захватила большой нож.

И вот они снова спустились в пещеру, мистер Бобр нарезал хлеба и ветчины, а миссис Бобриха сделала бутерброды и разлила чай по чашкам, и все с удовольствием принялись за еду. Но удовольствие их было недолгим, так как очень скоро мистер Бобр сказал:

А теперь пора идти дальше.

Глава одиннадцатая ЭСЛАН ВСЕ БЛИЖЕ

Тем временем Эдмунду пришлось испытать тяжкое разочарование. Он думал, что, когда гном пойдет запрягать оленей, Колдунья станет ласковее к нему, как было при их первой встрече. Но она не проронила ни слова. Набравшись храбрости, он спросил:

Пожалуйста, ваше величество, не дадите ли вы мне немного рахат-лукума... Вы... вы... обещали... — но в ответ услышал:

— Молчи, болван!

Однако, поразмыслив, она проговорила, словно про себя:

Да нет, так не годится, щенок еще потеряет по дороге сознание, и снова хлопнула в ладоши. Появился другой гном. — Принеси этому человеческому отродью поесть и попить! — приказала она.

Гном вышел и тут же вернулся. В руках у него была железная кружка с водой и железная тарелка, на которой лежал ломоть черствого хлеба. С отвратительной ухмылкой он поставил их на пол возле Эдмунда и произнес:

Рахат-лукум для маленького принца! Ха-ха-ха!

Убери это, — угрюмо проворчал Эдмунд. — Я не буду есть сухой хлеб.

Но Колдунья обернулась к нему, и лицо ее было так ужасно, что Эдмунд тут же попросил прощенья и принялся жевать хлеб, хотя тот совсем зачерствел и мальчик с трудом мог его проглотить.

Ты еще не раз с благодарностью вспомнишь об этом хлебе, — сказала Колдунья.

Эдмунд еще не кончил есть, как появился первый гном и сообщил, что сани готовы. Белая Колдунья встала и вышла из зала, приказав Эдмунду следовать за ней. На дворе снова шел снег, но она не обратила на это никакого внимания и велела Эдмунду сесть рядом с ней в сани. Прежде чем они тронулись с места, Колдунья позвала Могрима. Волк примчался огромными прыжками и, словно собака, стал возле саней.

Возьми самых быстрых волков из твоей команды и немедленно отправляйся к дому бобров, — сказала Колдунья. Убивайте всех, кого там застанете. Если они уже сбежали, поспешите к Каменному Столу, но так, чтобы никто вас не заметил. Спрячьтесь и ждите меня там. Мне придется проехать далеко на запад, прежде чем я найду такое место, где смогу переправиться через реку. Возможно, вы настигнете беглецов до того, как они доберутся до Каменного Стола. Ты сам знаешь, что тебе в этом случае делать.

Слушаюсь и повинуюсь, о Королева! — прорычал Волк и в ту же секунду исчез в снежной тьме; даже лошадь, скачущая галопом, не могла бы его обогнать. Не прошло и нескольких минут, как он вместе с еще одним волком был на плотине у хатки бобров. Конечно, они там никого не застали. Если бы не снегопад, дело кончилось бы и для бобров, и для ребят плохо, потому что волки, взяв след, наверняка перехватили бы наших друзей еще до того, как те укрылись в пещере. Но, как вы знаете, снова шел снег, и Могрим не мог ни учуять их, ни увидеть следов.

Тем временем гном хлестнул оленей, сани выехали со двора и помчались в холод и мрак. Поездка эта показалась Эдмунду ужасной ведь на нем не было шубы. Не прошло и четверги часа, как всю его грудь, и живот, и лицо залепило снегом; не успевал он счистить снег, как его опять засыпало, так что Эдмунд совершенно выбился из сил и даже перестал отряхиваться. Вскоре он промерз до костей. Ах. каким он себя чувствовал несчастным! Непохоже было, что Колдунья собирается сделать его королем. Как он ни убеждал себя, что она добрая и хорошая, что право на ее стороне, ему трудно было теперь этому верить. Он отдал бы все на свете, чтобы встретиться сейчас со своими, даже с Питером. Единственным утешением служила мысль, что все это, возможно, ему только снится и он вот-вот проснется. Час шел за часом, и все происходящее действительно все больше стало казаться дурным сном.

Сколько времени они ехали, я не смог бы вам рассказать, даже исписав сотни страниц. Поэтому я сразу перейду к тому моменту, когда снегопад прекратился, наступило утро и они мчались по берегу реки уже при дневном свете. Все вперед и вперед, в полной тишине, единственное, что слышал Эдмунд, — визг полозьев по снегу и поскрипывание сбруи. Вдруг Колдунья воскликнула:

— А это что такое? Стой!

Эдмунд надеялся, что она вспомнила о завтраке. Но нет! Она велела остановить сани совсем по другой причине. Недалеко от дороги под деревом на круглых табуретах вокруг круглого стола сидела веселая компания: белка с мужем и детишками, два сатира, гном и старый лис. Эдмунд не мог разглядеть, что они ели, но пахло очень вкусно, всюду были елочные украшения, и ему даже показалось, что на столе стоит плум-пудинг. В тот миг, как сани остановились, лис — очевидно, он был там самый старший — поднялся, держа в лапе бокал, видимо, намереваясь произнести тост. Но когда сотрапезники увидели сани и ту, которая в них сидела, все их веселье пропало. Папа-белка застыл, не донеся до рта вилки, один из сатиров сунул вилку в рот и забыл ее вынуть, бельчата запищали от страха.

— Что все это значит?! — спросила Королева.

Никто не ответил.

Отвечайте, сброд вы этакий! — проговорила она. — Или вы хотите, чтобы мой кучер развязал вам языки бичом? Что означает все это обжорство, это расточительство, это баловство?! Где вы все это взяли?

С вашего разрешения, ваше величество, — сказал Лис, — не мы взяли, а нам дали. И, если вы позволите, я осмелюсь поднять этот бокал за ваше здоровье...

Кто дал? — спросила Колдунья.

С-с-санта К-клаус, — проговорил, заикаясь, Лис.

Что?! — вскричала Колдунья, соскакивая с саней и сделав несколько огромных шагов по направлению к перепуганным зверям. — Он был здесь? Нет, это невозможно! Как вы осмелились... но нет... Скажите, что вы солгали, и я, так и быть, прощу вас.

Тут один из бельчат совсем потерял голову от страха.

Был... был... был! — верещал он, стуча ложкой по столу. Эдмунд видел, что Колдунья крепко прикусила губу, по подбородку у нее покатилась капелька крови. Она подняла волшебную палочку.

О, не надо, не надо, пожалуйста, не надо! — закричал Эдмунд, но не успел он договорить, как она махнула палочкой, и в тот же миг вместо веселой компании вокруг каменного круглого стола, где теперь стояли каменные тарелки и каменный плум-пудинг, на каменных табуретах оказались каменные изваяния (одно из них с каменной вилкой на полпути к каменному рту).

А вот это пусть научит тебя, как заступаться за предателей и шпионов! Колдунья изо всей силы ударила Эдмунда по щеке и уселась в сани. — Гони!

В первый раз с начала этой истории Эдмунд забыл о себе и посочувствовал чужому горю. Он с жалостью представил, как эти каменные фигурки будут сидеть в безмолвии дней и мраке ночей и так — год за годом, век за веком, пока не покроются мхом, пока, наконец, и сам камень не искрошится от времени.

Они снова мчались вперед. Скоро Эдмунд заметил, что бивший им в лицо снег куда более сырой, чем ночью. И что стало гораздо теплей. Вокруг начал подниматься туман. С каждой минутой туман становился все гуще, а воздух — теплее. И сани шли теперь куда хуже, чем раньше. Сперва Эдмунд подумал, что олени просто устали, но немного погодя увидел, что настоящая причина не в этом. Сани дергались, застревали и подпрыгивали все чаще, словно ударялись о камни. Как ни нахлестывал гном бедных оленей, как ни подгонял их угрожающими возгласами, сани двигались все медленней и медленней. Кругом раздавался какой-то непонятный шум, однако скрип саней и крики гнома мешали Эдмунду разобрать, откуда он шел. Но вот сани остановились, ни назад, ни вперед! На миг наступила тишина. Теперь-то он поймет, что это такое. Странный мелодичный шорох и шелест — незнакомые и вместе с тем знакомые звуки, несомненно, он их уже когда-то слышал, только не мог припомнить где. И вдруг сообразил: это шумела вода. Всюду, невидимые глазу, бежали ручейки, это их журчанье, бормотанье, бульканье, плеск и рокот раздавались кругом. Сердце подпрыгнуло у Эдмунда в груди, когда он понял, что морозу пришел конец. Совсем рядом слышалось «кап-кап-кап» — это таял снег на ветвях деревьев. Вот с еловой ветки свалилась снежная глыба, и впервые с тех пор, как он попал в Нарнию, Эдмунд увидел темно-зеленые иглы ели. Но у него не было больше времени смотреть и слушать, потому что Колдунья тут же сказала:

Нечего рассиживаться, дурень. Вылезай и помоги.

Конечно, Эдмунду оставалось только повиноваться. Он ступил на снег, вернее, в жидкую снежную кашу и принялся помогать гному вытаскивать сани. Наконец им удалось это сделать, и, нещадно нахлестывая оленей, гном заставил их сдвинуться с места и пройти еще несколько шагов. Но снег таял у них на глазах, кое-где уже показались островки зеленой травы. Если бы вы так же долго, как Эдмунд, видели вокруг один белый снег, вы бы поняли, какую радость доставила ему эта зелень. И тут сани увязли окончательно.

Бесполезно, ваше величество, — заявил гном. — В такую оттепель мы не можем ехать на санях.

— Значит, пойдем пешком, — сказала Колдунья.

— Мы никогда их не догоним, проворчал гном. — Они слишком нас опередили.

Ты раб мой или советник? — спросила Колдунья. — Не рассуждай. Делай, что говорят. Свяжи человеческому отродью руки за спиной: поведем его на веревке. Захвати кнут. Обрежь поводья: олени сами найдут дорогу домой.

Гном выполнил ее приказание, и через несколько минут Эдмунд уже шел, вернее, чуть ли не бежал. Руки у него были скручены за спиной, ноги скользили по слякоти, грязи, мокрой траве, и всякий раз, стоило ему поскользнуться, гном кричал на него, а то и стегал кнутом. Колдунья шла следом, повторяя:

— Быстрей! Быстрей!

С каждой минутой зеленые островки делались больше, а белые — меньше. С каждой минутой все больше деревьев скидывали с себя снежный покров. Вскоре, куда бы вы ни поглядели, вместо белых силуэтов виднелись темно-зеленые лапы елей или черные колючие ветви дубов, буков и вязов. А затем туман из белого стал золотым и вскоре совсем исчез. Лучи солнца насквозь пронизывали лес, между верхушками деревьев засияло голубое небо.

А немного погодя начались еще более удивительные вещи. Свернув на прогалину, где росла серебристая береза, Эдмунд увидел, что вся земля усыпана желтыми цветочками. Журчанье воды стало громче. Еще несколько шагов — и им пришлось перебираться через ручей. На его дальнем берегу росли подснежники.

Иди, иди, не оглядывайся, — проворчал гном, когда Эдмунд повернул голову, чтобы полюбоваться цветами, и злобно дернул веревку.

Но этот окрик не помешал Эдмунду увидеть все, что происходило вокруг. Минут пять спустя он заметил крокусы: они росли вокруг старого дерева золотые, пурпурные, белые. А затем послышался звук еще более восхитительный, чем журчанье воды, — у самой тропинки, по которой они шли, на ветке дерева вдруг чирикнула птица. В ответ ей с дерева подальше отозвалась другая. И вот, словно это было сигналом, со всех сторон послышались щебет и свист и даже на миг — короткая трель. А через несколько минут уже весь лес звенел от птичьего пения. Всюду, куда бы Эдмунд ни взглянул, он видел птиц: они садились на ветки, порхали над головой, гонялись друг за другом, ссорились, мирились, приглаживали перышки клювом.

— Быстрей! Быстрей! — кричала Колдунья.

От тумана не осталось и следа. Небо становилось все более голубым, и по нему время от времени проносились белые облачка. На широких полянах зажелтел первоцвет. Поднялся легкий ветерок, он покачивал ветви деревьев, и с них скатывались капли воды: до путников донесся упоительный аромат. Лиственницы и березы покрылись зеленым пухом, желтая акация — золотым. Вот уже на березах распустились нежные, прозрачные листочки. Когда путники шли под деревьями, даже солнечный свет и тот казался зеленым. Прожужжала пчела.

Это не оттепель, — остановившись как вкопанный, сказал вдруг гном. — Это Весна! Как нам быть? Вашей зиме пришел конец! Это работа Эслана!

Если один из вас еще хоть раз осмелится произнести это имя, — процедила Колдунья, — он немедленно будет убит!

Глава двенадцатая ПЕРВАЯ БИТВА ПИТЕРА

Все это время бобры и ребята без устали шли к Каменному Столу. Шубы они давно сбросили и больше не говорили друг другу: «Взгляни! Зимородок!», или «Ой, колокольчики!», или «Что так чудесно пахнет?», или «Послушайте только, как пост дрозд!» Они шли теперь молча, упиваясь этой благодатью, то по теплым солнечным полянам, то в прохладной тени зеленых зарослей, то вновь по широким мшистым прогалинам, где высоко над головой раскинули свои кроны могучие вязы, то в сплошной чаще цветущей смородины и боярышника, крепкий аромат которых чуть не сбивал их с ног.

Они, конечно, поразились не меньше Эдмунда, увидев, что зима отступает у них на глазах и за несколько часов время промчалось от января до мая. Они не знали, что так и должно было произойти, когда в Нарнию вернется Эслан. Но всем было известно, что бесконечная зима в Нарнии дело рук Белой Колдуньи, ее злых чар и, раз началась весна, значит, у той что-то разладилось. Они сообразили также, что без снега Колдунья не сможет ехать на санях. И поэтому перестали спешить, чаще останавливались и дольше отдыхали. Конечно, к этому времени они сильно устали, сильно, но не смертельно — просто они двигались медленно, как во сне, и на душе у них были тишина и покой, как бывает на исходе долгого дня, проведенного на воздухе. Сьюзан слегка натерла пятку.

Большая река осталась слева от них. Чтобы добраться до Каменного Стола, следовало свернуть к югу, то есть направо. Даже если бы им не надо было сворачивать, они не могли бы идти прежним путем: река разлилась, и там, где проходила их тропинка, теперь с шумом и ревом несся бурный желтый поток.

Но вот солнце стало заходить, свет его порозовел, тени удлинились, и цветы задумались, не пора ли им закрываться.

Теперь уже недалеко, — сказал мистер Бобр и стал подниматься по холму, поросшему кое-где высокими деревьями и покрытому толстым пружинящим мхом, — по нему было бы так приятно ступать босиком. Идти в гору после целого дня пути тяжело, и все запыхались. Люси уже начала сомневаться, сможет ли дойти до верха, если как следует не передохнет, как вдруг они очутились на вершине холма. И вот что открылось их глазам.

Они стояли на зеленой открытой поляне. Под ногами у них темнел лес: он был всюду, куда достигал взгляд, и только далеко на востоке, прямо перед ними, что-то сверкало и переливалось.

Вот это да! — вырвалось у Питера. — Море!

А посреди поляны возвышался Каменный Стол – большая мрачная плита серого камня, положенная на четыре камня поменьше. Стол выглядел очень древним. На нем были высечены таинственные письмена, возможно, буквы неизвестного языка. Тот, кто глядел на них, испытывал какое-то странное, необъяснимое чувство. Затем ребята заметили шатер, раскинутый в стороне. Ах, какое это было удивительное зрелище, особенно сейчас, когда на шатер падали косые лучи заходящего солнца: полотнища из желтого шелка, пурпурные шнуры, колышки из слоновой кости, а над шатром, на шесте, колеблемый легким ветерком, который дул им в лицо с далекого моря, полоскался стяг с красным львом, вставшим на задние лапы.

Внезапно справа от них раздались звуки музыки, и, обернувшись, они увидели то, ради чего пришли сюда.

Эслан стоял в центре целой группы престранных созданий, окружавших его полукольцом. Там были духи деревьев и духи источников — дриады и наяды, как их зовут в нашем мире, — с лирами в руках. Вот откуда слышалась музыка. Там было четыре больших кентавра. Сверху они были похожи на суровых, но красивых великанов, снизу — на могучих лошадей, таких, какие работают в Англии на фермах. Был там и единорог, и бык с человечьей головой, и пеликан, и орел, и огромный пес. А рядом с Эсланом стояли два леопарда.

Один держал Его корону, другой — Его знамя.

А как вам описать самого Эслана? Этого не могли бы ни ребята, ни бобры. Не знали они и как вести себя с Ним, и что сказать. Те, кто не были в Нарнии, думают, что нельзя быть добрым и грозным одновременно. Если Питер, Сьюзан и Люси когда-нибудь так думали, то теперь они поняли свою ошибку. Потому что, когда они попробовали прямо взглянуть на Него, то почувствовали, что не осмеливаются это сделать, и лишь на миг увидели золотую гриву и большие, серьезные, проникающие в самое сердце глаза.

Подойди к Нему, — шепнул мистер Бобр.

Нет, — ответил Питер, вы первый.

Сначала дети Адама и Евы, потом животные, — прошептал мистер Бобр.

Сьюзан, — тихо сказал Питер, — может быть, ты? Дам всегда пропускают вперед.

— Ты же старший, — тоже шепотом ответила Сьюзан.

И конечно, чем дольше они перешептывались, тем все более неловко себя чувствовали. Наконец Питер понял, что первым действовать придется все-таки ему. Он вытащил из ножен меч и отсалютовал им Эслану. Торопливо шепнув остальным: «Идите за мной. Возьмите себя в руки!» — он приблизился ко Льву и сказал:

— Мы пришли, Эслан.

Добро пожаловать, Питер, сын Адама и Евы, — промолвил Эслан. Добро пожаловать, Сьюзан и Люси, дочери Адама и Евы. Добро пожаловать. Бобр и Бобриха.

Голос у Льва был низкий и звучный, и ребята сразу почему-то перестали волноваться. Теперь на сердце у них было радостно и спокойно, и им вовсе не казалось неловким стоять перед Эсланом молча.

А где же четвертый? спросил Эслан.

Он хотел их предать и перешел на сторону Белой Колдуньи, — ответил мистер Бобр. И тут что-то заставило Питера сказать:

— Тут есть и моя вина, Эслан. Я рассердился на него, и, мне кажется, это толкнуло его на ложный путь.

Эслан ничего не ответил на эти слова, просто стоял и пристально смотрел на мальчика. И все поняли, что тут действительно не поможешь словами.

— Пожалуйста, Эслан, — попросила Люси. — Нельзя ли как-нибудь спасти Эдмунда?

Мы сделаем все, чтобы его спасти, — сказал Эслан. Но это может оказаться труднее, чем вы полагаете.

И Лев опять замолчал. С первой минуты Люси восхищалась тем, какой у Него царственный, грозный и вместе с тем миролюбивый взгляд, но сейчас она вдруг увидела, что взгляд Его к тому же и печальный. Однако выражение это сразу же изменилось. Эслан тряхнул гривой и хлопнул одной лапой о другую. «Страшные лапы, — подумала Люси, — хорошо, что Он умеет убирать когти».

Ну, а пока пусть готовят пир, — сказал Лев. — Отведите дочерей Адама и Евы в шатер и позаботьтесь о них.

Когда девочки ушли, Эслан положил лапу на плечо Питеру — ох, и тяжела же была эта лапа! — и сказал ему:

— Пойдем, сын Адама и Евы, Я покажу тебе замок, где ты будешь королем.

И Питер, все еще держа в руке меч, последовал за Львом к восточному краю поляны. Глазам их открылся чудесный вид. Вся долина, лежащая внизу, — лес, холмы, луга, извивающаяся серебряной змейкой река была залита вечерним солнечным светом. Далеко впереди синело море, а по небу плыли розовые от заката облака. Там, где земля встречалась с морем, у самого устья реки, подымалась невысокая гора, на которой что-то сверкало. Это был замок, во всех окнах которого отражался закат. Но Питеру показалось, что он видит огромную звезду, покоящуюся на морском берегу.

— Это, о Человек, — сказал Эслан, — замок Кэр-Пэравел. Там приготовлено четыре царских престола, на одном из которых ты воссядешь. Я показываю его тебе, потому что ты самый старший и будешь Верховным Королем.

И вновь Питер ничего не сказал, потому что в эту самую минуту тишину нарушил странный звук. Он был похож на пение охотничьего рога, только гораздо более низкий.

— Это рог твоей сестры, — сказал Эслан Питеру тихо, так тихо, что казалось, будто Он мурлычет (если, конечно, позволительно так говорить про Льва). Питер не сразу понял Его. Но когда он увидел, что все остальные устремились вперед, и услышал, как Эслан, махнув лапой, скомандовал: «Назад! Пусть принц сам завоюет себе рыцарские шпоры», он догадался, в чем дело, и со всех ног бросился к шатру. Там его ждало ужасное зрелище.

Наяды и дриады улепетывали во все стороны. Навстречу ему бежала Люси — так быстро, как только могли двигаться ее маленькие ножки. Лицо ее было белее бумаги. Только тут он заметил Сьюзан. Подбежав к дереву, она уцепилась за ветку — за ней по пятам несся огромный волк. Казалось, размером он был больше медведя. Став на задние лапы, волк уперся передними в дерево. Он рычал и лязгал зубами, шерсть у него на спине стала дыбом. Сьюзан удалось забраться только на вторую от земли ветку. Одна нога ее свисала вниз и была всего в нескольких дюймах от пасти зверя. Питер удивился, почему она не заберется повыше или хотя бы не уцепится покрепче, но вдруг понял, что сестра вот-вот потеряет сознание и упадет.

По правде говоря, Питер никогда не считал себя таким уж храбрецом, напротив, он даже подумал, что ему сейчас самому станет дурно от страха. Но это ничего не меняло: он знал, что повелевает ему долг. Одним прыжком он кинулся к чудищу, подняв меч, чтобы ударить его сплеча. Волк избежал этого удара. С быстротой молнии он обернулся к Питеру. Глаза его сверкали от ярости, из огромной красной пасти вырвался злобный рык. Зверь был полон злобы и просто не мог удержаться от рычания: это спасло Питера, иначе волк тут же схватил бы его за горло. Все остальное произошло так быстро, что Питер не успел ничего осознать. Он увернулся от волчьей пасти и изо всех сил вонзил волку меч чуть ниже передних лап, прямо в сердце. Несколько секунд пронеслись как в страшном сне. Волк боролся со смертью, его оскаленные зубы коснулись лба Питера. Мальчику казалось, что все кругом лишь кровь и волчья шерсть. А через мгновение чудище лежало бездыханным у его ног. Питер с трудом вытащил из груди волка меч, выпрямился и вытер пот, застилавший ему глаза. Все его тело ломило от усталости.

Через минуту Сьюзан слезла с дерева. От пережитого волнения оба еле-еле стояли на ногах и, не стану скрывать, оба не могли удержаться от слез и поцелуев. Но в Нарнии это никому в упрек не ставят.

— Скорей! Скорей! — раздался голос Эслана, — Кентавры! Орлы! Я вижу в чаще еще одного волка. Вон там, за вами. Он только что бросился прочь. В погоню! Он побежит к своей хозяйке. Это поможет нам найти Колдунью и освободить четвертого из детей Адама.

И тут же, стуча копытами и хлопая крыльями, самые быстрые из армии Эслана скрылись в сгущавшейся тьме, Питер, все еще не в силах отдышаться, обернулся на голос Эслана и увидел, что Тот стоит рядом с ним.

Ты забыл вытереть свой меч, — сказал Эслан.

Так оно и было. Питер покраснел. Взглянув на блестящий клинок, он увидел на нем волчью кровь. Наклонившись, он насухо вытер меч о траву, а затем о полу своей куртки.

Дай Мне меч и стань на колени, сын Адама и Евы!

Питер выполнил приказ Льва. Коснувшись его плеча повернутым плашмя мечом, Эслан произнес:

— Встаньте, сэр Питер, Гроза Волков! И что бы с вами ни случилось, не забывайте вытирать свой меч.

Глава тринадцатая ТАЙНЫЕ ПРЕДНАЧЕРТАНИЯ НАЧАЛА ВРЕМЕН

А теперь пора вернуться к Эдмунду. Они все шли и шли. Раньше он ни за что не поверил бы, что можно так долго идти пешком. И вот наконец, когда они очутились в мрачной лощине под тенью огромных тисов и елей, Колдунья объявила привал. Эдмунд тут же бросился ничком на землю. Ему было все равно, что с ним потом случится, лишь бы сейчас ему дали спокойно полежать. Он так устал, что не чувствовал ни голода, ни жажды. Колдунья и гном негромко переговаривались где-то рядом.

Нет, — сказал гном, — теперь все это бесполезно, о Королева! Они уже, наверное, дошли до Каменного Стола.

Будем надеяться, Могрим найдет нас и сообщит все новости.

Если и найдет, вряд ли это будут хорошие новости, — ответил гном.

В Кэр-Пэравеле четыре трона, — сказала Колдунья. А если только три из них окажутся заняты? Ведь тогда предсказание не исполнится.

Какая разница? Главное, что Он здесь, — сказал гном. Он все еще не осмеливался назвать Эслана по имени, говоря со своей повелительницей.

Он не обязательно останется здесь надолго. А когда Он уйдет, мы нападем на тех троих в Кэр-Пэравеле.

И все же лучше придержать этого, — с этими словами гном пнул ногой Эдмунда, — чтобы вступить с ними в сделку.

Ну да! И дождаться, пока они его освободят! насмешливо сказала Колдунья.

Тогда лучше сразу исполнить то, что следует, — отозвался гном.

Я бы предпочла сделать это на Каменном Столе, — сказала Колдунья. — Там, где положено. Где это делали испокон веков.

Ну, теперь не скоро опять наступит то время, когда Каменным Столом станут пользоваться так, как положено, — возразил гном.

Верно, — согласилась Колдунья. — Что ж, тогда я начну.

В эту минуту из леса выбежал Волк и кинулся к ним.

Я их видел! Все трое у Каменного Стола вместе с Ним! Они убили Могрима, моего капитана. Один из сыновей Адама и Евы его убил. Я спрятался в чаще и все видел. Спасайтесь! Спасайтесь!

Зачем? сказала Колдунья. В этом нет никакой нужды. Отправляйся и собери всех наших. Пусть они как можно скорее прибудут сюда. Позови великанов, оборотней и духов тех деревьев, которые на моей стороне. Позови упырей, людоедов и минотавров. Позови леших, позови вурдалаков, вампиров и ведьм. Мы будем сражаться. Разве у меня нет волшебной палочки?! Отправляйся быстрее. А мне надо покончить тут с одним небольшим дельцем.

Огромный зверь наклонил голову, повернулся и поскакал прочь.

Так, — сказала она, — стола у нас тут нет... Дай подумать... Лучше поставим его спиной к дереву.

Пинком подняв Эдмунда с земли, гном подвел его к дубу и крепко-накрепко привязал к стволу. Эдмунд увидел, что Колдунья сбрасывает плащ, увидел ее белые как снег руки, в лощине под темными деревьями было так сумрачно, что ничего другого он разглядеть не мог.

Приготовь его, — сказала Колдунья гному. — Жертва должна быть принесена по всем правилам.

Гном расстегнул у Эдмунда воротник рубашки. Потом схватил его за волосы и потянул голову назад, чтобы задрать ему подбородок. Эдмунд услышал странный звук: вжик-вжик-вжик... Что бы это могло быть? И вдруг понял: это точили нож.

Но в эту же минуту послышались громкие крики, топот копыт, хлопанье крыльев и яростный вопль Колдуньи. Поднялись шум и суматоха. А затем мальчик почувствовал, что его развязывают и поднимают чьи-то сильные руки, услышал добрые басовитые голоса:

— Пусть полежит... надо дать ему вина... выпей-ка немного, тебе станет лучше.

А затем они стали переговариваться между собой:

— Кто поймал Колдунью?

— Я думал, ты.

— Я не видел ее после того, как выбил у нее из рук нож.

— Я гнался за гномом... Неужели она сбежала?

— Не мог же я помнить обо всем сразу?! А это что?

— Да ничего, просто старый пень.

Тут Эдмунд окончательно потерял сознание.

Вскоре кентавры, единороги, олени и птицы (те самые, которых Эслан отправил спасать Эдмунда в предыдущей главе) двинулись в обратный путь. Унося с собою Эдмунда. Узнай они, что произошло в лощине после их ухода, они бы немало удивились.

Было совсем тихо. Вскоре взошла луна, свет ее становился все ярче и ярче. Если бы вы там оказались, вы заметили бы в этом ярком лунном свете старый пень и довольно крупный валун. Но, присмотрись вы к ним повнимательнее, вам почудилось бы в них что-то странное почудилось бы, например, что валун удивительно похож на маленького толстячка, скорчившегося на земле. А если бы вы запаслись терпением, то увидели бы, что валун подходит к пеньку, а пенек поднимается и начинает что-то ему говорить. Ведь на самом деле валун и пень были гном и Колдунья. Ведь одной из ее колдовских штучек была способность так заколдовать кого угодно, да и себя тоже, чтобы их нельзя было узнать. И вот, когда у нее вышибли нож из рук, она не растерялась и превратила себя и гнома в пень и валун. Волшебную палочку ей тоже удалось сохранить.

Когда Питер, Сьюзан и Люси проснулись на следующее утро они проспали всю ночь в шатре на груде подушек, — миссис Бобриха первым делом рассказала им, что накануне вечером их брата спасли, вырвав из рук Колдуньи, и он теперь здесь, в лагере, и сейчас беседует с Эсланом.

Они вышли из шатра и увидели, что Эслан и Эдмунд прогуливаются рядышком по росистой траве в стороне от всех остальных. Вовсе не обязательно пересказывать вам — да никто этого и не слышал, — что именно говорил Эслан, но Эдмунд запомнил Его слова на всю жизнь. Когда дети приблизились, Эслан повернулся к ним навстречу.

— Вот ваш брат. И.... совсем ни к чему говорить с ним о том, что уже позади.

Эдмунд всем по очереди пожал руки и сказал каждому: «Прости меня», и каждый из них ответил: «Ладно, о чем толковать». А затем им захотелось произнести что-нибудь будничное и простое, показать, что они снова друзья, и, конечно, никто из них — хоть режь! — ничего не смог придумать. Им уже становилось неловко, но тут появился один из леопардов и, обратившись к Эслану, проговорил:

— Ваше величество, вражеский парламентер просит аудиенции у Вас.

— Пусть подойдет, — сказал Эслан.

Леопард ушел и вскоре вернулся с гномом.

Что ты желаешь Мне сообщить, сын Земных Недр? — спросил Эслан.

Королева Нарнии, Императрица Одиноких Островов, просит ручательства в том, что она может без опасности для жизни прийти сюда и поговорить с Вами о деле, в котором Вы заинтересованы не меньше, чем она.

«Королева Нарнии»! Ну и ну!.. — проворчал мистер Бобр. — Такого нахальства я еще...

Спокойно, Бобр, сказал Эслан. — Скоро все титулы будут возвращены законным правителям. А пока не будем спорить. Скажи своей повелительнице, сын Земных Недр, что Я ручаюсь за ее безопасность, если она, прежде чем подойти сюда, оставит свою волшебную палочку под тем большим дубом.

Гном согласился на это, и леопарды пошли вместе с ним, чтобы проследить, будет ли выполнено это условие.

А вдруг она обратит леопардов в камень? — шепнула Люси Питеру.

Я думаю, эта же мысль пришла в голову и самим леопардам: во всяком случае, шерсть у них на спине встала дыбом, хвост поднялся трубой, как у котов при виде собаки.

Все будет в порядке, — шепнул Питер ей в ответ. — Эслан бы не послал их, если бы не был уверен в их полной безопасности.

Через несколько минут на вершине холма появилась Колдунья собственной персоной; перейдя поляну, она стала перед Эсланом. При взгляде на нее у Питера, Люси и Сьюзан — ведь они ее до того не видели — побежали по спине мурашки, среди зверей раздалось тихое рычанье. Хотя на небе ярко сияло солнце, всем вдруг стало холодно. Спокойно себя чувствовали, по-видимому, только сама Колдунья и Эслан. Странно было видеть рядом эти два лика — золотистый и бледный как смерть. Правда, прямо в глаза Эслана Колдунья все же смотреть не могла, как рассказывала потом миссис Бобриха, нарочно следившая за ней.

— Среди вас есть предатель, Эслан, — сказала Колдунья.

Конечно, все, кто там были, поняли, что она имеет в виду Эдмунда. Но после всего того, что с ним произошло, и утренней беседы с Эсланом сам Эдмунд меньше всего думал о себе. Он по-прежнему не отрывал взора от Эслана: казалось, для него не имеет значения, что говорит Колдунья.

Ну и что? — ответил Эслан. — Его предательство было совершено по отношению к другим, а не к вам.

Вы забыли Тайные Предначертания? спросила Колдунья.

Допустим, забыл, — ответил Эслан печально. — Расскажите нам об этих Предначертаниях.

Рассказать вам? повторила Колдунья, голос ее стал теперь еще пронзительнее. — Рассказать, что написано на том самом Каменном Столе, возле которого мы сейчас стоим? Рассказать, что высечено на жертвенном камне Заповедного Холма? Вы не хуже меня знаете те великие Предначертания, которым подвластна Нарния от начала времен по воле Великого Властелина Миров. Вы знаете, что, согласно этим Предначертаниям, каждый предатель принадлежит мне. Он моя законная добыча, за каждое предательство я имею право убить.

А-а, — протянул мистер Бобр, — вот почему, оказывается, вы вообразили себя Королевой: потому что вас назначили палачом Великого Властелина!

Спокойно, Бобр, — промолвил Эслан и тихо зарычал.

— Поэтому, — продолжала Колдунья, — это человеческое отродье принадлежит мне! Его жизнь принадлежит мне, его кровь мое достояние.

Что ж, тогда возьми его! — проревел бык с головой человека.

Дурак, — сказала Колдунья, и жестокая улыбка скривила ее губы. Неужели ты думаешь, что твой повелитель может силой лишить меня законных прав? Он слишком хорошо знает, что такое Тайные Предначертания. Он знает, что, если я не получу крови, как о том сказано в древнем Законе, Нарния погибнет от огня и воды.

— Истинная правда, — сказал Эслан. — Я этого не отрицаю.

О Эслан, — зашептала Сьюзан Ему на ухо. Мы не можем... я хочу сказать... Ты ведь не отдашь его, да? Неужели ничего нельзя сделать против Предначертаний Великого Властелина? Может быть, можно как-нибудь подействовать на них?

Подействовать на Предначертания Великого Властелина Миров? переспросил Эслан, обернувшись к девочке, и нахмурился. И никто больше не осмелился с Ним заговорить.

Все это время Эдмунд стоял по другую сторону от Эслана и неотступно смотрел на Него. Он думал, не следует ли ему что-нибудь сказать, но тут же понял, точнее, почувствовал, что от него требуется только одно: делать то, что ему скажут.

— Отойдите назад, — сказал Эслан. — Я хочу поговорить с ней с глазу на глаз.

Все повиновались. Ах, как ужасно было ждать, ломая голову над тем, о чем так серьезно беседуют вполголоса Лев и Колдунья!

Ах, Эдмунд! — сказала Люси и расплакалась.

Питер стоял спиной ко всем остальным и глядел на далекое море. Бобр и Бобриха взяли друг друга за лапы и застыли с поникшими головами. Кентавры беспокойно перебирали копытами. Но под конец все перестали шевелиться. Стали слышны даже самые тихие звуки: гудение шмеля, пение птиц далеко в лесу и шелест листьев на ветру. А беседе Эслана и Колдуньи все не было видно конца.

Наконец раздался голос Эслана.

Можете подойти, — сказал Он. Я все уладил. Она отказывается от притязаний на жизнь вашего брата.

И над поляной пронесся вздох, словно все это время они сдерживали дыхание и только теперь вздохнули полной грудью. Лицо Колдуньи светилось злобным торжеством. Она пошла было прочь, но вновь остановилась и сказала:

— Откуда мне знать, что обещание не будет нарушено?

Рр-р-р! взревел Лев, приподнимаясь на задние лапы. Пасть Его раскрывалась все шире и шире, а рычание становилось все громче. Колдунья, вытаращив глаза и разинув рот, подобрала юбки и пустилась наутек.

Глава четырнадцатая ТРИУМФ КОЛДУНЬИ

Как только Колдунья скрылась из виду, Эслан сказал:

Нам надо перебираться отсюда, это место понадобится для других целей. Сегодня вечером мы станем лагерем у Брода Беруны

Все, разумеется, сгорали от желания узнать, как Ему удалось договориться с Колдуньей, но вид у Льва был по-прежнему суровый, в ушах у всех еще звучал грозный рык, и никто не отважился ни о чем Его спрашивать.

Солнце уже высушило траву, и они позавтракали прямо на лужайке под открытым небом. Затем все занялись делом: одни сворачивали шатер, другие собирали вещи. Вскоре после полудня они снялись с лагеря и не спеша пошли к северо-востоку, ведь идти было недалеко.

По пути Эслан объяснял Питеру Свой план предстоящих военных действий.

Как только Колдунья покончит с делами в этих краях, — сказал Он, — она вместе со всей своей сворой наверняка отступит к замку и приготовится к обороне. Возможно, тебе удастся перехватить ее на пути туда, хотя поручиться за это нельзя.

Затем Эслан нарисовал в общих чертах два плана битвы: один — если сражаться с Колдуньей придется в лесу, другой — если надо будет нападать на ее Замок. Он давал Питеру множество советов, как вести боевые действия, например: «Ты должен поместить кентавров туда-то и туда-то» или «Тебе надо будет выслать разведчиков, чтобы убедиться, что она не делает того-то и того-то». Наконец Питер сказал:

Но ведь Ты будешь с нами, Эслан.

Этого Я не могу тебе обещать, ответил Эслан и продолжал давать Питеру множество советов и указаний.

Вторую половину пути Эслан не покидал Сьюзан и Люси, но почти не говорил с ними и казался им очень печальным.

Еще не наступил вечер, когда они вышли к широкому плесу там, где долина расступилась в стороны, а река стала мелкой. Это был Брод Беруны. Эслан отдал приказ расположиться на ближнем берегу, но Питер спросил:

А не лучше ли разбить лагерь на том берегу? Вдруг Колдунья нападет на нас ночью?

Эслан, задумавшийся о чем-то, встрепенулся, встряхнул гривой.

Что ты сказал? — спросил Он. Питер повторил свои слова.

— Нет, — ответил Эслан глухо и безучастно. — Нет, этой ночью она не станет на вас нападать. — И глубоко вздохнул. Но тут же добавил: — Все равно хорошо, что ты об этом подумал. Воину так и положено. Только сегодня это не имеет значения.

И они принялись разбивать лагерь там, где Он указал. Настроение Эслана передалось всем остальным. Питеру к тому же было не по себе от мысли, что ему придется на свой страх и риск сражаться с Колдуньей. Он не ожидал, что Эслан покинет их, и известие об этом его потрясло. Ужин прошел в молчании. Все чувствовали, что этот вечер сильно отличается от вчерашнего и даже от сегодняшнего утра. Словно хорошие времена, не успев начаться, уже подходят к концу.

Чувство это настолько овладело Сьюзан, что, улегшись спать, она никак не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок, считала белых слонов: «Один белый слон, два белых слона, три белых слона...», но сон все не шел к ней. Тут она услышала, как Люси тяжело вздохнула и заворочалась рядом с ней в темноте.

— Тоже не можешь уснуть? — спросила Сьюзан.

— Да, — ответила Люси, — я думала, ты спишь. Послушай, Сью!

— Что?

У меня такое ужасное предчувствие... Мне кажется, над нами нависла беда.

— Правда? Честно говоря, у меня тоже.

— Это связано с Эсланом, — сказала Люси. — То ли с Ним случится что-то ужасное, то ли Он Сам сделает что-нибудь ужасное...

— Да, Он Сам на Себя не был похож весь день, — согласилась Сьюзан. Люси, что это Он говорил, что Его не будет с нами во время битвы? Как ты думаешь, Он не хочет потихоньку уйти сегодня ночью и оставить нас одних?

— А где Он сейчас? — спросила Люси. — Здесь, в шатре?

— По-моему, нет.

Давай выйдем и посмотрим. Может быть, мы Его увидим.

Давай, — согласилась Сьюзан, все равно нам не уснуть.

Девочки тихонько пробрались между спящими и выскользнули из шатра. Светила яркая луна, не было слышно ни звука, кроме журчания реки, бегущей по камням. Вдруг Сьюзан схватила Люси за руку и шепнула:

— Гляди!

На самом краю поляны, там, где уже начинались деревья, они увидели Льва — Он медленно уходил в лес. Девочки, не обменявшись ни словом, пошли следом за Ним.

Он поднялся по крутому склону холма и свернул вправо. Судя по всему, Он шел тем самым путем, которым привел их сюда сегодня днем. Он шел все дальше и дальше, то скрываясь в густой тени, то показываясь в бледном лунном свете. Ноги девочек скоро промокли от росы. Но что сделалось с Эсланом? Таким они Его еще не видели. Голова Его опустилась, хвост обвис: Он шел медленно-медленно, словно очень устал. И вот в тот момент, когда девочки пересекали открытое место, где им невозможно было укрыться, Лев вдруг остановился и посмотрел назад. Убегать было бессмысленно, и они подошли к Нему. Когда они приблизились, Он сказал:

— Ах, дети, дети! Зачем вы идете за Мной?

— Мы не могли уснуть, — промолвила Люси и тут почувствовала, что не нужно больше ничего говорить: Эслан и так знает их мысли.

Можно нам пойти с Тобой?.. Пожалуйста... куда бы Ты ни шел?

— Вместе... — сказал Эслан и задумался. Затем сказал: — Да, вы можете пойти со Мной. Я буду рад побыть сегодняшней ночью с друзьями. Но обещайте, что остановитесь там, где Я скажу, и не будете мешать Мне идти дальше.

О, спасибо! Спасибо! Мы сделаем все, как Ты велишь! воскликнули девочки.

И вот они вновь пустились в путь. Лев посередине, девочки — по бокам. Но как медленно Он шел! Его большая царственная голова опустилась так низко, что нос чуть не касался травы. Вот Он споткнулся и издал тихий стон.

Эслан! Милый Эслан! — прошептала Люси. — Что с Тобой? Ну скажи нам!

Ты не болен, милый Эслан? — спросила Сьюзан.

— Нет, — ответил Эслан. — Мне грустно и одиноко. Положите руки Мне на гриву, и Я буду чувствовать, что вы рядом.

И вот сестры сделали то, что им так давно хотелось сделать, с первой минуты, как они увидели Льва, но на что они никогда не отважились бы без Его разрешения: они погрузили озябшие руки в Его прекрасную гриву и принялись гладить ее. И так они шли всю остальную дорогу. Вскоре девочки поняли, что поднимаются по склону холма, на котором стоял Каменный Стол. Их путь лежал по той стороне склона, где деревья доходили до самой вершины. Когда они поравнялись с последним деревом, Эслан остановился и сказал:

Дети, здесь вы должны остановиться. Вы остаетесь здесь и, что бы ни случилось, постарайтесь, чтобы вас никто не заметил. Прощайте.

Девочки горько расплакались, хотя сами не могли бы объяснить почему, прильнули ко Льву и стали целовать Его гриву, нос, лапы и большие печальные глаза. Наконец Он повернулся и пошел от них прочь, прямо на вершину холма. Люси и Сьюзан, спрятавшись в кустах, смотрели Ему вслед. Вот что они увидели.

Вокруг Каменного Стола собралась большая толпа. Хотя луна по-прежнему светила ярко, многие держали факелы, горевшие зловещим огнем и окутавшие все черным дымом. Кого там только не было! Людоеды с огромными зубами, громадные волки, существа с туловищем человека и головой быка, уродливые ведьмы, духи злых деревьев и ядовитых растений и другие страшилища, которых я не стану описывать, не то взрослые запретят вам читать эту книжку, — джинны, кикиморы, домовые, лешие и прочая нечисть. Короче, все те, кто был на стороне Колдуньи и кого по ее приказу собрал Волк. А прямо посередине холма, у Каменного Стола, стояла сама Белая Колдунья.

Увидев приближающегося к ним Льва, чудища взвыли от ужаса, какой-то миг сама Колдунья казалась объятой страхом. Но она тут же оправилась и разразилась неистовым и яростным хохотом.

Глупец! — вскричала она. — Глупец пришел! Скорее вяжите Его!

Люси и Сьюзан затаив дыхание ждали, что Эслан с ревом кинется на врагов. Но этого не произошло. С ухмылками и насмешками, однако не решаясь поначалу подойти к Нему близко и сделать то, что им велено, к Эслану стали приближаться три или четыре ведьмы.

— Вяжите Его, кому говорят! — повторила Колдунья.

Ведьмы кинулись на Эслана и, видя, что Он не думает сопротивляться, торжествующе завизжали. Тогда все остальные кинулись им на подмогу.Набросившись на Него скопом, они повалили огромного Льва на спину и принялись Его связывать. При этом они издавали победные клики, словно совершили невесть какой подвиг. Однако Он не шевельнулся, не испустил ни звука, даже когда Его враги так затянули веревки, что они врезались Ему в тело. Связав Льва, они потащили Его к Каменному Столу.

Стойте! — скомандовала Колдунья. — Сначала надо Его остричь.

Под взрывы всеобщего гогота из толпы вышел людоед с ножницами в руках и присел на корточки возле Эслана. «Чик-чик-чик» — щелкали ножницы, и на землю дождем сыпались золотые завитки. Когда людоед поднялся, девочки увидели из своего убежища совсем другого Эслана — голова Его казалась без гривы такой маленькой! Враги Эслана тоже увидели, как Он изменился.

— Глядите, да это просто большая кошка! закричал один.

— И Его-то мы боялись! — откликнулся другой.

Столпившись вокруг Эслана, они принялись насмехаться над Ним. «Кис-кис-кис!» — кричали они. «Сколько мышей поймал сегодня?» — «Не хочешь ли молочка, киска?»

— Ах, как они могут?!. — всхлипнула Люси. Слезы катились у нее по щекам. — Скоты! Мерзкие скоты!

Когда прошло первое потрясение, Эслан стал казаться ей еще более смелым, еще более прекрасным, чем раньше.

— Наденьте на Него намордник! — приказала Колдунья.

Даже сейчас, когда на Него натягивали намордник, одно движение Его огромной пасти — и двое-трое из них остались бы без рук и лап. Но Лев по-прежнему не шевелился. Казалось, это привело врагов в еще большую ярость. Все, как один, набросились на Него. Даже те, кто боялись подойти к Нему, уже связанному, теперь осмелели. Несколько минут Эслана совсем не было видно — так плотно обступил Его весь этот сброд. Чудища пинали Его, били, плевали на Него, насмехались над Ним.

Наконец им это надоело, и они поволокли связанного Льва к Каменному Столу. Эслан был такой огромный, что им еле-еле удалось втащить Его на Стол. А затем они еще туже затянули веревки.

— Трусы! Подлые трусы! — рыдала Сьюзан. — Они все еще боятся Его! Даже сейчас!

Но вот Эслана привязали к плоскому камню. Теперь Он казался сплошной массой веревок. Все примолкли. Четыре ведьмы с факелами в руках стали у четырех углов Стола. Колдунья сбросила плащ, как и в прошлую ночь, только сейчас перед ней был Эслан, а не Эдмунд. Затем она принялась точить нож. Когда на него упал свет от факелов, девочки увидели, что этот причудливой и зловещей формы нож — каменный, а не стальной.

Наконец Колдунья подошла ближе и встала у головы Эслана. Лицо ее исказилось от злобы, но Эслан по-прежнему глядел на небо, и в глазах Его не было ни гнева, ни боязни — лишь печаль. Колдунья наклонилась и перед тем, как нанести удар, проговорила торжествующе:

— Ну, кто из нас выиграл? Глупец, неужели Ты думал, что Своею смертью спасешь человеческое отродье? Этого мальчишку-предателя? Я убью Тебя вместо него, как мы договорились; жертва будет принесена и Предначертания исполнятся. Но когда Ты будешь мертв, что помешает мне убить и его тоже? Кто тогда вырвет его из моих рук? Четвертый трон в Кэр-Пэравеле останется пустым. Ты навеки отдал мне Нарнию, потерял Свою жизнь и не избавил от смерти предателя. А теперь, зная это, умри!

С этими словами она вонзила нож меж ребер Эслана. Но Люси и Сьюзан не видели этого, потому что зажмурили от ужаса глаза.

Глава пятнадцатая ТАЙНЫЕ ПРЕДНАЧЕРТАНИЯ ТОЙ ПОРЫ, КОГДА ВРЕМЕНИ ЕЩЕ НЕ БЫЛО

Девочки все еще сидели в кустах, закрыв лицо руками, когда они услышали голос Колдуньи:

Все за мной, и мы покончим с врагами. Теперь Великий Глупец, Большой Кот, мертв. Мы быстро справимся с предателями и с человеческим отродьем!

Следующие несколько минут могли окончиться для сестер печально. Под дикие крики, вопли волынок и пронзительное завывание рогов вся орда злобных чудищ помчалась вниз по склону мимо того места, где притаились Сьюзан и Люси. Девочки чувствовали, как холодным ветром несутся мимо духи, как сотрясается земля под тяжкими копытами минотавров, как хлопают над головой крылья грифов и летучих мышей. В другое время они дрожали бы от страха, но сейчас сердца их были полны скорби, и они думали лишь о позорной и ужасной смерти Эслана.

Как только стихли последние звуки, Сьюзан и Люси прокрались на вершину холма. Луна уже почти зашла, легкие облачка то и дело застилали ее, но опутанный веревками мертвый Лев все еще был виден на фоне неба. Люси и Сьюзан опустились на колени и стали целовать Его и гладить прекрасную гриву, вернее, то, что от нее осталось. Они плакали, пока у них не заболели глаза. Тогда они посмотрели друг на друга, взялись за руки, чтобы не чувствовать себя так одиноко, и снова заплакали, и снова замолчали. Наконец Люси сказала:

Не могу глядеть на этот ужасный намордник. Может быть, нам удастся его снять?

Они попробовали стащить его. Это оказалось не так-то просто, потому что пальцы у них онемели от холода и стало очень темно. Наконец им все же удалось это. И тут они снова принялись рыдать, и гладить Львиную морду, и стирать с нее кровь и пену. Я не берусь описать, как им было одиноко, как страшно и тоскливо.

А нам удается развязать Его? — спросила Сьюзан.

Злобные чудища так затянули веревки, что девочки не смогли распутать узлы. Я надеюсь, что никто из ребят, читающих эту книгу, никогда в жизни не бывал таким несчастным, какими были в тот момент Сьюзан и Люси. Но если вы плакали когда-нибудь всю ночь, плакали, пока у вас не осталось ни слезинки, вы знаете, что под конец вас охватывает какое-то оцепенение, чувство, что никогда больше ничего хорошего не случится. Во всяком случае, так казалось Люси и Сьюзан. Час проходил за часом, становилось все холодней, а они ничего не замечали. Но вот Люси увидела, что небо на востоке стало чуть-чуть светлее. Увидела она и еще кое-что: в траве у их ног шмыгали какие-то существа. Сперва она не обратила на них внимания. Но вскоре ей показалось, что эти существа — кто бы они ни были — начали подниматься по ножкам Стола. И теперь бегают по телу Эслана. Она наклонилась поближе и разглядела каких-то серых зверушек.

Фу! — воскликнула Сьюзан, сидевшая по другую сторону Стола. — Какая гадость! Убирайтесь отсюда! Ах вы, противные мыши! — И она подняла руку, чтобы их согнать.

Погоди, — сказала Люси, не сводившая с мышей глаз все это время. — Ты видишь?

Девочки наклонились и стали всматриваться.

Мне кажется... — проговорила Сьюзан. — Как странно! Они грызут веревки!

Так я и думала, сказала Люси. — Эти мыши — друзья. Бедняжки, они не понимают, что Он мертвый. Они хотят помочь Ему, освободить от пут.

Тем временем почти рассвело. Девочки уже различали лица друг друга — ну и бледные они были! Увидели и мышей, перегрызавших веревки: сотни маленьких полевых мышек. Наконец одна за другой все веревки были перегрызены. Небо на востоке совсем побелело, звезды стали тускнеть, все, кроме одной далекой и большой звезды над горизонтом. Стало еще холоднее. Мыши разбежались, и девочки сбросили с Эслана обрывки веревок. Без них Эслан был больше похож на Себя. С каждой секундой становились светлее, и им все легче было Его разглядеть. В лесу за спиной чирикнула птица. Девочки даже вздрогнули — ведь много часов подряд тишину не нарушал ни один звук. Другая птица просвистела что-то в ответ. Скоро весь лес звенел от птичьих голосов. Ночь кончалась, в этом не было никакого сомнения. Утро вступало в свои права.

— Я так озябла, сказала Люси.

— И я, — отозвалась Сьюзан. — Давай походим.

Они подошли к восточному склону холма и поглядели вниз. Большая звезда исчезла. Лес внизу казался черным, но вдали, у самого горизонта, светилась полоска моря. Небо порозовело. Девочки ходили взад и вперед, стараясь хоть немного согреться. Ах, как они устали!

Они еле переставляли ноги. На минутку они остановились, чтобы взглянуть на море и на Кэр-Пэравел. Только сейчас они смогли его различить. На их глазах красная полоска между небом и землей стала золотой и краешек солнца показался медленно-медленно из воды. В этот миг они услышали за спиной громкий треск: словно великан разбил свою великанскую чашку.

— Что это?! — вскричала Люси, хватая Сьюзан за руку.

Я... я боюсь взглянуть, — пролепетала Сьюзан. Мне страшно. Что там происходит?

Опять что-то делают с Эсланом. Что-то нехорошее, сказала Люси. Пойдем скорей.

Она обернулась и потянула за собой Сьюзан.

Под лучами солнца все выглядело совсем иначе, все цвета и оттенки изменились, и в первое мгновение девочки не поняли, что произошло. Но тут они увидели, что Каменный Стол рассечен глубокой трещиной на две половины, а Эслан исчез.

Какой ужас!.. — расплакалась Люси. — Они даже мертвого не хотят оставить в покое!

Кто это сделал? — воскликнула Сьюзан. Снова Предначертания?

Да, — раздался громкий голос у них за спиной. Снова Предначертания!

Они обернулись. Перед ними, потряхивая сверкавшей на солнце гривой видно, она уже успела отрасти, стоял... Эслан. Он был еще громаднее, чем раньше.

Ах, Эслан! — воскликнули обе девочки, глядя на Него со смешанным чувством радости и страха.

— Ты живой, милый Эслан? — сказала Люси.

— Теперь — да! — ответил Эслан.

— Ты не... не?.. — дрожащим голосом спросила Сьюзан. Она не могла заставить себя произнести слово «привидение».

Эслан наклонил золотистую голову и лизнул ее в лоб. В лицо ей ударило теплое дыхание и пряный запах шерсти.

— Разве Я на него похож? — сказал Лев.

— Ах, нет-нет, Ты живой, Ты настоящий! Ах, Эслан! — вскричала Люси, и обе девочки принялись обнимать и целовать Его.

Но что все это значит? — спросила Сьюзан, когда они немного успокоились.

А вот что, — ответил Эслан. — Колдунья знала о Великих Предначертаниях, уходящих в глубь времен. Но если бы она могла заглянуть еще глубже, в тишину и мрак, которые были до того, как началась история Нарнии, она прочитала бы там и другие Пророчества. Она узнала бы, что, когда вместо предателя на жертвенный Стол по своей доброй воле взойдет тот, кто ни в чем не виноват, кто не совершил никакого предательства, Стол сломается и сама Смерть отступит перед ним. Это должно произойти с первым лучом солнца. А теперь...

— Да-да, что теперь? — сказала Люси, хлопая в ладоши.

Ах, девочки Мои, — сказал Эслан. — Ко Мне, Я чувствую, возвращаются силы. Ловите Меня!

Секунду Он стоял на месте. Глаза Его сверкали, лапы подрагивали, хвост бил по бокам. Затем Он подпрыгнул высоко в воздух, перелетел через девочек и опустился на землю по другую сторону Стола. Сама, не зная почему, Люси вскарабкалась на Стол и, хохоча во все горло, попыталась схватить Эслана. Лев снова прыгнул. Началась погоня. Эслан описывал круг за кругом, то оставляя девочек далеко позади, то, чуть не даваясь им в руки, то проскальзывал между ними, то подкидывал их высоко в воздух и снова ловил их Своими огромными лапами, то неожиданно останавливался как вкопанный, так что все трое кубарем катились в траву и нельзя было разобрать, где лапы, где руки, где ноги, где хвост. Да, так возиться можно только в Нарнии. Люси не могла решить, на что это больше похоже — на игру с грозой или с котенком. Но когда, запыхавшись, они свалились наконец в траву, девочки не чувствовали больше ни усталости, ни голода, ни жажды.

— А теперь, сказал Эслан, — за дело. Я чувствую, что сейчас зарычу. Заткните крепче уши!

Так они и поступили. Когда Эслан встал и открыл пасть, готовясь зарычать, Он показался им таким грозным, что они не осмелились глядеть на Него. Они увидели, как от рыка Его склонились деревья, — так клонится трава под порывами ветра. Затем Он сказал:

Нам предстоит далекий путь. Садитесь на Меня верхом.

Лев пригнулся, и девочки вскарабкались на Его теплую золотистую спину: сперва села Сьюзан и крепко ухватилась за гриву, за ней Люси и крепко ухватилась за Сьюзан. Вот Он поднялся на ноги и помчался вперед быстрее самого резвого скакуна, сначала вниз по склону, затем в чащу леса.

Ах, как это было замечательно! Пожалуй, лучшее из всего, что произошло с ними в Нарнии. Вы скакали когда-нибудь галопом на лошади? Представьте себе эту скачку, только без громкого стука копыт и звяканья сбруи, ведь огромные лапы Льва касались земли почти бесшумно, а вместо вороной, серой или гнедой лошадиной спины представьте себе мягкую шершавость золотистого меха и струящуюся по ветру гриву. А затем представьте, что вы летите вперед в два раза быстрее, чем самая быстрая скаковая лошадь. И ваш скакун не нуждается в поводьях и никогда не устает. Он мчится все дальше и дальше, не оступаясь, не сворачивая в стороны, ловко лавируя между деревьями, перескакивая через кусты, заросли вереска и ручейки, переходя вброд речушки, переплывая глубокие реки. И вы несетесь на нем не по дороге, не по парку, даже не по вересковым пустошам, а через всю Нарнию, весной, по тенистым буковым аллеям, по солнечным дубовым прогалинам, через белоснежные сады дикой вишни, мимо ревущих водопадов, покрытых мхом скал и гулких пещер, вверх по обвеваемым ветром склонам, покрытым огненным дроком, через поросшие вереском горные уступы, вдоль головокружительных горных кряжей, а затем вниз, вниз, вниз в лесистые долины и усыпанные голубыми цветами необозримые луга.

Незадолго до полудня они очутились на вершине крутого холма, у подножия которого увидели Замок — сверху он был похож на игрушечный, состоявший, как им показалось, из одних только островерхих башен. Лев мчался так быстро, что Замок становился с каждой секундой все больше и больше, и, прежде чем они успели спросить себя, чей это Замок, они уже были рядом с ним. Теперь Замок не выглядел игрушечным. Он грозно вздымался вверх. Между зубцами стен никого не было видно, ворота стояли на запоре. Эслан, не замедляя бега, приближался к Замку.

Это дом Белой Колдуньи! — прорычал Он. — Держитесь крепче!

В следующий миг им показалось, что весь мир перевернулся вверх дном. Лев приготовился к такому прыжку, какого им еще не приходилось видывать, и перепрыгнул, вернее было бы сказать, перелетел через стену Замка. Девочки, еле переводя дыхание, но целые и невредимые, скатились с Его спины и увидели, что они находятся посреди широкого, вымощенного камнем двора, полного статуй.

Глава шестнадцатая ЧТО ПРОИЗОШЛО СО СТАТУЯМИ

Какое странное место! — воскликнула Люси. — Сколько каменных животных... и других существ! Как будто… как будто мы в музее!

Ш-ш! — прошептала Сьюзан. — Посмотри, что делает Эслан.

Да, на это стоило посмотреть. Одним прыжком Он подскочил к каменному льву и дунул на него. Тут же обернулся кругом — точь-в-точь кот, охотящийся за своим хвостом, — и дунул на каменного гнома, который, как вы помните, стоял спиной ко льву в нескольких шагах от него. Затем кинулся к каменной дриаде позади гнома. Свернул в сторону, чтобы дунуть на каменного кролика, прыгнул направо к двум кентаврам. И тут Люси воскликнула:

— Ой, Сьюзан! Посмотри! Посмотри на льва!

Вы, наверное, видели, что бывает, если поднести спичку к листу газеты. В первую секунду кажется, что ничего не произошло, затем вы замечаете, как по краю газеты начинает течь струйка пламени. Нечто подобное произошло и теперь. После того как Эслан дунул на каменного льва, по белой мраморной спине того пробежала золотая струйка. Она делалась шире, еще шире казалось, льва охватило золотым пламенем, как огонь охватывает бумагу. Задние лапы и хвост были еще каменные, но он тряхнул гривой, и все тяжелые каменные завитки заструились живым потоком. Лев открыл большую красную пасть и сладко зевнул, обдав девочек теплым дыханием. Но вот и задние лапы его ожили. Лев поднял одну из них и почесался. Затем, заметив Эслана, бросился вдогонку и принялся прыгать вокруг, повизгивая от восторга и пытаясь лизнуть Его в нос.

Конечно, девочки не могли оторвать от него глаз, но когда они наконец отвернулись, то, что они увидели, заставило их забыть про льва. Все статуи, окружавшие их, оживали. Двор больше не был похож на музей, теперь он скорее напоминал зоопарк. Вслед за Эсланом неслась пляшущая толпа самых странных созданий, так что Его скоро не стало видно. Двор переливался всеми цветами радуги: глянцевито-каштановые бока кентавров, синие рога единорогов, сверкающее оперение птиц, рыжий мех лисиц, красновато-коричневая шерсть собак и сатиров, желтые чулки и алые колпачки гномов, серебряные одеяния дев-березок, прозрачно-зеленые буков и ярко-зеленые, до желтизны, одеяния лиственниц. Все эти краски сменили мертвую мраморную белизну. А на смену мертвой тишине пришли радостное ржание, лай, рык, щебет, писк, воркование, топот копыт, крики, возгласы, смех и пение.

Ой! — сказала Сьюзан изменившимся голосом. — Погляди! Это... не опасно?

Люси увидела, что Эслан дует на ноги каменного великана.

Не бойтесь! — весело прорычал Эслан. — Как только ноги оживут, все остальное оживет следом.

Я совсем не то имела в виду, — шепнула сестре Сьюзан.

Но теперь поздно было что-нибудь предпринимать, даже если бы Эслан выслушал ее до конца. Вот великан шевельнулся. Вот поднял дубинку на плечо, протер глаза и сказал:

О-хо-хо! Я, верно, заснул. А куда делась эта плюгавенькая Колдунья, которая бегала где-то тут, у меня под ногами?

Все остальные принялись хором объяснять ему, что здесь произошло. Он поднес руку к уху и попросил их повторить все с самого начала. Когда он наконец понял все, то поклонился так низко, что голова его оказалась не выше, чем верхушка стога сена и почтительно снял шапку перед Эсланом, широко улыбаясь. (Великанов так мало теперь в Англии и так редко встречаются среди них великаны с хорошим характером, что — бьюсь об заклад! — улыбающегося великана вы никогда не видели. А на это стоит посмотреть!)

Ну, пора приниматься за Замок, — сказал Эслан. — Живей друзья! Обыщите все уголки снизу доверху и спальню самой хозяйки. Кто знает, где может оказаться какой-нибудь горемыка-пленник.

Они кинулись внутрь, и долгое время по всему этому темному, страшному, душному замку раздавался стук раскрываемых окон и перекличка голосов: «Не забудьте темницы...» — «Помоги открыть эту дверь...» — «А вот еще винтовая лестница... Ой, посмотри, здесь кенгуру, бедняжка... Позовите Эслана!..» — «Фу, ну и духотища!.. Смотрите, не провалитесь в люк!..» — «Эй, наверху! Тут на лестничной площадке их еще целая куча!» А сколько было радости, когда Люси примчалась к Эслану с криком:

Я нашла мистера Тамнуса! Ой, пожалуйста, пойдемте побыстрее туда! И через минуту Люси и маленький Фавн, взявшись за руки, весело пустились в пляс. Славному Фавну ничуть не повредило то, что он был превращен в статую, он ничего об этом не помнил и, естественно, с большим интересом слушал то, что рассказывала Люси.

Наконец друзья перестали обшаривать крепость Колдуньи. Замок был пуст, двери и окна распахнуты настежь, свет и душистый весенний воздух залили все темные и угрюмые уголки, куда они так давно не попадали. Освобожденные Эсланом пленники толпой высыпали во двор. И тут кто-то из них, кажется мистер Тамнус, сказал:

А как же мы выберемся отсюда? Ведь Эслан перескочил через стену, а ворота по-прежнему на запоре.

— Ну, это не трудно, — ответил Эслан и, поднявшись во весь рост, крикнул великану: — Эй, ты там, наверху!.. Как тебя зовут?

Великан Рамблбаффин, с позволения Вашей милости, — ответил Великан, вновь приподнимая шапку.

Прекрасно, Великан Рамблбаффин, — сказал Эслан. Выпусти-ка нас отсюда.

— Конечно, Ваша милость. С большим удовольствием, сказал Великан Рамблбаффин. — Отойдите от ворот, малявки!

Он подошел к воротам и бац! бац! бац! — заколотил своей огромной дубиной. От первого удара ворота заскрипели, от второго затрещали, от третьего — развалились на куски. Тогда он принялся за башни, и через несколько минут башни, а заодно и хороший кусок стены возле каждой из них с грохотом обрушились на землю и превратились в груду обломков. Как было странно, когда улеглась пыль, стоя посреди каменного, без единой травинки мрачного двора, видеть через пролом в стене зеленые луга, и трепещущие под ветром деревья, и сверкающие ручьи в лесу, а за лесом голубые горы и небо над ними.

Уф-ф-ф! Весь вспотел, сказал Великан, пыхтя как паровоз. Нет ли у вас носового платочка, юные девицы?

У меня есть, — сказала Люси, приподнимаясь на носки и как можно дальше протягивая руку.

Спасибо, мисс, сказал Великан Рамблбаффин и наклонился.

В следующую секунду Люси с ужасом почувствовала, что она взлетает в воздух, зажатая между большим и указательным пальцами великана. Но, приподняв ее еще выше, он вдруг вздрогнул и бережно опустил ее на землю, пробормотав:

Ой!.. Я подхватил саму девчушку... Простите, мисс, я думал, вы носовой платок.

Нет, я не платок, — сказала Люси и рассмеялась. — Вот он.

На этот раз Рамблбаффин умудрился его подцепить, но для него ее платок был все равно что для нас песчинка, поэтому, глядя, как он с серьезным видом трет им свое красное лицо, Люси сказала:

— Боюсь, вам от него мало проку, мистер Рамблбаффин.

Вовсе нет, вовсе нет, — вежливо ответил Великан. — Никогда не видел такого красивого платочка. Такой мягкий, такой удобный. Такой... не знаю даже, как его описать.

Правда, симпатичный Великан? — сказала Люси мистеру Тамнусу.

О, да! — ответил Фавн. — Все Баффины такие. Одно из самых уважаемых великаньих семейств в Нарнии. Не очень умны, возможно, я не встречал еще умных великанов, — но семейство старинное. С традициями. Вы понимаете, что я хочу сказать? Будь он другим, Колдунья не обратила бы его в камень.

В этот момент Эслан хлопнул лапами и призвал всех к тишине.

Мы еще не сделали всего того, что должны были сделать сегодня, — сказал Он. — И, если мы хотим покончить с Колдуньей до того, как наступит время ложиться спать, нужно немедленно выяснить, где идет битва.

И вступить в бой, надеюсь, — добавил самый большой кентавр.

Разумеется, — сказал Эслан. — Ну, двинулись! Те, кто не могут бежать быстро, дети, гномы, маленькие зверушки — садятся верхом на тех, кто могут, львов, кентавров, единорогов, лошадей, великанов и орлов. Те, у кого хороший нюх, пусть идут впереди с нами, львами, чтобы поскорей напасть на след врагов. Ну же, живей разбивайтесь на группы!

Поднялись гам и суматоха. Больше всех суетился второй лев. Он перебегал от группы к группе, делая вид, что очень занят, но в действительности только чтобы спросить:

Вы слышали, что Он сказал? «С нами, львами». Это значит, с Ним и со мной. «С нами, львами». Вот за что я больше всего люблю Эслана. Никакого чванства, никакой важности. «С нами, львами». Значит, с Ним и со мной. — Он повторял так до тех пор, пока Эслан не посадил на него трех гномов, дриаду, двух кроликов и ежа. Это его немного угомонило.

Когда все были готовы — по правде говоря, распределить всех по местам Эслану помогла овчарка, — они тронулись в путь через пролом в стене. Сперва львы и собаки сновали из стороны в сторону и принюхивались, но вот залаяла одна из гончих — она напала на след. После этого не было потеряно ни минуты. Львы, собаки, волки и прочие хищники помчались вперед, опустив нос к земле, а остальные, растянувшись позади них чуть ли не на милю, поспевали, как могли. Можно было подумать, что идет лисья охота, только изредка к звукам рогов присоединялось рычанье второго льва, а то и более низкий и куда более грозный рык самого Эслана. След становился все более явственным. Преследователи бежали все быстрей и быстрей. И вот, когда они приблизились к тому месту, где узкая лощина делала последний поворот, Люси услышала новые звуки — крики, вопли и лязг металла.

Но тут лощина закончилась, и Люси поняла, откуда неслись эти звуки. Питер, Эдмунд и армия Эслана отчаянно сражались с ордой страшных чудищ, которых она видела прошлой ночью, только сейчас, при свете дня, они выглядели еще страшнее, уродливее и злобнее. И стало их значительно больше. Армия Питера — они подошли к ней с тыла — сильно поредела. Все поле битвы было усеяно статуями, видимо, Колдунья пускала в ход волшебную палочку. Но теперь, судя по всему, она ею больше не пользовалась — она сражалась своим каменным ножом. И сражалась она против самого Питера. Они так ожесточенно бились, что Люси едва могла разобрать, что происходит. Нож и меч мелькали с такой быстротой, будто там было сразу три ножа и три меча. Эта пара была в центре поля. Со всех сторон, куда бы Люси ни взглянула, шел жестокий бой.

— Прыгайте, дети! — закричал Эслан, и обе девочки соскользнули с его спины.

С ревом, от которого содрогнулась вся Нарния от Фонарного Столба на западе до морского побережья на востоке, огромный зверь бросился на Белую Колдунью. На мгновение перед Люси мелькнуло ее поднятое к Эслану лицо, полное ужаса и удивления. А затем Колдунья и Лев покатились клубком по земле. Тут все те, кого Эслан привел из Замка Колдуньи, с воинственными криками кинулись на неприятеля. Гномы пустили в ход боевые топорики, великан — дубинку (да и ногами он передавил не один десяток врагов), кентавры — мечи и копыта, волки — зубы, единороги — рога. Усталая армия Питера кричала «Ура!», враги вопили, пришельцы орали, рычали, ревели по всему лесу от края до края разносился страшный грохот сражения.

Глава семнадцатая ПОГОНЯ ЗА БЕЛЫМ ОЛЕНЕМ

Через несколько минут битва была закончена. Большинство врагов погибло во время первой атаки армии Эслана, а остальные, увидев, что Колдунья мертва, или спаслись бегством, или сдались в плен. И вот уже Эслан и Питер приветствуют друг друга крепким рукопожатием. Люси никогда еще не видела Питера таким, как сейчас: лицо его было бледно и сурово, и он казался гораздо старше своих лет.

Мы должны поблагодарить Эдмунда, Эслан, — услышала Люси слова Питера. — Нас бы разбили, если бы не он. Колдунья размахивала своей палочкой направо и налево, и наше войско обращалось в камень. Но Эдмунда ничто не могло остановить. Добираясь до Колдуньи, он сразил трех людоедов, стоявших на его пути. И когда он настиг ее — она как раз обращала в камень одного из ваших леопардов, — у Эдмунда хватило ума обрушить удар меча на волшебную палочку, а не на Колдунью, не то он сам был бы превращен в статую. Остальные как раз и совершали эту ошибку. Когда ее палочка оказалась сломанной, у нас появилась некоторая надежда... Ах, если бы мы не понесли таких больших потерь в самом начале сражения! Эдмунд тяжело ранен. Нам надо пойти к нему.

Друзья нашли Эдмунда за передовой линией на попечении миссис Бобрихи. Он был в крови, рот приоткрыт, лицо жуткого зеленоватого цвета.

— Быстрее, Люси, — сказал Эслан.

И тут Люси вдруг впервые вспомнила о целебном бальзаме, полученном ею в подарок от Санта Клауса. Руки девочки так дрожали, что она не могла вытащить пробку, но наконец это ей удалось и она влила несколько капель в рот брату.

— У нас много других раненых, — напомнил ей Эслан, но Люси не отрываясь смотрела на бледное лицо Эдмунда, гадая, поможет ли ему бальзам.

— Я знаю, — нетерпеливо ответила Люси. — Погоди минутку.

Дочь Адама и Евы, — повторил Эслан еще суровей, — другие тоже стоят на пороге смерти. Сколько же их еще должно умереть из-за Эдмунда?

О, прости меня, Эслан, — сказала Люси, вставая, и пошла вместе с Ним. Следующие полчаса оба они были заняты делом: она возвращала жизнь раненым. Он — тем, кто был обращен в камень. Когда она наконец освободилась и смогла вернуться к Эдмунду, он уже был на ногах и раны его затянулись. Люси давно — пожалуй, целую вечность не видела, чтобы он выглядел так чудесно. По правде сказать, с того самого дня, как он пошел в школу. Там-то, в этой ужасной школе, в компании дурных мальчишек, он и сбился с правильного пути. А теперь Эдмунд снова стал прежним и мог смотреть людям в глаза прямо.

И тут же, на поле боя, Эслан посвятил Эдмунда в рыцари.

Интересно, шепнула сестре Люси, — знает ли он, что сделал ради него Эслан? О чем на самом деле Эслан договорился с Колдуньей?

Ш-ш-ш.... Нет. Конечно нет, — сказала Сьюзан.

Как ты думаешь, рассказать ему? —спросила Люси.

Разумеется, нет, — ответила Сьюзан. — Это будет для него ужасно. Подумай, что бы ты почувствовала на его месте.

И все-таки ему следовало бы знать, — сказала Люси.

Но тут их разговор прервали.

В ту ночь они спали там, где их застали события. Как Эслан добыл еду для всех, я не знаю, но так или иначе, около восьми часов вечера все они сидели на траве и пили чай. На следующий день они двинулись на запад вдоль берега большой реки. И еще через день, под вечер, подошли к ее устью. Над ними возвышались башни замка Кэр-Пэравел, стоявшего на небольшом холме, перед ними были дюны, кое-где среди песков виднелись скалы, лужицы соленой воды и водоросли. Пахло морем, на берег накатывали одна за другой бесконечные сине-зеленые волны. А как кричали чайки! Вы когда-нибудь слышали их? Помните, как они кричат?

Вечером, после ужина, четверо ребят снова спустились к морю, скинули туфли и чулки и побегали по песку босиком. Но следующий день был куда более торжественным. В этот день в Большом зале Кэр-Пэравела — этом удивительном зале с потолком из слоновой кости, с дверью в восточной стене, выходящей прямо на море, и украшенной перьями западной стеной — в присутствии всех их друзей Эслан венчал ребят на царство. Под оглушительные крики: «Да здравствует король Питер! Да здравствует королева Сьюзан! Да здравствует король Эдмунд! Да здравствует королева Люси!» — Он подвел их к четырем тронам.

Кто был хоть один день королем или королевой в Нарнии, навсегда останется ими здесь. Несите достойно возложенное на вас бремя, сыновья и дочери Адама и Евы, — сказал Он.

Через широко распахнутые двери в восточной стене послышались голоса сирен и тритонов, подплывших к берегу, чтобы пропеть хвалу новым правителям Нарнии.

И вот ребята воссели на престол, в руки им вложили скипетры, и они стали раздавать награды и ордена своим боевым друзьям: Фавну, Тамнусу и чете бобров, Великану Рамблбаффину и леопардам, добрым кентаврам и добрым гномам, и льву — тому, который когда-то был обращен Колдуньей в камень. В ту ночь в Кэр-Пэравеле был большой праздник: пировали и плясали до утра. Сверкали золотые кубки, рекой лилось вино, и в ответ на музыку, звучавшую в замке, к ним доносилась удивительная, сладостная и грустная музыка обитателей моря.

Но пока шло это веселье, Эслан потихоньку выскользнул из замка. И когда ребята это заметили, они ничего не сказали, потому что мистер Бобр их предупредил:

Эслан будет приходить и уходить, когда Ему вздумается. Сегодня вы увидите Его, а завтра нет. Он не любит быть привязанным к одному месту... и, понятное дело, есть немало других стран, где Ему надо навести порядок. Не беспокойтесь, Он будет к вам заглядывать. Только не нужно Его принуждать. Ведь Он же не ручной лев.

Наша история, как вы видите, почти — хотя еще и не совсем — подошла к концу. Два короля и две королевы хорошо управляли своей страной. Царствование их было долгим и счастливым. Сперва они тратили много времени на то, чтобы найти оставшихся в живых приспешников Белой Колдуньи и уничтожить их. Еще долго в диких уголках леса таились мерзкие твари. То в одном месте являлась ведьма, то в другом — людоед. В одном месте видели оборотня, в другом рассказывали о кикиморе. Но наконец все это злое племя удалось истребить. Ребята ввели справедливые законы и поддерживали в Нарнии порядок, следили, чтобы не рубили зря добрые деревья, освободили маленьких гномов и сатиров от дополнительных занятий в школе, наказывали тех, кто совал нос в чужие дела и вредил соседям, помогали тем, кто жил честно и спокойно и не мешал жить другим. Они прогнали злых великанов (совсем не похожих на добряка Рамблбаффина), когда те осмелились пересечь северную границу Нарнии. Заключали дружеские союзы с заморскими странами, наносили туда визиты на высшем уровне и устраивали торжественные приемы у себя.

Шли годы. И сами ребята тоже менялись. Питер стал высоким широкоплечим мужчиной, отважным воином, и его называли король Питер Великолепный. Сьюзан стала красивой стройной женщиной с черными волосами, падающими чуть не до пят, и короли заморских стран наперебой отправляли в Нарнию послов и просили ее руки и сердца. Ее прозвали Сьюзан Великодушная. Эдмунд был более серьезного и спокойного нрава, чем Питер. Его прозвали король Эдмунд Справедливый. А золотоволосая Люси всегда была весела, и все соседние принцы мечтали взять ее в жены, а народ Нарнии прозвал ее Люси Отважная.

Так они и жили радостно и счастливо, и если вспоминали о своей прежней жизни по ту сторону дверцы Платяного Шкафа, то только так, как мы вспоминаем приснившийся нам сон. И вот однажды Тамнус он уже стал к тому времени пожилым и начал толстеть принес им известие о том, что в их краях вновь появился Белый Олень тот самый, который выполняет все ваши желания, если вам удается его поймать. Оба короля и обе королевы и их главные приближенные отправились на охоту в западный лес в сопровождении псарей с охотничьими собаками и егерей с охотничьими рожками. Вскоре они увидели Белого Оленя. Они помчались за ним по пущам и дубравам, не разбирая дороги; кони их приближенных выбились из сил, и только короли и королевы неслись следом за Оленем. Но вот они увидели, что тот скрылся в такой чащобе, где коням не пройти. Тогда король Питер молвил (они и говорили теперь совсем иначе, так как долго пробыли королевами и королями):

Любезный брат мой, любезные сестры мои, давайте спешимся, оставим наших скакунов и последуем за этим оленем. Ибо ни разу за всю мою жизнь мне не приходилось охотиться на такого благородного зверя. Государь, ответствовали те, — да будет на то твоя воля!

И вот они спешились, привязали лошадей к деревьям и пешком двинулись в гущу леса. Не успели они туда войти, как королева Сьюзан сказала:

Любезные друзья мои, перед нами великое чудо! Взгляните, это дерево — из железа!

Государыня, сказал король Эдмунд, — если вы как следует присмотритесь, вы увидите, что это — железный столб, на вершине которого установлен фонарь.

Клянусь Львиной Гривой, весьма странно, — сказал король Питер, ставить фонарь в таком месте, где деревья столь густо обступают его со всех сторон и кроны их вздымаются над ним столь высоко, что, будь он даже зажжен, его света бы никто не заметил.

Государь, — сказала королева Люси, — по всей вероятности, когда ставили железный столб, деревья здесь были меньше и росли реже или вовсе еще не росли. Лес этот молодой, а столб — старый.

И они все принялись разглядывать его. И вот король Эдмунд сказал:

Я не ведаю почему, но этот фонарь и столб пробуждают во мне какое-то странное чувство, словно я уже видел нечто подобное во сне или во сне, приснившемся во сне.

Государь, — ответствовали они ему, — с нами происходит то же самое.

Более того, сказала королева Люси, — меня не оставляет мысль, что, если мы зайдем за этот столб с фонарем, нас ждут необычайные приключения или полная перемена судьбы.

Государи мои, сказал король Эдмунд, подобное же предчувствие шевелится и в моей груди.

И в моей, любезный брат, — сказал король Питер.

И в моей тоже, — сказала королева Сьюзан. А посему я советую вернуться к нашим коням и не преследовать более Белого Оленя.

— Государыня, — сказал король Питер. Дозволь тебе возразить. Ни разу с тех пор, как мы четверо стали править Нарнией, не было случая, чтобы мы взялись за какое-нибудь благородное дело — будь то сражение, рыцарский турнир, акт правосудия или еще что-нибудь — и бросили на полдороге. Напротив, все, за что мы брались, мы доводили до конца.

Сестра, сказала королева Люси, мой брат король произнес справедливые слова. Мне думается, нам будет стыдно, если из-за дурных предчувствий и опасений мы повернем обратно и упустим такую великолепную добычу.

Я с вами согласен, сказал король Эдмунд. — К тому же меня обуревает желание выяснить, что все это значит. По доброй воле я не поверну обратно даже за самый огромный алмаз, какой есть в Нарнии и на всех Островах.

Тогда, во имя Эслана, — сказала королева Сьюзан, — раз вы все так полагаете, пойдем дальше и не отступим перед приключениями, которые нас ожидают.

И вот королевы и короли вошли в самую чащобу. Не успели они сделать и десяти шагов, как вспомнили, что предмет, который они перед собой видят, называется фонарный столб, а еще через десять — увидели, что пробираются не среди ветвей, а между меховых шуб. И в следующую минуту они гурьбой выскочили из дверцы платяного шкафа и очутились в пустой комнате. И были они уже не короли и королевы в охотничьих одеяниях, а просто Питер, Сьюзан, Эдмунд и Люси в их обычной одежде. Был тот же самый день и час, когда они спрятались в платяном шкафу от миссис Макриди. Она все еще разговаривала с туристами в коридоре по ту сторону двери. К счастью, те так и не зашли в пустую комнату и не застали там ребят.

На том бы вся история и кончилась, если бы ребята не чувствовали, что должны объяснить профессору, куда девались четыре шубы из платяного шкафа. И профессор — вот уж поистине удивительный человек! не сказал им, чтобы они не болтали глупостей и не сочиняли небылиц, но поверил всему, что услышал от них.

Нет, — сказал он, думаю, нет никакого смысла пытаться пройти через платяной шкаф, чтобы забрать шубы. Этим путем вы в Нарнию больше не проникнете. Да и от шуб было бы теперь мало проку, даже если бы вы их и достали. Что? Да, конечно, когда-нибудь вы туда попадете. Кто был королем в Нарнии, всегда останется им. Но не пытайтесь дважды пройти одним и тем же путем. Вообще не пытайтесь туда попасть. Это случится, когда вы меньше всего будете этого ожидать. И не болтайте много о Нарнии даже между собой. И не рассказывайте никому, пока не убедитесь, что у тех, с кем вы беседуете, были такие же приключения. Что? Как вы это узнаете? О, узнаете, можете не сомневаться: странные истории, которые они будут рассказывать, даже их взгляд выдаст тайну. Держите глаза открытыми. Ну чему только их учат в нынешних школах? — добавил он.

Вот теперь-то мы подошли к самому концу приключений в Платяном Шкафу. Но, если профессор не ошибался, это было только началом приключений в Нарнии.

Глава первая КАК НАЧИНАЛИСЬ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШАСТЫ

Эта повесть о том, что случилось в Нарнии и к югу от нее тогда, когда ею правили Верховный Король Питер, его брат и две сестры. В те дни далеко на юге, в стране Калормен, жил у моря бедный рыбак по имени Аршиш, а с ним жил мальчик по имени Шаста, звавший его отцом. Утром Аршиш выходил в море ловить рыбу, а днем запрягал осла, клал рыбу в повозку и ехал торговать в ближайшую деревню. Если он выручал много, то возвращался в хорошем расположении духа и Шасту не трогал; когда же выручал мало, придирался ко всему и даже бил мальчика. Придраться было нетрудно — Шаста делал буквально все по дому, чинил сети, стряпал и убирал.

Шаста никогда не думал о том, что находится на юге; он бывал с Аршишем в деревне, и ему там не понравилось. Он видел точно таких же людей, как его отец, — людей в грязных длинных одеждах, сандалиях и тюрбанах, с длинными бородами, вяло переговаривавшихся об очень скучных делах. Зато его живо занимало все, что лежит на севере, потому что туда никто не ездил и туда его не пускали. Чиня на пороге хижины сети, он с тоской глядел на север, но видел только небо да склон холма, а иногда птиц.

Когда Аршиш сидел дома, Шаста спрашивал: «Отец, а что там за холм?» Если Аршиш сердился, он мог надрать ему уши, если же был благодушен, отвечал: «Сын мой, не думай о пустом. Как сказал мудрец, прилежание залог успеха, а задающие вопросы ведут корабль дураков на рифы беды».

Шасте казалось, что за холмом сокрыта какая-то дивная тайна, которую отец до поры скрывает от него. На самом же деле рыбак говорил так, ибо не знал, какие земли лежат к северу, да и знать не хотел. У него был очень практический ум.

Однажды с юга прибыл незнакомец, но совсем не похожий на тех, кого Шаста видел до сих пор. Он сидел на прекрасном коне, и седло его сверкало серебром. Сверкали и кольчуга, и острие шлема, торчащее над тюрбаном. На боку его висел ятаган, спину прикрывал медный щит, в руке — копье. Незнакомец был темнолицый, но Шаста привык к этому, потому что все жители Калормена были такими; удивило его другое: борода, выкрашенная в алый цвет, вилась колечками и лоснилась от благовоний. Увидев золотой браслет на руке незнакомца, Аршиш понял, что это — тархан, то есть вельможа, и рухнул на колени, незаметно показывая Шасте, чтобы и тот сделал то же.

Незнакомец потребовал приюта на одну ночь, и бедный рыбак, разумеется, не посмел ему отказать. Все лучшее, что было в доме, хозяин подал гостю на ужин, а мальчику (как бывало всегда, если приходили гости) бросил кусок

хлеба и выгнал во двор. В таких случаях Шаста спал в стойле с ослом; но поскольку спать было еще рано, и никто никогда не учил его, что подслушивать дурно, он сел у самой стены.

— А теперь, хозяин, промолвил тархан, мне угодно купить у тебя этого мальчика.

О, господин мой! отвечал рыбак, и Шаста уловил в его голосе алчность. За какую цену я, твой верный раб, могу продать собственного сына? Разве не сказал поэт: «Нет ничего роднее естества, а дети — счастие для старости глубокой»?

Возможно, сухо процедил тархан, но другой поэт говорил: «Коль хочешь гостя обмануть, то смерть твоя не за порогом». Не оскверняй ложью свои уста, старик. Он тебе не сын, ибо ты темен лицом, а он светел и бел, как проклятые, но прекрасные нечестивцы с севера.

Дивно сказал кто-то, отвечал рыбак, что око мудрости острее копья! Знай же, о мой высокородный гость что я, по бедности своей, никогда не был женат. Но в год, когда Тисрок да живет он вечно! начал свое великое и благословенное царствование, в ночь полнолуния, боги лишили меня сна. Я встал и вышел поглядеть на луну и подышать свежим воздухом. Вдруг послышался плеск воды, словно кто-то греб веслами, и слабый крик. А немного позже прилив прибил к берегу лодочку, в которой лежало тело иссушенного голодом и жаждой человека. Он, верно, только что умер, ибо еще не остыл, а рядом с ним были пустые мехи для воды и живой младенец. Видно, эти несчастные потерпели кораблекрушение, и, завидя берег, взрослый спас дитя, пожертвовав для него всей водой. Вспомнив о том, что боги не оставляют без награды доброе дело, я прослезился, ибо раб твой мягкосердечен и....

Оставь при себе эту дурацкую похвальбу! прервал его тархан. Ты взял младенца, и он отработал тебе вдесятеро твою скудную пищу. Говори быстро его цену, ибо я устал от твоей болтовни.

Ты мудро заметил, господин, — сказал рыбак, что труд его выгоден мне. Если я продам этого отрока, то должен буду купить или нанятьдругого.

Даю тебе пятнадцать полумесяцев, сказал тархан.

Пятнадцать! вскричал Аршиш. Пятнадцать монет за усладу моих очей и опору моей старости! Не смейся надо мной Вспомни о моих сединах! Моя цена семьдесят полумесяцев.

Тут Шаста поднялся и тихо ушел. Он знал, как люди торгуются. Он знал, что Аршиш выручит за него больше пятнадцати полумесяцев, но меньше семидесяти и что спор протянется не один час.

Не думайте, что Шаста чувствовал то же, что почувствовали бы мы, если бы наши родители решили нас продать. Жизнь его была не лучше рабства, тархан же мог оказаться добрее, чем Аршиш. К тому же, узнав всю историю, он очень. обрадовался. Он часто сокрушался прежде, что не может любить рыбака, и, когда понял, что тот ему чужой, с души его спало тяжкое бремя. «Наверное, я сын какого-нибудь тархана, — думал он, или самого Тисрока (да живет он вечно!), а то и божества!»

Так думал он, стоя перед хижиной, а сумерки сгущались, и редкие звезды уже сверкали на небе, хотя у западного края оно отливало багрянцем. Конь пришельца, привязанный к столбу, мирно щипал траву. Шаста погладил коня по холке, но тот его не заметил. И Шаста подумал: «Кто его знает, какой он, этот тархан!..»

Хорошо, если он добрый, продолжал размышлять он вслух. У некоторых тарханов рабы носят шелковые одежды и каждый день едят мясо. Может быть, он возьмет меня в поход, и я спасу ему жизнь, и он освободит меня, и усыновит, и подарит дворец... а вдруг он злой? Тогда он закует меня в цепи. Как бы узнать? Конь-то знает, да не скажет.

Конь поднял голову, и Шаста погладил его бархатистый нос.

— Ах, умел бы ты говорить! — воскликнул он.

А я умею, — тихо, но внятно отвечал Конь.

Шаста уставился в огромные глаза Коня, и его собственные стали от удивления почти такими же большими:

Быть того не может! вскрикнул он.

Тише! —сказал Конь. На моей родине почти все звери говорят.

— А откуда ты? спросил Шаста

Из Нарнии, начал свой рассказ Конь. Меня украли, точнее сказать, захватили в плен. Я был тогда жеребенком, и мать запрещала мне бегать далеко на юг, но я не слушался. И поплатился же я за это, клянусь Львом! Много лет я служу злым людям, притворившись тупым, как их кони.

— Почему же ты им не признался?

Что я, дурак, что ли? Они будут показывать меня на ярмарках и сторожить еще сильнее. Но оставим пустые разговоры. Ты хочешь знать, каков мой хозяин Анрадин? Он жесток. Со мной не очень, кони дороги, а тебе, человеку, лучше умереть, чем быть рабом в его доме.

Тогда я лучше удеру, — сказал Шаста, сильно побледнев.

Конечно, беги, сказал Конь Только почему бы тебе и меня не прихватить?

— Так ты тоже хочешь удрать? спросил Шаста.

— Одного меня поймают, такие кони не бегают без всадника. Так ты поможешь мне, а я помогу тебе, потому что быстрее меня нет коня в этом царстве. Ты умеешь ездить верхом?

Конечно, — сказал Шаста. По крайней мере, я ездил на ослике.

На чем? — даже не понял Конь. Ах да... словом, не умеешь. А падать хотя бы?

Наверное, падать умеет всякий, отвечал Шаста.

Ты не понял, сказал Конь. Умеешь ты падать, и вставать, и не плача садиться в седло, и снова падать, и не терять присутствия духа?

— Я.... постараюсь, сказал Шаста.

— Да-а, бедолага, покачал головой Конь. Ну ничего, со мной научишься. Итак, пока эти спорят, подождем, а заснут тронемся в путь. Мой хозяин едет на север, в Ташбаан, ко двору Тисрока...

Почему ты не прибавил «да живет он вечно»? испугался Шаста.

А зачем? Я свободный нарниец. Мне не пристало говорить, как эти рабы и глупцы. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и знаю, что он умрет, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, ты с Севера.

— Значит, нам надо ехать на юг?

Нет, — сказал Конь. Если бы я был нем и глуп, как здешние лошади, я побежал бы домой, в его дворец. Там он будет меня искать. Ему и не догадаться, что я двинусь на север. Скорее всего, он решит, что меня украли.

— Я всегда хотел увидеть Север, — сказал Шаста.

— Конечно, — ответил Конь, — ведь ты оттуда... Мне кажется, они уже заснули.

— Я лучше тихонько проверю, — сказал Шаста.

— Правильно, — отозвался Конь, — только поосторожней.

Было уж совсем темно и тихо, слышался лишь шум прибоя. Шаста подкрался и посмотрел — старик и тархан действительно спали, — а потом зашел в стойло поцеловать ослика. «Жаль, что тебя придется оставить, — прошептал он и взял седло и уздечку, которые тархан велел отнести туда на ночь.

— Наконец-то ты вернулся! — проворчал Конь. — Я уже начал беспокоиться.

Конь объяснил ему, как приладить сбрую, и Шаста провозился довольно долго, стараясь ничем не звякнуть. «Тут потуже, — говорил Конь. — Нет, ниже, вот здесь. Подтяни еще». Напоследок он сказал:

— Вот смотри, это поводья, но ты их не трогай. Привяжи их посвободней, чтобы я двигал головой, как хотел. И главное, не трогай.

— Зачем же они тогда? — спросил Шаста.

Чтобы меня направлять, — отвечал Конь. — Но сейчас выбирать дорогу буду я, и тебе их трогать ни к чему. А еще — не вцепляйся мне в гриву.

— Чем же мне держаться за тебя? — снова спросил Шаста.

— Коленями — сказал Конь. — Тогда и научишься хорошо ездить. Сжимай мне коленями бока сколько хочешь, а сам сиди прямо и локти не растопыривай. Да, кстати, что ты делаешь со шпорами?

— Надеваю как следует, — сказал Шаста. — Уж это-то я знаю.

Сними их сейчас же и положи в переметную суму. Продадим в Ташбаане. Снял? Ну, садись в седло.

— Ох, какой ты высокий! — с трудом выговорил Шаста после неудачной попытки.

Я конь, что поделаешь, — сказал Конь. — А ты на меня лезешь, как на стог сена. Вот так-то лучше! Теперь распрямись и помни насчет коленей. Смешно, честное слово! На мне скакали в бой великие воины, и дожил я до такого мешка с картошкой! Что ж, поехали.

Конь превзошел себя в предусмотрительности. Сперва он пошел на юг, старательно оставляя следы на глине, и начал переходить вброд речку, протекавшую южнее хижины рыбака, но на самой ее середине повернул и пошел против течения. Потом вышел на каменистый берег и долго двигался шагом, пока хижина, стойло, дерево — словом, все знакомое Шасте — не растворилось в ночной мгле. Тогда Шаста понял, что они уже на вершине холма, отделявшего от него остальной мир. Сейчас он не мог разобраться, что было с той стороны. Конь воскликнул:

— Ах, самое место для галопа!

— Ой, не надо! — взмолился Шаста. — Я еще не могу... пожалуйста, Конь! Да, а как тебя зовут?

— И-го-го-и-га-га-га.

Мне не выговорить, — сказал Шаста. — Можно, я буду звать тебя просто Игого?

— Что ж, зови, — согласился Конь. — А тебя как зовут?

— Шаста.

— Да... Вот это и впрямь не выговоришь. А насчет галопа, ты не бойся: он легче рыси. Сожми меня коленями и смотри мне прямо между ушей. Только не гляди вниз! Если покажется, что падаешь, сядь еще прямее. Готов? Ну, во имя Нарнии и Севера!

Глава вторая ПЕРВОЕ ДОРОЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Солнце стояло высоко, когда Шаста проснулся от теплого и влажного прикосновения. Открыв глаза, он увидел длинную конскую морду, вспомнил вчерашние события и, садясь, громко застонал.

Ой, — еле выговорил он, — все-все у меня болит. Еле двигаюсь.

— Доброе утро, приятель, — сказал Конь. — Ты не бойся, это не от ушибов, ты и упал-то раз десять, и все на траву. Правда, один раз ты отлетел далеко, но угодил в куст. Словом, это не ушибы, так всегда бывает поначалу. Я уже позавтракал. Завтракай и ты.

Какой там завтрак, — сказал Шаста. — Говорю же, я двинуться не могу.

Но Конь не отставал; он трогал несчастного и копытом, и мордой, пока тот не поднялся на ноги, а поднявшись не огляделся. От того места, где они ночевали, спускался пологий склон, весь в белых цветочках. Далеко внизу лежало море. Шаста никогда не смотрел на него сверху и не представлял, какое оно большое и разноцветное. Волны били о берег, которому ни конца, ни края, но шума из-за большого расстояния совсем не было слышно. В ясном небе летали чайки, но воздух был совсем иной, чем у хижины. Шаста не сразу догадался, что нет главного — запаха рыбы, которым он дышал, сколько себя помнил. Это ему очень понравилось, и прежняя жизнь показалась давним сном. От радости он забыл о том, что всё тело болит.

— Игого, ты что-то говорил о завтраке? — спросил он Коня.

— Посмотри в сумках. Ты их повесил ночью на дерево, точнее, утром.

Шаста посмотрел и нашел много хорошего: почти совсем свежий пирог с мясом, кусок овечьего сыра, горсть сушеных фиг, флягу с вином и кошелек с деньгами. Столько денег — сорок полумесяцев — он еще в жизни не видел.

Потом он осторожно сел у дерева и принялся за пирог; Конь тем временем пощипывал траву.

— Можно взять эти деньги? — спросил Шаста. — Это не воровство?

— Как тебе сказать, — отвечал Конь. — Говорящие звери красть не должны, но это... Мы с тобой бежали из плена, деньги — наша добыча. И потом, ты без них не прокормишься. Ведь вы, люди, не едите травы.

— Не едим.

— А ты пробовал?

— Да, бывало. Нет, не могу. И ты бы не мог на моем месте.

— Странные вы существа, — заметил Конь.

Пока Шаста доедал лучший завтрак в своей жизни, друг его лег на спину и стал кататься по земле.

— Ах, как хорошо! — приговаривал он. — Спину почешешь, ногами помашешь. Покатайся и ты, сразу станет легче.

Но Шаста засмеялся и сказал:

— Какой ты смешной, когда валяешься!

Ничего подобного! ответил Конь, но остановился и прибавил не без испуга: — Неужели смешной?

Да, — отвечал Шаста, а что тут плохого?

А вдруг говорящие лошади так не делают? — перепугался Конь. — Вдруг это глупая здешняя привычка? Это дурные манеры, а? Как ты думаешь? Нет, честно! Я не обижусь, скажи: будут надо мной смеяться в Нарнии?

— Откуда же мне знать? Да ты не бойся! Приедем увидим. Кстати, какая дорога туда ведет?

— До Ташбаана вон та, а потом дороги нет, там большая пустыня. Ничего, одолеем! Нам будут видны горы, ты подумай: горы Севера! Только бы пройти Ташбаан!

— Обойти его нельзя?

— Тогда придется сильно кружить, боюсь запутаться. И потом мы попадем в маленькие города. Легче всего идти вот так, вдоль берега. Тут нет никого, кроме овец, кроликов и чаек. Что ж, тронемся?

Чтобы Шасте было не слишком трудно, Конь до сумерек шел шагом. Когда стало смеркаться, они увидели селение; спешившись, Шаста купил там хлеба, лука и фруктов, а Конь, обогнув селение, остановился дальше, в поле. Через два дня они снова так сделали и через четыре тоже.

Все эти дни Шаста поистине блаженствовал. Ноги и руки болели все меньше. Конь уверял, что мальчик сидит в седле, как мешок, но учителем был терпеливым — никто не научит ездить верхом лучше, чем сама лошадь. Шаста уже не боялся рыси и не падал, когда Конь останавливался с разбегу или неожиданно кидался в сторону (что, оказывается, часто делают в битве). Рассказы о битвах Шаста очень любил, а Конь не очень: ему было стыдно, что он, раб, сражался за чужого царя.

Уже не одну неделю двигались они вдоль моря, через день пополняя припасы, пока поздно вечером на пустынной равнине их не настигло приключение.

Море, как и всегда, лежало справа, за песчаным холмом. Светила луна; слева темнел лес. Конь то шел шагом, то пускался рысью, но вдруг резко остановился. Шаста сказал:

— Послушай, что там? Как будто лошадь, ближе к лесу, — прибавил он, послушав с минутку.

— Да, это лошадь, — сказал Конь. Ах, нехорошо!..

— Ну что такого, крестьянин едет! сказал Шаста.

— Крестьяне так не ездят, возразил Конь, и кони у них не такие. Нет, это настоящий всадник, тархан, но он не на боевом коне, это прекрасная чистокровная кобыла.

— Они остановились, сказал Шаста.

— Друг мой, кто-то выследил нас, — отозвался Конь.

— Что же нам делать? тихо спросил Шаста. — Ты думаешь, он нас хорошо и видит, и слышит?

Видишь тучу? — сказал Конь. Когда она закроет луну, мы как можно тише двинемся к морю и спрячемся среди песчаных холмов.

Так они и сделали. Однако туча была очень темной, а море все не показывалось. Шаста подумал: «Наверное, мы уже проехали холмы», как вдруг сердце у него упало: оттуда, спереди, послышалось долгое, жуткое, скорбное рычание. и в тот же миг Конь понесся во весь опор.

— Что это? — пролепетал Шаста.

— Львы! — ответил Конь.

После этого оба молчали, пока перед ними не сверкнуло море. Конь пошел шагом у самой воды.

— Теперь не унюхают, сказал Конь, немного отдышавшись. Вода отбивает запах.

Идя вдоль берега, Конь сказал.

— Ты знаешь, мне очень стыдно. Я испугался, словно обычный неговорящий конь калормийцев. Да таков я и есть. Совсем не ощущаю себя говорящим конем из Нарнии. Мне нипочем мечи, копья и стрелы, но этих созданий бр-р-р я совершенно не выношу. Мне будет лучше, если я немножко пробегусь.

И он пустился галопом, тем более что слева, совсем близко, скоро раздался глухой рев.

— Их двое, — проговорил на бегу Конь.

Та лошадь тоже скачет, прокричал Шаста. Она совсем рядом.

— Тем лучше, отозвался взволнованный Конь. У тархана есть меч, он защитит нас.

Что же с того? — крикнул Шаста. Избавившись от львов, мы тогда все равно погибнем. Если нас поймают, меня повесят как конокрада!

Он меньше, чем Конь, боялся львов, потому что никогда их не видел. Но Конь-то знал, кто такие львы.

Конь только фыркнул в ответ и отпрянул вправо. Как ни странно, другая лошадь шарахнулась влево, и сразу же вслед за этим кто-то зарычал сперва справа, потом слева. Лошади кинулись друг к другу. Львы рычали попеременно с обеих сторон, не отставая от лошадей. Наконец луна выплыла из-за тучи, и в ярком свете Шаста увидел, что лошади несутся морда к морде. словно на скачках. Игого (позднее) вспоминал, что таких скачек еще не бывало в Калормене. Шаста уже не надеялся ни на что и думал лишь о том, сразу съедает тебя лев или сперва поиграет, как кошка с мышью. Думал он об этом, но краем глаза видел, что другой всадник очень мал ростом, что кольчуга его ярко сверкает, в седле он сидит как нельзя лучше, а бороды у него нет.

Тем временем лошади уже плыли, и вода доходила Шасте до колен. У самого берега темнела огромная глыба. «Другой лев отстал». подумал Шаста.

По-видимому, лев не собирался ради них лезть в воду. Когда кони переплыли вдающийся в сушу узкий залив, Шаста обернулся и увидел, что темная глыба исчезла. И тут он услышал два женских голоса.

— Ах, как я устала!..— произнес один голос.

— Тише, Уинни! Не будь глупышкой, отозвался другой. Придержи язычок!

«Это мне снится, подумал Шаста. — Могу поклясться, что это еще одна говорящая лошадь!»

К изумлению Шасты, маленький всадник глядел прямо перед собой, как бы не замечая тех, кто движется рядом. Но Конь громко заржал и сказал:

— Меня не обманешь! Госпожа моя, вы говорящая лошадь, вы — тоже из Нарнии!

Тебе какое дело? — вскрикнул странный всадник, положив руку на меч. Но то, каким голосом это было произнесено, кое-что сказало Шасте.

— Да это же просто девчонка! — вырвалось у него.

А тебе какое дело? — продолжала незнакомка. — А ты — мальчишка! Грубый, неотесанный, глупый мальчишка! Наверняка — раб, укравший коня!

Только так и могут рассуждать девчонки! — сказал Шаста.

Нет, госпожа, — сказал Конь. — Он не украл меня. Если уж на то пошло, я его украл. И потом, что странного в том, что, встретив даму из своей страны (я имею в виду вашу Кобылу, сударыня) здесь, на чужбине, я не смог отказать себе в удовольствии побеседовать с ней? По-моему, это вполне естественно.

— Конечно, — поддержала его Уинни.

Уж ты-то молчи! — сказала девочка. — Видишь, в какую беду я из-за тебя попала.

Никакой беды нет, — сказал Шаста. — Мы вас не держим.

— Еще бы! — вскрикнула всадница. — Попробуй удержи!

Как же трудно со всеми этими людьми!.. — сказал Кобыле Конь. — Ну просто мулы... давай, мы с тобой разберемся. Должно быть, госпожа, тебя тоже взяли в плен, когда ты была жеребенком?

— Да, господин мой, — печально отвечала Уинни.

А теперь ты бежала?

— Скажи ему, чтобы не совал нос не в свое дело! — вставила всадница.

Нет, Аравита, не скажу, — ответила Уинни. — Я и впрямь бежала. Не только ты, но и я. Такой благородный Конь нас не выдаст. Господин мой, мы держим путь в Нарнию.

И мы тоже, конечно, — сказал Конь. — Всякий поймет, что оборвыш, едва сидящий в седле, откуда-то сбежал. Но не странно ли, что молодая тархиня едет ночью одна, без свиты, в кольчуге своего брата и боится чужих? Не надо считать нас простачками.

Ну хорошо, — сказала девочка. — Ты угадал, мы с Уинни сбежали. Мы хотим попасть в Нарнию. Что же дальше?

— Так почему же нам не держаться вместе? — спросил Конь. — Надеюсь, госпожа моя, ты не откажешься от моей защиты и помощи? — обратился он к Уинни.

Почему ты спрашиваешь мою Лошадь, а не меня? — разгневалась Аравита.

Прости меня, госпожа, — сказал Конь, — у нас в Нарнии так не говорят. Мы с Уинни — свободные Лошади, а не здешние немые клячи. Если ты бежишь в Нарнию, помни: Уинни — не «твоя Лошадь». Тогда уж и ты «ее девочка».

Аравита открыла рот, но ничего не сказала. Очевидно, такой поворот мысли был для нее совершенно неожиданным.

И все-таки, — сказала она после минутного молчания, — я не вижу причин продолжать наш путь вместе. Разве так не легче нас выследить?

— Нет, не легче, — ответил Конь.

— Давай держаться с ними, — сказала Уинни. — Я буду чувствовать себя гораздо спокойней. Мы ведь даже не знаем дороги. А такой огромный боевой Конь наверняка знает больше, чем я.

А ну их, Игого, — говорил тем временем Шаста. — Пусть идут своей дорогой. Ты же видишь, они не хотят быть с нами.

— Да мы хотим... начала было Уинни.

Так и быть, — перебила ее девочка. — С вами, господин Боевой Конь, мы согласны продолжать путь. Но при чем здесь этот мальчишка? А вдруг он подослан?

Лучше бы прямо сказала, ответил Шаста, — что, по твоему мнению, я тебе не пара...

Помолчи, Шаста, прервал его Конь. — Осторожность тархини вполне разумна. Я ручаюсь за мальчика, — обратился он к своим спутницам. Он честный и верный друг. Кроме того, он либо из Нарнии, либо из Орландии.

В таком случае все в порядке. Поехали вместе. — Она обращалась к Игого, нарочито, не обращая внимания на Шасту.

Прекрасно! — сказал Конь. Теперь, когда нас отделяет вода от этих ужасных зверюг, почему бы вам не расседлать нас и всем нам не отдохнуть немного? К тому же каждый сможет рассказать о себе.

Когда все четверо расположились на траве, тархиня все еще молчала. Хорошими манерами в рыбацкой хижине Шасте обзавестись не удалось, поэтому он попытался гордо отказаться от предложенной еды, но потом передумал. Лошади живо беседовали о своей дивной родине, причем выяснилось, что они даже приходятся друг другу дальними родственниками. Всадники молча и угрюмо жевали те вкусные вещи, которые Аравита прихватила с собой из дома. Наконец лошадям стало неловко, и Конь обратился к девочке так:

Госпожа моя, расскажи нам о себе. И не спеши, за нами никто не гонится.

Аравита немедленно уселась поудобнее и важно начала свой рассказ. Надо сказать, что в той стране и правду, и неправду рассказывают особым слогом; этому учат с детства, как учат у нас писать сочинения. Только рассказы слушать можно и даже приятно, а сочинений, если не ошибаюсь, не читает никто и никогда.

Глава третья У ВРАТ ТАШБААНА

— Меня зовут тархиня Аравита, — начала свой рассказ девочка. — Я единственная дочь могущественного Кидраш-тархана, сына Ришти-тархана, сына Кидраш-тархана, сына Ильсомбре-Тисрока, сына Ардиб-Тисрока, прямого потомка богини Таш. Отец мой, владетель Калавара, наделен правом стоять в туфлях пред лицом Тисрока (да живет он вечно!). Моя мать (да будет с ней милость богов!) умерла, и отец женился снова. Один из моих братьев пал в сражении с бунтовщиками на Западе, другой еще совсем ребенок. Случилось так, что мачеха меня невзлюбила, и, пока я живу в доме, солнце кажется ей черным. Поэтому она и подговорила своего мужа, а моего отца выдать меня за Ахошту-тархана. Человек он худородный, но сумел влезть в милость к Тисроку (да живет он вечно!), ибо льстив и весьма коварен, и теперь стал тарханом, а вскоре станет великим визирем, когда умрет нынешний. Теперь Ахоште за шестьдесят, видом гнусен, кособок и повадкою схож с обезьяной. Но отец мой, повинуясь жене, послал к нему гонцов, которых тот милостиво принял и отправил с ними послание о том, что женится на мне нынешним летом.

Когда я это узнала, солнце для меня померкло, и я плакала целый день. Наутро я встала с постели и велела оседлать кобылу по имени Уинни, и взяла кинжал моего погибшего брата, и поскакала в зеленую долину. Там я спешилась, разорвала мои одежды и, обращаясь к богам, взмолилась, чтобы кинжал поразил меня сразу. Но тут вдруг Кобыла моя заговорила как одна из дочерей человеческих: «О, госпожа моя, не губи себя! Живая ты еще можешь стать счастливой, а для мертвых все мертво!»

Я выразилась не столь изящно, — пробормотала Уинни.

Ничего, госпожа, так надо! — сказал ей Игого, наслаждавшийся рассказом. — Это высокий тархистанский стиль. Даже сказители при дворе Тисрока не смогли бы передать это лучше. Хозяйка твоя прекрасно говорит. Продолжай, тархиня!

Услышав такие слова, — продолжала Аравита, — я подумала, что разум мой помутился от горя, и устыдилась, ибо предки мои не боялись смерти. Снова занесла я кинжал, но Кобыла моя Уинни просунула морду меж ним и мною и обратилась ко мне с разумнейшей речью, ласково укоряя меня, как мать укоряла бы дочь. Удивление мое было так сильно, что я выронила кинжал. «Как ты научилась говорить, о Кобыла?» обратилась я к ней, и она поведала то, что вы уже знаете. Рассказы ее о говорящих зверях, темных лесах и светлых долинах были столь прекрасны, что я воскликнула: «Молю тебя богиней Таш, и Азаротом, и Зардинах, Повелительницей Ночи, отвезти меня в эту дивную землю!» — «О, госпожа! — отвечала мне Кобыла моя Уинни. — В Нарнии ты бы обрела счастье, ибо там никого не выдают замуж насильно».

Надежда вернулась ко мне, и я благодарила богов, что не успела себя убить. Мы решили вернуться домой и украсть друг друга. Выполняя задуманное нами, я надела в доме отца мои лучшие одежды, и пела, и плясала, и притворялась веселой, а через несколько дней обратилась к Кидраш-тархану с таким словом: «О услада моих очей, могучий Кидраш, разреши мне удалиться в лес на три дня, дабы принести там жертвы Зардинах, Повелительнице Ночи и Хранительнице Девства, ибо я вскоре уйду от нее к другим богам». И он отвечал мне: «Услада моих очей, да будет так».

Покинув отца, я немедленно отправилась к старейшему из его рабов, который был мне нянькой в раннем детстве и любил меня больше, чем воздух или свет. Я велела ему написать за меня письмо. Он долго молил меня переменить мое решение, но потом смирился и сказал: «Слушаюсь, о, госпожа, и повинуюсь!» Я запечатала это письмо и спрятала его на груди.

— А что там было написано? — спросил Шаста.

Подожди, мой маленький друг, — сказал Игого. — Ты портишь рассказ. Мы все со временем узнаем.

Потом я кликнула рабыню, с которой собиралась удалиться в лес, велела ей разбудить меня до зари и угостила ее вином, подмешав к нему сонного зелья. Когда весь дом уснул, я надела кольчугу погибшего брата, которая хранилась в моих покоях, взяла все деньги, какие у меня были, и драгоценные камни, и еду. Я оседлала сама Кобылу мою Уинни, и еще до второй стражи мы с нею ушли — не в лес, как думал отец, а на север и на восток, к Ташбаану.

Я знала, что трое суток отец не будет искать меня. На четвертый же день мы были в городе Азым-Валда, откуда идут дороги во все стороны нашего царства и тарханы могут послать письмо с гонцами Тисрока (да живет он вечно!). Поэтому я пошла к начальнику этих гонцов и сказала: «О верный слуга, вот письмо от Ахошты-тархана к Кидрашу, владетелю Калавара! Возьми эти пять полумесяцев и пошли гонца». А начальник сказал мне: «Слушаюсь и повинуюсь».

В письме было написано: «От Ахошты к Кидраш-тархану, привет и мир. Во имя великой Таш, знай, что на пути к тебе я встретил твою дочь, тархиню Аравиту, которая приносила жертвы великой Зардинах. Узнав, кто передо мною, я был поражен ее красотой и добродетелью. В тот же час я заключил с ней брачный союз и увез ее в мой дом. Оба мы молим тебя поспешить к нам, дабы порадовать нас и ликом своим и речью и захватить с собой приданое моей жены, которое нужно мне незамедлительно, ибо я потратил немало на свадебный пир. Да хранят тебя боги».

Отдав это письмо, я поспешила покинуть Азым-Валда, дабы миновать Ташбаан к тому дню, когда отец мой прибудет туда или пришлет гонцов. На этом пути за нами погнались львы, и мы повстречались с вами.

— А что было дальше с той девушкой, которую ты опоила сонным зельем? — спросил Шаста.

Ее высекли, конечно, за то, что она проспала, — ответила Аравита. И очень хорошо, она ведь все про меня доносила мачехе.

— А, по-моему, плохо, сказал Шаста.

Я ничего не собираюсь делать, чтобы понравилось тебе, отрезала Аравита.

И еще одного я не понял. Ты не взрослая, ты не старше меня, если не моложе. Как же ты можешь выйти замуж?

Аравита не отвечала, но Игого сказал:

— Шаста, не срамись! У них в Тархистане так заведено во всех знатных родах.

Шаста покраснел (хотя в темноте никто не заметил этого), смутился и долго молчал. Игого тем временем поведал Аравите свою историю, правда, он несколько больше, чем хотелось бы Шасте, рассказывал о том, какой тот плохой ездок, находя это очень смешным, но Аравита не смеялась, а потом все легли спать.

Наутро все четверо продолжали свой путь; и Шаста думал, что вдвоем ехать было бы лучше. Теперь Игого беседовал не с ним, а с Аравитой. Благородный Конь долго жил в Тархистане, среди тарханов и тархинь, и знал почти всех знакомых своей нежданной попутчицы. «Если ты был под Зулиндрехом, ты должен был видеть Алимаша, моего родича», — говорила Аравита, а он отвечал: «Ну как же! Колесница не то, что мы, но все же он храбрый воин и добрый человек. После битвы, когда мы взяли Тибеф, он дал мне сахару». А то начинал Игого: «Помню, у озера Мезреель...», и Аравита вставляла: «Ах, там жила моя подруга, Лазарилина. Какие сады, какие цветы, ах и ах!» Конь совсем не хотел оттеснять своего маленького приятеля, но, когда встречаются персоны одного круга, это выходит само собой.

Уинни сильно робела перед таким Конем и говорила мало. А хозяйка ее или подруга — ни разу не обратилась к Шасте.

Так добрались они до столицы Тархистана. Последнюю часть пути проделали ночью, ибо здесь, у самого Ташбаана, было много проезжих. Днем, в роще, они спорили о том, что же им делать в городе. Каждый предлагал свое. Аравита, быть может, обращалась чуть-чуть приветливей к Шасте, да и как не обратиться, когда обсуждаешь важные вещи.

Игого считал, что самое главное — условиться поточнее, где встретятся они по ту сторону столицы, если их почему-либо разлучат. Он предлагал старое кладбище, где стояли гробницы древних царей; прямо за ними начиналась пустыня. «Эти гробницы нельзя не заметить, они, как огромные ульи, — говорил Конь. — А лучше всего то, что никто не подойдет к ним, опасаясь привидений». Аравита испугалась немного, но Игого ее заверил, что это — пустые толки, в которые верят одни тархистанцы. Шаста поспешил сказать, что он — не тархистанец и никаких привидений не боится. Так это было или не так, но Аравита сразу же откликнулась и не без досады сообщила, что духов и она не боится. Итак, решили встретиться среди усыпальниц, когда минуют город; но тут Уинни тихо заметила, что дело не в том, какую дорогу они выберут, пройдя через Ташбаан, а в том, как вообще через него пройти.

Об этом, госпожа, мы потолкуем завтра, — сказал Игого. — Теперь надо хоть немножко поспать.

Впрочем, замечание Уинни было существенным, и о плане действий договориться было трудно. Аравита предлагала переплыть ночью огибающую город реку и вообще не входить в Ташбаан. Игого возразил ей, что для Уинни река эта широка (умолчав, что широка она и для него), да и вообще на ней круглые сутки много лодок и судов и любой заподозрит неладное, увидев двух плывущих лошадей со всадниками.

Шаста подумал, что лучше подняться по реке выше города и переплыть реку в другом, более узком месте, но Игого объяснил, что там на обоих берегах загородные дворцы и усадьбы, а в дворцовых садах веселятся ночи напролет тарханы и тархини. Именно в этих местах Аравиту непременно кто-нибудь узнает.

Может, нам как-нибудь замаскироваться? — спросил Шаста.

Сама Уинни предложила идти прямо через город, от ворот до ворот, стараясь держаться в густой толпе. Людям, сказала она, хорошо бы переодеться, чтобы походить на крестьян или рабов. А седла и красивую кольчугу завязать в тюки, которые они, лошади, понесут на спине. Тогда народ подумает, что это ведут вьючных лошадей.

Ну, знаешь ли! — фыркнула Аравита. — Кого-кого, а этого Коня за крестьянскую лошадь не примешь.

Надеюсь, — вставил Игого, горделиво заржав и поводя ушами.

Конечно, мой план не очень хорош, — сказала Уинни, — но иначе нам не пройти. Мы с Игого хорошенько выкатаемся в глине, будем еле волочить ноги и глядеть в землю. Да подстригите нам хвосты покороче и, если можно, неровно.

О, моя дорогая госпожа Уинни, — ужаснулся Игого, — неужели в таком виде можно явиться в Нарнию?

Не знаю, — ответила Уинни, — по-моему, главное туда попасть.

Пришлось на все это согласиться. Шаста украл (по выражению Игого, «позаимствовал») несколько мешков, из которых соорудили одежду для Аравиты. Когда же миновали последний лес, их взорам открылся огромный город, сияющий тысячами огней. Шаста, видевший это в первый раз, немного побаивался, но все же поужинал и даже вздремнул. Лошади разбудили их затемно.

Звезды еще горели на небе, трава была влажной и очень холодной; далеко внизу, справа, едва занималась заря. Аравита отошла за дерево и вскоре вышла в одежде из мешковины, с узелком в руке. Узелок этот, как и кольчугу, и ятаган, и седла, сложили в мешки. Игого и Уинни перепачкались, как только могли. Поскольку для подрезания хвостов ничего режущего не нашлось, пришлось снова вынуть ятаган. Хвосты подрезали долго и не очень умело; лошадям было больно. Игого даже сказал:

— Ах, как бы я лягнулся, не будь я говорящим Конем! Тебе же сказали подрезать, а не отрезать!

Когда приготовления были кончены, дети взяли лошадей за веревки, которые теперь заменяли прежние богато украшенные уздечки, и все двинулись к воротам столицы.

Будем держаться вместе, сколько сможем, — напомнил Игого. — Если нас разлучат, встретимся на старом кладбище. Тот, кто придет туда первым, должен подождать остальных.

Что бы ни случилось, — сказал Шаста лошадям, — не забывайтесь и не говорите ни слова.

Глава четвертая ШАСТА СТАЛКИВАЕТСЯ С НАРНИЙЦАМИ

Сперва Шаста видел внизу только море огней, над которым темнели несколько куполов и шпилей, но, когда рассвело, он увидел больше. Широкая река словно обнимала двумя рукавами расположенную на острове великую столицу, одно из чудес света. Она была обнесена стеной, укрепленной таким множеством башен, что Шаста в конце концов даже перестал считать их. Остров представлял собой огромный круглый холм, и дома густо покрывали его склоны; над городом высился дворец Тисрока и храм богини Таш. Между домами причудливо вились улочки, обсаженные лимонными и апельсиновыми деревьями, на крышах зеленели сады, повсюду пестрели и переливались арки, колоннады, балконы, минареты, шпили. Когда же серебряный купол храма засверкал на солнце, у Шасты от восторга забилось сердце.

— Пошли! — сказал ему Конь.

Берега с обеих сторон были покрыты густыми, как лес, садами, которые скрывали стены домов, и Шаста ощутил сладостный запах фруктов и цветов. Вскоре путники уже шли меж беленых стен, из-за которых свешивались густые ветви.

— Ах, какое чудесное место! — восхищался Шаста.

— Ну-ну, я бы предпочел поскорее отсюда выбраться в целости и сохранности, — сказал Игого.

В тот миг торжественно и громко зазвучали трубы.

— Это сигнал, — объяснил Конь. — Сейчас откроют ворота. Ну, госпожа моя Аравита, опусти плечи, ступай тяжелее. Постарайся вообразить, что тобой всю жизнь помыкали.

Если на то пошло, ответила Аравита, — почему бы и тебе не пригнуть немного шею, оставить замашки боевого Коня и выглядеть клячей?

— Тише, — сказал Игого, — мы пришли.

Так оно и было. Река перед ними разделялась на два рукава, и вода на утреннем солнце ярко сверкала. Справа, немного подальше, белели паруса; прямо впереди был высокий, многоарочный мост. По мосту неспешно брели ослики и крестьяне, и путники наши как можно незаметней присоединились к ним.

— Что-нибудь не так? — прошептал Шаста Аравите, у которой на лице появилось какое-то странное выражение.

— Для тебя-то все нормально, — тоже шепотом, но с некоторым раздражением ответила Аравита. — Что ты знаешь о Ташбаане? Ведь мне-то подобает прошествовать здесь в паланкине, и чтобы впереди шли воины, а сзади — рабы. Я могла сейчас направляться на какой-нибудь грандиозный пир во дворец Тисрока (да живет он вечно!), а не тащиться, как все эти оборванцы. Тебе всего этого не понять.

Шаста даже удивился, о каких глупостях могут думать красивые девочки.

За мостом гордо высилась городская стена. Медные ворота были широко открыты, хотя казались узкими из-за своей непомерной высоты; по обе стороны стояло человек пять солдат. Аравита невольно подумала: «Они бы мигом вытянулись в струнку, узнав, кто я такая!..» Но друзья ее думали только о том, чтобы солдаты не обратили на них внимания. К счастью, так и вышло, только один из солдат схватил морковку из чьей-то корзины и запустил ею в Шасту, а другой, грубо хохоча, крикнул:

Эй, малый! Худо тебе придется, если твой хозяин узнает, что ты возишь поклажу на его коне!

Шаста испугался — он понял, что ни один воин или вельможа не примет Игого за вьючную лошадь, — но все же смог ответить:

— Он сам так велел!

Но лучше было бы промолчать, потому что вместо ответа он получил затрещину со словами:

— В следующий раз не дерзнешь говорить со свободным человеком, раб.

Однако, к счастью, тем дело и кончилось.

За стеною столица показалась Шасте не такой красивой. Улицы были узкими и грязными, их заполняла толпа. В воздухе стоял тяжкий запах немытых людей, бродячих собак, лука, чеснока и помоев.

Шаста хотел было сделать вид, что он самый главный, но на самом деле всех вел Игого, указывавший мордой, куда поворачивать. Они поднимались вверх, сильно петляя, и вышли наконец на обсаженную деревьями улицу, скорее террасу, ибо с одной стороны там были дома, а с другой, пониже, за зеленью, виднелись крыши и даже река далеко внизу. Чем выше поднимались наши путники, тем чище и красивей становилось вокруг. Все чаще попадались статуи богов и героев Калормена (скорее величественные, чем прекрасные) на сверкающих пьедесталах; пальмы бросали тень на плиты тротуаров. За арками ворот зеленели деревья, пестрели цветы, журчали фонтаны.

«Как там, наверно, хорошо!» — думал мальчик. Сворачивая за очередной угол, Шаста все время надеялся, что они вырвутся из давки, толпа, однако, по-прежнему оставалась густой. Идти приходилось медленно, тем более что, то и дело раздавался крик: «Дорогу пятнадцатому визирю!», или «Дорогу послу!», или «Дорогу тархине!», — и все, кто шел по улице, прижимались к стене, а над головами Шаста видел паланкины, которые несли великаны-рабы на своих плечах.

На самой красивой улице случилась самая неприятная из этих встреч.

— Дорогому белому королю, гостю Тисрока, да живет он вечно! Дорогу повелителям Нарнии! закричал зычный голос. Шаста посторонился и потянул за собой Игого, но ни один конь не любит пятиться задом. Тут их толкнула женщина с корзинкой, кто-то выскочил сбоку, и бедный Шаста неведомо как выпустил поводья. Толпа тем временем стала такой плотной, что двинуться дальше к стене он не мог и волей-неволей оказался в первом ряду.

Он не увидел никаких носилок. Единственным калормийцем был глашатай перед ними. Посредине улицы шли чрезвычайно странные люди. Они были белокожи, как он, а двое из них — белокуры. Одеты они были тоже не так, как одеваются в Тархистане, — без шаровар и халатов, в чем-то вроде рубах до колена (одна ярко-зеленая, две ярко-желтые и две голубые). Мечи у них были не изогнутые, как ятаганы, а прямые. А главное —в них самих не было присущей здешним вельможам важности. Они улыбались, один насвистывал, и сразу было видно, что они рады подружиться с любым, кто с ними хорош, и просто не замечают тех, кто с ними неприветлив. Глядя на них, Шаста подумал, что в жизни не видел таких приятных людей.

Однако насладиться зрелищем не успел, ибо тот, кто шел впереди, воскликнул

— Вот он, смотрите!

Он схватил Шасту за плечи и слегка толкнул его в бок, но не больно, а так, по-дружески.

Как не стыдно, милорд! продолжал он. — Королева Сьюзан глаза выплакала, где же это видано — пропасть на всю ночь?

Разумеется, первым побуждением Шасты было желание объяснить, что он всего-навсего сын бедного рыбака Аршиша и что заморские гости, вероятно, с кем-то его путают. Но потом у него появилось желание рассказать нарнийцам, кто он и почему оказался здесь. Но тогда пришлось бы объяснять, откуда у него подобный конь и кто такая Аравита, а это значит, что пройти через Ташбаан незаметно им всем не удалось бы. Тут Шаста взглянул с надеждой на Игого, ожидая хоть от него помощи, но тот явно решил не обнаруживать своей способности говорить и стоял с глупейшим видом, выдавая себя за бессловесную калормийскую клячу. На Аравиту же Шаста просто не посмел взглянуть, опасаясь привлечь к ней внимание. А времени что-то соображать у него не было, потому что предводитель нарнийцев сказал:

Возьми его высочество за другую руку, Перидан. Ну, идем. Обрадуем скорее королеву. Она будет счастлива увидеть вас в добром здравии.

Вот так, не пройдя и половины Ташбаана и не успев даже попрощаться с друзьями, Шаста оказался идущим в компании иноземцев. Он совершенно не представлял, что может произойти в следующий момент. Потом человек (которого Перидан и трое других называли королем, то есть «его величеством») принялся расспрашивать Шасту, где он был, куда дел одежду и тому подобное. Шаста молчал. Наконец король воскликнул:

Ну хорошо, сбежать может всякий мальчишка! Но принцу Орландии не пристало ходить с понурой головой, как тархистанскому рабу!

Тут Шаста совсем расстроился, ибо юный король очень нравился ему, и он хотел бы произвести на него как можно лучшее впечатление.

Иноземцы повели его (крепко взяв за руки) вдоль узкой улочки, потом спустились куда-то по крутым ступенькам и наконец поднялись к какой-то двери, расположенной высоко в белой стене, между двумя кипарисами. За дверью Шаста увидел, что находится во дворике, точнее, в саду. Посередине журчал чистой холодной водой мраморный фонтан. Невысокая мягкая трава была лучше всякого ковра, апельсиновые деревья давали приятную тень, а белые стены почти совершенно сокрылись за густыми зарослями шиповника и вьюнка. Пыль, суета и шум городских улиц исчезли, словно их никогда и не было. Шасту быстро провели через сад к какой-то темной арке. Глашатай калормиец остался снаружи за дверью. Потом Шасту повели по коридору, прохладный пол которого приятно остужал разгоряченные ступни. Они поднялись на несколько ступеней. Пройдя через дверь, Шаста на мгновение ослеп от яркого света. Он оказался в огромной зале, где было очень светло и свежо. Окна выходили на север, чтобы не было видно палящего калормийского солнца. Ноги утопали в ковре такой раскраски, что Шаста просто растерялся. Вдоль стен стояли низкие диваны, покрытые богатыми покрывалами. В комнате были люди, показавшиеся Шасте весьма странными. Однако поразмышлять обо всем этом он не успел. К нему бросилась самая прекрасная девушка из всех виденных им и, плача, стала целовать его.

О, Корин, Корин! — восклицала она. Как ты мог? Что я сказала бы королю Луну? Мы же с тобой такие друзья! Как же ты мог!

«Меня принимают за принца какой-то Орландии, — думал Шаста. А они, должно быть, из Нарнии. Где же этот Корин, хотел бы я знать?»

Где ты был? — спрашивала прекрасная девушка; и он ответил наконец: — Я.... я не знаю...

Вот видишь, Сьюзан, — сказал король. — Ничего не говорит.

— Ваши величества! Королева Сьюзан! Король Эдмунд! — послышался голос, и обернувшись, Шаста чуть не подпрыгнул от удивления. Говоривший был не выше его, и от пояса вверх вполне походил на человека, а ноги у него были мохнатые и с копытцами, сзади же торчал хвост. То был фавн — Шаста не видывал их ни в жизни, ни в книгах, но мы-то с вами знаем из повести о Льве и Колдунье, кто они такие. Надеюсь, вам приятно узнать, что Фавн был тот самый, которого Люси, сестра Сьюзан, встретила в Нарнии, как только попала туда. Теперь он постарел, а Питер, Сьюзан, Эдмунд и Люси стали королями и королевами.

У его высочества, — продолжал Фавн по имени Тамнус, — легкий солнечный удар. Он ничего не помнит. Смотрите, как он бледен!

Тогда Шасту сразу же положили на мягкий диван и дали ему ледяного щербета в золотой чаше. Все это ему очень понравилось. Но он не переставал думать о том, как бы ему сбежать и встретиться в условленном месте с остальными. Кроме того, его беспокоило, что же стряслось с настоящим принцем Орландии. Впрочем, мысль о еде тоже не оставляла его, когда он рассматривал занятнейшие существа, которых тут было немало.

За Фавном стояли два гнома и большой, с них ростом, ворон. Прочие были людьми, но уж очень необычными: и лица их, и голоса были добры и веселы.

— Ну, Сьюзан, — обратился король к девушке, целовавшей Шасту. — Мы торчим тут скоро месяц. Что же ты решила? Хочешь ты выйти за этого темнолицего принца Рабадаша?

Королева покачала головой.

Нет, дорогой брат, — сказала она (а Шаста подумал: «Ах, вон что! Они король и королева, но не муж и жена, а брат и сестра»). — Нет, ни за какие сокровища Ташбаана.

Я очень рад, — сказал король. — Когда он был с посольством в Кэр-Пэравеле, я удивлялся, что ты в нем нашла.

Прости меня, Эдмунд, сказала королева. — Но вспомни, там, у нас, он был не такой, как здесь, в Ташбаане. Какие он давал пиры, как дрался на турнирах, как любезно и милостиво говорил! А здесь, у себя, он совсем иной.

Да, — сказал король. — Чтобы узнать человека, надо увидеть его дома, а не в гостях. Здесь, у себя, он горд, жесток, кровожаден — словом, настоящий тиран.

— Эсланом тебя прошу, — сказала королева, — уедем сегодня!

Не так все просто, сестра, — отвечал король. — Перидан, будь добр, закрой дверь да погляди, нет ли кого за нею. Теперь мы поговорим о важных и тайных делах.

Все стали серьезными, а королева Сьюзан подбежала к брату.

Ой, Эдмунд! — воскликнула она. — Что случилось? У тебя такие страшные глаза!..

Глава пятая ПРИНЦ КОРИН

Дорогая сестра и королева, — сказал король Эдмунд, — пришло время тебе доказать своюотвагу. Не стану скрывать, нам грозит большая опасность.

— Какая? — спросила королева.

Боюсь, — отвечал король, — что мы не уедем отсюда. Пока этот принц еще надеялся, мы были почетными гостями. Теперь же, клянусь Львом, мы стали пленниками.

Один из гномов тихо присвистнул.

— Я видел принца не далее, как утром, — продолжал король. — Он требовал от меня — то есть от тебя окончательного ответа. Я подшучивал, как мог, над женскими капризами, но все же дал понять, что надежды у него мало. Он не привык к отказам и стал угрожать мне. Конечно, в их слащавой манере.

— Да, — кивнул Тамнус, — такое же впечатление сложилось и у меня, когда я говорил с великим визирем. Он спросил, как мне нравится Ташбаан. Врать я не умею, а сказать, что мне ненавистен каждый его камень, тоже не мог. Поэтому я ответил в том смысле, что лето нынче выдалось слишком жаркое и что я предпочел бы сейчас оказаться в прохладных лесах Нарнии. Улыбочка визиря не сулила ничего доброго, когда он сказал, что нет ничего проще, чем снова резвиться на полянах Нарнии, только для этого потребуется совсем небольшой выкуп — невеста.

Вы думаете, он сделает меня своей женой насильно? воскликнула Сьюзан.

— Женой... — отвечал король. — Если не рабыней, что хуже.

Как же он может? Разве Тисрок забыл о нашем великом брате?

Не сошел же он с ума! сказал Перидан. — Он знает, что в Нарнии есть прекрасные мечи и копья.

Мне кажется, сказал Эдмунд, что Тисрок очень мало боится Нарнии. Страна у нас небольшая. Больше того, не затем ли он подослал к нам своего принца, чтобы затеять ссору? Он рад бы прибрать к рукам Нарнию и Орландию.

Пусть только попробует! вскричал гном. Между ним и нами лежит пустыня.

— Я летал над ней в молодости, сказал Ворон. Да, оазис в ней один, и воды там на них не хватит. Но есть и другая дорога.

Шаста, сами понимаете, весь обратился в слух.

Ведет она от древних усыпальниц, — продолжал Ворон, — на северо-запад; тому, кто по ней двинется, все время видна двойная вершина горы. Довольно скоро, через сутки, начнется каменистое ущелье, очень узкое, почти незаметное со стороны. По нему течет река, и, держась около нее, можно добраться до самой Орландии.

Знают ли калормийцы об этом западном пути?.. спросила королева.

Друзья мои, — воскликнул король, — о чем мы говорим! Нам надо спасти честь королевы и собственную жизнь. Конечно, брат мой Питер, Верховный Король, одолеет Тисрока, но мы к тому времени уже давно будем мертвецами, а сестра моя, королева, женой или рабыней этого принца.

— Но мы при оружии, сказал гном, а этот дом может стать неплохой крепостью!

Я не сомневаюсь, — ответил король, что каждый из нас выполнит свой долг и отдаст жизнь за честь королевы. Но не забывайте, что мы оказались в мышеловке.

— Ах, все это из-за меня! заплакала Сьюзан. Не надо было мне покидать Кэр-Пэравел! Как там было хорошо, пока не явились эти послы Тисрока! Кроты уже почти закончили перекапывать сад... а я.... я.... — И она закрыла лицо руками.

— Ну что ты, Сью... — начал король Эдмунд, но вдруг увидел, что Фавн, сжав руками голову, раскачивается, как от боли.

Минутку, минутку... — говорил Тамнус. — Я сейчас что-то придумаю... Подождите, сейчас, сейчас!.. Нам надо попасть на наш корабль...

— И нищий бы покатался, да лошадки нет, мрачно пошутил гном.

— Ваше величество, — сказал Фавн уже спокойно, пригласите принца на пир. А устроим мы этот пир на нашем корабле завтра вечером. Сейчас надо пойти на базар и потратить все деньги на угощение. Ради пользы дела намекнем, что ее величество может дать на корабле положительный ответ. Мы все туда перенесем — люди подумают, что это угощение, а когда стемнеет...

На Север! — крикнул гном.

В Нарнию! — крикнули все.

Ах, Тамнус! Ты меня спас! — воскликнула королева и, схватив его за руки, закружила по комнате. Ты спас нас всех!

Принц пустится в погоню, — сказал Перидан.

Ничего, — сказал король. У него нет хороших кораблей. Царь Тисрок держит их для себя.

Тогда все встали, и открыли двери, и пропустили в них первыми королеву и короля. Шаста замешкался, но Тамнус сказал ему:

Отдохните, ваше высочество, я сейчас принесу вам поесть. Лежите, пока мы не станем перебираться на корабль.

Шаста опустил голову на мягкие подушки и остался в комнате один.

«Нет, я не посмею сказать им правду, думал он. Я слышал их тайны, они мне этого не простят... Они побоятся, что я выдам их царю или принцу, и убьют меня. Даже если я найду своих друзей, и король согласится взять с собой нарнийских лошадей, Аравита будет для нарнийцев ненавистна, ведь она же тархиня. Но ведь настоящий Корин придет, и все откроется!.. Что же мне делать, что делать?»

Фавн, слегка приплясывая, внес в комнату огромный поднос и поставил его на столик у дивана.

— Ну, милый принц, — сказал он, садясь на ковер, ешьте, это последний ваш обед в Тархистане.

Обед был хорош. Не знаю, понравился бы он вам, но Шасте понравился. Он жадно съел и омаров, и овощи, и бекаса, фаршированного миндалем и трюфелями, и сложное блюдо из риса, изюма, орехов и цыплячьих печенок, и дыню, и какие-то дивные ледяные сласти, вроде нашего мороженого. Выпил он и вина, которое зовется белым, хотя оно светло-желтое.

Тамнус тем временем развлекал его беседой. Думая, что принц не здоров, Фавн пытался развеселить его и говорил о том, какой замечательный замок у отца принца, короля Лума, что года через два сам король Питер посвятит принца в рыцари, у него будут рыцарские доспехи и настоящий боевой конь, а совсем скоро состоится лесной праздник, на который фавны, гномы и дриады ждут самого Эслана.

Когда Шаста съел все подчистую, Тамнус сказал: «А теперь вам надо немного отдохнуть и поспать, а потом — домой, на Север!» И тихо удалился.

Шасте так понравились и обед, и рассказы Фавна, что ход его мыслей изменился и он уже не мог думать о неприятном. Более того, он надеялся, что принц вообще не появится, его самого увезут на Север. Конечно, Аравита и лошади не дождутся его у древних усыпальниц, но что поделаешь? И вообще, Аравите самой так лучше, он же ей не нужен — а плыть по морю куда приятней, чем пробираться через пустыню.

Подумав так, он заснул, как заснули бы, и вы на мягком диване, если бы накануне встали затемно, долго шли, а потом столько съели.

Разбудил его громкий звон. Испуганно присев на диване, он увидел, что в комнате полутемно, а на полу лежит осколок драгоценной вазы. Но главное было не это: на окне, держась за раму, висел какой-то мальчишка. Через секунду этот мальчишка перемахнул через подоконник.

Шаста никогда не видел себя в зеркале, а если бы и видел, не понял бы, что незнакомец очень похож на него, ибо тот был сейчас не похож ни на кого. Под глазом у него красовался огромный синяк, под носом запеклась кровь, один зуб был выбит. Одежда, некогда роскошная, висела лохмотьями.

— Ты кто такой? — шепотом спросил мальчик.

— А ты принц Корин? — в свою очередь спросил Шаста.

— Конечно, — ответил мальчик. А ты кто?

Никто, наверное, сказал Шаста. — Король Эдмунд увидел меня на улице и подумал, что это ты. Можно отсюда выбраться?

Можно, если ты хорошо лазаешь, — сказал Корин. — Куда ты спешишь? Мы так похожи, давай еще кого-нибудь разыграем!

Нет, нет, — заторопился Шаста. — Мне нельзя оставаться. Того и гляди вернется Фавн. А где ты был?

Какой-то мальчишка непочтительно отозвался о королеве Сьюзан! ответил принц. — Я его побил. Он побежал за братом. Тогда я побил брата. Они погнались за мной, и нас поймали такие люди, которые называются стража. Я подрался с ними. Тут стало темно. Меня куда-то повели. По дороге я предложил им выпить вина. Они напились и заснули, а я пошел дальше и встретил первого мальчишку. Ну мы опять подрались. Потом я влез на крышу и ждал, когда рассветет. А потом искал дорогу. Тут есть что-нибудь выпить?

Нет, я все выдул, — сказал Шаста. — Покажи мне, как вылезти. И ложись на диван. Ах ты, они не поверят, что это я.... то есть ты... У тебя такой синяк... Придется тебе сказать правду.

А как же иначе? — сердито спросил принц. — Но все-таки, кто же ты?

Я нездешний, быть может, нарниец, — быстро зашептал Шаста. — Но вырос я здесь, и теперь бегу домой, через пустыню с говорящим Конем. Ну, как мне лезть?

Вот так, — показал Корин. — Смотри, там веранда. Иди очень тихо! Внизу сверни налево, потом перелезь через стену. Там никого нет.

Спасибо, — сказал Шаста с подоконника. Мальчики посмотрели друг на друга, и вдруг оба поняли, что они уже настоящие друзья.

— До свидания, — сказал Корин. — Доброго тебе пути.

До свидания, — отозвался Шаста. — Какие же у тебя были замечательные приключения!

Куда мне до тебя! — сказал принц. — Теперь прыгай, только осторожно. Как доберешься до Орландии, скажи моему отцу, королю Луму, что ты мой друг! Скорее, я слышу, кто-то сюда идет.

Глава шестая ШАСТА СРЕДИ ГРОБНИЦ

Шаста неслышно пробежал по крыше, такой горячей, что он чуть не обжег свои босые ноги, добрался до угла и мягко спрыгнул на кучу мусора, лежавшего на узкой, грязной улочке. Теперь ему надо было спускаться вниз с главной горы Ташбаана. Еще с плоской крыши он видел реку и зеленую полосу за ней, а дальше — странное, голое, желтоватое пространство, уходившее за горизонт. Где-то в небе, совсем далеко, синели остроконечные вершины. «Пустыня и горы», — сообразил он.

Итак, он спешил вниз по улицам города. Никто не обращал внимания на босоногого оборвыша, но он все-таки боялся до тех пор, пока перед ним из-за какого-то угла не возникли городские ворота. Вышел он в густой толпе. По мосту она двигалась медленно, как очередь, а дальше стала таять; люди расходились кто налево, кто направо. Шаста же, почти один, пошел прямо вперед, между садов по дороге, которой, видно, не часто пользовались. Стало намного легче дышать и удивительно тихо после сутолоки Ташбаана. Дойдя до того места, где зелень сменялась песками, он уже был совсем один и от удивления остановился, словно увидел не край пустыни, а край света. Трава кончилась сразу; дальше, прямо в бесконечность, уходило что-то вроде морского берега, только пожестче, ибо здесь песок не смачивала вода. Слева, довольно близко, торчали огромные каменные сооружения, похожие на ульи; Шаста знал от Коня, что это и есть усыпальницы древних царей. За ними садилось солнце, и они мрачно темнели на сверкающем фоне.

Свернув на запад, Шаста направился к ним. Солнце слепило ему глаза, но все же он ясно видел, что ни лошадей, ни девочки на кладбище нет. Усыпальниц было двенадцать, стояли они как попало. Подумав, что девочка и лошади могли спрятаться за ними, Шаста обошел кругом каждую из них, но никого не нашел. Когда он присел на песок, солнце уже село и наступила мертвая тишина.

В ту же минуту раздался очень страшный звук. Шаста от неожиданности чуть не закричал, душа его ушла в пятки, но он прикусил язык и вспомнил: это трубы оповещают Ташбаан, что ворота закрылись. Он повторял себе, что слышал утром то же самое, понимая, однако, что одно дело слышать такие звуки при свете, среди друзей, и совсем другое — слышать их одному в темноте. «Теперь, — думал он, они не придут до утра. Они там заперты. Или нет. Аравита увела их раньше, без меня. Она-то может так поступить. Да, она, но ведь не Игого!»

Но насчет Аравиты Шаста был неправ. Она была очень гордой и могла быть резкой на словах, но ее честность и верность друзьям были несомненны.

Но как бы то ни было, ночевать Шасте предстояло среди гробниц, а место это с каждой минутой нравилось ему все меньше и меньше. В больших, молчаливых глыбах было что-то, мягко говоря, неприятное. Шаста изо всех сил старался не думать о привидениях и уже немножко успокоился, когда вдруг что-то коснулось его ноги.

«Помоги-и-ите!» — закричал он неведомо кому, окаменев от страха. Потом, собрав все свое мужество, сделал самое разумное, что мог, обернулся и.... увидел кота.

Кот, почти черный в темноте, был велик и важен — гораздо крупнее и важнее тех своих собратьев, которых Шасте доводилось встречать. Глаза его таинственно сверкали: казалось, что он целую вечность живет среди этих древних гробниц.

Кис-кис-кис, — неуверенно сказал Шаста. — Ты, конечно, не говорящий кот?

Кот сурово поглядел на него, еще более важно и медленно пошел куда-то, а Шаста, разумеется, пошел за ним. Через некоторое время они миновали усыпальницы. Тогда кот уселся на песок, обернув хвост вокруг передних лап. Он стал смотреть на север — туда, где лежала Нарния, — и был так неподвижен, что Шаста спокойно лет спиной к нему, лицом к могилам, словно чувствовал, что кот охраняет его от врагов. Когда беспокоишься, самое лучшее — повернуться лицом к опасности и чувствовать что-то теплое и надежное за спиной. Вам бы песок показался не очень удобным, но Шаста прежде спал на земле и потому скоро заснул, и во сне думая, что же стряслось с Игого, Уинни и Аравитой.

Разбудил его странный и пугающий звук. «Мне, наверно, приснилось», была первая мысль. Проснувшись, он ощутил, что кота за спиной нет, и очень огорчился, но продолжал лежать тихо, не решаясь даже открыть глаза. Звук раздался снова — пронзительный вой или вопль; и тут глаза Шасты открылись сами, и он присел на песке.

Луна ярко светила; усыпальницы стали как будто больше, но казались не черными, а серыми. Звук шел не от них, а сзади, из пустыни.

«Только бы не львы!..» подумал Шаста. Звук не походил на рычанье льва — выли шакалы; но Шаста этого не знал. Однако встретить шакала ему бы тоже не хотелось.

«Их много, — думал Шаста сам не зная о ком. Они всё ближе...» Идти обратно он не смел слишком страшными казались теперь, в темноте, черные дверцы усыпальниц. Мысль о привидениях стала еще навязчивей, он повернулся лицом к пустыне... и тут увидел на фоне луны какого-то громадного зверя.

Зверь этот шел медленно и важно, как бы не замечая его. Потом он остановился, повернулся к пустыне и издал низкий, оглушительный рев, эхом отозвавшийся в камне усыпальниц. Прежние вопли стихли, зашуршал песок, словно какие-то существа бросились врассыпную. Тогда огромный зверь повернулся к Шасте.

«Это лев, я знаю, это лев! — подумал мальчик. — Ну все. Очень будет больно или нет?.. Ох, поскорей бы!.. А что бывает с человеком потом, когда умрешь? Ой-ой-ой-ой!!!» — И он закрыл глаза.

Но ничего не случилось, и вместо когтей и зубов он почувствовал что-то теплое и мягкое у своих ног. Шаста снова открыл глаза. «Да он не такой большой! с удивлением подумал Шаста. — Вполовину меньше, чем мне казалось. Нет, вчетверо... Ой, это кот! Значит, лев мне приснился, а кот показался размером с коня».

Действительно, у него в ногах, глядя на него зелеными немигающими глазами, лежал очень большой кот, такой большой, каких Шаста еще не видел.

Как хорошо, что это ты! сказал ему Шаста. — Мне снился страшный сон. И, прижавшись к коту, он почувствовал, как прежде, его успокаивающее тепло.

«Никогда не буду обижать кошек», — сказал он не то себе, не то коту, и прибавил:

Знаешь, я один раз бросил в кошку камнем. Ой, что это? — вскрикнул он, потому что кот именно в этот миг его царапнул. — Как будто понимает! — сказал он неведомо кому и уснул.

Наутро, когда он проснулся, кот уже ушел, солнце ярко светило, песок уже нагрелся. Шаста, которому очень хотелось пить, приподнялся и протер глаза. Пустыня перед ним сверкала белизной, сзади слышался приглушенный шум города, а далеко в небе высились синие горы. Одна из них была как бы двойная, и он подумал: «Вот туда и надо идти» — прочертил ногой по песку ровную полосу.

Пройдя мимо гробниц, которые уже не казались страшными, он вернулся к реке и напился из нее. Вода была такой чудесной, что он не выдержал, разделся и искупался (он ведь вырос у моря и научился плавать почти тогда же, когда и ходить). Подойдя к стене какого-то сада, сорвал потихоньку три апельсина, две смоквы и гранат. Лежа на траве и глядя через реку на великолепие Ташбаана, он вспомнил и об опасностях. Испугавшись, что Аравита и лошади пришли за это время к усыпальницам, он поспешил туда. Прибежав на место, он снова стал изнывать от зноя и жажды. Но в условленном месте никого не было; и ему пришлось просидеть одному не один час. До самого заката он ждал, то думая о Нарнии и принце Корине, то снова сетуя, что спутники его не придут, то пытаясь представить себе, что подумают о нем нарнийцы и не посчитают ли его вражеским лазутчиком.

Но чем дольше он думал, тем глупее и глупее становились его мысли. Да, они договорились ждать у гробниц, но ведь не было никакого уговора, как долго ждать. Он стал строить самые различные планы, пока наконец не остановился на самом неверном — вернуться ночью в город, наворовать как можно больше еды и отправиться через пустыню.

Вы-то, конечно, знаете из книжек, что так поступать нельзя, но ведь Шаста вообще не умел читать.

Но перед самым заходом солнца случилось вот что. Сидя в тени одной из усыпальниц, Шаста вдруг поднял глаза и увидел двух лошадей. То были Уинни и Игого, прекрасные и гордые, как прежде, а вел их человек в кольчуге, похожий на слугу из дома знатного вельможи. Аравиты нигде не было видно. «Ее поймали, — в ужасе решил Шаста. Она все выдала, его послали за мной». И он быстро юркнул в одну из усыпальниц, даже не успев подумать, где опаснее.

Глава седьмая АРАВИТА В ТАШБААНЕ

А на самом деле случилось совсем другое. Когда Аравита увидела, что Шасту куда-то тащат, и осталась одна с лошадьми, которые мудро продолжали молчать, она ни на миг не растерялась. Сердце ее сильно билось, но она ничем этого не выказывала. Как только белокожие господа прошли мимо, Аравита попыталась двинуться дальше. Однако снова раздался крик: «Дорогу! Дорогу тархине Лазарилине!» — и появились четыре вооруженных раба, а за ними — четыре носильщика, на плечах у которых едва покачивался роскошный паланкин с серебряными колокольчиками. За ним, в облаке ароматов, следовали рабыни, гонцы, пажи и еще какие-то слуги. И тут Аравита совершила свою первую ошибку.

Она прекрасно знала Лазарилину, поскольку обе вращались в одном обществе. Та недавно вышла замуж за одного из самых богатых и могущественных тарханов. Ну как тут было не посмотреть на старую подругу? Аравита и посмотрела; а подруга — на нее. Глаза их встретились. Лазарилина приказала остановиться.

— Аравита! — закричала она. Что ты здесь делаешь? А твой отец...

Нельзя было терять ни минуты. Отпустив лошадей, беглянка ловко вскочила в паланкин и быстро прошептала:

— Тише! Спрячь меня. Скажи своим людям...

Нет, ты мне скажи... громко перебила ее Лазарилина, очень любившая привлекать к себе всеобщее внимание.

— Скорее! — прошипела Аравита, — Это очень важно!.. Скажи своим людям, чтобы вели за нами вон тех лошадей, и задерни полог. Ах, скорее же!

Хорошо, хорошо, — томно отвечала тархиня. — Эй, там, возьмите лошадей тархини! А зачем задергивать занавески в такую жару, не понимаю?.. Я хочу сказать...

Но Аравита уже задернула полог сама, и обе тархини оказались как бы в душной, сладко благоухающей палатке.

— Я прячусь, — сказала Аравита. — Отец не знает, что я здесь. Я сбежала.

Какой ужас... — протянула Лазарилина. — Расскажи мне все поскорей... Ах, ты сидишь на моем подоле! Слезь, пожалуйста. Вот так. Тебе нравится мое платье? Представляешь, я его...

Потом, потом, перебила ее Аравита. — Где отец?

— А ты не знаешь? — спросила жена вельможи. — Здесь, конечно. Прибыл вчера и повсюду тебя ищет. Если бы он сейчас нас увидел... — И она захихикала; она вообще любила хихикать, как вспомнила теперь Аравита.

Ничего тут нет смешного, — сказала она. — Где ты спрячешь меня?

— У себя дома, конечно, — отвечала ее подруга. — Муж уехал, никто тебя не увидит. Ах, как жаль, что никто не видит сейчас моего нового платья!

Надеюсь, никто не слышал, как ты меня окликнула, — сказала Аравита. Конечно нет, но ты не сказала, как тебе нравится мое новое платье.

И вот еще что! — продолжала Аравита. — С этими лошадьми надо обращаться особенно. Они говорящие. Из Нарнии, понимаешь.

Не может быть, — протянула Лазарилина. — Кстати, видела ты эту дикарку, ну их королеву? Не понимаю, что в ней находят!.. Говорят, принц Рабадаш без ума от нее. Вот мужчины у них великолепные. Позавчера я была на пикнике у реки, на мне было мое...

А как сделать так, чтобы слуги не проговорились, что у тебя в гостях какая-то оборванка? Отец может догадаться.

В эту минуту носильщики остановились и спустили паланкин на землю. Раздвинув занавески, Аравита увидела, что она — в красивом саду. Лазарилина сразу пошла в дом.

— Эй, вы. Сегодня никто никуда не выйдет, — сказала хозяйка. — Узнаю, что кто-нибудь говорил об этой госпоже, — сожгу живьем, засеку до смерти, а потом посажу на хлеб и воду на шесть недель.

Хотя Лазарилина сказала, что очень хочет услышать историю Аравиты, она все время говорила сама.

А надо сказать, что болтать чепуху она умела гораздо лучше, чем слушать. Заставив Аравиту принять ванну с благовониями (уж в этом калормийцы знали толк!), она одела гостью в лучший из своих нарядов. При этом она трещала без умолку. Когда речь зашла о том, какое платье лучше, Аравита подумала, что сейчас свихнется. Но после смены темы на разговор о пирах и о балах дело оказалось еще хуже. Аравита всегда больше интересовалась охотой, оружием, лошадьми и собаками. Нетрудно догадаться, что каждая из подруг считала другую немного придурковатой.

Наконец они уселись в зале с витыми колоннами за роскошную трапезу, которая понравилась бы Аравите еще больше, если бы не ручная обезьянка, постоянно скакавшая вверх-вниз и таскавшая со стола сладости. Тут Лазарилина все-таки захотела удовлетворить свое любопытство и узнать, почему ее гостья убежала из дома. Когда Аравита закончила свой рассказ, Лазарилина всплеснула руками:

— Да ты с ума сошла! Почему бы тебе не выйти замуж за Ахошту-тархана? От него все без ума! Мой муж говорит, что это один из самых великих людей в Калормене. Он только что стал великим визирем, ты знаешь?

Не знаю и знать не хочу, — отвечала Аравита.

Но ты только подумай! У него три дворца, один из них тот изумительный, что на берегу озера Илькаан. Россыпи драгоценностей, ванны из парного молока! Что тебе еще нужно? Посмотри, как живу я!

Пусть он со всеми своими драгоценностями и дворцами убирается куда подальше!

Ты всегда была чудной, сказала Лазарилина, но помочь согласилась, ибо это само по себе было занятно. Молодые тархини решили, что слуга из богатого дома с двумя породистыми лошадьми не вызовет никаких подозрений и они без труда смогут выйти из города. А вот с Аравитой было немного труднее: никто никогда не выносил за ворота закрытых паланкинов и это может привести к нежелательным расспросам.

Наконец Лазарилина захлопала в ладоши и воскликнула:

Ах, я придумала! Мы пойдем садом Тисрока (да живет он вечно!) к самой реке. Там есть дверца. При дворе меня все знают, — тут она гордо подняла голову. — Если меня увидят...

— Все погибло, — сказала Аравита.

— Милочка, не перебивай, говорю тебе, меня все знают. Принцы и принцессы все мои лучшие друзья. Я сама просто обожаю принца Рабадаша. При дворе привыкли к моим выходкам. За этой дверцей всегда гуляют парочки. Вот послушай, вчера...

Я хочу сказать, все погибло для меня, — повторила Аравита.

— Ах да, конечно... Но что ты еще можешь предложить?

— Ничего, — ответила Аравита. — Придется рискнуть.

Идти в тот же день было невозможно: Лазарилина собиралась на какой-то пир. И пошла к нему готовиться: делать прическу и все такое. Весь следующий день, пока девушки дожидались темноты, Лазарилина без конца трещала о балах и интригах, отговаривала Аравиту от бегства, рассказывая ей, что Нарния кишит колдунами и демонами, а главное, просто неприлично ехать вместе с каким-то безродным мальчишкой-деревенщиной. К сумеркам Аравита ощутила, что она как будто соскучилась по Шасте и что лучше путешествовать с ним по пустыне, чем задыхаться от роскоши в Ташбаане.

— Я ведь тоже буду никто, как и он, когда мы доберемся до Нарнии. А кроме того, я ведь дала слово.

Но ты подумай только! — воскликнула Лазарилина чуть не плача. Будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты могла бы стать женой великого визиря!

Аравита промолчала и пошла перемолвиться с лошадьми.

Вы должны еще до захода добраться со слугой до царских гробниц, сказала она. — Никаких мешков больше не надо. Вам снова наденут нормальную сбрую. Но в переметных сумках Уинни будет провизия; кроме того, нам понадобятся полные мехи воды, это уже твоя поклажа, Игого. Слуга получит приказ хорошо напоить вас в конце моста.

— Ну что же, — прошептал Конь, — во имя Нарнии и Севера! Ну а если Шасты там не окажется?

Тогда, само собой, ждите его, — ответила Аравита. Но я надеюсь, что все будет хорошо.

Лучшей конюшни я в жизни не видывал, — пробормотал Игого. — Но, если муж этой болтушки тархини дает своему главному конюху деньги на самый лучший овес, тогда этот конюх ужасный мошенник.

Аравита и Лазарилина отужинали в том же зале с колоннами. Спустя два часа они были готовы отправиться в путь.

Когда стемнело и лошади со слугой уже довольно далеко ушли к усыпальницам, Аравита оделась как главная рабыня и закрыла лицо вуалью. Они договорились так: Лазарилина, если кто-нибудь спросит, скажет, что ведет рабыню в подарок одной из принцесс.

Девочки пошли пешком. Спустя несколько минут они оказались перед воротами дворца. Разумеется, там стояла стража, но командир Лазарилину знал и скомандовал своим людям отдать честь знатной тархине. Они сразу же вошли в зал Черного мрамора. Здесь еще сновали слуги, и лишь это помогло девочкам пройти незаметно. Они прошли через зал Колонн и зал Статуй, спустились к колоннаде и оказались у Тронного зала. Даже в тусклом свете нескольких факелов, расположенных где-то высоко, он поражал великолепием.

Наконец они вышли к дворцовому саду, террасами спускавшемуся с холма. В дальней части его был расположен Старый дворец, куда они и направились. Уже совсем стемнело. Они оказались в запутанном лабиринте многочисленных дорожек, слабо освещенных далеко отстоящими друг от друга факелами. Вдруг Лазарилина остановилась и сказала, что забыла, куда нужно сворачивать направо или налево.

Ну пошли же! — взмолилась Аравита шепотом, сердце ее бешено стучало ведь буквально за каждым углом она могла столкнуться со своим отцом.

— Минутку, — ответила Лазарилина. — Я не совсем уверена, по какой дорожке нам надо идти. Думаю, нужно держаться левее. Я почти уверена, что левее. И забывчивая же я!

Они пошли налево и оказались в каком-то темном проходе, где не было почти никакого освещения. Вскоре им пришлось, уже в полном мраке, на ощупь спускаться вниз по ступенькам.

Все правильно, пробормотала Лазарилина. — Теперь я уверена, что мы идем правильно. Я помню эти ступеньки.

Однако в этот момент впереди вдруг показался какой-то движущийся огонек. Затем из-за другого поворота появился еще один, и можно было различить тени двух мужчин, которые пятились, неся высокие свечи. Понятно, что люди идут пятясь только перед лицами царского происхождения. Аравита почувствовала, что Лазарилина сжала ее руку, причем она вцепилась так неожиданно и резко, как человек, который не на шутку перепугался. Аравита удивилась тому, что Лазарилина настолько испугалась Тисрока, которого не раз называла своим другом, но времени размышлять не было. Подруга тащила ее обратно наверх по ступенькам на цыпочках, на ощупь пробираясь вдоль стены.

Здесь должна быть дверь, — прошептала Лазарилина. — Только тише!

Дверь нашлась. Проскользнув в нее и тихонько закрыв за собой, они оказались в полной темноте. По тяжелому дыханию Лазарилины Аравита поняла, что та очень напугана.

Да хранит нас Таш! — прошептала Лазарилина. — Что мы будем делать, если он идет сюда? Где бы нам спрятаться?

Ноги их утопали в мягком ковре, они на ощупь пошли через комнату и неожиданно наткнулись на диван.

— Давай спрячемся за него, — шепотом предложила Лазарилина. Ох, лучше бы нам сюда не приходить

Между диваном и ковром за ним было, казалось, достаточно места, чтобы спрятаться двоим, и девочки шмыгнули туда. Лазарилина первой заняла более удобное положение и спряталась так, что ее совсем не было видно. Для Аравиты места не хватило, и верхняя часть ее лица виднелась из-за дивана, так что если бы кто-нибудь вошел, осветил комнату и посмотрел прямо туда, где они прятались, то мог бы ее увидеть. Однако поскольку она была под вуалью, то можно было с трудом заметить лишь лоб и пару глаз. Аравита отчаянно заерзала, пытаясь хоть чуть-чуть потеснить Лазарилину и втиснуться поглубже за диван, но та от страха могла думать только о себе и стала отчаянно брыкаться. Наконец они прекратили возню и замерли, тяжело дыша. Собственное дыхание казалось им ужасно громким, но никаких других звуков слышно не было.

А тут безопасно? — как можно тише прошептала Аравита.

— Д-думаю, да, — начала Лазарилина, стуча от страха зубами. Но мои бедные нервы...

Но в этот момент раздался самый страшный звук, какой только мог быть, заскрипела открываемая дверь. Затем показался свет. И поскольку Аравита не могла убрать голову, она видела все. Вначале вошли два раба (немых и глухих, как она правильно догадалась, и которые именно поэтому могли прислуживать на самых тайных советах). Рабы шли, пятясь и несли свечи. Они стали по обе стороны дивана. Это оказалось весьма кстати, потому что стоявший прямо перед ней раб закрывал Аравиту. Потом появился очень толстый человек в нелепой остроконечной шапке, в котором Аравита сразу признала Тисрока. Его одеяние было усыпано драгоценностями, по своей стоимости превышавшими все те, которые украшали одежды и вооружение всех нарнийских вельмож, вместе взятых, однако ненужных застежек, хлястиков, пуговиц и прочего было так много, что Аравита невольно подумала, что, по крайней мере, мужская одежда нарнийцев смотрится намного красивей. За ним шагнул высокий молодой человек в усыпанном бриллиантами тюрбане с пером и ятаганом в ножнах из слоновой кости. Он казался очень взволнованным, его глаза и зубы сверкали при свете факелов. Последним вошел маленький, кривобокий и горбатый старик, в котором Аравита с отвращением узнала своего жениха нового великого визиря. Это был тархан Ахошта собственной персоной.

Дверь закрылась. Тисрок сел на диван. Принц встал перед ним, а великий визирь опустился на четвереньки и припал лицом к ковру.

Глава восьмая ПРИ ДВОРЕ ТИСРОКА

— Ох, отец-мой-и-услада-очей-моих! начал молодой человек очень быстро и очень злобно; глядя на него в этот момент, едва ли можно было подумать, что Тисрок и есть услада его очей. — Живите вечно, но меня вы погубили. Если б вы дали мне приличный корабль, я бы нагнал этих варваров. Вместо этого вы отправили меня смотреть, не сменили ли они просто место стоянки. Теперь мы потеряли целый день, а эта потаскуха, эта лгунья, эта... эта... эта... — и он прибавил несколько определений в адрес королевы Сьюзан, которые я не собираюсь повторять. Молодой человек был царевич Рабадаш, а «потаскуха» и «лгунья» — королева Сьюзан.

— Успокойся, о сын мой! — сказал Тисрок. — На что она тебе? Такие сердечные раны излечимы.

Но я хочу ее! — закричал царевич. — Я умру без этой гнусной, гордой, неверной собаки! Я не могу ни есть, ни спать; в очах моих темно от ее красоты. Я должен обладать этой царицей варваров!

— Прекрасно сказал поэт, — вставил визирь, приподняв несколько запыленное лицо. — «Почерпая из кладезя здравомыслия погасишь пламень юной любви».

Принц дико взревел: «Пес!» — и ловко пнул визиря ногой в приподнятый кверху зад.

— Не смей мне приводить никаких стихоплетов. Я уже ими и так напичкан!

Боюсь, что Аравита не испытала при этом жалости к великому визирю.

— Сын мой, — меланхолично промолвил Тисрок. — Удерживай себя, когда тебе хочется пнуть достопочтенного и просвещенного визиря. Алмаз дорог и в глине, а мудрость — в немощном теле старца. Поведай лучше нам, что ты собираешься делать.

— Я думаю, — сказал Рабадаш, — созвать твои бесчисленные войска, захватить треклятую Нарнию, присоединить ее к твоей великой державе, умертвить Верховного Короля и всю его родню, кроме королевы Сьюзан.

— Пойми, о сын мой, — отвечал Тисрок, — что никакие твои слова не побудят меня воевать с Нарнией.

— Если бы ты не был мне отцом, да живешь ты вечно, о Тисрок, — сказал царевич, скрипнув зубами, — я бы назвал тебя трусом.

Если бы ты не был мне сыном, о пылкий Рабадаш, — отвечал Тисрок, — жизнь твоя была бы короткой, а смерть — долгой. (От этого спокойного, холодного голоса у Аравиты кровь застыла в жилах.)

— Но почему, о отец мой, — продолжал Рабадаш более почтительно, — почему вопрос о завоевании Нарнии нельзя решить так же просто, как повесить раба или скормить собакам негодную клячу? Ведь Нарния не больше четвертой части меньшей из твоих провинций. Тысяча наших воинов захватит ее всю за пять недель. Само существование этой страны у наших границ позорит твою империю.

Несомненно, — согласился Тисрок. — Эти маленькие варварские страны, которые называют себя «свободными» (что само по себе нелепо, дерзко и нечестиво), опасны для богов и для всех здравомыслящих людей.

Так почему же мы должны терпеть эту Нарнию у себя под боком и не можем захватить ее?

— Знай, о просвещеннейший царевич, — вступил в разговор визирь, что в тот самый год, когда твой великий отец (да живет он вечно) начал свое славное и бесконечное царствование, страна Нарния была покрыта льдом и снегом и находилась под властью могущественной Колдуньи.

— Я знаю это прекрасно, о многоречивый визирь, — отвечал царевич. — Слышал я и то, что Колдунья мертва. Снега и льды растаяли, и Нарния теперь прекрасна, как цветущий сад.

О ученейший царевич! — воскликнул визирь. — Случилось все это из-за тех могущественных нечестивцев, которые правят сейчас Нарнией и называют себя королями и королевами.

— Я придерживаюсь мнения— сказал Рабадаш, — что все так случилось из-за перемены звезд и действия естественных причин.

— Пусть об этом спорят ученые мужи, — ответил Тисрок. — Я никогда не поверю, что такие великие перемены в стране и умерщвление старой могущественной Колдуньи могли совершиться без помощи какого-то сильного волшебства. А опасность встретить его имеется в той стране, которая населена демонами в образе говорящих зверей и страшилищами, которые полузвери-полулюди. У нас есть достоверные сведения, что Верховному Королю Нарнии (от которого совсем отвернулись боги) помогает могущественнейший демон, который появляется в обличие Льва. Поэтому-то нападение на Нарнию дело весьма сомнительное и опасное и связываться с ним я не желаю.

— О, сколь благословен Калормен, воскликнул визирь, снова склоняясь в поклоне, — которому боги ниспослали такого великого и премудрого правителя! О блаженнейшие уста Тисрока, изрекшие мудрость об ужасах Нарнии! Как сказал поэт...

Тут он осекся, увидев тень раздражения, пробежавшую по лицу принца.

— Все это весьма печально, — произнес Тисрок. — Солнце меня не радует, а сон не освежает при одной только мысли, что Нарния свободна.

— О отец мой! — воскликнул Рабадаш. — А что, если я покажу тебе способ простереть твою царственную руку на эту треклятую Нарнию и при этом не потерпеть никакого бесчестия и вреда, если попытка окажется неудачной?

— Если тебе это удастся, — отвечал Тисрок, — ты будешь лучшим из сыновей.

Отец! — воскликнул Рабадаш. — Этой же ночью за час я соберу двести всадников и помчусь через пустыню. Никто не подумает, что ты об этом знал. Назавтра мы будем у ворот замка короля Луна в Орландии. Они с нами в мире и опомниться не успеют, как я возьму замок Анвард. Оттуда мы поскачем в Кэр-Пэравел. Верховный Король Питер сейчас должен быть на Севере и сражаться с великанами. Я подожгу корабль, схвачу королеву Сьюзан, а люди мои расправятся со всеми остальными. Но мы постараемся быть как можно великодушнее и не будем проливать лишней крови. А потом мы поскачем обратно в Орландию, в замок Анвард.

— Не боишься ли ты, о сын мой, — спросил Тисрок, — что, когда ты попытаешься захватить эту женщину, один из вас, ты или король Эдмунд, можете потерять жизнь?

— Их будет немного, — отвечал царевич. — Я прикажу своим людям обезоружить и связать его и не отпускать, пока он не даст обещания не воевать с Калорменом.

— А что, если корабль окажется в Кэр-Пэравеле раньше тебя?

— Едва ли, отец мой. Сейчас не тот ветер.

— Наконец, о мой предусмотрительный сын, — сказал Тисрок, — все предлагаемое тобой связано с захватом этой королевы варваров. Однако, как это поможет мне покорить Нарнию?

— Отец мой, куда же она денется от тебя, если в наших руках будет Орландия, а по Нарнии мы пронесемся подобно урагану? Орландский замок Анвард — это ворота в Нарнию, и, постепенно увеличивая его гарнизон, ты сможешь незаметно собрать там огромную армию.

— Ты говоришь разумно и предусмотрительно. Но как смогу я уйти от ответа, если все пойдет не так гладко, как ты говоришь?

— Ответь, что я действовал без твоего ведома и против твоей воли, не имея благословения, но лишь сжигаемый любовной страстью и горячностью молодости.

А если король Питер потребует вернуть эту варварку, свою сестрицу?

О отец мой! Не беспокойся, этого не случится. Ведь женские капризы перед браком — дело обычное, а Верховный Король — человек благоразумный. Он наверняка не пожелает упустить возможность иметь честь породниться с нашим царственным домом и увидеть своих племянников на престоле Калормена.

— Едва ли он их там увидит, коль скоро мне суждено жить вечно, — несколько суховато заметил Тисрок.

— А кроме того, о отец мой и услада очей моих, — сказал царевич после неловкого молчания, — мы напишем письмо от имени королевы, что она обожает меня и возвращаться не хочет. Всем известно, что женщины переменчивы, как погода. Даже если они не совсем поверят письму, то все равно не решатся на осаду Ташбаана ради освобождения своей сестры.

— О просвещенный визирь, — сказал Тисрок. — Поделись с нами твоей мудростью и скажи, что ты думаешь об этом странном предложении.

— О вечный Тисрок, — отвечал Ахошта. — Сила родительской любви неведома мне, но я часто слышал, что сыновья для отца драгоценнее бриллиантов. Как же я дерзну открыть тебе, что я смею думать о деле, которое может подвергнуть опасности принца?

— Ты должен дерзнуть, — молвил Тисрок, — потому что, не сделав это, ты подвергнешься, по меньшей мере, такой же опасности.

— Слушаюсь и повинуюсь, — пролепетал визирь, снова упав лицом в ковер. — Знай же, о мудрейший Тисрок, что, во-первых, опасность для принца не столь велика, как это может поначалу показаться. Ведь боги отняли у этих варваров разум, и их поэзия не дает мудрых советов, а лишь воспевает любовь и войны. Поэтому им покажется благородной и похвальной эта сумасшедшая затея. Ой-ой-ой!.. — взвыл он, потому что при слове «сумасшедшая» Рабадаш снова дал ему пинка.

— Успокойся, мой мальчик, — сказал Тисрок. — А ты, досточтимый визирь, уйми свое красноречие, ибо иногда полезнее кратко излагать свои мысли. Продолжай.

— Слушаюсь и повинуюсь, — отозвался Ахошта, еще глубже зарывшись лицом в ковер, но при этом незаметно поворачиваясь таким образом, чтобы принц не смог пнуть его. — Так вот, для них нет ничего более похвального, чем такие... э-э-э.... отважные поступки, особенно когда они вызваны любовью к женщине. Поэтому, даже если принца постигнет неудача и он попадет к ним в руки, они не станут убивать его. Кроме того, сила его страсти и отвага могут склонить к нему сердце этой королевы.

— Здорово сказано, старый болтун, — воскликнул Рабадаш. — Как это только могло прийти в твою дурацкую башку?!

Похвала моих повелителей просветляет мои очи, — сказал Ахошта. А во-вторых, о Тисрок, да будет непоколебимо твое царство, я думаю, что с помощью богов замок Анвард будет во власти принца. Ну а это позволит нам держать Нарнию за глотку.

Надолго воцарилась тишина, и девочки затаили дыхание. Тисрок промолвил:

Иди, сын мой, и делай, так ты сказал, но помощи от меня не жди. Я не отомщу за тебя, если ты погибнешь, и не выкуплю, если ты попадешь в плен. Если же ты втянешь меня в ссору с Нарнией, наследником будешь не ты, а твой младший брат. Итак, иди, и да будет сила великой богини Таш в твоем мече и копье.

Рабадаш преклонил колена и поспешно выбежал из комнаты.

Однако, к великому разочарованию Аравиты, Тисрок и визирь остались.

— О визирь, — сказал Тисрок, — ты уверен, что ни одна живая душа не знает о нашем тайном совете?

— Да, мой властелин, — ответил Ахошта. — Я специально избрал для него Старый дворец, куда никто не придет.

— О мудрый визирь, — сказал Тисрок, — это правильно. Если бы кто-нибудь узнал о нем, то не прожил бы и минуты. Да и ты сам лучше забудь. И ты, и я должны навсегда вычеркнуть из памяти все, что связано с планами царевича. Он ушел без моего ведома и согласия, направляемый только буйством молодости и необузданностью нрава. Можно ли придумать что-либо глупее, чем неприступный Анвард, захваченный этим мальчишкой?

— Слушаюсь и повинуюсь, — ответил Ахошта. — Я уже настолько все забыл, что даже почти не понимаю, о чем всемогущий Тисрок изволит говорить.

— Именно поэтому, — продолжал Тисрок, — даже в самом глубоком тайнике сердца ты никогда не помыслишь, что я самый жестокосердный из отцов, который смог отпустить своего первородного сына в такой безумный поход, а скорее всего на верную смерть.

— О просветленный Тисрок, — отвечал визирь. — Перед любовью к тебе ничтожны чувства мои к царевичу и к себе самому, и к воде, и к хлебу, и к свету солнца.

— Такое чувство делает тебе честь. Для меня тоже все это ничтожно по сравнению с любовью к славе и могуществу моего престола. Если царевич преуспеет, мы обретем Орландию, а может, потом и Нарнию. Если он погибнет... Все старшие сыновья царей опасны, и Рабадаш становится таким, а у меня еще восемнадцать сыновей. Пять моих предшественников на престоле Калормена погибли потому, что старшие их сыновья устали ждать. Пусть он поостудит себе кровь в чужих краях, чем она будет бурлить от нетерпения здесь. Впрочем, родительские чувства не чужды и мне. Прикажи направить музыкантов в мою опочивальню, я хочу забыться в музыке.

— Слушаюсь и повинуюсь, — отвечал визирь, дополз задом до выхода, приподнялся, коснулся головой пола и исчез за дверью. Тисрок остался сидеть, и Аравита даже испугалась, не заснул ли он. Но наконец, охая и вздыхая, он медленно оторвал от дивана свое грузное тело, дал знак рабам, и все они вышли; две девочки перевели дух.

Глава девятая ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ

Ну и кошмар! Это ужасно! — всхлипывала Лазарилина. — Дорогая, ятак напугана! Меня всю трясет. Потрогай вот.

Вылезаем, сказала Аравита, которая тоже дрожала. — Они возвратились в Новый дворец. — Чем скорей мы выберемся из этой комнаты, тем лучше; там, снаружи, гораздо безопасней. Нельзя терять ни минуты. Веди скорей к калитке у реки.

— Милая Аравита, — захныкала Лазарилина. — Ну как ты так можешь? Я не в состоянии ничего делать. О мои бедные нервы! Нет, мы должны немножко здесь полежать, а потом идти назад.

Почему назад?

Дорогая, ты еще можешь спрашивать? В тебе нет ни капли сострадания, — отвечала Лазарилина, начиная по-настоящему рыдать. Тут Аравита решила, что в таком положении нечего церемониться.

Хватит! — резко сказала она, схватив Лазарилину и хорошенько встряхнув ее. — Если ты еще хоть раз заговоришь о возвращении назад и сейчас же не объяснишь мне, как добраться до той калитки, ты знаешь, что я сделаю? Я выскочу на улицу и начну кричать. Тогда нас обеих схватят!

— И у-у-убьют!.. — проговорила Лазарилина.

— Лучше умереть, чем выйти за Ахошту, — ответила Аравита. — Идем.

Какая ты бессердечная! — ответила Лазарилина. — Я в таком состоянии...

Но в конце концов ей пришлось сдаться, и она вывела Аравиту по длинным коридорам в дворцовый сад, опускавшийся уступами к городской стене. Как это ни прискорбно, мы часто попадаем в самые красивые места тогда, когда нам не до них. Так случилось и с Аравитой: в ту ночь она едва заметила серую траву, какие-то фонтаны и черные тени кипарисов, хотя потом вспоминала их всю жизнь.

Когда они наконец спустились вниз и перед ними выросла стена, Лазарилину так трясло, что калитку Аравите пришлось открывать самой. За калиткой поблескивали в лунном свете воды реки и стояло несколько лодочек.

Прощай, — сказала беглянка. — Спасибо тебе. Прости, что я такая свинья. Но подумай, от чего я бегу!

Аравита, дорогая, может, ты передумаешь? — просила подруга. — Ты же видела, какой великий человек Ахошта.

Великий человек! — воскликнула Аравита. Презренный раб и холуй, который запоминает каждый пинок хозяина, чтобы потом на нем же и отыграться. Ты же слышала, как он уговаривал этого ужасного Тисрока погубить собственного сына! Бр-р-р, какая гнусность! Я скорее выйду замуж за последнего поваренка своего отца, чем за эту мерзкую тварь.

— Ой, Аравита, — ахнула Лазарилина. — Как ты можешь говорить такие ужасные вещи даже о самом Тисроке (да живет он вечно!)? Наверное, он прав, раз хочет так поступить.

Ну ладно, прощай, — отозвалась Аравита. — Я всегда считала твои наряды прекрасными. Думаю, что и дом твой великолепен. Уверена, ты будешь очень довольна своей жизнью, но это не по мне. Пожалуйста, затвори тихонько за мной калитку.

Вырвавшись из горячих объятий подруги, Аравита прыгнула в какую-то плоскодонку и оттолкнулась от берега. Течение подхватило лодку, и Аравита оказалась между двух лун — одна ярко светила в небе, другая отражалась в воде и казалась сверкающей глубоко внизу.

Где-то ухала сова. «Как хорошо!» — подумала Аравита; она никогда не жила в городе, и каждая минута, проведенная в Ташбаане, казалась ей пыткой.

На другом берегу было совсем темно. Луну скрыли ветви деревьев. Она чутьем или чудом нашла тропинку — ту самую, которую нашел Шаста, и тоже пошла налево, и разглядела во мраке глыбы усыпальниц. И вот тут, хотя она была очень смелой девочкой сердце у нее упало. «А что, если других там нет? — подумала она. — Вдруг там привидения?!» Но она стиснула зубы (прикусив даже кончик языка) и решительно пошла к усыпальницам.

В следующий миг она увидела лошадей и слугу.

— Возвращайся к своей госпоже, — сказала Аравита (совершенно забыв, что ему все равно придется ждать до утра, пока откроют ворота). Вот тебе деньги за твои старания.

— Слушаюсь и повинуюсь! — сказал слуга и помчался к городу. Привидений он боялся не меньше Аравиты.

Девочка стала обнимать и целовать лошадей.

— Слава Льву, вот и Шаста! — воскликнул Игого.

Аравита повернулась и впрямь увидела Шасту, который вышел из-за усыпальницы, как только убежал слуга.

— Ну, — сказала она, — не будем терять времени. — И быстро поведала о том, что узнала во дворце о походе Рабадаша.

Подлые псы! — вскричал Игого, топая копытом. — Нападать во время мира без объявления войны. Но мы опередим его и предупредим северных королей.

— А мы успеем? — спросила Аравита, взлетая в седло так, что Шаста позавидовал ей.

О-го-го!.. — отвечал Конь. — В седло, Шаста! Успеем ли мы? Еще бы!

— Он говорил, что выходит сразу, — напомнила Аравита.

— Люди всегда так говорят, — объяснил Конь. — Двести всадников за минуту не соберешь. Кроме того, им необходима провизия и вода. А вот мы тронемся сразу. Каков наш путь, Шаста? Прямо на север?

— Нет, — отвечал Шаста. — Я уже думал об этом и нарисовал. Смотри. Потом объясню. Значит, сперва левее.

— И вот еще что, — сказал Конь. — В книгах пишут: «Они скакали день и ночь»; этого не бывает. Надо сменять шаг и рысь. Когда мы будем идти шагом, вы можете спать или тоже идти. Ну, все. Ты готова, Уинни? Тогда Нарния и Север! Вперед!

Сперва все было прекрасно. Воздух был прохладным, прозрачным и свежим. За долгую ночь песок остыл и при свете луны казался не то водной гладью, не то серебряным блюдом. Тишина стояла полная, только мягко ступали лошади, и Шаста, чтобы не уснуть, иногда шел пешком.

Потом — через несколько часов — луна исчезла. Долго они скакали в полной темноте, наконец Шаста увидел холку Игого и постепенно стал различать серые пески. Они казались совершенно безжизненными, словно лошади вступили в мертвый мир. Похолодало. Губы пересохли. Копыта звучали глухо. Не «цок-цок», как по дороге, а вроде бы «хрусть-хрусть», как по сухому песку.

Должно быть, прошло еще несколько часов, когда далеко справа появилась бледная полоса. Потом она порозовела. Наступило утро, но его приход не приветствовала ни одна птица. Воздух стал не теплей, а еще холодней. Чтобы не замерзнуть, Шаста спешился.

Вдруг появилось солнце, и все изменилось. Песок мгновенно стал желтым и засверкал, словно усыпанный алмазами. Невероятно длинные тени легли слева от лошадей. Далеко впереди ослепительно засияла двойная вершина, и Шаста заметил, что они немного сбились с курса.

— Чуть-чуть левее, — сказал он Игого и обернулся.

Ташбаан казался ничтожным и темным, усыпальницы исчезли. От этого всем стало легче, но ненадолго.

Хотя Ташбаан показался очень далеким, когда они в первый раз оглянулись на него, но сколько бы они ни скакали вперед, он совершенно не отдалялся. В конце концов Шаста перестал оборачиваться, потому что ему стало казаться, что они вообще не двигаются. Вскоре Шасту начал мучить солнечный свет. Песок сверкал так, что глаза болели, но закрыть их Шаста не мог — он глядел на двойную вершину. Когда он спешился, чтобы себя встряхнуть, то ощутил, как мучителен зной. Когда он спешился во второй раз, жарой дохнуло, как из печи. В третий же раз он вскрикнул от боли, коснувшись песка босой ступнею, и мигом взлетел в седло.

— Ты уж прости, — сказал он Коню. — Я не могу идти. Жжет ноги.

Я-то понимаю, — отозвался Игого. — Ты, верно, думаешь, что моим копытам все нипочем. Ну, ладно.

Тебе-то хорошо в туфлях, — сказал Шаста Аравите, которая шагала рядом с Уинни.

Она молча выпрямилась — не знаю, что она подумала.

После этого бесконечно было одно и то же: жара, боль в глазах, боль в голове, запах своего и конского пота. И так миля за милей. Ташбаан даже не уменьшался, а горы впереди не становились ближе. Казалось, все это будет длиться вечно. Каждый знает, что, когда долго куда-то едешь, приходится что-то придумывать, чтобы отвлечься от тягот дороги, но, разумеется, это никогда не помогает. Когда жарко, стараешься не думать о прохладительных напитках, например, о пенящихся ледяных фонтанах Ташбаана. Все равно ничего не получается. Но когда стало совсем невыносимо, появилась скала, в тени которой можно было хотя бы немного отдохнуть и поесть. Лошадей напоили из фляжки — это очень трудно, но Игого и Уинни старались, как могли. Никто не сказал ни слова. Шаста и Аравита были очень бледны.

Потом они снова двинулись в путь, и время словно издевалось над ними, пока тени не появились, наконец, справа от них. Когда солнце скрылось, угас мучительный блеск песка, но жара держалась еще долго. Ни малейших признаков ущелья, о котором говорили гном и Ворон, не было и в помине. Опять тянулись часы — а может, долгие минуты. Взошла луна. И вдруг Шаста крикнул (или прохрипел, так пересохло у него в горле):

— Глядите!

Впереди, немного справа, начиналось ущелье. Лошади ринулись туда, ничего не ответив от усталости, но поначалу там было хуже, чем в пустыне, слишком уж душно и темно. Дальше стали попадаться растения, вроде кактусов и травы, которой мы бы порезали пальцы. Копыта стучали уже «цок-цок-цок», но весьма уныло, ибо воды все не было. Много раз они сворачивали то вправо, то влево (ущелье оказалось чрезвычайно извилистым), пока тропа не стала мягче и зеленее. Наконец Шаста — незаметно для себя задремавший вздрогнул и очнулся: Игого встал как вкопанный. Перед ним было что-то похожее на большую лужу или на маленькое озерцо. Лошади припали к воде. Шаста соскочил с коня и полез в воду; она оказалась ему по колено. Наверное, это было лучшее мгновение в его жизни.

Минут через десять повеселевшие лошади и мокрые дети огляделись и увидели сочную траву у воды, кусты и деревья. Луна озаряла всю долину. Кусты, наверное, цвели, ибо запах был несказанно дивный, а еще прекрасней были звуки, которых Шаста никогда не слышал: пел соловей.

Лошади легли на землю, не дожидаясь, пока их расседлают. Никому не хотелось ни есть, ни пить. Все молчали, только минут через пятнадцать Игого сказал:

— Спать нельзя... Нельзя, нельзя...

— Нельзя, нельзя... — сонно повторили все. — Отдохнем немного...

Но через минуту свет луны и пение соловья усыпили детей и лошадей, они погрузились в глубокий сон.

Первой проснулась Аравита и увидела в небе солнце. «Это все я! — сердито сказала она самой себе. — Лошади очень устали, а он, куда ему, ведь он совсем не воспитан!.. Вот мне должно быть стыдно. Я же не какой-то безродный мальчишка или лошади. С меня спрос больше».

И принялась будить остальных.

Они совсем отупели от сна и поначалу не понимали, в чем дело.

— Ай-ай-ай, — сказал Игого, — заснул нерасседланным!.. Нехорошо и неудобно.

— Да вставай ты, мы потеряли полутра! — кричала Аравита.

— Надо и травы пожевать, — отвечал Конь.

— Боюсь, ждать нам нельзя, — сказала Аравита, но Игого благодушно отвечал:

— Что за спешка? Пустыню мы прошли как-никак.

— Мы не в Орландии! — воскликнула она. — А вдруг Рабадаш нас обгонит?

Ну, мы его обогнали, — благодушно сказал Конь. — Твой Ворон говорил, что эта дорога короче, да, Шаста?

— Он не говорил, что она короче, — отвечал Шаста. — Он сказал, что она лучше, потому что рядом река. Очень может быть, что от Ташбаана короче путь прямо на север.

— Собственно говоря, это не имеет значения, — сказал Игого, — я идти дальше не могу. Шаста, снимай седло.

— Простите, — застенчиво сказала Уинни, — мы, лошади, часто делаем то, чего не можем. Люди заставляют нас. Неужели мы не постараемся сейчас, ради Нарнии?

Игого сердито взглянул на нее, и она замолчала, ибо, как все породистые кобылы, легко смущалась и смирялась. А права-то была она. Но что поделаешь! Когда ты долго был рабом (а Игого им был), трудно бороться со своими желаниями и преодолевать себя. Если бы его пришпоривал тархан, он смог бы сделать несколько таких переходов. Но сейчас он был свободен, а сам себя он принуждать не умел.

Словом, все ждали, пока Игого напьется, наестся вволю и, конечно, подкрепились сами. Тронулись в путь часам к одиннадцати. Впереди шла Уинни, которая хотя и была слабее, но обязанности свои знала лучше.

Долина была так прекрасна — трава, и мох, и цветы, и кусты, и прохладная речка, — что спешить никому не хотелось.

Глава десятая ОТШЕЛЬНИК С ЮЖНОЙ ГРАНИНЫ

Еще через несколько часов долина стала шире, ручей превратился в реку, а та впадала в другую реку, более бурную, которая текла слева направо. За второй рекой открывались взору зеленые холмы, восходящие уступами к северным горам. Теперь горы были так близко и вершины их так сверкали, что Шаста не мог различить, какая из них двойная. Но прямо перед нашими путниками (хотя и выше, конечно) темнел перевал — наверняка, это и был путь из Орландии в Нарнию.

— У р-ра! Это Север, настоящий Север! — воскликнул Игого.

Реку, текущую на восток, нельзя было переплыть, но после некоторых поисков наши путники нашли брод. Бурлящий поток, холодный ветер и стремительные стрекозы привели Шасту в восторг.

— Друзья, мы в Орландии! — гордо сказал Игого, выходя на северный берег. — Мы перешли Орлиный Поток.

— Надеюсь, мы не опоздали, — тихо прибавила Уинни.

Петляя, они стали медленно взбираться по уступам. Путь их лежал не то через парк, не то через сад, но только совершенно не ухоженный. Кругом были заросли кустарника и небольшие рощицы. Разумеется, ни о каких тропинках и избушках лесника думать не приходилось. Кролики буквально кишели у них под ногами, потом вдруг перед ними пронеслось стадо оленей.

— Как здесь чудесно! — вырвалось у Аравиты.

Когда они взобрались на первый уступ, Шаста повернулся в седле и посмотрел назад. Ташбаан исчез; везде, кроме того островка зелени, где они находились, лежала пустыня.

— Эй, — воскликнул он неожиданно, — а это что там такое?

— Где? Где? — все разом повернулись в том направлении, куда смотрел Шаста.

— Вон, — указал он вдаль. — Похоже на дым. Нет ли там пожара?

— Скорее песчаная буря, — сказал Игого.

— Ветер слабоват, — отозвалась Аравита.

— Смотрите, — воскликнула Уинни. — Там что-то сверкает. Это шлемы и оружие. Они скачут сюда!

— Клянусь Таш! — вскричала Аравита. — Это войско Рабадаша!

— Именно так, — сказала Уинни. — Как раз этого я и боялась. Мы должны попасть в Анвард раньше них. Не говоря ни слова, она развернулась и поскакала на север. Игого встряхнул головой и последовал за ней.

— Молодец, Игого! Давай, давай! — крикнула Аравита.

Путь оказался очень тяжелым для лошадей. Взобравшись на очередной уступ, они увидели перед собой еще один. Все знали, что они на правильном пути, но никто не мог сказать, сколько еще придется пройти до замка Анвард. На вершине второго уступа Шаста оглянулся: вместо стелющегося по пустыне облака песка и пыли он увидел теперь нечто вроде черной движущейся тучи, как будто множество муравьев кишело на противоположном берегу Орлиного Потока. Они явно искали брод.

— Они уже входят в реку! — в ярости вскричал Шаста.

— Быстрей, быстрей! — закричала Аравита. — Если мы не успеем вовремя, нам лучше вообще не появляться в Анварде. Игого, давай галопом, не забывай, что ты Боевой Конь.

Лучшее, что мог сделать Шаста, это прикусить язык и не давать команд. «Бедные друзья и так уже выбились из сил», — подумал он.

А бедные лошади и вправду делали все, на что, по их мнению, были способны, но мнение, как известно, далеко не всегда соответствует истине. Они неслись во весь опор, и казалось, Уинни не выдержит такой скачки.

Внезапно все четверо услышали за спиной звук, который они меньше всего ожидали услышать и от которого сердце ушло в пятки. Вместо топота копыт и боевых кличей калормийской конницы послышалось то, что Шаста узнал сразу. Это было то самое жуткое рычание, которое прозвучало в лунной ночи, когда они встретились с Аравитой и Уинни. Игого звук был тоже известен. Глаза его налились кровью, уши прижались к голове. Тут он понял, что скакал вовсе не так быстро, как мог. Через несколько мгновений Игого, обогнав Уинни, был уже далеко впереди.

«Ну и ну! — подумал Шаста. — А мне казалось, что здесь-то львы нам не грозят».

Он оглянулся через плечо. Все было слишком ясно. За ними гнался огромный жуткий зверь с развевающейся гривой. С каждой секундой он становился все ближе. Взглянув вперед, Шаста увидал то, чего он раньше не замечал или, о чем не подумал: дорогу перегораживала зеленая стена высотой футов в десять. В ней были воротца, а в воротцах стоял человек. Одежды его — цвета осенних листьев — ниспадали к босым ногам, белая борода доходила до коленей.

Шаста обернулся — лев уже почти схватил Уинни — и крикнул Игого прямо в ухо:

— Назад! Надо им помочь!

Позднее, всю свою жизнь, Игого утверждал, что не понял его или не расслышал. Поскольку он всегда считался правдивым Конем, мы поверим ему.

Шаста спрыгнул с Коня на полном скаку (а это очень трудно и, главное, страшно). Боли он не ощутил, ибо кинулся на помощь Аравите. Ничего подобного он в жизни не делал и не знал, почему делает сейчас.

Сперва ему показалось, что над ним нависли все трое — Лошадь, Аравита, пытавшаяся достать меч, и лев. Но, не тронув его, лев встал на дыбы и ударил Аравиту правой передней лапой. Шаста увидел его страшные когти; Аравита дико закричала и покачнулась в седле. У Шасты не было ни меча, ни палки, ни даже камня. Он кинулся было на страшного зверя, крича довольно глупо «Прочь! Пошел отсюда!» Долю секунды он глядел в разверстую алую пасть. Потом, к великому его удивлению, лев перекувырнулся и ушел не спеша.

Уинни, вся дрожа, входила тем временем в ворота. Аравита сидела прямо, по спине ее струилась кровь.

— Добро пожаловать, дочь моя, — сказал старик. — Добро пожаловать, сын мой. — И ворота закрылись за еле дышащим Шастой.

Беглецы оказались в большом дворе, окруженном стеной из густых деревьев и зарослей кустарника. Двор был совершенно круглым, а на самой середине тихо сиял круглый маленький пруд. У пруда росло самое красивое дерево, какое Шаста когда-либо видел. В глубине двора стоял невысокий домик, крытый черепицей, около него гуляли козы.

— Вы... вы... Лун, король Орландии? — выговорил Шаста.

Старик покачал головой.

— Нет, — сказал он. — Я Отшельник Южного Пути. Не трать времени на вопросы, а слушай меня, сын мой. Девица ранена, лошади измучены. Рабадаш только что отыскал брод. Беги, и ты успеешь предупредить короля Луна.

Сердце у Шасты упало — он знал, что бежать не может. Он подивился жестокости старика, ибо еще не видел, что стоит нам сделать что-нибудь хорошее, как мы должны в награду сделать то, что еще лучше и еще труднее. Но сказал почему-то:

— А где король?

Отшельник обернулся и указал посохом на север.

— Гляди, — сказал он, — вон другие ворота. Открой их и беги прямо, вверх и вниз, по воде и по суху, никуда не сворачивая. Там ты найдешь короля. Беги!

Шаста кивнул и скрылся за северными воротами. Тогда Отшельник, все это время, поддерживавший Аравиту левой рукой, медленно повел ее к дому. Вышел он не скоро.

— Двоюродный брат мой и двоюродная сестра, — обратился он к лошадям. — Теперь ваша очередь.

Не дожидаясь ответа, он расседлал их, а потом вычистил скребницей лучше самого королевского конюха.

— Пейте воду и ешьте траву, — сказал он, — и отдыхайте. Когда я подою двоюродных сестер моих коз, я дам вам горячего.

— Господин мой, — сказала Уинни, — выживет ли тархиня?

Не беспокойся, — отвечал старец. — Девице предстоит жить столько, сколько всем девицам ее лет.

Когда Аравита очнулась, она обнаружила, что покоится на удивительно мягком ложе, в прохладной, чисто выбеленной комнате. Она не понимала, почему лежит ничком; но попытавшись повернуться, вскрикнула от боли и сразу вспомнила все. Из чего сделано ложе, она не знала и знать не могла, ибо это был вереск.

Открылась дверь, и вошел Отшельник с деревянной миской в руке.

— Лучше ли тебе, дочь моя? — спросил он.

— Спина болит, отец мой, — отвечала она. — А так ничего.

Он опустился на колени, потрогал ее лоб и пощупал пульс.

— Жара нет, — сказал он. — Завтра ты встанешь. А сейчас выпей это.

Пригубив, Аравита поморщилась — козье молоко противно с непривычки, — но выпила, очень уж ей хотелось пить. Спи сколько хочешь, дочь моя, — сказал Отшельник. — Я промыл и смазал бальзамом твои раны. Они не глубже ударов бича. Но это странный лев! Он не сожрал тебя, а лишь оцарапал.

Мне повезло, — сказала Аравита.

Дочь моя, — сказал Отшельник. — Я прожил сто девять лет и ни разу не видел, чтобы кому-нибудь повезло; везенья нет, есть что-то иное. Я не знаю, что, но, если надо, мне откроется и это.

— А сюда не прискачет Рабадаш со своим войском?

— Они не пойдут этим путем, потому что нашли брод значительно южнее от нас. Оттуда они попытаются идти прямо к Анварду.

Бедный Шаста! Далеко ли он ушел? Он попадет туда первым? сказала Аравита и осторожно легла на бок. — А долго я спала? Уже темнеет?

— Это не вечер, — сказал Отшельник. — Это тучи. Ночью будет туман. А с Шастой все должно быть в порядке.

Назавтра спина еще болела, но Аравите было так хорошо, что после завтрака (овсянки и сливок) Отшельник разрешил ей встать. Конечно, она сразу же побежала к лошадям. Зеленая чаша двора была полна до краев сияющим светом.

Уинни кинулась к Аравите и тронула ее влажными губами.

— Где Игого? — спросила беглянка.

Вон там, — отвечала Уинни. — Поговори с ним, он молчит, когда я с ним заговариваю.

Игого, отвернувшись, лежал у задней стены и что-то невнятно пробормотал в ответ на их приветствие.

— Отшельник сказал, что Шаста, наверное, вовремя поспеет к королю Луну. Мы скоро будем в Нарнии! — сказала Аравита.

— Я никогда не увижу Нарнию, — сказал Игого тихо.

— Тебе нехорошо? — всполошились и Лошадь, и девочка.

Тогда он обернулся и скорбно, как только могут лошади, проговорил:

— Я вернусь назад в Калормен.

Ну что ты! — воскликнула Аравита. — Туда, в рабство?

Я лучшего не стою, сказал он. — Как я покажусь благородным лошадям Нарнии? Я, ради спасения своей шкуры оставивший двух дам и мальчика на съедение льву?

— Мы все бежали, как могли, — сказала Уинни.

Только не он! — вскричал Игого. — Он побежал обратно спасать вас. Ах, какой стыд! Я, как Боевой Конь, кичился перед ним, а он, безоружный ребенок, который и в бою не бывал, и не видел ни одного доброго примера...

Да, — сказала Аравита. — И мне стыдно. Я вела себя не лучше, чем ты, Игого. Я смотрела на него сверху вниз, тогда как он — самый благородный из нас. Но я хочу просить у него прощенья, а не возвращаться в Калормен.

— Как знаешь, — сказал Игого. — Ты же не опозорилась в бою. Я потерял все.

— Добрый мой Конь, — сказал Отшельник, незаметно подошедший к ним. — Ты не потерял ничего, кроме гордыни. Не тряси головой. Если ты и впрямь так сильно казнишься, послушай меня. Когда ты жил среди бедных немых коней, ты много о себе воображал. Конечно, ты храбрее и умнее их это нетрудно. Но в Нарнии немало таких, как ты. Знай, что ты — один из многих, и ты будешь одним из лучших. А теперь, двоюродный брат мой и двоюродная сестра, пойдемте к черному ходу, там вас ждет угощение.

Глава одиннадцатая ПУТЕШЕСТВИЕ

Миновав ворота, Шаста побежал дальше, сперва — по траве, потом — по вереску. Он ни о чем не думал и ничего не загадывал. Ноги у него подкашивались, в боку сильно кололо, пот заливал лицо, мешая смотреть, а в довершение всего он чуть не вывихнул лодыжку, ударившись о камень.

Он добежал до леса. Прохладней ему не стало — был один из тех душных, пасмурных дней, когда мух вдвое больше, чем обычно. Мухи эти непрестанно садились ему на лоб и нос, он их не отгонял.

Вдруг он услышал охотничий рог — не грозный, как в Ташбаане, а радостный и бодрый: «Тру-лю-лю-лю!» И почти сразу увидел пеструю веселую толпу, всего человек двадцать, в ярко-зеленых камзолах. Одни сидели в седле, другие стояли, держа коней под уздцы. В самом центре высокий оруженосец держал стремя для своего господина; а господин этот был самым приветливым, круглолицым и ясноглазым королем, какого только можно себе представить.

Завидев Шасту, король не стал садиться на коня. Лицо его просветлело, и он громко, радостно закричал, протягивая к мальчику руки:

— Корин, что с тобой?!

Нет, — еле выговорил Шаста, — я не принц Корин. Я.... я просто похож на него. Я его видел в Ташбаане...

Король глядел на него пристально и странно.

Вы король Лун? — задыхаясь, спросил Шаста и продолжал, не дожидаясь ответа: — Бегите... в Анвард... заприте ворота... идет Рабадаш...

Ты уверен в том, что говоришь? — спросил один из придворных.

— Я их видел, — отвечал Шаста, — я мчался сюда из Ташбаана.

— Пешком?

— Лошади у Отшельника.

— Не допрашивай его, Даррин, — сказал король. — Он не лжет. У него честный взгляд. Подведите ему коня. Ты умеешь ездить верхом, сынок?

Шаста, не отвечая, взлетел в седло и был несказанно рад, когда Даррин сказал королю:

— Какая посадка, ваше величество! Несомненно, этот мальчик знатного рода.

— Ах, Даррин, — сказал король, — в том-то и дело! — И снова пристально посмотрел на Шасту.

Тот и впрямь прекрасно сидел в седле, но совершенно не знал, что делать с поводьями. Он внимательно глядел краем глаза, что делают другие (как глядим мы в гостях, когда не знаем, какую взять вилку), и все же надеялся, что конь сам разберет, куда идти. Конь был не говорящий, но сообразительный; он понимал, что мальчик без шпор и бича — ему не хозяин. Поэтому Шаста вскоре оказался в конце отряда.

Радуясь впервые с тех пор, как он вошел в Ташбаан, Шаста посмотрел на небо, чтобы определить, насколько приблизилась вершина. Однако он увидел какие-то серые глыбы. Он никогда не бывал в горах, и ему показалось очень занятным проехать через тучу. Далеко слева садилось солнце. Шаста все еще ехал позади всех. Когда лес становился гуще, он терял остальных из виду; потом они появлялись снова. Наконец все нырнули в туман, или, если хотите, туман поглотил их. Мир стал серым. Занятного было мало: туча оказалась очень мокрой и холодной, а главное, она превращалась из серой в черную.

Но конь шел шагом, даже когда Шаста, едва на это решившись, сжал ему пятками бока. Стало совсем темно. Туман заглушал цоканье копыт и звуки рога, только капли звенели, падая с деревьев. Шаста все больше сердился на коня и все больше страдал от голода.

— Ну в конце концов мы доберемся. Только бы не нарваться на Рабадаша с его отрядом!

Вдруг он разглядел, что добрался до распутья. Здесь, на одной из дорог, слышались голоса. Топот копыт, конское ржанье. Он задумался, какую дорогу изберет Рабадаш: «Если я отправлюсь по этой, он может поехать по той. Если же я останусь на распутье, меня наверняка схватят». Он притаился и стал ждать, куда они поедут. Прозвучала команда: «Стой!» Шаста узнал калормийский говор и замер в ужасе. Кто-то говорил так:

Помните мой приказ! Мы сейчас у замка. Завтра, когда мы будем в Нарнии, каждая капля их крови ценней, чем галлон вашей. Я сказал «завтра». Боги пошлют нам лучшие дни, и мы не оставим в живых никого между Кэр-Пэравелом и Западной Пустыней. Но мы еще не в Нарнии. Здесь, в Орландии, в замке Луна, важно одно: действовать побыстрей. Мне здесь ничего не надо. Возьмите его за час. Мужчин всех убить, а драгоценности, женщины, дети и вино — все ваше. А теперь во имя великой Таш — вперед, непобедимо и беспощадно!

Звеня оружием, отряд двинулся по дороге. Шаста много раз за эти дни повторял слова: «двести лошадей», но до сих пор не понимал, как долго проходит мимо такое войско. Наконец последний звук угас в тумане, и Шаста вздохнул с облегчением. Теперь он знал, какая из дорог ведет в Анвард, но двинуться по ней не мог. «Что же делать?» — думал он. Конь тем временем шел по другой дороге.

«Ну, куда-нибудь я приеду», — утешал себя Шаста. И впрямь, куда-то же дорога шла; лес становился все гуще, воздух — холоднее. Резкий ветер словно бы пытался развеять туман и не мог. Если бы Шаста бывал в горах, он бы понял, что это значит: они с конем были уже очень высоко.

«Какой я несчастный!.. — думал Шаста. — Всем хорошо, мне одному плохо. Король и королева Нарнии, да и свита их бежали из Калормена, а я остался. Аравита, Уинни и Игого сидят у Отшельника, а меня послали сюда. Король Лун и его люди, наверное, уже в замке и успели закрыть ворота, а я.... да что и говорить!»

От голода, от жалости к себе и от усталости он горько заплакал. И как только слезы потекли по его щекам, он почувствовал, что за ним кто-то идет. Он не видел и не слышал ничего — он именно чувствовал. Нет, он все же слышал, только не шаги, а дыхание, и ему казалось, что неведомое существо очень большое. Он вспомнил, что в этих краях живут великаны. Теперь ему было, о чем плакать — но слезы высохли.

Пустить коня в галоп Шаста не умел. Конь шел неспешно, а существо шло почти рядом. Шаста терпел, сколько мог; наконец он спросил:

Кто ты такой? — и услышал негромкий, но очень глубокий голос:

— Тот, кто долго тебя ждал.

— Ты... великан? тихо спросил Шаста.

— Можешь звать меня и великаном, — отвечал Голос. — Но Я не из тех созданий, которых ты назвал бы великанами.

Я не вижу Тебя, — сказал Шаста и вдруг страшно испугался: — А Ты... Ты не мертвый?

Теплое дыхание коснулось его руки.

Ну как, живой Я? — спросил Голос. — Расскажи Мне свои печали.

И Шаста рассказал Ему все — что он не знает своих родителей, что его растил рыбак, что он бежал, что за ним гнались львы, что он настрадался от страха среди усыпальниц и страдает сейчас от голода. При этом он не раз повторял: «Какой я несчастный!..»

— Ты в этом уверен? — спросил глубокий Голос.

Еще бы! — сказал Шаста. — И львы за мной гнались, и....

— Лев был только один, — перебил его Голос.

— Да нет, в первую ночь их было два, а то и больше, и еще...

Лев был один, — сказал Голос. — Он быстро бежал.

— А Ты откуда знаешь? — удивился Шаста.

— Это Я и был, — отвечал Голос.

Шаста онемел от удивления, а Голос продолжал:

Это Я заставил тебя поехать вместе с Аравитой. Это Я согревал и охранял тебя среди усыпальниц. Это Я — уже Лев, а не кот — отогнал там шакалов. Это Я придал лошадям новые силы в самом конце пути, чтобы ты успел предупредить короля Луна. Это Я, хотя ты того и не помнишь, пригнал Своим дыханием к берегу лодку, в которой лежал умирающий ребенок.

И Аравиту ранил Ты?

Да, Я.

— Зачем же?

— Сын Мой, — сказал Голос, Я говорю о тебе, а не о ней. Я рассказываю каждому только его историю.

— Кто Ты такой? — спросил Шаста.

Я — это Я, сказал Голос так, что задрожали камни. — Я — это Я, — громко и ясно повторил Он. — Я — это Я, — прошептал он едва слышно, словно слова эти прошелестели в листве.

Туман стал серым, потом белым, потом сияющим. Где-то впереди запели птицы. Золотой свет падал сбоку, на голову лошади. «Солнце встает», — подумал Шаста и, поглядев в сторону, увидел немыслимо огромного Льва. Лошадь Его не боялась или не видела, хотя сиял Он ярче солнца, которое, кстати сказать, еще не встало.

Шаста жил в такой глуши, что ни разу не слышал калормийских слухов о страшном демоне, который ходит по Нарнии в обличии льва. Тем более не слышал он правды об Эслане — Великом Льве, Царе царей. Но взглянув на Льва, он соскользнул на землю и поклонился Ему. Он ничего не сказал и сказать не мог и знал, что говорить не нужно.

Царь царей коснулся носом его лба. Шаста посмотрел на Него, глаза их встретились. Тогда прозрачное сияние воздуха и золотое сияние Льва слились воедино и ослепили Шасту; а когда он прозрел, на зеленом склоне под синим небом были только он и конь, да на деревьях пели птицы.

Глава двенадцатая ШАСТА В НАРНИИ

«Снилось мне это или нет?» — размышлял Шаста, но вдруг увидел на дороге след правой передней львиной лапы. Ему стало страшно при мысли о том, какой надо обладать силой, чтобы оставить столь огромные и глубокие следы. Но тут же он заметил еще более удивительную вещь: след на глазах наполнялся водою, она перелилась через край, и резвый ручеек побежал вниз по склону, петляя в траве.

Шаста слез с коня, напился воды, окунул в ручей лицо и сполоснул водой голову. Вода была очень холодная и чистая, как стекло. Она взбодрила его. Потом он встал с колен, вытряхивая воду из ушей, и огляделся.

По-видимому, было еще очень рано. Солнце едва взошло: далеко внизу, справа, зеленел лес. Впереди и слева лежала страна, каких он до сей поры не видел: зеленые долины, редкие деревья, мерцанье серебристой реки; по ту сторону долины виднелись холмы, мягкие, невысокие, совсем не похожие на горы, которые он только что одолел. И тут он внезапно понял, что это за страна.

«Вон что! — подумал он. — Я перевалил через хребет, отделяющий Орландию от Нарнии. И ночью... Как мне повезло, однако! Нет, при чем тут «повезло», это все Он! Теперь я в Нарнии».

Шаста расседлал коня, который тут же принялся щипать траву. (Конь этот, заметим, ничуть не почитал его.)

Ах, если бы я ел траву! — воскликнул Шаста. — Надо спуститься в долину, может, там меня кто-нибудь накормит.

И он побежал вниз по холодной мокрой траве. Добежав до рощи, он услышал низкий, глуховатый голос:

Доброе утро, сосед.

Шаста огляделся и увидел очень большого Ежа.

— Доброе утро, отвечал он. Я не сосед, я нездешний.

— Да? — сказал Еж.

— Да, — ответил Шаста. — Вчера я был в Орландии, а еще раньше...

— Орландия — это далеко, — сказал Еж. — Я там не бывал.

Калормийцы пытаются взять Анвард, — сказал Шаста. — Ваш король поможет Луну?

— Как не помочь, — отвечал Еж. — Но я сейчас занят, иду спать. Привет, сосед!

Слова эти относились к огромному желтоватому кролику, которому Еж немедленно рассказал новость. Кролик согласился, что кто-то должен сообщить ее королю. Так и пошло: каждые несколько минут то с ветки, то из норы появлялось еще одно существо, пока наконец не собрался отрядец из пяти кроликов, белки, двух галок, козлоногого фавна и мыши, причем все они говорили одновременно, соглашаясь с Ежом. В то золотое время, когда, победив Колдунью, Нарнией правил король Питер с братом и двумя сестрами, мелкие лесные твари жили так счастливо, что немного распустились.

Вскоре появились два существа поразумней: рыжий гном по имени Даффл и прекрасный олень с такими тонкими, красивыми ногами, что, казалось, их можно переломить двумя пальцами.

Клянусь Эсланом! — проревел гном, услышав новость. — Что же мы стоим и болтаем? Скорее в Кэр-Пэравел! Нарния поможет доброму королю Луну.

Ф-фух! — сказал Еж. — Король Питер не в Кэр-Пэравеле, он на севере. Но королева Люси сейчас в столице.

— Кто же туда добежит? — воскликнул гном.

— Я, — отвечал Олень. — Что передать? Сколько там калормийцев?

Двести, — едва успел ответить Шаста, как Олень уже несся стрелой в Кэр-Пэравел.

Гном тем временем вгляделся в Шасту и спросил:

Что с тобой, парнишка? Ты совсем зеленый. Когда ты ел в последний раз?

— Вчера утром, — ответил Шаста.

Гном сразу же обнял его коротенькой рукой.

Идем, идем, — сказал он. — Ах, друзья мои, как стыдно! Идем, сейчас мы тебя накормим.

Даффл быстро привел путника в самую чащу маленького леса, к домику с открытой дверью, и крикнул:

— Братцы, у нас к завтраку гость!

В тот же миг Шаста учуял дивный запах, неведомый ему, но нам с вами знакомый — запах яичницы с ветчиной.

Стол был немного низок, стул тоже. Перед Шастой поставили миску овсянки и кружку сливок. Когда он еще доедал кашу, братья Даффла, Роджин и Брикл, уже несли сковородку с яичницей и дымящийся кофейник.

Шаста не ел и не пил ничего подобного. Он даже не знал, что за темные ноздреватые прямоугольники лежат в особой корзинке и почему гномы покрывают их чем-то мягким и желтым. Все нравилось ему — и часы с кукушкой, и букет полевых цветов, и белые занавески. Одно было плохо: посуда оказалась слишком для него маленькой; но справились и с этим — миску его и чашку наполняли много раз. Гномы наперебой угощали его:

Пожалуйста, маслица, а вот грибочки... А может, еще чашечку кофе?

Когда пришла пора мыть посуду, они бросили жребий. Роджин остался убирать; Даффл и Брикл вышли из домика и закурили трубочки. Шаста сел рядом с ними — и уснул.

Проснулся он к ужину, поел и лег на удобную постель, которую соорудили для него гномы из вереска на полу, ибо в их деревянные кроватки он бы не влез. Когда же он проснулся утром, лесок оглашали звуки труб — не грозные, как в Ташбаане, и не веселые, как в Орландии, а звонкие и смелые.

Первым ехал лорд Перидан на гнедом коне, в руке он держал знамя: алый лев на зеленом поле. За ним следовали король Эдмунд и светловолосая девушка с очень веселым лицом; на плече у нее был лук, на голове — шлем, у пояса — колчан, полный стрел. («Королева Люси», — подумал Шаста.) На пони ехал принц Корин. Дальше двигались говорящие Псы (пешком, конечно) и несколько великанов. Да, в Нарнии есть и добрые великаны, только их меньше, чем злых.

— А где же друг вашего высочества? — спросил король.

Вы разве не видите? Вот мой двойник, — указал Корин на Шасту.

Все шумно спешились, а принц Корин кинулся к Шасте и обнял его.

Ах, как хорошо! — ликовал он. — Ты здесь! А мы только высадились в Пэравеле и сразу подбежал Черво, Олень, и все нам рассказал. Как ты думаешь...

Поравнявшись с домиком, король крикнул:

— Друзья, не пора ли нам отдохнуть и подкрепиться?

— Не представишь ли ты нам своего друга? — спросил король Эдмунд.

Это его вы приняли за меня в Ташбаане, сказал Корин.

— Ой, как они похожи! — вскричала королева. — Чудеса, просто близнецы. ,

Простите, ваше величество, — обратился Шаста к королю Эдмунду.

Я невольно стал свидетелем того, как вы обсуждали свои планы. У меня не было дурных намерений, и я никогда не выдал бы их вашим врагам.

Я вижу, что ты не способен на предательство, дорогой друг, — сказал король Эдмунд, положив свою руку на плечо Шасты. — Но, если ты хочешь, чтобы тебя не принимали за предателя, в другой раз постарайся не слушать того, что не предназначается для твоих ушей. Но, впрочем, все в порядке.

Тут началась суматоха сборов, и Шаста минут на пять потерял из виду и Корина, и Эдмунда, и Люси.

Однако Корин был не из тех мальчиков, которые долго могут не привлекать к себе внимания. Очень скоро Шаста услышал, как король Эдмунд вскричал:

— Клянусь Львом, принц, это уже слишком. Неужели ваше высочество никогда не исправится?! Вы производите больше беспорядка и шума, чем целая армия. Я предпочел бы стать вожаком шайки головорезов, чем иметь под своими знаменами хоть одного такого неслуха, как вы!

Шаста пробрался через толпу и увидел по-настоящему рассерженного Эдмунда и несколько смущенного Корина, а на земле сидел гном и корчился от боли, в то время как два фавна пытались снять с него доспехи.

— Ах, если бы у меня был с собой волшебный эликсир! — воскликнула королева Люси. — Все удалось бы быстро излечить.

А случилось вот что. Как только Корин перестал говорить с Шастой, на его плечо легла сильная и жилистая рука гнома по имени Торнбут. Он отвел Корина в сторону.

— В чем дело, Торнбут? — спросил принц.

— Ваше королевское высочество, — начал гном, — сегодня мы должны дойти до замка вашего отца. Не исключено, что сегодня же вечером состоится битва.

— Я знаю, — сказал Корин. — Разве это не прекрасно?

— Прекрасно это или нет, судить не мне. Но король Эдмунд дал мне строжайший приказ не допустить вашего участия в сражении. Ваш юный возраст вынуждает короля отстранить вас от битвы, но вы можете наблюдать...

Но Корин вскричал:

Какая чепуха! Само собой, я буду сражаться. Королева Люси будет, а я....

Ее высочество вольны решать сами, — сказал гном. — Но приказ короля таков: вы остаетесь в моем распоряжении. Дайте мне честное слово, что ваш пони всегда будет за моей спиной, пока вы не получите приказ об отходе. В противном случае по приказу короля ваша рука должна быть привязана к моей, как у пленника.

— Только попробуй меня связать, я тебе задам! — вскричал Корин.

Интересно, как это у вас выйдет, — спокойно сказал гном, который, несмотря на маленький рост, был сильным и опытным бойцом. Корин бросился на него, но, к сожалению, гном оступился и упал, сломав при этом себе руку и ногу.

— Смотри, принц, что ты наделал! — сказал король Эдмунд. — Один из наших лучших воинов выбыл из строя недели на две.

— Я займу его место, — отвечал Корин.

— Ты храбр, — сказал король, — но в битве мальчик может оказаться опасней противника.

Тут короля кто-то позвал, а Корин, очень изящно попросив прощения у гнома, зашептал Шасте на ухо:

— Скорее садись на его пони, бери его щит!

— Зачем? — спросил Шаста.

Чтобы сражаться вместе со мной! — воскликнул Корин.

— А, да, конечно... — растерянно сказал Шаста; Корин тем временем уже натягивал на него кольчугу (с гнома ее сняли прежде, чем внести его в домик) и говорил:

— Так. Теперь меч. Поедем в хвосте, тихо, как мыши. А когда начнется сражение, всем будет не до нас.

Глава тринадцатая БИТВА ПРИ АНВАРДЕ

Около одиннадцати отряд двинулся на запад, горы были от него слева. Корин и Шаста скакали сзади, прямо за великанами. Люси, Эдмунд и Перидан были заняты планами предстоящей битвы, и хотя Люси спросила:

— А где шалопай принц?

Эдмунд ответил:

— Впереди его нет, и то хорошо.

Шаста и Корин разговаривали о своих приключениях. Шаста рассказал, что верховой езде его научил Конь и что поэтому он не знает, как пользоваться уздечкой. Корин ему объяснил, рассказав попутно о том, как они тайно отплыли из Ташбаана.

— Где королева Сьюзан? — спросил вдруг Шаста у Корина.

В Кэр-Пэравеле, — ответил Корин. — Люси у нас не хуже мужчины, ну, не хуже мальчика. А Сьюзан больше похожа на молодую даму. Ей неинтересно ходить на войну, хотя она здорово стреляет из лука.

Тропа стала уже, справа открылась пропасть. «А я шел здесь вчера, — подумал Шаста и вздрогнул. — Вот почему Лев был рядом. Он был между мной и пропастью».

Когда одолели перевал, перед ними открылась Орландия, голубая и зеленая, а за нею, вдалеке, — желтая полоска пустыни. Отряд, который мы можем назвать и войском, остановился, и Шаста только теперь увидел, сколько в нем говорящих зверей, похожих на огромных кошек. Они расположились слева, великаны — справа.

Отойдя, великаны стали доставать что-то из своих заплечных мешков и ненадолго присели. Шаста увидел, что они берут в военный поход: пару страшных тяжелых сапог, усеянных со всех сторон стальными шипами до самых колен. Затем они положили на плечи свои чудовищные дубины и замаршировали на боевую позицию. Лучники с королевой Люси рассеялись цепью в тылу, согнули луки и стали проверять тетивы. Все готовились к сражению. Все молчали.

Было очень торжественно и очень страшно. «Я тоже здесь, я буду сражаться!» — думал Шаста.

Откуда-то доносились возгласы людей и медленные глухие удары.

— Таран, боевой таран! — прошептал Корин. — Они хотят выбить ворота.

Теперь даже Корин посерьезнел.

— Почему король Эдмунд не начинает? — спросил он. — Разве можно просто стоять и слушать это? Слишком завораживает.

Шаста кивнул, надеясь, что по нему не видно, как он испуган.

И тут пропела труба! Отряд пошел рысью, знамя развевалось, а внизу вскоре показался небольшой замок со множеством башен. Ворота были закрыты, мост поднят. Человек пятьдесят калормийцев били в стену большим бревном. Завидев отряд, Рабадаш и все его воины мгновенно вскочили в седла. Оба отряда устремились навстречу друг другу. Все мечи обнажены, все щиты наизготовку, все молитвы произнесены, все зубы стиснуты.

«Если испугаешься своего первого боя, навсегда останешься трусом. Сейчас или никогда», — почему-то подумал Шаста. Когда войска смешались, он уже ничего не понимал и не думал. Но мы расскажем не о том, что видел он, а о том, что видел в пруду под развесистым деревом Отшельник, рядом с которым стояли лошади и Аравита.

Дело в том, что именно в этот пруд смотрел Отшельник, когда хотел узнать о происходящем в мире за стенами его уединенного обиталища. В этом пруду, как в зеркале, он мог видеть происходящее на улицах городов, расположенных намного южнее Ташбаана, и на кораблях, идущих к Стране Вечной Зари за далекими Семью Островами, и то, как дикие звери и разбойники подстерегают путников в Великих Западных Лесах между Долиной Фонарного Столба и Тельмаром.

Так вот, в день битвы при Анварде Отшельник почти не отходил от своего пруда даже для того, чтобы попить или поесть, поскольку знал, какие важные события совершаются у подножия Орландии. Аравита и лошади тоже смотрели туда. Они почти сразу догадались, что это волшебный пруд — ведь в нем не отражались ни дерево, росшее над ним, ни небо; поверхность пруда была покрыта как бы паром, в котором постоянно переливались многоцветные отражения, тени и отблески того, что происходило в его глубинах. Но девочка и ее спутники были не в состоянии видеть в нем ясно и отчетливо. Отшельник обладал таким зрением и поэтому время от времени говорил им, что он видит. Совсем незадолго перед тем, как Шаста вступил в свой первый бой, слова Отшельника были такие:

Я вижу одного, нет, двух, трех орлов, кружащих над вершиной Взвихренной Головы. Один из них старше всех орлов нашего мира. Его бы не было, если бы не предстояла битва. Всмотритесь, он то почти падает на Анвард, то взмывает над Взвихренной Головой и устремляется вниз на восток.

Так, теперь я вижу, чем занимались Рабадаш и его люди весь этот день. Они срубили огромное дерево и теперь тащат его к замку. Это будет таран. Провал вчерашнего ночного штурма кое-чему научил их. Конечно, разумнее было бы сделать штурмовые лестницы, но Рабадаш нетерпелив. Безумец! Ведь после неудачи с первой атакой ему надо было бы сразу убираться в Ташбаан — вся его затея строилась на неожиданности.

Таран уже перед воротами. Люди короля Луна не жалеют стрел. Пять калормийцев упали, но таких будет немного. Они прикрылись щитами. Рабадаш выкрикивает команды. С ним самые преданные вельможи — надменные тарханы из южных провинций. Я могу видеть их лица. Вот Ердосерд из Заплечного Замка, а вон Скрещерукинские, Грезблив, Спесив и Делонод, а длинный тархан с рыжей бородой... Гордив Мыслобесийский.

— Клянусь гривой, это же Нераден, мой прежний хозяин! — заржал Игого.

— Да тихо ты! — шикнула Аравита.

— ...вот и таран пошел в дело. Мне кажется, глядя на него, что я даже слышу его жуткие удары. Бум-м-м.... бум-м.... Какие ворота могли бы перед ним устоять...

Стойте!.. На Взвихренной вспугнулись птицы, ее стало не видно от их крыльев. Подождите-подождите... Не пойму...

Вон! Там! Весь восточный склон засверкал от лат всадников. Но почему ветер не развевает их знамена?! Они вскочили на коней и вот уже спускаются! Ну и шум же там, я думаю. Но кто же это скачет с горы? Какой галоп! Да! Алый Лев! Кто не знает это Знамя? Нарния! Нарния! Вот и король Эдмунд... и королева Люси, и лучники, и, конечно, коты!..

— Коты? — переспросила Аравита.

Да, огромные коты, то есть леопарды и прочие... Они сейчас нападут на коней... Так! Тархистанские кони злы и безумны, они мечутся. Коты вцепились в них. Рабадаш посылает в бой еще сотню всадников. Вот и король Эдмунд, вот лорд Перидан... И какие-то дети... Как же это король позволил им сражаться? Великаны на правом фланге творят чудеса... один упал... ему попали в глаз... В середине ничего не разберешь, слева яснее. Хвала Эслану, это же принц Корин и ваш друг Шаста. Однако они похожи как две капли воды. Корин сражается, как истинный рыцарь. Он убил калормийца... Немного вижу в центре... Рабадаш и Эдмунд почти было сошлись, но между ними опять кто-то вклинился...

— А Шаста? — спросила Аравита.

— О бедный, глупый, храбрый мальчик! — воскликнул старец. — Он ничего не умеет. Он не знает, что делать со щитом. А уж с мечом... Нет, вспомнил! Размахивает во все стороны... чуть не отрубил голову своей лошадке... Ну, меч выбили. Как же его пустили в битву?! Ах ты, дурень! Упал.

— Убит? — спросили все трое сразу.

— Не знаю, — отвечал Отшельник. — Кошачьи свое дело сделали. Коней у калормийцев теперь нет — кто погиб, кто ускакал. А коты опять бросаются в бой! Они вскочили на спину этим, с тараном. Таран валяется на земле... Прекрасно! Ворота открываются, сейчас выйдут орландцы. Вот и король Лун! Слева от него — Дар, справа Даррин. За ним Тарн, и Коль, и брат его Колин. Десять... двадцать... тридцать рыцарей. Калормийцы бросились на них. Король Эдмунд гонится за длинным с красной бородой... так... отрубил Нерадену голову... Десятки врагов удирают. А вот этим бежать некуда — слева коты, справа великаны, впереди Лун, сзади Эдмунд. Король Эдмунд борется с Велонедом... он побеждает... Они уже у ворот замка... он победил... О, король упал! Нет, поднялся. Враги сдаются один за другим. Даррин убил Гордива, а вот уже лежат Грезблив и Спесив. Не видно Рабадаша. Убит, наверное... Битва кончилась, но король Лун еще с кем-то бьется. Тот сдался. Ну, теперь все. Враги побеждены.

Когда Шаста свалился с коня, он подумал, что совсем пропал. Но оказывается, кони даже в битве стараются не наступать на упавших людей, а уж если это случается, то делают это как можно аккуратнее. Прошло кошмарных минут десять, и Шаста обнаружил вдруг, что нигде рядом лошадей нет и что шум боя (вообще шуму кругом не стало меньше) умолк. Он сел и осмотрелся. Хотя он совсем не разбирался в сражениях, даже ему стало ясно, что поле битвы осталось за орландцами и нарнийцами. Оставшиеся в живых калормийцы все были в плену. Король Эдмунд и король Луи пожимали друг другу руки через таран. Лорды взволнованно и радостно беседовали о чем-то; и вдруг все засмеялись.

Шаста вскочил, хотя рука у него сильно болела, и побежал посмотреть, чему они смеются. Увидел он нечто весьма странное: принц Рабадаш висел на стене замка, яростно дрыгая ногами. Кольчуга закрывала ему половину лица, и казалось, что он с трудом надевает тесную рубаху. На самом деле случилось вот что: в самый разгар битвы один из великанов наступил на Рабадаша, но не раздавил его (к чему стремился), а только разорвал кольчугу шипами своего сапога. Таким образом, когда Рабадаш встретился с Эдмундом у ворот, на спине у злосчастного принца была дыра. Эдмунд теснил его к стене, и наконец тот вспрыгнул на ее выступ, чтобы поразить врага сверху. Ему казалось, что он ужасен и велик; одно мгновение это казалось и другим. Он крикнул: «Таш разит метко!», но тут же отпрыгнул в сторону, испугавшись летящих в него стрел, и повис на крюке, который за много лет до того вбили в стену, чтобы привязывать лошадей. Теперь он болтался словно рубашка, которую вывесили сушиться.

— Вели меня снять, Эдмунд! — ревел Рабадаш. — Сразись со мной, как мужчина и король, а если ты слишком труслив, вели меня прикончить!

Король Эдмунд шагнул к стене, чтобы самому снять его, но король Лун встал между ними.

— Разрешите, ваше величество, — сказал Лун Эдмунду и обратился к Рабадашу: — Если бы вы, ваше высочество, бросили этот вызов неделю назад, ни в Нарнии, ни в Орландии никто от короля Питера до говорящего мыша не отказался бы. Но вы доказали, что вам неведомы законы чести, и рыцарь не может скрестить с вами меч. Друзья мои, снимите его и унесите в замок.

Не буду описывать, как кричал, бранился и даже плакал от злости принц Рабадаш. Он не боялся пытки, но боялся смеха. Ведь до сих пор ни один человек не смеялся над ним.

Корин тем временем подтащил к королю Луну упирающегося Шасту и сказал: — Вот и он, отец.

А, и ты здесь? — сказал король принцу Корину. — Кто тебе разрешил сражаться? Ну что за сын у меня? — Но все, в том числе и Корин, восприняли эти слова скорее, как похвалу, чем как жалобу.

Не браните его, государь, — сказал лорд Перидан. — Он просто похож на вас. Да вы и сами бы огорчились, если бы он...

Но король Лун, к вящему удивлению Шасты, как бы не слышал этой речи. Склонившись к нему, Лун крепко, по-медвежьи обнял Шасту, потом схватил за плечи и поставил рядом с Корином.

— Смотрите, друзья мои! — крикнул он своим рыцарям. — Кто еще сомневается?

Но Шаста и теперь не понял, почему все так пристально посмотрели на них и почему все так радостно крикнули:

— Да здравствует наследный принц!

Глава четырнадцатая КАК ПОУМНЕЛ ОДИН КОНЬ

Теперь мы должны вернуться к лошадям и Аравите. Отшельник сказал им, что Шаста жив и даже не очень серьезно ранен, ибо он поднялся, а король Лун с необычайной радостью обнял его. Но Отшельник только видел, что происходит, он ничего не слышал и потому не мог знать, о чем говорили у Анварда. Смотреть было бессмысленно.

Наутро лошади и Аравита спросили, что делать дальше.

Я больше не могу, — сказала Уинни. — Я стала жирной, как домашняя лошадка, все время ем и не двигаюсь. Скорее в Нарнию.

Только не сейчас, госпожа моя, — отвечал Игого. — Спешить никогда не стоит.

Самое главное, — сказала Аравита, — попросить прощения у Шасты. Вот именно! — обрадовался Игого. — Я как раз хотел это сказать.

— Ну конечно, — поддержала Уинни. — А он в Анварде. Это по дороге. Не пойму, почему бы нам не выйти сейчас? Мы же шли из Калормена в Нарнию!

Да... — медленно проговорила Аравита, думая о том, что же ей делать в чужой стране.

— А все-таки спешить нам некуда, — повторил Игого.

— Почему? — спросила Уинни.

Как бы это объяснить? — замялся Конь. — Мне надо бы поприличней выглядеть... все же там хорошее общество... многие меня знают...

Ах, это из-за хвоста! — воскликнула Уинни. — Честное слово, ты тщеславен, как та тархиня в Ташбаане.

— И глуп, — добавила девочка.

Это не так! Клянусь Львиной Гривой! — вскричал Игого. — Просто я уважаю моих собратьев.

Скажи, Игого, — спросила Аравита, которую не интересовали обрезанные хвосты, — почему ты часто клянешься Львом или Львиной Гривой? Мне казалось, что ты не очень любишь львов.

Да, не люблю, — отвечал Игого. — Но поминаю я не каких-то львов, а Самого Эслана, освободившего Нарнию от злой Колдуньи.

А Он лев? — спросила Аравита.

— Конечно нет, — возмутился Игого.

А у нас говорят, что лев, — сказала Аравита. — Но если Он не лев, почему ты зовешь Его львом?

Тебе этого еще не понять, — сказал Игого. — Да и сам я был жеребенком, когда покинул Нарнию, и не совсем хорошо это понимаю.

Говоря так, Игого стоял задом к зеленой стене, а Уинни и Аравита стояли к ней (а значит, и к нему) лицом. Для пущей важности он прикрыл глаза и не заметил, как изменились вдруг девочка и лошадь. Они просто окаменели, ибо на стене появился огромнейший ослепительно-золотистый лев. Мягко спрыгнув на траву, лев стал приближаться сзади к Коню, беззвучно ступая. Уинни же и Аравита не могли издать ни звука от ужаса и удивления.

Несомненно, — говорил Игого, — называя Его львом, хотят сказать, что Он силен, как лев, или жесток, как лев, к своим врагам. Даже в твои годы, Аравита, можно понять, как нелепо считать Его настоящим львом. Более того, это непочтительно. Если бы Он был львом, Он был бы животным, как мы. Игого засмеялся. — У Него были бы четыре лапы, и хвост, и усы... Ой-ой-ой-о-ой!

Дело в том, что при слове «усы» один ус Эслана коснулся его уха. Игого отскочил в сторону и обернулся. Примерно секунду все четверо стояли неподвижно. Потом Уинни робкой рысью подбежала ко Льву.

— Дорогая дочь Моя, — сказал Эслан, касаясь носом ее бархатистой морды. — Я знал, что тебя Мне ждать недолго. Радуйся.

Он поднял голову и заговорил громче.

— А ты, Игого, — сказал он, — ты, Мой бедный и гордый Конь, подойди ближе. Потрогай Меня. Понюхай. Вот Мои лапы, вот хвост, вот усы. Я, как и ты, — животное.

— Эслан, — проговорил Игого. — Мне кажется, я дурак.

— Счастлив тот зверь, — отвечал Эслан, — который понял это в молодости. И человек тоже. Подойди, дочь Моя Аравита. Я втянул когти, не бойся. На сей раз Я не поцарапаю тебя.

— На сей раз?.. — испуганно повторила Аравита.

— Это Я тебя ударил, — сказал Эслан. — А знаешь, почему?

— Нет, Владыка мой, — сказала она.

— Я нанес тебе ровно столько ран, сколько мачеха твоя нанесла бедной девочке, которую ты напоила сонным зельем. Ты должна была узнать, что испытала твоя раба.

— Скажи мне, пожалуйста... — начала Аравита и замолкла.

— Говори, дорогая дочь, — сказал Эслан.

— Ей больше ничего из-за меня не будет?

Я рассказываю каждому только его историю, — отвечал Лев.

Потом он тряхнул головой и заговорил громче.

— Радуйтесь, дети Мои, — сказал Он. — Скоро мы встретимся снова. Но раньше к вам придет другой.

Одним прыжком Он взлетел на стену и исчез.

Все долго молчали, медленно гуляя по зеленой траве. Примерно через полчаса Отшельник позвал лошадей к заднему крыльцу, они ушли, и тут Аравита услышала у ворот звуки труб.

— Кто там? — робко спросила она, и голос возвестил:

— Его королевское высочество принц Кор Орландский.

Аравита открыла ворота и посторонилась.

Вошли два воина с алебардами и стали справа и слева. Потом вошел герольд, потом трубач.

Его королевское высочество принц Кор Орландский просит аудиенции у высокородной Аравиты, — отчеканил герольд, и они с трубачом отошли в сторону, и склонились в поклоне, и воины подняли свои алебарды, и вошел принц. Тогда все, кроме него, вышли обратно за ворота, закрыв их.

Принц поклонился (довольно неуклюже для столь высокой особы), Аравита склонилась перед ним (очень изящно, хотя и на ташбаанский придворный манер), а потом на него посмотрела.

Он был мальчик как мальчик — без шляпы и без короны, только очень тонкий золотой обруч окружал его голову. Сквозь белую не толще носового платка верхнюю одежду пламенел алый камзол. Левая рука, лежавшая на эфесе шпаги, была перевязана.

Только взглянув на него еще раз, Аравита воскликнула:

— Да это же Шаста!

Шаста сильно покраснел и быстро заговорил:

— Ты не думай, я не хотел перед тобой покрасоваться... У меня нет другой одежды, прежнюю сожгли, а отец сказал...

— Отец? — переспросила Аравита.

Король Лун, — объяснил Шаста. — Я мог бы и раньше догадаться. Понимаешь, мы с Корином близнецы. Да, я не Шаста, а Кор!

— «Кор» звучит лучше, чем «Шаста», — заметила Аравита.

У нас в Орландии, — продолжал Кор (теперь мы будем называть его только так), — близнецов называют Дар и Даррин, Коль и Колин и так далее.

Шаста... то есть Кор, — сказала Аравита. — Помолчи, послушай меня. Прости меня, за мою глупость. Но я изменилась раньше, чем узнала, что ты принц. Честное слово! Я изменилась, когда ты вернулся, чтобы спасти нас от Льва.

Он не собирался вас убивать, — сказал Кор.

Я знаю, — сказала Аравита и кивнула, и оба помолчали, поняв, что и тот, и другой беседовали с Эсланом.

Наконец Аравита вспомнила, что у Кора перевязана рука.

— Ах, я и забыла! — воскликнула она. — Ты ранен?

Так, царапина, — тут Кор впервые заговорил тоном, каким говорят вельможи, но тут же фыркнул: — Да нет, это не рана, это ссадина, которую любой дурак может заработать без всякой битвы.

— А все-таки ты сражался, — сказала Аравита.

— Битва совсем не то, что я думал, — сказал Кор.

Ах, Ша... нет, Кор! Расскажи мне, как король узнал, что ты — это ты.

Давай присядем, — сказал Кор. — Это быстро не расскажешь. Кстати, отец у меня — лучше некуда. Я бы любил его точно так же... почти так же, если бы он не был королем. Конечно, меня будут учить и все прочее, но ничего, перетерплю. А история моя такая: мы с Корином близнецы. Когда нам было по неделе, нас повезли к доброму кентавру — благословить или что-то в этом роде. Он был пророк, как многие кентавры. Ты их не видела? Очень странные... Честно, я их немножко боюсь. Так вот, когда он увидел нас, он посмотрел на меня и сказал: «Этот мальчик спасет Орландию от великой опасности». Само собой, отец и мать обрадовались этим словам. Но кое-кому они не понравились. Узнал об этом один придворный. Бар, который раньше был у отца лорд-канцлером и сделал что-то плохое (это я не совсем понимаю), и отец его разжаловал, хотя и позволил жить в Орландии. Разозлившись, он стал шпионить для Ташбаана, а Тисрок платил ему. Узнав, что мне суждено спасти Орландию, он решил меня уничтожить. Он похитил меня — не знаю как — и вышел в море на корабле. Отец погнался за ним, нагнал на седьмой день, и у них был замечательный морской бой. Этого Бара убили, но он еще до боя спустил шлюпку, в которой были один из его рыцарей и я. Она пропала. На самом деле Эслан пригнал ее к берегу, туда, где жил Армиш. Хотел бы я знать, как звали того рыцаря! Он умер от голода и жажды, а меня выкормил!

— Эслан сказал бы, что ты должен знать только о себе, — сказала Аравита. — Интересно, как ты спасешь Орландию?

— Я уже спас, — отвечал Кор.

Аравита всплеснула руками.

— Ах да, конечно! Какая же я глупая! Куда уж опасней. Рабадаш уничтожил бы ее, если бы не ты. Где ты будешь теперь жить? В Анварде?

— Ой! — сказал Кор. — Я чуть не забыл, зачем пришел к тебе. Отец хочет, чтобы ты жила у нас. У нас нет хозяйки с тех пор, как умерла моя мать. Пожалуйста, согласись. Тебе понравится отец... и Корин. Они не такие, как я, они воспитанные...

— Прекрати, а не то мы подеремся, — воскликнула Аравита. — Конечно, я согласна!

— Тогда пойдем к нашим друзьям, — сказал Кор.

Они пошли к лошадям, и Кор обнял Игого и Уинни и все рассказал им, а потом все четверо простились с Отшельником, пообещав ему прийти снова. Лошади сначала думали, что принц и Аравита сядут на них верхом, но Кор объяснил, что ни в Орландии, ни в Нарнии никто не ездит на говорящих лошадях, разве что в бою.

Когда все четверо шли в замок, Игого предавался мрачным размышлениям о том, как он плохо знает обычаи Нарнии.

— Ну что ты, — утешал его Кор. — Подумай, каково мне. Меня будут учить — и грамоте, и танцам, и музыке, и воинскому искусству, а ты знай скачи по холмам — и все.

— В том-то и дело, — сказал Игого. — Скачут говорящие лошади? А главное — катаются они по земле?

Как бы то ни было, я кататься буду, — сказала Уинни. — Я думаю, они и внимания не обратят.

— Замок еще далеко? — спросил Конь у Кора.

— За тем холмом, — отвечал Кор.

Тогда и я покатаюсь, — сказал Игого, — хотя бы в последний раз!

Катался он пять минут, потом угрюмо сказал:

— Что ж, пошли. Веди нас, принц Кор, да здравствует Нарния и Север.

Глава пятнадцатая РАБАДАШ СМЕХОТВОРНЫЙ

Когда они наконец вышли из-под деревьев, то увидели за зеленым лугом королевский замок, очень старый, сложенный из темно-розовых камней.

Король уже шел им навстречу по высокой траве. Аравита совсем не так представляла себе королей — на нем был старенький плащ и стоптанные ботфорты, ибо он только что пришел из лесу и едва успел вымыть руки; но поклонился он с поистине царственной учтивостью и величием.

— Добро пожаловать, маленькая госпожа, — сказал он. — Если бы моя дорогая супруга была жива, вам было бы здесь лучше, но мы сделаем для вас все, что можем. Сын мой Кор рассказывал мне о ваших злоключениях и о вашем мужестве.

— Это он был мужественным, сир, — отвечала Аравита. — Он кинулся на льва, чтобы спасти нас с Уинни.

Король просиял.

— Вот как! — воскликнул он. — Этого я не слышал.

Аравита все рассказала, а Кор, который очень хотел, чтобы отец узнал об этом, совсем не так радовался, как думал прежде. Скорее ему было неловко. Зато отец радовался очень и много раз пересказывал придворным подвиг своего сына, отчего принц совсем уж смутился.

После этого король обратился к Игого и Уинни и был учтив, как и с Аравитой, и долго с ними беседовал. Лошади отвечали нескладно — они еще не привыкли говорить со взрослыми людьми. К их облегчению, из замка вышла королева Люси, и король сказал Аравите:

Дорогая моя, вот наш большой друг, королева Нарнии. Не пойдешь ли ты с нею отдохнуть?

Люси поцеловала Аравиту, и они сразу полюбили друг друга и ушли в замок, беседуя о том, о чем обычно беседуют девочки.

Завтрак подали на террасе (то были холодная дичь, пирог, вино и сыр), и, когда все еще ели, король Лун нахмурился и сказал:

— Ох-хо-хо! У нас в плену этот бедолага Рабадаш, надо решить, что с ним делать.

Люси сидела по правую руку от короля, Аравита — по левую. Во главе стола сидел король Эдмунд, напротив него — лорд Даррин. Дар, Перидан, Корин и Кор сидели напротив дам и короля Луна.

— Отрубите ему голову, ваше величество, — сказал Перидан. — Такое подлое нападение приравнивает его к бандитам и убийцам.

Спору нет, он негодяй, — сказал Эдмунд. — Но и негодяй может исправиться. Я знал один такой случай. — Эдмунд задумчиво умолк, словно вспомнил что-то.

Казнь Рабадаша может спровоцировать войну с Тисроком, — заметил Даррин.

Нет, — сказал король Лун. — Сила его в том, что у него огромное войско, а огромному войску не перейти пустыню. Но я не люблю убивать беззащитных (пусть даже вероломных мерзавцев). В бою — дело другое, но так, хладнокровно...

— Надо отпустить его на все четыре стороны и взять с него слово, что он больше не будет, — сказала Люси.

— Лучше с обезьяны взять слово, что она станет вельможей. Но если он опять солжет, мы отсечем ему голову в открытом бою... — начал Эдмунд, но король Лун уже принял решение.

— Попробуем. Приведи пленника, друг, — обратился он к одному из присутствующих.

Рабадаша привели в кандалах. Выглядел он плохо, потому что от злости и ярости не притронулся за эти сутки ни к пище, ни к питью, хотя ужин ему доставили превосходный.

— Вы знаете сами, ваше высочество, — сказал король, — что и по международному праву, и по справедливости мы вправе лишить вас жизни. Однако, снисходя к вашей молодости, а также к тому, что вы выросли, не ведая ни милости, ни чести, среди рабов и тиранов, мы решили отпустить вас на следующих условиях: во-первых...

— Пес и варвар! — закричал Рабадаш. — Неужели ты думаешь, что я стану выслушивать твои условия? Ха-ха! Ты тут что-то много болтал о воспитании, а сам оскорбляешь человека, закованного в кандалы. Освободи меня, дай мне меч, и тогда мы посмотрим, у кого воспитание лучше!

Все вельможи вскочили с мест, а Корин крикнул:

— Отец! Разреши, я его побью!

— Друзья мои, успокойтесь, — сказал король Лун. — Сядь, Корин, или я тебя выгоню из-за стола. Итак, ваше высочество, условия мои...

— Я не обсуждаю ничего с дикарями и чародеями! — вскричал Рабадаш. — Убейте меня, и отец мой Тисрок потопит ваши страны в крови. Берегитесь! Богиня Таш разит метко...

— Куда же она смотрела, когда ты висел на крюке? — спросил Корин.

— Стыдись! — сказал король. — Не дерзи тем, кто слабее тебя. Тем, кто сильнее... как хочешь.

— Ах, Рабадаш! — выдохнула Люси. — Какой же ты дурак!..

Не успела она кончить этой фразы, как, к удивлению Кора, отец его, дамы и двое из мужчин встали, молча глядя на что-то. Встал и он. А между столом и пленником, мягко ступая, прошел огромный Лев.

— Рабадаш, — сказал Эслан. — Забудь о своей гордыне (чем тебе гордиться?) и о твоей злобе (кто обидел тебя?). Прими по собственной воле милость добрых людей.

Рабадаш выкатил глаза, жутко ухмыльнулся и (что совсем нетрудно) зашевелил ушами. На тархистанцев это действовало безотказно. Он не знал, однако, что дело тут было не столько в самих гримасах, сколько в том, что по одному его слову вас немедленно сварили бы живьем. Здесь же эффекта не было; только сердобольная Люси испугалась, что ему плохо.

Прочь! — закричал Рабадаш. — Ты — гнусный демон, а я — потомок великой богини Таш Неумолимой! Она разит метко и....

— Тише, Рабадаш, — кротко сказал Лев. — Судьба твоя вот-вот свершится, но ты еще можешь одуматься.

— Я не сдамся, — закричал Рабадаш. — Я еще притащу к себе за косы эту дочь гнусных псов, эту...

Час пробил, — сказал Лев. И Рабадаш, к своему ужасу, увидел, что все смеются.

Удержаться от смеха было трудно, ибо уши пленника стали расти и покрываться серой шерстью. Пока все думали, где же они видели такие уши, у него уже были копыта и на ногах, и на руках, а вскоре появился и хвост. Последним он утратил дар слова, успев отчаянно прокричать:

— Только не в осла! Хоть в коня... в коня... а-э-а ио-о!

— Слушай меня, Рабадаш, — сказал Эслан. — Справедливость сменится милостью. Ты не всегда будешь ослом.

Осел подвигал ушами, и все, как ни старались удержаться, захохотали снова.

— Ты поминал богиню Таш, — продолжал Эслан. — В ее храме ты обретешь человеческий облик. На осеннем празднике в этом году ты встанешь перед ее алтарем, и при всем народе с тебя спадет ослиное обличье. Но если ты когда-нибудь удалишься от этого храма больше чем на десять миль, ты опять станешь ослом, уже навсегда.

Сказав это, Эслан тихо ушел. Все как бы очнулись, но сияние зелени, и свежесть воздуха, и радость в сердце доказывали, что это был не сон. Кроме того, осел стоял перед ними.

— Ваше высочество, — сказал ему король Лун. — Мне очень жаль, что дошло до этого. Не сомневайтесь, мы переправим вас в Ташбаан. Скоро вам дадут самых свежих репейников и моркови...

Осел дико взревел, лягнул одного из лордов, и на этом мы кончим рассказ о принце Рабадаше; но мне хотелось бы добавить, что его со всей почтительностью отвезли в Ташбаан, и привели в храм богини на осенний праздник, и он снова обрел человеческий облик. Много народу — тысяч пять — видели это. А когда умер Тисрок, в стране наступила вполне сносная жизнь по двум причинам: Рабадаш не вел никаких войн, ибо знал, что отпускать войско без себя очень опасно (военачальники нередко свергают потом царей), а кроме того, все помнили, что он некогда был ослом. В лицо его называли Рабадашем Миротворцем, за глаза Рабадашем Вислоухим.

Когда осла увели, в замке Луна начался пир. Вино лилось рекой, сверкали огни, звенел смех, а потом наступило молчание и на середину луга вышел певец с двумя музыкантами. Кор и Аравита приготовились скучать, ибо не знали других стихов, кроме тархистанских, но певец запел о том, как светловолосый Олвин победил великана и взял в жены прекрасную Лилн, и песня эта — или сказка — им очень понравилась. Игого рассказал о битве при Залиндрехе, а королева Люси о злой Колдунье, Льве и Платяном Шкафе (историю эту знали все, кроме наших четверых героев).

Наконец король послал младших спать и прибавил на прощанье:

— А завтра, Кор, мы осмотрим с тобою наши земли, ибо, когда я умру, они будут твоими.

Отец, — сказал Кор, — править будет Корин.

Нет, — отвечал Лун. — Ты мой наследник. Ты старше его на двадцать минут. Надеюсь, ты и лучше его. Хотя это нетрудно. — И он ласково взглянул на младшего сына, который нимало не обиделся.

— Разве ты не можешь назначить наследником, кого тебе угодно? — спросил Кор.

Нет, — снова сказал король. — Мы, короли, подчиняемся закону. (Собственно, лишь закон и делает нас королями. Я не свободнее, чем часовой на посту.

— Ой! — сказал Кор. — Но мне этого вовсе бы не хотелось. Да еще Корину я перехожу дорогу... Не мог же я представить, что мое возвращение лишит тебя престола.

Ура-а! — вскричал Корин. — Я не буду королем! Мне не надо быть королем! Я навсегда останусь принцем. Как здорово быть всегда принцем!

Ты даже не знаешь, как близок к истине, — сказал король Лун. Потому что быть королем — это значит быть первым в любой атаке и последним при любом отступлении. А когда в твоей стране случится голод, — ходить в лучших одеждах и громче всех смеяться над скудностью еды.

Когда мальчики поднимались к себе в спальню, Кор спросил Корина, неужели нельзя как-нибудь отвертеться. Корин ответил:

Если ты еще хоть раз заговоришь об этом, я тебя... я тебя побью!

Конечно, хорошо было бы закончить эту историю поучительными словами о том, что после этого мальчики уже никогда больше не ссорились, но едва ли это будет правдой. В действительности они и спорили, и дрались, как все мальчики, а все их потасовки всегда заканчивались тем, что Кор бывал побит. Но когда они выросли и стали носить доспехи, Кор был искусным, сильным и непобедимым воином, хотя в кулачном бою ни он, ни кто-либо иной в северных странах не могли сравниться с Корином. Свое имя Корина Молниеносного он получил так. Близ вершины Взвихренная Голова появился медведь шатун, который прежде был говорящим, но потом где-то набрался привычек диких немых зверей. Однажды зимой Корин забрался к нему в берлогу со стороны склона, обращенного к Нарнии, и дубасил его, пока у того не потемнело в глазах. С тех пор медведь поутих.

Аравита тоже частенько ссорилась (честно говоря, даже дралась) с Кором, но всегда все как-то улаживалось само собой. А когда они стали взрослыми, им пришлось даже пожениться, чтобы они могли спокойно переругиваться наедине. После смерти короля Луна они воцарились в Орландии, и у них родился сын Рам Великий — самый славный из всех орландских королей.

Игого и Уинни долго и счастливо жили в Нарнии. У каждого из них была своя семья, что, впрочем, не мешало им частенько навещать своих старых друзей в Анварде.


Глава первая

ОСТРОВ

С Питером, Сьюзан, Эдмундом и Люси мы уже знакомы по книжке «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф». Там мы читали об их удивительных приключениях: как они залезли в волшебный шкаф с шубами, как оказались в мире, совсем не похожем на наш, и как в этом мире они стали королями и королевами страны, называемой Нарния. Пока они находились в Нарнии, царствование их, казалось, продолжалось многие-многие годы, но стоило им лишь пройти обратно сквозь дверцу платяного шкафа и попасть снова в Англию, как оказалось, что здесь, в нашем мире, не прошло и минуты. Во всяком случае, никто не заметил их отсутствия и сами они не рассказали об этом никому, кроме одного старого и мудрого профессора.

Произошло все это примерно год тому назад, и теперь мы снова встречаемся с нашими старыми знакомыми, которые вчетвером сидят на лавке какой-то железнодорожной станции, окруженные чемоданами, коробками, картонками и прочими вещами, ведь им уже пора возвращаться после каникул в школу. Совместное путешествие должно было окончиться на этой станции, оказавшейся как бы перекрестком их путей: через несколько минут поезд должен был увезти девочек в их школу, а второй, через полчаса, повез бы мальчиков в другую сторону, тоже в школу. Первая половина путешествия, когда все они были вместе, казалась им как бы частью каникул; но теперь, когда момент разлуки стал таким близким и до расставания оставались считанные минуты, каждый из них почувствовал, что каникулы уже позади и что скоро опять придется ходить в школу. На душе у всех скребли кошки, и никто не мог найти подходящих слов, чтобы поддержать не клеившийся разговор. У Люси впереди был первый класс закрытой школы-пансиона, куда она должна была пойти впервые в жизни.

Станция, где сидели дети, была обычной провинциальной платформой, тихой и безлюдной. Вдруг Люси вскрикнула, как будто ее ужалила оса.

— Что такое, Лу? — спросил Эдмунд, но вдруг запнулся на полуслове и затем издал звук, который можно передать примерно, как: «Уй-я-я».

Какое вы там... — начал было Питер, но потом вдруг тоже изменил тон и, казалось, забыл, что хотел сказать. Сьюзан, отпусти меня! Что ты делаешь! Куда ты меня тащишь?!!

Я и не думала до тебя дотрагиваться, — закричала Сьюзан, — меня саму кто-то толкает. Ой-ой-ой, прекратите сейчас же!

Каждый из ребят заметил, что у всех остальных лица стали белыми как бумага.

Со мной то же самое, —испугался Эдмунд. Как будто кто-то меня куда-то тащит или пихает. Ужасно противное пихание. Ай-ай-ай, оно начинается снова!

И меня тоже, — воскликнула Люси. — А-а-ай, я больше не могу!

— Живей, закричал Эдмунд, все хватаемся за руки и держимся изо всех сил. Я чувствую, что это чары. Скорей!

Давай держись, — пропищала Сьюзан, — неужели это не кончится?!

И в тот же момент их багаж, скамейка, станция и все остальное вокруг исчезло. Ребята оказались вчетвером в густом-прегустом лесу, таком густом, что из-за веток они едва могли пошевелиться. Они крепко вцепились друг в друга, тяжело дышали и, моргая, недоуменно озирались по сторонам.

— Ой, Питер, — воскликнула Люси, — тебе не кажется, что мы снова очутились в Нарнии?

По-моему, мы могли оказаться где угодно, — ответил Питер. Я ничего не вижу даже в двух шагах перед собой. Надо попытаться выбраться куда-нибудь на открытое место, если, правда, здесь есть такое...

С большим трудом, уже не обращая внимания в конце пути на крапивные ожоги и царапины от хвойных веток и колючего кустарника, им удалось выбраться из зарослей. Но тут их ждал еще один сюрприз. Они оказались на залитом ослепительным солнечным светом песчаном морском берегу. Все это было совсем не похоже на тот пасмурный английский осенний день, в который они только что сидели на станции. В нескольких шагах перед ними необычайно тихое море еле слышно поплескивало о песчаный берег, окаймленный тем самым лесом, откуда они только что выбрались. Не было видно никакой другой земли, а на небе — ни единого облачка. Солнце находилось примерно там, где оно бывает часов в десять утра. Море было необыкновенно голубым. Они стояли и с наслаждением вдыхали свежий морской воздух.

— Честное слово, — сказал Питер, — здесь очень здорово!

Через пять минут все уже босиком шлепали по холодной прозрачной воде.

Пожалуй, это лучше, чем сидеть в душном поезде и ехать навстречу французскому, латинскому и алгебре, — сказал Эдмунд. Затем довольно долго никто не разговаривал, и было слышно лишь хлюпанье воды под босыми ногами ребят, увлекшихся разглядыванием крабов и креветок.

— Как бы там ни было, — сказала наконец Сьюзан, я полагаю, что нам не мешало бы подумать о наших планах на будущее. Очень скоро нам всем захочется есть.

У нас есть бутеры, которые мама дала нам в дорогу, — сказал Эдмунд, — по крайней мере, у меня.

У меня нету, — ответила Люси, — я их оставила в моей сумочке.

— Я свои тоже, — сказала Сьюзан.

Мои должны лежать в кармане куртки, там, на берегу, — сказал Питер, — что ж, придется четверым позавтракать за двоих. Хотя лучше было бы наоборот.

— А я, пожалуй, — сказала Люси, — больше хочу пить, чем есть.

Каждый из них теперь действительно чувствовал страшную жажду, как часто бывает, если долго плескаться в соленой воде под палящим солнцем.

Вообще, это похоже на то, как будто мы потерпели кораблекрушение, — заметил Эдмунд. — В книжках написано, что в таких случаях надо найти источник чистой холодной воды где-нибудь на острове. Давайте поищем его.

Уж не хочешь ли ты сказать, что нам придется вернуться в эту чащобу? сказала Сьюзан.

Вовсе нет, — ответил Питер, — если здесь есть какие-нибудь ручейки, они должны обязательно впадать в море. Так что если мы пойдем по берегу, то уж наверняка должны найти какой-нибудь из них.

Ребята прошлепали обратно к берегу, идя вначале по мокрому и гладкому песку, а затем по сухому и рыхлому, который прилипал к ногам. Дойдя до своих вещей, они стали надевать носки и башмаки. Эдмунд и Люси хотели было оставить свою обувь и заняться поисками босиком, надеясь вернуться в случае необходимости, но Сьюзан сказала, что только ненормальный станет так делать.

Нам уже никогда не найти их, заметила она, — а они очень даже могут нам понадобиться ночью, когда станет холодно.

Одевшись, они пошли вдоль берега, так что море оказалось у них слева, а лес — справа. Места эти были почти совсем необитаемы — лишь очень редко вдалеке пролетала какая-нибудь чайка. Лес справа был такой густой, что ребятам он казался чуть ли не сплошной стеной. В нем не было никаких признаков жизни: не пролетали птицы, не было слышно даже насекомых.

Анемоны, раковины, водоросли и малюсенькие крабы могут, разумеется, привлечь ваше внимание при разглядывании расщелин скал, но из-за жажды все это скоро покажется вам слишком утомительным.

Когда после прохладной воды и мокрого плотного песка ребятам пришлось идти по горячему пляжу, утопая с каждым шагом все глубже в рыхлых песчаных дюнах, путешествие их скоро превратилось в настоящую пытку. Сьюзан и Люси пришлось нести свои плащи. Хотя Эдмунд оставил свой плащ на лавке станции, ему пришлось тащить попеременно с Питером его тяжелое пальто.

Наконец берег стал изгибаться вправо, приблизительно через полчаса после того, как они пересекли скалистую гряду, скатывавшуюся в море в виде острого мыса, берег вдруг сделал резкий поворот. Море, встретившее их по выходе из леса, оказалось у них за спиной. Вместо него перед ними лежала длинная полоса воды, по обе стороны которой, насколько хватало взора, тянулись два одинаково пустынных берега. Противоположный берег был покрыт таким же густым лесом, как тот, из которого они выбрались в начале своего путешествия.

Интересно, — сказала Люси, — тот берег — это остров, или, наоборот, мы сами сейчас на острове?

— А кто его знает! — мрачно ответил Питер.

Все поплелись вперед в полном молчании. Берег, по которому они шли, все ближе и ближе подходил к противоположному. И каждый раз, когда им приходилось огибать какой-нибудь мыс, ребята ожидали, что оба берега того гляди сомкнутся. Но их ждало разочарование. Берег стал каменистым и вдруг превратился в довольно высокие скалы, на которые им пришлось карабкаться. С вершины скалы можно было видеть далеко вперед.

Плохо дело! воскликнул Эдмунд. — Нам не удастся вообще попасть в тот лес. Мы на острове!!!

Это была правда. В том месте, где они сейчас находились, расстояние между ними и противоположным берегом равнялось всего лишь тридцати или сорока ярдам, но теперь стало ясно, что это было самое узкое место пролива. Кроме того, их берег снова поворачивал вправо, и взору ребят опять открылся широкий морской горизонт между островом и материком. Стало очевидно, что они проделали уже полпути вокруг острова.

— Смотрите! — вдруг закричала Люси. — Что это там?!

Она указала на что-то длинное и серебряное, извивавшееся наподобие змеи поперек песчаного берега.

— Ручей! Да это же ручей!!! — закричали остальные и, несмотря на валившую с ног усталость, быстро, как только могли, слезли со скалы и припустились что есть духу к пресной воде. Они знали, что пить лучше выше по течению, подальше от соленого моря, и поэтому побежали в сторону от берега, к тому месту, где ручей вытекал из леса. Лес здесь был такой же густой, как и везде, однако ручей прорезал для себя в нем узкий коридор с высокими мшистыми берегами, так что, пригнувшись, можно было идти вверх по течению как бы по тоннелю из листьев. Не добежав до ручья, они упали на четвереньки перед первой же лужей и жадно стали пить, пить и пить, погружая в воду руки по самые локти.

— Фу-у, — наконец сказал Эдмунд, — ну а теперь как насчет бутеров?

Может, нам лучше приберечь их на потом? — предложила Сьюзан. — Ведь тогда нам может захотеться есть гораздо сильней.

Честно говоря, — сказала Люси, — теперь, когда нам уже не хочется пить, мне бы хотелось не чувствовать и голода.

Ну так как насчет бутеров? — повторил Эдмунд. — По-моему, нет никакого смысла таскать их с собой, пока они не испортятся. Ведь здесь гораздо жарче, чем в Англии, а они парятся у нас в карманах уже не один час.

Поскольку у всех давно сосало под ложечкой, с доводами Эдмунда трудно было не согласиться. Поэтому они распаковали два свертка, разделили их на четыре части и даже не заметили, как те исчезли. Этого было, конечно, маловато, но все же лучше, чем ничего. Отсюда у всех возникло желание обсудить планы относительно доставания еды на следующий раз. Люси стала было убеждать всех отправиться к морю и наловить креветок, но кто-то справедливо заметил, что у них нет сачков. Эдмунд предложил пойти на скалы собирать яйца чаек. Его предложение всем очень понравилось, но вдруг выяснилось, что пока они еще не видели здесь ни одного яйца, да если бы и нашли, то все равно никто из них не знал, как нужно обращаться с яйцами чаек. Питер подумал, что если судьба вдруг не улыбнется им, то очень скоро даже сырое яйцо будет для них настоящим счастьем. Но вслух ничего не сказал, Сьюзан стала сетовать, что они так скоро расправились с бутербродами. Атмосфера стала уже потихоньку накаляться, и дети того гляди начали бы ссориться, но Эдмунду пришла в голову мысль, по-видимому удачная.

Вот что, — сказал он, — нам остается только одно. Мы должны обследовать лес. Отшельники, странствующие рыцари и вообще все такие люди всегда находили себе пропитание в лесу. Они разыскивали коренья, ягоды и тому подобное.

А что это были за коренья? спросила Сьюзан.

Мне всегда казалось, что это были корни деревьев, — сказала Люси.

Пошли, — сказал Питер, — Эд прав. Нам следует попробовать сделать что-то в этом роде. Во всяком случае, это лучше, чем снова лезть на солнцепек.

И они отправились вверх по течению. Дело это было нелегкое. Им постоянно приходилось то перешагивать через ветви, то подлезать под них, то пробираться сквозь колючий кустарник, царапавший им кожу и разрывавший одежду, то хлюпать по воде ручья или болотистому берегу. Но вокруг все оставалось по-прежнему тихим и безжизненным: слышно было только журчание ручья да те звуки, которые производили сами ребята. Окружающее безмолвие гнетуще действовало на них, усугубляя и без того невыносимую усталость. Неожиданно все они почувствовали изумительный аромат, а затем высоко над ними справа на берегу что-то вдруг сверкнуло.

Ух ты! — воскликнула Люси. — Мне кажется, это настоящая яблоня!

Она оказалась права. Задыхаясь, они взобрались по крутому берегу на самый верх, продрались сквозь заросли ежевики и оказались перед высоким старым деревом, густо увешанным тяжелыми золотистыми яблоками.

— А ведь эта яблоня здесь не единственная, — сказал Эдмунд, жуя огромное наливное яблоко, — смотрите, вон еще одно, и еще, и еще.

О! Да тут их целая дюжина! воскликнула Сьюзан, отбрасывая огрызок первого яблока и принимаясь за второе. — Наверное, здесь когда-то был фруктовый сад, — давно-давно, пока это место не запустело и здесь не вырос лес.

Значит, когда-то это был обитаемый остров, — сказал Питер.

Ой, а там что такое? — воскликнула Люси, показывая вперед.

Разрази меня гром! — ахнул Питер. —Да это же старая каменная стена!

Пробравшись через гнувшиеся под тяжестью плодов густые ветви яблони, они подошли к стене. Стена была очень древней, кое-где разрушенной, за росшей мхом и плющом. Однако она была выше всех деревьев, кроме, быть может, самых высоких. Подойдя к ней поближе, они обнаружили арку, где когда-то мог находиться вход, но сейчас он был полностью загорожен самой крупной из яблонь. Чтобы проникнуть за нее, им потребовалось отломить несколько ветвей, и, когда они сделали это, им поневоле пришлось зажмуриться, поскольку дневной свет вдруг стал намного ярче. Они оказались на широкой открытой лужайке, обнесенной высокой стеной. Здесь не было никаких деревьев, видна была только ровная трава с яркими цветами, плющ да серые стены. Место было таинственным, тихим и необычайно светлым: но от всего этого веяло какой-то грустью.

Дети вышли на середину, с наслаждением разогнув спины и ощущая приятную свободу во всем теле, поскольку рукам и ногам уже не надо было продираться сквозь заросли дикого леса.

Глава вторая СТАРИННАЯ СОКРОВИЩНИЦА

— Слушайте, а ведь это был не сад, — сказала Сьюзан спустя некоторое время. — Это скорее какой-то замок, а вот тут, наверное, находился замковый двор.

Я с тобой согласен. сказал Питер. Вот смотрите, здесь видны следы развалин башни, а там — остатки лестничного пролета для восхождения на стену. А вот еще другие ступени — пошире и пониже, — это похоже на вход в Дворцовый зал замка.

— Да, всему этому уже много веков, — сказал Эдмунд.

Ты прав, — продолжал Питер. — Хотелось бы знать, кто были те люди, что жили в замке так много веков назад.

— А мне как-то не по себе, — сказала Люси.

Правда, Лу? — спросил Питер, повернувшись и с тревогой глядя на нее. — Я и сам чувствую что-то такое. Пожалуй, это самое странное из всего, что случилось в этот удивительный день. Я не -могу понять, где мы находимся и что вообще все это значит.

За разговором они пересекли двор и прошли сквозь арку дверного проема туда, где некогда, вероятно, находился Дворцовый зал замка. Теперь зал этот практически ничем не отличался от двора, поскольку крыша давно уже исчезла, а вместо пола лежал ковер из травы и цветов. Разница заключалась лишь в том, что травяной покров был здесь короче и уже, а стены — выше. В дальнем конце зала находилась как бы небольшая площадка, возвышавшаяся фута на три над землей.

Неужели это действительно был Дворцовый зал? — спросила Сьюзан. — И что это там за площадка?

Ты что, совсем не догадываешься? ответил Питер (он был как-то странно взволнован). — Неужели ты не видишь? Это же помост, где стоял Царский Стол, за которым восседал король с цветом своего рыцарства. Можно подумать, что ты забыла, как мы сами были некогда королями и королевами и сами восседали на таком же помосте в нашем Великом Тронном зале!

Да, в нашем замке Кэр-Пэравеле! нараспев, мечтательно продолжила Сьюзан. — В устье Великой Реки Нарнии. Разве я могла забыть это?

Как бы здорово было все это вернуть! — воскликнула Люси. — Мы могли бы вообразить, что сейчас снова в Кэр-Пэравеле. Ведь здесь все так похоже на наш Тронный зал, где мы устраивали такие пиры!

Насчет пиров это ты удачно вспомнила, — с кислой улыбкой пробормотал Эдмунд. — Как раз то, чего нам сейчас не хватает. Слушайте, уже темнеет, вон какими длинными стали тени. Да и жара как-то уже спала.

Нам надо позаботиться о костре, раз уж придется здесь ночевать, сказал Питер. — У меня остались спички. Давайте попробуем поискать валежник.

Всем это предложение показалось весьма дельным, и следующие полчаса ребята работали не покладая рук. Одичалый фруктовый сад, через который они проникли в развалины замка, плохо подходил для сбора сухих сучьев. Поэтому они решили попытать счастья с другой стороны замка, выйдя из зала через маленькую дверку, за которой оказался целый лабиринт из развалин, бывших, по-видимому, когда-то коридорами и маленькими комнатами. Теперь же все это было покрыто зарослями крапивы и кустами шиповника с яркими красными цветами. Позади в замковой стене виднелась довольно широкая брешь. Пролезши через нее, ребята очутились в лесу, показавшемся им темнее и гуще того, по которому они пробирались к замку. Деревья здесь были выше и толще, но зато повсюду лежало много валежника, сухих листьев и шишек. Детям пришлось порядочно повозиться, прежде чем на помосте выросла большая куча хвороста, поскольку надо было постоянно перелезать взад и вперед через брешь в стене. Возвращаясь пятый раз с хворостом, они обнаружили колодец, находившийся совсем рядом с Дворцовым залом замка. Его не заметили сразу лишь потому, что, как и все вокруг, он утопал в густых зарослях. Он оказался чистым и глубоким, со свежей водой. С одной его стороны сохранился мозаичный пол.

Потом девочки пошли собрать еще яблок, а мальчики занялись разведением костра, который они решили устроить на помосте в дальнем углу между двумя стенами, поскольку именно это место показалось им самым уютным и теплым.

Костер почему-то никак не хотел разгораться, и пришлось истратить массу спичек, прежде чем весело затрещал горящий валежник, и они смогли усесться вокруг огня. Кому-то пришло в голову попробовать испечь на костре яблоки, нанизав их на кончики веток. Но из этой затеи ничего не вышло, поскольку без сахара печеные яблоки имеют совсем не тот вкус и, кроме того, в горячем виде их трудно держать руками, а когда они остывают, вообще теряют всякий вкус. Поэтому пришлось удовольствоваться просто сырыми яблоками, а это, как заметил Эдмунд, помогло понять, что школьные завтраки были далеко не так уж плохи.

Я бы, пожалуй, — добавил он, — не возражал сейчас против хорошей краюхи хлеба, пусть даже с маргарином.

Однако в них уже просыпалась жажда приключений, и никто всерьез не хотел возвращаться в школу. Вскоре после того, как было съедено последнее яблоко, Сьюзан снова отправилась к колодцу пить. Вернулась она сильно взволнованной, зажав в ладони какой-то предмет.

Смотрите, — сказала она дрожащим голосом, — я нашла это около колодца.

И она протянула Питеру свою находку. В голосе ее было что-то такое, от чего всем стало не по себе. Эдмунд и Люси, не говоря ни слова, наклонились к Питеру, стараясь рассмотреть находку Сьюзан, — маленькую светлую вещицу, поблескивавшую при свете костра.

Этого не может быть, проговорил Питер дрожащим голосом и передал вещицу остальным.

Теперь уже все увидели, что это такое. В руках у ребят была небольшая шахматная фигурка: самый обычный шахматный конь, размером не больше пальца, но необычайно тяжелый, поскольку он был сделан из чистого золота. Глаза его сверкали красноватым огнем — точнее, один из них, потому что другой был потерян.

Нет, смотрите, это что-то невероятное! вскричала Люси. — Это же точь-в-точь фигура из наших шахмат, в которые мы играли, когда были королями и королевами в Кэр-Пэравеле.

— Молодчина, Сью! — сказал Питер сестре.

У меня просто голова идет кругом! — сказала Люси. — Я будто снова попадаю в Нарнию, туда, в те счастливые времена. Помните, как мы играли в шахматы с фавнами и добрыми великанами, и как весело пел морской народец в волнах, и мою лошадку, и.... и....

Стойте! — сказал Питер вдруг изменившимся голосом. — Сейчас нам всем надо хорошенько пошевелить мозгами.

— С чего бы это так вдруг? — спросил Эдмунд. А вы так ни о чем и не догадываетесь? — в свою очередь спросил Питер.

Да, да, да! — прошептала Люси. — Я давно уже чувствую, что над этим местом висит какая-то тайна!

Давай, Питер, давай! — сказал нетерпеливо Эдмунд. — Мы все тебя слушаем.

Мы сейчас находимся среди развалин нашего Кэр-Пэравела!

Да откуда ты это взял? — воскликнул Эдмунд. — Этот замок разрушен много веков назад. Ты посмотри на эти деревья, которые выросли в воротах, да и на сами камни! Сразу видно, что здесь никто не жил уже не одну сотню лет.

Я все вижу и понимаю. Трудно это объяснить. Но давайте пока не будем об этом. Я хочу высказать вам все свои соображения по порядку. Во-первых, этот зал имеет точь-в-точь такую же форму и размеры, как и наш в Кэр-Пэравеле. Представьте себе только крышу сверху и паркетный пол вместо травы, гобелены и ковры на стенах, и вы получите наш Тронный зал.

Никто не проронил ни слова.

Во-вторых, — продолжал Питер, — замковый колодец находится точно в том месте, где он был у нас в Кэр-Пэравеле, немного южнее входа в наши царские чертоги. Он имеет ту же форму и тот же размер.

Никто из слушателей даже не пошевелился.

В-третьих, Сьюзан только что нашла фигурку из наших старых шахмат или похожую на них как две капли воды.

Вокруг костра по-прежнему царило молчание.

— В-четвертых, не помните ли вы — это было как раз за день до приезда послов от короля Жаркой страны, — как мы сажали фруктовый сад у северных ворот Кэр-Пэравела? Сама великая Помона, могущественнейшая из обитателей леса, пришла к нам тогда благословить его? Землю для нашего сада вскопали кроты, эти маленькие симпатяги. Разве вы забыли, как их предводитель Шустролап облокотился на свою лопатку и сказал: «Помяните мои слова, ваше величество, вы еще оцените плоды этих деревьев». Клянусь честью, он был прав!

— Да! Да! — закричала Люси и захлопала в ладоши.

А, по-моему, ты совсем засочинялся, Питер, — перебил Эдмунд. — Смотри сюда. Для начала, кто же будет сажать садовые деревья прямо перед воротами замка? Мне кажется, чердак у тебя тогда еще варил.

Разумеется, ты прав, — ответил Питер. — Но с тех пор сад мог разрастись до самых ворот. Он же одичал.

— Да, но ведь Кэр-Пэравел никогда не был островом, — парировал Эдмунд.

Не спорю, меня это тоже смущало. Но он находился на полуострове. Это же почти остров. Разве он не мог, пока нас не было тут, превратиться в настоящий остров? Кто-то ведь мог прокопать ров.

А! Вот ты и попался! — победно закричал Эдмунд. — Ты же сам сейчас сказал: «Пока нас не было тут»! Но ведь еще нет и года, как мы вернулись из Нарнии. И ты хочешь нас уверить, что за это время могут разрушиться замки, вырасти дремучие леса, наши маленькие саженцы превратиться в старый заброшенный сад и все такое прочее? Мы пока не совсем рехнулись!

Можно я скажу? вмешалась в спор Люси. — Если мы сейчас в Кэр-Пэравеле, то у этого конца помоста должна находиться маленькая дверца. Мы бы сейчас как раз сидели к ней спиной. Вы помните, она вела в подземную сокровищницу?

— Мне кажется, тут нет никакой двери, — сказал Питер, вставая.

Стена за ними была покрыта густыми зарослями плюща.

— Мы легко это проверим, — сказал Эдмунд и начал простукивать палкой стену сквозь заросли. Тук-тук, тук-тук — звонко постукивала палка о камни стены. Но вдруг в одном месте звук стал глухим — бум-бум, таким, какой бывает, если постучать палкой по толстым доскам.

— Провалиться мне на этом месте! — вскричал Эдмунд.

— Мы должны расчистить эти заросли, — сказал Питер.

Ой нет, давайте их лучше не трогать, сказала Сьюзан. — Если нам придется провести ночь, имея за спиной открытую дверь в никуда, откуда кто угодно может вылезти, я сойду с ума. Лучше отложить расчистку до утра.

Сьюзан, как ты можешь так говорить?! — воскликнула Люси, с упреком глядя на нее.

Однако оба мальчика были слишком возбуждены, чтобы вообще обратить внимание на слова Сьюзан. Они, забыв обо всем на свете, работали над расчисткой стены, помогая себе палкой и перочинным ножом, который нашелся у Питера в кармане. В конце концов ножик даже сломался. Эдмунд достал свой, и вскоре вся площадка, где они сидели, оказалась заваленной оборванным плющом. Наконец показалась и дверь.

— Разумеется, она закрыта, — сказал Питер.

Да, но доски совсем трухлявые, — ответил Эдмунд. — Мы запросто сможем разбить их в щепки, и у нас окажется еще больше дров для костра. Давай, раз-два, навались!

Однако задача оказалась не такой уж простой, и, прежде чем они смогли завершить работу, на развалины замка опустилась настоящая ночь и над головами ребят показались первые звезды. Когда же пролом был готов, мурашки побежали по спине, прямо скажем, не у одной только Сьюзан. Тем не менее Питер сказал решительным голосом:

— Теперь нам нужен факел.

— Ой, да ты что? — испугалась Сьюзан. Эдмунд ведь...

Я беру свои слова назад, — перебил ее верещание Эдмунд. — Я по-прежнему ничего не понимаю, но мы, думаю, еще успеем разобраться с этим позже. Надеюсь, мы спустимся сейчас в подземелье, Питер?

Разумеется, — ответил Питер. Держи хвост пистолетом, Сью! Нам нечего дрожать, как зайцам, если мы снова в Нарнии. Ты же теперь королева! Да и кто вообще уснет, когда перед нами такая тайна?

Сначала они решили сделать факелы из длинных веток, но из этого ничего не получилось. Если держать их горящим концом вверх, то они быстро гаснут, а если опустить его вниз, то пламя начинает жечь руки, а дым щипать глаза. В конце концов им пришлось воспользоваться электрическим фонариком Эдмунда, который, к счастью, подарили ему всего неделю назад на день рождения и батарейки были почти новые. Он стал спускаться первым, светя перед собой. За ним шла Люси, потом Сьюзан, а замыкал цепочку Питер.

Здесь начинается лестница, — прозвучал в темноте голос Эдмунда.

Считай ступеньки, — посоветовал Питер.

Раз, два, три... — считал Эдмунд; всего их оказалось шестнадцать. — Тут уже пол! — прокричал он.

Тогда это точно Кэр-Пэравел, — сказала Люси. — Там было ровно шестнадцать ступенек.

Потом наступило молчание, пока все не спустились вниз и не сгрудились на площадке в конце лестницы. Тогда Эдмунд посветил фонариком по сторонам.

— О-о-о-о-ох!!! — вырвалось одновременно у всех.

Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что они действительно находятся сейчас в сокровищнице Кэр-Пэравела, своей царской резиденции, где сами некогда были королями и королевами. Через всю сокровищницу проходила длинная дорожка, по обе стороны которой стояли богато украшенные доспехи, словно рыцари, охраняющие царские сокровища. Вся комната была увешана полками с драгоценностями — здесь грудами лежали бриллиантовые короны, диадемы, ожерелья, браслеты, перстни, золотые чаши, блюда, цепи, броши, слоновая кость, драгоценные камни невероятных размеров — бриллианты, рубины, изумруды, топазы, аметисты, сапфиры и александриты. Под полками стояли огромные дубовые сундуки, окованные стальными полосами и надежно запертые тяжелыми замками. В подземелье было очень холодно и так тихо, что они могли слышать собственное дыхание. На сокровищах лежал такой густой слой пыли, что если бы дети не знали, где находятся, то им, пожалуй, и в голову бы не пришло, какие вокруг них несметные богатства. Все было исполнено какой-то печалью и тревогой, что-то загадочное и страшное таилось в этой заброшенности. Поэтому первые несколько минут никто не проронил ни слова.

Затем, разумеется, ребята стали ходить вдоль стен и внимательно рассматривать все вокруг. Это напоминало встречу со старыми друзьями. То и дело раздавались возгласы: «Ой, смотрите! Перстни с нашей коронации — вы помните, как мы первый раз надели их?» «А вот брошь, о которой все думали, что она потеряна!» — «Слушай, а там разве не те доспехи, в которые ты был облачен на Великом Турнире на Одиноком Острове?» — «А помнишь гномов, которые мне их сделали?» — «А какое прекрасное вино мы пили из этого рога!» — «А помнишь?..» — «Нет, а вы помните?..»

Стоп, ребята! — вдруг сказал Эдмунд. — Нам надо экономить батарейки. Кто знает, сколько еще раз они нам понадобятся? Я полагаю, нам следует взять здесь самое главное и возвращаться обратно.

Мы должны взять наши подарки, — сказал Питер. Когда-то давным-давно, в Нарнии, он, Сьюзан и Люси получили подарки от Санта Клауса и подарки эти были для них дороже всех сокровищ, да и самого царства. Эдмунда тогда не было с ними, и своего подарка он не получил. Это произошло по его собственной вине, о чем вы можете прочитать в другой книжке.

Все согласились с Питером и пошли через всю сокровищницу к ее дальней стене, на которой, как и следовало ожидать, по-прежнему висели их подарки. У Люси подарок был самый маленький — всего лишь небольшая бутылочка, но сделана она была не из стекла, а из алмаза и до сих пор была еще полна волшебного эликсира, который обладал способностью исцелять почти любую рану и любую болезнь. Люси молчала и выглядела очень торжественно, когда брала свой подарок и вешала его на лямке так, как он некогда у нее висел.

Подарком Сьюзан был лук со стрелами и рог. Лук и инкрустированный слоновой костью колчан по-прежнему лежали на старом месте, но...

— Ой, Сьюзан, — сказала Люси, — а где же твой рог?

Сейчас, сейчас, подожди, дай вспомню... — Сьюзан подумала немного. — А, вот как это было. Я брала его с собой в тот последний день, когда стали охотиться за Белым Оленем. Боюсь, что он пропал тогда, когда мы стали пробираться туда, обратно, в эту, как ее... в Англию.

Эдмунд даже присвистнул. Что и говорить, это была очень досадная потеря. Ведь это был волшебный Рог, в который стоило только затрубить и к вам, где бы вы ни находились, сразу же пришла бы помощь.

Да... Это как раз то, что нам весьма пригодилось бы здесь, сказал Эдмунд.

Ничего, — ответила Сьюзан, у меня ведь есть еще лук со стрелами!

И она с бравым видом потрясла ими над головой.

— Посмотри, цела ли тетива, — сказал Питер.

То ли из-за волшебного воздуха в сокровищнице, то ли в силу каких-то иных причин лук был в прекрасном состоянии. Кстати сказать, стрельба из лука и плавание принадлежали к числу самых любимых видов спорта Сьюзан, и здесь она считалась настоящим мастером. Сьюзан слегка натянула и отпустила тетиву. Она зазвенела, и этот неповторимый звук сразу наполнил собой все подземелье. Негромкий, но очень чистый звон тетивы почему-то поразил их всех, и каждый неожиданно словно вернулся в то славное время, когда они сражались, охотились и пировали.

Затем Сьюзан ослабила тетиву и повесила колчан себе на плечо.

Теперь пришла пора и Питеру взять свой подарок. Сняв со стены щит с начертанным на нем красным львом и свой королевский меч, он постучал ими об пол, чтобы стряхнуть пыль, потом повесил на бедро меч и надел щит на левую руку. Питер поначалу опасался, не заржавел ли меч и сможет ли он вытащить его из ножен. Но все оказалось в порядке. Легким движением обнажив меч, он рассек им воздух, и клинок словно молния сверкнул при свете фонарика.

Да, это мой меч Риндон, — сказал он, которым я поразил Волка.

Что-то новое вдруг появилось в его голосе, и все сразу почувствовали, что перед ними вновь настоящий Верховный Король Питер. Впрочем, через минуту они вспомнили, что им надо экономить батарейки.

По лестнице они взобрались обратно наверх, развели большой костер и легли спать, тесно прижавшись друг к другу, чтобы было теплее. Земля была очень жесткой и неудобной, но в конце концов они все-таки уснули.

Глава третья ГНОМ

Когда спишь на голой земле под открытым небом, хуже всего то, что просыпаешься рано. А проснувшись, приходится сразу же вставать, потому что земля жесткая и чувствуешь себя на ней неуютно. Если же к этому прибавить яблоки на завтрак после ужина, состоявшего из тех же яблок, то легко представить, какое настроение было у ребят спросонья. Поэтому, когда Люси сказала, впрочем, совершенно искренне, «Доброе утро», на нее посмотрели с некоторым недоумением.

Общее мнение по поводу сложившейся ситуации выразил Эдмунд: Хорошо бы нам выбраться с этого острова.

Потом они напились из колодца, умылись и все вместе отправились к берегу вниз по ручью, чтобы еще раз посмотреть на канал, отделяющий их от материка.

— Нам придется перебираться вплавь, сказал Эдмунд.

Для Сью это пара пустяков, — сказал Питер (Сьюзан всегда брала в школе призы по плаванию), — но я не представляю, как быть с остальными.

Под «остальными» он подразумевал конкретно Эдмунда, который мог продержаться на воде минуты две, и Люси, практически не умеющую плавать.

В любом случае, — сказала Сьюзан, никто не застрахован от неожиданностей. Папа всегда говорил, что лучше не лезть в воду в незнакомом месте.

Но, Питер, — ответила Люси, — мы забыли вот о чем. Я знаю, что плаваю как топор там, в Англии. Но здесь разве мы не умели плавать тогда, в те давние времена, когда были королями и королевами в Нарнии? Мы ведь умели ездить верхом и многое другое. Как тебе кажется?..

Тогда мы были старше возрастом, — ответил Питер, — Мы царствовали много-много лет и научились всем этим вещам. Но ведь сейчас нам столько же лет, сколько было в Англии.

Ой! — сказал Эдмунд голосом, который заставил всех замолчать и слушать только его. — Я только сейчас понял!

— Что понял? спросил Питер.

— Помните, о чем мы говорили прошлой ночью? — сказал Эдмунд. — Мы никак не могли понять, почему у нас в Англии прошел всего один год, а здесь все выглядит, как будто в Кэр-Пэравеле никто не жил уже много веков. Вы еще не понимаете? Ведь после того, как мы прожили много лет здесь, в Нарнии, а потом прошли через платяной шкаф обратно, там, в Англии, прошло несколько мгновений.

Ну-ну, продолжай! сказала Сьюзан. — Я, кажется, начинаю понимать.

Все это значит, продолжал Эдмунд, что, когда мы находимся вне Нарнии, мы не в состоянии понять, как течет время здесь. Почему же здесь, в конце концов, не могли пролететь сотни лет, а в Англии — всего один год?

Клянусь честью, Эд, ответил Питер, — мне кажется, ты попал в самую точку. В этом смысле мы действительно сотни лет тому назад жили в Кэр-Пэравеле. Сейчас мы попали сюда, как если бы крестоносцы, англосаксы или древние бритты явились в современную Англию.

То-то бы они удивились, если бы увидели нас здесь!.. — начала было говорить Люси, но внезапно и она сама и все остальные хором закричали:

— Смотрите!

Пока они разговаривали и спускались вниз по ручью, вдали, как раз там, где, как им думалось, должно находиться устье ручья, показалась какая-то маленькая точка. И вот, как только Люси начала говорить, они все одновременно увидели, что там плывет лодка, в которой сидят два человека. Один из них греб, а другой сидел на корме и держал мешок, который весь ходил ходуном, дергался и раскачивался, словно живой. Люди в лодке походили на солдат. На головах у них было что-то вроде стальных касок или шлемов, а одеты они были в кольчуги. Их бородатые лица имели суровое и даже, пожалуй, жестокое выражение. Дети бросились с песчаного берега обратно в лес и стали следить за ними затаив дыхание.

Приехали, — сказал солдат на корме, когда лодка остановилась прямо против детей.

Слушай, капрал, отозвался другой, — а не лучше ли будет привязать ему к ногам камень?

Ерунда! Ничего такого не надо, только лишняя возня, тем более что камня-то мы никакого не взяли. Прекрасно пойдет ко дну и так. Лучше затяни ему потуже веревки.

С этими словами он развязал мешок и вытряхнул его. Содержимым мешка оказался гном, связанный по рукам и ногам, но продолжавший тем не менее сопротивляться что есть мочи. Но уже в следующую секунду гном услышал около своего уха звонкое:

Бемс!!!

Державший его солдат взмахнул руками, уронил гнома на дно лодки, а сам свалился за борт. Стрела Сьюзан угодила ему прямо в шлем. Барахтаясь и поднимая тучу брызг, он добрался до противоположного берега и исчез в зарослях. Питер обернулся и увидел, что Сьюзан, белая как снег, уже положила на тетиву вторую стрелу. Но она не понадобилась. Как только второй солдат увидел, что его приятель свалился в воду, сраженный стрелой, он тут же выпрыгнул из лодки и с воплями помчался прочь (благо, что вода доходила ему лишь до шеи). Он также исчез в зарослях противоположного берега.

Скорее!!! Пока ее не унесло течением! — вскричал Питер и вместе с Сьюзан прямо в одежде бросился в воду. Вода еще не доходила им до плеч, когда они схватили лодку. Прошло еще несколько мгновений, и лодка оказалась на берегу, гнома из нее вытащили, и Эдмунд уже возился со своим перочинным ножом, разрезая туго стянутые веревки. Меч Питера был, пожалуй, острее, однако для такого рода дела он не подходил, потому что был толще, да и рукоять мешала. Когда последний узел был разрезан и путы спали, гном присел, потирая затекшие руки и ноги, и пробормотал:

Да-а, что бы они там ни говорили, не очень-то вы похожи на привидения!

Как большинство гномов, он был очень коренастым: в полный рост едва ли достигал трех футов. Густая всклокоченная рыжая борода и огромные бакенбарды почти совершенно скрывали его лицо, на котором видны были только похожий на клюв нос и необычайно живые глаза.

Кто бы вы, впрочем, ни были, — продолжал он, — вы спасли мне жизнь, и я вам в высшей степени обязан.

А, собственно говоря, почему мы привидения? — поинтересовалась Люси.

Мне всю жизнь талдычили, — отвечал гном, — что эти леса на побережье полны привидений, что их здесь чуть ли не больше, чем деревьев. Собственно говоря, в этом и весь вопрос. Поэтому, когда хотят от кого-нибудь избавиться, то приводят его именно сюда (как было сделано со мной) и говорят, что его оставляют привидениям. Меня всегда интересовало, действительно ли они таких топят или им просто режут глотки. Но, честно говоря, я никогда по-настоящему не верил в привидения. Но те два подлых труса, которых вы прогнали, несомненно, в них верят. Вместо того чтобы казнить меня, предпочли удрать сами.

А-а-а! сказала Сьюзан. — Вот почему они оба убежали.

Что? Как вы сказали? — спросил гном.

— Они убежали, сказал Эдмунд. На материк.

Я, разумеется, не собиралась убивать их, гордо сказала Сьюзан. Ей показалось очень обидным, что кто-то мог допустить мысль, будто она промахнулась на таком маленьком расстоянии.

Гм-м, сказал гном, — хорошего тут мало. Впоследствии это может принести очень много неприятностей. Хотя, впрочем, они, может быть, предпочтут держать язык за зубами — ради самих себя, разумеется.

За что же вас хотели утопить? спросил Питер.

О! Я очень опасный преступник, да-да! отвечал гном с гордостью. Хотя это и долгая история. Кстати сказать, вы, может быть, собираетесь пригласить меня к завтраку? Должен признаться, что когда вас собираются казнить, почему-то появляется зверский аппетит.

К сожалению, у нас есть только яблоки, грустно отвечала Люси.

Это лучше, чем ничего, хотя и не сравнится со свежей рыбкой, — сказал гном. — Похоже, что к завтраку приглашу вас я. В этой лодке, кажется, есть удочка. Нам, думаю, лучше будет отплыть на противоположный берег острова, чтобы нас не заметили оттуда.

— Мне и самому следовало бы догадаться, сказал Питер.

Дети и гном подошли к воде, не без труда столкнули лодку с берега и забрались в нее. Гном сразу развил кипучую деятельность. Весла, разумеется, были для него слишком велики, поэтому грести стал Питер, а гном взялся рулить, ведя лодку вдоль канала к северу, вокруг восточной оконечности острова. Из лодки были хорошо видны и река, и лежащие вокруг нее бухточки и мысы. Ребята надеялись, что они смогут узнать все эти известные им окрестности Кэр-Пэравела, но с тех пор, как они жили здесь, все густо заросло лесом и изменилось до неузнаваемости.

Обогнув восточную оконечность острова, они вышли на морское побережье в прибрежные воды. Гном закинул удочку и принялся удить рыбу. Улов оказался поистине великолепный. Красивые, сверкающие всеми цветами радуги, крупные рыбы напомнили ребятам их веселые пиры в Кэр-Пэравеле. Когда наловили уже достаточно, лодку направили в маленькую бухточку и привязали к берегу. Гном, который оказался мастером на все руки (впрочем, всем хорошо известно, что, хотя гномы иногда бывают злыми, никто еще не встречал глупого гнома), выпотрошив и почистив рыбу, обратился к присутствующим:

Теперь было бы неплохо раздобыть огоньку.

В замке нам удалось его развести, — сказал Эдмунд.

Гном от удивления даже присвистнул:

Клянусь своей бородой! Так там действительно есть замок?!!

Сейчас уже только развалины, — ответила Люси.

Гном внимательно посмотрел на ребят с очень странным выражением лица.

Кто из живущих... начал было он, но вдруг осекся и сказал: Впрочем, ладно. Вначале надо перекусить. Но вы можете все-таки, положа руку на сердце, подтвердить мне, что я действительно жив? Уверены ли вы, что меня не утопили и что все вы не привидения?

Дети все наперебой стали убеждать его. Когда гном успокоился, встал вопрос о том, как поступить с рыбой. Нести ее было не в чем. В конце концов решили использовать для этого шляпу Эдмунда, поскольку ничего другого не было.

Поначалу гном чувствовал себя в замке явно неуютно. Он постоянно озирался вокруг, принюхивался и бормотал про себя:

Гм-м! Что-то слишком уж это похоже на обиталище привидений, да и попахивает, кажется, ими.

Честно говоря, если бы гном не был так голоден, он бы ворчал значительно дольше.

Однако, когда удалось наконец развести костер, настроение у него заметно поднялось и он стал учить ребят, как нужно печь свежую рыбу на угольях Надо сказать, что после того, как поешь испеченную таким способом рыбу, притом без вилок и с одним ножом на пятерых, вид получается не очень-то опрятный. Не обошлось и без обожженных пальцев: впрочем, если учесть, что сейчас было уже девять утра, а встали они в пять, то станет понятным, почему на небольшие ожоги никто особого внимания не обратил. Когда утренняя трапеза завершилась несколькими глотками студеной колодезной воды и яблоками, гном достал из своего кармана трубочку, набил ее, зажег от уголька, выпустил из носа большое облако дыма и сказал:

Ну вот, теперь самое время рассказывать.

Вначале вы расскажите нам вашу историю, сказал Питер, а потом придет наш черед.

Разумеется, — ответил гном, ведь вы спасли мне жизнь, и я должен начать свою историю первым. Но я не совсем представляю, с чего мне ее начать. Ну, прежде всего скажу, что я посланник короля Каспиана.

А кто это? — в один голос спросили все четверо.

Каспиан Десятый, король Нарнии, да продлится его царствование многие лета! торжественным голосом отвечал гном. Точнее сказать, он должен быть королем Нарнии, и мы надеемся, что он им будет. В настоящее время он является королем лишь для нас, старых нарнийцев...

Что значит «старых»? — спросила Люси.

— «Старых» — это значит нас, ответил гном, мы ведь устроили здесь что-то вроде восстания.

— А, понимаю, сказал Питер. А Каспиан — это предводитель старых нарнийцев.

Ну, в некотором смысле да, — сказал гном, но в действительности он и сам из новых нарнийцев, он тельмаринец, если вам угодно понять меня.

— Честно говоря, понятно не очень, признался Эдмунд.

По-моему, здесь все еще запутанней, чем на уроках истории, заметила Люси.

— Друзья, — сказал гном, я не мастер рассказывать. Наверное, будет лучше начать с самого начала, с того, как Каспиан воспитывался при дворе своего дяди и как он в конце концов оказался на нашей стороне. Но это будет длинная история.

— Тем лучше, — сказала Люси, мы любим истории.

Гном уселся поудобнее и начал свой рассказ. Не будем пересказывать его точными словами гнома, передавать все вопросы детей, их возгласы и прочее, потому что на это ушло бы слишком много времени. Некоторые подробности были гномом опущены, и дети узнали их позже. Основное же сводилось к следующему.

Глава четвертая РАССКАЗ ГНОМА О ПРИНЦЕ КАСПИАНЕ

Принц Каспиан жил в большом замке в центре Нарнии со своим дядей Миразом, королем Нарнии, и своей тетей, которая была рыжей и именовалась королева Прунаприсмия. Его отец и мать умерли, и самым любимым человеком у него была его няня. Поскольку он был все-таки принцем, то имел самые прекрасные игрушки, которые могли делать почти всё (только не умели говорить), но самым счастливым для него временем был час перед сном, когда игрушки убирались, а няня приходила к нему и рассказывала разные истории.

Он не испытывал сильной привязанности к своим дяде и тете, но и не доставлял им особых хлопот. Общение сводилось к тому, что примерно два раза в неделю дядя посылал за ним и они около получаса вместе прогуливались по террасе южной части замка. Однажды, во время подобной прогулки, король обратился к Каспиану с такими словами:

Что ж, мой мальчик, скоро нам надо будет заняться обучением тебя верховой езде и искусству владения мечом. Тебе известно, что я твой дядя и что у меня нет детей. Поэтому многое говорит за то, что, когда меня не станет, королем придется быть тебе. Тебе хотелось бы, чтобы так произошло?

— Я не знаю, дядя, отвечал Каспиан.

Гм-м, так ты не знаешь? — сказал Мираз. — Почему же? Не могу представить себе никого, кто мог бы желать чего-нибудь большего.

— Боюсь, что именно мне хотелось бы большего, — сказал Каспиан.

— Так что же ты хочешь? — спросил король.

Я бы хотел... мне бы хотелось... я хочу жить так, как жили здесь раньше, во дни древние, — отвечал Каспиан (тогда он был еще очень маленьким мальчиком).

До этого момента король Мираз говорил с Каспианом скучающим и усталым тоном, как говорят взрослые с детьми, поскольку не считают их интересными собеседниками. Услышав слова принца, король остановился. Он посмотрел на Каспиана долгим и внимательным взглядом.

О чем ты говоришь? Какие еще «дни древние» ты вспомнил?

Разве вы не понимаете? — ответил Каспиан. — Я говорю о том, когда все было совсем иначе. Когда все звери могли говорить, а в лесах и реках жил веселый народец. Их звали, кажется, наяды и дриады. Были еще гномы. А во всех лесах эти милые фавны — у них ноги, как у козликов...

Все это сказки. Только маленькие дети могут говорить об этом. Ты уже слишком взрослый, слышишь? — голос короля звучал сурово. — Тебе уже пора думать о битвах и приключениях, достойных мужчины, а не о бабкиных сказках.

Да, но в те дни бывали и битвы, и приключения, ответил Каспиан.

Все это было так чудесно. Белая Колдунья, которая назвала себя Королевой... Повсюду была зима... А потом пришли откуда-то два мальчика и две девочки. Они убили Колдунью и сами стали королями и королевами в Нарнии. Их звали Питер, Сьюзан, Эдмунд и Люси. А потом они долго царствовали, всем жилось счастливо. А сделал все это Эслан...

Кто-кто? — перебил Мираз. Будь Каспиан немного постарше, он понял бы по голосу дяди, что на эту тему лучше не распространяться. Но как ни в чем не бывало он продолжал:

— Да разве вы не знаете? Эслан — это Великий Лев, который приходит из-за моря...

Кто наболтал тебе всю эту чепуху? — голос короля дрожал от ярости. Каспиан испугался и не сказал ничего.

— Ваше королевское высочество! — сказал король Мираз, отпустив руку принца, которую он до этого держал. — Вы должны ответить мне. Посмотрите мне прямо в глаза. Кто рассказал вам всю эту ложь?

— Н-няня... — пролепетал Каспиан и разрыдался.

— Прекрати эти слезы! — сказал дядя, хорошенько встряхнув принца. Прекрати немедленно! Отныне ты никогда не будешь говорить и даже мыслить обо всех этих глупостях. Таких королей и королев никогда не было, понятно? Разве могут быть два короля одновременно? Никакого Эслана вообще нет. Но вообще никаких львов. Звери вообще никогда не говорили.

— Да, дядя, — пролепетал Каспиан.

Тогда хватит об этом, — сказал король. Затем он подозвал одного из вельмож, стоявших в отдалении, и тихо распорядился:

— Отправьте его королевское высочество в его покои и распорядитесь сейчас же прислать ко мне няню его королевского высочества.

На следующий день Каспиана ждало страшное известие — его няню отправили неизвестно куда, даже не разрешив ей проститься с ним. Принцу сообщили, что отныне у него будет наставник.

Разлуку с няней Каспиан переживал очень тяжело. Много он пролил горьких слез, и, поскольку он был так несчастен, рассказы о давних днях Нарнии вспоминались ему все чаще и чаще. Каждую ночь ему снились дриады и наяды, он познакомился буквально со всеми кошками и собаками во дворце, пытаясь поговорить с ними. Но в ответ собаки только виляли хвостами, а кошки мурлыкали.

После расставания с няней Каспиан был совершенно уверен, что новый наставник будет ему ненавистен. Однако, когда тот через неделю приехал, оказалось, что он принадлежит к числу тех, кого невозможно не любить. Такое низенькое и толстое существо Каспиану еще не приходилось видеть. Длинная седая борода спускалась у него ниже пояса. Некрасивое лицо было покрыто морщинами, а глаза, казалось, постоянно смеялись, так что невозможно было понять, шутит он или говорит серьезно. А говорил он всегда степенно и важно. Звали его доктор Корнелиус.

Из всех уроков доктора Корнелиуса больше всего Каспиан любил историю. Ведь до этих пор он совсем ничего не знал об истории Нарнии, кроме рассказов своей няни. Он был очень удивлен, узнав, например, что королевский род, к которому он принадлежал, происходил не из Нарнии.

Предок вашего королевского высочества, Каспиан Первый, рассказывал доктор Корнелиус, — завоевал Нарнию и превратил ее в свое королевство. Именно он привел сюда весь наш народ. Вы вообще родом не из Нарнии. Ваша родина в Тельмарии, стране, которая лежит далеко за Западными Горами. Поэтому-то Каспиана Первого зовут Каспианом Завоевателем.

Скажите, учитель, — спросил однажды Каспиан, а кто жил в Нарнии до того, как мы пришли сюда из Тельмарии?

До того, как Нарнию заняли тельмарийцы, здесь вообще не жили люди или, может быть, их было очень мало, отвечал доктор Корнелиус.

— В таком случае, кого завоевал мой прапрапрапрадед?

Не кого, а что, ваше высочество, ответил доктор Корнелиус. Нам, однако, уже пора перейти от истории к грамматике.

Нет, прошу вас, еще немного! воскликнул принц. — Меня интересует, была ли битва? Почему, коль скоро моего предка называют Каспиан Завоеватель, с ним никто не воевал?

Я же сказал, ваше высочество, что здесь жили люди, но очень мало, отвечал доктор Корнелиус, бросив на мальчика странный взгляд сквозь свои очки с толстыми стеклами.

Каспиан был очень смущен, и на мгновение воцарилось молчание. Но вдруг сердце у него забилось со страшной силой:

Вы хотите сказать, что раньше в Нарнии все было иначе? Как в сказках? Здесь жили...

Достаточно! — сказал доктор Корнелиус, очень близко придвинувшись к Каспиану. — Ни слова больше. Разве вы не знаете, что няня вашего высочества была отправлена в ссылку за то, что рассказывала вам о старой Нарнии? Если узнают, что я открываю вам государственные тайны, то вас просто высекут, а мне отрубят голову.

— А почему? — спросил Каспиан.

— Нам действительно необходимо сейчас же заняться грамматикой, — сказал доктор Корнелиус. — Не соизволит ли ваше высочество открыть учебник на четвертой странице?

Оставшееся до обеда время было посвящено разным существительным и прилагательным, но мне кажется, что Каспиан едва ли чему-нибудь научился в тот день, будучи слишком взволнован. Он был почти уверен, что недосказанное доктор Корнелиус рано или поздно обязательно ему поведает.

И он не ошибся. Спустя несколько дней доктор Корнелиус сказал ему:

Сегодня ночью я намерен преподать вам урок астрономии. Перед рассветом две крупнейшие планеты, Тарва и Аламбиль, пройдут очень близко друг к другу. Такое сочетание планет случается раз в двести лет, и вашему высочеству не представится больше возможности увидеть его. Поэтому сегодня вам следует лечь спать раньше обычного. В надлежащее время я разбужу ваше высочество.

На первый взгляд ничто не предвещало рассказа о старой Нарнии, однако проснуться в неурочное время всегда интересно, и Каспиан с радостью принял приглашение учителя. Ложась в постель, Каспиан думал, что не уснет вообще, однако скоро заснул как убитый. Ему показалось, что спал он всего несколько секунд до того, как кто-то осторожно потряс его за плечо.

Он сел в постели, протер глаза и увидел, что вся комната залита лунным светом. Рядом с кроватью стоял доктор Корнелиус. На нем был длинный плащ с капюшоном, а в руке он держал фонарь. Каспиан сразу вспомнил, куда они собираются. Он быстро встал и оделся. Хотя время было летнее, ему показалось, что воздух холоднее обычного. Поэтому он с благодарностью принял от доктора Корнелиуса такой же плащ с капюшоном и теплые мягкие тапочки. Затем они тихо вышли из комнаты и отправились по коридорам дворца. Мягкая обувь позволяла идти совсем беззвучно.

Каспиан шел за доктором Корнелиусом. Они прошли множество коридоров и лестниц, так что Каспиан даже потерял представление о том, где они могут находиться. Наконец через маленькую незаметную дверку в стене они вышли в узкий проход, ведущий в башенку на крыше дворца. С одной стороны, от них были зубцы стены, с другой — крутая крыша. Внизу угадывались деревья сада, а сверху сияли звезды. Обогнув башенку, доктор Корнелиус уверенным шагом отправился вверх по лестнице. Скоро они оказались еще перед одной дверью, которая вела в Главную, центральную башню дворца. Доктор Корнелиус открыл эту дверь, и они стали подниматься по крутой винтовой лестнице вверх. Каспиан был очень взволнован: раньше ему никогда не позволяли ходить по этой лестнице.

Когда, с трудом переводя дух, Каспиан вышел на площадку на вершине башни, он понял, что такой тяжелый путь проделал не напрасно. Справа, очень далеко, виднелись Западные Горы. Слева поблескивали воды далекого водопада. Звезды, которые они собирались наблюдать, найти на небе было совсем не трудно. Они ярко сверкали в южной части небосклона, словно две маленькие луны, и находились очень близко друг к другу.

А они не столкнутся? — дрожащим шепотом спросил Каспиан.

Нет, дорогой мой принц, не беспокойтесь, ответил доктор Корнелиус тоже шепотом. — Великие властелины небес слишком хорошо знают свой танец. Посмотрите на них внимательно. Их встреча предвещает счастье и много доброго для нашей бедной Нарнии. Тарва, Властелин Победы, приветствует Аламбиль, Владычицу Мира и Покоя. Сейчас они совсем сблизятся.

Жаль, что нам мешает то дерево, сказал Каспиан. — Наверное, лучше было бы наблюдать с Западной башни, хотя она и не такая высокая.

Доктор Корнелиус помолчал минуты две, не отрывая свой взор от звезд. Затем он глубоко вздохнул и обратился к Каспиану.

Да-а.... — сказал он. — Сейчас вы видите то, что недоступно никому из живущих ныне. Вы правы. Нам лучше было бы наблюдать это с Западной башни. Я привел вас сюда по другой причине.

Каспиан взглянул на него, но капюшон скрывал лицо учителя почти целиком.

Достоинством этой башни является то, что под нами сейчас шесть пустых этажей, длинная лестница и закрытая дверь. Нас никто не подслушает.

— Вы собираетесь сказать мне то, о чем умолчали тогда?

Да, — ответил доктор Корнелиус. Но запомните: мы никогда не должны говорить об этом нигде, кроме как здесь, наверхней площадке Главной башни дворца.

Даю слово, ответил Каспиан. Но продолжайте, пожалуйста!

Слушайте и запоминайте. Все, что вы знаете о старой Нарнии, правда. Это не страна людей. Это страна Эслана, страна движущихся деревьев, страна наяд, фавнов и сатиров, гномов и великанов, речных духов и кентавров, страна говорящих зверей. Именно против них воевал первый Каспиан. Вы, тельмарийцы, заставили умолкнуть зверей, деревья и источники. Вы убили и изгнали всех гномов и фавнов. Вы стремитесь теперь изгладить саму память о них. Король запрещает даже упоминать об этом.

— Но ведь это не я! Я этого не хочу! — воскликнул Каспиан. — Я так рад, что все это правда, пусть даже и далекого прошлого.

Многие и из вашего рода втайне хотят вернуть его, — сказал доктор Корнелиус.

— Но почему, учитель, вы говорите «из вашего рода»? Разве вы сами не тельмариец?

— Я?!! — воскликнул доктор Корнелиус.

— Вы же все-таки человек, — сказал Каспиан.

Я?!! — повторил доктор Корнелиус. Голос его был взволнован. Он откинул свой капюшон, чтобы Каспиан мог видеть его лицо в лунном свете.

Каспиан сразу догадался, в чем дело, и подумал, что должен был догадаться раньше. Доктор Корнелиус был столь мал ростом, столь толст и имел такую длинную бороду, что сомнений никаких не оставалось. В голове у Каспиана одновременно пронеслись две мысли. «Он не человек, да, совсем не человек! в ужасе подумал Каспиан. — Он гном, и он завлек меня сюда, чтобы убить». Другая мысль была не столь мрачной. «Значит, гномы все-таки существуют, и я вижу одного из них!»

— Наконец-то вы догадались, — сказал доктор Корнелиус. — Вернее, почти догадались. Я не чистый гном. В моих жилах течет и человеческая кровь. После тех страшных сражений уцелело много гномов. Они сбрили бороды, носят высокие каблуки и притворяются, будто они люди. Они смешались с вами, тельмарийцами. Я один из них, я гном только наполовину, и, если мои собратья-гномы еще где-то живут в этом мире, они наверняка сочтут меня предателем. Но никогда за все эти годы мы не забывали наш народ, всех других счастливых обитателей Нарнии и нашей утраченной свободы.

— Я.... я прошу извинить меня, — сказал Каспиан. — Вы знаете, это не моя вина.

Я говорю все это не для того, чтобы обвинять вас, дорогой принц, — ответил доктор Корнелиус. — Вы можете спросить, почему я вообще это говорю. На это у меня есть две причины. Во-первых, мое старое сердце не в состоянии хранить эти тайны, оно буквально разрывается у меня в груди. Во-вторых, и это главное, когда вы станете королем, вы сможете помочь нам, поскольку, как я знаю, многие тельмарийцы, какие уж они ни есть, в глубине души привязаны к тому, что было раньше в Нарнии.

— Да-да! — сказал Каспиан. — Но как я смогу помочь?

Вы можете оказать милость к еще сохранившимся жалким остаткам нашего народа гномам вроде меня. Вы можете собрать ученых чародеев и попытаться с их помощью разбудить деревья. Вы можете попробовать разыскать попрятавшихся фавнов, гномов и говорящих зверей, которые наверняка где-то еще остались.

— Вы полагаете, они еще есть?

— Я не знаю, не знаю, — сказал доктор Корнелиус, потупив глаза. Иногда мне кажется, что ничего уже больше нет. Я всю свою жизнь искал хоть какие-то их следы. Иногда мне казалось, что я слышу барабаны гномов в горах. Бывало, что ночью в лесу мне вдруг чудилось, что далеко между деревьями танцуют фавны и сатиры. Но стоило мне приблизиться, как там никого не оказывалось. Часто я совсем терял надежду. Но всегда случалось вновь что-то, пробуждающее во мне желание искать и искать. Я ничего не могу вам сказать. Но вы можете попытаться стать таким королем, как Питер, Верховный Король древности, а не как ваш дядя.

Так значит, все, что я слышал о великих королях и королевах, правда? И о Белой Колдунье тоже?

Да, разумеется, чистая правда. Их царствование было Золотым веком Нарнии, и наша страна никогда не забудет их.

— Они жили в этом дворце? — спросил Каспиан.

Нет, принц, нет, — ответил доктор Корнелиус. Дворец построен, можно сказать, недавно, при вашем прапрапрадеде. Когда же два сына Адама и две дочери Евы стали королями при Самом Эслане, они жили в замке Кэр-Пэравел. Более прекрасного места не найти, хотя сейчас едва ли удастся обнаружить хотя бы руины. Наше предание говорит, что он находился далеко отсюда, в устье Великой Реки, на самом берегу моря.

О! — воскликнул Каспиан с дрожью в голосе. Вы имеете в виду тот, что находится за Черным Лесом? Там, где живут привидения?

Ваше высочество говорит, как хороший ученик плохих учителей. Все это ложь. Приведений там никаких нет. Все эти сказки придуманы тельмарийцами. Ваши короли смертельно боятся моря, потому что во всех преданиях говорится, что Эслан всегда приходит со стороны моря. Они боятся подходить к морю и никого туда не подпускают. Для того чтобы отрезать свой народ от моря, они даже насадили лес. Однако, поскольку они боятся и деревьев, им пришлось придумать эту сказку о привидениях. Все ваши ненавидят и море, и лес. Поэтому они отчасти даже верят всей этой чепухе и рассказывают ее другим. Им было бы спокойнее, если бы никто в Нарнии не хотел прийти на берег моря и смотреть на морской горизонт — туда, в Страну Эслана, откуда восходит солнце.

Несколько минут на площадке царила полная тишина. Затем доктор Корнелиус сказал:

Нам пора. Пойдемте, мы и так уже здесь слишком долго. Надо возвращаться и ложиться спать.

— Прошу вас, еще немного. Я готов часами слушать об этом.

— Нас могут начать искать. Нора. Идемте.

Глава пятая ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПРИНЦА КАСПИАНА В ГОРАХ

С этих пор принц Каспиан и доктор Корнелиус стали часто встречаться на Главной башне. Учитель много рассказывал принцу о старой Нарнии. Каспиан был настолько захвачен этими рассказами, что скоро все его свободное время оказалось занятым только мыслями о старой Нарнии. Она даже снилась ему во сне. Впрочем, свободного времени у принца стало совсем мало, потому что буквально с каждым днем программа его обучения становилась все насыщеннее. Он учился фехтованию и верховой езде, плаванию и нырянию, игре на флейте и лютне, охоте на оленя и искусству разделывания туш. Кроме того, среди изучаемых им предметов были космография, геральдика, стихосложение и, разумеется, история. Немного времени было выделено на изучение права, физики, алхимии и астрономии. Чародейство Каспиан проходил только в теории, поскольку доктор Корнелиус сказал, что это не слишком подходящая наука для принцев.

Сам я чародей весьма посредственный, — добавил доктор Корнелиус, и поэтому могу себе позволить лишь самые скромные опыты.

Навигации и морскому делу («Это очень благородное и мужественное искусство», — сказал доктор Корнелиус) принца обучать не стали, поскольку король Мираз не одобрял корабли и вообще море.

Помимо всех этих искусств Каспиан научился внимательно смотреть и слушать. Еще маленьким мальчиком он очень удивлялся, почему так недолюбливает свою тетю, королеву Прунаприсмию; а сейчас понял, что это она давно уже невзлюбила его. Кроме того, он начал понимать, что Нарния никак не может считаться счастливой страной: налоги были очень высоки, а его дядя, король Мираз, был человеком жестоким.

Обучение принца продолжалось не один год. Однажды королева серьезно заболела. Во дворце началась ужасная суматоха: приезжали и уезжали врачи, бегали слуги, перешептывались придворные. Произошло это в начале лета. И вот как-то ночью доктор Корнелиус неожиданно разбудил принца, который только что заснул.

У нас должно быть занятие по астрономии, доктор? — спросил не вполне еще проснувшийся Каспиан.

Тс-с! — прошептал доктор Корнелиус. Положитесь на меня и выполняйте все, что я вам буду говорить. Сейчас одевайтесь. Вам предстоит долгое путешествие.

Каспиан был очень удивлен, но он уже научился доверять своему наставнику и потому быстро сделал все, что ему было сказано. Когда он оделся, учитель сказал:

Я принес вам сумку. Идем в соседнюю комнату и наполним сумку провизией, которая осталась на столе после ужина вашего высочества.

Но ведь там находятся стража и слуги, сказал Каспиан.

Они крепко спят и не проснутся, ответил доктор Корнелиус. — Мое искусство чародея не очень велико, но усыплять-то своими чарами я все-таки умею! Мы можем идти спокойно.

Слуги и стражники в соседней комнате, разумеется, крепко спали. Они сидели в креслах и громко храпели. Доктор Корнелиус быстро отрезал несколько кусков ветчины, взял хлеба и холодного цыпленка, затем положил все это в сумку, добавив сверху фруктов и флягу старого доброго вина. Потом при помощи двух ремней он закрепил сумку на спине Каспиана — получилось что-то вроде нашего школьного ранца.

Где ваш меч? — спросил доктор Корнелиус.

— Вот он.

Хорошо. Накиньте вот этот плащ. Он спрячет под собой и меч, и сумку. Теперь пойдемте в Главную башню и поговорим.

Ночь была очень темной. Небо заволокли тучи. Когда они наконец добрались до верхней площадки башни, доктор Корнелиус сказал:

Дорогой принц, вы должны немедленно покинуть дворец. Здесь ваша жизнь в опасности.

— Почему? воскликнул изумленный Каспиан.

Потому что вы — подлинный король Нарнии! Вы король Каспиан Десятый, законный сын и наследник Каспиана Девятого. Да здравствует его величество король Каспиан!

И тут, к полному изумлению принца, доктор Корнелиус упал перед ним на колени и поцеловал ему руку.

— Что все это значит? Я ничего не понимаю, — сказал Каспиан.

Я давно недоумеваю, ответил доктор Корнелиус, почему вы меня никогда об этом не спрашивали раньше. Почему вы, сын короля Каспиана, сами не король Каспиан. Все, кроме вашего величества, знают, что Мираз не король, а узурпатор. Когда его правление только начиналось, он и не думал быть королем. Сам себя он называл лорд-протектор, давая тем самым понять, что в его обязанности входит оберегать вас и вашу мать до наступления вашего совершеннолетия. Но потом умерла и ваша мать. Она была хорошей королевой и единственной из всех тельмарийцев, кто был по-настоящему добр ко мне. Затем произошло вот что. Все великие вельможи и сподвижники вашего отца стали довольно быстро один за одним умирать или исчезать. Это, сами понимаете, происходило не случайно. Мираз решил убрать их всех. Велисар и Увилас погибли от стрел на охоте это, разумеется, было ловко подстроено Всех членов великого рода Пассаридов он посылал воевать с великанами на далеких северных границах — они пали в битвах все до единого. Эрлиан, Эримон и многие другие были схвачены и казнены по ложному доносу. Двух братьев Бэверсдамов он застрелил, объявив их безумными. Наконец, он изгнал семь благородных лордов, которые одни из всех тельмарийцев не боялись моря и отправлялись в плавание на поиски новых земель, лежащих за Восточным Океаном. Он отдал приказ, чтобы им никогда уже не вернуться домой. Таким образом, не осталось никого, кто посмел бы сказать слово в вашу пользу. Затем он подговорил своих вассалов, чтобы те устроили спектакль и уговорили его стать королем. Вот так он взошел на королевский престол.

Вы хотите сказать, что он собирается убить и меня? — спросил Каспиан.

Это совершенно очевидно, ответил доктор Корнелиус.

Но почему вдруг сейчас? Я имею в виду, что он мог это спокойно сделать уже давно, если бы хотел. Разве я причинил ему какое-нибудь зло?

Его отношение к вам изменилось столь решительно около двух часов назад. Королева родила сына.

Я не вижу здесь никакой связи, сказал Каспиан.

Он не видит! — воскликнул доктор Корнелиус с горечью в голосе. Он не видит! Спрашивается, чему же я учил вас на всех наших уроках истории и политики? Пока у него не было своих детей, его вполне устраивало, что вы станете королем после него, когда он умрет. Хотя ваша судьба его не очень-то интересовала, все-таки вы подходили для этого больше, чем какой-либо вообще посторонний человек. Сейчас у него есть собственный сын, которого он может сделать своим наследником. Он хочет, чтобы его сын стал королем после него. Вы стоите у него на пути. Он обязательно уберет вас.

Неужели все действительно так ужасно? — проговорил Каспиан. Разве он может убить меня?

— Он убил вашего отца, — ответил доктор Корнелиус.

Каспиан стоял совершенно потрясенный, говорить он не мог.

Когда-нибудь я поведаю вам всю эту историю. Сейчас не время. Вам пора бежать, — сказал доктор Корнелиус.

— Вы поедете со мною? — спросил Каспиан.

— Я не смею этого сделать, — ответил доктор Корнелиус. — Поехать с вами — значит подвергать вас еще большей опасности. Двоих можно гораздо легче выследить, чем одного. Дорогой принц, дорогой король Каспиан! Будьте мужественны. Вам надо выезжать одному и немедля. Постарайтесь перейти южную границу и попасть ко двору короля Наина Орландского. Он должен хорошо принять вас.

— Мы еще увидимся? — спросил Каспиан с дрожью в голосе.

Надеюсь, очень надеюсь, дорогой мой повелитель! — сказал доктор Корнелиус. — Кто из друзей есть у меня в этом мире, кроме вашего величества? Я немного владею искусством чародея... Однако хватит об этом. Вам необходимо спешить. Мне хотелось бы вручить вам два подарка. Вот небольшой кошелек с золотом — простите, разумеется, все сокровища этого дворца принадлежат вам. Но вот еще кое-что. Это намного ценнее.

Он передал принцу какой-то предмет, который Каспиан не мог в темноте разглядеть. И только взяв его в руки, принц понял, что это рог.

— Это величайшее и самое священное сокровище Нарнии, — сказал доктор Корнелиус. — Еще будучи совсем молодым, я предпринял огромные усилия, чтобы найти его. Не буду говорить о тех опасностях, которым мне пришлось подвергнуться, о тех страшных клятвах, которые мне пришлось дать. Во всяком случае, я счастлив, что могу вручить этот великий таинственный Рог вашему величеству. Он принадлежал самой великой королеве Сьюзан. Она обронила его, когда уходила из Нарнии в конце нашего Золотого века. В каких бы тяжелых и безвыходных обстоятельствах ни протрубили в него, сразу же придет помощь — даже тогда, когда, казалось бы, нет никакой надежды. Говорят, что он обладает силой снова призвать в наш мир королеву Люси, короля Эдмунда, королеву Сьюзан и короля Питера. Они явятся из прошлого и восстановят справедливость. Есть предание, что при помощи этого Рога можно вызвать Самого Эслана. Примите его, король Каспиан. Но не пользуйтесь им без самой крайней нужды. А теперь — скорее! Нельзя терять ни секунды. У самого подножия башни есть маленькая дверца. Она открыта. Мы пройдем через нее.

А можно мне взять моего любимого коня Громобоя? — спросил Каспиан.

Он уже оседлан и ждет вас.

Пока они спускались по длинной винтовой лестнице, доктор Корнелиус продолжал давать шепотом наставления и советы. Сердце Каспиана бешено колотилось, но он старался все запомнить. Затем они вышли из башни и пересекли сад.

Сердечное рукопожатие доктора Корнелиуса, резвый галоп Громобоя и удаляющаяся тень замка его предков слились у Каспиана в одно фантастическое видение. Уже отъехав на весьма большое расстояние, он обернулся. Весь дворец был объят разноцветными огнями — это был салют в честь новорожденного принца.

Всю ночь он скакал на юг, избирая глухие просеки и еле заметные тропы. Эти места он знал плохо. Затем ему пришлось свернуть на горную дорогу. Громобой уже устал от такого необычного путешествия, Каспиан тоже, но сознание того, что он король Нарнии, вселяло в него гордость и отвагу. Хотя при расставании с доктором Корнелиусом глаза его были полны слез, а сердце сжималось от печали, сейчас он был почти счастлив ведь впереди ждали приключения, у левого бедра его висел королевский меч, а на правом боку — волшебный Рог королевы Сьюзан. Однако, когда наступил день, начал накрапывать дождь, а вокруг себя Каспиан видел только незнакомые густые темные леса, заросли дикого вереска и синеватые вершины гор, принц стал больше думать о том, насколько этот мир велик и странен, а сам он —мал и беззащитен.

Ближе к полудню Каспиан свернул с дороги на небольшую поляну, решив передохнуть. Он расседлал Громобоя и отправил его пастись, а сам подкрепился холодным цыпленком и сделал несколько глотков вина из фляги. Заснул он моментально, а проснулся, когда солнце уже стало клониться к закату. Он съел кусочек ветчины с хлебом и продолжил свое путешествие, направляясь по-прежнему на юг. Дорога кончилась, и ему пришлось ехать перелеском. Местность здесь была холмистая, надо было то спускаться с холма, то снова взбираться наверх. Последнее, впрочем, приходилось делать чаще. Поднявшись на гребень холма, он видел, что горы впереди становились все выше и казались темнее. Когда наступил вечер, Громобой уже взбирался по нижним склонам этих гор. Поднялся сильный ветер, а затем пошел страшный ливень. Скоро сверкнула молния и загрохотал гром. Конь под Каспианом стал беспокоиться. Они вступили в темный и, казалось, бесконечный сосновый лес. Все, что Каспиану приходилось слышать о враждебном отношении деревьев к человеку, всплыло в его памяти. Он вспомнил, что, как бы там ни было, он все-таки тельмариец, представитель того народа, который где только мог вырубал деревья и враждовал со всей природой. Хотя он лично мог и не быть таким, едва ли следовало ждать, что деревьям это известно.

Похоже, они и впрямь относились к нему враждебно. Ветер все усиливался. Началась настоящая буря. Деревья буквально ходили ходуном, скрипели и стучали друг о друга ветвями. Вдруг раздался страшный треск. Прямо перед ними с грохотом упало дерево.

Спокойно, Громобой, спокойно, — сказал Каспиан, потрепав коня по шее. Однако сам он был испуган не на шутку: еще полшага — и их ждала бы неминуемая смерть.

Прямо над головой Каспиана сверкнула молния и ударил гром. Казалось, небо разорвалось над ними в клочья. Громобой словно обезумел и понесся вперед с ужасающей скоростью. Каспиан, был хорошим наездником, но даже его искусства и силы не хватало, чтобы осадить испуганное животное. Он удерживался в седле, но знал, что жизнь его при такой бешеной скачке висит на волоске. Деревья словно бросались ему наперерез, и уклоняться от них можно было только чудом. Вдруг он почувствовал сильный удар в лоб и потерял сознание.

Когда Каспиан пришел в себя, то первое, что он ощутил, была страшная боль, разламывавшая голову и все тело. Где-то рядом потрескивал огонь и слышались приглушенные голоса.

Пока он не очнулся, донесся один из голосов, — нам надо решить, что с ним делать.

— Убьем его, — отозвался другой. Мы не можем оставить его в живых он предаст нас...

Тогда уж надо было разделаться с ним на месте или оставить там, — перебил третий. — Сейчас мы уже не смеем его убить, после того как принесли его сюда и перевязали. Это значит попрать все священные законы гостеприимства.

Господа, — проговорил Каспиан слабым голосом. — Что бы вы ни решили сделать со мной, надеюсь, у вас хватит доброты позаботиться о моем бедном коне.

— Твой конь ускакал прочь задолго до того, как мы тебя нашли, — ответил первый голос, удивительно тонкий и скрипучий, как заметил теперь Каспиан.

Ему не ввести нас в заблуждение красивыми словами, — перебил второй голос. — Мы все равно должны его...

Клянусь пещерами и корнями! — воскликнул третий голос. — Разумеется, мы не убьем его. Стыдитесь, Никабрик. Что ты скажешь, Трюфлелов? Как нам с ним поступить?

Я дам ему пить, — ответил первый голос, предположительно Трюфлелов. Тень двинулась к кровати. Каспиан почувствовал, что до его плеча кто-то осторожно дотронулся. Тень на стене казалась какой-то странной. Лицо, склонившееся над ним, тоже выглядело как-то непонятно. Каспиану показалось, что оно слишком волосатое и длинноносое, а по щекам идут странные белые полосы.

«Наверное, это маска, — подумал Каспиан. — А может, у меня жар, и я брежу?» К губам его была поднесена чашка с каким-то сладким и горячим напитком, и он сделал глоток. В этот момент один из сидящих у огня поворошил угли. Пламя вспыхнуло ярче, и Каспиан чуть не вскрикнул — он увидел, какое лицо смотрело на него.

Над ним склонился барсук. Да-да, самый настоящий барсук. Только он был крупнее обычного барсука, а морда (правильнее сказать, лицо) светилась у него благожелательностью и умом. Говорил, несомненно, он.

Каспиан немного огляделся. Лежал он на постели из веток, которая находилась в пещере. Около огня сидело два маленьких бородатых человечка. Они были значительно ниже, косматей и худее, чем доктор Корнелиус, и Каспиан сразу догадался, что перед ним настоящие гномы, древние гномы, в которых нет примеси человеческой крови. Он понял, что нашел наконец старых нарнийцев. Затем голова у него закружилась, и он снова впал в забытье.

В последующие несколько дней он научился различать их по именам. Барсука звали Трюфлелов, он был самым старшим и самым добрым из них. Гном, который хотел убить Каспиана, был злым. Борода и волосы у него были черными и жесткими, как конский волос. Звали его Никабрик. Другой гном был добрым. Он был огненно-рыжий, словно лисица. Звали его Трампик.

Ну что же, — сказал Никабрик в первый вечер, когда Каспиан почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы сесть и говорить. — Нам надо все-таки решить, что делать с ним. Вы оказали ему огромную милость, не позволив мне убить его. Я считаю, что правильнее всего сделать его заложником. Во всяком случае, я не позволю ему уйти отсюда живым. Он вернется к своим и предаст всех нас.

Как ты можешь так говорить? — ответил Трампик. — Зачем такая враждебность? Разве его беда, что он ударился о дерево прямо около нашей пещеры? Мне кажется, он не похож на предателя.

Простите, — вмешался в разговор Каспиан. — Но вы не спрашиваете, хочу ли я возвращаться. Я не хочу. Я хотел бы остаться с вами, если, конечно, вы позволите. Таких, как вы, я искал всю свою жизнь.

Что-то не верится, — проворчал Никабрик. Если не ошибаюсь, ты тельмариец и человек. Само собой, тебе хочется вернуться к своим.

— Я не могу сделать этого, даже если бы захотел, — ответил Каспиан. Несчастье произошло со мной, когда я убегал, спасая свою жизнь. Король хочет убить меня. Убей вы меня, вы сослужили бы ему хорошую службу.

Да что ты говоришь! — воскликнул Трюфлелов.

— Странно, — сказал Трампик. Почему? Ты же еще совсем молод. Чем же ты смог навлечь на себя гнев Мираза?

— Он мой дядя... начал было Каспиан, но Никабрик подпрыгнул на месте со сжатыми кулаками и закричал:

Так вот оно что!!! Ты не только тельмариец, но и ближайший родственник и наследник нашего врага. Вы что, по-прежнему будете безумствовать и захотите оставить его в живых?

Он здесь же, на месте, заколол бы Каспиана ножом, если бы Барсук и Трампик не преградили ему дорогу и не заставили вернуться на место.

Сколько можно так себя вести, Никабрик, сказал Трампик. Держи себя в руках, а не то нам с Трюфлеловом самим придется держать тебя.

Никабрик мрачно пообещал вести себя хорошо, а Барсук и Трампик попросили Каспиана продолжать свой рассказ. После того как он закончил, на мгновение наступила тишина.

Ничего более удивительного мне не приходилось слышать, сказал затем Трампик.

Не нравится мне все это, — проворчал Никабрик. —Я не знаю, какие там еще истории рассказывают про нас эти людишки. Чем меньше они будут знать о нас, тем лучше. А эта нянька? Лучше бы старухе держать язык за зубами. Да еще этот наставник-гном. Он предатель! Я таких ненавижу. Они хуже, чем людишки. Помяните мое слово — добром все это не кончится.

Хватит тебе болтать попусту о том, в чем ты ничего не смыслишь, сказал Трюфлелов. — Вы, гномы, такие же забывчивые и непостоянные, как и люди. Я — зверь, да. И не просто зверь, я барсук. Мы не меняемся. Мы постоянны. Мы все помним. Поэтому говорю вам: случившееся принесет нам большое благо. Мы обрели подлинного короля Нарнии — истинный король возвращается в истинную Нарнию. Мы-то, звери, помним (хоть некоторые гномы могут это и забыть), что в Нарнии был порядок, только когда ее Верховным Королем был сын Адама.

Забодай меня комар! —воскликнул Трампик. — Ты что, Трюфлелов, хочешь отдать нашу страну людям?!

Я ничего подобного не говорил, — возразил Барсук. Эта страна не принадлежит людям (лучше меня никто этого не знает), но королем в ней должен быть человек. Мы, барсуки, прекрасно об этом помним. А что, разве Верховный Король Питер не был человеком?

— Ты веришь во все эти старые сказки? — спросил Трампик.

Я же сказал: мы, звери, не меняемся, ответил Трюфлелов. Мы ничего не забываем. Мы верим в Верховного Короля Питера и остальных, которые царствовали в Кэр-Пэравеле. Верим в них так же твердо, как верим в Эслана. А-а, как в Эслана... — сказал с улыбкой Трампик. — Но кто сейчас, в наши дни, верит в Эслана?

Я верю, — отозвался Каспиан. — Даже если бы я не верил в него раньше, то поверил бы сейчас. Люди, смеющиеся над рассказами об Эслане, смеются и над историями о гномах и говорящих животных. Иногда и меня охватывали сомнения, существует ли Эслан. Это заставляло меня сомневаться и в том, существуете ли вы. Но вот вы предо мною.

Правильно сказано, король Каспиан! — сказал Трюфлелов. — До тех пор, пока вы будете верны старой Нарнии, вы будете моим королем, что бы они ни говорили. Да здравствует ваше величество!

Я не могу тебя слушать, Барсук! заворчал Никабрик. — Верховный Король Питер и остальные, может, действительно были людьми. Но то были другие люди. А перед нами один из проклятых тельмарийцев. Он охотился на зверей. Что, не правда? Никабрик вдруг резко повернулся к Каспиану.

Не хочу вам врать. Я охотился, признался Каспиан. — Но это были не говорящие звери.

— Не имеет значения, — отрезал Никабрик.

Нет-нет, — возразил Трюфлелов. — Ты не прав, Никабрик, и знаешь это. Тебе прекрасно известно, что звери в Нарнии сейчас совсем другие. Это глупые бессловесные твари, вроде тех, что водятся в Калормене или Тельмаре. Они к тому же меньшего размера. От нас они отличаются гораздо больше, чем полугномы от вас.

Они еще долго спорили, но в конце концов пришли к соглашению, что Каспиана надо оставить, и даже пообещали показать ему «других» (как выразился Трампик), когда он сможет ходить. Каспиан понял, что здесь, в этих диких местах, продолжают жить обитатели старой Нарнии.

Глава шестая НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ КАСПИАНА

Более счастливых дней, чем те, которые теперь наступили, Каспиану еще не приходилось переживать. Прекрасным летним утром, когда роса еще блестела на траве, он отправился с Барсуком и двумя гномами через лес наверх в горы. Далеко на залитых солнцем южных склонах зеленым ковром простирались земли Орландии.

— Вначале мы пойдем к трем Пузатым Медведям, — сказал Трампик.

Они пошли по прогалине к большому старому дубовому пню, который весь зарос мхом. Трюфлелов трижды постучал по пню своей лапой. Никакого ответа. Он постучал еще. Откуда-то из глубины послышалось глухое ворчание:

Убирайтесь отсюда! Еще рано вставать.

Но когда Барсук постучал в третий раз, из-под пня послышались звуки, напоминавшие маленькое землетрясение. Затем открылось что-то вроде двери и из нее вылезли три бурых медведя, жмурящихся от света и с недовольным видом протирающих глаза. Когда же наконец удалось им растолковать, что к чему (а времени на это потребовалось много, поскольку медведи никак не могли проснуться по-настоящему), то они, как и Барсук, заявили, что сын Адама должен быть королем Нарнии, и все расцеловали Каспиана (он, правда, чуть от этих лобзаний не задохнулся). Они преподнесли ему меда. Честно говоря, Каспиану меда не хотелось — без хлеба, да еще в такую рань мед действительно его не привлекал, — но он подумал, что отказаться было бы невежливо. Потом ему еще долго пришлось этот мед с себя смывать.

Затем они отправились дальше. Дойдя до высоких буковых деревьев. Трюфлелов стал звать:

— Треплопрут! Треплопру-ут!

И почти в тот же момент откуда-то сверху к ним прискакал по веткам Бельчонок. Таких красивых белок Каспиан еще не видел. Бельчонок был значительно крупнее обычных неговорящих белок, которых Каспиан видел в садах дворца. Размером он был приблизительно с терьера, и, взглянув на него, сразу становилось ясно, что он умеет говорить. Почти сразу выяснилось, что трудность заключается в обратном заставить его замолчать: как все белки, он был ужасный болтун. Поприветствовав Каспиана, он сразу же спросил, не хочет ли тот отведать ореха. Каспиан не отказался. Треплопрут тут же поскакал за угощением и исчез в ветвях. Трюфлелов зашептал Каспиану на ухо:

Отвернитесь. У белок считается дурным тоном смотреть, где находятся запасы.

Вскоре Треплопрут вернулся с обещанным орехом и вручил его Каспиану. И спросил, нет ли у них какой весточки, которую надо было бы передать друзьям.

— Я ведь могу быстро домчаться куда угодно, даже не касаясь земли, пояснил он.

Трюфлелову и гномам идея понравилась. Они поручили Треплопруту собрать через три ночи «всех наших» на праздник и совет на Лужайке для танцев в полночь.

Потом они направились к Братцам из Трясущегося Леса. А для этого поднялись на небольшую гору и стали спускаться с нее по восточному склону, пока не оказались в довольно-таки мрачном месте среди скал, поросших елями. Приходилось идти очень медленно и осторожно. Каспиан чувствовал, что земля у него под ногами дрожит, словно кто-то в глубине стучит молотом по наковальне. Трампик подошел к большому плоскому камню и особым образом постучал по нему ногой. Спустя некоторое время кто-то или что-то из-под земли отодвинуло камень, и перед ними оказалась темная и круглая нора, откуда шел пар. Каспиана обдало жаром. Из клубов пара показалась голова гнома, очень похожего на Трампика. Последовали длительные переговоры. Гном оказался намного подозрительнее, чем Бельчонок и медведи. Однако в конце концов всю компанию пригласили войти. Каспиан почувствовал, что они спускаются куда-то вниз по лестнице в полную темноту. Но вот внизу забрезжил огонек. Когда они подошли ближе, оказалось, что исходил он от кузнечного горна. Они попали в кузницу. Около одной стены ее протекал подземный ручей. Двое гномов раздували кузнечные мехи, третий держал клещами на наковальне раскаленный докрасна кусок металла, а четвертый бил по нему молотом. Еще два гнома вышли навстречу гостям. Потребовалось немало времени, чтобы убедить их, что Каспиан не враг, зато, когда это все-таки удалось, все гномы закричали:

Да здравствует король Каспиан!

Они вручили гостям свои подарки, от которых те пришли в полный восторг. Это были кольчуги, шлемы и мечи. Принять их отказался только Барсук, который сказал, что если он не сумеет постоять за свою шкуру при помощи когтей и зубов, то она вообще не стоит того, чтобы ее защищать.

Искусство, с которым были сделаны все эти вещи, превосходило все, что Каспиану доводилось видеть раньше. Особенно понравился ему меч, рядом с которым его прежний казался игрушечным и неуклюжим, как палка. Семь Братцев (они все были рыжими гномами) пообещали прийти на праздник, назначенный на Лужайке для танцев.

Выбравшись из подземной кузницы, они прошли немного дальше и оказались в глубоком скалистом ущелье, перед пещерой, где жили пять черных гномов. Они очень подозрительно смотрели на Каспиана, но в конце концов старший из них сказал:

Если он против Мираза, то мы согласны считать его королем.

Наверное, нам всем надо подняться туда, в горы, — добавил другой. — Мы могли бы познакомить вас там с великаном-людоедом и ведьмой.

— Ой, нет! Спасибо, ответил Каспиан.

Разумеется, не надо этого, — сказал Трюфлелов. — Из таких нам никто не нужен.

Никабрик с ними не согласился, но Барсук и Трампик решительно воспротивились. Каспиан, пораженный, молчал — он с трудом мог представить, что в Нарнии продолжают жить потомки страшилищ из старых сказок.

Если мы возьмем с собой тех, — пояснил Трюфлелов, когда они вышли из пещеры, — Эслан не будет на нашей стороне.

О, Эслан! с готовностью, но как-то грустно отозвался Трампик. Что там Эслан, меня с вами тоже не будет.

А вы верите в Эслана? — спросил Каспиан Никабрика.

Я могу верить кому угодно и во что угодно, — ответил Никабрик, — лишь бы разбить этих проклятых тельмарийцев и изгнать их из Нарнии. Кто угодно и что угодно. Ты понял? Мне наплевать, будет это Эслан или Белая Колдунья...

Замолчи, ты что?! — вскричал Трюфлелов. — Ты не понимаешь, что говоришь. Она была еще большим злом, чем Мираз и весь народ его.

— Но не для гномов. Это главное! — ответил Никабрик.

Следующий визит оказался более приятным. Когда они спустились немного вниз, между гор вдруг открылось лесистое ущелье, на дне которого протекала быстрая река. Берега ее были усеяны цветами и поросли кустами шиповника, а воздух наполнен жужжанием пчел. На этот раз Трюфлелов стал звать:

— Ураган! Ураган!

Очень скоро Каспиан услышал хруст ломаемых веток и стук копыт. Через минуту он увидел, как в ущелье показались самые прекрасные из виденных им созданий — Кентавр Ураган и трое его сыновей. Под лоснящейся шкурой каштанового цвета у них играли мускулы, а грудь самого Урагана закрывала длинная рыжая борода. Кентавр был пророком и звездочетом, и поэтому он знал, зачем они пришли.

Да здравствует король! — воскликнул он. — Я и мои дети готовы к войне. Когда будет битва, где мы понадобимся?

По правде сказать, до этого момента ни Каспиан, ни его спутники не помышляли о войне. Какие-то смутные идеи, быть может, и носились в их головах, но их воображение не шло дальше набега на какую-нибудь усадьбу или нападения на охотников, если бы тем случилось чересчур далеко углубиться в эти дикие земли Юга. Самое большее, о чем они помышляли, — это обеспечить себе спокойную жизнь в здешних глухих лесах и пещерах, дабы попытаться создать тайную старую Нарнию. Услышав слова Урагана, все они серьезно задумались.

Вы имеете в виду настоящую войну с целью изгнать Мираза из Нарнии? — спросил Каспиан.

А что же еще? — удивился Кентавр. О чем может думать ваше величество, препоясавшись мечом и облекшись в кольчугу?

— А это возможно, Ураган? — спросил Барсук.

Время пришло, — ответил Кентавр. — Я наблюдал небеса (ты знаешь. Барсук, что это моя обязанность, как ваша — помнить). Тарв и Аламбиль встретились в чертогах Высшего Неба, а это значит, что на земле снова восстал сын Адама, дабы наречь имена всем творениям и править ими. Час пробил. Наша встреча на Лужайке для танцев должна стать военным советом.

Кентавр говорил таким тоном, что ни Каспиан, ни его спутники не колебались уже ни секунды возможность победы в войне показалась им совсем реальной и они были уверены, что должны ее начать.

Поскольку время перевалило далеко за полдень, было принято решение отдохнуть и перекусить. Провизией занялся Кентавр. Он принес овсяные лепешки, яблоки, зелень, вино и сыр.

Затем надо было посетить еще одно место, которое находилось совсем рядом. Однако им пришлось сделать большой круг, чтобы не проходить мест, где живут люди. Наконец они достигли зеленой равнины. Здесь Барсук наклонился к небольшой норе и кого-то позвал. Из норы вылез тот, кого Каспиан меньше всего мог ожидать, — говорящий Мышь. Разумеется, он был намного крупнее обычных мышей. Когда он стоял на задних лапах, то доходил Каспиану почти до колен; уши у него были как у кролика, только немного шире. Звали его Храброхвост, это был очень бравый и воинственный Мышь. На боку у него висела маленькая, но очень длинная для его роста шпага. Кроме того, он время от времени лихо закручивал свои усы.

У нас двенадцать сабель, государь, сказал Мышь, изящно и с достоинством поклонившись Каспиану. — К услугам вашего величества все наши вооруженные силы.

Каспиан с трудом подавил улыбку, поскольку не мог отделаться от мысли, что Храброхвоста со всей его армией было бы неплохо посадить в бельевую корзинку и отнести куда-нибудь поиграть.

Было бы слишком долго перечислять всех, с кем в тот день встретился Каспиан: Крота Быстрокопа, трех Барсуков, Зайца Камилло, Ежа Крутыша и других. Наконец они расположились на отдых около источника, находившегося на поляне, окаймленной высокими буковыми деревьями. Деревья эти отбрасывали сейчас длинные тени, потому что солнце клонилось к закату. Цветы закрывались на ночь, а птицы возвращались в гнезда. Каспиан и его спутники стали ужинать. Трампик закурил свою трубочку. Никабрик был некурящим.

Да-а! — задумчиво протянул Барсук. Если бы нам удалось еще разбудить духов этих деревьев и дух этого источника...

А разве мы не можем? спросил Каспиан.

Нет, — ответил Трюфлелов. Мы не имеем над ними силы. С тех пор, как люди пришли в нашу страну и стали вырубать леса и загрязнять источники, дриады и наяды погрузились в глубокий сон. Кто знает, проснутся ли они вообще когда-нибудь. Для нас это большая потеря. Тельмарийцы ужасно боятся лесов, и если бы деревья в гневе вдруг пошли на них, то все наши враги в ужасе убежали бы из Нарнии.

Ну и любите вы, звери, выдумывать, сказал Трампик, который во все это не верил. Только почему ты ограничиваешься деревьями и источниками? Куда лучше было бы, если бы и камни стали сами собой швыряться в Мираза.

Барсук в ответ только тяжело вздохнул. Все надолго замолчали. Каспиан даже начал засыпать, как вдруг сзади, из глубины леса, ему послышался какой-то слабый звук, что-то вроде музыки. Он даже подумал, что это, наверное, ему снится. Но звук повторился, на сей раз ближе и отчетливей. Похоже было, что играют барабан и флейта. Трюфлелов встал и начал вглядываться в лес.

Луна ярко светила. Каспиан проспал, оказывается, гораздо дольше, чем думал. Музыка все приближалась и приближалась. И вдруг из чащи показались тени танцующих фигур. Танцующие были не выше гномов, но намного изящнее их. На кудрявых головах у них были маленькие рожки, верхняя часть тела была обнаженной, нижняя покрыта шерстью, а ноги кончались копытцами наподобие козлиных.

Фавны! — воскликнул Каспиан и вскочил на ноги. Толпа танцующих вмиг окружила его. Объяснить им, кто такой Каспиан, не составило никакого труда. Они с радостью приняли его. Не успел он осознать, что делает, как ноги его сами пустились в пляс. Трампик тоже стал приплясывать, смешно и неуклюже. Даже Барсук на своих коротеньких лапах включился в круг. Один только Никабрик остался на месте, молча взирая на танцующих. Всю эту компанию фавнов привел Треплопрут.

Когда Каспиан проснулся на следующее утро, ему почти не верилось, что все это был не сон. Но посмотрев на траву, он увидел, что вся она измята, а на земле остались следы маленьких копытцев.

Глава седьмая СТАРАЯ НАРНИЯ В ОПАСНОСТИ

Как вы уже догадались, фавнов они встретили как раз на Лужайке для танцев. Здесь Каспиан и его друзья и остались дожидаться ночи Великого Совета. Спать под звездным небом, пить только колодезную воду и питаться исключительно орехами и дикими плодами было очень необычно для Каспиана, который привык к тонкому постельному белью, дворцовым палатам с мозаичными потолками и увешанными гобеленами стенами, старым винам из королевских погребов и изысканной пище, золотым и серебряным кубкам с украшениями из сверкающих камней и прочей драгоценной утвари дворца. Не было здесь и множества слуг, всегда готовых явиться на его зов. Тем не менее Каспиан никогда в жизни не чувствовал себя более счастливым. Никогда сон так хорошо не освежал его, а еда не казалась ему такой вкусной. Он окреп и возмужал, в лице его появилось что-то царственное.

Наконец наступила ночь Великого Совета. На чистом прозрачном ночном небе ярко светила полная луна. Сердце Каспиана трепетало от волнения и гордости, когда перед ним на лужайке стали проходить по одному, по двое, по трое или даже вшестером, или всемером его странные подданные. Они приветствовали его и занимали свои места на лужайке. Были здесь и те, кого он уже встречал по дороге, — пузатые медведи, рыжие и черные гномы, кроты и барсуки, зайцы и ежи, — но немало оказалось и тех, кого он видел впервые: пять сатиров, рыжих, как лисы, вооруженное до зубов и марширующее под пронзительные звуки музыки воинство говорящего Мыша Храброхвоста, несколько сов и старый Ворон с Воронова утеса. Последними перед Каспианом прошли (у него даже перехватило дыхание) кентавры, которые привели с собою самого настоящего Великана по имени Уимблуитер с Горы Мертвецов. Великан нес на спине торбу, битком набитую гномами, которые были совершенно замучены: добрый Великан предложил им помочь поскорее добраться до места, но, поскольку он спешил, их так укачало в торбе на его спине, что единственным их желанием было поскорее спуститься на землю.

Пузатые Медведи ратовали за то, чтобы вначале состоялся праздник, а Совет, как им казалось, можно отложить на потом, например, на завтра. Храброхвост и его мыши заявили, что и Совет, и праздник могут подождать и что правильнее всего было бы напасть на Мираза сегодня же ночью в его собственном замке. Треплопрут и другие белки заняли умеренную позицию:

Мы вполне можем говорить и есть одновременно: почему бы нам сейчас сразу не начать Совет и праздник?

Прежде всего необходимо вырыть глубокий ров вокруг лужайки, уверенно заявили кроты.

Фавны считали, что лучшего начала, чем торжественный танец при луне, просто не придумаешь. Старый Ворон согласился с медведями, что настоящего, полноценного Совета без хорошего ужина перед этим не получится, однако он очень просил позволить ему прежде прочитать всему досточтимому собранию короткий, но очень содержательный доклад.

Тем не менее Каспиан, кентавры и гномы отвергли все эти предложения. Настоящий Военный Совет решено было провести незамедлительно.

Когда наконец все чинно расселись вокруг лужайки и когда наконец удалось заставить умолкнуть Треплопрута, который бегал с головокружительной скоростью то туда, то сюда с криком: «Тишина! Полная тишина! Король будет говорить!» — Каспиан, сильно взволнованный, встал и обратился к собравшимся:

— Нарнийцы!

Но продолжить ему не пришлось, потому что Заяц Камилло вдруг настороженно поднял уши и зашептал:

— Т-с-с! Где-то здесь близко человек!

Все на лужайке замерли, словно изваяния, ведь большинство из них было дикими зверями, на которых почти всегда кто-нибудь охотился. Носы, уши и глаза всех обратились в ту сторону, которую указал Камилло.

Запах, как у человека, но это не совсем человек, — прошептал Трюфлелов.

— Он медленно приближается, — сказал Камилло.

Двое барсуков и вы, трое гномов, тихо идите навстречу. Луки держать наизготовку! скомандовал Каспиан.

Мы-то сумеем его остановить, с мрачной ухмылкой сказал черный гном и положил стрелу на тетиву своего лука.

— Не стрелять, если он один, — сказал Каспиан. — Поймайте его живым.

Зачем? — спросил гном.

Делай, как тебеприказано, — сказал Кентавр Ураган.

Наступила полная тишина. Все застыли в ожидании, когда два барсука и три гнома неслышно пересекли лужайку и скрылись в зарослях северо-западнее ее. Затем послышался хриплый окрик гнома:

— Стой! Кто идет?

Лязгнул металл, что-то зашумело, и спокойный голос, так хорошо знакомый Каспиану, громко сказал:

Все в порядке. Я ведь безоружен. Держите меня за руки, многоуважаемые барсуки, только не надо кусаться. Я хочу говорить с королем.

Доктор Корнелиус! воскликнул Каспиан радостно и кинулся вперед приветствовать своего наставника. Все поспешили за ним.

А! сказал Никабрик. — Гном-выродок, полукровка! Могу я перерезать ему глотку?

Спокойно, Никабрик, остановил его Трампик. Никто не отвечает за своих предков.

Это мой самый большой друг, — проговорил Каспиан взволнованно. — Это он спас мне жизнь. Если кого-нибудь не устраивает его общество, пусть немедленно покинет мою армию, я никого не держу. Дорогой доктор, как я рад снова видеть вас! Как же вам удалось нас найти?

Тут потребовалось немного волшебства, ваше величество, — отвечал доктор Корнелиус, который все еще никак не мог отдышаться после такой длительной прогулки пешком.

Однако сейчас не время говорить об этом, продолжил он. — Нам надо немедленно отсюда уходить. Вас предали, и Мираз уже спешит сюда. Не позднее завтрашнего полудня вы будете окружены.

— Предали! — вскричал потрясенный Каспиан. — Но кто?

Бьюсь об заклад, еще один какой-нибудь гном-выродок, — пробурчал Никабрик.

Ваш конь Громобой, — сказал Корнелиус. — Бедняга не мог придумать ничего лучшего, как возвратиться к себе, в конюшню замка. Так все узнали о вашем побеге. Мне самому едва удалось скрыться, поскольку говорить об этом в застенках Мираза мне совсем не хотелось. Мой волшебный кристалл указал мне, где искать вас. Но Мираз еще позавчера пустил своих ищеек по вашему следу. Вчера я понял, что его армия уже вышла в поход. Мне кажется, что некоторые из присутствующих здесь... гм... чистокровных гномов переоценивают свои познания о лесах. Вы оставляете вокруг себя много следов. Это очень неосторожно. Во всяком случае, кое-что дало понять Миразу, что старая Нарния не так мертва, как ему хотелось бы, и потому он двинул свои войска.

— Ур-ра-а-а!!! — раздалось вдруг из-под самых ног доктора Корнелиуса. Пронзительный голосок восторженно запищал:

Пусть только попробуют сунуться! Прошу только об одном, ваше величество: пошлите меня и моих воинов на передовую линию фронта. Что там такое? удивился доктор Корнелиус. Ваше величество изволило взять в свою армию кузнечиков или комаров?

Он наклонился и стал пристально разглядывать землю через очки, потом вдруг расхохотался:

— Клянусь Львом! воскликнул он. Да ведь это Мышь! Ваше благородие, досточтимый Мышь, позвольте с вами познакомиться. Считаю за честь. встретить столь достойного воина.

О высокоученнейший муж! ответил с учтивым поклоном Храброхвост. — Прошу считать меня вашим другом. Если какой-нибудь гном... или великан будет недостаточно учтив с вами, ему придется познакомиться поближе с моей шпагой.

— Послушайте, вы, там, может быть, хватит этих глупых церемоний? спросил Никабрик. — Каковы ваши планы? Примем мы сражение или отступим?

Коли ничего другого не остается, придется сражаться, — сказал Трампик, — хотя мы не очень-то готовы к битве, да и место это неподходящее для нас.

— Мне не нравится мысль о бегстве, сказал Каспиан.

Слушайте его! Слушайте его! закричали пузатые медведи. Что бы там ни приключилось, бежать мы не собираемся. Особенно до ужина... и уже тем более сразу после него. Тише едешь дальше будешь!

— Почему мы должны оставить за врагом право выбирать место для битвы? Мне кажется, у нас есть полное право выбрать его самим. Давайте выберем самую выгодную позицию, сказал Кентавр.

— Это мудрый совет, ваше величество, сказал Трюфлелов. Очень мудрый.

— Хорошо, — ответил Каспиан. Но куда следует идти?

Ваше величество, — ответил доктор Корнелиус, и вы, обитатели древней Нарнии! Я полагаю, нам следует уходить на восток, вниз по реке, к великим лесам. Тельмарийцы не любят эти места. Они всегда боялись моря и всего, что может прийти из-за моря. Именно поэтому они оставили там леса. Если предания говорят верно, Кэр-Пэравел должен находиться где-то в устье реки. Эта местность дружественна по отношению к нам и враждебна нашим врагам. Мы должны идти на Курган Эслана.

— Курган Эслана? послышалось сразу несколько голосов. — А что это такое? Где это?

Этот Курган нарнийцы воздвигли в незапамятные времена над одним заколдованным местом, где стоял (и, вероятно, стоит и сейчас) Великий волшебный Камень. Холм этот испещрен пещерами и подземными ходами, а волшебный Камень располагается в самой центральной пещере. В этих пещерах и ходах мы могли бы разместить наши припасы и тех, кто более всех нуждается в крыше над головой и лучше прочих подготовлен к жизни под землей. Остальные могут разместиться в лесу. В случае крайней необходимости мы все (кроме, к сожалению, нашего дорогого Великана Уимблуитера) можем отступить в недра самого Кургана, где нам не будет угрожать никакая опасность, кроме голода.

Как хорошо, что среди нас есть образованные люди, — сказал Трюфлелов, но Трампик пробормотал себе под нос:

Ну что за напасть такая! Когда же наши вожди оставят эти бабкины сказки и подумают о том, что приличествует воинам?!

Однако все согласились с предложением доктора Корнелиуса и через полчаса выступили в поход. К рассвету они пришли к Кургану Эслана.

Местность здесь действительно выглядела очень величественно. Курган возвышался на вершине плоской горы. Склоны ее давно уже заросли густым лесом, через который еле заметно пробивалась одна-единственная узенькая тропинка. Подземные ходы и пещеры внутри холма представляли собой настоящий лабиринт, в котором заблудиться ничего не стоило. Стены, пол и потолок здесь были выложены тесаным камнем, на котором Каспиан сумел рассмотреть странные змеевидные знаки, символы и рисунки, причем чаще всего попадались на глаза изображения льва. Похоже было, что все это создано было в Нарнии еще более древней, чем та, о которой он слышал от своей няни.

Однако после того, как старые нарнийцы расположились в Кургане и на его склонах, судьба, по-видимому, отвернулась от них. Ищейкам короля Мираза скоро удалось обнаружить их убежище. Через день Мираз со своей армией подошел к лесу, окружавшему Курган. И, как это часто случается, оказалось, что силы противника были недооценены. Сердце у Каспиана упало, когда он увидел, как к Миразу подходит одно подкрепление за другим. Хотя люди Мираза, по всей видимости, боялись заходить в лес, самого Мираза они боялись гораздо больше. По его повелению они бросались в бой, углубляясь далеко в лес, а иногда даже доходили до самого Кургана. Разумеется, Каспиан и другие предводители старых нарнийцев часто делали вылазки на территорию, занятую противником. Иногда сражения затягивались на несколько дней и не прекращались даже ночью. Удача не сопутствовала сторонникам Каспиана.

И вот наступил, по-видимому, самый несчастливый для старых нарнийцев день. Накануне много часов подряд лил дождь, который прекратился только к вечеру, но, казалось, лишь для того, чтобы на смену ему пришел страшный холод. Каспиан планировал дать следующим утром решительное сражение, на исход которого он возлагал все свои надежды. На рассвете Каспиан и большинство гномов должны были напасть на правый фланг Мираза и завязать с его войсками продолжительный бой; спустя некоторое время, когда вражеское войско будет измотано и отвлечено на правом фланге, Великан Уимблуитер и самые сильные звери должны были нанести удар с другой стороны и отрезать правофланговые войска Мираза от остальной армии. Но этот план потерпел полный крах. Никто не предупредил Каспиана (правда, в этот поздний период существования Нарнии едва ли кто-нибудь уже помнил об этом), что у великанов, даже у самых добрых из них, не совсем хорошо соображает голова. Бедняга Уимблуитер, хотя был храбр, как десять тигров, в этом смысле оказался настоящим великаном: он вмешался в сражение не в то время и не в том месте, в результате чего и его отряд, и отряд Каспиана оказались в самом невыгодном положении. Нарнийцам не удалось причинить войску Мираза существенного ущерба, в то время как их самих жестоко потрепали. Мало кто из них не получил ранения в тот день. Когда они наконец отступили на Курган, на них жалко было смотреть. Дрожа от холода, который усугублялся пронизывающим ледяным ветром и каплями, падавшими с деревьев, они грустно жевали свой скудный ужин. Печальнее всех был Великан Уимблуитер. Он чувствовал, что основное бремя вины лежит на нем. Сидя на камне, в норе под которым устроились на ночлег мыши, добрый великан проливал горькие слезы, стекавшие у него с кончика носа на складки плаща. Скоро их накопилось так много, что они не удержались на плаще и словно водопад вылились на землю, затопив при этом нору мышей, которые к этому времени начали уже потихоньку отогреваться и засыпать. Они выскочили наружу и своими высокими резкими голосами стали возмущенно спрашивать великана, неужели тот думает, что они сегодня еще недостаточно промокли. От их писка проснулись остальные и начали ворчать на мышей, говоря, что их взяли на войну в качестве разведчиков, а не как шумовое прикрытие, поэтому им надо вести себя потише.

Вконец расстроенный Уимблуитер, громыхая своими сапожищами, поплелся искать себе какое-нибудь укромное местечко, где он мог бы вдоволь поплакать и где никто не мешал бы изливаться его печали. Он нечаянно наступил кому-то на хвост, а кто-то (потом говорили, что это был Лис) даже укусил его спросонья. Все были очень расстроены и раздражены.

Тем временем в самой середине Кургана проходил Военный Совет. Каспиан, Корнелиус, Трюфлелов, Никабрик и Трампик собрались в расположенной глубоко под землей Тайной волшебной Палате. Потолок ее поддерживался массивными колоннами, украшенными орнаментом древней работы. В центре Палаты стоял волшебный Камень. Это был большой каменный стол, расколотый ровно посередине. Его покрывали остатки каких-то таинственных древних письмен, которые еще в глубокой древности, когда стол этот стоял на вершине холма и над ним еще не был насыпан Курган, были постепенно стерты дождями, ветром и снегом.

Собравшиеся не сидели у Камня и ничего на него не ставили: для этого он был слишком волшебным. Они расположились на деревянных чурбачках немного поодаль от него, вокруг дубового стола, на котором стояла глиняная лампа. Она озаряла только их бледные лица, отбрасывая на стены длинные тени.

— Ваше величество, — говорил Трюфлелов, — мне кажется, что пришло время прибегнуть к помощи волшебного Рога.

Дело в том, что Каспиан уже рассказал своим друзьям о доставшемся ему сокровище.

Наше положение сейчас действительно очень тяжелое, — ответил Каспиан. — Однако у меня вовсе нет уверенности, что нам не может быть еще хуже. Кто знает, можно ли воспользоваться этим Рогом больше одного раза?

— Рассуждая таким образом, ваше величество никогда не сможет его использовать, — мрачно ухмыльнулся Никабрик, — или прибегнет к нему, когда будет уже слишком поздно.

— Верно сказано, — поддержал его доктор Корнелиус.

— Что же касается меня, — сказал рыжий гном, который слушал эти разговоры с видом полного безразличия, — то вашему величеству известно, что Верховный Король Питер и ваш Лев Эслан — все это полнейшая чепуха. Мне совершенно все равно, затрубите вы в Рог или нет. Я настаиваю только на том, чтобы о нем ничего не говорить остальным нашим воинам, потому что лучше не возбуждать в них надежду на помощь волшебства — ведь все равно его не будет.

Тогда, во имя Эслана, я затрублю в Рог королевы Сьюзан, — сказал Каспиан.

— Однако перед этим, ваше величество, — сказал доктор Корнелиус, — следует учесть кое-что еще. Нам известно, в какой именно форме придет эта помощь? Быть может, мы призовем самого Эслана из-за моря. Но мне представляется более вероятным, что Рог призовет из прошлого Верховного Короля Питера с его царственными родственниками. Однако в любом случае я считаю, что нам не следует думать, будто помощь придет сразу же после того, как раздастся звук Рога...

Более мудрых слов я еще не слыхивал! — вставил Трампик.

— По моему мнению, — продолжал ученый, — они — или Он — явятся на какой-то из знаменитых древних территорий Нарнии. То место, где мы сейчас с вами сидим, самое древнее и самое волшебное из всех, и здесь, я полагаю, скорее всего мы и узнаем ответ. Но существует еще два других. Одним из них является Чащоба Фонарного Столба, что вверх по реке, где впервые в Нарнии появились Царственные Отроки, а другим — устье реки, где некогда находился замок Кэр-Пэравел, как говорят древние сказания. Если же придет Сам Эслан, то Он появится скорее всего именно там, поскольку издревле известно, что Он — Сын Великого Властелина Миров, который живет за морем. Эслан всегда приходил из-за моря. Поэтому я предлагаю послать в оба эти места, то есть к Фонарному Столбу и в Кэр-Пэравел, кого-нибудь из наших, чтобы они встретили Эслана или Его посланцев.

— Так я и думал, — проворчал Трампик. — В результате всех этих колдовских штучек помощи мы не получим, но зато лишимся двух воинов.

Кого вы полагаете, доктор, лучше послать? — спросил Каспиан.

— Через вражескую страну лучше всего смогут пробраться белки, — сказал Трюфлелов.

— Но ведь все наши белки (а их совсем немного) слишком легкомысленны, — сказал Никабрик. — Положиться мы можем только на Треплопрута.

Быть по сему. Одним из гонцов будет Треплопрут, — сказал Каспиан, — Но кого избрать еще? Я знаю, ты бы пошел, Трюфлелов, но ведь барсуки могут передвигаться не так уж быстро. По этой же причине отпадаете и вы, доктор Корнелиус.

— Я уж во всяком случае не пойду, — сказал Никабрик. — Когда кругом люди и звери, здесь обязательно должен быть кто-нибудь из наших, чтобы следить за соблюдением прав и интересов гномов.

Клянусь пещерами и корнями! — гневно воскликнул Трампик. — Как ты говоришь с королем?! Пошлите меня, ваше величество, я пойду!

— Но ведь ты не веришь Рогу, Трампик, — сказал Каспиан.

Это не имеет никакого значения, ваше величество. Моя вера или неверие ничего тут не решают. Ради истинного короля Нарнии я готов рискнуть головой где угодно. Вы мой король. Я хорошо знаю разницу между временем давать советы и временем исполнять приказы. Сейчас пришло время исполнения приказов.

Я никогда не забуду этого, Трампик, — сказал Каспиан. — Пошлите за Треплопрутом. Доктор Корнелиус, когда я должен затрубить в Рог?

— Я бы советовал подождать до восхода солнца, ваше величество, — ответил Корнелиус. — Обычно это время считается самым подходящим для действия сил белой магии.

Через несколько минут прискакал Треплопрут, и ему объяснили его задачу. Как любая настоящая белка, он необычайно возгордился своим ответственным заданием и кинулся было сразу же бежать его исполнять, даже не дослушав. Его еле остановили и заставили выслушать до конца. Было решено отправить Треплопрута к Фонарному Столбу, а Трампика к устью реки в Кэр-Пэравел. Наскоро перекусив, после трогательного прощания с Каспианом, Барсуком и Корнелиусом они отправились в путь.

Глава восьмая КАК ОНИ ПОКИНУЛИ ОСТРОВ

— И вот, — сказал Трампик (а вы, конечно, догадались, что именно он рассказал четырем ребятам всю эту историю, сидя на траве посреди развалин Кэр-Пэравела), я положил в карман две-три корочки хлеба, оставил друзьям все свое оружие, кроме маленького кинжала, и еще до зари углубился в чащу леса. Я пробирался сквозь заросли уже много часов, как вдруг моего слуха достиг звук, которого я никогда в жизни не слышал и который никогда не забуду. Он наполнил собою все кругом. Я не могу описать его. Он был громким, словно гром, но очень чистым и мелодичным, и при этом таким сильным, что от него закачались деревья. Я подумал: «Если это не Рог, то можете считать меня кроликом». А секундой позже почувствовал недоумение, почему король Каспиан не затрубил в него раньше...

— А во сколько это было? — перебил Эдмунд.

— Между девятью и десятью, — ответил Трампик.

Как раз тогда, когда мы были на станции! — воскликнули хором дети и радостно переглянулись.

— Пожалуйста, продолжайте, — попросила Люси.

— Да, я чрезвычайно удивился, но продолжал идти как можно скорее. Я шел всю ночь напролет, и, когда уже начало светать, я сделал такую глупость, какую можно ожидать разве только от великана. Мне захотелось сократить путь, и я рискнул пойти по открытой местности. Тут-то меня и сцапали. Причем это были не солдаты регулярной армии Мираза, а стражники из маленького форта, охраняющего границы у моря. Сами понимаете, об истинной цели моего путешествия они ничего не смогли выпытать у меня, но я гном, и этого достаточно для вынесения смертного приговора. К счастью, начальник стражи оказался дураком, склонным ко всякого рода торжественным церемониям. Вместо того чтобы казнить меня прямо на месте, он задумал отослать меня к «привидениям», что считается у них высшей мерой наказания. Но вот эта юная леди (тут он поклонился Сьюзан) показала, как прекрасно она владеет луком и стрелами это был прекрасный выстрел, поверьте мне, и я сижу среди вас.

Он выбил свою трубку и снова наполнил ее табаком.

Совершенно невероятно! — сказал Питер. — Сьюзан, значит, это Рог, твой Рог вызвал нас сюда со станции вчера утром! У меня до сих пор это не укладывается в голове, но все совпадает.

— А, по-моему, здесь нет ничего невероятного, сказала Люси. Ведь мы же верим в волшебство. Разве ты никогда не слышал историй о том, как с его помощью люди переносились из одного места или из одного мира в другой? Ты помнишь, как Аладдин вызывал джинна? Примерно так позвали и нас.

Ты, пожалуй, права, — задумчиво сказал Питер. — Там джинна призывали в наш мир, но почему-то никто не задумывался, откуда этот джинн приходит.

— Зато мы теперь знаем, как джинны себя при этом чувствуют, — сказал Эдмунд с усмешкой. — Должен признаться, не очень-то уютно знать, что тебя в любой момент могут выдернуть из твоего мира.

— Но ведь нам здесь всегда нравилось, — сказала Люси. — К тому же, если это нужно для Эслана.

Давайте вернемся к нашим теперешним проблемам, — сказал Трампик. — Что мы будем делать? Мне кажется, надо скорее вернуться к Каспиану и доложить ему, что здесь никакой помощи нет.

— То есть как нет никакой помощи? — воскликнула Сьюзан. — Ведь волшебство действует! Мы же попали к вам.

— Э-э-э, да, то есть нет... то есть я, конечно, его вижу, — замялся гном. Он стал как-то особенно внимательно прочищать свою трубочку. — Но как вам объяснить... Я имею в виду...

— Вы, что же, еще не поняли, кто мы такие? — спросила Люси. — Это же ясно как дважды два!

— Я думаю, что вы те самые четверо детей, о которых говорится в наших древних сказаниях, — ответил Трампик. — Разумеется, мне очень приятно встретить вас. Это очень интересно, конечно. Но понимаете ли, — он снова замялся, — вы не обидитесь, если я скажу?

Продолжайте, продолжайте, — сказал Эдмунд.

— Так вот, никаких обид, договорились? — сказал Трампик. — Я уже сказал вам, что король, Трюфлелов и Корнелиус ожидали реальной помощи. То есть они рассчитывали, что вы окажетесь могучими воинами. Мы все, конечно, очень любим детей и все такое прочее, но... сейчас у нас война, понимаете ли?

— Так вы хотите сказать, что от нас на войне не будет никакого толку? — сказал Эдмунд и даже покраснел от возмущения.

Я же просил, никаких обид, — перебил гном. — Я вам верю, мои маленькие друзья...

Это для вас-то мы маленькие? — Эдмунд даже вскочил. — Мне кажется, вы не верите, что мы выиграли битву при Беруне! В таком случае, вы можете болтать все что угодно...

Давайте не будем горячиться, — сказал Питер. — Я предлагаю спуститься в нашу сокровищницу и хорошенько вооружиться. А потом вернемся к обсуждению наших планов.

— Что-то я не совсем понимаю... — начал было Эдмунд, но Люси зашептала ему на ухо:

Давай послушаем Питера, ведь он Верховный Король. Если я не ошибаюсь, у него есть какая-то идея.

Эдмунд согласился. Они зажгли факел и вместе с Трампиком все спустились в подземелье. У гнома загорелись глаза при виде сокровищ, лежавших вокруг него. Он подумал: «Никабрик никогда не должен попасть сюда, никогда!» Тем временем ему подобрали кольчугу, меч, шлем, щит, лук с полным колчаном стрел — все это вооружение пришлось ему как раз впору, словно его делали специально для гнома. Шлем был медный, весь усыпанный рубинами, эфес меча — золотой, украшенный драгоценными камнями. Трампик никогда в жизни не видывал и тем более не держал в руках такого сказочного богатства. Дети тоже надели кольчуги и шлемы. Эдмунд подыскал себе меч и щит, а Люси лук и стрелы — у Питера и Сьюзан уже были в руках их подарки. Когда они вышли в своих доспехах из подземелья, вид у них был уже не как у школьников, а как у самых настоящих нарнийцев. Питер и Эдмунд поднимались последними. Они обсуждали какой-то план. Люси услышала, как Эдмунд сказал:

— Нет, давай лучше я. Если я выиграю, ему будет досадней, а если проиграю, то это не так обидно для нас.

— Ты прав, Эд, — сказал Питер.

Тогда Эдмунд очень вежливо обратился к гному:

Я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Детям вроде нас не часто удается встретить таких знаменитых воинов, как вы. Может быть, вы покажете нам, что такое настоящее искусство фехтовальщика? Не откажите мне в этой чести.

— Но ведь у нас в руках острые боевые мечи, — сказал гном.

Я знаю, — продолжал Эдмунд. Но ведь нам совершенно не обязательно рубить или колоть друг друга. Достаточно просто выбить оружие у противника. Я полагаю, для вас с вашим мастерством это не составит никакого труда.

— Это опасная игра, — сказал гном, — но если вы так настаиваете, то я согласен. Покажу вам несколько приемов.

В тот же момент мечи были обнажены и скрестились, сверкнув на солнце. Питер, Сьюзан и Люси отскочили в сторону — и правильно сделали. Поединок на мечах дело нешуточное, даже когда меряются силами не враги, а друзья: ведь в руках у них не бутафорские мечи или спортивные рапиры. Одним из наиболее опасных был удар по ногам, поскольку именно ноги остались без защиты кольчуги. Это давало некоторое преимущество гному, который был немного ниже Эдмунда. Эдмунду приходилось то и дело подпрыгивать, чтобы увернуться от ударов гнома по ногам. Мне даже кажется, что мальчику никогда бы не выиграть такого поединка с гномом (который действительно был опытным фехтовальщиком), если бы не волшебный воздух Нарнии, уже оказавший свое благотворное воздействие на Эдмунда. За время их пребывания здесь (а они находились тут больше суток) Эдмунд уже окреп, все его тело, его руки и пальцы вспомнили опыт прежних битв, и он снова стал королем Эдмундом. Звон мечей, казалось, становился все яростней и яростней. У соперников возрастал азарт, они кружились по траве, нанося и парируя удары, каждый из которых годился уже для настоящего сражения. Сьюзан, которая вообще не любила подобного рода забав, даже воскликнула:

— Прошу вас, осторожнее, пожалуйста!

Но тут Эдмунд применил свой старый излюбленный прием, и все остальное произошло так быстро, что никто толком ничего и не разглядел. В мгновение ока меч Трампика сверкнул в воздухе и звякнул о камень в нескольких шагах от них. Гном стоял обезоруженный и тяжело переводил дыхание.

Надеюсь, вы не ранены, мой дорогой маленький друг? задыхаясь, спросил Эдмунд и убрал меч в ножны.

Вы владеете приемом, с которым мне не приходилось встречаться, — с некоторой досадой ответил Трампик.

Это верно, — сказал Питер. — Даже самый лучший фехтовальщик в мире может быть обезоружен приемом, который ему неизвестен. Мне кажется, будет справедливо дать мистеру Трампику шанс отыграться в каком-нибудь другом виде ратного искусства. Вы не хотели бы, например, попробовать посоревноваться с моей сестрой Сьюзан в стрельбе из лука? Ведь тут нет никаких тайных приемчиков.

Да вы не прочь пошутить, как я посмотрю, сказал гном. — Мне ли не знать, как она стреляет? Сегодня утром я лучше всех мог оценить ее умение. Но тем не менее я хочу попытаться.

Он говорил очень скромным голосом, но глаза его сверкнули — он справедливо считался лучшим среди гномов лучником.

Тогда надо будет выбрать мишень, — сказал Питер.

Я думаю, лучше яблока вон на той ветке нам ничего не подобрать, — сказала Сьюзан.

Вы имеете в виду то желтое около арки? — поинтересовался гном.

Да нет, зачем же? — ответила Сьюзан. — Разумеется, вон то красное около башни.

Оно больше похоже на вишню, чем на яблоко, пробормотал гном, но вслух не сказал ничего.

Право первого выстрела решили разыграть по жребию. Бросание монетки очень заинтересовало Трампика, поскольку такого ему видывать не приходилось. Сьюзан проиграла жребий, первым стрелять выпало Трампику. Когда он взобрался на те ступени, откуда договорились стрелять, достал стрелу и положил ее на тетиву, все поняли, что перед ними настоящий мастер.

Зазвенела тетива. Это был прекрасный выстрел. Стрела срезала лист и прошла так близко от яблока, что оно покачнулось. Затем на ступени поднялась Сьюзан. Ей это соревнование нравилось еще меньше, чем поединок Эдмунда. Она вовсе не боялась промахнуться; нет, просто ей казалось неловко нанести поражение два раза подряд. Гном внимательно следил за ней. Сьюзан вложила стрелу, натянула тетиву, прицелилась. Через секунду все услышали, как на траву упало яблоко, из которого торчала стрела Сьюзан.

Молодчина, Сью! Вот это выстрел! — закричали ребята.

На самом деле он ничуть не лучше вашего, — обратилась Сьюзан к гному. — Я думаю, вам чуть-чуть помешал порыв ветра.

Зачем вы это говорите? — смутился гном. — Все получилось честно. Вы меня победили, как настоящий мастер. Я думаю, что, даже когда выздоровеет моя раненая рука, у меня не получится взять у вас реванш.

— О! Да вы ранены?! — воскликнула Люси.

Нет, не надо, это зрелище не для маленьких девочек, — начал было Трампик, но тут же осекся. Я, наверное, опять говорю, как последний дурак. Вы, верно, такой же прекрасный врачеватель, как ваши братья-воины и сестра-лучница.

С этими словами он уселся на каменные ступени, снял кольчугу и засучил рукава своей куртки. Рука у него оказалась не больше, чем у ребенка, но мускулистая и волосатая, как у матроса. Плечо было замотано какой-то грязной тряпкой, ее Люси тут же сняла. Повязка скрывала глубокую рану, которая вся распухла и начинала гноиться.

Бедный мистер Трампик! — воскликнула Люси. — Это очень опасно.

С этими словами она достала свою бутылочку и капнула из нее на рану гнома.

Что там такое?! Как это?! — гном стал вертеться, борода его смешно топорщилась во все стороны, но заглянуть себе за плечо он никак не мог. Тогда он решил ощупать рану и закинул себе за спину руку самым невероятным образом. Раны как не бывало. Гном стал размахивать обеими руками, напрягать мускулы и наконец просто запрыгал от восторга.

Клянусь всеми подземными сокровищами! У меня ничего не болит! Руки-ноги как новенькие! — Он расхохотался. — Наверное, вы думаете, что перед вами самый глупый из гномов. Вы правы. У ваших королевских величеств есть все основания так считать. Но вы ведь на меня не обижаетесь? Я всегда готов верно служить вашим величествам. Прошу принять мои... нет, мою самую горячую благодарность за то, что вы спасли мне жизнь, за заботу, за завтрак... за все, за все. Да и за урок тоже!

Ребята стали уверять его, что он напрасно беспокоится.

— Итак, — сказал Питер, — если вы теперь верите в нас...

— Иначе и быть не может! — воскликнул гном.

Так вот, продолжал Питер. — Теперь совершенно ясно, что нам надлежит делать. Мы должны присоединиться к королю Каспиану.

Чем скорее, тем лучше, — подтвердил Трампик. — Если бы я не был так глуп, мы бы не потеряли целый час!

Насколько я понял, — сказал Питер, — туда около двух дней пути для нас, разумеется, ведь мы не можем идти день и ночь не переставая, как вы, гномы.

Затем он обратился к остальным:

То, что Трампик называет Курганом Эслана, по-видимому, находится там, где был Каменный Стол. Это полдня пути от Брода Беруны...

От Моста Беруны, как называют у нас, — вставил Трампик.

В наши дни там не было никакого моста, — сказал Питер, — а отсюда до Беруны был день пути. Отправившись оттуда утром, мы приходили домой на следующий день к ужину. Но если мы спешили, то укладывались в полтора дня.

Не надо забывать, что сейчас все здесь заросло лесом и кругом овраги, заметил гном.

Постойте, — сказал Эдмунд, — нас ведь никто не вынуждает идти тем же путем, по которому шел Трампик. Почему бы нам не взять немного южнее? Мне кажется, что лучше всего нам воспользоваться лодкой и проплыть так, чтобы нас никто не заметил. Пока мы будем находиться в море, наше положение будет сравнительно безопасным. Нам надо попасть в Зеркальный Залив, это ведь совсем недалеко от Каменного Стола. Если мы отправимся прямо сейчас, то поспеем туда еще до темноты, поспим немного и к утру уже будем у Каспиана.

Вот что значит хорошо знать побережье! — воскликнул Трампик. — Никто из наших никогда не слыхивал ни о каком Зеркальном Заливе.

— Нам надо позаботиться о провизии, — заметила Сьюзан.

Придется удовольствоваться яблоками, — ответила Люси. Надо спешить. Мы ведь тут почти два дня, а совсем ничего не сделали.

Надеюсь, никто больше не собирается использовать мою шляпу в качестве сачка, — сказал Эдмунд.

Один из плащей решили превратить в куль, куда нагрузили много яблок. Потом долго пили из ручья — ведь до тех пор, пока они не достигнут Залива, им негде будет достать пресной воды. Детям было грустно расставаться с Кэр-Пэравелом, который хотя и лежал в развалинах, но по-прежнему казался им домом. Они отправились к лодке.

Гному лучше сесть за руль, — сказал Питер. — Мы с Эдмундом будем грести, поэтому нам лучше пока снять кольчуги, а то будет очень жарко. Девочки пойдут на нос и будут указывать Трампику, куда править.

Скоро остров стал удаляться, очертания его становились все более неопределенными. Наконец он совсем исчез из виду. Морская вода на расстоянии казалась голубой, а вокруг лодки имела какой-то изумрудный цвет. Пропитанный солью воздух приятно бодрил их. Волнение моря было несильным, лодка плавно разрезала воду, раздавался только скрип уключин да плеск весел, равномерно погружаемых Питером и Эдмундом. Скоро солнце стало понемногу припекать, становилось жарко. Лучше всех чувствовали себя Сьюзан и Люси, лежавшие на носу и пытавшиеся (правда, безуспешно) дотянуться руками до воды. Море было таким прозрачным, что, несмотря на значительную глубину, они могли видеть чистое песчаное дно, лишь кое-где покрытое водорослями.

Как это напоминает старые времена! — мечтательно сказала Люси. Ты помнишь наши путешествия в Теребитию... и в Гальму... и на Семь Островов?!… и на Одинокие Острова?!

Да, — ответила Сьюзан. — А какой у нас был корабль! Он действительно напоминал лебедя.

А что у него были за паруса!

Ты помнишь, как он выглядел ночью, при освещении своих огромных кормовых фонарей?

А какие мы там устраивали праздники, какие были музыканты!

Так они беседовали довольно долго, а потом Сьюзан пошла сменить Эдмунда. Они уже плыли вдоль берега, заросшего густым лесом — и совершенно пустынного. Он был очень красив, но все-таки навевал грусть, потому что все они помнили те времена, когда здесь не было никакой чащобы и они встречали тут много веселых друзей.

Уф-ф-ф! — тяжело вздохнул Питер. — Не так-то это легко путешествовать на весельной лодке.

— А можно, я погребу немного? — спросила Люси.

Весла слишком велики для тебя, — кратко ответил Питер, но не потому, что зазнавался, просто он очень устал.

Глава девятая ЧТО УВИДЕЛА ЛЮСИ

Когда лодка обогнула последний мыс и впереди показался наконец Зеркальный Залив, мальчики и Сьюзан совершенно выбились из сил, а у Люси кружилась голова от палящего солнца и качки на волнах. Даже гном и тот страстно мечтал об окончании путешествия. Сиденье рулевого сделано было для человека, а не для гнома. Поэтому ноги у него висели, а каждый знает, как это неудобно, если приходится провести в таком положении даже десять минут. По мере того как росла усталость, они все больше и больше падали духом. Сейчас они думали только о том, как бы поскорей добраться до Каспиана. Поневоле в них закрадывалось сомнение в том, смогут ли они вместе с гномами и лесными жителями победить большую и хорошо обученную армию Мираза.

Когда они наконец стали вплывать в тихие воды Зеркального Залива, наступили сумерки. Лес на берегу становился все темнее. Над Заливом стояла такая тишина, что слышно было журчание ручейков на берегу. Но вот лодка уткнулась носом в песок. Они с трудом вылезли из нее, затащили ее на берег. У них не было сил даже развести костер. На ужин пришлось довольствоваться опять яблоками, потому что при их усталости об охоте не могло быть и речи (яблоки уже надоели до того, что казалось, дети никогда больше их в рот не возьмут). В конце концов они без сил рухнули на мох и заснули крепким сном. Все, кроме Люси. Она устала меньше всех, голова у нее болела и кружилась после морского путешествия, и она никак не могла найти себе удобную позу, чтобы уснуть. Кроме того, Трампик дал ей возможность вспомнить, что все гномы ужасно храпят во сне. Люси знала, что самый лучший способ уснуть это перестать заставлять себя засыпать. Поэтому она открыла глаза и стала осматриваться. Между ветвями кустов и деревьев она могла видеть воды Залива и небо над ним. Разглядывая яркие звезды Нарнии, она предалась воспоминаниям. Эти звезды она знала лучше, чем звезды нашего мира; ведь когда она была королевой Нарнии, ей не приходилось ложиться спать так рано, как укладывают детей в Англии. С того места, где она лежала, можно было видеть в просвете между деревьями по крайней мере три летних созвездия: Корабль, Молот и Леопард.

О, мой дорогой старый Леопард! — задумчиво произнесла она, все больше погружаясь в поток воспоминаний. Спать ей уже не хотелось. К ней пришла такая бодрость, которая иногда вдруг охватывает человека, погруженного в мечтания. Залив стал блестеть еще ярче. Люси догадалась, что взошла луна, хотя ее пока не было видно. Люси стало казаться, что вместе с нею бодрствует весь лес. Плохо понимая, что делает, она быстро встала и пошла в глубь леса.

«Как здесь чудесно!» — подумала она. Воздух был чист и свеж. Отовсюду неслось благоухание трав и цветов. Вдруг где-то неподалеку послышалась соловьиная трель. Потом она смолкла, наступила тишина. Но вот пение возобновилось, на сей раз уже ближе. Впереди показался какой-то просвет, пение звучало, казалось, именно оттуда. Перед Люси была поляна, залитая ярким лунным светом, который словно запутывался в ветвях кустов и деревьев и падал на землю в виде самых причудливых теней.

Соловей запел по-настоящему — словно музыкант, который наконец настроил свой инструмент и весь отдался волшебным звукам. Глаза Люси стали постепенно привыкать к свету, и она начала вглядываться в деревья, которые находились ближе к ней. Ее охватило сильное желание вернуться к тем дням старой Нарнии, когда деревья могли говорить. Она хорошо знала, как заговорило бы каждое из деревьев, если бы ей только удалось их разбудить, и как бы оно выглядело при этом. Люси всмотрелась в стоящую перед ней березку, казавшуюся серебряной в лунном свете. Наверное, у нее оказался бы мягкий и тихий голос: она напоминала тонкую девушку с распущенными волосами, которая того гляди пустится в пляс. Чуть дальше стоял дуб. Он был похож на сухощавого, но сильного старика с всклокоченной бородой и развевающимися седыми волосами. Люси взглянула на сосну, под которой стояла. Она показалась ей самой прекрасной из всех. Сосна стояла словно лесная богиня, высокая, прямая и статная, похожая на владычицу леса.

— Деревья! Деревья! Деревья! — невольно вырвалось у Люси. — Деревья, проснитесь! Проснитесь! Проснитесь! Вы же ничего не забыли! Вы же помните меня! Выходите ко мне!

И вот, хотя не было ни малейшего дуновения ветерка, по деревьям прошел как бы трепет. Послышался шелест листьев, напоминающий бормотание спящего, в котором, казалось, даже звучали какие-то непонятные слова. Соловей прекратил свое пение, он словно вслушивался в голос деревьев. В какой-то момент Люси даже показалось, будто она начинает понимать то, что пытаются сказать деревья. Но это был только один миг. Шелест замер. Соловей запел снова. Несмотря на таинственность лунного света, лес снова стал обыкновенным. У Люси осталось какое-то странное ощущение (наподобие того, когда пытаешься что-то вспомнить и никак не получается), что она упустила нечто очень важное. Ей чудилось, что, заговори она секундой раньше или позже, вспомни она только одно недостающее правильное слово, — и деревья бы проснулись.

И тут совершенно неожиданно она почувствовала себя страшно уставшей. Вернувшись на стоянку, она приютилась между Сьюзан и Питером и тут же крепко заснула.

Их утреннее пробуждение совсем не располагало к бодрости духа. Солнце еще не взошло, и серый рассвет делал все вокруг очень неприглядным.

Опять яблоки, чтоб им ни дна ни покрышки! — мрачно проворчал Трампик. — Ваши королевские величества не слишком-то хорошо заботятся о пропитании своих подданных.

Все встали, приводя себя в порядок, оглядываясь по сторонам. Кругом был густой лес, так что дальше двух-трех шагов ничего не было видно.

Я надеюсь, — продолжал гном, — вашим величествам не составит никакого труда найти правильный путь к цели.

— Мне это едва ли удастся, — отозвалась Сьюзан. — Я в жизни не видела этих лесов. По моему мнению, нам следовало бы подняться вверх по реке.

— В таком случае, — сказал Питер с вполне понятным недовольством, — тебе надо было высказать это свое мнение вовремя.

— Не обращайте на нее внимание, — вмешался в разговор Эдмунд. — Она всегда была нытиком. Питер, ведь у тебя остался карманный компас? Это то, что нас выручит. Мы должны идти на северо-запад, пересечь небольшую речку, эту... как ее?

Да-да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил Питер. — Она впадает в Великую Реку близ Брода Беруны или Моста Беруны, как его назвал Трампик.

— Совершенно верно, — продолжал Эдмунд. — Когда мы ее пересечем, надо будет взобраться по длинному пологому склону, и перед нами окажется Каменный Стол (то есть Курган Эслана). Мы будем там часов в восемь-девять. Думаю, король Каспиан угостит нас хорошим завтраком.

Надеюсь, что ты прав, — ответила Сьюзан, — Я никогда не могла запомнить всю эту географию.

Все девочки такие легкомысленные, — обратился Эдмунд к Питеру и гному, — Никто из них не в состоянии удержать в голове даже самой простой географической карты...

Это потому, что у нас там уже кое-что имеется, вставила Люси.

Пререкания были закончены, и они отправились в путь. Поначалу все шло хорошо. Им даже показалось, что они вышли на старую тропу. Однако если вам когда-нибудь приходилось бродить по лесу, то вы знаете, что там часто можно встретить нечто похожее на тропу. Но шагов через двадцать она исчезает, и вы стоите в недоумении. Затем, увидев рядом такую же тропку, вы идете по ней, и оказываетесь в том месте, откуда начали свой путь. В конце концов становится ясно, что это вовсе не тропы, а просто шалости леса, который хочет с вами поиграть. Однако мальчики и гном были хорошо знакомы с повадками леса и быстро поняли свою ошибку.

Решив следовать строго но компасу, они стали пробираться через чащобу (нельзя забывать, что накануне им пришлось перенести нелегкое морское путешествие). Вдруг Трампик остановился и зашептал:

— Стойте!

Все остановились как вкопанные.

— За нами кто-то крадется, вон там, левее.

Все стали прислушиваться и всматриваться в сторону, указанную гномом. Трампик, луки на изготовку! — прошептала Сьюзан.

Гном кивнул, и через мгновение они оба натянули свои луки. После этого все снова двинулись вперед, но уже крадучись и озираясь на каждом шагу. Скоро перед ними открылся перелесок, заросший густым высоким кустарником. Не успели они сделать и нескольких шагов, как вдруг из кустов выскочило с громким ревом что-то огромное и мохнатое. Люси почувствовала сильный удар в бок и кубарем покатилась по земле. Одновременно с этим она услышала звон тетивы и потеряла сознание.

Когда Люси очнулась, увидела склонившихся над нею друзей и лежащего рядом огромного медведя, в голове которого торчала стрела гнома. Люси встала и растерянно посмотрела на медведя.

Кажется, это соревнование по стрельбе выиграл мистер Трампик, сказала она со слабой улыбкой.

Я.... я слишком поздно поняла, — растерянно сказала Сьюзан, — мне подумалось, что вдруг это один из тех.... ну, вы помните... один из говорящих медведей.

Сьюзан вообще не любила убивать животных и старалась никогда не участвовать в охоте.

— В том-то вся и беда, — ответил Трампик, — что, когда почти все звери перестали говорить и превратились во врагов, остались лишь немногие, которые были на нашей стороне и сохранили способность речи. Теперь ты никогда не знаешь наверняка, кто перед тобою, друг или враг, а времени разобраться всегда не хватает.

— Бедный старый миша! — вырвалось у Сьюзан. — А может быть, он все-таки был говорящим?

Нет, — твердо сказал гном, — я видел его морду. Этот хотел только заполучить на завтрак маленькую девочку. Кстати, о завтраке. Мне не хотелось расстраивать ваши величества, но должен признаться, что в лагере короля Каспиана с провизией очень трудно. Поэтому я предлагаю воспользоваться случаем и позавтракать тем, кто хотел позавтракать нами. Король Питер и король Эдмунд умеют, конечно, разделывать туши? Это займет у нас не более получаса.

— Давай отойдем отсюда, — сказала Сьюзан, обращаясь к Люси.

Люси кивнула, и они отошли прочь. Вдруг Люси как-то испуганно посмотрела на Сьюзан и сказала:

— Ты знаешь, мне пришла в голову странная мысль.

— Что такое? — спросила Сьюзан.

— Как это, наверное, будет ужасно, если в нашем мире, там, дома, люди станут дикими, бездушными, как эти немые звери здесь, в Нарнии! Ведь по виду они останутся совсем как люди, а внутри у них не будет ничего! Мы тоже не сможем понимать, кто перед нами...

Я считаю, что здесь, в Нарнии, и так слишком много всяких чудес, чтобы задумываться о том, какие неожиданности ждут нас в нашем мире, — ответила практичная Сьюзан. — Нечего фантазировать!

Спустя некоторое время они вернулись к мальчикам и гному. Туша медведя была разделана, и все занялисьотбором лучших кусков мяса. Когда все было закончено, они завернули эти куски в большие листья и отправились в путь. Конечно, нести сырое мясо без хорошей упаковки не слишком приятно, но голод брал свое, и витавший перед их мысленным взором образ жареной медвежатины придавал им новые силы для продвижения вперед.

Скоро взошло солнце, в воздухе послышалось пение птиц и жужжание насекомых. Вчерашняя усталость и подавленное состояние стали исчезать, все воспрянули духом. Спустя некоторое время стало припекать, так что им пришлось снять шлемы и нести их в руках.

— Как тебе кажется, мы идем правильно? — обратился Эдмунд к Питеру примерно через час пути.

Мы едва ли можем сбиться, поскольку не уклоняемся слишком влево, — ответил Питер. — Даже если мы забрали чересчур вправо, то страшного в этом ничего нет. Просто раньше, чем надо, попадем на берег Великой Реки и вместо того, чтобы срезать угол, сделаем небольшой крюк.

Они продолжили свой путь в полном молчании. Их доспехи тихо позвякивали в такт шагам.

Так где же наконец эта проклятая Камышная Река? — вскричал в конце концов Эдмунд, когда они прошли уже значительное расстояние.

Я уверен, что мы давно уже должны были подойти к ней, — ответил Питер. — Но ничего похожего впереди не видно.

Питер и Эдмунд чувствовали на себе беспокойные взгляды гнома. Но гном молчал. Путешествие затягивалось, кольчуги уже нагрелись на солнце и, казалось, с каждым шагом становились все тяжелее.

— Это еще что такое?! — воскликнул Питер.

Он шел впереди всех и первым выбрался из чащи, оказавшись на узенькой кромке земли, отделявшей лес от глубокого оврага, по дну которого протекала маленькая речка. На противоположной стороне оврага перед ними возвышались скалы, казавшиеся почти отвесной стеной. Из всей компании только Эдмунд умел лазать по скалам, для остальных же (за исключением, быть может, гнома) это препятствие представлялось совершенно непреодолимым.

— Это я во всем виноват, — сказал Питер. — Из-за меня мы заблудились. Я никогда не видел этих скал.

Трампик даже тихонько присвистнул.

— Так давайте вернемся обратно и поищем правильный путь. — сказала Сьюзан. — Я так и чувствовала, что в этих лесах мы обязательно заблудимся.

Сьюзан! — укоризненно воскликнула Люси. Не ворчи на Питера, и так невесело. Ведь он сделал все, что мог.

— Но и ты не нападай на Сью, — отозвался Эдмунд. — Она тоже говорит дело.

Ничего себе «дело»! — не выдержал наконец гном. — Если мы заблудились, идя по компасу, что толку идти обратно и начинать все сначала? Даже вернись мы назад, на остров, и то это ничего не изменит. Мираз покончит с Каспианом, пока мы будем тут упражняться в ориентировании на местности!

— Так вы считаете, что мы можем идти вперед? — спросила Люси.

Прежде всего, я считаю, что у нас нет оснований думать, будто Верховный Король Питер заблудился, — ответил Трампик. Почему вы полагаете, что эта речушка не может быть вашей Камышовой Рекой?

Да потому, что та не протекает ни в каком овраге! — начиная терять терпение, ответил Питер.

— А собственно, почему вы говорите о Камышовой Реке в настоящем времени: «протекает»? Не правильнее было бы сказать «протекала»? Ведь вы бывали в этих местах сотни, а то и тысячи лет тому назад. Разве тут ничего не могло измениться? Какие-нибудь оползни или обвалы могли обнажить эти скалы. Камышовая Река могла обмелеть, и на месте ее русла остался этот овраг, а сама она превратилась в маленький ручеек. Наконец, могли произойти землетрясения или что-нибудь в этом роде.

Я об этом не подумал, — ответ ил Питер.

Как бы там ни было, — продолжал Трампик, — пусть даже эта речка не тождественна вашей Камышовой Реке, она течет прямо на север и должна впадать в Великую Реку. По-моему, я ее переходил по дороге в Кэр-Пэравел. Таким образом, если мы отправимся вниз по течению, то обязательно выйдем к Великой Реке. Быть может, это не так высоко по течению, как нам хотелось бы, но мы, по крайней мере, уже не заблудимся.

Ну и молодчина, Трампик! — вскричал Питер. Вперед, вниз по течению!

— Смотрите! Вон! Вон там! — вдруг закричала Люси.

— Что? Где? — переполошились остальные.

Лев! Это Сам Эслан! отвечала Люси. — Вы разве не видели?

Лицо ее совершенно изменилось, глаза засверкали.

— Ты хочешь сказать?.. — начал Питер.

Где тебе показалось, что ты Его видела? — спросила Сьюзан.

Да перестань ты, — даже всплеснула руками Люси. Мне не показалось. Я действительно Его видела.

— Где, Лу? — спросил Питер. Да вон там же! Между теми рябинами! Он шел вверх по течению, а не вниз. И Он хочет, чтобы мы шли за Ним. Туда, вверх!

Откуда тебе знать, что Он хочет? — спросил Эдмунд.

Он... то есть я, я точно знаю, ответила Люси. — Я поняла по Его лицу. Все остальные в смущении переглянулись.

Ее величество вполне могла увидеть льва... — заметил Трампик. — В этих местах действительно водится много львов. Но, насколько я знаю, эти львы не говорящие, они не за нас. Они, быть может, еще хуже, чем тот медведь.

Как вам не стыдно, мистер Трампик! воскликнула Люси. — Неужели вы думаете, что я не узнаю Эслана при встрече с Ним?

— Сейчас Он должен быть довольно-таки старым Львом, — сказал Трампик, — если, разумеется, вы действительно видели Его. Ведь столько лет прошло. Он мог одичать и разучиться говорить, как многие другие...

Люси покраснела. Если бы Питер не положил ей руку на плечо, она, наверное, бросилась бы на гнома.

Мистер Трампик просто не понимает, что говорит, — сказал Питер успокаивающим голосом. Да и откуда ему знать? Вы должны понять, что нам действительно известно об Эслане такое, о чем уже многие в Нарнии забыли. Вы не должны больше так говорить о Нем. Вопрос сейчас только в том, был ли это на самом деле Эслан или нет.

Но ведь я-то знаю, что это был действительно Он!!! — глаза Люси наполнились слезами.

Да, но мы-то Его не видели, ты тоже должна понять, возразил Питер.

По-моему, нам ничего не остается, кроме голосования, сказал Эдмунд.

— Да, ты прав, ответил Питер. — Мистер Трампик, вы самый старший, вам голосовать первому. За что вы голосуете?

Идти вниз по течению, — сказал Трампик. — Я не знаю никаких львов. Мне ничего не известно об Эслане. Но зато я прекрасно знаю, что если мы пойдем вверх по течению, то можем потерять целый день и не найти места, где смогли бы переправиться через реку. А если мы пойдем вниз, то доберемся до Великой Реки через несколько часов. Кроме того, если здесь действительно водятся львы, то лучше идти не к ним, а, наоборот, убираться отсюда подобру-поздорову.

— Что ты скажешь, Сьюзан?

— Не сердись, Лу, — ответила Сьюзан, — но мне тоже кажется, что правильнее будет пойти вниз по течению. Я страшно устала. Надо поскорее выбраться из этого проклятого леса. Да и потом, никто, кроме тебя, ничего не видел.

— Эдмунд, твое слово?

- Да, вы все говорите складно, — быстро сказал Эдмунд и немного покраснел. — Но, когда мы впервые открыли Нарнию год назад... то есть много тысячелетий назад, первой сюда попала Люси, и ей тогда тоже никто не поверил. Хуже всех вел себя я, это я тоже помню. Но сейчас я считаю, мы должны ей поверить. Я голосую за то, чтобы идти вверх по течению.

Спасибо, Эд, — сказала Люси и пожала ему руку.

Ну, теперь твое слово, Питер, — сказала Сьюзан. — Я надеюсь...

- Помолчи, — перебил ее Питер, — я должен хорошенько подумать. Я бы, честно говоря, вообще не голосовал.

— Но ведь вы Верховный Король, — заметил гном.

Наступило тяжелое молчание. Наконец Питер набрался решимости и сказал:

Вниз. Люси, я допускаю, что ты права, но пойми, ведь ты могла и ошибиться.

Они повернули направо и отправились вниз по течению. Позади всех шла Люси и горько плакала.

Глава десятая ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЬВА

Идти по склону оврага оказалось далеко не так просто, как им казалось на первый взгляд. Не прошло и часа, как перед ними оказался необычайно густой лес, спускавшийся по склону до самой реки. Они попробовали пробиться через него, но скоро обнаружили, что это практически невозможно. Тогда Питер предложил пойти в обход. Им пришлось идти очень далеко вправо, так что скоро они начали бояться, что собьются с пути. Который был час, никто не знал, но наступило то время дня, когда солнце печет жарче всего.

Когда они наконец обогнули лес и вышли снова к оврагу, склоны его оказались ниже, но зато были более скалистыми и совсем для путешествия неподходящими. Тогда они с трудом спустились вниз к реке и пошли вдоль нее. Скоро Питер предложил сделать небольшой привал и напиться холодной воды. Теперь уже никто не говорил не только о завтраке, но даже и об обеде с Каспианом.

Идти лесом было невозможно из-за его густоты, но и путь вдоль берега реки оказался не из легких. Для пикника эти места подходили идеально: журчала прозрачная вода, серебрились многочисленные водопады, сверху зеленел лес, в воздухе носились огромные стрекозы, несколько раз над ними пролетали какие-то большие птицы. Но наши путники спешили, и им было некогда любоваться всеми этими красотами. Им хотелось, как можно скорее увидеть Великую Реку, Мост Беруны и Курган Эслана.

Но вот берег стал еще более скалистым и неровным. Теперь приходилось уже не идти, а карабкаться с одной скалы на другую. Путешествие становилось не только утомительным, но и опасным. Они постоянно с надеждой смотрели на возвышавшиеся слева скалы, надеясь найти там хоть какой-то проход, по те оставались ровными и отвесными, как стена. Каждый чувствовал, что за этими скалами, совсем недалеко, находится цель их путешествия — Курган Эслана и Каспиан со своими сторонниками.

Мальчики и гном стали подумывать о костре и жареной медвежатине. Сьюзан отказалась.

— Я хочу только одного — выбраться наконец из этого проклятого леса и поскорей добраться до места.

Люси была слишком уставшей и расстроенной, чтобы вообще о чем-либо думать. Но поскольку сухих деревьев нигде не оказалось, то все их желания и разногласия не имели никакого значения. У мальчиков даже возникло желание попробовать мясо сырым, но гном отговорил их.

Разумеется, если бы детям пришлось совершить такое путешествие несколько дней назад, в Англии, они давно бы уже свалились с ног от усталости и не прошли бы и трети того расстояния, которое преодолели сегодня. Но воздух Нарнии оказал на них чудесное воздействие, и они совсем изменились. Даже Люси осталась, так сказать, лишь на одну четверть маленькой девочкой, которая только готовится пойти в первый класс, а на три четверти стала уже королевой Люси Отважной.

Ура-а! закричали в это время разом Питер и Сьюзан.

Русло реки вдруг повернуло, и они оказались перед широкой равниной, по которой протекала Великая Река. Неподалеку, слева от них, реку пересекал длинный мост, начинавшийся от небольшого городка на этом берегу реки. Когда-то эти места назывались Бродом Беруны.

Клянусь честью, — воскликнул Эдмунд, город стоит как раз на том самом месте, где мы выиграли нашу великую битву!

У мальчиков сразу засверкали глаза. Они стали предаваться восторженным воспоминаниям, сразу забыв об усталости в ногах и тяжести доспехов. Гном с интересом слушал их.

Идти стало легче. Берег сделался ровным, и скалы почти не попадались. Овраг остался позади, и они шли теперь по равнине, заросшей лесом, уже не очень густым.

Вдруг послышался какой-то странный звук, показавшийся детям очень знакомым. Но вспоминать, что он означает, им долго не пришлось. Гном закричал:

Ложись!!!

Он повалил Люси, стоявшую к нему ближе всех. Длинная черная стрела вонзилась в дерево чуть выше головы Питера. Он схватил Сьюзан и вместе с ней повалился на землю. Стрелы посыпались градом.

Быстрей! Быстрей! Назад, ползем к лесу! задыхаясь, кричал Трампик. Прячась в зарослях папоротника, они ползли в глубь леса. Стрелы так и сыпались вокруг них. Одна стрела со звоном ударила по шлему Сьюзан. Они поползли еще быстрее и наконец побежали, низко пригнувшись к земле. Мальчики придерживали свои мечи, боясь, что те могут за что-нибудь зацепиться.

Они совсем выбились из сил и повалились на мягкий мох за каким-то большим валуном. С трудом переводя дыхание, дети стали оглядываться вокруг. Только теперь они заметили, как высоко забрались. Погони слышно не было.

Вроде все спокойно, — проговорил наконец гном. — Они не будут прочесывать лес. Это просто часовые. Вероятно, Мираз выставил такие посты вокруг. Значит, мы совсем близко к цели.

Я должен признать свою вину, — сказал печально Питер, — ведь это я повел вас таким путем.

Ошибаетесь, ваше величество, — ответил гном, — Идти через Зеркальный Залив предложил король Эдмунд.

Боюсь, что вы правы, — дрогнувшим голосом сказал Эдмунд, совершенно искренне забывший об этом, когда дела пошли плохо.

Не надо расстраиваться, — сказал Трампик. — Если бы мы пошли моим путем, то все равно наткнулись бы на часовых. Думаю, что путь через Зеркальный Залив был самым удачным.

Мне кажется, — сказала Люси, нам следует вернуться обратно.

Люси, ты молодчина! — похвалил Питер. Ты ведь могла добавить, что предупреждала нас раньше. Пошли!

Как только мы отойдем отсюда подальше, я разведу костер и зажарю мясо, решительно сказал Трампик.

Излишне говорить, какой трудной была обратная дорога. Однако у всех, казалось, открылось второе дыхание. Мысль о скором ужине придавала новые силы. Наконец они добрались до того елового леса, который им пришлось обходить раньше. Углубившись в него, они нашли небольшую полянку и на ней расположились. Собирать ветки для костра было делом нелегким, но труд этот был вознагражден, когда весело затрещал огонь, а гном приготовился показать свое кулинарное искусство. У них осталось еще несколько яблок. Трампик нарезал их и мясо тонкими кусочками и насадил попеременно на ветку. Мясо пропитывалось яблочным соком, а яблоки тушились в мясном соусе. Наконец все было готово. Так вкусно они давно не ели. После ужина никто не стал умываться, все просто повалились вокруг костра и почти сразу заснули. Ощущение сытости внушало им надежду на то, что завтра они найдут короля Каспиана и через несколько дней Мираз будет разбит.

Как крепко ни спала Люси, до ее сознания донесся голос, звавший ее по имени. Этот голос показался ей самым дорогим в мире. Поначалу она подумала, что это голос ее папы, но почти сразу поняла, что ошиблась. Потом она подумала, что ее зовет Питер, но и это было ошибкой. Люси не хотела вставать, но не от усталости (как ни странно, она чувствовала себя совершенно отдохнувшей), а от переполнявшего ее чудесного ощущения счастья и покоя. Она открыла глаза и увидела над собой яркую луну — в Нарнии луна больше и ярче, чем у нас. Небо было усыпано звездами.

Люси! услышала она снова обращенный к ней зов. Это не был ни голос ее папы, ни голос Питера. Люси села, трепеща от волнения, но не испытывая никакого страха. Лунный свет был настолько ярок, что в лесу было светло почти как днем, только все казалось немного таинственней. Неподалеку от их полянки над молодыми елками возвышалось несколько больших деревьев Люси стала в них всматриваться.

Честное слово, — пробормотала она, — мне кажется, что они двигаются!

Она встала и пошла по направлению к этим деревьям. Сердце у нее бешено колотилось. Ветки деревьев шевелились, хотя никакого ветра не было. Люси послышался какой-то странный шелест, напоминавший что-то вроде мелодии. Она попыталась уловить мотив, но это ей никак не удавалось. Вдруг она почувствовала, что ощущает всем своим существом ритм. Ноги как будто сами хотели пуститься в пляс. Теперь уже не было никакого сомнения: деревья действительно двигались. Они словно танцевали какой-то сложный танец. Люси подошла к ним вплотную.

Дерево, стоявшее к ней ближе всего, на первый взгляд показалось могучим мужчиной с пышной бородой и огромной шапкой волос. Люси не испугалась: ей уже приходилось с этим встречаться. Однако, когда она посмотрела еще раз, перед ней было просто дерево, но оно двигалось. Потому что у деревьев нет ног, а только одни корни, они не ходят, а как бы плавают по земле. Когда Люси смотрела на них, они то казались ей добрыми великанами, то снова превращались в деревья. Интересным было то, что, когда они становились похожими на людей, все равно оставалось много общего с деревьями, то есть ветви и листья, а когда они обратно превращались в деревья, в них оставалось много человеческого. А тем временем таинственный шум не прекращался, он звучал все сильнее. «Они почти проснулись, но пока не совсем», — подумала Люси. Она хорошо знала, что это не снится ей, а происходит наяву.

Люси бесстрашно вошла в этот хоровод танцующих великанов, и сама невольно стала пританцовывать. Но сейчас не они представляли для нее главный интерес. Она стремилась туда, откуда недавно прозвучал самый дорогой для нее голос.

Наконец она пробралась через хоровод (потому что деревья действительно кружились, держась друг за друга ветвями) и оказалась на широкой лужайке, вокруг которой танцевали деревья. Сердце у нее сжалось от радости — перед ней стоял Он, самый настоящий Эслан! Он возвышался совершенно неподвижно, и Его можно было принять за каменного, но Люси этого не заметила. Она ни секунды не сомневалась, что это был не какой-нибудь дикий лев, который мог в любую минуту напасть на нее. Она просто бросилась к Нему, не помня себя от радости. Ей казалось, что сердце у нее разорвется на части, если она промедлит хоть мгновение. И вот она уже обнимает и целует Его, гладит Его роскошную гриву.

Эслан! Милый Эслан! — повторяла она. — Наконец-то Ты вернулся!

Громадный Лев слегка встряхнул головой. Он полулежал, вытянув вперед свои могучие лапы. От этого встряхивания Люси пошатнулась и уселась к Нему на лапу. Он наклонился и бережно облизал ей нос. Люси коснулось Его теплое дыхание. Она вглядывалась в Его большие мудрые глаза.

— Приветствую тебя, дитя Мое, — сказал Лев.

— Эслан, мне кажется, Ты стал еще больше.

— Это потому, что ты стала старше, — отвечал он.

— А разве Ты Сам нет?..

Нет, чем взрослее ты будешь, тем большим Я тебе буду казаться.

Люси переполняло такое счастье, что она даже не хотела, да и не могла говорить. Но молчание нарушил Сам Эслан.

Люси, — сказал Он. Мы не должны здесь задерживаться. Впереди много дел, а целый день потрачен впустую.

— Да, разве это не ужасно? — сказала Люси. — Я-то видела Тебя. Но они мне не поверили. Они все такие...

Она замолчала, потому что Лев издал что-то похожее на тихое рычание.

Прости, Эслан, — продолжала Люси, которая хорошо понимала малейшие оттенки Его настроения. — Я не должна жаловаться на других. Но разве я виновата в том, что день пропал? Скажи, разве я?

Лев посмотрел ей прямо в глаза.

— О, Эслан, — сказала смущенная Люси. — Ты считаешь?.. Разве я могла?.. Как бы я бросила их всех и одна пошла за Тобой? Не смотри на меня так, прошу Тебя! Да, да, сейчас я понимаю, что могла!.. Я должна была!.. Я ведь не осталась бы одна, а была бы с Тобой! Да, но что бы это дало?

Эслан ничего не ответил.

— Ты хочешь сказать, — слабым голосом проговорила Люси, — что все было бы хорошо, если бы я пошла? Но каким образом? Пожалуйста, Эслан! Или мне нельзя знать это?

Знать, что могло бы случиться, дитя Мое? — сказал Эслан. Нет. Этого никто не может сказать.

Но, Эслан!.. — взмолилась Люси.

Но каждый должен думать о том, — продолжал Эслан, — что может произойти вследствие его поступков. Если сейчас пойдешь к ним, разбудить их и скажешь им, что опять видела Меня, что они должны встать и все вместе пойти за Мной, что тогда произойдет? Есть только один способ ответить на этот вопрос.

Ты считаешь, что я должна все это сделать? с трудом переводя дыхание, спросила Люси.

— Да, девочка, — ответил Эслан.

А они все тоже Тебя увидят? спросила Люси.

Вначале нет, разумеется, — ответил Эслан. — Позднее. Так надо.

— Но они снова мне не поверят! — в отчаянии воскликнула Люси.

— Это не имеет значения, — сказал Лев.

О, Эслан, дорогой Эслан! Я была так рада снова найти Тебя! Я думала, что Ты позволишь мне быть с Тобой. Мне казалось, что Ты зарычишь и все враги рассеются, как бывало раньше. А теперь все оказывается так ужасно!

— Тебе тяжело, Моя девочка, — отвечал Эслан, но ничего не поделаешь. Очень часто самый простой выход предлагается нам только один раз, и мы от него отказываемся. Ничто не повторяется дважды. До сих пор все в Нарнии давалось нам с большим трудом.

Люси захотелось спрятаться от Его взора, и она зарылась лицом в львиную гриву. Но в гриве этой, должно быть, заключалось какое-то волшебство. Люси почувствовала, что от Льва к ней переходит Его сила. Неожиданно для самой себя она вдруг встала.

— Прости, Эслан, сказала она. — Я готова.

Теперь ты стала львицей, — ответил Эслан. — С этого начинается обновление Нарнии. Не будем терять время.

Эслан встал и величественными, но бесшумными шагами пошел к танцующим деревьям в том направлении, откуда пришла Люси. Она пошла вслед за Ним, держась за Его гриву. Рука ее чуть заметно дрожала. Деревья расступились перед ними и снова стали похожи на богов и богинь леса. Они поклонились Льву, потом вдруг стали обратно деревьями, но уже замершими в элегантном поклоне.

Теперь, дитя Мое, сказал Лев, когда они прошли склонившиеся деревья, — Я останусь и подожду здесь. Ты же иди и буди остальных. Скажи им, чтобы они шли за Мной. Если они не пойдут, тогда возвращайся и, хотя бы ты одна пойдешь со Мной.

Всякий согласится, что не очень-то приятная задача будить четверых людей, которые старше тебя и очень устали, будить для того, чтобы сказать то, во что они скорее всего не поверят, и заставить сделать то, что им совсем не хочется. «Лучше не думать об этом. Я просто должна это сделать, и все», — решила про себя Люси.

Первым делом она подошла к Питеру и потрясла его.

Питер! — зашептала она ему в ухо. — Питер, проснись! Быстро! Эслан здесь! Он говорит, что мы сейчас же должны идти за Ним!

— Конечно, Лу, конечно, — неожиданно пробормотал Питер. — Я сделаю все, что ты захочешь.

Это воодушевило Люси. Но Питер вдруг снова улегся, свернулся калачиком и опять заснул. Будить его было бесполезно. Тогда Люси обратилась к Сьюзан. Та быстро проснулась, но не дослушала Люси и сказала раздраженным голосом:

— Тебе все это приснилось. Давай спать!

Люси попробовала разбудить Эдмунда. Это было совсем нелегко, но наконец ей удалось его растолкать. Он даже встал на ноги.

— Что случилось? — зевая пробормотал он. — Я не понимаю, что ты там говоришь.

Пришлось растолковать ему все снова. Необходимость все пересказывать заново оказалась самым неприятным моментом в ее поручении. С каждым разом ее рассказ звучал все менее убедительно. Наконец до Эдмунда дошло то, что она ему объясняла.

Эслан! — воскликнул он. — Ура! Где Он?

Люси повернулась туда, где она могла видеть Льва. Его печальные глаза смотрели на нее.

— Вот Он, — сказала Люси, показывая рукой направление.

— Так где же? — переспросил Эдмунд, протирая заспанные глаза.

— Да вон там! Там! Разве ты не видишь? Около тех деревьев.

Эдмунд стал всматриваться туда, куда показывала Люси, и наконец сказал: Нет, там никого нет. Тебе все это просто почудилось. Это луна бросает такие причудливые тени. Мне на какой-то момент тоже что-то показалось. Это просто обман зрения.

— Я вижу Его все время, — ответила Люси. — Он смотрит прямо на нас.

— Тогда почему же я не могу Его видеть?

Он сказал, что у вас может вначале не получиться.

— Почему?

— Я не знаю. Просто Он так сказал.

Странно, — сказал Эдмунд. — Будем надеяться, ты не потеряешь Его из виду. Надо будить остальных.

Глава одиннадцатая ЛЕВ ЗАРЫЧАЛ

Когда всех удалось наконец разбудить, Люси пришлось еще раз повторить свой рассказ. Полная тишина, наступившая вслед за ее повествованием, не предвещала ничего хорошего.

— Я ничего не вижу, сказал Питер после того, как долго всматривался в темноту. — А ты. Сьюзан?

Нет, разумеется, —раздраженно ответила Сьюзан. — Потому что там нечего видеть. Ей все показалось. Люси, ложись спать и не мешай спать другим.

— Я все еще надеюсь, — отвечала Люси дрожащим голосом, — что вы все-таки пойдете со мной. Потому что... потому что, если вы не пойдете, я должна буду идти одна.

Перестань болтать глупости, Лу, — резко перебила ее Сьюзан. — Само собой, ты не можешь идти одна. Не отпускай ее, Питер. Она просто вредничает.

Я пойду с ней, если она должна идти, — сказал Эдмунд. — Она уже доказывала свою правоту.

— Я тоже так считаю, — поддержал Питер. — Наверное, она была права и сегодня утром. Действительно, ничего хорошего не получилось из того, что мы пошли вниз по реке. Но почему Эслан невидим для нас? Такого раньше не бывало. Это на Него не похоже. А что думает по этому поводу Трампик?

О, я ничего не буду говорить, — ответил гном. — Если вы все пойдете, то и я, разумеется, пойду вместе с вами. Если вы решите разделиться, то я останусь с Верховным Королем. Это мой долг. Однако если вас интересует мое личное мнение, то прошу учесть, что я всего-навсего простой гном, который полагает, что едва ли удастся найти дорогу ночью там, где это не получилось днем. Что же касается всяких волшебных львов, которые могут говорить, но молчат, представляются нашими друзьями, но не сделали нам ничего хорошего, описываются как огромные львы, но их никто не видит, то, мне кажется, помощи от них ждать не стоит. Все это чепуха.

Он бьет лапой по земле, — сказала Люси. — Мы должны идти скорее. По крайней мере, я должна.

Ты не имеешь права так разговаривать с нами, — сказала Сьюзан. Ты одна против четверых, и к тому же самая младшая!

Ну что же? Пошли, — проворчал Эдмунд. — Надо идти, а то эти споры никогда не кончатся.

Он действительно хотел поддержать Люси, но не мог подавить в себе раздражения против нее за то, что она не дала ему как следует выспаться.

— Вперед, — сказал Питер, поднимая с земли щит и надевая шлем. При других обстоятельствах он обязательно сказал бы что-нибудь утешительное Люси, которая была его любимой сестрой, но сейчас он промолчал, потому что тоже был раздражен, хотя и чувствовал, что она ни в чем не виновата.

Хуже всех повела себя Сьюзан.

Представьте себе, что я тоже стала бы так себя вести, — сказала она. Я вот, например, хочу остаться здесь независимо от того, уйдете вы все или нет. — Надо повиноваться Верховному Королю, ваше величество, — сказал Трампик. — Мы все должны идти. Выспаться нам все равно не удалось. Надо идти, а не предаваться пустым разговорам.

Наконец все собрались и двинулись в путь. Люси шла впереди. Она закусила губу и изо всех сил старалась не высказать Сьюзан все, что про нее думала. Но как только ее глаза встретились с глазами Эслана, она забыла про все. Лев повернулся и медленно пошел вперед, держась шагах в тридцати от них. Для всех Он оставался невидимым, и они следовали за Люси. Шагов Его тоже не было слышно, потому что по траве Он ступал мягко, словно большой кот.

Он повернул их прямо к танцующим деревьям, но танцевали они сейчас или нет, сказать никто не мог. Люси неотрывно следила за Львом, а остальные смотрели на нее. Наконец они подошли к месту, где несколько деревьев росло прямо на краю обрыва. Лев повернул прямо к ним и исчез. «Разрази меня гром! — подумал гном, — Будем надеяться, что она не лунатик и нам не придется лезть за ней по лунному лучу и ломать себе шеи».

У Люси перехватило дыхание: ей показалось, что Лев просто прыгнул вниз. Она, однако, была слишком поглощена тем, чтобы не потерять Его из виду, и поэтому, не раздумывая, последовала за Ним. Оказавшись среди деревьев на краю обрыва, Люси посмотрела вниз и ужаснулась высоте и крутизне спуска. Потом она увидела узенькую тропинку, извивавшуюся между скал. Эслан шел по этой тропинке. Он обернулся и посмотрел на нее торжествующими глазами. Люси всплеснула руками и стала спускаться вслед за Ним. Сзади она услышала встревоженные голоса своих друзей.

Люси! Люси! — кричали они. — Вернись немедленно! Там обрыв!

Но через секунду послышался радостный голос Эдмунда:

— Не беспокойтесь, она права. Тут есть спуск.

На полдороге Эдмунд догнал ее.

Смотри! — прошептал он в волнении. — Смотри! Что это там за тень впереди нас?

— Это Его тень, — ответила Люси.

Я тебе верю, Лу! — сказал Эдмунд. — Как же я не заметил ее раньше? Но где Он Сам?

— Там, где Его тень, разумеется, — ответила Люси. — Разве ты Его не видишь?

Мне на какой-то момент показалось, что там какой-то удивительный свет. Вперед, вперед, король Эдмунд! — послышался сзади голос гнома.

Затем откуда-то сверху раздался голос Питера:

Держись, Сьюзан! Дай мне твою руку. Не бойся, тут пройдет и младенец. Хватит ворчать.

Через несколько минут все были внизу. Река с шумом несла свои воды среди скалистых берегов. Эслан очень осторожно, словно большой кот, стал перебираться через бурлящий поток, ступая с одного камня на другой. Посередине он остановился, чтобы напиться. Потом повернул к ним Свою величественную голову. И тут Эдмунд наконец увидел Его.

— Эслан! Эслан! — закричал он и бросился ко Льву. Но Эслан отвернулся и молча пошел дальше, на противоположный берег реки.

Питер! Питер! — закричал Эдмунд. — Ты видел?!

— Да, мне тоже что-то показалось, — отвечал Питер. — Однако в этом лунном свете все так обманчиво. Но главное, мы идем вперед, и это благодаря Люси. Я уже не чувствую усталости.

Эслан уверенно вел их к отвесным скалам, возвышавшимся на левом берегу. Все путешествие казалось каким-то фантастическим сном: шум реки, мокрая серая трава, залитые лунным светом скалы и величественная фигура Льва впереди производили завораживающее впечатление. Теперь Эслана видели все, кроме гнома и Сьюзан.

Когда вплотную приблизились к скалам, то заметили еще одну узкую тропинку, которая казалась еще круче той, что привела их вниз. Этот берег был намного выше. Им пришлось идти по очень извилистой тропке, которой, казалось, не будет конца. К счастью, луна светила ярко и тропу было хорошо видно.

Люси уже совсем задыхалась, когда хвост и задние лапы Льва вдруг исчезли где-то сверху перед ней. Но она сделала последнее усилие и вышла на вершину скалы. Ноги у нее дрожали, она едва переводила дыхание. Именно это они мечтали увидеть, отправляясь из Кэр-Пэравела в Зеркальный Залив. Перед ее глазами был длинный и широкий склон, покрытый травой. Кое-где возвышались большие скалы, казавшиеся белыми при лунном свете. Она узнала эти места. Впереди был Холм Каменного Стола.

Сзади послышался звон кольчуг. Один за другим показались ее спутники. Эслан молча продолжал свой путь. Они пошли за Ним.

— Люси, — обратилась к ней Сьюзан очень тихим голосом.

— Что? — так же тихо ответила Люси.

— Я сейчас вижу Его. Прости меня.

— Все в порядке. Не беспокойся.

— Но я гораздо хуже, чем ты думаешь, — взволнованно сказала Сьюзан. Ведь я на самом деле верила, что ты Его видела. И вчера, когда Он показывал нам правильный путь, и сегодня, когда ты нас разбудила. То есть я верила в глубине души. Или могла поверить. Но мне просто очень хотелось выйти из этого леса, и еще... я сама даже не знаю, что еще... Что же я скажу Ему?

Я думаю, тебе не нужно будет много говорить, — ответила Люси.

Скоро они дошли до деревьев, сквозь которые можно было видеть Великий Холм и Курган Эслана, который был воздвигнут над Каменным Столом.

С этой стороны наши позиции не очень-то хорошо охраняются, пробормотал Трампик. — Надо было позаботиться об этом раньше...

Тс-с-с! — зашипели на него все остальные, потому что Эслан остановился и обернулся к ним лицом. Все чувствовали страшное волнение. Мальчики устремились вперед. Люси уступила им дорогу. Сьюзан и гном попятились.

О, Эслан! — воскликнул король Питер, опускаясь на одно колено и прижимая тяжелую лапу Льва к своему лицу. — Я так счастлив! И я так виноват перед Тобой! Я с самого начала повел их по ложному пути. Особенно сегодня утром!..

— Ничего, ничего, сынок, — ласково сказал Эслан.

Затем он обратился к Эдмунду:

— Ты вел себя молодцом.

Потом после тяжелой паузы он низким голосом сказал:

— Сьюзан!

Она ничего не ответила; все подумали, что она плачет.

Ты прислушиваешься к своим страхам, дитя Мое? сказал Лев. Подойди ко Мне, дай подышать на тебя. Забудь свои страхи. Ну как, теперь лучше?

— Да, немного, — тихо ответила Сьюзан.

Та-а-к! — очень низко сказал, а вернее, почти прорычал Эслан. А где этот маленький гном, этот знаменитый фехтовальщик и лучник, который не верит в львов? Подойди сюда, сын земли, сюда, ко Мне!

При последних словах голос его перешел в настоящий рык. Дети, которые хорошо знали Эслана, совсем не испугались за гнома, потому что прекрасно понимали, что Лев не причинит ему никакого вреда. Но не то было с Трампиком.

— Кажется, я влип! — пролепетал он упавшим голосом. Он еще никогда в жизни не встречал львов. Первым, которого он встретил, оказался Эслан. Но он совершил единственно разумный в подобной ситуации поступок. Вместо того чтобы пуститься наутек, он, дрожа всем телом, неуверенной походкой пошел к Эслану.

Эслан прыгнул к Трампику и схватил его за шиворот, точь-в-точь, как кошка носит своих котят. Лев мотнул головой, и Трампик, словно мячик, взвился в воздух. Его шлем, меч и щит полетели в разные стороны. Лев бережно поймал его лапами и так же бережно усадил на землю.

— Ну, сын земли, мы будем друзьями? спросил Эслан.

Д-д-а-а, д-д-а-а! еще задыхаясь от страха, пропищал гном.

Хорошо, — обращаясь ко всем, сказал Эслан, — нам пора вернуться к нашим делам. Луна уже садится. Не будем терять времени. Вы, сыновья Адама, и ты, сын земли, поспешите в недра Холма и займитесь тем, что найдете там.

Трампик еще не пришел в себя и поэтому не мог ничего сказать, а мальчики не посмели спросить Эслана о том, пойдет ли Он с ними. Все трое вынули свои мечи из ножен и отсалютовали Льву, а затем повернулись кругом и молча исчезли в темноте. Люси отметила про себя, что на их лицах теперь не было ни тени нерешительности. Король Питер и король Эдмунд гораздо больше были похожи на взрослых мужчин, чем на мальчиков.

Девочки стояли около Эслана, вслушиваясь в удаляющийся звук шагов, которому вторил звон доспехов. Через какое-то время появились первые признаки зари. Далеко на востоке засверкал Аравир, утренняя звезда Нарнии, которая была яркой, словно маленькая луна. Эслан, который казался сейчас еще больше, встряхнул головой и, высоко подняв ее, зарычал.

Звук этот был, пожалуй, сравним с самой низкой нотой большого соборного органа. Он был очень глубоким и с каждой секундой усиливался. Казалось, он заполняет собою все. Земля и воздух уже буквально дрожали от него. Подобно гигантской волне, плыл он по всей Нарнии. В лагере Мираза проснулись воины и, испуганно переглядываясь, схватились за оружие. В самых низовьях Великой Реки из воды показались головы и плечи нимф, окруживших косматого водяного, а вокруг, буквально в каждом лесу и каждом поле, на каждой опушке и поляне, все вдруг пришло в движение: из нор показались уши кроликов, из гнезд высунулись птицы, совы заухали, вороны закаркали, белки заверещали, лисицы залаяли, деревья затрепетали. Далеко в горах на северной границе встревоженные великаны выглянули из ворот своих замков. Во всех городах и деревнях в каждом доме зажглись огни. Встревоженные матери прижимали к груди своих маленьких детей.

Скоро Сьюзан и Люси заметили, что со всех сторон к ним стало приближаться что-то темное. Вначале это напоминало стелющийся по земле дым, затем стало похоже на поднятые приливом волны моря и, наконец, на движущийся лес. Так и было на самом деле. Казалось, все деревья Нарнии спешили к Эслану. Однако по мере приближения они становились все меньше похожи на деревья. Это была целая толпа, окружившая Льва и девочек. Они кланялись Эслану и приветливо махали Сьюзан и Люси своими длинными руками. Белоснежные кокетки березки делали книксен, радостно глядя на Эслана; известные скромницы ивы склонялись в глубоком реверансе, но все-таки было видно, как хочется им из-под опущенных ресниц получше рассмотреть Льва; благородные буки элегантно склонялись пред Ним. Сьюзан показалось, что она присутствует на приеме в королевском дворце. Но вот происходившее вокруг них стало все больше и больше напоминать уже не официальный прием, а настоящий бал, потому что деревья начали танцевать. Танец состоял из каких-то сложных, необычайно красивых фигур, и с каждой минутой он становился все быстрее. Девочки смотрели как зачарованные. Они даже не заметили, как среди деревьев стали скакать какие-то новые, странные существа. Одно из них, совсем молоденький мальчик, было одето только в шкуру, а на кудрявых волосах его красовались виноградные листья. Его личико можно было посчитать даже слишком хорошеньким для мальчика, если бы не взгляд, в котором яркими искрами проглядывала какая-то необузданность.

Эдмунд, когда увидел его несколькими днями позже, сказал:

Мне кажется, этот способен на все, честное слово, абсолютно на все.

С ним водили хоровод множество бесшабашных девчонок, таких же неистово-веселых, как он сам. Все хохотали, приплясывали, прыгали, кувыркались, улюлюкали. Люси подумала, что они играют не то в салочки, не то в жмурки. Но похоже было, что все они и водят, и убегают одновременно. Вдруг среди этой компании показался кто-то верхом на ослике. Приехавший на ослике был стар и необычайно толст. Он вдруг стал громко кричать:

Освежиться! Нам надо влить в себя бодрости!

Тут он свалился с осла, и все кинулись его поднимать, пытаясь усадить обратно. Но ослику показалось, что только теперь и началась самая интересная игра: он стал то брыкаться, то усаживаться на задние ноги. Виноградных листьев, венков и гирлянд становилось все больше. Скоро виноград обвил и танцующие деревья. Люси совсем растерялась, когда вдруг почувствовала, что и у нее на голове оказался большой венок, сплетенный из виноградных ветвей и листьев и украшенный янтарными гроздьями. И вот уже все вокруг покрылось виноградом.

Освежиться! Мы должны освежиться! — продолжал горланить старик.

Все принялись срывать сочные пунцовые гроздья и лакомиться ими. Такого сказочно вкусного винограда в нашем мире никому не доводилось пробовать. Его сладость, свежесть вливали в каждого силу и бодрость. Кругом царило такое безудержное веселье и непринужденность, что Люси и Сьюзан даже немного смутились, когда все кругом вдруг замолчали и обратились в сторону Эслана, ожидая, что он скажет.

В этот момент взошло солнце. Неожиданно Люси что-то вспомнилось, и она шепотом обратилась к Сьюзан:

— Послушай, Сью, я знаю, кто это...

Кто?

— Мальчик со сверкающими глазами — это Вакх, а старик на ослике Силен. Помнишь, нам о них рассказывал мистер Тамнус?

— Рассказы-то я его помню, но, знаешь ли, Лу...

Что?

Я не чувствовала бы себя спокойно с этим Вакхом и всеми его шальными девчонками, если бы нам пришлось встретиться с ними без Эслана.

— А у меня такого ощущения нет! — возразила Люси.

Глава двенадцатая КОЛДОВСТВО И НЕОЖИДАННОЕ ВОЗМЕЗДИЕ

Тем временем Трампик и двое мальчиков подошли к небольшой темной арке, которая вела в глубь Холма Эслана. Неожиданно из темноты выскочили два барсука с оскаленными зубами и грозно спросили:

— Стой, кто идет?

Это я, гном Трампик. Со мной Верховный Король Питер и король Эдмунд. Они вернулись из Нарнии прошлых веков.

Барсуки обнюхали руки Питера и Эдмунда.

— Наконец-то! — воскликнули они. — Теперь все пойдет иначе.

Дайте нам какой-нибудь светильник, друзья, — сказал Трампик.

Барсуки скрылись в темноте и скоро вернулись с факелом. Питер зажег его и отдал Трампику.

— Пусть лучше досточтимый гном указывает дорогу, — сказал он, — мы ведь не знаем, как сейчас у вас здесь все устроено.

Гном взял факел и шагнул в темноту тоннеля. Внутри было холодно и сыро. Мальчикам, которые все время своего пребывания в Нарнии находились на свежем воздухе, здешний воздух показался тяжелым и затхлым, как в темнице. Они углублялись все дальше и дальше в недра холма. Ходы, которые изредка ответвлялись от тоннеля, часто были затянуты паутиной. Иногда на свет факела бросалась летучая мышь.

— Смотри, Питер! — прошептал Эдмунд. — Видишь эти письмена на стенах? Какими древними они кажутся. Но ведь мы-то с тобой даже древнее их! Когда мы были здесь, эту письменность еще даже не изобрели.

— Да, — отвечал Питер, — тут есть над чем подумать.

Неожиданно Трампик свернул в какой-то боковой проход слева, потом повернул направо, затем спустился по ступенькам и повел их опять куда-то влево. Наконец они увидели впереди слабый свет. Он шел из щели между дверью и полом. За дверью слышались голоса. По-видимому, там происходил жаркий спор. Один голос что-то сердито и громко доказывал остальным, поэтому там не услышали, как к двери подошли мальчики и Трампик.

Мне что-то не нравится все это, — прошептал Трампик Питеру, — давайте немного послушаем.

Все трое остановились прямо перед дверью.

Вам прекрасно известно, — послышался голос («Это король!» — прошептал Трампик), — почему в то утро Рог не мог протрубить точно на рассвете. Неужели вы забыли, что Мираз напал на нас сразу же после ухода Трампика и нам пришлось биться не на жизнь, а на смерть больше трех часов? Я затрубил сразу же, как представилась первая возможность.

Еще бы я это забыл! — опять заговорил сердитый голос. — Ведь это мои пять гномов отбивали атаку и один даже пал на поле битвы. («Узнаю Никабрика!» — прошептал Трампик.)

Как тебе не стыдно, гном! — раздался хриплый голос («А-а, Трюфлелов», — сказал Трампик). — Мы же все бились геройски, и гномы тоже. Но никто не превзошел в храбрости нашего короля.

— Короче, — перебил Никабрик. — Я хочу наконец разобраться со всеми этими сказками. Я не знаю и знать не хочу, почему от этого вашего Рога никакой пользы. Может, вы затрубили слишком поздно, может, не так, как надо, может, в нем вообще нет никакого волшебства. Вы, вы, господин всезнайка! Вы мне ответьте, долго нам еще будут морочить голову россказнями про всяких львов, королей Питеров и прочей чепухой? Я, например, давно уже сыт по горло вашими сладкими и умилительными побасенками. Нам сейчас необходима действенная помощь, а не всякие там нравоучения!

Должен признаться... то есть я не могу отрицать, что очень раздосадован результатами нашей... как это сказать?., нашего эксперимента, — послышался ответ («Это доктор Корнелиус»,— сказал Трампик).

Проще сказать, вы сели в лужу и все ваши обещания оказались дутыми! — повысил голос Никабрик. — В таком случае убирайтесь со своими советами и не мешайте другим делать дело!..

Помощь придет, — убежденно сказал Трюфлелов. — Янадеюсь только на Эслана. Имейте терпение, учитесь у нас, зверей. Может, помощь уже у порога.

Ха! — презрительно хмыкнул Никабрик. Вам, барсукам, только бы валяться кверху пузом и ждать, пока рак на горе свистнет. А я говорю вам: ждать мы не можем! Провизия тает на глазах. Ряды наши редеют после каждой стычки. Наши воины дезертируют.

А почему? спросил Трюфлелов. — Я могу объяснить. Всюду среди наших ходят слухи, что мы призвали на помощь древних королей Нарнии и призыв наш остался без ответа. А ведь вспомните, последними словами Трампика были: «Не говорите ничего армии о том, почему вы затрубите в Рог, и никому не говорите, что помощь придет от этого Рога». А Трампик уходил на верную смерть. Но почти все в тот же вечер все уже знали!

Я сейчас заткну твою барсучью глотку! закричал Никабрик. Или ты сей же момент заберешь свои слова обратно, или...

Хватит, — сказал король Каспиан. — Прекратите оба. Я хочу знать, на что намекает Никабрик. Как мы должны действовать? Но прежде, чем он начнет рассказывать, я желаю знать, кто эти два незнакомца, которых он привел на наш совет. Они все слушают, но ничего не говорят.

— Это мои друзья, — ответил Никабрик. — Вы-то сами здесь присутствуете только потому, что вы друг Трампика и Барсука. Чем вы лучше моих? А какие права имеет этот сумасшедший старикашка в черном плаще? Он присутствует на совете только потому, что он ваш друг. Почему только я один не имею права приводить своих друзей?

— Его величество король, которому ты поклялся в верности на своем мече! — гневно вскричал Трюфлелов.

С такими манерами тебя хоть сейчас можно прямо во дворец, — ядовито ответил Никабрик. — Ты готовый вельможа. Но здесь, в пещере, мы можем разговаривать запросто. Ты знаешь, да и этот тельмарийский мальчишка тоже, что, если мы не сможем выбраться из этой мышеловки, не пройдет и недели, как ему не над кем и не над чем будет царствовать.

Быть может, — сказал доктор Корнелиус, — твои новые друзья сами захотят рассказать о себе. Эй, вы там! Кто вы и чего вы хотите?

— Достопочтеннейший и ученейший доктор! — заскулил какой-то писклявый голос. — Нижайше прошу вас не думать обо мне плохо. Я всего-навсего бедная слабенькая старушка. Я очень-очень признательна многомилостивому гному за его дружбу. Его величеству, да будет сиять его красота вечно, нечего опасаться маленькой слабенькой старушки, которая не может даже собрать двух-трех палочек, чтобы согреть свой очаг. Правда, у меня всегда с собой мое малю-ю-юсенькое уменьице, но, конечно, не такое, как у вас, достопочтеннейший и ученейший доктор. Я могу капельку-капельку подколдовать, да заклинаньица кой-какие помню. И захотите только — я вмиг все напущу на ваших врагов. Ух, как я их ненавижу! Ох, как ненавижу! Никто не ненавидит их сильнее меня! Хотя я всего лишь маленькая слабенькая старушка...

— Все это весьма занимательно и э.... замечательно, — сказал доктор Корнелиус. — Я, кажется, начинаю понимать, кто вы такая, мадам. А теперь, мистер Никабрик, надеюсь, другой ваш друг поведает нам о себе?

В ответ послышался тягучий и ужасно противный голос, от которого Питера передернуло:

Я голоден. Я хочу пить. Когда я укушу, хватка у меня мертвая. Я буду держать, пока не умру, но даже после моей смерти им придется отрезать мои челюсти от моей жертвы. Хоронить его будут только вместе со мной. Я могу ничего не есть сотни лет и не умираю. Я могу лежать сто ночей на леднике и не замерзну. Я могу выпить море крови и не лопну. Покажите мне ваших врагов!

И в присутствии этих двух существ вы хотите раскрыть нам ваш план? — спросил Каспиан.

Именно так, — ответил Никабрик. — И именно при их помощи предполагаю его осуществить.

Наступила минута или две почти полной тишины, потому что Каспиан и двое его друзей что-то обсуждали шепотом. Потом Каспиан сказал громко:

— Мы согласны, Никабрик. Мы будем слушать ваш план.

Наступила пауза, такая длинная, что мальчики даже стали сомневаться, соберется ли он когда-нибудь вообще говорить.

— Начинать так начинать! — вдруг воскликнул Никабрик. — Будем говорить серьезно. Никто из нас ничего не знает, точнее, не знает правды о древних днях Нарнии. Трампик вообще не верил всем этим рассказам. Я готов подвергнуть их критическому анализу, но, разумеется, как-нибудь потом. Я ведь даже согласился попробовать этот Рог. Ничего не вышло! Если даже и существовали когда-нибудь эти самые король Питер и королева Сьюзан, король Эдмунд и королева Люси, то они либо не услышали нас, либо они не могут прийти, либо они наши враги...

Или они на пути сюда! — вставил Трюфлелов.

Ты можешь повторять это. пока Мираз не бросит нас на съедение своим псам, — парировал Никабрик. — Так вот, я считаю, что мы уже попробовали потянуть за один конец этой цепи древних легенд, и ничего хорошего из этого не вышло. Ладно. Когда ломается меч, вам приходится браться за кинжал. Не пора ли вспомнить о других силах, которые существовали в древней Нарнии помимо этих королей и королев? А что, если нам попытаться вызвать их?

Ты имеешь в виду Эслана? — спросил Барсук. — Но ведь призывать Его — то же самое, что и призывать древних королей. Они все Его слуги. И если Он не прислал их (но я уверен, что пришлет), разве больше вероятности в том, что Он придет Сам?

— Нет. В этом ты совершенно прав, — сказал Никабрик. — Эслан и короли приходят вместе. Эслан либо мертв, либо он не на нашей стороне. А может, есть кто-то сильнее Его? И этот более сильный не пускает Его сюда? Ну а даже если Он придет, откуда мы узнаем, что Он нам друг? Как говорят, Он не всегда был другом гномов. Да и зверей, кстати. Спроси-ка у волков. Наконец, Он был в Нарнии только один раз, по крайней мере я о других разах не слышал. Он тогда не очень-то здесь задержался. Этого льва можно не принимать больше в расчет. Я подумал еще кое о ком. Наступило молчание. Несколько минут было так тихо, что Питер даже расслышал через дверь тяжелое сопение Барсука.

Кого же вы имеете в виду? — спросил Каспиан.

Я подразумеваю силу, которая намного превосходила могущество Эслана и держала Нарнию под своими чарами многие и многие годы. Ведь так говорят старинные сказания?

Белая Колдунья!!! закричали одновременно все трое. По шуму из комнаты Питер догадался, что все там вскочили на ноги.

— Да, — ответил Никабрик очень спокойно и медленно. — Я имею в виду Колдунью. Садитесь. Что вы, словно малые дети, шарахаетесь в страхе от какого-то имени? Нам нужна сила! Мы должны обладать силой, которая будет на нашей стороне. А уж если говорить о силе, то разве не старинные сказания свидетельствуют, что Колдунья победила Эслана, связала Его и на Камне, что вон там, на этом самом Камне, убила Его как раз перед рассветом?

Но там говорится, что Он снова ожил! — сказал резко Барсук.

Вот именно, говорится! ответил Никабрик. — Но заметил ли ты, как мало там сказано о том, что Он делал после этого? Он просто исчезает из повествования! Как же ты это объяснишь, если Он действительно ожил? Гораздо больше похоже на то, что ничего такого не было. Он не оживал. Ты когда-нибудь видел, чтобы убитый оживал? В этих историях о Нем не говорится больше ничего потому, что просто нечего сказать.

Он установил царствование королей и королев древней Нарнии, сказал Каспиан.

— Король, который побеждает в великой битве, не нуждается для своего царствования ни в каких львах, язвительно парировал Никабрик. Послышалось глухое рычание. Наверное, это был Трюфлелов.

Так вот, — продолжал Никабрик, что же стало с этими королями и королевами и всем их царством? Они тоже исчезли! А у Колдуньи все обстояло не так. Она царствовала около сотни лет: сто лет стояла зима!!! Вот это я понимаю, сила так сила!

Но, клянусь небом и землей, — вскричал Каспиан, — все сказания в один голос говорят, что Колдунья была самым страшным врагом для всех! Она была в десять раз хуже, чем Мираз!

— Быть может, — холодно отозвался Никабрик. Не исключаю, что так оно и было в отношении вас, людей, если только вы были тут в те времена. Вероятно, и кому-то из зверей от нее досталось. Она, по-видимому, извела всех бобров, во всяком случае, их сейчас в Нарнии не видно. Но в отношении нас, гномов, все было в полном порядке. Я гном, и я готов постоять за свой народ. Нам Колдунья не страшна!

Но ведь вы же заключили союз с нами?! вскричал Барсук.

Да, и вы уже успели попользоваться плодами этого союза, — огрызнулся Никабрик. — Кто посылается во все опасные вылазки? Гномы. Кто остается целый день голодным, когда запасы еды кончаются? Гномы. Кто?..

— Ложь! Все это ложь! перебил Трюфлелов.

Ах, так?!! — истошно завопил Никабрик. — Если вы не в состоянии помочь моему народу, я найду кого-нибудь еще!

— Гном, это что, открытый бунт? — спросил Король.

Не хватайся за свой меч, Каспиан, — развязно ответил Никабрик. Ты пока не у себя во дворце, где можно приказывать страже и казнить кого вздумается! Не советую останавливать меня. Ты думаешь, я боюсь тебя? Нас здесь трое. Посмотрим еще, чья возьмет!..

Ну что же, давай! — ответил Барсук и сделал шаг вперед.

Неожиданно вмешался доктор Корнелиус:

Постойте, постойте! Зачем же раньше времени устраивать ссоры? Белая Колдунья мертва. В этом согласны все повествования древности. Что имел в виду Никабрик, когда собирался позвать Колдунью?

Неожиданно раздался тот противный тягучий голос, который они уже слышали:

— Ой, мертва ли?

Затем закричал первый, незнакомый Трампику голос:

Ах, мое золотенькое величество! Вам не надобно беспокоиться: мы конечно же можем вызвать нашу Белую Госпожу, хоть она и мертва. Достопочтеннейший и ученейший доктор хотел только подшутить над бедненькой маленькой старушкой вроде меня. Кто же не знает, что колдуньи не бывают по-настоящему мертвы? Колдунью всегда можно призвать.

Так зовем же ее поскорее! отозвался противный голос. Мы уже готовы. Начерти круг. Готовь голубое пламя...

Что-о?!... воскликнули разом доктор Корнелиус и Барсук, но их негодующий возглас был покрыт громоподобным голосом короля Каспиана:

Так вот что ты задумал! Черная магия и вызывание всякой нечисти! Теперь я вижу, что у тебя за компания, Никабрик: ведьма и оборотень!

В следующую секунду послышался шум драки, визг, вой, звериное рычание и лязг оружия. Питер, Эдмунд и Трампик ринулись вперед. Ворвавшись в комнату, Питер увидел прямо перед собой мальчика приблизительно своих лет, который бился с каким-то отвратительным серым существом, чем-то средним между волком и человеком. Эдмунд оказался около черноволосого гнома и Барсука, которые дрались на полу. Трампик столкнулся с ведьмой, вцепившейся в глотку доктора Корнелиуса. Трампик взмахнул мечом, и голова ведьмы полетела прочь. Тут погас свет, и бой продолжался еще несколько минут в полной темноте. Потом все стихло.

Как ты, Эд? спросил наконец Питер.

Я-то нормально, отозвался Эдмунд. — Схватил того мерзавца Никабрика, но, по-моему, он еще жив.

Гром и молния! — послышался откуда-то снизу сердитый голос. — Вы уселись на меня, ваше величество. Это я, Трампик. Слезайте скорее, а не то от меня останется лепешка!

Прошу прощения, ответил Эдмунд. Так лучше?

Ой-ой-ой! завыл Трампик. — Вы сейчас наступили мне на нос!

— А где король Каспиан? — спросил Питер.

Я здесь, — отозвался слабый голос.

Затем все услышали, как кто-то чиркает спичкой. Слабый свет вырвал из темноты лицо Эдмунда. Он был бледен и чем-то перепачкан. Светильник лежал на полу разбитый, и поэтому пришлось зажечь свечу, которую он подобрал с пола. Пока Эдмунд прилаживал ее на столе, остальные встали и подошли к нему.

Мне кажется, что никому из врагов не удалось убежать, — сказал Питер. — Вот ведьма. Она мертва. Никабрик тоже убит. А это, насколько и понимаю, оборотень. Он только наполовину успел превратиться из человека в волка, как был убит. Вы, вероятно, король Каспиан?

Да, — ответил другой мальчик. Но я не понимаю, кто вы?

Перед вами его величество Верховный Король Питер, — сказал Трампик.

Рад приветствовать ваше величество, — сказал Каспиан.

Я тоже очень рад, сказал Питер. Мы пришли сюда не для того, чтобы занять ваш престол, но чтобы вам его вернуть.

Ваше величество, — услышал сзади себя Питер. Он обернулся и оказался лицом к лицу с Барсуком. Питер сделал шаг вперед, обнял его и поцеловал. В этом поступке не было ничего девчачьего: ведь Питер был Верховный Король.

Вы самый лучший из барсуков, — сказал он. — Вот кто нас никогда не подводил!

— Вы переоцениваете меня, ваше величество, — скромно ответил Барсук. Мы звери, и мы не меняемся. Тем более барсуки.

Жаль Никабрика, грустно сказал Каспиан. Хоть он и невзлюбил меня с самого начала, наши неудачи очень ожесточили его. Если бы мы победили, из него наверняка мог бы выйти хороший гном. Мы не знаем, кто убил его, и это хорошо.

У вас течет кровь, сказал Питер.

Меня укусил вот этот, — он показал на оборотня. Пока рану промыли и перевязали, прошло немало времени. Когда с этим было покончено, Трампик сказал:

Что же? Теперь самое время перекусить.

Но только не здесь, сказал Питер.

Конечно, не здесь, — с содроганием в голосе согласился Каспиан. Надо позвать кого-нибудь вынести трупы.

Эту падаль пусть швырнут в какую-нибудь яму подальше отсюда, сказал Питер, — но гнома надо отдать его соплеменникам, чтобы похорони и. согласно их обычаям.

Сделав все необходимые распоряжения, они позавтракали в одной из соседних пещер. Разумеется, завтрак был не из тех, что называют королевскими, но после всех переживаний и приключений каждому из них он показался великолепным.

Глава тринадцатая ВЕРХОВНЫЙ КОРОЛЬ ПРИНИМАЕТ КОМАНДОВАНИЕ

Итак, — сказал Питер, когда они закончили свою трапезу, Эслан и девочки (то есть королева Сьюзан и королева Люси) находятся где-то неподалеку. Мы не знаем, когда Он начнет действовать. Но это Его дело, а не наше. Будем думать о том, как должны действовать мы. Ты говоришь, Каспиан, что у нас недостаточно сил для решительной битвы с Миразом?

Боюсь, что да, — немного смущенно ответил Каспиан. Питер ему очень нравился, но пока он стеснялся его, потому что для него встреча с великим королем древности была еще более чудесной, чем для них встреча с ним. Ну что ж, сказал Питер, — тогда я пошлю ему вызов на поединок. Мы будем биться один на один.

О таком варианте пока никто не думал.

А можно, с нашей стороны на поединке буду биться я? — сказал Каспиан. — Мне хотелось бы отомстить за отца.

Ты ранен, — ответил Питер. — И потом, он просто посмеется над твоим вызовом. Мы-то видели, что ты настоящий воин, но ведь для него ты просто ребенок.

Простите, ваше величество, — сказал Барсук, который все никак не мог оторвать взор от Питера, вы не учитываете, что у Мираза армия сильнее, и он знает это. А вдруг он вообще откажется от поединка. Зачем ему рисковать?

Твое замечание весьма справедливо, — ответил Питер. — Но даже если он и откажется, вызов даст нам некоторое преимущество. Мы получим почти целый день перемирия, потому что посылка герольдов и все официальные церемонии требуют много времени. И будет больше возможности дождаться Эслана и не вступать в решительную битву без Него. Кроме того, я смогу лучше узнать свою армию и осмотреть позиции. Все эти соображения говорят о необходимости вызова. Да, но вначале я должен его составить. У вас есть перо и чернила, многоуважаемый доктор?

Разве ученый может без них обойтись! — с поклоном отвечал Корнелиус.

Прекрасно, я буду диктовать, сказал Питер. Пока доктор Корнелиус отстегивал от пояса письменный прибор, открывал чернильницу и затачивал перо, Питер, прикрыв глаза и откинувшись на спинку стула, стал вспоминать, как в Нарнии принято составлять такие документы.

Порядок, — сказал он наконец. — Готовы ли вы, доктор? Начнем.

Корнелиус обмакнул перо в чернила и приготовился писать.

«Питер, милостию Эслана, начал диктовать Питер, — избранный и нареченный Львом Верховный Король всех Королей Нарнии, Император Одиноких Островов и Властелин Кэр-Пэравела, Рыцарь благороднейшего Ордена Льва, Миразу, сыну Каспиана Восьмого, бывшему Лорду-Протектору Нарнии, а ныне изменнику и узурпатору Нарнийского престола». Написали?

«Узурпатору Нарнийского престола», — с довольной улыбкой повторил Корнелиус, выводя букву за буквой.

Теперь с новой строчки, — сказал Питер. — «Ради предотвращения кровопролития и прочих бедствий войны, обрушившихся на наше королевство Нарнию, Мы, Верховный Король Питер, соизволяем доказать в поединке с Вами, что в настоящее время истинным Королем Нарнии является Каспиан, Наш возлюбленный царственный собрат. Вы обвиняетесь не только в предательстве, но и в убийстве своего брата, Каспиана Девятого, и многих других беззаконных деяниях. Сей вызов вручит Наш царственный брат, Король Эдмунд, некогда правивший с Нами всей Нарнией, Герцог Чащобы Фонарного Столба, Граф Западных Земель, Рыцарь благородного Ордена Каменного Стола. Он облечен всеми полномочиями для ведения настоящих переговоров об условиях предстоящего поединка. Писано в Кургане Эслана». Поставьте, пожалуйста, сегодняшнее число и месяц. Теперь нам предстоит решить, кто еще пойдет с королем Эдмундом. Я считаю, что надо послать Великана. — Он... он не очень умен, — сказал Каспиан.

Да, это известно, — ответил Питер. — Но всякий великан, если он только не открывает рот, выглядит очень представительно. Мы с ним договоримся. Молчать — это не так трудно. Однако, кого пошлем еще?

— Если мне позволят выразить свое мнение, сказал Трампик, то лучше Храброхвоста никто не сможет испепелить противника взглядом.

Все, что я о нем слышал, подтверждает правоту твоих слов, сказал Питер с улыбкой. — Но было бы лучше, если бы он был чуть выше ростом. Я боюсь, что они его даже не заметят.

— Пошлите Урагана, ваше величество, — посоветовал Барсук. Никто еще не смел смеяться над кентаврами.

Примерно через час после этого совещания в недрах Кургана Эслана двое знатных вельмож из армии Мираза прогуливались среди своих укреплений. Одного звали Глоцель, а другого Сопеспиан. Неожиданно они увидели, как из леса, окружающего Холм, показались Великан Уимблуитер и Кентавр Ураган. Между ними шел некто, кого тельмарийцы никак не могли опознать. Надо сказать, что никто из мальчишек в классе Эдмунда не узнал бы его сейчас Общение с Эсланом, его дыхание придало ему величественность, и сразу было видно, что он настоящий король и воин.

— Это что, вылазка? — спросил Глоцель своего спутника.

Да нет, — ответил тот, — похоже, это парламентеры. Смотри, у них в руках зеленые ветви. Наверное, они хотят сдаваться.

— У того, кто идет между Кентавром и Великаном, такое выражение лица, будто он сдаваться совсем не собирается. Кто это может быть? На мальчишку Каспиана он не похож.

Нет, конечно! Это настоящий воин. Только откуда они его заполучили? Между нами говоря, он гораздо больше похож на короля, чем наш Мираз А какое у него вооружение! Нашим оружейникам такого никогда не сделать.

Клянусь честью, он несет вызов!

Это интересно, — сказал Сопеспиан. — Враг окружен и сила на нашей стороне. Едва ли Мираз примет этот вызов. Не такой уж он дурак.

— Но он должен принять послов, сказал Глоцель.

Давайте отойдем отсюда, — понизив голос, сказал Сопеспиан. Я хочу кое-что обсудить с вами. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.

— Если Мираз примет вызов, то он может либо победить, либо быть убитым.

— Совершенно верно, — кивнул головой Сопеспиан.

— Если он победит, мы выигрываем войну. Разумеется, а если нет?

— Если он будет убит, то мы сумеем разбить врага и без его величества. Не мне вам рассказывать, что военачальник он никудышный. Мы победим и освободимся от короля.

Управлять этой страной без Мираза мы сможем даже лучше, чем с ним.

Ведь это мы возвели его на престол, а он так ничем и не отблагодарил нас. Что мы с этого имели? — разгорячился Глоцель.

Тише, перебил его Сопеспиан, вон за нами уже идут. Придется идти в королевский шатер на совет.

Когда они подошли к шатру Мираза, то увидели около него Эдмунда и Великана с Кентавром, которые только что вручили вызов и теперь ожидали ответа, потягивая из кубков вино и закусывая печеньем. Два тельмарийских вельможи смогли теперь рассмотреть их вблизи, и те показались им очень опасными противниками.

Войдя в шатер, они увидели Мираза, который сидел без доспехов и заканчивал свой завтрак. Он был очень хмур, а лицо его раскраснелось от вина и обильной еды.

— Полюбуйтесь-ка, что за белиберду прислал мне племянничек! — сказал он и с этими словами бросил им через стол свиток, лежавший около него. — Опять я слышу эти бабкины сказки.

Мой государь, — обратился к нему Глоцель, — если тот молодой воин, которого мы сейчас видели у входа в ваш шатер, и есть упоминаемый здесь король Эдмунд, то должен признаться вам, что в данном случае нам придется иметь дело не с бабкиными сказками, но с очень серьезным противником.

— Король Эдмунд! Ха-ха! — сказал Мираз. — Вы, современный человек, будете мне повторять все эти дурацкие россказни о Питере, Эдмунде и прочую чепуху?

— Я верю своим глазам, ваше величество.

— Ладно, перестанем говорить о пустяках, — отрезал Мираз. — Надеюсь, по поводу этой писульки у нас с вами может быть только одно мнение?

— Я полагаю, что да, государь, — сказал Глоцель.

— Так я вас слушаю, — сказал Мираз.

Вне всяких сомнений, — сказал Глоцель, — мы должны избежать такого поединка. Меня никогда не считали трусом, но встреча на поле битвы с этим молодым воином представляется мне совсем нежелательной. А коль скоро его брат именуется Верховным Королем, то представляется мне еще более опасным противником, и поэтому я считаю, что мы не имеем права рисковать жизнью вашего величества.

Да вы что, шутить изволите?! — гневно вскричал Мираз. — Я ждал от вас совсем другого совета. Вы что же, думаете, я хотел спросить вас, следует ли мне бояться этого, как его там, Питера? Да его, может, вообще не существует. Как вы могли предположить, что я его боюсь? Я хотел посоветоваться с вами о том, стоит ли нам воспользоваться сейчас нашим превосходством и преимуществами своего положения, или же будет проще решить все посредством поединка?

— Я могу сказать только одно, — сказал Глоцель. — От поединка нам в любом случае следует отказаться. В этом молодом рыцаре есть что-то роковое, от него так и веет смертью.

Опять вы за свое! — взревел Мираз, уже не на шутку взбешенный. — Хотите, чтобы я показал себя таким же жалким трусом, как вы?!!

Ваше величество может говорить все, что ему будет угодно, — обиженно ответил Глоцель.

Вы рассуждаете, словно трусливая баба, — сказал Мираз. — А каково будет ваше мнение, мой храбрый Сопеспиан?

— Лучше не будем об этом, — был ответ. — Как уже отметило ваше величество, у нас есть превосходство. Поэтому ваше величество нисколько не скомпрометирует себя отказом от этого поединка. За вашу славу и честь можно быть вполне спокойным.

Разрази вас гром! — заорал Мираз, вскакивая. — Вы все сегодня словно белены объелись. Вы что, смеете думать, будто я ищу предлога уклониться от поединка?! Так лучше бы сразу попробовали назвать меня трусом!

Беседа стала принимать как раз то течение, которое было желательно для обоих вельмож, поэтому они ничего не отвечали.

Теперь я понимаю, в чем дело, — сказал Мираз, бешено вращая глазами. — Вы самые отъявленные трусы. И вы дерзнули судить обо мне по своей заячьей мерке. Предлог уклониться от поединка, чего вздумали?! Повод не драться! И это мои воины! И это тельмарийцы! Да вы же не мужчины! Я вас в обоз отправлю! Вы, наверное, будете твердить всем и каждому, если я по политическим соображениям отклоню этот вызов, что я испугался?! Что, разве не так?!

— Никакой опытный воин, —спокойно ответил Глоцель, — не будет считать человека вашего возраста трусом, если он уклонится от поединка с каким-либо великим воином, который к тому же значительно моложе его.

Так вы думаете про меня, — медленно и угрожающе заговорил Мираз, что старикашка уже одной ногой в могиле? Так, что ли? Я вам объясню, чего вы добились. Можете убираться ко всем чертям со своими бабьими советами. Я принял решение, противоположное тому, которого хотели вы. Поначалу я думал отказаться от вызова. Но теперь приму его. Слышите? Приму!

Глоцель попытался было что-то возразить, но Мираз уже не слушал. Он вскочил и выбежал из своего шатра. Оба вельможи могли слышать, как он громко заявил Эдмунду, что принимает вызов. Они обменялись многозначительными взглядами и тихонько захихикали.

— Так я и думал, что нам удастся его завести, — прошептал Глоцель. Но он назвал меня трусом. Этого я ему никогда не прощу!

Когда парламентеры вернулись и новость облетела всех на Кургане Эслана, Эдмунд и один из капитанов армии Мираза отправились выбирать место для поединка и обносить его оградой из канатов и жердей. Требовалось по три секунданта от каждой стороны. Каспиан обратился к Питеру с просьбой позволить ему войти в число секундантов, но Верховный Король ответил ему, что, поскольку поединок будет происходить именно из-за его, Каспиана, прав на королевский престол, участие того даже в качестве секунданта кажется ему нежелательным. Когда Питер объяснял Каспиану все это, он услышал сзади низкий и сонный голос:

— Ваше величество! Прошу мне разрешить. Я ведь Медведь.

Питер оглянулся. Перед ним стоял самый старший из Пузатых Медведей.

Совершенно с тобой согласен, — ответил Питер, улыбнувшись. Ты действительно самый настоящий Медведь.

Медведи всегда имели право быть секундантами, — сказал Медведь с глубоким зевком.

— Не позволяйте ему, — зашептал гном на ухо Питеру. — Он хороший малый, но всех опозорит. Он или просто завалится спать, или постоянно будет сосать свою лапищу у всех на виду.

Не могу с тобой согласиться, многоуважаемый гном, — ответил Питер. Он совершенно прав. Медведи всегда обладали этой привилегией. Я только удивляюсь тому, как об этом помнят так много веков. Ведь столько всего уже позабыто.

— Прошу вас, ваше величество, — не отступал Медведь.

— Это твое право, — сказал Питер. — Ты будешь одним из моих секундантов. Но помни, что лапу сосать нельзя.

— Конечно, я обещаю, — смущенно ответил Медведь.

Так ведь ты даже сейчас ее сосешь! — закричал Трампик. Медведь вытащил лапу из пасти и стал делать вид, будто ничего подобного не было.

— Ваше величество! — раздался вдруг голосок откуда-то снизу.

— А, это ты, Храброхвост! — сказал Питер, вглядываясь в землю вокруг себя: когда предстоит беседа с Мышом, надо сначала найти его.

Ваше величество, — сказал Храброхвост, — моя жизнь всегда в Вашем распоряжении, но моя честь принадлежит только мне. В армии вашего величества трубачи есть только среди моих солдат. Мы полагали, что только нам принадлежит право переправить ваш вызов. Мы очень опечалены, что нас обошли. Однако если вам будет угодно включить меня в число секундантов, наша обида будет удовлетворена.

Когда Мышь договорил, над их головами вдруг словно загрохотал гром. Дело в том, что даже лучшие из великанов часто не могут удержаться от глупого и непристойного смеха в самых неподходящих ситуациях. Уимблуитер, правда, сразу же осекся и замолчал, покраснев, как помидор. Храброхвост схватился за эфес своей шпаги и стал высматривать, кто бы это мог смеяться.

Боюсь, что ваша просьба не может быть удовлетворена, — сказал Питер. — Некоторые люди боятся мышей... Поэтому с нашей стороны будет не совсем корректно по отношению к Миразу поставить у него сбоку кого-то, кто будет внушать ему беспокойство.

Ваше величество является просто воплощением чести, — сказал Храброхвост с элегантным поклоном. — Я совершенно удовлетворен объяснением вашего величества... Однако мне показалось, что кто-то здесь только что непристойно смеялся. Если кто-нибудь желает поделиться со мной тем, что его так не вовремя рассмешило, я всегда к его услугам, как, впрочем, и моя шпага!

После этих слов наступила неловкая тишина, которую прервал Питер:

Великан Уимблуитер, Медведь и Кентавр избираются моими секундантами. Поединок состоится в два часа пополудни. Обед ровно в полдень.

На этом совет закончился. Когда Питер и Эдмунд отошли немного в сторону, Эдмунд спросил брата:

Все пока идет хорошо, но уверен ли ты, что сможешь победить его?

Ответ на этот вопрос мы получим от Мираза с помощью моего меча.

Глава четырнадцатая КАК ВСЕ ЭТО БЫЛО

Незадолго до назначенного времени Трампик и Трюфлелов вместе с остальными нарнийцами разместились на опушке леса напротив солдат армии Мираза, стоявших на расстоянии двух выстрелов из лука. Между враждебными армиями находилось отгороженное место, где должен был происходить поединок. Со стороны тельмарийцев секундантами были выставлены Глоцель и Сопеспиан, стоявшие с обнаженными мечами по углам внутри площадки, и еще какой-то вельможа, который должен был наблюдать за поединком сбоку. От нарнийцев внутрь ограды встали Великан и Медведь (который, несмотря на все свои обещания, сосал лапу и выглядел поэтому очень глупо), а боковым секундантом оказался Кентавр. Он производил гораздо более внушительное впечатление, чем тельмариец, стоявший напротив него. Питер пожал руки своим друзьям и шагнул за ограду.

— Мне бы хотелось, чтобы Эслан вернулся к нам сюда до этого поединка, — сказал Трампик.

— Я тоже об этом мечтаю, — ответил Трюфлелов. — Но посмотри-ка туда, назад.

— Ой, что это? — пробормотал гном, обернувшись. — Кто эти могучие люди, эти красавцы? Их же сотни или даже тысячи! Они же все идут сюда!

— Это духи деревьев, дриады и гамадриады, — сказал Барсук. — Эслан разбудил их.

— Гм-м, — сказал гном. — Это очень неплохо в случае, если эти тельмарийцы замыслят какую-нибудь подлость. Однако Верховному Королю от этого будет немного пользы, если Мираз владеет мечом лучше, чем он.

Барсук ничего не ответил, потому что в это время Питер и Мираз подошли друг к другу. Оба они были в шлемах и кольчугах, в руках у каждого были меч и щит. Они поклонились и что-то сказали друг другу, но из-за расстояния ничего нельзя было расслышать. В следующий момент мечи сверкнули на солнце. Начался поединок. Звон мечей уже почти нельзя было расслышать, потому что обе армии стали кричать как на стадионе, приветствуя своих бойцов.

— Молодчина, Питер, молодчина! — закричал Эдмунд, — увидев, что Мираз отступил шага на полтора. — Так ему, так!!!

Несколько мгновений казалось, что победа будет за Питером, который повел было решительное наступление. Однако Мираз сообразил, что у него есть преимущество в росте и весе, и уже через минуту сам перешел в атаку.

— Мираз! Мираз! Да здравствует король Мираз! — заорали его солдаты.

Нарнийцы забеспокоились, а Каспиан и Эдмунд даже побледнели. Мираз наносил Питеру удары один страшнее другого. Питер парировал и наносил ответные. Мираз отступил. Наступила небольшая передышка.

— Смотри, — сказал Эдмунд Каспиану, — теперь они оба стали осторожней. Маневрируют, рассчитывают каждый удар.

— Боюсь, — проговорил доктор, — этот Мираз хорошо владеет мечом.

Но не успел он договорить, как среди нарнийцев поднялось такое ликование, словно победа была ими уже одержана.

— Что? Что такое? — спросил Корнелиус. Скажите, что произошло, я плохо вижу.

— Питер нанес первый удар. Первая кровь.

— Но сейчас уже снова плохо, — отозвался Эдмунд, внимательно наблюдавший за поединком. — Питер не совсем правильно использует свой щит. Похоже, он получил рану в левую руку.

Так оно и было. Все заметили, что левая рука Питера, в которой у него был щит, безжизненно повисла. Послышались радостные крики тельмарийцев.

— Тебе приходилось видеть больше битв, чем мне, — обратился Каспиан к Эдмунду. — Как ты считаешь, есть у Питера шанс?

— Честно сказать, похоже, что очень маленький, — ответил Эдмунд. Я чувствую, что нам может помочь только счастливый случай.

Ах! Зачем мы вообще все это допустили! горько вздохнул Каспиан. Вдруг крики с обеих сторон умолкли. Эдмунд даже смешался на мгновение, но потом сказал:

Я понял, в чем дело. Они оба согласились на небольшую передышку. Пойдемте, доктор. Может, мы сможем чем-нибудь помочь нашему Верховному Королю. — Они побежали к ограде. Питер как раз только что перелез через нее. Лицо у него пылало, грудь тяжело вздымалась.

— Твоя левая рука ранена? — спросил Эдмунд.

Не то что ранена, — ответил Питер. — Я парировал щитом его удар. Удар был очень сильный и край щита повредил мне запястье. Я не думаю, что здесь перелом, скорее всего растяжение. Если вы перевяжете, смогу действовать и этой рукой.

Пока шла перевязка, Эдмунд обеспокоенно спросил Питера:

— Что ты о нем думаешь?

Он серьезный противник, очень серьезный. Но думаю, что у меня есть шанс, если удастся затянуть бой. Тогда его вес обратится против него, и он начнет задыхаться. К тому же и солнце припекает. Ни на что другое рассчитывать не приходится. Если он меня одолеет, поцелуй крепко всех наших. Вон он опять идет. Прощай, старина, прощайте, доктор. Эд, скажи что-нибудь приятное Трампику, он славный малый.

Эдмунд не мог ничего ответить. Он почувствовал комок в горле и поплелся на свое место вместе с доктором.

Однако дела теперь пошли лучше. Питер опять мог использовать свой щит. Кроме того, он стал активно маневрировать, буквально кружиться вокруг Мираза, выматывая его своими короткими атаками и отступлениями.

Трус! — закричали солдаты Мираза. — Стань перед своим противником. Здесь же бой, а не танцульки!

Надеюсь, он не будет их слушать, — сказал Каспиан.

Нет, конечно! Вы его еще не знаете... Ай-ай-ай! — закричал Эдмунд, потому что в этот момент Мираз сделал неожиданный выпад и нанес удар по шлему Питера. Питер закачался, поскользнулся и опустился на одно колено. Тельмарийцы закричали еще неистовей:

Мираз! Быстрее! Убей его сейчас же!

Но Мираз и так уже подскочил к Питеру и занес над ним меч. Эдмунд закусил губу так сильно, что из нее пошла кровь. Сверкнул меч Мираза. Казалось, он разрубит голову Питера пополам. Но тот уклонился, и удар пришелся по плечу. Сделанная гномами кольчуга оказалась надежной и выдержала.

Клянусь небом! — закричал Эдмунд. — Он уже вскочил. Давай, Питер, давай!

Я не могу разглядеть, что происходит, сказал доктор. — Как это ему удалось?

Он ухватился за руку Мираза, — сказал Трампик, приплясывая от восторга. — Это же надо догадаться! Да здравствует Старая Нарния! Да здравствует Верховный Король Питер!

Смотрите, — сказал Трюфлелов. — Мираз начинает сердиться. Это очень хорошо.

Удары посыпались с невероятной быстротой с обеих сторон. Волнение достигло такой степени, что теперь никто уже не кричал, все затаили дыхание. Зрелище было величественным и завораживающим.

Вдруг нарнийцы радостно закричали. Мираз упал. Правда, причиной тому был не удар Питера: он просто споткнулся о какую-то кочку. Питер отошел назад, давая Миразу возможность встать.

«Ой, ну что же он?! — подумал Эдмунд. — Разве здесь место для благородных манер? Но, наверное, он все-таки прав. Он же Рыцарь и Верховный Король. Эслан бы его одобрил. Но этот негодяй сейчас встанет, и тогда...»

Но этому негодяю не суждено было больше встать: Глоцель и Сопеспиан имели на этот счет свои планы. Как только они увидели, что их король лежит на земле, они тут же бросились к нему с криками:

— Измена! Измена! Этот нарнийский наемник заколол нашего короля, когда тот лежал беспомощный! К оружию! К оружию, тельмарийцы! Мы им сейчас покажем! Бей предателя!

Питер едва понимал, что происходит. Он увидел только, что к нему бегут двое огромных мужчин с обнаженными мечами. Тут он заметил, что третий тельмарийский секундант перескочил через ограждение и тоже бросился к нему.

— Измена! К оружию, Нарния! — закричал Питер. Если бы тельмарийцы втроем набросились на него, ему не миновать бы верной смерти. Но Глоцель, подскочив к лежащему Миразу, в одно мгновенье поразил его своим мечом.

— Это тебе за сегодняшнее оскорбление! — прошептал он, выдергивая окровавленный клинок из страшной глубокой раны Мираза. Сопеспиан тем временем бросился на Питера, но тот, увернувшись, поставил ему подножку, и вельможа кубарем покатился на землю. В то же мгновение рядом с Питером оказался Эдмунд, который, потрясая мечом, громко кричал:

— Вперед, Нарния! С нами Лев!

Вся тельмарийская армия ринулась на них. Но тут со стороны нарнийцев вперед выступил Великан, размахивавший своей огромной шпагой. Его поддержал Кентавр. В воздухе запели стрелы гномов. Началась настоящая битва.

— Назад, Храброхвост! — кричал Питер. — Здесь не место для мышей. Вас только всех передавят!

Но эти отважные маленькие зверьки и не думали отступать. Они ловко сновали под ногами вражеских воинов. Те от неожиданности теряли равновесие и падали, и тогда мыши их добивали. Но не успели нарнийцы по-настоящему разойтись, как среди тельмарийцев началась паника. Здоровенные солдаты Мираза бледнели и в ужасе бросали оружие, глядя не на нарнийцев, а куда-то выше их голов. Раздались крики:

— Лес! Лес идет! Это конец света!

Но скоро ни криков, ни звона оружия уже не стало слышно. Все потонуло в страшном шуме, который производили проснувшиеся деревья, пробиравшиеся через ряды армии Питера и преследующие тельмарийцев. Вам когда-нибудь приходилось оказываться во время урагана в густом старом лесу? Вспомните этот звук и представьте, к тому же, что деревья, вместо того чтобы стоять на одном месте, движутся на вас. Причем они уже становятся даже не деревьями, а почти людьми, точнее сказать, великанами, протягивающими к вам свои гигантские руки-ветви. И все это несметное воинство надвигалось на тельмарийцев. Надо признаться, что даже нарнийцы почувствовали себя не очень-то уютно. Не прошло и нескольких минут, как все сторонники Мираза сломя голову помчались к Великой Реке в надежде перебраться по мосту на другой берег и там укрыться за стенами города у Брода Беруны.

Когда они добежали до реки, моста не было. Со вчерашнего дня он исчез. Тогда паника и страх овладели ими, и все они сдались.

Так что же случилось с мостом?

Накануне рано утром, проспав всего несколько часов, Сьюзан и Люси, проснувшись, увидели над собой Эслана.

Пора вставать, — сказал он. — Сегодня мы устроим праздник.

Они сели, протерли глаза и огляделись вокруг. Деревья уже все ушли, лишь вдалеке темной массой виднелись их последние ряды, двигавшиеся по направлению к Кургану Эслана. Силен, Вакх и вакханки — его спутницы с шальным взором были здесь. Люси, полностью отдохнувшая, быстро вскочила. Никто уже не спал, вокруг раздавался веселый смех, звуки флейт, барабанов, трещоток. Везде толпились звери правда, все это были звери неговорящие.

Что это такое, Эслан? — спросила Люси, у которой засверкали глаза и ноги того гляди сами пустились бы в пляс.

Вперед, дорогие Мои! — ответил Эслан. — Забирайтесь-ка ко Мне на спину. Мы сегодня с вами покатаемся!

Ой, как это здорово! — закричала Люси и вместе с Сьюзан вскарабкалась на спину к Эслану, точь-в-точь как это было невесть сколько лет тому назад. Потом все двинулись в путь. Впереди шел Эслан, за Ним вприпрыжку бежали Вакх с вакханками и всевозможные звери, а замыкал шествие Силен на своем ослике.

Они пошли немного правее и оказались перед Мостом Беруна. Не успели они взойти на него, как из-под воды показалась огромная, больше, чем у великана, голова, вся покрытая водорослями. На ней было надето нечто вроде венка из осоки и камышей. Голова взглянула на Эслана и обратилась к нему низким голосом:

Приветствую Тебя, о Властелин наш! Освободи меня от уз!

— Батюшки, а это еще кто? — прошептала Люси.

Я думаю, водяной, — тоже шепотом ответила Сьюзан.

Вакх, освободи его от уз! — сказал Эслан.

«Наверное, они говорят о мосте», — подумала Люси, и оказалась совершенно права. Вакх и его свита с шумом бросились в воду, и тут началось нечто совершенно невиданное. По мосту со всех сторон поползли длинные и цепкие побеги плюща. Они росли с такой скоростью, что казалось, будто мост охватило зеленое пламя. Ростки проникали в щели между камнями, расширяли их, отковыривали целые куски каменной кладки и расщепляли в песок. На какой-то момент мост превратился в густые заросли, а потом рухнул в воду и исчез в стремительном потоке. На берегу и в воде поднялось неистовое ликование. Все плясали, смеялись и распевали веселые песни, перемежая их радостными кликами.

Ура! У нас снова есть Брод Беруны! — кричали девочки. Потом все переправились на другой берег и пошли прямо в город. Все, кто был в это время на улице, разбежались при их приближении. Первый дом, встретившийся им на пути, оказался женской школой. Учились там нарнийские девочки, которые должны были сидеть, сложив руки на партах, носить ужасные высокие воротнички и одинаковые тугие прически, вроде тех, что у нас называются «пучок». У них как раз шел урок истории. Надо сказать, что «история», которой учили в Нарнии при Миразе, была еще скучнее и лживей, чем та, что преподается в школах у нас. Правды там было меньше, чем в любом самом фантастическом рассказе.

— Если ты не перестанешь глазеть в окно, Гвендолен, — обратилась учительница к одной из девочек, — я запишу тебе замечание в дневник.

Простите, мисс Призл, но... — начала было девочка.

Ты слышала, что я тебе сказала? строго спросила мисс Призл.

— Простите еще раз, — сказала Гвендолен, — но там Лев!

Ну хватит! Пишу тебе целых два замечания за то, что еще и болтаешь глупости на уроке, — сердито сказала мисс Призл и обратилась к классу: А теперь, дети...

Но тут послышалось громкое рычание и необычный шум. Окна распахнулись, и в класс полезли побеги плюща и дикого винограда. Не прошло и минуты, как класс превратился в какую-то фантастическую оранжерею. Все вокруг было покрыто густой зеленью. Растерянная мисс Призл попыталась добраться до своего стола, но вместо него уже рос розовый куст. Вокруг нее закружились в неистовом танце какие-то невиданные существа. Потом она увидела Льва, закричала не своим голосом и пустилась наутек вместе со своим классом, который почти весь состоял из чопорных толстых девочек с коротенькими толстыми ножками. Гвендолен не побежала с ними и стояла в нерешительности.

Ты останешься с нами, дитя Мое? — спросил Эслан.

Ой, а разве можно? Спасибо! И она неожиданно для самой себя протянула руки двум вакханкам, которые закружили ее в веселом танце.

Во всем городишке везде происходило то же, что и в школе. Большинство убегало при виде Эслана, но некоторые оставались и присоединялись к царящему вокруг веселью. Когда участники похода наконец вышли из города, их стало больше, а всеобщее ликование усилилось.

Ониотправились по полям и лугам северного берега реки. В каждой деревушке или ферме домашние животные выходили им навстречу. Старые ослики, которые всю ночь надрывались на работе и не знали никакой радости, весело выбегали приветствовать Эслана и неожиданно снова чувствовали себя молодыми; сторожевые псы разрывали свои цепи; запряженные лошади вырывались из оглобель и, радостно цокая копытами, бежали навстречу. На одном из дворов они увидели человека, который бил мальчика палкой. Не успел он занести руку еще для одного удара, как палка превратилась в цветок. Тогда он попытался в ярости бросить ее, но это ему не удалось. Цветок прирос к руке. Рука его стала на глазах превращаться в ветку, и скоро он почувствовал, что сам становится деревом, а вместо ног у него прорастают корни. Увидя такое превращение своего мучителя, только что плакавший мальчик засмеялся и присоединился к освободившей его веселой компании.

Скоро они подошли еще к одной школе в маленьком городке. Здесь очень усталого вида девушка учила арифметике мальчишек, внешне очень напоминавших поросят. Она посмотрела в окно и тут увидела праздничную процессию. На сердце у нее стало радостно. Эслан остановился как раз против ее окна и смотрел на нее. Ой, — проговорила она. — Мне все это ужасно нравится, но я не могу с Вами пойти. Я должна работать. И дети испугаются, если увидят Вас.

Испугаются? переспросил мальчик, который больше всех походил на поросенка. — С кем это она говорит через окно? Надо будет донести инспектору, что во время урока она болтает с посторонними.

Пошли посмотрим, кто там? — сказал другой мальчишка. Все кинулись к окошку. Но лишь только их поросячьи физиономии высунулись на улицу, Вакх закричал: «У-лю-лю-лю!» И все мальчишки, неистово толкаясь и пихаясь, ринулись на улицу — кто через дверь, кто через окно. Потом рассказывали (не знаю, правда или нет), что их больше не встречали, но зато в тех местах появилось множество маленьких поросят, которых раньше здесь никто не видывал.

Ну, что ты теперь скажешь? — снова обратился Эслан к учительнице. Она просто выпрыгнула в окошко и присоединилась к ним.

Скоро они дошли до того места, где в Великую Реку впадает речка, протекающая из Чащобы Фонарного Столба. Местечко это называлось Бобровой Плотиной. Тут они снова перешли на южный берег. Подойдя к маленькой избушке, они увидели, что у дверей ее стоит ребенок и громко плачет.

— Что ты плачешь, деточка? — спросил Эслан.

Ребенок, который в жизни не видел львов даже на картинках, нисколько не испугался.

Тетушка очень больна, — ответил он. — Она умирает.

Эслан подошел ближе и сунул голову в дверь, но она оказалась слишком узка для него. Тогда Он аккуратно взял зубами всю хибарку, поднял ее за крышу и переставил куда-то в сторону. Все увидели бедную комнатку (хотя теперь это была даже не комната, потому что она лишилась стен, и вся находилась на открытом воздухе) с кроватью посередине, в которой лежала старушка, такая маленькая, что невольно напрашивалась мысль о гномах, которые могли быть среди ее предков. Она, видимо, была совсем плоха, но когда увидела, как засветилась перед нею львиная грива и засверкали Его глаза, то совсем не испугалась, даже не вскрикнула.

А, Эслан! — проговорила она умиротворенно. — Я всегда верила, что это правда. Я ждала Тебя всю свою жизнь. Ты пришел, чтобы забрать меня с Собой?

Да, Моя хорошая, — ответил Эслан. — Но пока не в слишком далекое путешествие.

Когда Он говорил с нею, от Него исходило нежное сияние, какое бывает на горизонте перед восходом. С каждым звуком Его голоса бледное лицо старушки оживлялось и розовело, а потухшие глаза загорались все ярче. Наконец она привстала и сказала:

Как хорошо я себя чувствую! Пожалуй, мне сегодня стоит позавтракать.

Конечно, прошу вас, матушка! — закричал Вакх и зачерпнул ковшиком из стоявшего около хибарки покосившегося колодца. Он протянул его старушке. Там, однако, оказалась не вода, а великолепнейшее вино: красное, словно рубин, мягкое, но очень крепкое, согревающее все внутри, а на вкус прохладное.

Ой, да вы что-то сделали с нашим колодцем! — изумленно воскликнула старушка. — Это вино меня совсем вылечило.

С этими словами она выскочила из постели.

Садись на меня, — сказал ей Эслан. Нашим королевам придется немного побегать.

— С радостью! хором ответили Сьюзан и Люси.

Спустя некоторое время вся эта смеющаяся, поющая и пляшущая толпа подошла к тому месту, где стояла сдавшаяся в плен армия Мираза. Солдаты сложили оружие и стояли, подняв руки вверх. Прежде чем кто-либо успел что-то сказать или сделать, старушка соскочила со спины Эслана, бросилась к Каспиану, и они крепко обнялись. Это была его няня.

Глава пятнадцатая КАК ЭСЛАН СДЕЛАЛ ДВЕРЬ В НАШ МИР

При виде Эслана лица тельмарийских солдат стали от страха серыми, колени задрожали, и все они пали ниц. Они никогда не верили во львов, и это только усугубляло их ужас. Даже рыжие гномы, которые знали, что Лев пришел как их друг, замерли с открытыми ртами и не могли вымолвить ни слова. Черные гномы, кое-кто из которых в какой-то мере сочувствовал Никабрику, пятились назад. Говорящие же звери радостно кинулись к Эслану и стали наперебой приветствовать Его. Со стороны это походило на то, как старый кот, который давно знаком с большой умной собакой и совершенно не боится ее, трется о ее ноги и приветливо мурлыкает. Тут Питер, взяв за руку Каспиана, протиснулся сквозь толпу и обратился к Эслану:

— Вот Каспиан, Победитель!

Каспиан стал на колени и поцеловал лапу Льва.

Подойди, принц, — сказал Он. Считаешь ли ты себя достойным стать королем Нарнии?

Н-нет, мне кажется, что нет, — ответил Каспиан. — Я ведь просто мальчик.

Хороший ответ, — сказал Эслан. — Если бы ты считал себя достойным, то это доказывало бы лишь обратное. Поэтому, по воле Нашей и при Верховном Короле Питере, быть тебе Королем Нарнии, Властелином Кэр-Пэравела и Императором Одиноких Островов. Титул этот будет навеки твоим и твоих наследников до самого последнего. Твоя коронация состоится... Но что это там? — вдруг перебил сам себя Эслан.

Дело в том, что как раз в этот момент показалась очень странная маленькая процессия. Шестеро мышей несли носилочки из веток, а впереди шел еще один мышь и играл на свирельке торжественную и грустную мелодию. Никто еще не видел мышей такими печальными. Все они были испачканы в грязи и крови, уши прижаты, усы опущены, хвосты волочились по траве. На носилках лежало что-то вроде окровавленного комочка серого меха — все, что осталось от Храброхвоста. Он еще слабо дышал, по был уже скорее мертв, чем жив: весь покрыт страшными ранами, одна лапа перебита, а вместо хвоста торчал жалкий обрубок.

— Вперед, Люси! — быстро сказал Эслан.

Люси быстро подбежала к носилкам со своей бриллиантовой бутылочкой. Хотя на каждую рану требовалась всего одна маленькая капелька, ранений было настолько много, что Люси пришлось потрудиться, прежде чем бравый Мышь соскочил с носилок. Он сразу же схватился за эфес своей шпаги и подкрутил усы. Затем низко поклонился Эслану.

Приветствую Тебя, Великий Эслан! Я имею честь...

Но тут он замолчал. Дело в том, что у него все еще не было хвоста — то ли Люси забыла о нем, то ли ее бальзам мог лечить раны, но не восстанавливать утраченное. Во всяком случае, Храброхвост остался без хвоста. Но понял он это только при поклоне — вероятно, у него нарушилось равновесие. Он посмотрел назад через левое плечо хвоста не было. Он повернулся в другую сторону и там нет. Он изогнулся почти задом наперед никакого хвоста не было видно. Только тогда ему стала понятна ужасная правда.

Какой стыд! —запищал Мышь. — Какой позор!!! Прошу извинить меня, что осмелился предстать здесь в таком непристойном виде.

Не беспокойся, Мой малыш, — сказал Эслан.

Как это?! — воскликнул Храброхвост. — Разве нельзя что-нибудь сделать? Ваше величество, прошу вас!!! — он поклонился Люси.

А собственно, зачем тебе хвост? — спросил Эслан.

Великий Эслан, — ответил Мышь, — я, конечно, могу жить и умереть за моего короля и без хвоста. Но какой же я Храброхвост без хвоста? Ведь хвост — это честь и гордость любого мыша!

Признаюсь, друг мой, — сказал Эслан. — Мне иногда кажется, что ты слишком много внимания уделяешь своей чести.

О Величайший из владык! — сказал Храброхвост. — Позволь напомнить Тебе, что самые маленькие размеры были пожалованы нам, мышам, и если мы не будем заботиться о своей чести, то кое-кто (из тех, что привыкли измерять достоинство в дюймах) может позволить себе неучтивость по отношению к нам. Именно поэтому я (может быть, иногда с излишней горячностью) никогда не упускаю случая дать понять, что всякий, кто не хочет поближе познакомиться с моей шпагой, всегда должен быть внимателен, рассуждая в моем присутствии о сырах, восковых свечах и мышеловках. Да-да, всегда, хотя бы это оказался самый длинный дуралей в Нарнии!

Говоря последние слова, он очень задиристо поглядел на Уимблуитера, который, как всегда, возвышался над всеми, но Великан, никогда не обращавший внимания на то, что происходит у него под ногами, вообще ничего не заметил.

Позволь узнать, — спросил Эслан, — почему все твои воины вдруг обнажили мечи?

На этот вопрос позвольте ответить мне, — пропищал другой Мышь, которого все звали Крутоус. — Если нам не удается ничем помочь нашему дорогому предводителю, мы все собираемся отрубить себе хвосты. Мы покроем себя бесчестьем, коли согласимся остаться с хвостами, когда наш Верховный Мышь будет лишен этого достоинства.

Ох! — прорычал Лев. — Все-таки они Меня победили. У вас великодушные сердца. Не ради твоего достоинства, а ради той любви, которая существует между тобой и твоим народом, а еще больше за верность и милосердие, оказанные Мне твоим народом в глубокой древности, когда вы перегрызли путы, связывавшие Меня на Каменном Столе (ведь именно тогда, хотя вы об этом забыли, вы стали говорящими мышами), за все это я снова жалую тебя хвостом. Едва успел Эслан договорить эти слова, хвост Верховного Мыша был на своем месте. После этого Питер по повелению Эслана возложил на Каспиана Орден Льва и посвятил его в рыцари. Приняв рыцарское достоинство, Каспиан уже сам удостоил рыцарского звания Трюфлелова, Трампика и Храброхвоста. Доктор Корнелиус стал лордом-канцлером, а за пузатым Медведем была торжественно закреплена привилегия быть королевским секундантом. Все это было встречено аплодисментами.

Потом тельмарийских солдат препроводили через Брод Беруны в город, где им выдали пива и мяса. Обращались с ними строго, но без тычков и насмешек. Правда, они никак не хотели лезть в воду, потому что боялись ее так же, как и лесов. Но им пришлось смириться. Городские врата за ними прочно заперли и приставили охрану. Наступила самая прекрасная часть этого необыкновенного дня.

Люси, сидевшая возле Эслана и блаженствовавшая, вдруг заинтересовалась тем, что делают деревья. Поначалу она подумала, что они просто танцуют, потому что они действительно кружились: один хоровод шел в одну сторону, другой в другую. Затем она заметила, что они постоянно что-то бросают в середину каждого круга. Ей показалось, что они отрывают у себя пряди волос, но потом это стало больше походить на отломанные сучья или пальцы ведь у деревьев их много, и когда они хотят, то могут без сожаления избавляться от лишних. Когда бросаемое ими оказывалось на земле, оно превращалось в валежник. К этим кучам подошли рыжие гномы с огнивом, высекли огонь и подожгли трут и щепочки. Вначале огонь затрещал, потом зашумел и наконец завыл, как при лесном пожаре в жаркое лето. Все расселись вокруг огромного костра.

Теперь наступил черед Силена и Вакха с вакханками. Они пустились в пляс, но это был уже не просто танец радости и безудержного веселья (хотя и того, и другого в нем было в избытке). Они танцевали волшебный танец изобилия. Лишь только они затанцевали, откуда ни возьмись стало появляться все необходимое для роскошнейшего пира: стоило им перекувырнуться или подпрыгнуть — и вот уже на этом месте шипит сковородка с жареным мясом или красуются торт и пирожные, или клубника со сливками, или запеченные в сметане грибы, или икра, или разноцветное мороженое, или конфеты в блестящих обертках, или самые немыслимые фрукты, или пастила с орехами, или халва... Всего я не могу перечислить, потому что в нашем мире нет даже тысячной доли того, чем угощали на том пиру. Потом вдруг все кругом уставилось большими деревянными чашами, инкрустированными серебром с драгоценными камнями, золотыми кубками самых причудливых форм и изящнейшими хрустальными бокалами. Каких только вин здесь не было!!! Игристые всех цветов искрились и пенились, словно волшебный фейерверк, красные вина, подобно рубинам и гранатам, гордо поблескивали при свете костра, янтарные и золотисто-медовые дары Вакха, казалось, хотели превзойти всех прочих своими таинственными ароматами, а бледно-зеленоватые и розовые, бодрящие, как утренняя прохлада, источали уже самим своим видом необычайную свежесть...

Не забыли Вакх и его спутницы о деревьях, которые ведь тоже не прочь попировать. Вакханки прошлись хороводом вокруг костров, и земля за ними совсем изменилась: она стала жирной, как чернозем, только более свежей и душистой. В нескольких местах забили маленькие ручейки, от которых шло благоухание (как выяснилось вскоре, это Вакх приготовил для них вино). Кроты взрыхлили землю, и деревья, весело шелестя листьями, пошли туда. Какой-то вяз сразу же прильнул к ручейку, и не было никакой возможности пересадить его на сухую почву. Наконец два молодых дубка вынуждены были взять его под ветви и поволокли куда-то отдыхать.

Между тем пир шел своим чередом. Царственные отроки с бокалами в руках степенно беседовали о государственных делах, рассуждая о путях сохранения благоденствия Нарнии. Сьюзан и Люси играли с Эсланом и (несмотря на свое королевское достоинство) никак не могли оторваться от сладостей. Добрый Великан Уимблуитер лакомился своей любимой пастилой и так настойчиво предлагал ее всем, что Кентавр решил даже отвлечь его и шепотом попросил Вакха пригласить Великана на танец (оказалось, впрочем, что окружающим от этого не стало легче). Гномы совершенно забыли свою сдержанность и важные подземные дела. Они резвились как дети, распевая во все горло старинные песенки и отплясывали комичные танцы, которыми когда-то их предки забавляли всех в Кэр-Пэравеле.

Никто не заметил, как стемнело и взошла луна.

Наконец все понемногу угомонились и стали укладываться спать. А когда все уснули, наступила такая тишина, что было слышно, как воды Великой Реки журчат вдоль каменистых берегов Брода Беруны. Не спал только Эслан. Он задумчиво смотрел на всех своих друзей.

На следующий день по всей стране были разосланы глашатаи (ими стали белки и птицы) с воззванием ко всем разбежавшимся тельмарийцам. Прочли его, разумеется, и пленным, находившимся в городе. В воззвании говорилось, что королем Нарнии стал Каспиан и что отныне Нарния будет принадлежать говорящим зверям, гномам, дриадам, фавнам и всем прочим ее обитателям, равно как и людям. Всякий желающий жить при этих новых условиях может оставаться обитателем Нарнии. Те же, кому такое положение дел в Нарнии не нравится, должны через пять дней, в полдень, собраться у Брода Беруны, и Эслан обеспечит их всех новым местом жительства. Можно себе представить, какое волнение и разногласия вызвало это воззвание среди тельмарийцев! Те, кто помоложе, подобно Каспиану, слышали о прежних добрых временах и были довольны, что старые порядки возвращаются. Все они решили остаться в Нарнии. Однако большинство людей постарше, особенно те, которые занимали сколько-нибудь важное положение при Миразе, оказались очень недовольны и не хотели жить в стране, где вся власть не будет принадлежать безгранично только им одним.

Жить вместе со всем этим плохо дрессированным зверьем? — говорили одни. — Нет уж, увольте!

А что, дриады, по-вашему, лучше? — спрашивали другие. Они же страшнее привидений!

Всей этой шайке во главе со Львом вообще нельзя доверять, — добавляли третьи. — На когтищи-то Его посмотрите!!!

Но больше всего подозрений у них вызывало предложение отправиться на другое место жительства.

— Они заманивают нас к Нему в берлогу, — перешептывались старые тельмарийцы, а там Он нас всех по одному и слопает.

Чем дольше они говорили обо веем этом, тем более сердитыми и подозрительными становились. Тем не менее в назначенный день и час больше половины их явилось к Броду Беруны.

На лесной прогалине Эслан повелел установить вертикально две жерди. Они были выше человеческого роста, а расстояние между ними — больше метра. Сверху их соединили перекладиной. Получилось нечто вроде двери, ведущей из ниоткуда в никуда. Перед нею встал Эслан, справа от которого стоял Питер, а слева — Каспиан. Немного сзади полукругом выстроились Сьюзан, Люси, Трампик, Трюфлелов, лорд-канцлер Корнелиус, Кентавр Ураган, Храброхвост и остальные. Вдалеке стояли тельмарийцы.

Народ тельмарийский! — начал Эслан. — Слушайте мои слова. Вам говорю, возжелавшим переселиться в новую землю. Я отправлю вас всех к вам на родину, которую Я знаю, а вы нет.

Мы не помним Тельмар! — раздались возбужденные и недовольные голоса тельмарийцев. — Мы не знаем, где он находится. Нам неинтересно, где он находится и что он такое вообще. Мы не хотим...

— Вы пришли в Нарнию из Тельмара, — продолжал Эслан. — Но и в Тельмар вы попали из другого места. Вы вообще не из этого мира. Много поколений назад вы явились из того же мира, к которому принадлежит Верховный Король Питер.

Тут одна часть тельмарийцев стала причитать:

Вот видите! Мы же говорили! Он задумал выслать нас из этого мира, а значит, просто убить!

Другие, наоборот, начали подмигивать друг другу и перешептываться:

— Вот видите! Мы же давно должны были сами догадаться, что мы не из этого гадкого мира с его мерзкими обитателями. Мы ведь, оказывается, королевских кровей! То-то!

Даже Каспиан и Корнелиус повернулись к Эслану с видом чрезвычайного недоумения.

— Спокойствие, — сказал Эслан низким голосом, отдаленно напоминавшим рычание. Земля, казалось, слегка содрогнулась, и все живое вокруг замерло, подобно изваяниям.

— Тебе, Каспиан, — медленно заговорил Лев, — следовало бы знать, что ты никогда не смог бы стать истинным королем Нарнии, если бы, как и все короли древних времен, не происходил из мира сыновей Адама и не был сыном Адама. Но ты из этого рода. Ты из того мира. Много лет назад в том мире, точнее, на одном из южных морей того мира, буря забросила пиратский корабль на какой-то отдаленный остров. Пираты поступили по своему пиратскому обычаю. Они убили все мужское население этого острова, а тамошних женщин взяли себе в жены. Они делали пальмовое вино, напивались допьяна и засыпали под пальмами. Потом просыпались, устраивали драки, а иногда убивали друг друга. Однажды, во время одной из таких ссор, шестеро пиратов вынуждены были бежать вместе со своими женщинами в глубь острова и укрыться на горе, где спрятались в пещере. Но пещера та оказалась волшебной. Через нее осуществлялась связь между тем миром и этим. В древности имелось немало переходов между двумя мирами. Эта пещера оставалась одним из последних. Именно не последним, а только одним из последних. Из-за их неосторожности случился обвал.

Они вынуждены были идти вперед все глубже, пока наконец не вышли в этом мире в страну Тельмар, которая была необитаемой. Почему эта страна была необитаемой — совсем другая и очень длинная история. Сейчас ее незачем рассказывать. В Тельмаре из пиратов и их потомков получился сильный и свирепый народ. Спустя много поколений тельмарийцы напали на Нарнию, которая в те дни переживала внутренние смуты. Тельмарийцы победили и завоевали эту страну и стали править здесь. Ты все хорошо усваиваешь, Каспиан?

Да, Эслан, — ответил Каспиан. Но я просто хотел бы происходить от какого-то более достойного рода...

Ты происходишь от Государя Адама и Государыни Евы, — сказал Лев. — Это такая честь, которая дает основания последнему из нищих ходить с гордо поднятой головой, и такой стыд, что смиряет величайшего из королей земных. Будь доволен тем, что имеешь.

Каспиан поклонился.

А теперь, сказал Эслан, — спрашиваю вас, мужи и жены тельмарийские, вернетесь ли вы на тот остров в мире людей, откуда пришли ваши предки? Это неплохое место. Пираты, от которых пошло ваше племя, уже вымерли. Сейчас остров необитаем. Там есть хорошие колодцы с пресной водой, плодородная земля и лес для строительства. В заливах много прекрасной рыбы. Для людей того мира остров этот пока неизвестен. Сейчас путь для вашего возвращения открыт. Но предупреждаю вас: пройдя туда один раз, вы уже никогда не вернетесь обратно. Дверь из этого мира в тот будет закрыта за вами навсегда. Использованный вами ход никогда больше нельзя будет применить для сообщения между этими двумя мирами.

Наступила полная тишина. Затем толстый, бравого вида парень из тельмарийских солдат шагнул вперед и сказал:

— Отлично, я принимаю предложение!

Это хороший выбор, сказал Эслан. — Раз ты высказался первым, у тебя будет много волшебной силы. Судьба твоя в том мире окажется счастливой. Подойти ко Мне.

Немного побледнев, тельмариец подошел ко Льву. Свита Эслана отступила несколько назад, освобождая тельмарийцу путь к стоящим на прогалине жердям с перекладиной.

Пройди через них, сын Мой, — обратился к нему Эслан, наклоняясь и вдувая ему в ноздри Свое дыхание. С тельмарийцем произошло нечто удивительное — он словно вспомнил о чем-то и сильно заволновался, но в лице его не было страха. Он расправил плечи и шагнул в Дверь.

Все напряженно следили за ним. Перед тельмарийцем были три жердочки, сквозь которые виднелись деревья, трава и голубое небо Нарнии. Он сделал шаг и в ту же секунду исчез.

Оставшиеся тельмарийцы испуганно закричали:

Эй, что вы с ним сделали?! Вы задумали всех нас убить? Мы туда не пойдем!

Затем один из тельмарийцев, что поумнее, спросил:

Мы не видим никакого другого мира за этими палками. Если хотите, чтобы вам поверили, пусть туда пройдет кто-нибудь из вас! Почему-то вы все держитесь от этих палок подальше.

Вдруг вперед выступил Храброхвост и, с низким поклоном обратясь к Эслану, сказал:

Если от моего примера будет хоть какая-то польза, Эслан, прошу позволить мне с моими одиннадцатью мышами немедленно пройти через эту арку.

— Нет, малыш, — ласково обратился к нему Эслан. — В том мире вас не ждет ничего хорошего. Вас будут держать в зоопарке или показывать в цирке. Идти должен другой.

— Пошли, — неожиданно обратился Питер к Эдмунду и Люси. — Теперь наше время.

Что ты имеешь в виду? спросил Эдмунд.

Пошли туда, — сказала Сьюзан, которая, по-видимому, уже что-то знала. Вон в те кусты. Нам надо сменить...

— О чем ты? — перебила ее Люси. Что сменить?

Наши одежды, разумеется, — сказала Сьюзан. — Ты же не собираешься садиться в Англии на поезд в этом?

Она показала на их королевские доспехи, роскошные одеяния и драгоценные камни.

Но ведь все наши вещи в замке у Каспиана! — воскликнул Эдмунд.

- Нет, — спокойно сказал Питер, — они все вон там. Мы принесли их еще рано утром. Все готово.

А-а! Так вы об этом говорили с Эсланом на рассвете? — спросила Люси.

Об этом... и о многом другом, торжественно и загадочно произнес Питер. — Я не могу вам всего рассказать. Кое-что Он хотел сказать только мне и Сью, потому что мы с ней больше в Нарнию не вернемся.

Как?! Никогда?! — хором вскричали Эдмунд и Люси.

Вы оба еще возвратитесь сюда, — ответил Питер. — По крайней мере, так я понял из Его слов. Но у нас это не получится, мы становимся слишком взрослыми.

— Ой, Питер, сказала Люси, — как это ужасно! Неужели ты сможешь выдержать?

Надеюсь, — задумчиво отвечал Питер. Все не совсем так, как ты думаешь. Ты поймешь, когда тоже окажешься здесь в последний раз. Но давайте скорее, вот наши вещи.

Надо признаться, было не очень-то приятно показаться перед всем собранием в каких-то школьных формах (к тому же не совсем свежих). Некоторые из наиболее вредных тельмарийцев едко захихикали. Но все нарнийцы отсалютовали Верховному Королю Питеру, королеве Сьюзан, королю Эдмунду и королеве Люси.

Прощание было очень трогательным. Разумеется, Каспиан протянул Сьюзан ее Рог, и, разумеется, она возвратила его обратно ему. Тяжелее всего было расставаться с Эсланом, но в Его взоре виделось что-то такое, отчего в сердце не оставалось печали.

Наконец Питер занял свое место впереди и положил руку на плечо Сьюзан, та положила на плечо Эдмунда, тот — на плечо Люси, которая положила свою руку на плечо первого из тельмарийцев, выстроившихся дальше в колонну.

Все они вереницей пошли в Дверь.

Что случилось в следующий момент, описать трудно, потому что ребята увидели одновременно: остров в Тихом океане, на котором предстояло остаться тельмарийцам, тающее видение Нарнии с пристальным взором Эслана и приближающееся серое пятно, которое превратилось в платформу железнодорожной станции. Посередине стояла лавка, а на ней и вокруг нее лежали их вещи. Не прошло и секунды, как они вчетвером сидели на этой лавке, будто и не вставали с нее. Стало сразу как-то зябко и сыро, потому что в Англии климат не такой, как в Нарнии.

Далеко-далеко послышалось пыхтение паровоза. Каникулы кончились. Впереди только школа.

Эй, слушайте, — нарушил молчание крик Эдмунда. — Я оставил в Нарнии свой фонарик!..

Глава первая КАРТИНА В СПАЛЬНЕ

Жил на свете мальчик Юстас Гадли, и надо сказать, он заслужил это имя. Родители звали его Юстасом, учителя — Гадли, а друзья — вообще никак, потому что друзей у него не было.

Юстас терпеть не мог своих двоюродных брата и сестру из семейства Певенси — Эдмунда и Люси, но обрадовался, узнав, что на днях они приезжают к ним в гости. Юстас любил всеми повелевать и всем противоречить, и, хотя сам был слабым и не смог бы осилить даже Люси, не говоря уж об Эдмунде, он отлично знал, что существуют десятки способов напакостить людям, которые приехали к тебе в гости.

История наша начинается в один прекрасный послеполуденный час, когда Люси и Эдмунд сидели, уединившись, в одной из комнат дома Гадли и, разумеется, беседовали о своей тайной стране Нарнии. Наверное, у многих из нас есть своя тайная страна, но ваша тайная страна, вероятно, воображаемая, ну а Эдмунду и Люси повезло: их тайная страна была настоящей. Они уже дважды посещали ее, и притом не в игре и не во сне, а по-настоящему. Понятно, что попали они туда при помощи волшебства — иначе попасть в Нарнию нельзя. Там им обещали, что в один прекрасный день они снова смогут туда вернуться. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они, как только оставались вдвоем, сразу начинали разговор о Нарнии.

Они сидели у Люси в комнате на краю кровати и разглядывали картину, висевшую на стене перед ними, — единственную во всем доме, которая им нравилась.

На картине был изображен корабль, идущий прямо на зрителя. Нос корабля украшала позолоченная голова дракона с широко раскрытой пастью, а позолоченные крылья дракона оканчивались у бортов. На корабле была одна мачта и большой алый парус. Корабль только что взлетел на гребень высокой волны, которая, бурля и пенясь, низвергалась вниз. Корабль чуть накренился на левый борт и быстро шел под свежим ветром. Солнечный свет падал на него слева, и вода с этой стороны переливалась зеленым и красным. С другой стороны, в тени корабля, она была темно-зеленой.

— Наверное, это нехорошо, — вздохнул Эдмунд, — рассматривать нарнийский корабль на картине, а не в Нарнии?

— А по-моему, лучше видеть его на картине, чем вообще не видеть, — ответила Люси. — Но ведь корабль-то действительно нарнийский!

— Опять старая песня? — спросил Юстас. Он только что подслушивал за дверью и теперь, ухмыляясь, вошел в комнату. В прошлом году, когда Юстас гостил в семье Певенси, он случайно услышал, как дети говорили о Нарнии. С тех пор Юстас любил дразнить их, разумеется, будучи уверенным, что все разговоры о Нарнии — выдумка; он просто завидовал им, так как сам-то ничего интересного выдумать не мог.

— Что тебе надо? — грубо спросил Эдмунд.

Я сочинил для вас стихотвореньице, — сказал Юстас, — послушайте:

В Нарнии жить —

О Нарнии ныть.

Во-первых, «жить — ныть» — ужасная рифма, — скривилась Люси.

Это ассонанс, — отпарировал Юстас.

Не спрашивай его об этом, как его... Он только того и ждет. Не отвечай ему. Может, он тогда уйдет.

Любой из вас, встретив такой прием, ушел или хотя бы обиделся. Но Юстас был не из таких. Он только усмехнулся и снова заговорил:

А-а, картинкой любуетесь? Неужто нравится?

Прошу, не отвечай ему, — торопливо сказал Эдмунд, но Люси уже ответила:

— Да, очень.

— Хуже не встречал, — заявил Юстас.

— Так иди отсюда и не смотри, — предложил Эдмунд.

Ну-ка, объясни, почему она тебе нравится? допытывался Юстас у Люси.

Трудно сказать, — начала Люси. — Наверное, потому что мне кажется, будто корабль в самом деле плывет. Ведь вода совсем как настоящая. А волны будто и впрямь поднимаются, и опускаются.

Конечно, Юстасу было что на это ответить, но он промолчал, потому что, взглянув в этот момент на картину, увидел: волны действительно поднимаются и опускаются. Он всего раз в жизни бывал на настоящем корабле, да и то недолго, — это было на воскресной экскурсии. К тому же Юстас не выносил качки. И теперь, когда он увидел волны, ему снова стало плохо. Он побледнел, отвернулся, потом взглянул на картину еще раз. И тут уж все трое рты разинули от удивления.

Вам, наверное, трудно будет поверить в то, что увидели ребята, но и они своим глазам не поверили. Картина ожила! Это даже не походило на кино: все было слишком живым, объемным и воздушным. Нос корабля опускался вниз и большой фонтан брызг взлетал вверх. Потом волна прокатывалась под кораблем, и становились видны корма и палуба, но затем, с новой волной, они опускались, и все повторялось сначала. В эту минуту в открытой книге, лежавшей на кровати, зашелестели страницы, а Люси почувствовала, что волосы ее развеваются, как это бывает в штормовую погоду. Погода и в самом деле была штормовая, но только шквал шел от картины, а не из окна! Вместе с ветром до них долетели звуки: плеск волн, их удары о борт корабля, скрип снастей... Но поразительнее всего был запах — острый и горьковатый запах моря.

Хватит! — раздался визг Юстаса — он так испугался, что стал пищать. — Я с вами не играю! Сейчас же прекратите эту дурацкую шутку, а то я пожалуюсь маме. Ой!

И хотя Эдмунд и Люси уже привыкли ко всяким приключениям, они вместе с Юстасом закричали «Ой!» холодная соленая волна неожиданно выплеснулась на них из рамы и обдала всех с головы до ног.


Я порву вашу мерзкую картину! — закричал Юстас, и вслед за этим произошло несколько событий одновременно: Юстас бросился к картине; Эдмунд, кое-что знавший о волшебстве, устремился за ним, чтобы удержать его от опрометчивых поступков; Люси попыталась схватить его с другой стороны; и как раз в эту минуту они стали быстро уменьшаться, или, возможно, картина начала стремительно расти. Юстас подпрыгнул, стараясь сорвать картину со стены, и оказался в раме: перед ним было не стекло, а настоящее море; ветер и море неслись прямо на раму, словно на скалу, Юстас совсем потерял голову и в страхе ухватился за Эдмунда и Люси, которых втянуло в раму вслед за ним. Они повисли над морем и закричали, и в ту же самую минуту огромная голубая волна захлестнула их и поволокла за собой. Отчаянный вопль Юстаса тотчас же замолк — он захлебнулся.

У Люси мелькнуло в голове, что она-то прошлым летом научилась наконец плавать. Впрочем, гребла она слишком торопливо, быстро теряла силы, да и вода оказалась гораздо холоднее, чем можно было подумать, глядя на картину. Тем не менее Люси держалась на плаву и даже сбросила туфли; более того, она догадалась закрыть рот и открыть глаза. Рядом с ней, поддерживая под мышки визжащего Юстаса, барахтался Эдмунд. Они находились совсем недалеко от корабля; рядом высился его зеленый борт, откуда на них глядели люди.

Люси увидела, как с корабля бросилась в воду белая фигура, и вскоре кто-то (с удивительно знакомым лицом) ухватил ее за плечи. На корабле раздались крики, с фальшборта свесились головы каких-то людей, за борт полетели тросы и канаты. Эдмунд и незнакомец обвязали Люси, а потом, как ей показалось, прошло очень много времени; ее тело покрылось мурашками, а зубы начали выбивать дробь. На самом же деле на корабле не медлили, а только поджидали удобного момента, чтобы поднять ее, не ударив о борт. Несмотря на все старания, она все же набила себе синяк на коленке, прежде чем оказалась на палубе, дрожа от холода. За ней подняли Эдмунда, потом несчастного Юстаса. Последним появился незнакомец белокурый мальчик, года на два. старше Люси.

Каспиан! воскликнула Люси. — Это ты!

Да, это был Каспиан, юный король Нарнии, которому они во время своего последнего посещения этой страны помогли вернуть престол. Эдмунд тоже сразу узнал его. Все трое обнялись.

Это ваш друг? спросил Каспиан, с улыбкой поворачиваясь к Юстасу, который громко плакал и повторял:

— Пустите меня! Верните меня обратно! Я хочу назад!

Ты хочешь вернуться? спросил Каспиан. Но куда?

Юстас подбежал к борту корабля, словно ожидая увидеть раму картины, а возможно, и часть спальни сквозь нее. Но он увидел лишь пенистые волны, простиравшиеся до самого горизонта, и бледно-голубое небо над ними. И вряд ли мы вправе упрекнуть его, если в этот момент сердце у него екнуло, и он упал в обморок.

Эй, Ринэльф! — крикнул Каспиан одному из матросов. — Подай их величествам подогретого вина. После такого купания стоит согреться. — Он назвал Эдмунда и Люси их величествами: ведь они когда-то были королем и королевой Нарнии. Нарнийское время течет совсем не так, как наше. Даже проведя в этой стране сто лет, вы вернетесь в наш мир в ту самую минуту, в какую его покинули. Но если, пробыв здесь, скажем, неделю, вы снова вернетесь в Нарнию, то там за это время может пройти и тысяча лет, но может — и всего один день, а то и вообще ни минуты. Конечно, чтобы узнать сколько времени прошло в Нарнии, необходимо в нее попасть.

Ринэльф принес кувшин с дымящимся вином и четыре серебряных кубка. Это было как нельзя более кстати: сделав несколько медленных глотков, Люси и Эдмунд почувствовали, что по всему их телу разливается тепло. Но Юстас поморщился, выплюнул вино и, заплакав, потребовал какого-то патентованного витаминизированного лекарства и стакан дистиллированной воды, а потом стал просить, чтобы его высадили на берег на ближайшей станции.

Странный у тебя, брат мой, приятель, — с усмешкой прошептал Каспиан Эдмунду, но не успел он добавить и слова, как Юстас вновь разревелся:

Ой-ой-ой! Что это? Уберите от меня эту гадость!

Впрочем, испуг его можно было понять: на юте показалось удивительное существо и неторопливо подошло к ним. Можете называть это существо Мышем, тем более что оно действительно относилось к мышиной породе. Только Мышь этот ходил на задних лапках, достигая в высоту шестидесяти сантиметров. На голове у него была повязана тонкая золотая цепочка, а в нее воткнуто длинное пурпурное перо. Поскольку у Мыша была темная, почти черная шерстка, смотрелось это весьма эффектно, даже экстравагантно. Левая лапка Мыша лежала на эфесе шпаги длиной примерно с его хвост. Мышь изящно и с большим достоинством ступал по раскачивающейся палубе. Конечно же и Люси, и Эдмунд сразу узнали в нем Храброхвоста, храбрейшего среди говорящих животных Нарнии, покрывшего себя бессмертной славой во втором сражении при Беруне. Люси, как всегда, ужасно захотелось взять Храброхвоста на руки и погладить. Но это, разумеется, было невозможно Мышь наверняка оскорбился бы до глубины души подобным обращением. И Люси опустилась на одно колено, чтобы поговорить с ним.

Храброхвост выставил вперед одну лапку, подобрал другую, церемонно поклонился, потом поцеловал Люси руку, выпрямился, подкрутил усы и пискнул:

Мое нижайшее почтение вашему величеству! Мое нижайшее почтение королю Эдмунду! Он снова поклонился. Ваше присутствие на корабле честь для нашего путешествия.

Бр-р-р! Уберите его! завопил Юстас. Не выношу мышей! Терпеть не могу дрессированных животных!

Насколько я понимаю, спросил Храброхвост у Люси, бросив пристальный взгляд на Юстаса, — этот дурно воспитанный молодой человек находится под покровительством вашего величества? Если это не так...

В этот момент Люси и Эдмунд одновременно чихнули.

Как глупо, что я до сих пор держу вас в мокрой одежде! воскликнул Каспиан. Прошу вас в ваши каюты. Переоденьтесь. Люси, ты займешь, конечно, мою каюту, только, боюсь, на корабле не найдется женской одежды. Придется тебе обойтись моей. Храброхвост, будь добр, укажи ее величеству дорогу.

К вашим услугам, поклонился Мышь. — Сочту за особую честь особенно в данный момент... — И он выразительно поглядел на Юстаса. Но Каспиан торопил их, и через несколько минут Люси оказалась в каюте Каспиана. Она была совсем крошечная, но светлая, чистая и украшена панелями с изображениями птиц, зверей, драконов и виноградных лоз. Над дверью висел золотой барельеф Эслана. В трех квадратных иллюминаторах виднелась голубая вода, пенящаяся за кормой; низкие, мягкие скамьи с трех сторон окружали стол; под потолком раскачивалась серебряная лампа — по ее изысканности Люси сразу узнала работу гномов. Одежда Каспиана оказалась ей великовата, но выбирать не приходилось, а вот туфли, сандалии и морские сапоги были так велики, что пришлось остаться босиком. Переодевшись, она выглянула в иллюминатор, увидела пенный след позади корабля и подумала, что для нее настало самое чудесное время.

Глава вторая НА БОРТУ «УСТРЕМЛЕННОГО»

Люси, — Каспиан почтительно склонил голову. Мы тебя ждем. Познакомься, это мой капитан, лорд Дриниан.

Черноволосый незнакомец склонился и поцеловал Люси руку. Рядом с ним стояли Храброхвост и Эдмунд.

— А где же Юстас? — спросила Люси.

В койке, ответил Эдмунд, — обижен на весь свет. Нам хотелось бы о многом тебя расспросить, Каспиан. И в первую очередь о времени. Год назад мы покинули Нарнию сразу после твоего восшествия на престол. Интересно, сколько времени прошло у вас с тех пор?

— Ровно три года, — ответил Каспиан. — Сейчас, во время моего путешествия, страной правит верный Трампик. Вы помните этого гнома?

Милый Трампик! — воскликнула Люси. — Как же не помнить? Прекрасный выбор, лучшего гнома-правителя не найти.

Да, сударыня, — подтвердил Дриниан. — Он верен, как Барсук, и храбр, как... как Мышь. — Дриниан хотел сказать «как лев», но заметил устремленные прямо на него глазки Храброхвоста.

— А куда вы направляетесь? — спросил Эдмунд.

Это долгая история, начал Каспиан. Вы, наверное, помните, что, когда я был совсем маленьким, мой дядя Мираз захватил власть и сослал в Восточные моря семерых лордов, которые были друзьями моего отца и могли встать на мою сторону. Он поручил им обследовать моря к востоку от Одиноких Островов.

— Да, — вспомнила Люси, — и ни один из них не вернулся.

Верно. Так вот, в день моего вступления на престол я, с согласия Эслана, поклялся: как только в Нарнии воцарится мир, я отправлюсь на восток и буду плыть ровно один год и один день, чтобы отыскать друзей моего отца или узнать об их смерти и, если возможно, отомстить за них. Лордов звали Ревилиан, Берн, Мавромор, Октезиан, Рестимор и... э-э-э... опять забыл!

— Лорд Руп, ваше величество, — подсказал Дриниан.

Да-да, Руп, — подхватил Каспиан. — Вот главная цель нашего плавания. Но у Храброхвоста есть еще одна идея...

Взгляды всех обратились в сторону Мыша.

Она очень проста, — отозвался тот, — я хочу доплыть до Восточного края света. По-моему, именно там находится Страна Эслана. Ведь Великий Лев всегда приходит к нам с востока.

Вы думаете, что Страна Эслана существует? И до нее можно добраться?

Не знаю, не знаю, моя королева, — ответил Храброхвост, — но вот ведь какое дело. Когда я был совсем маленьким, то дриада, укачивая меня в колыбели, пела так:

У края небосвода

Воды слаще меда

И хрусталю подобны,

Как воздух у вершин.

Не знаю, как понимать эти слова, но они запали мне в душу.

После короткой паузы Люси спросила:

А где мы находимся сейчас?

Капитан тут же достал морскую карту и развернул ее на столе.

Вот здесь, — сказал он, ткнув в карту пальцем. — Точнее, находились здесь вчера в полдень. Мы покинули Кэр-Пэравел, нашу столицу, с попутным ветром и через пять дней достигли Мюила, самого западного из Семи Островов, затем прошли на веслах весь пролив и перед самым закатом солнца отдали якоря у Алой Гавани, что близ острова Брен. Там нас встретили очень приветливо и вдоволь снабдили провизией и водой. Шесть дней спустя мы покинули Алую Гавань и на всех парусах пошли на восток. Надеюсь, через день-другой мы увидим Одинокие Острова. Сейчас мы находимся на расстоянии четырехсот миль от Нарнии.

— А сколько от Нарнии до Одиноких Островов? спросила Люси. Никто этого не знает, ваше величество, — ответил Дриниан.

Кажется, нарнийцы так далеко еще не заплывали, заметил Эдмунд.

К тому же, настоящее путешествие начнется только после Одиноких Островов, напомнил Храброхвост.

Каспиан предложил до ужина осмотреть корабль, но Люси, почувствовав угрызения совести, сказала:

Прежде всего я должна навестить Юстаса. Страшная вещь эта морская болезнь. Ах, если бы у меня был с собой тот чудодейственный бальзам, я быстро бы поставила его на ноги.

— Он здесь, сказал Каспиан. — Только я совершенно забыл о нем. Если, по-твоему, его стоит тратить на морскую болезнь, то...

— Потребуется всего лишь один глоток, сказала Люси.

Каспиан достал из стоявшего под скамьей сундука красивую хрустальную бутылочку, и они вышли на залитую солнцем палубу.

На палубе были два больших продолговатых люка: один перед мачтой, другой — позади нее, и оба распахнуты, как принято при хорошей погоде, чтобы внутрь корабля попадало больше света и воздуха. Каспиан подвел их к кормовому люку, и, спустившись по лестнице, они оказались в трюме. Свет проникал сюда через порты, и повсюду весело прыгали солнечные зайчики. Посредине трюма от носа до кормы тянулась как бы яма, заполненная всевозможными припасами: мешками с мукой, бочками с водой и пивом, ящиками с солониной,галетами, репой, окороками и связками лука. Каспиан повел гостей к перегородке, в которой была дверь, открыл ее, и все вошли в каюту, где отдыхал Юстас. Конечно, она была не слишком удобна: низкий потолок, круто сходящиеся книзу стены и иллюминаторы из толстого стекла они никогда не открывались, потому что каюта находилась под водой. При килевой качке, когда корабль опускался на волнах, окна окрашивались попеременно то в золотистый цвет солнца, то в тускло-зеленый — морской воды.

Нам с тобой, Эдмунд, тоже придется поселиться здесь, — сказал Каспиан. — Ну, как твои дела?

Позеленевший Юстас хмуро спросил, есть ли какая-нибудь надежда, что буря наконец стихнет.

Какая буря? удивился Каспиан, а Дриниан не удержался от смеха.

Буря! загремел он. — Буря! Да о такой погоде, как сейчас, можно только мечтать!

Кто это? — раздраженно спросил Юстас. — Пусть он уйдет. Я не могу слышать его смех.

Мы принесли лекарство, от которого тебе станет легче, — сказала Люси.

Ах, уйдите и оставьте меня в покое, — простонал Юстас, но все-таки сделал глоток из хрустальной бутылочки, тут же заявив, что никогда в жизни не пробовал подобной мерзости (между тем по всей каюте, едва Люси вынула пробку, разлился тончайший аромат). Впрочем, через несколько минут лицо его порозовело, дыхание стало глубже и спокойнее, и он явно почувствовал себя лучше, потому что перестал жаловаться на бурю и головную боль и начал требовать, чтобы его немедленно высадили на берег, причем заявил, что сразу обратится с жалобой к английскому консулу. В конце концов им удалось убедить Юстаса, что они и так уже плывут на всех парусах к ближайшей известной им земле и что отправить его к родителям не легче, чем на Луну. После этого он нехотя согласился надеть приготовленную для него одежду и выйти на палубу.

Каспиан решил показать им весь корабль. Сначала они поднялись на бак и увидели впередсмотрящего, пристроившегося на маленьком стульчике внутри позолоченной драконьей шеи и глядящего вдаль сквозь его открытую пасть. На полубаке находились камбуз и каюты боцмана, корабельного плотника, кока и главного лучника. Потом Каспиан и его гости прошли на ют, где Ринци и еще один моряк стояли на вахте у большого штурвала, а позади юта вздымался позолоченный драконов хвост, внутри которого помещалась маленькая скамеечка. Корабль назывался «Устремленный». Он лишь отдаленно напоминал наши корабли и те нарнийские коги, драмены, караксы, которые застали в свое время в Нарнии Люси и Эдмунд. Дело в том, что в правление предшественников Каспиана почти всякое судоходство в Нарнии прекратилось. Каспиан, придя к власти, решил вновь сделать Нарнию великой морской державой, и «Устремленный» стал лучшим из построенных им кораблей. Он был так мал, что на палубе перед мачтой, между передним люком, шлюпкой и клеткой с курами, почти не оставалось свободного места. Но все же он был по-своему красив — «адмирал», как говорят моряки, и каждая его линия была безупречна, каждый цвет чист, весь рангоут и такелаж отменны. Конечно, Юстасу на корабле все пришлось не по вкусу, и он не переставал нахваливать пароходы, катера и подводные лодки, зато Люси и Эдмунд были от «Устремленного» в восторге. Осмотрев корабль и вернувшись в кормовую каюту на ужин, они увидели, что западная часть неба переливается пурпурным пламенем, всем телом ощутили медленное покачивание корабля, почувствовали соль на губах и подумали о никому не известных землях на Восточной оконечности света. Счастье их было так велико, что они долго не могли вымолвить ни слова.

О чем думал Юстас, лучше всего рассказать его собственными словами, так как на следующее утро, получив назад свою просушенную одежду, он достал из кармана маленький черный блокнот, карандаш и принялся за дело. В блокнот этот он всегда заносил свои школьные отметки, но так как на борту «Устремленного» отметок не ставили, то Юстас решил превратить блокнот в путевой дневник. Вот первая запись в нем.

«7 августа. Если только это не сон, то вот уже более суток я нахожусь на каком-то поганом парусном корыте. Не переставая бушует страшная буря (хорошо, что я не боюсь морской болезни). Огромные волны захлестывают палубу, и эта старая калоша уже несколько раз едва не уходила под воду. Все ужасно трусят, но делают вид, что ничего особенного не происходит, — как говорится, «нет большей трусости, чем закрывать глаза на реальность». Надо же дойти до такого выйти в открытое море на этой скорлупе, размерами чуть больше спасательной шлюпки! Все очень убого и примитивно: ни салона, ни радио, ни ванной, ни даже шезлонга. Вчера вечером меня таскали по всем закоулкам, и Каспиан так задавался этим своим жалким суденышком, словно это океанский лайнер. Я пытался растолковать ему, что такое настоящие корабли, но он по своей дурости ничего не понял. Эдмунд и Люси меня не поддержали; Люси еще маленькая и не понимает всей опасности происходящего, а Эдмунд просто подлизывается к Каспиану, как делают здесь, кстати, буквально все. Они даже называют его королем, а когда я заявил, что я республиканец, он спросил, что это такое. По-моему, он абсолютно ничего не знает. Поместили меня, конечно, в самой плохой каюте, настоящем карцере, а Люси дали совсем неплохую. Каспиан объяснил это тем, что она девчонка, а я так и не смог ему втолковать, что такие поблажки их только унижают. Мог хотя бы понять, что мне нельзя оставаться в этой дыре я тут заболею. Эдмунд говорит, что глупо жаловаться, потому что Каспиан сам отдал свою каюту Люси и теперь живет вместе с нами, но от всей этой болтовни мне не легче. И вот еще что: на корабле обитает какая-то говорящая мышь, невероятно наглая. Другие еще как-то мирятся с этим, но я-то ей спускать не собираюсь: пусть только попробует хоть раз прикоснуться ко мне своим мерзким хвостом — живо оборву его! Про еду и говорить не приходится: такая гадость!»

Первая стычка между Юстасом и Храброхвостом произошла гораздо раньше, чем можно было бы ожидать. На следующий день перед обедом, когда все уже сидели за столом (ничто так не способствует аппетиту, как морской воздух), Юстас вихрем влетел в каюту, поддерживая одной рукой другую и вопя:

— Эта тварь чуть не убила меня! Немедленно посадите ее в клетку!

Затем в дверях появился Храброхвост со шпагой в руке. Его усы воинственно топорщились во все стороны, но он, как всегда, был предельно вежлив.

— Прошу у всех прощения, — сказал он, — особенно у ее величества. Если бы я мог предположить, что побеспокою вас своими действиями, то выбрал бы более удобное время...

— Что, собственно, произошло? — спросил Эдмунд.

А произошло вот что. Храброхвост, которому всегда казалось, что корабль идет недостаточно быстро, любил сидеть на фальшборте рядом с драконьей головой и, вглядываясь в даль, тихо напевать своим писклявым голоском песню, которую ему когда-то пела дриада. Какой бы сильной ни была качка, он ни за что не держался, с природной легкостью сохраняя равновесие; возможно, что ему в этом помогал его длинный хвост, который свешивался по фальшборту вниз на палубу. Всем на корабле была известна эта привычка Храброхвоста. Морякам она нравилась: ведь, заступая на вахту, они всегда могли с ним поговорить. Неизвестно, что делал на палубе Юстас, который никак не мог привыкнуть к качке. Возможно, высматривал на горизонте землю, а может быть, просто принюхивался у камбуза. Как бы там ни было, но когда Юстас заметил свешивающийся вниз хвост — зрелище действительно соблазнительное, — ему вдруг пришло в голову дернуть за этот хвост, крутануть Храброхвоста в воздухе разок-другой, а потом убежать и вволю насмеяться. Сначала казалось, план ему удался. Мышь был чуть тяжелее крупного кота; Юстас в мгновенье ока сдернул его за хвост с фальшборта и не мог удержаться от смеха, глядя на нелепо растопыренные лапки и открытый рот. Но Храброхвост был опытный боец и ни при каких обстоятельствах не терял ни самообладания, ни мастерства владения шпагой. Конечно, не так-то легко вынуть ее из ножен, если тебя крутят в воздухе за хвост. Но он это сделал. Мгновение спустя Юстас, получив два сильнейших укола в руку, выпустил хвост Мыша, а еще через мгновение тот, словно мячик отскочив от палубы, бросился на своего обидчика, прямо у живота которого засверкала страшная молния.

Перестань, завопил Юстас. — Сейчас же убери эту штуку! Это опасно! Прошу тебя, прекрати! Я пожалуюсь Каспиану!

— Где твоя шпага, о трусливейший? — пропищал Мышь. — Немедленно доставай ее и защищайся, а не то тебе конец!

— У меня нет шпаги, — сказал Юстас. — Я пацифист и противник всякого кровопролития.

— Должен ли я расценивать это так, — строго произнес Храброхвост, на миг отводя шпагу в сторону, — что ты отказываешься дать мне сатисфакцию?

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотал Юстас, потирая раненую руку. — Что вы от меня хотите?

Я хочу от тебя, — отчеканил Храброхвост, — вот чего: чтобы ты выучился хорошим манерам, уважал честь рыцаря, честь Мыша, честь Мышиного хвоста! — каждое слово он сопровождал ударом шпаги, используя ее гибкий и упругий, закаленный гномами клинок в качестве розги. Вот почему Юстасу, хоть он и не привык к качке, понадобилось лишь несколько секунд, чтобы промчаться с полубака вдоль всего корабля и вбежать в кормовую каюту, оставив Храброхвоста позади.

Присутствовавшие там приступили к незамедлительному обсуждению происшедшего, и Юстас с ужасом понял, что к мысли о предстоящей дуэли все относятся вполне серьезно: Каспиан предложил ему свою шпагу, а Дриниан и Эдмунд, словно секунданты, заспорили об условиях поединка столь разных по росту соперников. Юстас в сопровождении Люси удалился к себе в каюту — промыть и перевязать раны, после чего мрачно завалился в койку.

Глава третья ОДИНОКИЕ ОСТРОВА

— Земля! — вдруг закричал впередсмотрящий.

Все кинулись на полубак. Было холодно, над темно-синим, с мелкими барашками морем нависло бледное небо, а впереди по правому борту, словно зеленый холм, виднелся ближайший из Одиноких Островов. Позади него можно было заметить серые склоны другого острова.

— Фелима! Дорн! — воскликнула Люси, от радости хлопая в ладоши. Они ничуть не изменились. Ах, Эдмунд, как давно мы их не видели.

— Причаливаем? — спросил Дриниан.

Вряд ли стоит высаживаться на Фелиме, — сказал Эдмунд. В наши времена он был необитаем, да и сейчас выглядит точно таким же. Из Одиноких Островов заселен главным образом Дорн, а на Фелиме только пасут овец.

— В таком случае предлагаю обойти этот остров, — сказал Дриниан, и высадиться на Дорне. Но для этого нам придется навалиться на весла.

Как жаль, что мы не побываем на Фелиме, — сказала Люси. Такой чудный зеленый остров.

Я тоже не прочь размять ноги, — согласился Каспиан. Давайте высадимся на берег и отошлем лодку обратно, а сами пройдем остров пешком и снова сядем на корабль с противоположного берега.

Будь у Каспиана побольше опыта, он ни за что бы не решился на такое, но сейчас предложение высадиться показалось ему превосходным, тем более что все его поддержали.

А ты с нами идешь? — спросил Каспиан у Юстаса, появившегося на палубе с перевязанной рукой.

Куда угодно, лишь бы подальше от этого жалкого корыта, сказал Юстас.

— Жалкого? — не понял Дриниан. Что вы имеете в виду?

А то, что во всех цивилизованных странах, — ответил Юстас, есть огромные корабли, и на них совершенно забываешь, что ты в море.

В таком случае лучше вообще сидеть на берегу, — заметил Каспиан. Дриниан, прикажи спустить на воду шлюпку.

Король, Мышь, Люси, Эдмунд и Юстас сели в лодку и скоро подошли к Фелиме. После того как пассажиры высадились, лодка повернула к кораблю, а они долго смотрели ей вслед, удивляясь, каким крошечным кажется отсюда «Устремленный».

Люси была босая, но идти по мягкой, словно пух, траве оказалось очень приятно. Хорошо было снова очутиться на берегу и вдохнуть запах травы, пусть даже первое время земля и покачивалась под ногами, как всегда бывает после долгого плавания. Особенно понравилось Люси ступать по прибрежному песку. Здесь было теплее, чем на корабле. Пел жаворонок.

Они направились в глубь острова и поднялись на крутой, но невысокий холм. С вершины они увидели, что «Устремленный» медленно идет на веслах к северо-востоку, блестя на солнце, словно большая яркая стрекоза. Вскоре они миновали гребень холма.

Теперь перед ними появился Дорн, отделенный от Фелимы узким проливом. На Дорне нетрудно было рассмотреть небольшой белый городок Нарохабен.

— А это кто такие? спросил вдруг Эдмунд.

В зеленой долине, куда они спускались, сидели шесть или семь грубоватых с виду, вооруженных мужчин.

— Не говорите им, кто мы такие, — предупредил Каспиан.

Почему, ваше величество? удивился Храброхвост, сидевший у Люси на плече.

Вполне возможно, — ответил Каспиан, что здесь уже давно ничего не слыхали о Нарнии. Не исключено, что они не считают себя нашими подданными. Тогда для нас может оказаться небезопасным, если они узнают, что я — их король.

А наши шпаги, ваше величество? — воскликнул Храброхвост.

Да, Храброхвост, они всегда при нас, — сказал Каспиан. — Но, если бы речь шла о завоевании этого острова, я просто явился бы сюда с большой армией.

В это время они подошли совсем близко к незнакомцам, один из которых, крупный и черноволосый, крикнул:

Здорово, ребята!

Здравствуйте, — ответил Каспиан. Позвольте спросить, есть ли на Одиноких Островах губернатор?

А куда ему деться? ответил мужчина. — Его превосходительство в Нарохабене. Выпейте с нами, братцы, за его здоровье.

Каспиан поблагодарил и согласился, хотя ни ему, ни его спутникам не понравились сидящие под деревом. Но едва они поднесли ко ртам чарки, как черноволосый кивнул своим приятелям, и путешественников в мгновенье ока схватили, обезоружили и связали по рукам и ногам всех, кроме Храброхвоста, который отчаянно отбивался и кусался.

Эй, осторожней со зверем! — сказал вожак. — Мы получим за него самую большую монету.

Подлец! — запищал Храброхвост. — Верни мне шпагу и убери лапы, если ты не трус!

Ну и ну! присвистнул работорговец (а это был не кто иной, как именно работорговец). — Да он еще и говорящий! Кто бы мог подумать! Будь я проклят, если за него не отвалят больше двухсот монет.

Так вот вы кто! воскликнул Каспиан. Похититель и работорговец. Хорошенькое же у вас занятие.

Ай-ай-ай! — в тон ему отозвался работорговец. — Придержи-ка язык! Чем покладистее вы будете, тем лучше для вас... Понятно? Я не шучу. Я зарабатываю на жизнь как умею и нечего тебе соваться не в свои дела.

— А куда вы нас денете? — запинаясь, спросила Люси.

В Нарохабен, — ответил работорговец. Завтра там как раз базарный день.

А есть там английский консул? спросил Юстас.

Что?! — удивился мужчина.

И не дослушав до конца объяснений Юстаса, прервал его:

Ну ладно, парень, хватит болтать! Говорящая мышь — отличная добыча, а от твоей болтовни толку мало. Собирайтесь-ка в дорогу.

Четверых пленников накрепко, хотя и не слишком больно связали длинной веревкой и повели к побережью. Храброхвоста понесли на руках. Он перестал кусаться, когда ему пригрозили, что наденут намордник, но ругаться продолжал, и Люси только диву давалась, как спокойно работорговец переносит такие оскорбления. Но тот не прерывал Храброхвоста, а даже наоборот, когда Мышь замолкал, чтобы перевести дыхание, говорил: «А ну-ка еще!», или «Во-о, как забирает!», или «Блюм, ты только послушай, что знает этот зверь!» Последнее замечание привело Храброхвоста в ярость, и, желая высказать сразу все, что у него накипело на душе, он буквально задохнулся от слов, махнул сердито лапкой и замолк.

Выйдя к берегу, они оказались на окраине деревушки. У воды стояла длинная лодка, а чуть подальше — старый и грязный корабль, похожий на баржу.

Так вот, молодежь, — сказал работорговец, постарайтесь поменьше шуметь, а то потом пожалеете. На борт шагом марш!

Но как раз в эту минуту из одного дома, должно быть из гостиницы, вышел симпатичный бородатый человек и сказал:

— Привет, Пэг! Это что, твой новый товар?

Работорговец, которого звали Пэг, низко поклонился и подобострастно ответил:

— Да, ваша светлость.

Сколько ты хочешь за этого мальчика? — спросил незнакомец, указывая на Каспиана.

Ах, — вздохнул Пэг. Даже не знаю, как и быть. Дело в том, что как раз этого мальчишку я собирался оставить себе. Однако для такого покупателя, как вы, милорд...

— Говори цену, плут, перебил его лорд, — мне некогда слушать твою болтовню.

Триста монет, милорд, да и то только для вашей светлости, а будь тут кто-нибудь другой...

— Я дам тебе сто пятьдесят.

О, пожалуйста, — вмешалась Люси, — пожалуйста, не разлучайте нас. Если бы вы только знали... — Но тут же умолкла, заметив, что Каспиан даже сейчас не хочет, чтобы его узнали.

Сто пятьдесят, — повторил лорд. А что до твоей просьбы, девочка, к сожалению, я не могу приобрести вас всех вместе. Отвяжи мальчика, Пэг. И не вздумай обращаться с ними плохо. Ты меня знаешь...

Конечно, конечно! засуетился Пэг. — Да и найдется ли хоть один человек моей профессии, который обращался бы со своим товаром лучше меня? Они мне как родные дети.

— Вполне возможно, — сурово сказал лорд.

Наступила страшная минута. Каспиана отвязали, новый хозяин велел ему следовать за ним. Люси заплакала, а Эдмунд сильно побледнел. Но Каспиан обернулся и сказал:

Не унывайте, друзья. Я уверен, что все обойдется. До встречи!

Барышня, — сказал Пэг. Не надо портить лицо слезами перед завтрашним рынком. Будь умницей, тогда тебе не о чем будет плакать.

Их перевезли в лодке на корабль и посадили в тесный и грязный трюм, где уже находилось много других несчастных невольников. Пэг, как нетрудно понять, был пиратом и только что вернулся из плавания между островами, где он хватал всех, кого только удавалось. Они улеглись на солому и стали гадать, что с Каспианом, а Юстас клял всех вокруг, словно те были виноваты в происшедшем больше всего.

Тем временем Каспиан, следуя за своим хозяином по узкому переулку, оказался на большом пустыре позади деревни. Здесь лорд обернулся и посмотрел на него.

— Не бойся меня, мальчик, — сказал он. Я буду с тобой хорошо обращаться. Ведь я купил тебя из-за лица — оно напомнило мне одного человека.

— Позвольте спросить, ваша светлость, кого именно?

— Моего властелина, нарнийского короля Каспиана.

И тогда Каспиан рискнул.

— Ваша светлость, — произнес он, — я и есть ваш повелитель. Я Каспиан, король Нарнии.

Ты шутишь, — удивился лорд. — Чем ты можешь это доказать?

Во-первых, своим лицом, — сказал Каспиан. — Во-вторых, тем, что я знаю, кто вы: вы один из семи нарнийских лордов, которых мой дядя Мираз сослал за море и на поиски, которых я отплыл из Нарнии. Их звали Аргос, Берн, Октезиан, Рестимор, Мавромор... имена остальных я сейчас не помню. И в-третьих, если ваша светлость соблаговолит дать мне шпагу, то я в схватке с любым противником докажу, что я — Каспиан, законный король Нарнии, господин Кэр-Пэравела и повелитель Одиноких Островов.

— О Боже! — воскликнул лорд. — Да ведь это голос старого короля — его слова, его интонация. Ваше величество! — И он пал на колени и облобызал руку своего короля.

— Дорогой лорд, — сказал Каспиан, — не расскажете ли вы свою собственную историю?

— Она очень коротка, — сказал лорд Берн (ибо это был он). — Попав на эти острова с шестью своими друзьями, я влюбился в туземку и понял, что путешествий с меня достаточно. Вернуться в Нарнию, где у власти находился дядя вашего величества, было невозможно. Поэтому я женился и живу с тех пор здесь.

— А что за человек местный губернатор? Признает ли он своим властелином короля Нарнии?

На словах — да. Что бы он ни делал, он прикрывается его именем, хотя едва ли был бы рад встретить короля собственной персоной. Если ваше величество предстанет перед ним один и безоружный, он, конечно, не будет отрицать свою преданность королю, но постарается не поверить, что вы и есть король. В этом случае жизнь вашего величества может оказаться в опасности. Позвольте, однако, спросить: с какой целью вы прибыли в наши края?

— Со мной корабль, — сказал Каспиан, — и на нем, если дойдет до дела, тридцать вооруженных воинов. Не попробовать ли нам напасть на Пэга и освободить моих товарищей?

Я бы не советовал, — ответил Берн. — Если здесь начнется сражение, из Нарохабена на помощь Пэгу придут два или три корабля. Мне кажется, вашему величеству следует сделать вид, будто у вас гораздо больше сил, чем на самом деле, и победить губернатора не оружием, а страхом перед именем короля. Губернатор — большой трус, и поэтому напугать его нетрудно.

Затем Каспиан и лорд Берн спустились к берегу чуть западнее деревушки. Каспиан достал свой горн и затрубил. Дриниан, стоявший на вахте в ожидании сигналов с берега, тотчас узнал звук королевского горна, и вскоре «Устремленный» подошел к берегу. От него отчалила лодка, и через несколько минут Каспиан и лорд Берн были на борту и объясняли Дриниану положение дел.

— Плывите прямо по проливу к северной части Дорна, там находятся мои владения. Но предварительно поднимите королевский флаг, подвесьте на борта все щиты и велите всем людям вооружиться и выйти на палубу. И вот еще что: дайте с левого борта в сторону открытого моря несколько сигналов.

— Кому? — удивленно спросил Дриниан.

Как кому? Всем остальным кораблям флота. Его у вас нет, но губернатор Гумна может подумать, что он есть.

— Понятно, — произнес Дриниан, потирая руки. — Они с берега прочтут наши сигналы. А что сообщить? «Приказываю флоту обогнуть южную оконечность Дорна»?..

Глава четвертая ЧТО ДЕЛАЛ КАСПИАН НА ОДИНОКИХ ОСТРОВАХ

Ранним утром следующего дня лорд Берн разбудил Каспиана и попросил его приказать своим людям выступить в полном вооружении. «Пусть оружие будет вычищено и приведено в полнейший порядок, так, словно нам предстоит первое сражение в настоящей королевской войне и весь мир наблюдает за нами».

Все это было исполнено.

Когда они подошли к Нарохабену, Каспиан увидел на пристани огромную толпу, собравшуюся их встречать.

— Вот с каким поручением я посылал прошлой ночью гонца, — объяснил Берн. — Все собравшиеся здесь — честные люди и мои друзья.

И едва Каспиан сошел на берег, как раздалось многоголосое «ура!» и крики; «Нарния! Нарния! Да здравствует король!» В эту же минуту об этом тоже позаботился гонец Берна — со всех концов города послышался звон колоколов. Каспиан велел вынести впервые королевский штандарт и трубить в трубы. Воины обнажили мечи и торжественно двинулись по улицам города. Задрожали стекла в домах. Утро было солнечным, и мечи так сверкали на солнце, что невозможно было долго смотреть на отряд, не отводя глаз.

Первыми, кто приветствовал отряд, были те, кого вчера предупредил посланец лорда Берна. Но уже вскоре к ним присоединились городские мальчишки, которые очень любят всякие шествия, но редко их видят. Да и старушки повысовывались из дверей и окон (ведь что такое губернатор по сравнению с королем!). Их примеру последовали и девушки, поскольку Каспиан, Дриниан, да и остальные солдаты были очень бравыми молодцами. Потом появились юноши: взглянуть, на кого смотрят девушки. Таким образом, когда Каспиан с отрядом подошел к воротам замка, за ним уже шел почти весь город, и губернатор, сидевший в замке над грудой указов, отчетов и циркуляров, услышал гул целой толпы.

У ворот замка горнист Каспиана громко протрубил и крикнул:

— Король Нарнии прибыл с всемилостивейшим визитом к верноподданному губернатору Одиноких Островов! Открыть ворота королю!

В те времена все на острове делалось очень медленно и неторопливо. В воротах отворилась небольшая дверца, и из нее вышел взъерошенный и заспанный стражник в грязной старой шапке вместо шлема и с заржавленной пикой в руке. Он, щурясь, посмотрел на блестевшие перед ним мечи и пробормотал:

— Его превосходительство сегодня не принимает! Приходите в субботу от девяти до десяти.

Обнажить голову перед королем Нарнии! — прогремел лорд Берн и дал стражнику такую затрещину, что шапка слетела у того с головы.

— А? Как это? — начал было стражник, но никто не обратил на него внимания. Двое солдат Каспиана вошли в дверцу и, после недолгой возни с засовами и задвижками (которые очень заржавели), распахнули ворота настежь. Пройдя через них с отрядом, Каспиан оказался во внутреннем дворе замка. Одни стражники слонялись тут без дела, другие, дожевывая что-то на ходу и протирая глаза, беспорядочно выбегали из разных дверей. Их оружие и доспехи находились в самом жалком виде, однако все они были крепкие ребята и могли бы оказать отряду серьезное сопротивление. Но Каспиан не дал им времени на раздумье.

— Где ваш капитан? — властно спросил он.

— Скорее всего, это я, — ответил тощий и весьма щеголевато одетый молодой человек без доспехов.

Мое королевское величество желает, — произнес Каспиан, — чтобы наше посещение Одиноких Островов послужило для подданных причиной радости, а не страха. Только поэтому я ничего не говорю о состоянии оружия и доспехов твоих солдат. Я прощаю тебя. Более того, вели выкатить бочку вина, и пусть солдаты выпьют за наше здоровье, но учти, что завтра с утра мне хотелось бы видеть здесь, в замке, настоящих солдат, а не каких-то оборванцев. Позаботься об этом под страхом нашего августейшего неудовольствия.

Капитан разинул рот от удивления, но Берн тут же скомандовал:

— Ура нашему королю! — и солдаты, понявшие из всего разговора только то, что им обещано вино, трижды крикнули «ура». Затем Каспиан приказал своим людям оставаться во дворе, а сам с Берном, Дринианом и четырьмя солдатами вошел в зал.

В дальнем углу за столом, окруженный несколькими секретарями, сидел его превосходительство губернатор Одиноких Островов Гумпа. Он поднял глаза на вошедших и тут же снова опустил их в бумаги, машинально заметив:

— Прием по субботам с девяти до десяти.

Каспиан кивнул Берну и отошел в сторону. Берн и Дриниан направились к столу, взяли губернатора под локти и отставили метра на два, а в кресло спокойно сел Каспиан, положив перед собой обнаженную шпагу.

Господин губернатор, — произнес он, пристально глядя на Гумпу. — Вы встретили нас не совсем так, как мы ожидали. Я — король Нарнии.

— В моей служебной переписке об этом ничего не сказано. Мы не были извещены ни о каких приездах. Готов сейчас же послать в архивы... — начал было Гумпа.

Мы явились сюда, чтобы проверить, как ваше превосходительство справляется со своими обязанностями, — продолжал Каспиан. — В частности, хотелось бы услышать от вас объяснения по следующим двум пунктам. Первый: вот уже на протяжении ста пятидесяти лет мы не получаем дань, причитающуюся с Одиноких Островов короне Нарнии.

— Этот вопрос надлежит рассмотреть в Губернском совете в следующем месяце, — сказал Гумпа, — В случае принятия предложения о создании комиссии по рассмотрению поднятого вопроса, упомянутая комиссия предложит доклад о финансовом положении на первом заседании следующего года...

— Насколько мне известно, — перебил его Каспиан, — в ваших законах ясно сказано, что в случае неуплаты дани весь накопившийся долг переносится на губернатора Одиноких Островов, который обязан выплатить его из собственных средств.

Эти слова впервые вызвали у Гумпы живую реакцию.

Об этом не может быть и речи, — замахал он руками. — Это невозможно по экономическим соображениям. Э-э-э.... ваше величество, по-видимому, изволит шутить.

Говоря все это, губернатор судорожно старался отыскать какую-нибудь возможность избавиться от непрошеных гостей. Знай он, что у Каспиана всего-навсего один «Устремленный» с командой моряков, он бы, конечно, нашел способ выкрутиться. Но он своими глазами видел, как незнакомый корабль, плывший по проливу, подавал сигналы в сторону моря — видимо, другим сопровождающим его судам.

— Второй пункт, — продолжал тем временем Каспиан. — Я желаю знать, на каком основании, вопреки древним обычаям и законам наших владений, разрешена эта отвратительная работорговля?

Но иного пути у нас нет, — сказал губернатор, — торговля рабами важнейшая отрасль нашей экономики, позвольте вас заверить в этом. Наше нынешнее экономическое процветание целиком от нее зависит.

— А как вы используете рабов?

— На экспорт, ваше величество. Мы продаем их главным образом в Касломанию, но есть и другие рынки сбыта. Одинокие Острова — крупнейший центр работорговли.

Другими словами, — сказал Каспиан, — вы сами в них не нуждаетесь. Тогда объясните мне, какую выгоду от работорговли получают Острова, если деньги загребают такие типы, как Пэг?

Имея в виду юный возраст вашего величества, начал Гумпа, пытаясь изобразить на лице нежную отеческую улыбку, — мне нелегко объяснить вам суть экономических проблем. Но у нас имеется статистика, таблицы, графики...

— Независимо от моего юного возраста, — отрезал Каспиан, — я думаю, что понимаю суть работорговли не хуже вашего превосходительства. Я не вижу, чтобы она давала Островам мясо или хлеб, пиво или вино, книги или музыкальные инструменты — вообще что-нибудь ценное. И независимо от всего остального работорговлю надо запретить.

Да это все равно что переставить стрелки часов назад! — и губернатор от изумления открыл рот. — А как же прогресс? Движение к лучшему будущему?

— Мы в Нарнии называем это движением к худшему, — сказал Каспиан. Работорговлю на Островах нужно запретить.

— Я не могу взять на себя такую ответственность, — заявил Гумна.

— Ну что же, — сказал Каспиан, — в таком случае я освобождаю вас от должности. Лорд Берн, прошу вас подойти сюда.

И не успел Гумпа понять, что, собственно, происходит, как Берн опустился на колени и, вложив свои руки в руки короля, поклялся, что будет править Одинокими Островами в согласии с древними законами и обычаями.

Что касается вас, сударь, — обратился Берн к Гумпе, — я прощаю вам весь долг при условии, что вы и ваши люди сегодня же покинете этот замок.

Когда наконец все было наилучшим образом улажено, Каспиан приказал подать лошадей и вместе с Берном, Дринианом и несколькими солдатами поехал в город на невольничий рынок.

Это был длинный приземистый сарай возле самой пристани. Войдя в него, они застали самый разгар аукциона. На помосте стоял Пэг и хрипло кричал окружавшей его толпе:

— Господа! Следующий номер — двадцать три! Великолепный теребинтиец, пригодный для работ в поле и на рудниках, а также для гребли на галерах. Всего двадцать пять лет. Ни одного больного зуба. Силен, как ломовая лошадь. Тэкс, сними с него рубаху, пусть сами убедятся. Превосходная мускулатура. Железные бицепсы. Начинаем торг! Десять монет от господина в левом углу. Сударь, вы, наверное, шутите. Пятнадцать! Восемнадцать! Восемнадцать монет за двадцать третий номер! Кто больше? Двадцать! Благодарю вас, сударь. Двадцать монет...

Тут Пэг замолчал и широко раскрыл рот: на помост поднимались солдаты в кольчугах.

— Все на колени перед королем Нарнии! — воскликнул лорд Берн. Снаружи слышалось ржание лошадей и лязг оружия. Кое-где раздались приветственные крики.

— Пэг, вчера ты оскорбил королевских особ, — сказал Каспиан, — но я прощаю твое невежество. Отныне торговля рабами запрещена во всех владениях Нарнии.

Он поднял руки, унимая ликующие крики рабов, и спросил:

— Где же мои друзья?

— Милая девушка и симпатичный такой молодой господин? — с заискивающей улыбкой спросил Пэг.

— Мы здесь, Каспиан, мы здесь! — закричали Люси и Эдмунд одновременно, а из другого угла Храброхвост пропищал:

— К услугам вашего величества!

Толпа расступилась, чтобы дать им дорогу, и бывшие пленники бросились на шею Каспиану.

— Но где же еще один мой товарищ? — спросил Каспиан.

— О! — вскричал Пэг. — Ради Бога, заберите его поскорее. Буду только рад от него избавиться. Я сбавил цену за него до пяти монет, но его все равно никто не купил. Пытался продать его в паре с другими — и снова ничего не вышло. На него и смотреть не хотят. Тэкс, приведи сюда надутого.

Юстас действительно выглядел очень надутым. Конечно, никто из нас не хотел бы быть проданным в рабство, но еще обиднее, когда тебя никто не хочет купить. Поневоле надуешься! Юстас подошел к Каспиану и протянул:

— Ну-ну... Развлекаетесь, когда другие томятся в неволе. Наверняка и об английском консуле ничего не разузнали?

Вечером в замке был большой пир, после которого, торжественно раскланявшись со всеми и отправляясь спать, Храброхвост воскликнул:

— Завтра наконец начнутся наши настоящие приключения!

Но понятно, что ни завтра, ни в ближайшие несколько дней приключения начаться не могли: ведь наши герои собирались покинуть все известные земли и моря, а значит, должны были к этому основательно подготовиться. «Устремленный» был загружен провизией и водой до отказа. Пока шла погрузка, Каспиан выпытывал у самых опытных мореходов о землях на востоке. Он выпил не одну кружку пива с прошедшими сквозь бури и штормы голубоглазыми и седобородыми морскими волками и наслушался от них немало самых невероятных историй. Но о землях к востоку от Одиноких Островов никто ничего не знал, а многие считали, что если плыть все время на восток, то окажешься в водах безбрежного моря, огибающего край света.

Там и пошли ко дну друзья вашего величества, — говорили одни, а остальные рассказывали истории о землях, населенных безголовыми людьми, о плавающих островах, страшных морских смерчах и прочие небылицы. Только один из них обрадовал Храброхвоста.

Восточнее Востока, — сказал он, — находится страна Эслана. Но вам до нее не добраться.

Мышь пытался расспросить его подробнее, но тот ответил лишь, что слышал это от своего отца.

Глава пятая БУРЯ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ

Через три дня «Устремленный» отплыл из Нарохабена. Огромная толпа собралась на пристани, со всех сторон раздавались прощальные возгласы, а когда Каспиан обратился к жителям Одиноких Островов с речью, на глазах у многих заблестели слезы. Маленький лоцманский буксир медленно отводил от берега корабль с повисшим алым парусом, и звуки Каспианова горна слышались все тише. Наконец удалось поймать ветер, парус наполнился и «Устремленный» снова ожил. Свободные от вахты спустились вниз, Дриниан стал на мостик, и корабль взял курс на восток.

Несколько дней прошло превосходно. Люси казалось, что ни одной девочке в мире еще не везло так, как ей: просыпаясь по утрам, она видела на потолке блики моря, а оглядываясь по сторонам, в сотый раз любовалась чудесными новыми вещами, которые ей подарили на Одиноких Островах: тельняшкой, сандалиями, хронометром, морскими ботфортами, зюйдвесткой и вязаным шарфом. Потом она выходила на палубу, смотрела на сияющее под солнцем море и радостно вдыхала теплый воздух.

Немало времени она проводила на корме, играя с Храброхвостом в шахматы. Занятно было наблюдать, как Храброхвост двумя лапками переставляет шахматные фигуры, слишком для него тяжелые, и становится на цыпочки, чтобы сделать ход в центр доски. Он был отличный игрок, и если не забывал, что всего лишь играет в шахматы, а не идет впереди своей армии, то всегда выигрывал. Но иногда он забывал про это и делал какой-нибудь невероятный ход, например, безбоязненно подставлял своего слона под удар неприятельского: это бывало тогда, когда он, увлекшись своими мечтами, начинал бредить наяву героическими смертями, победными атаками и хитроумными контрударами.

Однако это прекрасное время продолжалось недолго. Как-то раз вечером, когда Люси беззаботно наблюдала с кормы за длинным пенистым следом позади корабля, она вдруг заметила на западе большое скопление туч. Тучи двигались очень быстро и вскоре заполнили полнеба. На минуту в них образовался разрыв, сквозь который просочился желтый свет заката, сразу же похолодало, море вспенилось и пожелтело, словно старая парусина. Казалось, даже корабль почуял опасность и забеспокоился. Парус то сильно раздувался на ветру, то спадал. Пока Люси наблюдала за происходящим, удивляясь, каким зловещим стал даже свист ветра, раздался голос Дриниана:

— Всем по местам стоять!

Матросы высыпали на палубу. Одни задраивали крышки люков и гасили огонь на камбузе, другие полезли наверх спускать парус. Люси показалось, что перед носом «Устремленного» разверзлась пропасть, а корабль полетел на самое ее дно, но тут на него налетела огромная гора воды. Это уже была верная гибель, однако корабль вдруг взлетел на вершину этой горы и завертелся на ней волчком. Настоящий водопад обрушился на палубу: ют и полубак казались островами, между которыми проносился бурный пенящийся поток. Высоко наверху матросы цеплялись за рею, из последних сил пытаясь совладать с парусом. Рядом мотался оборванный конец каната.

Буря бушевала весь следующий день, потом еще один, и еще, и еще. Она продолжалась так долго, что никто уже не мог вспомнить те дни, когда ее не было. И все это время, с утра до вечера и с вечера до утра, три человека стояли у руля, трое других держали корабль на курсе, а остальные откачивали воду помпой, так что никому не удавалось ни отдохнуть, ни поесть, ни обсушиться.

Но в конце концов море улеглось. Юстас в своем дневнике записывал:

«3 сентября. Наконец-то кончился шторм, и я могу продолжать записи. Он бушевал целых тринадцать дней, и хотя остальные говорят, что только двенадцать, я-то знаю лучше, потому что вел точный счет. Ничего нет хуже, чем оказаться в подобной ситуации с людьми, которые даже считать не умеют. Шторм был ужасный: волны взлетали до десятого этажа, я промок до костей и почти ничего не ел, потому что ничего не готовили. Разумеется, на корабле не оказалось ни радиопередатчика, ни ракет, чтобы подать сигнал бедствия. Это лишний раз доказывает то, что я уже неоднократно им втолковывал: плыть в подобном гнилом корыте — это безумие. Были бы еще люди как люди, а то это просто злодеи какие-то. Каспиан и Эдмунд на редкость жестоко и несправедливо обходятся со мной. В ночь, когда рухнула мачта (от нее остался лишь крохотный обломок), я чувствовал себя ужасно, но они выгнали меня на палубу и заставили работать. Люси, сидя за веслом, сказала, что Храброхвосту тоже очень хочется погрести, но он слишком мал для таких больших весел. Удивительно, как она не замечает, что этот проныра только и думает, как бы пустить всем пыль в глаза. В ее годы уже пора бы набраться уму-разуму. Сегодня, когда шторм кончился и выглянуло наконец солнце, на палубе завели нудный разговор о том, что нам делать дальше. Еды у нас хватит еще недели на две-три (всех кур смыло за борт). Главная проблема — вода. Две бочки дали течь во время шторма и полностью опустели (чего же еще ждать от нарнийской продукции). Даже при малом расходе воды, по две кружки на человека, ее хватит самое большее на две недели. Правда, есть еще несколько бочонков с вином, но даже этим ослам ясно, что вино только усиливает жажду.

Самым разумным было бы, конечно, немедленно вернуться назад, к Одиноким Островам. Но на дорогу сюда, да еще с таким ветром, у нас ушло восемнадцать дней, так что времени на возвращение, даже в случае попутного восточного ветра, потребуется гораздо больше. К тому же никакого намека на восточный ветер пока нет, да и вообще нет никакого ветра. Если же идти назад на веслах, то времени понадобится еще больше. Каспиан утверждает, что на кружке воды в день много не погребешь. Он, конечно, прав. Я стал объяснять ему, что пот охлаждает тело и потому, когда человек работает, ему меньше хочется пить, но он не обратил на мои слова никакого внимания. Обычный прием, когда ответить нечего. Все согласились продолжать плавание, надеясь, что скоро на востоке появится земля. Я счел своим долгом напомнить, что нам неизвестно, есть ли вообще земля на востоке.

4 сентября. Море по-прежнему спокойно. На обед выдали очень маленькие порции, а мне, конечно, самую крошечную. По-видимому, Каспиан думает, что я ничего не замечаю. А вот Люси решила почему-то ко мне подлизаться и предложила часть своей порции, но этот невыносимый Эдмунд, педант и проныра, запретил ей это делать. Очень жарко. Весь вечер страшно хотелось пить.

5 сентября. Ни малейшего ветра. Жарко. Весь день чувствую слабость, наверное, у меня температура. А на корабле, как и следовало ожидать, ни единого градусника!

6 сентября. Ужасный день. Ночью проснулся и понял, что для выздоровления мне необходим глоток воды. Любой доктор подтвердил бы это. Всем известно, что я не из тех, кто способен на бесчестные поступки, но ведь и дураку понятно, что ограничения на воду относятся к здоровым, а не к больным. Я мог бы, конечно кого-нибудь разбудить и попросить немного воды, но я слишком для этого деликатен. Поэтому я сам, стараясь не шуметь, поднялся с койки, взял чашку и на цыпочках выбрался из той мерзкой каюты (а скорее— ямы), где мы спим, осторожно, чтобы не разбудить Каспиана и Эдмунда, которые и так спали меньше всех. Я-то всегда думаю о других, как бы они ко мне ни относились. До бочек с водой я добрался благополучно. Все шло прекрасно, но не успел я зачерпнуть воду, как вдруг кто-то схватил меня за руку. Передо мной стоял этот отвратительный Мышь. Я сказал, что иду на палубу подышать свежим воздухом, но этот шпион стал допытываться, почему у меня с собой чашка, и вообще наделал столько шума, что перебудил всех на корабле. Тогда я спросил (как и всякий на моем месте): что сам он делает среди ночи у бочки с водой? Он ответил, что из-за малого роста не может быть полезен на палубе и потому каждую ночь стоит на посту возле воды и дает таким образом одному матросу выспаться. Вот вся их хваленая мудрость: доверяют охрану воды какому-то Мышу! Мне вдобавок пришлось оправдываться — этот недомерок так и наступал на меня со своей шпажонкой! Каспиан же показал свое истинное лицо, заявив во всеуслышание, что впредь всякому, кто будет застигнут у бочки с водой, «всыпят двадцать горячих». Я не знал, что это значит, пока Эдмунд не объяснил. После этой подлой угрозы Каспиан сменил гнев на милость и сказал, что ему очень меня жаль, что все чувствуют себя не лучше меня, что надо терпеть, и так далее и тому подобное. Весь день я оставался в постели.

7 сентября. Сегодня подул слабый западный ветер. Мы проплыли несколько миль на восток, используя обрывки паруса, укрепленного на временной мачте, то есть на поднятом вверх бушприте, который привязали, или, как они говорят, принайтовили к основанию сломанной мачты. По-прежнему ужасно хочется пить.

8 сентября. Продолжаем плыть на восток. Весь день я пролежал на койке, никого, кроме Люси, не видел. Люси принесла мне часть своей воды. Она сказала, чтодевочки легче переносят жажду, чем мальчики. Мне и самому это приходило в голову.

9 сентября. Земля! Далеко впереди на юго-востоке показалась очень высокая гора.

10 сентября. Гора увеличивалась в размерах и стала отчетливо видна, но до нее по-прежнему далеко. Впервые за долгое время появились чайки.

11 сентября. Поймали несколько рыб и приготовили их на обед. Около семи часов вечера бросили якорь в заливе скалистого острова. Этот болван Каспиан не позволил высаживаться на берег, потому что уже темнело, а он боится туземцев и диких зверей. Воды выдали немного больше».

События, которые произошли потом на острове, более всего относятся к Юстасу, но рассказать о них его собственными словами невозможно, поскольку с 12 сентября ему пришлось надолго забросить свой дневник.

Наступило утро. Небо было серое и низкое, но воздух прогрелся, и наши путешественники обнаружили, что находятся в заливе, тесно окруженном со всех сторон скалами и утесами. В залив впадала река, а в устье ее лежала равнина, густо поросшая похожими на кедры деревьями. За ней начинался крутой подъем, заканчивающийся зубчатым хребтом, а вдали, в тумане, маячила громада гор, вершины которых прятались в тусклых серых тучах. Со скал по обеим сторонам залива спускались то тут, то там нити; все догадались, что это водопады, хотя с такого большого расстояния не было видно, как падает вода, и шума ее не было слышно. Местность была тихой и спокойной, а прибрежные скалы отражались в зеркально гладкой воде залива.

В двух лодках переправились на берег и прежде всего, конечно, вдоволь напились из реки, затем поели и немного отдохнули, а потом Каспиан объявил начало работ. Сделать предстояло немало: доставить на берег бочки, просмолить их, наполнить свежей водой, срубить дерево для новой мачты, залатать парус, настрелять дичи (если она здесь водится), постирать и починить одежду, исправить многочисленные поломки на корабле. Отсюда, с берега, они с трудом узнавали «Устремленный» — вместо величественного красавца, покинувшего Нарохабен, на воде застыл жалкий калека. Да и команда была не лучше — все худые, бледные, оборванные, с красными от недосыпания глазами.

Юстас лежал под деревом, когда услышал разговоры о предстоящей работе, и сердце его сжалось. Неужели сегодня не удастся хоть немного отдохнуть? Похоже на то, что и свой первый день на суше они проведут за такой же тяжелой работой, как в море. И тут ему в голову пришла блестящая мысль. Никто в его сторону не смотрел, все говорили только о корабле, можно подумать, что им и в самом деле доставляло удовольствие обсуждать эту грязную посудину. Так вот: почему бы ему просто не улизнуть? Он найдет где-нибудь в горах прохладное местечко, как следует выспится, а вернется вечером, когда все будет готово. Как бы это пошло ему на пользу! Надо только соблюдать осторожность и не упускать из вида залив и корабль, чтобы в любой момент можно было туда вернуться. Оставаться на острове ему отнюдь не улыбалось.

И Юстас тут же начал осуществлять свои планы. Он тихонько поднялся и неторопливо побрел среди деревьев. Заметив его, всякий бы подумал, будто Юстас просто решил размять ноги. Но вот голоса постепенно затихли, теперь его окружал только безмолвный и темный лес. Вскоре он, уже без опаски, прибавил шагу.

Через несколько минут Юстас вышел из леса. Подъем становился все круче, а трава — все суше и жестче. Он стал карабкаться вверх, цепляясь за траву, и, хотя быстро вспотел и запыхался, продолжал свое восхождение. Сделав на пути несколько остановок, он добрался наконец до хребта и оглянулся. Теперь он был так высоко, что залив отсюда казался совсем крошечным, а вокруг, куда ни бросишь взгляд, расстилалось одно лишь море. Юстас полюбовался видом и растянулся на траве, чтобы выспаться в свое удовольствие.

Но никакого удовольствия он не испытал. С гор вдруг пополз туман, густой, но нехолодный. Он скрыл от Юстаса залив, море, весь остров и как бы склонился над его лицом. Внезапно и, пожалуй, впервые в жизни Юстас почувствовал себя необычайно одиноким, и чем больше густел туман, тем сильнее делалось это чувство. Потом он потерял ощущение времени: вокруг не слышалось ни звука, и ему пришло в голову, что он лежит здесь много часов, а на корабле уже готовятся к отплытию. Возможно, они специально позволили ему уйти в горы, чтобы избавиться от него! Юстас в ужасе вскочил на ноги и бросился вниз.

Но он слишком торопился и тут же поскользнулся на траве, потеряв равновесие и проехав несколько метров по склону. Поднявшись, он увидел слева от себя крутой обрыв и решил, что его занесло в сторону. Он опять вскарабкался наверх — туда, где, как ему показалось, он только что лежал, и снова начал спускаться, на этот раз правее. Теперь это получалось у него лучше. Юстас спускался очень осторожно и медленно, так как видел впереди не дальше чем на метр. Вокруг по-прежнему клубился туман и царила мертвая тишина. Ему стало не по себе, внутренний голос то и дело повторял: «Скорее! Скорее! Скорее!» Ужасная мысль, что его оставили на острове одного, не покидала Юстаса. Разумеется, знай он Каспиана, Эдмунда и Люси лучше, ему бы и в голову не пришло подумать о них так.

— Наконец-то! — воскликнул Юстас, когда, соскользнув по каменному склону, оказался на ровном месте. — Туман рассеивается. А где же деревья?

С каждой минутой становилось светлее. Туман поднимался вверх. Юстас обнаружил, что находится в неизвестной ему долине. Моря отсюда видно не было.

Глава шестая ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮСТАСА

В это время оставшиеся на берегу собирались обедать. Три самых метких стрелка успели подняться на холмы и возвратиться с добычей — двумя дикими козами, которые жарились теперь на костре. Каспиан велел доставить на берег бочонок крепкого архенского вина и разбавить его водой, чтобы хватило на всех. Поскольку работа была тяжелой, а на аппетит никто не жаловался, то все уписывали за обе щеки, и только после второй добавки Эдмунд спросил:

— А где же Юстас?

А Юстас в это время оглядывал незнакомую долину, в которую попал. Она была очень узкой и глубокой и своими крутыми склонами напоминала яму или ров. На дне, усыпанном камнями и поросшем травой, теперь уже высохшей, он заметил черные пятна гари, какие бывают в сухое лето вдоль железнодорожной насыпи. Метрах в пятнадцати от него виднелось озерцо или, скорее, лужица прозрачной воды. И больше ничего: ни зверя, ни птицы, ни букашки. Солнце уже клонилось к закату, и вершины гор, казалось; зловеще наступали со всех сторон.

Юстас, конечно, сразу же сообразил, что спустился в тумане не по той стороне хребта, но когда он повернулся, чтобы снова забраться наверх, то пришел в ужас. Только благодаря счастливой случайности ему удалось сюда попасть, спускаясь в тумане по единственно возможному пути — узкому и крутому отрогу, резко обрывающемуся по обе стороны вниз. Другого пути не было. Сумеет ли он теперь подняться наверх? От одной этой мысли у него закружилась голова.

И тут он услышал шум — негромкий, но прозвучавший в мертвой тишине долины оглушительно. Юстас сначала застыл на месте, затем с опаской повернул голову.

Слева, у самого основания скалы, виднелась темная яма — судя по всему, вход в пещеру, а над ней поднимались вверх две тонкие струйки дыма. Юстас услышал, как в глубине ямы посыпались мелкие камешки. Похоже было, что кто-то выползает из пещеры.

К несчастью, так оно и было. Какое-то невероятно огромное и страшное существо выбиралось из пещеры наружу. Окажись на месте Юстаса Эдмунд, Люси или ты, мой читатель, он бы сразу понял, что это такое: у существа была узкая свинцового цвета морда, тусклые красные глазки, медленно волочившееся по земле продолговатое и гибкое тело без единого пера или шерстинки, лапы с вывернутыми вверх, как у паука, коленями, жесткие, словно у летучей мыши, крылья, громко стучавшие о камни, и невероятно длинный хвост. Из ноздрей его тянулись вверх две струи дыма. Ну а Юстас, конечно же, не понял, что перед ним дракон (да и вряд ли ему стало бы легче от этого).

Но, знай он кое-что о драконьих повадках, он немало удивился бы тому, что чудовище не привстало на лапах, не захлопало крыльями и не изрыгнуло пламени. Струйки дыма, выходящие из его ноздрей, напоминали дымок от затухающего костра. Существо даже не заметило Юстаса. Оно медленно, то и дело останавливаясь, поползло к озерцу. Несмотря на весь свой страх, Юстас понял, что перед ним чудовище очень дряхлое и несчастное. Он даже подумал, не попробовать ли ему быстро и незаметно вскарабкаться на склон, но не решился, боясь, что чудовище, услышав шум, обернется и заметит его. Кто знает, не притворяется ли оно вообще. А убежишь ли от монстра, который умеет летать?

Существо тем временем доползло до лужицы и опустило в воду свою ужасную голову на чешуйчатой шее. Но не успело оно сделать и глотка, как из горла его вырвался тяжелый хрип, по телу пробежала судорога, оно упало на бок и замерло, высоко задрав лапу. Из его разинутой пасти вытекло немного темной крови, дым из ноздрей, почернев на мгновение, ослабел, а затем исчез вовсе. На этом все было кончено.

Долгое время Юстас боялся пошевельнуться. А что, если это только уловка, с помощью которой чудовище приманивает и ловит свои жертвы? Все же он сделал шаг, другой и снова остановился. Дракон лежал недвижим, взгляд его багровых глаз потускнел. Юстас приблизился к нему вплотную. Теперь он был уверен, что чудовище мертво. Содрогаясь, он коснулся его, но... ничего страшного не произошло.

На душе у Юстаса стало легко — настолько, что он едва не расхохотался. Теперь ему уже стало казаться, что он не просто наблюдал смерть дракона, а сам сражался с ним и одолел его в тяжком бою. Внезапно потемнело, и не успел Юстас отойти от чудовища, как на землю упали крупные капли дождя.

Погода на острове была не из лучших. В одну минуту Юстас до нитки промок и буквально ослеп от блеска молний под такой дождь в Англии ему не приходилось попадать. Пока ливень не кончится, нечего было и думать о том, чтобы выбраться из долины. Юстас бросился к драконовой пещере единственному месту, где можно было переждать дождь. Укрывшись в ней, он лег и только тогда вздохнул с облегчением.

Почти каждый знает, что обычно прячут драконы в своем логове, но ведь Юстас читал только бесполезные книги, в которых было много чего о девальвациях и правительствах, экспорте и импорте, но ни слова о драконах. Вот почему он долго не мог понять, на чем лежит. На камни это не походило, на колючки тоже, хотя было твердым и кололось, да к тому же он нащупал рукой какие-то круглые плоские предметы, которые звенели и перекатывались от прикосновения. Света в пещере было мало, но все же Юстас разглядел то, что любой другой угадал бы заранее, — он лежал на настоящем кладе! Здесь были короны (это они кололись), монеты, кольца, серьги, браслеты, кубки, блюда, золотые слитки и драгоценные камни.

И хотя Юстас, в отличие от большинства мальчишек, никогда в жизни не мечтал найти клад, он сразу сообразил, какую пользу принесут ему сокровища в том мире, куда он так нелепо попал, споткнувшись о раму картины в комнате Люси.

«У них здесь нет налога, рассуждал он. — И не надо отдавать клад правительству. С такими штучками я неплохо поживу. Надо только захватить с собой побольше. Вот, скажем, этот толстый браслет с камешками — это наверняка бриллианты, так что надену-ка я его себе на руку. Великоват немного, но ничего, можно поднять повыше, к плечу. Так, в карманы я насыплю бриллианты — они все-таки полегче золота. Скорее бы кончился этот проклятый дождь!» — Юстас перебрался в ту часть кучи, где лежали монеты и устроился поудобнее, но, утомленный всеми описанными выше недавними приключениями, вскоре заснул.

Как раз в это время оставшиеся на берегу закончили обедать и всерьез забеспокоились о нем.

Юстас! Юстас! Юстас! Ау! — они кричали до хрипоты, а Каспиан при этом еще и трубил в свой горн.

— Он где-то далеко, иначе бы услышал нас, — сказала Люси и сильно побледнела.

— Ну и паршивец! — проворчал Эдмунд. И что ему вздумалось удирать?

Надо что-то делать, — сказала Люси. — Может, он заблудился, или провалился в яму, или попал в плен к туземцам.

— Или стал добычей хищных зверей, — добавил Дриниан.

— Это бы неплохо... — пробормотал Ринцы.

— Многоуважаемый Ринцы, — возразил Храброхвост, — я еще ни разу не слышал от вас слов, которые столь мало шли бы вам. Этот мальчик не относится к числу моих друзей, это правда, но он родственник нашей королевы и к тому же член нашего экипажа, так что дело чести — отыскать его, а если он мертв — отомстить его убийцам.

Будем его искать, — устало сказал Каспиан. — Какая досада! Сколько новых хлопот с этими поисками.

А Юстас все спал. Разбудила его только сильная боль в левой руке. Над входом в пещеру сияла луна, а постель из драгоценностей не казалась уже такой жесткой. Боль в руке сначала удивила Юстаса, но вскоре он догадался, что это сильно давит браслет, который он надел на руку перед сном. Должно быть, пока он спал, рука затекла и распухла.

Юстас двинул правой рукой, чтобы прощупать больное место, но тут же замер, в ужасе закусив губу. Справа, совсем недалеко от него, там, где лунный свет падал на дно пещеры, он заметил, как шевельнулась огромная когтистая лапа, и сразу же узнал ее. Это была лапа дракона. Как только он замер, лапа тоже перестала шевелиться.

«Ну и дурак же я! — подумал Юстас. — Это страшилище было здесь не одно, а теперь рядом со мной лежит кто-то из его сородичей».

В течение нескольких минут он не осмелился двинуть ни одним мускулом. Прямо перед глазами он заметил две тонкие струйки дыма, которые на фоне лунного света казались совсем черными и напомнили ему дым, взлетавший над старым драконом в минуты его смерти. Это так напугало Юстаса, что он даже перестал дышать. Струйки тут же исчезли. Не в силах дальше сдерживать дыхание, он потихоньку выдохнул воздух, и в то же мгновение струйки дыма появились вновь. Но Юстас и сейчас не понимал, в чем дело.

Наконец он решил, как можно осторожнее проползти налево и выбраться из пещеры. Возможно, чудовище спит, да и в любом случае ничего другого не оставалось. Но прежде чем ползти влево, он взглянул туда. О, ужас! И с этой стороны он увидел лапу дракона.

Никто, надеюсь, не будет порицать Юстаса за то, что он заплакал. Впрочем, увидев капли своих слез, громко падавшие на сокровища, он удивился их величине. Кроме того, они были настолько горячими, что от них шел пар.

Слезами горю не поможешь. И Юстасу ничего не оставалось, кроме как осторожно проползти между двумя чудищами. Он медленно двинул правой рукой. Справа от него лапа дракона совершила такое же движение. Он рискнул двинуть левой. Лапа, находившаяся с левой стороны, сделала то же самое.

Итак, справа и слева от него лежало по дракону, подражавшему каждому его движению. И Юстас не выдержал. Сломя голову он бросился к выходу из пещеры.

Послышался страшный грохот, скрежет, звон золота и стук камней. Сомнений не было: оба дракона преследуют его по пятам. Юстас не решился оглянуться назад. Озаренное тревожным светом луны, тело мертвого дракона, огромное и изогнутое, испугало бы всякого, но теперь Юстас почти не обратил на него внимания. Он успел сделать лишь несколько прыжков, как в голове его молнией мелькнул вопрос: а почему я на четвереньках? Когда же он оказался у воды, ему на мгновение показалось, что из озерца выглядывает еще один дракон. И тут он все понял. Сомнений быть не могло: в озерце он увидел собственное отражение. Оно двигалось, когда двигался он, и, вторя ему, открывало и закрывало свою жуткую пасть.

Во время сна Юстас превратился в дракона. Заснул на драконовых сокровищах, с драконьими мыслями — и проснулся уже самым настоящим драконом.

Этим все объяснялось. Никаких драконов в пещере не было. Лапы, которые он видел справа и слева от себя, были его собственными. Две струйки дыма поднимались от его собственных ноздрей. А что до боли в руке (или в том, во что она теперь превратилась), то, скосив глаза, он увидел, чем она вызвана. Браслет, который Юстас надел себе на руку, оказался слишком мал для толстой и мясистой лапы. Он глубоко врезался в чешуйчатое тело, и с обеих сторон браслета появилась опухоль. Юстас ухватился зубами за браслет и с силой дернул его, но снять не смог.

Несмотря на сильную боль, он испытал облегчение. Наконец-то ему больше ничего не надо бояться! Теперь его самого будут бояться, и никто в мире, кроме рыцаря, да и то не всякого, не посмеет напасть на него. Теперь он готов помериться силой даже с Каспианом и Эдмундом.

Но, подумав о них, он тотчас понял, что совсем не собирается с ними драться. Наоборот, он хотел бы с ними подружиться и вернуться назад к людям, разговаривать с ними, смеяться, помогать им в любой работе. Но теперь это невозможно: он чудовище, навсегда отрезанное от людей. Им овладело невыносимое чувство одиночества. Он все отчетливее понимал, что другие были вовсе не так плохи, да и он сам не так хорош, как всегда думал. Ему очень хотелось услышать их голоса, и даже Храброхвосту он был бы благодарен за одно-единственное доброе слово. Подумав об этом, несчастный дракон, бывший когда-то Юстасом, не выдержал и горько заплакал. Наверное, не так просто представить себе могучего дракона, который плачет навзрыд среди залитой лунным светом долины. Наконец Юстас решил, что надо найти обратный путь на берег. Теперь он твердо верил, что Каспиан никуда не уплыл, а дожидается его. Более того, он был уверен, что так или иначе сумеет объяснить людям, кто он такой.

Он попил из лужицы, а затем пообедал мертвым драконом. Он и сам толком не понял, как это случилось: у него сохранился разум Юстаса, а вкус и пищеварение стали драконьими. А ведь для дракона нет пищи вкуснее, чем драконье мясо. Вот отчего ни в одной стране не обитает больше одного дракона.

Свое возвращение из долины Юстас начал с прыжка, а подпрыгнув, обнаружил, что умеет летать. Он совсем забыл о крыльях и теперь очень удивился — это была первая приятная неожиданность за весь день. Он взлетел высоко в небо и увидел под собой вершины гор в лунном свете, залив, похожий на серебряную плиту, «Устремленного» на якоре и мерцающие на побережье огоньки лагерных костров. Он снизился с огромной высоты и медленно спланировал прямо на костры.

Люси весь вечер прождала возвращения поисковой группы во главе с Каспианом, но, не дождавшись, уснула. Искатели возвратились в лагерь поздно и принесли с собой тревожные новости. Следов Юстаса они не нашли, но зато видели в одной долине мертвого дракона. Они старались держаться спокойно и уверяли друг друга, что других драконов поблизости скорее всего нет, а тот, дохлый, вряд ли сумел бы убить человека перед собственной смертью.

— Если, конечно, он не сожрал этого обормота и не отравился, — проворчал Ринцы. Но это было сказано себе под нос, чтобы никто не слышал.

Люси проснулась поздно ночью и увидела, что все собрались вместе и что-то шепотом обсуждают.

— Что случилось? — спросила она.

— Нам придется доказать свое мужество, — сказал Каспиан, — еще один дракон пролетел только что над деревьями и приземлился на берегу залива. Боюсь, как раз между нами и кораблем. А стрелы, как известно, драконов не берут. К тому же драконы совершенно не боятся огня. Будем пока просто наблюдать за ним, а как только рассветет, спустимся к заливу и там дадим ему бой. Я встану во главе отряда, король Эдмунд — на правом фланге, лорд Дриниан на левом. Больше распоряжений не будет. Рассветет часа через два. Через час можно будет позавтракать и допить остатки вина. Только без шума.

— А может, он улетит? — спросила Люси.

Тогда еще хуже, — сказал Эдмунд. — Ведь мы не будем знать, где он находится.

Остаток ночи прошел тревожно, завтракали все без аппетита. Казалось, что прошло много часов до того, как темнота рассеялась и запели первые птицы. Стало еще более холодно и влажно, чем ночью. Каспиан наконец сказал:

— Пора!

Они поднялись, обнажили шпаги и образовали небольшой отряд, посреди которого поставили Люси с Мышем на плече. Все-таки это было лучше, чем томиться в ожидании, и каждый чувствовал сейчас прилив теплых чувств ко всем остальным. Минуту спустя они уже двигались к заливу. Становилось все светлее, и когда они подошли к краю леса, то увидели лежащего на песке, словно гигантская ящерица, или изогнувшийся крокодил, или змей с лапами, огромного, ужасного вида дракона.

Ко всеобщему удивлению, дракон, заметив их, не взлетел и даже не дохнул на них огнем и дымом, а только медленно отполз к мелководью залива.

— Что это он так качает головой? — спросил Эдмунд.

— А теперь кивает, — сказал Каспиан.

— Ах, неужели вы не видите? — воскликнула Люси. — Это же слезы. Он плачет!

— Опасно доверять ему, сударыня, — откликнулся Дриниан. — Вспомните — слезы льют как раз самые коварные крокодилы.

— Он опять качает головой, — заметил Эдмунд. — Будто хочет сказать «нет». Смотрите!

— Думаешь, он понимает наш разговор? — спросила Люси.

Дракон быстро кивнул. Храброхвост спрыгнул с плеча Люси и шагнул вперед.

— Дракон! — раздался его пронзительный голосок. — Ты понимаешь меня?

Дракон кивнул.

— А сам умеешь говорить?

Дракон отрицательно помотал головой.

— В таком случае, — сказал Мышь, — нам трудно будет понять, чего ты хочешь. Но если ты клянешься в дружбе с нами, подними тогда левую лапу.

Дракон поднял вверх лапу, но с большим трудом, так как она распухла и воспалилась от сжимающего ее браслета.

— Смотрите, — сказала Люси , —у него что-то с лапкой. Бедняга! Наверное, он потому и плачет. Может быть, он пришел к нам за помощью, как лев к Андроклу.

Осторожно, Люси, — предупредил Каспиан. — Это умный дракон. Но он может оказаться и коварным.

Однако Люси, не слушая, уже бежала к дракону, а за ней следом мчался Храброхвост. Потом подбежали мальчики и Дриниан.

— Покажи свою бедную лапку, — сказала Люси. — Я постараюсь ее вылечить.

Дракон, бывший когда-то Юстасом, с готовностью протянул девочке опухшую лапу, вспомнив, как лекарство Люси излечило его от морской болезни в те времена, когда он еще не был драконом. Однако, к его разочарованию, волшебная жидкость только уменьшила опухоль и ослабила боль, но снять браслет не помогла.

Теперь уже все столпились вокруг без опаски, наблюдая за лечением. Вдруг Каспиан воскликнул:

— Смотрите! — и указал на браслет.

Глава седьмая ЧЕМ ЗАКОНЧИЛИСЬ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮСТАСА

— Что там такое? — спросил Эдмунд.

— Взгляни, там герб, — сказал Каспиан.

— Маленький молоток, а под ним бриллиант, — сказал Дриниан. — Где-то я его уже видел.

Конечно! — воскликнул Каспиан. — Еще бы не видеть! Ведь это семейный герб лорда Октезиана.

— Злодей, — бросился Храброхвост на дракона. — Значит, ты сожрал нарнийского лорда? — Но дракон торопливо замотал головой в ответ.

— А вдруг, — предположила Люси, — это и есть сам лорд Октезиан, превращенный колдовством в дракона?

— Возможно, ни то и ни другое, — сказал Эдмунд. — У всех драконов есть привычка собирать золото.

Лорд Октезиан! — обратилась Люси к дракону, но тот отрицательно покачал головой, и она спросила: — Ты заколдован? Ты был человеком?

Дракон тут же закивал. И кто-то добавил, возможно, в шутку:

— Ты, наверное, Юстас!

Дракон обхватил огромными лапищами свою страшную голову, ударил хвостом по воде и так зарыдал, что все отскочили в сторону, спасаясь от его огромных слез, горячих как кипяток.

Люси изо всех сил старалась утешить Юстаса и даже набралась смелости поцеловать его в чешуйчатую морду, а остальные говорили: «Ну и дела!» — и уверяли Юстаса, что не бросят его в беде, расколдовать им его — плевое дело. Само собой, всем очень хотелось услышать историю его приключений, но, увы, говорить он не мог. Юстас пытался описать ее на песке, но из этого ничего не вышло, ведь драконьи лапы совершенно не приспособлены к письму. Не успел он дописать фразу до конца, как начался прилив и волны смыли то из написанного, что сам он не успел затоптать или стереть хвостом. И получилось что-то вроде: «Я пошел спать в.... конью... нет... драконью пещеру... где он умер и шел дождь и я и... снулся и хо... снять с руки бр...»

Впрочем, и так всем было ясно, что, с тех пор как Юстас превратился в дракона, его характер сильно изменился. Он буквально горел желанием помочь другим. Он облетел весь остров, обнаружил, что тот покрыт горами, по которым бродят стада диких свиней и коз, и принес множество туш на корабельную кухню. По нескольку туш в день он съедал сам, всегда в одиночестве, поскольку теперь употреблял только сырую пищу и не хотел пугать других зрелищем своих трапез. Однажды он медленно и устало, но не без торжественности прилетел в лагерь, неся в копях большую сосну. Он вырвал ее где-то вместе с корнями, и она вполне годилась для мачты. Вечерами, когда после сильного дождя становилось прохладно, все устраивались возле него и, прислонившись спинами к его всегда горячим бокам, быстро согревались и обсыхали; а стоило ему дохнуть разок на самую мокрую кучу хвороста, как она вспыхивала ярким костром. Порой он устраивал прогулочные полеты для людей, и те, сидя у него на спине, видели далеко внизу зеленые склоны холмов, отвесные скалы, узкие и глубокие долины, а далеко в море, на востоке, — синее пятно на голубом горизонте, по-видимому, еще один остров.

Впервые в жизни Юстас почувствовал радость любить и быть любимым, и это спасало его от отчаяния. Жизнь у него была не из веселых. Он вздрагивал всякий раз, когда пролетал над горным озером и замечал в нем свое отражение: перепончатые, как у летучей мыши, крылья, чешуйчатое брюхо и хищные когтистые лапы. Он буквально боялся оставаться один, а быть с другими стыдился. В теплые сухие вечера, когда в его горячем теле не нуждались, он уползал подальше от лагеря и ложился, свернувшись кольцом, как змея, между лесом и заливом. В такие вечера его лучшим собеседником оказывался, как это ни странно, Храброхвост. Благородный Мышь без колебаний покидал веселую компанию у лагерного костра и усаживался с наветренной стороны у драконовой головы, чтобы дым из ноздрей не попадал ему в глаза. Храброхвост объяснил Юстасу, что все происшедшее — пример превратностей судьбы и что, будь они у него дома в Нарнии (впрочем, это был не дом, а обычная нора, в которой не только сам дракон, но даже его голова не поместилась бы), он показал бы ему книжки о судьбах императоров, королей, герцогов, рыцарей, фаворитов, поэтов, астрономов, философов и магов, которым случалось счастливо выходить и не из таких переделок. Вполне возможно, что это мало утешало несчастного дракона, но говорил Мышь с самыми добрыми намерениями, и этого Юстас никогда не мог забыть.

Впрочем, как сами понимаете, словно грозная туча, висел вопрос: что делать с драконом, когда корабль будет готов к отплытию? Все старались говорить о чем-нибудь другом, когда Юстас был рядом, но то и дело до него доносились обрывки таких разговоров: «Может быть, уложить его вдоль одного борта, а припасы в трюме для равновесия — вдоль другого?», «Попробуем взять его на буксир» или «Интересно, сколько времени он сможет лететь без отдыха?» А чаще всего: «Чем же его кормить?» И несчастный Юстас все яснее понимал, что если с самого первого дня путешествия он был обузой для других, то уж сейчас — тем более...

Как-то раз Эдмунд проснулся очень рано. Начало светать, но в темной массе леса пока можно было различить лишь отдельные деревья близ залива. Эдмунд приподнялся на локте и огляделся: ему показалось, что кто-то ходил рядом с лагерем. И действительно: присмотревшись, он увидел у кромки леса чью-то темную фигуру. Сначала ему пришло в голову, что это Каспиан фигура была такого же роста, но, обернувшись, он обнаружил, что Каспиан спит недалеко от него. Эдмунд проверил, на месте ли его шпага, и поднялся.

Он неслышно пробрался к краю леса, темная фигура была по-прежнему там и не двигалась. Эдмунд выхватил шпагу из ножен и бросился на незнакомца, как вдруг тот тихо спросил:

— Это ты, Эдмунд?

— Я, а ты кто такой? — удивился Эдмунд.

Неужели не узнаешь? — сказал незнакомец. — Это я, Юстас.

Не может быть! — воскликнул Эдмунд. И впрямь ты! Как же...

— Тсс... прошептал Юстас и пошатнулся.

Эдмунд бросился к нему:

Что с тобой? Тебе плохо?

Юстас молчал так долго, что Эдмунд подумал, не потерял ли он сознание, но наконец тот прошептал:

Как ужасно, как гадко... Хорошо, что все уже кончилось... Я расскажу тебе... только давай пройдем к морю...

Пойдем, — сказал Эдмунд. — Может быть, сядем вон на те камни? Я очень рад, что ты... так сказать... снова стал собой. Тебе, наверное, нелегко пришлось.

Они сели на камни и стали смотреть на залив. Небо побледнело, и звезды исчезли. Только одна, самая яркая, сверкала над горизонтом.

Не буду рассказывать, как я превратился в.... дракона, ты все равно узнаешь об этом позже, вместе со всеми, — сказал Юстас. — Кстати, только из разговоров в лагере я понял, кем я стал. Лучше давай о том, как я снова превратился в человека. Так вот. Прошлой ночью мне было так горько, как никогда. И рука от дурацкого браслета просто горела.

— А сейчас?

Юстас засмеялся — такого смеха Эдмунд раньше от него не слышал и легко снял браслет с руки. Теперь я готов подарить его любому, кто захочет. Так вот, прошлой ночью я никак не мог заснуть и все думал, что же со мной будет. И вдруг только не говори, пожалуйста, что мне это приснилось... Не знаю, как начать...

— Говори, не бойся, — подбодрил его Эдмунд.

Я посмотрел вверх и увидел вдруг что-то невероятное. Ко мне медленно приближался огромный Лев. Никогда не думал, что бывают такие львы. И вот что странно: прошлая ночь была темной, безлунной, но вокруг Льва сиял свет. Он подходил все ближе и ближе, и я ужасно испугался. Ты думаешь, наверное, что мне, дракону, ничего не стоит одолеть любого льва. Но страх, овладевший мной, был каким-то особенным. Я совершенно не боялся, что Лев победит меня, понимаешь, я просто боялся Его. Лев остановился рядом со мной и посмотрел мне прямо в глаза. А мне стало так страшно, что я зажмурился. Но это не помогло, потому что Лев велел мне встать и следовать за Ним. Он долго вел меня по горам, и все время, где бы мы ни шли, от него исходило сияние. Наконец мы поднялись на вершину какой-то незнакомой мне горы. Там, на вершине, рос прекрасный сад: деревья, травы, плоды, а посреди сада был водоем. Это был источник, потому что со дна его била струя, но походил он на огромный бассейн, и внутрь его вели белые мраморные ступени. Вода в бассейне была очень чистая, и я подумал, что, если окунуться в нее, боль в лапе тут же пройдет. Но Лев повелел мне сначала раздеться. Я собирался ответить, что на мне нет одежды, но вспомнил: драконы вроде змей, а те, как известно, умеют сбрасывать кожу. Я начал с силой скрестись и царапаться, так что чешуя стала местами сходить с меня. Потом я вонзил копи поглубже, и вот уже не только чешуя, но и вся кожа полезла с меня, как с банана. Через минуту она полностью отделилась и упала на землю, гадкая и отвратительная. Я с облегчением вздохнул и начал спускаться по лестнице в бассейн.

Но когда я собирался окунуться и увидел свое отражение, то обнаружил, что кожа на мне такая же грубая, морщинистая и чешуйчатая, как до сих пор. Ничего, подумал я, верно, это еще одна кожа, нижняя, сниму и ее. Я снова стал чесаться и скрестись, и нижняя кожа сошла не хуже верхней. Я положил ее рядом с первой и снова стал спускаться по лестнице.

И опять все повторилось, как в первый раз. Сколько же еще кож, подумал я, мне придется сдирать? Но мне так хотелось скорей окунуться в источник, что я принялся скрестись в третий раз и положил сошедшую кожу рядом с двумя первыми. Когда я снова увидел свое отражение, то понял, что ничего не изменилось, все осталось по-прежнему.

Тогда Лев сказал: «Позволь, Я Сам раздену тебя!» Я очень боялся Его острых когтей, но теперь мне стало все равно, и я послушно опустился на землю.

Лев тут же вцепился в меня когтями, и мне показалось, что Он разрывает мои внутренности. А когда Он принялся сдирать кожу, боль стала такой невыносимой, какой я не знал никогда. Вынести ее мне помогала мысль: наконец-то кожа сходит! Ну так вот, Он содрал эту противную кожу, как трижды до этого сдирал я, и бросил ее на землю, только она была гораздо толще, грязнее и гаже, чем первые три. И я вдруг стал такой гладкий и нежный, прямо как очищенный ивовый прутик, и заметно уменьшился в размерах. Тут Он схватил меня своими лапами — тоже очень больно, без кожи-то! — и швырнул в воду. Вода сначала обожгла меня, но уже через мгновенье все было прекрасно: я плавал, плескался, нырял, пока не почувствовал, что боли в руке уже нет. И увидел, что снова превратился в человека. Только не подумай, что я тебе лгу. Как радостно было, что у меня опять свои собственные руки, пусть даже худые и не такие сильные, как у Каспиана.

Вскоре Лев вытащил меня и одел... видишь, на мне новая одежда? И вдруг я оказался здесь. Или, может быть, все это мне приснилось?

— Нет, — уверенно сказал Эдмунд.

— Почему ты так думаешь?

— Во-первых, потому что на тебе новая одежда. А во-вторых, ты... ну... ты ведь больше не дракон.

— А что это за Лев? — спросил Юстас.

— Наверняка это был Эслан, — ответил Эдмунд.

Эслан! — воскликнул Юстас. — С тех пор как мы оказались на «Устремленном», я уже не раз слышал это имя. И почему-то оно мне не нравилось. Думаю, что пришло время просить у всех вас прощение. Я вел себя скверно. А кто такой Эслан? Ты Его знаешь?

Скорее, Он меня знает, — ответил Эдмунд. — Эслан — Великий Лев, Сын Великого Властелина Миров. Мы ведь сейчас и плывем в Страну Эслана. Они помолчали. Яркая звезда над горизонтом погасла. В лесу закричал попугай, среди деревьев послышался шум, и наконец раздался звук горна. Лагерь просыпался.

Велика была радость всех, когда Эдмунд вместе с расколдованным Юстасом появился у костра. Само собой, все тут же узнали первую часть истории Юстаса. Драгоценные камни, которыми Юстас набил себе карманы в пещере, исчезли вместе с его старой одеждой, но ни у кого, в том числе и у него самого, не было ни малейшего желания еще раз спускаться в долину за сокровищами.

Через несколько дней «Устремленный», свежеокрашенный, с новой мачтой и полным запасом продовольствия, был готов к отплытию. Но прежде чем сесть на корабль, Каспиан велел высечь на скале, поднимавшейся над заливом, такие слова:

ДРАКОНОВ ОСТРОВ

ОТКРЫТ КОРОЛЕМ НАРНИИ КАСПИАНОМ X

НА ЧЕТВЕРГОМ ГОДУ ЕГО ЦАРСТВОВАНИЯ.

ПРЕДПОЛАГАЕТСЯ, ЧТО НА ЭТОМ ОСТРОВЕ

НАШЕЛ СВОЮ СМЕРТЬ ЛОРД ОКТЕЗИАН.

Глава восьмая ДВА НЕЛЕГКИХ ИСПЫТАНИЯ

Все были очень рады, когда «Устремленный» покинул наконец Драконов Остров. Пять дней корабль шел, подгоняемый ветром, на юго-восток и не встретил на пути ни островов, ни рыб, ни морских птиц. Потом целый день шел дождь. Юстас проиграл Храброхвосту две партии в шахматы, рассердился и снова стал похож на прежнего Юстаса. Тут Люси взглянула в кормовое окно и сказала:

Кажется, дождь кончился. А это что такое?

Все поднялись на ют и увидели, что дождь действительно кончился, а стоящий на вахте Дриниан пристально вглядывается в какой-то предмет за кормой корабля. Это было что-то вроде гряды гладких круглых валунов, расположенных метрах в десяти друг от друга.

Нет, это не камни, — задумчиво произнес Дриниан. — Пять минут назад их там не было.

Глядите, один из них исчез! — сказала Люси.

— А вот появился новый, — добавил Эдмунд.

Ну и ну! — воскликнул Каспиан. — Кажется, это направляется к кораблю.

Все затаили дыхание, да и что может быть хорошего, когда за вами по пятам несется какая-то неопознанная штуковина. Но все оказалось еще хуже, чем они ожидали. Внезапно у самого левого борта корабля из воды показалась чья-то страшная голова. Она была зеленого цвета, усеяна пунцовыми бородавками и очень напоминала лошадиную голову без ушей. У головы было два огромных глаза, приспособленных для темных морских глубин, и широко распахнутая пасть с двойным рядом острейших зубов. Голова раскачивалась на очень длинной шее, но, когда она поднялась выше, все поняли, что это не шея, а тело чудовища и что перед ними не кто иной, как гигантский морской змей. Изгибы его длинного хвоста виднелись где-то позади и поднимались над водой через равные расстояния. Теперь голова змея была выше корабельной мачты.

Стреляй! — скомандовал командир лучников, и на змея посыпался град стрел, но они лишь скользнули по его коже, как по железу. В следующую минуту все застыли, широко раскрыв глаза и ожидая удара.

Но удара не последовало. Змей перекинулся над кораблем в метре от мачты и, оказавшись с правой стороны борта, стал спускаться, но не на переполненную людьми палубу, а в воду, так что сам корабль оказался как бы в гигантской петле змеиного тела. Эта петля стала постепенно уменьшаться, с правого борта змей почти касался «Устремленного». И тут Юстас первый раз в жизни совершил героический поступок. В руках он держал шпагу, которую ему одолжил Каспиан. И когда змеиное тело оказалось совсем рядом, он вскочил на фальшборт и изо всех сил принялся колотить змея шпагой. Из этого ничего не вышло, только шпага разлетелась на куски, но для начинающего и это было неплохо.

Остальные бросились ему на помощь, но в этот момент Храброхвост пропищал:

— Долой оружие! Толкайте его, толкайте!

Крик «Долой оружие» в устах храброго Мыша был столь непривычен, что, несмотря на опасное положение, глаза всех устремились на него. А Храброхвост тем временем взобрался на фальшборт перед самым змеем и, упершись своей крохотной мохнатой спинкой в огромное чешуйчатое змеиное тело, изо всех сил начал толкать его. Только немногие сразу поняли, что именно он задумал, и устремились с обеих бортов корабля ему на помощь. Но когда мгновение спустя голова змея вновь появилась из воды у левого борта, все стало ясно.

Чудовище петлей обхватило корабль и теперь затягивало ее. Если бы ему удалось это сделать, от корабля остались бы одни щепки, и змей без труда сожрал бы всех. Единственный путь к спасению заключался в том, чтобы как можно скорее сдвинуть петлю назад вдоль корабля и сбросить ее с кормы. Конечно, для одного Мыша это было не под силу, но он толкал, пока его, едва уже не надорвавшегося, не оттеснили в сторону.

Мгновение спустя вся команда, за исключением Люси и потерявшего сознание Храброхвоста, вытянулась двумя рядами вдоль обоих бортов, так что каждый упирался грудью в спину стоявшего впереди и общее усилие передавалось последнему человеку, упиравшемуся в змея. В течение первых минут, казавшихся часами, ничто как будто не переменилось. Слышался хруст суставов, надрывное дыхание. Потом все почувствовали, что корабль начал медленно двигаться, и увидели, что петля постепенно отдаляется от мачты. Но они видели также, что петля по-прежнему затягивается. Надо было спешить: успеют ли они протолкнуть петлю или она окажется слишком тугой? Змеиное тело нависло так низко, что с десяток человек быстро забрались на ют принялись толкать петлю. Надежда вспыхнула с новой силой, но тут все вспомнили про высокую резную корму «Устремленного».

Топор! — прохрипел Каспиан. — Толкайте, толкайте, не останавливайтесь!

Люси, услышав крик Каспиана, схватила топор, но не успела она подняться, как раздался оглушительный треск, резная корма корабля обломилась, корабль сильно тряхнуло и бросило вперед.

Все упали без сил, охали, отдувались, постепенно приходили в себя, и лишь Люси успела заметить в воде петлю змея, быстро уменьшавшуюся и вскоре исчезнувшую совсем. Наконец они заговорили, потом засмеялись, а когда выпили принесенный из трюма бочонок рома, прокричали троекратное «ура» в честь Юстаса и Храброхвоста.

После этого происшествия они плыли еще три дня и по-прежнему видели вокруг только море и небо. На четвертый день подул сильный северный ветер, море заволновалось, а после обеда началась настоящая буря. Но как раз в это время по правому борту они заметили землю.

Если ваше величество не возражает, сказал Дриниан, — попробуем подойти к острову и переждем там непогоду.

Каспиан согласился, все навалились на весла, но до земли смогли добраться только к вечеру. С наступлением сумерек они вошли в небольшой залив и отдали там якорь, но на берег сходить не стали.

Утром они увидели зеленоватую воду залива и суровый остров с единственной холмистой вершиной. С севера над ней проносились тучи. Они спустили лодку, нагрузили ее пустыми бочками из-под воды и поплыли к берегу.

Пока из ручья набирали воду, Каспиан. Юстас, Эдмунд, Люси и Храброхвост решили прогуляться и осмотреть окрестности. Добравшись до вершины холма, они обнаружили, что находятся на крохотном островке. С севера по-прежнему дул сильный ветер, было холодно.

Давайте спустимся другой дорогой, предложила Люси.

Все согласились и минут через пятнадцать добрались до истока ручья. Им оказалось маленькое горное озеро, окруженное со всех сторон валунами. Ветра здесь не было, и все присели отдохнуть.

Но Эдмунд тут же вскочил.

— Проклятье! Сел прямо на острый камень, сказал он, нащупывая что-то в вереске. — Ого! Да ведь это не камень, а шпага! Какая ржавая. Наверное, пролежала здесь много лет.

— Судя по виду, нарнийская, — заметил Каспиан, подходя к Эдмунду.

Я тоже на чем-то сижу, — заявила Люси. — Что-то тяжелое! — Это была заржавленная кольчуга. Тогда все повскакали со своих мест и принялись разгребать густой вереск. Были найдены еще шлем, кинжал и несколько монет.

Возможно, это следы одного из наших семи лордов, — сказал Эдмунд.

Похоже на то, — согласился Каспиан. — Но какого именно? На кинжале нет никаких знаков. И как он погиб?

Эдмунд, единственный, кто читал детективные романы, погрузился в размышления.

— Во всем этом, — произнес он, — есть что-то подозрительное. Хотя бы то, что он погиб не в сражении.

— Почему ты так думаешь? — спросил Каспиан.

— Потому что не вижу нигде его костей, — объяснил Эдмунд. — Если бы его убили, оружие забрали бы, а тело оставили. А здесь наоборот: оружие есть, а тела нет.

— Его мог убить хищный зверь, — предположила Люси.

— Больно умный был этот зверь, — сказал Эдмунд, — если ему удалось снять с убитого кольчугу.

А может, дракон? — сказал Каспиан.

Ну уж нет, — уверенно произнес Юстас. — И дракон не смог бы.

— Пойдемте лучше отсюда, — сказала Люси. После того как Эдмунд заговорил о костях, ей больше не хотелось здесь оставаться.

Они обошли вокруг озера и остановились возле того места, откуда вытекал ручей. Вода здесь была глубокая и чистая. Будь день пожарче, нашлись бы, конечно, любители искупаться и всем захотелось бы пить. Даже сейчас Юстас нагнулся было кводе, чтобы зачерпнуть ее, как вдруг Храброхвост и Люси закричали в один голос: «Смотрите!» — так что Юстас забыл о питье и оглянулся.

Вода в озере была удивительно прозрачная, так что хорошо было видно дно, усыпанное крупными голубовато-серыми камнями, и на дне лицом вниз лежала статуя. Она была сделана, по-видимому, из золота и изображала мужчину в полный рост, поднявшего руки над головой. Как раз в это время в облаках образовался просвет, выглянуло солнце, и статуя загорелась ярким золотым блеском. Люси решила, что такой красивой статуи она еще никогда не видела.

— Ну и ну! — присвистнул Каспиан. — Вот бы достать ее оттуда.

Позвольте мне нырнуть за ней, — пискнул Мышь.

Не стоит, сказал Эдмунд. — Если она действительно золотая, то ее не поднять. Да и глубоко здесь, я думаю, не меньше четырех метров. Впрочем, подождите! Я ведь прихватил копье, попробую измерить глубину. Каспиан, подержи меня.

Каспиан взял Эдмунда за руку, и тот, наклонившись вперед, стал опускать копье в воду. Когда копье погрузилось примерно наполовину, Люси заметила:

— Зря мы решили, что статуя золотая. Всего-навсего игра света. Смотрите, копье в воде тоже кажется золотым.

Что случилось? — послышалось сразу несколько голосов, когда Эдмунд неожиданно выронил копье.

— Я не смог его удержать, удивился Эдмунд, — оно стало вдруг тяжелым.

— Теперь копье на дне, сказал Каспиан, — и Люси, кажется, права: оно стало такого же цвета, как и статуя.

Но Эдмунда вдруг чем-то заинтересовали его башмаки, и он, склонившись, стал рассматривать их, а потом вдруг выпрямился и пронзительно закричал:

— Назад! Все прочь от воды! Скорее!

Все тут же отбежали и остановились, ожидая объяснений.

— Посмотрите на носки моих ботинок, — сказал Эдмунд.

— Они пожелтели, — заметил Юстас.

— Не пожелтели, а позолотели. Это чистое золото! прервал его Эдмунд. — Потрогайте, это уже не кожа, а металл. И тяжелые, как свинец.

— Ну и ну! — воскликнул Каспиан. — Не хочешь ли ты сказать?..

Вот именно, — подхватил Эдмунд. — Эта вода волшебная. Она все превращает в золото. Мое копье превратилось в золото и потому стало таким тяжелым. Легкая волна плеснула на мои ботинки, и они тоже стали золотыми. Хорошо еще, что я не был босиком. А эта золотая статуя на дне...

— ...вовсе не статуя, — тихо сказала Люси.

Вот именно. Бедняга! Теперь-то понятно, как все случилось. Он оказался здесь в жаркий день и решил искупаться. Разделся на том валуне, где мы сидели, потом нырнул — и....

— Мы и сами были на волосок от смерти, — заметил Эдмунд.

И счастливо ее избежали, — сказал Храброхвост. Ведь стоило бы кому-нибудь окунуть в воду ногу, руку или хвост, как...

Это можно проверить, — решил Каспиан. Он сорвал ветку вереска и, осторожно опустившись на колени, погрузил ее в воду. Когда он ее вынул, в его руке была точная копия ветки из чистейшего золота.

Король, которому посчастливилось бы стать владельцем этого острова, — торжественно произнес Каспиан, и кровь ударила ему в голову, — стал бы богатейшим королем на земле. Отныне и вовеки объявляю этот остров собственностью нарнийской короны и называю его Островом Золотой Воды. А вас всех прошу под страхом смерти хранить обо всем молчание. Никто не должен знать об озере, даже Дриниан.

Ну-ну! — возмутился Эдмунд. — Я не твой подданный. Если уж на то пошло, все как раз наоборот. Я ведь раньше тебя царствовал в Нарнии...

— Ну, коли дошло до этого, король Эдмунд... — выпрямился Каспиан и положил руку на эфес шпаги.

— Сейчас же перестаньте! — вмешалась Люси. Ну просто невозможно с этими мальчишками! Какие вы оба хвастуны и задиры... О-о-о! — и она вдруг замолчала, задохнувшись от неожиданности. Все обернулись.

Прямо по склону над ними, бесшумно ступая по серому нераспустившемуся вереску и излучая вокруг яркий солнечный свет (хотя солнце скрылось в тучах), неторопливо шел, не глядя на них, гигантский Лев. Такого огромного Льва никто еще не видел. Перед ними был Сам Эслан.

Но никто не заметил, когда и как Он исчез. Все уставились друг на друга, как будто пробудившись ото сна.

— О чем это мы с тобой спорили? — спросил Каспиан. — Я как будто поглупел. По-моему, это озеро заколдовано, — пропищал Храброхвост, выступая вперед. — Предлагаю немедленно вернуться на борт корабля. Если бы честь дать название острову была предоставлена мне, то, клянусь, я назвал бы его Островом Мертвой Воды.

Это самое подходящее название, — согласился Каспиан. — Погода улучшилась, и Дриниану, наверное, не терпится отплыть. У нас есть что рассказать ему...

Глава девятая ОСТРОВ ГОЛОСОВ

Ветер, долго дувший с северо-запада, переменился и теперь задул с запада, так что каждое утро, когда солнце всходило над морем, позолоченный нос «Устремленного» был направлен прямо в центр солнечного диска. Однажды на рассвете впереди показался, словно облако на воде, остров. В полдень они стали на якорь в широком заливе и сошли на берег. Остров не был похож ни на один из виденных ими раньше: пройдя песчаный берег, они поразились тишине и безлюдности. Казалось, остров необитаем, хотя им попадались газоны с мягкой, коротко остриженной травой, какие бывают в богатых английских усадьбах с десятком садовников. Многочисленные деревья тоже были аккуратно подстрижены, и на земле не валялось ни одной сломанной веточки, ни одного опавшего листика. Порой слышалось воркование голубей — и ни звука больше.

Вскоре они вышли на длинную, посыпанную песком прямую аллею. Вдали, в конце ее, в лучах полуденного солнца виднелся дом. Тут Люси почувствовала, что в туфлю ей попал мелкий камешек. Казалось бы, в таком незнакомом месте следовало быть осмотрительной и попросить остальных подождать ее, но Люси просто села под дерево и стала снимать туфлю. Однако узелок на шнурке оказался тугим. Пока Люси его развязывала, все ушли далеко вперед, а когда она вынула камешек и снова надела туфлю, их уже не было слышно.

Вдруг с той стороны, откуда они только что пришли, раздались какие-то странные звуки.

Звуки быстро приближались, будто десяток мастеровых изо всей силы колотили, но земле большими деревянными молотками. Люси замерла и прижалась к дереву, надеясь, что ее не заметят.

Топ! Топ! Топ! — кто-то приближался и был уже недалеко, потому что она почувствовала, как дрожит земля, но тем не менее никого не увидела. Удары раздавались теперь прямо перед ней: она поняла это не только по звуку, но и по тому, что песок стал разлетаться во все стороны, словно от сильных ударов. Но на аллее по-прежнему никого не было. Звуки раздавались уже метрах в десяти от Люси, как вдруг смолкли. И тут послышался голос. Люси страшно испугалась: ведь она все еще никого не видела. Голос произнес:

— Сейчас или никогда, друзья мои!

И тут же ему ответил целый хор голосов:

— Слушайте!

Нет, вы послушайте! Он сказал: сейчас или никогда.

— Все верно, все правильно!

— Золотые слова!

— Слушайте!

Так вот, — продолжал первый голос, — нам надо вернуться к морю и отрезать их от лодки. Там и схватим их, когда они будут возвращаться.

— Здорово придумано! — закричали голоса. — Прекрасный план! Давай, давай! Отличный план!

— Быстрее, друзья, быстрее! — сказал первый голос. — Все к берегу!

Верно, верно! — подхватили голоса. — Отличный приказ. Именно то, что мы собирались сделать. Все к берегу!

Снова раздались удары, сперва очень громкие, потом тише и тише. Наконец они совсем затихли в направлении моря. Люси понимала, что сейчас нет времени раздумывать, что это такое. Как только звуки затихли, она поднялась и что есть сил понеслась по аллее — надо было во что бы то ни стало предупредить друзей.

Они тем временем подошли к дому. Это оказалось здание всего в два этажа из красивого мягкого камня, с многочисленными окнами, кое-где увитыми плющом. Вокруг было так тихо, что Юстас сказал:

— Наверное, никого нет.

Но Каспиан молча указал на поднимавшийся из трубы дым. Широкие ворота были открыты, и они вошли через них в мощенный каменными плитами двор. Здесь происходило что-то странное: посреди двора стоял насос, под ним ведро. В этом, конечно, нет ничего странного. Но дело в том, что ручка насоса ходила вверх-вниз, а рядом с ним не было ни души!

— Не иначе как колдовство, — решил Каспиан.

— Электромотор, — радостно воскликнул Юстас. — Наконец-то мы попали в цивилизованную страну.

Тут во двор вбежала разгоряченная и запыхавшаяся Люси и громким шепотом принялась рассказывать все, что ей довелось услышать. Когда они дослушали ее до конца, даже самым храбрым стало не по себе.

Невидимые враги, — пробормотал Каспиан. — И отрезан путь к лодке.

Лу, ты хоть представляешь, что это за существа? — спросил Эдмунд.

— Как же мне представить, если я их не видела?

— А их шаги похожи на человеческие?

Никаких шагов я не слышала, только какие-то удары, как будто молотком били.

Любопытно, — поинтересовался Храброхвост, — если проткнуть их шпагой, они станут видимыми?

— Кажется, скоро мы это выясним, — сказал Каспиан. — Но давайте выйдем за ворота, а то у насоса нас могут подслушать.

Они углубились в аллею, надеясь, что среди деревьев их трудно будет заметить.

Ну какой смысл, — сказал Юстас, — прятаться от тех, кого не видишь? А вдруг они уже окружили нас со всех сторон?

Послушай, Дриниан, — сказал Каспиан, — нельзя ли, раз путь к лодке отрезан, пробраться к заливу в другом месте и дать сигнал «Устремленному»? Он подойдет к берегу и возьмет нас на борт.

Ничего не выйдет, — ответил Дриниан, — у берега слишком мелко.

Но ведь мы умеем плавать, — сказала Люси.

Ваши величества, — сказал Храброхвост, — послушайте меня. Как бы мы ни прятались и ни таились, нам все равно не скрыться от невидимого врага. Если эти существа хотят на нас напасть, то, будьте уверены, они это сделают. И я предпочитаю встретиться с ними лицом к лицу, чем ждать, когда меня схватят за хвост.

По-моему, наш хвостатый друг совершенно прав, — сказал Эдмунд.

Когда Ринцы увидит с корабля, что мы сражаемся, — заметила Люси, он наверняка что-нибудь предпримет.

Но он не увидит, как мы сражаемся, — печально заметил Юстас, — поскольку не увидит наших врагов. Он решит, что мы машем шпагами в воздухе шутки ради.

Все растерянно умолкли.

— Ну что же, — сказал наконец Каспиан, — делать нечего. Придется идти к лодке. Пожмем друг другу руки на прощанье. Люси, держи лук. Шпаги наголо! Вперед! Может быть, удастся вступить с ними в переговоры.

На зеленых газонах не происходило ничего необычного, да и лодка спокойно стояла на старом месте. Некоторые стали сомневаться, не померещилось ли Люси все, о чем она рассказывала. Но не успели они ступить на песок, как раздался голос:

Ни шагу вперед, пришельцы! Ни шагу! Сначала поговорим. Нас здесь больше полусотни, и каждый вооружен.

Слушайте его, слушайте его, — вступил хор голосов. — Это наш предводитель. Ваша судьба зависит от его слов.

— А почему? Да потому, что мы, видите ли, невидимы.

Давай, командир, — поддержали голоса. — Гладко говоришь, гладко. Лучше не скажешь.

— Спокойно, Храброхвост, — тихо произнес Каспиан, а потом громко сказал: — Невидимки, чего вы от нас хотите? Чем заслужили мы ваше нерасположение?

—Мы хотим, чтобы эта девочка сделала кое-что для нас, — сказал голос предводителя (остальные голоса подтвердили, что именно этого они и хотят).

Ничего себе — девочка! — возмутился Храброхвост. — Это вам не девочка, а королева.

— Мы ничего не слыхали о королевах, — сказал голос предводителя. («Ничего, ничего», — согласились голоса). — Мы хотим, чтобы она кое-что сделала.

Что именно? спросила Люси.

Если это угрожает чести или безопасности ее величества, — заявил Храброхвост, — вы увидите, что многие из вас успеют погибнуть, прежде чем мы умрем сами.

Это долгая история, — сказал начальствующий голос. — Может быть, присядем?

Это предложение было горячо одобрено другими голосами, но нарнийцы остались стоять.

Так вот, дело в следующем, — продолжал он. — С незапамятных времен этим островом владеет Великий Волшебник. Ну и вот, короче говоря, этот Волшебник велел нам однажды кое-что сделать, да нам это не понравилось. Ну а Волшебник рассердился, ведь, сами понимаете, он был владельцем, так сказать, этого острова и не любил, когда ему перечили. Понимаете ли, он был ужасно требовательным и не уставал находить все новые поводы для придирок. Постойте, о чем это я? Ах да, тогда Волшебник поднялся к себе (дело в том, что все свои волшебные штуки он хранит наверху дома, а мы жили внизу), ну вот, он поднялся к себе наверх, произнес там волшебное заклинание и превратил нас в уродов. Если бы вы увидели нас сейчас (благодарите судьбу, что не видите!), вы бы представить себе не могли, что за молодцы мы были раньше. Ну и вот, мы превратились в таких уродов, что смотреть друг на друга не могли. И что же мы тогда сделали? Сейчас я вам расскажу. Мы дождались, когда Волшебник заснет, поднялись к нему на второй этаж и открыли его волшебную книгу. Мы все дрожали и обливались потом, это точно, так что я не вру. Но верьте — не верьте, мы не сумели найти в книге ни одного заклинания, которое сняло бы наше уродство. А время-то шло, и мы боялись, что Волшебник в любую минуту проснется, — я просто обливался потом, так что я не вру, короче говоря, мы наткнулись на заклинание, делающее людей невидимыми. И мы решили: уж лучше быть невидимками, чем уродами. А почему? Да потому, что так все же красивее. Ну, значит, моя дочка, примерно таких лет, как ваша девочка, до того, как она стала уродом, была милейшим ребенком, однако, чем меньше слов, тем больше дела так вот, моя дочка произнесла это заклинание, ведь заклинание должен произносить Волшебник или девочка, а иначе, сами понимаете, оно не действует. Ну вот, моя дочка Клипси произнесла заклинание, а должен вам сказать, читает она превосходно, и мы, как изволите видеть, стали невидимыми. И уверяю вас, для нас было большим облегчением, по крайней мере сначала, не видеть друг друга. Но теперь нам до смерти надоело быть невидимками. И еще одно. Мы совершенно не подозревали, что Волшебник (тот самый, о котором я говорил) тоже станет невидимым. Но с тех пор мы его больше ни разу не видели и по сей день не знаем, что с ним случилось: то ли он умер, то ли покинул нас, то ли сидит невидимый у себя наверху и иногда спускается вниз. Поверьте мне, услышать его невозможно, потому что он всегда ходил босиком и ступал неслышно, как кот. И прямо скажу вам, наши нервы уже не выдерживают.

Вот какую историю рассказывал голос предводителя — она сокращенная, поскольку я опустил все, что говорили остальные голоса, совершенно выводившие нарнийцев из терпения. Когда история подошла к концу, все долго молчали.

Послушайте, — сказала наконец Люси, — а какое это имеет отношение к нам?

Проклятие! Да разве я не изложил вам всю суть? — удивился голос предводителя невидимок.

Конечно, конечно, — зашумели голоса с еще большим энтузиазмом. Трудно изложить яснее и понятнее. Давай, командир, в том же духе.

— Не буду повторять всю историю сначала, заявил голос главного невидимки.

Лучше не надо, — хором отозвались Каспиан и Эдмунд.

Итак, в двух словах: мы уже давно поджидаем симпатичную девочку из дальних стран, вроде вас, сударыня, которая поднялась бы наверх, нашла в волшебной книге заклинание, делающее людей снова видимыми, и произнесла его. И мы поклялись, что первых же чужеземцев, прибывших на наш остров, — конечно, если среди них окажется девочка (какой нам толк от них без девочки?), — так вот, мы поклялись не отпускать их назад до тех пор, пока они не сделают для нас все необходимое. Вот почему, если ваша девочка не подчинится нашей воле, мы вынуждены будем лишить вас всех жизни. Просто, по-деловому и, как говорится, без обид.

Не вижу у вас оружия, — заметил Храброхвост. — Оно что, тоже невидимое? — Но не успел он произнести эти слова, как раздался громкий свист и в дерево позади них воткнулось копье.

— Это копье, — сказал голос предводителя.

Уж это точно! — поддержали голоса. — Прекрасный бросок.

Это я его метнул, продолжал голос. — Оно стало видимым, когда я выпустил его из рук.

Почему вам надо, чтобы именно я это сделала? — удивилась Люси. — Неужели это не может сделать кто-нибудь из ваших? Разве у вас нет девочек?

Мы не смеем, мы не смеем, — ответили голоса. — Мы больше не поднимаемся наверх.

Иначе говоря, — сказал Каспиан, — вы хотите, чтобы Люси столкнулась с какой-то опасностью, которой не желаете подвергать ваших собственных сестер и дочерей?

Правильно, правильно, — радостно закричали голоса. — Лучше сказать невозможно. Ты, как видно, не так уж глуп.

Из всех ваших оскорблений... — начал было Эдмунд, но Люси перебила его:

— Когда надо подняться наверх — днем или ночью?

Днем, конечно, днем, — сказал голос предводителя. — Про ночь не может быть и речи. Подняться туда в темноте? У-у-у!

Тогда я согласна, — сказала Люси и обернулась к своим друзьям. Только не надо меня отговаривать. Это совершенно бесполезно. Их слишком много — нам их не одолеть. Постараемся использовать единственную возможность.

Да ведь там Волшебник! — воскликнул Каспиан.

Знаю, сказала Люси. — Но может быть, он не такой плохой, как они

его представили. Разве вы не заметили, что они довольно трусливы?

И глуповаты, — добавил Юстас.

Послушай, Лу, мы не можем тебя отпустить.

Это единственный путь к спасению, — возразила Люси. — Ведь никто из нас не хочет быть убитым невидимой шпагой.

Ее величество, кажется, права, — согласился Храброхвост. — Если бы мы хоть имели шанс спасти ее в бою, тогда другое дело. К сожалению, такого шанса нет. А услуга, о которой ее просят, не роняет чести ее величества, это благородный и героический поступок. Я ничего не имею против.

Поскольку храбрость Мыша не имела границ, он высказал все спокойно и прямо. Мальчикам же страх был известен, и они покраснели, хотя и согласились с Храброхвостом. Когда о решении Люси было объявлено, из невидимых уст раздались громкие радостные крики, а предводитель, горячо поддержанный остальными, пригласил нарнийцев отобедать.

Глава десятая КНИГА ВОЛШЕБНИКА

Невидимки устроили в честь своих гостей поистине королевский пир. Забавно было смотреть, как чашки и тарелки сами по себе подлегали к столу. Это было бы смешно, даже если бы они передвигались, как естественно ожидать, на одном и том же расстоянии от пола. Но посуда буквально прыгала по длинному обеденному залу. Она взлетала почти под потолок, а потом снижалась и замирала в метре от пола. Можете себе представить, что оставалось после этого в тарелке, если в ней был суп или соус?

Страшно интересно, на что же они похожи, — прошептал Юстас Эдмунду. — Едва ли на людей. Скорее всего, на что-то вроде огромных кузнечиков или лягушек.

— Возможно, — согласился Эдмунд. Только не говори об этом Люси. Она боится насекомых, тем более гигантских.

Обед был бы еще лучше, если бы невидимки не так часто поддакивали. Они соглашались буквально со всем. Да и с их собственными высказываниями трудно было не согласиться. Скажем, «Я считаю, что, проголодавшись, не мешает подкрепиться» или «Уже темнеет. Вечерами всегда темнеет» и даже «Вы приплыли по воде, а она такая мокрая». Люси то и дело поглядывала в сторону темного бокового входа на лестницу она видела ее со своего места и пыталась представить, кого встретит наверху.

Когда Люси проснулась на следующее утро, у нее было настроение, как в день экзаменов или визита к зубному врачу. Утро выдалось чудесное, в открытое окно с жужжанием влетали пчелы, а зеленый газон перед домом выглядел совершенно по-английски. После завтрака голос предводителя рассказал, что и как нужно сделать наверху. Она попрощалась со всеми друзьями, подошла к лестнице и, не оглядываясь больше назад, стала по ней подниматься.

На лестнице было светло, и это ее успокоило. Свет падал из окна над первым пролетом. Здесь ей было еще слышно тиканье старинных часов в зале первого этажа. Но когда она миновала площадку, повернула налево и стала подниматься по следующему пролету, тиканье часов смолкло.

Наконец она поднялась на второй этаж, осмотрелась и увидела перед собой длинный широкий коридор. Он был обшит деревянными резными панелями, устлан коврами, а по обе его стороны находилось множество открытых дверей. Люси долго стояла неподвижно, но не услыхала ни мышиного писка, ни жужжания мухи, ни шелеста штор — ничего, кроме громкого стука собственного сердца.

Последняя дверь налево, повторяла она про себя. Трудно было поверить, что она когда-нибудь до нее доберется: слишком много надо было пройти дверей, а ведь за каждой из них мог оказаться Волшебник спящий или бодрствующий, невидимый или мертвый. Но лучше было об этом вообще не думать. И Люси пустилась в путь. Толстый ковер заглушал ее шаги.

Здесь совершенно нечего бояться, уверяла себя Люси. И действительно, в коридоре в общем не было ничего страшного. Пожалуй, лучше бы не было на дверях этих кривых и замысловатых знаков, сделанных алой краской, они, конечно, что-то обозначали, и вряд ли что-нибудь приятное. А еще лучше, если бы на стенах не висели маски с пустыми глазницами, и Люси не могла отогнать мысли, что за ее спиной они корчат жуткие рожи.

Люси так долго шла по коридору, что стала даже думать, не удлинился ли он с начала ее путешествия. И все-таки она наконец добралась до места. Дверь была открыта.

За дверью находилась просторная комната, от пола до потолка заставленная книгами. Так много книг Люси в жизни не видела: тонкие и толстые, крохотные и огромные, в кожаных переплетах с золотым тиснением, старинные и таинственные. Однако ее предупредили, что Волшебная Книга лежит посредине комнаты на подставке. Люси сразу же заметила, что читать ей придется стоя, повернувшись спиной к двери, и она тотчас вернулась закрыть ее. Но дверь не закрывалась.

Может быть, тебе не понятно, для чего она хотела это сделать, но, по-моему, Люси была совершенно права: кому же приятно находиться в таком месте с открытой дверью за спиной? Но делать было нечего.

Еще одна вещь сильно беспокоила ее: размер Книги. Предводитель невидимок ни слова не сказал ей о том, в каком месте надо искать заклинание, делающее невидимое видимым. Он даже удивился ее вопросу. Он-то думал, что она начнет с начала и будет читать, пока не дойдет до заклинания. Ясно, что другого способа найти нужное место в Книге он и представить себе не мог. «Но это может потребовать многих дней и даже недель! — подумала Люси, глядя на огромный томище. — А мне уже и так кажется, что я здесь очень давно».

Она подошла к подставке, положила руку на Книгу, и пальцы ее вздрогнули как от удара током. Она попыталась открыть Книгу, но не смогла. Однако тут все оказалось просто. Книга была закрыта на две металлические застежки, и когда Люси их расстегнула, Книга легко открылась.

О, что это была за Книга! Она была не отпечатана, а написана ясным почерком, крупными и такими красивыми буквами, что Люси долго смотрела на них, позабыв о чтении. Бумага была хрустящая, гладкая и чудесно пахла. На полях и вокруг заглавных букв были прекрасные картинки.

Титульного листа и заглавия не было. Текст начинался сразу и содержал всякое-разное: средство от бородавок (вымыть руки в лунном свете, налитом в серебряную чашу), от зубной боли, от пчелиных укусов. Картинка, изображавшая мужчину с зубной болью, была такая реальная, что у тебя самого заболели бы зубы, если бы ты долго на нее смотрел.

Люси едва оторвалась от первой страницы, но следующая оказалась не менее интересной.

«Нет, надо двигаться дальше», — сказала она себе и перелистала еще страниц тридцать. Если бы она углубилась в них, то узнала бы, как найти спрятанное богатство, как вспомнить забытое, как забыть ненужное, как определить, говорят ли вам правду, как погрузить человека в сон, как сделать кого-то глупым. И чем больше она читала, тем прекраснее и реальнее становились картинки. Вдруг ей попалась страница, полная таких интересных рисунков, что она едва обратила внимание на текст. И все-таки она заметила первые слова: «Заклинание, превращающее в красавца того, кто произнесет его перед друзьями». Люси низко нагнулась над страницей, и, хотя картинок было очень много, ей удалось разглядеть их. Первая изображала девочку, читавшую огромную книгу на подставке и одетую в точности как Люси. На следующей — Люси (картинка действительно изображала ее) стояла с открытым ртом, не то распевая песни, не то читая стихи. На третьей ее окружали друзья, и она была очень красивая. Странно, что картинки, маленькие в начале, теперь изображали Люси почти в натуральную величину. Они смотрели друг другу в глаза, и настоящая Люси отвела их, ослепленная красотой своего подобия. Картинок становилось все больше и больше. Она видела себя на троне, и все короли мира сражались из-за ее красоты.

Я произнесу это заклинание, сказала Люси, все равно произнесу. Она сказала «все равно», потому что чувствовала, что не должна этого делать.

Но когда она снова посмотрела в начало заклинания, туда, где раньше не было никакой картинки, она неожиданно увидела огромное изображение Льва, Самого Эслана. Он был нарисован ярко-золотым, и казалось, вот-вот сойдет со страницы. Он увеличивался. Люси страшно испугалась, быстро перевернула страницу и с удивлением обнаружила лист без картинок. В первой строке стояло: «Как сделать невидимое видимым». Люси внимательно прочитала текст, запомнила все трудные слова и повторила его вслух. Она сразу же поняла, что заклинание начало действовать, потому что, пока она его произносила, заглавные буквы засияли красками, а на полях появились картинки. Как будто поднесли к огню написанное невидимыми чернилами и буквы постепенно проступили, но были они не рыжие, как лимонный сок, самые простые из невидимых чернил, — а золотые, синие и красные.

Картинки оказались странными, и фигурки на них Люси не так уж понравились. И она подумала: «Если я сделала все невидимое видимым, а не только тех болтунов, то и в этой комнате, должно быть, что-то появилось». В этот момент она услышала мягкие шаги по коридору за спиной и тут же вспомнила, что Волшебник ходит тихо, как кот. Всегда лучше обернуться, чем ждать. Люси так и сделала.

Лицо ее вдруг засветилось, и на мгновенье она стала такой красивой, какой видела себя на картинке. Она бросилась вперед с радостным криком, протягивая руки: в дверях стоял Эслан, Верховный Царь Зверей. Он был настоящий, теплый и живой. Люси поцеловала Его и зарылась лицом в Его золотистую гриву. По низкому рокочущему рыку она поняла, что Он приветствует ее.

Эслан! — проговорила Люси. — Как хорошо, что Ты пришел.

Я был здесь все время, ответил он, — но ты только что сделала Меня видимым.

Ты смеешься надо мной! — вскричала Люси. Что бы я ни делала, разве я могу сделать видимым Тебя?

Конечно. По-твоему, Я не подчиняюсь установленным Мною же правилами? А теперь пошли. Мы должны повидать хозяина этого дома.

Глава одиннадцатая БОЛТУНЫ СНОВА СЧАСТЛИВЫ

Люси вышла за Эсланом в коридор и увидела, как к ним приближается босой старик в красном одеянии. На его седой голове был венок из дубовых листьев, борода спускалась до самого пояса, он опирался на украшенный затейливой резьбой посох. Увидев Эслана, старик низко поклонился и сказал:

— Приветствую Тебя в ничтожнейшем из Твоих владений.

Не устал ли ты, Биафр, управлять неразумными созданиями, которых Я тебе доверил?

Нет, — ответил Волшебник. — Конечно, они не слишком умны, но зато и не злы. Я уже начинаю немного любить их. Правда, временами я мечтаю о том дне, когда они наконец подчинятся мудрости, а не просто волшебству.

— Всему свое время, — сказал Эслан.

Вот именно, — согласился старик. — Ты собираешься предстать перед ними?

Нет, — ответил Лев с легким рычанием, означавшим, как решила Люси, смех. — Немало еще звезд потухнет и переселится на острова, прежде чем твои подопечные будут готовы к этому. Я собираюсь посетить до захода солнца гнома Трампика, давно ожидающего в замке Кэр-Пэравел возвращения своего короля. Я расскажу ему о тебе, Люси. Не надо грустить, мы скоро увидимся.

Эслан, а когда — скоро? — спросила Люси.

В любое время, — ответил Эслан и исчез, а Люси осталась вдвоем с Волшебником.

— Ушел, — сказал он. — Как это ни грустно, ничего не поделаешь. Ведь он не ручной лев, которого можно позвать, когда хочешь. Ну, как тебе понравилась моя Книга?

Некоторые места — очень-очень, — ответила Люси, — Значит, вы знаете, что я ее читала?

Конечно, — улыбнулся Волшебник. — Уже в то время, когда я позволил болтунам стать невидимками, я знал, что ты придешь и снимешь с них заклятие. Но не совсем точно знал день твоего появления. Вот и прозевал сегодняшнее утро. Видишь ли, они и меня сделали невидимым, а невидимок обычно очень клонит ко сну. Э-хе-хе... опять зеваю. Тебе хочется есть?

Немножко, — ответила Люси. Я совершенно не представляю, сколько сейчас времени.

Пойдем, — сказал Волшебник. — У меня в доме для проголодавшегося — любое время обеденное.

Он провел Люси по коридору, открыл дверь, и Люси оказалась в уютной светлой комнате, полной цветов. Стол в комнате был пуст, но едва старик произнес одно слово, как на столе появилась скатерть, серебряные приборы, тарелки, стаканы, разные вкусные вещи.

Как здорово, — воскликнула Люси. Она съела омлет, холодную баранину с зеленым горошком, мороженое с клубникой, выпила лимонад, а на десерт — чашечку горячего шоколада. Волшебник съел только кусок хлеба и выпил стакан вина. Он оказался совсем не страшным, и вскоре они уже разговаривали, как старые друзья.

А когда заклинание начнет действовать? — спросила Люси. Когда болтуны снова станут видимыми?

Они уже видимы. Но сейчас все спят.

Значит, они снова стали уродами? А вы не могли бы сделать их такими, как прежде?

Это сложный вопрос, — ответил Волшебник. — Дело в том, что это они считают, будто были раньше красавцами, а потом превратились в уродов. Но я думаю иначе. И многие со мной согласятся.

— Неужели они такие самонадеянные?

О, да. По крайней мере таков их предводитель, а он учит других тому же. Болтуны верят каждому его слову.

— Это заметно, сказала Люси.

Да, без него дела пошли бы лучше. Конечно, я мог бы его во что-нибудь превратить или сделать так, чтобы они ему не верили. Но я этого не хочу.

А за что вы превратили их в уродов, то есть, по их мнению, в уродов?

Они не сделали того, что им было поручено. Их обязанность ухаживать за садом и выращивать фрукты — не для меня, конечно, как они думают, а для самих себя. Если бы я их не заставлял, они бы вообще ничего не делали. Для поливки сада, разумеется, нужна вода. Недалеко отсюда, на холме, бьет родник, из которого берет начало ручей, протекающий совсем рядом. Единственное, о чем я их просил, — брать воду из ручья, а не ходить по три раза в день к источнику — это в сто раз дальше. Но они не послушались. А потом вообще отказались что-либо делать.

Волшебник вздохнул.

Если бы ты знала, сколько я с ними натерпелся. Недавно, например, они посадили на огороде вареную картошку, надеясь, что будут собирать вареный урожай. Однажды в бак с молоком свалился кот, и двадцать болтунов полдня чашками вычерпывали молоко, вместо того чтобы выловить кота. Но я вижу, ты уже поела. Пойдем посмотрим на них.

Они прошли в другую комнату, заставленную разнообразными инструментами — астролябиями, звездомерами, хроноскопами, стихометрами, и подошли к окну.

Не вижу ничего, — сказала Люси. — А что это за грибы?

На траве перед домом там и сям виднелись какие-то предметы, похожие на грибы, только очень большие: ножки в метр высотой и такие же большие шляпки. Приглядевшись как следует, Люси обнаружила у основания каждой ножки в траве что-то вроде небольшого тюка. Однако, чем дольше девочка смотрела на эти штуки, тем меньше они казались похожими на грибы. Шляпки были не круглые, как ей показалось сначала, а вытянутые и к концу расширялись. Грибов было очень много, штук пятьдесят.

Часы пробили три раза.

И тут случилось невероятное. Все грибы неожиданно перевернулись вверх тормашками. Тюки столь же неожиданно превратились в тела и головы, а ножки грибов — в ноги. Причем у каждого тела оказалось не по две ноги, а всего по одной и не с левой или правой стороны, как у одноногих людей, а прямо посередине. Заканчивалась нога огромной ступней, обутой в длинный и широкий башмак с загнутым вверх носом — ни дать, ни взять маленькая лодочка. Люси без труда поняла, почему болтуны показались ей грибами. Они лежали на траве на спинах, высоко подняв ногу с огромной ступней. Позже она узнала, что они всегда так отдыхают: ступня прекрасно защищала их от дождя и солнца и лежать под ней для болтунов так же приятно, как для нас — под тентом.

Ну и потеха! рассмеялась Люси. — Это вы сделали их такими?

Да, — сказал Волшебник, — я превратил их в попрыгунчиков. — Он тоже смеялся до слез. Смотри дальше.

Посмотреть и впрямь стоило. Маленькие одноногие создания не могли ни ходить, ни бегать — они прыгали, словно блохи или лягушки. Но что это были за прыжки! Казалось, в их ногах были спрятаны сильнейшие пружины. А с каким грохотом они приземлялись! Теперь Люси стала понятна причина топота, удивившего ее вчера. Попрыгунчики прыгали из стороны в сторону и радостно кричали:

Ребята! Мы снова видимые!

Да, мы снова видимые, — заявил один из них в красном колпачке с кисточкой, и Люси по голосу узнала предводителя. — А что это значит? Это значит, что, поскольку мы видим, мы можем видеться друг с другом.

Верно, предводитель, так оно и есть, закричали все. — В том-то и дело. Ты у нас голова. Лучше не придумаешь, умнее не скажешь.

Девочка застала старика врасплох, — сказал предводитель. На сей раз мы взяли над ним верх.

Совершенно верно, — поддержал его хор голосов. Ну прямо угадал наши слова. Мы тоже так думали. Молодец!

А не лучше ли вернуть им прежний облик? — спросила Люси. — Интересно, что они сами об этом думают? С виду они вполне счастливы. Кем же они были раньше?

Обычными гномами. Хотя и не такими симпатичными, как в Нарнии, ответил Волшебник.

Тогда, пожалуй, лучше не возвращать им прежний вид. Они и так очень милые и смешные. Как вы думаете, стоит им сказать об этом?

— Стоит, конечно, если они поймут.

Большое вам спасибо за обед, — сказала Люси и поспешила из комнаты. Она бегом спустилась по той самой лестнице, по которой с таким страхом поднималась утром, и столкнулась внизу с Эдмундом. Остальные тоже были рядом, и Люси стало неловко, когда она увидела их встревоженные лица; сама она совершенно про них забыла.

Все в порядке, крикнула она. — Волшебник — просто золото. И еще я видела Эслана.

И она помчалась в сад. В саду земля буквально сотрясалась от прыжков, а воздух звенел от радостных криков. Когда попрыгунчики увидели Люси, шум и грохот усилился.

Идет! Идет! — закричали они. — Да здравствует девочка! Ура! Это она все уладила со стариком!

Нам очень жаль, сказал предводитель, — что мы не можем показаться тебе в настоящем виде. Ты бы просто глазам своим не поверила! Какими мы были раньше красавцами! А стали мы, ясное дело, уродами!

Да-да, мы теперь такие, словно эхо прозвучали голоса однотопов, которые мячиками прыгали вокруг.

Ну нет! — громко сказала Люси, стараясь перекричать их шум. — По-моему, вы просто прекрасные создания.

Слушайте ее, слушайте! — закричали однотопы. — Девочка права, мы прекрасные создания. Лучше нас, пожалуй, не найдешь. Она права!

Кажется, никто из них даже не заметил, что изменил свое мнение на противоположное.

— Девочка имеет в виду, что мы были прекрасными до того, как стали уродцами, — объяснил предводитель.

Так оно и есть, — залопотали все хором. — Мы сами слышали, как она это сказала.

Ничего подобного, — воскликнула Люси. — Я сказала, что вы прекрасные сейчас.

— А вот и нет, — возразил вожак. — Ты сказала «тогда».

Слушайте их, слушайте! зашумели все. — Их двое. И оба они правы

Лучше и быть не может.

Но ведь мы утверждаем совершенно противоположные вещи! топнула ногой Люси.

Конечно противоположные, — радостно подтвердили попрыгунчики. Ничего более противоположного не придумаешь. Все правильно, вы оба правы.

— Да от вас с ума можно сойти, сказала Люси и ушла. Но попрыгунчики остались довольны разговором, да и Люси решила, что он в целом удался.

А вскоре произошел случай, который еще больше примирил попрыгунчиков с их одноногим состоянием. Каспиан и все прочие нарнийцы отправились сообщить новости оставшимся на борту «Устремленного», которые стали уже не на шутку беспокоиться. Попрыгунчики тоже пошли с ними, подскакивая как мячики. Но пути они так ужасно шумели, что Юстас пробормотал:

Жаль, что Волшебник не сделал их неслышимыми!

А когда они подошли к берегу, Храброхвосту пришла в голову идея. Он опустил на воду свою крошечную байдарку, забрался в нее и обратился к стоящим на берегу попрыгунчикам:

Достопочтенные и многоумные прыгуны. Смею обратить ваше внимание на то, что вы совершенно не нуждаетесь в лодках. У каждого из вас есть превосходная нога, которую нетрудно приспособить для плавания. Спуститесь осторожно в воду — и вы сами убедитесь.

Вождь тут же воспротивился этому предложению и стал убеждать попрыгунчиков, что вода ужасно мокрая, но двое из них, помоложе, уже были в воде. Их примеру последовало еще несколько, а за ними и все остальные. Получилось превосходно. Огромная ступня попрыгунчика вполне заменяла лодку, а когда Храброхвост научил их грести, все с криком заскользили по заливу. Вокруг «Устремленного» будто сновала флотилия маленьких лодок, и на корме каждой возвышался довольный попрыгунчик.

Глава двенадцатая ОСТРОВ МРАКА

Потом они двенадцать дней плыли на юго-восток, подгоняемые слабым попутным ветром. На тринадцатый день Эдмунд заметил слева по борту какую-то темную гору или остров, поднимавшийся из воды. Они изменили курс и направились туда, но к вечеру находились все еще далеко от цели и всю ночь гребли. Темная масса казалась все ближе, но пока вырисовывалась смутно: одни думали, что до цели еще далеко, а другие считали, что они уже приближаются.

В то утро, часов в девять, они увидели, что темная масса, к которой они приближались, — не земля, но и не туман, в обычном смысле слова. Это был Мрак. Описать его довольно трудно, но попробуй представить, что стоишь у железнодорожного тоннеля, такого длинного и извилистого, что конца не видно. В самом его начале еще различаешь шпалы, рельсы, гравий, потом тьма сгущается, и, наконец, все исчезает в однородном мраке. Так было и теперь. В метре от носа корабля они еще могли различать зыбь голубовато-зеленой воды. Дальше вода выглядела блеклой и серой, как в глубоких сумерках. А еще дальше была полнейшая тьма, как в безлунную и беззвездную ночь.

Каспиан громко приказал убавить ход, и все бросились на нос корабля, чтобы наблюдать за приближающейся целью. Но ничего не было видно. Позади них — море и солнце, впереди — Мрак.

— Попробуем пройти? — прокричал Каспиан.

— Не советую, — ответил Дриниан.

Кто бы объяснил мне, почему это мы не можем двинуться вперед? раздался звонкий голос Храброхвоста.

Никто не думал объяснять, и потому Храброхвост продолжал:

Если бы я находился среди обленившейся деревенщины, я бы подумал, что эти лежебоки просто трусят. Но позволю себе надеяться, что в Нарнии никогда не услышат о лицах королевской крови в полном расцвете сил, остановившихся только потому, что они испугались темноты.

Ну и непоседа же ты, Храброхвост, лучше бы ты сидел дома. Ну ладно, идем вперед.

Зажгли фонари на корме, на носу и два факела в средней части корабля. Они светили блекло и слабо. Затем все, кроме гребцов, выстроились на палубе в полном вооружении со шпагами наизготове. Люси и двое лучников разместились на корме с натянутыми луками. Ринэльф стоял на носу, готовый подать сигнал. Храброхвост, Эдмунд, Юстас и одетый в кольчугу Каспиан держались вместе. Дриниан стоял за штурвалом.

А теперь во имя Эслана — в путь! — скомандовал Каспиан. — Самый малый вперед. Соблюдать тишину и внимательно слушать команды.

Весла, скрипнув, тяжело упали в воду. «Устремленный» медленно пошел вперед. Люси удалось уловить тот самый момент, когда они вошли в темноту. Нос корабля уже успел исчезнуть из пределов видимости, когда последние солнечные лучи скользнули по корме. На мгновение позолоченная корма, голубое небо и море ярко осветились, а в следующий миг исчезли, и фонарь на корме едва заметно обозначал конец корабля. Внизу при свете факелов можно было различить часть палубы, слабо поблескивавшие мечи и шлемы, а впереди еще один островок света на носу. Фонари горели тускло и мертво. Люси стало холодно.

Никто не знает, как долго они продвигались во Мраке. Только скрип уключин и всплески весел говорили, что они еще плывут. Сколько ни напрягался Эдмунд, но ничего не мог различить, кроме отблеска от фонаря на воде у борта. Но и этот отблеск был мутным, а рябь за бортом — тяжелой и безжизненной. Вскоре всех на палубе начала бить дрожь от холода.

Неожиданно откуда-то (все уже перестали различать направление) раздался крик. Это был нечеловеческий крик, точнее, крик человека, обезумевшего от ужаса.

Каспиан попытался заговорить, но у него пересохло в горле от волнения, и тут все услышали пронзительный голос Храброхвоста.

— Кто здесь? — пропищал он. — Если ты — враг, мы не боимся тебя, если друг — твои враги быстро научатся нас бояться.

Спасите! — прокричал голос. — Помогите! Даже если вы всего лишь еще один сон, спасите меня. Возьмите меня на борт. Даже если вы убьете меня. Но только, во имя всего святого, не исчезайте, не оставляйте меня в этом ужасном месте!

Где вы? — закричал Каспиан. — Подплывите к борту, мы вас возьмем.

Раздался новый крик то ли радости, то ли ужаса, и они услышали, как кто-то подплывает к ним. Несколько матросов встали у правого борта с тросами, а один, свесившись за борт, держал факел. Из темноты появилось дикое бледное лицо, а затем дюжина крепких рук втащила незнакомца на борт.

Эдмунд никогда не видел человека с таким диким обликом. Хотя тот отнюдь не выглядел стариком, волосы его свисали грязными, седыми прядями, худое лицо искажала гримаса, а одеждой служили лохмотья. Но больше всего поражали его глаза, столь широко открытые, что, казалось, веки у него вообще отсутствовали. Глаза эти выражали только ужас. Едва коснувшись палубы, он прокричал:

Бегите! Бегите! Поворачивайте корабль и бегите! Гребите скорее прочь от этого места.

Успокойтесь, — сказал Храброхвост, — иобъясните, что именно нам угрожает. Мы не из тех, кто спасается бегством.

Незнакомец в испуге уставился на Мыша, которого не замечал до сих пор.

Все равно спасайтесь, — задыхаясь, проговорил он. На этом острове оживают сны.

Тогда это именно тот остров, который я искал, — сказал один из матросов. — Я стану мужем Нэнси, когда мы к нему причалим.

А я снова увижу Тома живым, — отозвался другой.

Глупцы, — закричал незнакомец, топнув в нетерпении ногой. — Именно из-за таких мечтаний я и попал сюда, но лучше бы я утонул или вообще не родился. Слышали, что я сказал? Здесь сновидения становятся явью. Не мечты, а ночные видения, кошмары.

На миг установилась тишина, а затем вся команда стремглав бросилась к главному люку, все засели за весла и принялись грести так сильно, как никогда не гребли. Дриниан крепко ухватился за румпель, а боцман отдавал самые быстрые команды. За эту минуту каждый припомнил такие свои сны, из-за которых бывает страшно заснуть снова, и понял, что значит причалить там, где сны становятся явью.

Один только Храброхвост не шелохнулся.

Ваше величество, — сказал он, — вы одобряете этот мятеж, эту трусость? Это же паника, позорное бегство!

— Гребите, гребите, — прокричал Каспиан. — Изо всех сил. Можешь говорить, что хочешь, Храброхвост. Есть вещи, которых человеку не вынести.

Тогда считаю за честь не быть человеком, — ответил Храброхвост и холодно поклонился.

Люси вспомнился один страшный сон, который она давно старалась забыть, и вспомнился так отчетливо, как будто она только что от него проснулась. И это было позади, в темноте! Люси крепко ухватилась за поручни и старалась успокоиться. Они гребли назад, к свету, изо всех сил; еще немного, и все будет позади. Ах, только бы побыстрее! Хотя от плеска весел было шумно, вокруг корабля стояла мертвая тишина. Каждый знал, что лучше к ней не прислушиваться. Но никто не сумел удержаться. И вскоре все что-нибудь слышали, каждый что-то свое.

Вы не слышите лязга огромных ножниц... вон там? — спросил Юстас Ринэльфа.

Тсс, — прошептал Ринэльф, — я слышу, как они карабкаются по борту судна.

О-о, — застонал матрос, — вот и зазвучал колокол, я знал, что так и будет.

Стараясь ни на кого не смотреть и тем более не оглядываться, Каспиан прошел на корму к Дриниану.

Дриниан, — тихо сказал он, — долго ли мы гребли от начала до того места, где подобрали незнакомца?

— Минут пять, — прошептал Дриниан, — а что?

А то, что мы движемся гораздо дольше.

Рука Дриниана вздрогнула на румпеле. Вскоре та же мысль пришла многим матросам.

— Мы никогда не выберемся отсюда! — роптали они.

Нас ведут неверным курсом, мы только делаем круги...

Нам никогда отсюда не выбраться. Незнакомец, лежавший прислонившись к чему-то на палубе, присел и разразился чудовищным смехом.

Никогда не выбраться! — выкрикивал он. Вот именно. Никогда мы отсюда не выберемся. Ну и глупец же я был, понадеявшись.

Люси прислонила голову к вышке и прошептала:

Эслан, Эслан, если Ты хоть чуточку любишь нас, помоги. — Тяжелая тьма больше не сгущалась, и она почувствовала себя немного лучше. «В конце концов, с нами же еще ничего страшного не случилось», — подумала она.

Смотрите, — раздался голос Ринэльфа, стоявшего на носу. Впереди показалось световое пятнышко, и вскоре широкий луч упал на корабль. И хотя вокруг корабля по-прежнему была темнота, сам он уже оказался в полосе света, словно освещаемый прожектором. Каспиан, готовый зажмуриться, осторожно оглянулся кругом и увидел искаженные, застывшие лица своих спутников.

Люси смотрела вдоль луча и вдруг что-то увидела. Сначала очертаниями это напоминало самолет, потом кита, а затем, взмахивая крыльями, оно закружило над их головами, и стало видно, что это альбатрос. Он сделал круг над мачтой и присел на золоченый гребень дракона. Он что-то выкрикивал, и казалось, что это были нормальные человеческие слова (хотя никто ничего не разобрал). Затем альбатрос расправил крылья, поднялся и медленно полетел вперед. Стоявший за штурвалом Дриниан направлял корабль следом за ним, не сомневаясь, что птица указывает путь. Через несколько секунд темнота превратилась в серую пелену, и вдруг их вынесло в солнечный свет, и кругом снова был теплый голубой мир. И все тут же поняли, что бояться больше нечего. Щурясь от яркого света, они смотрели вокруг. Светлые тона самого корабля удивили их: они думали, что густая тьма оставит свои следы на белой, зеленой и золотой краске, сделает их тусклыми и грязными. И тут один, другой все начали смеяться.

Ну и глупцы же мы были, заметил Ринэльф.

Люси спустилась на палубу, где все уже собрались вокруг незнакомца. Некоторое время он стоял, онемев от счастья, и только смотрел на море широко открытыми глазами и ощупывал руками фальшборт и снасти, будто хотел удостовериться, что все это наяву, а слезы текли по его щекам.

Спасибо, произнес он наконец. Вы спасли меня от... Но я не хочу говорить об этом. А теперь скажите, кто вы такие. Сам я из Нарнии, и звали меня когда-то лорд Руп.

А я — Каспиан, король Нарнии, и мы отправились в плавание отыскать вас и ваших спутников, друзей моего отца.

Лорд Руп опустился на колени и поцеловал руку короля.

Корабль плавно шел при легком юго-восточном ветре. И никто не заметил, когда исчез альбатрос.

Глава тринадцатая ТРИ СПЯЩИХ ЛОРДА

Ветер хотя и не прекращался, но ослабевал с каждым днем, так что волны превратились в мельчайшую рябь и корабль тихо скользил по морю, словно по стоячему пруду. Каждую ночь на востоке появлялись новые созвездия, которых они не видели в Нарнии. Люси думала о них с радостью и страхом: ведь их, возможно, не видел ни один живой человек. Новые звезды были крупными и яркими, а ночи очень теплыми. Однажды вечером, любуясь широко раскинувшимся пурпурно-огненным закатом, они заметили справа по борту остров. Он медленно приближался, и его мысы и склоны были словно объяты пламенем. Вскоре они плыли вдоль побережья, и теперь западный мыс чернел позади них на фоне алого неба будто нарисованный тушью. Они плыли довольно долго, минуя мыс за мысом в надежде найти глубокий залив, но им пришлось довольствоваться широкой и мелкой бухтой. Хотя море было спокойное, у самого острова была сильная волна, и им не удалось провести «Устремленного» так близко к берегу, как хотелось бы. Отдав якорь, они высадились на берег с лодки, порядком при этом вымокнув. Лорда Рупа оставили на борту «Устремленного», он не желал даже видеть новые острова.

Приказав двум матросам охранять лодку, Каспиан повел всех остальных в глубь острова. Не успели они отойти от берега на расстояние выстрела из лука, как Дриниан сказал:

Смотрите! Что это? — И все остановились.

Похоже на высокие деревья, — заметил Каспиан.

Или на башни, — сказал Юстас.

— А может быть, это великаны? предположил Эдмунд.

Сейчас выясним, — решительно произнес Храброхвост и, доставая на ходу шпагу, устремился впереди всех к непонятным предметам.

Кажется, это руины, — сказала Люси. Когда подошли ближе, оказалось, что она права. Перед ними была просторная площадка, вымощенная гладкими камнями и окруженная с двух сторон серыми колоннами, но без крыши. Между колоннами стоял очень длинный стол, накрытый пурпурной скатертью, спускавшейся до самого пола. По обе стороны стола было множество стульев, украшенных искусной резьбой, с шелковыми подушечками на сиденьях. Стол ломился от обилия яств. Здесь были индейки, омары и лососина. Здесь были виноград, орехи, ананасы, дыни и огромные торты в виде парусников, драконов и слонов. Золотые и серебряные кубки, хрустальные графины источали тонкий аромат вина.

— Ну и ну! — выдохнула Люси.

— А где же гости? — спросил Юстас.

А почему бы нам не стать ими? — предложил Ринцы.

— Взгляните! — вскричал Эдмунд. Все оглянулись в ту сторону, куда он показывал. Три стула в самом конце стола были чем-то заняты.

Что это? — прошептала Люси. — Будто три бобра...

— Похоже на большое птичье гнездо, — сказал Эдмунд.

— А мне это напоминает стог сена, — заметил Каспиан.

Но тут вперед выскочил Храброхвост, прыгнул на стул, с него на стол и быстро побежал по нему, ловко петляя между кубками и пирамидами фруктов. Он подбежал к таинственной серой массе в конце стола, присмотрелся, дотронулся и воскликнул:

— Сражаться, я думаю, они не смогут!

Все подошли ближе и обнаружили, что там сидят три человека, хотя для того, чтобы признать в них людей, пришлось подойти совсем вплотную. Длинные седые волосы закрывали их лица, а бороды спускались на стол, обвивая тарелки и кубки, как вьюнок обвивает изгородь, сплетаясь в один большой запутанный клубок, и падали через край стола на пол.

Мертвы? — спросил Каспиан.

Кажется, живы, — ответил Мышь, обеими лапами поднимая из вороха волос чью-то руку. — У этого рука теплая и пульс есть.

У этих двух тоже, — заметил Дриниан.

— Выходит, они всего-навсего спят, — сказал Юстас.

Сколько же времени они спят, если у них выросли такие волосы? — удивился Эдмунд.

Наверное, они заколдованы, — сказала Люси. — А может быть, нам удастся и с них снять заклятие?

Попробуем, — сказал Каспиан и сильно потряс ближайшего из спящих. На какое-то мгновение всем показалось, что Каспиану удалось его разбудить. Мужчина глубоко вздохнул и пробормотал: «Довольно с меня востока. Назад в Нарнию!» — но тут же заснул еще крепче, его тяжелая голова еще ниже склонилась к столу, и все попытки разбудить его окончились безрезультатно.

Да-а, — протянул Каспиан. — Кажется, наши поиски подошли к концу. Взгляните на их кольца. Узнаете гербы? Это нарнийские лорды: Ревелиян, Аргос и Мавромор.

Но их не разбудить, — вздохнула Люси. — Что делать?

Прошу прощения у ваших величеств, — сказал Ринцы, — но почему бы, пока вы обсуждаете этот вопрос, команде не подкрепиться? Такой обед видишь не каждый день.

— Ни в коем случае! — воскликнул Каспиан.

Уверен, — сказал Храброхвост, — что они заснули после того, как отведали этой еды.

И я под угрозой смерти до нее не дотронусь, — сказал Дриниан.

— Темнеет очень быстро, — заметил Ринцы.

— На корабль, на корабль, — зашумели матросы.

Что касается меня, — заявил Храброхвост, — то я собираюсь остаться за столом до восхода солнца.

— Почему? — удивился Юстас.

— Потому, — ответил Мышь, — что, хотя это и опасно, но нет для меня большей опасности, чем, вернувшись в Нарнию, услышать о себе, что я не разгадал тайну из-за собственной трусости.

— Я остаюсь с тобой, — сказал Эдмунд.

— Я тоже, — присоединился Каспиан.

— И я, — произнесла Люси. Тогда и Юстас вызвался остаться. С его стороны это был очень смелый поступок.

Немало времени ушло у них на выбор места за столом. Это было и впрямь нелегко. С одной стороны, не приходилось и думать о том, чтобы просидеть всю ночь рядом с тремя ужасными волосатыми созданиями, хотя и не мертвыми, но и не совсем живыми. С другой стороны, сидеть на дальнем от них конце, все хуже различая их в ночной темноте или, возможно, вообще потеряв их из виду часа в два ночи — вдруг они оживут! — об этом тоже не могло быть и речи. Так они и ходили вокруг стола, приговаривая: «Может быть, здесь?», или «Пожалуй, чуть подальше», или «Давайте лучше на этой стороне», пока наконец не устроились где-то посредине стола. Было около десяти часов, и почти совсем стемнело. Потянулись долгие часы ожидания, и они уже незаметно задремали, как вдруг — все одновременно очнулись. Звезды успели изменить положение, а небо стало густо-черным, лишь на востоке приобретя чуть сероватый оттенок. Все замерзли, хотелось пить, но никто не сказал ни слова, потому что как раз в это время что-то произошло.

Прямо перед ними между колонн виднелся невысокий холм. Вдруг в склоне холма распахнулась дверь, прорезался луч света, и потом появилась какая-то фигура. В руках у нее была свеча. Фигура приближалась и наконец оказалась у самого стола. Перед ними стояла высокая девушка, одетая в длинное голубое платье. Золотистые волосы волнами падали ей на спину. Свечу в серебряном подсвечнике она поставила на стол. Ветер, недавно дувший с моря, внезапно утих, и пламя свечи горело так прямо и неподвижно, словно она стояла в комнате с закрытыми окнами. Золото и серебро на столе засверкало. Затем первым Храброхвост, за ним Каспиан, а потом и все остальные поднялись из-за стола, почувствовав, что перед ними дама самого знатного происхождения.

Приветствую путников, прибывших издалека к Столу Эслана, — сказала девушка. — А почему вы не едите и не пьете?

Сударыня, — ответил Каспиан, — мы не отважились отведать этой еды, поскольку решили, что именно она погрузила в волшебный сон наших друзей.

— Они даже не прикоснулись к ней, — возразила девушка.

Расскажите нам, пожалуйста, что с ними случилось, — попросила Люси.

Семь лет назад, — начала девушка, — они приплыли сюда на корабле, паруса которого были изодраны в клочья, а сам он, казалось, вот-вот развалится на части. С ними было несколько матросов, и, когда лорды подошли к столу, один из них сказал: «Чудное место. Довольно с нас путешествий. Останемся здесь и проведем остаток дней наших в покое». — «Нет, лучше запасемся провизией и повернем назад, в Нарнию», сказал другой. Но третий, очень властный с виду, вскочил на ноги и воскликнул: «Только не это. Жить нам осталось немного, так почему бы не посвятить наши последние дни поискам мира, который находится восточнее восхода солнца». — И он схватил со стола каменный нож, готовый, если надо, отстаивать свою правоту с оружием в руках. Но лучше бы он этот нож не трогал. Едва он сжал его рукоять, как все трое погрузились в глубокий сон. Им суждено спать здесь до тех пор, пока с них не будет снято заклятие.

И тут Люси заметила на столе острый каменный нож, очень древний и страшный с виду.

После минутной паузы послышался тоненький голос Храброхвоста.

Сударь, — обратился он к Каспиану. — Будьте настолько любезны, наполните мне кубок вином вон из того графина. Мне не под силу поднять его самому. Я хочу провозгласить тост в честь этой дамы.

Каспиан поклонился, и Храброхвост, стоя на столе, поднял золотой кубок своими крошечными лапками и произнес:

Сударыня, позвольте выпить это вино за ваше здоровье! Он выпил вино, отщипнул кусочек холодной индейки и вскоре вся компания последовала его примеру. Все изрядно проголодались.

А почему этот стол называется Столом Эслана? — спросила Люси.

Он был сооружен здесь по повелению Эслана и предназначен для тех, кто прибыл сюда издалека. Некоторые называют этот остров Краем Света, потому что отсюда, если плыть дальше на восток, начинается Конец Света.

А откуда здесь берется еда? — спросил практичный Юстас.

Скоро вы увидите сами, — ответила девушка.

Но что же нам делать со спящими лордами? — спросил Каспиан. В том мире, из которого прибыли мои друзья, есть сказка о принце, попавшем в замок, все обитатели которого спали волшебным сном. Для того чтобы развеять волшебные чары, ему пришлось поцеловать спящую красавицу.

А у нас наоборот, — сказала девушка. — Для того чтобы поцеловать принцессу, нужно развеять волшебные чары.

В таком случае, — воскликнул Каспиан, — во имя Эслана скажите, что для этого надо сделать?

— Это может сказать мой отец, — ответила девушка.

Отец? — удивились все. — Кто же он и где он?

Смотрите, — сказала девушка, оборачиваясь и указывая на дверь в склоне холма, которая теперь была видна лучше, потому что пока они разговаривали, звезды начали блекнуть и небо на востоке заметно посветлело.

Глава четырнадцатая НАЧАЛО КОНЦА СВЕТА

Дверь снова медленно отворилась, и появилась высокая и прямая фигура. Свечи в руке у нее не было, но свет, казалось, струился прямо из нее. Когда фигура приблизилась, Люси увидела, что это глубокий старец. Длинная серебристая борода спускалась к его босым ногам, серебристые же волосы ниспадали до самой земли, на нем была одежда из серебристой овечьей шерсти. Старец выглядел таким степенным и спокойным, что все снова встали из-за стола, не произнося ни слова.

Он молча подошел к ним и остановился рядом с дочерью. Затем оба подняли перед собою руки, повернулись лицом к востоку и запели. Позднее Люси рассказывала, что звуки песни были резкими, почти пронзительными, но очень красивыми. Время шло, но они все пели и пели, и вот восток порозовел, облака совсем исчезли, и из-за моря показалось солнце. Уже прежде нарнийцам казалось, что солнце в этих краях при восходе крупнее, чем у них на родине. Теперь они убедились в этом. А блеск его лучей, сверкавших в каплях росы и отражавшихся в драгоценной посуде, слепил глаза. Теперь они знали, что здесь и начинается Конец Света.

Внезапно им показалось, что из самого центра восходящего солнца к ним что-то летит; однако они не могли долго смотреть на раскаленный шар. Вскоре в воздухе послышались голоса, вторившие песне старца и девушки на каком-то неизвестном гортанном языке: большие белые птицы подлетали к столу и опускались на траву, на мощеный пол, на плечи, так что казалось, будто выпал снег. Люси увидела, что одна из птиц подлетела к старцу. В клюве она держала что-то похожее на небольшой орех или на маленький горящий уголек, он сверкал так ярко, что на него больно было смотреть. И птица вложила этот уголек старцу в рот. Затем птицы перестали петь и принялись за еду. Когда они снова поднялись в воздух, все, что можно было съесть или выпить, исчезло со стола. Птицы летели назад, к восходящему солнцу; теперь они не пели, но от шума их крыльев звенел воздух. Стол остался совсем пустым, а три нарнийских лорда по-прежнему сидели за столом, погруженные в глубокий сон.

Только теперь старец повернулся к путникам и приветствовал их.

Сударь, — сказал Каспиан, — не знаете ли вы, каким образом можно снять заклятие с этих людей?

С радостью расскажу тебе об этом, сын мой, — ответил старец. Для этого нужно доплыть до Края Света или насколько возможно близко к нему и вернуться назад, оставив там хотя бы одного из своих спутников.

— А что должен делать этот... оставшийся? — спросил Храброхвост.

Он должен продолжать путь на восток и никогда больше не возвращаться в этот мир.

— Это мое самое сокровенное желание! — вскричал Храброхвост.

Сударь, а далеко ли отсюда до Края Света? — спросил Каспиан. Известно ли вам что-нибудь о морях к востоку от этого острова?

Когда-то я их видел, сказал старик, но это было давно и с очень большой высоты.

Вы хотите сказать, что летали по небу? — вырвалось у Юстаса.

Я долгое время провел на небе, сын мой, ответил старец. — Я Рамаду. Судя по вашим удивленным взглядам, вы впервые слышите мое имя. Впрочем, неудивительно, поскольку те времена, когда я был звездой, прошли задолго до того, как вы появились в этом мире, и все созвездия успели измениться.

— Ух ты, — сказал Эдмунд. — Он был звездой!

— А теперь вы больше не звезда? — спросила Люси.

Я — звезда, но потухшая, дочь моя, — ответил Рамаду. — После того как, ветхий и дряхлый, я взошел на небо в последний раз, меня принесли на этот остров. Каждое утро птица приносит мне с Солнца огненную ягоду, которая делает меня моложе. Когда я снова стану как только что родившийся ребенок, я вновь взойду на небо и еще раз исполню великий звездный танец.

В нашем мире, — сказал Юстас, — звезда — это гигантский шар раскаленного газа.

— Даже в вашем мире, сын мой, это не сама звезда, а лишь то, из чего она сделана. А в этом мире вы уже встречались со звездой: вы, конечно, побывали у Биафра?

— А он тоже потухшая звезда? — удивилась Люси.

Не совсем, — ответил Рамаду. — Он был послан править болтунами в наказание. А мог бы еще тысячи лет сиять в небе, если бы не его ошибка...

— Что же он сделал, сударь? — спросил Эдмунд.

Сын мой, — сказал Рамаду, — зачем тебе, сыну Адама, знать, какие ошибки могут совершать звезды? Итак, согласны ли вы плыть дальше на восток и, оставив там навсегда одного из вас, снять заклятие со спящих?

— Ваше величество, — сказал Храброхвост Каспиану, — о чем здесь говорить? Вы должны спасти лордов!

Ранним утром следующего дня парус был поднят.

Вскоре после того, как путешественники покинули Остров Рамаду, они поняли, что плывут уже за пределами этого мира. Все стало другим. Во-первых, они заметили, что для сна нужно гораздо меньше времени. Не хотелось спать, не хотелось есть, да и разговаривали они очень мало и негромко. Во-вторых, что-то случилось со светом. Его стало слишком много. Всходившее утром солнце казалось в два, а то и в три раза больше, чем обычно. И каждое утро огромные белые птицы, поющие песни на незнакомом языке, пролетали над ними и исчезали за кормой, направляясь на завтрак к Столу Эслана.

Какая здесь прозрачная вода, — удивилась Люси на второй день пути, склонившись над бортом.

И в самом деле, вода была необычайно прозрачна. Первое, что ей бросилось в глаза, был небольшой темный предмет размером с башмак, плывший позади них. И Люси вспомнила, что нечто подобное она уже встречала — но только где? Она подперла голову руками, сморщилась и высунула язык, изо всех сил стараясь вспомнить. И наконец вспомнила. Если смотреть в ясный солнечный день из окна купе, можно увидеть темную тень поезда, несущуюся по полям с той же скоростью. Вот поезд попадает в ложбинку — и тень тут же подпрыгивает по косогору вверх, приближается, увеличивается, не отставая, летит по косогору. Затем поезд выезжает из ложбины, и тень снова обретает прежние размеры и, как прежде, несется по полям.

Это тень корабля! — воскликнула Люси. — Наша тень, бегущая по дну моря. Значит, вода здесь еще прозрачнее, чем я думала. Боже мой, ведь это дно моря, да еще на какой глубине!

В этот момент до нее донесся громкий всплеск воды и крик из смотровой корзины: «Человек за бортом»! Тут же закипела работа: одни матросы полезли на рею убрать парус, другие поспешили на весла, а Ринцы, бывший вахтенным, изо всех сил навалился на румпель, чтобы корабль описал круг и вернулся назад к упавшему за борт. Впрочем, теперь уже все знали, что за бортом оказался Храброхвост.

Ну что это за Мышь! в сердцах вскричал Дриниан. — С ним больше хлопот, чем со всей командой. Как только случится какая-нибудь невероятная история, так и жди, что он в нее замешан. Где еще можно встретить такого авантюриста?

Не подумайте только, что Дриниан и впрямь испытывал к Храброхвосту хоть малейшую неприязнь. Напротив, он очень его любил и вспылил именно потому, что испугался за него.

Через несколько минут все увидели на поверхности воды черный комок, в котором узнали Храброхвоста. Он возбужденно кричал что-то, но никто не понял, что именно, так как он успел наглотаться воды. Дриниан поспешил к борту, он сам бросил Мышу веревку, а окружившим его матросам крикнул:

— Все в порядке! Все по местам. Я сам его вытащу.

Когда промокший Храброхвост оказался на палубе, он восторженно пищал:

— Сладкая! Сладкая!

О чем это ты? — сердито спросил Дриниан. — Да прекрати ты встряхиваться возле меня!

О том, что вода здесь сладкая, — ответил Мышь. Сладкая морская вода.

Какую-то минуту никто не понимал значения его слов. Но когда Храброхвост пропел знакомые всем слова своей колыбельной песенки:

У края небосвода

Воды слаще меда...

— все наконец поняли.

— Ринэльф. подай мне ведро, — приказал Дриниан.

Ведро было подано, Дриниан опустил его на веревке за борт и поднял на палубу. Вода в ведре блестела как стекло.

Ваше величество, вероятно, желает испробовать воду первым, сказал Дриниан Каспиану.

Король взял ведро обеими руками, поднес его к губам, отпил сначала немного, потом больше — и поднял голову. Глаза его сияли, а лицо посветлело.

Да, — сказал он. — Вода действительно сладкая. Не знаю, останусь ли я после этого в живых, но, если было бы можно выбирать смерть, я выбрал бы смерть от этой воды.

Она напоминает мне свет, — поддержал его Храброхвост, — жидкий свет, который можно пить.

На минуту воцарилось молчание. Затем Люси опустилась на колени и отпила из ведра.

— Ничего лучше я в жизни не пробовала, — сказала она, задыхаясь. Какая крепкая и вкусная. Теперь нам никакая еда не нужна.

Один за другим все испробовали воды из ведра. И долго молчали так хорошо было всем. А через некоторое время они заметили, что палуба, парус, их собственные лица и тела стали совсем светлыми, и даже каюты сияли. И все это было из-за воды.

За весь день на борту не произнесли почти ни слова, и только к вечеру Дриниан сказал:

Ничего не понимаю! Ветра никакого, парус висит, море гладкое словно пруд — а мы плывем так быстро, как будто нас гонит ветер.

Я тоже об этом думаю, — отозвался Каспиан. — Наверное, мы попали в какое-то сильное течение.

М-да, — пробормотал Эдмунд. — Если у мира действительно есть край и мы приближаемся к нему, то вряд ли это хорошо.

Ты считаешь, спросил Каспиан, — мы можем как бы перелиться через край?

Вот именно, — вскричал Храброхвост, хлопая от радости в ладоши. Так я это всегда и представлял: мир словно большой круглый стол, и воды всех океанов нескончаемым потоком переливаются через его край. Корабль опрокинется через него, и мы на мгновение взглянем через край и на огромной скорости понесемся вниз...

И что же, по-твоему, нас ожидает внизу? — спросил Дриниан.

Вероятно, Страна Эслана, — сказал Мышь, сверкая глазками. — А может быть, никакого низа и вовсе нет, и мы будем лететь всю жизнь.

Глава пятнадцатая САМЫЙ КРАЙ СВЕТА

«Устремленный» плавно и быстро скользил на восток. С каждым днем и с каждым часом свет становился все ярче. Никто на корабле не ел и не спал, а лишь доставал иногда из моря ведро ослепительной воды, которая была крепче вина, и молча, большими глотками выпивал ее за здоровье остальных. Два пожилых матроса даже начали на глазах у всех молодеть. Все были переполнены радостным возбуждением, но, как это ни странно, не становились особенно разговорчивыми. Спокойствие последнего из морей передавалось и им.

Сударь, — спросил однажды Каспиан у Дриниана, — что это виднеется впереди?

Что-то белое, ваше величество, ответил Дриниан. — Вдоль всего горизонта с севера на юг, насколько хватает глаз. Если бы мы находились в более высоких широтах, я решил бы, что это лед. Но в этих местах его не может быть. Во всяком случае, нам не мешает посадить матросов на весла и удерживать корабль против течения во что бы то ни стало. Столкновение на такой скорости не принесет кораблю ничего хорошего.

Они сделали так, как сказал Дриниан, и все медленнее продолжали плыть вперед. По мере их приближения белизна не становилась менее загадочной. Если это был остров, то весьма странный, поскольку он находился на одном уровне с водой и выглядел таким же гладким. Когда они подплыли совсем близко, Дриниан развернул «Устремленного» правым бортом к течению и велел грести на юг, с тем чтобы пройти немного вдоль таинственной белизны. Тогда-то они и обнаружили, что течение, которое несло их на восток, было не более пятнадцати метров в ширину, в то время как остальное море оказалось спокойным и неподвижным как пруд. Спустили шлюпку. С борта «Устремленного» видели, что она легко вошла в белое пространство. Затем со шлюпки послышались удивленные голоса. Ринэльф, стоя на носу шлюпки, делал замеры глубины, а когда шлюпка возвратилась, с корабля заметили, что внутри она стала белой. Все столпились у борта узнать новости.

Это лотосы, ваше величество, — крикнул Ринэльф из шлюпки. — Цветущие лотосы, вроде тех, что растут на прудах.

Смотрите! Люси, сидевшая на корме шлюпки, подняла вверх руки, полные белых цветов с широкими плоскими листьями.

— А какая там глубина? спросил Дриниан.

Странная вещь, капитан, ответил Ринэльф, —по-прежнему большая.

После короткого совещания было решено снова вернуться в течение и продолжать дрейф на восток через Серебристое Море (так назвали они эти места.) Вскоре от моря осталась лишь тонкая голубая каемка в западной части горизонта. Со всех сторон их окружали белоснежные с золотистым оттенком цветы. Даже вечера благодаря белизне лотосов были светлее обычных. Казалось, что лотосам не будет конца. Дриниан часто опускал лот, но лишь через несколько дней лот показал небольшую глубину. После этого стало мельче, пока наконец им не пришлось выплыть из течения и, медленно гребя веслами, прощупывать лотом путь вперед. А еще через несколько дней стало ясно, что дальше на восток «Устремленный» плыть не может. Расставание было очень грустным. Около двух часов дня шлюпка с запасами продовольствия, воды и челноком Храброхвоста поплыла на восток среди нескончаемого ковра лотосов. На «Устремленном» в честь отплытия подняли все флаги и вывесили щиты. Со шлюпки корабль казался очень большим, высоким и уютным. Они отплыли совсем недалеко, когда «Устремленный» плавно развернулся и медленно двинулся на веслах на запад. И хотя Люси немного всплакнула, грусть ее была не очень сильна. Свет, тишина, аромат Серебристого Моря, даже, как это ни странно, само одиночество волновали и радовали ее.

Никто в шлюпке не ел и не спал. Грести не приходилось: течение само несло их прямо на восток. Они плыли всю ночь и весь следующий день, а когда занялась заря нового дня, увидели чудо. Впереди, между шлюпкой и небом, появилась зеленовато-голубая мерцающая стена. Вскоре за стеной взошло солнце, окрашенное в яркие радужные цвета. Тут они поняли, что стена — это высокая волна, неподвижно застывшая, как это часто бывает на краю водопада. Она была метров в десять высотой, и течение быстро несло шлюпку к ней. Только не подумай, что они испугались. Ничего подобного. Они заметили что-то позади волны и солнца: там поднимались горы. Внезапно с востока подул легкий ветерок. Он разорвал верхушку стены в пенные брызги и покрыл рябью гладь перед ними. Это продолжалось не более секунды, но ветер успел донести до них нежнейший аромат и звуки музыки. Никто в шлюпке не сомневался, что за Краем Света они видят Страну Эслана.

В этот момент шлюпка с треском села на мель. Вода стала мелкой даже для нее.

— Дальше, — сказал Храброхвост, — я поплыву один.

Ему помогли спустить на воду его крошечный челнок. Затем он вынул шпагу и со словами: «Она мне больше не понадобится!» — швырнул ее далеко прочь в покрытое лотосами море. Затем Храброхвост простился с детьми, стараясь хотя бы ради них выглядеть грустным, но это ему плохо удавалось: он буквально дрожал от счастья. Люси в первый и последний раз сделала то, о чем давно уже мечтала: взяла Мыша на руки и погладила по шерстке. Потом Храброхвост забрался в челнок, взял весло, и течение тут же подхватило его. Среди белоснежных лотосов челнок казался черным. Он двигался все быстрее и быстрее и достиг наконец волновой стены. Какую-то долю секунды дети видели Храброхвоста на самом гребне волны. Затем он исчез, и с тех пор его больше никто не видел. Но я уверен, что он живым и невредимым добрался до Страны Эслана и живет там до сих пор.

После того как солнце поднялось выше, горы за Краем Света постепенно исчезли. Дети выбрались из шлюпки и пошли вброд, но не к волне, а на юг, оставляя стену воды слева от себя. Взявшись за руки, они побежали через лотосы по мелководью. Вода была теплой и с каждым шагом становилась все мельче. Наконец они выбежали на песок, а потом на траву — прямо перед ними раскинулась равнина, поросшая нежной травкой. Как это всегда бывает на ровном месте без деревьев, им показалось, что небо впереди опускается вниз и соединяется с землей. Небо — твердая, ярко-голубая стена — было совсем рядом. А между ними и основанием неба на зеленой траве было еще что-то настолько ослепительно белое, что им трудно было смотреть. Дети подошли ближе и увидели перед собой Агнца, маленького белоснежного ягненка.

— Придите, обедайте, — ласково произнес Агнец.

Только тут они заметили в траве костер, на котором жарилась рыба. Дети подсели и принялись за еду. Какая вкусная это была рыба!

Скажи, Агнец, — спросила Люси, — отсюда можно попасть в Страну Эслана?

— Нет, сказал Агнец, — путь в Страну Эслана начинается в вашем собственном мире.

Как! — воскликнул Эдмунд. — Неужели в нее можно попасть от нас?

В Мою страну ведут пути из всех миров, — сказал Агнец. И пока Он говорил это, Его белоснежная шерсть вспыхнула золотым пламенем. Он стал быстро расти — и вот перед детьми оказался Сам Эслан. Его грива излучала свет.

Ах, Эслан! — воскликнула Люси. — А как попасть в Твою Страну из нашего мира?

В свое время вы это узнаете, — ответил Эслан. — А пока скажу только одно: путь в Мою страну пересекает река. Но не бойтесь: Я — Великий Созидатель Мостов. А теперь идите. Я переведу вас в ваш мир.

Эслан, — сказала Люси, — прежде чем мы уйдем, скажи, пожалуйста, когда мы снова вернемся в Нарнию? Скоро ли?

— О милая Люси, — произнес Эслан как можно мягче, — ни ты, ни твой брат больше не попадете в Нарнию.

— Эслан! — в отчаянии воскликнули и Люси, и Эдмунд.

Вы уже выросли, дети, — сказал Эслан, — и должны войти в свой собственный мир.

Но ведь дело же не в Нарнии, — всхлипнула Люси, — а в Тебе. Там Тебя не будет. А как мы сможем теперь без Тебя жить?

Ты Меня встретишь, — ответил Эслан.

Неужели Ты бываешь и в нашем мире? — изумился Эдмунд.

Конечно, — сказал Эслан. — Только там Меня зовут иначе. Но вы должны узнать Меня и под другим именем. Вот почему вы оказались в Нарнии. После того как вы узнали Меня здесь, вам будет легче узнать Меня там.

В следующий момент в голубой стене появилась трещина, вспыхнул ослепительный свет, дети почувствовали прикосновение гривы и поцелуй Льва и оказались дома.

Глава первая КАЛИТКА ЗА ШКОЛОЙ

В тот тоскливый осенний день Джил плакала, стоя за школой. Плакала она потому, что ее дразнили. Наша история не о школе, поэтому о ней я скажу немного, тем более что это не слишком приятная тема. Школа была для мальчиков и девочек, и ее обычно называли «школой смешанного обучения»; но, если уж где что и смешалось, так это в головах ее начальства. Люди эти считали, что детям надо позволять все, что им нравится. Как на беду, десятку ребят постарше нравилось дразнить и изводить всех остальных. Все мелкие и крупные пакости, которые в обычной школе можно обнаружить и искоренить за месяц, здесь вовсю процветали. Если что-нибудь и узнавали, все равно никого не наказывали. Директор говорил, что это «интересный случай», посылал за виновным и долго с ним беседовал. Кто знал, как ему подыграть, становился даже его любимцем.

Поэтому Джил Поул и плакала тоскливым осенним днем на мокрой тропинке между школой и зарослями кустарника. Она еще не наплакалась, когда за угол школы завернул, насвистывая и держа руки в карманах, мальчик. Он едва не наскочил на нее.

— Ты куда? — спросила Джил.

Отстань, огрызнулся было он, но тут заметил ее заплаканное лицо. Что это ты?

У Джил дергались губы: так бывает, когда вы хотите что-нибудь сказать, но чувствуете, что, едва открыв рот, заплачете.

Так, значит, опять они, — хмуро произнес мальчик, еще глубже засовывая руки в карманы.

Джил кивнула. Говорить нужды не было. Оба понимали, о чем речь.

Послушай, — сказал мальчик, если мы все... — Он хотел сказать что-то доброе, но начал как скучный лектор, и Джил вскипела, да и как не вскипеть, когда тебе не дали выплакаться.

Иди-ка ты отсюда, — сказала она. — Не твое дело. Тебя не спрашивали. Что же, так и подлизываться к ним, плясать перед ними?

Ты что! — воскликнул мальчик. Звали его Юстас Гадли, но он был не так уж плох. — Джил, разве это честно? Разве я сам так делал? Разве я не вступился за кролика? Разве я выдал Спиввинса? Разве я?..

Не знаю и знать не хочу, — всхлипнула Джил.

Юстас понял, что она еще не отплакалась, и мудро протянул ей мятную конфетку. Себе он тоже положил одну за щеку. Джил понемногу отходила.

Извини, Гадли, — сказала она. — Я не права. Ты очень хороший... в этой четверти.

Тогда и забудь, какой я был, сказал Юстас. Да такого гада...

Вот именно, — сказала Джил.

— Значит, я изменился, по-твоему?

Не только, по-моему. Они тоже заметили. Я слышала, девочки говорили, что ты совсем плох, надо бы тобой заняться.

Юстас вздрогнул. Все в этой школе знали, что значит, когда тобой займутся они.

— А что это с тобой? — спросила Джил.

На каникулах много чего случилось, — загадочно произнес Юстас.

— А что?

Юстас помолчал, а потом сказал:

Слушай, Джил, я думаю, раз тебе худо в нашей школе, значит, ты человек верный.

И на том спасибо, — отозвалась Джил.

Но это, правда, страшный секрет. Джил, а ты сможешь поверить в разные штуки? Ну, в такие, над которыми все бы смеялись?

— Я не пробовала, — сказала Джил. — Наверное, могу.

Ты поверишь, что я был не в нашем мире? Там, снаружи?

То есть где это?

Не в словах суть. Ну там, где звери разговаривают... и всякие чудеса, и драконы — в общем, все, что в сказках. — Юстасу очень трудно давались объяснения, он даже покраснел.

А как ты туда попал? — спросила Джил. Почему-то она тоже смутилась.

Способ тут один — чудо, — тихо ответил Юстас. — Я был там с двоюродными сестрой и братом. Нас туда просто водой смыло. А они бывали там раньше.

Теперь, когда они говорили шепотом, Джил стало как-то легче верить Юстасу. Однако страшное подозрение охватило ее, и она сказала, как только могла угрожающе:

Если узнаю, что ты врешь, я никогда не буду с тобой разговаривать!

Я не вру, — сказал Юстас. — Честное слово. Накажи меня... кто хочешь, если я вру. (Мы в свое время говорили «накажи меня Бог», но Бог был здесь не в почете.)

— Ладно, — сказала Джил. — Верю.

Ты никому не скажешь? — спросил он.

— Ну что ты!

Теперь они оба разволновались. Но Джил, осмотревшись, увидела скучное осеннее небо, услышала шелест осенних листьев, подумала обо всей школьной тоске (в этой четверти было 13 недель, оставалось еще 11) и сказала:

Ах, что толку! Мы-то не там, мы здесь. И уж, конечно, не можем попасть туда. Или можем?

— Вот я и думаю, — ответил Юстас. — Когда мы вернулись оттуда, Он сказал нам, что мои брат и сестра больше туда не попадут. Они уже побывали там три раза. Но Он не говорил, что я не могу. И я все думаю, как...

...сделать, чтобы это случилось? — подсказала Джил. Может, надо начертить на земле круг... и написать на нем таинственные буквы... и стать в него... и сказать волшебные слова?


Нет, — произнес Юстас после долгого размышления. — Раньше и я так думал... Но сейчас я знаю, что все эти круги и слова — просто чушь. Не думаю, что они понравились бы Ему. Как будто мы Его заставляем, а Его надо только просить.

О ком это ты говоришь? — спросила Джил.

В Том Месте Его зовут Эслан, — ответил Юстас.

— Какое удивительное имя!

Сам Он еще удивительнее, — торжественно произнес Юстас. — Ну так вот. От просьбы хуже не будет. Встанем рядом, вот так. Вытянем руки вперед, ладонями вниз — так делали на Острове Рамаду...

— На каком острове?

Расскажу в другой раз. Наверное, Ему будет приятнее, если мы встанем лицом на восток. Где же сейчас восток?

Я не знаю, — призналась Джил.

С девчонками всегда так, — проворчал Юстас. — Никогда не знают частей света.

— Ты и сам не знаешь, — сердито сказала Джил.

— Нет, я сейчас скажу, только не перебивай. Есть. Восток там, где лавровые кусты. Будешь за мной повторять слова?

Какие слова? — спросила Джил.

— Которые я сейчас скажу, — ответил Юстас. Ну...

И он начал: «Эслан! Эслан! Эслан!» То же повторила за ним Джил.

«Пожалуйста, позволь нам обоим попасть...» — продолжал Юстас.

...Джил Поул? Я знаю, где она. Ревет за школой. Привести ее?

Джил и Юстас переглянулись, нырнули в лавровые кусты и начали карабкаться по скользкому склону, с завидной быстротой пробираясь сквозь заросли. (Если в этой школе нельзя было выучиться как следует математике, французскому или латыни, то зато ты мог научиться быстро и тихо убегать от них.) Через минуту-другую они остановились, прислушались и поняли, что за ними гонятся.

— Хоть бы калитка была открыта, прошептал Юстас. А Джил кивнула. На самом верху склона была каменная стена, а в ней калитка, выходящая на покрытый вереском холм. Калиткой никогда не пользовались, но иногда, а может быть, и всего один раз ее видели открытой. И школьники мечтали, чтобы она не запиралась вовсе — ведь через нее так удобно было бы сбегать с уроков.

Взмокшие и грязные, Джил и Юстас добрались наконец до стены. Калитка была, как обычно, закрыта.

Ничего не выйдет, — сказал Юстас, дотронулся до ручки и вдруг закричал: — Ну и ну! — потому что как раз в тот момент ручка поддалась, и калитка распахнулась.

Еще секунду назад Юстас и Джил мечтали проскочить в калитку одним махом. Но когда она и в самом деле открылась, они застыли на месте, ибо увидели совсем не то, что ожидали.

Они думали, что увидят унылый, поросший вереском холм, поднимающийся все выше и выше в серое осеннее небо. Вместо этого их ослепило солнце. Оно светило в проем так ярко, как светит в открытый гараж июльским днем. Капли росы блестели в траве бусинками, и грязное от слез лицо Джил было теперь освещено. Солнечный свет шел явно из другого мира. Там росла густая трава — такой зеленой и сочной травы Джил никогда не видела, сияло голубое небо, мелькало что-то яркое, как драгоценные камни или огромные бабочки.

Хотя Джил и мечтала о такой стране, сейчас ей стало страшно. Она посмотрела на Юстаса и увидела, что он тоже боится.

— Идем, Джил, произнес он, едва дыша.

А мы сможем вернуться? Это не опасно? — забеспокоилась Джил.

В этот момент позади раздался противный голос.

Эй, Джил Поул, проскрипел он, — мы точно знаем, что ты там. Спускайся. Это был голос Эдит Джекл. Она была не из тех, но из их приспешников и ябед.

Быстро! — воскликнул Юстас. — Сюда. Давай руку. — И прежде чем Джил поняла, что происходит, он схватил ее за руку и подтолкнул в калитку, прочь от школы и нашего мира в То Место.

Голос Эдит Джекл пропал так же резко, как голос по радио, когда его выключат, и сменился совсем другими звуками. Звуки эти издавали пестрые птицы — это они и мелькали раньше, — но напоминали они не птичье пение, а музыку, и такую, какую не сразу поймешь. Однако, несмотря на это, Джил и Юстас ощутили, что здесь царит глубочайшая тишина. Воздух был прохладен, и Джил подумала, что они на вершине горы.

Юстас по-прежнему держал ее за руку. Джил видела деревья, похожие на кедры, только выше. Росли они редко, кустов не было, и лес простирался далеко вокруг. Всюду было одно и то же густаялиства, радужно-пестрые птицы, голубые тени и больше ничего. Прохладный и чистый воздух был совершенно тих, лес пустынен.

Перед ними деревьев не было – только небо. Они шли молча, как вдруг Юстас сказал:

Смотри! — И Джил отшатнулась назад. Они стояли на краю утеса.

Джил была из тех счастливцев, которые не боятся высоты. Ей давно хотелось стоять на краю пропасти, и она рассердилась, что Юстас потянул ее назад. «Как маленький», — буркнула она и вырвала руку. Увидев, что он побледнел, она почувствовала к нему презрение.

Что с тобой? чтобы показать, какая она смелая, Джил встала совсем на краю, даже ближе, чем ей самой хотелось, и посмотрела вниз.

Но тут она поняла, что Юстас побледнел не зря. Она увидела внизу маленькие белые комочки, похожие на барашков, но это были огромные, как горы, облака. Между облаками едва виднелось дно пропасти — так далеко, что невозможно было различить, поле там или река, земля или вода, и от них до облаков было дальше, чем от облаков до верха. Джил смотрела вниз и думала, что ей бы лучше отступить на шаг-другой от края, но что подумает Юстас? Наконец она решила: пусть думает, что хочет, попробовала двинуться и не смогла — ноги не двигались, были как приклеенные. Перед глазами у нее все поплыло.

Что ты делаешь? — закричал Юстас. — Отойди, идиотка, ненормальная!..

Но его голос донесся до Джил как будто издалека. Она почувствовала, как он вцепился в нее. Руки и ноги уже не подчинялись ей. Джил испугалась, голова у нее закружилась так, что она уже совсем не соображала, что делает, но все же запомнила, что вырвалась у Юстаса из рук, а он потерял равновесие и с жутким криком полетел в пропасть.

И тут же какой-то огромный зверь с золотистой гривой бросился к краю скалы. Он лег, свесился вниз и, что самое странное, стал дуть. Не рычать и не фыркать, а именно дуть широко открытой пастью, сильно и равномерно. Джил лежала близко к Нему и ощущала Его мощное дыхание. Она лежала не шелохнувшись, не могла подняться. Она была близка к обмороку; ей хотелось и в самом деле потерять сознание, но ведь по заказу это не бывает. Тут она увидела внизу темное пятнышко, удалявшееся с огромной скоростью. Джил казалось, что его несет и подгоняет дыхание неведомого зверя.

Она обернулась и посмотрела. Это был Лев.

Глава вторая ДЖИЛ ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ

Даже не взглянув на Джил, Лев встал на задние лапы и дунул в последний раз. Затем, словно удовлетворенный своей работой, повернулся и медленно прошествовал в лес.

Это просто сон, — сказала себе Джил. — Сейчас я проснусь.

Но это был не сон. «Лучше бы мне никогда не попадать в это странное место, — подумала она. Наверное, Юстас, как и я, не знал о нем. А если он знал, то не имел права тащить меня сюда. Надо было сперва объяснить, что здесь такое. Я не виновата, что он свалился со скалы. Если бы он не вцепился в меня, все было бы хорошо». Тут она вспомнила его жуткий крик и расплакалась.

Плакать неплохо, пока ты плачешь, но рано или поздно слезы кончаются, и тогда надо решать, что делать. Джил вытерла слезы и поняла, что ей страшно хочется пить. До сих пор она лежала ничком, а сейчас села. Птицы больше не пели, вокруг стояла тишина, только издали доносился тихий неумолкающий звук. Она прислушалась и решила, что это журчит вода.

Джил встала и осмотрелась. Льва нигде не было, но деревья росли очень густо и он, конечно, мог прятаться за ними. Собственно, там могло быть и много львов. Но пить ей хотелось так сильно, что она собралась с духом и отправилась искать воду. Она шла крадучись от дерева к дереву, останавливалась и оглядывалась на каждом шагу.

В лесу было тихо, и она без труда определила, откуда доносится журчащий звук. Звук становился все отчетливее, и вскоре Джил вышла на открытую поляну. Чистый, прозрачный ручей бежал сквозь заросли вереска. Когда Джил увидела воду, жажда ее усилилась в десять раз, но к ручью она не бросилась. Открыв рот, она застыла как каменная: на берегу ручья лежал Лев.

Лежал, подняв голову и вытянув лапы, как всем известные львы на Трафальгар-сквер. Джил сразу поняла, что замечена: на мгновение Он устремил на нее взгляд, а затем отвел его, как будто хорошо ее знал и невысоко ставил.

«Если я побегу, он сразу догонит меня, — подумала Джил. — А если подойду, то попаду к нему в пасть». Она не могла сдвинуться с места, но не могла и отвести глаз ото Льва. Она не знала, долго ли стоит. Ей казалось, что очень долго.

Пить хотелось так, что ей уже было все равно, съест ее лев или нет, только бы сначала напиться.

Если хочешь пить, иди и пей.

Это были первые слова, которые она услышала с того времени, как Юстас говорил с нею на краю скалы. Она оглянулась, пытаясь сообразить, кто это; и снова раздался голос: «Если хочешь пить, подойди и пей». Она вспомнила, как Юстас рассказывал о говорящих животных, и тут только поняла, что это говорит Лев. Во всяком случае, губы у Него шевелились, но голос не походил на человеческий. Он был глубже, звонче и сильнее тяжкий, словно золото, голос. Теперь она боялась не меньше, но как-то иначе.

Разве ты не хочешь пить? спросил Лев.

Ужасно хочу, призналась Джил.

Тогда пей, сказал Лев.

Нельзя ли... не могли бы вы немного отойти, пока я пью? спросила Джил.

Лев только посмотрел на нее и глухо зарычал. Джил посмотрела на Него и поняла, что с таким же успехом могла просить подвинуться гору. Дивное журчанье воды сводило ее с ума.

Вы обещаете мне ничего не делать, если я подойду? спросила Джил. Я не даю обещаний, ответил Лев.

Джил так хотелось пить, что она, сама того не замечая, подошла на шаг ближе.

Вы едите девочек? — спросила она.

Я проглотил много девочек и мальчиков, мужчин и женщин, королей и императоров, городов и царств, ответил Лев. Он сказал это безо всякою хвастовства, сожаления или гнева. Просто сказал.

— Я боюсь подойти, сказала Джил.

Тогда ты умрешь от жажды, — заметил Лев.

Вот ужас, — произнесла Джил, делая еще один шаг вперед. Тогда пойду поищу другой ручей...

Другого нет, — сказал Лев.

Джил и в голову не пришло усомниться в Его словах — и никому бы не пришло, кто видел Его серьезный взгляд, и она решилась. Никогда еще ей не было так страшно; однако она подошла к ручью, опустилась на колени и зачерпнула рукой воду. Такой прохладной, освежающей воды она никогда не пила, эта вода утоляла жажду сразу. Прежде она решила удрать ото Льва, как только напьется, но теперь поняла, что это опаснее всего. Она встала, не отерев губ, и не двинулась с места.

Подойди, — произнес Лев. И Джил подошла. Она стояла между передними лапами Льва, глядя Ему в глаза. Но долго выдержать не могла и опустила взор.

— Девочка, — сказал Лев, — где же мальчик?

Он упал со скалы... — ответила Джил и добавила: — Сэр. — Она не знала, как к Нему обратиться, но не прибавить ничего было бы невежливо.

Как же это случилось?

— Он боялся, что упаду я, сэр.

— А почему ты стояла на самом краю?

— Я хотела покрасоваться перед ним, сэр.

Хороший ответ. Но больше так не делай. Мальчик жив. (Лев сейчас казался ей уже не таким суровым.) Я подул на него, и он улетел в Нарнию. Но тебе из-за того, что ты натворила, будет труднее.

Почему труднее, сэр?

Потому что тебе будет нелегко выполнить то, ради чего Я позвал его и тебя из вашего мира.

Джил удивилась. «Он меня с кем-то путает», — подумала она, но сказать не посмела, хотя боялась, что начнется ужасная неразбериха.

Скажи, о чем ты думаешь, девочка? — произнес Лев.

Я подумала... нет ли здесь ошибки? Никто не звал меня и Гадли, Вы же знаете. Мы сюда сами попросились. Юстас сказал, что мы должны обратиться к кому-то, кто нас, может быть, впустит. Мы попросили, и калитка оказалась открытой.

Вы не воззвали бы ко Мне, если бы Я прежде не воззвал к вам, сказал Лев.

Значит, это Вы и есть, сэр? спросила Джил.

Да. А теперь слушай. Далеко отсюда, в Нарнии, живет старый король. И горюет о том, что у него нет принца-наследника. Его единственного сына похитили много лет назад, и никто в Нарнии не знает, где он сейчас и жив ли. Но он жив. Я повелеваю тебе искать похищенного принца, пока не найдешь его и не приведешь к королю. Ты или умрешь в поисках, или вернешься в свой собственный мир.

— Простите, а как найти этого принца? — спросила Джил.

Я тебе скажу, ответил Лев. — Вот знаки, которыми Я буду вести тебя. Первый: как только Юстас окажется в Нарнии, он встретит старого и доброго друга. Он должен сразу к нему подойти, тогда вам будет много легче. Второй знак: из Нарнии вы отправитесь на север, пока не доберетесь до разрушенного Города Древних Великанов. Третий знак: в разрушенном городе вы увидите надпись на камне и должны поступить так, как там указано. Четвертый: вы узнаете принца (если найдете) по тому, что он первый в ваших путешествиях попросит вас помочь ему ради Меня, ради Эслана.

Когда Лев закончил объяснять, Джил подумала, что надо ответить, и сказала:

Спасибо большое, я поняла.

Девочка, мягко произнес Лев, — возможно, ты поняла не так хорошо, как тебе кажется. Прежде всего это надо запомнить. Повтори Мне все четыре знака по порядку.

Джил попробовала и сбилась. Лев поправил ее, и она повторяла снова и снова, пока не запомнила как следует. Все это время Он был очень терпелив, так что, когда со знаками было покончено, Джил набралась храбрости и спросила:

— А как я доберусь до Нарнии?

Силой Моего дыхания, — ответил Лев. — Я сдуну тебя на запад, как Юстаса.

А я успею сообщить ему о первом знаке? Да нет, это неважно... если он увидит старого друга, он сам заговорит с ним.

— Времени у тебя мало, — сказал Лев, — ступай. Иди впереди Меня к пропасти.

Джил понимала, что времени нет по ее вине. «Если бы я не валяла дурака, — подумала она, — мы с Гадли отправились бы вместе. Он бы, конечно, сам услышал про эти знаки». И она пошла к пропасти. Ей было очень страшно, особенно оттого, что Лев шел не рядом, а позади и лапы Его не издавали ни звука.

Прежде чем она подошла к самому краю, голос Его произнес:

Остановись. Сейчас Я начну дуть. Но главное, помни знаки. Повторяй их по утрам, и перед сном, и даже ночью, когда проснешься. Какие бы странные события ни происходили с тобой, помни о знаках. И еще одно: здесь, на горе, Я говорил с тобою прямо. В Нарнии это будет не часто. Воздух в горах чист, и чист твой разум. Когда ты окажешься внизу, воздух уплотнится. Знаки не будут такими, как ты думаешь. Вот почему важно знать их наизусть и не обольщаться тем, что видишь. Помни знаки и верь в них. Остальное неважно. А теперь, дочь Евы, прощай...

Голос становился все тише и наконец исчез совсем. Джил обернулась. И к своему изумлению, обнаружила, что скала уже метрах в пятидесяти, а Лев кажется золотым пятном на ее краю. Дыхание Его было таким мягким, что она и не заметила, как отделилась от земли. Под ней был только воздух, плыть по которому было очень приятно. Джил обнаружила, что может лечь на спину или на живот, или поворачиваться во все стороны, как в воде. Она двигалась со скоростью Львиного дыхания, ветра не было, и воздух был теплый. Этот полет нисколько не напоминал путешествие в самолете не было ни шума, ни тряски. Вот если бы Джил приходилось летать до того на воздушном шаре, она бы нашла, что это похоже (только теперь было лучше).

Ой, а знаки-то! — спохватилась она, испугавшись на миг. Надо их повторить.

Но знаки она помнила. «Ну и хорошо», — сказала себе Джил, с облегчением вздохнув, и легла в воздухе, как на диване. И незаметно для себя уснула...

Проснувшись, она, конечно, первым делом посмотрела вниз. Небо под ней напоминало огромный луг, только синий. Гор на нем не было видно, но какие-то белые громады бесшумно надвигались на Джил. «Облака, догадалась она. — Они кажутся отсюда больше, чем с утеса. Значит, я к ним ближе. Спускаюсь. Как слепит солнце!..»

Солнце било ей теперь прямо в глаза значит, оно садилось, притом перед ней. Юстас был прав. Не знаю, как другие девочки, но Джил в сторонах света не разбиралась. Иначе бы она поняла, что летит прямо на запад. Разглядывая синие равнины, она заметила белые пятна и подумала: «Это море», а потом «Нет, это острова». Так оно и было. Наверное, она бы позавидовала Юстасу, если бы узнала, что острова эти он видел с палубы корабля, а на некоторых и побывал. Позже она рассмотрела складочки на синей глади — наверное, волны океана. Теперь у горизонта прямо на глазах утолщалась темная полоска, и Джил впервые ощутила, как быстро летит. Кроме того, она поняла, что полоска эта — берег.

Вдруг слева появилось огромное белое облако, двигавшееся навстречу на той же высоте, и, прежде чем Джил поняла, что с ней, она очутилась в самой середине прохладной влажной массы. У нее захватило дух, но только на секунду. Она вынырнула в блестящие лучи солнца, мокрая насквозь (на ней были свитер, куртка, брюки, носки и туфли на толстой подошве, ведь в Англии стояла осень), и услышала то, что должна была бы, по-моему, ждать, но не ждала и даже перепугалась. То были звуки. До сих пор она летела в полнейшей тишине. Теперь она услыхала шум воды и крики чаек и ощутила запах моря. Сомневаться, быстро ли она летела, уже не приходилось: она видела, как с плеском и пеной катятся друг за другом волны. Она видела горы в глубине острова. Видела заливы, леса и поля. Звук набегающих на берег волн с каждым мгновением становился громче.

Совсем неожиданно земля оказалась прямо под ней. Джил приближалась к устью реки. Она летела очень низко, в нескольких метрах над водой. Гребень волны коснулся ее ноги, и пена окатила ее. Теряя скорость, она планировала, словно самолет, вдоль левого берега реки. Теперь многое бросалось в глаза. Видно было столько, что всего и не рассмотришь: мягкая зеленая лужайка, корабль, похожий на огромный драгоценный камень, башни и зубчатые стены, развевающиеся на ветру флаги, люди в ярких одеждах, щиты, мечи, блеск золота. Все это смешалось; она приземлилась и оказалась в роще, недалеко от берега. В нескольких метрах от нее сидел Юстас.

Она отметила, какой неопрятный у него вид. Потом, оглядев себя, ужаснулась: «Да я и сама мокрая!»

Глава третья КОРОЛЬ УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ

Юстас выглядел таким чумазым неряхой, да и Джил тоже, еще и потому, что вокруг все сияло. Но лучше я опишу все по порядку.

Сквозь расщелину гор в глубине острова лились лучи заходящего солнца. Вдалеке на равнине возвышался замок с множеством башенок, флюгера его сверкали на солнце. Джил никогда не видела такого дивного замка. Вблизи была облицованная белым мрамором набережная, а около нее покачивался на приколе красный раззолоченный корабль с огромным флагом на мачте, флажками на палубе и блестящими щитами вдоль фальшборта. На корабль вели сходни, на них стоял очень старый человек в пурпурной мантии, из-под которой виднелась серебряная кольчуга. Голову его венчал золотой обруч короны. Белая как снег борода спускалась почти до пояса. Стоял он прямо, положив руку на плечо богато одетого вельможи, тоже старого и немощного. Глаза короля слезились.

Прямо перед королем — он повернулся к народу — стояла небольшая повозка, в которую был впряжен ослик. Там сидел крохотный человечек, очень толстый. Одет он был так же богато, как и король, только обложен подушками и издали казался грудой меха, шелка и бархата. Он был стар, как и король, но выглядел более веселым, глазки его смотрели мудро и зорко. Гладкая, как бильярдный шар, лысина гнома сияла на солнце.

Дальше стояли полукругом придворные (это Джил поняла сразу). На них тоже стоило поглядеть, так красочны были их костюмы и оружие. Все вместе они напоминали скорее клумбу, чем толпу. Но больше всего удивляли не одежды, а сами люди, если к ним, конечно, это слово было применимо. Потому что на человека походил, наверное, лишь каждый пятый. Остальные в нашем мире не встречаются, и Джил смогла их узнать только потому, что раньше видела на картинках. Там были фавны, сатиры, кентавры и гномы. И еще множество зверей: медведи, барсуки, кроты, леопарды, мыши, всевозможные птицы. Звери были совсем другие, чем в нашем мире, некоторые гораздо крупнее. Мыши, например, ходили на задних лапах и были почти в метр ростом. Но даже не в этом дело. По выражению их лиц было ясно, что они могут думать и разговаривать, совсем как мы с вами.

«Надо же, — удивилась Джил. — Значит, это правда». И тут же подумала: «А если они злые?» Но сразу ей вспомнился Эслан и знаки, Им указанные. В последние полчаса она о них позабыла.

— Юстас! — шепнула она, хватая его за руку. — Только быстро: ты никого здесь не знаешь?

— Это опять ты? — пробурчал тот недовольно (на что у него были, сами понимаете, свои причины). — Помолчи, дай послушать.

— Не дури, — торопливо проговорила Джил. — Нельзя терять ни минуты. Здесь нет какого-нибудь твоего старого знакомого? Если заметишь его, сразу же подойди и заговори с ним.

— О чем ты? — удивился Юстас.

— Так велел Эслан, — в отчаянии заговорила Джил. — Я видела Его.

— Ты... ты Его видела? Что Он сказал?

— Он сказал, что ты сразу встретишь в Нарнии своего старого друга и тебе надо будет немедленно с ним заговорить.

— Да никого я здесь не знаю! Может, это вовсе и не Нарния?

Ты же сам сказал, что был здесь раньше, — напомнила Джил.

— Ты меня не так поняла.

— Вот это да! Ты же сказал...

— Да помолчи ты! Давай лучше послушаем, о чем там говорят.

Король в это время говорил что-то гному, а тот в ответ кивал головой. Затем король уже громче обратился к остальным подданным, но голос его был таким слабым, что Джил смогла разобрать очень немногое. К тому же и говорил король о том, о чем она понятия не имела. Окончив речь, король наклонился и поцеловал гнома в обе щеки, затем выпрямился, поднял руку, словно благословляя всех, и стал медленно подниматься по трапу корабля. Приближенные, судя по всему, были глубоко опечалены. Замелькали носовые платки, послышались всхлипывания. Трап отцепили, с кормы послышался звук горна, и корабль отчалил.

— Ну вот, — начал было Юстас, но продолжить ему не удалось, так как в этот момент что-то белое мелькнуло в воздухе и приземлилось у его ног. Это оказалась белая сова, очень большая.

Сова моргнула, прищурилась, будто страдала близорукостью, склонила набок голову и сказала мягким, хотя и громким голосом:

— Туу-ууф! Это кто такие?

— Меня зовут Юстас, а ее — Джил, — ответил мальчик. — А где мы находимся, позвольте узнать?

В Нарнии, в Кэр-Пэравеле, в королевском замке.

— Так это отплыл король?

— Ух-ух! — печально произнесла Сова, качая большой головой. — Как же вы летели! Кроме меня...

— Нас прислал сюда Эслан, — сказал Юстас, переходя на шепот.

Ух ты! — воскликнула Сова и распустила перья. — Вот это новость так новость! К тому же рано вечером! Я теперь до утра в себя не приду!

Нас послали найти принца, — вставила Джил, сгорая от желания завязать беседу.

Впервые слышу, — на этот раз удивился Юстас. — Какого еще принца?

Ты лучше бы поговорил с лордом-регентом, — посоветовала Сова, указав на гнома. — Его зовут Трампик.

Она повернулась и пошла, ухая себе под нос:

Ух-ух-ух, ну и ну! Ничего не пойму!

— А как зовут короля? — крикнул ей вслед Юстас.

Каспиан Десятый, ответила Сова, и Джил удивилась, почему Юстас остановился и страшно побледнел. Она еще не видела его в таком отчаянии. Но не успела она задать ему вопрос, как они подошли к гному, уже усевшемуся в повозку, чтобы вернуться в замок. Придворные расходились с набережной.

— Тью-тью! Хм-хм! Достопочтенный лорд-регент, — произнесла Сова, выступив вперед и наклонив клюв к уху гнома.

— Что? спросил тот. — Кто они такие? Как попали сюда?

Они прилетели, милорд, — ответила Сова.

Шелестели? — отозвался гном. — Ты в своем уме? Чего хотят эти замарашки?

Меня зовут Джил, — сказала Джил, делая шаг вперед. Ей страшно хотелось объяснить, по какому важному делу они прибыли.

Ее зовут Джил, громко крикнула Сова прямо в ухо гному.

— Что? — не понял тот. — Кто здесь жил? Говори громче. А то все время шепчут и шепчут... Так кто здесь жил?

Никто! — прокричала Сова.

— Кто?

— Никто!!

Ну ладно, ладно. А кричать ни к чему. Не так уж я глух. Так ты, значит, пришла сказать мне, что здесь никто не жил? Что за ерунда!

Скажи ему лучше, что меня зовут Юстас Гадли, — заволновался Юстас.

А это вот Юстас Гадли, милорд! — изо всех сил прокричала Сова.

Рад ли? — раздраженно переспросил гном. — Чему это я должен радоваться, спрашивается?

Не «рад ли», а Гадли... Такая у него фамилия... Он хочет найти...

Пойти? Куда пойти? Ничего не разберешь. Во времена моей юности, сударыня, Нарнию населяли говорящие звери и птицы. Так вот, они не шамкали, не шепелявили и не бормотали себе под нос... Тогда этого себе никто не позволял. Урнус, подай мне, пожалуйста, слуховую трубку.

Стоявший все это время рядом с гномом невысокий фавн протянул ему серебряную трубку, больше похожую на оркестровую трубу. Она обвилась вокруг шеи гнома. Сова тем временем, склонившись к детям, прошептала:

— До меня только теперь кое-что дошло. Ничего не говорите о принце. Объясню после. А сейчас — молчок!

— Что ж, — произнес гном, приладивший наконец-то слуховую трубку, — если у тебя есть что сказать мне, сударыня, то говори. Только внятно и не очень быстро.

С помощью детей Сова кое-как объяснила, что они посланы Эсланом к нарнийскому двору. Гном взглянул на них благосклоннее.

Сам Эслан послал? — переспросил он. Значит, вы... хм... оттуда?

— Да, милорд, — крикнул в трубку Юстас.

Значит, вы сын Адама и дочь Евы? — спросил гном. Но в экспериментальной школе не учат про Адама и Еву, и дети ответить не смогли. Правда, гном этого не заметил.

Что ж, дорогие мои, — сказал он, беря за руку сначала его, потом ее и немного склоняя голову. — Добро пожаловать. Если б король, мой бедный властелин, в этот самый час не отправился к Семи Островам, он порадовался бы вашему прибытию. Это вернуло бы ему на мгновение молодость. А теперь самое время ужинать. По какому делу вы прибыли, расскажете завтра в Совете. Сударыня, позаботьтесь о том, чтобы гостям приготовили спальни, одежду и все прочее. И.... разреши, скажу на ушко...

Тут гном, наклонившись к голове Совы, собрался зашептать, но, как все глухие, он плохо владел голосом, и дети расслышали: «Последи, чтобы их как следует отмыли».

После этого он весьма деликатно стегнул ослика, и тот не спеша затрусил к замку (он был очень толст), а дети, Сова и фавн пошли медленней. Солнце село, становилось прохладней. Они пересекли поляну и прошли через сад к северным воротам Кэр-Пэравела. За воротами был поросший травой дворик. Уже светились окна и справа, в большой зале, и слева, в причудливых пристройках, куда и повела их Сова. Встретила их необычайно милая особа, чуть выше Джил и гораздо тоньше, но взрослая. Она была изящна, как ива. с волосами, похожими на ивовые ветви, в них даже зеленел мох. Она привела Джил в одну из башен, в круглую комнату; там топился камин поленья чудесно пахли, — в полу было что-то вроде ванны, а со сводчатого потолка свисала на серебряной цепи лампа. Окна выходили на запад, на еще неизвестную ей землю Нарнии, и Джил увидела отсветы заката у далеких гор. Ей захотелось приключений, которые, как она понимала, только начинаются.

Она приняла ванну, причесалась, надела новое платье — оно хорошо сидело и при этом благоухало и даже приятно шелестело — и только хотела вернуться к окну, чтобы хорошенько все рассмотреть, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — сказала она.

Вошел Юстас, тоже красиво, по здешней моде одетый, но лицо его особой радости не выражало.

Вот ты где, оказывается, — недовольно проговорил он, садясь в кресло. Ищу тебя везде.

Ну нашел же, — откликнулась она. — До чего здесь хорошо, Юстас. Слов нет! — Джил уже не помнила ни о знаках, ни о принце.

— Тебе, оказывается, хорошо? — переспросил Юстас ядовито и, помолчав, заметил: — Лучше было бы для нас не попадать сюда...

— Это почему?

— Да не могу я здесь, пойми! — воскликнул Юстас. — Увидеть короля Каспиана таким немощным старцем. Просто ужасно...

— А что тут такого?

— Где тебе понять это! Ты же не знаешь, что здесь совсем другое время, чем у нас.

— Как это?

Когда ты находишься в Нарнии, время у нас не движется. Понимаешь? И сколько бы времени мы ни провели здесь, мы вернемся в наш мир в ту же самую минуту, в какую его покинули.

— В самом деле, ничего хорошего...

Да не перебивай ты! Так вот, когда ты находишься в Англии, нельзя понять, сколько времени прошло здесь. Это мне еще Люси и Эдмунд объясняли, да я сдуру забыл. С тех пор, как я был здесь, прошло, наверное, лет семьдесят. Теперь тебе ясно? И потому я-то вернулся все такой же, какой был, а Каспиан стал настоящим стариком.

— Тогда, значит, король — твой старый друг?! — воскликнула Джил. Ее кольнула ужасная догадка.

— Конечно, — проговорил Юстас с грустью. — Самый настоящий. Когда мы с ним виделись в последний раз, он был ненамного старше меня. Я просто не могу видеть его теперь таким старым, с седой бородой... я ведь помню, каким он был, когда мы завоевали эти острова или боролись с морским змеем! Лучше бы он умер.

— Хватит! — прервала его Джил. — Все гораздо хуже. Первый знак мы с тобой проворонили.

Юстас, разумеется, ее не понял. Тогда она рассказала ему о беседе с Эсланом, о четырех знаках и о том, что им нужно сделать.

— Вот видишь! — заметила она ехидно. — Ты все-таки, оказывается, видел своего старого друга, как и предупреждал нас Эслан, и должен был сразу же подойти и заговорить с ним. А ты не подошел; вот почему все с тех пор пошло кувырком.

— Откуда же мне было знать? — начал было Юстас.

Слушал бы то, что тебе говорят, и все было бы в порядке, — наставительно произнесла Джил.

— А если бы ты не валяла дурака на скале — я ведь чуть не погиб из-за тебя — да-да, чуть не погиб! — мы бы с самого начала попали сюда вместе и оба знали бы, что делать.

— А ты его действительно первым увидел? — спросила Джил. — Ты же провел здесь без меня несколько часов. Ты уверен, что не видел никого раньше?

— Я появился здесь за минуту до тебя, — ответил Юстас. — Наверное, Лев дул на тебя сильнее. Старался наверстать потерянное тобою время, — не удержался он от колкости.

— Ладно, не ворчи. Ой, что это? — воскликнула Джил, услышав громкий звук.

Зазвонил к ужину колокол замка, и такая хорошая ссора благополучно прервалась. И ей, и ему к этому времени очень хотелось есть.

Ужин в большом зале был великолепен. Такого угощения дети не видели никогда. Правда, Юстас бывал в этом мире и раньше, но тогда он плавал на корабле и не знал, какая учтивость и пышность царят в самой Нарнии. С потолка зала свисали красочные флаги, а каждой перемене блюд предшествовали звуки труб и барабанная дробь. Подавали супы, такие вкусные, что слюнки текли потом при одном воспоминании, и какую-то неизвестную, но необычайно вкусную рыбу, и птицу, и дичь, и пироги, и мороженое, и желе, и фрукты, и орехи, и самые разные вина, и прохладительные напитки. Даже у Юстаса поднялось настроение, и он вынужден был признать, что здесь «у них неплохо». Когда все насытились, вышел слепой певец и спел прекрасную песню о принце Коре, девочке Аравите и чудесном Коне, которая называлась «Конь и его мальчик» и рассказывала о добрых старых временах короля Питера.

Потом дети поднялись к себе, зевая во весь рот. «Наконец-то мы выспимся», — проговорила Джил, ведь прошел уже целый день. Но человек не знает, что с ним может произойти в следующую минуту...

Глава четвертая СОВИНЫЙ СОВЕТ

Как ни странно, чем больше ты хочешь спать, тем дольше не ложишься в постель, особенно если, на твое счастье, в комнате есть камин. Джил начала раздеваться и снова присаживалась к огню, а присев, никак не могла подняться. Когда она сказала себе в пятый раз: «Я должна лечь», раздался стук в окно.

Она встала, отодвинула штору и ничего, кроме темноты, не увидела. Потом она отпрыгнула в сторону, потому что какое-то огромное существо стукнуло в оконное стекло. Неприятная мысль явилась к ней: «А вдруг у них огромные ночные бабочки? Ой!» Но неизвестное существо подлетело к окну вновь, и Джил с трудом рассмотрела клюв видно, он и стучал в стекло. «Это огромная птица, решила она. — Может быть, орел». Ей очень не хотелось принимать сейчас гостей, но она открыла окно и выглянула. Птица, прошумев в воздухе крыльями, опустилась на подоконник и встала там, заполнив собой все окно, так что Джил пришлось отступить. Это была Сова.

— То-то! Уф-уф! — сказала Сова. — Не шуми. Так вы серьезно говорили...

— Про принца? Конечно серьезно! И Джил вспомнила лицо и голос Льва, о котором не думала, пока пировали и слушали сказание.

— Тогда не стоит терять времени, — сказала Сова. — Нам нужно выбираться отсюда немедленно. Пойду разбужу твоего приятеля и вернусь за тобой. Тебе лучше одеть что-нибудь дорожное вместо придворного костюма. Ты и глазом не моргнешь, как я вернусь. Ух-ух... — и, не дождавшись ответа, улетела.

Если бы у Джил было больше приключений, она могла бы усомниться, но это ей и в голову не пришло, и мысль о ночном бегстве сразу разогнала сон. Она снова натянула брюки и свитер, прикрепила к ремню нож на всякий случай и взяла кое-что из вещей, оставленных для нее девушкой-ивой, например, плащ с капюшоном («Очень пригодится, если пойдет дождь», — подумала она), несколько носовых платков и гребень. Потом она села ждать.

Она уже совсем клевала носом, когда Сова наконец вернулась.

— Вот мы и готовы, — сказала она.

Вам лучше идти впереди, ведь я не знаю дороги, — сказала Джил.

— Ух-ух! Нам нельзя идти через замок, — сказала Сова. — Тебе нужно на меня взобраться. Мы полетим.

— Да?! — воскликнула Джил изумленно, но без восторга. — А вам не будет тяжело?

Ух-ух! Глупости! Твоего приятеля я уже доставила. Ну-ка! Только прежде потушим лампу.

Когда они погасили свет, ночь за окном показалась им уже не черной, а серой. Сова встала на подоконник спиной к комнате и подняла крылья. Джил взобралась на ее толстую спину и просунула под крылья ноги. Перья были теплые и мягкие, но держаться было не за что... «Интересно, понравился ли Юстасу такой полет?» — подумала Джил. И тут они сильным рывком оторвались от подоконника. У ее ушей зашумели крылья, голова закружилась, ночной воздух, влажный и холодный, обдал лицо. Было намного светлее, чем думала Джил, и, хотя небо затянули облака, белая серебристая полоска указывала, где спрятался месяц. Поля внизу были серые, деревья — черные. Порывами дул ветер, предвещая дождь. Сова описала круг, так что замок оказался впереди них. Лишь в нескольких окнах был свет. Они полетели над замком на север. Воздух стал холоднее, и Джил показалось, что под ними, в реке, мелькает белое отражение Совы. Потом река осталась позади, внизу чернели леса.

Сова проглотила что-то на лету, но Джил не рассмотрела что.

Ох, пожалуйста, не дергайтесь, — воскликнула она. — Вы меня чуть не обронили!

Прошу прощения, — сказала Сова. Я только поймала летучую мышь. Недурно подкрепиться на ходу. Поймать для тебя?

— Ой, нет! — содрогнувшись, ответила Джил.

Сейчас они летели ниже, что-то большое и темное вырисовывалось перед ними. Джил едва успела рассмотреть, что это полуразрушенная, увитая плющом башня, как ей пришлось быстро нагнуть голову, чтоб не удариться об оконный свод. Вместе с Совой она протиснулась в затянутое паутиной отверстие и попала из ночной свежести в полную темноту. Внутри было шумно, и, соскользнув с совиной спины, Джил поняла, что тут собралась целая толпа; а когда из мрака послышалось «Ух-ух», ей стало ясно, что это все совы. У нее отлегло от сердца только тогда, когда совсем другой голос произнес:

— Это ты, Джил?

— Это ты, Юстас? — откликнулась она.

Ну, — сказала Сова, — я думаю, что теперь все в сборе. Открываем Совиный Совет.

— Ух-ух. Именно, именно, — дружно заухали остальные.

Минутку! — прервал Юстас. — Я думаю, все вы, братцы, то есть совы, знаете, что король Каспиан в молодости плавал на восток, на Край Света. Ну так вот, я был с ним. Я из королевской свиты, и если ваш Совиный Совет готовит заговор против короля...

— Ух-ты, ух-ты! — возмутились собравшиеся. — Мы все королевские совы. — Чего же вы хотите?

Понимаешь, — ответила Сова, — если бы лорд-регент Трампик услышал, что вы собираетесь отправиться за исчезнувшим принцем, он вас не пустил бы. Он бы, скорее, приказал запереть вас.

Что же это! — воскликнул Юстас. — Неужели он предатель? Я много слышал о нем в прежние дни. Каспиан, то есть король, доверял ему, как себе.

Нет, — ответил кто-то, — он не предатель. Но уже более тридцати лучших рыцарей, кентавров и добрых великанов отправлялись на поиски принца, и никто из них не вернулся. Наконец король сказал, что он не хочет терять лучших нарнийцев. И теперь всем запрещено искать принца.

Нам-то он разрешил бы, — сказал Юстас, — если бы знал, кто послал нас.

Да, — согласилась Сова, — наверное, разрешил бы. Но ведь сейчас его нет. А Трампик против королевского указа не пойдет. Он тверд, как сталь, глух, как тетерев, и очень сердит.

Вы могли бы подумать, что к нам-то он благоволит, — произнес кто-то, ведь всем известно, как умны совы. Но он уже так стар, что и мне сказал бы: «Да вы просто птенец. Я вас помню яичком. Не вам меня учить, не будь я гномом!..»

— И долго ли король будет отсутствовать? — спросил Юстас.

Если бы мы знали, — произнесла Сова. Прошел слух, что Самого Эслана видели на островах. И король сказал, что попытается еще раз повидаться с ним перед смертью и спросить, кому быть королем после него. Боюсь, что он не встретит Эслана на островах и поплывет на восток, все дальше на восток. Он никогда об этом не говорит, но мы знаем, что он не забыл, как плавал на Край Света. Конечно, ему хочется побывать там снова.

— Значит, не надо его ждать? — спросила Джил.

Не надо, не надо! — зашумели совы. — Если бы заранее поговорить, он бы все устроил, отрядил бы с вами войска...

Джил промолчала, надеясь, что Юстас из деликатности не расскажет совам, почему они этого не сделали. Но тот пробормотал себе под нос: «Не я виноват» — и вслух сказал:

Ладно, обойдемся и так. Но прежде я хочу кое-что узнать. Если ваш так называемый совет ничего не замышляет, почему вы прячетесь? Собираетесь в каких-то развалинах, ночью?

Ух-ух! — раздалось сразу несколько голосов. — А где же нам собираться? Да и когда же, как не ночью?

Видите ли, — начала Сова, у обитателей Нарнии скверные привычки. Они занимаются делами днем, когда светит солнце (ух!), а к ночи так слепнут и глупеют, что из них слова не вытянешь. Поэтому мы, совы, взяли себе за правило собираться в разумное время и обсуждать свои дела ночью.

Понятно, — откликнулся Юстас. — Тогда расскажите нам, как исчез принц.

Оказалось, что лет десять тому назад Рилиан, сын Каспиана, тогда еще совсем мальчик, прогуливался верхом вместе со своей матерью. Было это майским утром, на севере Нарнии. Их сопровождало множество придворных, собак же с ними не было, они не охотились, а просто гуляли. День был теплый. Оказавшись на поляне, по которой протекал ручей, они спешились, чтобы насладиться едой и питьем. Вскоре королева уснула, а принц Рилиан с остальными немного отошли, чтобы говор их и смех не будили ее. Тогда из лесной чащи выполз огромный змей и сжал кольцом королеву. Услышав ее крики, все бросились на помощь, Рилиан — впереди всех. Он увидел, как змей выпустил королеву и стал уползать. Рилиан выхватил меч и бросился вслед за ним. Змей был огромный и ярко-зеленый. Чешуя его так и сверкала на солнце. Принц не настиг его, тот ускользнул в заросли. Придворные столпились вокруг королевы, но надежды уже не было. Едва взглянув в ее лицо, Рилиан понял, что все на свете лекарства уже бесполезны для нее. Жизнь еще теплилась в ней, она что-то хотела сказать сыну, но так и не сказала.

Тело королевы доставили в Кэр-Пэравел. Рилиан, король и все нарнийцы долго оплакивали ее. То была замечательная королева, мудрая и добрая.

Король Каспиан привез ее из далеких восточных земель. Говорили, что в ней есть звездная кровь. Принц очень страдал и часто отправлялся верхом на север Нарнии искать змея. Он задумал убить его, отомстить за свою мать. Всякий раз Рилиан возвращался усталый и печальный. Но примерно через месяц в нем заметили перемену. Он был задумчив, но не угрюм, и, хотя проводил в седле целые дни, даже конь его не казался усталым.

Ближайший его друг, лорд Дриниан, был капитаном у короля, когда тот плавал к восточным землям. Однажды Дриниан сказал ему: «Ваше высочество, не ищите змея, зачем мстить безмозглой твари? Вы напрасно мучаете себя!» Принц ответил: «Дорогой лорд, я почти забыл змея за последние семь дней». Тогда Дриниан спросил его, зачем же он ездит в северные леса. «Любезный лорд, — ответил принц, — я встретил там самое прекрасное на свете создание». «Тогда, прошу вас, позвольте мне отправиться с вами завтра утром». — «Охотно», отозвался принц.

И вот на следующий день они оседлали коней и поскакали к северным лесам. Спешились они у того самого ручья, где смерть настигла королеву. Дриниану показалось странным, что принц из всех мест выбрал именно это. Там они пробыли до самого полудня. Ровно в полдень Дриниан увидел прелестную девушку, она молча стояла у северной стороны ручья, но делала принцу знаки рукой, как будто приглашая его подойти. Она была высокая, статная, ослепительно красивая, закутанная в легкую ткань зеленого цвета, а принц смотрел на нее, и глаза его горели от восторга. Но девушка быстро исчезла, и Дриниан не заметил куда. И они вернулись в Кэр-Пэравел. У Дриниана закралось подозрение, что девушка обладает злыми чарами. Он долго колебался, не рассказать ли королю об этом приключении, но не захотел прослыть доносчиком и промолчал. Впоследствии он сожалел об этом.

На следующий день принц отправился на прогулку один. К вечеру он не вернулся, и с тех пор следов его не находили ни в Нарнии, ни в соседних землях. Не удалось обнаружить и лошади его, и шляпы, и плаща. С тяжелым сердцем отправился Дриниан к королю и сказал: «Ваше величество, прикажите немедленно меня казнить. Это я своим молчанием погубил вашего сына». И он рассказал о своей поездке с принцем. Каспиан схватил боевой топор и бросился на Дриниана, чтобы убить его, а Дриниан стоял неподвижно и ждал удара. Но когда топор был занесен, Каспиан внезапно отбросил его и воскликнул: «Я уже потерял королеву и сына. Неужели я потеряю еще и друга?» — обнял Дриниана, и оба они заплакали. Их дружба не пострадала. Такова история принца Рилиана.

Когда Сова завершила свой рассказ, Джил сказала:

— По-моему, змей и эта женщина — одно и то же.

Совы одобрительно захлопали крыльями.

Но мы не думаем, что она убила принца, сказала Сова, — потому что останков его не нашли...

Мы и так знаем, что не убила, — перебил ее Юстас. Эслан сказал Джил, что принц не умер.

Это еще хуже, — сказала самая старая из сов. — Значит, она его держит и замышляет злое против Нарнии. Давным-давно, в самом начале, Белая Колдунья пришла с севера и на сотни лет покрыла нашу страну снегом и льдом. Мы думаем, что эта ведьма из той же компании.

— Ну что же, мы с Джил найдем принца, — сказал Юстас. — Можете вы помочь нам? Мы должны идти на север и добраться до развалин Города Великанов.

Совы заухали, захлопали крыльями, зашелестели перьями и все разом заговорили, объясняя, как им жаль, что они не могут тоже искать принца. «Вы захотите путешествовать днем, — говорили они, — а мы ночью, так что ничего не получится». А Сова сказала:

— Надо их доставить к какому-нибудь хлюпу. Только они и смогут тут помочь. — Совы одобрительно заухали.

— Тогда в путь, — заухала Сова. — Я возьму одного. Кто возьмет другого? Это нужно сделать до утра.

— До хлюпов я долечу, — откликнулась другая.

— Ты готова? — спросила Сова у Джил.

— Кажется, она спит, — ответил Юстас.

Глава пятая ГРЮМ

Джил спала. Уже с самого начала Совиного Совета она сильно зевала. Когда ее разбудили, восторга она не выразила.

— Ну давай, Джил, поспеши, — раздался голос Юстаса. — Нас ожидают приключения.

— Надоели мне приключения, — недовольно буркнула Джил. Тем не менее она взобралась на спину Сове и вздрогнула от неожиданно холодного воздуха, когда они вылетели из окна в ночь. Луна исчезла, звезд не было. Джил засунула руки в карманы и поплотнее закуталась в плащ. Было жутковато слышать в темноте, как беседуют позади Юстас и его Сова. «Он-то не устал», — подумала Джил. Она не понимала, что поскольку раньше он участвовал в великих приключениях в этом мире, то теперь нарнийский воздух возвращает ему силу, полученную в плавании с королем Каспианом. Чтобы не уснуть и не свалиться вниз, Джил пощипывала себя. Наконец они прилетели на какую-то поляну.

Ух-ух, — позвала Сова. — Проснитесь, Грюм, проснитесь. К вам с поручением от Льва.

Ответа долго не было. Затем показался свет. Он приближался, послышался голос:

— Эй, совы, что случилось? Король умер? Враг высадился в Нарнии? Наводнение? Драконы? — Когда свет наконец приблизился к ним, оказалось, что это большой фонарь. Трудно было рассмотреть, кто же его держит. Существо это состояло только из рук и ног. Совы что-то объясняли ему, но Джил слишком устала, чтобы слушать. Она постаралась немного встряхнуться, услышав, что с ней прощаются. Позднее ей не удалось вспомнить ничего, кроме того, что они с Юстасом прошли, пригнувшись, в низкую дверь, и их уложили на что-то мягкое и теплое, а голос сказал:

— Ну вот. Спасибо и на том. Лежать здесь будет холодно и жестко. А также мокро. Но что поделаешь? Скорее всего, вы ни на минуту не уснете, даже если не будет шторма, наводнения и крыша не рухнет, а это бывает. Спасибо и на этом, да...

Проснувшись утром, дети обнаружили, что кругом сухо и тепло, а лежат они на соломенных подстилках. Через треугольное отверстие лился свет.

— Где это мы? спросила Джил.

— В шалаше Хлюп-Хляпа, — ответил Юстас.

— Кого?

— Хлюп-Хляпа. Не спрашивай, кто это такой, я не рассмотрел его прошлой ночью. Я уже встаю. Пойдем посмотрим, где он.

Неприятно спать одетой, — сказала Джил, садясь на подстилке.

— А мне как раз понравилось, что утром одеваться не надо, — сказал Юстас.

И мыться? — ехидно добавила Джил.

Но Юстас уже встал, потянулся, встряхнулся и вышел из шалаша. Джил последовала за ним.

Снаружи было совсем не так, как в Нарнии. Они увидели болотистую равнину, всю в островках, отделенных друг от друга множеством канавок. Острова поросли колючей травой, осокой и тростником. Тучи птиц — уток, бекасов, цапель — опускались на них и поднимались в воздух. Шалашей, похожих на тот, где они провели ночь, было очень много, но они казались отсюда черными точками и располагались на большом расстоянии друг от друга, так как хлюп-хляпы любят уединение. Вокруг не было ни деревца, лишь на юге, милях всеми, темнела полоска леса. На востоке плоское болото тянулось далеко, до низких холмов на горизонте, ветер был солоноват, и можно было угадать, что дальше лежит море. К северу виднелись невысокие, серые, скалистые горы. В дождливый день здесь было тоскливо; но при утреннем солнце, когда дул свежий ветер и кричали птицы, в самой пустынности этих мест было что-то свежее и чистое. Дети почувствовали, что настроение у них улучшилось.

Интересно, куда девался этот флюк-фляк? — спросила Джил.

Хлюп-Хляп, — поправил ее Юстас, чуточку гордясь, что запомнил это слово. Наверное... да вот, кажется, и он. — И тут оба увидели, что тот сидит спиной к ним. Он удил рыбу в нескольких ярдах от них. Поначалу они его не заметили, потому что он сливался с болотом и совсем не двигался.

Давай заговорим с ним, — предложила Джил. Юстас кивнул. Оба они немного волновались.

Когда они подошли ближе, Хляп повернул голову, и они увидели длинное худое лицо с впалыми щеками, плотно сжатый рот, острый нос и выбритый или голый подбородок. На жителе болот была высокая остроконечная шляпа с непомерно широкими полями. Волосы, если их так можно назвать, свисали из-за больших ушей прямыми серо-зелеными прядями, похожими на водоросли. По торжественному выражению его землистого лица можно было сразу догадаться, что к жизни он относится серьезно.

Доброе утро, гости, произнес он. — Хотя, сказав «доброе», я вовсе не имел в виду, что не будет дождя, снега, тумана или грозы. Вам, конечно, не удалось и глаз сомкнуть?

Нет, что вы, мы прекрасно выспались, заверила Джил.

Ах, — покачал головой Хляп, — я вижу, вы делаете хорошую мину при плохой игре. Это правильно. Вы хорошо воспитаны. Вас научили держаться, несмотря ни на что.

Извините, что мы не знаем, как вас зовут, произнес Юстас.

— Мое имя Грюм. Но ничего страшного, если вы его забудете. Я всегда смогу вам его напомнить.

Дети сели по обе стороны от него. Теперь они увидели, какие длинные у него руки и ноги. Хотя тело его было не больше, чем у гнома, стоя, он казался выше любого мужчины. Между пальцами — и на руках, и на босых ногах у него были перепонки, как у лягушки, кстати сказать, ногами он болтал в грязной воде. Одет он был во что-то мешковатое, землистого цвета.

Пытаюсь поймать угря-другого, чтобы потушить их к обеду, — сказал Грюм. — Однако не удивлюсь, если не поймаю. А поймаю, вы все равно их есть не станете.

Почему же? удивился Юстас.

— С какой стати вам любить то же самое, что и нам? Хотя, конечно, есть вы будете из вежливости. Ладно, пока я тут ловлю, попытайтесь-ка разжечь огонь... Попытка не пытка. Дрова за шалашом. Возможно, они сырые. Если разжечь их внутри шалаша, весь дым пойдет вам в глаза. Если снаружи, то огонь потушит дождь. Вот кремень, трут и огниво. Вы, конечно, не знаете, как ими пользоваться?

Но Юстас знал это со времени своего последнего путешествия в Нарнию. Дети побежали к шалашу, нашли дрова (кстати, совершенно сухие) и легко разожгли костер. Юстас остался поддерживать огонь, а Джил отправилась умываться к ближайшей лужице. Потом они поменялись. Оба ободрились и проголодались.

Вскоре к ним присоединился Грюм. Угрей он поймал немало и уже успел их разделать. Он подбросил в костер дров, поставил на него небольшой котелок и зажег свою трубку. Хлюп-хляпы курят странный, вязкий табак (говорят даже, что они смешивают его с глиной), и дети заметили, что дым из Грюмовой трубки почти не поднимается. Он спускался вниз и был такой черный, что Юстас закашлялся.

Ну, эти угри будут здесь вариться до скончания века, произнес Грюм. Помрешь с голоду, пока дождешься. Я знал одну девочку... нет, лучше вам не рассказывать, вы расстроитесь, а я себе этого никогда не прощу. Поговорим лучше о ваших планах.

Вы поможете нам найти принца Рилиана? спросила Джил. Хлюп-Хляп так втянул щеки, что они соединились изнутри.

Ну, смотря по тому, что вы называете помощью, сказал он. Полагаю, что действительно помочь едва ли кто сможет. Трезво рассуждая, далеко на север нам не продвинуться, особенно в это время года, поздней осенью. Да и зимой, пожалуй, не удастся. Но вы не огорчайтесь. Скорее всего, нам будет не до погоды, столько врагов, всяких скал, рек, и с пути собьемся, и голод замучает, и ноги промочим... Вряд ли мы чего-нибудь добьемся, хоть и забредем невесть куда.

Дети заметили, что он говорит «мы», и одновременно воскликнули: Значит, вы идете с нами?

Ну конечно, чего уж там... Думаю, нам уже никогда не видать короля в Нарнии, раз он отправился в заморские страны, а у него, надо сказать, был ужасный кашель. И потом Трампик так быстро стареет. После этого ужасного засушливого лета будет очень плохой урожай, вот увидите. Кстати, не удивлюсь, если на нас нападут враги. Помяните мое слово!

— А откуда мы выйдем в путь? — спросил Юстас.

— Ну, — медленно произнес Хлюп-Хляп, — все, кто отправлялся за принцем, начинали с того самого ручья, где лорд Дриниан видел эту даму. Все они шли на север. И поскольку никто из них не вернулся, трудно сказать, что было дальше.

— Сначала нам нужно найти разрушенный Город Великанов, — произнесла Джил. — Так сказал Эслан.

— Найти?! — перебил ее Грюм. — Чтобы найти, его нужно сначала искать.

— Да, я это и хотела сказать, — согласилась Джил. — А потом, когда мы найдем его...

— Вот именно, когда? — печально произнес Грюм.

— А разве никто не знает, где он? — удивился Юстас.

— Ну, за всех поручиться не могу, но я о нем не слыхал. Во всяком случае, не нужно начинать путь от ручья. Нужно пересечь Этинсмур. Там-то и находится разрушенный город, если он вообще где-нибудь находился. Но в том направлении я бывал не дальше других и никогда не добирался ни до каких развалин, так что не хочу вводить вас в заблуждение.

— А где же Этинсмур? — спросил Юстас.

— Посмотрите вон туда, на север, — произнес Хлюп-Хляп, указывая трубкой. — Видите холмы и скалистые уступы? Начинается он там, но между нами и ним река, называется она Шрибл. Мостов, конечно, нет.

— Тогда перейдем ее вброд, — предложил Юстас.

— Многие ее переходили... — мрачно вымолвил Грюм.

— Может быть, в Этинсмуре мы встретим кого-нибудь, и нам укажут дорогу? — предположила Джил.

— Да, кое-кого мы там встретим... — сказал Грюм.

— А кто там живет? — спросила Джил.

Не мне говорить, что с ними не все в порядке. Может быть, вам они понравятся.

Да кто они такие? — настаивала Джил. — В этой стране так много странных существ. Это птицы, звери или, может быть, гномы?

Хлюп-Хляп присвистнул.

Разве вы не знаете? Я думал, вам рассказали. Это великаны.

Джил вздрогнула. Она никогда не любила великанов, даже в сказках. Она взглянула на Юстаса. Лицо у него позеленело, и она подумала: «Кажется, он струсил еще больше меня». Это прибавило ей храбрости.

Давным-давно, когда мы вместе плавали, король говорил мне, — начал Юстас, что он разбил этих великанов и обязал их платить ему дань.

— Конечно, это так, — ответил Грюм. — Они сейчас с нами в мире. До тех пор, пока мы находимся на нашем берегу Шрибла, они не причинят нам вреда. На их берегу, в Муре, тоже остается какая-то надежда. Если мы не будем к ним приближаться и никто из них нас не увидит, то, вполне возможно, мы продвинемся далеко.

Послушайте, — воскликнул Юстас, теряя выдержку (это часто бывает с испугавшимися людьми). — Мне не верится, что все так плохо, как вы тут расписываете. Эслан не послал бы нас, если бы надежды было так мало.

Он ожидал, что Хлюп-Хляп рассердится, но тот только сказал: Правильно, Юстас. Так и держись. Только надо нам за собой следить, ведь будет трудно. Ссориться нельзя. Во всяком случае, нельзя начинать с ссоры. Насколько мне известно, такие путешествия часто кончаются дракой. Мне-то все равно, но прежде нужно сделать дело. Все же, чем дольше мы от них воздержимся...

Ну, если все так плохо, — прервал его Юстас, — я думаю, тебе лучше остаться. Мы с Джил можем пойти одни. Правда, Джил?

— Не болтай глупостей, — поспешила сказать Джил, испугавшись, что Хлюп-Хляп поймает его на слове.

— Не волнуйся, Джил, сказал Грюм. — Я пойду, это уж точно. Я не хочу упускать такой возможности. Мне полезно путешествовать. Говорят — я имею в виду других хляпов, — что я очень ветреный, недостаточно серьезно отношусь к жизни. Сказали бы один раз, а то твердят и твердят: «Грюм. вечно ты валяешь дурака. Ты пойми, жизнь это тебе не жареная лягушка и не пирог с угрями. Остепенись, мы говорим это ради твоей же пользы». Ну, идти на север в начале зимы, чтобы найти принца, которого нигде нет, какой-то разрушенный город, который никто не видел... Как раз то, что надо. Если уж это меня не остепенит, тогда я просто не знаю, что им нужно. — И он потер друг о друга своими лягушачьими ладонями, как будто речь шла о гостях или о театре.

— А теперь, — добавил он, — посмотрим, как там угри.

Угри оказались превосходными, и дети дважды просили добавки. Сначала Хлюп-Хляп просто не поверил, что им действительно понравилось, а когда они все съели, заметил, что у них, вероятно, расстроится желудок. «Что хлюпу пища, то человеку яд», — бормотал он. Потом они попили чаю из консервных банок (словно дорожные рабочие), а Грюм неоднократно прикладывался к пузатой черной бутылке. Угостил он и детей, но им напиток не понравился.

Остальная часть дня прошла в приготовлениях. Грюм, самый большой из всех, сказал, что он понесет три одеяла, внутрь которых засунет ветчину. Джил должна была нести оставшихся угрей, бисквит и кремень с огнивом, Юстас — оба плаща. Кроме того, он взял лук похуже (стрелять он научился тогда, в плавании), Грюм лук получше, хотя и сказал, что из-за ветра, намокшей тетивы, сумерек и замерзших пальцев они вряд ли попадут во что-нибудь. У него и Юстаса были мечи, а у Джил только нож. Она начала было спорить, но Хлюп потер руки, приговаривая: «Вот оно, то самое!.. Так, так», и дети тут же замолчали.

Все трое рано легли. На этот раз Юстас и Джил действительно спали плохо, потому что Грюм, сказав: «Лучше бы вам как следует поспать, хотя я не думаю, что это вам удастся», разразился таким храпом, что, уснув наконец, Джил видела во сне машины, укатывающие асфальт, водопады и проносящиеся сквозь тоннель поезда.

Глава шестая ПО ПУСТЫННЫМ МЕСТАМ СЕВЕРА

На следующее утро, часов в девять, три путника перешли речку по камням и мелководью. Это был неглубокий шумный поток, и даже Джил промочила ноги только до колен, когда они добрались до северного берега. Метров через сто дорога стала круче, и путники вышли на поросший вереском склон, довольно пологий, но все же со скалистыми уступами.

Наверное, надо идти туда! сказал Юстас, указывая на запад, куда по неглубокому ущелью спускался поток. Но Хлюп-Хляп покачал головой.

Почти все великаны живут вдоль этого ущелья, — объяснил он. — Можно сказать, ущелье служит им улицей. Пойдемте прямо, хотя тут и круто.

Они нашли место, где можно было взобраться на самый верх, и вскоре, тяжело дыша, уже стояли там. Бросив прощальный взгляд на равнину, за которой осталась Нарния, они повернули на север. Поросшая вереском пустошь расстилалась перед ними, насколько хватал глаз. Слева высились скалы, и Джил старалась туда не смотреть, опасаясь, что это — край великаньих владений.

Земля под ногами приятно пружинила, светило бледное зимнее солнце. Когда они зашли подальше, стало еще пустыннее; над головой кричали птицы, иногда проносился коршун. Часа через два они сделали привал у ручья. Джил почувствовала, что приключения ей нравятся, и сказала об этом.

— У нас их еще не было, — ответил ей Грюм.

Путь после привала — как школа после каникул или поезд после пересадки — непременно становится другим. Когда они пошли снова, Джил заметила, что скалистая полоска ближе к ним, а сами скалы острее и выше, совсем как башенки, и очень смешные.

«Наверное, — подумала она, — истории о великанах произошли от этих забавных скал. Если проходить здесь в сумерках, легко вообразить, что груда камней — это великан. Да вот хотя бы этот. Такая глыба вполне сошла бы за голову страшного великана — в самый раз. А вереск и птичьи гнезда сошли бы за волосы и бороду. А эти штуки с боков совсем как уши. Конечно, огромные, но у великанов они не меньше, чем у слонов. О-о-о-й!»

Кровь у нее застыла в жилах: камень двигался. Это был настоящий великан! Она видела, как он повернул голову, и даже успела заметить глуповатое толстощекое лицо. Кругом были великаны, а не камни, их было около пятидесяти, и все рядом. Ногами они упирались в дно ущелья, а локти положили на край, совсем как люди, и напоминали лентяев, отдыхающих погожим утром после завтрака.

Шагайте прямо, — прошептал Грюм, тоже заметивший их. — И не бегите! Сейчас они погонятся за нами.

И они продолжали путь, делая вид, что не замечают великанов. Так идешь мимо дома, где живет злая собака; только сейчас было куда похуже. Великанов было очень много. Они не казались ни злыми, ни добрыми, ни даже любопытными, словно бы и не видели путников.

Вдруг что-то тяжелое пронеслось в воздухе, и огромный булыжник, расколовшись, упал шагах в двадцати перед ними. И тут же еще один, шагах в двадцати сзади.

Они кидают в нас? — спросил Юстас.

Нет, ответил Грюм. — Было бы лучше, если бы в нас. Они метят вон в ту груду камней и, конечно, мажут. Меткостью они никогда не славились, но забавляются так каждое погожее утро. Другие игры им не подходят, слишком сложны.

Идти было очень страшно. Казалось, цепь великанов никогда не кончится, как не кончится и их глупая игра. Камни теперь падали совсем близко. Да и одни эти лица и голоса испугали бы кого угодно. Джил старалась на них не смотреть.

Вскоре великаны затеяли ссору. Бросать камни они перестали, но кричали и ругались длинными бессмысленными словами. Они гримасничали, трещали, прыгали (каждый прыжок сотрясал землю, как взрыв) и колотили друг друга по голове огромными каменными молотками, но черепа их были такими твердыми, что молотки отскакивали. Через час все великаны, сильно покалечив друг друга, сели и стали плакать. Теперь головы казались ниже края ущелья, их уже не было видно, но Джил слышала стоны, всхлипывания и вздохи, даже когда великаны остались далеко позади.

В ту ночь лагерь разбили на голом вересковом поле. Грюм показал детям, как нужно расстелить одеяла, чтобы сохранить тепло, и посоветовал им лечь спина к спине. Но все равно было и холодно, и жестко. Кроме того, он сказал, что они почувствуют себя лучше, если представят себе, насколько холоднее им будет дальше на севере. Это их не слишком согрело.

Они шли через Энтисмур много дней, стараясь пореже есть ветчину и питаясь птицами (конечно, не говорящими), которых удавалось подстрелить (Джил завидовала Юстасу, который научился стрелять у самого короля Каспиана). Воды хватало, здесь протекало много ручьев. Джил часто думала: когда читаешь, что люди питались только дичью, не знаешь, как трудно и неприятно ощипывать мертвую птицу и как от этого мерзнут пальцы. Лучше всего было то, что они больше не встречали великанов. Правда, один им повстречался, но не заметил их и, захохотав, отправился по своим делам.

Дней через десять пейзаж изменился. Подойдя наконец к северному краю равнины, путники увидели длинный крутой спуск к местам еще более угрюмым. Внизу виднелись камни, а за ними высокие горы, мрачные пропасти, каменистые долины и ущелья, столь глубокие и узкие, что взгляд не достигал их дна. Конечно, именно Грюм указал на снежные вершины.

Не сомневаюсь, — добавил он, что дальше к северу снега еще больше.

Добравшись донизу, они увидели, что между скал бежит река. Скалы с другого берега спускались к ней, а сама она изобиловала порогами и водопадами. Вода была темно-зеленой, солнце сюда не проникало, шум реки был поистине оглушителен.

Хорошо еще хоть то, — сказал Грюм, что мы сломаем шею раньше, чем утонем.

А это что такое? — спросил Юстас, показывая налево. Они посмотрели и увидели мост. И какой! Один пролет соединял две высокие скалы, а высшая его точка поднималась над скалами, как собор над площадью.

— Наверное, это мост великанов! сказала Джил.

Скорее колдунов, сказал Грюм. В этих местах так и жди колдовства. Думаю, что это ловушка. Наверное, мост превратится в туман и рассеется, едва мы доберемся до середины.

Да не причитай ты! — воскликнул Юстас. — Ну почему этот мост должен исчезнуть?

Неужели ты думаешь, что у тех великанов хватило ума построить такой мост? — спросил Грюм.

А разве его не могли построить какие-нибудь другие великаны? спросила Джил. Ну те, что жили сотни лет назад и были умнее нынешних. Они построили и мост, и город, который мы ищем. Тогда мы на правильном пути: старый мост ведет в старый город! Молодец, Джил! — сказал Юстас. — Так оно и есть. Пошли.

И они отправились к мосту. Когда они подошли к нему, он оказался вполне твердым. Огромные камни были когда-то обтесаны прекрасными мастерами, но многие уже крошились. Перила украшала некогда дивная резьба, и кое-что сохранилось: гиганты, минотавры, стоногие чудища, страшные божества. Грюм все еще не доверял мосту, но согласился перейти его. Подниматься на вершину арки было нелегко. Во многих местах камни вывалились, образовав страшные дыры, сквозь которые далеко внизу виднелась ревущая река. Под мостом летал коршун. Чем выше они взбирались, тем холоднее становилось. Дул сильный ветер, каждый шаг давался с трудом, и казалось, что мост качается.

Добравшись до вершины арки, они заметили что-то вроде старой дороги, уходящей от моста в глубь гор. Дорога была плохо вымощена, и вся поросла травой. Однако по ней навстречу им двигалось два совершенно нормальных человека.

Ну-ка, поспешим к ним, — сказал Грюм. В таком месте, как это, трудно знать наперед, врага встретишь или друга, но мы не должны показать им, что боимся.

К тому времени, когда они сходили с моста, незнакомцы оказались совсем близко. Один из них был рыцарь в полном вооружении, с опущенным забралом; и латы его и конь были черны. Ни герба на щите, ни флажка на его копье не было. Рядом с рыцарем ехала дама на белой лошади, такой красивой, что хотелось поцеловать ее в нос и дать ей сахару. Но сама дама в развевающихся зеленых одеждах была еще красивее.

Здравствуйте, путники! — воскликнула она нежным, как пение птицы, голосом. — Двое из вас слишком молоды для таких мрачных мест.

Может быть, может быть, — сухо и настороженно отозвался Грюм. Мы ищем разрушенный Город Великанов, — сказала Джил.

Разрушенный город? — спросила дама. Что за странная цель?! А на что он вам?

Нам нужно... начала Джил, но Грюм ее прервал.

Извините, сударыня, мы не знаем ни вас, ни вашего спутника кстати сказать, не очень-то он у вас разговорчив! — и вы нас не знаете. Лучше мы не будем обсуждать своих дел, если не возражаете. Как вы думаете, будет дождь? Дама рассмеялась мелодичным, журчащим смехом.

Ну что ж, дети, сказала она. — У вас мудрый и опытный предводитель. Мне нравится, что он так скрытен. Я тоже буду скрытной. Мне доводилось слышать о разрушенном городе, но никто не рассказывал мне, какой путь туда ведет. Эта дорога в замок Харфанг, где живут добрые великаны. Они так же мягки и обходительны, как глупы и жестоки великаны Этинсмура. В Харфанге вам скажут (или не скажут), как попасть в старый город. Одно вам обещаю: добрый прием и веселых хозяев. Разумнее всего перезимовать там или хотя бы отдохнуть несколько дней. Вас ждут горячая ванна, мягкие постели и добрые сердца. А кормить вас будут четырежды в день: и жареным, и печеным, и сладким.

Вот это да! — воскликнул Юстас. Подумать только, спать в кровати!..

И принять ванну, — добавила Джил. — Вы думаете, они предложат нам остаться? Мы же их не знаем.

Вы только скажете, что дама в зеленом шлет привет и посылает милых южных деток к осеннему празднику.

— Большое спасибо! — ответили Джил и Юстас.

— Постарайтесь попасть туда к вечеру. Они закрывают ворота очень рано и не откроют их, как бы громко вы ни стучали.

Дети снова поблагодарили ее. Глаза их сияли. Дама помахала им на прощанье. Хлюп снял шляпу и сухо поклонился. Молчаливый рыцарь и дама поскакали к мосту; кони их громко цокали копытами.

— Ну, — сказал Грюм, — хотел бы я знать, куда она едет. Откуда бы ей взяться в таких местах? Определенно, это не к добру.

— Чушь! — отрезал Юстас. — По-моему, она просто высший сорт! И подумайте: нас вкусно накормят, спать мы будем в теплой комнате... Надеюсь, до Харфанга уже недалеко.

— Какое у нее платье! — сказала Джил. — А лошадь!

— Все равно, — упорствовал Грюм, — хотелось бы знать, кто она такая.

Я и сама хотела расспросить ее, — сказала Джил. — Но как я могла, когда ты отказался рассказать о нас?

— Да, — поддержал ее Юстас. — Почему ты так сухо держался? Они тебе не понравились?

— Они? — переспросил Хлюп. — Кто это они? Я видел только вашу даму.

— А рыцаря ты разве не видел? — удивилась Джил.

— Я видел полный комплект вооружения, — ответил Грюм. — Почему он не говорил?

— Мне кажется, он стеснялся, — сказала Джил. — А может, ему хочется только смотреть на нее и слушать ее голос. Да я и сама на его месте...

Интересно, — произнес Грюм, — что бы мы увидели, если бы подняли забрало его шлема и заглянули внутрь?

— Да брось ты! — крикнул Юстас. — Что там может быть кроме человека?

— А если там только череп? — усмехнулся Хлюп-Хляп. — Или вообще ничего. То есть ничего, что мы можем увидеть.

— Ну и мысли у тебя, Грюм, — сказала Джил. — Как они тебе только в голову приходят?

— Да ну его с его мыслями! — рассердился Юстас. — Вечно он каркает. Подумай лучше про добрых великанов. Хотел бы я знать, сколько еще до Харфанга.

Разговор этот стал чуть не первой из ссор, предсказанных Грюмом. Конечно, они и раньше спорили, но сейчас впервые рассердились по-настоящему. Грюм вообще не хотел идти в Харфанг. Он сказал, что ему неизвестно, какой смысл вкладывают великаны в слово «добрый». Во всяком случае, Эслан ничего не говорил о визите к каким бы то ни было великанам. Дети же устали от ветра и дождя, костлявой дичи, зажаренной на костре, твердой холодной земли вместо кровати, и им очень хотелось к добрым великанам. В конце концов Грюм согласился при одном условии: без его согласия они не скажут великанам ни слова о Нарнии и о поисках принца. Дети пообещали, и они пошли дальше.

После встречи с дамой дела пошли хуже. Во-первых, идти было очень трудно: дорога вела через нескончаемую долину, пронзительный северный ветер дул прямо в лицо, и не было укромного местечка, чтобы сделать привал. Земля под ногами стала каменистой, и ноги болели от непрестанной ходьбы.

Во-вторых, что бы ни говорила о Харфанге дама, на детей это в конечном счете повлияло плохо: они ни о чем не могли думать, кроме кроватей, ванн, горячей еды и крыши над головой. Об Эслане они не вспоминали, о принце Рилиане — тоже. Джил перестала повторять знаки каждый вечер и каждое утро. Сначала она говорила себе, что слишком устала, а потом и совсем забыла о них. Казалось бы, можно было ожидать, что мысль о Харфанге приведет детей в лучшее расположение духа, но они стали больше думать о себе, чаще раздражались и ворчали — то друг на друга, то на Грюма.

Наконец ущелье, по которому они шли, расширилось, и по обеим сторонам его потянулись мрачные леса. Перед путниками лежала каменистая равнина, а за ней, еще дальше, горы в снегу. Между этими горами и другими, дальними, возвышался холм с неровной, но плоской вершиной.

Смотрите, воскликнула Джил, показывая через равнину, и в сгущавшихся сумерках за плоским холмом все увидели огни. Не луну, не костер, а радостный ряд освещенных окон.

— Харфанг! — весело закричали Юстас и Джил.

Харфанг, — мрачно повторил за ними Грюм. Но тут же воскликнул: — Эй, дикие гуси! — и плечи его распрямились. Он подстрелил жирного гуся. Нечего было думать добраться до Харфанга в тот же день. Но у них была горячая еда, и ночь их началась теплее, чем обычно за последнюю неделю. Правда, когда костер потух, стало холоднее, и они проснулись наутро простывшими и замерзшими.

Ничего! — сказала Джил, притопывая ногами. — Сегодня мы примем горячую ванну!

Глава седьмая ХОЛМ СО СТРАННЫМИ РВАМИ

Спору нет, день был отвратительным. Нависало затянутое тучами небо, трещал мороз, дул ветер, пронизывающий до костей. Старая дорога за мостом была сильно разрушена. Путники шли по огромным разбитым камням, пересыпанным валунами и галькой, с трудом переставляя натертые ступни. Но как бы они ни устали идти, прихрамывая и потирая ушибы, остановиться они не могли — было слишком холодно.

Часов в десять первые хлопья снега упали на руку Джил. Они падали все более густо. Через четверть часа земля заметно побелела. А через полчаса был настоящий снегопад, и казалось, он будет продолжаться весь день. Снег так мел им в глаза, что они почти ничего не видели.

Чтобы понять все последующее, вы должны помнить, что видели они плохо. Подойдя к низкому холму, отделявшему их от того места, где были огни домов, они уже ничего не различали. Постоянно протирая глаза, они видели лишь на несколько шагов вперед. Нечего и говорить, что им было не до бесед.

Добравшись до основания холма, они увидели какие-то скалы — весьма странной кубической формы, если приглядеться, но приглядеться никто не мог. Сил у них хватило только на то, чтобы взобраться на ближайший уступ, преграждавший им путь. Он был около метра высотой. Длинноногий Хлюп-Хляп без труда вспрыгнул на него и помог остальным. Для них это было непросто: на уступе уже лежал довольно глубокий снег. За первым уступом, шагов через шестьдесят, возвышался второй. Всего их оказалось четыре, и шли они через неровные промежутки.

Карабкаясь на четвертый, путники были уверены, что теперь находятся на вершине плоского холма. До сих пор склон хоть в какой-то степени укрывал их, теперь ветер дул со всех сторон. Как ни странно, холм был таким же плоским, каким казался издали. Во многих местах снег едва припорошил камень, ибо ветер поднимал его и бросал им в лицо. Внизу тоже кружились вихри снега, и ноги скользили как по льду. В довершение бед холм перерезали и пересекали какие-то выступы, разделяя его на неравные прямоугольники. С северной стороны этих выступов лежало много снега, и, перелезая через них, все промокли.

Борясь с ветром, Джил надвинула на лоб капюшон и опустила голову. Пальцы у нее окоченели. Она замечала всякие странные вещи: справа высились глыбы, вроде заводских труб, слева шел неестественно ровный утес. Но ей было все равно: она думала о замерзших пальцах (носе, щеках, ушах), горячей воде и мягкой постели.

Внезапно она поскользнулась, проехала метров пять и с ужасом обнаружила, что скатывается в узкую трещину, неожиданно появившуюся впереди. Секунду спустя она оказалась на дне. Это была не то траншея, не то шахта метра в два шириной. Несмотря на встряску, Джил почувствовала облегчение она была укрыта от ветра. Затем она увидела встревоженные лица Юстаса и Хлюпа, склонившихся над краем траншеи.

— Ты не ушиблась, Джил? — крикнул Юстас.

— Наверное, сломала обе ноги? — крикнул Грюм.

Джил встала и сказала, что все в порядке, но самой ей не выбраться наверх.

— А куда это ты свалилась? — поинтересовался Юстас.

Это окоп какой-то или осевшая тропа, ответила Джил. — Она довольно прямая.

Ну и дела! — воскликнул Юстас. — Она идет прямо на север! Интересно, не дорога ли это? Тогда мы могли бы в ней укрыться от этого чертового ветра. А снегу там много?

Почти нет. Наверное, он через нее перелетает.

— А что там видно дальше?

Подожди, сейчас посмотрю, — ответила Джил и пошла вдоль траншеи. Но далеко она не продвинулась: траншея резко поворачивала направо, и она крикнула об этом своим спутникам.

А что там за углом? — спросил Юстас.

Джил показалось, что рядом какие-то извивающиеся проходы и темные места, вроде подземелий. Одной поворачивать за угол ей совсем не хотелось, особенно когда Грюм прокричал сзади:

— Осторожней, Джил! Такие канавы часто ведут в пещеру дракона. А у великанов вполне могут быть гигантские черви или жуки.

Кажется, эта дорога недалеко уходит, — сказала Джил, быстро возвращаясь назад.

— Мне очень хочется самому взглянуть, — сказал Юстас. Что значит «недалеко»? — Он сел на край траншеи и скатился вниз. Но поиски ни к чему не привели. Джил и Юстас прошли немного вперед, затем повернули направо, через некоторое время снова повернули, на этот раз налево, прошли дальше и через несколько шагов опять обнаружили поворот направо. Теперь выбора не было — траншея привела в тупик.

Нет, толку не будет, — проворчал Юстас, а Джил, не теряя времени, отправилась назад. Когда они вернулись, Хлюп без труда вытащил обоих своими длинными руками.

Наверху было еще хуже. В траншее дети начали отогреваться, они уже могли ясно видеть, легко дышать и говорить спокойно, не стараясь перекричать ветер. Тем труднее им было возвращаться на этот зверский холод и тем ужаснее слышать вопрос Грюма:

— А ты твердо помнишь знаки, Джил? Какому надо следовать теперь?

Да ну их, эти знаки, — проворчала Джил. — Кажется, кто-то что-то попросит ради Эслана. Не буду же я их здесь вспоминать.

Как видите, она спутала порядок знаков, и все потому, что перестала повторять их каждый вечер. Она, конечно, еще знала их и вспомнила бы, если бы потрудилась подумать, но сразу, как прежде, припомнить уже не могла. Вопрос Грюма привел ее в раздражение, ибо она была недовольна тем, что не помнила знаков как следует. Это недовольство, муки холода и усталость побудили ее ответить: «Да ну их, эти знаки». Вообще-то она так не думала.

— Разве этот знак был следующим? — удивился Грюм. — Ты их перепутала. Мне кажется, на этом плато надо бы остановиться и осмотреться. Вы заметили?..

— Ты прекратишь или нет? — завопил Юстас. — Нашел время осматриваться! Хватит ротозейничать, пошли дальше!

— Ой, посмотрите! — воскликнула Джил. Все повернулись и увидели на севере, много выше уровня плато, линию огней. Еще отчетливее, чем в прошлый вечер, было видно, что это свет в окнах — в маленьких окнах, наводивших на мысль об уютных комнатах, и в окнах побольше, за которыми могли быть просторные залы, где гудит огонь в очагах, а на столе стоит горячий суп или вкусное жаркое.

— Харфанг! — воскликнул Юстас.

Все это хорошо, — продолжал Грюм, — но я хотел сказать...

Да замолчи ты! — оборвала его Джил. — Нельзя терять ни секунды. Разве ты не помнишь, что сказала дама? Они рано запирают. Если мы останемся без крова в такую ночь, то погибнем.

— Ну, еще не ночь... — начал Грюм, но дети хором сказали:

Идем! — и побрели по скользкому плато так быстро, как только могли. Хлюп-Хляп плелся за ними; он все еще что-то говорил, но сейчас, когда дети боролись с ветром, они не услышали бы его, если бы и захотели (а они не хотели, ибо только и думали, что о ванных, постелях и горячем чае и очень боялись опоздать в Харфанг).

Несмотря на спешку, шли они долго. А когда наконец пересекли плато, им снова встретились несколько уступов, по которым пришлось спуститься. Наконец они добрались до самого низа и увидели Харфанг.

Он стоял на высокой скале и, несмотря на многочисленные башни, больше походил на огромный дом, чем на замок. Очевидно, любезные великаны не боялись нападений. Окна были совсем близко от земли, а этого не бывает ни в одной мало-мальски путной крепости. Там и сям виднелись какие-то дверцы, так что войти и выйти из замка можно было и не через ворота. Дети приободрились. Само это место показалось им приветливым, а не страшным.

Сперва взбираться вверх было тяжело, потом они нашли слева дорогу полегче, но все равно лезли с трудом, особенно после такого дня, и Джил чуть не отказалась двигаться дальше. Последние шагов сто Юстас и Грюм почти тащили ее. Наконец они очутились перед воротами, которые были открыты, а решетка поднята.

Как бы ты ни устал, не так уж весело входить в ворота великанов. Несмотря на свое недоверие к Харфангу, Грюм выказал наибольшую храбрость.

— Ну, тверже шаг, — сказал он. — Не подавайте вида, что вам страшно. Самое глупое, что мы вообще пришли сюда. Но раз уж мы здесь, смотрите веселее.

С этими словами он шагнул вперед, встал под арку ворот так, чтобы эхо усиливало его голос, и громко прокричал:

Эй, привратник! Принимай гостей!

Ожидая, пока что-нибудь произойдет, он снял шляпу и стряхнул с нее толстый слой снега.

Знаешь, — прошептал Юстас, хоть он и зануда, но в смелости ему не откажешь.

Отворилась дверь, мелькнул веселый свет очага, и появился привратник. Джил закусила губу, чтобы не закричать. Он был не такой уж огромный великан, то есть повыше яблони, но пониже телеграфного столба. У него были мохнатые рыжие волосы, кожаный камзол со множеством металлических застежек, так что получалось что-то вроде кольчуги, и какие-то краги на голых ногах (колени были волосатые). Он наклонился и вытаращил глаза на Грюма.

— Это кто такой? — спросил он.

Джил собрала все свое мужество.

Простите, — прокричала она вверх, дама в зеленом приветствует вашего короля и посылает нас и этого Хлюпа его зовут Грюм на ваш осенний праздник. Если вы не возражаете, — добавила она.

— Ого! — проговорил привратник. — Тогда другое дело. Входите, букашки, входите! Направляйтесь в дом, а я пока доложу его величеству. Он с любопытством посмотрел на детей. — Смотрите-ка, они синекожие! Вот уж не знал. Ну да мне все равно.

Мы посинели от холода, — объяснила Джил. — Вообще-то мы другого цвета.

Тогда идите грейтесь, — пригласил привратник, и они последовали за ним. Было очень страшно, когда сзади опустилась огромная дверь, но они тотчас забыли об этом, едва вошли в комнату и увидели то, о чем мечтали со вчерашнего вечера, — огонь! Четыре или пять деревьев пылали разом, и подойти к очагу ближе, чем на метр, они не могли, так было жарко. Они разлеглись на теплом полу и облегченно вздохнули.

— А ты, парень, — обратился привратник к другому великану, сидевшему в глубине комнаты и глядевшему на пришельцев так, что у него глаза вылезали на лоб, — беги в дом.

Взглянув на них в последний раз, молодой великан фыркнул и вышел из комнаты.

— Ну, а тебе, лягушонок, — обратился привратник к Грюму, — неплохо бы взбодриться. Он достал темную, почти такую же, как у Грюма, бутыль, только в двадцать раз больше. — Вот что, стакана я тебе не дам, ты в нем еще утонешь. Пожалуй, с тебя и солонки хватит. Солонка не походила на наши, она была узкая, с высокими краями. Дети думали, что Грюм откажется из недоверия к великанам, но он проворчал: «Поздно думать о предосторожностях, когда мы уже здесь и дверь за нами захлопнулась» — и понюхал напиток.

— Пахнет приятно, — сказал он, — но лучше проверить.

И он сделал глоток.

Неплохо. Но, может быть, только сначала? Интересно, как пойдет дальше? — И Грюм глотнул еще.

Ах, воскликнул он, все еще вкусно! Наверное, самая гадость на дне, — и он осушил солонку. Облизав губы, он объяснил: — Это я пробую, дети. Если я сморщусь, взорвусь или превращусь в ящерицу, вы поймете, что тут ничего нельзя ни пить, ни есть.

Великан, стоявший слишком далеко, чтобы его слышать, расхохотался: Ну, лягушонок, ты малый не промах! Посмотрите только, как выдул! Я не малый, а Грюм, — нетвердым голосом возразил тот. — И не лягушонок, а Хлюп.

Тут дверь отворилась, и вошел молодой великан.

Немедленно идите в тронный зал, — сказал он.

Дети поднялись, но Грюм остался сидеть, бормоча:

— Хлюп-Хляп. Весьма уважаемый к тому же.

Покажи им дорогу, парнишка, — сказал привратник. — Лягушонка тебе лучше отнести. Он, кажется, хватил лишнего.

Ничего подобного, сказал Грюм. Я не лягушонок. Никаких лягушек! Я уважаемый Хляп.

Но молодой великан схватил его за пояс и дал детям знак следовать за ним. В таком не слишком достойном виде они пересекли двор. Хлюп, брыкавшийся в руке великана, и впрямь походил на лягушонка. Но у детей не было времени подумать об этом, они быстро вошли в главную дворцовую дверь. У обоих сильно билось сердце. Они миновали несколько коридоров, едва поспевая за великаном, и оказались в огромной, ярко освещенной зале. Лампы светили ярко, огонь пылал в очаге, отражаясь в позолоте потолка и карнизов. Слева и справа стояли великаны в богатых одеждах. На гигантских тронах сидели два самых больших — король и королева.

Шагах в двадцати от трона дети остановились. Юстас и Джил неловко поклонились, а молодой великан осторожно положил Грюма, и тот сел на полу, растопырив руки и ноги. Сказать по правде, на лягушку он был очень похож.

Глава восьмая В ХАРФАНГСКОМ ЗАМКЕ

Ну, Джил, говори, прошептал Юстас

Но Джил говорить не могла. Она не сказала ни слова и сердито кивнула Юстасу, чтобы он начинал. Юстас облизал сухие губы и прокричал:

С позволения вашего величества, дама в зеленом приветствует вас. Она сказала, что вам будет приятно, если мы придем к вам на осенний праздник.

Король и королева взглянули друг на друга, кивнули и довольно противно улыбнулись. Король с кудрявой бородой и орлиным носом — понравился Джил больше, для великана он смотрелся очень даже ничего. У королевы, ужасно толстой, было полное напудренное лицо с двойным подбородком, что и само по себе некрасиво, а уж тем более, когда увеличено в десять раз. Король высунул язык и облизал губы. Конечно, это каждый может сделать, но у него язык был такой большой и красный и высунулся он столь неожиданно, что Джил даже вздрогнула.

Какие прекрасные детки! произнесла королева. («А может, она тоже ничего», — подумала Джил.)

Да просто превосходные! — сказал король. — Добро пожаловать. Дайте мне ваши ручки.

Он протянул огромную руку со множеством колец и жуткими малиновыми ногтями. Пожать ладони ему не удалось, и он пожал им локти.

А это что? — спросил король, показывая на Грюма.

Хлюп-Хляп, к вашим услугам, — ответил Грюм.

Ой! — завопила королева, подбирая юбки. Чудовище! Оно живое!

Да он славный, ваше величество, торопливо заговорил Юстас. Он вам понравится, честное слово!

Надеюсь, вы не будете осуждать Джил, если я скажу, что тут она заплакала. Извинить ее можно. Руки ее, уши и нос только-только оттаяли, вода текла по ней, ноги болели невыносимо. Во всяком случае, слезы ее оказались очень кстати. Королева сказала:

Ах, бедняжка! Друг мой, почему наши гости стоят? Эй, вы, там! Накормите, напоите, выкупайте. Девчушку утешьте. Дайте ей леденцов, кукол, лекарств, чего она хочет — печенья, копченья, соленья, варенья и что там у вас есть. Не плачь, милочка, а то ты никуда не будешь годиться к пиру.

Джил — как и вы бы, и я — рассердилась при упоминании о лекарствах и куклах; и, хотя леденцы и печенье в своем роде неплохи, она надеялась, что им дадут чего-нибудь посущественнее. Однако нелепая речь королевы имела прекрасные последствия: Грюма и Юстаса подхватил лакей-великан, а Джил — фрейлина-великанша, и унесли их в комнаты.

Комната Джил, размером с настоящий зал, была бы весьма мрачной, если бы не яркое пламя в камине и толстый малиновый ковер на полу. И тут начались радости. К Джил отрядили королевскую кормилицу. С великаньей точки зрения, это была старушка, согнувшаяся пополам, а с человеческой великанша, достаточно маленькая, чтобы войти в обычную комнату, не ударившись головой о потолок. Она была очень заботлива, только Джил предпочла бы, чтобы она поменьше причмокивала и восклицала: «Уй-ю-юй, какой цветочек!» или «Ах ты, бедненькая!» Она наполнила великанью ножную ванночку горячей водой и помогла Джил в нее залезть. Если вы умеете плавать, как Джил, такая ванна вам понравилась бы. И великаньи полотенца очень хороши: они довольно грубые и колючие, но конца им нет, и вытираться ими не нужно — просто завернись в одно такое и стой себе перед огнем. Потом Джил одели во все чистое и теплое. Платье было просто великолепно, только чуточку великовато, хотя и сшито для людей. «Если женщина в зеленом здесь бывает, они привыкли к гостям наших размеров», подумала Джил.

Вскоре она в этом убедилась, потому что стол, стулья и посуда были самыми обыкновенными. На обед подали луковый суп, жареную индейку, горячий пудинг, орехи и очень много фруктов. Джил досаждало только то, что няня без конца входила и выходила, принося с собой великаньи игрушки — куклу размером больше, чем Джил, или деревянную лошадку на колесах величиной со слона, барабан, невероятно большой, мохнатого ягненка. Все было сделано грубо, и Джил не хотелось смотреть на эти вещи. Она повторяла это няне, но та отвечала:

Ну-ну-ну! Очень даже захочешь, когда ляжешь баиньки. Уж ты мне поверь, тю-тю-тю! Баиньки, баиньки... Ах, какая славная малютка!

Кровать была не великаньей, но огромной, как в старинных замках, и Джил с удовольствием легла.

— Снег еще идет, няня? — сонно спросила она.

Нет, лапочка, теперь идет дождь, — ответила великанша. — Дождик смоет гадкий снег, и наша куколка погуляет утром во дворике!

Она подоткнула одеяло и пожелала Джил спокойной ночи.

«Нет ничего противнее поцелуя великанши» — так подумала Джил и заснула через пять минут.

Дождь лил весь вечер и всю ночь, стуча в окно замка, но Джил спала крепко и ничего не слыхала. И вот настал самый тихий час ночи, когда в доме великанов все замерло. В этот час Джил приснилось, что она проснулась в той же комнате и увидела огонь, а в свете его пламени — огромного деревянного коня, который сам двигался на колесах по ковру у ее изголовья. И вдруг он из коня превратился во Льва, которого она видела на горе за Краем Света. Благоуханье наполнило комнату, но Джил было как-то не по себе, хотя она не понимала отчего. Лев взял ее в пасть (она чувствовала прикосновение его губ, но не зубов), поднес к окну и заставил посмотреть. Луна ярко светила, по небу огромными буквами было написано: «ПОДО МНОЙ». После этого сон рассеялся. Проснувшись на следующее утро, она не могла вспомнить никаких снов.

Джил встала, оделась и уже кончила завтрак у камина, когда вошла няня и сказала:

— А вот и наши друзья пришли с нами поиграть.

В комнату вошли Юстас и Хлюп-Хляп.

— Доброе утро! — воскликнула Джил. — Вот здорово, я проспала часов пятнадцать, и мне совсем хорошо. А вы как?

Я-то неплохо, — ответил Юстас, — а Грюм говорит, что у него голова болела. Ух ты, у тебя есть подоконник! Можно взобраться и посмотреть.

Так они и сделали, но, едва взглянув, Джил воскликнула:

— Какой ужас!

Светило солнце, снег почти полностью смыло дождем. Внизу, как карта на столе, лежала плоская вершина холма, на которую они мучительно взбирались весь вчерашний день. Теперь отсюда было видно, что это, без всякого сомнения, великаний город, стоявший вкривь и вкось. Глыбы оказались развалинами гигантских зданий, бывших когда-то дворцами и храмами, а фабричные трубы — огромными колоннами, разрушенными на разной высоте. Уступы, с которых путешественники спускались на северном склоне и поднималисьна южном, — остатками гигантских ступеней. Все это завершали огромные темные буквы, начертанные на камне: «ПОДО МНОЙ».

Трое путешественников недоуменно взглянули друг на друга, и Юстас сказал то, что каждый из них подумал:

— Второй и третий знак мы проворонили.

И тут Джил вспомнила свой сон.

— Это я виновата, — в отчаянии проговорила она. — Я... я перестала повторять знаки каждый вечер. Если бы я думала о них, я рассмотрела бы, что это город, даже сквозь снег.

— Моя вина еще больше, — сказал Грюм. — Ведь я его рассмотрел. Мне казалось, что он очень похож на разрушенный город.

— Да ты единственный, кого нельзя винить! — воскликнул Юстас. — Ты же пытался нас остановить. А мы так хотели попасть сюда, что не думали больше ни о чем. По крайней мере, я. С тех пор как мы встретили даму с молчащим рыцарем, мы уже ни о чем другом не думали. Мы почти позабыли про принца Рилиана.

— Не удивлюсь, если именно это ей и нужно было, — сказал Грюм.

— Почему же мы не видели букв? — удивилась Джил. — Может быть, они появились только прошлой ночью? Может быть, это Эслан начертил их? У меня был такой странный сон. — И она рассказала его.

— Ну и дураки же мы! — воскликнул Юстас. — Мы видели буквы, мы были в них. Мы были в букве М. Мы прошли по левой палочке на север, повернули направо, затем из угла снова вправо и пошли на юг. Вот идиоты! И он ударил по подоконнику. — Я знаю, Джил, что ты думаешь. Я и сам это думаю. Ты думаешь, как было бы хорошо, если бы Эслан не начертал этих букв. И что это Он виноват, а не мы. Правильно, а? Нет уж, мы сами виноваты. Нам дали всего четыре знака, и первые два мы прошляпили.

— Ты хочешь сказать, прошляпила я, — сказала Джил. — Конечно, это я все порчу с самого начала. Мне так стыдно, но все же какой смысл этих слов — «ПОДО МНОЙ»? Чепуха какая-то...

Смысл в них есть, — возразил Грюм. — Это значит, что принца надо искать внизу, под городом.

— А как? — удивилась Джил.

— В том-то и вопрос, — сказал Грюм. — Если бы мы не потеряли головы, то увидели бы какую-нибудь дверцу, пещеру, тоннель или встретили бы кого-нибудь, кто бы нам помог. Может быть, даже Эслана. Мы бы пробрались под эти глыбы так или иначе. Эслан никогда не скажет зря, исключений нет. Как же нам быть сейчас?

— Я думаю, надо вернуться, — предложила Джил.

— Легко сказать! Начать с того, что нужно открыть дверь. — И они посмотрели на дверь и увидели, что никому не дотянуться до ручки, а если кто и дотянется — не повернуть.

— Вы думаете, что нас не выпустят, если мы попросим? — спросила Джил. Никто ей не ответил, каждый подумал: «Вероятно, не выпустят».

Мысль эта была не из приятных. Грюм категорически возражал против того, чтобы говорить великанам, куда они идут, и против того, чтобы просить у них свободы. А дети, конечно, ничего не могли сделать без его согласия. Все трое были почти уверены, что и ночью убежать не удастся. Раз они заперты в своих комнатах, они затворники до утра. Конечно, можно попросить, чтобы двери не запирали, но это возбудит подозрения.

— Единственный шанс — сбежать днем, — сказал Юстас. — Может быть, днем они ложатся соснуть? Если мы проберемся на кухню, черный ход там, наверное, открыт.

Вряд ли это получится, сказал Грюм. — Но попробовать стоит.

Вообще-то план был не настолько безнадежен, как можно подумать. Если вам нужно выйти из дома незаметно, полдень лучше, чем полночь. Двери и окна скорее всего открыты. А если вас поймают, всегда можно притвориться, что вы не собирались далеко уходить, а просто бродили без цели.

Нужно как-то обмануть их, — сказал Юстас. — Нужно притвориться, что нам здесь очень хорошо и мы просто мечтаем об осеннем празднике.

Он будет завтра вечером, — сказал Грюм. — Я слышал, как они об этом говорили.

Да-да, — сказала Джил. — Сделаем вид, что мы очень им интересуемся, и будем их все время спрашивать. Они считают нас малышами, и это нам на руку.

— Веселиться, — глубоко вздохнул Грюм, — вот что нужно, веселиться. Как будто у нас нет никаких забот. Резвиться, да. Я заметил, что вы оба не всегда на высоте. Смотрите на меня и подражайте. Я-то им повеселюсь! — И он криво ухмыльнулся. — И порезвлюсь, — и тут он скорчился и подпрыгнул. — Они и так думают, что я настоящий клоун. Боюсь, и вы оба решили, что прошлым вечером я подвыпил, но все это — точнее, почти все — нарочно. Может пригодиться.

Позже, вспоминая свои приключения, Джил и Юстас никак не могли понять, правда ли было так; но они видели, что сам Грюм в это верил.

— Ладно. Веселиться так веселиться, — согласился Юстас.

В этот момент дверь отворилась, и няня-великанша торопливо проговорила:

— Ну, детишки, хотите посмотреть, как король и придворные охотятся? Красота!

Не теряя времени, они бросились мимо нее вниз по ступенькам. До них доносился лай собак, звуки горнов и голоса великанов. Через несколько минут они очутились во дворе. Все великаны охотились пешими, потому что огромных коней здесь не было. Собаки тоже были нормальных размеров. Джил подумала, что королеве никогда не догнать собак и она останется дома, но увидела, что ее несут на носилках шестеро молодых великанов. Нелепая толстуха была одета во все зеленое, на боку у нее висел рожок. Великанов было двадцать — тридцать, в том числе король, все они говорили и смеялись так, что можно было оглохнуть, а внизу, на уровне самой Джил, толпились и лаяли собаки, тыкаясь ей в руку носом. Грюм начал было веселиться (что испортило бы всю затею), когда Джил бросилась к королевским носилкам, изобразив самую очаровательную детскую улыбку, и закричала:

Ой, вы уезжаете? Вы скоро вернетесь?

— Да, дорогая моя, — ответила королева. — Я вернусь к вечеру.

Вот хорошо! — обрадовалась Джил. — А можно прийти на завтрашний праздник? Нам так хочется! Нам здесь так нравится! А пока вы охотитесь, можно мы побегаем по замку, и все посмотрим? Можно? Да?

Королева кивнула и что-то сказала, но смех придворных заглушил ее слова.

Глава девятая КАК ОНИ УЗНАЛИ НЕЧТО ВАЖНОЕ

Позднее все согласились, что Джил была в тот день в ударе. Как только король со свитой отправились на охоту, она стала бродить по всему замку и задавать такие наивные детские вопросы, что никто ничего не заподозрил. Хотя язычок ее ни на минуту не останавливался, вряд ли можно было сказать, что она разговаривала: она сюсюкала, хихикала и любезничала со всеми служанками, фрейлинами и старыми великанами, у которых дни охотничьих забав были уже позади. Она сносила поцелуи и ласки многочисленных великанш, называвших ее бедняжкой, не объясняя, правда, почему. Особенно она подружилась с поваром и узнала одну очень важную вещь: на кухне был черный ход, через который можно выбраться из замка, не пересекая двор и минуя гигантские ворота. На кухне она притворилась страшно голодной и съела все поджарочки, которые удалось наскрести обрадованным кухаркам. Наверху среди дам Джил спрашивала, как она будет одета на празднике, долго ли ей разрешат побыть со всеми и сможет ли она потанцевать с каким-нибудь малюсеньким великанчиком. А потом (ее просто в дрожь бросало, когда она вспоминала об этом) она наклоняла голову набок, как полная идиотка, чем умиляла великанов, и, встряхивая кудрями, лепетала: «Ах, никак не дождусь завтрашнего дня!» — а некоторые прикладывали к глазам огромные носовые платки, словно собирались заплакать.

Какие они славные в этом возрасте, — сказала одна великанша другой. — Такая жалость, что...

Юстас и Грюм тоже старались изо всех сил, но у девочек такие штучки получаются лучше, чем у мальчиков, а у мальчиков лучше, чем у хлюп-хляпов.

Второй завтрак им накрыли в огромном зале, за маленьким столиком у камина. Метрах в десяти от них, за большим столом, завтракало человек семь старых великанов. Их разговор был таким шумным, что дети вскоре перестали обращать на него внимание, как не обращают внимания обычно на уличный шум. Все ели холодную солонину, которой Джил до сей поры не пробовала, и вдруг Грюм так изменился в лице, что бледность проступила даже через серовато-болотный цвет его кожи.

— Не ешьте больше, — сказал он.

— А что такое? — шепотом спросили дети.

— Вы не слыхали, что они говорят? «Отменный задок. Значит, тот олень просто врал». — «Почему?» — «Ну, когда его поймали, он сказал: «Не убивайте меня, я жесткий. Я буду вам не по вкусу».

Джил не сразу поняла смысл этих слов и вздрогнула лишь тогда, когда Юстас открыл глаза от ужаса.

— Значит, мы едим говорящего оленя, произнес он.

Открытие это подействовало на них по-разному. Джил, не привыкшая к этому миру, просто жалела бедняжку оленя и думала, что нельзя его убивать. Юстас, побывавший здесь раньше и друживший с говорящим зверем, пришел в ужас. А Грюм, урожденный нарниец, был почти в обмороке.

— Мы навлекли на себя гнев Эслана, — сказал он. — Вот что значит не следовать знакам. Вероятно, на нас падет проклятие. Нам бы сейчас зарезаться этими ножами, да нельзя, запрещено.

Никто из них не мог больше есть, и они тихо выскользнули из зала. Близилось то время дня, на которое они наметили побег, и волнение их усилилось. Они слонялись по переходам, ожидая, когда кругом все стихнет. На кухне все еще было полно великанов, моющих и убирающих посуду, и было истинным мучением ждать, когда они все закончат и уйдут. Наконец в кухне осталась одна старая великанша. Она слонялась без толку, и путешественники с ужасом поняли, что она вовсе не собирается уходить.

— Ну, дорогие мои, — проговорила она. — С работой я управилась. Поставим-ка чайничек, попьем чайку, отдохнем немножко. Загляните-ка за тот шкаф в кладовке и скажите, открыт ли черный ход.

— Да, открыт, — сказал Юстас.

— Вот и хорошо. Я всегда оставляю его открытым, чтобы киска могла войти и выйти.

Затем она села на стул и положила ноги на другой.

Можно бы и вздремнуть, — протянула она. — Если только эти чертовы охотнички не вернутся слишком рано.

Дети обрадовались, когда она сказала «вздремнуть», и скисли, услышав про охотников.

— А когда они возвращаются? — спросила Джил.

Кто их знает! — ответила великанша. — Ну, посидите тихонько, деточки.

Они отступили в дальний конец кухни и уже было проскользнули в сени, как вдруг великанша приподнялась, открыла глаза и отогнала муху.

Надо подождать, пока она совсем не уснет, — прошептал Юстас. — Иначе все пропало.

И они сгрудились в кухонном углу, выжидая и наблюдая. А великанша никак не успокаивалась. Когда они думали, что она уже совсем заснула, великанша пошевелилась.

«Мне этого не вынести», — подумала Джил и, чтобы отвлечься, осмотрелась вокруг. Прямо перед ней стоял чистый широкий стол, на нем было два блюда для пирогов (конечно, гигантских). Джил подумала, что она вполне могла бы улечься на одном из них. Лежала там и открытая книга; взобравшись на скамью у стола, Джил заглянула в нее и прочла:

«ДИКАЯ УТКА. Из этой птицы можно приготовить множество вкусных блюд...» «Поваренная книга», равнодушно подумала Джил и обернулась через плечо. Глаза у великанши были закрыты, но спала она не очень крепко. Джил снова посмотрела в книгу. Названия стояли там по алфавиту. Она перевернула несколько страниц, и сердце у нее чуть не остановилось. Там было написано:

«ЧЕЛОВЕК. Это изящное двуногое с давних пор считается деликатесом. Составляет традиционную часть осеннего праздника. Подается между рыбой и мясным. Каждый человек...»

Больше она не в силах была вынести. Она обернулась. Великанша проснулась и закашлялась. Джил подтолкнула локтем друзей и указала на книгу. Едва Юстас прочитал про человека, Грюм полистал и обнаружил такие строки:

«ХЛЮП-ХЛЯП. Некоторые авторитеты считают эту дичь совершенно непригодной в пищу из-за ее запаха и грязной окраски. Однако запах можно уменьшить, если...»

Джил легонько тронула руку Юстаса. Все трое посмотрели на великаншу. Рот ее был приоткрыт, а из носа шел звук прекрасней всякой музыки: она храпела. Сейчас надо было на цыпочках, но не слитком быстро, едва дыша, выбраться через кладовку (у великанов там пахнет гнусно) и черный ход в бледный свет зимнего полдня.

Вскоре они стояли на самом верху узкой неровной тропы, спускавшейся вниз. К счастью, справа от замка виднелся разрушенный город. Через несколько минут они снова шли по широкой крутой дороге, спускавшейся от главных ворот. Сейчас их можно было увидеть из любого окна. Земля поросла такой низкорослой травкой, что в ней могла спрятаться разве что лисица. Кругом было много гальки и плоских камней. А хуже всего на них была одежда, которую вчера дали великаны (исключая Грюма — ему вообще ничего не годилось). На Джил было ярко-зеленое платье, слишком длинное для нее, и алая мантия, отороченная белым мехом. На Юстасе были алые чулки, голубой камзол, синий плащ, шпага с золотой чеканкой и шляпа с пером.

Ну и цвета на вас, пробормотал Грюм. Недурно смотритесь зимним днем. Самый плохой стрелок не промахнулся бы. Кстати, о стрельбе: не видать нам наших луков. Наверное, одежды эти не греют?

— Да, я совсем замерзла, — сказала Джил.

Несколько минут назад, когда они еще были на кухне, Джил думала, что самое трудное — выбраться из замка. Теперь она поняла, что опасности только начинаются.

Спокойно, спокойно, проговорил Грюм. — Не оглядывайтесь, не спешите. Притворяйтесь, что мы на прогулке, чтобы никто ничего не заподозрил. Как только поймут, что мы сбежали, будет плохо.

Расстояние до разрушенного города казалось теперь Джил больше, чем она надеялась. Вдруг послышался шум. Юстас и Грюм замерли. Джил спросила:

— Что это?

— Не бегите, — произнес Грюм. Ждите моего знака.

Джил не удержалась и обернулась. В полумиле от них, ближе к замку, возвращалась охотничья кавалькада. Вдруг загрохотали великаньи голоса.

Нас увидели! Бежим! — приказал Грюм.

Джил подхватила юбки — ах, как трудно в них бежать! — и пустилась что было сил. Опасность надвигалась. Звуки горна становились все громче. Слышно было, как гремит король:

За ними, в погоню! А то у нас не будет пирога с человечиной!

Джил оказалась теперь позади своих друзей, ей было трудно бежать, она скользила по шатким камням, и волосы забивались ей в рот. Звуки горна слышались все яснее. Сейчас Джил карабкалась в гору по скалистому склону, который вел к нижней ступени гигантской лестницы. Она представить себе не могла, что они будут делать, когда доберутся до нее. Хлюп был впереди. Добежав до нижней ступени, он остановился, взглянул чуть правее и ринулся в какое-то отверстие. Быстро мелькнули и исчезли его длинные паучьи ноги. Юстас помедлил и тоже исчез за ним. Джил, едва дыша и пошатываясь, исчезла в дыре минутой позже. Это была просто щель между землей и камнем шириной в метр и в полметра высотой. Пришлось лечь лицом вниз и проползти туда как можно быстрее. Джил казалось, что в нее вот-вот вцепятся собачьи клыки.

Быстрее, быстрее. Давайте камни. Завалим вход, — послышался из темноты голос Грюма. Внутри была тьма кромешная, и только через отверстие, в которое они вползли, шел слабый свет. Мелькали руки Юстаса и лягушачьи лапы Хлюп-Хляпа они закладывали камнями отверстие. Тут и Джил ощупью стала искать большие камни и передавать дальше. Прежде чем послышался лай собак у входа, щель была заделана. Но теперь, конечно, внизу стояла полная темнота.

— Быстрее вперед, — прозвучал голос Грюма.

— Давайте возьмемся за руки, сказала Джил.

А собаки уже громко втягивали воздух по другую сторону преграды.

Попробуем, не удастся ли встать в полный рост, — предложил Юстас. Это удалось, и, шаря ногами, натыкаясь на камни, они начали продвигаться в темноту. Вдруг Грюм оказался у скалистой стены. Они свернули немного вправо и продолжали путь. Дальше было множество поворотов и ответвлений. Джил перестала понимать, куда она идет, и уже не знала, где же выход из пещеры.

Еще вопрос, звучал из темноты голос Грюма, не лучше ли вернуться назад (если это возможно) и стать пирогом для великанов, чем плутать в утробе холма, где, скорее всего, мы наткнемся на драконов, глубокие ямы, воды и.... О-о! Что же это! Берегитесь! Я...

Дальше шло все очень быстро. Раздался крик, послышался свистящий звук, и Джил обнаружила, что она скользит вниз, все быстрее и быстрее по склону из мелких камешков. Даже если бы удалось встать, что толку? Ноги все равно скользили по щебню. Но Джил не стояла, а лежала. И чем дальше они съезжали, тем больше земли и камней вовлекалось в поток, так что камешки и они сами катились все быстрее.

По крикам и брани своих друзей Джил поняла, что многочисленные камни, сыпавшиеся из-под нее, ударяли прямо в них.

У подножия Джил удостоверилась, что цела, но ушибы у нее болели, а по лицу текла кровь. Вокруг нее и даже под ней возвышались кучи земли и гальки, так что ей было не подняться. Темнота стала такой плотной, что не имело никакого значения, открыты глаза или закрыты. Звуков тоже не было. Так пришел самый страшный миг в ее жизни. Она подумала, что она одна, что остальных уже нет, и тут услыхала, что рядом кто-то двигается; через миг-другой все трое дрожащими голосами сообщали друг другу, что кости у них, кажется, целы.

Нам уже никогда не выбраться наверх, — проговорил Юстас.

А вы заметили, как здесь тепло? — сказал Грюм. — Это значит, мы глубоко внизу. Наверное, на глубине мили.

Чуть позже он добавил:

— Кремень и огниво потерялись.

Никто не говорил, что делать дальше, ибо делать было нечего. В тот момент они даже не боялись, так они все трое были измучены.

Спустя некоторое время без всякого предупреждения прозвучал очень странный голос. Они сразу поняли, что он принадлежит не тому, кого они в глубине души надеялись услышать, — не Эслану. Голос был глухой и мрачный. Он произнес:

— Что вы здесь делаете, жители Наземной страны?

Глава десятая ТАМ, ГДЕ НЕ СВЕТИТ СОЛНЦЕ

— Кто там? — закричали трое путешественников.

Я часовой на границе Подземья, а со мною сто трезубцев, послышалось в ответ. — Отвечайте немедленно, кто вы такие и зачем пожаловали в Подземную страну?

Мы случайно упали, — довольно честно ответил Грюм.

Многие падают, но немногие поднимаются туда, где светит солнце, сказал голос. — Приготовьтесь последовать за мной к королеве.

А мы ей очень нужны? осторожно поинтересовался Юстас.

— Не знаю, — ответил голос. — Волю ее не обсуждают, ей покоряются.

Пока он это говорил, раздался шум вроде мягкого хлопка, и холодный, серовато-голубой свет залил пещеру. Всякая надежда на то, что говоривший просто хвастался, исчезла. Джил сощурила глаза и с удивлением уставилась на плотную толпу. Все они были разного роста, от гномов в полметра высотой до таких, кто выше любого человека. Все держали трезубцы, все были страшно бледны и стояли неподвижно, как статуи. В остальном они сильно отличались: у одних были хвосты, у других — нет; у одних были бороды, у других круглые, как тыква, лица; у одних — длинные острые носы, у других длинные и мягкие, вроде хобота, у третьих — увесистые груши. Кое у кого из середины лба торчал рог. Но в одном все они были одинаковы: каждое лицо просто дышало печалью. Едва взглянув на них, Джил забыла о том, как она испугалась, и ей очень захотелось как-нибудь приободрить их.

Ну, — воскликнул Грюм, потирая руки, — это то, что нужно. Если они не научат меня серьезному взгляду на жизнь, то я уж и не знаю, что делать. Посмотрите-ка на этого, с моржовыми усами, или вон на того...

Вставайте, приказал предводитель подземных жителей. Путники поднялись и взялись за руки. Мягко ступая, их окружили подземцы.

— Марш! — скомандовал предводитель, и они отправились.

Холодный свет шел от огромного шара, насаженного на длинный шест, который нее впереди процессии самый высокий гном. В этом безрадостном свете они разглядели, что находятся в пещере; стены и потолок были выпуклые, шероховатые, со множеством причудливых изгибов, а каменная тропа полого спускалась вниз. Джил чувствовала себя хуже других, потому что терпеть не могла темноты и подземелий. Пока они шли, пещера становилась все уже и ниже. Наконец несший фонарь посторонился, и гномы один за другим наклонились (за исключением самых маленьких), нырнули в темный низкий проем и исчезли. Джил почувствовала, что больше не может.

Я не могу идти туда, я не могу, я не пойду! сказала она, задыхаясь.

Подземные жители молча наставили на нее свои трезубцы.

Спокойно, Джил, — сказал Грюм. — Эти парни не поползли бы дальше, если бы проход не расширялся. Одно хорошо — здесь, под землей, не пойдет дождь.

— О, вы не понимаете, я не могу! — плакала Джил.

Вспомни, каково было мне на утесе, Джил, — сказал Юстас. — Иди вперед, Грюм, я пойду за ней.

Хорошо, — сказал Грюм, становясь на четвереньки, — держись за мои пятки, Джил, а Юстас будет держаться за твои, и все будет хорошо.

— Хорошо-о-о.... — протянула Джил. Но она опустилась и поползла, помогая себе локтями. Это было ужасно. Ползти пришлось очень долго, хотя на самом деле прошло минут пять. Наконец впереди показался тусклый свет, тоннель стал шире, и они, разгоряченные, грязные и дрожащие, вышли из духоты в огромную пещеру. Ее освещал тусклый, дремотный свет, так что в странном фонаре уже не было нужды. Пол покрывал мягкий мох, из которого росли какие-то странные растения, ветвистые, как деревья, но мягкие, как грибы. Стояли они негусто, и на лес не походили, скорее, это был парк. Зеленовато-серый свет, по всей вероятности, исходил от них и от мха, и в этом свете трудно было разглядеть верх пещеры. Там и сям лежали какие-то странные, по-видимому спящие, существа. Большинство из них походило на драконов или на летучих мышей. Грюм тоже не знал, кто они такие.

Они все выросли здесь? — спросил Юстас у часового.

Нет, все они попали сюда сверху через щели или трещины. Многие остаются, немногие возвращаются наверх к солнцу.

Босоногие гномы шли бесшумно. У одних было по десять, у других — по двенадцать пальцев на ногах, а у некоторых вообще пальцев не было.

Пройдя несколько миль, все оказались у каменной стены с аркой, ведущей в другую пещеру. Это было не так ужасно, как предыдущий ход, и Джил смогла пройти, даже не нагнув головы. Они попали в меньшую длинную и узкую пещеру, вроде часовни. И здесь, заполняя почти всю пещеру, лежал огромного роста человек. Он спал. Ростом он был выше любого великана, но лицом не походил на них — черты его были благородны и красивы. Грудь его тихо вздымалась и опускалась под белоснежной бородой, доходившей до пояса. Чистый серебряный свет, шедший неизвестно откуда, освещал его.

Кто это? — спросил Грюм, а Джил удивилась, как это у него хватило храбрости заговорить после такого долгого молчания.

Это — Отец Время, бывший король Наземной страны, — сказал предводитель. — Он спустился в Подземную страну и заснул. Ему снится все, что происходит наверху. Многие спускаются вниз, но немногие поднимаются наверх к солнцу. Говорят, он проснется перед концом нашего мира.

Из этой пещеры они попали в другую, а затем еще в одну и еще, так что Джил уже сбилась со счета. Они все время спускались, каждая пещера была ниже предыдущей, теперь от мысли о весе и толщине земли над ними сердце падало. Наконец они вошли в такую широкую и темную пещеру, что ничего не стало видно, кроме полоски бледного песка, опускавшегося к воде. У кромки воды стоял корабль, вроде большой ладьи, без мачты и парусов, но со множеством весел. Они забрались в него и уселись на скамейку.

Хотел бы я знать, — произнес Грюм, — совершил ли кто-нибудь из верхнего мира такое путешествие?

— Многие отчаливали от блеклых берегов, — начал часовой, — но...

Да-да, знаю, — прервал его Грюм, — «но немногие вернулись наверх к солнцу». Незачем это без конца повторять.

Дети прижались к Грюму с обеих сторон. Наверху они думали, что он зануда, но здесь он был им единственной поддержкой. Тусклый фонарь подвесили в середине ладьи, подземные жители взялись за весла, и ладья отчалила. Фонарь светил слабо. Вглядываясь вперед, они видели только темную воду, сливавшуюся с полной темнотой.

— Ох, что же с нами будет? — в отчаянии спросила Джил.

Не унывай, — сказал Грюм. — И не забывай, мы на верном пути. Ведь нам надо было пройти под разрушенным городом, и вот мы под ним. Теперь мы снова следуем наказу Эслана.

Им дали поесть красных лепешек. Потом они заснули. Когда они проснулись, все было по-прежнему: гномы гребли, корабль скользил по воде, впереди стояла непроглядная тьма. Сколько раз они засыпали и просыпались снова никто из них уже не помнил. И что хуже всего, они уже чувствовали себя так, будто всегда жили на этом корабле, в этой темноте, а солнце, небо и ветер им приснились.

Они уже оставили всякие надежды и тревоги, как вдруг впереди показались бледные огни. Один из этих огней приблизился, и они увидели, как мимо проплыл корабль. После этого они встретили еще несколько кораблей. Вглядываясь вперед до боли в глазах, они рассмотрели несколько огней, освещавших как будто бы причал, стены, башни и толпу. Но шума пока слышно не было.

Ну и ну! — прокричал Юстас. Город! — И вскоре все увидели, что он прав.

Город был странный. Редкие огни светили далеко друг от друга. Освещенные пятна походили на отсветы огромного морского порта. В одном месте под разгрузкой и погрузкой стояло множество кораблей. В другом виднелись склады и груды товаров, в третьем стены и колонны каких-то дворцов и храмов. И всюду, куда падал свет, бесчисленные толпы обитателей Подземной страны, тесня друг друга, спешили по узким улицам или по ступеням лестниц. Не было слышно ни песен, ни криков, ни колокольного звона, ни колесного скрипа. Город был почти так же тих, как и темен.

Наконец их корабль вошел в гавань. Путешественники сошли на берег и в сопровождении подземцев отправились в город. Толпы подземных жителей теснили их со всех сторон, и печальный свет падал на печальные лица. Никто не проявлял интереса к чужакам, каждый гном был столь же деловит, сколь и печален. Путники подошли к огромному замку, у которого было освещено всего несколько окон. Их впустили, они прошли по двору и, поднявшись по лестнице, оказались в огромной мрачной комнате. В одном углу ее была ниша, залитая совсем другим светом — желтым и теплым, как у наших ламп. Подножие лестницы, поднимавшейся вверх, было освещено. Но обеим сторонам ниши стояли на страже два часовых. Предводитель подошел и произнес слова, звучавшие как пароль:

— Многие попадают в Подземную страну...

— ...но немногие возвращаются наверх к солнцу, — ответили они. Затем все трое склонили друг к другу головы и зашептались. Наконец один из стражей сказал:

Да говорю я вам, ее королевское величество ушла по важному делу. Лучше нам подержать наземцев в тюрьме до ее прихода. Немногие возвращаются наверх.

В этот момент разговор прервался. Ясный, звонкий, совершенно человеческий голос прозвучал с верха лестницы:

Что за шум там внизу? Жители Наземной страны? А ну-ка, ведите их ко мне.

Не угодно ли вашему величеству вспомнить... — начал сторож, но голос прервал его:

Моему величеству угодно, чтобы ему повиновались, старый ворчун. Веди их наверх!

Страж покачал головой, сделав путешественникам знак, означавший «следуйте за мной», и стал подниматься по ступенькам. С каждой ступенью свет становился ярче. Наконец, раздвинув тяжелые ковры, страж ввел их в комнату, где пылал огонь в камине, а на столе сверкал хрусталь и светилось налитое в бокал красное вино. Навстречу им поднялся светловолосый человек. Он был красив, казался смелым и добрым, но что-то в его лице вызывало тревогу. Одетый в черное, он немного походил на Гамлета.

Добро пожаловать, жители Наземной страны! — воскликнул он. — Но постойте-ка, я ведь уже видел вас и вашего странного спутника. Не вы ли были на мосту, у границ Этинсмура, когда я ехал домой?

— Так вы тот молчаливый черный рыцарь! — воскликнула Джил.

А ваша дама и есть королева Подземной страны? — не слишком приветливо спросил Грюм.

Юстас, подумавший о том же, сказал:

Понимаете, она нарочно послала нас к великанам, а они собирались нас съесть. Что мы ей сделали плохого?

Черный рыцарь нахмурился.

Если бы ты не был столь юн, я вызвал бы тебя на смертный поединок, мальчик. Я не стану слушать ни слова, порочащего честь моей госпожи. Можете быть уверены: что бы она вам ни сказала, это было сказано из лучших побуждений. Вы не знаете ее. Это кладезь добродетелей: честности, милости, постоянства, любезности и мужества. Мне ли не знать! Ее доброта ко мне поистине поразительна. Но вы узнаете и полюбите ее позже. А пока расскажите, зачем вы попали в подземный мир.

Прежде чем Грюм смог остановить ее, Джил выпалила:

Мы ищем Рилиана, принца Нарнии. — И тут же поняла, как это неосмотрительно. Но рыцарь не проявил к ее словам ни малейшего интереса.

Рилиан? Нарния? — безучастно повторил он. — А где это? Никогда не слыхал о такой земле. Должно быть, это очень далеко от той части Наземной страны, которую я знаю. Но что за странная фантазия искать этого, как его... Билиана? Трилиана? — в нашем королевстве? Насколько мне известно, здесь никого нет.

И он громко засмеялся. А Джил подумала: «Не это ли портит его лицо? Может быть, он глуповат?»

Нам велели искать надпись на камнях разрушенного города, — сказал Юстас. — И мы увидели слова: «ПОДО МНОЙ».

Рыцарь снова разразился смехом.

Вы ошиблись, — сказал он. — Эти слова не имели к вам никакого отношения. Если бы вы спросили мою спутницу, она дала бы вам лучший совет. Эти слова — последнее, что осталось от старого стиха:

Без трона я и под землей, но все же,

Покуда жив, земля пребудет подо мной.

Ясно, что какой-то король великанов, похороненный здесь, повелел вырезать эти хвастливые слова на своем надгробии. Хотя одни камни разбились, другие унесли, третьи завалены галькой, два слова еще можно прочесть. Забавно, что вы решили, будто это написано для вас.

И Джил, и Юстаса словно окатили холодной водой. Действительно, слова эти никак не были связаны, и все происшедшее оказывалось чистой случайностью.

Не слушайте его, — сказал Грюм. — Случайностей не бывает. Нас ведет Эслан, и это Он допустил, чтобы остальные буквы стерлись. Он знал все, что будет, даже то, что происходит сейчас.

Этот ваш покровитель, наверное, очень старый, сказал рыцарь и криво усмехнулся.

— Мне кажется, — сказал Грюм, — ваша дама тоже старовата, если она помнит стих, высеченный в незапамятные времена.

Ничего не скажешь, умно, лягушачий глаз, — произнес рыцарь, похлопывая Грюма по плечу и снова хихикая. — В самую точку. Королева нам, людям, не чета — время и смерть ей неведомы. Тем более я благодарен ей за беспримерную щедрость к простому смертному, как я. Человек я глубоко несчастный, и только она, моя королева, терпелива со мной. Она обещала мне огромное королевство в Наземной стране и свою руку, когда я займу трон. Но эта история слишком длинна, чтобы слушать ее стоя и на голодный желудок. Эй, кто-нибудь, принесите вина и наземных лакомств для моих гостей! Садитесь. Сейчас я все вам расскажу.

Глава одиннадцатая В ТЕМНОМ ЗАМКЕ

Когда приступили к ужину (состоявшему из пирога с голубятиной, ветчины, салата и сладких пирожков), рыцарь продолжал свой рассказ.

— Поймите, друзья, я ничего не знаю о том, кто я и откуда попал в темный мир. Я помню себя только при дворе моей прекрасной королевы. Думаю, она спасла меня от каких-то злых чар и привела сюда из великодушия (любезный Лягушон, ваш бокал совсем пуст. Разрешите, я налью вам). Даже и сейчас я нахожусь под заклятием, от которого только она может меня освободить. Каждую ночь наступает час, когда мой разум мне изменяет, а вслед за разумом и тело. Я становлюсь таким бешеным, что мог бы броситься на лучшего друга и убить его, если бы не был связан. А потом я превращаюсь в огромного змея, голодного, отвратительно злобного. Возьмите еще голубятины, сударь. Так мне все говорят, и это, конечно, правда, ибо она говорит то же самое. Сам я ничего об этом не знаю, так как просыпаюсь, ничего не помня об ужасном припадке, в здравом теле и уме, только очень усталый. Сударыня, отведайте этот пирожок с медом. Ее королевское величество уверяет, что в тот час, когда она сделает меня королем Наземной страны, я буду освобожден от чар. Земля уже намечена, выбрано даже место, где мы выйдем наверх. Здешние обитатели копали день и ночь, прокладывая путь, и уже продвинулись так далеко и высоко, что их тоннель сейчас всего на фут ниже травы, по которой ходят жители Наземной страны. Так что очень скоро судьба наземных жителей должна измениться.

Сейчас моя повелительница пошла посмотреть на работы, и я ожидаю от нее приглашения, чтобы явиться туда же. Когда тонкая земляная крыша будет пробита, я с ней и сотней подземцев окажусь там, наверху, нападу на врагов, убью их предводителя, разрушу их укрепления и стану королем.

— Не очень-то они этому обрадуются, как по-вашему? — спросил Юстас.

— Вы удивительно догадливы, сударь! — воскликнул рыцарь. — Мне это в голову не приходило. — На секунду или две он смутился, но скоро лицо его снова стало безмятежно, и он громко рассмеялся: — Но зачем так мрачно на все смотреть? Это же очень смешно — они там суетятся, копошатся и понятия не имеют, что под их полями и домами стоит армия, которая в один прекрасный день вырвется наверх, как фонтан. А они даже не подозревают! Да они и сами потом над этим посмеются.

— Ничего тут нет смешного! — сказала Джил. — А вы, наверное, будете жестоким деспотом.

— Вот оно что! — произнес рыцарь, продолжая улыбаться и как-то противно поглаживая ее по голове. — Юная дама, оказывается, занимается политикой? Да не беспокойтесь, деточка, я буду править страной, как велит мне она, моя королева. Ее слово будет законом для меня, а мое — для наших новых подданных.

— В том мире, откуда я пришла, — сказала Джил, — таких мужчин называют подкаблучниками.

— Смею вас уверить: когда у вас будет муж, вы будете думать иначе, — с самоуверенной улыбкой заявил рыцарь. — Но моя дама не такая, я счастлив повиноваться каждому ее слову, ведь она избавила меня от сотни опасностей. Мать не беспокоится так о своем ребенке, как она обо мне. Она находит время ездить со мной верхом по Наземной стране, чтобы глаза мои привыкли к солнечному свету. Тогда я был в латах, с опущенным забралом, чтобы никто не видел моего лица. Она владеет тайным знанием, и потому ей известно, что это помешало бы мне освободиться от волшебных чар, которыми я опутан. Разве такая дама не достойна полного ей повиновения?

— Да, дама что надо, — произнес Грюм таким тоном, каким кого-нибудь бранят.

Они страшно устали от рассказа еще до конца ужина. Грюм все гадал, что за игру ведет колдунья с этим простофилей. Юстас думал: «Да он просто держится за ее юбку, вот позор-то». А Джил говорила себе: «В жизни не видывала такого дурня и воображалы!» Но когда с ужином было покончено, настроение у рыцаря изменилось, он больше не смеялся.

— Друзья, — сказал он, — час мой близок. Мне стыдно, если вы увидите меня таким ужасным, но мне не хочется оставаться одному. Сейчас придут и привяжут меня к креслу за руки и за ноги, потому что в ярости я разрушаю все, что под руку попадется. Так мне сказали.

Конечно, — сказал Юстас, — очень жаль, что вы заколдованы, но что они сделают с нами, когда придут вас привязывать? Я слышал, нас посадят под замок. Очень уж мне не нравятся эти темные камеры... Лучше бы нам остаться здесь, у вас... если можно.

— Никто, кроме королевы, не может оставаться со мной в этот час, — сказал рыцарь. — Она так заботится о моей чести, что ее, а не мой слух страдает от слов, которые я произношу в припадке. Пройдите в эту дверь, она ведет во вторую комнату и подождите там, пока я не очнусь и меня не развяжут; а не хотите ждать возвращайтесь и сидите здесь, пока я бешусь.

Они ушли в соседнюю комнату, точнее, в освещенный коридор и, открывая двери наугад, нашли и зеркало, и даже ванную.

— Он даже не предложил нам помыть руки! — сказала Джил, утирая лицо полотенцем. Эгоист и свинья!

— Может, вернемся и посмотрим, как действуют чары? — предложил Юстас.

Лучше останемся здесь, — возразила Джил. — Я бы не хотела на это смотреть. — Но все-таки ей было немного любопытно.

Нет, вернемся назад, — сказал Грюм. — Мы можем узнать кое-что новое. Я уверен, что королева — колдунья и наш враг. В этих местах пахнет опасностью, ложью и коварством. Надо быть начеку.

Они вернулись в ту комнату, где ужинали. Рыцарь сидел в странном серебряном кресле; он был привязан за лодыжки, колени, локти, грудь и пояс. На лбу его выступил пот, лицо исказила мука.

Входите, друзья, — сказал он. — Припадок еще не начался. Не шумите, я сказал слуге, что вы уже спите. Ну вот, я чувствую, уже подступает. Быстро! Пока я еще собой владею. Когда наступит припадок, я буду просить, умолять, чтобы вы освободили меня от веревок. Но не слушайте меня. Ожесточите сердца и закройте уши. Пока я привязан, вы в безопасности. Но едва я встану, ярость моя выльется наружу, и, — тут он вздрогнул, — и я превращусь в змея.

— Не бойтесь, мы вас не отвяжем, — сказал Грюм. — Мы вовсе не хотим пострадать от безумца или змея, — и шепотом добавил своим друзьям: А все же надо быть начеку, мы и так уже много прошляпили. Он пустится на хитрости, я уверен. Будем ли мы соблюдать обещание, что бы он ни говорил?

— Еще бы! — сказал Юстас.

— Что бы он ни произнес, я своего мнения о нем не изменю, сказала Джил.

Тсс! Началось! — шикнул Грюм.

Рыцарь застонал, лицо его побелело как снег, он скорчился в своих путах. Из-за того, что Джил было жаль его, или по другой причине он показался ей гораздо лучше, чем раньше.

Ах! — стонал он. — Чары! Чары!.. тяжкие, холодные, клейкие путы колдовства. Я заживо похоронен. Я втянут под землю, в прокопченную тьму... сколько я прожил в этой яме — десять или тысячу лет? Дайте мне увидеть небо, ощутить ветер! Там есть маленький пруд. Когда в него смотришь, деревья в воде — вверх ногами, а под ними, глубоко-глубоко, — голубое небо.

Он говорил тихо, но вдруг взглянул на них и произнес громко и отчетливо: Быстрее, я в здравом уме. Каждую ночь я в здравом уме. Если б только я мог выбраться из этого кресла, все кончилось бы. Я снова стал бы человеком. Но каждую ночь меня привязывают, и каждую ночь я сознаю, как безнадежен мой плен. Но ведь вы не враги, а я не ваш узник. Быстрее, развяжите веревки!

— Стойте на месте! — сказал Грюм детям.

Умоляю, послушайте меня! — продолжал рыцарь, стараясь говорить спокойно. — Вам сказали, что если меня освободить, то я убью вас и превращусь в змея. Вижу по вашим лицам, что так оно и есть. Это ложь. Именно в этот час я в здравом уме, а остальную часть суток заколдован. Будьте великодушны, разорвите путы.

Спокойно! Спокойно! Спокойно! сказал, обращаясь к друзьям, каждый из трех зрителей.

О, у вас каменные сердца! воскликнул рыцарь. — Поверьте, я мучился больше, чем может вынести человек. Что я вам сделал плохого, почему вы на стороне моих врагов? Время уходит. Сейчас вы можете спасти меня. Когда же этот час пройдет, я снова стану безумцем — игрушкой самой гнусной колдуньи, замышляющей лишь злое. И как раз сегодня ее нет! Больше такой возможности у меня не будет.

Это ужасно, сказала Джил. — Лучше бы нам этого не видеть.

Спокойно! — повторил Грюм.

Голос пленника перешел в крик.

Отпустите меня! Дайте мне меч! Как только я снова стану свободным, я отомщу этим подземным тварям так, что они об этом будут помнить тысячу лет.

У него начинается припадок, заметил Юстас. Надеюсь, привязан он крепко.

Да, — подтвердил Грюм. — Сила его сейчас удвоилась, а я плохо владею шпагой. Конечно, он обоих нас сомнет, и Джил придется одной бороться со змеем.

Узник так напрягся всем телом, что веревки врезались ему в руки и ноги.

Берегитесь, продолжал он. — Однажды я разорвал их. Но колдунья тогда была здесь. А теперь она вам не поможет. Освободите меня, и я буду вам другом. Сейчас я вам смертельный враг.

Хитрит, а? пробормотал Грюм.

Раз и навсегда, — сказал рыцарь, — умоляю вас, освободите меня. Страхом и любовью, светлым небом Наземной страны, Великим Львом, Самим Эсланом, заклинаю вас...

Ой! — разом вскричали все трое путников.

Это знак, произнес Грюм.

Да, это слова знака, — осторожно проговорил Юстас.

— Ох, что же делать? спросила Джил.

И впрямь решить было трудно. Неужели Эслан велел им освободить кого угодно, даже безумца, если он попросит их во имя Льва? Может быть, это просто случайность? А может быть, королева знала о знаках и заставила рыцаря выучить это имя, чтобы заманить их в ловушку? А вдруг это настоящий знак? Они прошляпили уже трижды; в четвертый раз этого делать нельзя.

Ох, если бы знать наверное! воскликнула Джил.

— Мне кажется, мы знаем, — произнес Грюм.

Думаете, ничего плохого не случится, если мы развяжем его? спросил Юстас.

Я не знаю, — ответил Грюм. Эслан не сказал Джил, что случится. Он только сказал, что нужно делать. Может, он убьет нас, но действовать мы должны.

Они стояли, глядя друг на друга: им было очень страшно.

Ну что же, — сказала Джил. Прощайте, друзья!.. — И они пожали друг другу руки. Рыцарь кричал, губы его покрыла пена.

Вперед, Юстас! — скомандовал Грюм, вынул из ножен шпагу и шагнул к пленнику.

Во имя Эслана, — произнесли они и перерезали веревку. Как только узник стал свободен, он одним прыжком достиг стола, схватил меч и вынул его из ножен.

На, получай! крикнул он, обрушивая удары на серебряное кресло. Меч был отличный, серебро коробилось, как картон, и через секунду на полу сверкали мелкие обломки. Вдруг они ярко вспыхнули, раздался грохот, и в комнате на минуту гнусно запахло.

Так тебе и надо, орудие колдовства, сказал рыцарь. Чтобы твоя хозяйка не могла мучить другую жертву. Затем он обернулся к своим спасителям. Все неприятное в его лице исчезло.

Как! воскликнул он, увидев Грюма. Неужели я вижу Хлюпа, настоящего, живого, доблестного нарнийского Хлюпа?

Так вы знаете о Нарнии? — спросила Джил.

Забыл ли я о ней, когда был заколдован? — спросил сам себя рыцарь. Теперь все мучения позади. Поверьте, уж я-то знаю Нарнию, ведь я Рилиан, нарнийский принц, а Каспиан, великий король, мой отец.

Ваше королевское величество, — воскликнул Грюм, преклоняя колено, мы пришли сюда за вами.

Кто же вы, мои незнакомые освободители? обратился принц к Юстасу и Джил.

— Нас послал сюда сам Эслан, — ответил Юстас. — Меня зовут Юстас, и я плавал с вашим отцом на остров Раманду.

О, я стольким вам обязан, сердечно произнес принц. — А где мой отец? Жив ли он?

Он отплыл на восток прежде, чем мы покинули Нарнию. ответил Грюм. Король очень стар. Один шанс из десяти, что его величество вернется из плавания живым.

Вы говорите, что он стар. Сколько же времени я провел во власти колдуньи?

Десять лет прошло с тех пор, каквы, ваше величество, исчезли в лесу на севере Нарнии.

Десять лет! произнес принц, закрывая лицо. — А теперь, милые друзья... но постойте! Я слышу шаги. Закрой дверь на замок, мальчик Нет, лучше сделаем иначе: я одурачу этих подземельцев, если Эслан пошлет мне разум.

Он решительно подошел к двери и распахнул ее.

Глава двенадцатая КОРОЛЕВА ПОДЗЕМНОЙ СТРАНЫ

Вошли двое подземных жителей, остановились у двери и низко поклонились. За ними появилась та, которую никто не ожидал, дама в зеленом, королева Подземной страны. Замерев в дверном проеме, она обвела взглядом комнату и увидела все — троих незнакомцев, обломки серебряного кресла, освобожденного принца с мечом в руках. Она побледнела —Джил подумала, что так бледнеют от ярости, а не от страха, — и на мгновение остановила на принце смертоносный взгляд. Но сразу же как будто смягчилась.

— Оставьте нас, — приказала она подземельцам. Пусть нас никто не беспокоит, пока я не позову, иначе ему не жить. Гномы послушно затопали куда-то, а королева закрыла дверь и повернула ключ в замке.

Лучше тебе, мой принц? спросила она. — Твой припадок еще не наступил или уже кончился? Почему ты не привязан? Кто эти чужестранцы? Это они разбили кресло — единственное твое спасение?

Принц Рилиан вздрогнул, когда она заговорила. И неудивительно трудно стряхнуть чары, державшие тебя десять лет. Затем с заметным усилием он сказал:

Это кресло больше не нужно, сударыня. Сотни раз говорили вы мне, как глубоко вам жаль, что я околдован, и несомненно обрадуетесь, узнав, что чары разрушены навсегда. Наверное, вы в чем-то ошиблись, что-то сделали неверно. А мои друзья освободили меня. Сейчас, в здравом уме, я хочу сказать вам: во-первых, мне гнусен ваш замысел поставить меня во главе ваших подземных воинов, чтобы я мог ворваться в Наземную страну и силой стать королем у тех, кто не сделал мне ничего дурного. Во-вторых, я, Рилиан, единственный сын Каспиана Десятого, покидаю ваш двор и отправляюсь домой. Прошу вас выпустить нас из вашего темного королевства и дать нам охрану.

Королева ничего не сказала, но мягко пересекла комнату, не сводя глаз с принца. Она подошла к небольшому ящичку, встроенному в стену, открыла его, вынула горсть зеленого порошка и бросила его в огонь. Огонь вспыхнул чуть ярче, и тут же комнату наполнило сладкое благоухание. Постепенно оно становилось сильнее и все больше мешало думать. Затем она взяла музыкальный инструмент вроде мандолины и начала играть — столь монотонно, что через несколько минут звуки уже были не слышны. Но чем меньше их слышали, тем больше они лезли в голову и словно входили в кровь и тоже мешали думать. Поиграв немного, королева заговорила сладким голосом.

Нарния? спросила она. Я часто слышала это слово от вашего высочества. Вы произносили его в беспамятстве. Дорогой принц, вы очень больны. Такой страны нет.

Это не так, сударыня, — возразил Грюм. Видите ли, я прожил в этой стране всю свою жизнь.

Вот как? — спросила королева. Расскажите нам, пожалуйста, где же эта страна?

Наверху, решительно начал Грюм, показывая наверх. Но не скажу точно, где именно.

Неужели? мелодично засмеялась королева. Наверху, среди камней?

Нет, — возразил Грюм, с трудом глотая воздух. — Это Наземная страна.

А что же это такое? Где эта, как ты ее называешь... Наземная страна?

Да что вы нас дурачите! — воскликнул Юстас, с трудом боровшийся с колдовским запахом и звуками музыки. Как будто сами не знаете! Это наверху, там, где над головой небо, солнце и звезды. Да вы сами там были. Мы же вас видели.

Помилуйте, мой милый друг! засмеялась колдунья серебристым смехом. — Я не помню об этой встрече. Да ведь мы часто встречаем друзей во сне А сны у всех разные, к чему же спрашивать, помнят ли их другие?

— Сударыня, — твердо произнес принц, — я уже сказал вашей милости, что я сын короля Нарнии.

Конечно-конечно, дорогой, произнесла колдунья так, как будто ублажала ребенка. — Конечно, ты король своих воображаемых стран.

Но мы там тоже были, — подхватила Джил. Она была сердита, потому что чувствовала, что чары действуют на нее все сильнее.

— Ты, конечно, тоже королева Нарнии? — насмешливо произнесла колдунья.

Ничего подобного, сказала Джил, топнув ногой. — Мы пришли из другого мира.

Ну, эта игра еще интересней, заметила колдунья. Расскажи. душечка, где этот мир? Что за корабли и колесницы ходят между вашим и нашим миром?

Конечно, многое тут промелькнуло в голове у Джил: экспериментальная школа, родной дом, радио, кино, машины, самолеты. Но они припомнились смутно и где-то очень далеко. «Длинь-длинь-длинь», — пели струны под рукой колдуньи. Джил даже не могла вспомнить их названия. Ей не пришло в голову что на нее действуют чары, волшебство уже набрало силу. Ведь чем больше вы околдованы, тем меньше вы это чувствуете. Она сказала:

Нет, наверное, другой мир — это просто сон.

И ей стало намного легче.

— Конечно, сон, — согласилась колдунья, перебирая струны.

Да, сон, подтвердила Джил.

Такого мира никогда и не было, говорила колдунья.

Да, такого мира не было, — вместе сказали Джил и Юстас.

Нет никакого мира, кроме моего, напевно сказала колдунья.

— Никакого мира, кроме вашего, согласились дети.

Но Грюм все еще боролся.

Мне не совсем ясно, что вы понимаете под миром, произнес он сдавленным голосом. — Пиликайте на своей деревяшке, пока у вас пальцы не отвалятся, но я не забуду Нарнии и наземный мир. Пускай мы его больше не увидим. Может быть, вы уничтожили его или покрыли мраком, как здесь. Вполне возможно. Но я помню, что жил там. Я видел небо, усеянное звездами. Я видел солнце, поднимающееся из-за моря и опускающееся за горы. Я видел полуденное солнце, хотя смотреть на него было трудно так оно сияло.

От этих слов Юстас и Джил как будто очнулись. Они снова задышали легко и взглянули друг на друга.

Ну конечно! воскликнул принц, — Конечно! Да благословит тебя Эслан, доблестный Хлюп. Мы все были как во сне эти несколько минут. Как вы могли забыть? Все мы видели солнце.

Еще бы не видеть, взбодрился Юстас. Молодец. Грюм, ты самый разумный из нас.

Тут раздался голос колдуньи, нежный, как воркованье горлицы в сонном летнем саду:

А что это за солнце? На что оно похоже? («Длинь-длинь-длинь».)

Разрешите, сударыня, холодно и учтиво начал принц. — Видите эту лампу? Она круглая, желтая, освещает всю комнату и висит над головой. То, что мы называем солнцем, похоже на лампу, только больше и ярче. Оно дает свет Наземной стране и висит в небе.

На чем же оно висит? — спросила колдунья, а пока они думали над ответом, добавила с мягким смешком: — Вот видите, когда вы пытаетесь все трезво обдумать, вы не можете найти слов. Вы говорите, оно вроде лампы. «Солнце» приснилось вам, потому что вы насмотрелись на лампу. Лампа реальна, а солнце выдумка, детская сказочка.

Да, понимаю, — произнесла Джил тяжелым безнадежным тоном. Должно быть, так оно и есть.

Колдунья медленно повторила:

Солнца нет. Ей ничего не возразили, и она повторила еще мягче: — Солнца нет.

Четверо помолчали, стараясь что-то додумать, и сказали хором:

— Вы правы, солнца нет. — Им сразу полегчало.

И никогда не было, — сказала колдунья.

И никогда не было, произнесли принц, Хлюп и дети.

Джил чувствовала, что ей нужно что-то вспомнить. И ей это удалось, но сказать это было очень трудно, просто губы не разжимались. Наконец с огромным усилием она сказала:

— Зато есть Эслан.

Эслан? переспросила колдунья и заиграла быстрее. — Какое прекрасное имя! А что оно значит?

Это Великий Лев, пославший нас в этот мир на поиски принца, — сказал Юстас.

— А что такое «лев»? — спросила колдунья.

Ах, да бросьте вы, — воскликнул Юстас. — Неужели вы не знаете? Как бы вам описать? Вы видели когда-нибудь кота?

Конечно, — кивнула колдунья. — Я люблю кошек.

Ну так вот, Лев чуть-чуть напоминает огромного кота. Правда, у Него есть грива. Не такая, как у лошади, а как парик у судьи, только золотая. И Он очень сильный.

Колдунья покачала головой.

— Ах, вон оно что! — сказала она. — Да, это то же самое, что с «солнцем» ... Вы видели лампы, вам приснилась большая сильная лампа, и вы назвали ее солнцем. Вы видели котов, вам представился кот покрупнее, и вы его назвали львом. Ну что же, неплохая фантазия, но вам бы она больше пошла, будь вы помоложе. И посмотрите, выдумать вы ничего не можете, все видели здесь, в реальном мире, моем единственном мире. Только великоваты вы для такой игры. Вам же, милый принц, просто стыдно, вы-то совсем взрослый! Одумайтесь, оставьте вы эти детские забавы. У меня есть для вас реальное дело. Нарнии нет, и нет Наземной страны, нет неба, нет солнца, нет Эслана. А сейчас все в постель. Пора спать. Снов не смотрите, а завтра ведите себя умнее.

Принц и дети стояли, опустив головы, щеки у них горели, глаза слипались, силы были на исходе. Но Грюм, в отчаянии собрав все свои силы, подошел к огню. Он знал, что ноги его, хотя и босые, не пострадают так, как пострадали бы у человека, — ведь они были перепончатые, жесткие и кровь в них текла холодная, как у лягушек, но все же ему будет больно. И вот он наступил на пылающие уголья, кроша их в пепел.

Приторный, тяжелый запах сразу стал слабее. Огонь еще не потух, но стал меньше, запахло паленой кожей, а это не колдовской запах. В голове у всех заметно посветлело. Дети и принц выпрямились и открыли глаза.

Колдунья закричала диким голосом, сильно отличавшимся от сладкою воркованья:

Что ты делаешь? Только прикоснись к моему огню еще раз, негодяй чешуйчатый!

Но боль в ногах придала особую ясность мыслям Грюма.

Минуточку! произнес он, ковыляя прочь от огня. — Минуточку внимания, мадам. Все, что вы сказали, верно. Я всегда хочу знать худшее и держаться как можно лучше. Потому спорить с вами не стану. Допустим, мы видели во сне или выдумали все это: деревья, траву, солнце, звезды и даже Эслана. Но тогда выдумка много важнее реальности. Допустим, это мрачное место и есть единственный мир. Тогда он никуда не годится, забавно, а? Если вы правы, мы просто дети, играющие в глупую игру. Но четверо детей создали игрушечный мир, который лучше всякой вашей мрачной ямы. И я не предам игрушечного мира. Я останусь с Эсланом, даже если Его нет. Я буду жить как нарниец, даже если нет Нарнии. Благодарю за ужин, но мы четверо покинем ваш двор, вступим в темноту и посвятим жизнь поискам Наземной страны. Не думаю, что жизнь эта будет долгой, но стоит ли о том жалеть, если мир таков, каким вы его описали.

Ух ты, молодчина, Грюм! — закричали Юстас и Джил. Но принц закричал:

— Берегитесь!

Мандолина куда-то делась. Руки колдуньи как бы прилипли к ее бокам, ноги переплелись, ступни исчезли. Длинная зеленая ткань ее платья становилась все плотнее и все больше прилегала к телу, само же оно извивалось и корчилось, словно в нем не было ни единой кости. Голова откинулась назад, от лица остались одни глаза, огромные, без бровей и ресниц, и глаза эти пылали. Писать об этом долго, а случилось это чуть не за секунду, — и ядовито-зеленая змея толщиной с Джил обвила отвратительным телом ноги принца. Мгновение и другой виток примотал бы его руки к туловищу. Но принц успел поднять руки, и страшный узел завязался лишь вокруг его груди, едва не сломав ему ребра

Принц схватил левой рукой шею чудища и сдавил. Лицо змеи (если это можно назвать лицом) было совсем близко от его лица, раздвоенный язык высовывался из пасти. Правой рукой принц пытался обнажить свой меч. Однако Юстас и Грюм уже обнажили шпаги и бросились ему на помощь. Оба удара обрушились одновременно. Шпага Юстаса скользнула по змеиному телу, но даже не поранила чешуи. Грюм ударил прямо по шее, но тут ударил и сам принц, и ему удалось отсечь голову. Чудовище упало и, свитое кольцами, как кусок веревки, испустило дух. Все трое стояли, тяжело дыша. Можете себе представить, какое противное это было зрелище.

Благодарю вас, друзья мои, теперь моя мать отомщена, произнес принц, когда смог говорить. Трое мужчин постояли молча, переводя дух, а Джил — вполне резонно — села на пол и думала: «Надеюсь, я не свалюсь в обморок... и не зареву... и вообще».

Я отомстил за свою мать, — сказал принц Рилиан. — Конечно, это та же змея, за которой я гнался в нарнийском лесу. Все эти годы я прожил рабом у той, что убила мою мать. Я рад, что колдунья приняла свой змеиный облик. Честь не позволила бы мне убить женщину. Но что с дамой? — указал он на Джил.

Спасибо, ничего, — сказала Джил.

Отважная дева, — сказал принц, низко ей кланяясь. — Несомненно, вы принадлежите к знатному и славному роду. Ну что ж, друзья, тут осталось чем подкрепиться. А потом обсудим, что делать дальше.

— Прекрасная мысль, сэр, — сказал Юстас.

Глава тринадцатая ПОДЗЕМЬЕ БЕЗ КОРОЛЕВЫ

Все чувствовали, что им положен, как выразился Юстас, роздых. Когда колдунья заперла дверь, она велела своим подданным ее не беспокоить. Теперь первым делом надо было позаботиться о ногах Грюма. На повязки пошли две простыни из спальни принца, разорванные на полосы и смазанные оливковым маслом. Затем все присели отдохнуть, перекусить и обсудить план бегства.

Рилиан сказал, что выбраться на поверхность нетрудно, отверстий здесь много. Но ему не доводилось выходить одному, а к этим отверстиям они с колдуньей выбирались на корабле по Морю Мрака. Никто не может знать, что сделают подземные жители, если явиться в порт без колдуньи и потребовать корабль. Правда, один из новых выходов был по эту сторону моря, всего в нескольких милях. Принц знал, что этот выход прокопан почти до самой поверхности, возможно, окончен совсем, а колдунья прибыла сказать ему об этом и начать поход. Даже если это не так, они и сами могли бы докопать остальное, если только им удастся добраться туда и, если там нет охраны.

Если бы спросили меня... — начал было Грюм, но Юстас перебил его: Слушайте, что это за шум?

И я слышу его! — сказала Джил.

Все теперь слышали шум, но нарастал он постепенно. Сначала это был как бы легкий шум ветра, затем — словно рокот моря, наконец раздались треск, грохот, голоса и какой-то рев.

Клянусь Эсланом, — воскликнул принц, эта безмолвная местность обрела язык!

Он поднялся, подошел к окну и раздвинул занавески. Остальные столпились вокруг него.

Они увидели ярко-красный свет. Он шел с дальней стороны города, и огромные мрачные здания чернели на багряном фоне. Свет лился вдоль улиц, ведущих к замку, тут и там по двое и по трое мелькали подземцы. Вели они себя так, словно от кого-то прятались, — ныряли в тень домов и дверных проемов, быстро перебегали открытые места и ныряли снова. Но самым странным (особенно для тех, кто знал гномов) был шум. Кричали и вопили повсюду, со стороны порта доносился низкий, грохочущий рев, сотрясавший уже весь город.

Что это с ними? — спросил Юстас. — Неужели они так орут?

Навряд ли, — отвечал принц. — Сколько я тут томился, ни один мерзавец даже громко не говорил. Какая-нибудь новая гадость.

Что это за красный свет? — спросила Джил. — Что-нибудь горит?

Если бы спросили меня, сказал Грюм, — я сказал бы, что это подземный огонь рвется наверх. Будет новый вулкан. А мы окажемся в самом центре, это уж точно.

Посмотрите на корабль! воскликнул Юстас. Почему он так быстро плывет? Ведь на нем нет гребцов.

Смотрите, смотрите! вскричал принц. — Корабль миновал порт. Он уже на улице! Корабли плывут по городу! Вода в море поднялась! Это наводнение. Хорошо еще, что замок на высоком месте. Но вода прибывает быстро.

Да что же это такое? — закричала Джил. — Огонь, вода, люди мечутся по улицам!

Я знаю, что это такое, — сказал Грюм. — Колдунья оставила в наследство целый набор чародейств, и, когда она умрет, царство ее развалится. Она из тех, кто готов умереть, если знает, что убивший ее сгорит, утонет, вообще погибнет вскоре после нее.

Вот именно, старина Хлюп, — согласился принц. Когда мы отсекли ей голову, колдовству ее был положен конец, и теперь глубинные земли рушатся. Мы видим конец Подземья.

Что ж мы, будем так сидеть и ждать? — взволнованно спросила Джил.

Ни в коем случае, — сказал принц. — Мой Дымок и колдуньина Вьюга стоят в стойле замка. Будем продвигаться к верхним землям и искать выход. На каждом коне поместятся двое всадников.

Ваше высочество не забудет надеть доспехи? — спросил Грюм. Мне не очень-то нравится их вид, указал он на улицу. Все посмотрели вниз Десятки подземцев шли со стороны порта, но уже не беспорядочно. Они передвигались, как солдаты при атаке, совершая броски и укрываясь.

Видеть не хочу больше эти доспехи, — сказал принц. Я в них как в переносной темнице. Они пропитаны колдовством и рабством. Но щит я возьму. Он вышел из комнаты, и, когда вернулся, глаза его сияли.

Взгляните, друзья! сказал он, протягивая свой щит. — Час назад он был черным и без герба, а теперь! Щит блестел как серебро, и на нем ярче крови и вишен пламенел лев.

Теперь ясно, — произнес принц, — что Эслан поведет нас, что бы с нами ни случилось. Преклоним колени и поцелуем его изображение. Затем мы спустимся в город и примем то, что уготовано нам.

Так они и сделали. Когда Юстас прощался с Джил, он сказал: «До свидания. Прости, что был груб. Надеюсь, ты доберешься невредимой». А Джил сказала: «До свидания. Прости, что бывала свиньей». В первый раз они покаялись друг перед другом, ибо в школах это не принято.

Принц открыл дверь, и они вышли на лестницу, трое — со шпагами наголо. Стража исчезла, огромная комната у подножия лестницы была пуста. В опустевшем замке стояла мертвая тишина.

На первом этаже они встретили толстое белокожее создание с поросячьим лицом. Он подъедал остатки пищи на столах. Взвизгнув по-поросячьи при виде путников, он шмыгнул под скамью, спрятав свой длинный хвост.

Войдя во двор, Джил услышала запах конюшни — такой честный, добрый, напомнивший об уроках верховой езды. И тут Юстас крикнул: «Ой, что это?»

Дивная ракета взвилась над замком и рассыпалась зелеными звездами.

— Фейерверк! — удивилась Джил.

— Да, — подтвердил Юстас, — но здешние жители не из тех, кто пускает ракеты ради шуток. Это сигнал.

Ничего хорошего он не предвещает... — проговорил Грюм.

Друзья, — сказал принц, — когда человек решился на такое, как мы, он должен оставить надежды и страхи, иначе смерть или свобода придут слишком поздно, чтобы спасти его разум и честь. Ну, лошадки (и он открыл ворота конюшни). Тихо, Дымок! Не бойся, Вьюга. Мы не забыли о вас.

Лошади пугались света и шума, и Джил помогла принцу оседлать их и взнуздать. Под звонкий цокот копыт они выехали через главные ворота на улицу: Джил и Грюм верхом на Вьюге, Юстас с принцем на Дымке.

Сгореть мы не сгорим, и то спасибо, — заметил Грюм, указывая направо. В нескольких метрах от них о стены домов плескалась вода.

Смелее! — сказал принц. — Дорога здесь спускается полого, вода уже не прибывает. Я больше опасаюсь вот кого, — и он указал шпагой на высокое жилистое существо с кабаньими клыками. Он и еще шесть таких же только что выскочили из боковой улицы и жались к стенам домов.

Принц ехал впереди к мерцающему красному свету. Он был очень рад, что освободился от колдовства, все опасности казались ему пустяковыми по сравнению с тем, что было, и он даже насвистывал старую песню про принца Корина. Остальным было жутковато. Позади них, судя по грохоту, сталкивались суда, рушились здания. Впереди слышался гул голосов, вопли, смех, грохот и скрежет. В небе разноцветными огнями загорался фейерверк. Что все это значило, никто не мог понять. Когда они достигли окраины, дело приняло более серьезный оборот. Теперь они могли ближе разглядеть своих врагов. Сотни, а может быть, и тысячи гномов двигались к источнику света. Продвигались они короткими бросками, останавливаясь и разглядывая всадников.

Если бы вы спросили меня, ваше высочество, — начал Грюм, — я ответил бы, что эти твари собираются отрезать нам путь.

Я тоже так думаю, — ответил принц. — Сквозь толпу нам не прорваться. Давайте держаться ближе вон к тому дому, а потом скроемся в его тени. Мы двое и наша юная дама поедем вперед, хотя кто-нибудь из этих негодяев, конечно, будет нас преследовать. А ты, Грюм, стань в засаду и отлови одного своими длинными руками. Мы сможем узнать от него, что они замышляют.

Другие кинутся его спасать, — сказала Джил не совсем твердым толосом.

Тогда, сударыня, — отвечал принц, — мы умрем, защищая вас, а вы препоручите себя Льву. Ну, добрый Грюм, иди.

Хлюп-Хляп соскочил с коня и быстро скользнул в тень. Остальные шагом продвигались вперед. Вдруг позади раздались пронзительные крики, знакомый голос произнес: «А ну-ка! Не вопи, а то как наподдам. Можно подумать, поросенка режут».

Хорошо сделано, мой друг! — воскликнул принц. — Юстас, будь любезен, придержи Дымка. — И он спешился, и все трое молча уставились на Грюма, выводящего на свет свою добычу. Это был маленький гном фута в три высотой. На голове у него был гребень вроде петушиного, только жесткий, маленькие розовые глазки и толстая морда придавали ему сходство с карликовым гиппопотамом.

— Что ж, сын земных недр, говори правду, — молвил принц, подноси острие меча к шее пленника. — Веди себя, как честный гном. Обманешь умрешь. Добрый мой Грюм, как же он сможет говорить, пока ты его держишь за горло?

— Никак не сможет, — сказал Грюм. — Равно как и кусаться. Будь у меня такие дурацкие руки, как у людей (прошу прощенья, ваше высочество), он бы меня прогрыз до костей. Все же и хлюпу надоедает, когда его жуют.

Гном, — сказал Рилиан, — укусишь еще раз — и тебе конец. Отпусти его, Грюм.

— О-о-о! — завопил гном. — Пустите меня, пустите, это не я!

— Что не ты? — спросил Грюм.

— Все что хотите, ваша честь! — ответил гном.

Как твое имя? — спросил принц. — И чем это все заняты?

О, ваша честь, о, ваша милость! голосил гном, — Обещайте, что вы не скажете королеве!

— Та, кого ты зовешь королевой, мертва, — строго произнес принц. Я сам убил ее.

— Что?! — вскричал гном, широко открывая рот от удивления. — Мертва? Эта ведьма? И ее убили вы? он облегченно вздохнул и добавил: Тогда вы друг наш, ваша милость!

Принц отвел меч от его шеи. Грюм разрешил ему сесть. Гном обвел путешественников моргающими красными глазами, хихикнул, еще раз хихикнул и начал рассказ.

Глава четырнадцатая САМОЕ ДНО МИРА

Меня зовут Гогл, — сказал гном, и я расскажу вам что знаю. Час назад все мы делали нашу работу — вернее, ее работу, — и было нам, как всегда, невесело. Мы молчали. Вдруг раздался страшный грохот. Только он раздался. каждый подумал про себя: «Как давно я не пел, не танцевал, не хлопал хлопушками. Почему же это? Должно быть, я заколдован. Зачем мне тащить это бремя. Не хочу больше, и все». Мы побросали мешки, вязанки, лопаты, обернулись и увидели вон там яркий свет. И каждый спросил себя: «Что это?» И каждый ответил себе: «Разверзлась бездна, и мягкий теплый свет поднимается с самого дна мира, которое на тысячу метров глубже нас».

Ну и дела! воскликнул Юстас. Неужели есть места еще глубже ваших?

— Как же, ваша честь! — ответил Гогл. — И прекраснее, надо сказать. Мы называем их землей Бисма. Сейчас мы в колдовской стране. Она, с точки зрения гнома, слишком близка к Наземной. Ох-ох-ох, почти и разницы нет. Понимаете, колдунья извлекла нас из Бисма и заставила на нее работать. И мы обо всем этом забыли: кто мы такие и где наша родина. Мы могли делать и думать только то, что она нам внушала. А внушала она только мрачное и унылое. Я почти забыл, как смеются и плачут. Но когда раздался треск, открылась бездна и море стало вздыматься, я все вспомнил. И мы, конечно, решили спуститься по расщелине к себе домой на родину. Вот вы и видите теперь, как все наши на головах стоят от радости и пускают фейерверк. Буду вам очень признателен, если вы и мне позволите к ним присоединиться.

Ой, как хорошо! — воскликнула Джил. — Я очень рада, что мы освободили гномов! И я еще рада, что и они и принц не такие страшные, как казались.

Все это очень хорошо, — осторожно начал Грюм, — но что-то я не вижу, чтобы эти гномы спешили к себе на родину. Скорее, они похожи на военный отряд. Ну-ка, посмотри мне в лицо, Гогл, и скажи, не готовились ли вы к бою?

Разумеется, готовились, ваша честь, ответил Гогл. — Видите ли, мы не знали, что колдунья мертва. Мы думали, она наблюдает за нами из замка. Мы ведь не знали, что ваша честь против колдуньи, и решили сражаться до конца.

Клянусь, это честный гном, сказал принц. — Отпустим его, друг мой Грюм. Любезный Гогл, я был заколдован, как ты и твои друзья, и память только что вернулась ко мне. А теперь скажи нам, не знаешь ли ты дороги к тем новым ходам, по которым колдунья собиралась вести армию наверх?

Как не знать! Я покажу вам, где они начинаются, только не просите меня проводить вас. Я скорее умру.

Почему? с тревогой спросил Юстас. — Что там такого?

Слишком высоко, — ответил Гогл и вздрогнул. — Для нас это самое страшное. Колдунья собиралась отправить нас наружу, на поверхность земли. Говорят, там вообще нет крыши над головой, только огромная пустота, которую называют «небо». Те ходы зашли далеко: взмахни еще раз-два — и выйдешь на поверхность.

Да что ты говоришь! вскричал Юстас, а Джил сказала:

Наверху совсем нестрашно. Нам там нравится. Мы живем там.

Я слыхал, что там тоже живут, — ответил Гогл. Но я думал, что просто оттого, что вы не знаете дороги вниз. Неужели вам нравится ползать, как мухам, по земле?

— Ты лучше покажи нам дорогу, попросил Грюм.

В добрый час! — воскликнул принц, и все отправились в путь. Принц вскочил на коня, Грюм сел позади Джил, Гогл указывал дорогу, выкрикивая на ходу, что колдунья мертва и что четверо всадников неопасны. Те, кто слышали первыми добрую весть, передавали ее остальным, и через несколько минут все огласилось криками и гамом: сотни гномов прыгали, катали обручи, стояли на головах, играли в чехарду, трещали огромными хлопушками. Они собрались вокруг Дымка и Вьюги, и принц десять раз подряд рассказывал, как его околдовали и освободили.

Так они достигли обрыва. Он был глубиной в тысячу футов и футов в двести шириной. Они спешились, подошли к краю и заглянули вниз. Сильный жар и странный запах обдал их лица. В глубине обрыва что-то сверкало, словно огненная река. Склоны, спускавшиеся к ослепительной ленте, переливались синим, алым, зеленым, ослепительно-белым, словно огромный витраж. По неровным краям, темные, как жуки, на этом фоне, карабкались обитатели Подземной страны.

Достопочтенные господа, — обратился Гогл к путникам, — почему бы и вам не спуститься вниз? Там, в Бисме, вы были бы счастливее, чем в холодном незащищенном наземном мире. По крайней мере, загляните к нам в гости.

Джил была убеждена, что никто и на секунду не соблазнится таким предложением, но, к своему ужасу, услышала, как принц сказал:

— В самом деле, добрый мой Гогл, я почти готов с тобой отправиться. Это замечательное путешествие, и ни один человек, вероятно, никогда не заглядывал в Бисму. Но могут ли там жить люди? И плаваете ли вы сами по огненной реке?

Нет, ваша милость, мы не плаваем. Только саламандры живут в огне.

— А кто они такие? — спросил принц.

— Трудно сказать, — ответил Гогл. — Они раскалены добела, на них не посмотришь. Больше всего они похожи на ящерок. Они говорят с нами прямо из огня. И какие они умные, какие ученые — заслушаешься!

Джил взглянула на Юстаса. Она была уверена, что ему совсем не хочется спускаться вниз. Но сердце у нее упало, когда она увидела, что он переменился. Теперь он больше походил на Рилиана, чем на Гадли из экспериментальной школы. Юстас снова стал тем, кто плавал с королем Каспианом на Край Света. Он сказал:

Ваше высочество, если бы здесь был мой старый друг Храброхвост, предводитель говорящих мышей, он сказал бы, что честь велит нам отправиться в Бисму.

Тогда вниз! — воскликнул Гогл. — Я покажу вам золото, серебро и драгоценные камни.

Что вы, честное слово! — фыркнула Джил. Как будто мы не знаем, что мы сейчас находимся глубже всяких шахт.

Да, — ответил Гогл, — я слыхал о тех дырках в земной коре, которые наземцы зовут шахтами. Но там добывают мертвое золото, мертвое серебро и самоцветы. А у нас в Бисме все это живое, как трава и цветы. Я сорву для вас ветку спелых рубинов, отожму для вас чашечку алмазного сока. Да вы и прикоснуться не захотите к холодным сокровищам ваших мелких шахт, когда испробуете живые.

Мой отец плавал на Край Света, — задумчиво произнес Рилиан. Сыну его пристало спуститься на дно мира.

Если ваше высочество хочет застать своего отца в живых, возразил Грюм, — сейчас самое время отправиться наверх.

И я не спущусь ни за что в эту дыру, — добавила Джил.

— Ну что же, если вы решили возвращаться на землю, — сказал Гогл, есть один участок дороги пониже, чем этот. И если на реке прилив...

Боюсь, что нам действительно нужно отправляться, вздохнул принц. — Но полсердца я оставил в Бисме.

Где же дорога? спросил Грюм.

Вдоль нее стоят фонари, ответил Гогл. — Начало ее виднеется за обрывом.

А долго ли фонари будут светить? спросил Грюм.

В этот миг голос, шипящий, словно огонь, раздался из глубины:

Скорее! Скорее! К скалам! Щель закрывается! Быстро! И со страшным треском и грохотом стали сдвигаться скалы. Со всех сторон сломя голову в щель бросились запоздавшие гномы.

До свидания, — прокричал Гогл и нырнул вниз. Теперь щель была не шире реки. Потом стала узкой, как у почтового ящика. Наконец, можно было различить только яркую нитку. Скалы сомкнулись, и с таким грохотом, словно сотни поездов разом сцепили буфера. Горячий, душный запах исчез. Путники были одни в Подземной стране. Стало еще темнее, лишь тусклые лампы отмечали путь.

— М-да... — протянул Грюм. — Они потухнут минут через пять...

Лошадей пустили галопом, и подковы зацокали по сумеречной дороге. Почти сразу путь пошел под уклон. Они бы подумали, что Гогл обманул их, не свети на другой стороне долины другие фонари, то ниже, то выше. В конце долины фонари освещали поток воды.

— Поспешим, — крикнул принц, и они галопом спустились по склону. Уже минут через пять там не было бы пути. Поток несся по долине, как с мельничной плотины, но глубина пока была с полметра. И хотя вокруг лошадиных ног вода крутилась водоворотом, они благополучно достигли другого берега.

Начался медленный, утомительный подъем. Впереди ничего не было видно, кроме тусклых фонарей, уходящих все выше и выше. Оглянувшись назад, путники увидели, как разлилась вода. Все холмы Подземной страны стали теперь островами, и на этих островах стояли фонари, но каждый миг какой-нибудь из них угасал. Наступила полнейшая темнота, видна была только дорога.

Не нравятся мне эти фонари, — сказал Грюм. — Что-то они бледноваты... Такими они и были, — возразила Джил.

— Но сейчас свет зеленее, — настаивал Грюм.

— Думаешь, они гаснут? — спросил Юстас.

Ну, как бы то ни было, вечно они светить не будут, — ответил Хлюп-Хляп.

Дорога тем временем изменилась. Верхний свод Подземной страны был уже так близко, что даже при тусклом свете путники отчетливо видели его. Мощные, грубые стены теснили их со всех сторон. Им попадались кирки, лопаты, тачки — несомненно, здесь недавно копали. Наконец свод навис так низко, что Грюм и принц стукнулись об него головами. Все спешились и повели лошадей рядом. Дорога была неровной, и каждый шаг приходилось делать с осторожностью. Вдруг Джил вскрикнула. Темнота сгущалась. Лица у всех стали странными и зеленоватыми. Свет впереди исчез, свет позади тоже. Они оказались в полной темноте.

— Мужайтесь, друзья, — произнес голос принца. — Погибнем мы или спасемся, Эслан нас не оставит.

Вы правы, ваше высочество, — произнес голос Грюма, — к тому же своя польза есть и в том, что мы тут застрянем: родные сэкономят на наших похоронах.

Джил промолчала. (Если вы не хотите, чтобы другие знали, как вы напуганы, самое мудрое — молчать, голос вас выдаст.)

— Чем стоять здесь, — сказал Юстас, — можно с таким же успехом идти дальше. — Голос его дрожал, и Джил поняла, что поступила правильно, промолчав.

Грюм и Юстас отправились первыми, вытянув вперед руки, чтобы не наткнуться на что-нибудь. Джил и принц шли следом, ведя лошадей.

Интересно, — прозвучал впереди голос Юстаса, — это мне кажется или там, впереди, свет?

И тут же заговорил Грюм:

— Стоп. Это тупик. Здесь земля, а не камень. Что ты сказал, Юстас? Эслан свидетель, Юстас прав, — начал принц. — Здесь что-то вроде... Это не дневной свет, — возразила Джил. — Он холодный, голубой... Лучше, чем тьма, — заметил Юстас, — а можем мы к нему подобраться? Он не впереди, а над нами, — сказал Грюм, — наверху той стены, в которую я уперся. Не могла бы ты, Джил, взобраться мне на плечи и посмотреть, как туда залезть?

Глава пятнадцатая ДЖИЛ ИСЧЕЗАЕТ

Свет, как это ни странно, ничего внизу не освещал. Было слышно, но не видно, как Джил пытается взобраться Хлюпу на спину. Точнее, было слышно, как он говорит ей: «Необязательно тыкать меня пальцами в глаза и засовывать ступню мне в рот» и попозже: «Давай, давай, я держу тебя за ноги, руками ты сможешь опереться».

Юстас и принц подняли головы и увидели темный контур головы у пятна света.

— Ну как? — закричали оба.

Это дыра, — ответила Джил. — Я бы проскользнула сквозь нее, если бы была чуточку повыше.

— А что сквозь нее видно? — спросил Юстас.

— Пока ничего, — ответила Джил. — Ну-ка, Грюм, встану-ка я тебе на плечи, чем сидеть на них. Я могу держаться за край.

Они услышали, как она возится, затем увидели ее почти всю на фоне серого света.

— Знаете... — начала Джил и вдруг закричала, но не от испуга. Звук был такой, словно рот ей прикрыла чья-то ладонь или в него что-то натолкали. Затем она вновь обрела голос, и ей казалось, что она кричит изо всех сил, но никто ничего не слышал. В один миг случилось сразу два события. Во-первых, пятно света на секунду пропало, а во-вторых, все услышали шорох и пыхтение.

Голос Хлюпа проговорил, задыхаясь:

На помощь! Быстрее! Держите ее за ноги! Кто-то тащит ее! Вон там! Нет, здесь! Ой, уже поздно!

Отверстие и холодноватый свет по-прежнему были видны, но Джил исчезла. — Джил! Джил! — в отчаянии кричали они. Ответа не было.

— Как ты мог выпустить ее ноги! — вопил Юстас.

— Не знаю, — тяжело вздохнул Грюм. — Такой уж я уродился, неудачник. Судьба, что называется. Из-за меня погибла Джил, я ел говорящего оленя все не вина моя, а судьба. Но, конечно, это и вина моя!

Позор нам всем! — сказал принц. — Мы послали отважную юную даму в стан врагов, а сами в безопасности.

— Ну не так уж все плохо, — возразил Грюм. — Мы не в безопасности, нас ожидает голодная смерть.

Интересно, такой ли я худой, чтобы пролезть там, где Джил? — спросил Юстас.

А с Джил произошло вот что. Когда она высунула голову из дыры, то обнаружила, что смотрит сверху вниз, как с балкона, а не как из люка. Она так долго была в темноте, что глаза ее поначалу ничего не могли различить, и разобрала она только, что видит не солнечный дневной мир, как она надеялась. Воздух был мертвяще холодным, свет — бледно-голубым. Что-то шумело, в воздухе летали какие-то белые шары. Затем она услышала топанье ног, звуки скрипок, дудочек и барабана. Джил осмотрелась. Она выглядывала из дыры на склоне холма. Все было белым-бело. Вокруг толпилось множество существ, и она открыла рот от изумления, узнав невысоких, ловких фавнов и дриад с волосами-ветками. Приглядевшись, она поняла, что они танцуют, но танец их был столь сложен, что разобраться в нем сразу никто бы не смог. До нее вдруг дошло, что бледный свет исходит от луны и что белизна кругом — снег. В темном морозном небе сияли звезды, толстые темные тумбы позади танцующих оказались деревьями. Значит, путники не только поднялись в свой верхний мир, но и очутились в самом сердце Нарнии. У Джил закружилась голова от радости, а музыка, веселая, волшебная, преисполненная добрых чар, привела ее в полный восторг.

Все это быстрее увидеть, чем описать. Джил почти сразу повернулась, чтобы сказать друзьям: «Знаете, все отлично! Мы дома!» Но произнесла только «Знаете!», и вот почему: вокруг танцующих кольцом кружили гномы. На голове у них были красные капюшоны, отороченные мехом, с золотыми кисточками, а на ногах — высокие меховые ботинки. Они бросались снежками; это и были те белые шары, которые видела Джил. Они не швыряли их в танцующих, как глупые мальчишки, — нет, они бросали их в такт музыке и столь точно, что, если бы плясуны ни разу не сбились с ноги, ни один снежок не попал бы в живое существо. Танец этот (его называют Большой Снежный Танец) исполняют все ежегодно в первое зимнее полнолуние. Если танцуют очень хорошо, снежок ни в кого не попадает. Когда мороз, и уханье сов, и лунный свет разгорячат кровь лесных созданий, они пляшут до утра, и я бы очень хотел, чтобы вы это увидели.

Едва Джил произнесла: «Знаете», она запнулась просто потому, что огромный снежок, пролетавший между танцорами, попал прямо в нее и залепил ей рот. Но сейчас она не обиделась бы, если бы в нее попали и двадцать снежков; однако с набитым ртом говорить невозможно. Когда Джил выплюнула снег и смогла говорить, она почти все забыла от возбуждения; она яростно высунулась из дырки, как могла, и закричала танцорам:

— Помогите! Помогите! Мы зарыты в холме. Откопайте нас!

Нарнийцы, никогда не замечавшие дыры, очень удивились и стали осматриваться. Наконец они поняли, откуда идет голос. Увидев Джил, они бросились к ней, взобрались на бугор и протянули к ней руки. Джил ухватилась за них и выбралась из дыры, соскользнув с бугра головой вниз. Она поднялась и сказала:

— Давайте откопаем остальных. Там еще трое и две лошади. А один из них принц Рилиан.

Ее окружала толпа, потому что кроме танцоров здесь было много зрителей, которых она сначала не заметила. С деревьев посыпались белки и совы. Ежи спешили вперевалку на своих коротких ножках. Медведи и барсуки шли степенно. А пантера, возбужденно крутя хвостом, присоединилась к обществу последней. Едва они поняли, что сказала Джил, как развили бурную деятельность.

Живо за лопаты! — крикнули гномы. — За кирки! — и унеслись к лесу.

— Разбудите-ка кротов, копать — их дело, — сказал кто-то. — А что она там сказала о принце Рилиане?

Тсс! — прошипела Пантера. — Неудивительно, что девочка не в своем уме, — столько пробыть внутри холма! Не понимает, что говорит.

Да нет, она сказала, что принц Рилиан — это у нее такая лошадь, возразил кто-то.

— Нет, не говорила, — дерзко крикнула одна Белка. Говорила, — возразила другая, еще более дерзкая.

Да чт-т-то вы! Это же П-П-правда! Какие вы глупые! — говорила Джил, стуча зубами от холода.

Дриада накинула на нее меховую шубку, а один услужливый фавн поспешил в пещеру за горячим питьем. Он еще не вернулся, когда гномы принесли лопаты и заступы, и работа закипела. Тут Джил услышала крик: «Эй, что ты делаешь? Брось шпагу!», а потом: «Ну-ну, юноша, полегче» и даже: «Ну и норов у него!» Джил поспешила к этому месту и, не зная, плакать ей или смеяться, увидела бледное и грязное лицо Юстаса. Он неистово размахивал шпагой, пытаясь проткнуть всякого, кто к нему приблизится.

Конечно, для Юстаса последние минуты проходили совсем не так, как для Джил. Он слышал ее крик и видел исчезновение. Он, как и принц и Грюм, думал, что ее схватили враги. Он ждал, что дыра ведет в другую пещеру, освещенную каким-то зловещим светом и полную неведомых злобных существ. Он проявил немалую смелость, уговорив Грюма подставить ему спину, выхватив меч и просунув голову в дыру, за которой могло оказаться все что угодно. Другие бы, наверное, тоже так поступили, но дверь для них была слишком мала. Юстас был крупнее Джил и не так ловок и поэтому вылезал довольно таки неуклюже, обрушив вниз целую кучу снега. И вот когда он уже мог различать что-то, то увидел, что к нему мчатся десятки каких-то неизвестных существ. Немудрено, что он стал защищаться.

Юстас! — закричала Джил. — Это наши друзья, разве ты не видишь? Мы уже в Нарнии. Все хорошо.

Наконец поняв, где он, Юстас извинился перед гномами (которые любезно отвечали ему: «Не за что, не за что!»). К нему протянулось сразу множество коротких, волосатых рук. Джил просунула голову в темный проем и сообщила доброе известие остальным. А когда снова подняла голову, то услышала слова Грюма: «Бедняжка! Она слишком много пережила и слегка тронулась... Неудивительно, что ей мерещится невесть что!..»

Юстасу принесли чей-то теплый плащ и горячий грог. Пока они с Джил медленно пили обжигающий напиток, гномы, очень споро работая лопатами и кирками, расчищали снег вокруг дыры. Здесь, при свете луны и огромных нарнийских звезд, в окружении добрых и веселых лиц, даже трудно было поверить, что где-то неподалеку находится мрачное Подземное королевство.

Вскоре появилось не меньше десятка сонных (и поэтому недовольных) кротов. Но едва им объяснили, в чем дело, как они включились в общую работу. Даже фавнам нашлось дело: они отвозили землю на маленьких тачках.

Суетливые белки, степенные медведи и рассудительные совы уговаривали детей отужинать в пещере у огня. Но те не хотели и слышать об этом, ведь их друзья еще не были освобождены.

Должен сказать, что у нас, в нашем мире, никто не может так хорошо и быстро рыть землю, как гномы и кроты в Нарнии. Поэтому уже очень скоро в холме была проделана большая дверь, и из кромешной тьмы на свет появилось, к немалому удивлению многих, нечто длинноногое в странной остроконечной шляпе. Тот, кто никогда в жизни не встречал хлюп-хляпов, мог бы здорово перепугаться. За ним, ведя лошадей, вышел принц Рилиан.

При появлении Грюма послышались крики: «Это Хлюп-Хляп! Грюм с Восточных болот! Как живешь, дружище? Тебя тут все ищут! Лорд Трампик даже назначил награду!» Но все смолкли, когда увидели принца, — словно школьники, когда в класс вдруг входит директор. Всем стало ясно, кто это: ведь многие звери, гномы, дриады и фавны его помнили, а те, кто был постарше, — и его отца-короля в молодости (принц был очень похож на него).

Но его узнали бы и так. Принц был бледен, взлохмачен, утомлен, в запыленной темной одежде, но в его одежде было что-то, что есть у всех королей Нарнии, волей Великого Льва правящих этой страной. Все обнажили головы и преклонили колена. Но уже через миг запрыгали, закричали, стали кувыркаться, лобызаться, обниматься. Картина была на редкость трогательной, и Джил даже прослезилась.

— Ваше высочество, — произнес старший из гномов, — мы просим вас отведать вон в той пещере наш скромный ужин, приготовленный по случаю Большого Снежного Танца...

Охотно, — ответил принц. — Наверное, ни один принц, рыцарь или медведь не были голодны так, как мы.

И все двинулись к пещере. Джил слышала, как Грюм говорил своим ближайшим спутникам: «Нет-нет,моя история подождет. Ничего особенного со мной не произошло. А я хотел бы услышать новости. И не пытайтесь ничего сглаживать, я хотел бы узнать все сразу. Королевский корабль потерпел крушение? Сгорели какие-нибудь леса? Прилетели драконы?» А все громко смеялись и говорили: «Ах, Грюм, Грюм...»

Дети падали с ног от усталости и голода, но тепло пещеры, огонь очага, отблески, пляшущие по стенам, и деревянный стол, как на ферме, и каменный пол, и разноцветная посуда оживили их. И все же они задремали, пока готовился ужин. А пока они дремали, принц Рилиан рассказал об их приключениях старейшим зверям и мудрейшим гномам. Теперь все было ясно: и как злая Колдунья (конечно, та самая, что заморозила некогда Нарнию) убила сначала королеву, а потом заколдовала самого принца; и как он даже не подозревал, что страна, где он должен был стать королем (лишь по имени, конечно), — его собственная родина. Судя по тому, что случилось с детьми, она была в сговоре со злыми великанами Харфанга. «А урок из этого, ваше высочество, можно вынести такой, — сказал самый старый гном. — Эти северные ведьмы всегда хотят одного и того же, но с каждым столетием действуют иначе».

Глава шестнадцатая ВСЕ ХОРОШО

Когда наутро Джил проснулась, ей подумалось на одну страшную секунду, что она вернулась в Подземную страну. Но, заметив, что лежит на вереске, под мягким плащом, и увидев, что огонь трещит в очаге (словно его только что разожгли), а в пещеру светит солнце, она вспомнила счастливую истину. Ей казалось, что пахнет жареными колбасками. Накануне она прекрасно поужинала, хотя и очень хотела спать, и сейчас ей смутно припомнилось, как гномы толпились у огня с огромными, больше них, сковородками и жарили колбаски — не такие, как в школе, наполовину соевые или хлебные, а сочные, мясные, шипящие, румяные. И жареную картошку она ела, и каленые орехи, и печеные яблоки, набитые изюмом, и мороженое, и пила горячий шоколад.

Джил присела и огляделась. Грюм и Юстас спали неподалеку.

Эй, вы, вставать не собираетесь? —крикнула она. И услышала: Пора собираться. Неплохо вздремнули, но сколько же бездельничать? Мне кажется, — сказала Джил, взглянув на большой пушистый ком перьев, громоздящийся на старинных часах в углу пещеры, мне кажется, это наша Сова!

Верно, верно, — зашумела Сова, вынимая из-под крыла голову и открывая один глаз. — Я прилетела сказать тебе, что принц уже отправился в дорогу. Вам нужно поспешить за ним. Доброго пути! — И голова ее вновь исчезла.

Поскольку никаких надежд разузнать еще что-нибудь не было, Джил поднялась и стала искать, где бы ей умыться. Тут в пещеру вошел маленький фавн, цокая козлиными копытцами по каменному полу.

А, ты проснулась, дочь Евы, сказал он. — Разбуди сына Адама, вам нужно через несколько минут отправляться в путь, и двое кентавров любезно предложили доставить вас в Кэр-Пэравел! И тихо добавил: — Вы, конечно, понимаете, что это особая, неслыханная честь — ехать верхом на кентавре. Ждать им не пристало.

— Где принц? — спросили Юстас и Грюм, едва проснувшись.

Отправился в Кэр-Пэравел, чтобы встретить отца, — ответил Фавн, которого звали Орунус. — Корабль его величества вот-вот прибудет в гавань. Кажется, король повстречал Эслана — во сне или наяву, — а тот велел ему плыть назад и пообещал, что в Нарнии он увидит сына.

Юстас встал и вместе с Джил принялся помогать Фавну, готовившему завтрак. Грюму велели остаться лежать. Кентавр, по имени Ведонеб, знаменитый целитель, пришел взглянуть на обожженные ступни Грюма.

— М-да! — сказал Грюм не без удовлетворения. — Наверное, отрежет мне ногу по колено. Вот увидите.

Но в постели остался с радостью.

На завтрак была яичница с тостиками, и Юстас набросился на нее так, как будто не ужинал совсем недавно.

Знаешь, сын Адама, сказал Фавн, с некоторым страхом поглядывая на него, — не стоит уж так сильно торопиться. Я думаю, кентавры еще едят.

— Значит, они очень поздно встали? — удивился Юстас.

Нет, — возразил Фавн, — они встали до зари.

Значит, они долго ждали завтрака? — снова удивился Юстас.

— Нет, они начали есть, как только встали.

— Ужас какой! Они столько едят на завтрак?

Разве ты не знаешь, что у кентавров два желудка — человеческий и лошадиный? И оба требуют еды. Так что они едят кашу, почки, омлет с грудинкой, бутерброды с ветчиной, мармелад, кофе и пиво, часок пасутся и снова едят теплые отруби, овес, а под конец мешок сахару. Вот почему так хлопотно приглашать кентавров к себе в гости.

В этот момент послышался топот лошадиных копыт по скале, и дети обернулись. Двое кентавров, один с черной, другой с золотой бородой, спадающей на грудь, ожидали их, слегка наклонив головы, чтобы заглянуть в пещеру. Тут дети стали очень вежливыми и быстро кончили завтрак. Никто не назовет кентавра смешным, если его увидит. Они величавы и мудры (мудрости их научили звезды), редко веселятся, еще реже гневаются, но в гневе они ужасны.

До свидания, милый Грюм, — сказала Джил, подходя к постели Хлюпа. — Прости, что я называла тебя занудой.

И меня прости, — сказал Юстас. — Ты лучший на свете друг.

Надеюсь, мы еще увидимся, — произнесла Джил.

Навряд ли... — ответил Грюм. Я не очень-то рассчитываю попасть скоро в свой старый шалаш. А принц — он славный малый, но со здоровьем у него... Наверное, совсем отощал в этом Подземье. Того и гляди свалится.

Грюм! — воскликнула Джил. — Старый притворщик! Вечно ты ноешь, как на похоронах, а сам, наверное, очень счастлив. Говоришь так, как будто всего на свете боишься, а сам храбрый как... лев.

Ну, что до похорон... — начал Грюм, но Джил, услышав, что кентавры переступают копытами, очень удивила его: обняла за шею и поцеловала в болотного цвета щеку. Юстас попрощался с ним за руку; затем дети бросились к кентаврам, а Хлюп-Хляп, откинувшись на постели, заметил про себя: «Вот уж не мечтал! Хотя я и в самом деле недурен собой».

Ехать на кентавре — большая честь (и кроме Юстаса и Джил, никто из нас ее не удостоился), но это еще и очень неудобно. Если вам дорога жизнь, вы не попытаетесь оседлать кентавра, а скакать без седла — удовольствие маленькое. Однако кентавры держались вежливо и важно и, не поворачивая головы, рассказывали своим всадникам о свойствах трав и корней, о влиянии планет и о девяти именах Эслана. Как бы больно и тряско ни было детям, они отдали бы все, чтобы повторить это путешествие: снова увидеть поляны и склоны, сверкающие снегом, встретить кроликов, белок и птиц, желающих вам доброго утра, подышать воздухом Нарнии и услышать голоса деревьев.

Они спустились к реке, ярко-синей при зимнем солнце, гораздо ниже последнего моста, который идет от городка Беруны, где такие красные крыши, и хлюп-хляп перевез их на плоту (именно хлюп-хляпы выполняют в Нарнии почти все работы, связанные с водой и рыбой). А когда они переправились, то поскакали по южному берегу в Кэр-Пэравел; и в самый миг прибытия увидели, что яркий корабль, похожий на огромную птицу, скользит по реке. Придворные стояли толпою от дворца до набережной, чтобы приветствовать короля Каспиана. Принц, сменивший темную одежду на алый плащ и серебряную кольчугу, стоял у воды, обнажив голову. Трампик сидел рядом в своей колясочке. Дети увидели, что пробраться сквозь толпу невозможно, и попросили кентавров, чтобы те позволили им посидеть у них на спинах еще немного и увидеть все поверх голов, и кентавры милостиво разрешили.

Серебряные трубы запели на палубе; матросы бросили на берег швартов; мыши (разумеется, говорящие) и хляпы закрепили его на берегу. Корабль пришвартовался. Музыканты, размещенные где-то в толпе, заиграли торжественный прекрасный гимн. Мыши подвели трап к борту корабля. Джил думала увидеть короля Каспиана, но тут возникло замешательство. Один из вельмож, очень бледный, сошел на берег и преклонил колено перед принцем и Трампиком. Несколько минут были видны лишь три головы, склонившиеся вместе, но никто не слышал слов. Музыка играла по-прежнему, и все же народ насторожился. Затем на палубу медленно вышли четыре рыцаря. Когда они стали спускаться по трапу, все увидели, что они несут на носилках старого короля, бледного и неподвижного. Они сошли вниз. Принц преклонил колено и обнял отца. Король Каспиан поднял руку и благословил сына. Народ закричал «ура», но не очень радостно, ведь что-то было не так. Потом король откинулся на подушки, музыка смолкла, наступила мертвая тишина. Принц склонил голову к ногам отца и заплакал.

Все зашептались и задвигались, Джил увидела, что те, на ком были шляпы, шлемы и капюшоны, обнажили головы. Потом она увидела, как над замком приспускали знамя с золотым львом. А после этого медленно и жестоко зарыдали трубы, и от музыки этой могло разорваться сердце.

Джил и Юстас спустились со своих кентавров (те этого не заметили).

— Хотелось бы мне быть дома, сказала Джил.

Юстас молча кивнул и закусил губу.

Я здесь, — послышался глубокий голос. Они обернулись и увидели Льва, такого сильного, доброго и золотистого, что все остальное стало блеклым. Джил забыла об умершем короле и помнила только, как Юстас свалился из-за нее с обрыва, и как она напутала со знаками, и как они часто ссорились. Она хотела сказать: «Прости меня», но не смогла. Лев взглядом приказал им встать и склонился к ним, и коснулся языком их бледных лиц, и сказал:

Не думайте больше об этом. Я не всегда браню. Ведь вы выполнили то, ради чего Я послал вас в Нарнию.

— Эслан, — спросила Джил, — можно нам вернуться домой?

Да, — ответил Лев. — И Я пришел забрать вас. — Он широко открыл пасть и дунул. Но на этот раз они не почувствовали, что летят: им показалось, что они стоят, как стояли, а сильным дыханием Льва сдуло корабль, короля, замок, снег и зимнее небо. Все это растворилось в воздухе, как кольца дыма, и неожиданно они оказались в сиянии полуденного летнего солнца, на мягкой траве, среди высоких деревьев, у чистого свежего ручья. Они вновь были на Горе Эслана, высоко над тем миром, где лежит Нарния. Но траурная музыка по королю все звучала, хотя никто не мог бы сказать, откуда шел звук.

Они шли вдоль ручья, и Лев шел впереди, и Он был таким прекрасным, а музыка такой безнадежно-печальной, что Джил не знала, отчего глаза ее полны слез.

У ручья Эслан остановился, и дети увидели на дне, на золотых камнях, короля Каспиана. Вода покрывала его, как прозрачное стекло. Длинная белая борода струилась, словно водоросли. Все трое стояли и плакали. Даже Лев плакал огромными львиными слезами, каждая из которых дороже всей Земли, если бы та стала одним огромным алмазом. И Джил увидела, что Юстас плачет не как ребенок и не как подросток, скрывающий слезы, а как мужчина. Это было точнее всего, хотя тут, на Горе, никаких возрастов больше не было.

Сын Адама, сказал Эслан, — пойди в чащу, сорви колючку и принеси мне.

Юстас повиновался. Колючка была длиной в полметра и острая, как рапира.

Воткни ее в мою лапу, сын Адама, — сказал Эслан, протягивая Юстасу правую переднюю лапу.

— Это непременно надо? — спросил Юстас.

Да, сказал Эслан.

И Юстас стиснул зубы и воткнул колючку, и показалась огромная капля крови, и упала в ручей над телом короля. Скорбная музыка смолкла, а мертвый король стал меняться. Белая борода посерела, потом пожелтела, укоротилась и исчезла совсем; запавшие щеки округлились, морщины разгладились, глаза открылись; он улыбнулся, поднялся, и перед ними встал почти мальчик (Джил не могла бы сказать точно, на Горе Эслана возрастов нет, да и тут, у нас, только очень глупые дети выглядят совсем по-детски и очень глупые взрослые — совсем по-взрослому). Он бросился к Эслану, и обхватил Его за шею, и поцеловал Его, как целует король, а Эслан поцеловал его, как целует лев.

Наконец Каспиан повернулся к детям. И тут он засмеялся.

— Ох, Юстас! Воскликнул он. Юстас! Значит, ты все-таки добрался до Края Света?

Юстас сделал к нему шаг, протянул обе руки, но вдруг отступил назад.

Послушай, запинаясь проговорил он. Я очень тебе рад. Но разве ты...? Я хочу сказать, ты не...?

— Ох, да не валяй дурака! — сказал Каспиан.

— Разве он не... умер? — спросил Юстас, глядя на Эслана.

Да, спокойно ответил Эслан, почти смеясь, как показалось Джил. — Он умер. Многие умерли. Даже Я. Живых гораздо меньше.

А! воскликнул Каспиан. Я знаю, что тебя беспокоит. Ты думаешь, я призрак или еще что-нибудь такое. Разве ты не видишь? Таким я был бы, явись я теперь в Нарнию. Я был бы таким, окажись я в вашем мире. Но, я думаю, это еще не твой мир, хотя и не Нарния.

Надежда охватила сердца Юстаса и Джил; но Эслан покачал лохматой головой.

Нет, дорогие Мои, сказал Он. Когда вы встретите Меня здесь снова, вы останетесь навсегда. Но сейчас вы должны вернуться к себе.

Владыка, сказал Каспиан. Мне всегда хотелось посмотреть на их мир. Это нехорошо?

Теперь ты не сможешь пожелать плохого, сын Мой, — сказал Эслан. — Ты увидишь их мир на пять минут их времени. Да, за пять минут ты все уладишь. — И Эслан объяснил ему, куда вернутся Джил и Юстас, причем об экспериментальной школе он все, оказывается, знал. Дочь Моя, произнес Эслан, отломи веточку от этого куста.

Она послушалась, и веточка сразу же превратилась в тонкий хлыст.

А теперь, сыны Адама, обнажите мечи, — продолжал Лев. Но не пускайте их в дело, ибо Я посылаю вас не против мужей, а против детей и трусов.

— Ты будешь с нами? спросила Джил.

— Они увидят лишь Мою спину, — сказал Эслан.

Он быстро провел их через лес к школьной ограде и зарычал так громко, что солнце покачнулось, стена перед Ним обрушилась, и они увидели в проеме заросли и крышу под скучным осенним небом. Лев повернулся к Джил и Юстасу, легко дохнул на них и лизнул им лбы. Потом Он улегся в самом проеме спиной к Англии; и в ту же минуту Джил увидела, что сквозь лавровые кусты к ним бегут те, кого она слишком хорошо знала. Почти все были тут и Адела Пеннифезер, и Чолмли Старший, и Эдит Уитерблот, и прыщавый Сорнер, и переросток Баннистер, и гнусные близнецы по фамилии Гаррет. Но они не добежали. Лица их изменились. Всю тупость, важность, подлость, жестокость смыл неподдельный страх, ибо в стене зияла огромная дыра, в дыре лежал к ним задом лев со слона величиной, а на них неслись три существа с мечами, в сверкающих кольчугах. Они кинулись обратно, голося: «Убивают!

Спа-а-си-ите! Ль-вы-ы-ы!» Директор (то была женщина) выбежала посмотреть, в чем дело. Увидев льва, дыру и непонятных рыцарей, он — нет, скажем теперь, «она» забилась в истерике и кинулась звонить в полицию, что из цирка сбежал лев, а из тюрьмы уголовники, которые сломали ей стену и лезут с ножами. Тем временем Джил и Юстас пробрались к себе и переоделись, а Каспиан вернулся к Эслану, который, уходя, дунул на стену, и дыра исчезла. Когда полиция, явившись, не обнаружила ни льва, ни дыры, ни уголовников, но увидела директора, начались расспросы; и очень много выяснилось, и человек десять выгнали. А друзья директорши поняли, что ей это место не подходит, и перевели ее в инспекторы, чтобы она руководила другими директорами. Когда же они подметили, что она и там не годится, ее протолкнули в парламент, где она и нашла себя.

Юстас закопал как-то ночью свои красивые одежды на школьном дворе а Джил увезла свои домой и блистала ими на следующем маскараде. Школа из экспериментальной стала хорошей. А Джил и Юстас навсегда стали друзьями

А далеко в Нарнии король Рилиан похоронил своего отца, Каспиана Десятого Мореплавателя, и долго оплакивал его. Сам он правил долго и хорошо, страна процветала, хотя Грюм (чья нога, кстати сказать, зажила за три недели) часто напоминал, что добрые времена долго не длятся. Дыру в холме так и оставили. В жаркие дни нарнийцы спускаются туда с фонарями и плавают на лодочках в подземном море, рассказывая друг другу о лежащих под ним городах. Если вам посчастливится попасть в Нарнию, не забудьте, загляните в эти пещеры.

Глава первая У КОТЕЛКОВОГО ОЗЕРА

В последние дни существования Нарнии далеко на западе, западнее даже Фонарного Столба, совсем близко от Великого Водопада, жил Обезьян, настолько старый, что никто не мог припомнить, когда он впервые появился в тех краях. Трудно было себе представить более злобную и морщинистую обезьяну. Звали его Подлус, потому что был он подлее и хитрее самых коварных из обезьян. В той части леса, где он жил, было очень мало говорящих зверей, людей и гномов, но у Подлуса все-таки имелся один знакомый — Ослик но имени Глуппи. Поначалу они были просто соседями, потом Подлус предложил Глуппи дружить, и тот согласился.

Но как-то так вышло, что Глуппи стал, скорее, слугой Подлуса, нежели его другом. Он делал за Обезьяна всю работу. Когда они, например, ходили вместе к реке за водой, то Подлус наполнял там большие кожаные фляги, а тащил их обратно Глуппи. Когда им нужно было что-нибудь в городе, расположенном ниже по реке, то, конечно, именно Глуппи шагал туда с пустыми корзинами на спине и с ними же, но только полными и тяжелыми, возвращался домой. Все вкусное, что приносил Ослик из города, съедал Подлус, говоря при этом: «Ты же понимаешь, я не могу есть, как ты, траву и чертополох, так что, по справедливости, я должен чем-то это возмещать». На что Глуппи всегда отвечал: «Конечно, друг. Ты совершенно прав». Ослик никогда не выражал недовольства: он знал, что Обезьян гораздо умнее. Глуппи полагал, что со стороны Подлуса очень любезно считать его другом. Но если все же Ослик пытался иногда о чем-либо спорить, Подлус всегда говорил ему: «Не спорь, Глуппи, я гораздо лучше, чем ты, понимаю, что нам нужно. Ты ведь и сам знаешь, что не очень умен». И Ослик всегда отвечал: «Да, Подлус, ты прав, я не умен». И после этого безропотно делал все, что велел Обезьян.

Однажды утром они отправились погулять по берегу Котелкового озера. Это было большое озеро, лежащее у подножия скал на западном краю Нарнии. В него с громоподобным шумом устремлялся гигантский водопад, а с другой стороны вытекала Великая Река. Вода в озере постоянно бурлила, булькала и пенилась, как будто в кипящем котелке, поэтому его и назвали Котелковым. Итак, в то утро оба стояли и любовались озером, когда Подлус вдруг указал на что-то своим темным морщинистым пальцем и сказал:

— Посмотри! Что это?

— Что это? — как эхо, повторил Ослик.

— Что за желтая штука плывет вниз по водопаду? Вот она опять, смотри! Она плавает. Мы должны узнать, что это такое.

Должны? — опять повторил Глуппи.

Конечно, должны, ответил Подлус. Это может быть что-нибудь полезное. Нужно прыгнуть в озеро и достать.

Прыгнуть в озеро? — отозвался Ослик, шевеля своими длинными ушами.

Ну а как иначе мы достанем это, если ты не прыгнешь? спросил Обезьян.

Но... но... — сказал Глуппи, — не будет ли лучше, если прыгнешь ты? Ведь это ты хочешь узнать, что это, а я не очень хочу. Кроме того, у тебя есть руки, и тебе так же легко, как человеку или гному, что-нибудь брать, а у меня только копыта.

Да, Глуппи, — с горечью произнес Подлус. — Не ожидал, что ты можешь сказать так. Я не мог о тебе такое подумать.

А что я сказал не так? — робко проговорил Ослик, видя, как глубоко оскорблен Подлус. — Я только имел в виду...

Ты хочешь, чтобы в воду полез я? спросил Подлус. — Как будто не знаешь, какая слабая у меня грудь и как легко я простужаюсь! Что ж, я полезу. И наверняка простужусь на этом жестоком ветру. Может быть, даже умру. Тогда-то ты пожалеешь, голос Подлуса звучал при этом так, что он, казалось, вот-вот разрыдается.

Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, не делай этого! Ослик уже почти ревел. Я никогда не имел в виду чего-то такого... Правда, Подлус! Ты ведь знаешь, как я глуп... Я просто забыл, что у тебя слабая грудь. Конечно, полезу я. Ты даже не думай делать это сам, обещай, Подлус!

Подлус обещал, и Глуппи, цокая всеми четырьмя копытами, стал искать место, где бы он смог войти в озеро. Мало того, что было холодно, не так-то просто было вообще войти в эту бурлящую и пенящуюся воду, и до того, как решиться на это, Ослик стоял и дрожал целую минуту. Но в этот момент стоявший сзади Подлус воскликнул: «Лучше бы я сделал это сам!» Тогда Глуппи со словами: «Нет, нет, ты же обещал, я уже там» — поспешно бросился в озеро.

Огромная масса пены тут же накатила на морду Глуппи, ослепив его, рот Ослика наполнился водой. Он пробыл под водой несколько секунд, и когда вынырнул, то был уже совсем в другой части озера. Затем его понес водоворот, таща по кругу все быстрее и быстрее, до тех пор, пока Глуппи не оказался прямо под водопадом и вода не обрушилась на него со всей силой и не потянула вниз. Он думал, что уже не сможет вздохнуть, пока не вынырнул и не очутился около той вещи, которую пытался поймать, — она отплыла прямо под водопад, и ее затянуло на дно. Когда она снова появилась на поверхности, то оказалась еще дальше от него. И наконец, когда, весь в ушибах, онемевший от холода, он был уже близок к смерти, ему удалось схватить эту вещь зубами. Он толкал ее перед собой и запутывался в ней передними копытами, потому что была она размером с небольшой каминный коврик и к тому же тяжелая, холодная и скользкая.

Он бросил ее перед Подлусом и стоял, промокший и дрожащий, пытаясь перевести дух. Но Обезьян даже не посмотрел в его сторону: он был слишком занят. Он ходил кругами вокруг принесенной Осликом вещи, разворачивал ее, сворачивал, обнюхивал. Затем в его глазах показалась недобрая усмешка, и он сказал:

Это львиная шкура.

Э... а... о... это, задыхался Глуппи.

Интересно... интересно... бормотал Подлус, задумавшись.

— Интересно, кто убил этого бедного льва, сказал Глуппи спустя некоторое время. Его нужно зарыть, мы должны устроить ему похороны.

О, это был не говорящий лев, — сказал Подлус. Ты не должен об этом беспокоиться. Здесь выше по течению до самой Западной Пустыни нет говорящих зверей. Это шкура немого, дикого льва.

И это было правдой. Охотник, видимо, убил этого льва и снял с него шкуру где-то в Западной Пустыне несколько месяцев назад. Но к нашей истории — это отношения не имеет.

Но все же, Подлус, — сказал Глуппи, даже если это только дикий, немой лев, разве мы не должны устроить ему приличные похороны, я имею в виду... ну... разве не все львы важны, потому что ты знаешь, Кто... Ты понимаешь?

Не надо забивать себе голову такими мыслями. Глуппи. сказал Подлус, — ты ведь сам знаешь, что не силен в подобных вопросах. Из этой шкуры мы сделаем тебе отличную зимнюю одежку.

О, я не думаю, что мне этого хочется, сказал Ослик. Это будем выглядеть как... Ну, я имею в виду, что другие звери могут подумать... или можно сказать, я буду чувствовать себя...

О чем ты говоришь? — спросил Подлус, почесываясь (не забывай, что он был все же настоящей обезьяной).

Я не думаю, что это будет уважительно по отношению к Великому Льву, самому Эслану, если такой осел, как я, будет ходить одетым в львиную шкуру

Не спорь, сказал Подлус, — что может знать осел о такого рода делах? Ты же сам знаешь: голова у тебя не слишком хорошо работает. Почему же себе не позволить мне думать за тебя? Почему бы тебе не обращаться со мной так, как я обращаюсь с тобой? Я не думаю, что могу делать что-либо такое, что, я знаю, ты умеешь лучше. Вот почему я позволил тебе лезть в озеро: я знал, что ты сделаешь это лучше, чем я. Но другое дело, когда есть что-то такое, что я могу делать, а ты нет. Или я, по-твоему, вообще ничего не должен делать? Давай уж быть честными и делиться работой.

Конечно, если ты считаешь, что так нужно, промямлил Глуппи.

Я тебе вот что скажу, — продолжал Подлус. — Ты бы лучше быстренько пробежался вниз по реке до Сухого Брода и посмотрел, нет ли там апельсинов или бананов.

Но я так устал, Подлус, умоляюще пробормотал Ослик.

Да, но ты сильно промок и замерз, сказал Обезьян. Тебе следует согреться. Быстрая пробежка — это как раз то, что нужно. Кроме того, там сегодня базарный день.

После этих слов Глуппи, конечно, сказал, что пойдет.

Как только Подлус остался один, он поспешил своей неуклюжей походкой то на двух лапах, то на четырех к дереву, на котором жил. Бормоча и гримасничая, он прыгал с ветки на ветку, пока не добрался до своего домишки. Ему нужны были иголка, нитки и большие ножницы ведь он был очень умным, и гномы научили его шить. Он засунул клубок ниток в рот (это были самые толстые нитки, больше похожие на бечевку, так что щека его раздулась, словно он сосал большую конфету), зажал в зубах иголку и взял в левую лапу ножницы. Затем слез с дерева и вернулся к львиной шкуре. Возле нее он сел на корточки и принялся за работу.

Он понял, что туловище львиной шкуры слишком длинно для Ослика, а шея коротка, поэтому от шкуры отрезал большой кусок, чтобы сделать воротник для длинной шеи Глуппи. Затем он отрезал и голову и пришил этот воротник между головой и плечами. Он сделал тесемки, которые должны были завязываться на груди и животе Глуппи, и пришил их. Каждый раз, когда птица пролетала над его головой, Подлус прекращал свою работу. Он казался при этом очень рассерженным, потому что не хотел, чтобы кто-нибудь видел его за этим занятием. Но ни одна из тех птиц, которые пролетали над ним, не была говорящей, так что они не были опасны.

К вечеру Глуппи вернулся назад. Он уже не скакал, а еле-еле тащился, как делают все усталые ослики.

Там не было ни апельсинов, ни бананов, — проговорил он. — Я ужасно устал.

И он буквально рухнул на землю.

Пойди примерь свою прекрасную новую одежду из львиной шкуры, сказал Подлус.

Сколько беспокойства с этой старой шкурой! — воскликнул Глуппи. — Примерю ее утром, сегодня я слишком устал.

И неблагодарный же ты, — сказал Подлус. — Если ты устал, то как же устал я?! Целый день, пока ты гулял вдоль реки и отдыхал, я работал не покладая рук над одеждой для тебя. Все пальцы исколол иглой, еле держу ножницы. А ты не хочешь даже сказать мне «спасибо» ... не хочешь даже взглянуть на мой подарок... Ты и не думаешь обо мне... и.... и....

Извини меня, дорогой Подлус, сказал Глуппи, мгновенно вскакивая. Я вел себя как последний негодяй. Конечно, мне будет очень приятно примерить это. Это же просто великолепно! Давай примерим сейчас же, давай?

Ну тогда стой здесь, — сказал Обезьян. Шкура была тяжела для него, и он с трудом ее поднял, но в конце концов, после множества усилий, дерганий, пыхтенья и тяжелых вздохов, надел на Ослика. Тесемками он привязал ноги шкуры к ногам Ослика, а хвост к хвосту. Серый нос и всю морду Глуппи можно было разглядеть через открытую пасть львиной головы. Каждый, кто хоть раз видел настоящего льва, конечно, заметил бы это сразу. Но если бы тот, кто никогда их не видел, взглянул теперь на Глуппи, то вполне мог бы принять его за льва, особенно если бы подошел не слишком близко и свет был бы не слишком ярким, а Глуппи в этот момент не ревел бы и не стучал копытами.

Ты выглядишь чудесно, просто чудесно, — сказал Обезьян. — Если бы кто-нибудь увидел тебя сейчас, он мог бы подумать, что ты Эслан, сам Великий Лев.

Это было бы ужасно, — сказал Глуппи.

Чепуха, — возразил Подлус. — Каждый должен будет делать все, что ты скажешь ему.

— Но я никому ничего не хочу говорить.

Но подумай о том хорошем, что мы можем сделать, сказал Подлус. — Ты же знаешь, что можешь советоваться со мной. Я буду заботиться о том, чтобы давать тебе благоразумные советы. И все будут подчиняться нам, даже сам король. Мы все исправим в Нарнии.

— Но разве в ней и так не все правильно? — спросил Глуппи.

— Что?! — вскричал Подлус. — Все правильно? Когда нет апельсинов и бананов?!

Ну, знаешь, — сказал Ослик. — Не думаю, что кто-нибудь, кроме тебя, нуждается в этом.

— Есть также сложности с сахаром, — заметил Подлус.

Н-да, хорошо бы, чтобы сахара было больше, — отозвался Глуппи.

— Тогда договорились, — сказал Подлус. — Ты будешь изображать Эслана, а я подскажу тебе, что нужно говорить.

Нет, нет, нет, — воскликнул Глуппи. Не говори таких ужасных вещей. Это будет нечестно, Подлус. Я не очень умен, но знаю, что это слишком. Что станет с нами, если вернется настоящий Эслан?

— Я думаю, что Он будет доволен, — сказал Подлус. — Возможно, это Он послал нам львиную шкуру, чтобы мы все исправили. В наши дни, во всяком случае, Сам он не вернется.

В этот момент прямо над их головами раздался ужасный удар грома, и земля задрожала. Оба потеряли равновесие и упали на землю.

— Это знамение! прошептал Глуппи, когда к нему вернулось дыхание. — Это предостережение! Я знаю, мы делаем что-то очень плохое. Сними с меня немедленно эту ужасную шкуру.

Нет, нет, — сказал Подлус (его мозг работал очень быстро). Это знамение другого рода. Я как раз собирался сказать, что если, настоящий Эслан, как ты Его зовешь, выбрал нас, чтобы сделать это, Он пошлет нам удар грома и землетрясение. Это было прямо на кончике моего языка, только знамение пришло раньше, чем я сказал о нем. Теперь ты понял, Глуппи? И, пожалуйста, не будем больше спорить. Ты сам знаешь, что не понимаешь многих вещей. Да и что осел может понимать в знамениях?

Глава вторая ОПРОМЕТЧИВЫЙ ПОСТУПОК КОРОЛЯ

Недели три спустя последний из королей Нарнии сидел под огромным дубом около двери своего охотничьего домика, где он часто останавливался в погожие весенние дни. Охотничий домик был невысок, сделан из тростника и располагался в восточной части Равнины Фонарного Столба у слияния двух рек. Королю нравилось жить простой жизнью здесь, на свободе, вдали от придворных и столичного шума Кэр-Пэравела. Его звали Тириан, и ему было лет двадцать — двадцать пять. У него были широкие крепкие плечи, мускулистые руки и ноги, а бесстрашное честное лицо было окаймлено негустой, юношеской бородкой.

В то весеннее утро с ним не было никого, кроме его ближайшего друга Единорога Алмаза. Они любили друг друга, как братья, и каждый охранял жизнь другого в битвах. Единорог стоял чуть поодаль от кресла короля, поглаживая голубым рогом свой молочно-белый бок.

— Сегодня я не могу заставить себя работать или заниматься военными упражнениями, — сказал король. — Я ни о чем не могу думать, кроме этих чудесных новостей. Как ты считаешь, узнаем мы сегодня что-нибудь новое?

Это самые удивительные новости из всех, услышанных мною в наши дни или в дни наших отцов и дедов, — ответил Алмаз. — Если это правда, добавил он.

Как это может быть неправдой? воскликнул король. — Уже больше недели прошло с тех пор, как первая птица прилетела, чтобы сказать: «Эслан здесь, Эслан снова вернулся в Нарнию». А затем пришли белки: они не видели Его, но сказали, что Он в лесах. А затем пришел Олень, который собственными глазами видел Его, идущего по залитой лунным светом Равнине Фонарного Столба. Затем пришел этот бородатый темнолицый человек, купец из Калормена. Они не знают Эслана, как мы, но этот человек говорит о Его приходе как о чем-то несомненном. А еще прошлой ночью приходил Барсук, и он тоже видел Эслана.

Между прочим, ваше величество, — ответил Алмаз, — я во все это верю. Если это выглядит не так, то только потому, что моя радость слишком велика, чтобы решиться поверить. Это слишком прекрасно, чтобы поверить.

Да, — сказал король со вздохом, и голос его задрожал от счастья. — Это самое прекрасное из того, на что я могу надеяться.

Прислушайтесь! — сказал Алмаз, склоняя голову и выставляя вперед уши.

Что это? — спросил король.

Копыта, ваше величество, — ответил Алмаз. Конь, скачущий галопом. Очень тяжелый конь. Это, должно быть, один из кентавров. Смотрите, он уже здесь.

Огромный золотобородый Кентавр с человеческим потом на лбу и лошадиным на гнедых боках стремительно бросился к королю, затем остановился и низко склонил голову.

Привет, король, — его голос был низким, как у быка.

Эй, кто-нибудь, — крикнул король, поглядев через плечо на дверь охотничьего домика. Чашу вина для благородного Кентавра. Добро пожаловать, Остромысл. Когда отдышишься, расскажи нам, какую весть ты принес.

Паж вышел из домика, неся огромную, изящно выдолбленную деревянную чашу, и подал ее Кентавру. Тот поднял чашу и сказал:

Я пью, во-первых, за Эслана и правду, а во-вторых, за ваше величество. — Он осушил чашу вина (достаточную для шести здоровенных мужчин) одним глотком и отдал ее пажу.

Ну, Остромысл, сказал король. Ты принес нам новость об Эслане?

Но Остромысл промолвил хмуро и печально:

Ваше величество, вы знаете, как долго я живу на свете и изучаю звезды, ибо мы, кентавры, живем дольше, чем люди, и даже дольше, чем твой род, Единорог. Но никогда за все дни моей жизни я не видел, чтобы небеса возвещали такие ужасные бедствия, как те, которые я вижу каждую ночь с начала этого года. Светила не говорят ничего о пришествии Эслана. Они ничего не говорят ни о мире, ни о радости. Таких бедственных сочетаний планет не было в течение пяти сотен лет. Я все время хотел прийти и предупредить ваше величество, что Нарнии угрожает какое-то огромное бедствие. Но в эту ночь до меня дошел слух, что Эслан вернулся в Нарнию. Ваше величество, не верьте этой сказке, этого не может быть, звезды не лгут никогда, но люди и звери могут. Если бы Эслан действительно пришел в Нарнию, небо предсказало бы это. Если бы Он в самом деле вернулся, в Его честь собрались бы все самые благотворные звезды. Это все ложь.

Ложь!!! — неистово вскричал король. Кто в Нарнии или во всем мире осмелится лгать в таком деле?! — Непроизвольно он схватился за рукоять меча

Этого я не знаю, государь, — сказал Кентавр, — но я знаю, что в нашем мире есть лжецы, а среди звезд их нет.

Интересно, — промолвил Алмаз, — разве Эслан не может прийти, хотя бы все звезды предсказывали обратное? Он не раб звезд. Он их Властелин. Разве не говорится во всех преданиях, что Он не ручной лев?

— Хорошо сказано, Алмаз! — воскликнул король. — Это те самые слова: не ручной лев. Так говорится во всех преданиях.

Остромысл поднял руку и наклонился, чтобы сказать королю что-то очень важное, но в этот момент все трое повернули головы, услышав быстро приближающиеся крики и причитания. К востоку от них лес был такой густой, что они еще не могли видеть того, кто идет, но уже разбирали слова.

Горе, горе, горе! взывал голос. Горе моим братьям и сестрам! Горе священным деревьям! Леса превратятся в пустыни. Топор угрожает нам. Мы будем срублены. Великие деревья падают, падают, падают...

С последним «падают» говорящая вышла на свет. Она была похожа на женщину, но такую высокую, что ее голова была на одном уровне с головой Кентавра. Но она была похожа и на дерево. Это трудно объяснить тому, кто никогда не видел дриад, но вы легко узнаете их, если увидите, потому что они ни на кого не похожи своим цветом, голосом и волосами. Король Тириан и двое других знали, что перед ними нимфа букового дерева.

Справедливости, государь! — вскричала она. — Придите на помощь. Защитите наш народ. Они рубят нас на равнине. Сорок огромных стволов моих братьев и сестер лежат на земле.

Что ты говоришь?! Рубят на равнине? Убивают говорящие деревья? закричал король, вскакивая на ноги и обнажая меч.

Как они посмели? Кто мог осмелиться на это? Теперь, именем Эслана

А-а-а-а, застонала дриада, корчась от боли, как будто под повторяющимися ударами. Затем она упала так внезапно, как если бы обе ее ноги были подрублены. Через секунду она лежала мертвая на траве, а затем исчезла. Они знали, что случилось: за много миль отсюда ее дерево было срублено.

В первый момент скорбь и ужас короля были так велики, что он не мог говорить. Потом произнес:

Скорее, друзья, мы должны как можно быстрее добраться до реки и найти злодеев, которые это делают. Я не оставлю ни одного из них в живых.

Всегда с вами, ваше величество, — ответил Единорог.

Но Остромысл сказал:

Будьте осторожны, даже в ярости. Происходят странные вещи. Если бунтовщики в долине вооружены, нас троих будет слишком мало, чтобы встретить их. Если вы подождете, пока...

И мгновенья не буду ждать, — сказал король. — Но пока Алмаз и я двинемся вперед, скачи галопом в Кэр-Пэравел. Вот тебе мой перстень, чтобы ты мог приказывать. Собери вооруженных всадников и говорящих псов, и десяток гномов с луками, и Леопарда, и Великана Камненога. И веди их за нами как можно быстрее.

К вашим услугам, — ответил Остромысл. И в ту же минуту он повернулся и поскакал галопом вниз по долине на восток.

Король двинулся огромными шагами, то бормоча что-то про себя, то сжимая кулаки. Алмаз шел рядом с ним, не произнося ни слова, так что не было слышно никаких звуков, кроме позвякивания золотой цепи на шее Единорога и шума, издаваемого двумя ногами и четырьмя копытами.

Вскоре они достигли реки и свернули на поросшую травой дорогу. Теперь река была слева, а лес справа. Они подошли к месту, где земля была неровной и густой лес подходил прямо к краю воды. Дорога шла по южному берегу, и им надо было перейти реку вброд. Вода доходила Тириану до подмышек, но Единорог (который имел четыре ноги и был более устойчив) держался справа и разбивал своим телом водяной поток. Тириан положил свою руку на сильную шею Алмаза, и они оба целыми и невредимыми перешли реку. Король находился в таком гневе, что даже не заметил, какой холодной была вода. Выйдя на берег, он, конечно, сразу же тщательно вытер меч о единственную сухую часть плаща — о плечо. Теперь они шли на запад, и река была справа, а Равнина Фонарного Столба прямо перед ними. Они не прошли еще и мили, когда оба остановились и одновременно заговорили.

Что это? спросил король.

А Единорог сказал:

— Смотри!

Это плот, — сказал король Тириан.

И это было так. Полдюжины великолепных, только что срубленных и очищенных от ветвей стволов были связаны в плот, который быстро скользил вниз по реке. Направляла плот водяная крыса с шестом.

Эй, ты что здесь делаешь? — закричал король.

Сплавляю бревна вниз по реке, чтобы продать их калормийцам, государь, — ответила крыса, касаясь лапой уха, как могла бы коснуться фуражки, если бы та была на ее голове.

Калормийцам! — прогремел Тириан. Что ты имеешь в виду? Кто позволил рубить эти деревья?

В это время года течение было так быстро, что плот уже проплыл мимо короля и Единорога, но водяная крыса обернулась и прокричала:

— По приказанию Льва, Самого Эслана, — она что-то еще добавила, но что именно, они уже не слышали.

Потрясенные, король и Единорог уставились друг на друга.

Эслан, — проговорил наконец король глухим голосом, — Эслан! Может ли это быть? Может ли Он приказать рубить священные деревья и убивать дриад?

Ну а если дриады сделали что-нибудь ужасное... — пробормотал Алмаз. — Но продавать их калормийцам! — воскликнул король. — Это возможно? — Я не знаю, — ответил Единорог горестно. — Он не ручной лев.

Мы должны идти, сказал король наконец, — что бы ни ожидало нас впереди.

— Это единственное, что нам остается, государь, — ответил Единорог. Ни он, ни король не понимали в тот момент, как глупо с их стороны идти в одиночку. Они были слишком рассержены для того, чтобы ясно обдумать свои поступки, и их опрометчивость принесла много горя.

Внезапно король склонился к шее друга и притянул к себе его голову.

Алмаз! Что нас ждет? сказал он. Ужасные мысли одолевают меня. Если мы сегодня умрем, это будет счастьем.

Да, — ответил Алмаз, — мы жили слишком долго. На нас надвигается самое худшее. Они постояли так минуту или две и затем продолжили свой путь.

Уже давно они различали стук топоров по дереву, но еще не могли ничего увидеть, потому что перед ними был холм. И лишь дойдя до середины холма, увидели перед собой всю Равнину Фонарного Столба. И лицо короля, когда он увидел ее, побелело.

Прямо через середину древнего леса — это был лес, где выросли деревья из золота и серебра, а дитя из нашего мира посадило Дерево, защищавшее Нарнию, — прошла глубокая просека. Она была похожа на глубокую рану в земле, полную глубоких кровоточащих борозд, оставшихся там, где сваленные деревья тащили вниз к реке. На просеке кипела работа, слышалось щелканье кнута и виднелись лошади, изо всех сил тянущие бревна. Во-первых, короля и Единорога поразило, что половину толпы составляли люди, а не говорящие звери. Во-вторых, это были не белокурые обитатели Нарнии, а темнолицые бородатые жители Калормена, великой и жестокой страны, которая лежала к югу от Орландии, через пустыню. Разумеется, можно было встретить одного-двух калормийцев в Нарнии — посла или купца, — потому что в те дни между Калорменом и Нарнией был заключен мир. Но Тириан не мог понять, почему их здесь так много и почему они рубят в Нарнии лес. Он крепче сжал меч и обмотал правую руку плащом. Затем он быстро спустился вниз.

Двое калормийцев правили конем, тянущим бревно. Как раз в тот момент, когда король добрался до них, бревно застряло в грязи.

Навались, бездельник! — кричали калормийцы. — Тащи, ленивая свинья! — Защелкали бичи. Конь тянул что было мочи. Его глаза покраснели, он был покрыт пеной.

Работай, ленивая скотина! — закричал один из калормийцев и жестоко ударил коня кнутом. И тогда произошло нечто совершенно ужасное.

До этого времени Тириан не сомневался, что калормийцы заставляли работать своих собственных лошадей немых, как и лошади нашего мира. Хотя ему было ужасно видеть запряженной даже немую лошадь, он, конечно, больше думал об убийстве деревьев. Мысль, что кто-нибудь посмеет запрячь одну из свободных говорящих лошадей Нарнии, а тем более бить их кнутом, не могла даже закрасться ему в голову. Но когда жестокий удар обрушился на коня, тот поднялся на дыбы и простонал:

— Глупец и тиран! Разве ты не видишь я делаю все, что могу?

Когда Тириан понял, что этот конь был одним из его подданных, и он, и его друг Единорог пришли в такую ярость, что уже не понимали, что делают. Меч короля сверкнул в воздухе, а рог Алмаза нацелился на врагов, и они вместе ринулись вперед. В следующий миг оба калормийца упали замертво — один, пронзенный мечом Тириана, сердце другого пробил рог Алмаза.

Глава третья ОБЕЗЬЯН НА ВЕРШИНЕ СВОЕЙ СЛАВЫ

Дорогой Конь, как удалось этим чужеземцам поработить вас?! — спросил Тириан, поспешно обрезая постромки. Была битва?

Нет, ваше величество, — тяжело дыша, отвечал Конь, — Эслан здесь. Это по Его приказу. Он приказал...

Осторожно, король! закричал Алмаз. Тут Тириан увидел, что калормийцы, смешавшись с говорящими животными, бегут к ним со всех сторон. Те двое умерли, не успев даже вскрикнуть, поэтому прошло несколько мгновений, пока остальные поняли, что случилось. Но теперь они спохватились. У большинства из них в руках были обнаженные ятаганы.

Быстрее ко мне на спину! — крикнул Алмаз.

Король вскочил верхом на Единорога, тот повернулся и поскакал прочь. Дважды илитрижды Алмаз менял направление, пока они не скрылись от взора врагов, затем пересек ручей и закричал, не замедляя бега:

Скачем в Кэр-Пэравел?

Тебе тяжело, друг, — сказал Тириан. — Позволь мне слезть. — Он соскользнул со спины Единорога и оказался прямо перед ним.

Алмаз, — сказал король, мы совершили ужасный поступок.

Нас вынудили, — отозвался Алмаз.

Напасть на них, ничего не подозревающих, без вызова, пока они были безоружны. Фу! Мы двое убийц, Алмаз. Я навсегда опозорен.

Алмаз опустил голову. Ему тоже было стыдно.

И потом, — добавил король, — Конь сказал, что это делалось по приказу Эслана. Крыса говорила то же самое. Они все говорят, что Эслан здесь. А что, если это действительно правда?

Нет, государь, как мог Эслан отдавать такие ужасные повеления?

Он не ручной лев, сказал Тириан. Разве мы знаем о том, что Он должен делать? Мы двое убийц, Алмаз. Я вернусь назад. Я отдамся в руки калормийцев. Вручу свой меч и попрошу отвести меня к Эслану. Пусть Он судит меня.

Ты идешь на смерть, — сказал Алмаз.

Думаешь, меня пугает, что Эслан может приговорить меня к смерти? спросил король. — Отнюдь. Да и не лучше ли было бы мне умереть, чем испытывать ужас от того, что Эслан, который пришел, не похож на Того, в Которого мы верили всегда? Это то же самое, как если бы солнце в один прекрасный день сделалось черным.

Я понимаю, — сказал Алмаз. Это так, словно ты пьешь воду, а она оказывается сухой. Ты прав, это конец всего. Пойдем и отдадимся им в руки.

Идти нам обоим нет необходимости.

Во имя нашей любви друг к другу позволь мне пойти с тобой, сказал Единорог. — Если ты умрешь и если Эслан не Эслан, то зачем мне жить?

И они пошли назад вместе, проливая горькие слезы.

Как только они дошли до того места, где продолжалась работа, калормийцы подняли крик и бросились им навстречу с оружием в руках. Но король протянул меч рукоятью вперед и сказал:

Я, который был королем Нарнии, а теперь обесчещенный рыцарь, отдаюсь на суд Эслана. Ведите меня к нему.

Я тоже сдаюсь, сказал Единорог.

Темнокожие люди сгрудились вокруг них плотной толпой, пахнущей чесноком и луком, белки их глаз ярко сверкали на смуглых лицах. Они накинули на шею Единорогу веревку, забрали меч у короля и связали ему руки за спиной. Один из калормийцев, который носил на голове шлем вместо тюрбана и, вероятно, был начальником, сорвал с головы Тириана золотой обруч и поспешно спрятал его в своей одежде. Они повели пленников наверх, туда, где был расчищен большой участок леса. И вот что пленники увидели.

На вершине холма, посередине расчищенного участка, стояла похожая на хлев маленькая хижина с тростниковой крышей. Дверь была заперта. На траве перед дверью сидел Обезьян. Тириан и Алмаз, которые ожидали увидеть Эслана и еще ничего не слышали об Обезьяне, были при виде его сбиты с толку. Обезьян был, конечно, сам Подлус, только выглядел вдесятеро более важным, чем когда жил у Котелкового озера. — ведь теперь он был одет. На нем красовался алый сюртук, сидевший не слишком хорошо, потому как сшит был для гнома. На задних лапах у него были расшитые драгоценностями шлепанцы, надетые не совсем правильно, потому что, как известно, задние лапы у обезьян — те же руки. На голове его было что-то вроде бумажной короны. Позади лежала труда орехов, и он щелкал их, сплевывая скорлупки. Кроме того, он все время задирал сюртук, чтобы почесаться. Огромная толпа говорящих зверей стояла перед ним, и каждая морда в толпе выглядела ужасно обеспокоенной и смущенной. Увидев пленников, все застонали и заохали.

О великий Подлус, глашатай Эслана, — сказал главный калормиец, мы привели двух пленников. Благодаря своему военному искусству и с позволения великой богини Таш мы взяли живыми этих двух презренных убийц.

Дайте мне меч этого человека, сказал Обезьян. Калормийцы протянули меч короля Обезьяну вместе с перевязью. Он обмотал ее вокруг шеи и стал выглядеть еще глупее прежнего.

Мы разберемся с этими двумя попозже. продолжал Обезьян, сплевывая скорлупу в сторону пленников. Сначала я должен заняться другими делами. Эта парочка может подождать. А теперь слушайте меня все. Первое, о чем я хочу сказать, — это орехи. Где Главная Белка?

Здесь, сэр, сказала Белка с красноватой шкуркой, выходя вперед и нервно кланяясь.

А, это ты, — проговорил Обезьян с кривой усмешкой. — Теперь слушай меня внимательно. Я хочу... то есть Эслан хочет получать орехи. Того, что вы принесли, недостаточно, вы должны принести больше, слышишь? Вдвое больше. И они должны быть здесь завтра до заката солнца, и пусть среди них не будет ни плохих, ни маленьких.

Испуганное ворчание послышалось среди других белок, и Главная Белка, набравшись храбрости, сказала:

Пожалуйста, пусть Эслан Сам скажет нам об этом. Если бы нам было разрешено Его увидеть...

Может быть. Он будет так добр, что выйдет к нам на минуту вечером, сказал Обезьян. — хотя вы этого и не заслужили. Тогда вы все сможете увидеть Его. Но вы не должны толпиться вокруг и докучать Ему своими вопросами.

Все, что вы захотите Ему сказать, вы должны передавать через меня, а уж я решу, стоит ли этим тревожить Его покой. А пока что вы, белки, лучше бы побеспокоились об орехах. И доставьте их сюда до завтрашнего вечера, или, честное слово, вы поплатитесь за это.

Несчастные белки кинулись прочь так, словно за ними гнались собаки. Это новое приказание было для них гибельно. Орехи, заботливо припасенные на зиму, и так уже были почти съедены ненасытным Обезьяном.

Из толпы послышался низкий голос, принадлежавший косматому кабану с огромными клыками:

Но почему нам нельзя разглядеть Эслана как следует и поговорить с Ним? Когда в давние дни Он приходил в Нарнию, каждый мог с Ним разговаривать.

Не верьте этому, — сказал Обезьян. — Даже если прежде так и бывало, то сейчас времена изменились. Эслан говорит, что раньше был с вами слишком мягок. Он больше не собирается быть таким и решил научить вас уму-разуму. Эслан не позволит вам думать, что Он — ручной лев!

В толпе зверей раздались стоны и причитания, а потом воцарилось мертвое молчание, которое казалось еще тягостнее плача.

— А теперь еще одно, что вы должны зарубить у себя на носу, — произнес Обезьян. — Я слышал, некоторые из вас говорят, что я обезьяна. Так вот: я не обезьяна. Я человек. Если я похож на обезьяну, то это только потому, что очень стар. Мне сотни и сотни лет. Я так мудр именно потому, что стар. А поскольку я мудр, я единственный, с кем Эслан будет говорить. Он не желает утруждать Себя пустыми разговорами с толпой глупых зверей. Он скажет мне, что вам надлежит делать, а я передам вам. И мой вам совет: делайте все вдвое быстрее, чем обычно, ибо никакого разгильдяйства Он не потерпит!

Стояло мертвое молчание. Был слышен только плач маленького барсука, которого его мать пыталась успокоить.

И еще, — продолжал Обезьян, заложив за щеку новый орех. — Я слышал, что некоторые лошади говорят: «Давайте работать быстрее, чтобы перетащить все бревна и снова стать свободными». Можете выбросить это из головы. И это касается не только лошадей. Все, кто может, будут работать и дальше. Эслан договорился обо всем с царем Калормена Тисроком, как его называют наши темнолицые друзья. Все лошади, буйволы и ослы будут работать в Калормене: таскание тяжестей и перевозка грузов как раз то, чем занимаются лошади и им подобные в других странах. А те, кто умеет рыть — кроты и кролики, а также гномы, — пойдут работать в шахты Тисрока. И...

Нет, нет, нет!!! — завыли звери. — Этого не может быть. Эслан никогда не послал бы нас в рабство к царю Калормена...

Молчать! Прекратите шум! — прорычал Подлус. — Кто говорит о рабстве? Вы не будете рабами. Вам будут платить, к тому же очень хорошо. То, что вы заработаете, пойдет в казну Эслана, и Он использует это для общей пользы.

Затем он подмигнул начальнику калормийцев. Тот поклонился и проговорил в высокопарной калормийской манере:

О мудрейший глашатай Эслана! Тисрок, да живет он вечно, полностью согласен с твоим рассудительным планом.

— Ну, вот видите! — ответил Обезьян. — Полный порядок. Все делается для вашего же блага. С теми деньгами, что вы заработаете, мы сможем превратить Нарнию в страну, достойную тех, кто в ней живет. Здесь будет в достатке апельсинов и бананов, будут дороги, большие города и школы, конторы и корабли, намордники и седла, клетки, конуры и тюрьмы в общем, все, что необходимо для цивилизованной страны.

Но нам всего этого не надо! возразил старый Медведь. Мы хотим быть свободными. Мы хотим услышать, что Сам Эслан нам скажет.

Кто тут смеет спорить?! взвизгнул Обезьян. — Я еще не закончил. Я человек, а ты всего-навсего жирный, старый и глупый медведь. Что ты знаешь о свободе? Ты небось думаешь, свобода — это делать все, что тебе нравится? Вовсе нет! Это не настоящая свобода. Настоящая свобода — это делать то, что тебе скажу я.

М-м-м, проворчал Медведь, в замешательстве почесывая затылок.

Можно мне-е-е? — проблеял вдруг один Ягненок, такой маленький, что все удивились, как он вообще осмелился заговорить.

— Это еще что такое? — сказал Обезьян. Ну, говори, только быстро.

— Скажи, продолжал Ягненок, — я не могу понять, почему мы должны работать вместе с калормийцами. Мы — подданные Эслана. А они, у них есть своя богиня, Таш. Они говорят, что у нее четыре руки и голова грифа. Они убивают людей на ее жертвеннике. Я не верю, что она есть, но, если это так, как может Эслан дружить с ней?

Все животные вскинули головы и устремили горящие глаза на Обезьяна Они поняли, что это был лучший вопрос из всех, которые здесь задавали.

Обезьян подскочил к Ягненку и слегка хлопнул его по спине.

— Детеныш! — прошипел он. Глупый маленький детеныш. Ступай домой к маме и пей молочко. Что ты понимаешь во всем этом? А вы, остальные, слушайте! Таш — это только другое имя Эслана. Все это глупые сказки, что мы правы, а калормийцы — нет... Теперь ясно, что калормийцы только пользуются другими, чем мы, словами, но все имеют в виду одно и то же. Таш и Эслан — всего-навсего два разных имени для... для... ну, вы сами знаете, для Кого. Так что причин для раздоров у нас нет. Зарубите это себе на носу, глупцы! Таш — это Эслан, Эслан это Таш!

Вы знаете, какой грустной может быть иногда морда собаки, и поэтому сможете представить себе, как выглядели говорящие звери: честные, покорные, удивленные птицы, медведи, барсуки, кролики, кроты и мыши. Только они были еще грустнее. Хвосты были опущены вниз, усы обвисли. Сердце ваше разбилось бы от жалости, если бы вы увидели их морды. И только один единственный зверь не выглядел таким несчастным.

Это был крупный рыжий кот в расцвете сил, сидевший в первом ряду животных очень прямо, с обвитым вокруг лап хвостом. Звали его Том. Все это время он пристально, не мигая, смотрел то на Обезьяна, то на начальника калормийских воинов и часто сверкал глазами.

— Простите, — сказал очень вежливо Кот, — но вот что меня интересует: ваш друг из Калормена говорит то же самое?

Несомненно, — сказал калормиец, — просвещенный Обезьян, то есть я хотел сказать человек, совершенно прав. Эслан значит не менее и не более, чем Таш.

— А главным образом, Эслан значит не более, чем Таш? проговорил Кот.

Не более, — ответил калормиец, глядя в глаза Коту.

Этого достаточно для тебя, Рыжий? спросил Обезьян.

Несомненно, ответил Рыжий холодно. Благодарю вас. Я хотел только, чтобы все было ясно. Я думаю, что начинаю понимать.

До этого король и Единорог молчали, они ждали, пока Обезьян предложит им говорить, видя, что бесполезно прерывать его. Но теперь, когда Тириан увидел вокруг себя несчастные лица нарнийцев, увидел, что они верят тому, что Эслан и Таш одно и то же, он не мог больше сдерживаться.

Подлус! — закричал он страшным голосом. Ты лжешь. И лжешь отвратительно. Ты лжешь, как калормиец. Ты лжешь, как последняя обезьяна. Он хотел продолжать и спросить, как ужасная богиня Таш, питающаяся кровью своего народа, может быть тем же самым, что и добрый Лев, кровь которого спасла всю Нарнию. Если бы ему дали договорить, правление Обезьяна могло бы в тот же день кончиться: звери узнали бы правду и свергли бы его. Но до того, как Тириан успел сказать еще хоть слово, два калормийца с силой ударили его по губам, а третий, стоявший сзади, пнул ногой. Когда он упал, Обезьян закричал в ужасе:

Уберите его прочь! Прочь! Туда, где он не сможет слышать нас, а мы его. Привяжите его к дереву. Я буду... то есть Эслан будет судить его позже.

Глава четвертая ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ТОЙ НОЧЬЮ

У короля кружилась голова от удара и падения, и он с трудом понимал, что происходит, пока калормийцы развязывали ему запястья, а потом, прижав ему руки к бокам, привязывали его спиной к ясеню. Затем они прикрутили веревками к дереву его лодыжки и колени, талию и грудь и так оставили. Больше всего его в этот момент беспокоило (порой самое незначительное может показаться самым тяжелым), что губа там, где они ударили его, кровоточила и он не мог вытереть тонкую щекочущую струйку крови.

С этого места он мог видеть маленький хлев на вершине холма и сидящего перед ним Обезьяна. До него даже доносился голос Подлуса и иногда ответы из толпы, но он не мог разобрать ни слова.

«Что они сделают с Алмазом?» — подумал король.

В этот момент толпа зверей стала расходиться в разные стороны. Некоторые, проходя близко от Тириана, смотрели на него со страхом и жалостью, но ни один не проронил ни слова. Вскоре все разошлись, и молчание воцарилось в лесу. Проходил час за часом, и Тириану сначала захотелось пить, а потом есть. И когда медленно тянувшийся день кончился и наступил вечер, он стал замерзать. Кроме того, у него ныла спина. Солнце село, спустились сумерки.

Когда окончательно стемнело, Тириан услышал слабый шум и увидел, что к нему приближаются несколько зверьков. Трое слева были мыши, в середине был кролик, справа два крота. Оба они тащили на спинах маленькие сумки, что придавало им в темноте забавный вид, так что в первый момент он не мог понять, что это были за звери. Затем они все встали на задние лапки и поцеловали, сопя, колени Тириана. (Они могли достать до его колен, потому что мелкие говорящие звери в Нарнии крупнее, чем звери тех же видов в Англии.)

Государь, дорогой государь, раздались пронзительные голоса, нам так жаль тебя. Мы не осмеливаемся развязать тебя, потому что Эслан может рассердиться на нас. Но мы принесли тебе ужин.

Первая Мышь, стала проворно карабкаться, до тех пор, пока не уселась на веревке, идущей вокруг груди Тириана, и наморщила свой тупой носик прямо перед его лицом. Вторая Мышь повисла под первой. Другие стояли на земле и передавали наверх разные предметы.

Пейте, государь, тогда вы сможете поесть, — сказала первая Мышь, и Тириан обнаружил прямо у своих губ маленькую деревянную чашку. Она была размером с рюмочку для яиц, поэтому он с трудом сумел распробовать вино до того, как она опустела. Затем Мышь спустила чашку вниз, а другие снова наполнили ее и снова потянули наверх, где Тириан осушил ее во второй раз. Так продолжалось до тех пор, пока он не утолил жажду, потому что лучше пить маленькими порциями, ибо это скорее утоляет жажду, чем один большой глоток.

Здесь сыр, государь, — сказала первая Мышь, но не очень мною, потому что вы снова можете захотеть пить.

После сыра они накормили его свежим маслом и овсяным печеньем, а потом дали еще немного вина.

Теперь передайте наверх воду, сказала первая Мышь. Я умою лицо короля, оно все в крови.

Затем Тириан почувствовал, как его лицо обмывают крошечной губкой, и это очень его освежило.

— Мои маленькие друзья, сказал Тириан, — чем я могу отблагодарить вас за все?

Не надо, не надо! отвечали тоненькие голоса. — Что мы можем еще сделать? Мы не хотим другого короля, мы твои подданные. Если бы против тебя были только Обезьян и калормийцы, мы бы боролись до тех пор, пока нас не изрезали на куски, прежде чем позволили бы им связать тебя. Как бы мы боролись! Но не можем же мы идти против Эслана.

Вы думаете, это в самом деле Эслан? — спросил король.

О, да! сказал Кролик. — Он выходил из Хлева прошлой ночью. Мы все Его видели.

— На кого Он похож? — спросил король.

Будь уверен, на ужасного огромного льва! — ответила одна из мышей.

Так вы думаете, что убивший дриад из говорящих деревьев и сделавший вас рабами калормийцев это действительно Эслан?

Ах, как это ужасно! сказала вторая Мышь. Было бы лучше, если бы мы все умерли до того, как это началось. Но как же тут сомневаться? Все говорят, что таков был приказ Эслана. Да и мы видели Его. Мы не думали, что Эслан такой. Мы... зачем мы хотели, чтобы Он вернулся в Нарнию?!

Похоже, что на этот раз Он вернулся в Нарнию очень сердитый, сказала первая Мышь. Должно быть, мы, сами того не зная, сделали что-то ужасное. Он должен наказать нас за это. Но я думаю, узнаем, за что.

Я не верю, что наша забота о короле может быть неправильной, сказал Кролик.

Меня не волнует, даже если это и так, — добавил один из кротов. Я бы сделал все то же снова.

Но другой произнес:

Тише, тише! Надо быть осторожнее!

Затем все сказали:

Мы просим прощения, но не будет ничего хорошего, если нас здесь поймают. Теперь мы должны вернуться назад.

Оставьте меня, дорогие друзья, — сказал Тириан. — Даже ради всей Нарнии я не хочу подвергать кого-нибудь из вас опасности.

Доброй ночи, доброй ночи, — запищали зверьки и потерлись носами о его колени. — Мы еще вернемся, если только сможем.

Они ушли, и лес стал казаться еще более темным, холодным и безжизненным, чем был до их прихода. На небо высыпали звезды, и время потекло медленно вы даже не можете себе представить, как медленно, — пока последний король Нарнии оставался в своих путах, измученный и весь как бы одеревеневший, вынужденный все время стоять прямо. Но тут что-то произошло.

Вдали показался красноватый свет. Затем он на минуту пропал и появился снова, куда ярче и больше. И тут Тириан увидел темные тени, движущиеся взад и вперед. Они несли вязанки хвороста и бросали их вниз. Теперь он понял, что он видит. Это был только что зажженный костер, и все кидали в него вязанки хвороста. Внезапно костер вспыхнул, и Тириан увидел, что зажжен он был на самой вершине холма. Он отчетливо увидел Хлев позади костра, весь в красных отблесках огня, и огромную толпу животных и людей между огнем и собой. Маленькая фигурка, сгорбившаяся позади огня, должно быть, была Обезьяном. Он что-то говорил толпе, но что именно, Тириан слышать не мог. Подойдя к Хлеву, он трижды склонился до земли перед дверью. Затем выпрямился и открыл дверь. И кто-то на четырех ногах, двигающийся довольно скованно, вышел и встал лицом к толпе.

Раздался страшный вой, такой громкий, что Тириан мог слышать отдельные слова.

Эслан! Эслан! Эслан! — кричали звери. — Поговори с нами. Утешь нас. Не сердись на нас больше.

От того места, где он был привязан, Тириан не мог ясно видеть, кто это был, но он видел, что это был кто-то желтый, с густой шерстью. Он никогда не видел Великого Льва. Он вообще не видел никаких львов. И не мог быть уверен, что тот, кого он видит, настоящий Эслан. Он не ожидал, что Эслан выглядит таким неуклюжим зверем, который стоит и ничего не говорит. Но кто там мог быть хоть в чем-то уверен?! В какой-то момент у него в голове мелькнули ужасные мысли. Он вспомнил всю ту чушь о том, что Эслан и Таш — одно и то же, и понял, что все это одно только мошенничество.

Обезьян приблизил свое ухо к голове желтого существа, как будто слушал, что оно шептало ему. Затем обернулся и крикнул что-то толпе. Толпа взвыла опять. Желтое существо неуклюже повернулось и пошло, точнее, заковыляло обратно в Хлев, и Обезьян запер за ним дверь на щеколду. Затем свет внезапно исчез похоже, костер был погашен, и Тириан остался один в темноте и холоде.

Он думал о других королях, которые жили и умирали в Нарнии в старые времена, и ему казалось, что ни один из них не был таким несчастным, как он. Он вспомнил о прадеде своего прадеда, короле Рилиане, который был похищен колдуньей, будучи юным принцем, и провел долгие годы в заточении, в темной пещере, лежащей под землями северных великанов. Но все кончилось хорошо, ибо внезапно из страны, находящейся за краем мира, появились двое таинственных детей и освободили его. Он вернулся в Нарнию и долго и счастливо царствовал.

Да, но у меня, видно, не такая судьба, — сказал себе Тириан.

Затем он подумал об отце Рилиана Каспиане Мореплавателе, которого пытался погубить его злой дядя узурпатор Мираз. И Каспиан бежал в леса и жил среди гномов. Но и эта история имела хороший конец, потому что и тогда на помощь пришли дети, в тот раз их было четверо. Они пришли из другого мира, выиграли великую битву и вернули Каспиану престол.

Но все это было давным-давно, — печально подумал вслух Тириан. Таких чудес теперь не бывает...

А затем он вспомнил (ибо когда был еще мальчиком, прилежно изучал историю), что те же самые дети, которые помогли Каспиану, уже побывали в Нарнии за тысячи лет до того. И тогда они совершили самый замечательный подвиг: победили ужасную Белую Колдунью, и в Нарнии закончилась тянувшаяся сотни лет зима. И после этого все четверо вместе царствовали в Кэр-Пэравеле, превратившись в великих королей и прекрасных королев. Царствование их было Золотым веком Нарнии. И Эслан приходил тогда множество раз. И в других сказаниях говорилось, что Он приходил множество раз, вспомнил Тириан. «Эслан и дети – это из другого мира», — подумал он.

— Они всегда приходят, когда все ужасно. О, если бы они пришли и теперь!

И он позвал:

— Эслан! Эслан! Эслан! Приди и помоги нам теперь!

Но вокруг по-прежнему стояла мертвая тишина, было темно и холодно.

— Пусть я буду убит, — воскликнул король, — я не прошу ничего для себя, но приди и спаси всю Нарнию!

Еще ничего не произошло вокруг Тириана, но что-то стало меняться в нем самом. Сам не зная почему, он почувствовал слабую надежду. И это придало ему сил.

О, Эслан, Эслан! — прошептал он. — Если Ты не приходишь Сам, то по крайней мере пошли ко мне помощников из другого мира или позволь мне позвать их. Пусть мой голос проникнет в другой мир.

И, плохо понимая, почему делает так, он внезапно громко воскликнул:

— Дети, дети! Друзья Нарнии! Быстрее! Придите ко мне. Через миры зову вас я, Тириан, король Нарнии, Владетель Кэр-Пэравела и Повелитель Одиноких Островов.

И тотчас погрузился в сон (если это был сон), только более живой, чем что-либо из испытанного им в жизни.

Ему привиделось, что он находится в освещенной комнате, где вокруг стола сидят семь человек. Похоже, они только что кончили ужинать. Двое из них были очень старыми: старик с белой бородой и пожилая женщина с мудрыми и веселыми глазами. Тот, кто сидел по правую руку от старика, не был взрослым, он явно был моложе, чем сам Тириан, но лицо его носило печать королевского достоинства и мужества воина. То же можно было сказать и о другом юноше, который сидел по правую руку от женщины. Лицом к Тириану сидела светловолосая девушка, которая была моложе двух юношей, а по обеим сторонам от нее мальчик и девочка. Их одежда показалась Тириану очень странной.


Но у него не было времени обдумывать подобные детали, ибо внезапно мальчик и обе девочки вскочили на ноги, а одна из них даже вскрикнула. Пожилая женщина, задыхаясь, поднялась со стула. Старик сделал внезапное движение, и стакан с вином, стоявший справа от него, упал со стола: Тириан услышал звон разбитого стекла.

Затем Тириан понял, что его видят, — на него уставились, словно он был привидением. И отметил, что царственный юноша, сидевший по правую руку от старика, хотя и побледнел, не двинулся, а только крепко сжал руки. Затем он обратился к Тириану:

Говори, если ты не призрак и не сон. Ты похож на нарнийца, а мы все тут друзья Нарнии.

Тириану страстно хотелось хоть что-то сказать им. Он пытался громко крикнуть, что он, Тириан Нарнийский, нуждается в помощи. Но он понял (как мы иногда понимаем во сне), что они не слышат ни одного звука.

Юноша, который с ним говорил, встал и произнес, устремляя взор на Тириана: Тень ты или дух, но, если ты из Нарнии, именем Эслана заклинаю тебя: говори со мной. Я Питер, Верховный Король.

И тут комната поплыла перед глазами Тириана. Он слышал, как голоса людей становились все слабее и слабее с каждой секундой. Они говорили: «Смотри! Оно исчезло!», «Растаяло!», «Пропало!»

В следующий момент он очнулся, привязанный к дереву, замерзший и еще более одеревенелый. Лес был полон бледного, мрачного света, который исходит от солнца перед рассветом. Тириан весь промок от росы. Близилось утро. И это пробуждение было самым худшим в его жизни.

Глава пятая КАК К КОРОЛЮ ПРИШЛА ПОМОЩЬ

Но его страданиям пришел конец. Внезапно раздался глухой хлопок, затем второй, и перед ним очутились двое детей. За секунду до того лес был совершенно пуст, они не могли выйти из-за дерева, он бы их услышал. Они просто оказались здесь, возникли из ниоткуда. С первого взгляда он заметил, что они одеты в такие же странные одежды, что и люди из его сна. Приглядевшись внимательнее, он понял, что перед ним самые младшие из тех семерых — мальчик и девочка.

Ну и ну! сказал мальчик. Просто дух захватывает. Я думаю...

Сейчас не до разговоров. Лучше поторопись и развяжи его, — перебила девочка. Мы еще успеем поговорить. Потом она добавила, обращаясь к Тириану: Прошу прощения, что так долго, но мы отправились сразу, как только смогли.

Пока она говорила, мальчик достал из кармана нож и быстро разрезал связывавшие короля веревки. Он сделал это так быстро, что Тириан, который настолько одеревенел и застыл, что не мог стоять, упал на колени, как только была разрезана последняя веревка. И не мог подняться, пока хорошенько не растер себе ноги.

Ведь это вы появились перед нами тем вечером, когда мы сидели ужином? — спросила девочка. Около недели назад?

Недели, прекрасная девица? — удивился король. Мой сон привел меня в ваш мир не более десяти минут назад.

— Это обычная неразбериха со временем, Джил, — сказал мальчик.

Я вспоминаю теперь, что подобное описывается в старых легендах Время вашей загадочной страны отлично от нашего. Но если мы говорим о времени, то пора уходить отсюда: мои враги поблизости. Вы пойдете со мной?

Конечно. ответила девочка. Ведь вы тот, кому мы пришли помочь Тириан поднялся на ноги и быстро повел их на юг, прочь от хлева Он хорошо представлял, куда надо идти. Но он хотел, во-первых, пройти по каменистой почве, чтобы не оставалось следов, и, во-вторых, пересечь какой-нибудь ручей, чтобы не оставлять запаха. Около часа продирались они через заросли, пересекая вброд ручьи, и у них не хватало дыхания для того, чтобы разговаривать. Но и в это время Тириан украдкой разглядывал своих спутников. Потрясение от того, что он путешествует в обществе существ из другого мира, заставляло его чувствовать легкое головокружение, но теперь все старые легенды становились куда реальней, чем казались ему раньше... Сейчас могло случиться все что угодно...

Ну а теперь, сказал Тириан, когда они вышли к маленькой долине, расстилавшейся перед ними среди молодых буков. на какое-то время нам эти злодеи неопасны, и мы можем идти помедленнее.

Солнце уже взошло, капли росы сверкали на каждой ветке, птицы начинали петь.

Как насчет подзаправиться? Я имею в виду вас, мы уже налопались. Хотите бутеры? сказал мальчик.

Надо признаться, Тириан не понял и половины этих слов, но когда мальчик достал из ранца, который нес с собой, довольно грязный и замасленный пакет, король быстро догадался, о чем идет речь. Он был ужасно голоден, хотя и не вспоминал об этом раньше. В пакете оказались бутерброды с маслом и сыром крутые яйца и пирожки с паштетом. Если бы он не был так голоден, то обязательно обратил бы внимание именно на пирожки, поскольку в Нарнии таких не пекли. Пока он на ходу все это ел, они успели углубиться в рощу и под небольшой, обросшей мхом скалой обнаружили родник с чистой холодной водой. Все трое остановились, напились воды и ополоснули свои разгоряченные ходьбой лица.

А сейчас, сказала девочка, откинув со лба мокрые волосы, — не пора ли рассказать нам, кто вы и почему были привязаны и что все это значит.

Почту за честь, сударыня, с изящным поклоном отвечал Тириан, но мы должны продолжать путь.

И пока они шли, он рассказал им. кто он и что с ним произошло.

А теперь, сказал он под конец, — я собираюсь найти одну из тех трех башен, которые были построены здесь моими предками для защиты Равнины Фонарного Столба от обитавших здесь прежде разбойников. Хвала Эслану ключи у меня не украли. В башне мы найдем оружие, и кольчуги, и какое-нибудь продовольствие — хотя едва ли что-нибудь лучше сухих бисквитов Кроме того, мы сможем и укрыться там, пока будем обсуждать наши дела.

А теперь, прошу, расскажите и вы мне, кто вы такие и какова ваша история.

Я Юстас Гадли, а это Джил Поул, — сказал мальчик. Мы уже были здесь однажды, много-много лет назад. Больше года, по нашему времени. Здесь был парень, которого звали принц Рилиан, и они держали его в Подземье, и Хлюп-Хляп...

Ого! воскликнул Тириан. — Так вы те самые Юстас и Джил, которые освободили короля Рилиана от чар?

Да, это мы — сказала Джил, -так он теперь король Рилиан? Ну конечно, он должен был стать королем, я забыла...

— Ну, сказал Тириан, — я седьмой в династии после него. Он умер двести лет тому назад.

Джил переменилась в лице.

Да, — проговорила она печально, это самое ужасное при возвращениях в Нарнию.

Помолчав, Юстас продолжал:

Теперь вы знаете, кто мы. А произошло все таким образом. Профессор и тетя Полли собрали нас всех вместе, всех друзей Нарнии...

Я первый раз слышу эти имена, Юстас, ответил Тириан.

Это те, кто пришел в Нарнию в самом начале, в тот день, когда животные научились говорить.

Клянусь Львиной Гривой! — воскликнул Тириан. Те двое! Лорд Дигори и леди Полли, видевшие зарю мира! И они все еще живы в вашем мире? Честь и хвала этому! Но рассказывайте, рассказывайте!

Знаете ли. она нам не настоящая тетя. сказал Юстас. — Ее зовут мисс Пламмер, но мы называем ее просто тетя Полли. Так вот, они собрали нас вместе, чтобы повеселиться и поболтать о Нарнии (ведь нет никого другого, с кем мы могли бы разговаривать обо всем этом). Кроме того, профессор чувствовал, что мы почему-то хотим попасть сюда. Но когда вы как привидение появились перед нами, напугали до потери сознания и, не сказав ни слова, исчезли, мы поняли: что-то случилось. Стали думать, как нам попасть сюда. Мы ведь там, у себя, не можем сделать это по собственному желанию, просто так. Мы долго обсуждали это, и наконец профессор сказал, что есть один единственный путь Волшебные кольца. Это те самые кольца, при помощи которых он и тетя Полли много-много лет назад, когда они были еще детьми, а мы даже не родились, попали сюда. Но кольца были закопаны в саду дома в Лондоне (это у нас так называется один большой город), а дом принадлежит теперь другим владельцам. Надо было достать их. Эдмунд и Питер — тот, кто говорил с вами, это Верховный Король Питер поехали в Лондон, чтобы проникнуть в сад с черного хода рано утром, пока люди в доме будут спать. Они были переодеты рабочими, так что если бы кто-нибудь и увидел их, то решил бы, что те чинят водопровод. Мне очень хотелось быть с ними: это, наверно, ужасно смешно. На следующий день Питер прислал нам телеграмму (это такое особое письмо, ваше величество, я объясню вам в другой раз), что он достал кольца. Через день и я и Джил должны были вернуться в школу. Мы единственные, кто ходит в школу... Питер и Эдмунд собирались встретиться с нами и передать нам кольца. Только мы двое могли попасть в Нарнию, потому что старшие не могут вернуться сюда снова. Мы сели в поезд — это такая штука, при помощи которой в нашем мире путешествуют, множество вагонов, сцепленных вместе, а профессор, тетя Полли и Люси сели вместе с нами. Мы хотели держаться вместе так долго, как смогли бы. до того, как попасть сюда. Так вот, мы были в поезде. Мы еще только подъезжали к станции, где остальные должны были встретиться с нами, и я выглянул в окно, не увижу ли я их, когда внезапно мы почувствовали резкий толчок и услышали шум. И очутились здесь, в Нарнии, и увидели вас, ваше величество.

Так вы не воспользовались кольцами? — спросил Тириан.

Нет, ответил Юстас, мы даже не видели их. Эслан сделал это для нас Сам, без помощи колец.

Но они у Верховного Короля Питера. сказал Тириан.

Да, — согласилась Джил, но мы не думаем, что он сможет воспользоваться ими. Когда король Эдмунд и королева Люси были здесь последний раз, Эслан сказал, что они никогда не вернутся в Нарнию. И Он говорил, то же еще раньше Верховному Королю. Вы можете быть уверены, что Питер охотно бы вернулся, если бы ему разрешили.

Однако становится жарко, отозвался Юстас. Мы уже близко? Там, — сказал Тириан и протянул руку.

Совсем неподалеку от них над верхушками деревьев высились серые зубцы башни, и через несколько минут они вышли на открытую поляну. Ее пересекал ручей, за которым стояла приземистая квадратная башня с несколькими узкими бойницами и тяжелой дверью в стене, напротив которой они остановились.

Оглядевшись, Тириан удостоверился, что вокруг нет врагов. Затем подошел к башне и остановился на минуту, чтобы вытащить связку ключей на серебряной цепочке, которую он носил на шее. Два ключа были золотыми, другие небыли богато украшены: нетрудно было догадаться, что это были ключи от важных потайных комнат во дворцах или от сундуков и шкатулок из душистого дерева, где хранились королевские сокровища. Но ключ, который Тириан вложил в скважину башенной двери, был самым обыкновенным, только более крупным, чем другие. Замок заржавел, и Тириан на миг испугался, что не сможет повернуть ключ, но тут дверь с глухим скрипом открылась.

Добро пожаловать, друзья, сказал Тириан. Боюсь, что это сейчас лучший из дворцов, которые король Нарнии может предложить своим гостям.

Тириан был рад убедиться, что двое незнакомцев хорошо воспитаны. Оба они сказали, что это неважно и все вообще прекрасно.

По правде говоря, ничего особенно прекрасного внутри не оказалось. Было довольно темно и пахло сыростью. В башне имелось только одно внутреннее помещение с каменными сводами. Деревянные ступени в одном из углов вели к люку, по которому можно было попасть наверх, на огороженную зубцами крышу. В башне находилось несколько грубых скамей и множество небольших шкафчиков. Там был камин, который выглядел так, будто никто не зажигал в нем огня в течение многих лет.

Мы выйдем и соберем немного хвороста, хорошо? — сказала Джил.

Не сейчас, мой друг, — ответил Тириан. Он не хотел, чтобы их захватили безоружными. И начал открывать шкафчики, с. удовольствием вспоминая, как заботливо он проверял гарнизонные башни каждый год, чтобы быть. уверенным, что они снабжены всем необходимым. Тетивы были в чехлах из промасленного шелка, мечи и пики смазаны. Все вооружение ярко блестело. Но было и еще кое-что интересное.

Смотрите! сказал Тириан, вытаскивая и расстилая перед детьми длинную кольчугу необычного вида.

— До чего смешно выглядит эта кольчуга! — сказал Юстас.

Да, — ответил Тириан, — ее ковали не нарнийские гномы. Это кольчуга калормийцев, она иноземного образца. Я держал несколько пар наготове: кто мог знать, когда мне или моим друзьям захочется прогуляться незамеченными по стране Тисрока. Посмотрите на эту каменную бутыль. В ней жидкость, которую можно втереть в руки и лицо, и стать смуглыми, как калормийцы.

Ура! — закричала Джил. Маскарад! Я обожаю маскарады!

Тириан показал им, как взять на ладонь немного жидкости и втирать ее в лицо и шею по плечи и в руки до локтей. Сам он сделал то же самое.

Когда она впитается, нам не страшно даже умывание. Ничто, кроме смеси масла и пепла, не сделает нас снова светлокожими нарнийцами. А теперь, дорогая Джил, позволь нам взглянуть, подойдет ли тебе эта кольчуга. Она длинновата, хотя и не так сильно, как я боялся. Без сомнения, она принадлежала пажу из свиты какого-нибудь тархана.

После кольчуг они надели калормийские шлемы — круглые, плотно облегающие голову, с острием на макушке. Затем Тириан взял из шкафчика сверток с белой материей и стал наматывать его поверх шлема, до тех пор, пока тот не превратился в тюрбан. Впрочем, маленькое стальное острие все еще было видно в середине. Он и Юстас взяли кривые калормийские ятаганы и маленькие круглые щиты. Для Джил не нашлось достаточно легкого меча, но Тириан дал ей длинный прямой нож, которым в случае необходимости можно было действовать как мечом.

Умеешь ли ты обращаться с луком, Джил? — спросил Тириан.

Не стоит говорить об этом, — ответила Джил, краснея, — Юстас умеет неплохо.

Не верьте ей, сир, — заметил Юстас, — мы оба практиковались в стрельбе из лука с тех пор, как вернулись из Нарнии. И она теперь умеет стрелять так же, как и я. Конечно, это не значит, что мы оба делаем это хорошо.

После этого разговора Тириан дал Джил лук и колчан, полный стрел. Следующим делом было разведение огня, потому что внутри башни они уже чувствовали себя как в пещере и все время дрожали. Но они согрелись, пока собирали дрова, — солнце было теперь в зените, — и когда пламя заревело в трубе, место — это стало выглядеть куда веселее. Обед, однако, был скудным: лучшее, что они могли сделать, — это растолочь сухие бисквиты, которые нашли в шкафчике, и всыпать их в кипящую соленую воду, как это делают с капустой. Конечно, из питья была только вода.

Хорошо бы, если бы мы захватили пачку чая, — сказала Джил.

— Или жестянку с какао, — отозвался Юстас.

Иметь по бочонку доброго вина в каждой из этих башен было бы недурно, — сказал Тириан.

Глава шестая В ОДНУ ПРЕКРАСНУЮ НОЧЬ

Только через четыре часа Тириан бросился на одну из скамей, чтобы немножко поспать. Дети уже давно мирно посапывали. Тириан рано отправил их спать, так как знал, что им предстоит много дел этой ночью, а в их возрасте трудно обходиться без сна. Кроме того, они устали: во-первых, он дал Джил несколько уроков стрельбы из лука и что та, хотя и не по нарнийским меркам, но стреляет довольно неплохо. Она подстрелила кролика (неговорящего, конечно: в западной Нарнии водилось множество обыкновенных зверей), а потом освежевала и выпотрошила его тушку. Тириан обнаружил, что дети отлично справляются с этой неприятной работой: они научились всему этому во время своего долгого путешествия через Страну Великанов во времена принца Рилиана. Сам Тириан очень устал, пока учил Юстаса пользоваться калормийским мечом и щитом. За время своих путешествий по Нарнии Юстас уже многое узнал о том, как обращаться с мечом, но тогда это был прямой нарнийский меч, кривого калормийского ятагана Юстасу никогда не приходилось держать в руках. Его прежнее искусство фехтования даже затрудняло дело, поскольку большинство приемов сильно отличалось, и многое из того, что он знал о длинном мече, пришлось позабыть. Упражняясь с Юстасом, Тириан заметил, что у него верный глаз и быстрые ноги. Но сила детей удивила его еще больше, - действительно, оба они казались сильнее и выносливее, чем несколько часов назад. Воздух Нарнии часто действует таким образом на пришельцев из нашего мира.

Все трое единодушно решили, что первым делом они должны вернуться к холму, на котором стоит Хлев, и освободить Единорога. Потом, если это увенчается успехом, им нужно будет пробираться на восток, чтобы встретиться с маленькой армией, которую Остромысл должен привести из Кэр-Пэравела.

Опытный воин и охотник, каким был Тириан, всегда проснется в то время, в какое захочет, поэтому он, приказав себе спать до девяти часов, выбросил из головы все неприятности и моментально заснул. Казалось, прошла только секунда до того, когда он проснулся, но по освещению понял, что точно рассчитал время сна. Он поднялся, надел своей шлем-тюрбан (спал он в кольчуге), затем разбудил остальных. Дети, надо сказать, выглядели довольно унылыми и мрачными, когда, зевая, поднялись со скамей.

Теперь, — сказал Тириан, — мы двинемся на север. Нам повезло ночь звездная. Путешествие будет куда короче утреннего, ведь тогда мы шли кругом, а сейчас двинемся напрямик. Если нас окликнут, вы держитесь тихо, а я постараюсь говорить, как жестокий и чванливый калормийский вельможа. Если я обнажу меч, ты, Юстас, делай то же самое, а Джил должна держаться позади нас с луком на изготовку. Но если я крикну: «Домой!» сразу же бегите к башне и не пытайтесь сражаться ни одного удара после того, как я дам сигнал к отступлению: ложная доблесть портит многие отличные планы. А теперь, друзья, во имя Эслана — вперед!

Они вышли в холодную ночь. Огромные звезды горели над верхушками деревьев. Северная звезда, которая в Нарнии называется Наконечник Копья, ярче нашей Полярной.

Какое-то время они шли, ориентируясь по Наконечнику Копья, но, подойдя к густым зарослям, вынуждены были свернуть. После этого — а они были еще в тени ветвей — трудно было найти нужное направление. Его указала Джил. В Англии она была отличным проводником и, конечно, превосходно знала звезды Нарнии и, когда Наконечник Копья не был виден, могла найти нужную дорогу, ориентируясь по другим созвездиям. Тириан понял, что она лучше всех может указать путь, и пропустил ее вперед. Он изумился, видя, как тихо и совершенно незаметно она скользила перед ним.

— Клянусь Львиной Гривой, — прошептал он Юстасу, — эта девочка — удивительная лесная нимфа. Даже если бы в ней текла кровь дриад, вряд ли она смогла бы двигаться лучше.

— Ей помогает ее маленький рост, — отозвался Юстас, но тут Джил, шедшая впереди, сказала:

— Ш-шш-ш! Говорите тише!

Лес вокруг был очень тих. По правде говоря, даже слишком тих. Обычно в нарнийском лесу и ночью должен быть какой-то шум — веселое пофыркивание ежа, крик совы, какой-нибудь шелест, отдаленные звуки флейты, под которую танцуют фавны, стук молоточков гномов, доносящийся из-под земли. Но сейчас все молчало, угрюмость и страх царили в Нарнии.

Они начали подниматься на вершину холма, где деревья росли редко. Тириан уже мог различить находящийся там Хлев и то, что вокруг. Теперь Джил шла со все большей и большей осторожностью. Она подала сигнал другим делать то же самое, а затем остановилась как вкопанная.

Тириан увидел, как она без звука опустилась в траву и скрылась там. Минуту спустя она снова появилась и прошептала как можно тише прямо Тириану в ухо: «Ложись и смотри внимательней!» Тириан мгновенно лет, хотя и не смог сделать это так тихо, как Джил, — он ведь был тяжелее и старше. Пока они лежали, он увидел край холма на фоне усыпанного звездами неба. Две черные тени виднелись на склоне. Одной тенью был Хлев, а другой калормийский часовой. Особой бдительности он непроявлял: просто сидел с пикой на плече, склонив голову на грудь.

— Отлично, — сказал Тириан Джил. Она указала ему именно то, что он хотел узнать.

Они встали и очень медленно, с трудом сдерживая дыхание, двинулись к маленькому островку кустарника, который был совсем близко от часового.

Ждите здесь, — прошептал Тириан своим спутникам, — если я не вернусь, значит, у меня ничего не вышло. Тогда сразу бегите.

Затем он спокойно вышел на поляну, так, что часовой мог его увидеть. Заметив его, тот вскочил: Тириан мог быть одним из его начальников и наказать его за то, что он уснул на посту. Тириан же в свою очередь вдруг бросился к нему с распростертыми объятьями:

— О храбрейший воин Тисрока, да живет он вечно! Как я рад встретить тебя среди этого нарнийского сброда! Дай руку, дружище.

Но прежде чем часовой смог сообразить, что произошло, рука его была выкручена за спину, сам он стоял на коленях, а в горло его упиралось холодное лезвие кинжала.

— Только пикни, и тебе конец, — прошептал ему на ухо Тириан. — Если хочешь жить, скажи, где Единорог.

Он позади Хлева, о господин мой, — заикаясь, проговорил несчастный. — Хорошо, встань и веди меня туда.

Дрожа от страха, часовой поднялся. Острие кинжала по-прежнему касалось его шеи, хотя и немного сместилось назад, чуть ниже уха. Они обошли Хлев. Несмотря на темноту, Тириан сразу же заметил белый силуэт Алмаза.

— Тс-с, ни звука, Алмаз. Это я. Как ты привязан?

— Они стреножили меня и привязали уздечкой к кольцу в стене Хлева, — послышался голос Алмаза.

— Стой здесь, часовой, спиной к стене. Так. Пожалуйста, Алмаз, направь свой рог в грудь калормийцу.

С удовольствием, государь, — ответил Единорог.

И если он двинется, пронзи ему сердце. — Затем Тириан за несколько секунд перерезал веревки, а остатками их связал часового по рукам и ногам. Потом он заставил его открыть рот, набил туда травы, подвязал его подбородок так, чтобы тот не мог издать ни звука, и посадил спиной к стене.

Я поступил с тобой немного жестоко, солдат, — сказал Тириан, — но это было необходимо. Если мы встретимся снова, может быть, это тебе зачтется. Теперь, Алмаз, пойдем потихоньку.

Он обнял Единорога левой рукой за шею, нагнулся и поцеловал его в нос, и оба очень обрадовались. Так тихо, как только могли, они пошли туда, где их ждали дети. Между деревьями было еще темнее, и они приблизились к Юстасу так, что тот их и не заметил.

Все хорошо, — прошептал Тириан, — отлично сработано. Теперь к дому.

Они повернулись и прошли уже несколько шагов, когда Юстас сказал: «Где ты, Поул?» — но ответа не было. «Разве Джил не рядом с вами, государь?» спросил он.

Что? — сказал Тириан. — Я думал, она рядом с тобой.

Это был ужасный момент. Они не осмеливались кричать, но шептали ее имя самым громким шепотом. Ответа не было.

— Она ушла, пока меня не было? — спросил Тириан.

Я не видел и не слышал, как она ушла, — ответил Юстас. — Но она могла сделать это так, что я и не заметил. Она же ходит тихо, как кошка, вы сами видели.

В этот момент вдалеке послышался барабанный бой. Единорог навострил уши и сказал: «Гномы».

Вероломные гномы. Может быть, враги, а может быть, и нет, — проворчал Тириан.

И еще кто-то, у кого есть копыта, — сказал Алмаз, — и он намного ближе.

Двое людей и Единорог замерли. Так много всего теперь беспокоило их, и они не знали, что делать. Звук копыт был уже совсем близко, и невидимый голос прошептал:

— Эй! Вы здесь?

Благодаренье небесам, это была Джил!

Где тебя носит? — разгневанно прошептал Юстас, потому что он очень испугался за нее.

В Хлеву, — с трудом проговорила Джил. Ей было трудно говорить, потому что она боролась со смехом.

Ты думаешь, это смешно, — прорычал Юстас. Я могу сказать только...

Вы нашли Алмаза, государь? спросила Джил.

— Да, он здесь. А с тобой что за зверь?

Это он, — сказала Джил. Но пойдемте к дому, пока никто не проснулся, — и она снова подавилась смешком.

Остальные мгновенно повиновались, ведь они и так слишком долго задержались в этом ужасном месте. А барабаны гномов слышались все ближе. Они шли на юг уже несколько минут, когда Юстас спросил:

Ты сказала «он»? Что ты имеешь в виду?

— Фальшивый Эслан, — ответила Джил.

Что?! воскликнул Тириан. Где ты была? Что ты сделала?

Государь, — сказала Джил, — когда я увидела, что вы повалили часового, я подумала, что было бы неплохо заглянуть внутрь Хлева и посмотреть, что там на самом деле есть. Открыть засов было проще простого. Конечно, внутри было очень темно и пахло, как в любом хлеву. Потом я зажгла свет и поверите ли, там не было никого, кроме старого ослика, к спине которого была привязана львиная шкура. Я вытащила нож и сказала ему, что он пойдет со мной. Правда, я зря угрожала ему ножом. Он сыт по горло этим Хлевом и готов уйти, не так ли, дорогой Глуппи?

Вот это да! Ничего себе, — сказал Юстас. Минуту назад я сердился на тебя. Я думал, что ты бросила нас. Но согласитесь... Я имею в виду, она совершила необычайный подвиг. Если бы она была мальчиком, ее бы посвятили в рыцари!

Что вы делаете, государь? спросила резко Джил.

Вытаскиваю меч, чтобы отрубить голову проклятому ослу, — произнес Тириан зловеще. — Стой спокойно, девочка.

Не надо, прошу вас, не надо, сказала Джил. Вы не должны, это не его вина, это все Обезьян. Он не виноват. Он просит прощения. Он прелестный Ослик. Его зовут Глуппи, и я держу его за шею.

Джил, сказал Тириан, — ты храбрейшая и мудрейшая из всех моих подданных, по при этом ты самая дерзкая и непокорная из них. Хорошо, пусть осел остается жив. Как ты можешь оправдать себя, осел?

Я, государь? — раздался голос Глуппи. — Я прошу прощения, если я сделал что-то неправильно. Обезьян сказал, что Эслан хочет, чтобы я оделся таким образом. Я думал, что он знает. Я, конечно, не очень умен. Я сделал только это. Мне не слишком весело жилось в Хлеву. Я не знал, что делалось снаружи. Он выпускал меня только по ночам, на одну минуту. Несколько дней подряд они даже забывали давать мне воду.

Государь, сказал Алмаз, — гномы все ближе и ближе. Хотим ли мы встретиться с ними?

Тириан на мгновенье задумался, а потом громко засмеялся. А затем он заговорил, на этот раз шепотом.

Клянусь Львом, — сказал он, — я становлюсь все глупее. Встретить их? Ну конечно же мы должны встретить их. Мы их обязательно встретим. Мы теперь всех встретим. Мы покажем им этого осла, пусть посмотрят, кого они боялись и кому поклонялись. Мы расскажем им правду о подлой проделке Обезьяна. Завтра мы повесим обезьяну на самом высоком дереве в Нарнии. Не надо больше говорить шепотом, прятаться и маскироваться. Где эти честнейшие гномы? У нас есть для них хорошие новости.

Когда вам приходится часами говорить шепотом, то один только звук громкого голоса вызывает приятное волнение. Все начали разговаривать и смеяться, даже Глуппи вскинул голову, и раздалось оглушительное: «Иа-иа-иа!».

Обезьян долгое время запрещал ему делать это. А потом отправились на звук барабанов. Барабаны звучали все громче и громче, и вскоре показался свет факелов. Они вышли на одну из тех неровных дорог (в Англии мы с трудом назвали бы их дорогами), которые пересекали равнину. Но дороге маршировали тридцать гномов, в руках у каждого был маленький заступ, а за плечами ранец. Двое вооруженных калормийцев вели колонну, еще двое шли позади.

— Остановитесь! — громовым голосом крикнул Тириан, ступив на дорогу, — Остановитесь, солдаты. Куда вы ведете этих нарнийских гномов? По чьему приказу?

Глава седьмая КОЕ-ЧТО О ГНОМАХ

Двое калормийских солдат, которые шли во главе колонны, подумали, что имеют дело с тарханом или знатным вельможей с двумя вооруженными пажами. Они вскинули пики в приветственном салюте.

— О, мой господин, сказал один из них, мы ведем этих людишек в Калормен работать в копях Тисрока, да живет он вечно.

— Клянусь великой богиней Таш, сказал Тириан, они очень покорны. Затем он внезапно обернулся к самим гномам. Каждый шестой из колонны нес факел, и при мерцающем свете факелов Тириан мог видеть бородатые лица гномов, злобно глядевших на него.

Разве Тисрок выиграл великую битву и поработил ваши земли, гномы? спросил он. — И поэтому вы собираетесь идти умирать в соляных копях Паграхана?

Двое солдат удивленно уставились на него, а гномы отвечали:

По приказу Эслана! Он продал нас. Что мы можем сделать против Него?

Пусть Тисрок попробует, — добавил один из гномов и сплюнул. — Я бы хотел посмотреть, как это у него получится!

Молчи, собака! закричал солдат, который был главным.

Смотрите! сказал Тириан, выталкивая Глуппи на свет. Все это было ложью. Эслан вовсе не приходил в Нарнию. Вас обманул Обезьян. Вот кого он выводил из Хлева, чтобы показать вам. Посмотрите на него.

Раньше гномы могли только издали видеть то, что сейчас они увидели вблизи, и этого им было достаточно, чтобы понять, как они были обмануты. За время заключения Ослика в Хлеву львиная шкура пришла в полный беспорядок; а пока он путешествовал через темный лес, она окончательно разорвалась. Почти вся она сбилась в комок на одном плече. Львиная голова настолько завалилась назад, что теперь каждый мог видеть выглядывавшую из-под нее глупую, но симпатичную ослиную морду. Из уголка рта Ослика торчали стебельки травы (пока они шли, он понемногу ее щипал). Он бормотал при этом: «Это не моя вина, я не слишком умен. Я никогда не говорил, что я — это Он».

Несколько секунд гномы смотрели на Глуппи, широко открыв рты, но один солдат резко крикнул: «Вы сошли с ума, мой господин! Что вы делаете с этими рабами?!» А другой спросил: «А кто вы, собственно, такой?» Они уже не салютовали пиками, обе пики были опущены вниз и приготовлены к бою.

Скажите пароль! потребовал один из солдат.

Вот мой пароль, — король выхватил меч. — СВЕТ ПРАВДЫ РАССЕЯЛ МРАК ЛЖИ! Защищайся, негодяй, ибо я — Тириан Нарнийский!

С этими словами он бросился на калормийца. Юстас, выхвативший свой меч, как только увидел, что Тириан вытаскивает свой, напал на другого солдата. Он был смертельно бледен, но я не стал бы его за это осуждать. Удача сопутствовала ему, как часто бывает с новичками. Забыв все, что Тириан говорил ему об особенностях калормийского ятагана, он широко размахнулся (хотя я не уверен, что его глаза при этом не были зажмурены) и внезапно, к своему удивлению, обнаружил, что калормиец замертво упал у его ног. Он испугался, хотя и испытал огромное облегчение. Король сражался на секунду или две дольше, пока не убил своего противника и не крикнул Юстасу: «Берегись, там еще двое!»

Но с двумя калормийцами уже справились гномы, так что врагов теперь не осталось.

Отличный удар! воскликнул Тириан, хлопая Юстаса по спине.

А теперь, гномы, вы свободны. Завтра я вас поведу освобождать всю остальную Нарнию. Троекратное «ура» в честь Эслана!

То, что последовало за этим, было поистине ужасно. Несколько гномов (около пяти) чуть не упали в обморок, другие угрюмо заворчали, но большинство хранило мрачное молчание.

Разве вы не поняли? — нетерпеливо сказала Джил. — Что с вами случилось, гномы? Разве вы не слышали, что сказал король? Все страшное позади. Обезьян больше не правит вами. Все могут вернуться назад, к обычной жизни. Вы можете снова смеяться. Разве вы не рады?

После минутной паузы один не слишком приятный на вид черноволосый гном сказал:

А вы сами-то кто будете, барышня?

Я — Джил, ответила она, — та самая Джил, которая освободила короля Рилиана от чар, а это Юстас, вместе с которым мы сделали это. Теперь, когда прошли сотни лет, мы снова вернулись из другого мира. Нас прислал Эслан.

Гномы с ухмылкой переглядывались.

Ну, — сказал черноволосый гном (его звали Гриффл), — не знаю, как вы, ребята, но я, мне кажется, наслушался об Эслане на всю жизнь вперед.

Так и есть, — заворчали остальные гномы, — все это враки, сплошное надувательство!

Что вы имеете в виду? — спросил Тириан. С мечом в руках он не был бледен, но тут побледнел. Минуту назад он был уверен, что теперь все наконец пойдет хорошо, но сейчас, глядя на гномов, ему казалось, что он видит страшный сон.

Ты, верно, думаешь, что у нас размягчение мозгов, — сказал Гриффл. — Нас уже обманули однажды, а теперь ты снова пытаешься надуть нас. Нам больше не нужны эти россказни об Эслане! Понимаешь?! Сам любуйся этим длинноухим ослом!

Клянусь небом, вы сведете меня с ума! — вскричал Тириан. — Кто говорит, что это — Эслан? Это подделка Обезьяна, можете вы понять?

А ты приготовил для нас какую-нибудь подделку получше? — спросил Гриффл. — Нет уж, благодарствуем, нас уже раз обманули, и мы не попадемся на ту же удочку еще раз. Хватит нас дурачить!

— Да никто вас не дурачит! — сказал Тириан сердито. Я служу настоящему Эслану.

А где Он? Покажи Его нам! — закричали гномы.

Вы думаете, Он у меня в кармане, глупцы? сказал Тириан. — Кто я, чтобы я мог показать вам Эслана по своему желанию? Он не ручной лев.

Когда эти слова вырвались у него, он понял, что совершил непоправимую ошибку. Гномы принялись насмешливо напевать: «Не ручной лев, не ручной лев».

Как раз на эту удочку ловил нас тот, другой, похожий на обезьяну! Этим он держал нас в повиновении, сказал один из гномов.

Вы хотите сказать, что не верите в настоящего Эслана? — спросила Джил. — Но я видела Его. Он послал нас двоих из другого мира.

Ха, сказал Гриффл, усмехаясь, но это ты сама так говоришь. Они научили тебя твоей роли. Вот и тверди свой урок.

Неблагодарные грубияны, — вскричал Тириан. — Вы дерзаете прямо в лицо обвинять даму во лжи?

Полегче, парень! — отвечал гном. Я не думаю, что мы захотим еще королей, если ты и вправду Тириан, хотя ты не слишком похож на него. Короли нужны нам не больше, чем Эсланы. Мы сами теперь кое в чем разбираемся и не будем ни перед кем снимать шляпу. Понял?

Все правильно, — подхватили другие гномы. — Мы теперь будем разбираться сами. Ни Эслана, ни королей, ни глупых басен о других мирах. Гномы только для гномов. И с этими словами снова построились в колонну и приготовились маршировать назад, туда, откуда пришли.

Маленькие негодяи! — крикнул Юстас. Разве вы даже не хотите поблагодарить нас за то, что мы спасли вас от соляных копей?

О, мы знаем, почему вы это сделали, — сказал Гриффл, оборачиваясь через плечо. Вы хотели сами использовать нас. Вот почему вы нас освободили. Вы вели свою собственную игру. Пошли, ребята!

И гномы, выбивая на барабанах странную маршевую песню, зашагали во тьму.

Тириан и его друзья глядели им вслед. Затем король произнес только одно слово: «Пойдемте», и они продолжали свое путешествие.

Это была невеселая компания. Глуппи еще чувствовал себя в опале, да к тому же он не слишком хорошо понял, что произошло. Джил негодовала на гномов, но кроме того, она была под впечатлением победы над калормийским войском и чувствовала себя немного испуганной, а что до Юстаса, то сердце его еще слишком сильно билось. Тириан и Алмаз грустно замыкали шествие. Рука короля покоилась на плече Единорога, который иногда прижимался к щеке короля мягким носом. Они не пытались утешать друг друга словами: нелегко было придумать, что сказать утешительного. Тириану и не снилось, что в результате обезьяньей проделки с фальшивым Эсланом будет то, что многие перестанут верить в настоящего. Он был совершенно уверен, что гномы снова будут на его стороне, как только им докажут, как они были обмануты. А потом, в следующую ночь, он повел бы их к Хлеву и показал Глуппи всем остальным. И все отвернулись бы от Обезьяна. И, возможно, после схватки с калормийцами все было бы в порядке. Но теперь он не мог ни на что рассчитывать. Что, если и другие жители Нарнии поведут себя так же, как гномы?

— Мне кажется, кто-то идет за нами, — внезапно сказал Глуппи.

Они остановились и прислушались. Действительно, сзади послышалось топанье маленьких ножек.

Кто идет? крикнул король.

Это только я, ваше величество, — ответил голос. — Поджин, гном. Я решил уйти от других. Я на вашей стороне и на стороне Эслана. Если можете, вложите в мою руку подходящий для гнома меч. Я буду счастлив драться за правое дело до конца.

Все сгрудились вокруг него, хвалили и хлопали по спине. Конечно, один единственный гном мало что мог изменить, но было что-то утешительное в том, что нашелся хотя бы один. Вся компания оживилась. Но Джил и Юстас не могли долго веселиться: от непрерывной зевоты у них уже отваливались головы, они так устали, что не могли думать ни о чем, кроме постели.

Когда они вернулись в башню, был самый холодный час ночи час перед рассветом. Они рады были бы поесть, но необходимость готовить еду делала саму мысль о ней невозможной. Они напились из ручья, умылись и без сил повалились на скамьи, все, кроме Глуппи и Алмаза, которые предпочли устроиться снаружи. Возможно, это было к лучшему, потому что, если бы Единорог и сильно растолстевший Ослик вошли внутрь, в башне стало бы совсем тесно.

Гномы в Нарнии, хотя росту в них меньше четырех футов, очень выносливые и сильные создания, поэтому Поджин после тяжелого дня и короткой ночи проснулся раньше всех, бодрый и отдохнувший. Он взял лук Джил, вышел из башни и вскоре уже подстрелил пару диких голубей. Затем устроился на ступеньках, ощипывая птицу и болтая с Алмазом и Глуппи. Этим утром Глуппи выглядел гораздо лучше, да и чувствовал себя увереннее. Алмаз (он ведь был единорогом, то есть одним из самых благородных и деликатных созданий) ласково разговаривал с ним о таких вещах, которые были понятны им обоим: о траве и сахаре, об уходе за копытами.

Когда только в половине десятого Джил и Юстас, зевая и потягиваясь, вышли из башни, гном показал им, где они могли бы собрать в изобилии нарнийской травы, называющейся «дикая кислица». Это растение похоже на наш щавель, только гораздо вкуснее, если приправить его маслом и перцем. Правда, ни того ни другого у них не было. Все же они приготовили отличное жаркое на завтрак или обед (вы сами можете выбрать название этой трапезы). Тириан захватил топор и отправился в лес, чтобы заготовить дров для очага. Пока еда готовилась им казалось, что это заняло очень много времени (оно особенно долго тянулось, когда от очага стало пахнуть все вкуснее), — король подыскал для Поджина полное вооружение гномов: кольчугу, шлем, перевязь и кинжал. Потом король проверил меч Юстаса и обнаружил, что мальчик не вытер его после боя и сунул в ножны липким от крови. Он выбранил его за это, вычистил и отполировал клинок.

Все это время Джил прохаживалась взад и вперед, то помешивая жаркое, то с завистью поглядывая на Ослика и Единорога, которые дружно щипали траву. Как много раз за это утро ей хотелось, чтобы и она могла есть траву!

Но когда еда была наконец готова, все поняли, насколько оправданно было ожидание, и много раз просили добавки. Но вот все наелись, три человека и гном вышли и уселись на ступеньках, четвероногие расположились перед ними; гном (с разрешения Джил и Тириана) закурил трубку, а король сказал:

Ну, друг Поджин, может быть, ты больше, чем мы, знаешь о врагах. Расскажи нам все, что знаешь. Во-первых, какой сказкой они объясняют мое бегство?

— Они такую хитрую сказку изобрели, государь, сказал Поджин, этот рыжий Кот Том придумал ее, а остальные подхватили. Этот Том — он хитрец даже среди котов — рассказал, что проходил мимо дерева, к которому эти злодеи привязали ваше величество. Он сказал (простите меня за эти слова), что вы выли, ругались и проклинали Эслана «языком, который я не могу повторить» — вот были его слова, и при этом он выглядел так чопорно и пристойно, как только могут выглядеть коты, если захотят. А потом, сказал Том, во вспышке молний внезапно появился сам Эслан и в один миг проглотил ваше величество. Все звери пришли в ужас от этого рассказа и стали бояться еще больше. Само собой, Обезьян подхватил эту небылицу и продолжает всех запугивать. «Глядите, — говорит он, — что Эслан делает с теми, кто не почитает Его. Пусть это будет вам всем предупреждением». И бедные создания воют и скулят: «Так и будет, так и будет». Так что бегство вашего величества не заставило их думать, что у вас есть еще друзья, которые помогли бы вам, а только заставило их еще больше бояться и быть еще покорней Обезьяну.

— Что за дьявольская политика! сказал Тириан. — Этот Рыжий, похоже, будет советником Подлуса.

Это еще вопрос, государь, не будет ли теперь Подлус у него советником, —отвечал гном, — Понимаете ли, Обезьян напился, поэтому планы теперь составляют либо Кот, либо Ришда, калормийский капитан. Кот наболтал среди гномов, что главным виновником этого ужасного возвращения Эслана являетесь вы. И я скажу вам почему. Одна из этих ужасных встреч была позапрошлой ночью. Я шел домой и вдруг обнаружил, что потерял свою трубку. Это была старая и любимая трубка, поэтому я вернулся, чтобы поискать ее. Была кромешная тьма. Прежде чем я дошел до того места, где сидел, я услышал, как кошачий голос произнес: «Мяу», а голос калормийца сказал: «Я здесь... говори тише». Поэтому я застыл, как если бы превратился в лед. Это были Кот и тархан Ришда, как они его называют. «Благородный тархан, — сказал Кот вкрадчиво. — Я бы хотел знать точно, что мы оба имели в виду, говоря сегодня, что Эслан значит не более Таш». «Без сомнения, о наиболее проницательный из котов, ответил другой, — вы поняли, что я имел в виду». «Вы имели в виду, — сказал Кот, — что ни тот ни другой не существуют». «Все посвященные знают это», — сказал тархан. «Мы можем понять друг друга, — промурлыкал Кот, — вы, как и я, немного устали от Обезьяна».

«Глупое, грубое животное, — сказал другой, — но мы должны его использовать. Ты и я должны держать все в секрете и заставлять Подлуса действовать по нашей воле». «Мне кажется, будет полезно, — сказал Кот, — если мы позволим некоторым из наиболее просвещенных нарнийцев быть нашими помощниками. Мы будем отбирать их одного за другим, ибо звери, которые действительно верят в Эслана, могут отвернуться от нас в любой момент. И это обязательно случится, если Обезьян по глупости выдаст секрет. Но те, кто не интересуется ни Таш, ни Эсланом, но думает о своей выгоде и о тех наградах, которые Тисрок может дать им, когда Нарния станет калормийской провинцией, будут тверды». «О мудрейший из котов, — сказал капитан, — выбирайте слова очень осторожно».

Пока гном рассказывал, день как-то изменился. Когда они садились на ступени, погода стояла солнечная, а теперь Глуппи дрожал, Алмаз стал тревожно озираться. Джил посмотрела вверх.

— Стало облачно, — сказала она.

— И холодно, — сказал Глуппи.

— И правда холодно, клянусь Львом! — сказал Тириан, потирая руки. — тьфу, что за отвратительный запах.

— Ну и ну, — задерживая дыхание, произнес Юстас, — как будто потянуло тухлятиной. Может быть, поблизости мертвая птица? Но почему мы не заметили этого раньше?

И тут Алмаз поспешно вскочил на ноги и указал куда-то своим рогом.

— Смотрите! — закричал он. — Смотрите на это! Смотрите! Смотрите! И все шестеро посмотрели туда, и на лицах их отразился дикий страх.

Глава восьмая КАКИЕ НОВОСТИ ПРИНЕС ОРЕЛ

В тени деревьев на дальней стороне поляны что-то двигалось. Это «что-то» медленно скользило на север. На первый взгляд его можно было принять за дым: оно было серого цвета и через него были видны предметы. Но запах смерти не был запахом дыма. Кроме того, оно в отличие от дыма не изменяло своих очертаний. По силуэту оно было похоже на человека, но голова была птичья, с жестким кривым клювом. Четыре руки были подняты над головой и тянулись к северу, словно хотели сжать всю Нарнию в тисках. Пальцы — все двенадцать — были, как и клюв, искривлены, и кончались острыми птичьими когтями. Оно проносилось над травой, и трава, казалось, высыхала позади него.

Бросив на него взгляд, Глуппи издал ужасный рев и бросился в башню. Джил (которая, как вы знаете, не была трусихой) закрыла лицо руками, чтобы не видеть его. Другие наблюдали за ним, пока оно не скрылось в гуще деревьев.

Снова показалось солнце и запели птицы. Снова можно было дышать и двигаться: до этого все замерли как статуи.

— Что это было? — спросил Юстас шепотом.

— Я однажды видел ее раньше, — сказал Тириан. — Но тогда она была из камня, позолоченной и с алмазами вместо глаз. Когда я был не старше, чем ты, я гостил у Тисрока в Ташбаане, и он повел меня в великий храм Таш. Я видел ее там на жертвеннике.

— И это... это была Таш? — спросил Юстас.

Но вместо ответа Тириан обнял Джил за плечи и сказал:

— Как вы себя чувствуете, сударыня?

— В-в-все хорошо, — сказала Джил, отнимая руки от побледневшего лица и пытаясь улыбнуться. — Со мной все хорошо. Просто на минуту я почувствовала себя плохо.

— Похоже, — сказал Единорог, — что это была настоящая Таш.

— Да, — сказал гном, глупость Обезьяна, который не верит в Таш, дала больший результат, чем он сам ожидал. Он позвал Таш, и Таш не замедлила явиться.

— Куда это... оно... она... направлялась? спросила Джил.

— На север, в сердце Нарнии, — сказал Тириан. — Она пришла жить среди нас. Они призвали ее, и она пришла.

— О-хо-хо, — запричитал гном, потирая свои волосатые руки. — Это будет сюрприз для Обезьяна. Нельзя призывать демонов, прежде чем поймешь, кого зовешь.

— Кто знает, покажется ли Таш Обезьяну? — проговорил Алмаз.

А куда делся Глуппи? спросил вдруг Юстас.

Они окликнули Ослика по имени, и Джил обошла вокруг башни. Уже готовые отправиться на поиски, они наконец увидели, как его серая голова осторожно показалась в дверях и спросила: «Оно уже ушло?» И когда его вывели из башни, он дрожал, как собака перед грозой.

— Я понял теперь, — сказал Глуппи, что был действительно очень плохим ослом. Я не должен был слушаться Подлуса. Я никогда не думал, что могут начаться такие страшные вещи.

Если бы ты меньше говорил о том, что не очень умен, и больше бы старался поумнеть... — начал было Юстас, но Джил прервала его.

— О, оставьте бедного доброго Глуппи, сказала она. Это была ошибка, не так ли, милый Глуппи? — И поцеловала его в нос.

И хотя они были очень взволнованы тем, что увидели, но снова сели и продолжили свой разговор.

Алмаз не многое мог сказать им. Пока он был пленником, он все время был привязан позади Хлева и, конечно, слышал некоторые планы врагов. Его пинали (какое-то количество ударов копытами он вернул назад), били и грозили смертью, если он не подтвердит, что тот, кого выводили и показывали при свете костра каждую ночь, действительно Эслан. И если бы друзья его не освободили, то он был бы казнен этим утром. Он не знал, что случилось с Ягненком.

Они решали вопрос: надо ли идти этой ночью к Хлеву, чтобы показать Ослика нарнийцам и попытаться объяснить им, как они были одурачены, или идти на восток навстречу Кентавру Остромыслу, который ведет помощь из Кэр-Пэравела, а потом вернуться, чтобы бороться с калормийцами и Обезьяном. Тириану больше нравился первый план: его буквально трясло от мысли, что Подлус будет продолжать запугивать его народ. Но с другой стороны, поведение гномов прошлой ночью служило предостережением. Они не могли быть уверены в том, как остальные воспримут это, даже если им покажут Ослика. И надо было принять во внимание калормийских солдат. Поджин думал, что их было около тридцати. Тириан считал, что если нарнийцы будут на их стороне, то он, и Алмаз, и дети, и Поджин (Глуппи в счет не шел) получат шансы победить калормийцев. Но что, если хотя бы половина нарнийцев — включая всех гномов — просто сядут и будут наблюдать со стороны или даже сражаться против них? Риск был слишком велик. И не следовало забывать о присутствии Таш. Что можно было ожидать от нее?

Поджин сказал, что не будет вреда в том, чтобы оставить Подлуса с его собственными трудностями хотя бы на день или два. У него теперь не было Глуппи, чтобы выводить и показывать его. Нелегко будет ему или Коту придумать историю, объясняющую это. Если звери будут просить каждую ночь показывать им Эслана, а Эслан не покажется, то можно быть уверенным, что даже простаки будут удивлены.

В конце концов все согласились, что лучшим выходом будет пойти и попытаться встретиться с Остромыслом.

Удивительно, насколько повеселел каждый из них, как только они приняли такое решение. Это было не потому, что кто-то боялся битвы (за исключением, может быть, Джил или Юстаса), но я осмелюсь сказать, что каждый из них в душе был рад не приближаться (хотя бы пока) к ужасной птицеголовой твари, которая появилась теперь у Хлева. Так или иначе, каждый почувствовал себя лучше, когда все пришли к единому решению.

Тириан сказал, что лучше прекратить маскарад, если они не хотят быть принятыми за калормийцев и атакованными верными нарнийцами, которых могут встретить. Гном сделал ужасную на вид смесь из пепла и жира, который был предназначен для смазки мечей и наконечников копий. Они сняли калормийские доспехи и пошли к ручью. Противная смесь давала пену, словно самое мягкое мыло. Приятно было видеть, как Тириан и двое детей стали на колени перед ручьем и, брызгаясь пеной, оттирали шеи. Они вернулись назад к башне с раскрасневшимися, сверкающими лицами, у них был вид людей, которые специально тщательно вымылись перед тем, как отправиться в гости. Теперь они вооружились, как настоящие нарнийцы, взяв прямые мечи и треугольные щиты.

Так-то лучше, сказал Тириан. — Теперь я снова чувствую себя человеком.

Глуппи умолял снять с него львиную шкуру, он жаловался, что в ней слишком жарко и что она очень неприятно собирается в складки на спине, а кроме того, придает ему слишком глупый вид. Но остальные убедили его, что он должен поносить ее еще немного, потому что они хотят показать его в этой одежде другим зверям, после того как встретятся с Остромыслом.

То, что осталось от кроличьего и голубиного мяса, не имело смысла брать с собой, и они взяли лишь немного бисквитов, затем Тириан запер дверь башни, и на этом кончилось их пребывание там.

Они отправились уже в третьем часу пополудни, и это был первый настоящий день весны. Молодые листья стали уже куда больше, чем вчера, подснежники уже сошли, но они увидели несколько первоцветов. Сквозь деревья проникал солнечный свет, пели птицы, и отовсюду доносился шум бегущей воды. Было трудно думать о таких вещах, как Таш. Дети почувствовали наконец, что они в настоящей Нарнии. Даже у Тириана посветлело на сердце, когда он шел впереди всех, мурлыкая старый нарнийский марш с таким припевом:

Мы идем весенними полями

В ярком свете утренних лучей,

Мы сразимся с подлыми врагами

За свободу Нарнии своей!

За королем шли Юстас и Поджин. Гном называл Юстасу те нарнийские травы, растения и птиц, которые тот еще не знал. А иногда Юстас учил гнома английским названиям.

За ними шел Глуппи, а позади, бок о бок, Джил и Алмаз. Джил, можно сказать, совершенно влюбилась в Единорога, и ей казалось (и это было не слишком далеко от истины), что он самый блестящий, деликатный и грациозный зверь из всех, которых она до сих пор встречала: он был так вежлив и мягок в обращении, и если бы вы не видели его в битве, то с трудом бы поверили, что он может быть свиреп и ужасен.

— О, как прелестно, — сказала Джил, — просто идти среди этой красоты. Мне бы хотелось, чтобы было больше приключений такого рода. Какая жалость, что Нарнию так часто посещают всякие напасти.

Но Единорог объяснил ей, что она ошибается, — ведь сыновья и дочери Адама и Евы попадают из их собственного странного мира в Нарнию только тогда, когда с ней случается какая-нибудь беда. Но не следует думать, что в Нарнии так бывает всегда, между их появлениями проходят сотни и тысячи лет, когда один король мирно сменяет другого, и вы вряд ли сможете сосчитать их количество и припомнить их имена, жизнь течет спокойно, и трудно решить, что стоит занести в летопись. Он продолжал рассказывать о былых королевах и героях, о которых она никогда не слышала. Он рассказал о королеве Лебедь, которая жила еще до дней Белой Колдуньи и Великой Зимы и была так прекрасна, что, когда она смотрелась в лесное озеро, отражение ее продолжало сиять из воды, как яркая звезда, еще год и день после этого. Он рассказал о Зайце Длинноухе, который имел такие уши, что когда он сидел у Котелкового озера, а рядом грохотал Великий Водопад, то мог слышать, о чем шепчутся в Кэр-Пэравеле. Он еще рассказал, как король Бриз, который был девятым королем после Фрэнка, первого из всех королей, поплыл далеко на восток и освободил от дракона Одинокие Острова и навсегда присоединил их к владениям Нарнии. Он рассказал о целых столетиях, во время которых вся Нарния жила так счастливо, что единственное, о чем можно вспомнить, были танцы, пиры и турниры, и каждый день, каждая неделя были лучше, чем предыдущие. И так он продолжал рассказывать, а в мозгу Джил нагромождались картины этих счастливых лет, которые превратились в сплошную картину, подобную той, которую видишь, когда смотришь с вершины горы на широкую равнину с лесами, полями, лугами и реками, сливающимися вдали в одно целое. У нее поневоле вырвалось:

Послушай, я надеюсь, что мы скоро победим Обезьяна и снова вернутся старые добрые времена. Навсегда. Наш-то мир, наверное, когда-нибудь кончится, но этот ведь будет всегда. Как ты думаешь, Алмаз? Ведь это так прекрасно: Нарния, которая существует всегда.

Увы, сестра, отвечал Алмаз. Все миры кончают свое существование, кроме Страны Эслана.

Ну может быть и так, проговорила Джил. — Но до конца Нарнии еще миллионы и миллионы лет, не так ли?.. Эй, а почему мы остановились?

Король, Юстас и гном замерли, задрав головы и устремив взор в небо. Джил содрогнулась, вспомнив, какой ужас ей пришлось увидеть только что. Но на сей раз ничего подобного не было. Высоко в голубом небе виднелась голубая точка.

Насколько я могу судить, — сказал Единорог, это одна из говорящих птиц.

Я тоже так думаю, — отозвался Тириан, — но друг это или враг? Может, это один из шпионов Подлуса?

Ваше величество, — сказал гном, — у нас, гномов, острое зрение. Я не ошибусь, если скажу, что это сам Дальнозор, Великий Орел.

Не лучше ли нам спрятаться под деревьями? — спросил Юстас.

Чтобы Орел нас не заметил, нам лучше замереть, — ответил Тириан. — Он сразу заметит нас, если мы только пошевелимся.

Он уже заметил нас! — вскричал Алмаз. — И кругами спускается к нам.

Положите стрелу на тетиву, сударыня, — сказал Тириан. — Но ни в коем случае не стреляйте без моей команды. Это может быть друг.

Все затаив дыхание следили за полетом величественной птицы. Через минуту Орел спустился на валун неподалеку от Тириана и обратился к нему своим странным, гортанным голосом:

Приветствую тебя, король!

— Привет и тебе, — ответил Тириан. — Судя по тому, что ты именуешь меня королем, я могу заключить, что ты не из тех, кто пошел за Подлусом и его подложным Эсланом.

Государь, — сказал Орел, — то, что я должен сказать тебе, будет самой печальной вестью из всех, которые тебе приходилось слышать.

Сердце Тириана, казалось, перестало биться при этих словах. Он сжал зубы и сказал: «Продолжай».

Две картины я видел, — сказал Остроглаз. — Я видел Кэр-Пэравел, полный мертвых нарнийцев и живых калормийцев, знамя Тисрока, развевающееся над башенными стенами, и ваших подданных, бегущих из города в леса. Кэр-Пэравел был взят с моря. Позапрошлой ночью двадцать огромных кораблей из Калормена подошли к берегу.

Никто не мог вымолвить ни слова.

И другая картина. В пяти лигах от Кэр-Пэравела, ближе сюда, лежит мертвым Остромысл, Кентавр, с калормийской стрелой в боку. Я был с ним в его последний час, и он дал мне поручение к вашему величеству — напомнить вам, что миры приходят к концу, а благородная смерть — это сокровище и каждый достаточно богат, чтобы купить его.

Так, сказал король после долгого молчания. — Нарнии больше нет.

Глава девятая ВЕЛИКОЕ СОБРАНИЕ У ХЛЕВА

Долгое время они не могли ни говорить, ни даже плакать. Затем Единорог ударил по земле копытом, тряхнул гривой и заговорил.

Государь, — сказал он, — теперь нет нужды советоваться. Ясно, что планы Обезьяна были глубже, чем мы думали. Без сомнения, он долгое время был в секретных сношениях с Тисроком и, как только нашел львиную шкуру, сообщил ему, что пора готовить корабли для завоевания Кэр-Пэравела и всей Нарнии. Теперь нам семерым осталось только вернуться назад к Хлеву, рассказать правду и принять то испытание, которое Эслан посылает нам. И если каким-нибудь чудом мы победим три десятка калормийцев, пришедших с Обезьяном, то повернем обратно и умрем в битве с огромным войском, которое вскоре двинется сюда от Кэр-Пэравела.

Тириан кивнул, а потом повернулся к детям и сказал:

Теперь, друзья, настало время для вас вернуться в ваш собственный мир. Без сомнения, вы сделали все, для чего были посланы.

— Но... мы не сделали ничего, — сказала Джил, дрожа, но не от страха, а потому, что все вокруг было так ужасно.

— Ну, — сказал король, — вы освободили меня, ты скользила передо мной, как змея, в лесу прошлой ночью и захватила Глуппи, а ты, Юстас, убил калормийца. Но вы слишком молоды, чтобы разделить с нами уже сегодня ночью или позже нашу кровавую кончину. Я умоляю вас, нет — приказываю вам — вернуться в ваш собственный мир. Мне будет стыдно, если я позволю таким юным воинам пасть в битве за меня.

Нет, нет, нет, — сказала Джил (очень бледная при первых словах короля, потом внезапно покрасневшая, а затем снова бледная). Мы не должны... Мне все равно, что бы ты ни говорил. Мы останемся с тобой, что бы ни случилось, не так ли, Юстас?

Да нет нужды даже обсуждать это, — сказал Юстас, засунув руки в карманы (забыв, как странно это выглядит при одетой кольчуге), — потому что, понимаете ли, у нас нет выбора. Что толку говорить о возвращении назад! Как мы вернемся? Мы же не знаем, что для этого нужно.

В этом, конечно, был резон, но в тот момент Джил возненавидела Юстаса за эти слова. Они прозвучали как-то ужасно сухо по сравнению с взволнованными речами остальных.

Когда Тириан понял, что двое пришельцев не могут попасть домой (если только их не перенесет Эслан), он решил, что они должны пересечь Южные горы и пойти в Орландию, где смогли бы быть в безопасности. Но они не знали дороги и не было никого, кого можно было бы послать с ними проводником. Кроме того, как сказал Поджин, раз калормийцы захватили Нарнию, они наверняка захватят через неделю и Орландию. Тисрок всегда хотел владеть этими северными землями. Юстас и Джил так сильно умоляли короля, что в конце концов он согласился, чтобы они пошли с ним и испытали свою судьбу, или, как он более благоразумно выразился, приняли «испытание, которое Эслан посылает нам».

Первое, что пришло в голову королю, было то, что они не должны были возвращаться к Хлеву (даже само это слово теперь делало их больными), пока не стемнеет. А гном сказал им, что если они придут туда днем, то, возможно, не найдут там никого, кроме калормийского часового. Животные были слишком напуганы тем, что Подлус (и Кот) говорили им о гневе Эслана — или Ташлана, — чтобы приблизиться к этому месту до того, как их позовут на ужасную полночную встречу. А калормийцы никогда не чувствовали себя уверенными в лесу. Поджин подумал, что даже при дневном свете им легко подойти к Хлеву незамеченными. Ночью, когда Обезьян сможет собрать зверей, а все калормийцы будут на дежурстве, это будет сделать сложнее. А когда звери соберутся, они смогут оставить Глуппи за стеной Хлева до тех пор, пока он им не понадобится. Это действительно была отличная идея, единственный шанс устроить нарнийцам сюрприз.

Все с этим согласились и пошли в новом направлении — на северо-запад — к ненавистному холму. Орел иногда летел над ними, иногда садился на спину Ослику. Но никто — даже король, за исключением крайней нужды, — не мечтал о том, чтобы ехать верхом на Единороге.

Все это время Джил и Юстас шли рядом. Когда они умоляли, чтобы им разрешили пойти вместе с другими, они чувствовали себя очень храбрыми, но теперь их храбрость куда-то подевалась.

Поул, шепотом произнес Юстас, тебе я могу сказать, что боюсь.

Ну, у тебя-то все в порядке, сказала Джил, — ты можешь сражаться. Но я.... я трясусь как в лихорадке, если хочешь знать.

О, лихорадка — это еще ничего, сказал Юстас, я чувствую себя совершенно разбитым.

Пожалуйста, давай не будем говорить об этом, промолвила Джил, и минуту или две они шли молча.

Поул, сказал Юстас наконец.

Что? — спросила она.

А что случится с нами, если нас убьют здесь?

Ну, мы умрем, я думаю.

Нет. я спрашиваю, что случится с нами в нашем мире? Может быть, мы очнемся и обнаружим, что снова в поезде? Или мы исчезнем, и никто о нас больше не услышит? Или мы умрем в Англии?

Тише. Я никогда не думала об этом.

Вот удивятся Питер и остальные, если они увидят меня махающим из окна, а затем, когда поезд подойдет, нас нигде не найдут! Или если они найдут два... я имею в виду, если мы умрем там, в Англии.

Что за ужасная мысль, воскликнула Джил.

Это не должно ужасать нас, — сказал Юстас. — Нас там не будет.

Мне хотелось бы... нет... хотя... сказала Джил.

Что ты хотела сказать?

Я хотела сказать, что хорошо бы мы никогда не попадали сюда. Но я так не думаю, нет, нет. Даже если мы будем убиты. Я предпочитаю погибнуть в битве за Нарнию, чем вырасти и стать старой и глупой и чтоб меня возили в инвалидном кресле, и чтоб я потом также умерла.

Или разбиться на Британской железной дороге!

Почему ты сказал об этом?

Когда мы переносились в Нарнию и нас так ужасно толкнуло, я подумал, что это начало железнодорожного крушения. А когда обнаружил, что мы вместо этого попали сюда, ужасно обрадовался.

Пока Юстас и Джил разговаривали, остальные обсуждали план предстоящих действий. Постепенно общая подавленность прошла. Мысль о том, что случилось с Нарнией, о том, что все ее победы и радости позади, отошла на второй план: теперь все думали, как действовать этой ночью. Если бы они замолчали, эти мысли вернулись бы и снова заставили их грустить, но они продолжали разговаривать. Поджин действительно радостно предвкушал дела ближайшей ночи. Он был уверен, что Кабан и Медведь, а может быть, и все псы будут на их стороне. И никак не мог поверить, что все остальные гномы пойдут за Гриффлом. То, что битва должна была быть среди деревьев, при свете костра, могло помочь более слабой стороне. А если они победят сегодня ночью, надо ли будет бросаться навстречу главным силам Калормена?

Почему бы не укрыться в лесах или даже на Западной Равнине, за Великим Водопадом, и жить там как благородные разбойники? Постепенно они будут становиться все сильнее и сильнее, к ним будут присоединяться говорящие звери и жители Орландии, и наконец они выйдут из лесов и прогонят калормийцев которые будут становиться все более беззаботными из своей страны, и Нарния возродится.А потом будет что-то похожее на то, что случилось во времена короля Мираза.

Тириан слушал все это и думал о Таш, чувствуя всем своим существом, что ничему из этого уже не суждено осуществиться. Но вслух этого не произнес.

Когда они подошли поближе к Хлеву, каждый притих. До стены Хлева они добрались в течение двух часов. Чтобы рассказать об этом пути, надо исписать много страниц. Путешествие от одного укрытия до другого становилось отдельным приключением. Если ты настоящий разведчик и хороший проводник, ты поймешь, на что это было похоже. Перед закатом они укрылись в зарослях остролиста в пятнадцати ярдах от Хлева. Наскоро проглотив бисквиты, все легли.

Наступило самое тягостное ожидание. К счастью, дети поспали пару часов, но, когда стало совсем холодно, проснулись. Хуже всего было то, что они проснулись еще и оттого, что им очень захотелось пить, но воды достать было негде. Глуппи стоял, нервно подрагивая и ничего не говоря. Но Тириан спал, положив голову на плечо Единорога, так крепко, как если бы он находился в своей королевской опочивальне в Кэр-Пэравеле. Разбудили его звуки гонга. Он сел и увидел свет костра по другую сторону от Хлева. И понял, что час настал.

Поцелуй меня. Алмаз. сказал он. Скорее всего, это наша последняя ночь на земле. И если я когда-нибудь обидел тебя чем-то, прости мне сейчас.

Дорогой король, ответил Единорог. Мне бы хотелось иметь, что прощать. Мы узнали много радостей вместе. Если бы Эслан предоставил мне выбор, я бы не выбрал другой жизни, чем та, которую я имел, и другой смерти, чем та, которая у нас будет. Прощай!

Затем они разбудили Остроглаза, который спал, спрятав голову под крыло (это выглядело, как если бы у него совсем ее не было), и поползли вперед к Хлеву. Они оставили Глуппи позади Хлева, сказав ему на прощание несколько добрых слов, потому что никто уже не сердился на него, и велели ему не двигаться, пока кто-нибудь из них не позовет его. Затем они заняли позицию у стены Хлева.

Костер был зажжен недавно и только начинал разгораться. Он был лишь в нескольких футах от них, а огромная толпа нарнийцев располагалась по другую сторону костра, поэтому Тириан не мог как следует разглядеть их, хотя видел множество глаз, сверкающих в отблесках огня, подобно тому как видны глаза кролика или кошки в свете автомобильных фар. Как только Тириан занял свою позицию, гонг перестал звучать и откуда-то слева показались три фигуры. Один из пришедших был тархан Ришда, калормийский капитан, другой был Подлус. Ришда сжимал его лапу и тащил за собой, а Обезьян жалобно скулил: «Не так быстро, ну, пожалуйста, не так быстро. Мне совсем плохо. О. моя бедная голова! Эти полуночные встречи дорого мне обойдутся. Обезьяны не приспособлены к тому, чтобы бодрствовать ночью. Я не крыса и не летучая мышь. О, моя бедная голова!» С другой стороны от Обезьяна медленно, степенно и важно подняв хвост вверх шагал Кот. Они подошли к костру и остановились так близко от Тириана, что могли бы увидеть его, если бы посмотрели в его сторону. К счастью, они не посмотрели. Но Тириан слышал, как Ришда сказал Коту, понизив голос:

— Теперь, Том, ступай на место. Смотри, играй свою роль хорошо.

— Мяу, мяу, положись на меня! — ответил Кот, и затем он шагнул прочь от костра и сел в первый ряд собравшихся животных, к зрителям, если можно так сказать.

Ибо действительно все это было похоже на театр. Толпа нарнийцев напоминала зрителей, сидящих на своих местах, маленькая, заросшая травой полянка перед Хлевом, где горел костер и откуда Обезьян или Ришда разговаривали с толпой, напоминала сцену, сам Хлев походил на декорации, Тириан и его друзья как бы выглядывали из-за кулис. Это была отличная позиция. Если бы кто-нибудь из них шагнул вперед в свет костра, все глаза моментально устремились бы на него, но, пока они стояли в тени Хлева, был один шанс из ста, что их заметят.

Тархан Ришда подтащил Обезьяна ближе к огню, они оба повернулись лицом к толпе и соответственно спиной к Тириану и его друзьям.

— Теперь, обезьяна, — тихо произнес тархан Ришда, — говори те слова, которые более мудрые вложили в твой рот. И держи прямо свою голову, — Говоря это, он незаметно дал Обезьяну пинка.

Оставь меня одного, — прохныкал Подлус, но сел прямее и начал более громким голосом: — Теперь слушайте все. Случилась ужасная вещь. Злейшая и худшая из того, что происходило в Нарнии. И Эслан...

Ташлан, дурак, — прошептал тархан Ришда.

Ташлан, конечно же, Ташлан, — сказал Обезьян, — так вот, он очень сердит по этому поводу.

В ужасном молчании звери ждали, какие новые неприятности обрушатся на них. Маленькая компания за стеной Хлева также затаила дыхание. Что еще произойдет теперь?

Да, — продолжал Подлус, — в тот самый момент, когда Сам Ужасный среди нас — здесь, в Хлеву, позади меня, — одно злое животное решило сделать, что бы вы думали... то, что никто бы не осмелился сделать, даже если бы Он был в тысяче миль отсюда. Это животное оделось в львиную шкуру и бродило по лесам, выдавая себя за Эслана.

Джил на минуту подумала, не сошел ли Обезьян с ума. Почему он говорит правду? Рев ужаса и ярости прокатился над толпой зверей. «Р-р-р-р, — раздалось рычание. — Кто он? Где он? Дайте мне испробовать на нем мои зубы!»

Его видели прошлой ночью, — закричал Обезьян, — но он ушел. Это осел! Самый обыкновенный осел. Если кто-нибудь увидит осла...

— Г-р-р-р, — зарычали звери, — мы увидим его, мы увидим его. Пусть он лучше не попадается на нашем пути.

Джил взглянула на короля. Рот его был открыт. Лицо выражало ужас. Тогда она поняла дьявольскую уловку врагов. Примешивая немного правды, они делали ложь правдоподобной. Что было пользы говорить теперь животным, что Ослика одели как льва, чтобы обмануть их? Подлус только должен был сказать: «Именно об этом я вам говорил». Можно ли было теперь показывать Ослика в львиной шкуре? Звери просто разорвали бы его на клочки.

Это ставит нас в безвыходное положение, — прошептал Юстас.

— И выбивает почву из-под ног, — отозвался Тириан.

— Умно закручено, умно! — сказал Поджин. — Я готов поклясться, что эту новую ложь придумал Кот.

Глава десятая КТО ВОЙДЕТ В ХЛЕВ?

Джил почувствовала, что что-то щекочет ей ухо. Это был Алмаз, который шептал ей прямо в ухо. Разобрав, что он ей говорит, Джил кивнула и на цыпочках побежала назад, туда, где остался Глуппи. Быстро и тихо она обрезала последние веревки, которые удерживали на нем львиную шкуру. Несладко пришлось бы Ослику, если бы его поймали с этим после того, что сказал Обезьян. Она хотела отнести шкуру куда-нибудь подальше, но шкура была слишком тяжела. Лучшее из того, что она могла сделать, было засунуть ее в кустарник. Затем она подала Глуппи знак следовать за ней, и оба присоединились к остальным.

Подлус заговорил снова:

И после такого ужасного дела Эслан-Ташлан рассердился еще больше. Он сказал, что был слишком добр к вам, приходя каждую ночь, чтобы вы могли увидеть его, поняли? Ну и он не придет больше.

Вой и мяуканье, крики и рев были ответом на его слова. И внезапно среди воя послышался громкий смешок:

Вы только послушайте, что эта обезьяна говорит. Мы знаем, почему он не выводит своего драгоценного Эслана. Я скажу вам почему. Потому, что Его нет. У него никогда не было ничего, кроме старого Ослика с львиной шкурой на спине. Теперь он потерял и это и не знает, что делать.

Тириан не мог через костер ясно разглядеть лицо говорящего, но он угадал, что это был Гриффл, предводитель гномов. И он полностью уверился в этом, когда секундой позже все гномы присоединились к Гриффлу со своим припевом: «Не знает, что делать! Не знает, что делать! Не знает, что де-е-лать!»

Молчать, грязные твари! Слушайте меня, вы, нарнийцы, а не то я дам команду моим воинам изрубить вас как капусту. Господин Подлус рассказал вам об этом проклятом осле. Вы думаете, это потому, что в Хлеве не было настоящего Ташлана! Так вы думаете? Берегитесь же!

Нет, нет, — закричало большинство зверей, но гномы сказали:

— Это правильно, темнолицый. Пойдем, обезьяна, покажи нам, что внутри Хлева. Увидим — тогда поверим.

Когда наступила минута тишины, Подлус сказал:

— Вы, гномы, думаете, что очень умны, не так ли? Но не спешите. Я никогда не говорил, что вы не можете видеть Ташлана. Каждый, кто хочет, может видеть его.

Все собрание замолчало. Затем, через минуту, Медведь начал медленным, неуверенным голосом.

— Я не совсем понимаю все это, — проворчал он, — я думаю, вы сказали...

— Ты думаешь, — повторил Подлус, — если бы кто-нибудь мог назвать то, что происходит в твоей голове, думаньем. Слушайте, вы, все. Каждый может увидеть Ташлана. Но Он не будет больше выходить. Вы сами войдете и увидите Его.

О, спасибо тебе, спасибо тебе, — раздалась дюжина голосов. — Это все, чего мы хотели! Пойдем и увидим Его лицом к лицу. И Он будет добр, и все будет, как должно быть.

Птицы болтали, а псы возбужденно лаяли. Внезапно все зашевелилось, и раздался шум, происходящий от множества созданий, поднимающихся на ноги. Через секунду большинство из них ринулись вперед, и они попытались ворваться в Хлев все вместе. Но Подлус закричал:

— Назад! Тише! Не так быстро.

Звери остановились, многие застыли с одной лапой, поднятой в воздухе, хвосты виляли, и все головы были повернуты в одну сторону.

Я думаю, ты сказал... начал Медведь, но Подлус прервал его.

Каждый может войти. сказал он, — но входите по одному. Кто пойдет первым? Он не обещал, что будет добр. Он облизывается, с тех пор как прошлой ночью проглотил проклятого короля. Он рычал сегодня утром. Мне самому сегодня не слишком хочется идти в Хлев. Но если вы хотите, то пожалуйста. Кто хочет пойти первым? Не обвиняйте меня, если он проглотит вас целиком или превратит вас в пепел одним ужасным взглядом своих глаз. Это ваше дело. Ну, кто первый? Кто-нибудь из гномов?

Так вот и решиться пойти, чтобы быть убитым, — усмехнулся Гриффл. Откуда мы знаем, что у тебя там?

Хо-хо, закричал Обезьян, — теперь-то вы начали думать, что там что-то есть. Все вы, звери, так шумели минуту назад. Что заставило вас замолчать? Кто пойдет первым?

Но все звери стояли, глядя друг на друга, а потом начали постепенно пятиться назад. Только некоторые хвосты теперь были подняты. Обезьян прохаживался взад и вперед, подзадоривая их.

Хо-хо-хо, — хихикал он, — я думаю, вы будете в восторге, взглянув на Ташлана лицом к лицу! Ну что, передумали?

Тириан наклонил голову, чтобы услышать то, что Джил пыталась прошептать ему.

Как ты думаешь, что действительно внутри Хлева? — спросила она.

Кто знает? сказал Тириан. Возможно, там два калормийца с обнаженными мечами по обеим сторонам двери.

— Ты не думаешь, — сказала Джил, — что это может быть... ну, ты знаешь... эта ужасная штука, которую мы видели?

Сама Таш? — прошептал Тириан. — Не знаю. Но мужайся, дитя, мы все между лапами истинного Эслана.

А потом случилась самая удивительная вещь. Кот Том проговорил холодным ясным голосом, как если бы он совсем не был взволнован:

Я пойду, если вы позволите.

Все повернулись и уставились на Кота.

Заметьте хитрость, государь, — сказал Поджин королю. — Этот проклятый Кот в самом центре заговора. Что бы там ни было, оно не тронет его, я уверен. Затем Кот выйдет и скажет, что он видел чудо.

Но у Тириана не было времени ответить ему. Обезьян подал знак Коту выйти вперед.

Хо-хо, сказал Подлус, так ты, нахальный Кот, собираешься поглядеть на Него? Входи! Я открою для тебя дверь. Но не вини меня потом, если он обдерет твои усы. Это твое дело.

Кот поднялся и вышел из толпы. Он прошелся мимо чинно и важно, подняв хвост в воздух, шерсть его была идеально гладкой — волосок к волоску. Он прошел мимо костра и был так близко от Тириана, который стоял за углом Хлева, что тот мог заглянуть в его большие зеленые глаза, которые ни разу не мигнули. («Спокоен, как изваяние», пробормотал Юстас. — Кот знает, что ему ничего не угрожает».) Обезьян, хихикая и гримасничая, шел за Котом. Он протянул лапу, снял засов и открыл дверь. Тириан подумал, что он может услышать мурлыканье Кота, когда тот вошел в темный дверной проем.

Мя-а-у-у-у!.. — это был самый ужасный кошачий крик из всех, которые вы могли слышать. И он заставил всех подпрыгнуть на месте. Если вы просыпались среди ночи от того, что дерутся кошки, вы знаете этот звук.

Только сейчас он был громче. Кот выскочил из Хлева с огромной скоростью, сбив с ног Обезьяна и оцарапав его голову. Если бы не знать, что это кот, можно было бы подумать, что это сверкнула молния. Он проскочил открытое пространство и врезался в толпу. Никто не хотел встретиться с Котом в таком состоянии. Звери бросились врассыпную. Кот же вскочил на дерево и повис вниз головой. Хвост его топорщился и был так же толст, как все его тело. Его глаза напоминали блюдца зеленого огня. Каждый волосок на его спине стоял дыбом.

— Я бы отдал свою бороду, прошептал Поджин, чтобы узнать, притворство ли это, или что-то действительно так испугало его.

Тише, друг, — сказал Тириан, потому что капитан и Подлус зашептались, и он хотел услышать, о чем они будут говорить. Но ему и это не удалось. Единственное, что он услышал, было, как Обезьян захныкал: «Моя голова, моя голова», но он решил, что оба они были так же удивлены поведением Кота, как и он сам.

— Ну, котище, сказал капитан, хватит валять дурака. Скажи нам, что ты там увидел.

— Мя-ау-ау-у, завыл Кот.

Разве тебя не называют говорящим зверем? сказал капитан. — Прекрати этот вой и расскажи нам.

То, что последовало за этим, было самым ужасным. Тириан и все остальные совершенно ясно почувствовали, что Кот пытается сказать что-то, но ничего не вылетало из его рта, кроме обычных пронзительных кошачьих криков, которые можно услышать от любого сердитого или испуганного кота на какой-нибудь помойке в Англии. И чем дольше он кричал, тем меньше он был похож на говорящее животное. Жалобный вой и пронзительный визг раздались среди зверей.

Смотрите, смотрите! — это был голос Кабана. — Он не может говорить. Он забыл, как разговаривают. Он снова превратился в немого зверя. Посмотрите на его морду.

И все увидели, что это была правда. Величайший ужас охватил нарнийцев, ибо каждый из них выучил, когда он был еще щенком или птенцом, как Эслан в начале этого мира обратил зверей Нарнии в говорящих и предупредил их, что, если они не будут добры, они могут однажды снова стать бедными бессловесными тварями, которые встречаются в других странах. «И теперь это случится с нами, застонали они.

Помилуй нас, помилуй! — завыли звери. — Пощади нас, Подлус, стань между нами и Эсланом. Всегда говори с Ним вместо нас. Мы боимся, мы не посмеем.

Кот залез еще выше на дерево, и никто больше его не видел.

Тириан стоял, положив руку на рукоять меча и опустив голову. Он был изумлен ужасами этой ночи. Временами он думал, что самым лучшим было бы вытащить меч и напасть на калормийцев, а в следующий момент он думал, что лучше подождать и посмотреть, как будут дальше развиваться события. И действительно, они приняли новый оборот.

Отец мой, раздался ясный певучий голос слева из толпы. Тириан знал, что это говорил калормиец. Ибо в армии Тисрока солдаты называли офицеров «мой господин», но офицеры называли старших офицеров «отец мой». Джил и Юстас не знали этого, но, вглядевшись, увидели говорящего, потому что стоящих по краям толпы рассмотреть было легче, чем тех, кто стоял в середине и был заслонен пламенем костра. Он был молод, высок, строен и даже красив суровой и надменной красотой калормийца.

Отец мой, — сказал он капитану, — я прошу разрешения войти.

Замолчи, Эмет, — сказал капитан. — Кто позвал тебя на совет? С каких пор мальчишки стали подавать голос?

— Отец мой, — сказал Эмет, — я действительно моложе, чем ты, но и во мне, как и в тебе, кровь тарханов и я тоже слуга Таш. Поэтому...

Молчи, — сказал тархан Ришда, — разве я не твой капитан? Нет ничего для тебя в этом Хлеву. Это только для нарнийцев.

— Но, мой отец, — ответил Эмет, — разве не ты сказал, что их Эслан и наша Таш — это одно и то же? И если это правда, разве не сама Таш вон там? И почему ты говоришь, что мне нечего там делать, ведь я буду счастлив умереть хоть тысячу раз ради того, чтобы увидеть Таш.

— Глупец, ты ничего не понимаешь, — сказал тархан Ришда, — это задача не для твоей головы.

Но лицо Эмета выражало упрямство.

Разве не правда, что Таш и Эслан — это одно и то же? — спросил он. — Разве Обезьян лгал нам?

— Конечно, это одно и то же, — сказал Подлус.

— Поклянись в этом, Обезьян, сказал Эмет.

— О-о-о, — захныкал Подлус, — я хотел бы, чтобы это все поскорее кончилось, все, что раздражает меня. У меня голова болит. Да, да, я клянусь.

— Ну отец мой, — сказал Эмет, — я действительно хочу войти.

— Глупец, —начал было тархан Ришда, но в этот момент гномы закричали:

— Позволь ему, темнолицый. Почему ты не позволяешь ему войти? Почему ты пускаешь нарнийцев и задерживаешь собственных людей? Разве внутри что-то такое, с чем твои люди не должны встречаться?

Тириан и его друзья могли видеть только спину тархана, поэтому они никогда не узнали, на что было похоже его лицо, когда он пожал плечами и сказал:

Свидетельствую перед всеми, что я не отвечаю за кровь этого юного глупца. Войди, упрямый мальчишка, и будь что будет.

И затем, как прежде Кот, Эмет прошел к открытой полоске травы между костром и Хлевом. Его глаза сверкали, лицо было торжественно, руку он держал на рукояти ятагана, голова его была высоко поднята. Джил была готова расплакаться, когда увидела его лицо. А Алмаз прошептал королю на ухо: «Клянусь Львиной Гривой, мне нравится этот молодой воин, хоть он и калормиец. Он заслуживает лучшего бога, чем Таш».

Хотел бы я знать, что там на самом деле внутри, — сказал Юстас.

Эмет открыл дверь, вошел в темную пасть Хлева и закрыл дверь позади себя. Прошло только несколько мгновений (но показалось, что прошло очень много времени) до того, как дверь открылась снова. И кто-то в калормийской одежде выскочил оттуда, упал на спину и остался лежать. Дверь позади него закрылась. Капитан бросился вперед и наклонился, уставившись на лицо лежащего. Сначала он удивился, затем пришел в себя, повернулся к толпе и крикнул:

— Опрометчивый мальчишка исполнил свое желание. Он взглянул на Таш и умер. Вы все получили предупреждение.

— Да, мы получили, мы получили, отозвались бедные звери. А Тириан и его друзья взглянули на мертвого калормийца, а затем друг на друга, ибо они были так близко, что могли видеть то, чего не видела толпа, которая была далеко и за костром: мертвый человек был не Эмет. Он был совсем другим: старше, толще и не такой высокий, и у него была большая борода.

Хо-хо-хо-хо, захихикал Обезьян. Кто еще? Кто-нибудь еще желает войти? Ну, если вы такие робкие, я сам выберу следующего. Ты, ты, Кабан! Войди. Тащите его, калормийцы, он увидит Ташлана лицом к лицу.

— Подходите, — прохрюкал Кабан, тяжело поднимаясь на ноги, — но вначале испытайте мои клыки.

Когда Тириан увидел, что храбрый зверь готов биться за свою жизнь, а калормийские солдаты приближаются к нему с кривыми ятаганами и никто не приходит на помощь, что-то как будто взорвалось в нем. Он больше не думал о том, был ли это лучший момент для того, чтобы вмешаться, или же нет.

Мечи наголо, — прошептал он остальным. — Стрелы на тетиву. За мной!

В следующий момент остолбеневшие нарнийцы увидели, как семь фигур выскочили из-за стены Хлева, четверо из них в сверкающих кольчугах. Меч короля блеснул в свете костра, когда он взмахнул им над головой и закричал громким голосом:

— Здесь стою я, Тириан Нарнийский, во имя Эслана, чтобы доказать своей кровью, что Таш — это отвратительный демон, Обезьян предатель, а эти калормийцы заслуживают смерти. За мной, все истинные нарнийцы! Или вы будете ждать, пока ваши новые хозяева убьют вас одного за другим?

Глава одиннадцатая СОБЫТИЯ РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ ВСЕ СТРЕМИТЕЛЬНЕЕ

Быстрый, как молния, тархан Ришда отскочил назад от королевского меча. Он не был трусом и мог бы бороться голыми руками против Тириана и гнома, если бы в этом была нужда, но он не мог сражаться с Орлом и Единорогом. Он знал, как орлы налетают на лицо, выклевывают глаза и бьют крыльями. И он слышал от своего отца (который встречался с нарнийцами в битвах), что с единорогом может сражаться лишь тот, кто имеет стрелы или длинное копье. Он становится на задние лапы, когда нападает на тебя, и тебе приходится иметь дело одновременно с копытами, рогом и зубами. Поэтому Ришда отпрянул в толпу и закричал:

Ко мне, ко мне, воины Тисрока, да живет он вечно! Ко мне, все верные нарнийцы, а не то гнев Ташлана падет на вас.

И пока все это происходило, случились еще две вещи. Обезьян не смог справиться со своим ужасом так быстро, как тархан. Секунду или две он еще сидел, скрючившись позади огня и уставившись на новоприбывших. Затем Тириан ринулся на жалкое создание, схватил за загривок и потащил назад к Хлеву с криком: «Откройте дверь!» Поджин распахнул дверь. «Войди и выпей свое собственное лекарство, Подлус!» — воскликнул Тириан и швырнул Обезьяна в темноту. Но как только гном одним ударом захлопнул дверь, слепящая зеленовато-голубая молния сверкнула из Хлева, земля покачнулась и раздался странный шум: клекот и резкий крик, как если бы кричала какая-то огромная охрипшая птица. Звери застонали, и заревели, и закричали: «Ташлан! Спрячьте нас от него». Многие попадали на землю и спрятали морды в крылья или лапы. И никто, за исключением Орла Остроглаза, у которого были самые зоркие из всех глаза, не заметил выражения лица тархана Ришды в этот момент. Но, увидев его лицо. Остроглаз понял, что тархан так же удивлен и испуган, как и все остальные. «Так бывает со всяким, — подумал Остроглаз, кто вызывает богов, в которых сам не верит. Что с ним будет, когда они действительно придут?»

Третье, что случилось в этот же момент, было единственным приятным событием за эту ночь: все говорящие псы, а их было около пятнадцати подбежали с радостным лаем к королю. Это были огромные псы с широкой грудью и мощными клыками. Когда они подбегали, то напоминали огромную волну, разбивавшуюся о морской берег. Волна очень похоже обрушивается на вас. И хотя все они были говорящими псами, вели они себя как простые собаки. Они клали передние лапы на плечи людей, лизали их лица и разом говорили: «Приветствуем! Приветствуем! Мы поможем, поможем, поможем. Скажите нам, как помочь. Где нужна помощь? Где?»

Это было так трогательно, что хотелось заплакать. Это было то, на что все они надеялись. И когда в следующую минуту несколько мелких животных (мыши, кроты, белки и тому подобные) подбежали, повизгивая от радости и крича: «Смотрите, смотрите, мы здесь», и когда подбежали Медведь и Кабан, Юстас подумал, что все может повернуться к лучшему. Тириан внимательно поглядел вокруг и увидел, что немногие животные сдвинулись с места.

Ко мне, ко мне! закричал он. — Или вы все стали трусами, с тех пор как я был вашим королем?

Мы не осмеливаемся, захныкала дюжина голосов. — Ташлан так сердит. Защити нас от Ташлана.

Где все говорящие кони? — спросил Тириан у Кабана.

Мы видели, мы видели, запищала Мышь. — Подлус заставил их работать. Они все стреножены внизу у подножия холма.

Тогда вы. маленькие, — сказал Тириан, — вы, грызущие, глодающие и раскалывающие орехи, бегите стремглав, узнайте, на нашей ли стороне кони.

И если они на нашей стороне, вонзите зубы в веревки и грызите их до тех нор, пока кони не будут свободны. И приведите их сюда.

Будет исполнено. государь, раздались тоненькие голоса, и, взмахнув хвостами, остроглазый и острозубый народец убежал. Тириан с нежностью улыбнулся, когда увидел, как они убегали. Но надо было думать о других вещах. Тархан Ришда отдавал свои приказы.

Вперед, кричал он, возьмите их всех живыми, если сможете, и швырните их в Хлев или втащите их туда. Когда они все будут внутри, мы подожжем Хлев и принесем их в жертву великой богине Таш.

Ха! сказал Остроглаз самому себе. И он надеется так заслужить прощение Таш за свое неверие.

Вражеская линия — около половины сил Ришды теперь двигалась вперед, и у Тириана едва хватило времени на то, чтобы отдать приказания.

Джил, на левую сторону и попытайся стрелять как можно чаще, до того, как они достигнут нас. Кабан и Медведь следующими за ней. Поджин — слева от меня, Юстас — справа. Держи правый фланг, Алмаз. Стань рядом с ним. Недотепа, и не забывай про свои копыта. Будь наготове и бей, Остроглаз. Вы, псы, позади нас. Нападайте на них, как только начнется бой на мечах. Да поможет нам Эслан!

Сердце Юстаса билось ужасно сильно, но он надеялся, что будет храбрым. Ничто так не охлаждало его кровь (хотя он видел и дракона, и морского змея), как вид темнолицых людей с блестящими глазами. Там были пятнадцать калормийцев, говорящий Буйвол, и Лис Проныра, и сатир Врагль. Затем Юстас услышал свист тетивы слева, и один калормиец упал. Снова раздался свист тетивы, и упал Врагль. «Отлично, Джил!» послышался голос Тириана, и в этот момент враги обрушились на них.

Юстас не мог вспомнить, что случилось в следующие две минуты это было как сон (как те сны, которые вы видите, когда температура переваливает за сорок), пока не услышал доносящийся издалека голос тархана Ришды:

Все назад и перестроимся!

Затем к Юстасу вернулась способность чувствовать, он увидел, что калормийцы поспешно бегут назад к своим. Но не все: двое лежали мертвыми, один, пронзенный рогом Алмаза, другой мечом Тириана. Лис лежал мертвым у его собственных ног, и Юстас удивился, что именно он убил его. Буйвол также лежал со стрелой Джил в глазу и раной в боку от клыков Кабана. Но и с их стороны были потери. Три пса были убиты, а четвертый ковылял позади линии на трех лапах и жалобно стонал. Медведь лежал на земле. Он бормотал пересохшим горлом, сбитый с толку всем, что произошло: «Я не понимаю...», затем положил свою большую голову на траву, тихо, как ребенок, который собирается заснуть, и больше уже не поднялся.

Действительно, первую атаку удалось отбить, но у Юстаса не было возможности этому порадоваться: болела рука, к тому же его мучила жажда.

Когда потерпевшие поражение калормийцы вернулись назад к своему командиру, гномы насмехались над ними.

Ну что. достаточно, темнолицые? хихикали они, - не понравилось? Почему бы вашему великому тархану не выйти самому и не сражаться, вместо того чтобы посылать вас на смерть? Бедные темнолицые.

Гномы, крикнул Тириан, идите сюда и используйте свои мечи, а не только языки. Гномы Нарнии! Я знаю, вы отлично умеете сражаться. Станьте снова верными мне.

Ха-ха-ха, — насмехались гномы. — Ну нет! Вы такие же обманщики, как и все прочие. Мы не хотим никаких королей. Гномы для гномов!

А затем послышался барабан: только на этот раз не барабан гномов, а большой калормийский барабан из кожи буйвола. Дети с первого же момента возненавидели этот звук: «Бум-бум-ба-ба-бум».

Но они возненавидели бы его еще больше, если бы поняли, что произошло. А Тириан понимал. Это означало, что где-то поблизости были другие калормийские отряды и что тархан Ришда зовет их на помощь. Тириан и Единорог грустно переглянулись. Они начали надеяться, что этой ночью смогут победить. Но это будет невозможно, если появятся новые враги.

Тириан безнадежно огляделся. Некоторые нарнийцы стояли вместе с калормийцами: либо потому, что были предателями, либо потому, что боялись «Ташлана». Другие сидели, внимательно наблюдая за происходящим, но не присоединяясь ни к одной из сторон. Однако теперь животных стало меньше. Толпа значительно поредела. Некоторые из них тихо уползали прочь от битвы.

«Бум-бум-ба-ба-бум», — продолжал грохотать ужасный барабан. Затем к звукам барабана примешались другие. «Слушайте», — сказал Алмаз, а затем Остроглаз сказал: «Смотрите!» Минуту спустя никто не сомневался в том, что произошло. Грохот копыт, вскинутые головы, раздваивающиеся ноздри, развевающиеся гривы. Это нарнийские говорящие кони атаковали холм. Грызуны сделали свою работу.

Гном Поджин и дети открыли рты, чтобы прокричать «Ура!», но «ура» не получилось. Внезапно воздух наполнился звоном натянутой тетивы и спускаемых стрел. Это стреляли гномы, и на минуту Джил с трудом поверила глазам — они стреляли в лошадей. Гномы были отличными лучниками. Конь за конем катились вниз, и никто из этих благородных созданий не добрался до короля.

Гаденыши! —вскричал Юстас, подпрыгнув от возбуждения. — Грязные, отвратительные изменники. — И даже Алмаз сказал: «Можно, я подберусь к этим гномам, государь, и насажу одним ударом десяток из них на свой рог?» Но Тириан с бесстрастным, точно каменным лицом сказал:

Остановись, Алмаз. Если ты обязательно должна плакать, моя радость, — это было сказано Джил, — отвернись и постарайся, чтобы тетива не намокла. Тише, Юстас, не бранись, как кухонная девчонка, брань не пристала воину, его язык — учтивые слова и тяжелые удары.

Но гномы стали издеваться над Юстасом:

Это удивляет тебя, мальчишка? Думал, что мы на твоей стороне? Разве не ясно, что нам не нужны эти говорящие кони, мы не хотим, чтобы у вас было превосходство над другой стороной. Вы не можете заставить нас. Гномы для гномов!

Тархан Ришда что-то еще говорил своим воинам, без сомнения отдавая команды для следующей атаки, возможно, он хотел послать в бой сразу всех своих воинов. Барабан продолжал бить. А затем Тириан и его друзья с ужасом услышали гораздо более слабый, как с далекого расстояния, ответный бой барабана. Другой отряд калормийцев услышал сигнал Ришды и шел к нему на помощь. Но вы никогда не смогли бы догадаться по лицу Тириана, что теперь он окончательно потерял надежду.

— Слушайте, — прошептал он сухим бесстрастным голосом, — мы должны атаковать снова, до того, как эти негодяи станут еще сильнее, когда к ним подойдут их друзья.

— Помните, государь, — сказал Поджин, — что у нас за спиной есть отличная деревянная стена Хлева, если мы выйдем вперед, нас могут окружить и вонзить мечи между лопаток.

— Но разве это не их план — засунуть нас в Хлев? — спросил Тириан. — Чем дальше мы будем от этой смертельной двери, тем лучше.

— Король прав, — заметил Остроглаз. — Во что бы то ни стало держитесь подальше от этого проклятого Хлева и от того демона, который внутри.

— Да, подальше, — сказал Юстас. — Мне ненавистен даже его вид.

— Хорошо, — сказал Тириан, — теперь взгляните налево. Вы видите огромную скалу, которая белеет, как мрамор, в свете костра? Мы нападем на калормийцев. Ты, Джил, пойдешь левее и будешь стрелять так быстро, как только сможешь, а ты, Орел, налетай на них справа, а мы в это время атакуем их. Когда мы приблизимся, Джил, перестань стрелять, чтобы не попасть в своих, беги назад к скале и жди. Остальные будьте внимательны даже в пылу сражения, мы должны расправиться с ними за несколько минут, пока нас больше, чем их. Как только я закричу. «Назад», вы все бегите к скале и присоединяйтесь к Джил, там мы будем защищены с тыла и сможем отдохнуть. Теперь вперед, Джил.

Чувствуя себя ужасно одинокой, Джил отбежала на двадцать футов влево, встала — правая нога назад, левая вперед и положила стрелу на тетиву. Ей бы хотелось, чтобы ее ноги не так дрожали. «Какой отвратительный выстрел», — сказала она, когда ее первая стрела пролетела над головами врагов. Но на тетиве уже была другая стрела: Джил понимала, что самое главное — скорость. Она увидала что-то большое и черное рядом с лицами калормийцев — это был Остроглаз. Сначала один воин, потом другой роняли свои мечи и закрывали глаза руками, чтобы защититься от Орла. Потом ее стрела пронзила калормийца, а другая попала в нарнийского волка, который присоединился к врагам. Но она стреляла лишь несколько секунд, а потом остановилась. Сверкнули мечи, клыки Кабана, рог Алмаза, послышался лай псов — это Тириан и его отряд стремительно обрушились на врагов. Джил удивилась, насколько не подготовленными к нападению оказались враги, — она не догадалась, что это результат ее лука и действий Орла. Лишь немногие могли бы устоять перед потоком стрел и орлиным клювом.

— Отлично, отлично! — кричала Джил. Королевский отряд отрезал врагам путь направо. Единорог нанизывал калормийцев на рог, как сено на вилы. Джил казалось, что даже Юстас (хотя тот не много знал о правилах обращения с мечом) сражается отлично. Псы вцеплялись в глотки калормийцев. Это была отличная работа. Это, наконец, была победа.

Но сердце Джил похолодело, когда она заметила странную вещь. Хотя калормийцы падали с каждым ударом нарнийского меча, их, казалось, не становилось меньше. В действительности их было больше, чем в начале боя. Их становилось больше с каждой секундой. Они подходили со всех четырех сторон. Это были новые воины, у них были копья, их было так много, что она уже с трудом различала своих друзей. И она услышала голос Тириана: «Назад, к камню!»

Враги получили подкрепление — барабан сделал свое дело.

Глава двенадцатая ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ ХЛЕВА

Джил должна была вернуться к белой скале, но в возбуждении боя она совершенно забыла эту часть приказа. Теперь она вспомнила об этом, повернулась и побежала к камню. Она добежала до скалы на секунду раньше остальных. Получилось так, что на мгновение все повернулись спинами к врагу. Как только они достигли скалы, они обернулись и увидели ужасную картину: калормиец тащил кого-то, кто пинал его ногами и вырывался, к двери Хлева. Когда они оказались между ним и огнем, все ясно смогли разглядеть фигуру воина и того, кого он тащил. Это был Юстас.

Тириан и Единорог бросились ему на помощь, но калормиец был гораздо ближе к двери Хлева, чем они. И до того, как они пробежали даже половину расстояния, калормиец швырнул Юстаса внутрь Хлева и захлопнул дверь. За ним бежали еще полдюжины калормийцев. Они вытянулись в линию на открытом пространстве перед Хлевом. Прорваться не было никакой возможности.

И даже в этот момент Джил вспомнила, что надо отвернуться от лука. «Если я не смогу сдержать слез, то я не должна хотя бы намочить тетиву», — сказала она себе.

— Берегись стрел, — внезапно сказал Поджин.

Все наклонились и надвинули шлемы поглубже. Псы залегли позади. Но хотя несколько стрел и было пущено в их сторону, скоро стало ясно, что стреляют не по ним. Гриффл и его гномы снова взялись за свои луки. И на этот раз они хладнокровно целились в калормийцев.

Держите их на прицеле, мальчики! — раздался голос Гриффла. — Все разом. Внимательнее. Темнолицые нужны нам не больше, чем обезьяны, львы или короли. Гномы для гномов.

Можно что угодно говорить о гномах, но никто не может сказать, что они трусы. Они легко могли бы спрятаться в укрытие, но остались и убивали, сколько могли, воинов с обеих сторон, кроме тех случаев, когда силы этих сторон были равны и воины двух армий могли сами убивать друг друга. Гномам нужна была Нарния для них самих.

Возможно, они не приняли в расчет тот факт, что калормийцы были одеты в кольчуги, а лошади нет. Кроме того, у калормийцев был вождь. Прозвучал голос тархана Ришды:

Тридцати — держать этих глупцов у скалы, остальные — за мной, мы дадим урок этим подземным уродам.

Тириан и его друзья еще задыхались после битвы и были благодарны за несколько минут отдыха. Они стояли и смотрели, как тархан Ришда вел своих солдат против гномов. Это была странная сцена.

Костер теперь горел слабее, давал меньше света и окрашивал все в красноватый цвет. Вокруг, насколько можно было видеть, было пусто. И в этом освещении нельзя было толком разобрать, что происходит, но, судя но звукам, гномы бились с калормийцами. Тириан мог слышать, как Гриффл ругался, а тархан время от времени кричал:

— Живьем! Только живьем!

Эта битва не могла длиться долго. Постепенно шум затих. Потом Джил увидела тархана, который приближался к Хлеву. Одиннадцать человек следовали за ним и тащили одиннадцать связанных гномов (были ли остальные убиты, или кто-то сумел убежать — неизвестно).

— Бросьте их в храм Таш, — приказал тархан Ришда.

И когда одиннадцать гномов, одного за другим, затащили в темный дверной проем и дверь была снова заперта, он низко поклонился Хлеву и произнес: «Это жертва тебе, госпожа Таш», а все калормийцы ударили рукоятками мечей в щиты и закричали: «Таш, Таш, великая богиня Таш, неумолимая Таш!»

(Теперь уже не было всей этой чепухи о Ташлане.)

Маленькая группка у белой скалы наблюдала за происходящим и шепталась. Они нашли струйку воды, вытекающую из-под камня, и все жадно напились: Джил, Поджин и король — из собственных ладоней, четвероногие — из маленьких лужиц у подножия камня. И такова была их жажда, что эта вода показалась им вкуснее всего на свете. Только после этого они заговорили о том, что волновало каждого.

Клянусь, я еще чувствую, что все мы до рассвета, один за другим, пройдем через эту темную дверь, — сказал Поджин. Я согласился бы умереть сотню раз, но только не так!

— Эта дверь как будто бы усмехается, сказал Тириан, — она больше похожа на пасть.

Но разве мы не можем сделать хоть что-нибудь? — спросила Джил дрожащим голосом.

— Но, девочка, — сказал Алмаз, ласково потершись об нее носом, — для нас это может быть дверью в Страну Эслана. И возможно, уже этой ночью мы будем ужинать за Его столом.

Тархан Ришда повернулся спиной к Хлеву и медленно прогуливался перед скалой.

Слушайте, — сказал он, — если Кабан, и псы, и Единорог выйдут и отдадутся на мою милость, их жизни будут сохранены. Кабан отправится в клетку в саду Тисрока, собаки — в псарни Тисрока, а Единорог, после того как ему спилят рог, будет таскать повозку. Но Орел, дети и тот, кто был королем, будут принесены в жертву Таш этой ночью.

Ответом было только рычание.

Вперед, воины! — воскликнул тархан. Убейте зверей, но двуногих возьмите живыми.

А затем началась последняя битва последнего короля Нарнии.

Безнадежной битву делала не только численность врагов, но еще и копья. Те калормийцы, которые были с Подлусом с самого начала, не имели копий. Так было потому, что они пробрались в Нарнию тайком, по одному или по двое, изображая мирных купцов, и, конечно, у них не было копий, ведь копья не та вещь, которую легко спрятать. Но новые отряды, которые пришли позже, когда Обезьян был уже в силе, маршировали открыто. Копья изменили всё.

Ведь длинным копьем, если вы проворны и защищаете голову, вы можете убить кабана раньше, чем он сможет пустить в дело свои клыки, а единорога — до того, как он дотянется до вас своим рогом. И теперь опущенные копья приближались к Тириану и его последним друзьям. В следующее мгновенье им надо было драться за свою жизнь.

Это было совсем не так плохо, как вы думаете; ведь когда вы используете каждый мускул — увертываетесь от копий, перепрыгиваете через них, отскакиваете назад, прыгаете вперед, крутитесь, — у вас не так уж много времени, чтобы бояться или грустить. Тириан знал, что он не может теперь помочь другим, все они были обречены. Он смутно заметил, что с одной стороны от него упал Кабан, а с другой — разъяренно сражается Алмаз. Краем глаза он увидел огромного калормийца, который тащил Джил за волосы. Но было трудно думать обо всем этом, только одна мысль была у него теперь — продать свою жизнь как можно дороже. Самое плохое было то, что он не мог удерживать ту позицию, в которой начал сражаться, — позицию у белой скалы. Человек, который бьется с разу с дюжиной врагов, должен использовать все шансы, он должен стремительно ударять туда, где увидит незащищенную шею или грудь врага. Через несколько ударов он оказался далеко от первоначальной позиции. Тириан заметил, что он все ближе и ближе к Хлеву. У него в сознании промелькнула смутная мысль, что есть веская причина, чтобы держаться подальше отсюда, но не смог вспомнить эту причину. Кроме того, он ничего не мог поделать.

Неожиданно все стало абсолютно ясно. Он обнаружил, что сражается с самим тарханом, костер (или то, что осталось от него) горел перед ним, и он бился перед самой дверью Хлева, и дверь была открыта, и два калормийца держали дверь наготове, чтобы захлопнуть ее в тот момент, когда он будет внутри. Он вспомнил теперь все и понял, что враги незаметно заманивали его к Хлеву с той самой целью, с которой вся битва была начата. И он подумал, что должен сражаться с тарханом изо всех сил.

Новая мысль овладела Тирианом. Он отбросил свой меч, прыгнул прямо под лезвие ятагана, схватил своего врага обеими руками за ремень и прыгнул в Хлев с криком:

— Пойдем вместе, и сам повстречайся с Таш!

Раздался оглушительный шум, такой же, как тогда, когда внутрь кинули Подлуса, земля содрогнулась, вспыхнул ослепительный свет.

Калормийские солдаты закричали снаружи: «Таш, Таш!» — и с шумом захлопнули дверь. Если Таш был нужен их капитан, Таш должна была получить его. Во всяком случае, они не хотели встречаться с Таш.

Минуту или две Тириан не понимал, где он и даже кто он. Затем он снова пришел в себя, заморгал и огляделся кругом. Внутри Хлева не было темно, как он предполагал. Хлев был сильно освещен, и именно поэтому Тириан моргал.

Он повернулся, чтобы посмотреть на тархана Ришду, но сам Ришда не глядел на него. Ришда издал ужасающий вопль и показал пальцем вперед. Потом он закрыл лицо руками и упал ничком, лицом в землю. Тириан взглянул туда, куда указал тархан, и тогда все понял.

Ужасная фигура приближалась к ним. Она была много меньше той, которую они видели перед башней (хотя немного крупнее, чем человек), но это была она. У нее была птичья голова и четыре руки, клюв был открыт, а глаза сверкали. Хриплый голос вырывался из клюва.

— Ты звал меня в Нарнию, тархан Ришда. Я здесь. Что ты хотел сказать мне?

Но тархан не мог ни оторвать лица от земли, ни говорить. Он вздрагивал, как человек в икоте. Он был храбр в битве, но половина его храбрости покинула его еще раньше, ночью, когда он начал понимать, что Таш существует на самом деле. Здесь же он лишился остатков своей храбрости. С внезапным резким движением — с каким курица наклоняется, чтобы клюнуть червяка, — Таш накинулась на несчастного Ришду и подхватила его двумя правыми руками. Затем Таш повернула голову набок, чтобы взглянуть на Тириана одним из своих ужасных глаз (конечно же, имея птичью голову, она не могла смотреть прямо).

Но в этот момент тихий, глубокий и теплый, как летнее море, голос позади Таш сказал:

— Убирайся, чудовище, и тащи в свою страну законную добычу, во имя Эслана и Великого Отца Эслана, Властелина Страны Света.

И жуткая тварь исчезла с тарханом под мышкой. Тириан повернулся, чтобы увидеть того, кто говорил. То, что он увидел, заставило его сердце забиться так, как оно не билось даже в битве

Семеро королей и королев стояли перед ним с коронами на головах, в сверкающих одеждах. На королях были отличные кольчуги, в руках —обнаженные мечи. Тириан учтиво поклонился и уже хотел заговорить, когда младшая из королев рассмеялась. Он пристально вгляделся в ее лицо и вздохнул с изумлением. Ибо он узнал ее. Это была Джил: но не та Джил, которую он видел в последний раз, — с лицом в пыли и слезах, в старом платье из тика, наполовину сползшем с одного плеча. Теперь она была чистой и свежей, такой, какой бывают после ванны. Сначала он подумал, что она стала старше, затем подумал, что она осталась такой же, и никак не мог остановиться на чем-нибудь одном. Потом он понял, что младшим из королей был Юстас, и он тоже изменился, как и Джил.

Тириану внезапно стало неловко, что он пришел к этим людям с кровью, пылью и потом битвы, но в следующий момент понял, что и сам стал иным — свежим, одетым в такую одежду, какую носил на великих празднествах в Кэр-Пэравеле. (Но в Нарнии хорошая одежда никогда не бывает неудобной, в Нарнии знают, как делать вещи столь же приятными на ощупь, как и на взгляд, и во всей стране не найдешь таких вещей, как крахмал, сукно или резинки.

— Государь, — сказала Джил, выходя вперед и делая прелестный реверанс, — позвольте мне познакомить вас с Питером, Верховным Королем над всеми королями Нарнии.

Тириану не надо было спрашивать, кто из них Верховный Король, потому что он помнил его по своему сну (хотя здесь его лицо выглядело более благородным). Шагнув вперед, он преклонил колено и поцеловал руку Питера.

— Верховный Король, — сказал он, добро пожаловать.

А тот поднял его и поцеловал в обе щеки, как и должен был сделать Верховный Король. Он подвел его к старшей из королев, но даже она не была старой, у нее не было ни седых волос, ни морщин на лице и сказал:

— Сэр, это леди Полли, которая была в Нарнии в Первый день, когда Эслан повелел деревьям расти, а зверям разговаривать.

Затем он подвел его к человеку, чья золотая борода спадала на грудь, а лицо было исполнено мудрости.

А это, — сказал он, — лорд Дигори, который был с ней в Первый день. А это мой брат — король Эдмунд и моя сестра — королева Люси.

— Сэр, — сказал Тириан, когда поздоровался со всеми, — если я правильно читал хроники, здесь должна быть еще одна королева. Разве у вашего величества не две сестры? Где королева Сьюзан?

— Моя сестра Сьюзан, — ответил Питер коротко и сурово, — больше не друг Нарнии.

— Да, — сказал Юстас, — когда вы пытаетесь поговорить с ней о Нарнии, она отвечает: «Какая чудесная у вас память. Удивительно, что вы еще думаете об этих смешных играх, в которые мы играли детьми».

О Сьюзан! — сказала Джил. — Она теперь не интересуется ничем, кроме нейлоновых чулок, губной помады и званых вечеров. Она всегда выглядит так, как будто ей хочется поскорее стать взрослой.

Я бы хотела, — заметила леди Полли, — чтобы она действительно стала взрослой. Пока она была школьницей, она провела все время в ожидании того возраста, в котором она сейчас, и всю остальную свою жизнь будет пытаться в нем остаться. Основная ее цель — как можно быстрее примчаться к самому глупому периоду в жизни, а потом оставаться в нем как можно дольше.

Давайте не будем об этом сейчас, сказал Питер. — Смотрите, какие здесь прекрасные фрукты. Пойдемте отведаем их.

И затем, в первый раз, Тириан внимательно посмотрел на него и понял, каким странным было это приключение.

Глава тринадцатая КАК ГНОМЫ НЕ ХОТЕЛИ, ЧТОБЫ ИХ ПРОВЕЛИ

Тириан подумал или, вернее, он должен был бы подумать, если бы у него было время обдумать все это, — что они находятся внутри маленького соломенного хлева около двадцати футов длиной и шести футов шириной. В действительности они стояли на траве, над их головами простиралось глубокое синее небо, а воздух, приятно овевавший их лица, был таким, каким бывает ранним утром. Недалеко от них росли купы деревьев с густой листвой, но из-под каждого листа выглядывал золотой, или бледно-желтый, или пурпурный, или ярко-красный плод, такой, какого вы никогда не могли бы увидеть в нашем мире. Плоды заставили Тириана подумать, что это должна была быть осень, но в воздухе было что-то такое, что говорило ему, что вокруг лето и никак не позже июня. Все они двинулись по направлению к деревьям.

Каждый протянул руку, чтобы сорвать тот плод, который показался ему самым лучшим, а затем все помедлили секунду. Эти фрукты были так прекрасны, что каждый почувствовал: «Это не может быть для меня... уверен, что мы не должны срывать их».

— Все в порядке, — сказал Питер, — я знаю, о чем мы все думаем, но уверен, совершенно уверен, что мы не должны так думать. Я чувствую, что мы попали в страну, где все разрешено.

Так давайте! сказал Юстас, и они все начали есть.

На что эти плоды были похожи? К несчастью, никто не смог описать их вкуса. Я могу сказать только, что по сравнению с этими плодами самый свежий грейпфрут, который вы когда-либо ели, казался бы вялым, самый сочный апельсин — сухим, груша, тающая во рту, — твердой, как дерево, а самая сладкая земляника кислой. В этих плодах не было семян или косточек, а вокруг них не было ос. Если бы вы однажды отведали этих плодов, самые прекрасные вещи в мире показались бы невкусными, как лекарство. Я не могу описать эти плоды, вы не поймете, на что они были похожи, пока сами не попадете в эту страну и не попробуете.

Когда они насытились, Юстас сказал королю Питеру:

Ты не расскажешь нам, как вы сюда попали? Ты собирался сделать это, когда появился король Тириан.

— Я немногое могу рассказать, — ответил Питер, — Эдмунд и я стояли на платформе, мы видели, как подходит ваш поезд. Я, помню, подумал, что он слишком быстро едет на повороте, и еще я подумал, как смешно, что наши, возможно, в том же поезде, а Люси не знает об этом...

— Ваш народ, Верховный Король? — спросил Тириан.

Я имею в виду наших родителей, то есть родителей Эдмунда, Люси и моих.

— Почему они могли быть там? — спросила Джил. — Не хочешь ли ты сказать, что они знают о Нарнии?

О нет, они ничего не знают о Нарнии. Они ехали в Бристоль. Я слышал, что они собирались уехать утром. Эдмунд сказал, что они обязательно поедут этим поездом. (Эдмунд был из тех людей, которые знают все о железных дорогах.)

И что случилось потом? спросила Джил.

Ну, это нелегко описать, правда, Эдмунд? ответил Верховный Король.

— Не, очень легко, — сказал Эдмунд. Это не было похоже на то, как нас вытаскивало из нашего мира при помощи волшебства. Раздался ужасный рев, что-то ударило меня, но не ушибло. И я почувствовал, что это не так пугает, как... ну... возбуждает. И.... еще одна странная вещь — у меня тогда болело колено, ссадина, которую я получил во время игры в регби, и я заметил, что колено внезапно прошло. Я почувствовал себя очень легко, и затем... мы очутились здесь.

Нечто похожее произошло и с нами в вагоне, — сказал лорд Дигори, стряхивая остатки плодов со своей золотой бороды. — Только я думаю, что главным образом я и ты, Полли, перестали чувствовать себя одеревеневшими стариками. Вам, молодым, не понять, но мы перестали чувствовать себя старыми.

«Молодым»! Ну конечно! — сказала Джил. Я не верю, что вы оба много старше, чем мы.

— Мы не возражаем, — сказала леди Полли.

— А что случилось с тех пор, как вы попали сюда? спросил Юстас.

Ну, — сказал Питер, — долгое время (я действительно уверен, что это продолжалось долго) ничего не случалось. Затем Дверь открылась...

— Дверь? — удивился Тириан.

— Да, — сказал Питер, — Дверь, через которую ты вошел... или вышел. Разве ты забыл?

— Но где она?

Посмотри, — сказал Питер.

Тириан взглянул и увидел самую странную вещь из всех, которые вы можете себе вообразить. В нескольких ярдах от них, ясно видная в солнечном свете, стояла грубая деревянная дверь, а вокруг нее — дверная рама. И ничего больше: ни стен, ни крыши. Тириан подошел к ней, сбитый с толку, и остальные последовали за ним, чтобы посмотреть, что он будет делать. Он обошел Дверь кругом, но и с другой стороны она выглядела точно такой же. Он все так же находился солнечным утром на открытом воздухе. Дверь просто стояла, словно она росла здесь, как дерево.

— Ваше величество, — сказал Тириан Верховному Королю, — это поразительное чудо.

— Это та самая Дверь, через которую ты вошел с калормийцем пять минут назад, — сказал Питер, смеясь.

— Но разве я не вошел из леса в Хлев? Похоже, эта Дверь ведет из никуда в никуда.

— Это так кажется, если ты обходишь вокруг нее, — сказал Питер, — но приложи глаз к щели между двумя планками и посмотри через нее.

Тириан приложил глаз к отверстию. Сначала он не увидел ничего, кроме темноты, но затем его глаза привыкли, и он увидел перед собой слабый красноватый отблеск костра, а над ним звезды на черном небе. Затем он увидел темные фигуры, движущиеся или стоящие между ним и огнем. Он мог слышать, о чем они говорят, и их голоса были похожи на калормийские. Так он понял, что смотрит через Дверь Хлева в темноту Равнины Фонарного Столба, где он сражался в своей последней битве. Солдаты обсуждали, надо ли идти искать тархана Ришду (но никто из них не хотел делать этого), или стоит поджечь Хлев.

Он снова осмотрелся вокруг и с трудом поверил своим глазам. Над ним было голубое небо, во все стороны, сколько охватывал взгляд, расстилалась покрытая травой земля, и его новые друзья были вокруг него, и они смеялись.

— Похоже на то, — сказал Тириан, сам рассмеявшись, — что тот Хлев, который виден изнутри и тот Хлев, который виден снаружи, два совершенно различных места.

— Да, — сказал лорд Дигори, — его содержимое больше его оболочки.

— Да, — подхватила королева Люси, — в нашем мире тоже был однажды такой Хлев, который содержал внутри нечто большее, чем весь наш мир.

Она впервые заговорила, и по трепету в ее голосе Тириан понял почему. Она воспринимала все гораздо глубже, чем другие. Она была слишком счастлива, чтобы говорить. Ему захотелось снова услышать ее голос, и поэтому он сказал:

— Будьте так любезны, сударыня, продолжайте, расскажите мне о ваших приключениях.

— После шока и шума, — сказала Люси, — мы обнаружили, что находимся здесь. Мы, так же как и вы, пришли в изумление от этой Двери. Затем она открылась в первый раз (мы увидели темноту через дверной проем) и вошел огромный человек с обнаженным ятаганом. По его оружию мы поняли, что он калормиец. Он встал за Дверью с поднятой на плечо саблей, готовый обрушить ее на того, кто войдет. Мы подошли к нему и заговорили с ним, но мы поняли, что он не видит и не слышит нас. Он не глядел вверх на небо, на солнечный свет, не глядел на траву, и думаю, что он не мог видеть всего этого. Так мы ждали довольно долго. Затем мы услышали, как с другой стороны Двери снова отпирают засов. Но солдат не готовился ударить саблей вошедшего, он хотел сначала рассмотреть, кто вошел. Мы поняли, что ему было приказано рубить одних и пропускать других. Но в тот момент, когда Дверь открылась, внезапно здесь, с той стороны Двери, появилась Таш. Никто из нас не заметил, откуда она взялась. А через Дверь прошел большой кот. Он лишь один раз взглянул на Таш и бросился бежать, как если бы спасал свою жизнь. И вовремя, ибо Таш бросилась за ним, и Дверь, когда закрывалась, ударила ее по клюву. Солдат мог видеть Таш. Он повернулся с побледневшим лицом и низко склонился перед чудовищем. Но в этот момент оно исчезло. И снова долгое время ничего не происходило. Наконец Дверь открылась в третий раз, и вошел молодой калормиец. Он мне понравился. Часовой у Двери был очень изумлен, когда увидел его. И я подумала, что он ожидал увидеть кого-то совершенно другого...

Я теперь все понял, сказал Юстас (у него была привычка прерывать рассказчика). — Кот должен был войти первым, и часовой получил приказ не трогать его. Затем Кот вышел бы и сказал, что он видел их ужасного Ташлана, он бы изобразил, что испуган, чтобы испугать остальных зверей. Но Подлус не мог догадаться, что в Хлеву настоящая Таш. Поэтому Кот выскочил действительно напуганным. А потом Подлус послал бы кого-нибудь, от кого он хотел избавиться. И часовой должен был убить его. И...

Друг, сказал Тириан мягко, ты мешаешь даме продолжать рассказ.

Часовой, — продолжала Люси, был удивлен. Это дало вошедшему время, чтобы приготовиться к обороне. И они сражались друг с другом, и он убил часового и выкинул его тело через Дверь. Затем он медленно пошел вперед, туда, где были мы. Он видел и нас, и все остальное. Мы попытались заговорить с ним, но он был похож на человека в трансе и все время повторял: «Таш! Таш! Где Таш? Я иду к Таш». Поэтому мы дали ему пройти, и он пошел прочь. Он мне понравился. А после этого... уф! Люси переменилась в лице.

После этого, сказал Эдмунд, кто-то кинул через Дверь обезьяну, и Таш появилась снова. Моя сестра так мягкосердечна, что не может рассказать, как Таш нанесла один удар клювом и с обезьяной было покончено.

— Поделом ему, сказал Юстас, он не поладил и с Таш.

Потом, — сказал Эдмунд, — сюда попала дюжина гномов, а потом Джил и Юстас и, наконец, вы сами.

Надеюсь, что Таш съела и гномов. сказал Юстас, маленькие свиньи...

Нет, этого она не сделала, — ответила Люси, она не была так ужасна. Они еще здесь. Ты можешь увидеть их отсюда. Я попыталась подружиться с ними, но это было бесполезно.

Подружиться с ними! вскричал Юстас. Разве ты не знаешь, как эти гномы себя вели!

Остановись, Юстас, — сказала Люси, пойдем, ты посмотришь на них.

Король Тириан, возможно, вы сможете что-нибудь сделать с ними.

Я не могу сказать, что чувствую сегодня большую любовь к гномам, — отозвался Тириан, но по вашей просьбе, леди, я могу сделать и большее.

Люси повела их, и вскоре они уже могли видеть гномов. Это было странное зрелище. Они не прогуливались и не радовались (хотя связывающие их веревки исчезли), не лежали, отдыхая. Они сидели маленьким тесным кружком, лицом друг к другу. Они не глядели по сторонам и не замечали никого из людей, пока Люси и Тириан не подошли настолько близко, что могли коснуться их. Затем гномы разом подняли головы, как будто они ничего не видели, а только прислушивались и пытались по звукам угадать, что происходит.

Осторожней! угрюмо сказал один из них. — Соображайте, куда идете: того и гляди, нам на головы наступите!

Ну конечно, сказал Юстас возмущенно. Мы не слепые, у нас есть глаза.

У тебя, должно быть, ужасно хорошие глаза, если ты можешь здесь что-то разглядеть, сказал тот же самый гном (звали его Диггл).

— Здесь? — спросил Эдмунд.

Какой ты болван. Здесь, разумеется, — сказал Диггл, в этой черной, как смоль, пахучей маленькой дыре.

Вы ослепли? спросил Тириан.

— А разве ты не слеп в темноте? отозвался Диггл.

Но ведь здесь не темно, глупые гномы. воскликнула Люси. Разве вы не видите, посмотрите! Посмотрите вокруг! Разве вы не видите неба, деревьев, цветов, разве вы не видите меня?

Как, во имя всех обманщиков, я могу видеть то, чего здесь нет, и как я могу видеть тебя лучше, чем ты видишь меня, в этой ужасной темноте.

Но я могу видеть тебя, сказала Люси. Я докажу, что вижу тебя. У тебя во рту трубка.

Каждый, кому знаком запах табака, может сказать это, —отозвался Диггл.

О бедняги! Это ужасно, — сказала Люси. Затем у нее возникла идея. Она наклонилась и сорвала дикую фиалку.

Послушай, гном, сказала она. Если у тебя что-то не то с глазами, может, с носом у тебя все в порядке. Ты можешь понюхать это, — Она наклонилась и поднесла свежий влажный цветок к безобразному носу Диггла. Но ей пришлось быстро отпрыгнуть назад, чтобы избежать удара его маленького тяжелого кулака.

Как ты осмелилась? закричал он. Зачем ты суешь этот мерзкий помет прямо мне в лицо? Тут еще и чертополох. Что за нахальство! И кто ты?

Подземный житель, сказал Тириан. Она королева Люси, посланная сюда Эсланом в далеком прошлом. И только ради нее я, Тириан, ваш законный король, не отрублю вам ваши головы долой с плеч: ведь вы предали дважды.

Ну, это уже слишком! воскликнул Диггл. Как ты можешь нести такой вздор? Твой чудесный Лев не пришел помочь тебе, не так ли? И теперь даже теперь, когда вы все разбиты и брошены в эту темную дыру, те из вас, что остались, все еще заводят эту старую песню! Придумали бы что-нибудь новенькое. Пытаетесь заставить нас поверить, что никто из нас не заперт и что мы не в темноте и все такое прочее.

Это не темная дыра, пойми, глупец, закричал Тириан. Выходи отсюда, и он подался вперед, схватил Диггла за ремень и колпак и вытащил его из круга гномов. Но в тот момент, когда Тириан поставил его опять на землю, Диггл метнулся назад на свое место среди других, потер нос и завыл:

О-о-о, что ты сделал! Стукнул меня лицом об стену! Ты расшиб мне нос!

Ну и ну! сказала Люси. Что мы можем сделать для них?

Оставим их одних, — сказал Юстас. Но в тот момент, когда он говорил, земля задрожала. Воздух внезапно стал еще более благоуханным. Что-то яркое вспыхнуло позади них. Тириан обернулся последним, потому что он боялся. Мечта его сердца огромный реальный золотой Лев, Сам Эслан, — стоял там. Все остальные стояли на коленях вокруг Его передних лап, спрятав руки и лица в Его гриве, а Он повернул свою огромную голову, чтобы коснуться их языком. Затем Он устремил взгляд на Тириана, и тот, дрожа, подошел ближе, стремительно обнял лапы Льва, который поцеловал его и сказал:

Отлично, последний из королей Нарнии, крепко стоявший в последний час.

Эслан, сказала Люси сквозь слезы. можешь ли Ты... сделаешь ли Ты что-нибудь для этих бедных гномов?

Дорогая, ответил Эслан, Я покажу тебе, что Я могу сделать, а что не могу.

Он подошел к гномам поближе и издал низкое рычание, сотрясшее воздух. Но гномы заговорили друг с другом: «Слышишь это? Это та шайка на другом конце Хлева. Пытаются испугать нас. Они делают это специальной машиной, не будем этого замечать. Не дадим им обмануть нас снова!»

Эслан поднял голову и покачал гривой. Внезапно на коленях у гномов оказались роскошные яства: пироги, копченые языки, дичь, трюфели, мороженое. А в правой руке у каждого гнома появился бокал с отличным вином. Они начали есть и жадно пить, но было ясно: они не понимают, что едят и пьют. Им казалось, что это могут быть только те вещи, которые можно найти в хлеву. Один говорил, что пытается есть солому, другой что нашел кусок старой репы, а третий что грызет сырой капустный лист. Потом они подняли к губам золотые бокалы красного вина, говоря при этом: «Нравится ли вам пить грязную воду из корыта, откуда пил осел? Никогда не думали, что дойдем до этого». Но скоро каждому стало казаться, что другой нашел что-то более вкусное, чем он сам, и они начали драться и отнимать друг у друга куски и продолжали ссориться до тех пор, пока не завязалась уже настоящая драка, и вся отличная еда была размазана по их лицам и одежде и растоптана ногами. Но наконец они сели, чтобы привести в порядок свои почерневшие глаза и кровоточащие носы, и сказали:

Во всяком случае, здесь нет обманщика. Мы никому не позволим обманывать нас. Гномы для гномов.

Вы видите, сказал Эслан, они не позволяют нам помочь им. Они выбрали хитрость вместо веры. Их тюрьма внутри них самих, и поэтому они в тюрьме. И они так боятся быть обманутыми, что не могут выйти из этой тюрьмы. Но пойдемте, дети, Я должен заняться другим делом.

И Он подошел к Двери, и они последовали за Ним. Он поднял голову и прорычал: «Пришло время!», и затем громче: «Время!», и затем так громко, что это могло потрясти звезды: «ВРЕМЯ!» И Дверь открылась.

Глава четырнадцатая НОЧЬ ПАДАЕТ НА НАРНИЮ

Они все стояли позади Эслана, чуть справа от Него, и смотрели через открытый дверной проем.

Костер погас, на земле было темно. В действительности трудно было бы понять, что вы смотрите на лес, если бы не было видно, где кончаются темные контуры деревьев и начинаются звезды. Затем, когда Эслан зарычал снова, они увидели слева другой черный силуэт. Они увидели пятно, где не было звезд, и пятно поднималось все выше и выше и стало контуром человека, величайшего из всех великанов. Они все знали Нарнию достаточно хорошо, чтобы понять, где он стоял. Он должен был стоять на высокой, покрытой вереском равнине, которая простиралась на севере за Великой Рекой. Тогда Джил и Юстас вспомнили, как однажды, много лет назад, в глубокой пещере под этой равниной они видели огромного спящего Великана и им сказали, что имя его — Отец Время и что он проснется в тот день, когда мир кончится.

— Да, — сказал Эслан, хотя никто не задал вопроса, — пока он лежал спящим, его имя было Время, теперь, когда он проснулся, он получит новое имя.

Затем огромный великан поднес к губам рог, они могли видеть это по изменениям черной тени на звездах. После этого — чуть-чуть позже, потому что скорость звука меньше скорости света, — они услышали звук рога, высокий и ужасный, но прекрасный странной мертвенной красотой.

И медленно небо стало наполняться падающими звездами. Даже одна падающая звезда — это прекрасное зрелище, но тут были десятки, а затем сотни звезд, и количество их увеличивалось, до тех пор, пока это не стало похоже на серебряный дождь, и дождь этот продолжался и продолжался. А через некоторое время им показалось, что на небе видна еще одна черная тень. Она была в другом месте, справа, на самой крыше неба, если можно так сказать. «Возможно, это туча», — подумал Эдмунд. По крайней мере, там не было звезд, только темнота. Но вокруг продолжался звездный ливень. И затем беззвездное пятно начало расти, распространяться все дальше и дальше от центра неба. И уже четверть всего неба была черной, а затем — половина, и наконец дождь падающих звезд продолжался только на узкой полоске около горизонта.

С дрожью удивления, которое граничило с ужасом, они внезапно поняли, что случилось. Эта распространяющаяся темнота не была облаком: это была просто пустота. Черное пятно было там, где не осталось звезд. Все звезды упали, Эслан позвал их домой.

Последние несколько секунд перед тем, как окончился звездный дождь, взволновавший всех, звезды начали падать вокруг них. Но звезды в этом мире — это не огромные пылающие шары, как в нашем, они — люди. (Эдмунд и Люси уже встречали некоторых из них.) Теперь они увидели ливень сверкающих людей. У них были длинные волосы, сияющие, как горящее серебро, а в руках — пики словно из раскаленного металла. Они летели из черного воздуха быстрее, чем падающие камни. Когда они приземлялись и поджигали траву вокруг себя, раздавался шипящий звук. Звезды скользили мимо них и останавливались позади, немного правее.

Это было очень удобно, ведь теперь, когда на небе не было больше звезд, все должно было погрузиться во тьму, и ничего нельзя было бы увидеть. Но множество звезд позади них распространяло сильный белый свет. Они могли видеть милю за милей нарнийские леса, простиравшиеся перед ними, и они выглядели, как будто были освещены прожектором. Каждый куст и каждая былинка имели черные тени. Край каждого листа казался таким острым, что вы подумали бы, что об него можно порезаться.

На траве перед ними лежали их собственные тени. Но самой величественной была тень Эслана, она простиралась налево от них, огромная и пугающая. И все это было под небом, которое осталось без звезд навсегда.

Свет позади них (и немного справа) был настолько силен, что освещал каждый склон северных равнин. Что-то двигалось там. Огромные звери ползли и скользили в Нарнию: громадные драконы, гигантские ящеры и птицы без оперения, с крыльями, как у летучих мышей. Они показались в лесах, и несколько минут длилось молчание. Затем послышались — сначала издалека — звуки воя, а потом со всех сторон шуршание, и топот, и шелест крыльев стали раздаваться все ближе и ближе. Вскоре уже можно было отличить галоп маленьких ног от мягкой походки больших лап и легкое «цок-цок» маленьких копыт от громоподобного цоканья больших. Потом можно было увидеть тысячи пар светящихся глаз. Наконец в тени деревьев показались бегущие изо всех сил тысячи и миллионы созданий всех видов: говорящие звери, гномы, сатиры, фавны, великаны, калормийцы, жители Орландии, Одиноких Островов и странные подземные создания, живущие на отдаленных островах и неизвестных западных землях. Все они бежали к Двери, где стоял Эслан.

И именно эта часть приключения казалась в этот момент наиболее похожей на сон, ее было труднее всего вспоминать потом. Никто из них не мог сказать, как долго все это продолжалось. Иногда им казалось, что прошло несколько минут, а иногда чувствовалось, что это могло длиться годы. Очевидно, либо Дверь стала значительно больше, либо все создания стали гораздо меньше, размером с насекомых, иначе такая толпа, как эта, не смогла бы даже попытаться пройти в нее. Но в тот момент никого не заботили подобные размышления.

Толпа приближалась, глаза созданий становились все ярче и ярче, когда они подходили все ближе и ближе к стоящим звездам. Но когда они приближались к Эслану, с каждым из них случалось одно из двух. Все они глядели Ему прямо в лицо; я не думаю, что у них был выбор — глядеть или нет. И когда они так смотрели, выражение лиц некоторых из них ужасным образом менялось — это были страх и ненависть. Но на лицах говорящих зверей страх и ненависть удерживались только долю секунды, и можно было видеть, что они внезапно переставали быть говорящими и становились обычными животными. И все создания, которые глядели на Эслана таким образом, сворачивали от Него налево и оказывались в его огромной черной тени, которая (как вы уже знаете) лежала влево от дверного проема. Дети никогда больше не видели их, и я не знаю, что стало с ними. Но другие глядели в лицо Эслану с любовью, хотя некоторые были и испуганы в то же самое время. Они все проходили в Дверь справа от Эслана. Среди них были странные экземпляры. Юстас даже узнал одного из тех гномов, которые стреляли в лошадей, но у него не было времени удивляться этому (а кроме того, это было не его дело), потому что все остальное из его головы вытеснила огромная радость: среди счастливых созданий, которые проходили толпой мимо Тириана и его друзей, были те, кого они считали мертвыми. Это были Кентавр Остромысл, и Единорог Алмаз, и добрый Кабан, и добрый Медведь, и Орел Остроглаз, и псы, и кони, и Гном Поджин.

Дальше и выше! — закричал Остромысл и галопом поскакал на запад. И хотя они не поняли его, эти слова почему-то звенели над ними. Кабан радостно хрюкнул, Медведь собирался проворчать, что он ничего не понимает, но тут увидел фруктовые деревья позади них. Он быстро побежал к ним и здесь, без сомнения, нашел то, что понимал очень хорошо. Но псы, подняв в приветствии хвосты, остались, остался и Поджин, который пожал всем руки и ухмыльнулся во всю ширину своего честного лица. И Алмаз склонил свою белоснежную голову на плечо короля, и король шептал ему что-то на ухо. И все снова обратили внимание на то, что было в дверном проеме.

Драконы и гигантские ящеры теперь были в самой Нарнии. Они проходили и рвали деревья и грызли их, как будто это были стебли ревеня. Через несколько минут все деревья были уничтожены. Страна стала голой, и вы могли видеть весь ее рельеф, все бугорки и впадины, которые не замечали раньше. Трава умерла. Скоро Тириан обнаружил, что он смотрит на мир из голого камня и земли. Трудно было поверить, что когда-то все было живо здесь. Сами чудовища состарились, упали и умерли, их плоть сморщилась, и показались кости, скоро только одни огромные скелеты лежали здесь и там на мертвом камне. Они выглядели так, как если бы умерли тысячи лет тому назад. Долгое время все оставалось без перемен.

И наконец что-то белое — длинная, узкая белая полоса, сверкающая в свете звезд, — двинулось на них с восточного конца мира. Быстро распространяющийся шум прервал молчание: сначала журчание, затем грохот, а потом рев. Теперь они увидели, что это было и как быстро оно приближалось: это была пенящаяся стена воды. Море поднялось. В безлесном мире можно было видеть очень отчетливо, как реки стали шире, озера увеличились, несколько озер сливались в одно, долины становились новыми озерами, холмы — островами, а затем и эти острова исчезли. Высокие плоскогорья слева и еще более высокие горы справа раскололись и скользнули вниз с ревом и всплеском во вздыбившиеся воды. И вода закружилась в водовороте у дверного порога (но не прошла за него), гребень волны едва не коснулся передних лап Эслана. Теперь все было покрыто водой от места, где они стояли, до места, где вода встречалась с небом.

И оттуда начал пробиваться свет. Полоска мутной туманной зари показалась над горизонтом, и расширялась, и становилась все ярче, и они уже с трудом различали свет звезд, которые стояли за ними. Наконец взошло солнце. Когда оно взошло, лорд Дигори и леди Полли молча кивнули друг другу. Эти двое в другом мире видели однажды умирающее солнце, и поэтому они сразу поняли, что и это солнце умрет. Темно-красного цвета, оно было в три раза нет, в двадцать раз больше, чем должно было быть. Его лучи упали на великого Великана Время, сделав его красным. И отражая солнце, вся долина, все пространство безбрежной воды выглядело как кровь.

Затем взошла луна, она располагалась совершенно неправильно очень близко к солнцу, — и она тоже была красной. В ее свете солнце начало выстреливать огромные блики, выглядевшие как усы или змеи малинового пламени, тянущиеся по направлению к луне. Это выглядело, как если бы солнце было осьминогом, пытающимся подтащить луну к себе щупальцами. И возможно, оно тащило ее. Во всяком случае, луна приближалась к нему, сначала медленно, а потом быстрее и быстрее, пока длинные языки пламени не обвились вокруг нее; и они слились вместе и стали одним громадным шаром, похожим на горящий уголь. Огромные огненные глыбы падали в море, поднимая облака пара.

Затем Эслан повелел: «Теперь заканчивай!»

Великан бросил свой рог в море. Затем он вытянул руку она выглядела черной и казалась длиной в тысячу миль вдоль неба, пока не достал до солнца. Он взял солнце и сжал его в руке, как вы можете сжать апельсин. И внезапно наступила полная темнота.

Все, за исключением Эслана, отпрыгнули назад от ледяного воздуха, который теперь дул через Дверь. Края Двери были покрыты сосульками.

Питер, Верховный Король Нарнии, сказал Эслан, закрой Дверь.

Питер, дрожа от холода, двинулся в темноту и закрыл Дверь. Дверь задела за лед, когда он потянул ее. Затем довольно неловко потому что даже в этот момент его руки посинели и окоченели: он вытащил золотой ключ и запер ее.

Они насмотрелись достаточно странных вещей через дверной проем, но самым странным для них было видеть вокруг себя теплый дневной свет и голубое небо над головой, цветы под ногами и улыбку в глазах Эслана.

Он быстро крутанулся, припал к земле, хлестнул себя хвостом и помчался, как золотая стрела.

— Вперед и выше! Вперед и выше! Дальше! крикнул Он через плечо. Но кто мог за Ним угнаться? Они двинулись на запад вслед за Ним.

Так, — сказал Питер, — ночь упала на Нарнию. Не плачь, Люси! Эслан впереди, Эслан во главе нас, и все мы здесь

Не останавливай меня, Питер, сказала Люси, я уверена, что Эслан не останавливал бы. А ты не плачешь? Подумай обо всем том, что лежит мертвое и замерзшее позади Двери.

И я надеялась, — сказала Джил, что это будет продолжаться вечно. Я знала, что наш мир может умереть, но я думала, что Нарния не может.

Я видел ее начало, — проговорил лорд Дигори, — но не думал, что увижу, как она умрет.

Господа, сказал Тириан, дамам пристойно плакать. Смотрите, я делаю то же самое. Я видел смерть моей матери. Какой мир, кроме Нарнии, я еще знаю? Это будет недостойно и бессердечно, если мы не будем оплакивать Нарнию.

И они пошли прочь от Двери и прочь от гномов, которые сидели, сгрудившись вместе, в своем воображаемом хлеву. И они разговаривали о старых войнах и старом мире, древних королях и всей истории Нарнии.

И псы были вместе с ними. Они присоединялись к беседе, но не очень часто, потому что были слишком заняты, бегая взад и вперед и изучая запахи в траве, до тех пор пока не начинали чихать. Внезапно они обнаружили запах, который их, казалось, очень взволновал. И все они начали обсуждать его: «Да, это... Но это не... Это то, что я сказал, каждый может учуять, что это... Уберите ваши носы отсюда и позвольте кому-нибудь еще понюхать».

Что это, двоюродные братья? спросил Питер.

— Пахнет калормийцем, государь, — ответили одновременно несколько голосов.

— Ведите нас к нему, — сказал Питер. — Встретит ли он нас миром или войной, он будет радушно принят.

Псы ринулись вперед и в тот же момент вернулись назад, торопясь так, как будто от этого зависели их жизни. Они громко лаяли, чтобы сказать, что это действительно был калормиец. (Говорящие псы и все другие собаки ведут себя так, словно то, что они делают в этот момент, чрезвычайно важно.)

Остальные последовали туда, куда их вели псы, и увидели юного калормийца, сидевшего под каштаном позади чистого ручья. Это был Эмет. Он поднялся и поклонился.

— Сударь, — обратился он к Питеру, — я не знаю, друзья вы мне или враги, но для меня высокая честь иметь вас как друзьями, так и врагами. Разве один поэт не сказал, что благородный друг — это лучший дар, а благородный враг — следующий за ним дар?

— Сударь, — ответил Питер, — я не знаю, есть ли нам нужда враждовать.

— Расскажите нам, кто вы и что случилось с вами, — попросила Джил.

— Если мы собираемся рассказывать истории, давайте утолим жажду и присядем, — пролаяли псы. — Мы совсем запыхались.

— Ну, при вашей беготне как не запыхаться! — сказал Юстас.

Люди расселись на траве, и, когда псы закончили свое шумное питье из потока, они тоже все уселись, прямые как стрелы, тяжело дыша, с высунутыми языками — слушать историю. Алмаз остался стоять, полируя рог о свой бок.

Глава пятнадцатая ВЫШЕ И ДАЛЬШЕ

— Знайте, воинственные короли, — сказал Эмет, — и вы, леди, чья прелесть украшает вселенную: я — Эмет, седьмой сын тархана Харфы из города Техишбаана, что к западу от пустыни. Я пришел в Нарнию с девятью и двадцатью другими воинами под командой тархана Ришды. Когда я впервые услышал, что мы должны идти маршем в Нарнию, я обрадовался, ибо многое о вашей стране слышал и мечтал встретиться с вами в битве. Но когда я узнал, что мы пойдем под видом купцов — а купеческая одежда позорна для воина и сына тархана — и будем действовать при помощи лжи и предательства, тогда радость оставила меня. И после всего, когда я узнал, что мы должны явиться к обезьяне, и когда она начала говорить, что Таш и Эслан — это одно и то же, тогда мир потемнел в моих глазах, ибо с юношеских лет я служил Таш, и моим огромным желанием было узнать о ней побольше и, если возможно, взглянуть ей в лицо. Но имя Эслана было ненавистно мне.

И как вы видели, нас собрали вместе у крытой соломой хижины, из которой Подлус выводил кого-то на четырех ногах, кого я не мог хорошо рассмотреть. И люди, и звери поклонялись ему и чествовали его. Я думал, что тархан был обманут Обезьяном, ибо тот, кто выходил из Хлева, не был ни Таш, ни каким-либо другим богом. Но когда я взглянул в лицо тархану и стал замечать каждое слово, которое он говорил обезьяне, я стал думать иначе, ибо я увидел, что тархан сам не верит в это. А потом я понял, что он не верит в Таш, если бы он верил, как бы он мог осмелиться насмехаться над ней?

И когда я понял это, великий гнев обуял меня, и я удивился тому, что настоящая Таш еще не поразила ни обезьяну, ни тархана огнем с неба. Тем не менее я сдержал гнев, придержал свой язык и ждал, чтобы увидеть, чем это кончится. Но в последнюю ночь, в ту самую, которую вы знаете, обезьяна не вывела это желтое существо, а сказала, что все, кто мечтает посмотреть на Ташлана (так они смешали два слова, чтобы сказать, что это одно и то же), должны пройти один за другим в эту хижину. И я сказал себе: «Без сомненья, это тоже обман». Но когда Кот вошел, а потом выскочил, сумасшедший от ужаса, тогда я сказал себе: «Уверен — там настоящая Таш, которую они призвали, не зная ее и не веря в нее. Она пришла и отомстит за себя». Но хотя у меня сердце обратилось в воду, потому что Таш велика и ужасна, желание мое было сильнее моего страха, и я усилием воли заставил колени не дрожать, а зубы не стучать и решил взглянуть в лицо Таш, хотя бы она и убила меня. И я сказал, что войду в хижину, и тархан, хотя и против своей воли, позволил мне войти.

Как только я вошел в Дверь, я удивился, ибо обнаружил себя на ярком солнечном свете (на котором и сейчас мы все), хотя снаружи казалось, что внутри хижины должно быть очень темно. Но у меня не было времени удивляться этому, ибо немедленно я столкнулся лицом к лицу с одним из наших воинов и вынужден был обороняться. Как только я увидел его, я понял, что обезьяна и тархан поставили его здесь, чтобы убивать каждого, кто войдет, если тот не знает их секрета. Так что этот человек тоже был лжецом, насмешником и неправдивым слугою Таш. Я пожелал сразиться с ним, и я убил этого негодяя и выкинул его тело через Дверь.

Затем я взглянул вокруг себя и увидел небо и широкую землю и почувствовал сладкий запах. И я сказал: «Клянусь богами, это прелестное место, быть может, я вошел в страну Таш». И я начал бродить по этой странной земле и искать Таш.

Я прошел мимо трав и цветов, среди благотворных и усладительных деревьев. И вот в узком месте между двумя камнями встретился мне Великий Лев. Быстрота Его была как у гепарда, а размеры — как у слона, и шерсть Его была как чистое золото, а глаза сияли, как золото расплавленное. И Он был ужасней, чем пламенеющая гора Лагора, и красота Его превосходила все в этом мире настолько, насколько роза в цвету превосходит пыль пустыни. Затем я упал к Его ногам и подумал: «Уверен, что настал час моей смерти, ибо достойный всех почестей Лев знает, что я все дни моей жизни служил Таш, а не Ему. Но лучше увидеть Льва и умереть, чем быть Тисроком в этом мире и жить, и не видеть Его». Но Он наклонил свою золотистую голову, коснулся моего лба языком и сказал: «Добро пожаловать, сын». Но я произнес: «Увы, господин, я не сын Твой, но слуга Таш». Но Он ответил: «Дитя, все, что ты отдавал Таш, ты отдавал Мне». А потом, ибо я страстно желал мудрости и понимания, я пересилил свой страх и спросил: «Господин, разве правду сказал Обезьян, что Таш и Ты — это одно и то же?» И Лев зарычал в ответ так, что земля сотряслась (но гнев Его был не против меня), и сказал: «Это ложь. Не потому, что она и Я не одно и то же, но потому, что мы — противоположные. Я беру себе ту службу, которую ты служил ей, ибо Я и она настолько различны, что служение Мне не может быть отвратительным, а служение ей отвратительно всегда. Если человек клянется Таш и держит клятву ради клятвы, воистину он клянется Мной, хотя и не знает этого, и Я Тот, Кто наградит его. И если человек совершает жестокость во имя Мое, он служит Таш, хотя и произносит имя Эслана. И Таш примет его деяния. Ты понял, дитя?» И я сказал: «Владыка! Ты знаешь, как много я понял». И еще я сказал (ибо истина принуждала меня): «Я искал Таш все мои дни». «Возлюбленный, — сказал Славнейший, если бы твое желание было бы не ко Мне, ты бы не искал так долго и так искренне, ибо искренне ищущий всегда находит».

Затем Он дохнул на меня, и трепет ушел из моих колен, и я смог встать на ноги. И после этого Он мне говорил не много, а только то, что мы должны встретиться снова и что я должен идти все выше и дальше. И Он повернулся в золотом шквале и внезапно ушел.

И с тех пор, о короли и дамы, я брожу, чтобы найти Его, и мое счастье так велико, что оно ослабляет меня, как рана, и это чудо из чудес, что Он назвал меня «возлюбленным», меня, который всего лишь пес...

Что-что? сказал один из псов.

Уважаемый, ответил Эмет, это не более чем оборот речи, который мы употребляем в Калормене.

Я не могу сказать, что он мне сильно нравится, сказал Пес.

Но это не в обиду, сказал другой Пес, который был постарше.

Кроме того, мы же называем наших щенков «мальчишками», когда они ведут себя неподобающе.

Да, так мы и делаем, — согласился первый Пес, — или девчонками.

Ш-ш-ш, сказал старший, так нехорошо говорить. Помни, где ты находишься.

Смотрите! внезапно сказала Джил. Кто-то довольно робко приближался к ним. Это было грациозное серебристо-серое создание на четырех ногах. И они глядели на него целых десять секунд, пока пять или шесть голосов одновременно не воскликнули: «Да это старый Глуппи». Они ни разу не видели его без львиной шкуры при дневном свете и обнаружили огромную разницу. Теперь он стал самим собой: прелестный Ослик, с мягкой серой шерсткой, с такой вежливой и честной мордой, что, если бы вы увидели его, вы сделали бы то же, что Джил и Люси, бросились бы к нему, обняли бы его за шею, поцеловали в нос и погладили его уши.

Затем они начали расспрашивать его, где он был, и Глуппи сказал, что прошел в Дверь со всеми остальными созданиями, но, по правде говоря, старался держаться подальше от них и от Эслана, ибо взгляд настоящего Льва заставил его так устыдиться всей этой истории с переодеванием в львиную шкуру, что он не осмеливался взглянуть кому-нибудь в лицо. Но когда он увидел, что все его друзья направились на запад, и когда он набил полный рот травы («Я никогда не пробовал такой вкусной травы», заметил он), он осмелел и пошел за ними. «Но что я буду делать, когда действительно встречу Эслана? Я не знаю», добавил Ослик.

Я думаю, что, когда вы действительно встретитесь, все будет в порядке, сказала королева Люси.

Потом все пошли на запад в том направлении, которое указал Эслан, когда крикнул: «Выше и дальше!» Многие другие создания медленно двигались по тому же пути, но травянистая страна была широка, и им не надо было тесниться.

Похоже, что было еще рано: в воздухе разливалась утренняя свежесть. Они временами останавливались, чтобы оглядеться и взглянуть назад, отчасти оттого, что вокруг было так прекрасно, отчасти оттого, что они не могли чего-то понять.

— Питер, сказала Люси, где мы находимся, как ты думаешь?

Я не знаю. сказал Верховный Король. это тревожит и напоминает мне о чем-то. Может быть, какой-то праздник, когда мы были еще очень и очень малы?

Это, должно быть, был очень веселый и добрый праздник, сказал Юстас. Спорю, что нет такой страны, как эта. Посмотрите на краски! Такого голубого цвета, как у этих гор, в нашем мире нет.

— Разве это не Страна Эслана? спросил Тириан.

Это не похоже на Страну Эслана, сказала Джил. Я бывала там.

Если вы спросите меня, сказал Эдмунд. это похоже на что-то в нарнийском мире. Посмотрите на эти горы впереди и на большие, покрытые снегом горы за ними. Уверен, что они похожи на те, которые мы обычно видели из Нарнии, те горы, которые к западу от Водопада.

Да, это так, сказал Питер. только они больше.

Я не думаю, что эти горы не похожи на нарнийские, сказала Люси. Посмотрите сюда, и она указала на юг, влево от себя. Эти прелестные лесистые холмы и голубые холмы позади. продолжала Люси, разве они не похожи на южный край Нарнии?

Похожи, закричал Эдмунд рослеминутного молчания, конечно, они похожи. Взгляните, это гора Пире с ее раздвоенной вершиной, а там проход в Орландию!

Но чем-то они не похожи, сказала Люси. они немного другие. Они более яркие и выше, чем я помню, и они более... более... ну я не знаю...

Более настоящие, мягко сказал лорд Дигори.

Внезапно Орел Остроглаз простер крылья, летая в тридцати или сорока футах над ними, сделал круг и приземлился.

Короли и королевы. воскликнул он, все были слепы. Мы только начали узнавать, где мы. Сверху я видел все Бобриную Запруду. Великую Реку и Кэр-Пэравел, сияющий на краю Восточного Моря. Нарния не мертва — это Нарния.

Но как это может быть? Сказал Питер. Ибо Эслан сказал нам. старшим, что мы никогда не вернемся в Нарнию, а мы здесь.

Да, подхватил Юстас, и мы видели, как все разрушилось и солнце зашло.

— Но это все немножко отличается. сказала Люси.

Орел прав, — сказал лорд Дигори. Слушай, Питер, когда Эслан сказал, что ты никогда не вернешься в Нарнию, он имел в виду ту Нарнию, о которой ты думал. Но это не была настоящая Нарния. Та имела начало и конец. Она была только тенью или копией настоящей Нарнии, которая была всегда и всегда будет; так же, как и наш собственный мир, Англия и все остальное, это только тень или копия чего-то в настоящем мире Эслана. И не надо оплакивать Нарнию, Люси. Все, что было важного в старой Нарнии, все добрые существа вошли в настоящую Нарнию через Дверь. Конечно, она чем-то отличается, так же как настоящая вещь отличается от тени или бодрствование отличается от сна.

Его слова заставили вздрогнуть каждого, как от звука трубы. Но когда он добавил шепотом: «Это же все есть у Платона. Чему только их учат в этих школах!» — старшие рассмеялись. То же самое они слышали от него давно в другом мире, где его борода была седой, а не золотой. Он знал, почему они рассмеялись, и сам присоединился к их смеху. Но они быстро снова стали серьезными, ибо они были счастливы тем счастьем, которое делает нас серьезными. Было слишком хорошо, чтобы тратить время на шутки.

Так же трудно объяснить, чем эта залитая солнцем страна отличалась от старой Нарнии, как и рассказать вам, каков был вкус плодов в этой стране. Может быть, вы поймете это лучше, если представите себе следующую картину. Вы сидите в комнате, в которой есть окно, выходящее на прелестный морской залив или зеленую долину среди гор. И на стене против окна висит зеркало. Если вы отвернетесь от окна, то внезапно снова увидите это море или долину в зеркале. И море, и долина в зеркале в каком-то смысле будут те же самые, что и настоящие, но в то же время они будут чем-то отличаться. Они будут глубже, чудесней, более похожи на отрывок из сказки — сказки, которую вы никогда не слышали, но очень хотите услышать. Различие между старой и новой Нарнией было именно такое. И новая Нарния была более глубокой страной: каждый камень, каждая травинка и цветок выглядели, как если бы они больше значили. Я не могу объяснить этого лучше. Если вы попадете туда, то поймете, что я имею в виду.

И именно Единорог выразил то, что каждый из них чувствовал. Он поставил правое копыто на землю, заржал, а затем воскликнул:

— Наконец-то я вернулся домой! Это моя настоящая страна! Я принадлежу ей. Это та самая страна, которую я искал всю жизнь, хотя никогда не знал этого. И старую Нарнию я любил потому, что она была немножко похожа на эту страну. Иго-го! Выше! Дальше!

Он взмахнул гривой и помчался галопом — галопом Единорога. Если бы он поскакал так в нашем мире, то он бы скрылся из глаз через несколько мгновений. Но теперь произошла странная вещь. Все пустились бежать и с удивлением обнаружили, что могут бежать наравне с ним: не только псы и люди, но даже толстенький маленький Глуппи и коротконогий гном Поджин. Воздух обдувал их лица, будто они на большой скорости ехали в автомобиле без ветрового стекла. Страна неслась назад, как будто они видели ее из окна поезда. Они мчались все быстрее и быстрее, но никто из них не чувствовал ни усталости, ни жажды.

Глава шестнадцатая ПРОЩАНИЕ СО СТРАНОЙ ТЕНЕЙ

Если кто-то может бежать, не чувствуя усталости, мне кажется, что ему вряд ли захочется заниматься чем-либо еще. Но причины для остановки все же могут быть, и такая причина возникла, когда Юстас внезапно крикнул:

— Послушайте! Осторожней! Поглядите, куда мы попали!

И хорошо, что он это сделал. Они видели теперь перед собой Котелковое озеро, а за ним высокий отвесный обрыв и струящиеся каждую секунду вниз по обрыву тысячи тонн воды Великого Водопада, местами сверкающей, как алмазы, а местами темной, травянисто-зеленой. И грохот падающей воды достиг их ушей.

— Не останавливайтесь! Выше! Дальше! — звал Остроглаз, взлетая вверх.

— Хорошо ему, — сказал Юстас, но Алмаз также закричал:

— Не останавливайтесь! Выше! Дальше! Перешагните одним махом!

Его голос с трудом слышался за ревом воды, но через мгновение все увидели, что он прыгнул в озеро. Всплеск раздавался за всплеском. Это остальные начали прыгать в озеро. Вода не была жгуче холодной, как предполагали все (а особенно Глуппи). Она была чудесной, пенисто-прохладной. Все обнаружили, что плывут прямо к Водопаду.

— Это сумасшествие, — прокричал Юстас Эдмунду.

— Я знаю. И даже... — начал Эдмунд.

— Разве это не чудесно? — сказала Люси. — Вы заметили, что никто не может испугаться, даже если очень захочет. Попытайтесь!

— В самом деле, не могу, — сказал Юстас, после того как попытался.

Алмаз достиг Водопада первым, Тириан следовал за ним. Джил была последней, поэтому она могла видеть всю картину целиком, лучше, чем другие. Она увидела, что кто-то белый уверенно плыл по поверхности Водопада. Это был Единорог. Трудно было сказать, плыл ли он или поднимался, но двигался он все выше и выше. Концом рога он раздвигал воду перед своей головой, и вода разделялась вокруг него на два радужных потока. Позади него был король Тириан. Он делал ногами и руками движения, как если бы плыл, но он двигался прямо наверх, как будто кто-нибудь мог плыть по стене дома.

Но самую смешную картину являли собой псы. Во время галопа их дыхание не сбивалось, но теперь, когда они карабкались и неуклонно рвались вперед, им все время приходилось отплевываться и чихать; они пытались лаять, но вода каждый раз попадала им в рот и нос. Но вот и сама Джил попала в Водопад. Это было то, что в нашем мире совершенно невозможно: даже если бы вас не потащило вниз, вы бы разбились под ужасной тяжестью воды или на бесчисленных каменных выступах. Но в том мире и не такое было возможно. Вы продвигались все выше и выше, и свет отражался в воде и отбрасывал на вас блики, а разноцветные камни сверкали сквозь толщу воды, и казалось, что вы поднимаетесь без усилий — все выше и выше, пока ощущение высоты должно было испугать вас (если бы вы могли испугаться), но рождало оно только грандиозный восторг. И наконец каждый выбрался на гладкий зеленый уступ, через вершину которого переливалась вода, и обнаружил, что находится над Водопадом. Поток лился позади вас, но вы оказывались такими чудесными пловцами, что могли двигаться против него. Вскоре все были на берегу, промокшие насквозь, но счастливые.

Длинная долина открывалась перед ними, и огромные, но теперь уже более близкие заснеженные горы упирались в небо.

— Выше! Дальше! — кричал Алмаз, и внезапно они понеслись.

Теперь они были не в Нарнии, а неслись все выше по направлению к Западной Пустыне, к тем местам, которые ни Тириан, ни Питер, ни даже Орел никогда раньше не видели. Но лорд Дигори и леди Полли видели. «Ты помнишь? Ты помнишь?» — повторяли они друг другу. Они не задыхались, хотя бежали быстрее, чем пущенная из лука стрела.

Лорд, — сказал Тириан, — правда, как говорят все истории, что вы двое были здесь в тот день, когда этот мир был сотворен?

Да, — сказал Дигори, — и мне кажется, это было только вчера.

— На летающей лошади? — спросил Тириан. — Это правда?

— Конечно, — ответил Дигори. Но в этот момент псы залаяли: «Быстрее, быстрее!»

И они бежали все стремительнее, и даже Орел над их головами двигался не быстрее, чем они. И они пробегали одну извилистую долину за другой и взбегали на крутые склоны холмов даже быстрее, чем спускались, следовали по течению рек, а иногда пересекали их, неслись вдоль горных озер, едва касаясь воды, словно быстроходные катера. И так они мчались до тех пор, пока не увидели за голубым, как бирюза, озером гладкий зеленый холм. Склоны его были крутыми, как бока пирамиды, вершину окружала зеленая стена; над стеной возвышались стволы деревьев, листья которых казались серебряными, а плоды — золотыми.

Выше и дальше! — кричал Единорог, хотя никто не отставал. Они подбежали прямо к подножию холма, а затем устремились наверх, подобно гребню волны, разбивающейся о каменный склон в каком-нибудь заливе. Хотя склон был крутой, как крыша дома, а трава — гладкая, как лужайка для игры в шары, никто не поскользнулся. И только достигнув вершины, они замедлили бег, потому что обнаружили, что стоят прямо перед большими золотыми воротами. И в этот момент никто из них не осмеливался попробовать, открываются ли ворота. Они ощущали то же самое, что и тогда, когда стояли перед деревьями с плодами: «Осмелимся ли мы? Для нас ли все это?»

Но пока они так стояли, откуда-то изнутри огражденного сада затрубил чудесно звонкий и сладкозвучный рог, и ворота, дрогнув, открылись.

Тириан стоял, затаив дыхание, ожидая, кто выйдет из ворот. И вышел тот, кого он меньше всего ожидал увидеть, — маленький Мышь с блестящими глазками, с красным пером, заткнутым за обруч на голове. Левой лапой он опирался на эфес длинной шпаги. Изящно поклонившись, Мышь сказал пронзительным голосом:

Добро пожаловать во имя Льва. Выше и дальше!

Затем Тириан увидел, как король Питер, и король Эдмунд, и королева Люси бросились вперед, встали на колени и обняли Мыша, воскликнув: «Храброхвост!» И Тириан задохнулся от удивления, ибо понял, что видит перед собой одного из величайших героев Нарнии, который сражался в великой битве при Броде Беруны, а потом плавал с королем Каспианом в Страну Света, к краю мира. Но прежде чем Тириан успел все это вспомнить, он почувствовал, что две сильные руки обнимают его и кто-то бородатый целует его в обе щеки, и услышал голос, который он так хорошо помнил:

Что, парень, похоже, ты потолстел и вырос с тех пор, как я последний раз видел тебя?

Это был его собственный отец, добрый король Эрлеан, но не такой, каким Тириан видел его в последний раз, когда они принесли его домой бледного, раненного в битве с великанами, и не такой, каким он помнил его в последние годы, когда старый король был седовласым воином. Это был его отец, молодой и веселый, такой, каким Тириан помнил его с ранних дней своего детства, когда тот играл с ним летними вечерами в саду замка Кэр-Пэравела.

Алмаз подумал: «Я оставлю их поговорить немного, а потом подойду поздороваться с добрым королем Эрлианом. Много спелых яблок дал он мне, когда я был жеребенком». Но в следующий момент он забыл обо всем, потому что из ворот вышла огромная крылатая лошадь, такая величественная и благородная, что даже Единорог почувствовал себя смущенным в ее присутствии. Поглядев на Дигори и Полли, она проговорила: «Это вы, друзья мои?» И они оба воскликнули: «Стрела, добрая старушка Стрела!» — и бросились целовать ее.

Но в этот момент Мышь снова пригласил всех войти. Все прошли через золотые ворота, почувствовали чудесный аромат, доносившийся из сада, и попали в прохладную смесь солнечного света и тени от деревьев, прошли по весеннему дерну, усеянному бледными цветами. И первым, на что они обратили внимание, было то, что сад был гораздо больше, чем казался снаружи. Но у них не было времени думать об этом, ибо со всех сторон шло множество народу, чтобы встретить новоприбывших.

Все, о ком вы слышали (если вы знаете историю этих стран), казалось, были тут. Тут были Белая Сова и Хлюп-Хляп, король Рилиан Очарованный и его мать — дочь Звезды, и его великий отец Каспиан, а позади него шли лорд Дриниан, и лорд Берн, и Гном Трампик, и добрый Барсук Трюфлелов, и Кентавр Ураган, и сотни других героев Великой Войны за освобождение. А с другой стороны показались Кор, король Орландии, вместе со своим отцом королем Луном и своей женой королевой Аравитой и со своим братом, храбрым принцем Корином, и вместе с ним шли Конь Игого и Кобыла Уинни. Чудеса следовали за чудесами, и Тириан еще больше удивился, когда из далекого прошлого показались два добрых Бобра и Фавн Тамнус. И начались объятия, и поцелуи, и рукопожатия, и оживали старые шутки (вы даже не представляете себе, как хорошо звучит старая шутка, которую повторяют снова после того, как она отдыхала пять или шесть сотен лет), и целые компании двинулись вперед к центру сада, где на дереве сидел Феникс и смотрел вниз, а у подножия дерева стояли два трона, и на них сидели король и королева, такие величественные и прекрасные, что все поклонились им. И они правильно сделали, что поклонились, ведь эти двое были король Фрэнк и королева Нелли, от которых произошли все короли Нарнии и Орландии. И Тириан почувствовал то же, что могли бы почувствовать и вы, если бы оказались перед Адамом и Евой в их славе.

Через полчаса, а может быть, прошло полсотни лет, ведь время там не походило на обычное Люси стояла со своим дорогим и старейшим нарнийским другом, Фавном Тамнусом, и глядела со стены сада на Нарнию, которая расстилалась под нею. Когда смотришь вниз, холмы кажутся много выше. Сверкающие обрывы уходят вниз на тысячу футов и деревья выглядят как крупинки зеленой соли. Потом Люси снова обернулась, стала спиной к стене и посмотрела на сад.

Понимаю. сказала она наконец в задумчивости, я понимаю теперь. Этот сад — как тот Хлев. Он куда больше внутри, чем снаружи.

Конечно, дочь Евы, — сказал Фавн. — Чем выше и дальше вы будете идти, тем больше все будет становиться. Внутри больше, чем снаружи.

Люси пристально поглядела на сад и увидела, что это не просто сад, а целый мир, со своими собственными реками и лесами, морями и горами. Но они не были чужими для нее, она знала их все.

Я понимаю, — вновь повторила она, — что это все еще Нарния, и она реальней и прекрасней, чем та Нарния внизу, настолько, насколько та была реальней и прекрасней Нарнии снаружи Хлева. Я понимаю... мир внутри мира, Нарния внутри Нарнии...

Да, — сказал Тамнус, это как луковица, только наоборот, когда ты продвигаешься все дальше внутрь, каждый круг больше предыдущего.

Люси скоро обнаружила, что с ней произошла еще одна удивительная перемена. На что бы она ни смотрела, как бы далеко это ни было, она могла разглядеть любой предмет, и он становился ясным и близким, как если бы она глядела в телескоп. Она могла видеть и Южную Пустыню, и огромный город Ташбаан, а на востоке Кэр-Пэравел, и каждое окно в комнате, которая была ее собственной. И далеко в море она видела острова, остров за островом до конца мира, а за ними — огромную гору, которую они называли Страной Эслана. Но теперь она увидела, что это была часть громадной цепи гор, окружавшей кольцом весь мир, который показался ей очень тесным. Затем она взглянула налево и увидела огромную гряду ярко окрашенных облаков, отделенную от них узким ущельем, но, взглянув еще пристальней, увидела, что это не облака, а настоящие горы. И когда она вгляделась внимательней, то внезапно закричала: «Питер! Эдмунд! Идите и взгляните! Идите быстрей». И они подошли и поглядели, и их глаза стали такими же, как у нее.

Ну и ну! воскликнул Питер. — Это Англия. И это тот самый день. Старый дом профессора Кирка, где начались все наши приключения!

Я думал, что дом был разрушен, — сказал Эдмунд.

Так и было, ответил Фавн. — Но теперь вы видите Англию внутри Англии. Настоящая Англия — это то же самое, что и настоящая Нарния, и в ней все хорошее и доброе не уничтожимо.

Внезапно они перевели взгляд на другую точку, у Питера, Эдмунда и Люси перехватило дыхание от изумления, и они закричали и замахали руками, ибо увидели своих родителей, которые прогуливались по огромной глубокой долине и махали им!

Как мы можем попасть к ним? — спросила Люси.

Это нетрудно, — ответил Тамнус, — и эта, и та страна — только отроги Великих Гор Эслана. Мы можем пройти вдоль гребня, вверх и вперед, до того места, где они соединяются. Но послушайте, это рог короля Фрэнка! Нам нужно идти.

И вскоре все вместе, огромной яркой процессией, они отправились вверх по горам выше, чем мы можем себе вообразить. На этих горах снега не было. Были там леса и зеленые холмы, благоухающие сады и сверкающие водопады, бесконечно текущие один за другим. И страна, по которой они шли, постепенно становилась глубокой долиной, и настоящая Англия превращалась в такую же узкую долину, и они были все ближе и ближе.

Свет впереди становился все сильнее. Люси увидела, что ряд разноцветных уступов разворачивался перед ними как гигантская лестница. Затем она забыла все остальное, потому что Эслан спускался вниз с уступа на уступ, как живой водопад силы и красоты. И первым, кого Эслан позвал к себе, был Ослик Глуппи. Никто еще не выглядел таким ничтожным и жалким, как Глуппи, когда он поднимался к Эслану. Перед Эсланом он казался маленьким, словно котенок перед сенбернаром. И Лев наклонил голову и шепнул что-то Глуппи, от чего длинные уши Ослика опустились, затем Он сказал что-то еще, от чего эти уши снова поднялись вверх. Люди не могли слышать, что было сказано и в первый, и во второй раз. Затем Эслан повернулся к ним и произнес:

— Вы еще не выглядите такими счастливыми, какими Я хотел бы вас видеть.

— Мы боимся, что ты отошлешь нас назад. Эслан, — ответила Люси. — Ты так часто отправлял нас назад, в наш собственный мир.

— Не бойтесь, сказал Эслан, — разве вы не догадались?

Их сердца забились, и безумная надежда поднялась в них.

Это было настоящее крушение, сказал Эслан мягко. Ваши родители и вы — как вы это называете, в Мире Теней – мертвы. Учебный год окончен, начались каникулы. Сон кончился, это утро.

И когда Он говорил, то больше не выглядел Львом, и то, что случилось потом, было столь прекрасным, что я не могу этого описать. И для нас это конец всех хроник, и мы можем только сказать, что все они после этого жили счастливо. Но для них все это было только началом настоящей истории. Вся их жизнь в нашем мире и все их приключения в Нарнии только обложка и титульный лист той книги, в которой теперь наконец они открыли Первую Главу Великой Истории. Истории, которую никто в мире не читал; Истории, которая длится вечно и в которой каждая следующая глава лучше, чем предыдущая.

СКАЗКИ ДЛЯ РЫЦАРЕЙ СТАРШЕГО ВОЗРАСТА

Фантастика Клайва Стейплза Льюиса не совсем обычна. Фантастические миры открывались читателям и раньше, до Льюиса. В одной старинной шотландской легенде храбрый рыцарь попадал в подземное царство фей, влюблялся, как водится, в королеву и, возвратившись через семь дней домой, узнавал, что отсутствовал семь лет. В знаменитой новелле Вашингтона Ирвинга некий Рин ван Винкль общался с первыми американскими переселенцами — вернее, с их призраками, — а придя наутро в родной городок, не мог найти собственного дома, поскольку со дня его исчезновения минуло двадцать лет. Мир, полный удивительных встреч и событий, как бы соблазнял любопытного, а затем вырывал его из прежней жизни, вырывал безжалостно, навсегда.

У Льюиса все не так. В сказке «Лев, Колдунья и Платяной Шкаф» девочка Люси проникает в чудесную страну Нарнию через старый шкаф, плутает по зимнему лесу, завтракает с фавном, волнуется, как бы ее не хватились. Но ее и не думают искать: ведь только что, буквально секунду назад, она была здесь в комнате! А в «Странствии к Свету» прямо говорится о важнейшей особенности нарнийского времени: «Даже проведя в этой стране сто лет, вы вернетесь в наш мир в ту самую минуту, в какую его покинули». У Льюиса мы снова попадаем в не изменившийся и совершенно узнаваемый мир, будто перед этим выскочили в тапочках на порог узнать погоду.

Никакого неуюта, ощущения покинутости, ничего похожего на горькое разочарование и гнетущее душу сиротство. Путешествовать по Нарнии можно бесконечно долго, иные успевают пройти там путь от обыкновенных нарнийцев до королей... Какое это счастье годами странствовать по морям и океанам, а потом обнаружить, что дома за это не влетит! Больше того — там ждет радость невероятного открытия: не мир изменился, но мы стали другими!

Да и странно было бы не стать другими. Там, в волшебной стране, дети учатся снимать заклятия, смеют противоречить хитрым и коварным взрослым, убегают из неволи (верхом на говорящей лошади!), бьются на мечах. В Нарнии все это приходится делать самим, учась и взрослея одновременно. Но ведь и страна эта меньше всего напоминает обжитую, теплую детскую. Там нет вот что удивительно! — почти ничего сказочного. Все реально, вещно, плотно.

Стоит заснуть с драконьими мыслями о корысти, о власти или честолюбии — и сам проснешься драконом. И бои там не шуточные. И оружие — не такое, как в гофмановском «Щелкунчике», не из фольги. Запах сражения здесь кружит голову, бьет в ноздри, шерсть в разгар боя летит клочьями, ножи входят меж ребер «с хрустом», а после битвы меч оттягивает руку, и чужая кровь струйкой ползет по рукоятке. И этот меч Льюис вкладывает в руку читателю и напутствует его перед боем. Неужели кто-то захочет в эту минуту покинуть Нарнию? Или разрешит себе спасительную мысль, что все это сказка?

У Г. К. Честертона, прямого предшественника и духовного наставника Льюиса, есть роман «Наполеон Ноттингхиллский». Там рассказывается о самом обычном жителе лондонского пригорода Ноттингхилл, который дерзко противостоит огромной армии, норовящей задавить его уютный родной пригород. Заметим: Честертон не сказку пишет, а роман. Роман о последнем рыцаре маленького городского уголка 19 века, сражающемся против натиска, обезличенного (то есть цивилизованного) города века 20-то. У Льюиса вроде бы сказка, но, когда его герои выходят на битву, они ощущают себя героями романа. Может быть, точнее назвать сказки Льюиса «рыцарским романом 20 века»?

Самое чудесное в Нарнии — это она сама. Нарния рождается у нас на глазах из мрака и пустоты, из песни Льва по имени Эслан. Добрый Лев не может петь плохо, значит, и мир, им созданный, не знаком со злом. То самое яблоко, из-за которого в свое время был изгнан из рая род людской, здесь берет в руки мальчик и отдает Льву. Ребенок чище взрослого, а потому и сильнее. Однако не стоит умиляться: если злым силам не одолеть ребенка, то это еще не значит, что враг повержен. Наоборот, враг у Льюиса хитрее, коварнее, умеет забираться в души и поэтому особо опасен.

Сказки Льюиса не совсем детские. Скорее, они для старших детей, для тех, кто стоит на пороге отрочества и юности, периода мучительно трудного. Французский писатель Андре Жид посвятил ему роман «Фальшивомонетчики», где обнажил все без исключения соблазны переходного возраста. Его мальчишки блудят, отрекаются от отцов, играют в шантаж, с какой-то дивной легкостью впадают в цинизм. Приятнее всего им чувствовать нереальность происходящего, будто все, что с ними происходит, — фантазия автора, попросту говоря, вымысел. А раз вымысел — какая тут честь, какое достоинство, где уж здесь до ответственности! С них и взятки гладки. Через границу реальности они перешагивают с той же легкостью, с какой преступают грань морали.

Есть такие герои и в сказках Льюиса. Именно на них делают ставку злые силы — Белая Колдунья или хитроумный Обезьян Подлус. Они — законченные нравственные релятивисты и первостатейные снобы. «Удел наш высок, мы одиноки» — эту исполненную леденящей гордыни фразу повторяют и дядя Эндрю, и Королева Джедис. Дети же, оказавшись в Нарнии, сразу понимают: Фавн Тамнус добр и несчастен, Снежная Колдунья зла и жестокосердна. Значит, Фавн — «за нас», а Колдунья — «против». Маленький (но многообещающий) лжец Эдмунд спрашивает: «Почему ты думаешь, что Фавн на той стороне, что надо, а Королева — нет?»

Нравственные ориентиры у него размыты. Он готов рассмотреть и другое соотношение добра и зла. Если из такой рухляди, как старый шкаф, можно попасть в волшебную страну, то почему добрый Фавн не может оказаться в стане жестокой Королевы (она же — Белая Колдунья)? В самом деле, даже привратник, охраняющий ледяной дворец, говорит Эдмунду: «Тебе повезло, избранник Королевы... а может быть, и не очень повезло». Вот где червоточина: стоит допустить это расплывчатое «может быть» — и Эслан, спасая жизнь маленькому негодяю, отдает себя на растерзание Колдунье.

А все потому, что волшебный шкаф для Эдмунда только рухлядь и реальный мир скучен, тосклив, уныл. Зато как здорово у Королевы — даже рахат-лукум коробками раздают. Совсем иначе для других детей: мир кажется им удивительным и здесь, и там. Разве обыкновенная шуба, висящая в шкафу, на ощупь менее прекрасна, чем шерсть фавна? Надо только уметь видеть! И тогда окажется, что шуба мягка, как фавн, а доброта радостна, как Эслан, и мир наш так же волшебен, как Нарния. И вообще, ведь сказочна не Нарния, а граница, отделяющая нас от нее... Сказочный и реальный мир едины и одинаково чудесны, только холодные умники не видят этого. Попробуйте откажитесь от этой мысли — и краски поблекнут, мир станет серым и будничным, и мы уподобимся Эдмунду, бросающему вокруг снисходительные взгляды. Чтобы вывести нас из этой высокой меланхолии, понадобятся сильнодействующие средства, и нам будет все равно, от кого их получать, лишь бы — коробками. Вот тогда все смешается: добро окажется холодным, как лед, а зло — приятным, как рахат-лукум. Ничего удивительного, все может статься...

Нет, возражает Льюис, не все. Есть вещи, говорит один из его героев, которые человеку не вынести. Льюис требует снисходительности, и сам никогда не позволяет себе жестокости ни к читателю, ни к герою. Он не учит доброте (как Диккенс), он просто добр.

И самое важное, что он делает, — помогает распознать добро, отличить его от серого и тусклого зла. Взгляните, какие яркие краски: Эслан — ослепительно-золотой, Нарния — сочно-зеленая, всегда весенняя, будто ее рисовал ребенок. Посмотрите на войско Эслана: единорог, кентавры, орлы, леопарды... Перед нами словно ожившая средневековая геральдика, пиршество красок и форм. И в противоположность ей — мрачная готика зла: грязно-коричневые «промежуточные» миры или скользкий, неопределенно-серый, точно сошедший с гравюры, гигантский осьминог. Наконец, тьма, жуткий Остров Мрака — настоящая «черная дыра», поглощающая свет и время, цвет и радость.

Льюис помогает распознавать, но не более того. Ведь геральдика — не только герб, но и щит, точнее, герб на щите. Льюис вручает этот щит герою (да и читателю), а тот уже знает, что щит не только защищает его, но и сам нуждается в защите. Кто, как не читатель, отстоит эти живые краски, этих фантастических зверей, саму радость общения с Нарнией?! Трубят рога, звенят копья, стучат копыта боевых коней, и вооруженный сверкающим щитом с изображением Льва читатель — предводитель нарнийского войска — выходит на бой с силами мрака и тьмы...

И. Петровский

СОДЕРЖАНИЕ


Хроника первая

ПЛЕМЯННИК ЧАРОДЕЯ



Хроника вторая

ЛЕВ, КОЛДУНЬЯ И ПЛАТЯНОЙ ШКАФ



Хроника третья

КОНЬ И ЕГО МАЛЬЧИК



Хроника четвертая

ПРИНЦ КАСПИАН



Хроника пятая

СТРАНСТВИЕ К СВЕТУ



Хроника шестая

СЕРЕБРЯНОЕ КРЕСЛО





Хроника седьмая

ПОСЛЕДНЯЯ БИТВА



СКАЗКИ ДЛЯ РЫЦАРЕЙ СТАРШЕГО ВОЗРАСТА. Послесловие И. Петровского







Оглавление

  • Глава первая О ТОМ, КАК ДЕТИ ОШИБЛИСЬ ДВЕРЬЮ
  • Глава вторая ДИГОРИ И ЕГО ДЯДЯ
  • Глава третья ЛЕС-МЕЖДУ-МИРАМИ
  • Глава четвертая МОЛОТ И КОЛОКОЛ
  • Глава пятая ВОЛШЕБНОЕ СЛОВО
  • Глава шестая НАЧАЛО ЗЛОКЛЮЧЕНИЙ ДЯДИ ЭНДРЮ
  • Глава седьмая ЧТО СЛУЧИЛОСЬ НА УЛИЦЕ
  • Глава восьмая БИТВА У ФОНАРЯ И ЧТО БЫЛО ДАЛЬШЕ
  • Глава девятая О ТОМ, КАК БЫЛА СОЗДАНА НАРНИЯ
  • Глава десятая ПЕРВАЯ ШУТКА И ДРУГИЕ СОБЫТИЯ
  • Глава одиннадцатая О ЗЛОКЛЮЧЕНИЯХ ДИГОРИ И ЕГО ДЯДИ
  • Глава двенадцатая ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЗЕМЛЯНИЧКИ
  • Глава тринадцатая НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
  • Глава четырнадцатая ДИВНОЕ ДЕРЕВО
  • Глава пятнадцатая О ТОМ, КАК КОНЧИЛАСЬ ЭТА ПОВЕСТЬ И НАЧАЛИСЬ ВСЕ ОСТАЛЬНЫЕ
  • МОЕЙ ПЛЕМЯННИЦЕ
  • Глава первая ЛЮСИ ЗАГЛЯДЫВАЕТ В ПЛАТЯНОЙ ШКАФ
  • Глава вторая ЧТО ЛЮСИ НАШЛА ПО ТУ СТОРОНУ ДВЕРЦЫ
  • Глава третья ЭДМУНД И ПЛАТЯНОЙ ШКАФ
  • Глава четвертая РАХАТ-ЛУКУМ
  • Глава пятая ОПЯТЬ ПО ЭТУ СТОРОНУ ДВЕРЦЫ
  • Глава шестая В ЛЕСУ
  • Глава седьмая ДЕНЬ С БОБРАМИ
  • Глава восьмая ЧТО БЫЛО ПОСЛЕ ОБЕДА
  • Глава девятая В ЗАМКЕ КОЛДУНЬИ
  • Глава десятая ЧАРЫ НАЧИНАЮТ РАССЕИВАТЬСЯ
  • Глава одиннадцатая ЭСЛАН ВСЕ БЛИЖЕ
  • Глава двенадцатая ПЕРВАЯ БИТВА ПИТЕРА
  • Глава тринадцатая ТАЙНЫЕ ПРЕДНАЧЕРТАНИЯ НАЧАЛА ВРЕМЕН
  • Глава четырнадцатая ТРИУМФ КОЛДУНЬИ
  • Глава пятнадцатая ТАЙНЫЕ ПРЕДНАЧЕРТАНИЯ ТОЙ ПОРЫ, КОГДА ВРЕМЕНИ ЕЩЕ НЕ БЫЛО
  • Глава шестнадцатая ЧТО ПРОИЗОШЛО СО СТАТУЯМИ
  • Глава семнадцатая ПОГОНЯ ЗА БЕЛЫМ ОЛЕНЕМ
  • Глава первая КАК НАЧИНАЛИСЬ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ШАСТЫ
  • Глава вторая ПЕРВОЕ ДОРОЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ
  • Глава третья У ВРАТ ТАШБААНА
  • Глава четвертая ШАСТА СТАЛКИВАЕТСЯ С НАРНИЙЦАМИ
  • Глава пятая ПРИНЦ КОРИН
  • Глава шестая ШАСТА СРЕДИ ГРОБНИЦ
  • Глава седьмая АРАВИТА В ТАШБААНЕ
  • Глава восьмая ПРИ ДВОРЕ ТИСРОКА
  • Глава девятая ЧЕРЕЗ ПУСТЫНЮ
  • Глава десятая ОТШЕЛЬНИК С ЮЖНОЙ ГРАНИНЫ
  • Глава одиннадцатая ПУТЕШЕСТВИЕ
  • Глава двенадцатая ШАСТА В НАРНИИ
  • Глава тринадцатая БИТВА ПРИ АНВАРДЕ
  • Глава четырнадцатая КАК ПОУМНЕЛ ОДИН КОНЬ
  • Глава пятнадцатая РАБАДАШ СМЕХОТВОРНЫЙ
  • Глава вторая СТАРИННАЯ СОКРОВИЩНИЦА
  • Глава третья ГНОМ
  • Глава четвертая РАССКАЗ ГНОМА О ПРИНЦЕ КАСПИАНЕ
  • Глава пятая ПРИКЛЮЧЕНИЕ ПРИНЦА КАСПИАНА В ГОРАХ
  • Глава шестая НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ КАСПИАНА
  • Глава седьмая СТАРАЯ НАРНИЯ В ОПАСНОСТИ
  • Глава восьмая КАК ОНИ ПОКИНУЛИ ОСТРОВ
  • Глава девятая ЧТО УВИДЕЛА ЛЮСИ
  • Глава десятая ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛЬВА
  • Глава одиннадцатая ЛЕВ ЗАРЫЧАЛ
  • Глава двенадцатая КОЛДОВСТВО И НЕОЖИДАННОЕ ВОЗМЕЗДИЕ
  • Глава тринадцатая ВЕРХОВНЫЙ КОРОЛЬ ПРИНИМАЕТ КОМАНДОВАНИЕ
  • Глава четырнадцатая КАК ВСЕ ЭТО БЫЛО
  • Глава пятнадцатая КАК ЭСЛАН СДЕЛАЛ ДВЕРЬ В НАШ МИР
  • Глава первая КАРТИНА В СПАЛЬНЕ
  • Глава вторая НА БОРТУ «УСТРЕМЛЕННОГО»
  • Глава третья ОДИНОКИЕ ОСТРОВА
  • Глава четвертая ЧТО ДЕЛАЛ КАСПИАН НА ОДИНОКИХ ОСТРОВАХ
  • Глава пятая БУРЯ И ЕЕ ПОСЛЕДСТВИЯ
  • Глава шестая ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮСТАСА
  • Глава седьмая ЧЕМ ЗАКОНЧИЛИСЬ ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮСТАСА
  • Глава восьмая ДВА НЕЛЕГКИХ ИСПЫТАНИЯ
  • Глава девятая ОСТРОВ ГОЛОСОВ
  • Глава десятая КНИГА ВОЛШЕБНИКА
  • Глава одиннадцатая БОЛТУНЫ СНОВА СЧАСТЛИВЫ
  • Глава двенадцатая ОСТРОВ МРАКА
  • Глава тринадцатая ТРИ СПЯЩИХ ЛОРДА
  • Глава четырнадцатая НАЧАЛО КОНЦА СВЕТА
  • Глава пятнадцатая САМЫЙ КРАЙ СВЕТА
  • Глава первая КАЛИТКА ЗА ШКОЛОЙ
  • Глава вторая ДЖИЛ ПОЛУЧАЕТ ЗАДАНИЕ
  • Глава третья КОРОЛЬ УХОДИТ В ПЛАВАНИЕ
  • Глава четвертая СОВИНЫЙ СОВЕТ
  • Глава пятая ГРЮМ
  • Глава шестая ПО ПУСТЫННЫМ МЕСТАМ СЕВЕРА
  • Глава седьмая ХОЛМ СО СТРАННЫМИ РВАМИ
  • Глава восьмая В ХАРФАНГСКОМ ЗАМКЕ
  • Глава девятая КАК ОНИ УЗНАЛИ НЕЧТО ВАЖНОЕ
  • Глава десятая ТАМ, ГДЕ НЕ СВЕТИТ СОЛНЦЕ
  • Глава одиннадцатая В ТЕМНОМ ЗАМКЕ
  • Глава двенадцатая КОРОЛЕВА ПОДЗЕМНОЙ СТРАНЫ
  • Глава тринадцатая ПОДЗЕМЬЕ БЕЗ КОРОЛЕВЫ
  • Глава четырнадцатая САМОЕ ДНО МИРА
  • Глава пятнадцатая ДЖИЛ ИСЧЕЗАЕТ
  • Глава шестнадцатая ВСЕ ХОРОШО
  • Глава первая У КОТЕЛКОВОГО ОЗЕРА
  • Глава вторая ОПРОМЕТЧИВЫЙ ПОСТУПОК КОРОЛЯ
  • Глава третья ОБЕЗЬЯН НА ВЕРШИНЕ СВОЕЙ СЛАВЫ
  • Глава четвертая ЧТО СЛУЧИЛОСЬ ТОЙ НОЧЬЮ
  • Глава пятая КАК К КОРОЛЮ ПРИШЛА ПОМОЩЬ
  • Глава шестая В ОДНУ ПРЕКРАСНУЮ НОЧЬ
  • Глава седьмая КОЕ-ЧТО О ГНОМАХ
  • Глава восьмая КАКИЕ НОВОСТИ ПРИНЕС ОРЕЛ
  • Глава девятая ВЕЛИКОЕ СОБРАНИЕ У ХЛЕВА
  • Глава десятая КТО ВОЙДЕТ В ХЛЕВ?
  • Глава одиннадцатая СОБЫТИЯ РАЗВОРАЧИВАЮТСЯ ВСЕ СТРЕМИТЕЛЬНЕЕ
  • Глава двенадцатая ЧЕРЕЗ ДВЕРЬ ХЛЕВА
  • Глава тринадцатая КАК ГНОМЫ НЕ ХОТЕЛИ, ЧТОБЫ ИХ ПРОВЕЛИ
  • Глава четырнадцатая НОЧЬ ПАДАЕТ НА НАРНИЮ
  • Глава пятнадцатая ВЫШЕ И ДАЛЬШЕ
  • Глава шестнадцатая ПРОЩАНИЕ СО СТРАНОЙ ТЕНЕЙ
  • СКАЗКИ ДЛЯ РЫЦАРЕЙ СТАРШЕГО ВОЗРАСТА