Сказки Освии. Шершех [Татьяна Бондарь] (fb2) читать онлайн

Татьяна Бондарь Сказки Освии. Шершех

На затопленных землях, там, где раньше были прекрасные голубые озёра, а теперь стояло болото, просыпался после долгого сна древний бог разрушения и страха по имени Шершех. Он был заточён в одном из синих камней, инкрустированных в ожерелье причудливой россыпью. Волей случая ожерелье вросло в ствол некогда прекрасной молодой берёзки. К моменту пробуждения Шершеха берёзка простояла на гнилых водах больше сотни лет. Теперь дерево едва держалось за зыбкую почву подточенным прелыми корнями.

Шершех чувствовал, что земля вокруг высохла. Он понял это по непривычно медленному и слабому движению сока в стволе. Это было той хорошей новостью, которую он ждал так давно. Из-за неё он решил выйти из спячки, в которую впал, чтобы не видеть монотонность веков, протекающих мимо.

Бесконечные годы, проведённые в заточении, истощили его, но давали надежду, что там, снаружи, о нем забыли. Если это действительно было так, и его имя, некогда наводившее ужас, больше ничего не значило для людей, то у него появлялась надежда вернуться. Долгое засушливое лето и осень, случившиеся впервые за много лет, приблизили его к осуществлению мечты.

Шершех потянулся, увидел сквозь поеденную личинками древесину сгущающиеся на небе тучи и улыбнулся. Наконец, после многих веков ожидания, ему повезло.

Он знал, что корнями старая берёза крепко держится за торф, и, чтобы его поджечь, хватит одной слабой молнии. Хоть сейчас Шершех был почти лишён своей силы, даже крохотной её части должно было хватить, чтобы заставить грозу случиться там, где ему нужно.

С ослепительной вспышкой сон закончился, болото пропало, и я проснулась в своей уютной спальне, казавшейся менее реальной, чем только что снившийся кошмар.

Панталоны короля Альберта

— Я еду с тобой! — решительно сказала я, глядя, как Рональд затягивает ремни на высоких непромокаемых сапогах.

— Ни за что! — не менее решительно возразил он. — Если понадобится, — я запру тебя в комнате, привяжу к стулу и прикажу слугам стеречь до моего возвращения.

— Рональд, ты же знаешь, что меня это не остановит. Я всё равно сбегу, и поеду за тобой, а слуг потом придётся чинить. Это моё болото, и мои проблемы, значит и решать их мне, — я постаралась сказать это максимально убедительно, но Рональд уловил неуверенность.

Болота горели уже вторую неделю. Первые несколько дней мой жених уезжал туда в компании магов, уверенных, что они-то наверняка смогут потушить пожар. Но уже к вечеру их самоуверенность сменялась растерянностью, они возвращались грязные, усталые и пристыженные. Резкий тяжёлый запах пропитывал их одежду и волосы. Можно было не спрашивать, смогли ли они справиться с огнём, и так было понятно, что нет.

Обычно тушение пожаров, даже когда горел торф, было пустяковым делом для магов и не занимало больше часа, но не в этот раз. Все маги, побывавшие на болоте, разводили руками, уверяя, что огонь не простой.

Торфяники Рональда теперь принадлежали мне, но он чувствовал за них большую ответственность, и его сводила сума беспомощность в борьбе с пожаром. Он раньше меня заподозрил неладное и приложил все усилия, чтобы справиться с неожиданно свалившейся проблемой. Теперь весь город знал, что с болотами что-то не так. Прикрываться Рональдом я не могла и не хотела, а он меня к болотам не подпускал и даже не давал заговаривать о них, пресекая мои попытки неизменной просьбой не вмешиваться.

Сегодня я решила во что бы то ни стало поехать с Рональдом, но он мгновенно распознал меня в собранном им отряде. Ему даже не помешал старательно наведённый морок, изменивший мою внешность до неузнаваемости. Он умел считывать эмоции, и распознал меня по привычному для него спектру переживаний. Рональд стянул меня с лошади за пятку, потащил назад во дворец и целый час донимал своим: «Не вмешивайся». Он сильно сердился.

Я использовала все логические доводы, и постепенно перешла от них к простому упрямству, но Рональд был стоек и отпускать меня не собирался. Он молча закончил с сапогами, подошёл ко мне, взял за плечи и серьёзно посмотрел в глаза. По моей твердолобой решимости он поверил, что я могу сбежать.

— Александра, ты знаешь, что два опытных и зрелых мага уже не вернулись с этих болот?

Хоть Рональд и не говорил раньше об этом ни слова, оберегая от тревог, утаить гибель магов было невозможно. Об их смерти гудел весь город, окутывая это мрачное событие своими домыслами. Все сплетни были разные, но сходились на том, что старые торфяники Рональда таят в себе неведомую опасность.

Рональд продолжил:

— Понимаешь, именно маги! Ни рабочие, ни солдаты, ни я сам, а маги. Слишком странно, чтобы оказаться просто совпадением. Поедешь со мной, последуешь за ними. В городе много всего болтают, но я видел своими глазами, как второй маг провалился в яму, едва успев сказать, что пожар был вызван сильным магическим всплеском, природа которого ему неизвестна. У этого мага осталось трое детей и вдова, рыдавшая в голос после вести о его смерти. Если и ты не вернёшься, что буду делать я?

Я не выдержала его взгляд и опустила глаза.

— Я скажу тебе, что. Отправлюсь к богине к концу того же дня, потому что не хочу без тебя, понимаешь?! Поэтому ты останешься.

Он чмокнул меня в нос и достал из внутреннего кармана куртки два конверта.

— Почтальон час назад принёс письма для тебя, так что скучать не придётся. Вечером я вернусь, обещаю. Мы потушим этот проклятый пожар, и когда это произойдёт — устроим праздник, и забудем об этой неприятности навсегда.

Рональд отдал письма и решительным шагом вышел. Он не стал спрашивать, что буду делать я, если не вернётся он. Я бы ответила, что меня ждёт сначала участь несчастной вдовы, а потом та, которую он выбрал для себя. Я тоже без него не хотела.

Тяжело вздохнув и стараясь не думать о плохом, я пошла читать письма. Они были, как я и ожидала, от Освальда и Василики. Теперь, когда Альберт проложил хорошую дорогу к месту силы, сверхответственные почтальоны с лёгкостью добирались туда и обратно, и доставляли заморскую почту с завидной регулярностью. Альберт таким образом наладил переписку с невестой, но и для остальных горожан это нововведение оказалось полезным.

Благодаря возможности получать свежие послания каждую неделю, Освальд мог продолжать учить меня магии. Я решила открыть его письмо первым, сломала печать и достала на свет плотные белые листы.

«Дорогая моя подруга и ученица Александра!

У нас всё хорошо. Василика подарила Дэми её собственный карманный арбалет, и теперь они с колобком всё время проводят в саду, стреляя по яблокам. Дэми такая талантливая, ни одного целого плода не осталось…»

Дальше шла длинная хвалебная речь в честь крошки Дэми, которую я пропустила, Освальд мог взахлёб писать о дочери, безжалостно изводя на это целые листы. Я просмотрела воспевания её подвигов одним глазом в поиске новостей или заданий. Они нашлись через пять страниц и умещались в несколько строк:

«Ставлю тебе высший балл за последнее заклинание, сработано чисто, и высылаю текст нового. Нашёл его в одной необычной книге, и пока сам не успел разобраться, для чего оно, так что помогай. Если первая поймёшь, как оно работает — буду считать твоё обучение оконченным, признаю тебя равной по силе и дальше будем работать, как напарники.

Жду ответа.

P.S. Амелька уже пакует чемоданы, скоро мы все поедем к вам в гости.

Освальд.»

Меня передёрнуло от того, как по-дружески назвал Освальд аскарскую принцессу. «Амелька» — это был перебор. Одно это обращение доказывало, что мои аскарские друзья с лёгкостью простили принцессу и ничего не имели против их с Альбертом женитьбы. Это меня так разозлило, что я с ожесточением взялась за новое задание Освальда.

Заклинание оказалось сложным, бессвязным и непонятным. Оно занимало четыре строки, но запоминалось сложно и никак не проявляло себя при применении. Однако желание превзойти учителя, досада на Амель и страх за Рональда, придавали энтузиазма. Стараясь выгнать из головы образ жениха, бредущего в дыму по тлеющей земле, я опробовала заклинание сначала на лежащих на столе бумагах, потом на недоеденных пирожках, но раз за разом ничего не получалось. Заклинание отдавалось пустотой и ни к каким изменениям не приводило. Тогда я решила испытать его на чем-то живом, и обратила внимание на муху, тщетно искавшую укрытие на зиму между оконными стёклами. Богиня знает, для чего было это заклинание, может быть, как раз для мух.

Когда муха в третий раз почти от меня сбежала, по стеклу ударили первые капли, а потом дождь полил стеной. Долгожданные осенние ливни, наконец, вернулись в Освию. Я с облегчением вздохнула, подумав, что теперь Рональду будет проще, и мрачные образы погибающего в огне жениха, потихоньку стали уходить из моей головы.

Я снова посмотрела на сонную муху, лениво уползающую в сторону свободы. Её крылья блеснули красивым синим переливом, таким же, какой был у платья Амель, противной невесты Альберта, когда я её впервые увидела. Ещё это дружеское «Амелька» в письме! Я повторила заклинание душевно, нараспев, вложив в него всё, что думала о принцессе. Муха дрогнула, перевернулась на спину, затрепыхала крылышками и вытянула лапки, замерев на этот раз навсегда. Меня резко накрыло волной дурноты. Перед мухой мне, конечно, было стыдно, но круги перед глазами, шум в ушах и невероятная слабость, вряд ли были с этим связаны. Я свалилась со стула, комната кружилась. Побочный эффект у заклинания оказался убойным, и пока я корчилась на полу, у меня было много времени подумать, что именно я напишу Освальду. К счастью, скоро мне стало лучше, я вернулась на стул и решила не откладывать ответ учителю, чтобы случайно не забыть что-нибудь из запланированного.

«Здравствуй, мой верный друг и учитель Освальд! — саркастически начала я. — То милое заклинание, которое ты мне прислал, убило несчастную муху. Надеюсь, совесть будет мучить тебя за безвременную кончину насекомого и за то, что ты меня чуть не отправил за ней. Ты…»

И тут я перестала подбирать слова и начала писать то, что действительно о нём думала. Там было много про его осмотрительность, остроумие и бережное отношение к друзьям. Только исписав несколько страниц, я снова вернулась в свой привычный стиль.

«В следующий раз если будешь присылать что-то опасное — предупреждай. Не знаю, где ты раздобыл эту дрянь, но у меня есть подозрение, что использовать её на человеке опасно для обоих. У этого заклинания побочный эффект сильнее, чем прямое действие. Считаю его бесполезным для изучения. Хотя, уже поздно, потому что заклинание плотно засело в моей голове и уходить оттуда не собирается.

P.S. Я первая запустила заклинание, так что записывай меня к себе в напарники.

P.P.S. Ещё раз назовёшь принцессу «Амелькой», не пожалею жизни и испробую мушиное заклинание на тебе!

С уважением, любовью и преданностью,

Твоя ученица

Александра.»

Я добавила к письму ещё несколько страниц с отчётом о проделанной работе, приложив рисунки мухи, по которым становилось ясно, что она отлетела в мир иной. Возясь с печатью, я прокатила по языку разозлившее меня имя «Амелька». Звучало пренебрежительно. Я решила, что зря сердилась на Освальда, и теперь только так и буду называть противную принцессу.

Закончив с письмом, я порылась в столе и достала из него маленькую коробочку. Павшая в ходе эксперимента муха заслуживала похорон.

«Закопаю завтра,» — решила я, уже представляя, как будет смеяться Альберт, когда узнает.

С нашего возвращения из Аскары мы жили во дворце. Альберт упросил нас с Рональдом переехать к нему. Молодому королю нужна была дополнительная помощь, чтобы закрывать те политические бреши, которые я успела организовать в его отсутствие.

Сказать по правде, я, Рональд и няня Мэлли, давно хотели перебраться поближе к Альберту, каждый по своей причине. Когда Альберт это понял, было поздно. К тому времени Мэлли уже душевно откармливала его пирожками, сетуя на то, как сильно он похудел, а мы с Рональдом всё свободное время посвящали долгим беседам, пытаясь убедить Альберта не жениться на Амель.

Альберт нас любил, поэтому первое время терпел и вежливо отнекивался, но, когда понял, что мы не отстанем, пригрозил нам обоим. Рональда пообещал вызвать на поединок, а меня лишить сладкого, если мы ещё хоть раз заикнёмся о расторжении помолвки.

— Лучше и меня на поединок! — возмутилась я.

— Нет! Без сладкого. Пожизненно! — Альберт был непреклонен.

Мы поняли, что он не передумает, и отстали, заменив всё недосказанное очень мрачными взглядами и оборванными на середине фразами.

Няне Мэлли Альберт не стал угрожать из уважения. Хотя, может, в нём говорил отменный аппетит. Поэтому няня продолжала готовить огромными блюдами всякую всячину и закармливать ею воспитанника под завистливые взгляды дворцовых поварих.

Альберт вёл переписку со своей невестой уже три месяца. Поначалу она тяготила его, но потом что-то поменялось. Лето за это время успело основательно закончиться, пришла осень, и становилось всё холодней, а вот отношение Альберта к Амельке, будто бы наоборот, несколько потеплели. В его эмоциональном спектре нет-нет да и проскакивала какая-то… нежность? Мне было трудно поверить, что к принцессе можно испытывать нежность, поэтому я связала новую эмоцию Альберта с пирожками Мэлли. А что, они были выше всяких похвал и заслуживали к себе тёплого отношения.

Но, вопреки моей теории, переписка Альберта с Амель становилась всё активнее. Если бы их помолвка и в самом деле была простой формальностью, не было бы необходимости забрасывать друг друга письмами, а они забрасывали, вызывая во мне новое, неприятное чувство. В животе начинало противно ныть каждый раз, когда Альберт запирался у себя на ключ и скрипел пером. Поначалу я надеялась, что это просто голод, и проторила себе дорожку на дворцовую кухню, поближе к пирожкам Мэлли. Но, увы, пирожки не помогли, и, пришлось признать, что я ревную. А самым неловким было то, что Рональд понял природу моего чувства раньше меня самой. Понял, но ничего не сказал.

Я была не единственной девушкой, которую сильно огорчила весть о женитьбе молодого короля. Влюблённые в Альберта девицы устроили такой плач, что было слышно за пределами королевства. Они готовы были носить траур, но в черном покорить сердце короля было трудно, и они отказались от этой идеи, ограничившись созданием клуба разбитых сердец.

Участницы клуба собирались вместе, плакали, любовались портретами Альберта, вышивали крестиком на наволочках его лицо и без конца обсуждали, какой же молодой король красивый и хороший, и какая его невеста гнусная и уродливая. Зато их ревность и подозрения ко мне сошли на нет, и ненависти в мой адрес стало меньше.

Теперь мне не давало покоя другое, а именно — любопытство. У этих двух рыжих, Амельки и Альберта, был какой-то секрет. Что заставило Альберта согласиться на эту ужасную помолвку? Почему он ничего не рассказывал нам с Рональдом? Как ему хватало совести так часто писать Амель?

Альберт не спешил делиться своей тайной. Чего уж там, рыжий мерзавец задёргивал шторы и запирался изнутри, когда садился писать своей невесте. Он был осторожен, не ронял неаккуратных фраз, не делал намёков, а письма закреплял множеством печатей и магией. Специально для магической защиты, он нанял Комира на должность придворного мага. Комир равнодушно запечатывал письма Альберта, у него королевская переписка не вызывала ни малейшего интереса. Что касалось меня, я бы отдала пару лет жизни, лишь бы узнать, что же такое пишет Альберт аскарской принцессе.

Со временем моё любопытство не выдержало и заставило меня саму придумать, как выглядят их письма. Получилось следующее. Амель писала жениху трогательное:

«Приветствую тебя, рыжий паразит, холера и проклятье своего народа!

Обречена снова писать тебе. Сожалею всем сердцем, что среди множества претендентов, которые были такими же гадкими, как я сама, выбрала именно тебя, доброго и хорошего. Вероятнее всего, эта ужасная ошибка произошла потому, что я пребывала отнюдь не в здравом уме. Впрочем, почему пребывала, чего уж там, ума у меня никогда и не было.

Надеюсь, ты страдаешь физически и духовно, и дела у тебя идут плохо. Готовлюсь отравить тебе жизнь сразу после свадьбы, и постараюсь сделать всё, чтобы ты умер поскорее, а я стала полновластной правительницей двух королевств и жила долго и счастливо.

С презрением, недоверием и худшими пожеланиями,

Твоя ужасная невеста.»

А Альберт в моем воображении ей воодушевлённо отвечал:

«О, отвратительнейшая среди женщин!

Восхищён, что ты умеешь писать. Моё первое впечатление о тебе исключало наличие какого-либо образования. Хотя, возможно, письма, которые я получаю, ты диктуешь писарю, или он вообще, придумывает их за тебя. Это многое бы объяснило.

Желаю тебе раскаяться во всех своих грехах и уйти монахиней в храм богини. Может быть, она смилуется и простит тебя за твоё гнусное существование или переделает во что-нибудь более приличное.

Искренне твой,

Рыжий паразит.»

Я вернулась из фантазий в реальность, отложила коробочку с почившей мухой в сторону, и распечатала второй конверт, от Василики. В своих письмах между ругательствами она умудрялась вставлять куда больше новостей, чем Освальд. Именно от Василики я узнала, что Освальд снова стал верховным магом Аскары, а её саму пожаловали таким долгожданным званием капитана ночной стражи.

Василика говорила, что ночная стража воспряла духом и: «Из горстки жалких неудачников переродилась в прекрасную оборонительную силу прямо у неё на глазах».

Освальд описал это несколько другими словами, понижая градус её самодовольства: «…Василика, получив звание, немедленно отправилась в казармы, и похоронила надежды стражей служить кое-как и дальше…»

Новое письмо Василики было в основном о подготовке к свадьбе в Аскаре. Это испортило мне настроение окончательно, напомнив, что женитьба Альберта на Амельке неизбежна.

В Альмагарде подготовка тоже шла полным ходом, сводя с ума меня, Альберта, Рональда и всех, кто имел к ней хоть какое-то отношение. Во дворце появилось так много нового народа, что днём было порой невозможно пройти по коридорам. Приходилось использовать потайные ходы. Альберт терпел эту суету как мог, но было видно, что он держится из последних сил, чтобы не наорать на вечно лезущих к нему советчиков и советников, отвлекавших его от работы.

Однажды, когда мы с Альбертом уже третий час соотносили отчёты по затратам золота во всех областях королевства, вычисляя, в какой именно градоправитель ворует, один из министров влез с вопросом:

— Какими цветами молодой король желает украсить перила для церемонии?

Альберт не выдержал и рявкнул:

— Ромашками!

Министра с его энтузиазмом как ветром сдуло. Наверное, отправился к себе вырезать из бумаги ромашки, потому что была глубокая осень, и живых цветов, кроме оранжерейных роз, в королевстве не осталось.

— Будем теперь звать его «Ромашечкой»! — попыталась я подбодрить Альберта, не отрываясь от отчётов. Альберт был слишком зол, чтобы оценить.

Другие министры тоже проявляли изобретательность. Они заметили, что каждый день по королевскому дворцу проходит не меньше ста незамужних девиц, мечтающих случайно столкнуться с королём в коридорах или попасть в королевскую швейную мастерскую, где полным ходом шёл пошив свадебного наряда. Швейная мастерская не выходила из их кучерявых голов. Дело в том, что в Освии существовало поверие, что, если девушка коснётся мужских панталон, то их хозяин непременно воспылает к ней страстью. Члены клуба разбитых сердец были готовы отдать все свои деньги за этот призрачный шанс покорить короля.

Министры им его предоставили. Они вовремя смекнули, что это настоящая золотая жила, и начали продавать билеты на экскурсию по дворцу, заканчивавшуюся в вожделенной швейной мастерской.

Расчёт министров оказался точным. Девушки хлынули во дворец рекой. Они каждый день приходили посмотреть, как портные смётывают, подгоняют, расшивают золотом и строчат. Девицы поселились бы под дверями мастерской, но бой равнодушных часов и строгие дворцовые смотрители, заставляли их возвращаться домой после шести вечера. Доход от королевских панталон превзошёл все ожидания, и с лёгкостью покрыл годовые затраты королевства на образование.

Альберт даже не знал об этой авантюре, пока в один день не пришёл на примерку и не увидел толпу девиц умилённо наблюдающих, как шьётся его исподнее. Молодого короля так впечатлило это зрелище, что он заставил всех министров, принимавших участие в организации экскурсий, целую неделю очищать городские улицы от мусора. Он приказал держать двери мастерской закрытыми и не пускать в неё посторонних.

Но тут уже портные нашли лазейку и стали проводить к себе под видом помощниц самых целеустремлённых и богатых поклонниц короля, а за дополнительную золотую монету, ловко сунутую в карман, они давали им прикоснуться к вожделенным панталонам. Каждая из девушек, побывавших в мастерской, думала, что король забудет Амель, найдёт её, ту самую, единственную, и женится на ней. Таких «единственных» проходило через мастерскую не меньше, чем по десятку в день, и, чтобы они не залапали настоящее исподнее Альберта, портные подсовывали им наспех скроенную подделку.

Я боялась представить, из чего шьют сейчас платье для Амель. Очень хотелось верить, что не из волос болотниц и не из чешуи перламутровых русалок. Принцесса проявляла жестокость и фантазию при выборе нарядов. С ужасом я отсчитывала дни до приезда Амель во дворец, их оставалось всего девять.

Тяжело вздохнув, я посмотрела на часы. Было восемь вечера. День, как и обещал Рональд, прошёл незаметно. Его всё ещё не было. Дождь по-прежнему лил. Тревожные мысли опять стали сдавливать меня, и я решила поискать Альберта, чтобы немного отвлечься, но мне не повезло. Альберт закрылся в своём кабинете и скрипел пером так громко, что было слышно снаружи. Я села за небольшой стол в соседней комнате, предназначенной для ожидания великой милости аудиенции. Уронив голову на сложенные руки, а стала наблюдать за блестящим часовым маятником, сонно качающимся из стороны в сторону. Минуты, которые Альберт тратил на письмо к Амельке, превращались для меня в вечность. В животе знакомо щекотало.

С довольной улыбкой вошёл Комир, спешащий запечатать письмо и сбежать домой. Вопреки старой традиции, Комир не стал обрезать волосы, как другие маги. Именно волосы делали его неотразимым красавцем. Аккуратно убранные назад, они выдавали в нём мужчину, который (о ужас!) расчёсывался. Не без их волнистого участия, Ягода согласилась стать женой Комира. Они поженились всего месяц назад, и влюблённый Комир с тех пор всё время ходил счастливым.

— Рональд ещё не вернулся? — спросила я Комира, зная заранее, что ответ будет «нет».

— Нет, не вернулся. Но ты не переживай, он будет в порядке, — легкомысленно сказал он, и глядя на моё кислое лицо добавил:

— Тебе надо отвлечься. Займись чем-нибудь полезным. Я вот, например, изобретаю полироль для оружия. Хочу сделать её совершенной, без цвета и запаха. Да, ничего особенного, зато востребовано и обещает принести неплохие деньги. Заходи ко мне в мастерскую, я тебе покажу, что у меня получилось.

— Зайду как-нибудь, — соврала я. — А ты случайно не изобретаешь ничего, что заставляет королей писать любовные письма быстрее? — я спросила нарочно громко, чтобы Альберт услышал из своей комнаты.

— Нет, это ты попробуй сама. Уверен, справишься, и мотива у тебя больше, — всё так же беззаботно сказал Комир.

— Альберт, ну хватит уже, выходи хоть ты! — заскулила я. — Видишь, уже и Комир пришёл, его молодая жена дома ждёт.

— Лисичка, уйди, пока я добрый, — спокойным сосредоточенным голосом проговорил освийский король из-за двери.

— Ну Альберт! У тебя же сегодня выходной, ты сам говорил!

За дверью резко отодвинули стул и пошли решительным шагом в мою сторону. Эти шаги не предвещали ничего хорошего.

Меня же предупреждали! Почему я не слушала! Я даже через преграду стены чувствовала, как сердится Альберт. В такие минуты понимаешь, что бежать и прятаться не так уж и постыдно. Я метнулась туда-сюда и, залезла под стол как раз в тот момент, когда Альберт открыл дверь. Комир равнодушно показал пальцем в то место, где я пряталась.

— Предатель, я тебе это припомню! — шёпотом пообещала я ему.

Альберт подошёл к столу, постучал по его крышке и спросил:

— Есть кто дома?

— Нет, — ответила я. — И не будет.

Он нагнулся и посмотрел мне в глаза.

— Лисичка, я тебя предупреждал? Теперь вини только себя. С этого дня дарую тебе титул ммм…ну, скажем, графини. Как графине, вверяю тебе в обязанность следить за порядком в… — он задумался, подбирая задание, с которым я бы быстро не справилась, но и не причинила бы существенных разрушений. — В королевской библиотеке! — озарила его мысль. — Приказываю тебе взять на себя контроль за ней и навести там порядок.

— Так не честно, Альберт! — завыла я, вылезая из-под стола. — Что я тебе сделала, чтобы меня титулом наказывать? Да ещё и в библиотеку Альвадо отправлять? Там же черт ногу сломит!

Это была правда. В королевскую библиотеку давно никто не заходил именно потому, что это сделать было невозможно. Едва раскрыв туда дверь, самонадеянный читатель упирался в стену книг, возвышавшуюся почти до потолка. Там и вправду пара чертей, а точнее прежних библиотекарей, уже сломали себе ноги.

Династия прежних королей книги любила и уважала, но читать никогда не удосуживалась, ограничиваясь просто их покупкой. Так книг становилось всё больше, в библиотеку никто не заходил, и постепенно она приобрела такой вид, который имела сейчас.

Чтобы навести там порядок, понадобилась бы пара-тройка жизней. Сейчас Альберт безбожно приносил меня в жертву пыльному складу, всего за то, что я помешала ему писать письмо.

— Ты сама жаловалась, что тебе скучно. А с библиотекой всё равно надо кому-то разобраться. Я в тебе уверен, ты надёжная.

Он дружески похлопал меня по плечу, вернулся к себе в комнату и заперся на ключ опять.

— Альберт, я тебе отомщу за это! — пообещала я. — Я откапаю в твоей библиотеке что-нибудь смертельно опасное, и ты пожалеешь, что отправил меня туда!

— Очень на это надеюсь, — ответил из-за двери Альберт. — А то что-то скучно у нас становится.

Комир присвистнул:

— Да, не повезло тебе. В академии магии была одна байка по теме. В ней говорилось, что, если разобрать и расставить все книги королевской библиотеки по порядку, а потом прочитать первые буквы в названиях, получится история мира от первого до последнего дня. Но это, разумеется, невозможно. Никто не способен разобрать королевскую библиотеку.

Альберт, наконец, дописал своё письмо и отпёр дверь, на этот раз спокойно. Он отдал запечатанный конверт Комиру, а сам обратился ко мне:

— Я закончил, Лисичка. Может, прогуляемся, у меня всё-таки выходной?

Я обиженно фыркнула.

— А у меня нет. И больше никогда не будет. Мне надо в библиотеку.

— Да ладно, не дуйся. Можешь начать разбираться с библиотекой с завтрашнего дня.

— Не могу, у меня королевский приказ. Обещаю тебе, что наведу там порядок.

Альберт с шумом втянул воздух.

— Лисичка, что ты наделала! Я же тебе титул по-настоящему подарил. Ты теперь графиня, и нарушать обещания не можешь.

— Вот именно! Разберу библиотеку, найду там сказочного зверя крокодила, и он тебя съест! — сказала я, развернулась и пошла искать крокодила, оставив Альберта сожалеть о его поспешных словах. Что может быть приятней, чем заставить человека осознать всю глубину его неправоты?

Альберт между тем думал, что если я найду крокодила, то он съест меня первой.

И снова, беседы о замужестве

Если бы Рональд был со мной, он бы удержал меня от поспешного обещания привести библиотеку в порядок, потому что видел её своими глазами.

— Ох, Рональд! Знал бы ты, что я наделала! — сказала я, глядя на сплошную стену книг, открывающуюся сразу за дверью. Сейчас я остро ощущала, что погорячилась, дав обещание.

— Здесь меня найдут и похоронят. Прямо рядом с крокодилом. Ему бедняге, как и мне, никогда отсюда не выбраться. Альберту за нас отомстит Амелька.

Отступать было поздно, и я взялась за работу.

Рональд пришёл за мной в библиотеку глубокой ночью. Только когда я увидела его живым и здоровым, тревога, затаившаяся в дальнем углу моего сознания, ушла, сняв напряжение со спины и плеч. Мой жених был уже в сухом и чистом, значит успел привести себя в порядок. Несмотря на это, от него всё ещё пахло дымом. Я оторвалась от пыльных фолиантов и посмотрела на него, пытаясь угадать, с какой вестью он вернулся сегодня.

Понять оказалось не просто. Рональд знал, что я могу считывать его эмоции, и как-то наловчился скрывать их от меня. Я его просила рассказать, как он это делает, но Рональд секрет не выдавал. Сейчас лицо моего жениха было серьёзным и спокойным, как обычно.

— Не потушили? — обречённо спросила я.

— Потушили, — сказал он и широко улыбнулся, выпуская наружу спрятанную до времени радость.

— Все целы?

— Да, никто не погиб. Дождь помог. Вода поднялась, и мы справились без магии.

— Ураааа! — закричала я и бросилась его обнимать. Он легко подхватил меня и покружил, полы юбки задели одну из множества книжных колонн, выстроенных мною за вечер вдоль стен коридора. В ней все названия книг начинались на «О». Колонна опасно закачалась, Рональд поставил меня обратно, придержал её рукой, и осмотрел плоды моей работы.

— Александра, ищешь что-то особенное для чтения? — насмешливо поинтересовался он.

— К сожалению, нет. Можешь меня поздравить, — мрачно сказала я, вспомнив о своих проблемах. — Я теперь графиня. Альберт даровал мне титул и приказал разобрать библиотеку.

Рональд немного помолчал.

— Вот как, — протянул он. — За что он тебя так наказал?

— За Амель! — как я ни старалась, имя принцессы получилось произнести только с отвращением, будто я наступила на что-то скользкое, липкое, от чего оно лопнуло, и теперь надо было мыть обувь.

— С библиотекой я тебе помогу, а графиня — это хорошо, — наконец решил он. — Нам обоим есть что отпраздновать. У меня всё готово. Варёные пирожки у Мэлли сегодня получились выше всяких похвал.

— Не пойду. Я дала обещание разобрать библиотеку. Теперь умру, если не разберу.

— Ты скорее умрёшь, если будешь без отдыха перекладывать книги с места на место в пыльном, душном подземелье. Не переживай, данные обещания так запросто не убивают юных графинь. В них предусмотрено время на сон, еду и свидания с женихом.

Честно признаться, я уже валилась с ног от усталости и буквы расплывались перед глазами. Я не стала больше сопротивляться, и с удовольствием ушла из подземелья за Рональдом.

Мы ужинали в его комнате. Там, как всегда, царил порядок, достойный богов. Моя комната этим похвастаться не могла. Прямо сейчас в ней на кровати и полу валялись чулки, ленты, подъюбники, расчёски, учебники, а в столе, в коробочке, всё ещё лежала дохлая муха. Я икнула, вспомнив о ней, и решила, что порядком займусь не сегодня.

Пирожки Мэлли действительно оказались бесподобны, чай на заморских травах наполнял комнату немного сладким запахом. Меня разморило. На улице умиротворяюще шуршал дождь, картины на стенах казались окнами в другой мир, мягкое кресло обволакивало, камин уютно согревал и мягко освещал комнату. В углу поблёскивала гладким боком гитара.

— Гитара? Менестрели забегали сыграть на ночь колыбельную строгому герцогу? — в шутку поинтересовалась я, глядя на инструмент.

— Нет, — улыбнулся он. — Это я подготовил для тебя.

— Я не умею играть на гитаре! — испуганно сказала я. — Нас в институте только на арфе учили!

— Не беспокойся, я умею. Музыка один из предметов, которые считаются необходимыми для дворянина. Я играю на гитаре, скрипке и клавесине.

— И Альберта учили тоже? — не поверила я.

— Мило, что ты о нем вспомнила, — ревниво заметил Рональд. — Да, и Альберта тоже.

— И на чём играл он? На арфе? Или на барабане?

— Альберт играл на терпении родителей и учителей, благополучно прогуливая уроки. Ему было скучно заниматься музыкой, и он не собирался тратить время на то, что ему не интересно в угоду родителям или кому-то ещё. Так и вышло, что он король, который так и не научился играть на скрипке.

— Можешь что-нибудь сыграть для меня?

Рональд улыбнулся.

— Для этого и принёс.

Он пересел в кресло, взял гитару, перебрал струны, отозвавшиеся тихим приятным звуком, и неотрывно глядя мне в глаза, стал петь старую грустную песню о любви.

От того, как он пел, стало горячо, кровь прилила к лицу, и я отвела глаза, опять не выдержав его взгляд. Пытаясь скрыть смущение, я взяла со стола виноградинку и принялась её неспеша жевать. Почему-то в голову пришла неуместная мысль, что Рональд поёт песню печального короля. Какую ещё песню мог петь Рональд? Он был из того же теста, что и прославленный король, бросивший всё, чтобы только проверить любят ли вьющиеся вокруг женщины, слуги и друзья, его самого, а не деньги и власть которыми он их одаривает. Король отрёкся от престола, покинул родную страну, стал ходить по городам, и петь сочинённые им песни.

Бедняга много раз жалел о своём решении, но был в конце концов вознаграждён, его полюбили не за деньги. У бывшего короля появился крошечный дом, в котором он был куда счастливее, чем в роскоши дворца, и ничего печального, кроме прозвища, в нем больше не осталось.

Я сидела, не поднимая глаз.

— Помнишь, как ты мне призналась в любви? — спросил Рональд, допев, и всё ещё продолжая перебирать струны. Я не ответила. Такое не забывается. Моё признание было из разряда тех, о которых помнят даже перед смертью.

— Ты была тогда ещё совсем девочкой. А теперь ты такая взрослая и красивая. Не пора ли и нам с тобой поговорить о свадьбе?

Виноградинка пошла не в то горло. Я закашлялась, мечтая, чтобы мне стало плохо по-настоящему и не пришлось продолжать этот разговор. Перед глазами встала картина, как портные расшивают кружевами мои свадебные панталоны, а поклонники, тяжело вздыхая, щупают их.

— Пойду попью водички, — уже на бегу выдавила я, нарочно не замечая, что кувшин на столе наполнен наполовину. Я трусливо бежала, оставив Рональда в недоумении и растерянности.

Рональд задумчиво отложил гитару, встал, прошёлся по комнате взад-вперёд, пытаясь понять, почему его невеста так странно себя повела. Совсем недавно она сама говорила с ним о свадьбе, а теперь такое нелепое бегство. Рональд налил себе в стакан немного воды, сделал глоток, и бездумно опустил правую руку в карман, спрятанный в складках камзола. Пальцы неожиданно наткнулись на гладкий, отдающий холодом предмет, которого там не должно было быть. Рональда сковало ощущение совершённой ошибки, способной потянуть за собой много неприятностей.

С нарастающей тревогой он достал на свет вещь, вызвавшую его страх. В руке тяжело лежало ожерелье, поблёскивая тонко огранёнными камнями в серебристой оправе. Совершенная форма украшения невольно заставляла любоваться им. Завитки драгоценного металла выплетали затейливый узор, складывающийся в непонятные символы, которые не знал даже Рональд. Ни единая царапина не портила украшение. Не было на нем ни пятнышка ржавчины, ни следа окисления, ожерелье будто только вчера было в руках мастера, который придирчивым взглядом выискивал среди безупречных изгибов изъян. Трудно было поверить, что эту вещь Рональд нашёл сегодня на болоте в изломе старой берёзы, треснувшей у самого корня. Ожерелье играло камнями, маня к себе и обещая нашедшему лёгкое обогащение. Оно искусило бы любого доверчивого человека, склонного мечтать о кладах. Однако, Рональд был не из таких, он не верил в совпадения и даровое везение. Он уже тогда отнёсся к вещице с подозрением и не хотел даже притрагиваться к ней, но рассудил, что, если ожерелье виновно в возникновении пожара или смерти магов — его необходимо обезвредить, а для этого ему нужен был Комир. Рональд не хотел нести ожерелье в замок, боясь подвергнуть опасности свою невесту в очередной раз, но нести было нужно. Он решил, что сделает всё, чтобы Александра даже не подошла близко к вещице, принёс ожерелье во дворец, и показал Комиру.

Придворный маг подтвердил, что ожерелье обладает некой магической силой, только слабой и едва уловимой. По его словам, оно не было способно вызвать пожар или чью-либо смерть. Кроме того, всем магам было известно, что у артефактов нет своей воли.

После слов Комира, Рональд отогнал навязчивую тревогу, вызванную тем, что украшение светилось почти человеческими эмоциями. Внутренний голос Рональда, кричавший, что все проблемы, случившиеся на болоте, связаны с ожерельем, стал немного тише, но так и не пропал полностью.

Теперь, стоя в своей комнате и взвешивая на руке загадочный предмет, Рональд убедился, что Комир был не прав, и у ожерелья есть своя воля, потому что всего два часа назад он видел своими глазами, как Комир положил ожерелье под стеклянный купол у себя в мастерской и запер его на ключ. Несмотря на это, украшение не захотело пылиться среди побрякушек мага, и снова оказалось в кармане Рональда. Все меры предосторожности, которые предпринял Рональд, оказались напрасны. Вопреки его желанию Александра оказалась в одной комнате с опасным украшением в первый же вечер.

Рональд стёр остатки сажи с ожерелья и впервые внимательно рассмотрел его. Он никогда раньше не видел таких темно-синих камней, хоть хорошо в них разбирался. Он с детства собирал камни, и к семнадцати годам у него была огромная коллекция, в которой встречались и простые булыжники, поднятые у реки, и полудрагоценные самоцветы, и очень дорогие экземпляры, красотой и блеском не уступающие звёздам.

— Хорошо, — обратился он к ожерелью, будто оно было живым. — Раз ты хочешь со мной поиграть, давай поиграем.

Рональд не был трусом. Он решил оставить украшение в своей комнате на ночь, чтобы посмотреть, как ещё оно себя проявит. Он думал, что это поможет Комиру изменить своё мнение.

Гостья

Следующую неделю я дни напролёт просиживала в библиотеке, прячась от Рональда. Возвращалась к себе только после наступления темноты, короткими перебежками, с опаской выглядывая из-за каждого угла. Один раз случайно наткнулась на Альберта.

— Мать Хранительница! Плохо выглядишь! — неучтиво заметил он. — Это на тебя так титул подействовал? Хорошо, что я хотя бы герцогиней тебя не сделал, ты еле с графиней справляешься, — пошутил он мне вслед.

Я действительно выглядела не важно. Моё трусливое бегство от Рональда не давало мне покоя. Сама не знаю, почему я так испугалась разговора о замужестве. Свадьба всегда была так далеко, казалась чем-то недосягаемым, и мысль о её реальности повергла меня в панику.

В один из дней, перебирая книги в пыльной библиотеке, я попыталась отвлечься от грустных раздумий, и занялась любимым делом, то есть, стала сочинять очередное письмо Альберта к Амель.

«О, порочная, жестокая и бессовестная Амелька!

Надеюсь, ты благополучно добралась до храма Великой Богини, и она теперь карает тебя денно и нощно по категории «крайне строго». Полагаю, ты найдёшь в своём плотном графике страданий время, чтобы разъяснить мне, что вам, женщинам, вообще нужно? Вы по два года ходите в невестах, не снимая носите подаренное кольцо. Вы упрекаете мужчину в том, что он не торопится говорить о свадьбе, а когда он поднимает этот вопрос — трусливо сбегаете к себе в комнату и неделями не показываетесь на глаза. Где логика? И что мужчинам делать в такой ситуации?»

Моя фантазия не справилась, вернувшись к мыслям, от которых я пыталась убежать. Вместо Амель, на мой вопрос ответила Василика:

«Ты всегда была дурой. Смирись.»

Потом вмешался Освальд, смягчая немного то, что сказала Василика и давая ответ, который был мне нужен:

«Ты боишься по многим причинам. У тебя нет уверенности, есть ли жизнь после свадьбы, ты не хочешь менять привычный уклад вещей, не знаешь, будешь ли свободной, или окажешься навсегда закрытой в герцогском замке, и как поведёт себя Рональд, став твоим мужем.»

В разговор вступил Альберт:

«А ещё из-за того, что ты не хочешь свадьбы на глазах у всего королевства, и любишь меня почти так же, как и Рональда», — добавил он самодовольно.

«Я же говорю, дура!» — сделала окончательный вывод Василика.

Пришлось признать, что друзья в моей голове правы. Жизнь менялась и мне это не нравилось. Меня пугала не только собственная свадьба, но и неизбежно надвигающаяся женитьба Альберта.

Несмотря на все мои страхи и сомнения, последние приготовления к приезду принцессы были сделаны, все ромашки вырезаны, все воротнички накрахмалены, кудри уложены, кушанья приправлены, конюшни вычищены. Против моей воли настал тот день, когда аскарская принцесса должна была приехать, чтобы обсудить детали свадьбы.

Мы приготовились встретить её, стоя на ступенях парадного входа, нарядные до тошноты. Предполагалось, что Амель проедет через место силы в карете, пышно и торжественно явится ко дворцу жениха. Но, случай и погода оказались на моей стороне. Карета, по каким-то неведомым причинам, не захотела пройти через место силы. Возможно, принцесса перестаралась, и выбрала для своего путешествия позолоченную карету. Амель могла не знать, что магия золото не любит, напоминая магам об их порочной алчности.

Так или иначе, принцесса опаздывала, а все знают, что настоящая принцесса всегда прибывает в срок. Амель была настоящей принцессой, велела распрячь лошадей для себя и сопровождающего её шпиона и мага Аштасара. Вдвоём они проехали через место силы. Бедная принцесса не знала, что от него до Альмагарда очень далеко. Она не знала, что зарядившие осенние дожди размыли дороги Освии так, что лошади вязли в грязи по колено, и наша страна куда холоднее, чем Аскара.

Когда принцесса наконец добралась до дворца, узнать её было непросто. Впрочем, как и её мага. Запачканные грязью с ног до головы, они выглядели жалко. Оба замёрзшие и усталые, они едва держались в сёдлах. Амель была завёрнута в серую тряпку, в которой с трудом угадывалось платье, изначально скорее всего розовое, и, вопреки моим опасениям, пошитое из обычной ткани. От её причёски не осталось и следа, мокрые волосы сосульками падали на лицо.

Тем не менее, принцесса нашла в себе силы красиво соскользнуть с лошади, сделать приличествующий ей реверанс, и поприветствовать каждого из встречающих, как иположено. В эту минуту она умудрилась вызвать к себе уважение даже у меня. Ей было трудно и физически, и духовно. Физически она валилась с ног от усталости и холода. Духовно, для неё было настолько унизительно явиться к жениху в таком жалком виде, что она предпочла бы и в самом деле уйти в храм Хранительницы. На её беду, храма по дороге не оказалось, а ехать его искать сил уже не осталось. Наши наряды как нельзя больше усугубляли её страдания.

Альберт спустился по ступенькам, чтобы подать ей руку, а когда Амель протянула ему свою, бесцеремонно приобнял принцессу, похлопал по спине, как старого приятеля и чмокнул в грязную щеку, добавив при этом: «Отлично выглядишь! Давай сделаем нашей традицией быть такими же грязными на всех семейных встречах!»

Принцесса густо покраснела, став похожей цветом на молодую морковку. Контраст с той Амель, которую я знала раньше, был так силен, что я даже не нашла что сказать. Впрочем, Альберт всё сделал за меня. Его реплика про традицию добила несчастную принцессу.

Мы переглянулись с Рональдом. Впервые после нашего ночного разговора мы снова стояли рядом. Я сочла, что сейчас Рональд не опасен, и затевать разговор о свадьбе не станет. Мне очень хотелось знать, почувствовал ли он тоже, в каком шоке была принцесса от подобного приёма. Ещё до недостойного панибратского приветствия, она боялась и нервничала. Теперь, казалось, Амелька окончательно запаниковала. Её страхом номер один, к моему глубокому разочарованию, был Альберт, и только на втором месте после него — я.

Что касалось Альберта, он был очень доволен собой и предвкушал веселье, вряд ли относящееся к предстоящему торжеству по случаю приезда невесты. В последний раз он так улыбался на кухне у Мэлли, лёжа на верхнем шкафчике и запуская рыжую лапу в горшочек с маслом.

Его настроение навело меня на мысль, что это он собирается превратить жизнь Амельки в пытку, а не наоборот. В общем-то, судя по тому, какой несчастной была сейчас принцесса, он уже начал.

Альберт сам повёл невесту в подготовленные для неё комнаты. Гости стали расходиться, бумажные ромашки размокать, и я словила на себе пристальный взгляд Рональда. Он хотел разъяснений.

— Пойду принесу Амельке… то есть принцессе Амель полотенце, — соврала я, и чуть ли не бегом помчалась к себе, твёрдо решив, что до вечера из своей комнаты не выйду.

Вечером было торжество в честь приезда принцессы. Во дворец опять съезжались гости, а сама Амель, отмытая и отогретая, уже сидела рядом с Альбертом. Тихая и скромная, она вызывала у меня ещё больше подозрений, чем злая и коварная. От той было ясно, чего ожидать, а эта могла подкинуть сюрприз.

Я отбыла всю официальную часть, стоя, как и положено, справа от Рональда и мечтая сбежать, как только на меня перестанут смотреть. Наконец, длинные приветственные речи иссякли и заиграла музыка. Я пробралась вдоль стен к выходу и выскользнула за дверь. Секунду подумала, где меня не станут искать, и отправилась в библиотеку. Но я ошибалась, меня там уже ждали. Рональд стоял, прислонясь к стене. Он держал в руках одну из тех книг, которые вываливались в коридор подземелья. Я решила, что бежать уже поздно.

— Так и знал, что ты сюда придёшь, — сказал он, перелистывая страницы, и не отрывая от книги глаз. — Я думал, что ты уже взрослая, а ты ведёшь себя как ребёнок. Надеюсь, хоть сейчас ты не будешь прятаться от меня под столом.

Я не стала уточнять, что именно так я поступила несколько дней назад, пытаясь уйти от гнева Альберта, и именно так поступила бы сейчас, если бы в подземелье нашёлся стол подходящего размера.

— Может хватит уже от меня бегать? Если тебе так не хочется говорить о свадьбе — я не стану настаивать. Пойдём ко всем на праздник. Альберт обидится, если нас не будет.

— Не пойду! — категорически заявила я. — Ну правда, Рональд! Я её терпеть не могу. Мне от одного её вида становится плохо. А вдруг я не сдержусь и скажу, что о ней думаю? Меня же тогда начнут разыскивать для казни ещё и в Освии, а я не могу себе этого позволить, мне жить будет негде. У меня тут твой замок, болота, цветочное поле, ну и вы тоже кое-что для меня значите.

— Александра, ради меня и Альберта, пожалуйста, — серьёзно попросил он. — Амель была заколдована, ты же сама знаешь. Освальд писал, что после того, как Альберт её разбудил, она стала совсем другой.

Я об этом знала, но поделать с собой ничего не могла. Даже у самых светлых и добрых людей есть внутри чёрная дверь, за которой прячутся все их личные демоны: злость, досада, нетерпение, ненависть, безжалостность, желание обманывать и всё разрушать. Насколько человек хороший, зависит от того, как часто он позволяет этой двери открываться. Иногда демонов становится слишком много, и они срывают все замки, вырываются наружу и властвуют, пока человек не затолкает их обратно. Иногда люди сами открывают эту дверь, если им становится слишком сложно подпирать её снаружи, тем более что открывается она внутрь. Рональд не понимал, о чём меня просит. Он не знал, что мои демоны дёргали за ручку изо всех сил, и я очень боялась, что не смогу их там долго удержать в присутствии принцессы.

— Ладно, — буркнула я. — Пойдём, хотя бы потанцуем сегодня. Меня в институте для благородных девиц учили ста тринадцати видам танцев, надо же где-то применять. Только обещай, что пригласишь меня хотя бы на первые двадцать и не дашь мне сотворить что-нибудь, о чём я буду потом долго жалеть.

— Обещаю, — улыбнулся он. — Если хочешь, буду тебя всё время держать за руку.

— Хочу, — согласилась я. Он подставил локоть, я обхватила его. От знакомого, едва уловимого запаха по спине и затылку пробежали мурашки, и я на секунду зажмурилась. Этот запах теперь всегда у меня вызывал ощущение безопасности, уверенности, надёжности. Я сжала локоть жениха сильнее, в твёрдой уверенности, что не отпущу его весь вечер.

Магия — не всегда полезно

Рональд сдержал слово и танцевал со мной до тех пор, пока я не стала его молить о пощаде. Я выдержала девять танцев. Смеясь от счастья и усталости, я упала в кресло у стены. Рональд тоже был весёлым, как никогда. Радость победила в этот вечер его привычные серьёзность и ответственность.

Рональд отошёл за водой, а ко мне подошла, обмахиваясь веером, нарядно одетая дама с большим плотным животом. Её лицо показалось мне знакомым, и, всмотревшись повнимательнее, я узнала в ней одну из своих сокурсниц из того далёкого прошлого, где я училась в институте для благородных девиц.

Эта язва была первой отличницей, ей пророчили большое будущее. Учителя никогда не сомневались, что именно она вступит в самый выгодный брак. Это и было конечной целью обучения.

— Графиня Александра, — обратилась она ко мне почтительно, как никогда, сделала реверанс, и изящно присела на стул рядом. Её прежние приветствия звучали совсем иначе, в институте я от неё не слышала ничего, кроме: «Фи, Лисичка!». Откуда она только узнала, что я теперь графиня?

— Привет и тебе, Роза.

На самом деле её звали Унгильда, но ещё в институте она придумала себе другое, более благозвучное имя, и сильно злилась, если её называли настоящим.

— Ты как здесь оказалась? — полюбопытствовала я.

— Мой муж входит в королевский совет, он министр и правая рука короля, — надменно прихвастнула Унгильда-Роза, прямо-таки раздуваясь от важности. — Он очень знатный, богатый и уважаемый человек.

Не успела она договорить, как к ней подскочил уже знакомый мне Ромашечка. Вокруг его большого и указательного пальцев, краснели следы от ножниц.

— Отдыхаешь, Розочка? — спросил хлопотливый министр. — Такая у меня умничка! В любом месте себе подружек найдёт, золотое сердце! — он положил руку на её крепкий живот, энергично и нежно потёр его, слюняво чмокнул Унгильду в руку и заботливо поинтересовался:

— Принести тебе чего-нибудь, моя хорошая?

— Нет, — насупилась Унгильда. Ей не хотелось, чтобы я знала, что ко всем достоинствам её расчудесного мужа прилагалась такая внешность, лысина и возраст. Унгильду раздражала суета супруга. От досады она решила переключиться на меня:

— А ты не боишься быть невестой герцога Страха? Говорят, у него в подвале хранятся тела замученных им людей, а по замку летают и стонут призраки жертв. И вообще, у него больше нет ни титула, ни имения, ни денег.

— Унгильда, у Рональда в подвале библиотека, а ты уже достаточно взрослая, чтобы не верить в призраков. Прибереги эти сказки для ребёнка. И запомни, мне всё равно, есть у него титул, имения или деньги, я его люблю не за это.

Глаза старой приятельницы стали очень круглыми. Она больше не успела ни о чём спросить. В эту минуту, ко мне обратились заговорщицким шёпотом:

— Лисичка!

Мы обе обернулись, за креслами, опершись на спинки, непринуждённо стоял Альберт. Унгильда охнула, неуклюже поднялась со стула и присела в реверансе. Взмахивая ресницами и влюблённо глядя на Альберта, она сказала грудным голосом:

— Какая честь, ваше величество!

— Да, да, мне тоже приятно, — отмахнулся Альберт скучающим тоном, — садитесь, дорогая мадам, не в вашем положении так скакать, — и снова обратился ко мне:

— Могу доверять только тебе. Сходи в мастерскую к Комиру, и передай ему вот эту записку, — он сунул мне в руку сложенный вчетверо листок, скреплённый вместо печати кусочком липкого сыра со стола. — Не подглядывай. И чтобы одна нога здесь, а другая там. И ещё, дай своё графское слово, что никому не расскажешь, куда и зачем я тебя послал.

— А там точно ничего незаконного, ваше величество? — недоверчиво спросила я. Унгильда возмущённо фыркнула, сражённая таким обращением с королём.

— Обижаешь, — ответил Альберт. — Я же вообще, просто подарок.

— Ладно, подарок, будешь должен, — я взяла сложенный листок и пошла из зала, надеясь, что Рональд не обидится и не подумает, что я опять сбежала.

Дверь в мастерскую Комира была открыта, но внутри никого не оказалось. Вещи в комнате ещё хранили тепло хозяина, он был где-то рядом, и я решила подождать. В мастерской было два больших стола. Бардак царил на обоих. На одном были разбросаны вперемешку вещи, с трудом совмещавшиеся друг с другом. Колбы, коробки, тряпочки, нитки, подписанные и неподписанные свёртки, недоеденный бутерброд и целая коллекция кружек с допитым и недопитым чаем, но всё это по краям, а вот в центре… В центре первого стола, на расчищенном месте, лежало очень красивое ожерелье с синими камнями в серебристой оправе. Оно было защищено стеклянным колпаком и сложным магическим куполом. Это могло значить одно — вещица была очень опасной. Артефакты, как правило, безобидны без хозяина, и нет смысла ограждать их от окружающих, если только рядом нет детей.

Украшение обладало редкой красотой. Даже в тусклом ночном освещении мастерской, оно ярко блестело. Я залюбовалась, и, против воли, руки сами потянулись к стеклянной преграде, отделяющей меня от него. Ожерелье будто просило: «Примерь!» и убеждало: «Нам будет хорошо вместе!». Уже коснувшись защитного стекла, я нашла в себе силы отдёрнуть руки, и с некоторым сожалением переключила внимание на другой стол. Ожерелье отреагировало почти человеческим разочарованием.

Второй стол находился ближе к двери и на нем лежали взведённый арбалет, заточенный меч, пара ножей, тетива от лука и…среди этого хлама поблёскивала вода в небольшом графине, накрытом сверху книгой.

«А ты так хочешь пить!..» — с едва различимой насмешкой прозвучал у меня в голове незнакомый голос.

В этот момент жажда стала настолько сильной, что бороться с ней оказалось невозможно. Слушая голос разума, я внимательно осмотрела пузырьки воздуха, невинно поблёскивающие на стенках графина, потом налила немного жидкости в стакан и понюхала. Запаха не было. Я решилась и сделала крохотный глоток. Ни один из известных мне ядов не выглядел так безобидно. Жидкость прошла проверку, убедив меня в том, что она вода. Я наполнила стакан до верху и тут же его опустошила. Утолив первую жажду, налила себе ещё, и пошла по комнате, рассматривая её внимательнее.

— Вкусно? — спросил Комир. Ещё более красивый, чем обычно, он стоял, скрестив руки на груди. Маг не сводил с меня пристального взгляда.

— Вода, как вода, — в мою душу стали закрадываться подозрения.

— А где ты её взяла? — вкрадчиво поинтересовался он.

— На столе, в графине.

— Поздравляю, — сказал Комир. — Можешь передать через меня свои последние слова близким. Это не вода. Это специальная смесь для полировки, чтобы оружие блестело и не ржавело, помнишь, я тебе уже рассказывал.

Так же, ею очень хорошо пропитывать тетиву, она становится эластичной, упругой и дольше служит. А ещё я ею травлю крыс и тараканов. Они дохнут на ура. Действие на людей не изучено, я не рискнул проверять, составчик убойный. Начнём с того, что в нём доза очерёдки в три раза превышает смертельную для человека. И очерёдка самое невинное, что в него входит.

Я медленно поставила стакан на подоконник, не отрывая глаз от Комира. Он умудрялся выглядеть спокойным, хотя я прекрасно чувствовала, что он не может пошевелиться от страха.

— Я теперь умру?

— Это было бы закономерно, — подтвердил Комир. — Пойду позову придворного аскарского мага, может он что-то посоветует, потому что я противоядия не знаю. Жди здесь и никуда не уходи, — скомандовал Комир, и на негнущихся ногах пошёл прочь. Тихая паника понеслась впереди него, торя дорожку к более опытному магу.

Он вышел, и мне сразу стало плохо. Живот скрутило, голова закружилась, в руках и ногах появилась сильная пульсация. Я посмотрела на свои ладони, они расплывались. То ли это глаза меня подводили, то ли я и в самом деле начала немного разбухать. Я осела на пол, сложившись пополам. От этого стало только хуже. Живот резало невыносимой болью. Сознание помутнело, и я долго пробыла в темноте, прежде чем контроль снова стал ко мне понемногу возвращаться. К моему удивлению, я была уже не в мастерской, а брела по заплетающимся коридорам дворца, ничего не узнавая вокруг. В руках у меня оказался арбалет, на который я опиралась, как на трость при каждом шаге. Одно его плечо уже было сломано и безвольно висело на тетиве. Мысли путались, никак не желая связываться и выстраиваться в ряд. Единственное, что я понимала — надо идти дальше и искать помощь.

Дворец из привычного превратился в запутанную сеть лабиринтов. Я шла, открывая какие-то двери, то поднимаясь по лестницам, то спускаясь, пока не обнаружила, что попала в зал, где были люди. Боль резко пропала. Мне стало горячо, и вместе с облегчением пришло нездоровое, неуместное веселье. Я рассмеялась, осматривая лица, похожие на блины. Каким-то чудом распознала среди них один, особенно напоминавший ненавистную аскарскую принцессу. Чёрную дверь больше некому было держать.

— Зачем ты приехала сюда, мерзкая, злая принцесса? — я вскинула сломанный арбалет, направляя его, как мне казалось, прямо в лицо Амель. — Свадьбы всё равно не будет! Я лучше умру, чем позволю тебе отравить жизнь Альберту. Убирайся прочь и не заставляй меня стрелять в тебя. Альберт принадлежит мне, я спасла его дважды, и я люблю его!

— А как же Рональд? — спросил кто-то, но я была слишком занята тем, что целилась в принцессу, и не придала этому никакого значения.

— Рональда я тоже спасла. А Альберта тебе всё равно не отдам, потому что ты гнусная, лживая и…гнусная.

Арбалет куда-то пропал из моих рук, но мне он и не был нужен. Внезапно я вспомнила, что умение колдовать само по себе оружие. Я направила указательный палец в сторону принцессы, из него вырвалась молния и больно обожгла подушечки пальцев. Второй конец молнии ударил в сторону Амель, и я даже не стала проверять, попал ли он в цель, мне было не до того. Помутнённое сознание всецело занялось собственными руками и безумной неуместной мыслью, что волшебные палочки, так широко описанные в старых книгах, может, для того и применяли, чтобы не обжигать пальцы. Следующее, что я смогла заметить — это раскачивающийся подо мной пол, и даже сумела понять, что меня несут, перекинув через плечо. Потом была темнота, долгая и равнодушная, отличающаяся от обычного мрака глубокого сновидения тем, что я ясно ощущала в этой темноте чужое присутствие.

Ожерелье

Темнота, затягивавшая липкой паутиной, наконец, зазвенев, оборвалась. На смену ей пришли чёткие обрывистые картинки. Среди них появился на секунду Лелель, мой друг, давно обитавший среди мёртвых. Он будто пытался докричаться до меня из глубины колодца, но плотная невидимая стена между нами не пропускала ни звука. Потом лицо Лелеля, как в отражении воды, дрогнуло, его очертания стали зыбкими, и он исчез. Вместо Лелеля возникла аскарская принцесса, в перепачканном кровью платье, сотканном из волос болотницы Ягоды.

Амель стояла, попирая маленькой ножкой в бархатной туфельке тело Альберта, глядевшее в пустоту остекленевшими глазами. Я бросилась к нему, чтобы спасти весёлого короля, но и он, и принцесса растаяли вслед за Лелелем, а я оказалась в бесконечно глубоком колодце из книг. Его стены уходили вверх и растворялась в вышине. Книги шуршали страницами, будто живые, и перешёптывались на своём, только им понятном языке.

«Шершершершершершех», — можно было разобрать в шелесте страниц. От этого звука, отдающегося в высоких стенах колодца, от шевелящегося мрака, стало жутко. Страх нарастал вместе со звуком, порождая невероятное желание бежать. Но бежать было некуда — книги держали, будто следуя чьему-то приказу.

«Шершех! Шершех!», — продолжали петь книги.

Я толкнула книжную стену, но она оказалась твёрже камня и не подумала меня пропускать. Тогда от отчаяния, я стала карабкаться вверх. Книги дрогнули, сбрасывая меня на пол. Я с криком упала и увидела, как в стене колодца открывается чёрный коридор, из темноты которого на меня смотрят, не моргая и вгоняя в оцепенение, огромные синие глаза.

— Раз, два, три, четыре, пять, мышку так легко поймать! Мышка во дворце живёт, мышка больше не уснёт! — проговорил нелепую считалочку вкрадчивый насмешливый голос, наводя больше жути, чем предсмертный крик или смех безумца. Меня поймала огромная когтистая рука, подбросила вверх, и я полетела на пол, обрушивая за собой стены книжного колодца. Удар отдался болью во всем теле, чернота сомкнулась, книги рухнули, накрывая меня плотным угловатым одеялом.

Картинка исчезла резко, будто кто-то выключил свет. Боль перетекла из мира грёз в реальность, заставив меня застонать. С ней начала возвращаться и память. Смутные обрывки воспоминаний стали проступать так же постепенно, как очертания предметов в комнате.

Я вспомнила, как шла по коридорам с арбалетом, как, оказавшись в парадном зале, забитом гостями, выбрала для разговора колонну, и долго убеждала её, используя ругательства, достойные самых грязных языков, чтобы она уезжала обратно в Аскару, как говорила ей, что люблю Альберта, а Рональд, скрестив руки на груди спрашивал, — а как же он. И это всё видели три сотни гостей во главе со злоязыкой беременной сплетницей Унгильдой.

Тройными усилиями Рональд, Альберт и Комир отобрали у меня арбалет. Рональд перекинул меня через плечо, и понёс в мою комнату, а я, хихикая, говорила, что у него очень симпатичное то место, по которому шлёпают мои безвольно свесившиеся руки.

Я вспоминала, наполняясь всё большим стыдом. Каждая деталь сейчас виделась совершенно ясно, и я подбиралась к тому моменту в памяти, когда из моего пальца в сторону великой аскарской принцессы, невесты моего Альберта, полетело совершенно неизвестное мне заклинание. К ужасу, я поняла, что как раз в тот момент я сумела отличить Амель от колонны, и направила заклинание в её сторону.

Потом меня плотно заворачивали по просьбе подоспевшего Аштасара в простыню, скрутив при этом так, что стало трудно дышать. На пару с Комиром они в спешке готовили зелье, кричали друг на друга, колдовали, давали пить горькое. Меня тошнило, пульсация в теле то пропадала, то возвращалась вновь, будто моя собственная кровь пыталась прорвать кожу и разрастись во что-то новое, чужеродное. Потом был сон, и его вряд ли можно было назвать спокойным или исцеляющим. Образ мёртвого Альберта всё ещё стоял в памяти, сдавливая дыхание, и усугубляя нарастающую боль. Я решила, что настало время открыть глаза.

— Пришла в сознание! — в голосе Комира сквозило неподдельное удивление.

Через мутную пелену перед глазами постепенно проступили лица собравшихся в комнате людей. Там были все, кого я любила, и к счастью, Альберт, опровергая все наивные веры в кошмары, был невредим, и сидел в стороне от кровати. Собравшиеся выглядели очень измученными и несчастными. На Рональда было больно смотреть, он похудел и постарел лет на десять.

— Рональд, если ты будешь так переживать каждый раз, когда со мной что-то случается, то станешь слишком старым для женитьбы в принципе, — попробовала пошутить я.

Комир подошёл, нагнулся, и посмотрел внимательно мне в глаза, проверяя реакцию на свет, пока я высвобождала из простыни руки.

— Не знаю, как ты это сделала, — сказал он, — но ты явно выжила. Ты три дня пролежала без сознания. Хотя должна была умереть примерно на втором часу после принятия зелья. По моим расчётам двух глотков должно было хватить, чтобы убить лошадь.

— Хорошо, что я не лошадь, — решила я вслух, и помимо воли спросила:

— Принцесса, что с ней?

— В каком-то смысле она в порядке, — неуверенно соврал Комир. Я перевела глаза на Альберта, и всё поняла. В его руках, в небольшом розовом горшочке, поблёскивая иголками, рос прекрасный оранжевый кактус. Бедная аскарская принцесса теперь познала на собственном опыте, как это, быть неподвижной, беспомощной и бездумной. Теперь она полностью зависела от правильного ухода и полива со стороны Альберта.

Мне захотелось вернуться обратно в беспамятное состояние. Там были всего лишь книги и глаза, а здесь настоящая, заколдованная мной принцесса. Это уже не политическая брешь, а катастрофа, организованная мной в один вечер, и грозящая войной двум королевствам.

— Лунные лилии! — пискнула я, впадая в панику. — Нам срочно нужны лунные лилии!

— Осень, Лисичка. Лилии отцвели, до следующего лета не будет, — печально сказал Рональд.

— Сушёные?

— Мы всё потратили на тебя, — пояснил Комир. — У принцессы был шанс дожить до лета без них, а у тебя нет. Мы сделали выбор в твою пользу. Ещё, — осторожно добавил он, — мы с Аштасаром думаем, что ты сможешь расколдовать Амель. Сами мы уже пробовали, но я такую магию вообще впервые вижу. Чтобы человека в животное превратить — это да, редко, но бывает, но вот в растение…Прости, Лисичка, но это надо либо очень стараться, либо очень ненавидеть. На первое ты вряд ли была способна в тот момент, так что скорее всего это второе. Заклинания, построенные на сильных эмоциях, может снять только тот, кто накладывал. Попробуй.

— Я?!! — в испуге я натянула одеяло до глаз.

— Ну, а кто же? Сумела туда, получится и обратно! — уверенно заявил Комир.

Я снова посмотрела на Альберта. Он притворялся беззаботным и жизнерадостным, но я видела, что он подавлен и несчастен.

— Ладно, — трусливо и неуверенно сказала я, — А как?

— Слушай своё сердце, — дал абстрактный, заезженный и бесполезный совет королевский маг. — Теоретически, должно помочь, если ты просто пожелаешь ей добра.

Я максимально сосредоточилась. Вперила взгляд в оранжевое растение и напряглась так, что кровь прилила к лицу. Все затаив дыхание наблюдали за моими усилиями. На секунду мне показалось, что колючки на кактусе будто бы стали короче, но нет, это было просто моё воображение. Желать добра принцессе у меня не получалось. Я устало откинулась на подушки.

Все скисли ещё сильней, особенно расстроились Альберт и Аштасар. Дела Аштасара были плохи. В родном Фермесе он был объявлен предателем. Хоть и не по своей воле, он служил Амель слишком долго. Подкупая и обманывая, он сумел тайно перевезти жену и трех дочерей в Аскару. Теперь, он провалил задание по охране принцессы, и запросто мог быть казнён и там. Бедняга наверняка прямо сейчас составлял в голове список королевств, в которые всё ещё сможет бежать, если эта история не закончится хорошо. А шансы на её счастливый исход исчезали прямо у него на глазах.

Мне стало так плохо, что я вслух пожалела:

— Почему я выжила?!!

Комир воспринял это, как вопрос, и попробовал ответить.

— Это не даёт покоя и мне, — задумчиво протянул он. — Лилии — это конечно хорошо, но они больше помогают от магии, чем от отравлений. Я думаю, ты выжила из-за этого, — он поднял указательный палец и направил на мою грудь. Я стыдливо натянула простыню ещё выше, но Комир не отреагировал на этот жест. Он смотрел на мою шею. Я невольно подняла руки и провела пальцами по ключицам, только сейчас заметив, что их тяжело давит холодный гладкий предмет. Пальцы скользнули по круглым камням, не хуже глаз распознавая звенья ожерелья, виденного мною у Комира в мастерской. Я дёрнула его, пытаясь сорвать с себя, но ничего не вышло.

— Бесполезно, — пожал плечами Комир. — Пока ты спала, мы разве что, расплавить его не пытались. Кусачки, резаки, щипцы, магия, пилки, — всё оказалось бесполезно.

— Откуда это на мне?

— Когда ты вышла к гостям, ожерелье уже было на тебе. Жаль, что я сразу не поверил Рональду, что за ним нужен особый присмотр. Впервые сталкиваюсь с чем-то подобным.

— Но этого не может быть! Я его не трогала!

— А ты всё помнишь, что с тобой происходило после полироли? — горько спросил Комир.

Я задумалась. Ответ был «нет». Я многое не помнила. У меня появилось очень нехорошее предчувствие.

— Откуда у тебя это ожерелье? — спросила я пересохшим горлом, глядя на Комира. Он переглянулся с Рональдом, и тот стал отвечать за мага.

— Я нашёл его на болоте, недалеко от места, где начался пожар. Оно вросло в ствол старого дерева. Корни дерева сгорели, оно подломилось, а в изломе осталось это ожерелье.

— Не может быть! — опять не поверила я. — Оно бы потемнело от времени или потеряло форму, почернело от дыма, расплавилось от жара, но не могло выглядеть как новое. Новыми на болоте выглядят только болотницы.

Мне вновь ответил Рональд:

— И я так подумал, поэтому принёс его во дворец показать Комиру. Оставил на своём столе на ночь. После этого убедился окончательно, что лучше его держать подальше от комнат, где живут люди.

— Да, ты тогда кричал, как девчонка, — не удержался Альберт.

— Не каждую ночь убиваешь во сне родного брата, — парировал Рональд. — А за ним свою невесту, няню и друзей, а потом стоишь над горой мёртвых тел с окровавленными руками.

Я икнула.

— А как теперь хранить эту вещь подальше от меня? Или проще хранить меня подальше от всех остальных?

— Мы отправимся к Освальду через два дня, когда ты немного окрепнешь. Он должен знать, как помочь, — ответил Рональд. У них было время всё обдумать, и решение отправиться в Аскару было принято давно и без моего участия.

Больше меня не стали утомлять разговорами, и оставили одну думать обо всем произошедшем и сожалеть, сожалеть, сожалеть. Комир запретил мне вставать, оставил Аштасара за главного, и побежал домой. Пока я лежала без сознания, он из дворца не выходил. Я была уверена, что сейчас он спешит к Ягоде кроме прочего ещё и за советом. Как болотница, она должна была знать о болотных артефактах всё.

Забегая немного наперёд, скажу, что нарушила запрет Комира вставать той же ночью, а Ягода ничего об ожерелье не знала.

Сон повторился. Сначала был Лелель, пытающийся до меня докричаться, потом появилась принцесса в бархатных туфельках, колодец, шелестящий страницами слово «Шершех». Снова падение и давящая, пульсирующая темнота, сродни той, что успевает ощутить проглоченная мышь перед тем, как умереть. Я проснулась в холодном поту.

Рубашка прилипла к спине, а ожерелье сдавливало шею. Я попыталась его сорвать. Кожа отозвалась болью в тех местах, где страшное украшение врезалось в неё. Тонкие на вид звенья были прочнее, чем нити судьбы, сплетённые богиней. Наивно было полагать, что я голыми руками смогу сломать то, с чем не справились острый инструмент и магия.

В комнате никого не было, и мне стало невыносимо страшно от мысли, что за мною наблюдает кто-то, кто гораздо хуже, чем Амель, Альвадо и Чёрный Геральт вместе взятые. Этот кто-то держал меня крепко за горло, и не желал отпускать. Сама мысль о том, что я могу снова уснуть, наводила ужас. Я закуталась в одеяло, и пошла бродить по дворцу, лишь бы отогнать гнетущую тяжесть, оставшуюся после сна.

Осеннее предрассветное небо начинало сереть, за окнами по-прежнему шёл дождь. Я шлёпала босыми ногами в сторону тронного зала. Хотелось именно туда, в самую большую комнату замка, где должно было исчезнуть ощущение сдавливающих и нависающих стен. На языке крутилось странное, незнакомое слово, уже во второй раз звучащее во сне. «Шершех», — я готова была поклясться, что это не просто слово.

В тронном зале слабо мерцал свет.

Глава, в которой Рональд ссорится с Альбертом

Альберт сидел с закрытыми глазами, откинувшись на троне совсем не по-королевски. Его штаны были подвёрнуты до колена, вытянутые ноги опущены в тазик с водой, судя по всему, уже давно и основательно остывшей. На лбу молодого короля лежал компресс, рядом на подлокотнике трона стояла недопитая чашка чая, а довершали картину разбросанные повсюду конфетные обёртки.

Как поистине заботливый жених, Альберт потратил весь день на то, чтобы найти для своей невесты самую светлую и тёплую комнату во дворце. Он заставил Комира создать там благоприятный климат, чтобы к концу года, Амель успела реализоваться как кактус и зацвести.

Альберт услышал шаги, открыл один глаз и посмотрел на меня.

— Не спится? — вяло поинтересовался он.

Тоска цветом спелой сливы так и сквозила из него, вытекая через края тазика на пол.

— Прости, Альберт, — неожиданно для самой себя сказала я, только сейчас осознавая, что всё это время Альберт действительно беспокоился за Амель и тосковал по ней. — Если бы я знала, что она тебе на самом деле нравится, я бы её не тронула.

— Ты была отравлена и не контролировала себя. Тебе не за что извиняться.

— Есть за что. Если бы я знала, что ты её любишь, даже отравленная я ей бы ничего не сделала. Не представляю, как ты от нас с Рональдом ухитрился скрыть это.

— Было не просто, — нотка гордости за себя скользнула в его голосе. — Пришлось посвятить много времени и сил духовным практикам, которые научили меня отвлекаться от суетных мыслей и эмоций. Проще говоря, я ещё в детстве заметил, что если думать о чем-то скучном, то Рональд считывает это как спокойствие. Последние пару месяцев я думаю вместо Амель о том, как украсить свадебный торт, ну или кто-то из министров тему подбрасывает.

— У тебя хорошо получилось, ты справился. А я не понимала, почему ты выбрал её, после всего, что она сделала, после всех этих поклонниц, которые крутились вокруг тебя. Ты слышал, какой плач они устроили, узнав, что ты женишься?

— Слышал, — поёжился Альберт. — Именно этот плач окончательно убедил меня в правильности моего решения. Эти истерички меня пугают. Их поведение переходит все границы. В окна заглядывают, хоть я на первый этаж вообще не спускаюсь. Подарки шлют…странные. Одна прислала знаешь что? Свой ночной горшок! Хорошо, хоть пустой и мытый.

А однажды я в парк вышел на прогулку, сел на скамейку почитать, а ко мне из фонтана одна вылазит, посинела вся от холода, дрожит и говорит: «Я тебя уже три дня здесь жду, мой прекрасный принц». Она не была болотницей, вымокла, волосы сосульками и капля на носу. Потом ещё неделю в кошмарах мне являлась, руки тянула и говорила: «Женись на мне, мой прекрасный принц!». Мне даже пришлось у Комира просить снотворное. А вы с Рональдом всё время вместе, и сами не понимаете, какие счастливые. Я всегда вам завидовал, ещё с вашей первой встречи.

А Амель…с нею, как и с тобой, не скучно. Какие письма она умеет писать!.. — протянул он смакуя. — Когда мы её только расколдовали, помнишь, в Аскаре, Амель, оставшись со мной наедине, сказала, что ей всё равно, что я её спас. По её мнению, моё поведение было непозволительным для короля, оскорбляло её и как девушку, и как принцессу. «Я лучше умру, чем выйду за тебя», — заявила она мне, прибавив, что скорее согласится стать женой нищего, но благородного человека, чем моей. Она отказала мне, самому завидному жениху на три королевства. Меня ещё никто так не задевал, я всегда был неотразим.

Пришлось сказать ей, что первое слово дороже второго, и дать согласие на брак во всеуслышанье. Она, как принцесса, не могла пойти против данного слова, иначе и вправду смерть, ты сама знаешь. Амель пришлось признать, что фраза «лучше умру, чем выйду за тебя» — была фигурой речи. К тому же, ещё совсем недавно она так сильно провинилась и перед нашим королевством, и перед своим, что влипать в новые проблемы побоялась. Ей пришлось согласиться. Вот и началась вся эта утомительная возня с платьями и подштанниками.

Но Амель не смирилась со своим поражением и стала отыгрываться в письмах. Она проявила находчивость, разузнала мои секреты, которые я старался стереть из своей и чужой памяти в течение последних десяти лет. В первом же её письме оказался огнестой. Знаешь, что это такое?

Я кивнула. Огнестой был маленьким цветочком, высотой всего в пядь. Он рос на вершинах холмов, где много солнца. Огнестой любил тепло, и с лёгкостью запасал его, а потом, с такой же лёгкостью отдавал обратно, если кто-то осмеливался дотронуться до него. Огнестой все обходили стороной. Даже просто коснувшись его, можно было получить сильный ожог. Любой зной и даже пламя костра ему были ни по чём, потому что он сам был, как огонь.

— Но ты не знаешь, чем был огнестой для меня, — продолжил Альберт. — Когда мне было восемь, я поспорил с друзьями, что смогу съесть три листа огнестоя. Это была проверка на храбрость, и на глупость одновременно. Одну из них я провалил. Я съел ровно три листа.

Ожог был таким сильным, что обратно с поляны меня уже несли. Вернее, нёс. Рональд, конечно. Дружки, которые подбивали меня на это, благополучно разбежались, оставив умирать. Мне просто повезло, что догадливый братец решил проверить, что заставило их предаться бегству.

Тринадцатилетний Рональд притащил меня на себе домой, объяснил всё родителям, и получил от них незаслуженное наказание, за то, что не досмотрел за мной.

Когда я поправился, Рональд уже научился заново сидеть, и родители принялись объяснять мне, что, если играть в такие игры, то наказания не избежать, даже если ты уже был наказан своей собственной глупостью.

Меня отлупили так, что я предпочёл бы повторить огнестой. Я плохо слышал, что именно говорил отец, мне заложило уши от собственного крика, но общий смысл был примерно в том, что умный мужчина никогда не свяжется с опасностью ради того, чтобы что-то кому-то доказать.

Рональд оценивающе наблюдал за поркой, а потом сказал, что ему досталось больше. Няня Мэлли подтвердила. Тогда я впервые пропитался к брату уважением. Таких братьев не предают.

С огнестоем Амель прислала ещё и это, — он достал из нагрудного кармана истрёпанный листок, развернул и протянул мне. На нем была всего две строчки:

«Урок с огнестоем тебя ничему не научил. Ты как был дураком, так и остался».

Убедившись, что я прочитала, Альберт кивнул и продолжил:

— Ей пришлось копнуть глубоко в прошлое, чтобы узнать эту историю. И тогда я тоже принялся «копать». Я порылся в её детских травмах, и кое-что узнал. У неё был один незабываемый учитель. Она боялась его больше, чем темноты, гнева родителей, или злой нянечки, заставляющей доедать кашу.

Этот учитель сказал отцу Амель, что обучение его дочери пойдёт быстрее, если король дозволит в наказание бить её по пальцам. Такой педагогический приём был самым современным на тот момент. Папа Амель долго сомневался разрешить ли, но потом поддался на уговоры учителя, и Амель стали бить золотым пером птицы-стража. Помнишь, в Аскаре есть такие, они облетают земли и предупреждают об опасности?

Учителю было трудно угодить, и он, вопреки своим обещаниям, прибегал к наказанию чаще, чем следовало. У него была тяжёлая рука и своя любимая фраза. Каждый раз, когда дело доходило до пера, перед первым ударом он говорил:

«Только крылья знания поднимут тебя над королевством и помогут защитить его границы, что и следует делать монарху. Я желаю тебе добра, поэтому бью.»

Амель так боялась учителя с его «добром», что однажды сама порезала себе руку, лишь бы не идти на урок, и я её понимаю. А теперь попробуй угадай, что я прислал ей в ответном письме.

Догадаться было не сложно. В кладовых Освии отыскать перо птицы-стража тоже было возможно.

— Потом мы переслали друг другу ещё много таких «подарков». В какой-то момент оказалось, что мы вытащили на свет из прошлого столько сокровенных историй друг о друге, что чужими оставаться уже не получается. Как можно быть чужим человеку, который знает, где ты прятал ворованные у старшего брата конфеты, чем переболел в детстве, и какой девочке в шестнадцать лет писал стихи. Рональд, например, ничего этого не знает.

Амель первая начала атаковать в письмах, и первая перестала. Она прислала мне просто письмо, без уколов, намёков и гадостей. Ну и, я, как истинный король, ответил тем же. А теперь моя невеста — кактус, Аштасар и Комир уверяют, что только ты способна её расколдовать, а ты, почему-то не можешь, — подвёл Альберт итоги. — Даже не честно, что самую злую шутку с Амель сыграла ты, а не я.

Мне было ужасно стыдно перед Альбертом, но он меня и вправду не винил. И тут в зал вошёл очень сердитый Рональд. Я видела его таким злым только однажды, когда он вломился в подвал дядюшки Коллопа, где мы с Альбертом стояли привязными к столбам. Тогда он уложил родного дядю одним ударом.

Я струсила и съёжилась, завернувшись в одеяло ещё плотнее. Хотелось спрятаться в него полностью, как ежи прячутся в колючки. Но, к моему облегчению, Рональд был зол не на меня, и нервничать стоило Альберту. Решительным шагом он подошёл, недобро глядя на брата, и обратился ко мне через плечо:

— Комир запретил тебе вставать. Иди к себе, мне надо поговорить с Альбертом.

— Говори, я что, никогда не слышала, как вы это делаете?

— Иди к себе, я прошу, — вымученно повторил он.

— Да, — подыграл брату Альберт. Ему самому стало интересно, почему Рональд так на него злится. — Сходи в магическую мастерскую за снотворным. Только не пей там больше полироль и бусики не трогай.

— Вы что, сговорились? — обиделась я.

Они молча перевели укоризненные взгляды в мою сторону. В этот момент они опять стали похожи друг на друга, как близнецы. Я взорвалась негодованием.

— Ну и ладно! Я тогда тоже заведу от вас секреты и никогда не буду рассказывать! Пойду полью Амель! — я развернулась и пошла к выходу, пытаясь громко топать, но босыми ногами получалось плохо. Зато я отыгралась, захлопнув дверь с такой силой, что во всём дворце дрогнули стекла. Братья не стали ждать, пока я отойду достаточно далеко, и сразу перешли к ссоре.

— Почему люди в городе болтают, что ты передаёшь тайные послания магам через ведьму по прозвищу «Лиса», и заставляешь её приносить тебе клятвы? Сначала, ты даёшь ей титул, зная, как это опасно, а потом требуешь с неё клятвы за свои пустяковые секреты? Ты вообще думаешь головой, или она тебе нужна только чтобы целоваться со своими ненормальными поклонницами? Почему каждый раз, когда с ней что-то случается, ты оказываешься в этом замешан…

Всё ясно, сплетница Унгильда разнесла по городу страшные королевские секреты, раздув наш невинный разговор с Альбертом до размеров всемирного заговора. Уж она точно постаралась добавить в рассказ столько эпитетов, сколько позволял её словарный запас. Я подумала, что с этим пустяком братья разберутся быстро. Досадуя на то, что меня выпроводили, я мстительно добавила из-за двери:

— Альберт ещё конфеты у тебя в детстве воровал! — и, не дослушав, ушла. Они не понимали, что я не хочу уходить потому, что мне страшно оставаться одной, а тем более снова ложиться спать.

Блуждая по замку в поисках очередной жертвы, готовой слушать моё нытье про бессонницу, я шла, куда несли ноги, пока не поняла, что они по привычке привели меня к библиотеке. Она была такой же мрачной, как в моем сне. Расшатанные кошмаром нервы натянулись. Из непроглядной черноты донёсся едва слышный, но отчётливый скрип. Я уже развернулась, чтобы самоотверженно предалась бегству, но тело ещё не вполне окрепло после отравления. Сердце забилось быстро, как от бега, ноги подкосились, и я осела на пол. Книги, так заботливо разобранные и выстроенные мной по алфавиту, шевельнулись, все разом рухнули, а потом в едином порыве сомкнулись вокруг меня плотным кольцом, образуя колодец.

— Шершех! — негромко, но отчётливо шепнули книги, будто призывая этим словом своего хозяина, который заставил их потерять покой, и из простых книг превратиться в стены крепко держащего капкана.

Прямо напротив меня открылся чёрный лаз, и из него ко мне вышло огромное лохматое существо, достававшее до потолка дворца бурой взъерошенной холкой. Его руки чертили по паркету медвежьими когтями, а человеческое лицо с широким плоским носом и большими синими глазами, неправдоподобно смотрелось на полузверином мощном теле. Существо заставляло дрожать каждую клеточку тела от животного древнего страха. Оно протянуло лапу и сдавило моё плечо так, что захрустели кости.

— Мышка! — сказало чудовище бесцветным голосом, с любопытством разглядывая меня, и будто пытаясь понять, насколько съедобное существо стоит перед ним. — Теперь ты принадлежишь мне!

Чудовище потянуло мою руку вверх, плечо обожгло, будто на него опрокинули кипяток. Надо было колдовать, но от боли и страха все заклинания разом забылись. В голове крутилось только одно, бесполезное, выученное последним. Оно мешало вспомнить настоящее боевое заклинание, и от отчаяния я произнесла его. Чудовище зло посмотрело на меня прежде, чем исчезнуть. К моему счастью, это заклинание помогало не только от мух.

Я вздрогнула и открыла глаза. Книги снова ровными рядами невинно ютились вдоль стен, а замок звенел тишиной. Это заставляло думать, что встреча с чудовищем случилась только в моей голове. Но плечо, которое держала его когтистая лапа, не перестало болеть. Из-под сползшего одеяла были видны четыре глубокие борозды, сочившиеся кровью. Я снова дёрнула ожерелье, мечтая освободиться от него, но это, как и прежде, оказалось бесполезно.

Кое как поднявшись, спотыкаясь и опираясь о стену, я поспешила обратно в тронный зал, холодея от осознания, что существо, порождённое тайнойсилой ожерелья, всё равно остаётся со мной, и от него, действительно, не убежать. Я ввалилась в тронный зал, мало беспокоясь о том, что у Рональда с Альбертом в разгаре секретный разговор. Братья были очень заняты. Держа мечи на изготовь, они тяжело пыхтели и сочились потом.

Можно было подумать, что это их очередная тренировка, если бы не гнев и негодование, с которым они смотрели друг на друга. Стало очевидно, что я ошиблась, подумав, что они легко разберутся со своей проблемой. Конфликт зародился давно. Записка и клятва, потребованные с меня, хоть и взбесили Рональда, но причина драки была не только в ней. Записка оказалась последней каплей, случайной искрой, подорвавшей бочку накопленного недовольства. Главной же причиной была ревность, надёжно скрываемая до этого момента Рональдом. Она многие месяцы ловила каждый мой взгляд в сторону Альберта, каждое прикосновение, улыбку, смех, а главное — лёгкость и доверие, с которыми мы общались.

Нашу крепкую дружбу с Альбертом легко было спутать с любовью, потому что оба эти чувства всегда растут из одного корня. Дружба, как и любовь, питается добром, преданностью, желанием помочь, разделить радость, поддержать в печали, просто сделать другого человека счастливым, потому что, когда плохо ему — плохо и тебе. Рональд спутал эти чувства, а моя заминка с разговором о свадьбе укрепила его в мысли, что я её не хочу из-за Альберта.

Альберт всегда был лучшим фехтовальщиком. Возможно, он был единственным, кто мог победить Рональда в честном поединке, и сейчас успешно этим занимался, несмотря на ожесточённое сопротивление и яростные атаки Рональда. Альберт выглядел менее утомлённым, на нем не было ни царапины, а у Рональда рубашка на боку была раскроена и пропитана кровью.

Братья так были увлечены происходящим, что не обратили внимание на моё появление, хоть оно и было громким и неожиданным. Как раз в этот момент Рональд сделал резкий выпад, и Альберт, не ожидавший от него такой прыти, пропустил удар. Рональд ранил брата в бедро. На пол закапала кровь. Альберт зарычал сквозь сжатые зубы и атаковал с таким напором, что Рональду пришлось отступать к стене. Он едва успевал отбиваться, а сила, с которой лупил по его мечу Альберт, грозила расколоть оружие.

Никто не имел права убивать Рональда или Альберта без моего участия.

— У меня проблемы, — громко сказала я без предисловий, открывая плечо, на котором остались следы от когтей чудовища. — Ко мне приходил Шершех.

Но страсти, кипящие в зале, были слишком сильны, чтобы я смогла остудить их этим. Меня по-прежнему не замечали. Тогда я схватила железный таз с водой, стоящий у трона, и бросила его на пол, не думая о том, что сухой остаться у меня не получится. Ужасный грохот отвлёк братьев, они, наконец, заметили меня и нехотя опустили оружие, поглядывая друг на друга с неутолённой яростью.

— Ко мне приходил Шершех, — повторила я. — Он стоял передо мной, как вы сейчас, сказал, что я принадлежу ему, и оставил вот это!

Теперь оба брата всматривались в раны на моём плече едва не касаясь лбами. Горячка поединка утихала, разум вновь обретал власть над эмоциями. Рональд откинул меч, и в повисшей тишине тот со звоном ударился о плитку пола. Гнев быстро сменялся нарастающей тревогой. Братоубийство было отложено на потом, Альберту не настолько хотелось прикончить брата, чтобы убивать его безоружным.

Кошмары и реальность. Шершех

Рональд боялся. Сильно боялся. О великие боги, кто, кроме меня, был способен довести его до страха? Рональд нёс на себе ответственность за всё, что мог и не мог, и в его список попала я, получив себе в защитники самого надёжного человека в мире.

Он собрал у себя в замке миллионы книг, и они там, в отличие от библиотеки королевского дворца, не пылились, а все были прочитаны, хоть и казалось, что на это надо потратить не меньше пяти жизней. Рональд умудрился управиться за пару десятков лет, но даже почерпнутые им знания не помогали ему сейчас понять, как правильно поступить. Для мужчины нет страшнее чувства, чем беспомощность. То вязкое ощущение страха, которое осталось у меня после встречи с Шершехом, передалось и ему. Именно оно помогало понять, что всё серьёзно.

Рональд повернулся к брату.

— Альберт, пообещай, что больше не попросишь ни одной клятвы с моей невесты, — потребовал он.

— Альберт просил с меня клятву в шутку, — заступилась я за короля. — Он не так глуп, как ты думаешь.

— Такими вещами не шутят, — возразил Рональд.

— А ты пообещай, что в следующий раз разберёшься, что произошло, прежде чем нападать, а то ведь однажды у тебя может получиться меня отправить к великим богам, — сердито выпалил Альберт, но его гнев уже угас окончательно.

Они крепко пожали друг другу руки. Альберт, прихрамывая и зажимая рану в попытке остановить кровь, пошёл к трону. Рональд поднял меч, вложил в ножны, подхватил меня под локоть, и сказал:

— Мы уезжаем прямо сейчас. Маги Освии не знают об этом ожерелье ничего, значит, мы едем в Аскару к Освальду.

— Я с вами, — тут же сказал Альберт. — У меня к Освальду тоже есть дело.

— Нет! — категорически возразил Рональд. — Я знаю твою проблему и спрошу о ней Освальда сам. Я буду защищать свою невесту, а тебе нужно беречь свою, а не плестись за нами.

Рональд развернулся, и повёл меня к выходу.

— Лисичка! — внезапно окликнул Альберт, — Если тебе этот сухарь и дурак надоест, я подыщу тебе другого жениха.

— Лучше лиши меня титула. Иначе меня ждёт скорая смерть. К библиотеке я больше не подойду.

— Библиотека тебя дождётся. Я дарую тебе десять лет на то, чтобы привести её в порядок, но не заберу титул. Боюсь, что без него ты можешь решить не возвращаться сюда совсем, а ты мне нужна. У меня всё-таки из-за тебя невеста — кактус.

Рональд был в комнате, пока я складывала в небольшой чемодан самые необходимые вещи. Он стоял, отвернувшись к окну, потому что уловил моё смущение, когда дело дошло до упаковки белья.

— Рональд, что ты не договариваешь? — решилась спросить я. — Ты что-то знаешь о Шершехе?

Рональд тяжело вздохнул.

— Мне он тоже снился, когда ожерелье осталось в моей комнате на ночь. Ничего больше. Я недооценил опасность и принёс ожерелье. Это моя ошибка, которая непонятно к чему приведёт.

— Ты берёшь на себя слишком много. Ты не бог, и не можешь предвидеть всё. И я даже рада, что мы поедем к Освальду и Василике. А ещё, теперь твоя очередь паковать чемоданы.

Я весело сунула ему в руки свой, уже застёгнутый, дорожный чемодан, и мы вместе пошли к нему. На улице светало, и с утренним солнцем ко мне возвращались жизнерадостность и силы, а ночные проблемы таяли и казались глупыми.

У себя Рональд снял прорезанную рубашку, и изучающе посмотрел на рану, рассекающую бок. Бок был очень красивым, как, впрочем, и всё остальное. Я невольно залюбовалась. Рональд словил мой взгляд и улыбнулся.

— Давай залечу, — предложила я, ужасно смущаясь.

— Залечи. Уверен, ты справишься не хуже Комира.

У меня его уверенности не было. Когда Освальд научил меня использовать исцеляюще заклинание без побочки, я много раз пробовала его на себе, но никогда на ком-то другом. Сглотнув, я положила руку на его горячий бок, прикрыла рану, провела по ней, будто стирая, и перенаправила побочку на рост волос. Мне нравилось, когда у Рональда волосы чуть длиннее.

Рана благополучно исчезла, на её месте остался красный след. Я подняла глаза на жениха. Рональд не следил за тем, что я делаю, а неотрывно смотрел мне в лицо. Неожиданно для самого себя, он потянул меня за талию и крепко обнял, потом, так же неожиданно с силой отодвинул, резко развернулся и начал складывать вещи.

— Прости, — сказал он, уводя взгляд в сторону, хоть извиняться было не за что. Я смущённо опустила голову. Взгляд скользнул по рукам. Только сейчас, в ярко освещённой солнцем комнате, я увидела под ногтями кровь, которой там не должно было быть. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, откуда она взялась. Я растерянно провела по своему только что залеченному плечу. Розовые следы на месте царапин были слишком узки, чтобы принадлежать чудовищу с медвежьими когтями. Вопреки моей первой догадке, их оставил не Шершех, а я сама.

Праздник урожая

К месту силу решено было ехать в карете. Сборы были короткими, всего через час карета уже катила, увязая в грязи на ладонь. День прошёл нудно, а когда на поля стали ложиться сумерки, мы подъехали к небольшому городу, который перестал быть деревней недостаточно давно, чтобы обзавестись замком, зато оказался настолько популярным, что в нём выстроили три десятка трактиров. Это радовало, сегодня, похоже, нам предстояло спать на кроватях, если уснуть вообще получится.

Но мы радовались раньше времени. В пристоличном городке, как оказалось, каждую осень с размахом праздновалось окончание сбора урожая. Праздник длился целую неделю. Днём горожане и приезжие устраивали состязания на звание лучшего огородника. Они выставляли самые видные экземпляры овощей, натирая их, полируя, и тщательно скрывая от всех секреты удобрений и заклинаний, усиливающих рост. К вечеру каждого дня определяли победителей, сумевших впечатлить зевак размерами, формами или цветом корнеплодов. Вечером, независимо от результатов, праздновали все, причём так, что было слышно в столице. Честно сказать, горожане и устраивали этот праздник ради грандиозного недельного гуляния, найдя для него более или менее приличный предлог.

Праздник прижился и стал привлекать к себе гостей из окрестностей. Сейчас шёл третий, самый интересный день. Впереди была сортировка. Это значило, что сегодня ночью горожане вынесут на улицу ящики с гнилыми овощами, разобьются на два лагеря, и начнут швырять друг в друга помидоры, яблоки, картошку, а самые сильные и глупые — тыквы. Это был любимый день праздника для многих. Гостей привалило столько, что трактиры с ними не справлялись. Многих это нисколько не смущало, и, готовясь к бурной ночи, они отдыхали под придорожными деревьями, возами или просто прислонясь к стенам домов. Самым везучим удалось найти свободный стог сена, или выпросить у добрых хозяев разрешение заночевать в сарае (разумеется, не бесплатно).

Мы проезжали мимо одного такого, слишком уж гостеприимного сарая. Двери в него не закрывались. Им мешали это сделать чьи-то ноги. Скорее всего гость заплатил хозяевам полцены, потому как его нижняя половина ночевала на улице. Верхняя половина безмятежно спала в обнимку с поросёнком.

Рональду надоело кружить по городку. Он остановил карету у того трактира, который показался ему самым приличным. Как и следовало ожидать, для него место нашлось. Хоть Рональд и собирался путешествовать инкогнито, в Освии не было настолько глухой деревни, где бы его не знали в лицо.

Хозяин уступил свою комнату, получив в десять раз больше положенного. На вопрос, где он сам будет ночевать, счастливый трактирщик ответил, что сегодня спать вообще не собирался, и показал нам мешок порченой картошки. Приближающаяся ночь была его любимой на празднике урожая.

К слову, как оказалось на утро, наш кучер тоже предпочёл сомнительному удовольствию ночёвки в карете, разгульное веселье вместе с местными жителями. Ящик гнили ему кто-то продал за баснословную цену.

Спальня трактирщика один в один походила на комнату моих родителей. Есть что-то неуловимое, что связывает все комнаты трактирщиков. Может быть, это узорчатый ковёр или маленькое зеркало, висящее над комодом, или расшитые подушки, уютной горочкой разложенные на короткой, узкой, но высокой кровати. Я перевела взгляд на Рональда. Мука отразилась на его лице.

— Я посплю на полу, — героически предложил он.

Я оценила подвиг. Его герцогской спине, хоть и лишённой титула, но не лишённой свойственных ему привычек, никогда не доводилось спать на чем-то столь жёстком и грязном. Моя куда менее благородная спина справилась бы со сном на полу проще.

В благодарность я щедро поделилась с женихом сразу тремя подушками, оставив себе одну самую маленькую, и отдала ему одеяло. Матрас на кровати был таким мягким, что обволакивал со всех сторон, надёжно защищая от холода осенней ночи, который уже начинал пробираться в комнату сквозь щели.

После ужина мы погасили свет, я порылась в чемоданчике, выудила из него ночную рубашку, приказала Рональду отвернуться, но переодеться у меня не получилось.

— Рональд, — жутко смущаясь обратилась к нему я. — Шнуровка запуталась.

Он обречённо встал, нащупал шнурок моего корсета и стал развязывать.

— Только не смотри! — почти прокричала я.

Рональд деликатно старался не касаться меня, сильно оттягивая шнурки.

— Тут так темно, что я всё равно ничего не вижу, можешь не стесняться, — ответил он, хотя я чувствовала даже спиной, что он немного нервничает, и у него подрагивают руки. Он так и не смог победить шнуровку, а только запутал её ещё сильней. Потом вдруг резко корсет перестал меня сдавливать. Слишком резко.

— Ты что, его разрезал? — возмутилась я.

— Это всего лишь шнурок, — спокойно отозвался Рональд. Завтра попросишь жену трактирщика, она даст тебе новый и поможет одеться. Но я бы посоветовал тебе сменить платье. На всю дорогу шнурков точно не хватит.

Он улёгся обратно на пол под одеяло и отвернулся. Я быстро натянула длинную, до пят, рубашку, и устроилась на кровати. Сон навалился, как и в предыдущую ночь, слишком резко, чтобы оказаться обычным. Опять мелькнул Лелель. На этот раз он даже не пытался говорить и пробыл совсем не долго.

Шершех в очередной раз прогнал навязчивого чужака, прорывавшегося в каждый сплетённый им сон. Он с радостью бы избавился от тени этого тщедушного человечка насовсем, но мир мёртвых, откуда тот приходил, был неподвластен богу тьмы. Всё, что он мог сделать — прогонять чужака всякий раз, когда тот пробивался через дымчатую завесу навеянных Шершехом иллюзий.

Шершех сразу понял, что Лелель — тот человек, которому есть что рассказать о нем. Этот чужак жил двести лет назад, проникал в тайны королевств, подслушивал, о чём шепчутся государи со своими министрами, жёнами и тайными агентами. В то время, похоже, ещё не все легенды о Шершехе были как следует забыты.

Шершех чувствовал, что ему нужно быть очень осторожным, пока его власть над носителем такая хрупкая и ненадёжная. Ему хотелось большего. Он желал свободы, желал сделать девчонку настоящим проводником, но время ещё не настало.

«Надо быть с нею осторожнее, — подумал бог разрушения. — Не хватало ещё случайно сломать её раньше времени.»

Конечно, он мог запугать своего нового носителя до смерти, убить и восстановить все потраченные за годы заточения силы в один момент, но это было слишком опасно. Шершех понимал, что сейчас его спасение зависит от того, насколько крепко держится ожерелье на тонкой шее девушки, так удачно ему подвернувшейся. Если Шершех ослабит хватку, или случайно убьёт её, к опасному украшению долго никто не притронется, и вновь потянутся века ожидания, и без того наскучившие ему до тошноты, до желания исчезнуть.

Так же, как Шершех чувствовал движение сока в дереве, сейчас он различал пульсацию крови в живом теле. В этой пульсации была ещё не растраченная сила, и он не смог удержаться от того, чтобы взять её часть. Легко и уверенно Шершех сплёл для девушки кошмар.

Сон был ярче, чем реальность. В нём было жутко с самого начала, даже когда я просто шла по тонкому льду над озером. Лёд похрустывал, будто я ступала по старому могильнику, и высохшие кости отвечали глухим звуком. Кроме хруста тишину разбавляло моё тяжёлое дыхание.

В голове крутилась только одна мысль — не смотреть вниз. Я знала, что самое страшное скрывается именно там, но неудержимая сила сама потянула взгляд под ноги, откуда раздавался хруст. От ужаса меня затрясло. Посиневшие, страшные своей неподвижностью, лица Рональда и Альберта, были отчётливо видны сквозь прозрачный лёд. Их волосы, как водоросли, колебались от движения воды, а открытые глаза были пустыми и мёртвыми. Отчаяние, страх, безысходность захлестнули меня разом, прорвавшись наружу криком. Я с силой ударила руками по льду. Тонкое зеркало, покрывавшее озеро, пошло трещинами, и проломилось. Я упала в чёрную бездну, изранив об острые края льда ладони. Кровь смешалась с водой.

— Ты принадлежишь мне! — сказал из пустоты Шершех, и я увидела его глазами комнату, спящего на полу Рональда, и себя с осколком зеркала в руке, занесённым над его шеей.

В этот момент я проснулась. Холодный осколок зеркала в ладонях был таким же реальным, как кровь, которая капала из них на пол. Я выронила стекло, оно упало рядом с головой Рональда и разбилось. Сон и реальность сплелись воедино, я едва не убила самого любимого человека во сне, повинуясь чужой воле.

К счастью, мой крик никто не услышал. Местные жители завывали так, что стены трактира дрожали. Я осела на пол рядом с Рональдом. Он так устал за день, что ни волна моего страха, ни звук бьющегося зеркала, ни безумное веселье внизу, не смогли его разбудить. Я посидела пару минут, выравнивая дыхание, поглядела на израненные ладони в попытке оценить, насколько всё плохо. Выходило, что хуже некуда.

— Мне нельзя пока больше спать, — решила я. — Надо продержаться эту ночь, а завтра вечером мы уже будем у Освальда. Он лучший маг на два королевства и что-нибудь придумает. Если не он, то больше никто.

Дрожащими непослушными руками я залечила ладони и вынесла за дверь осколки зеркала. Это слабо успокаивало. Что если сон окажется сильнее, и я опять ему поддамся? Тогда ничто не помешает мне снова открыть дверь и взять острое стекло, или ещё проще — достать один из кинжалов или меч Рональда.

Ожерелье давило на ключицы, но его давление ощущала каждая клеточка моего тела. С появлением ожерелья всё пошло не так. Несколько мучительных часов я сидела на полу. Если бы предыдущей ночью я выспалась, было бы легче, но теперь накопленная усталость давала о себе знать, и спать хотелось смертельно. Шум за окнами постепенно становился тише, азарт празднества утихал. Где-то на краю города завывал дурным голосом последний самый стойкий житель, радующийся хорошему урожаю. Нестройные отголоски его песни помогали держаться, но, когда стихли и они, стало совсем невыносимо. Несколько раз я прошлась по комнате взад-вперёд. Это не помогло, глаза закрывались даже на ходу. Здравый смысл отступил, я робко скользнула под одеяло к Рональду и прижалась к нему. Он во сне повернулся и обнял меня. Его спокойное и ровное дыхание стирало все тревоги. Рональд всегда был моей опорой, никто другой не мог защитить лучше, чем он. Даже Альберт подставлял меня несколько раз под удар, но не Рональд. С ним было так надёжно, что все страхи отступили. Объяснять Рональду, почему я лежу рядом с ним, предстояло только утром.

Одеяло, заботливо подбитое под спину, обнимало так приятно, что вставать не хотелось, и лишь вспомнив, что мы вообще-то торопимся, и к месту силы надо добраться до темноты, я заставила себя подняться. Рональда в комнате не было. Обнажённый по пояс, он стоял во внутреннем дворике трактира и умывался, зачерпывая воду из большой бочки. В окно трактира он был хорошо виден, и я отметила, что моя магия сработала безупречно — на его боку не осталось и следа от вчерашней раны.

От утреннего свежего воздуха, яркого солнца и вида здорового Рональда, стало легко и весело. Кожа на ладонях стянулась, и все произошедшее казалось далёким и зыбким, превратившись в плохой сон. Это ночью страхи обретают неограниченную власть, а днём они так же уверенно её теряют.

Дворик трактирщика за ночь сильно изменился. Остатки разбитых тыкв, огурцов, яблок, свёклы, кабачков, морковок и других овощей, разрушили образ благопристойного заведения лучше, чем боевая магия. Гости, да и сам трактирщик, повеселились на славу. Скорее всего этот городишко будет отскребать остатки овощей со стен до следующей осени. А может быть, просто переедет на новое место и отстроится заново, потому что убрать это не представляется возможным.

Солнце давно уже встало, а местные жители, в отличие от него — нет. Ночное гуляние утомило их, и теперь, в едином порыве, горожане храпели, распугивая диких животных и снижая уровни надоя у домашних.

Я решила воспользоваться тем, что Рональда нет в комнате, отрыла в глубинах чемодана тренировочный кожаный костюм и надела его. Рассмотрела корсет, который безжалостно распорол вчера Рональд. Он оказался мастером по разрезанию — шнурок был распорот идеально, а ткань корсета и рубашки нигде не задета, как будто Рональду приходилось так расправляться с женскими платьями и раньше. Мне эта мысль сильно не понравилась, в животе знакомо защекотало.

Рональд вошёл как раз когда я сложила все свои вещи в чемодан. Он бросил на кровать большую дорожную сумку и скомандовал:

— Перекладывай всё сюда. Наш кучер не проснётся ещё минимум три часа, как и весь город. Местные жители слишком уважают праздник урожая. У нас нет времени ждать, поэтому дальше мы едем верхом.

— Может, всё-таки в карете? — робко спросила я.

Рональд протянул руку, коснулся ожерелья на моей шее.

— Я не знаю, что это за вещь, в чем её сила или магия, но я уверен, что ты бы не спустилась ко мне на пол, если бы не боялась до смерти, — обрезал он все мои возражения. — Если мы выедем сейчас, то доберёмся до места силы к вечеру. Погода хорошая. Считай, что у нас будет приятная прогулка верхом.

Тогда мне казалось, что он, как всегда, прав, но это было не так. У нас оставалось ещё несколько часов, чтобы верить в это заблуждение.

Собравшись, мы спустились на первый этаж. Здесь тоже царил полный разгром. Если вчера место выглядело вполне приличным, то сегодня оно внушило бы отвращение даже неприхотливому гостю. Трудно было отыскать хотя бы один чистый пятачок. За столами, под столами, на столах и полу, спали гости. Сам трактирщик улёгся на скамье, загораживая проход к устью печи. Рональд взялся за один конец скамьи, легко поднял и отодвинул в сторону:

— В печи должна быть еда. Проверь.

Я послушалась. Там действительно оказался горшок с вполне приличной на вид кашей.

— Трактирщик её, можно сказать, собой прикрывал, чтобы с утра не пришлось готовить, — посочувствовала я хозяину.

— Его жизнь от этого не зависит, в отличие от наших, — успокоил мою совесть Рональд. — Мы щедро заплатим.

Чистых или хотя бы целых тарелок не нашлось. Вилок было много, но у каждой была своя особая вилочная судьба. Не все из них смогли пережить ночное празднование. Многие пали в неравном бою с человеческой выдумкой. Самые удачливые из них торчали из пола или стен, у них были все шансы вернуться в скором времени на стол. Те, которым повезло меньше, валялись погнутые в затейливые загогулины, им пришлось бы проделать долгий путь через кузницу, чтобы снова стать вилками. Ну, а самые неудачливые, оказались в помойном ведре, куда их по недосмотру сгрузили с остатками еды. Этих ждала безвременная кончина в корытах у свиней. У местных жителей был какой-то пунктик по поводу вилок.

Я добыла из стены и вымыла две самые приличные на вид вилки. У одной счастливицы даже были на месте все зубцы, и я щедро отдала её Рональду. Ему и так сейчас было непросто справляться с видом и запахом трактира. Аппетита не было совершенно, но есть было надо, и я без особого рвения взялась за кашу. Рональд тоже заставлял себя есть.

Когда пытка едой окончилась, мы вышли на улицу, под ослепительно яркое осеннее солнце. Воздух был таким упоительно свежим после смрадного трактира, что казалось, пришла весна, наполняя всё вокруг ароматами цветов. Но эта иллюзия быстро рассеялась вместе с теплом, которое сразу выстудило из одежды осенним ветром. Я зябко поёжилась, поплотнее завернувшись в плащ.

Рональд стал отвязывать наших лошадей. Он опознал их безошибочно среди полутора десятков скотинок. Лошадки стояли, подрагивая, им тоже было жаль уходящего лета. Одна из них, рыжая, была потолще, а вторая, серая, потоньше. Рыжая поняла, что скоро её отдыху придёт конец, опустила голову в ведро с овсом и набила напоследок рот.

Когда Рональд стал отвязывать вторую, то на секунду замер, недоуменно глядя на её бок. Я обошла серую кобылку и проследила за его взглядом. Чья-то твёрдая рука вывела сажей на её боку каллиграфическим почерком с замысловатыми завитушками: «Рональд вонючка!»

Рональд окинул внимательным взглядом всех лошадей, сонно жевавших у коновязи, потом будто нашёл, что искал и кивнул.

— Знакомься, — стал он представлять лошадей мне, хлопая их по спинам. — Это Гера, наша новенькая, — представил он мне рыжую обжору. — Это Омка, на которой ты ехала со мной в первый раз на поле лилий. А это, — он неожиданно подошёл к третьей лошади, привязанной чуть в стороне, — это — Матильда — любимая кобыла Альберта. Он где-то здесь. Так и знал, что он увяжется за нами!

Найти короля оказалось не трудно. Удобно развалившись на бархатных сиденьях и завернувшись в плащ, Альберт спал в нашей карете. Во сне он обнимал свой заплечный мешок, из которого торчал до боли знакомый оранжевый кактус. Рональд кашлянул. Альберт приоткрыл один глаз и спросил недовольно:

— Послание нашёл?

— Да, — подтвердил Рональд. — Какого черта ты здесь делаешь?

— Не «ты», а «вы». Прояви уважение к даме, и не забывай, что нас здесь двое.

Рональд повторил свой вопрос ещё менее литературно. Это был второй раз, когда я слышала, как он ругается.

— Я еду по королевским делам, а в этом весёлом городке остановился на ночлег, — Альберт решил больше не испытывать терпение брата. — Потом заметил твоих лошадей и не смог удержаться.

— И какие же королевские дела тебя вынудили покинуть дворец?

— Я вычислил, кто из градоправителей уже второй год ворует деньги, которые я отправляю на ремонт дорог и мостов. По странному совпадению это оказался некий знакомый мне маг. Помнишь ту историю с отравленным вином? Я ему всё своё наследство отдал, чтобы тебя спасти. Но этому старому хрычу показалось мало. Он уехал из столицы, устроился в самом отдалённом городе, какой нашёл, и самопровозгласился в нём градоправителем. Этот жук навозный имеет наглость и сейчас вытягивать из меня деньги. Ты меня знаешь, я такое не прощаю. Я найду его и помогу избавиться от излишков, которые ему скоро всё равно не понадобятся. Кроме того, он маг, и я смогу убедить его в том, что он очень хочет помочь моей невесте. Не оставлять же Амельку в таком виде.

— Да, — протянула я. — Амель трудно будет в пути. Всё-таки осень, дорога, холод, дожди. Полив может оказаться слишком интенсивным, корни загниют, и… твои поклонницы не вынесут такой радости, а почтальоны опять станут доставлять тебе их ночные горшки.

Альберта передёрнуло.

— Я спасу её! — очень убеждённо сказал он. — Я раздобыл энциклопедию кактусов, и теперь многое о них знаю. Этот вид, например, — он тыкнул пальцем в Амель, — хорошо переносит холод. А за поливом я буду следить. Так что ты, — он обратился к брату, — поезжай спасать свою невесту, а я ещё часик посплю, и отправлюсь спасать свою, — Альберт широко зевнул. — Ночка выдалась бессонная. Местные жители слишком весело празднуют сбор урожая. Мне даже пару раз за ночь захотелось запретить все осенние праздники разом, особенно когда кто-то из местных жителей запачкал мои сапоги гнилью.

— Ты умудрился ввязаться в бой на тухлых помидорах и проиграть? — насмешливо спросил Рональд.

— Ты меня недооцениваешь, — очень довольно ухмыльнулся Альберт. — Вражеский лагерь пал и молил о пощаде уже на пятой минуте.

Мы оставили Альберта досыпать, а сами вернулись к лошадям и стали готовиться к отъезду.

— Выбирай, — щедро предложил Рональд, когда сумки были приторочены к сёдлам, а подпруги затянуты. Я нерешительно перевела взгляд с Геры на Омку и обратно. Гера вновь опустила голову в ведро с овсом, недовольная предстоящей разлукой с едой. Омка задумчиво изучала собственный бок, где красовалась надпись «Рональд вонючка».

— Поеду на Гере, — решила я. — Омка уже, в каком-то смысле, предписана тебе судьбой.

Рональд подсадил меня на лошадь, и сам вскочил в седло с лёгкостью, доступной только человеку, который провёл в нём полжизни.

— Отсюда примерно пять часов пути, — сказал он, из его рта вырвалось облачко пара. — К месту силы уходят две дороги. Поедем по этой. Насколько я помню, она проходит мимо города, и мы сможем в нём заночевать, если не успеем добраться к месту силы до темноты. Надеюсь, там праздник сбора урожая уже закончился.

Он хлопнул Омку по крупу, придавая ей ускорение. Кобылка обиженно на него посмотрела и нехотя ускорилась. Моя не стала дожидаться шлепка по круглому заду и прибавила ходу сама.

И хоть это и не имеет никакого отношения к тому, что произошло дальше, первая баллада, сложенная в честь короля Альберта, появилась примерно через два дня после нашего отъезда. Сложенная народом, она разнеслась по городам и весям со скоростью ветра, а уже через месяц вышел целый сборник песен, посвящённых приключениям молодого короля. Баллады сыпались сотнями, красной линией отмечая путь, по которому ехал Альберт со своей Амелькой.

Землянка

Из сборника баллад о рыцаре печального кактуса:

…Он хитрого, жадного мага хэй-хо

Связал и сказал сурово:

«Не расколдуешь принцессу, хэй-хо

Лишу навечно спиртного!»

А маг посмотрел на колючки, хэй-хо

И нагло ему ответил:

Ей так даже лучше хэй-хо, хэй-хо,

В красивом оранжевом цвете.

Наш рыцарь был нравом весел и добр,

Но на этот раз не смеялся.

Он в подвалах мага всё ценное сгрёб,

Раздарив тем, кто в этом нуждался.

После нашей встречи с Альбертом меня стала грызть совесть. Мне было ужасно стыдно, что это именно из-за меня он должен сейчас спасать свою невесту. Раньше я люто ненавидела Амель за то, что она сделала. Я не могла простить её, даже понимая, что она творила свои злодеяния, будучи заколдованной.

Волшебное зеркало лишило её способности любить, оставив только ум, но одного ума слишком мало. Главное качество человека, скрыто в самом его названии. Оно не связано с какими-либо особыми умениями. Всё дело в человечности.

Будто в насмешку, или в назидание, великие боги поставили теперь меня в такое же положение, в каком была Амель. Я начинала её понимать. То, что творило ожерелье, не имело к моей воле никакого отношения, но сделать с этим я ничего не могла. Прямо как аскарская принцесса, я совершила опасное колдовство, которое теперь непонятно как снимать.

Мне повезло, мои друзья были добрее, и смогли меня простить. Им было достаточно одного глупого оправдания, звучавшего наивно и неубедительно. Так же кричат дети, сломав любимую мамину вещь: «Это не я! Это всё Шершех!». Противный голосок в моей голове шептал:

«Остаётся только надеяться, что королю Вальгу, отцу Амель, тоже хватит снисходительности простить тебя, списав всё на Шершеха».

Рональд безжалостно подгонял лошадей. К концу третьего часа пути я перестала чувствовать отмёрзшие пальцы. Спину начинало ломить, а то, что пониже её, натёрло седлом. Это сделало дальнейший путь мучительным. Я охрипла, пытаясь уговорить Рональда пройтись хоть немного пешком. На его месте сдался бы любой менее целеустремлённый человек. Рональд держался, и будто не замечал моего нытья, безжалостно его игнорируя. К слову, его пальцы были такими же белыми, как и мои.

А после обеда, которого у нас не было, небо осветила вспышка, и зарядил ледяной дождь. Капли шлёпали по моему капюшону и скатывались с него, как с капустного листа. В этот момент я испытывала невероятную благодарность к Ягоде, сделавшей меня водостойкой. Рональду повезло меньше, он водостойкостью не обладал. Чёрный дорожный костюм давно промок, вода стекала ручьями по налипшим на лицо волосам, полы плаща схватились льдом.

Первое время из Рональда шёл пар, но потом тело остыло настолько, что вода перестала испаряться. Его губы посинели, взгляд остекленел, он весь мелко подрагивал и угрюмо молчал. Сейчас он был таким же грязным, как аскарская принцесса в день прибытия в Альмагард, и куда более замёрзшим.

Рональд мужественно сносил это внезапно обрушившееся на нас испытание, и всё так же прямо держался в седле, напоминая печального рыцаря, обречённого скитаться по свету в поисках правды, и не способного склониться ни перед соперником, ни перед бушующей стихией. Даже сейчас он был красив и благороден. В очередной раз я поняла, как сильно его люблю.

Я замолчала, хоть и казалось, что уже примёрзла к седлу. Рональду наверняка было хуже, чем мне, и дальше канючить было совестно. Ничего не оставалось, кроме как дожидаться, когда это путешествие наконец-то закончится.

Прошли ещё три часа. Начало темнеть. Ни город, ни место силы так и не появились ни за первым поворотом дороги, ни за вторым, ни за пятым, ни за десятым, и это было страшно. Сомнений не оставалось, что мы заблудились.

Если бы не дождь, у нас была бы возможность заночевать в поле даже сейчас, глубокой осенью. Если бы мы дождались кучера или повели карету сами, то не промокли бы и смогли встретить ночь в ней. Если бы дорога была правильной, мы бы уже сидели в тёплой гостиной Освальда. Но исправить ситуацию было уже нельзя, и оставалось только сожалеть о совершенной ошибке, которая могла нам стоить жизней. В комфорте городов люди часто забывают, что природа опасна и равнодушна, и, чтобы убить, ей иногда хватает обычного дождя, подкреплённого холодом. Теперь, если мы не найдём укрытия, не сможем обсохнуть и согреться — смерть. Я взглянула на Рональда. Последний час он был совсем плох. Или мне показалось, или его пальцы начинали синеть.

В отчаянии я в очередной раз всмотрелась вдаль, надеясь наконец увидеть спасительный огонёк жилья впереди. Дорога исчезала, спрятанная под покровом дождя. Её не было видно дальше, чем на три метра вперёд. Сквозь эту сплошную завесу невозможно было рассмотреть что либо, кроме отяжелевшей ото льда травы и канав, размытых потоками воды.

Неожиданно Рональд остановил несчастную Омку.

— Дальше ехать нет смысла, — мрачно сказал он. Я с опаской посмотрела на него. Рональд был неестественно неподвижен и едва ворочал языком. Он был в шаге от того, чтобы свалиться с лошади и держался только на силе духа.

— До города мы засветло не доберёмся. Придётся ночевать здесь.

Я не сразу поняла, где это «здесь», но проследила за его взглядом и увидела старую, полуразрушенную землянку, настолько заросшую травой, что её почти невозможно было разглядеть. В тот момент я была рада ей больше, чем огромной дворцовой комнате, обставленной с роскошью.

Рональд съехал с седла, упал на землю, и остался лежать в грязи и воде. Холодея от ужаса, я соскользнула вниз, тоже упала, но тут же поднялась. Отвыкшее от ходьбы окоченевшие ноги слушались плохо. Я, как мне показалось, невыносимо медленно подошла к Рональду и помогла ему подняться. Он даже через мутнеющее сознание испытывал стыд за свою слабость, потому что сам привык быть опорой и ни в ком не нуждаться.

Спотыкаясь об отяжелевшую траву, мы кое-как добрались до входа в землянку. Спускаясь по скользким ветхим ступеням, Рональд поскользнулся и снова упал, исчезнув в её тёмном провале. Я спрыгнула следом, спеша на помощь, и не подумала в тот момент, что могу запросто переломать ноги, если там слишком глубоко или внизу навален хлам.

Всё обошлось, я мягко приземлилась в воду. Её натекло на дно землянки по колено. Рональд уже был на ногах и, опираясь о стену, шёл к полуразрушенному очагу. Рядом с ним остались три скамьи, их грубые деревянные поверхности едва выглядывали из-под воды. Рональд добрёл до ближайшей, рухнул на неё и застыл. Его кожа стала серой, по телу прошла судорога, и я вспомнила кошмар предыдущей ночи, в котором они вдвоём с Альбертом смотрели на меня из-под льда.

Хоть мы и нашли крышу над головой, в землянке было нисколько не теплее, чем снаружи, и едва ли суше. Смерть, протянувшая руки к Рональду, стояла совсем рядом, и прогнать могла её только я. Надо было взять себя в руки и внимательно осмотреть полуобвалившиеся стены. Удача отвернулась от нас не окончательно. Или путники, которым случалось ночевать здесь прежде, или бывшие хозяева жилища, оставили в выложенной камнем нише дрова. К этому чуду прибавилось ещё одно — нижние поленья оказались не такими уж и сырыми, их вполне можно было разжечь.

Есть магия, когда машут руками, говорят нужные слова, и, как результат, получают, что хотят. Она опирается на знания и навыки, которые человек получает упорным трудом в дополнение к природным способностям. Но есть магия куда более сильная и спонтанная, она влияет на то, что мы не способны изменить, её творят сами боги, подгадывая момент и события так, чтобы спасти от беды забредшего не туда путника. Какова была вероятность наткнуться на пустую землянку вдали от города, увидеть её из-под пелены дождя, а потом найти в ней спасительные дрова, от которых сейчас зависела жизнь? Цепь таких событий — проявление божественной магии, совершающейся без участия человека.

При ближайшем рассмотрении очаг показался не таким уж и разрушенным, дымоход выглядел целым, а это было главное. Я засуетилась с дровами, с тревогой поглядывала на неподвижного Рональда. Озябшие пальцы не слушались, а от того, что я нервничала и торопилась, получалось ещё хуже. Я едва не выронила в воду горелку, словив её в последний момент на лету. Если бы она упала в воду, об огне можно было бы забыть. Заклинания, разжигающего огонь, к сожалению, не существовало.

Наконец, я справилась, и красные тёплые языки заплясали сначала слабо и нехотя, потом всё больше набирая силу. Рональд сел и протянул руки к огню. Вряд ли это могло сильно помочь. Он слишком промёрз, одежда была мокрой насквозь, а неуверенного тепла от огня не могло хватить, чтобы отогреться и высохнуть. Несмотря на это, Рональду становилось понемногу лучше. Внезапно меня осенила догадка.

— Снимай мокрое, я высушу! — почти счастливо сказала я, понимая, что с даром болотницы смогу это сделать. Рональд непослушными пальцами попытался расстегнуть плащ, но ничего не получалось. Тогда я подошла, чтобы помочь, но для Рональда это было слишком унизительно. Он отвёл мою руку в сторону и сказал:

— Нет, я сам. Пойди привяжи лошадей.

Только сейчас я поняла, что, если он последует моей просьбе и снимет всё мокрое, то на нем ничего не останется. Молча я расстегнула свой плащ, аккуратно положила рядом с ним и поднялась наверх по перекошенной лестнице.

Немного отогретые руки слушались куда лучше. С привязью справиться не составило труда, и мне пришло в голову попробовать высушить лошадей, и заодно дать Рональду больше времени. Грустные Гера и Омка опустили головы к земле. У них тоже выдался не лучший день. Гера настолько утратила жизнерадостность, что даже перестала жевать, хоть занималась этим всю дорогу, срывая то там, то сям придорожную траву и листья с кустов. Дождь мелко бил по спинам лошадок. Я положила ладонь на холку Омки, откашлялась и сказала пафосно:

— Высохни и согрейся, скотинка!

Вы бы видели глаза кобылы, когда вся вода одной большой каплей скатилась с неё и ушла в землю. Думаю, в этот момент она поверила в богов, или придумала их. Я поставила над обеими кобылками щит, надеясь, что он укроет их от дождя. Щит, как ни странно, сработал, и я пожалела, что раньше не придумала использовать его как зонт.

Гера была высушена мною уже более уверенным шлепком по боку, припечатанным с задорным:

— И тебе дарую чистоту и сухость, животное!

С неё вода вперемешку с грязью брызнула во все стороны, благополучно обойдя меня. Гордость за себя приятно согревала, и очень довольная я спустилась обратно в землянку.

Рональд сидел, завернувшись в мой плащ. Ему было не просто перебороть гордость и взять его у меня, но он понимал, что, если не согреется, завтра со мной ехать будет некому. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на скамье рядом. Я отжала её (уровень воды на полу землянки при этом несколько поднялся), подбросила вверх и словила уже сухой, придя в восторг от новой открытой способности.

Вдохновлённая этой победой, я уверенно топнула ногой по воде, и она послушно ушла в землю, оставив пол сухим и открыв в одном из углов помятый котелок. Котелок оказался совершенно чистым. Мятым, кособоким, но чистым. Грязь скатилась с него так же, как чуть раньше она ушла с Геры.

В землянке резко стало теплее. Кожа Рональда перестала казаться серой.

— Я не знал, что ты так умеешь, — заметил он с уважением.

Я тоже не знала. Но от гордости за себя решила закрепить успех:

— Смотри, как я ещё умею, — и прислонила котелок к той стене, которая казалась покрепче. Я рассчитывала, что послушная моей воле вода, наберётся в подставленную ёмкость, но немного не рассчитала силы. Котелок ударил о стену, пожалуй, несколько сильнее, чем было нужно. Наградой за мою самоуверенность оказался небольшой обвал, и теперь в котелке вместо воды гордо чернела земля. Так же она чернела в моих волосах, за пазухой, на лице и в сапогах. Пришлось долго отряхиваться и экспериментировать прежде, чем удалось заставить чистую воду собраться в котелке, но в конце концов у меня получилось и это.

Моей радости не было придела. Я умостила котелок на камнях очага и развязала свою дорожную сумку. Она, в отличие от сумки Рональда, была сухой. Это позволило спасти те чудесные пирожки няни Мэлли, что я прихватила ещё во дворце, правда их осталось всего три. Я протянула два Рональду, один оставила себе.

— Ты поделила не поровну, — сказал он, и вернул мне лишний.

— Я вообще не голодная, — решила я и отдала ему все три. Он с укором долго смотрел мне в глаза.

— Если ты не будешь есть, я тоже не буду, — он потянулся к сумке и сложил пирожки обратно.

— Это ты зря, — заметила я. — Им уже три дня, до завтра точно испортятся.

— Значит, испортятся, — равнодушно сказал он. — Либо поровну, либо никак.

Поесть было нужно, и хоть мне и в самом деле не хотелось, я надломила один пирожок, теперь каждому было по полтора. Рональд кивнул и неспеша принялся жевать.

Угроза замёрзнуть насмерть осталась позади, и теперь усталость после долгого дня и стольких переживаний напомнили о себе. Меня разморило, и я сама не заметила, как ко мне пришёл сон. Перед ним я ещё успела мыслями вернуться к Альберту. Смог ли он найти себе место для ночлега? Всё-таки Амель вреден такой холод, каким бы морозостойким кактусом она ни была.

Этот день был так переполнен тревогами, что про ожерелье я даже не вспомнила. К сожалению, оно не собиралось забывать обо мне.

Шершех с досадой в очередной раз прогнал Лелеля, прорывающегося в его сон. Потом, в одном из коридоров каменного лабиринта,скрытого в гранях синего камня ожерелья, он стал сплетать сон для носителя. Шершех подробно и с удовольствием прорисовывал детали землянки, своего носителя и мужчину, спящего рядом с ней. Маленькое трусливое сердце носителя сразу сжалось. Это позабавило Шершеха.

— Как же просто тебя напугать, — сказал он. — А если я сделаю так? — он поменял свой облик, превратившись в огромного лохматого монстра со множеством рук разной длины, торчащих во все стороны. Когда-то он сам вздрогнул, увидев такое существо. Его вид мог напугать и более крепкого человека, но жертва, вопреки ожиданиям Шершеха, больше боялась его настоящего облика, в котором он явился к ней в библиотеке.

— Ладно, — опять заговорил с собой бог кошмаров. — Давай тогда по старинке.

Он снова стал трёхметровым монстром с медвежьими когтями и двинулся к спящему мужчине. Одним шлепком он раздавил его, кровь брызнула на стены. Жертва закричала и проснулась, выпадая из его сна и выплёскивая сильную эмоциональную волну. Шершех, довольно улыбаясь, втянул её в себя, и сказал, зная, что его никто не слышит:

— Беги, смертная. Беги скорее к своему великому магу. Он-то мне и нужен.

Просыпаясь, я услышала собственный крик. Рональд, полностью одетый, тряс меня за плечи. Снаружи испугано ржали лошади, в помятом котелке выкипала вода. Сердце бешено колотилось, а гадкое ощущение, оставшееся после кошмара, не собиралось никуда уходить.

— Просто сон! Никакой опасности, — успокаивал меня Рональд. Возможно, он не был бы так уверен, если бы знал, что два дня назад я разодрала себе плечо и даже не вспомнила об этом, придя в сознание, а прошлой ночью едва не убила его осколком зеркала.

Сейчас я отчётливо понимала, что нам действительно надо спешить к Освальду. Он снимет ожерелье или найдёт заклинание, после которого Шершех перестанет являться ко мне во снах и управлять мною, как безвольной куклой.

Той ночью я больше не уснула, а так и просидела, глядя на тлеющие угли и думая, что утро никогда больше не наступит.

— Я понял, где ошибся, — сказал Рональд едва проснувшись. Он был бодр и здоров, будто не было вчерашнего дня. — Это объездная дорога мимо города. Отсюда до места силы совсем не далеко.

— Хадашо, — прогнусавила я и громко чихнула. В отличие от него меня вчерашний холод не пощадил. Я смущённо высморкалась. Легче дышать от этого не стало. Бессонница, помноженная на простуду, превратила меня в вялое неуклюжее существо. Оскальзываясь на каждой ступеньке, я выбралась из землянки, зацепилась о спутанную траву и упала, больно ударившись ладонями.

Гера и Омка выели всё, что им казалось съедобным под щитом и теперь обиженно смотрели на меня. Там, где они ночевали, на земле был протоптан идеальный круг. Буквы, выведенные на боку Омки, наполовину стёрлись и смылись дождём. Теперь вместо надписи «Рональд вонючка», на её боку красовалось новое для всех словарей «надоючка».

Как только я сняла щит, Гера с невинным видом подошла ко мне, потом неожиданно выбросила голову вперёд и грызнула меня за руку. Я не успела бы среагировать, даже если бы была здорова. К счастью, кобыла укусила не сильно, ей просто хотелось меня наказать за то, что я оставила недостаточно еды в её распоряжении. Несмотря на это, укушенная рука болела, и было очень обидно.

— Я же хотела как лудше! — возмутилась я, отправив половину звуков в нос. Начало нового дня мне совсем не нравилось.

Гера, похоже, собиралась наказать и Рональда, просто за компанию, но он ловко накинул на неё уздечку.

— Не шали, накажу, — пообещал он ей, и стал оправдывать передо мной невоспитанную скотину:

— Гера у нас новенькая, королевскому конюху на рынке её продали за бесценок. Он сказал, что торговец даже предлагал доплатить за неё. Конюх сначала удивился и решил за Герой наблюдать. Но она вела себя совершенно обычно, и, за исключением хорошего аппетита, ничем не отличается от других лошадей.

Рональд достал из своей сумки размокший хлеб, который для нас казался уже не съедобным, и разделил его между лошадями. Гера явно подобрела и больше не пыталась никого кусать, погрузившись полностью в поедание вкусняшки.

На востоке поднималось солнце, окрашивая небо в розовый и оранжевый. Цвета напомнили мне о бедной Амель.

«Береги свои колючки, Амелька! — мысленно обратилась я к принцессе. — Когда я вернусь, ты снова станешь рыжей, как морковка, и сможешь надеть своё розовое платье. Я не стану тебе мешать выйти замуж за Альберта. Я прощаю тебе все твои проступки. Теперь я уверена, что вы с Альбертом будете счастливы, когда я тебя расколдую».

И снова Аскара

Из сборника баллад о рыцаре и его кактусе:

…А когда началась ледяная гроза

Рыцарь кактус прикрыл собою.

Весь живот исколол хэй-хо, хэй-хо

Пару молний поймал спиною.

По щеке от боли текла слеза.

Кактус рявкнул ему: «Хватит хныкать!

Я вообще тёплый климат люблю хэй-хо,

Ну и ты тоже сможешь привыкнуть!»

До места силы на этот раз мы добрались без проблем, если не считать, что я едва не свалилась с Геры, задремав на пару минут. Вредная кобыла чувствовала, когда сон одолевал меня, и начинала раскачиваться сильнее. Она явно хотела избавиться от своей ноши, но так, чтобы списать на несчастный случай.

Сегодня погода хоть и не баловала теплом, но и не пугала дождём и ветром. Мы добрались до места к обеду.

— Колдуй, — скомандовал Рональд, когда мы вошли в круг силы вместе с Герой и Омкой, нагруженными дорожными сумками.

Я послушно сосредоточилась и мысленно пожелала оказаться в гостиной Освальда, но в последний момент перевела взгляд на Рональда, и колдовство, подкреплённое магией круга, свершилось с небольшой поправкой.

Мы с лошадьми оказались посреди гостиной Освальда и Василики, вот только Рональд был верхом на Омке и без рубашки. Его волосы отросли до плеч и развевались, как от ветра, хотя в гостиной Освальда никакого ветра не было и быть не могло.

Рональд недоуменно посмотрел на меня. Я залилась краской и отвела глаза. Да, примерно в таком виде Рональд являлся ко мне в мечтах. За спиной что-то звякнуло, из кухни с радостным воплем в зал вбежала маленькая кучерявая девочка с голубыми глазами.

— Папа купил ласадку! Слазу с дядей! — кричало счастливое дитё.

В комнату вошла Василика, протиравшая мягким полотенечком боевой нож, длиной примерно в пол её роста. От открывшейся ей картины она на секунду застыла, потом будто ничего не случилось продолжила заниматься своим делом.

— Освальд, у нас гости! — крикнула она в сторону уходящей на второй этаж лестницы. — Ты не поверишь кто к нам, и в каком виде, — сказала она уже тише.

Рональд смущённо слез с лошади. Его волосы так и продолжали развеваться. Рубашка, похоже, исчезла безвозвратно. На лестнице уже звучали торопливые шаги, в комнату вошёл Освальд. За ним, аккуратно сползая с каждой ступеньки, спускался колобок. Он узнал меня, и с радостным воплем прыгнул ко мне на руки.

— Мааать! — орал он. — Настоящая! Пришлаааа! И батя тоже!

Освальд озадаченно осмотрел нас. Оценил яркий оттенок красного, расцветающий на моем лице, заклинание развевающихся волос, недоумевающе посмотрел на лошадей. Гера в этот момент подняла хвост и испортила новый ковёр его гостиной.

— Я, конечно, вам рад и всё такое, только по-другому никак нельзя было? — поинтересовался вместо приветствия Освальд.

Я смущённо подумала, что перенестись в сад было бы куда удобнее, уместнее, и не пришлось бы убирать за лошадьми, а тем более отвечать на заданный вопрос.

— А с волосами что? — спросила Василика, глядя на Рональда.

— Это побочка, — соврала я, становясь ещё краснее. Моим самым страшным кошмаром было бы сейчас признать, что этот эффект порождён моими фантазиями.

Следующие час мы провели, убирая гостиную. Дэми и Коля сбежали в сад «калмить ласадак», и вернулись только когда с уборкой было покончено. Старые друзья расселись в мягких креслах, готовясь внимательно слушать наш рассказ. Освальд заварил чай на травах. Он по виду определил, что у нас выдались не самые простые дни, и умудрился подобрать травы в чай так, что даже его запах исцелял. Горячий напиток моментально снял с меня накопленную усталость. Кошмарный насморк и тот отступил.

Пока мы его пили, Дэми уселась на пол и по примеру матери, стала натирать мягкой тряпочкой собственный нож, длиною в пол её роста. Нож был хорошо заточен и вызывал беспокойство у нас с Рональдом, но не у Василики или Освальда. Занятие ребёнка казалось им привычным.

— А где принцесса? — задала Василика прямо в лоб тот вопрос, которого я боялась почти так же, как «а почему Рональд так странно выглядит». Я опустила голову. Рональд решил помочь и ответил за меня:

— Принцесса, в каком-то смысле, жива и здорова, — по примеру Комира почти не соврал он.

Василика сразу почуяла подвох. Причём по её настырному взгляду было понятно, что она ни на минуту не усомнилась в моей причастности к возникшей проблеме.

— В каком именно смысле она жива и здорова? — спросила наёмница, не сводя с меня глаз.

— В растительном, — прямо и решительно созналась я. — Из принцессы вышел лучший кактус из всех, что я видела. Красивый и оранжевый. Со здоровыми блестящими колючками.

Колобок покатился по полу от смеха. Он был круглым и кататься у него получалось легко. Освальд застыл, уставившись на меня. Ему потребовалось несколько секунд, чтобы осмыслить, что я сказала, но он быстро переключился на профессиональный интерес.

— И как же ты это сделала? Да, можно превратить человека в животное, но, чтобы в растение?!! О таком я слышу впервые. Правда, у вас в академии ходила байка, что есть заклинание, способное превратить человека в траву, но это была просто байка, одна из тысяч.

— Я талантливая, — недовольно ответила я. Мне не понравилось, что Освальд тоже не сомневался в моей причастности к плачевному положению Амель. — Но приехали мы сюда не из-за этого, — сменила я тему и стала рассказывать про странное ожерелье и кошмары, преследовавшие меня каждую ночь. Все слушали, кроме Коли, он забрался ко мне на колени и стал играть с замками на куртке, застёгивая и расстёгивая карманы.

Освальду не показался мой рассказ про Шершеха хоть сколько-нибудь серьёзным. Как и Комир, и все остальные маги, он слишком хорошо знал, что у артефактов не бывает своей воли, а значит они не умеют без хозяина делать хоть что-либо.

— Я приготовлю вам отварчик, будете спать как убитые, — пообещал он.

При этих словах мы вместе с Рональдом так на него посмотрели, что любой бы раскаялся. Но Освальд не смутился.

— Да это всего лишь кошмары на нервной почве. Лисичка, сама того не осознавая, всё ещё боится Амель. Какая-то её часть пытается справиться со страхом через сны. Она преобразовала принцессу в Шершеха и просто кричит каждую ночь своей хозяйке, чтобы та разобралась с проблемами. Но вы оба предпочли от них бежать.

— Бежать решил я один, — возразил Рональд. — А знаешь, почему? Потому что Шершех снился и мне, хоть я принцессы не боюсь и никогда не боялся.

Мой жених добавил важные факты, упущенные мною из-за стойкого желания спать. Он рассказал о пожаре, о гибели магов, о том, каким странным образом ожерелье появилось на мне.

— Я решил взять его с болот, чтобы хранить во дворце, под лучшим куполом в королевстве. А потом Альберт, знавший, что в мастерской Комира хранится опаснейший артефакт, послал туда ни кого-нибудь, а именно Александру. Теперь ты, надеюсь, понимаешь, почему я его чуть не убил, когда узнал об этом? — обратился он ко мне.

К его рассказу Освальд отнёсся немного серьёзнее. Он подсел ко мне и стал изучать украшение. Оно по-прежнему казалось обычным и безобидным, но Освальд добросовестно проверил каждый камень и звено, испробовал все заклинания, которые должны были помочь мне избавиться от этой вещи, долго пилил небольшой заговорённой пилочкой по металлу, и даже предложил Василике попробовать остроту своих кусачек. От последнего я наотрез отказалась, боясь, что Василика перестарается и я останусь без уха. Пришлось их заверить, что кусачки мы тоже пробовали.

Освальд сел на мягкий диван, сжав одной рукой подлокотник, а второй вертя нож Дэми. Прямо сейчас кроха не хотела играть с оружием, она предпочла присоединиться к колобку. Теперь они застёгивали и расстёгивали мои карманы вдвоём. Освальд думал. Никто ему не мешал. Василика ушла на кухню и принялась что-то варить в небольшой кастрюльке, грязно при этом ругаясь. Она уже видела мужа в таком состоянии, он думал не впервые в жизни. Василика знала, что это надолго.

Мы сидели молча почти час. Дети окончательно отдавили мне колени, захотелось встать, но было жаль скидывать таких милашек.

— Может мне просто лучше дать обещание больше никогда не спать. Шершех ведь есть только во снах? — предложила я, разрывая кольцо тяжких дум, которые прямо-таки придавили всех к полу.

— Александра, ты теперь графиня, тебе надо быть осторожней со словами. Когда ты повзрослеешь и перестанешь говорить глупости? — укорил меня Рональд.

— Если всерьёз задуматься над этим вопросом, то скорее всего я не перестану говорить глупости никогда. Инфантильность — это моя форма защиты и привлечения внимания противоположного пола. Так что мне придётся много работать над тем, чтобы сменить свои привычки и манеру поведения. Подобные перемены происходят порой очень болезненно, вызывают возникновение новых, гораздо более вредных и опасных предрасположенностей. Так что, я бы хорошо подумала, так ли уж тебе неприятно слушать мои глупости. Лелелю, например, вообще только из-за них и хотелось со мной общаться.

— Чего? — спросила с кухни Василика.

— Ты теперь графиня? — уважительно хмыкнул Освальд, а Рональд так и стоял на своём:

— Каждое нарушенное обещание приближает тебя к смерти, — неживым голосом напомнил он. — Подумай о цене такой привычки.

— Ну, если я не посплю ещё пару дней, то меня всё равно уже ничто не спасёт. А если посплю — придёт Шершех, который полностью управляет мной во сне и любит играть с острыми предметами. Я и так, и так в смертельной опасности, мои обещания не сделают хуже. Так что, торжественно обещаю тебе, что доберусь до этого Шершеха, и он пожалеет, что прицепился ко мне. Я найду его, завяжу в узел и заставлю стать добрым, хорошим и пушистым, — тут я вспомнила мохнатый образ Шершеха и резко передумала о пушистости. — Нет, в гладкого. Он раскается и отправится в мир богини, будет ей служить до конца вечности по собственной воле. И не вздумай оплакивать меня, Рональд! Мы с тобой и не из таких проблем выбирались.

Тут я несколько преувеличила. Да, мы побывали в разных переделках, но страшного и ужасного черт знает, кого, управляющего мною, как куклой, и не дающего спать, в этом списке не было. Зато теперь будет.

Василика уважительно хмыкнула. Дэми вообще никак не отреагировала на все эти скучные взрослые разговоры. Замки на куртке были для неё интереснее. Только Рональд остался недоволен моим обещанием.

Они ещё долго сидели, высказывая свои догадки и предположения. Колобок и Дэми уютно сопели на коленях. Моя голова сама собой опустилась на спинку кресла, я закрыла глаза. Спать хотелось мучительно. В конце концов Освальд — лучший маг в мире, он не даст мне кому-либо навредить. Я обняла Дэми и колобка, и, наконец, позволила себе уснуть.

Сон был прозрачным, как лёгкая дымка над озером, и через него я слышала всё, что происходит в комнате. Рональд с Освальдом остались сидеть в гостиной, их разговор крутился вокруг одного.

— Теоретически, — рассуждал Освальд, — она сама может отдавать ожерелью команды во сне. Тогда всё становится на места — артефакт есть, хозяйка есть. Вряд ли она отдаёт команды, чтобы ей снились кошмары, но они могут оказаться побочкой. Не беспокойся, Рональд, артефакты ещё ни разу не убивали своих хозяев.

— Освальд, два мага уже мертвы. Сто пятьдесят человек прошли через мои болота за две недели, но не вернулись только маги. Не слишком ли странно, чтобы оказаться просто совпадением? У меня нет никаких доказательств, но я не задумываясь дал бы герцогскую клятву, что во всем виновато это ожерелье. К тому же Александра почти не спит. Сколько человек может прожить без сна?

Они бы долго спорили, но пришла сердитая Василика с заспанными глазами и внесла в их дискуссию некоторое разнообразие.

— У меня сегодня выходной, дайте поспать! — рявкнула она с порога. — Иначе завтра сами будете весь день присматривать за Дэми, а я пойду за покупками.

Угроза сработала безотказно.

— Утром что-нибудь придумаем, — торопливо сказал Освальд, поднимаясь с кресла. Он бережно взял спящую Дэми с моих коленей и унёс наверх в детскую. Рональд накрыл нас с колобком узорчатым покрывалом, поцеловал меня в лоб и тоже ушёл. На улице в последний раз заржала, напоминая о себе, Гера. А может быть Омка? Было не важно. Я погрузилась в темноту до самого утра, и проснулась только, когда уже встало позднее осеннее солнце. Кошмаров этой ночью не было.

В доме царила тишина. Сначала мне показалось, что все ушли, но после короткой прогулки по комнатам я отыскала Рональда и Освальда, спящими в креслах в кабинете на втором этаже. Вокруг них стояли ровными колоннами стопки книг, явно просмотренных за ночь. Какой смысл делать что-то по ночам, если потом тело всё равно заберёт время для сна днём?

Я решила их не будить и пошла к Василике. Тихо постучала в дверь, никто не ответил, тогда я вошла без приглашения. Из-за приоткрытой двери в ванную доносился писк ребёнка, плеск воды и настойчивые рекомендации Василики больше никогда не размазывать варенье по праздничным платьям.

Пока они были заняты, я осмотрелась. Детская и взрослая одежда закрывала собой большую часть не заправленной кровати, будто кто-то долго искал что надеть, и перебрал все возможные варианты. Каждый из «вариантов» был густо перепачкан красным густым вареньем, по виду вишнёвым.

Василика вышла из ванной, держа подмышкой совершенно мокрую, ревущую Дэми. На этот раз её было за что ругать. Кроме одежды, пятна варенья были ещё на постели, полу, а пара брызг долетела даже до потолка. Ребенок, в плане наведения беспорядка, был несравненным гением.

— Это ты ей варенье дала? — спросила Василика вместо приветствия, и так зло на меня посмотрела, что никто не решился бы ответить «да» на моём месте.

— Нет конечно, — я постаралась быть очень убедительной, помня, какая тяжёлая рука у капитанши. Из-за излишнего усердия оправдание прозвучало неестественно напряженно. Василика посмотрела на меня с подозрением, но поверила.

— Понятия не имею, где она его достала, — всё ещё злясь, возмутилась она.

— В кладовой? — предположила я.

— Я что, похожа на хозяюшку, развлекающуюся закатками?

На хозяюшку Василика была похожа меньше всего. Прямо сейчас она скорее походила на очень сердитую наёмницу, готовую убить кого-нибудь даже без предоплаты, так, в своё удовольствие.

— Ох, если узнаю, кто ей дал это варенье, заставлю всё это драить при мне, распевая гимны во славу Хранительнице.

У Василики явно были предположения, кто это мог быть. Из писем Освальда не трудно было догадаться, что он порой позволяет дочери слишком многое. Да чего уж там, он позволял ей всё. К такому выводу я пришла после того письма, в котором он взахлёб рассказывал, что Дэми умеет безошибочно определять безопасные в колбах жидкости или нет, какое мамино оружие можно брать, а за какое она уши открутить может, и кто из гостей принёс самые вкусные конфеты.

Ещё он подробно описывал способность Дэми при клиенте в нужный момент сказать: «А папа обессял мне ласадку, если дяди ему халасо заплатят. А вы дядя халасо заплатите? Я отень хатю ласадку! И папа гавалит, сто если ему плоха заплатить, он мозэт в лягуску плевлатить. Насавсем. Давайте вы плоха заплатите, я так хатю пасматлеть, как из теловекав лягуски палутяюцца».

Слова милой крохи обычно так впечатляли заказчиков, что они платили сверх положенного. Освальду и без этого хватало денег на приличную конюшню, но Василика сказала, что либо она, либо лошадь. Освальд сомневался до первого ножа, полетевшего в его сторону, после чего твёрдо решил, что жена нужнее.

В утешение малышке Дэми решено было подарить боевой нож, тот самый, который она полировала вчера. Дэми это успокоило, по крайней мере на время. Оружие она любила так же страстно, как мать.

— Она мне парадное платье перепачкала! — выговаривала Василика, — и теперь вообще чистой одежды не осталось.

У Дэми в руках снова оказалась банка с вареньем.

— Ты где его опять взяла?! — завопила Василика, вырывая источник сладкого и хлопот из рук дочери. Она выбросила банку в окно и строго посмотрела на Дэми.

Я выглянула на улицу. Внизу на плитке внутреннего дворика отчётливо виднелись два пятна с неровными краями, говорящие, что с первой банкой Василика обошлась так же бесцеремонно.

— Она его что, наколдовала? — не поверила я. — Но это же невозможно! Магии, материализующей еду из пустоты не бывает. Все учебники предупреждают об этом. Разработкой подобных заклинаний занимались целые поколения магов, но их усилия были тщетны. Поэтому студентов академии магии предупреждают с первого курса не тратить свои время, силы и талант на бессмысленные поиски.

В опровержение всем теориям, в руках у Дэми появилась новая, уже третья банка варенья. Не знаю, как там поколения магов, а вот Дэми, которой было всё ещё меньше года, вполне справлялась. Малышка с интересом рассматривала, как темно-бордовая масса расплывается между пальчиками, когда она сжимает кулачок. Похоже, теперь Дэми и варенье были неразлучны.

— Это значит, что у тебя в семье родился маг с исключительной магической силой, — сделала вывод я.

Василика с совершенно бешеными глазами упала в кресло, не заметив следы варенья и там.

— А ещё это значит, что я никогда её не отмою.

К Василике постепенно приходило осознание, что она будет обречена бороться с липким бардаком следующие несколько лет. В войне Василики с вареньем, пока побеждало последнее.

Как гостят у мага и наёмницы

Из сборника баллад о рыцаре печального кактуса:

…Злая, жестокая ведьма хэй-хо

Невесту в цветок превратила.

И вынужден рыцарь скитаться, хэй-хо,

По оврагам, поросшим крапивой.

Он ищет с тех пор эту ведьму хэй-хо,

Отомстить за невесту хочет.

А кляча под ним хэй-хо, хэй-хо

Над подвигами хохочет.

От короля Вальга, отца Амель, решено было скрыть наше появление в Аскаре. Вряд ли он обрадовался бы, узнав, что случилось с его единственной и любимой дочерью. Ещё меньше ему бы понравилось, что злая, жестокая ведьма, причастная к её нынешнему растительному виду, находится у него под боком, а верховный аскарский маг тратит всё своё время и усилия, чтобы помочь ей.

Моя простуда прошла, как будто её не было. Освальд, как всегда, был на высоте, и смог меня вылечить всего лишь чаем. Кошмары больше не приходили. Присутствия Освальда оказалось достаточно, чтобы Шершех затаился и не давал о себе знать ни на первую ночь, ни на вторую, ни на третью.

Мне хотелось думать, что Шершех отстал от меня навсегда, но тяжёлое ожерелье по-прежнему давило на шею. Оно безжалостно убивало надежду, что Шершех был плодом моего воображения, и предупреждало, что он ещё вернётся. И всё-таки этот короткий перерыв принёс мне облегчение, я с удовольствием отсыпалась. Теперь мой сон прерывали только оглушительные, душе- и ушераздирающие птичьи крики по утрам. Они доносились со стороны площади, и не услышать их мог разве что мёртвый. Раньше такого в Аскаре я не замечала, и стала приставать к Освальду с расспросами, что это за напасть. Но Освальд ничего не отвечал, ссылаясь на государственную тайну.

В отличие от меня Освальд почти перестал спать. Он был всё время занят. Его давил особый королевский приказ, с которым он никак не мог справиться, а мы к нему добавили ещё и свои проблемы. О порученном ему королём деле Освальд не имел права рассказывать, но Василика о нем знала по долгу службы, и каждый раз, когда слышала с площади птичьи крики, громко высказывала своё мнение об этих птицах и о политике короля в их отношении. Благодаря её репликам мы с Рональдом быстро поняли, что происходит в столице.

Здесь, в самом сердце Аскары, древнем городе Вераильме, окружённом милями свободных и хорошо защищённых земель, стали появляться птицы-стражи, а такого не случалось раньше никогда. Этих птиц просто не должно было здесь быть. Прежде они облетали королевство исключительно по периметру, охраняя его границы. Там же они гнездились и время от времени дико орали, если враг в очередной раз решался попытать удачу и сунуться в Аскару с войском. Никто не мог понять, что теперь птицам могло понадобиться в Вераильме. Уже несколько месяцев они появлялись над главной площадью перед дворцом, кружили в небе, и, сбитые с толку отсутствием хоть каких-то признаков опасности, улетали прочь. Птицы никогда не ошибались, а это значило, что враг, отчаявшись взять королевство привычным способом, готовился напасть изнутри. Это заставляло всех нервничать, предчувствуя надвигающуюся неведомую опасность.

Кроме птиц, в Аскаре всё чаще стали появляться из неоткуда очень тихие и неприметные чужаки, слишком уж старавшиеся казаться своими. Отследить, откуда они приходят и куда пропадают, никак не получалось, хоть попытки предпринимались неоднократно. Без них не оставалось ни одно людное место, и даже невнимательные прохожие замечали неразговорчивых незнакомцев, слишком похожих на аскарцев, чтобы быть ими на самом деле. А внимательные прохожие, всмотревшись в смуглые лица и свежеобрезанные волосы, безошибочно определяли в них фермесцев.

Ни для кого не было секретом, что королю Фермеса не давало покоя маленькое пятнышко на карте под названием «Аскара», которое он никак не мог причислить к своим владениям и раскрасить в любимые цвета. Маленькая страна без боя не сдавалась, а с боем всегда побеждала.

Король Вальг, сопоставил факты, и, без лишнего шума, начал готовиться к войне. Василика, как капитан стражи, конечно же, об этом знала. Освальд пытался отследить чужаков и искал, откуда они лезут. Чужаки отслеживаться не желали, и с ловкостью невидимок уходили прямо из-под носа лучшего мага Аскары, приводя его, всегда такого спокойного, в бешенство.

— Я его в ловушку загнал! — говорил он в недоумении, когда понял, что мы с Рональдом обо всём догадались. — Эта улица была тупиковой. А он за угол свернул и исчез! Я все дома обошёл. В каждую дверь постучал. Одного самого недовольного жильца пришлось в назидание в паука-подхрамыша превратить, чтобы не хамил верховному магу. Потом расколдовал, конечно, но шпион так и не нашёлся.

Единственное, что могло объяснить такие суперспособности чужаков — место силы, о котором Освальд не знал. Верховный маг сбился с ног в его поисках, блуждая по пьяным улицам города. Проблема была в том, что оно могло оказаться где угодно: в любом доме, в парке, под фонтаном, в подвале дворца, или под школой (чему многие нерадивые ученики наверняка обрадовались бы).

Освальд ходил из дома в дом, из парка в парк, из школы в школу, но результат всегда был одним — место силы не давало себя обнаружить. Он приходил домой поздно, в запылённой одежде, озадаченный и очень уставший. Умывшись и переодевшись, он садился на любимый диван и вытягивал длинные худые ноги. Он пил крепкий чай и погружался в раздумья, занимая ими все свои мысли.

Вокруг неизменно скакали Дэми и Коля, обильно пачкая всё вареньем. Дэми готовилась стать странствующим магом и «беззаластна пелебить всех зладеев мила». Вдвоём с колобком они путешествовали по дому и саду в поисках приключений, крича что-то вроде: «На севелный юг, мой велный длуг! Мы пойдём на севелный юг, где цалит зло, и всех там выйглаем!».

Освальд ловко уводил чашку с кипятком в сторону, когда кто-то из них неосторожно пробегал мимо, видно уже на этом обжёгся. Василика всякий раз, когда они что-то опрокидывали или разбивали, кричала, чтобы муж разобрался с дочерью и «круглым пельменем», что больше она отмывать варенье не собирается, и вообще, это в него Дэми такая талантливая, так что липкий пол и банки в саду теперь его проблема.

Дэми и «пельмень» повадились ходить в сад и кормить лошадей вареньем, а пустые банки оставлять прямо там. Теперь весь сад был завален не только навозом, но и грязными склянками.

Всего за три дня Гера откормилась на детских подачках до невероятных размеров, и выглядела теперь всегда немного сонной и довольной. Едва Дэми открывала двери в сад, Гера с готовностью плелась её встречать, тыкалась мордой в протянутую ладошку, и с жадностью слизывала с неё сладкое. Дэми пищала от восторга и наколдовывала всё новые и новые банки с вареньем, пока кто-то из взрослых не останавливал её.

— Она убьёт лошадей этим проклятым вареньем! — кричала Василика, затягивая на себе ремни кожаной кирасы.

Освальд с отрешённым видом грозил пальцем Дэми. Кроха со счастливым визгом убегала и пряталась за мебелью, но никогда не помещалась за ней целиком, выставляя наружу какую-нибудь свою часть. Колобок её шёпотом наставлял:

— Видно! Прячься лучше.

— Ницево не видна! — возражала упрямая кроха и продолжала высовывать из-за книжного столика круглую попу. Тогда Василика, проходя мимо, бросала чем-нибудь не тяжёлым по торчащей части, всегда попадала, и прибавляла:

— По маскировке — двойка! Тебе же сказали, прячься лучше! Враг ошибок не прощает!

Василика выглядела очень грозно и с работой справлялась безупречно. Едва начинало темнеть, она брала свой нож, закидывала за плечо арбалет и уходила на службу. А Освальд так и оставался сидеть в кресле, погружённый в раздумья. Дни шли, но никакого решения Освальд не мог найти. Он засиживался в гостиной до утра, чай в его чашке успевал полностью остыть, Дэми и Коля — улечься спать, Василика — испортить настроение своим подчинённым и вернуться со службы домой. Тогда Освальд поднимался, съедал завтрак и уходил искать место силы. Иногда он не спал за ночь и пары часов.

Мне очень хотелось помочь Освальду, но все в один голос отвергали эту затею. Многие горожане всё ещё помнили моё лицо по листовкам с жирной надписью: «Разыскивается!», которыми полнилась Аскара всего несколько месяцев назад. Моё появление не осталось бы незамеченным, о нём доложили бы королю Вальгу, тот непременно захотел бы увидеть нас с Рональдом и поинтересоваться, что стало с его кровинушкой, любимой и единственной доченькой, от которой вот уже неделю нет вестей. Даже если мы ни слова не скажем об Освальде или Василике, наше появление бросит на них тень, ведь ни для кого не секрет, что мы друзья. Лучшее, что я могла сделать — сидеть дома и помогать с уборкой.

Я помогала, сколько могла, и всё равно варенье со стен никогда полностью не исчезало. Василика не любила монотонную домашнюю работу, и нашла способ, как её не делать. Теперь под утро она возвращалась с дежурства не одна, а в компании провинившихся подчинённых, которые халтурили на тренировках, плохо начищали доспехи, опаздывали, или, не дай богиня, спрашивали, почему ими командует женщина. Последних она вообще не щадила, заставляла отмывать горшок Дэми и убирать навоз за лошадьми.

Подчинённые Василике стражники боялись её до смерти. Пока я отсиживалась в отведённой мне комнате, они выполняли работу по дому с усердием лучших хозяюшек мира. Они покорно всё драили, стирали, присматривали за Дэми и готовили неплохие обеды. Василика наблюдала за ними и приговаривала:

— Терпение и труд к порядку приведут! — а потом добавляла так, чтобы никто не услышал, — или дырку в полу протрут.

Пару раз за то время, что я гостила у них, у Василики случались грустные дни — никто из её подопечных не попадал под наказание. Тогда, всё проклиная, она сама варила кашу, примерно такую, как мне доводилось есть в доме у тётки Котлеты. Настроение при этом у неё было очень плохим, и даже Освальд старался держаться от неё подальше.

Ещё четыре ночи Шершех не касался моих снов, но незваный гость, как я и ожидала, не захотел оставлять меня в покое надолго.

Побег

Шершех потратил несколько дней, чтобы понять все сильные и слабые стороны мага и убедиться в том, что Освальд именно тот, кто ему нужен. У Освальда были все качества, делавшие мага не рядовым повторителем заклинаний, а их создателем. Всё шло по плану Шершеха — Освальд принял ожерелье за простой магический артефакт и не поверил в присутствие живой сущности в нём.

Освальд не мог знать, что ожерелье было особым, единственным в своём роде артефактом, в котором была живая сущность. Украшение создали специально, чтобы поймать Шершеха, и поймали. Многие годы он томился в заточении, вжатый в каменную ловушку без возможности выбраться. За это время Шершех понял, как частично пробить защиту ожерелья, но снять полностью её так и не смог. Для этого нужен был не бог, а маг, такой же, как те, что создавали ожерелье.

Шершех использовал крохи оставшейся силы, чтобы призвать грозу на болото, убил магов, заподозривших недоброе, и в кармане Рональда попал во дворец. Ему невероятно повезло. У Рональда оказалась невеста, ради которой тот был готов на всё. Любовь не приносит человечкам ничего, кроме хлопот. Она позволяет управлять ими и порождает в их душах много страхов. Если заполучить в своё распоряжение одного из пары, другой сделает всё, чтобы ему помочь. Шершех прокрутил в уме считалочку, выбирая между Рональдом и Лисичкой. Не повезло последней, Шершех сомкнул ожерелье на её шее при первом удобном случае. Теперь она была обречена. Все его носители рано или поздно умирали. Шершех аккуратно подкармливал её страхи в пути, и она, как он и рассчитывал, принесла его к нужному магу. Освальд был его вожделенным ключом к свободе, до которой оставался один шаг.

— Надо поторопить Освальда, — сказал томящийся от нетерпения Шершех, и принялся сплетать новый сон. Старательно, с удовольствием, он сделал его почти реальным, ожидая многого. Шершех очень точно скопировал образ Василики, её голос и манеру поведения. Он прорисовал каждый волосок на её голове, и пряжки на сапогах. Мастер кошмаров, он сделал капитаншу такой реальной, что эта иллюзия обманула бы кого угодно, даже его самого.

Его безупречная Василика ногой выбила дверь в гостевую спальню, и приставила свой огромный нож к горлу носителя. Девчонка отчётливо ощутила холод металла, врезающегося в шею.

— Король Вальг знает, что ты заколдовала Амель и находишься в Аскаре, — сказала она. — Он назначил за тебя награду. Василика надавила на нож сильнее. — Прости, ничего личного. Если я не сдам тебя, у меня будут серьёзные проблемы, а мне ещё дочь растить.

Жертва сглотнула, лезвие при этом оцарапало шею сильнее.

— Ты всё делаешь правильно, — ответила она. — На допросе я скажу, что вы с Освальдом ничего не знали про Амель. У вас не будет из-за меня проблем.

Это было совсем не то, чего ожидал Шершех. Он рассчитывал на другую реакцию. Жертва должна была кормить его мольбами о пощаде, в идеале впасть в истерику, но не принимать свою участь.

— У тебя что, совсем нет воли к жизни? — разочарованно спросил он у неё. — Раз так, давай опять по старинке.

Шершех быстро состряпал куда более простой сон, на этот раз без деталей. Теперь он стоял за спиной аскарского короля, улыбался, и смотрел глазами жертвы на то, как горят её друзья, привязанные к столбам. Под их ногами лежал в руинах Альмагард, а рядом с королём Вальгом на небольшой табуреточке стоял оранжевый кактус и нашёптывал папе: «Убей их, убей их всех! Из-за них у тебя внуки — шишки!». Богу разрушения тоже в голову иногда приходили глупости. Этот сон напугал носителя больше, чем хорошо проработанный, реальный кошмар.

В тот момент, когда сердце носителя бешено забилось, в кабинете Освальда с оглушительным хлопком взорвался генератор купола. Этим утром провинившимся солдатам Василики предстояло оттирать магическую субстанцию с каждого предмета в мастерской мага.

От резкого звука я проснулась, но не в своей спальне, а у оружейной стенки Василики. За окном была ночь, а руки мне оттягивала увесистая, острозаточенная алебарда с двухметровым древком. С лестницы скатилась Дэми. Она с важным видом упёрла руки в бока и сказала, копируя интонацию матери:

— Ты цево не спис? Ну-ка спать быстла!

Я в недоумении посмотрела на неё и выронила оружие.

«Какая же я дура! Как я могла подвергнуть такому риску семью Освальда? Ещё немного, и куда бы я пошла с топором недетских размеров? Искать короля? Нападать на поздних прохожих? Или прямо в детскую, где мирно спали Дэми и Коля?

Я содрогнулась. Сверху уже топали, спеша на звук. Теперь было бы даже лучше, если бы я оказалась у короля Вальга. Я бы сама подала ему идею отослать меня в Фермес, и стала бы опасным подарочком для вражеской страны, подобно чумному трупу, переброшенному через крепостную стену.

Но до Вальга было далеко, а до пруда близко, и я твёрдо решила, что надо бежать. Взрослые провозились наверху дольше, чем Дэми, потому что зажигали свет, выясняли, что случилось, доставали оружие, готовясь давать отпор. Только благодаря этому до кухни никто из них ещё не дошёл, но шаги и тревожный разговор уже звучали на лестнице. Времени на раздумья не было. Испугав сонных лошадей, я выбралась через полураскрытое окно в сад и побежала к пруду, молясь, чтобы дар болотницы не подвёл. Загадав оказаться как можно дальше от дома мага, я нырнула в ледяную воду, будто прыгнула головой вниз с крутого обрыва, не рассчитывая остаться в живых.

Вода затекла в нос, противно обожгла горло. Я толкнулась вверх и вынырнула, с жадностью наполняя лёгкие воздухом. Даже не успев открыть глаза, я поняла, что нахожусь уже не в саду Освальда. Воздух изменился, стал холоднее, наполнился другими звуками. В нос ударил резкий неприятный запах. Пахло, почему-то мокрым козлом. Ряска на поверхности воды мерцала зелёным, и в её мрачном свете угадывался чахлый умирающий лес.

Я выбралась из воды на ближайшую кочку, которая показалась мне более или менее плотной, и огляделась. Это было не то место, в котором водились болотницы. Они выбирали более живописные водоёмы, а от этого болота так и веяло жутью. Именно такие топи были не прочь пообедать живыми душами. Под их мрачными водами наверняка лежали сотни людей и животных, затянутых безжалостной трясиной.

Рядом, всего в шаге от меня, вспыхнул и тут же погас синий огонёк, будто кто-то на секунду зажёг свет, чтобы рассмотреть, кто окажется следующей жертвой темных вод. Рядом с моей кочкой, расшевелив ряску, из воды поднялся огромный пузырь, и, громко булькнув, дохнул ещё большим смрадом. Желание пуститься наутёк становилось всё сильнее, чего уж там, я с ним еле справлялась. Снова вспыхнул огонёк, на этот раз чуть дальше. Он легко заскользил над водой, выхватывая из темноты полусгнившие коряги, похожие на громадных пауков, вылезших поохотиться.

«Надо уходить отсюда!» — подумала я и хотела снова нырнуть, но тело перестало слушаться и ноги против воли понесли за коварным огоньком. По спине прошёл холод острого ощущения опасности. Здесь была незнакомая магия, разматывающаяся нитью, конец которой я не могла ухватить. Как я ни старалась, меня вело вслед за предательским светом, и, если бы не дар болотницы, я утонула бы после первого же шага. Огонёк погас под огромным вывернутым корнем дерева, когда я почти дошла до него. Оттуда донеслось досадливое ворчание:

— И кто же это у нас в бусах по воде сухой идёт. Не иначе болотница забрела на огонёк.

Я всмотрелась, под корнями едва заметно светились жёлтые круглые глаза, с горизонтальными полосками зрачков. Темнота вокруг них шевельнулась, очертив в сумраке маленькую сгорбленную фигуру, слабо фосфоресцирующую в темноте.

— Вы кто? — спросила я, стараясь не выдать свои страх и отвращение.

— Что, не признала? Какая же ты болотница после того? Меня они в лицо узнают сразу. Я болотник, хозяин здешних мест. Живу в трясине, путников заманиваю, таких как ты, золото у них отбираю и топлю.

— Я почти болотница, дяденька! Вы меня утопить не сможете!

Он рассмеялся жутким тонким смехом.

— Я хозяин над всеми болотницами, — сказал он. — Могу лишить тебя дара даже не поднимая брови. Вот смотри.

Он действительно не двинулся, а я провалилась в трясину и стала медленно тонуть. Болотник выбрался из-под своей коряги, подошёл близко, и я увидела, что старикашка покрыт зелёной лохматой шерстью, на голове у него растут кручёные, как у барана, рога, а лицо сморщенное и злое. От болотника резко и отвратительно пахло. Аромат «мокрый козёл» усилился настолько, что терпеть стало невозможно. Несмотря на то, что я тонула и у меня были дела поважнее, я вежливо попросила:

— Дяденька, отойдите подальше, дышать нечем, а мне перед смертью очень хочется.

— Снимай бусики, — скомандовал он зло, пропустив мою просьбу мимо ушей. — Может тогда отпущу.

— Не могу, — сказала я, захлёбываясь. — Они не снимаются. Застёжки нет.

— Врёшь! — не поверил болотник. — Вот ведь, люди! Даже на пороге смерти жалеют свои безделушки.

Мне пришла в голову мысль.

— А что, дяденька, сама я бусики снять не могу, а у вас может и получится. Достаньте меня отсюда, снимайте их и забирайте насовсем, — предложила я. — Иначе утону вместе с ними — и вам ничего не достанется, и мне будет неприятно.

Болотник недоверчиво посмотрел на меня. В нём началась ожесточённая борьба между природной вредностью и жаждой наживы. Отпускать он меня, конечно, не собирался. Сними я ожерелье, он бы меня тут и оставил, но всё пошло не по плану, и ему нужно было меня доставать. Болотника затрясло от переполняющих противоречивых чувств. Я попробовала помочь ему определиться и добавила:

— Правда-правда. Бусики отдам, тихо уйду, и вы меня больше никогда не увидите. Ещё спасибо вам скажу на прощанье, и по всему свету стану распускать слух о том какой вы могучий и ужасный!

Жёлтые глаза болотника моргнули. Спасибо ему ещё никогда никто не говорил, а славы хотят все бараны. Его перестало трясти, он решился, протянул лохматую трёхпалую руку и коснулся ожерелья перепончатыми пальцами. Как оказалось, это была большая ошибка.

Болотника сначала подняло и шлёпнуло о воду, а затем отшвырнуло в сторону. С диким «беееееуууеееее» он проехался по воде и ударился головой о дерево. Его жёлтые глаза испуганно моргнули, он засуетился, пытаясь встать. Ему помог кто-то невидимый, дав увесистый пинок под зад, от которого болотник заскользил по воде обратно ко мне. Вода уже касалась моих ушей. Я вытянула шею, стараясь продлить последние минуты жизни. Болотник тем временемвсё-таки сумел подняться, и закричал обиженно в пустоту:

— Хватит уже! Понял, не дурак!

Он схватил меня за протянутую руку, вытянул одним рывком из трясины и поставил обратно на кочку. Потом ехидно ухмыльнулся и исчез, прыснув облачком грязных капель.

Я была мокрой с ног до головы. Ряска запуталась в волосах, а моховая кочка под ногами уходила всё глубже под воду. Уже второй раз я едва не утонула в болоте, и похоже третий раз был не за горами. Дара ходить по воде у меня больше не было, а я застряла посреди топи в глухом гиблом лесу, где меня будут искать лет триста. Старый болотник хоть и испугался Шершеха до смерти, шансов выбраться мне не оставил. Всё шло к тому, что это болото станет моей мокрой могилой.

— И что тебе дома не сидится? — Ягода откинула длинные светлые волосы за спину и посмотрела на меня с неодобрением. Она справедливо посчитала меня ненормальной, не надо было читать мысли, чтобы это понять. По её мнению, ни один человек в здравом уме не забрался бы в такую глушь и не допустил бы столь убогого вида своего наряда. А мой между тем, промок и прилип к телу. Было очень холодно, меня трясло не меньше, чем болотника минуту назад.

— В Аскаре все с ума сходят, гадают, куда ты сбежала и как тебя вернуть, — немного лениво проговорила она, будто размышляя, следовало ли вообще заводить разговор.

— Откуда ты знаешь? — удивилась я, радуясь её появлению больше, чем голодный шоколадному торту.

— Меня Комир к Рональду отправил, передать, что король с кактусом сбежали. Он сказал, что вы у Освальда. Я выныриваю из его пруда, а там все стоят с грустными лицами, смотрят на воду, будто разом топиться собрались, но не знают, кому первому идти. Они очень расстроились, когда вынырнула я, оказалось, что ждали тебя. Это было обидно.

Я хотела быстро передать им послание и домой, мне до завтрака ещё надо было успеть омолаживающую маску сделать, но они давай наперебой ныть: «Это всё я виноват», «Нет, я!», ну, как всегда. Так увлеклись этим занятием, что даже не слышали, что я им говорила. Стало ясно, что, если я не помогу тебя найти, то останусь и без вечерней маски, а это уже слишком.

— А как нашла? — поинтересовалась я, ясно представляя себе нарисованную Ягодой картину, Освальда и Рональда сокрушающихся над прудом.

— Запросто. Я тебе дала дар, и теперь каждый раз вижу, когда и где ты им пользуешься. Утомительно, но иногда полезно. Вот не пришла бы я вовремя, тебя бы этот упырь болоту скормил.

— Я не знала, что болотники существуют.

— Бывают, — недовольно поморщилась Ягода. — Всегда такие страшные, вредные и воняют.

Будто подтверждая её слова, болото утробно булькнуло, и в воздухе вновь отчётливо запахло козлом.

— Пошли обратно, — сказала болотница. — От того, что ты застряла здесь, плохо всем, даже болотнику. Кроме того, Освальд придумал как тебя спасти.

Я вздохнула. Пусть надежда, что Освальд сможет снять ожерелье и избавить меня от Шершеха была слабой, она стоила того, чтобы попробовать. Я решила, что сбежать ещё раз, если понадобится, мне не составит труда, тем более что Ягоде придётся вернуть мне дар, по-другому отсюда не выбраться. Если Освальд не поможет, тем же вечером сбегу опять. Только на этот раз не на болото. Встречаться с болотником мне больше не хотелось.

Новое заклинание Освальда

Из сборника баллад о рыжем рыцаре. По слухам, составлено им самим по пути в Аскару:

…А что, милый кактус, хэй-хо, хэй-хо

Напишем балладу вместе?

Ты будешь врать, добавляя «хэй-хо»,

А я зарифмовывать в песни…

Старательно обходя разбросанные Дэми банки, мы направились к дому. Рональд встречал нас на пороге со скрещёнными на груди руками. Он не находил слов, способных описать его возмущение. Одного его взгляда оказалось достаточно, чтобы я захотела обратно к болотнику. В тот момент я про себя подумала, что не расскажу ему про встречу с этой недружелюбной нечистью никогда, иначе негодование Рональда усилится вдвое.

— Вот, получайте вашу пропажу. Её болотник чуть не утопил, а я спасла, — безжалостно сдала меня Ягода. — Она такая же безголовая, как её рыжий дружок Аля. Кстати, Комир просил передать, что король сбежал, прихватив с собой кактус.

Ягода выполнила свой долг, помахала на прощанье ручкой и ушла обратно к пруду. Скорее всего, уже через десять минут она станет делать сразу две маски: и утреннюю, и вечернюю, — не пропускать же.

Про Альберта все давно уже знали, а вот про то, что меня чуть не убила вредная болотная нечисть — ещё нет. Как я и ожидала, взгляд Рональда стал ещё строже.

— Я тут ни при чем! Это всё Шершех, — попыталась я свалить всю вину на ожерелье, оно всё равно говорить не может. Шершех в глубинах камней был возмущён такой откровенной клеветой.

Освальд собрал всех в гостиной, усадил меня рядом с сердитым Рональдом на диван, а сам устроился в кресле. Очень злая Василика осталась стоять у двери на кухню, подперев её спиной. Впервые за всё время, что мы здесь гостили, эта дверь была закрыта. Из-за неё доносились всхлипы и ворчливое бормотание, явно мужские. Никогда раньше подчинённые Василики не ныли так душевно. Видно, сегодня она привела на перевоспитание слабого духом бойца.

— Рональд был прав, — начал Освальд. — Я не знаю, что вы принесли в мой дом, но вещь мощная и опасная. Сразу я вам не поверил, наблюдал, пытался найти хоть какое-нибудь подтверждение вашим словам. На всякий случай поговорил с коллегами и полистал старые книги. Ничего нигде не нашёл. Это заставило меня снова прийти к выводу, что вы надумали себе проблему там, где её нет, а кошмары и смерти магов — совпадение, хоть Рональд в них и не верит. Как раз сегодня утром я собирался вам об этом сказать, но Лисичка переубедила меня. Вернее, я так понимаю, это сделало ожерелье. Тебе же сегодня снился кошмар, ведь правда? — обратился Освальд ко мне.

— Да, — коротко согласилась я.

— Мой купол уловил мощную магическую волну, как раз, когда Лисичка соизволила заорать и привлечь на свой крик Дэми.

Магия сильная, чужеродная. Купол, как и положено, попытался её подавить и благополучно сломался. Генератор лопнул, смесь растеклась. Я такое вижу впервые. Ни один мой генератор не позволял себе взрываться, а я их создал за жизнь не меньше трех сотен. Генератор можно разбить руками, но не магией. Дальше есть над чем подумать.

Этот артефакт очень мощный, скорее всего боевой, созданный для использования на войне. Ему добавлено свойство закрепляться на шее хозяина вплоть до смерти последнего. Таким образом его создатель исключал возможность случайной потери вещи в ходе сражения.

Артефакт, как ему и положено, не обладает своей волей, значит Лисичка активирует его во сне бессознательно. Ожерелье «включается», но не получает никакого прямого приказа, поэтому чаще всего не воздействует на окружающую реальность видимым образом. Тем не менее, из-за перехода в активный режим, оно оставляет побочку в виде плохих снов и лунатизма у хозяина.

Я чувствовала, что Освальд не прав, но крыть было нечем. Он был опытным и умным магом. Его версия про ожерелье была куда логичней моей, построенной на чистых эмоциях вроде: «Шершех плохой! Он прицепился к моей шее и каждую ночь убивает во снах, а если бы мог — убивал бы и наяву.»

Несмотря на гладкость теории Освальда, Рональд с ней тоже не согласился. Он задумчиво сказал:

— Ты мой друг, Освальд, и я всегда тебе доверял, но сейчас мне кажется, ты не прав. Ты неустанно повторяешь, что артефакт не может обладать волей, но я вижу его эмоциональный спектр, оно чувствует, как живое. Допусти на секунду, что это возможно. Великие боги создали людей разными потому, что им это нравится, в отличии от нас самих. Из-за этой разности, вещи, которые мы создаём, тоже бывают не похожи друг на друга. Мы не всегда можем предугадать их природу и особенности. Посмотри на Дэми, она не выпускает из рук наколдованное варенье, хотя все маги мира в один голос уверяли, что сотворить еду магией невозможно. Дэми было достаточно того, что никто не успел ей рассказать об этом, и она запросто справилась с «невыполнимым» колдовством. Может быть так же и с ожерельем?

Повисла тишина, и в ней кто-то жалобно завыл из-за кухонной двери. Наконец, Освальд сказал:

— Пусть будет так. Если у артефакта есть своя воля, его тем более нужно снять как можно скорее. Заклинание, которое я придумал, нейтрализует на две минуты любую магию. Я его запущу, магия, удерживающая ожерелье на шее Лисички, исчезнет, мы сможем его снять, есть у него воля или нет. А дальше поступим с ним как с вещью самого опасного порядка.

Опять повисла пауза. Мне показалось, что Освальд не договаривает.

— Есть какое-то «но»? — решила подтолкнуть его к уточнению я.

— Есть, — подтвердил маг. — Это заклинание экспериментальное. Я придумал его сегодня утром и успел опробовать пока только на твоей кобыле, Гере, — при этих словах они все разом повернули головы и как-то странно посмотрели на дверь кухни.

— Кобыла выжила, — продолжил Освальд, с трудом заставив себя оторвать взгляд от двери. — Более того, с помощью этого заклинания я увидел, что она — заколдованный человек. Я его расколдовал, так что познакомься — Герасим.

Василика толкнула дверь, которую придерживала, и открыла нашим глазам незабываемое зрелище. Источником звуков, отвлекающих нас на протяжении всего разговора, оказался пузатый, лысеющий мужчина.

Одет он был очень странно. На нём были прямые черные штаны. По всей их длине спереди и сзади, строго вертикально, тянулись полоски сгиба, будто человек на ночь клал их под матрас. Рубашка тоже выглядела необычно — расстегнув ряд пуговиц посередине, её можно было снять, как детскую распашонку. Оставалось только догадываться, кто додумался до такого нелепого фасона, ведь куда проще было надеть рубашку через голову. Но ещё нелепее была длинная лента темно-синего цвета, завязанная у самого горла мужчины на узел. Свободный конец ленты спускался до пупка и заканчивался аккуратным уголком. Беднягу держали на привязи ещё до того, как превратили в лошадь.

Растирая по щекам слёзы, Герасим густо намазывал на хлеб варенье, явно одолженное у крошки Дэми. Он облизывал пальцы, громко чавкал, дожёвывая предыдущий бутерброд, и даже не постеснялся слизнуть с рубашки случайно оброненную каплю варенья.

Брови Василики презрительно изогнулись. Едва сдерживаясь, чтобы не вытолкать Герасима вон из дома, она снова закрыла дверь на кухню.

— Прежде, чем Герасим начал есть, — стал пояснять Освальд, — он сказал, что его закинуло к нам из другого мира. Я предложил отправить его обратно, но он отказался, заявив, что там на него охотится… — он запнулся, вспоминая незнакомое слово, — налоговая.

Моё воображение при звуке этого слова нарисовало страшного монстра синего цвета, покрытого пупырчатой, скользкой, как у слизняка, кожей, сидящего в засаде среди жухлой листвы.

— Кроме того, — продолжил Освальд, — он снова захотел стать лошадью. По его словам, человеком он никогда не высыпался, и от него слишком много требовали. Так что Герасим попросил вернуть ему лошадиный облик сразу, как только он наестся варенья. Возможно, это просто перестройка, и Герасиму просто нужно чуть больше времени, чтобы привыкнуть к своему новому старому образу. Надеюсь, он передумает.

— Ласадкай дядя был лутсе! — не стесняясь, в полный голос заявила Дэми.

Никто не стал спорить. Я бы хоть сейчас согласилась вернуть Герасиму прежний облик, лишь бы не видеть, как он облизывает пальцы.

— Что ты будешь делать, если он решит остаться человеком? — шёпотом спросила я у Освальда.

— Василика пообещала, что заберёт его в ночную стражу охранять темницы. Он такой широкий, что даже если уснёт на посту, никто не сможет сбежать.

Василика посмотрела на меня оценивающе и решила уточнить:

— Ты, Лиса, надеюсь, на самом деле девушка? Ещё не хватало, чтобы в ходе очередного эксперимента Освальда выяснилось, что ты тоже Герасим. Мне на страже одного будет слишком много.

Я промолчала и попыталась прогнать навязчивый шепоток у себя в голове, который и без участия Василики, не переставая повторял: «Что-то пойдёт не так! Что-то пойдёт не так!». Теперь кроме прочего меня беспокоила возможность случайно стать Герасимом. Но несмотря на свои страхи, я согласилась рискнуть, ведь другого выхода не было.

Мы чётко проработали план. По нему Освальд читал своё заклинание, магия ожерелья исчезала, Василика перерезала украшение кусачками собственной заточки, Освальд изучал вещицу, уничтожал её, а мы с Рональдом весёлые скакали домой, где жили долго и счастливо и умерли в один день лет через двести.

— Только не отрежь мне ничего, — шёпотом попросила я Василику, уже державшую инструмент наготове.

— Не беспокойся, одним ухом больше, одним меньше, никто не заметит. Уши скорее портят людей, чем украшают, — она опасно пощёлкала кусачками, проверяя их остроту, и осталась довольна. Я невольно поёжилась, мысленно прощаясь с ушами.

— Готова? — спросил Освальд.

— Готова, — выдохнула я, закрывая глаза, чтобы не видеть, что именно будет отрезать мне Василика.

— На счёт три, — скомандовал Освальд.

— Раз.

Шершех приходил ко мне во всех снах. Он мог навредить, но никогда не делал ничего действительно опасного, останавливаясь и заставляя меня проснуться в самый последний момент. Он скорее просто хотел напугать.

— Два.

Именно кошмары подгоняли нас вперёд, а ожерелье будто предвкушало и радовалось. Почему раньше я не замечала этого? Шершех страстно желал, чтобы мы шли к магу, хоть артефакты действительно не обладают волей.

— Три, — закончил отсчёт Освальд как раз в тот момент, когда я поняла, что Шершех и ожерелье это не одно и то же, что у артефакта воли действительно нет, зато она есть у Шершеха, и заклинание снятия магии использовать нельзя ни в коем случае, но было слишком поздно…

Всё прошло так, как и надеялся древний бог разрушения по имени Шершех, томившийся в камнях ожерелья восемьсот пятьдесят семь лет. Магическая преграда, сдерживавшая его всё это время, наконец исчезла, и он был свободен. Камни, лишённые магии, лопнули все разом, и больше ничто не мешало ему выбраться в мир людей и начать его медленно, с удовольствием, разрушать. Лицо Шершеха перекосила улыбка.

Когда-то ему принадлежала та часть неба, куда не долетал звёздный свет. Он безраздельно правил там, и это ему нравилось. Шершех жалел только о том, что поторопился и слишком быстро сжёг последние города и вытравил как вид и без того редких добрых людей. Под конец своего правления он стал осмотрительнее и разбирался с оставшимися в живых не торопясь, но они всё равно закончились разочаровывающе быстро.

Несколько веков Шершех наслаждался итогами своего правления, летая над пустынными чёрными землями, но потом его настигла неизбежная скука. Она стала его злейшим врагом, убивавшим бессмертного бога изнутри. Скука оказалась разрушительней, чем сам бог разрушения. Тогда Шершех принял решение покинуть свой старый дом и отправиться искать новый.

Шершех летел долго, оставив скуку на покинутых им землях. Он побывал в трех десятках миров, прежде чем нашёл тот, в котором ему понравилось. Здесь было хорошо. Мир изобиловал разными формами жизни, зачатками цивилизаций и культур, силой эмоций и магией.

Здесь Шершех открыл для себя нечто новое — он мог впитывать чужие переживания, и они приносили ему куда большее удовлетворение, чем что-либо другое. В этом мире люди играли в игры, заставляя страсти кипеть с невероятной силой. Шершех захотел играть с ними, но с позиции хозяина, задающего правила.

Проблема была одна — в этом мире уже были хозяева, и в отличие от него, они оказались богами созидания. Это всё усложняло, созидание и разрушение говорят на разных языках и никогда не понимают друг друга. Шершех уходить не хотел, и решил до конца бороться за право остаться здесь. Он выступил против бога Солнца и Хранительницы Весов, и проиграл.

Тогда Шершех придумал хитрость. Он стал выбирать проводников среди людей, прятался в них, питался их эмоциями, приобретал в их виде власть. Он превращал землепашцев в королей и вершил их руками тёмные дела, меняя тем самым реальность незаметно для богов. Прошло много времени, прежде чем боги созидания поняли, что именно происходит.

Шершех между тем ещё глубже проникся прелестями этого мира, научился играть в игры и управлять чужими эмоциями. Они для него стали так же необходимы, как еда для людей. Они питали, насыщали и делали его счастливым. При этом богу было всё равно, что именно чувствуют люди, для него весь спектр переживаний имел один цвет. Шершех обнаружил, что вызвать горе, страх и отчаяние куда проще, чем радость, любовь или надежду. Он пошёл по простому пути, и стал приносить столько боли и страданий, сколько мог, стремясь заполнить пустоту внутри себя. Везде, где он появлялся, люди проклинали его имя, и, сами того не зная, давали ему то, что он хотел.

Мать Хранительница Весов не выдержала человеческого горя и решила вмешаться. Именно тогда она впервые стала призывать к себе людей, порождавших ненависть и страх, ведь в них, как правило, и прятался Шершех. Но выслеженный Шершех с лёгкостью менял проводника, и поймать его не получалось. Тогда Мать Хранительница создала особое заклинание, способное помочь людям справиться с их врагом. Она подарила его лучшему магу, жившему в то время.

Маг потратил много лет на поиски Шершеха, и только в седой старости сумел распознать его в очередном носителе. Кроме поисков, он непрерывно совершенствовался в ювелирном мастерстве, потому что знал слабость Шершеха к дорогим и редким украшениям. Достигнув вершины мастерства, маг сковал ожерелье невероятной красоты, инкрустировал его камнями, прилетевшими со звёзд, и приготовил все необходимое, чтобы превратить его в тюрьму для мрачного бога.

— О, повелитель всего живого, — сказал Шершеху маг, когда ожерелье было готово. — Прими в дар от меня эту вещь. Она обладает особой силой. Её камни — погасшие звезды, хранящие память своего сияния. Они даруют тебе неограниченную власть и помогут подчинить даже богов. Всё что нужно сделать — увидеть небо сквозь их грани.

Шершех не почуял опасности из-за своей самоуверенности. Что могли противопоставить ему смертные? Слабых рыцарей, валившихся замертво от первого удара? Армии, которые повергал в бегство один его взгляд? Глупые фокусы магов? Все их жалкие попытки смешили Шершеха. На тот момент он был непобедим. Он поверил магу и спрятался в гранях самого большого, центрального камня ожерелья.

Тогда мастер-маг одним движением закрыл его последнюю грань и припечатал камень заклинанием богини. Мать Хранительница сама явилась произнести с магом подаренное ею заклинание. Дверца ловушки захлопнулась, оставив Шершеха наедине со скукой. Пойманному богу хватило сил убить обманувшего его мага, но это уже ничего не могло изменить.

Несколько тысяч людей собрались, чтобы посмотреть, как ожерелье будет сброшено в тёмные воды бурной реки. Затем, люди надолго покинули эти места, и лишь века заставили их забыть об опасности, поросшей мхом старинных легенд и истлевшей в забвении. Восемьсот пятьдесят семь лет понадобилось для этого. Восемьсот пятьдесят семь лет заточения, и наконец — свобода. Разломанные камни ожерелья так и остались лежать в серебряной оправе на шее девушки, которая теперь полностью принадлежала ему.

Проводник

Липкая, вязкая, плотная как мёд темнота, мокро прикасалась к коже. Она шевелилась, как живая, будто в ней были нервные окончания, передавшие команды сердцу и другим органам, заставляя их работать.

«Я мышь в животе у кошки», — вспомнился мне сон, который я видела ещё во дворце Альмагарда.

— Ты не сможешь победить Освальда, — сказала я громко, надеясь, что Шершех меня услышит. Он услышал. Лёгкая вибрация смеха прошла по сдавливающей липкой темноте.

— Ты пытаешься напугать бога страха? — Шершеху было весело. — Ты даже не знаешь, жив ли этот маг прямо сейчас. Я тебе скажу. Освальд мёртв. И ты мертва, и все твои друзья. Вы ещё ходите, говорите, но уже мертвы, потому что меня не сможет остановить никто. Я слишком долго сидел в заточении, чтобы кого-то щадить.

— Ты бог страха? — переспросила я, пытаясь потянуть время в надежде, что где-то там, снаружи, Освальд исправляет ужасную ошибку, которую мы совершили.

— Какие же вы люди ничтожные! — проворчал Шершех. — Вы так не совершенны, что приходится одно и то же повторять несколько раз. Хорошо, что я пришёл в этот мир, и теперь смогу стереть его ошибки. Осталось только выбрать себе проводника.

— Бери Герасима, — посоветовала я. — Не ошибёшься. Его даже эта…налоговая не смогла поймать, — припомнила я непонятное слово.

— Жирного дурака из другого мира? — Шершех на секунду задумался, будто восприняв моё предложение всерьёз. — Герасим слишком долго пробыл кобылой, и у него болят колени, — наконец решил он. — Я думаю выбрать вместо тебя Освальда. Он сильнее, талантливее и умнее.

— Эти верховные маги слишком известны, — попыталась переубедить его я. — Они всё время на виду, их руками незаметно много гадостей не сделаешь. Чего уж там, бери меня. С коленями у меня всё в порядке, я кобылой никогда не была, и обо мне никто ничего не знает.

Тут я приврала, мой образ ещё не выветрился из памяти аскарцев, но Шершех об этом не знал. Он опять задумался. Каждое моё предложение он воспринимал всерьёз, и я рискнула прибавить:

— А давай ты вообще уйдёшь откуда пришёл, там по тебе наверняка соскучились.

— Ты болтливая, глупая, маленькая смертная, — Шершеху моя идея не понравилась. — Но так и быть, я выберу тебя. Интересно попробовать, как это, когда по доброй воле. Кроме того, ты самая молодая, и мне придётся меньше «отматывать».

Чернота ударила в солнечное сплетение, я потеряла связь с реальностью и как будто совсем пропала, утратив способность помнить, понимать, чувствовать или думать. Это холодное ничто было похоже на смерть. Моё место в теле занял Шершех, и, едва обосновавшись там, он начал «отмотку».

Я бы так и осталась в его власти без просвета сознания, но Освальд сумел на время изменить ситуацию. Его лицо в окружении искр на секунду появилось передо мной и тут же исчезло. Это короткое видение неожиданно помогло. Память вернулась ко мне, слова тут же сложились в правильном порядке, выстроившись в заклинание, однажды уже спугнувшее Шершеха. Странное заклинание, присланное когда-то мне Освальдом, сработало и в этот раз. Холод и темнота сменились привычной реальностью. Ну, если можно было назвать привычной ту картину, которая мне открылась.

Мою левую руку к полу прижимал Освальд, правую Рональд. Василика бесцеремонно уселась на колени и больно вдавливала мои ноги в пол. Глаз Освальда оплыл, из рассечённой губы текла кровь. У Рональда на правой скуле треугольником расходилась рваная рана.

Василика пострадала меньше других. Она держала меня ничуть не слабее, чем мужчины. Мне показалось, что даже Герасим был бы полегче. Проступившая в ней звериная сила стирала напрочь с Василики образ благопристойной матроны.

Дом был перевернут вверх дном. Кругом валялись обломки мебели и разбитая посуда, на оружейной стенке Василики не осталось ни одного экспоната, и только сиротливо торчащие из неё гвоздики напоминали, что здесь висело не меньше трех десятков железяк разной длины. Коллекция Василики не ушла далеко. Копья, шестопёры, алебарды, кинжалы, ножи и бумеранг теперь не нуждались в гвоздях и торчали из стен, воткнутые в них чуть ли не до середины. Либо стены их дома были сделаны из шоколада, как в мрачной детской сказочке, либо тот, кто так яростно разобрался с оружием, обладал нечеловеческой силой.

— Не говорите, что это всё я! — взмолилась я и не узнала свой голос, похоже, он был сорван.

Дверца нижнего кухонного шкафчика скрипнула, открываясь. За ней сидела перепуганная Дэми, прижимая к себе тонкими ручками трясущегося от страха колобка.

— Ой мать, это всё ты! — беспощадно припечатал колобок, окончательно убив слабую надежду на то, что этот разгром устроило землетрясение или очень сильный сквозняк. Он выкатился наружу, принялся возбуждённо рассказывать и показывать в лицах, что происходило, пока я была в отключке.

Когда я попала под власть Шершеха, мне только казалось, что я не могла пошевелиться, в реальности я двигалась куда больше, чем хотелось бы окружающим. Когда Освальд закончил заклинание полной блокировки, я одним движением сбила Василику с ног, вырвала у неё тяжёлые кусачки и запустила в Освальда прежде, чем он успел что-то предпринять. Кусачки задели Освальда вскользь, и с лязгом упали на пол. Пользуясь общим замешательством, я подбежала к верховному магу, и ударила его по лицу. Шершех знал, что навредить ему может только маг, и направил все силы на Освальда.

Рональд и Василика попытались меня оттянуть от него, но они ещё не успели понять, что перед ними стоит не маленькая хрупкая девушка, а совсем другое существо. Рональду пришлось на своём опыте узнать, сколько весит мой кулак, подкреплённый волей Шершеха. Я свалила его ударом под колено и рванула к оружейной стенке Василики. Освальд успел среагировать и пустил мне вслед останавливающее заклинание, но я мгновенно сняла его, и вооружилась сразу двумя топорами.

Василика никому не позволяла трогать своё оружие, и сейчас прощать такую наглость не собиралась. Она незаметно подобралась ко мне сзади и ударила табуреткой по затылку. Табуретка сломалась. В обычное время этого удара мне хватило бы, чтобы пролежать в отключке до утра, но вечер был необычным, и обещал стать ещё веселее после того, как попытка Василики провалилась.

Шершеху табуретка не понравилась. Он переключил внимание на капитаншу, стал хватать со стены оружие и бросать в неё с такой силой и скоростью, что оно резало деревянную обшивку стен, как яблочную мякоть. Василике пришлось бы плохо, если бы не её природная ловкость и хорошая реакция, которые многими годами тренировок были доведены до совершенства. Василика уворачивалась от летящих в неё шестопёров, копий, кинжалов, булав, топоров и мечей с ловкостью дикой кошки. Прежде, чем Рональд ухватил меня за руки, я успела растратить всё, что было в её арсенале.

Рональду едва хватило силы, чтобы удержать меня на пару секунд. К счастью, этого оказалось достаточно. Освальд успел метнуть безобидное заклинание, превращающее в лягушку. Всё-таки с лягушкой, даже очень злой, проще справиться, чем с девушкой в плохом настроении. Заклинание не сработало, но Шершеху пришлось полностью сосредоточиться на том, что происходило в комнате, и он отвлёкся от меня, и прекратил «отмотку». Это позволило мне вернуться в сознание и произнести заклинание. Шершех ещё успел схватить с пола обломок ножки табуретки и ударить им по лицу Рональда.

Василика тем временем твёрдо решила прекратить это безобразие, безошибочно открыла один из кухонных шкафчиков, выбрала самую тяжёлую кастрюлю и с силой опустила её мне на голову. Ей было легко это сделать. Во-первых, потому, что в тот момент она была очень зла на меня, а во-вторых, потому, что не беспокоилась о моём здоровье никогда.

Ничто не уравновешивает лучше, чем тяжёлый предмет, применённый хоть и не по назначению, зато вовремя. Думаю, примерно за миг до этого я произнесла заклинание, и наши с капитаншей удвоенные усилия, выключили Шершеха.

Колобок закончил свой рассказ. Стало понятно, почему так болела голова. Удерживающие меня руки ослабли. Дольше всех не хотела отпускать Василика, всё ещё с подозрением глядя на меня. И только когда я попросила:

— Отпускай, — она наконец слезла с моих ног.

Рональд помог сесть. Боль в голове наводила на мысль, что между висками завёлся ёж. Всё тело ломило, холодной тяжестью давило на шею ожерелье, костяшки пальцев были сбиты, на лбу ощутимо проступала шишка.

Скорее всего жертвы Шершеха долго не живут. Если он так и продолжит пользоваться моим телом, то скоро ему придётся искать новое. Вспомнив, что Шершех может вернуться в любую минуту, я схватила с пола кусок отвалившейся с потолка штукатурки, и размашисто очертила себя магическим узором, который должен был сдержать врага хотя бы на время одного боевого заклинания.

— Не подходите ко мне! — попробовала я крикнуть, но из горла вырвался едва слышный хрип. — Василика, держи свою кастрюлю наготове! Шершех снова начнёт отмотку, и я стану опасной, будьте готовы. И ещё, Освальд, он уже второй раз уходит после того дурацкого заклинания, помнишь, про муху?

— Отмотку? — Освальд стёр рукавом кровь со рта, проигнорировав упомянутое заклинание. — Отмотка — это плохо. Это очень, очень плохо! Ты должна была сразу сказать.

До того, как кто-либо успел спросить, чем же так страшна отмотка, Освальд сам стал пояснять:

— Отмоткой называется стирание памяти и личности, с последующей записью другой. То есть удаление одного человека и замещение его совершенно новым. Если «отмотать» объект до момента рождения, в нём останется своей воли не больше, чем в платье на вешалке. Хуже всего, что завершённый процесс необратим и от этого нет лекарства. Если такое случится, мы уже не сможем тебя спасти, даже если прогоним Шершеха.

В комнате повисла тишина.

— Освальд, — умоляюще посмотрела я на него. — Пообещай мне! Если ты меня не сможешь спасти от Шершеха… Я предпочту быть кобылой, чем вот так!

Освальд ничего не стал обещать. Рональд шагнул в центр моего защитного узора.

— Уходи, — стала прогонять его я. — Это опасно!

Но он не послушался, обнял меня крепко и не отпускал. Потом в круг шагнули и Освальд с Василикой. Теперь мы стояли обнявшись, в центре магического узора вчетвером. За ними прошли Дэми и Коля, маленькие, но бесстрашные. От них всех исходили такие сопереживание и поддержка, что я и вправду подумала, что выберусь из этой переделки и найду силы стряхнуть паразита, вцепившегося в меня, и не желающего отпускать. Это было как тогда, в землянке, с пирожками. Либо каждому и поровну, либо никому. Только теперь мы вынуждены были делить не еду, а проблемы, которые, как всегда, сами меня нашли.

Краешком сознания я успела уловить тот момент, когда Шершех вернулся. Он немедленно стёр единственное опасное для него заклинание, и стал властвовать надо мной безраздельно.

Отмотка

Время потерялось в мрачном душном забвении, ставшим моей новой реальностью. Иногда я видела обрывки того, что делал Шершех моими руками, и мне становилось отвратительно плохо, а он довольно ворчал. Шершех специально давал мне возможность увидеть самые жуткие события, устроенные им, чтобы подпитаться моими негодованием и злостью. Таких возвращений в реальность было три. Шершех не торопился меня «отматывать», справедливо веря, что теперь я от него точно никуда не денусь, и упивался полной властью надо мной.

В первый раз он показал, как я вхожу в тронный зал короля Вальга в окружении устрашающих на вид наёмников. Не знаю как — интригами, подкупами, проповедями или всем вместе, но Шершех сверг Вальга. Стража несчастного короля не явилась на его защиту.

«Если он так слаб, то не достоен того, чтобы быть королём!» — сказал мне Шершех, оправдывая свой поступок.

Второй раз Шершех «включил» меня после покушения. Не знаю, каким чудом, но Освальд, Рональд, Василика и почему-то Альберт, пробрались в спальню Шершеха, пока он спал, и уже начертили на полу необходимый узор в отчаянной попытке спасти меня, но что-то пошло не так. Освальд не успел прочитать заклинание, Шершех проснулся, и призванная им стража связала и увела моих друзей.

«Если они готовы рисковать, пусть узнают, что значит проиграть и всё потерять», — опять сказал он мне.

Ещё один раз он показал мне непривычно пустые улицы Вераильма. Редкие затравленные прохожие спешили в укрытие, общее уныние охватило город.

«Если они не способны бороться за свою свободу, значит она им не нужна!» — припечатал Шершех своей жестокой логикой.

После этого он надолго забыл обо мне. Моя реальность становилась похожа на сон, в котором осознанности оставалось всё меньше. Из воспоминаний сначала исчезли колобок и Дэми, потом Освальд и Василика, а за ними Рональд и Альберт. Пока ещё оставалось моё детство, но его события и лица и до этого были основательно размыты временем, а теперь казались совсем зыбкими и нечёткими. Как я ни цеплялась за эти последние образы, постепенно они тоже истончились до прозрачности. До конца отмотки осталось не долго.

«Ещё чуть-чуть, и меня не станет», — подумала я из дальнего закутка своего сознания, и эта мысль не вызвала поначалу ни боли, ни страха, будто в последний миг перед тем, как провалиться в сон, ты неожиданно понимаешь, что уже не проснёшься, но тебе всё равно не хочется вырываться из сладких объятий сна. Потом я возмутилась собственному спокойствию.

«Не сдамся!» — мелькнуло у меня. — «Я — есть, и я кому-то обещала, что не сдамся!»

Эта короткая мысль потянула за собой другую, вызывая к жизни образы тех, кому было дано это обещание. Они в свою очередь подтягивали за собой всё новые, запуская обратный процесс и заставляя кубики только что разрушенной пирамидки воспоминаний, выстраиваться заново. Образовавшаяся на месте моей памяти пустота, была рада вернуть всё то, что из неё вытягивали силой.

— Молодец, — похвалил меня кто-то, и память услужливо подсказала, что это был Лелель. Он стоял передо мной, как живой, беззаботно играл на перкулеле и напевал:

Наш рыжий рыцарь хэй-хо, хэй-хо

Имел друзей за границей.

Он к ним поспешил, хэй-хо, хэй-хо

Помочь им с врагом сразиться.

Но враг оказался хитёр и силён

И рыцарь закован в цепи.

А оранжевый кактус зовёт, хэй-хо:

«Мой преданный рыцарь, где ты?»

Лелель оборвал песню, прижав струны ладонью, посмотрел мне в глаза и сказал:

— Сейчас самое время вернуться, Лисичка, иначе уже через полчаса Шершех скажет тебе: «Они были слишком ничтожны, значит не достойны того, чтобы жить!»

Лелель пропал, а я почувствовала, что помню всё, каждую минуту своей жизни, Рональда, Альберта, Освальда. Вспомнила, что Шершех поймал их, и они, должно быть, в опасности. А главное, я вспомнила то самое заклинание, которое когда-то казалось мне бесполезным, и ценнее которого я теперь не знала.

— Я обещала, что превращу тебя в доброго и гладкого? — спросила я, зная, что он меня слышит. Шершех растерялся, так неожиданно было для него снова услышать мой голос внутри давно обжитого тела. — Так вот, я графиня, и не имею права нарушать данного мною слова! — и произнесла заклинание.

Последний бой

Меня рывком вернуло в реальность, а Шершеха так же резко выдернуло из неё. Глазам открылся Вераильм. В первый раз, когда я увидела этот город, он был белым и прекрасным, а теперь лежал под моими ногами неузнаваемо серый и мрачный. Придя в себя, я обнаружила, что сижу посреди высокого помоста, выстроенного над дворцовой площадью. Под помостом бил фонтан, который раньше уродовали пират Мурат и его попугаи. Теперь там возвышалась не менее отвратительная композиция в виде трех людей, с подозрительно знакомыми лицами. Я повернула голову, и сомнений в том, с кого эту скульптуру отливали, не осталось. По правую руку от меня на троне из серебра восседал Чёрный Геральт, по левую — дядя Коллоп, а между ними был мой собственный, золотой трон.

«Да ладно! — не поверила я. — Где ж я вас раскопала? Ну Геральт ещё куда ни шло, он в тюрьме Вераильма прописался, но чтоб Коллоп!..»

Хорошо, что у меня хватило выдержки сказать это про себя, а не вслух. Однако волна моего удивления была так сильна, что оба мага её почувствовали, даже не имея дара. Неприятные маги молча повернули головы и подозрительно уставились на меня. В ответ я растянула лицо в самой широкой улыбке, на которую только была способна. К моему облегчению, маги отвернулись и стали смотреть перед собой с самым сосредоточенным видом. Я постаралась принять такой же важно-отрешённый вид, как и они, посмотрела вперёд и обомлела.

По площади, оцепленной суровыми стражами, совсем не похожими на прежних добрых и наивных хранителей покоя Асскары, вели закованных в цепи людей, в которых я с трудом узнала Рональда, Альберта, Освальда и Василику. По их виду было ясно, что они прошли через многое за время правления Шершеха. Они были до того худыми, что прорванная, перепачканная одежда болталась на них, как паруса на мачтах в штиль.

Рональд сильно хромал на правую ногу. На шее Освальда был ошейник с вдетым в него кольцом, и обрывок верёвки всё ещё свисал с него. С острой горечью я поняла, что верховного мага водили на поводе, как собаку. Альберт хоть и не был таким худым, как остальные, но еле шёл и постоянно спотыкался. Он был бледен и измучен. Одежда на нем вымокла насквозь, казалось, что он только вышел из-под пытки, а палач окатил его водой, чтобы привести в чувства. Правая рука Василики была на перевязи, сделанной из обрывков левого рукава и низа её рубахи. Левая рука, обнажённая до плеча, была покрыта припухшими лиловыми синяками и гниющими ранами. Её волосы отрасли на пядь с того момента, когда я её видела в последний раз. Значит, я пробыла в пустоте, а мои друзья под пытками, не меньше нескольких месяцев.

Друзья смотрели на меня с непривычной и пугающей ненавистью, какую испытывают к палачу с раскалёнными клещами в руках. Только через секунду я поняла, что ненависть эта вызвана тем, что они видят вместо меня Шершеха. Друзей выстроили внизу у помоста и принялись привязывать к столбам. Картина до боли напоминала ту, которую я видела во сне перед побегом из дома Освальда, только тогда горел Альмагард, а здесь лежал в сером могильном отчаянии Вераильм. В том сне всё закончилось плохо.

Моя рука нервно скользнула по шее, нащупав ненавистное ожерелье. Оно всё ещё было на месте, его разбитые камни не смущали Шершеха, по каким-то своим причинам он не спешил избавляться от бывшей клетки.

Друзей подвели к помосту, и глашатай стал зачитывать приговор. Я напряженно вслушалась. Одного взгляда на четыре столба и сложенные под ними дрова было понятно, к чему именно приговорила я своих друзей. Теперь, из речи глашатая становилось ясно ещё и в чём именно я их обвиняла. Хитрый и бессовестный Шершех собирался казнить единственных, знающих о нём людей, использовав злодеяние, которое совершилось не без его косвенного участия. Он ставил им в вину гибель единственной наследницы аскарского престола, принцессы Амель. Доказательство преступления молчаливо стояло на табуретке в розовом горшочке и никаких «хэй-хо» не пело. И в этот момент неуместное понимание, что расколдовать Амель совсем просто, пронзило меня. Я была как человек, евший всю жизнь суп вилкой, а под старость внезапно открывший для себя, что ложкой удобнее, но уже поздно, весь суп давно съеден.

Нужно было торопиться. Опыт показывал, что Шершех никогда не уходит на долго. Я вытянула вперёд руку, указывая пальцем на торжественный кактус. Глашатай замолчал, боясь меня до дрожи в коленях. Из пальца в кактус ударила молния, колючки с него осыпались, и Амелька снова стала девушкой, скромно сидящей на табуретке, в том самом платье, которое она надела на бал во дворце Альберта.

Мгновение повисшей тишины разорвалось криками и ликованием толпы. Лица стоящих передо мной друзей осветились радостью, вместо палача они увидели во мне давно потерянного друга.

— Освободите их, — как можно более властно приказала я стражам. Они, к моему огромному удивлению, послушались, и начали неуверенно распутывать узлы, но не успели.

Я окончательно выдала себя перед Геральтом и Коллопом. Оба чёрных мага уже были на ногах, в боевых стойках, но страх перед Шершехом, их прежним хозяином, сдерживал магов от удара.

— Что, струсили, червяки безвольные? — прошипела я яростно, обращаясь к старым знакомым, и становясь в первую позицию «боевое заклинание. Быстрый обстрел».

Геральт собрал пальцы в щепоть, и пальнул в меня неизвестным заклинанием. Я выставила щит, но он не выдержал удара, его разорвало на кусочки, а меня опрокинуло на лопатки и вдавило в доски помоста.

Осколки моего щита и остаточный импульс заклинания Геральта, разлетелись в стороны брызгами синих искр, покрывая радиус не меньше десяти саженей. Они рассыпались по площади, поджигая плащи стражей, нищенские обноски горожан, обрывки грязных занавесок в раскрытых окнах домов. Площадь Вераильма наполнилась дымом и криками. Люди бежали прочь, стражи без колебаний бросали посты и придавались постыдному бегству, даже не попытавшись затушить набирающий силу пожар. Под кострами друзей вспыхнуло сено, щедро пропитанное смолой. Языки пламени мгновенно поднялись вверх, уверенно перекинулись на поленья, и поползли к ногам пленников.

Прижатая к помосту, я глядела на расползающийся огонь, и с отчаянием понимала, что не успеваю помочь друзьям. Будто поняв мои мысли, Амель соскочила с табуретки и побежала вниз, быстро преодолевая ступени помоста. Она подняла меч, оброненный кем-то из самых трусливых стражей, и, не боясь пламени, сама стала перерезать верёвки у привязанных к столбам друзей, начиная с Альберта. С невыносимой мукой я подумала, что до Рональда она доберётся в последнюю очередь, а огонь уже лизал его сапоги.

Мне нужно было спасать его, но Геральт пускал одно заклинание за другим, не давая прийти в себя. Я еле успевала отбиваться. Хуже всего было то, что первое заклинание Геральта по-прежнему крепко держало меня, не давая увернуться или колдовать в полную силу. Дядя Коллоп решил помочь напарнику. Пока я ставила очередной щит, он просто нагнулся и поймал мои руки, не давая сделать новый пасс.

И в этот момент с неба раздался оглушительный крик, настолько противный и громкий, что все, кроме дяди Коллопа и меня, невольно зажали уши и подняли головы вверх. На площади так много всего происходило, что никто и не думал смотреть в небо, а там между тем творилось нечто небывалое. С окраин королевства слетались птицы-стражи. Они кружили над толпой темным облаком, предвещая беду. Тени их крыльев скользили по земле, погружая площадь в сумрак дождливого дня, истошные вопли едва ли не разрывали барабанные перепонки. Оставшиеся на площади редкие люди смотрели на птиц, как заворожённые, не понимая, приближается ли новая опасность, или птицы безнадёжно опоздали предупредить о только что произошедшей.

Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. Уродливый фонтан, украшенный моей скульптурой, со страшным грохотом ушёл под землю, на его месте открылась чёрная дыра, напоминающая воронки Геральта.

— Твоих рук дело? — спросила я у него так строго, что он вздрогнул. Похоже, янапомнила Геральту, как мать корила его за разбитую вазу. От секундной растерянности Геральта удерживающее меня заклинание отпустило. Я почувствовала, что снова могу двигаться и лягнула его между ног. Он согнулся пополам и отступил, магия магией, а физическую боль никто не отменял. Геральт был ненадолго выведен из строя, но времени терять было нельзя, а оставался ещё Коллоп. Он всё так же стоял, полусогнувшись и крепко сжимая мои запястья. Я вывернулась, обхватила ногами его шею и рывком дёрнула вниз, не думая в тот момент о последствиях. Старый мешок потерял равновесие и полетел прямо на меня. Он, крепко приложился головой о доски помоста между моих ног и обмяк, придавив толстым пузом. Пока я выбиралась из-под него, Геральт уже пришёл в себя, но, хоть смотрел с ненавистью, нападать не торопился. Он ясно видел бегущую к помосту четвёрку моих друзей. Они все теперь были свободны. Освальд на ходу сплетал заклинание.

Геральт был сумасшедшим, но не глупым магом. Он хорошо знал, чем заканчиваются для него встречи с Освальдом. В третий раз в тюрьму ему не хотелось. Геральт не стал долго думать, превратился в чёрную птицу и полетел прочь, но птицы-стражи стаей набросились на него и облепили плотным облаком. Раздался истошный крик, и когда птицы-стражи брызнули в стороны, Геральт полетел вниз, безвольно раскинув растрёпанные крылья. Возможно, падал он ещё живым, но удача отвернулась от него окончательно, и он угодил в пламя костра. Запах горелых перьев наполнил площадь, доказывая лучше слов, что больше Чёрный Геральт не навредит никому.

Дядя Коллоп лежал без сознания на гладких лакированных досках, но, праздновать победу было слишком рано. Птицы кричали не зря. Земля под ногами дрогнула, и из провала на месте фонтана, подобно полчищу огромных чёрных жуков, полезли зашитые в кожаные доспехи солдаты фермесской армии. Кривые сабли и ятаганы, блестели, как жала, в крепких, натренированных убивать руках.

Фонтан на дворцовой площади оказался тем самым местом силы, которое так старательно искал Освальд, и которое я помешала ему найти.

Почти без усилий, чёрная волна фермесцев стёрла остатки аскарской стражи, не успевшей бежать с площади. Справившись с ними, резвые фермесские бойцы двинулись ко мне прямо по подмятым телам. Они поднимались по ступеням помоста, лезли по толстым опорным столбам, чтобы обезглавить королевство одним ударом, убив того, кто занимает трон. На помосте сейчас стояла только я, и на меня приходилось целых три трона. Надо было бежать, прямой бой никогда не был моей сильной стороной.

— Невидимость, — в панике шепнула я, и, стараясь не шуметь, полезла вниз, цепляясь за зазоры между досками. На мою удачу, несколько нижних досок были выломаны, я протиснулась между ними и спряталась под помостом. Первые солдаты к тому времени уже добежали до верха, и теперь растерянно топтались на том самом месте, где несколько мгновений назад стояла я. Из резвых, хорошо обученных рубак они превратились в сутулых и хмурых исполнителей чужой воли. Задание оказалось провалено, обезглавливать было некого. Я увидела фиолетовую волну их беспомощной ярости. Они теряли надежду на триумфальное возвращение домой, ради которого в прошлом согласились на долгие годы тренировок, бесконечное преодоление боли и отказ от спокойной мирной жизни. От досады они отыгрались на несчастном Коллопе, всё ещё лежавшем без сознания. Я зажмурилась, чтобы не видеть эту жестокую расправу, и вновь открыла глаза, только когда доски помоста за моей спиной хрустнули. Я обернулась на звук, но никого не увидела.

— Хвала богине, ты здесь! — сказал Освальд, снимая невидимость с себя и с остальных. За ним в моё укрытие забралась сперва Амель, затем Василика, Альберт и Рональд. Противомагического ошейника на Освальде уже не было, и едва мы все оказались снова вместе, он одним щелчком пальцев поставил звуковой щит, чтобы мы могли слышать друг друга в нарастающем шуме.

Моему облегчению не было предела, на глазах наворачивались слезы. Случилось несбыточное — я снова была собой, и мои друзья все стояли рядом.

— Ты же не должен меня видеть! — сказала я, снимая заклинание невидимости. — Я плохая ученица, моя невидимость ни к чёрту.

— Твоя невидимость в порядке, — как всегда невозмутимо сказал Освальд. — Тебя выдаёт паутина в волосах.

И хоть было не время и не место, я все-таки заплакала, и крепко обняла каждого из них. Только новая тревога смогла отвлечь меня от этого занятия.

— Где Дэми? — в испуге крикнула я.

— За неё не беспокойся. Они с Колей у бабушки в деревне. Когда ты начала наводить страх на королевство, мы сразу её туда отправили. Бабушка Василики кого угодно сможет убедить, что её трогать не стоит. Не уговорами, так трёхзарядным арбалетом, который всегда у неё под рукой.

На площади раздался грохот, пробивший даже звуковую завесу щита Освальда. Мы прильнули к доскам помоста, и вместе стали наблюдать, как фермесские солдаты заполняют площадь. Их было очень много. Казалось, что в Аскаре, ослабленной правлением Шершеха, не осталось силы, способной дать отпор врагу. С площади исчезли все краски, кроме чёрного цвета их лат. Амель, дрожа, смотрела на горящее, захваченное врагом королевство, и только Василика с лёгкой усмешкой взирала на происходящее, явно чего-то ожидая.

— Сейчас начнётся! — сказала она. — Ещё посмотрим, кто кого!

И будто услышав её слова, с боковых улиц, охваченных огнём, потекла рекой ночная стража Вераильма. Воспитанники Василики врезались в ряды врага, разрывая безупречный строй фермесцев. Капитанша была права, — началось. Она хорошо тренировала своих подопечных, и теперь с гордостью смотрела, как они достойно встречают врага. Чёрное плотное полотно строя фермесцев всколыхнулось и прорвалось под их напором.

— Я к ним, ваше высочество, — подмигнув, обратилась Василика к принцессе, и, не дожидаясь разрешения, выпрыгнула из-под помоста, раздобыла меч и прорубая себе дорогу, побежала туда, где среди чёрной реки, белело пятнышко ночной стражи. Альберт и Рональд последовали её примеру и поспешили на помощь. Под помостом остались только я, Освальд и Амель. Я хотела бежать следом, но Освальд схватил меня за плечо.

— Твоя сила не в этом. Колдуй! — почти приказал он. Я зажмурилась и постаралась сосредоточиться. Это было трудно, как никогда. Впервые в жизни я не могла справиться со своим даром. Сейчас видеть эмоции в цветах было мучительно, от безумства красок болели глаза. Наверное, именно к этому стремился Шершех. При воспоминании о нём рука сама потянулась к шее, но холодных гладких камней не оказалось под пальцами. Ожерелья не было. Когда-то оно незаметно появилось на мне, теперь так же незаметно исчезло, само выбрав для этого момент.

Похоже, Шершех тоже не справился с силой чужих эмоций, потому что именно теперь, над помостом, где толпились солдаты в чёрном, поднялось до самого неба его огромное могучее тело, с бурой шерстью, достававшее холкой до неба, а медвежьими когтями до земли.

Шершех давно не оказывался в таком круговороте страстей. Жалкие тени эмоций, которые он собирал с людей после своего освобождения, были просто ничем по сравнению с бурей, развернувшейся в течение последних нескольких минут. Чужих страстей оказалось так много, что Шершех потерял способность мыслить. Он опьянел после долгого голода, и утратил над собой контроль. Больше он не мог сдерживаться и прятаться. Он хотел брать, брать всё, что ему хочется, и утолять свой вековой голод. Над помостом, в клубах дыма, поднималось в небо его огромное тело, закрывая собой солнце. Жуткое зрелище заставило замереть и белых воинов, и чёрных, угасив пыл сражения. На полпути к своему отряду стояла Василика. Рональд и Альберт застыли неподалёку. Никто не двигался, не понимая, что делать дальше, и только птицы-стражи кружили в воздухе, крича громко и надрывно.

Чудовищный монстр замахнулся когтистой лапой и смёл одним ударом три десятка солдат. Вид разлетающихся окровавленных тел снял всеобщее оцепенение, фермесцы кинулись прочь, стараясь уйти подальше, но размеры Шершеха были так велики, что он смог бы дотянуться рукой до другого конца города. Пока ему хватало фермесских солдат, которые, как нескончаемый поток муравьёв, лезли из провала на месте фонтана. Всё новые бойцы проходили через место силы на главную площадь Вераильма, даже не догадываясь, что здесь их ждёт мгновенная смерть. Едва выбираясь из провала, они разлетались в стороны под ударами Шершеха. Король Фермеса в жажде наживы с лёгкостью отправлял этих бедолаг на погибель, сидя при этом на удобном троне и попивая дорогое вино из хрусталя. Война утратила честность в тот момент, когда правители перестали сопровождать своих солдат в бои и отправлять на войну своих детей.

— Надо подсказать фермесцам заклинание проверки, открывающее тайные мысли и чувства, — решила я. — Пусть и они тоже испытают своего правителя на порядочность. Может быть, одно это превратит воинственный Фермес в мирного соседа.

Осальд способность колдовать в суматохе не утратил. Он сколько мог прикрывал ночную стражу Аскары, но его силы явно уступали могуществу Шершеха. Амель сидела, уткнув лицо в колени. У неё не хватало мужества смотреть на происходящее. Освальд тяжело вздохнул, и я услышала, как он выставляет невидимость и щит. Сейчас он спасал жизни самых близких, потому что всех спасти не мог. Спустя несколько минут под помост вновь забрались Рональд, Альберт и Василика, защищённые его заклинаниями.

Через щели досок была хорошо видна площадь. Сейчас она совершенно опустела. Некогда белая мостовая Вераильма стала багровой от крови, но Шершеху всё было мало. Теперь он не мог остановиться, как камень, брошенный в пропасть, не может прекратить свой полет. Не имея рядом людей, Шершех взялся крушить дома. Его огромные пальцы с лёгкостью входили в стены королевского дворца, вырывали из неё куски и швыряли в стороны. Обломки стены рассыпались на части, сминая дома. Её осколки отбивали с домов почерневшую от огня штукатурку и разбивали уцелевшие до сих пор стекла на несколько миль вперёд. Шершех бесновался. Единственное, что осталось нетронутым — помост, на котором он стоял, и под которым так удачно прятались мы.

— Что теперь делать, Освальд? — спросила я.

— Было бы просто прекрасно, — ответила вместо него Василика, — если бы ты превратила Шершеха в кактус! — и равнодушно пожав плечиком, добавила:

— Он бог, а против богов могут пойти только другие боги. Я, может, и справилась бы, да настроение сегодня не то.

Других идей не было. Шершех над нами бушевал, растирая между огромных ладоней целые дома, и щедро посыпая всё вокруг обломками и камнями.

— Что это? — внезапно спросила Амель, глядя сквозь щели помоста в сторону уходящей в город улицы.

Мы проследили за её взглядом. По развороченной мостовой, между остовами домов и обгорелыми брёвнами, мелькало маленькое белое пятнышко. До этого спокойная Василика запустила длинные пальцы обеих рук в волосы и прорычала:

— Нет! Дэми! Откуда она здесь взялась?!!

Я всмотрелась ещё внимательнее, и поняла, что Василика права. По изуродованной улице действительно пробирался ребёнок.

— Но как? — холодея от ужаса спросил Освальд.

Шершех так и стоял прямо над нами, и я поняла, что он блефовал, когда говорил, что может выбрать в проводники кого угодно. Хоть Освальд и разрушил частично его ловушку, полной свободы от ожерелья злой бог так и не получил. Как иначе было объяснить то, что он не двигался с места, а так и оставался стоять там, где упало ожерелье.

Сейчас Шершех, к счастью, смотрел в другую сторону и не видел внезапно появившуюся Дэми. Он сосредоточил на королевских конюшнях всё своё внимание, но мы понимали, что он может заметить Дэми в любой момент.

— Когда спасу её — уши оторву, — провыла Василика. — Будет знать, как телепортироваться от бабушки!

— Чертим узор! — отрывисто скомандовал Освальд, быстро беря себя в руки. Он судорожно стал выводить в грязи под помостом небольшой рисунок, маленькую копию того, который был нужен, чтобы сдержать Шершеха.

— Чертим все! — крикнул он. — Иначе не успеть.

Подчиняясь его команде, мы принялись копировать узор. Руки дрожали, линии получались не самыми чёткими, но вырисовывать было некогда.

— Освальд, мы его не удержим, — с отчаянием проговорила я, выводя очередную линию рядом с его.

— Мы обязаны попробовать! — отрезал он.

Амель беззвучно плакала, чертя безупречную линию в грязи. Ей очень не хотелось умирать, и мне тоже. Я с горечью поняла, что у меня больше может не оказаться возможности поговорить с Рональдом, проехаться верхом и вдохнуть свежий воздух, наполненный ароматом лилий. Чернота небытия пугала своей близостью.

— Не плачь, Амелька! — попробовала утешить я и её, и себя. — Два раза не умрёшь, а от одного — не уйдёшь.

Василика вела свою часть узора изогнутой саблей сосредоточенно и чётко. Её хладнокровию можно было позавидовать. Мы столкнулись с ней мягкими точками.

— Жирная корова, — выругалась она, и страшное напряжение, сковывавшее меня, вырвалось истерическим смешком.

— Му, — мрачно подтвердила я, и поспешила перейти на следующий круг, который выводил Рональд. Я надеялась, что смогу и с ним перекинуться словечком, но сказать хотелось так много, что я так и не придумала, с чего начать.

Мы рисовали всего несколько минут, хоть мне казалось, что прошло не меньше часа. Узор был закончен, мы сделали его настолько большим, насколько нам позволяло пространство, надеясь, что огромное тело Шершеха поместится в него. Бог даже не подозревал, что прямо под его ногами, жалкие человечки снова пытаются ему помешать.

Освальд выпрямился и посмотрел на узор, внимательно проверяя, все ли линии точны, не допустил ли кто-то из его помощников ошибку. Всё было идеально правильно. Если бы было время удивиться, как шесть человек смогли так слажено сработать в полутьме, обходя опорные столбы и уже выведенные линии, он бы это сделал.

— Узоров хватит максимум минут на десять, — сказала я ему шёпотом, оценивающе глядя на едва различимые закорючки в грязи. — Что будем делать потом?

— Будем запускать заклинание, — сказал вспотевший от напряжения Освальд. — Вдвоём может и справимся.

— Со мной?!!

— А с кем ещё? Других магов здесь нет. Только ты и я. Остальные нас прикроют, пока мы будем выстраивать заклинание.

Василика ревниво на него посмотрела.

— Я же недоучка!

— Не поможешь — он раздавит нас в два раза быстрее, а потом возьмётся за Дэми. Сейчас самое время молиться богине.

— Какое заклинание ты собираешься использовать? — пискнула я, уже догадываясь.

— То, которым ты и до этого прогоняла Шершеха. На этот раз мы его произнесём вдвоём и правильно. Это заклинание создали не для мух, а для богов. Когда ты рассказала, каким заклинанием умудрилась дважды прогнать Шершеха, я вдоль и поперёк перечитал книгу, из которой его взял. Только на одиннадцатый раз я нашёл в самом конце пояснение к заклинанию, ловко замаскированное под рецепт галушек. Из расшифровки следовало, что это заклинание создала сама Мать Хранительница и спрятала от посторонних глаз, добавив ему способность открываться только нужному человеку. Боги говорят с нами языком случаев, вот и получается, что книга попала к нам не просто так. Заклинание дважды срабатывало только частично потому, что его следует произносить вдвоём, распевно, и один из магов обязательно должен быть женщиной. Теперь у нас есть всё, чтобы оно сработало. Не трусь, должно получиться, — попытался добавить мне уверенности он.

— Если это действительно заклинание, а не рецепт, — мрачно вставила я, закатывая рукава.

Читать было нужно, глядя на Шершеха. Когда мы уже собирались покинуть своё укрытие, Рональд мягко поймал меня за руку.

— Я хочу, чтобы ты помнила, что я люблю тебя, — сказал он и поцеловал меня. — Выживи, ради меня, — он подхватил с земли две сабли, подобранные в первую вылазку, крутанул ими, проверяя баланс, и выпрыгнул через выломанные доски наружу к Шершеху, чтобы отвлечь монстра и дать нам с Освальдом больше времени.

Медлить было нельзя, каждая секунда была на счету. Все знали, что делать, и с мрачной решимостью последовали за Рональдом. Альберт и Василика тоже вооружились саблями, и даже Амель подняла вражеский ятаган. Он так неудобно лёг в её ладонь, что стало ясно — принцесса держала оружие впервые.

Как раз в тот момент, когда Шершех развернул огромное тело в сторону улицы, где белым пятнышком мелькало платьице Дэми, к нему подскочил Рональд. Он едва доставал Шершеху до колена, и казался колоском, вытянувшимся перед деревом. Монстр сразу переключил внимание на внезапно появившихся людей, замахнулся огромной рукой и первым же ударом едва не сбил Рональда с ног. Тот успел увернуться, полоснуть бога по протянутой ладони и, прихрамывая, отбежать за границы магического узора, куда не было хода Шершеху. Граница узора засветилась огненным, бог с воем отдёрнул от неё обожжённую руку. Граница держала Шершеха, а Альберт и Василика уже атаковали монстра, беспрепятственно проникая через неё. Друзья поняли, что справиться с Шершехом можно только ловкостью, и стали по очереди забегать за огненную линию, наносить удары и отбегать за границы узора. Загнанный в ловушку Шершех выл, его ярость напоила воздух красным, я с трудом видела сквозь неё. Шершех сжал огромные кулаки и ударил в огненную стену. Она задрожала, едва удерживая удар. Нужно было торопиться.

Мы с Освальдом встали в разных углах помоста, чтобы оказаться по диагонали и держать Шершеха посередине, и начали петь заклинание на мотив старой песни печального короля. Четыре строки, казавшиеся в спокойствии дворца короткими и несерьёзными, сейчас тянулись и не хотели заканчиваться. При первых же звуках заклинания, Шершех выронил из огромных ладоней только что поднятый камень. Теперь всё его внимание безраздельно принадлежало мне и Освальду. Хоть Шершех и не видел нас, зато слышал хорошо. Он перестал обращать внимание на колющие его сабли, и целенаправленно стал крушить защиту узора, мешающую добраться до нас. Узор сдержал ещё три удара, и лопнул с глухим хлопком. От четвёртого удара я увернулась, от пятого — увернулся Освальд, не переставая петь. Мы не успевали. Одним ударом древний бог раскрошил в щепки деревянный помост, заставив нас упасть с трёхметровой высоты на землю. Золотой трон приземлился в нескольких сантиметрах от меня, едва не раздавив. Рональд и Альберт выбрались из-под обломков досок и уже снова нещадно кололи ноги монстра. Василика забиралась на остатки ближайшего здания, решив напасть сверху.

Человечки раздражали Шершеха, как назойливый писк комаров в ночи. Всего трое людей, вооружённых крошечным, едва заметным с высоты его роста оружием, мешали ему поймать магов и отвести опасность от себя. Тогда Шершех поступил с ними так, как поступают люди с комарами. Он уже делал это однажды во сне. Он любил воплощать кошмары в реальность. Один удар — чудовищный кулак сбил с ног Альберта, тот упал, и из его виска потекла кровь. Второй удар, и Шершех раздавил Рональда, который успел бы увернуться, если бы Освальд или я залечили его ногу до боя. Откуда-то выбежала Амель в своём розовом платьице. Она метнулась к ногам чудовища. Принцесса была такой хрупкой и беспомощной рядом с ним, что любое сердце дрогнуло бы. У Шершеха сердца не было, он схватил Амель и подбросил вверх. Она упала рядом с Альбертом, кровавые дорожки, вытекавшие из их тел, соприкоснулись.

Василика держалась дольше всех. Она прыгнула со стены на спину Шершеха, цепляясь за шерсть, доползла до шеи и вонзила в неё меч, вогнав по рукоять. Шершех снова завыл, стянул Василику со спины, и она исчезла в его руках. Шершех стёр её из реальности и памяти близких. Ему было просто придать человека забвению, ведь совершенный яд «эталон» появился на Земле благодаря ему. Про Василику тут же все забыли, даже Освальд, который так её любил. Может быть, именно это позволяло ему петь дальше.

Из моих глаз текли слёзы. Больше мне было нечего терять. Все, кто меня любил, погибли в одну минуту. Я хотела отправиться к ним, но лишь после того, как допою заклинание до конца. Со мной остался лишь загнанный в угол Освальд. Шершех уже занёс над ним кулак, но маг, как и раньше, продолжал невозмутимо петь. Я плотно сомкнула веки, чтобы не видеть, что сделает бог разрушения хотя бы с ним, но всё равно отчётливо услышала, как с хрустом ломается его тело.

В наступившей тишине остался только мой голос. Я не успела допеть всего одно слово…

Мир погрузился в пустоту, ставшую для меня почти привычной. Но теперь в вязкой темноте напротив меня стоял повелитель моих кошмаров, такой, каким я его видела в первый раз. Я была так близка к тому, чтобы убить Шершеха, что он не мог меня простить, и явился в мой предсмертный бред, чтобы сделать его как можно более мучительным.

— Я же говорил, что вы все мертвы! — сказал он, шевельнул когтистыми пальцами, и повинуясь его приказу откуда-то снизу поднялся водяной поток, и охватил меня с ног до головы. Я начала захлёбываться. Горели лёгкие, тело рвало судорогами, не осталось ничего, кроме желания вдохнуть, а Шершех с наслаждением продолжал:

— Я хочу, чтобы ты знала, что твой мир будет стёрт, и даже боги не смогут теперь этому препятствовать. Вас всех ждёт пустота…

Шершех хотел говорить ещё, но в этот момент появилась Дэми. Она счастливо и уверенно шагала к нам, будто была на вечерней прогулке. В правой руке девочка держала банку с вареньем, а левую окунала в неё и облизывала. Это видение так не вязалось с местом, в котором мы были, что я не поверила в его реальность. По растерянному виду Шершеха стало понятно, что для него появление Дэми не меньший сюрприз, чем для меня.

— Беги, Дэми, — закричала я сквозь воду. Остатки воздуха пузырями вырвались из лёгких. Дэми остановилась, посмотрела с любопытством сначала на меня, потом на Шершеха.

— Дядя не нлавитца Дэми. Дядя плохой! — сказала малышка, указывая на Шершеха перемазанным вареньем пальчиком. — Патему дядя обизает Лиситьку. А, дядя зладей! — радостно воскликнуло дитя. — Дэми знает, сто нузна делать са зладеями!

Я не поверила своим ушам, когда Дэми произнесла то самое слово, что я не успела допеть. Её бровки недовольно нахмурились, из протянутого пальчика вырвалась ослепительная вспышка, и огромный, страшный, несокрушимый Шершех, грозящий гибелью целому миру, исчез. Божественный магический дар Дэми стёр его с лица Земли окончательно и бесповоротно, в очередной раз доказывая, что порой достаточно не знать, насколько страшен враг, стоящий перед тобой, чтобы победить его.

Перед тем, как исчезнуть насовсем, я успела увидеть, что высокая стройная женщина с волосами до земли, наклонилась к Дэми, взяла её за руку и повела вдоль горящих лампадок обратно к бабушке Василики.

Приятная встреча

Передо мной стоял, заложив руки за спину, Лелель. Я бросилась к нему, и он с готовностью раскрыл для меня свои объятья. Я залилась слезами.

— Они все мертвы, Лелель! — кричала я в голос, вжимая лицо в его плечо. Он молча гладил меня по спине, выслушивая и давая выплакаться.

— Не все, — спокойно возразил он, когда слезы закончились. — Дэми жива.

— А как же Шершех?

— А Шершеха больше нет.

— Как с ним справилась Дэми? Она же совсем крошка.

— Дэми с ним справилась одной левой, перепачканной в варенье. Раз она справилась с телепортацией без места силы, что ей могло помешать доделать начатое вами колдовство? Её папе придётся смириться с тем, что теперь он не самый сильный маг в мире. Дэми превзошла его, ещё будучи ребёнком. Она со своим детским талантом, сама, как маленькая богиня.

Мы немного помолчали. Он посмотрел мне за спину, я обернулась, за мной стояла самая прекрасная женщина из всех, которых я когда-либо видела. Свет и доброта исходили от неё, а лицо являлось мне прежде во снах. Русые волосы Матери Хранительницы уходили в землю, как корни деревьев, а на голове был венок из лунных лилий. Она надела его на меня, и пришло ощущение, что я тоже немного богиня.

Так же, как она брала за руку крошку Дэми, Хранительница взяла за руку меня и повела вдоль цепочки лампадок. Я обернулась и посмотрела в последний раз на Лелеля. Свободный шпион стоял, скрестив руки на груди, и улыбался. Он помахал мне на прощанье и сказал:

— Увидимся лет через сто, Лисичка. Только не переставай быть такой же отважной и преданной.

Мы шли, и свет мерцающих огоньков становился всё тусклее, сменяясь темнотой ночи, спустившейся на Землю. Мы вышли в реальность.

Мать Хранительница нагнулась и подняла из грязи, в которую густо вмешалась кровь, ожерелье с расколотыми камнями. Она подбросила его вверх, и украшение, принёсшее столько горя, растворилось в воздухе.

Вдвоём с великой богиней мы смотрели на руины, оставшиеся от города. Среди обломков было трудно найти даже след моих любимых. Хранительница Весов провела рукой над этой горькой картиной, будто стирая с зеркала жизни налёт, которого там не должно было быть. Не стало развалин, мёртвых тел и крови. Город восстал из руин, его белые стены и кривые улицы вернули свой прежний вид. Плитка мостовой опять окрасилась в белый.

Хранительница взмахнула белыми рукавами, как крыльями, и перенеслась вместе со мной в дом Освальда. В нём лежали на полу мои друзья. Неподвижные, но, несомненно, живые. Крошка Дэми и Коля тоже оказались здесь, только они не спали. Дэми беззаботно играла с камешками. Крошка подняла глаза, посмотрела в нашу сторону и помахала рукой Матери Хранительнице, приветствуя её, как подругу.

— Сматли, тетя! У меня снова две ласадки! — совершенно счастливая похвасталась она, показывая пальчиком в сторону окна. В саду Гера и Омка дожёвывали листья с декоративных кустов, посаженных подчинёнными Василики. Гера выглядела очень счастливой и слегка пританцовывала. Лошадью быть Герасиму действительно нравилось больше, и адаптация была тут ни при чём.

Богиня солнечно улыбнулась, цветы в моем венке засияли так, что я зажмурилась, а когда снова открыла глаза, Матери Хранительницы уже не было. Зато всё остальное было таким, каким должно было быть.

Я смотрела на залитый всходящим солнцем сад и хотела жить, как никогда, видеть, как будет расти Дэми, играя с колобком, как будут ссориться и мириться Освальд с Василикой, как Альберт не удержится и устроит какую-нибудь пакость Амельке, не со зла, а просто для веселья, и как она сначала отлупит его в шутку, а потом простит. Но главное, я хотела, чтобы Рональд снова позвал меня ужинать к себе, спел песню печального короля и предложил задуматься о свадьбе. Я была уверена, что больше не сбегу, потому что хочу провести остаток жизни держа его за руку и засыпая на его плече, даже если ради этого надо будет пройти через свадьбу. Я знала, что теперь мне ничто не помешает это сделать.

Немного о странствиях Альберта

Прекрасный город с белыми стенами забыл навсегда о том, как был разрушен и возродился волей великой богини. Жители тоже забыли всё, и только мы, принимавшие в последних событиях слишком активное участие, помнили даже то, как были мертвы.

На окраине Вераильма, как раз недалеко от того места, где был подземный город Хрома, в крошечном храме, построенном для служения Матери Хранительнице, мы венчались с Рональдом. Нежно-голубое платье, подаренное мне накануне Рональдом, было простым и милым. Сам он надел светло-серый костюм, который ему очень шёл. Но ещё больше ему шла улыбка, освещающая лицо счастьем.

Неделю назад, когда Альберт узнал о нашей скоропостижной свадьбе, он ужасно разозлился, а абсолютно счастливый Рональд отбивался от его выпадов и говорил:

— Я старше, мне положено жениться первым!

Альберт ничего не смог с этим поделать, да и не хотел, он тоже был счастлив. В храме он стоял прямо за нами, взяв за руку Амель. За ними был король Вальг, а по бокам от меня и Рональда устроились Освальд и Василика. У капитанши на руках была Дэми, а у Дэми колобок, они тихонько дрались между собой.

Василика позволила себе проявить слабость, что случалось с ней редко. Она тихо плакала. Из её вздохов можно было разобрать что-то вроде: «Ой, дураки! Они ещё пожалеют!» и «Жаль, что я не убила её ещё в академии!».

О такой тихой свадьбе я и мечтала. И Рональд тоже. После последнего приключения он пообещал, что не будет оставлять меня наедине даже с моими снами, и мне этого хотелось так же, как и ему.

Потом, было маленькое домашнее торжество, и Альберт увлечённо рассказывал о своих приключениях. В поисках своего старого знакомого мага, который когда-то давным-давно обобрал его, как липку, Альберт лучше узнал свой народ и королевство.

— Я встретил на одном из полей коротышцев.

— Кого? — не поверила я своим ушам.

— Коротышцев. Оказалось, на окраине моего королевства живёт маленький народец, роет норы под землёй, любит поесть и ходит босиком. Целый их город был спрятан под одной поляной так, что и не найдёшь. Коротышцам повезло, что я остановился отдохнуть именно там, и случайно вник в их проблемы. Пока я перекусывал, они принялись стрелять в меня из луков, я бы даже сказал — из луковичек. Потом эти козявки увидели, что это не помогает и решили пойти на переговоры.

Трое выбрались на видное место, размахивая флагом мира. По их традиции это было женское исподнее, привязанное к палке, и призванное отвлекать внимание противника. Кстати, действенный метод, я потратил некоторое время прежде, чем пришёл в себя и перестал задумываться о тяжкой женской доле. Мы разговорились. Коротышцы уже через пять минут называли меня лучшим другом и угощали вином из своих запасов. Рыдая, они сказали, что, если бы я пришёл тремя днями раньше, то они приняли бы меня как следует и устроили пир, но сейчас не могут, потому что погрязли за это время в войне.

Им необходимо было найти какую-то гору и сбросить с неё кольцо. Это должно было разрушить силу главного мага и остановить ужасную кровопролитную войну, тянущуюся целых три дня. Я взялся им помочь. Горой оказался небольшой холм на краю поляны. Топать пришлось минуты две. Без меня коротышцы добирались бы куда дольше, и война продлилась бы как минимум ещё неделю.

Бой был кровопролитный. Маг, развязавший эту заварушку, так любил власть, что не хотел сдаваться, даже видя всю бессмысленность сопротивления. Он отправил всех своих лучников против меня. К концу этого подвига они утыкали меня иголками так, что я стал похож на Амель. Я был крупной мишенью, и в меня не попадали разве что совсем зелёные стрелки. Таких на три миллиона оказалось примерно пять, потому что я достал из себя два миллиона девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто пять стрел. Ни одна не пробила кожу до крови, но я потом неделю чесался. Предусмотрительные козявки смазывали стрелы ядом.

Маг увидел, что проигрывает, оседлал дракона и полетел атаковать сам.

— Драконов же не бывает! — не выдержала я такой откровенной неправды.

— Оказалось, что бывают, если хорошо присмотреться. Тот, на котором летел маг, был очень крупным, не меньше воробья. Он даже пламенем дыхнул, вот смотри, до сих пор след остался, — и Альберт протянул вперёд указательный палец. Мне пришлось напрячь глаза, чтобы рассмотреть пятнышко размером с ноготь Дэми.

— Чудовищный ожог! — посочувствовала я.

— Да, как ты понимаешь, до горы мы всё равно дошли. Коротышцы радовались, как безумные. Я думал, что они полопаются от счастья и я стану причиной исчезновения целого вида, обитающего в моём королевстве. Но они оказались крепче, чем я думал, и выжили. Сбросили кольцо с горки, оно укатилось в траву, и дракон улетел прочь, грустно чирикая, маг на нём рыдал, как ребёнок, познавший бессмысленность бытия.

Тут в разговор со смехом вступил Рональд:

— В честь Альберта за его путешествие было сложено не меньше трёх сотен баллад.

— Ну зачем ты это рассказал? — притворился недовольным Альберт. — Надеюсь вы хотя бы петь не собираетесь?

— Как это не собираемся? — возмутилась Василика. — Лиса — единственная на два королевства, кто ещё не слышал ни одной баллады в твою честь. Это нельзя так оставлять.

Я не стала уточнять, что одну из них мне уже спел Лелель, слишком уж мне нравилось наблюдать, как смущается Альберт. Василика сунула в руки Рональда гитару и скомандовала:

— Играй, — а сама ухватила за руки Дэми, и, подпевая весёлыми голосами, они начали танцевать. К ним присоединились сначала колобок, затем Освальд, а потом не выдержал и Рональд.

Он ехал верхом хэй-хо, хэй-хо,

И кактус вёз за спиною.

Иголки его хэй-хо, хэй-хо

Гордились своей остротою.

Был доблестным рыцарь хэй-хо, хэй-хо,

Но только немного странным.

С растением он говорил хэй-хо

Даже на поле бранном.

А кактус ему отвечал хэй-хо!

Давай, рыжий гад, покажи им!

Наваляй им всем по их хэй-хо

И в бараний рог свяжи их.

Враги бы удрали хэй-хо, хэй-хо,

Услышав, что шепчет кактус.

Но со связанными хэй-хо, хэй-хо

Очень трудно передвигаться.

Безудержное веселье длилось долго. Песню попросили повторить ещё раз, а потом ещё раз. В конце концов Альберт перестал притворяться недовольным и присоединился к общему веселью.

Но это было мелочью по сравнению с тем, как исполнялись баллады о рыцаре печального кактуса на его собственной свадьбе с Амель. Там были трижды спеты все баллады. Менестрели пошли бы и на четвёртый круг, но Альберту порядком надоело слушать «хэй-хо, хэй-хо», без конца звучащее отовсюду после его возвращения, и он пригрозил, что казнит менестрелей, если они споют ещё хоть одну песню про него или про кактус.

Менестрелям последние месяцы ничего другого играть не приходилось, их натренированные пальцы помимо воли продолжали брать аккорды, на которые «хэй-хо» ложилось идеально, но петь перестали, старательно заменяя слова мычанием.

Поклонницы Альберта из клуба разбитых сердец подарили ему на свадьбу гигантский гобелен, где молодой король был выткан в полный рост верхом на коне, скачущим по полю маков. Он был обнажён по пояс, а его волосы оказались чуть длиннее и развевались на ветру, в этом мы с поклонницами оказались схожи. На Амель у них не хватило энтузиазма, но её они тоже включили в сюжет полотна, изобразив крошечным растением в уродливом розовом горшке, торчащим из мешка за спиной Альберта.

Аштасар, пока мы отсутствовали, спас меня от неминуемой смерти. Он со своим даром, доставшимся ему от прапрабабушки, привёл королевскую библиотеку в порядок, причём очень быстро. Оказалось, хитрый прадед бывшего короля Альвадо специально завалил вход в библиотеку так, чтобы никто даже не осмелился пробовать туда проникнуть. Он же распустил по городу пугающие сплетни про свою библиотеку.

Внутри за завалом, оказалась почти аккуратная и уютная комната. Почти — потому, что на всех столах стояли, покрытые плесенью и пылью, тарелки с объедками столетней давности. Прадедушка Альвадо знал тайный ход в библиотеку, пробирался в неё, прихватив еду с кухни, устраивался в мягком кресле и читал. Вероятно, это было единственное место в замке, где его никто не мог найти и оторвать от любимого занятия. Это был его маленький секрет, который мы раскрыли спустя много лет после его смерти.

К нашему приезду библиотека была в полном порядке, а сам Аштасар выглядел здоровым и довольным. Он перебрался в Освию со всей семьёй, а, когда ситуация разрешилась благополучно, передумал менять внешность, и решил остаться жить в Освии.

Что касается моих предположений по поводу Альберта и Амельки — они подтвердились. Я так много всего предполагала, что хоть что-нибудь должно было воплотиться в жизнь.

Так вот, примерно через неделю после их свадьбы, мы с Рональдом стали свидетелями того, как Амель в одной ночной рубашке гналась за Альбертом и бросала ему в спину разные не слишком тяжёлые, но объёмные предметы.

Оказалось, что Альберт с нетерпением ждал их свадьбы ещё и для того, чтобы однажды напугать молодую жену. Он не придумал ничего лучше, чем подложить в её постель кактус. С некоторых пор у принцессы была к этим растениям стойкая неприязнь.

Альберт постарался, он ждал целую неделю, пока ему доставят как раз такой оранжевый кактус, каким была Амель. Альберт очень натурально нарядил его в свою ночную рубашку, и разложил в позе человека, прикрывающегося от страшного заклинания. Амель поверила, перепугалась, стала звать на помощь Комира, но Альберт того предупредил заранее. Под страхом королевской кары он приказал ему подыграть. Комир долго охал и пытался вернуть кактусу человеческий вид, но тот не поддавался.

Комир посоветовал принцессе закрыть глаза, чтобы не видеть последнее, самое страшное заклинание. В этот момент Альберт должен был выйти из своего укрытия и занять место кактуса. Но его так трясло от беззвучного хохота, что он споткнулся о стул и здорово нашумел. Амель открыла глаза, увидела Комира, судорожно сжимающего горшок за спиной, и Альберта, который пытался успеть занять его место. Амель так разозлилась, что гонялась за Альбертом по замку полчаса, и потом ещё долго с ним не разговаривала.

— Ей придётся привыкать. Альберт никогда не станет серьёзным.

Мы с Рональдом переглянулись и рассмеялись. Нам, как никому другому, было известно, что эти двое счастливы, особенно сейчас, когда бросают друг в друга из-за углов подушки.

Мы сидели на подоконнике, взявшись за руки и глядя на заснеженный город, светящийся прекрасными магическими куполами. Среди них угадывалось несколько моих. Купола вызывали гордость у меня и мужа.

Впереди были любовь и приключения, радости и испытания, но я знала, что мы пройдём через них задорно и весело. Впереди была жизнь, которая интереснее любой книги.

Оглавление

Панталоны короля Альберта

И снова, беседы о замужестве

Гостья

Магия — не всегда полезно

Ожерелье

Глава, в которой Рональд ссорится с Альбертом

Кошмары и реальность. Шершех

Праздник урожая

Землянка

И снова Аскара

Как гостят у мага и наёмницы

Побег

Новое заклинание Освальда

Проводник

Отмотка

Последний бой

Приятная встреча

Немного о странствиях Альберта