Сочельник [Елизавета Михальченко] (fb2) читать онлайн

Елизавета Михальченко Сочельник

Валил снег. Хлопья, которые были и большими, и поменьше, летели вниз, поддуваемые ветерком, что закруживал их в неуклюжем вальсе. Поднимешь голову: вроде красивая картина, но снег так и норовит попасть в глаза, накрыть всю одежду наподобие сугроба.

Таковыми были и мысли молодого паренька, одетого в мягкое изношенное серое пальто, которое с годами стало ему коротковатым, со старой потрепанной ушанкой на его пушистой и светлой голове, во взятых откуда-то не по размеру валенках; в одной из его рук был остро заточенный топор. Не было ничего сказано про варежки, ибо вместо них у паренька был слой засохшей кожи на руках, из-за которого его тактильные ощущения притупились.

Шел он не в стремительном темпе, которого требовала погода, а, несмотря на образовавшиеся льдинки на бровях и ресницах — вылитые игрушки на елке, парень непроизвольно оглядывался на лес, на небо, на вид издалека на свой город, а потом снова поворачивался лицом к своему маршруту и искал подходящие елки.

Но что-то он надолго забылся в своих мыслях и уже следил не за елками, а за своими ногами. Вдруг он остановился и осмотрелся: чутье привело его на подходящую поляну, на коей выросла целая аллея елок. Елки эти были с рост взрослого и крепкого мужика, довольно пушистыми — короче говоря, вида хорошего заработка. Паренек вспомнил про сани, что нечаянно забыл их в своей конуре, спохватился и рванул за ними. Благо, работая в такой сфере почти с детства, он легко запоминал каждую новую дорогу и нашел это поле, не затрудняясь.

В сани полетела первая елка, вторая, третья… Все уместившиеся елки он примотал веревкой к саням и потащил их в город.

Паренька с елками знала вся торговая улица, где ходили толпы людей различных сортов. Среди всей цепочки разных по содержанию ларьков его местечко было между ассортиментом дешевых тканей, коим заведовала угрюмая бабка, всегда с подозрением наблюдавшая за всеми — оттого к ней не подходил ни один покупатель, и магазинчиком разного рода антиквара, чей хозяин — пожилой мужчина, уже поседевший, но сохранивший в себе некоторую молодежную активность, — наоборот, имел выражение очень трепетное и доброе и всегда здоровался со своим соседом и любил рассказывать ему многие секреты своего нового товара. А напротив, на противоположной стороне торговой улицы раздавался пряный аромат рождественской выпечки. Хозяйка редко выглядывала на улицу — непрерывно замешивала тесто, перекладывала его в формы и следила за печью. Только по готовности новой порции рождественских кексов девушка могла выйти со своей душной кухни на свежий воздух и понаблюдать за всем, что происходит снаружи, пока к ней не навалили посетители. В эти моменты парень и видел давнюю соседку, не первый год делившую с ним и остальными торговцами эту улицу. Как и сейчас они встречались взглядами, и — не понять: от мороза ли? — с щек не сходил румянец. Девушка с добром кивала, возвращалась на кухоньку и тут же выходила снова, держа в руках поднос, а на подносе: рождественская сладость. Невероятное счастье распространялось в груди его, когда она желала ему приятного кушанья. С таким наслаждением он уплетал ее лакомства, каждый раз поднимая на нее голову и посылая благодарную улыбку.

Вот подощел мужичок, по виду — купец, присматривающий себе подходящую елочку.

— А, молодой человек, — обратился он к пареньку в лавке.

— Добрый день.

— И тебе добрый. А, скажи-ка, молодой человек, почем елку продаешь?

— Да, дядя, сколько дадут, за столько и продам.

— О, паренек! Так ты на жизнь не заработаешь! — Взмахнул купец руками. — Сколько дают-то?

— А, по-разному: бывает, за рубль отдам, а бывает — за тридцать копеек.

— Немного получаешь.

— Так я доброе дело делаю: на Рождество елка положена, так если я цену подниму — не каждый ее себе позволить сможет. А народ здесь ходит разный, оттого и деньги беру разные.

— Так-то, парень, ты прав, ты прав, однако жизнь тебя перевоспитает, как и меня когда-то. А ты покажи-ка мне елку красивую, стройную и чтоб пушистая была!

— Так вот, — указал парень на центральную, — кажись, вас и дожидалась.

— А льстить умеешь! — Захохотал мужик. — Говоришь, по рублю отдавал? — На это парень кивнул. — А я ее за два рубля возьму! Экая красивая — и денег не жаль!

Паренек аккуратно примотал избранницу к саням купца, да так, чтобы не вздумала сбегать; низко поклонился мужичку, что аж смутил его этим жестом, и мужик стал отмахиваться, мол, заслуженно вручил ему монеты, брался за молодые и крепкие плечи, чтоб поровнять его голову со своей — парень повиновался. Тогда они пожали руки и разошлись.

«Сегодня я выручил больше денег, а все благодаря тому доброму человеку» — говорил парень про купца, направляясь в ювелирную лавку. — «Скоро Рождество. Хочу сделать подарок своей любимой красавице. Надо, наконец, ответить ей на щедрость» — говорил он про свою соседку, уже остановившись на пороге магазина.

Молодой человек робко приоткрыл дверь и выглянул из-за нее: пафос, блестящее убранство, зализанный порядок, напыщенность обслуживания отнимали у заведения уют, на расстоянии отдавали презрением и всем своим видом будто показывали, что не рады нашему посетителю, хоть на первый взгляд их назойливое удобство и репетированные улыбки создавали иллюзию гостеприимства. Но гость вошел, и как только сделал первый шаг — вокруг все будто наполнилось мраком, воздух исчез, ощущалось лишь пристальное внимание работников, наблюдавших за ним сверху, намеренно опускающих его своим взглядом к земле. Второй шаг: как одинаковые стороны двух магнитов, напор возрастающего напряжения выталкивал паренька вон. Молчание на раздавшееся эхом тихое «Здравствуйте» не сулило ничего хорошего. Парень понял это за секунду до великой катастрофы, но упорно стоял перед врагами, трепетно желая вложить честно заработанные средства не на благо себе, а на счастье одинокой девушки, к которой, — он внезапно понял, — испытывает самые бережные чувства. Но сокрушающим ударом на него посыпались обвинения, не давшие его желанию исполниться.

— Кто вы? — Наконец спросила женщина за расплачивающимся столиком, облика довольно глупого, потому что всеми силами — сыворотками, маслами, красками и последней моды одеждой, что ужасно было ей не к лицу, — старалась выглядеть моложе своих лет, хотя без всего этого была бы очень хороша.

— Ефимом кличут, — несмело ответил паренек. Это стало даже большей ошибкой, нежели то, что он ответил не на языке аристократов.

— А рода вы какого будете?

— Отцовского роду, — бодрился он, потом добавил, — самого, что есть, хорошего.

— Безфамильный, — кинул кто-то в воздух.

— Ступай себе, куда шел. Ты денег просить явился? Тогда прочь с таким позором!

— Нет же, у меня есть деньги, — Ефим раскрыл ладонь, — я хочу купить серьги женские.

Откуда-то послышался смешок. Кому он принадлежал — не понятно, потому что все присутствующие там леди прикрыли свои рты. Значит ли это, что слышимое — хор смешков над ним? Из служебного помещения вынырнул со шваброй низенький старик приятной наружности, одетый с иголочки и надушенный дорогим одеколоном. Вытянув палку перед собой, он направился на паренька.

— Альберт Степанович, вышвырните его отсюда, — сказала женщина ему.

Старик каждый раз толкал этой шваброй Ефима все резче и резче, как бы брезгуя касаться его руками; женщины подняли такой смех в лавке, что он стоял гулом в голове Ефима. В конце концов он оказался прямо на дороге, словно выброшенный котенок, дверь перед носом хлопнула с силой, способной содрогнуть всю кирпичную кладь. Неожиданно для него самого внутри зародилось чувство негодования, которое он никогда прежде не чувствовал так явно. Старался подавить — развил еще сильнее. Угрюмо волоча ноги обратно в свою обитель, расстроенный несостоявшимся подарком, он думал о несправедливости мира, порицал это глупое общество; его идеи об основательной переделке человечества, подобно несостоявшимся бенгальским огонькам, разлетались одинокими искрами и потухали, так и не разведя теплого костра, что освещал бы дальнейший путь. «Видимо, мне суждено так же потухнуть и бесследно исчезнуть, не повидав лучшего мира» — впервые столкнувшись с таким ярким недоразумением, паренек впервые задумался о дискриминации таких же людей как он — не имеющих за собой ящиков золота и широких просторов не только в территории, но и в действиях. Он понял, что значит классовая определенность и неизбежность. Он очнулся ото сна, столкнулся со взрослой жизнью.

Он вернулся в свою обитель; прикрыл товар, плотно запер все окна и дверь, потушил еле горевший остаток дешевой свечи, расположился на соломе, потерявшей былую мягкость, голову сложил на импровизированной подушке, скомканной из ненужных лоскутов ткани угрюмой старухи, и с горем пополам заснул.

С раннего утра в лавку заходил народ и разбирал елки, в то время, как пекарня напротив стояла закрытой. После вчерашнего прилюдного унижения Ефим проникся большим сочувствием к беднякам. Аристократию стал презирать, что выражалось в грубых словах и в не совершаемой ранее подлости — преднамеренно портить елку, незаметно дворянскому глазу. А тем, кого считал своими братьями, отдавал деревца почти за бесценок.

Утром, когда солнце уже поднялось над горизонтом, к лавке подошла мать, возраста около сорока лет, с маленьким сыном, которому от роду, кажется, около пяти. Они спешно шли по улице, не глядя по сторонам: женщина не давала ребенку повернуть голову налево или направо, но не смогла удержать его внимание, и мальчик указал на паренька и бойко произнес:

— Мама! Елка!

Женщина уже опускалась на корточки, чтобы успокоить малыша, но паренек взял инициативу на себя и пригласил их в лавку.

— Молодой человек, у нас нет денег, — отчаявшись, со стыдом говорила женщина.

— А я и не прошу с вас денег. Что у вас в корзинке? — Он наклонился и взял кусочек хлеба. — Вот и ваша плата. Осчастливьте дите, наверное, он и елку не украшал ни разу в жизни.

— Да нам и нечем, — женщина свесила голову.

— А я вам дам, погодите. — Парень отлучился и вынес коробку украшений. — Вот, возьмите.

— Так это ж ваши…

— Возьмите, сегодня сочельник.

— И как я донесу…

— Я помогу, — отозвался он.

Ефим закинул елку на плечо, другой рукой взял мальчика, а его матушка несла коробку. За ней они и пришли в темный закуток, где проживали бедняки. Голые стены и пол без единой мебели даже условиями не назвать. Увидев эту унылую картину, парень решил остаться ненадолго и помочь со всем. Он установил елку и вместе с мальчиком украсил ее, пока мать где-то пропадала: она ходила на рынок за овощами, влезла в долги, но все же приготовила суп, которым угостила молодого человека за его доброту. После чего он распрощался с ними, пожелал им всего хорошего и вернулся в лавку.

Но и теперь пекарня была закрыта. Парень начал волноваться о том, не обидел ли чем-нибудь девушку? Или того хуже: не приключилась ли с ней беда? Так и солнце начало садиться, а он все смотрел перед собой сквозь наполненную улицу.

Послышались крики. На них Ефим сначала внимания не обратил. Шум нарастал, люди бежали, тогда он повернул голову: по пешеходной улице нагло катился экипаж. Кучи людей рассеивались из-под колес и копыт, кричали, падали. Ефим так разозлился, что тут же поднялся с места и, стоя, наблюдал за этим хаосом.

Этот эпизод еще сильнее разгорячил те чувства, которые не должно испытывать молодое сердце. Что позволяют себе эти богачи? А главное — почему они думают, что имеют право совершать подобное?

— Ефимка, ты чего такой угрюмый-то сидишь? — Спросил сосед его из антикварной лавки.

— Не могу принять несправедливости мира, дядя, — сжимал он свои кулаки все крепче.

— Не имеем мы никакого влияния, Ефимка, — после некоторого молчания сказал старик. — Прими правду и живи в радость.

— Дядя, появлялась ли хозяйка? — Ефим указал на пекарню.

— Тут, Ефимка, горе случилось. Нашли ее в какой-то подворотне, всю замерзшую насмерть. Ходили слухи, она от насильника убегала. Спряталась, поди. Господи, бедное дитя, — старик перекрестился.

Все застыло внутри Ефима, руки ослабли, кулаки распутались, и он рухнул ниц.

О, дядя! Благодарить ли тебя за новость, тобой произнесенную, или не стоило слышать ее Ефиму, потому что все события эти вылепили в нем злой отпечаток, негожий его доброму уму.

В двенадцать часов, как наступило Рождество Христово, явился призрак бедному Ефиму.

— Ефимка! А, Ефимка! — Залепетал тоненький голосок.

— Это ты! — Не поверил он: перед ним стояла погибшая девушка.

— Идешь не по тому пути, друг мой. Отпусти обиду, прости обидчикам вину их.

— Как же! Невозможно! — Топнул он ногами.

— Прости их, — настаивала девушка, — да помолись. — Руки ее обвили голову Ефима, ласкали его.

— Нет! — Толкнул он ее. Он был непреступен.

Девушка исчезла. Раздались выстрелы. Ефим выбежал на улицу: на земле лежал барин, истекая кровью.

— Экая пьянь здесь стреляет! — Выругался парень.

Он мог спасти жизнь глупому барину, но ненависть затуманила ему глаза: он видел только богатую свинью, не задаваясь вопросом: может, этот молодец другой? Он поднял валяющееся ружье, приблизился и зарядил умирающему прямо в голову.

Долго он еще склонялся над телом, разбираясь в себе: какую ошибку он совершил! Ведь этот барин ни в чем не виноват!

Свист. «За мной пришли» — подумал парень. Дежурные мигом повязали его, Ефим не сопротивлялся. Какой ужасный конец для молодого парня! Увы, не смог он усмирить свой гнев, разгорячился и… Но взад не повернешь, и остался гнить в тюрьме; долго там не продержался: вина замучила, поднял руку и на себя…