Дровосек для Булочки [Ольга Викторовна Дашкова] (fb2) читать онлайн

Ольга Дашкова Дровосек для Булочки

Серафима, Косогоры и мокрые полы

Как вообще можно жить без швабры?

Серафима отжала тряпку в ведро, бросила ее на пол, начала елозить по крашеным доскам.

Тонкая ткань майки от пота прилипла к спине, а трусики врезались между ягодиц, жара в доме стояла невыносимая. И как так она умудрилась растопить печку, что теперь дышать нечем?

Тетушка, конечно, подсуропила — кстати, это ее слово. Короче, повезло, одним словом, Симе с теткой. Вышло все строго по классике: «Мой дядя самых честных правил, когда не в шутку занемог…», ну и так далее, все знают.

Заболела тетушка как раз за два дня до Нового года. А из всех немногочисленных родственников именно Серафима оказалась самой свободной. Ни детей, ни мужика, даже котенка нет, конечно, на неё можно повесить всё и всех.

— Ты чего, Серафима? Мне стыдно за тебя, — телефонный звонок мать начала именно так, с уничижительного тона. — Это наша одинокая родственница, сестра бабушки, мы обязаны ей помочь в трудную минуту. Кто знает, вдруг в нашей жизни случится такое, не дай бог, конечно.

А вот это был камень в огород Серафимы.

Именно на это мать и намекала, что ее старшая дочь встретит старость, пусть не в частном доме в деревне под названием «Косогоры», что на двадцать пятом километре от города, а в своей однокомнатной квартире на девятом этаже. Это сути не меняет, но так оно и будет.

А все почему? Потому что Сима, в отличие от младшей сестры, не имеет двух детей, мужа и собаку. И она не летит встречать Новый год в Таиланде, как мать.

Сима встала на колени, продолжила свой каторжный, по ее мнению, труд. Она, конечно, вызывала такси, заплатила бешеные деньги, примчалась к тетке после работы. Как раз двадцать девятого декабря, в день новогоднего корпоратива, на который, естественно, Сима не пошла.

Молодая женщина вновь прополоскала тряпку, устало отжала ее в ведро. А ведь было куплено платье, кое-как нашла свой «прекрасный» пятьдесят второй размер.

Приличное, не «шлюханское», как выражается ее коллега Ольга Юрашкина, свободного кроя, приятного и модного бежевого цвета. До этого освежила прическу, волосы отливали пепельной белизной, добавила ресничек для объема и оформила брови.

Было важно чувствовать себя женщиной, и если рядом нет и не намечалось мужика, это не повод не быть красивой. А Серафима Виноградова любила быть женщиной, пусть и пятьдесят второго размера.

Да кому сейчас она тут нужна со своей красотой? Разве что гусям в загоне и псу на цепи, которого у тетки не было.

Виноградова ехала в деревню, сжигая миллион нервных клеток, увы, не килокалорий, и готова была уже встретить остывшее тельце старушки, но ее встретила бригада скорой помощи. И вполне так бодрые наставления родственницы.

— Сима, деточка, эскулапы забрать меня хотят, что-то сердечко, говорят, барахлит. Но ты останься присмотри за хозяйством, я там все на листочке написала на комоде, ты почитай и как что — звони.

Эскулапы подтвердили факт о неважном самочувствии семидесяти восьмилетней старушки и что лучше лечь в больницу, обследоваться досконально сейчас, чем тридцать первого числа.

— Ну, чего вы хотите, девушка? Преклонный возраст, надо понимать. Дай бог всем дожить и быть в здравом рассудке.

Нет, Виноградова сомневалась, что доживет.

Сима понимала, но состояние шока не отпускало еще долго. Тетя Зоя махнула рукой и укатила под вой сирены, оставив молодую женщину на «хозяйство».

Список, написанный аккуратным почерком, был внушительным. Первым пунктом — торжественно обведено кружком и подчеркнуто два раза — было покормить гусей в пять вечера. Вторым — помыть полы после врачей, а то натоптали. С гусями у Серафимы не сложилось еще с детства, когда она приезжала в деревню, а они ее гоняли по двору, всегда щипая за ягодицы.

Девочка плакала, гуси гоготали, тетка кричала, собака лаяла. И такая картина повторялась каждый день.

За много лет ничего не изменилась. Гуси хуже собаки, вели себя, словно с цепи сорвались, махали крыльями, готовые сорваться и улететь в жаркие страны, куда уже завтра летит ее мать.

А сестренка с красивым именем Мирослава, на пять лет младше нее и, естественно, с сорок четвертым размером одежды после двух родов, уже в Питере с семьей у родственников мужа.

У них там богатая культурная программа: Мариинка, елка, ярмарка, ватрушки, коньки, глинтвейн, подарки свекрови, похмелье мужа. А Серафиме вот — гуси и тряпка без швабры. И все-таки один из крикливых гаденышей ущипнул за бедро.

И почему вот всем все, а Серафиме ничего? Почему она не Мирослава, а Симка? Почему у этой Симы так все неустроено? А ведь высшее образование, неплохая работа, собственная квартира. Но источником зла, первопричиной всех бед молодая женщина считала свой лишний вес.

Серафима вздохнула и вновь принялась надраивать пол, помыть который нужно было обязательно после приезда Зои Ильиничны в больницу. Она тактично отзвонилась, спросила о гусях и дала совет не спалить дом и не водить в него мужиков, а то знает она «их, городских».

Мужчины? Кто это? Нет, Серафима не знала таких.

В тридцать пять лет она имела два неудачных романа. Всего два! Кому скажешь, на смех поднимут. Может, гусям пойти рассказать? Вместе поржут, времени у нее хоть отбавляй.

Серафима вновь встала на четвереньки, начала отползать к порогу, добросовестно возила тряпкой по полу. Обещая завтра же сделать самой себе подарок на Новый год — купить в местном магазине швабру. Но скрипнула дверь, и повеяло морозом.

Молодая женщина напряглась, но позы не поменяла.

— Ох ёб… вот это булочки! Аху…ь …. чтоб меня…

Мужской раскатистый бас. Трехэтажный мат. Комплименты были сомнительными.

Сима впервые почувствовала страх физически, у нее стали неметь колени. Она не закрыла дверь, и сейчас ее изнасилуют и убьют. Нет, даже насиловать не станут, просто убьют.

Сдула упавшие на глаза волосы, резко повернулась, но пол был слишком мокрым, и девушка плюхнулась на него задницей. Открыла рот, чтобы закричать, но звука не было, прижала мокрую тряпку к груди и решила, что неотложка уехала слишком рано.

Самая первая дурацкая мысль была, что это Санта-Клаус, Дед Мороз по-нашему. Но дальнейшие события развеяли эти предположения.

Мужчина, стоявший у дверей, был огромным. Серый расстегнутый тулуп до колен, валенки, свитер с оленями, борода, лохматый, запорошенный снегом. Он что-то выронил из рук, предмет брякнул об пол, Сима посмотрела на него и начала отползать назад.

Это был топор.

Топор в крови.

Точно — она отчетливо видела алую кровь, и это были не галлюцинации от страха или теплового удара.

Тот самый топор, которым рубят дрова, головы курицам и таким растяпам, как она, не закрывающим входные двери в незнакомых местах дамочкам.

— Еба… мой х… твою дивизию, вот это булочки!

— Вы… вы кто?

Мужик не отвечал, почесал лохматую голову, затем бороду. А потом так характерно оттянул ткань штанов в районе паха, что-то там поправляя.

Сима нервно сглотнула, зажмурилась, а когда открыла глаза, охнула. Мужчина был совсем рядом, сидел на корточках, нагло ее разглядывая.

— Ты откуда взялась, Булочка?

Гусь в яблоках и пышные булочки

Семену Терехову совсем недавно исполнилось сорок два.

За все свои прожитые годы он не переносил двух вещей: паленый алкоголь и женские истерики. Нет, была еще третья — не вещь, а скорее особенность: он не уважал людей, что не держали слово. Поэтому если дал его сам, то, грубо выражаясь, пиздоболом он быть не хотел.

Ровно три дня назад он пообещал милой бабульке, соседке через два дома, зарубить гуся к новогоднему столу. Зоя Ильинична была занятной, она нравилась Семену, маленькая, ростом до его груди, шустрая, острая на язычок, она знала все, всех и еще кто, как и чем живет в их Косогорах. А еще каждый раз при встрече сватала ему свою внучатую племянницу.

Семен отшучивался, чесал отросшую бороду, говорил, мол, хватило ему баб. Уверял старушку, что он одинокий волк и вольный скакун. Но на самом деле представлял, что там за внучатая племянница, если баба Зоя — ее родственница.

Яблочко от яблони в понимании Семена, работало и на женской стороне.

Нет, Семен любил баб, всячески и разных, он был натуралом до мозга костей, но хлебнул с лихвой от тех самых баб, которых так любил. Ему хватило десятилетнего брака и как ему казалось, вполне удачного до некоторых пор.

Пора настала внезапно, вот прям неожиданно, как обухом по голове. Или он был такой слепой дурак и ничего не замечал, или работа, большой город, суета вымотали до такой степени, что Терехов ослеп, оглох и стал тупым рогоносцем.

Аминь.

Даже вспоминать не хочется, а постоянно приходится, неосознанно и в ярких картинках. Вот и сейчас лучше заняться делом. Мужчина заглушил квадроцикл, закрыл ворота, потрепал своего любимого хаски Грома по загривку и вспомнил, что обещал бабе Зое.

Его не было три дня, нужно было перед Новым годом проверить дальнюю заимку, а то пришли слухи о браконьерах. Семену не нужны были проблемы на его земле, да еще с убитыми чужими руками животными. Доказывать, что это не он шмалял в не охотничий сезон, и платить заоблачный штраф Терехову не хотелось.

Скинул пуховик, надел старый, потертый тулуп, взял топор, по заметенной дорожке дошел до нужного дома. Свет горел во всех комнатах, но даже это не показалось странным, хоть и знал экономность бабы Зои. Решил не тревожить женщину, не в первый раз он для нее рубит бошки гусям, знает, где они находятся.

Единственное, что смутило, это слишком много следов на широком крыльце, но обойдя его, зашел в крытый загон, схватил первого попавшегося гуся, вынес на улицу.

Жрать хотелось ужасно, а еще пить, Терехов так и представил, как его угостят жареным гусем, непременно с яблоками, и он им закусит самогоночку, которая как раз поспела в его алколаборатории.

Как ни странно, но Семен не стал алкоголиком, потому что пить что попало не хотел, да и долго пить он не мог, пробовал, не получилось. После таких запоев хотелось сдохнуть, а это в его планы не входило. Терехов еще хотел жить долго и счастливо.

А выпито было много чего, по поводу и без, в той, уже прошлой сытой жизни, где у него была большая деревообрабатывающая компания. Да она и сейчас есть, но Терехов взял бессрочный отпуск, скинув правление на нового шустрого заместителя.

А вот экспериментировать с алкоголем он любил, играть со вкусами, делать разные добавки и приворожи к самогону собственного приготовления ему нравилось. Зная, что он точно не сунет свой хер в свою жену, потому что ее у него уже нет.

Взмах топора, удар, хруст, башка гуся отскочила с сугроб. Мужчина подождал, пока стечет кровь. Запрокинув голову в небо, вдохнул морозного воздуха. Кинув тушку на крыльцо, зашел в дом и застыл на месте.

Может, это галлюцинации, и ему все кажется?

Бабы у него не было месяца три точно.

С такого сухого закона по части секса может привидеться что угодно.

Даже баба Зоя, раком моющая полы.

Именно сейчас при свете всех лампочек он видел женскую попку.

Трусики собрались в полоску, врезались в полные белые ягодицы, еще немного — и была бы видна промежность и розовая плоть.

— Ох ёб… вот это булочки! Аху…ь … чтоб меня…

Вырвалось само собой, член в зимних штанах за секунду налился кровью, пульс участился. А когда обладательница всех этих прелестных булочек повернулась, Терехова обдало жаром.

Девушка поскользнулась на мокром полу, плюхнулась на пятую точку, в глазах страх, влажные губы приоткрыты. Она прижала тряпку к груди, ткань намокла и прилипла, стал виден отчетливый контур сосков и груди ближе так в четвертому размеру.

Топор от увиденного соблазнительного зрелища выскользнул из рук, гулко ударился об пол, девушка вздрогнула.

— Еба… мой х… твою дивизию, вот это булочки!

Снова мат и сомнительный комплимент даме. Но это точно была не баба Зоя, вот Терехов мог зуб дать, что это не она. Хотя в какой-то сказке он помнил про лягушку, что скидывала ночью шкуру и оборачивалась прекрасной девой.

Но сегодня он еще не пил, и было не до сказок.

— Вы… вы кто?

Семен почесал затылок, бороду, опустил руку к паху, поправил член, что неудобно и болезненно уперся распухшей головкой в ширинку.

Она была красивая и, сука, чертовски соблазнительная. Блондинка, голубые глаза, моргает черными пушистыми ресницами, щеки горят, соски торчат, ротик приоткрыт.

По спине Семена побежал пот, вот девушка зажмурилась, а он в два шага оказался рядом, присел на корточки. Член дымился в ватных штанах, а мужчина никак не мог отвести взгляд от груди и обнаженных бедер.

Не худышка, далеко не худышка, у Терехова таких не было, взять хоть бывшую жену, та вечно изводила себя диетами, фитнесом, жрала три листика салата в день, посыпанные орешками.

А вот на таких Семен мало обращал внимание, да и некогда ему было обращать, бизнес был, работы через край.

— Ты откуда взялась, Булочка?

Серафима была как под гипнозом, мужчина смотрел странно, вот его глаза вспыхнули огнем, прошлись по фигуре, задержались на груди, а ее как жаром обдало. Этот густой ком упал вниз, растекся, внутри все сжалось. Это было так странно и непонятно.

Но вместо ответа молодая женщина закричала, замахнулась тряпкой, хотела встать с пола, но снова поскользнулась, футболка задралась, обнажая живот.

— А-а-а-а-а-а-а-а!.. Убивают!.. А-а-а-а-а-а-а!..

Бородатый отскочил в сторону, схватил с пола топор и выбежал из дома.

— Да что ж это такое происходит? — Сима не могла отдышаться, сердце заходилось в бешеном ритме, а еще внутри все полыхало и сжималось то ли от страха, то ли еще отчего.

Она не помнит, чтоб кто-то из мужчин на нее так смотрел, да не было такого никогда.

Кто вообще это был?

Что за люди заходят без стука?

— Черт-те что происходит, — Сима встала с пола, как только за бородатым здоровенным мужиком захлопнулась дверь, подбежала с ней, закрыла на крючок, да еще и засов. Прижалась к двери спиной, одежда была мокрая, волосы растрепанные.

Серафима пошла в гостевую комнату, уже начало темнеть, задернула шторы, включила свет и ужаснулась, смотря на свое отражение в зеркале. Неудивительно, что даже местный от нее сбежал. Сняла футболку, отбросила в сторону, задела грудь, а потом сжала ее в руке.

Странное ощущение было: страх, смешанный с возбуждением. Она вспомнила взгляд бородатого мужчины, он не старый, глаза молодые. В них были неприкрытая похоть и возбуждение.

Распутство, рукоблудство и тесный халатик

Надо было срочно выпить.

И не просто воды.

Самогона.

Стакан.

Нет, два.

Семен размашистым шагом преодолел путь к своему дому, бросил топор на крыльце. Зашел на кухню, не разуваясь, взял из холодильника бутылку, налил половину кружки с красными маками, из которой он обычно пил чай.

Выпил залпом, не закусывая, кашлянув в кулак.

Но, закрыв глаза лишь на миг, снова видел круглый зад девушки, впившиеся в ягодицы трусики, а потом ее полную, немаленькую грудь. Член в штанах болезненно дернулся, напрягся, головка сочилась смазкой.

— Да что ж это за хуйня какая-то?

Семен вытер пот со лба, оперся о стол, налил снова, выпил, но теперь закусил оставленным на столе, засохшим мятным пряником.

Прошел в комнату, не включая свет, повесил тулуп на вешалку, разулся, нужно было снять с себя теплые ватные штаны, свитер, а лучше пойти затопить баню, хорошенько прожариться.

А потом окунуться в сугроб, словить контраст, как он любил. Чтоб мысли вытравить эти мысли о белых булочках и тонкой ткани между ними на совсем немаленькой филейной точке молодой женщины из головы и разогнать больную фантазию.

Но жарить сейчас он хотел только круглый зад новой соседки — или для начала, чтоб она сжала груди, а он провел между ними членом, и обязательно, чтоб головка касалась ее сочных губ. А потом….потом…

— Да твою же мать!

Наконец, спустил штаны, освободил член, провел по твердому стволу несколько раз, сжал головку, оттянул крайнюю плоть, размазал влагу. Яйца отяжелели еще больше, живот напрягся.

Терехов забыл, когда у него был секс — так, чтоб с женщиной, и как надо, тело в тело, до седьмого пота. До хрипов и пересохшего горла, а не проститутка и трехминутный минет на обочине.

Хотел вспомнить, не получилось.

Член лежал в руке, требовал ласки, голова гудела. Семен начал водить по каменному стволу, громко простонал, прикрыл глаза. Он наяривал свой стояк, как в пятнадцать лет, случайно подсмотрев в школьной раздевалке у Латышевой голую грудь, которая потом не давала покоя три урока.

А он потом, кое-как добравшись до дома, заперся в ванной и вот также самоудовлетворял себя до белых кругов перед глазами как сейчас.

Ноги подкашивались, Семен представлял, как будет натягивать на член влажную киску случайной знакомой с полной грудью и торчащими сосками. Как перед этим вылижет ее, а еще раньше насадит на пальцы и трахнет так, что она будет визжать, течь и просить еще.

Сперма подкатила неожиданно, в горле пересохло, по вискам стекал пот, Семен надрачивал себе правой, упершись левой в старенький шкаф. Он издал жалобный скрип от такого напора. А Семен кончал, сжав до скрежета зубы. Сперма стекала по стволу, пачкала пальцы, капала на пол, теплая, вязкая.

— Ебать… сука… м-м-м-м…сук-а-а-а-а.

Да, давно с Тереховым не было такого, очень давно.

Чтоб в свои сорок два года он мастурбировал при минутном знакомстве с прелестями соседки, да еще какими — нет, точно не было.

Нужно нажраться, вот чтоб в дрова, как в тот день, когда его жена была застукана под столом его же заместителя. Вот тогда он реально хапнул адреналина и чуть не хапнул себе срок.

А через два дома от Тереховского происходила примерно такая же ситуация. Серафима разглядывала себя в старенькое зеркало, касалась груди пальцами, сдавливала сосок, кусала губы, чтоб не стонать.

Вместе со страхом от встречи с незнакомцем было что-то еще, что-то странное. Он так смотрел, с голодом, что ли — так на нее не смотрел никто.

Первая любовь разбилась вдребезги, первый секс случился на пьяную голову, но Сима думала иначе, потом ее разубедили. Ничего бы и не было, если бы не алкоголь, да, Калугин так и сказал, что ничего и не помнит, мол, извини, Сим.

Виноградова закрыла глаза, рука уже сдвинула в сторону тонкую ткань белья, пальцы коснулись гладко выбритых половых губ, но она тут же убрала их.

Было стыдно трогать себя, удовлетворяя в теткином доме, ладно бы у себя в квартире, где больше никого нет, и где в коробочке под кроватью она прятала сексуальные игрушки.

Тело требовало свое, Сима хотела получать удовольствие, оргазмы, испытывать хоть с помощью самоудовлетворения то, что можно получить с мужчиной.

Ой, да где они, те мужчины? Девушка уже не верила, что они есть, и что она встретит такого. Что будет счастлива в отношениях, что ей не будут пользоваться, а буду любить такую, какая она есть, не требуя скинуть вес, потому что за нее стыдно.

По ногам пошла дрожь, Сима дошла до кровати, легла, панцирная сетка скрипнула; разведя колени в стороны, стала натирать клитор. Удовольствие мелкими разрядами тока пронзали тело. Это было так порочно и неожиданно, она представляла себя с тем мужчиной, как он берет ее, поставив на колени, разорвав белье.

Огромный член разрывал ее на части, но ей было хорошо. Сима двумя пальцами вошла в свое истекающее влагалище, влаги всегда было много, это даже смущало девушку.

— Господи… а-а-а-а-а… да-а-а-а-а…м-м-м-м-м…

Было невероятно хорошо, Серафима то трахала себя пальцами, то массировала клитор, при этом сжимая тяжелую от возбуждения грудь и чувствительный сосок. Чем шире она разводила бедра, тем быстрее приближался оргазм, до него осталось совсем немного.

Девушка закричала, клитор под пальцами был твердым, ее киска текла, плакала от удовольствия. Оргазм обрушился лавиной, затрясло, Сима завалилась на бок, глуша крик в подушке, кусая губы.

Странные ощущения, и фантазии странные, тот мужчина все еще не выходил из головы. Даже полы бросила, а надо их домыть и, наверное, затопить баньку, обмыться.

Отдышавшись несколько минут, сняв белье, обтерла себя им же. Достала из шкафа свой старый халат, надела, тот оказался немного мал. Девушка лишь вздохнула, затянув завязки туже.

Прошла на кухню, уже стемнело, выпила жадными глотками стакан воды. Закончив уборку, надев тапочки, открыла дверь и выглянула — никого не было. Вышла на крыльцо, вечер был морозным, дверь позади хлопнула, Сима обернулась, вздрогнула от испуга, но тут же обо что-то запнулась.

— Ой!

Было не видно, что там, присела, протянула руку и шарахнулась в сторону, упав на задницу. Это ее второе приземление на пятую точку за час и вновь не совсем приятные эмоции.

Гусь. Это была тушка убитого гуся. Без головы.

Дело рук того мужика, и кровь, что капала с топора, которую она недавно отмыла, была от птицы.

Если так пойдет дальше, то Сима вернется в город с нервным срывом и сексуально озабоченной. Девушка встала, мороз стал пробирать, и долго находиться на улице в одном халате и тапочках было опасно.

Но дернув дверь, не смогла ее открыть.

— Не поняла?

Дернула еще и еще, ничего не получилось.

— Да как так-то?

Дверь не поддавалась ни в какую, должно быть, крючок запал.

— Прекрасно, осталось заморозить задницу, заработать цистит к Новому году и воспаление легких.

Сима пробубнила себе под нос, скрипя снегом под тапочками и обняв себя руками, пошла, заглядывать в окна, надеясь, что хоть одно из них можно открыть.

Голые ноги утопали в сугробах, стало еще холоднее. Она обошла дом там, где были расчищены дорожки, заглянула к гусям, те, сытно наевшись, уже спали. В бане было теплее, но, сколько бы она ни терзала выключатель, лампочка не загоралась.

— Да что с этим домом не так?

Накинув найденную в предбаннике старую шаль бабы Зои, снова вышла на улицу. И решив, что нужно звать на помощь соседей, пошла в сторону ворот. Все-таки деревня, люди здесь должны быть приветливые, в помощи не откажут, а она уж отблагодарит потом по-соседски, чем сможет.

Самогон, профилактика ОРВИ и кухонный стол

Странно, но Сима только сейчас обратила внимание, что ни в доме напротив теткиного, ни в том, что рядом, не горел свет, а еще были заметены ворота. Она не помнит, кто жил в них, последний раз гостила, чтоб на несколько дней, лет пять назад. В основном приезжали с мамой на день, а вечером уже в город.

В доме с красным петушком на флюгере жила баба Галя, к ней приезжал внук, да, точно, внук, Антошка, такой рыжий забавный пухлый пацан. Они вместе как-то убегали от гусей, его они не «любили» так же люто, как и Симу. Интересно, какой сейчас Антошка? Наверное, толстый и лысый.

Серафима засеменила в тапочках дальше по расчищенной тропинке, сильнее укутавшись в шаль. Не время было предаваться воспоминаниям, сейчас задача была не окоченеть и не замерзнуть в сугробе, как местный алкаш.

Вот потеха-то будет, и найдут ее окоченевшее тело пятьдесят второго размера без трусов под утро в замысловатой позе. Пересудов до весны не переслушать будет, о том, как внучатая племяшка бабы Зои, поехала кукухой и куда-то поперлась в тапках в декабре.

Сима остановилась, через узкие щели добротного забора было видно, как в окнах дома горел свет, это обнадеживало. Но как только девушка подошла к воротам, раздался громкий собачий лай, вздрогнула от испуга, чуть не упала. Встретиться задом с сугробом не хотелось.

Тут если не замерзнешь, то загрызет какой-нибудь волкодав. Сима начала давить на кнопку звонка, удивляясь, что она здесь вообще есть, в деревне такое практически не встретишь. А тут высокий, явно новый забор, красивый фонарик над калиткой, она такие видела в модном журнале по дизайну ландшафта.

— Эй! Эй, есть кто? Мне нужна ваша помощь! Люди!

Сима пыталась перекричать лай собаки, не услышала шагов и скрежета металла замка. А когда перед ней возник снова тот бородатый мужик, отшатнулась, схватилась за грудь, а ноги реально подкосились от страха.

Господи, это она что — пришла к нему? Пришла сама? К маньяку!

— Гром, фу, место!

Сима хотела последовать примеру пса и тоже уйти на место, голос был до того грозный, пробирал крепче мороза до костей.

— Куда?

Развернулась бежать, эта была вполне нормальная реакция на этого мужчину. Тень от фонаря падала на его лицо, сейчас он казался диким, обросшим отшельником. Сима попятилась, начала заваливаться назад, шаль упала с плеч, но огромная ручища схватила ее за ворот халата, потянула на себя, ткань затрещала, грудь обдает холодом.

Снова рывок, и уже горячее дыхание мужчины обжигает лицо. Ступор. Шок. Это прикосновение вызывает смятение и дрожь. Страх вперемешку с чем-то непонятным. Как в тот раз, в доме, когда он зашел и смотрел.

— Что ты здесь делаешь? Голая? Какого хрена?

— От… отпустите… меня… что… что вы делаете?

Вот кого-кого, а женщину за воротами в одном халате, тапочках и с распущенными волосами Семен не ожидал увидеть. После его позорной мастурбации, после того как он залил спермой руки, так и не снятые штаны, пол, было стыдно за самого себя.

Он, сорокадвухлетний мужик, который мог, да и может позволить себе все, передергивает, как подросток после рассматривания женских прелестей. Фантазируя на тему, как долго и упорно он будет трахать пухлый зад соседки, как поставит ее во все мыслимые и немыслимые позы и начнет выколачивать оргазмы.

И вот та самая соседка теперь светит перед ним голой полной грудью на улице, при свете фонаря и луны, распахнув халат. А там было на что посмотреть, Семен заметил это еще в доме. Соски на морозе затвердели и стали темными, во рту скопилась слюна, сглотнул, оторвал взгляд от их созерцания.

— Совсем сдурела — ходить в таком виде? Так и воспаление заработаешь. Ненормальная баба!

Мужчина сгреб случайную гостью, потащил к дому, через крыльцо в тепло, сразу на кухню. Девушка что-то говорила, пыталась высвободить руку, но он не давал. Налил в кружку с красными маками самогона, протянул ей.

— Пей.

— Что? Что… пей? Зачем… я не хочу… я….

Сима была в шоке, вот в реальном таком, нет, не до того, чтоб обмочиться от страха, но так с ней никогда не обращались мужчины.

Мужчины вообще мало с ней как-либо обращались. Но всегда хотелось именно мужика, чтоб как сказал, так и будет, а если сказал, то сделал, стукнул по столу кулаком и все решил.

— Пей, сказал, а то не встанешь завтра с кровати.

— Почему не встану?

Тупизм захватил мозг.

Сима моргала, запрокинув голову, смотрела на здоровенного бородатого мужика, он напоминал всех дровосеков сразу. А ведь она умная, рациональная женщина с высшим экономическим образованием, не то что ее сестренка, окончившая техникум и курсы секретарей. Но тем не менее выскочившая замуж и родившая двоих детей.

Да, не в образовании и уме дело.

Серафима не успела спросить, отреагировать, как-то наладить диалог с соседом, как он пальцами ухватил ее за подбородок и начал вливать в рот жидкость. Много жидкости.

Через три секунды горло обожгло крепким алкоголем, девушка начала захлебываться, пытаться отвернуться, но это было бесполезно в сильных руках дровосека.

— Давай глотай, потом спасибо еще скажешь. Не хватало мне возиться с тобой в Новый год.

Она сделала несколько больших глотков, слезы брызнули из глаз, самогон стекал по шее на грудь, кстати, все еще практически обнаженную. Внутри стало горячо, а потом тепло, кровяные тельца понесли по телу эйфорию, а Сима все пила и пила.

— Тебя как зовут, булочка? — глаза мужчины очень близко, от него пахнет дымом, чуть уловимыми нотками парфюма и шерстью.

— Булочка?

Что за странное определение? Это все из-за ее веса, даже обидно стало. Но возмутиться и возразить она не успела, произошли совсем невероятные вещи.

Халат окончательно съехал с плеч Серафимы, крупная ладонь накрыла грудь, сдавила, девушка охнула, весь тот жар, что скопился в грудной клетке, ухнул вниз. А Семен уже не в силах был отпустить соседку, расспросить, что там у нее стряслось, и почему она шастает по деревне практически голая.

Облизал губы, тяжелая упругая женская грудь лежала в руке, яркий припухлый сосок, вздох, а потом стон — и Семена срывает с катушек. Склонившись, он накидывается на эту прелесть, захватывает в рот, посасывает, покусывает, рычит от животного голода.

Он терзал, ласкал, мял, переходя с одной груди на другую, не встречая сопротивления, а слыша лишь стон и чувствуя, как девушка подается вперед, подставляя себя еще больше для ласк.

В голове туман, член снова стоит каменным изваянием, яйца тяжелеют, по спине бежит пот, руки сами шарят уже по всему телу, халат падает на пол, а Сима оказывается совсем голой перед незнакомым мужчиной, даже имени которого она не знает.

— Постой… м-м-м-м-м… а-а-а-а-а-а… боже мой… а-а-а-а…что вы?

Еще никто так жадно не целовал ее грудь, не мял, не хрипел при этом от удовольствия и нетерпения. Ее развернули к столу, так легко приподняли, усаживая на него, что-то упало, покатилось, но это уже было неважно.

Колени шире, пальцы на раскрытой плоти, а там уже все мокро, влажно. Мужчина целует шею, мнет грудь, накрывает ее рот, засасывая губы, царапая бородой кожу, Сима отвечает на поцелуй, голодная, полная желаний, неизвестно отчего пьяная — от действий дровосека или самогона.

— Вот же дьявол, какая же ты горячая там и мокрая. Сука…ах….ть.

Терехов теряет контроль окончательно, пальцами растирая и собирая выступившую влагу с киски, клитор уже набух, массирует его, девушка стонет, цепляется за его одежду, шею, дрожит. Такая же голодная, как и он, разводит бедра шире.

— Помоги.

Пяти секунд хватает на то, чтоб спустить штаны с бельем. Семен смотрит вниз, часто дышит, белая кожа, гладко выбритые половые губы, они такие же розовые, как соски, на них блестит влага. На головке члена крупная капля смазки, нет даже мысли о том, чтоб предохраняться.

Он толкает девушку на стол, заставляя лечь на спину, сам приподнимает ей ноги, сгибая в коленях, двигается вперед. Входит сразу, медленно, запрокидывая голову, выдыхая воздух стоном.

Серафима закатывает глаза, член большой, толстый, он легко скользит, заполняет ее практически полностью с первого толчка. Она совсем отвыкла от секса, те нечастые моменты самоудовлетворения интимными игрушками было не сравнить с тем, что происходило сейчас.

Она так и не решилась купить фаллоимитатор, а временами было необходимо почувствовать наполненность. И вот сейчас это было именно то, что она хотела. Вскрикнула, когда Семен вошел резче и еще глубже, причиняя легкую боль и тут же невероятное удовольствие.

Если все происходящее входит в методику профилактику респираторных заболеваний, то Сима оказывается совсем не против была ею воспользоваться.

Не джентльмен и леди без трусов

Серафима плохо помнила, что было перед оргазмом, она что-то шептала, а потом кричала, цепляясь пальцами за край стола. Грудь колыхалась от толчков, член внутри нее стал еще больше, мужчина насаживал на себя, а ей хотелось еще, глубже, сильнее.

Помешательство.

— Не могу больше… не могу… да… да… еще…м-м-м-м…

Приближение оргазма было неотвратимо, внутри все сжалось, а потом натянулось, как тугая тетива, и лопнуло. Симу трясло, скручивало, она теряла контроль, даже, кажется, слезы текли из глаз, и текла она сама.

— Сука, да… да… еб… твою… же… мать…бл…

Эта пухлая сочная булочка сжимала его изнутри так, словно она была гребенной девственницей. Узкая, горячая, влажная, она орошала соком своей розовой, абсолютно гладкой киски его член. А Семен смотрел, как тот блестит, когда выходит из нее, как яйца бьются о ее попку, как клитор торчит между припухших и ставших темными половых губ.

Такая красивая грудь, полная, с четкими ареолами торчащих сосков. Но самое невероятное было то, как девушка реагировала. Каждая эмоция на ее лице была живая: приоткрытый ротик, румяные щеки, дрожащие ресницы, она кричала, просила еще.

Семен обливался седьмым потом, хотелось не вынимать из ее прелестей член вечность, трахать и трахать. Но когда она замерла, схватилась за грудь, стискивая сосок, начала кончать, не вытерпел и он.

Кажется, и не было той позорной мастурбации совсем недавно, Терехов сжал зубы, вошел как можно глубже, прорычал. Сперма выплеснулась наружу, он чувствовал, как внутри мышцы влагалища доят его член, а он кончал и кончал, накачивая эту булочку своим белым кремом.

Отходили от оргазма долго.

Семен медленно вынул член, киска сразу начала выталкивать густую белую массу, та капала на пол, член все еще стоял. Он дотронулся рукой до раскрытой плоти, сглотнул скопившуюся во рту слюну, начал растирать по промежности свое семя, девушка дернулась.

— Нет… не надо… а-а-а-а-а-а…не трогай…

Такая чувствительная, но он не удержался и проник двумя пальцами, цепляя словно на крючок, начал резкие поступательные движения, наблюдая за своей нежданной гостьей.

Она вскрикнула, приподнялась, оперлась на локти, положила руку на живот. Семен развел ее бедра еще шире, трахая пальцами, а Серафима вновь начала утопать в огне нахлынувшего возбуждения.

Она смотрела тысячи раз порно-ролики, где так трахают женщин, ей тридцать пять, она много что видела, но ничего не пробовала с мужчиной. Стимуляция точки джи, от которой женщины кончали как дикие, сквиртом, бились в экстазе. Такого точно не было и не могло быть в ее скудной сексуальной жизни.

Вот и сейчас это происходило с ней. На самом деле. С мужчиной.

Точные прикосновения, тело реагирует, Семен трахает пальцами, а девушка снова — так быстро — начинает кончать уже на них. Дергается всем телом, кричит, Сима не в силах контролировать себя, сквиртует, а когда тут же он начинает натирать ее клитор, выгибает спину во втором мощном оргазме.

— Ахуеть. Какая голодная и нежная сучка. И откуда ты такая взялась, булочка?

Терехов трахал не одну женщину в своей жизни до женитьбы на Наташке, но потом он был верным, что не сказать о его половинке. А вот с такими, как соседка, пышными дамочками романы не крутил точно. Он на них даже не обращал внимания.

Серафиме было стыдно. Хотелось закрыться, исчезнуть, чтоб не было всего этого, нет, не секса, а последствий. Она была вся ужасно мокрая, раскрытая перед мужчиной, за еще обмочила пол. Она бы сейчас не отказалась провалиться сквозь землю.

Но она взрослая женщина, никому ничего не должна и не обязана и строить иллюзий по поводу этого случайного перепихона она не будет. Хватит с нее ложных надежд и обманутых ожиданий.

— Помогите, — протянула руку, посмотрела в глаза мужчине, и тут же сердце ухнуло вниз и часто забилось, заметалось, как зверек, попавший в капкан.

Семен помог сесть, стол жалобно скрипнул. Как вообще эта старая конструкция выдержала их напор?

Симе хотелось прикрыться, задела грудь, но тут же прикусила губу, она была такая чувствительная, что по телу прошла дрожь. Между ног влажно и тепло, а девушка боялась вновь смотреть в глаза этому бородатому дровосеку.

— Можно мой халат?

— Стесняешься?

Не стала отвечать.

— Зря, я увидел уже все что мог.

— Думаю, на этом и достаточно.

Улыбнулась, тон дровосека не понравился, словно к нему тут толпами приходят бабы и так и просят, чтоб их оприходовали на кухонном столе после кружки самогона.

Прям как она без трусов, чтоб не терять время.

Семен подал брошенный на пол халат, сам заправил член в штаны, отошел на шаг. Она злилась, ей это шло, такая дерзкая булочка уже не со сладким джемом, а с корицей.

— Как тебя зовут?

— Серафима. Я вообще пришла просить о помощи.

— Помог?

Ну что за мерзкая улыбка? Он что, так горд тем, что трахнул ее?

— Нет.

— Как нет? А кто кричал и просил еще? — снова эта кривая ухмылка.

Сима дернула плечами, нужно уходить красиво, она готова ночевать в бане, да хоть с гусями, но не просить у этого… этого неотесанного хама помощи.

— Вам показалось. Дайте пройти.

Трудно было после всего дожать лицо, но это было необходимо.

— Да постой, куда ты такая, сдурела?

— Это вы сдурели так себя вести с женщиной, не учили в школе не обижать девочек?

Сима не понимала, куда ее несет, но такой всплеск эмоций и адреналина был ей не свойственен. Но не хотелось, ой, никак не хотелось выглядеть мямлей и размазней, как это было с бывшими козлами. Почему нельзя просто промолчать, быть не джентльменом, а элементарно человеком?

Молчаливым человеком.

Девушка посмотрела на своего случайного любовника, волосы растрепанные, глаза прищурены, на лбу испарина, нет, на джентльмена он не тянул, вот дикий дровосек из леса — да.

А вот Семена так не отчитывали давно, мама в седьмом классе журила, Наташка ныла, орала, пилила, но вот чтоб так культурно послали, даже приятно было.

Он наблюдал, как эта сочная Серафима запахнула халат, туго затянула на талии, он явно был ей мал, грудь так и норовила выпрыгнуть из глубокого декольте. А он, как рыцарь, готов был поймать ее, прижать к себе, потискать, пососать сосочки.

Так, Сема, стоп!

— Уберите собаку, я пойду.

— А ну, стоять! — догнал, схватив за локоть, развернул, Сима часто заморгала, запрокинув голову, смотрела на здорового мужика. — Там минус тридцать уже точно, а ты без трусов. Мама не учила, что нужно надевать нижнее белье, когда выходишь на улицу?

— Так получилось. И вообще, зачем вы убили нашего гуся?

— Семен.

— Нет, у него не было имени, а может, и было, я не знаю, нужно у бабы Зои спросить.

— Меня зовут Семен, не гуся.

— Ой.

— Так что случилось?

У Терехова вместе с диким желанием размножаться возникло и желание помочь, защитить, обогреть.

Почесал затылок, утопая в голубых глазах Серафимы. Она начала говорить, но половина слов поглотили шумы в голове.

— Там дверь, я вышла, что-то звякнуло, а открыть уже не смогла. Пошла просить о помощи, а тут вы… Семен.

— А здесь я.

Пауза — слишком длинная, слышно, как на стене тикают часы, как где-то в глубине дома звонит телефон.

Это что, какая-то подстава? Почему она так смотрит? Или это мозги Терехова плавятся при виде милой мордашки и шикарных титек?

— Что вы делаете? Что… что…

— Снова стоит, потрогай.

Нет, Терехов не был джентльменом никогда.

Сима не успевает вырвать руку, как ее ладонь прикладывают к паху, она чувствует твердый мужской член, ее собственные внутренние мышцы сжимаются.

Тело откликнулось, оно все еще помнит, как именно он был внутри. Как проникал и заставлял кончать. Хотя это мог быть любой, наверное, любой — с голодухи, какая была у Серафимы, случится и не такое.

Но Сима еще не знала, что случится еще, и какие невероятные ощущения принесет этот Новый год.

Голубоглазый охранник, обман и сомнения

— Да что вы себе позволяете? Прекратите!

— А ты странная.

— Это я странная? Вообще-то, это не я убила гуся и бросила его тушку на крыльце. А потом…потом…

— Судьба у него такая.

— И не я приставала и не лапала вас.

Семен нахмурил брови, почесал бороду, ему нравилась эта булочка. Или как ее там, Серафима? Ей шло это имя, и где-то он его уже слышал. Но девушка так красиво открывала ротик от возмущения, часто дышала, грудь вздымалась, а его член реагировал на все это, как солдат во время дембеля.

— Вы…

— Мы только что трахались, кончай «выкать». Жди здесь, пойду узнаю, что там у тебя приключилась.

— Я с тобой.

— Без трусов?

— Как-то я сюда дошла.

— Вот я и думаю, как хватило ума ходить без трусов по морозу.

— Я же сказала, что дверь…

— Молчать!

Сима поджала губы, действительно, расхаживать в декабре без белья была плохая идея, так можно застудить все. В том году Сиротина Маша из отдела маркетинга отдохнула печально в горах, покаталась на лыжах, так месяц потом лежала в больнице, какой-то там диагноз у нее был страшный, что не приведи господь.

— Гром, ко мне!

Мужчина запустил в дом собаку, красивая хаски послушно села у его ног, ожидая дальнейшей команды.

— Охраняй.

— Что значит «охраняй»? Я ведь не сбегу.

— Да кто тебя знает. Гром, ты понял меня?

Пес гавкнул, потом уставился на Серафиму своими голубыми глазами, а бородач уже скрылся за дверью. Виноградова и пес изучали друг друга с минуту, Гром зевнул, показывая белые клыки и огромную пасть, улегся, вытянув лапы.

— Хороший песик, хороший, красивый. Ты знаешь, что ты красивый?

Вообще, сейчас Гром Симу отвлекал от мыслей о случившемся, а случилось, прямо сказать, странное и невероятное. Ну, это для кого-то такой страстный секс — как в магазин сходить за хлебом или зубы почистить. А для одинокой женщины около сорока с лишним весом — это, можно сказать, событие вселенского масштаба.

Это как лунное затмение, что бывает раз в несколько десятилетий или парад планет. Девушка конечно утрировала, но что-то в этом было.

Сима простонала, ее тело помнило ласки, а между ног все еще было очень мокро, надо было стереть с себя сперму мужчины. Прошла по кухне, нашла бумажные полотенца, оглядываясь на любопытного пса, задрав подол халата, проделала все манипуляции, вспоминая, когда у нее была менструация.

Выходило, что должна начаться по графику, который у нее, кстати, стабильный. Организм работал как часы, выдавая в нужный срок яйцеклетки, которые ждали своего шанса на оплодотворение, но оно все никак не происходило. И вот сейчас, хоть тресни, не могла вспомнить дату, нужно было посмотреть на телефоне.

Низ живота все еще тянуло, грудь была очень чувствительной, Сима выглянула в окно, ничего не было видно, начала осматривать кухню, которую она так и не заметила — с такой нахлынувшей страстью с совершенно незнакомым человеком.

Господи, она отдалась так откровенно и постыдно первому встречному деревенскому мужику. Нет, Сима не была сторонницей случайных связей и секса на одну ночь, считая это отвратительным поступком. Но он случился, да еще какой секс. Отвлеклась от мыслей, вновь разглядывая помещение.

Было странно, что со старой мебелью уживается современная и, кстати, не дешевая бытовая техника. Кофемашина, тостер, мультиварка, чайник, а еще много пустых красивых разноцветных стеклянных бутылок и всяких банок и склянок.

Взгляд опустился на пол, Сима подняла кружку с маками, поморщилась от небольшой лужицы, быстро вытерла ее, выкинула бумагу в мусорное ведро. Пить хотелось ужасно, во рту пересохло, быстро налила из открытой бутылки в кружку воды, одним махом выпила, чуть не подавилась — это был самогон.

— Да что ж это такое? У него что, везде только алкоголь? — закусила пряником, посмотрела на Грома, песдобросовестно нес свою вахту и справлялся с поставленной задачей и для приличия гавкнул.

А вот Терехов, осматривая дверь дома бабы Зои, думал, как быть дальше.

Булочку-Серафиму отпускать страсть как не хотелось, он уже понял, что она не зафиксировала защелку, дверь захлопнулась, она ее заблокировала.

Открыть все это было плевым делом, нужно было подцепить проволокой, что он и сделал, даже прошел по дому, не обнаружил старушку, но зато увидел записку с поручениями. Значит, родственница приехала присмотреть за хозяйством, а бабулька куда-то делась.

Но гуси шустрой старушки бабы Зои могут обойтись и без ласк, в то время как хозяйство Семена очень в этом нуждается. Вот край как нуждается, а если вспомнить, какая эта Серафима страстная и горячая внутри, так совсем крышу начинало срывать.

Семен выключил свет, закрыл дом на замок, спрятал ключи в кармане ватных штанов, прихватил с крыльца тушку гуся и, насвистывая веселую мелодию, пошел к себе.

— Это ужин.

Сима вздрогнула от грохота, посмотрела на обезглавленную птицу у ног хозяина дома.

— Надо ощипать.

А вот этого в планах Серафимы не было. Не было вообще ничего, кроме скучных вечеров у экрана старенького телевизора, что ловит только семь программ, и веселыми пятиминутками с гусями во время их кормления.

А тут мужик, секс, пес и перспектива ощипывать то, что лежало сейчас на полу.

— Что с дверью? Получилось открыть?

Сима пыталась прикрыть слишком откровенный вырез халата, потому что мужчина смотрел именно на ее грудь, а не в глаза. И это даже неважно, было у них что-то или нет, молодая женщина не собиралась терять голову, как этот гусь, чтоб потом вот так же валяться в ногах мужчины безвольной пухлой тушкой.

Хватит уже, было у нее такое, проходила. После Кулагина и пьяного с ним секса, во время которого она, как ей казалось, отдалась по любви, был еще один печальный опыт. О нем, как о страшном кошмаре, вспоминать не хотелось и вовсе.

— Нет.

— Совсем нет?

— Вообще никак, да и темно, утром надо смотреть, а не получится, так выломать дверь или окно.

— Как выломать?

— Топором.

— Так сразу и топором?

— Им родимым.

Терехов чесал бороду, пряча улыбку. Он и забыл, при каких обстоятельствах улыбался и когда в последний раз вел такие длинные диалоги с людьми. Год, наверное, прошел, да, точно, целый год его отшельничества и единения с природой в Косогорах. А еще год воздержания, проституток и минет он не считал.

Шустрый заместитель рассказывал о делах по телефону или по видеосвязи, первое время просил совет, как сделать лучше. А сейчас уже принимал решения сам, высылал отчеты и не надоедал, за что получал очень хорошие премиальные.

Шустрый и умный парень оказался. Хорошо его член не окажется в жене начальника, потому что нет жены.

Терехов любил свое дело, уважал и не обижал деньгами людей, что на него работали, считая, что от их благополучия зависит его хорошая жизнь. Только вот она как-то в одночасье стала не нужна.

Семену было и так хорошо — в деревне, на снегоходе или квадроцикле в лесу, с Громом, на рыбалке. А все эти Гоа, Мальдивы, Москва, Питер, суета, пафос, пущенная пыль в глаза остались в прошлой жизни.

— Вы меня слышите? Семен!

— Да, — Терехов очнулся от мыслей и оторвался от созерцания пышной груди голубоглазой блондинки.

— Я, конечно, понимаю, что… черт… Но я не могу ждать до утра, у меня в доме телефон, мне будут звонить, там…

— Муж?

— Что?

Семену было важно знать, кто будет звонить булочке. Как-то не очень хорошо сдавило в груди, стало жарко, он наконец снял с себя свитер, оставшись в одной камуфляжной майке.

— Звонить, кто будет, муж?

Если она сейчас ответит, что муж, то он лично отведет ее к дому, отдаст ключ и забудет, как звать. И Семену будет плевать, поссорились они, в свободных отношениях — гнидой, как некоторые, Терехов не был и не будет никогда.

Трахать чужих, пусть и шикарных баба с закидонами он не будет.

Не его это дело, и не вправе он кого-то судить, но нет, чужой женщины, какой бы она ни была, ему не надо. Хотя об этом нужно было спрашивать и думать раньше.

— Нет! Какой муж? Нет у меня мужа. Мама звонить будет, — Сима ответила так, словно ее оскорбили.

— Мама — это хорошо. Позвонишь с моего телефона, давай приступай, а я баню затоплю. И, это, кипяточком его обдай, так легче будет.

— Кого?

— Гуся.

Сима моргала, разглядывая своего неожиданного любовника. Не думала, что он будет таким огромным, казалось, что это свитер большой. Майка облегала широкую грудь, на плечах и руках играли мышцы, в глаза бросилась толстая золотая цепь с крестом и татуировки, которыми были покрыты все руки и грудь.

Уголовник?

Нет, ну нет, не может быть.

Челентано мне в помощь

Семену надо было уйти из дома, эта пышногрудая соседка вызывала совсем не благочестивые мысли в его голове. За последний год Терехов привык думать о зайцах, рыбе, о заготовке дров на зиму, о дальней заимке, а не о сиськах и сочной киске такой аппетитной дамочке.

Член все еще стоял, в ватных штанах все дымилось и кипело. Но выйдя на улицу, ощутив на коже колкий мороз, а в легких студеный воздух, мужчина вспомнил, что Серафима без белья в одном халатике, сжал зубы, прохрипел в звездное небо.

Куда он пошел? Ах, да, затопить баню.

Главное — не забыть и не развернуться обратно, не взять ее прямо на ярких тканых половиках на глаза Грома.

Включив свет, быстро накидал дров, затопил печь, баня у него была отличная, теплая, протапливалась практически за час. Но он заполнил всю топку, значит, хватит минут сорока. Но в это время нужно было чем-то себя занять, чтоб не лупиться в доме, как подросток, на Симу и ее прелести.

Взяв топор, расправил плечи, изо рта шел пар, одно движение, удар, в стороны полетели отколовшиеся от полена дрова. Через пять минут такой работы стало жарко, возбуждение спало. Терехов, как Челентано в старом кино, отвлекал себя от грешных мыслей, но получалось так себе.

Ну, ничего, сейчас подойдет банька, он попарится хорошенько, потом нырнет в сугроб — и все как рукой снимет. Хотя… Терехов остановился, задумался, вспоминая, как Серафима кончала на его пальцах…

Нет, не снимет. Точнее, снимет — он с нее тесный халатик.

А Виноградова тем временем поражалась наглости и уверенности некоторых людей. Этот громила ушел, оставив ее с тушкой гуся и исполнительным Громом, который не подпускал к двери.

Что там он сказал? Она должна обдать кипятком гуся, чтоб перо снималось лучше? За кого он ее принимает?

Так и не притронувшись к несчастному гусю, нервно прошлась по дому, оказалось, что у соседа вполне так по-городскому все. Есть ванная и туалет, в гостиной огромная плазма на стене, а в спальне гигантская кровать.

Кровать долго рассматривать не стала, Сима всегда думала, что спальня — это очень интимное место и не для всех, ушла в ванную. А там, увидев себя в зеркале, думала, что случится сердечный приступ.

Вид был совершенно дикий: растрепанные волосы, припухшие искусанные губы, на щеках румянец, в глазах лихорадочный блеск, на шее засос, грудь практически вываливается из халата. Надо было давно его уже выкинуть, он точно мал на два размера, и зачем только надела?

Сима не помнила, когда видела себя такой в отражении — удовлетворенной, что ли, несмотря на дикий внешний вид. Но с лица не сходила глупая улыбка, в теле была приятная легкость, истома, внизу все сдавило при воспоминании о случившемся.

Но надо было взять себя в руки и решить вопрос с дверью, находиться в чужом доме с посторонним мужчиной, хоть между ними что-то и было, девушка не хотела.

Между ними нет романа, нет никакой душевной связи, Сима считала, что это немаловажно, чувствовать человека душевно. Секс, конечно, был шикарным, лучшим в ее такой уже длинной жизни, но мужчина даже не попытался хоть как-то наладить контакт.

Хам.

К тому же будет звонить тетка Зоя, узнавать о своих подопечных гусях, в коллективе которых вышел минус один. А еще мать и, может, Мирослава, хотя та звонит, когда ей что-то нужно, обычно это посидеть с неуправляемыми племянниками или занять денег.

Виноградова умылась, немного придя в себя, снова сделала попытку подойти к двери, но Гром остановил ее диким лаем.

— Хороший песик, хороший. А хочешь пряник? Или гуся? Смотри, какой жирный, сочный, вкусный гусь, — Сима с отвращением посмотрела на обезглавленную птицу, несчастная так и лежала на полу.

— Гром!

Появился хозяин, гаркнул на пса, строго посмотрел на девушку. От его взгляда и голоса хотелось сесть и так же, как Гром, высунуть язык, чисто на рефлексах.

— Мне нужно домой.

— В город?

— Нет, в теткин дом, я не могу остаться у вас до утра.

— Ты консерваторию заканчивала?

— Нет, экономический, а что?

— Больно культурная.

— Это элементарная вежливость. Но вы, наверное, о ней не слышали.

Семен хмыкнул, он не мог понять, что ему больше нравится: ее тело или то, как Серафима себя держит.

Она вся как обогреватель, только вместо тепла источала секс, вот реально, он его чувствовал физически, и от этого было немного не по себе, потому что Терехов не мог себя контролировать, а это было хреново. Так можно прибить, взять силой, сделать больно, не хотел он этого.

Серафима отвела взгляд, держалась гордо, даже чересчур, потому что, когда спина была ровная, грудь выпирала еще больше, а соски призывно торчали. Голос дрожал, татуировки на руках мужчины смущали. Приглядевшись к ним, пока хозяин дома разувался и начал при ней снимать с себя штаны, поняла, что не уголовные они, куполов и звезд нет, это вселяло надежду.

— Что…что вы делаете?

— Жарко, не могу уже, да и белье намокло из-за тебя.

— Вы… ты собираешься ходить без трусов?

— Ну, ты же ходишь.

— Но…

— Что с гусем?

— Мертв.

— Это я вижу. На ужин его не будет?

Нет, этот дровосек точно издевается над ней.

Какой ужин? Какой гусь, будь он неладен?

Симе нужно домой, к своим вещам, закрыть двери на все засовы и просидеть там до выписки тети Зои. А если она задержится здесь на ночь, то точно потом не соберет себя никогда, потому что влюбится в дровосека — по всем канонам жанра.

Простушка-толстушка влюбляется в супермена — это не для нее.

Она себя знает, она может. Если мужчина проявит к ней чуть больше внимания, интерес, даст еще больше ласк и оргазмов, она воспримет это не просто как секс, а как нечто большее. Так уже было, и это было больно.

— Что… что вы делаете?

Теперь он был абсолютно, совершенно голым.

Сима открыла рот, но только и смогла шумно выдохнуть, медленно пройтись взглядом по мужчине, его широким плечам, красивым узорам татуировок и густой растительности на груди, уходящей в пах.

У ее соседа не было лишенного веса, он просто был большой, высокий, с сильными руками и ногами, мощный, как богатырь. Но когда взгляд девушки остановилась на эрегированном члене, Сима сглотнула слюну, облизала пересохшие губы и перестала дышать.

Как он в ней поместился? Он что, станет еще больше?

Членов Сима — так, чтоб вживую — видела в своей жизни всего два. Первый помнит смутно, так как было все второпях, да и вспоминать особо нечего. Второй помнит хорошо — и на месте его обладателя пустила бы себе пулю в лоб, увидь агрегат дровосека.

А там было на что посмотреть. И он был красивым, если это определение подходит под мужской половой орган. Прямой, толстый, с выпирающими венами под тонкой кожей, с тяжелыми яйцами.

Девушка облизала губы снова, ладошки вспотели, вытерла их об халат, сделала шаг назад.

— Еще раз так сделаешь, трахну тебя прямо здесь в твой сладкий ротик.

— Куда? — самый тупой вопрос, что был задан Симой за всю ее жизнь.

— В ротик.

Фантазийные картинки одна ярче другой замелькали в сознании — о том, как эта пышная сладкая булочка голая стоит перед Тереховым на коленях. Как облизывает головку его члена, как он потом трахает ее глубоко, до самой гортани, а при этом колышется ее пышная грудь.

— Телефон. Семен! Звонит телефон.

Терехов очнулся, фантазии развеялись, член стол уже колом, Сима показывала в ту сторону, откуда шел звон. Нужно было ответить, вдруг по работе, но мужчина почесал бороду, посмотрел на свой пах и решил, что у него есть дела важнее телефонного разговора.

— Пошли, кое-что покажу.

— Я что-то еще не видела?

— Такого нет.

— Семен, послушайте, я понимаю вы мужчина, а я — женщина, такие странные стечения обстоятельств….

— Если ты не заткнешься, я трахну тебя прямо здесь, идем.

Вкусный пирожок

— Подожди, подожди, что ты делаешь?

Семен посмотрел на девушку, злой, потому что его оторвали от того, чем он вот уже несколько часов хотел заняться.

— А на что это похоже?

— Ты?…

— Булка, лучше молчи.

— Но… а-а-а-а-а… боже мой… боже… боже… м-м-м-м-м…

Серафима больше не задавала глупых вопросов, на сегодня их было и так достаточно. В парной было не так жарко, она лежала голая — снова голая — на широкой полке. Максимально раскрытая перед мужчиной, все тело покрылось испариной, она не верила, что все сейчас происходит в реальности и с ней.

Дровосек был между ее раздвинутых бедер, крепко держал руками, а сам в это время вылизывал ее раскрытую промежность с розовыми припухшими от возбуждения половыми губками.

Вот Семен засосал ставший твердой вишенкой клитор, Сима дернулась, но раздвинула колени шире, ее крик, отразившийся от стены небольшого помещения, еще больше завел Терехова. Она была чертовски сладкой, вот реально, Семен был готов откусить себе язык, нет, сожрать ее сочный, истекающий влагой пирожок.

Он как маньяк пожирал ее нежную плоть, проводя языком от ануса до клитора, царапая бородой, причмокивая и постанывая от удовольствия.

Член так и стоял колом, он словно плакал, капая предсеменем на пол, яйца гудели, в голове был шум, а Терехов самозабвенно, как в лучшем порно, вылизывал эту женщину.

Как дошли до бани, Семен помнит с трудом, булочка что-то говорила, возмущалась, пару раз обозвала «маньяком», с этим он спорить не стал. А когда назвала «хамом», хотел возмутиться, но передумал.

Это лишняя трепология, Сима скажет миллион слов, а этим его стояк не успокоить. Нужно применять ее ротик в более рациональных и подходящих ситуации целях.

Как только зашли в баню, первым делом сорвал с нее этот треклятый халат, который был уже как бельмо в глазу. Только мешал, провоцировал и раздражал. Пусть уж без него ходит, толку от него мало.

— Что ты себе позволяешь?

— Многое, ох, многое.

— Я…

— Так гораздо лучше.

— Но…

Когда она молчит и стонет — интересней.

Целовал долго, жадно, терзая нежные губы, трогая большую грудь, а она была такой упругой, с твердыми сосками. Затащил в парную, там уложил на полок, а когда коснулся пальцами ее промежности, прохрипел в голос. Она была уже настолько мокрая, что член дернулся, а Семен прикусил язык.

Накинулся как голодный. Гладкая, теплая, влажная, слизывал ту влагу, что она давала, щелкнул языком по набухшему клитору. А когда начал его посасывать, Сима закричала, затряслась, начала кончать — быстро, громко, откровенно.

Виноградова не понимала, что с ней творится, это было чистое помешательство, она подсела как наркоманка на этого здоровяка, который вот просто так начал ее лизать между ног, как медведь, добравшийся до дупла с медом. Определение, конечно, сомнительное, но по факту это было именно так.

Ей хватило всего ничего, лишь стимуляция клитора, волна жара нахлынула с новой силой, Сима задержала дыхание, придерживая руками разведенные колени, подставляя себя для ласк, как блудливая кошка. Ее никогда там не целовали, за тридцать пять лет и такую скудную половую жизнь — никогда.

Девушка кончала, как совсем недавно на столе, только теперь в бане, сокращаясь нижними мышцами, получая свой, уже не помня по счету какой оргазм за сегодня. А он все продолжал натирать языком клитор, щекотать своей бородой половые губы и бедра.

— Не могу больше, возьми, смочи его. Сейчас яйца лопнут.

Сима не сразу поняла, что от нее просят и куда тянут, но вот девушка уже на коленях, на полу парной, а перед ее глазами огромный возбужденный член с бордовой припухшей головкой.

Облизала пересохшие губы, как можно шире открыла рот, взяла толстый ствол в руку, помогая себя, взяла сразу глубоко, чувствуя его слегка солоноватый вкус.

— Вот же сука… вот же черт… малышка… блять… какой сладкий у тебя ротик… да… да… вот так… оближи его, оближи… м-м-м-м…

Всегда сдержанный в эмоциях, сейчас Семен Терехов не мог просто молчать. Смотрел, как его член утопает нежном ротике Булочки, как она достает его обратно, облизывает головку, скользит по стволу губами до самых яиц, сжимает их другой рукой.

— Да, да, пососи их… да… оближи… ух… дьявол… дьявол… чтоб меня…

Серафима была возбуждена, она и не думала, что минет может так нравиться женщине, она в этом плане была не девственницей, но раньше это было как бы обязанностью, да и Зотов всегда принуждал ее к этому.

А сейчас все не так, как обычно, все слишком остро, возбуждающе, страстно, а еще жарко. Сима стояла на коленях, лизала и засасывала губами яйца этого здоровяка, массировала при этом член, оттягивая крайнюю плоть от головки, а сама чувствовала, что течет снова.

Вот она взяла член как можно глубже, расслабляя горло, это она видела в порно-роликах, вновь вынула его. Слюна стекала по подбородку, брала глубже, все пошлые комментария Семена только заводили ее еще больше. Грудь колыхалась при каждом движении, соски покалывало, низ живота вновь стало скручивать сладкой истомой боли.

— Да… да… ух, как сладко… черт, сейчас солью… твою же, сука, мать…

Терехов не мог отвести взгляд от такого крышесносного зрелища, он готов был кончить снова, вот уже третий раз за эти часы, и не понимал, как такое возможно. Спина напряглась, Семен прохрипел громче, сперма вырвалась наружу, в сладкий и нежный ротик девушки, она проглотила первую порцию, но закашлялась, и все остальное «добро» вылилось ей на губы и лицо.

Это было пиздец как красиво и порочно.

Симу реально трясло от перевозбуждения, хотя такого не должно было быть. Неужели она из тех женщин, что испытывают множественные оргазмы, когда раньше с мужчинами ей и одного было не добиться?

Терехов перехватил стояк рукой, передернул, помогая Симе, сцеживая из себя остатки. Булочка часто дышала, на лбу была испарина, она смотрела на него огромными глазами, тряслась всем телом.

— Иди ко мне, это быстро, иди сюда.

Симу резко подняли на ноги, стерли пальцами с губ сперму, а потом он вошел ими же в нее, насаживая, снова стимулируя какую-то волшебную точку у нее внутри.

— Давай, малышка, давай… кончай… отпусти себя…

Девушка вцепилась в его плечи, впилась острыми ноготками, закричала громче, насаживаясь сама на пальцы Терехова, давая больше влаги. Ноги не держали, Сима кончала снова, давая порцию жидкости, слабея, практически оседая на пол.

— Какая ты голодна, не трахали, да? Давно так не трахали?

Серафима хотела было возразить, но что уже говорить, раз это правда, хотя он мог бы и промолчать, как воспитанный человек. Но видимо, это была не сильная его сторона, а вот трахать так, до изнеможения, и рубить гусям башки — как раз его тема.

— Пойдем, я тебя мыть буду.

— Я сама умею.

— Умеешь сама, а буду я.

— Я уже и возразить не могу?

— Решил, что твой ротик может хорошо только сосать.

— У меня мало было опыта, — ответила откровенно, смотря мужчине в глаза, температура в парной поднималась, она была вся в сперме.

— Это хорошо, значит, у тебя, Булка, талант.

Сомнительный комплимент.

— Пойдем, буду трахать тебя дальше.

Звучало красиво, Сима даже уже свыклась с наглостью этого мужика, но вот сил уже реально не осталось, даже мыслей. Ей просто хотелось лечь спать.

— А потом попробуешь мою настойку на вишне.

— У тебя есть что-то неалкогольное?

— Молоко, утром Клава принесет.

А вот кто такая Клава, было любопытно.

Тем временем Семен уже налил воды, облил себя из таза, под визги Симы сделал это же и с ней.

А Виноградову отпустило, ну вот реально, чего поднимать панику и рваться в теткин дом? Потому что она не такая и не дает первому встречном? Так он уже взял что хотел. Смысла трепыхаться не было никакого.

Утром разберемся.

Но Сима еще не знала, что до утра на нее у Семена очень большие планы.

Во всем виновата наливка

Серафима проснулась от яркого света, открыла глаза, зажмурилась, а потом резко натянула одеяло на голову.

Было стыдно.

Было стыдно за все, что происходило вчера. В бане, в мойке, в комнате отдыха, а потом на этой широкой кровати. Сима почувствовала, как начала краснеть.

Это все вишневая наливка, все она, чертовка, лишила Серафиму воли, а еще сильные руки Семена, пошлые словечки и наглые губы.

После мойки, где они наконец-то передохнули и омылись, мужчина потащил Симу в комнату отдыха, где в шкафу стояли бутылки с разноцветными жидкостями. Это оказалась коллекция наливок, настоек и ликеров собственного приготовления.

Начали с вишневой, после первой хрустальной рюмки Симе не дали закусить, мужчина целовал, а она пьянела.

— Булочка, ты такая сладкая, ты знаешь об этом?

— Нет, — Серафима тогда моргала ресницами, как кукла, но ее на самом деле никто никогда не называл сладкой.

Было приятно. А кому бы не было?

Девушка простонала, повернулась на бок. В ее теле болела, кажется, каждая мышца и клеточка. Между ног саднило, накрыла пальцами промежность, там все было влажно, вновь простонала.

После вишневой наливки был какой-то ликер, потом рябина на коньяке и перцовка. Ее сосед рассказывал о каждом напитке с упоением, как о родных детях, а Сима пила и пила, пьянея с каждой рюмкой — на голодный-то желудок.

Вот если бы она ощипала гуся, что было бы верхом фантастики, тогда бы у них была шикарная закуска, а так были только поцелуи дровосека.

Села, потянулась, яркое солнце освещало спальню, на полу разбросанные полотенца, за окном наверняка мороз градусов тридцать, рядом никого. Девушка накинула на плечи первое, что попалось под руку, это оказалась клетчатая мужская рубашка, вышла в коридор, прислушиваясь, но тоже было тихо.

Остановилась у входной двери, обула здоровенные валенки, мороз обжег бедра, но она вышла на крыльцо и сразу услышала заливистый женский смех.

Однако.

А вот это было любопытно, кого это Семен развлекает в это время суток?

— Ой, да что вы такое говорите, все совсем не так, — у раскрытой калитки стояла женщина — яркий платок, шубка, а рядом в тулупе и валенках Семен с крынкой молока.

Так это, наверное, та Клава, о которой он говорил. Интересные дела. Сима не заметила, как в нее прокралась ревность, как она уже свернулась там змеиным клубком и зашипела.

Стало неприятно.

Вот он вчера вылизывал ее в самых интимных местах, говорил, что она сладкая, а тут какая-то молочница. Какая-то Клава. Девушка прикусила губу, чувство оказалось знакомым, так было уже три года назад — именно столько ее не касался мужчина, и не было полноценного секса. Сосед угадал, прозорливый какой, голодная она, и это заметно.

И дернул ее черт закрутить роман с коллегой. Зимин ей только пользовался в своих интересах. Виктор был хитрым, продуманным, расчетливым, а главное — женатым. Но это уже потом стало сюрпризом.

Серафима думала, не отмоется и не забудет этот роман никогда, так оно и было до этого момента. Зимин манипулировал, говорил нужные слова, делал определенные действия, а Серафима растворилась, размякла, открыв рот и высунув язык, как комнатная болонка, забыв про гордость, смотрела в его глаза и ждала команды.

Фу, даже вспоминать мерзко.

А потом Виктор просто перешагнул через нее — в прямом смысле этого слова, занял ее место начальника отдела. По праву ей принадлежащее место, вывалив тонну грязи руководству о ее якобы непристойном поведении и мнение о том же руководстве.

Виноградова уволилась, да, ушла, пусть и с позором, но гордость и честь были важнее справедливости. Она, конечно, нашла другое место — и очень хорошее, с прекрасным коллективом, в котором она не смотрела на мужчин, но токсичный осадок прошлых и единственных отношений остался.

— Опять без трусов на улице? А ну, пойдем дом, Гром, за мной.

Сима очнулась от приказа, от громкого раскатистого баса соседа, он, прикрыв голый пах, сам бежал по двору, пес за ним. Все дружно ввалились в прихожую, Симу сразу прижали к стене, а холодные губы коснулись щек.

С ним было странно, Виноградова сама не понимала, как и почему это, но в том, что этот мужчина способен разбить ее сердце, она была уверена. Вот прям вдребезги, на мелкие осколки, как хрусталь.

А еще он ее возбуждал — реально, как дикую самку, она была готова, чтоб он взял ее зубами за загривок, придавил к земле и трахал сутками.

Помешательство.

— Пойдем завтракать, есть молоко, пирожки с капустой, свежие яйца. Гром, место. А где гусь? Ладно, потом разберемся.

Терехову не хотелось отрываться от Симы, такая мягкая, теплая, в глазах немного грусти, но он это непременно исправит. Но надо бы зарядиться силами на день, просто на сексе и настойках он долго не протянет. Как бы не ему не двадцать лет, а в два раза больше, тут выносливость нужна.

— Давай, включай печку, ставь сковородку, бей яйца, да побольше, там еще есть бекон, сыр, масло. Давай, Булка, а то сил тебя трахать скоро не станет.

Шлепнул девушку по попке, да так смачно, что Сима вскрикнула. И как у него получалось все так пошло и красиво одновременно? Серафима не понимала.

После позорно неощипанного куда-то пропавшего гуся пришлось реабилитироваться с глазуньей. Серафима принялась хозяйничать, через пятнадцать минут на столе была огромная сковорода яичницы с беконом, бутерброды с маслом и сыром, пироги с капустой и ароматный кофе со сливками.

— Рассказывай.

— Что? — спросила с набитым ртом, вкусно было безумно.

— Как докатилась до такой жизни? Новый год — и в Косогорах, а не в Египте?

— Тетка позвонила, мол, умирает.

— А ты самая сердобольная, да, Булка?

— Вроде того.

Терехову нравилось смотреть, как Булочка ест, вот она облизывает пальцы — смачно, как вчера его член. Откусывает половину пирога, запивает молоком, оно бежит по подбородку на шею.

Член уже давно стоял, вчера он не все свои фантазии воплотил в жизнь, только напоил девушку, но разок еще пристроился к ее сочной киске — в комнате отдыха, у серванта с настойками.

Бутылки звенели друг об друга, Сима, вцепившись в дверцу, стояла задом, прогнув спину, принимала его глубоко, стонала. А Терехову было мало, он драл ее так, словно завтра улетает в космос на долгие пятьдесят лет и это последний его секс на планете.

— Что не так?

— Иди ко мне.

— Я ем.

— Хочу тебя сожрать.

Семен потянул девушку за руку, его рубашка на ее теле смотрится шикарно, усадил на себя, порвал пуговицы, обнажая грудь. А потом начал лить на нее теплое, еще не успевшее остыть парное молоко, слизывая его с нежной кожи и сосков.

Он так и сидел за столом голым, лишь скинул тулуп после улицы.

— Потрогай меня… да, вот так… сучка, какая ты горячая… постоянно хочу тебя, как вижу… да…крышу рвет.

Симе нравилось в данный момент, что она сучка, что ее хотят, что острая, ничем не прикрытая страсть этого мужчины обрушилась именно на нее. Хоть будет что вспомнить долгими офисными буднями, а потом и одинокими ночами.

— Ты всегда ходишь по дому голым?

— Нет, для тебя сделал исключение. Зачем эти тряпки, когда мне хочется их с тебя сорвать.

Сейчас девушка сидела сверху, сама максимально раскрытая перед мужчиной. Одной рукой он ласкал ее грудь, целовал шею, другой натирал клитор и уже сочащуюся влагой истерзанную киску.

Вот он вставил сразу два пальца, начал трахать, медленно, растягивая, Сима простонала, насаживаясь сама. При этом массировала член Семена, оттягивала крайнюю плоть, слегка сжимая головку, на которой уже выступила смазка.

Когда кончики пальцев Семена коснулись ануса, вздрогнула, но расслабилась, он как раз в это время взял в рот ее сосок и стал посасывать. Влаги становилось больше, Сима текла, крутила бедрами, сама то увеличивала, то уменьшала трение.

— Булка, твоя попка принимала член?

— Нет, нет… о господи… да-а-а-а-а… да-а-а-а-а…

Семен совсем немного надавил на тугой сфинктер, стимулируя нервные окончания, замечая, как девушка отреагировала, скрипнул зубами.

— Расслабься, да, вот так, умница, еще.

Терехов трахал пышный зад своей соседки, лишь слегка проникая пальцами, а Сима уже кричала от нахлынувших эмоций, готовая кончить в любую секунду. Сердце заходилось в бешеном ритме, пульс стучал в висках.

— Не могу больше, не могу.

Серафима сама приподнялась, а потом осела на толстый, торчащий колом член с тяжелыми яйцами. Головка уперлась глубоко, причиняя легкую боль и удовольствие, девушка вскрикнула, приподнялась, слова опустилась.

— Да, девочка, трахни меня… да, малышка, еще…как ты хочешь, сделай это.

Зрелище было невероятное, член Терехова объезжали, Серафима крутила бедрами, терлась, насаживалась. И было уже неизвестно, кто кого трахал. Да было уже и неважно.

Симе хватило всего несколько минут, тело снова напряглось, внутри все сжалось, а потом лопнуло. Девушка кончала, мышцы влагалища выдаивали из члена сперму, не выдержала, опустила руку на клитор, начала его натирать, вызывая еще одну волну удовольствия.

А Терехов дурел. Дурел и кончал вместе с ней. Он никогда, никогда не встречал таких женщин. И будь он проклят, если отпустит ее, не попробовав во все сладкие дырочки.

Ватные штаны и нежданные гости

Тот секс-марафон не мог продолжаться бесконечно, Серафима понимала, что нужно поговорить с мужчиной, как-то наладить не только половой контакт, но и диалог.

Но он не давал девушке сказать и слова, целовал, трогал, ласкал отвыкшее за несколько лет от подобного обращения тело, да что там говорить, с Симой так никто не обращался, и никто так не хотел. А тело откликалось, сознание плыло, отключались все защитные рефлексы.

— Постой, остановись, Семен.

— Что не так?

Терехов оторвался от груди Булочки, потерся об нее бородой, пальцы замерли на раскрытой киске. Они совсем недавно после секса на кухне, где под ними чуть не сломался стул, переместились на кровать. Семен ласкал свою сексуальную блондиночку, втирая в ее клитор свою сперму, и это было пиздец как красиво.

— Мне нужно все-таки попасть в дом тетки.

— Зачем?

Сима отстранилась, села на кровать, хотела прикрыться одеялом, но мужчина не дал.

— Как зачем? Там мои вещи, нужно взять телефон, мама, наверное, звонила сто раз, тетка из больницы, сестра.

— У тебя есть сестра?

Сима напряглась. А если этот сексуальный здоровяк захочет познакомиться с младшей сестренкой? Увидит ее, сравнит их, сделает выводы? Снова начали пробиваться комплексы; стоило только встретить того, кто понравился, кто обратил внимание, а она уже думает, что будет дальше.

Дура дурная.

Ничего у них не будет. Это всего лишь секс. Хороший, очень хороший, лучший секс в ее жизни. И нужно настраивать себя именно на эту волну.

— Есть, младшая.

— Почему она не приехала спасать тетку?

— У нее богатая культурная программа в Питере.

— А мать?

— Мама улетела в Тайланд.

— Любовник?

— Кто?

— Твой любовник где? Который тебя плохо трахает.

— Нет никого.

Семен почесал затылок, откинулся на подушку, рассматривая девушку. Она красивая, даже очень. Голубые глаза, пушистые ресницы, пухлые губы, светлые волосы, румянец на щеках, на шее несколько его засосов.

Сладкая булочка с клубничкой. Нет, теперь уже с кремово-молочной начинкой.

— Значит, ты одна свободная оказалась? Или сильно добрая?

— Примерно.

Нет, все-таки классные у нее титьки, Семен вспомнил, как пил с груди молоко, как мял полушария…

Молочная девочка. Точно!

— Так что?

О чем она там спрашивает?

— Что?

— Мне нужно покормить теткиных гусей. Тех, что остались. Я надеюсь, ты не устроил массовую бойню перед Новым годом, и двор не залит кровью?

— Нет, но гуси сыты, я утром накормил.

— Тогда нужно протопить дом, я хоть из города, но это знаю.

— Протопил.

— Что?

Сима наконец выдернула из-под Семена край одеяла, прикрылась, посмотрела строго.

— Скажи еще, что ты открыл дверь.

— Открыл.

Смысла врать не было и держать девушку у себя — тоже. Терехов, конечно, решил, что постарается заманить Симу по-хорошему. Он еще не всю коллекцию алкоголя в нее влил, да и вообще, после такого секса он бы совсем не снимал ее со своего члена никогда. Так бы и перезимовал, в тепле и ласке.

— Где ключ?

— Зачем? — улыбнулся, потянулся всем телом.

— Семен! Это не смешно!

Она даже когда злилась, нравилась Семену, вот глаза сверкнули гневом, сжала кулачки, надула губки. Сейчас в булочной будет ураган.

— Хорошо, я справлюсь сама. Хорошо. Да, я справлюсь, я смогу и не думай ничего такого.

Серафиме пришлось встать с кровати, несколько секунд искать свой халат, но потом бросить это дело, уйти на кухню, там вновь обтереться бумажными салфетками между ног.

Это стало уже ритуалом, постоянно стирать с себя сперму.

Ничего, она справится сама и без помощи этого наглеца. Мало того, что он воспользовался ее женской слабостью, так еще все это время врал. Вот что-что, а ложь Сима не выносила физически.

Снова зайдя в спанью, наглым образом натянула на голые ноги и зад ватные штаны Семена, они были, конечно, велики, но ничего, до теткиного дома она в них дойдет. Потом был свитер с оленями, Серафима, естественно, выглядела нелепо, но и так сойдет.

А Терехов вместе с Громом, который вальяжно расположился у кровати, все это время наблюдал за девушкой и не двигался с места, ну, дальше деревни она точно не убежит.

Серафима надела свои тапочки, вышла на крыльцо, мороз крепчал, в воздухе звенела тишина, а изо рта шли клубы пара. Как бы сейчас было хорошо в городе, Сима бы нарядила маленькую елочку, купила бы любимого шампанского, мандаринок, завалилась бы на диван с любимыми комедиями, но нет, она же добрая, а еще слабая на передок.

Так ей и надо.

Как ни странно, никто ее не остановил и не окликнул, это тоже было обидно. Но то, что хозяин дома не джентльмен, Серафима уже поняла вчера. Открыв калитку, быстрым шагом дошла до теткиного дома, дернула входную дверь, но та была заперта.

Снова выбежала во двор, из трубы и правда шел дым, значит, протопил, паршивец. Вздохнула, а когда от холода спрятала руки в карманы штанов, то нащупала там ключ.

— Вот же паразит какой.

Вторая попытка увенчалась успехом, девушка наконец оказалась в доме, было тепло, а ей в ватных штанах и свитере — так совсем жарко. Все вещи на месте, свет выключен, а на телефоне семь пропущенных звонков от матери, один от сестры, пятнадцать от тети Зои и двадцать пять от Зимина.

— А этому козлу что надо?

Прочла сообщения. Мать долетела, жалуется на жару и влажность, сестра хвастается красивыми видами Питера, а Зимин пишет, что скучал.

Как говорит ее коллега Ольга Юрашкина: «Говно всегда всплывает неожиданно и именно в тот момент, когда тебе очень хорошо».

Стопроцентное попадание.

Тетке пришлось перезвонить.

— Теть Зой, ну, как ваше здоровье?

— Сима, ты там чего, куда пропала? Я уже решила, гуси мои тебя сожрали.

— Нет, телефон сел, а зарядку забыла.

Серафима раздевалась, сразу грела чайник, чтоб обмыться, включив громкую связь, краем уха слушала наставления и советы родственницы, отвечала «да» или «нет». А когда услышала знакомое имя, остановилась.

— Вы назвали имя Семен? Кто это?

— Так сосед мой, Семушка.

Сима чуть не поперхнулась, ну, называть здоровяка-дровосека Семушкой могла только странная женщина.

— Семушка значит?

— Ты ему скажи, придет ежели, гуся пусть не трогает, на Рождество, дай бог выпишут, приготовим. Запеку, как и обещала в яблоках.

— Так уже приходил и тронул.

— Да ты что, жало как! Но ты тогда ощипай, выпотроши и в морозильник положи. А хочешь — борща свари, ой, из гуся хороший борщ.

Они что, сговорилась все с этим треклятым гусем?

Но Сима не стала расстраивать женщину и говорить, что гусь сгинул без башки где-то у соседа.

— Ой, а Семушка хороший, ой хороший мужик, рукастый, хозяйственный, серьезный.

Она это точно того самого Семушку описывает? Сима засомневалась.

То, что у Семена хорошие и руки, и хозяйство, Сима знала, даже почувствовала все это на себе и не раз.

— Ты, если что, беги к нему, через дом живет, всегда поможет. Я же хотела вас познакомить, мужик он одинокий, про тебя рассказывала.

Серафима теперь чуть не споткнулась, когда пошла с полотенцем в комнату. Интересно, что там она наговорила? Хотя Сима представляет.

— Послушайте, тетя Зоя, а чего такой рукастый и классный в деревне живет?

Должна же она была выведать информацию в своих интересах!

— Не говорит, спрашивала, вот молчит, как рыба об лед. Но я думаю, это все из-за бабы.

— Жена?

— Ой, Симушка, мне пора, доктор пришел, про гусей не забывай.

Тетка отключилась, голос был у нее очень бодрый, совсем не как у больного человека, которого сутки назад увезла скорая.

Но не успела девушка привести себя в порядок и надеть домашний костюм, как в дом зашли без стука.

— Ну, привет.

Серафима выглянула из комнаты, стянула полотенце на груди туже. Посмотрела на стоящую у порога молодую женщину. На голове яркий платок, шубка, руки уперты в бока, а в глазах искры ярости.

— Здравствуйте. А вас что, стучать не учили?

— Я сейчас тебя кое-чему научу, сучка ты городская и крашеная.

— Не поняла?

— Сейчас все поймешь, все у меня поймешь, как по чужим мужикам ходить и ноги раздвигать перед ними, шлюха городская.

А вот это было обидно и неприятно.

Чужой теленок и барин сегодня добрый

— Я не поняла, вы кто такая?

— Сейчас я тебе расскажу, кто я такая, и покажу.

Серафима была несколько долгих секунд обескуражена наглостью незваной гостьи, но, услышав в свой адрес оскорбления, сама шагнула навстречу. Молодая женщина в цветастом платке и с яркой помадой на губах смотрела с вызовом, словно Сима у нее увела теленка средь белого дня.

— Ты какого рожна жопой крутишь около Семена? В городе мужиков мало? Решила устроить деревенские каникулы? Подышать воздухом и раздвинуть ноги?

А насчет уведенного теленка Сима не ошиблась.

Даже смешно стало, но серьезность момента не позволяла впасть в истерику.

— А вы кто такая? Простите, не представились. Клава? Та самая, что носит молоко?

— Что….

— Вот и носите дальше и дергайте коров за вымя. И не ваше дело, что с кем и как делает в деревне городская! И в какую сторону дышит свежим воздухом и перед кем раздвигает ноги!

Ух, Сима была зла.

Как закипающий на углях самовар, она была готова повыдергать этой бабище с размалеванной физиономией, словно она собралась на дискотеку, все волосенки, а цветастым платком заткнуть рот.

— Да ты… ты совсем охренела? Да я…

Гостья кинулась первой, Сима едва успела увернуться, чуть не вписалась прямиком в холодильник, тот пошатнулся, на нем загремели пустые банки. Но Серафима совсем не ожидала от этой женщины рукоприкладства.

У них тут что, так приятно, мол, если ты переспала с соседом, так сразу приходить, оскорблять и бить лицо?

Или Семен ее мужик?

Он наверняка может так — чисто напоить наливочкой, оприходовать в баньке, а потом помахать ручкой?

Почему-то Сима была уверена, что может.

А может, у них что-то было, но он бросил Клаву? И сейчас женщина мстит. Осталось вымазать ворота дегтем и пустить слух по деревне, что родня бабы Зои шалава и распутница.

Кобелина, а не теленок этот Семушка.

И больно эта сцена напоминает другую — трехгодичной давности, когда она по своему неведенью или глупости крутила роман с женатым мужиком. Тем самым, что вытер об нее ноги, а потом пришла его жена и вытерла свои.

Было стыдно. Противно. Было ужасно.

Серафима именно тогда поняла, что такое апокалипсис души. Когда морально горишь в собственном аду. Поверив, доверившись, а после этого оказавшись преданной.

Но сейчас времени для воспоминаний не было, Клава оказалась бабой резвой, но Сима и не думала давать слабину. А когда сама первая вцепилась в ее платок, срывая с головы, завизжала от боли. Потому что Клава вцепилась сама в ее волосы.

Жесть.

Ужас и жесть, так бы сказали ее малолетние племянники.

Тогда, три года назад, такого не было. Было моральное унижение, да и было за что. Знать надо, с кем спишь, а уж если знаешь, то быть готовой ко всему.

Сима не была готова.

А вот сейчас у Виноградовой шла борьба не за мужика, гори он в адовом пламени, а за свою поруганную честь. За то, что она, Серафима, вот ни в чем не виновата ни перед кем. А уж тем более перед Косогоровскими доярками оправдываться не собирается.

Возня, визги, мат.

Семен вот уже с минуту наблюдал, как девушки таскали друг друга за волосы, как ругались и выкрикивали что-то невнятное. Кто сказал, что женская драка увлекательна и интересна? Да плюньте тому в лицо! Ну, если, конечно, это не цыпочки в бикини, намазанные маслом.

Хотя вот одна цыпочка была без трусов. Семен улыбнулся. Снова без трусов.

— Так, все. Брейк! Разошлись по углам! Все, я сказал!

Двумя ручищами мужчина оттянул женщин друг от друга, но они его словно не замечали. Пыхтели, махали руками.

— Сима! Булка! Посмотри на меня! Ты почему голая?

Серафима замерла, сдула упавшие волосы на глаза, потом очнулась, покраснела и убежала в комнату. Полотенце во время борьбы с нее упало, Терехову, конечно, нравилось то, что он видел, но не при Клаве же пускать слюни.

Он так и знал, что в доме бабы Зои что-то да случится, но выждал час, убрал со стола, заправил кровать, накормил Грома, подтопил дом и баньку, уверенный, что вечером-то он нормально попарится и Булку попарит, потом окунет ее в сугроб, а потом снова попарит.

И вот — пришел в самый разгар событий. Клава тяжело дышала, смотрела выпученными глазами, понимая его гнев.

— Все? Успокоилась?

— Да!

— Нам сейчас поговорить или потом?

— Потом.

— Хорошо, иди.

Не хотелось выяснять отношения и отчитывать женщину в чужом доме да при Серафиме, женщины это не любят, он потом с ней разберется.

Клавдия ушла, хорошая она была женщина, сорока еще нет, а уже вдова с двумя ребятишками. Молоко продавала, вкусное оно у нее, а еще сливки, творог, масло. Но вот не лежала душа у Терехова на ее прелести и доброту.

А вот появилась Булка, и как-то все перестало лежать. Все стояло постойке смирно и рвалось в бой.

— Зачем она приходила?

Семен разместился на кухне, сам налил чая, достал из серванта сушки, баба Зоя всегда их для него покупала, вот уже как год.

— Не знаю, наверное, домом ошиблась. Хотела мужика, а тут я. Тебя, наверное, искала.

— А чего меня искать, вот он я.

Серафима вздохнула, наконец надела не тесный халат, а домашний брючный костюм, чувствуя себя в нем комфортнее. Выпила залпом стакан воды, посмотрела на Семена.

— И всегда ты такой наглый?

— Нет, я добрый.

— Наглый и добрый. Несочетаемое сочетание.

— Да, но не всегда, только последние дни в году.

— Я прошу тебя разобраться со своей женщиной и сказать ей, чтоб больше не приходила, а то неровен час, так и дом спалит от ревности.

— Ревнуешь?

Сима прыснула. Вот еще — кого? Бабника? Нет, она слишком уважает себя, чтоб ревновать первого встречного, пусть между ними и был шикарный секс. Надо вообще относиться ко всему легко, решила Сима, ну, был и был, будет может быть еще, она не решила.

— Не ревнуй, у нас ничего нет с Клавой, только молоко.

— Мне это неинтересно. Я хочу, чтоб ты ушел.

Сказала прямо, посмотрела в глаза. Симе физически было необходимо побыть одной, прибраться, нормально помыться, приготовить что-то из еды, сварить овощей на салат. Завтра Новый год, надо хоть как-то подготовиться. Серафима четко верила в определение, что как встретишь, так и проведешь.

Три года назад ей не хотелось ничего, она так и отпраздновала в пижаме, на диване, просто, тупо смотря в телевизор. А весной ее свалил вирус, болела месяц, потом два приходила в себя, а потом всех распустили на удаленную работу. Вот так и провела она год в пижаме.

Семен смотрел внимательно, ему нравилось, нет, он не мог понять, что в данный момент ему нравится в девушке больше. То, что она четко показывает границы своего пространства, или то, что у нее есть гордость и чувство достоинства?

Нет, ему определенно нравилось ее поведение. Да, нравилось и привлекало. Но это не мешало чувствовать себя рядом с ней озабоченным дембелем. Она была сексуальна даже в этих кремового цвета широких домашних брюках и блузке на пуговках.

— Хорошо, я зайду в семь вечера, у нас сегодня баня.

— Она была вчера.

— Вчера я тебя трахал, сегодня будет баня.

— И все?

— Нет. Трахать буду, но после.

— Барин сегодня добрый.

— Да, ты уже это заметила.

Сказать больше было нечего, Семен молча допивал чай, хрустел сушками. Сима смотрела в окно, но даже так, сидя за одним столом, было комфортно молчать.

— Ладно, в лес поеду, пока не стемнело.

— Зачем? — Сима удивилась.

— За елкой. Новый год на носу. В семь жду, не придешь — зайду сам и унесу.

Сказал — как отрезал, надел тулуп, вышел, но вернулся через пять секунд.

— Дверь закрой, а то ходят тут всякие.

Сима улыбнулась. Наглый, взрослый, сексуальный, сильный, мечта, а не мужик. Но, увы, не про нее мужик.

Лес, кладбище, луна…романтика

Серафима в пятый раз за последние три минуты смотрела на настенные часы. Котик двигал глазами из стороны в сторону, качая хвостиком, и показывал без пяти минут семь часов вечера.

— Да чтоб тебя, — вздохнула, посмотрела на себя в зеркало, ругая за ожидание того, кого обещала не ждать. И вообще всячески гнала мысли о наглом соседе.

И зачем только помыла голову, навела, как могла, красоту в экстремальных условиях, найдя у тетки старый фен? Он работал через раз, вонял проводкой, но не уложить волосы означало быть чумой. А еще зачем-то побрила ноги, обмыла себя в тазике, намазала тело ароматным кремом, который как раз оказался в косметичке.

Собираясь в долгую дорогу спасать тетку, Сима покидала в сумку самое необходимое: косметичку, смену белья, домашний костюм — и все. Как была в нарядном платье, короткой шубке, сапожках, вся такая красивая из себя дамочка, рванула в Косогоры. Понимая, что едет с ночевкой, а там уже как бог даст.

И вот бог дал мужика, который обещал зайти в семь.

Но вот задерживался.

Серафима, понимая, что спешит закончить все дела, поглядывала на часы. Словно золушка, ожидающая своего бородатого принца с топором, сама того не понимая, прихорашивалась.

Котик водил глазками, часики тикали, показывая семь вечера, а Семена не было.

Не придет, спать, поди, лег, напился самогона и наливки и отдыхает. А может, Клава принесла волшебного молока, да их сморило вместе после дегустации.

Сима ревновала, как дикая кошка, готовая кинуться и расцарапать этому дегустатору глаза. Странно, до этого момента её не посещали такие эмоции и мысли. Вообще никогда. Ни разу.

Самой, что ли, пойти проверить? Может, угорели уже там?

— Ну, нет, нет, не дождется.

Девушка села за стол, поправила вырезанную из яйца ромашку на горке салата — ее любимая «Мимоза». Так бы сделать завтра «Селедку под шубой» и «Оливье», так это нужно идти в магазин. Но праздника хочется, Сима привыкла встречать Новый год одна, даже гулять не выходила в город в эти дни, чтоб не смотреть и не завидовать чужому счастью. Одной даже лучше, спокойней как-то, привычней.

Покрутила в руках телефон, разглядывая фотографии, что ей прислала Юрашкина с корпоратива, на который она не попала. Судя по лицам празднующих, было весело, елка, все в красивых нарядах. По классике жанра главбух танцует медляк с начальником хозяйственного отдела.

Потом были снимки мамы из Тайланда, лазурный океан, песок и пальмы, ну а следом прислала сестренка сообщение о том, как она счастлива и какой чудесный город Санкт-Петербург.

— Да чтоб вас всех понос продрал! — сказала сгоряча, отбросив ни в чем не повинный смартфон в сторону.

А когда на улице послышался собачий лай, напряглась. Выглянула в окно, но ничего не было видно. Лай не умолкал, быстро надела теткины валенки, накинула ее шаль на голову и свою шубку, выбежала во двор, а потом вышла за ворота, открыв калитку.

Сердце кольнуло, потом оно часто забилось и ухнуло вниз. Это был Гром, он надрывался лаем, убегал вперед, потом возвращался. Сима ждала, что появится его хозяин, всматривалась в темную улицу, но никого не было видно.

— Да что случилось? Что? Где Семен? Где хозяин?

Гром подбежал, потянул ее за брюки.

— Эй, что ты делаешь? Прекрати! Фу!

Но пес продолжал тянуть, потом отпустил, побежал вдоль дороге в сторону леса. И тут до Серафимы дошло как до жирафа, что Гром зовет ее спасать хозяина, с Семеном что-то случилось. Он говорил, что поедет в лес за елкой, а там могут быть дикие звери.

— Господи! — схватилась за сердце, осталось только завалиться в обморок на морозе от избытка чувств.

Но Сима взяла себя в руки, побежала за Громом. Как раз дом Семена был последним на улице. Затем начинался пролесок, дальше деревенское кладбище, а уже за ним самый настоящий лес.

Они всегда бегали туда собирать ягоды и грибы, когда гостили подолгу у тети Зои, малина там была самая сладкая на свете. Но через кладбище даже днем ей идти было страшно.

— Гром, постой, подожди меня! У меня всего две ноги!

Сима сбавила скорость, остановилась, чтоб отдышаться, в валенках на два размера меньше было некомфортно. Девушка вспотела от такого марафона, а когда огляделась по сторонам, оказалось, что она совсем одна, слева и справа от нее кладбищенские кресты, а на черном небе огромная пузатая луна.

— Гром, Громушка, Гром, иди ко мне, — вышло жалко и неубедительно.

Сима зажмурилась, пошла быстрым шагом, стараясь смотреть только вперед, вспоминая хоть какую-нибудь молитву. Но выходило, что при встрече вывернет душу наизнанку Семену за тот страх, что она натерпелась.

— А-а-а-а-а-а… караул… помогите!

Закричала, шарахнулась в сторону, села в сугроб, но вновь подскочила на ноги и кинулась в обратную сторону, когда увидела, как огромная черная фигура медленно выходит из леса, волоча за собой что-то огромное.

— Стой! Стой, говорю! Гром, взять ее!

Семен думал, что ему мерещится, что это он так хорошо приложился башкой об сосну, что на кладбище чудятся крикливые бабы. Но покойники точно так резво бегать не умели, да и незачем им.

— Черт! Булка, стой! Стоять, я кому говорю!

Терехов продолжал тащить свою ношу, просто так он сдаваться не собирался, если мужик сказал, что будет елка, то будет самая шикарная, что есть в этом лесу. Снегоход, конечно, подвел, заглох, а потом он провалился в снег, неудачно подвернул ногу и ударился головой.

Но это все ерунда. Елку он нашел, но самая красивая оказалась под три метра. Рубил долго, потом тащил, пес куда-то пропал, стемнело, а когда луна осветила путь, вышел из леса — и был удивлен.

Его искала Серафима. Или она здесь просто гуляла? Поди разбери, что у баб на уме.

— Сима! Сима, это мы!

— Кто это мы?

Серафима остановилась, услышав знакомый голос, Гром прыгал рядом, то подбегая к ней, то кидаясь на хозяина, довольный и счастливый.

— Мы — это я и елка. Смотри, какая шикарная!

Девушка подошла ближе, первое, что ей хотелось сделать, это не рассматривать в темноте красоту срубленного дерева, а залепить пощечину по довольной физиономии Семена.

— Ты напугал меня до смерти! Так нельзя, нельзя так себя вести! Ушел, нет и нет, потом примчался пес, лаял как оглашенный, словно тебя там волки сожрали.

— А чего это ты такая пугливая?

— А ничего, что здесь кладбище?

— Нормально, оно тут уже лет сто.

— Ой, все, я домой.

Сима махнула рукой, спорить с этим упрямцем не хотелось, ее дома ждал салатик, кино по телевизору, чай с мелиссой, да и валенки ужасно давили. И вообще, погода не располагала рассматривать местные красоты и вести свекую беседу на кладбище.

— Булка, ну ты чего? Обиделась? Задержался чуток, бывает. Добывал символ Нового года.

— И на кой, хочется спросить, тебе этот символ? У тебя во дворе голубые ели, наряжай хоть все и обвешивай гирляндами.

— То декор.

— Ах, декор? А Клава не инвентарь, случайно?

— А Клава при чем? Ревнуешь?

— Идите в жопу, Семен!

— Я с радостью, но только в твою, сладенькую.

Серафима сжала кулаки, развернулась, платок упал с головы, такая красивая, взволнованная. Терехов пожалел, что они реально на кладбище, а не дома и без трусов.

Волновалась, пошла искать, мужчине было приятно. Терехов попытался представить на месте Серафимы свою бывшую жену. Наташка пошла бы его искать? Нет, точно нет, утром бы начала только звонить.

И вот тут стоит задуматься, кому и насколько ты дорог.

— А почему ты хромаешь?

— Ногу подвернул, головой ударился, наверное, сознание потерял, мало что помню.

Семен театрально вздохнул, стал прихрамывать еще больше, приложил ладонь к затылку. Сима рассматривала его несколько секунд, потом смягчилась.

— Ты мог там замерзнуть.

— Да, там еще волки водятся, Гром не даст соврать.

— И зачем вообще поперся?

— За елкой.

— У вас, Семен, мания величия, брось уже ее и пошли быстрее, холодно.

— Не могу, сил нет.

Серафима вздохнула, да и что она распсиховалась, на самом деле? Нужны мужику подвиги, вот и лезет куда попало. Подошла еще ближе и тут же была схвачена огромными ручищами, прижата к широкой груди.

Простонала, когда ее начали целовать настойчивые горячие губы. Да так нагло, так требовательно, проникая языком в рот, лишая воздуха.

Голова шла кругом, даже покалывало кончики пальцев. И почему его так тянет к этой сочной, сладкой девочке? Семен последние несколько часов задавал себе именно этот вопрос, но находил лишь пошлые ответы.

Булка страстная, отзывчивая на его ласки, а еще забавно злится и может за себя постоять. У нее шикарные титьки и попка, мужчине было приятно, что за она дала отпор Клавдии и пошла его искать.

— Замерзла?

— Немного.

— Сейчас придем и повторим профилактику ОРВИ.

— Снова?

— Я, как доктор-любитель, настоятельно рекомендую.

— А елка?

— Завтра украсим. Тащи.

Банные процедуры

— Нет, нет, Семен, нет, я сказала! Даже не думай! Нет!

Серафима визжала, упиралась и отбивалась как могла, но Терехов тащил ее голую прямо из парилки на улицу.

— Булка, это лучшая профилактика простудных заболеваний.

— Так у нас уже была в доме хорошая профилактика.

— То была разминка.

Семен все-таки выдернул девушку на улицу, не чувствуя совершенно холода после жаркой парной, он, зачерпнув горсть снега, растер свою грудь, а потом приложился к шикарным титькам Серафимы.

Снова визги и крики. Ему нравилась Булочка все больше и больше. Было такое ощущение, что они знакомы давно, но вот эмоции — они были новые для него. А главное, в душе с появлением девушки исчез тот горький осадок, который был весь этот год, отравляя ему жизнь.

— Ну как? Хорошо, да? Хорошо?

— Нет….нет…

Адреналин кипел в крови, Семен рухнул спиной в сугроб, растирая себя снегом. Сима сама вошла в азарт, точнее, ее им заразили. Глядя на этого сильного, огромного мужчину, который веселился, как дитя, а до этого вполне так на полном серьезе занимался с ней сексом дома, сама поддалась эйфории и шагнула голыми ногами в снег.

Было не холодно. Было странно, как всегда, рядом с бородатым наглым соседом. Господи, да Сима за эти полтора дня прожила больше событий, чем за последние три года. Эмоции зашкаливали — от шока и удивления при встрече, от драки с молочницей и поцелуя на кладбище до невероятного секса и вот — начальных стадий моржевания.

— Иди ко мне, — Семен вновь втащил Симу в баню, сразу в парную, чтоб не застудить ее неподготовленные к таким экспериментам прелести.

Начал сразу целовать, но девушка уже не сопротивлялась, отвечала, что-то говорила, но в ушах звенело от желания. Протянул лишь час, обещал помыть, попарить и окунуть в сугроб, все пункты выполнены.

А до бани они вместе тащили огромную ель к дому, Булка пилила его, но так по-доброму, в голосе было лишь волнение. Терехов улыбался, но серьезно кивал и соглашался с тем, что его поступок был ребячеством, и больше он так делать не будет, вот зуб дает.

Добравшись до ворот, кое-как впихнули дерево в калитку, действительно, как-то он переборщил с размером. А когда отдышались и зашли в дом, уже там накинулся на свою сладкую Булочку, начал срывать с нее одежду, согревать холодные губы, сосочки, проводить пальцами по ставшей так сразу мокрой киске.

А еще от Булочки головокружительно пахло, что-то чуть уловимое цветочное и немного цитруса. Терехов уже отвык от таких ароматов, женщина может быть такой сладкой и желанной, что от нее даже можно потерять голову.

Но член стоял, башка не варила, мужчина был готов сожрать ее всю. Кое-как добрались до кровати, бросил Симу на спину, раздвинув широко бедра, несколько долгих секунд как маньяк любовался промежностью. Собирал пальцами влагу, входил во влагалище, растирая клитор.

— Семен… да-а-а-а… Семен… не мучай меня…

Голова Серафимы шла кругом, все тело горело от желания, пальцы мужчины вновь творили чудеса, она, кажется, была готова кончить от нескольких прикосновений и движений внутри. И хотела, чтобы он трогал ее еще и еще.

Тогда он мучил ее долго, не давал кончить, трогал, массировал, стимулировал все самые чувствительные места. А когда наконец вошел, не смогла дышать от удовольствия, кончая через пару толчков. Кричала так, что было слышно во всей деревне, содрогаясь телом, сжимая член изнутри.

Терехов держался как мог, скрипел зубами, пыхтел, но все снова было выше его сил. Кончал долго, сперма вырывалась, ноги подкашивались, он накачивал Булочку своим кремом, а сам смотрел, как семя сочится из нее, как размазывается по его стволу и остается на половых губах.

Сейчас, после передышки, после того, как продегустировали клюквенную настойку, он натирал Симу мочалкой. Хлестал веником ее сочное тело, а в итоге дал словить контраст на улице. Терехов вновь целовал, трогал, как озабоченный, мял попку, кусал нежную кожу, слушая, как девушка вздыхает, смеется, сама ласкает его, царапает ноготками и сжимает яйца.

— Да, потрогай еще… еще… да, Булка… вот же блять… хорошо как! Я с тобой как озабоченный подросток.

— Это хорошо или плохо?

Сима, как завороженная, смотрела на увеличивающийся член в ее руках, как он наливается возбуждением и твердеет. Трогала яйца, нежно перебирая их, а самой хотелось взять их в рот. Было необычно и невероятно слышать такие слова от мужчины, что ее хотят, что она желанна, это заводило.

— Жарко здесь, пойдем на диванчик.

Семен с трудом оторвал девушку от своих яиц, повел в комнату отдыха, там был полумрак, за стеклянной термостойкой дверцей печки красиво горели дрова.

— Иди ко мне, да, вот так, держи его, ласкай, дай свою попку.

Сима стояла на коленях, ее целовали в губы, мужчина наклонил ее на себя, сидел, широко разведя ноги. Пару раз шлепнул по полным ягодицам, а когда начал массировать анальное отверстие, почувствовал, как девушка дернулась, застонала громче.

— Не останавливайся, да, подрочи мне, а я твою малышку. Она такая узкая у тебя, такая нежная. Идеальная….

Виноградова текла от этих слов, ее захватывали совсем другие ощущения, вот в ее попку, обильно смоченную соком ее возбуждения, вошел один палец, причиняя лишь легкий дискомфорт.

— Хочу твою попку, как же я хочу ее.

Острые ощущения, Сима не ожидала, что ее анус столь чувствителен, что мышцы так легко расслабляются, и вот ее трахают уже двумя пальцами.

— А-а-а-а-а-а… боже мой… Боже мой…

Серафима часто дышала, выпустила из руки член Семена, стала натирать свой клитор. Оргазм приближался, мышцы сводило, внутри все закручивалось вихрем.

— Нет, нет, Булка, не так, иди ко мне. Да, повернись, расслабься, прогни спину, вот же дьявол, какая ты мокрая и раскрытая. Подожди, черт, где же они?

За спиной Симы шум, даже что-то упало, Терехов искал в столе презервативы, они точно были, затарился три месяца назад и оставил здесь, чтоб не хранить в доме, сам уже не помнит почему, наверное, ждал именно этого момента.

Надорвал упаковку, быстро раскатал по торчащему колом члену тонкий латекс, не отрывая взгляда от промежности Серафимы. Наблюдая за тем, как она сама пальчиками ласкает клитор.

— Сейчас, малышка, сейчас, папочка уже готов. Папочка сделает хорошо своей булочке.

Но перед тем как войти в попку, припал к ней губами, начал посасывать кожу, а потом лизать. Серафима прикусила язык от фантастических ощущений, от того, что ее ТАМ и ТАК впервые вылизывает мужчина, щекочет усами, а она хочет еще.

— Да, впусти меня, ух, какая ты узкая, вот же дьявол, откройся, впусти меня, Булка, впусти, расслабь попку.

С трудом, но Семен толкался, девушка кусала губы от боли, но позволяла взять себя таким образом.

— Больно… Семен… а-а-а-а-а-а… господи…

— Потерпи, потерпи, малышка… сейчас… Расслабься…еще, вот умница.

Но как только головка члена вошла вся, Сима охнула, по телу пронеслась волна жара, а потом яркого удовольствия. Терехов двигался медленно, остановился, вытер пот со лба, Сима сама стала насаживаться, вот тут его сорвало окончательно.

Он хотел эту женщину везде, во все места, вылизать, трахнуть, довести до сотни оргазмов, пить их, наслаждаться и кончать самому в нее, на нее.

Серафима вновь начала кончать первая — после нескольких шлепков по ягодицам и уже глубоких проникновений. Член Семена стал еще больше, трение увеличивалось, грудь колыхалась, соски, ставшие твердыми вишенками, терлись о колючий плед.

— Не могу… не могу больше… кончаю… конча-а-а-аю… боже мой… а-а-а-а… да-а-а-а-а…не могу…

Виноградова кончала первым в своей жизни анальным оргазмом, сжимая мышцы ануса, пульсируя на члене соседа. А Терехов думал, что у него выскочит сердце, сам замер на секунду, поясницу пробило острой болью, а потом член взорвался спермой.

Нет, он точно помрет на этой пышке, в сорок два года надо быть аккуратным, не перенапрягаться в сексе, не юноша уже. Но оторваться от Булки было выше его сил, которых совсем не хватит такими темпами на Новогоднюю ночь.

Пять минут…пять минут…

Утро тридцать первого декабря выдалось солнечным. Серафима вновь проснулась одна на смятых и скомканных простынях огромной кровати Семена.

Молодой женщине хотелось вновь накрыться с головой одеялом от стыда, покраснеть, провалиться сквозь землю. Но Сима не стала этого делать, решив, что она взрослая, достаточно взрослая для такого рода плотских утех, что были у нее вчера в бане.

Мышцы болели, попка саднила при воспоминании о случившемся, даже мурашки побежали по коже. Они вдвоем слишком долго потом отходили от оргазма, такого яркого, как вспышка света после атомного взрыва. Семен тяжело дышал в шею, что-то шептал, целовал, трогал грудь.

Послышался стук с улицы, девушка встала с кровати, нашла лишь свою одежду, она именно тут и была брошена вчера после поисков соседа, который ушел за елкой. На часах девять утра в доме никого, Сима накинула шубку и валенки, вышла на крыльцо.

На просторном дворе было оживленно. Гром бегал рядом, а Семен в одних ватных штанах, голый по пояс, рубил сучки той самой елки из леса. Мощный, широкоплечий, под татуированной кожей играли мышцы, на бороде иней, он был настолько горячим, что от него шел пар. А на улице было как минимум минус двадцать семь, это Сима увидела на термометре.

Девушка прикусила губу, внутри все стянуло легкой болью, дровосек ее возбуждал, очень. А ведь Серафима за собой такого раньше не наблюдала, чтоб вот так смотреть на мужика и возбуждаться.

Семен откинул топор, легко поднял елку, устанавливая в импровизированную подставку, отошел на два шага, любуясь плодами своего труда. Он бы, конечно, сейчас хотел любоваться прелестями Серафимы, она там гладенькая, тепленькая, под одеялом, румяная, пышная, как сдобное тесто.

Но надо было Булке отдохнуть, впереди новогодняя ночь, и он будет как раз загадывать желание, трахать ее под бой курантов.

Мужчина поправил в ватных штанах начинающий возбуждаться член, глубоко вдохнул морозного воздуха, он был счастлив. Когда у него такое было? И было ли вообще, Терехов не припомнит, но тем-то и хороши эти новые эмоции, что они новые.

— Красиво вышло.

— О, Булка, доброе утро!

Семен бесцеремонно сгреб девушку в охапку, крепко обнял, целуя горячими губами и раздражая кожу холодной бородой.

Симе нравилось, что ее называют так странно, не обидно, а даже сексуально. Она Булка, а Семен — Дровосек, сказочно-новогоднее сочетание. Дровосек для Булочки, какое-то тематическое порно.

— Семен, Семен, подожди. Тебе не холодно?

— Рядом с тобой я горю, как увидел твою попку, когда ты мыла полы, начал дымиться.

— Ты пошляк.

— Есть немного.

— Уже в полночь Новый год.

— Да, будем встречать и отмечать. Сейчас нарядим елку, на чердаке игрушки и даже старая гирлянда, надо принести. Мне все это добро осталось от деда, что тут жил, и самогонный аппарат с тетрадкой рецептов.

— Так вот откуда тяга к спиртному.

— Не, я не бухаю. Дегустирую, а еще люблю разные вкусы.

— Мне нужно сходить домой.

— Зачем?

Терехов не хотел отпускать девушку ни на минуту, он даже гусей накормил и дом протопил, и снег с утра почистил, хотя он и не шел.

— Гуси.

— Накормлены и напоены. Только тушку убиенного так найти и не могу.

— Там мои вещи и телефон, а еще салат, который, наверное, пропал.

— Сделаем новый.

Серафима улыбнулась, сама обняла мужчину, согревая его голую грудь, ей так нравилась эта забота, даже нежность. А ведь она ничего не знает о соседе, ну, кроме того, что Семушка хороший мужик и что-то там с бабами было у него в прошлом не очень. И это со слов тетки Зои, а та может нафантазировать что угодно, насмотревшись сериалов.

— Я принес твой телефон и вещи, чтоб уже не бегать и не жечь соседке свет.

— Обо всем позаботился?

— Да.

Терехов рассматривал с высоты своего роста Серафиму, у нее были невероятные голубые глаза, мягкие ямочки на щеках и пушистые реснички, а еще сладкие мягкие губы, от которых он не мог оторваться.

Неужели он пропал?

Вот прям так быстро, с одного взгляда, с первого поцелуя и откровенного прикосновения? С того момента, как затащил ее в дом и разложил на столе? Или это случилось тогда, когда он увидел, как она красиво наяривала полы?

А еще мужчине не нравилось, что ей постоянно написывал и названивал какой-то мужик по фамилии Зимин. Семен даже хотел ответить, высказать все, что думает, но лезть в чужую жизнь так сразу не хотелось.

— Ты замерзнешь, пошли в дом.

— Да, пошли в дом, а то придется тебе меня очень долго согревать всем своим телом.

А дальше пошла сама настоящая предновогодняя суета. Сима варила овощи и мясо на салаты, холодильник у соседа был забит продуктами под завязку — и не самыми дешевыми. Семен достал с чердака гирлянды и игрушки, наряжали тоже все вместе, даже Гром помогал.

Было легко и свободно всем. Сима не чувствовала, что от нее хотят только секса, Семен шутил, рассказывал интересные истории — в основном из деревенской жизни. И про то, что соседка баба Зоя каждый раз при встрече напоминала ему о своей племяннице Серафиме.

Ближе к вечеру, когда все салаты были готовы, нарезка красиво уложена на тарелки, а шампанское, которое волшебным образом появилось словно из ниоткуда, спрятано охлаждаться, первым зазвонил до этого молчавший телефон Семена.

Хозяин дома поморщился, ведь он только хотел зажать Симу в уголке, помять ее шикарную грудь и расцеловать. Звонил шустрый заместитель, поздравлял с наступающим и так долго и много говорил, что Семену пришлось его остановить.

А вот когда с какого-то хрена позвонила бывшая жена, внутри нехорошо так сдавила изжога, Семен скрипнул зубами, но ответил.

Сима делала вид, что не слушает разговор, но из-за того, каким тоном и какими словами отвечал оппоненту Семён, было страшно за оппонента. И как поняла Серафима, это была женщина.

После пятиминутного разговора Семен бросил телефон на стол, звякнула посуда, выругался снова, вышел на улицу, хлопнув дверью, а Серафима тихо присела на табурет.

Да, праздник может быть не таким праздничным, как предполагалось. Может быть, ей по-тихому уйти к себе?

Терехова разрывало от негодования, эта… эта бля… даже слова нет культурного, чтоб назвать свою бывшую жену, которая была застукана под столом его же заместителя с его же, того самого заместителя, членом во рту.

И вот сейчас, спустя год, она наглым образом требует половину его, построенного на крови и поте, бизнеса.

Тварь.

Мол, она все это время думала и вот решила, что ей он нужен, и что если Семен не будет по-хорошему отстегивать ей денег, она пойдет в суд, и у нее есть некие документы, свидетельствующие о том, как он, честный бизнесмен, не выплачивал налоги и как засоряет окружающую среду.

— Тварь! Тварь!

Терехов схватил топор, взял чурку, начал ее раскалывать — со всего маха, на выдохе, так что удар отдавался во всем теле. Нет, он не позволит ей этого сделать. Он раздавит ее, как гниду, и своего бывшего друга, чьими словами она говорит, который был, сука, его заместителем.

Немного спустив пар, умылся снегом, зачерпнув его в рот, прожевал. Ничего, все будет хорошо, у хороших людей плохо не бывает.

— А ну, стоять! Что за побег из курятника?

— Я… я думала, что ты захочешь побыть один.

Сима мялась, она правда чувствовала, что после таких диалогов и реакции на них человеку необходимо побыть одному со своими мыслями. А тут она с «Оливье».

— Один я уже был целый год. Не хочу больше. Иди ко мне.

Несколько шагов, тяжелая ладонь на затылке, жаркий поцелуй, Терехов кусает губы Серафимы, проникая языком, бесстыже лаская и посасывая.

Перед глазами у Виноградовой мигают яркие огни гирлянды, а в голове песенка про пять минут.

«Господи, пусть так будет всегда!» — кому первому на ум пришла эта фраза, уже неизвестно.

Дровосек или принц?

— Семен, час остался, давай быстрее одевайся! Там, наверное, мясо уже высохло все в духовке.

Девушка подскочила с кровати, голая заметалась по комнате, Терехов улыбнулся, потянулся, довольный, как мартовский кот в декабре. Весь негатив от звонка и угроз бывшей жены выветрила Булочная Серафима.

Думал, что возьмет у елки, так просто — приспустит ее штанишки, освободит своего рвущегося в бой богатыря — и, как говорится, по полной программе, до алых кругов и фейерверка перед глазами.

Но сейчас Семену не хотелось быстрого и спонтанного секса, он хотел трогать, изучать тело девушки, делать так, чтоб она кричала от удовольствия и просила, нет, умоляла еще.

Терехов, оказывается, мог быть таким галантным в сексе. Что только свежий воздух не творит с людьми.

А Серафима не сопротивлялась, она позволяла все, вот словно в голове что-то щелкнуло, переключился тумблер. Железнодорожная стрелка перевелась, и скоростной поезд по имени «Семен» понесся по ее заржавевшим от времени и одиночества рельсам.

Это все он, точно, Сима была уверена, никому другому она бы в своей жизни такого не позволила, а ему все и вся она, до капли, до вздоха и крика.

Дурная, ой дурная баба.

Виноградова понимала, что потом станет лить слезы, рыдать, но это все будет потом, а сейчас она счастлива. Ведь так хорошо долго продолжаться не может, она знала по собственному печальному опыту. Кто-то всегда уходит, бросает, предает. Это пока ее самый яркий роман в жизни, кто знает, может, больше вообще ничего подобного не будет.

Сосед снова от нетерпения срывал с нее одежду. Но когда девушка осталась обнаженной, стоя на коленях, на широкой кровати, в полумраке спальни, остановился, словно любуясь ей, а Сима краснела.

Трогал аккуратно, водил медленно подушечками пальцев по коже, Терехов дурел. Готов был выть волком и вилять хвостом от удовольствия, от того, какая Булка гладенькая и нежная везде, сладенькая.

— Семен…

— Тихо… тихо… молчи.

Сима молчала, но это было выше ее сил, кусала губы, но стонала, когда мужчина вылизывал её грудь, сосок, нежно посасывая его покусывая. Его пальцы прошлись по половым губам, раздвигая их, а там она была уже вся мокрая.

— Вот же черт, девочка… такая влажная. Всегда такая, с ума сводишь.

Два пальца вошли во влагалище, несколько движений, Сима вскрикивает, а сама ласкает возбужденный член Семена. Но вот Терехов снова натирает клитор девушки, целуя ее, сжимая и оттягивая сосок.

Он слишком долго мучил ее и себя, менял позы, погружал член так глубоко, как только можно, наблюдая за этим, как маньяк, дурея еще больше от этой невероятно сексуальной красотки.

Семен позволил ей кончить два раза, а потом долго изливался теплой спермой на раскрытое лоно, размазывая ее по половым губам. Извращенец долбаный. У него никогда не было такой женщины, такой, чтоб он хотел ее постоянно, как подросток.

Но в то же время, за эти проведенные с ней часы, Семен чувствовал, что меняется он сам и его жизнь.

— Чего ты лежишь, одевайся. Я в баню, надо привести себя в порядок.

— Давай.

Серафима надела на голое тело мужскую рубашку, но как только открыла дверь, как в дом ворвался Гром и бросил у ее ног какой-то серый ком, потом сел и довольный высунул язык.

— Сем! Сема! Тут я не пойму что.

Терехов голым вышел из комнаты, посмотрел на своего пса, потом на то, что лежало у ног Серафимы.

— А вот и гусь нашелся. Гром, ты где, паршивец, его прятал?

— Гусь? Это тот самый гусь? Тот, которого ты…

Сима думала, что ее сейчас стошнит.

— Да, твой новогодний подарок от Грома, ты ему нравишься, смотри, как улыбается.

— Очень приятно. Спасибо, Гром.

— Молодец, парень.

Сима посмотрела на хозяина дома, на его пса, странные они, черт возьми, классные. У нее никогда не было такого секса и такого мужчины, она никогда так не отдыхала.

«Никогда» — самое паршивое слово, и Сима мерила его на себя, свыклась с ним.

А ведь она забыла и о матери в Таиланде, и о выпендрежной сестренке, что шлет по сто фото из Питера, а Сима их даже не смотрит. Она представила, как Мирослава бесится, на душе стало приятно. И даже звонки Зимина не волновали, надо заблокировать его совсем.

Девушка выскочила из дома, а на практически новогоднем столе зазвонил ее телефон. Терехов успел надеть только трусы и один носок, подошел.

— Зимин. Ну, ок, Зимин, с тобой поговорю я. Да, говорите! — ответил громким раскатистым басом.

— Си… кто это? Кто?

— А тебе кого нужно, дядя?

— Серафима, мне нужна Сима.

— По какому вопросу?

— Послушайте, вы кто такой? Что с ней? Где…

Семен подошел к презенту Грома, пнул ногой окоченевшее тельце гуся, ну, спасибо на том, что он замерз и не воняет, не стал дальше слушать пьяненький голос мужичка.

— Это ты меня послушай: забудь, кто такая Сима, мой тебе добрый совет и пожелание на все оставшиеся в твоей жизни Новые годы.

— Я… я не понял… что…

Терехов, взяв гуся за лапу, вышел с ним на крыльцо, мороз крепчал, бросил того в бочку, завтра уже разберется с ним.

— Так, короче, как там тебя, некий Зимин, забудь этот номер и Серафиму забудь, замуж она вышла, а я мужик ее, все понятно? Или я сейчас тебя по геолокации пробью и приеду в качестве Деда Мороза, пиздюли начну раздавать, что ты, сука, мою женщину домогаешься двое суток.

Семен быстро вернулся в дом, чтоб не отморозить свои яйца, они ему так-то, пригодятся еще сегодня.

— Эй, все услышал?

В ответ была тишина, а потом гудки. Вот и ладненько, на один головняк меньше.

— Кто звонил?

Сима возникла неожиданно, подобно Снегурочке — серебристое блестящее платье, декольте, на щеках румянец, на губах блеск. Терехов почесал бороду, оглядывая девушку с ног до головы, потом поскреб затылок и посмотрел на себя в зеркало.

В сравнении этой Булочной принцессой он был бомжом в одном носке и семейных трусах. Бородатый, заросший, как леший из леса.

Красавчик, что ни говори.

— Семен?

— Да, я это… сейчас, секунду.

Как-то сдулся Терехов, вот реально понял, что растерялся. Что совсем недостоин такого праздника жизни в лице и во всем остальном своей Булочки.

— Ты куда? Новый год скоро, надо за стол.

— Я сейчас, совсем скоро.

Семен заперся в спальне, Сима пожала плечами, поспешила достать из духовки запеченное мясо, из холодильника шампанское, все красиво поставила на стол, села сама.

По телевизору звучали новогодние поздравления, пели песни, а Семена так и не было, лишь Гром, растянувшись на полу, спал, подергивая лапами. Но когда Семен наконец появился, Серафима думала, ей померещилось, даже хотела ущипнуть себя.

Элегантный мужчина в белой стильной рубашке и брюках, с причесанными волосами и слегка подстриженной не совсем ровно бородой предстал перед ее взором.

— Это откуда к нам такого красивого дяденьку занесло? — не удержалась, пошутила, улыбнулась, продолжая рассматривать своего деревенского любовника, который на глазах превращался в принца.

Но это был совсем другой мужчина, рубашка очень плотно облегала плечи и грудь, готовая треснуть по швам, но Семен был неотразим. Появись он в офисе Виноградовой, все бабы обоссались бы кипятком.

— Год не надевал.

— Тебе очень идет. Не так, конечно, как тулуп, но красиво.

— Думаешь?

— Уверена. Ты похож на всех гусей тетки Зои вместе взятых.

— Буду считать это комплиментом.

— Я пошутила, ну, насчет гусей, но тебе идет.

— Ой, все, не смущай меня, Булка, давай выпьем за уходящий год.

— Давай.

— Хороший был?

— Не очень.

— Вот и у меня так себе.

А дальше и выпили, и закусили, и снова выпили. Мясо получилось вкусным, салаты тоже не подкачали. И Серафиме было так легко, свободно и комфортно рядом с этим мужчиной — даже после того, что у них был очень откровенный секс во все, так сказать, места.

Потому что девушка поняла, что когда мужчина твой, с ним комфортно во всем. Комфортно и легко отдаваться, тащить елку под ночным небом, целоваться на кладбище и даже драться за него с местной молочницей.

Потом били куранты, бабахнуло шампанское, оно полилось воздушной пеной через край, Сима смеялась. А Терехов был пьянее от этой девушки, чем от всего им приготовленного и испробованного алкоголя.

Что под бой курантов загадал Семен, Сима не знала. А сама зажмурилась, повторила про себя свое желание три раза и, выпив залпом целый бокал шампанского, моментально захмелела.

И не забываем заглянуть в мою новинку

Тоска, тошнота и прочие гадости

— Снова тошнит, да? Блин, Сим, ты чего съела такого-то? Оливье прошлогоднее?

— Оля, вот не смешно, февраль на календаре, какое «Оливье»?

— Кишечный грипп? Точно, это он, я читала, по городу он ходит, вроде как с мандаринами китайскими приехал. И ты заметь, все из Китая, вот как инфекция или вирус — так оттуда. Я вот не удивлена.

Юрашкина стояла рядом, Серафима блевала в унитаз, обняв его как родного, обливаясь седьмым потом. И почему вот всегда все так у нее — через жопу или через туалет в жизни?

Вот почему так не везет во всем? Как там: «Не везет мне в смерти, повезет в любви». Хотя, если она будет так блевать еще хоть день, точно сдохнет.

— Тебе надо на больничный. Ты тут так всех нас заразишь. Слушай, а давно началось все это представление?

— С понедельника.

— С тридцатого, да?

— Оль, да какая разница? Меня уже всю вывернуло наизнанку раз семь за эти дни.

— Вспоминаю, что мы ели, мы же в воскресенье в кафе ходили, помнишь?

Сима помнила, не хотела идти. Хотела вновь погрузиться в свое горькое одиночество, в самобичевание. Но Ольга уговорила, Сима не была на корпоративе, в праздники они не встречались, надо было хоть как-то по-дружески отметить начало Нового года, хоть и в конце января.

А в кафе возник Зимин, вот прям словно ниоткуда, Серафима увидела его не сразу, погруженная в свои мысли, слушая болтовню Ольги о том, как ее дети-паразиты приладили снеговику морковку не на голову, а на место ниже пояса. Как она отчитывала девятилетних близнецов, а их папаша ржал как конь.

— А что мы там ели?

— Грибной жюльен, я точно ела его. А тебя там не мутило?

— Мутило.

— Вот, значит, не там грипп подцепила. А может, это что другое?

Сима была готова уже на самом деле подцепить что угодно, физические муки ее отвлекали, а вот душевные погружали еще больше в черноту и тоску. Девушка кое-как дождалась завершения новогодних каникул, вышла на работу, чтобы отвлечься, погрузиться в цифры, сводки, отчеты.

Она тосковала. Скучала. Она умирала без бородатого наглого дровосека, который под корень срубил ее сердце и унес с собой. Как ту елку из леса, что они тащили вместе через кладбище.

А ведь знала, знала, что будет именно так, что будет страдать, и все равно бросилась в этот омут страсти и порока. А почему нет? А вдруг такого у нее в жизни не будет никогда?

Такого мужчины, такого секса, такого обращения и таких невероятных эмоций.

Семен уехал первого января, вечером, после волшебной ночи, проведенной вместе. Сима открыла его с другой стороны, она поверила, что особенная.

Нет, мужчина не говорил ничего, точнее, говорил, но не такие слова, не было признаний в любви. Да ей и не нужны были они, Сима чувствовала, что она рядом с ним особенная.

Она чувствовала себя женщиной — во всех смыслах этого слова. Разве этого мало? Этого оказалось так много, а теперь очень больно.

Приехал какой-то парень на черном внедорожнике, они долго разговаривали на улице, Семен был взволнован, молчалив. Сима боялась спросить, что случилось. Он просто сунул ей в руки ключи, сказал присмотреть за Громом, забрал свой телефон, ноутбук, папку с документами.

Даже не посмотрел в ее сторону, сел в машину и уехал.

Тогда так нехорошо кольнуло в груди, словно она видит его в последний раз, так и вышло, они точно больше не встретятся, ни телефона, ни городского адреса Сима не знала.

— Отпустило?

— Да, нормально.

— Сим, ты это, сходи к доктору или скорую вызови, вдруг что серьезное?

— Да, я схожу, спасибо, Оль.

— И бледная ты такая, под глазами синяки. Я хотела тебе еще раньше сказать, но как-то неловко было. Что с теткой случилось, ты же говорила, ее вроде выписали?

— Хорошо все с ней, выписали, операция не понадобилась.

Тетя Зоя вернулась седьмого января, в Рождество, бодрая, отдохнувшая. Удивилась, что в ее доме делает Семушкин Гром. Пришлось рассказать, что соседу пришлось срочно свалить, она лишилась одного гуся, зато плюс красивый хаски.

Серафима, как тот хаски, сидела у окна все эти дни и смотрела на дорогу, не едет ли Семушка. Он не ехал. Убралась в его доме, сложила все по местам, выключила свет и заодно автоматы, закрыла все двери на замки. Посмотрела на наряженную елку и больше не заходила на его двор.

За эти дни извела себя так, что кусок в горло не лез, хотела быстрей на работу, в город, к людям. Снег раздражал, праздники бесили, Сима вновь накручивала, что это она во всем виновата, что это она такая вот, какая есть, и от нее мужики убегают сломя голову.

Да ерунда все это, конечно, ерунда, понимала мозгами, но все равно не могла отвязаться от таких мыслей.

Но когда тетка провожала ее в город, пихая в сумку пирожки, то сказала фамилию хорошего соседа Семушки. А Сима возьми да залезь по приезде в интернет, так, чисто посмотреть, кто такой, но ее бабское любопытство обернулось новым кошмаром.

Терехов Семен Николаевич был владельцем нескольких деревообрабатывающих предприятий в области, за ее пределами и в соседних регионах. Годовой оборот которых составлял очень много тысяч миллионов рублей.

И тут у Серафимы, как у любой женщины с комплексами, возник вопрос: «А зачем я ему такая нужна?»

Вопрос дурацкий, но чисто по-бабки очень правильно поставленный, и ответить на него или выбить из головы мог только тот мужчина, ради которого он был задан.

Девушка больше не заглядывала в интернет, не пыталась найти что-то еще о своем деревенском любовнике, не смотрела новости, старалась не оставаться дома одна. Много гуляла — просто бродила по улицам, звонила лишь тетке, спрашивала лишь о том, как Гром.

Гром тоже ждал хозяина.

За этот январь Сима похудела, выплакала ведро слез и уничтожила миллиард нервных клеток. Зимин в кафе еще подлил, оказывается, он звонил, но ему ответил мужик, который сказал, что он — ее мужик. А потом так мерзко задал вопрос, мол, а где он сейчас, испарился?

Серафима ответила грубо, послала громко и далеко, так что Юрашкина выпучила глаза, а Зимин обозвал ее жирной коровой, за что получил звонкую оплеуху прилюдно.

— Виноградова, а может, ты беременная? — Юрашкина задала вопрос так, между прочим, посмотрела на Симу, которая в это время полоскала рот и замерла.

Нет, нет, это исключено хоть они не предохранялись, но месячные были, она точно помнит, что были, не такие, конечно, как обычно, больше что-то мазало.

— От кого?

— Ну, блин, обычно это происходит от мужчины. Может быть, у тебя вдеревне был кто, а ты не говоришь? Санта-Клаус не заходил? Дед Мороз? Снеговик с морковкой? — Ольга шутила, а вот кое-кому было не смешно.

Серафима и правда никому не сказала, даже подруге. Вообще, не хотела говорить, вспоминать, от этого становилось больно. Это ее случайный роман, ее яркие несколько дней, а не достояние общественности.

Закончив обнимать унитаз, Серафима отпросилась у начальства, приняла решение действительно пойти к доктору. Выйдя на улицу, поправила на голове платок, укуталась в шубку, шел красивый снег, но к вечеру обещали метель.

Месяц прошел, целый месяц, как она его не видела, а кажется, что целая жизнь. А вдруг и правда она беременная? От этой мысли внутри все замерло, похолодело, сердце рвануло куда-то наверх, часто забилось, а потом ухнуло вниз, обдавая уже жаром.

Все симптомы налицо: тошнота по утрам, грудь стала тяжелее, прикосновения к ней — болезненными.

Серафима улыбнулась, у нее будет мальчик, да, она уверена, такой же, как Семен — с темными глазками и красивой улыбкой.

И это будет только ее мальчик, самый любимый и самый желанный.

Ее подарок на Новый год от дровосека.

Огонь, пепел и лед

— Павлик, все, кончай выносить мне мозг. Дальше сам, без меня разгребай, дерьма осталось немного. Ты у меня парень талантливый, справишься.

— Но, Семен Николаевич, завтра приедут надзорники, а с ними прокуратура, они как гиены голодные, только вы на их языке умеете разговаривать.

— Вот, напряги юристов, хватит им прохлаждаться, надо было еще второго числа дернуть всех с курортов, а то приехали — морды опухшие, обгоревшие, бесят.

— Но…

— Все, Павлик, нет меня, отбой.

— А полиция? На вас там дело завели. А подписка о невыезде?

— Придумай, что, мол, ушел я в запой, бухаю и сплю, черт, Павлик, напрягись и дай дяде Сёме свои личные вопросы решить.

Черт, вот про это дерьмовое дерьмо Семен забыл, но сил и мочи уже не было никаких сидеть в этой дыре. Еще немного — и на него повесят все дела области, потому что он разнесет ничего не дающие власти, прокуратуру и надзорные органы.

К Булке тянуло до одури.

Уехал и не попрощался, и телефон ее не взял, а потом закрутило, завертело, и в конце начало засасывать то самое дерьмо, которое он просил разгребать Павлика уже без него.

Шустрый и умный заместитель приехал днем первого января, они с Симой еще нежились в кроватке после бессонной ночи, секса, кормежки гусей и позднего завтрака из салатов и вишневой наливки.

Приехал Павлик с плохими вестями, в старину за них вешали или на кол сажали, Павлика было сажать жалко, да и не его это была вина.

Горел бизнес Терехова — не весь, но очень жирная его часть, за две тысячи километров севернее, в другой области. Большой деревообрабатывающий комплекс на пятьдесят рабочих мест. Пока он горел, срывалась логистика, летели к чертям контракты, даты поставок, а это неустойка и геморрой.

Он, конечно, все перекроет, перенаправит из других мест, но это время, мать его, время, да еще Новогодние и Рождественские праздники. Которые наш народ пока все не отметит, пока всё не выжрут и не выпьют, не успокоятся, а значит, и не тронутся с места.

Семен думал, разгребет все за пару дней, максимум за неделю, но он застрял на месяц. На целый, мать его, долгий и муторный месяц. И не понимал, что его больше напрягает: что все движется так долго, или то, что он безумно скучает по своей сладкой Булочке?

Но скучал Терехов как одержимый.

Как наркоман, тосковал по своей сладкой девочке, которую хотелось видеть, трогать, целовать и сделать с ней все то, что он уже проделывал, только по нескольку раз.

Ехали долго, вели автомобиль по очереди, Павлик, нужно отдать ему должное, был практически трезв, в дороге все выветрилось окончательно. Говорил, что, может, там все не так и страшно, но судя по видео из социальных сетей, там был полный пиздец.

Приехали через сутки, ближе к вечеру, уже стемнело, но пожар все еще тушили. Говорят, его зарево было видно за несколько километров. Пожарные работали, материал горел, качественный, лучший, но хорошо, что обошлось без жертв, и Терехов очень надеялся, что его юристы все застраховали. Если нет, придется содрать с них три шкуры.

Семен содрал, содрал со всех, орал так, что охрип, а когда через пару дней объявилась бывшая жена с тем самым его бывшим заместителем, оторвался на них как мог. Вот из-за этого на него и завели дело и взяли подписку о невыезде.

А еще после того, как все залили водой, она при минус тридцати, что держались сейчас на Севере, стала толстой коркой льда. После Рождества нагрянули пожарные надзорные органы и МЧС, было желание сделать им там погребальную могилу под толщей льда.

Короче, долго все было и муторно.

Но телефон и адрес Серафимы он узнал у соседки, милейшая тетя Зоя сказала, что Гром с ней, что Симочка уехала, но была очень грустная.

Вот этого Семен не мог себе простить. Вот прям готов был сам себе надавать по морде за то, что обидел сладкую Булочку. Долго собирался позвонить, но, блин, как подросток в сорок два года не мог этого сделать. Терехов не знал, что сказать и как, он должен был видеть ее глаза, трогать, чувствовать, а все эти сообщения и звонки — пустое.

Поэтому сейчас мужчина выжимал из внедорожника все лошадиные силы по заснеженной трассе и много думал. Не зря он год провел в отшельничестве, не зря. Наверное, именно для того, чтоб встретить ее.

Женщину, которая вызывала смешанные эмоции. Вообще, незнакомые ему до встречи с ней — кроме сексуального голода было так много всего, что голова шла кругом, а член стоял лишь при одном мимолетном воспоминании сочных и вкусных прелестей Серафимы.

Не делается так, Семен знал, нужно было позвонить, написать, дать о себе знать, не подростки уже, взрослые и все всё могут понять и войти в положение. Но чем дальше Терехов откладывал звонок и собирался с мыслями, тем его больше съедал стыд.

Ничего, Булка поймет, она хорошая, умная девочка, его девочка.

А вдруг тот Зимин, которого он отшил по телефону, возник за эти дни, присел на уши, и его деревенская соседка с шикарными прелестями сейчас а постели этого хмыря? Надо бы пробить этого черта и навалять ему еще, кулаки у Семена так и чесались.

Ну нет, быть того не может, а если может — пиздец ему. Тогда точно от срока не отмазаться, еще неизвестно, чем обернется мордобой бывшего заместителя. Там перелом челюсти, ушибы, вроде сломано два зуба. Да он бы сломал и больше, если бы их не разняли, закопал бы в пепелище эту гниду, что сначала предала, а сейчас разевает пасть на его бизнес.

Экспертиза покажет, что был поджог, Семен нутром чувствовал, что это так, и самое интересное припас напоследок. Камеры, они были везде, даже там, где не знала охрана, чтоб выяснить, кто ворует, поэтому после нескольких случаев воровать перестали.

Сима. Сима. Серафима.

Семен посмотрел на себя в зеркало, поморщился, морда, конечно, у него протокольная. Обросший, заросший, не пойми во что одет, надо на квартиру заехать, хоть скинуть пропахший гарью пуховик, побриться, все-таки к женщине любимой едет.

Улыбнулся. Конечно, любимой, пусть он и знает ее несколько дней, но накрыло и не отпускает, а Семен думал, много думал и об этом. Не такой он человек, чтобы кидаться в омут новых, как он считал, совсем не нужных ему отношений.

Уже стемнело, началась пурга, прибавил газа, не хватало еще застрять на трассе. Радио заглохло, Семен потыкал панель, но было только шипение, включил дальний свет. Пурга мела так, что не видно было асфальта, внедорожник вильнул, но мужчина удержал управление.

— Вот же черт.

Да, такого Терехов не ожидал и погоду не посмотрел, бросился сломя голову, может, надо было поездом, но там бы еще больше извелся. Замигал датчик топлива, показывая, что бензин на исходе.

— Да не может этого быть!

Семен точно помнил, что залил полный бак, что еще проверил масло и запасное колесо, бензина полно, это датчик шалит. Внедорожник пер, хоть и на малой скорости, Терехов матерился, проклиная погоду и начало этого года.

Радовало лишь то, что он совсем скоро увидит свою Булочку, расцелует, вновь вылижет ее сладкие места. За этот месяц через день дрочил в душе — особенно с утра, когда членом можно было колоть дрова, а яйца тяжелели до боли. Он сливал со стоном, с грудным стоном, представляя, как будет делать это с Серафимой, пачкая ее нежную плоть, грудь и ротик своей спермой.

— Черт!

Семен едва успел вывернуть руль на обочину, чтоб избежать столкновения. Яркий свет, удар, скрежет металла, легкие обжигает холодом, резкая боль и темнота.

Две красивые полоски

Прошло уже десять минут, а Серафима все не решалась посмотреть на результаты теста. Тонкая полоска лежала в ванной на стиральной машинке, девушка измеряла кухню шагами и нервно пила воду.

К доктору она так и не пошла. Ну что ей скажет терапевт? Если она уже сама поставила себе диагноз — беременность. Каждый раз, стоило произнести это слово про себя, внутри холодело, потом обдавало жаром, руки тряслись, а сердце выпрыгивало из груди.

Было такое странное смешанное состояние, когда радость граничит со страхом. Это как вы пошли на долгожданную премьеру хорошего фильма ужасов и там чуть не описались от эмоций. Или американские горки, на которых Сима каталась в тринадцать лет, кричала от страха и смеялась от восторга.

Так себе сравнение, конечно, но девушке нужно было за что-то зацепиться. Пока она шла до аптеки, двадцать минут выбирала самый точный тест, мучая продавца, потом ехала до дома, читала инструкцию и проделывала все необходимые манипуляции, возник миллион вопросов.

Сможет ли она родить?

Не старая ли она для этого?

А вдруг с ребенком что не так?

Как воспитывать одной?

Должен ли Семен знать?

Что скажет мама?

Где покупают одежду для беременных?

А она точно справится?

Сима зажмурилась, выпила еще один стакан воды, как-то резко захотелось редиски, а потом соленых огурцов.

Девушка зашла в ванную, взглянула на тест и, тяжело вздохнув, улыбнулась.

— Нет, малыш, так не пойдет, я о тебе узнала только сейчас, но нервов ты уже вымотал порядком.

Тест показывал две красивые красные полоски. Взяла его, прошла в комнату, села, потом встала у окна, за ним уже стемнело, начиналась пурга, какие бывают часто в феврале.

А когда подумала о бородатом дровосеке, сердце так нехорошо кольнуло, а пальцы похолодели.

Нет, нет, с Семеном ничего не может случиться, он сильный, взрослый, грозный, даже суровый, она так испугалась его при первой встрече. Ну что ним может случиться?

И вообще, он ее бросил, пропал, исчез. А если женщина нужна мужчине, он обязательно даст о себе знать, позвонит, напишет, приедет. Так думает и рассуждает каждая женщина — и Серафима Виноградова не исключение. Но женщины склонны оправдывать поступки или бездействие мужчин, сами ищут причины и делают выводы.

Серафима приготовила ужин, стараясь думать о ребенке, даже поела, не хотела, но все было ради него. Главное — осталось удержать съеденное в себе, но вроде пока не тошнило.

Она все время поглядывала на телефон, но через час терзаний, пока не стало совсем поздно, решилась позвонить тетке.

— Симочка, рада тебя слышать, как твои дела? Как здоровье?

Тетя Зоя начала с атаки вопросов, голос у старушки был бодрым, фоном шло какое-то ток-шоу.

— Все хорошо, как у вас? Как гуси? Гром? — спросила и зажмурилась.

Вот сейчас тетка скажет, что Гром чувствует себя прекрасно, что он у хозяина, что ходит с ним в лес на охоту, а Семушка каждый вечер топит баню и парит там молочницу Клаву. Вот после этих слов Серафима не будет лить слезы, а соберется, поедет в Косогоры и начистит небритую морду Семушки теткиным веником.

— Гром, паразит, гуся покалечил, укусил его, ты представляешь? Выпустила деток погулять во двор, так эта шельма устроил охоту, едва загнала в дом.

Симу отпустило, значит, господин Терехов так и не вернулся в деревню, а прохлаждается или загорает где-то в другом месте.

— А вы, говорят, близко познакомились?

— Кто?

— Ты и Семушка.

— С чего вы взяли?

Серафима оправдывалась, как школьница.

— Так он сам звонил, телефон твой спрашивал и адрес.

— Сам? — Виноградова села в кресло, теперь сердце заметалось в груди беспокойной птицей. — Когда?

— Так давно это уже было, сказать забыла, когда ты звонила. Меня Клава отвлекла, да, точно, творог она мне приносила.

Ну, если там еще и молочница рассказывает свои рассказы о Симе и Семене, то популярность в деревне Серафиме обеспечена.

— А вы что?

— Что?

— Дали Семену номер и сказали адрес?

— А не надо было?

— Нет, нет, я не против. А вы не скажете мне его телефон?

— Что, так и не звонил, паршивец такой?

Паршивец не звонил.

Тетка долго шуршала бумажками, комментируя, что все номера она записывает в блокнот, что не доверяет этой технике. А когда наконец начала диктовать номер, Серафима не знала, куда бежать на поиски ручки и клочка бумаги. Пришлось писать дрожащей рукой помадой на зеркале в прихожей.

— Спасибо, тетя Зоя.

— Ты приезжай на выходные и мамку бери с Мирославой, с ребятишками.

О, нет, вот этого Сима точно не могла обещать. Потому что слушать недовольное бурчание матери в адрес ее, Серафиминой, личной жизни и колкие замечания сестренки девушка точно была не намерена.

Тем более с Косогорами ее теперь связывают такие яркие эротические воспоминания, разбавлять которые родственниками было бы кощунством.

Закончив разговор, Серафима долго смотрела на цифры, потом внесла номер в телефон, подписав просто «Дровосек», но так и не решилась его набрать. Все мы чего-то боимся: не услышать человека или услышать не то что хотим.

Девушка решила позвонить с утра, но когда уже умылась и приготовилась лечь спать, положила ладонь на живот, задумалась. Все, конечно, еще не ясно на сто процентов, нужно записаться к гинекологу, сдать анализы, но если она действительно беременна, Семен обязан знать.

Выключила свет, долго ворочалась, мысли не давали покоя. Села, взяла телефон, ей ведь не шестнадцать лет, чтобы так терзать себя сомнениями, да и вообще в ее положении лишняя нервотрепка не нужна.

Нашла нужный номер, нажала на вызов, пошли длинные гудки. Третий… четвертый, пятый…

Сима считала и теряла надежду — занят человек, вот прямо сейчас занят, дела у него в двенадцать ночи или крепко спит после дегустации наливки или самогона. А может, спит и не один, тогда очень сильно занят.

— Да, алло, говорите.

Это был женский звонкий голос. Сима вцепилась в одеяло, ее захлестнула обида. На заднем плане тоже были голоса, шум, кто-то кого-то звал, и слышался рев сирен.

— А мне бы Семена, можно?

— Мужчину, которому вы звоните, зовут Семен? — женщина говорила громко и требовательно, словно куда-то торопилась.

— Да, Семен Терехов.

— Крупный, бородатый?

— Да, а что случилось?

— Вы кем ему приходитесь?

— Я… я жена его. Что случилось? Что с ним?

Сима понимала, что дай она сейчас слабину, назовись никем, любовницей, подругой, соседкой — ей ничего не скажут. Она чувствовала: случилось что-то страшное, ее в который раз за этот день начало колотить, а спина покрылась липким потом.

— Авария, мы везем его в первую городскую.

— Авария?

— У него есть аллергия на какие-либо препараты?

— Нет, нет, я не знаю, наверное, нет. А что с ним? Что?

— Без сознания, переломы, ушибы, точно будет известно после анализов, МРТ и рентгена. Девушка, вы позвонили первая, в кармане куртки был только телефон, мы даже не знали, как его зовут.

— Я приеду, я скоро приеду.

Серафима отключилась, заметалась по комнате в поисках одежды. Господи, пусть с ним все будет хорошо, только пусть все будет хорошо.

А если бы она не позвонила? Струсила? Так ничего не узнала бы? Легла бы спокойно спать, когда там ему больно и плохо.

Оделась за десять минут, вызвала такси, выбежала на улицу, не в силах ждать дома, холодный ветер привел в чувство. А когда наконец доехала до больницы, какая-то противная тетка не пускала ее к Семену.

— Женщина, я вам повторяю в третий раз: сейчас ночь, приходите утром и все узнаете.

— А я вам говорю в третий раз: там мой муж, и я буду с ним, что бы вы мне ни говорили. И неважно, ночь сейчас или день, я должна быть с ним.

Серафима лгала, но эта ложь была необходима. И если надо будет сдвинуть эту тетку и применить силу, девушка так и сделает.

Богатырь и булочки с маком

— Булка… Булочка… Булочка…

— Что он говорит?

— Булочка вроде.

— Есть хочет?

— Не знаю.

— Конечно, хочет, смотри, какой здоровый, этого творожком на завтрак не убаюкаешь. Видела ручищи? Да и ниже пояса у него все, я бы сказала, шикарно.

— Дай посмотреть.

— Эй, маленькая еще, давай систему поменяй и лоб ему протри, бредит миленький.

Две медсестры шепотом переговаривалась у кровати Терехова. Та, что была постарше и не дала полюбоваться достоинствами ниже пояса Семена, поправила тонкое одеяло, внимательно осматривая мужчину.

Он, можно сказать, в рубашке родился, да такие богатыри и не должны погибать, кощунство это — в расцвете сил на тот свет уйти.

— Говорят, спасатели его автогеном вытаскивали, если бы не на джипе был, то все, выскребали бы из салона.

— Ох, не дай бог, не дай бог.

Семен слышал голоса словно сквозь толщу воды, не мог понять ни слова, но он отчетливо видел Серафиму. Она была такая красивая, румяная с мороза, на лице легкая улыбка, а в глазах укор. Он опять что-то натворил? О чем-то забыл? Что-то сделал не то?

Сделал шаг навстречу, потом еще и еще, но Сима не стала ближе. Все вокруг было белым, как снег зимой в поле. А по этому полю бежал ребенок — мальчишка лет пяти. Он кричал «папа, папа», а Терехов понять не мог, что происходит, кто этот малыш, и разве он папа?

— Булка… Булочка…

— Вера Ивановна, слышала? Опять. И что за булка? Может, ему, как очнется, из буфета принести, там были — вчерашние, с маком?

— Ирка, ты ей-богу дурная, там его жена в коридоре, она тебе таких булок навещает — и вчерашних, и сегодняшних.

— Так, ее не пускают пока сюда.

— Это пока не пускают, сейчас главврач приедет, и пустят. Она всю ночь, горемыка, там на кушетке сидела.

Голоса пропали, Семен снова проваливался, но уже не в черноту, а падал на белый снег спиной. Он был не один, мальчишка звонко смеялся рядом, они вдвоем делали снежных ангелов, размахивая руками и ногами.

На душе у Терехова было такое безграничное счастье, что казалось, он может своим сердцем растопить весь снег вокруг их деревни. Это его сын, он знал, он чувствовал. Булочка родит ему мальчонку — озорного, любопытного, не может не родить, вот вернется с этого поля, найдет ее и начнет делать наследника.

— Булочка… Булочка…

Семен улыбался, начал медленно открывать глаза: светлая стена, дверь — картинка плыла, но он все еще находился в некой эйфории.

— Что с ним, доктор?

— Лекарства, немного расслабляют.

— И долго это?

— Нет.

Серафима с тревогой посмотрела на своего «мужа», не назовись она женой, тут бы, естественно, не находилась, хорошо еще, документы ночью та противная тетка не попросила, но все же впустила девушку в отделение.

— Скоро придет в сознание, но сами понимаете, после такой аварии и ничего не сломать — это чудо какое-то. Многочисленные ушибы, сотрясение мозга, сломаны два ребра, ушибы внутренних органов. А в остальном ваш муж — везунчик.

Да уж, повезло так повезло.

Виноградова посмотрела на доктора, главврач оказался ее возраста, ночью он точно спал, в отличие от Серафимы, был бодр и полон сил.

— Максим Анатольевич, там тяжелого привезли, он в смотровой, вас срочно ждут, — в палату заглянула молоденькая взволнованная медсестра.

— Вы тут недолго, хорошо?

— Да, да, хорошо.

Доктор убежал, Серафима поправила на плече белый халат, который был на три размера меньше и, естественно, не застегивался, посмотрела в лицо Семену.

Господи, она, оказывается, так скучала по нему, вот прямо сейчас накрыло это чувство, и из глаз хлынули слезы. А еще Сима любит этого мужчину, такого бородатого, лохматого, сейчас беспомощного. Она молилась, как умела, как ее учила тетка Зоя — еще маленькую, в деревне — просила бога, чтоб не забирал, чтоб отставил ей и малышу. А она уж присмотрит, чтоб не натворил чего.

Глупо, но так искренне.

— Булочка… Булка…

— Что? — Сима напряглась, склонилась ниже.

А у Семена картинка стала четче, он видел ее, ту, к которой ехал и кого звал. Серафима была в белом, на белом фоне. Он что, в раю?

— Семен, Семен, ты слышишь меня? Сема?

— Бу… бу…

Терехов улыбался, хотел поднять руку, дотронуться до девушки, но боль в груди резко вернула в его сознание и в реальный мир.

— Вот же черт… твою же мать…

— Больно? Доктора позвать? — Серафима стерла со щек слезы, продолжая взволнованно смотреть на мужчину.

— Дьявол, да что ж так больно-то?

У Терехова болело все — от пальцев на ногах до кончиков ушей, дышать было трудно, голова, если он хотел ее поднять, кружилась.

— Ты как тут… как тут оказалась?

— Ты попал в аварию на трассе, я позвонила тебе, ответила женщина, наверное, доктор со скорой, сказала, куда тебя отвезли.

— И ты приехала?

— Конечно, как я могла не приехать?

Она не могла, а вот Терехов, оказывается, мог не приезжать и не звонить целый месяц, как подросток себя вести, что-то думать, выдумывать, придумывать какие-то отговорки и отмазки, мол, он все хочет лично сказать, глядя в глаза женщине, что он скучал и что она ему нравится.

Придурок.

А когда его руки коснулась теплая ладонь Серафимы, как током прошибло. Сердце забилось так часто-часто, что приборы запищали, Сима испуганно отдернула руку, но ей не дали, Семен схватил за пальцы.

— Булка, прости меня, прости.

— За что?

— Что не ехал так долго, что не давал о себе знать. Я скучал, очень скучал.

— Правда?

Серафима думала, что она попала в турецкий сериал. Герой лежит на больничной койке, признается героине в любви, а дальше им уже кричат «горько», и они режут свадебный торт. Если она расскажет Юрашкиной, та не поверит.

— Булка, ты что, похудела?

— Что?

Виноградову спустили с небес на землю. Было все так романтично, так трогательно.

— Ну, ничего, как только поправлюсь, откормлю тебя.

— А ты, я смотрю, не похудел за месяц.

— Язву заработал точно.

— Хорошо бы, если только язву.

Семен, кряхтя, приподнялся, все еще не выпуская руку Серафимы, она сейчас злилась, он бы тоже был зол, если бы о нем забыли на месяц. Так что гнев своей сладкой Булочки он готов стерпеть.

— Скажи.

— Что?

— Что думаешь, скажи. Какой я гад, продажная сволочь, что поиграл и бросил, точнее, укатил в неизвестном направлении, а сейчас сиди около него и спасай эту неблагодарную сволочь.

Голова болела смертельно, но Семен сказал, что должен был сказать, замолчал. А вот Серафима молчала. Конечно, он гад и заставил ее волноваться, думать неизвестно что, накручивать себе еще больше комплексов. И девушка нашла бы его все равно, даже если бы он не сделал шаг навстречу.

— Ты отвратительный человек.

— Да.

— Ужасный.

— Согласен.

— А еще развратник, пошляк и матершинник.

— Все так и есть.

— И ты нисколько не скучал по мне.

— Нет.

— Нет?

— Скучал, скучал, Булка, сил моих не было, как скучал.

Серафима улыбнулась, мужчина выглядел усталым, провела пальцами по его лбу, лицу, по отросшей щетине, он на самом деле выглядел как дровосек из леса.

Терехов готов был замурчать от удовольствия, прикрыл глаза, но тут же их открыл снова, напрягся, чувствуя, как начинает возбуждаться даже с катетером в интимном месте. Если Сима продолжит его наглаживать и дальше, он забудет про сломанные ребра, ушибы и трахнет ее прямо здесь под писк приборов.

— Булка.

— Да?

— Минет хочу.

— Что?

— Месяц вспоминал твой сладкий ротик.

— Как ты вообще в таком состоянии можешь думать о сексе?

— Ты рядом, так, что?

— Что? — Сима спросила шепотом.

— Минет?

— Дурак!

— Шучу, все потом, а для начала, найди мои вещи, в куртке были ключи от квартиры, привези вещи, адрес я скажу, и телефон там еще мой найди у докторов.

— Хорошо.

— И дай свой телефон, звонок надо сделать.

Пока Терехов набирал выученный номер и слушал длинные гудки, голова разболелась еще больше.

— Павлик, Павлик, слышишь меня?

— Да, Семен Николаевич.

— Спишь?

— Нет, нет, уже нет.

— Слушай внимательно и не задавай глупых вопросов. Вчера вечером на трассе была авария, узнай все у местных. Машину точно отогнали на штрафстоянку, возьми экспертов и проверь ее всю, особенно топливный бак.

— Чья машина?

— Моя, Павлик, машина, моя, вчерашняя, на которой я уехал.

— Не понял… это выходит, что…

— Этот самый приздец и выходит, все, соображай, свяжусь позже. И никому не говори. Я уехал и ты меня не видел.

Серафима слушала внимательно, и с каждым услышанным словом ей все больше не нравился расклад происходящего. Получается, что Семена хотели убить, и все было подстроено?

Действительно пиздец.

Девушку замутило, накатил жар, а за ним волна холода, она кинулась к раковине, вырвало ночным чаем и желчью. А Терехов, наблюдая за всем этим представлением устроенным его Булкой, так ни о чем и не догадался. До мужиков вообще все поздно доходит.

Соленые огурцы и пошлости

— Серафима, тут такое дело, — мать начала разговор без приветствия, а это означало, что ничего хорошего ждать не стоит.

— И тебе, мама, здравствуй, — Сима встала, отошла к окну, девушка ждала своей очереди на прием к участковому гинекологу, а потом нужно было ехать к Семену, он уже написал пятнадцать сообщений, как скучает и ждет ее.

Прошла уже неделя, как она примчалась к нему в больницу, как слушала его признания вперемешку с пошлостями, Семен шел на поправку. Виноградова ничего не сказала ему о беременности, тот раз, когда ее вырвало при нем, был единственным, мужчина ни о чем не догадался, да и не до этого было ему уж точно.

А Серафима боялась признаться. Ну, что она покажет? Тест на беременность? Вот сходит к доктору, сделает УЗИ, сдаст анализы, тогда и признается. Еще неизвестно, как уже не соседский мужик-дровосек, а древесный магнат отреагирует на эту новость.

— Сима, тебе нужно присмотреть за племянниками и собакой, — мать продолжила разговор.

Девушка чуть не выпалила: «С хера ли?», но сдержалась, все-таки она в общественном месте. Но просьба матери — точнее, не просьба, а скорее приказ, сказанный именно в приказном тоне, обескураживал.

— А что случилось с родителями племянников и хозяевами собаки?

— Твой сарказм неуместен.

— Где ты услышала сарказм?

Отец Серафимы ушел из жизни, когда девочке было три года, а вот отец Мирославы ушел просто так, ему надоело выслушивать претензии женщины, с которой он жил. Серафима его прекрасно понимала, поэтому, как только выдалась возможность, она свалила и сама.

Всю жизнь, сколько Сима себя помнит, ее использовали в качестве тягловой лошади. Она сидела с младшей капризной сестренкой, потом с ней гуляла, вместо того чтоб гулять с парнями и девчонками. Затем всей семьей дружно копили на образование Мирославы, которое она благополучно бросила на втором курсе и выскочила замуж.

И сколько же было радости, когда Мирослава играла свадьбу, потом рожала детей, мать умилялась, всем своим подругам говорила, как ее младшей дочери повезло в жизни. И ни слова о старшей, которая сама, собственным умом, да, не вышла замуж, но получила образование, купила квартиру, живет и ни от кого не зависит.

Но это ведь так, мелочи. А вот замужество и дети — это достижение.

И почему ее семья все еще думает, что она им что-то должна?

— У Мирочки сложная ситуация в семье.

Серафима живо так представила перед глазами семью Мирочки, где та самая Мирочка практически ничем не занимается, сидит дома и очень херово воспитывает детей, но требований к мужу выше крыши. Сима удивлена, что несчастный мужик протянул еще так долго.

— Развод?

— Нет, что ты до этого, я надеюсь, не дойдет, но им надо освежить отношения, побыть вдвоем.

— При чем здесь я? Мне подержать свечку?

Мать реально напрягала, из кабинета вышла девушка, следующей должна быть очередь Серафимы, а мама раздражает разговором в такой волнительный для девушки момент.

— Как тебе не стыдно, на глазах рушится семья твоей сестры!

Серафиме не было стыдно.

— Это мне стыдно? Да мне плевать, что там и куда рушится у Мирославы, мой мир не вращается вокруг нее и ее семьи. И я ни с кем не обязана сидеть, а вот ты, как бабка, этим займись. У меня есть своя личная жизнь, — Сима повысила голос.

— Какая у тебя своя жизнь? У тебя ведь нет никого, даже котенка, мужики — и те сбегают.

Девушка сжала ладонь в кулак, прикусила губу, чтоб не дать слезам хлынуть. Услышать такое от собственной матери было больно.

— Тебе ничего неизвестно о моей жизни, потому что ты никогда ей не интересовалась, а объяснять сейчас я не намерена. Так что решайте проблемы Мирославы самостоятельно, без моего участия, хватит, надоело.

Голос эхом пролетел по коридору, на Серафиму обернулись, она лишь, гордо вскинув голову, прошла до кабинета, из которого как раз выходила девушка. Надо было все это сделать раньше и не давать собой помыкать.

Пока сидела на гинекологическом кресле, пока смотрела, как доктор что-то чиркает размашистым почерком в карточке, Сима молчала, переполненная эмоциями.

— А чего такая напряженная?

— Так дело серьезное.

— Это верно.

— Что там?

— Беременность.

— Точно?

— Срок небольшой, четыре-пять недель, но поверь этим рукам, — женщина показала свои руки, посмотрела из-под оправы очков. — Они никогда не ошибались.

Серафима выдохнула. Значит, все верно, хотя все симптомы говорили именно об этом, сомневаться было незачем.

— Страшно.

— Почему?

— Так не двадцать пять.

— И не во столько рожали. Недавно пришла ко мне с третьим ребеночком пациентка, а ей сорок пять, а первого родила в тридцать семь. И все почему?

— Почему?

— Потому что мужик у нее хороший. А в этом деле нет слова «пора», есть слово «хочу». Но чаще, конечно, приходят со словами «так получилось». Как у вас?

— Так получилось.

— Я уверена, получилось прекрасно. Это направления на анализы и УЗИ, как все сделаешь, приходи, на учет вставать будем. Ведь будем?

— Конечно, будем.

В больницу к Семену летела на крыльях, проговаривая про себя признание о том, что у них будет ребенок. Сима не знала, какая будет реакция, но держать в себе эту тайну уже не было сил.

Но не успела она зайти в палату, как Семен отложил телефон и подозрительно на нее посмотрел.

— Что-то случилось?

— Случилось.

— Что?

Спросила на выдохе, сделала несколько шагов, прижимая к груди пакет с баночкой малосольных огурчиков, которых жуть как захотелось. Сима не удержалась, зашла в магазин, думала, начнет их есть прямо там вприкуску с мандаринами.

— Ближе подойди.

Терехов соскучился как дикий по своей Булочке, ее не было сутки, но даже то, что он постоянно писал и звонил ей, не утоляло его тоску, а еще голод.

Он хотел ее постоянно, каждую минуту, просил выслать интимные фото, и Сима, чертовка такая, выслала, отчего мужчина голодал еще сильнее. Членом можно было забивать гвозди, но он хотел вбить его в киску Серафимы.

— А что случилось? Тебе плохо? — Сима поставила пакет на тумбочку, заправила волосы за уши, облизнула губы, а Терехов скрипнул зубами.

— Плохо, очень плохо, Сим, дай руку.

Терехов схватил девушку за кисть, потянул на себя, положил ее ладонь на свой пах и протяжно простонал. Хорошо, что в бесплатной больнице есть платные отдельные палаты с душевой и уборной для вот таких страдальцев, как он.

— Ой, — Сима сглотнула скопившуюся слюну, сжала твердый ствол, она сама возбудилась от такой реакции мужчины на себя.

А после их виртуального флирта по вечерам, со всеми обещаниями Семена сделать с ней массу непристойных вещей, плюс буйство гормонов, Серафиме приходилось удовлетворять себя самостоятельно.

Она не успела опомниться, как Терехов уже откинул тонкое одеяло, приспустил больничные широкие брюки, начал толкаться девушке в руку.

— Сема, ты с ума сошел, тебе нельзя, сотрясение и переломы ребер.

— Все уже прошло, завтра выпишут, зажило как на собаке. А вот без секса, когда ты, такая вкусная и аппетитная, рядом, я точно сдохну.

— Но…

Серафима не успела ничего сказать, мужчина потянул ее на себя, впиваясь в губы, сразу проникая языком в рот, а другой рукой оттягивал декольте трикотажной кофточки, освобождая грудь.

— Потрогай меня, да, вот, да, малышка… ох, дьявол… да… да… сожми сильнее… господи, какие красивые у тебя дыньки. Дай мне их облизать, дай.

Терехова штормило, сотрясение еще не прошло, да и ребра болели, но он все готов стерпеть ради того, чтоб эта сочная малышка была рядом. Он наконец освободил шикарные груди Серафимы из плена тонкого кружева, сразу засосал сосок, слушая, как девушка простонала, как еще сильнее сжала его член, скользнула к яйцам, начала ласкать их.

— Да, малышка… о да… выпишут, дома будешь ходить голая всегда.

Семен был настроен решительно по поводу Булки, времени на подумать у него было вагон. Она его и ничья больше, все эти прелести и сладости достанутся только ему. Нужно делать предложение, а лучше сразу ребеночка, того самого, что он видел во сне, чтоб не соскочила.

С сотрясением пришло озарение, что все земное бренно. Сгорела часть его бизнеса, да бог с ним, Терехов обрел больше, осталось прижать бывшую, а там уже и свадьбу играть.

Семен не просто был влюблен, он был одержим своей Булочкой. Как же удачно он зашел отрубить башку гусю и наткнулся на эту сочную блондинку.

— Да… вот же… да… вот же… сейчас солью… господи… аж в груди колет…

Терехов смотрел на то, как Сима надрачивала его член, как головка, набухшая бордовая головка, пропадала и появлялась. А когда начал кончать, захрипел, вновь впился в губы Серафимы, толкаясь бедрами, выплескивая накопившуюся за все это время сперму, чуть ли не теряя сознание.

— Семен Николаевич, это я!

Виноградова дернулась, Семен удержал, кровать от двери закрывала ширма.

— Павлик, дверь закрой!

— Но…

— Сказал, дверь закрой, у меня процедуры.

Хлопок двери, тишина.

— Значит, процедуры?

— Ты мой лучший Булочный доктор.

— Пошляк.

— Люблю тебя.

— Что? — Сима замерла.

— Дай салфетки и помой руки, давай живо, Павлик нам сейчас будет рассказывать детектив.

Детектив и белые розы

— Ты как?

— Я?

— Да. Не тошнит больше?

— Нет, все прошло, все хорошо.

— А что это было? Отравление?

— Да, представляешь, я же вспомнила, суши ела.

— О господи, их так опасно заказывать, непонятно на какую дрянь нарвешься.

Юрашкина округлила глаза, с сочувствием посмотрела на Серафиму. А вот Сима не спешила посвящать подругу в свою — еще очень маленькую — тайну, она даже Семену вчера не сказала.

Но сегодня его выписывают, она отдала ключи от квартиры его заместителю, он должен привести вещи. А после работы она поедет к нему, Семен повторил это вчера раз семь и звонил с утра, так что мыслями Виноградова была далека от отчетов, цифр и сводок.

— С тобой точно все нормально?

Ольга заглянула подруге в глаза, но тут же округлила свои и открыла рот от удивления.

— Ты влюбилась, точно, Сима, ты же влюбилась, — сказала слишком громко, на них обернулись.

— Не говори ерунды. Так заметно?

— Конечно, у тебя взгляд придурочной козы.

— Почему козы?

— А то, что придурочной, тебя не смутило?

— Нет.

— Да потому что они и без того дурные, а влюбленные — подавно. Колись, кто он? Женька из аналитики, да? Он три раза спрашивал, почему тебя не было на корпоративе. Ой, Виноградова, господи, свершилось, я-то уже думала, ты скоро пять котов заведешь.

— Что за предвзятые суждения?

— Ну, ну, кто он? Глаза блестят, губы зацелованные, весь январь хмурая была, а сейчас неделю цветешь как майская роза. Что-то мне самой жарко стало. Рассказывай.

— Нет, Оль, пока не скажу.

— Это почему? Чтоб не сглазить, да? Понимаю.

Да, и чтоб не сглазить тоже. Вообще, было страшно, столько всего навалилось, да еще неизвестно, как Семен воспримет весть о ее интересном положении. Мы же, девочки, ждем мужской скупой слезы, падение на колени, признаний, а вдруг он вообще к этому не готов, да еще проблемы в бизнесе?

Вчера, когда заместитель Павлик рассказывал тот самый детектив, который обещал Семен, у нее чуть волосы на голове не зашевелились. Она сидела тихо, жевала огурцы, а когда смачно хрустнула, двое мужчин посмотрели на нее. Терехов улыбнулся, подмигнул, настроение у него было великолепное, а новости от Павлика шикарные.

Девушка смутилась, поерзала на стуле, сегодня был такой волнительный день, столько эмоций и событий, что голова шла кругом.

А признание Семена в любви так вообще ошарашило, сбило, можно сказать, с ног и завертело ураганом.

Павлика она представляла иначе, таким мелким, шустрым, прытким парнишкой. Но он оказался очень даже симпатичным молодым мужчиной, высоким и широкоплечим, немного заросшим, но с умным и внимательным взглядом.

А историю, что он рассказал, можно было легко принять за пересказанный детектив с криминальным уклоном, но это было все реально.

— Так, Павлик, не заглядывайся на мою женщину.

— Да я и не думал.

— Вот и правильно, ты должен думать о работе. Что там дальше?

— Так вот, после экспертизы автомобиля было зафиксировано вмешательство в топливную систему, есть заключение, специалисты написали много умных слов.

— Да, хорошо, что в этой аварии пострадал только я и дорожное ограждение.

Серафима икнула.

— Но мы копнули дальше.

— И?

— И выяснилось, так сказать, по горячим следам, что в утро перед поездкой у машины крутился странный субъект. Хвала администрации гостиницы, что камеры у них были включены и писали.

— Кто такой?

— Некто Шумаков Макар Петрович, автослесарь в СТО у заправки.

— И как он себя чувствует?

— Не очень.

— Что говорит?

— Ой, много что интересного, конечно, протокол допроса почитать не дали, но вкратце дело было так. По словам Макара, маялся он в тот день с тяжелого похмелья, у друга жена родила пацана.

— Ну, святое дело.

Сима хрустнула огурцом и икнула снова.

— Но день тот был перед Новым годом.

— Так это, получается, спланированное покушение?

— Ты не торопись, Семен Николаевич, тут сказка страшнее.

Павел тогда потер ладони, подошел к Серафиме, достал из банки соленый огурец, кинул себе в рот, быстро прожевал, а они с Семеном, как завороженные кролики, наблюдали и ждали.

— Подошла к нему в то утро странная дамочка, предложила хорошо заработать.

— Господи, господи, ну почему все так просто? Ну что за дура!

Терехов схватился за голову, Сима не могла понять, что происходит, а вот Павлик — тот догадывался.

— Именно.

— Что? Что это за дура? Я хочу знать.

— Жена моя.

— Жена?

— Бывшая.

Серафима выдохнула, проглотила кусок огурца.

— Павлик, что дальше?

— А вот дальше Макар запел соловьем, когда его прижали, рассказал все. И про поджог на комбинате и про испорченный автомобиль, сдал заказчиков с потрохами, обливаясь крокодиловыми слезами.

— Так я и знал, — Терехов эмоционально хлопнул ладонью, Сима снова икнула. — Вот чувствовал, что эти падлы причастны, своими руками бы придушил. Еще звонила, такая, стращала, говорила, что я должен ей половину бизнеса. Вот сука, теперь пусть на зоне поработает на благо страны и общества, будет ей там бизнес, им двоим.

Дальше из разговора Серафима поняла, что дела пойдут бодрее, как сказал Павлик, а Семен все чаще поглядывал на нее, да так загадочно, что внутри вместе с солеными огурцами порхали бабочки.

— О, господи, девочки, смотрите, что за принц к нам пожаловал.

— Где?

— Кто там?

— Ого, ничего себе. А это точно к нам в офис? Над нами, кстати, модельное агентство.

— Да, кому-то повезло. Интересно, сколько там роз?

— Штук тридцать, не меньше.

Юрашкина вместе с коллегами прильнула к большому окну, с третьего этажа их офиса было хорошо видно освещенную парковку и то, как из черного внедорожника вышел крепкий мужчина с огромным букетом белоснежных роз.

Серафиме было неинтересно, у нее был свой принц, и скоро они встретятся, до конца рабочего дня всего тридцать минут. Но хорошо, что подруга отвлеклась от нее, а то с ее цепким взглядом, того и гляди, догадается еще и о беременности.

Девочки еще минут пять не могли успокоиться, сыпали догадками, кто такой да к кому приехал. А на их этаже открылся лифт, и по этажу пошел гул, Серафиме пришлось оторваться от изучения отчетов.

Первым, что увидела девушка, были красивые, упругие бутоны белых роз. Она еще подумала, что они как снег в Косогорах, а вот дальше начали происходить чудеса.

— Мужчина, вы кого-то ищете?

— Нет, я уже нашел.

Уверенный шаг, на стол Серафимы опускаются белоснежные розы, а Терехов не может насладиться реакцией Булки на его появление. Его сегодня не хотели выписывать, хоть и обещали, а он не выдержал и сбежал. Пришлось, конечно, снова напрячь Павлика, но такая у него работа.

Семен решил, что его женщина достойна самого лучшего, как минимум, чтоб за ней на работу заехал её мужчина. А в том, что Серафима его женщина, сомнений не было никаких уже давно. Для этого он даже за целый год впервые посетил барбера, подстригся, привел себя в человеческий облик, а то действительно был как дровосек из леса.

— Се… Се… Семен?

— Привет. Ты ждала кого-то другого?

— Я… не… не… нет.

— Собирайся, поехали домой, жду в машине.

Терехов любил эффектные сцены. Пусть теперь знаю все, что эта Булка несвободна, пусть кусают локти и корчатся в муках.

И он любил эту женщину — со всеми ее мнимыми комплексами, которые он обязательно вытрахает из нее и заласкает до оргазмов все сладкие местечки своей Булочки.

В офисе повисла тишина, лишь было слышно, как гудят системные блоки, и кто-то из коллег вздохнул. Мужчина, слегка хромая, пошел к лифту, его провожали долгими взглядами, а Серафима думала, что сейчас ее разорвет от счастья, а коллег — от зависти.

Семен был такой… такой красивый и мужественный. Рубашка, брюки, короткое пальто нараспашку, аромат парфюма и роз.

Ей точно не снится все это? Все реально?

— Вот это да… офигеть, Виноградова, ты понимаешь, что сейчас по фирме пойдут такие слухи, что ты обязана все рассказать! — Юрашкинапрошептала в самое ухо, вцепилась в плечо девушки.

— Я ничего никому не обязана.

Сима ответила громко, потрогала пальцами белые бутоны роз, улыбнулась, ей никогда такие цветы и в таком количестве не дарили.

Да, теперь Серафима была обязана быть только счастливой.

Постельный режим и нежные нежности

— Семен, постой.

— Сим, он и так стоит всю дорогу, куда дальше-то?

Терехов отрывается от губ Серафимы, часто дышит, ребра все еще болят, да и все внутренности, доктор не хотел его выписывать, но он практически сбежал. Пообещав вести себя хорошо и соблюдать постельный режим.

Эффектное появление у Булки в офисе отняло много сил, Семен не знал, как пройдет эта ночь, но его сексуальный голод по этой женщине выше всех рекомендаций врачей и ворчания Павлика.

И вот сейчас, после того как он тискал ее в машине на заднем сиденье под смущенными взглядами своего заместителя, как залезал руками под шубку и мял пышную грудь, ему говорят: «Постой».

— Сима, это бесчеловечно, я больной человек, потрогай, как стоит. И доктор настаивал на постельном режиме.

Они были в темной прихожей квартиры Терехова, Серафима никак не могла выровнять дыхание, этот невыносимый дровосек был очарователен в своей пошлости, наглости и откровении. Это обезоруживало.

Букет роз уже лежал на полу у их ног, верхняя одежда валялась там же. Но им нужно поговорить, прежде чем отключится мозг, и возьмут верх другие инстинкты.

Семен схватил девушку за руку, приложил к своему паху, Сима простонала, понимая, какой он уже огромный, и как она его на самом деле хочет. А это его «потрогай» — так же было в деревне, Семен тогда наглым образом заставлял почувствовать всю мощь его желания.

— Что не так, Булка?

— Все так, но… но я хотела кое-что сказать.

— До утра не подождет? Пошли в кроватку, первый раунд будет точно быстрым, потом перекусим — и за второй.

Большие и горячие ладони Семена шарили по женскому телу, вот он уже задрал кофточку, начал расстегивать лифчик, сам при этом целуя шею, нашептывая все эти пошлости.

— Тебе только секс от меня нужен?

— Нет, мне нужна вся ты, все твои сладкие сладости и вкусные булочные вкусности.

— Семен! Мы даже толком не знаем ничего друг о друге.

— Я все потом расскажу, как упал с велика в семь лет, как целовался первый раз с мамкиной подружкой и как угнал мопед у соседа в семнадцать.

— С подружкой мамы? Это правда?

Серафима хотела услышать другие слова, что он ее любит, что хочет быть рядом, но, может, девушка слишком много ждет. Они знакомы всего месяц, господи, только месяц, а столько уже всего произошло. Никто не делает предложение через месяц.

Ну вот, Сима уже начала накручивать и фантазировать. А этого не стоит делать, нужно расслабиться, получить удовольствие и не время давить на мужчину, ему и так досталось.

Серафима была странной, то отвечала с жаром на поцелуй, то задумывалась. Семен хотел уже усадить ее в кресло, просто поговорить, но когда ее упругие груди легли в его ладони, член в трусах дернулся, дал смазку, а в ушах зашумела кровь.

— Булка, все потом, пошли в кроватку, сил моих нет, как хочу тебя.

Дальше была суета, одежда летела на пол, не выпуская девушку из рук, Семен вел ее в спальню.

— Господи… господи… Семен… м-м-м-м-м…

Когда трусики Симы полетели в сторону, а мужчина коснулся ее обнаженной плоти, девушка вскрикнула, вцепилась в его плечи, повела бедрами. Терехов скрипнул зубами, прикусил сосок.

— Такая мокрая девочка, Булка, не могу больше, иди ко мне, я сейчас никакой любовник, только лежа. Иди сюда.

Семен ложится на кровать, подкладывает под голову маленькую подушку, тянет девушку на себя, в свете отражающихся в окне огней ночного города она такая красивая.

— Ох ты, черт… девочка… о боже мой… малышка, да… да, моя сладкая.

Серафима опускается к паху, ведет несколько раз ладонью по члену, сжимает его, а потом облизывает головку и сразу берет глубоко в рот. Вынимает, вновь облизывает, посасывает. Течет при этом еще больше сама, хочет сама себя коснуться, но не делает этого.

Это как-то дикий восторг — слышать эмоции мужчины, знать, что он при ласках, что она ему дарит, сходит с ума от удовольствия. Это реально заводит.

А еще гормоны, они кипят в крови, и Серафима сейчас как голодная дикая самка, готовая заниматься сексом до исступления, пока не получит желаемого, пока не будет полностью удовлетворена.

— Сима… Сима остановись, я сейчас солью тебе в ротик, иди ко мне, хочу вылизать твою девочку.

Серафима останавливается, ее колотит от возбуждения, она легко перешагивает через Семена, теперь его голова между ее ног. А когда она оседает на его губы, задерживает дыхание, ведет бедрами, трется клитором.

А Терехов натирает его языком, причмокивает, засасывая, слушая стоны удовольствия своей любимой женщины, готов кончить уже от этого. Просто излиться себе на живот, не прикасаясь к члену.

Симе нужно совсем немного, плоть так изголодалась по этому мужчине, по его губам, словам и ласкам. Клитор становится больше, Серафима увеличивает трение, придерживая грудь, сдавливает соски, кончает, протяжно стонет, почти хрипит.

Проходит несколько секунд, девушка спускается ниже, вновь берет член в руку, он влажный, огромный, ласкает яйца.

— Булка… не томи.

Трется о твердый ствол влажными половыми губами, а потом медленно оседает на него, принимая весь, начинает раскачиваться.

— Да… дьявол… сожми меня своей малышкой… да, Сима, двигайся… еще… вот же сука… как же хорошо…

Было нереально хорошо, Терехов понял, они подходят друг другу как кусочки мозаики. Ему стоило пройти через все, чтоб найти именно Серафиму, встретить ее в Косогорах, полуголую, моющую полы, и возжелать по-дикому.

Сима старалась двигаться бережно, помня о травмах Семена, оперлась ступнями, начала насаживаться сильнее. До самого основания члена, который стал еще тверже, а его набухшая головка упиралась так глубоко, что хотелось плакать от удовольствия.

Эмоции переполняли, Терехов был готов уже кончить, яйца стали каменными, а Сима так сладко сжимала его, орошая своим соком, что сил не было терпеть.

— Булка… не могу больше… не могу, — Семен прохрипел, сжал зубы, наблюдая, как Сима держит свою грудь, как стонет, трахая себя его членом.

Сперма упругими струями вырвалась наружу, Серафима почувствовала это, мышцы влагалища сократились, по телу разлился жар и пронеслась дрожь. Они кончали одновременно, Терехов накачивал свою Булочку спермой, а она принимала ее, дрожала всем телом.

— Господи… м-м-м-м-м…

— Больно, да? Извини.

Серафима совсем забыла о травмах мужчины, оперлась на его грудь, которая была плотно обмотана бинтами.

— Ничего, иди ко мне, дядя Сема так до свадьбы не доживет, перед глазами искры, и голова кружится.

— До какой свадьбы? — Серафима напряглась, слезла с Семена, эйфория оргазма как-то сразу прошла.

— Надеюсь, золотой.

— Я не поняла, ты женат?

— Уже нет, но надеюсь, что скоро снова буду. Не думал, что буду произносить такие слова вслух еще когда-нибудь.

— Значит так, да? Значит, я тут его выхаживаю, удовлетворяю, волнуюсь, стараюсь не переломать еще больше ребер, а у тебя свадьба?

— А давай ты снова подерешься с Клавой, только, чур, голая, как в тот раз.

Серафима пылала праведным гневом, она сейчас была готова сама свернуть этому веселому бородатому дровосеку шею.

— Да пошел ты!

— А ну, стоять!

— Отпусти меня! Отпусти немедленно!

Терехов сцепил зубы, не дал девушке встать, опрокинул на кровать, прижимая к себе.

— Ты такая сексуальная, когда сердишься.

— А ты скотина!

— А это наша первая ссора, но даже она меня возбуждает, — он потерся пахом о бедро, укусил за грудь.

— Ты невыносим!

— Отвратительный.

— Ужасный!

— Скотина, маньяк и извращенец.

— Да, все именно так.

— И я люблю тебя.

— Да, ты любишь… что? Что ты сказал?

Виноградова обмякла, гнев сменился сентиментальностью, на глаза навернулись слезы. И как в таком огромном, брутальном, даже жестком мужчине умещается все это?

— Булка, ты станешь моей женой?

— Женой?

— Еще раз переспросишь, затрахаю до обморока, как поправлюсь, сейчас сил мало.

А вот сейчас был самый нужный момент, чтоб открыться и признаться во всем Серафиме. Девушка молчала слишком долго, Терехов уже начал нервничать, хотя такого за собой раньше не замечал.

— Я должна тебе признаться.

— Так.

— Это случилось совсем недавно, точнее, случилось давно, не так давно, но узнала я недавно.

— Так, так.

— Я беременна.

— Так, так, так.

— И это все?

— Ты — что?

Возбуждение спало, Терехов тряхнул головой, улыбнулся, информация доходила плохо.

— Я люблю тебя.

— А до этого, что сказала?

— Что беременна, осенью у нас будет ребенок.

— Мальчик.

— Почему мальчик?

— Ну не девочка же.

— А если девочка?

— Назовем ее Ефросинья.

— Сдурел?

— Для Косогор самое то.

— Нет.

Никто и не подумал, почему они вдвоем так легко перешли на выбор пола и имен. Может быть, потому что сейчас это было важнее предложения руки и сердца? Или важнее ссор не из-за чего?

— Так ты выйдешь за меня, третий раз спрашиваю?

— Да. А где кольцо?

— Завтра будет, не хотел Павлику поручать такое ответственное задание.

— А когда свадьба? — Серафима улыбалась, гладила Семена по голове, перебирая пальчиками волосы, в его объятиях было так уютно и тепло, что ей хотелось мурлыкать кошечкой.

— Завтра.

— Так быстро?

— Не люблю тянуть.

Терехов считал, что мужику не стоит тянуть, зачем ждать месяц то, что можно сделать завтра за десять минут? А всю эту мишуру с платьем и гостями он Булке устроит потом, если она захочет.

— А расскажи, как ты целовался с подружкой мамы? А может, и не только целовался?

— Не только. Я покажу.

Семен этой ночью показал гораздо больше.

Радостная встреча и нежданные смотрины

— Симочка, солнышко, как же я рада вас видеть, деточки мои! Родненькие!

Тетя Зоя причитала со слезами на глазах, отчего вызывала умиление у приехавших гостей. Старушка первым делом кинулась не к родной племяннице, а на широкую грудь Семена, мужчина не был готов к таким нежностям, но ответил.

Серафима улыбнулась, Павлик помог занести пакеты с гостинцами из города, Гром как заводной кружился рядом, стараясь лизнуть в лицо хозяина.

Все-таки хорошо было в Косогорах, свежий воздух, от которого у девушки начинала кружиться голова, а может, это от любви и страстных взглядов ее мужа.

Они поженились, как и обещал Семен, но не на следующий день, тогда Симу тошнило, Терехов не знал, что делать, каждый час звонил в скорую и спрашивал, как быть.

Было мило и забавно.

Торжество случилось через две недели, аккурат ко Дню защитника Отечества, Виноградова Серафима стала Тереховой и обладательницей красивого колечка с бриллиантом.

Даже нашла белое платье в греческом стиле в пол с умопомрачительным декольте, Семен чаще смотрел именно на грудь, чем в счастливые глаза невесты.

На торжестве были Ольга Юрашкина и Павлик, больше Серафима никого не звала. Пусть это будет мелко и по-детски, но девушка не хотела видеть в свой самый значимый день жизни тех людей, которые ее ни во что не ставили.

Она сообщит им потом, а может, и не будет, это её жизнь, её свадьба, её мужчина, её безграничное счастье. И портить настроение недовольными лицами родственников не было никакого желания.

— Так, девочки, вы разбирайте пакеты, мы с Павликом ко мне, надо дом протопить и баньку. Да, Булка? Буду жарить тебя, как в тот раз.

— Булка? Что за Булка?

— Тетя Зоя, это Семен шутит. Как ваше здоровье? Как сердце? Пойдемте. Сема, уйми пса, он сейчас меня раздавит.

— Да, да, Семушка, этот паразит моему гусю лапу откусил.

— И гусь без ноги ходит? — Павлик почесал затылок, удивленно посмотрел на мелкую старушку.

— Да бог с тобой, милок, ходит на двух лапах, но хромает. У нас на ферме ветеринар Светочка, она и поставила на лапы бедолагу моего.

— Да не нужно было с ним возиться, голову бы отрубили и в сотейник, дел на пять секунд.

Сима икнула, представляя, как летит гусиная башка в сугроб, стало жарко и затошнило. Семен громко засмеялся, толкая Павлика в плечо, а вот тетя Зоя внимательно разглядывала Павлика.

— Все, пойдем, а то сейчас наслушаешься небылиц деревенских, Гром, Павлик, за мной, снег еще надо откинуть.

Когда мужчины ушли, а пакеты были разобраны, тетя Зоя хитро улыбнулась и схватила девушку за руку.

— А я ведь как знала, как знала, что вы созданы друг для друга, но Семушка слишком долго сопротивлялся, да и отойти ему надо было от пережитого, подождать, чтобы затянулись старые раны.

Серафима понимала, о чем она, смущенно улыбнулась, казалось, что женщина видит ее насквозь и читает мысли. Может, у них в родне ведьмы какие были или колдуны?

— А то, что матери не сказала правильно, уж больно она завистливая, а сестренка гадкая, всегда, когда приезжала, у меня куры нестись переставали.

Точно, Сима вспомнила, было такое, и не раз.

Тетя заглянула в глаза, стало тепло на душе, а когда накрыла своей сухой ладошкой ее кисть, так совсем стало хорошо.

— Мальчонка будет, славный такой, озорной, весь в отца.

Серафима заплакала, но это было от счастья, закивала.

— Вовремя я укатила на медосмотр, ой вовремя.

— Так это ты все подстроила?

— Не подстроила, а угадала со временем, это разное.

— А если бы Семен не обратил на меня внимание? Если бы вообще уехал?

— Чтоб на одинокую, такую красивую и беспомощную, да не обратить внимание, это надо совсем слепым быть! Семушка хоть и странный, но не такой. Я ради этого любимым гусем пожертвовала.

Тетя Зоя удивила, от милого причитания до уличного сленга переход был моментальным. Вот старушка удивила, купидон в платке и валенках!

— Так, ну давай, не сиди, накрывай на стол, мужики придут голодные, у меня почти все готово. Осталось салатики настрогать.

Строгали быстро, мужики вернулись через час. Пока усаживались за стол, а Семен смахивал со своих настоек и наливок пыль, тетя Зоя снова внимательно разглядывала Павлика, задавая ему вопросы, как опытный следователь.

— Павлик?

— Да.

— У тебя как фамилия?

— Соколов.

— А лет сколько?

— Тридцать два.

— Женат?

— Нет.

— Был?

— Нет.

— Дети?

— Нет.

— Точно?

— А что за вопросы, Зоя Ильинична? Ой, салат вкуснейший, ложку готов проглотить.

— Погоди, ложку не надо, вытаскивать трудно. А зарабатываешь ты сколько?

— Тетя Зоя, правда, что за вопросы моему заместителю? Зарабатывает он хорошо.

— Да, хорошо, только отдыхаю мало, начальство держит в кабале, как крепостного. А крепостное право, так-то, давно отменили.

— Ай-яй, и не стыдно тебе, Семушка, парня такого, молодого да красивого, эксплуатировать?

Семен разлил наливку, взял стопку, поднялся, поправил джемпер, он должен был сказать тост, снова сказать при всех своей любимой женщине, своей жене, что любит ее, уважает соседку, ценит Павла.

— Хочу сказать спасибо вам, что вы все есть в моей жизни. Что Серафима приехала к тетушке, что мыла полы в одних трусах, а потом без них бегала по деревне. Что она пришла ко мне, а я уже не мог отпустить эту невероятную женщину. Спасибо тете Зое за то, что она сватала мне свою племянницу, а я так долго сопротивлялся.

— Так дурак, прости господи.

— Еще какой дурак. Спасибо судьбе, что она порой дает нам людей — не родных, совсем посторонних, которые становятся самыми близкими.

— Сем, я сейчас заплачу.

— Плакать будешь ночью, я буду любить тебя сильно. Спасибо Павлику, что всегда помогал и не давал упасть духом, мы тебе найдем невесту, не переживай.

— Я не переживаю. Мне не надо невесту.

— Кстати, о невесте, — тетя Зоя влезла, мужчины выпили, Серафима хлебнула компот. — Есть у меня на примете ну до чего славная девочка — и умница, и красавица, и хозяюшка.

— Что за девочка? Местная? — Семен спросил с набитым ртом, жрать хотелось ужасно, а в предвкушении ночи силы были нужны богатырские, он обещал жене любить ее долго.

— Светочка.

— Это продавщица из сельмага?

— Ой, да тьфу на тебя, там пробы ставить негде, и зовут ее Жанна, у нее отец цыган, мать тридцать лет назад украл, а потом вернул, вот Жанка и родилась.

— А, точно, такая — вся в золоте.

— Как у вас, однако, здесь весело, — Павлик с Семеном выпили по второй, в груди разлилось тепло, и ему стало уже интересно, что там за цыганская дочь и умница-красавица Светочка.

— Светочка — она ветеринар с фермы, золотые руки, она моему гусю лапу лечила после того, как оглоед Гром его чуть не сожрал, паразит паразитный.

— А, такая рыжая, с титьками.

— Семен!

— Ну, там реально титьки, Сим.

— Красивая девочка, умная, веселая.

— Павлик, все, ты обязан с ней познакомиться, пьем еще по одной и зовем Светочку с титьками к нам. Давай, вздрогнули.

— Я не готов к Светочке, и вообще — у меня есть девушка.

— В каком месте у тебя есть девушка? Я о ней ни разу не слышал.

— Потому что я день и ночь на комбинате, а потом этот пожар и вся суета.

— Ничего, сейчас все исправим. Тетя Зоя, звони Светочке, а тебе, Павлик, отпуск пять дней, хватит за глаза узнать, где в коровнике теплые места. Моя соседка плохих девочек не посоветует, да, Булка?

Семен подмигнул, обнял Серафиму, поцеловал в висок. Но не успели приступить к горячему, как в дверь постучали, а потом она резко распахнулись. Сквозь клубы холода в прихожую вошла девушка и остановилась.

— Здравствуйте, тетя Зоя, что случилось? Гром опять погрыз птицу?

Гром, лежавший у печи, услышав свое имя, поднял голову, зевнул, показывая пасть с белоснежными клыками.

— Светочка, ты проходи, деточка, проходи, не стой у порога.

Светлана поправила короткую курточку, не прикрывающую ягодицы. Она, как была — в теплых легинсах и футболке, по первому звонку милой старушки бросилась спасать живность. Надев лишь валенки и ярко-оранжевую шапку с помпоном.

Пока бежала, прихватив с собой лишь саквояж с инструментами, непослушные локоны выбились наружу. А нарвалась на застолье и внимательные взгляды незнакомых людей. Их было двое: милая блондинка и молодой мужчина с лохматой челкой светло-русых волос. Остальных Света знала — бабу Зою и Семена Терехова.

— Так, с гусем все нормально.

— Пока да, но завтра мы его сожрем, — Семен громко засмеялся, толкнул Павлика в бок и обнял Серафиму.

— Светочка, ты не слушай его, проходи за стол, у нас тут свадьба.

Светлана сняла шапку, было жарко, футболка под курткой прилипла к спине, она даже не собрала волосы и вообще не накрашена и не одета для застолья.

— Павлик, поухаживай за дамой, не стой столбом, не позорь меня, — Терехов толкнул помощника. — Смотри, какая ягодка.

Девушка и правда была похожа на ягодку. Копна темно-рыжих волос, щеки румяные, как вишня на снегу, вздернутый носик, пухлые губки. Павел не мог понять, это его так повело от ягодной наливки или от появления Светочки?

Мужчина поднялся, чтоб действительно не сидеть в легком ступоре, девушка как раз в это время снимала курточку, отвернулась, чтоб повесить ее на крючок.

Футболка задралась, показывая всем округлые пышные формы, легинсы врезались в ягодицы. Терехов кашлянул, Сима отвесила ему легкий подзатыльник, Павлик уронил стул, тот с грохотом упал на пол, разбудив Грома. Пес вскочил, залаял, Света испуганно прижалась к стене, схватившись за левую грудь, там, где часто забилось сердце.

— Фу, окаянный, вот же балбес, а не собака. А ну, марш на улицу.

Поднялся шум, Павел быстро оказался у двери, открыл ее, выпроваживая Грома, а когда закрыл дверь, то оказался совсем рядом с гостьей. Он нее даже пахло ягодами, только он не мог понять какими.

Светлана смотрела на мужчину настороженно, прикусила нижнюю губу, одернула футболку — ведь так и побежала, в чем была дома. Этот городской ей не особо нравился, слишком смазливый, что ли, да и вообще от них ничего хорошего ожидать не стоит.

— Так, ну все, молодежь, давайте за стол и выпьем за знакомство, у нас тут неосвоенная вишневая наливка. Светочка, это Павлик. Павлик — это Светочка. Подняли и на брудершафт. За весну, что совсем скоро и за любовь.

Света удивилась, но ей не дали подумать, тот самый Павел улыбнулся, ловко переплел их руки, девушка поддалась, выпила залпом. Во рту вспыхнул огонь, жар ушел в грудь, а губы накрыли поцелуем.

— И правда как ягодка.

— Что?

Света хотела оттолкнуть парня, совсем она не такая, чтоб целоваться с первым встречным, да и рука у нее тяжелая, их местный тракторист все еще помнит, как она приложилась к его физиономии.

Вот если бы Светочка это сделала, то ее судьба сложилась бы совсем иначе. Скорее всего, она бы еще много лет была бы скучной и однообразной. А этот поцелуй, оставивший вкус вишни на губах, решил многое.

Но это уже совсем другая история.

Эх…Павлик, Павлик

Май

— Сема. Семен, ты где? — Серафима проснулась от шума, что-то где-то упало, загремело, но не разбилось, и это уже радовало. — Сема-а-а-а, чем ты занят?

Сима посмотрела на свое обручальное колечко, оно так красиво сверкало в лучах майского солнца, что заливало всю спальню через окно. Они забыли вчера задернуть шторы, Семен был голоден и неутомим.

После недельной командировки он, как молодой жеребец, неутомимо и неустанно исполнял свои супружеские обязанности, да так, что Серафима сорвала голос.

Девушка была совсем обнаженная, лишь прикрыта тонким одеялом, слушая шум из кухни, посмотрела на часы, уже было десять утра. Погладила выпирающий живот, малышу уже шел пятый месяц, Сима, конечно, поправилась, и грудь стала больше, и девушка все больше сокрушалась по этому поводу.

Но муж каждую ночь действиями убеждает ее в том, то она самая желанная, любимая и сексуальная на свете. Между ног немного саднило, раздвинула колени, провела пальчиками по влажным половым губам. Вчера после последнего оргазма, как смогла, вытерла себя влажными салфетками, но рядом с мужем она возбуждалась постоянно.

— М-м-м-м… вот же…

Сима задела клитор, по телу прошел легкий разряд тока, убрала руку, не хватало еще удовлетворять себя, как она это делала неделю, пока его не было. Теперь пусть будет добр, сам этим занимается.

— А вот и я.

Сима приподнялась на локтях, одеяло соскользнуло, обнажая грудь, Терехов, стоящий голым в дверях, сглотнул слюну, чувствуя, как начинает возбуждаться при взгляде на сочные груди своей жены.

— Я очень рада, что с тобой все хорошо. Судя по звукам, могло случиться всякое.

— У меня завтрак в постель.

— И красивый фартук.

— Да. Нравится?

— Очень, и что там у тебя? Мы очень голодные, — Сима снова погладила животик, а Терехов не мог налюбоваться своей Булочкой, теперь уже с начинкой.

И как он жил без нее? Не понимает и уже не помнит это время. Сначала разменивал себя на мишуру, потом ушел в отшельничество, культивируя в себе боль, злобу и обиду. Но наверное, нужно было пройти через все это, чтоб потом обрушилось такое огромное счастье.

— Чай, бутерброды с сыром и домашней колбаской и еще пирожки тети Зои.

— С капустой?

— Нет, с капустой съели вчера, остались с яблоком.

Серафима облизнула губы, потом накрыла грудь рукой, сдавила сосок, ей нравилось провоцировать мужа и видеть в его глазах голод по ней.

— Булка.

— Да.

— Ты меня провоцируешь?

— Да. Иди потрогай, какая я уже мокрая. Практически булочка с джемом.

Семен чуть не запнулся, его жена засмеялась, он был таким забавным, а еще красивым, большим, сильным, снова оброс и сейчас опять походил на дровосека.

Симе порой казалось, что нельзя так сильно любить мужчину, но ничего не могла с этим поделать. Любила, ждала, ревновала, но Терехов сам попросил ее уволиться, взял в штат к себе, а потом отправил в декретный отпуск досрочно.

Проблемы с бывшей женой, с поджогом комбината и покушением были практически решены, женщина и ее соучастник получили все согласно пунктам Уголовного кодекса. Молодожены даже успели слетать в свадебный отпуск, а когда вернулись, Серафима все-таки сообщила родственникам об изменении в личной жизни, они были в шоке.

У них даже было знакомство, обед вышел скомканным и нервным, но Семена это мало волновало, как и его жену. Мирослава кусала губы, даже сделала акцент на том, что она не понимает, как такой мужчина мог полюбить такую женщину. Но Терехов поставил ее на место, объяснив, что ей с куриными мозгами не понять.

— Так ты идешь?

И вот уже поднос стоит на прикроватной тумбочке, фартук летит на пол, следом за ним одеяло, а Семен уже ласкает пальцами свою Булочку между ног и целует грудь.

— Господи, Семен, как же хорошо, я стала озабоченная, это все беременность.

— Мне нравится, давай ты будешь беременная всегда?

— Нет… а-а-а-а-а… господи… потрогай так еще.

Семен массирует круговыми движениями пальцев клитор, потом резко проникает двумя во влагалище, снова вынимает, массирует, проникает. Девушка откинулась на подушки, придерживает живот, до утреннего оргазма осталось совсем немного.

Соски торчат, их покалывает, половых губ касается язык мужчины, Сима вскрикивает, раздвигая ноги шире, давая доступ своему мужчине к каждой частичке своего тела.

Терехов всегда дурел от этой киски, готов вылизывать часами, хотел сделать сюрприз, приготовил завтрак, но развратница Булка его соблазнила. Член стоял колом, совсем не уставший за ночь, когда он сношал ее то медленно, то быстро, меняя позы, каждый раз доводя до оргазма.

— Да… да… да… а-а-а-а-а…

Булочка кончала, давая еще больше влаги на его пальцы, а у самого Терехова яйца готовы были лопнуть. Быстро поднялся, требовательно поцеловал в губы, устроился между бедер Симы, присаживаясь на свои колени. Провел несколько раз набухшей головкой по киске, а потом медленно вошел, чувствуя, как она сжимает его изнутри, как эта сладкая девочка просит его спермы.

Терехов думал, его хватит надолго, но утром долго он не мог. Неглубокие движения, чтоб не навредить, мужчина смотрит, как колышется грудь Симы, как она стонет, облизывает губы, придерживает ее. Кончали вместе, Семен напрягся, сперма выплескивалась толчками, Серафима протяжно простонала, находясь в некоем забытье эйфории.

— Люблю тебя, Булка.

— И я тебя, милый.

— Эй, есть кто? Хозяева! У вас там Гром с ума сходит, роет подкоп в баню.

— Черт!

— Нет, это тетя Зоя.

— Чего ей надо-то?

— Не знаю.

Чета Тереховых засуетилась, Семен соскочил на пол, кидая на Симу одеяло, а на себя быстро надевая фартук, прикрывая наготу и все еще торчащий член.

— О, вы здесь. А чего молчите? Спите?

— Да нет, вот — завтракаем.

Семен покраснел как школьник, как-то было неловко перед соседкой светить задом, попятился к стене. Серафима поправила волосы, вовремя успев прикрыть все свои прелести.

— А чего едите? Бутерброды? Ужас какой, айда ко мне, у меня сырники и кашка рисовая из печи. Для ребеночка-то всяко полезнее, чем это.

— Да, хорошо, тетя Зоя, мы скоро придем, минут через пятнадцать.

— Через пятнадцать все остынет.

— Тогда десять.

— Жду.

Старушка бодро вышла, Семен с Серафимой посмотрели друг на друга, засмеялись.

— А я чего приходила-то?

— Чего?

Энергичная тетя Зоя вернулась, прекратив смех.

— Павлик-то твой кобель оказался.

— Кто кобель?

— Павлик. Девка страдает, а он как укатил, так и нет. Нет, так у нас не делается, мужик должен быть мужиком и отвечать за себя и поступки. Так, Семен?

— Так.

— Светочка — девочка хорошая, не какая-то там «прости господи», язык не поворачивается назвать бранным словом. А этот кобеляка поматросил и бросил, а ей чего?

— Чего?

— Самой все расхлебывать?

— Что расхлебывать?

Терехов не понимал, в чем его упрекает соседка, моргал глазами и открывал рот, глотая воздух. В том, что его шустрый Павлик оказался шустрым в другом деле и как-то некрасиво поступил с девушкой? И она что — забеременела?

— Вот это ничего себе!

— А вот так, Семушка, вот так и выходит. Ты там ему профилактику мозгов устрой или привози, дай адрес, я этим займусь.

— Я сам, теть Зой, сам.

— Ну вот и ладненько, — соседка за секунду сменила настроение, улыбнулась, поправила на плечах модную жилетку. — И давайте, это, трусы надевайте и ко мне.

— Я не поняла, что это было? Павлик обидел Светочку?

— Сам не понял.

— Какой ужас, я бы с ума сошла.

— Булка, только без нервов, это вредно, слышишь?

— Вот же кобель.

— Булка!

— Я сейчас ему сама позвоню и навешаю люлей.

— Булка, нет, я сам, по-мужски. А мы должны выбрать имя малышу.

Семен отвлек жену от скандала, Павлик, конечно, огребет, но он это сделает жестче.

— Имя?

— Да. Как тебе Макар?

— Серьезно? Макар Семенович? Может, Андрей?

— Держи х… бодрей.

— Это нечестно.

— Собирайся, каша с сырниками ждут, а то наш полутораметровый купидон и сваха прибежит снова.

За разговорами и выбором имени им было легко и хорошо вместе. И кто бы, на самом деле, мог подумать, что двое людей встретятся под Новый год в маленькой деревне?

А все потому, что милой старушке так захотелось сделать их счастливыми. Но счастья должно хватить на всех и Светочка не исключение.

"Сокол для Ягодки"

— Света! Свет! Светка, ты где?

Женщина в высоких резиновых сапогах бодро шлепала по грязи, остановилась, сняла платок, вытерла пот со лба, заглянула в открытое окно.

— Света, там такое дело, у Парамоновых козу третий день рвет! Ты где?

Даже сквозь музыку в наушниках было слышно этот крик. Света выругалась про себя, сунула ложку вареной гречки в рот, запила кефиром.

Было все отвратительно невкусно, несолено и несладко, но Света добросовестно жевала, прикрыв глаза, пытаясь расслабиться в свой положенный по трудовому законодательству обеденный перерыв. Ей казалось, что на гречку ее организм уже выработал защитную реакцию, и ее начинало тошнить.

Но Светочка худела.

Количество попыток перевалило за двадцать, но вес все стоял на месте, либо снижался, но потом все равно прибавлялся, и весы показывали девяносто килограммов, это было до слез обидно.

Светлана Калинкина в возрасте двадцати пяти лет имела очень яркую внешность. То, чем она гордилась, было выше пояса, точнее, это была голова с пышной копной темно-рыжих вьющихся волос, зеленые глаза и красивая улыбка.

На этом все.

Оглавление

Серафима, Косогоры и мокрые полы

Гусь в яблоках и пышные булочки

Распутство, рукоблудство и тесный халатик

Самогон, профилактика ОРВИ и кухонный стол

Не джентльмен и леди без трусов

Голубоглазый охранник, обман и сомнения

Челентано мне в помощь

Вкусный пирожок

Во всем виновата наливка

Ватные штаны и нежданные гости

Чужой теленок и барин сегодня добрый

Лес, кладбище, луна…романтика

Банные процедуры

Пять минут…пять минут…

Дровосек или принц?

Тоска, тошнота и прочие гадости

Огонь, пепел и лед

Две красивые полоски

Богатырь и булочки с маком

Соленые огурцы и пошлости

Детектив и белые розы

Постельный режим и нежные нежности

Радостная встреча и нежданные смотрины

Эх…Павлик, Павлик

"Сокол для Ягодки"