Бог бросил кости. Том 2 [Роман Литий] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Бог бросил кости. Том 2

IV. Глава 1. Дары

«Нет. Я отказываюсь называться Вторым Наблой…»

«Он верил тебе! Верил как другу, как родному отцу! Откуда в тебе столько жестокости, чтобы так с ним поступить?..»

«Очень скоро я постигну всемогущество. Я стану настоящим богом… Скоро я обрету силу дать тебе зрение. Осталось совсем немного»

Человек вскрикнул от резкой боли, когда два стальных шипа пригвоздили его за плечи к стене. Схватившись за один из них обеими руками, он попытался выдернуть его, но лишь глубоко рассёк свои ладони.

— Кто ты… Как у тебя получается это делать…

Молчаливая тень лишь приближалась, окутанная густой чёрной дымкой. Мерный стук знаменовал каждый второй её шаг.

— Ты не посмеешь убить меня, — голос человека вздрагивал. — Я четвёртый из Вершителей Собора. Мы знаем кто ты, и если тронешь хоть одного из нас…

Тень, похоже, и не думала останавливаться.

— Ты знаешь, что случится с тобой, стоит тебе бросить вызов Собору! Тебе не поможет ни ум, ни связи, ни твоя непонятная сила! — Человек панически рвался в стороны, но шипы не пускали его. — Во имя Наблы, ты сумасшедший! Тебе не…

«Ты отнимал и даровал жизни так, будто все они твои. Тебе ли сокрушаться о том, что кто-то решил думать так же?»

***

Агмаил парил, невесомый, в градиентной сфере, ограждающей его от действия гравитации. Под ним не было опоры, но он скрестил ноги, будто сидел на полу, и длинные ткани его одеяния, обволакивая его фигуру, парили вокруг белым туманом. Агмаил медитировал, и из его памяти поднимались голоса и образы давно забытого прошлого. Ужасного, тревожного прошлого.

Он открыл глаза, и волей его разума градиентная сфера плавно раскрылась, опуская Бога Разума на пол. Подошвы его коснулись мрамора, позволив облаку белой ткани опуститься, проясняя очертания самого могущественного человека на Кубусе. Свет из широкого окна вытягивал все предметы длинными причудливыми тенями. Агмаил повернулся к свету спиной и направился к двери.

В галерее обители Агмаила двенадцатью колоннами выстроились Железные Рыцари. Половина из них представляли Кубус, другая — Левен, и, как ни удивительно, все Рыцари Левена прекрасно знали Персиваля в лицо. Персиваль же в ответ старался не подавать виду, что из всех тридцати представителей Левена знакомой можно было назвать только Линис, капитана девятого отряда — и то с очень большой натяжкой. Все Рыцари терпеливо ждали появления Бога Разума: тот обещал дать им важное объявление.

Дверь, от которой вела широкая нисходящая лестница, вдруг разбилась на мириады осколков. Все они вразнобой перевернулись, сверкая гранями, и Бог Разума явился перед вновь ставшей целой поверхностью метапластовой двери. Персиваль ощутил странную тоску, увидев Франца в таком обличье — небесная, величественная мантия, стального оттенка волосы, опускающиеся на плечи, и трость, на которую он не опирался, но держал в руках. Ясные аметисты глаз сверкнули в солнечном свете, озарявшем галерею, и Бог Разума печально улыбнулся.

— Друзья мои, — голос Агмаила эхом пролетел через галерею. — Вот и настала эпоха, в которой Айлинерон столкнётся с самым опасным врагом за всю свою историю. Почти три тысячи лет мы ждали этого часа, готовились к нему, тренировали тело и дух. И вот, настало время проявить себя, показать, чему мы научились за это время, и отстоять Анрион, пусть даже ценой собственных жизней. Вы — лучшие из лучших, чьи чувства чисты, а разум ясен. Ваше мастерство ведения космического боя станет величайшим страхом тех, кто покусился на дорогое нам. Но прежде, чем вы поведёте Айлинерон в бой, я желаю преподнести вам мой личный дар.

Рыцари молчали. В душе каждого из них бушевала буря эмоций, но каждое слово Агмаила невесомым бальзамом смягчало тревогу и притупляло боль. Не нарушив тишину ни единым движением, Рыцари смотрели, как Бог Разума, будто воспарив над лестницей, спускается к ним. Агмаил приблизился к недвижимому строю и сказал:

— Ваша способность контролировать свой разум послужит вам проводником на пути к овладению силой Эйонгмера. Несколько дней назад наши инженеры в союзе с Робертом Мацело завершили разработку системы, которая позволяет контролировать поведение материи на уровне элементарных частиц. Возможности этой системы воистину великолепны, однако управлять ею напрямую пока способен лишь один человек в Анрионе, — Агмаил окинул взглядом присутствующих. — Но ненадолго. Я перестрою ваши тела, и вы станете проводниками силы Эйонгмера. Вашим разумам будет подвластна материя вокруг вас, и я уверен — вверяя эту силу вам, я провозглашаю неприятелю одну из величайших угроз, что мы можем исполнить. А теперь прошу вас — не сопротивляйтесь…

Агмаил бесшумно коснулся тростью пола и сложил ладони на переливающемся серебром шаре-набалдашнике. Закрыв глаза, он сосредоточился — это последнее, что успел увидеть Персиваль, прежде чем взгляд его затянулся белёсой дымкой, а слух опустел, не улавливая даже шума крови в собственном теле. Он потерял счёт времени, не чувствовал пространства, и даже память пропала, оставив разум Персиваля в абсолютном и бесконечном вакууме. Он бы испугался, но исчезли чувства, задумался бы — но не знал, о чём. Но самое главное — у него не было абсолютно никакого желания нарушать этот странный покой, в который его погрузило лёгкое покалывание в области затылка.

Персиваль открыл глаза. Агмаил всё так же стоял перед строем Рыцарей, но опирался на трость уже не так непринуждённо. Их глаза встретились в то же мгновение, как в сознании проскользнула мысль: «Попробуй». Разрешение на действие от Бога Разума.

Персиваль медленно поднял руку. Но теперь он не просто чувствовал, как мягкий воздух обтекает кожу, ему словно были ведомы движения каждой элементарной крупицы его естества. Персиваль чувствовал великолепный стройный хаос, который окружал его со всех сторон, он ощущал дыхание товарищей и вибрации пола под ногами. Он провёл перед собой ладонью, и в маревом инеевом облаке из воздуха перед ним возникла тонкая металлическая игла.

— Энергию на действие вы черпаете из тепла окружающего мира, — раздался голос Агмаила. — В противовес этому, как гласит второй закон термодинамики, в вашем теле, в малой берцовой кости разряжается зормильтоновский резервуар, который я имплантировал каждому из вас. Поэтому время от времени вам придётся пополнять его ресурс, чтобы и дальше пользоваться своей силой. Я разрешаю вам пользоваться моим даром так, как вы посчитаете нужным для защиты и процветания Айлинерона. Ступайте же, друзья мои, и принесите Анриону мир.

«Можешь остаться», — услышал Персиваль голос Агмаила, доступный на этот раз только ему.

***

Когда остальные Рыцари покинули галерею, Персиваль обратился к Агмаилу:

— Спасибо, мой Бог.

— Эти слова — вовсе не то, ради чего ты желал задержаться, — с улыбкой ответил Агмаил, подойдя к широкому окну галереи. — Мне ведомы твои тревоги, но злоупотреблять своей властью над разумами людей я больше не намерен.

«Больше», — заметил Персиваль в мыслях.

— Вы сказали, что управление эффектом Зормильтона — Мацело — это сила Эйонгмера, — сказал Персиваль, встав рядом с Агмаилом. — Значит ли это, что Эйонгмер — один из нас?

Сверкающие фиолетовыми искрами глаза прищурились в улыбке.

— Я знал, что ты заметишь этот намёк, друг мой, — ответил Бог Разума. — Да, всё верно. Эйонгмером станет один из вас, но кто именно — известно пока лишь мне.

— Выходит, эта роль заготовлена одному из нас с рождения? — предположил Персиваль, оценив вероятность верности своего суждения как близкую к ста процентам.

— Ещё до рождения, — Агмаил взглянул через стекло вдаль, на искрящуюся гладь океана. — Я спланировал появление Эйонгмера вскоре после того, как мы с ним возвели Кубус. Очень уместно будет отметить, что сила, которой ты отныне наделён, в своё время послужила орудием создания этого великолепного мира. Эйонгмер дал мне возведение Кубуса как проверку — способен ли я на большее, чем обычный человек того времени.

— Серанэт рассказал мне не так много о вашем прошлом, как мне хотелось бы знать, — Персиваль поднял ладонь, и в облаке тумана появилась ручка, которой он ловко крутанул в пальцах. — Я был бы благодарен, если бы вы поделились со мной своими воспоминаниями.

Взгляд фиолетовых глаз встретился со взглядом Персиваля, окатив того волной тревоги.

— А ты определился, что будешь делать с этим знанием? — неожиданно строго спросил Агмаил. — Это вовсе не та информация, которая поможет в борьбе с Атексетами, это память о той тьме и тех подлостях, которые творили люди на Ренектише не против общего врага — а друг против друга. Допустим, я покажу тебе свои воспоминания. Но будет ли тебе от них польза, не окажутся ли они очередной жертвой запретов на задворках твоего сознания?

«Вам больно об этом вспоминать», — короткая цепочка озарила Персиваля вполне определённым ответом.

— Вы всё правильно поняли, — взгляд Агмаила потускнел. — Не каждое решение на моём пути я принял верно, и не всё, что я любил, я сумел уберечь. Я обещаю поделиться с тобой своей памятью, Персиваль Алери — но лишь после того, как ты точно решишь для себя, что в тебе хватит безрассудства делать ставки столь же высокие, что делали Боги-Основатели в тёмные времена. Всю вашу жизнь я учил вас, как уберечься от тех ошибок, что оставляют неизлечимые шрамы, и если ты будешь следовать моему учению — избежишь моей судьбы. Моя память, Персиваль — это не щит для твоей души. Это всего лишь возможность впервые ранить её тогда, когда ты больше всего к этому готов.

Персиваль переломил в пальцах ручку, и она тут же рассыпалась на сверкающую пыль, а та превратилась в воздух.

— Тот, с кем вы поделитесь воспоминаниями, и станет Эйонгмером?

— Да, друг мой. Таков путь Зодчего Вселенной.

***

После получения звания Железного Рыцаря и силы Эйонгмера Лориан ушёл из обители Агмаила полным внутренних противоречий. Он ясно понимал, что все Рыцари догадались — легендарным Эйонгмером, Зодчим Вселенной, станет один из них. Скорее всего, кто-то особенный, кто отличается от остальных качеством, определяющим для судьбы Айлинерона. Но каким качеством?

Самым необычным из Рыцарей, очевидно, был сам Лориан. Появившись буквально из ниоткуда, он за год прошёл полный курс обучения Рыцаря и безупречно сдал экзамен на пилотирование Истребителем. Однако, если закрыть глаза на его историю, Лориан оказывался самым заурядным из всех шестидесяти человек, что стояли перед Богом Разума сегодня.

И кое-что ещё беспокоило Лориана ещё с того дня, как внезапно пропал Персиваль. Его битва с Тормонами закончилась в тот момент, когда появился Агмаил — и изгнанные существа, не видевшие солнечного света, склонились перед ним, испугались его. Вряд ли они обладали нейрами, технологией, которая даже людям на Дне была доступна лишь немногим — значит, они боятся Агмаила в таком виде, каков он есть: они боятся Бога Разума. И это могло означать лишь одно: у них была на то веская причина.

Двери Храма Шарка были закрыты — начало службы было ещё не скоро. Вспомнив тот день, когда Агмаил показал ему технические уровни, Лориан сосредоточился, и двери растворились в воздухе, пропустив новоиспечённого Рыцаря — а потом вернулись в первозданном виде. Лориан проследовал до чёрной тумбы у основания статуи Первого Наблы, догадываясь, что Агмаил не случайно касался её, открывая проход. Теперь, когда он мог чувствовать мир вокруг себя, он уловил, что внутри тумбы располагался рычаг — и с нажатием рычага статуя пришла в движение.

С каждым шагом по первому коридору технического уровня Лориан всё больше чувствовал незримое присутствие Тормонов: лёгкое движение воздуха, упавший с уступа обломок — теперь ничто не ускользало от его внимания. Лориан чувствовал страх, и вместе с ним — полную безопасность: сила Эйонгмера позволит если и не отбиться от противников, так хотя бы сотворить метапластовый щит вокруг, где можно будет передохнуть и позвать на помощь. Второй вариант Лориана не очень устраивал, но он держал его в голове на случай, если всё станет слишком плохо. И тут Лориан добрался до зала.

Этот зал явно отличался от тех, в которых он уже бывал — стены тут были словно декорированы примитивной мозаикой, а пол уже не представлял собой металлическую решётку, а был гладким, как полированный мрамор. А потолок…

Лориан едва не вскрикнул, когда поднял взгляд: в потолок, раскинувшая конечности, была вмурована каменная фигура человека. Лицо его было искажено гримасой боли, а руки, сжатые в кулаки, будто силились оторваться от поверхности за спиной. Придя в себя, Лориан понял, что не имеет ни малейшей догадки, что это может значить. Казалось очевидным, что это дело рук Агмаила — но ради чего ему было создавать подобное? И… настоящий ли это человек?

Лориан почувствовал Тормонов, и по зову воли вокруг него появился стеклянный барьер, мигом покрывшийся испариной. Спустя минуту стекло прояснилось, и Лориан увидел их — стоящих по краю зала негустой толпой, и все они смотрели прямо на него. Рыцарь поднял раскрытые ладони, показывая иллюзорную безоружность. Тормоны зашептались на неизвестном наречии. Один из них вышел вперёд, подняв руку.

— Ахэ-а шамаут! — провозгласило уродливое существо хриплым, но поразительно человеческим голосом. — Сошэх та?

Тормоны не нападали. Они держали дистанцию, явно были готовы к бою, но не атаковали первыми. Лориан не понимал такой резкой смены их настроения с прошлого контакта — ведь в прошлый раз Тормоны первыми атаковали, вынудив Лориана защищаться…

— Йе гахи, хаат-мэ! — «дипломат», не опуская руку, приблизился к барьеру вокруг Лориана, хлопнул по стеклу ладонью и приложил её ко лбу.

И Лориан понял.

В тот день он убил дипломата.

Перед глазами ясно пронеслись воспоминания того момента, когда он, объятый испугом, прижимался к металлу колонны спиной, в то время как к нему приближался один из Тормонов, подняв руку в том же самом жесте.

Приветственном.

Лориан вздохнул и закрыл глаза. Стеклянный барьер обратился водой и, упав на пол, тонкими ручейками растёкся в стороны. Он поднял правую руку и сделал шаг к дипломату.

— Та гахи, — прохрипел дипломат, ударил своей ладонью по ладони Лориана, приложил её ко лбу и ожидающе взглянул на Рыцаря. Тот повторил жест — похоже, ритуальный.

— Та гахи, — проговорил он в ответ.

Дипломат замахал рукой.

— Йе, — он постучал кулаком по своей груди. — Та, — ударил в грудь Лориану. — Та гахи «йе», та-мэ.

— Йе гохи, — сказал Лориан, улыбнувшись.

У них был язык, у них были ритуальные жесты, и они не нападали первыми. Они боятся Агмаила и живут под поверхностью Кубуса, не зная благ цивилизации. И при этом они портят машины и похищают людей — зачем? Но у Лориана созрел вопрос, который он мог задать прямо сейчас. Он не знал, поймёт ли он ответ, но если попытаться…

— Йе, — Лориан указал на себя. — Та, — указал на дипломата. Затем он указал на Тормона, стоящего чуть поодаль от остальных и развёл руками.

— У, — ответил дипломат указав кулаком в ту же сторону.

«Отлично», — подумал Лориан.

— У, — он указал вверх, на каменного человека на потолке, и всё так же развёл руками.

Толпа зашумела, полушёпотом обсуждая что-то настолько громко и встревожено, что Лориану стало не по себе. Некоторые Тормоны что-то выкрикивали, некоторые торопливо убегали из зала, и даже дипломат, похоже, занервничал.

— У-ко гахи-мэ, у-ко каха-мэ, туна-мэ! Табу! — Последнее слово Лориан мог понять без перевода.

И тут Тормоны резко притихли и бросились врассыпную. Дипломат схватил Лориана за рукав и что-то быстро зашептал на своём незнакомом языке, увлекая за собой. Удивлённый такой паникой среди Тормонов, Лориан посмотрел в коридор, от которого они разбегались, и увидел, как его пересекла знакомая каждому жителю поверхности фигура в белой мантии.

«Я не ощущаю присутствия — Агмаил не заметил меня», — подумал Лориан.

— Я должен идти, — сказал Лориан дипломату. — Это мой друг.

Дипломат сильнее потянул за рукав и чуть не кричал, с завидной скоростью осыпая Лориана неизвестными ему словами. Лориан лишь взял его руку за запястье и ловким движением освободился из захвата.

— Та снаи шамаут, — обречённо проговорил дипломат. — Тахэ-о.

Он ударил Лориана ладонью, снова приложил её ко лбу и скрылся в сумраке коридоров. А Лориан направился вслед за белой фигурой, скрывшейся за поворотом.

***

Агмаил стоял на краю решётчатой платформы, под которой шумел чёрный океан. Холодный ветер трепал его волосы и гудел в переплетениях рам и труб технических уровней Кубуса, словно прогоняя Бога поверхности из мира, который ему чужд. Но Агмаил не обращал внимания на ветер. В его руке была небольшая коробочка, которая по воле мысли издала серию протяжных мелодичных свистков и щелчков.

Лориан выглянул из-за угла коридора, чтобы увидеть, как перед Агмаилом из пучины океана поднимается длинное щупальце, у конца которого, разбросанные где-то на метр друг от друга, располагались три пары суставчатых конечностей. Щупальце пропело свистом в ответ Агмаилу, сопровождая пение неритмичной комбинацией щелчков.

Они общались так несколько минут — Бог Разума и представитель цивилизации Леноринов. Лориан завороженно слушал эти мелодичные переливы, и вскоре щелчки уже не казались чем-то чуждым — они были частью гармонии, частью этого языка, который не преподавался в Академии и о котором почти не было упоминаний в архивах Системы. Щупальце покачивалось, плавно шевеля конечностями — похоже, оно сопровождало свою речь жестикуляцией. И вот, наконец, Ленорин — точнее, часть, которую видел Лориан — скрылось под водой, оставив Агмаила наедине с холодным влажным ветром.

— Выходи, Лориан, — раздался голос Бога Разума. — Для тебя здесь опасности нет.

Смущённый тем, что его раскрыли, Лориан подошёл к Агмаилу и молча встал чуть позади него.

— Как вы меня заметили? — спросил он спустя несколько долгих секунд свиста морского ветра. — Здесь ведь нет Системы, вы не могли чувствовать мою нейру.

— Ленорин сказал мне, что мы не одни, — Агмаил тихо засмеялся. — А я лишь заверил его, что нет на Кубусе иных ушей, кроме моих, которые бы поняли наш скромный диалог. Прекрасное создание, правда?

— О Леноринах мне известно немного, — ответил Лориан. — Я бы очень хотел знать больше, я пытался, но… почему-то нигде нет никакой полезной информации об их виде.

— Не «Ленорины», друг мой, — поправил Агмаил. — А «Ленорин». Это одно великое существо, органическая сеть, обволакивающая планету. Ленорин настолько большой, что даже отдельным его частям, чтобы обменяться информацией, порой требуется далеко не пара мгновений. Но тем и полнится его великая мудрость. Он полог загадок даже спустя три тысячелетия нашей с ним дружбы — например, я до сих пор не знаю, зачем ему нужен этот прекрасный мелодичный язык, если ему не было собеседника вплоть до моего появления.

— Рискну предположить, что вы рассказали ему об Атексетах, — сказал Лориан. — Я не промахнулся?

— Всё верно, — Агмаил кивнул. — Ленорин не может покинуть планету и сражаться в космосе, он её часть — но он способен на великое множество изумительных чудес, которые могут послужить нам подмогой. Пойдём же, нам стоит поторопиться на поверхность — некоторые события в этом мире случаются лишь единожды в истории.

***

Люди Кубуса безмолвно стояли на террасах, обратив свои взоры в океан, из пучин которого величественно поднималась бесчисленная армада огромных отливающих красным металлом сфер. Впервые почти за восемь сотен лет Ленорин проявил себя перед людьми — проявил монументальным парадом без труб и возгласов, безликим и молчаливым манифестом войны Атексетской угрозе. Люди смотрели на всплывающие сквозь атмосферу в космос сферы с надеждой — и со сжимающим сердце осознанием того, что Война действительно началась.

***

Солнце, немного склонившись к западу, рассекало своим холодным лучом шахматную доску ровно посередине, и деревянные фигуры отливали странным сиянием в этом свете. Дориан сидел в кресле с ногами, и его затянутые туманом красные глаза безжизненно наблюдали за тем, как Альфер здоровой рукой ставит на доску срубленную несколько ходов назад фигуру.

— Ты ведь понимаешь, что, если возвращать фигуры на поле, партия может никогда и не закончиться? — апатично проговорил Дориан.

— Никому из нас не было приказано выиграть, — ответил Альфер. — Нам следует лишь играть.

Эвелин улыбнулась — впервые за столько времени она начала что-то понимать.

IV. Глава 2. Рождение

***Четыре часа до битвы***

Тишину небольшой каюты орбитальной станции Эмингон-17 нарушало лишь едва слышимое дыхание Персиваля. Он сидел, скрестив ноги, на своей кровати, с закрытыми глазами, и казалось, что всё вокруг застыло, остановив свой путь из прошлого в будущее. Однако мозг Персиваля активно работал — а вместе с ним работала и система, которую Агмаил встроил в организм Рыцаря. Персиваль проводил эксперимент.

Отворилась дверь, и вошёл Борс. Послав нейрой сигнал, он включил в каюте свет, и обнаружил на себе пристальный взгляд своего капитана.

— Прошу прощения, если отвлёк, — сказал Борс. — Адмирал Рутил прибыл на Эмингон и ждёт Рыцарей за столом через полчаса.

— Спасибо, — коротко ответил Персиваль. Снова закрыв глаза, он сказал: — Семьсот четырнадцать метров — максимальная дальность работы зормильтоновского модуля. Примерно на шести сотнях метров начинает теряться способность к трансформации, но остаётся контроль движения. Это почти на сто метров больше заявленной характеристики модуля.

— Ты занимался тем, что проверял его дальность действия? — спросил Борс, приподнял бровь. — И как долго?

— Я проверил все возможности, перечисленные в документации, — ответил Персиваль. — Надо сказать, её авторы значительно скромничали в процессе её написания. Например, максимальный масштаб охватываемого объекта оказался почти в полтора раза превосходящим ожидания — и это при том, что мне не пришлось прикладывать для этого никаких сверхъестественных усилий.

— Неужели ты планируешь применить модуль в первом же бою? Практически без тренировок?

Персиваль приподнял уголки рта.

— Смелые слова, — ответил он. — Я тренировался с модулем всё своё свободное время с той минуты, когда я его получил. Ты понимаешь, Борс? — он открыл глаза и посмотрел на свои ладони. — Этот модуль — оружие куда более могучее, чем все пушки, которыми обладает целая эскадрилья истребителей. Мастерство в обращении с ним выведет войну на совершенно новый уровень. Агмаил точно знает об этом, я осознаю в его действиях знание, с которым он подходит к модулю — более того, с получением этой силы я ещё больше уверовал в то, что наш Бог Разума и правда мог возвести Кубус в одиночку за пять дней. Это сила, Борс. Сила, с которой однажды будет считаться вся Вселенная.

— Перекуси, о Ужас Вселенной, — добродушно усмехнулся Борс, и свёрток бумаги легко полетел по воздуху в сторону Персиваля.

— Спасибо, Борс, — улыбнувшись, прикрыв глаза, Персиваль охватил ладонью еду. — Это от Гидеона, так?

Борс лишь развёл руками, признавая победу Капитана.

***

— Добрый день, — сказал Лориан, обернувшись на шаги.

Они стояли у широкого окна с видом на Левен: Лориан и незнакомец, одетый в изящную офицерскую униформу. Лориан бросил взгляд на его нагрудный карман, но вместо ожидаемой эмблемы воинского звания увидел лишь поблёскивающий в темноте треугольник Наблы. Незнакомое лицо источало спокойствие, но наблюдательному взгляду янтарно-жёлтых глаз хватило секунды, чтобы изучить Лориана с головы до ног.

— Прошу простить за иллюзорную праздность, — сказал незнакомец, подойдя ближе к окну. Со спины Лориан заметил, что волосы его заплетены на затылке в аккуратную косичку. — Но ведь вы тоже не зря тратите время, верно?

Незнакомец коснулся пальцами стекла, за которым плавно поворачивался космос, и обернулся с вопросом:

— Как далеко?

— Простите? — Лориан насторожился.

— Как далеко объект вашего внимания?

— Где-то семьсот метров, — ответил Лориан. — Я пытался сдвинуть его дальше, но дальности действия модуля не хватает. И я даже представить не могу, как вы догадались, чем я здесь занимаюсь…

Незнакомец спокойно улыбнулся.

— Юный Рыцарь, я не знал, что вы делаете. Однако если человек так пристально смотрит в окно со сжатыми кулаками, очевидно, что за стеклом что-то есть. Остаётся лишь вопрос — как далеко?

Я восхищён… — почти прошептал Лориан.

— Необыкновенное великолепие, — сказал незнакомец, обратив взгляд на плывущий за окном Левен. — Доводилось ли вам бывать там, внизу? Я слышал, вы с Кубуса, а его жители — нечастые гости на нашей планете.

При словах о Левене в сознании Лориана взметнулся вихрь мыслей. Он вошёл в расщепление, и словно увидел с высоты, как сошлись в неистовой схватке воспоминания и действительность. Он ответил:

— Нет. Я даже Кубус покинул впервые.

— Сожалею, — ответил незнакомец. — Я всю жизнь боялся, что шаткий мир падёт до того, как я познаю все прелести бытия, но сегодня поймал себя на мысли, что так и не побывал на Кубусе. Прошу вас, расскажите мне о нём, когда вернётесь из битвы — вижу я, вы чувствуете тот мир лучше кого-либо ещё. А сейчас распрощаюсь.

Незнакомец отошёл от окна и удалился в темноту коридора, не оставив за собой ничего, кроме спутанных мыслей.

***

Шесть десятков Рыцарей собрались за круглым столом станции Эмингон-17. Все они уже знали, что сегодня им предстоит дать бой новому врагу — Атексетам: угрозе, бесшумно бороздящей вакуум ближнего космоса. Они также знали, что Атексетес — боевая станция захватчиков — уже вышел на высокую орбиту Левена. А это значит, что настоящая война скоро начнётся.

— Что ты об этом думаешь? — спросила Гвен у Гидеона, даже не подняв взгляд. — Каковы наши риски?

— Если Атексеты будут вести себя, как в симуляции, битва будет несложной, — ответил Гидеон с явно наигранной беспечностью. — Я уже поспорил с Перси. Чей счёт окажется выше, тот выбирает место для пира.

— Ты боишься смерти? — встревоженные сверкающие глаза Гвен встретились со взглядом Гидеона — обеспокоенным. Он заметил, что её ладони сжаты в кулаки.

— Если я умру, жалеть мне уже будет нечем, — Гидеон пожал плечами. — Неужели ты боишься?

Гидеон надеялся, что улыбка хотя бы коснётся лица Гвен, но её взгляд нисколько не изменился.

— Я боюсь смерти, Гидеон, — ответила она, наблюдая, как в зал заседаний входит ещё один человек. — Но не своей…

Вошедший был уже знаком Лориану — всё те же янтарные глаза, небольшая косичка и офицерская униформа. Но сейчас вместо треугольника Наблы на его нагрудном кармане красовался великолепный символ высшего воинского звания — адмирала космического флота Анриона.

— Мои приветствия присутствующим, — сказал незнакомец, заняв место докладчика за круглым столом. — Позвольте представиться — адмирал Виллафрид Рутил. От сего дня и до особого приказа моей прямой обязанностью будет руководство военно-космическими действиями против врага, именуемого нами Атексетами. Мы уже несколько раз столкнулись в бою с неприятелем и успели собрать некоторое количество данных об их тактике ведения боя. Прошу, воспользуйтесь файлом, пришедшим на ваше имя.

И в следующий миг нейра каждого Рыцаря загрузила в мозг скудную базу сведений об Атексетах. «И это всё, что удалось узнать?» — раздосадовано подумал Лориан.

— Как вы могли заметить, в отдельных боях участвует три основных типа неприятельских кораблей. Однако вашей прямой задачей будет уничтожение вражеских ударных крейсеров, на которых располагается командный состав неприятеля. Так как Атексеты активно используют не-цели, использование дальнобойных орудий не представляется возможным, — Рутил скрестил пальцы в замок и едва заметно вздохнул. — Поэтому сегодня вам поручается действовать согласно тактике «Небоходец».

Персиваль приподнял уголки губ. Тактика «Небоходец» подразумевала экипировку некоторых Истребителей — собственно, Небоходцев — комплементарной бомбой, которую необходимо сбросить на корабль противника с максимально близкой дистанции. Преимущество этой тактики было в том, что Истребитель гораздо менее уязвим к перехвату, чем управляемая ракета — поэтому надёжность заряда повышается. Однако, это ставит под угрозу как пилота Истребителя, так и всю операцию…

— …Если есть какие-то вопросы, я готов вас выслушать, — завершил свою речь адмирал.

Рыцари вразнобой подняли сжатые кулаки — жест, выражающий полное понимание. В ответ кулак поднял и адмирал, а после сказал:

— Это ваш первый бой с настоящим противником. Lisotelis vitear.

— Mansotelis nevor! — слились в один голоса всех Железных Рыцарей.

***

В Истребителе не тепло и не холодно. В нём ты чувствуешь спокойствие — железное и упругое, готовое ответить на любой вопрос. Пока транспортник не отпустит тебя, ты не видишь и не слышишь ничего, кроме абстрактного эфира своих и чужих мыслей. Разумы пилотов объединены в единую сеть — стоит тебе захотеть, как тебя без единого слова услышат и поймут все. И Персиваль захотел.

— Сегодня Агмаил не появлялся на станции. Он не на орбите?

Восприняв мысли Персиваля, Лориан вздрогнул и широко открыл глаза. И тут…

«До выпуска пять… четыре… три… две… одна… пуск!»

Истребители отделились от транспортника — Лориан не успел ответить. Он полетел вперёд, в строю из шести десятков великих мастеров космического боя: сверкающих сфер Кубуса и окружённых плоскими лепестками Истребителей Левена. Запоздалая мысль пробежала мурашками по спине Лориана — теперь он точно один из них. Один из Железных Рыцарей, летит с ними в одном строю, делит с ними настоящую битву. Битву против…

«Что это?..»

Силуэт вражеского корабля терялся на фоне черноты космоса, но красное свечение волокнистой сетью намекало на его присутствие. До него было ещё несколько десятков километров, но Лориан осознал: он огромен. На порядок больше, чем любая из орбитальных станций Анриона, и всё же — всего лишь крейсер. Всего лишь крейсер…

Чуткие датчики Истребителя Лориана уловили сверкание не-целей — простых лёгких дронов, основная задача которых — перехватывать выстрелы тяжёлых орудий соперника. Истребителям предстояло преодолеть этот заслон, чтобы подобраться к крейсеру и скинуть бомбу. Но вовсе не не-цели были главной проблемой: со стороны крейсера приближалась туча вражеских дронов.

Люди не знали, используют ли Атексеты тактику Небоходца, но даже без неё дроны могли нанести серьёзный ущерб командному линкору — как минимум, если они пойдут на таран. Поэтому уничтожение дронов было второй приоритетной задачей Железных Рыцарей после уничтожения крейсера. В поддержку Рыцарям с некоторым отставанием двигались и союзные дроны — они должны были добить повреждённые Истребителями силы противника.

***

С удалённого обзорного пункта поле битвы представлялось прозрачной пустотой, в которой искрами сверкали вспышки уничтоженных дронов. Но адмиралу Рутилу не нужен был этот вид — его глазами служило несколько дронов-наблюдателей, а голос его передавался напрямую в нейры нужных ему людей. Битва была полностью под его контролем — от перемещений Истребителей до атак врага. Здесь, у него дома, даже сам Бог Разума обладал меньшей властью.

«Фуко-залп по плотности вражеских дронов», — послал сигнал Рутил.

«Есть Фуко-залп!» — откликнулся главный канонир.

Вскоре Рутил увидел, как Истребители бросились врассыпную из облака дронов — и стоило им отойти на достаточное расстояние, как заряженный чудовищным электрическим зарядом снаряд ворвался во вражеские силы. Он не задел ни одного дрона, но и не это было его целью: сильнейшее магнитное поле движущегося заряда запустило в каждом маленьком дроне циклы из токов Фуко, которые расплавили их, как печь — ломтик шоколада. Рутил улыбнулся — и три отряда Истребителей ворвались в брешь изящным манёвром.

***

«Вот оно!» — подумал Лориан, устремляясь за своим капитаном в сторону вражеского крейсера.

«Лориан, будь начеку. Твоя задача — прикрывать Гидеона, не упускай его из виду,» — услышал он голос Персиваля в своей голове.

«Вас понял, капитан. Следую за…»

Что-то — Лориан не понял даже, что — с невероятной силой ударило Истребитель в борт. Сбившись с управления, сверкающая сфера закружилась с невероятной скоростью, стремительно отдаляясь от поля битвы.

«Протокол Гидра-пять, перестроиться, продолжать миссию!»

***

Адмирал Рутил прищурился и щёлкнул пальцем руки; но янтарные глаза всё так же решительно смотрели в сторону битвы.

***

Лориану удалось, наконец, стабилизировать положение Истребителя в пространстве. Система сообщила, что на левом боку на обшивке сильная вмятина, но нарушений целостности не обнаружено. Сжав зубы, Лориан усилием зормильтоновского модуля выправил повреждение и посмотрел вперёд.

Прямо под собой он увидел мерцающий враждебным красным цветом Атексетский крейсер. Где-то там, внизу, вокруг этой чёрно-багровой громады вились Истребители, выцеливая слабые места. Крейсер же почти бездействовал — лишь иногда мелькала едва заметная вспышка, и огромный чёрный шар поглощал толпы не-целей между ним и линкором «Совет Алирмуса». Отсюда, издалека, казалось, что два неповоротливых морских чудовища, Свет и Тьма, лениво смотрели, как резвится между ними стайка рыб. И вдруг это показалось Лориану таким странным и бессмысленным — вот же враг, прямо перед тобой: так ступи же вперёд, сойдись с ним в схватке, разгони назойливую стайку и ударь обидчика сам! Неужели все битвы будут такими? Неужели вся доблесть и мастерство Рыцаря — это лишь суета маленькой рыбёшки вокруг ленивого титана?

Лориан сжал кулаки.

Это неправильно. Рыцари — одни из немногих, кто способен силой одной лишь мысли сокрушить кору планеты, будь у них ресурс. За Рыцарями — будущее, за Рыцарями — исход этой Войны. Способность повелевать миром силой разума — вот, что делает Рыцарем сегодня, эта способность есть ключ к победе, и сейчас — самое подходящее время показать, что она значит!

Истребитель Лориана набрал скорость и устремился в сторону схватки.

***

«Бомба сброшена, набрать дистанцию!»

Стоило Лориану услышать эти слова, как он увидел тринадцать искорок, разлетающихся во все стороны от крейсера. Мгновенно сменив скорость, Лориан начал разгон туда же, откуда прилетел — но тут…

Крейсер Атексетов взорвался ослепительной вспышкой. Вспышка светила ярко-белым светом, и искусственные глаза, отвечавшие за часть Истребителя, оказавшуюся сзади, мигнули и вышли из строя. Лориан почувствовал невероятный жар, будто он упал в кипящую воду — он сжал зубы, пытаясь не закричать. Сигнал нейры невозмутимо направил прямо в мозг Лориану ту агонию электромагнитного поля, что создал взрыв: мысли спутались от бури бессмысленных ощущений, стремительно сменяющих друг друга. И когда спустя почти десять секунд вспышка прекратилась и погасла, Лориан остался один на один с пустотой.

«Так было запланировано?» — спросил Лориан, но никто не ответил.

Комплементарная бомба работала на основании необычайного открытия недавних лет: V-пентакварка, или просто виона. Физики с Левена обнаружили, что в определённых случаях протоны могут превратиться в вионы с выбросом энергии достаточной, чтобы запустить цепную реакцию подобных превращений. Комплементарная бомба просто запускала такую реакцию, весь твёрдый материал цели превращался в вионы, которые, в свою очередь, быстро распадались на лёгкие частицы и пропадали. Весь процесс подобного V-распада на испытаниях больше напоминал растворение цели в пустоте, чем взрыв. Но сейчас всё было иначе.

Атексетский крейсер взорвался настолько сильно, что, похоже, повредил или даже уничтожил главный линкор, через который Истребители поддерживали связь друг с другом. Лориан знал, что такое может случиться — это описывал боевой протокол Гидра-ноль — но сейчас, находясь один на один с внезапно опустевшим космосом, он чувствовал, что все силы его расщепления уходят всего на одну эмоцию: на давно позабытый страх.

И Лориан направился туда, где минуту назад находился Атексетский крейсер.

***

«Капитан Алери на связи. Капитан Алери на связи. Капитан…»

«Перси! Видишь меня? — раздался в эфире голос Гвен. — Как обстоит ситуация?»

«Дело плохо, Гвен. «Совет Алирмуса» сильно повреждён и сошёл с высокой орбиты. Я потерял его из виду минут пять назад. Я перешёл к исполнению Гидры-ноль, но пока нашёл только тебя».

«Капитан, Северис на связи», — услышали двое голос Лориана.

Внезапно случилось то, от чего и Лориану, и Гвен стало не по себе — Персиваль тихо засмеялся добрым смехом.

«Слава Набле, — сказал капитан. — Я рад, что ты жив».

***

Вскоре вокруг Персиваля собралось около десятка других Рыцарей. Из его собственного отряда нашлись всего двое — Лориан и Гвен — но было вполне вероятно, что остальные либо ещё в поисках маяков, подобных тому, что запустил Персиваль, либо нашли других выживших капитанов. Эффективного радиуса связи между двумя Истребителями не хватало на большие расстояния, поэтому Персиваль не мог знать, как обстоят дела у остальных — но он хотя бы мог облегчить работу спасательной группы, собрав вокруг себя как можно больше соратников. В этом и состояла реализующаяся часть протокола Гидра-ноль.

«Капитан Алери, — наконец, сказал Лориан так, что никто, кроме Персиваля не мог его услышать. — Могу я задать вопрос?»

«Я слушаю тебя».

«Вы тоже помните, я ведь прав?»

Цепочка развилась в мыслях Персиваля мгновенно: от слова «помните» до Второй Великой Амнезии, устроенной Агмаилом в первый день Войны. Но пока нельзя быть уверенным в том, что Лориану тоже уберегли память. Надо действовать осторожно…

«Как ты это понял?»

«Ваши мысли вас выдали. Когда вы говорили об Агмаиле, вы подумали об имени «Франц». Человек, незнакомый с этой связью, никак не мог это воспринять — если я правильно понимаю ментальную механику. Для всех вокруг вы сказали «Агмаил» — но я услышал ваши мысли так, как слышали их вы. Я тоже помню это имя».

Повисло молчание.

«Сейчас ты поставил очень многое на ту возможность, что я действительно помню о Франце, — ответил, наконец, Персиваль. — Если бы это оказалось не так, и у меня, и у тебя были бы проблемы. Но так как ты сделал то, что сделал, я могу предположить, что либо ты чересчур опрометчивый смельчак, либо чувствуешь людей гораздо лучше меня. В нынешних реалиях я даже сомневаюсь, что из этого лучше. Да, я помню Франца».

Пульс Лориана участился, руки вспотели. Мысли и эмоции в узде расщепления метнулись, как строптивая Атексетская машина в лаборатории Зормильтона.

«Но вам не кажется это неправильным?» — голос Лориана дрожал бы, но мысли передавались кристально безупречными.

«Присягнув на верность богу нашему Агмаилу, мы оставили ему решать, что правильно, а что нет, — сказал Персиваль. — Скажу лишь, что и я сам воспринял это решение Бога Разума несколько переходящим рамки. И не только это».

Лориан посмотрел вниз, где едва заметно пролетала под ним полупустынная поверхность Левена. Солнце склонялось к горизонту, поэтому граница света и тени была видна невероятно чётко. Лориан загляделся. Есть ли такая линия, которая настолько же чётко отделяла бы правильные решения от неправильных, добро от зла? Если Атексеты, пришедшие уничтожать, находятся там, во тьме, где редкими огоньками цивилизации сияют засыпающие города, то где же сам Агмаил? Если Бог Разума распоряжается жизнями, как ему угодно, то чем он в этом отличается от этих непознаваемых вторженцев? Как далеко он от черты, где Солнце перестаёт освещать людям путь?

Лориан всё больше вглядывался в эту медленно ползущую по поверхности Левена линию. И вскоре он стал замечать, что то тут, то там эта линия словно разрывалась неправильными зубцами — это уходили из дня в ночь человеческие города. И как города, величественные очаги цивилизации, разрывали своими небоскрёбами границу света и тени, так и люди, подобные Агмаилу, искажали само представление о правильных и неверных решениях. И как ящерица, ползущая по поверхности планеты из дня в ночь, Лориан чувствовал, что ему не хватает взгляда охватить всю картину и разобраться, что же здесь происходит. Он был недостаточно силён.

Но достаточно ли силён сам Бог Разума?

«Капитан Алери, — снова обратился Лориан к Персивалю. — Мог ли Франц отобрать что-то у меня так, чтобы я не заметил отсутствия?»

Персиваль понял — речь шла о воспоминаниях.

«Да», — коротко ответил он.

«Если это действительно случилось, что это могло быть?»

«Если судить по тому немногому, что мне удалось вернуть — Франц блокировал все факты, которые могли способствовать раскрытию его планов. У меня он забрал воспоминания о встрече с Истребителем сил обороны Левена, а что он забрал у тебя — одному ему известно».

«Но что он мог забрать у такого, как я? Чем я могу ему навредить?»

«Возможно, он обнаружил у тебя в памяти что-то, связанное с секретами Дна. Например, информацию, рассказанную твоим отцом».

Отец.

Буря воспоминаний, слов, мыслей, образов, впечатлений. От самого детства, через далёкое и прошлое, в настоящее, до самого последнего диалога — диалога с Агмаилом в Храме Наблы. Здесь всё обрывалось.

Он отобрал у Лориана воспоминания об отце. Он отобрал у него то, ради чего Лориан рисковал жизнью, выбираясь со Дна и пробираясь сквозь населённые Тормонами уровни. Он отобрал у Лориана то, что тот считал смыслом своей жизни и целью существования. Бог Разума сделал из Лориана свою очередную пешку.

Лориан не сдерживал свой гнев. Он позволил ему разрастись, разлиться бурлящим потоком, который едва оставался в узде расщепления. Зормильтоновский модуль заработал в полную силу, изменяя и искажая то единственное, что позволяло Богу Разума контролировать Лориана — его собственную нейру. Если бы кто-то всеведущий писал полную историю Человечества, то этот момент он назвал бы вторым по значимости после рождения Антонио Шарка — Первого Наблы.

Солнце скрылось за горизонтом, и планета окончательно предстала чёрным диском, на котором одинокими маяками сияли паутинки ночных городов.

IV. Глава 3. Вызов

Раздался выстрел, и щепки снова разлетелись из стенымаленького деревянного домика. Через отверстие, во много раз превосходящее пулю размером, можно было видеть бесконечную истрескавшуюся пустошь, освещаемую закатным Солнцем. Вороненко отбросил пистолет, и тот попал ровно в капкан на стене. В домик ворвался Оливер — раздражённо посмотрел на капкан — и снова скрылся. Райли продолжал строить свою бесконечную башню из кубиков.

— Почему именно они? — спросил Агмаил, стоя за спиной Эвелин. Та затянулась из тонкой трубки, помедлив с ответом.

— Они все — отражение Единого, — сказала она, наконец. — Первый Набла играл этими людьми, как фигурами в своей загадочной игре. Их было больше — но почему-то Демиург хочет, чтобы именно те, кто есть в этом доме, не покидали этот мир. Будто они ещё не всё нам дали…

— Я забираю твоего коня, Альфер, — сказал Дориан, подобрав под себя ноги. Он покосился пустым взглядом на лужу крови под оторванной рукой оппонента и едва заметно поморщился.

Агмаил мечтательно осмотрел домик.

— Демиург, значит… Почему ты веришь, что он существует?

Эвелин тихо засмеялась.

— Эх, бедняжка. А ведь ты одарён его милостью куда больше многих… — она стукнула носками туфель друг о друга, стряхивая с них пыль. — Представь великого художника, который пишет этот мир, рисуя линии каждого из нас из прошлого в будущее. У него есть видение того, что он хочет получить, но видение это несовершенно — по законам созданного им же мира будущее не может следовать из такого прошлого. И линии те, не совпадая друг с другом, заканчиваются и начинаются в особых местах этого живописного пейзажа: в людях, которых я называю Несущими.

Агмаил пожал плечами, предлагая собеседнице продолжать.

— Несущие противоречат самому естеству нашего мира, потому так важны. Первый Набла, будь он обычным человеком, никогда бы не совершил того, что ему удалось. Но будущее его было предусмотрено Демиургом, поэтому время от времени Первый Набла получал знания и силы — невозможные. Он — самый известный из Несущих, поэтому я и изучаю его. Потому что тайна Первого Наблы есть ключ к разгадке другого Несущего — тебя.

Фиолетовые глаза Агмаила с прикрытым удивлением посмотрели на Эвелин, чьё лицо было скрыто полями шляпы.

— Да-да, Франц, — Эвелин мечтательно улыбнулась, но Агмаил этого не увидел. — Я давно пытаюсь понять, как ты это всё устроил. И смерть Талемера, и Эйонгмера, и вторжение Атексетов… Устроил хорошо, да так, что сам не в силах вспомнить. Ты уже переиграл сам себя, но время пройдёт, и лишь тогда поймёшь, как. Я же хочу сделать это раньше. Смотри…

Солнце опустилось к горизонту, залив домик через дверной проём ярким оранжевым светом. На шахматную доску упали длинные полосы теней от точёных деревянных фигур. Райли поднял последний кубик с пола и водрузил на вершину своей великолепной работы.

— Дориан, — Альфер, склонив голову, безучастно посмотрел на доску. — А где твой король?

— Там же где и твой, — ответил Дориан и повернулся всем телом в сторону Райли. — На вершине башни…

Эвелин улыбнулась.

— В этом домике одним человеком меньше, чем мы думаем, — сказала она. — Но одной загадкой больше…

Франц и Эвелин, два Бога-Основателя, смотрели вдаль, откуда к ним шагал человек. Они едва различали его, залитого солнечным светом — но чувствовали, как густой жаркий воздух откидывает назад полы его плаща, как сверкают красные лучи заката на полированной поверхности шлема. Райли поднялся на ноги, вышел навстречу ему — и их образы слились воедино в этом багровом свете, являя взгляду Эвелин и Франца фигуру, которую они уже почти забыли: Великого Лидера Антонио Шарка, Первого Наблу.

На самом верху оставленной в пыльном домике башни стоял чёрно-белый шахматный король.

***

— Лориан?.. Лориан, слышишь меня?

— Да, — ответил он, открыв ментальный клапан. — Слышу вас отлично.

Ничего больше не попадёт в его сознание без его разрешения, как и не покинет его память. Его мысли станут неприкосновенными, свободными. Нейра больше не будет иметь над ним власти.

— Ты пропал из эфира на несколько секунд, — снова услышал Лориан голос Гвен. — Что-то случилось?

— Боюсь, я не могу сказать… Не знаю.

Он чувствовал себя, словно ушёл с ветреной террасы в уединённую комнату. Тишина. Ни единого сигнала нейры — только он и его разум. Так ли себя чувствовали те первозданные люди, чьи мысли принадлежали лишь им самим?

Лориан знал, что поступает против правил. Он знал, что, когда Агмаил узнает об этом, он может заработать себе страшного врага в лице Бога Разума. Но он также знал, что по какой-то причине важен и нужен Агмаилу — поэтому это можно использовать как повод для самого кощунственного шантажа в его жизни.

От спасательной группы всё не было вестей. Лориан знал, что она должна появиться, но как скоро — зависело лишь от того, как близко к точке сражения находилась какая-нибудь боевая станция. О прибытии спасательной группы можно было узнать заранее — по яркому сигналу, исходящему от них — но Лориан не слышал его. Никто не слышал.

— Капитан Алери, половина — три четверти, наблюдаю неопознанный объект, — услышал Лориан голос кого-то из Рыцарей.

Он посмотрел в указанном направлении. Поначалу взгляд не замечал ничего, но вскоре Лориан уловил, как на чёрном фоне космоса пропадают и появляются звёзды. И чёрное пятно пустоты, двигаясь в пространстве, становилось всё больше…

— Связь в режим ожидания! — резкая команда Персиваля заставила Лориана вздрогнуть. Не отрывая взгляд от неизвестного объекта, он приглушил посылаемые Истребителем сигналы.

Диск непроглядной тьмы приближался, и вскоре начало казаться, что он покрыл собой половину неба. Лориан знал, что Атексетес, главная база неприятеля, обладает немаленькими размерами — но только сейчас, когда он увидел Атексетес вблизи, он понял, насколько ошибался в своих догадках. Прямо над ним пролетал искусственный объект размером с небольшой астероид, который люди, как полагалось, должны одолеть в бою…

Атексетес был совсем близко. Он выглядел, как прореха в мироздании, абсолютно чёрный диск без текстуры и цвета. Ни в одном диапазоне частот, которые воспринимали искусственные глаза Истребителя, Лориан не мог углядеть на Атексетесе ни единой детали. Он понимал, что, скорее всего, Атексетес имеет форму шара — но сейчас он выглядел абсолютно плоским. Даже не так — отсутствующим.

Громада двигалась мимо. Внутри неё, как считали люди, располагается вся армия вторженцев, все боевые корабли, дроны и воины. Она была так близко, казалось, протяни руку — и коснёшься этой чёрной, как ничто, поверхности; но дальности действия зормильтоновского модуля не хватало даже на малую долю расстояния до неё. Лориан смотрел, как плывёт мимо объект, уничтожение которого гарантировало победу Айлинерону — и осознавал собственное бессилие. Он желал, неистово и страстно, желал получить однажды такую силу, чтобы собственным разумом охватить целую планету, и если на то будет причина — этим же разумом обратить её в пыль. Тогда никакой Атексетес не покажется ему преградой, и Айлинерон будет восседать на троне победителя.

Пролетев совсем рядом, Атексетес стал медленно отдаляться. И в какой-то момент Лориану показалось, что что-то сверкнуло в нижней его части.

— Связь из режима ожидания, — сказал, наконец, Персиваль, когда объект скрылся вдали.

— Вы это видели? Он что-то сбросил на Левен, — заметил кто-то из Рыцарей.

***

— Зачем ты пришёл? — спросила Эвелин, выходя из дома Серанэта на лужайку под звёздным небом. Даже с поверхности Левена можно было видеть вспышки битв на высокой орбите.

— Видишь ли, Флевис, — сказал Агмаил, оставшись на веранде. — Ты мой единственный ключ к моему настоящему прошлому. Я всё чаще вспоминаю те дни, когда пришёл Эйонгмер, и всё чаще понимаю, будто забыл что-то важное. Кого-то…

Эвелин снова улыбнулась — Агмаил не увидел этого, но почувствовал.

— Ты позаботился о том, чтобы никто из нас его не помнил, — ответила она. — Мои прорехи в памяти вряд ли меньше твоих.

— О, неужели ты думала, что я не догадался об этом? — Агмаил игриво прищурился. — Меня интересуют вовсе не потерянные тобой воспоминания. Я пришёл за всеми оставшимися.

— Как тебе будет угодно, — Эвелин даже не обернулась. — Разве мой отказ когда-нибудь что-то значил для тебя?

Агмаил с грустью посмотрел на свою собеседницу.

— Те времена давно прошли, — сказал он с болью в голосе. — Что ещё мне нужно сделать, чтобы показать мою добрую волю? Когда же ты позволишь нашим словам выражать лишь то, что они означают?

— Франц, дело ведь не в том, какое сейчас время, — Эвелин, наконец, обернулась, и её взгляд встретился со взглядом Бога Разума. — Дело в том, что как тогда, так и сейчас, ты в любой ситуации ставишь своё мнение выше чужого. И однажды найдётся человек, которому это не понравится. Он будет так же могущественен, как ты, но не примет твою сторону потому, что ты никогда не признавал его себе равным. Это не интуиция, Франц, это закономерность общества.

Агмаил нахмурился.

— Твоими мыслями движут устаревшие представления о людях и морали. Те, кто вырос в моём идеальном мире, не могут думать, что Бог Разума, человек, проживший три тысячи лет, знает и понимает меньше, чем они. Это моя утопия, Флевис — утопия, которая существует благодаря моим решениям и доверию ко мне. Делиться со мною переживаниями для современного человека так же естественно, как приветствовать друга при встрече — и я искренне против твоего неестественного консерватизма. Советую тебе подумать над тем, как идти в ногу со временем. Тем более, что времени осталось не так много.

Образ Агмаила размылся и пропал. Ощущение присутствия покинуло разум Эвелин, так и не взглянув на её воспоминания. Глубокое звёздное небо рассёк яркий след метеора.

***

Шинобу Кёртис, юная девушка-физик с Левена, подошла к окну и взглянула на город. Стройные высотные здания, изящными стеблями словно пронзающие небеса, отражали и преломляли своими стёклами лучи восходящего Солнца. По рельсам, извивающимся в лесу этих монументов архитектуры, суетливо сновали поезда. Город словно продолжал жить обычной жизнью, не заботясь о Войне, вспышками далёких молний освещавшей каждую ночь звёздное небо.

Кёртис была из тех, кому в первую очередь предложили покинуть Левен и отправиться на Кубус — но она отказалась. Она никогда не любила Кубус — этот помпезный хрустальный мир — не любила, хоть и не понимала до конца, почему. За семнадцать лет по счёту Левена, что есть около сорока лет Кубуса или двадцати лет Земли, ей полюбился этот прекрасный вид из окна её родной обители: лес метапластовых колоссов, ровная гладь моря вдали и река, текущая сквозь город из степи, простирающейся почти до горизонта. Да и гравитация на Кубусе ей казалась куда менее удобной, чем здесь.

И вот сейчас она смотрела из окна на протекающую далеко внизу реку, и видела, как размеренный поток воды медленно окрашивается в кроваво-красный цвет. Этот цвет двигался против течения, захватывая всё больше и больше водной поверхности — быстрее, чем если бы просто растворялась краска. Кёртис взглянула туда, где река касалась моря и увидела отливающую всё тем же кровавым цветом водную гладь.

Она не испугалась, её не охватили переживания; единственное, что она чувствовала, это небольшая тревога и глубочайшее недоумение. Она раньше никогда не слышала о таком природном явлении, и уж тем более не наблюдала ничего подобного в жизни. Подключившись нейрой к Системе, она задала ей вопрос.

«В триста двадцать вторые сутки в океан Фейнмана Атексетами был сброшен объект, вызвавший распространение в водоёмах микроорганизмов, называемых людьми кровоцветами, окрашивающих воду в красный цвет. В силу того факта, что кровоцветы обладают чрезвычайно высокой скоростью роста и выделяют синильную кислоту, строго воспрещается использовать где-либо воду с признаками заражённости ими».

Кёртис задумалась. Пока она бездействовала, информацию дополнили:

«Так как кровоцветы уже распространились во всех крупных водоёмах Левена, выбросы синильной кислоты в атмосферу скоро станут опасными для здоровья, в силу чего на планете введён режим чрезвычайного положения, а гражданам будут предоставлены противогазы и антидоты».

Вслед за этим заявлением Кёртис услышала, как в почтовый ящик скатился небольшой предмет. Обнаружив там пачку антидота и противогаз, который она сразу же надела, Кёртис села на кровать и задумалась.

В первую очередь, она поняла, что высока вероятность массовой эвакуации населения с Левена: сначала люди будут сами покидать планету, а потом в срочном порядке будут эвакуировать всех. Очевидный вывод — надо оказаться в числе первых. Следующая мысль была не более приятной: Атексеты отняли у людей Левен одним ударом. Они не посадили ни единого корабля, даже не вышли на низкую орбиту, но одна лишь биологическая бомба вскоре полностью лишит людей возможности жить здесь. Скорее всего, на планете останутся исследовательские группы, которые будут исследовать кровоцветы, чтобы разработать противодействие, но результат предсказуем: большая часть вооружённых сил Анриона теперь будет защищать Кубус, не Левен.

«Из-за сильного заражения воды кровоцветами по всей планете наблюдается массовый выход земноводных на сушу. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие и помните о технике безопасности при обращении с опасными видами».

***

Космос. Пустыня прозрачной тьмы, окружавшая Лориана и тех, кого он слышал, но не видел в темноте. Время здесь словно завязло в густом масле, без начала и конца. Битва, взрыв Атексетского крейсера, поиск выживших — всё ушло куда-то в бесконечное прошлое, а спасательная группа всё не выходила на связь. Лориан коротал бесконечные часы, деформируя маленький кусочек метапласта на расстоянии семисот метров от Истребителя.

В какой-то момент мысли его начали соответствовать космосу — стали вязкими, тягучими, медленными. Он едва помнил, о чём думал минуту назад — более того, он уже плохо представлял себе минуту здесь. Единственное, что напоминало ему о ходе времени — это сменяющие друг друга день и ночь, вызванные движением останков поля брани по высокой орбите.

— Капитан Алери? — обратился Лориан, едва сумев превозмочь липкую леность.

— Слушаю тебя, — мысленный голос Персиваля был удивительно спокоен и строг — как обычно.

— Что вы знаете о Тормонах? — спросил Лориан через несколько долгих мгновений.

Секунды протянулись ударами пульса, и Персиваль ответил:

— Из того, что тебе хочется знать — когда-то они были более развитой культурой, чем сейчас. Наши предки уничтожили цивилизацию конкурентов тысячу лет назад.

Эти слова вывели Лориана из оцепенения. Взгляд его сфокусировался, ум обрёл остроту. Сознание некоторое время обрабатывало новую информацию, пока не предъявило ему ясный и жестокий вывод: Айлинерон уничтожил конкурентов на своей планете. Эта мысль заставила его голову закружиться — и в полусознании он услышал голос Персиваля: «Внимание! Мы вышли на контакт со спасательной группой!»

***

— Мои извинения, капитан Алери. Я работал неэффективно, — сказал Лориан, отведя взгляд, когда они с Персивалем сидели в комнате отдыха станции Эмингон-2.

В ответ Персиваль приподнял уголки рта и опустил свою ладонь Лориану на плечо.

— Это был твой первый бой, юный Рыцарь, и он был против настоящего соперника, а не против псевдо-Атексетских дронов, — сказал он. — Ты сражался хорошо, а главное — ты выжил. Признаться честно, пару раз я думал, что мы потеряли тебя.

— Я должен был увернуться, — ответил Лориан хмуро. — Теперь из-за меня Истребитель придётся ремонтировать.

Персиваль поднялся, и в его пальцах сверкнула ручка — его привычный атрибут.

— Прими это к сведению и не допусти такого в будущем. Это главное, что я могу посоветовать. Меня с докладом ждёт адмирал Рутил, поэтому — до встречи.

Когда за Персивалем закрылась дверь, Лориан, не поднимая взгляда, проговорил:

— Он не видел вас.

— А я не вижу тебя, — ответил Бог Разума, стоящий у стены. — Ты, верно, хотел встречи, друг мой. Так вот, я здесь.

***

— Да, объект пролетел почти вплотную к нам. Он двигался отсюда, — Персиваль отметил точку на трёхмерной карте высокой орбиты, — в этом направлении. Во время сближения я произвёл точные замеры его скорости и положения, так что теперь нам известна его траектория.

Адмирал Рутил задумчиво постучал пальцем по щеке.

— Просто великолепно, капитан Алери, — сказал он, наконец. — Забавно, что из всех Рыцарей только вы догадались это сделать — не в укор остальным, но, думаю, имеет смысл включить этот инцидент в руководство. Тем не менее, очень странно, что мы не смогли обнаружить этот объект раньше при таких размерах. Сомнений почти не остаётся — это действительно Атексетес.

Персиваль посмотрел на адмирала.

— Движение Атексетеса теперь известно нам с хорошей точностью, поэтому мы можем атаковать его в любой момент, и враг не будет этого ожидать.

— Это всё действительно так, капитан Алери, — Рутил пристально смотрел на сияющую оранжевым светом рассчитанную орбиту Атексетеса, задумчиво потирая подбородок, — но, как ни парадоксально, со стратегической точки зрения атака на Атексетес может оказаться не лучшей идеей. Сейчас мы выиграли некоторое преимущество: у нас есть информация, а враг не знает, что она у нас есть. Если мы атакуем внезапно, то всё это преимущество будет потрачено на одну попытку нанести врагу ущерб, но если придумать что-то другое…

Персиваль лишь кивнул, согласившись.

***

Лориан уже знал, что хочет спросить у Агмаила — но даже при этом тревога вспенилась высоким валом, и юному Рыцарю пришлось снова повторить заветную мантру: очистить, разделить, пробудить.

— Зачем вы это сделали? — спросил он наконец. — Зачем вы отняли у меня воспоминания об отце?

Агмаил улыбнулся — улыбнулся одной из сотен тех многозначительных улыбок, принадлежавших Францу.

— Я уверен, ты уже и сам догадался.

— Я желаю, чтобы вы произнесли это, — настойчиво сказал Лориан, так и не посмотрев в сторону Бога Разума.

— Я лишь скажу, что тебе ещё очень рано считать себя равным мне, а тем более — претендовать на превосходство, — ответил Агмаил и прошёл к окну. — Если хочешь убедиться — соверши попытку нанести мне хоть один удар. Прямо здесь и прямо сейчас.

Лориан невольно поднял взгляд и посмотрел на отвернувшегося от него Агмаила. Это предложение — не просто утверждение очевидного, он понимал: если Бог Разума даёт ему шанс совершить невероятное, он допускает саму возможность того, что Лориан на это способен. А это значит — не абсолютно точно, но с высокой вероятностью — что в этот самый момент Лориан услышал божественное благословение: Агмаил разрешает ему быть рядом с собой, если он пройдёт испытание. Иначе и быть не может: в другом случае Бог Разума не дал бы и шанса.

И Лориан сосредоточился. Сейчас, когда он перестроил свою нейру, Агмаил не мог читать его мысли, а значит, не знал, куда конкретно и с какого направления Лориан на него нападёт. Очевидно, атаковать руками не имело смысла: это слишком медленно, Бог Разума однозначно считывает каждое движение своим зормильтоновским модулем. Оставался один вариант: удар должен быть нанесён с помощью силы Эйонгмера.

Пока тикали долгие секунды, Лориан программировал свой модуль так, чтобы тот из молекул воздуха создал твёрдый объект сразу в движении — и чтобы этот объект мгновенно ударил Агмаила в плечо. План был надёжен, но на всякий случай Лориан перестраховался и запрограммировал второй такой же удар доли секунды спустя — но уже с другой стороны.

Они находились в трёх метрах друг от друга: Бог Разума и юный Рыцарь, дерзнувший принять его вызов. Лориан стоял прямо, немного отставив одну ногу назад; Агмаил же был абсолютно расслаблен, и его глаза были закрыты. В абсолютной тишине Лориан, казалось, слышал дыхание своего оппонента. Он неглубоко вдохнул, и…

Всё случилось в несколько мгновений. Из воздуха справа от Агмаила — буквально в двадцати сантиметрах — возник летящий в его сторону небольшой тонкий диск. Вместе с тем, как стал зарождаться второй такой же, первый перевернулся в воздухе и исчез — вскоре подобная судьба постигла и его копию. Лориан почувствовал, что его нейра активировалась без его на то команды, и в следующий момент словно взрыв ударил ему в уши. Зрение на миг пропало, но как только вернулось — прошла всего пара мгновений — он увидел, что Агмаил уже стоит лицом к нему, а мир вокруг словно бы покрылся сетью прямых трещин. И Вселенная рассыпалась тысячей осколков, ударив в сознание Лориана звуком, которому не было ни имени, ни подобия.

Он упал на колени и схватился за голову, ясность мысли полностью покинула его. Широко открытыми глазами он смотрел на Бога Разума, и отдельные образы отпечатывались в его зрении, рисуя перед ним картину сияющего белым многорукого существа на фоне густой пустоты бездны. Звук всё не прекращался, а мускулы словно перестали слушаться, выражая свой бунт болью и напряжением. О том, чтобы применить модуль, не могло быть и мысли.

Всё закончилось так же внезапно, как и началось. Звук исчез, мир снова обрёл краски, а Агмаил стоял непринуждённо, с сочувствием глядя на Лориана. Тот тяжело дышал, сердце его колотилось о рёбра, а по лицу тёк пот.

— Друг мой, — сказал Бог Разума. — Когда твой оппонент — другой адепт Эйонгмера, твоя задача — не только атаковать его, но и приготовиться парировать его контратаку. И быть готовым, что контратака тоже будет отражена. Но вместе с тем, ты не должен бесконечно диктовать модулю ответы на всевозможные реакции оппонента — ты можешь просто не успеть закончить программу, когда атака обрушится на тебя. Поэтому дуэли адептов Эйонгмера — это всегда компромисс между глубиной реакции и временем подготовки. Если бы мне не удалось своей контратакой активировать твою нейру — а я могу контролировать её своей силой, если ты не сопротивляешься своей — мой модуль бы активировал следующую фазу контратаки. И пока ты не дерзнёшь атаковать ещё, никогда не узнаешь, что я для тебя подготовил.

Лориан всё ещё не мог произнести ни слова, но ясно понял одно: Агмаил не мог читать его мысли не потому, что Лориан обыграл его, модифицировав нейру — он просто этого не хотел. Наивно, наивно, как наивно…

И тут перед Лорианом появился странный каплевидный объект. Он приплыл откуда-то со стороны — Лориан не уследил, откуда — по велению модуля Агмаила. Рыцарь протянул руку, чтобы взять его — но капля резво увернулась и повисла в воздухе чуть дальше.

— Что это? — спросил Лориан непослушными губами.

— Это Прокси — моё испытание тебе, — ответил Бог Разума. — Внутри — всё, что осталось от моих воспоминаний о посещении Эйонгмером Айлинерона три тысячи лет назад. Поверхность этого предмета чувствительна к нейре и подключится к любому, кто к ней прикоснётся.

Они смотрели друг другу в глаза — юный Железный Рыцарь и Бог-Основатель Агмаил. Бог Разума не желал говорить ничего больше о Прокси, но Лориану этого оказалось более чем достаточно. Внезапно Рыцарь улыбнулся, прищурив глаза, как улыбается заговорщик заговорщику, осознав его план. Агмаил ответил ему мечтательной, но коварной улыбкой, от которой веяло всё тем же прикрытым вызовом, как несколько минут назад, когда он предложил Лориану нанести ему удар. Лориан догадался, что не может быть всё так просто — стоит ему подключить нейру к Прокси, как его разум подвергнется неизвестного рода атаке. Что он потеряет от такой атаки, Лориан проверять не хотел.

— Я принимаю вызов, — сказал Лориан и обернул Прокси в тонкую ткань, которую сотворил из воздуха. Агмаил лишь многозначительно кивнул.

IV. Глава 4. Жизнь и смерть

— Как думаешь, Линис, — спросил Персиваль, — много нас таких? Тех, кто помнит?

Два Рыцаря тёмными силуэтами вырисовывались на фоне звёздного космоса. Небольшую каюту, принадлежавшую Линис Айварсен, освещал лишь тусклый свет, проникающий сквозь стеклянную стену. В безмолвной тишине голоса почти шепчущих собеседников казались островками смысла в неизведанной бесконечности.

Линис хихикнула.

— О Набла, Персиваль, — сказала она так, будто каждое слово её было масляным пейзажем. — Когда уже ты начнёшь задавать мне вопросы, на которые мне будет легко дать ответ?

— Во время Второго Забвения я находился рядом с ним, — Персиваль стоял у окна, вглядываясь в полосу Галактики. — Он сказал, что я буду единственным, кто сохранит воспоминания.

— Неужто ревнуешь, о Рыцарь? — Линис, качнувшись на краю кровати, закинула ногу на ногу.

— Он бы стёр и мои воспоминания, если бы не Серанэт, — продолжал Персиваль, словно не услышав слова Линис. — Выходит, меня спасли, но остальные помнящие были ценны Агмаилу неизменными. Это Лориан и ты — как минимум.

— Ты сегодня неслыханно многословен, право, — отпустила Линис ещё один комментарий. — Я могу тебе сказать, почему мои воспоминания ещё при мне. Просто я тоже стала частью исследований Чарльза, а Агмаилу их трогать запрещено договором. А если говорить о Лориане, то тут всё куда интересней — интересней потому, что я не имею ни малейшего представления, что это за человек на самом деле.

Персиваль не ответил. Он невидящим взглядом смотрел в глубину космоса, медленно поворачивающуюся навстречу вращению орбитальной станции. Присутствия он не чувствовал — а это значило, что мыслить можно было свободно. Если и Линис, и Персиваль остались нетронутыми Вторым Забвением только благодаря Серанэту, то Лориан действительно выбивался из списка, ведь с Богом Верности он даже ни разу не встречался. Однако кое-что не давало Персивалю покоя: в тот день Агмаил намекнул, что заранее знал, кем вырастет Лориан и когда он появится. Значило ли это, что Лориан — куда более важная фигура в жизни Айлинерона, чем просто Рыцарь с необычным прошлым? Пока Персиваль дал этому факту класс вероятности С — близкий к шансу выпадения решки.

— Персиваль, — голос Линис осторожно раздвинул пелену тишины. — Он ведь назвал тебя своим другом, так ведь? — Персиваль кивнул. — Каюсь, я до последнего не верила ему, считала его безумцем, — слова Линис звучали необычайно обеспокоенно. — Он знал, что это так, и простил меня за недоверие — но так не прощают друзей, Персиваль. Он говорил со мной, будто хвалит за едва заметную разумность, как говорят с детьми. Он не воспринимает меня равным себе, поэтому я уповаю на твою помощь.

Персиваль обернулся. В звёздном сиянии каюта выглядела таинственно, и силуэт Линис с её длинными распущенными волосами казался неестественно сказочным.

— Он страдает, Персиваль, — сказала Линис. — Я чувствую это каждый раз, когда слышу его. Он просил тебя оберегать этот мир, но думал ли ты, чем для него являются две его планеты? Персиваль, Анрион — всё, что у него есть, и эти слова — его просьба о помощи. Он одинок, но не мне целить этот недуг. Я прошу тебя — помоги нашему Богу. Тем более, что в любой момент нас может не стать.

***

Бесцветной каплей Прокси висела в воздухе рядом с Лорианом. Он видел её очертания, но стоило попытаться разглядеть поверхность — та пропадала в белёсой дымке. Почти две тысячи лет назад человек по имени Адам Дзерет создал суперкритическое стекло — агрегатное состояние вещества на грани между стеклом и газом — и за это изобретение ему было позволено взять себе имя величайшего творца Земли, Адама Грея. Лориан подозревал, что Прокси была покрыта именно этим материалом.

Белёсая капля была очень похожа на своего создателя, чей ускользающий от всякого анализа разум всегда был на шаг впереди. Лориан не знал, существуют ли подобные объекты, которые были дарованы другим людям. Но, без всякого сомнения, этот жест Агмаила был важнейшим испытанием в жизни Лориана, значащим куда больше, чем просто доступ к воспоминаниям Бога Разума.

Лориан вздохнул и подобрал под себя ноги на кровати. Сила Кориолиса, неизбежный порок всех кораблей, которые имитируют гравитацию центробежной силой, сварливо дёрнула Рыцаря в сторону за его резкое движение, но стоило тому замереть — пропала. Лориан настойчиво посмотрел на бесцветную каплю, покачивающуюся в воздухе.

В одном он был точно уверен: капля представляла опасность, только если дать ей синхронизоваться с нейрой. При этом единственная польза, которую она могла принести, тоже требовала нейроконтакта — и в этом заключалась главная беда. Надо было каким-то образом при первом же контакте и избежать атаки, и вынуть всю информацию.

«Я должен получить информацию — я должен коснуться Прокси — при касании Прокси совершает атаку: атаки не избежать. Я должен отразить атаку — необходимо подготовиться ко всем возможным вариантам — Агмаил может придумать то, до чего я не додумаюсь: необходимо либо достичь уровня Агмаила, либо узнать наверняка…»

Напряжённые мысли Лориана потревожил странный стук. Четыре удара прозвучали подряд — и тишина. Лориан затаил дыхание и напряг своё восприятие: использовать зормильтоновский модуль для анализа материального мира за пределами видимости стало уже рефлексом. Лориан закрыл глаза и почувствовал пол, потолок, стены; турбулентные потоки воздуха, потревоженного дыханием, предстали ему единой картиной в трёх измерениях. В комнате не поменялось ничего — но за дверью кто-то стоял. И стук раздался снова.

Секунда потребовалась Лориану на то, чтобы решить, что делать. Ещё секунда — на то, чтобы установить модулю программу атаки человека за дверью по команде. А затем, не сводя глаз с прямоугольника двери, Лориан дал ей команду открыться.

— О, неужели я тебя так сильно напугала? — спросила женщина за порогом в ответ на напряжённый взгляд Рыцаря.

Женщина выглядела крайне необычно. Длинная юбка, корсет, на плечах — чёрный платок с узором тёмного золота — и фиолетовые глаза смотрели на Лориана с лёгким беспокойством.

— Зачем вы стучали по двери? — настороженно спросил Лориан, готовый в любой момент активировать модуль.

— Хотела войти, — ответила женщина непринуждённо. — Было бы грубо открывать твою дверь без предупреждения. Тем более, она была заперта.

— Почему вы не… — Лориан оборвал речь на полуслове, когда смог сопоставить все факты воедино. — Вы ведь Флевис, Богиня Знаний?..

— Можно просто Эвелин. И всё-таки, я могу войти? — спросила Флевис, склонив голову.

Лориан вдруг осознал, что сидит на кровати перед человеком, лично видевшим Первого Наблу — вскочив на ноги, он отключил программу атаки в своём модуле и проговорил:

— Конечно. Если я открыл вам дверь, это значит, что я готов вас впустить.

Эвелин улыбнулась и медленно прошла к окну. Взглянув на песчано-зелёный пейзаж, изрезанный капиллярами кроваво-красных рек, она тихо вздохнула.

— Выходит, ты Лориан Северис, — сказала она с улыбкой. — Франц очень лестно о тебе отзывался. Удивительно, что совершеннолетие у тебя ещё впереди, хотя слава твоя облетела весь Анрион. Не думал ещё, какое имя себе возьмёшь?

Лориан отвёл взгляд и сжал кулаки.

— Я не планирую менять имя, леди Флевис… Эвелин, — ответил он.

— Как знаешь, — Эвелин пожала плечами. — Редкий человек остаётся доволен своим именем к совершеннолетию, и тем ты удивительней. Можно узнать, кто дал тебе его и отчего же оно так важно твоей душе?

Взгляды Лориана и Эвелин снова встретились: стали сдерживаемой ярости коснулась мягкая заинтересованность.

— Я сражаюсь ради того, чтобы все люди жили в покое и справедливости. Я ненавижу Атексетов за то, что они посягают на нашу свободу, на наши миры. Я осуждаю мир, где людям приходится страдать сегодня, чтобы избежать страданий завтра. И я не принимаю решение Агмаила, которое обрекло тысячи людей на жизнь во тьме куполов Дна. Имя это дал мне отец, он же и научил меня — в любое время у человека всегда должно быть представление, как именно мир вокруг него может быть лучше, чем есть сейчас. Это представление я имею, леди Флевис. И имя моё есть символ того, что я от него не отрёкся.

— Ох, дитя моё. Имя тебе не Лориан — ты сама Совесть Вселенной…

Эвелин улыбнулась, прикрыв глаза, подобно Францу: но за этой улыбкой не чувствовалось ни тайны, ни угрозы — наоборот, Лориан почувствовал, будто его ярость, возникшая из болезненных мыслей, медленно сменяется умиротворением. Это умиротворение не было омрачено покалыванием присутствия — и Лориан отметил это.

— Вам ведь что-то было нужно? — осторожно спросил он. — Зачем вы пришли?

Эвелин приподняла бровь, взглянув на Прокси.

— Мне? Я просто пришла взглянуть на тебя, только и всего, — ответила она. — Через пять часов Рыцарям предстоит битва, а я улетаю последним шаттлом на Кубус. Возможно, это последняя возможность познакомиться с тобой.

И тут Лориана посетило странное чувство — оно было подобно тревоге, но словно не имело под собой основания. Он задумчиво посмотрел в окно вслед за взглядом Эвелин и сказал:

— Агмаил позволил мне помнить прошлое. Я помню Франца, помню, как Левен считался обителью Атексетов. Вы ведь близки ему? Почему тогда это благословение пало на меня?

Эвелин выслушала Лориана тихо, не совершая ни движения. В тихом сиянии отражённого от Левена света она вздохнула и закрыла глаза.

— Это не благословение, дитя моё, — сказала она наконец. — В нашем мире память об истине причиняет помнящим лишь боль. То, что он сохранил её тебе, означает, что ты избран нести на себе боль этого мира…

***

«Избран нести на себе боль этого мира».

Истребитель отделился от транспортного корабля, и мысли Лориана заполнила буря ярких ощущений. Среди зрительных образов, сигналов связи, информации о состоянии Истребителя почти не оставалось места лишним мыслям. Но слова Эвелин дьявольским рефреном возвращались к Лориану снова и снова.

«Ты избран нести на себе боль этого мира…»

«Сформировать мультиплеты», — раздался в мысленном пространстве голос капитана Алери, и каждый отряд, состоявший из пяти Рыцарей, разделился на группы по два и три Истребителя. Новая тактика, предложенная адмиралом Рутилом — хладнокровный эксперимент, который позволит выяснить особенности мышления Атексетов. Врагу предоставляется выбор — сосредоточить силы на двоих или троих; если бы группы были одинакового размера, разницы бы не было, однако сейчас результаты боя могут дать важную информацию о свойствах психологии Атексетов.

Лориан находился в триплете: капитан Алери был ведущим, Борс нёс комплементарную бомбу, а сам Лориан служил поддержкой. В дуплет же объединились Гвен и Гидеон — Персиваль уже давно заметил, что они отлично работают в команде, и охотно согласился на их предложение организовать боевую пару. Рыцари снова применяли тактику Небоходца: прорваться сквозь оборону оппонента — сбросить бомбу — уйти.

Налетела туча вражеских дронов, и Истребители закружились в разрушительном танце. Всё-таки, мало что поменялось с приходом настоящих Атексетов — дроны всё так же легко разрушались роторным огнём. Война за судьбу Анриона мало чем отличалась от игры, которую Агмаил разыгрывал три тысячелетия, и это внушало Лориану странное чувство меланхоличного фатализма: исход предрешён, Война не опасна, и этот бой — лишь одинокая капля в бесконечном море извечного штиля. Однако…

«Запрос Мениск, дуплет в окружении. Повторяю…»

Дроны Атексетов работали более агрессивно и безрассудно. Нередки были случаи, когда они сталкивались друг с другом лишь для того, чтобы рассыпаться тысячей осколков и повредить технику Айлинерона. А ещё — стоило Атексетам понять, какую угрозу представляют Истребители, как дроны стали набрасываться на них плотной тучей, буквально погребая их под горой собственных обломков. К пятидесятым суткам войны из шестидесяти Истребителей было потеряно девять.

«Северис, на опережение. Сорин, имитируй лидера», — Персиваль обратился к своему триплету, и Истребители разлетелись в разные стороны. И тут…

«Перегрев системы, сильные помехи!» — передавал в эфир Лорикс вместе с тем, как Борс сообщал о том же. Обшивка едва не плавилась, фотоника на миг вышла из строя, с недовольным вздрагиванием вернувшись в рабочее состояние. Истребители сбились с курса, когда какая-то неизвестная сила рывком дёрнула их туда, откуда они только что разошлись. Критическая система всех трёх Истребителей перекачала избыток тепла в водородную капсулу и отстрелила её; это затратило немало энергии, но позволило предотвратить фатальный перегрев.

«Что это было?» — спросил Лориан, когда смог вернуть контроль над Истребителем.

«Фуко-снаряд, — ответил Борс. — Странно, что они не использовали такие раньше».

«Зарегистрировать, бой продолжать», — отдал приказ Персиваль.

***

«Если Война будет продолжаться в том же духе, через полтора года все Истребители будут уничтожены», — тихий мысленный голос Гвен сейчас был слышен лишь Гидеону.

Выстрел, поворот, выстрел, выстрел. Активированы фронтальные двигатели, Истребитель резко сменил направление, отразился от невидимой стенки. Поворот, выстрел, выстрел.

«Значит, надо победить раньше», — ответил Гидеон.

Выстрел, выстрел, магнитное поле активировалось, чтобы защитить Истребитель от осколков. Поворот, выстрел, выстрел…

***

Оставив позади опустошённое поле боя, транспортные корабли с Истребителями отправлялись на станцию Эмингон-3. Позади ещё одно сражение — и на этот раз погибших не было. Рыцари отдыхали в мягкой тьме капсулы Истребителей, приводили в порядок мысли, расслабляли тело.

И одному лишь Персивалю Алери было беспокойно. Этот бой не отличался бы от всех предыдущих сражений — как с людьми Левена, так и с настоящими Атексетами — если не шесть Фуко-снарядов, выпущенных врагом по силам Айлинерона. В этой Войне случились уже тысячи сражений, больших и маленьких, но Фуко-снаряды появились только сейчас. Почему?

Персиваль не знал ответа. И один этот факт заставлял усомниться в этой зыбкой стабильности судьбоносной Войны, где каждый бой похож на предыдущий, а каждый солдат — на товарища справа. Словно единственная капля Кровоцвета, распространившаяся неистребимой заразой по всем водоёмам Левена, Атексетские Фуко-снаряды нарушали картину мира, которую Персиваль выстроил у себя в сознании. Это напоминало ему времена прежнего Кубуса, когда единственной тревогой для него был Франц — загадочный и непостижимый. Тогда казалось, что от знания ответа на эту загадку зависит многое — но теперь Персиваль понимал, что даже если бы он потерял память от Второго Забвения, он бы точно так же сражался на фронте Войны, и точно так же думал о том, как странно видеть резкое появление Фуко-снарядов у Атексетов…

«Эмингон-три, приём», — раздался в эфире голос пилота транспортника.

«Леамин-один, приём. Шлюзы к стыковке готовы», — ответил диспетчер со станции.

Пилот и диспетчер переговаривались короткими фразами, координируя стыковку транспортника и станции. Персиваль включил обзорные камеры, и увидел, как из тьмы космоса приближается бледно сияющее кольцо Эмингона-3. Кольцо медленно вращалось — у транспортника был всего один шанс попасть ровно в шлюзовый модуль, поэтому этот процесс преимущественно доверялся компьютеру. Персиваль улыбнулся, представив, что он, наверное, сможет пристыковать транспортник к станции вручную — если дать ему шанс.

Станция охватила транспортник шлюзовым отсеком, и ворота резко и бесшумно закрылись. Теперь вращаясь вместе со станцией, транспортник прижался к полу, пока воздух наполнял шлюзовую камеру. Вместе с воздухом появлялись звуки — сначала шипение струи, а потом и тихий обыденный стук и лязг механики разгрузки Истребителей. Всё происходило автоматически — рука человека не требовалась для этого процесса; серебристые сферы ухватывались мягкими клешнями и вставлялись в стену шлюза, соприкасающуюся с коридором. Когда Истребители оказались в своих нишах, их капсулы открылись, и Рыцари вставали в полный рост — уже не в шлюзе, но в жилом помещении станции.

Коридор наполнили негромкие разговоры. Рыцари уже собирались расходиться по своим каютам, как тут громом раскатился голос капитана Алери.

— Всем держаться вместе! — Персиваль сурово, но с осязаемым беспокойством оглядел присутствующих, в недоумении обративших на него внимание. — На станции мы одни.

***

Услышав слова Персиваля, Лориан вздрогнул. Через нейру вызвал интерфейс Системы станции и открыл список подключенных к ней: на передаваемом прямо в сознание изображении он увидел имена двадцати пяти Железных Рыцарей, участвовавших в бою — и никого больше. Даже имена пяти пилотов транспортников в списке отсутствовали. И более того, судя по данным Системы, все космические корабли станции отправились в полёт три часа назад. Похоже, все присутствующие сделали то же самое, так как смотрели на Персиваля с пониманием. И капитан произнёс:

— Первая мысль, которая должна прийти вам в голову — случилась ошибка Системы. Но осознайте вторую мысль, и поймёте, что сейчас она для нас более приоритетна: станция захвачена врагом.

Рациональный пессимизм — из вероятных исходов стоит готовиться к наихудшему. И Персиваль, и остальные Рыцари отлично понимали: если они будут готовы к атаке, но тревога была ложной — выживут все; но если они примут более вероятный вариант как рабочий, а опасность окажется реальной — под угрозой окажется судьба пяти отрядов. Выбор был очевиден.

Разум Персиваля работал с утроенной силой. Необходимо было не только обезопасить Рыцарей от врага, скрывающегося в глубине станции, но также суметь продержаться до тех пор, пока к станции не придёт поддержка. И тут Персиваль осознал кое-что, что раньше ускользало от его внимания.

— Капитан Алери, — Лориан холодно посмотрел в глаза Персивалю. — Насколько вероятно, что враг подделал не только голос диспетчера, но и все сигналы, исходящие от станции?

Поддержка не придёт.

Люди просто не узнают, что станция захвачена.

Персиваль мог лишь надеяться, что Франц решит посетить станцию через Систему и заметит подвох. Если кого Атексеты и не смогут обмануть, так это Бога Разума. Однако насколько глубоким способен быть их обман? Было ли ошибкой то, что они не имитировали подключение людей к Системе на станции и выдали своё присутствие, или они намеренно дали Рыцарям подсказку?

Персиваль кивнул Лориану. Лориан кивнул в ответ.

— Первостепенно: всем держаться вместе, — провозгласил Персиваль. — От группы неотставать, вперёд дальше визуального контакта не забегать. Продвигаемся к диспетчерской по главному кольцу, оттуда настроим связь. Каждый момент времени четверо из нас должны через модуль проверять окрестности на предмет аномалий, способных оказаться ловушкой или врагом. При первых признаках усталости дежурного его сменяет тот, кто чувствует в себе силы. Всем остальным быть готовыми в любой момент обороняться и контратаковать. Общаться только голосом, в Систему ничего не передавать. Если есть вопросы, прошу задать их сейчас.

Вязкое молчание длилось долгие пять секунд. Оглядев присутствующих, Персиваль кивнул и жестом обозначил первых четверых дежурных. Запрограммировав модули на атаку, Рыцари двинулись по закругляющемуся вдоль кольца станции коридору вперёд.

***

— Гидеон, — сверкающие контактными линзами глаза Гвен встретились со взглядом высокого Рыцаря, идущего рядом.

— Здесь начинается наша Война, Гвен, — ответил тот. — Война забирает жизни, а смерть не выбирает жертв. По-настоящему рискуем умереть мы именно здесь.

— Ты помнишь, как говорил мне, что поддерживаешь расщепление сознания уже пять лет? — спросила Гвен. В её голосе, как обычно, не было эмоций — лишь рациональная заинтересованность. Однако…

— Да, помню. А знаешь, почему? — Гидеон вздохнул безрадостно. — Потому что если ты не чувствуешь эмоций, ты не вспомнишь радости под конец. Так я хоть ощущаю, что живу жизнью чуть более вкусной, чем бургер из пенорганики.

— И что бы ты вспомнил, если бы тебе пришлось умереть сейчас?

Гидеон посмотрел на Гвен; на его лице мелькнуло удивление и пропало, растворившись в потоке расщеплённых эмоций. Неужели он сейчас услышал в её голосе дрожь?

Он закрыл глаза.

— Я бы вспомнил день, когда впервые отправился в космос. С самого детства любил, когда перед взором открываются просторы этого мира…

Предавшись воспоминаниям, Гидеон не увидел, как Гвен, пару раз моргнув, сняла с глаз контактные линзы и убрала в пенал.

***

Один из дежурных поднял руку, и Рыцари остановились.

— В комнате справа что-то есть, — едва слышным голосом сказал он. — Оно не движется.

Зормильтоновский модуль позволял чувствовать положение и скорость материи на некотором расстоянии от пользователя; но разрешение его сильно падало с расстоянием, поэтому дежурный мог лишь заметить сквозь стену странный объект, похожий на спутанный в ком канат, но никак не рассмотреть его в деталях.

Персиваль сделал шаг вперёд. Просканировав модулем всю комнату за закрытой дверью, он усилием воли соединил материю двери со стеной — теперь покинуть комнату можно было, только пробив дыру. Жестом призвал всех к молчанию, и Рыцари бесшумным шагом пошли дальше по коридору. Факт присутствия врага на станции получил первое слабое свидетельство.

И тут из-за изгиба коридора показалось нечто чёрное. Оно лежало на полу у стены неподвижно, и издалека казалось застывшими во времени струями нефти. Рыцари остановились, вглядываясь в незнакомый объект, и тут Персиваль сказал:

— Это Атексетская машина. Мы с лордом Зормильтоном изучали такие в лаборатории. Если в ней нет пилота, она не представляет угрозы.

Одно лишь вызывало тревогу — никто из Рыцарей не имел представления, как может выглядеть Атексетский пилот. Будет ли он достаточно большим, чтобы его можно было заметить модулем внутри машины?

Жест Персиваля — и пять Рыцарей выстроились вокруг него, приготовив модули к атаке. Медленно они подходили всё ближе, и всё отчётливей был слышен странный прерывистый скрежет, словно по неровному спилу царапали ногтем. Машина не шевелилась. Но…

— Звук исходит сзади, — проговорил Борс, недобро оглядываясь.

Скрежет прекратился.

«Та!» — раздался короткий выкрик сигнала тревоги, и один за другим вспыхивали звуки разряжаемых атак модулей. «Следи за машиной», — отдал приказ Борсу Персиваль и в три прыжка вернулся к основной группе. «Змеи!» — приглушённо крикнул Лориан, указывая капитану рукой туда, где они оставили запечатанную дверь — и Персиваль увидел, как из отверстия в стене на пол падали словно отрезки верёвки, а затем, скользя сияющим узором по стенам и потолку, стремительно приближались к Рыцарям.

***

Гидеон был тем самым человеком, кто первым прокричал об угрозе. Он был в дозоре сзади, когда почувствовал, как что-то материальное стремительно приближается к нему по потолку. Резко развернувшись, он разрядил атаку в летящую на него серебристо-металлическую верёвку; её рассекло на множество фрагментов, упавших ему под ноги.

— Та! — подал Гидеон сигнал тревоги, и со всей скоростью, с какой только мог, начал посылать атаки в ползущие по стенам и потолку серебристые отрезки. Гвен стояла за его спиной, с помощью модуля заставляя все верёвки сразу ярко светиться. Это не требовало такой концентрации, как целенаправленное уничтожение, однако помогало остальным целиться.

Одна из верёвок достигла цели — упав на одного из Рыцарей, она вгрызлась в его плоть и быстро скрылась внутри. Едва вскрикнув, Рыцарь упал на белый пол, обагрив его своей кровью. Пройдя сквозь три ряда Рыцарей и остановившись за авангардом, Персиваль сложил пальцы в замок и сосредоточился. Материал стен и потолка потёк, словно жидкость, и сомкнулся, перекрыв коридор. Вскоре разряды утихли.

Гидеон опустился на одно колено и осторожно взял кончиками пальцев фрагмент одного из странных существ, похожих на верёвку. На ощупь его поверхность была металлической, но гнулась, как ткань. Изнутри — странное переплетение жил и нитей, сухих и холодных.

— Очередные дроны? — Гидеон осторожно положил кусочек на пол. — Вряд ли сами Атексеты могут быть настолько простыми существами.

— Та! — прокричал голос: голос Борса. А вслед за этим раздался гулкий удар.

Атексетская машина, ранее лежавшая неподвижно, поднималась на ноги. Борс рассекал её силой своего модуля, но все повреждения невероятным образом зарастали. Машина встала во весь рост, оказавшись чуть ниже потолка. А затем бросилась в атаку.

Она пробежала по коридору то небольшое расстояние, что отделяло её от Рыцарей, и взмахнула рукой. Лориан и ещё двое мгновенно пригнулись, и удар пришёлся по стене; метапласт глубоко промялся. Персиваль сосредоточился, и ноги машины срослись с полом, пригвоздив её к месту в тупике, отгораживающем Рыцарей от существ-верёвок. Машина рванулась несколько раз и застыла неподвижно.

— Рэкадо, Сербо, Коган — вы впереди! Дзерет — на тебе тыл! До диспетчерской чуть больше двухсот метров, бегом! — скомандовал Персиваль, и Рыцари всё так же бесшумно сорвались с места.

Коридор медленно изгибался, являя взгляду ряды одинаковых дверей. Номера на них, отсчитывающиеся от модуля управления, уже были меньше пятидесяти.

— Та! — вскрикнул Гидеон и упал, схваченный за ногу существом-верёвкой.

Гвен запнулась, но продолжила бег. Шансов спасти Гидеона было мало, шансов умереть при попытке это сделать — гораздо больше. Но она почувствовала, как будто две ладони вцепились ногтями в её сердце и старались разорвать его надвое.

И словно как подтверждение её выбора, за спинами Рыцарей последним наследием Гидеона коридор преградила идеально белая стена.

***

Дверь в диспетчерскую запечатана, все щели задраены, Система восстановлена. Двадцать два Рыцаря сидели неподвижно и молча, прислонившись к стойкам диспетчерских пультов, пока Борс стоял у окна, через нейру пытаясь выйти на связь с кем-то из людей. Основной передатчик был выведен из строя, поэтому единственной надеждой оставался шанс, что кто-то пролетит мимо и услышит сигнал тревоги. Запас энтропофора, питающего зормильтоновские модули, почти у всех подошёл к концу. Если Атексеты прорвутся в диспетчерскую, единственной надеждой окажутся те немногие, кто не принимал активного участия в боях в коридоре.

«О Первый Набла, ниспошли нам посланника своего, — думал Борс, посылая сигнал тревоги. — Не дай достойным детям Айлинерона пасть жертвами жестокого обмана…»

Персиваль, закрыв глаза, дышал глубоко и ровно. Все мысли, которые могли быть доведены до конца, были доведены до конца — но снова и снова всплывала в голове ужасная правда: Гидеон погиб. Когда Персиваль осознал, что не может перестать об этом думать, поначалу хотел поставить на эту мысль запрет, но что-то остановило его.

«Рыцари не умеют пользоваться модулем, — говорил Персиваль сам себе в мыслях. — Их действия были примитивны, поэтому они не смогли отбить такую атаку. По возвращению необходимо предоставить адмиралу Рутилу предложение по составлению программы обучения тактике боя модулем…»

«Гидеон погиб».

«Атексеты искусны в копировании. Фуко-снаряды — не случайность. Они обучились им точно так же, как обучились имитировать голос диспетчера. И наверняка это ещё не конец…»

«Гидеон погиб».

Лориан вспоминал свою встречу с Эвелин. «Ты избран нести на себе боль этого мира», — сказала она тогда. Но почему именно он? Почему не Персиваль, не Борс, не Гвен, не…

Сознание Гвен же было пусто. До тех пор, пока события не начнут развиваться, у неё стоял запрет на абсолютно каждую мысль.

***

— На станцию кто-то проник, — проговорил Борс, и многие Рыцари подняли головы.

Подключившись к Системе, они увидели, как в шлюз медленно залетел небольшой, чуть больше Истребителя, челнок. Абсолютно без чьей-либо команды ворота шлюза закрылись, и струя воздуха забила из клапана. Когда давление поднялось до атмосферного, кабина челнока начала медленно открываться.

«Подключись к Системе, Рингус тебя раздери, — думал Борс напряжённо. — Без нашего предупреждения тебе жить осталось до сотой комнаты в лучшем случае».

Когда кабина открылась полностью, все взгляды были прикованы к тени, скрывающей загадочного безумца. Этот человек был главной надеждой Рыцарей на спасение — и главным кандидатом на следующую жертву Атексетов. То, что он не подключился к Системе, могло значить, что он знает об угрозе — либо не знает вообще ничего.

И наконец, он появился на свет. С короткого трапа из тени челнока на станцию мягко ступил Бог Разума.

***

Он шёл по белому коридору в таких же белых одеждах, и казалось, что нет никого во Вселенной более подходящего этому месту. Когда он поравнялся с запечатанной Персивалем дверью, существа-верёвки заструились по полу, стенам и потолку — и осыпались сверкающим прахом. Перегородка, пробитая чёрным кулаком, расступилась перед ним и втекла в толщу стены вместе с Атексетской машиной, вдруг ставшей податливой, как пастила. И дверь в диспетчерскую открылась, словно и не была запечатанной Персивалем, явив Рыцарям Бога Разума — Агмаила.

IV. Глава 5. Танец разума

Над вершиной Кубуса, где располагался космопорт, небо всегда было чёрным. Атмосфера там была настолько разрежена, что больше не могла рассеивать голубую часть спектра солнечного света, и поэтому и днём, и ночью из окна шириной в полторы сотни метров можно было видеть немигающие точки далёких звёзд.

— И вот я снова здесь… — задумчиво сказал Серанэт, глядя сквозь окно космопорта вниз, где сверкал в солнечном свете город у шапки океана. — Оплот неизменности, обитель предопределённости. Прошло три тысячелетия, а этот мир всё также белеет своей стерильной чистотой.

Эвелин лишь молча стояла чуть поодаль, углубившись в воспоминания. Когда-то эта планета выглядела совсем иначе — во времена, когда были живы Мелетин и Талемер, когда мир казался проще, а цель была ясней. Океаны покрывали её всю, а в прекрасных подводных куполах жило зарождающееся вновь Человечество…

***

Храм Первого Наблы на Кубусе изнутри выглядел так же, как и храм на родной планете Шинобу Кёртис — поэтому он был единственным местом здесь, где она чувствовала себя комфортно. Ей было сложно привыкнуть к нарочитой искусственности этого мира, к уходящим вдаль ступеням белых террас — что-то казалось здесь неуютным, и Шинобу не могла до конца понять, что. Но здесь, в храме Первого Наблы всё было по-прежнему — звучали тихо звуки музыки, умиротворяющий свет струился сквозь окна в потолке пирамиды, а великий Шарк смотрел со своего постамента Шинобу в глаза с пониманием и одобрением. Она осенила себя знаком Наблы и закрыла глаза.

Но что-то снова будто бы было не на своём месте. Она с подозрением заметила в себе, что словно ждёт ответа от Первого Наблы — хотя испокон веков Храм Шарка служил местом, где ответы нужно было искать внутри себя. Однако казалось отчего-то до безумия естественным ожидать в Храме голоса — голоса, который ответит и поможет.

В задумчивости Шинобу открыла глаза. Нет, она не испытывала беспокойства, столь неподходящего этому месту — скорее, она была озадачена своими же мыслями, появившимися словно из ниоткуда. Быстро прокрутив в голове варианты, она вздохнула и посмотрела в сторону, где немного поодаль от неё на скамейку присел молодой человек с длинными кудрявыми волосами. Но на этот раз Шинобу точно знала, почему он показался ей знакомым.

— Добрый вечер. Вы Роберт Мацело, верно? — спросила она.

Человек посмотрел на неё, и только сейчас стало понятно, насколько он выглядит уставшим. Измученный взгляд смотрел на Шинобу из-под мутных круглых очков, а серая рубашка была измятой, словно в ней даже ложились спать.

— Да, это я, — в голосе Роберта звучало некоторое удивление. — Мы знакомы?

Шинобу наклонила голову, сдвинула брови и плотно сжала губы. Все её друзья знали, что этим недовольным выражением лица она говорит им «подумай»; но реакция Роберта была совершенно не той, что она ожидала — он устало улыбнулся и попытался засмеяться.

— Извините, не могу припомнить ваше лицо, — сказал он. — Точно не видел вас в третьей лаборатории… Вы из ИФФ?

Шинобу вздохнула и закрыла глаза.

— Я Шинобу Кёртис с Левена. Свободный исследователь, — сказала она.

— А это что-то вроде… — Роберт задумался. — Может, выйдем?

***

Вечерний ветер мягко шумел в листьях аккуратно остриженных деревьев в небольшом парке перед храмом Первого Наблы. Вечноясное небо бесконечным куполом простиралось над широкими просторами Кубуса, мягко алея к закату. Шинобу подошла к краю террасы и опёрлась локтями на невысокое стеклянное ограждение; взглянув вдаль, она увидела в белёсом мареве величественную громаду одной из восьми вершин Кубуса.

— Свободные исследователи не принадлежат ни к какому институту или коллегии, — отвечала Шинобу на вопрос Роберта. — Мы занимаемся тем, чем хотим, и всем, что понравится. Наша философия в том, что науку можно творить не только профессионально, но и как хобби — и на достойном уровне. Главное — творческий подход. Мы называем себя «Кси» и существуем уже почти девятнадцать лет по меркам Кубуса.

— Занятно, — Роберт снова устало улыбнулся. — Как так вышло, что вас не признали нецелесообразными?

— Наш лидер, называющий себя доктором Кенни, смог договориться с самим Богом Разума и убедить его в том, что мы приносим пользу. Очевидно, приносим! — Шинобу оглянулась на Роберта, чтобы проверить, не сомневается ли он в её словах. — Даже после начала Войны «Кси» не прекратила работу, мы лишь перебрались на Кубус для большей безопасности. Но на этой планете моей главной целью всё же оставались вы, лорд Мацело.

Роберт не нашёл, что ответить. Он не был удивлён и у него не было возражений — но он явственно ощущал, что Шинобу словно тянет его мысль сквозь толщу чёрного, загустевшего масла его собственных формул и образов, захвативших его разум, и не чувствовал в себе никаких сил двигаться сквозь вязкость тьмы.

— Вы создали теорию, которая была мне нужна, но не довели до конца! — Шинобу смотрела на Роберта с некоторым возмущением. — Почему?

— Вы о чём? — Роберт непонимающе приложил палец к щеке.

— Я про эффект, названный вашим именем и именем Альмера Зормильтона, — Шинобу села на плавных форм белую скамейку спиной к морю. — Де-факто, он позволяет перемещать энергию из будущего в прошлое, но вы задумывались о том, что за этим может стоять непостоянство калибровочных констант лагранжиана Великой Модели?

— Понимаете, дело тут непростое… Вы слышали про Долг? — Роберт подошёл к ограждению, где не так давно стояла Шинобу. Та пожала плечами, и Роберт продолжил: — Не так давно — лет двадцать назад — лучшие умы Анриона взялись за решение пяти проблем Агмаила. Они дали обещание самому Богу Разума, что смогут решить эти задачи до момента, когда случится вторжение Атексетов. Четыре из этих задач были решены, но пятую одолеть не сумел никто из нас. И это задача путешествия во времени.

Шинобу слушала Роберта, не перебивая. Если до этого момента он отвечал ей лишь короткими фразами, то сейчас слова текли из него ручьём. Ручьём, в хрустальной воде которого невыразимой заразой распускались кровоцветы.

— Я подошёл к задаче с достаточно неочевидной стороны, — продолжал Роберт, глядя на Солнце, опускающееся за горизонт океана. — Я проанализировал уравнения Эйнштейна — Верлинде и выяснил, что существует способ «брать взаймы» энергию у пространства, а потом отдавать обратно — фактически, переносить из будущего в прошлое. Когда мы доказали существование этого эффекта, Альмер занялся разработкой того, что сейчас называется зормильтоновским модулем, а я продолжал свои эксперименты. Мне удалось переместить десять в минус девятнадцатой граммов нитрогекса в прошлое, но… я наткнулся на непреодолимую проблему. Сохранялась масса, спин, даже соотношение кварков и лептонов — но терялась структура.

Последний луч Солнца сверкнул и угас, оставив за собой алое зарево. Роберт вздохнул.

— Представьте, что вы — авантюрист, первый путешественник во времени. Вы встаёте в аппарат, оператор даёт пуск — но в прошлое вы перемещаетесь лишь в виде горстки частиц, из которых состояли. Путешествия во времени оказались невозможны — по крайней мере, в том виде, в котором их желал видеть Агмаил. Я приблизился больше других к решению этой загадки — точнее, тому, что казалось им — но не разгадал её.

Шинобу вдохнула свежий воздух Кубуса, приятно пахнущий морем. В парке перед храмом Наблы становилось прохладнее, и вскоре двое учёных остались там одни.

— Я не был заинтересован в том, чтобы думать о калибровочных константах, Шинобу, — задумчиво сказал Роберт. — Передо мной стояла задача, и я должен был её решить. И всё ещё должен: Агмаил не отозвал свою просьбу. Но я не знаю, что делать.

— Вы не пробовали обращаться за помощью? — осторожно спросила Шинобу.

— Куда там… Большинство людей не могут понять то, чем я занимаюсь — базовых нейрограмм по Великой Модели и уравнениям Эйнштейта — Верлинде, к сожалению, недостаточно для работы с этим эффектом. Я уже давно отчаялся искать тех, кто будет способен мне что-то посоветовать.

— А вот здесь и ошибка.

Роберт оглянулся: Шинобу смотрела на него со скамейки, хитро улыбаясь.

— Мы в «Кси» разбирали вашу работу, и многие наши утверждают, что поняли её. Я уверена, что доктор Кенни даже имеет некоторое количество идей по этому вопросу — но он слишком скрытен, чтобы отвечать, когда его не спрашивают. В связи с чем, лорд Мацело, у меня есть к вам предложение.

Роберт повернулся спиной к ограждению — Шинобу смотрела прямо на него.

— Если вы поможете мне с моей проблемой, я помогу вам с вашей.

***

— Я очень признателен твоему согласию на встречу, лорд Зормильтон. Сейчас мне как никогда необходима помощь таких людей, как ты.

Альмер Зормильтон и Серанэт Манлиморус сидели за столом на одной из крыш Кубуса. На столе стоял изящный чайник редкого чая, который Бог Верности привёз с собой — чай странно пах, но не без доли очарования. Казалось, в его запахе смешались все растения Левена, и это было отчасти правдой: Серанэт собрал с окрестностей геоморфоза самые ароматные травы и выбрал те, что сочетались друг с другом наилучшим образом.

Альмер сидел, подавшись вперёд, и разглядывал странную чёрную субстанцию сквозь мутное стекло сосуда, что держал в руке. Серанэт же сидел будто бы наигранно ровно, и его лицо не выражало абсолютно никаких эмоций — лишь фиолетовые кристаллы глаз наблюдали за Зормильтоном с таким же любопытством, с которым он разглядывал содержимое сосуда.

— Это Образец, лорд Зормильтон, — сказал Серанэт. — В колбе перед твоим взором — множество существ, известных людям как Другие. Агмаил согласился с моим предложением вырастить несколько колоний здесь, на Кубусе — это убережёт народ от наземной высадки, если такая несчастьем случится.

— И вы предлагаете сделать это мне? Заманчиво, заманчиво, — Зормильтон поднял Образец и смотрел, как в лучах Солнца Другие, похожие на нефть, перетекают в колбе.

— Да, дитя моё, — Серанэт поднёс чашку к носу и вдохнул аромат. — Но для этого им нужен субстрат, которым они будут питаться и из которого будут создавать себе подобных. Я уже имел честь беседовать с Агмаилом об этом, и он предложил вариант.

— На середине рёбер, полагаю? — Зормильтон острым взглядом посмотрел на Серанэта. На лице Бога-Основателя мелькнула улыбка — мимолётная, как метеор.

— Всё верно. Двенадцать колоний, по одной на каждое ребро. Я буду справедливым, сказав, что это не идея Агмаила — к нему близко одно дитя Лорикса, которое подсказало ему, — Серанэт сделал глоток чая. — Слышал ли ты про Виллафрида Рутила, лорд Зормильтон?

— Знакомое имя, знакомое… Персиваль Алери рассказывал мне про него. В полном восторге, хе-хе-хе, — Зормильтон снова поиграл светом на Образце, совершенно позабыв про чай. — Так выходит, адмирал Рутил считает, что Левен скоро падёт?

Серанэт промолчал. Если сам Виллафрид Рутил тратит всё больше внимания на подготовку обороны Кубуса, то легко понять, что у него на уме — особенно легко такому проницательному человеку, как Альмер Зормильтон. И сам Серанэт осознавал, что скоро этому красивому миру придёт жестокий конец — и каждый раз, когда он думал об этом, перед взором всплывало жуткое лицо Эйонгмера: похожее на маску, с тремя зияющими чернотой глазами, расположенными треугольником Наблы. И не было на этом лице места ни рту, ни носу, ни бровям, ни эмоциям.

«Вся наша жизнь — лишь череда ещё не сбывшихся пророчеств».

IV. Глава 6. Безмолвие

— А, Лориан, это ты, — сказал Борс, не отвлекаясь от своих мыслей. — Заходи.

Выглядящий необычайно пустым зал для заседаний освещался лишь одиноким экраном на столе. Большой надобности в нём не было — вся информация транслировалась напрямую Борсу в нейру — но основные заметки всё-таки оставались на нём.

— Приветствую, — ответил Лориан. — Никого больше нет?

Лориан присел за стол неподалёку от Борса, и Прокси бесшумной каплей проследовала за ним.

— У всех свои заботы, у меня свои, — Борс пожал плечами. — Я хотел бы закончить до завтра свою статью по теории впечатлений. Перси ушёл к Агмаилу — тот попросил его присутствия по какой-то причине. Будем надеяться, не самой печальной. А Гвен… Что ж, она едва выходила из комнаты с того дня. Вряд ли ей сейчас будет приятно проводить время здесь.

Борс и Лориан сидели молча, каждый углубился в свои мысли. За окном чернела бездонной пропастью неосвещённая часть Левена, похожая на немыслимых размеров Атексетес, и в глубоком космосе далёкие звёзды безучастно наблюдали за трагедией, развернувшейся на Двух Мирах. Лориан смотрел на них через незримый барьер стекла и думал — как много среди этих звёзд обитаемых планет, жители которых смогли бы помочь Айлинерону в этой Войне? И как много среди них тех, кто уже пал под натиском Атексетов?

Прокси лежала на столе, маня загадками, скрытыми за туманной оболочкой. Всё своё свободное время Лориан посвящал попыткам придумать тактику, как обойти ловушку, скрытую внутри, но не мог придумать ответа. Порой он даже думал, что ловушки там вовсе нет — но проверять это было бы глупо. Скорее всего, ключ к решению загадки всегда был у него под носом, однако что это за ключ и как его применить — неизвестно. И отравляющее раздражение росло в разуме Лориана тем больше, чем дольше рядом с ним безмолвным напоминанием находилась туманная капля.

***

Просторная комната Агмаила на станции Эмингон-8 мало чем отличалась от всех остальных. Единственным признаком того, что здесь жил Бог Разума, был необычный водопад в углу: вода стекала широкой лентой из-под потолка и падала вниз — но падала не прямо. Сила Кориолиса, вездесущий спутник жизни на вращающейся станции, изгибала водопад, поэтому поток входил в чашу внизу под небольшим углом — и под шум воды двое в комнате напряжённо вели диалог.

— Это самоубийство, — со сдерживаемым огнём в голосе проговорил адмирал Рутил. — Идти в лобовую атаку на Атексетес, не зная, что за горизонтом — бессмысленная затея недальновидного азарта.

— Друг мой, — Агмаил выглядел куда более спокойным. Он сложил руки вместе, скрыв ладони широкими рукавами, и посмотрел в окно. — Я знаю, что нас ждёт по ту сторону неизвестности. Дело лишь в том, что ты не хочешь мне верить.

Персиваль появился в дверях, но спорящие, казалось, не обратили внимания.

— С предыдущего вторжения Атексетов прошло больше трёх тысяч лет, — возразил адмирал, и Персиваль вспомнил, что тот не знает правды об истории. — Неясно, какие сюрпризы нам уготовил этот срок.

— О, сколько ещё чудес я должен сотворить, чтобы ты начал мне верить? — улыбнулся Агмаил совершенно беззлобно.

— Без доказательств нет веры, статистика — лишь свидетельство, — Рутил был непреклонен. — А если вы там погибнете, мне некому будет потом сказать, что вы ошибались.

— Мы вернёмся с победой, — Агмаил немного склонил голову влево, — и я скажу, что снова оказался прав. Поверь мне, Виллафрид. Я не играю в кости, ведь заранее знаю исход.

Адмирал Рутил вздохнул и направился к двери. Столкнувшись там с Персивалем, он посмотрел ему в глаза с немой просьбой — тот кивнул. Дверь закрылась, оставив его с Богом Разума наедине.

— Мой Бог, — сказал Рыцарь. — Я уже научился определять, что передо мной иллюзия.

Агмаил лишь молча развёл руками.

— Франц, — позвал Персиваль.

Он не смог уловить тот момент, когда силуэт Бога Разума растворился в небытии. Взамен у самого окна Персиваль увидел белую фигуру: Франц сидел на полу, прислонившись плечом к стеклу, а спиной — к стене, и смотрел в космос. Трость лежала совсем рядом, но Франц её не касался.

— Садись рядом, друг мой. Не стесняй себя приличиями.

Персиваль подошёл к окну и сел рядом, напротив Франца. Около минуты они сидели молча, слушая шум воды — а затем Рыцарь спросил:

— Вы правда хотите атаковать Атексетес? Даже при том условии, что за горизонт вокруг него нельзя будет отступить, если всё станет слишком плохо? Нам придётся довести бой до конца, живыми или мёртвыми.

Франц кивнул.

— Да, я хочу. Более того, я сам поведу вас в бой.

— Не знал, что вы умеете сражаться, — Персиваль приподнял уголки рта.

— У меня ещё много для тебя сюрпризов, друг мой, — Франц повёл ладонью перед собой. — Видишь ли, Персиваль… Я узнал от Эйонгмера немного, но важное он передать сумел. Эта битва, возглавленная Богом Разума, знаменует конец первой главе Войны. Я знаю, что потери будут меньше, чем многие ожидают. Знаю, что сам буду жить. И знаю, что будет дальше — в самом конце, когда Зодчий Вселенной явит себя…

Персиваль кивнул. Он пытался понять, как себя может чувствовать человек, который знает, что его ждёт в будущем, и не может на это повлиять — но ему не было подвластно постичь тягость давления трёх тысяч лет этого знания. Три тысячи лет Агмаил жил с мыслью: что бы он ни делал — исход предрешён. И сейчас он готов ринуться в бой, прорваться за точку невозврата, где его ждёт враждебная неизвестность — но готов лишь потому, что знает, что победит. Не может быть иначе.

— Всё верно, Персиваль, — проговорил Франц, мечтательно посмотрев куда-то наверх, где на кольце станции видны были отблески солнечного света. — Его пророчества — это моё проклятье. Эйонгмер поступил крайне жестоко, рассказав мне всё; но если бы не рассказал — мир бы погиб.

— Вы не объяснили это адмиралу, верно?

— Я надеялся, что он поймёт, но не подталкивал его. Видишь ли, чем больше люди знают, тем больше думают лишнего. Виллафрид — человек дела, и ему лишние мысли ни к чему.

Персиваль нахмурился, задумавшись.

— Но ведь Лориан знает, — вспомнил он.

— И ты, верно, догадываешься, почему, — Франц с грустью посмотрел на Персиваля. Рыцарь проанализировал факты и ничего не ответил, лишь кивнув.

Стекло окна станции было тёплым. Изнутри его согревал комнатный воздух, а снаружи уберегал от охлаждения безжалостный вакуум, где не было места ничему, что могло бы нести тепло. Этот вакуум был подобен дыханию смерти — медленно и неотвратимо он запекал в жаре лучей света спутники у Микаты, ближней к солнцу планеты, и так же медленно замораживал дальние космические аппараты, чьё инфракрасное излучение уносило больше энергии, чем те потребляли. Вакуум вершил судьбы всех, кто был слишком близко или слишком далеко, и лишь в небольшой области, где жили своей жизнью Кубус и Левен, люди были способны выжить, чтобы осознать его безжалостность.

— Я мог бы вечно сидеть у окна, наблюдая за неизменностью мира, — мечтательно сказал Франц. — Но вечного в жизни немного. Точно так же я смотрел в окно своей обители, мимо пролетали дни, ночи, годы, люди один за другим сменяли тех, кто уходил на покой. Именно тот мир казался мне неизменным. В предопределённости его судьбы я видел прекрасное, но те времена прошли.

Франц поднял с пола трость и плавным движением поднялся на ноги.

— Я позвал тебя не просто так, Персиваль, — сказал он. — Ведь всё меньше у меня шансов скрестить с тобой мечи.

Персиваль выдохнул воздух — это единственное, что осталось от давно забытого им смеха. Пять минут капитан Железных Рыцарей и Бог Разума разминали мускулы, готовясь к поединку. Франц никогда не говорил, что умеет фехтовать — но спорт, получивший поддержку Бога Разума, не мог быть выбран наугад. Персиваль догадывался, почему Франц вызвал его на дуэль сейчас, а не в дни спокойствия, и почему выбрал именно его. Не надо было быть великим рационалистом, чтобы понять: Франц знает, что конец близко. Этот поединок — прощальный подарок.

— Ты вернёшься из-за горизонта Атексетеса, Персиваль, — говорил Франц, выполняя хитрые упражнения руками. — Но будь готов к тому, что возвращаться будет некуда.

Закончив разминку, Персиваль закрыл глаза и сосредоточился. В тумане воздуха, откуда зормильтоновский модуль вампиром выпил энергию, вокруг Рыцаря появился спортивный доспех. Выхватив из ниоткуда меч, Персиваль принял боевую стойку.

Франц же глубоко вздохнул и поставил трость на пол: та не шелохнулась, когда он её отпустил. Белая одежда Бога Разума изменяла свою форму и цвет: широкая мантия окрасилась в чёрный, ремень глубокого синего цвета стянул её в талии; рукава, раньше просторным убором скрывавшие контуры рук, стали гораздо уже, очерчивая предплечье и локоть. И совершенно иной человек явился перед Персивалем, беспросветным мраком образа угрожающий с противоположного конца комнаты. Даже выражение лица, казалось, не было прежним — на место умиротворённого спокойствия встала холодная решимость, глаза словно сияли фиолетовым огнём — и лишь стального цвета волосы, собранные в хвост на затылке, напоминали о прежнем Агмаиле. Трость прыгнула ему в руку, на лету превратившись в изящный спортивный меч.

— Таким меня увидел Эйонгмер, когда ступил на дно Ренектиша три тысячи лет назад, — сказал Бог Разума, принимая боевую стойку. — И не было в том мире воина, способного меня победить в равном бою — потому что нет равного боя, когда соперник — я.

Персиваль внимательно изучал человека, стоящего напротив: не Бога Разума, а Франца, каким его выбрал Первый Набла в последние дни Земли. Тот пригнулся, словно хотел быть как можно ниже; меч он держал в левой руке лезвием назад, придерживая рукоять правой ладонью. Среди мечников было отлично известно, зачем нужен обратный хват: так держат меч, когда готовятся резко сократить дистанцию. Персиваль приготовился сделать шаг назад — и оказался прав.

Нейра подала сигнал к началу боя, и Франц с неестественной скоростью рванулся вперёд. Персиваль попытался уколоть так, чтобы соперник сам налетел на меч, но резкое движение, взмах — и клинок отлетел в сторону, а Персиваль оказался совершенно открыт. Рыцарь сделал шаг назад, в нескольких сантиметрах от его груди пролетела рука Франца — и ухватила его за запястье, не давая взмахнуть мечом. Но боец в чёрном не остановился на этом: естественным продолжением своего захвата он сделал полный оборот, и Персиваль едва успел присесть под пролетевшим над головой лезвием.

Франц делал большую ставку на максимально короткую дистанцию, и Персиваль это понял: ногой он толкнул соперника в грудь, и тот отлетел на пару метров. Не давая Францу передохнуть, Персиваль перешёл в наступление: снова и снова он наносил удары мечом, но те не достигали цели. В короткие мгновения, когда взгляды соперников встречались, Персиваль видел жуткую улыбку Франца, неестественную для его лица; было ли это следствием расщепления сознания, или была видна настоящая эмоция этого странного человека?

Если бы кто-то посмотрел на поединок со стороны, он бы не увидел мечей; вместо этого его взору предстал бы чёрный маревый вихрь, окружавший соперников. Скорость, с которой наносились удары, была непостижима человеческому разуму — клинки питались лишь силой рефлексов, отточенных до идеала. Персиваль чувствовал, что невольно использует модуль, чтобы ускорить движение меча, и знал, что Франц делает то же самое. Это был истинно равный бой — возможно, первый в жизни нынешнего Бога Разума.

Мечи проносились над головами, соперники уклонялись и двигались по комнате в яростном танце. И уже не одним мечом, а несколькими атаковали они друг друга — оружие появлялось из воздуха, ударяло и растворялось там же, являя собой воплощение сущности эффекта Зормильтона — Мацело. Бог Разума был искусен в управлении модулем, но Персиваль обладал великим боевым опытом. И эта дуэль стала высочайшим проявлением искусства поединка — искусства, имеющего смысл только в бою людей друг с другом.

***

Гвен сидела на кровати в своей комнате спиной к окну. Освещение было выключено, и единственное, что проецировало тень на кажущуюся чёрной стену — слабый свет Клехту, естественного спутника Левена. Но Гвен не видела даже этого — закрыв глаза, она осторожно приоткрывала запреты, которые наложила на свои мысли.

Но чем больше она пыталась, тем больше убеждалась в том, что это безнадёжно. Даже единственная мысль, проскочившая на кратчайший миг, отдавалась в разуме ужасным чувством, которое она называла тревогой. Гвен оказалась в коконе собственных запретов, окружённая болью — и выбраться оттуда уже не могла.

— Гвен, — голос Агмаила мягко коснулся сознания вместе с тем, как Бог Разума проявился за спиной.

— Приветствую, мой Бог, — ответил рефлекс Гвен.

Агмаил медленно обошёл кровать и сел рядом с потухшим Рыцарем.

— Персиваль беспокоится о тебе, — сказал он тихо. — Я пришёл помочь.

Гвен открыла глаза; дыхание её срывалось.

— Я не знаю, что со мной, мой Бог, — сказала она, и в этих словах явилась отчаянная крупица тревоги, прорвавшаяся сквозь кокон запретов. — Я думала, я ко всему готова. Но мои методы… не решают проблему…

Агмаил опустил взгляд.

— Возможно, мне известно то, что ты силишься себе запретить, — его слова казались незримыми объятиями, — но никто в моих Двух Мирах не мог быть к этому готов.

Гвен снова застыла, и Агмаил ощутил жестокую борьбу в её сознании.

— Я могу тебе помочь, — продолжил он. — Но мне нужно твоё согласие.

— Сделайте что угодно, — проговорила она. — Почините меня…

— Я ещё не сказал условие, — Агмаил закрыл глаза. — Я могу выстроить систему запретов в твоём сознании так, чтобы воспоминания не вызывали боли. Но большую часть того, что ты помнишь о нём, придётся забыть. Я дам тебе возможность подумать, а после того скажи — согласна ли ты.

И с последними словами Бога Разума от тревоги не осталось ни следа. Взгляд Гвен сфокусировался, и разум опустел, устав после долгой борьбы. Но она помнила вопрос Агмаила и понимала, что подавление эмоций долго не продлится — поэтому из последних сил сконструировала цепочку.

«…тревога — неэффективно: согласиться.»

И Гвен кивнула.

Агмаил поднялся на ноги и обратился к вечности:

— Что ж, видит Набла, я выбираю лучшее из худшего, — он повернулся к Гвен и встал перед ней на колено, положив ладони на плечи. — Прошу меня простить, — прошептал он и закрыл глаза.

Со стороны казалось, что Бог Разума и Железный Рыцарь застыли во времени на несколько минут. На комнату опустилась тишина, едва нарушаемая дыханием вершителя обряда и мученицы Войны — вряд ли можно было подумать, что именно происходит сейчас в их сознаниях. Лишь редкие слёзы, текущие по щекам Гвен, были свидетельствами её утраченной печали.

IV. Глава 7. Лазурная звезда

Туманная тишина ожидания удушающей тревогой наполняла зал собраний перед боем. Она текла из каждой щели, её источал каждый предмет, и словно сам воздух стал ею, с каждым вдохом обжигая горло Рыцарей, словно вязкий анестетик. Они смотрели в пустоту, желая разрушить эту тишину, но первое слово было бы подобно попытке сдвинуть с места застрявший вал старого механизма, ржавеющий с каждой минутой всё больше.

В зале, однако, были не все. На штурм Атексетеса адмиралом были сформированы три отряда из бойцов, проявивших подходящие для задачи качества. Рутил учёл и обратное — опасаясь внезапной контратаки оставшихся за горизонтом Атексетеса вражеских сил, он сформировал ещё три отряда — максимально способных к обороне. Из шестидесяти Железных Рыцарей Анриона осталось всего тридцать два.

Все три атакующих отряда были в сборе — не явился лишь Персиваль Алери. Его отряд почти не претерпел изменений, однако место Гидеона сейчас занимала, наверное, самая странная личность во всей армии Айлинерона: Линис. Некогда она была капитаном своего отряда — до тех пор, пока не осталась там в одиночестве. И тем более странной выглядела её максимально непринуждённая поза на кресле у круглого стола: она закинула ногу на ногу, прикрыла глаза и задумчиво покачивала на пальце подвеской в виде двух крыльев, сверкающих металлом перьев.

— Персиваль говорит, что Агмаил уверен в нашей победе, — голос Борса звучал спокойно; но, смешавшись с витающей в воздухе тревогой, он словно бы приобрёл вкус пепла. — Но я знаю, что Рутил ему не верит и считает безумцем.

— Занятно… — Линис посмотрела на Борса с изучающим любопытством. — Прошу, поверь моему слову, Борс — я уже знакома с человеком, который называл Агмаила безумцем. О, какие же он строил планы, рассчитывая на его провал… Но всё случилось, как наш Бог Разума сказал: явились Атексеты, и ныне сей сударь снял перед ним шляпу. У нас нет оснований считать, что мы знаем столько же, сколько Агмаил. Я ему верю.

— Но у нас нет оснований считать, что Агмаил умнее нас, — холодный голос Лориана разогнал тревогу, уколов взамен тысячей игл. — Бог Разума имеет привычку скрывать информацию, и с этой привычкой некоторые не понаслышке знакомы, — Лориан посмотрел на Линис, но выражение ленивого любопытства не пропало с её лица. — Кто знает, какие выводы могли бы мы сделать, если бы знали всё, что знает он?

Линис прищурилась:

— О Набла, нам ли пристало мечтать? Тем более, в актуальном случае Агмаил таки рассказал нам всё о предстоящей битве. В первом порядке оцениваю вероятность победы классом С, если поверим, и классом D, если откажемся верить.

Тревога исчезла из воздуха окончательно, сконцентрировавшись в тонкой нити всё нарастающего напряжения между Линис и Лорианом. Борс нахмурился: чем дольше длилась Война, тем явственней чувствовался внутренний конфликт в каждом из Рыцарей — и выливался он в чрезмерную критичность друг к другу. Ни к чему хорошему это привести не может…

Раскрылась дверь, и Персиваль Алери шагнул через порог.

— Сейчас не время бессмысленных споров, — проговорил он, и нить напряжения не устояла перед каменной волей его голоса. — Наш враг всё ещё жив, и вы все знаете, как это исправить.

Капитан Первого Отряда прошёл к своему месту за круглым столом и встал за креслом, возвышаясь над ним, как пирамида Храма над городами Кубуса.

— Когда мы пройдём за горизонт, пути назад не будет. Мы сможем получать сигналы извне, но забудьте о том, чтобы послать ответ. Если не уничтожим Атексетес — это билет в один конец. Но если победим — выжившие станут спасителями Человечества. Lisotelis vitear, братья мои и сёстры.

— Mansotelis nevor! — словно приговор, прозвучала вторая часть девиза: «Со светом умрём».

Франц, опёршись на стену у окна, закрыл глаза. Он знал, что из всех присутствующих лишь двое понимают, что он здесь: Лориан видел его — а Персиваль ощущал.

***

«И снова я здесь», — подумал Персиваль, когда уже парил в невесомой темноте Истребителя.

Сколько боёв уже прошло в этой Войне — десятки, сотни? Они все были похожи друг на друга — во многом, тем, что нисколько не приближали и не отдаляли от победы. Атексеты могли разбомбить хоть весь Левен, но до космических станций, где располагались войска Айлинерона, им было не добраться. Дроны и Рыцари могли уничтожать дредноуты врага снова и снова, но не добраться до Атексетеса. Это была война на истощение — до сего дня.

В этот раз совместные силы Айлинерона и Леноринерона вместе атакуют цитадель врага. Цитадель, сокрытую за горизонтом неизвестности; главную обитель вторженцев из космоса. Однако Персиваль чувствовал, что что-то здесь не так, не может быть всё так просто: неужели счастливой случайности, которая позволила людям узнать местоположение Атексетеса, окажется достаточно, чтобы завершить Войну? Неужели этот день станет последним?

Однако времени размышлять не осталось. Включились обзорные камеры Истребителей, и пустая темнота вокруг Персиваля наполнилась немигающим бледным светом далёких звёзд — и в бескрайнем пространстве безводного моря перед взглядом простирались влево, вправо вверх и вниз стройные ряды багрово-золотых кораблей Леноринов. Каждый из них был в дюжину раз больше Истребителя, но Персиваль даже не мог прикинуть, сколько их здесь собралось. Ещё ни разу ему не доводилось вести бой вместе с Леноринами; но он слышал, что их эффективность сравнима с эффективностью Железных Рыцарей. Слабо верилось, чтоэти корабли — лишь дроны без намёка на пилота внутри.

И, глядя на эту грандиозную картину, Персиваль ощутил странную тревогу. Он вспомнил свой диалог с Францем, вспомнил каждое его слово, обещавшее благо и пропитанное тоской. Франц говорил, что исход будет не самым плохим, но из сказанного было ясно: сегодняшняя битва — не конец.

«Франца тревожат события Войны — в Войне не произошло ещё ничего достаточно страшного, кроме потери Левена — Франца тревожат события будущего. Динамика боевых действий не меняется — в будущем случится что-то страшное — что-то изменит ход Войны. Атака на Атексетес, предположительно, изменит ход Войны — [запрет: думай о битве]»

Персиваль вздохнул и в доли секунды расщепил сознание. С этого самого момента он пилотировал Истребитель, и должен был это делать максимально хорошо. Лишние мысли должны остаться лишними.

— На связи Мениск, боевая готовность, — услышал Персиваль голос Гвен.

— Хироэ, боевая готовность.

— Принял Аргентум. Боевая готовность.

— Алери. Боевая готовность, — сказал Персиваль в мыслепространство и приготовился.

— Агмаил, — прозвучало имя, и Персиваль почувствовал прилив решительности. — К бою готов.

Далеко впереди, закрывая редкие звёзды, чернел непроглядный диск Атексетеса. Главный оплот врага был скрыт горизонтом, через который не мог выйти ни снаряд, ни даже свет. Пока Атексетес не будет повержен, ни Персивалю, ни остальным не удастся вернуться назад. Поэтому это была битва вабанк: всё — или ничего.

Союзники приближались к Атексетесу, и, наконец, корабли Леноринов, словно гигантская сеть, обступили чёрную сферу со всех сторон. Враг всё ещё не подавал признаков активности.

— Рыцари перетянут внимание Атексетеса на себя, — прозвучал голос Агмаила, — а задача Леноринов — проследить паттерны его действий и спланировать контратаку, — голос на время затих, лишь чтобы затем решительно произнести: — Вперёд!

Персиваль запустил градиентный двигатель, и искривлённое пространство понесло его навстречу горизонту — без рывка, неощутимо, но стремительно. Чёрная сфера приближалась, будто расширяясь до самых краёв видимого космоса — а затем словно обняла Рыцаря, сомкнувшись сзади. Персиваль преодолел горизонт.

Его встретила пустота. Тысячи багровых кораблей Леноринов, мириады дронов и Железные Рыцари видели лишь искажённые горизонтом виды на Левен и звёздный космос. Персиваль использовал модуль, чтобы просканировать пространство вокруг себя, но в радиусе действия не заметил ничего, кроме своих соратников.

— Что-то больно тихо… — услышал Персиваль голос Борса. — Неужели ловушка?

— Возможно, — ответила Линис задумчиво. — Хотя горизонт есть, внутри пространство плоское и замыкается довольно странно. Будто мы на поверхности конуса, только четырёхмерного…

Лориан молчал. Если это действительно ловушка, и горизонт предназначен для того, чтобы замуровать силы Союза внутри, то решение атаковать Атексетес лично было самым опрометчивым в жизни Агмаила — и Лориан внезапно почувствовал слишком яркое и тягостное желание, чтобы Бог Разума оказался прав.

— Что-то ударилось об меня, — доложил Аргентум, капитан третьего отряда Железных Рыцарей.

Лориан сосредоточился — а в следующий миг ощутил лёгкий, но отчётливый удар по обшивке своего Истребителя. «Что происходит?» — подумал он, а затем резко вздрогнул: просканировав модулем пространство, он почувствовал тонкую нить, тянущуюся откуда-то до него, а затем уходящую вдаль.

— Режьте нити! — прокричал он.

И едва он разорвал модулем обе зацепленные за него нити, как пространство вокруг рассекла яркая вспышка, ослепительным хлыстом протянувшаяся между Истребителями, кораблями Леноринов, дронами…

— В центре! — прокричал Персиваль, и Лориан взглянул туда, где, предположительно находился центр горизонта.

Пространство здесь действительно было необычным. Далеко, гораздо дальше, чем, предположительно, мог бы кончаться горизонт, Лориан увидел чёрный сферический корабль, освещаемый тёмно-красными вспышками. И ещё дальше смыкались сверкающими звёздочками ряды кораблей Леноринов, ещё минуту назад охватывающие горизонт по кругу.

Сверкнула следующая вспышка, и Лориан увидел: сияющий хлыст протянулся от кораблей Леноринов до далёкого объекта в истинном центре горизонта — Атексетеса.

— Рассредоточиться! Не стоять на месте, обрывать нити! — скомандовал Агмаил. — В атаку!

Корабли Леноринов, установив положение цели, пришли в движение. Всё так же окружая Атексетес со всех сторон, они летали хаотично, мешая прикреплять к себе нити — но время от времени, каждый раз в новом месте, хаотическая структура внезапно выстраивалась в шестиугольную решётку, и багровые звёзды испускали множество невидимых лучей, отдававшихся яркой вспышкой где-то в области Атексетеса. Враг выпустил не-цели для перехвата выстрелов — но под настолько интенсивным огнём рано или поздно они иссякнут.

Навстречу Рыцарям из далёкого центра горизонта устремились полчища вражеских дронов. Засверкали вспышки попаданий роторных лучей, и всё пространство внутри незримой сферы вскипело. Дроны уничтожали друг друга, живая мегаструктура Леноринов осыпала центр горизонта постоянным огнём, и в сумраке космического боя яркие вспышки сверкали вдоль протягиваемых Атексетами нитей, испепеляя всё, чего они касались.

— Первый отряд, держаться вместе! Мениск, Хироэ, Сорин — триплет! — отдал Персиваль команду через нейру. Так как нейра не требовала произнесения слов, команда прозвучала почти мгновенно.

Три Истребителя сгруппировались в треугольник, прикрывая два оставшихся — Персиваля и Лориана. Рыцари действовали слаженно, но первый раз в жизни Персиваль почувствовал в бою тревогу. Первый раз в его жизни от исхода битвы настолько сильно зависела судьба всего Айлинерона — и за десять минут сражения Рыцари нисколько не продвинулись к заветной цели.

— Нити! — просигналил Борс, и Рыцари почувствовали, как весь отряд оплетает Атексетская сеть. Уворачиваясь от атак дронов, Истребители разрывали нити одну за другой.

«Не успеем», — промелькнула мысль у Персиваля, пока об обшивку Истребителя ударялись всё новые и новые челноки, прикрепляющие с каждой секундой всё больше нитей. Сверкнула вспышка.

Но не сеть Атексетов разразилась ярким светом смертельных молний. Истребитель Агмаила на огромной скорости пересёк поле зрения, и в следующий миг пространство вокруг взорвалось, испепеляя всё, кроме сверхпрочных обшивок, защищающих Рыцарей.

— Враг осознал вашу важность, — сообщил Агмаил в мыслепространство. — Теперь вы — главная цель.

— Перегруппироваться! — скомандовал Персиваль. — Хироэ, Лориан — уничтожение нитей, Мениск, Сорин— атака!

Лориан, сжав зубы, расстреливал налетающие дроны. В слепящей ярости, что пробудило расщепление, он с отчаянием наблюдал за тем, как список оставшихся в живых Рыцарей покидают всё новые и новые имена. «Не успеем», — подсказал здравый смысл исход битвы. Если темп не изменится, все Рыцари падут в бою, так и не преодолев даже трети пространства до Атексетеса.

Однако силы Леноринов практически не пострадали. Багровые корабли снова перегруппировались, сконцентрировались в двадцати точках вокруг Атексетеса и приготовились к залпу.

— Внимание, освободить намеченные радиусы! — прозвучала команда. Рыцари спешно рассредоточились, и Ленорины выстрелили.

Не было ни вспышки, ни грома. Двадцать лучей невероятной мощности были абсолютно невидимы, и их присутствие выдавали лишь тлеющие огоньки дронов, которым не повезло оказаться на их пути. Рыцари увидели, как далеко внизу, в центре горизонта вспыхнул бесшумный взрыв.

«Победа?» — подумал Лориан слишком самонадеянно.

Пространство битвы будто замерло. Дроны перестали хаотично роиться, огни взрывов потухли. Всё вокруг словно приклеилось к тому месту, где находилось до залпа Леноринов.

«Я не могу сдвинуться с места», — послышались встревоженные голоса Рыцарей. «Двигатель исправен, но не действует».

«Двигатели работают — положение не меняется — есть противодействующая сила. Никто из наших не способен охватить модулем или градиентным генератором всё внутри горизонта — Ленорины не сообщали о действии. Атексеты…»

Лориан распахнул глаза вместе с осознанием. От прямого попадания в Атексетес горизонт не просто не пропал, но изменился, дополнившись этой странной противодействующей силой. Луч Леноринов достиг цели, но не уничтожил её — а лишь разозлил.

Рыцари почувствовали, как Истребители начали плавно раскачиваться. Частота колебаний всё увеличивалась и увеличивалась, пока не превратилась в вибрацию. Обшивка затрещала.

Лориан сжал зубы от боли. Волны сжатия и растяжения пространства, испускаемые Атексетесом, словно пытались разорвать тело на части десятки раз в секунду. Вибрации с всё большей частотой уже были слышны как звук, и вот, истязаемый ими Истребитель уже издавал жуткий крик, так похожий на вопль страдающего человека…

И вмиг всё прекратилось. Сознание всё ещё отходило от боли, когда Лориан увидел, как список выживших Рыцарей начал стремительно сокращаться.

— Не стоять на месте!!! — крик Персиваля разорвал мыслепространство.

Лориан мгновенно включил градиентный двигатель и рванулся в сторону, но загадочная сила мешала ему лететь по прямой. Его сносило то влево, то вправо, как кусок пенопласта на поверхности воды в шторм; на краю поля зрения он увидел, как один из Истребителей внезапно исчез, будто провалился в небытие. Эмоции уже не требовали расщепления для призыва: они захватили всё сознание, и во главе их был страх.

Но Персиваль не чувствовал страха. Осмотрев пространство вокруг себя, он с удовлетворением обнаружил, что своей гравитационной атакой враг уничтожил не только союзные дроны, но ещё и свои. Иными словами…

— Путь свободен, в атаку! — скомандовал Персиваль.

И Рыцари бросились вниз. Неестественное искажение пространства всё так же бросало их из стороны в сторону, однако расстояние до Атексетеса стремительно сокращалось. Оставалась всего треть радиуса горизонта, когда Рыцари столкнулись с новой волной дронов.

— Хироэ, Лориан — сбросить комплементарную бомбу любой ценой! Мениск, Сорин, обеспечьте безопасность!

И в тот же миг, словно в ответ на команду Персиваля, дроны врага плотным облаком окружили Рыцарей, оставляя на обшивках Истребителей язвы лучами неизвестной природы. Рыцари вели непрерывный огонь, однако дроны не заботились о своей сохранности: следуя отработанной тактике, они шли на таран, задавливая силу Истребителей собственной неисчислимостью.

Отстреливаясь, Лориан ощущал через мыслепространство, как Атексеты, сбившиеся в ком в полукилометре от него, резко рассыпались в стороны. Он проверил список имён — из всего третьего отряда не осталось в живых никого.

«Рингус побери этих Атексетов! — про себя подумал Лориан. — Где же Агмаил?..»

Выстрел, уклонение, выстрел, уклонение.

«Заряда Истребителя почти не осталось».

Выстрел, выстрел, выстрел.

«Мениск, критическое повреждение! Больше не…»

Выстрел, уклонение, уклонение…

«Второй отряд запрашивает огневую поддержку!»

Уклонение, выстрел.

«Лориан, приоритет: вырваться из оцепления и отступить! — прозвучал голос Персиваля. — Первый отряд, приоритет: позволить Лориану набрать скорость!»

«Прошу простить за ожидание», — услышали Рыцари голос Бога Разума.

И в следующий миг лазурным огнём вспыхнул взрыв, сжигая дроны вокруг выживших Рыцарей. Агмаил, восстановив ресурс своего модуля, превратил часть дронов в горючий газ и окислитель, и те вступили в реакцию, прожигая Истребителям путь.

«Первый отряд, приоритет: отступление!»

Но Лориан не торопился отступать. Он с удивлением и интересом наблюдал, как Атексеты разбегаются от света вспышки, подобно стайке перепуганных рыб — даже когда взрыв им уже не угрожал. Серия недлинных цепочек — и решение явилось ясным и понятным, как небо над Кубусом. И вместо того, чтобы начать отступление, Истребитель Лориана начал разгон в сторону Атексетеса.

«Лориан, повторяю, приоритет — отступление! — голос Персиваля звучал настойчиво, но озадаченно. И секунду спустя, продолжил: Первый отряд, приоритет: защита Лориана!»

Одинокий Истребитель уже был далеко внизу, и Атексетские дроны плотной тучей посреди космической тьмы устремились за ним. Но вдруг все они рассеялись в стороны, разбежались, отторгаемые неведомой силой, оставляя Лориана одного — и Рыцари увидели, как сияющий подобно лазурной звезде Истребитель опускается всё ниже и ниже, неся на себе смертельный заряд комплементарной бомбы…

V. Глава 8. Бабочки и ураганы

Высоко в небе над Кубусом сияло Светлое Солнце. Его лучи играли на искристой поверхности океана, отражались от бесчисленных стёкол города; словно символом ясного будущего Светлое Солнце каждый день восходило над стальными равнинами Кубической Планеты, нежно рассеиваясь на редких перистых облаках. Говорили, что некогда были времена, когда иногда небо затмевали тучи, и сильные бури обрушивались с небес — но, возводя Кубус, Бог-Основатель Агмаил благословил этот мир, и с тех пор над шестью гранями вечно сияло Солнце.

Хоть куб и состоит из шести плоскостей, гравитация едина для всех и направлена к центру — поэтому на берегах океанов, стекавших к центрам граней, поверхность Кубуса подобна склону горы, уходящему под воду. Материал, из которого возведён Кубус, тоже медленно, тысячелетие за тысячелетием, течёт вниз, однако хитроумный механизм на технических уровнях работает день и ночь, корректируя форму Кубической Планеты. Жизнь на склоне горы имеет свои особенности — поэтому каждый город Кубуса был полон просторных террас, с которых открывался прекрасный вид на бескрайний океан. Кубус был воплощением свободы — жизни творческой и счастливой, где не было место ни горечи, ни печали, а Светлое Солнце день за днём поднимается над возвышающемся над городом краем грани, едва различимым в мареве влажного воздуха…

***

Роберт Мацело прикрыл глаза и вдохнул полной грудью тёплый ветер, налетевший со стороны океана. Пахло свежестью и влагой.

— Эффект, названный моим именем и именем лорда Зормильтона, — процитировал Роберт, — вряд ли станет царским путём в путешествия во времени. Он существует, Шинобу, существует — но в том, для чего он сегодня нужен, больше Зормильтона, чем Мацело. Если и осталась возможность решить с помощью него последнюю проблему Агмаила, то вряд ли ею воспользуюсь я.

Шинобу Кёртис сидела напротив Роберта, задумчиво подперев голову рукой. На террасе в радиусе пятидесяти метров больше не было никого, кроме двух учёных; и сегодня они встретились, чтобы каждый из них сделал то, что другой сделать не в силах. Их фигуры за изящным шестиугольным столом казались незначительно маленькими на фоне просторов Кубуса, но то, чем они занимались, всенепременно должно перевернуть мир.

— Ваш эффект — не совсем то, что нужно, — сказала Шинобу. — Фактически, он эквивалентен обобщённым законам сохранения. Это значит, что он сохраняет суммы параметров компонент системы, но вовсе не обязывает систему оставаться цельной в деталях. Мне кажется, для успешного перемещения во времени стоит рассмотреть ситуации, когда точка назначения из прошлого технически оказывается в будущем.

Роберт покачал головой.

— Вы сейчас говорите о замкнутых времениподобных кривых, я знаю, — сказал он разочарованно. — Скачайте нейрограмму Кехеты о теореме Сольтек — Хокинга. Там всё прекрасно написано. Существование замкнутых времениподобных кривых эквивалентно существованию минимум двух образующих контуров контрпространства, а из эксперимента известно, что образующий контур всего один.

— Было известно, — прищурилась Шинобу. — Пока вы в своём эффекте не продемонстрировали обратное.

Роберт не ответил. Он продолжал сидеть молча минуту, а затем две, пока Шинобу с улыбкой явного удовольствия наблюдала, как меняется выражение его лица. Выждав, как ей кажется, достаточно, она сказала:

— Образующий контур эквивалентен набору калибровочных констант лагранжиана Великой Модели. То, что эти константы для нас остаются постоянными, не гарантирует отсутствие второго контура — первый может быть просто более функционально стабильным. Однако ваш эффект, лорд Мацело…

— …меняет калибровочные константы, — проговорил Роберт, глядя в одну точку. — Я помню вашу мысль.

Шинобу развела руками и победоносно улыбнулась.

— Вот только я понятия не имею, как это доказать, — сказала она.

Роберт непонимающе на неё посмотрел, запустив пальцы в волосы.

— Но ведь вы уже поняли всё нужное. Осталось лишь записать результат, — сказал он.

— Видите ли… — Шинобу замялась и отвела взгляд с той же ехидной улыбкой. — Я отлично понимаю, что происходит, но не понимаю, как. Иными словами, когда дело доходит до уравнений, я теряюсь и не знаю, что делать. Поэтому меня и не взяли теоретиком в КФМ.

— Хе-хе-хе…

Роберт, ещё глубже закопавшись пальцами в волосы, нервно смеялся, глядя куда-то за горизонт. Существование такого человека, как Шинобу Кёртис, было настолько противоестественно, что это было представить даже сложнее, чем иную физику. До этого самого момента Роберт считал, что умение записывать уравнения приходит абсолютно самостоятельно вместе с совершенствованием навыков в науке, но сейчас…

Кёртис нахмурилась и сжала губы. Вздохнув, она перегнулась через стол и достала ладонь Роберта из его волос. Невозмутимо сев обратно на свой стул, она сказала:

— Думаю, вы понимаете, в чём моя проблема, лорд Мацело. Если вы поможете мне её решить, я с радостью помогу вам с Долгом.

— Всенепременно, — ответил Роберт, улыбнувшись.

И он посмотрел в небо. Светло-голубой, почти белый свет обнимал этот мир, и Светлое Солнце сияло в вышине, немного склонившись к югу. Роберт представил себе пространство за этим белым светом — за атмосферой, рассеивающей солнечные лучи, простирался глубокий, обширный космос, где среди почти полной пустоты ярко сияли звёзды. Бесчисленное множество звёзд горело уже миллиарды лет, освещая своими лучами неизвестность безводных морей. Но раз в несколько сотен лет единственная звезда может вспыхнуть ярче, чем вся галактика. И в этот момент рассеивается тьма Вселенной, уступая место яркому, сжигающему свету…

***

— В таком случае, нетривиальная сингулярность может породить вторичный виковский поворот, — говорил Роберт возбуждённо. Его апатию как рукой сняло. — В этом случае время поменяет направление, и тогда…

— Лорд Мацело, — голос Шинобу был явно встревожен. — Вы говорили, что на Кубусе никогда не бывает облаков.

«Шинобу вспомнила привычный факт — для этого нужна непривычная причина. Факт об облаках — Шинобу видит облака».

Роберт оглянулся, уже зная, что увидит. Один миг — сорок градусов: «облаков над Кубусом раньше не было». Ещё один — восемьдесят градусов: «скорее всего, облака небольшие, но заметные». Третий миг — сто двадцать градусов: «видимо, у Агмаила есть какой-то план». Последний миг — сто шестьдесят…

Громадные чёрные тучи закрывали треть обозримого неба. Массивный вихрь медленно поворачивался вокруг своей оси, разрастаясь с каждой секундой всё больше. Солнце пропало из виду, и холодный ветер нервными порывами задул с ребра грани.

— Что это?.. — были единственные слова, которые Роберт смог выдавить из себя.

— Лорд Мацело, взгляните…

Вдоль берега океана, сколько хватало взгляда, вихри из чёрных облаков зарождались над городской полосой. Ветер уже не был порывистым — потоки холодного влажного воздуха сбивали с ног. Пыль забивалась в глаза, и Роберт сняв очки, протёр их рукой.

— Очевидно, коллега, — проговорил он, — это ненормально.

И вот из грозовых вихрей вниз обрушился огненный град. Оставляя за собой белые следы холодного пара, бесчисленное множество снарядов падало на город Первой Грани. Роберт и Шинобу стояли посреди террасы, в ужасе наблюдая, как вспыхивали алым пламенем взрывы, а небоскрёбы обрушивались, складываясь, будто были сложены из карт. Из туч, затмивших Солнце, вырвались орды дронов, разлетаясь во все стороны — и неизвестно откуда взявшиеся серебристо-стальные дроны Айлинерона вступили с ними в бой, осветив небеса голубыми вспышками роторных лучей. За одну минуту тишину Кубуса сменил гром неожиданной битвы.

— Мы должны идти, — сказала Шинобу, не отводя взгляда от неба, где из центров вихрей на город медленно опускались огромные чёрные сферы.

— Несомненно, — опустошённым голосом ответил Роберт.

***

Командный пункт Армии Анриона располагался на северной вершине Кубуса, откуда открывался вид сразу на три грани. На верхнем его этаже располагалась треугольная комната с панорамными окнами, откуда адмирал Виллафрид Рутил наблюдал за ходом боя. Из окон мало что можно было увидеть: под чёрным звёздным небом сверкали океаны, окружённые по контуру тонким кольцом чёрных облаков. Но самое главное Рутил видел через нейру, куда поступали боевые отчёты со всех горячих точек.

Рутил догадывался, что Атексетес, облюбовавший орбиту Левена — не единственный. Используя данные о его траектории, он и Агмаил рассчитали оптимальную траекторию до Кубуса и предположили, что все остальные Атексетесы проследуют по ней. И вот, ровно в расчётный день мириады кораблей врага опустились на поверхность Кубуса.

Рутил был радикально против того, чтобы Агмаил оставлял свою планету в столь важный для неё час. Хоть Бог Разума и не был верховным главнокомандующим Армии, его присутствие воодушевляло, а необычайное понимание ситуации оказывалось чрезвычайно полезным. И вот, на Кубус обрушился огненный град, пока Агмаил и полтора десятка Железных Рыцарей были в нескольких астрономических единицах отсюда.

Серанэт подошёл ближе к адмиралу и посмотрел вниз, туда, где беззвучно гремела битва.

— Другие готовы, Рутил, — сказал он. — Отдать приказ к контратаке?

— Нам стоит выждать, — ответил адмирал. — Мы не должны выдавать наш козырь, пока враг не показал всё, на что способен.

На лице Бога Верности мелькнула едва заметная улыбка.

V. Глава 9. Мысли умирающего атеиста

— Лазурная Звезда, значит? — задумчиво проговорил Лориан, завороженно глядя на парящую перед ним Прокси.

— Всё верно, друг мой, — ответил Франц. — Так тебя прозвали среди Железных Рыцарей.

Лориан сидел на кровати в своей каюте, штурмуя загадку Агмаила. Думать над тем, как получить информацию оттуда, уже стало его доброй привычкой: вместо того, чтобы проводить время в комнате отдыха или общаться с другими Рыцарями, он уходил в свою каюту, подвешивал Прокси перед собой и вглядывался в её туманную оболочку.

Вчера Лориан уничтожил Атексетес. Он не хотел думать об этом, потому что считал эти мысли бесполезной тратой ресурса — но пришёл Франц и напомнил ему о его победе. В последний момент битвы Лориан накопил вокруг своего Истребителя электролюминофор и, пустив по нему ток, засиял ярким синим светом. По какой-то причине Атексеты панически боялись именно этой части спектра — Лориан понял секрет достаточно быстро, чтобы решить исход битвы в одну минуту. На всём пути до самого Атексетеса ему никто не помешал.

Лориан осторожно поглаживал Прокси длинными тонкими нитями, которые он сотворил из воздуха с помощью модуля. Его воображение живо рисовало ему страшную картину битвы, когда Атексеты сверкали убийственными вспышками везде и повсюду; сознание протестовало, пытаясь не думать об этом — но Лориан целенаправленно провоцировал его собственноручно сотворённым напоминанием. Как стало известно сегодня, война продолжается, и, если он хочет на ней воевать — он должен привыкнуть.

— Я пришёл сказать тебе одну важную вещь, — продолжил Франц. — Твоя световая атака — безусловно, сильное преимущество для всего Анриона. Однако, как мы знаем из инцидента со станцией, Атексеты учатся, и учатся быстро.

Лориан поднял голову, и его взгляд встретился с фиолетовыми глазами Бога Разума.

— Вы просите меня не использовать его?

Франц задумчиво улыбнулся.

— Ты почти угадал, друг мой, — ответил он. — Используй его, но сделай так, что враг об этом никогда не узнает.

Лориан ухмыльнулся, и нити, которые он обвил вокруг своего запястья, вздрогнули.

— Ты силён, Лориан, — продолжил Франц. — Сильнее, чем ты думал раньше. Я уверен, что ты ещё успеешь перевернуть ход этой войны. Будь готов — через пять часов отправляется твой шаттл до Кубуса.

***

— Вы ждали меня, Франц? — спросил Персиваль, появившись в дверях.

В каюте Бога Разума было всё так же спокойно. В сумраке тихо журчала вода, и мягкий голубоватый свет исходил из-под поверхности небольшого пруда под комнатным водопадом. Франц задумчиво сидел в кресле у окна, и перед ним парил в воздухе небольшой белый горшочек, откуда стекали вниз длинные зелёные лозы.

— Всё верно, Персиваль, — сказал Франц. — Заходи.

Рыцарь прошёл в каюту, и дверь за ним бесшумно закрылась. Он сел напротив Франца, и растение оказалось ровно между ними — так, что, глядя на него, Персиваль не мог не встретиться глазами с Богом Разума. Тот провёл ладонью под горшочком, словно спрашивая: «Что ты об этом думаешь?»

«Франц раньше не выражал интереса к растениям — что-то произошло. Он предлагает мне угадать — это либо что-то важное для меня, либо он хочет поделиться чем-то важным для него. Если это что-то важное для него, вряд ли я об этом знаю; моя жизнь была мало связана с растениями — значит, это либо связано с кем-то близким мне, либо дело вообще не в растении, а в контексте, в котором оно здесь появилось…»

— Вы тоже не знаете, что это значит, — наконец, сказал Персиваль. — Я ведь прав?

Франц кивнул.

— Иногда бывает, что тебе снится сон, — сказал он. — Ты не помнишь, о чём он, ты даже можешь не помнить сам факт того, что тебе что-то снится — но в один момент ты встречаешь в своей жизни что-то, что напоминает тебе о твоём иллюзорном мире. И ты отчаянно пытаешься вспомнить, что же ты видел тогда, о чём была твоя забытая эфемерная жизнь…

Персиваль понимал, о чём говорит Бог Разума. Он часто видел сны, но не помнил из них ничего — только знал, что каждое утро он просыпался, умирая во сне.

— Я почти ничего не помню о том, что было до возведения Кубуса, — продолжал Франц. — Я с большой уверенностью могу сказать, что по какой-то причине — может, даже по моей просьбе — именно Эйонгмер запечатал мои воспоминания об этом времени. Я не знаю причины этому, но всё чаще я встречаю в своей жизни вещи и ситуации, которые напоминают мне о прошлом — и как бы я ни старался, я не могу до конца понять, что же тогда произошло и почему я потерял свою память. Поэтому я и взял с собой это растение, Персиваль. Это одна из двух вещей, которые сейчас сильнее всего вызывают нужные воспоминания. А вторая — Лориан.

Франц склонил голову набок и задумчиво посмотрел в окно. Горшок с растением плавно отлетел в сторону, больше не разделяя Персиваля и Бога Разума.

— Твой ученик достиг больших успехов, друг мой, — говорил Франц. — То, что он был тем самым, кто уничтожил Атексетес, уже говорит о многом.

— Благодарю, — ответил Персиваль. — Но главного он достиг сам, поэтому несправедливо звать его моим учеником.

— Скромен, как всегда, — Франц улыбнулся тепло и радостно, а затем резко потускнел. — Однако я не говорю наугад, друг мой. «Ученик капитана Железных Рыцарей, прозванный Лазурной Звездой…» — слово в слово я повторяю единственную фразу Эйонгмера, которую могу вспомнить сейчас. Скажи мне: это имя пришло тебе в голову случайно?

Персиваль нахмурился, понимая, какого масштаба тайна сейчас может открыться перед ним.

— Нет, не случайно, — ответил он. — У Серанэта и Эвелин в доме был небольшой сборник стихотворений, исполненный в бумаге — я прочитал его целиком. И в нём были строки: Лазурною звездою обманчиво сияла героя из легенд манящая судьба…

— …Мой ангел — идеалы, несовершенства — дьявол. Я был готов к борьбе, и началась борьба, — закончил Франц приглушённым голосом. — Это мои стихи, Персиваль. И теперь я это помню.

Персиваль ощутил покалывание в области затылка — и на миг комната вокруг преобразилась. На один короткий миг Персиваль увидел стоящий в ночной полутьме белый рояль, на котором бегали голубоватые блики огней, сияющих из небольшого бассейна. На самом его краю, опустив ноги в воду, сидел человек хрупкого телосложения — он сидел к Персивалю спиной, и лица было не увидеть. На плечах его была лёгкая мантия серого цвета, и с белых вьющихся волос редко падали капли.

Но вместе с видением этого потустороннего места Персиваль ощутил великую тоску, словно бы неотделимую от него. Он смотрел на этого человека в серой мантии, видел блики, которые бросала на него беспокойная поверхность воды, и его наполняло чувство невосполнимой потери — беспричинное, но бесконечно понятное.

И видение пропало — растворилось в тумане забвения.

Персиваль попытался его вспомнить — но чем больше о нём думал, тем меньше оставалось в его памяти.

Оставалась лишь тоска.

— И так каждый раз, — проговорил Франц, печально глядя в окно. — Они появляются на мгновение, чтобы исчезнуть навек. Я понимаю, что вряд ли беспричинно эти воспоминания пропали — возможно, Эйонгмер хотел уберечь меня от лишних мыслей — но я уверен, что сейчас незнание для меня хуже любой правды. Поэтому я хочу вернуться на Дно, Персиваль. Туда, где всё началось.

***

— Хироэ, вижу цель.

— Подтверждаю Алери, атакуем.

Пять крылатых Истребителей летели над поверхностью Кубуса, построившись клином. В сумраке под густыми тучами стеклянно-стальной город вспыхивал багровыми взрывами, дроны роились вокруг, пронзая пространство роторным огнём и мертвенно-чёрными лучами неизвестной природы, а оперативно созданные наземные турели отстреливали их, не подпуская к важным точкам. За одну короткую неделю Кубус превратился в жестокое поле битвы.

— Лориан, захожу на манёвр, — услышали Рыцари клина, и триплет отделился от основной группы, чтобы спикировать на врывшийся в поверхность Атексетес.

Истребители летели по сложной траектории, чтобы сбить с толку систему противовоздушной обороны, но в атмосфере это было куда сложнее, чем в космосе. Приходилось двигаться по гладкой линии, поворачивая плавно, чтобы крылья не оторвались на резком вираже. Триплет резко ушёл вверх — и комплементарная бомба ударилась о поверхность Атексетеса. Его вещество начало стремительно растворяться — процесс остановился, лишь когда от торчащей из поверхности полусферы едва осталось словно бы оплавившееся основание.

Врагу тоже приходилось тяжело в атмосферном бою. Его главное оружие — способность управляемо искривлять пространство-время вокруг себя — наносило ему же больше вреда, чем пользы, так как даже искривления в небольшой области создавали сильные воздушные потоки вокруг, сбивая с курса Атексетские дроны. Поэтому враг принял простое до очевидности решение: в ответ на Истребители Айлинерона он создал Перехватчики.

— Мениск, вижу Перехватчик на востоке, — услышал Лориан в мыслепространстве и подготовился.

Странной формы комбинация пушек и крыльев налетела резко, как хлопок выстрела. Перехватчик был абсолютно зеркальным и постоянно менял конфигурацию — его крылья перестраивались причудливо и эффективно, заставляя его молниеносно поворачиваться в воздухе. Его пушки двигались соответствующе, стреляя в непредсказуемых направлениях — было очевидно, что конструкция Перехватчика была создана специально против Истребителей. Атексеты научились.

Рыцари расступились, чтобы дать друг другу пространство для манёвров. Перехватчик стремительно метался вокруг, рассекая пространство дождём чёрных лучей. Однако Истребители вовсе не стремились сбить его: хотя бы один Перехватчик был нужен Агмаилу целым.

— У меня есть план, — раздался голос Лориана. — Ведите его вниз, к храму — только осторожно.

Рыцари никак не выдавали своими действиями услышанное — Истребители всё так же продолжали роиться впятером вокруг одного Перехватчика, осыпая его роторным огнём, преднамеренно не попадавшим в цель — однако все они медленно начали двигаться вниз, ведя Перехватчик с собой. И тем более незамеченным остался Истребитель Лориана, в один момент просто упавший, будто пронзённый лучом.

***

Четыре Истребителя и Перехватчик сражались в воздухе, приближаясь к колоссальной полуразрушенной пирамиде Храма Первого Наблы. Уже казалось, что крылья касаются оголившегося метапластового каркаса, торчащего из-под стекла, подобно костям полуразложившегося животного. Разрушительные лучи сражающихся сбивали ещё больше стеклянных панелей, оставляя от храма лишь непоколебимую опору, стойко державшую уже потерявшую всякий смысл форму.

— Всё готово, расходитесь, — прозвучал голос Лориана.

Истребители бросились врассыпную, и вот, небо вокруг храма вспыхнуло ярким лазурным светом тысяч нитей, протянутых полусферой над ним. Перехватчик панически рванулся вниз, пытаясь скрыться от света в тени пирамиды — но будто бы из ниоткуда налетел Истребитель Лориана, и ещё сотня прочных нитей оплела его, заставив искуснейшую машину войны беспомощно зависнуть в воздухе под потолком храма, перед всепроникающим взглядом Первого Наблы.

Истребитель плавно опустился на пол, и Лориан выбрался из кабины; нити заботливо опустили Перехватчик на пол прямо перед ним. Метод связи Атексетов был очень похож на такой у людей, и заглушить передачу информации в храме не представляло особого труда — поэтому Лориан был уверен, что враг не узнает об его световой атаке. Однако и собратья-Рыцари понятия не имели о том, что происходит здесь и сейчас.

— Ну, посмотрим на тебя, — сказал Лориан и начал сканирование внутренней структуры с помощью модуля.

Однако вдруг Перехватчик словно разрезало лезвие невиданной силы. Он распался надвое, и крылья осыпались с неприятным звуком — а изнутри вылезло существо, до боли похожее на человека.

Существо с необычайной скоростью рванулось вперёд, на Лориана — и лишь в последний момент нити подхватили его и отбросили назад, к обломкам Истребителя. Но они не стали ему помехой: засверкало золотистое лезвие, разрубая путы, и существо снова побежало на Лориана. Тот сделал шаг назад — но враг был слишком быстр.

Лезвие пролетело в нескольких сантиметрах от его лица — а в следующий миг невидимая сила подняла врага в воздух, и тот задёргался в бесплодных попытках сдвинуться с места. Лориан, отдышавшись, посмотрел влево, где стояли четыре Рыцаря во главе с Персивалем.

— Браво, — сказал капитан Алери. — Однако, когда речь заходит о подобных схватках, рациональнее хватать врага не нитями за руки, а модулем, и сразу за кости.

— Спасибо, — ответил Лориан, благодарно кивнув.

— А это, вообще говоря, забавно, — сказала Линис, пружинящими шагами подойдя ближе к утихомирившемуся пилоту Перехватчика. — Честно, мне никогда не хотелось бы думать, что Атексеты так сильно похожи на нас. Ваши версии, друзья-знатоки — как же так вышло-то? Тихо, тихо…

Атексет отчаянно задёргался, и Лориан услышал его голос — ещё больше похожий на человеческий, чем его внешность: голос отчаяния и мольбы. Он не мог разобрать слов — но это был язык, со словами и звуками. И только Лориан захотел выразить удивление, как увидел Франца, стоящего рядом: они встретились взглядами, и тот прижал палец к губам — «молчи».

«Меня сейчас видишь только ты и наш пленник, — услышал Лориан голос в своей голове. — И пленник по какой-то причине очень мне не рад. Этот жуткий голос нашим друзьям тоже не слышен. Лориан, мы видели уже много Атексетов вне их кораблей, и все они были разными — предположительно, подобными обитателям миров, которые они посетили до нашего — но на вопрос, почему Атексет оказался похож на человека, не могу дать хоть сколь-нибудь уверенного ответа даже я. Есть несколько гипотез, но прежде чем мы начнём о чём-то говорить, я скажу главное: у нашего пленника в мозгу есть нейра, и прямо сейчас я читаю его мысли».

V. Глава 10. Интерлюдия

Не думай, чьи ты слышишь голоса. Это неважно. Важно, что эти голоса тебе скажут.

<Я пришёл за советом>

И я думаю, ты знал заранее, куда идти. Сюда нет дороги никому, кроме меня и тебя, но обычно тебе нет дела до моей жизни.

<Но где мы?>

Мы в мире идей. Вне времени, вне пространства… Но мир идей — такой же мир, как наш. Посмотри вокруг: в чём может быть разница?

<Беспорядочность>

Но разве наш мир более упорядочен? Разве для тебя есть связь между взмахом крыла бабочки и северным ветром, если ты не знаешь ту длинную цепочку причин и следствий, протянувшуюся между ними? Разве без пояснений гения ты знаешь, что именно привело к его шедевру, даже если его муза стоит в шаге от тебя? Беспорядочность — свойство нашего мира, но ты к ней привык.

<Бессмысленность>

В твоём рождении нет смысла, как и в твоей смерти. Смысл есть лишь в твоих действиях, и его определяют твои мысли. Этот мир для тебя не имеет смысла, так как в нём нет твоих действий и твоих мыслей.

<Неопределённость>

<Неоднозначность>

<Хаос>

Так конкретизируй. Каждый мир видится нам откликом нашего мировоззрения, уникальным для каждого, но неизменным в сути. Мир идей лишь более нагляден, поэтому я предпочитаю жить здесь.

<Почему один из Атексетов оказался так похож на нас?>

А ты не замечал, что эта война — одна большая метафора на твою жизнь? Она началась с известия о беде, продолжилась протяжным, но достаточно спокойным периодом; затем случилась трагедия, за ней другая. Под конец спокойной войны появился герой, вспыхнул лазурным сиянием, и началась война настоящая, страшная. А сейчас, сражаясь, ты обнаружил, что враг твой, выходит, с твоим лицом.

<Мир любит совпадения, и не любит глубинный смысл>

Наш мир куда ближе к миру идей, чем тебе кажется. Как же забавно, что я рассказываю это одному из Несущих…

<Непонимание>

Я поясню. Представь, что наш мир — это прекрасное полотно, протяжённое в пространстве и времени, на котором художник-Демиург пишет свою картину. Он хочет, чтобы картина была связной, поэтому каждый следующий момент времени плавно следует из предыдущего. Он знает, что было в начале и знает, что будет в конце, ведь он смотрит в будущее и в прошлое так же, как ты бы смотрел вверх и вниз. Но вот незадача — по его законам начало не стыкуется с концом. И тогда он берёт все нестыковки и сводит их к немногочисленным, но противоречивым точкам на своём полотне.

<Понимание>

Эти точки — люди вроде тебя. Те, кто совершает невозможное, делает то, что противоречит логике мира. По всем законам такие люди не существуют, но замысел Демиурга выше этих законов.

<Я несущий>

<Я не существую >

<Это не повод верить в себя>

<Это лишь подтверждение предопределённости мира>

Верно.

<Тогда в этом мире есть смысл>

Верно.

<Война с Атексетами — метафора моей жизни>

Возможно.

<И в конце своей жизни я буду бороться не с внешним врагом, а со своими собственными грехами>

<Осознание>

<Благодарность>

<Прощание>

До скорой встречи, Человек. И до скорых вестей.

V. Глава 11. Пустота

— Ну, вроде ошибок нет, — резюмировал Роберт.

— Это с самого начала было понятно — мы же знали ответ, — ответила Шинобу, пожав плечами.

— Иногда мы думаем об одном, а математика говорит нам другое, — Роберт развёл руками. — И в таких случаях нам нужно доверять именно ей, а не интуиции.

Роберт и Шинобу сидели вместе в одной из лабораторий Института Фундаментальной Физики, который находился достаточно глубоко под землёй, чтобы звуки войны были слышны лишь как отдалённый грохот. Перед ними был совершенно пустой стол, но благодаря нейре они видели на нём бесчисленное множество формул, описывающих возникновение замкнутых времениподобных кривых. Иными словами, Роберт Мацело и Шинобу Кёртис только что изобрели путешествия во времени.

— Ну так что? — спросила Шинобу тихо. — Публикуем протоверсию?

— Думаю, мы сделали достаточно, — кивнул Роберт, задумчиво глядя на формулы. — Если мы где-то ошиблись, то нас поправят, а если нет — мы победили. Публикуем.

Мысленными командами Роберт собрал выкладки со стола в нейрограмму, и в следующий момент она уже оказалась в Системе — доступной для скачивания всем обитателям Кубуса. Сделав это, он вздохнул и откинулся на спинку стула.

— А ведь сегодня новый год наступает, — в его голосе чувствовалась печаль. — Удивительно, как много может поменяться всего за один оборот вокруг Солнца…

Шинобу молча кивнула.

— Я хотел бы думать, что ещё через год мы снова сможем наслаждаться миром. Если война быстро началась, пусть она быстро и закончится.

— Выпьем! — Шинобу вскинула руку с невидимым стаканом, всё так же печально глядя вниз.

Свет в лаборатории замигал вместе с тем, как с поверхности донёсся низкий гул. Пол и стены задрожали, и мелкие детали, разложенные по столам и полкам, звенели им в ответ. Затем наступила тишина — смолкли даже звуки битвы, и двое физиков могли слышать даже дыхание друг друга.

Это было так невыносимо тяжело — осознавать, что прекрасный и идеальный Кубус настолько легко уничтожить, взорвав на его поверхности миллион бомб. Террасы с изящными деревьями с видом на океан — разрушены. Храмы, где Первый Набла услышит, и Агмаил ответит — разрушены. Просторные галереи учебных заведений, где солнечный свет, белый и строгий, вторил строгости мысли юных умов — разрушены.

Кубус пал.

И Кубус пал в тот самый момент, когда первая бомба разорвалась на его поверхности. Ведь Кубус — не планета, Кубус был идеей. Идеей, простирающейся прекрасной белизной из прошлого в будущее, с севера на юг. Бесконечность вперёд — и бесконечность назад. Кубус пал в тот самый момент, когда вечность была жестоко изорвана вторжением безликого врага.

И зачем это всё? Альмер Зормильтон говорил однажды, что Атексеты подобны вирусам. Что они странствуют по космосу, пожирая цивилизации и создавая из их останков подобных себе. Но что такое вирус? Это лишь оболочка с инструкцией. Без разума, без воли, без мотивации. У вирусанет желания убивать, как и у Атексетов нет желания сжигать миры за мирами. Атексеты — это не цивилизация, а лишь ужасная тень всех тех, кого они успели уничтожить. Выходит, у разрушения Кубуса даже нет смысла.

Но всё же, думал Роберт, изначально Атексеты обладали какой-то индивидуальностью. У них точно был свой мир, свой облик — но что же довело их до такой жизни? В какой переломный момент Атексеты стали странствовать по Вселенной и когда — если не сразу — они решили, что уничтожение других цивилизаций выгодно для них?

— Шинобу, — сказал Роберт почти шёпотом, когда грохот битвы снова начал разгораться. — Расскажи мне про Кси. Про то, кто вы, чем занимаетесь, кто такой доктор Кенни…

Свет в лаборатории стал совсем тусклым. Роберт едва мог различить предметы, что лежали у противоположной стены. Война же грохотала, лязгала и свистела тысячей разных звуков, и сложно было опознать даже малую часть из них.

— Я пришла в Кси не сразу, — ответила Шинобу тоже тихо, будто бы боялась привлечь слишком много внимания. — Поначалу мне вообще казалось, что это просто дискуссионный клуб. Мы читали статьи, обсуждали новости науки, учили друг друга всяким интересным вещам. Доктор Кенни же параллельно с этим постоянно пытался придумать что-то своё. Он часто делился с нами своими наработками, объяснял их, но обычно рано или поздно мы находили нейрограмму, где это выводилось до него.

Шинобу всё так же грустно смотрела в пол, но теперь на её губах была ироничная улыбка.

— Я до сих пор не понимаю, что в голове у этого человека. Я никогда не видела его грустным, раздражённым или радостным; он будто бы существовал только в двух состояниях. Большую часть времени он просто наблюдал и лениво комментировал, но, если дискуссия была ему интересна — о Боги, надо видеть его лицо в этот момент. Маньяк, истинный маньяк. Кстати, забавный факт — на Старой Земле маньяками почему-то называли убийц…

Роберт слушал рассказ о Кси, и тревога уходила на второй план. Война, взрывы, битвы — всё это казалось нереальным. В своих мыслях он был там, за одним столом со Свободными Исследователями: слышал их голоса, видел их лица. Он внимательно слушал рассказ Шинобу о том, как через три года после основания Кси там появился математик Марк Цурай; как они вместе с доктором Кенни реформировали сообщество, и его участники мало-помалу начинали свой путь в научном творчестве; как доктор Кенни медленно превращался из человека в легенду, общаясь с Кси всё меньше; Шинобу рассказывала о Трисовете, сменившем Кенни у руля Кси, о первой серьёзной публикации, о том, как сообщество преодолело пик активности и начало склоняться к закату; и Роберт слушал её, желая, чтобы однажды он смог сидеть за тем квадратным столом, забыв про Долг и занимаясь свободным творчеством…

***

Сквозь холодную толщу метапласта донёсся угнетающий гул. В несколько секунд он стал настолько низким, что Роберт уже не слышал его, но чувствовал, как содрогается стена за его спиной. Свет прощально мигнул в последний раз и исчез, оставив лабораторию в полной темноте. Взрыв, показавшийся подозрительно близким — стены затряслись, посыпалось с полок то немногое, что там оставалось, и гул резко оборвался. Что-то с лязгом и грохотом упало в лаборатории, и наступила тишина.

— Роберт, — голос Шинобу был тих, но не дрожал. — Ты меня слышишь?

— Да.

— Помнишь, как… — Ещё один взрыв перебил её, и на этот раз падали уже сами полки. — Помнишь, что было, когда мы встретились?

— Помню, — прошептал Роберт.

— Ты тогда сказал мне, что не знаешь, что делать. Что задача, которая стоит перед тобой неподъёмная. Что…

Скрип и скрежет, настолько громкие, что проникали с поверхности в лабораторию, не дали ей договорить. Страшно было даже представить, что творилось там, сверху — если звуки настолько ужасающие были лишь лёгким побочным эффектом от жестокой битвы. Дождавшись, пока звук, похожий на визг тысячи голосов, исчезнет, Шинобу проговорила:

— С новым годом, Роберт. Пусть мы всегда будем грезить миром, где каждый счастлив. Всегда…

…взрыв, на этот раз очень близко, заставил куски потолка осыпаться вниз с паническим шелестом.

— …Всегда помни, зачем живёшь, чего хочешь достичь. Всегда…

…что-то за стеной стало рушиться и, похоже, падало куда-то в бездну нижних уровней Кубуса.

— …Всегда помни, что мир может быть лучше! — Шинобу кричала изо всех сил, и её тихий голос был едва слышен через приближающийся грохот падающих балок и обломков метапласта. — Всегда знай, что лучше умереть, чем потерять надежду! Помни, что судьба вершится теми, кто преисполнен решимости! Помни…

Взрыв прогремел уже слишком близко, и пол лаборатории, рассыпавшись на множество обломков, упал вниз, где не было места ни Войне, ни жизни.

***

— Роберт? Ты в порядке?

— Вроде да… А где мы?

— Где-то очень глубоко, — задумчиво сказала Шинобу, осматриваясь.

В мрачном багровом освещении бесчисленное множество труб, балок и перекрытий окружало просторный прямоугольный проход. В одну сторону путь был закрыт: обломки лаборатории и всего того, что было вокруг неё, лежали сплошной кучей, переломив трубы на их пути. Дорога в другую сторону же терялась в сумраке.

— Это технические уровни, — проговорил Роберт, и ему стало жутко от своих же слов.

Не было в мире ни одного человека, который бы знал в точности, как устроены технические уровни. Это была отдельная вселенная, сложная и неизведанная: даже три тысячи лет исследований не дали и приближённого ответа, как устроены технические уровни под первой гранью. И если ближе к поверхности люди ещё появлялись, чтобы устранить неполадки или модифицировать инкубаторы, генераторы пищи и другие жизненно важные системы, то ниже нога человека с большой уверенностью не ступала никогда. Роберт и Шинобу оказались на технических уровнях — а это значит, что, скорее всего, для мира они потеряны.

— И что нам теперь делать? — прошептала Шинобу, потирая ушибленное плечо.

Роберт обречённо посмотрел вдоль коридора, туда, где терялись в темноте перекрытия и трубы. Быстрые цепочки размышлений обрезали все лишние варианты — кроме одного.

— Идти, — сказал он сухо. — Идти и надеяться.

И они пустились в путь.

Коридор вёл прямо, не сворачивая и не разделяясь. Шаги двух людей по решётчатому полу, пусть и громкие, не отдавались эхом — звук терялся в бесконечном пространстве между труб. Однако здесь не было тихо: мерный ритмичный шум наполнял технические уровни, будто невидимый гигант умиротворённо дышит во сне. Кубус жил.

— Нетривиально, — резюмировал Роберт, оглянувшись по сторонам.

Роберт и Шинобу стояли на пороге просторного круглого помещения. Шесть коридоров вели абсолютно симметрично в шести направлениях — а в центре от пола до потолка протянулся огромный вал. Вал медленно вращался, ускоряясь и замедляясь в такт вздохам, исходящим из стен.

— И куда пойдём? — Шинобу встревоженно осматривала открывшуюся перед ней картину.

— Как минимум, мы теперь знаем, что технические уровни имеют симметрию шестиугольника…

— Смотри, — Шинобу подняла руку и указала пальцем на один из проходов. — Там символ Наблы!

— Если это не намёк, то крайне неудачная шутка, — ответил Роберт. — Что ж, у нас нет больше выделенных направлений…

И они пошли дальше.

Длинные коридоры сменялись круглыми залами, из залов вели другие коридоры, и всегда над одним из них был символ Наблы: почти правильный треугольник вершиной вниз. Изредка встречались крутые лестницы, уходящие вверх и вниз узкими пролётами — Шинобу и Роберт поднимались по ним всегда, когда представлялась возможность, но чем дальше они шли, тем реже появлялись лестницы. Так прошёл один час, затем два, а после этого разрядились часы Шинобу.

Со временем залы становились крупнее, а коридоры — шире. Роберт иронично подумал, что не помещения увеличиваются, а они с Шинобу становятся тем меньше, чем меньше шансов у них выбраться отсюда — но промолчал. Шинобу же всё чаще думала о том, что символ Наблы ведёт вовсе не наружу.

При этом помещения становились всё причудливей. Если раньше вокруг была строгость форм, трубы и перекрытия соединялись друг с другом под прямыми углами, то сейчас труб стало меньше, и стены были куда прозрачней — и вокруг далеко, насколько хватало взору, простирались массивные структуры, больше похожие не на сваренный друг с другом метапласт, а на сеть, что образуют нейроны в мозгу. Багровый свет плавно сменился на фиолетовый, а затем на тёмно-синий; шум, похожий на дыхание, тоже ушёл в прошлое, и теперь Шинобу и Роберт шагали в тишине, разбавляемой лишь звуком их шагов. Голод, появившийся когда-то давно, сменила жажда, а жажду сменило безразличие.

Где-то далеко, наверху, бушевала Война, но здесь же, в глубине Кубуса, всё оставалось как прежде. Не было разницы между верхом и низом, севером и югом, прошлым и будущим; спустя бесчисленное множество шагов момент, когда Шинобу и Роберт упали сюда, казался бесконечно далёким. Залы, теперь похожие на платформы посреди огромной сети, сменялись прямыми дорогами, дороги сменялись залами, и единственное, что давало намёк на направление — бледный треугольник, неизменно появлявшийся на одной из арок, обрамлявших выходы из залов.

Но куда приведёт Набла? Куда приведут эти метки, оставленные когда-то давно кем-то могучим, возможно, самим Агмаилом, с неизвестной целью? Ведут ли они наверх, к свету и жизни, или наоборот, манят всё глубже внутрь Кубуса, в места, нетронутые уже три тысячелетия? Сейчас было уже поздно задаваться такими вопросами: позади было бесчисленное множество распутий, а «обратной Наблы» загадочный автор не рисовал.

И тут Роберт понял: он чувствует ветер.

Он слышит ветер.

Он ощущает на своей коже, как едва заметные потоки влажного воздуха ласкают его ладони, волосы и лицо.

Он встретился взглядом с Шинобу и понял — она тоже чувствует.

Ноги, уставшие от долгих часов ходьбы, понесли их с новыми силами, питаясь одной лишь надеждой — однако где-то на обратной стороне сознания, не так уж и глубоко, Шинобу и Роберт понимали, что увидят, когда дойдут до конца коридора, туда, откуда лился неяркий голубоватый свет.

И они дошли.

Они стояли на небольшой платформе, почти балконе. Далеко внизу, отражая голубоватое сияние, покачивался океан, теряясь вдали — а сверху огромная плоскость нависала скатом бесконечной крыши, обозначая собой конец пути. Они преодолели технические уровни. Роберт и Шинобу были под поверхностью Кубуса.

Шинобу, покачнувшись, опёрлась спиной на гладкую опору структуры и с ироничной улыбкой опустилась на пол. Роберт медленно сел рядом с ней — в его глазах, как в океане, отражалось голубоватое свечение, исходящее из недр Кубуса.

— Выходит, это конец, — сказала Шинобу.

— Как бесславно, — усмехнулся Роберт, закрыв глаза.

— Но мы видели то, что вряд ли видел кто-то до нас. Рассказать — и не поверят…

— Если теперь я смогу это кому-то рассказать, я сам едва поверю.

Они сидели рядом, Шинобу Кёртис и Роберт Мацело, и прохладный влажный ветер трепал их волосы, нежно сдувал слёзы. Где-то внизу, там, где вода встречалась с метапластом, шумел океан, и Роберт чувствовал, как реальность покидает его; ему казалось, что он сидит на террасе Кубуса, в тени изящной полукрыши здания, и этот шум океана — тот же шум, но с другой стороны…

— Я хочу прочесть тебе стихи, — проговорила Шинобу; сухой язык едва ей поддавался. — Я нашла их недавно…

Слово «недавно» прозвучало так неестественно, подумал Роберт.

— «Не окрыляет. Не властвует. Не влечёт… Выброшено. Развеяно у обочин. Взгляд отрешён или попусту обесточен…»

Роберт закрыл глаза — и умиротворяющий вид террасы Кубуса вернулся, подрагивая в мареве безвременности.

— «Официант, принесите мне гамбургский счёт…»

Он слышал ветер, он чувствовал влагу моря, он видел, как солнечный свет, выглядывая из-за крыши, освещает носки его ботинок. Кубус протянулся от его разума до самых далёких мест, которые он только мог себе вообразить.

«Все эпилоги — ложь…»

Сознание медленно успокаивалось, звук сердца слился с шумом ветра.

«Все дороги — прах…»

В разуме не осталось ничего, кроме бело-стального умиротворения.

«Бог одинок… и, похоже, серьёзно болен…»

И в самом конце Роберт вдруг вспомнил, как он мечтал хотя бы раз оказаться в космосе, пролететь на шаттле до орбиты Левена, увидеть со стороны свой родной мир неестественной формы — желание вспыхнуло и растворилось в вечности, подобно едва заметному дымку, который испускает спичка, когда гаснет огонь.

Город отчаялся, и со своих колоколен он распевает гимн об иных мирах.

***

Воинам грехи отпущены наперёд.
Им не увидеть больше родимой Спарты.
Я отдала долги. Я открыла карты.
И потому меня больше никто не ждет.

V. Глава 12. Заражение мыслей

Стеклянный потолок атриума Академии раскололся с громким треском, когда опутанный нитями Перехватчик рухнул на него, отчаянно пытаясь выстрелом попасть в своего пленителя. Так и не восстановив стабильность полёта, он застрял в ветвях раскидистого дерева, растущего в центре атриума; красное лезвие рассекло Перехватчик надвое, и Атексетский пилот выскочил из кабины.

Ловко цепляясь тремя руками за ветки, Атексет спускался вниз, на пол. Но сверкающий белизной метапласта Истребитель вместе с каплями жестокого ливня стремительно ворвался в атриум; он повернулся в резком вираже, и появившиеся из ниоткуда нити подхватили его, аккуратно прижав к стене. Открылась кабина, откуда вниз, с высоты нескольких десятков метров, выпрыгнул Рыцарь.

Ещё больше пепельно-серых нитей выскочили из стен, пола и веток дерева; они подхватили Рыцаря, а Атексета оплели со всех сторон, вырвав лезвие из рук. Опустившись на пол, Рыцарь откинул с лица длинные чёрные волосы и подошёл к дереву, туда, где беспомощно бился опутанный нитями пилот Перехватчика, крича, подобно птице. Синяя вспышка света — и Атексет замер, сжавшись от страха. Рыцарь невесело усмехнулся.

***

— Ну-с, кого вы отловили на этот раз, Лориан? — Альмер Зормильтон любопытно склонился над существом, надёжно зафиксированным на лабораторном столе.

Атексет выглядел… необычно. Из туловища у него росли три конечности, все были похожи на цепкие руки; но при этом из головы, на которой нашлось место двум вполне обычным глазам, тоже росла пара рук, но меньших размеров и совершенно иной формы. Всё это разнообразие конечностей надёжно охватывали метапластовые оковы, которые Лориан сотворил модулем из того, что Зормильтон ему мог предложить.

— Хе-е-е, — протянул тот, когда в нейру начали поступать данные с приборов. — У дружка-то скелет из неплохо структурированного углерода…

«Пока Альмер разбирается с анатомией, хочу поделиться информацией крайне увлекательного толка, — прозвучал голос Агмаила, доступный лишь Лориану. — У всех пилотов Перехватчиков, что ты поймал, есть нейра, причём очень похожая на нейру, которую используем мы. Однако либо она работает недостаточно корректно, либо у врагов наших действительно отсутствует какая-либо память, и из эмоций лишь страх».

«Это может быть защита, — ответил Лориан также в мыслях. — Вы бы тоже не хотели, чтобы ваши воспоминания враг мог взять и считать».

«Возможно, друг мой, — ответил Бог Разума задумчиво. — Но важно не это. Сегодня я узнал, что некоторое подобие нейры есть у всех Атексетов, и это не просто передатчик, с помощью которого они обмениваются информацией. Это метод полного контроля всем потоком информации, который отдельный Атексет получает от мира. Мы можем заставить вражеские дроны видеть то, чего нет, и чувствовать то, что мы прикажем — надо лишь научиться. На этой войне мы уже показали всё, что умеем — и надо начинать делать то, чего не умели раньше. Paliro elirus kehor — делающие уступят учащимся».

***

Инкубаторий представлял собой белый и чистый просторный зал, где создавались и выращивались человеческие эмбрионы. Длинные ряды сложных установок обеспечивали их всеми необходимыми питательными веществами, чтобы на трёхсотый день появилось на свет новое поколение обитателей Кубуса. Сотни учёных работали здесь же, раз за разом корректируя генетический код, чтобы новые люди становились здоровее, умнее и счастливее предыдущих.

Но сегодня инкубаторий превратился в поле битвы.

Взрыв разорвал потолок, и через образовавшуюся дыру посыпались гранаты с боевым газом. Серый дым стремительно заполнял зал инкубатория, разъедая пластиковые стёкла капсул с эмбрионами; едва сформировавшиеся организмы падали на пол, быстро умирая от недостатка кислорода и едкого газа. Сотрудники инкубатория быстро, как могли, выбежали из зала и закрыли за собой двери — но несколько тел осталось лежать недвижимо, и их кожа медленно обугливалась под воздействием серого дыма.

Через дыру в потолке на тонких нитях спускались Атексеты. Это были существа, наиболее приспособленные к ведению боя в помещении — приземистые, шестиногие, напоминающие больших крабов. Они были покрыты панцирем из неизвестного материала, защищавшим их от едкого газа, который медленно рассеивался, впитываясь в стены и пол.

Атексеты не просто так выбрали инкубаторий для атаки. Уничтожить поколение людей до рождения — приятный бонус, но главное — через коридоры инкубатория можно легко попасть в систему генерации пищи, тем самым лишив Айлинерон ещё одного источника продовольствия. Атексеты прекрасно понимали, что без пищи Кубус падёт очень быстро.

Но они не успели достичь пола, залитого биораствором из уничтоженных инкубаторов. Синие лучи роторных орудий засверкали со всех сторон, и пронзённые ими Атексеты безжизненно раскачивались на своих паутинках. Дроны Айлинерона стремительно ворвались в инкубаторий, скользя на трёх ногах с колёсами и постоянно перемещаясь, уворачиваясь от ответного огня. Распахнулась главная дверь, и Персиваль Алери со своим отрядом Рыцарей оглядел пространство.

Трупы Атексетов, подобно жуткому украшению, висели в воздухе рваным кольцом. Ужасный запах наполнял воздух, но Рыцари не чувствовали его, защищённые боевыми скафандрами. Колёсные дроны сновали по полу в ожидании новых врагов.

«Ставьте щиты», — отдал Персиваль нейрокоманду, и Рыцари активировали специальные программы модулей. Теперь система автоматически будет отражать атаки, тратя на это некоторое количество ресурса.

И в следующий миг через дыру в потолке спрыгнуло несколько десятков машин. Это были те самые боевые роботы, один из которых семь лет исследовался Альмером Зормильтоном в своей лаборатории: огромные, человекоподобные, будто бы слепленные из застывшего тягучего материала. Персиваль приподнял уголки рта.

«Рассредоточиться», — скомандовал он, и Рыцари зашагали в разные стороны, неуязвимые для вражеского огня.

Лориану происходящее приносило колючее и подозрительное удовольствие. Как и сказал Агмаил — «делающие уступят учащимся», и сейчас на роли учащихся явно оказались люди. За бесчисленные тысячелетия истории Атексеты накопили множество трюков, и секрет большинства из них оставался для людей неизвестным — но развитие тактики и методов ведения войны сделали своё дело. Атаки Атексетов отражались всё эффективнее, и Рыцари оставались ведущей ударной силой.

Выстрел, блок, блок.

Отряд Персиваля же больше других преуспел в использовании модуля. Это поначалу было сложно — мыслить о мире как о части своего разума, встроить материальное в картину воображаемого настолько правдоподобно, чтобы силой воли контролировать его изменение — но практика сделала своё дело, и всемогущие нити выскакивали из пола и стен, спутывая Атексетов, разрезая их конечности, рассекая пополам жестокой иронией бессловесной мысли Рыцаря, который однажды был таким же образом атакован врагом — и выжил.

Выстрел, выстрел, выстрел.

Борс использовал модуль сдержанно и расчётливо, использовал как оборону — и как сверхточный прицел для своего роторного пистолета. Гвен, давно известная за тягу к строгой аккуратности, превращала в железо части тел и механизмов врага — но лишь ключевые и жизненно важные: они падали на землю, сражаемые одним лишь взглядом холодных глаз, сверкающих серебром зрачков. Линис, похоже, как и Лориан, получала от боя своеобразное удовольствие — она рассекала врагов плоскостями, разрушая молекулярные связи их тел; однажды она сказала, что никогда не упустит шанс пожертвовать эффективностью ради собственной радости. Персиваль же просто деструктурировал врагов, превращая их в безжизненное напоминание прежних форм.

Блок, блок, выстрел.

Люди научились, и научились хорошо. Вторжение Атексетов стабильно замедлялось.

Выстрел, блок, блок, блок.

Это было радостно, и это было подозрительно. Лориану не нравился Франц; но бесчувственной частью разума он хотел бы сказать «план Агмаила сработал идеально» — и сказать это как можно скорее.

Выстрел.

***

Атексеты бывают разных размеров.

Этому тоже учила Война, и это было первое, о чём подумал Лориан, когда увидел, как в дыру в потолке, обламывая её края, проталкивается огромная голова, похожая на голову длинношеего травоядного динозавра. Голова не была размером с дыру, но мозг внутри неё уж точно не обладал аккуратностью поведения. Но он точно обладал градиентным генератором.

Рыцари увидели голову, но стоило информации распространиться, как искажённое поле тяготения сбило всех пятерых с ног. Стены затрещали, а оборудование инкубатория покатилось по полу, кружась вокруг центра зала. Освещение мигало, но оставалось в строю.

Голова же открыла огонь. Чёрные лучи короткими импульсами осыпали Рыцарей, и тонкие круглые щиты, раз за разом создававшиеся модулями, пропадали из реальности в непроглядно-чёрных сферах, возникавших из попадания лучей. Лориан сжал зубы в попытках встать на ноги, но с искажённой гравитацией пол был точно наклонён, и он соскальзывал «вниз», как со склона горы. Заряд модуля стремительно падал.

Пучок нитей вырвался из пола, схватив Лориана за лодыжки. Отклоняя модулем падающие на него предметы, Лориан направил пистолет на голову в потолке и сделал выстрел. В ответ на это гигантский Атексет атаковал Рыцаря таким шквалом лучей, что чёрные сферы и возникающие щиты не давали никакого шанса выстрелить в ответ. Лориан проклял Атексета именем Рингуса и отбросил пистолет от себя, удерживая его модулем там, где на линии огня не мешались щиты. Два выстрела — и пистолет пропал в чёрной сфере.

«Лориан, удалось восстановить стабильность, но нет возможности вести огонь», — отдал он отчёт, материализовав новый пистолет у себя в руке.

«Алери, установил структуру врага, передаю нейрограмму».

И всё-таки, Атексеты учатся, подумал Лориан, осознав полученную информацию. Зная, что всё, что подойдёт близко к Рыцарям, будет уничтожено, враг протянул до инкубатория что-то вроде кабеля; голова, из отверстий которой выходили выстрелы, была присоединена к длинной шее, уходящей куда-то вдаль. Структура шеи была однородной; как сказал Персиваль в нейрограмме, после того, как он запечатал огневые отверстия, часть головы просто отделилась, и выстрелы возобновились. Лориан иронично усмехнулся, осознав, что даже не заметил того, что произошло.

«Говорит адмирал Рутил. Держать позиции ещё минуту», — прозвучала команда в мыслепространстве.

Услышав эти слова, Лориан понял, что Рыцари победили.

***

Заряд модуля подходил к концу, но Лориан держался на ногах, отбиваясь от шквального огня Атексета и заслоняя себя от ударных волн и осколков гранат. Зал вокруг уже больше походил на руины, и отвратительная смесь из того, что раньше было инкубаторами и человеческими эмбрионами, сокрушительным вихрем вращалась вокруг центра помещения. Пройдёт ещё минута — и Рыцари падут; но Рутил сказал не отступать, а это значило, что у него есть план.

И тут гравитация восстановилась, снова направившись вниз, перпендикулярно полу. Лориан поднялся на ноги и огляделся — в один миг всё вокруг застыло, и жуткая тишина резко контрастировала с ещё мгновение назад бушевавшими взрывами. Атексетская голова, чем бы она ни была, неподвижно смотрела в пробоину в потолке, не подавая признаки агрессии. Лориан напрягся в ожидании развития событий.

«Мои поздравления, друзья мои, — услышали Рыцари голос Агмаила. — Мы победили».

***

Три Бога-Основателя стояли в командном пункте на северном полюсе Кубуса. Флевис — Богиня Знаний, Серанэт — Бог Верности, и Агмаил — Бог Разума; все они закрыли глаза и направили максимум усилий в свои нейры, сигнал которых сейчас транслировался на весь Кубус.

Агмаил победил Атексетов разумом. Исследовав вместе с Зормильтоном строение всех захваченных врагов, он научился подключаться к подобию нейр у них, замещая их впечатления тем, чего он желал. Последние несколько месяцев он тренировался, не выдавая никому своего преимущества — пока не научился контролировать врага полностью. И теперь по всему Кубусу все неразрушенные трансляторы Системы погрузили Атексетов в безмятежный мир грёз.

Это действие обездвижило семьдесят процентов Атексетких воинов.

Серанэт победил Атексетов верностью. На всех шести гранях Кубуса у приземлившихся Атексетесов, куда не доходила власть Агмаила, появились бесчисленные аватары, подчинявшиеся воле Серанэта. Аватары сияли всеми цветами радуги, танцевали в непознаваемом танце, поднимая на бой чёрную тучу существ, выращенных на Кубусе из семян Левена. Другие набросились на врага, разрывая его цитадели, терзая его плоть, уничтожая тех, кто всю Войну даже не догадывался об их существовании. Серанэт выполнил договор, который заключил с Агмаилом — он создал великую силу как оружие ему, даже будучи несогласным с ним.

Это приговорило ещё двадцать процентов.

Флевис же победила Атексетов знанием. Всю войну она смотрела на мир глазами тысяч дронов, и поняла все тонкости природы их поведения. Поэтому ровно в нужный момент — не раньше и не позже — когда Атексетесы в отчаянной снежной вьюге приготовились подняться с поверхности Кубуса, сбегая от Других, когда командование врага решило, что оно спасло достаточно собственных сил — ровно в тот момент небеса вспыхнули ярким синим светом, и сияли именно столько, сколько было нужно.

Лишь три процента Атексетов в тот день сумели покинуть орбиту Кубуса.

V. Глава 13. Песнь искупления

«Мрачновато», — думал Лориан, сидя на крыше одного из уцелевших зданий.

Атексеты улетели, оставив Кубус в руинах. Частично обрушившиеся здания обнажали свои скелеты, монорельсы были согнуты или разорваны, деревья обуглились — но даже в таком виде Планета о Шести Гранях была по-своему величественна. Она потеряла красоту, но не потеряла своё достоинство, напоминая о нём силуэтами и пейзажами белых равнин. Однако вторжение Атексетов, жадно черпавших энергию из теплоты воздуха, оставило самый главный след: облака.

Наука долгое время утверждала, что перекачивать тепло от холодного тела к горячему невозможно в замкнутой системе. Это было эквивалентно Второму Закону — энтропия замкнутой системы в среднем должна со временем только расти. Но наука развивалась: появилось уравнение Эйнштейна — Верлинде, была разработана теория термогравитации, и в сочетании с технологией градиентных генераторов люди научились тому, что так любили Атексеты — получать энергию из тепла воздуха.

Однако Второй Закон остался непоколебим: энтропия должна была увеличиваться, поэтому для полноценного использования технологии потребовался энтропофор — особое вещество с незамкнутым уравнением состояния, возрастание энтропии которого компенсировало перекачку энергии из воздуха. Но это не означало простой победы: даже со всеми ресурсами Айлинерона производимого энтропофора едва хватало на поддержку работы заметно поредевшего корпуса Железных Рыцарей.

И вот, Атексеты, цивилизация, способная производить энтропофор в огромных количествах — или даже его более эффективный аналог — потерпела поражение. Оказалась жертвой своих слабостей и своего незнания. Значит ли это, что людям повезло? Или люди действительно изобретательнее расы тех, кто просто копирует чужие достижения?

Но облака Кубусу явно не шли.

— Они вернутся, — услышал Лориан голос Франца из-за спины. — Ты снова заблокировал нейру, поэтому я позволил себе наглость явиться лично. Я уверен, что это стоит причины.

— Вы подошли тихо, — ответил Лориан, не оборачиваясь.

— Я не люблю давать моим шагам заявлять о себе раньше моего слова, — Франц пожал плечами и мечтательно улыбнулся, а затем произнёс печально: — Удручающий вид, не так ли?

Лориан кивнул, не найдя, что ответить.

— Мне больно видеть мой мир таким, — продолжил Франц, — но ещё больнее осознавать, что сейчас он не будет восстановлен полностью. Я убеждён, что Атексеты вернутся, и вернутся скоро — поэтому все силы стоит отдать на подготовку. Мы прогнали тех, что были здесь, но как много их было на нашей планете от их общего числа? И мы должны быть готовы не только к их реваншу, но и к тому, что они будут знать наши козыри, которыми нам удалось их в этот раз одолеть.

— Вы просите меня присоединиться к разработке стратегии? — Лориан поднялся на ноги и посмотрел на Бога Разума вопросительно.

— О нет, этим займётся адмирал Рутил и его отдел методов войны, — Франц улыбнулся. — Но мой визит к тебе всё-таки не бессмысленный. Я приглашаю тебя на Дно.

Лориан нахмурился. Где-то в глубине души он ужаснулся своей реакции — сдержанной, почти безразличной — но этот ужас сверкнул на мгновение, сменился чередой болезненных воспоминаний, а те уступили место логике и анализу.

— Что на самом деле вам нужно от меня на Дне? — спросил Лориан спустя секунду размышлений.

Бог Разума улыбнулся ему одной из тех улыбок, которыми он обычно сопровождал свою победу в состязании мысли — немного азартной, но всё такой же доброжелательной.

— Не думай, друг мой, что я не мог бы спуститься туда один и сделать то, что мне действительно хочется сделать, — ответил он. — Однако у нас был уговор. Ты помог мне спасти Кубус, а я дал тебе силу осуществить желаемое, — Франц многозначительно постучал пальцем по набалдашнику своей трости. — Ты спустишься на Дно со мной, но с момента, когда мы переступим порог шлюза, ты будешь предоставлен сам себе, пока мы оба не достигнем своих целей.

Лориан усмехнулся. Такой расклад ему был очень по душе.

— Вижу, ты принимаешь моё приглашение, — Франц прикрыл глаза. — Тогда жду тебя завтра в полдень в том месте, где ты впервые познал расщепление.

И Франц ушёл — ушёл, как человек, скрывшись за дверью, а не растворившись в мареве мысли. На щеку Лориана упала капля дождя.

***

На следующий день Лориан сидел на техническом уровне, прислонившись спиной к колонне. В задумчивости он подбрасывал монетку, и её звон растворялся в тихом дыхании механизмов Кубуса. Тормонов не было видно — Лориан подозревал, что, услышав звуки Войны, они скрылись в глубинах; там их никто не искал и искать не будет. Если кто-то и знал, как устроены технические уровни, то это были Тормоны.

Лориан выронил монетку из рук; она упала сквозь решётчатый пол и со звоном исчезла в глубине труб и перекрытий. Вздохнув, он поднялся на ноги и встретился взглядом с Богом Разума, который с серьёзным лицом стоял в проходе.

— Пора, друг мой.

Они двинулись вниз молча — каждый был занят своими мыслями; мыслями о своём прошлом, с которым он хотел разобраться там, где лежало прошлое всего Айлинерона.

***

Сначала дежурный подумал, что кто-то заблудился или отстал от группы. В такое время суток экспедиции наружу не проходили, поэтому бледно-голубые огни, приближающиеся сверху, явно не могли быть запланированы. Дежурный с любопытством смотрел наверх, через потолок купола шлюзового порта, пока голубые огни не приобрели очертания небольшой подводной лодки крайне необычной формы.

Дежурный потянулся к шнурку звонка, чтобы оповестить центр, но не успел. Чёрная нить, уже больше похожая на изломанную в нескольких местах иглу, выросла из пола и пронзила его голову; руки дежурного безжизненно упали, а затем бездыханное тело тихо опустилось на пол.

***

— Здесь наши пути расходятся, — сказал Агмаил, когда они с Лорианом вошли в шлюзовый порт.

На Дне было темно. Освещение ограничивалось кольцом редких желтоватых источников, опоясывающем купол где-то на середине высоты; Лориан ненавидел этот тусклый свет больше всего в своей жизни. Ни души вокруг — в это время по часам Дна была ночь, и большинство жителей давно ушло спать. Идеальное время для того, чтобы пробраться незамеченными.

— Встретимся здесь же, как закончим, — Агмаил заправил за ухо прядь серебристых волос. — Я уверен, что мы оба сможем довести своё дело до конца.

***

И Лориан шёл один.

Он шёл во тьме ночных куполов, меж приземистых общих зданий, по дороге, освещаемой желтоватым светом, который сменял дневной по ночам. Он медленно шагал по пустой улице, и воспоминания поднимались в его мыслях одно за другим. Он вспоминал, как при этом свете жёлтых фонарей они с отцом прятались от погони в переулках этих домов; он вспоминал, как в пустой заброшенной квартире они собирали бомбу, чтобы взорвать резиденцию Суверена; и вспоминал, как заговор отца обернулся неудачей.

Суверен — зло; так говорил отец, и всегда было непреложной истиной, что он прав. Отец считал, что Суверен может связаться с Агмаилом, что у него хватит власти и ресурсов, чтобы увести людей с Дна и рассказать всем правду — но почему-то он этого не делает. И потому Суверена надо свергнуть, сместить его с роли ведущей власти, захватить все ресурсы и снарядить экспедицию вертикально вверх, оставив Дно лишь напоминанием об ужасном прошлом.

Но заговор потерпел поражение, участники его схвачены, и лишь Лориану удалось бежать. И сейчас он стоял перед большим и красивым зданием, мягко подсвечиваемым желтоватым светом — резиденцией Суверена. Лориан пришёл расквитаться за прошлое с врагом, которого ненавидел всю жизнь.

***

За столом сидел человек. Он был уже давно не молод — морщины и седина прорвались через генетический прогресс Айлинерона, и дитя Кубуса уже было близко к своей естественной смерти. Но взгляд человека был ясным и волевым, аккуратная острая бородка украшала его лицо, а строгий чёрный костюм компенсировал видимую слабость тела. Таким был Суверен, и сейчас он в окружении пяти охранников ждал своего ночного гостя.

Суверен был уверен, что проиграет ему, что эта ночь станет в его жизни последней; но он не хотел уходить безвольно, подобно спичке, брошенной в стакан воды. Если он и не сможет победить Лориана, так хоть попытается его переубедить. А пять пистолетов и доброе слово могут сделать куда больше, чем просто доброе слово.

Дверь распахнулась. Но прежде чем охранники успели отреагировать, огромные изломанные иглы подобно серебристым молниям пронзили их всех, пригвоздив к стене. Суверен вздохнул и прикрыл глаза.

— Я ждал тебя, сын Нормана, — поприветствовал он.

— Скажи мне, где он, и я сделаю это быстро, — выговорил Лориан со сдержанной яростью, когда вокруг руки его уже сформировались новые иглы.

— Лориан, — вздохнул Суверен, сложив ладони на стол. — Конечно же, я скажу тебе. Но давай просто поговорим — как человек и человек, как душа говорит с душой. Я уверен, что мы сможем уладить те недомолвки, что оставило нам прошлое. Ты ведь так повзрослел…

Лориан дёрнул рукой, и одна из игл оторвалась и пронзила плечо Суверена, пригвоздив его к стулу. Тот поморщился, но не убрал ладони со стола.

— Лориан, прошу тебя…

— Следующая будет в голову.

Суверен закрыл глаза и рвано вздохнул, борясь с болью. Он знал, что Лориан был ослеплён мнением своего отца, что сын Нормана ошибался на его счёт; Суверен хотел исправить это, хотя бы перед смертью показать Лориану мир с другой стороны. Суверен знал, что в любом случае его ждёт гибель, но все же надеялся и очень желал, что перед ней ему выпадет шанс утешить хотя бы одну заблудшую душу. Наконец, он взглянул на Лориана и сказал:

— Он в тюрьме, что под моей резиденцией. Минус второй этаж, не заблудишься. Но всё-таки, Лориан…

Ещё один взмах руки — серебристо-стальная игла пронзила лоб старика, заставив его застыть в жесте мирных намерений, с обеими ладонями на столе. Хлопнула дверь, и шесть трупов остались наедине друг с другом и вязкой ночной тишиной.

***

На подземных уровнях Резиденции было сумрачно. Ночной жёлтый свет здесь сменил нейтральный белый, но не привыкшие к полутьме глаза болели и слезились. Лориан с горечью осознал, что когда-то он прекрасно видел и при таком освещении.

Тюремная решётка не могла стать преградой для человека с модулем. Прутья, превратившись в жидкость, упали вниз, и Лориан вошёл в камеру. Перед ним на кровати сидел человек, чьё лицо уже стало медленно пропадать из памяти.

Отец.

Лориан впервые за долгое время абсолютно оцепенел. От переизбытка давно забытых чувств он не знал, что делать; он так долго шёл к этому моменту, но никогда не думал, что скажет или сделает, когда тот случится. Но ситуация разрешилась сама собой: отец поднялся на ноги, сделал пару шагов и обнял юного Рыцаря.

И только теперь, когда его подбородок лёг на плечо отца, Лориан осознал, насколько он вырос за это время. Он проделал долгий путь и совершил настолько много деяний, что их даже приблизительный пересказ уж точно затребует нескольких вечеров. Лориан, пробравшись сквозь технические уровни, познакомился с Францем и Зормильтоном; стал учеником Железного Рыцаря, увидел, как случилось Второе Забвение; воевал с Атексетами, заслужив имя Лазурной Звезды, и победил. И всё это время он закалялся, рос как воин, как мыслитель и как человек; он понимал, что стоит ему начать говорить, будет говорить уже не тот Лориан, который оставил отца на Дне вечность назад. От этого было грустно, невыносимо грустно, но это было неизменной правдой, которую оставалось только принять.

И Лориан, прозванный Лазурной Звездой за свои подвиги, тихо плакал в плечо отцу, которого спас из долгого плена.

***

Франц же направлялся в совершенно другую сторону. Он шёл по белым коридорам, освещённым мягким голубым светом, он медленно делал шаг за шагом, и с каждым касанием ноги этого пола пробуждались воспоминания. Франц шёл осторожно, тихо, словно боясь напугать их, как если бы воспоминания могли разлететься, подобно стайке перепуганных птиц.

«Твоя музыка полна излишней драмы. Тебе стоит научиться понимать, когда начинаешь раздражать других людей, если хочешь жить с ними».

«Хей, Франц. А мы неплохо постарались сегодня».

Впереди была дверь. Дверь, за которой скрывались ответы на все вопросы.

«Я вылечу его, будь в этом непоколебимо уверен. Но сначала ты сделаешь то, что прошу я и что нужно всему Человечеству».

Франц взялся за ручку и медленно открыл её.

За дверью была большая комната с широким окном на всю стену, вид из которого охватывал весь Главный Купол. Комната не освещалась, но Франц всё видел в ней — видел белый рояль у левой стены, видел углубление пустого бассейна у окна — но то были вещи. А перед взглядом его, на том слое воображения, что способен перекрывать реальность, Франц видел изящного юношу, который сидел за роялем, задумчиво откинувшись на спинку стула. Он был одет в серую мантию, и белые вьющиеся волосы едва скрывали его уши; юноша через большие круглые очки смотрел в глаза Францу, и тот видел, как на утончённом лице играют блики огней, сияющих мягко из-под воды бассейна. И впервые за три тысячелетия Франц знал, кто бессловесным призраком сейчас сидит перед ним.

— Польмин, — прошептал он, словно опасаясь голосом разрушить видение. — Я слишком долго шёл. Прости…

***

С той вылазки прошло несколько дней. Встретившись с отцом Лориана, Франц пообещал ему, что все обитатели Дна в ближайшем будущем будут подняты на поверхность Кубуса; конечно же, никто не знал, что это стало очередным продуманным ходом в сложной игре Агмаила. Облака над Кубусом медленно рассеивались, завалы расчищались, и Планета о Шести Гранях стала выглядеть куда опрятнее. Лишь полуразрушенные монументальные здания оставались немым напоминанием тому, что недавно закончилось.

Но у Лориана оставалось ещё одно незавершённое дело. Он сидел в своей комнате в одном из уцелевших зданий, а перед ним висела в воздухе Прокси, зафиксированная на месте полсотней стальных игл. Загадка Агмаила всё ещё не была разгадана, но на этот раз, похоже, у Лориана было решение.

Он держал в руке небольшую коробочку — имитатор собственного разума. При контакте с Прокси Агмаила имитатор примет на себя возможную атаку — а затем запишет все полезные данные, что можно было бы получить. Лориану останется лишь подключиться к имитатору и просмотреть результат.

Длинный тонкий провод, паря между иглами, пролетел до Прокси и коснулся её поверхности. Имитатор отозвался в нейре Лориана: процесс пошёл. Две минуты показались вечностью — две минуты два компьютера играли в нетривиальную игру, копируя двух, возможно, самых великих людей в истории Кубуса. И вот, наконец, Лориан услышал заветный сигнал: обмен информацией завершён. Секунду он помедлил — засомневался, не скопировал ли имитатор ловушку — а затем подключил его к своей нейре.

И Лориан увидел всё.

***

В большом зале, обвешанном красными шторами, с алтарем в виде огромной руки отстукивали свой ритм громкие маятниковые часы. В зале не было больше ничего, и в пустом пространстве стояли люди в разных масках: толпой, нестройно, но тихо. У входа стояли четверо, и все взгляды были обращены на них.

— Возрадуйтесь же, братья и сестры! — провозгласил один из четверых, носящий белую маску с длинными тонкими усами. — Наступил этот день — великий день! День, когда объявится истинный предводитель Маскарада, главный вестник Второго Пришествия Антонио Шарка — Первый. Да откроются ваши души ему, и да будете доверять вы ему, как не доверяли себе. Действие Первого — благодетель, слово Первого — закон. Запомните же мои слова, и пусть они путь вам укажут в трудный час!

Стук механизма отмерял время, и вот люди в масках услышали, как к нему прибавился звук приближающихся шагов. Шаги раздавались всё громче, всё отчётливей — присутствующие, затаив дыхание, смотрели на тяжёлую деревянную дверь. Наконец, та отворилась — и через порог насобравшихся из-под стекла своей чёрной маски взглянул Первый из Маскарада — Великий Лидер Шарк.

***

— Но это несправедливо! — выкрикнул Франц Вайнберг, молодой человек с длинными чёрными волосами, спадающими на плечи. — Они ведь верят нам! Ты не можешь просто взять и растворить всех людей, сказав, что они спасутся! Будь я проклят, если буду одним из спасшихся, а доктор Стивен Лейн — нет!

— Знаю, Франц, знаю… — ответил ему человек, сидящий за столом.

Тот выглядел невероятно измождённым; синяки под глазами казались больше самих глаз, причёска была взлохмачена, и случайно разбросанные волосы на лице говорили о том, что Адам Грей, величайший инженер Человечества, брился вслепую.

— Но мы действительно не можем спасти всех, — страдающе проговорил Грей. — А двадцать пять Избранных Шарка избираются не по талантам, а по тому, насколько они готовы строить будущее, соответствующее Идеям. Мы бежим с Земли в надежде, что другие цивилизации приютят нас — и поэтому мы должны быть идеалом личности, а не идеалом таланта…

***

— Где это я?..

— Привет, — Эвелин Глэшоу сидела рядом с кроватью, на которой лежал Франц, бессильный после вечности в криосне. — Добро пожаловать на планету Ренектиш. Мы у дружественной цивилизации, как и предсказывал наш дорогой Шарк, вот только… Эти лиходеи уже всё сделали за нас.

— Как это?.. — разум Франца ещё не до конца пришёл в себя, но взгляд уже прояснился.

— Видишь ли, Ленорины не сочли нужным будить нас, когда подобрали Небесную Сферу. Они наплодили людей, сделали цивилизацию… Только очень погодя Тимур проснулся и оказался первым из нас. Он сейчас вхож в круги чего-то вроде местного правления, но наше мнение тут не в почёте. Мы, друг мой, устарели.

***

— Эйонгмер говорит… Атексетов… поэтому надо…

— …неприемлемо! Я отказываюсь в этом участвовать!

— …твоя идея?.. я хочу…

— Забудь!..

***

— Это ваш Бог-Основатель. Берегите его и чтите его слово…

***

Лориан видел Эйонгмера — человека в чёрном и в жуткой безликой маске; слышал его до боли знакомый голос, передающий пророческие знания о судьбе цивилизации. Лориан видел, как возводился Кубус. Он видел, как из ниоткуда поднимаются огромные конструкции, как подобно гигантской губке разрастаются невероятных размеров твёрдые грани. Он видел, как строились города на Левене, как человеческие дроны бились друг с другом с начала времён. Он был в гостях у цивилизации Тормонов, отвергнувшей Агмаила, которая развилась и жила на технических уровнях; он видел, как Серанэт вступает в контакт с Другими, как Ленорин щелчками и свистом рассказывает свою историю. Лориан видел конфликт Тормонов с Айлинероном, он видел, как Агмаил вплавил в потолок их короля, а среди населения распространил уродующую разум и тело заразу; Лориан видел всю историю, от Шарка до Атексетов — историю, полную событий. Историю, полную сбывшихся предсказаний Эйонгмера.

Лориан, тяжело дыша, открыл глаза. В его памяти теперь были три тысячи лет, и руки его похолодели и тряслись. Снова получив контроль над телом, Лориан понял, что сидит на полу, а по его щекам стекают тёплые капли.

Слёзы? Неужели затёртые временем эмоции могут вызвать такую реакцию?

Лориан поднял взгляд и увидел, что напротив него, скрестив ноги, на полу сидит человек в белой мантии. Маска Ястреба, Бог Разума, Агмаил — Франц Вайнберг. И этот человек, проживший три тысячи лет, совершивший бесчисленное множество величайших деяний, чьи воспоминания теперь были и воспоминаниями Лориана, сидел на полу прямо перед ним и улыбался. Но на этот раз в его улыбке помимо радости читались гордость и глубочайшая скорбь — сочетание, похожее на крепкий хелмарский коктейль.

Франц знал, что Лориан догадался, и знал заранее, что этот день настанет. С самого начала, когда Прокси только была изготовлена, Франц предназначил её именно Лориану, так как знал — предсказание Эйонгмера верно. Оставалось лишь ждать, и это свершилось: перед Францем сидел человек, который разгадал его загадку, который заслужил главный приз в виде истории с собой в роли главного героя. Франц был рад, гордился своим учеником — но чувствовал глубокую печаль от того, что именно пришлось ему пройти ради победы.

И круг замкнулся.

Предсказанное свершилось.

Франц сложил пальцы в символ Наблы и коснулся сначала обоих плеч, потом живота и, наконец, приложил их ко лбу. Самое формальное приветствие Айлинерона, символизирующее наибольшее почтение к человеку напротив.

— Давно не виделись, Эйонгмер, — тихо сказал Бог Разума Лазурной Звезде.

***

Сошедшись в дуэли смертельной над бездной
В объятиях бури, под грохот штормов,
Сверкая ударами тысячи лезвий
Сражался ты с Тенью вселенских грехов.
Меж взмахами стали и вспышками молний
Встречались вы взглядами с холодом Тьмы.
И думал с ухмылкою горькой ты: "Правда ль,
Не чувствует Тьма жар горящей мечты?
Неужто не ведомы Тени страданья,
Неужто не ведома Тени любовь?
Неужто, сжигая миры за мирами,
Не чувствует Тень ничего вновь и вновь?"
И битва была, и померкли светила,
Никто не был в силах повергнуть врага.
Не знал ты, что против тебя бьётся сила,
Что в прошлом — народа в печали слуга.
Не знал ты, что некогда, вечностью раньше
Над тем же обрывом, под той же грозой
Под вспышками молний с воителем павшим
Сошёлся в бою одинокий герой.
Не видел герой в нём спасителя мира,
Но видел угрозу народа судьбе.
И в ярости, в гневе отчаянно бил он
Врага своего, закаляя в себе
Бесстрашие воли, выносливость духа,
И холодность чувств своих, твёрдость руки.
И вот воин павший сражён, канул в бездну.
А люди увидели, снам вопреки,
Как смотрит на них воплощением рока
Создание Тьмы в пустотою в глазах.
И вняв предсказаниям древних пророков,
Сказала Тень людям: "Однажды в веках
Появится новый вершитель разбоя,
Союзников ратных должны мы найти.
И каждый иль явится с нами для боя,
Иль сгинет за то, что откажет идти".
И крылья простёрла свои над мирами
Ведомая прошлым безликая тень.
Миры восставали — миры умирали
С надеждой слабевшей на завтрашний день.
И в битве вчерашнего с завтрашним вечной,
Забыв про покой, развлеченья и смерть,
Старайся в погоне своей бесконечной
Себя вместе с недругом враз не стереть.

Оглавление

  • IV. Глава 1. Дары
  • IV. Глава 2. Рождение
  • IV. Глава 3. Вызов
  • IV. Глава 4. Жизнь и смерть
  • IV. Глава 5. Танец разума
  • IV. Глава 6. Безмолвие
  • IV. Глава 7. Лазурная звезда
  • V. Глава 8. Бабочки и ураганы
  • V. Глава 9. Мысли умирающего атеиста
  • V. Глава 10. Интерлюдия
  • V. Глава 11. Пустота
  • V. Глава 12. Заражение мыслей
  • V. Глава 13. Песнь искупления