Тайна предтеч [Игорь Демин] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Игорь Демин Предел развития Тайна предтеч

Глава 0 Прометей

Это произошло пятнадцать лет назад.

Маленькому Сашке, по прозвищу Босой, было тогда семь. Вполне взрослый паренек, чтобы удить рыбу и собирать съедобные корни речных растений, оправдывая этим свое проживание в поселке.

Мама и сама зарабатывала себе и сыну на похлебку и кров, но река манила Босого, не только добычей пропитания. Поросшие тенистыми осинниками берега стали единственным приютом, где его не окрикивали, не ругали и не шпыняли без дела.

Здесь можно было порыбачить в тишине, без чужих глаз и ежеминутных понуканий. Помечтать, развалившись на узких песчаных откосах. Здесь были его владения, совершенно, как казалось мальчишке, бескрайние.

Под разрушенным мостом скрывалось логово. Босой притащил туда кучу сена, устроил бездымное костровище, разжился небогатым скарбом для готовки и льняным мешочком перемешанных с солью сушеных травок. С ними любая, даже самая безвкусная еда становилась ароматной и радовала желудок не хуже праздничного жаркого.

Он проводил здесь целые дни, а иногда, с разрешения матери, оставался на ночевку. Разжигал костер, бросал в котелок мелкую рыбешку, клубни, горсть пшена и ждал, прислушиваясь к ночной тишине, когда сварится лучшее блюдо на свете.

В тот день Босому несказанно повезло. Возле разрушенного моста, на отмели у центральной опоры, обнаружилась колония беззубок. Речные ракушки, прежде обильно усыпавшие илистые берега, в позапрошлое лето все до одной извели старшие мальчишки. Они разведали, что моллюски, хорошенько промытые и отваренные, очень вкусны с кислицей. Целые ночи они проводили в пиршествах у костров на берегу.

Не прошло и недели, как беззубки исчезли. И вот — снова появились, и это стоило держать в строжайшем секрете.

Набрав десяток раковин, Босой тщательно очистил небольшую выемку в бетоне, притащил из текущего неподалеку ручья чистой воды и оставил беззубок отмокать, очищаться от запаха ила. Правильно приготовленные моллюски должны хотя бы с полсуток постоять в нескольких сменах прозрачной холодной воды. А значит, нужно было бежать к маме и отпрашиваться на ночь.

За этим дело не стояло. Но как только Босой высунулся из-под моста, в воздухе, прямо над его головой, раздался грохот. Не раздумывая, мальчишка юркнул назад в логово под прикрытие бетонных сводов. Если что и могло грохотать в высоте — то только гррахи. Сами или их корабли. Человеку в любом случае стоило держаться подальше.

И все же любопытство победило. Одним глазком, так, чтобы хорошо видеть, но при этом самому оставаться в тени, Босой выглянул наружу. По небу бесшумно плыл гррахский крейсер, и ничем хорошим для поселка это точно не светило.

* * *
Так удачно начавшийся для Босого день вдруг забрезжил совсем не детской тревогой. Сам по себе корабль гррахов еще не предвещал обязательных проблем, и все же…

Гррахи были бедой и страхом всех людей. Высокие, крылатые, с сероватой кожей и длинными тонкими руками, они походили на летучих мышей, но при этом были удивительно красивы. Босой не раз видел их вблизи и сумел хорошенько рассмотреть: их большие лобастые покрытые короткой шерстью головы, торчащие в стороны небольшие широкие уши, крупные бусинки чуть выдающихся глаз, и два кривых острых клыка из нижней челюсти поверх бескровных губ.

Их положено было боятся, и Босой боялся. Как страшатся маленькие дети гнева родителей, но и восхищаются ими. Грозные, смертоносные, но при этом огромные, сильные и умные, гррахи вызывали у мальчишки желание вырасти и стать таким же, только хорошим. Не творить зло, вынуждая людей прятаться по подвалам и землянкам, не убивать, а помогать и защищать.

А потому, едва завидев гррахский крейсер, Босой хоть и спрятался, а все же выглянул наружу, стараясь получше рассмотреть корабль своих грозных кумиров.

Интересного поначалу не происходило. Разве что пролетавший обычно на полной скорости мимо крейсер на этот раз плыл во воздуху едва-едва, позволяя рассмотреть темно-серое в ребристых выступах брюхо. Босой вперился в него взглядом, пытаясь понять, как и за счет чего держится в воздухе махина величиной в сто домов, а то и больше.

Люди, когда-то бывшие на родной планете полновластными хозяевами, еще не совсем забыли старые технологии. Использовать их нельзя было ни в коем случае — любой хоть сколько-то сложный механизм гррахи однажды приметят и тут же уничтожат: и его, и всех людей, которых найдут вокруг. И все же знания о том, что когда-то называлось наукой, бережно сохранялись и передавались из уст в уста. Пусть значение некоторых слов никто уже и не понимал.

Знали люди и как подняться в воздух. Можно было, например, собрать ширококрылый планер и, спрыгнув с высоты, долго лететь на землей, используя силу ветра. Или согнуть особым образом полоску тонкого металла, раскрутить ее на деревянном штырьке и любоваться, как взлетает тяжелая железка в воздух, не хуже маленькой птички.

А еще взрослые однажды набрали где-то старых патронов, долго возились в подвале и собрали продолговатую штуку из узкой трубы, которую назвали ракетой. Мальчишкам пришлось пройти два десятка километров до соседнего заброшенного поселка, где сохранилась старая полая внутри колокольня, но зрелище стоило того. Установленная вертикально труба фыркнула, разбрасывая вокруг крупные желтые искры, мгновенно вознеслась к самой крыше и, пробив старые доски, вылетела наружу, кувыркаясь в клубах горького сизого дыма.

Взрослые тогда, испугавшись внимания гррахов, заставили детей броситься врассыпную, а сами остались ждать наказания. Могли бы попытаться убежать и сами, но гррахи пошли бы по следу, нашли поселок и убили всех без разбору. Взрослым повезло. Хозяева планеты или не заметили пуск, или поленились разбираться, но опытов с ракетами в поселке больше не проводили, только заставили каждого ребенка зарисовать и запомнить их устройство.

Гррахские корабли не имели ни крыльев для планирования, ни винтов, ни дюз, и все же летали, несмотря на массивность и размеры. Босой как-то осмелился спросить у учителя, как это у них получается? В ответ заработал лишь болючий подзатыльник и предложение пойти и спросить у самих гррахов, а заодно и остаться с ними жить.

Уходить из поселка Босой не собирался. Хотя бы потому, что был слишком мал, чтобы выжить в одиночку. А еще мама уж точно только рассмеялась бы в ответ, вздумай сын такое предложить.

Да и куда идти? Везде, куда ни кинься, одно и тоже: небольшие поселки на пятьдесят-сто человек, охота, рыбалка, огороды, узкие полоски пашни, на которых даже тягловую животную силу использовать нельзя, старые слегка подлатанные дома с текущими крышами и пропускающими сквозняк и холод стенами, да простые на деревянных колесах без спиц повозки, и общая для всех людей на планете тоскливая обреченность.

Сашка, еще не научившийся целыми днями грустить, плохо понимал, почему на лицах людей почти никогда не бывает улыбок. Еды хватает. Одежды припасено, спасибо торговцам, на много лет вперед, да и новую из кожи и овечьей шерсти шьют не самую плохую. Гррахи не трогают, если самим не нарываться. Чего, казалось бы, горевать?

Плохо, конечно, что на принадлежавшей когда-то людям планете теперь хозяйничают непонятно откуда взявшиеся пришельцы, и что у природы другой царь, а у эволюции — новый венец. Вот только кому от этого особенно-то страдать? Разве что сильным злым мужикам, что командуют в поселке безраздельно, да может быть их взрослым сыновьям, что не дают прохода каждой привлекательной женщине.

А Босому-то что? Какая разница, кого бояться и от кого прятаться по камышам: от гррахов или от старших мальчишек, едких на язык и щедрых на оплеухи, от которых потом долго звенит в голове? Или может быть им с мамой, если бы не было гррахов, кто-то приносил бы бесплатную еду и одежду, чинил бы дом и помогал заготавливать дрова?

Строения прошлого, остовы изуродованной ударами гррахов техники восхищали Босого, заставляя задуматься, как велика была цивилизация людей. Но творения новых хозяев планеты удивляли еще больше, и если уж Сашке приходилось прятаться от старших мальчишек и суровых неулыбчивых взрослых, то разве не справедливо, что и взрослым тоже иногда приходится от кого-то скрываться?

Рассуждая так, Босой пялился на крейсер без особого страха. Зачем гррахам его трогать? Сидит он и сидит в своем логове. Механизмами не пользуется, под носом у хозяев планеты не бегает, надоедая. Подумаешь, выглядывают из-под моста два любопытных глаза.

Вот только смотри, не смотри, а все равно не поймешь, почему гррахи летят так медленно, да еще и грохнуло у них там на корабле, что аж сердце в пятки ушло. И ведь не спросишь, и не узнаешь никогда, а хочется — страсть.

Крейсер, и без того двигавшийся неторопливо, вздрогнул и остановился окончательно. Босой успел испугаться: не привлек ли и в самом деле чем-нибудь внимание хозяев планеты его родной поселок?

Корабль снова тряхнуло, на этот раз основательней. Несколько идущих по левому борту матовых прямоугольников, которые Босой посчитал за окна, выбило взрывом. Из проемов выбросило клубы огня и дыма.

Корабль накренился, подался к земле, но, едва коснувшись поверхности, выровнялся и снова приподнялся. Было похоже, как будто на крейсере авария, и он может упасть, но скоро Босой понял, что дело совсем в ином.

Взрывы утихли. Из выбитых окон пахнуло жгучим морозом. Горячий внешний воздух осел на корпусе крейсера хлопьями инея, как бывало зимой на стеклах, когда ночью резко холодало. Еще несколько матовых экранов побелели и лопнули.

Внутри крейсера грохотал взрыв за взрывом, перемещаясь от окна к окну, и все новые осколки высыпались наружу. А в один момент, Босой не отрывал взгляд и хорошо рассмотрел, над хвостовой частью корабля выросла переливающаяся радугой сфера. Она продержалась пару секунд, подрагивая, и вдруг вырвала из корпуса целую секцию, обнажая происходящее внутри.

На палубе корабля теснились, размахивая руками и крыльями, несколько гррахов. Некоторые держали в руках что-то извергающее пламя, другие стояли почти неподвижно, и все же видно было, что они не безмолвные участники, и каждый делает что-то, внешнему наблюдателю совершенно непонятное.

Босой так и не уразумел, как удержались они внутри корабля в тот момент, когда радуга вырвала целый кусок обшивки. Зато сообразил, хватило и его детского ума, что там, на борту, идет бой. И кто-то не только осмелился бросить вызов целому кораблю хозяев планеты, но еще и стойко держится против них.

Крейсер развернуло обратной стороной, и пролом исчез из виду, но скоро и до сих пор невредимая часть корабля разорвалась в нескольких местах. Без огня и дыма, словно изнури по обшивке били громадной кувалдой.

На миг все стихло. Босой подумал, что бой закончился, и противник хозяев планеты повержен, когда открылся шлюз, и крейсер выплюнул в небо металлическую капсулу, длинной в два или три человеческих роста.

Маленький летающий корабль начал резко набирать высоту и уходить в сторону. Орудия крейсера не заставили себя ждать, сделав подряд несколько прицельных залпов бесформенными белесыми сгустками.

Подбитый челнок упал не сразу. Роняя куски обшивки, он некоторое время планировал вдоль реки, пока не рухнул за холмом.

Крейсер развернулся, подлетел туда же. Орудия его работали непрерывно, выплевывая то сгустки, то яркие красные лучи, от чего из-за холма пахнуло горьким удушливым дымом, как бывало, если бросить в костер кусок старого резинового колеса.

Наплевавшись белым и изжарив лучами дотла добрую половину холма, крейсер разогнался и вскоре исчез из виду.

Босой же, еще не понимая, что творит, бросился в воду и поплыл к той самой опоре, где обнаружил с утра беззубок. Он сумел рассмотреть то, что не углядели даже с крейсера. В момент, когда подбитый кораблик пролетал над мостом, один из вывалившихся из него ошметков был не обломком обшивки, а сероватой фигурой самого настоящего грраха.

* * *
Босой слышал о таком. Хозяева планеты, безжалостно уничтожавшие людей, при случае не щадили и друг друга. Причины их раздоров были за пределами понимания человека, зато наблюдать внешние эффекты противостояний мог любой, оказавшийся рядом, если конечно не боялся попасть под горячую руку.

Если верить рассказам торговцев, бродяг и святых старцев, а также всему, что болтают старшие мальчишки и подвыпившие мужики у долгих осенних костров, воевать гррахи умели лучше всего на свете. Они схватывались в небе, колотили друг друга крыльями с острыми шипами, дрались на земле, мгновенно перемещаясь, били, бросали, грызли, рвали клыками, словно настоящие звери.

Бывало, появлялось у них в руках оружие, и тогда любому зрителю стоило бежать с места схватки, сломя голову. Совершенно небольшая, казалось бы, штукенция могла испепелить целый дом, или прожечь в земле немалых размеров воронку. Или заморозить. Или взорвать. Рассказывали, предметы исчезали в тех местах, куда целился гррах, и ни оплавленных краев не оставалось, ни обломков или другого праха — только тишина и пустота. И потрескивало что-то, и по коже, если подойти близко, бегали мурашки.

Схватывались, говорят, гррахи и целыми отрядами, и даже корабли в небе перестреливались, изничтожая друг друга. Когда торговцы рассказывали про такое, всех, кто слушал, охватывала надежда. Вдруг да перестреляют друг друга пришельцы, и снова станут люди на планете самыми главными.

Пыльник, командовавший в поселке, не любил таких разговоров. По его словам, если и вздумают гррахи друг друга перебить, то планете от подобных сражений точно не выжить. Мол, и у людей в свое время было столько оружия, что вздумай наши предки воевать друг с другом всерьез и до конца — ни одной живой твари на земле не осталось бы. Оружие же гррахов по сравнению с человеческим — как здоровенная кувалда против маленького деревянного топорика.

И все же люди радовались, когда хозяева планеты убивали друг друга. И один из таких боев разгорелся на борту крейсера. Потерпевший поражение гррах пытался сбежать. Наверное, он понимал бесполезность этой затеи, и все же не хотел сдаваться, не сделав еще одну попытку спастись.

Босому было все равно: хороший он или плохой, правый держал бой, или нет. Живое существо тонуло в реке, и он кровь из носу обязан помочь. Котенок бы тонул — спасал бы котенка. Один из старших мальчишек — помог бы и ему, забыв про обиды и зуботычины. А если тонет гррах, да еще и несправедливо обиженный, значит надо плыть к нему, пусть взрослые и настрого запретили к ним приближаться.

Тело грраха пока еще не погрузилось в воду только потому, что зацепилось крылом за отмель. Волны беспрепятственно перекатывались через голову, но Босой видел, что существо еще живое. Пальцы сжимались и разжимались, пытаясь зацепиться за песок, рот смыкался, когда накатывала волна и размыкался, когда можно было вдохнуть. Но, главное, вода, уносившая выступившую на ранах кровь, окрашивалась в красный. А значит, сердце еще билось. Остановится оно — и не будет больше краснеть вода.

Подплывал Босой все же осторожно. Как ни крути, а страшно. Постоял немного в сторонке, прячась под водой до глаз, подождал, и, наконец, осмелился прикоснуться к зацепившемуся за отмель крылу.

Гррах застонал совсем по-человечески. Мальчишка испуганно дернулся и хотел убежать, но сумел взять себя в руки. Вспомнил, как ему вправляли вывихнутый локоть, как пришлось потерпеть боль, чтобы потом было легко и хорошо.

Тело человека-летучей мыши оказалось на удивление легким. В воде так и вообще — чуть тяжелее крупной собаки. Босой просунул руку под крылом утопающего и поплыл в сторону логова. Рассказывать в поселке о раненом гррахе не стоило ни коем случае.

* * *
— Гррах! — пророкотал раненый хозяин планеты. Этим звуком гррахи начинали любой разговор, а то и произносили его просто так, отдельно. За это люди и прозвали их гррахами.

Босой не ответил. Все известные ему попытки общения с пришельцами заканчивались одинаково — смертью человека. Мальчишка вообще не собирался разговаривать со своим неожиданным гостем и уж тем более пытаться с ним подружиться. Надеялся только, что гррах поймет, что он его вытащил из реки, и не станет убивать. Случаи такие были. Гррахи вообще без повода людей особенно не трогали.

Кровь все еще сочилась, но Босому все никак не приходило в голову, как ее остановить. Он снял рубашку, смял ее и приложил к ране. Гррах рыкнул недовольно и откинул вмиг покрасневшую ткань в сторону. Он словно бы не хотел получать помощь, а может быть и знал, что в ней уже не нуждается.

— Гррах! — повторил пришелец, словно подзывая.

Подходить Босой не хотел. Одно дело тащить умирающее существо из воды, помогать ему, и другое — совать руку в загодя разверзнутую звериную пасть.

— Нхарр ка! — произнес гррах новое слово. Глаза его сверкнули.

Тело перестало слушаться Босого. Совершенно невозможным вдруг стало не подойти к подозвавшему его существу, и мальчишка пополз, царапая колени о каменное крошево, не сомневаясь уже, что истекающий кровью гррах решил пополнить силы, закусив человеческим детенышем.

— Кро надра, — пришелец протянул руку. Босой не сумел сдержать непонятно откуда взявшийся порыв, потянулся в ответ. Его ладонь оказалась зажатой словно в тисках. Было странно видеть эти длинные тонкие и хрупкие на вид пальцы и в то же время ощущать их стальную хватку. Вздумай сейчас мальчишка убежать — кисть пришлось бы отгрызать.

— Саар пор, — рокочущий бас грраха успокаивал, — Саар пор.

Двинуться без приказа пришельца Босой не мог. Внутри он дрожал и рвался убежать, снаружи же был спокоен и не дрогнул, даже когда стального цвета удивительно острый коготь впился ему в запястье.

Мама говорила, что эти вены, а еще венку на шее, нужно беречь пуще других мест на теле. Что если ее порезать — выйдет сразу вся кровь, и человека уже не спасти. И действительно, стоило когтю грраха проткнуть кожу, как вся рука и земля под ней тут же покрылась красным. Босой, ждал, что пришелец будет пить, но произошло совсем иное.

Гррах порезал и себя, но вместо крови из раны просочилось лишь несколько капель прозрачной жидкости. И она не стекала вниз, а жила собственной жизнью, собравшись в одну большую каплю, светившуюся в сумраке логова как синеватая бусинка. Пришелец собрал ее на палец и осторожно втер в рану мальчишки, пока вся капля не втянулась то ли в кожу, то ли прямо в кровоточащую вену.

А потом стало горячо, как будто в запястье ткнули раскаленной головешкой, и кровь остановилась.

— Саар пор, — гррах достал откуда-то металлический шарик, величиной с крупную вишню, и над ним прямо в воздухе возникли светящиеся символы. По виду это было похоже на текст, но из значков настолько непохожих на человеческие буквы, что Босой не мог бы точно сказать, есть там слова, или эта вязь что-то вроде сложного рисунка.

Хорошенько рассмотреть не удавалось. Строки быстро убегали вверх, и сколько мальчишка в них не всматривался, никак не мог уловить хоть что-то понятное или узнаваемое. Очень хотелось запомнить, а потом зарисовать и подумать над странными узорами, но строки все убегали и убегали вверх бесконечным потоком.

Загипнотизированный их бегом, Босой не заметил, как снова обрел контроль над телом, и что пришелец давно не держит его за руку.

* * *
Четыре дня Босой провалялся дома с высокой температурой. Хорошо хоть стояло лето, а не зима. Зимой пришлось бы прятаться в подвале, да и там хорошенько протапливать не получалось — слишком уж поселковые боялись привлечь внимание столбами густого дыма.

Мама почти не отходила от сына. Поила отварами, протирала руки и ноги смоченной в холодной воде тряпкой, пыталась накормить. Босой же то бился в бреду, то лежал пластом, не открывая глаз.

На пятый день Пыльник послал в соседний поселок за летовавшим там святым старцем. Услуги старцев были дороги, и все же необходимы. Босой, как ни крути, был самым младшим в поселке мальчишкой, и не приведи господь отпустить его душу на небо без должных ритуалов и песен.

Бесы ведь не поленятся и сил не пожалеют. Захватят мальчишку, измучают и заставят себе служить, и тогда уж точно не жди удачи и хороших урожаев.

Вот только старец проходил зря. Едва ступила его нога на порог, Босой открыл глаза, улыбнулся обычной улыбкой и попросил еды.

И ел, не останавливаясь, пока не закончились все припасы и у них, и у соседей. И даже на общем складу пришлось взять в долг, причем обрадованный Пустынник, сэкономивший на отпевании весьма приличную сумму, сказал, что возвращать можно не торопиться. Босой, мол, подрастет и принесет поселку намного больше, чем сейчас может съесть.

Через пару месяцев о болезни уже никто не вспоминал, да и о захороненном под мостом гррахе Босой думал все реже. Вплоть до того года, когда вчерашнему мальчишке стукнуло пятнадцать, и повзрослевшее тело само напомнило о той трагической встрече.

Глава 1 Ловчий

Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 2/3.

Размеры свалки поражали. Если идти прямо, с пригорка на пригорок, топтаться не меньше получаса. Вот только напрямую не пройдешь. Логова тварей, тлеющие проплешины, едва прикрытые мусором провалы — все это заставляло передвигаться по полигону с опаской, по заранее разведанным маршрутам.

Ни с кем кроме крыс Босой, которого теперь знали под прозвищем Ловчий, на свалках не связывался.

Восьмилапые ящерки передвигались слишком быстро, плевались жгучим и зарывались в мусор с такой скоростью, что и рассмотреть их толком не всегда удавалось. Ширк! — и нет ее, только лунка и облачко пыли.

Крупные, с детскую ладошку тараканы выглядели безобидно, но стоило тронуть одного — мусор под ногами вспучивался живым одеялом. Каждая тварь по отдельности могла одолеть разве что новорожденного котенка, вместе же они могли облепить и сожрать живьем хоть целого слона.

Приходилось вдвое внимательнее смотреть под ноги, чтобы не наступить на такую букашку. И хотя тараканы, как и все измененные гррахами животные, никогда не выходили за пределы своей территории, опасность не успеть выскользнуть из-под проснувшегося живого «одеяла» была вполне осязаемой. Еще тут жили летающие облачками мухи, но больше всего крыс. Они устроили три огромных логова и контролировали почти всю свалку.

За ними Босой и приходил. Крысиные хвосты хорошо продавались в ближайших поселках: брали их в основном на ритуальные ожерелья юношам, чьи родители жаждали показать сына удачливым охотником, а вот отпускать на настоящую охоту не желали. Покупки эти, конечно же, совершались в глубокой тайне.

Еще Босой брал уши. Они, по мнению многих, в сушеном виде улучшали зрение. Босой был уверен, что это сказки. А вот лапки срезал для себя. Отвар из них и вправду на время дарил бодрость и повышал силу.

Подобравшись к логову, ловчий собрал оставленные во время прежних заходов булыжники. Раньше их приходилось таскать с собой, теперь же можно было просто собрать на месте, очистив от крысиного помета. Вместе с камнями он взобрался на выставленный в небо ковш наполовину утонувшего в мусоре экскаватора. Удобно устроился и бросил первый булыжник в одну из нор, которыми было испещрено все вокруг.

На шум выскочили две крысы. По форме морд и длине хвостов — защитники верхних уровней подземелий. Босой свесил ногу, подставляя кожаный сапог. Ближний грызун бросился на движение. Зубы его впились в толстый черпак, тело выгнулось, и задние лапы заскользили по подошве короткими острыми коготками. Не было бы сапога — кожу срезало бы пластами.

Босой прижал обезумевшую от ярости крысу к ковшу коленом. Зубы грызуна прокусили сапог и впились в ногу. Ловчий прикрыл глаза, активируя табличку интерфейса.

Стойкость — 2/3.

Шкала стойкости почти подошла к последней, третьей по счету отметке. Если терпеть укус, для прогресса придется сидеть в ковше дня три. Это в планы ловчего не входило. И все же подождать стоило, хотя бы несколько минут. Сегодня немного потерпеть, завтра еще чуть-чуть, потом еще — и, глядишь, шкала заполнится, делая носителя навыка еще немного сильнее и крепче.

Стараясь отключиться от ползущей вверх по ноге боли, Босой мыслями вернулся в тот день, когда в первый раз ощутил действие интерфейса.

* * *
— Надо бы и нам за кирпичами сходить, — мама не находила себе покоя, — Окно заложить в спальне, наконец-то. Крыльцо поправить.

Окно и правда требовало внимания. Стекла с каждым годом становились все дороже. Мешочки же с песком, которыми мама заложила его еще когда вселилась в дом, зимой насквозь промерзали.

— Уже? — Босой только вернулся с поля и еще не слышал поселковые новости. В свои пятнадцать он выполнял любые работы наравне со взрослыми, но продолжал держаться особняком, всегда выбирая дело, которые можно было выполнить одному. — Кирпичи уже готовы?

— Да, Пыльник в обед объявил, что можно забирать, кому надо.

— Вручную, что ли таскать? А телеги?

Мама вздохнула. Да Босой и сам прекрасно понимал, давно уже не маленький.

Общая телега осталась одна, и та дышала на ладан. Поселковый глава в жизни не разрешит ее использовать, тем более под кирпичи. Были еще две телеги, но они принадлежали самому Пыльнику. Просить у него — значит навсегда остаться должным: ходить, опустив глаза и плечи, и вечно поддакивать, даже если не согласен.

Раньше все было общим, принадлежащим всем сразу, но времена, когда люди все делали вместе, давно прошли. Что уж там, Босой даже маленьким застал их только краем, хотя и помнил, как поднимались на любое дело всем поселком, как не давали друг другу голодать, и общее было важнее личного.

Теперь все по-другому. Семьи, где мужиков было побольше, постепенно богатели, обособлялись, начинали копить какое-никакое добро. А накопив, совершенно не желали им делиться, особенно бесплатно.

Одинокие женщины, пожилые люди или те, кому не повезло со здоровьем, наоборот, жили все хуже. Взять на общественной кухне бесплатную похлебку, как раньше, просто потому, что ты голоден, стало невозможным. Был введен строгий учет: кто сколько отработал, кто сколько забрал и съел. Если же заболел или пропустил рабочий день по другой причине — виноват сам. Делиться никто не будет.

Мама говорила, что все это еще цветочки. Что придет время, и Пыльник, а может быть его сыновья, вдруг однажды посчитают, что все общественное — это их личное, лишь по недосмотру и бесхозяйственности раньше считавшееся общим. И ведь не будут особенно неправы.

Кто чинит телегу, когда сломается ось или треснет колесо? Крынка — сын поселкового главы. И пусть он за это получает оплату — но он же ведь чинит, и никто другой этого делать не умеет. Кто лучше всех понимает в болезнях коров и свиней? Жена Крынки, Олеська, однажды заплатившая за мудрость мимохожему старцу и несколько месяцев ходившая за ним попятам, записывая. А кто распускает бревна на доски и латает крыши? Его брат, Хром, даром что с детства хромой. Так уж сложилось, или заранее было подстроено, что все самое важное делают они, и богатеют с каждым днем, и однажды совсем расхотят делиться.

А еще мама говорила, что внуки Пыльника обязательно начнут считать, что и земля, и все дома и землянки в поселке тоже принадлежат им. И если кто-то хочет и дальше в них жить — нужно будет с семьей Пыльника поделиться урожаем, добычей и заработком. Был, правда, такой вариант, что появится в поселке семья посильнее пыльниковской, или придет кто-то со стороны. Но людям от этого вряд ли станет жить лучше.

Босого будущее поселка волновало мало. Если прижмут, не будут давать жить — он маму хоть на руках унесет и хоть на край света, и никогда она не будет голодать или в чем-то нуждаться. Одиночество дарило ему уверенность и силы.

— Я сам схожу, — Босой постарался, чтобы его голос звучал убедительно.

— Вместе пойдем, — вздохнула мама, — Куда ж ты один?

Мысли ее уже витали вокруг предстоящей тяжелой ночи, а руки машинально собирали нехитрый ужин: пара лепешек, тушеная с морковью фасоль и чай из листов смородины, обильно росшей в перелеске у холма. Босой с удовольствием вдохнул густой аромат тушеных овощей, приправленных только что сорванными в огороде укропом и луком.

В детстве, когда было время для праздных мыслей, он любил представлять, как пахли блюда прошлого. Могли себе позволить люди и сколько угодно мяса, и заморские приправы, и любые фрукты. Был, рассказывали, у них такой белый порошок, что куда ни добавь — все становится сладким. Сейчас в пищу добавляли только соль. И представить было сложно, как это: соль и вдруг сладкая?

Мечты о множестве вкусностей были для Босого в детстве самым интересным, важнее и сказок, и учебы, и рассказов торговцев, повидавших много удивительного. Повзрослев, он гнал от себя эти мысли. Мечты — для мальчишек, бездумных и беспечных. Босой же все чаще ловил себя на мысли, что уже не мама отвечает за него, а как раз наоборот — он в ответе за единственного во всем мире родного человека. Вот не будет Босого — кто принесет домой с охоты кабаненка, а если повезет, то и оленью ногу? Кто отработает на общественном поле новую одежду? Кто сходит за кирпичами, пока все не разобрали, и поправит крыльцо?

Маму на столь тяжелую работу и брать не стоило. Сколько они выиграют, если она пойдет?

Кирпичи делали редко, вдали от поселка, тщательно пряча место от гррахов. Складывать печь было нельзя, но и солнце неплохо сушило глину, если выдержать состав и делать все правильно.

Первое время готовые кирпичи перевозили все вместе, общественными телегами. Теперь придется таскать на руках.

Сколько унесет мама за раз? Самое большее пять, да и то оттянет руки и снова начнет стонать по ночам. Сходит два раза — десять. А нужно шестьдесят. Сам Босой без труда принесет восемь, а потом сходит еще два раза, да и то если себя пожалеть. За две ночи вполне управится, если все не растащат до него.

— Я пойду один, мам. Ну чего ты там принесешь? Да и с утра тебе на работу.

Не сразу, но убедить ее удалось. Наспех поужинав, Босой отправился в путь. Вышел на дорогу, свернул за ближайшие дома, стараясь идти прямо и уверенно, и только потом побежал.

План был прост. Чтобы не пугать маму, он решил делать по две быстрые ходки и прятать кирпичи в огороде, изображая, что сходил только один раз. Если хватит сил — обернётся за ночь семь или даже восемь раз и только потом сознается, что смухлевал. Зря что ли ему вчера стукнуло пятнадцать? По нынешним меркам — полноценный мужчина. Старики рассказывали, что прежде и до восемнадцати лет люди считались детьми, а работать начинали в двадцать один, а то и в двадцать четыре. От этого хотелось смеяться.

Кровь бурлила в теле, даря ощущение всесилия. И все же на пятой ходке он бежал уже не так споро, а во время шестой еле плелся, всерьез сомневаясь, что с утра сможет встать с кровати и отправиться работать.

Он не прошел и полпути, как перед глазами его что-то вспыхнуло, отняв на время способность видеть и соображать. Босой, и без того утомленный беготней с кирпичами, сел, где стоял, с трудом удерживая равновесие.

Проморгавшись, он понял, что это была не просто вспышка, а самая настоящая галлюцинация, устойчивая и странная, состоящая из повисших в воздухе ярких незнакомых символов. Болезнь? Сумасшествие? Отравление? Хотелось сослаться на усталость, мало ли что бывает после целой ночи упорного труда? Вот только перед глазами бегали не просто мушки — это были настоящие вполне осмысленные рисунки.

Сверху — ряды отчетливо различимых тонко прорисованных значков. Ниже — широкая горизонтальная полоска. А еще тоненькое «дзинь», которое Босой точно услышал, но при этом руку мог отдать на отсечение, что звук этот родился не снаружи, в прямо внутри его головы.

Сколько он ни тер глаза, рисунки не исчезали. Пришлось всматриваться в них, стараясь разобраться в деталях. Не могло же быть такое, чтобы видение совершенно не имело никакого смысла?

Видел ли он что-то похожее раньше?

Память услужливо подкинула нужное воспоминание: бетонные опоры разрушенного моста, раненый гррах и тысячи висящих в воздухе строк, бегущих одна за другой. Они всплывают снизу и исчезают наверху, почти под самым сводом. На той показанной ему картинке были точно такие же значки, что и сейчас стояли перед глазами.

Босой зажмурился, пытаясь разобраться в ощущениях. Он не знал, как сходят с ума, но видел людей, про которых говорили, что они безумны. Желания говорить бессвязные речи, вращать глазами или бегать по полю голым, желания у него не возникало. Мысли текли ровно, позволяя обдумывать каждую деталь. И все же стоит открыть глаза — и вот они, картинки. И даже если очень захотеть, чтобы они убрались к чертовой бабушке…

Значки исчезли. Пропали, словно их и не было.

Босой выдохнул облегченно, но теперь он чувствовал даже некоторую обиду. Чем бы видение не являлось, теперь, когда оно исчезло, изнутри грызло любопытство.

«Посмотреть бы снова, понять».

Послушные мысленному приказу, значки и полоски вновь всплыли перед глазами, только теперь собранные в совсем ином, новом рисунке.

«Нет, не эти, прежние!» — возмутился про себя Босой, уже не особенно беспокоясь, безумие это или сон.

Картинки сменились, как будто он перевернул страницу книги. Перед глазами снова всплыл ряд строчек и одна единственная полоска, отчетливо разделенная на три части вертикальными отсечками. Если считать, что все происходящее — не бред, Босой взялся бы утверждать, что первая треть была заполнена белым, а другие две трети оставались пустыми.

«И что это, черт побери, значит?».

* * *
В голове щелкнуло. Босой дернулся от неожиданности, насильно выдернутый из воспоминаний обратно на свалку, к крысиному логову. За годы он привык не замечать мелких извещений, но сейчас расслабился и услышал.

И хорошо. Зубы крысы слишком глубоко проникли в тело, расширяя и без того болезненную рану. В сапог потекла кровь, и шкала жизни начала опускаться, преодолев отметку в девяносто процентов. Слишком низко для начала охоты, но пока не критично. Вот если бы он пропустил уведомление, пришлось бы переносить охоту на несколько дней. Торговцу, с которым все уже было оговорено, это не понравится.

Здоровье — 90 %.

Босой одним ударом добил крысу. Хватит на сегодня прокачки стойкости — и так кровь до конца охоты будет хлюпать в сапоге. Впереди немало работы. Не уходить же с единственным хвостом?

Нога снова скользнула вниз, и второй защитник вцепился в нее точно также, как и первый. Перетягай их хоть с десяток — все будут действовать одинаково, и не попытаются сообразить — куда исчезают товарки? И может быть не стоит повторять их судьбу?

Короткий удар, пока зубы грызуна не пробились сквозь черпак, и новый камень полетел в очередную нору. Оттуда выскочило сразу пять защитников, и на этот раз среди них был один из тех здоровяков, которых Босой называл прапорщиками. Теперь крысиный отряд имел командира, и тактику пришлось пересмотреть.

* * *
Мир менялся. Понемногу, исподволь, но Босой видел изменения едва ли не каждый день. С год назад крысиные прапора появлялись только на третьем уровне подземных логовищ. Месяца четыре назад стали заходить на второй, и вот уже грызун-здоровяк на поверхности, крутит носом, отыскивая врага, попискивает, организовывая вокруг себя круговую оборону.

Босой примерился и метнул ему в морду булыжник. Не повезло. Именно в этот момент прапор развернулся, почуяв какой-то запах. Острые края камня располосовали ему нос, но не убили. Хлынула кровь, но на боевом духе защитников логова это никак не отразилось. Пронзительно взвизгнув, здоровяк повел звено в атаку. Ловчий перебрался на стрелу и привычно, даже с некоторой скукой занял оборону.

Сколько он уже погубил крыс, прямо здесь, на этом экскаваторе? Уж точно не меньше четырех десятков. Если считать по всем свалкам, которые он встретил на своем пути — под тысячу. Жители мусорных завалов были не такими уж простыми, но самыми предсказуемыми противниками.

Пока не замечали ловчего — крутились возле норы, перебегали туда-сюда, принюхивались и надолго застывали на месте. Хватались за подставленный сапог, отпрыгивали от сброшенных мертвых товарищей, но никогда не пугались, не отступали, до последнего повторяя один и тот же охранный ритуал.

Первым на стрелу экскаватора вскочил, как и всегда, самый слабый боец крысиного звена. Животным благородство не свойственно. Если противник силен, то первый погибнет точно, а значит посылать надо того, кого меньше всех жалко. Если же противник слаб — так пусть и справляется с ним самый хилый, а потом делится добычей.

Босой даже не взглянул на авангард, выцелил прапора и снова метнул булыжник. Камень проломил грызуну череп, оставив звено без командного центра. Теперь уничтожение живой силы противника оставалось делом времени.

Стараясь не потерять равновесие, ловчий пинками раскидал с трудом карабкающихся по ржавому металлу крыс. Две из них отошли в мир иной прямо в воздухе, потому что Босой прекрасно знал это слабое место — внизу, сразу за ребрами — попадание в которое могло отправить грызуна к праотцам с одного удара. Оставшихся добил бросками камней.

Пока все шло по плану. Трижды защитники выскакивали по двое или трое, дважды с прапорами, но никто их них не успел даже прыгнуть в сторону человека, не то что укусить. Собрав трофеи, Босой, насколько смог, расширил вход одной из нор и полез в нее вперед ногами.

По идее, раз защитники перестали выскакивать, первый уровень свободен, и все же стоило проявить осторожность. Если кто-то в темноте тебя хватает за ноги, а голова и руки еще снаружи — это одно. Гораздо хуже, если вцепятся в лицо или голову, и попробуй тогда выберись.

Узкий ход закончился меньше, чем через метр. Сколько Босой не лазил в крысиные логовища, так и не понял, зачем они строят внутри мусорных куч такие огромные пещеры, что человек может идти в полный рост. Правда, доходить до самого низа не удавалось, но на пройденных уровнях он ни разу не видел, чтобы столь большое пространство хоть как-то использовалось.

Босой достал из рюкзака небольшой светильник и поджег фитиль. Это была его гордость — настоящая стеклянная лампа, способная работать почти на любом жидком горючем. Экономная и удобная, она не потухала даже если уронить ее на землю. При охоте в завалах, пещерах или норах — вещь незаменимая. Без нее в некоторые места и соваться не стоит.

Люди и не совались, предпочитая заплатить за услуги профессиональному ловчему.

— Эй, родимые! Выползай! — без труда отыскав спуск на второй уровень, Босой крикнул и, едва услышал шелест когтей, метнул булыжник в проход, столь же узкий, как и входная нора. Он нисколько не сомневался, что камень попадет в цель и унесет с собой одну, а то и две крысиных души. В таких вот условиях, когда цель не ожидает атаки, его бросок всегда был безошибочно точен.

Слишком часто за последние годы он бросал камни, а если долго и упорно стараться, не жалея себя, то интерфейс обязательно вознаградит новой силой. Такой, что не подвластна ни одному человеку, у которого интерфейса нет. То есть любому другому человеку в мире, кроме Босого.

* * *
Крысы на втором уровне подземелий по интеллекту мало отличались от первого, то есть были точно такими же тупыми. Часть из них удалось закидать камнями, часть передавить сапогами прямо перед лазом, и все же до зачистки уровня было еще не близко. Там, в дальних залах, скопилось не меньше трех ведомых прапорами отрядов, и с ними точно придется вступать в рукопашную схватку.

На такой случай у Босого был предусмотрен особый аргумент.

Он отвязал от рюкзака палку, которую обычно таскал в руках на манер посоха. Почти бесполезное в голом виде оружие после присоединения металлического наконечника превращалось в копье, легкое, острое и прочное. И вот им-то ловчий умел творить настоящие чудеса.

Во вторую руку лег большой охотничий складень. Увидел бы сейчас Босого любой, даже очень спешащий по собственным делам гррах — вмиг бы аннигилировал зарвавшегося человечка. Деревянное копье они еще с горем пополам терпели. «Разрешались» и тонкие заточенные полоски металла в качестве хозяйственных ножей. Но стоит соединить древко и металл, или, не дай бог, собрать несколько полосок металла в складень — пиши пропало. Гррахи, конечно, людей и поселки не обыскивали, да и вообще относились к людям не внимательнее, чем к полевым мышам, и все же бдели. Попадешься на глаза с небольшим хозяйственным ножиком, но с деревянной ручкой — пиши пропало.

С крысами проще. Они ненавидят человека хоть голого, хоть вооруженного. А может просто хотят сожрать, без ненависти и даже с некоторой благодарностью.

Оставшиеся три отряда грызунов прыгнули вместе, скопом. Обычный человек в жизни не выдержал бы такой атаки, пошатнулся, упал и был бы погребен под волосатыми терпко пахнущими мускусом телами. Ловчий умел то, что не умели другие.

Резко сместившись вправо, спасибо подаренным интерфейсом рефлексам, Босой поймал на острие копья выше всех прыгнувшую крысу, другую резанул поперек тела складнем, еще в полете. Маневр позволил избежать зубов большинства нападавших тварей, но три все же повисли на одежде: две на сапогах и одна на штанине. Три быстрых взмаха ножом, пока разбираются между собой промахнувшиеся грызуны, и ловчий снова был готов отражать нападение. Тем более, что ряды атакующих поредели на треть.

Крысы сгруппировались и снова напали, только теперь в их ряды встали и прапора. Тяжелые, клыкастые, они медленнее солдат, но намного умнее и точнее. Когда ловчий отбился, шкала его здоровья осела еще на двадцать процентов.

Здоровье — 70 %.

Босой чертыхнулся от его разобравшей досады. Путь на четвертый уровень теперь был заказан. Если на первом уровне он встретил трех прапоров, а на втором уже семерых, значит на третьем его ждет стычка с крысиным лейтенантом, а про четвертый и думать не хотелось. Одного лейтенанта еще можно было одолеть — не слишком-то они умны и грозны, а вот тварей, что жили глубже, ловчий и видел только раз, и от блеска клыков ему тогда здорово поплохело.

Это было самое обидное в «работе» интерфейса. Сколько Босой не упирался, сколько не тренировался, рискуя подчас жизнью, направлений развития было слишком мало, прогресс по ним был медленным, и даже если удавалось заполнить все три деления шкалы — это не давало какой-то особенной сверхсилы.

class="book"> Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 2/3.

Да, по сравнению с обычным человеком Босой был невероятно силен, ловок, быстр и точен. Никто не смог бы также точно кидать камни, бить копьем и ножом, легко попадая не просто по противнику, но и в любую намеченную точку в его теле. И все же крысиные лейтенанты оставались для ловчего слишком серьезными противниками.

И все. Потолок. Босой пролистал все «странички» интерфейса, нашел способ развивать все доступные шкалы — и все же оставался низшим звеном пищевой цепочки новой земной фауны.

Может быть, больших результатов удалось бы достигнуть в команде. Не так уж сложно найти отчаянных ребят, готовых пойти в отряд к «сверхчеловеку». Босой слишком боялся, что однажды кто-то из команды погибнет, а может быть и весь отряд, во время неудачной вылазки. А еще он очень твердо решил, что никогда и никому не расскажет о подаренном ему гррахом интерфейсе.

А значит путешествовать и охотиться ему придется одному. Ведь стоит завести постоянных спутников, секрет не спрячешь, не убережешь. И хорошо если тайна достанется только им. Можно же и ошибиться в человеке, довериться болтуну, обманщику или еще хуже — шантажисту. И тогда прощай прежняя самостоятельная свободная жизнь.

Особенно ловчий чурался женщин, ведь в них можно ненароком и влюбиться. Что бывает с сильными свободолюбивыми мужиками, стоит им втюриться в какую-нибудь красотку — он видел не раз. Видел, и временами испытывал перед женщинами настоящий мистический страх.

* * *
Прохождение третьего уровня крысиного подземелья походило на долгую рутинную работу, с той лишь разницей, что любая ошибка могла стоит ловчему жизни.

Забрасывая булыжниками очередное звено и затаптывая ногами тушку прапора, Босой в очередной раз задумался — почему измененные гррахами животные ведут себя именно так: словно болванчики с одной только заложенной им в мозг программой? С одной стороны — беззаветная самоубийственная преданность логову и стае. С другой — нежелание и лапой двинуть на защиту, например, первого уровня, если сама крыса живет на втором и, тем более, на третьем.

Крысы, ценой собственных жизней, словно проверяли охотника на прочность: как далеко он сможет пройти? Насколько хватит сил, отваги и ума?

На третьем уровне нужны были точность, осторожность и педантичность. Подземелье здесь разделялось на три части — от маленькой к большей. Каждая часть колоннами условно делилась на залы. Освещения никакого не было, и в первый раз попав сюда, Босой действовал наугад. Благо, лейтенантами тогда здесь и не пахло.

Установив на стенном выступе лампу, ловчий долго присматривался к поведению крыс. Движение их казалось хаотичным, но только на первый взгляд. В определенный момент, происходило это не чаще, чем раз в час, отвечавший за залу прапор начинал обход ее границ. Если вовремя шумнуть, тихонько, он отходил от своих солдат, проверить, в чем дело.

Шумнешь громче — и придется убегать на второй уровень, пережидать или убираться совсем. Шумнешь тише — надо будет сидеть и ждать следующий шанс, и так до бесконечности.

Прапорщик откликнулся на шорох, и спрятавшийся за изгибом стены ловчий успел схватить его поперек спины раньше, чем он вцепился в руку. Взмах, и жирное крысиное тело отправилось в далекий полет, прямо в не менее мерзкого сородича, находящегося в таком же «звании». Два командира сцепились, полосуя друг друга зубами и когтями.

На помощь бросились их звенья. С трудом понимая, кто побеждает, Босой иногда подбивал камнями самых резвых, что привело в итоге к взаимному уничтожению обоих отрядов.

Увидев впервые драку прапоров, Босой долго думал, почему они дерутся, да еще и так ожесточенно? Чтобы ответить на вопрос в точности, пришлось бы надолго поселиться в крысином царстве. И все же версия была: победивший прапор имел право бросить вызов лейтенанту или заменить его в случае смерти. Как и люди, крысы без раздумий убивали и рисковали собственными жизнями ради статуса, власти и более вкусной пищи.

И снова ожидание, иногда по нескольку часов. Перед каждым залом Босой спрашивал себя — почему он продолжает здесь находиться? Хвостов и ушей в рюкзаке хватит на месяц безбедной жизни, а то и на покупку какой-нибудь полезной редкости из прошлого. И все же он не уходит. Вдыхает запахи крысиных экскрементов, до рези в глазах всматривается в тьму, стараясь распознать движение, бросает камни, топчет гадкие шерстяные тушки и стоит, выставив перед с собой копье, когда нападают оставшиеся с небольшим отрядом лейтенанты.

Линия жизни неуклонно ползла вниз, руки отказывались подниматься, но он снова и снова садился на землю, и смотрел, и ждал. Босой точно знал, почему это делал, и все же не уставал задавать себе один и тот же вопрос и давать один и тот же ответ.

Он должен стать сильнее. Он должен заработать как можно больше денег, чтобы идти дальше, расспрашивать людей, платить им за кров, еду и, главное, за информацию.

* * *
Жизнь дала крутой поворот шесть лет назад, когда Босому было шестнадцать. Пыльник тогда отрядил самых сильных мужчин на трехдневную охоту, не удосужившись провести должную разведку. Отряд ушел, и Босой вместе с ними.

И почти сразу, то ли случайно, то ли по чьей-то наводке, к поселку подошла банда работорговцев. Они и в селение входить не стали, чтобы не нести случайные потери, только выставили условие — пять женщин в обмен на их мирный уход.

Времени дали до обеда, чтобы не успели организовать оборону или, не дай бог, послать за подмогой. Благо хоть не требовали только молодых, иначе бы поселок после такого хоть распускай, ведь без невест не будут здесь жить и женихи, да и у каждой молодухи был и отец, и ухажёр, и брат. Понимали это, наверное, и работорговцы, и чтобы избежать безжалостной погони, согласились хоть на вдов, лишь бы не были слишком старыми и на торгу потом хоть что-то стоили.

Пыльник, не зря все-таки носивший звание главного, в итоге сторговался на трех одиноких женщин, три мешка зерна, пять ящиков копченого мяса и семьдесят металлических пластин. И все бы кончилось ладно, одним огорчением от бессовестного грабежа, да только одна из женщин не стала дожидаться ужасов рабства и полоснула себе ножом по венам.

Пришлось заново рядиться, выбирать, кого отдать. И не держись Босой так отстраненно от поселковых, покажи он людям свою новую силу, может все и сложилось бы по-другому. Односельчане же здраво рассудили, что лучше потерять вслед за женщиной одного молодого диковатого парня, чем целую семью. Да и Босой никогда не скрывал, что собирался, чуть что, уйти из поселка сам и мать увести. Так что как ни крути, всем выгодно было отдать бандитам именно ее.

Вернувшись с охоты, Босой долго стоял посреди того места, которое в поселке называли центральной площадью, хотя ни площадью, ни тем более центральной оно называться право не имело. Стоял и думал, опустив дрожащие руки, что он, как мужчина, должен сделать.

Был бы он в нужный момент дома, а не на охоте — один бы вышел против всей банды работорговцев, и бабка надвое сказала, кто бы еще отступил. Махать же кулаками после драки не было никакого смысла.

Бросится на Пыльника? Вытрясти из него душу, а потом из его сынков и невесток, до того, как навалятся толпой? Вполне выполнимый план. Вот только что с того? Разве это поможет вернуть маму?

Не слишком робкие мужчины окружали потихоньку Босого, примериваясь к палкам и топорам, а он стоял и молчал. Глаза наливались кровью, душа требовала мести. Вот только мести за что? За то, что смалодушничали, не дали банде бой? За то, что перед тем, как отдать женщин, Пыльник не умер сам?

Босой искал повод броситься в драку и не мог найти. Хватило бы малейшей мысли, одного аргумента, чтобы убить за мать всех, до кого он сможет дотянуться. Ни мыслей таких, ни аргументов не находилось, и он стоял, все больше белея и врастая ногами в землю.

А потом просто ушел. Откуда пришла банда и в каком направлении ушла ему рассказал соседская баба, плаксивая и сердобольная. Она бежала рядом, с трудом поспевая за его широким отчаянным шагом, и нашептывала, поминутно утирая слезы: и как выглядели бандиты, и как вооружены, и что говорили, и куда пошли.

Главенствовал среди них мужик по прозвищу Стрыга. В подчинении у него было всего восемь человек, но все как на подбор — высокие, сильные, с пустыми глазами и хорошим оружием. Для небольшого поселка — серьезная сила, да и любой отряд постесняется с такими вступать в бой без серьезного повода.

Банда вела рабов и тащила телеги с добром, но быстро догнать их не получилось, хотя Босой бежал весь день и половину ночи напролет. В конце концов он понял, что или работорговцы свернули в сторону, или он сам пошел не туда, но в третьем по счету встреченным им поселке о банде Стрыги вообще не слышали, да и в округе в последние дни никого из чужих не видели.

Пробегав с неделю, Босой был вынужден признать, что перестал понимать, в каком направлении вести погоню. Да и деньги, и прихваченная с собой еда подходили в концу. Еще немного в таком темпе — и он превратится в грязного оборванца, без цели блуждающего по степи.

Босой заночевал в ближайшем селении в подсобке у торговца, а с утра пошел к местному главе.

В этих краях Босого не знали, и можно было представляться любым именем, а еще перестать делать вид, что он обычный огородник, каких в любом поселке — по девять на десяток.

— Чего тебе? — здешний главный, по имени Керн, был не такой высокий, как Пыльник, и в плечах поуже, но взгляд такой же наглый и надменный.

— Я ловчий. Проходил мимо. Решил узнать, нет ли у вас для меня работы.

— Ловчий? — Керн подозрительно прищурился, — Такой молодой? Один?

Наверняка он хотел добавить еще что-нибудь оскорбительное, но поостерегся. Ловчие были товаром штучным, редким, и с ними старались не шутить.

— Так есть работа, или нет? Я тороплюсь.

— Да погоди ты, — Керн сдался, спустился с крыльца и подал руку, — Торопится он. Есть одно дело, а то и два. Тебя звать-то хоть как?

— Так и зовите, Ловчим.

Глава 2 Чудовища

Кожа на тонких руках Зои посинела от долгой изнурительной стирки в холодной воде ручья. Штаны, рубахи, чужие подолы, простыни и скатерти мелькали перед глазами бесконечной лоскутчатой чередой. Корзина, вода, корзина. Корзина, вода, корзина. И так до бесконечности.

Пальцы сводило от холода, и все же полоскать белье лучше, чем как Леся, дочь сапожника и прачки, стоять у котла для кипячения. Зоя всегда завидовала подруге, ее тонкому мелодичному имени Ле-е-еся и длинным густым черным волосам, доставшимся ей от матери. Все в жизни Леськи было простым и предсказуемым: добрый отец, вечно занятая домашними хлопотами мать, голые пятки, чтобы не снашивать зазря обувь, юбка покороче, чтобы не остаться к шестнадцати старой девой, носатый пахарь в ухажерах, что уже трижды пытался затащить подружку на сеновал, но пока получал отпор. Не пройдет и пары лет, как Леська выскочит замуж, и нарожает родителям таких же бестолковых, как и она сама, внуков.

Когда-то Зоя и свою жизнь видела простой и беспечной. Родители ее пришли в Грачи в поисках лучшей доли, заняли пустующий дом, обосновались, родили дочь и зажили, казалось, счастливо и в достатке, но в тот год, когда Зое стукнуло десять, и в селе начали посматривать на нее как на скорую невесту, несчастья посыпались одно за другим.

Сначала отец, мечтавший стать ловчим и не раз бесстрашно ходивший едва ли не к самому центру свалки, неаккуратно нарвался у самого ее края на рой мушек-мутантов. Он успел выскочить за край полигона и отбежать, но на большее сил не хватило. Пораженный множеством ядовитых укусов, он потерял сознание и обязательно погиб бы, если бы не жена, мать Зои.

Женское сердце почуяло беду и заставило броситься догонять мужа, недавно ушедшего к свалке на промысел. Такое и раньше было: сердце чувствовало неладное, и всегда угадывало — вечером муж возвращался или нездоровый, или после большой неудачи. В тот же раз отчаяние разрывало грудь, и мать Зои побежала за мужем, не жалея ног. Прибежала, нашла, издалека усмотрев в кустах неподвижное тело, подхватила на спину и протащила много километров, ни разу не присев и не застонав.

Мужа спасла, пусть и остался он до конца жизни мало на что способным калекой, а вот себя не уберегла. Этой же весной, едва лед начал раскалываться и бродить по реке, не удержалась, поскользнулась на краю льдины, упала в стылую воду и уже не вынырнула. Другие бабы стояли рядом, но не успел помочь, будто сам водяной решил прихватить первую красавицу села к себе в придонное царство.

Убитая горем Зоя заболела и почти месяц лежала пластом, а как только выздоровела — пошла работать прачкой, полоскать белье. Лицо ее, правда, после работы подолгу сохраняло выражение крайней усталости, а кожа постепенно теряла детскую нежность, но Зоя была рада помогать отцу, который после происшествия на свалке теперь мог справляться только с работой пастуха, да и то едва поспевал за стадом.

За спиной послышались шаги. Кто-то пробирался по тропинке, стараясь ступать как можно тише. И все же Зоя услышала, и даже точно знала, кто идет — парень по имени Тур. Спроси ее сейчас, да хоть бы сам отец, откуда она знала — не сказала бы ни за что. А все же знала, и торопливо дополаскивала последнюю рубаху. Работать в присутствии приближающегося парня ей не хотелось совершенно.

Не успела. Он вынырнул из зарослей, когда она еще стояла на мостках к берегу спиной, неловко склонившись к воде. Зое никогда не было ясно, что привлекательного находили мужчины в подобной позе, но они находили, и стоило, стоя спиной, наклониться — лица их расплывались в довольных скабрезных ухмылках, а глаза наливались маслянистой алчностью.

В прежние времена за такой взгляд отец бы сгладил нос со скулами у любого наглеца. Теперь со многим приходилось мириться. Вмиг ослабевшая их семья нынче слишком зависела от окружающих, особенно таких богатых и влиятельных. Да и не справится отец, теперь, с таким вот откормленным бугаем. Только если враз одним ударом убивать, а для этого одного похабного взгляда мало. Вот подрастет Зойка, да наберется настоящей взрослой силы, и не нужен будет даже жених — сама любому наглецу сможет дать отпор, и мало не покажется.

Пока же приходилось терпеть, и Тур, сын Серпа, главы соседнего поселка, без стеснения и страха пялился на заднюю ее часть, откровенно и похабно улыбаясь. Зое не нужно было оборачиваться и смотреть, чтобы прекрасно представлять каждый уголок его отвратительной улыбки.

Бочонки, соседний с Грачами поселок, в последнее время разросся, разбогател, и глава его, тот самый Серп, окончательно обнаглел и старался распространить свое влияние и на соседей. Грачевцы в душе роптали, но сделать ничего не могли.

Тур был назван так родителями за коренастость, но похож он был скорее на холеного, глупого еще не оторвавшегося от мамки теленка, только с налитым вполне взрослым телом и непропорционально огромными округлыми плечами. Тур считал себя едва ли не хозяином Грачей. Приходил, когда хотел, делал, что хотел, да еще и собрал вокруг себя грачевских парней, любивших, когда он притаскивал с собой бутыли браги и гору копченого мяса.

Отец всегда сторонился и Серпа, и Тура со товарищи, для Зойки же они всегда существовали где-то далеко, в другой реальности. Она проходила мимо, не замечая, и они не замечали ее, ровно до одного случая, которого теперь очень хотелось бы, чтобы не происходило.

* * *
Салки были детской игрой весь год, кроме одного дня на излете мая, когда играли все: кто был неженат, не замужем, и у кого еще не потухла и рвалась вскачь душа. Водящих, чтобы никто не скучал, назначали трех. Раздавали им красные ленточки, во избежание путаницы, и выпускали всех на большую окруженную густым ивняком поляну.

Грачевские салки были известны на всю округу. Приходили и с ближних поселков, и с дальних, и с детьми, и без, но в основном те, кто уже вроде бы и не ребенок, а семью еще не завел. Не считалось стыдным во время игры девушке, убегая, нырнуть в заросли, а парню-воде, что бежал за ней, прыгнуть в кусты следом. И если они долго не появлялись, на поле назначался новый вода и вводилась в игру новая красная тряпка. В запасе таких было с десяток, потому что зря девчонки в заросли не убегали, и все знали, что если убежала — значит есть у воды шанс на ее женскую благосклонность.

С Зойкой же случилось совсем по-другому, неловко и нечаянно. Набегавшись, она оглянулась убедиться, что за ней никто не гонится, и тихонько, не привлекая внимание, юркнула в кустики совсем по другой причине. Хорошо хоть присесть не успела. Тур же, бывший в тот момент момент водой, понял все по своему. Не особенно разбираясь, чей подол мелькнул в кустах, на полном ходу ворвался в ивняк и наткнулся на откровенно маловатую для него девчонку, да еще и на непонимающий сердитый взгляд.

Ему стоило бы развернуться и убежать, спасая и уважение к себе, и девичью честь, но наглость победила разум. Вроде бы ради шутки, насилие в поселке не простили бы и самому Серпу, он потянулся к Зое, заграбастать и обнять — и получил пощечину такой силы, что едва не отлетел в сторону. Поймав равновесие и прогнав из головы морок, Тур провел по щеке рукой. Из трех пересекающих ее царапин сочилась кровь.

Сама Зоя, хоть и дала молодому мужчине достойный отпор, выглядела намного испуганнее, чем он сам. Словно за пощечину эту, вполне справедливую, именно ее ждало неизбежное и страшное наказание.

Тур, до сих пор и имени подрастающей девчонки не знавший, долго смотрел на нее, начала со злобой, потом с уважением, а потом еще как-то, взглядом, которым на Зою прежде никто не смотрел. И когда уходил, раздвигая ивняк плечами, еще несколько раз задумчиво оглядывался.

И было в его взглядах что-то, что Зою волновало и пугало одновременно.

* * *
— Я со своим отцом договорился, — произнес Тур, когда ей все же пришлось закончить стирку и повернуться, — пойдешь к нам в дом.

Зоя сморщила лоб.

— С чего это вдруг?

— Будешь у нас жить, — похотливая улыбка Тура теперь стала еще и глупой. Он смотрел смело, не допуская и мысли, что девчонка откажет, и все же воспоминания о когда-то полученной в кустах жестокой кровавой пощечине плескались в глубине его глаз.

Зоя без труда рассмотрела этот затаенный страх, который видела каждый раз, когда случалось на улице встретиться с Туром глазами, и ей захотелось бросить в его сторону что-то очень обидное. Она не боялась ни парня, ни его семьи, но все же попусту нарываться на неприятности не стоило. Пришлось отыскивать грань, где недоумение еще не переходит в оскорбление, но уже способно задеть. В такие моменты Зоя представляла себя ядовитой змейкой.

— Не надо нам вашего. Нас и здесь неплохо кормят, — желчь сочилась из ее голоса.

Выражение лица Тура не изменилось. Не то чтобы его не мог тронуть ядовитый зойкин сарказм, трогал уже, и не раз. Тут было что-то другое, и девчонка напряглась, соображая, зачем он пришел и что собирается сказать.

— У нас будешь жить.

— С чего это вдруг? — повторила Зоя, ничего умнее так и не придумавшая. Она выставила корзину с бельем перед собой и двинулась вперед, пытаясь ей отодвинуть широко расставившего ноги, перекрывшего собой тропинку парня. — Отойди, мешаешь.

Тур и не подумал двинуться, открыто показывая, насколько сильнее.

— Пока просто поживешь. Пока. А потом, как подрастешь, в жены тебя возьму.

Зоя продолжала, опустив глаза, бессмысленно тыкаться в него корзиной, на деле пытаясь вспомнить, как дышать. Она ждала что угодно, кроме этого. А если быть точнее, то ничего не ждала, совершенно не связывая себя ни с одним мужчиной на свете, кроме отца. Что могло связывать полусироту, дочь калеки-пастуха и наглого беспардонного сыночка из богатой семьи? Разве что насмешки, зубоскальство и задирание подола, если выдалось неосторожно приблизиться к выпившей компании.

— Отойди, вонючка, — Зоя снова ткнула в грудь Тура корзиной.

— Ты не слышала меня?

— Отойди, от тебя воняет, — еще один тычок.

— Я не отойду. А вот ты — пойдешь со мной. Нечего тебе больше без пригляда по кустам шариться. Моей будешь.

Зоя справилась, наконец, с паникой, и ее наполнила привычная бесстрашная дерзость.

— Я никуда с тобой не пойду. — она четко выговаривала каждое слово, отделяя фразу от фразы недвусмысленными паузами. — Я не хочу жить в вашем доме. Лучше всю жизнь белье стирать за чужими людьми. И замуж за тебя не пойду. Никогда.

— Пойдешь!

Зоя бросила попытки пробраться на тропинку, сунулась в заросли, но поняв, что и там не пройти, вернулась к реке и пошлепала в обход, мимо камышей и кувшинок, с трудом выдирая ноги из липкого ила.

— Ни за что.

— Пойдешь!

— За кого угодно, хоть за колоду гнилую, только не за тебя. Лучше уж в рабство.

Она ушлепала за кустарник, и не видела, как исказили лицо Тура ее последние слова. Злое разочарование сменилась плотоядной ухмылкой, задорной улыбкой, а потом снова злобой, но уже сухой, колкой и расчетливой.

* * *
Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 2/3.

Чудовища появились, когда последние очаги сопротивления человечества были подавлены, и гррахи стали полновластными хозяевами планеты. Не трогая обычных животных, пришельцы создали на планете еще одну экосистему, живущую обособленной жизнью.

О тех временах рассказывали немало леденящих душу историй, за правдивость которых вряд ли кто-то всерьез бы поручился, но и называть их ложью рука не поворачивалась.

Прятавшиеся в укрытиях люди едва успели вздохнуть спокойно, выйти наружу и начать обустраиваться, как наткнулись на новую проблему. В руинах городов, в оврагах, глухих лесах и глубоких реках, в горных ущельях и пещерах — везде поселились новые существа. Они были похожи на тех животных, что жили на планете и раньше, но отличались невероятной кровожадностью и силой.

Если это были муравьи — то величиной с палец, шипастые, далеко и метко стреляющие струей жгучей кислоты. Если крысы — то бесстрашные и зубастые настолько, что справиться с одной тварью могли только несколько вооруженных палками человек. Если волки — то ростом с крупную собаку, умные, глазастые, умевшие не только загонять стаей, но и устраивать засады.

Люди стали на планете окончательно лишними. Если прежде природа, несмотря ни на что, дарила и укрытие, и пропитание, то теперь, казалось, за каждым деревом, из каждого оврага и бурелома на человека смотрят жаждущие его смерти глаза.

Пришлось потратить годы, чтобы разобраться в новых законах жизни. И все же люди разобрались.

Когда первый страх отхлынул, оказалось, что «новые» муравьи никогда не отходят далеко от своих муравейников и протоптанных дорожек. И если заранее изучить их маршруты, то в паре десятков шагов хоть спать ложись — останешься в полной безопасности. Причем, не только от «новой» фауны, но и от «старой», потому что «новые» при встрече безжалостно уничтожали «старых», заставляя обходить себя по широкой дуге.

Разведанные и изученные логова тварей люди стали использовать как своеобразную защиту от любых внешних угроз, кроме разве что самих гррахов, а еще как источник ресурсов и даже лекарств. Бесстрашные пытари проводили у мест обитая чудовищ бесчисленные дни, отлавливали тварей ловушками, брали хитростью и числом. Бывало, погибали целыми отрядами, но платили за эту работу так щедро, что ряды авантюристов никогда не редели.

Испытывали добытые трофеи на преступниках, пленных грабителях, пойманных без охраны работорговцах, смертельно больных и раненых людях. Опыты были страшными. На сто умерших в муках только один выживал и, бывало, рассказывал о полезном эффекте.

Из череды удачных случайностей родилась вера в чудодейственные свойства «новой» фауны. Подкрепленная фактами, вера обратилась в знание, а потом и в подобие науки. Поселковые лекари перестали рассчитывать только на оставшиеся от прежней цивилизации лекарства и все активнее применяли новые, даром, что добыча их была опасной, а, подчас, и почти невозможной.

Так и появились ловчие. Люди, умудрившиеся, не погибнув, набраться опыта в ловле чудищ и бродящие из поселка в поселок в поисках работы. Нанимали их, как правило, торговцы, лекари, главы поселков или просто состоятельные семьи.

Свой первый заказ Босой с треском провалил. Керн поручил ему добыть с десяток желтых тритонов, поселившихся в поросшей камышами и кувшинками заводи, а он понятия не имел, как это сделать, и чем они опасны. На ловушки с мясом тритоны не реагировали. Шевеление камыша их настораживало, но желания узнать, в чем дело, не вызывало. Далеко от облюбованного берега по одиночке они не отходили, а при появлении человека улепетывали всей компанией, оставляя на земле желтые маслянистые капельки.

Босой тронул пальцем один из таких следов и взвыл от боли. Капелька обволокла кожу, начала разъедать ее, а потом мясо под ней, едва не добравшись до кости. Не помогала ни вода, ни кусочек запасенного мыла. Пришлось, ни солоно хлебавши, уходить от поселка подальше и с тех пор там не появляться, избегая насмешек, а то и обидных колотушек.

Потом Босой узнал, что еще легко отделался. Если атаки на логовище тритоны сочли бы излишне навязчивыми, один из них дался бы в руки, и вот тогда охотника ждала бы верная смерть.

* * *
Здоровье — 35 %.

Когда последний лейтенант третьего уровня подземелья, пронзительно пискнув, затих, полоска жизни ловчего опустилась ниже тридцати пяти процентов. В реальности это выражалась в прокушенной в трех местах ноге, распущенной на полосы куртке, истерзанных когтями руках и рваной ране на щеке, оставленной особенно крупным и не в меру активным прапором.

Раны болели и кровоточили, порванную одежду было жалко, и все же охоту можно считать удачной. Копье не сломалось. Не пришлось использовать ни одного припасенного загодя бодрящего или заживляющего зелья. И даже пропитанных ими полосок ткани, которые ловчий использовал для перевязки ран, он истратил всего три — на ногу, на ладонь и шею. Бывали ранения и хуже.

Но все, что не убивало носителя интерфейса обязательно делало его сильнее. Хоть самому себе делай плохо, чтобы повысить устойчивость к боли, ядам, ударам и даже порезам.

Радовали и трофеи. Усиление охраны подземелья принесло не только новые сложности, но и дополнительные хвосты. Только прапорских набралось больше десятка, четыре лейтенантских, а мелкие хвостики рядовых крыс Босой давно рассовывал по карманам без счета. Только из добытых лапок удастся сварить не меньше пяти порций бодрящих зелий, и уж их-то ловчий продавать не собирался. Такое только для себя.

Случилось и непредвиденное, но приятое происшествие. Расширяя нору между первым и вторым уровнем, он наткнулся среди мусора на целый ворох тонких блестящих металлических полосок, почти не отмеченных ржавчиной. Пойдут на ножи или скрытую под одеждой защиту. Металл пока еще не был в селениях дефицитом, но с обработкой его возникали проблемы. А потому готовые к использованию полоски — хороший товар, пусть и заплатят за него не много. Можно было уходить, радуясь за отлично проведенный набег.

Босой глотнул из фляжки отвара из крысиных лап, с наслаждением ощущая, как по телу разливаются волны бодрости. Шкала здоровья с места не сдвинулась, но ощущение эйфории было таким, словно она очень близка к ста процентам. Очень опасное ощущение. Босой однажды едва не погиб, находясь под действием отвара. Просто забыл, что здоровья осталось чуть больше десятой части. Только случайность спасла его тогда от смерти.

И все же заглянуть на четвертый уровень подземелья хотелось очень. Если следовать логике усиления защитников, то он сейчас соответствует шестому уровню полугодовой давности, а Босой никогда не был даже на пятом. Плох тот ловчий, что не позволяет себе заглянуть за грань уже достигнутого. Прапоров он видел и убивал, лейтенантов тоже. Неспокойная душа жаждала нового. Вдруг там, внизу, обнаружится враг не такой уж и опасный, как представляется в мыслях? Вдруг найдется у него еще неизвестный лекарям орган или хотя бы особенно длинный хвост?

С трудом успокаивая колотящееся сердце, Босой нырнул в лаз, подтаскивая за собой копье. В этот раз полз головой вперед, продвигаясь осторожно и как можно тише, чтобы только выглянуть — и сразу назад.

Лаз выходил на приподнятую над полом площадку с пологим спуском вниз. Ловчий аккуратно выбрался на нее и приподнял фонарь над головой. Длинный широкий зал казался бесконечным, свет выхватывал только ближний его кусок, но и этого хватило, чтобы рассмотреть боевые порядки защитников уровня.

От бессмысленной суеты не осталось и следа. Каждый лейтенант охранял точно ограниченный участок уровня, управляя шестью прапорщиками. Прапорщики сновали туда-сюда, приподнимали мордочки, принюхиваясь и прислушиваясь к окружавшему их мраку. Рядовые, по трое на прапорщика, суетились без какой-либо, казалось, системы, наводняя зал мельтешением спин, писком и едва слышным шарканьем сотен когтистых лапок, и все же они никогда не скапливались толпой, не мешались и вообще друг друга словно не замечали.

К привычному запаху пыли и крысиного навоза добавился отчетливый душок гниения. Он пропитывал все вокруг, и скоро Босому показалось, что гниет он сам, причем не только снаружи, но и изнутри.


Когда-то давно, наверное, пару лет назад, Босой пробрался на четвертый уровень одного из свалочных крысиных логовищ. Там зал не был прямым, извивался как широкая ребристая кишка, и крыс в нем было на порядок меньше. Босой тогда сумел зачистить почти треть, но от одновременной атаки двух полных лейтенантских звеньев ему пришлось со всех ног улепетывать.

Здесь все оказалось намного хуже. Драться со столь многочисленным, хорошо вооруженным и организованным воинством, да еще в прямоугольном насквозь просматриваемом зале, в условиях, когда зоны охраны одного командира вплотную примыкают к другой — задача посильная лишь такому монстру, кто полностью невосприимчив к укусам и способен уничтожать врагов без устали целыми пачками. И ведь еще неизвестно, кто там поджидает в конце уровня. Может быть майор, а может и целый полковник?

Надо было уходить, причем как можно скорее. Витавшие в воздухе духота и смрад все отчетливее пробивались к организму сквозь действие отвара, вызывая головокружение и тошноту. Босой предчувствовал, что сегодня весь вечер проваляется, что называется, «убитый», особенно если прямо сейчас не выберется из-под земли.

Удерживало любопытство. Способы победить крысиные толпы были наверняка: обманом, хитростью или какой-нибудь особенно умной стратегией. Где-то должно быть у охраны четвертого уровня слабое место, уязвимость, просчет — и ловчий чувствовал, что сможет его найти. Нужно только пробыть здесь достаточно долго и наблюдать, наблюдать, наблюдать… Жаль только состояние не способствовало. Да только когда еще удастся забраться так глубоко?

Размышления его прервал новый скрежещущий звук. Сотни тихих, но настойчивых поскребываний поднимались из глубин, сплетались в сплошную пелену навязчивого фонового шума. Босой осознал, что давно уже слышал его, но скрежетание заглушали звуки бесконечного движения крысиных тел.

Шум, между тем, приближался, усиливался, заставляя вибрировать стены и пол. Крысы в один голос заверещали, закружились быстрее прежнего в поисках угрозы.

Внезапно одна из стен зашевелилась, вспучилась бесформенными комковатыми волнами, жирно поблескивавшими в свете фонаря. Скрежетание усилилось, превратившись в громкий рождающий панику стрекот. Миллионы тонких хитиновых лапок скребли за века монолитно спрессовавшийся мусор, миллионы жвал рвали, откусывали и глотали все, что могли оторвать, откусить и проглотить, миллионы сильных крыльев возбужденно вибрировали, наполняя воздух угрожающим шелестом.

Тараканы свалки шли на штурм крысиных подземелий. Их широкие приземистые тела вываливались из прогрызенных в стене ходов, шлепались на землю и без раздумий атаковали защитников. Крысы отбивались, нанося удары когтями, перекусывали усики и лапки, отрывали головы — тараканы не страшились ничего. Упорно, волна за волной, они шли на смерть, стремясь только к одному — дотянуться до ближайшего врага, вонзить в его шкуру зазубринки лапок, впиться острыми как лезвия жвалами и рвать плоть, выпуская из тела потоки черной в подземном мраке крови.

Тени сражающихся плясали, то сливаясь в единый темный клубок, то распластываясь в едва колышущуюся реку. Время от времени свет выхватывал самых ближних, и тогда на стенах на миг вырастали очертания гигантских невообразимо ужасных монстров, пришедших словно из преисподней для того, чтобы вступить в смертельную схватку и погибнуть. Глядя на мелькающие тени, ловчий подумал, как бы проходила это битва, не будь здесь его — с фонариком и светом. Тараканы бы нападали в полной темноте, и крысы сражались с ними ориентируясь только на звук и запах. Босой прикинул, смог ли бы он так жить — в вечном мраке и ожидании, когда за стеной заскрежещет, завибрирует и из ниоткуда хлынут бездумные, невообразимо свирепые и равнодушно жестокие враги.

Волны на стенах превратились в вулканчики. Они бурлили, выплескивая из глубин свалки новые тушки насекомых-мутантов. Крысы, поначалу отступившие, устремились в контратаку, оттесняя первые ряды нападавших. Тараканы могли бы взять числом, но количество прорытых проходов было все же ограничено, и вскоре защитники подземелья окружили стену у лазов, встали в стройные боевые порядки и методично уничтожали безостановочно наступающего противника.


Ряды рядовых крыс постепенно редели, но прапора и лейтененты без труда закрывали собой образовавшиеся прорехи. Они словно были рождены для убийства тараканов, или пережили немало таких сражений и пользовались полученным опытом. Их удары были точны, а броски быстры и смертоносны. Одного движения пасти или лапы им хватало, чтобы навсегда пригвоздить насекомое к полу. Босой в слабом неясном свете фонаря не видел в точности, но был готов отдать руку на отсеченье, что на тушке убитого таракана и следа особенного не остается. Только где-нибудь между крыльев или между головой и спиной темнеет аккуратная лунка от когтя или клыка, почти незаметная, но от того не менее убийственная.

Битва кипела. Из ее гущи доносились писк, легкий хруст проламываемого хитина, шелест крыльев, но несмотря на ожесточенность сражения, исход его был, казалось, предопределен. Босой снова выпластался из хода, куда на всякий случай нырнул в самом начале атаки, и внимательнее присмотрелся, стараясь сварганить из происходящего что-то наподобие плана. Все внимание защитников уровня сейчас приковано к лазам, и спины их стали слишком привлекательной мишенью.

Ногой Босой раскрошил ближайшую стену мусора, и наткнулся на кусок расколотой металлической трубки. Привычная к метанию любых предметов ладонь примерилась к неровному неаккуратному снаряду, отыскивая точки равновесия, вокруг которых трубка будет вращаться в полете. Бросок! Необдуманно, на чистой интуиции. Острый металлический край вошел ближайшей крысе в позвоночник как в масло.

Отряд не заметил потери бойца. В строю даже не обернулись посмотреть, как погибла товарка, и Босой снова начал ворошить мусор, в надежде найти новый предмет для метания. С одной стороны, помогать тараканам особенного смысла не было. С другой, он давно заметил, что интерфейс откликается не столько на сам процесс тренировки того или иного навыка, сколько на его результативность. Ему удалось убить еще двух рядовых крыс и одного пропорщика, когда картина сражения внезапно поменялась.

Один из тараканьих вулканчиков вспучился особенно сильно. Из него высунулись сначала длинные толстые усы и за ними — широкая плоская голова. Насекомое было больше своих сородичей в несколько раз, хоть и выглядело почти также как они. Вот только его сила и возможности для убийства всего вокруг оказались намного серьезнее. Все в нем: каждая конечность и сочленение — несло крысам смерть. Усики сокращались, выстреливая вперед как мощные остроконечные хлысты, крылья помогали перемещаться по полю боя почти мгновенно, а лапы и жвала убивали рядовых крыс с одного удара.

Один за другим из вулканчиков вывалились еще трое таких же мутантов, и крысы стали гибнусть с пугающей скоростью. В бой вступили лейтенанты и вскоре тараканы-здоровяки оказались поверженными, но вслед за ними появились еще трое, а потом еще, и вскоре начали падать погибать уже сами лейтенанты. И тогда самый жирный из них издал пронзительный визг, и снизу, с пятого уровня выплеснулась новая волна крысиного воинства, мигом заполнившая зал.

Босой старательно всматривался в тьму, ожидая увидеть крысу нового уровня, и увидел — мутанта размером с собаку, жирного, с костяными защитными бляшками на лапах. Грудь его покрывал костяной панцирь, а шею украшал «ободок» из светлой желтоватой шерсти. Ни дать, ни взять — генерал, а может наследный принц, если таковые в крысиной социальной иерархии вообще присутствуют.

К этому времени на поле боя орудовал уже десяток тараканов-здоровяков, и принц не раздумывая прыгнул в самую гущу. Он не издал ни звука, но бесстрашные до этих пор насекомые раздались вокруг него в безотчетном ужасе, и когда очнулись, крысиный военноначальник уже уполовинил количество врагов.

Бой снова стал равным и закипел с новой силой. Босой жадно впился взглядом в спину огромной крысы, так манившей его уникальным шансом убить сильного, впервые увиденного монстра. С замершим дыханием он всматривался в сумрак зала, искренне болея за облепивших принца тараканов. Защиту ног и груди они прокусить не могли, а вот спину, морду и брюхо облепили плотно.

Босой достал из-за спины копье и смазал его острие зельем из желез серых тритонов. Яд этот был несильный, и все же действовал, прекрасно накладываясь на уже полученные раны. Еще немного ожидания. Бросок.

Копье торчало из бока принца, но мутант в горячке боя не обращал на него никакого внимания. Босому даже показалось, что никакого эффекта оно не произведет, но вот движения принца стали замедляться, он перестал бить хвостом, потом лапами и завалился на бок, едва шевеля челюстями, в надежде насадить на клыки хотя бы еще одного противника.


Босой уже примеривался, сможет ли он в безумном рывке прорваться сквозь остатки крысиного войска, забрать копье и срезать на ходу генеральский хвост, когда внизу, где-то под метровыми слоями мусора, раздался визг, по сравнению с которым даже крики лейтенантов казались робким попискиванием.

Визг оглушал, ошеломлял, мешая собраться с мыслями. Босой упал с коленей на пол и катался по площадке, от стенки к стенке, зажав руками уши. Он не думал уже ни о фонаре, ни о копье — только о том, чтобы визг прекратился.

Тишина пришла, но только затем, чтобы снова нарушиться, на этот раз глухим грохотом. Внизу словно кто-то ударился о стену подземелья, а потом еще раз, и еще. И после этого снова раздался тот же самый оглушающий визг.


Босой не увидел, а скорее почувствовал, как из нор по периметру уровня хлынули крысы. Десятки, или даже сотни. Коготки щелкали по утрамбованному полу, шерстяные бока с тихим шелестом терлись друг об друга, и все это происходило в полной тишине, изредка прерываемой оглушающим грохотом.

Завороженный Босой как будто забыл, что надо убегать, всматривался в тьму, прислушивался, пока не грохнуло уже на самом четвертом уровне. Со стороны удара прилетели клубы пыли и куски слежавшегося мусора, и ловчий понял, наконец, что происходит. Пробивая перемычки между уровнями, в его сторону стремилось что-то, что жаждало отомстить за убитого принца, и сдержать его не могли даже стены подземелья.

Ужом ловчий взвился по проходу между уровнями, забыв и про любопытство, и про долг узнать побольше о враге. В голове билось только одно — успеть выскочить на поверхность. Успеть выбежать за пределы территории логовища. Как можно быстрее выскочить со свалки, ведь тому, что за ним бежало хватит сил, он почему-то был в этом уверен, и на то, чтобы поднять в ружье все три крысиных анклава.

* * *
Опасения оказались не напрасными. Грызуны заполонили всю свалку, оставив для отступления только один путь: через логовища других существ. Тщательно выбирая место, куда можно наступить, Босой вступил на территорию тараканов. От них он хотя бы знал, чего ожидать.

Мусорный холм за спиной взорвался, и из его разлетевшихся во все стороны обломков выскочила крыса настолько огромная, что глаза отказывались верить. Ее холка возвышалась над землей самое маленькое на два метра, когда же она поднималась на задние лапы, то казалась настоящим великаном из сказок, только с вытянутой острой мордой и короткими лапками, на которых сверкали металлическим блеском когти-клинки, длиной едва ли не с человеческую руку.

Сразу стало понятно, почему крысиные норы такие широкие, но Босой не стал тратить время на размышления. Он побежал к краю свалки, не разбирая дороги, давя тараканов без разбора, надеясь только, что «живое одеяло» испугается крысиную королеву не меньше, чем он сам, и хотя бы запоздает с реакцией, позволив человеку выбраться за пределы полигона.

Королева-крыса же снова издала тот самый вышибающий сознание визг, но ловчий уже был готов к нему, и хотя на время оглох, не остановился ни на секунду. Мелкие крысы, а по сравнению с маткой казались мелочью даже лейтенанты, восприняли визг как сигнал. Они бросились к ловчему со всех сторон, напрочь забыл о границах анклавов.

Тараканы, уже облепившие Босого до пояса, бросились врассыпную. Поначалу показалось, что они струсили не меньше человека, но не тут то было. Собравшись в волны, очень похожие на разогнанный ветром морской прибой, насекомые кинулись навстречу нарушившим границы крысам. Взбираясь друг на друга, они подхватывали тушки грызунов в полете, прямо посередине прыжка, хватали за лапы, вцеплялись жвалами в морды, тащили вниз и хоронили под массой своих тел.


Увидел бы такое Босой со стороны — остался бы посмотреть, даже рискуя жизнью, но мчащаяся за ним крысиная королева не давала времени на любование битвой. Да и ни на что она времени не давала, даже убежать. Прикинув свою скорость и длину прыжков крысы, Босой без колебаний и слабовольных надежд признал, что ему не убежать. Не избежать драки с гигантским грызуном, а значит и смерти.

И в этой схватке тараканы ему не помогут.Насекомые атаковали главкрысу без скидки на размер и визгливость, но та словно не замечала их, бежала напролом, давя хозяев территории десятками, а то и сотнями за прыжок.


Осознав необходимость принять бой, Босой отбросил суету и спешку, погружаясь в необходимую для любой схватки хладнокровную концентрацию. Он скинул рюкзак и достал со дна, из плотно закрытого потайного кармашка то, что называл Последним Аргументом. За год, что он таскал его с собой, Босой не раз мечтал посмотреть на него в деле, со стороны. Не судьба. Даже если Последний Аргумент сработает, применить он его успеет только в непосредственной близости. Вот прямо сейчас. Пять секунд. Четыре. Три. Две.

Мусор на пути крысиной королевы вспучился, заставив ее притормозить, а потом снова взорвался, как и в тот момент, когда из логова выскочила сама хозяйка крысиного логова. Только на этот раз на свет, присмотреть за свои подданными, выскочил монарх иного рода.

Гигантская многоножка, покрытая толстенным сегментированным панцирем, взвилась змеей, оглашая округу жутким свистом и стрекотом. Без подготовки, одним слитным движением, она ударила в бок попытавшуюся обогнуть ее крысиную королеву. Огромные ребристые жвала впились в шкуру, гибкое тело обвилось вокруг врага, и множество острых ножек заработали десятками бритв, словно вознамерились распилить противника пополам.

Главкрыса каталась с боку на бок, но маневры эти не возымели никакого действий. Тогда она изогнулась, стараясь отыскать между сегментами тела сколопендры слабые места, и когда нащупывала — перекусывала. Разделенная на части предводительница тараканов продолжала бороться, и ножки ее все глубже проникали под крысиную шкуру, и все же поражение ее было предопределено.

Сунув Последний Аргумент в карман, Босой бросился наутек, всеми фибрами души желая сколопендре подольше продержаться под крысиными зубами.

* * *
Перемахнув через окружающий свалку земляной вал, Босой наметился бежать в ближайший лесок, рассчитывая там, среди частых стволов и густого кустарника, оторваться от израненной крысиной королевы.

И снова вышло не по его. По дороге, в сторону полигона шли два человека: невысокая девчонка и пожилой мужик с выбеленной сединой волосами. Ни дать, ни взять — дед с внучкой. Оба они смотрели в сторону свалки, размахивали руками, но, видно, рассчитывали на неизменное для чудищ правило никогда не выходить за пределы своего обитания.


В отличие от них, Босой прекрасно знал, что любое правило имеет исключения. Спроси его кто, можно ли селиться возле заполненной крысами свалки, он бы ответил утвердительно. Можно. Но обязательно выставить часового, и ни в коем случае не беспокоить соседей, а случись что неожиданное — бежать сломя голову, или прятаться по подвалам и не выходить, пока все не успокоится. Были же, в конце концов, и миграции колоний, и такие чудища, которые вообще не имели постоянно места обитания. От таких бед не спрячешься, где не поселись.

Шли бы по дороге два мужика, Босой бы не раздумывая побежал в сторону. Раз доросли до взрослости, не набравшись ума, это их проблемы. Но дед мог начать глупеть от старости, а уж девчонка ума наверняка не успела набраться. Как ни крути — надо попытаться спасти неожиданных свидетелей его злоключений.

Босой бросился в их сторону, отчаянно крича и размахивая руками. Не помогло. Те только встали столбом, продолжая пялиться на полигон, откуда продолжал доноситься оглушающий визг.

Теперь уже нетрудно было понять, почему. Неподготовленные, они впали в шок от визга главкрысы. Потеряли разом и слух, и зрение и способность мыслить, как и Босой, когда услышал ее голос в первый раз. Подбежав, он начал их трясти за плечи, и вроде бы даже привел в сознание, но было уже поздно.

Победившая сколопендру крысиная королева неслась в их сторону гигантскими прыжками, и спастись от нее не успевал даже ловчий.

И снова пришло время Последнего Аргумента. Босой достал гранату, выдернул кольцо и аккуратно прижал чеку к взрывателю. Что будет дальше, он не знал, но как правильно использовать орудие прошлого догадывался. Нужно было дождаться, когда главкрыса подбежит поближе, и швырнуть ей зеленый ребристый цилиндрик прямо в раскрытую пасть. И умереть вместе с врагом, потому что укрыться от действия оружия будет негде.

Босой отошел чуть в сторону от бездумно хлопающей глазами девчонки и ее оторопело застывшего на месте деда. Примерился, как удобнее будет бросать.

Лишь бы сработало, лишь бы не истлела та сила, что делала в свое время этот небольшой кусок металла смертельно опасным.


Перед тем как сделать последний прыжок, королева решила еще раз взвизгнуть, раскрыла пасть, тем самым обрекая себя на смерть. Босой метнул Последний Аргумент и отпрыгнул в сторону, ни на что не надеясь, лишь не желая сдаваться без сопротивления. Главкрыса метнулась следом и сбила его с ног. Пасть, в которой только что исчезла граната раскрылась, обнажая ряды грязно-желтых зубов.

Босой успел подумать, что зря надеялся, и что Последний Аргумент не сработал, когда шея крысиной королевы взорвалась, опрокидывая навзничь ее вставшее на дыбы тело.

* * *
Несмотря на большой опыт охоты на чудищ, Босой никогда не сталкивался нос к носу с настоящими королями логовищ. Знал, что такие бывают, и даже видел разок, издалека, но чтобы так близко, да еще и вступить в бой, и победить… Хотя победой это было назвать сложно. Скорее — он просто не умер. Да и решительный удар нанес, откровенно говоря, не он сам, а Последний Аргумент — оружие из прошлого, незамысловато выглядящее, но весьма эффективное.

— Ну и воняет от тебя, — высокий девчачий голосок резанул откровенным пренебрежением. Только что спасенная ловчим девчонка откровенно издевалась, хотя и была, конечно, права. Выбравшийся из крысиного логова Босой представлял из себя то еще зрелище.

И все же маленькая стерва могла бы оказать своему спасителю побольше пиетета.

— Эй, ты там живой, вонючка? Ау! Есть кто дома? — девчонка об уважении и не думала. Она присела рядом и, брезгливо морщась, похлопала ловчего по щекам. — Я вообще-то тут одна, и мне страшно.

Босой повернул голову. С возрастом он не ошибся. Было ей лет двенадцать, может быть чуть меньше: свободная короткая стрижка, грубая кожаная куртка, из новых, старинная футболка, черная, с ядовито-зеленой размашистой надписью «I love NY», сложенной из букв, которые раньше называли иностранными. Теперь они были просто — «другими буквами», потому что хранить память, в какой стране каким пользовались алфавитом, стало незачем, да и некому.


Ткань футболки, по мнению Босого, была слишком тонкой, не спасающей ни от холодного ветра, ни от неосторожных мужских взглядов, тем более что тело девчонки уже начало приобретать женские черты. Еще немного, и ее назовут девушкой, а потом и женщиной, когда ее выберет кто-то из молодых женихов и позовет замуж. А тут такая легкомысленная футболка. Родственнику, сопровождавшему девчонку, стоило бы внимательнее относиться к ее внешнему виду.

Тело деда, который на поверку оказался не дедом, а мужчиной лет сорока, лежало, посеченное крысиными когтями чуть в стороне.

— Очнулся? — маленькая ручка снова запорхала перед глазами Босого, — Ты кто такой? Меня Зоя зовут. Будем знакомы.


Ни дать, ни взять, девочка от стресса тронулась умом. Ее родственник, не отец ли, погиб. Рядом огромная тварь с оторванной башкой, а она теребит незнакомого мужика, явно только что вылезшего из грязного вонючего крысиного логова.

— Здравствуй, Зоя, — ничего лучше для разговора с выжившей из ума девчонкой Босой так и не придумал, — Как ты? Не задело?

— Неа. Я нормально. Только страшно.

— Не похожа ты на испуганную.

— У меня всегда так, — Зоя улыбалась как кукла, искусственно растянутой во весь рот улыбкой.

Плечи ее дрогнули, совершенно непритворно, и Босой поверил. В конце концов, лучше уж так, чем слушать истерические вопли, рев и нытье. И все же странная реакция на страх никак не объясняла полное равнодушие к гибели спутника. По-хорошему бы девчонке упасть ему на грудь и реветь, а она стоит и улыбается.

Босой кивнул на его тело.

— А он кто?


— Козел! — девчонка сделала движение, как будто хотела пнуть тело мужчины, не достала, но подходить ближе не стала. — Урод. Тварь. Скотина. Верблюжий харчок. Хмырь подзаборный. Крысиный выкидыш. Козел.

— Ты повторяешься, — прервал ее гневную тираду Босой.

— Да? — удивилась Зоя, — Обычно со мной такого не случается.

— Видимо, ты и вправду сильно испугалась. Тебе-то он кто?

— Мне? — глаза Зои удивленно расширились, — Он — мне?! А… Поняла. Ты про это. Кто он мне? А ты сам не догадываешься?

И она слегка приподняла подбородок, показывая, куда надо смотреть. На шее красовалась татуировка, которая делалась только в одном случае — когда человек признавался рабом. Татуировка была свежей. Очень свежей.

Взгляни Босой на ее шею сразу, любые вопросы бы отпали. Теперь же он чувствовал себя неловко. Рабство, по понятным причинам, он осуждал, и все же ситуация складывалась щекотливая. Татуировку не сведешь и не спрячешь, а значит первый же встреченный человек будет вправе поинтересоваться, владеет ли Босой этой рабыней, или нет. И если не владеет, то первый же встречный заберет ее с собой.

— А круто у нее башка взорвалась, да?! — Зоя, уже забыв о мертвом работорговце, посматривала в стороны королевы крыс, — Бабах! Тарабах!

— Круто, — согласился Босой, — целую гранату на нее, черт побери, потратил. Надеюсь, окупится.


— Что?! — глаза Зои снова расширились, на этот раз еще сильнее, хотя, казалось бы, куда дальше. — Так это она не сама?! Так это ты ее?! А я думала она это сама. Бабах. Тарабах.

— С чего бы ей самой?

— Ну, может, съела что не то. Или посмотрела на тебя и поняла, что лучше не жить, чем сожрать такую вонючку. А это ты ее? Серьезно? Вот это да! Да ты, получается, крутой!?

Некоторая время она смотрела на него, не отрываясь, и, наконец, выпалила:

— Слушай, если ты такой крутой, может поможешь мне, а? Серьезно, мне очень нужна помощь.

Босому не хотелось ни во что ввязываться. Да и какие проблемы могут быть у двенадцатилетней рабыни, кроме строгого хозяина? Тем более, что хозяин ее, судя по всему, теперь Босой собственной персоной. И все же он спросил, на всякий случай, просто из вежливости:

— А чего тебе надо-то?

— Я хочу, чтобы ты помог мне отомстить за отца.

Глава 3 Бочонки

Дикого подтрясывало, когда он протискивался в лавку к Рябому через слишком узкую для его плечей дверь. Торговец, вроде бы заинтересованный в комфорте покупателей, несмотря на все советы и ругань, проем не расширял.

Дикого подтрясывало от волнения и страха, хотя каждый на два дня пути вокруг Бочонков, знал, что человек он не из пугливых. Надо будет — выйдет с голыми руками на медведя, и еще бабка надвое сказала, кто победит. Кроме того, он был не абы кем, а дружинником Серпа, главы поселка, человеком, за которым стояла и сила, и право.

— Здрав будь, Дикий! Добрая дорога привела тебя в мою лавку, — торговец материализовался из-за угла, где за занавесью прятался ведущий в жилые комнаты коридорчик.

Дикий на приветствие не ответил. Прошелся вдоль прилавков. Вроде бы рассматривал товары, а на деле унимал волнение в груди.

— Говорят, — Рябой понял настроение гостя и решил отвлечь его досужей болтовней, — Ольга, мельницкая вдова, ребенка в лесу нашла, да в поселок, не спросясь Серпа, притащила. Вот ведь баба. Вроде бы всем бабам баба, и вдова, и добро от мужа досталось, а такое сморозить. А ежели леший в него вселился, а то и кто похуже?

Дикий вздрогнул, но едва Рябой подумал, что некстати начал с этой истории, дружинник возразил:

— Не нашла. Болтают бабы, абы болтать. Сама родила.

— Сама? Так ей за шестьдесят.

— Не за шестьдесят. Едва пятьдесят перешагнула. Я ее сам брюхатой видел. Из прежних она, а прежние поздоровей нас бывали.

— Пятьдесят? Спорить не буду, а все же выглядит она как старая карга.

— Не карга. И не старая, — Дикий, который всерьез подозревал, что тетка Ольга понесла не от кого-то там, а прямо от него самого, забыл о волнении и начал злиться, — Ты вообще чего на почтенную женщину рот вздумал раскрывать? Торговать в нашем поселке надоело?

— Ох, все зло от баб! — Рябой понимал, что за ходящую по поселку сплетню у него лавку не отберут, и все же Дикого злить не стоило. — И хоть бы одна честная попалась, а то все одно.

Дикий подумал немного и решил, что, как ни крути, придется согласиться. Мало кто из девок мог ему отказать, даже самые что ни на есть замужние. Вот та же Ольга, может от него залетела, а может и нет. И не поручишься.

Рябой понял, что ступил на благодатную почву и продолжил развивать мысль.

— Про Глашку, жену Карпа, слышал, из Осколища? Говорят, как только Карп ушел на заработки, на юг, к горам, так его бабенка, Глашка-то, как с цепи сорвалась. Мимо пройдешь — уже глазами стреляет. Яблочко ей поднесешь — норовит обнять. А если подарочек какой — сама на сеновал зовет. Слышал я, горячая баба.

— Горячая, — подтвердил Дикий, только вчера бегавший в Осколище как раз по этой нужде, — особенно если бражки налить, кружечки три.

Мужчины некоторое время улыбались. вспоминая каждый о своем.

— Ладно, — махнул рукой Дикий, которому беседа и вправду помогла взять себя в руки, — показывай, что припер.

Торговец кивнул в сторону двери, чтобы гость накинул засов, и ненадолго нырнул за занавеску. Когда он вернулся, в его руках блестел провощенной тряпицей небольшой, но увесистый сверток. Положив его на прилавок, Рябой раскрыл тряпку.

— А она настоящая? — с сомнением скривился Дикий. — Точно с висельника? Поди на кладбище свежую могилку раскопал, а мне тут лепишь горбатого…

— С какого кладбища? — изумился торговец. — У нас уж, слава богам, с полгода как никто не помирал.

— В Березовке помирал, зато.

— Кто?

— Чех.

— Чех? Это который из них? Хохол?

— Какой хохол. Хохол нас с тобой переживет. Татарин.

В Березках и вправду жили два брата, один хохол, другой татарин, но звали их обоих Чехи, потому что любили хвастаться, что бывали в местах далеко на западе, которые раньше звались Европой. Были они для всех словно один человек — Чех, и редко кто переспрашивал, про какого из братьев речь — о хохле, или о татарине. Они даже жену себе одну взяли, еврейку, и теперь по еврейскому обычаю все их дети тоже были евреи.

— Так у татарина того ручищи то были, во! — Рябой растопырил ладони. — А у этого? Во…

Торговец дотронулся до лежащей на прилавке кисти, отрезанной у едва успевшего перестать дышать висельника. Пальцы на ней были длинные и тонкие, с аккуратными продолговатыми ногтями.

Дикий не нашел, что возразить.

— А все равно, как мне проверить? Денег просишь как за настоящую, а втюхаешь мне…

— Я тебя когда-нибудь обманывал? — Рябой скорчил обиженную рожу. Получилось весьма натурально.

— Меня не обманывал. А Щуку с Осколища наколол с лошадью. И Марию, косареву вдову, из Потемок, с зерном надул. И Гришку-дурачка, когда насыпал ему камешков вместо конфет, а потом в колдовстве обвинил. Едва не сожгли мы его тогда, просто от радости, что повод появился. Хорошо хоть… Или плохо, черт его разберет… Хорошо хоть дров на серповском дворе оказалось недостаточно, а идти за новыми всем оказалось лень.

— Не хочешь, не бери, — обиделся Рябой, — я тебя не обманываю.

— Ладно, давай, — махнул рукой Дикий, — но ежели что…

Рябой запахнул кисть висельника материей и протянул ее покупателю.

— Свечку будешь брать? Или своя есть? — он продемонстрировал длинную, но тонкую восковую свечу. Именно такую, какая Дикому и была нужна.

Отрезанная в первые минуты после смерти рука висельника, как говорили в народе, а народу рассказал мимохожий старец в черном балахоне, способна была открыть дверь в другие миры. Для человека та дверь непроходима, а вот духи, особенно злые, через такие двери шастают за здорово живешь. Но если в руке висельника поставить, как в подсвечнике, свечу, то дверь становится односторонней, и злые духи этого мира, привлеченные светом, смогут только вылететь сквозь нее на тот свет, но не влететь.

Рябой лично придумал эту легенду и хорошо заплатил старцу, чтобы он рассказывал ее поселковым, и как можно красочнее. А еще подробно описал ритуал, как с помощью руки очистить дом от злых духов. Дикий был уже третьм человеком, пришедшим за рукой висельника, наголову окупив все расходы торговца.

— Своя есть, — буркнул Дикий, отсчитывая золотые.

— Намоленная?

Дружинник недовольно поднял глаза, предчувствуя дополнительные расходы.

— А какая нужна?

— Лучше, конечно, намоленная.

— Сколько?

— Эта, простая, две медяшки. А намоленная — два золотых.

Дикий помолчал, давя в себе раздражение.

— Давай намоленную.

Рябой опустил свечку под прилавок, положил ее на полку, тихонько перекатил из правой руки в левую и достал ее же, как будто новую.

— Держи.

* * *
Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 3/3.

Здоровье 15 %.

День клонился к вечеру, и Босого постепенно отпускало напряжение. Если бы гррахи засекли взрыв гранаты, то уже прибыли бы на место, разобрались и нашли нарушителя негласного запрета на использование технологий. Прятаться не было смысла, а потому ловчий вместе со своей новой знакомой шли прямо по дороге, не пытаясь скрываться.

Вокруг волновалась пожелтевшая от палящей жары степь. Местами ее вспучивали крутые лесистые холмы, грядами уходившие к горизонту.

Виляющая под ногами грунтовка, когда-то наезженная многотонными машинами, уже много лет как зарастала сорной травой, и все же местами до сих пор отчетливо проглядывалась ее пыльная колея. Слишком долго здесь ездила тяжелая техника, утрамбовывала, задымляла едким выхлопом, выжигая, убивая землю, отнимая у нее способность хоть что-то родить.

Мало кто мог сказать точно, сколько лет прошло с нашествия гррахов, а люди все ходили старыми тропами, в большинстве своем уже никуда не ведущими, цеплялись за остатки асфальта и бетона, как за ниточки, тянущиеся к некогда великому прошлому человеческой цивилизации.

Гррахи, каким бы странным это не казалось, дорогами не пользовались, хотя были у них и сухопутные аппараты, и громадные строительные машины. Генетическая склонность к полетам не позволяла, видимо. Да и летательная техника у них была такая, что доставит груз в любое место и без наземных путей.

И все же ведущая к мусорному полигону дорога отличалась шириной и утоптанностью. То тут, то там виднелись следы человеческой обуви, вились обходные тропинки, проложенные у мест, где после дождей собирались лужи и расползалась непролазная грязь.

— Здесь ходят, — угадала мысли спутника Зоя, — на полигон. Местные дурачки. Лазают по краешку, собирают, что бог пошлет, а тараканы с мухами позволяют забрать. Жестянки разные, баночки-стекляшки, вещицы старинные. Как галки, все блестящее в карманы тянут. Глашка, подружка моя, накупила у такого старателя переливающихся пуговок, знаешь, такие, сверкающие, и сварганила из них ожерелье. Ходит, клуша, гордится. Грудь вперед, особенно когда Суслик, ухажер её…

Босому ни слушать, ни разговаривать не хотелось. Измятое, искусанное тело саднило. Просевшая уже до пятнадцати процентов полоска жизни тревожно мигала, требуя остановки, сытной пищи и долгого спокойного сна. На душе из-за потерянных вещей скребли кошки, и все же настроение было отличным.

Несмотря на физическую боль, мысли текли размеренно и стройно, одна лучше другой.

Заказ торговца он перевыполнил в несколько раз, что позволит получить в дальнейшем скидку и высокий кредит доверия. Копье наверняка удастся купить новое. В соседних поселках говорили, что бочонковские окончательно потеряли страх и изготавливают настоящее оружие, не составное, и наладили даже производство арбалетов.

Нужно будет заглянуть и к Серпу, главе поселка. Большие люди не дерко давали серьезные заказы, но только тем, чье имя было известно и что-то значило. Перевыполнив заказ местного торговца и притащив с собой хвост королевы-крысы, Босой не сомневался, что о его силе и способностях по всей округе пойдут самые хвалебные слухи. Может быть даже, через недельку, темным вечером на завалинке, лузгая семечки и цепенея от самонаведенного страха, бабы начнут и такое рассказывать, что новый ловчий на самом деле — колдун, и что Светка, взрослая дочь старого Калуна, ночью случайно посмотрела него, проходящего мимо, сквозь свет лучины, и увидела густую темную ауру, и оттуда словно бы две торчали черные руки.

Такого человека может в любой дом чаевничать и не пустят, но зато любое дело, даже тайное, поручат с удовольствием и сами постараются заплатить побольше, чтобы заслужить дружбу и благосклонность.

Зоя, случайно встреченная и спасенная им у полигона рабыня, правда, без устали твердила, что публика в Бочонках вся как один неприятная, мерзкая, и стоит их сначала всех переубивать, и только потом разговаривать, но, как говорится, послушай бабу и сделай наоборот, особенно если баба — зловредная двенадцатилетняя девчонка.

Да и вовсе не предстоящая сделка с торговцем и новые заказы радовали Босого в этот вечер больше всего. Произошло главное, о чем он так долго мечтал.

*НЕИЗВЕСТНО*

*неизвестно* Королева-крыса *неизвестно* — 1/3.

*неизвестно* — 2/11.

Впервые за полтора года в его мысленном интерфейсе появилась новая страница!

Он еще не разобрал ее, да и вряд ли вообще когда-нибудь в точности поймет, что именно означают сочетания гррахских значков-письменности, но кое-что было ясно уже сейчас.

1/3. Одна третья часть. Или лучше сказать — одна Королева-крыса из трех. И это точно не индикатор заполнения очередной шкалы.

Прямо перед цифрами стояла надпись, которая горела и над королевой крыс, а значит, цифры обозначали простое: одна из трех главкрыс мусорного полигона убита. И осталось убить еще двух.

Еще бы понять: зачем? Почему? С чего это интерфейсу считать убитых и оставшихся в живых крысиных королев? Неужели это некий план, или задание, которое теперь необходимо закончить?

И еще одна строчка, заканчивающаяся на 2/11. В пояснении к ней встречалось точно такое же сочетание букв-букашек, как у счетчика крысиных королев. И снова догадаться было не сложно. На полигоне три крысиных логова, четыре места обитания ящерок, три локации с тараканами и болтающиеся над провалами мухи, видимо, объединенные в единое сообщество. Всего, получается, одиннадцать. И, судя по сегодняшним событиям, у каждой территории — свой вожак.

Почему-то интерфейс посчитал важным убийство главкрысы и гигантской сколопендры и подсказал, что будет не против, если будут уничтожены вообще все главари полигона.

Что из этого следует? С таким Босой в интерфейсе еще не сталкивался, хотя перебил за годы странствий немало разных чудищ. Немало. Но ни одного главаря.

Он напряженно потер лоб, борясь с головной болью. Все же стоило больше времени уделять гррахскому алфавиту, но уж слишком хитрыми казались сплетения букашек. Да и как их изучать, без букваря и картинок?

С горем пополам, перерисовывая различные сочетания и находя повторения, он сумел разобрать значения некоторых слов. Например, если над крысой загоралось слово — то оно точно означало «крыса». Если два слова, то это значило «крыса» и «что-то еще». Интуитивно можно было понять, что к слову «крыса» добавлялось определение ее специализации, и все же пока не нашлось хотя бы одного повторения, второе сочетание букашек оставалось совершенно безликим.

А вот когда оно обнаруживалось, например, в описании некоторых чудищ-тритонов, а еще в стае чудищ-собак, то становилось совершенно неважно, как видели и прочитывали это слово сами гррахи. Где бы теперь его не увидел Босой, он знал, что слово означает «прапорщик», или «лейтенант», даже если оно вдруг будет отнесено к неодушевленным предметам.

Правда, такого, чтобы интерфейс именовал неодушевленные предметы, Босой еще не встречал.

Разобравшись с приблизительным значением некоторых сочетаний букашек, он раскрывал перед мысленным взором показанный ему раненым гррахом бесконечный трактат. Часами искал он совпадения, до мигреней, до нервных срывов, но когда находил — усилия вознаграждались сторицей. Тем более, что однажды переведенный и узнанный участок текста впоследствии вызывался без долгих поисков и проматываний, сразу и весь.

Так Босой узнал, что «прапорщики», «лейтенанты», «майоры» и еще несколько неисследованных пока званий свойственны не только логовам крыс, тритонов и собачьих стай, но и еще как минимум двадцати семи видам чудищ. Возможно, не совсем разным, а, например, тоже собакам, но немножко другим. И тритонам не желтым, а каким-нибудь серым, и все же имевшим свое собственное наименование.

Чтобы сказать точно, понадобились бы десятки лет исследований. Босой надеялся когда-нибудь пройти этот путь до конца, но пока лишь блуждал в потемках.

И все же выстроенная гррахами на планете экосистема злобных чудищ постепенно вставала перед ним во всей своей мощи и красоте. Тысячи видов, сотни типов логовищ, десятки сложнейших иерархических систем — все это мирно сосуществовало, враждовало между собой или жило в симбиозе… Вот только непонятно, зачем?

Что двигало гррахами, столь кропотливо создававшими новые виды? Почему они так сильно зависели от мест обитания и так яростно их защищали? Ответа не было, и вряд ли удастся это когда-то достоверно узнать.

Но и новой страничкой в интерфейсе сегодняшние сюрпризы не заканчивались.

Стойкость 3/3.

Шкала на вкладке, которую Босой перевел как «стойкость» заполнилась наконец, после долгих лет мучений и боли, на все три деления. И Босой уже испытал на себе, что это значит на деле.

Первую треть шкалы он заполнил очень давно, и «Стойкость 1/3» существенно повысила его болевой порог. «Стойкость 2/3» привела к значительному повышению прочности его кожи. Пробить ее ножом все еще было вполне реально даже обычному человеку, но вот порезаться, кроша к ужину морковку, стало почти невозможно.

«Стойкость 3/3» позволяла игнорировать ранения, которые еще вчера свалили бы его с ног еще у самой свалки. Все тело было истерзано и крысами, и тараканами, и даже потревоженные мухи успели в нескольких местах оставить глубокие укусы. Кожа в этих местах покраснела и нестерпимо чесалась. А Босой шел, как ни в чем не бывало, словно бы не мигала шкала жизни на ужасающих 15 %.

Что могло так сильно подхлестнуть шкалу стойкости в развитии, Босой мог только догадываться. Сколько бы ранок сейчас ни было на его теле, все они вряд ли могли так сильно повлиять на шкалу. Как ни крути, а дело наверняка было не в них.

Единственное же, что Босой встретил сегодня впервые, из неприятного, это визг королевы крысы. И судя по тому, как отреагировал на него стойкость — силища у него было удивительная. Не будь у Босого интерфейса, не факт, что он вообще бы смог очнуться и убежать.

* * *
— Чешешься? Это потому, что ты не моешься, — заметив, как яростно Босой трет в задумчивости лоб, Зоя не упустила возможности высказать свое бесценное мнение, — Вон, в волосах до сих пор крысиный помет.

Босой дернулся отыскать на голове грязь, но решил не доставлять язвительной девчонке лишний повод для злословия.

— Кстати, а куда мы идем? Только не говори, что в Бочонки, — Зоя разочарованно скуксилась, — чего мы там забыли?

— У меня встреча с торговцем. И еще дела. Надо с людьми поговорить, что в округе делается. Может быть, удастся еще работу найти.

— В Бочонках? Работа? Знаю я тамошних. Жалкие, глупые, ни на что не способные люди. Второй по гадости поселок, из всех, что я видела.

— И много ты видела? — из-за зойкиной трескотни голова болела все сильнее.

— Достаточно, — носик девчонки уверенно смотрел в небо.

— И все-таки, сколько?

— Два. Мерзкие Грачи, в которых выросла, и эти гадкие Бочонки.

— Продам я тебя, Зойка, — Босой старался говорить грозно, хотя смех рвался наружу, — Видит бог, продам.

Задорная девчонка меньше, чем за половину дня успела ему порядком надоесть. И все же она вызывала симпатию своей неподкупной дерзостью и непреодолимым желанием все вокруг смешивать с грязью. Вряд ли кто-то еще в мире знал столько оттенков отвратительного, сколько могла передать Зойка в одной фразе.

Дело в общем-то было обычное. Девчонка в начале жизни была обласкана сытостью и родительским вниманием, а потом вдруг, резко, меньше чем за год лишилась их обоих. И если мать забрал несчастный случай, то отца, по мнению Зои, похитила и убила семья неудачливого ухажера. И они же все построили так, что вроде бы за отцом осталось множество долгов, и он обещал, вроде бы, при свидетелях, отдать за эти долги дочь.

На том и порешили. Может люди и вправду поверили в эту историю, может им было все равно, но Зое заломали руки, связали и сделали на шее татуировку, которую ни сводить самостоятельно, ни прятать не разрешалось, даже в самый сильный мороз. И сразу она перестала быть невестой, а по большому счету и человеком, и стала чем-то вроде говорящей табуретки, которую можно было купить или продать кому угодно.

На этом Босой, кстати, с девчонкой сошлись — на ненависти к работорговцам. Зоя и прежде испытывала к торговле людьми подростковое бунтарское презрение, теперь же, когда у нее самой на шее синела татуировка…

И все же Зоя оставалась рабыней, и изменить это вот так вот сходу, по одному желанию нового владельца, было нельзя.


Иначе это было бы слишком просто: убил хозяина, пристроился к какому-нибудь жалостливому знакомцу, и вот ты уже свободен, как ветер в поле. Нет. Свести или закрасить татуировку можно было либо обосновав прекращение рабства: доказав возврат долгов, самовыкуп или совершенное рабом героическое деяние. Либо сделать это так далеко от места ее нанесения, чтобы никогда не встретился кто-то, кто смог бы спросить — а почему это ты вдруг на свободе?

«Освободи» сейчас Босой Зойку, или начни он вести себя так, будто она свободна — в ближайшем селении, да в тех же Бочонках, ее тут же бы отобрали, обобществили и продали за бесценок на ближайшем торге.

— Продам я тебя, если останешься такой же противной. Никакого на тебя терпения не хватит. Первому встречному и отдам, у кого пара золотых найдется.

Зоя хмыкнула возмущенно, прекрасно зная, что в самый худой день меньше сорока золотых монет молодая рабыня не стоит.

— Неа. Не продашь.

— Это почему?

— Не продашь и все. Я умею предсказывать будущее. А еще в Бочонках ничего кроме неприятностей ты не найдешь, это я точно говорю.

Зоя шагнула в сторону от дороги и сорвала прятавшийся в траве пучок дикого лука. Сдунув с тонких зеленых стебельков пыль, она привычным движением сунула их в широкий карман штанов, на ужин.

* * *
Первого встречного долго ждать не пришлось. Навстречу, из-за поворота убегавшей за холм тропинки, вышел человек.


Босой, большую часть времени проводивший вне селений, в одиночестве, любил такие вот случайные встречи. Мало ли кого принесет судьба? Может и плохого человека, да только вряд ли он в одиночку возьмется обидеть ловчего. А если и осмелится, быстро почувствует на себе, какие преимущества дает человеку подаренный гррахом интерфейс.

Бывало, оставались после таких встреч на дороги и мертвые тела, и все же чаще всего прохожие люди с удовольствием здоровались, обменивались новостями, рассказывали о ближайшей местности, расспрашивали, и даже торговлю заводили, если было вдруг чем.

Босой приосанился, готовясь к обстоятельному разговору. Нужно было и разузнать побольше, да и Зойку припугнуть. Если прохожий догадается ему подыграть, спектакль получится замечательный. Да и если человек хороший, почему и вправду ее не продать? Однажды это все равно придется сделать, пусть и покумекав хорошенько, чтобы не досталась дураку или насильнику. Ни таскать девчонку с собой, ни заботиться о ее освобождении, Босой не намеревался. У него были совсем другие цели и планы, и в них малолетняя рабыня не вписывалась никак.

Однако, чем ближе подходил «первый встречный», тем меньше он ловчему нравился. Нечёсаный, в потасканной длиннополой куртке и порванных штанах — он был похож скорее на опустившегося бродягу, чем на достойного поселкового жителя. Единственное, чем вызывал он доверие, так это седыми волосами, да неглупыми глубокими глазами.

До седин бездумные люди в эти времена доживали очень редко. Да и относиться к возрасту ловчий привык с уважением.

— Здравствуй, добрый человек, — издалека поздоровался прохожий, подняв вверх обе руки.

В одной из них он держал короткий посох. Босой наметанным взглядом враз приметил особый паз и два отверстия под клинья. Для этого и нужна была длиннополая куртка, чтобы прятать клинок, который вставляется в паз, превращая посох в страшное оружие.

— Здравствуй, добрый человек, — повторил за ним Босой, когда они сблизились.

— Скажи, добрый человек, я ошибусь, если назову тебя Ловчим?

— Не ошибешься, — Босому скрывать было нечего и все же он переспросил, — откуда знаешь?

— Рябой, лавочник наш, рассказывал. Приходил, говорит, странный одиночка, обязавшийся добыть крысиных ушей больше, чем у в свое время принес отряд из пяти человек. Взял заказ и отправился в сторону свалки. По описанию — вылитый ты. Вот только он был один…

— Я это. Я. — Босому не нравилось, как незнакомец косится на Зою. Разговор почему-то сразу захотелось прекратить, но и для этого нужен был хоть какой-то повод. — А тебя-то как зовут?

— Прошу прощенья, уважаемый ловчий, я не сказал свое имя. Здесь меня кличут Винником. А ты, я вижу, по пути столкнулся с Зайцем?

— С каким Зайцем? — ловчий снова напряг память, не знал ли он человека с таким именем.


А вот Зою вопрос не смутил. Она тронула хозяина за плечо и кивнула в сторону много часов как скрывшейся за горизонтом свалки.

— Того самого Зайца, — продолжил Винник, — что вел эту милую девушку из Грачей в Бочонки, к Серпу. Весь день об этом только и разговоров. Так что с Зайцем? Тебе продать он рабыню не мог, потому что обещал ее Серпу. Перепоручить доставку тоже, тем более, что ты и имени-то его не знаешь…

Интуиция Босого, до сих пор молчавшая, болезненно дернулась. Только сейчас он сообразил, что гибель работорговца может не пройти бесследно и встать новому хозяину рабыни боком.

По-хорошему, еще там, возле свалки, стоило хорошенько расспросить девчонку, раскинуть мозгами, развернуться и идти подальше и от Грачей, и от Бочонков. Отовсюду, где знали Зайца. Теперь уже поздно.

— Он не успел представиться, твой Заяц, — прервал Босой витиеватую речь Винника, который никак не решался прямо сказать о своих подозрениях, — его убила здоровенная крыса. Ровно за миг до того, как саму крысу убил я.

— Крыса? Заяц никогда раньше не совал носа на свалку. Хотя нос у него ого-го. Бывало, только войдет в поселок, ноги еще на дороге, а нос уже в каждом доме побывал. Такой нос — каждому носу нос. Вот только на свалку он…

— Крыса сама пришла к носу Зайца в гости. Здоровенная, злая. Я раньше таких и не видел, — Босой поднял руку на головой, чтобы показать, с каким грызуном пришлось иметь дело, — вот ее хвост. Можешь убедиться и даже потрогать.


Винник и вправду потрогал хвост крысиной королевы. Взял его в руки, помял, оценил длину и толщину, поглядывая при этом на ловчего с неприкрытым восхищением. И все же, когда он отдал хвост обратно, лицо его было озабоченным и даже испуганным.

— Серпу это не понравится, — старик оглянулся в сторону Бочонков, — Серпу вообще редко что нравится, но вот нос Зайца он любил. Хорошо, знаешь ли, когда верный тебе нос вхож в каждый дом в каждом поселки в округе. Лишиться такого носа… Серпу это не понравится.

— Что ж, — Босой развел руками, уже сожалея, что завел разговор, а не прошел мимо, — значит, Серпу придется расстроиться. Крыса, она не спрашивала, чей это был нос и в какие дома он вхож. Она вообще была не особенно общительной. Сам едва живым ушел.

Старик ничего не ответил. Постоял молча, нахмурившись, потрогал еще раз хвост крысиной королевы, поднял вежливо ладонь, прощаясь, и зашагал к свалке.

— Ты правда хотел меня ему продать? — в голосе Зои звучало отвращение, — От него же воняет хуже, чем от тебя.


Босой невольно принюхался, и понял, что не понравилось ему в старике особенно сильно. Вокруг до сих пор стоял густой запах ячменной браги.

— Пошли в холмы, — ловчий кивнул рабыне на зеленевшие неподалеку шапки, возле которых наметаный взгляд без труда усмотрел бы кромку воды, — Мне надо хорошенько отдохнуть.

В Бочонки, как ни крути, раньше завтрашнего обеда они попасть не могли. Нужно было привести себя в порядок, отмыться, перевязаться, постирать и зашить одежду. Крысиные хвосты и уши требовали обработки, а из лапок стоило, не теряя времени, наварить зелий.

— Ты готовить-то умеешь?

* * *
— Три золотых за все это, — Рябой небрежно свалил крысиные хвосты в кучу, — И половина золотого за уши.


Босому показалось, что он ослышался. Слишком уж увлекся созерцанием прилавков, заваленных множеством совершенно необходимых ему вещей. Если все купить — рюкзака не хватит.

На продуктовых полках красовались, кроме обычных мешочков с крупой, солью и мукой, два окорока, связка сочащихся жиром колбас, закрытые глиняные горшочки с соленьями, завернутые в берестяной пергамент куски толченого перемешанного с сушёными ягодами вяленого мяса и стопки плотных засушенных хлебцов, способных храниться в сухом месте сколько угодно долго.

Без стеснения, зная, что это доставит хозяину лавки только удовольствие, Босой втягивал ароматы копченого мяса, соленых огурцов и вяленых терпко пахнущих специями томатов. Большинство горшочков были плотно закрыты, но запахи все равно пробивались наружу. Можно было распознать и жареные с луком грибы, и кабачковую икру, и даже тыквенную кашу, словно приходили люди в лавку не только прикупить разных нужностей, что не сразу найдешь и изготовишь сам, но и за едой попроще.

Изрядно отдохнувший за ночь и наевшися до отвала Босой все равно не смог удержать родившегося в животе голодного спазма. Судя по обилию и разнообразию товаров, в Бочонки не редко заглядывали торговые караваны, бродячие мастеровые и другие мимохожие путники. Не местные же крестьяне заходили сюда за сушеной рыбой?

Оно и не мудрено. Когда-то в Бочонках жили от силы человек пятнадцать, да и как жили — перебивались с хлеба на воду, укрываясь в коровнике, что стоял особняком, вдали от развалин старого села. Тогда и названия путного не было — местных звали просто — коровянами.

А потом появился Серп. Мужик злобный и упрямый, он освоил науку делать отличные бочонки самых разных размеров без единой железной детали. Да такие, что хоть воду в них носи — протекать не будет.

Сделав первый, Серп не испугался лично выйти в поле, на пересечение известных гррахских полетных маршрутов. Он дождался корабля и поднял свое изделие высоко над головой. Судите, мол, злые боги, сами, прямо тут, не отходя от кассы. И гррахи, рассудив, не стали его наказывать. Вслух, правда, ни слова не сказали, да и виду не подали, что заметили дерзкого человечка. Да только все знали — и заметили, и оценили. Раз не тронули — можно использовать бочонки без опаски.

С тех пор потянулись к коровянам со всех сторон торговцы и просто люди, ищущие, где бы поселиться. Люди перебрались из коровника на окраину села, и Серп лично отремонтировал каждый дом так, чтобы и гррахи не нашли, к чему придраться, и ни одной капли дождя внутрь не пролилось. И очаги научил как сложить. И колодец с подмастерьями общий выкопал. А когда никому и в голову не приходило оспорить его главенство, проявил, наконец, свой паршивый характер, заставив каждого жителя беспрекословно себе подчиняться.

Так что не мудрено было встретить в Бочонках богатую лавку. Вон, даже арбалеты в продаже лежат, и большие, хоть на медведя с ним выходи, и маленькие, такие, что можно спрятать под плащом и в нужный момент быстро вытащить. К одному из таких Босой и присмотрелся, довольный, что так все хорошо совпало: и перспектива получить целую кучу денег на руки, и нужный товар в лавке.

И вдруг — три с половиной золотых монеты за все. Хоть стой, хоть падай. Рябой при этом упорно делал вид, что столь богатые трофеи с крыс ему приносят едва ли не каждый день. Босой бы руку отдал на отсечение, что лейтенантские хвосты он видит впервые. И все же торговец давал цену как минимум втрое, а то и впятеро меньшую, чем реально стоила необычная добыча.

Босого не раз пытались обмануть, а то и ограбить, ушлые торгаши, но чтобы вот так, без причины сбивать заранее оговоренную цену…

— Так дела не делаются, Рябой. Уговаривались по золотому за десяток обычных и по три за большие. А тут, как видишь, еще и очень большие есть. Ты когда-нибудь такие видел? Так и быть, сделаю скидку за большую партию — и соглашусь на двенадцать золотых, накинув тебе еще вот этих железок.

Он выложил на прилавок найденные на свалке полоски металла. Рябой просветлел лицом, дернулся ощупать и пересчитать, но вмиг погрустнел и отвернулся.

— Ложка хороша к обеду, да ко рту. А если рта нет, то и ложка не нужна. Куда ее совать-то? Не в ухо же. Вчера у меня покупатель был, а теперь — только дырка в кармане.

— Я чуть не угробился на этой свалке, чтобы выполнить заказ. Денадцать золотых, и я, так и быть, осчастливлю твою лавку и продам тебе парочку чудодейственных зелий. Без скидки, конечно, товар уникальный. По золотому за склянку.

— Не пойдет, — торгаш махнул рукой, предлагая забирать товар и валить из его магазина подальше. Босой не сомневался, что душа у него при этом стонала, — три с половиной хорошая цена. Себе в убыток беру, просто из уважения к твоей славной профессии. У меня папа был ловчий, и брат был ловчий, и сын, если где вдруг народился без моего ведома, тоже наверняка стал ловчим. Так что я хоть и стою за прилавком, а правду знаю. Дело ли это, чтобы ты ушел из поселка совсем без заработка? Три с половиной золотых, и так уж и быть, я посмотрю на твои зелья. А больше тебе никто не даст.

— Легче удавиться на ближайшем суку. Передай заказчикам, пусть делают своим сыночкам ожерелья из картошки.

Босой демонстративно убирал хвосты, вязанка за вязанкой, в рюкзак, исподтишка наблюдая, как краснеет рябая морда торгаша. Когда дело дошло до крысиных ушей, достававшихсялавочнику за бесценок и способных задорого продаться в ближайшие день-два, Рябой схватил ловчего за руку.

— Ну хватит, хватит! Не горячись. Давай разговаривать, — он склонился, словно что-то хотел сказать на ухо, но передумал. Обошел прилавок, запер дверь в лавку на засов и, вернувшись, все равно заговорил тихо, как будто кто-то мог подслушать, — Серп вообще запретил с тобой торговать. Отправляй, говорит, ловчего сразу ко мне. Я у него спрашиваю, а что не так? Знать бы хоть. А он молчит, как будто я его слушаться должен. А я разве должен? Я тут живу дольше него, почитай лет на пять. И до него какая-никакая, а торговля шла. А тут он со своими мордоворотами.

— А мне-то с этого что? — Босого проблемы торговца волновали мало, — Ты или торгуй, или я пошел. Мой товар везде с руками…

— Да хватит ты, заладил! Один уже ушел, да потом в речке всплыл. Куда ты с ней теперь уйдешь? — торговец раздраженно кивнул на Зою. — Дай угадаю, она тебе ничего не рассказала?

Босой обернулся к Зое, но не увидел на ее лице ничего, кроме привычного уже пренебрежения.

— Не продавай меня ему, — рабыня сморщила нос, — ты что не чувствуешь, как от него воняет?

— Десять золотых за весь твой товар, — хлопнул по столу ладонью Рябой, — И еще десять за девчонку. И обещаю, что ты уйдешь из поселка без проблем. Как ни крути, а ты в выгоде, ловчий. Не знаю, как тебе досталась Зойка, но деньги ты за нее точно не платил. Я отдам ее Серпу, а ты уходи через мою лавку, задами, до ручья.

— Что?! — Босой с ненавистью уставился на лавочника, — Что ты сказал? Продать?!

Сколько раз он пугаю Зою готовностью ее уступить первому встречному за деньги, а когда дошло до дела, сама мысль о торговле человеком, о том, что он сам станет работорговцем, мгновенно вывела его из себя.

Рябой попятился под его взглядом, не понимая, чем вызвал неожиданную злость.

— Двадцать золотых же… На пустом месте. Считай, на дороге поднял. Ну давай двадцать пять. Ну… тридцать?

— Засунь себе эти золотые… — кровь билась в висках, оглушая. — С чего ты взял, что я отдам тебе девчонку?!

— Вот именно, — поддакнула стоявшая за его плечом Зойка, — Меня еще надо заслужить.

— Рот закрой, — рявкнул в ее сторону Босой.

Зоя недоуменно хмыкнула, и ее ладошка юркнула к лицу ловчего, закрывая его губы.

— Да не мой!


Рабыня, всем своим видом выражая послушание и покорность, прижала ладонь к губам, наконец-то своим.

Взбешенный и окончательно сбитый с толку Босой застыл, в упор глядя на все больше робеющего Рябого, вмиг растерявшего деловитость и напор. За годы торговли лавочник много с кем имел дело: с людьми хитрыми, опасными и даже готовыми убить за самую мелкую монету, но вот с такой беспричинной злостью, вызванной простым, казалось бы, деловым предложением, видел впервые.

Босой же, чувствуя, как теряет над собой контроль, пытался успокоиться, но получалось у него плохо. Стоило попытаться взглянуть на ситуацию трезво — и злость вспухала с новой силой.

Разумом он понимал, что ни Рябой, ни сам Серп, почему-то имевший на Зойку серьезные виды, не знали об истории Ловчего. Да что уж там, о ней никто не знал, кроме его самого, да бывших односельчан.


И все равно — никто не имел право распоряжаться человеком как вещью, даже если на шее у него рабская татуировка.

Особенно, если это женщина. Особенно, в присутствии Босого. Стоило представить, что на месте Зои стоит мать, и кулаки невольно сжимались, до хруста, до боли.

Работорговцев не любили нигде. Где-то терпели, где-то позволяли селиться в поселке и даже вести дела. Но чтобы вот так, чтобы каждый встречный поперечный позволял себе видеть в человеке бездушный товар…

Дверь в лавку загрохотала, сотрясаемая нетерпеливыми ударами снаружи.

— Рябой, открывай!

Торговец, все еще находившийся под впечатлением внезапной злости Босого, спросил одними глазами: «Я открою?» — получил такой же немой ответ и двинулся к двери. Проходя мимо Босого, он шепнул:

— А я предупреждал, — и не, дожидаясь ответа, отодвинул засов.

Глава 4 Пределы логовищ

Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 3/3.

Здоровье 100 %.

Выносливость 100 %.

— Зоя, я не могу убивать людей просто потому, что ты об этом попросила! — ловчему приходилось шептать, чтобы не услышали конвойные.

— Почему? Ты же крутой.

Босой тяжело вздохнул, сдерживая ругательства. Пока молчала, Зоя была идеальной спутницей: разводила костер, готовила, мыла походные чашки и даже постирать одежду предложила. Когда же открывала рот…

— Много убивать не нужно, устать не успеешь. Хватит одного. С тупой рожей и огромными плечами. Его зовут Тур. Это он убил отца, я точно тебе говорю.

— Ты сама видела?

— Никто не видел. Но это Тур, я уверена.

— Разговорчики! — вмешался в их шушуканье командовавший конвоем Дикий. — Колено прострелю.

Зоя без промедления склонилась к его колену, делая вид, что внимательно его осматривает.

— Зачем? Тебе так не нравится собственное колено? Как по мне, так отличное колено. Лучше отдай его мне.

Кто-то из конвойных хохотнул. Лицо Дикого скривилось в гримасе непонимания, а потом злости.

— Я прострелю колено твоему дружку. А потом еще одно — ему же, потому что тебя трогать Серп запретил.

Сказано это было просто и буднично, и Босой ни на секунду не сомневался, что у Дикого рука не дрогнет. Успеет ли он выстрелить — вопрос другой, но проверять не стоило.

Никогда еще не видел Босой столь хорошо вооруженного отряда. Три арбалетчика, два мужика с палицами и командир, напоказ поигрывающий полновесным мечом, то ли найденным где-то в руинах, то ли выкованным в глубоко под землей спрятанной кузнице. Все в одинаковых кожаных куртках с накинутыми поверх плащами.

Оружие не прятали, несли напоказ. Гррахов словно не боялись, а может быть хорошо знали их маршруты и привычки, а потому были уверены, что в это время никто из хозяев планеты поблизости не появится.

Босой на их месте проявил бы больше осмотрительности. Сам он часто носил с собой «запрещенные» предметы, но исключительно скрытно, в рюкзаке или под одеждой. Вот так вот, напоказ… Сколько хороших парней сгинуло из-за потерянной на миг бдительности? Не сосчитать. Гррахи нападали без предупреждения, иногда даже не показываясь из-за облаков. Вспышка — и нет человека, одна только кровавая пыль. Или даже без вспышки.

Конвойные же шли, не пытаясь скрываться. Явно не без причины. Хотели напугать? Робкому человеку меч достаточно один раз показать, а кто с первого раза не испугался и с третьего не забоится. Смысл опасной показухи был явно в другом.

Уверенные в собственной силе, они знали, что ловчий не станет сопротивляться, отдаст рабыню и уйдет из поселка навсегда. И едва выйдет за его пределы — разнесет по округе, какие серповцы грозные воины. По всем соседним поселкам расскажет, да еще и преувеличит, теша собственное эго, что арбалетчиков было минимум двадцать, и с десяток отморозков с палицами.

Положа руку на сердце, охотников на чудищ всегда считали теми еще фантазерами. Хотя бы потому, что многое, что они видят собственными глазами, другим людям и в страшном сне не приснится. Так что расчёт на оскорбленное самолюбие ловчего был с точки зрения обывателя верным.

Может кого-то это и отвратит иметь честные дела с опасными соседями. Остальные же проникнутся страхом, а значит и уважением. Перед такими больше не нужно будет трясти оружием. Чуть поднажать, одним только голосом или взглядом, и брать свое, пусть это хорошие цены во время торга или молоденькая девчонка.

Зоя так и не рассказала в точности, из-за чего у ее семьи пошел разлад с серповскими, только то, что они убили ее отца, чтобы ее саму обманом обратить в рабство. Поди зацепилась языком на торгу и нанесла кому-то из серповцев нестерпимое оскорбление, или, еще не лучше, на людях отказала в сватовстве.

И пошло поехало. Вспыхнувшая вражда сначала прокатилась лавиной по отцу, потом превратила ее в рабыню, а теперь вот и ловчий вынужден под конвоем плестись к главе поселка, едва ли не на поклон. Вот уж прав народ, говоря, что все беды от баб.

Можно было раскидать конвойных и убежать, перекинув рабыню через плечо, но пока самоуважению Босому не нанесли слишком уж ощутимый урон. Подумаешь, попросили пройти к главе поселка без должного пиетета и окружили со всех сторон, словно это могло помешать ловчему уйти в любой момент и в любом направлении.

«Я не могу убивать людей просто потому, что мне так захотелось, — повторял про себя Босой, и добавлял, — и тем более, если этого захотелось вздорной девчонке».

Воевать с поселениями Босому еще не приходилось. С чудищами — пожалуйста. И в лесах, и на болотах, и в подземельях, разве что в горах еще не случалось. А вот с людьми…

Хотя, если подумать, разница не слишком большая. Человеческое селение — вроде муравейника. Та же иерархия, обязанности и способ защищаться. Есть работяги, выполняющие одну и ту же монотонную работу. Есть солдаты, один на десять или на двадцать работников, в зависимости от агрессивности вида. Есть командиры, каждый из которых управляет небольшим отрядом, командиры командиров, и так далее, вплоть до самого главгада.

Но если крысы или тараканы никогда не выходили за пределы своих логовищ, границы которых сильно напоминали большие круги, то муравьи прокладывали подчас удивительно длинные тропы. Ну чем не людские поселки и их торговые пути, если представить вдруг, что человек — это только особенный вид чудища?

Вот и воины человеческого муравейника налицо. Идут, ощерив жвала, покачивая широкими плечами, пугают пленников грозным видом. Чтобы добраться до Серпа, придется обезвредить два, а то и три таких отряда.

У Босого невольно зачесались руки. Этих чудищ он знал лучше остальных. Доведись штурмовать поселок ночью, неожиданно, он был бы уверен в успехе: и половины жизненной шкалы не потратит, пока доберется до главаря.

Вот только вместо муравьев в этом логовище были люди, которые, если спросить, наверняка и Серпом сыты по горло и его самодурством. Ведь не нападают вроде соседи, и дикие звери не подходят по ночам к дверям домов? Зачем тогда тратить силы на собственный боевой отряд?

— Ловчий! Здравствуй, мой добрый друг! — Винник сидел в пыли у широких ворот, ведущих во двор большой мастерской, в которой и делались те самые знаменитые бочонки, — Я уж боялся, не увижу тебя больше. Не думал, что ты дашься в руки этим верзилам.

Старик ужом проскользнул между конвойными. Его пропустили без возражений, но и без малейшего уважения, как помеху, с которой приходится мириться.

— Когда Серп заговорит с тобой, — Винник взял Босого под локоть, — Не робей, но и зря не скандаль. Говори все, как есть, чего хочешь. Серп мужик горячий, но деловой. Скажу тебе по секрету, он за девчонку планировал отдать Зайцу тридцать золотых. Пусть отдаст их тебе. А что ты там с Зайцем у свалки на самом деле не поделил, молчи. Я, если что, совру, что это крыса его убила.

Причины внезапной горячей любви старика, да и с чего он взял, что с Зайцем у свалки состоялся конфликт, Босой выяснять не стал. Да и пожелай — не успел бы. Его с Зоей завели во двор, и разговаривать стало некогда.

* * *
Выносливость 100 %.

Их ждали. Сам Серп, коренастый большеголовый мужик, коротко стриженный и гладко выбритый, стоял у крыльца мастерской. По обе руки от него — сыновья, Тур и Бор, такие же кряжистые и тяжелые. Наверняка, что один, что другой, могли за рога удержать молодого бычка, а то и свернуть ему голову. На торгу таких показывать людям на потеху: чтобы гнули толстенные железки, отрывали от земли неподъемные камни и таскали на одной руке сразу по десятку ребятишек.

Тур выглядел моложе, если судить по гладкому без единой морщинки лицу и еще пока не сгорбленной работой и жизненными переживаниями позе. Но в его глазах, довольно прищуренных, плескалась совершенно недетское торжество. Босой без труда прочитал в его взгляде свою будущую судьбу. А заодно и судьбу Зои.

При виде подобных здоровяков Босой всегда испытывал неловкость за свою неказистую худобу. Пусть и знал, что интерфейс дает ему несравнимое преимущество, а не мог, хоть ты тресни, справиться с собой: терялся, невольно опускал глаза и искал, куда спрятать тонкие, не то, что у серповцев, руки.

На этот раз неловкое смущение сыграло ловчему на руку. Он и сдерживаться не стал, открыто показывая, что не знает, как себя вести, и не может взглянуть главе поселка в глаза.

Серп тоже не торопился вступать в разговор, присматриваясь, кого к нему привели: испуганного пленника, возмущенного попранной гордостью бродягу или непримиримого врага, которого если и удастся сломить, то только силой?

То, что увидел поселковый глава ему очень понравилось.

— Значит, это ты тот самый Ловчий? Можешь не отвечать, я и без тебя все знаю. — Серп повел вокруг руками. — Народ говорит, ты вчера взял у Рябого заказ на крыс и ушел на свалку. Народ говорит, там ты убил Зайца и присвоил себе мою рабыню.

— Серп! — попытался вступиться Винник, — Но я же…

— Я тебя еще не спрашивал, — угрожающе рыкнул в ответ Серп, — Вот как спрошу, тогда и заговоришь.

Старику пришлось замолчать.

— Народ говорит, ты убил Зайца, присвоил себе мою рабыню и после этого осмелился явиться в мой поселок. Народ говорит, ты принуждал Рябого к невыгодному для него торгу, хотя он передал мой запрет на любые дела с убийцами и ворами. Тебе есть, что сказать в свое оправдание перед народом?

Слова проходили мимо ушей Босого. Стоило Серпу заговорить, и план мирно договориться растаял как дым. Ловчий все еще не хотел воевать с поселком, но полностью избежать конфликта становилось невозможным.

И уже не важно стало, что еще скажет Серп, и какого ответа он ждет, и как бы мог пройти торг, и почему Винник так упорно встает на сторон ловчего. Сознание Босого отключилось от лишних внешних раздражителей и воспринимало сейчас только важное, для боя и выживания.

Два человека за спиной, два слева, два справа, Серп и сыновья в противоположном конце двора. Все сытые, сильные, но… обычные. А еще слишком уверенные в себе. Привыкли иметь дело с такими же обычными противниками, не способными продемонстрировать что-то неожиданное. Засунуть их на третий, да что там — даже на второй уровень крысиного логова — не выйдет ни один. А Босой выбрался. И сейчас тоже собирался выйти победителем.

И по возможности никого не убить, как бы Зоя это не хотела.

— Нечего сказать народу? — Серп объяснил молчание ловчего по-своему, — На том и порешим.

— Серп, — снова взвился Винник, поднимая руку вверх, словно школьник, — Дорогой мой друг, мне есть что сказать…

На него не обратил внимание даже Босой, которому хотелось только одного — чтобы в ключевой момент старик не путался под ногами. Серп слова Винника тоже проигнорировал, и бросил тому конвойному, что стоял ближе всего к Зое:

— Заберите девчонку.

Мужик шагнул к рабыне и положил руку ей на плечо, и все, что произошло дальше, соединилось для Босого в одно движение.

Он, вроде бы как не ожидавший такого поворота событий, раскрыл от удивления рот и суетливо повернулся, путаясь в ногах. Грубая подошва его сапога при этом «случайно» оказалась на стопе схватившего Зою конвойного. Хрустнули хрящики, точно там, где стопа переходит в ногу. Конвойный вскрикнул от неожиданной боли и, едва не упав, подсел на колено.

Будто желая помочь, Босой схватил его за предплечье, сжав руку ровно настолько, чтобы под пальцами лопнула хрупкая лучевая кость. Мужик и не знал, наверное, что есть у него такая. И что существуют в мире такие пальцы, что способны ломать, как тонкое стекло, его толстые привыкшие к тяжелой работе руки.

Выносливость 80 %.

О том, чтобы уводить рабыню, серповец уже не думал, пытаясь хотя бы встать. Босой снова потянулся ему помочь. Мужик отшатнулся, потому что каждое прикосновение ловчего приносило жгучую боль, оперся на подломанную стопу и грохнулся навзничь, выпустив из здоровой руки арбалет.

Босой скорчил гримасу окончательно испуганного человека, посмотрел на второго арбалетчика, подзывая помочь. Тот, к его чести, сначала оглянулся на командира и только когда получил ответный кивок, наклонился к товарищу. Босой услужливо подставил руки, принял мешавший конвойному арбалет и тут же разрядил его ему в бедро, выводя из строя второго противника.

Теперь уже незачем было строить из себя дурачка. Даже если притворство сработает — противник получит время на перегруппировку, и взломать его оборону будет сложнее.

В арсенале Босого было еще множество предоставленных интерфейсом сюрпризов.

Сила 3/3.

Первая треть шкалы силы, заполнившаяся, когда он таскал кирпичи, дала лишь некоторое усиление мышц. А вот вторая подарила то, что уже испытали на себе конвойные — способность создавать мгновенное, но невероятно большое усилие, позволявшее сломать все, что вообще можно было надломить за счет крепости человеческого тела. Окончательное заполнение шкалы силы позволило создавать короткое, но невероятно мощное мышечное усилие, позволявшее, например, оторвать от земли целого быка, или даже телегу, и даже продержать их навесу несколько мгновений. После такого, правда, потом долго болели суставы и позвоночник, но Босому не так часто приходилось использовать дар шкалы силы на полную.

Сейчас, например, он вообще не планировал обойтись только эффектами от шкалы скорости.

Скорость 2/3.

Шкалу скорости Босой сумел прокачать только на две части из трех, но и этого хватило, чтобы освоить короткий взрывной рывок, позволявший перемещаться на несколько шагов в три или даже четыре раза быстрее обычного человека. Раз — и ты уже за спиной у противника.

Этого было достаточно, чтобы оказаться рядом с оставшимся, третьим, стрелком, и получить лишние полсекунды на то, чтобы слегка подправить поднимавшийся арбалет в сторону мужиков с булавами. На спусковую скобу стрелок нажал сам, хотя и понимал уже, наверное, что стреляет в своего. На рывок пришлось потратить двадцать процентов шкалы выносливости.

Выносливость — 60 %.

Обычным ударом, разве что направленным точно в солнечное сплетение, Босой отправил его в нокаут и снова форсировал события. Мгновенно переместившись вплотную к Серпу, он таранным ударом снес его с ног, отправив валяться на крыльце, и вырубил, одного за другим, обоих братьев. Еще двадцать процентов на рывок.

Выносливость — 40 %.

Выносливости осталось всего на два рывка, или на два сверхусилия, или на один взрывное сверхусилие и один сильный удар. Немного, но серповцы об этом не знали.

Мечник и оставшийся конвойный к этому времени очухались, но Ловчий не стал проверять их сноровку. Он вытащил складень и приставил его к горлу Серпа. Противники все как один застыли.

— Зоя! — пронесся по двору вопль Винника. — Зойка! Остановись!

Не оглядываясь, Босой понял, что сейчас происходит за его спиной. И еще понял, что даже если успеет остановить девчонку — потеряет контроль над ситуацией, чего допустить было никак нельзя. Тяжесть того, что сейчас неизбежно произойдет, прямо в эти секунды, обрушилась на его страшным отчаянием.

— Зойка! — еще раз выкрикнул Винник.

Ловчий без труда представил, как направляемое тонкой, но уверенной рукой Зои лезвие входит в живот Тура. Что эты будет? Подобранный на земле арбалетный болт? Спрятанный под плащом клинок от посоха Винника, который ловкая девчонка умудрилась вытащить? Или заранее спрятанный под одеждой ножик, чуть больше ладони длинной, которым рабыня так умело орудовала во время ужина?

Что бы это ни было, Босой знал, что она сделает попытку. Должен был предугадать, но не подумал, не предотвратил, и теперь даже представить не мог, с какими последствиями придется столкнуться. Одно дело увести у Серпа рабыню, которая в общем-то и не совсем его, и другое — быть причиной убийства его сына.

Он осторожно обернулся, не отводя складень от горла Серпа. Зоя занесла над животом Тура массивные вилы с поблескивающими, видимо недавно заточенными наконечниками зубьев. Осталось лишь нажать, но Зоя не нажимала. Только дрожала и, кажется, плакала, но не от страха, а от злости.

— Ну и чего ты? — Босой уже принял реальность, в которой Зоя убила сына Серпа, и недоведенное до конца действие раздражало его.

— Это не он, — процедила Зоя сквозь поклацивающие зубы.

— С чего ты взяла?

— Запах. Убивший отца человек оставил другой запах.

* * *
— Где они будут нас ждать? — Босой осторожно высунулся из стены ивовых зарослей, пытаясь разглядеть в степи погоню. Он на ходу жевал сушеное мясо, старательно восстанавливая выносливость.

— На переправе, — пожал плечами Винник, — На обеих дорогах — в Грачи и на Вольницу. На большее у Серпа не хватит людей. Да и податься больше некуда. Селений вокруг свалки немало, но именно отсюда дороги только две. И на обеих нас будут ждать. И если удастся миновать серповских, дальше будут ждать грачевские и вольницкие. Выслужиться перед Серпом никто шанса не упустит.

— А вверх по реке?

— Болото. Трясина. Огромные лягушки. Сожрут и не заметят.

— Значит, туда и пойдем, — Босой уверенно кивнул в сторону болота, — Там нас точно никто не ждет.

Босой с Винником и Зоей без труда покинули поселок, но люди — не чудища. Для серповских бойцов пределы их логовища, где они полновластные короли и хозяева, не ограничивались пределами селения. Да и что там, судя по словам Винника, они и соседние поселки полностью контролировали. А значит, будут преследовать, долго и упорно, абсолютно уверенные в своей правоте и силе.

Беглецы снова углубились в прибрежный ивняк, боясь выдать себя неосторожным движением. Налетающий с реки ветер маскировал их, и все же стоило быть осторожнее.

Погоня шла по пятам. Серповцы очухались намного быстрее, чем хотелось бы. Перевязали раненых, собрали и вооружили еще полтора десятка мужиков и выдвинулись в погоню за обидчиками, тем более, что Босой, впопыхах, рванул вверх по реке, не догадавшись расспросить Винника, есть ли там места, где можно скрыться.

Слишком привык быть один. Не учел, что ни девчонка, ни старик не смогут долго бежать, без устали взбираться на крутые склоны холмов и столь же резво спускаться вниз, без боязни подвернуть ногу, а то и переломать кости, сверзившись с неожиданно открывшегося под ногами обрыва.

Если же не перемахивать гряды холмов напрямик, через вершины, из бочонковской долины выходов было всего три: по дорогам и через брод. В первые часы еще можно было воспользоваться этими проходами, теперь же оставалось только прятаться в зарослях, в надежде, что до темноты не найдут. Был еще вариант перебраться через реку не на месте общего брода, а вплавь. Плыть наугад было слишком опасно — в водных глубинах таилось чудищ не меньше, чем на земле.

С одной Зоей Босой бы еще вышел, держа ее на опасных участках на руках и подпаивая отваром из крысиных лап. А вот дед стал настоящей проблемой. Он с трудом поспевал за и без того сдерживавшим шаг ловчим и едва справлялся с одышкой, с каждым вздохом окуривая спутников запахом перегара.

«По-моему, он за нами следит, — вынесла свой вердикт Зойка, — дождется своих и воткнет нож в спину».

Босой не стал с ней спорить. Старик действительно вызвал подозрения. И все же там, во дворе, он стоял рядом с Зоей, и когда Серп скомандовал: «Заберите девчонку» — невольно дернулся ее защищать. Готовый к бою Босой внимательно следил за стариком и хорошо видел его попытку. Если бы не то движение, внезапное, непродуманное, а значит искреннее, он бы деда рядом терпеть не стал.

— Уверен, что ты хорошо знаешь свое дело, мой дорогой друг, и все же ты не поделишься с нами, что мы будем делать в трясинах? Глубоко в них никто никогда не ходил, а чужие, что забредали по скудоумию, еще ни разу не возвращались.

— Потому что не знали, как ходить. Скажи лучше, есть ли там такое место, чтобы от края болота прямо в центр вела тропинка?

— Есть… — Винник удивился, вспомнив, что у края болота и вправду можно было рассмотреть уходящую в глубину трясин тропку, — есть там такая. А ты откуда знаешь?

— Значит, говоришь, там одни лягушки и тритоны? И больше нет никого?

— Вглубь я не заходил, — старик в задумчивости почесал лоб, — а с краю видно только их.

Босой кивнул, стараясь передать спутникам часть своей уверенности.

— Далеко мы заходить не будем. Отсидимся до ночи на окраине, а потом попробуем воспользоваться темнотой и уйти до утра подальше. Показывай, где тропинка.

Ивняк кончился. По полю шли пригнувшись, залегая время от времени в оврагах. Идти оставалось совсем немного, но на подходе к болоту беглецов ждал дозор из трех арбалетчиков, внимательно просматривавших все подходы к тропе.

— Просчитали нас… — разочарованно протянул Винник, — поняли, где постарается спрятаться ловчий.

Уходить назад в ивняк было поздно, а укрываться в неглубокой канаве бессмысленно. Рано или поздно их заметят, и останется только сдаться.

Босой, конечно, мог бы потратить остатки выносливости, и постараться нейтрализовать стрелков, вот только, как ни крути, как минимум один болт в него попадет, а то и два. Есть ли гарантия, что он успеет восстановиться, прежде, чем подойдут новые враги?

— Выходи туда, — Босой указал Виннику на пригорок неподалеку, — делай вид, что у тебя подвернута нога. Позови их. Скажи, что мы тебя бросили и ушли через холмы. Будут подзывать — упади. Главное, чтобы они сами подошли как можно ближе.

Старик выполнил команду без вопросов, с первых минут побега признав ловчего за командира.

Операция удалась. Двое из троих стрелков, довольные, что нашли хотя бы одного из беглецов, подошли к старику. Насмехаясь, заставляли его подняться и идти самостоятельно. Винник при этом очень натурально стонал, показывая «поврежденную» лодыжку.

Босой выскочил к ним со спины, бесшумно и стремительно. Серповцы и сообразить не успели, как оба оказались на земле без сознания. Их оставшийся вдалеке товарищ закричал возмущенно, трес руками и ругался, но стрелять не стал, боясь задеть своих. И подходить не стал, понимая, что с первого выстрела может и не суметь навредить Ловчему, а снарядить второй болт ему уже никто не даст.

— Может их связать? — предложил Винник.

— Если третий не убежит прямо сейчас, то развяжет их, как только мы отойдем. Они возьмут любую палку и заблокируют нам выход на тропу. Если же он убежит со страху — мы, получается, оставим их здесь на ночь. А кто знает, чьи еще тут логовища, и кто по ночам из-под холмов вылезает. Связывать их смысла нет.

— А что тогда делать? — Зою передернуло от одной мысли, что ночью по степи бродят загадочные невидимые во мраке чудища. — От них воняет, они жалкие никчемные людишки, но жалко ведь. Вдруг и правда… Есть тут кто….

Босой кивнул в сторону болота.

— Уходите. Я догоню.

— Но ты же не… — пришло время пугаться Виннику. В глазах старика мелькнул неподдельный страх от того, что он мог очень серьезно ошибиться в выборе стороны. Серповцы, какими бы ни были негодяями, противников точно бы убивать не стали.

— Уходите, я сказал.

Когда фигуры старика и девчонки скрылись за кромкой оврага, до них донесся отчаянный крик боли. И еще один.

Босой думал, что догонит спутников только у кромки трясин, но его ждали тут же, в овраге.

— Если ты их… Я ухожу. — лицо Винника посерело от напряжения. — Они конечно… Но не настолько же.

— Иди куда хочешь, — Босой прошел мимо старика, и добавил, обращаясь к Зое, — и ты тоже.

Винник выглянул из оврага и тут же облегченно нырнул обратно.

* * *
Оставшийся в живых арбалетчик не стал рисковать, укрылся за пригорком и дождался, пока беглецы углубятся в топи. Только после этого он подбежал к раненым товарищам и увел их в сторону селения.

Теперь, когда серповцы скрылись, можно было вернуться на сухое место, но Босой повел спутников напрямую, по участкам сухой поросшей мелкой травой земли, островкам и бродам. По опасным местам он шел первый, дотошно прощупывая дно смастерённой из срубленной березки слегой.

Здесь заканчивались границы логовища людей, и сюда серповцам путь был заказан. Но едва беглецы спаслись от одних монстров, как тут же попали в логовище к другим, несравнимо более опасным.

Трясины встретили беглецов запахом влажной земли, изумрудной зеленью травы, шелестом камыша и криками птиц, стаями перепархивавших с места на место. В зарослях шуршали ящерки, в воду из-под ног упрыгивали испуганные лягушки, обычные, и потому безобидные.

Как и любое другое болото, бочонковские топи давали приют мириадам живых существ, но жизнь здесь кипела больше по краю, там, куда не забредали выведенные новыми хозяевами планеты гиганты.

— Откровенно говоря, мой дорогой друг, — Винник с трудом выдирал ноги из пахнущей тухлыми яйцами болотной жижи. Недвижимая, трясина выглядела и пахла красиво, но стоило ткнуть в нее слегой или ногой, вода взрывалась зловонными пузырьками, — я считал тебя несколько менее жестким. Ни разу не слышал, чтобы ты применял свою силу на людях, даже если относились к тебе не совсем гостеприимно.

— Ты раньше обо мне слышал? Мы были знакомы? — Босой все больше удивлялся старику, чьи разговоры не соответствовали внешнему виду.

Он был похож на опустившегося бродягу, что пропивает каждую попавшую ему в руки монетку. Говорил же как мудрый много повидавший в жизни человек.

Подобный контраст, по мнению ловчего, не имел право на существование. Или человек умен и во всем себя блюдет, или не справляется с жизнью, ходит в рваном тряпье, пьет брагу и становится не годен ни к какому приличному делу. Винник каким-то образом умудрялся совмещать в себе несовместимое.

Даже пробираясь по колено, а иногда и по пояс в грязи, он умудрялся развлекать своих спутников разговорами.

— Я не так уж и давно осел в Бочонках, мой дорогой друг. Года два как. А до тех пор много где побывал, и где бы ни был — всегда с хорошими людьми разговаривал. А хороший человек, ежели его слушают, много может рассказать. Например, об удивительном мальчишке, что который на Дону выловил удивительную рыбину, которая, вопреки обычаям чудищ, не имела логовища и бродила по всей реке. Рыбина та, хоть и была похожа на сома, над обычными наживками смеялась, ловушки обходила, и в руки ловчим не давалась, хоть тресни. Слышал, мой дорогой друг, такую историю?

— Слышал… — Босому про того сома вспоминать было, мягко говоря, неприятно. Если и можно к двадцати четырем годам применять выражение «ошибки молодости», то идея ловить на человека-живца рыбину, способную в один присесть заглотить наживку по пояс, а за второй — с головой, была как раз из таких. Особенно если учитывать, что действовал он как обычно один, а в качестве живца использовал самого себя.

— А я нет! — возмутилась Зоя. — Расскажи!

Винник открыл было рот, начинать рассказ. Босой перебил его, стараясь отогнать неприятное воспоминание:

— Ты и на Дону бывал?

— Бывал. И на Волге. И на Оке.

— На Оке? Там же морозы?

— Зимой морозы. А летом жить можно. Люди везде приспосабливаются. Главное, чтобы в морозный день черный дым столбом не стоял. А если правильно очаг сложить, ночью протопить и днем тепло не выпускать — жить можно.

— А чего тамошние на юг не уходят?

— Всякому мила своя сторона. Да и боятся люди. Уйдешь куда — а как там встретят? Не выйдет ли так, что уж лучше от мороза прятаться, чем потом горючие слезы лить? Я вот, когда к коровянам прибился и Серпа встретил, тоже думал, что получится ладно.

— Ты еще коровян застал?

— А чего их не застать-то было? Вот два года назад все тут коровянами и были. Жили все в одной ферме. Не такая уж и плохая мысль — жить всем вместе. И сытнее, и теплее, и работать сподручнее.

— А Серп откуда пришел?

— Серп-то? С самого начала — не знаю. Говорил только, что устье Днепра он знает хорошо, и в западных землях бывал. А когда я пришел, он здесь и жил, с коровянами. Я и подумал тогда — столько народу, а силы приложить ни к чему не могут. Научил их, чего сам в пути видел: и как крыши складывают, и как оружие для охоты делают. Арбалеты-то у них не покупные. Это я им конструкцию подсказал. И бочонки эти треклятые ладить тоже показал. С них-то все и началось. Как пошла торговля, как потянулись со всех сторон люди — Серпу словно голову сорвало. Все ему мало было, и денег, и людей.

— Грязный шлепок, твой Серп, — вставила Зоя, — и он, и сыночек его недоделанный. Видела, я, конечно и до них коровьи лепешки, но чтобы они ходили, да еще и бочонками торговали?

Девчонка с громким «чпок!» вытащила ногу из трясины. Ее аккуратные кожаные ботиночки превратились в бесформенные комья густого плохо пахнущего ила. Сама она по пояс была покрыта разводами грязи и тины, но нос держала высокого и надменно.

— Думаю, огурцы в их бочонках такие же вонючие и склизские, как и они сами.

— Вот-вот, — горько вздохнул Винник, — из-за поганого характера ты и превратилась из невесты первого парня в округе в рабыню, едва не перессорив при этом два поселка. Хорошо хоть удалось договориться без крови.

— Не была я его невестой! Я ж вроде не жаба и не ослица, чтобы с ним под венец идти. А что уж серповские выкормыши, грязные, к слову, и вонючие, о себе возомнили, дело не мое. Вон, Глашку бы брал. У нее аж кадык ходуном ходил, как серповского сыночка видела. Аж волосы у нее на груди потели, как хотела к нему скорее на…

— Хватит! — оборвал ее Винник, подняв руку в отвращающем жесте, — Ш-ш-ш! Замолчи! И Глашка хорошая девка, и ты не такая королева, чтобы хорошими женихами разбрасываться. Ты девка! А девкам на роду написано терпеть, детишек пестовать, да щи варить. Закрой ты во время сватовства рот, придержи свой язык, сейчас бы меряла обновки, а отец твой ходил в значимых людях. Все были бы довольны и рады. Я сказал — все! Молчок! Разговаривал я уже с тобой, да только ты бестолковая, как моя клюка!

Рабыня обиженно замолчала. Босой же со все большей тревогой всматривался вдаль. По его расчётам, они должны были уже выбраться на тропинку, ее же все не было видно. Да и впереди блестела широкая неприятно свободная от ряски водная гладь. Это значит — ледяные ключи. Это значит — большая глубина и течение, а то и неведомая спрятавшаяся в глубине тварь. Места в логовищах, которые слишком сильно отличались от остальных, всегда стоило обходить по широкой дуге. Озерцо же словно намеренно преграждало путь.

Выхода, меж тем, не было. До тропы нужно было добраться как можно быстрее и обязательно до заката.

— Поплыли! На мелочь подводную внимания не обращайте. Они гадкие, но не опасные. Присосутся если, терпите, потом снимем. Тут немного осталось.

Ноги в глубине натыкались на что-то живое и скользкое, цеплялись за водоросли. В лицо лезла тина, куски грязи и гниющих растений. Вокруг собиралось все больше летающих насекомых. Они жужжали, трещали крыльями, посвистывали, стремясь забраться в рот и уши.

Зоя тихонько попискивала от страха.

Как назло на кромке трясин появились серповцы. Один из арбалетчиков, по всей видимости самый меткий, времени зря не терял. Нашел под ногами пригодную корягу, смастерил из нее опорную сошку, и начал стрелять, прицельно и наверняка.

Первые два болта улетели слишком далеко, а вот третий едва не проткнул Босому рюкзак. Четвертый плюхнулся в воду прямо перед носом, а вот пятый ушел в сторону, скользнул по плечу Винника, содрав кожу до мяса, и отскочил в голову, едва не срезав часть скальпа.

Старик обмяк и начал погружаться в воду. Зоя схватила его за одежду, забилась как попавшая в сетку пичуга, и сама едва не нырнула в черную жижу с головой.

Чертыхнувшись, Босой оттолкнул девчонку, обнял Винника и потащил, проклиная гррахский интерфейс за то, что не предусмотрел возможность прокачки способности плавать. Да и умели ли гррахи плавать вообще? Ни разу за все свои странствия ловчий о подобном не слышал.

Серповцы стрелять перестали, но зато сообразили, что Босой стремится к тропе. Они побежали по ней, рассчитывая успеть быстрее, чем беглецы.

Босой успел приметить, что тропинка шла не прямо, а, вопреки обыкновению, брала влево. Из-за этого и казалось, что добираться до нее было слишком долго. И еще это означало, что забрались они в топи гораздо дальше, чем ожидал ловчий.

И как оказалось дальше, чем ожидали возбужденные скорым окончанием погони серповцы. Один из них вдруг споткнулся, взмахнул руками и рухнул ничком на землю. Его товарищи обернулись, некоторое время смотрели удивленно, как товарищ ёрзает по земле, и наконец бросились ему на помощь, размахивая ножами и выкрикивая проклятия.

Босой подумал, что им не стоило, не зная доподлинно характер здешних чудищ, так громко ругаться. И если кто-то напал на одного из преследователей, значит и беглецы в точно такой же опасности.

Жестом он остановил Зою.

— Не шевелись. Двигайся, только чтобы не утонуть. Плывем вон к тому островку.

На сушу выбрались без приключений. Винник очнулся еще в воде, ощупал голову и сообщил, что хоть голова и кружится, но беспокоиться за него не стоит.

— Главное, не шевелитесь. — проинструктировал спутников ловчий, — Они не реагируют ни на что, кроме движения. Возле них можно хоть песни орать — не оглянутся. Но стоит пошевелиться — и все.

— А они страшные? — с Зои спала вся ее напускная спесь. Она напряжённо озиралась, вздрагивая от любого звука.

— Обычные жабы. Почти. Только большие. Те, что здесь — величиной с собаку. Подальше — с молодого бычка. Но если суетиться — сбегутся все разом. Это не крысы, которые охраняют только свои уровни…

— А что крысы? — Винник держался за голову, иногда кривясь от боли, но все же проявил интерес к беседе, может быть только затем, чтобы отвлечься, — Можно поподробнее?

— Можно, но давай не сейчас. Потом расскажу. Вот только выберемся.

Босому льстил интерес стороннего человека к его опыту. Не часто кто-то интересовался у него именно знаниями, а не обычными для пьяных посиделок захватывающими побасенками. Для таких разговоров у ловчего были заготовлены отдельные истории. Про забредшего зимой в поселок волколака, который хоть и не был оборотнем, но передвигался на задних лапах и любил ночевать в разоренных домах. Про гигантскую змею, выловленную позапрошлым летом в реке Сура.

Змея та была толстой как бревно и такой длинной, что когда голова ее протухла на солнце и завоняла, хвост все еще не показался из воды.

Да мало ли можно было рассказать, а то и придумать? Главное, самому уши почаще держать на макушке, а потом, через село, рассказывать услышанные истории, и вовсе не обязательно как чужие.

Винник же ни о чем таком не расспрашивал, зато заинтересовался устройством крысиного общества. Глядишь, он и сам сможет рассказать что-то полезное.

Мысли ловчего потекли в привычном спокойном ритме. Подумаешь, придется несколько часов просидеть почти без движения. Он уже бывал в похожих местах и прекрасно знал, насколько тупы лягушки, если не устраивать перед ними гонки на скорость.

Главное, чтобы ночью на болоте не появились новые хозяева, какие-нибудь неизвестные еще чудища. Бывало и такое. Не успеешь засветло выбраться с территории логовища привычных знакомых тварей, и в темноте сталкиваешься с действительно страшным противником.

Мимо же серповцев он планировал пробраться без проблем, даже если они останутся у болот на всю ночь. Здесь не их логовище, и не они здесь хозяева. Пусть хоть во все глаза пялятся в темноту — это не помешает умелому ловчему и самому пройти мимо, и девчонку со стариком протащить.

— А-а-а-а-а! А-а-а-а-а! А-а-а-а-а!

Парализованная страхом Зойка уставилась на вынырнувшую из болотной жили морду зеленовато-коричневой жабы. Пока показались лишь глаза и нос, но девчонке хватило и этого.

— З-з-замри, — как можно жестче, чтобы пробиться сквозь пелену охватившей девушку паники, рыкнул Босой, — Не ше-ве-лись!

Зоя тут же вскочила в полный рост и побежала, хотя прятаться на островке было негде. Широкий мускулистый лягушачий язык метнулся вслед, обвился вокруг лодыжки, дернул… Зоя упала ничком, не успев подставить рук.

Того мгновения, на которое она потеряла сознание, чудищу хватило, чтобы протащить ее за ногу к самой кромке омута. Босой бросился на помощь, но когда он подскочил к воде над головой Зои уже сомкнулись черные непроглядные волны.

Глава 5 Хозяин планеты

Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 3/3.

Здоровье 100 %.

Выносливость 40 %.

— Ты уверен, что они нас не видят? — Зоя прижималась к Босому, стараясь слиться с ним в единое целое.

— Уверен. Я же говорил — застынь! А ты скачешь как сайгак… И если ты перестанешь дрожать, то и совсем уйдут.

— Я пытаюсь. Простите.

Когда жаба утащила Зою под воду, Босой нырнул вслед. Без размышлений, просто шагнул вперед. Он всегда так делал, когда было нужно, и только благодаря дарованным интерфейсом возможностям до сих пор оставался жив.

Цепляясь за одежду девушки, ловчий подобрался к ее ногам, нащупал прилепившийся к щиколотке язык и рубанул ножом. Тугая плоть поддалась удивительно легко. Темнеющее в воде тело лягушки исчезло в глубине.

На берег выбрались за счет использования скоростного рывка, что сожгло всю восстановленную Босым после боя выносливость. Едва успели упасть без движения на траву, как в ближайшей протоке появилась еще одна жабья голова, а потом еще одна и еще.

— Не шевелитесь!

Они были разные: одни чуть больше кошки, другие с крупную собаку. Самые массивные могли бы, не приподнимаясь, заглянуть человеку в глаза. Их широко расставленные лапы с трудом подтягивали студенистые подрагивающие при каждом шаге тела.

Босой с Зоей лежали у самого берега, и по ним дважды прошлись перепончатыми лапами, обдавая кисловатым запахом квашеной капусты и прогорклой горчицы. Забитый чудищами островок быстро покрылся слизью и влагой. Жабы искали еду. Раненая товарка подала знак тревоги, и теперь все ближайшие чудища собирались в одном месте, планируя отразить атаку и после с удовольствием полакомиться.

Ловчий с жалостью смотрел на едва сдерживающуюся от паники девчонку, но сам не испытывал особенных неудобств. Островок посреди живописного болота куда лучше, чем куча свежего навоза, в которую однажды пришлось закапываться с головой, или ночевка в сугробе во время бурана. Лежи,наслаждайся, смотри в небо. Главное, не дышать носом.

Зоя, сбросившая на время маску ершистости и злобы, прижималась к нему испуганным котенком. Босой невольно вспомнил, как и сам по вечерам залезал к маме под одеяло. Они грелись друг об друга, и болтали о разных разностях. В дымоходе гудел ветер, и Босой боялся, вдруг это гррах забрался на крышу и хочет испугать маму. Он обнимал ее как мог крепко, и мама не боялась.

А потом она ставила на плиту чайник, разливала по кружкам отвар смородиновых листьев и рассказывала о прежнем мире, то, что рассказывала ей ее мама. О том, как люди жили в городах, как ездили по дорогам на быстрых автомобилях, пахали землю мощными тракторами, и что народу была тьма тьмущая, и в одном доме их жило иногда столько, что сейчас и за несколько дней пути не встретишь.

Пора бы уже и Босому кому-то об этом рассказать. Сгинет ведь в каком-нибудь логовище однажды, и люди забудут еще немного того, о чем помнить надо обязательно. Почему бы и не Зое, если уж свела их судьба? Да вот только стоило вспомнить о матери — как мысли появлялись совсем другие, тяжелые и грустные. Где она сейчас? Как живет? Есть ли у нее еда и крыша над головой?

В том, что найдет маму, Босой не сомневался ни на минуту, пусть и занял поиск уже шесть лет. Когда ее увели, она была еще вполне здорова и сильна, могла работать и приносить хозяину пользу.

«Хозяину»…

Босой окликнул Зою, глазами показал на ее татуировку и шепнул:

— Как выберемся отсюда — сведем.

Девчонка согласно моргнула: «Давно пора».

— Винник, — Босой окликнул развалившегося в центре островка старика, — Ты знаешь, как сводят татуировки?

Винник устроился удобнее всех. Улегся на спину, положил под голову котомку, накинул на руку темляк клинка и жмурился на солнце, словно по время полуденной сиесты в тени яблоневого сада, а не посреди болота в окружении гигантских лягушек.

— Разные есть способы, мой дорогой друг. И все весьма болезненные. Можно срезать вместе с кожей. Можно вытравить кислотой или жгучим соком.

— Себе что-нибудь вытрави, — не осталась в накладе Зоя. — Или срежь.

«Продам я тебя», — едва не выпалил Босой, позабыв о данном минуту назад обещании.

Старик внимания на очередную грубость не обратил, занятый тем, чтобы не оказаться погребенным под грузным телом одной из жаб. Он выставил вверх острие клинка и ждал, когда медленно ползущее чудище напорется на него одной из лап или грудью.

Удивительно большое, но при этом удивительно глупое существо натыкалось на болезненный укол, но никак не могло сообразить, как от него увернуться. В ее маленьком мозгу не умещалось: почему становится больно? Любые сучки и коряги не могли проткнуть ее толстую усыпанную темными наростами кожу. Острых камней же на болоте попросту не было.

Жаба перла вперед. Винник втыкал в ее необъятное пузо клинок и довольно хихикал.

— Скажи, мой дорогой друг, — вдруг спросил он, когда жаба наконец сообразила сменить курс, а потом вообще потеряла желание куда-то идти и улеглась рядом со стариком. Он смотрелся рядом с ней как пастух, улегшийся отдохнуть рядом с дремлющей буренкой, — Как ты думаешь, откуда появились чудища?

Вопрос удивил Босого, потому что ответ на него знал каждый человек. Об этом судачили за кружкой браги, обсуждали в долгой дороге, рассказывали сказки детям — и любой бы мог ответить без запинки, что чудищ создали гррахи на манер животных из собственного мира. Почему получились они похожими на земных? Так и сами гррахи не сильно отличаются от людей. Те же ноги, руки и даже пальцев пять. А крылья и морды — точно как у земных летучих мышей. Видимо жизнь в разных мирах, как ни крути, идет схожими тропками, как бы не отличались друг от друга планеты.

Сам Ловчий думал немного по-другому. Никаких новых существ гррахи не завозили, лишь изменили земные виды, а уж получились из них такие, как на родной планете, или вышло нечто совершенно иное — то можно спросить только у самих гррахов.

Правда, и версия Босого не стала бы ни для кого удивительной. В селениях с одинаковой охотой кивнули бы в ответ и на первую, и на вторую, и еще бы штуки три придумали собственных. Что ж не фантазировать, если никто не знает истиной правды?

— Не знаю, — все таки ответил ловчий, — гррахи как-то изменили обычных животных. Для них это, наверное, несложно.

— И как они их изменили?

— Да откуда я знаю? Я же не гррах.

Винник долго смотрел на ловчего, словно в том, что он — не гррах, слегка сомневался.

— Хочу рассказать, мой дорогой друг, одну историю. Однажды я несколько месяцев провел в библиотеке. Молодые люди, вы знаете, что такое библиотека?

Босой уверенно кивнул, а вот Зоя никогда не слышала этого слова.

— А книги? Что такое книги вы, милая леди, должны знать. Так вот, библиотека — это место, где очень много книг. Столько, что и представить сложно. В библиотеках когда-то хранилась мудрость всего человечества. Не в каждой, конечно, а во всех вместе. И не было такой книги, копия которой не стояла хотя бы в одной из библиотек. Сейчас это непозволительная для нас роскошь, хранить книги, но когда-то этим делом занимались очень серьезно. И может быть будут еще заниматься, если гррахам однажды не придет в голову, что люди стали на планете существами окончательно лишними.

— Книги хранить нельзя. Опасно, — сказала Зоя осторожно, не совсем уверенная, что сейчас эту истину стоит произносить.

— Люди много хранят опасного. Если бы гррахи хотели, они давно бы в каждом поселке нашли, за что его уничтожить. Вот только это им не нужно. Потеряв способность к построению, или лучше сказать возрождению собственной цивилизации, мы перестали их интересовать как враги. Может быть, если людей станет совсем мало, нам даже станут помогать выжить, чтобы с планеты не исчез уникальный вид. Но сегодня не об этом. Тема слишком сложная, тягостная, да и начал я совсем другой рассказ.

— Что такое «цивилизация»? — шепнула на ухо Босому Зоя.

— Все самое лучшее. Машины всякие.

— Понятно. А машины что такое?

— Вроде телеги, только из железа. И двигается сама.

— Ммм… А возрождение?

— Это когда мы тебе татуировку сведем, и ты снова станешь человеком.

— А «уникальный вид»?

— Вот такую зловредную девчонку, как ты, я еще ни разу не видел. Вот ты — уникальный вид.

— Это что, гррахи всех спасут из-за меня? — глаза Зои стали похожи на блюдца.

— Молодые люди, я вас не отвлекаю? — Винник смолк, прислушиваясь к их шепоту.

— Нет-нет, — поспешила заверить Зоя, — рассказывайте. Очень интересно!

— На северо-западе от тех мест, где мы сейчас находимся, раньше стоял город Минск. Там находилась одна из лучших библиотек едва ли не на сотни дней пути окрест. Вот туда я и пробрался. Не спрашивайте меня, как и зачем. Было это и просто, и сложно одновременно, да и проводник у меня был отличный.

— Ловчий? — Босой не сомневался, что никто кроме ловчих не способен пробраться в руины городов, особенно больших. Из людей, конечно, гррахи туда шастали как к себе домой.

— Конечно. Библиотека та находилась на территории воронов-мутантов. Твари они опасные, но на нижние этажи почти не залетают. Я же отправился сразу в подвалы, где для хранения книг до сих пор отличные условия, и многие в прекрасном состоянии. Так вот, за время, пока я там находился и ждал, когда Ловчий придет и вытащит меня обратно, я много чего прочитал. Даже такого, что не имело никакой, казалось бы, пользы. Так вот, в одной из книг, которая еще до гррахов считалась жутко древней, было описано интересное существо. Таких называли мифическими, то есть придуманными. Это сейчас, куда ни глянь, одна тварь удивительнее другой, а раньше людям приходилось изрядно напрягать фантазию.

— Ты понял, что такое «мифическое существо»? — снова зашептала Зоя.

— Это твоя вежливость. Дай послушать.

— То книжное чудище было настолько огромным, что если стоять у его головы — не будет видно хвоста. А если стоять у хвоста — то головы. Его тело было широким и массивным, и само оно похоже на гору. Для пропитания ему нужно было невероятное количество пищи, а потому существо ело траву, ветви деревьев и всех живых существ, кого только могло поймать. И все время куда-то шло, в поисках все новой и новой еды. Я долго думал, зачем автору книги было придумывать такое существо? А потом понял, что он имел ввиду громадные государства-империи того времени, которые никак не могли «наестся» и захватывали все больше слабых стран. Они не могли остановиться, потому что как только империя прекращает расти — она погибает.

— Почему? — Зою уже не пугали ни лягушки, ни опускающиеся на трясины сумерки. Вечно голодное, все время куда-то идущее существо захватило ее воображение.

— Не знаю. Об этом я прочитать не успел. Но тогда говорили: «Империя существует, пока расширяется». И в конце концов становится такой огромной, что когда в одном конце империи идет страшная кровопролитная война, в другой ее части люди могут жить в благоденствии и ни о чем не подозревать. Так и гигантское существо, вырастая, переставало ощущать собственный хвост. Его грызли звери, ранили скалы, но существо не подозревало об этом, потому что было слишком большим. Представляете, считалось, что оно могло есть собственный хвост и никогда об этом не узнать!

— Звучит странно, — признался Босой, — Разве такое возможно?

— Не совсем такое, но возможно. Когда люди уже знали, с какой скоростью на самом деле движется мысль, любопытные исследователи посчитали, сможет ли настолько большое животное получать сигнал о боли из хвоста. И оказалось, что сможет, но пока оно поймет, в чем дело, напавший хищник успеет накушаться, отдохнуть и убежать, прихватив кусочек хвоста на дорожку. Понимаешь, Ловчий, о чем я говорю?

— Не совсем.

Босой видел за свою жизнь немало книг, но все они были учебниками или содержали инструкции по изготовлению сложных вещей, строительству или выращиванию полезных растений.

И ни в одной из прочитанных им книг животные не сравнивались с государствами, ни с большими, ни с маленькими. И вообразить-то себе такое невозможно — чтобы кто-то ел собственный хвост, особенно если это целая страна.

— Есть еще один пример… — Винник так увлекся рассказом, что повернулся на бок, чтобы удобнее было говорить. Сидевшая рядом жаба заметила движение, но язык выпустить не успела — старик сообразил, что наделал, и застыл.

Жаба склонилась над лицом Винника, всем своим видом выражая недоумение. Бородавки над ее глазами сдвинулись, образовав глубокую складку. Чудище точно знало, что на этом месте только что двигалась еда — и вот ее уже нет. Жаба медленно, как будто сомневаясь, высунула язык, с самым его кончиком осторожно провела по лицу Винника, оставляя широкий влажный след.

Результат не пришелся ей по душе. Или она раньше никогда не облизывала стариков, или Винник после плавания в болотной жиже по вкусу был похож не на еду, а на ком грязи.

— Молодец, умная девочка, — похвалила лягушку Зоя, — Я бы тоже его не стала есть. Воняет как винная бочка.

— Есть еще один пример, который тебе наверняка понравится, — Винник продолжил мысль, как только разочарованная жаба улеглась на место, — Была еще одна древняя книга о некоем Гулливере, который побывал за свою жизнь в множестве придуманных стран. В одной жили лилипуты — очень маленькие человечки, а в другой — великаны, очень большие люди, в двенадцать раз больше обычного человека. И снова авторам исследования стало интересно, может ли такой великан существовать на самом деле? Провели расчёты, и оказалось, что кости великана, чтобы выдержать его вес, должны быть в сто с лишним раз крепче костей обычного человека, и мышцы во столько же раз сильнее. А это, считай, что невозможно. Не может существовать человек в десять раз больше обычного. Просто потому, что он тогда должен быть совсем не человеком, а чем-то совершенно иным.

— И лягушка не может быть во множество раз больше лягушки, потому что тогда и лягушкой быть перестанет? — догадался наконец Босой.

— Зрите в корень, мой дорогой друг. Внешне это вроде бы жабы: живут в воде, охотятся с помощью липкого языка, квакают, размножаются икрой и головастиками. Добычей считают только что-то подвижное. Но на самом деле они жабами они быть не могут.

— Но они же есть…

— Есть. И это самое странное. Я разговаривал со всеми ловчими, которых встречал. Все как один говорили, что за небольшими исключениями, кости чудищ мало отличаются от костей обычных существ. Они толще и потому прочнее, но в рамках нормального. По большому счету, это те же самые животные, только больше и умнее. Ну, и имеют дополнительные органы, которые обеспечивают их различными боевыми умениями.

— Так что это значит? — Босого начала раздражать манера Винника до последнего не высказывать мысль, к которой он так долго вел.

— Внутри чудищ есть что-то, поддерживающее тело. Что-то выходящее за пределы нашего понимания, что мы не можем не только осознать, но и обнаружить. Скорее всего, оно может до неузнаваемости изменить любой организм. Заставить его расти, перестроить саму его суть, поддержать, укрепить, вырастить новые органы, дать возможность двигаться и даже думать быстрее.

«И это что-то выглядит как жидкая сверкающая в темноте жемчужина. И когда она попадает в кровь, перед глазами появляются картинки», — подумал Босой. Он был уверен, что чудища не мыслят, как человек и уж точно не знают гррахской письменности, но после слов Винника уже не сомневался, что природа их изменений точно такая же, как и у него самого.

Иногда взгляд со стороны на казалось бы вдоль и поперек обдуманную проблему открывает новые горизонты.

— Я не зря тебе рассказываю об этом, Ловчий. Или ты позволишь звать тебя Босой? Я долго искал человека, который бы сумел понять меня и помочь разобраться, в чем секрет чудищ, а значит и самих гррахов. И вот однажды я услышал о тебе: о твоем горе, о странствиях и победах. Знал бы ты, какие о тебе ходят легенды! Я сразу понял, что ты тот, кто мне нужен, и начал искать тебя. Два года я просидел в Бочонках, зная, что ты обязательно пройдешь мимо. Босой, я думаю, что смогу помочь тебе. Взамен же прошу лишь возможность идти рядом с тобой, видеть то, что видишь ты и знать то, что ты знаешь.

Над островком повисла тишина.

Зоя хлопала глазами, глядя то на Винника, то на ловчего. Старик безучастно смотрел в небо, старательно делая вид, что не сказал ничего особенного. Босой же с трудом сдерживался, чтобы не сделать длинный быстрый рывок в сторону тропы и, отбиваясь на ходу от лягушечьих языков, попросту убежать. Не важно куда.

Шесть лет он не слышал своего имени. Кто последний называл его Босым? Кажется, кто-то из односельчан, выражая ненужное бессмысленное сострадание. Не то чтобы он боялся быть узнанным. В самом имени не было тайны, и все же откровения Винника пугали.

Прекрасно понимая, что никуда не побежит, Босой все же взглянул туда, где тропа подходила к кромке болота и терялась в степной траве. Там до сих пор крутились серповцы. Сумерки уже опускались на топи, но они все еще рассчитывали запугать беглецов, размахивали арбалетами, и может быть даже собирались остаться на ночь.

Босой смотрел прямо на них, и хорошо видел, как с неба ударила широкая сверкающая красноватыми разрядами молния, как разлетелись в стороны обугленные человеческие тела, и как поднялось на месте удара облако пыли. Налетающий со степи ветер разогнал его, открывая неведомо когда успевшего спуститься с неба грраха.

* * *
Он был грозен, каким и должен быть хозяин планеты: распростертые крылья, ощерившаяся в оскале клыкастая морда, гибкое сверкающее в закатных лучах тело, полусогнутые словно перед броском ноги. Он встряхнул руками, и в ладонях засветились два длинных огненных кнута. Они изгибались, сворачивались в кольца и распрямлялись, сжигая все, к чему прикасались.

Жабы, едва ударила молния, как по команде обернулись в сторону вспышки. В их движениях и позах чувствовалось напряжение, которого не было в тот момент, когда по тропе бежали серповцы. Мутанты словно увидели настоящего врага. Не безобидную добычу, а того противника, с которым они жаждали схватиться всю жизнь.

Гррах раскинул кнуты по земле. Огненные полоски истончились и стали удлиняться, расползаясь по кромке болота. Там, где они проходили, трава высыхала и загоралась. Пламя медленно, но неотвратимо захватывало все больший участок границы.

Гррах взмахнул руками, и огонь рванул вперед, сжигая все на своем пути, взрывая лужицы и канавы клубами пара.

Остановилось пламя только через несколько десятков метров. Все вокруг затянуло дымом.

— Лежать! — на всякий случай прикрикнул Босой, но спутники его и без того оцепенели.

А вот жабы одна за другой двинулись навстречу противнику, собираясь в широкий полукруг.

Надеясь, что все внимание чудищ теперь направленно только на грраха, ловчий поднял ком грязи и метнул в сторону.

Язык одной из жаб выскользнул из пасти и схватил «добычу» раньше, чем она упала в воду.

— Не дергаемся, — Босой постарался успокоить спутников, хотя у самого все дрожало внутри от ощущения обреченности, — До нас пока далеко, может мимо проскочит.

Зоя испуганно хлопала глазами, отыскивая взглядом исчезнувших серповцев:

— Он их убил, да? Он что, их всех убил?!

Винник же всматривался в пелену пара больше с интересом, чем со страхом. Нельзя было сказать, что он сохранил душевное равновесие, но и любопытство унять не сумел. Смотрел взглядом ученого, исследователя, но никак не обреченного человека. Босой был уверен, что это ненужная бравада, и у старика нет ни единой мысли как спастись. Но уж лучше пусть смотрит так, чем трясется от ужаса.

Сквозь дым было видно, что гррах одним взмахом крыльев переместился на край выгоревшей полосы. Приземлился он в еще горячий пепел, хотя никакой защиты на его ногах не было. Огненные струи вновь потекли из его рук. Взмах — пламя рвануло вперед.

Полет. Взмах. Огненный шторм. Пар и дым.

Полет. Взмах. Огненный шторм. Пар и дым.

Гррах словно решил выжечь все болото. Босой наблюдал за ним и гадал: зачем? От ответа напрямую зависела жизнь его небольшого отряда.

Полет. Взмах. Огненный шторм. Пар и дым.

Полет. Взмах. Огненный шторм. Пар и дым.

Когда вся приграничная полоса оказалась выжженной, на пути огня стали появляться озерца, глубокие протоки и омуты. Продвижение пламени замедлилось и с каждым разом оно проходило все меньшее расстояние.

Изменилось и еще кое-что. В водоемах стало попадаться все больше животных, от обычных выдр до чудищ-головастиков. Пар выбрасывал их изуродованные сожженные тельца в воздух сотнями, как будто вода в топях кишела ими как похлебка пшеном.

Их невероятное количество и подсказало ловчему возможный смысл происходящего. Гррах не жег болото. Точнее, жег, но не это было его целью. Он убивал живущих в нем существ, всех, поголовно. Как это делали ловчие, когда выполняли заказы.

Потому и стекались жители болота в сторону атаки, точно также, как они нападали на ловчих в любом месте логовища. И если логика верна — в атаку сейчас ринутся жабы. Сначала те, что поменьше, и вслед за ними более крупные особи.

Так и вышло. Из омутов на тропу и ближайшие островки выскакивали десятки чудищ. Ни секунды не сомневаясь, они бросались на противника, выстреливая перед собой тугие шнуры языков.

Гррах сменил тактику. Он перестал выжигать воду и отправил огненные кнуты в пляс вокруг себя. Полоски пламени сократились, стали толще и образовали вокруг него огненную сферу. Все, что попадало на ее границу — разрубалось и сжигалось. Обугленные тела падали на землю и больше не поднимались, устилая путь хозяина планеты кучками распространяющего удушливое зловоние тлеющего мяса. Те жабы, которых задело вскользь, отползали, ныряли в воду, но больше не появлялись на поверхности. Зная самоотверженность защитников логовищ, Босой не сомневался, что они гибли на глубине, хотя огонь и переставал их ранить.

Зрелище разворачивалось завораживающее. Огненная сфера двигалась по тропе, принимая на себя все больше атак, но гррах ни разу даже не оглянулся на несущиеся в его сторону тела. Он смотрел только вперед, в сторону центра болота, зная, что основная битва у него впереди.

Понимал это и Босой. Как не сомневался и в том, что если сейчас ничего не предпринять, потом будет уже не спастись. Раз за разом он бросал комья грязи, проверяя внимание защитников, но всегда хотя бы несколько жаб находились рядом, на страже.

Время истекало. Босой видел, что чудища становятся все массивнее и начинают продавливать защиту сферы. Несколько тел уже провалились внутрь, прямо под ноги грраха, и до смены тактики оставались считанные минуты. Нужно было что-то делать, но сколько ловчий не думал, сколько не просчитывал варианты, вероятность гибели отряда оставалась стопроцентной.

И все же была призрачная надежда. Пока гррах находится ближе к краю болота, чем беглецы, движение чудищ идет только в одном направлении. Если создать в стороне еще один центр внимания — это может обеспечить коридор, слепую зону, через которую можно будет выйти. Вопрос только в том, кто создаст этот центр.

— Как только он погасит сферу, я пойду туда, — Босой показал на цепочку небольших островков, в противоположной от грраха стороне. — Ждите. Когда я доберусь, ползите в воду. Ложитесь на спины и плывите вдоль протоки. Тут недалеко. Встретите препятствие — не высовывайтесь из воды. Лучше нырнуть, чем обойти по суше. Когда достигнете выжженной земли, бегите.

— А ты? — Зоя схватила его руку, — Я тебя никуда не отпущу!

— Вместе пойдем, Ловчий, — неуверенно предложил Винник, — Им всем не до нас.

В ответ Босой швырнул еще один ком земли. Реакция ближайшей жабы оказалась молниеносной. Старик отвел глаза, не в силах ничего возразить.

— Я тебя никуда не отпущу! — повторила Зоя, — Не надо никуда уходить. Нас здесь никто не тронет. Ты что, не помнишь, что я вижу будущее?

Пальцы девчонки впились в него, и оторвать их можно было только переломав. Хотя за этим дело не станет. Понимая, что это может сохранить девчонке жизнь, Босой был готов хоть ноги ей сломать — лишь бы она выбралась с болота, живой.

Слова и уговоры не действовали. Зоя обхватила руку, обвила его ноги своими и без серьезной борьбы вырваться было невозможно. Оставалось только стукнуть ее чем-нибудь по голове, надеясь, что она очнется достаточно быстро, чтобы успеть убежать.

Свободной рукой Босой дотянулся до рюкзака, вытащил один за запасенных на всякий случай булыжников, приладился, куда лучше ударить, но не успел. Винник подполз и навалился сверху, окончательно сковывая движения.

— И вправду, парень, может и пронесет. А там тебе точно кранты.

В отчаянии Босой оглянулся на грраха и понял, что время упущено. Сражение бушевало совсем рядом, и так как хозяин планеты сменил тактику, можно было сказать, что беглецы находятся прямо в эпицентре боя.

Гррах перестал крутить кнутами, поднялся в воздух и носился между жабами, то опускаясь почти к кромке воды, то взмывая к облакам. Чтобы бить кнутами, он должен был держаться низко, но постоянные атаки чудищ не позволяли ему все время оставаться на земле.

И все же он побеждал. Нанося удар за ударом, гррах измолотил десятки жаб, прореживая их ряды гораздо быстрее, чем прибывало пополнение с обратной стороны болота. Еще несколько минут, и вот уже самые крупные жабы пошли в атаку.

Снова картина боя изменилась. Гррах больше не метался как заведенный, потому что противников стало заметно меньше. Он спустился на землю и занялся исключительно обороной, так как языки крупнейших защитников логовища были не в пример длиннее, мощнее и быстрее, чем у мелких собратьев. Ему было уже не до атак — лишь бы отбиться.

А еще крупных жаб не брали его кнуты — по крайней мере, с первого раза. Пламя врезалось в бока и морды чудишь и отскакивало, не причиняя видимого вреда. Повторный удар мог нанести ущерб и даже убить жабу, но те, что подставлялись первый раз, отходили в тыл и атаковали оттуда. В итоге вокруг грраха всегда находилось кольцо чудищ, которых бей не бей, толку не было.

Босому было неловко, но он чувствовал, что болеет за закадычного врага. Перед ловчим словно приоткрывалась завеса еще одной тайны нового мира. Все вдруг встало на свои места, разложилось по полочкам так ясно, что стало невозможным представить, почему он раньше этого не понимал.

Каждый гррах имеет интерфейс. Точнее что-то, что создает интерфейс. Это было ясно Босому с самого начала, но только сейчас, после беседы с Винником и наблюдением за штурмом болота, стало понятно и еще кое-что.

Интерфейс не дает немедленного успеха в развитии, но позволяет за счет упорных тренировок поднять навыки и возможности организма до невероятных высот. И касалось это не только Босого, который хоть и получил интерфейс в каком-то невнятном урезанном варианте, но и самих хозяев планеты. Они не могли развиваться, не тренируясь. А как развивать, например, боевые навыки без достойных врагов?

— Что ж за оружие у него такое? — пробормотал себе под нос завороженный Винник.

«Это не оружие», — Босой не стал говорить это вслух, чтобы не пришлось вступать в объяснения.

Теперь он был уверен, что энергия струилась прямо из пальцев грраха и, им же направляемая, сжигала все вокруг, насколько у хозяина хватало сил. Это казалось невероятным, но разве менее невероятны проявления силы у чудищ? Слышал Босой и об огнедышащих драконах, и о бьющих разрядами электричества лисах, а птиц, способных клювом пробить деревянную доску и вспоминать не хотелось. Однажды он едва унес ноги от стаи измененных стрижей, а потом извел все нитки, зашивая на теле глубокие раны.

Логовища чудищ для гррахов — всего лишь тренировочные площадки. Пройти их непросто, но так ведь и не обязательно доходить до финала. Ничто не мешает приходит к логовищу снова и снова, постепенно наращивая силы. И можно было только удивляться, насколько самоотверженны гррахи в своем стремлении становиться лучше, если каждый раз они готовы ради этого рисковать собственной жизнью.

— Что это у него? — голос Винника выдернул в реальность погруженного в размышления ловчего, — Похоже на… Колесо. Или…

Босой выругался самым грязным словом, которое только знал.

— Отпустите! Быстро, отпустите меня!

Разогнанная интерфейсом интуиция вопила от ужаса. Он понятия не имел, что именно появилось в руках грраха, но догадывался, для чего эта штука предназначена.

Языки жаб все чаще доставали противника и уже порвали в трех местах его крылья. Выход у грраха оставался только один — нанести первый урон сразу всем жабам в округе, и пока они соображают, что делать, вторыми ударами пережечь их одну за другой. А значит, эта штука в руках хозяина планеты сейчас сделает что-то, от чего всем: и на земле, и на воде — станет очень плохо.

Но не в воздухе. Потому что в воздух поднимется сам гррах.

Спутники догадались отпустить Босого, и он вскочил на островке в полный рост. Ближайшая жаба не упустила возможности, выстрелила языком. Одна из рук ловчего оказалась спелёнутой плотным канатом розоватой плоти. Удар был сильнейшим, и Босой едва не упал, но он ожидал атаку и смог вовремя сориентироваться. Пользуясь тем, что язык прочно прилип к руке, он дернул что есть силы, сжигая в одном рывке почти всю оставшуюся выносливость.

Выносливость — 10 %.

Вытянутая из воды жаба плюхнулась на островок и удивленно квакнула. Босой не стал ждать, когда она очухается.

— Сверху! Запрыгивайте сверху!

Вздумай они провернуть такое в любое другое время и в ином месте, никогда бы не повторили. Стоя же на краю гибели человек способен на множество удивительных вещей. Вмиг все трое свалились на спину чудищу, вповалку, едва удерживая друг друга от падения. Окончательно обалдевшая жаба прыгнула, стремясь сбросить нежданных наездников.

Брошенное гррахом в воду устройство сработало, ударив по всему вокруг мощным электрическим разрядом. Босой не был уверен, что поднявшая их в воздух жаба получит свою порцию урона, и на всякий случай еще в полете вогнал ей в голову складень по самую рукоятку.

Тряхнуло всех троих основательно. Старик, все еще не отошедший от удара арбалетного болта, потерял сознание, не успев выбраться на поверхность. Зоя выкарабкалась сама, но выглядела она ужасно и едва могла удерживаться на плаву. Босой подтолкнул ее к островку, а сам нырял до тех пор, пока не вытащил едва не утонувшего Винника.

От том, чтобы выбираться с болота прямо сейчас речь уже не шла, да и Зоя, как могла, настаивала, что им не стоит уходить с острова. В ее голосе не было прежней уверенности и спеси, но она так настойчиво повторяла, что именно в этом месте они будут в безопасности, что Босой решил остаться. Утащить по болоту на себе лежащего без сознания старика и сопротивляющуюся девчонку было слишком даже для него.

Да и гррах, если захочет, достанет их после битвы с главгадом где угодно, а если предпочтет продолжать не замечать — то и вправду, бежать особого смысла нет. Вот только ведь он может и проиграть…

* * *
Когда испустила дух последняя жаба, гррах улетел в центр топей. До него было недалеко, и все же даже обостренное интерфейсом зрение Босого не помогало рассмотреть, что именно там происходило. В одном он был уверен — навстречу хозяину планеты поднялась трехголовая ящерица. Она дождалась, когда противник приблизится, и из пастей ее выплеснулись фонтаны желтой жидкости. Гррах ждал этой атаки. Он присел на одно колено, и кислота обтекла его тело по невидимой сфере. А потом он бросился вперед, и поднявшееся облако пара, грязи и кислотных брызг не позволила больше ничего рассмотреть.

— Не ходи туда, там воняет, — попросила Зоя, когда все улеглось, — ты и так вонючка, а оттуда придешь как помойная яма.

Ловчий не мог себе позволить упустить шанс побывать в центре логовища.

— Тогда я с тобой! — заявила она тоном, не терпящим возражений. Оглушенный событиями прошедшего дня Босой возражать не стал.

Дело шло к полуночи, но яркая луна на небе позволяла идти по тропе без боязни оступиться. Иногда путь преграждали трясины и омуты, но преодолевались они без проблем. Для этого тропа и существовала — чтобы дерзкий налетчик мог, пусть и не без труда, обязательно достигнуть центра болота

— Смотри! — закричала Зоя, — Он там!

Босой и сам увидел фигуру лежащего на камнях грраха. Смолчал лишь потому, что внутри у него все тряслось от волнения. Сколько лет прошло? Уже больше десяти. Он и считать перестал. И вот снова перед ним раненный гррах.

— Убей его! Скорее! Убей! — Зоя подталкивала ловчего в спину, — Ты обязательно должен его убить!

Спрашивать, откуда в девчонке столько злобы к новым хозяевам планеты, было бессмысленно. У всего человечества к ним многомиллиардный кровный счет. Да и к прошлому обращаться не нужно — совсем недавно, не больше пары часов назад этот самый гррах убил трех серповцев. Ни за что, только лишь потому, что попались под горячую руку. А еще у них в руках были арбалеты.

— Скорее, пока он не очнулся! Убей! Ты должен! Ты обязательно должен его убить! Убей его! Скорее! Убей! Убей! Убей!

Гррах открыл глаза и зарычал. В горле его клокотала кровь, но Босой распознал привычное:

— Грраа-а-ах!

Вот только не было в этом «гррах!» той дружелюбности, которую он услышал мальчишкой под мостом. Это было «гррах!» ненависти, угрозы и неотвратимой смерти.

Зоя уже едва не плакала, произнося непрерывно одно и тоже слово: «Убей!». Босой отвернулся, не желая смотреть хозяину планеты в глаза.

Он прошел к разорванной на части туше ящерице, а потом чуть дальше, к горке булыжников, которая и была, судя по всему, центром логовища.

Откинув несколько камней, Босой увидел под ними светящийся голубым цилиндр. И россыпь колец, будто случайно возле него обронённых. Подумав, не совершает ли ошибку, ловчий поднял несколько штук, сунул в карман и пошел прочь, таща за собой зареванную упирающую Зою, не смолкая кричавшую:

— Ты должен! Ты должен его убить! Убей! Убей его! Ты должен! Должен! Должен!

* * *
Спасибо за внимание к книге. Продолжение будет опубликовано в ближайшее время.

Не забывайте подписываться, чтобы получить уведомление о прочтении, читать, ставить лайки и рекомендовать книгу друзьям.

Глава 6 Новые цели

Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 3/3.

Здоровье 100 %.

Выносливость 20 %.

Это был первый именной предмет, который Босой встретил за много лет владения интерфейсом. Кольцо имело имя, первая часть которого гласила: «Кольцо». Босой нашел множество вариантов этого сочетания букашек-букв в гррахском трактате, в том числе список множества различных колец и их характеристик.

Вторая часть имени без сомнения гласила: «Жаба», — точно такое же сочетание гррахских букашек загоралось над каждым переросшим стадию головастика болотным чудищем. На человеческий манер сочетание двух первых слов имени можно было перевести как «Жабье кольцо» или «Кольцо жаб». Босой решил использовать первый вариант, как более благозвучный. А еще, когда он произносил про себя «Кольцо жаб», ему невольно казалось, что артефакт принадлежит чудищам, и они будут вечно преследовать вора, пытаясь вернуть свою собственность.

Третья часть имени также обнаружилась в трактате несколько раз, но выяснить ее значение пока не представлялось возможным.

Обнаружение именного предмета, позволило совершить еще одно открытие. Оказалось, что в гррахском трактате есть большой раздел, посвященный исключительно именным предметам.

Одних только колец там оказалось несколько тысяч, из них «жабьих» — не меньше двадцати. Друг от друга «Жабьи кольца» отличались той самой третьей частью имени, значение которой разобрать не удалось.

В списке нашлось и то самое «кольцо», которое он подобрал в центре болота, рядом с поверженной трехголовой ящерицей. И прилагалось к нему точно такое же описание, как и показывал интерфейс: три коротких строки и цифры.

Первая строка означала «жизнь» и цифра возле нее — 1/5, что Босой перевел как 20 %. То есть, если надеть на себя кольцо, то шкала жизни подрастет, а вместе с ней и выживаемость носителя интерфейса.

Вторая строка переводилась как «стойкость» и напротив нее цифра — 1. Следуя логике, кольцо повышало стойкость на целую единицу.

Третью строку Босой перевести не сумел, но пообщела себе при случае обязательно это сделать. Может быть что-то удастся прояснить, если одеть кольцо на палец? Экспериментировать на глазах у спутников Босому не хотелось. Да и куда теперь спешить?

— Вон там, — протянула руку едва стоявшая на ногах Зоя. — Там стены. И крыша. Пойдемте туда.

Они шли весь остаток ночи и часть дня, пока не скрылись с глаз и топи, и окружавшие Бочонки холмы. Беглецов гнал страх. Они боялись серповцев, боялись чудищ, которые, черт их знает как могут отреагировать на разгром логовища, боялись раненного грраха, который вполне мог воспринять кражу колец за личное оскорбление.

Но даже страх не может давать силы бесконечно. Первым начал спотыкаться Винник. Лицо его посерело, дыхание стало редким и сиплым, и хотя старик не просил пощады, было видно, что силы его на исходе. Вскоре после этого от усталости заныла Зоя, ни капли не стеснявшаяся своей слабости. Она не требовала остановки или жалости к себе, и все же через каждую сотню шагов повторяла, что обязательно скоро сдохнет как бедная больная пони, сломается, как рассохшаяся телега, откинет копыта, развалится, упадет в ближайшую канаву и в связи с этим просит ее не закапывать сразу, а дать полежать, чтобы успеть перед похоронами хоть немного отдохнуть.

Первое время Винник пытался урезонить ее, но вскоре и на это у него не осталось сил.

— А что это за руины? — уточнил Босой, до сих пор с этой стороны от Бочонков не бывавший.

— Кажется, здесь ночуют охотники, когда уходят в дальние леса, — Винник прищурился, — Есть там рядом остатки забора? А на крыше небольшой шпиль? Значит, то самое место. Можно заходить без опаски. Вы идите, а я здесь посижу. Передохну и приду, если пустите.

Он опустился на землю, и лег, где стоял, не пытаясь даже подложить под голову руку. Пришлось взваливать его на плечо и тащить. Не было похоже, по крайней мере со стороны, что он сможет подняться хотя бы к вечеру. Нести старика со всеми его пожитками было легко, и все же Босого порадовало, что Зоя не осталась в стороне, забрала посох и небольшой мешок, который Винник носил на ремне за плечом.

Охотники не зря выбрали строение для ночлега. Неподалеку шелестел ручей. С трех сторон здание окружал густой кустарник, а не дальше, чем в трестах шагах, зеленел дубовый бор, где можно было набрать дров.

Внутри царила пробирающая до дрожи прохлада, запах плесени и влаги, но бетонный пол был чистым и сухим, а в углу навалена куча подсохших веток кустарника, на лежанки. Стоит зажечь огонь, и пустые негостеприимные стены превратятся в уютное пристанище уставших путников.

— Зоя, сходи за водой. Надо поесть, — Босой достал из рюкзака походный котелок. Если позволить спутникам лечь прямо сейчас, они провалятся в сон и проспят до ночи, а то и до утра, вот только полного отдыха сон на пустой желудок не принесет.

Девчонка открыла было рот, пожаловаться на несправедливую судьбу и злого дядьку-ловчего, но быстро взяла себя в руки.

— Пусть отдыхает девочка, — попытался встать на ноги старик, — Я схожу.

Но Зоя уже вышла наружу, да и сам старик так и не сумел подняться с земли.

За дровами идти не пришлось. Охотники и вправду устроили в здании постоянный лагерь, с костровищем и запасом попиленных бревнышек. Ловчий позаимствовал чурбачок, расколол его на пять лучей, сколол узкие части и собрал снова, обвязав стальной проволокой, моток которой всегда носил в рюкзаке специально для этого.

Разожжённый в образовавшемся в центре чурбака отверстии огонь отлично нагревал котелок и мог гореть намного дольше, чем если расколотое бревнышко бросить в обычный открытый костер. Настоящая кухонная плита, только деревянная, постепенно сжигающая сама себя.

* * *
— Так зачем ты меня искал?

Пока в котелке грелась вода на похлебку, Босой разложил перед собой на полу все трофеи, что собрал на свалке. Хвосты без сожаления выбросил за окно. В поклаже они занимали слишком много места, а торговать в ближайших селениях было бы слишком опасной идеей. Тащить же их за тридевять земель без уверенности, что найдется покупатель, смысла не было. Не оставил даже хвост королевы-крысы. Бог дал — бог взял.

От котелка шел запах вареного пшена, вяленого мяса и обнаруженного Зоей у ручья дикого чеснока. Не каждый походный день Босой баловал себя горячей пищей, но после пережитых за последние сутки приключений организм требовал.

— Причин две, — не раздумывая отозвался Винник, — Даже не знаю, с какой начать. Вот ты, мой дорогой друг, если узнаешь, что где-то живет некое особенное чудище, редкое, сильное, и увидеть его можно только в тех местах, и больше нигде, разве не заноет у тебя под ложечкой, не потянет посмотреть?

Босой подумал, что никакие чудеса не заставили бы его свернуть с пути, по которому он шел в поисках Стрыги, а значит и матери. И все же старик знал, за какую струнку души дернуть. Пусть Босой и стал ловчим только по необходимости, и все же ему нравилось дело, которому он посвятил последние шесть лет. Логовища привлекали его, дразнили неприступностью и силой защитников, бросали вызов уму, навыкам и силе.

В голове кружились воспоминания, но руки не оставались без дела. Создание зелья из крысиных лапок требовало тщательной подготовки. Их нужно было отмыть от грязи, по возможности отчистить от когтей и остатков мяса и каждую измельчить.

— Я слышал, — Винник с интересом наблюдал за его работой, — на юге их перед дроблением опаливают на огне от шерсти.

— Так эффект слабее.

— А этого не слышал… Думаешь, дело в шерсти? Давай помогу.

— Нет. В костях и, в особенности, хрящиках. Если обжигать на костре — часть кости сгорает. Да и на вкус в итоге почти тоже самое. Смысл?

Босой подкинул ему несколько лапок. Некоторое время они работали молча.

— Так ты меня искал, потому что я для тебя — редкое чудище?

— Да что ты, — отмахнулся Винник, смутившись неловким сравнением. — Я упомянул их лишь потому, что ты ловчий. Я же всю свою жизнь ищу новые знания, и, когда нахожу, стремлюсь передать их людям. Для меня делиться почерпнутой в странствиях мудростью — дело понятное, важное и даже первостепенное, но далеко не все делают также. Вот скажи, часто ли ты рассказываешь людям о том, что знаешь о логовищах?

— Ловчим, если встречу, и если человек неплохой, может и расскажу. А остальным-то зачем?

Старик огорченно покачал головой.

— Знания — единственное, что связывает нас с прошлым и что дает надежду на будущее. Но знания, известные лишь одному человеку, однажды исчезнут и перестанут служить людям. При своей профессии ты должен понимать это как никто другой, мой дорогой друг. Разве не так?

— И ты решил добыть из меня мудрость и передать людям? — Босого разбирал смех, когда он представлял, как Винник вечерами внимает его рассказам, а потом разносит по свету все, что услышал.

— Вроде того, мой дорогой друг, вроде того.

Очищенные лапки Босой свалил в одну кучу. На глазок получалось на пять зелий. На следующем привале, если не нужно будет ни от кого прятаться, можно будет начать приготовление.

Крысиные уши в предпродажной обработке не нуждались, их достаточно было положить на солнышко и ветер, подсохнуть. А вот железы гигантских лягушек…

Босой выудил из брезентового кармашка вырезанную у жабы железу, размером с кулак, развернул на куске брезента и начал аккуратно, обратной стороной ножа, выдавливать из нее густую коричневатую жидкость. Полученные капельки он смешивал с соленой водой и собирал в небольшие мензурки с пробковыми крышками. Разведенная, жидкость становилась красноватой, что говорило о невероятной чистоте и насыщенности секрета. Босой вообще никогда не слышал, чтобы железы удавалось вырезать с настолько огромных жаб. Обычно добытчики ходили по краю и били лягушек размером с кошку. На одну слабенькую дозу их нужно было две. Той же железы, что принес с болота Босой, одной хватило на три порции. И можно было собрать еще — да запасных мензурок все равно не было.

— Ты говорил, что причина ждать меня в Бочонках была не одна?

Винник довольно приосанился.

— Да, мой дорогой друг. Я хочу помочь тебе достичь цели.

— Это как?

— Как видишь, я нашел тебя, хотя ничего не знал ни о твоих планах, ни о маршруте, по одним только рассказам людей. Поняв, что ты медленно, но уверенно двигаешься на юго-запад, хотя время от времени и виляешь в сторону, я обогнал тебя, спускаясь ровно на юг, нашел места, где о тебе еще не слышали, и селение на перекрестке дорог, такое, чтобы вокруг были твои любимые крысы и другие чудища, на которых можно заработать. Мне пришлось ждать тебя два года, но я был уверен, что дождусь. Особенно после того, как мои знания сделали из пристанища коровян приличный поселок, и к нам стали заглядывать все мимо проходящие караваны. Думаю, я и тебе смогу дать неплохой совет, как отыскать Стрыгу. С чего ты взял, например, что искать его нужно именно в этих краях?

Босой пожал плечами. Он давно потерял надежду найти банду, следуя каким-то умозаключениям. Слишком часто в прошедшие годы это заканчивались ничем.

Он просто шел по дороге вперед, не пропуская на пути ни одного поселка. И везде спрашивал, не знают ли они такого человека, что любит приводить из дальних земель рабынь, по пути нещадно грабя небольшие деревеньки и случайных прохожих? Еще спрашивал о беловолосой женщине по имени Мария.

Могло быть и такое, что все шесть лет он шел в неправильную сторону.

— Тут, у вас, рабов гораздо больше, чем в наших местах. Люди говорили — спроси там, или там, и я шел спрашивать. Так и оказался здесь, хотя мог оказаться и в совсем ином месте, где-нибудь на севере, или востоке.

— А почему не на западе? — Винник смотрел пытливо, высматривая что-то на лице у спутника, — Там, говорят, люди живут злые, но богатые.

— Вот уж куда точно не надо, так это на запад, — на этот вопрос ответ у Босого был, — Стрыга раскосый, узколобый, коренастый. На западе и дело иметь не будут, если кожа не белая, а глаза узкие. Не пойдет туда Стрыга, особенно бандитствовать. Западные хоть друг другу глотки рвут с удовольствием, а против чужого встанут вместе и сотрут в порошок.

— Экий ты знаток. А что еще про далекие земли ведаешь?

— Не много. Знаю, что гррахи север не очень любят. Живут там, но меньше. Да только и человеку там не просто. Земля родит плохо, звери лютуют, большая часть года — зима. Другое дело на западе: солнце не жарит, землю не сушит, и теплое море. Люди там по два урожая в год снимают. Поэтому и чужих не пускают, и своих за каждую пашню и не занятый чудищами лес убить готовы. А вот на востоке людей мало. Там болота, леса и горы. Хорошо там, наверное, но обильно родящей земли мало, да и зимы жестокие. Пока снег сойдет — с голоду помрешь. И все же хорошо там, наверное.

— Почему?

— Людей мало, — Босой мечтательно улыбнулся, — Говорят, можно неделю идти и никого не встретить. А вот чудищ разных, неведомых, полно.

— Без людей непросто, — покачал головой старик, — в одиночку выжить сложнее, чем в компании.

— Верно. Но иногда лучше одному, чем с плохими людьми.

— Я вот что тебе скажу, мой дорогой друг. По-моему, ты ищешь Стрыгу немного не там, где надо. На юге и вправду рабов больше. Вот только и места для залетных торговцев у нас не найдется.

Старик разровнял ладонями землю перед собой и начал чертить палочкой грубую, но понятную карту.

— Незачем и уходить далеко на восток. Ну и про запад ты тоже сказал точно. Как ни крути, сейчас надо путь держать на север, примерно в твои родные края, только взять чуть вправо, ближе к горам. В тех местах есть немало крупных селений. Не городов конечно, в этом нас гррахи прижали надолго, а может быть и навсегда. И все же есть места, где люди живут и по нескольку сотен в одном месте. Там и мастера хорошие встречаются. И рынки. Да и торговцы, не в пример нашим, о репутации думают, подчас, больше, чем о барыше.

Палочка несколько раз ткнулась в землю, обозначая на карте места таких поселков. Босой сразу заметил, что жались они в основном в старым крупных городам и рекам.

— Вот эти, — Винник назвал каждый из поселков, и даже попытался подписать их, но места на карте не хватило, — думаю, подойдут тебе больше всего. Сюда Стрыга рабов и гоняет, попомни мои слова.

— Я есть хочу! — категорично заявила Зоя. Она уже несколько раз прикладывалась к доходящей похлебке, на пробу, и наконец вынесла вердикт о ее готовности. — Убирайте свои гадости.

* * *
Пламя почти не давало света, выхватывая из ночной темноты лишь кусок изъеденной временем кирпичной стены и уходящие вверх, к потолку, покрытые пылью паутинки. На остатках покрытой синей краской штукатурки виднелась выцарапанная надпись. Босому пришлось напрячься, чтобы сложить из осыпавшихся букв: «Цой жив!». И чуть ниже: «Зачем их звать обратно с небес?».

Вторую фразу Босой еще никогда не встречал и постарался запомнить, поместив на отдельную полочку в памяти, вместе с сотнями других воззваний из прошлого. Надписи давно потеряли наполнение и смысл, но продолжали пестреть на стенах, в надежде, что их когда-нибудь снова поймут.

Босой любил угадывать, что именно имели ввиду предки, подписывая дверной проем словами «Гальванический цех» или металлический ящик «Не влезай! Убьет!», и кому вообще надо было влезать в этот узкий невысокий ящик, и почему за это убивали. Прошлое разговаривало немыми криками, призывами, предупреждениями, но люди перестали понимать голос ушедшей эпохи.

Босой как-то битый час проторчал перед надписью «Стой! Опасная зона», пытаясь сообразить, что такого страшного ожидало людей в этом месте? И не ждет ли его опасность, если он пройдет дальше? В местах, где прошлое кричало об угрозе, он старался вести себя осторожно. Бывало ведь и такое, что десятки лет спавшая ловушка пробуждалась, сжигая людей огнем, залепляя легкие пылью, отравляя или убивая сорвавшимся с проржавевших креплений грузом.

В здании, где Босой со спутниками нашли временный приют, тоже когда-то были таблички. Одна из них, ржавая, разодранная, а потому никому в хозяйстве не нужная, до сих пор валялась в углу. Написанное на ней прочитать было уже невозможно.

Винник с Зоей проспали весь день до ночи, проснулись, поели, и снова заснули, не в силах продолжать путь или участвовать в ночном карауле. Может быть и Босому стоило снова заснуть, но в голове плясало множество мыслей, над которыми нужно безотлагательно поразмыслить.

Например, над тем, как Винник за одну минуту перевернул представление Босого о самом себе. Он-то думал, что долгие шесть лет путешествий — надежная тайна, сокрытая сотнями дорог и тысячами исхоженных километров. И вдруг появляется старик, который не только доподлинно знает всю его историю, но и подозревает за ним неведомо откуда взявшуюся удивительную силу.

«Знал бы ты, сколько о тебе ходят легенд», — сказал на болоте Винник.

«Знал бы ты, как я этому не рад», — хотел бы ответить ему Босой, но не стал, молчанием выигрывая время на размышления.

Может в будущей жизни, когда будет спасена или выкуплена мама, широкая известность и всеобщее уважение сыграют Босому на руку. Сейчас он предпочел бы путешествовать под видом молодого, глупого, но самоуверенного ловчего.

Лихих удачливых парней люди любили, потому что любой лихой удачливый парень однажды обязательно оступится и погибнет. И будет очень приятно чувствовать, что он такой лихой — и умер. А ты, обычный сельский житель — жив и радуешься жизни.

И почему бы не угостить дерзкого ловчего кувшином молока, да не послушать его берущие за душу истории? Да не рассказать свои, услышанные от таких же лихих парней раньше? Босого и угощали, и слушали, и рассказывали все, что знали. Например, о работорговцах и купленных за последние годы в поселке женщинах-рабынях.

Иногда Босому казалось, что он напал на след. За шесть лет он выследил семь банд работорговцев, одну из которых умудрился почти полностью уничтожить, проверил бесчисленное множество подходящих под описание рабынь — но каждый раз это были не те работорговцы и не те рабыни.

Отматывая назад год за годом, он вспомнил и тот момент, который поставил его на путь ловчего.

* * *
После проявления интерфейса жизнь Босого изменилась до неузнаваемости. Прежде он все силы вкладывал в дом: мечтал о собственной телеге и расширении погреба, следил за огородом, делал записи погоды, столярничал и кое что даже начинало получаться. Загадочные картинки перед глазами перевернули с ног на голову его представления о будущем.

Всего лишь одна заполненная на треть шкала уже позволяла чувствовать себя сильнее. Теперь он мог без устали прошагать хоть целый день, взвалив при этом на плечи сразу два мешка зерна, в одиночку перетаскивать бревна, которые обычно носят вчетвером, а на следующую после неожиданного открытия ночь перетаскал столько кирпичей, что часть удалось выменять у соседей на сушеное мясо, сыр и три ржаных каравая.

Зато и есть он стал за четверых. Непрерывный голод стал настоящим бедствием, и скоро это заметила не только мама. Соседи стали поговаривать, что в последнее время Босой стал забирать из общего запаса в три раза больше, чем раньше, и хотя отрабатывал сполна, все же люди ворчали.

Тем более, что повод поворчать искали давно. Оскорбляла их мамина излишняя прямота, и в осанке, и в общении. Не нравилось вечная нелюдимость Босого, его упрямство, успехи в школе и старательная радивость в любой работе. Соседи мечтали найти хоть какой-то недостаток, который бы спускал странную семейку с небес на землю, и вот на тебе — напал на Босого неутолимый жор.

Казалось, насмешкам не будет конца, но произошло странное, чего не ожидала даже мама, многое повидавшая на своем веку. Вдоволь насмеявшись, люди стали относиться к Босому намного лучше, чем прежде. Теперь у него, как и у любого другого нормального человека, появился изъян, простой и понятный, как любовь беспутного мужичка к бражке или распутной женщины к мужскому вниманию.

С тех пор жить стало намного проще. Внезапно проснувшуюся силу Босого приняли спокойно, мало ли рождали здешние места богатырей? Да и была эта сила хоть и удивительной, а все же нечеловеческих возможностей не дарила.

Другое дело, что были еще и другие шкалы. И вот с их заполнением у Босого возникли серьезные проблемы. Хотя бы потому, что он понятия не имел, что означает та или иная полоска.

Достигнуть прогресса в силе оказалось несложно. Потаскав кирпичи вторую ночь напролет, он заставил полоску прогресса двинуться еще немного, и ее движение можно было заметить после каждого наполненного тяжелым трудом дня. Остальные же заполнялись, казалось, совершенно хаотично. То застывали на недели, то скакали как оглашенные, хотя дело делалось, подчас, одинаковое.

Первый серьезный прогресс наступил, когда однажды Босой на охоте столкнулся с тремя волками, почему-то посчитавшими, что человек — отличная для них добыча. Обычно волки если и нападали на охотников, то только зимой и ранней весной. Голодные, истощавшие до выступающих под шкурой ребер, они приходили с дальних засыпанных сплошным покровом снега степей, выходили из лесов и подстерегали любую добычу, что пахла потом и кровью. Под осень же, когда всюду сновали ожиревшие зайцы, ожидать подвоха от троицы волков не приходилось. А вот, поди ж ты, напали. И не отступили даже когда Босой разбил дубинкой голову самому наглому из них.

Особой опасности в нападении не было. Был бы на месте Босого ребенок или женщина — у волков был бы шанс. Взрослый же привыкший к охоте мужик, да еще при дубинке… Главное, знать их тактику. Первой всегда нападала волчица, отвлекая жертву обманными рывками. Ее стоило контролировать, но по настоящему готовиться к прыжку альфы. Именно он обычно наносит первый и единственный удар, после которого стая просто ждет, когда жертва истечет кровью.

Понимая это, Босой довольно успешно оборонялся, убил двух волков, и все же третьему удалось вцепиться в ногу, да так глубоко, что далеко не сразу удалось разомкнуть челюсти, даже после того как хищник перестал продавать признаки жизни.

Рана была рваной, из нее ручьем текла кровь. Босому удалось остановить кровотечение наспех сделанной из штанины повязкой, но нога распухла и долго болела, причиняя боль. Тогда впервые и сдвинулась с мертвой точки одна из шкал, которую Босой поначалу обозвал «терпение», а потом «стойкость», потому что так ему показалось вернее.

После случая с волками Босой долго не получал никаких ран и уже отчаялся заполнить шкалу хотя бы на треть, когда в голову пришла идиотская, но очень простая идея. Выбрав вечер перед выходным днем, когда не нужно было идти на общественные работы, он уронил на ногу массивный чурбан. А потом еще один, побольше, потому что от первого не было особенно больно. Синяк вышел отменный, дававший о себе знать целую неделю. И вместе с ним немного, совсем чуть-чуть, и все же сдвинулась с места «стойкость».

Поняв, что задумка сработала, Босой на время прекратился в маньяка, думавшего только об одном — как себе посильнее навредить, но при этом суметь завтра с утра выйти на работу? Ведь была опасность не рассчитать и не только на долгое время привести себя в негодность, но и заработать на всю жизнь хромоту или еще худший недуг. В ход шло все: ножи, гвозди, огонь и даже домашний очаг, в который он совал пальцы, стремясь посильнее обжечься.

В итоге самой эффективной техникой была признана поверхность, усыпанная осколками камней с острыми краями. Они резали кожу, но не глубоко, особенно если правильно лечь. Обилие источников боли обеспечивало быстрый прогресс, остававшиеся же порезы хоть и саднили потом несколько дней, работать почти не мешали.

Шкала стойкости медленно, но стабильно ползла вверх, и когда она заполнилась на треть, усилия были вознаграждены. Сделать себе больно стало намного сложнее. Боль возникала по-прежнему, но восприятие ее изменилось. Она стала меньше доставлять неудобства, частично превратившись скорее в сигнальную систему, чем в проблему.

Некоторое время Босой чувствовал подъем и был готов и дальше продолжать эксперименты, но развивать стойкость оказалось намного сложнее, чем силу. Тяжело работать приходилось едва ли не ежедневно. Хочешь-не хочешь, а таскаешь, рубишь, дробишь, ломаешь, машешь лопатой, вилами, серпом или косой. Ради стойкости же приходилось страдать, и при этом прежние способы сделать себе больно попросту перестали работать. Хоть всего себя исполосуй — шкала если и двигалась, то незначительно, незаметно для глаз.

Издевательства над собой пришлось отложить, да и смысла в них особенного не было. Ни воевать, ни драться с кем-то Босой в ближайшее время не планировал, зато были еще четыре шкалы, почти не развитые, с которыми тоже можно было экспериментировать. Если бы знать, как.

Различные эксперименты долго не давали результата, и Босой, бывало, уже и забывал, что у него есть интерфейс. Пока однажды не столкнулся один на один с «перекати-поле».

* * *
Так называли одиноких бродячих чудищ, не имевших собственного логовища и стаи. Встречались они редко и почти никогда не появлялись в одном и том же месте, а потому рассказы о них были похожи скорее на сказки, сочиненные для красного словца. Так думал и Босой, пока не повстречался с «перекати-поле» лицом к лицу.

Как и остальные кочевые чудища, этот не монстр был похож ни на одно другое, совмещая в себе признаки двух или даже большего количества видов. Урод среди уродов. Монстр среди монстров. Логовища извергали их, как чужаков, и они, неприкаянные, бродили по свету, не способные ни примкнуть к кому-то, ни осесть на одном месте.

Встретившийся Босому монстр походил на енота-переростка, покрытого вместо шерсти крупными костяными пластинами. Голова его напоминала каменный валун, посреди которого светились маленькие зеленые глазки.

Если бы у Босого было время поразмыслить, он понял бы, что с такой башкой чудище вряд ли способно на прыжки и резкие маневры, но времени, как и всегда при внезапной встрече с чудищами, у него не было. Как обычный нормальный человек, будущий ловчий приготовился умереть и попытался увернуться от броска костяного енота чисто машинально, повинуясь лишь инстинкту самосохранения.

Усиленное интерфейсом тело оказалось неожиданно прытким. Босой и сам не понял, как оказался далеко в стороне от линии атаки и даже успел понаблюдать, как каменноголовый монстр пролетает мимо, с трудом останавливается, гася инерцию, разворачивается и разгоняется, готовый в любой момент вильнуть в нужную сторону, если добыча опять захочет отскочить.

Поверивший в себя Босой рванулся в последний момент, рискуя не успеть, но при этом не позволяя противнику среагировать на движение. Монстр проскочил мимо и врезался в тонкую березку, начисто снеся ее и даже не затормозив.

С этого момента Босой уже не менял тактику. Раз за разом он вставал рядом с толстыми массивными дубами, отскакивал, радуясь каждому глухому стуку за спиной, а на тридцатый или сороковой раз начал примериваться, получится ли, отскочив, всадить комменоголовому нож между защитных пластин?

Ударившись о дерево, наверное в сотый раз, монстр заметно замедлился, стал каждый раз перед атакой дергать головой, а потом и вовсе сменил тактику. Оказалось, что в нижней части башки-валуна, у него спрятаны широкие челюсти, и теперь он действовал на манер собаки, двигаясь короткими молниеносными рывками, стараясь ухватить добычу пастью.

Монстр все еще воспринимал себя охотником, а человека — жертвой. Босой же видел уже все по-другому.

Первые два коротких рывка он откровенно прошляпил, едва не позволив схватить себя за руку. Помогла смекалка. Босой сгреб полной горстью сухую изрытую землю и бросил мутанту в глаза, на мгновенье дезориентируя его, а потом еще и еще, пока полностью не ослепил.

С залепленными глазами монстр доверился слуху, и все же его атаки перестали быть точными и смертоносными. Босой легко пропускал его рядом с собой, и за несколько ударов пробил-таки шкуру между пластинами, прямо возле головы, с первого раза повредив на теле противника что-то очень важное. Каменноголовый упал, задергал в беспорядке лапами, и больше уже не встал.

* * *
Вынырнувший из воспоминаний Босой провел рукой по штанам, нащупывая вшитую изнутри костяную защиту. До сих пор ни одна из пластин из шкуры каменноголового не дала трещину и не дала себя разбить, какие бы челюсти не смыкались на ногах ловчего.

Вдохновленный воспоминанием, он одел на палец кольцо. В интерфейсе, чуть ниже общего списка граф, появилась надпись на гррахском:

«Жабье кольцо *****».

Жизнь 1/5.

Стойкость 1.

*******.

Осененный догадкой, он открыл страницу стойкости. Шкала исчезла. Зато на ее месте появились два квадратика, один из которых оказался обычным ярким, а второй — почти бесцветным. Рядом с квадратиками располагалась такая же бесцветная цифра «2». Значит, кольцо увеличило стойкость аж в два раза, но пока это увеличение почему-то не сработало.

В очередной раз Босой столкнулся с осознанием, что его версия интерфейса или сломанная или почему-то работающая с огромными ограничениями. Но если прежде он думал, что разбитые на три части шкалы — абсолютный предел развития, то теперь получил наглядную демонстрацию обратного. Интерфейс может намного больше. Но почему-то именно Босому пользоваться этим «больше» непозволительно.

Босой вызвал «основную» страницу интерфейса и ожидаемо увидел еще одну новую вкладку. Название ее он понять не смог, зато то, что внутри разобрал без проблем.

Там была единственная строчка:

«Жабье кольцо *****».

И раз эта страничка есть, значит у носителя интерфейса могут быть и другие именные предметы, и они дадут новые возможности. И это касается в том числе Босого, потому что хоть развитие жизненных сил и стойкости было выделено серым, третья строка под кольцом горела как активная характеристика и значит, должна была что-то означать.

* * *
— Прошлое всегда оставляет отметины, — Винник осторожно провел пальцами по татуировке Зои, — без шрама не обойдется.

— Надо, чтобы не осталось, — для Босого проблема сведения рабского знака не ограничивалась шеей Зои, — есть идеи?

— Есть один интересный вариант, но не уверен, что оно того стоит. В паре недель пути на северо-восток отсюда живет славный муж по имени Дуст. Он делает удивительной силы зелья, позволяющие заживлять раны буквально за пару дней.

Даже старые шрамы сводит. Секрет зелья держит в тайне, даже мне не рассказал. Да и живет в таком месте, что без проводника не доберешься. Раньше там был военный завод. Все, что было наверху, снесли в щебенку гррахи. А под землей несколько уровней тоннелей, и часть из них уходит в отдаленные склады. Большая часть тоннелей до сих пор цела, и хотя их населяют чудища, возможность пробраться на территорию завода есть. Вот там, в одной из уцелевших подземных лабораторий, он и обитает. Если купить у него зелье — шрама после сведения татуировки не останется точно. Обычно торговлю с ним ведет один знакомый, от которого я про Дуста и узнал. Зовут его Рой и он промышляет как раз в тех местах. Найдем его — без проблем попадем и к Дусту. Если, конечно, захотим.

— Северо-восток? — задумчиво переспросил Босой, — Это же нам по пути? Да и в тех местах я еще не бывал.

— По пути, — согласился Винник, — можем и Стрыгу там встретить.

— Тогда идем. Прямо сегодня и выступим. И еще. Называйте меня Босым.

Глава 7 Рой

Утро принесло с предгорий Урала ветер, быстрый и холодный. Тучи затягивали небо, опуская на землю мрачный свинцовый сумрак. Воздух наполнялся ощущением неосязаемой пока, но неизбежной тревоги.

— Я хочу себе платье. Белое облегающее платье, как в том журнале, который мы притащили из города.

Степь бурлила. Волны ковыля разгонялись из-за горизонта, сталкивались друг с другом, огибали редкий кустарник и деревца и врезались в опушку негустой березовой рощи. Березняк просматривался из конца в конец, но волны гасил и казался по всей округе едва ли не единственным островком спокойствия.

— Рой, купи мне платье. Ту женщину из журнала, ее наверняка любили. И не какой-нибудь немытый мужлан.

Трое мужчин расслабленно расселись на краю рощи, положив рядом оружие — копья и небольшие клинки. Они жевали вяленое мясо и запивали водой из кружек. Пальцы и губы их поблескивали жиром.

В центре стояла девушка, невысокая, подтянутая, в потертом облегающем камуфляже военной расцветки. Куртка, штаны, высокие берцы, разгрузка и небольшой лук у ее ног казались неотъемлимой часть ее образа. Она же, не особено стесняясь мужчин, показывала на себе, как платье будет облегать ее тело и какой длинны она хочет подол.

— Это будет платье из прошлого. Сейчас все, что шьют, иначе чем мешками из-под картошки и не назовешь. Что ты пялишься, Зуб? Ты видел хоть раз женщину в настоящем красивом платье?

— Рина, завязывай, — с легкой ленцой и нескрываемым раздражением одернул ее мужчина, которого девушка назвала Роем.

Тот же, которого она назвала Зубом, лишь надменно улыбнулся.

— Не видел, — Рина не обратила на окрик никакого внимания, — И брат твой не видел. И Грач не видел. Потому что вы все мужланы и вам не место рядом с настоящей женщиной. Ну, ничего, я это исправлю, увидите. Руками трогать будет нельзя, а глазами увидите, и может быть это будет первый и последний раз в жизни, когда вы узнаете, как на самом деле должна выглядеть женщина.

Зуб снова улыбнулся, на этот раз презрительно. Улыбка удалась широкой, и стало видно, что справа снизу в ряду зубов у него не хватает клыка.

— Туфта ваши платья. Вот пластины из титана — это да.

— Пф… — Малой, младший брат Зуба, фыркнул, разбрасывая вокруг непережеванные кусочки.

— Что ржешь? — оскалился Зуб.

— Где ты достанешь титан? Нужного размера и просверленный?

— В Поимке может быть. Особенно если загодя через гонца заказать. Там рядом склад большой был. До сих пор пластины таскают.

Рина еще раз посмотрела на себя, представляя платье, вышла из центра их небольшого круга и подсела к Рою. Некоторое время она сидела прямо, не касаясь мужчины, а потом вздохнула и положила голову на его плечо.

Рой слегка одернул рукав куртки, чтобы ей было удобнее.

— Пока мы к Дусту не попадем, — подвел он черту под разговором, — ни о каких Поимках и платьях, и любых других походах речи быть не может.

— Так пошли, — подал голос Малой, прозванный так исключительно за то, что был младшим братом. Ростом он хоть и вправду особенно не вышел, но лицо и глаза выдавали человека, у которого с жизнью немало счетов и ни один из них он забывать не собирается, — чего тянуть? Нас хватит.

— Не хватит.

— Хватит.

— Нет.

— Точно тебе говорю, командир, хватит.

— Малой, тишину поймай. — вмешался в спор с командиром Зуб. — Рою виднее.

Рина смотрела на спорщиков с нескрываемым любопытством.

Рой вздохнул, словно принимая непростое решение.

— Если в ближайшую неделю не найдем хотя бы еще одного бойца, да черт с ним бойца — еще хотя бы одного человека, пойдем в тоннели текущим составом. Откладывать все равно нельзя, Дуст без нас там с голоду сдохнет.

— Вот это дело, — довольный Малой подбросил в воздух широкий боевой нож. Оружие дважды крутанулось в воздухе и вертикально воткнулось в землю, — и девочка наша наконец на настоящие подземелья посмотрит.

— Ваша — коза Маша, — недовольно скривилась Рина, — а я своя собственная.

— Готово! — раздалось с другого конца рощи. Кричал пятый охотник по прозвищу Грач. — Можно загонять!

* * *
Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 3/3.

Жабье кольцо *неизвестно*: Жизнь +1/5(неактивно), Стойкость +1(неактивно), Эффект — *неизвестно*.

Босой с любопытством смотрел, как пятеро человек, прячась за деревьями и кустарниками, окружили на опушке березовой рощи безмятежно жующего траву быка, широкого, приземистого, с торчащей во все стороны белой шерстью. Ловчие называли их «дымками», потому что при взгляде сверху во время бега они напоминали летящее над землей привидение. За развевающимися космами не видно ни ног, ни морды — только облака шерсти, которая служила дымкам и шубой, и прекрасно защищающим от мелких хищников и коротких клинков щитом.

В пределах логовища, которое распространялось на огромную территорию, их обитало не меньше пятидесяти голов, но паслись они чаще всего поодиночке. К тому же, необъятные границы сглаживались неагрессивностью чудищ. Однажды Босой прошел с караваном логовище дымков насквозь и даже не понял бы, не покажись быки пару раз на близком расстоянии, почти у дороги. Главное — ни в коем случае не трогать хозяев, а если тронул, стремительно бежать за границу. Перемещались дымки с удивительной для их размеров скоростью, а собравшись в ударную линию, были способны поднять на рога и растоптать любого врага.

И все же ловчие за дымками охотились, в первую очередь из-за длинной удивительно теплой шерсти. Свитера из нее, поговаривали, приносили удачу. А еще из-за толстых прочных рогов, по прочности сравнимых с металлом, а еще из-за печени, вытяжка из которой помогала долго не беременеющим бабам наконец понести ребенка.

Охота на дымков проходила донельзя просто. На краю логовища рылась ловчая яма с кольями, подготавливалась длинная прочная веревка, а возле нее раскладывалась листва деревьев, лакомиться которыми быки особенно любили. Единственная и самая большая сложность состояла в том, чтобы как можно быстрее выудить из ямы упавшего на колья быка и утащить за границу логовища. Малейшая заминка — и со всех сторон налетали окутанные облаками шерсти защитники, топча и насаживая на рога все, что можно было растоптать и насадить.

Босой понимал, что окружать даже одиноко пасущегося дымка и тем более атаковать его с копьями и ножами — дело бессмысленное. Но судя же по поведению встреченных ими охотников, они об этом не знали.

Дымок же давно их заметил, но пока не решил, как реагировать. Мало ли кто вокруг бродит? Не убегать же от любой тени? Тем более что здесь, на опушке, растёт такая вкусная трава. И все же близко людей бык подпускать к себе не планировал. Даже самые неагрессивные чудища, вроде тритонов, никогда не питали иллюзии по поводу доброжелательности окружающих. Всегда существовала грань, которая заставляла их или бежать, или нападать.

Босой был уверен, что дымок атаковать не будет. Подождет еще немного, и когда общество незнакомцев станет слишком навязчивым, сделает коронный рывок и за мгновенье окажется вне опасности. А там — ищи ветра в поле.

Пока же охотники подбирались к цели, у Босого было время понаблюдать.

В отряде царила железная дисциплина — это подмечалась с первого взгляд, как и определялось, кто у них главный: высокий стройный и удивительно молодой парень, едва ли намного старше самого Босого. Он единственный, кто стоял открыто и не двигаясь, замыкая на себе сужающийся круг. На поясе у него висел короткий нож, литой металлический топорик и два длинных клинка, замотанных на рукоятках полосками старого тряпья.

Это была еще одна уловка на грани фола. Вроде бы рукоятка, а вроде бы и нет. Босой бы многое отдал за то, чтобы узнать, лицезрел ли хоть один гррах подобное оружие? И если да, то каким образом охотник добился, чтобы металл не выскальзывал из тряпья?

Некоторое время Босой не мог понять, что именно его смущало во внешнем виде этого человека, ведь он даже лицом так ни разу и не повернулся. Понимание все же пришло — на спине его грубой кожаной куртки, из новых, был пришит споротый откуда-то клок ткани с надписью: «Final Fantasy». Смотрелись красиво вышитые буквы на «современной» примитивной одежде инородно, но определенного шарма фигуре командира все же добавляли.

«Пижон» — всплыло в памяти любимое мамино слово. Она называла так любого, кто хотел казаться лучше, чем есть на самом деле, используя для этого излишнюю похвальбу и такие вот украшательства. И все же, как бы ни был пижоном командир, отряд подчинялся ему беспрекословно.

Двое из них были братьями, или очень похожими друг на друга людьми, угрюмыми и наверняка молчаливыми. Босой не раз встречал подобных бойцов: исполнительных, немногословных, все время держащихся особняком. На них можно положиться как на самого себя, но до определенного момента. Стоит им подумать, что долг их выполнен полностью, или если возникнет слишком большая опасность, они будут с такой же молчаливой угрюмостью наблюдать, как тебя пережевывает чудище, или как ты лежишь на дне каменистого оврага, израненный, и пальцем не пошевелят, чтобы помочь.

На месте пижона Босой бы угрюмцев в отряд не брал, особенно братьев. Их верность до первого крупного куша. Но может быть выбора у командира особенного не было, да и не одинокому ловчему решать, какую лидеру собирать команду. У самого Босого из соратников — только двенадцатилетняя грубиянка и престарелый алкоголик.

Да и они оказались рядом почти случайно, не по его разумному выбору.

Четвертый охотник был человеком пожилым и похожим скорее на ученого или на собирателя мудрости, вроде Винника, чем на охотника или бойца. Пятый же член отряда взволновал Босого намного больше, чем остальные вместе взятые. Это была женщина, выглядевшая в точности так, как и должна выглядеть женщина-боец, женщина-охотник и тем более женщина-ловчий. Невысокая, стройная, быстрая, в точно подогнанной по фигуре одежде и массивных берцах, она выглядела ожившей статуэткой, картинкой из старинных журналов.

Такую легко представить и устанавливающей ловушку, и в засаде, и в бою — и нигде она не казалась лишней. Хотя в ней было немного больше красоты и пафоса, чем стоило бы. Нож можно было держать ниже, волосы — грязнее, лицо не таким сосредоточенным, а двигаться не так резко и точно — ведь дымку все равно, насколько прекрасна женщина, так горячо желающая его убить. И все же за легкой картинностью опытным взглядом угадывалась настоящая, не показная мощь.

Босой залюбовался и без труда представил, как она стоит рядом с ним в крысином логове, плечом к плечу, и руки ее держат точно такое же, как и у него копье, и больше не нужно уворачиваться и отскакивать. Два копья — не одно. Вдвоем они отобьются от любой своры.

Круг меж тем сузился, и дымок, уже не стесняясь, поглядывал по сторонам. Босой видел, как нервозно подергивается пушистый хвост, как напружиниваются ноги и обеспокоенно ворочается голова. Сейчас он застынет на миг, рванет с места и за секунду преодолеет больше полусотни метров.

Командир охотников не стал дожидаться рывка. Сунув пальцы в рот, он издал резкий отрывистый свист. Бык, которому свист почему-то пришелся не по душе, возмущенно мотнул головой, и прыгнул, выставив вперед рога, но не в сторону, а прямо на свистевшего.

До охотника было не больше двадцати шагов, и Босой сжался от осознания того, что ему предстоит увидеть: насаженное на рога подброшенное в воздух растоптанное широкими мощными копытами тело. Рядом ойкнула Зоя, сообразившая и без знакомства с повадками дымков, что охотник вряд ли успеет отскочить.

Произошло необычайное. Рывок быка, состоявший не из одного длинного прыжка, а из множества быстрых шагов, внезапно прервался. Разогнанное тело продолжало двигаться вперед, но ноги сбились с ритма, запутались, голова судорожно задергалась. Потерявшее равновесие чудище рухнуло на землю и покатилось кувырком. Охотник не стал ждать, подскочил и добил еще катящегося по земле дымка одним точным уколом в шею.

Поведение отряда поразило Босого не меньше, чем внезапное падение быка прямо посреди коронного рывка. Гибель одного из населяющих логовище чудищ должно было привлечь остальных, но этого не произошло. Охотники без суеты и торопливости разделывали тушу, лишь изредка оглядываясь вокруг, без особой настороженности и страха.

Босой оглянулся на Винника, надеясь, что он сможет объяснить цепочку столь неправдоподобных событий. Старик только плечами пожал.

— Может, нам того… — подала голос Зоя. — Свалить, пока не поздно?

— Нет, — уверенно возразил Винник, — Мы к ним и шли. Главного зовут Рой. Два брата — Малой и Зуб. Мужик рядом — Грач. Я знаю этих ребят. Только они смогут провести нас к Дусту, если, конечно, захотят.

— А девушка? — зачем-то переспросил Босой.

— Впервые вижу.

Искать повод для знакомства не пришлось. От отряда охотников отделились фигуры Зуба и Малого и направились прямо к тому месту, где прятался со спутниками Босой.

* * *
Церковь стояла на вершине холма, возвышаясь над заросшими травой и невысоким кустарником окрестностями. Казалось, она всегда тут стояла одинокой, но стоило приглядеться, сковырнуть землю, как на поверхности показывались следы давних разрушений: щебень разбитых кирпичей, обломки бетона и сгнившие доски. Когда-то вокруг стояло село, а может быть даже небольшой город. От него не осталось ничего, кроме уходящих в землю развалин, оснований стен, да торчащих кое-где из грунта кусков проржавевшей арматуры.

А церковь стояла и даже не выглядела особенно обветшалой, как будто ее специально оставили присматривать за миром, наградив за верную службу горьким бессмертием.

— База наша, — не без гордости показал на церковь Рой, — помнишь, Винник? Не отходил за столько лет свою стариковскую память? Не стер о долгие дороги?

— Забудешь вас, — улыбнулся старик, — и тебя, молодой человек, и твоих людей, и вашу церковь. Особенно ее. Вот ведь ирония судьбы. Вы знаете, что когда-то боги считались главными заступниками людей? Им молились, приносили подаяния, и чем сильнее становился народ, тем больше укреплялась вера. И вот он, бог, теперь смотрит на то место, где жила его паства, и молчит. Может оказался он не таким сильным, как представлялось? Или не было его никогда? Поди, разбери.

— Ты все такой же скучный, Винник, — Рой растягивал слова, и из-за этого казалось, что он все время чем-то недоволен. Внешне же выглядел наоборот, слишком улыбчивым. Его движения отдавали сытой довольной ленцой, которая бывает у людей, много дней не знавших голода и усталости, — случаются такие дни, когда ты не бываешь занудой?

— Было бы чему радоваться, — горько усмехнулся старик, и, как показалось Босому, неловко, — я долго живу, много знаю, а…

— А многие знания умножают печали. — досказал Рой. — Слышал сто раз. По-моему, ты выучил эту присказку, лишь бы оправдать свою унылость. Бери пример с меня!

— Какой пример? — Зоя дернула Босого за рукав. Она говорила вроде бы шепотом, но так, чтобы ее обязательно все услышали, — Пример, как жутко вонять?

Ей почему-то не нравились новые знакомые, о чем она не преминула намекнуть. Босой только глаза закатил, понимая, что если девчонка решила проявить свой гонор, просто так ее не заткнуть. Ругаться же на нее в полный голос при посторонних он не хотел по целому вороху причин.

Роя выпад Зои не смутил нисколько. Он широко улыбнулся и принюхался к собственному рукаву.

— А я воняю? И чем же?

Босой подумал, что из девчонки сейчас хлынет поток оскорблений и приготовился ее быстренько заткнуть, но она, на удивление, задумалась, и даже глаза прикрыла, сосредотачиваясь.

— Не знаю, что это. Запах кисловатый и горький. Так пахнет старая техника, особенно если стояла в норах под землей, без дождя и ветра. Так пахнут бочки. Вот такие, железные, — она показала рукой чуть выше своей груди, — И еще один запах, похожий на первый, но совсем другой. Он сильнее. Ты прямо паришь им. Он сладковатый, едкий. Глаза может выесть, какой едкий.

— И тоже из бочек? — Рой замедлил шаг, чтобы сравняться с Зоей.

— Нет, по крайней мере не из старых. Но хоть запахи и разные, они как будто одинаковые. Словно разделенное целое. Отойди! Ты что, хочешь, чтобы я задохнулась?

— Молодая леди, — вмешался Винник, весь двухнедельный поход пытавшийся обучить Зою основам вежливости и такта, — Незнакомых взрослых людей нужно звать на вы. И не дерзить.

— Да погоди ты, старый ворчун, — отмахнулся от него Рой и показал на Грача, — А он чем пахнет?

Девчонка снова прикрыла глаза.

— Старым пожарищем, — теперь уже все прислушивались к ее словам, — когда лес сгорает дотла, и потом землю покрывает лишь пепел. Идут дожди, зола размокает, в нем стоят лужи, и тогда пожарище начинает пахнуть. Вот прямо как он.

Зоя открыла глаза и улыбнулась. Удивленный Грач кивнул командиру, почему-то соглашаясь, что пахнет дождем и пожаром, хотя не было на нем следов пепла, да и запаха особенного не ощущалось.

Босого кольнула ревность. Интерфейс немного усилил его органы чувств, и он вот уже много лет считал, что лучше всех людей на свете слышит, видит и ощущает запахи. Оказалось, что его собственная рабыня имеет обоняние в разы лучше. Прежде он с Винником воспринимал жалобы Зои на неприятную вонь как глупые капризы, попытки привлечь к себе внимание. Оказалось, что стоило хоть раз отнестись к ним серьезно.

И снова ловчий испытал укол ревности, и был он намного сильнее, чем первый. Скоро они попадут к Дусту, купят зелье и сведут татуировку. Зоя перестанет быть рабыней, и сама станет решать свою судьбу. С кем она решит остаться? С вечно недовольными молчаливым Босым, с умничающим самодовольным Винником, или с лихими охотниками, вмиг приметившими ее необычный талант?

— А они? — Рой указал на братьев. Глаза его горели азартом.

— Рыбой. Водорослями. И мокрым деревом. Кажется, липой. Одежда пахнет только пылью, травой и кровью, они, наверное, переоделись, а вот волосы… Вы купались? Вон там, — Зоя показала рукой в сторону петлявшей между холмов реки.

Малой взглянул на брата и смущенно взъерошил волосы. Зуб хоть и не выглядел особенно впечатленным, все же процедил в ответ:

— Работали там. Пришлось намочиться.

Довольная Зоя зыркнула на единственную в отряде Роя девушку, которую все звали Риной:

— А вот она…

— Так! Хватит! — Рина взмахнула руками, заставляя ее замолчать. — Представление закончено! Еще не хватало, чтобы всякая сопля!..

Лицо Зои перекосила обида. Она вдохнула, чтобы ответить, и Босому пришлось срочно зажимать ей рот. Слова, которые девчонка говорила с таким выражением лица, вряд ли остались бы без последствий. Зубы Зои сомкнулись на его пальцах.

Обстановку догадался разрядить Винник:

— А еще, спасибо пойманному вами быку, мы все пахнем мясом и потрохами. И это, вы уж простите мой здоровый цинизм, рождает в моей голове только один вопрос: будем ли мы сегодня ужинать?

— Конечно будем! Прошу! — Рой раскинул руки в приветственном жесте, — Мы, собственно, уже пришли. Сегодня, в честь наших дорогих гостей, я объявляю пир!

Малой сбросил с плеч мешок с мясом и потянул за ручку широкой высоченной церковной двери. Несмотря на размеры и внешнюю ветхость, она открылась, ни разу не скрипнув.

Внутри ждала полная темнота. Даже усиленное зрение Босого с трудом различало очертания внутренних помещений.

— Не пугайтесь, — командир охотников уверенно прошел внутрь, — У нас заделаны все окна и щели, чтобы не проникал свет. Вот и темно. Сейчас исправим.

Что-то щелкнуло, и по всей церкви зажглись яркие лампочки, заливая все искусственным желтым светом.

* * *
— Это называется электричество, детка, — когда был утолен первый голод и все отставили от себя опустевшие блюда, Рой, приобняв Зою за плечи, повел ее на экскурсию. Босой пошел следом, старательно делая вид, что в своей жизни ловчего повидал и не такое. На деле же горел жгучим любопытством может быть даже сильнее девчонки.

Что знала Зойка о прошлом человечества? Да почти ничего. У нее в селе не было школы, она не провела долгих шесть лет в путешествиях, по крохам впитывая знания о технологиях и их использовании. И в конце концов, у нее не было в крови технологии чуждой, подаренной врагами, уничтожившими человеческую цивилизацию.

Сколько еще поколений понадобится, чтобы уже никто и никогда не сумел зажечь такие вот лампочки, каким-то чудом сохранившиеся с тех времен? Есть ли сейчас хоть один человек, способный сделать новые? Мысли о том, как скоро люди забудут свое прежнее величие не редко беспокоили Босого, и вот перед ним, прямо сейчас, свидетельство того, что еще не все потеряно. Пусть это и происходит всего лишь на территории одной затерянной в степях церкви, посреди каменного пепла одного из горячих очагов произошедшего когда-то апокалипсиса.

Босой невольно оглянулся, рассматривая пустые темные стены, расчерченные местами светлыми прямоугольниками, оставшимися от прежде висевших здесь икон. Когда-то в церкви было светло и ярко. Со всех сторон смотрели лица святых, ангелов, архангелов и даже самого бога, и люди молились им, благодаря за хорошее и желая прекращения плохого.Босой не знал, чем отличается, например, святой от ангела, и уж тем более — ангел от архангела, но и ему не раз хотелось, чтобы там, высоко в небе, и вправду жил кто-то способный утешить и помочь. Может быть, это тоска по отцу, которого он никогда не видел, или по обычной справедливости, которой в мире становилось все меньше.

— Можно потрогать? — завороженная необычным зрелищем Зоя протянула руку к лампочке.

— Лучше не надо, — голос Роя сочился приторной сладостью, с которой обычно взрослые люди разговаривают с маленькими детьми, — электричество светит и греет, но очень не любит, чтобы его трогали. Укусит! Видела, как мы сегодня свалили быка?

Босой подобрался. С момента знакомства он так и не нашел повода заговорить о произошедшем на охоте.

— И вправду, как вы его? — он не стал скрывать профессионального интереса, да и если бы Рой захотел скрыть свой секрет, то и не начинал бы этого разговора. — Я так и не понял, хотя вроде бы и сам немного ловчий.

— О! Ловчий?! Интересно. По поводу же охоты: как я и говорил, быка, что сейчас так аппетитно скворчит на жаровне, укусило электричество. Э-ле-ктри-чест-во. Если научиться его не только добывать, но и переносить, с ним можно делать много разных чудес.

— Переносить электричество? — Босому пришлось напрячься, чтобы вспомнить те крохи, которые преподавали им в школе. — У вас есть эти… Аккумуляторы? Это та штука в мешке у Зуба?

Пришло время удивляться Рою.

— А ты умней, чем кажешься, ловчий. Хитрый, скрытный охотник ты у нас, да? Откуда ты знаешь про аккумуляторы? Школа? Хорошее у вас было село. Зря ты оттуда ушел, зря. Так ты еще не понял? Между деревьями натягивается сеточка из проволоки, которая подключается к аккумулятору. И бах! Нос дымка получает разряд. Ты охотился на дымков, ловчий?

— Однажды. С отрядом. Я в то время только начинал.

— Тогда ты должен знать. Нос у дымка — его ахиллесова пята. От носа ниточки идут прямо в мозг. Бах! И бычара получает разряд прямо в голову. Он даже дружков своих позвать не успевает, если сразу заколоть. Мы однажды так двадцать штук подряд укатали, пока аккумулятор не сел.

* * *
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам, — Винник размахивал крупным куском мяса, который только что, обжигая пальцы, выудил с решетки жаровни. Капли жира летели на его рубаху, и сейчас он намного больше напоминал того оборванного бродягу, что встретили Босой и Зоя недалеко от Бочонков.

— Что за Горацио? — переспросил ловчий, хотя ему было неинтересно. — Ты чего разогнался-то? Неделю ни в одном глазу, и снова как винная бочка.

Всю дорогу от Бочонков Винник ни разу не вспомнил о хмельных напитках, и Босой предпочел думать, что его состояние во время встречи и последующий перегар был случайностью. Мало ли сюрпризов может подкинуть жизнь? Вот ты два года ждешь человека, скучаешь, терпишь рядом взращённого тобой же деспота… Вот решаешь расслабиться, забыться, напиваешься — и тут он, тот самый человек, которого ты ждешь. И стоишь ты, пьяный, оборванный во вчерашней хмельной драке и думаешь: ну как так-то?

В дороге Винник совсем не походил на пьяницу. Купил себе новую одежду, чистую и целую, обрезал отращённые лохмы и подровнял бороду, превратившись в степенного уважаемого мудреца. Даже осанка у него выправилась. Но стоило рядом оказаться бутылке, и разве что руки у него не задрожали от желания.

— Я вообще не пью, — Винник наклонился, словно собеседник не слышал и нужно было находиться как можно ближе. Его качнуло, он икнул и со смехом опрокинулся на спину. Кусок мяса выскользнул из ослабевших пальцев и отлетел в угол.

Босой не стал подавать руку, помочь встать. Опьяневшие до потери равновесия люди вызывали у него только отвращение и ни капли жалости. То ли дело бойцы Роя. Они хоть и не гнушались спиртным, и все же ни один не вел себя как выпимший.

Они ели на полу, по-восточному скрестив ноги. Сидели полукругом: Рой в центре, Грач и Рина справа, братья слева. Перед каждым стояла глубокая глиняная тарелка, в которой вповалку лежали печеные овощи, куски свежих еще пышущих жаром печи лепешек и шматы жареного мяса. Прислуживала им безымянная пожилая женщина, которую за все время пиршества так никто ни разу и не окликнул — она и сама знала, когда и что принести, кому подложить добавки или подлить вина.

За время путешествия Босой успел повидать забитых, зашуганных постоянными придирками рабынь, боявшихся при хозяевах даже глаз поднять от пола. Эта точно была не такая, да и не виднелась у нее на шее рабская татуировка. А значит, могла она и не исполнять чужую волю, взять и уйти в любой момент, особенно когда отряда не было «дома». Но не уходила, да и смотрела уверенно, без страха.

И все же Босому не понравилось следовавшая за ней аура молчания. Бойцы Роя общались между собой, говорили с гостями, хоть и не особенно много, служанку же будто не замечали. Ее даже не звали, когда нужно было принести — дожидались, когда она увидит и догадается сама.

— Малой, Зуб, развлекитесь, — Рой достал из-за спины две деревянные палки и бросил их на пол на свободную площадку перед пиршественными покрывалами, — и нас потешьте.

Братья поднялись одновременно, одним движением. Босой невольно поерзал, представляя, сможет ли и также. Поза на полу со скрещенными ногами была для него непривычной.

Малой, хоть и стоял ближе, уступил, и Зуб на правах старшего взял палку первый. Взмахнул, покрутил одной кистью, и кивнул брату. Малой обошелся без ритуалов. Едва разогнувшись, он нанес быстрый хлесткий удар брату прямо в голову. Босой успел представить звук, с которым палка ударит по незащищенному телу, но щелчок оказался сухим и громким — Зуб каким-то образом успел парировать атаку и перешел в нападение сам, заставив брата долго и суматошно обороняться.

Было видно, что драка на палках не впервой обоим, но действовали братья совершенно по-разному. Зуб почти не двигался, нападая и отступая короткими осторожными шагами, Малой же крутился, не стесняясь делать ложные выпады, дразнить ехидными улыбками, подскакивать и отбегать, вызывая противника на необдуманные движения. Старший выигрывал, и по контролю над схваткой, и по количеству нанесенных точных ударов, но Малого это не смущало ни капли, заставляя разве что время от времени почесывать свежие синяки.

— Я вообще не пью, — Винник быстро потерял интерес к поединку, — алкоголь разрушает мозг. Ты знаешь, что такое мозг, мой дорогой друг? Преинтереснейшая, я тебе скажу, штука. Она у тебя в голове.

— Я знаю.

— Вот поэтому я и не пью, понимаешь? Брагу там, пиво — это все напитки для тех, кто не ценит себя. Не ценит свой мозг. А ведь он не железный. Нет, мой молодой друг, совсем не железный. Поэтому я и не пью. Но вот это, — старик постучал по глиняной рюмке, — это совсем другое. Это тебе не то. Это король напитков. Вершина инженерной мысли. На понюхай. Да ты попробуй, попробуй!

Босой понюхал и попробовал, совершенно без отвращения. В небольших дозах он алкоголь любил, испытывая отвращение лишь к завзятым пьяницам. Напиток был удивительно прозрачным и запах едва ощущался. Найти такой в поселках, где пили обычно или брагу, или слабенькое кислое пиво, ему до сих пор не удавалось.

— Действительно. Для зелий лучше не найдешь.

— Еще бы, молодой человек, еще бы! Это король! Вершина! Чтобы создать этот напиток, нужно хорошо знать химию, физику и иметь материалы и технологии, которые не найдешь за каждым углом. Ты думаешь, что? К Серпу ездят за бочонками? Не смеши меня, кому они нужны? Или ты думаешь, что он, ха! Думаешь, что он рисковал людьми из-за тебя или девчонки? Серп, конечно, самодур, но не настолько. Ни ты, ни девчонка не нужны ему и даром! К нему ездят за этим, — Винник снова постучал по рюмке, — потому что такого продукта ты нигде не найдешь. И пока у него был я — у него были и власть, и деньги, и будущее. А без меня его могуществу жить осталось… ну полгода. Ну год, если у него хватит ума самому сделать хорошие фильтры. А потом — оп! Трубки распаяются и лопнут. А кто принесет ему новые? Правильно, никто. Потому что сделать такие может только Грач, и только по приказу Роя. Как ты думаешь, знает Серп, где живет Рой и будет ли Рой для него стараться, если он его даже и найдет? Нет, молодой человек, не будет. А значит, что? Значит всей его маленькой серповской империи скоро каюк, чему я, откровенно говоря, исключительно рад. Уж больно он был гадким. Давай-ка, еще выпьем, молодой человек. Давай, не стесняйся.

Босой машинально опрокинул рюмку, прислушиваясь к ощущениям.

— А почему бы Рою не продать все, что нужно, самому Серпу?

— Кому он нужен, твой Серп? — от возмущения Винник едва не выплеснул «божественный напиток» на пол. — Чего ты вдруг стал за него заступаться? Запомни: самовлюбленных выскочек не любит никто. Запомнил? Ты вот тоже выскочка, но ты не самовлюбленный, нет. Ты хитрый. Этакий, себе на уме. Вот скажи мне, как это у тебя так получилось на болоте жабу из воды вытащить, да за язык? Ты вообще знаешь, что такое физика, Босой? Про силу действия, что равна силе противодействия? Про соотношение масс?

— Так что, серповцы гнались, получается, не за нами, а за тобой? Они держали тебя в поселке насильно?

— Думали, что держали, дурачки, хе-хе, — старик погрозил невидимым серповцам пальцем, — А я просто ждал тебя.

— А Рой? Откуда у него это все? Электричество, лампочки, аккумуляторы и все, о чем ты говоришь?

— О, это отдельная история, но не жди от нее особенных откровений. Вот ты — ловчий. Твоя жизнь — в охоте на чудищ. Рой и его ребята такие же ловчие, только охотятся они на технологии и древние механизмы. У них много всего. Ты обязательно попроси его показать, обязательно. Но мозг здесь не он. Мозг здесь Грач. Вот он — голова. А Рой так, любитель. Зуб же с Малым вообще наемники. Никто, можно сказать. Пустое место. Пшик. Грубая и тупая сила. Вроде тебя. Вот и нам так надо. Я у тебя буду мозг. Эге…. — Винник вдруг испуганно встрепенулся. — А вот это не надо. Вот этого я тебе не советую.

Поединок Зуба и Малого закончился. Теперь на их месте стоял Рой и протягивал Босому одну из палок.

* * *
В время охоты Босой не редко пользовался дубинками, охаживая тварей, ради которых ленился доставать клинок. Или в потасовках в поселках, когда уклониться от драки становилось невозможно, но всерьез ранить местных драчунов не хотелось.

Босой привычно обхватил ладонью деревяшку, взмахнул, привыкая, и поднял глаза на противника. Рой поймал его взгляд, улыбнулся и выставил свою палку вперед. Ловчий повторил его позу и успел увидеть только короткое движение, слишком мимолётное, чтобы быть замахом или выпадом. Однако, палка Босого вдруг отскочила куда-то в сторону, а оружие Роя больно ударило по виску и отскочило на место. Так же, как пытался ударить брата в начале поединка Малой, только еще быстрее.

Встряхнув головой, больше от неожиданности, Босой вернулся в изначальную позу, но прижал палку ближе к телу, от греха подальше. Следовало быть осторожнее, внимательнее следить за движениями Роя…

Оружие противника, снова вроде бы и с места не двинувшегося, прожужжало перед его лицом. Решив воспользоваться моментом, Босой замахнулся… За время его замаха командир охотников успел бы выспаться, перекусить и сходить на воздух оправиться. Палка Роя успела сменить траекторию, вернуться и ударить чуть выше виска, почти в то же самое место. А потом еще раз, по руке, причем охотник даже не стал оттягивать оружие, ловко работая одной только кистью.

Еще не начавшийся поединок уже превратился в избиение. Босой точно знал, что без труда может дотянуться до противника, особенно если на полную воспользоваться подаренными интерфейсом силой и скоростью. Но ему хотелось выстоять не только благодаря дару гррахов, тем более что и устроенного Зоей представления хватило, чтобы на их троицу стали подозрительно коситься.

Не прибегая же к сверхсиле, дотянуться до Роя никак не получалось. Командир охотников каким-то удивительным образом оказывался всегда в самом выигрышном для себя положении, полностью закрытый сравнительно небольшой, казалось бы, палкой. С какой стороны не ткнись — все время на пути вырастала она. Босой пробовал бить по ней, оттолкнуть, чтобы получить доступ к телу противника, но каждый раз палка в последний момент уходила с траектории выпада, или позволяла себя тронуть, но тут же закручивалась в запутанном танце, увлекая за собой, и атаковала, нанося очередной обидный удар.

Босой устал считать, сколько уже получил синяков, но и не думал прекращать поединок. Постепенно, по мизеру, ему становились понятны движения Роя. Воюя с чудищами, ловчий редко думал о том, как правильно вставать, как обороняться и бить — достаточно было и того, что он человек, снабженный опытом и разумом, а жертва — всего лишь животное, с весьма ограниченным арсеналом атак и маневров. Поселковые драчуны же, едва отхватывали чувствительный удар — садились на землю, а то и вовсе падали в обморок.

Рой был иным противником. Его ноги всегда находились в одних и тех же трех-четырех позициях. Тело повернуто слегка боком. Палка же, словно привязанная, после каждой атаки возвращалось в одно и тоже положение, точнее в три, и нигде кроме этих положений никогда не бывала, не вихлялась, не проделывая ни сантиметра лишнего пути. А еще он бил почти без замаха, с места разгоняя палку в нужном направлении и выигрывая на этом столь важные мгновения.

Не особенно надеясь на успех, Босой стал повторять за охотником шаги и движения. И довольно быстро получилось так, что палка Роя первый раз не нашла пути к его телу, а ноги без труда унесли от противника на недостижимую дистанцию.

Рой остановился на мгновение, поднял бровь и пошел по кругу, делая намного больше, чем раньше, отвлекающих взмахов и выпадов. Удары посыпались с удвоенной скоростью, и хотя множество из них Босой пропускал, часть стал успевать парировать и даже несколько раз контратаковал.

И в одну из таких удачных для Босого серий, Рой, не желавший заканчивать бой без очевидного превосходства над новичком, пошел в настоящую серьезную атаку. Сделав обманный подшаг назад, он дождался выпада и мгновенно сблизился на самое малое расстояние, которое позволяло ударить. Его палка замелькала вокруг, непрерывно жаля, и хотя Босой продолжал осознавать, что он значительно быстрее и сильнее противника, удар следовал за ударом и не было шанса успеть их отразить.

В первые мгновенья Босой даже успел испугаться, хотя боль от ударов благодаря повышенной стойкости почти не ощущал, а потом изнутри начала подниматься злость. Рой понимал, что уже достаточно унизил соперника и показал свое превосходство дальше некуда, но не останавливался, добиваясь только одного — бегства, отступления, признания беспрекословного превосходства, и в общем-то как хозяин, не то чтобы совсем уж был не прав. Босому ничего не стоило признать его и без того очевидное мастерство, но вот так вот заставлять его сдаться, через боль и унижение?

Злость обратилась в ослепляющий гнев. Игнорируя удары, Босой бросил бесполезные попытки защитится и врезал снизу по руке Роя, а потом несколько раз подряд по ребрам, использовав всю свою скорость без исключения. Противник невольно согнулся, остановил порхание, и Босой без раздумий ударил по его оружию, расщепляя его пополам, и снова по руке, на этот раз сверху, заставляя выпустить из ладони деревянный обломок.

Последний удар явно был лишним, да и предыдущие оказались намного сильнее, чем бил охотник, но Рой не стал жаловаться. Выронив остатки оружия, он потер ушибленное место и с удовольствием рассмеялся. А потом протянул руку за спину, и Малой вложил в его ладонь два стальных клинка, на этот раз с удобными деревянными рукоятками. Один из них Рой бросил Босому.

— До первой крови. А?

Крови Босой не боялся и отказываться от продолжения поединка не стал. Подумаешь, царапина. Рой наверняка знает, что делает, а Босому было крайне необходимо посмотреть, как будут и дальше срабатывать подсмотренные им движения.

Однако, манера боя Роя резко поменялась. Теперь он держался на шаг дальше, сильнее выставлял вперед клинок, и при любой опасности подставиться отскакивал назад. А еще он сменил характер ударов и теперь гораздо больше целит в руку, чем в корпус и голову.

Не подсматривай Босой за противником специально, наверняка быстро бы схлопотал первый порез, но он подсматривал, и потому каждый раз успевал в последний момент отдернуть руку и отскочить.

И все же опыт и навыки Роя давали о себе знать. Все чаще клинок Босого, едва соприкоснувшись с оружием противника, уходил в пляс, выворачивался из руки, отскакивал, открывая противнику прямой путь к атаке. Лезвие клинка охотника при этом соскальзывало вниз, целясь в кисть, и не раз проходило всего в паре сантиметров.

Опасаясь за пальцы, Босой почти перестал атаковать, стал слишком часто и много смотреть на клинок соперника, и отвлекаясь от контроля за его передвижениями. За что и поплатился.

Сделав обманный выпад, Роя скользнул вперед, отбил в сторону оружие Босого, но не отскочил, как обычно, а продолжил свое движение. Еще до того, как клинок охотника коснулся тела, Босой успел сообразить, что на его пути нет больше никаких препятствий. Ни защититься, ни уклониться Босой не успевал, и заранее почувствовал, как рассекает остро заточенное лезвие одежду, как расходится под ним кожа и через разверзшуюся рану толчками выходит кровь…

Рой оттянул клинок, не позволяя ему нанести слишком глубокую рану, и вдруг застыл, удивленный. Босой проследил за его взглядом и уткнулся в собственный рукав, разрезанный по всей ширине плеча, и поразился не меньше противника. Под разошедшимися краями куртки белел участок смуглой кожи, целой, без единой царапины.

— Командир, ты что, промахнулся? — Малой оказался единственным, у кого хватило наглости произнести это вслух.

— Я?! — Рой переводил взгляд с ловчего на Малого, на свой клинок и обратно, — Я промахнулся?

Он подошел ближе и подозрительно взглянул на Босого:

— Это что за шутки? Ты вообще кто такой?

Рой, уверенный, что оружие должно было разрезать кожу, но почему-то не смогло, неожиданным тычком вонзил острие клинка туда же, прямо в плечо Босого. Кожа легко поддалась нажиму, раскрылась широкой щелью, вспучилась кровью.

Командир охотников посмотрел на рану непонимающе, и ни капли не озаботившись объяснениями или попытками помочь, ушел на свое место.

Вместо него подлетела Рина. В заранее заготовленном мешочке оказалось все что нужно: склянка спирта, обработать рану, изогнутая иголка и нитки, чистая тряпица и бинты, надежно закрыть ее и завязать.

Руки Рины порхали вокруг плеча ловчего, а негромкий извиняющийся голос говорил что-то о командире, который никогда не промахивается, о гостях и нарушенном гостеприимстве, о том, как они все сожалеют, а Рой… А Рой придет в себя, извинится и обязательно компенсирует урон чем-то ценным, да таким, что ловчему прежде и не снилось.

— Вы же к Дусту хотите попасть? — неожиданно спросила она, хотя эта цель еще ни разу не озвучивалась. — Да не удивляйся. Зачем же еще вы пришли? Вот если бы у нас было его зелье — через неделю рука бы работала как прежде. Но мы давно к нему не спускались. Теперь вот, наверное, пойдем, раз и вы пришли. Так что не переживай, и на Роя не сердись. Хорошо?

Босой не сердился. Не волновала его и рана, которую поддерживающие интерфейс силы довольно быстро залечат и без чудодейственных зелий. Слова Рины, всеми силами пытающейся погасить возможный конфликт, только мешали ему сосредоточиться.

* * *
Жабье кольцо сработало. Именно сработало, Босой в этом нисколько не сомневался, подарив носителю тот же эффект, которым пользовались крупные жабы бочонковских топей — неуязвимость от первого удара. И точно также оно не дало никакой защиты от второго, позволив Рою без труда проткнуть кожу.

Кольцо сработало, высвободив заложенный в него заряд, и надпись в интерфейсе, гласившая, что владелец надел кольцо и обладает благодаря ему соответствующим эффектом, после срабатывания поблекла, став едва заметной. А чуть ниже появилась шкала, отмеряющая время «зарядки».

Босой и без того догадывался, что поименованные интерфейсом предметы должны приносить какую-то пользу, но никак не ожидал, что настолько большую. И хотя пользы в спасении только от одного удара он видел мало, ведь не каждый день он сражается на саблях, а чудища как правило наносили множество быстрых и сильных ударов одновременно, но существование одного кольца говорило о возможности найти и другие кольца, и другие именованные предметы с чудодейственными свойствами, и перспектива этого завораживала.

Глава 8 Тоннели

Серая глинистая земля приставала к лопате, превращая копку могилы в муку.

Дуст постучал острием по лежащему рядом, специально для этого, бетонному блоку, выругался и соскреб остатки глины подошвой ботинка. На сегодня работа закончена: аккуратный четырехугольник рыхлого только что копанного грунта скрыл под собой, в неглубокой яме, искореженное, изрезанное, местами сожженное человеческое тело, чтобы больше никогда не выпустить из обьятий.

Руки подрагивали от усталости, но лекарь пообещал себе не использовать бодрящее зелье. Он чувствовал, как и без того пропитанный чужеродной химией организм с каждой новой дозой все быстрее изнашивается, превращая мышцы в тряпки, а мозги в жидкую плесневелую кашицу.

Больше никаких могил. Дальше так продолжаться не может. Дуст оглядел подвальное помещение, которое давно уже выделил под склеп. Шестнадцать аккуратных прямоугольников занимали весь его земляной пол. Первый раз он пообещал себе бросить, когда была закопана шестнадцатая могила, но скоро появились новые рабы, и новые опыты, и новые смерти — и иногда казалось, что конца этому не будет.

Пришлось раскапывать первую яму и подзахоранивать в нее еще одно тело, а потом вторую, третью и так по кругу. Дусту хотелось бы верить, что таких кругов он сделал не больше трех, но зарекаться бы не стал.

Все в бетон. Чтобы не было соблазнов начинать снова. Цементная смесь в мешках на дальнем складе давным давно превратилась в камень, но скоро придет Рой с ребятами и они помогут раздробить, размешать и залить бетоном к чертями собачьим это подвальное кладбище. Не будет мест для похорон — не будет соблазна снова браться за опасные эксперименты.

А Полина…

Дуст нащупал на поясе нож. Защищаться в его убежище было не от кого, но он всегда носил его с собой, для удобства. И всегда держал идеально острым. Одно движение, и муки Поли прекратятся навсегда, а заодно и его, Дуста, муки. Видит бог он сделал для нее все, что мог. Пожертвовал десяток лет жизни, проводя эксперимент за эксперементом, бросил на алтарь спасения жены множество жизней безымянных рабов, и не его вина, что не вышло.

Одно движение. Для опытной руки оно не составит труда.

Вздохнув, Дуст зашаркал по бетонным ступеням наверх, на четвертый этаж, в комнату жены, куда он вынужден был отселить ее, когда жить рядом с пораженным недугом организмом стало непереносимо.

Вонь ударила в нос, едва он открыл дверь. Не помогали ни приоткрытые окна, ни специально выведенная на крышу вентиляция — рядом с Полиной фонило гноем и сочащимися по трубкам выделениями.

Когда-то давно выпить кровь убитого грраха показалась им отличной идеей — дерзкой, бешенной и безумно сексуальной. Они выпили все, разделив на двоих, что успели сцедить из худого быстро остывающего тела, а потом несколько часов предавались давно забытой в их возрасте плотской любви, уверенные, что убьют еще много этих гигантских летучих мышей и может быть когда-нибудь возглавят человеческое восстание.

Кровь подействовала на них по-разному. На Дуста никак, не вызвав даже банального похмелья. А вот Полина… Не прошло и недели, как она пожаловалась на боли в животе, а через месяц внутри нее начало расти нечто, что муж-биолог с удивлением определил как обычную Escherichia coli, невероятно усложнившуюся и превратившуюся в подобие огромной пронизавшей все тело опухоли.

Явление прежде невиданное, а по большому счету и невозможное, было совершенно непонятно как лечить, и Дуст ожидал быстрой смерти жены, но опухоль, заняв часть брюшной полости, не только прекратила рост, но и принялась поддерживать жизнь носительницы, вбрасывая тонны гормонов, очищая кровь и уравновешивая пошедший в разнос обмен веществ.

Этот ужасающий симбиоз в любом случае не просуществовал бы дольше нескольких недель, но в дело вступил Дуст, имевший в свое время хиругическую практику и уже освоивший таинство создания исцеляющих зелий. Неделя шла за неделей, месяц за месяцем. Поля мучалась, но не умирала, постепенно сходя с ума от непрерывной боли, а Дуст проводил эксперимент за экспериментом, проводя все больше опытов на пленниках, которых приводил Рой, сначала изредка, по одному, а потом по десятку за раз, потому что опытов приходилось делать все больше, и становились они все опаснее.

Одно движение — и все это прекратится. Сколько раз он хотел сделать это движение, но впервые чувствовал, что у него может хватить духу. Дверь скрипнула. Дуст положил пальцы на рукоятку ножа, шагнул вперед и застыл, пораженный.

— Я хочу клубнику. — в тусклых обведенных темно-филолетовыми кругами глазах жены впервые за много дней светились искорки. — Хочу клубнику.

Руки Полины не прятались как обычно от холода под одеялом, а лежали поверх него. Хотя еще вчера Полина не могла и пальцем пошевелить, не то что поменять позу.

Дуст бросился к кровати, а потом, спохватившись, к пузырьку со спиртом, обеззаразить ладони. Руки его запорхали вокруг жены: ощупывали пульс, проверяли температуру, поправляли трубки, выводящие наружу продукты жизнедеятельности симбионта, аккуратно меняли повязки. Стоило поговорить с женой, ответить на ее слова, но они оба понимали как важно пробуждение в ней аппетита, пусть такого капризного и эфемерного. Есть ей не хотелось уже давно и, бывало, в кризисные дни Дусту приходилось едва ли не пальцами засовывать ей в рот положенную для поддержания жизни порцию пищи.

— А ты помнишь, — первая нарушила заполненное звуками процедур молчание Полина, — помнишь ту поляну, на берегу Камы? Ту, что мы с тобой нашли самые первые, и думали, что она только наша?

Муж не ответил, но приподнял бровь, показывая, что слушает.

— И помнишь, как потом ее разведали другие люди и стали ездить туда отдыхать, жарить шашлыки, пить водку и разбрасывать вокруг мусор? Помнишь, как стало там неуютно, неловко, людно, и как даже ночью приезжали туда парочки, и скоро не пройти стало от брошенных прямо на землю у дверей машины презервативов? И как ты пытался убираться, но они загаживали все снова, а мы с тобой все приходили и приходили туда, пока не стало окончательно противно?

Было это так давно, еще в средней школе, что Дусту пришлось приложить усилие, чтобы вспомнить. Но он вспомнил, и расплылся в улыбке приятных воспоминаний.

— Каким ты помнишь то место? — жена шевельнулась, стараясь повернуть голову и заглянуть в его лицо.

Улыбка сползла с лица мужа.

— Грязным. Мерзким. Люди портят все, до чего дотягиваются. Они все там загадили собой.

Полина шевельнула пальцами, и Дуст взял ее за руку.

— Любимый, — голос Полины стал умоляюще-просящим, — ты же знаешь, что это не сработает, что это бесполезно, что все зря, и я только мучая тебя. Пожалуйста, любимый. Я не хочу остаться в твоей памяти… Такой. Отпусти меня, отпусти сейчас, пока ты еще помнишь меня прежней.

Пальцы ее вздрогнули и ослабли, а из груди вырвался стон боли. Стонала она теперь редко, только когда терпеть уже становилось невозможно.

Дуст выпустил ее руку из своей и потянулся к ножу. Умелым движением он сковырнул плотную пробку с ближайшего пузырька с зеленой слегка светящейся жидкостью. На нем красовалась надпись 22.46.17, по индексу эксперимента. Вчерашня доза из этой серии, судя по всему, и вызвала у Полины это неожиданное улучшение.

— Я выполню твою просьбу, киска моя, обязательно. Завтра, если тебе не станет лучше.

Он вылил зелье ей в рот и вышел из комнаты. Не прошло и минуты, как он отстучал на передатчике кодированный сигнал: «Мне нужно еще десять человек. Срочно». И тут же получил ответ от Грача: «Завтра выдвигаемся. Приведем четверых. Мужчина. Женщина. Старик. Девчонка».

* * *
Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 1/3.

*неизвестно* 1/3.

Стойкость 3/3.

Жабье кольцо *неизвестно*: Жизнь +1/5 (неактивно), Стойкость +1 (неактивно), Эффект — неуязвимость от первого урона.

С утра зарядил теплый «грибной» дождь. Уставшая от летней жары зелень умылась, воспряла, потянулась к небу, радуя глаз изумрудным блеском застывших на ее ладонях прозрачных капель. Охотники вынесли на улицу емкости для набора дождевой воды и собрали развешенные сушиться постиранные с вечера вещи.

Босой сидел на крыльце церкви в одной нижней рубахе и штанах, подставляя тело налетающему со степей прохладному ветру и время от времени проглядывающему сквозь тучи солнцу. Несмотря на вчерашнее ранение, он чувствовал себя спокойно и безопасно, что редко бывало во время долгих путешествий.

Все здесь располагало к жизни: уходящая за горизонт холмистая плодородная степь, позволявшая видеть все вокруг и заранее заметить опасность, близость реки и виднеющиеся на горизонте руины мегаполиса.

Босой без труда представил, как в соседней низине вырастает, бревнышко за бревнышком, хлев для коровы и десятка овец, как пристраивается рядом курятник, теплый, старательно замаскированный под древние неаккуратные развалины. Холмы закрывают от ветра, овраги отводят талые и дождевые воды, степь кормит скот сеном, а огородик на задах снабжает запасом овощей. Еще нужна крупа, дрова и множество мелких хозяйственных мелочей… Первое время за ними придется таскаться в соседние поселки, но стоит протоптать дорожку в развалины, изучить повадки тамошних обитателей и начать охотиться — люди сами поедут за редким товаром, предлагая наперебой хоть дрова, хоть крупу, хоть целую телегу.

Мечталось о тихой спокойной жизни редко, но все же мечталось. Босому хотелось когда-нибудь в будущем завести семью, занять один из уцелевших домов в пустой деревне, обустроиться, открыть небольшую лавку, и, глядишь, основать собственной поселок, пускать в который он будет только честных и достойных людей, а еще беспомощных, жаждущих защиты.

У него обязательно будет дом, и, возвращаясь с поля или охоты, он будет видеть, как среди грядок в огороде возится мама, как крутятся возле ее ног внуки, и как выходит во двор женщина, немного уставшая за день, но счастливая. Она вытирает руки о передник и зовет детей ужинать. И может быть, почему бы и нет, у этой женщины лицо Рины?

Босой наклонился, чтобы капли с неба попадали на затылок. Голова слегка гудела после вчерашнего, хотя полноценным похмельем это назвать было нельзя — интерфейс быстро вычищал из организма любую заразу, будь то болезни или отрава. А отравы вчера пришлось выпить немало.

Рой все-таки подошел после боя, и хотя его слова сложно было назвать извинениями, они выпили за мир, за жизнь, за дружбу, за будущее людей и погибель на голову гррахов, за соседний лес и каждую сосенку в нем, а когда перешли на еще и на березки, Босой отказался продолжать попойку, чтобы и самому не уподобиться давно едва вяжущему языком Виннику.

Сейчас же Рой, будто и не мучимый похмельем, священнодействовал во дворе, воюя деревянной палкой с невидимым врагом. Делал он это не таясь, с привычной монотонностью ежедневного занятия, как другие рубят дрова, косят траву, доят корову или готовят еду. Шаг следовал за шагом, удар за ударом, и иногда казалось, что противник у него и вправду есть, потому что охотник не только нападал, но и оборонялся, причем относился к защите намного серьезнее, чем во время вчерашнего поединка.

Босому в первый момент захотелось запомнить последовательность шагов, ударов и блоков, но быстро понял, что дело не в машинальном повторении заранее выученных комбинаций. Важнее понимание, предварительный расчёт рисунка боя на несколько движений вперед. Первыми двигались ноги, вслед за ними, с опозданием на долю секунды, следовал удар или серия ударов, а потом быстрый отскок и защитная позиция. Точнее, несколько разных защитных позиций, позволяющих прикрывать одним движением почти весь корпус. Идеально, если противник стремится в контратаку.

— Знаешь байку про сердитого ловчего? — Рой давно заметил внимательный взгляд. — Сидит ловчий у логовища, подстерегает у пещеры чудище. Подходит сзади мужик и говорит: «Ну как, поймал кого?» «Поймал двоих». «А где, покажи». «Да я, — говорит ловчий, — их в пещеру бросил». «А что, — удивляется мужик, — маленькие были?». «Да нет. С тебя ростом. Тоже все спрашивали». Выходи, попробуешь. Под сидячий камень вода не течет.

И снова они стояли друг напротив друга, но уже не дрались. Рой показывал, и Босой видел, что он не скрытничает и ничего не утаивает. Не было ни одного движения, которое бы охотник не объяснил или просто умолчал. Вот только все оказалось удивительно просто, без малейшего намека на тайные знания великих мастеров. Все движения раскладывались на простейшие составляющие: шаги, стойки, удары, защиты, настолько простые, что не раз казалось — Рой обманывает, выдает за боевое искусство какую-то неловкую подделку, сляпанную с утра, на коленке.

И все же это были те самые удары, и те самые шаги, которыми он вчера в прах разносил самоуверенные попытки ловчего защититься. Босой хорошо помнил бой и мог бы за это поручиться.

Тренькнуло уведомление интерфейса, а потом еще раз.

*Неизвестно* — 2/3.

*Неизвестно* — 2/3.

Босой от неожиданности остановился. Сразу две шкалы, обе нерасшифрованные, прокачались почти на треть — и это только от вчерашнего боя и сегодняшней тренировки.

Догадка, простая и очевидная, поразила его. Чтобы развиваться, прокачивать шкалы и получать новые навыки, недостаточно бесконечных повторений одного и того же. Нужно узнавать новое, учиться, перенимать у людей лучшее, на что они способны или хотя бы готовы показать. Он вспомнил, как раз за разом ложился на острые камни, но эффект быстро снижался, а потом и вообще исчез. Как проводил бессчетные часы, позволяя крысам прокусывать сапог и не мог сообразить, почему интерфейс ради минимальных изменений требует пройти через столько мучений? Нужно же было создавать не просто систему бесконечных монотонных тренировок, а систему динамичную, постоянно меняющуюся в поисках новых навыков и знаний.

Поэтому гррахи и создали для себя такое множество разнообразных, все время усложняющихся тренировочных площадок с чудищами.

Может ли повар, стремясь прослыть лучшим, всю жизнь жарить только картошку? Добьется ли успеха огородник, знающий лишь как сажать один сорт томатов?

Знания не лежат в единственной плоскости, и искать нужно не только их, но и новые способы их поиска и постижения. Много ли даст монотонное многодневное наблюдение за крысами? Разве что пару десятков новых хвостов, лап и ушей.

А что если следить не за ними, а за падающими с неба каплями? За порывами ветрами, что сносят их в сторону, иногда заставляя двигаться почти что вдоль земли?

Босой взял лежавший на крыльце клинок Роя, сорвал из-под ног травинку и подбросил ее вверх. Примерившись к ветру, он широким взмахом рассек травинку пополам, а потом еще раз большую из частей. Еще никогда он не чувствовал сталь так ярко, словно она продолжение руки, причем лучшая ее часть.

— Я знаю, что тебе подарю, — Рой остановился, отер свою палку от влаги и завернул ее в кусок мешковины, — Пойдем.

Они прошли в дальнюю комнату, святая святых базы. Раньше здесь располагался алтарь, а теперь — склад найденных и частично освоенных техно-ловчими древних механизмов.

Едва переступив порог, Босой затаил дыхание от восторга. На многочисленных полках красовались десятки, нет, сотни древностей, и о предназначении многих из них можно было только догадываться. На верхних полках поблескивали стеклянные банки, колбы, пузырьки и мензурки. Чуть ниже — металлическая емкости, от самых простых прямоугольных контейнеров до баков с множеством входящих и выходящих трубок. Десятки пластиковых ящиков были наполнены гвоздями, шурупами, болтами, гайками и мелким инструментом для откручивания, закручивания, протыкания, нарезания резьбы и еще множеством мелких штучек, с помощью которых, наверняка, можно было делать с металлом и деревом немало полезных чудес.

Отдельное место занимало оборудование, которое Босой определил как «электрическое». Вряд ли бы он сумел отличить «генератор» от «двигателя» или «стартера», но торчащие провода и медная «намотка» говорили сами за себя. Рядом с полками на полу стоял огромный грубый металлический ящик, доверху наполненный неотсортированными или просто не имеющими назначения металлическими изделиями: изуродованная крепежная проушина, большой, с человеческую руку, болт с крупной грубой резьбой, кусок толстого металла, часть которого была выжжена или вырвана, и еще множество совершенно непонятных обломков.

— Посмотри, тебе понравится, — Рой отодвинул занавеску, закрывающую один из стеллажей, — видел такие штуки?

— Вы с ума сошли… — кровь отхлынула от лица Босого.

На полках, надежно закрепленные в специальных углублениях, стояли пять огнестрельных автоматов и шесть пистолетов. В коробках рядом лежали промасленные свертки с патронами.

— Не дрожи ты как косуля. Гррахи иногда пролетают мимо, но у нас слишком толстые стены.

— Вы смертники. Стрелять пробовали?

— Баловались… Немного. Но для этого даже мы недостаточно психи. Хочешь такой?

— О… Нет! — Босой замахал руками, отгоняя даже саму мысль.

— Да я шучу. Вот, держи, — Рой протянул небольшой сверток, — это наручные часы. Называются «Победа». Отличные часы. До сих пор не отстают. Главное заводить не забывай. Я выставил там более или менее точное время. Знаешь, мы не уверены до минуты, но Грач иногда колдует с приборами и записями. Представляешь, по этому времени жили люди до гррахов. Ты еще это прочувствуешь.

Босой развернул ткань. На руках заблестел небольшой темный циферблат с цифрами и аккуратными стрелками. Ремешок был кожаным, удивительно хорошо сохранившимся.

— Думаешь, зачем они тебе? — улыбнулся Рой, — Увидишь. Они многому учат, чего ты никогда не познаешь, если встаешь вместе с солнцем, обедаешь, когда проголодаешься, и ложишься спать, когда устал. Видишь эту маленькую стрелку? Она называется «секундная». Отсчитывает, как ты понимаешь, секунды. Вот и подумай, ловчий, измерял ли ты что-то раньше в секундах? Не в годах, месяцах или днях, а в секундах? Подумай, каждое ли дело, которое ты в жизни совершал, стоит того количества секунд твоей жизни, которое ты на него затратил?

* * *
За подарок не пришлось долго благодарить. Рой расстался с часами легко, словно они не были бесценным прекрасно сохранившимся артефактом прошлого. Отдал — и тут же прекратил экскурсию по складу, старательно не замечая интерес ловчего.

Босой не расстроился. Внутри него жил механизм хоть и чуждый, и все же намного более совершенный, чем все устройства техно-ловчих вместе взятые.

Страница одной из только что прокачавшихся шкал осталась, как это обычно и бывало, без изменений, а вот на второй возникло кое что новое. Прямо под шкалой теперь отображались пять кружков, но сколько ни старался Босой, так и не понял, что с ними нужно делать и какие возможности они дают.

* * *
Собираться в поход к лаборатории Дуста начали сразу после основательного завтрака, в первую очередь уделяя внимание вооружению.

Рой взял с собой два настоящих клинка, с хорошими деревянными рукоятками, длинный кинжал вместо ножа и небольшой рюкзак, с запасом еды, воды и медикаментов.

— Жратвы берите на два дня. То, что несем Дусту, распаковывать не будем. Да и он там нас за стол не усадит, по понятным причинам. Кроме нас ему никто продуктов не принесет.

— На два дня? — Винник время от времени хватался за голову, всем своим видом изображая страдание, — С чего бы это дороге так удлиниться? Проблемы в тоннелях?

— Проблемы… — Рой уже погрузился в собственные мысли. — И очень серьезные проблемы.

Зуб повесил на пояс только один мачете. В походе он служил тягловой силой, таща на спине огромный туго набитый рюкзак. Малой вооружился тремя метательными сулицами и тяжелым длинным копьем, для ближнего боя взяв только топорик. Рина же ограничилась коротким луком и небольшой саблей, с которой, как показалось Босому, она управлялась далеко не так ловко, как Рой и братья.

Арсенал Грача составил короткий кинжал и компактный пятизарядный арбалет, украшенный чеканными пластинками желтого металла. Все детали его были отполированы и тщательно подогнаны друг другу, так хорошо, что с первого взгляда оружие казалось вырезанным из цельного куска дерева.

Босой не стал мучиться выбором, взял с собой сразу все вещи и Винника с Зоей заставил сделать то же самое. Для Роя с командой поход был лишь временной отлучкой с базы. Босой не мог точно знать, что их ожидает впереди и не произойдет ли такого, что придется срочно бежать, не тратя время на возвращение в церковь.

А вот у Зои теперь в арсенале появился разборный лук, из которого ее все утро учила стрелять Рина. Была ли это инициатива девушки-охотника, или повысить боеспособность будущего отряда ее надоумил Рой, Босой не знал. Зато приметил, что после проявленного внимания к ее обонянию, Зоя перестала ершиться, разговаривала с охотниками с уважением, и Рина сменила гнев на милость, помогая девчонке как младшей сестре.

Или были у нее и иные мотивы? Босой все чаще чувствовал на себе ее брошенные украдкой взгляды, короткие и оценивающие. Это не была та быстрая озорная стрельба глазами, что разгоняет кровь и заставляет краснеть. В ее задумчивых глазах было что-то совсем иное, рождающее тревогу и пустоту.

— Готовы? — Рой осмотрел внушительный увешанный оружием отряд из семи человек, — Сегодня нас побольше. Может и дойдем.

Босой сделал машинальный шаг к двери, но Рой почему-то пошел совсем в другую сторону. В дальнем противоположном от алтаря углу он снял несколько досок с широкого металлического люка, открывающего вход в уходящую под землю узкую бетонную лестницу.

* * *
Лаз в церкви оказался одним из множества боковых ответвлений основного тоннеля, длинного и широкого настолько, что по нему без проблем могли передвигаться, плечом кплечу, пятеро мужчин. И все же уходящие в кромешную темноту стены обнимали, давили серой однотонностью, подхватывали звуки и разносили долго не затихающим многоголосьем.

Едва спустились под землю, Рой запретил шуметь, и тишину подземелья нарушал только шорох шагов, шелест одежды и шёпот приникшей к уху Винника Зои:

— А когда не было гррахов, от кого люди прятались под землю?

— Друг от друга, молодая леди, друг от друга. С тех пор, как люди выиграли эволюционный отбор, единственными нашими врагами были мы сами. Создавали оружие, чтобы убивать, и подземные бункеры, чтобы спасаться от смерти. Причем делали это, что удивительно, одни и те же люди. Я видел однажды целый подземный город, с заводскими цехами и складами. Запасов оружия, еды и воды там накопили столько, что тысяча человек могла быть жить год, ни в чем не нуждаясь.

Зоя слушала, затаив дыхание. За время пути от Бочонков она часто держалась рядом со стариком в ожидании очередного увлекательного рассказа, нередко откровенно перед ним заискивая.

— А что за чудища здесь живут? — она коснулась кончика своего носа, намекая, что в наличии измененных животных она не сомневается.

— Этого я, молодая леди, не ведаю. В прошлый мой визит наш путь к Дусту был короток и безопасен. Даже не знаю, почему в этот раз мы будем идти так долго. Это лучше спросить у Роя. Или у нашего предводителя — он в этом деле специалист.

Старик после вчерашнего чувствовал себя неловко: и за то, что сорвался, и за хмельную самовлюбленную многословность. Босому было все равно, и все же он выдерживал все утро некоторую дистанцию, чтобы и в следующий раз Виннику не пришло в голову напиваться и бахвалиться.

Чудища же в подземелье действительно обитали. Босой понял это сразу, как только сошел с лестницы. Он чуял их кисловатый запах, пока еще тонкий, едва уловимый. Слышал поскребывания когтей, тонкий писк, шелест трущихся друг об друга тел. Так было каждый раз, когда он вступал на территорию тесных подземных логовищ. Внутри включался приемник, способный улавливать звуки, запахи и вибрации на любом расстоянии. Иногда это казалось не собственным слухом, а телепатической связью, отголосками ощущений и мыслей других носителей интерфейса. Внутри жила уверенность, что связь эту можно укрепить и усилить, только бы знать, как.

Первое время это вызывало приступы паники, но постепенно Босой привык и научился использовать приемник как шестой орган чувств. Вот и сейчас он точно мог сказать, что граница логовища была пересечена на третьей ступеньке снизу. Но несмотря на это в десятках метров вокруг ни одного чудища не было. Или доступа они к этому коридору не имели, или не заморачивались на безусловную охрану границ. Такое встречалось не редко.

— Запомни, — Босой впервые заговорил с Зоей в покровительственном менторском тоне. Он вспомнил о своих родившихся во время приключения в топях планах начать передавать кому-то накопленные знания, и был рад приступить к их претворению в жизнь. — никогда не недооценивай опасность. Считай, что чудище уже перед тобой. Невидимое, неосязаемое, оно в любой момент готово вцепиться тебе в шею. И каждый шаг вперед приближает тебя к нему и к смерти. Хочешь выжить — не ходи вперед. Стой на месте или беги, или внутренности твои разбросает по стенам как праздничный фейерверк.

— Никого впереди нет, — скрипучим из-за пересохшего горла ответила побледневшая Зоя. Она резко остановилась, и на нее налетел идущая позади всех Рина, — Я точно знаю.

— …а если надо все же идти вперед, — Босой не обратил внимание на испуганные глаза девчонки, — делай не больше тридцати шагов в час. Жди. Наблюдай. Прислушивайся. Принюхивайся, если у тебя это так хорошо получается. В свое первое крысиное логово я зашел только на десятый день наблюдений, да и то попрощавшись на всякий случай с жизнью. И первая же крыса вцепилась мне в глаз.

— Ну ты и дурак… — Рина обняла замершую от страха Зою за плечи, — Ой, дурак. Пойдем, дорогая, от этого мужлана.

Масляные фонари не справлялись с вековым мраком, отвоёвывая лишь круги, от стены до стены, и постепенно меркнувшую световую дорожку. Впереди шел Грач, чувствовавший себя здесь уверенней, чем на поверхности. Он везде проходил первый: осматривал боковые коридоры, изучал подозрительные пятна на бетоне, принюхивался, прислушивался, иногда простукивал пол, хотя бетон казался незыблемым. Чувствовалось, что туннели — это его стихия, и даже слово командира здесь имеет гораздо меньший вес. За ним с обнаженными клинками шел Рой. Он улыбался, оглядывался иногда, подбадривая товарищей, но в любой момент был готов к рывку и удару, стоит впереди появиться хотя бы тени опасности.

На очередном перекрестке, возле которого Грач задержался особенно долго, он подозвал к себе Зою и Босого.

— Чуешь что-нибудь?

Девчонка привычно прикрыла глаза.

— Пыль, гниль и влага. Есть что-то живое, но очень далеко. Еще пахнет резиной и блестящим металлом… Я не знаю, как он называется.

— А ты? — обратился Рой к Босому.

— Рядом никого нет, — без сомнений констатировал ловчий, вот уже некоторое время думавший, как бы об этом сообщить излишне напряженному командиру охотников, — расслабляться не стоит, вокруг их как будто бы тысячи, но в этом коридоре — нет. Слушай, а что здесь было раньше?

После заверений Зои и Босого, Рой заметно расслабился.

— Мы застали тоннели уже пустыми. Ни в коридорах, ни на складах — ничего. Да и склады ли это были? Не знаем. Вот, только колея осталась, — он кивнул на проходящие по центру коридора рельсы, — но и она скоро заканчивается, одни только следы. Убирались за собой знатно, те, кто все отсюда вытащил. Вон, видите, по стене горизонтальные полосы? Когда-то тут шли кабеля, для электричества, и если присмотреться, на потолке видны следы от креплений светильников. Вон они, видите?

Рой поднял фонарь повыше и показал на едва выделяющиеся на потолке прямоугольники, чуть более светлые, чем бетон вокруг. И на стенах следы от кабелей тоже были видны, но Босой не знал раньше, куда смотреть, и не замечал. А теперь увидел: местами волнистые, местами натянутые как струна, полосы шли с обеих сторон, бесконечные, как и сами стены.

Человеческая цивилизация ушла отсюда, как и со всего остального мира. Может быть еще и раньше нашествия гррахов. И все же жизнь здесь когда-то била ключом: стояли на входе бдительные часовые, сновал туда-сюда небольшой паровозик, а то и самоходная вагонетка. На потолке горели светильники, а по бокам мелькали железные ворота, двери, развилки и перекрестки. А за каждой дверью, над толстой пыльной тетрадью восседал важный кладовщик, доподлинно знавший, что именно раньше прятали люди под землей, но очень хорошо умевший хранить секреты.

Кто знает, может быть за одной из этих дверей до сих хранится оружие, способное убить даже грраха, и люди просто не успели вовремя его достать? Рассказывали же, что нашествие и разгром основных сил человечества произошел едва ли не за считанные часы.

— Возможно, на нижних уровнях и осталось что-то из древностей, — Рой пожал плечами, — но мы дальше второго не ходим.

— Логовища? — понимающее кивнул Босой.

— Логовища. Обвалы. Провалы. Промывы. Отрава всякая. Ну и так… По мелочи. Вы увидите еще. Здесь коридор широкий, но дальше нам придется потесниться. Да Винник, поди, и помнит? Помнишь, а? Жуткие места, я вам скажу, старикан не даст соврать. Вот только за время его отсутствия все стало еще хуже.

— Это с чего ж? — удивился Винник, — Новые провалы?

— И новые провалы тоже…

Железная дорога и впрямь скоро закончилась. Некоторое время под ногами виднелись следы от рельс, но скоро исчезли и они. После очередного перекрестка, счет которым Босой давно потерял, коридор сузился настолько, что можно было, разведя руки, коснуться сразу обоих стен. Сыростью тянуло все отчетливее, и теперь усиленное интерфейсом обоняние помогало различить оттенки новых запахов: застоявшегося неглубокого озерца, подернутого никогда не знавшей дневного света плесенью, подгнивших останков бледнокожего студенистого существа, червя или насекомого, колоний небольших белесоватых грибов, местами покрывающих стены сверху донизу.

Босому понравился их аромат. Грибы хоть и походили больше на плесень и выросли глубоко под землей, в царстве тишины, мрака и сырости, пахли жизнью, энергией, едой и были наверняка главным источником питания для здешних подземных обитателей. Сложиться такая необходимость — Босой без сомнений съест столько этих грибов, сколько понадобится, причем сырыми, без всякого огня. Хотя ему и очень бы не хотелось, чтобы подобная необходимость возникла.

Сложно было сказать, отчего Босой так уверен, что мертвое существо студенистое, а грибы белесые. Он лишь вдыхал воздух, а организм сам соображал, что к чему, рождая в голове нужные образы. Скорее всего, похожие запахи он уже когда-то ощущал и теперь лишь сравнивал с забытыми воспоминаниями.

Бетон между тем становился все более темнее. Стены все чаще поблескивали прошлепинами влаги, там, где вода собиралась в тяжелые темные капли. Босой ткнул в одну пальцем и понюхал. Пахло землей и обычной травой, той, что росла сверху.

— Дождь же прошел, — прочитал его мысли Рой, — вот и просачивается. Вода везде себе путь проложит. Но больше все же тянет снизу. Там и ручейки, и речки, и целые озера есть.

— А сколько всего уровней?

— Не знаю. Дуст говорил про семь. Но нам хватит и двух. Чуть глубже такие твари водятся…

— Я чую… Чую, что пахнет какой-то гнилью.

— Чуешь? Что ж, новичку и вправду может такое казаться. Мы давно принюхались, привыкли, — Рой пожал плечами и обратился к Зое, — А ты что скажешь? Чем пахнет?

Девчонка, до этого робко жавшаяся к Босому, вышла чуть вперед. И снова она не стала глубоко вдыхать или морщить нос, как обычно делают люди, когда принюхиваются. Только закрыла глаза и сосредоточилась.

— Пахнет водой. Грибами. Невкусным мясом. Добычей. Там много слабой невкусной добычи, но вполне съедобной. И еще много запахов, но я не знаю, что это такое. Я никогда не была там.

— А в подземельях, — голос Роя снова стал приторным, — где есть старая техника и воняющие едким и горьким бочки — бывала?

Зоя в замешательстве вспорхнула ресницами и забегала глазами из стороны в сторону. Было видно, что к подобному вопросу она не готова.

— Нет. Никогда.

— А откуда знаешь, как они пахнут?

— Я… Мне рассказывали. Я правда сама ни разу….

— Я верю тебе, — для пущего выражения доверия Рой коснулся ладонью ее щеки, — а ты сможешь показать, куда ходили те люди, которые видели технику под землей?

Зоя махнула головой так неопределенно, что даже Босой, вроде бы уже успевший к ней привыкнуть, не смог точно сказать, согласилась она это сделать или нет. Зато он теперь точно знал, что сразу после сведения татуировки Зое поступит предложение покинуть их отряд. И она, вероятнее всего, согласится.

Что с этим делать, он не знал совершенно. Отпустить девчонку с миром? Бороться за нее, посулив множество недоступных обычному подростку свобод, прав, сладостей и сушеных фруктов? Или купить у Дуста зелье, но татуировку пока не сводить? Босой далеко не был уверен, что отряд Роя не оспорит в этом случае его право на рабыню.

Вот и Рина уже оттеснила потихоньку командира от общей группы, зашептала потихоньку на ухо, а он ей коротко кивнул, соглашаясь. Вряд ли охотники оставили на время нахождения в подземелье какие-то необсужденные снаружи дела. И уж точно не обменивались неожиданными новостями — какие тут в подземелье новости? А значит, говорили о Зое.

Вдруг сквозь размышления пробился тихий писк интуиции. Это еще не был тот грохочущий раскат, когда нужно разворачиваться и убегать без размышлений, но писк настойчивый, не терпящий отлагательств.

— Там впереди что-то, — окликнул он Роя громким шепотом.

Охотник кивнул.

— Я знаю.

Это был один из тех самых провалов, о которых так часто упоминали. От стены до стены и на протяжении не меньше четырех метров пол просто не существовал, превращаясь в уходящую вниз дыру. Из нее и доносились все те необычные запахи, а еще звуки, которые слышал Босой с самого начала путешествия.

Через провал было брошено несколько толстых грубо отесанных досок, изрядно пропитавшихся влагой и местами покрытых тонкой пленкой зеленой плесени.

Грач и Рой уверенно прошли по мостку, лишь слегка прогнувшемуся под их тяжестью, а вот Зуб с массивным рюкзаком за плечами ступал осторожно, прислушиваясь к ощущениям. Прошел он без проблем и кажется даже не почуял опасности, а вот Босой услышал все, чего услышать бы ни в коем случае не хотел. Плесень, на вид совершенно безобидная, насквозь принизала доски, и хотя они на вид почти не прогибались, доносившийся изнутри скрип не предвещал ничего хорошего.

Сам Босой без труда прошел, внимательно прислушиваясь к треску, но когда на доски ступила Зоя протянул ей руку. Последним шел Винник, тоже маленький и легкий, но он опирался на посох, время от времени перенося вес на слишком маленькую точку опоры. Это его и подвело. Наступи он в то место ногой, все бы могло пройти и хорошо, но он оперся острой деревяшкой, да еще и в самое скрипучее место.

Босой едва успел подхватить его за ворот, а потом за руку, пока тело не выскользнуло из одежды. Разломившаяся пополам доска с громким стуком обрушилась внутрь провала, плеснув напоследок водой где-то очень глубоко.

— Гррахи тебя подери! — выругался Зуб, — Нам хана. Сбросьте этого старого чурбана следом!

— Это не сработает, — пробормотал Рой, озабоченно вглядываясь вглубь провала, — Было бы тут не так высоко… Он просто разобьётся. А от мертвеца там толку не будет.

— А на веревке?

— У тебя есть с собой веревка такой длины?

— Валим может тогда в обратно?

— Зуб, не утомляй меня столь гениальными идеями. И как ты собираешься попасть обратно?

К тому, что провал сам по себе был немаленьких размеров, еще и края его не оставляли ощущения надежности. Это была скорее глина, перемешанная с бетонным крошевом. Скользнет на такой нога — и не получился ни толчка, ни прыжка.

— Если и найдем мы чем наладить мостки, то только у Дуста. Может есть что в соседних комнатах и коридорах, а может и нет. Пока будем искать — потеряем и то время, что у нас пока есть. Вперед. План у нас прежний, и вы все его знаете.

Может быть, наш друг Винник и не особенно то на него повлиял.

* * *
Еще некоторое время они брели по коридорам, поворачивая то вправо, то влево, останавливаясь иногда и долго сверяясь с картой. Первое время Босой не уставал поражаться размерам разветвлённой сети тоннелей, пока не поймал себя на мысли, что узнает некоторые перекрестки.

Команда Роя специально петляла, запутывая спутников, и хотя общее направление было всегда одним и тем же, они иногда делали по очередному скоплению боковиков по две три запутанных петли.

Мотивы охотников были прозрачными как слеза — не дать возможность гостям запомнить правильный путь. В условиях слабого мелькающего перед глазами света от масляных светильников это сработало бы с любым человеком, кроме Босого. Он не смотрел глазами, привыкший шастать по крысиным логовищам и другим подземельям иногда даже в полной темноте. Он запоминал все, что чувствовал: силу и направление сквозняка, запахи, звуки капели и шорох шагов, разных на разной поверхности. В тех местах, где сходилось особенно много запоминающихся моментов, он проводил пальцами по стенам, запоминая температуру и рельеф.

Зоя, похоже, тоже сумела понять, что происходит. Она встала на цыпочки, приникла к его уху и прошептала:

— По-моему, эти жалкие никчемные людишки водят нас кругами.

Босой коротко кивнул и получил еще порцию шепота:

— Но вон там за поворотом их ждет сюрприз, — Зоя коварно улыбнулась и пошла дальше, как ни в чем не бывало.

«Вон того поворота» ловчий и сам слегка опасался. Несколько минут назад оттуда донеслись поскребывания, слишком слабые, чтобы опасаться, и все же чуждые безжизненной тишине туннелей. А потом они резко пропали, стихнув одно за другим.

— Бог ты мой! — отпрыгнул Грач, едва шагнул за поворот, — Рой!

Командир уже стоял за его плечом, готовый бросится в бой. Махать оружием не пришлось — все и так были уже мертвы.

Возле стены, под небольшой щелью в стене лежали несколько растерзанных тел мелких чудищ, бывших при жизни размером вряд ли больше, чем средняя кошка. Только похожи они были на странную смесь богомола и ящерицы: длинное вытянутое тело, короткий массивный хвост, две пары опорных ноги для передвижений и две пары то ли с клешнями, то ли с боевыми лезвиями, покрытые маленькими острыми зубчиками.

Наметанным взглядом Босой набросал список возможностей особей этого размера, охраняющих дальние подступы к логовищу. Они легко передвигаются по стенам, но не по потолку — слишком тяжелые. Атакуют передними лапками, хотя и жвала у них могут нанести раны. А еще под брюшком у каждого — странный до сих пор пульсирующий мешочек, один из которых оказался прорван и сочился густой зеленоватой жидкостью. До сих пор сочился, а значит погибли существа всего несколько минут назад. Видимо, как раз в тот момент, когда Босой и слышал поскребывания.

— Это что ж, они уже сюда прорвались? — зло буркнул Зуб.

— Меня другое интересует, — сердито перебил его Рой, — кто их убил?

Босой оглянулся на Зою, с трудом сдерживающую торжествующую улыбку.

Глава 9 Призрак

Он сам себя называл монстр, потому что никакого другого имени не знал, даже если оно у него когда-нибудь было. Обиды при этом не чувствовал ни на мир, ни на себя. Монстр и монстр. Почему бы и нет?

Тем более, о мире он помнил не много. Вот есть он, монстр, потому что не похож на остальных и остальные не похожи на него. И есть пища — все, кто вкусно пахнет и шевелится. То есть все живые существа вокруг.

Бывает пища отвратительная. Она едва ползает, мягкая и не способна сопротивляться. Бывает повкуснее — та, что умеет скрываться во мраке, быстро бегает и усыпана длинными острыми шипами. А есть самая вкусная. Она всегда приходит сверху, шуршит одеждой, шепчется, позвякивает и поскрипывает, а еще иногда кричит, если злится или ей больно. А еще она называется человеком — откуда-то в голове монстра было это слово, и он никак не мог его забыть.

Монстр без труда различал, какая добыча шумит — повкуснее или самая вкусная. И если слышал человека — обязательно бежал на верхние уровни, полакомиться. Монстр всегда уносил только одного, потому что знал — если сьесть сразу всех — новые не придут. А еще потому, что унести одного монстр всегда успевал раньше, чем заканчивалась невидимость, и он становится уязвимым. Но и один человек — большая удача. Вкусная пища на много дней вперед.

Монстр любил убивать, но делал это редко, только когда хотел есть. Потому что больше всего на свете он любил покой. Нажраться до отвала, забиться в узкую, едва плечами развернуться, тихую и спокойную шахту на самом нижнем уровне. Он утыкался лицом в дыру в полу и смотрел, не отрываясь, на голубое сияние.

Внизу в маленькой комнате, отделенной от лежбища монстра крупноячеистой решеткой вентиляции, мерцало морозным светом сердце подземелья. Голубоватые волны расходились кругами, на мгновенье разгоняя мрак, пропадали, и тогда можно было заметить, как внутри сердца пылает алый лучистый шар.

Монстр любил смотреть на сердце. Так сильно, что боялся однажды умереть с голоду, не сумев оторваться от пульсирующего морозного света. Сердце грело, успокаивало, давало силы, а еще позволяло на время вернуться в прошлое. Во много лет назад опустевшем сознании просыпались картинки, яркие и волнующие.

Когда-то он ненавидел это подземелье. Ненавидел его пробирающий до костей холод и живущих в нем ящериц, плоть от его плоти пульсирующего сердца, его сыновья. Монстр вспоминал времена, когда был совсем другим существом.

— Егоров! Егоров! Где Егоров?! Его-о-о-оров!!!Ко-о-остя-я-я!!!

Голос доносился издалека. Товарищи на рубеже обороны обнаружили пропажу товарища, но не могли броситься на поиски — ящерицы наступали волна за волной. Да и если бы бросились искать — не нашли бы. Старший лейтенант давно несуществующей армии Константин Егоров успел уйти достаточно далеко, чтобы сама мысль о возвращении показалась глупой.

О том, что у армии ящериц, или как их называли люди, «слипиков», есть центр управления, матка или другие особь, организующая атаки на людей, говорили все и давно. Были и попытки добраться до центра, нанести смертельный удар. Диверсионные отряды или погибали полностью, или вынуждены были вернуться после больших потерь. Чтобы добраться до сердца врага, нужен был смертник-одиночка, умный, сильный и полностью отчаявшийся.

Ящерицы до сих пор не проникли в некоторые вентиляционные каналы, пронизывающие подземелья насквозь. И по ним, рискуя переломать ноги или задохнуться, можно было проникнуть на несколько уровней ниже, вплоть до седьмого. Некоторые изгибы и перепады каналов, правда, не предполагали возможность вернуться назад, но о возможность выжить Константин Егоров рассчитывал меньше всего.

Какая разница, когда умирать? Уж лучше бы быстрее, прямо сейчас, чем дышать вонью слипиков, мечтать о глотке свежего воздуха и годами просыпаться, не зная, удасться ли дожить до вечера. Уж лучше так. Хотя бы попытаться совершить что-то значительное.

Сколько времени ползал Константин Егоров по свободным от слипиков вентияционным каналам, он не помнил. Ощущение времени исчезло. Он несколько раз заблудился, едва не сорвался в глубокий провал, вывихнул лодыжку и пару раз забывался тревожным чутким сном. Надежду обнаружить центр управления слипиков он не терял ни на минуту, потому что все дороги, как говорится, вели в Рим. И когда внизу под вентиляционной решеткой увидел морозно-голубое мерцание, моментально понял — он на месте.

Осторожно выкрутив болты, Егоров распаковал примотанный к животу заряд, способный превратить в крошево не только голубой цилиндрик, но и стены вокруг него. Компактная упаковка и небольшой вес не обманывали специалиста — взрывчатка была из новых, невероятной мощи. Еговоров на миг представил, как рванет заряд, и как его тело за секунду превращается в гостку органических молекул, как испаряются и превращаются в ничто его сознание, чувства и воспоминания.

Страшно не было. Но на секунду голова освободилась от лишних мыслей и переживаний, очистилась, и на освободившееся место ворвалася вопрос, прежде наглухо заблокированный радостью неожиданной находки сердца врага.

Голубоватый цилинд был явно не продуктом деятельности людей и уж точно не природного происхождения. А значит, его кто-то сюда притащил, установил и настроил. И никто кроме гррахов это сделать не мог. Сами ли они проникали в заселенное людьми подземелье, или доставили цилиндр каким-то иным образом, но они знали о его существовании, а значит и о существовании слипиков.

Разрушение цилиндра, внезапно понял Еговоров, приведет только к одному результату. Гррахи узнают, что люди добрались до центра логовища и уничтожили его. Гррахи узнают, придут и многолетняя война за тоннели будет проиграна в один момент, полным уничтожением оставшихся людей, как военных, так и гражданских.

Мысль эта вошла в голову Константина Егорова и больше не уходила. Руки его сами отодвинули заряд в сторонку и переломили ставший ненужным взрыватель. Остатки отчаяшегося сознания искали хоть какой-то выход, и не находили. Можно было вернуться назад, к своим, рассказать все и принять общее решение, но за время плутаний по вентиляции он напрочь запутался в хитросплетениях каналов, несколько раз спускался по почти вертикальным спускам.

Назад дороги не было. Да и зачем уходить? Константин лег лицо на решетку и стал смотреть в загадочное влекущее мерцание.

Постепенно сердце подземелья вытеснило вытеснило все, что что он знал и помнил прежде. Бывший человек, постепенно превращавшийся в монстра, не мог думать больше ни о чем. Он лежал в вентиляционной шахте и смотрел на мерцание, потому что ему некуда было идти и негде лежать, потому что вокруг был мрак и смотреть было больше не на что.

Мерцание входило в его сознание и тело, постепенно меняя его. Кожа твердела, становилась блестящей и стала выделять странно пахнущий секрет. Кости истончились, но стали намного крепче, чем раньше. Мышцы почти исчезли, но сила не ушла, лишь стала иной. Массу заменила скорость. Мышление — реакции и инстинкты.

Монстр не помнил, когда, испытывая невероятный голод, убил и сьел первого слипика. Кажется, он тогда еще был Константином Еговровым. Или нет.

Подземелье стало его домом. Мрак прекратил быть проблемой, потому что глаза стали видеть по другому, но всермя, пока не охотился, монстр проводил у Сердца, сутками всматриваясь в его мерцание. Отвлечь его мог только голод и громкие звуки, потому что слипики привыкли жить тихо, едва заметно шетеся и поскребываясь в темноте. Такие звуки могли порождать только люди. Большие, теплые и вкусные.

* * *
Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

*неизвестно* 2/3.

*неизвестно* 2/3.

Стойкость 3/3.

Жабье кольцо *неизвестно*: Жизнь +1/5(неактивно), Стойкость +1(неактивно), Эффект — неуязвимость от первого урона.

Родившись в глубине, в чьей-то немыслимо могучей груди, рев рвался наверх. Отголоски его отражались от стен, затихали в тупиках и глухих углах, накладывались друг на друга, сливаясь в многократное пугающее эхо. Он был голодный, тот, кто издавал рев, и очень хотел добраться до добычи. Но пока не находил ее, а потому все сильнее злился, бежал, разыскивая путь на верхние уровни. Иногда Босому казалось, что он слышит его дыхание, ровное и сильное, смотрит его глазами в беспросветную тьму.

Монстр точно знал, что охотится за человеком. Не за гррахом или другими измененными животными, а за двуногим двуруким существом, с удивительно вкусным и мягким мясом, нанизанном на удобные палочки-кости. Удобная дичь. Удобная и вкусная. Вот только люди шаркали ногами и гремели голосами далеко, на самом верхнем уровне, а тот, кто издавал рев, жил глубоко под землей.

— Что там произошло? — Винник постучал по толстому металлу костяшкой пальца и приник ухом, — Почему не пройти?

Отряд дошел наконец до двери, преграждающей прежний короткий путь в лабораторию Дуста.

— Заглохни, гнида, — зло оборвал его Зуб, — и так всем из-за тебя кранты.

Из-за двери донеся шелест и поскребывания, а потом отчетливый топот и скрежетание. Босой хотел предостеречь Винника, но не успел. Кто-то крупный с разбегу врезался в металл с той стороны. Дверь содрогнулась, стряхнув с петель застарелую ржавчину.

— Можем приоткрыть, это всегда пожалуйста, — усмехнулся Рой, — Будешь своим новым дорогим друзьям разные мудрости рассказывать, пока они обедают. Тобой.

Винник отшатнулся от взбесившейся, сотрясаемой все новыми ударами двери.

— И как вы теперь ходите?

— Через второй уровень. А чего ты так смотришь? Жить захочешь и не так раскорячишься. Первое время было сложно, но постепенно приладились. Ходим реже и груза приходится таскать больше, но лучше, чем ничего.

Путь вниз, на второй уровень, преграждала другая дверь — точная копия предыдущей. И чем ближе отряд подходил к ней, тем тревожней становилось у Босого на душе. Далекие царапающие шорохи в сознании приблизились, стали громче настоящих звуков и вдруг пропали, что означало только одно — чудища совсем рядом, может быть даже на расстоянии вытянутой руки.

Рой достал из рюкзака некое подобие ключа: на длинной узкой трубке болталась полоска металла с крючком на конце. Конструкция была явно самодельной, а значит, техно-охотники или их предшественники специально укрепляли рубежи своего маршрута, оборудуя двери кустарными запорами.

Замок немилосердно скрипел, возвещая засевшим внутри чудищам о том, что добыча сама пришла в логовище и готова предложить себя радушным хозяевам в качестве главного блюда на предстоящем обеде.

На обычно спокойном лице Роя впервые промелькнула тревога:

— Вот теперь будьте по-настоящему осторожны. Здесь наши проблемы только начинаются.

* * *
Ящерицы хлынули со всех сторон, такие же небольшие, как и встреченные у щели в лабиринте. Будь они быстрее и юрче — отряд попал бы в опаснейший переплет, но их движения и прыжки оказались даже медленнее, чем у их обычных неизмененных родичей.

Привычным движением отодвинув товарищей за спину, вперед вышел командир. Клинки его завертелись в непрерывном танце, и не всегда удавалось понять, кто кем управляет: тело металлом или металл телом. Первое время ящерицы текли сплошным потоком, и товарищи рвались помочь командиру, но когда он сбил первые волны, оставалось только любоваться. Босой же по привычке все подмечал и примеривал на себя, на этот раз технику, позволяющую эффективно сражаться не с вооруженным человеком, а с бездумными чудищами.

Ящерицы легко передвигаясь по стенам, и в их действиях без труда прослеживался четкий боевой порядок. Нападали по трое: снизу, слева и справа, и пока сражались передние, задние грозно шипели, сверкали бусинками глаз, но почему-то не атаковали. Может быть, им не хватало оперативного простора, но скорее всего они просто считали подобную тактику наиболее эффективной.

Рой активно пользовался их предсказуемостью, планомерно вырезая нападающих одного за другим, отступая перед каждой новой шеренгой на шаг-два: левый, правый, центральный, отшаг, левый, правый, центральный.

— Дай я разомнусь, — пристроился слева Малой, выставив перед собой тяжелое копье. Командир кивнул и передал левый клинок Рине, чтобы не мешал. Девушка приняла меч и протерла его заранее заготовленной тряпицей.

Дела у Малого шли не так хорошо. Какими бы не были неловкими ящерицы, они легко обходили тяжелое оружие и умудрялись добраться до ног охотника. Здесь их встречали арбалетные болты Грача, бившего на коротком расстоянии без промаха.

Глядя на их слаженную работу, Босой в очередной раз задумался, почему за шесть лет скитаний он так и не собрал собственный отряд. Справился бы он здесь в одиночку, без помощи умелых бесстрашных товарищей? Пожалуй, что да. Может быть не так элегантно, как Рой, может пришлось бы сооружать баррикаду или делать несколько подходов — но одолел бы. А что дальше? Ведь не зря ящерки так медлительны и неловки — значит есть у них оружие пострашнее коротких лап-клинков, пусть они его пока и не смогли задействовать. Не зря же пульсировал у них на брюшке зеленый мешочек?

Не прошло и десяти минут, как с зачисткой площадки было покончено. Последняя ящерка упала, рассеченная, на пол, и Малой прошелся по площадке, расплющивая каждой из них голову копьем.

— Мы встретим еще несколько похожих локаций, — предупредил Рой, — будьте осторожны. Если они незаметно подберутся к вам, вы узнаете об этом только когда умрете. Во время удара зубчики на лапах… Вон, видите? Они впрыскивают под кожу обезболивающий наркотик. Если просто стоять— прикосновение ощутится. В горячке боя же такая тварь может повиснуть у вас на шее и выпустить через рану всю кровь, а вы и внимания не обратите. Поэтому все время поглядывайте на товарищей, но если увидели повисшую гадину, не кричите. Осторожно поддевайте снизу и сбрасывайте. Не дай вам бог начать сражаться с ней, пока она висит на человеке — перед смертью гадина исполосует до костей. Здесь, на втором уровне это равносильно смерти. Отсюда уже не вытащить — только в могилу. Так что держим строй и каждый выполняет только ту задачу, которую перед ним поставлена. Вам ясно?

Босой, Винник и Зоя ответили нестройным хором, подтверждая свою готовность к беспрекословному послушанию, но их перебил вновь раздавшийся где-то в глубине рев, и на этот раз его услышали все.

— А это кто? — чем дальше отряд заходил в лабиринты тоннелей, тем сильнее Винник бледнел и терял привычную велеречивость.

— Не узнаешь? — нехорошо усмехнулся Рой, — Это твой друг, которого ты разбудил, обрушив доски. Мы предупреждали, что шуметь здесь теперь нельзя, и что нужно быть осторожным, но ты же у нас самый умный, да, Винник?

— Это зло, старик — хмуро добавил Зуб, — Настоящее зло. Оно будет последним, что ты увидишь перед тем, как сдохнешь.

* * *
Рубежи обороны чудища устраивали на перекрёстках и у скоплений пузатых металлических труб, выходящих из стен, сплетавшихся в замысловатые узоры и уходящих в пол. Ящерицы выползали из щелей, за которыми раскопали себе глубокие и широкие земляные укрытия, прыгали со стен, выбирались из темных пахнущих гнилой древесиной углов, собирались в шеренги и бросались в атаку, шипя, держа лапы-клинки высоко над головой.

Во время первых двух стычек они нападали по трое, второй, третий и четвертый раз — по пятеро. А теперь перли уже всемером. Порядки более плотные были уже невозможны — не хватало ширины коридора. И без того чудища мешали друг другу, терлись боками, цеплялись лапами, ранили товарищей неловкими взмахами.

Судя по структуре тоннелей, логовище было укреплено от краёв к центру и от первого уровня к самому глубокому. Если интуиция ловчего не обманывала, отряд сейчас двигался по прямой, соединяющей две точки на поверхности условного шара, и несмотря на то, что тоннель шел строго горизонтально, центр становился все ближе. Отсюда и более плотные ряды защитников, и все больше склизкой кисло пахнущей слизи на стенах, которая внизу наверняка покрывает все толстым густым слоем.

Гадины висели на стенах, свешивались местами с потолка, если было за что зацепиться, и время от времени пытались проскользнуть мимо ног, желая напасть сзади. То, с какой детской уверенностью они пытались проскочить, дало Босому повод предположить, что где-то в глубине живут особи и в самом деле обладающими способностью сливаться со стенами или вовсе становиться невидимыми.

Бойцы Роя перестали шутить и «разминаться», встав в настоящий боевой порядок. В первом ряду работали копьем и мечом Малой с Роем. Их подстраховывал, не снимая с плеч рюкзака, Зуб с мачете. Рина и Грач внимательно следили за боем из-за спин, и если особо прытким ящерицам удавалось подобраться слишком близко — в них впивались стрелы и арбалетные болты. Зоя тоже успела принять участие в обороне, и хотя она управлялась с луком несравнимо хуже наставницы, на близком расстоянии промахнуться было сложно даже для нее.

Босой со своим коротким копьем оставался пока не у дел, и хотя успел подловить парочку удачно проскользнувших между ног товарищей гадин, откровенно скучал. Он был уверен, что смог бы пригодиться в первом ряду не меньше Малого, но спорить с Роем не хотелось.

Зато появилось время подумать.

Охотники прошли шесть рубежей обороны и сейчас сражались за седьмой. Ловчий прикинул, сколько ящериц они успели перемолоть. Пришлось держать в уме одновременно несколько чисел, что удавалось с некоторым скрипом — необходимость производить сложные вычисления возникала не часто.

В ответ на умственные усилия перед глазами всплыли те самые пять кружков, что появились в интерфейсе возле заполнившейся на две трети еще пока не расшифрованной шкалы. Удерживаемые в уме цифры сами по себе встали в них как в ячейки, причем последняя стала результатом сложения и перемножения двух первых пар. Еще не успевший сам посчитать результат, Босой понял это на интуитивном уровне, а потом пересчитал в уме, проверил — и все сошлось.

Немного поэкспериментировав, он выяснил, что кружки позволяли совершать простейшие действия с числами: делить, умножать, складывать, вычитать — причем, в любом порядке. Единственное условие — чисел должно быть не больше четырех, чтобы в пятой ячейке уместился результат. И главное, кружки одинаково охотно работали как с человеческими цифрами, так и с гррахскими «жучками».

Подрагивая от волнения, Босой вставил в первые две ячейки то сочетание гррахских значков, что он считал за число «1», дал мысленную команду произвести сложение. В пятом загорелось гррахское «2».

Это была победа едва ли не важнее убийства королевы крыс и даже получения «жабьего кольца». Впервые Босой обнаружил точное подтверждение, что расшифровка гррахского словаря идет в верном направлении. Боясь поверить самому себе, Босой сложил сначала три единицы, потом четыре, а потом сложил две двойки. В обоих последних случаях он получил одинаковый результат, который дал ему сочетание значков, которое не могло быть ничем, кроме как числом «четыре».

— Босой, гррахи тебя забери! Ты чего там возишься?! — прогремел над ухом голос командира охотников.

Ящерицы воспользовались заминкой ловчего и прорвались между Малым и Роем. Рина же с Грачом не могли нормально прицелиться, потому что Босой загораживал сектор.

Пришлось судорожно отбиваться. Кровь привычно вскипела, требуя выхода силе и скорости, и снова Босой был вынужден пригасить их, спрятать, чтобы не выдать себя и свой секрет. Даже Виннику и Зое не стоило о нем знать, по крайней мере пока.

— Ты по-настоящему хорош, ловчий. Троих уложил секунд за пять, — Рой одобрительно похлопал его по плечу, — но больше не отвлекайся. Из-за тебя Малому ногу порвали. Слегка, жить будет, но хорошего в этом ничего. Глядишь, еще убегать придется.

Возле раненого бойца уже сидела Рина, успевшая разрезать поврежденную штанину. Рана и впрямь не выглядела опасной, но Босой, чувствуя вину, решил взять на себя обязанность Малого по добиванию чудищ.

Он прошел по рядам безжалостно порубленных ящериц, пытаясь найти хоть одну, которой требовалась бы добавка для отправки прямиком в рай для чудищ, но не находил. Это казалось странным. После сражений Малой разбивал головы едва ли не каждой гадине, но сейчас раны не позволяли думать, что они недостаточно мертвы. Ткнув для вида парочке острием копья в голову, Босой присел рассмотреть тот самый зеленый мешочек на брюхе, что заинтересовал его с первого взгляда.

Из надреза сочилась зеленоватая слегка светящаяся слизь. Босой подковырнул край кожи, надеясь собрать немного содержимого мешка. Ящерица дернулась в руках, приподняла голову и приоткрыла полные ненависти глаза.

От неожиданности Босой выронил нож и подскочил на месте, нашаривая прислоненное к стене копье. Ожившая ящерица свернулась кольцом, развернулась и, пошатываясь, поднялась на лапы. Пораженный догадкой ловчий вытянул перед собой светильник, чтобы получше рассмотреть поле боя.

Одна за другой, извиваясь, подергивая перебитыми конечностями, шевелились все чудища с целыми головами. Скорость, с которой они приходили в себя и переворачивались на лапы, поражала. Их раны не исчезали, и даже начинали заново сочиться кровью, но ящерицы словно не замечали их. И вот уже одна из них изловчилась, напрягла дрожащие лапы и прыгнула на окончательно растерявшегося Босого.

Ее налету поймало острие тяжелого копья Зуба. Не сказав ни слова, лишь посмотрев зло и надменно, охотник принялся заново убивать восстающих чудищ.

Где-то рядом вскрикнула Зоя. Босой прыгнул в ее сторону и заслонил собой парализованную испугом девчонку. Прямо перед ней воскресала почти пополам разрубленная ящерица. Лапы ее сучили по полу, собирая остатки тела в единое целое, как это делал бы хирург, собираясь накладывать швы. Рядом, почти под ногами, влажно хрустнуло — у еще одной гадины вставал на место сломанный позвоночник.

— Видел когда-нибудь такое? — на лице Роя играла довольная улыбка. Он с садистским удовольствием впечатал одну из оживающих ящериц в пол подошвой ботинка. — Есть еще где-то подобные чудеса?

Босой завороженно покачал головой.

— Как это они?

— Это ты еще на четвертом уровне не был. Вот там настоящая магия.

— А вы были?

— Однажды. Давно. И больше что-то не тянет.

Зоя сидела у стены побледневшая, закрыв лицо ладонями. Оживающие на глазах мертвые чудища, да еще и в древних тоннелях глубоко под землей, окончательно разбили ее внутреннюю защиту, наспех слепленную из цинизма, хамства и вызова всему миру сразу. В глазах девчонки не было слез, но это и было самое пугающее. Плачущий человек, особенно женщина, изливает свои эмоции, избывает горе и страх. Когда же плохо так, что и слезы не льются, бывает, что ничем уже не помочь.

Босой хотел позвать Рину, но она все еще занималась раной Малого. Винник же растерянно развел руками, показывая, что развлечь разговором он бы может и смог, а вот успокоить застывшую на грани истерики девчонку — вряд ли.

Пришлось подходить самому, осторожно, как по минному полю. Садиться рядом, боясь неосторожным прикосновением вызвать раздражение и злость. Зоя дала себя обнять и зарылась лицом ему в куртку. В груди Босого что-то болезненно стукнуло. Что-то, чего не ощущал он с того момента, как работорговцы увели его маму.

* * *
Коридоры стали короче. Они чаще сплетались на перекрестках, ныряли в глубину и поднимались лестничными пролетами, дышали сквозняком из вертикальных уходящих на поверхность земли штолен.

Свернув из тоннеля в узкий, одному человеку едва пройти, коридор, отряд миновал пару пустых сквозных комнат и вышел на площадку, прижавшуюся к потолку высокого зала. Величина его скрадывалась непреодолимым для их тусклых фонарей мраком, но действительно темно было только в самом верху.

По полу зала и нижней части стен ползали сотни ящериц, чьи светящиеся зеленым мешочки давали достаточно света, чтобы разглядеть происходящее.

— Рановато приперлись… — проворчал Зуб. — Это точно сегодня?

— Не видишь, сколько их? — Грача оскорбляло, что кто-то сомневается в верности его планов и расчётов. — Это сегодня.

— Ведем себя тихо, — приказал Рой, снова обращаясь больше к новичкам, чем к собственному отряду. — ни звука, ни лишнего вздоха. Если кто захочет чихнуть — пусть лучше сразу прыгает вниз. Так и умереть проще, и у остальных шансы выжить появятся.

Час шел за часом. Ждать приходилось сидя на бетоне, из-за чего мерзли спина и ноги. Босой хотел достать из рюкзака спальник для девчонки, но Рой заметил движение и запретил, гневно скрестив перед собой руки. Шелест тел и скрежетание цепляющихся за бетонные стены когтей время от времени звучали в опасной близости, прямо под площадкой, но охотники уходить назад в тоннели не спешили, уверенные, что ящерицы так высоко забираться не станут.

Успокоившаяся Зоя скучала. Она попыталась вызнать у Рины, чего все ждут, но та только палец ко рту приложила. Бойцы Роя ждали привычно, с застывшими безучастными лицами, да и для Босого застыть неподвижно в логовище на несколько часов было обычным делом, тем более, что ему было чем заняться.

Спомощью калькулятора цифра за цифрой, число за числом, он сопоставлял человеческий и гррахский счет, отыскивая примеры в трактате, что помогало по-новому посмотреть на некоторые его места.

Например, обнаружился целый раздел, посвященный то ли расчётам, то ли математическому моделированию, множество списков или просто пронумерованных абзацев. Босой чувствовал себя первопроходцем, обладателем уникальных знаний, потому что еще никто, насколько он знал, так глубоко в язык гррахов не проникал.

Теперь он не сомневался, что нерасшифрованная им шкала означает «ум», или «расчёт», раз прокачивалась она от наблюдений, получения новой информации, сопоставления, размышлений и применения новых знаний на практике. Шкале для прокачки нужен был полный набор этапов осмысления, и если носитель только наблюдал, и не размышляя над тем, что видит, то развитие происходило слабое или не происходило вообще. Во время поединка с Роем Босой прошел полный цикл, и поэтому получил быстрое развитие этой шкалы.

Немного подумав, Босой решил назвать шкалу «Интеллект».

— Началось, — прошептал Грач.

Зал наполнился звуками одновременно пришедших в движение множества тел, и Босой мог бы руку дать на отсечение, что внизу появился кто-то новый. И судя по запаху, взявшемуся ниоткуда и хлынувшему в нос сразу широким потоком, это были те самые белесые существа с мягким желеобразным телом, одно из которых лежало на дне провала. Только там лежало только существо, и оно было мертво. Сейчас же в зал одновременно хлынули сотни.

Босой ждал, когда между ящерицами и новыми чудищами начнется сражение, но звуков боя не доносилось, только деловитое клацанье множества ножек.

— Подходите, — позвал сидевший у края площадки Грач, — Им сейчас не до нас.

Белесые твари появлялись, казалось, прямо из стен, вываливались толстыми неуклюжими червяками. Они походили на личинок жуков — такие же медлительные, неловкие, ребристые, с маленькой темной головой и множеством мелких лапок. Ящерицы протыкали их тело лапами-клинками и утаскивали в узкий уходящий резко вниз коридор.

— Куда они их? — не удержалась от вопроса Зоя.

— К обеденному столу потащили, сластены. — Рой посмотрел на наручные часы, которые зачем-то одел перед походом. — Вот ты любишь кушать? Они тоже. А чем ты думаешь, они все тут питаются? Не бетоном же. На поверхности — логовище крупных, с руку величиной, жуков. Это их личинки. Куда они пытаются добраться по трубам я понятия не имею, но каждые восемьдесят два часа они вызревают и ползут толпой, не разбирая дороги. Ящерицы отлично знают, когда это произойдет. Заранее приходят и ждут.

— А почему на месте не съедают? Зачем тащат?

— Кормят кого-то. Видимо глубже нет совсем никакой еды, или она не такая вкусная. А именно там, в глубине, сидит основное их воинство. Откровенно говоря, те, с кем мы до сих пор сражались, может быть и не солдаты совсем, а обычные фуражиры. Потому и кладем мы их десятками, а они только лапками машут.

Босой внутренне согласился с догадкой Роя. Уж слишком ловко поддевали ящерицы личинок на лапы-клинки, поднимали над головой и тащили, слегка покачивая живым грузом из стороны в сторону.

Когда белесый поток прекратился, зал опустел. По команде Грача отряд спустился по закрепленной на стене металлической лестнице вниз, а потом поднялся по трубам вверх, опираясь на заранее закрепленные на них кольца толстого каната. Площадка, на которую они взобрались, была когда-то с покинутым ими коридором единым проходом. Соединял их валяющийся сейчас на полу зала металлический переход с перилами.

— Ну вот, а ты боялась, — Рой щелкнул Зою по носу, — самое сложное позади.

— Назад еще идти, — Зуб, которому приходилось спускаться и взбираться по трубам с тяжелым рюкзаком за спиной, с трудом справлялся с одышкой, — и еще, командир, сдается мне, ты кое о ком забыл.

Его заглушил заполнивший зал оглушительный рев, раздавшийся на этот раз совсем рядом, прямо из того коридора, откуда люди только что ушли.

* * *
Будь его воля, Босой закинул бы Зою и Винника на плечи, прямо вместе с вещмешками, и побежал вперед, подальше от ревущего монстра, так быстро, как ни бегал еще ни один человек в мире, но убегать сейчас от охотников было подло, да и просто опасно. Как бы ни был страшен невидимый пока враг, лабиринт тоннелей пугал не меньше. Где лаборатория Дуста? Куда идти? Как открыть дверь в безопасный коридор? Да и как узнать ее, эту дверь?

В начале похода ловчий надеялся, что Рой проведет хоть какой-то инструктаж, и если уж не выдаст маршрут от начала до конца, то хотя бы предупредит, как выбраться на поверхность самостоятельно. Этого не случилось, и сложно сказать, чего в этом было больше: бравады превосходства или недоверия. Уж лучше бы первое, потому что оказаться перед смертельной опасностью лучше плечом к лицу с самовлюбленным гордецом, чем с человеком, готовым в любую минуту предать и потому видящего предателей вокруг.

Как бы то ни было, пришлось идти со всеми. До выхода пройти оставалось немного, вот только на пути стояли как минимум три рубежа ящериц. Всерьез их никто не боялся, но сражения отнимали драгоценное время. Слишком много времени, которого по мнению визжащей от ужаса интуиции не было совсем.

На первом же рубеже Босой, не удосуживаясь объяснениями, в два длинных молниеносных прыжка перемахнул через столпившихся врагов.

Ящерицы подобного подвоха не ожидали. Им и в голову не могло прийти, что через их плотный строй можно перемахнуть вот так быстро, а потому поначалу защищать тыл они даже не догадались, продолжая атаку на основные силы отряда. Воспользовавшись их заминкой, Босой начал вырезать задние ряды, даже не пытаясь сдерживать себя в скорости.

— Две минуты, четырнадцать секунд, — возвестил Рой, едва ловчий располовинил последнего фуражира. — Признаюсь, я такого бойца еще не встречал. Скажи-ка, Зуб, а ведь с таким союзничком мы можем умудриться все до единого добраться с Дусту, так сказать, без потерь? Да брось ты им головы крушить. Если встанут — нам же лучше.

— Не будет этого, — Зуба быстрая победа словно не впечатлила совсем, — и ты знаешь это лучше меня. К чему суета? Кто-то все равно сдохнет.

Впереди показался новый оборонительный рубеж. Они и прежде стояли один за другим, но во время первой половины путешествия охотники не торопились, зная, что раньше срока они зал с личинками не пройдут. Теперь же расстояние между стычками можно было преодолеть за несколько минут.

— Я засекаю, — кивнул Рой, — поехали.

И все повторилось, на этот раз за девяносто семь секунд, потому что теперь все знали, что делать и какие цели выбирать. А потом еще раз, за семьдесят одну секунду.

Они уже видели заветный поворот, когда преследующий их монстр взобрался наконец по трубам и рычал теперь уже в тоннеле, где находились и сами охотники.

— Туда! — Рой махнул рукой на один из неприметных боковых коридоров.

Зуб придержал его за плечо и кивнул на Винника:

— Давай оставим тут старикана. Почему все должны рисковать из-за одного хромого козла?

После этих слов Босой окончательно убедился, что охотники отлично знают — если погибнет один человек, то остальные смогут спастись или хотя бы получат шанс убежать. Видимо, повадки подземного монстра они изучили на практике. От осознания, каким именно образом они их изучали, у ловчего зашевелились волосы на затылке. Жизнями скольких бойцов заплатил отряд Роя за эти знания? Интуиция подсказывала, что как минимум трех, а то и четырех.

В общем-то, получать знания ценой потерь — не такая уж и редкая практика среди ловчих, но было еще кое-что страшное, до чего Босой догадался только сейчас, вдруг, хотя все было на виду едва ли не с самого начала. Винник рассказывал, что узнает всех бойцов Роя кроме Рины, которая заменила, получалось, некоего Хоря, который раньше состоял у Роя в поварах. И если верить интуиции, охотники трижды терял одну и ту же позицию в отряде — сначала Хоря, потом пришедшего ему на смену, а потом нового пришедшего и еще как минимум одного, пока это место в отряде не заняла Рина.

Она была четвертой или пятой сменой, и несложно было догадаться, какое ее ожидало будущее. Знала ли о своих предшественниках охотница? Понимала ли, что рискует повторить их незавидную судьбу? Может быть осознание этого ей тоже пришло только после рассказов Винника?

Может быть не зря она, в отличие от других охотников, не раз пыталась заговорить с гостями и даже подарила Зое неплохой лук?

— Давай оставим старика! — повторил Зуб.

— Остынь! — Рой скинул руку Зуба с плеча. Лицо его было злым, а голос жестким. — Мне надоели твои бредни. Это наш поход и наш косяк, нам его и разгребать.

В глубине коридора была установлена стальная решетка, полностью перегораживавшая проход. Рой открыл замок ключом и буквально затолкал за нее Босого, Винника и Зою.

— Идите по этому коридору. Дальше будет зал — отсидитесь в нем. Мы разберемся и вернемся за вами.

— Я могу помочь. Ты же видел, я многое могу — попытался возразить Босой.

— Некогда разговаривать, — Рой постоянно оглядывался, гадая, насколько близко успел подобраться монстр, — ждите. Рина, а ты чего сюда залезла?! Ты идешь с нами.

— Нет, — успевшая проскользнуть мимо командра охотница подняла лук с уже наложенной стрелой, — я остаюсь с ними.

— Не дури! — Рой все сильнее злился. — Нам нужна твоя помощь!

— Выходи, с-с-сука… — Зуб выхватил из рук Грача арбалет и направил его на охотницу.

Рой взмахнул рукой, останавливая его:

— Не надо Зуб. Это ее выбор. Уходим, — скомандовал он и еще раз уверил, — Спрячьтесь. Мы скоро вернемся.

Он закрыл замок, и охотники выбежали обратно, в тоннель.

Мысли заплясали в голове Босого безумным хороводом. Только что он был уверен, что Рой без малейших душевных терзаний отдаст любого человека на съедение монстру, лишь бы выжить самому и отвести удар от своих бойцов. И вот он не только спасает чужаков, но и позволяет остаться с ними Рине, ту самой Рине, которую, по мнению Босого, и в отряд-то взяли только в качестве очередной жертвы.

Охотница, в свою очередь, которая со стороны казалась самой отзывчивой и доброй в отряде, на деле струсила и бросила своих, ради спасения себя любимой. А он ее еще и в доме своем будущем представлял…

Босой зашагал к повороту коридора, за которым должен был находиться нужный зал. Винник и Зоя двинулись следом, а вот Рина предпочла остаться у решетки и только хмыкнула им вслед. Она даже стрелу с тетивы не сняла.

Это не вовремя проявленное мужество казалось Босому глупым и даже немного смешным, ровно до того момента, когда он увидел, что за поворотом нет никакого зала. Да и самого поворота нет — только небольшая ниша в стене, которую издалека в свете масляных фонарей можно было принять за начало коридора.

— Оглянитесь, — Рине пришлось говорить громче, чтобы ее услышали. — вы что, в самом деле ничего не видите?

Она кивнула на ряд темных пятен на полу и стенах, на остатки грязного тряпья, бывших некогда одеждой.

— Это у них тактика такая, — девушка так и не опустила натянутый лук, целясь сквозь решетку, — Плохой и хороший. Один пугает, а другой предлагает выход. Вот только по сути это ничего не меняет. И там, и там — одна и та же задница.

Сейчас она больше всего походила на ту бесстрашную воительницу, которой увидел ее Босой в первый раз, во время охоты на дымка.

— О чем ты? — сжавшаяся от ужаса интуиция обдала спину ловчего холодом, и отступила, оставив место концентрированной собранности.

— Он будет здесь прямо сейчас. Может быть он уже здесь, но мы его пока не видим. Может и не увидим вовсе, черт его знает… Отойдите вглубь. Думаю, вы уже поняли, что он заберет только одного.

Босой зачем-то оглянулся на Зою, словно мог найти в ней опору. До сих пор ее предсказания сбывались, и сейчас было бы очень к месту услышать что-то вроде: «У нас все будет хорошо, поверь мне, я же вижу будущее». Зоя стояла бледная, как бетонная стена за ее спиной, и не было в ее глазах ни капли уверенности.

Винник торопливо подковылял к решетке и вцепился в прутья, проверяя их на прочность.

— Это бессмысленно, — заверила Рина, — я не знала об этом месте, но догадывалась, что оно существует. Быстро нам отсюда не выбраться. Его же решетка не остановит. Не важно, с какой стороны ты находишься, хоть там, хоть здесь. Но ты, старик, лучше все же отойди. Может быть я успею выстрелить. Отойди прямо сейчас. Он уже здесь.

Охотница произнесла это без тени сомнения, хотя даже усиленное зрение Босого не позволяло рассмотреть в коридоре движение.

И тогда Босой зарычал, стараясь как можно точнее повторить рык монстра. Если он хоть что-то понимал в чудищах, именно это и будет настоящим ему вызовом, а не поднятый лук Рины и не жалкие попытки Винника вырваться из клетки. Несмотря на критическое количество готовых к самопожертвованию людей на квадратный метр, только у Босого было кольцо, позволявшее выдержать первую атаку.

Вряд ли монстр был готов к вызову на бой, к непримиримому яростному реву бесстрашного уверенного в своей силе противника. Он на секунду возник впереди, всего в паре метров перед решеткой. Его фигура имела очертания очень схожие с человеческими. Вряд ли это был человек или обезьяна — скорее перекати-поле, поднявшееся на задние лапы. И все же это не был сгусток живого тумана, и не растекающийся по полу слизень, и не неудержимый подземный червь, и не колония насекомых — да мало ли чего успел нафантазировать себе много чего повидавший ловчий. Монстр даже не выглядел достаточно мощным, чтобы снести или сломать решетку…

Вот только он и не собирался ее ломать. «Мигнув» в темноте, монстр исчез и появился снова, но уже по другую сторону решетки, прямо перед Босым. На мгновенье ловчий увидел его глаза, очень похожие на человеческие, но все же звериные, длинную серую измазанную слюной шерсть на морде, покатые, но при этом удивительно мощные плечи — и больше не увидел ничего, потому что монстр напал, сбил с ног и снова стал невидимым.

Шанс у Босого был только один — пережить первый удар или укус, ударить самому или дождаться, когда за противника возьмутся друзья. Первая часть плана прошла более или менее нормально, а вот со второй вышла серьезная заминка. Тела чудища словно не существовало. Босой пытался схватить его, оторвать от себя, но руки проходили сквозь то место, где оно должно было находиться. Не чувствовалось ни веса, ни хватки лап, — лишь жаркое зловонное дыхание и сомкнувшиеся на шее челюсти.

Они оба не хотели, чтобы челюсти разжимались: ни монстр, в чьем зверином мозгу не укладывалась невозможность разорвать шею теплой и на вид такой податливой жертвы, ни Босому, потом что он знал, что скорее всего не переживет ни следующего укуса, ни удара лапой. А потому он старался поменьше дергаться, и только беспрерывно шарил руками, надеясь все-таки найти за что ухватится, куда ударить ножом, чтобы на время вывести противника из строя.

Сознание захлестывало паника, и все же остатками сохранившихся мыслей Босой искал выход. Монстра не увидеть — он может становиться невидимым. От него не защититься, потому что он может становиться неосязаемым. Но любая способность чудищ работает ограниченное время. Пройдет несколько минут — и монстр вынужден будет проявиться. Главное — это минуты пережить.

Рина выпускала одну стрелу за другой, но и они не находили врага, без толку тыкаясь в стены. Винник, размахивал посохом — не помогало ничего.

— Отойдите! — это, кажется, кричала Зоя. Она схватила Рину и Винника за руки и пыталась утащить их вглубь коридора, — Отойдите! Дальше! Дальше! Отойдите! Да перестаньте вы! Не делайте, не делайте ничего!

Она мертвой хваткой вцепилась в лук Рины и посох старика, приклоняя их к земле.

А над Босым в этот момент прямо из темноты возникла большая пушистая лапа с выпущенными из розоватых подушечек огромными когтями. Лапа ударила по пустоте, по тому месту, где должно было находится тело монстра — и над ловчим прямо из воздуха прыснули фонтанчики крови. Лапа снова ударила — и челюсти невидимого монстра разжались.

Все это происходило в полной тишине, и было отчетливо слышно, как сопит повисшая на товарищах Зоя:

— Не трогайте! Не трогайте ее! Уберите! Она хорошая! Она с нами!

Над лицом Босого из мрака проявилась кошачья морда. Она разинула пасть и сомкнула ее на том месте, где должен был находится загривок так и не сообразившего вырваться и убежать монстра. Отчетливо хрустнуло. Чудище проявилось, сразу и полностью — осклизское, грязное, воняющее кровью и смертью. Его лапы безвольно повисли, и хотя тело еще дергалось, но это была уже агония, последние судороги уходящей жизни.

Кошачья морда утащила тело монстра в темноту и там, судя по звуку, еще дважды сомкнула челюсти на его шее, без труда перекусив ее. Голова чудища откатилась в сторону.

— Не трогайте! — Зоя все еще висела на руках Рины и Винника, — Она хорошая! Она с нами! Она — моя!

* * *
— Пожалуйста, молодая леди, покажите. Покажите это еще раз.

Зоя покраснела от обрушившегося на нее внимания, присела рядом с Лаской, как она называла свою огромную ручную рысь, и вопросительно на нее посмотрела. Ласка моргнула в ответ.

Обе они, и Зоя, и Ласка, исчезли, как будто их и не было.

— С ума сойти, — прошептала пораженная Рина, хотя девчонка демонстрировала фокус уже раз пятый или шестой.

Охотница, в отличие от ловчего, имела намного меньше опыта общения с чудищами и не знала, на что они иногда способны.

Босого же удивляло только одно — как?! Как могло произойти такое, что обычная девчонка стала хозяйкой измененного животного?

Мир за последние полторы недели переворачивался с ног на голову столько раз, что ловчий потерял надежду однажды остановить его кульбиты.

Ручное чудище? Если бы рысью командовал гррах, это можно было с определенной натяжкой понять. Интерфейс — детище новых хозяев планеты. Измененные животные — тоже. Почему бы не совместить их, позволив носителю управлять не только своим, но и интерфейсом домашнего животного?

Босой подошел к рыси и провел пальцами по густой длинной шерсти. Она была жесткой и холодной, как будто коснулся металла.

— Давно она у тебя?

— Три года.

— И… как?

— Она была вот такой… — Зоя показала сложенную в лодочку ладошку, — я думала, что она обычный котенок.

— И что она умеет?

— Прятаться так, что не найдет никто и никогда. Прятать тех, кто рядом. Видеть тех, кто прячется, и ударить, даже если спрятались они очень хорошо.

Босой вспомнил о занесенной над ним лапе, о когтях, выбивавших кровь из невидимого неосязаемого монстра, словно из воздуха.

— А запахи чувствуешь? От нее?

Зоя кивнула, смущенно опустив глаза. Босой не осуждал ее за обман, наоборот, был рад, что девчонка сумела сохранить секрет.

— А картинка? То, что видит, она может тебе передавать?

— Нет. Но она может показать потом, из памяти. Поэтому она и появилась так поздно, — девчонку накрыло запоздалое раскаяние, — прости, что не помогла тебе сразу. Я послала Ласку следить за ними. Ну… за теми…

— И ты знаешь, куда идти? Ласка нам покажет?

Зоя радостно закивала, поблескивая успевшими намокнуть глазами.

* * *
Со второго уровня на первый вела приспособленная для лазания вертикальная шахта. Проход преграждала закрытая на хитрую защелку решетка, но проблемой она могла стать только для животных. Выход же с первого уровня преграждала массивная, но не запертая на замок дверь.

— Они очень торопились, — одними губами прошептала Зоя, — сказали, что если вдруг монстр мимо нас пройдет, все равно дверь его не остановит. Хотели убежать поскорее, вот и бросили ее открытой.

Лестница за дверью была очень похожа на ту, по которой они спускались из церкви, но была значительно короче и вела в подвал большого промышленного здания. Здесь еще со старых времен по углам валялся разный металлический хлам, обломки пластика и стекла, куски арматуры и трубок — настоящий Клондайк для ловчего средней руки. Но притягивало внимание не это.

Вдоль одной из стен стояли несколько клеток, и в каждой сидели ящерицы: мелкие встреченные на втором уровне подземелий фуражиры, их крупные предводители, отличающиеся от мелких только размером и ребристой кромкой лап-клинков, сухие как палки воины, ощетинившиеся шипами и когтями так густо, что такого не сразу подхватишь и мертвого, но больше всего впечатляла последняя клетка, где находилось чудище, лишь отдаленно напоминающее ящерицу.

Скорее оно походило на насекомое, тонкое, длинное, но с мешковатым некрасиво отвисшим зеленым животом. Лапы у существа были тонкими, и они не имели на себе никакого оружия, словно лапы самого миролюбивого существа на планете. И все же чудище жило до поимки в логовище ящериц — это было видно по структуре и цвету чешуи, по точно таким же глазам, а еще потому, что вряд ли здесь возле логовища могло появиться другое, так похожее на ящериц чудище.

Босой взялся бы определить точнее, что это за особь, и в чем его полезная для логовища способность, если бы не одно «но». Существо было мертво.

— Четверо? — проскрипел чей-то голос из дальнего угла. Из-за клеток вышел сухой высокий старик, на вид немногим моложе Винника. — Четверо? — повторил он, как будто это было очень важно. — Почему вас четверо?

В руках он держал двуствольное ружье, направленное прямо на нежданных гостей. Вряд ли старик планировал стрелять, иначе бы сделал это, оставаясь невидимым, из-за угла, и все же оружие не опускал.

— Уважаемый Дуст, дорогой мой друг, — вышел вперед Винник, — это же я. Мы пришли вместе с Роем. Он должен был о нас рассказать.

— Я вижу, что это ты, — хозяин подвала не проявил ни капли радушия, — но сначала объясните мне, почему вас четверо? Вы что, убили мерцальщика?

Глава 10 Дневник

Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

Интеллект 2/3.

*неизвестно* 2/3.

Стойкость 3/3.

Жабье кольцо *неизвестно*: Жизнь +1/5(неактивно), Стойкость +1(неактивно), Эффект — неуязвимость от первого урона.

— Скажи, ловчий, ты хотел бы жить вечно? — с ружьем Дуст так и не расстался, хотя и перестал наводить его на гостей. Определившись, кто в отряде главный, он разговаривал только с Босым. — Хотел бы всегда оставаться молодым: таким же сильным, быстрым и сохранить жажду жизни?

Вопрос, куда делись охотники, хозяин здания проигнорировал, Босой же разборки с Роем чинить не планировал. Слишком часто он сталкивался с предательством во время работы с другими ловчими, чтобы именно сейчас начинать обижаться. Новичков не редко брали в группы только для того, чтобы в нужный момент скормить чудищам и выиграть время для атаки или бегства. Избежать подставы можно было только одним способом — еще до выхода к логовищу показать себя жестоким, способным на многое бойцом, связываться с которым себе дороже. Без этого, даже если удастся выжить, можно и доли лишиться при дележе добычи.

Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Роя рекомендовал Винник, а потому, попав к главарю охотников во временное подчинение, Босой расслабился, и поэтому и оказался в опасности сам, и подставил под удар своих людей.

Благо, сложилось в итоге все более или менее гладко, разве что придется теперь, как ни крути, объясняться со своими, как ему удалось выжить во время первого броска мерцальщика. Поначалу все были увлечены ручным чудищем Зои и ее удивительной историей, но и Винник, и Рина, да и сама гордящаяся до пунцовых щек девчонка очень скоро сообразят, что далеко не все так просто с их предводителем. Сообразят и начнут задавать вопросы.

Затеянный Дустом странный разговор как нельзя кстати отодвигал момент неизбежных разбирательств. Зою может быть разговор о вечной жизни и не проходящей молодости не заинтересовал, а вот Винник и Рина заметно навострились, прислушиваясь, о чем пойдет речь.

Хозяин лаборатории достал из поясной сумки стеклянную пробирку с густой зеленоватой жидкостью, покрутил ее перед глазами и передал Босому.

— Вы, молодые, не способны понять, оценить этот самый главный дар — жажда жизни. Живете и не представляете, что может быть по-другому. Что проснувшись с утра, ты не вскакиваешь с постели, а лежишь, смотришь в потолок и думаешь: а стоило ли оно того — просыпаться? Может проще закрыть глаза и никогда больше не открывать? Не подниматься с постели, осторожно, чтобы не слишком болели суставы и не закружилась голова? Не идти умываться пахнущей аммиаком ледяной водой, а потом не заталкивать в себя засохшие куски вчерашнего ужина, потому что готовить завтрак нет ни сил, ни желания?

Дуст потер ладонями колени, и Босой невольно рассмотрел его иссохшие пальцы, покрытые сморщенной морщинистой кожей. Если смотреть на лицо, старику вряд ли можно было дать больше пятидесяти лет. Возраст в нынешние времена достойнейший, но все же возможный. По рукам же старик не только давно вышел за рамки обычной жизни, но и пару лет назад помер.

— Суставы и пальцы страдают первыми, — взгляд ловчего не укрылся от Дуста. Он протянул руки вперед, давая возможность получше их рассмотреть, — но не это главное. Сильный человек, а ты сильный человек, Ловчий, я вижу это, сильный человек легко откажется от своей жизни. Именно поэтому мы и добиваемся больше, чем другие. А вот жизни близких… Скажи, Ловчий, ты когда-нибудь терял близкого человека?

Босому пришлось кивнуть.

— Тогда ты знаешь, о чем я говорю, Ловчий. О том моменте, когда ты смотришь близкому человеку в глаза, видишь его страдания, его боль, его приближающуюся смерть, и ничего не можешь сделать. Я очень близок к тому, чтобы дать людям то, что прекратит их страдания. По крайней мере физические.

— И что это? — Босой всмотрелся в густую светящуюся жидкость в пробирке, как будто мог там что-то увидеть.

— А ты попробуй. У тебя на плече рана. Вотри немного. Поверь, объяснять не понадобится, ты сразу почувствуешь эффект.

Под присмотром хозяина лаборатории Босой снял повязку, нанес немного жидкости из пробирки в кожу вокруг раны, а остатки выпил. По телу пробежали мурашки, сердце застучало как после долгого бега. Мысли, подавленные изнурительными сражениями и долгим пребыванием под землей, прояснились.

— Подожди немного теперь, — Дуст похлопал его по плечу, успокаивая, — действует быстро, но не сразу. Я пока расскажу тебе, что да как, и ты поймешь, как ты мне нужен, и как я нужен тебе.

* * *
Все двери, ведущие с третьего на четвертый уровень тоннелей, оказались наглухо заваренными, и, судя по состоянию швов, очень давно. Босой раскрыл нарисованную Дустом карту и по расположению соседних помещений, коридоров и труб еще раз убедился, что они пришли у нужное место.

Осталось совсем немного: спуститься еще на уровень ниже, перебить десяток звеньев ящериц-воинов, подкрепленных лазутчиками-невидимками и лекарями, способными возродить воина за несколько минут, нацедить из брюшных мешков лекарей десять склянок зеленой жижи, а одного из них, самого большого, захватить и притащить Дусту живым.

Как говорится, раз плюнуть, и они без труда выполнят это задание, если останутся живы.

Все, что в склянках Босой должен был забрать себе, в качестве заслуженной награды, а вот живую тварь из самого дальнего коридора четвертого уровня — обязательно отдать Дусту. Можно было, конечно, особенно не рисковать: наполнить сколько получится склянок и уйти — вот только хозяин лаборатории наверняка припас на этот случай какой-то особенно каверзный трюк. Может газом брызнет усыпляющим, узнав, что ловчий решил не выполнять задание, а может просто не откроет дверь, ведущую из подземелья в его подвал.

В любом случае, добыть для него тварь, производящую целебную жижу, стоило. Хотя бы потому, что раз это получалось у кого-то раньше, да вот у того же Роя, например, то должно получиться и у Босого. Да и иметь в друзьях ученого, практически волшебника, освоившего изготовления мгновенно залечивающего раны зелья — совсем не дурная перспектива на будущее. Как говорится: не плюй в колодец — пригодится воды напиться.

Винник, заглянувший в карту через плечо Босого, удовлетворенно кивнул и подошел к нужной двери, единственной запертой на три широких засова. Металлические балки крепились на хитрые фиксаторы, в принципе действия которых без подсказок Дуста разобраться было бы очень непросто.

Странная эта была дверь. Запирать ее — как посреди поля поставить без забора и охраны. Весь уровень был испещрен выкопанными ящерицами ходами, причем чудища умудрялись пробиться даже через толстые бетонные стены.

И все же логика в установке засовов присутствовала. Дверь позволяла быстро попасть с третьего на четвертый уровень и, если что, быстро подняться назад, отгородившись от возможных догоняющих. Вырытые же ходы если и позволят чудищам продолжить преследование, их продвижение замедлится, и они уже не смогут продвигаться все сразу, толпой. Запереть дверь — и бегом на второй уровень, а оттуда на первый, почти, по сравнению с третьим, безопасный.

Пока Винник возился с засовами, Босой осмотрел стык двери с обрамляющим его металлом и утвердился в своей догадке — этот проход вниз был тоже когда-то заварен, и только недавно с помощью одного из древних инструментов вскрыт Роем или кем-то из нанятых Дустом его предшественников.

Люди поселились в тоннелях после нашествия гррахов, наладили жизнь, вовсю используя старые технологии, и когда из глубины полезли чудища, защищали свой новый дом сколько могли.

Противостояние было неравным. Человеческие силы не бесконечны, оружие и боеприпасы заканчивались, чудища же не знали ни усталости, ни страха. Они возрождались, снова и снова, шли в атаку, гибли и возрождались, чтобы снова напасть.

Люди сдавали уровень за уровнем, заваривали двери, заделывали трубы и шахты лифтов, но острые широкие боевые лапы ящериц позволяли вгрызаться даже в бетон. Чудища проделывали новые проходы, и в тоннелях вновь разгорались битвы.

Здесь, на третьем уровне, следы сражений были видны особенно хорошо. В стенах с тех времен сохранилось множество лазов: заложенных кирпичом, залитых бетоном, засыпанных песком и даже заваренных решетками из арматуры — и возле каждого остались следы жарких боев. Рядом с одним бетон словно смыло, образовав на полу немалых размеров воронку.

Винник присел рядом, раскрошил кусочек цемента из ямы между пальцев:

— Кислота. Серьезно же чудища их прижали, раз местные решили использовать кислоту. Она, знаете ли, активно испаряется и жить на уровне, разлив такое количество, долго было невозможно. Это был их последний бой.

— Совсем? — ужаснулась Зоя, которая и на втором-то уровне чувствовала себя дискомфортно, а уж на третьем выражение испуга с ее лица не сходило вообще. Держаться ей удавалось только благодаря присутствие Босого, Рины, а еще Ласки, — Они все погибли?

— Последний бой на этом уровне, — поспешил уточнить Винник, — потом они ушли и заперли все двери.

— А еще вывезли все имущество и уехали куда-то, — добавила Рина, — вот и ответ на вопрос, кто обчистил все склады и снял часть рельс.

— Это могло произойти и позже, — пожал плечами Винник, — нам этого уже никогда не узнать. Писать отчеты и книги люди уже разучились, а создавать летописи, как в древние времена, еще не научились. Да и научаться ли когда-то? Старая бумага истлеет, и мы начнем писать лишь на кожах и бересте.

— Хватит ворчать, — прервал его Босой, — надо дверь открывать, а то и мы тут задохнемся и без кислоты. Духота страшная.

— Ниже будет еще хуже, — проворчал старик. Проржавевшие фиксаторы не поддавались.

— Командир! — голос Рины донесся из одной из боковых комнат. Девушка попросила разрешения осмотреться и отправилась обыскивать ближайшие помещения.

Люди покидали уровень в спешке, забирая только самое нужное. Оружия, остатков еды, оборудования и других важных запасов не осталось, а вот всякая мелочевка: в основном бумага и разломанная мебель — лежала грудами, заляпанными, захоженными и старательно унавоженными ящерицами. Рина копалась в них без капли брезгливости, увлеченно рассматривая все, что удавалось найти.

— Смотри, — она протянула Босому переплетенный толстой кожей блокнот, — похоже, это чей-то дневник.

Чудом уцелевшая за столько лет бумага грозила в любой момент рассыпаться под грубыми пальцами ловчего, и все же позволяла прочитать большую часть написанного. Раздираемая любопытством Рина нетерпеливо поглядывала то на страницы, то на Босого.

— Ты что, читать не умеешь?

— Очень плохо, — без капли стеснения призналась Рина, — только и поняла, что это дневник, и что ему почти сто лет. Вон там имя автора… Е-е-его-р-о-ов. Это фамилия? У нас в клане у всех были фамилии, даже у меня. Его-о-оров Ко-о-он… Тьфу, ну и имечко.

Со стороны двери донесся глубокий разочарованный вздох Винника:

— Эх, молодежь, — старик подошёл, забрал у Босого блокнот, — Егоров Константин, старший лейтенант. Ого! Военный.

В руках старика древний артефакт сразу стал как дома, задышал, зашелестел истончившимися страницами.

— Это не дневник. Точнее, не совсем дневник. Скорее бортжурнал, только не корабельный, а такой вот, подземный. Все описано сухо и просто. Вел его комендант второго уровня «Убежища», так они называли это место. Их гарнизон… Точнее, остатки их гарнизона привели сюда больше трехсот гражданских. Раньше здесь был некий «Объект-117Н». Прямо так и назывался — «Объект-117Н». Похоже, автор журнала и сам не знал, для чего он был предназначен. Он пишет, что отсутствие наземных построек позволило тоннелям остаться нетронутыми, но из охраны осталось всего десяток человек. Охрана их еще и пускать не хотела. Думали, взорвать объект, но разум, как ни странно, возобладал. Тогда тоннели были самым надежным и безопасным местом на земле.

— Были… — Босой выделил это слово. — Были, а потом перестали.

— Первые чудища появились на третий год. Самый нижний уровень, седьмой, они захватили мгновенно. В первый же день погибло тридцать человек. Люди попытались отвоевать территорию, но в итоге забросили туда несколько бочек с горючим, подожгли и закрыли шлюз. Атак долго не было, больше полугода, и люди думали, что навсегда решили проблему. Но скоро… — старик перевернул целую пачку страниц, в поисках нужной даты, — Через семь месяцев и одиннадцать дней, чудища прорыли большой лаз и так же быстро захватили и шестой уровень. А еще через полгода — пятый и четвертый.

Тонкие почти прозрачные страницы порхали под умелыми пальцами Винника, издавая едва слышимый гипнотический шелест. От блокнота едва слышно пахло бумагой и выцветшими чернилами. Винник рассказывал как-то, что книги в старые времена были не просто носителями информации, но и предметом поклонения и культа. Он хвалился, что во время затворничества в подвалах минской библиотеки провел множество вечеров и ночей на мягкой лежанке у небольшого сооруженного им камина и читал, читал, читал. Магия книжных страниц создавала в его воображении удивительных людей, невиданных животных, невероятно красивые города и даже целые миры, никогда и нигде кроме как в воображении писателя не существовавшие.

Вот и сейчас перед глазами Босого как живой встал старший лейтенант Константин Егоров, комендант третьего уровня подземелий, уже год обороняющий свой дом от странных пугающих существ, способных становиться невидимыми и оживающими после смерти, если не разбить им голову.

— Они назвали их «слипики». - удивился Винник, перелистнув очередную страницу.

— Почему именно слипиками?

— Не знаю. Люди часто дают непонятному страшные имена, а вот понятному и опасному — простые и смешные. Чтобы победить страх. Так и появились банники, лешие, русалки и прочие чертенята. Каждое из этих существ считалось порождением горя, боли и зла — но стоит посмеяться над своим страхом, и он становится меньше.

Босой украдкой взглянул на Зою. В ее глазах светился вопрос: «А ты знаешь, кто такие банники, лешие, русалки и прочие чертенята?», — но задавать его прямо, не «на ушко», она постеснялась.

Винник же продолжил листать журнал-дневник и те записи, что автор писал «от себя», а не сухим деловым языком, зачитывал с особым трепетом.

Лейтенант Егоров не боялся слипиков, потому что защищал одно из последних пристанищ человека, да и страх ему после нашествия гррахов был неведом. Разве может бояться человек, который совсем недавно потерял все: и прошлое, и настоящее, и будущее? Может быть, жители подземелий и знали, что там, наверху, люди сбиваются в небольшие группы и довольно успешно выживают, но новообразованные поселки были не спасением цивилизации, а лишь ее растянутым во времени приговором.

Люди из прошлого уступали новой жизни уровень за уровнем и уже не надеялись победить, но и сдаваться, перечеркивая этим весь смысл своего существования, не решались. А потому сражались, отбивая атаку за атакой, лечили раненых, хоронили павших, но на поверхность не уходили.

— За третий уровень они боролись почти год.

— Это не было борьбой, — покачал головой Босой, — борьба предполагает возможность победить. Они же лишь оттягивали конец.

— Почему? — оторвался от Винник.

— Логовища расширяются. Борись, не борись, это все равно происходит. Это не семья, и не племя. Они не стремятся продолжить род и вряд ли вообще на это способны. Они просто живут тут и защищают свой дом, потому что в этом их единственное предназначение.

— Как ты говоришь, — переспросил Винник, — логовища расширяются?

— Не знаю, растут ли границы, но количество и сила чудищ в них — постоянно. Поэтому и проходило между нашествиями столько времени. Как только они переставали помещаться на захваченных уровнях — лезли на следующий, и ничто не способно их остановить.

— Остановить можно все, — покачал головой старик, — вопрос только в усилиях, которые к этому нужно приложить. Если верно все, что ты говоришь, и что вы видели в центре болота, и что я знал до встречи с тобой, где-то в центре логовища есть его сердце, разрушив которое, можно изгнать чудищ навсегда.

— Жаль только, — Босой показал на блокнот, — они этого не знали.

— Это как сказать. Здесь несколько раз встречаются рассуждения о том, что у слипиков имеется единый центр управления. Они называют это маткой. Люди трижды отправляли диверсионные группы, пытались доставить взрывчатку по вентиляционным каналам, но ни одна из попыток не увенчалась успехом.

Дневник продолжал рассказывать о битвах с ящерицами, о быте запертых в подземелье людей, о вылазках на поверхностях и сеансах радиосвязи с другими выжившими группами военных, которых становились все меньше. И далеко не все они погибали — скорее теряли надежду, бросали оружие, технологии и уходили, предпочитая новый мир старому.

Записи Константина от месяца к месяцу сквозили все большим отчаянием, и все чаще он размышлял о том, что человечества в его прежнем виде больше никогда на планете не будет. Что пройдет несколько десятков лет, и люди разучатся читать и писать, будут с религиозным ужасом почитать машины, а скоро и вовсе исчезнуть, проиграв на новом эволюционном витке намного более приспособленным к борьбе диким животным. О противостоянии с гррахами старший лейтенант перестал писать уже на первый год затворничества.

— Во многом он оказался прав, — Винник снова горько вздохнул, — еще одно-два поколения, и мы забудем последнее, что пока умеем. Встретив тебя, Босой, я на время поверил в наше будущее, но кроме тебя есть еще Зоя, что не знает слово «библиотека», и Рина, не умеющая читать написанный от руки текст. Ох, леди, не смотрите на меня так, словно хотите откусить кусочек и выплюнуть. Вы не исключение, а скорее норма. Поселков, где есть хорошие школы очень мало и сдается мне, их будет все меньше и меньше. Прошлые знания, наша прежняя цивилизация обречена. Только такие люди как Дуст — наша последняя надежда.

— Надежда? Дуст? Дуст — надежда? — одновременно, разве что не в один голос возмутились спутники.

— А кто еще? — Винника словно бы удивила реакция. — Он выбросил из головы все лишнее и живет настоящим. Человек, заставший мир до нашествия, он дальше всех продвинулся в изучении новых возможностей, и если его тайны не умрут вместе с ним — именно такие как он создадут для людей новую реальность. Задумайтесь, Дуст почти что в одиночку, соседствуя только с одним видом измененных животных, создал эликсир молодости, эликсир бессмертия.

— А сколько? — Зоя прислонилась к руке старика, заглядывая в дневник, — Сколько они еще продержались? И куда потом ушли?

Винник открыл последнюю страницу. Она оказалась пустой и пришлось пролистнуть еще несколько, пока не обнаружилась крайняя самая короткая запись.

— Тут написано: «Старший лейтенант Константин Егоров, комендант третьего уровня „Убежища“ погиб в бою. Тело его не найдено». И приписка, видимо кем-то из товарищей: «Спи спокойно, друг». К моменту смерти Кости люди еще удерживали этот уровень.

* * *
— Готово! — Винник поднял последний засов. Слух резанул пронзительный скрежет давно проржавевшего, нежелающего покидать насиженное место металла. Дверь дрогнула, начав открываться под собственным весом. Старик потянул за массивную ручку, распахивая ее настежь.

Что-то выскочило из дверного проема, прочертило воздух зеленоватой бестелесной молнией и врезалось Виннику в грудь. Старика отшвырнуло к противоположной стене, приложило о бетон и распластало на полу в луже крови.

Над телом, как всегда внезапно, прямо из пустоты, возникла Ласка. Ее шерсть, взметнулась от стремительного рывка пушистым рыжим облаком. Лапы рыси вцепились во что-то над Винником, ее пасть смыкалась, рвала и снова кусала, оглашая тоннели злобным утробным рыком. Мгновенье — и в сторону отлетела лапа ящерицы-воина, потом еще одна, и, наконец, голова, ощерившаяся в предсмертном оскале множеством мелких зубов и шипов.

Зоя с отчаянным визгом бросилась к питомице, но в шаге от нее в страхе остановилась. К Ласке нельзя было притронуться, не измазавшись в крови, и это была кровь не Винника и не ящерицы, а ее собственная. Слипик-невидимка был весь усеян шипами, и Ласка, напав, сама себя на них насадила.

Винник стремительно бледнел и уже почти не дышал. Стоны сменились на хрипы, но вскоре затихли и они, и только редкое, слишком редкое подрагивание рубахи на груди указывали на то, что старик еще жив.

Рина попыталась заткнуть рану на груди куском смятой ткани. Получилось так себе, да и крови вытекло уже столько, что шансов на спасения не оставалось.

Глава 11 Четвертый уровень

— Отец, я хочу уйти.

Степь тонула в пелене проливного дождя. Вода лилась с неба, билась о сухую изголодавшуюся по влаге землю, пропадая без следа.

— Ты не можешь уйти. Это невозможно. И ты знаешь, почему.

Дождь не мог помешать отцу, если он наметил дело. На степь мог обрушиться ураган, ливень с грозами или лютые морозы посреди лета — вождь Степных волков никогда не откладывал и не отменял намеченного.

— Твой народ, Эсмира, дал тебе жизнь, пищу, одежду и кров над головой. Он дал тебе силу, с которой могут сравниться только гррахи. Ты не можешь бросить свой народ. Особенно сейчас.

— Я…

— Я не хочу больше ничего слушать. Ты знаешь, я болен и мне осталось недолго.

— Отец…

— Народу нужен вождь, Эсмира. Человек, на которого можно равняться. Надежда и опора. Сильная рука, способная решить любой спор. Мне осталось недолго, и ты знаешь — мне не на кого оставить Волков. Дархан надежен, но у него нет соратников. Лесбек знаток и умен, но слаб и может только идти следом, но не вести. Даулбея и Маската любят воины, но если одного предпочесть другому — начнется вражда, и Волки сожрут сами себя. Бог не дал мне сына, но он подарил мне тебя. Наши народы в древности всегда передавали власть детям. Мы возродим эту традицию, и ты будешь вторая в будущей династии. С этим согласны все. Ты нужна Степным волкам, и я не могу тебя отпустить.

Степь под ногами вздыбилась холмом, вильнула к глубокому извилистому оврагу и оборвалась. На краю обрыва стояли восемь пленников, из мужчин, что не захотели вставать под руку Степных волков и оказали сопротивление. Степняки потеряли в бою четверых человек и теперь, когда схватка закончилась, забирали за каждого — двух.

Вождь передал дочери кинжал, что когда-то подобрали на дороге, но за богатую рукоять и хорошую сталь назвали даром богов и использовали только для важных дел. Эсмира без колебаний взяла его и нанесла первый удар. Остальную работу закончили воины. Восемь тел упали на дно оврага, чтобы остаться там навсегда.

— Когда-то мы жили по-другому, — на обратном пути Эсмира взяла отца под руку и прижалась к нему, — ты вспоминаешь то время? Не было ни Волков, ни оружия, ни крови. Мама по праздникам готовила пирог с мясом, и мы танцевали. А вечерами ты учил меня всему, что знал и помнил о прежнем мире, а я очень боялась, что останусь одна и не с кем будет поговорить о старых чудесах.

Отец упрямо покачал головой.

— Волки были всегда. Только тогда они носили другие имена и звания лейтенатов и прапорщиков. И оружие было всегда. И кровь. Вас с матерью я берег от этого сколько мог.

— И все же другая жизнь возможна. Помнишь, ты принес нам ткань, и мама сшила себе платье: белое, настоящее, какие женщины носили раньше, облегающее, с открытым верхом, на бретельках, вот такое, — Эсмира показала на бедрах линию на ладонь выше колен, — ты тогда так уморительно хмурился, как будто злился. А потом обнял маму, и она заплакала.

— Та жизнь осталась в прошлом. Чистеньких не осталось. Выбрось из головы. Больше нет ни мамы, ни платьев, ни пирогов с мясом. Ты слышишь меня, Эс?

— Я слышу тебя, — Эсмира отпустила руку отца, выпрямилась, и всю дорогу до поселка они не произнесли ни слова.

Жителей согнали в один большой дом.

— Степные волки великодушны, — Эсмира вышла вперед, остановившись в трех шагах от испуганных озлобленных людей.

Многие мужчины могли бы достать ее одним прыжком, но никто не смел пошевелиться. За спиной Волчицы стояли полтора десятка Волков, и одного их вида было достаточно, чтобы держать в узде самое малое сотню.

— Наш народ дарит вам жизнь, оставляет вам дома, детей и скот. Мы заберем малое, и будем забирать малое каждый месяц. Ровно столько, сколько нам нужно, и сколько вы сможете дать. Наш народ дарит вам свободу. Там где мы — нет рабства, нет воровства и грабежей. Наш народ дарит вам свою мудрость — с этого дня в вашем поселке будут главенствовать наши мужчины. Мы оставляем вам мудреца и трех воинов. В ответ вы должны отдать нам трех мужчин, которые восполнят наши ряды и станут Степными волками.

В поселках, что добровольно вставали под руку степняков, переговоры проходили за большим столом, под звон старинных хрустальных бокалов и шкворчание мяса. Бывало, люди выторговывали себе хорошие условия. Но не всегда дело удавалось решить миром. И тогда приходилось говорить вот так, перед глазами потерявших односельчан перепуганных людей, и у них уже не было шанса торговаться.

Итог всегда был один — над поселком ставал Волк, а люди платили за спокоствие и порядок десятую долю добычи и урожая.

Когда переговоры были закончены, и люди стали потихоньку расходиться, Эсмира выскользнула незамеченной на улицу и отправилась в лагерь, к воинам. Ей выделили отличный теплый дом, но она не любила находиться в захваченных поселках, особенно в тех, где проливалась кровь.

У крайнего плетня ей пришлось перешагнуть через остывающее тело, и она невольно склонилась посмотреть, кто лежит. Это был паренек не больше тринадцати лет отроду. Уже взрослый для любой работы, но в бою еще совсем щенок. Эсмира без сомнений вышла бы против трех таких, а то и пяти. Хватило бы и сил, и выучки и, главное, опыта. Пока бы они, нерешительно переглядываясь, думали, кому что делать, она бы швырнула нож в того, что в центре, сместилась вбок, нанося удар копьем, а потом снова в бок, заходя со спины.

Лежащего на земле парнишку кто-то проткнул стрелой, скорее всего шальной, пущенной наугад, для устрашения, потому что в этом конце поселка бой не кипел, Эсмира это помнила точно. Может быть, паренек и не думал драться, а спратался здесь, в кустах, чтобы переждать сечу и сдаться? Вряд ли. Уж больно прочно сжимала его холодная рука заточенную железку, что у здешних жителей почему-то считалась оружием. А значит, хоть и боялся паренек, а все же готов был стоять до конца. Вот только стреле все равно, трус ты или мужчина. Пролетев полсотни метров, она нырнула вниз и одним только весом своим и остротой тюкнула парня в грудь, прошила рубашку и прошла между ребер. Кто из тех женщин в доме был его матерью?

Как любой степняк, Эсмира всегда была готова в путь, и сборы не заняли много времени. Мешок с вещами, приаттаченный к нему коврик-одеяло для сна, оружие, кошель и фляжка. Выйти из лагеря труда не составило, а вот в тридцати шагах из темноты выплыл ситуэт дозорного.

— Кто идет?

— Ты же видишь, Гай, это я.

— Вижу, Эс. Куда ты?

— Не твое дело. Пропусти.

— Я не могу пропустить, Эс.

— С чего бы? — в голосе дочери вождя, казалось бы, беззаботном, звякнула сталь. Немало мужчин встали бы на колени при ее звуках. Но не Волки.

— Твой отец запретил уходить из лагеря без его личного разрешения. Никому.

Можно было напомнить воину, кто встанет над народом самое большее, чем через полгода, и что дочь вождя со дня зрелости не подчинялась воинским приказам, потому что уже была женщиной. Эсмира не планировала вступать в разговоры.

— А ты останови меня, Гай. — она положила руку на рукоятку боевого кинжала. — Ты останови меня.

Дозорный, поразмыслив, отошел. Уж лучше предстать перед вождем виновным, чем всерьез драться с его дочерью.

Эсмира шла всю ночь, переходя ручьи и путая след. Хотя отец не пустится в погоню. Воинам не нужен вождь, не желающим посвятить жизнь своему народу. Да и не бывает среди Волков ушедших и вернувшихся. Ты или Волк, или мертв.

С этих пор любой из воинов народа, встретив беглянку, должен будет убить, даже если придется ради этого пожертвовать собственной жизнью.

Шагая по степи, Эсмира вспоминала все, что знала, о старых языках и именах. И вспомнила. Имя было чужое, инородное, но значение его отлично подходило ей сейчас. Рина. Затерявшаяся. Растворившаяся. Им она и представилась, когда пришлось зайти в повстречавшийся на пути поселок, пополнить запасы еды и купить новые наконечники для стрел, взамен потерянных на охоте.

* * *
Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

Интеллект 2/3.

*неизвестно* 2/3.

Стойкость 3/3.

Жабье кольцо *неизвестно*: Жизнь +1/5(неактивно), Стойкость +1(неактивно), Эффект — неуязвимость от первого урона.

Босой почувствовал укол интуиции и остановился. Ящерица-невидимка притаилась за поворотом, забившись у трубы под самый потолок.

«Где?» — одними губами спросила Рина, поднимая лук со взведенной стрелой. Точно не могли показать ни Босой, ни Зоя.

Минута тянулась за минутой. Невидимка вжималась в стену, уверенная, что остается незамеченной, и стоит врагу пройти еще несколько шагов — ее удар будет мгновенным и смертельным.

Рина потянулась к карману вещмешка и достала спички. Самые настоящие спички, но не изготовленные сто лет назад и давно потерявшие способность зажигаться и гореть, а новые, сделанные Грачом из пропитанных желтоватой серой лучин. Спички безбожно дымили, но дело свое делали даже лучше старых, созданных только для того, чтобы вспыхнуть и поджечь что-то небольшое. Из спичек Грача можно было хоть из самих костер сложить, если конечно у кого поднимется рука сжигать ради яркого, но недолгого огня столь дорогие и редкие вещи.

Лучина разгорелась. Охотница бросила ее вперед, в лужу под трубой. Пропитанная древесина отчаянно задымила. Дым поднялся под потолок и окутал тело невидимки, обрисовав его контуры. Тетивы девушек тренькнули почти одновременно. Зоя опоздала с выстрелом лишь на мгновенье, но и ее стрела достигла цели, впившись в место, где задняя лапа чудища соединялась с телом, и ороговевшая шипастая шкура была мягкой и нежной.

Как Босой и предполагал, невидимость ящериц работала также, как и у Ласки. Едва потревоженное, чудище сразу же проявилось и стало обычным воином, и даже слабее, потому что любая новая способность слегка ослабляла остальные.

Пронзенное двумя стрелами чудище заметно потеряло в напоре, и справиться с ним удалось без труда. Разбив поверженному врагу голову, Босой поднял из лужи больше чем наполовину прогоревшую спичку.

— Сколько у тебя еще таких?

Рина задумалась, словно вспоминая. Босой понимал ее — тратить драгоценный, наверняка не даром доставшийся запас девушке не хотелось. Цели, конечно, стояли перед отрядом большие, стоящие и не такого, но Рина резонно могла сомневаться, что это и ее цели тоже. Ни о доле в добыче, ни о перспективах остаться в отряде ловчего речи до сих пор не заходило. Да и хотела ли этого сама девушка? Может быть до сих пор она считала себя частью группы Роя и планировала в нее вернуться? Или видела себя уже далеко и от подземелий, и от церкви, свободной от обязательств и неприятных воспоминаний?

Сомнения девушка, однако, победила быстро.

— Двенадцать. Было. Еще одиннадцать. Найти бы что-то горючее, и чтобы дымило — можно было бы поджигать о светильники.

Горючее, как ни странно, нашлось под рукой. Здесь, на четвертом уровне, по стенам вовсю вились белые грибницы, похожие на увеличенную в сотню раз плесень. Рядом с живыми переплетенными в жгуты ростками висели старые, засохшие и, как оказалось, способные служить отличным розжигом. В луже такой пучок тух почти сразу и без дыма, а вот слегка намоченный дымил за троих.

* * *
Ласка пробиралась в самую гущу столпившихся на перекрестке ящериц. Лапы приходилось ставить осторожно, тщательно выбирая место. Защитники логовища все время двигались, и хотя вся жизнь их проходила на узком клочке тоннеля, у каждого была своя цель и свой не явный на первый взгляд план.

Воины стояли на постах у края рубежа, время от времени поглядывая друг на друга и наверх, проверяя все ли в порядке с соседом и не пробирается ли кто по потолку коридора. Всего у них было три поста охраны, одно спальное место, в специально выкопанной нише, и одно в «столовой», где хранились принесенные сверху личинки. Время нахождения воина на «посту», в «столовой» или «спальне» составляло около двадцати минут. Потом смена, по кругу, и еще двадцать минут, и еще одна смена, и еще, до бесконечности.

Двое невидимок существовали отдельно от воинов, хотя и были очень похоже на них. Оба чудища, которых можно было только обонять, но не увидеть, вжимались в углы где-то у самого потолка.

Ласка чувствовала, может быть нюхом, или каким-то иным способом, как подрагивают от напряжение их мышцы, как тщательно, сантиметр за сантиметром, ощупывают их глаза все пространство впереди. И эти невидимки, и множество поколений невидимок до них, ни разу не видели врага, рождаясь и умирая в полной темноте, разбавленной лишь тусклыми пятнышками светящихся зеленоватым брюшек. Знали ли они, что ждут и почему должны нападать на все, что движется? Ласка без труда определяла, где именно они прячутся, но передать Зое могла только общее направление: «Там».

Продолжая ступать предельно осторожно, она прошла сквозь суетящихся фуражиров и оказалась в тылу защитного рубежа, нос к носу к ящерице-лекарю.

Не в пример худощавым своим коллегам с третьего уровня, здешний жирдяй едва доставал лапами до пола, подтаскивая за собой ярко светящийся мешок. Его пасть слабо напоминала морду ящерицы, стала длиннее, уже и острее. Это наверняка позволяло ему разбрызгивать целительную бодрящую жидкость сразу на нескольких защитников, а то и вообще на всех. В отличие от лекарей третьего уровня, которые за раз могли плюнуть жижу только в одного бойца.

Получившие такой «плевок» защитники приходили в неистовство, переставали чувствовать боль и дрались в одиночку за троих, а потому позволить, чтобы лекарь «подзадорил» таким образом весь отряд или даже парочку воинов нельзя было ни в коем случае.

Ласка принюхалась. От ящера пахло свежескошенной травой, водой из чистого горного родника и только что испеченным хлебом — и запахи эти, переплетенные, создавали новый, совершенно неописуемый аромат. Рыси захотелось припасть к животу ящерицы и никогда от него не отрываться, но связь с Хозяйкой была слишком крепка, чтобы потерять концентрацию из-за какого-то там запаха.

Подняв лапу и передав Зое сигнал о готовности, Ласка стала ждать команду. Потекли минуты долгого ожидания, не значившие для Ласки ничего — в этот момент она была как бездушное орудие, как застывший в верхней позиции механический молот, способный бесконечно ждать своего часа.

«Давай!» — беззвучно скомандовала Зоя, — «Только береги себя…».

Ласка ударила, и голова лекаря, комично дернувшись, с негромким хрустом провернулась. Удар по лекарю сбросил невидимость, и ящерицы увидели, кто убил одну из них. Фуражиры рысь не пугали, а вот ящерицы-воины, особенно сообща, представляли из себя серьезную опасность. Сплошь покрытые шипами, они ранили даже после смерти, одним только прикосновением к их шкуре. Безбоязненно убивать их можно было только на расстоянии, но их сухая худоба и скорость не позволяли нормально целиться и уверенно попадать по уязвимым местам. Лишь однажды Рине удалось вогнать стрелу прямо в глаз, но по ее собственному признанию, это было скорее случайностью, чем осознанным прицельным выстрелом.

Не ожидавшим нападения с тыла защитникам понадобилось всего мгновение для того чтобы сориентироваться и развернуться, но и Ласке этого хватило, чтобы отпрыгнуть как можно дальше, налету погружаясь в невидимость. Не испытывая ложных надежд, что, пропав из вида, она перестанет быть целью, рысь рванула вглубь тоннеля. Невидимки, обнаруживая себя, прыгнули в ее сторону. Стоявшие в авангарде воины тоже собирались это сделать, но рывком преодолевший огромное расстояние Босой врезался в их строй как комета, кромсая отвернувшихся воинов одного за другим.

Двое невидимок и успевший вывернуться из мясорубки воин догнали Ласку, атаковали и располосовали бы ее на тонкие ремешки, но она прыгнула вверх, почти к самому потолку, перемахнула через атакующих и побежала к Босому. Вместе они отошли назад и остановились, ожидая новой атаки чудищ. Рина и Зоя выпускали в гущу противников стрелу за стрелой, поражая в основном фуражиров.

Невидимая Ласка перестала быть основной целью. Воины бросились на Босого, но прыжки их не достигли целей. Не заботясь о сбережении собственной шкуры, рысь протаранила их сбоку, сбивая с траектории прыжка, даря ловчему так необходимые ему секунды для череды быстрых смертельных ударов. После этой атаки выжило только полтора десятка фуражиров, добить которых труда не представляло даже силами одних только девушек.

Первый защитный рубеж четвертого уровня был взят, но удалось это сделать далеко не так безболезненно, как хотелось. Лапы и грудь Ласки были изрезаны шипами воинов, кровоточили и болели.

Попади Босой в подобную ситуацию в любом другом логовище — пришлось бы удовлетворяться достигнутым успехом, возвращаться и думать, как поменять тактику во время следующего визита. Но в этот раз возможности отступать не было. И дело не только в ожидающем захваченного лекаря Дусте. На третьем уровне, завернутый в одеяло, едва дыша, их ждал Винник, и вернуться сейчас означало обречь его на смерть.

* * *
Четвертый уровень оказался еще более обжитым, чем третий. Отсюда люди бежали не думая о спасении одежды, посуды, мебели, книг и даже оружия. Местами приходилось пробираться по грудам истлевших досок, наполненных чем-то мешков, ломающихся под ногами ящиков и грудам неоткрытых консервных банок. Босой поднял одну из них и с трудом разобрал полустёршееся название: «Верные друзья», и выше «Консервы мясные кусковые свино-говяжьи». Этикетку украшали довольные морды свиньи и теленка.

В развалинах городов Босой уже видел старые консервы, в основном опустошенные, и знал обязательное правило — вскрывать и тем более есть подобные древности запрещалось категорически. В лучшем случае внутри остались плесневелые засохшие комочки, съесть которые не получится даже с жуткой голодухи. В худшем — от запаха потом будет не избавиться несколько дней.

— Нам бы ей какую-то защиту придумать, — Рина закончила вытирать шерсть Ласки от крови, второй раз уже за сегодня изранившуюся о шипы ящериц-воинов, и втирала ей в шкуру набранную из живота лекаря жижу. — Давным-давно, когда люди еще не изобрели огнестрел и воевали стрелами и копьями, грудь и бока боевых коней прикрывали железными пластинами.

Девушка показала, как располагались доспехи на груди и боках животных. Ласке бы действительно такие пригодились, но взять их здесь было неоткуда. Даже если в кучах мусора и найдется что-то такое…

Босой огляделся, в поисках дверей. У ближайшей висела крашеная белым табличка с черной неаккуратной надписью: «Душевая. Прачечная». Табличка в свою очередь закрывала без труда читающиеся намного более старые слова: «Лаборатория 11/4» и ниже несколько неразборчивых полустершихся от времени и влаги строк. Поселившиеся в тоннелях люди вряд ли думали продолжать когда-то шедшие здесь исследования и переделали лабораторию под душевую. И не входя в помещение, можно было услышать, почему.

В одной из стен зиял выбитый кувалдами провал. За ним, в земляной полости, шелестела подземная речка. Босой принюхался. Неприятный запах от воды присутствовал, и пить ее стоило только из сильной жажды, а вот чтобы мыться и стирать одежду она подходила вполне, особенно если перед этим отстоять. Для чего и стоял у стены целый ряд баков, на дне которых теперь остался только толстый слой известкового осадка. Ловчий прикинул, получилось ли бы использовать части баков как доспехи для Ласки, но разрезать металл все равно было нечем. Кроме баков же в зале остались только насквозь проржавевшие душевые дудки, некоторые из которых обломились под собственным весом.

— Грязнуля… — донесся из коридора голос Зои. — Мама не научила тебя мыться? Ну, ничего, отмоем. Ласка, смотри, я нашла тебе друга.

Босой выглянул, немного опасаясь, что крыша у девчонки от страха и переживаний слегка накренилась.

Оказалось, Зоя вытащила из кучи хлама небольшого плюшевого котенка. Он был грязен и лохмат. Насковозь пропитанная пылью шерстью скомковалась у шеи, и от этого у котенка был вид изумленный и даже слегка ошарашенный. Девчонка взяла его за лапу и бесцеремонно шваркнула об стену. Из-под слоя грязи местами показался настоящий цвет игрушки, а шерсть на спине вздыбилась, словно котенок чего-то очень сильно испугался.

Рысь проявилась рядом, довольно муркнула, лизнула лицо хозяйки и потянулась сделать тоже самое с котенком. Зоя отдернула игрушку.

— Куда лезешь? Видишь же, какой он грязный? Потом. Вымою его, тогда и познакомитесь.

Она убрала котенка в набедренный карман, и Ласка вновь растворилась в воздухе. Несмотря на то, что скрываться больше не было смысла, она все равно любила проводить время в невидимости.

«Тренируется», — отметил про себя Босой.

Рина оказалась единственной, кто, шагая по горам древностей, не казалась околдованой. В ее взгляде сквозило любопытство, но не больше. Трезвая взвешенная исключительно практичная любознательность. Из-под одной из куч она вытащила сбитые друг с другом и обшитые толстой жестью доски. С одной из сторон к ним были когда-то приделаны кожаные ремни, от которых сейчас осталась только обглоданная чьими-то зубами труха.

— Щит, — обрадованно возвестила девушка, — ей богу, настоящий щит! Смотри, их тут несколько!

Они вытащили еще пять штук, но полностью целым оказался только один — самый первый. Державший его человек или стоял позади всех, или умер первый, не успев защититься — остальные же были пробиты и сломаны многочисленными ударами ящериц-воинов.

Босой взял уцелевший щит себе. Соорудив на старых креплениях веревочные лямки, он подвесил щит на руку и несколько раз взмахнул им, загораживаясь от возможного удара. И первая же пришедшая на ум мысль была о том, что стоявшие здесь насмерть люди не особенно-то понимали, как действовать созданным наспех оружием. Почти все принятые ими на щит удары были прямыми, если же его поставить чуть под углом, атакующие будут соскакивать влево, не причиняя особого вреда ни щиту, ни человеку. А еще им можно неслабо так вдарить, особенно если кромкой, да поймав ящерицу во время прыжка на противоходе. Еще бы на кромку наварить шипов…

Один из разбитых щитов разобрали, металл согнули и в отверстия от гвоздей вздели шнурок. После недолгой подгонки по фигуре получилась неплохая защита груди для Ласки, способная остановить касательный удар воина.

На достигнутом решили не останавливаться. Ни Рине, ни Зое щиты были не нужны, поэтому приспособить на Ласку попробовали все оставшиеся листы. Получалось криво и обвешанная слоями листов рысь теряла способность передвигаться бесшумно, что сразу выводило ее из невидимости. Пришлось сделать в довесок только еще одну небольшую спинную броню, удобно заходящую на плечи и бока. Теперь, ударив грудью, Ласка имела шанс не пораниться.

Окрыленные, Босой с Риной продолжили копаться в куче, откуда вытащили щиты, но наткнулись лишь на несколько человеческих скелетов. Босой, не привыкший так часто и близко сталкиваться со смертью, отшатнулся. Охотница же деловито разгребла кости подвернувшейся деревяшкой.

Внизу блеснуло. Рина сунула в кучу руку и вытащила три пыльных, но не ржавых жетона на цепочках. Они были очень похожи друг на друга, прямоугольные, с выгравированными надписями посередине.

— Прочитай, — протянула Рина, очистив буквы от застарелой грязи.

Надписи были похожи, как и жетоны, отличаясь лишь комбинацией некоторых букв и цифр:

«ВС России НТУ-2567798».

«ВС России АРР-6375822».

«ВС России ПИК-7425539».

— Россия, — почесал затылок Босой, — так называлось раньше место, где мы сейчас живем. Про остальное не знаю.

— ВС — это «вооруженные силы», — девушка забрала жетоны, разложила их на ладони и провела по ним кончиками пальцев, — а буквы и цифры — это индивидуальные номера военнослужащих. Они погибли, сражаясь, и мы подняли их оружие.

Она сжала жетоны в кулаке, подержала, о чем-то размышляя, и положила обратно, в россыпь костей.

— Откуда она знает? — прошептала Зоя, поднявшись на цыпочках к уху Босого.

— Мой отец когда-то носил звание майора российской армии. Мы должны за них отомстить, — то ли приказала, то ли попросила Рина. Босому показалось, что ее глаза блеснули.

Разочаровывать девушку не хотелось, и все же он вынужден был спросить:

— Ты же знаешь, что даже если мы убьем здесь всех ящериц, они все равно воскреснут?

— Знаю. Давай сделаем это хотя бы сегодня. И хотя бы на этом уровне.

* * *
С доспехами и щитом дело пошло быстрее и проще. Ласке больше не нужно было беречься любого прикосновения к усыпанной шипами шкуре воинов, и она без труда налету сбивала атакующих ящериц, не позволяя им подступиться к Босому. В какой-то момент, осознав свое преимущество в скорости и полную безнаказанность, большая кошка перестала воспринимать их как сильных противников. После маневра с убийством лекаря она возвращалась к людям и начинала игру.

Оставив в живых двух-трех воинов, рысь скрывалась с глаз, ждала атаки ящериц и сбивала грудью одного за другим. Обозленные воины кидались на нее, но Ласка успевала пропасть, отскочить, и застывала, ожидая нового витка развлечений. Зоя, наблюдая за опасной игрой питомицы в стороне, радостно хлопала в ладоши и повизгивала от удовольствия.

Рубеж брался за рубежом, и хотя собранную в мешках лекарей жижу иногда приходилось тратить на новые раны рыси, склянки постепенно наполнялись. Босой уже прикидывал, какие богатства можно сторговать за них у торговцев на поверхности, когда Ласка вдруг проявилась впереди и остановилась как вкопанная, показывая этим, что впереди опасность.

Обычно в этом случае она передавала, как могла, информацию Зое, ждала одобрения на атаку и пробиралась через ящериц к лекарю. Но на этот раз произошло что-то иное. Рысь просто не хотела идти вперед и никак не могла этого объяснить ни себе, ни хозяйке. Босой подошел ближе, и его интуиция тоже заныла в предвкушении скорой и неминуемой беды.

Ничего, казалось бы, не предвещало опасности: все те же унылые бетонные стены, увешанные ниточками грибницы и потеками ржавчины, та же пахнущая кислой гнилью мгла и высокие потолки из почерневших от влаги плит. Было еще множество запахов: от куч мусора, от земли из вырытых ящерами ходов и ниш, от мертвых и еще пока живых чудищ — но не было ничего такого, что он не чувствовал раньше.

И все же Ласка не шла дальше, да и Босому не хотелось делать этот шаг. Он вытянул вперед руку, как будто пытаясь нащупать неведомую опасность. Ладонь обдало сквозняком, идущим из бокового прохода. Ловчий понюхал пальцы — сквозняк как сквозняк. Разве что в запахе живущих там, в боковом тоннеле, ящериц добавился едва уловимый абсолютно новый аромат.

Смерть. В коридоре пахло не мертвым существо, а самой смертью. Захотелось развернуться и бежать, пока впереди не покажется солнечный свет.

Запах был абсолютно чуждым всему, что он знал. В нем не было жизни, движения, превращения материи из одного состояния в другое. Гниль — и та пахнет чем-то, что было живым, отбыло на земле свой срок и превратилось в удобрение для чего-то нового, что вырастет на останках. Сквозняк же пах чем-то противоположным жизни.

— Ну, чего ты испугалась? Чего? — Зоя подошла к Ласке и, поглаживая грубую переливающуюся шерсть, слегка подталкивала ее вперед. — Кто тебя напугал, покажи? Покажи мне, и мы его убьем. Не бойся. Только покажи. Я выпущу ему кишки, сделаю ожерелье и повешу ему на шею.

Наверняка хозяйка не хотела посылать свою питомицу вперед, к опасности, лишь желая понять, откуда именно она грозит. Рысь поняла ее слова по-своему и двинулась вперед, хотя отлично знала — нельзя!

Стоило ей пересечь невидимую черту, как в боковом коридоре чавкнуло, и в морду Ласки влетел темный влажный сгусток. Рысь успела только дернуться, пошатнуться, и рухнула как подкошенная на пол.

Зоя дернулась к ней, схватить за лапы и затащить обратно. Сгусток попал ей в руку. Девочка упала прямо на рысь, вцепилась в болезненном спазме ей в шерсть и застыла.

* * *
— Назад! Не трогай! — Босому оттолкнул кинувшую на помощь Рину, подхватил подмышки и оттащил назад, — Стой здесь. Да не дергайся ты! Очнись!

Девушка рвалась из его стальных рук.

— Мы должны их вытащить!

— Вытащим, Рина, вытащим! — Босой не к месту сообразил, что впервые называет охотницу по имени. А еще впервые ее касается. — Только успокойся!

Он приблизился к опасной границе и осмотрел тела рыси и Зои, стараясь их ни в коем случае не касаться. Интуиция подсказывала ему, что прикосновение вряд ли будет вредным, но рисковать не стоило.

— Надо вытащить их, — повторила Рина.

Тела лежали очень близко. Казалось — потяни руку или накинь веревку…

— Ты же вроде соображаешь в военном деле, Рина? Как действует снайпер, когда видит на открытой местности врага?

Девушке не хотелось отвечать, и все же она процедила сквозь зубы:

— Ранит. Чтобы подошел второй, а потом третий. Но я же не буду показываться. Я отсюда.

— Допустим, — согласился Босой, — но что сделает снайпер если увидит, что его тактика не сработала и раненого утаскивают из зоны поражения?

Рина отвернулась и ответила, не глядя.

— Убьет цель. И что ты предлагаешь? Оставить их здесь? Мы должны рискнуть.

Решение прорастало в мыслях давно, исподволь, с того момента, как Босой увидел зал с личинками, но до сих пор оно витало в мыслях, не имея опоры и точки приложения.

У некоторых, а может быть и у всех чудищ, после долгого наблюдения можно было найти слабые места. У лягушек — неспособность увидеть неподвижную цель. У крыс — ограниченность защищаемого пространства внутри логовища. Если крысы не видели врага — гибель товарищей буквально в паре метров рядом не волновала их вообще. Бьющиеся электричеством лисы как огня боялись воды, а потому селились только на высоких иссушенных холмах в глубоких и длинных норах с множеством выходов.

Ящерицы питались личинками, появлявшимися в одном месте раз в восемьдесят два часа. Возможно, в малой степени чудища кормились и развешанными по стенам грибницами, но именно личинки были основной пищей. Стоит с этим источником питания что-то сделать — и в логовище начнутся недюжинные проблемы.

Как только Босой узнал об особенностях местной гастрономии, сразу подумал, что может быть когда-нибудь именно это логовище будет первым, которое он пройдет до конца, сам, а не попятам за гррахом. Осталось только набраться сил и отыскать вещество, которое бы воспринималось ящерицами как безусловный яд, уничтожавший их так быстро, чтобы не поспевали воскрешать даже лекари.

Может быть, когда-нибудь эти подземелья станут неиссякаемой плантацией легко доступной живительной жижи, но пока нужно было прямо сейчас и как можно быстрее победить только одно чудище и спасти вполне конкретную девочку и ее ручную боевую рысь.

Ходить далеко не пришлось — из загончика, который устраивали ящерицы на каждом рубеже, расползались по тоннелю сохраняемые там про запас личинки. Босой притащил одну и острием копья, действуя как можно медленнее, соскреб с шерсти рыси остатки серого сгустка.

Нет почти ни одного вида змеи, которая и сама была бы защищена от собственного яда. Особенно если этот яд настолько сильный, что действует даже при попадании на шерсть.

Ящерицы начинали поедать личинок с хребта, а потому Босой примотал бечевкой завернутые в толстую ткань кусочек сгустка именно к этому месту. Надеясь, что личика поползем в нужном направлении, он вытолкнул ее в боковой проход и ткнул копьем в бок, для ускорения.

Как и ожидалось, сидящий в засаде монстр признал в цели еду и не стал ее атаковать. А чуть позже, когда личинка добрела до него, зачавкал.

Ждать пришлось недолго. Чудище удивленно ухнуло, зашипело, икнуло, и упало набок, гулко ударившись головой об пол.

* * *
Заказывая притащить живым финального лекаря четвертого уровня, Дуст не предупреждал, что он умеет плеваться обездвиживающими сгустками. Скорее всего, он и сам об этом не знал. То чудище, что сидело у него в клетке, было поймано намного раньше, до того, как логовище пережило очередной цикл развития, и под грудью монстра не было еще второго мешочка, синеватого. Видимо в нем и хранилась оглушающая жижа, но раньше уровень развития логовища не позволял подниматься обладающих ей монстрам выше пятого уровня.

На голову ящеру пришлось надеть плотный мешок, чтобы не вздумал плеваться на ходу, а едва развитые, но все же опасные клинки, которыми заканчивались передние лапы, плотно связать. Так и не пришедшую в сознание, но вполне здорово дышащую тушу положили на полог, завернули со всех сторон, а спереди приделали широкую лямку — тащить.

Босой приготовился приспосабливать ее себе на руку, когда рядом возникла Ласка. Рысь сама просунула голову в петлю, взялась за нее зубами и обернулась на Зою в ожидании команды. Босой бы руку на отсечение отдал, что леденящий душу оскал ее при этом сложился в нечто напоминающее улыбку, добрую и немного детскую.

Зоя махнула рукой: «Иди вперед!». Ласка рванула с места так быстро, что пришлось ее окрикивать.

— Мы раньше часто так играли, — Зоя улыбалась, — смотрите!

Девчонка негромко хлопнула в ладоши и Ласка исчезла вместе с петлей. Теперь со стороны все выглядело так, словно полог с чудищем полз вперед сам по себе.

Шли спешно, беспокоясь о лежащем в одиночестве среди куч хлама Виннике, и когда заветная дверь показалась впереди, Босой не удержался, побежал вперед, заскочил в комнату, где они оставили раненного товарища, но нашел там только его окровавленный плащ и разворошенные кучи хлама.

Позади что-то скрипнуло, зашуршало, Босой сжался пружиной, и длинным прыжком, распластавшись над полом, бросился в угол, одновременно разворачиваясь и выставляя перед собой нож.

— Вы не поверите, что я нашел, — голос Винника и без того сиплый, сейчас звучал как голос из преисподней, — Эй, ты чего?

Ошеломленный Босой смотрел на товарища из угла, соображая, можно ли уже убирать нож или стоит погодить.

— Как ты поднялся?

— А не должен был?

Босой показал на грудь Винника. Старик распахнул разрезанную Риной рубаху, обнажая рану, которой на вид было не меньше недели.

— Ты об этом? Больно, но не смертельно. Вы поэтому меня оставили? Я был совсем плох?

— Сер и холоден, и все же дышал. Мы надеялись успеть.

Винник смущенно улыбнулся, не зная, как реагировать: благодарить или возмущаться.

— В первый миг я подумал, что вам пришлось меня бросить. Вы помазали меня этой зеленой штукой, из которого Дуст делает свои зелья? Спасибо, молодой человек, что сообразили. Эффект, как говорится, на лицо. Я жив и даже умудрился облазать ближайшие залы. Пойдемте, я покажу вам кое-что интересное. О, и наши леди пожалова… А это что…?

При виде самодвижущегося полога бродячий хранитель мудрости самым неприличным образом упал попой прямо в кучу мусора, подняв вокруг себя облако пыли.

* * *
Зал, в который привел товарищей Винник, находился как бы между уровнями: ниже третьего, но выше четвертого. Проход в него перегораживали решетки, но оказалось, что их можно было обползти по одному из широких прокопанных ящерицами лазов.

— Ты зачем сюда полез вообще? — изумилась Рина, когда Винник бесстрашно заполз в земляную дыру в стене.

— Скука, моя дорогая леди, скука. Здесь, знаете ли, не особенно много развлечений. Нет, был бы здесь, например, оперный театр или хотя бы завалящий цирк, я бы никуда не лазил, но так как… — Винник залез уже достаточно глубоко и слова его превратились в едва слышный бубнеж.

— Он однажды на два месяца забрался в развалины крупного города, только чтобы книжки почитать, — обреченно махнул рукой Босой, — ему бесполезно рассказывать, что в некоторые места соваться просто не стоит.

— Я все слышу, молодые люди, — пропавший в лазе Винник умудрился в нем развернуться и теперь его голова торчала из стены, — Я все слышу. Пойдемте, тут сразу становится широко.

Зал оказался больше остальных и почти не загажен ящерицами. Пол и столы устилали погрызенные ящерицами останки старых электронных устройств и размокшие карты, краски на которых слились в одно грязное пятно.

Сохранилась только одна, та, что висела на стене, герметично закрытая между двух плотно прижатых друг к другу стекол.

Винник подошел к ней и бесцеремонно, словно имел дело не с бесценным сокровищем из прошлого, а с рисунком соседского сынка, ткнул в одну из красных точек на карте:

— Мы здесь. Убежище № 6. Думаю, номера присвоены уже после нашествия, после того как выжившие наладили устойчивую радиосвязь. Здесь ниже табличка, тоже под стеклом, и она отлично сохранилась. В Убежище № 6 укрылось четыреста шестнадцать человек, что мы плюс-минус уже узнали из дневника Константина Егорова. Но вот что интересно.

Всего наладивших устойчивую связь убежищ было, ни много, ни мало, двадцать шесть. Восемь постепенно перестали выходить на связь. В части люди начали гибнуть от болезней, в большинстве же население даже росло. На момент потери третьего уровня и вместе с ним узла связи, в самом большом из убежищ проживало девять тысяч одиннадцать человек. Как вам такое, молодые люди? А? Как вам такое? Но и это не самое интересное. Тут указаны частоты, на которых поддерживалась связь.

— Что такое частоты? — переспросил Босой, уверенный, что если уж он не знает, то и Рина с Зоей точно не в курсе.

— Объяснить слишком долго, молодой человек, не здесь и не сейчас. Скажу только, что имей мы нужного напряжения аккумулятор или динамо-машину, мы бы смогли запустить радиостанцию и попытаться восстановить связь, если хоть одно убежище до сих пор функционирует и там остались люди.

— Радиостанцию?

— Вон ту штуку, с настолько хорошим и прочным корпусом, что кажется, она смогла бы пережить ядерный взрыв. Вон, сбоку от тебя. Этот ящик на столе.

Босой осмотрел ящик, на который указывал Винник, погладил встроенные в его корпус ряд кнопок, рычажков и кругляшков, протер длинное стекло, прикрывающее ряд непонятно что обозначающих цифр, и не стал делать вид, что хоть что-то понял из слов старика. А вот карта его заинтересовала значительно больше.

Напрягая память, он пытался восстановить все пройденные за шесть лет маршруты и отыскать их на карте. Получалось плохо, и все же некоторые удалось найти, в основном по названиям рек и городов. Казавшийся раньше бесконечным мир вдруг обрел внятную форму и цвет, и каждое узнанное место перестало быть «где-то там» и стало «вот здесь». Карта была слишком большая, чтобы взять ее с собой, и Босой долго и неотрывно смотрел на нее, запоминая мельчайшие детали. Он понимал, что возможно увиденное здесь навсегда останется величайшим хранящимся у него в голове знанием, не считая конечно гррахского трактата, и потому врезал в память каждый сантиметр, особенно в тех местах, где красные круги обозначали убежища людей из прошлого.

* * *
— Вы оставите здесь все: и монстра, и мензурки, и девчонку, — Дуст показал на Зою.

Он снова держал в руках двустволку. Оружие грозное, особенно если уметь с ним обращаться, но далеко не решающий аргумент, когда перед тобой четверо человек, каждый из которых может изрядно удивить в бою. Видимо, ученый не считал Винника и Зою противниками, достойными внимания. Или надеялся на прикрытие в виде отряда Роя у него за спиной: Грач с многозарядным арбалетом, Зуб и Малой с копьями, и сам главарь охотников с самым настоящим автоматом.

— Какую девчонку, старик? — Босой двинулся вперед, надеясь, собрать все внимание только на себя. Когда было нужно, он умел говорить так, что окружающие были вынуждены его слушать.

— Девчонку, которая девчонка, — Дуст снова указал на Зою и махнул ружьем, пытаясь отогнать надвигающегося ловчего, — отойти на место. Тебе никто двигаться не разрешал.

Босой не останавливался, и Рой с Грачом тоже нацелили свое оружие на него. Все они явно не рассчитывали, что ловчий сразу начнет наглеть и попрет вперед, не пытаясь договориться и выйти из конфликта с минимальными потерями. Долго ждали, выбирали позиции, посмеивались, осознавая собственную силу, спорили, наверное, сразу ли Босой упадет на колени или немного поломается.

Отдать мензурки и монстра и вправду было бы самым простым вариантом, но Дуст, с Роем решили позариться на Зою, считая ее за рабыню. Для ловчего узор на шее девчонки давно перестал что-либо значить. Да и значил ли с самого начала?

— Отойди! — Дуст оказался не готов выстрелить сразу и теперь не знал, что делать. Дуло его ружья уже упиралось ловчему в живот. — Эта штука не игрушечная.

— И вправду, Босой, брось. Он же тебя убьет! — заговорил вдруг Винник. Он бросился к пологу и начал развязывать веревки. — Давай все отдадим. Давай все отдадим и просто уйдем. Они же все равно заберут.

Не поворачивая головы, одним только слухом и обостренной интуицией, Босой понимал, что происходит позади него, и знал, что товарищи, не сговариваясь, все делают правильно. Зоя пискнула, отошла на шаг назад. Рина задвинула ее себе за спину, подняла руки перед собой, собирая на себя все не прикованные к Босому взгляды.

Босой прислушался к шуршанию веревок, и когда полог соскользнул на пол, положил руку на лежащие на спусковых крючках пальцы Дуста, а второй потянулся к его шее.

— Стреляй, если не трус. Иначе я сломаю твою шею прямо сейчас, гнусный ты старикан.

Двойной заряд ударил ловчего в живот, отбросил, едва не вышибив сознание. Одновременно с этим Ласка ударила Роя, проявилась, но сразу отскочила, потому что в этот момент ударил главный калибр.

Высвободив голову монстра из полога, Винник схватил его за шею и, держа как ручную пушку, направил в сторону охотников. Обозленный пленением монстр увидел цели. Четыре серых сгустка вылетели один за другим, и четыре тела упали на пол там же, где стояли.

Глава 12 Интерфейс

Сила 3/3.

Скорость 2/3.

Реакция 1/3.

Интеллект 2/3.

*неизвестно* 2/3.

Стойкость 3/3.

Жабье кольцо *неизвестно*: Жизнь +1/5 (неактивно), Стойкость +1 (неактивно), Эффект — неуязвимость от первого урона.

Гррах летал кругами, выискивая исчезнувшую добычу. С его ладоней слетали белые молнии. Они били по кустам, валунам, оврагам, развесистым деревьям, разносили все на своем пути в щепки и оставляли воронки.

Хозяин планеты понимал, что люди не пропали совсем, лишь воспользовались какой-то стелс-технологией, и только поэтому должны были умереть. Но чтобы убить, нужно сначала найти.

Босой с отрядом под прикрытием Ласки уходили вдоль медленно поднимающегося к скалам горного склона. Рысь без труда скрыла бы всю группу, еслибы они оставались без движения, но на ходу поля невидимости едва хватало. Приходилось жаться друг к другу и идти медленно.

Первой шла Зоя. Она обнимала Ласку за шею, гладила и успокаивала, поминутно оглядываясь на командира.

— Ее надолго не хватит. Надо спрятаться. Куда идти?

Босой не знал. Ни одно место в мире не казалось способным скрыть от грраха, всерьез вознамерившегося их найти и уничтожить. Могла бы помочь глубокая пещера, но что помешает в нее войти и самому преследователю? А то и, походя, завалить вход, на всякий случай.

Они бежали по пологому склону хребта, слишком далекого, чтобы добраться до него, пока у рыси не кончатся силы. Редкие большие валуны могли скрыть от случайного взгляда, но не от того, кто всерье вознамерился найти добычу. Лишь одна скала возвышалась над местностью. Высокая, узкая, почти вертикальная, она разрезала склон и уходила вместе с ним под облака, к вершинам гор.

— Может улетит? — Рина без отрыва следила за гррахом. — Сейчас надоест ему и уберется по своим делам.

— Может и улетит, — задумчиво согласился Винник, — только вряд ли это закончится чем-то для нас хорошим. Я еще ни разу не слышал такого, чтобы гррах отступал от задуманного. Мы уже попались на глаза, и если он не справится сам, то позовет подмогу, и тогда нам станет совсем уж жарко.

Гррах заметил что-то, завис, вскинул руки, и на землю вокруг него потекли струи огня. Пламя рождалось из ниоткуда, устремлялось вниз и, достигнув травы, поджигало все вокруг. Босой невольно представил, каково сейчас в центре огненного дождя, и, неожиданно для себя, понял, что ничего особенно страшного он не несет. Попасть под одну из струй наверняка неприятно, но если увернуться, залечь, спрятав волосы, лицо и руки, вполне можно вытерпеть и обойтись лишь несколькими ожогами. Обычному человеку — долгая и неприятная болезнь. Имея внутри тела всесильный интерфейс на подобные мелочи можно просто не обращать внимание.

— Достаньте шапки и перчатки. Повяжите на лица платки или шарфы — у кого что есть. Идемте к ручью, надо намочить одежду. Так, чтобы насквозь.

Теперь за отрядом оставался влажный след из капель, но Босой был уверен, что гррах не станет строить из себя следопыта. Он не умел «брать след» по-собачьи. Это стало понятно с первых минут.

Теперь всех трясло еще и от холода, потому что с вершин слетал порывистый холодный ветер.

Зоя обняла Ласку за шею, погладила загривок и морду. Рысь вздрагивала с каждым ударом молнии, как будто это не по земле, а по ней били электрические разряды. И Босому не составляло труда понять, почему.

Интерфейс Ласки делил живой мир на три части: существа без интерфейса, существа с интерфейсом-друзья, в состав которых входил пока только Босой, и существа с интерфейсом — враги, то есть все, кроме Босого. Отдельно стояла Хозяйка, служение которой было единственным смыслом жизни зверя.

Что думала Ласка о Зое и почему была готова подчиняться существу без интерфейса, Босой не знал. Зато очень хорошо ощущал, как сильно боится Ласка грраха — самого сильного и грозного существа с интерфейсом на планете. Она боялась за Хозяйку, боялась за себя, за Босого, и немного за тех, кому Хозяйка так долго разрешает быть рядом с собой. Рысь одобряла такую запасливость. Особенно ей нравилась Рина: теплая, мягкая, сладко пахнущая. Если не жадничать, им с Хозяйкой ее мяса хватит на две недели, а вот старик был легок, тощ и отчетливо вонял немощью и старостью. Однако, если придется, можно будет съесть и его.

Ласка оглянулась, и Босой увидел себя ее глазами. Высокий, мясистый, он был слишком мощным противником, чтобы годиться на обед. Рысь одним только взглядом определяла сильные стороны ловчего: скорость, силу, реакцию, всевозможные способности и уловки. Подсознательно, на интуитивном уровне, она точно знала, на каком расстоянии от него ей стоит держаться, чтобы успеть увернуться от самого быстрого прыжка или броска камнем, какой стоит сделать обманный выпад, как прыгнуть и как после этого будет приятно впиться клыками в шею. Босой на миг почувствовал, как сам себя держит за горло, и как кровь его, горячая и сладкая, льется на язык. Тряхнув головой, он сбросил наваждение и успел заметить удивленный взгляд Ласки, тоже почувствовавшей контакт сознаний.

Босой не успел насладиться новой возможностью, потому что вдруг понял — Ласка точно знала, что им не уйти. Долго скрывать под пологом невидимости пятерых движущихся человек она не способна, а стоит прекратить это делать — и гррах обнаружит группу за секунды, хоть за скалу прячься, хоть зарывайся под землю.

Рысь не боялась, как человек. Ее не пугали ни бой, ни смерть. Изо всех своих рысьих сил Ласка боялась за Хозяйку.

Какая-то часть ее интерфейса всегда знала, что гррах не должен был увидеть измененного питомца в подчинении человека, и рысь тщательно пряталась, проявляясь только вдали от Зои. И вот расслабилась, поддалась общей радости скорого окончания пути, заигралась… Наказание не заставило себя долго ждать.

Гррах пролетал мимо, и может быть у него были важные дела, да только то, что он увидел, превысило все мыслимое. Человек — хозяин зверя с интерфейсом. Гром среди ясного неба. Опасность, недооценить которую невозможно. Угроза безусловному доминированию его вида.

Спасло только то, что Босой заметил грраха на мгновение раньше, чем он их, и успел принять верное решение. Отряд собрался вокруг Ласки и бросился бежать, иногда меняя направление и придерживаясь наиболее открытой местности, чего гррах почему-то никак не ожидал.

Первое время обманывать хозяина планеты удавалось без труда, но сколько веревочки не виться, конец все равно будет. Гррах делал круги поиска все шире и шире, но однажды ему надоест без цели растрачивать свои силы, сжигая все подряд. Что он сделает потом?

Точно не улетит. Скорее всего использует что-то помощнее молний из рук. Он и до сих пор занимался бесполезной стрельбой, наверняка, из банальной любви к спецэффектам. Большое ли дело — шарахнуть по площади чем-то беспредельно мощным?

Он мог бы вызвать подмогу, вот только Босой уже достаточно проникся логикой работы интерфейса и понимал, что вкладка «Задания», появившаяся у него после убийства крысиной королевы, существует не просто так.

Заметивший Ласку гррах сейчас имел возможность убить первого и может быть единственного в истории планеты человека, установившего контроль над измененным животным. Награда за убийство Зои и Ласки наверняка будет приятной и желанной даже для развитого грраха. Позвать товарищей — значит разделить с ними успех, а то и вообще его упустить. Интерфейс же делал из носителя сугубого индивидуалиста.

Сколько еще у отряда времени до момента, когда хозяин планеты зальет все вокруг огненной или еще какой иной бестелесной смертью? Может быть час, но скорее всего счет шел на минуты.

* * *
— Двое, молодые люди, — прошептал Винник. Он всегда говорил тихо, когда хотел, чтобы к его словам прислушались, — я давно брожу по белому счету и кое что понимаю в математике. Двое должны погибнуть. Ласка и кто-то еще. Только так остальные смогут попробовать выжить.

Это и без слов старика висело в воздухе. В другой ситуации Босой бы с удовольствием с ним поспорил, но не сейчас. Интервейс «наградит» грраха за убийство двоих — рыси и ее хозяина. Может быть хозяином посчитается тот, кто рядом. Может быть после смерти рыси связь с настоящей Хозяйкой исчезнет, и задание будет считаться выполненным. Может быть Зоя успеет зарыться в какую-нибудь пещеру до того, как гррах поймет, что его обманули. Множество «может», но попробовать однозначно стоило. Иначе — они погибнут все и сразу.

— Я пойду, — Рина схватила Ласку за загривок, — я готова.

Любой Волк бы сказал, что глупо цепляться за жизнь, когда есть возможность закончить путь в бою с гррахом. Любой Волк, даже если он ушел из стаи и затерялся в степях.

— Не думаю, отважная леди, что твое благородное желание разумно, — Винник успокаивающим жестом положил ладони на руки Рины.

— У меня нет желаний, старик, — лицо девушки постепенно застывало в маску, — только путь, который я должна пройти, и который, однажды начавшись, должен иметь конечную точку. Я бы предпочла сама решить, когда и где ее поставить.

Босой смотрел на Рину и не понимал, почему ее неподвижное безучастное лицо так его пугает. Не было в нем ни угрозы, ни суровой решимости, и все же при взгляде на него холодило кровь, и по спине пробегали мурашки. Девушка никогда не рассказывала о своем прошлом, лишь однажды упоминала, что прежде у нее было иное имя.

И все же у Рины, будь она хоть трижды прирожденным воином, не было шансов продержаться против грраха.

Босой соприкоснулся с сознанием Ласки и перелил в него агрессию к рукам Рины. Рысь легко откликнулась на провакацию, рыкнула на девушку и тряхнула головой, сбрасывая чужие руки с загривка.

И все же Рина не отступилась:

— Я пойду. Это будет правильно.

— Ты права, молодая леди, права как никто, — снова зашептал Винник. Его одоевала одышка, но он говорил, упрямо и не позволяя себя перебить, — и все же выслушай меня. Там, в подземельях у Дуста, со мной кое что приключилось. Вам сложно, молодые люди, будет это понять, и все же постарайтесь. А я постараюсь быть краток, как бы мне не хотелось об этом говорить долго и красиво. Я знаете ли, люблю говорить, черт меня побери. Знаете, что там произошло? Я увидел Дуста таким, каков он на самом деле, без своего чудодейственного эликсира. Он сильно постарел за последние годы, пытаясь спасти себя и жену. Постарел, подряхлел, весь иссохся, но продолжает цепляться за идею снова стать молодым и прожить жизнь заново. Вот уже много лет он пытается повернуть процесс старения вспять. Лишь бы прожить еще год, лишь бы снова испытать радость жизни.

Винник вытянул руку. Его кожа тоже не горела молодостью, и все же была не такой сухой и потрескавшейся, как у Дуста.

— Никто не молодеет, — Босой не понимал, к чему сейчас этот рассказ, — и ты тоже.

— Здесь ты прав, мой дорогой друг. Все мы постепенно превращаемся в старую рухлядь, но делаем это по-разному. Чья-то старость мудра и благородна. На такого человека любо-дорого смотреть, так к лицу ему и дряхлость, и седина. А кто-то до последнего цепляется за жизнь, как Дуст, и видеть его жалко и противно. Поверь, мой молодой друг, я знаю, о чем говорю. Я увидел в нем отражение себя. Только он цепляется за саму жизнь, я же как курица с яйцом ношусь со своими знаниями. Всю жизнь я считал себя особенным: самым умным, хитрым, мудрым, и только сейчас понял, как сильно ошибался. Будут жить люди, а значит будут появляться, снова и снова, такие же как я. И кто-то пройдет мой путь и соберет столько же знаний. А что нужно, чтобы люди продолжали жить?

Рина с Зоей непонимающе переглянулись. С лица охотницы сползала маска невозмутимости. Старика понял только Босой.

— Спасать женщин и детей?

— Верно, мой дорогой друг, верно. Я рад, что те крохи знаний, которые я успел передать, достались именно тебе. И я думаю, что ты не хуже меня понимаешь, кто из нас с тобой двоих должен рискнуть. А я уж постараюсь. Не зря я прожил столько лет. Уж пару минут мы с Лаской для вас выиграем. А дальше сами. Без меня.

— Я не отдам тебе Ласку, старик, — голос Зои дрожал, — какие бы ты не говорил умные речи. Тем более, я все равно ничего не поняла.

Девчонка повернулась к Босому. Глаза ее сверкали.

— Иди и убей его, ловчий. Разве это не твоя работа? Иди и убей его, и не рассказывай нам сказки, что ты не можешь. Иди и убей. Ты должен.

«Ты должен!» — прозвучало в памяти Босого. Именно это кричала ему Зоя на болоте возле раненого грраха, — «Ты должен его убить! Убей! Убей его! Ты должен! Должен! Должен!».

И сейчас она говорила в точности тоже самое. Босой посмотрел в горящие глаза Зои и не выдержал взгляд.

«Убей его! Ты должен!».

Она что-то знала. Или догадывалась.

Как бы то ни было, ее слова полностью совпадали с его собственными намерениями. Вот только он собирался красиво умереть. Зоя же была уверена, что он может и должен победить. Именно должен.

* * *
Держа Ласку за загривок, Босой уходил в сторону гор. Он не торопился, позволяя Виннику с девчонками пробраться валунами и оврагами как можно дальше.

Установить постоянную связь с рысью так и не получилось, но с помощью Зои удалось заучить несколько основных голосовых команд. Поняв, что Хозяка будет спасена, но за ее жизнь еще нужно посражаться, Ласка перестала дрожать и забыла о страхе. Ее мышцы продолжали трепетать, но теперь от предвкушения боя, пусть он и будет последним в жизни.

Несмотря на уверенность Зои в победе, Босой не надеялся выжить. Ощущение смерти накрыло в миг, когда гррах заметил отряд, и больше не отпускало ни на минуту. Мысли о спасении, одна дурнее другой, каруселью носились в голове, но безотказная интуиция вынесла свой вердикт — гибели не избежать.

Нужно было тянуть время, и Босой пошел обходить грраха по широкой дуге. Если несколько раз удастся увернуться от молний — он выиграет минут пятнадцать. Если получится подобраться к грраху вплотную и ранить его — минимум полчаса. Драться всерьез не получится — слишком велика разница в силах, слишком по-разному у них развиты интерфейсы.

Как гррахам удавалось развиться до таких высот, что у них из рук вылетали молнии? Ответ на этот вопрос Босой узнать уже не рассчитывал. Он шел на смерть и прислушивался к ощущениям внутри себя — как это, осознавать, что гибель так близка?

Особенных мыслей, воспоминаний, пролетавших перед глазами мгновений жизни, как ни странно, не было — только глухая сосредоточенность. Подсознание само по себе, исподволь, сконцентрировалась только на одном — промежутках между ударами молний и их соотношением с негромким тиканьем наручных подаренных Роем часов. Вот они и пригодились, все как и обещал охотник.

Молния. Три секунды. Молния. Шесть секунд. Молния. Три секунду. Молния. Одиннадцать секунд. Молния. Тридцать три секунды. Молния…

Быстрее, чем раз в три секунды гррах не бил, и хотя это само по себе было важным наблюдением, удалось заметить еще кое что. Семнадцать молний, нанесенных одна за другой за короткий срок, заставляли его надолго прекратить удары, ограничиваясь только полетом и наблюдениями.

Иногда темп нарушался огненными шарами, которые «били по площади». И если использовались огненные шары, то до длинной паузы гррах мог выстрелить не семнадцать, а только четырнадцать молний.

Босой догадывался, почему так происходит. У грраха, видимо, была некая шкала мощи его способностей, наполнение которой уменьшается с каждым использованием навыка, вроде того, как рывки и прыжки Босого истощали его выносливость.

Интерфейс дает носителю силу влиять на окружающее пространство, но сила эта не бесконечна. Потратил — отдохни, подкопи энергии, и снова трать. Потратил — отдохни. Период накопления сил у грраха составлял около семи минут, и были ли у него припасены на это время особо убийственные штучки, понять можно было, только напав.

* * *
Мигнул индикатор уникального квеста. Интерейс, послушный настройкам носителя, развернул текст внезапно возникшего задания. Оргрранатан, не глядя, его свернул. Мишени уже подсветились на земле и тратить время на чтение было нерационально.

Четыре букашки-цели внизу оказались людьми. Теми самыми людьми, что еще недавно считали себя хозяевами на планете. Любой гррах бы со смеху помер, узнав, что столь слабое и глупое создание считает себя венцом эволюции, а люди считали, и вполне всерьез. Они понастроили города-муравейники, повтыкали там и тут никудышных ракет, и даже в космос умудрились выползти, правда, недалеко и на убогих посудинах.

Первое время после сошествия на планету ее настоящих хозяев, интерфейс активно выдавал квесты на убийство людей и разрушение их построек, но вскоре любые признаки опасности для гррахов были подавлены, и о связанных с людьми заданиях давно никто не слышал.

Или слышали, но никому не рассказывали, потому что информация об уникальном квесте, да еще таком, за который можно заработать души — на вес золота.

Откуда, кстати, у людей хоть одна завалящая душа, гррах не понимал. Но интерфейс, бывало, выдавал и не такие сюрпризы. А значит, квест нужно было выполнять, не жалея ни времени, ни сил. Правда, размер награды — душа — подсказывал, что сделать это будет непросто и стоит проявить осторожность, но те, кто трусят и осторожничают, не проходят дальше инициации интерфейса. А если, по случайности и попадают в ряды воинов — быстро отсеиваются, отдавая свои души другим, более удачливым бойцам.

Вынырнув из облака, Оргрранатан огляделся. Только что муравьишки были здесь, возились в тени под кустами, и вот уже их нет, даже если посмотреть тепловым зрением. Сделав круг, он был вынужден раскрыть текст задания, не ограничиваясь заголовком. Нужно было убить неполовозрелую самку человека и… подчиненную ей рысь.

Кровь хозяина планеты вскипела. Люди вмиг перестали быть для него безликой мишенью, превратившись в существ, оскорбивших своими прикосновениями великие технологии гррахов.

Питомец, подчинившийся людям?! Явление столь же невозможное, сколь и оскорбительное. Стало понятно, почему квест оказался уникальным, и почему интерфейс был готов отвалить за него целую душу. Да и без квеста Оргрранатан не спустил бы подобной дерзости.

Измененные животные, за счет отсутствия развитого интеллекта и собственных целей, становились удобным инструментом для развития узких специализаций. Бывало и такое, что питомцев тренировали на единственную задачу, затрачивая на обучение месяцы, а то и годы. Зато развитый помощник был в своем деле лучшим и даже если при достижении цели погибал — результат стоил затрат.

Установление людьми контроля над измененным животным означало только одно — муравьишки из вредного, но забавного вида способны превратиться во врага, с которым придется считаться и на которого будет выдан глобальный квест на поголовное уничтожение. Если конечно не пресечь самый первый случай, оборвав цепочку катастрофических событий.


Вот только где теперь искать этих муравьишек? Измененная рысь явно была умелицей создавать полог невидимости, а у Оргрранатана, как назло, не было почти ничего, что могло бы вывести ее на свет.

Ругнувшись на неприятное несоответствие имеющегося у охотника арсенала и умений цели, гррах прикинул, где могла спрятаться небольшая группа муравьишек, и начал методично обстреливать все возможные укрытия.

Первыми в ход пошли малые поджигающие молнии, а потом большие, разрушающие. А еще Оргрранатан включил вокруг себя защитный барьер. Осторожность не равна трусости. Пассивная защита съедала немало энергии, подряд удавалось выпустить только семнадцать молний и ждать перезарядки способностей приходилось чаще. Зато не нужно было оглядываться, ожидая подлого удара из невидимости.

А ударить люди могли. Оргрранатан помнил первые дни уничожения их цивилизации. Напасть подло, исподтишка, со спины, вместо того, чтобы благородно признать превосходство гррахов и тихо сдохнуть где-нибудь в канаве — типичное людское поведение. И потому, когда в защитный барьер, откуда-то сбоку, ткнулся первый камень, гррах не почувствовал ничего, кроме удивления.

Камень? Серьезно?

Калькулятор интерфейса по запросу выдал траекторию, вес, скорость и энергию снаряда. Обычный камень, разве что брошенный очень умелой и сильной рукой. И без пассивки он бы не причинил Оргрранатану никакого вреда.

Гррах еще раз посмотрел на текст задания. В нем значилась молодая самка, обычная, без интерфейса, и измененная рысь. Ни о каких других существах, тем более способных метать снаряды с такой необычной для человеческой руки энергией, речи не шло. Что это могло значить? Рысь научилась кидать камни? Или ее хозяйка для атаки хозяина планеты использовала запрещенное приспособление? Если возле девчонки обнаружится метательное оружие, придется уничтожить все людские селения в округе.

Кровь Оргрранатана снова вскипела, на этот раз радостью предстоящего массового убийства. Уничтожать низшие виды без повода не считалось достойным. Другое дело, когда повод есть и можно разгуляться. Вот только сначала надо закончить с уникальным квестом.

Гррах спустился почти к самой земле, взмахнул крыльями, создавая над землей небольшой ураган. Пыль и сухая трава поднялись, полетели по ветру, но нигде не остановились, обозначая невидимые тела. Зачем было вообще бросать камень? Неужели атаковавший думал, что сможет причинить им грраху хоть какой-то ущерб?

Пассивка снова пискнула, сообщая о попадании нового камня. Гррах отследил траекторию и устроил еще один ураган. Снова никого. Он спустился на землю и взял камень в руки. Под ногами здесь такой не подобрать. Снаряды заготавливались заранее, а значит, атаковавшая его самка и вправду дока в метании.

Пассивка пискнула. Снова камень. Человек почему-то страстно искал свою смерть.

Оргрранатан метнулся к началу траектории снаряда и воздел руки, отдавая в пространство накопленную энергию. Воздух полыхнул струями огня. Пассивка завибрировала, защищая носителя от перегрева. Когда-то давно ему приходилось, кастанув огненный дождь, взмывать в небо, спасаясь от нетерпимого жара.

Беда любого воина, не прокачивавшего защиту от пламени, но при этом освоившего сильное огненное заклинание — жар от собственной атаки. Защитный барьер спасал, хоть и безбожно тратил энергию.

Эффект, однако, стоил затрат. Не успевшие удрать невидимки оказались в кругу огня, проявились, и вдруг бросились в разные стороны так резво, что даже привычный глаз воина с трудом уследил. Рысь пропала, едва покинула горящую область, а вот человек заметался из стороны в сторону, словно бы это ему могло помочь. Оргрранатан выстрелил большой молнией, предвкушая, как разлетится на куски хлипкое тело…

Человек отпрыгнул далеко и быстро. Слишком далеко и быстро для человека. Оргрранатан не особенно разбирался в способностях муравьишек, но этот точно умел что-то особенное. Еще две молнии без толку ударились в землю, а потом человек пропал и только теперь гррах понял, как ошибся.

Атаковать нужно было не прыгучего муравьишку, а рысь, дававшую ему невидимость. Да и не был бросающий камнями человек упомянутой интерфейсом неполовозрелой самкой. Он быстро бегал, отлично прыгал, но его не было в задании!

Оргрранатан в сердцах хлопнул крыльями себя по бокам и запустил через интерфейс прокачанную интуицию. Интерфейс выделил далеко в стороне россыпь валунов. Гррах метнулся туда, на ходу выпуская из рук молнию за молнией. Камни взрывались один за другим, осыпая все вокруг крупной шрапнелью.

За спиной раздались отчаянные крики. Гррах обернулся и увидел, что за ним бежал человек. Удивительно быстро бежал, не боясь атаки, даже не пытаясь оставаться в невидимости. Рыси пока не было видно, но интуиция подсказывала, что и она где-то рядом. Уровень социализации муравьишек оказался слишком высоким, чтобы муравьишка-самец сумел стерпеть гибель муравьишки-самки, пусть и не половозрелой, и вот он уже во всю прыть бежит прямо на свою смерть.

Гррах выстрелил ему навстречу небольшой молнией, но человек снова сумел увернуться. Из-за этого неприятно екнула интуиция, но разбираться было некогда. Оргрранатан протянул руку выпустить еще одну молнию, и только сейчас заметил, что энергия истощена.

К счастью, это мало что меняло. В рукопашной схватке Оргрранатан дал бы фору сотне таких вертких муравьишек.

В воздухе прогудело копье. Гррах без труда увернулся, а когда человек прыгнул с ножом в руке, сбил его крылом. Можно было и сразу убить, одним ударом, но по заданию предстояло еще найти и рысь, а для этого нужна была живая приманка.

Ласка оправдала ожидания Оргрранатана. Воспользовавшись тем, что гррах завис почти над землей, она запрыгнула ему на загривок, впиваясь в тело длинными как гвозди когтями. Пассивная защита пискнула на остатках энергии и окончательно сдохла. Грраха спасли рефлексы, вбитые еще со времени воспитания в клановой песочнице. Не раздумывая, он на мизерных остатках энергии пропустил по коже электрический разряд, заставляя рысь ослабить хватку, и ударил ее крыльями, сбрасывая со спины.

Рысь успела перевернуться в воздухе, упасть на лапы. Оргрранатан спикировал на нее и сходу вонзил ей в тело шипы, венчавшие складки на крыльях. Рысь успела только повернуть голову и устрашающе рыкнуть. Из ее пасти хлынула кровь, она опрокинулась, задергалась и затихла.

И снова на Оргрранатана кто-то прыгнул. Гррах ощутил удар в бок и повисшее на нем тело. Он обернулся и встретился глаза в глаза с так упорно преследовавшим его человеком. Очень злым, отчаянно орущим человеком. Смоченные кровью рыси шипы вошли ему под ребра как в масло.

Должны были войти. Оргрранатан недоуменно посмотрел на оставшегося невредимым врага. Шипы не только не пронзили его, но и не причинили вреда. А вот металлический шип человека нашел в тонкой, но твердой коже грраха слабую точку и ткнулся в нее, снова совершая невозможное. Нож отыскал едва ли не единственную точку на укрепленной интерфейсом коже, которую мог пробить и проник глубоко в тело. А потом еще раз, пока не застрял между ребрами.

Оргрранатан взвился в небо, одновременно сбрасывая с себя человека. Автоматическая аптечка всадила сразу несколько стимуляторов. Тело обожгло вживленным конденсатором энергии. Пассивная защита радостно взвизгнула и накрыла носителя пологом безопасности. Энергии было мало, но достаточно, чтобы разобрался с посягнувшими на жизнь хозяина планеты наглецами.

Гррах круталнулся в воздухе, восстанавливая контроль над собой, и вдруг почувствовал, как защитный барьер вспучивается от множества попаданий небольших высокоскоростных снарядов, снова в ноль просаживая энергию.

Гррах взвился вверх, уходя с траектории атаки, одновременно получая данные из общей информационной базы. Согласно анализу снарядов и их скорости, стреляли люди, из огнестрельного оружия, способного метать несколько сотен пуль в минуту на дистанцию в несколько километров. Штука опасная, но только если не знать, от чего защищаешься. Рывок вверх легко увел Оргрранатана из зоны поражения, а если он начнет всерьез уклоняться — ни один пулемет его не достанет.

С вершины скалы, разрезающей пологий склон, раздался хлопок, и остатки защитного полога разорвала самонаводящаяся ракета. Древняя как мамонт, на длинной дистанции она могла бы попасть разве что в спящего посреди чистого поля слона, но когда до цели рукой подать…

На скале хлопнула еще одна ракета. Защитный барьер больше не существовал, и хотя тренированное тело Оргрранатана могло выдержать и не такой удар, попадание выбило из него сознание. Гррах рухнул на землю, прямо под ноги Босому.

«Убей его! Убей! Убей! Убей! Убей! Ты должен!» — закричала в голове ловчего Зоя, и на этот раз он не собирался поступать иначе.

* * *
— Ты выполнил свою задачу и должен уйти.

Зоя рыдала над неподвижно лежавшей Лаской. Рина сидела возле нее, опасливо поглядывая то на сидящего на коленях Босого, то на подошедших обвешанных оружием бойцов. Их предводитель, высокий сухопарый офицер с настоящими армейскими погонами и зеленым беретом на голове, о чем-то ругался с Винником.

— Ты выполнил свою задачу и должен уйти.

— Молодой человек, не думаю, что вы можете мне указывать…

— На территории базы, я могу указывать не только тебе, но и кому угодно.

Голоса доносились как будто издалека, сквозь густой туман.

— Но, молодой человек…

— Пошел вон!

— Подполковник… — Рина поднялась на ноги, — товарищ подполковник.

— Да, солдат, — офицер повернулся к девушке, — я слушаю.

Рина с трудом подбирала слова.

— Товарищ подполковник, мы не ваши подчиненные. Мы уйдем. Сами. Но нам нужно время.

— Приказ уходить, солдат, не касается ни тебя, ни тем более твоих друзей. Изгой же должен уйти.

— Изгой? — Рина оглянулась на Босого в поисках поддержки. — какой изгой? Мы никакого изгоя не знаем.

— Ты же не умерла, котенок мой. Не умерла! — Зоя тихо плакала. — Я чувствую тебя. Ты же живая. Посмотри на меня, Ласонька, посмотри, котенок мой. Посмотри.

— Не лезь не в свое дело, солдат, — офицер навис над Риной. Бойцы собрались за его спиной, образовав полукруг.

— И вправду, леди, — Винник протянул руки, пытаясь успокоить назревавший конфликт, — офицер не так уж и не прав. Я действительно обещал господину подполковнику…

— Ты еще здесь?! — рявкнул офицер. Капельки слюны из его рта осели на лице старика. — Пошел вон! Пошел вон отсюда, или я выпущу в твое сморщенную морду полную обойму!

С трудом сохраняя контроль над собой, Рина положила на плечо подполковника ладонь. Сказать она ничего не успела. Бойцы вихрем налетели, скрутили руки и согнули в три погибели.

— Я ухожу! — Винник уже шел спиной вперед, оглядываясь, чтобы не оступиться. — Я уже ухожу. Уже ухожу. Уже. Ушел. Рина, ловчий, ничего не бойтесь. Я привел вас именно туда, куда хотел. Оставайтесь здесь. Они хорошие люди. Все будет хорошо.

— Ты же не умерла, котенок мой. Не умерла! — Зоя монотонно покачивалась над телом Ласки. — Посмотри на меня. Ну что же ты не смотришь?

Босой слышал ее голос, но не понимал смысла слов. А понял бы — не сумел бы встать, чтобы подойти и успокоить. Тело подрагивало, переполненное затмевающей все энергией. В голове звучала музыка, красивая и торжественная, какая могла бы звучать на небесах, в обители бога, если только святые старцы не врут, и боги на самом деле существуют.

Музыка зазвучала, как только он провернул так и торчавший между ребер грраха нож. Первые аккорды оказались настолько мощными, что свалили ловчего с ног и больше не дали подняться. Будто звучал не таинственный музыкальный инструмент, а само его тело вибрировало в такт нотам. Спасибо за внимание к книге. Продолжение будет опубликовано в ближайшее время.

Музыка зазвучала, как только он провернул так и торчавший между ребер грраха нож. Первые аккорды оказались настолько мощными, что свалили ловчего с ног и больше не дали подняться. Будто звучал не таинственный музыкальный инструмент, а само его тело вибрировало в такт нотам.

Перед глазами всплыли расположенные кругом множество разноцветных сфер. Над ними белела гррахская цифра «1». Босой мысленно прикоснулся к ближайшей, цвета крови. Сфера увеличилась в размерах и обросла переплетающимися между собой отростками-лучами, словно внутри росло выпустившее корни наружу старое тысячелетнее дерево. Босому захотелось рассмотреть один из корней, и картинка еще раз увеличилась. Лучик изгибался, переплетался с другими. На месте переплетения возникали круглые утолщения-наросты. Весь лучик, а особенно наросты, пестрел гррахскими значками, и чего не коснешься — линии корня, нароста или отдельного слова — все разворачивалось длинным текстом, тут же устремлявшимся вверх, показывая все новые и новые строки.

Музыка звучала, пронизывая каждую клетку тела.

Босой отдалил от себя красную сферу и увеличил соседнюю, темно-синию. Они встала в центр и приблизилось. Эффект был тот же самый — лучи-корни, утолщения и бесконечный убегающий в небо текст. За темно-синей следовала просто синяя сфера, за ней голубая, темно-зеленая, зеленая, едва зеленоватая… И ни одно из висящих над ними слов ловчий не понимал.

Очевидно, что ему предоставлялся выбор. Вот только выбор между чем?

Единственное сочетание гррахских значков, которое Босой однажды встречал, висело рядом с темно-синей сферой, так крупно, что казалось ее основной сутью. Это же слово являлось одной из частей многосоставного имени грраха, который однажды, умирая, подарил человеческому ребенку интерфейс.

Босой запустил сферы по кругу. Они сделали несколько оборотов и остановились красной к нему. Еще один запуск и снова ближней оказалась красная. Интерфейс словно подсказывал правильный выбор, но синяя, с частью имени грраха, казалась роднее. Босой приблизил ее, еще раз рассмотрел, отдалил и придвинул к себе красную.

Кровь, так кровь. Повеяло силой и жестокостью. Горящая сверху единичка превратилась в звездочку и втянулась в сферу.

Музыка стала тише, мелодичнее, в ней исчезла торжественность, зато появилась мощь и множество низких, грубых нот. Под нее больше не думалось о боге, скорее о великих битвах, о поднятых над головами мечах и тысячах летящих стрел.

Босой вызвал интерфейс, но вместо привычных страничек-вкладок перед ним возникла сфера. Теперь одна-единственная. Нижняя ее часть оказалась разбитой на шесть равных долей с гррахскими надписями: сила, скорость, реакция, интеллект, стойкость и еще одной, которую ловчий так и не перевел. Из нижней вершины сферы сквозь каждую из долей прорастало по одному лучику-корню, на каждом из которых красовалось по три утолщения. У силы и стойкости светились все три «нароста», у скорости и интеллекта — по два. У реакции — только одно. Все согласно их прокачке того времени, когда они отображались как шкалы.

Босой мысленно коснулся второго по счету утолщения на лучике интеллекта. Перед глазами всплыл калькулятор. Касание второго утолщения на корне силы придало пальцам такую знакомую мощ мгновенного усиления. Выносливость ожидаемо просела на двадцать процентов.

Все прежде интуитивно вызываемые способности интерфейса теперь обрели понятную визуализацию. Босой подцепил взглядом значок рывка с лучика скорости и вывел его вниз, на границу зрения. Получилось. Коснулся его и почувствовал дрогнувшие мышцы. Выносливость просела на двадцать процентов.

Но не только прокачанные вместе со шкалами способности теперь стали доступны для взгляда. Верхняя полусфера разбилась на три равные по высоте части. И все они — на те же равные шесть частей, но каждая оказалась разделенной на еще более мелкие дольки. Некоторые из них, в нижней трети, светились, и из них росли собственные лучики, но большинство из долек было неактивно.

Ровно идущие снизу основные лучики-корни, в верхней полусфере множество раз изгибались, переплетаясь в самых замысловатых фигурах. И в тех местах, где они соединялись с лучиками верхней сферы, возникали новые утолщения, и каждое из них можно было подцепить, вывести перед собой, расположить в любом месте перед глазами и активировать.

Босой коснулся одного из значков, наугад. Глаза ослепил нестерпимо яркий свет, как бывало, когда он из полной темноты подземелий, где блуждал без лампы, выходил под солнце. Босой мысленно обозвал его «ночным зрением». Гррахская надпись исчезла и заменилась на человеческую. Скрыв сферу-интерфейс, ловчий подумал: «Ночное зрение». Солнце снова резануло глаза, даже сквозь закрытые веки.

— Ловчий! Ловчий! Да очнись ты! — Рина не рисковала называть Босого по имени при посторонних. — Проснись, чтоб тебя! Да что с тобой?!

Ослепленный Босой с трудом проморгался. Девушка трясла его за плечи и, судя по ее крайне раздраженному виду, довольно давно.

— Зоя дала Ласке эликсир?

— Всю залила.

— А выжимку из жабы?

— Нет. Ты ничего такого не говорил.

— Сколько времени прошло?

— Солнце еще на месте, — пожала плечами Рина, что говорило о том, что прошло менее часа, а то и четверти.

Босой протянул ей склянку.

— Вылейте в рот. Может сработает. Может еще успеем. Винник где?

Рина ответила только когда вернулась от Зои.

— Его прогнали. Ловчий…

— Зови меня Босой. Пойдем.

Пошатываясь от нахлынувшего утомления, он подошел к офицеру.

— Кто вы?

Офицер улыбнулся.

— Моя фамилия Кремнев. Подполковник Кремнев. Комендант форпоста «Гранитный».

— Вам что-то от нас нужно?

— Нам от вас? Нет, ловчий, это вам от нас кое-что нужно. И кажется, я точно знаю, что.

Глава 13 Тайна предтеч

Жизнь — 120 %.

Выносливость — 100 %.

*неизвестно* — 0 %.

Сила 3/3.

Базовые навыки силы: повышение силы (перманентно), мгновенное усилие (20 % выносливости), рывок силы (30 % выносливости).

Скорость 2/3.

Базовые навыки скорости: повышение скорости (перманентно), мгновенное ускорение (20 % выносливости).

Реакция 1/3.

Базовые навыки реакции: повышение реакции (перманентно).

Интеллект 2/3.

Базовые навыки интеллекта: числовой калькулятор.

*неизвестно* 2/3.

Стойкость 2.

Базовые навыки стойкости: уменьшение боли(перманентно), укрепление кожи (перманентно) стойкость к ранам, ожогам, отравлениям, болезням (перманентно).

Навыки:

Владение копьем 1 уровень (перманентно).

Сильный бросок 1 уровень (выносливость 10 %).

Точный бросок 1 уровень (выносливость 10 %).

Обнаружение слабого места 1 уровень (выносливость 10 %).

Ночное видение 1 уровень (выносливость 10 %).

Стойкость к визгам 1 уровень (перманентно).

Убеждение 1 уровень (выносливость 10 %).

Угрозы 1 уровень (выносливость 10 %).

Обман 1 уровень (выносливость 10 %).

Маскировка 1 уровень (выносливость 10 %).

Слежка 1 уровень (перманентно).

Жабье кольцо *неизвестно*: Эффект — неуязвимость от первого урона.

Вход в наблюдательный пункт выглядел как плоский валун. Если бы не за годы отшлифованная подошвами площадка перед ним — не отличишь от миллиона других. Открывалась необычная дверь замаскированным металлическим рычагом. Легкое усилие — и треугольная плита перекатывалась в специально выдолбленной выемке на другой бок.

За валуном прятался утопленный в скалу стальной проем. Рядом красовались грубо нацарапанные фигурки человечков, охотящихся с копьями за крылатой добычей. Ниже в ряд шли семь пятиконечных звездочек.

— Завтра нарисуем восьмую, — один из бойцов протянул руку для рукопожатия. На его плече был пришит шеврон с перекрещенными автоматом и пшеничным колосом и надписью «Гранитный». На груди — нашивка «Казарин А.Л». — Ты отлично сражался. Не каждый день такое увидишь.

Толстая стальная дверь бесшумно открылась, окатив людей волной холода и мрака. Проход в скале был пуст и темен.

— Опять эти тоннели, — Зоя прижалась к Босому, по-детски взяв его за руку, — темнота, бетон и сырость. Мне не нравится здесь.

— Зря. Зря не нравится! — подполковник Кремнев увлек их за собой. Он шагал широко и уверенно. Людям поменьше, вроде Зои, приходилось иногда бежать, чтобы не отставать. — Гранитный сейчас лучшее место для жизни. По крайней мере, для человека. Гарнизон полностью обеспечен питанием. У нас есть запасы снаряжения и оружия. Мы успешно отбиваем налеты гррахов. Мы — один из немногих форпостов будущего!

— Будущего? — с момента, когда военные прогнали Изгоя, Рина не сказала не слова, но с интересом присматривалась к бойцам.

Она мило улыбалась, когда подходили с докладами к командиру, лихо поднимая руку под козырек. Серела от раздражения, когда Кремнев начинал рассуждать о жизни и людях, живущих за пределами форпоста. Послушать подполковника, всю жизнь посвятившего службе, мало кто из гражданских вообще был достоин считаться полноценным человеком.

— Будущего. Именно будущего, солдат. Если не мы обеспечим будущее человечества, то кто? Запуганные крестьяне? Мамки с детишками под юбками и кашей в волосах? Победим гррахов именно мы.

Рина презрительно фыркнула.

— Когда победите? — высунулась из-за плеча Босого Зоя.

— Всему свое время, девочка. Когда мы начинали, когда нашли Гранитный и закрепились здесь, нас было двадцать шесть. Видела бы ты тогда моих бойцов! Желторотые юнцы! Мы контролировали главный корпус, первый этаж продуктового склада и только один опорник. Сейчас у меня сто шестьдесят бойцов, четыре опорника, двенадцать наблюдательных пунктов, генераторная, нефтеперегонная колонка и налаженное снабжение с оружейных складов.

— Чтобы победить гррахов, этого маловато, — Рина с трудом сдерживала раздражение.

— Всему свое время, солдат. Мы умеем терпеть.

— Для настоящей войны нам нужно оружие посерьезнее старых пукалок.

Рина сказала это так естественно, словно никогда и не мыслила иными категориями: «для настоящей войны», «нам». Босой взглянул на нее с тревогой. Сам ловчий до этого момента ни с кем воевать не собирался. Он вообще не особенно понимал, зачем Винник, которого здесь называли Изгоем, привел их в Гранитный, и как вообще относиться к засевшем в скальном укрытии военным.

У Босого в жизни была только одна цель — найти мать, забрать ее, увести и обосноваться в дальнем маленьком поселке, где будет мало людей и множество старых развалин и чудищ. А то и собственный поселок основать. Может ли после этого у него появиться иная цель — такое и в голову не приходило. Найденная мама была конечной точкой любых его мыслей, потому что когда она будет рядом — будет все: и спокойствие, и дом, и ощущение нужности.

Оказалось, не всем достаточно простого счастья. Прямо сейчас он шел в компании безумцев, всерьез мечтающих о войне с гррахами. Хотя любое серьезное столкновение с летающими демонами грозило только одним — новой волной уничтожения людей, новой болью и смертями. Кому это нужно? Стоит ли идея Кремнева реальной опасности окончательного уничтожения человечества? Рина, судя по ее реакции, для себя на этот вопрос ответила очень давно. И единственное, что ее волновало — где найти соответствующие задаче средства.

— Новое оружие? — Кремнев кровожадно улыбнулся. — Оно у нас будет, солдат. Обязательно.

— И где вы его возьмете?

— Для этого у нас есть Изгои. Они приводят к нам людей, каждый из которых — лучшее оружие на свете.

— Изгои? — если бы не годы, прожитые в статусе дочери вождя, Рина не удержалась бы и оглянулась на Босого и Зою. — Такие как Винник?

— Да. Человек, которого вы называете Винником — Изгой.

— У нас нет оружия, — удивленно пожал плечами Босой. Ему тоже было не впервой скрывать свои истинные мысли и эмоции. Для убедительности он снял с плечей рюкзак и протянул его подполковнику, предлагая обыскать.

Кремнев не стал его брать.

— Ты уверен, ловчий?

— Уверен.

— Что ж, я не буду убеждать тебя и тем более просить. Скоро ты поймешь, что оказался не просто среди друзей. Ты теперь дома. И больше вам не нужно никуда идти.

Кремнев потрепал ловчего за плечо, и это движение, простое и обыденное, вдруг окатило Босого волной приятных мурашек.

Так бывало, когда юношей он возвращался после тяжелой работы и, едва перекусив, зарывался в любимое одеяло. Когда после косьбы падал в свежесобранный стог, и душистая нагретая солнцем трава обнимала, окутывала ароматами жаркого лета. Когда весной в первый раз заходил в воду, отрешаясь от пробиравшего до костей холода, предчувствуя, сколько прекрасных дней проведут вместе — он и река.

Так бывало, когда он ребенком бежал голодный домой и за квартал еще, через кусты и огороды, чувствовал запах жирной ароматной похлебки.

Так бывало, когда целовала мама.

— У нас нет оружия, — помотал головой, сгоняя морок, Босой. На секунду он и в самом деле почувствовал себя дома. Но даже от матери, он скрывал свою тайну.

Кремнев посмотрел исподлобья и ухмыльнулся. За их спинами раздалось шуршание и гулкий стук. Последний из зашедших в туннель солдат завалил вход и затворил тяжелую дверь.

Коридор погрузился во мрак, который через секунду развеяла цепочка зажегшихся электрических ламп.

* * *
Скальный туннель привел к опорнику, одному из четырех, в которых находились постоянные караульные группы. На каждый опорник приходилось по три наблюдательных пункта, прикрывающих Гранитный на три четверти окружности. Еще четверть обороняли ущелья и уходящие в небеса горные хребты.

— Смирно! — вскинулся сержант, когда в помещение вошел Кремнев.

Подполковник махнул рукой, отменяя приказ.

— Уииииии! — опорник заполнил пронзительный визг Зои. Вскочившие было с кроватей бойцы закрыли ладонями уши. — Уииииии! Смотрите! Смотрите! Котики!

Два степенных караульных кота, привыкшие к звукам тревог, к стрельбе и зычным крикам командиров, от детского визга впали в панику и бросились под койки, прятаться. Зоя успела схватить одного их них за заднюю лапу, бесстрашно вытянула и уложила на руки как ребенка. Кот попытался вывернуться, но был бесцеремонно завернут в полу куртки и прижат к груди.

— Котик! — довольная Зоя продемонстрировала Босому свою добычу. — Рыжий.

Кремнев потрепал ошарашенное животное по мордочке.

— Они гррахов чуют за версту. Потому и держим.

Несмотря на умилительную сцену, один из бойцов вдруг перестал улыбаться, посерьезнел, подошел к подполковнику и, не спросив разрешения обратиться, прошептал что-то ему на ухо. Оба при этом скосились на Зою.

— Я знаю. Обухов уже доложил.

Кот между тем словно как по команде перестал вырываться, присмирел и сам начал подставлять уши под поглаживания. Босой расслышал его довольное мурлыканье и одновременно с этим почувствовал присутствие сознания Ласки.

Бойцы Гранитного при встрече почему-то не спрашивали, что за рысь неожиданно бросилась на грраха. Может и не такое повидали, но скорее всего лишь дисплинированно не лезли в переговоры. Как бы то ни было, Босой воспользовался ситуацией и как только Ласка начала подавать признаки жизни, приказал Зое отойти от опасного животного.

Кремнев или купился, или не стал обращать внимание на мелочи — но про рысь тоже ничего не спросил, даже словно специально не смотрел в ее сторону. Ласка же, взбодренная эликсиром и гигантской порцией адреналина, выброс которой сповоцировала выжимка из жабьей железы, успела не только очухаться, но и последовала за Хозяйкой в привычной невидимости. Босой чувствовал, как она борется с болью от ран.

— Переходы от опорников к основному корпусу идут по поверхности. — продолжил рассказ Кремнев, — Мы оборудовали по пути укрытия, чтобы лишний раз не светиться, и ходим только по двое. Однако, здесь есть одно место, который я хотел бы вам показать до момента когда мы попадем в корпус.

Это был скорее не тоннель, а длинный узкий зал, заканчивавшийся впереди глухой стеной. Справа и слева виднелись заваренные металлическими листами двери. Свободной была только одна — самая ближняя.

Босой пригляделся в полумраке. Над ней виднелась красная выведенная через трафарет надпись «холл», над которой кто-то пристроил еще два слова чужими буквами «Welсom to».

— Здесь раньше была казарма: спальники, бытовка, оружейка, сушилка, — называя помещения, Кремнев показывал на двери, — солдаты охраняли лабораторию, которую мы сегодня используем как склад.

— А там что? — Босой кивнул на единственную незавареную дверь.

Кремнев достал из кармана связку ключей и посмотрел на Рину:

— Солдат, вы останетесь здесь.

Рина, и не думавшая подчиниться, оглянулась на Босого. Ловчий кивнул, призывая ее поступить так, как говорил комендант Гранитного.

* * *
Дверь, прошелестев, закрылась за ними, но вопреки ожиданиям, лампы в зале не зажглись.

— Ты видишь в темноте, ловчий? — голос Кремнева прозвучал где-то рядом. — Лучше бы тебе видеть в темноте, право. Иначе придется тяжко.

Активировано ночное зрение.

Босой открыл глаза. Все вокруг светилось блеклыми серыми гранями. И все же он видел: расслабленно стоявшего чуть впереди подполковника, растерянно крутившую головой Зою, стыки стен и потолка, груды мусора. Или не мусора?

— Я называю это место залом истины. Здесь каждый показывает, каков он есть, — голос Кремнева разносился по залу, но эха почти не было. Что-то поглощало звук.

Одна из куч шевельнулась. От нее отделился бесформенный сгусток, в котором с трудом угадывались голова, лапы и хвост. Неторопливо переваливаясь на задних конечностях, сгусток заковылял в сторону людей и вдруг, без паузы и подготовки, прыгнул на слепо шарящую руками Зою. Наперерез ему, выплывая из густой темноты, пронеслась Ласка. Ее челюсти сомкнулись на месте, где у сгустка угадывалась холка. Сгусток сухо хрустнул и издал короткий оглушающий визг.

— Оставь надежду, каждый, кто сюда вошел, — подполковник даже не оглянулся, посмотреть, что случилось. Он достал из ножен два коротких клинка, чуть длиннее локтя и сделал шаг вперед.

Кучи у стен пришли в движение, сразу все. Волна лап, хвостов и попискивающих морд покатилась на людей, выплескивая из себя отдельных, самых быстрых и отчаянных. Первым на их пути оказался Кремнев. Вал разбился о него как о волнорез. Почти невидимые во мраке клинки встретили первые два тела, накололи их на себя, сбросили, уходя в замах, и снова метнулись вперед. Одно из существ прыгнуло подполковнику на голову. Меч мимоходом рассек небольшое легкое тело пополам, даже не замедлив при этом ход.

Активирован точный бросок.

Выносливость — 90 %.

Копье, послушное обретшей необычайную твердость руке, полетело в катившуюся в сторону Зои волну сгустков, нанизав на себя сразу пять тел.

Иконка точного броска потухла и начала медленно наполняться светом. Босой уже знал, что на восстановление способности понадобится около десяти минут.

Активирован сильный бросок.

Выносливость — 80 %.

Он запустил в скачущих существ рюкзак, нисколько не заботясь о сохранности вещей. Важно было сбить первую волну нападавших, не дать ей докатиться до Зои.

Стоящего впереди Кремнева захлестнуло полностью. Сгустки висели на одежде, рвали волосы, вгрызались в берцы. Подполковник матерился и размахивал клинками как живая мельница.

Ласка дралась прямо перед Зоей. Враги наскакивали, вгрызались ей в лапы и грудь. Кошка стойко терпела укусы и рвала, давила, ломала, душила. Время от времени она издавала короткий гортанный рык, от которого сгустки отшатывались назад, но тут же снова нападали.

Босой, на ходу вытаскивая боевой нож, бросился помогать ей.

Активировано мгновенное ускорение.

Выносливость — 60 %.

Скачок получился слишком сильным. Ловчий с маху врезался в стену и упал на колени.

Чертыхнувшись, он попытался подняться, но понял, что влетел в одно из скопищ существ. Сгустки облепили его, рвали одежду, кожу, тянулись к глазам, норовили засунуть узкие скользкие морды в рот и укусить за губы и язык.

Активирован выбор слабого места противника.

Выносливость — 50 %.

Босой увидел перед собой россыпь красных пятнышек. Интуиция радостно взвизгнула и подсказала тыкать в эти пятнышки ножом. Первый же тычок породил отчаянный визг. Существо на клинке ослабло и отвалилось. Новый тычок и новый визг. Больше не нужно было следить за телами, только за красными точками, и как можно быстрее бить в них, пока не исчезли.

Мрак прорезали вспышки света и гром выстрелов. Кремнев уже не ругался, а непрерывно орал, поливая скопления сгустков перед собой короткими очередями. Нападающие отхлынули, как от Ласки во время рыка, и подполковник, получив свободу перемещения, отошел к Зое и стал стрелять одиночными.

Вспышки позволили рассмотреть обитавших в «зале истины» существ. Невысокие, едва выше человеческого колена, они передвигались на четырех лапах, и лишь когда атаковали — поднимались на задние. Тело их покрывала короткая плотная шерсть, грязная, блестящая от жира. На мордах чужеродными блямбами торчали огромные фасеточные глаза, а под ними скалились усыпанные зубами пасти. Существ было много, они были злы и голодны, но не умели действовать вместе. Лезли толпой, мешались друг другу, огрызались, дрались и кусались, забыв о противнике. Их каркающие отрывистые крики походили на человеческие, и иногда казалось, что нападают грязные лохматые дурно пахнущие карлики.

Провокация Кремнева удалась, Босой понял это с первой минуты боя. И раз скрывать было больше нечего, он едва ли не впервые в жизни полностью спустил интерфейс с поводка. Не было больше сомнений, несмелых догадок и страха. Технология, сделавшая гррахов подобием богов, теперь открылась и перед человеком.

Время в бою привычно замедлилось. Существа двигались неторопясь, едва переступая лапами, а их головы так забавно покачивались на тонюсеньких шеях, что ловчего разбирал смех. Позвонки трещали под его пальцами, черепа рушились от ударов кулаками, да и от простых оплеух. Иногда челюстям врагов удавалось сомкнуться на его пальцах, но что они могли сделать с укрепленным удвоенной стойкостью телом? Разве что оставить неприятные вмятинки на коже. Босой в этом случае просто сжимал нижнюю челюсть и отрывал ее с корнем.

Не было бы ножа — Босой дрался бы голыми руками. Остался бы в зале один — победил бы один. Он двигался и бил так быстро, что иногда мысли не поспевали за телом.

Реакция 2/3.

Интерфейс тренькнул, возвещая о новом развитии. Босой на ходу активировал новую иконку одновременно с навыком моментального усилия.

Активирован навык взрывной реакции.

Активирован навык мгновенного усилия.

Выносливость 10 %.

Пять слившихся в один ударов рассекли и без того проредившийся строй нападавших на две неравные части. Босой занялся большей из них, надеясь, что Кремнев и Ласка справятся с другой. И вдруг понял, что давно не слышит выстрелов, да и вообще не обращает внимание на ход боя. Он обернулся посмотреть на товарищей и наткнулся на вытаращенные глаза подполкивника. Возле него не было ни одного сгустка, но не потому, что офицер всех их убил — все существа давно дрались только с ловчим, который уже не сражался с ними, а просто убивал, одного за другим, забирая иногда за один удар по две-три жизни.

Кремнев понял взгляд ловчего по своему, сбросил оцепенение и бросился на остатки сгутсков с мечами. Босой же, увидев, что с Зоей все хорошо, а Ласка жива и охраняет, снова забыл обо всем и продолжил геноцид населения «зала истины».

Ограничений и пределов развития не существовало никогда, и будь Босой не человеком, а гррахом, он бы и сам догадался, что именно делать, чтобы получить доступ ко всем возможностям. Почему-то интерфейсу внутри него нужна была жизнь другого носителя интерфейса, и в этом была вся суть гррахов.

Может быть впервые за все свое существование люди встретили вид, более жестокий и кровожадный, чем они сами. Гррахи создали новую экосистему, новых существ только с одной целью. Хочешь стать сильнее — убивай. Хочешь жить — убивай, иначе убьют тебя. И Босой убивал.

Потому что должен был стать сильнее. Сильнее самих гррахов.

* * *
— Я покажу тебе, каким на самом деле был конец человечества.

Кремнев закончил настройку оборудования. На стене загорелись картинки. Босой помнил, что в школе детям рассказывали про какие-то «видеоролики» и объясняли, что некоторые «электронные устройства» имеют плоские темные поверхности, способные показывать движущиеся рисунки, передавая ранее записанные события. Например, зимой можно было запечатлеть, как падает снег, а летом включить экран и смотреть запись, вспоминая и умиляясь.

— Люди думают, что все началось, когда в Солнечной системе появился первые корабли гррахов.

Считается, что они пришли из далеких галактик и решили отнять Землю у человечества.

— А разве не так?

Кремнев некоторое время молчал, размышляя, как именно стоит ответить на этот вопрос.

— Люди сейчас закопались под землю. Настоящие люди, а не те крестьяне, что готовы вылизывать новым хозяевам пятки. Нам же, борцам за будущее человечества, приходится прятаться. Мы живем как кроты, высовывая наружу нос только чтобы посмотреть на солнце, обжечься и снова нырнуть в свои ходы. Но так было не всегда. Когда-то мы не только умели летать не хуже гррахов, но и оторвались от планеты, вышли в космос и начали осваивать ближайшие планеты.

— Я слышал об этом, — негромко вставил Босой, боясь сбить подполковника с мысли.

— Может быть и слышал. Я же помогу увидеть.

* * *
— Слышал, станцию на Плутоне закрывают?

— Вся сеть только этим и жужжит.

— И что ты думаешь? — командир исследовательского челнока пилот четвертого ранга Дмитрий Неслухов ни на секунду не отвлекался от происходящего на центральном экране, как того и требовала техника безопасности. И все же по интонации не трудно было догадаться, что Плутон его интересует гораздо больше, чем посадка сканирующих дронов на астероид.

— Я думаю, — второй пилот, совсем недавно закончивший академию, глубоко вздохнул, — что котики и сиськи с утра бодрят намного лучше, чем сетевой постапокалипсис. Такое ощущение, что последняя домохозяйка оторвалась от любимого сериала и внезапно осознала, как необходима ей станция на холодном космическом камне в шести миллиардах километрах от ее домика в дачном массиве под Усть-Зажопинском, в Третьем безымянном переулке, что слева от сельпо, за старой ивой.

Работа шла рутинная. Полезные ископаемые можно было найти на любом астероиде, но нужно было отыскать в заданном секторе самые богатые и перспективные участки. Во времена, когда на поиски выходила всего пара челноков, каждая находка считалась удачей. Теперь же исследовательские кораблики сновали по поясу как мыши по огромной космической свалке.

— Эти корпорации… — Неслухов не дослушал ответ товарища.

Его руки привычно порхали над пультом управления. Автоматика уже давно бы сделала все сама: направила дроны на контрольные точки, провела сканирование, все вычислила, результаты превратила в таблицы и вывела на экран — но за сотни лет развития программы так и не научились реагировать на незапланированные происшествия, и команды на проведение каждого исследования все равно должен был давать человек. А еще один — его дублировать, одновременно контролируя положение исследовательского челнока относительно других астероидов в поясе. Корабль стоил слишком дорого, чтобы им рисковать, отдавая на волю автоматики.

— Эти корпорации… — повторил Неслухов, когда последний дрон занял свое место, — Им важна только прибыль.

— Ты тоже без зарплаты работать не станешь, — улыбнулся Егоров. Он еще не закончил программу обучения управлению сканированием и мог только наблюдать со стороны.

— Когда в последний раз запускали корабли к соседним солнечным системам? Ты знаешь не хуже меня. Теперь станция на Плутоне. Дальше что? Закроют орбитальные станции на Нептуне?

Финансирование программы исследования колец Сатурна сократили в четыре раза! Человечество сделало выбор. Наш мир снова сжимается до размеров лунной орбиты.

— Глянь, — Егоров протянул планшет.

На экране красовалась персональная яхта межпланетного класса. На ее фюзеляже распласталась фигуристая, на вид едва получившая индекс совершеннолетия девушка в красном мало что скрывающем белье.

Неслухов не удержался от улыбки, но тут же смел ее с лица выражением презрительного отвращения.

— У тебя никогда такой не будет. И у меня. Это удел мажориков.

— Ты слишком серьезен, Дим. Ты хоть иногда расслабляешься?

Неслухов не успел ответить. Дроны, что радостно попискивали в эфир при обнаружении значимых объемов полезных ресурсов, вдруг зашлись непрерывным восторженным визгом.

Цифры на экране, привычно отсчитывающие процентное содержание элементов, замелькали, сменяясь калейдоскопом. Неслухов вперился в перечень данных, в момент забыв и о споре с товарищем, и о будущем человеческой цивилизации. Перед экипажем, вышедшим, казалось бы, на обычный плановый рейс, замаячила премия таких масштабов, что и о межпланетарной яхте можно было бы поразмыслить, пусть и не о такой, как на картинке.

Но главное было даже не это. Данные сначала показали аномальное количество металла в руде, но потом однозначно определили находку как искусственный сплав, а после так и вообще замелькали цифрами об органике и пластиках.

Прежде такое бывало только при поиске останков погибших в водовороте астероидов транспортов.

Вот только в этом случае сканирование позволяло по составу сплава сразу определять найденный обломок, вплоть до серийного номера корабля. В этот раз в памяти компьютера для проанализированного куска металла не нашлось даже названия.

Григорыч запросил данные о глубине залегания обломка, его размерах и очертаниях. Автоматика послушно вывела на экран картинку, заставив обоих пилотов удивленно вскрикнуть.

В одну из расщелин огромного, размером с земную горную гряду, астероида вплавилось что-то, явно имевщее искусственное происхождение. Вот только оно не имело ничего общего ни с одним созданным людьми космическим устройством и лишь отдаленно напоминало земные корабли.

Это не было базой, построенной на астероиде. Скорее летательным аппаратом, потерпевшим крушение. Врезался корабль в астероид или «прилип» в процессе дрейфа по космосу, с первого взгляда сказать было нельзя. Но это что-то явно не было построено на астероиде, а врезалось в него, параллельно повредив часть корпуса.

Постепенно корабль зарос сотнями метров космической пыли и льда, и чтобы добраться до него, нужны были специальные дроны-сканеры и дроны-проходчики, которые на исследовательском челноке были в небольшом, но достаточном количестве.

— Мы же туда не полезем? — Егоров сжал кулаки, чтобы скрыть подрагивающие кончики пальцев.

Медленно, словно нехотя, Неслухов покачал головой.

— Надо доложить. Может быть потом, если не запретят.

— Запретят.

— Скорее всего.

— Так что? — Егоров вдруг понял, что ждал от Неслухова не запрета, а разрешения начать подготовку дронов. Стоит должить о находке «наверх», и корпорация запретит не то что лезть на астероид, но и вспоминать о находке. Набегут юристы, сотрудники безопасности, начальники — и первооткрывателям придется навсегда забыть о том, чтобы не то, что прикоснуться, но и посмотреть на внеземной космический корабль. Корпорации хватит влияния полностью скрыть найденное, даже от федерального правительства.

— Надо доложить, Мишаня. Надо доложить, — Неслухов нажал на кнопку дальней связи. Эфир ответил «белым шумом». Возможно это было только в одном случае — рядом работала мощная «глушилка».

Иначе дальнюю связь в пределах солнечной системы заставить смолкнуть было невозможно.

Зато замигала лампочка ближней связи. Неслухов зачем-то прокашлялся и, с трудом справляясь с дрожью в голосе, активировал динамик.

— Экипаж «A4-BQS145 Вектор» вас запрашивает «A01-M35 Нить». Прием. Экипаж «A4-BQS145 Вектор» вас запрашивает «A01-M35 Нить». Прием.

Крейсера серии «Нить» были средством мгновенного реагирования, за секунды разгонявшимися до практически световых скоростей. Со стороны такой прыжок выглядел как растянутая по пути следования нитка.

Индекс «A01» означал принадлежность к Пекинскому округу Азиатской федерации, а «M» — к вооруженным силам.

Услышав сначала «белый шум» в динамиках, а потом позывные одного из мощнейших военных крейсеров федерации, Егоров стал бледным как полотно и вжался в кресло.

— Как они узнали?

Неслухову удавалось скрывать волнение, но и его голос не звучал ровно. Присутствие рядом силищи, способной за секунды стереть с лица земли средних размеров город, не могла оставлять равнодушным, даже если не чувствуешь за собой никакой вины. Вроде бы свои вояки, родненькие, защитники, а все равно страшно, и никуда от этого страха не деться.

— Мишаня, не включай дурака. А то ты не знаешь о протоколах оповещений. К некоторым из них имеют доступ даже медики, если автоматика зафиксирует, что оба пилота находятся без сознания. Полиция и то имеет доступ почти ко всем протоколам, а уж военные…

— Хочешь сказать, корабль сам сообщил им о нашей находке?

— Экипаж «A4-BQS145 Вектор» вас запрашивает «A01-M35 Нить». Прием. Экипаж «A4-BQS145 Вектор» вас запрашивает «A01-M35 Нить». Прием.

Неслухов наконец нажал на кнопку связи:

— «A4-BQS145 Вектор» слушает.

— Говорит командир «A01-35 Нить» генерал Чжэнь. К вам направляется наш челнок. Запрашиваем стыковку. Командир «A4-BQS145 Вектор», подтвердите.

— Командир «A4-BQS145 Вектор», подтверждаю.

— Говорит генерал Чжэнь. Сразу после стыковки мы изымаем корабль «A4-BQS145 Вектор» из собственности корпорации «Рускомплексдобыча» в пользу армии Азиатской федерации. Сразу после стыковки передайте права на управление полковнику Кузнецову. Командир «A4-BQS145 Вектор», подтвердите.

Требования армейцев любыми кораблями федерации в космосе должны были исполняться неукоснительно. Неслухов молча, потому что разговаривать вдруг стало больше не о чем, дождался челнока и передал управление бортовым компьютером.

* * *
Видеозапись оборвалась.

— Вопросы, новичок? — Кремнев не выключил экран, и было понятно, что последует продолжение.

Босой с трудом понимал, где он находится и зачем. Там, в затерянной в прошлом реальности, вокруг корабля зияла глубокая невообразимо всеобъемлющая пустота, наполненная бесконечным числом ярких гвоздиков-звезд. Все казалось огромным: корабль, астероид, и даже светящееся в миллионах километров Солнце, но стоило заглянуть чуть дальше, за них, и все сжималось, терялось на фоне необъятного космического мрака.

Один из мимохожих старцев, обвешанный крестами и иконками, как-то взялся рассказывать в поселке Босого о праведной жизни, о грехах, а еще о том, что если жить плохо — боженька обязательно накажет. И откуда, если не из черноты космоса может прийти наказание? Разве есть на свете что-то темнее и чернее ее? Может ли быть что-то загадочнее и страшнее?

Босой невольно представил, как тысячелетиями смотрела безмолвная пустота на грехи людей: на корысть и злость, на зависть и алчность, на пороки и беззаконие — и как переполнилось у нее терпение, и как вздулась она гнойными нарывами, и полезли из них корабли гррахов, несущие боль, страдания и смерть.

— Ты хоть что-нибудь понял? — в голосе подполковника проскользнуло разочарование.

Босой заставил себя вынырнуть из молчаливой бездны, что так жестоко покарала человечество.

— Они… Эти… Дмитрий и Мишаня — они нашли корабль гррахов? Это было до нашествия?

— В точку. За несколько месяцев до.

— И… Там был… Кто-то живой? Разве это возможно в космосе?

— Невозможно. Но люди в те времена могли творить невероятные чудеса.

На экране началось новое видео.

* * *
Полтора десятка ученых собрались в главной лаборатории закрытой космической научной станции Азиатской федерации.

Вся стена и столы вокруг были заставлены мониторами, каждый из которых пестрел цифрами, схемами, рисунками и фотографиями с электронных микроскопов.

Чуть в стороне сидел генерал Чжэнь. Он был единственным человеком в лаборатории, кто не носил белого халата и не участвовал в разгоревшемся споре.

— Это летучая мышь. Огромная, сильная и скорее всего сообразительная. Отвечающие за формирование мозга гены необычно развиты, но это — обычная летучая мышь.

— Однако…

— Без всяких однако. — доктор биологических наук Вячеслав Дмитриев, человек статный и невероятно уверенный в себе, свысока смотрел на столпившихся вокруг коллег, по большей части низкорослых азиатов.

— Однако! — его оппонент, доктор Ли, имевший среди предков немало северной крови и потому способный посмотреть прямо в глаза Дмитриеву, пусть и немного снизу, зло прищурился, от чего его и без того неширокие глаза превратились в поблескивающие щелки, — Однако, мы, китайцы, тоже кое что понимаем в летучих мышах.

Противостояние продолжалось не первый день, с того самого момента, когда специально собранная сверхсекретная научная группа до последнего атома расшифровала геном найденных на астероиде существ. Дмитриев и Ли спорили каждый день, при любом удобном случае, и окружающим иногда казалось, что спор перестает быть дискуссией, научным диспутом, и становится самоцелью.

Благо положение Дмитриева как руководителя научной группы на закрытой космической исследовательской станции позволяло ему поставить точку на прениях в любой момент, и он с удовольствием этим пользовался.

— Это земная летучая мышь. И вы не хуже меня знаете, коллега, что она не может быть ни прародителем жизни на Земле, ни инопланетным ответвлением эволюции наших общих предков. Вы не хуже меня видите, коллега, что это именно земное существо, жившее примерно четыре или пять миллионов лет назад.

— Ни у одной земной мыши не может быть вот этого! — Ли ткнул в экран пальцем, и те участки генома, которые он имел ввиду, увеличились, растянувшись на всю величину монитора.

— Но ни у одной неземной мыши, коллега, не может быть вот этого! — Дмитриев свернул развернутые оппонентом звенья и одним касанием выделил группу из нескольких тысяч других.

— Заткнитесь уже! — генерал Чжэнь закрыл лицо ладонями, подавляя рвущееся наружу раздражение. — Я две недели слушаю одно и то же! И две недели смотрю вот на это!

Он вывел на мониторы панораму космоса вокруг станции. Со стороны Солнца на позволенном международными соглашениями расстоянии, чуть больше ста тысяч километров, висели Первый и Четвертый флота Североамериканской ассоциации. Немного дальше, скрытые силуэтом Марса, Третий и Пятый флота. С другой стороны в боевом порядке застыли все крупнейшие армейские крейсера Азиатской федерации. Вокруг них сновало множество мелких кораблей обеспечения и несколько пригнанных с ближайших секторов баз, каждая из которых была способна использовать свои энергетические установки для ближнего боя, а склады и челноки для организации снабжения.

— На Земле, если вы не в курсе, примерно та же картина. Все оружие мира переведено в состояние полной готовности. Все смотря на нас. Что мы узнаем, что мы найдем, и каждый день приближает нас к апокалипсису. Один щелчок, одно неаккуратное слово — и мы все сгорим в адском пламени. Две недели мы стоим на грани самоуничтожения. Даже Африканский континент, даже Африка, черт ее подери, подняла свои полторы хромоногих флотилии, чтобы поучаствовать во всеобщем фейерверке. А вы? Вы спорите о летучих мышах?

— Но… — начал было говорить Дмитриев, но Чжэнь выхватил из кобуры пистолет и направил его в лицо доктора наук.

— Закрой свой рот! Закрой свой рот и ответь мне на вопрос! Единственный интересующий меня вопрос! — генерал перевел ствол от лица ученого в сторону стоящего на отдельном столе монитора. — Что такое — вот это!?

На мониторе светилось лучистое нечто, усыпанное гибкими тонкими усиками. Поначалу нечто приняли за мутировавшую от космической радиации особенно стойкую, выжившую при близких к абсолютному нулю температурах бактерию.

Исследование ее отложили на потом, и не вспоминали, пока не стали выращивать из сохранившейся в абсолютном вакууме костной ткани одно из существ, погибших на корабле.

И едва удалось нарастить первые клеточные ткани, как «нечто» начало делиться и размножаться с ужасающей скоростью, насквозь пронизывая все тело огромной летучей мыши. Ученые при этом руку на отсечение давали, хотя и не могли доподлинно доказать, что оно исподволь меняло растущее существо, подстегивая и корректируя развитие. Переломным моментом стало изменение одного из звеньев ДНК, микроскопическое, без специального исследования незаметное, невозможное.

Вечно спорящие ненавидящие друг друга Дмитриев и Ли не сговариваясь игнорировали это изменение и заказывали все новые анализы ДНК в поисках причины сбоя или ошибки. И только когда полученные данные невозможно было больше скрывать, доложили Чжэну.

— Ты! — генерал снова наставил пистолет на Дмитриева. — Ты должен был объединить команду вокруг решения задачи, а не перессориться с половиной спецов! Если бы у меня было время на поиск нового яйцеголового, я бы застрелил тебя прямо сейчас.

Дмитриев, не мигнувший, когда Чжэнь направил на него оружие, после его слов опустил взгляд в пол. Генерал перевел оружие на Ли.

— Ты! Ты опозорил свой род, свой институт и свой округ тем, что смеешь дерзить руководителю группы, своему начальнику, да еще и при решении задачи, от которой зависит все. Все вообще! Если бы ты не был лучшим спецом юго-востока федерации и всех китайских округов, я бы застрелил тебя прямо сейчас.

В глазах Ли нельзя было прочитать ни возмущения, ни покорности, но он не произнес ни слова и не пошевелился, даже когда генерал опустил пистолет.

— Вы оба! Вчера вы просили еще сутки. И не продвинулись ни на шаг. Я вынужден взять командование на себя. Начинайте пробуждение.

— Но… — Дмитриев попытался возразить, но, наткнувшись взглядом на поднимающееся дуло пистолета, проглотил несказанные слова, оглянулся на сидящего за рабочим компьютером помощника. — Запускайте.

Камера с телом огромной летучей мыши засветилась.

— Операция входит в финальную стадию, — голос Чжэна смягчился, но говорил он все также категорично, — вы знаете правила. С этой минуты бодрствовать должны как минимум два человека, имеющие кнопки самоуничтожения станции.

Оба ученых кивнули и подняли правые руки, демонстрируя браслеты с кнопками на запястьях. Генерал посмотрел каждому из них в глаза, отыскивая в них сомнение и отсутствие решимости.

— Кнопка должна быть нажата при малейших подозрениях, если что-то пойдет не так. Не важно — что. Мы не знаем ни возможностей, ни целей существа, с которым собираемся войти в контакт. И тем более, мы не знаем, что такое это, и на что оно способно, — генерал еще раз указал на монитор с лучащимся «нечто», — это может быть разумный организм, вирус, оружие, что угодно. И мы не должны дать ему возможность сработать. Вам ясно? Ни одной мало-мальской возможности.

Все системы корабля сто раз перепроверены. Стоит произойти хоть какому-то сбою, да хоть монитор мигнет — кнопки должны быть нажаты. И если у одного из вас дрогнет рука — другой должен сделать это без промедления.

— А если у вас, — Дмитриев попытался состроить на улице подобие улыбки, — если рука дрогнет у вас?

* * *
— Они оживили мертвого грраха?! — как только видео оборвалось, Босой развернулся к Кремневу.

— Не совсем оживили. Скорее — вырастили. Взяли останки, проанализировали ДНК…

— Что за черт дернул их за руку?! Зачем?!

— А, зачем ты полез в свое первое логово, ловчий?

На этот вопрос Босому уже приходилось отвечать. Давным-давно — самому себе. Недавно — Виннику. Спрашивать ученых, зачем они оживили первое найденное в космосе существо, было также бессмысленно. Потому что могли. Потому что нужно. Потому что иначе — никак.

— Скажи, ловчий, ты слышал про «прыжок веры»? Это риск, в который ты вкладываешь все, что имеешь. Всю свою жизнь.

Отказываешься от рациональности, страхов, инстинктов и здравого смысла ради эфемерной, но единственно важной цели. Люди на том астероиде нашли не просто первое встреченное человечеством в космосе существо. Люди нашли… Ну?

Кремнев прервался посреди фразы и посмотрел на Босого, ожидая, что он продолжит не законченную мысль. Босой молчал.

— Ты же уже все понял, ловчий.

Босой молчал, не желая впускать в сознание бьющиеся на его границы мысли.

— Говори, ловчий. Говори.

— Они очень похожи на нас, да? Ученые что-то говорили об этом. Они похожи на нас и поэтому…

— Бери выше, ловчий.

— Не знаю, — Босой покачал головой, не столько не желая отвечать, сколько отказываясь думать.

— Ты же уже все понял, ловчий. Первое и главное, что ученым удалось выяснить, это то, что гррахи — земляне. И может быть даже наши создатели.

Следующее видео, как пояснил Кремнев, было склеено из множества кусочков с разных камер, разбросанных по станции и закрепленных на груди сотрудников.

* * *
— Как это — перехватил управление? — позволивший себе пару часов отдыха генерал поднялся с кровати, как будто не спал.

Глаза его, красные от многодневного напряжения, терялись в глубоких темных провалах на лице.

Дмитриев и Ли, с момента выволочки со стороны генерала все время державшиеся вместе, и сейчас пришли вдвоем. Говорил Дмитриев, Ли же все время подтверждал его слова торопливыми кивками.

— Мы больше не контролируем систему. Вообще. Все способы внешнего воздействия пресекаются.

Чжен ударил себя по запястью. С закрепленного на руке футряла слетела крышка, обнажившая утопленную в корпус широкую красную кнопку. Генерал ударил несколько раз по ней, но ничего не происходило.

Дмитриев и Ли разочарованно покачали головами.

— Мы уже пытались. Кнопки уничтожения станции завязаны на реактор, а его он взял под контроль в первые же минуты.

— Вы сможете вручную заставить реактор взорваться?

— Мы уже пробиваемся к нему.

— Тогда вперед!

Втроем они бросились к машинному залу. Генерал быстро вырвался вперед, но вынужден был сбавить темп и сравняться с учеными.

— Как это стало возможным!?

— В 23.57, - Ли дождался согласного кивка руководителя группы и начал докладывать, — в 23.57 по Пекину, 32 минуты назад, система оповестила о внешнем вмешательстве. Или лучше сказать внутреннем, потому что извне в систему базы попасть невозможно.

— Так, — кивнул генерал, — почему не доложили сразу?

Ли замялся и за него продолжил Дмитриев:

— Потому что это невозможно. Невозможно получить к системе несанкционированный доступ. Невозможно незаметно изменить что-то в системе. Да и делать это просто незачем — ядро безопасности заблокирует любые попытки.

— Однако, он справился?

Вместо ответа Дмитриев постучал по своей кнопке.

Чжэн, не скрывая злобу, сощурился:

— Я же говорил, что при малейшем ЧП!..

— Мы понимаем свою вину, — перебил его Дмитриев, — и не оправдываемся, и лишь объясняем. Поймите, это был синал о внешнем вмешательстве. Внешнем! Это как, представьте, что вы на подводной лодке, и к вам в иллюминатор кто-то постучался. Повод выяснить, в чем дело, но не взрывать к чертям собачьим лодку.

— Обычная летучая мышь, говорите? Только очень сообразительная?

Они ворвались в последний коридор перед проходом в активную зону реактора. Десяток ученых колдовали над огромным полутораметровым плазменным резаком. Перегородка поддавалась туго, по миллиметру.

— Сами себя заперли! — чертыхнулся Чжэн. — Мы можем подать кораблям снаружи хоть какой-то световой сигнал?

Ученые на пару секунд замолчали, и оба отрицательно замотали головами. Ли еще через миг добавил:

— Только если попадем наружу. Но прочность и стойкость корпуса еще больше, чем у перегородок реакторного зала.

Генерал радостно хлопнул его ладонью по лбу:

— Голова! Тащите резак к шлюзу. Быстро!

И снова на бегу задал еще один вопрос:

— Сколько резак способен выдать мерцаний в секунду?

— Около шестисот тысяч.

— Сколько слов вы успеете закодировать, не выключая резак, азбукой Морзе минуты за три, пока мы срежем рабочие механизмы шлюза? Я покажу где.

Дмитриев уверенно ответил:

— Слов пятьдесят. Если использовать сокращения и коды — не меньше семидесяти.

— Работай, яйцеголовый. Зашифруй все, что успеешь о том, что здесь произошло.

Ученые только подтаскивали резак к месту, а Чжэн уже разбил все пластиковые панели и вырвал провода, мешавшие добраться до нужного места в механизме шлюза. Дмитриев на ходу задавал резаку программу, которую нужно запустить после выхода в открытый космос.

— Как думаешь, чего он добивается? — Чжэн торопливо натягивал скафандр. После открытия шлюза ему нужно было прожить еще полторы секунды. — Мы успеем?

— Если представить его логику как близкую к человеческой, — Ли помогал с застежками скафандра, но это не мешало ему думать, — то сейчас он пытается создать на корабле как можно более сильный излучающий контур, чтобы послать сигнал.

— А потом?

— А потом попытается выйти на переговоры. Судя по скорости, с которой он осваивает наши системы, он планирует найти способ поговорить.

— Было бы неплохо, — генерал на миг застыл в задумчивости, — но заговорит он только после того, как пошлет сигнал своим. А до этого дойти не должно!

Под пламенем резака пал последний затвор. Осталось только раздвинуть ручным гидравлическим механизмом створки на ширину резака.

— А как он сам? — генерал внезапно понял, как сильно он боится того, что предстоит сделать. Выученное до автоматизма нажатие на кнопку на запястье совершилось само собой, теперь же ему предстояло шагнуть в свою смерть по собственной осознанной воле. Страх нужно было отогнать другими мыслями. — Как выглядит? Он поднялся?

— Знаете, генерал, он даже не очнулся. Мы абсолютно уверены, и я запрограммировал это в сообщении, что дело не в летучей мыши, хотя она, теперь несомненно, разумный носитель. То «нечто», что мы так и не сумели оценить по достоинству, воспользовалось клетками его мозга, но так и не привело в сознание. Это что-то вроде программы спасения. Как человек, который всеми силами старается дотянуться до цели, разрывая собственные сухожилия и ломая суставы. С одной стороны это сделала мышь, а с другой…

Космический холод рванул в коридор. Раздался хлопок и думать больше было некогда. Ученые и инженеры в коридоре погибли мгновенно. Чжэна же толкнуло прямо на корпус резака, и он вылетел вместе с ним в открытый космос. Три секунды понадобилось ему на то, чтобы развернуть сопло резака в нужную сторону. Полторы секунды на передачу сообщения. Еще семь понадобилось командиру ближайшего крейсера для принятия решения. Армия ударила из всех калибров, но было уже поздно.

«Нечто» перенастроило реактор станции и он, разогревшись до температуры звезды, за секунды до выстрелов испарился, превратившись в направленный пучок нейтрино.

Гррах и не думал договариваться.

* * *
— Гррах позвал на помощь? Но почему? Они же спасли его. Даже больше — воскресили из мертвых!

Не все в этом отрывке прошлого Босой понял, но одно оставалось ясно как день. Когда гррах «перехватил управление» станцией и всеми ее системами, члены экипажа постарались уничтожить лабораторию. Это была их личная жертва. Плата за «прыжок веры», который сделало человечество и за который впоследствии так жестоко поплатилось.

— Не совсем он. Сам гррах так и не очнулся, но кое-что внутри него… — Кремнев подошел к Босому вплотную и тихонько постучал пальцем по его груди. — Кое что внутри него проснулось раньше носителя. Проснулось и отреагировало.

— И что это?

— Мы называем это пылью. Если кровь грраха высушить и рассмотреть под микроскопом — в ней можно найти микроскопические частицы, которых там быть не должно. Пыль нашли и ученые. Мы ее видели на мониторе в ролике.

Босой невольно приложил ладонь к груди, словно пытался почувствовать, как лучистая пыль путешествует по его телу вместе с кровью. Кремнев заметил его движение.

— Пыль есть в каждом гррахе. — полковник снова постучал пальцем по груди ловчего. — Пыль есть в каждом монстре. Пыль есть в тебе. Она и дает тебе ту необычную силу, что ты показал в зале истины.

Босой понимал, что разговор о его необычной силе произойдет очень быстро, но то, что Кремнев сказал дальше, он услышать не ожидал никак.

— Пыль есть и во мне. И в каждом моем бойце. Когда я сказал, что ты теперь — дома, я имел ввиду именно это. Тебе больше не нужно прятаться, не нужно скрывать о себе самое главное. Ты — дома. И вместе мы бросим вызов богам и перевернем ход истории.

* * *

Оглавление

  • Глава 0 Прометей
  • Глава 1 Ловчий
  • Глава 2 Чудовища
  • Глава 3 Бочонки
  • Глава 4 Пределы логовищ
  • Глава 5 Хозяин планеты
  • Глава 6 Новые цели
  • Глава 7 Рой
  • Глава 8 Тоннели
  • Глава 9 Призрак
  • Глава 10 Дневник
  • Глава 11 Четвертый уровень
  • Глава 12 Интерфейс
  • Глава 13 Тайна предтеч