Литературное приложение «МФ» №07, август 2011 [Олег Валериевич Пелипейченко] (fb2) читать онлайн

Литературное приложение «МФ» №07, август 2011

Предисловие

Этот выпуск посвящён сверхъестественным сущностям, по сути своей принадлежащим не привычной нам Земле, а либо иным мирам, либо иным планам. Из чего, впрочем, не следует, что Земле они безразличны — скорее наоборот, ведь способность влиять на происходящее у них довольно серьёзно развита. А вот к добру такие изменения или к худу — это уже отдельный вопрос, кстати, далеко не всегда решаемый однозначно.

Олег Пелипейченко pelipejchenko.livejournal.com Стадо

(Из серии «Как это было на самом деле»)

От редакции: Что бы ни случилось, какие бы беды ни постигли, но главное — право выбора — у человека не отобрать. Пускай даже это выбор между плохим и очень плохим…

Иисус присматривался к стаду свиней так долго, что жаждущая чудес толпа начала понемногу волноваться. В конце концов вожак стада не выдержал и занервничал:

— Отойди!

Он бесцеремонно пихнул мордой Иисуса, и тот спокойно шагнул в сторону. Кабан покосился на него, отгрыз ветку у кустика, росшего на краю обрыва, затем развернулся, подскочил к Иисусу и опять больно ткнулся в ногу.

— Уйди, говорят! Всё равно не боюсь! Я тебе не Ликион, меня так легко не возьмёшь.

— Так вот до чего ты дошёл, Перимед, спутник Одиссея… — медленно проговорил Иисус. — Почему ты… вы все ещё живы? Ведь столько лет прошло.

Челюсти вожака застыли. Огромное животное подняло голову и в упор уставилось в лицо Иисусу.

— Ты зачем Ликиона заколдовал, пастуха нашего? — с вызовом хрюкнул кабан. — Он и так убогий был, что ни спросишь — одно лишь имя своё выкрикивает, забыть боится: имя — последнее, что у него осталось. Мы его в канаве подобрали, кормили, заботились…

— Я не колдовал, я лечил его, — пожал плечами Иисус. — И излечил. У него душа была расщеплённой, теперь — цельная.

Кабан с сомнением тронул рылом распростёртое тело. Ликион чуть пошевелился и застонал, но глаз не открыл.

— Я задал тебе вопрос, — терпеливо напомнил Иисус.

Кабан откусил у кустика ещё одну ветку и ожесточённо зачавкал. Из пасти в пыль падали крупные капли слюны. Дожевав, он глотнул и нехотя заговорил:

— Кирка оказалась более умелой волшебницей, чем думала сама. А может, и наоборот — слишком неумелой, этого теперь не выяснить. Да, наверное, мы вели себя в её дворце, как свиньи. Но наказание за проступок получилось слишком тяжким.

— Одиссей рассказывал, что спас тогда вас, бросившись на Кирку с мечом, — заметил Иисус.

— Одиссея незачем было превращать, он и так всегда был порядочной свиньёй, — зло хрюкнул Перимед. — Как только почувствовал, что начинает обрастать щетиной, сразу задал дёру, только пятки засверкали. Если б не Гермес с противоядием, хрюкать бы твоему Одиссею вместе с нами. Наверняка наш герой потом придумал, что мы в чём-то сильно провинились — ну, там, на жрицу покусились, или храм ограбили, или какое-нибудь священное животное прикончили, поэтому нас боги и истребили, правда ведь?

Иисус промолчал. Кабан засопел, потом глубоко и размеренно задышал, успокаиваясь, и наконец продолжил:

— Я долго думал над тем, что с нами произошло, — и, кажется, понял. Это тело просто не знает, как умереть. В каждого из нас при рождении закладывается связь между телом и душой. Когда душа начинает уставать от жизни, тело это чувствует и отзывается постепенным дряхлением. Кирка своим волшебством разорвала эту связь. Полностью. Свиное тело не слышит голоса человеческой души. Скорее всего, по этой же причине трудно убить или даже ранить оборотня. У любого тела на самом деле огромный запас прочности — это я знаю из собственного опыта. Если бы на него не давил постоянный груз душевной усталости, оно быстро восстанавливалось бы почти при любом повреждении — или даже полностью менялось, в зависимости от обстоятельств.

— Ты уверен? — с интересом в голосе спросил Иисус. — Многие ведь не готовы к смерти даже в преклонном возрасте: душа изо всех сил хочет жить, но тело уже не в силах.

Вожак выдохнул через ноздри, и облачка пыли, поднятые мощными потоками воздуха, поплыли над землёй.

— Ну, мои размышления могут быть в чём-то неверны…

— Ты умный человек, — тихо, но твёрдо заметил Иисус.

— Человек? — с горечью фыркнул кабан. — Чем смеяться, волшебник, лучше помог бы нам.

— Помог? В чём именно?

— Расколдуй нас! Или не можешь? Я слышал разные рассказы о тебе, ты же очень силён! Цирцея давно в Элизиуме; если и не ты, то…

Иисус опустил глаза и покрутил головой.

— Чудеса, о которых ты слышал, не про таких, как вы. Вы из другого мира, другой, ушедшей эпохи. Извини.

Кабан ожесточённо рванул зубами измочаленный кустик, тот полетел вниз, кувыркаясь в воздухе, и бесшумно исчез в пятне грязной морской пены.

— Тогда скажи, что нам делать? Даже ты представить не можешь, как мы устали!

— Тебе нужно, чтобы кто-то распорядился твоей судьбой за тебя, Перимед? Значит, тебе нужен пастух? Ты уж определись, человек ты или животное. За человека никто выбирать не вправе.

Маленькие глазки с тоской уставились на линию горизонта, размытую серой дымкой.

— Для человека-Перимеда море было всем. Я выбираю море. Спасибо тебе, волшебник.

Зеваки столпились у обрыва, тыкая пальцами в прибрежные скалы и удивляясь, почему на них не видно ни одной туши. Многие оборачивались к Иисусу и глядели на него с немым восторгом.

Солнечный блик, отразившийся от воды, ослепил Иисуса. Ему вдруг показалось, что он видит, как в волнах мелькают горбоносые тела морских свиней.

Нахмурившийся Иисус поджал губы и зашагал прочь от берега.

Андрей Каукин protey84@rambler.ru Аллегория

От редакции: «Против глупости сами боги бороться бессильны» — гласит античная пословица. Однако боги бессильны не только против неё. Юриспруденция и бюрократия тоже кое-чего стоят…

Сегодня чистилище заполняли яркие краски, которые слегка слепили хитро прищуренные глаза Гордона Люцифера. Однако он не обращал на это ни малейшего внимания и, казалось, сам светился от нетерпения.

Ещё бы! Ведь его адвокатская практика была известна всем. Однако сегодня ему предстояло выступить совсем в другом качестве, и даже архангел Михаил выглядел слегка напряжённым в непривычной для него роли судебного защитника. Было видно, что прокурором он ощущал бы себя увереннее.

— Призываю к порядку, — словно раскат грома, прокатились слова по судебному залу, расколовшись по дороге на три интонации в голосе. — Давайте поскорее покончим с этой комедией. Изложите суть вашего иска, Люцифер.

При звуке этого голоса тихие шёпоты и мелодичные звуки тут же прекратились, и Вельзевул с Белиалом, являющиеся истцами в данном деле, слегка вздрогнули. Лишь с Гордона не слетела хитрая улыбка и, незаметно подмигнув какому-то сидящему в задних рядах демону с лисьей мордой, он выступил вперёд.

— Комедией? — лениво и почти сонно спросил он. — Боюсь, ваша честь, что всё гораздо серьёзнее…

Сидящие в углу три старухи-мойры, после средневековья оставшиеся не у дел, тут же деловито погрузились в работу, документируя каждое слово в трёх экземплярах.

— Ну так изложите же ваши претензии.

— С удовольствием. Как вы знаете, на пороге 2012 год, и, согласно убеждениям и почти религиозным верованиям населяющих землю людей, этот год принесёт с собой конец света. Также, как вы, надеюсь, знаете, такая ситуация создаёт правовую коллизию в метафизическом правовом кодексе и открывает право для абсолюта зла подать иск об обжаловании его, то есть абсолюта, ограниченных правах на его деятельность в этой сфере.

— Ваши претензии ясны, Люцифер, — пророкотал почти нетерпеливый раскат тройного голоса. — Переходите к сути.

— Что ж, тогда я, пожалуй, начну с самого начала, то есть с сотворения мира и допущенных впоследствии несправедливостей и дискредитаций.

Зал зашептался, ореолы ангелов и демонов беспокойно засияли, словно солнечные лучи на воде.

Повернувшись к присутствующим в зале, Гордон одобрительно улыбнулся произведённому на публику эффекту. Однако судья не позволил ему долго наслаждаться плодами своих слов и вновь призвал всех к порядку, громыхая отобранным когда-то давно у Тора молотком.

— Поясните свою позицию, истец. О каких таких несправедливостях и дискредитациях идёт речь? Уж не о том ли старом деле об изгнании из рая?

— О нет, нет! Вернувшись в райский сад, мои предыдущие клиенты остались весьма довольны, и христианская скромность не позволяет им требовать большего. Сегодня речь пойдёт о дискредитации абсолюта зла в глазах людей и о несправедливо предъявленных ему, то есть абсолюту, обвинениях. Я, конечно же, говорю о змиеискусителе, который якобы хитростью совратил Еву и Адама с пути истинного. Или же, попросту, я говорю о таком феномене, как аллегория, ведь вину за проделки змия повесили именно на сторону, мною представленную. Поэтому сегодня, дамы и господа, я требую пересмотра несправедливых обвинений и в качестве компенсации требую снять с представляемых мною лиц все ограничения во время предстоящей даты предполагаемого конца света…

Молчавшей до того архангел Михаил, казалось, вот-вот взвоет от наглости истца, который, впрочем, не обращал на него ни малейшего внимания.

— В чём же, позвольте узнать, вы видите несправедливость? — наконец поинтересовался судья. — Ведь именно ваши клиенты под личиной змия склонили Еву к противоправным действиям с запретными для людей плодами познания?

— В самом деле? — не растерялся Люцифер. — А почему вы в этом так уверены? Ведь свидетельские показания Евы вряд ли можно рассматривать всерьёз ввиду возможной попытки смягчить свою собственную вину.

— Протестую! — побелев от негодования, не выдержал Михаил.

— Поддерживаю протест ответчика! — вставил судья, и Гордону оставалось лишь пожать плечами, смиряясь с этим решением.

Однако отступать он и не думал.

— Я уже просил вас, истец! Говорите по сути вместо того, чтобы противоречить самому себе и изложенным вами в предыдущем деле фактам в защиту вышеупомянутых Адама и Евы!

— Прошу прощенья, ваша честь. Я, очевидно, просто недостаточно чётко сформулировал свои мысли. И, само собой, я также не утверждаю, что мои прежние клиенты ответственны за хищение плодов древа познания. Вовсе нет! Во всём виноват злосчастный змий, который, как я могу доказать, не имеет к моим клиентам ни малейшего отношения.

— Протестую! — снова вспыхнул Михаил. — Ведь змий — это лишь аллегорическое воплощение сил зла…

— Нет, это я протестую, ваша честь!!! И логическим обоснованием моего протеста может служить тот факт, что в допотопные времена, такого понятия и слова, как аллегория, попросту не существовало!

— Подтверждаю протест и аргументы истца, — с явным неудовольствием сообщил тройственный голос судьи, отчего по залу снова пошло волнение.

На этот раз его прекратил суровый голос Михаила, который лучился неодобрением.

— Кто же тогда, по мнению истца, ответственен в вышеупомянутом грехопадении и так называемой «несправедливой дискредитации»?

Улыбнувшись, Гордон кивнул, как бы благодаря оппонента за вопрос.

— Для установления вины или, иначе говоря, ответственности, предлагаю обратиться к хронологии событий. Поскольку, как мы только что установили, такого понятия, как аллегория, на тот период времени ещё не существовало на свете, мои клиенты исключаются из числа подозреваемых…

— Не городите чушь, Люцифер, — снова вмешался судья. — В мире крайних абсолютов христианской религии такая низкая и неразумная тварь, как змий, сама по себе не может быть источником столь резонансных событий.

— Полностью с вами согласен, ваша честь, и если позволите, я даже представлю доказательства, разоблачающие истинного виновника.

Угрюмый грозовой раскат божественного голоса дал знак к продолжению.

— Если позволите, я бы хотел обратиться к книге Бытия, сведения которой содержат все необходимые факты и доказательства. Так, к примеру, в описании второго дня творения, я цитирую: «И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделит она воду от воды…»

Услышав эту цитату, знатоки христианского права задержали дыхание, поражённые тем, к какой мысли подводит всех Люцифер.

— … Далее по тексту, а именно в описании пятого дня, если позволите: «И сказал Бог: да произведёт вода пресмыкающихся, душу живую…»

Поражённое молчание дополнялось висящим в пространстве ужасом.

— … Таким образом, я беру на себя смелость утверждать, что поскольку змий определённо является пресмыкающимся, косвенно в вышеупомянутых противоправных событиях виновны вы, ваша честь. Однако эта неумышленная оплошность, допущенная вами на заре времён в период со второго на пятый день творения, не имеет отношения к рассматриваемому нами делу, хотя и доказывает невиновность моих подопечных. А посему я требую в качестве компенсации за причинение морального вреда и оскорбление чести и достоинства снять с моих клиентов все наложенные ограничения. Хотя бы на один лишь день 21 января 2012 года. У меня всё, ваша честь.

Чистилище заполнилось сиянием ошеломлённых аур и нимбов. И хотя судья медлил с оглашением неприятного для него вердикта, Гордон уже знал, что дело выиграно. На этот раз он превзошёл сам себя.

Подумать только, а ведь это всё люди с их вульгарной выдумкой под названием «аллегория»!

Хотя в полной мере победа, конечно же, принадлежала юриспруденции и бюрократии…

Дмитрий Костюкевич Граф фон Цеппелин снова спускается в преисподнюю

От редакции: Даже если человек, сам того не зная, несмотря на всё своё могущество и все свои достижения, является лишь пешкой в чужой игре, он может быть верен самому себе. А это даёт возможность отыграться.

«Раньше ступенек казалось меньше», — думал граф фон Цеппелин, шагая вдоль очередного мрачного коридора.

Лестничный пролёт, оставшийся за спиной, отзывался шумом крови в висках и тяжёлым дыханием. Жаловаться здесь было некому, только самому себе. Стены прохода пропитались запахом сырости. Светильники дёргали за ниточки тени. Иногда попадались массивные двери из ржавого железа, из-за которых доносились жалобные стоны и крики боли, такие же неконтролируемые и бессильные, как сбившееся дыхание графа.

От дикой мысли — постучать в одну из дверей и пожаловаться на трудности спуска экзекуторам — становилось не по себе. Словно кто-то ворошил внутренности ледяной кочергой.

«Кто эти кричащие бедолаги? Кем были при жизни? Что такое натворили, чтобы заслужить это? Тоже заключили сделку или изменяли в разъездах жёнам?»

Каждый раз, проходя мимо безмолвных дверей, граф думал: «Может, за ней ждут меня? Когда-нибудь эта камера станет моей тюрьмой?». Безмолвные двери пугали сильнее стонущих.

Фердинанд фон Цеппелин отмахнулся от гнетущих размышлений — даже машинально дёрнул рукой с тростью. Железная набойка на конце звонко ударила в дверь. Сердце графа остановилось.

Стон оборвался. Послышались какие-то клацающие шаги, словно за грязной стеной перемещалась лошадь.

— Случайно… Тысячу извинений, — забормотал граф. — Не стоит открывать…

Он поковылял дальше, молясь, чтобы не услышать звук открываемого засова. Хотя молитва — не лучшая затея в этом месте. Особенно там, куда он спускался.

Он стал думать о Аделинде, и тяжёлый осадок ушёл. Даже перестали трястись колени.

Его мысли прервала лестница. Снова вниз. В полутьму.

Граф фон Цеппелин перевёл дыхание, постучал тростью по первой ступеньке и стал спускаться.

«Кажется, последний пролёт, — подбодрил себя он. — Если я ничего не напутал. Память уже не та… Сколько всего этих треклятых ступеней? Шестьсот шестьдесят шесть? Оригинально, как затасканный анекдот…»

Гладкий камень под ногами был истёрт по правому краю, возле перил. В нишах сидели летучие мыши, похожие на сгоревшую бумагу, и таращились на графа. Во всяком случае, так ему казалось.

Он едва не упал за пару ступенек до цели. Испуганно вскрикнул, выронив трость и схватившись двумя руками за перила…

Тех, кто создавал эту лестницу (если, конечно, они были людьми), следовало бы оставить здесь навеки. За одной из ржавых дверей!

***

— Граф фон Цеппелин, вот так сюрприз! — мужчина в чёрном дамастовом костюме оторвал взгляд от книжных стеллажей и повернулся к вошедшему. — Не думал вас увидеть так скоро. При жизни, так сказать, извините за прямолинейность.

— Ничего. Я стучал, но никто… и я решил…

Мужчина поправил узел узкого галстука, который тёмной полоской почти не выделялся на атласной рубашке. Улыбнулся, не обнажая зубы.

— Проходите, Фердинанд. Не тушуйтесь. Когда я занят книгами, выпадаю из реальности. Могу пушечный выстрел пропустить.

Граф глянул за спину на просторный круглый каменный зал без единого окна, — какие окна глубоко под землёй? — на первые (или последние) ступени треклятой лестницы, которую он всё-таки одолел, и вошёл. Дверь закрылась.

Мужчина в чёрном провёл пальцами правой руки по одному из рядов книг. Переплёты отозвались тихим шелестом, шёпотом старых знакомых. Остановился на толстом томе с красным корешком, постучал длинным ногтем.

Граф фон Цеппелин попытался прочитать имя автора, но зрение подвело его. Он подошёл поближе и стал рыться в карманах в поисках пенсне.

— Не утруждайтесь, граф. Это я больше сам с собой. Категоричный упрямец Платон. Мудрый философ, но неприятный. Не рассуждает, а вещает. Никаких возражений, представляете? — ноготь перепрыгнул на книгу справа. — А Гегель? Этого сложно назвать мудрецом. А дураком легко. И очковтирателем. Что может родиться из ложных предпосылок и противоречивых предпосылок? Только оригинальная глупость.

— Я предпочитаю Шопенгауэра, — сказал граф.

— Отличный вкус. Хотя мне больше близок Кант. Присядем? Прошу к столу.

Граф прямо-таки рухнул в мягкое кресло. Ужасно болела шея, ныла поясница. На ноги он предпочитал не обращать внимания. Он их почти не чувствовал.

— Нелёгкая дорога, да? — спросил хозяин кабинета. — Не то, что пятьдесят лет назад?

— Зато меньше путаешься в коридорах.

Мужчина в чёрном кивнул, устраиваясь в кресле напротив. Собеседников разделял круглый столик из какого-то странного материала, похожего на застывшую лаву. Толстая бугристая ножка, отшлифованная до блеска столешница. В центре стояла пепельница, открытая коробка сигар и полный графин с рюмками на металлической стойке.

— Почему вы их не выкинете? — спросил граф фон Цеппелин. Он не знал, как начать, и поэтому сказал первое, что пришло на ум. — Если уж так не любите…

Безволосая бровь поднялась вверх.

— Выкинуть книги? Право, вы шутите, Фердинанд?

Граф пожал плечами. Хозяин и его просторный кабинет не располагал к шуткам. Он буквально чувствовал, как сотни метров земли давят сверху, а сырость забивает лёгкие.

Мужчина в чёрном сложил на коленях руки. Граф помнил эти длинные кисти и каплю крови на остром когте указательного пальца, подхваченную с его запястья и брошенную на лист договора, под которым он поставил подпись пятьдесят лет назад.

Тогда он был молод и амбициозен. Тогда он был дураком, как и Гегель в этих иссинячёрных глазах напротив.

Теперь он был стар и безрассудно влюблён. Он такой же глупец, но глупец романтичный.

Граф устало вздохнул.

— У меня к вам предложение… Мужчина рассмеялся. Во весь рот, полный острых акульих зубов.

— Уж думаю. Вряд ли вы стали бы снова спускаться ко мне, чтобы просто пожелать доброй ночи или рассказать историю своей интересной жизни.

— Она и так вам известна…

— Некоторые её аспекты — да. Вы многого добились, Фердинанд. Ваши дирижабли почти совершенны. Вы богаты и известны, как и просили когда-то, после возвращения из США, где вам впервые довелось подняться в воздух на воздушном шаре. На это потребовалось время, не обошлось без известных трудностей, но я не обещал скорых чудес. Но, тем не менее… следить за каждым шагом тех, кто продал мне душу? Увольте. Замочные скважины — не по мне, спина не казённая, ха! Предпочитаю ознакомиться с полным досье после… ну, вы понимаете.

Граф нервно трепал белоснежные усы.

— Или у вас какие-то претензии к исполнению моей части договора?

— Что вы! Уверяю вас, никаких.

— Вот и я так думаю, — хозяин кабинета откинулся с неподожжённой сигарой во рту. — А главное ведь — не слава и деньги, а то, что вы по-прежнему живы, так? Не многие, прошедшие прусско-австрийскую и франко-прусскую войны, могут похвастаться этим. Как и дорасти до адъютанта короля Вюртембергского.

Фердинанд фон Цеппелин достал шёлковый платок и протёр внезапно вспотевшую лысину.

— Это всё в прошлом, — сказал он.

— Которого могло и не быть. О бессмертии мы не договаривались, но с долгой жизнью я не подвёл, всё согласно пунктам договора. Так, генерал-лейтенант в отставке?

— Всё так, — поспешил гость.

Граф взял предложенную рюмку коньяка, повертел её в пальцах и залпом выпил. Задохнулся от крепости.

— Так что же привело вас, граф? — Бойкий огонёк возник между ногтями, поджёг сигару.

Граф не курил уже больше десяти лет, хотя, «согласно пунктам», никотин вряд ли укоротил бы его жизнь. Поле шестидесяти его стало раздражать послевкусие. Маленькие старческие извороты.

— У вашей фирмы «LuftschiffbauZeppelin»^[1] финансовые проблемы? Как когда-то у «Aktiengesellschaft zur Förderung der Luftschiffahrt»^[2].

— Нет, нет… — Граф подался вперёд и полушёпотом — словно боялся разбудить спящего на шкафу кота, которого заметил минутой ранее, — произнёс: — Я хочу отыграть свою душу.

Возникла пауза. Сфинкс на шкафу приоткрыл один глаз.

Мужчина в чёрном выпустил струйку дыма, посмотрел в потолок, кивнул каким-то своим мыслям и снова опустил взгляд на Фердинанда. В кабинете с каждой секундой становилось всё жарче. Граф попытался расстегнуть верхнюю пуговицу, но руки дрожали.

— Что ж, — сказал наконец-то хозяин кабинета. — Voran^[3]! Давайте сыграем, граф. Только что вы можете поставить на кон? Второй души у вас нет.

— Я не знаю. Думал, что вы…

— Думали? Это подход игрока, садящегося за игорный стол без денег. Вдруг ктонибудь польстится на его золотые часы и серебряный портсигар? И с такой надеждой вы преодолели столько ступенек?

— Шестьсот шестьдесят шесть, — вырвалось у фон Цеппелина.

— Что? А, вы об этом. Ужасно банально, не находите? — Мужчина в чёрном глубоко затянулся. — Ладно, пойду вам навстречу. В случае проигрыша вы будете работать на меня военным инженером. Разумеется, после окончания земного срока. Кровью распишетесь в преданности и полной самоотдаче. Конечно, я могу завербовать вас и так, комнаты этажами выше легко ломают строптивость, но… мне нужны сильные души, подписанные словом и обязательствами, а не болью. Из таких получаются настоящие демоны. Злые и голодные до свершений.

— Демоны? — граф побледнел.

— Ага. У вас будет сильное тело и море работы.

В стеклянных часах на тумбочке бесшумно сыпалась через узкое горлышко костяная мука.

— Я согласен, — сказал граф.

Его собеседник хлопнул в ладони.

— Отлично! Давненько я не развлекался.

Во что будем играть?

— В покер.

— О! Излюбленная игра американских матросов, которую любезно описал Джонатан Грин.

Ладоши снова хлопнули. На столе появилась колода карт.

— Не против, если моими? — граф осторожно отвернул лацкан пиджака.

— Ха! А вы мне нравитесь, Фердинанд.

Та же хватка, что и в первый раз.

— Только немного дрожат руки, — сказал граф и позволил себе рассмеяться.

Смех помог немного снять напряжение.

Сигара в руке хозяина кабинета походила на уменьшённую модель его первого дирижабля LZ-1. Это тоже по-своему успокаивало.

***

Мужчина в чёрном с прищуром посмотрел на вскрытые карты графа. Потом налил себе коньяка, выпил и откинулся в кресле.

— Старый плут, да вы выиграли!

Граф сгрёб «банк» к куче своих фишек, роль которых играли жёсткие чешуйки неизвестных фон Цеппелину существ. На противоположном краю стола не было ни одной чешуйки.

— Как вы это делаете? Краплёные карты я распознал бы сразу! Шли с двумя парами, не испугавшись моей ставки?!

Граф достал платок и протёр лицо. Его нервировало худое бесшёрстное создание, свернувшееся калачиком на коленях. Словно почувствовав это, кот поднял мордочку и зашипел.

Граф натянуто улыбнулся.

«Я выиграл», — подумал он, и тут же его одолела прекрасная слабость. Даже сфинкс вдруг показался милым и пушистым.

— Как, граф? Неужели мой блеф был столь явен?

Фон Цеппелин устало пожал плечами.

— Для меня — да. Я готовился к этой игре, Князь. Последние пять лет. Начал, когда ещё и не знал, что снова осмелюсь спуститься сюда, что не смогу не сделать этого. Игорные клубы Германии и Великобритании — стали моим домом. И я учился.

— Читать блеф?

— Не только. Читать игроков. Изучал психологию покера. Систематизировал жесты и другие подсказки, способные помочь.

— Я восхищён, граф. Можно услышать хотя бы некоторые? Я хочу понять свои просчёты!

— Почему нет? Когда вы смотрели на карты и мгновенно делали ставку, я знал, что вы вряд ли блефуете. А когда пристально глядели в свои карты — делал вывод o слабости вашей комбинации.

— Вот как! Поразительно! Видимо я мало внимания уделял этой игре, но теперь наверстаю упущенное. Чувствую, покер станет моим наркотиком. Ха! Ещё, граф, ещё?

— Можно с большой вероятностью говорить о блефе, если игрок стремится как можно быстрее вскрыть карты. Так и случилось при последней раздаче.

— А ведь вы правы!

— Яростная или размашистая ставка обычно означает слабую карту. А мягкая — сильную. Следует остерегаться звуков, отражающих печаль. За ними чаще всего стоит сильная «рука». При отсутствии контраргументов отвечайте на ставку любого игрока, прикрывающего рот рукой. Подлинная улыбка означает истинно сильную «руку»; фальшивая улыбка означает блеф. Каждый жест относится к определённой категории, главное — его распознать и применить лучшую стратегию. Действовать соответствующе. Пасовать, увеличивать ставку или осторожно подтверждать.

— Хотите сказать, что всё так просто?

— Нет. Чёткой тактики игры нет, ведь существует лишь малое количество крайне сильных и крайне слабых «рук». Большинство ваших решений будут сделаны по прихоти и в последний момент. Но умение читать жесты поможет вам получать постоянную прибыль.

— Вот как…

В иссиня-чёрных зрачках отчётливо плясали хвостики пламени. Мужчина ослабил узел галстука, встал и пошёл к рабочему столу у зашторенной стенной ниши. Граф выпил рюмку, простоявшую полной большую часть игры.

Снова разболелась голова, пожаловались кости. Кажется, поднялась температура.

Хлопнул ящик. Зашуршали бумаги.

— Ещё один вопрос, граф, — сказал хозяин кабинета, протягивая договор на душу Фердинанда Адольфа Хайнриха Августа, графа фон Цеппелина. Граф поспешно спрятал листок. — Ваши мотивы? Вы хотели вернуть душу из-за банального страха, чувствуя приближающуюся смерть?

Граф в третий раз за время, проведённое под землёй, улыбнулся. Он покачал головой, аккуратно положил кота на ковёр, наклонился через стол и прошептал ответ.

Проигравший мужчина подался вперёд и внимательно выслушал.

— Очень глупо, граф, — сказал он спустя несколько секунд. — Ха! В вашем-то возрасте! И такие глупости!

Граф не обиделся. Его седые усы словно светились.

— Только глупости и позволяют мне забыть о годах. Делают меня молодым.

— Что ж. Было приятно сыграть с вами. И проиграть. Не смею больше задерживать.

Граф фон Цеппелин попрощался и проворно оказался за дверью. Обитая кожей, без табличек, без ручки. Дверь закрылась сама по себе.

Шаги отозвались глухим эхом, всполошили летучих вампиров.

Перед ним возникла лестница.

— Я у тебя выиграю, — произнёс граф, глядя на поднимающиеся в сумрак ступени. — Вот увидишь. Шестьсот шестьдесят шесть раз.

***

Когда граф фон Цеппелин выбрался на поверхность, первым, что он услышал, было пыхтение паромобиля. Он обогнул насыпь, проковылял через полуразрушенные ворота и махнул водителю.

Тот поспешил помочь хозяину: дойти и взобраться в салон.

Внутри «ауди» граф почувствовал себя лучше.

— Домой, — приказал он и закрыл глаза. Всю дорогу он думал о Аделинде.

В Берлин въехали вечером. Опережая закат.

***

— Ах, моя любовь, это так романтично! Снова подарок?

Аделинда сидела перед ним на кровати. Прозрачный балдахин нависал над ней, будто крона диковинного дерева. Молодая и влекущая. Такая свежая и такая воздушная. Все те любови, что были и что так и не случились в жизни графа, казались сейчас опавшей листвой, которую замёл снег. Он разрубил гордиев узел былых страстей и привязанностей, даже любовь к небу, чтобы посвятить себя всего этому существу.

В агрессивном закатном солнце его Любовь, его девочка выглядела загадочным цветком, тянущимся в красные отсветы. Она подняла к нему свои тонкие руки. Хрупкий двадцатилетний ребёнок с глубокими холодноватыми глазами. Он влюбился в эти глаза. Да, сначала именно в них. Он хотел, чтобы они улыбались, хотел растопить несвойственный юности холод…

Глупый старик. Обретший на пути к восьмому десятку лет свою настоящую любовь. Счастливый старик.

Граф протянул Аделинде пожелтевший лист бумаги.

— Что это, милый?

— Я дарил тебе всё, что можно представить, всё, что можно купить. Все эти два чудесных года. Но я не мог подарить тебе самого главного — себя, целиком.

— Это… — глаза девушки побежали по строчкам. Ресницы дрожали.

— Моя душа, — сказал граф. — Теперь она принадлежит тебе.

И её глаза улыбнулись. Это стоило любого путешествия.

Любого.

Даже в преисподнюю.

***

На всех стенах — кроме занятой от пола до потолка книгами — горели свечи. Пахло табачным листом и сырым камнем.

Хозяин кабинета спрятал договор на душу графа фон Цеппелина в стол.

— Отлично, Аделинда или как там тебя на этот раз зовут, наш контракт продлён. Итак, ещё тридцать лет молодости, моя дорогая. Итого — почти сто лет с тонкой талией, — мужчина хрипло рассмеялся. — Какое-никакое бессмертие. О котором Фердинанд позабыл похлопотать. — Вельзевул бросил взгляд на собрание трудов философов. — Как знать, может, он был прав. Накину ещё пять лет, если выполнишь одну мою просьбу.

— Какую? — Старуха с молодым телом и почти столетней душой, которая, впрочем, давно ей не принадлежала, боязливо подняла глаза.

«Глупость, — подумал Вельзевул, отыскивая сочинения Гегеля. — Есть глупость от знания и упрямства, а есть глупость от бездны невежества, нежелания познания… и есть глупость сердца».

— Проведи их с графом. Was ist das Leben ohne Liebesglanz^[4]? Скрась старику последние годы жизни…

17 января 2011. Брест

Мара Полынь Angeles orirubens.metachroa@gmail.com http://zhurnal.lib.ru/p/polynx_m_l

От редакции: Отнюдь не всё получается правильно и как предписано — и не только у людей. Неправильный ангел, неправильный бес, и история получается тоже не такая, как положено…

Я встретил облачного человека по пути домой. Он стоял на платформе и задумчиво смотрел в чистое небо.

— Кажется, сегодня тоже не будет, — пробормотал он и взглянул на меня. — Скажите, вы любите ясную погоду?

— Что? — я не сразу сообразил, к кому он обращается. Это казалось странным — когда незнакомые люди вдруг начинают разговаривать с тобой на улице.

— Вы любите ясную погоду?

— А, да… она приятна.

— Эх, сегодня опять придётся из–за этого трястись домой на электричке, — он посмотрел на плавно изгибающиеся пути. — Вы себе не представляете, какие трудности приходится из-за этого испытывать. Ни облачка! Когда же это закончится?

— А, простите, зачем вам облака?

— Я на них езжу. Я же облачный человек. Видите? — он повернулся ко мне спиной и руками оттопырил уши. Тонкая полоска кожи между волосами и ушами была нежного голубого цвета.

— Да, теперь вижу. Простите, что не сразу сообразил.

— Ничего страшного, — он снисходительно улыбнулся. — Сегодня я пью пиво один, не хотите ли мне составить компанию?

— Вообще-то я…

— Что вы, не стесняйтесь!

Подошла электричка и этот клещ сел за мной в тот же вагон. Всю дорогу он трещал без умолку, и вытащил меня на нужной ему остановке. Пришлось весь вечер слушать этого замечательного, уникального, разносторонне развитого выскочку. Ответишь отказом — оскорбишь меньшинство. Ещё по судам затаскает, чего доброго. Теперь облачные люди отыгрывались за многие годы, как они считали, унижений, и требовали ввести специальные службы собирания облаков в местах, где ясная погода держалась больше двухсот дней в году. Это якобы нарушало их конституционные права на передвижение и самовыражение.

— Вы ведь работаете где-то рядом со мной. Я вас раньше встречал, когда ездил домой. Ну, теперь нам не будет скучно возвращаться, когда на улице стоит такая отвратительная погода, — он покровительственно похлопал меня по плечу. — До встречи!

Проклятье, теперь придётся менять дислокацию. Это злой рок, что преследует меня. Только я найду какое-то место для офиса, которое кажется удобным и спокойным, как сразу же найдётся кто-то, кто пожелает навязать своё присутствие, развлечь разговором и вывалить на меня кучу своих проблем. Чёртовы доброжелатели, будьте вы прокляты! Я хочу ездить на работу и с работы один, сам. У меня есть множество мыслей и дел, которые мне нужно сделать и обдумать. Хорошо, что остальные воспринимают частые переезды нашего офиса как обычную блажь и не догадываются об их истинной причине. Может, стоит наконец задуматься о приобретении собственного автомобиля?

Пустая квартира встретила меня угрюмым молчанием. Я со злостью хлопнул дверью. Спотыкаясь в темноте о разбросанную обувь и сумки, добрался до холодильника. Тёплый жёлтый свет выявил наличие нескольких вялых пучков зелени, йогурт, пачку творога и три яйца. На нижней полке лежало несколько Робовых бутылок пива. Думаю, он не расстроится, если их станет на одну меньше, — того, что я выпил перед этим в баре, явно не хватало, чтобы залить горечь от общения с этой трещоткой.

Автоответчик помигивал оранжевой лампочкой в темноте. Надо же, кто-то звонил в моё отсутствие.

«Эван, привет! Это Роб. Я задерживаюсь, буду не раньше следующей недели. Полей мой кактус. Пока»

Если Маура тоже задержится, то я сойду с ума. Ещё одну неделю в этой квартире один. Я почувствовал себя котом, хозяева которого уехали в месячный круиз, а форточки и двери закрыли. И вот сижу я тут, корма осталось на три дня, и вода из бачка унитаза. Господи, вспомнит обо мне ктонибудь, кому нужен я, а не возможность потешить своё эго?

Рухнув на диван перед телевизором, я пощёлкал пультом. Ящик прилежно начал показывать всякую ерунду. Новости, музыкальные каналы, реклама, обрывки сериалов. Я переполз к себе в комнату и какое-то время валялся в кровати, но сон всё не шёл. Я несколько раз сходил в душ, допил всё пиво, сменил несколько дисков с музыкой и даже попытался читать книгу, которую Маура забыл на тумбочке в прихожей. Ничто не помогало. Похоже, это была одна из тех ночей, которые я особенно не люблю. Быстрее бы уже рассвет. Тогда я смогу оставить попытки заснуть и опять отправлюсь на работу. Может, завести себе кошку? Приходишь домой, и даже если никого нет, всё равно кто-то встречает.

***

«Эван, привет! Это Маура. Я застрял на работе, прости. Надеюсь, ты не нашёл себе никаких новых подозрительных личностей? Завтра в два курьер должен привезти мои книги, не мог бы ты в этот раз покомандовать своими ребятами из дома?»

Я в бессильной ярости смотрел на автоответчик. Маура ведь знает, что я не могу ему отказать. Выброшу чёртову машинку. От неё только дурные новости.

Уже несколько дней подряд меня мучает бессонница, я возвращаюсь с работы абсолютно безумным маршрутом, лишь бы ни с кем не встретиться случайно, я плохо ем и ещё хуже соображаю. Ненавижу себя, ненавижу свою работу, ненавижу эту чёртову жизнь. Господи, когда я уже сдохну?

***

Призывно зазвонил домофон.

— Здравствуйте! Доставка магазина «Лабиринт»! — жизнерадостно приветствовала меня трубка.

— Пятый этаж, — я нажал на кнопку, открывая дверь подъезда. Пока он поднимается на лифте, нужно найти кошелёк.

За дверью ждал парнишка в слегка потёртом, но чистом и выглаженном комбинезоне. Эмблема в виде головы быка украшала его левый нагрудный карман.

— Добрый день, ваш заказ, — он протянул стопку книг, туго завёрнутых в прозрачный полиэтилен. Поверх стопки лежали декларация и ручка. — Пожалуйста, проверьте комплектность и распишитесь о получении.

Что-то в его взгляде и манере держать себя было странным. Мне понадобилось несколько долгих секунд, чтобы понять, что же именно не так.

— Ты что, бес?

— А что, похож на ангела? — фыркнул парнишка.

— Зайди, в коридоре не на что разложить книги.

— И зная, что я бес, вы предлагаете мне войти в ваш дом? — его глаза искрились весельем. Кажется, он получал настоящее удовольствие от происходящего.

— Не волнуйся, позже я проведу ритуал очищения.

Мы расположились на кухне. Я сверял названия книг со списком, а бес-курьер осматривал интерьер.

— Как же ты дошёл до жизни такой? — поинтересовался я, не отрываясь от своего занятия. Маура опять заказал кучу макулатуры. Скоро её будет негде складывать.

— Кризис. Провели сокращение штатов, — бес вздохнул. — Это у вас вечный аврал, а без нас люди уже давно сами отлично справляются. Ну, не бывает худа без добра, — он пожал плечами. — Зато теперь у меня есть куча свободного времени, да и город я знаю, как оборотную сторону ладони.

— И на что же ты его тратишь? — я усмехнулся, пытаясь представить себя на месте этого мальчишки. Допустим, работа не занимает больше всё моё время. Чем бы я хотел заняться? Поехать путешествовать? Может, выучить ещё один язык? Какая-то чепуха.

— Я играю блюз, — он достал из нагрудного кармашка визитку и протянул мне. — Вот здесь, каждый вторник и четверг, начало в девять часов. Приходите послушать.

Я в недоумении взял небольшой прямоугольник бумаги. Прийти послушать, как бес играет блюз? Смешно. Если бы он был ангелом, то ещё можно понять: главная способность ангела — воззвать ко всему тому светлому и доброму, что есть в человеке. Но бес? Как бес может стать популярным музыкантом, если он умеет вызывать лишь негативные эмоции? Конечно, если не прибегать к специальным навыкам, теоретически, чисто теоретически, у него могло что-нибудь получиться, но тогда он ничем не отличался бы от остальных людей. А если учесть, что способность быть бесом или ангелом поглощает практически все таланты, то из этого парнишки выходит очень посредственный исполнитель. Ерунда какая, расплатиться за книги и забыть.

— Ваша сдача, — он протянул мне несколько купюр и стопку мелочи.

— Оставь себе, — отмахнулся я.

— Не могу. По правилам я обязан выдать сдачу.

Я раздражённо вздохнул. На черта мне мелочь? И так некуда от неё деваться. Я пробовал просто выбрасывать её в мусорку, но Роб оказался суеверным типом и запретил такое под страхом отселения из квартиры. Теперь я регулярно ссыпаю её в коробочку подношений для детей-сирот, что стоит при входе в продуктовый магазин. Похоже, парнишка воспринял мою реакцию как нежелание любого возможного прикосновения к нему. Всё же бес, мало ли какую заразу можно подцепить.

— Ладно, я оставлю её вот здесь, в прихожей, — он аккуратно положил стопку на тумбочку. — Счастливо.

Дверь закрылась, и я вновь остался один. Свежая макулатура ядовито пахла порошком для лазерных принтеров. Где тот запах типографской краски из детства? Проклятье, даже книги разучились делать.

Этот вечер ничем не отличался от других и предвещал такую же неотличимую от других бессонную ночь. Шум города пробирался сквозь приоткрытую форточку, шуршал занавесками. Сделав ещё несколько бесцельных кругов по квартире, я наткнулся на оставленный рядом со сдачей белый прямоугольник визитки. Я по чистой случайности не выбросил её сразу же после ухода беса-курьера. На оборотной стороне размашистым почерком было написано «Герман» и номер телефона. Ну и ладно, всё равно заняться нечем. Устрою себе ужин в кабаке. А с учётом того, каким паршивым музыкантом, скорее всего, является этот Герман, народу будет немного.

«Оригами» оказался небольшим, но довольно уютным заведением в полуподвальном помещении почти на другом конце города. Пока я добирался, то успел проклясть всё на свете. Но не поворачивать же на полпути? Назвался груздем — полезай в мешок.

Несмотря на то, что я приехал почти на полчаса позже, чем в обещанные девять вечера, концерт всё ещё не начался. К моему удивлению, ни одного свободного столика не оказалось, и пришлось ютиться возле барной стойки между каким-то толстенным байкером и ушлым типчиком в наряде банковского работника.

— У вас всегда так людно? — спросил я бармена, когда он принимал заказ.

— Сегодня же Герман играет, в десять начало. Во время его концертов всегда много народу. Хорошо, что вы пришли заранее, иначе сесть было бы негде.

После пятой рюмки моя память обычно начинает рассыпаться на куски. Помню, как закончился концерт, хочу отметить, бес действительно неплохо играл. Помню, как он заметил меня в зале и приветливо помахал рукой со сцены. Помню, как позже мы сидели за столиком, разговаривая о мелочах. Герман смеялся и хлопал меня по плечу:

— Первый раз вижу ангела-мизантропа!

Как же тебе живётся? — его голос отзывался давящей болью в висках, заставляя сильнее сжимать зубы.

— Не очень хорошо, — пытался ответить я, но слова почему-то не складывались, как положено.

***

Солнце било в лицо, вырывая меня из забытья. Проклятье, кто раздвинул шторы? Я точно помню, что зашторил все окна ещё днём. Может, это вернулся Роб или Маура? Я вскочил в постели. Голова откликнулась медным колоколом и на какое-то мгновение мне показалось, что от давления глаза сейчас схлопнутся и превратятся в изюминки. Я лежал в чьей-то кровати в незнакомой квартире. Кажется, здесь шторы отсутствовали как класс, не говоря уже o тюли. На поручнях незастеклённого балкона ворковали голуби. И ничего, кроме пронзительно-голубого неба, испещрённого редкими облачками, больше видно не было. Сначала паника захлестнула меня с головой, но память оперативно начала собирать мозаику событийпрошедшего вечера. Кажется, я бесстыдно напился. Даже не кажется. Вполне определённо, напился, как свинья. Я прислушался — в квартире, кроме меня, был кто-то ещё. Просыпаться не в одиночестве — такое забытое чувство. Кажется, этот кто-то ночью позаботился обо мне — не пришлось спать в ботинках. Вся одежда была аккуратно сложена на стуле. Натянув рубашку и штаны, я прокрался на кухню.

— Доброе утро, — приветствовал меня Герман, не отворачиваясь от плиты. На сковороде дожаривался гигантский омлет. Не совсем то, что я хотел бы съесть в это похмельное утро, но завтрак готовил не я, и хотя бы в знак благодарности я бы согласился съесть даже кусок ливерной колбасы недельной давности.

— Доброе.

— Если бы я знал, что, выпив, ты превращаешься в бурдюк печалей, я бы проследил, чтобы тебе не достался даже глоток пива, — Герман начал раскладывать омлет по тарелкам. — Присаживайся.

Я оказался один на один с пахучим завтраком. Интересно, кто победит — омлет или мой желудок? Для битвы в моём распоряжении были вилка, кусок хлеба и скрипучий стул под задом. Линолеум приятно холодил ступни. На кухне тоже не было ни штор, ни жалюзи.

— Приятного аппетита! — Герман принялся за свою часть завтрака. — Прости, но мне нужно сваливать на работу через пятнадцать минут. Я думаю, ты захочешь принять душ, прежде чем ехать домой. Я повесил там чистое полотенце, оно голубое, сразу найдёшь. Когда будешь уходить, просто захлопни дверь.

«Работа», — пронеслось у меня в голове.

— Спасибо. А сколько времени?

— Полвосьмого.

Хотя какая разница. У нас свободный график, и лишь я, как старший в офисе, единственный всегда прихожу вовремя.

***

Сегодня меня вновь встречает лишь автоответчик. Одно новое сообщение.

«Эван, привет, это Герман. Мне кажется, ты единственный, кто до сих пор пользуется этими адскими машинками. Почему ты не купишь себе мобильный, как все люди? А, в любом случае, ты завтра свободен? Мой выходной пришёлся на субботу, хочу рассказать о новой песне, что я придумал. Если сможешь, приходи, я буду в три в Гранд-парке, возле памятника утке. Пока»

Возле памятника утке? Какое-то безумие. Какое мне дело может быть до чьих-то чужих песен? Ещё чего, тратить свой законный выходной на этого непонятного беса.

Несмотря на то, что я пришёл на пятнадцать минут раньше, Герман уже сидел на скамейке. Затарившись хот-догами и водой, мы заняли стратегически выгодную позицию напротив памятника и принялись следить за голубями и отдыхающими. Рассказывая о песне, Герман время от времени отвлекался на проходящие мимо парочки. Было удивительно слышать от него такие точные и едкие комментарии. Всю свою предыдущую жизнь, работая на «светлой» стороне, я никогда особо не задумывался о том, как человеческие стремления и желания выглядят с другой точки зрения. Проблема как бы не в том, что я не знал o её существовании, и не в том, что способность к сопереживанию у меня, возможно, развита в недостаточной мере, — всё же не первый год в этом бизнесе. Просто одно дело — слышать об этом или читать в книгах, и совсем другое — наблюдать вживую.

— Мне никогда особо не нравилась моя работа, так что, наверное, хорошо, что меня сократили, — Герман зажёг очередную сигарету. Его привычка курить вызывала раздражение, но я всё никак не мог решиться сообщить ему о том, что пусть его сигареты будут хоть десять раз «Житаном», лучше бы он не курил вовсе. Дурацкое воспитание. — Заставлять людей портить себе и окружающим жизнь плохими поступками — такая попса. Точно так же, как и наставлять их на путь истинный хорошими. Намного интереснее было бы наоборот. Ну, знаешь, «благими намерениями», всё такое… Наверное, я звучу как перебежчик, но за «светлую» сторону мне как бесу играть было бы намного интереснее, — он затянулся. — Например, смотри, — Герман ткнул тлеющей сигаретой в сторону девушки с парнем, обнимавшихся на соседней лавке. Какое-то время ничего не происходило, но потом я почувствовал как бесовская сила заклубилась вокруг. Не прошло и нескольких минут, а парочка уже громко ссорилась. Девушка влепила звонкую пощёчину, парень вскочил и убежал, оставив её плакать одну.

— А теперь посмотри на её судьбу.

Я послушно взглянул. Золотой свиток начал стремительно разворачиваться перед глазами. Теперь девчонка не прогуляет сессию, не вылетит из института и в итоге станет известным педиатром, спасшим множество жизней. Её прежняя судьба стремительно таяла в этой новой истории. Я бы не сказал, чтобы в своей старой жизни она должна была стать наркоманкой или убийцей, но ничего выдающегося там тоже не было. Серая жизнь серого человека.

Герман самодовольно ухмыльнулся:

— Понял? — он ещё раз затянулся. — Конечно, такие удачные примеры попадаются довольно редко. Обычно вмешательство оказывает намного меньшее влияние. Но в любом случае, главное не то, что здесь, — он постучал пальцем по лбу, — а то, что здесь, — и похлопал себя по груди.

***

Сегодня в обычное время на обычном месте. Площадь перед памятником утке в Гранд-парке стала нашей секретной базой, а излюбленную лавочку мы теперь называли «явочной скамейкой». «Обычным временем» было три часа дня, но каждый старался прийти раньше другого, так что теперь мы встречались в районе двух. Я стоял на светофоре и, довольный, насвистывал какую-то мелодию, что прицепилась утром, — сегодня я буду на десять минут раньше. Возможно, наконец-то, приду первым.

Тут я увидел Германа на противоположной стороне улицы — он тоже ждал разрешающего сигнала светофора. В этот раз из-за его плеча выглядывала часть кофра. Похоже, сегодня я буду выступать бетатестером новой музыкальной программы. Ну и ладно. За последние несколько месяцев я узнал о музыке больше, чем за всю предыдущую жизнь. Оказывается, можно жить и так никогда и не заметить огромную Вселенную, что находится совсем рядом, даже руку протягивать не нужно. Герман достал сигареты и зажигалку, прикурил. Забавно наблюдать за этим бесёнком, когда он не знает об этом. Он поднял взгляд от огонька и заметил меня. Губы тут же растянулись в улыбке, хотя больше никаких попыток поздороваться он не предпринял. Я тоже стоял на своей стороне улицы и делал вид, будто бы мы не знакомы. Герман считал это детской игрой в шпионов и подыгрывал в меру своего понимания. Что уж скрывать, мы оба получали от этого какое-то странное удовольствие — никогда не здороваться и не прощаться, даже в парке мы сидели так, будто случайно оказались на одной лавочке. Приятное ощущение тайны. Конечно, если бы кто-то из Контроля решил проверить, насколько я соблюдаю устав компании, и застал меня с Германом за распитием очередной бутылки чего-нибудь горячительного в «Оригами», то мне бы досталось на орехи по самое второе пришествие. Но всё равно лишнее внимание лучше не привлекать. Герман считал, что я простой ангел, и я не хотел, чтобы он по этой причине заморачивался. Мало ли что может измениться, если он узнает правду. А я опять боюсь сказать или сделать что-то не то, и вновь остаться в одиночестве. И ещё больше боюсь не сказать и не сделать чего-то нужного.

Рядом с Германом остановился какой-то мужчина. Ничем не примечателен, если не знать куда смотреть. На улице довольно часто встречаешь людей с признаками скорой смерти, но я уже давно перестал обращать на них внимание. Не знаю, что побудило меня в этот раз развернуть свиток судьбы и посмотреть, что же должно случиться. Именно из-за таких подонков я не люблю этого делать. Весь мусор его жизни навалился на меня скопом. Ультраправый, бандитские группировки, грабежи, разбой, шантаж, изнасилования, несколько убийств. И смерть его ждала такая же: облачный человек, младшую сестру которого этот мужчина с красивым именем Ральф жестоко изнасиловал, а потом убил, оставил надежду на справедливый суд и решил отомстить сам. Вот-вот он должен появиться здесь, на перекрёстке. На большой скорости врежется в пешеходов, что ждут зелёного света. Выживших не будет никого.

Никого.

Послышался шум приближающейся машины. Похоже, Герман заметил, как у меня изменилось лицо. Проследил за моим взглядом. Посмотрел. Понял.

Он взглянул на меня понимающе и немного грустно. Не знаю, смог бы я сохранить такое хладнокровие перед лицом неминуемой гибели? Сам Герман не может спастись — бесовские силы вызывают лишь негативные эмоции, будят в человеке всё плохое, что есть. С таким вектором единственное, чего он может добиться в данной ситуации, это заставить водителя ещё сильнее давить на педаль газа. Просто отбежать он уже не успеет, не хватит времени. А я не могу вмешаться. Мне нельзя вмешиваться. Закон запрещает мне спасти единственного человека, которого я хотел бы спасти. Облачный человек за рулём мчащегося автомобиля въехал в сферу моего влияния. Одним движением души я поднял в водителе всё то светлое, что ещё оставалось. Вся его жизнь, со всем хорошим и плохим, что было, пронеслась перед моими глазами. Да, похоже, что сестрёнка была действительно его единственной отдушиной в этом мире. Я заставил его вспомнить, я вспоминал вместе с ним.

«Братишка, я не хочу, чтобы ты убивал, пусть ради меня. Не ломай свою жизнь ради того, чего уже никогда не вернуть».

Машину уже не остановить: скорость слишком большая, расстояние слишком маленькое. Её можно только направить куда-то ещё. Я заставил водителя под давлением эмоций выкрутить руль. Послышался визг то ли тормозов, то ли покрышек. Герман закричал, когда понял, что произошло. Мне даже показалось, что он бросился в мою сторону. Хотя, какая теперь разница?

Я представил себя в зале суда. Наверное, это выглядело бы забавно: архангел спас жизнь бесу. Отягчающее обстоятельство — вступил в сговор и спас от смерти насильника и убийцу. Высшая мера наказания.

Автомобиль теперь нёсся на меня; сквозь ветровое стекло можно было различить искажённое ужасом лицо облачного человека, которому мне пришлось когдато составить компанию. Вот клещ, даже теперь не оставит меня в покое.

Я закрыл глаза.

Лишь тьма ждёт меня впереди.

Вадим Попов Тот, кто ловит на мосту vadgpopov@gmail.com

От редакции: Не сегодня и не вчера была впервые высказана мысль о том, что нельзя доверять сущностям из других миров, а также о том, что красота бывает более чем обманчива. Герою этого рассказа, да и другим детям, пришлось в этом убедиться на своём горьком опыте.

1

Дети пропадали парами.

Сначала, год назад ушли гулять и не вернулись домой сёстры Сафроновы из четвёртого «А». Их тёмно-красную скакалку нашли на каменном мосту с невысоким парапетом через заросшую камышом речку Стешу. Милиция сначала предположила, что сёстры просто сбежали из дома, потом — что они утонули. Последнее звучало нелепо, учитывая, что близняшки учились в спортивной школе и имели детские разряды по плаванию. Да и утонуть в летней обмелевшей Стеше надо было постараться. Сёстры учились в параллельном с Игорем классе. По просьбе отца девочек они всем классом несколько дней вместе со старшеклассниками и учителями обшаривали подвалы и чердаки жилых домов, лазили по заброшенным гаражам и заглядывали в ветхие сараи на окраине города, аукая Лиду и Наташу.

Весной, когда на речке начал трескаться лёд, исчез тёзка и ровесник Игоря со смешной фамилией Заяц и его приятель Сергей Лузга. Заяц и «Зга», как и все пацаны из школы, пока держал лёд, катались на коньках по замёрзшей Стеше. Ледоход начался на следующий день после их исчезновения, поэтому посчитали, что они просто провалились под лед и утонули. Когда опросили прочих «конькобежцев», выяснилось, что в тот вечер Заяц и «Зга» оставались на льду последними и катались неподалёку от того самого каменного моста, где нашли скакалку Сафроновых. Лёд растаял, прошло половодье, а тел так и не нашли.

Никакой закономерности из этих двух случаев вывести было ещё нельзя, зато в школе стали рассказывать страшные истории про «мост в ад». Рассказывала их и Галка. Она училась с Игорем в одном классе, и они болтали обо всём на свете, переписывали друг другу музыку и иногда вместе ходили в кино. Ничего такого между ними не было, просто друзья, просто есть o чём поговорить, как отмахивался Игорь, когда пацаны начинали доставать его вопросами вроде «Что у тебя с ней?». Галка пропала в конце мая, через пару дней после начала каникул. Дождливым субботним утром она повела соседскую дочку Инночку на утренник. Игорь не мог избавиться от воспоминания об этой строчке в списке мероприятий на аляповатой афише, наклеенной на выкрашенный серой краской щит рядом с домом культуры: «29.05. 9:00 Детский утренник «Здравствуй, лето красное!». Девочек хватились, только когда они не вернулись домой к обеду. И почти сразу нашлись те, кто видели их без чего-то девять, быстро идущих к дому культуры. Они явно опаздывали, и, видимо, Галка решила пройти напрямик.

«Сбережёшь минуту — потеряешь жизнь». Эту дурацкую фразу со школьного плаката, посвящённого правилам дорожного движения, он, не переставая, повторял, когда, прихватив с кухни мясницкий секач, обшаривал в тот день и сам мост, и вонючую свалку на берегу под ним, а потом район, а потом и весь город, расширяя зону поисков от моста кругами, всё шире и шире, пока не настала ночь. Домой он ввалился в третьем часу, когда родители как раз собирали соседей на поиски его самого. Он содрал с ног облепленные грязью ботинки, произнёс: «Я Галку искал» (в этот момент все вдруг перестали орать) и, не снимая куртки, ушел к себе в комнату.

После третьего двойного исчезновения город громко заговорил о маньяке. Кое-кто из взрослых жителей перестал выпускать детей из дома по вечерам и запретил приближаться к мосту днём. Отец сказал Игорю ещё после его полночного возвращения с поисков Галки: «Сынок, я тебя понимаю, и я тебя никогда пальцем не трогал, но если вдруг увижу рядом с этим чёртовым мостом — сидеть долго не сможешь», и красноречиво похлопал пальцами по пряжке офицерского ремня. Игорь промолчал.

Пара торговых палаток в старом сквере рядом с мостом стояли закрытыми. Начальник городской милиции на встрече с жителями клялся, что его опера роют землю, и призывал к осторожности.

На лето ехать в пионерский лагерь Игорь отказался наотрез, сказав, что лучше поживёт на каникулах у бабушки, тем более старым надо помогать, а он ведь самый заботливый внук в мире, ага. Родители довольно легко согласились. Впрочем, Игорь подслушал их разговор на кухне и понял, кому должен быть благодарен за такое решение.

Мама сначала артачилась, рассуждая о прекрасном детском коллективе, играх, конкурсах и песнях у костра, которые отвлекут ребенка от печальных мыслей, но отец, не повышая тона, срезал её одной фразой.

— Скажи мне, тебе доводилось так рано терять друзей?

Каждое слово звучало, как удар кулака по столу.

Мама молчала.

После паузы отец сказал:

— Он уже не ребёнок, Таня. Наш сын мужчина. И если мужчина хочет пережить свою беду в одиночестве, то это его право.

2

Дом бабушки стоял всего километрах в семи от города, что прекрасно укладывалось в планы Игоря. Первые пару недель он пахал, как проклятый, стараясь привести в порядок всё, что можно и в доме, и в невеликом бабушкином хозяйстве, пока тронутая заботой баба Лиза сама не попросила внука отдохнуть.

С середины июня несколько раз в неделю он вставал очень рано и отправлялся в город. Поскольку запас карманных денег Игоря не позволял так часто ездить на автобусе туда и обратно, он шёл пешком. Бабушке говорилось, что он играет с деревенскими и детьми дачников.

Никакие игры в то лето Игоря не интересовали. Его звал мост.

Приближаясь к нему, он надвигал на глаза кепку (не дай бог попасться на глаза кому-нибудь из отцовых знакомых), а в школьной сумке через плечо нёс завёрнутый в газету тяжёлый отрезок чугунной трубы. В свои двенадцать лет Игорь был умным мальчиком, сыном офицера, да и драться в школе ему доводилось не раз. Он понимал, что тот, кто похищает (и, вероятно, убивает) детей парами, скорее всего, взрослый сильный мужчина или же похитителей несколько. В этом случае железка, которая уже за счёт своей тяжести может сломать руку или пробить голову, гораздо полезней, чем какая-нибудь заточка или даже финка.

Обливаясь потом от подступающего ужаса, он раз за разом проходил по мосту. Ничего не происходило.

Он обшарил оба берега под мостом.

Он несколько раз проплыл под мостом на самодельном плоту, внимательно осматривая его.

Он снова обыскал каждый уголок в радиусе трёх километров от моста.

Всё было тщетно.

Если бы Игоря спросили, он вряд ли смог бы точно ответить, что именно заставляет его прилагать всё новые усилия. Тайна, совершенно невообразимая в его скучном родном городе и безусловно заслуживавшая детективного расследования? Или горькая, невыносимая для двенадцати лет догадка, что больше никогда они вместе с Галкой не войдут в кинозал и не сядут на соседние кресла, чуть соприкасаясь локтями, рождавшая жгучее желание найти причину этой несправедливости? Он, наверное, ответил бы, что одно дополняет другое. А может быть, дело было в том, что происходившее было злом необъяснимым, злом бессмысленным, злом без видимых причин и оттого — вызывавшим особенно жгучую ненависть.

3

Он не ходил на мост уже два дня. Игорь устал от не дающих никакого результата поисков. Кроме того, надо было обдумать всё заново: он понимал, что что-то упускает в своём расследовании. Да и потом, имидж заботливого внука нуждался в поддержании, и, помимо привычных повседневных дел, в эти два дня он приводил в порядок мастерскую. Покойный дед Василий был великий рукодел, и оборудовал в гараже, стоявшем рядом с домом, мастерскую. Два дня Игорь выметал мусор, вытирал пыль, копался в инструментах и любовался дедовским «Уралом». Со слов бабы Лизы, мотоцикл был давно не на ходу, однако, стерев с него пыль, Игорь радостно обнаружил, что агрегат неплохо сохранился. И если наладить мотор да сменить камеры… далее в голове Игоря начинали крутиться кадры из байкерских фильмов.

Но подходить к освоению мотоцикла надо осторожно, чтобы до поры до времени не встревожить родителей. Ничего сложнее велосипеда Игорь не ремонтировал, значит, нужна книжка про устройство и ремонт мотоцикла. Ни в бабушкином доме, ни в дедушкиной мастерской книжки не нашлось, но Игорь прекрасно помнил, что видел её в городской квартире: то ли на одной из книжных полок, то ли на антресоли. Вполне могло оказаться, что та книжка как раз про «Урал». Значит, надо заехать домой и забрать её, благо ключи у него есть, а родители на работе и будут не в курсе. А уж потом, когда он починит мотоцикл и предъявит результат, то вряд ли они будут иметь большие возражения против того, чтобы их мастеровитый сын на нем ездил. И это отличный метод на время переключить голову с расследования на что-то другое.

Вдруг Игорь увидел, как он, весь в коже, подъезжает к подъезду Галкиного дома на «Урале», подкатывает громко, без глушителя, конечно, и Галка сбегает с крыльца, он подаёт ей второй шлем, она поправляет прядь своих прямых чёрных («индейских», так она их называла) волос, садится позади него и… В носу явственно защипало. Чёрт…

4

На следующее утро он привычно встал в дикую рань и отправился в город. Игорь задумался, снова и снова перебирая в памяти события вокруг моста, и привычка повела его не кратчайшим путём до города и к дому, а по выученному наизусть маршруту последних недель. Он понял, куда пришёл, только когда поднял глаза от тропинки и увидел вдалеке мост.

Он стоял на холме на правом берегу Стеши. Ниже тропка спускалась на набережную с выселенными и предназначенными под снос двухэтажными бараками ещё довоенной постройки. Дальше среди зелени белели полуразбитые гипсовые скульптуры городского сквера. Приятное место, но из-за близости моста гуляющих там уже несколько месяцев как не было. Прямо напротив Игоря, на левом берегу реки было старое городское кладбище, постепенно терявшееся в дымке начинающегося мелкого дождя. Неширокий проезд отделял кладбище от понурого ряда заброшенных фабричных корпусов. За ними можно было разглядеть здания универмага и злосчастного дома культуры. Петляющая улица тянулась оттуда, из центра, и разрезав промзону, упиралась в Стешу и превращалась в мост. На правом берегу напротив моста, перед сквером, был пустырь. Говорили, что там планировали поставить то ли памятник, то ли фонтан, да так и не собрались.

Район под снос, потом под застройку, сквер почистить — вот и конец кошмару. Примерно так подумал Игорь и тут же сам себе возразил: «Это ничего не решит». Он представил на месте всей этой разрухи многоэтажные новостройки, похорошевший сквер, из которого, беседуя, выходят две молодых мамы с колясками и… неспешно заходят на мост. Игоря передёрнуло.

Он спустился к набережной и, глядя на круги от редких дождевых капель на зеленоватой поверхности Стеши, подумал, что если его сюда занесло, то глупо будет не взглянуть на мост снова. Правда, своего обычного куска чугунины для ломания рук маньякам он не захватил. Кстати… Он засунул руку в карман. Вчера, копаясь в ящике с дедушкиными инструментами, он нашел небольшой складной ножик с перламутровой ручкой. Кончик обломан и лезвие всего одно, но в целом вещица очень приятная. Он машинально сунул ножик в карман джинсов и только сейчас обнаружил его снова, достал из кармана и подбросил на ладони.

— Привет, а я думал, ты на каникулы уехал куда…

Он обернулся и увидел Вальку Зотова из соседней школы, с которым они вместе гоняли в футбол.

— О, привет! Я в деревне сейчас в основном жи…

— А сюда приходишь на мост в ад взглянуть? — Валька, ухмыльнувшись, кивнул в сторону моста. — Был на нём после этих исчезновений хоть раз? А?

Игорь пожал плечами.

— Сто раз был.

— Ну да? Крутой пацан, значит? — Валька откинул длинноватые белобрысые волосы со лбы и увидел ножик. — А что это у тебя? Можно?

Игорь, не показывая неудовольствия, протянул ему ножик. Валька открыл лезвие, повертел в руке, сложил, внезапно отскочил в сторону и сказал:

— На мосту его тебе отдам, понял?

— Зачем?

— Посмотрю, насколько ты крутой! Валька засмеялся и, развернувшись, бросился к мосту. Игорь не успел толком опомниться, как уже бежал за ним, стараясь перепрыгивать лужи. Чем ближе был мост, тем большее беспокойство охватывало Игоря. Дело было не в ножике, Валька был известный юморист, но не гопник, способный зажать чужую вещь.

— Подожди!

Валька хохотнул и прибавил темпа.

Игоря тревожил мост. Он чувствовал, что что-то делает не так, что последний кусочек головоломки встаёт на место, и что он не готов к этому.

Вот уже Валька остановился на середине моста и, развернувшись к нему, протягивал ножик, а губы его складывались в добродушную улыбку, мол, не сердись, шутки у меня такие, вот уже Игорь подбежал к нему, протягивая руку, вот он уже смыкал пальцы на ножике, когда он вдруг всё понял.

Все его поиски на мосту и около него были бессмысленны…

(в воздухе послышался еле слышный хрустальный звук, словно невидимый великан прикоснулся к гигантскому камертону)

…потому что он проводил их в одиночку…

(звук нарастал, теперь напоминая нечто среднее между звуком ситара…он моментально вспомнил, как они с Галкой слушали «битлов»…и художественным свистом)

…а дети исчезали парами…

(звук превратился в мелодию чарующей, неземной, запредельной, невыносимой красоты)

…и теперь они стояли с Валькой на этом мосту…

(он почувствовал, как его рука механически опускает ножик в карман джинсов, а голова, и вслед за ней тело разворачиваются к источнику звука)

…стояли ВДВОЁМ!

Окно в никуда раскрылось, как цветок.

Ещё секунду назад за парапетом моста не было ничего, кроме дождливого пейзажа, а сейчас Игорь с Валькой зачарованно смотрели, как в паре метров от них распахнулось окно в другой мир. Из окна на лица мальчиков лился тёплый солнечный свет. В центре окна, на фоне пронзительно синего неба, парила женская фигура в ослепительно белых с золотом одеждах с невыразимо прекрасным лицом, острыми, словно бы эльфийскими ушками и трепещущими полупрозрачными крыльями за спиной. Женщина протягивала им обоим руки и улыбалась. Она не открывала рта. Но это божественное пение исходило от неё, из светящейся и переливающейся всеми цветами радуги сферы на лбу, в том месте, где на изображениях индусских богов, как знал Игорь, изображают третий глаз.

Игорь и Валька заворожённо делали шаг за шагом навстречу этому прекрасному лицу, этим точёным рукам, этой тянущей, словно канат, музыке, лишь бы это наслаждение не прекращалось никогда… пока почти одновременно не вскочили на парапет.

— Фееея… — пропел-пролепетал Валька.

Они протянули руки фее и…

За секунду до того, как блаженство обернулось кошмаром, часть сознания Игоря вдруг осознала, что у этой женщины карие глаза Галки, а потом ему в лицо из проёма вдруг пахнуло гнилью. В это мгновение руки женщины и мальчиков соединились. Пожатие было сильным, холодным и болезненным. Рывок — и они оба, потеряв опору, упали вперёд.

Игорь приготовился к падению в Стешу, но полёт был недолгим. Ноги наступили на что-то твёрдое и скользкое, и поехали вперёд. Он опустил глаза и понял, что стоит на каменной поверхности, покрытой толстым слоем слизи, пахнущей так, что дышать было почти невозможно. Вокруг вились мухи. Он начал поднимать глаза и обомлел. Его правую руку сжимала за предплечье грязная кожистая лапа с жёлтыми кривыми когтями, оставившими на коже кровавые борозды.

Игорь поднял глаза ещё выше, и у него перехватило дыхание. Красота существа, втащившего их сюда, стремительно таяла. «Третий глаз» на сером морщинистом лбу теперь напоминал что-то вроде отростка кожи на индюшином клюве, и он постепенно тускнел. Эльфийские ушки постепенно превратились в уши летучей мыши, лицо приобретало обезьяньи черты, глаза превратились в две немигающих жёлтых плошки, как у лемура, с острыми точками зрачков. Тело существа напоминало бы туловище гориллы, покрытое густым чёрным мехом яка, если бы не огромные кожистые крылья за спиной.

— Ковахо? — спросила тварь с явно насмешливой интонацией, разведя тонкие губы и обнажив желтоватые клыки, а потом отпустила их руки. Сначала Игорь услышал нескончаемый, раздирающий уши вопль Вальки, а потом понял, что наконец смог втянуть в себя воздух и теперь кричит сам. Крик Вальки оборвался глуховатым ударом головы о камень. Игорь автоматически нагнул подбородок к груди, как отец учил его делать при падении на спину. Он так же машинально перекатился бы кувырком назад и попытался бы встать на ноги, но в этот момент тварь схватила его за правую лодыжку и взлетела.

Крылья хлопали, Игорь болтался вниз головой, а в другой лапе чудовища в том же положении висел ударившийся затылком Валька. Игорь заткнулся и кусал губы, чувствуя, как кровь приливает к голове. Он посмотрел вниз. Там текла медленная бескрайняя река глинистого цвета, а прямо под ними становился всё меньше небольшой скалистый островок, на который они вывалились из своего мира. Когда тварь взлетела метров на двадцать над скалой и замерла на месте, хлопая крыльями и словно примериваясь, Игорь неожиданно понял, что сейчас должно произойти, и словно очнулся. В момент, когда она отпустила по-прежнему молчавшего Вальку и он полетел вниз, Игорь качнулся к чудовищу, вцепился левой рукой в мех на ноге, а другой замахнулся. В момент, когда череп Вальки с треском ударился о скалистый островок посередине реки, тварь довольно ухнула, а кулак правой руки Игоря ударил тварь в заросший вонючим мехом пах.

Удар получился слабым, чудовище только взвизгнуло и подняло Игоря за ногу так, что теперь его лицо и морда твари находились на одном уровне. Тварь оскалила зубы, и сейчас мальчик мог рассмотреть их во всех тошнотворных подробностях: острые, жёлтые, с черноватыми разводами и застрявшими красно-серыми волокнами мяса. Он ощутил запах полупереваренной еды и гнили. Крылья хлопали. Пасть приближалась. Игорь бился, как червяк на крючке, размахивая руками и понимая, что рассерженное чудовище сейчас откусит ему нос, или вырвет глаза, или вцепится в горло. В ушах выл ветер, в глазах темнело, он чувствовал, что сил больше нет и сознание уже готово ускользнуть, чтобы дать ему умереть, как только что умер Валька, — не чувствуя ничего. Почти наощупь он поймал между пальцев кожистый отросток «третьего глаза» твари, который ему показался грецким орехом, завёрнутым в тёплую ткань, зажал его в кулаке и дёрнул.

Вопль чудища ударил по ушам, как тысяча паровозных гудков, оглушил, заставив зажмуриться и снова закричать. Через долю секунды он сообразил, что лапа существа, мёртвой хваткой сжимавшая его правую ногу, разжалась, и он падает вниз. Открыв глаза, он успел увидеть блеск летящей навстречу воды и тут же почувствовал страшный удар.

5

Это было словно тщетная попытка проснуться: будильник звонит, а ты, не в силах оторвать голову от подушки, снова засыпаешь, но поставленный на повтор будильник упрямо звонит снова, ты опять пытаешься продрать глаза, и вновь проваливаешься в сон, и опять, и опять… Захлёбываясь, Игорь начинал дёргаться, делал пару гребков, отплёвываясь, поднимал голову над водой, и сквозь слипшиеся ресницы видел слепящее солнце. Не было сил двигаться, не было сил смотреть, глаза закрывались, сознание вновь начинало покидать его, и он снова проваливался под воду, чтобы начать захлёбываться…

В какой-то момент он вынырнул из повторяющегося кошмара и осознал, что лежит, опираясь на локти, на мелководье. Кровь из носа капля за каплей расплывалась на поверхности коричневатой воды красивыми разводами, розовела, бледнела и растворялась, чтобы дать продемонстрировать свою красоту следующей капле. Наконец он поднял голову и увидел рядом песчаную косу. Всё плыло перед глазами, но он заметил, что по песку что-то раскидано. Он тут же забыл об этом и на четвереньках пополз к суше.

Когда Игорь пришёл в себя, он сидел на песке возле воды, скрестив ноги по-турецки, раскачивался вперёд-назад и почти беззвучно что-то пел. Сорванное горло болело и ощущалось изнутри горячим. Кулаки в такт мелодии врезались в мокрый песок. Прямо перед ним в воде лежало, чуть колыхаясь в такт его ударов по песку, что-то яркое. Он чувствовал, что спокойнее всего будет не всматриваться в этот предмет, а и дальше вот так же сидеть на берегу с полузакрытыми глазами.

Он умолк, прекратил раскачиваться, опустил руки в тёплую воду и протёр глаза.

Эту вещь он узнал сразу.

Половинка красного пластмассового браслета.

На месте синеватого камушкастекляшки теперь была впадина, которая выглядела, словно пустая глазница.

Этот браслет Галка обычно носила на левой руке, над часами. Он часто съезжал, и тогда, чтобы узнать время, ей приходилось отодвигать его повыше. В классе она сидела впереди него на соседнем ряду и часто смотрела, сколько ещё минут осталось до звонка.

Игорь зажал половинку браслета в кулаке, потом обхватил кулаками голову и снова принялся раскачиваться туда-сюда. Кричать он больше не мог, слёз не было и ему просто мучительно хотелось проснуться. Он подумал, что если он спит, то надо ущипнуть себя за руку, но когда, приоткрыв глаза, увидел на своей руке синяки от мёртвой хватки крылатого существа и царапины от его когтей, то вскочил на ноги. После удара о воду болело все тело. Он попробовал потянуться и застонал. С огромным трудом он смог присесть на корточки, а потом распрямиться и сделать наклон.

Игорь огляделся. В паре метров от него торчал из песка ботинок с коньком. Интересно, Зайца или «Зги»? Поодаль ветерок дёргал рукав присыпанной песком зимней кожаной куртки. Ещё чуть дальше из песка торчала человеческая кость. Желтоватобелая, вероятно, отполированная водой, песком и ветром, и уж наверняка зубами его нового знакомого. Он зажал рот руками почти машинально, первоначального ужаса не возникало. Мысли в голове ворочались вяло, его тошнило. В голове Игоря медленно возникла картинка скелета из «Детской энциклопедии» и он как-то отстранённо подумал, что, скорее всего, это бедренная кость. Подняв глаза, он уви дел вдалеке знакомую покатую скалу. Он вспомнил запах на обеденном столе твари и вьющихся вокруг мух и его наконец вырвало. Прополоскав рот, он плескал себе в лицо водой до тех пор, пока не почувствовал себя лучше и стал осматриваться.

Это была небольшая песчаная отмель в форме вытянутого полумесяца посреди реки. Впрочем, повсюду была вода и берегов не было видно, так что слово «река» пришло ему в голову из-за течения и слабого шума водопада, слышавшегося где-то дальше, с закруглённой стороны островка. А со стороны рогов полумесяца примерно в километре от островка виднелась скала из серого камня. Игорю казалось, что он видит тёмные разводы от засохшей крови, а в какой-то момент ему почудилось, что ветерок снова донёс вонь разлагающейся плоти.

Он подошёл к небольшому камню, сел и постарался облокотиться на него, и вдруг вспомнил не такую уж и давнюю мечту, появившуюся сразу после того, как Игорь прочёл «Приключения Робинзона Крузо»: оказаться на необитаемом острове и осваивать его. Он обвёл взглядом песчаную косу длиной метров в двадцать. Дурацкая мечта. На его острове были только песок, несколько вещей из его мира…и под слоем песка наверняка много костей.

Ветерок слегка обдувал его и в голове всё больше прояснялось. Теперь вся история выглядела понятно и просто… если путешествия в параллельные миры (или на другие планеты? или в прошлое Земли? куда он вообще попал?) считать простым делом. Эта крылатая тварь, неважно, насколько она разумна, нашла способ открывать окно (он вспомнил красивое слово из фантастических романов — «портал») в его мир и заманивать детей к себе, сюда. И жрать их. Видимо, этому существу особенно нравились мозги, раз оно так приноровилось так метко кидать тела с высоты головой о камень. Ему повезло вырваться и повезло второй раз, когда он упал не на обеденную скалу твари, а рядом, в воду. И, как все объедки жертв чудовища, его принесло течением сюда. Интересно, почему это чудовище ловило детей именно парами? Может, это было условие, без которого не мог открыться портал. Или ей просто нравилось добывать сразу двойную порцию еды. А может, такие твари… с «третьим глазом»… частые гости на Земле?

Игорь нашёл того, кто ловит детей на мосту, но главное теперь было не это. Как выбраться отсюда? У него была твёрдая уверенность, что крылатое существо вернётся за ним. Он почувствовал, как внутри нарастает волна паники, ощутил желание стать маленьким-маленьким, превратиться в незаметную песчинку на этом пляже, чтобы его было невозможно найти.

Он закрыл глаза и повторил, как заклинание, фразу отца: «Наш сын мужчина».

Но что же он, мужчина… ха, мужчина двенадцати лет, сделает с этой летучей дрянью? Выколет ей глаз дедушкиным ножиком? Или перережет горло? Даже если он справится в драке с монстром, который вдвое, а то и втрое тяжелее его, — что он будет делать дальше на этом куске суши посреди реки? Пухнуть с голоду? Или попытается доплыть до одного из берегов, которых отсюда не видно, сколько ни смотри на горизонт? Или поплыть вперёд, к водопаду? Плот здесь построить было не из чего, а сам он, в отличие от близняшек Сафроновых, пловец был неважный. Он старался гнать прочь мысль о том, что может навсегда остаться в этом мире, где жрать друг друга в порядке вещей.

«Как можно выйти из другого мира в свой?»

Игорь повертел между пальцев обломок Галкиного браслета, сунул его в нагрудный карман куртки, встал и побрёл вдоль берега. Под подошвой встопорщилась деревянная ручка второй сафроновской скакалки. Он выдернул тёмно-красный резиновый жгут из песка и поводил пальцем по облупившейся краске на ручке.

«Как правило, выход находится там же, где и вход».

Он осторожно, одной рукой поднял кожаную куртку «Зги», и, отстранив от себя, несильно потряс. В дружелюбие этого мира Игорь не верил и боялся напороться на местного скорпиона. Из куртки сыпался песок. Осмелев, он перехватился двумя руками и встряхнул куртку как следует. На песок упало что-то круглое. Это была пластмассовая рыболовная катушка с леской. Вероятно, «Зга» ходил с отцом на подлёдный лов. Он проверил все карманы куртки, но ничего больше не нашёл.

Игорь почти улыбнулся. Что ж, во всяком случае, теперь ему, как настоящему Робинзону, осталось сделать крючок, наживить его лоскутом кожаной куртки, закинуть удочку и попытаться что-нибудь поймать. Например, гигантскую пиранью, если он вдруг заскучает до прилёта твари. Игорь смотрел на катушку лески на своей ладони, подбрасывал её и ловил снова, пытаясь поймать начавшую оформляться мысль.

«Мы чего-то не видим», — так всегда говорят следователи в кино, пытаясь вычислить преступника. Игорь ощущал себя в таком же положении: ожидаемое озарение никак не наступало.

— Я чего-то не вижу, — сказал он вслух и вздрогнул.

Секунду назад он был в растерянности, а сейчас мысль возникла сразу как единое целое. Игорь вдруг понял, что именно должен сделать, и ему стало жутко. Потом он медленно засунул руку в карман джинсов, вытащил дедушкин ножик и раскрыл его.

6

Самым сложным было сохранять спокойствие и неподвижность.

— Коооо…вааааааа…хоооооооо… — донеслось издалека, словно позывные радиостанции.

Он лежал на песке, раскинув руки, солнце просвечивало сквозь веки красным и его била дрожь. Хлопанье крыльев приближалось и завершилось скрипом песка под лапами.

«Если она поймёт, что я притворяюсь, она просто прыгнет и вцепится мне в горло… Надо просто ждать… поймать момент». Шорох песка. Перед закрытыми глазами мелькнула весёлая и улыбающаяся мама, в центре семейного застолья, а рядом с ней бабушка. Потом возник отец, и в голове Игоря всплыла его фраза. «Когда ты целишься, ты не должен думать о том, что хочешь попасть в центр мишени. Ты должен просто задержать дыхание и потянуть спусковой крючок. И ничего больше».

Скрип песка совсем близко, хлопанье крыльев. Вонь. Песок скрипел часто, и он понял, что тварь передвигается на четвереньках.

«…просто задержать дыхание и потянуть спусковой крючок…».

Он не знал, сможет ли притворяться дальше, если это существо сядет ему на грудь. Он почти перестал дышать. Ему казалось, что он видит, как это чучело подбирается к нему, рассматривая лежащее на песке тело, а потом, убедившись в его беспомощности, протягивает к нему лапу. Запах становился всё гуще.

«…просто задержать дыхание…»

Он почувствовал, как его хватают за куртку на груди, как один из когтей прорывает ткань и впивается через майку прямо в тело. Тварь пыталась приподнять его. Может, чтобы понять, жив он или мёртв. А может, чтобы удобней было перегрызть горло.

«…и потянуть спусковой крючок…»

Он широко открыл глаза и вцепился левой рукой в жёсткий мех на груди существа. Глаза чудовища широко раскрылись, и в этот момент правая рука Игоря с зажатым в ней камнем, описав дугу, ударила тварь в висок. Он успел ударить ещё раз, прежде чем правая лапа существа сомкнулась на его горле. Он успел вцепиться левой рукой в лапу существа на своей груди, а правой бил и бил его камнем в голову. Он чувствовал, как когти впиваются в шею, сразу стало невозможно вдохнуть. Тварь то пыталась навалиться на него, то встать на задние лапы, то увернуться от ударов камня, испуская звуки, средние между рычанием и громким кашлем. Оскалив зубы, она попыталась вцепиться ему в лицо.

Игорь отпустил левую лапу и схватил тварь за шею. Теперь чудовище душило его двумя лапами. Перед глазами всё было красным, в ушах звенело, существо скалило зубы, а он лупил и лупил его по голове ставшим совсем неподъёмным булыжником.

Всё кончилось внезапно. Тварь судорожно дёрнулась, раскрыла и тут же сложила крылья и от очередного удара повалилась набок.

7

— Как бы я хотел прирезать тебя, мразь!

Игорь подумал, что разговаривает сам с собой, наверное, просто, чтобы не сойти с ума. Он сомневался, что это существо может понять русский язык.

— Я надеюсь, у тебя крепкий череп, Гарпия Горгульевна, и я не убил тебя.

Он поймал себя на том, что копирует уверенный тон среднестатистического героя боевика. Так было легче. Говоря все эти небрежные фразы «крутого мужика», он не давал себе раскиснуть. Он осознавал, что для последних нескольких часов с ним случилось слишком много страшного, и опасался совершить промах. До сих пор ему везло и он сможет выжить, только если не начнёт паниковать и ошибаться. Вот он и говорил с этой тварью и сам с собой тоном Шварценеггера, словно у него за спиной «калашников», а рядом стоит отец с парой друзей.

— Ведь ты, красавец, мой обратный билет, так что пока живи.

После того как Игорь оторвал лапы чудовища от своего горла и наконец смог прокашляться, в первый момент он действительно хотел даже не прирезать, а забить этого монстра камнем насмерть. Но вовремя остановился. Теперь он боялся, что повредил голову твари настолько, что та не сможет взлететь. Вполне земная кровь красного цвета засохла на половине морды, один глаз заплыл.

— Хоть жизни ты и не заслуживаешь…

Из кожаной куртки он заблаговременно, до драки, нарезал несколько ремешков. Передние лапы твари он, придя в себя, сразу же связал ей спереди. Между ступнями задних привязал в качестве распорки ту самую торчавшую из песка бедренную кость. Возясь с этой костью, он и начал беседовать вслух то ли с собой, то ли с этим летучим людоедом.

— …Но мне ты ещё пригодишься.

Он вспомнил кое-что из читанной в прошлом году книжки по морским узлам. Кроме того, рядом с первым коньком (с ботинком) он неожиданно нашёл второй, парный (но без ботинка), связал их куском скакалки и соорудил из них для твари нечто среднее между намордником и рыцарским забралом. Сложнее всего было с толстенными когтями — ни срезать, ни обломать их было невозможно. В конце концов он примотал леской пальцы монстра друг к другу, а поверх когтей навязал кусков кожи. Но не на узлы и не на все эти смехотворные путы он надеялся. Игорь завязал двойную леску на основании «третьего глаза» монстра и надеялся, что таким образом сможет пресекать все его попытки освободиться. Концы лески он связал таким образом, что получилось нечто вроде повода, обмотанного в месте хвата куском кожи, чтобы леска не резала руку. Из кожи он соорудил свободный пояс и ошейник для твари. Нельзя сказать, чтобы эти поделки из старой кожаной куртки выглядели надёжными, но это было лучшее, что он мог сделать.

К пробуждению твари он постарался подготовиться, и всё равно оно было пугающим. Резкий выдох, утробный кашляющий рёв и рывок. Он стоял у существа за спиной, готовый к чему-топодобному, и всё же еле успел вскочить очнувшемуся монстру на спину, между сложенных крыльев, поставив ноги на пояс, левой рукой ухватившись за ошейник. Правая рука сжимала поводья из лески.

Игорь никогда не ездил верхом и не представлял, что это такое — сидеть на живом существе, желающем от тебя освободиться. Тварь заметалась по всему островку, взметая песок, пыталась встать на задние лапы, но распорка между ног не давала держать равновесие. Она то падала вперёд, то валилась назад и каталась с боку на бок, пытаясь придавить Игоря. Несколько раз в этой скачке он случайно дёргал за поводья. В этом случае чудовище взвизгивало и на момент обмякало, а потом чехарда начиналась снова.

Наконец, когда существо очередной раз встало на задние лапы, Игорь громко выматерился, зло дёрнул поводья и, стараясь не свалиться, постарался ударить своего «коня» коленями по рёбрам. Тварь заорала, неожиданно расправив крылья, часто замахала ими, ощутимо дрожа всем телом, тяжело поднялась в воздух и зависла в полуметре над песчаной косой.

— Ну! Давай, давай!

Игорь, не трогая повод, пинал коленями и понукал чудовище. Да, существо было сильным, а Игорь весил не так уж много, но удары камнем по голове явно не остались для твари без последствий. Он слышал хриплое, с повизгиваниями, дыхание и ощущал дрожь существа. Крылья оглушительно хлестали его с двух сторон.

Потеряв терпение, он, не выпуская из руки повода, хлопнул существо по затылку. И тут тварь замахала крыльями чаще и полетела. Игорь прижался к спине твари, опустил голову и увидел, как песчаный полумесяц уплывает назад. Он посмотрел вперёд: скала из серого камня была впереди и чуть слева от них. Он сжался и хлопнул тварь по левой части головы. Тварь вздрогнула и повернула направо.

— А, чёрт!

Он залепил монстру леща по правому уху и тот, ухнув-кашлянув, свернул налево и, чуть вихляя, полетел прямо к своему обеденному столу. Чем ближе становилась скала, тем быстрее существо, явно понявшее конечную точку их маршрута, стремилось её достичь. Над гниющим месивом из человеческих останков всё так же вился рой мух. Тварь зависла над скалой и, часточасто замахав крыльями, начала опускаться. Игорь спрыгнул, удержался на ногах в скользкой слизи, но при этом дёрнул чудовище за затрещавший ошейник. Существо, коснувшись связанными задними лапами скалы, сложило крылья и начало заваливаться назад. Игорь прыгнул обратно на спину твари, попытавшись толкнуть её посильнее, чтобы не дать ей опрокинуться на спину. Он перестарался. Тварь упала ничком и с Игорем на спине поехала по скользкому камню к краю скалы. Вытянув замотанные передние лапы вперёд, она пыталась тормозить. В нескольких шагах от края обеденного стола твари они остановились. Сразу налетели мухи.

— Давай!

Игорь сам не понял, как очутился на загривке существа, сидя на коленях и дёргая одновременно ошейник и повод.

— Давай, мразь!.. Давай, открывай!.. Я домой хочу!..

Ничего не происходило. Тварь ревела и ухала, а он орал на неё на пределе голоса. Горло снова заболело, и боль вдруг отрезвила его. Он отпустил ошейник и неожиданно для себя, протянув левую руку вперёд, нащупал кожистый «третий глаз» твари и сжал его в кулаке.

— Ххеу? — сказала тварь, как показалось ему, с вопросительной интонацией. И тут же он почувствовал что-то. Сначала ему показалось, что он ощущает пульсацию крови в кулаке, а потом он понял, что это вибрирует зажатый «третий глаз».

Невидимый великан снова прикоснулся к хрустальному камертону, звук превратился в странно присвистывающую ноту ситара, которая дала начало красивой мелодии. Красивой, но и только.

— На меня твои песни больше не действуют… — прошептал Игорь. — Где окно?

Как и утром, портал раскрылся неожиданно. Через дыру в окружающем мире чуть выше головы чудовища не было видно ничего, кроме клубящейся мглы. Игорь зачарованно смотрел на раскрывающееся окно и в первые пару секунд даже не обратил внимание на уже привычное хлопанье крыльев.

Тварь взлетала, и портал двигался вместе с ней.

8

Он вцепился в ошейник, лупил существо коленками по бокам, дёргал повод, но оно неумолимо поднималось вверх и в сторону. Они успели подняться примерно на высоту девятиэтажки чуть сбоку от скалы, когда через несколько секунд тварь внезапно сложила крылья, издала похожий на смешок кашель и… осталась висеть в воздухе. Со спины чудовища был виден открывшийся портал — тоннель в другой мир, задёрнутый серой занавеской. Окно открылось и держало в воздухе открывшего его. Возможно, именно портал позволил твари сопротивляться даже воздействию на самое чувствительное место. Оттолкнувшись от плеча чудовища, можно было просто шагнуть в другой мир. Игорь представил как грохнется с этой высоты о каменный мост через Стешу. А может, он попадёт в мезозой? Или вообще в открытый космос?

Впрочем, выбора не было. Во рту стало горько. Он вцепился в шерсть на спине отдыхавшего чудовища, рывком влез на загривок и сделал шаг вперёд.

Шаг показался ему очень долгим, словно он задумался о чём-то.

Потом Игорь грянулся лицом о сосновый ствол и в раскоряку сел на ветку. Было больно, но не слишком. Никогда ещё он не рассматривал с таким благоговением красновато-жёлтую сосновую кору.

Вдруг он осознал, что звучавшая фоном мелодия привлекает его внимание, вновь очаровывает и зовёт взглянуть на её источник. Он поневоле обернулся и вжался в ствол дерева. Портал был совсем рядом, сантиметрах в двадцати, и с его стороны, как и сегодня утром, был проницаем для человеческого зрения. По ту сторону портала, трепеща радужными крылышками, реяла прекрасная фея в бело-золотых одеждах с большими карими глазами. От феи ощутимо несло протухшим мясом. От «третьего глаза», радужно пульсировавшего во лбу существа, тянулась через портал леска к руке Игоря. На какой-то краткий миг молитвенно сложенные точёные руки прекрасного существа превратились в две лапищи с жёлтыми когтями, пытающиеся вырваться из остатков пут.

— Ты к нам больше не придёшь, — сказал Игорь.

Увидев тёплые глаза Галки на лице этого существа, он понял, что уже не может остановиться. Сжав ногами ветку, на которой сидел, Игорь залез левой рукой в нагрудный карман куртки, вытащил половинку красного браслета и протянул в сторону чудища.

— Узнаёшь? Это тебе! — он швырнул половинку Галкиного браслета в портал.

Карие глаза прекрасной феи расширились и внимательно следили за куском пластмассы, медленно, словно в масле, плывущим к ее лицу.

— Ковахо? — спросил Игорь, старательно скопировав насмешливую интонацию твари, и двумя руками дёрнул за леску.

Лицо феи, услышавшей вопрос на своем языке, исказилось ужасом. Вслед за этим леска по ту сторону окна натянулась, «третий глаз» на лбу вспух кровавым фонтаном, личина прекрасной феи вмиг испарилась, зубастое существо завизжало и начало заваливаться набок. Игорь сдёрнул с руки петлю и бросил в медленно закрывающийся портал. Потом, вцепившись в ветку, он опасливо попробовал заглянуть по ту сторону окна. Он увидел, как тварь пыталась планировать, но потом опрокинулась навзничь, сложив крылья, камнем пошла вниз и с глухим звуком ударилась о скалу.

Поёрзав на ветке, Игорь прислонился к сосновому стволу, и стал смотреть в закрывающееся окно.

В мире летучей твари начинался закат. Он успел полюбоваться вспыхнувшими тусклым золотом водами реки без берегов под синими небесами, а потом прореха между мирами закрылась.

В мире Игоря ещё даже не наступил вечер.

Как прислать рассказ

Для ваших рассказов существует специальный почтовый адрес story@mirf.ru. Присылайте свои произведения в формате .DOC или .RTF приложением к письму. Не забудьте указать в письме имя автора, контактные данные (как минимум — адрес электронной почты) и пометку «можно публиковать на диске».

Каждый месяц лучшие рассказы публикуются в «Литературном приложении «МФ», а автор рассказа номера награждается призами от редакции.

Над выпуском работали

Татьяна Луговская литературный редактор и корректор

Сергей Серебрянский технический редактор

Сергей Ковалёв дизайн и вёрстка

Примечания

1

«Воздушное судостроение Цеппелина».

(обратно)

2

«Акционерное общество содействия воздухоплаванию».

(обратно)

3

Вперёд (нем.)

(обратно)

4

Что жизнь без блеска любви? (нем.)

(обратно)

Оглавление

Предисловие

Олег Пелипейченко pelipejchenko.livejournal.com Стадо

Андрей Каукин protey84@rambler.ru Аллегория

Дмитрий Костюкевич Граф фон Цеппелин снова спускается в преисподнюю

Мара Полынь Angeles orirubens.metachroa@gmail.com http://zhurnal.lib.ru/p/polynx_m_l

Вадим Попов Тот, кто ловит на мосту vadgpopov@gmail.com

Как прислать рассказ

Над выпуском работали

*** Примечания ***