Адольф Гитлер и его русские друзья [Леонид Михайлович Млечин] (fb2) читать онлайн

Млечин Л.М. Адольф Гитлер и его русские друзья

От автора

Расовая теория — вот что привело Адольфа Гитлера к власти. Он аккумулировал и изложил в доступной форме идеи, которые в высшей степени симпатичны множеству людей. В первую очередь это уверенность в том, что они от природы лучше других.

Кровь и почва определяют жизнь человека, провозгласил фюрер. Расовой судьбой одним предопределено управлять миром, другим — исчезнуть с лица земли. Гитлер буквально грезил наяву. Мечты о великой германской империи от Ла-Манша до Урала были столь же реальны для него, как и создание нового сверхчеловека, и уничтожение целых народов.

Он вернул немцам, болезненно пережившим распад империи, ощущение принадлежности к великой державе и не менее важное чувство, что в стране появился хозяин. Он возьмет на себя все проблемы, и воцарится, наконец, порядок, стоит лишь уничтожить тех, кто мешает…

Фюрер не остался в одиночестве, поскольку предложил универсальных врагов. А чем еще был национальный социализм, как не коллекцией различных представлений о врагах? Это упоение ненавистью. Это яд, который Гитлер подмешивал к политической и духовной пище целых народов. И нашел себе бездну единомышленников и добровольных помощников. В том числе среди тех, кого он назначил в жертвы.

Добрая половина книги посвящена русским людям, которые в силу разных причин оказались на стороне Гитлера и сражались против России. Это кажется непостижимым. Но одни носили нацистскую форму и стреляли в русских же людей, другие ехали в обозе вермахта, надеясь получить от фюрера право управлять своей родиной, третьи внесли свой вклад в формирование мировоззрения Адольфа Гитлера.

Все это малоизвестные и малоизученные страницы отечественной истории. Но самое поразительное состоит в том, что прошлое не умирает.

Только утром 9 мая сорок пятого года могло показаться, что нацизм исчез, как наваждение, как ночной туман под первыми лучами солнца.

Фюрер Великогерманского рейха Адольф Гитлер, которому миллионы немцев верно служили до самого конца, мгновенно превратился в плебея-недоучку, безумца, отвратительного типа, который, чавкая, поглощал вегетарианский суп и пирожные.

Во всем виноват один фюрер, открывали для себя успокаивающую истину немцы, это он начал войну, он создал СС и концлагеря, он убивал и мучил. Вина возлагалась на тибетские заоблачные выси, где Гитлер и Гиммлер, дескать, получили от монахов задание истребить евреев. Немцы удивлялись своей наивности: да как же они могли поддаться чарам этого дьявола, демона-искусителя? И, стоя перед офицерами оккупационных войск, разводили руками — помилуйте, бес попутал.

В реальности Гитлер оседлал убеждения немалой части общества. Многие немцы в те годы уверовали в то, что смертельно устали от навязанной Западом демократии, антинационального либерализма и власти плутократов (сейчас бы сказали — олигархов). Не имея привычки к самостоятельности в поступках и мыслях, они растерялись без указаний сверху, жаждали надежной, сильной власти, которая избавила бы их от неуверенности, от необходимости самим определять свою жизнь.

Германия отвергла капитализм и парламентскую демократию, пошла своим, особым путем и выбрала себе в вожди Адольфа Гитлера. Особый путь Германии привел ее к Третьему рейху, мировой войне и катастрофе.

В судьбе Германии обнаруживается много схожего с судьбой России. Видя, какой отклик находят в нашей стране те же идеи, что сгубили Германию, с тревогой говорят и пишут о «веймарской России».

Но история — это не поваренная книга, содержащая проверенные рецепты. Она, конечно, помогает уяснить ход событий в сопоставимых ситуациях, но каждое поколение должно само решить, какие ситуации являются сопоставимыми.

Часть первая РАСА И КРОВЬ

Пробирка для нового человека

Вождь немецкого народа Адольф Гитлер требовал, чтобы каждый немец представил документальные свидетельства чистоты своего происхождения. Но сам практически ничего не сообщал о собственных предках. Он вообще избегал разговоров о своей семье.

— Эти люди не имеют права знать, кто я такой, — говорил Гитлер. — Они не должны знать, откуда я и из какой семьи происхожу. Даже в своей книге я не позволил себе ни слова об этом.

Скрытность порождает слухи. В первую очередь заинтересовались происхождением его отца Алоиза, который появился на свет незаконнорожденным и получил фамилию Гитлер только в тридцать девять лет. Кто же на самом деле был дедом Адольфа? Версии выдвигались различные, называлось множество имен — от барона Ротшильда до австрийского графа Оттенштайна.

Разумеется, враги Гитлера не приминули предположить, что отец профессионального антисемита на самом деле еврей. Это прямо утверждал бывший генерал-губернатор оккупированных польских областей Ганс Франк, повешенный после войны по приговору нюрнбергского трибунала. Находясь в тюрьме, он составил подробную записку, в которой говорилось:

«Отец Гитлера был внебрачным сыном поварихи по фамилии Шикльгрубер. В соответствии с законом внебрачный ребенок носил фамилию матери. Когда его мать, то есть бабушка Адольфа Гитлера, вышла замуж за некоего господина Гитлера-, незаконнорожденный ребенок, то есть отец Адольфа Гитлера, был усыновлен ее мужем.

Но самое удивительное в этой истории следующее: когда повариха Шикльгрубер, бабка Адольфа Гитлера, родила ребенка, она работала в еврейской семье Франкенбер-гер в городе Граце. И этот Франкенбергер платил ей на своего сына алименты.

Следовательно, отец Гитлера был наполовину евреем, а сам фюрер — на четверть».

Записка Франка заставила историков вновь исследовать генеалогическое древо Адольфа Гитлера. Но в городе Граце не удалось отыскать ни одного Франкенбергера, который мог быть дедушкой Гитлера. В Граце в ту пору вообще не было ни одного еврея. Да и его бабка по отцовской линии, Мария Анна Шикльгрубер, тоже никогда не жила в Граце.

Многое оказалось слухами. Писали, что Гитлер запретил упоминать имя своей бабки. Но это не так. После присоединения Австрии к Германии в 1938 году Марии Шикльгрубер воздвигли памятник, к которому водили школьников.

Другое дело, что Гитлер поддерживал отношения лишь с немногими родственниками. Остальных избегал, чтобы они не донимали его просьбами и жалобами. Он привечал родную сестру Паулу, сводную сестру Ангелу и ее детей — Лео и Гели Раубаль.

Причем с племянницей Гели у него был настоящий роман, в результате которого она покончила с собой. Племянник Лео Раубаль служил в вермахте. В 1943 году под Сталинградом лейтенант Раубаль попал в плен. Гитлер был готов обменять его на сына Сталина — старшего лейтенанта Красной армии Якова Джугашвили, который находился в немецком плену с июля 1941 года.

Считается, что Гитлер хотел выручить из плена генерал-фельдмаршала Паулюса, а Сталин ему отказал. На самом деле фюрер предложил обменяться ближайшими родственниками: лейтенанта на лейтенанта. Так что приписываемая Сталину фраза «Я простого солдата на маршала не меняю» — миф.

Но что же все-таки скрывал Гитлер, если ему не было нужды прятать мнимых еврейских родственников? Что это за странная история с поздним усыновлением его отца?

Алоиз Шикльгрубер был признан сыном мужа своей матери подручного мельника Иоганна Георга Гидлера только после его смерти. Почему же при жизни тот не захотел это сделать?

Историки находят только одну причину. Отцом Алоиза в реальности был другой человек, брат мельника, крестьянин Иоганн Непомук Гюттлер (Гидлер, Гютт-лер, Гитлер — все это разные написания одной и той же фамилии). Тот был женат, что не помешало ему обзавестись любовницей, которая родила ребенка. Чтобы ребенок был поблизости, он уговорил своего холостого брата вступить в брак с Марией Шикльгрубер. А после его смерти избавил сорокалетнего сына от клейма незаконнорожденного.

Но если это так, тогда становится ясным, что именно хотел скрыть Адольф Гитлер. Его отец женился на внучке своего отца, на собственной племяннице. До конца жизни мать Адольфа Гитлера почтительно именовала мужа «дядей». Иначе говоря, фюрер появился на свет вследствие брака между близкими родственниками.

Известно, что он сам боялся стать отцом. Думал, что его ребенок окажется неполноценным.

Возможно, темные пятна в собственной семейной истории обострили болезненный интерес Адольфа Гитлера к чистоте крови. Он требовал от других того, чего не имел сам. Он мечтал собрать всю арийскую кровь и сохранить эту драгоценную чашу.

— Тот, кто считает национальный социализм только политическим движением, — говорил Адольф Гитлер, — тот ничего не понял. Национальный социализм — это больше чем религия. Это стремление к формированию нового человека.

28 июня 1933 года имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик, выступая перед экспертным советом по вопросам расовой политики, говорил об опасности низкой рождаемости. Немецкие женщины рожают меньше, чем нужно для процветания и развития государства. Упадок семьи — следствие пагубной политики демократов и либералов. Это тем опаснее, что у соседних народов слишком высокая рождаемость. Государство обязано материально поощрять многодетные семьи.

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер и руководитель партийной канцелярии Мартин Борман подготовили новое законодательство о браке и семье. Они исходили из того, что после войны три-четыре миллиона немецких женщин останутся без мужей, но во имя интересов государства они должны будут рожать.

Мартин Борман считал необходимым предоставить «порядочным, волевым, физически и психически здоровым мужчинам» право вступить в брак не с одной, а с двумя женщинами.

Генрих Гиммлер предложил наделить этим правом прежде всего кавалеров высших военных наград — Германского и Рыцарского крестов. Потом распространить право двоеженства на кавалеров Железного креста первого класса и на тех, кто удостоен золотого и серебряного знака за участие в рукопашном бою.

Гитлер согласился с этой идеей.

— Лучшему воину, — сказал фюрер, — по праву достается самая красивая женщина. Если немецкий мужчина-солдат готов безоговорочно умирать, то он должен иметь и полную свободу любить. А обыватель удовольствуется тем, что останется.

Рейхсфюрер СС Гиммлер предлагал браки, в которых пять лет не было детей, насильственно расторгать.

— Все замужние или незамужние женщины, — говорил Гиммлер, — если у них нет четверых детей, обязаны до достижения тридцати пяти лет родить этих детей от безупречных в расовом отношении немецких мужчин. Являются ли эти мужчины женатыми или нет, значения не имеет. Каждая женщина, уже имеющая четверых детей, обязана отпустить мужа для этой акции.

Но желателен был не каждый немецкий ребенок. Больные и слабые рассматривались как балласт. Став министром внутренних дел, Вильгельм Фрик сообщил, что двадцать процентов населения страны биологически ущербны. Стране грозит вырождение. Необходимо сократить расходы на асоциальные элементы и душевнобольных. Эти деньги должны пойти в пользу здоровых и полноценных граждан.

— Если бы в Германии, — откровенно говорил Гитлер, — ежегодно рождался миллион детей и семьсот-восемьсот тысяч самых слабых сразу уничтожались, то конечным результатом стало бы укрепление нации.

Сила Гитлера состояла в том, что он умел превращать бредовые схемы в пугающую реальность.

8 ноября 1942 года Гитлер выступал в Мюнхене по случаю очередной годовщины «пивного путча», когда нацисты впервые — и безуспешно — пытались захватить власть:

— Меня всегда высмеивали как пророка. Из тех, кто тогда смеялся, абсолютное большинство сегодня уже не смеется. А те, кто все еще смеется, скоро, пожалуй, тоже перестанут…

XX век вошел в историю как эпоха, когда то здесь, то там пытались вывести особую человеческую породу, нового человека. Одни возлагали надежды на идеологию, способную преобразить человеческую личность. Другие взяли на вооружение более надежный метод — биологию. Зачем возиться с уже испорченным человеческим материалом, когда можно вывести нового человека из пробирки?

Политическая антропология поделила человечество на полноценные и неполноценные расы. Поклонники этой науки пришли к выводу, что судьба человека полностью определяется его биологией. Они с раздражением говорили: сколько вокруг инвалидов, людей, страдающих наследственными заболеваниями, с очевидными психическими отклонениями, они и потомство дадут такое же! А через несколько поколений уже все общество будет состоять из больных и неполноценных людей!

Опирались эти биологи на идеи всем известного Чарлза Дарвина, чья теория естественного отбора произвела огромное впечатление на биологов XX века.

Если во всей природе выживает сильнейший, тот, кто лучше других приспособился к условиям жизни, то отчего же человечество нарушает этот железный закон? Почему общество так заботится о слабых, больных и заведомо непригодных к жизни вместо того, чтобы способствовать улучшению человеческого рода?

Правом иметь потомство, утверждали некоторые биологи, должны наделяться только абсолютно здоровые люди, тогда от поколения к поколению человечество будет становиться все прекраснее.

Главным пропагандистом этих идей был кузен Дарвина британский антрополог Фрэнсис Гальтон. Его точка зрения — человечество нужно выращивать, отбраковывая негодный генетический материал и распространяя полноценный генофонд.

Эти идеи легли в основу евгеники, науки о наследственном здоровье человека и путях его улучшения.

Евгеника стала популярной в Англии после Англо-бурской войны начала XX века. Великая Англия никак не могла одержать победу над южноафриканскими бурами. Военную слабость Англии приписали упадку британской расы.

Большой поклонник Германии Хьюстон Стюарт Чемберлен, женившийся на дочери композитора Рихарда Вагнера Еве и переселившийся к тестю, презрительно отзывался о потребительской культуре Англии и высоко оценивал культурные достижения Германии (в августе 1916 года он получил германское подданство). Эти идеи широко распространялись, и немцы поверили в свое духовное превосходство над «культурой лавочников» в Англии и Америке, их бездуховностью.

В реальности это отражало различный уровень развития общества: Германия уже серьезно отставала от Англии и Америки в индустриализации, и это ошибочно воспринималось как выражение серьезных культурных различий…

Впрочем, все это проявится позднее, а в те времена в целях улучшения британской расы стали избавляться от дурного человеческого материала. Детей-сирот из Англии отправляли в Австралию, считавшуюся страной каторжников.

Во время Второй мировой войны премьер-министр Уинстон Черчилль перебросил австралийские войска в обреченный Сингапур, чтобы они сменили там британские части, которые он хотел спасти. В своем кругу Черчилль говорил, что австралийцев можно принести в жертву, потому что у них плохая кровь.

Программы улучшения человеческой породы казались настолько многообещающими, что получили распространение в разных странах.

Первый институт расовой биологии появился в Швеции в 1922 году. Главная идея — лишить неполноценных людей возможности иметь детей. Шведы приняли закон о стерилизации умственно отсталых и психически больных людей.

Разрешалось стерилизовать и тех, кто ведет антисоциальный образ жизни. Один из документов тех лет гласил, что «показанием к стерилизации являются цыганские черты и склонность к бродяжничеству». Политики считали, что такая программа выгодна еще и с финансовой точки зрения. Зачем плодить детей, которых придется кормить из государственного бюджета?

Нечто подобное происходило и в других Скандинавских странах — Дании и Норвегии. В Швейцарии, Бельгии, Австрии, Японии, Соединенных Штатах стерилизовали умственно отсталых женщин и неполноценных детей.

Но во многих странах программы стерилизации носили сугубо ограниченный характер. Настоящие поклонники идеи нашлись только в Германии. Заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс сказал, что национальный социализм — это «не что иное, как прикладная биология».

С ним были согласны и социалисты, вовсе не являвшиеся нацистами. Недавний профсоюзный работник, а затем профессор медицины Карл Валентин Мюллер написал в 1927 году статью «Рабочее движение и демографический вопрос»: «Расовая чистота, то есть сознательно строгое стремление к повышению качества генофонда, есть социалистическое средство борьбы за власть. Необходимо решительно и при необходимости принудительно пресечь появление потомства у балласта общества, который мы и так уже слишком долго тащим с собой и который является еще большим эксплуататором производительного труда, чем все олигархи, вместе взятые».

Нацистское государство вознаградило профессора Карла Валентина Мюллера кафедрой социальной антропологии в немецком университете в оккупированной Праге.

Внезапный интерес нацистского правительства Германии к узко специальным медико-биологическим проблемам мог бы показаться странным, если бы речь не шла об исполнении программной задачи партии национальных социалистов — улучшении человеческой породы.

Немецкие ученые сформулировали положение, которое стало руководством к действию для нацистов:

— В наших руках — возможность оказать влияние на биологическую судьбу будущих поколений детей. Оздоровить народный организм можно, позаботившись о том, чтобы рождалось больше здоровых и меньше больных детей.

Так была проведена черта, отделившая «людей, представлявших ценность», от «людей, не представлявших ценности для народа». Конечной станцией в этом путешествии стали Освенцим и другие концлагеря.

Идеолог национальных социалистов Альфред Розенберг охотно подхватил теоретические разработки своих ученых соотечественников и возвестил об «очистительной биологической мировой революции». Национальные социалисты мечтали о создании нового человека.

Гитлер писал в «Майн кампф» еще в 1924 году: «Бедным и слабым нет места. Повелевает сильнейший. Лишь рожденный слабым воспринимает это как жестокость. В борьбе за хлеб насущный слабые и больные, нерешительные остаются побежденными. Борьба за самку оставляет право на размножение за самыми здоровыми. Кто не обладает физическим и духовным здоровьем и достоинством, тот не смеет увековечивать свой недуг в плоти своего ребенка».

Эти идеи жили в нем до самой смерти. В марте 1945 года, когда советские войска уже приближались к Берлину, он вдруг решил, что после окончательной победы Германии проведет всеобщее рентгеновское обследование немецкого народа. Все больные, страдающие заболеваниями легких и сердца, будут отсортированы и стерилизованы, а их семьи отделены от общества…

Боевой орган СС газета «Черный корпус» писала: «Ребенок, рожденный идиотом, не имеет ценности как личность. Осознание своего существования у него меньше, чем у животного».

И шансов на жизнь — при национальном социализме — тоже меньше. Главным редактором газеты «Черный корпус» был молодой журналист штандартенфюрер СС Гюнтер д’Алквен. Гиммлер присмотрел его в главной партийной газете «Фёлькишер беобахтер» и приблизил к себе.

Занимавшиеся наследственностью биологи и медики почувствовали в национально-социалистическом руководстве родственные души и объявили себя «биологическими солдатами», сражающимися за здоровье нации. Они пугали немцев: «Человек, страдающий наследственной болезнью, размножается вдвое быстрее, и через сто лет только одиннадцать процентов немцев было бы наследственно здоровыми людьми».

Занимавшиеся наследственностью ученые утверждали, что умственно и нравственно неполноценные, размножаясь, заглушают здоровых. Преступный мир по большей части формируется из слабоумных, поэтому общество должно быть заинтересовано в сооружении плотины против наследственного слабоумия.

Утверждения, не имевшие под собой никакой научной основы, производили нужное впечатление. «Биологическим солдатам» доверили проведение «расово-гигиенических мероприятий».

Закон «О предотвращении потомства с нездоровой наследственностью» был подготовлен сразу после прихода нацистов к власти. В законе говорилось:

«Носитель наследственного заболевания может быть стерилизован, если из опыта медицины с большой степенью вероятности следует, что его потомки будут страдать тяжелыми физическими или психическими наследственными недугами.

Носителем наследственного заболевания является тот, кто страдает врожденным слабоумием, шизофренией, циркулярным (маниакально-депрессивным) психозом, эпилепсией, пляской святого Витта, наследственной слепотой, наследственной глухотой, тяжелым физическим уродством.

Стерилизации также может быть подвергнут страдающий тяжелой формой алкоголизма».

Закон «О предотвращении потомства с нездоровой наследственностью» обсуждался на том же заседании кабинета министров Германии, на котором был одобрен конкордат — договор о взаимоотношениях с Ватиканом, с католической церковью.

Публикацию закона пришлось на время отложить, поскольку закон противоречил энциклике папы римского «Casti connubii» от 31 декабря 1931 года.

Папское послание категорически запрещало стерилизацию как средство улучшения человеческого рода, поскольку государство не смеет брать на себя божественные функции.

Представители евгеники, говорилось в энциклике папы Пия XI, зашли так далеко, что позволяют себе стерилизовать человека против его воли «не в виде наказания за прошлые преступления и не для того, чтобы предотвратить будущие проступки, а вопреки праву и справедливости претендуя на ту силу, которой светская власть никогда не обладала и не имеет права обладать».

Тридцать миллионов германских католиков должны были выбирать между долгом перед государством и религиозными убеждениями. За редчайшим исключением выбор был сделан в пользу нацистского государства.

Почему так произошло? Неужели дело только в присущей немцам лояльности к власти?

Конечно, вера в Бога не избавляет от страха. Ватикан далеко, а районное отделение гестапо рядом. Религиозность не тождественна совестливости.

Но главная причина заключалась в том, что идея очищения германской нации отнюдь не была отвергнута ни немецкими католиками, ни немецкими протестантами.

В массе своей они приветствовали стремление ученых и политиков позаботиться о будущем народа, создать нового, совершенного человека — полноценного гражданина национального социалистического государства.

Либеральные воззрения, сострадание, сочувствие, человечность — эти слова становились ругательством. Любовь к ближнему именовалась «самоубийственной».

Профессор Вальтер Гросс, руководитель отдела аппарата партии по политике в области народонаселения и сохранения расы, говорил на партийном съезде в Нюрнберге:

— В борьбе за существование гибнут люди с полноценной наследственностью, а неполноценные, приносящие один только вред, окружены заботой и вниманием. Государство тратит средства на содержание душевнобольных, слабоумных и идиотов — в то время как для простого здорового сына народа едва находятся деньги! Для пьяниц и слабоумных строят настоящие дворцы! Немыслимые суммы тратятся на школы для слабоумных! Закон о предотвращении потомства с нездоровой наследственностью освободит нас от балласта в виде существ, парализующих силы нашего народа.

Насчет «дворцов» для психических больных — это было чистое вранье. Даже в богатой Америке пациенты подобных учреждений меньше всего могли надеяться на роскошь. Но неосведомленному человеку это все объясняло: вот почему мне живется плохо — мои деньги уходят дегенератам и пьяницам…

Грехопадение церкви

В нашей стране сейчас считается, что устранение большевиками религии и церкви привело к оскудению народной нравственности, и это сделало возможным массовые преступления.

В Германии церковь (причем только католическая) лишь в малой степени подверглась притеснениям, но народную нравственность сохранить не смогла.

Гитлер, Гиммлер, Геббельс и многие другие руководители национально-социалистического государства были католиками. Они исправно платили церковный налог, хотя не присутствовали на богослужениях, исключая молебны в гарнизонной церкви в Потсдаме, где захоронен прах прусского короля Фридриха Великого.

Циники и политиканы, они не могли искренне верить в Бога. Особенно такие люди, как Геббельс с его социалистическими идеями. Они относились к религии как к реальности, с которой надо считаться. Христианство сохранялось, например, в виде надписи на пряжке армейского ремня «С нами Бог».

В программе Национально-социалистической немецкой рабочей партии, принятой в 1920 году, говорилось: «Мы требуем свободы всех религиозных конфессий в государстве, если они не угрожают его существованию и не оскорбляют чувств морали и нравственности германской расы. Партия, как таковая, представляет точку зрения позитивного христианства, не привязывая себя конфессионально к определенному вероисповеданию».

Не так-то просто определить, что такое «позитивное христианство». Точнее всего было бы сказать — «христианство, позитивно относящееся к национальному социализму».

Сотрудникам эсэсовской службы безопасности, СД, скажем, было рекомендовано отойти от церкви, подчиненные обергруппенфюрера СС Рейнхарда Гейдриха, начальника Главного управления имперской безопасности, шли в суд и оформляли уход из церкви. Но называть себя неверующими тоже не следовало. В безбожии и атеизме обвиняли врагов — марксистов и евреев.

Религия сама по себе Гитлера не интересовала. Он не разделял бредовые идеи Гиммлера о создании нового язычества, о новых германских богах. Но у него были чисто политические претензии к католической церкви. Его беспокоила сплоченность католиков и их вера в авторитет папы римского.

Население Германии делится почти поровну на католиков и протестантов (в основном лютеран).

С евангелистами у национальных социалистов не было и десятой доли тех хлопот, которых потребовало соглашение с Ватиканом.

Руководитель объединенного союза немецких евангелических лечебных заведений профессор Ганс Хармзен еще в 1928 году писал: «Лучший охват больных физически и психически, многочисленной армии слабоумных, калек, глухих, слепых и прирожденых преступников, которые ценой больших затрат содержатся в приютах, сумасшедших домах и тюрьмах, позволит со временем освободить весь народ от этого вредного генофонда».

Через три года в «Медицинском журнале евангелических лечебных и приютских учреждений» профессор потребовал экономии на «социальном обеспечении-ненормальных, хронически больных и дряхлых стариков», на расходах по лечению «инвалидов и неполноценных», потому что деньги стоит тратить только на тех, кто «полностью работоспособен».

После прихода нацистов к власти и принятия закона о предотвращении появления потомства с нездоровой наследственностью под руководством Ганса Хармзена была проведена стерилизация почти девяти тысяч пациентов евангелических приютов и больниц.

Идеалы национального социализма вдохновили немалое число протестантских священников, заговоривших о национальном возрождении в Германии. Нацисты намеревались объединить все протестантские церкви в Имперскую церковь и предложили им избрать имперского епископа. 27 июля им стал Людвиг Мюллер, возглавлявший движение «германских христиан».

В начале сентября 1933 года собрался Генеральный синод Пруссии. Некоторые евангелические священнослужители пришли на него в коричневой униформе национальных социалистов и выступили за «положительную веру в Христа, соответствующую германскому духу Лютера и геройскому благочестию», и за исключение евреев из культурной и религиозной жизни.

Сын шахтера, Мартин Лютер в июле 1505 года перестал изучать право и ушел в монастырь в соседнем Эрфурте. Через несколько лет он начал преподавать философию в новом университете в Виттенберге. В октябре 1517 года Лютер опубликовал свои знаменитые девяносто пять тезисов, заклеймив практику папы римского торговать индульгенциями — прощением прошлых и будущих грехов.

Лютер пришел к революционному выводу о том, что верующий человек должен жить верой без посредства священнослужителей. Его признали еретиком, но Лютер сжег папскую буллу и продолжал призывать к реформе церкви и общества. Он и начал протестантскую реформацию.

О нем известно больше, чем о любом другом человеке, который жил в XVI веке. Его духовное наследие насчитывает сто два тома сочинений, восемнадцать томов писем, шесть томов застольных разговоров и двенадцать томов переводов Библии. Он перевел Библию с греческого на немецкий и тем заложил основы современного немецкого языка. Можно сказать, что он создал немецкую религию.

Люгер превратился в немецкой мифологии в фигуру, равную Богу. Но только для протестантов. Католики продолжали относиться к нему с сомнением. Для них Люгер остался еретиком, раздробившим христианство.

Споры о его наследии ведутся все эти столетия. Каждая эра по-своему использует Лютера. «Из лютеранства вышел национал-социализм», — записал в своем тюремном дневнике арестованный гестапо Борис Вильде, выходец из России и участник французского Сопротивления.

Лютера изображали в зависимости от собственных потребностей. В нацистские времена портрет Лютера написал партийный художник Отто фон Курсель. И его портрет разослали по всем евангелическим церквам, потому что нацистский режим принимал Лютера лишь в собственной интерпретации. Его изображали твердым человеком, несгибаемым борцом за немецкие интересы. Серьезно, почти с угрозой, без Библии в руках смотрит Лютер с портрета. Мрачное выражение лица Лютера на интенсивно оранжевом фоне выглядит скорее пугающим. Это строгий взгляд победителя. В «Лютеровском ежегоднике» за 1941 год портрет Курселя восхваляли за то, что он показал реформатора «таким, каким он был, без истерических восторгов или размягчающей сентиментальности».

Но сквозь придуманные образы пробивается истинный Лютер. Когда нацисты пришли к власти, в моде оказались антисемитские заявления Лютера. Правда, исследователи Лютера утверждают, что «он не был антисемитом, он был против иудаизма. Он бы принял любого еврея, перешедшего в христианство. И он не приветствовал убийство евреев, он просто не хотел, чтобы евреи жили в Саксонии».

Нацисты тоже начинали не с убийств. Для начала они не захотели, чтобы евреи жили рядом с ними в Германии. Ненависть Лютера к евреям и помогла нацистам найти обоснование для геноцида.

Бывший командир подводной лодки, протестантский священник из Далема Мартин Нимёллер и пастор Дитрих Бонхёфер составили протест против решения Генерального синода и основали Чрезвычайный союз пасторов, в который вошло семь тысяч священнослужителей.

Пастор Мартин Нимёллер, один из самых знаменитых немецких священнослужителей XX столетия, с детства бредил морем. Изображения всех типов кораблей германского флота украшали обои его детской комнаты. Окончив школу, он поступил во флот и после двухлетнего ожидания получил назначение на подводную лодку «U-39». Он был награжден Железным крестом первого класса и получил под командование лодку «U-73».

После поражения Германии в Первой мировой войне он покинул флот. Какое-то время всерьез готовился уехать в Аргентину и разводить там овец — подальше от оставшейся без кайзера, оскорбленной и проклятой Германии. После свадьбы с учительницей Эльзой Бремер он неожиданно изменил свои планы и поступил на теологический факультет в Мюнстере со словами:

— Может быть, тем самым я могу помочь своему народу больше, чем если бы я тихо обрабатывал свою землю.

Летом 1924 года Нимёллер прошел обряд посвящения. Семь лет он служил в Вестфалии, потом получил назначение в Берлин. На выборах бывший командир подводной лодки голосовал за национальных социалистов. Это после войны, в Федеративной Республике, пастор Мартин Нимёллер станет борцом за мир, а в те годы он разделял предрассудки и фобии немецких националистов.

Нимёллер сам составил обращение к фюреру: «В этот решающий для народа и отечества час мы приветствуем нашего фюрера. Мы благодарим его за мужественное дело и ясное слово, хранящие честь Германии. От имени более чем двух с половиной тысяч евангелических священников мы клянемся фюреру в неизменной преданности».

25 января 1934 года Гитлер принял представителей германских христиан и союза священников. Среди тех, кого принимал фюрер, Нимёллер единственный не имел церковной должности. Зато в петлице у него красовалась орденская лента.

Гитлер многозначительно рекомендовал церкви заниматься своими делами, а заботу о немецком народе предоставить ему, фюреру. Нимёллер твердо ответил:

— Ни вы, господин канцлер, ни какая-либо другая сила в мире не сможет снять с нас как христиан возложенную на нас Богом ответственность за наш народ.

Гитлер не забыл, что в этом разговоре последнее слово осталось за священником.

Союз пасторов не согласился с огосударствлением церкви и созвал в мае 1934 года свой синод в городе Бармене; была основана Исповедующая (Исповедальная) церковь. К ней присоединилась примерно треть протестантских пасторов Германии.

Ее ошибочно считают антифашистской организацией. Смелый поступок Дитриха Бонхёфера, который принял участие в заговоре против Гитлера 20 июля 1944 года, был исключением, а не правилом. Лютеранский пастор и богослов Дитрих Бонхёфер называл Гитлера «антихристом». Он говорил, что в некоторых случаях измена является патриотизмом, а патриотизм — изменой. Нацисты казнили Бонхёфера.

Оппозиция Исповедующей церкви по отношению к национальному социализму исчерпывалась отрицанием права государства определять задачи церкви. Но и себе церковь запрещала вмешательство в функции государства.

Увольнения, гестаповская слежка, аресты, запреты на разговоры не мешали Нимёллеру провозглашать с кафедры, как прежде с капитанского мостика, христианские призывы:

— Нужно больше слушаться Бога, чем людей!

1 июля 1937 года Мартина Нимёллера арестовали. Это не осталось незамеченным в христианском мире. В Англии в его честь звонили колокола.

Тюремный священник спросил его:

— Брат мой, почему ты в тюрьме?

Нимёллер непримиримо ответил:

— А почему ты не в тюрьме?

Возмущенная реакция Запада, возможно, спасла Нимёллера. В 1938 году его приговорили к пяти годам тюремного заключения и к штрафу в две тысячи марок. Из зала суда гестаповцы отвезли его в концлагерь Заксенхаузен под Берлином. Комендант лагеря сказал ему:

— Вы — личный заключенный фюрера.

Гитлер свел с ним счеты за неудачную аудиенцию 25 января 1934 года. Когда началась Вторая мировая война, Нимёллер написал прошение на имя командующего военно-морским флотом гросс-адмирала Эриха Редера с просьбой разрешить ему вернуться на флот. Вместо ответа, в 1941 году его перевели в концлагерь Дахау.

Мартин Нимёллер пережил войну. Смена мундира моряка-подводника на рясу священника не изменила Нимёллера. Зато восемь лет в концлагере сделали из него другого человека. Гроза вражеских кораблей превратился в пацифиста. Он первым заговорил о вине церкви за то, что происходило при нацистах, и отстоял смущавшую других формулу: «Мы обвиняем себя…»

Католическую церковь Гитлер рассматривал прежде всего как влиятельную конкурирующую организацию, способную повелевать людьми. Эта сила должна была или капитулировать перед нацистами, или исчезнуть.

— Ты можешь быть или христианином, или немцем, но не тем и другим одновременно, — говорил фюрер, обращаясь к немцам в 1941 году.

Речь шла об отказе не от религии (это Гитлера мало интересовало), а от двойной лояльности и государству, и церкви. Но страх фюрера перед церковью был преувеличен. Конечно, в 1930 году епископы католической церкви в Германии прокляли расизм, прославление германского великодержавия и «позитивное христианство». Епископ Майнца даже запретил католикам вступать в нацистскую партию под страхом недопущения к причастию. Но все это почти не произвело впечатления на религиозных немцев, потому что епископы ставили национальный социализм на одну доску с коммунизмом, либерализмом и другими идеологиями, покушавшимися на монополию церкви.

Хотя перед выборами в рейхстаг в 1932 году католические епископы призвали свою паству голосовать за христианскую партию центра, многие католики отдали свои голоса партии Гитлера. Они не находили противоречия между собственными религиозными убеждениями и программой национальных социалистов. Да и сами епископы разделяли антисемитизм и национализм Гитлера, стремление разрушить Версальскую систему и вернуть Германии ведущую роль в мировых делах.

Иезуит Карл Адам поспешил сообщить единоверцам, что католицизм и национальный социализм связаны друг с другом, как природа и благодать. Иезуитский журнал «Голоса времени» объяснил, что «между свастикой и христианским крестом нет противоречия, напротив, символ природы находит в символе благодати свое воплощение и завершение».

Идеологи нацизма были польщены, когда католическая церковь рекомендовала на занятиях по религии в школах изучать такие, например, темы: «Нация, земля, кровь и народ — это высшие естественные ценности, которые создал Господь Бог и доверил нам, немцам».

В первом правительственном заявлении гитлеровского кабинета был и вполне утешительный для отцов церкви пункт: «Национальное правительство возьмет христианство под надежную защиту как основу нашей обшей морали».

Но через два месяца тон изменился: «Национальное правительство видит в обеих христианских конфессиях важнейшие факторы сохранения нашего народа. Но оно никогда не потерпит, чтобы принадлежность к определенному вероисповеданию становилась освобождением от обязанностей, налагаемых общим законодательством».

Еще через три месяца была распущена партия центра, опекаемая церковью, хотя 23 марта 1933 года она проголосовала за предоставление Гитлеру чрезвычайных полномочий. Нацисты разогнали церковные молодежные объединения и организацию «Католическая акция», руководителя которой они убили. Отменили церковные школы. Священникам запретили касаться политических тем в проповедях.

Ни германские епископы, ни Ватикан не посмели возразить. Именно в это время был подготовлен и 20 июля 1933 года подписан конкордат — соглашение о взаимоотношениях между Ватиканом и новым немецким правительством.

Еще 13 марта 1933 года в Риме папа Пий XI (кардинал Ратти был избран папой и принял имя Пий XI в феврале 1922 года) высоко оценил Адольфа Гитлера, назвав его первым государственным деятелем, возвысившим голос против коммунизма.

Пий XI принял мюнхенского архиепископа кардинала Михаэля фон Фаульхабера, который, вернувшись, объяснил католическим священнослужителям Германии:

— Вдумайтесь в слова святого отца. Он, не называя имени, славит перед всем светом Адольфа Гитлера как государственного деятеля, который первым после святого отца возвысил свой голос против большевизма.

Конкордат с Гитлером вызвал недоумение в мире.

— Ватикану пришлось выбирать между соглашением и возможным уничтожением католической церкви в рейхе, — поспешил объясниться папа Пий XI. — Духовное благополучие двадцати миллионов католических душ было нашей первой и единственной заботой. Если немецкое правительство нарушит конкордат, то у Ватикана будет этот договор как основание для протеста.

Фактически немецкие католики были отданы в руки рейха. На протест Ватикан так никогда и не решился. Нежелание навредить немецким католикам станет обычным оправданием Ватикана, от которого все двенадцать лет правления национальных социалистов в Германии требовали вмешаться, чтобы остановить преступления гитлеровского режима.

В 1937 году епископы отправили совместное письмо Пию XI; они просили выпустить энциклику, которая «ясными словами описала бы зло, с которым сталкивается религия в сегодняшней Германии, — атеизм, ограничение религиозных свобод, чтобы таким образом заставить прозреть и слепых, разбудить и спящих».

Ни программа стерилизации и эвтаназии «неполноценного человеческого материала», ни концлагеря, ни убийства политических противников, ни гонения на евреев не беспокоили католических епископов. Они встревожились лишь из-за атеизма и недостатка уважения к церкви.

Папа откликнулся на просьбу. 14 марта 1937 года Пий XI выпустил написанную на немецком языке энциклику, начинавшуюся словами «Со жгучей озабоченностью…».

В отличие от принятого четырьмя днями позже гневного послания, направленного против «атеистического коммунизма», германские власти осуждались мягко и осторожно. Энциклика была теологическим документом, а не политической декларацией. Национальный социализм нигде не упоминался. Папа писал: «Тот, кто выделяет из земной шкалы ценностей расу, или народ, или государство, кто превращает их в высшую форму всех, в том числе религиозных, ценностей и обожествляет их с помощью культа идолов, тот извращает и подменяет созданный Богом и Богом завещанный порядок вещей. Он далек от истинной веры».

Разумеется, в этих словах можно было увидеть осуждение нацистской Германии. Немецкое правительство распорядилось конфисковать все экземпляры энциклики, Ватикану был заявлен протест. Когда в мае 1938 года Гитлер приехал в Рим, он отказался от предполагавшейся встречи с папой (что только спасло Пия XI от позора). Но других последствий энциклика не имела. Абсолютное большинство католических епископов продолжало делать вид, что ничего не знает о преступлениях государства, в котором они жили.

Кардинал Пачелли, «министр иностранных дел» Ватикана, а позднее папа Пий ХП, успокоил представителя Третьего рейха:

— Коммунизм заклеймен как «ложная и революционная система», а другим политическим и мировоззренческим движениям лишь сделан упрек в известных заблуждениях.

Католическая церковь, вероятно, надеялась, что сумеет приручить национальный социализм. Но вышло наоборот.

Принадлежность к церкви не помешала немцам принимать участие в преступных акциях режима. Среди противников нацизма,среди людей, которые по моральным, нравственным соображениям не могли подчиниться преступным приказам, атеистов было не меньше, чем верующих. Но среди тех, кто так или иначе был причастен к варварским акциям режима, людей, считавших себя верующими, оказалось большинство.

3 августа 1941 года в переполненной церкви мюнстерский епископ Клеменс Аугуст граф фон Гален — темпераментный человек с львиной гривой и фигурой гуннского воина — прочитал проповедь, о которой заговорили не только во всей Германии, но и в других странах.

Епископ Гален посмел выступить против режима, который уже восемь лет управлял Германией. Он произнес слово в защиту невинно убиваемых. Он осудил программу эвтаназии — умерщвления «недостойных жизни»: неизлечимо больных, умственно и физически неполноценных, детей-инвалидов.

— Если когда-либо будет признано, — говорил епископ Гален, — что люди имеют право убивать «непродуктивных людей», своих ближних — даже если для начала это касается только бедного беззащитного душевнобольного, то это снимет запрет с убийства всех нас, когда мы становимся старыми, слабыми и вместе с тем непродуктивными… Горе немецкому народу, если святая заповедь «не убий» не только преступается, но преступается безнаказанно.

Епископ Гален назвал убийство убийством и сообщил своим прихожанам, что написал заявление в полицию и прокуратуру, попросив их защитить невинных людей.

Проповедь понравилась отнюдь не всем прихожанам. Но истинно верующие люди размножали его слова на гектографе. Немцы, которые рисковали слушать иностранное радио, узнали о проповеди из передач Би-би-си. Британские самолеты сбрасывали листовки с текстом проповеди Галена.

Министр Геббельс назвал в своем дневнике речь Галена «ударом в спину сражающегося фронта», но наказать епископа нацистское руководство не решилось.

4 апреля 1942 года Гитлер у себя в ставке вспомнил о мятежном священнике:

— Такой человек, как епископ фон Гален, сознает, что после войны ему придется заплатить за все сполна. Если он не получит назначение в «Германскую коллегию» в Рим, то я заверяю его, что в час возмездия ему все припомнят. Поведение епископа фон Галена — лишний повод для того, чтобы сразу же после войны расторгнуть конкордат, — заменить его урегулированием отношений на региональном уровне и немедленно перестать выплачивать церкви субсидии, полагающиеся ей согласно договору… Если церковь будет существовать только на пожертвования, она не наберет и трех процентов от той суммы, которую ей выплачивало имперское правительство, и любой епископ будет ползать перед своим имперским наместником на коленях, выпрашивая деньги…

Считается, что смелая проповедь Галена остановила эвтаназию. На самом деле программа фактически уже была выполнена. Газовые камеры передавались концлагерям для уничтожения миллионов заключенных. В Треблинке, Собиборе и других лагерях за один день в газовых печах уничтожали больше людей, чем в учреждениях для эвтаназии за целый месяц.

Епископ Гален был одним из немногих, кто пытался спасти честь церкви, которая знала обо всех преступлениях немецких национальных социалистов и молчала.

Значение имело не поведение отдельных пастырей, а позиция всей церкви, политика, которую проводил Ватикан. Эту политику прекрасно иллюстрирует запись беседы мюнхенского архиепископа Михаэля фон Фауль-хабера с Гитлером в 1936 году. Возник вопрос о насильственной стерилизации. Кардинал пояснил фюреру:

— Господин рейхсканцлер, государству не запрещается в рамках нравственного закона, в праведной вынужденной обороне держать этих вредителей на расстоянии от народных масс. В этом главном пункте мы едины. Мы расходимся во мнениях относительно методов, которыми государство может обороняться против порчи расы. Лучше интернировать, чем стерилизовать.

— То есть борьба церкви против расовых законов будет продолжаться? — раздраженно спросил Гитлер.

— Господин рейхсканцлер, при монархии тоже принимались законы, которые светскими законодателями считались необходимыми, но отклонялись церковью, — поспешил успокоить фюрера кардинал. — Там, где церковь не может отойти от канонических нравственных установок, будет найден способ сосуществования…

Гитлер был удовлетворен.

14 июня 1933 года национальные социалисты приняли закон «О предотвращении потомства с нездоровой наследственностью».

В сентябре 1937 года Гитлер, обращаясь к делегатам IX съезда партии, сказал:

— Германия совершила величайшую революцию, впервые планомерно взявшись за народную и расовую гигиену. Результаты немецкой расовой политики для будущего нашего народа будут важнее, чем действие всех других законов, потому что они создают нового человека.

Главным в законе было то, что мнение больного или его представителей не имело никакого значения. Решение о стерилизации по предложению медиков выносил суд по делам о наследственном здоровье. После принятия национальным социалистическим правительством закона о принудительной стерилизации в Германии началась настоящая охота за несчастными.

Врачи писали, что «душевнобольные и прочие неполноценные не имеют никакого права иметь детей, ведь мы же не позволяем преступникам безнаказанно поджигать дома».

Нашлись молодые, честолюбивые ученые и медики, которые жаждали участия в крупных проектах, разработанных партийным аппаратом. Они воспринимали такого рода поручения как возможность выдвинуться, как честь, им оказанную. Они заговорили о том, что пора «избавиться от миллионов экземпляров человеческого мусора, которым набиты большие города».

В те времена нацистские идеи казались привлекательными и за пределами Германии.

5 января 1937 года автор «Тихого Дона» Михаил Александрович Шолохов из станицы Вешенской отправил письмо старому знакомому и земляку журналисту Георгию Борисову. Тот болел туберкулезом. Шолохов упрекал земляка: «Все, о чем ты пишешь — хорошо, за исключением того, что с твоей помощью родился ребенок. Это уже подлость перед ребенком и перед обществом. Жалко, что ты не подумал об этом всерьез. Гитлера бы на тебя, на черта, а то наши законы на сей счет мягковаты».

Нацистские врачи с энтузиазмом взялись за выполнение закона о предотвращении потомства с нездоровой наследственностью. Они составили перечень признаков врожденного слабоумия: «несамостоятельность в суждениях и действиях», «неспособность к критической оценке, подверженность чужому влиянию»… Вообще-то под это описание больше всего подходили сами члены национально-социалистической партии, воспринимавшие каждое слово вождя как закон…

Исполнителей закона охватил охотничий азарт.

Добровольные помощники партии задерживали и передавали властям для стерилизации нищих и пьяниц. Учителя из школ для умственно отсталых спешили представить в «суды по делам о здоровой наследственности» материал на своих учеников. Больницы соревновались за право стать ведущими учреждениями по стерилизации. Зубные врачи, массажисты, акушеры и даже знахари были обязаны сообщать государственным органам о страдающих наследственными заболеваниями. Врачи педантично прочесывали истории болезни и картотеки школьных медпунктов, боясь кого-то упустить.

«Ведь ты скажешь правду, если тебя спросят? — говорилось в обращении попечителя глухонемых из Вупперталя. — Подари своему дорогому народу то, что он от тебя требует! Принеси ему эту жертву как знак благодарной любви!»

Стерилизацией занимались люди, которые по долгу службы должны были заботиться об инвалидах детства, о сиротах и других несчастных. Один из таких опекунов доказывал: «В настоящее время стало совершенно очевидно, что евреи, негры, цыгане и славяне не родственны немцам по биологическому виду. Их кровь несовместима с нашей. Государство должно принять на себя обязанности садовника. Задача — устранить непригодный с точки зрения партии семенной фонд и чуждые побеги. Работа по очистке неизбежна».

— Кровь свою чистой держи, — поучал своего непутевого сына нацистский поэт Вилли Веспер, воспевавший фюрера, — она не одному тебе принадлежит!

Представления на стерилизацию поступали в суды по делам о здоровой наследственности. Эти суды приравнивались к судам первой инстанции, в каждом заседании принимали участие двое медиков. «При подборе врачей, — говорилось в комментариях к закону, — особое внимание следует уделить тому, чтобы. они стояли на позициях национально-социалистического мировоззрения».

Суду не возбранялось выслушать больного или его законного представителя, но они не могли претендовать на участие в допросе свидетелей и экспертов. Адвокаты рассматривались как помеха. В этих судах формула «сомнение толкуется в пользу обвиняемого» заменялась другой — «сомнение толкуется в пользу родины». Один из немецких профессоров, читая лекцию на курсах по расовой гигиене, назвал зал суда по делам о здоровой наследственности полем боя:

— Битва, которая ведется в судах по делам о здоровой наследственности, начата ради всего народа и его детей.

Профессор Зигфрид Коллер, один из основателей Германского демографического общества, в декабре 1934 года выступал на «курсах повышения квалификации по чистоте расы». Профессор призвал ужесточить закон:

— Надо дополнить стерилизацию больных наследственными заболеваниями мерами против скрытых носителей болезни. Здоровые носители наследственных заболеваний могут быть выявлены после проявления болезни у близких родственников.

Это был призыв искалечить совершенно здоровых людей.

Вместе с коллегой, Генрихом Вильгельмом Кранцем, тот же профессор Коллер в 1941 году опубликовал доклад под названием «Неспособные к общественной жизни».

Два автора совершили открытие. Они обнаружили, что нежелание активно участвовать в общественной жизни национально-социалистической страны, неспособность стать частью коллектива — это тоже наследственная болезнь.

«Сейчас, — писали Коллер и Кранц, — мы располагаем научными сведениями о том, что неспособность к общественной жизни, неспособность соответствовать требованиям коллектива происходит от наследственной предрасположенности. Она передается потомству, рождая неполноценных людей. Необходимо противостоять этой опасности путем лишения этих неполноценных прав, которые предоставляются арийским гражданам рейха».

Одно из этих прав — право на жизнь. Это был смертный приговор для полутора с лишним миллионов немцев, потому что Коллер и Кранц высчитали, что число «неспособных к общественной жизни» составляет два процента населения страны.

Эта группа, по Коллеру и Кранцу, «занимает биологически особое место, в рамках мер по обеспечению чистоты расы правомерно требовать особого обращения с ними».

«Особое обращение» в 1941 году означало экзекуцию. Немецким католикам пришлось выбирать между посланием папы Пия XI, запретившего насильственную стерилизацию как вмешательство в Божьи дела, и новым законом: неизлечимо больные и инвалиды не имеют права иметь детей.

Пастыри предпочли слово фюрера слову папы римского. Некоторые даже сделали это открыто.

Один из таких теологов писал: «Любовь к ближнему требует проведения расовой гигиены, поскольку лишь через улучшение человеческой породы можно создать основу для распространения царства Господня на земле».

Иезуит и антрополог Герман Мукерман издал книгу «Основы учения о расе», где требовал избегать межнациональных браков: «Не следует ссылаться на крещение, которое из иудея делает христианина. Крещение обращает человека в дитя Божье, но не изменяет его наследственной структуры».

В 1937 году в католическом журнале «Теология и вера» появилась статья одного священника под названием «Лечение наследственных пороков в непорочном зачатии Марии и в крещении». Священник восхвалял «натуральную наследственную массу Богоматери» и доказывал ее арийское происхождение…

Некоторые католики все же не хотели участвовать в программе стерилизации. Легко находился компромисс: врач-католик не сам выдавал больному направление на стерилизацию, а «всего лишь» сообщал вышестоящим инстанциям, что такой-то является носителем дурной наследственности. Направление выписывали другие.

Цинизм отцов церкви не знал предела. Архиепископ Грёбер и епископ Бернинг обратились в имперское министерство внутренних дел с претензиями. Они «привлекли внимание чиновников к тому, что проведение закона в жизнь сопряжено с большой опасностью для морали. Стерилизованные мужчины и женщины могут безудержно предаваться половой жизни, так как из их контактов не возникает потомства. Со стороны правительства нужны меры защиты».

Эти католические священники не пожелали задуматься над жестокими нравственными и физическими страданиями стерилизованных, многие из которых предпочли смерть позору.

Стерилизации подверглось примерно четыреста тысяч человек. Католическая церковь не стала мешать нацистам. Папская энциклика — одно, политика Ватикана — другое.

А что же протестанты?

После прихода нацистов к власти в Берлине собрались видные деятели протестантской церкви. Они пришли к выводу о том, что «жгучим является вопрос предупреждения беспрепятственного размножения асоциальных элементов. Принятие закона о принудительной стерилизации проваливалось из-за неспособности парламентского аппарата работать. Новая власть должна изменить это положение».

Один из видных деятелей протестантской церкви писал: «Церковь должна очищать пашню Божию от этих сорняков». Другой призывал тех, кому угрожает стерилизация, принести добровольную жертву и стать «почетным бойцом за будущее своего народа».

Протестантская церковь созвала специальную конференцию по евгенике. Она пришла к выводу, что Евангелие «не обязательно требует неприкосновенности человеческой жизни. Если Богом данные функции ведут ко злу или к разрушению царства его в том или ином члене сообщества, то существует не только право, но и моральный долг прибегнуть к стерилизации — из любви к ближнему и из чувства ответственности, возложенной на нас, не только за настоящее, но и за грядущие поколения».

Священнослужители не испытывали сомнений. Уничтожение расово неполноценных людей воспринималось ими как необходимая хирургическая операция, что-то вроде удаления воспаленного аппендикса. Более того, им казалось, что они выполняют важную миссию. Вера в Бога не уберегает людей от участия в преступлениях. В ситуации выбора человек может полагаться только на собственную совесть.

Охота на «гибридов»

Следующей жертвой, принесенной во имя очищения народного организма, стали «гибриды» — немецкие дети, родившиеся в Рейнской области от цветных солдат французской оккупационной армии после 1918 года.

Тот факт, что некоторые из чернокожих французских солдат понравились немкам, вызвал у националистов едва ли не больший гнев, чем само поражение в войне. Волна животного национализма охватила депутатов рейхстага от всех партий (кроме независимых социал-демократов):

— Эти дикари представляют собой зловещую опасность для немецких женщин и детей!

Член социал-демократической партии военный министр веймарской Германии Густав Носке был вне себя:

— Наша молодежь опозорена, достоинство немцев и белой расы топчут ногами.

Его товарищ по партии, тогдашний президент Германии Фридрих Эберт выразил сожаление по поводу «использования чернокожих военнослужащих с очень низкой культурой в составе оккупационных частей, осуществляющих надзор над населением Рейнской области с ее высоким духовным и экономическим потенциалом».

Адольф Гитлер узнал об этом «позоре», находясь в заключении после неудавшегося путча 1924 года. У него был свой взгляд:

«Евреи прислали черных на Рейн — с намерением уничтожить белую расу путем гибридизации, неизбежно происходящей при этом».

До 1933 года немецкие борцы за чистоту расы ничего не могли поделать с «гибридами». После прихода нацистов к власти дело было поручено гестапо.

Государственная тайная полиция искала таких детей по всему левому берегу Рейна. «Гибридов» доставляли на заседание комиссии, в которую вошли сливки германского научного мира — крупнейшие специалисты в области наследственности.

У трехсот восьмидесяти пяти детей они обнаружили «примесь негроидной расы». Детей стерилизовали — в больницах, принадлежащих протестантской церкви. Отчет о каждой операции направлялся на Принц-Альбрехт-штрассе, в центральный аппарат государственной тайной полиции, гестапо.

Стерилизация скоро перестала удовлетворять национальных социалистов. Сама по себе операция не давала стопроцентной гарантии — врачи сообщили о нескольких случаях беременности у стерилизованных женщин, которым насильно делали аборт и повторную стерилизацию.

К тому же началась война, врачей призывали в армию, им некогда было возиться со стерилизацией. Выход вновь предложили ученые, служившие режиму, «биологические солдаты» партии, — эвтаназия, умерщвление из гуманных соображений. Те же категории людей, которые прежде подлежали стерилизации, теперь должны были быть убиты.

В октябре 1939 года Гитлер распорядился «расширить полномочия врачей таким образом, чтобы можно было предоставить облегчение смерти неизлечимым, по всей вероятности, больным при наличии негативной оценки их состояния».

Многие ли врачи запятнали себя участием в этом преступном деле? Проще ответить, кто остался в стороне.

Вот характерный пример.

Почти через полвека после окончания войны, в 1992 году, президентом Международной медицинской ассоциации был избран представитель ФРГ, известный в стране доктор Ганс Зеверинг; ему было тогда семьдесят шесть лет.

Но когда он пожелал навестить коллег в Соединенных Штатах, министерство юстиции заинтересовалось его прошлым, и выяснилось, что будущий президент в студенческие годы вступил в кавалерийский корпус гитлерюгенда, потом в НСДАП. Став врачом, он вынес решение отправить юношу, больного туберкулезом, в центр, занимавшийся эвтаназией…

Как отнеслась к уничтожению людей католическая церковь?

Викарий Фишер писал министру внутренних дел земли Баден-Вюртемберг 5 октября 1940 года: «Мы смеем полагать, что г-ну министру внутренних дел известна христианская оценка уничтожения так называемых недостойных жизни. Мы теперь уже ничего не можем изменить в этом прискорбном положении вещей, но нам пришлось бы обвинить себя в тяжком невыполнении своего долга, если бы мы не сделали все возможное, чтобы позаботиться о душе и дать причаститься перед смертью католическим подопечным».

Причастие перед газовой камерой?

2 декабря 1940 года Ватикан объявил, что убийство невинных из-за их душевных или телесных недостатков является нарушением естественного права на жизнь, данного Богом. Но это было очередное абстрактное заявление. Ожидаемого протеста германскому правительству не последовало. Нацисты могли продолжать свою акцию.

Не убий? Еврейская выдумка!

Католические приюты сопротивлялись дольше, чем казенные учреждения, когда у них забирали детей на уничтожение. Некоторые монахини до конца жизни не могли забыть, как кричали и плакали те, о ком они заботились годами.

Несколько католических священников пытались спасти своих подопечных. Один из них пришел за помощью к мюнстерскому епископу графу фон Галену, который однажды произнес пламенную проповедь против эвтаназии. Но темпераментный епископ больше не стал выступать на эту тему.

Правда, 26 сентября во всех католических храмах было прочитано послание волхвов. В нем осуждалось убийство безвинных, слабоумных и неизлечимо больных, заложников и военнопленных, людей другой расы.

Но было слишком поздно. Нацисты знали, что могут не обращать внимания на столь тщательно замаскированный протест. Когда в 1940 году советник по делам церкви в министерстве внутренних дел земли Баден-Вюртемберг выступил против эвтаназии, ему ответили:

— «Не убий» — это заповедь не Бога, а еврейская выдумка. Там, где действительно действует воля Бога, а именно в природе, там нет жалости к слабым и больным…

Поразительным образом те же люди, которые требовали проведения стерилизации и эвтаназии, оказывались гуманнейшими защитниками животных. Имперский министр внутренних дел Вильгельм Фрик, отвечавший за программу принудительной стерилизации, требовал «бережного обращения» с животными.

Гитлера называли «спасителем животных от бесконечных и неописуемых мучений и страданий».

В 1933 году журнал «Белое знамя» писал: «Брат наш, национальный социалист, знаешь ли ты, что твой фюрер является самым большим противником любых измывательств над животными, прежде всего вивисекции, «научных пыток» животных — этого ужасающего извращения еврейско-материалистической медицины?»

Протестантская церковь не одобрила программу эвтаназии, но и не выступила против. Она только просила национальных социалистов не нарушать собственные же правила и инструкции, действовать «по закону».

Глава лечебных учреждений и приютов Штеттена пастор Людвиг Шляйх писал в частном письме: «Мы вынуждены были пойти на компромисс, но стремились к тому, чтобы круг тех, кто подлежал уничтожению, был бы четко очерчен».

Сама церковь приложила руку к тому, чтобы заклеймить психически больных, калек в качестве «наследственно неполноценных» и «недочеловеков». Священник, принадлежавший к Исповедующей церкви, писал в 1934 году в церковном журнале: «Смертельную угрозу для нашего народа создает рождение большого числа биологически неполноценных людей».

В приюте Шойерн, принадлежавшем протестантской церкви, нашли такое оправдание эвтаназии: «Благодаря отделению от народа лиц с наследственными заболеваниями для работы в семье и на благо народа освобождаются ценные силы, которые были заняты уходом за этими больными людьми».

Не все священники решились разделить с церковью ее грех. Лютеранский пастор Пауль Браун написал в июле 1940 года письмо Гитлеру с протестом против массовых убийств «неполноценных» людей. Им. занялось гестапо.

Священник Эрнст Вильм был отправлен в концлагерь из-за протестов против эвтаназии. Он был потрясен молчанием и официальной, и Исповедующей церкви, которая не была в такой степени заражена национальным социализмом.

Протестантский священник Генрих Герман возглавлял приют для глухонемых в Вильгельмсдорфе (Верхняя Швабия). 1 августа 1940 года он получил письмо из имперского министерства внутренних дел с приказом составить списки всех пациентов «для планово-экономической регистрации».

Отец Герман был тихим и глубоко религиозным человеком. Исполнение долга было для него превыше всего, но отдать детей на убийство он не мог. Он написал в министерство: «Мне известна цель планово-экономической регистрации. Совесть не позволяет мне молчать и участвовать в этом. Я знаю, конечно, что сказано: «Всякая душа да будет покорна высшим властям». Но я не могу так. Я готов взять на себя последствия своего неповиновения».

Сотрудник Имперского объединения лечебных и попечительных заведений объяснил непонятливым: «Во многих домах и приютах рейха находится бесконечное множество неизлечимых больных любого рода, от которых человечеству вообще нет никакой пользы. Они влачат жалкое существование, как животные. Они только отнимают пищу у здоровых. Народ надо защитить от таких людей».

Священника Генриха Германа хотели арестовать, но аннулировали ордер, чтобы не привлекать внимания к этой истории. Священник обратился за помощью не к светским, а к церковным властям. Ответ лишил его всякой надежды. Как он и предполагал, вышестоящие церковные инстанции сослались на послание к римлянам апостола Павла: «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога… Посему противящийся власти противится Божию установлению».

Ссылка на апостола Павла предваряла практический вывод: «Если от вас требуют представить список, то вы, видимо, должны поступить соответственно».

В конце марта 1941 года серые автобусы с завешенными окнами появились перед приютом. Эти автобусы принадлежали специально созданной для транспортировки обреченных людей организации — «Общественная перевозка больных. Общество с ограниченной ответственностью».

Обреченные на смерть люди со своими узелками и чемоданчиками уже ждали у входа. Они еще не знали, что им предстоит. Отец Герман не боялся нацистов. Он был готов и к лагерю, и к смерти. Но он не нашел в себе силы переступить через мнение иерархов церкви, сделать совесть единственным мерилом своих действий. До конца своих дней он считал себя виновным в смерти своих подопечных.

В соответствии с указом фюрера об эвтаназии в оккупированной Польше были уничтожены двести пятьдесят тысяч больных и инвалидов. Трупы поляков предоставлялись немецким ученым для работы. Убитые поляки послужили материалом для отличного немецкого учебника анатомии, выпущенного уже после войны.

Проще всего сказать, что ничего поделать было нельзя.

Но в первые годы своей власти нацисты еще не чувствовали себя уверенно и весьма дорожили хорошими отношениями с Ватиканом. Стерилизацию детей, чьи отцы были чернокожими французскими солдатами, поручили гестапо именно для того, чтобы избежать огласки.

В Берлине повторяли:

— Закон о предотвращении потомства с нездоровой наследственностью вызвал всеобщее недовольство за рубежом, посему не следует давать вражеской пропаганде очередной повод для борьбы с новой Германией.

Но с каждым шагом Берлин убеждался, что ему нечего опасаться. Церковь молчала. Ватикан занимался теологическими проблемами.

Нацисты не сразу пришли к лагерям уничтожения. Они начали со стерилизации. Вслед за стерилизацией началась эвтаназия — «умерщвление людей из гуманных соображений». Эвтаназию сменили фабрики смерти.

Пьеса известного западногерманского писателя Рольфа Хоххута «Наместник», принесшая ему мировую славу, появилась больше полувека назад. В советские времена пьесу не удалось ни издать на русском языке, ни поставить в театре.

Рольф Хоххут шел по разряду писателей-антифашистов и пользовался в Москве благорасположением. Но с «Наместником» ничего не вышло. Сюжет не соответствовал «идеологической обстановке». Удивительным образом и после перестройки пьеса фактически так и осталась неизвестной российскому зрителю и читателю.

Сюжет пьесы прост. Молодой католический священник Риккардо Фонтана получает назначение в представительство Ватикана в Берлине. Ой должен участвовать в сложной игре Ватикана с режимом Гитлера.

Папа Пий XI скончался 10 февраля 1939 года. 2 марта на престол Святого Петра вступил недавний статс-секретарь кардинал Пачелли, тот самый, который руководил делегацией Ватикана на переговорах о заключении конкордата с нацистской Германией. Он принял имя Пий XII.

Он был папским нунцием в Германии с 1916-го по 1929 год и считался откровенным германофилом. Летом 1917 года его принял кайзер. «Благородный, обаятельный, высокоинтеллигентный, с превосходными манерами, — вспоминал Вильгельм, — он представлял собой типичную фигуру католического князя церкви».

У него сложились прочные связи с баварскими политиками и католиками-консерваторами. В былые времена он часто беседовал с президентом страны генерал-фельдмаршалом Паулем фон Гинденбургом, который всякий раз выражал нунцию благодарность за то, что после окончания Первой мировой Пачелли просил союзников не предавать суду кайзера и главных германских военачальников.

Через два дня после избрания новый папа принял германского посла при Ватикане барона Карла Людвига фон Бергена. Папа подчеркнул, что германский посол — первый дипломат, которому дается аудиенция. Пий XII просил передать рейхсканцлеру Гитлеру самую глубокую признательность и самые искренние пожелания счастья немецкому народу, к которому «во время долгого пребывания в Мюнхене и Берлине я с каждым днем проникался все большей любовью и уважением».

Пий XII отправил Гитлеру собственноручно написанное им по-немецки теплое письмо с благословениями и пожеланием добиться взаимопонимания. Папа попросил выходящую в Ватикане газету «Оссерваторе романо» прекратить всякую критику Германии. В Берлине были довольны переменами в Ватикане.

«Если бы темпераментный папа Пий XI прожил дольше, — писал барон Эрнст фон Вайцзеккер, статс-секретарь министерства иностранных дел Германии, — то отношения между рейхом и курией были бы разорваны. При его более терпеливом и сговорчивом преемнике наступило нечто вроде перемирия по религиозным вопросам».

Советник папы немецкий иезуит Лейбер говорил, что если папа Пий XI с грубой прямотой высказывал свое мнение по щекотливым вопросам, то Пий XII искусно избегал необходимости занимать определенную позицию.

После оккупации Польши, в октябре 1939 года, Пий XII выпустил свою первую энциклику. Он обещал выявлять «человеческие ошибки и заблуждения, которые необходимо знать, чтобы уметь их врачевать и избавиться от них».

Но папа наотрез отказался оценивать происходящее вокруг Ватикана, несмотря на то что в Европе уже шла война: «Мы не дадим повлиять на нас мирским соображениям. Нас не остановит чье-то недоверие, оппозиция или собственная боязнь быть неправильно понятыми или ложно истолкованными».

Герой пьесы Хоххута отец Риккардо — один из высших церковных сановников. Молодому человеку прочат большое будущее. Но быстро выясняется, что для миссии в Берлине он не подходит. Риккардо с возмущением видит, что католическая церковь не намерена выступать против массового уничтожения евреев. Но уже нельзя было закрывать глаза на существование концлагерей, где уничтожали не только евреев, но и католиков.

Американский президент Франклин Рузвельт попытался повлиять на Ватикан. 3 сентября 1941 года он отправил папе римскому личное послание: «Я полагаю, что советская диктатура менее опасна, чем немецкая форма диктатуры. Я считаю, что существование России представляет меньшую опасность для религии и тем самым для церкви и человечества в целом, чем немецкая форма диктатуры».

Рузвельт пытался убедить папу не только не оказывать моральной поддержки нацистской Германии, но и осудить ее политику. Демократические страны были неприятно удивлены рождественским посланием папы в 1942 году. Из уст папы прозвучали такие слова:

— Вы, осененные крестом добровольцы, поднимайте знамя морального и христианского возрождения, объявляйте войну отрекшемуся от Бога миру мрака!

Это было воспринято как благословение войскам СС, которые сражались на Восточном фронте против Красной армии.

Пий XII еще меньше, чем его предшественник, желал ссориться с национальными социалистами, но и не хотел выглядеть их союзником в глазах католического мира. Папа делал вид, что вынужден молчать — иначе Германия с ним разделается. Он сказал ректору Григорианского университета Паоло Децца:

— Нацисты хотят разрушить церковь, раздавить ее, как жабу. В случае их победы в новой Европе не будет места для папы. Они говорят, что отправят меня в Америку.

В реальности папа был одержим давней идеей — сохранить немецкий католицизм как лучше всего организованный политический бастион против распространения большевизма.

В пьесе Хоххута отец Риккардо едет в Рим и ссылается на пример епископа Галена, который выступил против убийств и остался на свободе. Почему же молчит Святой престол?

Пий XII отвечает молодому священнику:

— Государственный резон не позволяет нам предать проклятию Гитлера как злобного бандита. Святой престол должен остаться прибежищем духа нейтральности. Как цветы под снежной пеленой ждут теплого дыхания весны, так и евреи с молитвой и доверием должны ждать часа небесных утешений.

Возникает очевидный вопрос: сочувствовал ли высокомерный и расчетливый папа страданиям узников концлагерей? И не считал ли он в глубине души волей Провидения истребление еврейского народа, к которому принадлежали пророки, Богоматерь и сам Христос?..

Тогда Риккардо надевает на сутану шестиконечную звезду, которую должен был носить каждый еврей в Германии начиная с шестилетнего возраста. И отправляется вместе с эшелоном евреев в Освенцим.

Образ героя пьесы, священника Риккардо Фонтана, — собирательный. Но были священнослужители, которые пытались заставить папу что-то сделать. Один священник, прикомандированный к итальянской армии, побывал на русском фронте, а потом вернулся в Италию через Польшу и Чехословакию. Он видел, что происходило на оккупированных территориях, и испросил аудиенцию у папы.

В ответ на его взволнованный рассказ папа Пий XII равнодушно ответил:

— Я ничего не могу сделать для них. Я молюсь за них.

Даже когда начались аресты евреев в самом Риме, папа заступился только за тех, кто перешел в христианство. Эсэсовцы хватали итальянских евреев буквально на глазах у папы. Он молчал. Назначенный в мае 1943 года германским послом при Ватикане Эрнст фон Вайцзеккер писал своему министру Иоахиму фон Риббентропу: «В этом деликатном вопросе папа сделал все, чтобы не подвергать испытанию свои отношения с германским правительством».

Греческий режиссер Константин Коста-Гаврас снял по мотивам пьесы Рольфа Хоххута фильм «Аминь» — о том, как Ватикан и папа Пий XII не помешали Гитлеру уничтожать евреев. В основе фильма — история Курта Герштейна, офицера СС и протестанта по вере, который! пытался сообщить Ватикану, что евреев убивают в концлагерях газом «циклон».

Герштейну была поручена поставка газа в лагерь, чему он безуспешно пытался помешать. В июле 1945 года, написав отчет о том, что происходило в гитлеровских лагерях уничтожения, он покончил с собой. Некоторые немецкие протестанты почитают его как мученика.

По словам режиссера Коста-Гавраса, потрясенного тем, как Европа с ее многосотлетней цивилизацией могла допустить уничтожение евреев, главное в фильме — это непостижимое молчание верующих, на чьих глазах проходило уничтожение людей. Некоторые осмеливались протестовать, но не отцы церкви.

После войны христианские церкви публично просили прощения за свое молчание, за то, что они не смели противостоять гитлеровской диктатуре. Десятилетия понадобились римско-католической церкви, чтобы подготовить документ об отношении к уничтожению евреев — «Мы помним. Размышления о холокосте».

В обращении Ватикана «к католикам и ко всем людям доброй воли» говорится:

«В течение веков накапливались предрассудки в отношении евреев, и потому насаждалась терпимость к преследованиям и несправедливостям против них. Эта позиция христиан не явилась непосредственной причиной холокоста, но она способствовала этому преступлению…

Римская церковь глубоко сожалеет по поводу вины и ошибок многих христиан во время трагедии холокоста… Объективно антииудаизм в христианской Европе потворствовал гитлеровским преступлениям».

— У меня на родине, в Вестфалии, — говорил пастор Мартин Нимёллер после войны, — были антисемитские настроения. И в армии тоже существовала определенная сдержанность по отношению к евреям. Тогда я совершенно не понимал того, что до меня дошло только в концлагере. Я как христианин должен в каждом человеке, симпатичен он мне или антипатичен, видеть своего брата, во имя которого Иисус страдал на кресте так же, как он страдал во имя меня. Это исключает всякую враждебность к людям любой расы, религии или цвета кожи…

Медицинские преступления совершались не только нацистскими палачами. Когда появилась возможность проводить опыты над живыми людьми, этим занялись многочисленные ученые, в том числе весьма набожные. Но честолюбие и карьера оказались важнее. Они хотели экспериментировать с «нежизнеспособной жизнью» и получили это право.

Прозрение приходило слишком поздно.

Психиатр Альфред Хохе выпустил в 1920 году брошюру «Разрешение на уничтожение малоценных жизней». Ровно через двадцать лет ему прислали по почте урну с пеплом его родственницы, подвергнутой эвтаназии, — ее жизнь была признана «малоценной».

Доктор Фриц Кюнке занимался тем, что в приюте Вислох уничтожал детей с болезнью Дауна. В 1942 году у него родился ребенок с врожденными дефектами. Он должен был умертвить ребенка, но убить собственное дитя доктор Кюнке не смог…

Космические льды и белые евреи

Уже после войны, отсидев свой срок, нацистский военный преступник и бывший имперский министр вооружения и боеприпасов Альберт Шпеер уверенно говорил, что Германия могла к 1945 году создать несколько атомных бомб. Но при определенных условиях.

Шпеер назвал только одно из них: если бы на атомный проект были брошены все силы, которые по воле фюрера ушли на создание ракетного оружия.

В принципе Гитлер испытывал недоверие к новым видам вооружений. Его кругозор ограничивался представлениями, сложившимися в годы Первой мировой войны. Но после первых успешных испытаний Гитлер заинтересовался ракетами. В 1943 году молодой ученый Вернер фон Браун показал Гитлеру цветной фильм о полетах ракет. Гитлер был восхищен и присвоил двадцативосьмилетнему конструктору звание профессора.

Альберг Шпеер как руководитель военной промышленности считал ошибочным решение Гитлера во что бы то ни стало создать баллистические ракеты.

Немцы каждый день собирали и отправляли в сторону Англии двадцать четыре ракеты «Фау-2». Каждая несла боевой заряд мощностью в одну тонну. А союзники в том же 1944 году обрушивали на территорию Германии ежедневно тридцать пять тысяч бомб. Иначе говоря, самый дорогой проект оказался и самым бессмысленным.

Доработать созданную там же, в Пенемюнде, зенитную ракету «Вассерфаль» Вернер фон Браун не успел. От этой самонаводяшейся ракеты в то время не мог бы уйти ни один бомбардировщик.

Ракеты не спасли Третий рейх. Плодами тяжелой работы немецких ракетчиков воспользовались уже после войны Советский Союз и Соединенные Штаты. Ни советские, ни американские конструкторы не могли создать жидкостные ракетные двигатели такой мощности. И не умели разрабатывать системы автоматического управления ракетами. Поэтому первая советская ракета была просто копией немецкой.

А вот если бы Гитлер получил атомную бомбу, это, вероятно, могло бы повлиять на ход войны. Что произошло бы с Англией, если бы на Лондон обрушились не «Фау-1» и «Фау-2», а ракета с ядерной боеголовкой? И британская столица была бы полностью уничтожена, как это случилось с Хиросимой в августе 1945 года?

Но бывший имперский министр Шпеер не назвал вторую причину неудачи немецкого атомного проекта. Нацисты изгнали из страны своих лучших физиков.

«Существует примитивный вид антисемитизма — это борьба против евреев как таковых. Примитивные антисемиты довольствуются тем, что проводят разделительную линию между евреями и неевреями. Примитивные антисемиты считают, что проблема решена, если евреи не имеют больше права принимать участие в политической, культурной и экономической жизни нации.

Но существуют еще евреи не по крови, а по духу. Таких бациллоносителей называют «белыми евреями». Это выводит понятие «еврей» за пределы расовой принадлежности. Более всего заметен еврейский дух в области физики. Самый заметный его представитель — Эйнштейн.

Все великие открытия и научные достижения в области естественных наук следует отнести на счет особых способностей германских исследователей к терпеливому, прилежному и конструктивному наблюдению природы. Германский исследователь в так называемой теории всегда видит лишь вспомогательное средство. Еврейский дух выдвинул на передний план догматически провозглашенную, оторванную-от действительности теорию относительности».

Эта тирада была напечатана в журнале «Черный корпус», печатном органе СС. Автор статьи — крупнейший немецкий физик, лауреат Нобелевской премии Йоханнес Штарк.

Штарк стал поклонником Гитлера еще в двадцатых годах. После неудачной попытки нацистского путча в Мюнхене в 1924 году Штарк публично заявил о своем признании Гитлера: «Честность и внутренняя цельность, которые мы встречали в великих исследователях прошлого — в Галилее, Кеплере, Ньютоне, Фарадее, восхищает нас в Гитлере и его товарищах. Мы узнаем в них близких нам по духу людей».

Духовное единство возникло между Штарком и идеологом гитлеровской партии Альфредом Розенбергом, который во всех достижениях науки видел проявление нордического духа, даже если речь шла о Древней Греции. А за следами упадка ему чудилось влияние если и не самой еврейской расы, то, как минимум, сирийско-иудейского духа.

Проявления этого духа он видел даже в варварстве этрусков, которые с помощью Римской империи привели греческую цивилизацию к гибели, и в мрачной роли римской католической церкви, за которой, по его мнению, тоже стояли иудеи…

Штарк был идеологическим антисемитом. Если физик принимал теорию относительности — Штарк заносил отступника в список «белых евреев». Но если физик стоял на правильных позициях, ему прощалось все. Штарк даже вступался за «помесь», как на животноводческом языке нацистов именовались немцы, у которых была хотя бы четверть еврейской крови.

Из-за «расового дефекта» профессора Густава Герца, полуеврея и лауреата Нобелевской премии, отстранили от преподавания в Техническом университете Берлина. Штарк нашел своеобразный аргумент в его защиту. Он написал в Союз немецких студентов: «У профессора Герца в его внешности, поведении и научной деятельности нет ничего еврейского».

Единомышленникол! и соратником Йоханнеса Штар-ка был еще один лауреат Нобелевской премии Филипп Ленард.

Филипп Ленард был удостоен Нобелевской премии в 1905 году за работу о катодных лучах. В 1907 году его пригласили в Гейдельберг, где он создал физический институт.

Ленард, работая над книгой «Великие естествоиспытатели», посвятил несколько страниц личности старшего Герца — Генриха, дяди Густава, открывшего электромагнитные волны.

Когда Ленард был ассистентом у Генриха Герца, его не смущало полуеврейское происхождение учителя. Теперь он вдруг сообразил, что при открытии Герцем электромагнитных волн им руководил «арийский дух», унаследованный от матери-немки. Когда же Герц писал свои теоретические работы, над ним властвовал «еврейский дух» отца.

Филипп Ленард именовал экспериментальную физику «нордической наукой», а теоретическуюфизику считал «всемирным еврейским блефом». Теорию относительности Эйнштейна Ленард называл «отвратительным порождением азиатского духа».

Свой институт он считал «зародышем национальносоциалистической науки». В гейдельбергской профессорской среде над ним до поры до времени просто посмеивались.

В 1922 году Филипп Ленард проявил свои убеждения на практике. Группа германских националистов убила министра иностранных дел Вальтера Ратенау, еврея по происхождению.

В стране был объявлен траур. Для государственных чиновников (в их число входили и университетские преподаватели) день был нерабочим. Ленард отказался подчиниться этому распоряжению и, как ни в чем не бывало, проводил в институте семинар. Социалистически настроенные студенты во главе с Карлом Мирендорфом в буквальном смысле атаковали институт Ленарда. Произошла драка, прибыла полиция.

Ленард получил замечание от министерства просвещения, Мирендорф был осужден на четыре месяца тюремного заключения. При нацистах он станет участником антифашистского Сопротивления. Ленард будет осыпан почестями.

После войны его имя будет высечено на мемориальной доске в главной аудитории Кильского университета. Но после нескольких публикаций о роли Ленарда в нацистской Германии доску снимут…

«Чрезвычайно важно пересмотреть все открытия в физике, сделанные неарийцами, — писал Филипп Ленард. — Для этого лучше всего обратиться к открытиям их наиболее видного представителя, чистокровного еврея Альберта Эйнштейна.

Его теория относительности должна была изменить физику. Фактически эта теория полностью обанкротилась. Более того, она никогда и не могла быть правильной. Еврейская физика — это извращение основ арийской физики».

Йоханнес Шгарк писал в 1936 году в «Национальносоциалистическом ежемесячнике»: «За сенсациями и рекламой эйнштейновской теории последовала теория матриц Гейзенберга и так называемая волновая механика Шрёдингера. Первая так же непроницаема и формалистична, как и вторая».

Филипп Ленард и Йоханнес Штарк выразили антипатию физиков-экспериментаторов к теоретической физике, значение которой выросло в двадцатых годах, после открытия теории относительности и квантовой теории. Но теоретическая физика оставалась непонятной тем, кто не имел серьезных познаний в современной математике.

Вечный спор между теорией и экспериментом нашел новое развитие. Штарк и Ленард боялись потерять «ясное и здоровое представление» о природе, которое формировалось классической физикой и которое, как считал Ленард, могло быть разрушено теорией относительности.

«Несмотря на накопившиеся горы литературы, — писал Штарк, — теоретическая физика не принесла ничего нового».

Штарк сильно ошибся: не прошло и десяти лет, как теория относительности и квантовая физика позволили создать атомную бомбу, которая изменила мир.

Сразу же после прихода национальных социалистов к власти физической науке в Германии был нанесен тяжелейший удар. Штарк и Ленард получили невиданную власть в науке.

Йоханнес Штарк писал другу Ленарду:

«Наконец-то наступило время, когда мы сможем применить на деле свое представление о науке и исследованиях.

В поздравительном письме имперскому министру внутренних дел Фрику, с которым я знаком, я указал ему, что Вы и я охотно предоставим себя в его распоряжение, чтобы давать советы при управлении вверенными ему научными институтами».

И действительно: министры культуры немецких земель получили указание запрашивать мнение Ленарда и Штарка при подборе физиков и математиков на прспо-давательские должности. Теперь они решали, кто имеет право заниматься физикой в Германии.

Наконец-то сбылась мечта Штарка — он стал главой Физико-технического института. Он давно хотел получить эту должность. I мая 1933 года указом имперского министра внутренних дел Вильгельма Фрика он возглавил институт и получил возможность выставить «еврейскую физику» из рейха.

Примерно четверть всех физиков, прежде всего ученые-теоретики, начиная с самого Альберта Эйнштейна, лишились работы, потому что они были евреями или не принимали национальный социализм.

Новый имперский министр науки, воспитания и народного образования обергруппенфюрер СА Бернгард Руст назначил Штарка еще и президентом Германского научного общества. Таким образом Штарк получил неслыханную власть в научном мире.

Йоханнес Штарк взялся за так называемых «белых евреев». Он набросился на нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга, единственного человека, который мог создать Адольфу Гитлеру ядерное оружие.

Штарк написал еще одну статью для органа СС «Черный корпус». В ней говорилось.

«В 1933 году Гейзенберг одновременно с учениками Эйнштейна — Шрёдингером и Дираком — получил Нобелевскую премию.

Это была демонстрация находящегося под еврейским влиянием Нобелевского комитета против национальносоциалистической Германии. Эту акцию можно приравнять к награждению Осецкого. Гейзенберг принадлежит к наместникам еврейства в жизни немецкого духа, которые должны исчезнуть так же, как и сами евреи».

Упомянутый в разносной статье Штарка Карл фон Осецкий, либеральный публицист, уже сидел в концлагере, где и погиб позднее. Нобелевская премия и протесты интеллектуалов всей Европы его не спасли.

Ненависть к Эйнштейну и его идеям не была монополией немецких национальных социалистов.

И в нашей стране, но уже после войны, тоже произошло разделение научного мира на тех, кто понимал современную физику, и на тех, кто отрицал квантовую физику и ieopnio относительности, требовал марксистского подхода и большего патриотизма.

Весной 1947 года в «Литературной газете» появилась статья «Об одном философском кентавре», написанная членом-корреспондентом Академии наук Александром Александровичем Максимовым. Он преподавал философию в МГУ. Максимов обличал квантовую механику, называя ее «идеалистической». На партийном языке это было смертельно опасное обвинение.

Министр высшего образования Сергей Васильевич Кафтанов докладывал маршалу Ворошилову, который был тогда заместителем председателя Совета министров по науке и культуре: «Необходимо решительно разоблачать враждебные марксизму-ленинизму течения, проникающие через физику в высшие учебные заведения… В учебниках совершенно недостаточно показана роль русских и советских ученых в развитии физики; книги пестрят именами иностранных ученых…» В 1948 году началась подготовка к Всесоюзной конференции физиков, которая должна была провести такую же большую чистку, которую «народный академик» Трофим Денисович Лысенко устроил в биологической науке.

Уже заседал оргкомитет, участники которого выявляли недостатки современной физической науки. Особенно их раздражало обилие еврейских фамилий среди физиков-теоретиков. В ситуации борьбы с космополитизмом это открывало широкие возможности для избавления от научных оппонентов.

Уже была заготовлена резолюция будущего совещания: «Для советской физики особое значение имеет борьба с низкопоклонством и раболепием перед Западом, воспитание чувства национальной гордости, веры в неисчерпаемые силы советского народа».

Главной мишенью стали академики Петр Капица, Абрам Иоффе и Лев Ландау, без которых невозможно представить современную науку. Именно их собирались принести в жертву кампании по очищению физической науки от космополитов и низкопоклонников перед Западом.

В отличие от завистливых, но малограмотных идеологов руководитель атомного проекта профессор Игорь Васильевич Курчатов понимал и значение теории относительности, и роль физиков-теоретиков. Он обратился за помощью к члену политбюро и заместителю главы правительства Берии.

Лаврентий Павлович поинтересовался у Курчатова, правда ли, что квантовая механика и теория относительности являются идеалистическими. Курчатов ответил просто:

— Если их запретят, то и атомной бомбы не будет.

Берия пожаловался Сталину.

31 января 1949 года секретариат ЦК постановил «отложить Всесоюзное совещание физиков» под тем предлогом, что совещание «должно быть хорошо подготовленным».

Многие ученые, и прежде всего президент Академии наук Сергей Иванович Вавилов, использовали все аргументы для того, чтобы спасти физику. Аргументы их были услышаны: атомное оружие важнее, чем борьба против космополитов и буржуазного влияния в физике.

9 апреля 1949 года секретариат ЦК принял постановление:

«Во изменение постановления ЦК ВКП(б) от 31 января 1949 года отложить созыв Всесоюзного совещания заведующих кафедрами физики высших учебных заведений и научных работников Отделения физико-математических наук Академии наук СССР ввиду неподготовленности этого совещания».

Больше вопрос об этом совещании физиков не возникал.

Но агитпроповские догматики продолжали возмущаться учеными, которые говорили о квантовой физике. Под удар попал и президент Академии наук Сергей Вавилов.

В июле 1949 года руководитель отдела агитации и пропаганды ЦК Дмитрий Трофимович Шепилов, словно вторя Ленарду и Штарку, жаловался секретарю ЦК Суслову: академик Вавилов требует изучать иностранную физическую литературу, отказывается от классической физики, «говорит о неприменимости понятий обыденной жизни в атомной физике, и получается, что в новой физике должны быть отброшены и такие неотъемлемые атрибуты материи, как пространство и время»!

В июне 1952 года в газете «Красный флот» появилась еще более громкая статья члена-корреспондента Максимова «Против реакционного эйнштейнианства в физике».

Академик Фок обратился с письмом ко второму человеку в партии члену политбюро Георгию Максимилиановичу Маленкову: «Эта статья может нанести серьезный вред развитию советской науки и техники и воспитанию нашей молодежи, так как совершенно искажает и даже отрицает ту физическую теорию, на базе которой развивается вся современная физика, в том числе ядерная и атомная физика».

Эта кампания, как и в Германии, носила откровенно антисемитский характер. Функционеры от науки продолжали возмущаться обилием евреев среди ведущих физиков.

В октябре 1950 года руководитель отдела науки ЦК Юрий Андреевич Жданов, сын члена политбюро и зять Сталина, докладывал тому же Суслову:

«Среди теоретиков физиков и физико-химиков сложилась монопольная группа: Ландау, Леонтович, Фрумкин, Френкель, Гинзбург, Лифшиц, Гринберг, Франк, Компанеец и другие. Все теоретические отделы физических и физико-химических институтов укомплектованы сторонниками этой группы, представителями еврейской национальности.

Например, в школу академика Ландау входят одиннадцать докторов наук; все они евреи и беспартийные (Лифшиц, Компанеец, Ливич, Померанчук, Смородин-ский, Гуревич, Мигдал и другие)».

Перечисленные Ждановым ученые принесли советской науке мировую славу. Юрий Андреевич, человек образованный и о многом осведомленный, знал, какую роль физики-теоретики играли в создании ракетно-ядерного оружия.

Тем не менее, в другой, декабрьской, записке Жданова уточнялось: «Лаборатории, в которых ведутся работы по специальной тематике, возглавляются на восемьдесят процентов евреями». Однако руководитель отдела науки ЦК не только не испытывал благодарности к людям, столь много сделавшим для родины, но и требовал проведения настоящих чисток по расовому признаку, какие за несколько лет до этого проходили в нацистской Германии.

Подход советских руководителей действительно был расовым. В начале июля 1952 года профессор Р. Белкин обратился к Сталину с письмом. Он предлагал отказаться от паспортного определения национальности, обращал внимание на то, что русские евреи уже ничем не отличаются от этнических русских.

«Ассимиляция евреев, особенно интеллигенции, — писал профессор Белкин, — настолько глубока, что нередко подростки еврейского происхождения узнают, что они не русские, только при получении паспорта…

Они воспитаны на советской русской культуре. Они не отличаются по условиям своего быта от коренного населения. Они считают себя русскими людьми, отличаясь от последних лишь паспортными данными. Изменился и психический склад, исчезли и некоторые остатки национального характера, свойственного евреям в прошлом.

Не пришло ли время ликвидировать искусственное паспортное обособление русских людей еврейского происхождения от русского народа?»

Помощник вождя Александр Николаевич Поскребышев переадресовал письмо Маленкову. Тот велел аппарату ЦК подготовить ответ. Отдел экономических и исторических наук и вузов ЦК партии заказал справки в Институте языкознания и Институте философии Академии наук СССР.

Институт языкознания сообщил в ЦК, что «русская нация не может включать в свой состав лиц иной национальной принадлежности». Исключение может быть сделано для тех, кто «обрусел и давно утратил в результате смешанных браков связи со своей прежней национальностью».

Академический Институт философии адресовал профессору Белкину еще более откровенный ответ: «Вы совершенно неправильно считаете искусственным отличие евреев от русского народа. Русский народ является ведущей нацией среди всех наций СССР. Товарищ Сталин назвал русский народ выдающимся народом. Евреи имеют не только «паспортное» отличие от русских».

То есть, по мнению советских партийных ученых, все решает кровь, раса.

Впрочем, борьба против «космополитов-теоретиков» не утихла в нашей стране и по сей день. Одни по-прежнему отрицают теорию относительности Эйнштейна, другие уверяют, что он украл ее у своей жены…

У Вернера Гейзенберга ситуация была не лучше, чем у Иоффе с Ландау. Появление в эсэсовском журнале статьи с политическими обвинениями не предвещало ничего хорошего.

Но Гейзенберг не спешил отдаться на милость судьбы.

Он всегда был очень гордым человеком. Когда будущему лауреату Нобелевской премии было всего шесть лет, учитель ударил его линейкой за то, что он что-то не так сделал. Потом учитель извинился, но юный Гейзенберг не принял его извинений и никогда не смотрел учителю в ЛИЦО.

Теперь он поступил так же, как позже будет действовать Игорь Васильевич Курчатов. Гейзенберг написал личное письмо рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру. Он опроверг все обвинения и попросил у Гиммлера защиты.

У него были основания полагать, что рейхсфюрер со вниманием отнесется к его письму. Отец Гиммлера и дедушка Гейзенберга преподавали в одной гимназии. Ответ пришел только через год, в июле 1938 года, когда Гейзенберг, отчаявшись, уже собирался покинуть Германию.

«Поскольку Вы были мне рекомендованы моей семьей, — писал рейхсфюрер СС, — я распорядился особенно тщательно и особенно строго разобраться с Вашим делом. Я не одобряю нападки на Вас журнала «Черный корпус» и воспрепятствую тому, чтобы такие нападки повторялись».

Почему Гиммлер вступился за «белого еврея» Гейзенберга и выступил против преданного национального социалиста Йоханнеса Штарка?

Во-первых, Гиммлер не упустил случая доставить неприятность покровителю Штарка и Ленарда рейхсляйте-ру Альфреду Розенбергу. Тот мнил себя главным идеологом партии и несколько раз довольно грубо давал понять рейсфюреру СС, чтобы тот не влезал в идеологическую сферу, которую считал своей монополией.

Во-вторых, рейхсфюрер СС, не имевший ни малейшего понятия о положении в естественных науках, мог поручить своему аппарату запросить мнение авторитетных физиков, которые не разделяли бредовых идей Штарка и Ленарда. Известно, что советники Германа Геринга. отвечавшего за четырсхлетний план развертывания военной промышленности, и крупные промышленники объясняли рейхсфюреру СС: теоретическая физика может оказаться крайне полезной именно в практическом смысле.

Кроме того, у Штарка оказалось много врагов.

Ученым и государственному аппарату нацистской Германии не нравились его амбиции. Штарка обвинили в ненужной трате денег на финансирование бредового проекта добычи золота из немецких болот. А в аппарате СС пришли к выводу, что Штарк недооценивает рейхсфюрера Гиммлера, зато переоценивает Розенберга, чье влияние падало, и личные отношения с Гитлером, который легко забывал старых друзей и их былые заслуги.

В 1936 году Штарку пришлось подать в отставку с поста президента Германского научного общества. Через три года он потерял и свой пост в институте. После войны суд по денацификации приговорил Штарка к четырем годам принудительных работ…

И наконец, последний мотив, заставивший рейхсфюрера СС поддержать молодого физика Гейзенберга. Гиммлер решил его использовать. У рейхсфюрера СС были своеобразные научные взгляды и интересы. Он верил в переселение душ и считал, что в нем нашел новое рождение первый немецкий император Генрих Первый.

Гиммлер создал внутри аппарата СС исследовательскую организацию «Аненэрбе» («Наследие предков»). Первоначально речь шла об исследованиях в области германистики. Но во время войны гуманитарные дисциплины отодвигались на задний план. Приоритет получали «научные исследования, имеющие целевое оборонное значение». К такого рода работам были причислены и эксперименты на людях, которые проводились в концлагерях.

В тот же день, когда Гиммлер подписал индульгенцию Гейзенбергу, он дал указание начальнику Главного управления имперской безопасности группенфюреру СС Рейнхарду Гейдриху:

«Профессор Вюст, руководитель «Наследия предков», должен связаться с Гейзенбергом. Он может нам понадобиться для «Наследия предков», если эта организация когда-нибудь станет настоящей академией наук.

Гейзенберг — хороший ученый, его нужно свести с нашими людьми, занимающимися теорией космического льда».

Учение о космическом льде принадлежит австрийскому инженеру-механику Гансу Хёрбигеру.

В момент тяжелейшего душевного кризиса к нему пришло прозрение: все планеты Солнечной системы окружены ледяным панцирем. Даже вокруг Луны есть ледяная кора толщиной в несколько километров. Млечный Путь состоит из испарений льда, вырвавшегося за пределы Солнечной системы.

Да и все космическое пространство, по Хёрбигеру, заполнено льдом, который падает на Солнце, тает и испаряется. Этот водяной пар выталкивается из колоссальных взрывных воронок — вот происхождение солнечных пятен — мощными протуберанцами и сейчас же замерзает, превращаясь в ледяную пыль.

Когда ледяная пыль достигает Земли, то превращается в тропические и затяжные дожди. Глыбы льда стираются в атмосфере во время падения — отсюда явление «падающих звезд», метеоритов. Особо крупные льдины лопаются от жары и осыпаются на Землю в виде дождя с градом.

Лед и вода, как показали более поздние исследования, действительно имеются в составе Вселенной, например, в хвосте комет, но все остальные воззрения Хёрбигера были опровергнуты исследованиями космоса.

Ганс Хёрбигер нашел аргументы в пользу своей теории в древнеисландском эпосе «Эдда», где возникновение мира тоже объясняется борьбой огня и льда. Так был переброшен мостик к нордической мифологии, почитаемой нацистами.

Теорию Хёрбигера обнародовал астроном-дилетант Филипп Фаут, выпустив в 1912 году книгу «Ледниковая космогония». Ганс Хёрбигер умер в 1931 году. Он немного не дожил до прихода своего поклонника к власти в Германии.

Гитлер был на редкость невежественным человеком и верил небылицам. Его заинтересовало учение Хёрбигера о всемирном оледенении, потому что оно объясняло историю человечества последствиями космических катастроф. А Гитлер ожидал каких-то гигантских катаклизмов.

В январе 1942 года в ставке «Волчье логово» во время ночной беседы фюрер говорил:

— Я склонен верить учению Хёрбигера о мировом льде. Возможно, когда-то, за десять тысяч лет до нашей эры, произошло столкновение с Луной. Не исключено, что Земля вынудила тогда Луну вращаться по ее теперешней орбите. Возможно, наша Земля забрала у Луны ее атмосферу, и это полностью изменило условия жизни на Земле.

Я допускаю, что здесь тогда обитали существа, которые могли жить на любой высоте и глубине, ибо атмосферное давление отсутствовало. Допускаю также, что твердь земная разверзлась и хлынувшая в кратеры вода вызвала страшные извержения и потоки дождей. Спастись могли только двое людей, так как они укрылись высоко в горах и пещерах…

Выполняя волю фюрера, Гиммлер сам занялся этой теорией. В организации «Наследие предков» был выделен сектор содействия метеорологической службе. Сектору поручили разработать «доказательства правильности учения о космических льдах посредством представления долгосрочных прогнозов погоды на космической основе».

Правильность теории Ганса Хёрбигера тщетно старались доказать, выявляя взаимосвязь между появлением пятен на солнце и выпадением дождей.

Неожиданно для Гиммлера у теории космических льдов нашелся решительный противник в собственном стане — Филипп Ленард. Национально-социалистический журнал «Иллюстриртер беобахтер» напечатал серию статей под общим названием «Ганс Хёрбигер — Коперник XX века».

Ленард потребовал прекратить публикацию этих статей. Он писал в редакцию журнала: «Позволительно ли национально-социалистическому журналу и дальше дурачить немецкий народ? Учение о космических льдах является чистой выдумкой, издевательством над всеми знаниями о природе».

Возмущенный руководитель метеорологического сектора в организации «Наследство предков» обратился к рейхсфюреру и предложил заклеймить в журнале СС «Черный корпус» «эту смехотворную выходку склеротических ученых бонз».

Гиммлер, как ни странно, боялся открытых конфликтов. Философ Эрих Фромм писал о нем: «Гиммлер всегда оставался слабовольной натурой и знал об этом. Вся жизнь его была борьбой против этого знания, попыткой стать сильным. Он вел себя как подросток, который хочет перестать заниматься онанизмом, но не может, упрекает себя в безволии, пытается измениться, — но все напрасно».

Рейхсфюрер СС не решился вступить в полемику. Он приказал держать в секрете исследования, связанные с космическими льдами, и ни в коем случае не выступать публично.

Тем временем еще несколько ученых, не подозревая о личной заинтересованности Гиммлера, высказались достаточно резко относительно этой бредовой теории. Руководитель берлинской обсерватории профессор Пауль Гутник, которого попросили провести экспертизу, представил письменное заключение:

«Учение о космических льдах является достойным сожаления и опасным для авторитета Германии рецидивом давно преодоленной примитивной ступени познания, предшествовавшей научному исследованию, порождением средневековой схоластики. Для учения о космических льдах характерно отрицание результатов экспериментов, чисто умозрительная картина мира, созданная на основании совершенно не доказанных, а зачастую даже давно опровергнутых предпосылок.

Называть такую «науку» типично немецкой — значит возлагать на нее большие надежды в то время, как ей скорее подошло бы определение большевистской. Это продукт мышления недоразвитой в научном отношении части человечества. Было бы интересно взять на мушку скрытых покровителей учения о космических льдах. Надо потребовать, чтобы личность фюрера не связывалась с этим недобрым делом».

Рейхсфюрер СС был разгневан. Он обратился в министерство науки, воспитания и народного образования:

«Я еще раз повторяю свое уже так часто повторявшееся требование о том, чтобы министерство наконец отправило в отставку возомнивших о себе профессоров такого рода.

В мире существует множество вещей, которых мы не знаем и познанию которых, пусть даже дилетантами, мы должны только радоваться. Настоятельно прошу Вас растолковать директору обсерватории всю нелепость его грубого письма и избавить меня, а также моих подчиненных от подобных писем».

В архиве СС сохранился черновик этого письма Гиммлера. В нем содержалась отсутствующая в подписанном рейхсфюрером варианте откровенная угроза самому министерству просвещения: «Еще одна демонстрация подобной научной нетерпимости со стороны министерства окончательно и бесповоротно изменит мое отношение к министерству».

Возможно, эта история и подтолкнула Гиммлера к тому, чтобы защитить Гейзенберга от нападок Ленарда и Штар-ка. Это была своего рода месть за поношение его любимого детища теории космических льдов — со стороны Ленарда.

Гиммлер ошибся. На экспертизе настоял не Ленард, а сотрудник штаба рейхсфюрера референт Польте. Для него все это закончилось плохо.

Сохранилась записка Гиммлера Гейдриху:

«Я случайно обнаружил, что Польте — тот самый человек, который внутри имперского руководства СС выступает против учения о космических льдах. Просто-таки неслыханно, что он потребовал проведения экспертизы в министерстве просвещения, а потом еще переправил ее мне. Я уволил референта Польте с сегодняшнего дня, запретил ему ношение униформы и значка. Прошу Вас отдать соответствующие распоряжения».

Гитлер ставил Хёрбигера в один ряд с выдающимися учеными. В один из вечеров апреля 1942 года фюрер вдруг принялся описывать свой проект реконструкции города Линца.

— На той стороне Дуная, — говорил он, — встанет здание, в котором будут представлены все три системы мира: Птолемея, Коперника и Хёрбигера, творца теории мирового льда. В куполе этого здания будет находиться планетарий, который не только утолит жажду знаний посетивших его, но и вполне сгодится для научных исследований.

Пока Гитлер восторгался странными видениями своего земляка, решалась судьба немецкого атомного проекта.

Внезапная поддержка со стороны Гиммлера избавила Гейзенберга от полицейских репрессий. Но «национально мыслящие» немцы по-прежнему видели в нем «белого еврея».

Он хотел получить место профессора физики в Мюнхенском университете, но получил отказ. Имперское министерство просвещения обещало это место представителю «арийской физики».

Но с началом Второй мировой войны сторонники «арийской физики» стали терять лидирующее положение. Армию и министерство вооружения не интересовала идеология. Армия хотела знать, перспективно ли создание ядерного оружия, а группа Ленарда и Штарка была в этой области бесполезна.

В 1939 году Гейзенберга призвали в армию. Но отправили его не в горно-стрелковую часть, к которой он был приписан, а в управление вооружения вермахта. Вместе с другими физиками он изучал возможность практического использования атомной энергии. В 1942 году «белого еврея» Гейзенберга пригласили в Институт физики имени кайзера Вильгельма в Берлин. Главная задача — создание ядерного реактора.

Идея атомного оружия увлекла генерал-полковника Фридриха Фромма, который возглавил управление вооружений сухопутных сил вермахта. Новое супероружие давало Германии шанс выиграть войну. Генерал Фромм поделился своими мыслями с министром вооружений Альбертом Шпеером.

В мае 1942 года Шпеер, Фромм и еще несколько генералов приехали к физикам на совещание. Перед ними выступали Вернер Гейзенберг и Отто Ган, который получит Нобелевскую премию осенью 1945 года.

Министр Шпеер спросил Гейзенберга, возможно ли создание атомной бомбы. Ученый ответил, что научное решение найдено, но нет технической базы.

Гейзенберг пожаловался, что ему не хватает ни денег, ни материалов, что из-за призыва в армию лаборантов и техников германская наука теряет ведущие позиции.

Генерал-полковник Фромм согласился уволить из армии по списку несколько сот научных работников. Министр Шпеер выделил ядерщикам два миллиона марок и редкие металлы из имперского резервного фонда, а также включил строительство первого немецкого циклотрона в список «первостепенных дел государственной важности».

В конце июня 1942 года Шпеер осторожно доложил Гитлеру о ходе работ над атомной бомбой.

Гитлер несколько раз пытался понять, что такое управляемая цепная реакция, но не осилил основы ядерной физики даже в самом популярном изложении. Тем более что уважаемые им ученые доказывали, что ядерная физика — еврейская выдумка. А партийные чиновники высокомерно посмеивались над американцами, считая, что те ни на что не способны.

Немецкие спецслужбы не подозревали о «Манхэттенском проекте» — так назывались масштабные работы по созданию ядерного оружия на территории Соединенных Штатов.

Ни абвер адмирала Канариса, ни политическая разведка бригадефюрера СС Шелленберга так и не узнали то, что было известно советской разведке.

С сентября 1941 года о ядерных исследованиях в военной сфере в Москву докладывал лондонский резидент Анатолий Горский. Его агентом был Джон Кэрнкросс, личный секретарь лорда Хэнки, председателя научноконсультативного комитета при кабинете министров.

К концу 1941 года у советской разведки появился еще один агент — физик Клаус Фукс, который бежал в Англию из Германии. Фукс предложил свои услуги военному разведчику Симону Давидовичу Кремеру, бывшему кавалеристу, которого перед войной отправили в Лондон помощником военного атташе.

Завербовав Фукса, сам Кремер попросился на фронт. Его просьбу удовлетворили. Он получил под командование механизированную бригаду и в 1944 году стал Героем Советского Союза.

Связь с Фуксом поддерживала сотрудница советской военной разведки Урсула Кучински. Она была немецкой коммунисткой и работала под псевдонимом Рут Фишер.

Весной 1942 года, когда Альберт Шпеер еще только познакомился с Гейзенбергом и вникал в проблемы теоретической физики, Берия уже предложил Сталину образовать научно-консультативный орган по атомным делам при Государственном комитете обороны, а с материалами разведки ознакомить наиболее заметных советских ученых-физиков.

Научным руководителем проекта хотели сделать академика Абрама Иоффе. Он отказался, сославшись на возраст, и предложил вместо себя профессора Курчатова.

Сам Курчатов еще не знал, может ли быть создана атомная бомба. Но ему показали материалы разведки, и они произвели на него серьезное впечатление. Он составил список того, что разведка должна попытаться узнать, но почти сразу прочертил путь к созданию советского атомного оружия.

А в Берлине в эти дни министр Шпеер в последний раз беседовал с ядерщиками. Он задал только один вопрос: когда? Услышав ответ, что на создание ядерного оружия уйдет три-четыре года, приказал прекратить все работы. Шпеер рассудил так: через четыре года война или закончится, или ее исход уже будет очевиден и никакая бомба ничего не изменит.

Летом 1943 года нейтральная Португалия перестала продавать Германии вольфрам. Это поставило под угрозу производство боеприпасов, и министр Шпеер приказал использовать вместо вольфрама урановое сырье. На военные заводы отправили тысячу двести тонн урана. На идее создания атомного оружия был поставлен крест.

Некоторые историки полагают, что, если бы Шпеер знал о «Манхэттенском проекте», он перевернул небо и землю, чтобы догнать американцев.

Но нацистская Германия была не столь богата, как Америка. Германия с 1939 года непрерывно воевала, и все средства уходили на первоочередные нужды армии. Американцы израсходовали на создание атомной бомбы два миллиарда долларов, нацистская Германия — восемь миллионов марок, по тогдашнему курсу — одну тысячную американских средств.

Германия, в отличие ог Америки, чью территорию не бомбили, в любом случае не в состоянии была построить крупные производственные мощности — они были бы обнаружены авиаразведкой и разрушены с воздуха.

Крупнейший немецкий физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер скажет много позже: «Нам и в голову не приходило, что Америка в разгар войны сможет пойти на такие расходы. Поэтому сообщение о Хиросиме потрясло нас до глубины души».

Не ясна позиция самого Гейзенберга.

Некоторые историки считают, что он сознательно мешал реализации немецкого атомного проекта, не хотел делать бомбу для Гитлера. Сам Гейзенберг после войны утверждал, что, когда Гитлер и Шпеер отказались от идеи бомбы, он был счастлив.

В реальности немецкие ученые под руководством Вернера Гейзенберга вели работы в том же направлении, что и американцы. Но он довольно быстро понял, что ядер-ное оружие ему не создать, и переключился на строительство атомного реактора. Когда первая бомба в 1945 году упала на Хиросиму, Гейзенберг не поверил. Он даже не мог представить себе, что американцам это удалось.

Немцы под руководством Вернера Гейзенберга вели работы в том же направлении, что и американцы, примерно до конца 1941 года. В это же время в Америке было решено строить бомбу, а немецкие физики решили продолжать создавать реактор.

Последняя построенная Гейзенбергом в феврале 1945 года модель реактора предположительно могла бы дать энергию, если бы для этого использовали весь имевшийся тогда в Германии уран и всю тяжелую воду. В таком случае немцы достигли бы уровня, который американцы превзошли в 1942 году.

Не зная этого, управление стратегических служб — американская разведка военных лет — планировало покушение на Гейзенберга, чтобы вывести его из игры.

В декабре 1944 года небольшая группа преподавателей и аспирантов собралась в Цюрихе, чтобы послушать лекцию Вернера Гейзенберга о матричной теории. Среди его слушателей был один человек, который пришел на лекцию с пистолетом и ампулой цианистого калия.

Он выдавал себя за студента-швейцарца. В реальности Моррис Берг был американцем и выполнял задание управления стратегических служб: проанализировать выступление Гейзенберга и определить, насколько далеко продвинулись немцы в атомных делах. Если бы Берг пришел к выводу, что Гейзенберг на верном пути, он должен был застрелить немецкого физика, а в случае поимки швейцарской полицией принять ампулу с цианистым калием.

Моррис Берг окончил Принстонский университет, Сорбонну и юридический факультет в Колумбии. Он мог поддержать разговор на любую тему, включая физические. Тем более что он владел десятком языков. Когда началась война, его взяли в разведку. Ему и поручили заниматься немецким атомным проектом. Он ездил по Европе, знакомясь с физиками и выведывая у них, что им известно о работах в Германии.

Выслушав Гейзенберга, Берг не стал доставать пистолет.

И все-таки в Соединенных Штатах боялись, что нацистская Германия может обзавестись ядерным оружием. Больше других в это верили Альберт Эйнштейн и другие физики, изгнанные из Германии. Они торопили президента Рузвельта и премьер-министра Черчилля, потому что все еще считали немецкую физику самой передовой. Они не понимали, что немецкая физика покинула Германию вместе с ними.

Часть вторая ПОРТРЕТЫ

Женщина с ледяными глазами и ее муж, Йозеф Геббельс

За месяц до нападения на Советский Союз имперский министр народного образования и пропаганды, руководитель столичной партийной организации доктор Йозеф Геббельс записал в дневнике, который вел все годы своей партийной работы: «В отношении России нам удалось организовать великолепную дезинформацию. Из-за сплошных «уток» за границей в России уже больше не понимают, что ложь, а что правда. Сталин уставился на нас, как кролик на удава».

За десять дней до начала войны Геббельс написал большую статью о том, что немецкое правительство подготовило заманчивые предложения для переговоров с Советским Союзом и вообще наступает новая эра в дружеских взаимоотношениях между двумя государствами.

Статью министра передали в газету «Фёлькишер беобахтер», центральный орган национально-социалистической немецкой рабочей партии, как директивную. Статью сразу же поставили в номер. Но когда тираж главной партийной газеты был отпечатан, его целиком конфисковали и уничтожили.

Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы, записывал в дневнике Геббельс.

«Мне оборвали все телефоны. Шумиха поднялась и внутри страны, и за границей. Английские радиостанции уже заявили, что сосредоточение немецких войск против России — это блеф, которым Германия прикрывает подготовку к высадке в Англии.

Я совершенно счастлив. Вся операция прошла безупречно, комедию с конфискацией «Фёлькишер беобахтер» мы разыграли идеально. Русские все еще ничего не подозревают. Во всяком случае, они сосредотачивают свои войска именно так, как бы нам этого хотелось: концентрированно, а это будет легкая добыча в виде военнопленных».

Едва ли статья Геббельса сыграла сколько-нибудь значительную роль в те последние предвоенные дни. Имперский министр пропаганды хвалился тем, что он мастерски обманул Сталина, а тот сам обманываться был рад и до последнего не верил, что Гитлер нападет на Россию.

Но для Геббельса главным было то, что его пригласил к себе фюрер и поздравил с успехом. Одобрительные слова Гитлера означали прошение. Фюрер гневался на Геббельса за его постоянные истории с дамами. Гитлер питал слабость к жене Геббельса Магде и недоумевал: как можно изменять такой женщине?

Летом 1930 года в берлинском Дворце спорта на митинге национальных социалистов оказалась молодая женщина по имени Магда Квандт. Скучающую одинокую блондинку привел на митинг принц Август-Вильгельм, сын свергнутого кайзера Германии Вильгельма II, поклонник нацистов и обергруппенфюрер СА.

Принц заметил в Магде нечто странное — меланхолию, взгляд, устремленный в пустоту, страсть к горячительным напиткам. Она регулярно ходила в цирк и на скачки, но лошади не способны были ее увлечь. Отпрыск кайзеровского семейства знал средство, способное спасти ее от скуки и депрессии. Ей надо побывать в политическом цирке, вдохнуть этот пьянящий запах, увидеть, как дрессировщики управляются не с животными, а с людьми. Принц не ошибся. Нацистские флаги, начищенные сапоги, ревущие толпы, безумные глаза — эти яркие атрибуты захватили молодую женщину…

«Магда пришла в восторг, — вспоминала потом ее мать. — Как женщина, именно как женщина она поняла, что обязательно должна познакомиться с мужчиной, от чьих слов ее бросало то в жар, то в холод».

Речь шла о выступившем на митинге докторе Йозефе Геббельсе. Колченогий руководитель столичной партий-нои организации в черном кожаном пальто и ортопедической обуви был самым заметным в Берлине уличным оратором, исключительным по своей наглости.

Магда, желая познакомиться с Геббельсом, нанялась на работу в берлинский горком партии. Ее взяли в информационный отдел. А через несколько дней на лестнице они встретились с Геббельсом. Ее мать вспоминала:

«Они лишь на миг взглянули друг другу в глаза, и, как бы невероятно это ни звучало, между ними словно сверкнула молния. Пораженный Геббельс остановился и сказал своему секретарю: «Потрясающая женщина! Кто она?»

Геббельс вызвал ее к себе и поручил заниматься его тайным архивом. У Магды, по словам ее матери, возникло к будущему министру нечто вроде материнского чувства: она считала, что бедняжка так плохо одет, потому что он лишен женской заботы.

Довольный Геббельс записал в дневнике: «Вечером пришла Магда Квандт. И осталась. Она расцвела во всей своей охмуряющей белокурой красоте. Прекрасная женщина! Сегодня я блуждаю как во сне. И ей и мне надо еще немного повоспитывать себя, тогда мы будем сказочно подходить друг другу. Я прекращу все истории с женщинами и посвящу себя ей одной».

Через год они поженились. Но Магду столь же влечет и другой известный оратор, Адольф Гитлер.

Ее познакомили с Гитлером. Фюрер только что пережил, возможно, главную трагедию своей жизни. Всего за несколько недель до этого в его мюнхенской квартире покончила с собой его племянница Гели Раубаль. Их связывали не только родственные чувства. Гели застрелилась из его «вальтера» — не в силах вынести своего ревнивого и деспотичного дядюшку. Покончила с собой единственная женщина, которая вызывала у Гитлера чувство, похожее на любовь.

И тут глазам фюрера предстала ухоженная дама, в которой его поразили огромные голубые глаза и завидное самообладание. Гитлер доверительно сказал одному из своих помощников по партии генерал-майору в отставке Отто Вагенеру:

— Я считал, что после смерти Гели определенные чувства похоронены навсегда. Но сегодня они внезапно охватили меня вновь, притом с огромной силой.

Перенесший душевную травму Гитлер увидел в Магде женщину, способную заменить Гели Раубаль:

— Эта женщина могла бы сыграть большую роль в моей жизни, даже не будучи моей женой. В моей работе она бы своей женственностью уравновешивала мои односторонние маскулинные инстинкты. Она могла бы стать второй Гели для меня. Жаль, что она не замужем.

Фюрер рассчитывал, что Вагенер передаст его слова Магде, и не ошибся. Вагенер предложил подвезти ее в своей машине на демонстрацию штурмовиков в Брюнс-вике, где должны были выступать Гитлер и Геринг. В машине Вагенер откровенно спросил, хотела бы она присутствовать в жизни фюрера.

Магда ответила, что фюрер безусловно прав, когда говорит, что у него нет права жениться:

— Жена была бы для него частью мебели, чашкой, которая стоит на своем месте, микрофоном, в который он говорит, или граммофоном, который произносит то, что он желал бы услышать в данный момент.

Магда решила, что, если она примет предложение фюрера, ей надо за кого-то выйти замуж.

Геббельс и Магда Квандт объявили о своей помолвке за обедом, на который был приглашен Гитлер. Вагенер был поражен радостью, которую испытывали все трое.

Магда призналась актрисе и режиссеру-документалисту Лени Рифеншталь, что влюблена в Гитлера:

— Но я поняла, что, если не считать его племянницы Гели, чью смерть он так и не смог пережить, Гитлер не способен любить женщину. Поэтому я решила выйти замуж за доктора Геббельса, тогда я буду рядом с фюрером.

Сама Магда говорила, что на ее свадьбе 19 декабря 1931 года главным был Гитлер, Геббельс — на вторых ролях.

Геббельс не возражал:

— Нам бы хотелось, чтобы фюрер считал нашу квартиру своим вторым домом.

Гитлер наконец получил то, что ему было нужно: он мог наслаждаться поклонением красивой женщины, ничего не давая взамен. Гитлер придумал замечательную формулу: после смерти Гели он не способен никого полюбить и вынужден отказаться от возможности физически обладать женщиной.

Однажды Геббельс появился в Бергхофе с молоденькой блондинкой. Ей предоставили отдельную комнату, но за столом Гитлер ее просто игнорировал. Он спросил, где Магда. Геббельс ответил, что она нездорова.

Гитлер прошел в свой кабинет и позвонил ей в Берлин. Услышав, что чувствуетсебя она превосходно, отправил за ней личный самолет. Блондинке, сопровождавшей министра пропаганды, пришлось после завтрака исчезнуть.

Между Магдой Геббельс и Евой Браун произошло определенное разделение труда. Еве Браун было позволено ублажать фюрера в постели. Ева жаловалась:

— Я нужна ему только для определенных целей.

Магдой Геббельс Гитлер восхищался.

А ее всегда влекло к мужчинам, обладавшим властью над другими людьми. Она готова была принадлежать Гитлеру и Геббельсу еще до того, как заглянула им в глаза. Ей достаточно было видеть, какой восторг они оба вызывали у толпы.

Ее настоящее имя — Йоханна Мария Магдалена Берендт. Но все, что связано с ее происхождением, крайне запутанно. Она появилась на свет незаконнорожденной. Ее мать работала служанкой в Берлине. Уже после появления девочки ее мать вышла замуж за некоего Оскара Ричеля. Но он не признал Магду своей дочерью. Брак вскоре распался.

Когда девочке было шесть лет, ее мать вышла замуж за Рихарда Фридлендера. Он удочерил девочку. В юности Магда очень любила отчима. И было за что: в трудные военные годы он не жалел себя, чтобы прокормить жену и падчерицу. В те годы для Магды не имело значения, что ее отчим — еврей.

Историки предполагают, что Рихард Фридлендер был ее настоящим отцом. Во всяком случае, когда они с Геббельсом поженились, а Гитлер был свидетелем на свадьбе, главный печатный орган компартии Германии газета «Роте фане» ехидно написала, что «патологический антисемит Геббельс женился на еврейке».

Магда училась в школе при католическом монастыре в Бельгии. С помощью монахинь-урсулинок она выучила несколько языков, что ей очень пригодилось в будущем. Магда была романтически настроенной девушкой, ей нравилось ночевать в стогу сена и петь с друзьями у костра.

В юности Магда познакомилась с Виктором Арлазоровым, позже взявшим себе еврейское имя Хаим. Арлазоров родился на Украине, его семья бежала от погромов в Германию. Он очень рано присоединился к сионистам, то есть к тем, кто мечтал вернуться в Палестину и создать там еврейское государство.

Хаим Арлазоров стал первой любовью Магды. Она носила на шее его подарок — цепочку со звездой Давида — и делила с ним мечту о еврейском государстве.

Арлазоров был сильным оратором и умелым политиком. Если бы их роман не прервался, Магда стала бы женой не нацистского министра пропаганды, а известного еврейского политика, уехала бы с ним в Палестину, работала в кибуце, а по ночам охраняла покой соседей с винтовкой на плече.

Но у Арлазорова возник роман с другой девушкой, студенткой медицинского института. Может быть, он думал, что в Палестине врачи нужнее?

Магда учиться не хотела. У нее был иной дар — соблазнять незаурядных мужчин. В поезде она познакомилась с одним из самых завидных женихов Германии. Гюнтер Квандт, молодой, но уже облысевший миллионер, год назад овдовел и жаждал женского общества. Он чудовищно разбогател в Первую мировую, снабжая войска кайзера военной формой.

В обнищавшей после войны Германии Квандт, один из самых богатых людей Европы, вел королевский образ жизни. Вместе с Магдой они прокатились по всей Америке — от Ниагарского водопада до Флориды и Мексики и даже побывали на Кубе.

Но брак с Квандтом оказался неудачным. Магда попыталась восстановить отношения с Арлазоровым, но тот уже получил право уехать в Палестину. Магде оставалось только помахать вслед своей юности, прошедшей среди романтиков-сионистов.

В 1928 году она выкрала у мужа письма, полученные им от многочисленных любовниц, и это помогло ей выиграть бракоразводный процесс. Она получила хорошие алименты, деньги на квартиру в Берлине, вклад в банке на случай болезни и право пользоваться имением Гюнтера Квандта.

Магда обосновалась в Берлине, разыгрывала роль богатой вдовы и отчаянно скучала — до того момента, как попала на митинг нацистов. На следующий день, 1 сентября 1930 года, она вступила в партию. Через две недели — выборы в рейхстаг, и нацисты становятся второй по значению партией в Германии.

Магду предупреждали: если она выйдет замуж за Геббельса, она лишится денег, получаемых от бывшего мужа. Магда ответила очень прагматично:

— Германию или поглотит коммунизм, или она станет национально-социалистической. Если над Берлином взовьется красный флаг, то не будет больше капитализма и Квандт лишится своих денег. Если же Гитпер придет к власти, я стану одной из первых женщин страны.

В декабре 1931 года они с Геббельсом поженились. Она стала первой дамой нацистской Германии.

После прихода нацистов к власти именно Магда Геббельс в День матери обращалась по радио к женщинам Германии. Она ведала награждением многодетных женщин «Крестом за материнство». Магда следила за тем, чтобы награда не досталась тем, в ком есть хоть капля еврейской крови.

Сама Магда, показывая немецким женщинам, как почетно рожать для фюрера и фатерланда, родила Геббельсу шестерых детей. Все они получали имена, начинавшиеся с буквы X — первой буквы фамилии Хитлер, которого мы привыкли именовать Гитлером. Ее детей звали: Хельга (1932), Хильде (1934), Хельмут (1935), Хольде (1937), Хсдда (1938) и Хайде (1940).

От первого брака у нее тоже был сын — Харальд Квандт. Он — единственный из ее детей, кто выжил, потому что в конце войны попал в плен к союзникам.

Брак с министром тоже оказался неудачным.

Для Йозефа Геббельса важнее всего было сознание того, что Магда преодолела эстетическое отвращение к нему. Правая нога министра была на пять сантиметров короче левой, что сделало его хромым калекой. Всякая победа над женщиной была для него триумфом над собственным уродством. Если его отвергали, министр приходил в бешенство. Собственно говоря, вся жизнь Геббельса ушла на то, чтобы отомстить тем, кто его недооценивал.

Отвергнутый автор

В 1922 году он окончил Гейдельбергский университет, защитив диссертацию на тему «Вильгельм фон Шютц как драматург. К вопросу об истории драмы романтической школы».

В юности Геббельс пытался стать журналистом и писателем, но безуспешно. Он написал роман «Михаэль, или Судьба Германии в страничках из дневника». Герой романа, молодой коммунист, становится нацистом и гибнет в борьбе против французов, оккупировавших Рейнскую область.

Вечная история: молодой автор написал первый роман, а его не печатают. Что делает автор? Берется за следующий? Работает над словом? Нет, отвергнутый роман он вписывает в счет «темным силам, завладевшим национальной культурой», и переключается на политическую деятельность.

На политическом поприще он проявляет больше умения, чем в литературе. Он уверенно держит путь к высшим постам в партии. Теперь уже перед молодым литератором одна за другой распахиваются издательские двери. Но к чистой литературе он уже охладел. Его увлекает публицистика, возможность в прямой авторской речи высказать свои идеи.

Крупный партийный работник, он высоко ценит слово. Теперь уже он решает, каким книгам выходить, каким лежать в столах писателей, а за какие можно и посадить. Его имя хорошо известно в стране, и все же свою подпись он предпочитает сопровождать новообретенным титулом — «имперский министр народного образования и пропаганды».

Творчеству Иозефа Пауля Геббельса не суждено было стать предметом изучения литературоведов. Его творениями занимался аппарат главных обвинителей на Нюрнбергском процессе, подтвердив тем самым равнозначность Слова Делу. Квалифицированного разбора своих сочинений автор не дождался, покончив с собой в сорок пятом.

Его роман «Михаэль» издали через много лет после войны. Это весьма слабая проза, которую пишут мечтающие поразить мир амбициозные молодые люди. Но эта плохая книга полезна не столько в смысле постижения личности автора (что, в конце концов, представляет узкоуголовный интерес), сколько в понимании культурных и психологических истоков нацизма.

В романе очевидны псевдосоциалистические мотивы, ненависть к богатому Западу, к банкирам. Герой романа говорит: «Мы все солдаты революции труда. Мы хотим победы труда над деньгами». Значительное место занимают националистические рассуждения: «Сегодня только один призыв звучит для молодого человека: поднимайся на защиту родины! Чуждый сброд должен оставить в покое наше национальное искусство».

Роман Геббельса — ценный первоисточник, позволяющий понять, почему фашизм нельзя называть случайным эпизодом. Все, что говорит Геббельс, можно услышать и сегодня — и не только в пивной, и прочитать у некоторых авторов, озабоченных сохранением «национальной идеи», засильем «инородцев», попранием «вековечных национальных идеалов»…

Что еще есть в романе — ненависть к интеллигенции («Интеллект отравляет нашу нацию»), культ героя и воина, готовность к насильственному устранению оппонента, требования возвращения к «подлинно народным» ценностям, корням, к почве, призывы изгнать «чуждые элементы» из национальной культуры…

И полное отсутствие сомнений в собственной правоте — характерная черта людей, считающих, говоря словами одного писателя, что они обладают подлинной, всеобщей истиной, которой должен подчиниться каждый порядочный человек, чего как раз порядочный человек сделать и не может.

Молодой Геббельс пробовал свои силы в банке, пытался заработать на жизнь аукционистом на бирже. Он был неудачником, пока не присоединился к национальным социалистам.

В окружении Гитлера оказалось немало людей, которые не преуспели в искусстве и потому примкнули к нацистам. Духовный наставник фюрера и первый редактор нацистской партийной газеты Дитрих Эккарт мечтал стать поэтом и драматургом, но удался ему только перевод драмы «Пер Гюнт» норвежского классика Генрика Ибсена. Альфред Розенберг хотел быть архитектором. Лидер нацистской молодежи Бальдур фон Ширах и Ганс Франк, который был адвокатом Гитлера после путча 1923 года, а затем генерал-губернатором Польши, писали стихи. Президент имперского банка Вальтер Функ мечтал стать музыкантом, Альберт Шпеер — архитектором.

Первоначально будущий министр пропаганды работал на соперника Гитлера внутри нацистской партии — Грегора Штрассера, редактировал газету «Народная свобода» и выступал против фюрера. Молодой журналист Йозеф Геббельс даже требовал исключить из партии «мелкобуржуазного Адольфа Гитлера». Но в апреле 1926 года он приехал в Мюнхен, и Гитлер сумел привлечь Геббельса на свою сторону.

Фюрер поставил его во главе столичной партийной организации, которая поддерживала Штрассера. Геббельс провел чистку, исключив из партии четыреста человек, и поставил столичный горком на службу Гитлеру.

Геббельс превратил берлинских штурмовиков в боевой отряд, который постоянно устраивал драки с Союзом красных фронтовиков. В его подчинении поначалу было совсем немного людей, но они нагло противостояли столичным коммунистам.

В 1927 году он стал редактором еженедельника «Ан-гриф» («Атака»). В 1928 году его избрали депутатом рейхстага. В марте 1933 года он возглавил созданное для него министерство народного просвещения и пропаганды.

Геббельс не простил немецкой литературе, что она его отвергла. Он поделил литературу на «почвенную» и «асфальтовую», чуждую немецкому духу, в которую включил таких выдающихся авторов, как Томас Манн.

Душным вечером 10 мая 1933 года Геббельс устроил в Берлине сожжение книг. Штурмовики и студенты на грузовиках объехали весь город, забирая из библиотек запрещенные книги. После прихода нацистов к власти было запрещено творчество ста сорока девяти писателей, двенадцать тысяч четыреста произведений, огромная часть национальной и мировой культуры. Геббельс лично составлял этот список.

Вечером те, кто был вдохновлен идеей очищения культуры от всего чуждого национальному духу, собрались у здания студенческого клуба на Ораниенбургерштрассе, построились в колонну и с зажженными факелами двинулись к Оперной площади.

Вспыхнуло пламя, и в огонь полетела первая пачка.

Горели враги «национальной Германии», освобождая народ от порчи, открывая дорогу росту национальных сил. Толпа одобрительными возгласами провожала в огонь все новые и новые книги. Отправляя в костер очередную пачку, распорядитель церемонии громогласно провозглашал:

— Против классовой борьбы и материализма! За народную общность и идеалистический образ жизни! Я предаю огню сочинения Маркса и Каутского!

— Против декаданса и морального разложения! За строгость и нравственность в семье и государстве! Я предаю огню сочинения Генриха Манна, Эрнста Глезера и Эриха Кестнера!

— Против искажения нашей истории и принижения ее великих героев! За благоговейное отношение к прошлому! Я предаю огню сочинения Эмиля Людвига и Вернера Хагемана!

— Против антинародного журнализма космополитически-еврейского толка! За исполненное ответственности сотрудничество в деле национального строительства! Я предаю огню книги Теодора Вольфа и Георга Бернхарда!

В разгар событий на площади появился Геббельс. Он был доволен происходящим, но понимал, что сожжение книг окончательного решения проблемы не принесет. Как всякий плохой писатель, он ненавидел критиков и тремя годами позже издал приказ об уничтожении целого литературного жанра: «Поскольку и тридцать шестой год не принес заметного улучшения художественной критики, я окончательно запрещаю с сегодняшнего дня дальнейшее функционирование художественной критики…»

10 мая 1933 года костры горели не только в Берлине. Книги сжигали в Мюнхене, Дрездене, Франкфурте-на-Майне… Все ли, кто участвовал в этом, были сторонниками новой власти и разделяли программу нацистов? Нет. Но им внушили — или они поверили в то, что только таким образом можно сохранить национальную культуру, помочь народу обрести веру в свои силы, выйти из кризиса и занять подобающее место в мире.

Ветер разносил по площади несгоревшие листы, бросал пригоршни пепла под ноги завороженных зрелищем берлинцев. В воздухе ощутимо пахло горелым, но самое тонкое обоняние не уловило тогда запаха горящего человеческого мяса.

Никто из стоявших на Оперной площади не понял, что вместе с пачками книг в костер полетели и их собственные жизни. То, что началось сожжением книг, для противников режима закончилось печами лагерных крематориев; для тех, кто восторженно аплодировал штурмовикам, обернулось могилами в Сталинграде; их семьи сгорели в огромных кострах Гамбурга и Дрездена, зажженных авиацией союзников…

Но до этого было еще далеко, а пока что Геббельс наслаждался своим высоким положением.

Кому Кнут Гамсун отдал свою нобелевскую медаль

Только со стороны могло показаться, что высокопоставленный чиновник принимает посетителя. На самом деле это была встреча двух мастеров слова. Старший всемирно признан. Младший — своего рода литературный изгой, с презрением отвергнутый литературной критикой.

Правда, последние десять лет печаталось все, что выходило из-под его пера, но червь сомнения отравлял счастье: не министерский ли его пост — причина внимания издателей всей страны? Он нисколько не сомневался в своих литературных дарованиях, но жаждал их подтверждения — и не от собственных столоначальников или им же возвеличенных соловьев партии. Он жаждал чистого признания со стороны равных ему по дарованию. И этот день настал.

В мае 1943 года лауреат Нобелевской премии по литературе норвежец Кнут Гамсун выразил восхищение литературным творчеством своего молодого собеседника — имперского министра народного образования и пропаганды Иозефа Геббельса. Восьмидесятичетырехлетний норвежец даже прослезился, и министр-писатель понял, что может верить в искренность патриарха мировой литературы.

Кнут Гамсун преподнес имперскому министру драгоценный подарок — нобелевскую медаль, присужденную ему в 1920 году за его романы «Виктория», «Пан», «Голод», «Соки земли». Литературная слава Гамсуна была огромной. На родине о нем говорили как о «Гомере наших дней». Максим Горький называл написанное им «священным писанием». Томас Манн говорил о свойственном ему сочетании «необыкновенной утонченности с эпической простотой».

Гамсун согласился приехать в Вену, чтобы принять участие во Втором международном конгрессе нацистских журналистов.

На конгрессе в Вене выступать престарелому писателю было тяжело. Его заранее написанную речь зачитали. Вот что лауреат Нобелевской премии считал нужным поведать журналистам из оккупированных или союзных нацистской Германии стран:

— Англия хотела войны, и Гитлер обнажил меч. Он, крестоносец и реформатор, желал создать новую эпоху и новую жизнь для всех стран, прочное международное единство на благо каждой страны. Вот чего он хотел. И труды его не пропали даром, народы и нации поддержали его, стали с ним плечом к плечу, народы и нации решили бороться вместе с ним и победить. Он держится, Адольф Гитлер, этот выдающийся человек, который потихоньку-полегоньку поставил весь мир на ребро и теперь переворачивает его на другой бок! Он справится! С ним рядом его великий итальянский соратник, с ним главные континентальные державы Европы. Сообща они справятся — и войне придет конец! Но я совершенно убежден: недостаточно победить большевиков и янки, необходимо одолеть Англию, иначе миру на земле не бывать. Англию на колени!..

Геббельс понял, что тоже должен сделать что-то для собрата по перу. Высшая награда литературного мира уже была присуждена Гамсуну. Геббельс решил преподнести ему высшую награду политического мира — выхлопотать аудиенцию у фюрера.

На конгрессе в Вене престарелый писатель назвал Гитлера крестоносцем, который поставит Англию на колени.

В Вену за Гамсуном прислали четырехмоторный «фокке-вульф», обслуживавший фюрера. 26 июня 1943 года на аэродроме Гамсуна ждал личный «мерседес» Гитлера. Писателя доставили в альпийскую резиденцию фюрера под Берхтесгаденом.

Фюрер был сама любезность. Подали чай, и Гитлер снисходительно сказал писателю:

— Я чувствую себя если не полностью, то очень сильно обязанным вам, потому что моя жизнь в известном смысле так похожа на вашу.

Кнут Гамсун, сын портного, ученик сапожника, голодный бродяга, уехавший на заработки в Америку и добившийся мировой славы, и в самом деле вызвал симпатию у склонного к сентиментальности диктатора, который часто вспоминал о своей неприкаянной юности.

Гитлер настроился на приятный лад. Ему хотелось отвлечься от войны, поговорить о литературе. Но беседа сразу же приняла неожиданный оборот. Кнут Гамсун начал жаловаться на руководителя немецкой оккупационной администрации в Норвегии имперского комиссара, обергруппенфюрера СА Иозефа Тербовена.

Тербовен вступил в партию в 1923 году и был известен безоговорочной преданностью фюреру. После захвата Норвегии был отправлен туда наместником, ввел чрезвычайное положение и приказывал расстреливать за малейшую провинность. Даже военное командование не одобряло его методов.

Глухой и потому говоривший очень громко Кнут Гамсун вновь и вновь повторял:

— Методы имперского комиссара не годятся для нас. Пруссачество для нас неприемлемо. И потом, эти казни — мы больше не хотим никаких казней!

В беседе участвовали статс-секретарь министерства народного образования и пропаганды обергруппенфюрер СС Отто Дитрих, а также переводчики — немец Эрнст Цюхнер и норвежец Эгиль Холмбуэ, начальник отдела в норвержском министерстве внутренних дел. Сначала переводил Цюхнер, но писатель настоял на том, чтобы его слова излагал фюреру норвежец.

После войны, отсидев пять лет, Отто Дитрих издал воспоминания «Двенадцать лет с Гитлером». Он писал, что ему никогда больше не приходилось видеть, чтобы кто-то отважился перебивать Гитлера, как это делал старый Гамсун. Переводчик Холмбуэ даже не решался переводить все, что произносил писатель.

К удивлению присутствующих, Гитлер не желал ссориться с лауреатом Нобелевской премии и отвечал очень спокойно:

— Вы должны понять жестокость Тербовена. Власть вынуждена силой прокладывать себе дорогу. Ей приходится мириться с тем, что она может и не вызывать симпатий.

Гитлер стал говорить о схожей ситуации на Украине. Но Гамсуна Украина не интересовала.

— Тербовен не хочет существования самостоятельной Норвегии, — продолжал писатель. — Он желает превратить нашу страну в протекторат… Будет ли он когда-нибудь заменен?

Отто Дитрих напишет потом, что он просто не верил своим ушам, когда Гитлер практически сдался и признал:

— Имперский комиссар — человек войны. Перед ним в Норвегии поставлены исключительно военно-политические задачи. Когда закончится война, он вернется в Эссен, где был гауляйтером.

У Гамсуна слезы текли по щекам.

— Мы не против оккупации, — повторял он, — но этот человек разрушит в Норвегии больше, чем вы сможете создать.

Переводчик даже не пытался воспроизвести эту фразу по-немецки. Он старался остановить Гамсуна:

— Не говорите больше об этом! Фюрер уже обещал вам заменить имперского комиссара.

Но остановить Гамсуна было невозможно. Гитлер же сослался на создание в 1942 году чисто норвежского правительства во главе с Видкуном Квислингом. Это ли не знак доброй воли со стороны Германии?

Но Гамсун только качал головой:

— Мы говорим как со стеной.

Переводчик не решился перевести эту фразу. Гитлер продолжал оправдывать свою политику на оккупированных территориях. Он даже немного обиделся:

— Немецкому народу приходится в этой войне нести самый тяжелый груз, а политические жертвы других европейских государств совершенно незначительны.

Гамсун предпринял последнюю попытку убедить фюрера:

— Мы верим в вас, но ваша воля искажается! Происходящее в Норвегии — это ошибка!

Последние слова писателя до Гитлера не дошли, но в любом случае он решил, что с него достаточно. Фюрер встал, сожалеюще развел руками и со словами: «Да, да, господа» вышел на террасу. Аудиенция была окончена. Когда плачущий Гамсун ушел, Гитлер дал волю своему гневу:

— Я не желаю больше видеть здесь таких людей!

Он запретил Геббельсу принимать Гамсуна, но других последствий внутри рейха неудачная беседа не имела. Провожать Гамсуна поехал шеф партийной канцелярии Мартин Борман. А в Осло в аэропорту Форнебу Гамсуна встречал имперский комиссар Тербовен. Его не успели посвятить в содержание беседы на горе Оберзальцберг, поэтому он счел служебным долгом проявить внимание к одному из своих подопечных, удостоившемуся внимания фюрера. Фотография как бы склонившегося в поклоне перед нацистским наместником Гамсуна обошла все газеты.

Никто в Норвегии не знал, о чем Гамсун говорил с Гитлером, и после этой встречи писатель стал самым ненавидимым — после Квислинга — человеком. Визит к Гитлеру некогда самого любимого и уважаемого писателя был истолкован как высшая степень предательства. В Норвегии одного за другим казнили участников Сопротивления, а Гамсун поехал на поклон к фашистскому преступнику номер один, который в 1940 году приказал оккупировать Норвегию!

После освобождения страны Видкуна Квислинга повесили. Само его имя стало нарицательным. Иозеф Тер-бовен 8 мая 1945 года покончил с собой.

Кнута Гамсуна и его жену посадили под домашний! арест. Марие как коллаборационистку отправили в тюрьму. Сажать на скамью подсудимых восьмидесятишестилетнего лауреата Нобелевской премии не хотели. Власти откладывали и откладывали процесс, надеясь, что «природа вмешается в это дело».

Старика спровадили в психиатрическую больницу, где после четырехмесячного обследования диагностировали «стойкое ослабление умственных способностей». Это спасло писателя от суда, но суда он как раз и не боялся. Он готов был ответить за свои симпатии и антипатии. Он не был ни трусом, ни приспособленцем.

В декабре 1946 года его приговорили к штрафу в несколько сот тысяч крон. Так он должен был возместить ущерб, нанесенный стране его сочувствием нацистам.

Его последняя хвалебная статья о национальном социализме и Гитлере была опубликована 7 мая 1945 года — это был некролог фюрера. «Мы, верные сторонники Гитлера, — писал Гамсун, — склоняем свои головы перед лицом его смерти». Он, как нибелунг, остался верен себе, хранил верность своей слепой любви к немцам.

Почему Кнут Гамсун называл себя сторонником Гитлера?

В 1934 году, через год после прихода нацистов к власти в Германии, он поддержал их публично. Его жена Марие, которая была на двадцать два года моложе писателя, и сын Торе вступили в Национальное собрание — партию, которую возглавлял Квислинг. Другой сын писателя, Арилд, вступил в добровольческие формирования СС и сражался на Восточном фронте против Красной армии.

Когда в апреле 1940 года немецкий экспедиционный корпус вошел в Норвегию, Гамсун увидел в этом шанс для его родины «занять подобающее ей место в великогерманском мировом сообществе, которое сейчас создается». И он потребовал ог своих соотечественников не сопротивляться немецким оккупантам.

Кнут Гамсун не был ни слепым фанатиком, ни сторонником тоталитарного государства, ни поклонником национально-социалистических идей. Упрямый, ироничный индивидуалист, что общего он имел с этими партийными чинушами, которые даже в туалет хотели бы водить народ строем?

Старый писатель увидел в национальных социалистах силу, противостоящую цивилизации, развитию техники и технологии, наступлению городов и рационализму капиталистического общества. Ненависть к асфальту, машинам, разрушению патриархального быта заставила Гамсуна, привязанного к земле, возненавидеть Америку и Англию, которые в его представлении олицетворяли городскую цивилизацию.

Его давняя любовь к старой Германии, мысль о единстве судеб северных народов умножились на уверенность в том, что только национальный социализм способен противостоять разрушению привычной жизни.

Видимо, существует нечто общее для Гамсуна и для некоторых российских писателей, которые тоже прониклись симпатиями к идеям национального социализма. Различие состоит в том, что Гамсун не опускался до антисемитизма и не разделял уверенности наших почвенников в превосходстве природного начала над свободной личностью. Но их роднит ненависть к городам, к современной культуре, к «асфальтовой», как говорил Геббельс, литературе.

Не стоит забывать о том, что, когда нацисты пришли к власти, Гамсуну было уже за семьдесят. Он жил уединенно в своей усадьбе. Возраст и глухота постепенно отдаляли его от окружающего мира…

С мая 1945 года Гамсун вел лирический дневник «На заросших тропинках». Он так описал свой первый допрос:

«А как я отношусь к злодеяниям немцев в Норвегии, о которых теперь стало известно?

Поскольку начальник полиции запретил мне читать газеты, я ничего об этом не знаю.

Вы не знали об убийствах, терроре, пытках?

Нет. До меня доходили смутные слухи перед моим арестом».

И это говорил Гамсун, который за два года до этого умолял Гитлера прекратить расстрелы в Норвегии и убрать имперского комиссара Тербовена!

Все-таки в сорок пятом Гамсуну было восемьдесят шесть лет. Дневниковая проза так же кристально чиста, как его ранние романы, принесшие ему Нобелевскую премию. Но чувствуется: живой и понятной для него осталась только природа. Весь остальной мир, включая людей, он считал чужим и чуждым. Он перестал понимать этот мир, который полвека назад так легко и свободно поддавался его анализу. Оставшись один на один с собой, он многое переосмыслил и осознал преступный характер нацистского режима. Его дневник тех лет опубликован, и каждый может прочитать его размышления на сей счет.

Последние годы стали для него тяжким испытанием. Он обиделся на жену и не хотел видеть ее четыре года, потому что она рассказывала психиатру о его ревности, упрямстве и вспыльчивости.

— Он испытывает чувство неполноценности, — говорила Марие Гамсун. — Он совершенно перестал владеть собой, теряет самоконтроль, бросается вещами. Он всегда был слишком привязан к своей матери и потому быстро разочаровывается в женах.

Но в 1950 году Кнут Гамсун внезапно захотел, чтобы жена вернулась. Без всякого вступления и объяснения однажды вечером он сказал невестке:

— Тебе надо бы позвать мать домой.

Ему было тогда девяносто лет. Марие застала мужа страдающим всеми старческими недугами, неспособным обходиться без посторонней помощи. Она писала подруге за несколько месяцев до его смерти: «Это трагедия, что ему приходится испить всю чашу до дна! Он всегда ненавидел этот возраст и проявлял черствость к тем, кто позволил себе стать старым и беспомощным. Наверное, это Немезида, как говаривала одна женщина в тюрьме. Его отталкивало все неэстетичное и некрасивое. Он не находил в старом лине ничего достойного, зато говорил, что каждое молодое лицо прекрасно. Не говоря уже о том, как его злили неаппетитные детали жизни слабоумных людей. И как раз это выпало на его долю!»

Предоплата натурой

В июле 1924 года молодой национальный социалист Йозеф Геббельс записал в дневнике: «Нам в Германии не хватает сильной руки… Германия тоскует об Одном, о Муже, как земля летом тоскует о дожде».

Прошло девять лет, нацисты взяли власть. Геббельс один из хозяев Германии. И что же? В его дневнике появилась новая запись: «Был бы я фюрером, я знал бы, что сейчас делать. Но думаю, что виновных не привлекут к ответственности. Ведь в Германии в общем-то можно делать все, что хочешь. Нет сильной руки — нет и соответствующих мер против подобных преступлений, совершаемых теми, кто не выполняет своего долга…»

Для него достаточно сильной рукой может быть только его собственная рука, которая владыка.

Йозеф Геббельс выделялся среди малограмотной нацистской шпаны. Он получил приличное образование, умел изысканно выражаться. В системе пропаганды многое взял у коммунистов. Он мастерски использовал музыку, марши. Он украл у противника лучшее и самое эффективное.

— Народные массы примитивнее, чем мы их себе представляем, — повторял Геббельс. — Поэтому пропаганда должна быть максимально простой и бить в одну точку.

В январе 1933 года он получил в свое распоряжение полный набор инструментов тотального манипулирования общественным мнением. Не только в сфере массовой информации, но и в сфере изобразительных искусств, театра. литературы. Такой власти над общественным мнением не имел никто — ни до Геббельса, ни после него. Например, он не любил джаз, называл его «негритянским искусством» и запретил.

Он почувствовал, что немцы, которые со стороны кажутся стопроцентными материалистами, в реальности падки на пафос и высокие слова. Для них ощущение принадлежности к великой державе важнее материального благополучия. Немцы затаив дыхание ловили его фразы:

— Мы вспоминаем о солдатах немецкой революции, принесших свои жизни на алтарь будущего. Мы склоняем головы перед мертвыми. Германия пробуждается в отблесках пролитой вами крови. Пусть грохочет поступь коричневых батальонов. Солдаты бури, армия мертвых марширует вместе с вами!

Никто не врал так легко, как он. В июне 1932 года Геббельс говорил:

— Мы не получаем никаких средств ни от банков, ни от фондовых бирж, ни от олигархов. Как партия рабочих мы вынуждены сами финансировать себя.

Хотя люди осведомленные знали, какие деньги германские промышленники и финансисты закачивали в партийную кассу…

Он считал себя выдающимся манипулятором людскими душами. Но не стоит забывать, что немецкая пропаганда была действенной, пока вермахт одерживал победы. Геббельс всегда оказывался впереди немецких войск. Он прогнозировал, например, взятие определенного города, и через два-три дня немецкие войска его действительно брали. Это повышало доверие к пропаганде. Но к концу 1942 года все это начало рушиться, и остались только лозунги и призывы «держаться до последнего».

В том же самом 1942 году в Англии вышла книга под названием «Эксперимент Геббельса». Ее написал будущий лорд Джордж Уэйденфелд. Он родился в Вене, где окончил дипломатическую академию. После прихода нацистов и ареста отца бежал в Англию, где работал на Би-би-си. Тогда он заинтересовался техникой геббельсовской пропаганды.

— В нацистском справочнике для работников радио я нашел слово «Hoerfang» — слуховой захват. Это означало, что радиокомментатор должен был уже во второй или третьей фразе смешать факт и мнение и выдать одно за другое — в духе национально-социалистического народного просвещения.

Пропаганда могла многое. После разгрома Франции летом 1940 года определенные британские круги жали на премьер-министра Уинстона Черчилля, требуя, чтобы он заключил мир с Германией.

Гитлер тогда произнес в рейхстаге знаменитую речь, фактически предлагая Англии договориться. Это был миг, когда Германия, искусно используя военные успехи и пропаганду, могла пробудить среди англичан сильные пацифистские настроения и вынудить правительство заключить мир.

Геббельс очень старался деморализовать англичан, подорвать их мораль. Это была действенная пропаганда. Черчиллю понадобилось все его политическое мужество, чтобы убедить в своей правоте сограждан и продолжить войну.

Третий рейх был деспотией с весьма выраженными восточными чертами. Каждая сфера поручалась двум-трем руководителям. Гитлер, который был весьма ленив, заставлял их трудиться в поте лица и интриговать друг против друга. Фюрер в дарвинистском духе делал ставку на «выживание сильнейшего».

Геббельсу приходилось конкурировать с шефом прессы Отто Дитрихом, с имперским руководителем прессы Максом Аманном, с министром иностранных дел Иоахимом фон Риббентропом, которые тоже пытались давать указания прессе. Геббельс, более ловкий и умелый, неизменно побеждал в этих бюрократических интригах — до самой гибели: его собственной, его семьи и режима.

Министр Геббельс был непревзойденным мастером льстить фюреру. Герман Раушнинг, председатель сената Данцига, описал поразившую его сцену. Поздним вечером он оказался в гостях у Гитлера. Гитлер смотрел кино. Показывали какую-то патриотическую ерунду, прославляющую Фридриха Великого.

Первым после сеанса пришел Геббельс. Он сказал, что фильм просто великолепен:

— Потрясающий фильм. Это то, что нам надо.

Вслед за ним вошел Гитлер.

— Как вам понравился фильм? — спросил гауляйтер Данцига Альберт Форстер.

— Ужасная дрянь! Его надо просто запретить. Хватит с нас этой патриотической халтуры.

— Конечно, мой фюрер, — тут же подхватил его слова Геббельс. — Слабая, очень слабая вещь. Нам предстоит еще большая воспитательная работа.

Август-Вильгельм принц Прусский, который сопровождал Гитлера, непринужденно бросил:

— Есть закон о дурном обращении с животными. Почему до сих пор нет закона о дурном обращении с историей?

В своей семье принц считался заблудшей овцой в коричневой рубашке.

Министр Геббельс получал от партийных издательств миллионные гонорары, приобретал дома и бесценные произведения искусства, держал прислугу, вообще жил на широкую ногу, подражая аристократам прошлого. Говорили, что он каждый день появляется в новом костюме. Сам он был уверен, что ведет спартанский образ жизни.

— Сегодня мы олицетворяем величие государства, — витийствовал Геббельс. — Мы его представители. Мы больше не хулиганье, плюющее на пол.

В партийном аппарате его ненавидели и презирали.

— Такие типы, как Геббельс, мне неприятны, — говорил в своем кругу Гиммлер. — Я всегда предпочитал воздерживаться от высказывания своего мнения. Но сегодня это человек, которого ненавидит вся Германия. Он министр, поэтому позволяет себе сексуальные домогательства к своим подчиненным.

Нацистские бонзы терпеть не могли друг друга, но вели себя очень похоже. Генрих Гиммлер сделал одну из своих секретарш любовницей и построил ей дом. Хедвиг Потт-гаст родила ему двоих детей вне брака. При этом рейхсфюрер СС считал себя образцом морали.

Обещание Геббельса посвятить себя жене оказалось недолговечным. Магду он не уважал. Однажды, принимая гостей, откровенно сказал:

— Природа позаботилась о том, чтобы наши дети унаследовали ее красоту и мой ум. Как было бы ужасно, если бы все оказалось наоборот!

Став министром, он получил контроль над немецким театром и кинематографом и завидную возможность одержать окончательную победу над искалеченной ногой. Все немецкие актрисы отныне были в его власти. Он не давал молоденьким актрисам роли, не получив эротической предоплаты.

Однажды Лени Рифеншталь пришло от Геббельса приглашение посмотреть «Мадам Баттерфляй!» в Берлинской опере. Министр занимал главную ложу.

«Он предложил мне место рядом с ним с правой стороны, — вспоминала Рифеншталь. — Его супруга сидела с итальянским послом позади нас. Слева сидел его адъютант принц Шаумбург-Липпе.

Когда театр погрузился во тьму, а оркестр заиграл увертюру, я со страхом почувствовала, как рука Геббельса скользнула мне под платье. Он дотронулся до моего колена, потом бедра и поднялся выше. Возмущенная, я схватила его руку и хотела ее расцарапать, но не смогла, так как мешал шелк платья. Какой все-таки пошляк был этот человек!

Во время антракта я пересела к Магде Геббельс, которая доверительно сообщила мне, что опять ждет ребенка. Она простодушно рассказывала, сколько усилий прилагает, чтобы выглядеть достойно рядом со своим мужем, которого постоянно окружают красивые актрисы.

По всей Германии ходили сплетни о любовных похождениях Геббельса. Бедная Магда, подумала я, она и не знает, что вышла замуж за дьявола».

Несколько лет Магда терпела его измены, пока у Геббельса не начался серьезный роман с молодой и популярной чешской актрисой Лидой Бааровой. Магда не хотела жить втроем. У нее тоже возник роман — с заместителем ее мужа в министерстве народного образования и пропаганды Карлом Ханке, который был ее моложе.

Магда обратилась к Гитлеру и сказала, что намерена развестись. Фюрер запретил ей разводиться — во имя интересов государства — и позаботился о том, чтобы Геббельс и Магда провели ночь в одной комнате.

Министру Шпееру Гитлер недовольно сказал:

— С женщинами Геббельс циничен до предела.

Лиду Баарову отправили в протекторат Богемия и Моравия и запретили его покидать. Фильмы с ее участием сняли с проката. Геббельс получил нагоняй и впал в немилость. Но умелый царедворец сумел восстановить свои позиции. Фюрер вновь его приблизил.

В мае 1933 года в Германии в последний раз побывал первый возлюбленный Магды Хаим Арлазоров, руководитель политического департамента Еврейского агентства для Палестины. Он позвонил Магде Геббельс. Очевидно, он хотел из первых рук получить информацию о том, как нацисты намерены поступить с немецкими евреями.

Но его звонок напугал Магду. Она пробормотала:

— Не звони мне! Речь идет о моей жизни.

И бросила трубку. Через, месяц, 16 июня, Арлазорова застрелили, когда он вечером гулял по Тель-Авиву. Убийцы так и не были найдены.

Магда старалась забыть своих еврейских друзей и родственников. Она попросила первого мужа своей матери Оскара Ричеля удочерить ее. Она больше не хотела быть дочерью еврея. Рихарда Фридлендера, отчима Магды, работавшего официантом в кафе, в 1938 году отправили в концлагерь Бухенвальд. Через семь месяцев он погиб. Его прах отправили домой в урне, родным пришлось заплатить государству за эту услугу девяносто три марки.

Магда сделала вид, что не заметила исчезновения и смерти своего отчима, словно он вообще никогда не существовал.

Французский посол в Германии Андре-Франсуа Понсе, познакомившись с Магдой Геббельс, пробормотал:

— Никогда еще я не видел женщины с такими ледяными глазами…

Лучшим другом родителей Геббельса был адвокат Йозеф Йозеф, еврей. В его честь и назвали будущего нациста. Это он привил юному Геббельсу любовь к немецкой литературе и истории. До Магды Геббельс собирался жениться на одной молодой учительнице. Она призналась, что ее мать — еврейка. Роман продолжался до тех пор, пока Геббельс не возглавил берлинскую партийную организацию. Карьеру он ставил выше семейного счастья.

Избавление от неудобного родственника выглядит как метафора немецкого предательства по отношению к евреям. Семейные, любовные и дружеские отношения с евреями были когда-то свойственны даже и будущим нацистским вождям, которые потом поспешно избавлялись от своих родных, друзей, любовников и любовниц с помощью гестапо и концлагерей…

Геббельс обеспечивал пропагандистское прикрытие войны с Россией. Он изображал Россию как огромную тюрьму, в которой люди живут в грязи и голодают. Он делал упор на расовой неполноценности славян. Русских именовал грязными монголоидными ублюдками. Немецких солдат призывали смотреть на русских как на вредных микробов, подлежащих уничтожению.

Министра Геббельса раздражало упорное сопротивление русских солдат: «Крысы больше приспособлены для борьбы, чем домашние животные, потому что они живут в таких ужасных условиях, что им необходимо уметь драться, чтобы выжить».

Это Геббельс придумал, что Сталин — всего лишь марионетка в руках еврея Кагановича, и Геббельс первым стал составлять списки евреев — сотрудников НКВД.

История еврея Зюсса

В 1940 году по указанию министра пропаганды был снят антисемитский фильм «Еврей Зюсс», рассчитанный на разжигание ненависти к евреям. Фильм, объяснял автор сценария Эберхард Вольфганг Меллер, должен был показать зрителям, что между евреями и неевреями нет и не может быть ничего общего, поскольку еврей и не человек вовсе. Фильм использовали в прикладных целях и особенно часто показывали накануне депортации евреев.

Для съемок привлекли самых известных актеров нацистского периода. Режиссер Файт Харлан превратил главного героя в воплощение зла. Первые же кадры выводят на первый план главного героя — с колючими глазами, длинными пейсами, одетого в черный кафтан. Этот образ, как установили историки, не имел ничего общего с историческим персонажем.

После Второй мировой войны копии фильма легли в сейфы судебных властей. В 1949 году режиссера фильма Файта Харлана посадили на скамью подсудимых. И в зале суда попытались выяснить, был ли в реальной действительности Зюсс Оппенгеймер таким же сладострастным и невероятно жадным, каким его изображали нацисты?

Йозеф Зюсс Оппенгеймер родился в Гейдельберге в конце XVII века. Точная дата его рождения неизвестна, как и многое в его жизни. Юношей он совершил путешествия в Прагу, Вену и Амстердам, где изучал торговое ибанковское дело. Судя по всему, он был прирожденным финансистом, хотя начинал свою предпринимательскую деятельность с торговли. Во Франкфурте и Манн-гейме он торговал драгоценностями, бархатом и шелком. Старательный и исполнительный, он знал, как обращаться со своими знатными покупателями.

В 1732 году его представили в Вильдбаде герцогу Карлу-Александру Вюртембергскому. Тот происходил из боковой ветви знаменитого рода и не мог рассчитывать на трон. Он посвятил себя военной карьере, отличился на поле боя. Кайзер произвел его в генерал-фельдмаршалы и назначил наместником в Сербии.

В 1712 году герцог неожиданно перешел в католическую веру. Его родной Вюртемберг был протестантским, и переход в другую веру изумил вюртембержцев. Поначалу, впрочем, это не имело большого значения. Но… сначала сей мир покинул наследник престола Фридрих-Людвиг, за ним, 31 декабря 1733 года, и герцог Эберхард-Людвиг. Престол достался Карлу-Александру. Герцогом Вюртембергским стал католик, властный, жадный, тщеславный и шумливый человек. Его малоприятные манеры позволили ему приобрести лишь немногих друзей.

Монархия в Вюртемберге была конституционной. Депутаты были настоящими хозяевами небольшого государства. Они определяли размеры налогов и бюджет. Это невероятно раздражало герцога, поскольку его склонность к помпезности поглощала больше денег, чем ему выделяли.

И он вспомнил о человеке, с которым встречался когда-то в Шварцвальде, — о Зюссе Оппенгеймере, ловком банкире и торговце. Герцог сразу его оценил. Он рекомендовал его наследному принцу Гессенскому: «Услугами этого субъекта люди вроде нас могут воспользоваться с хорошей для себя прибылью».

Герцог призвал к себе в Штутгарт Зюсса Оппенгеймера и назначил его советником при своем дворе. Оппенгеймер должен был пополнить оскудевшую казну и вообще навести порядок в герцогстве.

Зюсс проявил удивительные таланты в сфере финансов и экономики. Он реорганизовал налоговую систему. Создал различные монополии, оказавшиеся крайне выгодными для казны. Заставил работать таможню, которая стала приносить доход. Он сдавал в аренду государственные земли, что тоже оказалось куда более выгодным, чем отдавать их в распоряжение управляющих на твердом жалованье. Он наладил при дворе торговлю титулами и должностями, которые можно было приобрести за наличные.

Вся Европа двигалась к капиталистическому устройству. Вюртемберг двигался к этому семимильными шагами. Герцог поддерживал своего советника, поскольку давно назревшие преобразования были выгодны ему самому. Он охотно предоставил свободу рук Оппенгеймеру, который наладил безотказный механизм пополнения казны.

За несколько лет Вюртемберг возродился, опираясь на современное хозяйство. Однако от этой модернизации пострадали традиционные гильдии и местные сословные представительства или, как бы теперь сказали, чиновничество, бюрократический аппарат. Они лишились своих привилегий и возненавидели Оппенгеймера.

В нацистские времена его изображали «злым гением», который, используя черную магию, манипулирует продажным и постоянно пьяным герцогом Карлом-Александром. В реальности он был всего лишь послушным исполнителем герцогских планов, его верным и умелым помощником. Даже его ненавистники не могли не признавать его талантов и дарований.

Скорее всего, Зюссу Оппенгеймеру простили бы и личное богатство, и его влияние на правителей страны, если бы он не пытался стать таким же, как и все остальные придворные. Вот в чем его ошибка! Другие евреи изо всех сил старались не привлекать к себе внимание. Зюсс забыл об осторожности. Он пытался забыть о том, что он еврей и ему не позволено то, что является естественным для христиан. Он одевался не так, как остальные евреи. Ездил в карете, жил на широкую ногу и не скрывал своего достатка. Тем самым он пробудил ненависть и зависть среди местных чиновников, которые не простили ему то, что он попрал права до той поры полновластных сословных представительств.

Попытка налоговой реформы, которая должна была равномерно распространить бремя на все население, провалилась. Местные чиновники сохранили свои привилегии и возбудили в народе возмущение против новых налогов. Гнев был обращен не против герцога и его министров. Мишенью нападок оказался «еврей Зюсс». Герцог и его придворные избежали ответственности благодаря устойчивым представлениям о «еврейских паразитах», которые высасывают кровь из народа.

12 марта 1737 года, на Масленицу, герцог Карл-Александр Вюртембергский скоропостижно скончался от легочной недостаточности. Той же ночью «еврей Зюсс» был арестован, его дом опечатан, все состояние конфисковано. Обвинили его в государственной измене, оскорблении его величества и ограблении государственной казны. Он был осужден заранее. Ни у кого не было сомнений ни в том, что «кровопийца и дьявольское отродье» виновен, ни в том, как именно ему предстоит ответить за свои преступления — «еврей должен быть повешен».

Его отправили в крепость Хоенансперг для особо опасных преступников, поместили в узкое и неотапливаемое подземелье и заковали в цепи. К нему никого не пускали. Ему не приносили писем и запрещали их писать.

Однако судебный процесс затянулся на многие месяцы, так как доказать преступность его деяний не удавалось.

На допросах судьи интересовались не столько его финансовой деятельностью, сколько амурными приключениями. Его называли местным Казановой, считали, что он не только снабжал герцога «драгоценными камнями, золотом, вином и лошадьми, но и был доверенным товарищем в охоте на женщин».

Зюссу предъявили обвинение в нарушении запрета на «плотскую связь» с христианками. Судьи насчитали двадцать шесть таких преступных эпизодов, но вынуждены были отказаться от этого обвинения. Закон требовал смертной казни не только для Зюсса, но и для дам, принимавших участие в запретных развлечениях. Судьям пришлось бы устроить кровавую баню женской половине высшего общества Штутгарта, а этого никто не хотел.

Но и рассчитывать на помилование Зюссу Оппенгеймеру не приходилось. Слишком многие влиятельные персоны при дворе, да и по всей стране желали его исчезновения. Они и представить себе не могли, что еврей будет вести такой же образ жизни, как и они сами. Вюртембержцы увидели знак Божий во внезапной смерти Карла-Александра и свержении его еврейского тайного советника. Роль Оппенгеймера в жизни Вюртемберга казалась полным переворотом «определенного порядка взаимоотношений между евреями и христианами».

Процесс превратился в фарс. Судьи как только могли препятствовали защите Оппенгеймера, они не предоставили тюбингенскому адвокату Михаэлю Андреасу Мёр-лингу ни документов дела, ни протоколов допроса. Не помогло и то, что Зюсс вновь и вновь повторял, что он не был чиновником и не приносил государству присягу.

Судьи признали его виновным в государственной измене, хотя ни один пункт обвинения не был подкреплен доказательствами. 13 декабря 1737 года вынесли приговор, которого все ждали: «Смертная казнь через повешение». Из Оппенгеймера сделали козла отпущения задела его сиятельных господ. Он был принесен в жертву антисемитизму. После его ареста и казни началась травля евреев.

Зюсс отказался перейти в христианство, хотя это могло его спасти. Его казнили во вторник, 4 февраля 1738 года.

«На верхней виселице, при ярком солнечном свете, а до того и после того несколько дней была дождливая и сумрачная погода», — скрупулезно отметил писарь, составивший протокол исполнения приговора.

Более тысячи солдат охраняли место казни на северной окраине Штутгарта. Толпы валили к возвышению, на котором находилась городская виселица. Среди любопытных не было евреев. Власти предупредили, что «заезжие евреи должны немедленно покинуть город, а местные не должны показываться на улицах до повешения».

Иозефа Зюсса Оппенгеймера доставили к месту казни на тачке живодера. Он был в пурпурно-красном кафтане, штанах такого же цвета, белых чулках, парике и зеленой шляпе. Но после года, проведенного в заключении, после года пыток и унижений мало кто мог узнать этого некогда элегантного и даже красивого человека.

Преподаватель из Тюбингена Бернхард участвовал в процессе над Оппенгеймером и дважды побывал в тюрьме.

«От прежде столь представительного человека осталось полумертвое тело, — писал Бернхард. — Боль и страх обглодали мясо с костей обвиняемого. Его искаженное лицо заросло черным густым волосом, как череп покойника мхом».

Его вздернули на десяти. метровой виселице. Мертвое тело приказано было оставить висящим на веревке — «для устрашающего примера каждому».

Завораживающая карьера и трагический конец этого блестящего человека на протяжении столетий занимали историков, писателей, режиссеров театра и кино. Правда, их труды редко основывались на фактах, поскольку вюртембергские герцоги до 1918 года держали документы процесса над Оппенгеймером в секрете.

Известный немецкий писатель Лион Фейхтвангер обрел мировую известность, когда в 1922 году вышел в свет его роман «Еврей Зюсс». Его роман, изданный миллионными тиражами и переведенный на многие языки, стал литературной основой для пьес, радиопостановок и телеэкранизаций. Гитлеровская Германия лишила Фейхтвангера гражданства именно из-за этого романа, который показывает механизмы разжигания антисемитизма.

Писатель рисует своего героя бонвиваном и игроком, представителем униженного меньшинства, который всеми силами и любыми средствами пытается выбраться из-под груза установленных обществом ограничений. И только смерть дочери (выдуманный персонаж), которая уходит из жизни из-за преследований герцога, заставляет его задуматься над своей жизнью. Этот пересмотр жизненных позиций происходит слишком поздно. Но все же Зюсс остается человеком, способным на поступок…

С ним по одному делу проходили еще пятеро обвиняемых — канцлер двора, генерал и три правительственных советника. Они уже вышли на свободу, хотя с правовой точки зрения они куда больше, чем Зюсс, были виновны в махинациях герцога.

Один из героев романа Фейхтвангера возмущенно говорит:

— Разве это справедливо, что разбойники сидят и смеются и пожирают свою добычу, а еврею приходится оплачивать их счет?

Всем обвиняемым — кроме Зюсса — сохранили жизнь, потому что они происходили из знатных семейств и были христианами.

Убийца собственных детей

Имперский министр народного образования и пропаганды Йозеф Геббельс упивался своей властью над толпой. Но какой же жалкой была толпа, столь охотно подчинявшаяся этому человеку! 18 февраля 1943 года, через месяц после указа Гитлера о «привлечении всех мужчин и женщин к обороне рейха», Геббельс выступил в берлинском Дворце спорта с речью, в которой призвал немецкий народ к тотальной войне.

— Я спрашиваю вас, — кричал в микрофон министр, — готовы ли вы быть опорой фюреру до тех пор, пока победа не будет в наших руках? Готовы ли вы и немецкий народ работать для нашей победы, если потребуется, по десять, двенадцать, а то и по четырнадцать часов в сутки?

После окончания речи раздались долго не смолкавшие аплодисменты. В дневнике самодовольный Геббельс записал: «Идиоты! Если бы я сказал им, что надо прыгнуть с третьего этажа, они бы послушались».

Нацистская Германия ввезла из оккупированных стран для работы в военной промышленности, сельском хозяйстве и строительстве восемь миллионов человек. Но и этих рабочих рук было недостаточно для терпящей поражение Германии.

В Берлине скопилось много иностранных рабочих. Они стали серьезной проблемой для СД и гестапо. Держать их всех под контролем не удавалось. Между иностранцами и немками вспыхивали романы, хотя это было строжайше запрещено. Но остановить это оказалось совершенно невозможным. Геббельс тревожился, что растет число немок, которые беременеют от иностранцев, это размывает чистоту немецкой крови…

Когда Гитлер начинал свою политическую карьеру, он запрещал себя Фотографировать, но постепенно вошел во вкус

Безработной молодежи нравилось маршировать в нацистской форме и кричать «Хайль Гитлер!»

Почтовые марки с изображением фюрера выпускались огромными тиражами, с каждой проданной марки Гитлер получал отчисления

Гитлер обожал быструю езду и загородные пикники

Продажа книги «Майн кампф» сделала Гитлера богатым человеком

Став хозяином страны, фюрер любил позировать в такой позе: на голове военная фуражка, напоминание о его военном прошлом, взгляд устремлен в будущее

Когда он шел к власти, то предпочитал образ мрачного, самоуверенного и загадочного вождя

Если священнослужители тянут руку в немецком приветствии, это означает, что фюрер для них выше Бога?

Ненависть фюрера вызывал мюнстерский епископ Клеменс Аугуст граф фон Гален, который осудил программу эвтаназии умерщвления «недостойных жизни»: неизлечимо бо явных, умственно и физически неполноценных, детей-инвалидов

Гитлер презирал церковь, но священнослужители сами искали его милости и готовы были присягнуть на верность

С такими епископами Гитлер готов был мириться

Семейное древо Адольфа Гитлера. Кто был его дедом с отцовской стороны, так и осталось загадкой

Отец фюрера Алоиз Шикльгрубер появился на свет незаконнорожденным и обрел отца в сорокалетием возрасте.

Мать фюрера, Клара Гитлер, вполне возможно, приходилась своему мужу еще и племянницей. Похоже, Гитлера преследовала мысль о том, что он появился на свет в результате инцеста. Он боялся увидеть следы вырождения в себе самом и отказался от мысли иметь детей (если, конечно, он мог их иметь)

Гитлер не дорожил семенными узами. Он вспомнил о сестре, успевшей овдоветь Ангеле Раубаль, когда ему понадобилась домоправительница

Выше звания ефрейтора Гитлер в Первую мировую не поднялся

Его сестра Паула родилась нездоровой, но Гитлер никогда ей не помогал

Рудольф Гесс был верным соратником фюрера и его заместителем по партии, пока Гитлер не утратил к нему интерес. А ведь Гесс вместе с фюрером сидел в тюрьме и печатал под его диктовку рукопись книги «Майн кампф»

В компании друзей молодые Гитлер (первый слева) и Гесс (второй справа)

Это групповой снимок первого правительства, которое 30 января 1933 года сформировал Гитлер. Страна не поняла, что началась новая, трагическая для Германии и всего мира эпоха

Чем дольше продолжалась война, тем больше Гитлер брал на себя руководство боевыми действиями. Но выезжать на фронт боялся

Герман Геринг был в рейхе вторым человеком после фюрера. Он стал председателем рейхстага, премьер- министром Пруссии., главнокомандующим военной авиацией, уполномоченным по выполнению четырехлетнего плана и еще главным охотником рейха

 Руководил канцелярией Гитлера, как вождя партии, обергруппенфюрер СС и рейхсляйтер Филипп Боулер. Он решал, доводить ли до сведения фюрера обращения о помощи и спасении

Нацистские врачи решали судьбу детей — «расовополноценным» сохраняли жизнь. Остальных отправляли на смерть

Некоторые из чернокожих французских солдат понравились немкам. Нацисты искали их детей; обнаружив «примесь негроидной расы», детей стерилизовали

Йозеф Геббельс, человек со множеством комплексов, неуверенный в себе, зависел от расположения фюрера. А настроение Гитлера было весьма изменчивым

Долгое время Геббельс находился под влиянием соперника Гитлера внутри партии Грегора Штрассера (слева). Потом предал его. В 1934 году Штрассера расстреляли

Молодой Геббельс долго не мог найти работу по душе. Его жизнь устроилась, когда в нацистской партии оценили его непревзойденный талант к демагогии

Будущий имперский министр пропаганды и руководитель столичной партийной организации появился на свет колченогим и посвятил жизнь доказательству того, что он не хуже других

Став министром, Геббельс наслаждался дамским обществом, которого был лишен в юности

Когда во власти Геббельса оказалась культура целой страны, деятели искусств не знали, как завоевать его расположение. Художникам было просто: они рисовали выдающегося государственного деятеля

У Геббельса едва не начался серьезный роман с молодой и популярной чешской актрисой Лидой Бааровой (слева)

Министру пропаганды достаточно долго удавалось поддерживать в немецком народе определенные настроения. У него были сильные козыри, например страх перед Красной армией. Перед каждым противником нацистского режима стояла моральная дилемма: защищать свой дом или пойти вместе с русскими? А куда они приведут, знали только убежденные коммунисты.

Но никакие усилия Гитлера и Геббельса не могли остановить Красную армию и спасти национальный социализм в Германии. Вожди Третьего рейха метались в страхе. Только Магда Геббельс до последнего сохраняла некое хладнокровие. Возможно, к этому времени в ней не осталось уже ничего человеческого.

1 февраля 1945 года она заказала в берлинском шляпном салоне «зеленую бархатную шляпу, черный тюрбан и коричневую матерчатую шляпку с норкой». Сумма заказа — двести двадцать рейхсмарок.

Накануне имперский министр военной промышленности Альберт Шпеер сообщил Гитлеру, что экономики страны больше не существует. Вермахт не получает ни горючего, ни боеприпасов. Советские танки уже приближаются к Берлину. В эти дни Гитлер вызвал к себе Геббельса и предложил ему переселиться со всей семьей в бункер фюрера.

В день рождения Гитлера, 20 апреля, дети Геббельсов вручили фюреру самодельные подарки. Впрочем, это был уже не фюрер, а нечто в наркотическом полубезумии, развалина с мучнистым лицом. А подземный бункер вскоре превратится в клуб самоубийц. И детоубийц.

«Они слишком хороши для той жизни, которая наступит после нас, и милостивый Господь поймет меня, если я сама позабочусь о них и избавлю от этой жизни» — так говорится в последнем письме, которое Харальд Квандт получил от своей матери Магды.

Впрочем, оригинала письма никто не видел.

Магда Геббельс силой заталкивала ампулы с синильной кислотой в горло своим детям. Когда они были мертвы, она вернулась в бункер. Делать ей было нечего. Она раскладывала пасьянс, мечтательно курила.

К ней вернулось прежнее ощущение пустоты — совсем как в те годы, когда она еще не познакомилась с Геббельсом и Гитлером. Разница состояла в том, что эти двое убили миллионы людей и превратили собственную страну в руины. А она только что убила шестерых детей и сама готовилась к смерти.

1 мая Геббельсы покончили с собой, их тела облили бензином и подожгли.

Трупы четы Геббельс и их детей обнаружили офицеры управления военной контрразведки Смерш 1-го Белорусского фронта. По аппарату правительственной междугородней ВЧ-связи они доложили о находке в Москву — наркому внутренних дел Лаврентию Павловичу Берии и начальнику Смерша Виктору Семеновичу Абакумову. В разрушенной Германии судьба Геббельсов никого не интересовала.

За что повесили журналиста Штрайхера?

После прихода нацистов к власти в Германии начал выходить журнал, которому обеспечено совершенно особое место в истории мировой журналистики, — «Штюрмер». Его издатель Юлиус Штрайхер был казнен по приговору международного военного трибунала в Нюрнберге.

Толстый и лысый Штрайхер своими руками не убил ни одного человека. Он вообще не участвовал во Второй мировой войне. Не состоял в СС. Он был всего лишь издателем журнала «Штюрмер», который сам же и основал.

В 1945 году, говоря о необходимости наказать немецких военных преступников, Томас Манн говорил:

— А что же с очень и очень виновным слоем интеллектуалов, которые выступали за национальный социализм и обслуживали его? Что с философами, которые подготовили ему путь и создали для него идеологическое обоснование? Что с геополитиками, военными географами, профессорами в области расовых и военных вопросов, судьями, которые сознательно извращали закон, верша нацистское право? С врачами, которые занимались опытами на русских, поляках и евреях? С журналистами нацистской печати, издателями журналов, которые в течение двенадцати лет кормили народ роковым духовным наркотиком и травили его? Разве они не военные преступники?

Судьи международного трибунала придерживалисьтой же точки зрения. Преступления нацистского режима начинались за письменным столом.

Других нацистских журналистов наказали куда менее сурово. Главный редактор центральной партийной газеты «Фёлькишер беобахтер» и президент имперского объединения германской прессы обергруппенфюрер СА Вильгельм Вейс был приговорен к трем годам тюремного заключения и десяти годам запрета заниматься журналистикой.

А вот издание журнала «Штюрмер» Международный военный трибунал в Нюрнберге счел величайшим преступлением. Судьи пришли к выводу, что вина Штрай-хера безмерна: «Неделя за неделей, месяц за месяцем он отравлял немцев ядом антисемитизма». Юлиуса Штрай-хера казнили за его вину не перед еврейским, а перед немецким народом. Штрайхер губил души своих соотечественников.

Если перевести и напечатать сейчас тексты из «Штюр-мера», российский читатель, должно быть, удивится: за что же его повесили? Тексты-то все знакомые — историческая вина евреев перед народом, всемирный еврейский заговор, разрушительная роль евреев в истории. Да такой литературы на российских книжных прилавках море разливанное! После мая сорок пятого подобная литература в Европе процветает, пожалуй, только в России, стране, сокрушившей гитлеровский режим.

Вот, скажем, что писал наш соотечественник доктор медицины Владимир Барабаш, бывший главный психиатр Ленинграда: «Случайная связь с представителем «малого народа» (даже если связь была за несколько лет до беременности от другого мужчины) может закончиться рождением ребенка с признаками вырождения».

Задолго до него о том же писал в своем журнале Юлиус Штрайхер:

«При совокуплении мужское семя частично или полностью впитывается стенками матки и таким образом поступает в кровь. Достаточно одного-единственного полового сношения еврея с арийской женщиной, чтобы навсегда отравить ее кровь.

Вместе с чужеродным белком она впитает в себя и чужеродную душу. Даже если потом она выйдет замуж за мужчину-арийца, у нее уже никогда не будет чисто арийских детей, а только метисы, в крови которых живут две души и в телесном облике которых заметно смешение рас. И их дети тоже будут гибридами с безобразной наружностью и с нетвердым характером, со склонностью к уродству».

Немецкий историк Йоахим Фест считает антисемитизм Штрайхера «порнографическим» и пишет о его «безудержных фантазиях насчет ритуальных убийств, еврейского сластолюбия, кровосмешений и маниакального представления о черноволосых похотливых бесах, сопящих над непорочной арийской женской плотью».

Психиатры, осматривавшие подсудимых на Нюрнбергском процессе, пришли к выводу, что Штрайхер обладал самым низким интеллектом среди всех подсудимых. Но он не был душевнобольным или невменяемым.

Исследователи «Штюрмера», которые ознакомились с читательскими письмами, приходившими в редакцию, обнаружили, что между сотрудниками журнала и его читателями существовала особая общность взглядов, своего рода менталитет «Штюрмера».

У «Штюрмера» был огромный для Германии тираж — в разное время расходилось от полумиллиона до восьмисот тысяч экземпляров. В год выходило двадцать два выпуска.

Редакция строила свою работу на принципах социалистической журналистики: она отказалась от платных корреспондентов и сообщений информационных агентств. Читатели считали себя своего рода рабкорами и селькорами на общественных началах. Редакция специализировалась, говоря современным языком, на интерактивной журналистике, охотно вела диалог с читателями, с удовольствием отвечала на письма.

Вот как это выглядело. Пятнадцатилетняя девушка с огорчением сообщала «Штюрмеру», что в ее классе многие продолжают дружить с еврейками. И встречала полнейшее сочувствие. В людях, озверело ненавидящих евреев, есть нечто общее. И только в своем кругу они чувствуют себя хорошо.

Скажем, читатель, задолжавший еврею, обращался в редакцию за советом: нельзя ли ему, как настоящему арийцу, просто не возвращать долг?

Читатели присылали в редакцию доносы, которые печатались под рубрикой «Чего не может понять народ»:

учительница Мария Шмидт поцеловала свою золовку, чистокровную еврейку, на виду у всех на улице;

семья Леонарда Бройнига почти ежедневно ходит к еврею Розенбауму;

торговка молочными продуктами вдова Тайссен позволяет еврейкам свободно входить в ее дом и продает им молочные продукты, жизненно важные для немецкого народа — такие, как масло и сыр;

из продуктовой лавки «Норден» вышла еврейка Леви с покупками. Читатель возмущался: «Я даже и не подозревал, что и сегодня в Германии еще находятся продавцы, которые что-то продают евреям»;

представительница немецкого народа фрау Бройер регулярно дружески беседует на улице с евреем Рандератом;

пастор Шюнеман в Гарце принадлежит к местной масонской ложе «Храм согласия»… Читатель многозначительно замечал: «Надеюсь, что этим сообщением оказал вам услугу».

Люди с помощью журнала Юлиуса Штрайхера сводили личные счеты с теми, кого ненавидели:

«Как верный читатель и подписчик «Штюрмера», я прошу напечатать мое сообщение о том, насколько глубоко некоторые представители немецкого народа сроднились с еврейской чумой: Юлиус Хофмайстер послал еврейке Раммерландер ящик яблок»;

«В нашей местности, как и везде, собирали пожертвования. Все подавали от чистого сердца, поскольку мы чувствуем себя членами народного сообщества, разбуженного фюрером. Лишь один крестьянин отказался жертвовать. Отвратительнее всего то, что для партии у него ничего не нашлось, а местному еврею он с радостью подарил гуся. Население нашего района запомнит этого человека».

«Штюрмер» печатал много читательских писем:

«Долой евреев из окружения немцев, согнать их в концентрационные лагеря! Надо построить для них деревянные бараки, по возможности низкого качества, чтобы многие из них умерли. В качестве надсмотрщиков приставить к ним людей безжалостных».

«Штюрмер» — прекрасный журнал, и папа часто дает его мне почитать. Надеюсь, все народы скоро увидят, что во всех несчастьях виноват еврейский сброд… Мне тринадцать лет».

«Дорогой «Штюрмер», пишу тебе с Восточного фронта, из России. Неделю назад я получил очередной номер вашего журнала. Неожиданный подарок с родины всегда заставляет крепче биться солдатские сердца. Когда я вспоминаю боевые денечки нашей борьбы в штурмовых отрядах, то думаю, что мы боролись и за «Штюрмер». Когда я сейчас думаю о боях в России, то во мне растет сознание того, что для нас нет более святой задачи, чем окончательное уничтожение еврейства».

«Дорогая редакция!

У нас в реальном училище в Гамбурге, к сожалению, еще много школьниц-евреек. С ними многие немецкие девушки дружат. Я считаю такую дружбу очень опасной, поскольку еврейки разлагают своими порочными взглядами немецкие души, а наши девушки еще слишком неопытны, чтобы понять действительные намерения еврейских подруг.

Мне самой только что исполнилось пятнадцать лет, я еще не в состоянии доказать своим школьным подругам, насколько глупы их воззрения, объяснить, что сочувствие к евреям, нашим самым большим врагам, является чистым самоубийством — я узнала об этом из «Штюрмера».

Я очень бы хотела помочь редакции в просветительском деле и стать вашей сотрудницей. Что для этого надо знать и уметь?

Урсула М., «Союз немецких девушек».

Ответ из редакции не заставил себя ждать:

«Дорогая маленькая Урсула!

Твое письмо порадовало «Штюрмер». Ты девушка, какие нужны в наше время. Хотя тебе всего пятнадцать лет, в своем знании о евреях ты ушла намного дальше многих людей, которые гораздо старше тебя. Мы принимаем тебя в наши сотрудницы. Всегда пиши нам откровенно, не стесняясь, о том, что приказывает тебе твое молодое сердце»…

Уже после войны, осенью 1961 года, известный баварский политик Франц Йозеф Штраус, будучи министром обороны ФРГ, приехал в Соединенные Штаты. В Нью-Йорке он встречался с членами лиги евреев — ветеранов войны. Президент лиги, участник Первой мировой, подошел к Штраусу и представился:

— Я был командиром роты в баварском резервном пехотном полку, а когда нацисты стали мне угрожать, уехал в Соединенные Штаты.

Штраус стал рассказывать, что Германия стала другой, но ветеран горел желанием поделиться воспоминаниями:

— Да знаете ли вы, господин министр, что в 1914 году была крупная битва в Лотарингии? Мы понесли тогда ужасные потери. Я был лейтенантом. Мой командир роты был убит, и я принял командование на себя. Я поднял людей в атаку на французские позиции. И тут я вижу трусливую свинью, которая при команде «Встать, вперед марш!» осталась лежать. Я дал ему пинка и сказал: «Ты, трусливая свинья!» После боя меня вызвал командир батальона: «В королевской баварской армии запрещено оскорблять подчиненных или пускать в ход кулаки. Если есть повод, нужно доложить мне, но действовать не так, как вы, господин лейтенант!» — «Слушаюсь, господин майор!» А знаете, кто был этой трусливой свиньей, господин министр? Юлиус Штрайхер!»

После Первой мировой Штрайхер работал преподавателем в школе. Его постоянно привлекали к суду за клевету. В декабре 1923 года он был уволен, потому что служба на ниве школьного образования была сочтена несовместимой с пропагандой национально-социалистических, расистских взглядов.

Уволенный учитель посвятил весь темперамент травле евреев. В 1922 году он вступил в партию Гитлера, а во время мюнхенского путча 9 ноября 1923 года приветствовал путчистов торжественной речью перед зданием ратуши. Штрайхер никогда не поднимался высоко в партийной иерархии Третьего рейха, но Гитлер по-своему очень его любил. У них было родство душ.

В апреле 1942 года во время одной из застольных бесед в ставке верховного командования вермахта Гитлер вдруг заговорил о Штрайхере:

— В деле привлечения рабочих на сторону движения особые заслуги снискал Юлиус Штрайхер. И ныне ему можно поставить в заслугу то, что он завоевал цитадель марксизма — Нюрнберг, население которого — в той степени, в какой оно интересовалось политикой, — состояло только из евреев и рабочих, членов социал-демократической партии и компартии.

Тем, что Штрайхер все время упрямо ругал последними словами евреев, ему удалось отделить пролетариев от их вождей-евреев, хотя нюрнбергские рабочие состояли в основном из металлургов, то есть были в достаточной степени интеллигентными людьми и свято верили в марксизм. И об этих заслугах Штрайхера нужно помнить всегда…

В дневниках Йозефа Геббельса есть описание «митинговой тактики» Штрайхера:

«19 августа 1924 года. (Идет съезд национальных социалистов в Веймаре.) Выступает Юлиус Штрайхер. Он тут же заговорил напрямую об антисемитизме. Фанатик с поджатыми губами. Берсеркер (свирепый воин. — Авт.). Пожалуй, немного патологичен. Но таким-то он и хорош. Такие нам нужны, чтобы увлечь массы. Должен же Гитлер с этого что-то иметь…

22 августа. В Вюрцберге выступал яростный и фанатичный Юлиус Штрайхер. За четыре часа он так взвинтил своей страстностью толпу, что она спонтанно запела германский гимн.

26 октября 1925 года. Битва на улицах с распаленной красной сволочью. У нас сорок девять раненых!.. Битком набитый зал. Говорит Штрайхер. Свински. Но тем не менее устанавливается тишина.

29 июня 1929 года. Выступал Штрайхер. По моим понятиям, разрушительно. Этот голый антисемитизм слишком примитивен… Но Штрайхер все-таки молодец».

В отличие от циничного Геббельса Гитлер сам верил в то, что проповедовал Штрайхер и о чем писалось в «Шгюрмере» — в еврейские ритуальные убийства, в то, что «одного-единственного сношения с евреем достаточно, чтобы навсегда испортить кровь немецкой женщины».

Гитлер назвал «Штюрмер» и публикуемые в журнале карикатуры на евреев «формой порнографии, разрешенной в Третьем рейхе». Заметно было, писал один из его собеседников, что фюрера «искренне радует вся эта гадость».

«Евреи здесь нежелательны»

Идеи «Штюрмера» стали в нацистской Германии государственной доктриной. Придя к власти, немецкие национальные социалисты быстро осуществили лозунги, которые так радуют сердца антисемитов.

Шаг за шагом евреи, граждане Германии, вытеснялись из жизни. Вот как это происходило.

Директива президента земли Гессен (март 1933 года): «Делом чести немецкой прессы является исключение чужеродного, космополитического еврейского влияния на печать».

Циркулярное письмо городского правления (март 1933 года):

«В Кельне спортсменам-евреям запрещается пользоваться спортивными площадками».

Предписание городского правления Берлина (март 1933 года):

«Еврейские адвокаты и нотариусы в дальнейшем не имеют права работать в правоохранительных учреждениях Берлина».

Распоряжение обер-бургомистра Мюнхена (апрель 1933 года):

«Врачи еврейской национальности в больницах города имеют право обслуживать только пациентов-евреев».

Циркулярное письмо обер-бургомистра Кельна (май 1933 года):

«Прописывать больным лекарственные препараты, произведенные лицами еврейской национальности, следует только в том случае, если не имеется других препаратов сходного действия».

Распоряжение имперского министерства труда (август 1933 года):

«Каждому лицу, состоящему на государственной службе и желающему вступить в брак, надлежит доказать документально, что лицо, с которым он (она) желает заключить брак, является представителем арийской расы».

Объявление (август 1933 года):

«В следующих районах объявляется запрет на купание (нахождение на пляжах, общественных купальнях и так далее) для евреев — пляж в Берлин-Ванзее, Фулда, Бойтен, Шпайер…»

Имперский закон о редакторах (октябрь 1933 года):

«Редактором может быть только лицо арийского происхождения, не связанное браком с лицом неарийского происхождения».

Решение правления студенческого союза (октябрь 1933 года):

«Национально-социалистический союз германских студентов запрещает всем своим членам посещать репетиторов-евреев. Запрет вступает в силу немедленно».

Имперский закон о защите немецкой крови и немецкого брака (сентябрь 1935 года):

«Заключение браков между евреями и лицами германской или родственной с ней крови запрещается. Заключенные, несмотря на запрет, браки считаются недействительными.

Внебрачная связь между евреями и лицами германской или родственной с ней крови запрещается».

Распоряжение имперской палаты кинематографии (октябрь 1935 года):

«Владельцам кинотеатров еврейской национальности надлежит продать свои кинотеатры арийцам до 10 декабря с. г.»

Предписание партийной канцелярии (январь 1936 года): «В целях предотвращения плохого впечатления на приезжающих из-за границы надлежит убрать таблички экстремистского содержания. Достаточно наличия табличек со словами: «Евреи здесь нежелательны».

Приказ имперского министра юстиции (октябрь 1937 года):

«Судей, имеющих еврейских родственников, следует использовать только при составлении поземельных книг и тому подобных делах».

Предписание имперского министерства внутренних дел (октябрь 1937 года):

«Германские заграничные паспорта, выданные евреям, отныне недействительны. Выданные ранее паспорта должны быть сданы».

Ко всем женским еврейским именам было приказано добавлять Сара, к мужским — Израиль. Евреям запретили покупать газеты и держать животных. Один запрет следовал за другим…

Уже в наши дни один молодой российский журналист написал сгоряча в московской газете: «Гитлер и его ближайшие соратники были в тридцатые годы весьма популярными людьми в светских салонах, в которых собирались интеллектуалы, чтобы поговорить о высоких материях: они были молоды, умны, обаятельны…»

Тут ошибка во всем: в окружении Гитлера не было ни очень умных, ни, тем более, обаятельных людей. Принимал их — до прихода нацистов к власти — весьма узкий круг людей. Что касается интеллектуалов, то разговаривать с национальными социалистами позволяли себе лишь очень немногие в Германии. Остальные нацистов сторонились.

Характерен для круга нацистов был обергруппен-фюрер СА Юлиус Штрайхер, мерзкий тип, которого презирали даже многие руководители его собственной партии.

Вожди национальных социалистов, в первую очередь Геббельс, считали Штрайхера нечистоплотным, примитивным уголовником. Заместитель фюрера Рудольф Гесс называл издателя «Штюрмера» помешанным, Гиммлер — дураком, редактор главной нацистской газеты «Фёльки-шер беобахтер» Дитрих Эккарт — идиотом, руководитель нацистского радиовещания Ганс Фриче — противной свиньей. Даже профессиональные антисемиты жаловались на то, что Штрайхер их только «компрометирует»…

Командующий немецким флотом гросс-адмирал Карл Дёниц говорил, что никто из его офицеров не дотронется до грязного «Штюрмера» и щипцами. Министр иностранных дел Риббентроп жаловался Гитлеру, что пропаганда «Штюрмером» погромов вредит интересам Германии. Но фюрер не хотел сурово судить старого товарища и отказывался закрыть журнал.

В 1938–1939 годах гауляйтер национальных социалистов во Франконии (вроде как первый секретарь обкома) Штрайхер очень выгодно для себя и своих партийных товарищей провел «ариезацию», то есть ограбил евреев и набил свой карман.

Штрайхера, его журналистов и читателей объединяли не только ненависть к евреям, но и зависть, жадность и бешеное желание навредить ближнему.

Один из немногих выживших нюрнбергских евреев вспоминал после войны: «У евреев забирали все имущество. Заставляли «продавать» автомашины за пятьдесят марок. Всех, и мужчин и женщин, избивали».

Машины выгодно перепродавали заслуженным членам партии. Заместитель Штрайхера перевел на себя все земельные участки, отобранные у евреев. Сам гауляйтер оказался владельцем солидного пакета акций.

Забыв о собственном лозунге — «Евреи — это наше несчастье», он попытался устроить свое собственное счастье как раз с помощью евреев.

Но товарищи по партии сочли, что Штрайхер берет не по чину и наживается в ущерб Германии, поэтому в феврале 1940 года он был вызван в высший партийный суд. Председательствовал обергруппенфюрер СС Вальтер Бух, тесть Мартина Бормана. Рядом с ним сидели заместитель фюрера Рудольф Гесс, шесть гауляйтеров и представитель Геринга генерал авиации Карл Боденшатц. Гитлер запретил строго наказывать Штрайхера, поэтому суд просто лишил его всех партийных должностей. Отныне он мог управлять только своим журналом.

Штрайхер надеялся, что опале рано или поздно придет конец. Старых знакомых он просил передать Гитлеру:

— Скажите моему фюреру, что я ничего так не желаю, как умереть рядом с ним, если отечество постигнет катастрофа.

В 1945 году он напомнил о себе Гитлеру — об этом можно прочитать в дневниках Геббельса:

«Фюрер получил письмо от Штрайхера. Смысл письма сводится к тому, что сейчас, в минуты крайней опасности для отечества, он, Штрайхер, просит дать ему какую-нибудь работу, так как он не в состоянии спокойно сидеть в своем поместье…

Штрайхер человек очень энергичный. Он мог бы выступать с ходу с пятиминутными речами, которые мне не пришлось бы заранее долго обрабатывать. Я свяжусь со Штрайхером. Во всяком случае, ясно, что фюрер был бы счастлив, если бы я нашел для Штрайхера какое-то занятие. Он чувствует по отношению к Штрайхеру определенную вину: ведь Штрайхер — человек большого размаха, лишь однажды сбившийся с верного пути.

Фюрер очень рад, что я берусь подыскать работу для Штрайхера. Штрайхер уж очень запал ему в сердце…»

Геббельс не успел подыскать новую работу для издателя «Штюрмера». Нацистская Германия была разгромлена. Геббельс покончил с собой. Юлиуса Штрайхера посадили на скамью подсудимых. Допрашивать Штрайхера советский обвинитель на Нюрнбергском трибунале Роман Руденко поручил своему помощнику Марку Рагин-скому. Быть допрашиваемым евреем — это было последнее унижение Штрайхера на этом свете.

На допросе Штрайхер утверждал, что ничего не имел против евреев, напротив, стремился устроить их судьбу:

— Я по убеждениям сионист и последователь доктора Герцля и всегда интересовался судьбой евреев. Я, в частности, предлагал переселить всех евреев на остров Мадагаскар и предполагал созвать с этой целью международную конференцию, однако Франция не согласилась уступить для этой цели Мадагаскар, и поэтомуконференция не состоялась.

Во время суда Штрайхер, не зная, как спасти свою шкуру, изъявил готовность отправиться в Палестину:

— Если евреи готовы признать меня одним из них, то я стану сражаться за них.

По свидетельству очевидцев, сидевшие рядом с ним на скамье подсудимых бывший министр Розенберг и бывший генерал Йодль чуть не умерли со смеху.

Юлиус Штрайхер — единственный из приговоренных к смерти нацистских преступников, кто устроил истерику, когда за ним пришли, и к виселице его пришлось тащить. 16 октября 1946 года он был казнен в городе, где выпускал свой журнал.

«Помесь», или судьба «представителей смешанной расы»

11 мая 1935 года фюрер великогерманского рейха Адольф Гитлер присутствовал на церемонии обручения одного из своих ближайших соратников Эмиля Мориса.

Эмиль Морис был по профессии часовщиком. Он вступил в партию еще в 1919 году и имел членскую карточку СС № 2. Гитлер обратил внимание на привлекательного и веселого молодого человека. Он сделал Мориса своим водителем и приблизил к себе. Эмиль Морис принял участие в «пивном путче», тоже сел в тюрьму и отбывал наказание вместе с Гитлером.

Эмиль прислуживал Гитлеру, следил за его гардеробом, отдавал вещи в стирку. Он же командовал первыми группами штурмовиков, которые охраняли фюрера и устраивали драки с коммунистами. Гитлер обожал быструю езду, а Эмиль гонял с максимально возможной в ту пору скоростью.

Эмиль Морис нравился женщинам. У него был роман с Гели Раубаль, племянницей фюрера, к которой сам Гитлер питал особые чувства. Гитлер ревновал. Он настойчиво советовал Эмилю Морису жениться, обещал:

— Когда ты женишься, я к тебе буду приходить каждый день ужинать.

Перед свадьбой, поскольку Морис состоял в СС, он был обязан представить в главное управление СС по вопросам рас и поселений свидетельства безукоризненности собственного происхождения и чистоты крови невесты. Аппарат госбезопасности, не сомневаясь, что дело чисто формальное, проверил генеалогическое древо жениха. Педантичные чиновники обнаружили присутствие в его жилах еврейской крови.

Генрих Гиммлер предложил изгнать Мориса из состава СС. Адольф Гитлер попросил сделать исключение для его бывшего водителя и телохранителя.

Тогда Гиммлер составил строго секретный документ следующего содержания:

«1. Штандартенфюрер СС Эмиль Морис, как свидетельствует его родословная, не может считаться арийцем.

2. Я доложил фюреру, что в связи с этим Морис должен быть исключен из состава СС.

3. Фюрер принял решение, что только в этом и единственном случае будет сделано исключение. Морис и его братья могут остаться в составе СС, потому что Морис был первым соратником фюрера, братья Морис и вся их семья служили Движению храбро и преданно в первые и самые трудные месяцы и годы его существования.

4. Я приказываю: Морис не может быть включен в родословную книгу СС, и ни один из потомков Мориса не будет принят в СС.

5. Начальник Главного управления по вопросам рас и поселений получит копию этой записки, которая должна держаться в секрете. С ее содержанием следует ознакомить только руководителя управления родословной СС.

6. Для себя самого и всех моих преемников я, как первый рейхсфюрер СС, постановляю: только Адольф Гитлер лично вправе сделать исключение в вопросе крови. Ни один рейхсфюрер СС не вправе отступать от требований СС в вопросе о чистоте крови.

7. Я обязываю всех моих преемников неукоснительно следовать позиции, изложенной в пункте № 6».

Гиммлер также распорядился:

«1. Две копии этой записки отправить в Главное управление по вопросам рас и поселений;

а) одну копию в закрытом и запечатанном виде хранить в деле о женитьбе Мориса;

б) вторая копия предназначается для ознакомления начальника главного управления и руководителя управления родословной.

2. Записку хранить в личном деле Мориса, также в закрытом и запечатанном деле, ознакомив в доверительном порядке:

начальника административного управления СС (Хойс-майер)

начальника Главного управления безопасности (Гейдрих)

старшего адъютанта (Вольф)

начальника управления персонала (Шмидт)».

Все четверо, прочитав составленную рейхсфюрером записку, расписались.

Забота фюрера хранила Эмиля Мориса.

Его сделали депутатом рейхстага, хотя он отошел от политической деятельности и не получил должности в государственном аппарате. Он владел часовым магазином. В конце года Гиммлер отправил ему памятный подарок — канделябр со знаками СС. Морис сохранил звание штандартенфюрера СС. А 30 января 1939 года, в очередную годовщину прихода нацистов к власти, он получил повышение — его произвели в оберфюреры (звание, приравненное к армейскому полковнику).

Арийский параграф

Хранившаяся в глубокой тайне история человека из ближайшего окружения фюрера отражала сложность ситуации, с которой столкнулись нацисты.

Они пришли к власти с программой, сердцевину которой составлял антисемитизм. Евреев стали увольнять с работы. 1 апреля 1933 года нацисты объявили бойкот всем немецким евреям. Некоторые немцы возмутились столь откровенным расизмом. 4 апреля высказал свое мнение и президент страны Пауль фон Гинденбург. Он написал Гитлеру:

«Государственные служащие, судьи, учителя и адвокаты, которые были ранены на войне или вообще сражались на фронте, и их дети, а также те, кто потерял сыновей на фронте, — если они не дали повода относиться к ним иначе, — должны получить право работать и дальше.

Раз они проливали кровь и умирали во имя Германии, то они заслужили право на почтительное отношение со стороны отечества».

Адольф Гитлер не посмел спорить с президентом страны и генерал-фельдмаршалом, героем войны. На следующий день фюрер уведомил президента: «В течение недели будет готов закон, который учтет тех евреев, которые служили в армии, кто пострадал на войне и кто долго служит государству; они не будут увольняться».

7 апреля 1933 года появился закон «О государственных служащих». Параграф третий (так называемый «арийский параграф») гласил: «Служащие неарийского происхождения подлежат увольнению». Этот закон позволял изгнать всех евреев с государственной службы, из юриспруденции, вооруженных сил и из системы образования.

Как и было обещано Гинденбургу, исключение делалось для тех, кто был принят на государственную службу еще до Первой мировой, для тех, кто воевал, и для тех, чьи отцы или дети погибли на фронте.

11 апреля появилось разъяснение к закону, в котором говорилось, что неарийцем считается тот, у кого один из родителей или даже кто-то из бабок или дедов — еврей.

Но у нацистского аппарата возникли проблемы с осуществлением расовой политики. Оказалось, что в Германии есть множество людей, которые верно служили отечеству в кайзеровской армии и проливали свою еврейскую кровь на фронте. Исключений приходилось делать слишком много, и через три месяца, 14 июля 1933 года, Гитлер разъяснил своим подчиненным: «Исключение делать только для тех, кто непосредственно принимал участие в боях, а не просто находился на фронте, в районе боевых действий. Всякий раз нужно точно выяснять военное прошлое».

Привычная нам по советскому времени графа «национальность» в немецких документах отсутствовала. Нацисты изучали записи в церковных книгах, ориентируясь на религиозную принадлежность. Но в отличие от средневековых времен в нацистской Германии религия не имела значения, учитывалась только кровь. Еврей, принявший христианство, для нацистов все равно оставался евреем. Зато христиане, перешедшие в иудаизм, приравнивались к евреям. Иудаизм партия считала дьявольской религией.

Руководитель партийной канцелярии и секретарь фюрера рейхсляйтер Мартин Борман разъяснил местным парторганам, что фюрер не требует от всех арийцев быть христианами. В 1943 году Гитлер подтвердил:

— Религиозная вера — это личное дело.

1 сентября 1933 года министр внутренних дел Вильгельм Фрик инструктировал своих подчиненных:

— При определении, кто ариец, а кто нет, решающую роль играет не религия, а происхождение, кровь, раса. Закон требует исключить всех, кто имеет неарийское происхождение. Если и родители не исповедовали иудаизм, неарийское происхождение должно быть установлено иным способом.

Состав крови определяли, копаясь в родословной, выясняли, какую религию исповедовали прадеды и прапрадеды. После 1871 года рождение, вступление в брак и смерть подданных Германской империи регистрировались в бюро записи актов гражданского состояния. Во время регистрации отмечалась религиозная принадлежность. Потомки всех, кто исповедовал тогда иудаизм, считались евреями.

5 апреля 1933 года Гитлер доложил президенту Гинденбургу, что офицерский корпус «расово чист», потому что именно офицеры воплощают арийскую честь и мужество. Военный министр генерал-полковник Вернер фон Бломберг в октябре подтвердил, что в рейхсвере евреев нет и быть не может.

28 февраля 1934 года министр официально распространил действие «арийского параграфа» закона о служащих на рейхсвер. Офицеры-евреи подлежали немедленному увольнению.

Фюрер распорядился проверить арийское происхождение всех офицеров. Задача оказалась непосильной для нацистского аппарата. Ни Гитлер, ни Бломберг даже не представляли, как много солдат и офицеров с еврейской кровью служило в рейхсвере. Причем служили по собственному желанию, считая военную службу исполнением долга перед родиной и призванием, ведь в Веймарской Германии отменили воинскую повинность, армия была добровольческой.

Когда нацисты стали выяснять, кто в армии и на флоте еврей, и начали их увольнять, кадровые офицеры, посвятившие себя службе отечеству, просто не понимали, что происходит и в чем они провинились перед родиной.

Например, с флота изгнали двух братьев — обер-лейтенанта Ганса Генриха Лебрама и лейтенанта Вальтера Лебрама. Старший из братьев пытался попасть на прием к командующему флотом адмиралу Эриху Редеру. Тот не принял офицера, ответил письмом, в котором «крайне сожалел», что вынужден подписать приказ о его демобилизации, но таков закон. Младший из братьев, не выдержав изгнания со службы, покончил с собой.

Генерал-лейтенант Людвиг Бек, начальник Генерального штаба сухопутных сил, отправил нескольких уволенных из армии «неарийцев» в качестве советников в Китай, где охотно принимали офицеров рейхсвера.

Среди них был лейтенант Клаус фон Шмелинг-Дирингсхофен, более не нужный рейхсверу, поскольку оказалось, что он на четверть еврей. Его изгнали из армии в июне 1934 года. Начальник штаба округа полковник Эрих фон Манштейн (будущий генерал-фельдмаршал) пытался ему помочь, но безуспешно. Лейтенант, не представлявший себя вне воинской службы, отправился в Китай военным советником. Его сослуживец Дитрих Белиц, который со временем станет генералом вермахта, вспоминал:

— Я не мог поверить, когда его уволили. В нем не было ничего еврейского. Шмелинг-Дирингсхофен выглядел как настоящий ариец. Его кличка была Blubo — от немецких слов Blut und Boden (кровь и почва). Если существует настоящий немецкий солдат, то это Шмелинг.

Полковник Манштейн обратился к командованию рейхсвера с письмом. Он писал, что история с лейтенантом Клаусом фон Шмелинг-Дирпнгсхофеном заставила его задуматься, справедлива ли расовая политика партии. Если страна требует от молодых людей жертвовать своей жизнью, нельзя говорить им, что они «теперь не настоящие немцы». Готовность отдать жизнь за рейх, писал Манштейн, есть лучшее доказательство арийского происхождения солдата, и не имеет значения, кем была его бабка.

Командующий округом генерал-майор Эрвин фон Вицлебен поддержал своего подчиненного Манштейна. Его письмо поступило к начальнику аппарата военного министерства полковнику Вальтеру фон Рейхенау (тоже будущему генерал-фельдмаршалу). Тот доложил о письме военному министру. Но сочувствия у Бломберга, во всем поддерживавшего нацистов, не нашел.

12 ноября 1935 года министр Бломберг заявил:

— Каждый солдат, без сомнения, является национальным социалистом, даже если у него еще нет партийного билета.

Министр приказал главнокомандующему сухопутными силами генералу Вернеру фон Фричу наказать вольнодумца Манштейна в дисциплинарном порядке.

У будущего генерал-фельдмаршала Манштейна были личные причины возражать против расовой политики в армии. Два его внучатых племянника, служившие в армии, тоже имели еврейскую кровь. Нацисты подозревали, что и у самого Манштейна были еврейские корни. Он был сыном генерала Эдуарда фон Левински. Юношу усыновил бездетный родственник генерал Георг фон Манштейн. Бдительные нацисты предполагали, что фамилия его родного отца Левински — всего лишь польский вариант распространенной еврейской фамилии Леви.

Когда весной 1944 года фюрер, разочаровавшись в его военных талантах, отстранил генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна от командования группой армий, им занялось гестапо. Стали, ясное дело, выяснять, не еврей ли он…

После смерти президента Гинденбурга Гитлер не только принял на себя все его полномочия. Все военнослужащие отныне приносили присягу лично Гитлеру. Бломберг приказал, чтобы каждый военнослужащий обращался к Гитлеру со словами «мой фюрер».

16 марта 1935 года была введена всеобщая воинская повинность, вооруженные силы Германии стали называться вермахтом. 21 мая военный министр Бломберг запретил военнослужащим вступать в брак с неарийцами. 15 июля он запретил солдатам делать покупки в магазинах, принадлежавших евреям.

Офицеры вермахта обязаны были представить свое генеалогическое древо, а солдаты — подписать декларацию об арийском происхождении. Обман сурово наказывался, хотя проверить всех власть не могла.

Обер-лейтенант Пауль Людвиг Хиршфельд переехал в другой город, уничтожил старые документы и зарегистрировался как ариец. Он спасся один из всей семьи — все его родственники, в том числе брат и сестра, погибли в концлагерях.

Лейтенант Ганс Иоахим Кёрнер скрыл, что у него мать еврейка. Тайна открылась, когда местный партийный руководитель информировал командование части, где лейтенант служил, что мать офицера депортирована в концлагерь. Лейтенанта Кёрнера судили и отправили в тюрьму.

Такая же судьба постигла капитана Эдгара Якоби. Местный партийный руководитель узнал от его сестры, что ее брат все еще состоит на военной службе, и немедленно сигнализировал воинскому начальству. Капитан Якоби служил в армии еще в Первую мировую, получил за храбрость Железный крест. Но прежние заслуги не имели значения. Капитан предстал перед военным трибуналом, с него сорвали погоны и отправили в концлагерь.

В армии началось доносительство на сослуживцев сомнительного происхождения. В 1935 году генерал Генрих Дёла доложил начальству, что его подчиненному майору Карлу Хельвигу нельзя доверить обучение новобранцев, потому что он наполовину еврей. Одни доносили по идеологическим соображениям, другие просто избавлялись от тех, кого не любили, или от тех, кто мешал их собственной карьере.

Впрочем, известны несколько случаев, когда командование закрывало глаза и позволяло офицеру сомнительного происхождения остаться в армии.

Гестапо сообщило командованию 17-го армейского корпуса, что капитан Вернер Киниц — наполовину еврей. Но кто-то из вышестоящих командиров игнорировал донос, капитан продолжал служить. По рекомендации командования он получил от фюрера персональное право считаться арийцем. Вернер Киниц дослужился до полковничьих погон, был награжден Золотым германским крестом, Рыцарским крестом и в результате тяжелого ранения потерял ногу.

15 сентября 1935 года вступили в силу принятые на партийном съезде в Нюрнберге расовые законы. Они писались в страшной спешке или, точнее, в предсъездовской лихорадке, потому что Гитлер хотел представить законы делегатам съезда.

Законы лишали евреев германского гражданства, они не могли голосовать, браки между арийцами и неарийца-ми запрещались. Исключения, которых требовал покойный президент Гинденбург, больше не делались. К 31 декабря 1935 года все евреи, даже герои Первой мировой войны, были изгнаны из армии.

Только один офицер посмел возразить. Это был знаменитый полководец Первой мировой генерал-фельдмаршал Август фон Маккензен. 3 декабря 1935 года он написал Гитлеру, что необходимо позаботиться о евреях — ветеранах войны, которые были тяжело ранены или получили инвалидность, потому что теперь они окажутся в тяжелейшем положении.

Гитлер с уважением относился к фельдмаршалу Мак-кензену, но на письмо не ответил. Фельдмаршал обратился к военному министру Бломбергу, считая, что проявить заботу о ветеранах — в интересах армии. Министр тоже не счел нужным ответить.

Первая степень и вторая степень

Сразу после принятия расовых законов в партийном аппарате и в органах госбезопасности возник спор, как быть с детьми от смешанных браков. Считать ли их евреями?

Нацисты ввели понятие der Mischling — метис, гибрид или помесь, «представитель смешанной расы». Они воспользовались сельскохозяйственным термином, обозначающим животное или растение, выведенное в результате скрещивания различных пород или сортов.

14 ноября 1935 года имперское министерство внутренних дел выпустило комментарии к нюрнбергским законам, которые вводили понятие — «помесь первой степени», это те, в ком пятьдесят процентов еврейской крови, и «помесь второй степени» — двадцать пять процентов еврейской крови.

Если «представитель смешанной расы» исповедовал иудаизм или вступал в брак с еврейкой, это рассматривалось как отягчающее обстоятельство и такой человек считался уже полным евреем со всеми трагическими для него последствиями.

Появление законов позволило множеству нацистских чиновников найти себе занятие по душе. Им поручили увлекательное дело — выискивать скрытых евреев и подсчитывать процент еврейской крови у «помеси». Скажем, сотрудники личного штаба рейхсфюрера СС с участием экспертов по расовым вопросам вели длительные дискуссии, как классифицировать тех, у кого было пять восьмых еврейской крови, — приравнять их к полным евреям или только к полуевреям?

Имперский руководитель национально-социалистического союза врачей и уполномоченный партии по народному здоровью Герхард Вагнер несколько раз встречался с Гитлером. Он доказывал фюреру: не надо заниматься исчислением процента еврейской крови. Если она есть, человек должен считаться евреем и от него надо избавляться. Герхард Вагнер внушал фюреру, что сочетание еврейской и арийской крови делает «помесь» самым опасным для рейха врагом.

Вильгельм Штуккарт, статс-секретарь имперского министерства внутренних дел, доказывал, что немец (немка), вступивший в брак с еврейкой (евреем), теряет свою немецкость; дети «смешанной расы» должны приравниваться к евреям.

Штуккарт доказывал своему министру Фрику, что немка, хотя бы раз вступившая в интимные отношения с евреем, уже не сможет рожать стопроцентных арийских детей.

Слова Штуккарта не могли не найти отклика у Гитлера. В декабре 1942 года он запретил военнослужащим жениться на немках, которые в прежнем браке были замужем за евреем.

Личный врач фюрера профессор Теодор Морель привез из Вены диетсестру Хелен Марию (ее называли Мар-леной) фон Экснер. Прежде она работала у хозяина Румынии маршала Антонеску. Она следила за тем, чтобы фюрер-вегетарианец получал исключительно диетические блюда.

Оказавшись в узком кругу приближенных Гитлера, Марлена фон Экснер влюбилась в личного адъютанта фюрера эсэсовца Фридриха Даргеса. Поскольку о расовой чистоте членов СС заботились особо, ее биографией занялась эсэсовская служба безопасности, СД. Марлен рассказывала, что ее бабушка по материнской линии — подкидыш и ее происхождение выяснить невозможно. Но сотрудники службы безопасности выявили наличие у диетсестры еврейской крови по материнской линии.

Брак с адъютантом фюрера разрушился. Гитлер уволил диетсестру со словами:

— Мне жаль вас терять, но я не могу поступить иначе. Я не могу сделать для себя исключение и отменить собственные законы.

И семья Экснер испытала все радости жизни «помесей». Сама Марлена осталась без работы, ее сестра не могла изучать медицину, старшего брата лишили медицинской практики, а младший не мог стать офицером…

В вермахте нельзя было стать офицером, не имея «свидетельства о происхождении». Иногда этот документ назывался Ariernachweis — «свидетельство об арийском происхождении». Надо было также иметь и Ahnenpass («паспорт предков»), в этой маленькой книжечке была указана вся родословная до 1750 года. Документ был необходим, чтобы пользоваться всеми правами гражданина рейха.

Хорста фон Оппенфельда, которого подозревали в наличии еврейской крови, в 1938 году отправили за документами о его предках. В родном городе Штеттине чиновник местного самоуправления, ветеран войны, увидев, что отец фон Оппенфельда, капитан кавалерии, и трое его братьев воевали в Первую мировую и двое из них погибли на фронте, захлопнул папку со словами:

— Какая глупость!

И выдал офицеру спасительную справку.

В Первую мировую войну сто тысяч мужчин-евреев надели серый мундир немецкого рейха и отправились на фронт. Треть из них получили государственные награды, свыше двух тысяч стали офицерами. На фронте, защищая кайзеровскую Германию, погибли двенадцать тысяч солдат-евреев. Это больше, чем погибло евреев во всех войнах, которые вел Израиль.

Франц Йозеф Штраус, будучи министром обороны ФРГ, написал предисловие к книге писем немецких евреев, погибших в Первую мировую войну:

«Самый молодой доброволец немецкой армии Йозеф Циппес, четырнадцати лет, был евреем, так же как Вильгельм Франкль, один из первых кавалеров прусского ордена «За заслуги» в немецкой авиации. Франкль погиб в 1917 году в воздушном бою.

Через двадцать лет его имя нельзя было найти в списке кавалеров ордена «За заслуги». Оно было вычеркнуто, так как, по официальному мнению гитлеровского государства, евреи не могли быть храбрыми. Они не могли даже, как дико это ни звучит, умереть за Германию. Имена погибших солдат-евреев, как того хотели национальные социалисты, должны были исчезнуть даже с обелисков в честь героев…»

«За заслуги» («Pour le Merite») — орден, введенный прусским королем Фридрихом Великим в 1740 году. В Первую мировую орден считался высшей наградой за храбрость в немецкой армии. Летчику надо было сбить не меньше восьми боевых машин врага, чтобы его заслужить. Среди первых немецких летчиков сто двадцать были евреями.

Немецкие евреи хотели быть немцами и преданно служили стране. Они доказывали свою любовь к Германии службой в армии. В 1760 году прусский король Фридрих Великий произвел еврея Константина Наганаэля фон Залемона в генералы. Его сын тоже стал прусским офицером. 11 марта 1812 года первый прусский канцлер Карл Август фон Гарденбер позволил евреям поступать на военную службу, поскольку военный министр Герхард фон Шарнхорст хотел сформировать большую армию.

После битвы при Ватерлоо, где Наполеон потерпел поражение, семьдесят два еврея были награждены Железными крестами. Евреи служили и в баварской армии, где нравы были еще либеральнее. Здесь отличившиеся на службе евреи становились офицерами.

XIX век принес немецким евреям хотя и неполное, но равноправие. Они быстро интегрировались в немецкое общество, это привело к большому числу смешанных браков.

В XIX веке примерно семьдесят тысяч евреев в Германии и Австро-Венгрии перешли в христианство. На переломе веков число перешедших в христианство значительно увеличилось. Немецкое общество охотно принимало евреев-христиан. Антисемитизм носил преимущественно религиозный характер. К еврею-христианину претензий не было. Накануне Первой мировой каждый третий еврей (еврейка) вступал(а) в брак с немкой (немцем).

В Первую мировую вопрос об этническом происхождении вообще не задавался. В кайзеровской армии было несколько генералов и адмиралов — полуевреев.

Евреи-христиане служили и в армии Австро-Венгрии. Еврейское население Австро-Венгрии в 1900 году составляло четыре с половиной процента, а в офицерском корпусе евреев было вдвое больше — восемь процентов. Среди них было шесть генералов, один адмирал и семнадцать полковников.

В Первую мировую в Австро-Венгрии триста тысяч евреев служили в армии, двадцать пять тысяч погибли, столько же получили офицерский чин. Двадцать четыре стали генералами.

Сотни тысяч немецких христиан имели еврейские корни. Эти семьи давно утратили связь с еврейской общиной. Они не считали себя евреями, многие даже не подозревали о своих еврейских предках, пока Гитлер им об этом не напомнил. Они верно служили стране, ведь их предки жили в Германии на протяжении столетий. Они искренне считали себя немецкими патриотами. В 1933 году большинство из них не относили себя к евреям и совершенно не предполагали, что приход нацистов к власти им чем-то угрожает. Когда в 1935 году были приняты первые расовые законы, они вдруг поняли, что они евреи.

Такие люди просто не могли поверить, что и их тоже зачислили в разряд ненастоящих немцев.

Гейнц Герлах писал министру науки, образования и культуры обергруппенфюреру СА Бернгарду Русту: «Я просто не могу поверить, что моя мать — стопроцентная еврейка. Никло из наших родственников и знакомых тоже в это не верит. В ней нет ни одной еврейской черты!»

Рольф фон Зюдов писал: «Я не хожу в синагогу. Я не похож на еврея. Я немец. Я принадлежу к немецкой аристократии. Я ненавижу моих бабку и деда…»

В 1940 году унтер-офицер Дитер Бергман (у него выявили четвертую часть еврейской крови) писал своей матери: «Ты же понимаешь, насколько глубоко я врос в Германию. Моя жизнь была бы печальна без родины, без чудесного немецкого искусства, без веры в великое прошлое Германии и в ее мощное будущее. А мой брат, доказавший любовь к отечеству своей смертью героя на поле сражения…»

Отставной подполковник Альберт Бенари, полуеврей и известный военный писатель, 25 сентября 1933 года обратился к германскому правительству с письмом по поводу «арийского параграфа», запрещавшего неарийцам состоять на государственной службе: «Я уверен, что у меня есть право просить не обращаться со мной как с немцем второго сорта».

Полковник Вальтер фон Рейхенау, его влиятельный сослуживец, написал письмо в его защиту, но оно не возымело действия. Отставной подполковник не понял, что нацистов не интересуют его предки. Гитлер ненавидел всех, в чьих жилах течет еврейская кровь.

Посаженный в тюрьму после провала «пивного путча» в ноябре 1923 года, Адольф Гитлер часами разглагольствовал в кругу своих новых поклонников, развивая идеи будущего переустройства Германии и избавления от «неполноценных рас». И до поздней ночи он в камере диктовал свою книгу «Майн кампф» Рудольфу Гессу, тот печатал на машинке. Это довольно скучная, хотя и претенциозная книга. Гитлер потом говорил, что если бы в 1924 году он знал, что станет рейхсканцлером, то не стал бы ее писать.

Одно бросается в глаза при чтении — мрачные галлюцинации Гитлера и его сосредоточенность на сексуальных проблемах, причем он думает и говорит исключительно об извращениях и кровосмешении. Эта книга написана человеком, чье половое созревание проходило сначала в мужском общежитии, а потом в тюремной камере.

Евреи стали для Гитлера олицетворением всех пороков и преступлений. Он считал их виновными во всех бедах и несчастьях человечества. Он вообще отрицал право евреев считаться людьми и видел их в обличье дьявола на земле.

Гитлер и десяти минут не мог проговорить без того, чтобы не завести речь о евреях.

Один из его приятелей утверждал, что в юности Гитлер влюбился в белокурую девушку. Она отвергла будущего фюрера и предпочла более симпатичного юношу-еврея. И с тех пор озлобленному Гитлеру повсюду виделись картины соблазнения белокурых немецких девушек инородцами.

В 1933-м и в 1939 годах в Германии проводилась перепись населения. Занимался этим Фридрих Бургдёрфер, который с 1929 года возглавлял имперскую статистическую службу. Он также состоял в Германском обществе расовой чистоты и служил референтом в расово-политическом отделе центрального аппарата партии. Ему в 1935 году поручили подсчитать количество «чистокровных евреев» в германском рейхе, а в 1938 году пересчитать все «мировое еврейство».

Фридрих Бургдёрфер жаловался, что первая попытка зарегистрировать немецких и австрийских евреев провалилась. Большинство опрошенных в ответе на вопрос о расе писали «белая». Он позаботился о том, чтобы при переписи 1939 года ошибка не повторилась: «Я надеюсь, что с помощью всеобщего и полного учета мы в старом рейхе и в Австрии приблизимся к нашей цели — установить всех евреев и детей от смешанных браков с евреями».

И действительно — пионер немецкой демографической статистики добился устрашающего успеха, за который сотни тысяч евреев заплатили жизнью.

В 1933 году в Германии было шестьсот тысяч евреев. К 1939 году осталась половина. Тридцать тысяч евреев состояли в браке с арийцами. 17 мая 1939 года Гитлеру доложили, что в Германии обнаружены семьдесят тысяч полуевреев и сорок тысяч евреев на четверть.

Известно, что нет ничего более опасного для ревнителей чистоты своего происхождения, чем реальные генеалогические изыскания. Немцы в особенности представляют собой смешение различных этнических групп, хотя многие из них не желали об этом слышать. Изучение собственной родословной стало ударом даже для некоторых правоверных нацистов. Они и не подозревали, что в их жилах течет часть еврейской крови, что один из дедов или одна из бабок были евреями.

Выявить всех, у кого есть примесь еврейской крови, было трудно, хотя партийный аппарат и эксперты расового ведомства трудились с полной нагрузкой. Они обнаружили, что очень много заметных и влиятельных в обществе людей женаты на еврейках. Немецкие аристократические семьи не отказывались от браков с евреями. Объединитель страны и первый канцлер Германии Отто фон Бисмарк это только приветствовал.

Когда нацисты пришли к власти, они сочли все формы ассимиляции евреев попыткой подорвать Германию изнутри. Гитлер считал ассимилированных евреев самыми опасными, потому что их не сразу узнаешь и они изнутри разлагают общество.

Немецкие евреи были в отчаянии. Когда они пытались держаться в стороне от жизни страны, где они оказались волею судьбы, их считали врагами. Когда они пытались стать частью общества, служить государству так же, как все, их считали еще более опасными врагами.

Один из самых популярных писателей того времени Якоб Вассерман с горечью писал: «Еврею совершенно бесполезно быть в стороне. Они скажут: трус, он прячется, потому что у него нечистая совесть. Бесполезно идти к ним и протягивать руку. Они скажут «то это он себе позволяет со своей еврейской настырностью? Бесполезно хранить им верность в качестве соратника. Они скажут: зачем он нам нужен? Бесполезно помогать им сбросить цепи с рук и ног. Они скажут: уж он и на этом свою выгоду знает. Бесполезно обезвреживать яд. Они сварят новый».

«Выйти из строя!»

В апреле 1940 года Гитлер запретил полуевреям служить в вермахте. Ставший жертвой этого приказа Ульрих Энгельберт писал Гитлеру, что его отец служил офицером в Первую мировую и получил Железный крест первого класса, что его дед служил в армии во время войны с Францией в 1870–1871 годах, а прадедушка добровольцем вступил в немецкую армию во время войны за независимость в 1813 году. И человека с такой родословной считают врагом Германии?

Летом 1936 года Гитлер и военный министр Бломберг договорились, что «представители смешанной расы» будут служить в вермахте, но только рядовыми. Выше ефрейтора они могли подняться лишь по специальному разрешению фюрера. Даже в унтер-офицеры производили лишь с согласия Гитлера.

Офицерам вермахта было велено представить не только документы о своем происхождении, но и родословную жен. I марта 1936 года министр Бломберг потребовал от всех офицеров доказать арийское происхождение своих жен. Выяснилось, что многие женаты на женщинах с долей еврейской крови. Женатым на неарийках предлагали сделать выбор между военной карьерой и женой. 20 января 1939 года Гитлер приказал уволить всех офицеров, женатых на неарийках.

Рейхсмаршал авиации Герман Геринг покровительствовал своему подчиненному генералу Бернхарду Кюлю, женатому на еврейке. Но в 1938 году Геринг потребовал от генерала принять окончательное решение — или остаться в люфтваффе, или развестись. Генерал развелся. Его сыну лейтенанту Гейнцу Юргену Кюлю позволили продолжить службу в вермахте, Гитлер выдал ему личное разрешение считаться немцем. Лейтенант служил в Африканском корпусе и был убит в 1942 году.

Расовые приказы практически не действовали в африканском корпусе генерал-фельдмаршала Эрвина Роммеля. Здесь полуевреи продолжали служить, и их не трогали. Скорее всего, потому, что корпус был оторван от Германии и Роммель действовал совершенно самостоятельно.

А капитан-лейтенант Арнольд Техель, старый друг главнокомандующего флотом Редера, поставленный перед таким же выбором, не оставил жену-еврейку и был уволен.

После принятия нюрнбергских законов некоторые мужчины-арийцы не нашли в себе мужества остаться со своей еврейкой-женой. Еврейские жены сами предлагали мужьям уйти, чтобы не ломать себе жизнь. Некоторые еврейские супруги совершали самоубийство, чтобы избавить от себя мужа или жену, которые теряли работу, а потом и карточки.

Нацистская идеология разрушала семьи и родственные чувства. Валери фон Бергман, тетя «помеси» Дитера Бергмана, вступившая в партию, сказала своему племяннику:

— Мой дорогой мальчик, во имя того, чтобы наша страна сохранила свою чистоту и одолела марксистско-еврейский заговор, такие люди, как ты, должны быть уничтожены. Извини меня, мой мальчик.’ Ты же знаешь, как я тебя люблю.

Но многие мужчины, и женщины хранили верность своим супругам-евреям. Это спасало от концлагеря. Что касается детей от смешанных браков, то если они воспитывались в «еврейской традиции» и сами женились на еврейках, то нацисты именовали их Geltugsjude («евреями по факту») и отправляли в лагерь. Если дети получали «немецкое воспитание», то есть не были зарегистрированы в еврейской общине, то они не подлежали депортации.

В 1938 году Гитлер разрешил детям семейств, где отец еврей, а мать немка, служить в вермахте. Если же отец — ариец, а мать — еврейка, таких детей следовало считать евреями и в армию не брать. Гитлер считал, что немка, которая вышла замуж за еврея, не так виновата, как ариец, спутавшийся с еврейкой.

Солдаты — «представители смешанной расы», приезжая домой, видели, что их отца и мать уже лишили работы, что их родители не имеют права войти в обычный магазин и что соседи смотрят на них с презрением.

Клара фон Меттенхейм написала 8 декабря 1939 года командующему сухопутными войсками генерал-полковнику Вальтеру фон Браухичу письмо: «Я обращаюсь к Вам как мать троих сыновей, которые служат в вермахте, и как жена старого солдата. Мои мальчики солдаты с головы до ног. Но они — «помесь» из-за меня. Когда мои сыновья были на фронте, мы здесь подвергались унижениям и оскорблениям. Пожалуйста, прекратите такое отношение к солдатам-«помесям» и их родителям».

Ее сын, ефрейтор Дитер Фишер, приехав в отпуск с фронта, отправился вместе с матерью получать специальные документы, которые обязаны были иметь все евреи, чтобы их не принимали за немцев. Ее сын был в форме вермахта, на которой красовались Железный крест и значок за ранение. Его потрясло, как нацистские чиновники обращались с его матерью. Его проявленная на фронте храбрость не имела значения, потому что у его матери были еврейские корни.

Поскольку семья имела тесные связи с такими видными фигурами, как бывший командующий рейхсвером генерал Ганс фон Сект, письмо Клары фон Мегтенхейм достигло адресата.

Старший военный адъютант фюрера полковник Рудольф Шмундт доложил о письме Гитлеру. Гитлер сказал, что это недопустимо. Или надо оставить в покое родителей, или убрать из армии всех «помесей». Раздра-' женный такого рода протестами, Гитлер, который уже называл нюрнбергские законы «чересчур гуманными», потребовал 16 января 1940 года сообщить ему, сколько же «представителей смешанной расы» служит в вермахте. Но получить точный ответ не мог.

28 марта 1940 года Вернер Бланкенбург, заместитель начальника партийно-политического отдела канцелярии фюрера, доложил адъютанту фюрера по сухопутным войскам капитану Герхарду Энгелю, что родители служащих в армии «помесей» не могут сходить со своими сыновьями в кино, что им не выдают карточек на продовольствие. Бланкенбург обращал внимание адъютанта фюрера на то, что это может сказаться на моральном состоянии войск. Все, в ком еврейская кровь, могут стать врагами рейха.

Заместитель начальника партийно-политического отдела вовсе не предлагал смягчить отношение к «помеси». Напротив, настаивал на том, что все носители еврейской крови должны исчезнуть из жизни рейха.

8 апреля 1940 года начальник верховного командования вермахта (личного военного штаба фюрера) генерал Вильгельм Кейтель подписал приказ об увольнении из армии всех полуевреев, а также солдат, женатых на еврейках и полуеврейках.

«Помесь второй степени» пока оставили. Нацисты учитывали самую малую толику еврейской крови. Два брата, сражавшиеся в вермахте, не стали офицерами, потому что у них обнаружили по двенадцать с половиной процентов еврейской крови.

В армейских частях командиры приказывали всем, у кого есть еврейская кровь, выйти из строя. Некоторые оставались на месте и скрывали свое происхождение. Тайна раскрывалась, когда их родителей стали отправлять в лагеря, и партийные чиновники и сотрудники гестапо, оформляя документы, выясняли, что сын депортированных служит в армии. Они оповещали командование.

Как правило, сослуживцы не выдавали тех, кто скрывал свое происхождение, говорили:

— Знаешь, с евреями, конечно, что-то не так. Но ты не такой, как другие евреи. Ты — правильный парень.

Оставшиеся в армии «помеси» старались доказать, что они настоящие немцы, были первыми в спортивных состязаниях, а на фронте демонстрировали свое мужество и гибли в бою.

Они шли в армию, надеясь, что военная служба спасет их от гестапо и что среди солдат они не будут чувствовать себя людьми второго сорта. Они хотели опровергнуть расовую теорию, доказать, что могут быть храбрыми и смелыми солдатами. И на фронте быстро убеждались в том, что они ничем не хуже стопроцентных арийцев.

Уличенный в том, что у него четверть еврейской крови, солдат вермахта Фриц Биндер вспоминал:

— Забавно было видеть, как представители расы господ напускали в штаны, когда начинался бой.

Один из исследователей этой сложной темы, американский военный историк Брайан Ригг изучил судьбы тысячи шестисот семидесяти одного солдата вермахта с примесью еврейской крови. Он установил, что из них двести сорок четыре были награждены Железным крестом, девятнадцать Золотым германским крестом и восемнадцать Рыцарским крестом — это высшая военная награда в Германии.

Рыцарский крест получили три летчика с примесью еврейской крови: капитан Зигфрид Симч — он сбил девяносто пять самолетов противника, обер-лейтенант Оскар Ромм (девяносто два сбитых самолета), фельдфебель Рудольф Шмидт (пятьдесят один сбитый самолет). Вице-адмирал Бернгард Рогге был на четверть евреем, он получил не только Рыцарский крест, но и дубовые листья к Рыцарскому кресту.

Многие стремились остаться в армии любыми средствами, чтобы сохранить жизнь родителям.

Вальтер Хамбургер, когда его отца отправили в концлагерь Дахау, попытался вступить в вермахт добровольцем, надеясь, что это спасет его отца.

В марте 1941 года Гитлер распорядился не трогать родителей, живущих в смешанном браке, если их сын погиб в бою. Нескольким людям это спасло жизнь. В начале 1945 года гестаповцы явились в дом Марианны Гертнер, чтобы отправить ее в концлагерь. Она показала свидетельство о смерти ее сына на фронте. Гестаповец зло буркнул:

— Твой сын спас тебе жизнь.

И ушел.

На самом деле ее спас разгром Германии.

7 июня 1941 года начальник имперской канцелярии обергруппенфюрер СС Ганс Генрих Ламмерс доложил руководителю партийной канцелярии Борману, что Гитлер распорядился: после войны на территории Германии не должно остаться ни одного еврея. Иначе говоря, распоряжение фюрера не трогать пока родителей убитых солдат носило временный характер — на период боевых действий.

А некоторые с удовольствием снимали военную форму, чтобы не служить Гитлеру. Они не знали, что дома их ждет встреча с гестапо и дорога в концлагерь, как это происходило с их несчастными родителями.

Лейтенант Юрген Краков спас своего отца-полуеврея в последний момент. В своей черной форме танкиста он прибежал прямо на станцию, откуда отходил поезд с депортированными евреями. Старший гестаповец скептически посмотрел на лейтенанта:

— Если ваш отец — полуеврей, то вы?..

— Еврей на четверть, — прямо ответил лейтенант. — У меня есть личное разрешение фюрера продолжать службу в вермахте. Показать?

Его отца отпустили.

В 1943 году лейтенант Иоахим Коэн в мундире с наградами явился в концлагерь Заксенхаузен и потребовал свидания с отцом. Комендант лагеря не знал, как быть, у заключенных-евреев не могло быть сыновей-героев, фронтовиков. Он послал за заключенным. Глядя на награды лейтенанта, он предположил, что свое мужество молодой человек унаследовал от матери-арийки. На что лейтенант возразил, что его отец воевал в Первую мировую и был ранен. Им разрешили поговорить в течение пяти минут.

— Когда война закончится, папа, ты выйдешь отсюда, — со слезами на глазах сказал лейтенант Иоахим Коэн. — Гитлер сказал, что мы получим право считаться арийцами. Папа, на фронте я делаю все, что могу, чтобы заслужить это…

Еще одному солдату помог в 1940 году генерал пехоты Вальтер фон Брокдорф-Алефельд, командир 28-го армейского корпуса, расквартированного в Потсдаме. Солдат умолял спасти больного отца, которого отправляли в концлагерь. Генерал потребовал, чтобы местные власти позаботились об отце солдата. Генерал Брокдорф-Алефельд, как это стало известно после войны, был противником нацизма и Гитлера.

Обер-лейтенант Эрнст Прагер, который получил Железный крест и разрешение Гитлера считаться арийцем,был тяжело ранен на фронте. Вернувшись домой, он обнаружил, что отца-полуеврея, дядю и его жену отправили в концлагерь. Обер-лейтенант добрался до самого Адольфа Эйхмана, который занимался в госбезопасности уничтожением евреев.

Оберштурмбаннфюрер Эйхман не мог отказать в приеме герою войны. Встретившись с ним, горячо рассказывал, что концлагерь Терезиенштадт — замечательное место, новый дом для евреев, где они могут жить в мире и спокойствии.

Эрнст Прагер не выдержал:

— Вы мне еще скажите, что сожалеете, что вы сами не еврей и не можете провести отпуск в концлагере Терезиенштадт!

Адольф Эйхман сбавил тон и сказал, что он ничего не может сделать для родственников обер-лейтенанта. Они уже в концлагере и, следовательно, вне его компетенции. Он ведает исключительно отправкой евреев…

Капитан вермахта Эрих Розе тоже узнал, что его родных отправили в Терезиенштадт. Сослуживцы пытались ему помочь, сумели заинтересовать его делом адъютанта Гитлера полковника Шмундта. Но попытки спасти его родных не удались.

— Я свинья, — сказал Эрих Розе в отчаянии своему другу. — Нацисты убивают мою семью, а я им служу!

Он искал смерти в бою и нашел ее.

В 1943 году Дитер Бергман тайно навестил свою бабушку-еврейку, Элли Ландсберг. Он знал, что это опасно. Именно в этот день явились эсэсовцы, чтобы ее увести. Увидев унтер-офицера вермахта, они ретировались. Но он напрасно радовался. Когда он вернулся на фронт, эсэсовцы пришли вновь и забрали его бабушку. Ее отправили в Терезиенштадт, затем в Освенцим. Там ее убили.

Мать-еврейка солдата Германа Шухта 15 октября 1942 года покончила с собой. Луиза Шухт не питала никаких иллюзий относительно жизни при нацистах. Она не желала дать нацистам возможность убить ее и предпочла уйти из жизни сама. Она оставила сыну прощальное письмо:

«Мой дорогой сын!

Не обижайся на меня за то, что я ухожу из жизни, не попрощавшись с тобой. Я уверена, что это лучший выход для нас обоих. У тебя достаточно собственных проблем, и твоя дорогая жена будет рядом с тобой, она поддержит тебя, когда настанут трудные времена. А у меня не осталось иного выхода.

Я нежно целую и люблю тебя.

Твоя мама».

Еврейский дедушка Роберта Чемпина, унтер-офицера вермахта, потерявшего ногу на фронте и награжденного Железным крестом, не захотел, чтобы его отправили в концлагерь, и принял яд. Он оставил внуку прощальную записку:

«Если бы я не покончил с собой, у тебя появились бы лишние проблемы. Поверь, так лучше для всех нас. Мне уже много лет, и я, по крайней мере, умру в своей постели. Это значительно лучше, чем быть убитым какими-то мерзавцами.

Я старался прожить свою жизнь достойно, следуя Божьим завета Vi. Наверное, это звучит странно, но во мне больше прусского, чем еврейского. Нацисты лишили меня всего, чю у меня было. Вспоминай иногда дедушку, который так сильно тебя любил.

Бог защитит тебя».

Некоторые солдаты вермахта знали, что их родственники-евреи куда-то исчезли, но даже не предполагали, что их просто убили.

Уловка Мильха

Многие женщины, пытаясь спасти детей, настаивали на том, что подлинным отцом их детей был не законный муж-еврей, а любовник-ариец.

Таким путем был признан стопроцентным арийцем генерал-фельдмаршал авиации Эрхард Альфред Рихард Мильх, статс-секретарь министерства авиации. Его мать, происходившая из дворянского рода, вышла замуж за Антона Мильха, в чьих жилах текла еврейская кровь. Эрхард Мильх участвовал в Первой мировой, был награжден Железным крестом первого и второго класса. После войны перешел в гражданскую авиацию, в 1926 году возглавил «Люфтганзу».

Мильх познакомился и сблизился с Германом Герингом. Видя в нацистах силу, предоставил Гитлеру самолет «Люфтганзы». В 1933 году было создано имперское министерство авиации. Геринг стал министром, Мильх — статс-секретарем, то есть его заместителем. Поскольку Геринг, дорвавшийся до высшей власти, патологически не любил работать, Мильху, как умелому организатору, поручили руководить созданием военной авиации.

Гитлер сказал Эриху Мильху:

— Мне вы известны недавно, но вы знаете дело. И это главное. У нас в партии малолюден, которым известно об авиации столько, сколько вам. Поэтому остановились на вас. Вы должны взяться за это дело. Вы нужны Германии.

Успешной карьере теперь мешала только неясность происхождения статс-секретаря министерства авиации.

Его мать Клара Мильх обратилась к своему крестному сыну Фрицу Генриху Герману, местному полицай-президенту, с заявлением. В нем говорилось, что отец ее шестерых сыновей — не законный муж, Антон Мильх, а ее покойный дядя Карл Бройер.

1 ноября 1933 года Геринг обсуждал расовые проблемы своего заместителя с Гитлером, заместителем фюре-pa по партии Рудольфом Гессом и военным министром Бломбергом. Вернувшись, Геринг сказал Мильху, что все в порядке. Гитлер распорядился считать заявление его матери подлинным. Эрхарда Мильха признали сыном Карла Бройера, то есть он автоматически превратился в арийца.

7 августа 1935 года Геринг отправил официальное письмо Курту Майеру, руководителю имперского управления по изучению наследственности, с просьбой выдать Мильху новые документы и свидетельство о его арийском происхождении.

Мильх не только сам сумел остаться в авиации, но и спас свою дочь Хельгу, страдавшую синдромом Дауна, от программы эвтаназии.

Поразительно, что руководители нацистской партии не возмутились очевидным инцестом (сожительство дяди с племянницей!). На это они закрыли глаза, а вот примесь еврейской крови в их глазах была тяжким преступлением.

Рейхсмаршал Герман Геринг пренебрежительно говорил жене, что не верит в расовую теорию, что евреи такие же люди, как и все. При этом он принял активное участие в уничтожении еврейского народа. Зато сохранял у себя в аппарате тех, кто ему был нужен. Геринг позволил нескольким офицерам с примесью еврейской крови продолжить службу в авиации. Трое из них стали генералами.

Среди них был генерал авиации Гельмут Вильберг. Под руководством генерала фон Секта он тайно создавал авиацию в веймарской Германии. Генерал Вильберг командовал эскадрильей «Кондор», которая была послана в Испанию на помощь мятежному генералу Франко. Он был создателем тактики поддержки авиацией наземных войск.

Гельмут Вильберг командовал бы немецкой военной авиацией, а не Геринг, если бы нацисты не сомневались в его происхождении. Считается, что его мать была еврейкой. Но он доложил командованию (и этот документ сохранился в его личном деле): «После серьезного исследования моей родословной я обнаружил, что во мне нет еврейской крови».

Считается, что Геринг сказал своим подчиненным:

— Я решаю, кто здесь еврей!

Но Герингу пришлось обращаться за поддержкой к Гитлеру. Генерал Вильберг стал арийцем по личному указу Гитлера. В Третьем рейхе только фюрер решал, кто еврей, а кто нет. Генерал погиб в авиационной катастрофе 20 ноября 1941 года.

Геринг помог знаменитой летчице графине Мелитте Шенк фон Штауфенберг. Ведомство госбезопасности обнаружило у храброй графини присутствие еврейской крови. Ее девичья фамилия Шиллер, она была дочерью прусского чиновника и инвалида войны, происходившего из еврейской семьи.

После Высшего технического училища Мелитта работала в институте воздухоплавания и сама научилась летать. Она стала летчиком-испытателем и вышла замуж за графа Александра Шенка фон Штауфенберга, брата полковника Клауса фон Штауфенберга, который 20 июля 1944 года попытается убить Гитлера.

Графиню уволили со службы. Но поскольку ее работа была признана имеющей военное значение, Гитлер по просьбе рейхсмаршала Геринга подписал документ, приравнявший ее к арийке. Это спасло всю семью от депортации в концлагерь.

Талантливый инженер и смелый летчик, она участвовала в разработке навигационного оборудования. Вторая женщина после любимой летчицы фюрера Ханны Рейтч, она получила почетное звание летчик-капитан. Занималась испытанием приборов наведения на штурмовиках. Совершила две с половиной тысячи испытательных вылетов. Получила Железный крест второго класса.

Полковник Клаус фон Штауфенберг посвятил ее в планы уничтожения Гитлера. Он просил доставить его в ставку фюрера на самолете и забрать обратно. Мелитта была готова принять участие в покушении. Но в ее распоряжении был только «физелер-шторьх», требовавший дозаправки. Она не смогла помочь заговорщикам. Тем не менее ее с мужем арестовали после 20 июля. Но быстро выпустили, поскольку она была нужна люфтваффе.

8 апреля 1945 года ее самолет сбил американский истребитель. Мелитта сумела посадить подбитую машину, но через несколько часов умерла от смертельных ранений. Она всегда считала себя немецкой патриоткой, как и вся семья Штауфенберг. Неверно понятый патриотизм долго мешал ей понять, что она служит не Германии, а преступному режиму…

Так же, как мать генерал-фельдмаршала Мильха, действовали тысячи немок по всей Германии, пытаясь спасти своих детей, рожденных от мужей-евреев. Но нацистские суды сохраняли бдительность.

Когда мать Вольфганга Шпира заявила, что и ее сын, и дочь Рут родились не от мужа, а от романа с любовником-арийцем, суд отправил обоих в гамбургский расовобиологический институт. Там их долго обмеряли и изучали и решили, что Рут действительно арийка, а вот у Вольфганга нашлись еврейские черты, и он остался полуевреем.

Гейнц Лёвен сам отправился в гестапо и заявил, что его мать — проститутка и что они с братом Иоахимом родились от ее клиентов-арийцев. Им поверили и выдали свидетельства об арийском происхождении. Оба пошли в армию и погибли на фронте.

Спорные вопросы передавались на рассмотрение экспертов имперского министерства внутренних дел. В составе четвертого отдела (народное здоровье) министерства внутренних дел образовали подотдел «Расовые вопросы».

Как выглядели заключения экспертов?

Например, Курт Бломе, заместитель заведующего отделом народного здравоохранения аппарата партии и заместитель имперского руководителя здравоохранения, отправил в канцелярию фюрера свое мнение, что имеющий примесь еврейской крови вахмистр Эрнст Либшер может быть ариезирован, поскольку он проявил храбрость; он также имеет право вступить в брак.

Заключения экспертов пересылались в канцелярию вождя партии. Руководил канцелярией старый партиец обергруппенфюрер СС и рейхсляйтер Филипп Боулер. Он с 1921 года работал в центральном партийном органе газете «Фёлькишер беобахтер», в 1925 году стал имперским делопроизводителем партии. После прихода нацистов к власти — полицай-президеш Мюнхена и председатель комиссии по защите национально-социалистической литературы.

После создания личной канцелярии фюрера в 1934 году Филипп Боулер стал ближайшим сотрудником Гитлера (в 1945-м он тоже покончил жизнь самоубийством вместе с женой). Канцелярия фюрера занималась обращениями членов партии к своему вождю и знакомила с ними Гитлера, чтобы он знал «заботы своего народа». Сюда поступали сотни тысяч писем, петиций, жалоб и просьб.

В составе канцелярии существовал партийно-политический отдел, им руководил оберфюрер СС Виктор Брак, состоявший в дружеских отношениях с рейхсфюрером Гиммлером. Он был также председателем Германского союза велосипедистов и руководил программой эвтаназии душевнобольных, затем участвовал в кампании уничтожения евреев. После войны Виктора Брака судили в Нюрнберге и повесили.

Заместителем Брака был оберфюрер СС Вернер’ Блан-кенбург. После войны он сменил фамилию и долго скрывался. Его жена обратилась в суд с просьбой признать его умершим…

4 октября 1937 года Гитлер распорядился, чтобы все обращения к нему шли через Ламмерса. 25 октября Ламмерс уведомил об этом государственный и военный аппарат.

Доктор права Ганс Генрих Ламмерс вдень прихода нацистов к власти, 20 января 1933 года, стал начальником имперской канцелярии, то есть аппарата Гитлера как канцлера. Фюрер руководил правительством через Ламмерса. Лысый и одноглазый Ганс Ламмерс читал большинство писем, поступавших на имя фюрера. В 1941–1942 годах выросла роль Мартина Бормана, руководившего партийным аппаратом, и Ламмерс отошел на задний план.

Когда кто-то из «помесей» обращался с просьбой признать его арийцем, оберфюреры Брак и Бланкенбург готовили на рассмотрение Гитлера документы. Даровать такое разрешение мог только фюрер. Если Гитлер делал для кого-то из «представителей смешанной расы» исключение, то лично подписывал соответствующие бумаги.

Существовали три варианта «помилования», которое даровал фюрер.

Во-первых, он мог разрешить «помеси» продолжить службу в армии, и тот даже мог получить повышение.

Подобный документ звучал так:

«Я позволяю производство в очередное звание ефрейтора Вильгельма фон Гвиннера из 3-й противотанковой роты в военное время.

После войны в зависимости от того, как он проявит себя как солдат, я решу, можно ли считать, что в жилах Вильгельма фон Гвиннера течет немецкая кровь».

Сколько людей получили такое разрешение? С января 1940-го по сентябрь 1943 года Гитлер позволил продолжить службу ста тридцати «представителям смешанной расы» из полутора тысяч обратившихся.

Во-вторых, он мог признать, что в жилах обратившегося к нему за помощью течет немецкая кровь. Это позволяло указывать в справках, что человек «расово полноценен».

И наконец, фюрер мог причислить заявителя к арийской расе, что давало все права арийца, кроме права состоять в партии и владеть землей.

В таком случае человек получал бланк, подписанный самим фюрером. Иногда там были и подписи генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля и шефа имперской канцелярии Ганса Ламмерса. После этого произведенный в арийцы получал официальную справку от Курта Майера, руководителя имперского управления по изучению наследственности.

Гитлеру докладывали об обращениях тех, у кого были влиятельные родственники или знакомые.

Например, лейтенант Вильгельм фон Гвиннер, еврей на четверть, приходился племянником генерал-лейтенанту Бигославу фон Штудницу, который был назначен первым комендантом оккупированного в 1940 году Парижа.

Капитан третьего ранга Георг Лангхельд, у которого тоже нашли еврейскую кровь, в 1934 году обратился за помощью к адмиралу Герману Бёму, начальнику штаба командующего флотом.

— Вы были моим боевым товарищем много лет, — торжественно ответил адмирал, — и им останетесь.

С помощью Бёма и командующего военным флотом Редера капитан третьего ранга Лангхельд получил право считаться арийцем. Редер помог и отставному адмиралу Карлу Кюленталю, полуеврею, женатому на еврейке. Если бы не Редер, всю семью отправили в концлагерь. Командующий флотом разрешил сыновьям знаменитого адмирала Вольфа Вегенера, полуеврея, остаться на флоте.

Отставному морскому офицеру Эриху Кацу гросс-адмирал Эрих Редер ответил письменно: «Я понял, что Вы попали в трудное положение. Чтобы поддержать Вас, я вложил в конверт рекомендательное письмо, которое Вы можете использовать в известных ситуациях. Я желаю Вам успеха».

Редер нашел способ довести до сведения тех, кто мог навредить бывшему военному моряку Кацу, что им не следует этого делать. В гестапо Кацу сказали, что письмо адмирала спасло ему жизнь.

Исключение было сделано и для генерала Карла Липмана, чьи два внука оказались «помесью». Нацистские эксперты установили, что дочь генерала вышла замуж за полуеврея, следовательно, дети имели четверть еврейской крови. Обоим разрешили остаться в вермахте. Один из внуков генерала, Вальтер, военный летчик, дослужился до полковника, он сделал сто шестьдесят вылетов на бомбардировщике «Юнкерс-88» и получил Рыцарский крест за храбрость.

Тех, кто не имел покровителей, ждала ужасная участь. Австрийский полуеврей фельдмаршал Йоханн Фридлендер отказался разводиться со своей женой-еврейкой, поэтому был занесен в списки полных евреев.

Он пытался доказать, что его настоящим отцом был ариец-любовник, а не еврейский муж матери. Но ничего не помогло. Его с женой отправили в Терезиенштадт. Она умерла там. Его в 1944 году отправили в Освенцим. 20 января 1945 года, когда он не смог устоять на ногах, эсэсовский охранник застрелил его.

У адмирала Бернгарда Рогге, типичного прусского офицера, выявили четверть еврейской крови. К тому же он женился на еврейке. Нацисты травили адмирала, и его жена и теща покончили с собой. В 1939 году командующий флотом Редер обратился к Гитлеру, и тот даровал адмиралу право быть арийцем. Бернгард Рогге сражался с британским флотом и получил Рыцарский крест.

Одна из бабушек генерал-адмирала Ганса Георга фон Фридебурга была еврейкой. Потом установили, что бабушка была полуеврейкой. То есть в нем была всего одна шестнадцатая еврейской крови. Но и это для нацистов было невыносимо. Гросс-адмирал Редер спас его, поскольку Фридебург служил когда-то его адъютантом. После того как флот возглавил адмирал Дёниц, Фридебург стал командовать всем подводным флотом и был награжден Рыцарским крестом. 8 мая 1945 года он подписал акт о безоговорочной капитуляции Германии, после чего покончил с собой.

Генерал Гюнтер Блюментрит, в бытность первым обер-квартирмейстером Генерального штаба сухопутных войск, помог стать арийцами двум боевым товарищам, у которых обнаружили примесь еврейской крови. Это генерал Ганс Генрих Зике фон Армин, впоследствии получивший Золотой германский крест и Рыцарский крест, командир 113-й пехотной дивизии, и генерал Гюнтер Закс, удостоенный тех же высоких наград, командир 12-й дивизии.

27 февраля 1940 года командующий сухопутными войсками генерал-полковник фон Браухич писал Ирмгард фон Брокхузен, дочери покойного президента Гинденбурга, хлопотавшей о друге семьи Вильгельме фон Готт-берге: «Мне доставляет особое удовольствие сообщить, что фюрер и Верховный главнокомандующий вермахтом позволил обер-фенриху Вильгельму фон Готтбергу вернуться на воинскую службу. Он получит документ, подтверждающий его расовую полноценность. Но фюрер не желает, чтобы его ариезация распространилась на его родных».

За Вильгельма фон Готтберга, у которого обнаружили еврейскую кровь по материнской линии, вступились очень влиятельные персоны. В том числе его дядя — обер-группенфюрер СС Курт фон Готтберг, который станет начальником СС и службы безопасности в оккупированном Минске, организатором массовых репрессий и покончит с собой в мае сорок пятого… В 1940 году крупный эсэсовец Курт фон Готтберг был крайне заинтересован в том, чтобы среди его родственников неарийцы не числились. Так что он тоже приложил усилия к тому, чтобы все его родственники получили от Гитлера ариезацию.

В одной семье бывало так, что один брат получал ари-езацию, а второй — из-за внешнего облика — нет.

Генерал Карл Цукерторт, состоявший на воинской службе с 1909 года, попросил признать его арийцем в 1939 году. Его начальники высоко ценили генерала. 3 июля 1940 года ему сообщили, что его дело будет решено только после войны. В конце концов генерал Цукерторт, не выдержав гнета ощущения человека второго сорта, подал в отставку. Через год, в апреле 1942 года, Гитлер даровал Цукерторту и его сыновьям право считаться настоящими немцами, но в армию не вернул.

А второй брат, генерал Йоханнес Цукерторт, артиллерист, человек более толстокожий, продолжал служить в вермахте. Его не трогали, хотя документ об ариезации он получил позже, в 1944 году.

Генерал Бодевин Кейтель (брат Вильгельма), начальник управления личного состава верховного командования сухопутных войск, говорил на совещании в Цоссене, что к тем «представителям смешанной расы», кто проявил себя на поле боя достойно, надо относиться либерально.

2 октября 1940 года старший военный адъютант фюрера Рудольф Шмундт написал начальнику личной канцелярии фюрера рейхсляйтеру Филиппу Боулеру, что все «помеси», которые отличились на фронте и получили награды, должны немедленно получить свидетельство о том, что они арийцы.

Но 10 мая 1942 года Гитлер недовольно сказал начальнику штаба оперативного руководства вермахтом генералу Альфреду Йодлю, что он сделал слишком много исключений для «помесей». Фюрер беспокоился о том, что таким образом еврейская кровь будет переходить из поколения в поколение.

— Наш народ только вредит себе, когда позволяет лицам со смешанной кровью поступать на военную службу и тем самым дает им возможность приравнять себя к чистокровным немцам. Дальнейшее осквернение нашей крови расово чуждыми элементами недопустимо. Исключение следует допускать только в самых крайних случаях.

Он привел в пример известного партийца барона фон Либиха. Фюрер заподозрил в нем чуждое партии начало.

Ему казалось, что у товарища по партии есть еврейские черты. Все уверяли Гитлера, что он ошибается и фон Либих — чистый ариец. Гитлер все же сомневался, и расовые эксперты продолжили изыскания.

— Меня, правда, заверили в том, что в очень древнем роде барона нет примесей неарийской крови, — рассказывал сам фюрер. — Но меня отталкивала ярко выраженная еврейская внешность барона. И тут случайно выяснилось, что среди далеких предков барона была дочь чистокровных евреев, появившаяся на свет во Франкфурте-на-Майне в 1616 году.

Даже капля еврейской крови, торжествовал Гитлер, может определить сущность человека!

С 1942 года Мартин Борман оттеснил Ламмерса. Гитлер высоко ценил Бормана, говорил:

— Этот человек мне нужен, чтобы выиграть войну.

Не государственный, а партийный аппарат стал играть ключевую роль в Германии. Теперь все прошения о признании военнослужащего арийцем проходили через Бормана. Он контролировал доступ к фюреру и отсекал прошения, которые считал неверными. А он был принципиальным противником ариезации. Борман доказывал, что называть «помесь» арийцем — ошибка, потому что «представители смешанной расы» получают право укрыться в вермахте, и это скрытое еврейство очень опасно.

Борман хотел полностью сменить окружение Гитлера, в частности избавиться от слишком влиятельных военных адъютантов, от капитана Энгеля прежде всего.

Капитан Герхард Энгель, чья обязанность состояла в поддержании связей с командованием сухопутных войск, старался помочь офицерам, у которых обнаруживалась примесь еврейской крови.

В конце 1941 года Хелен Крюгер была отправлена в концлагерь. Трое ее внуков служили в вермахте, а их отец-ариец был другом адъютанта фюрера Энгеля. Капитан Энгель согласился помочь. Он доложил фюреру, что все трое внуков Хелен Крюгер получили по Железному кресту. Гитлер согласился освободить фрау Крюгер. В гестапо ей настоятельно рекомендовали забыть все, что видела.

В марте 1943 года Энгель покинул пост адъютанта фюрера и был отправлен на фронт. «Представители смешанной расы» утратили человека, им сочувствующего.

Старший военный адъютант Шмундт помог нескольким офицерам, имевшим еврейскую кровь. Но настроения в окружении фюрера изменились. Когда в 1943 году его вновь попросили помочь, Шмундт ответил очень раздраженно:

— Я сожалею, что вы продолжаете обращаться ко мне с подобного рода вопросами. Это противоречит моей позиции. Особенно сейчас, когда евреи атакуют нас со всех сторон. Интересы государства выше интересов отдельной личности.

Мартин Борман берет верх

Мартин Борман обвинял вермахт в том, что в рядах армии остаются «помеси», следовательно, военное командование не выполняет своего долга перед партией и народом. Он привел в качестве примера еврея на четверть полковника Феликса Брюкнера, начальника военного училища и личного друга Кейтеля. Борман настаивал на том, что еврейская кровь Брюкнера дает о себе знать.

26 марта 1943 года Кейтель записал в дневнике: «Феликс Брюкнер прислал мне очень подробное письмо. Он встретил какое-то непонятное сопротивление со стороны Шмундта, который ни за что не хочет дать ему должность. Но заявлять по этому поводу протест фюреру для меня — дело невозможное».

Генерал-фельдмаршал Кейтель не посмел заступиться за друга и уволил Брюкнера. Кейтель не пришел на помощь даже родной тетке Отилии, чей муж-еврей Макс Людвиг и дети были отправлены в лагерь.

Гитлера раздражало, что слишком много чиновников пытаются просить о помиловании знакомых-евреев:

— Количество уважаемых евреев, за которых они заступаются, превышает число евреев в Германии. Это позор!

Об этом говорил и рейхсфюрер СС Гиммлер 4 октября 1943 года, выступая перед подчиненными:

— Ко мне все приходят! Буквально все восемьдесят миллионов немцев, и каждый знает одного достойного еврея. Конечно, все остальные евреи паразиты, но этот прекрасный человек!

Многие видные чиновники нацистского режима действительно просили за евреев, с которыми сражались в Первую мировую, с которыми дружили или даже породнились, которым были обязаны чем-то важным.

Гитлер и Борман договорились, что исключение должно быть сделано только для тех, кто сам не знал, что у него есть еврейская кровь и кто присоединился к партии еще в трудные двадцатые годы. Просителей обязывали получить рекомендацию местного гауляйтера. В 1943–1944 годах членство в партии стало критерием получения ариезации.

Аппарат рейхсфюрера СС Гиммлера возражал против ариезации, потому что она позволяла евреям обрести защиту. Кроме того, «представители смешанной расы» не перестают биологически оставаться евреями, следовательно, партийным секретарям следует быть осторожными, рекомендуя кого-либо для ариезации.

2 января 1944 года Гитлер приказал Шмундту составить список действующих офицеров с долей еврейской крови или женатых на еврейках. Он решил всех уволить.

Составление списка оказалось трудным делом. Нашли семьдесят семь офицеров, из них двенадцать генералов. Борман составил такой же список из гражданских чиновников.

29 июля 1944 года Гиммлер потребовал от армии снять с должности командира дивизии генерала Курта Закса, отмеченного множеством наград. Рейхсфюреру СС доложили, что у генерала чуть ли не четверть еврейской крови. Фюрер собственноручно разрешил ему считаться арийцем. Но теперь этот документ ничего не стоил. 9 сентября новый старший военный адъютант фюрера и начальник управления кадров сухопутных сил генерал Вильгельм Бургдорф уволил комдива. Бургдорф, пользовавшийся доверием фюрера, сменил генерала Шмундта, который умер в октябре от ран, полученных во время покушения на Гитлера 20 июля 1944 года.

После неудачного покушения на Гитлера выдача свидетельств об ариезации практически прекратилась.

Примерно шестьдесят тысяч солдат вермахта с той или иной частью еврейской крови служили в вермахте, из них около восьми тысяч получили Железный крест второго класса, почти две с половиной тысячи — Железный крест первого класса. Но даже этой высокой награды не было достаточно для того, чтобы обратиться с прошением об ариезации.

Аппарат СС теперь активно зачищал офицерский корпус.

15 сентября 1944 года оберштурмбанифюрер Зуханек из аппарата Гиммлера обратился к генералу Бургдорфу, сообщая о просьбе рейхсфюрера СС снять с должности полковника Эрнста Блоха и отправить его в трудовой батальон. 26 сентября Бургдорф ответил аппарату Гиммлера, что поручение выполнено. Полковник Блох просил отправить его на передовую, несмотря на раны, полученные в Первую мировую, но внезапно обнаруженная у него еврейская кровь перечеркнула его заслуги перед родиной…

Призывая в армию «помесь», новобранца подвергали придирчивому осмотру, пытаясь найти в его облике еврейские черты. 24 ноября 1936 года сотрудник партийного суда в Мюнхене рекомендовал имперскому управлению по изучению наследственности не считать члена партии Генриха Ноймана арийцем, поскольку он выглядит как еврей.

Министр внутренних дел Вильгельм Фрик предложил в обязательном порядке проверять расовое происхождение чиновников, если у них есть очевидные еврейские черты.

В середине января 1937 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер выступал перед командным составом вермахта на занятиях по национально-политической подготовке:

— Я начал с того, что потребовал, чтобы люди были определенного роста. Я не брал тех, чей рост был ниже метра семидесяти сантиметров. Я прошу вас понять меня правильно — я знаю, что люди, чей рост превышает определенное количество сантиметров, должны иметь желаемую кровь. Конечно, во всех этих вещах нельзя обойтись без исключений, так как нигде не сказано, что люди, чей рост не достигает этой величины, не могут иметь нужной нам крови. Это само собой разумеется. Существует лишь большая вероятность, что черпать следует именно из этого резервуара.

Я лично рассматривал фотографию каждого и прикидывал: нет ли в лице отчетливых примет чужой крови, то есть сильно выделяющихся скул, из-за которых говорят: монгольская или славянская внешность. Вспомните типов из солдатских советов 1918-го и 1919 годов. Те из вас, кто в то время служил, наверняка лично знали таких людей. Это были люди, выглядевшие как-то нелепо для нашего немецкого глаза, имевшие черты, в которых каким-то образом проглядывала чуждая кровь. Это был тот тип, который поддается укрощению и хорошо вписывается в мирные времена. Во время войны они даже смелы, отважны и дерзки. Но в тот момент, когда предстоит испытание на прочность характера и нервов, они из-за своей крови могут подвести…

Адольф Гитлер тоже придавал большое значение внешнему облику. К каждому прошению прилагались фотографии анфас и в профиль. Без фотографий фюрер прошение не рассматривал. Если он находил внешность еврейской, следовал отказ.

Гитлер сильно ошибался. Большинство немецких евреев ничем не отличались от немцев — ни образом жизни, ни образом мыслей. Возможно, не было больших немецких патриотов, чем немецкие евреи. И внешне они были такими же, как немцы.

Фотография ефрейтора Вернера Гольдберга появилась в армейской газете с подписью «образцовый солдат вермахта». В реальности он был полуевреем.

Георг Майер, у которого обнаружили четверть еврейской крови, обратился к Гитлеру, потому что хотел жениться на любимой женщине, дочери генерала Ганса Рюле фон Лилиенштерна. Вся семья была поражена: жених с голубыми глазами и белокурыми волосами казался олицетворением арийца. С помощью тестя-генерала он получил право считаться арийцем, дослужился до звания подполковника, был награжден Железным крестом и погиб на фронте, как и двое его братьев.

Почему Гитлер, помешавшийся на евреях, разрешал кому-то из «представителей смешанной расы» считаться арийцем?

Некоторые историки полагают, что причиной была неясность в его собственной биографии. Может быть, фюрер думал о том, что его бабка по отцу могла забеременеть, работая в еврейской семье? Известно, что Гитлер неизменно впадал в гнев, когда узнавал, что какая-то немка работает служанкой в еврейской семье.

Другие полагают, что Гитлеру нужны были солдаты и он закрывал глаза на их происхождение.

Скорее причина в другом.

Адольф Гитлер попал в ловушку, которую сам себе поставил. Он так долго доказывал, что определенные качества свойственны определенной расе, что не смог от этого отступить. Он утверждал, что евреи — плохие солдаты и трусы, а храбрыми и мужественными могут быть только арийцы. Когда речь шла о героях войны, белокурых, с голубыми глазами, ему ничего не оставалось, как признать «представителей смешанной расы» арийцами.

Первые проблемы возникли еще во время Олимпийских игр 1936 года. Гитлер был уверен, что настоящими спортсменами могут быть только арийцы. В ведомстве спорта получили указание выставить стопроцентно арийскую команду, но среди самых выдающихся спортсменов Германии оказались полуевреи.

Легкоатлетку Гретль Бергман лишили возможности участвовать в Олимпиаде. За две недели до начала соревнований ей сказали, что ее не допустят, поскольку в ее жилах течет еврейская кровь. А она считалась бесспорным кандидатом на золотую медаль за прыжки в высоту.

Но некоторые спортсмены нужны были Германии позарез. Ради того, чтобы их заполучить, нацисты шли на все.

В 1935 году фехтовальщицу Хелен Майер, которая уже уехала в Соединенные Штаты, попросили выступить за немецкую команду. Она была полуеврейкой. Хелен Майер ответила, что выступит только в том случае, если и ей, и ее семье вернут немецкое гражданство, которого они были лишены. Хелен не собиралась возвращаться в нацистскую Германию, но это был вопрос принципа. Гитлеру пришлось согласиться. Она завоевала серебряную медаль.

После соревнований среди женщин по фехтованию Гитлер отказался поздравлять Хелен Майер, а также спортсменок, завоевавших золотую и бронзовую медали. У всех троих была еврейская кровь! Для Гитлера с его расовой теорией это был удар.

Геббельс отступил

Будущий канцлер ФРГ Гельмут Шмидт в годы Второй мировой войны служил в вермахте офицером, хотя один из его дедушек был евреем. В семье это держалось в строжайшем секрете.

Гельмут. Шмидт считал, что таких, как он, в армии было человек пятнадцать — двадцать. В реальности офицеров, имевших часть еврейской крови или женатых на еврейках, было намного больше.

После уничтожения всех евреев нацисты намеревались стерилизовать, а затем и уничтожить всех полуевреев.

Руководитель имперской канцелярии Ламмерс еще 20 февраля 1936 года информировал своих подчиненных, что цель фюрера состоит в том, чтобы «помесь» исчезла.

В марте 1941 года Вальтер Гросс, начальник расовополитического отдела аппарата партии, заявил, что всех полуевреев пора приравнять к полным евреям и уничтожить, потому что они столь же нежелательны в немецком обществе. Если от них не избавиться, еврейский расовый элемент сохранится.

2 октября 1941 года Вальтер Гросс договорился с Ламмерсом о том, что всех четверть-евреев нужно стерилизовать. Это был первый шаг к уничтожению. Гросс хотел запретить «помесям» вступать в брак, чтобы не дать еврейской крови сохраниться.

Но И июня 1942 года Франц Радемахер, руководитель еврейского отдела министерства иностранных дел, сообщил, что стерилизация всех полуевреев потребует почти миллиона койко-дней, что невозможно, потому что все медицинские ресурсы страны нужны армии.

Через месяц руководитель канцелярии фюрера Боулер тоже писал Борману, что его страшно беспокоит проблема большого числа детей, которые рождаются у «помесей». Он жаловался, что уже давно предлагает ряд необходимых мер, но партия игнорирует его предупреждения. Борман, надо сказать, терпеть не мог Боулера. Но они оба считали, что значительно проще уничтожить всех «представителей смешанной расы».

Третий рейх приступил к массовому уничтожению евреев, и число «помесей», чьи родители отправлялись в концлагеря, росло. Нацисты видели, что в этой ситуации и от «помесей» им лучше избавиться. В армии тех, у кого была самая малая толика еврейской крови, стали отправлять в штрафные батальоны, которые несли огромные потери.

В армии разрешили остаться тем, кто получил личное разрешение фюрера считаться арийцем.

17 марта 1943 года Рихард Хильдебрандт, руководитель главного управления СС по делам рас и поселений, доложил Гиммлеру, что его подчиненные рекомендуют в будущем провести проверку всех «помесей второй категории», чтобы выяснить степень их расовой неполноценности. 22 мая Гиммлер написал Борману, что четвертая часть еврейской крови — это слишком много; те, в ком черты чужой расы очевидны, должны быть стерилизованы.

Нацисты не успели принять решение об уничтожении «представителей смешанной расы» потому, что проиграли войну.

Некоторые офицеры узнали о своих еврейских корнях уже после войны. Гейнцу Дикману, обер-лейтенанту вермахта, награжденному многими орденами, только после войны рассказали, что один из его дедушек — еврей.

После войны таким людям было не легче. Кто они — евреи или немцы? Должны они разделить вину вместе со всеми или они принадлежат к числу жертв нацистского режима?

В одном из немецких учебников есть раздел: «Сопротивление без народа». Речь идет о том, что в других странах антифашистское движение опиралось на поддержку народа. Но не в Германии. Юные антифашисты Ганс и Софи Шолль были одиночками. И попытка офицеров убить Гитлера 20 июля 1944 года тоже не встретила широкого понимания среди населения страны.

Историк Дэниэл Гоулдхэген написал обширную книгу о том, что немцы охотно участвовали в преступлениях нацистского режима. Не потому, что им трудно жилось. не потому, что страна пережила унижения после поражения в Первой мировой, и не в силу какого-то особого психологического устройства, а просто потому, что они ненавидели «чужих». Они не хотели видеть рядом с собой евреев и так охотно поддержали политику национальных социалистов. Поэтому они убивали безоружных евреев, женщин и детей, уничтожали миллионы невинных людей систематически и без сожаления…

По существу, историк назвал немцев «нацией убийц». Поразительным образом книга имела колоссальный успех именно в Германии. Многие немцы откликнулись на его труд. Издали целую книгу писем Дэниэлу Гоулд-хэгену. Немцы узнали правду о себе, и в определенном смысле это стало для них облегчением. Как на занятиях у психотерапевта, когда выясняется, что вокруг полно людей с такими же тяжелыми проблемами.

Конечно, при известных обстоятельствах многие люди способны стать преступниками, как показывают исследования психологов. Но огромную роль сыграла тотальная нацистская пропаганда, разжигавшая ненависть к евреям и вообще к «чужим», «другим», «не своим».

И лишь немногие немцы в нацистские времена находили в себе мужество подчиниться требованиям совести и своим моральным принципам.

Фантастическая история произошла на Розенштрассе, неподалеку от Александерплац, в самом центре Берлина, в феврале 1943 года. Йозеф Геббельс, как руководитель столичной партийной организации, приказал очистить Берлин от последних евреев. Столица Третьего рейха должна была стать judenfrei, «свободной от евреев». Геббельс был доволен: «Наконец-то мы от них избавились!»

Немногие сохранившиеся евреи были мужьями немок, которые прошли через невероятные страдания, но сохранили семьи. Всех свезли на Розенштрассе, бывшее здание еврейской общины, превращенное в пересыльный центр. Оттуда началась депортация в концлагеря. И вдруг случилось невероятное. Жены депортированных, несколько сотен немок, собрались на Розенштрассе и стали требовать вернуть им мужей. К ним присоединились дети, другие родственники. Они стояли там целый день, с раннего утра. Эта маленькая улочка была забита людьми.

Туда пригнали полицию и СС. Женщины их не боялись, кричали: «Убийцы!» Для нацистов это был афронт, немыслимая сцена. Семьи не расходились целую неделю. Самое поразительное в том, что, столкнувшись с протестом женщин, нацистские власти капитулировали. Геббельс распорядился отпустить тех, кто ждал депортации. Несколько человек даже вернули из Освенцима. Гестаповцы только удостоверились, что побывавшие в лагере уничтожения станут молчать о том, что успели увидеть. Всех подвергли короткому допросу, проверяя готовность давать «правильные» ответы:

— Как кормили?

— Хорошо.

— Гебя били?

— Нет.

— Видел, чтобы кого-то били?

— Нет!

Кому-то эта история покажется оправдывающей немцев — не все в Третьем рейхе были нацистами. В реальности эта история перечеркивает всеобщую уверенность в том, что тоталитарному режиму сопротивляться бесполезно.

Воспитание в Иерусалиме (Адольф Эйхман)

В июне 1941 года линия его судьбы пересеклась с линией жизни нескольких миллионов наших сограждан. Остальных спасло то, что в декабре линия фронта остановилась у самой Москвы, а затем неостановимо двинулась на запад. В мае 1945 года настала его очередь уклоняться от встреч с людьми, за которыми он столько лет охотился.

Когда нацисты были разгромлены, его охватила паника — как жить в мире, где тобой больше никто не командует.

— Я чувствовал себя совершенно неспособным жить самостоятельно и впал в глубокую депрессию.

После разгрома Германии он обзавелся фальшивыми документами и несколько лет после войны работал на ферме, разводил кур. Накопив денег, в 1950 году уехал в Италию. Там ему изготовили паспорт на имя Рикардо Клемент. Аргентинский консул в Генуе с удовольствием помог еще одному бывшему нацисту, надеявшемуся спастись в Латинской Америке, получить въездную визу.

Роли поменялись. Теперь уже искали его. Искали пятнадцать лет и нашли в Аргентине, где он скромно жил под чужой фамилией. Его тайно вывезли в Иерусалим и там посадили на скамью подсудимых.

Открытый процесс продолжался четыре месяца. Еще четыре месяца судьи совещались. Они знали, что приговор по этому делу должен быть безукоризненным и беспристрастным. За судьями следили не только миллионы простых людей по всему миру, но и множество профессиональных юристов и ученых.

История юриспруденции знает подсудимых с более громкими именами и высокими званиями. Человек, которого тридцать лет назад судили в Иерусалиме, имел скромный чин подполковника и возглавлял сравнительно небольшое подразделение в крупном ведомстве. Он, возможно, остался бы безвестным функционером нацистского аппарата, если бы не итоги его деятельности.

Оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман отвечал в Главном управлении имперской безопасности за «окончательное решение еврейского вопроса». Он мечтал стать штандартенфюрером (полковником в армейской иерархии), но при его должности звание подполковника было кадровым потолком. Имея всего несколько подчиненных, он привел в действие гигантский механизм, который за несколько лет уничтожил шесть миллионов людей.

Для выживших Адольф Эйхман был воплощением зла, дьяволом во плоти. Его мало кто видел. Узники лагерей знали только своих непосредственных мучителей — надзирателей. Эйхман никого не избизал, не загонял в газовую камеру, вообще редко появлялся в лагерях. Но каждый еврей, оказавшийся сначала в гетто, а затем и в лагере уничтожения, знал, что нашел его и отправил туда Адольф Эйхман.

Считается, что с самого начала у Гитлера не было четкого плана уничтожения евреев. План разрабатывался постепенно. Да и надо было приучить немцев к тому, что люди, которые живут рядом с ними, должны быть уничтожены.

В 1933 году в Германии насчитывалось полмиллиона евреев. За первые сто дней гитлеровского правительства было принято несколько законов «в защиту расы и государства». Для начала нацистское государство запретило евреям состоять на государственной службе и вступать вбраки с арийцами. Всего за несколько лет в Германии была создана система унижения и преследования целого народа.

Молодой человек по имени Феликс Франкфуртер, изучавший медицину в швейцарском городе Берне, в отместку за убийство евреев надеялся убить Гитлера, но, убедившись в том, что это технически невозможно, 4 февраля 1936 года застрелил представителя национально-социалистической партии в Швейцарии ландесгруппенляйзера Вильгельма Густлова.

В честь убитого чиновника назвали судно, которое в конце войны потопил знаменитый советский подводник Александр Иванович Маринеско…

Для начала из Германии стали изгонять евреев, которые были родом из соседней Польши. 27 октября 1938 года восемнадцать тысяч евреев, граждан Польши, ночью привезли к границе и заставили покинуть территорию Германии. Но теперь уже польские власти отказались их принять.

Узнав о страданиях своих родственников, оказавшихся в нейтральной полосе между двумя странами, семнадцатилетний Гершель Гриншпан 7 ноября 1938 года пришел в немецкое посольство в Париже. Он намеревался застрелить посла графа Йоханнеса фон Вельчека, но выстрелил в первого же сотрудника посольства, который попался ему на глаза.

По злой иронии судьбы им оказался секретарь посольства Эрнст фон Рат, за которым присматривало гестапо, поскольку его подозревали в антинацистских взглядах. Он был смертельно ранен и вскоре скончался.

Покушение на Эрнста фон Рата нацисты использовали для тотальной антиеврейской акции по всей Германии. В ночь на 10 ноября рейхсфюрер Гиммлер, начальник эсэсовской службы безопасности Рейнхард Гейдрих и начальник гестапо Генрих Мюллер организовали массовые нападения на евреев, еврейские магазины и синагоги. В историю этот погром вошел под названием «хрустальная ночь».

В приказе по штурмовым отрядам от 9 ноября говорилось: «Все еврейские магазины должны быть разрушены членами СА в униформе. Затем выставлены посты, заботящиеся о том, чтобы не были расхищены материальные ценности. Синагоги немедленно поджечь».

Больше тысячи человек погибло. Пострадали двести шестьдесят синагог. Это стало началом уничтожения евреев.

После «хрустальной ночи» всем евреям было приказано носить желтую звезду. Если кто-то смел появиться на улице без звезды, его отправляли в концлагерь.

Поначалу речь шла об изгнании всех евреев. Даже самые фанатичные нацисты пока еще понимали под «окончательным решением еврейского вопроса» только депортацию.

В очередную годовщину «пивного путча», 8 ноября 1938 года, рейхсфюрер СС Гиммлер заявил:

— Надо изгнать евреев — сначала из Германии, затем из Италии и Польши. Затем из других стран, чтобы для евреев не осталось места на земле.

Бежать евреям было некуда.

По предложению американского президента Франклина Делано Рузвельта в июле 1938 года в Эвиане собралась международная конференция с целью помочь еврейским беженцам из Германии. Представители разных стран, один за другим, объясняли, что политическая и экономическая ситуация не позволяет им принимать беженцев.

Евреи бежали в соседние страны. Франция (пока не была оккупирована) их принимала, Швейцария закрыла границу.

«Sonderfall Schweiz» — Швейцария — это особый случай. Такая формула была придумана союзниками в годы войны. О швейцарцах говорили с восхищением: эти люди, окруженные со всех сторон нацистами, вели себя героически. В реальности Швейцария пожертвовала почти всеми своими принципами, лишь бы только не злить нацистскую Германию.

«Das Boot ist vol!» — лодка переполнена. Так говорили швейцарцы, заворачивая евреев на границе и обрекая их на верную смерть. Швейцария отказала во въезде примерно тридцати тысячам евреев, которых нацисты отправили в концлагеря.

Кантон Тургау стоит на швейцарской стороне озера Констанс, которое отделяет Швейцарию от Германии. Озеро широкое, но, когда в 1942 году граница была закрыта, беженцы пытались перебраться через озеро, покрывшееся льдом. Полиция возвращала их назад, и люди попадали в гестапо.

После победы над нацистской Германией в кантоне Тургау напрочь забыли, что еще недавно симпатизировали нацистам. Глава кантонального правительства 9 мая 1945 года уничтожил все компрометирующие его документы. Теперь швейцарцы обижаются, когда им припоминают старое.

Через много лет после войны один немецкий еврей обвинил швейцарское правительство в смерти его родителей.

14 августа 1942 года его родители, он сам и сестра были арестованы швейцарской полицией в небольшом городке рядом с границей, куда они бежали из оккупированной Бельгии, и высланы из страны.

До войны его отец часто ездил по делам в Швейцарию, там у него были знакомые и партнеры. Швейцарское объединение часовой промышленности поддержало его просьбу о политическом убежище и было готово предоставить финансовые гарантии. Но и это не помогло. Как раз накануне того дня, когда они прибыли в Швейцарию, начальник полиции Генрих Ротмунд приказал пограничникам высылать всех евреев-беженцев…

Но один швейцарский полицейский по имени Пауль Грюнингер не подчинился приказу правительства. Он служил на границе с Австрией, которую Швейцария закрыла для евреев 19 августа 1938 года. Он знал, что евреев, которых отправляли назад в Австрию, ждет неминуемая смерть. Подчиняясь своей совести, он проставил трем тысячам австрийских евреев в паспорта старые штампы — как будто они въехали в страну до закрытия границы.

Возмущенное начальство обвинило его в подделке документов. Он был признан виновным и потерял работу. Он умер сломленным человеком. Но до конца своих дней продолжал говорить, что «жестокий отказ впустить этих эмигрантов не соответствует нашим основным гуманитарным и христианским принципам».

Только через четверть века после его смерти, в ноябре 1995 года, суд в Швейцарии пересмотрел вердикт 1940 года и посмертно его реабилитировал. Швейцарские юристы в конце концов пришли к выводу, что полицейский имел право подделать въездные документы ради того, чтобы спасти невинных людей от нацистов…

В годы Второй мировой войны британская и американская пресса почти не сообщала о массовых преступлениях, совершаемых немцами на оккупированных территориях. Высокопоставленные западные политики, которые что-то знали, молчали. В результате ничего не было сделано для того, чтобы остановить эти преступления. Факты не использовались даже в пропаганде, которая, кстати, могла бы сыграть сдерживающую роль. Гитлер болезненно реагировал на сообщения иностранной прессы, а не игнорировал их, как можно было бы предположить.

В Англии двое польских евреев-социалистов покончили с собой из-за того равнодушия, которое союзники проявляли к судьбе целого народа. Равнодушие было осознанным и политически мотивированным.

Гитлеровская пропаганда твердила: это война против евреев. Поэтому среди союзников существовала своего рода договоренность помалкивать относительно судьбы евреев на оккупированных территориях. Возникла некая форма интеллектуального или эмоционального безразличия.

Некоторые историки полагают, что Гитлер не решился бы умертвить шесть миллионов человек, если бы Черчилль и Рузвельт твердо сказали немцам: «Вы жестоко поплатитесь за истребление евреев». Гитлер опасался реакции Запада, но ничего не происходило. И фюрер уверовал в безнаказанность.

Некоего «первого выстрела», одного-единственного, принятого в какой-то определенный день решения не было. Это был процесс, в ходе которого высшее руководство рейха ободряло, поддерживало и развивало инициативу подчиненных.

Гитлер дополнял старания подчиненных все более радикальными указаниями. Он старательно избегал письменных приказов. Но его доверенные лица, прежде всего Гиммлер, тонко улавливали пожелания фюрера и немедленно их исполняли.

— Я не делаю ничего, о чем не знает фюрер, — говорил рейхсфюрер СС генералам вермахта, соучастникам преступлений СС и полиции безопасности.

И Гитлер и Гиммлер были в одинаковой степени охвачены расовой ненавистью и расовым безумием. Рейхсфюрер СС все время подталкивал Гитлера, например, когда off в мае 1940 года, после успешной военной кампании во Франции, очень ловко передал ему свой меморандум об «обращении с чуждыми народами на Востоке». И получил поддержку фюрера, опередив тех прагматиков, которые были больше заинтересованы в эксплуатации еврейского труда, чем в депортациях. Скажем, Герман Геринг в своем кругу говорил:

— Нам значительно важнее выиграть войну, чем проводить расовую политику.

В 1939 году на территории Германии оставалось около двухсот тысяч евреев, в основном стариков. В результате завоевания Польши в руки немцев попали сразу еще два миллиона евреев. И с каждым новым территориальным приобретением еврейское население под властью нацистов все увеличивалось, усиливая расовый фанатизм высокопоставленных нацистов. Кроме того, на востоке власти рейха намеревались очистить земли для фольксдойче, этнических немцев, живших за пределами Германии.

Как временное решение в конце 1939 года началась депортация евреев на территорию оккупированной Польши, в гетто в Лодзи, Варшаве, Кракове, Радоме, Люблине. Руководителям рейха было ясно, что со временем переполненные гетто, где люди умирали от голода и болезней, должны будут исчезнуть. Но как и когда, еще никто не знал. Хотя никто и не сомневался, какая судьба ждет евреев.

Часть Польши, включенная в состав Германии, стала называться Вартеландом. Гауляйтером Вартеланда назначили группенфюрера СС Артура Грейзера, нациста из Данцига (Гданьска). Группенфюрер Грейзер, которого в 1947 году повесят в Польше, объяснил подчиненным, что ждет оказавшихся в их власти поляков, евреев и цыган:

— Выселение. Эксплуатация. Уничтожение.

На польской территории нацисты и предполагали покончить с еврейским народом. Эта территория была превращена в «первую большую лабораторию национальносоциалистических экспериментов».

Подготовительным шагом к «окончательному решению» стали убийства в рамках программы эвтаназии. Первыми в августе 1941 года умертвили газом семьдесят тысяч немецких инвалидов, проходивших лечение в стационарах.

Тотальное уничтожение началось после нападения на Советский Союз. Отождествление евреев с большевиками лишь усилило антисемитизм наступавших немецких войск. Первые недели щадили женщин и детей, убивая только евреев-мужчин как «партизан». 15 августа 1941 года карательный отряд сообщил из Каунаса (Литва) о расстреле большой группы детей.

Штандартенфюрер Карл Ягер, местный руководитель СД и полиции безопасности, с гордостью доложил в Берлин, что сто сорок три еврейских ребенка были убиты в Каунасе и пятьсот девяносто девять отвезли в лес и расстреляли: «Для этой работы мы использовали восемьдесят литовцев. Шестьдесят — в роли водителей и охранников, еще двадцать вместе с моими людьми расстреливали».

Карл Ягер был старым членом партии и в СС вступил еще до прихода нацистов к власти. С 1935 года он служил в концлагерях. Война дала ему возможность развернуться.

«Еврейский вопрос здесь почти решен, — докладывал Ягер 1 декабря 1941 года. — Практически евреев в Литве не осталось. Евреев, оставленных для работы, следует уни-итожить зимой. Пока что евреев-мужчин надо стерилизовать. Если еврейка забеременеет, ее надо уничтожить».

Штандартенфюрер Ягер избежал ареста сразу после войны. Он скрывался и работал на ферме. В 1959 году его нашли и арестовали. Он повесился в тюрьме…

Убийство детей было вехой, после которой уже нельзя было повернуть назад. Летом 1941 года Гитлер и дал сигнал к разработке программы уничтожения европейских евреев, которая должна была осуществиться после казавшейся близкой победы над Россией. Геринг поручил подготовку этой программы Рейнхарду Гейдриху.

Через три месяца после нападения на Советский Союз Эйхмана вызвал начальник Главного управления имперской безопасности Рейнхард Гейдрих и поставил задачу:

— Фюрер приказал физически уничтожить евреев.

В оккупированных странах этим занимались айнзатц-группы, сформированные из сотрудников Главного управления имперской безопасности и войск СС.

Вот типичный состав айнзатцгруппы: солдаты войск СС — 340 человек, мотоциклисты — 172, административный персонал — 31, криминальная полиция — 41, гестапо — 89, вспомогательная полиция (местные добровольцы) — 87, охранная полиция — 33, переводчики — 51, операторы телетайпа — 3, радисты — 8. Общая численность — 890 солдат и офицеров, усиленный батальон.

Большое число мотоциклистов делало айнзатцгруппы мобильными. Они имели свой транспорт и быстро передвигались по оккупированной советской территории. Они делились на зондеркоманды численностью от двадцати до тридцати человек, которые непосредственно занимались расстрелами. Айнзатцгруппы подчинялись только своему командованию, которое пересылало рапорты непосредственно Гиммлеру. Потом, когда оккупированные территории поделили на зоны, команды подчинялись местному начальнику полиции безопасности.

Адольф Эйхман старался не жаловаться, но товарищам по партии объяснял, какую тяжелую задачу он выполняет. Прежде всего он скрупулезно выяснил, скольких придется уничтожить. Составил подробные карты расположения еврейского населения в Европе, затем подробные списки. Он настоял на том, чтобы все евреи носили желтую звезду, дабы легче было их опознать, сселял их в гетто — оттуда проще отправлять в лагерь.

Евреев расстреливали и вешали, но темпы этой работы не устраивали ни Эйхмана, ни его начальство, хотя активно действовали созданные еще в 1941 году, накануне вторжения в Советский Союз, специальные подразделения войск СС — айнзацтгруппы, которые по мере продвижения вермахта должны были уничтожать еврейское население.

Эйхман снова озабочен: достаточно ли эффективно работают эти подразделения? Неподалеку от захваченного Минска он устроил проверку. Колонну евреев поставили перед рвом. Эсэсовцы стреляли им в затылок.

Эйхман неосмотрительно встал слишком близко к одной из женщин, державшей в руках ребенка. Эсэсовцы сначала застрелили женщину, потом ребенка. Эйхман был поражен неаккуратностью эсэсовцев: кровь и мозги из простреленной головы ребенка испачкали его кожаное пальто, которое потом отчистил шофер.

Расстрел как метод не понравился Эйхману: слишком медленно, слишком неаккуратно и слишком дорого. Германия должна экономить патроны для фронта. Он доложил свои впечатления начальнику гестапо группенфю-реру СС Генриху Мюллеру. Тот был, как обычно, немногословен, но с подчиненным согласился.

Гейдрих велел Эйхману съездить к группенфюреру СС Одило Глобочнику, которого после оккупации Польши назначили руководителем СС и полиции в Люблинском округе. В июле сорок первого года Глобочника утвердили личным представителем рейхсфюрера по созданию концлагерей на территории генерал-губернаторства (то есть оккупированной Польши).

— Рейхсфюрер уже дал ему соответствующие указания, — пояснил Гейдрих. — Посмотрите, как у него идут дела, чем он там пользуется для уничтожения евреев.

В хозяйстве Глобочника Эйхман впервые увидел душегубки — грузовые автомобили с герметически закрывающимися кузовами. Кузов забивали людьми и пускали газ. Глобочника после разгрома Германии арестовали. Он покончил с собой в камере. Его главный помощник Германн Хёфле, тоже выходец из Австрии, успешно скрывался от правосудия. Его арестовали только в 1961 году. Хёфле тоже повесился в камере…

После пробного уничтожения газом советских военнопленных в конце октября 1941 года в концлагере Заксенхаузен заказали тридцать грузовиков, переоборудованных в «душегубки».

Но автомобилей не хватало и для вермахта. Сама акция длилась долго, а вытаскивать трупы было вредно для здоровья. Эсэсовцы жаловались на головную боль после экзекуций.

Тогда появилась идея устроить газовые камеры прямо в концлагерях. Эйхман понял, что найдено настоящее решение. В газовые камеры загоняли людей целыми партиями прямо из эшелонов, а трупы сжигали здесь же в лагерных крематориях.

— Вот это производительность! — гордо сказал Эйхману комендант Освенцима, который первым оценил эффективность газа «циклон Б».

Когда заработали газовые камеры, Эйхман почувствовал себя счастливым. Он понял, что сможет выполнить порученное ему дело. Нацисты отличились тем, что создали индустрию для уничтожения целого народа. Они не были маньяками. Они рассматривали уничтожение евреев как повседневную рутинную работу, которую следует хорошо исполнять.

20 января 1942 года на дачном объекте службы безопасности у берлинского озера Ванзее начальник Главного управления имперской безопасности Рейнхард Гейдрих объяснил высшим чиновникам Третьего рейха, что задача партии и государства уничтожить всех евреев. Эйхман снабдил Гейдриха цифрами для доклада и вел протокол совещания.

В августе 1944 года он доложил Гейдриху и Мюллеру, что четыре миллиона евреев уже уничтожены и еще два миллиона находятся в руках немцев.

Он без устали колесил по Европе, выискивая неучтенных евреев, договариваясь с транспортным ведомством и местными властями о вывозе евреев в лагеря уничтожения. Власти почти всегда шли ему навстречу. Только в Дании и Голландии у Эйхмана возникли затруднения: здесь не хотели выдавать евреев.

Адольф Эйхман с возмущением реагировал на любые попытки спасти евреев, полуевреев или евреев на одну четверть. Он воспринимал это как личную обиду, словно его лишали самого дорогого в жизни.

— Значительно разумнее уничтожить их всех, — объяснял он заблуждающимся товарищам.

Он обижался на попытки отдельных немцев спасти знакомых евреев и не понимал других чиновников Третьего рейха, которые не проявляли рвения в уничтожении евреев и заставляли его писать лишние бумаги.

Через много лет уже в роли подследственного он жаловался израильскому следователю, который вел его дело, на неповоротливость германской бюрократии:

— Каждое центральное ведомство твердо защищало свою сферу деятельности. Если бы не местничество, вся эта писанина была бы не нужна. Строго по инструкции, со всей своей пунктуальностью и аккуратностью они писали и писали. От этого и получились тонны бумажных дел.

Эйхман постоянно докладывал начальству о том, как плохо и медленно идет вывоз евреев в лагеря уничтожения, сколько сложностей встречается на каждом шагу. Зато он обнаружил, что кое-кто обошелся даже без его помощи. Особенно в Прибалтике. Литовцы, латыши и эстонцы сами уничтожили своих евреев. На стороне нацистской Германии в общей сложности сражались сорок тысяч латышей, из них двадцать тысяч — в добровольческих формированиях войск СС. Десять тысяч латышей немецкое командование отметило Железными крестами первого и второго класса.

В войска СС по собственной воле вступили и пятнадцать тысяч эстонцев. Важно подчеркнуть — по собственной воле. Все затхлое, тупое и ленивое словно ждало прихода вермахта.

А ведь Гитлер вовсе не собирался предоставлять Литве, Латвии и Эстонии государственную самостоятельность. Кто имел глаза, видел это и понимал, как нацисты относятся к Прибалтийским государствам. Что же заставляло литовцев, латышей, эстонцев называть себя союзниками, поддерживать Гитлера, восхвалять нацизм?

Прибалты воевали на стороне нацистской Германии не только потому, что успели возненавидеть НКВД и Красную армию после присоединения трех республик к Советскому Союзу. Они ощутили духовное и идеологическое родство с германскими нацистами, их объединяла общность целей и идеалов.

Согласившиеся служить немецким оккупантам литовцы, латыши и эстонцы оказались соучастниками военных преступлений гитлеровского режима против собственного и других народов.

Немецкие войска еще не успевали вступить в прибалтийские города, а местные жители уже убивали коммунистов и устраивали еврейские погромы. В Прибалтике евреи чувствовали себя как в пустыне. Им негде было спрятаться. Соседи оказались страшнее немцев.

4 июля 194! года в Риге сожгли Большую хоральную синагогу, куда согнали около трехсот латвийских и литовских евреев. В Латвии уничтожили около ста тысяч евреев. Немцам помогала вспомогательная латышская полиция.

Историк Маргер Вестерман, изучающий историю уничтожения евреев в Латвии, в мае 1994 года прочитал лекцию в Латвийской академии наук о том, как вспомогательная латышская полиция занималась уничтожением евреев при нацистской оккупации. Когда он закончил выступление, в зале стояла тишина. Позже выступление назвали «позорящим честь Латвии». Родители, братья и сестры Вестермана погибли в рижском гетто.

В Литве с 1941-го по 1944 год в общей сложности уничтожили двести двадцать тысяч евреев, девяносто четыре процента всего еврейского населения республики. Это было сделано в основном местными силами. Литовская полиция не только преданно исполняла указания немцев, но и проявляла инициативу — полицейские сами выискивали повсюду евреев, коммунистов и тех, кто им помогал. Либо сами убивали, либо передавали немцам.

Так что язык не поворачивается называть прибалтийских эсэсовцев борцами за национальную независимость.

Ветераны добровольческих формирований войск СС в Прибалтике получают теперь пенсию от немецкого правительства. Ни один из немногих выживших в Прибалтике евреев, которых уничтожали эти эсэсовцы, ничего не получает.

Когда Литва в 1991 году обрела независимость, то амнистировала всех осужденных советской властью, в том числе и участвовавших в уничтожении евреев. Им даже выдали пособие как невинно пострадавшим… Когда раздались голоса протеста, литовские интеллектуалы возмутились:

— Как эти люди смеют нас в чем-то обвинять? Мы — жертвы, а не они!..

Так же нещадно местное население уничтожало евреев на Украине и в Хорватии. Когда немцы пришли в 1941 году во Львов, националистически настроенные украинцы провозгласили свое государство и первым делом устроили еврейский погром.

В Минске немцы в конце 1943 года создали марионеточное правительство — Белорусскую центральную раду из четырнадцати человек под руководством Радослава Казимировича Островского. Проверкой на лояльность немцам было участие в уничтожении евреев. Нашлись люди, которые помогали айнзатцгруппам — они сбрасывали детей в ров, бросали туда гранаты, младенцам разбивали головы о камни. Председатель рады Радослав Островский пожелал обзавестись собственной армией, и нашлось тридцать тысяч добровольцев, готовых служить нацистам.

С удовольствием избавлялись от евреев поляки. Практически все лагеря уничтожения были построены на территории Польши. Не потому ли, что немцы знали: поляки в массе своей возражать не станут?

В середине девяностых в Варшаве я провел несколько часов, беседуя-с прекрасным польским артистом Даниэлем Ольбрыхским. Рассказывая о своей жизни, он заметил с грустью:

— Я провел детство на востоке Польши, где жили не только поляки. У нас были три костела и одна православная церковь. Каждое воскресенье сперва подавали голос костелы, а затем начинался перезвон колоколов православной церкви. К сожалению, уже не осталось ни одной синагоги — евреев либо убили, либо изгнали.

До войны в Варшаве проживало полмиллиона евреев, после начала войны прибавилось около двухсот тысяч беженцев. Все они были согнаны в гетто — квартал, обнесенный четырехметровой стеной, и понемногу уничтожались.

16 февраля 1943 года рейхсфюрер СС Гиммлер подписал секретный приказ: «По соображениям безопасности снести Варшавское гетто. Предварительно следует провести инвентаризацию всего пригодного к использованию жилого фонда и материальных ценностей любого рода».

«Непригодными к использованию» и, следовательно, подлежащими уничтожению оказались оставшиеся в гетто четыреста тысяч еще живых евреев.

17 апреля в Варшаву прибыл новый начальник службы безопасности и полиции группенфюрер СС Юрген Штроп. Бывший чиновник местного самоуправления в городе Детмольде, он осенью 1932 года вступил в СС. Он, возможно, ничего не добился бы в СС, если бы не счастливый случай. В его родных местах оказался сам Гитлер. Во время «хождения фюрера в деревню» высокие эсэсовские начальники положили глаз на расторопного, честолюбивого Штропа. Он пошел в гору.

«Постоянно готов действовать, находчив по форме и существу, поэтому способен занять любую должность», — говорилось в его характеристике после окончания курсов СС в Дахау. Штроп понадобился после начала войны. Он занимался тем, что «зачищал» оккупированные территории от славянских и еврейских «недочеловеков»; руководил службой безопасности во Львове, Кировограде, Херсоне.

19 апреля 1943 года Штроп приступил к исполнению приказа Гиммлера. Два батальона СС ворвались в гетто. Они должны были отправить всех евреев в концлагерь. Операцию группенфюрер Штроп планировал завершить в три дня.

Но в Варшавском еврейском гетто вспыхнуло восстание. Узники гетто оказали отчаянное сопротивление. В немецких солдат полетели бутылки с зажигательной смесью. Евреи сражались за каждый дом, за каждый метр улицы.

Сначала эсэсовцы отступили, затем стали штурмовать квартал при поддержке артиллерии и огнеметов. Многие сгорели заживо. Оставшихся в живых эсэсовцы построили в длинные колонны и отправили в Треблинку.

Сражавшийся в Варшавском гетто Йосеф Раковер оставил завещание, датированное 28 апреля 1943 года: «Варшавское гетто погибает с боем, с выстрелами, в пламени, но без воплей. Евреи не кричат от ужаса».

Сражение в гетто продолжалось почти месяц.

«Большая акция, — докладывал Юрген Штроп в Берлин, — была закончена лишь 16 мая 1943 года в 20.15 взрывом варшавской синагоги».

Он приказал три экземпляра подробного отчета об уничтожении гетто переплести в кожу. Для историков и судей, перед которыми после войны предстал группен-фюрер Штроп, сохранился экземпляр, врученный Гиммлеру.

Последние участники сопротивления до начала июня скрывались в развалинах. После восстания в Варшаве Гитлер приказал ликвидировать все гетто. Юрген Штроп был переведен в Афины. Ему поручили организовать отправку греческих евреев в Освенцим. В конце войны он был высшим чином в СС и полиции безопасности, служил в Висбадене. Перед его дверями стояли две большие машины — «майбах» и «хорьх». Он ходил с моноклем. Порядок в парке, окружавшем его резиденцию, поддерживали рабы, ввезенные в Германию.

После войны его арестовали американцы и в 1947 году приговорили к смертной казни. Но приговор не был приведен в исполнение, потому что выдачи Штропа потребовали польские власти. Сокамерник спросил бывшего эсэсовца:

— Вы сами-то бывали в гетто?

— Конечно, — ответил Штроп, — мне приходилось дышать этой мерзкой еврейской вонью. Вечером я возвращался к себе, принимал ванну и обтирался одеколоном.

— А вам не кажется, что восставшие защищали свое человеческое достоинство и честь своего народа?

— Еврей, — убежденно сказал Штроп, — не является полноценным человеком. У них нет ни чести, ни достоинства. Евреи — недочеловеки. У них кровь другая.

Этот немец к тому времени несколько лет просидел в тюрьме. За его плечами был американский суд, вынесший ему смертный приговор. Ему предъявили тысячи документов, и десятки свидетелей подтвердили его преступления. Но ничто не тронуло его душу. Он продолжал твердить: то, что было правильным, не может стать неправильным. Он выполнял приказ законных властей Германии.

В 1951 году Штропа еще раз приговорили к смертной казни в Варшаве и повесили.

По-настоящему мир узнал об уничтожении евреев после того, как советские войска освободили Маутхаузен. Постоянно возникает вопрос: что сами немцы знали о концлагерях и казнях?

Дочь личного фотографа фюрера Генриетта Гоффман (она вышла замуж за руководителя молодежи германского рейха рейхсляйтера Бальдура фон Шираха) рассказывала, как она однажды посмела заговорить с фюрером о том, что происходит на оккупированных территориях.

В апреле 1943 года она ездила к друзьям в Амстердам и увидела депортацию евреев. Она ужаснулась тому, как беззащитных женщин загоняли в вагоны, чтобы отправить в концлагеря. Вернувшись, позвонила Гитлеру и напросилась к нему в Оберзальцберг.

Ужин подали около двенадцати ночи. Гитлер не мог заснуть и не желал оставаться в одиночестве. Он явился в плохом настроении после чтения сводок с фронта. Вошел, вытирая глаза платком, и сел между Генриеттой Гоффман и Евой Браун. Гитлер поцеловал даме ручку, рассеянно поинтересовался:

— Вы были в Голландии?

— Да, поэтому я хотела с вами поговорить. Я видела ужасные вещи. Я не могу поверить, что там действительно исполняют вашу волю.

Фюрер посмотрел на нее с удивлением:

— Идет война.

— Да, но это были женщины, беспомощные, бедные женщины, которых отправляли в лагерь. Все вещи у них отобрали, семьи их больше не существуют. Я так понимаю, что они не вернутся назад…

— Вы сентиментальны, фрау фон Ширах. — Недовольный Гитлер встал. — Что эти евреи в Голландии с вами сделали?

Она тоже встала. Гитлер взял ее за руку:

— Поймите, каждый день погибает десять тысяч моих людей, незаменимых людей, лучших! Тех, других, не убивают. Они выживают даже в лагерях, эти неполноценные существа. Баланс не в нашу пользу. Что станет с Европой через сто лет? Я несу ответственность только перед собственным народом. Вы должны научиться ненавидеть! Я научился…

На всех уровнях немецкое общество демонстрировало одобрение и готовность помогать в депортации и уничтожении евреев. Многие проявляли энтузиазм и личную инициативу, щедро вознаграждаемую. На изгнании евреев наживались не только бургомистры и полицейские, но даже уборщицы, которые за личный досмотр еврейских женщин получали надбавку к жалованью. А соседи просто занимали квартиры депортированных и забирали их имущество.

Оберштурмбаннфюрер Адольф Эйхман повсюду находил единомышленников: они помогали ему отправлять евреев поближе к газовым камерам. За редчайшим исключением никто не пожелал помочь евреям. Этот мотив возникнет потом и во время суда над Эйхманом в Иерусалиме.

Сотни тысяч людей жили рядом с лагерями смерти. Они шли пешком на работу, вдыхая запах горящего человеческого мяса. Когда они смотрели в ту сторону, то видели нескончаемые клубы дыма, поднимавшиеся в небеса.

Сколько было свидетелей этой трагедии! Они стояли и смотрели, как избивали евреев, как их штыками загоняли в вагоны. Видели, как их заставляли — полумертвых, едва осознающих себя, в крови и экскрементах — бежать в «раздевалку», откуда открывалась «дорога в небеса», как говорили надзиратели, — в газовые камеры.

Что чувствовали эти свидетели террора? За малым исключением они оставались равнодушны к происходившему. Или даже были благодарны эсэсовцам:

— Евреи сами во всем виноваты. Разве они не были богатыми? Разве они не контролировали весь капитал? Разве они не эксплуатировали нас?

Даже католики, которым тоже досталось при Гитлере, увидели в нацистах инструмент, избавивший мир от «народа, распявшего Христа». Вполголоса они говорили друг другу:

— После войны поставим за это памятник Адольфу!

Семьдесят тысяч венгерских евреев загнали в гетто в Пеште, на берегу Дуная. В этой трагедии участвовали два исторических персонажа — Адольф Эйхман, занимавшийся «окончательным решением еврейского вопроса», и шведский дипломат Рауль Валленберг, который пытался спасти евреев.

Венгерских евреев стали отправлять в нацистские лагеря уничтожения после того, как в октябре 1944 года местные фашисты свергли правившего страной Миклоша Хорти, пытавшегося разорвать союз с Гитлером и договориться с союзниками о перемирии. При Хорти анти-еврейские акции были редкостью. Когда он узнал, что вывезенных из страны евреев сразу убивают, он приказал прекратить депортации евреев из Венгрии… Новые властители Венгрии рьяно принялись за дело.

Эйхман позднее, на суде в Иерусалиме расскажет, что венгерские фашисты действовали более эффективно, чем гестапо: они отправили в нацистские лагеря шестьсот тысяч евреев всего за пять месяцев. Те семьдесят тысяч, кого не отправили в лагеря, а оставили в гетто, медленно умирали от голода и холода. Уничтожение гетто прекратилось в январе 1945 года, когда советские танки вошли в Будапешт.

Очень многое зависело от порядочности местных властей. Болгария хотя и была союзником Гитлера, но отказалась выдать для депортации в концлагеря своих евреев и спасла пятьдесят тысяч человек…

После войны Адольфа Эйхмана искали полтора десятка лет. За это время в воображении людей он превратился в настоящее чудовище. Агенты израильской разведки, которые вывезли его из Аргентины, были поражены, увидев самого обычного, скорее даже жалкого человечка. И это убийца шести миллионов?

На суд в Иерусалим приехали многие видные ученые — они хотели понять феномен Эйхмана. Среди них была Ханна Арендт, крупнейший немецкий социолог и философ. Она пришла к выводу, показавшемуся тогда неожиданным.

«Во время суда каждый мог убедиться, что этот человек не чудовище, — писала Ханна Арендт. — Он нормальная среднестатистическая личность. Не слабоумный, не зацикленный идеологически, не циничный».

Эйхман — не дьявол, не фанатик, не маньяк, не садист. Он был образцовым немецким чиновником. Полдюжины психиатров подтвердили, что Эйхман — вполне нормален.

Этот вывод подтвердил знаменитый психологический эксперимент, проведенный в шестидесятых годах в университетском городке Нью-Хейвен под руководством социопсихолога Стэнли Милгрэма. Он хотел понять, почему немцы так легко подчинились властям в Третьем рейхе. Неповторимой чертой германского национального социализма было обилие послушных исполнителей.

Стэнли Милгрэм полагал, что в немцах есть что-то особенное, а американцы, как свободные люди, поведут себя иначе и откажутся выполнять бесчеловечные приказы.

Он пригласил добровольцев участвовать в экспериментах по обучению силовыми методами. Добровольцы могли стать «учителями» или «учениками». Все предпочли роль «учителей». Они не видели своих «учеников», общались с помощью переговорного устройства.

Если «ученик» давал некорректный ответ, его наказывали электрическим разрядом. Ток включал «учитель». Перед началом эксперимента всех участников угостили электрошоком в сорок пять вольт — они убедились, что смогут причинить реальную боль.

По переговорному устройству «учитель» задавал вопрос и называл варианты ответов. В случае неправильного ответа нажимал кнопку, наказывая «ученика» электрошоком. После каждой ошибки «учитель» увеличивал уровень напряжения. Постепенно «ученики» стали испытывать настоящую боль, и «учителя» слышали их крики.

Результат экспериментов оказался ужасающим: двое из трех добровольных «учителей», войдя во вкус, дали своим «ученикам» дозу, которая была бы смертельной, если бы это не был просто лабораторный эксперимент.

Стэнли Милгрэм продолжил эксперименты в условиях, когда «учитель» видел своего «ученика». «Учитель» должен был сам класть руки «ученика» на электропроводящие подлокотники кресла. Каждый третий «учитель» настолько втянулся в порученное ему дело, что продолжал мучить своих учеников, видя их страдания.

Какой вывод сделал Стэнли Милгрэм?

Если люди верят, что они действуют в интересах государства, если они исполняют приказ, высшую волю, если «так надо», они легко отбрасывают все моральные соображения, превращаются в монстров и готовы совершать преступления неслыханной жестокости.

У всех народов есть светлые и мрачные периоды в жизни. Приход к власти Уинстона Черчилля с его неукротимым характером было счастьем для Англии, чья судьба висела на волоске.

— Когда меня назначили премьер-министром, — говорил Черчилль, — я вдруг почувствовал себя свободным: наконец-то вся ответственность будет лежать на мне одном.

Англичане уверены, что они вели бы себя в условиях оккупации иначе, чем другие народы Европы. Возможно, они ошибаются. Если бы президент Рузвельт умер раньше, а Гитлер подписал с американцами пакт о ненападении и не напал на Советский Союз, а оккупировал Британию, то все было бы по-другому, несмотря на мужественный британский характер. И многие англичане, не исключено, точно так же сотрудничали бы с немцами и преследовали евреев, как это происходило во многих частях Европы.

Единственный метод самообороны против привычки подчиняться власти — воспитание индивидуальности, внутренней самостоятельности. Коллективизм, привычка маршировать строем, превращение государства в арбитра всех проблем подрывает независимость личности. Если ее нет, человек легко принимает идеологию и практику национального социализма.

Человек существует не для того, чтобы им управляли. Не быть управляемым, не позволять манипулировать собой, сохранить пространство внутренней свободы — вот один из уроков, извлеченных из опыта Освенцима.

Французский философ Андре Глюксман писал, что он ребенком был свидетелем того, как его родственников отправили в Освенцим. С таким же успехом они могли оказаться в ГУЛАГе.

Но вот открытие, которое потрясло: в каждом человеке заложен потенциал быть не только жертвой концентрационных лагерей, но и самому строить лагеря или же, по крайней мере, не возражать против их существования. Слепой Фауст мечтает о свободе, жаждет изменить мир, но в итоге роет сам себе могилу.

Немцы действительно склонны к подчинению. Но тут проблема не генетическая, а историческая. У немцев было меньше времени, чем у американцев или голландцев, понять, что такое свободный гражданин в свободной стране.

Об этом писал немецкий философ Теодор Адорно в эссе «Воспитание после Освенцима»: «После распада кайзеровского рейха люди психологически оказались неподготовленными к свободе, которая упала им в руки. Именно готовность быть заодно с властью и подчиняться тому, что сильнее, создала образ мучителей… Единственной силой против Освенцима могла бы быть внутренняя автономность, сила, необходимая для неучастия».

Самым важным в смысле недопущения нового Освенцима Теодор Адорно считал «необходимость противодействия господству любого коллектива… Люди, которые слепо встраиваются в коллективы, сами превращают себя в нечто вроде материала, уничтожают в себе способность к самоопределению».

Нацизм выглядел как помрачение ума целого народа, как безумие, способное ослепить целое общество. Маленький, ничем не примечательный, обыкновенный человек, поддавшись этому безумию, совершает невиданные в истории преступления. На самом деле это не было безумием.

«Банальность зла» — такова формула Ханны Арендт. Это объяснение позволяет понять необъяснимое: нормальный, с точки зрения психиатров, человек годами методично убивает людей и считает это своим долгом.

Адольф Эйхман готов был принять это объяснение, считая, что подобное толкование его поступков равнозначно избавлению от ответственности.

— Вы должны мне поверить, — убеждал Эйхман захвативших его израильских оперативников. — Я ничего не имею против евреев. Я просто выполнял порученное мне дело. Я никогда не был антисемитом. Мне даже нравились евреи. У меня в начальной школе был друг-еврей. Когда я приехал перед войной в Палестину, то в Хайфе нанял еврея-таксиста, а не араба. Евреи мне нравились больше, чем арабы.

В тот момент он, кажется, даже верил в то, что говорил.

— Вы же солдат, вы выполняете приказ, — внушал он израильскому офицеру. — Почему вас удивляет, что и другие делают то же самое? Идея состояла в том, чтобы создать государство, свободное от евреев. Первоначально мы хотели всех евреев выслать. Но ни одно государство не согласилось принять всех евреев. Кто же виноват в их гибели — Германия или западный мир?

На суде Эйхман не отрицал своего участия в «окончательном решении еврейского вопроса», но наотрез отказывался признавать себя убийцей:

— Я никогда никого не убивал. Я занимался только тем, что находил евреев и отправлял их в лагеря. Таков был приказ фюрера. Я должен был подчиняться. Выбора у меня не было.

«Выполнение приказа было самым главным для меня. Возможно, это в природе немца», — писал Адольф Эйхман в своих записках, пытаясь объяснить, почему он сыграл такую роль в уничтожении европейского еврейства.

Он рисовал себя человеком, который исполнял свой служебный долг, а вовсе не руководствовался чувством ненависти. Эйхман, находясь в израильской тюрьме, написал тысячу двести страниц, которые в 1999 году израильское министерство юстиции передало немецким ученым для изучения и публикации:

«С детства исполнительность была чрезвычайно важным для меня качеством. Когда в двадцать семь лет я поступил на военную службу, то обнаружил, что необходимость подчиняться не показалась мне чем-то сложным. Для меня было немыслимым не подчиниться приказу…

Когда я оглядываюсь назад, я понимаю, что жизнь, основанная на привычке подчиняться и исполнять при-казн, это очень комфортная жизнь. Это сводит к минимуму необходимость размышлять».

Адольф Эйхман родился в Золингене в Рейнской области. Когда мальчику было шесть лет, его отца, бухгалтера, перевели в австрийский город Линц, где вырос и Гитлер. Семья осталась в Австрии. Эйхман-старший основал в Зальцбурге горно-промышленную компанию, но собственный бизнес у него не получился.

Молодой Эйхман торговал керосином и надеялся заняться смазочными маслами. Его отец был к нему очень строг. Сам Адольф считал, что был «послушным ребенком».

В апреле 1932 года он вступил в национально-социалистическую партию и в СС. Его отец был хорошо знаком с отцом Эрнста Кальтснбруннера, будущего начальника Главного управления имперской безопасности.

Кальтенбруннер-младший и привел Адольфа Эйхмана к нацистам. Штурмбаннфюрер Кальтенбруннер дал Адольфу Эйхману рекомендательные письма, когда тот в 1933 году решил перебраться в рейх. Эйхмана сразу отправили служить в австрийский легион СС, сформированный с дальним прицелом — подготовить кадры для работы на австрийской территории после ее присоединения к Германии. Потом он изъявил желание перейти в имперскую службу безопасности, СД, и был принят.

Начинал с того, что разбирал картотеку масонов под руководством оберштурмбаннфюрера Грегора Шварц-Бостунича, о котором еще пойдет речь в этой книге. Потом Эйхмана перевели в «еврейский» отдел СД и поручили собирать все материалы, относящиеся к немецким евреям и их организациям. Эйхман засел за книги о евреях,масонах, всемирном сионистском заговоре, издававшиеся нацистами, — теперь их можно прочитать и в нашей стране.

После создания Главного управления имперской безопасности в 1939 году Адольфа Эйхмана перевели в гестапо. Четыре отделения (реферата) занимались церковными делами. Первое ведало «политическим католицизмом», второе — «политическим протестантизмом», третье — другими церквами и масонами.

Эйхман стал начальником реферата IVB4 — «еврейские дела, очистка рейха, конфискация имущества враждебных народу и государству лиц».

Он ведал отправкой евреев в концлагеря. Без его подписи не отправлялся ни один эшелон. Характерно, что во время войны, когда для вермахта имел значение каждый состав, каждый локомотив, Эйхман не знал отказа. Отправка евреев к местам уничтожения шла по категории «военные перевозки особо важного значения».

Он считал себя невиновным, потому что всю жизнь всего лишь выполнял приказ. На допросе он говорил израильскому следователю:

— Если бы мне в то время сказали: «Твой отец изменник» и я должен его убить, то я бы сделал это. Ибо предполагалось одно: приказ начальника — это приказ. Пятки вместе, носки врозь и отвечать «Так точно!».

Так кем же был Эйхман? «Нормальным» человеком с испорченным общественными условиями характером, пленником безвыходного положения или же гнусным и подлым негодяем?

В свое время иерусалимский суд поручил психиатру установить, является ли подсудимый психически вменяемым и способен ли он предстать перед судом. Среди прочего израильский психиатр попросил Эйхмана сделать несколько рисунков, позволяющих заглянуть в характер человека.

Через двадцать лет после суда на основании этих рисунков была организована еще одна экспертиза. Пятерых известных американских психиатров ознакомили с рисунками, не называя имени автора.

Вот их заключения:

— Это очень агрессивный человек. Он был когда-то воинственным, а теперь не имеет больше власти продолжать эту войну…

— Это человек, вызывающий страх. Ему свойствен садизм. В нем есть нечто от хичкоковских персонажей, он словно играет роль в фильме ужасов…

— Он чудовищно агрессивен, его гнев не знает границ…

— Этот человек буквально кипит от злости, но старается ее скрыть…

— Ярко выраженный садомазохистский тип. Агрессор, способный быть очень жестоким…

Анализ рисунков может показаться не очень надежным методом исследования, но на самом деле он давно входит в инструментарий психиатров, позволяя определить интеллектуальные способности, уровень умственного развития и характерные черты подсознания. Клинический опыт, который собирается годами, позволяет психиатрам ставить точный диагноз. Нервозный, жестокий, не терпящий возражений — вот каким увидели психиатры Эйхмана. Другие черты его характера: холодный, недоверчивый, эгоцентричный, неспособный к дружбе.

Рисунки, утверждают психиатры, свидетельствуют о том, что в родительском доме он вырос без тепла, радости. Вместо любви в семье культивировалась дисциплина. Строгость наказания воспитала страх перед начальником, способным причинить боль. Его собственные потребности и интересы подавлялись. Это сделало Эйхмана неврастеником, склонным к паранойе.

Одержимый порученным ему делом, он педантично следил за исполнением каждой детали приказа, трусливо думал только о том, как угодить начальнику, и больше всего боялся не справиться…

Личность Эйхмана, считают психиатры, исследовавшие несколько сот нацистских военных преступников, была характерной для того режима, которому он столь преданно служил. Режима неукоснительного бюрократического порядка и опустошающей жестокости.

Само понятие «банальность зла» помогло многое понять в механизме тоталитарного государства. Тем не менее это объяснение представляется недостаточным.

Уничтожение евреев стало для Эйхмана не просто выполнением приказа, а делом всей жизни. Он был словно заворожен этой целью. Он не думал ни о чем другом.

Бывший комендант Освенцима на нюрнбергском трибунале рассказывал об Эйхмане. В его представлении Эйхман предстает идейным убийцей:

«Он был совершенно убежден в том, что если ему удастся уничтожить биологическую базу евреев на Востоке, то от этого удара еврейство в целом никогда больше не оправится. Он был совершенно одержим своей миссией.

Он настаивал на акциях уничтожения и возражал против отбора из эшелонов работоспособных евреев. Он считал это препятствием лля окончательного решения еврейского вопроса, которое должно быть осуществлено как можно скорее, потому что невозможно предвидеть исход войны».

Эйхман продолжал уничтожать евреев и в самом конце войны, когда руководители рейха лихорадочно искали пути спасения и даже Гиммлер велел притормозить осуществление «окончательного решения».

— Гиммлер хотел, чтобы я остановился, — признался Эйхман израильтянам. — Он решил, что нам всем пора спасать наши шкуры. Я продолжал действовать. Если человеку поручено дело, он обязан довести его до конца…

Оберштурмбаннфюрер Эйхман позволил себе свысока смотреть на рейхсфюрера, проявившего непозволительную слабость.

В сентябре 1940 года Генрих Гиммлер напутствовал офицерский состав одного из полков СС:

— Я хотел бы сказать вот что: мы должны, в том числе и в войсках СС, замечать и уважать деятельность службы безопасности и полиции, понимая, что люди в черных мундирах так же заслуживают этого, как и вы. Работа сотрудника СД или гестапо составляет жизненно важную часть нашего общего дела. Во многих случаях значительно легче идти со своей ротой в атаку, чем сдерживать с этой ротой культурно отсталое, отвратительное население, производить казни, отправлять транспорты с людьми, удалять визжащих и плачущих женщин…

Но сам Гиммлер едва не лишился чувств, когда в концлагере ему показали процесс уничтожения узников. Эйхман в обморок не падал.

Иерусалимский суд вынес вердикт 10 декабря 1961 года: виновен в преступлениях против человечности. Адольф Эйхман единственный человек, приговоренный к смерти в Государстве Израиль. Смертный приговор не может вызвать радость. Да и история антисемитизма на Эйхмане не закончилась. Но если думать о торжестве справедливости, то мысль о том, что 31 мая 1962 года, около полуночи, Адольфа Эйхмана повесили в Иерусалиме, вызывает некое мрачное удовлетворение.

Через тридцать два года после его казни, в мае 1995 года, Рикардо Эйхман был назначен профессором археологии в Тюбингенском университете в юго-западной части Германии.

Он собрал студентов и сказал:

— Меня зовут Рикардо Эйхман. Я думаю, вы знаете, что связано с именем Эйхмана. Адольф Эйхман был моим отцом. Если вы думаете, что я нацист, то лучше покиньте аудиторию прямо сейчас, потому что я не нацист.

Рикардо Эйхман родился в Аргентине в 1955 году. Он поздний ребенок. Его матери Вере Эйхман было тогда сорок пять лет. Его отцу Адольфу Эйхману, который жил под именем Рикардо Клемент, минуло пятьдесят.

— Я помню, как он держал меня за руку, — вспоминал Рикардо. — Я помню, как он отвел меня в кондитерскую и купил шоколадку. И я помню, как сидел на ступеньках каждый вечер и думал: когда же папочка вернется домой?

В 1995 году сын Адольфа Эйхмана Рикардо встретился в Лондоне с бывшим агентом израильской разведки Цви Аарони, одним из тех, кто тайно вывез бывшего руководителя нацистской программы массового уничтожения евреев из Аргентины в Израиль. Испытывал ли Рикардо ненависть к этому человеку?

— Нет, — твердо ответил он. — Адольф Эйхман заслужил, чтобы его привлекли к суду. Я видел приказы о депортации, подписанные моим отцом. Я никогда не сомневался в том, что именно он все это сделал. Я противник смертной казни, но я понимаю, почему они его повесили.

Он говорит о своем отце как о совершенно чужом человеке. Рикардо было всего пять лет, когда его отца поймали и вывезли в Израиль, и семь, когда его отец стал первым в Израиле преступником, которому вынесли смертный приговор.

Вера Эйхман оставила двоих старших сыновей в Аргентине, а младших повезла в Федеративную Республику.

Рикардо чувствовал себя очень одиноко:

— Я знал, что мой отец умер, но не знал где и почему. Моя мать хранила все вырезки о нем под кроватью. Там я их и нашел. Я понял кусочки, но не понял картины в целом. Когда я спрашивал мать, она говорила: «Lass das» — оставим это. Эта тема оставалась табу до ее смерти.

Своими чувствами Рикардо не делится с братьями и вообще поддерживает отношения только с одним из них. Его старший брат Хорст в юном возрасте любил примерять эсэсовскую форму. Рикардо завидует детям, чьи отцы погибли в автомобильной катастрофе или умерли от болезни.

— Мне было тринадцать или четырнадцать лет, когда в журнале я увидел фотографию виселицы, на которой был повешен мой отец. Однажды учительница в школе рассказывала об Эйхмане. Потом она сказала мне, что не хотела меня как-то обидеть. Я краснел, когда в моем присутствии упоминали нацистов и эсэсовцев.

Он ни к кому не испытывает ненависти. Ни к израильтянам, ни к матери, которая так и не рассказала ему правду:

— Мне очень жаль, что у меня не было отца. Но я любил мою мать, а она любила моего отца.

Ему звонят бывшие нацисты с выражениями симпатии. Бывшие узники концлагерей, напротив, считают, что фашизм наследуется генетически.

— Я ничего не могу поделать, — с болью говорит Эйхман-младший. — Изменить фамилию? Зачем? Невозможно убежать от себя, от своего прошлого.

Всю жизнь он живет с ярлыком: сын Эйхмана. Что же он в юности говорил друзьям об отце?

— Что он погиб в результате войны. Вероятно, они представляли себе какую-то героическую картину. Когда я познакомился с будущей женой, она знала о моем отце больше, чем я, потому что профессионально занималась историей Третьего рейха.

Рикардо Эйхман мечтал стать летчиком. Но во время занятий по химическому оружию услышал, как кто-то распорядился: «А теперь в газовую камеру имени Эйхмана». Он ушел из авиации и стал археологом. Своих детей — двоих сыновей — Эйхман-младший учит терпимости и рассказывает им о негодяях в коричневой униформе. Он не думает, что нацисты вновь придут к власти в Германии. Но на всякий случай у него всегда наготове маленький чемоданчик, чтобы немедленно бежать из страны вместе с детьми.

Ангел смерти (Йозеф Менгеле)

Этот человек вошел в историю как один из символов нацистского рейха. Его улыбка и мягкие манеры заставили узников концлагеря Освенцим называть его «ангелом смерти».

В памяти жертв он остался именно таким: аккуратный пробор, темно-зеленая форма выглажена, эсэсовская фуражка сдвинута набок, сапоги, начищенные до идеального блеска, слегка расставлены. Большой палец на ремне с кобурой. Он встречал эшелоны с новыми узниками и приказывал им идти либо налево, либо направо.

Налево — смерть, направо — жизнь. Жить или умереть — это решал врач Йозеф Менгеле. Он распоряжался жизнями людей совершенно бесстрастно. Огонек интереса загорался в его глазах только тогда, когда он видел близнецов.

Доктор Менгеле был генетиком. Свои научные занятия он продолжал и в Освенциме. Пребывание в лагере было для него своего рода научной командировкой. Менгеле отправлял близнецов на операционный стол и разделывал их, как чудесный подопытный материал, — во имя науки, которой он служил. Можно резать кроликов, можно — обезьян. Доктор Менгеле работал с более полезным в научном смысле материалом.

Один из узников Освенцима, врач по профессии, вспоминал о Менгеле:

— Бессчетное число часов провел он, склонившись над своими микроскопами, у своего инкубатора, у своих пробирок. Терпеливо выстаивал он у анатомического стола в фартуке, забрызганном кровью, с руками также обагренными кровью, все что-то искал и исследовал, как помешанный…

О Менгеле рассказывали самые фантастические истории, ему посвящены книги и даже художественные фильмы.

На самом деле стены его кабинета не были украшены коллекцией глаз сотен убитых детей — глаза его тоже не интересовали. Сомнительной кажется история о том, что Менгеле бросал в печь новорожденного или вырезал из живота беременной женщины живой эмбрион. Он, не колеблясь, сделал бы это, но наука этого не требовала.

Иозеф Менгеле происходил из католической семьи. В небольшом городке Гюнцбурге на берегу Дуная семейству принадлежала крупнейшая в городе фабрика. Фамилия Менгеле по-прежнему написана огромными буквами на фасаде фабрики. В городе есть улица Карла Менгеле, основателя фабрики и отца Йозефа.

Его отец быстро сообразил, что пора вступать в партию. Когда Гитлер приехал к ним в тород, то выступил с речью именно на фабрике Менгеле. При нацистах фабрика получила хорошие заказы.

Предполагалось, что Йозеф, как старший сын, продолжит семейное дело. Но мальчик с детства был очень амбициозным. Однажды он сказал приятелю:

— Когда-нибудь ты увидишь мое имя в энциклопедии.

Он сдал школьные экзамены в 1930 году и первоначально хотел стать зубным врачом — в городке не было ни одного дантиста, это обещало выгодную практику. Но потом решил, что стоматология — слишком узкая специализация, и отправился продолжать образование в Мюнхен.

Менгеле изучал медицину, но сразу понял, что его больше интересует происхождение человека, нежели исправление его недостатков. Он оказался в окружении ученых, уверенных в том, что некоторые живые существа вовсе недостойны жизни. Он учился у доктора Эрнста Рудина, который полагал, что медики должны избавить человеческую расу от недостойных особей. Рудин примет активное участие в составлении законов о стерилизации, которые войдут в силу в июле 1933 года.

Эрнст Рудин утверждал, что способен определить, есть ли у человека еврейская кровь, даже по фотографии. Под его руководством Менгеле защитил диссертацию, в которой доказывал, что можно определить расовое происхождение человека по его челюсти. Одновременно он сдал экзамены и приступил к работе в медицинской клинике при Лейпцигском университете.

В этой клинике работали врачи, которые объясняли партийному руководству, что дети, рожденные слепыми, безногими или умственно неполноценными, должны быть подвергнуты эвтаназии, то есть убиты. Гитлер легализовал эвтаназию 1 сентября 1939 года, вдень, когда началась Вторая мировая война.

В Лейпциге Менгеле познакомился с будущей женой. При установлении ее арийского происхождения, как и в истории с Гитлером, возник вопрос относительно одного из дедушек. Она не могла доказать, что он действительно был полноценным немцем. В конце концов более тщательное изучение ее расового дела и показания друзей, подтвердивших ее нордический характер, спасли брак.

Но Йозеф Менгеле лишился возможности быть занесенным в «Родовую книгу», где значились имена тех, кто смог подтвердить полноценное арийское происхождение с 1750 года. Это также лишило детей Менгеле посеребренных ложек, которые Гиммлер дарил каждому арийски чистому младенцу.

Сомнений в происхождении самого Менгеле не возникало, хотя он сам больше походил на цыгана, чем на истинного арийца. У него была смуглая кожа и темные волосы. По расовой классификации Менгеле был отнесен к динарско-восточной расе, то есть к южным германцам.

1 января 1937 года Менгеле поступил на работу в престижный Институт наследственности, биологии и расовой чистоты при Франкфуртском университете. Он стал работать под руководством одного из самых известных европейских генетиков профессора барона Отмара фон Фершуэра, который очень интересовался близнецами.

Профессор восхищался Гитлером как «первым политиком, который по достоинству оценил наследственную биологию и расовую гигиену». Со временем профессор убедит Менгеле принять назначение в Освенцим. Он станет во время войны директором Института антропологии, человеческой наследственности и генетики имени кайзера Вильгельма в Берлине.

В этом научном учреждении исходили из того, что можно очищать расу от дурных примесей и оставлять на земле только особей, чья жизнь достойна продолжения.

Принятый в сентябре 1935 года закон «Об охране немецкой крови и немецкой чести» превратил интимные отношения между людьми «неодинаковой крови» в наказуемое деяние.

Брак или внебрачные интимные отношения с евреями карались каторжной тюрьмой. Глава еврейской обши-ны Нюрнберга Леман Катценбергер был приговорен к смерти за то, что он публично поцеловал немку Ирен Зайлер.

Менгеле и его профессор выступили в качестве экспертов по одному из таких дел: человек, чей отец был евреем, обвинялся в любовной связи с немкой.

Обвиняемый доказывал, что на самом деле он стопроцентный ариец, поскольку появился на свет от внебрачной связи его матери-немки с настоящим немцем. Оба генетика, изучив его с антропологической точки зрения, пришли к выводу, что он еврей. Любопытно, что суд не прислушался к их выводу и оправдал обвиняемого. Оскорбленный в лучших чувствах молодой ученый Йозеф Менгеле подал жалобу на то, что к мнению науки не прислушались.

Придя в 1933 году к власти, Гитлер объявил четырехлетний мораторий на прием в партию новых членов. Фюрер боялся, что в нее хлынут люди, которые могут изменить линию партии в более либеральном направлении. Когда мораторий закончился, в мае 1937 года Менгеле написал заявление и получил партийный билет.

На следующий год Менгеле вступил еще и в СС. Одновременно получил докторскую степень по медицине. Жизнерадостный поклонник институтских секретарш, Менгеле поверил в то, что он служит великому делу, помогая Гитлеру спасти арийскую расу от самоуничтожения.

Когда началась Вторая мировая война, доктора Менгеле призвали на военную службу и в звании унтерштурмфюрера СС отправили в оккупированную Польшу в генеалогическую секцию главного управления СС по делам расы и поселений. Вместе с другими эсэсовскими врачами он устанавливал расовую ценность тех жителей Польши, которые утверждали, что в них есть арийская кровь.

Слабый физически, Гиммлер восхищался мифическими подвигами нордических предков и мечтал о создании совершенного человека.

Имперский комитет по защите здоровья нации опубликовал памятку будущим супругам:

«ПОМНИ, ЧТО ТЫ НЕМЕЦ

Всё, чем ты являешься, это не твоя заслуга, а твоего парода. Поэтому, что бы ты ни делал, думай, полезно ли это твоему народу.

КАК НЕМЕЦ ВЫБИРАЙ СЕБЕ СУПРУГА ТОЛЬКО ТОЙ ЖЕ КРОВИ

Где супруги подходят друг другу, там царит согласие.

Где смешиваются неравные расы, там случается раздор. Помеси различных рас ведут к вырождению и упадку. Предохраняй себя от упадка, держись подальше от неполноценных.

Нордическая раса, как показывают изыскания, является наиболее ценной для человечества. Каждый немец в большей или меньшей степени наделен нордической кровью. Священным долгом является сохранение и приумножение этого дара. Кто смешивает свою кровь с неполноценными расами, становится предателем своего народа.

ПРИ ВЫБОРЕ СУПРУГА СПРОСИ О ПРЕДКАХ

Ты вступаешь в брак не с одним только своим супругом, а в известной мере и с его предками. Полноценное потомство можно ожидать только там, где имеются полноценные предки.

Потребуй от будущего спутника жизни, чтобы он прошел медицинское обследование на предмет пригодности к браку, и сам сделай это.

ТЫ ДОЛЖЕН ЖЕЛАТЬ СЕБЕ КАК МОЖНО БОЛЬШЕ ДЕТЕЙ

Смысл брака — выращивание потомства. Кто без веской причины не вступает в брак или остается бездетным, тот прерывает цепочку рода. Твоя жизнь — это преходящее явление. Род и раса вечны. Полноценные дети повышают ценность народа и являются лучшим оружием в борьбе за существование народа».

В личном штабе рейхсфюрера СС действовала организация Lebensborn, которая должна была позаботиться о появлении достаточного количества арийских младенцев. Гиммлер обратился к эсэсовцам с призывом серьезно отнестись к своему потомству. Он распорядился не посылать на фронт бездетных эсэсовцев раньше, чем они обзаведутся потомством, и требовал, чтобы армейское командование предоставляло молодым эсэсовцам такую возможность. Около десяти тысяч младенцев появились на свет в родильных домах организации Lebensborn, где производили на свет детей незамужние немки с подходящими расовыми характеристиками.

По всей Европе отбирали детей арийского происхождения, которых отдавали на воспитание в эсэсовские семьи — как будущих солдат. Особенно высоко Гиммлер ценил норвежскую кровь, «кровь викингов». Несколько тысяч детей родились в результате сознательного «скрещивания» солдат немецких оккупационных войск и норвежек. Родильные дома Lebensborn появились во Франции, Бельгии и Люксембурге.

В июне 1941 года Йозефа Менгеле отправили на Украину, где он получил Железный крест второго класса. В январе 1942 года его назначили в медицинский отряд дивизии СС «Викинг». Здесь его наградили Железным крестом первого класса — за спасение двух раненых танкистов, которых он вытащил из подбитой машины.

В конце 1942 года его перевели в центральный аппарат главного управления СС по делам расы и поселений. Благодаря этому он смог вернуться и к работе в Институте антропологии, человеческой наследственности и генетики имени кайзера Вильгельма в Берлине.

Директор института уговорил Менгеле принять назначение в Освенцим. Профессор выделял деньги для научных исследований Менгеле в Освенциме, а Менгеле отправлял в институт свои научные отчеты.

До войны в Освенциме располагались казармы польской армии. Рядом, в Биркенау, рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер построил новые бараки. Лагерь так и назывался — Освенцим-Биркенау. Там было пять крематориев и газовых камер. В хорошую ясную погоду дым, поднимавшийся из труб крематория, был виден на тридцать с лишним километров.

Максимума производительности газовые камеры достигли летом 1944 года: девять тысяч человек в сутки. Простым эсэсовцам за участие в умерщвлении людей полагался дополнительный паек: десять сигарет в день, четверть литра водки, полкило колбасы. Офицерский состав СС кормили очень хорошо. Вот воспоминания одного из лагерных офицеров: «Сегодня прекрасный воскресный обед — томатный суп, половинка цыпленка с картофелем и красной капустой, чудесное ванильное мороженое».

Для эсэсовского персонала в концлагере работали большой стадион, библиотека, театр, плавательный бассейн, симфонический оркестр и публичный дом.

Доктор Менгеле буквально расцвел в лагере. Все остальные делали только то, что входило в их обязанности. Менгеле занимался все новыми и новыми проектами. Его даже ошибочно считали главным врачом лагеря. На самом деле главным врачом был доктор Эдуард Вирте, который назначил Менгеле старшим врачом женских бараков.

Менгеле начал с того, что остановил эпидемию тифа. Он отправил тысячу с лишним цыган, среди которых обнаружились заболевшие, в газовую камеру. В конце 1943 года в другом блоке вновь появился тиф. Он опять-таки отправил весь блок, шестьсот женщин, в газовую камеру. Он бы не стал этого делать, если бы нашел другой способ остановить эпидемию. Но другого способа он не придумал.

Менгеле как-то сказал одному из коллег, что в мире существуют только две одаренные нации — немцы и евреи — и задача состоит в том, чтобы устранить всех евреев.

В августе 1943 года Менгеле навестила в Освенциме его жена Ирена. В 1944 году у них родился сын Рольф.

В Освенциме не один Менгеле занимался исследовательской работой. Некоторые высокопоставленные нацисты считали, что не стоит сразу убивать всех евреев, лучше заставить их сначала поработать, только на всякий случай их надо кастрировать или стерилизовать. Этим занималась особая бригада медиков — они стерилизовали узников рентгеновскими лучами. Возглавлял бригаду доктор Хорст Шуман.

Два врача назначались дежурными на приемку очередного эшелона с узниками. Они решали, кого сразу отправить в газовую камеру, а кого в барак, их смерть откладывалась примерно на три месяца. Некоторые эсэсовские врачи ненавидели эту работу и после дежурства напивались до беспамятства. Менгеле занимался этим с явным удовольствием. Он иногда улыбался и насвистывал опереточный мотив.

— Близнецы! — это слово слышали от него поступающие в Освенцим новоприбывшие узники, если он видел тех, кто его интересовал больше всего.

После войны Менгеле мечтал стать профессором, он думал только о будущей научной карьере. Ему построили лабораторию при крематории № 2 в Биркенау, где предполагалось проводить вивисекцию только что убитых узников. Лабораторию снабдили современным оборудованием.

Партия поставила перед наукой задачу — поднять рождаемость. Одним из путей считалось искусственное увеличение числа двойней и тройней. Разумеется, только в том случае, если потомство будет арийским — голубоглазым и светловолосым. Однако исследование близнецов, чтобы выяснить, что наследуется, а что приобретается, требует длительного наблюдения за близнецами. В условиях Освенцима это было невозможно. Что же придумал Менгеле?

Близнецов помещали в 14-м бараке в Биркенау, где поставили нормальные кровати. Близнецам давали приличную еду. Менгеле приносил им сладости. Трудно сказать, сколько пар близнецов прошло через его руки. По некоторым подсчетам, одновременно в его распоряжении было около двухсот пар.

Его подручные совершали тщательные антропологические замеры близнецов, искали самые мелкие детали того, что в них было общего и различного.

Дальше начинались пытки. Он вводил близнецам возбудитель тифа, ампутировал отдельные органы, наносил раны — чаще всего безо всякой анестезии. Он хотел увидеть разницу в реакции близнецов на одно и то же вмешательство. Он переливал кровь от одного к другому.

Умертвив близнецов, он тщательно исследовал их внутренние органы. Только в Освенциме могли быть созданы такие уникальные условия для его работы: близнецы, умерщвленные одновременно. Однажды Менгеле сам убил четырнадцать пар близнецов-цыган, готовясь к исследованиям. Он вводил им сначала снотворное, затем хлороформ прямо в сердце.

Менгеле захотел выяснить, не сможет ли он менять цвет глаз. Отобрал тридцать шесть детей, сделал им болезненные уколы. После опытов детей, ослепших и ненужных, отправили в газовую камеру. Результаты опытов пересылались в Берлин, научному руководителю Менгеле. На посылках стояла пометка: «Материалы военного значения — срочно».

Менгеле обратил внимание на двух братьев, один из которых чудесно пел, а у другого не было голоса. Менгеле вырезал обоим голосовые связки, чтобы понять, в чем различие.

Менгеле обратил внимание на искалеченную ногу одного из близнецов. Убили обоих. Менгеле приказал варить трупы, чтобы с костей слезла кожа, затем скелеты мыли бензином, чтобы они стали чистыми и белыми. Скелеты очень нравились Менгеле. Он позвал к себе нескольких коллег. Они тщательно осматривали скелеты и что-то обсуждали. Скелеты, тщательно упакованные, тоже отправились в Институт имени кайзера Вильгельма.

Его ценили в Освенциме. Главный врач лагеря характеризовал его как «энергичного, настойчивого работника, который в труднейших условиях боролся с эпидемиями и доказал, что может выполнить приказ в любой ситуации». Главный врач отмечал, что Менгеле «тратил свое свободное время для продолжения самообразования, используя научный материал, который был в его распоряжении, для того, чтобы значительно продвинуться в своих антропологических изысканиях».

Менгеле относился к узникам, как обычный исследователь к лабораторным крысам. Он не уставал от работы. Будучи бесконечно амбициозным, решил, что когда будет покончено с евреями, то возьмется за поляков.

Не был ли он просто садистом, испытывавшим патологическое наслаждение при виде чужих страданий?

Он пунктуально исполнял свои обязанности в лагере уничтожения, и это наполняло его гордостью, помогало подавлять любые импульсы протеста против смертоубийства. Видимо, вера в национальный социализм позволяла ему с полной отдачей сил и без ущерба для психики заниматься тем, что он делал в Освенциме. Он мог, осваивая новые методики, избавить нескольких узников от редкой болезни и, убедившись в том, что он нашел лечение, отправить выздоровевших узников в газовую камеру.

Ему, возможно, нравилось ощущать себя человеком, которому подвластны жизнь и смерть. В нем достигло крайней степени различие, существующее между врачами, которые на все смотрят с чисто научной точки зрения, и врачами, которые хотят вылечить своих пациентов.

Западногерманские следователи, которые вели дело Менгеле, собрали множество свидетельств его необычайной даже для эсэсовца жестокости.

Есть показания бывших врачей-узников, людей, которые наблюдали Менгеле в лаборатории. Они рассказали о том, что ему не всегда удавалось сохранить маску холодного небожителя, взирающего на жалких недочеловеков. Он, как минимум, сам избивал узников. К удивлению коллег, Менгеле сам делал смертельные инъекции, а иногда бросал в камеру капсулы со смертельным газом и смотрел, как умирают заключенные.

В конце июля 1944 года Менгеле приказал за ненужностью уничтожить целый лагерь цыган — три тысячи человек. Всех отправили в газовую камеру.

Жене он говорил, что рассматривает работу в Освенциме как службу на передовой. Он выполняет свой долг, как положено солдату. На самом деле его интересовала только научная карьера. Наверное, он убил бы родную мать, если бы это помогло карьере.

В разгар войны в Освенциме устроили научную конференцию. Главным докладчиком был Йозеф Менгеле. Тема доклада: «Примеры работы в сфере антропологии и наследственной биологии в условиях концентрационного лагеря».

В конце 1944 года настроение Менгеле стало ухудшаться. Он понял, что война, скорее всего, проиграна. Он боялся, что все его научные открытия достанутся победителям.

К нему во второй раз приехала его жена, Ирена. Они жили в отдельном домике, ему полагалась прислуга. Они гуляли, собирали черную смородину, и Ирена варила из нее джем. Она не задавала лишних вопросов, Менгеле ничего лишнего не рассказывал.

17 января 1945 года под грохот артиллерии наступающей Красной армии Менгеле покинул Освенцим. Было приказано уничтожить все материалы проводившихся в лагере экспериментов. Наиболее важные бумаги Менгеле взял с собой.

Первые советские солдаты вошли в Освенцим днем 27 января и обнаружили тела шестисот пятидесяти узников, расстрелянных эсэсовцами.

Менгеле получил назначение в концлагерь в Силезии, где с начала 1942 года над советскими военнопленными проводились опыты в сфере подготовки бактериологической войны. Но там он долго не задержался. Остановить наступление советских войск было уже невозможно. Менгеле двигался на запад вместе с отступающими частями. Он выбросил личные документы и сменил мундир офицера СС на китель офицера вермахта.

2 мая Менгеле оказался в Судетах, в военном лазарете № 2/591. Среди врачей нашелся знакомый с довоенных времен доктор Ганс Отто Калер. Он тоже занимался вполне официальными исследованиями близнецов у того же профессора во Франкфурте-на-Майне.

В тот же день, 2 мая, по радио сообщили о том, что Гитлер мертв. Менгеле попросил старого приятеля устроить его в штат лазарета. Здесь в лазарете он сошелся с одной медсестрой, которой очень доверял. Он даже передал ей свои лагерные записи. Он понял, что в плену медсестру держать не станут и принадлежащие ей бумаги никого не заинтересуют.

Лазарет передвигался на запад. Врачи надеялись, что на них вообще никто не обратит внимания. Но в конце июня американцы всех задержали и отправили в лагерь для военнопленных. Как и предполагал Менгеле, медсестру сразу отпустили.

Когда он оказался в плену, Менгеле спасло то, что у него не было обычной для эсэсовцев татуировки — им под мышку наносили группу крови.

В свое время он убедил начальство, что в татуировке нет смысла: профессиональный врач в любом случае сделает элементарный анализ крови, прежде чем начинать переливание. Впрочем, его жена говорила, что Менгеле просто не захотел портить татуировкой свою гладкую кожу. Менгеле боготворил собственное тело и подолгу рассматривал себя в зеркало.

Иозеф Менгеле, лагерный врач из Освенцима, был включен в список военных преступников, составленный комиссией ООН по военным преступлениям. Оставшиеся в живых узники Освенцима описывали польским, французским, югославским, чешским и британским властям врача-эсэсовца, который проводил преступные эксперименты на живых людях.

Но в послевоенной неразберихе Менгеле удалось ускользнуть. Список разыскиваемых преступников распространялся по лагерям для интернированных солдат вермахта, но, вероятно, попадал не во все лагеря, и, надо полагать, не все союзнические офицеры внимательно его изучали.

Американцы старались быстрее освободить бывших солдат вермахта, чтобы они занялись восстановлением разрушенной Германии. Старые друзья снабдили Менгеле фальшивыми документами и отправили работать в деревню, считая, что там его не станут искать. Крестьяне охотно нанимали молодых парней, не успевших снять форму вермахта.

Хозяйство было небольшим — выращивали картофель, пшеницу, держали дюжину молочных коров. Хозяева уставили весь дом горшками с геранью. Менгеле жил в спартанской обстановке: в комнате была только кровать и умывальник.

Хозяева запомнили Менгеле как человека, который съедал все, что ставилось на стол, и выпивал целый литр молока. Говорил он мало. Никогда еще он так много не работал. Он был крепок и со всем справлялся. Не умел только доить коров. Он выполнял все, что ему приказывали, и пребывал в хорошем настроении. К нему никто не приходил, и он не покидал ферму. Хозяева сочувствовали Менгеле, молодому парню, которому приходится скрываться.

Только один раз Менгеле почувствовал непосредственную угрозу. На ферму пришли двое немецких полицейских. Он показал свои фальшивые документы, и они ушли.

В 1946 году Менгеле попросил хозяев подписаться на местную газету. Он увидел, что его имя мелькает в газетах. Бывший комендант Освенцима давал показания на Нюрнбергском процессе. Он рассказывал о медицинских экспериментах и о роли Менгеле. В декабре 1946 года американцы посадили на скамью подсудимых двадцать три врача-эсэсовца. Семерых приговорили к смертной казни, пятерых — к пожизненному заключению.

Среди повешенных был доктор Карл Гебхард из женского лагеря в Равенсбрюке. Участник «пивного путча», группенфюрер СС и личный врач Гиммлера, он лечил немецкую элиту и одновременно занимался экспериментами над узниками концлагерей. Заражал их смертельными вирусами, подвергал переохлаждению. В частности, он проверял эффективность сульфаниламида в борьбе с ранами. Для этого узницам наносились раны, затем их пытались вылечить. По приговору американского военного трибунала Карла Гебхарда повесили.

Семья Менгеле тем временем пыталась доказать американским властям, что Иозефа нет в живых. Его родные рассказывали всем, что Менгеле оказался в советской зоне оккупации и от него нет никаких вестей, следовательно, он мертв.

Менгеле понял, что в Германии у него нет будущего, и решил бежать в Латинскую Америку. Семья выбрала Аргентину, там были деловые партнеры, к тому же в Аргентине неплохо относились к нацистам. Менгеле рассчитывал, что жена с сыном последуют за ним, когда он устроится. Но Ирена не хотела уезжать из Европы, она уже встретила человека, который станет ее вторым мужем.

На поезде он отправился в Инсбрук. Австрийские таможенники удовлетворились тем, что только спросили, откуда он. Никто не заглянул в его бумаги. Через итальянскую границу ночью его перевели люди, которые работали на местный филиал фабрики Менгеле.

В Италии школьный друг, тоже работавший на семью Менгеле, привез ему доллары на поездку и чемодан с вещами. Ему купили билет на пароход, который отплывал из Генуи.

Там Менгеле получил и подлинные документы швейцарского Международного комитета Красного Креста на имя Гельмут Грегор. Руководители Красного Креста скрывали этот факт почти сорок лет, пока ответа не потребовал государственный секретарь Соединенных Штатов Джордж Шульц — после сенатских слушаний, посвященных Менгеле.

Менгеле прошел медицинский осмотр, получил справку и представил ее в аргентинское консульство, чтобы ему выдали въездную визу. Теперь ему не хватало только выездной итальянской визы. В это время полицейский чиновник, который помогал друзьям Менгеле, ушел в отпуск.

Оставалось три дня до отплытия судна. Менгеле попытался подкупить полицейских, но его арестовали. Полицейские установили, что документы у него фальшивые. Но тут вернулся из отпуска нужный человек. Он объяснил, что Менгеле — еврей, который бежит из Германии, и его отпустили. На пароходе он отправился в Аргентину.

В те годы Аргентина была несомненным лидером на латиноамериканском континенте. Это была самая богатая страна и абсолютно пронацистски настроенная. В отличие от других латиноамериканских государств она даже под давлением Соединенных Штатов не хотела разрывать дипломатические отношения с фашистской Германией.

Еще до войны большая немецкая община заняла в Аргентине прочные позиции. Из восемнадцати ежедневных газет, издававшихся в столице, три выходили на немецком.

В июне 1943 года власть в стране захватил полковник Хуан Доминго Перон. Полковник прежде служил военным атташе в Италии, и ему нравилась концепция фашистского государства.

Летом 1945 года Перон распорядился выделить десять тысяч незаполненных паспортов для немецких нацистов, которые попытаются бежать в Аргентину. Считается, что Перону заплатили за это хорошие деньги. Четыре немца, которые занимались переводом денег в Аргентину, были убиты один за другим при странных обстоятельствах.

В столице Аргентины Йозефа Менгеле никто не встретил. Он бродяжничал, безуспешно искал работу, пока не познакомился с аргентинцами, сочувствовавшими нацистам, и с обосновавшимися здесь немцами, старавшимися ему помочь.

Его свели с бывшим оберштурмбаннфюрером СС Адольфом Эйхманом, который жил в Буэнос-Айресе под именем Рикардо Клемент. Время от времени они встречались в кафе в центре города, но друзьями не стали. Менгеле не нравилась атмосфера страха, которая сгустилась вокруг Эйхмана.

Иозефу Менгеле помог известный архитектор Фреде-рико Хаазе. Он был женат на дочери министра финансов Парагвая, где с 1954 года единолично правил Альфредо Стресснер. В 1959 году влиятельные парагвайцы помогли Менгеле получить гражданство Парагвая.

Менгеле познакомился с полковником Гансом Ульрихом Руделем, самым известным летчиком люфтваффе. Ру-дель летал на пикирующих бомбардировщиках, воевал на Восточном фронте и был сбит в советском небе. Он добрался до своих и опять был сбит, потерял правую ногу, но продолжал летать. Гитлер придумал специальную награду для него — Рыцарский крест с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами.

В 1948 году он уехал в Аргентину. Ганс Рудель написал несколько книг, рисуя себя мужественным человеком, который, несмотря на искусственную ногу, всегда в движении — на теннисном корте, на водных лыжах, с альпинистским снаряжением в горах. Он пытался доказать, что дух Третьего рейха жив.

Рудель помогал устроиться бывшим нацистам, а также с большой пользой для себя содействовал известным немецким фирмам, включая «Сименс», в продвижении на латиноамериканском континенте. Рудель взял Менгеле с собой в Парагвай, где тот выступил в роли коммивояжера семейной компании, предлагая местным фермерам сельскохозяйственное оборудование.

Два человека помогли ему обосноваться в Парагвае. Один из них — Вернер Юнг, активист нацистской группы, которая активно сотрудничала с парагвайской фашистской партией, существовавшей с 1932-го по 1946 год. Второй — капитан парагвайской армии Алехандро фон Экштейн. Экштейн был близким другом парагвайского президента Стресснера.

К Йозефу приезжали отец и брат Алоиз с женой.

Старший Менгеле носился с идеей женить Йозефа на вдове другого своего сына — Карла, который умер молодым в 1949 году. Старший Менгеле хотел сохранить семейный бизнес, не дать акциям уйти на сторону.

Первые годы Йозеф Менгеле жил совершенно свободно. Он даже позволил себе съездить в Европу, чтобы повидаться с родными. Он обратился с просьбой выдать ему заграничный паспорт и получил его. В марте 1956 года он вылетел в Швейцарию. В Женеве Йозеф Менгеле впервые увидел своего юного сына, которому на всякий случай представился «дядей Фрицем».

Он развлекал мальчика рассказами о латиноамериканских джунглях и об охоте на партизан во время Второй мировой войны. Рольфу «дядя Фриц» очень понравился, он дал мальчику карманные деньги — первые в его жизни.

Из Швейцарии Менгеле поехал в Германию, в родной Гюнцбург, где, наконец, повидал родных. Он взял напрокат автомобиль и отправился в Мюнхен. Но случайность едва не привела к его разоблачению. Он попал в дорожно-транспортное происшествие. Полицейский попросил его не покидать Мюнхен, пока все не будет улажено.

Испуганный Менгеле позвонил родным. Примчался отец, дал полицейским денег, те отпустили Йозефа. На следующий день он от греха подальше покинул Европу.

В какой-то момент Менгеле решил сделать пластическую операцию, но едва началась операция, остановил хирурга, увидев, что тот плохо знает свое дело. Впрочем, беспокоиться ему было незачем. В 1956 году еще не было и намека на ордер на его арест. Он мог спокойно жить под собственным именем.

Он решил купить хороший дом, но не хотел регистрировать собственность по фальшивым документам. Он обратился в посольство ФРГ с просьбой подтвердить, что он и есть Йозеф Менгеле. Никто в посольстве и не подумал о том, чтобы свериться со списком разыскиваемых военных преступников.

С посольской справкой Менгеле получил новое аргентинское удостоверение личности — уже на подлинную фамилию (до этого он жил под именем Гельмут Грегор). Ему вручили и законно выданный западногерманский паспорт. Послом ФРГ в Аргентине был бывший член партии Вернер Юнкере, который в конце войны служил специальным посланником имперского министра иностранных дел в усташеской Хорватии.

В октябре 1956 года Менгеле зажил новой жизнью, к нему присоединилась Марта, вдова его рано умершего младшего брата, и ее сын Карл Хайнц. Вместе с бывшим полковником Руделем они съездили в феврале 1957 года в Чили, где встретились с еще одним военным преступником Вальтером Рауффом. Штандартенфюрер СС Рауфф служил вовтором, организационно-административном, управлении Главного управления имперской безопасности. Он придумал «душегубки», герметически закрывающиеся фургоны, в которых людей убивали газом.

В 1958 году Марта и Менгеле поженились. В Аргентине Менгеле по совету отца купил долю в фармацевтической компании. Он считал, что худшее позади, и ошибся.

Австриец Германн Лангбайн, который прошел через Освенцим (он был писарем в отделе главного врача), стал собирать на Менгеле досье. Ему невыносимо было сознавать, что этот чудовищный преступник избежал наказания.

Через полтора месяца после того, как Марта и Йозеф Менгеле начали новую жизнь, Лангбайн отдал свое досье в министерство юстиции ФРГ в надежде, что немцы выдадут ордер на арест Менгеле. На самом деле ему пришлось долго обивать пороги, прежде чем он нашел прокурора, пожелавшего заняться этим делом.

Тем временем Менгеле отправился в Парагвай. Возможно, ему сообщили, что на родине им вновь заинтересовались. Он решил окончательно перебраться в Парагвай. В этой малоразвитой, бедной стране, где население жило за счет контрабанды, нацисты чувствовали себя уверенно: здесь все покупалось и продавалось.

Парагвайский диктатор Альфредо Стресснер принимал всех, кому нравилась такая жизнь и у кого были деньги.

В мае 1959 года Менгеле обосновался в Парагвае, на юго-востоке, в приграничном с Аргентиной районе, который именовался Новой Баварией.

Начало этому поселению положил помешавшийся на антисемитизме Бернард Форстер. Он был школьным учителем в Берлине. А в свободное время собирал подписи под петицией с предложением регистрировать всех евреев и убрать их из немецкой жизни. Но канцлеру Бисмарку эти идеи не нравились. Форстер подвергся такому остракизму, что убрался из Германии и поселился в Парагвае.

Здесь после войны обосновалась колония в шестьдесят тысяч человек, которые по-прежнему вывешивали портреты Гитлера и свастику.

Усилия Лангбайна все-таки дали результат. 5 июня 1959 года был выдан первый ордер на арест Менгеле, обвинявшегося в нескольких убийствах. Министерство иностранных дел ФРГ потребовало у Аргентины его выдачи. Правительство Аргентины ответило отказом, мотивировав тем, что все обвинения против Менгеле «носят политический, а не уголовный характер».

С Парагваем у Западной Германии соглашения о выдаче преступников не было. Парагвайские власти были поставлены в известность о том, что власти ФРГ требуют выдачи Менгеле, но это совершенно не помешало ему натурализоваться и стать гражданином Парагвая. Он все же не решился тайком приехать в Германию на похороны отца.

Делом Менгеле заинтересовался и Израиль. Но в 1957 году Моссад получила сведения о том, что в Аргентине скрывается Адольф Эйхман, цель номер один. В мае 1960 года оперативная группа израильской разведки захватила в Аргентине Эйхмана. Его вывезли в Израиль и посадили на скамью подсудимых.

Одновременно хотели вывезти в Израиль Йозефа Менгеле. Но его не нашли. Когда Эйхмана доставили в Израиль, Менгеле находился в Парагвае, он был смертельно напуган.

Западногерманское правительство назначило награду в двадцать тысяч марок за голову Менгеле, надеясь соблазнить кого-нибудь из аргентинцев, но никто не откликнулся. Аргентинская полиция действовала спустя рукава. В бумагах, представленных немецкой прокуратурой аргентинским коллегам, постоянно находились какие-то огрехи, и дело двигалось очень медленно.

Но Менгеле решил, что в Парагвае его обязательно найдут израильтяне. И он стал подумывать о переселении в Бразилию. Ему помог бывший вождь гитлерюгенда в австрийском городе Граце Вольфганг Герхард. Он перебрался в Бразилию еще в 1948 году, хотя считал бразильцев полуобезьянами и представителями второсортной расы.

Герхарда даже его друзья называли фанатичным фашистом. Такой же была его жена Рут. Однажды она преподнесла владелице дома, где они жили, два куска мыла, приготовленного в 1943 году из трупов убитых в Освенциме узников.

Переезд в Бразилию разрушил жизнь Менгеле. Марта разошлась с ним, хотя он успел привязаться к ее сыну — Карлу Хайнцу.

Федеративная Республика добилась того, что президент Парагвая Стресснер отдал приказ арестовать Менгеле. Но покровитель местных нацистов министр внутренних дел сначала выяснил у Руделя, где Менгеле, и только убедившись, что тот давно в Бразилии, выписал ордер.

Не только юристы, но и охотники за нацистами по-прежнему считали, что Менгеле скрывается в Парагвае.

В 1963 году канцлер ФРГ Конрад Аденауэр предложил Стресснеру десять миллионов марок (два с половиной миллиона долларов) за выдачу Менгеле. Западногерманскому послу ответили, что предложение канцлера отвергается.

Когда западногерманский посол заметил Стресснеру, что Менгеле получил гражданство Парагвая с нарушениями закона (он должен был прожить в стране не менее пяти лет, прежде чем обратиться с просьбой о натурализации) и хотя бы за это его следует лишить гражданства, Стресснер вышел из себя и, стукнув кулаком по столу, ответил:

— Парагваец всегда остается парагвайцем!

Естественно, это убедило немцев в том, что Менгеле находится в стране, но ему покровительствует и президент, и другие высшие руководители Парагвая.

Неуклюжесть германского правосудия и нерасторопность латиноамериканских полицейских помогли появлению легенды о Менгеле. Ходили слухи, что Менгеле продолжает свои опыты в труднодоступных районах Латинской Америки, что он создал подпольную организацию из старых и новых фашистов, что он готовит восстановление нацистского рейха.

В художественных фильмах и книгах он предстал неуязвимым человеком, у которого полно денег, оружия и телохранителей. Именно таким играет его Грегори Пек в популярном когда-то фильме «Мальчики из Бразилии».

В легендах он всегда на шаг опережал израильских агентов, которые на него охотились. В 1960 году в Аргентине погибла одна женщина, считалось, что она охотится за Менгеле, который ее опередил. Утверждали, что женщина была в Освенциме, что Менгеле ставил на ней опыты и теперь узнал ее в гостинице…

Время от времени появлялись сообщения о том, что Менгеле где-то видели. Однажды бразильская полиция арестовала человека, который сознался, что он и есть Менгеле. Выяснилось, что он не вполне адекватен. Поймали еще одного человека, который жил под чужим именем, поскольку служил в СС, но в списке военных преступников он не значился.

А на самом деле Йозеф Менгеле, «ангел смерти», врач из Освенцима, чувствовал себя совершенно одиноким. Менгеле представлял опасность только в эсэсовском мундире и только в отношении беззащитных людей. Когда война закончилась, он превратился в трусливого беглеца. Он и не помышлял о продолжении борьбы за идеалы национального социализма. Он думал только о том, как спастись.

Когда он узнал, что Адольфа Эйхмана по приговору суда повесили в Иерусалиме, его охватил ужас. Он выходил на улицу только в окружении целой стаи собак. Построил высокую наблюдательную вышку и часами наблюдал за окрестностями, ожидая, когда за ним придут израильтяне.

Он даже не подозревал, что Моссад, занятая противоборством с арабскими спецслужбами, его и не ищет. В полном одиночестве и ожидании неизбежной кары прошли последние годы его жизни.

В 1964 году Франкфуртский университет призвал Менгеле приехать и ответить на обвинения в нарушении клятвы Гиппократа. Менгеле, естественно, не приехал, но Марта наняла адвоката, одного из тех, кто защищал врачей на освенцимском процессе. Адвокат доказывал, что не все врачи, которые участвовали в экспериментах на людях, подлежат наказанию. Но ректоры Мюнхенского и Франкфуртского университетов лишили Менгеле степеней в медицине и антропологии «из-за преступлений, совершенных им в Освенциме».

Докторская степень была очень важна для Менгеле, ему очень льстил этот титул. Ему нравилось, когда к нему обращались «господин доктор».

В 1977 году Менгеле получил в свое распоряжение бразильское удостоверение личности, которое ему отдал Вольфганг Герхард, который поехал в Австрию «попытать счастья».

С помощью хорошего фотографа Менгеле наклеил на удостоверение свое фото. В 1972 году ему потребовалась медицинская помощь. Он предъявил удостоверение в больнице. Врач удивился: пациент явно старше указанного в документах возраста. Но Менгеле сказал, что была допущена ошибка и что ему скоро выдадут новое удостоверение.

Менгеле впал в глубокую депрессию и стал болеть — высокое давление, боли в спине, мигрени, аллергия, бессонница, ревматические боли суставов рук. Ему нужно было сделать операцию на простате. И его не покидал страх, что израильтяне рано или поздно найдут его.

В мае 1976 года у него случился инсульт, что для него, как врача, не было секретом.

В шестнадцать лет его сына Рольфа сочли достаточно взрослым, чтобы открыть ему главную тайну семейства: мифический «дядя Фриц» — на самом деле его отец, Йозеф Менгеле.

— Я всегда думал, — говорил Рольф Менгеле, — что мой отец погиб во время войны в России. Когда мне сказали, что мой отец жив, что он доктор из Освенцима, я почувствовал себя отвратительно. Плохо быть сыном Йозефа Менгеле.

В октябре 1977 года Рольф решил навестить отца. Он откладывал эту поездку четыре года. Менгеле настаивал на том, чтобы Рольф использовал фальшивый паспорт и позаботился о конспирации. Рольф не захотел таиться и оказался прав: западногерманская полиция не следила за семьей Менгеле.

Они не виделись двадцать один год. Во время прошлой встречи в Альпах юный Рольф полагал, что перед ним всего-навсего дальний родственник. За эти два десятилетия Рольф узнал, что его отец был монстром.

Рольф расспрашивал его обо всем, в том числе и об Освенциме. Менгеле защищал свои расистские взгляды и не признавал за собой даже малой вины.

В разговорах с сыном Менгеле говорил, что не он придумал Освенцим и не может отвечать за все, что там происходило. Его работа состояла в том, чтобы отделить «способных к работе» от «неспособных». Но что он мог поделать, когда привозили полумертвых и больных людей? Менгеле пытался убедить сына в том, что евреи — другие, чем остальные люди, что в них есть что-то ненормальное и опасное. Сына он не убедил.

Менгеле заинтересовался происхождением второй жены Рольфа и многозначительно заметил:

— Впервые кто-то из Менгеле берет жену или мужа с севера. Я думаю, присоединение нордических генов надо приветствовать, от этой комбинации следует ожидать хороших результатов.

В конце 1978 года Менгеле потерял волю к жизни. Он бродил без всякой цели. Однажды его чуть не сбил автобус. В начале 1979 года он несколько дней не выходил из комнаты. 7 февраля отправился на пляж. Вошел в воду. Прямо в воде у него случился второй инсульт.

На берегу ему пытались сделать искусственное дыхание, но Йозеф Менгеле уже закончил свой земной путь.

Узнав о смерти отца, Рольф Менгеле испытал облегчение. Это было решение его моральных проблем. Он понимал, что отца не выбирают, но его преследовали видения Освенцима.

Семья Менгеле решила не оповещать никого о смерти Йозефа, поскольку боялась, что эта весть повредит ее успешным финансовым операциям. Менгеле хотел, чтобы его кремировали. Если бы его воля исполнилась, никто и не узнал бы о его жизни в Бразилии. Но его похоронили.

Позволю себе небольшое отступление.

В конце восьмидесятых в Париже я познакомился с адвокатом Сержем Кларсфельдом. Серж и его жена Беата всю жизнь занимались поиском нацистских преступников. Это они практически в одиночку нашли в Латинской Америке бывшего начальника лионского гестапо Клауса Барби, которого с опозданием на много лет, но все-таки посадили на скамью подсудимых.

Это очень интересная, необычная пара. Отец Сержа, французский еврей, был убит немцами во время оккупации. Отец Беаты, немец, служил в вермахте.

Беата принадлежит к поколению немцев, которые решили, что они обязаны искупить грехи отцов. Ее имя в первый раз прогремело на весь мир, когда студентка Беата Кларсфельд в 1968 году дала пощечину канцлеру Федеративной Республики Германии Курту Георгу Кизингеру за его нацистское прошлое.

Кларсфельды — Серж и Беата — знают подлинную цену нацистам, эсэсовцам, гестаповцам, полицаям. Знают, что это трусливые подонки, которые были храбрыми только тогда, когда служили в концлагерях или расстреливали пленных.

В мае 1985 года Беата Кларсфельд встала на ступеньках верховного суда Парагвая с плакатом в руках: «Президент Стресснер, вы лжете, когда утверждаете, что не знаете, где находится эсэсовец Менгеле.

Беату попросили немедленно покинуть Парагвай.

Но буквально через две недели останки Иозефа Менгеле были эксгумированы. Судебные медики не оставили сомнений — Менгеле мертв. Его могила обнаружилась далеко от Парагвая, в Бразилии, в тридцати с лишним километрах от Сан-Пауло. Все это выяснила западногерманская полиция.

Связь с Йозефом Менгеле поддерживал некий Ганс Зельдмайер, который всю жизнь работал в семейной компании. Он ездил к нему в Южную Америку, передавал письма и забирал ответные послания для семьи.

В середине 1964 года полиция устроила в доме Зельд-майера обыск, но ничего не нашла. В местной полиции у него был свой человек, который заранее его предупредил об обыске.

В мае 1985 года, после того как он признался одному знакомому, что поддерживал отношения с Менгеле, в его доме вновь провели обыск и на сей раз обнаружили письма, которые привели полицию прямо к тем, кто укрывал Менгеле, и позволили найти его могилу. К этому времени «свой человек» в местной полиции уже ушел в отставку…

В определенном смысле Йозефу Менгеле не повезло. Некоторые другие нацисты окончили свои дни на родине, правда, тоже под чужим именем.

Антон Бургер, служивший в концлагере Терезиен-штадт, соучастник уничтожения пятнадцати тысяч евреев, ушел от наказания на Рождество 1991 года, когда умер в Эссене в больнице от рака в возрасте восьмидесяти лет под именем Вильгельм Бауэр.

Ни соседи, ни сослуживцы, ни его сожительница не подозревали, что этот малосимпатичный человек, который не любил говорить о войне, — бывший высокопоставленный эсэсовец.

Сразу после войны полиция схватила Бургера в деревне в Бад-Аусзее и передала американцам. В 1947 году он просто сбежал из лагеря. Четыре года спустя австрийская полиция вновь его схватила, и он вновь убежал.

Адольф Эйхман очень ценил исполнительность своего подчиненного Бургера, о чем рассказал на суде в Иерусалиме. С июля 1943-го по февраль 1944-го Бургер руководил отправкой десяти тысяч евреев из Терезиенштадта в Освенцим. Затем он руководил депортацией пяти тысяч евреев из Греции. В пути двадцать больных детей забили насмерть. Одного узника Бургер застрелил сам, увидев в его руке хлеб.

После войны бывшие сослуживцы помогли Бургеру скрыться. Никто из них не сообщил о нем в полицию. Укрыться в Германии было еще легче, чем в Латинской Америке: столько старых товарищей были готовы укрыть его от правосудия!

В 1962 году Бургер раздобыл себе новые документы, нашел работу и обосновался в Эссене. Он выдавал себя за немца, бежавшего из Чехословакии, что объясняло наличие у него коллекции предвоенных чехословацких марок (отобранных, вероятно, у кого-то из узников концлагеря) и отсутствие свидетельства о рождении.

Больше других ему помогал эсэсовец Рольф Бартельс. Тридцать лет спустя в квартире вдовы Бартельса нашли адрес «Бауэра» и записанную в календаре его дату рождения, совпадавшую с датой рождения Антона Бургера. Бургер к тому времени уже умер. Исследовав его фотографии и образцы почерка, полиция окончательно установила, что Бургер и Бауэр — одно и то же лицо.

Антон Бургер значился в списке десяти тысяч главных нацистских преступников, которые укрылись от преследования. Список составил центр документации Симона Визенталя в Вене в 1987 году. Лишь немногие из этого списка были наказаны. Остальные, вероятно, уже умерли.

Все-таки Бургер жил в страхе перед разоблачением, и это было своего рода наказанием…

В начале июня 1943 года в Освенцим прибыли два молодых ученых, стремительно делавшие карьеру. Из Мюнхена приехал Бруно Бегер, из Тюбенгена Ганс Фляйшха-кер, который за день до отъезда стал доцентом.

Тридцать лет спустя они объяснят франкфуртскому окружному суду, что приехали в Освенцим проводить различные антропологические замеры заключенных для подготовки экспедиции на Кавказ с целью внести вклад в расовую науку.

В реальности они выполняли поручение эсэсовской научной организации «Аненэрбе», которая поддерживала научные изыскания профессора анатомии Августа Хирта.

Когда-то его познакомили с рейхсфюрером Генрихом Гиммлером. Тот предложил молодому ученому вступить в СС. Гауптштурмфюрер СС Хирт стал руководителем анатомического института при университете в Страсбурге.

Профессор Хирт намеревался создать коллекцию черепов, которые можно было бы использовать как экспонаты в пропаганде расовой теории. Он попросил «Аненэрбе» подобрать ему достаточное количество русских военнопленных: «Собирая и сохраняя черепа еврейско-большевистских комиссаров, воплощающих отвратительные, но характерные признаки недочеловека, мы имеем возможность получить наглядный научный материал».

Профессор намеревался провести антропологические исследования военнопленных, а затем их убить: «Для сохранения и исследования полученного таким образом черепного материала новый имперский университет в Страсбурге мог бы стать самым подходящим местом».

От идеи собрать «коллекцию черепов» прибывшие в Освенцим молодые ученые перешли к идее «коллекции скелетов». Зачем им военнопленные, когда под рукой заключенные концлагеря? План был утвержден руководством «Аненэрбе».

Бегеру и Фляйшхакеру поручили отобрать среди заключенных сто пятьдесят мужчин и женщин. Оба работали с удовольствием. Бегер говорил на судебном заседании:

— Попав впервые в Освенцим и увидев большую группу евреев, я был поражен ее антропологическим разнообразием.

Из-за эпидемии тифа им пришлось прервать работу. Уже отобранные узники были временно помещены в карантин. 30 июля 1943 года их отправили в эльзасский концлагерь Натцвайлер-Штрутхоф, где предполагалось завершить «научную работу». Заключенные, которых отправляли в Эльзас, радостно прощались с остальными, думая, что они покидают лагерь смерти и, следовательно, останутся живы.

Через три дня двадцать девять женщин и пятьдесят семь мужчин были доставлены к месту назначения. Лагерные ученые сделали рентгеновские снимки черепов и определили у каждого группу крови. После чего узников передали в распоряжение коменданта лагеря.

Тот в четыре дня умертвил восемьдесят шесть человек в газовой камере. Казнь растянулась на четыре дня, потому что газовая камера была небольшой. Под нее переоборудовали холодильную камеру местной гостиницы. Здесь профессор Август Хирт проводил эксперименты с боевыми отравляющими газами, эффективность которых проверял на заключенных. Он выполнял поручение Гиммлера создать препараты, которые бы спасали солдат, ставших жертвами химического оружия.

Трупы заключенных на грузовиках переправили в университет в Страсбург; их разместили в специальных контейнерах в анатомическом институте профессора Хирта. Но обработка трупов и превращение их в экспонаты для нацистской пропаганды застопорилась.

Красная армия и войска союзников наступали, положение Германии ухудшалось, материалов не хватало. Приоритетными стали другие задачи. Когда англо-американские войска приблизились, из Берлина пришло распоряжение эвакуировать имперский университет в Тюбинген. Возник вопрос: как поступить с трупами?

«Можно удалить плоть и добиться тем самым неузнаваемости, — доложил рейхсфюреру Генриху Гиммлеру управляющий делами «Аненэрбе» штандартенфюрер СС Вольфрам Зиверс, — раз уж все равно работа прошла впустую».

Хирт и его помощники понимали, что занимаются преступным делом. Как и все убийцы, они пытались скрыть следы преступлений и сделать трупы неузнаваемыми. Семьдесят отрезанных голов они отправили в городской крематорий. Безголовые трупы расчленили и перемешали. Шестнадцать нетронутых трупов они уложили, «как сардины» (по словам свидетеля), в три чана.

23 ноября 1944 года войска союзников освободили Страсбург от вермахта. Через три недели французская военная юстиция начала расследование. С большим трудом удалось установить место преступления и приблизительные обстоятельства его совершения.

Откуда взялись заключенные, которых постигла такая ужасная судьба, выяснилось только в апреле 1945 года во время допроса гауптштурмфюрера СС Йозефа Крамера. Бывший электрик, Крамер рано вступил в партию и служил в частях СС «Мертвая голова». Он был последовательно комендантом лагерей Натцвайлер, Биркенау (Освенцим-2) и Берген-Бельзен.

Вскрытие трупов, оставшихся в анатомическом театре, началось в июле 1945 года во время подготовки Нюрнбергского процесса над врачами.

Коменданта концлагерей гауптштурмфюрера СС Йо-Зефа Крамера повесили в декабре 1946 года.

Управляющего делами «Аненэрбе» штандартенфюрера СС Вольфрама Зиверса повесили в июне 1948 года.

Профессора Августа Хирта военный суд в Метце 23 декабря 1953 года приговорил к смертной казни. Приговор был вынесен в отсутствие обвиняемого. Считалось, что профессор-преступник избежал наказания. На самом деле он месяц после крушения Третьего рейха скрывался, а 2 июня 1945 года пустил себе пулю в лоб.

Врачи из концлагеря Бруно Бегер и Ганс Фляйшхакер предстали перед судом лишь в 1970 году как соучастники массового убийства. Земельный суд Франкфурта-на-Майне вообще освободил Фляйшхакера от ответственности. Ему разрешили продолжить свою научную работу в местном университете. Бегера все-таки судили. За соучастие в убийстве восьмидесяти шести человек его приговорили к трем годам тюремного заключения. Но сидеть ему не пришлось — зачли интернирование после войны и срок предварительного заключения. А остальное списали за «хорошее поведение».

Все эти десятилетия личности восьмидесяти шести убитых узников, чьи скелеты должны были стать пособием в системе политического и расового воспитания нацистской Германии, оставались неизвестными. От них не осталось ничего, кроме лагерных номеров.

Только в 1998 году этой историей заинтересовался немецкий журналист Ганс Иоахим Ланг. В результате долгой работы в архивах он сумел перевести лагерные номера в имена. Узников доставили в Освенцим двумя эшелонами — 1 декабря 1942-го и 19 мая 1943 года. Эти мужчины и женщины были уроженцами восьми стран. Девятнадцать женщин и двадцать шесть мужчин были вывезены из Греции, двадцать три мужчины и три женщины из Германии, шесть женщин из Бельгии, четверо мужчин из Польши, двое мужчин из Голландии, двое из Франции, один из Норвегии.

«Преступникам не должно принадлежать последнее слово, — объясняет свою цель Ганс Иоахим Ланг, который потратил шесть лет на эти изыскания. — Их имена уходят в картотеку преступников; кто захочет, может их там найти. Мне же нужно было найти и сохранить в людской памяти тех, кто был убит во имя мнимо научных целей и кого лишили имени.

Электротехник Пауль Кротошинер, арестованный гестапо во время «зачистки» фабрики. Дюссельдорфская портниха Брандель Груб, бежавшая от нацистов в Бельгию и попавшая в руки гестапо после оккупации страны. Жанетт Пассман, урожденная Фогельзанг, вдова коммерсанта из Гельзенкирхена. Франк Захновиц, семнадцатилетний норвежец. Ихай Литчи, который родился в Греции и был сапожником в Париже, отец четверых детей, дочери и троих сыновей, одного из которых зовут Анри.

Анри жив. Ему уже под семьдесят. Он живет в Париже и работает в аптеке. От родителей у него не осталось ни фотографии, ни письма».

В октябре 1943 года в Лондоне была создана комиссия Объединенных Наций по расследованию военных преступлений нацистской Германии.

Главная задача комиссии состояла в том, чтобы составить список нацистских преступников. Каждая из стран антигитлеровской коалиции сообщала комиссии имена преступников, которые действовали на ее территории.

Комиссия завершила работу в 1948 году. Тогда в списке было тридцать шесть тысяч имен. Из них двадцать пять тысяч относились к категории А — то есть имелись веские основания для того, чтобы этих людей судить. И тем не менее, абсолютное большинство нацистов, которые значатся в этом списке, благополучно избежали наказания.

Больше шести миллионов немцев, в основном в американской зоне оккупации, прошли через суды, которые рассортировали их по пяти категориям:

главные виновники — примерно тысяча семьсот нацистов,

уличенные в преступлениях — двадцать три тысячи, уличенные в менее значительных преступлениях — сто пятьдесят тысяч,

попутчики — миллион с лишним, оправданные — почти четыре миллиона.

Пользуясь послевоенной неразберихой в Европе, многие нацисты бежали и укрылись в Латинской Америке или на Ближнем Востоке, где можно было легко затеряться.

В том числе такие преступники, как гауптштурмфюрер СС Алоиз Бруннер, которого называют «вторым Эйхманом». Из нацистов, оставшихся в живых и избежавших наказания, Алоиз Бруннер был самым мерзким.

Он родился в Австрии и меньше всего походил на тех белокурых и голубоглазых эсэсовцев, которых изображали на рекламных плакатах. Он был невысоким, темноволосым, товарищи по партии за глаза называли его «наш еврей».

В девятнадцать лет он вступил в партию. После присоединения Австрии к Германии вступил в СС. Его произвели в унтерштурмфюреры по случаю дня рождения фюрера 20 апреля 1940 года, в оберштурмфюреры — 9 ноября того же года и гауптштурмфюреры 30 января 1942 года, в годовщину прихода нацистов к власти. Это было признанием его заслуг в депортации из Вены сорока семи тысяч евреев. Эйхман перевел его в центральный аппарат в Берлин.

Бруннер руководил депортацией евреев из Словакии, Греции, Австрии и Франции в лагеря уничтожения. После крушения Третьего рейха он по поддельному паспорту на имя Алоиз Шмальдинст работал водителем грузовика. Когда в 1954 году его выследили, он получил египетскую визу и приехал в Каир. На Ближнем Востоке нацисты пользовались большим спросом. В конце пятидесятых он нашел убежище в Сирии, где ему предоставили работу по специальности. Многие страны обращались к сирийскому правительству с просьбой выдать военного преступника Бруннера. В Дамаске неизменно отвечали, что такого человека на территории Сирии нет.

Других от виселицы и от тюрьмы спасла «холодная война», когда Запад так испугался коммунистов, что перестал бояться бывших нацистов, и их стали пускать в Америку, Англию, Канаду и Австралию. Они обжились там и даже получили гражданство.

Демократия, которую они так ненавидели в нацистские времена, защищала права даже своих злейших врагов. В военное время в странах антигитлеровской коалиции не думали о том, чтобы собрать полновесные доказательства преступлений нацистов. Часто это были некорректно оформленные показания свидетелей, иногда повторявших чужие слова. В странах с развитой юридической системой этого оказалось недостаточно для того, чтобы посадить человека на скамью подсудимых. Можно сказать, что в борьбе с нацистскими преступниками правосудие потерпело унизительное поражение.

Тот факт, что они смогли скрыться, создал вокруг нацистов некий героический ореол. Дескать, вот они какие — умелые да смелые. А на самом деле их просто не искали.

Архив ООН находится на последнем этаже старого двенадцатиэтажного здания в Нью-Йорке. Возле лифта в стеклянной будке сидит охранник, который по просьбе посетителей вызывает ооновских архивистов. Здесь хранится досье на примерно тридцать семь тысяч военных преступников — немцев, австрийцев, японцев и восточноевропейцев. Это результаты работы комиссии ООН по военным преступлениям, созданной в Лондоне в октябре 1943 года.

С каждым годом поиск нацистских преступников усложнялся. Главный противник следователей — время. Свидетели умирали, их память слабела. Да и не всегда они хотели свидетельствовать против старых товарищей, часть свидетелей — те же бывшие нацисты и их пособники.

В какой-то степени можно утешить себя тем, что, хотя многим нацистам и удалось избежать суда и тюрьмы, они все же были наказаны. Они были наказаны страхом. Все послевоенные годы они прожили в ожидании разоблачения.

Считалось, что бывшие нацисты, укрывшиеся в Латинской Америке, создали черный интернационал, что они не сдались, а продолжают сражаться за идеалы Адольфа Гитлера. Мартина Бормана и Йозефа Менгеле называли вождями уцелевших нацистов.

Все это оказалось мифом.

«Цыганам вход запрещен» (Лени Рифеншталь)

Немецкие национальные социалисты уничтожили за двенадцать лет не только шесть миллионов евреев, но и шестьсот тысяч цыган, которых они называли прирожденными преступниками и продуктом опасного смешения рас.

С тех пор как почти тысячелетие назад цыгане покинули Северную Индию, сохранив в языке немало слов из санскрита, они безостановочно кочуют по Европе в поисках такого места, где им будут рады. Чтобы их по ошибке не принимали за «египтян» (это случалось с англичанами, которые именовали их «джипси»), самая многочисленная группа стала именовать себя в XV веке «темными людьми», на их языке — «атцыган».

В спокойные периоды европейской истории к племени искусных ремесленников и прирожденных музыкантов относились снисходительно. В тяжелые времена доведенные до истерического состояния, озверевшие толпы гнали отовсюду «этих мошенников».

Почему в нацистской Германии уничтожали цыган?

На бытовом уровне ответ покажется нам знакомым. Темноволосые, с оливковой кожей люди всегда были подозрительными в глазах добропорядочных граждан.

Цыгане не только говорили на своем языке и по-своему одевались, но и селились отдельно, кочевали, не ходили в церковь, не водили детей в школу. Это нежелание быть как все более всего и раздражает окружающих.

— От этих цыган всего можно ждать… Они похищают маленьких детей… Они воры.

Завидев цыган, хозяйки хватали детей и закрывали двери. Мужчины злобно переговаривались:

— Почему этих цыган до сих пор не пересажали?

Но это еще не причина для того, чтобы изгонять и убивать. Причину нашли обладатели научных степеней и званий.

В Антропологическом институте Тюбингенского университета до недавнего времени хранилась картотека двадцати тысяч умерщвленных цыган: шестнадцатиметровые стеллажи, уставленные папками сданными обмеров, фотографиями, отпечатками рук и ног, с таблицами и схемами, с перечнем близких и дальних родственников. А также акты расово-генетической экспертизы, заменявшей в нацистские времена судебный приговор.

Вердикт «смертная казнь» выносился не юристами, а немецкими биологами, которые, изучив личное дело, неизменно приходили к выводу: данный экземпляр не только не представляет ценности для общества, но и опасен для него.

Немецкие биологи утверждали:

«Цыгане являются продуктом скрещивания рас, причем они преимущественно скрещиваются с уголовными преступниками, что привело к созданию цыганско-воровского люмпен-пролетариата. Мы признали цыган изначально примитивными. Отставание в умственном развитии делает их неспособными к жизни в обществе».

Сотрудник франкфуртского Института чистоты расы Роберт Риттер представил «научный труд» о цыганах, сделав следующий вывод: «Только если окончательно будет пресечено размножение этого смешанного народа, удастся избавить будущие поколения немецкого народа от этого бремени».

16 декабря 1938 года рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер приказал «зарегистрировать в полиции всех лиц, ведущих цыганский кочевой образ жизни, и проверить их по расово-биологическим признакам».

Выполняя его указание, глава имперской службы безопасности Рейнхард Гейдрих провел в сентябре 1939 года совещание, на котором было решено депортировать всех цыган в концлагеря, создаваемые на территории Польши.

Уполномоченный по «окончательному решению еврейского вопроса» оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман предложил «прицеплять по нескольку вагонов с цыганами к каждому эшелону с евреями», отправляемыми в концлагеря. Но имперские железные дороги были перегружены военными перевозками, и службе безопасности приходилось набивать цыганами местные концлагеря или же создавать новые.

5 июля 1940 года советник уголовной полиции Зальцбурга штурмбаннфюрер СС Бёмер докладывал начальству в Берлин: «Шеф охранной полиции и службы безопасности санкционировал переселение цыган из Остмарк (так немцы именовали Австрию после ее присоединения к рейху. — Авт.). Для лучшего и безостановочного исполнения приказа я намереваюсь заранее собрать всех цыган в сборном лагере в Зальцбурге, иначе может быть упущена благоприятная возможность избавиться от них в обозримом будущем».

Согнанные сюда цыгане сами построили себе лагерь на заболоченном лугу зальцбургского предместья Макс-глан: поставили бараки, здание для охраны, две сторожевые вышки, обнесли территорию колючей проволокой…

После войны историей лагеря для цыган займется австрийский суд. Вот что он установит: «Лагерный повар регулярно выезжал из лагеря в город за покупками. Он садился в телегу и запрягал в нее мальчиков-заключенных. Если они тянули телегу слишком медленно, он бил их палкой или плетью. Взрослых заключенных постепенно отправляли в Освенцим или Бухенвальд, откуда через какое-то время приходили извещения о смерти».

Однажды в лагере появилась Лени Рифеншталь — знаменитая актриса и еще более знаменитый режиссер. В юности она хотела танцевать и заниматься живописью. Девушка танцевала всего одно лето, потом повредила колено. Когда она увидела фильм Арнольда Франка «Гора как судьба», кинематограф захватил ее полностью. Лени дебютировала в 1926 году в ленте «Священная гора», затем последовали «Белый ад на вершине Палю», «Белый дурман».

В 1932 году совместно с Белой Балашем она поставила «Голубой свет». Альпийская девушка, которую считают ведьмой, танцуя, приближается к загадочному голубому свету на горных вершинах, пока однажды ее не находят мертвой.

Она ставила фильмы и снималась в них. В том году она решила экранизировать оперу д’Альбера с романтическим сюжетом. Прекрасная танцовщица оказывается во власти жестокого властителя, который угнетает местных крестьян.

Танцовщицу играла сама Лени Рифеншталь. А кто же исполнит роли испанских крестьян, графа, челяди? Кинематограф способен справиться с любыми проблемами, используя грим, костюмы, декорации. Фильм будут смотреть не этнографы, а обычные люди. Но Лени Рифеншталь никогда не добилась бы успеха, если бы шла проторенными тропами… Испанцев сыграют цыгане, решает она.

Любому режиссеру такие массовки обошлись бы недешево: надо собрать большое количество цыган, уговорить их сниматься и переехать на место съемок, всем хорошо заплатить. Любому, но не Лени Рифеншталь.

Перед ней в Третьем рейхе открыты любые двери. После фильмов о партийном съезде «Триумф воли» и об Олимпиаде 1936 года в Берлине она ни в чем не встречает отказа. Руководство страны высоко ценит художников, руководствующихся в своем искусстве идеалами партийности и народности.

Рифеншталь приступает к съемкам в 1940 году. Съемки продолжаются несколько лет. Уже идет кровавая война с Россией, но партия не забывает о Рифеншталь. В списке работ оборонного значения на 1942 год значится и художественный фильм «Низменность» режиссера Рифеншталь, «производство которого осуществляется по заказу фюрера и при поддержке имперского министерства народного просвещения и пропаганды».

В том же году секретарь фюрера Мартин Борман переслал шефу имперской канцелярии и министру без портфеля Гансу Ламмерсу обращение Лени Рифеншталь к Гитлеру:

«Срочно! Лично! С курьером!

По поводу запроса «Общества с ограниченной ответственностью Рифеншталь» о предоставлении валюты в размере 450 тысяч итальянских лир».

На следующий год Борман пересылает Ламмерсу аналогичное распоряжение:

«Срочно!

Как подчеркнул сегодня фюрер, после завершения фильм предположительно окупится за границей и принесет значительные суммы в валюте. По этой причине фюрер выразил желание, чтобы фрау Рифеншталь было выплачено 240 тысяч испанских песет».

С разрешения Главного управления имперской безопасности в сопровождении эсэсовцев Лени Рифеншталь отправляется в концлагерь Максглан, где содержат цыган.

— Однажды на машине приехала Лени Рифеншталь вместе с эсэсовцами, — вспоминает цыган Йозеф Рейнхардт. — Нам велели построиться. И она стала выбирать людей. В том числе выбрала пятерых из нашей семьи в девятнадцать человек. Они заперли нас в сарае, окна были забраны решетками.

Лени Ришеншталь отобрала себе восемьдесят статистов, которых под охраной отправили на съемки.

Съемки и монтаж ленты продолжались всю войну. Увлеченная работой, Рифеншталь стремилась к художественному совершенству. Она вновь и вновь объясняла цыганам из концлагеря, как именно следует изображать счастливую жизнь испанских крестьян.

Один цыганский юноша из числа тех, кто особенно долго снимался, посмел обратиться к ней за помощью:

— Наша семья пользуется хорошей репутацией. Никто из нас не был судим. Может быть, вы сможете как-то помочь нам?

Лени Рифеншталь думала только о фильме и легко согласилась помочь:

— Конечно, я попытаюсь освободить всю вашу семью или, как минимум, отправить в Берлин.

Но съемки закончились. Цыган, которые недолго побыли испанцами, вернули в концлагерь. В мае 1943 года рекомендацией оберштурмбаннфюрера СС Эйхмана наконец воспользовались. Лагерь Максглан закрыли, цыган отправили в Освенцим, лагерь уничтожения.

— У меня особая любовь к цыганам, — скажет позднее Лени Рифеншталь, довольная своим фильмом. — Я всегда оказывала им особое предпочтение. Бог тому свидетель.

Есть и другие свидетели. В Освенцим, как и на съемки к Рифеншталь, цыган отправляли семьями. Из тех, кто снимался в ее фильме, почти никто не выжил.

Остался жив только тот цыганский юноша, который обратился в свое время к Рифеншталь с просьбой о помощи. Один из всей семьи, приобщившейся к киноискусству.

Через много лет после войны он рассказал, что все, кто снимался у Рифеншталь, ждали от нее помощи. Ничего они не дождались. Лени Рифеншталь была не просто режиссером, но и образцовым носителем германского национального сознания.

Она была очень счастливой женщиной — здоровье, правильный образ жизни, клеточное омоложение в одной альпийской клинике позволили ей дожить до девяноста восьми лет и удостоиться премии на кинофестивале в городе, который, когда он назывался Ленинградом, больше других пострадал от ее друзей-нацистов. Причем эта премия была ей вручена в нашей стране 22 июня 2001 года, словно в насмешку над чувствами людей, которые еще не забыли войну.

Сама Лени Рифеншталь говорила, что это самая дорогая для нее награда, что она «ошеломлена» приемом, который ей оказали в России. Это верно. После 1945 года этой женщине порядочные люди не подавали руки, и уж тем более ншде в Европе ее не встречали так восторженно, с таким пиететом, к. к в Питере, пережившем блокаду…

Арнольд Шварценеггер и Курт Вальдхайм

В известном фильме «Вспомнить все» героя Арнольда Шварценеггера всесильные спецслужбы, способные управлять даже разумом и памятью, заставляют забыть прошлое?

В реальной жизни сам Шварценеггер, знаменитый актер и начинающий политик, многое хотел бы забыть — из того, что происходило с ним и его семьей в давние времена.

Через тридцать пять лет после того, как он перебрался в Соединенные Штаты, актер ушел в политику и был избран губернатором штата Калифорния. У него были для этого все данные.

Его имя в стране известно всем, хотя не каждый американец сумеет правильно выговорить длинную немецкую фамилию, чуждую англосаксонскому уху. И он сам все еще говорит с сильным немецким акцентом. Впрочем, такой же акцент не помешал Генри Киссинджеру стать государственным секретарем Соединенных Штатов, хотя поначалу президент Ричард Никсон просил Киссинджера пореже высказываться на публике, чтобы не компрометировать правительство. Ничего, американцы привыкли к его акценту.

Конечно, избирателей больше интересует отношение Шварценеггера к текущим проблемам.

Известно, что, приехав в Америку, он придерживался крайне правых взглядов. Но жена-американка сильно повлияла на него, и он стал либеральнее. Теперь уже Шварценеггер спокойно говорит, что женщины имеют право на аборт, а гомосексуалисты и лесбиянки могут наслаждаться жизнью, как и все остальные.

— Я не знаю, что такое хорошо и что такое плохо в сексе, — сказал Шварценеггер журналистам. — Для меня гомосексуалист — это человек, который получает удовольствие, занимаясь сексом с мужчиной. Я предпочитаю женщин. Но и то и другое — законно.

Шварценеггер, который во всех фильмах предстает вооруженным с головы до ног, высказывается против свободной продажи оружия.

Он признал, что в молодости принимал стероиды, гормоны, помогающие наращивать мышечную массу. Говорят, что это пагубно сказалось на его здоровье. Ходили слухи, что он находится на диализе, то есть врачи вынуждены очищать ему кровь. Эти слухи он легко опроверг. Стероиды политической карьере не повредят. Если что-то и могло помешать ему стать губернатором штата Калифорния, то это прошлое его семьи.

Будущий губернатор родился в Австрии. Его мать — домохозяйка, отец — полицейский, страстный поклонник военных маршей, что неудивительно для брутального немца из провинции, каким и был Шварценеггер-старший. Арнольд, похоже, не самый любящий сын на земле. Во всяком случае, на похороны отца он не поехал. Объяснял потом невнятно, что не то был слишком занят тренировками, не то вообще оказался в больнице из-за спортивной травмы.

Дело не в том, что будущему киногерою в детстве доставалось от сурового предка. Арнольд стесняется своего отца, чье прошлое не вызывает симпатий у американцев.

Отец Арнольда летом тридцать восьмого года, вскоре после насильственного присоединения Австрии к великогерманскому рейху, вступил в нацистскую партию. Он в составе частей вермахта участвовал во Второй мировой войне и занимался наведением порядка на временно оккупированных советских территориях.

В 1986 году Шварценеггер женился наМарии Швайвер из влиятельного и респектабельного клана Кеннеди. Этот брак сразу же сделал актера частью американской элиты.

Шварценеггер решил не ударить в грязь лицом, показать, что он тоже вращается в высшем обществе, и пригласил на свадьбу человека, известного всему миру. Это был Курт Вальдхайм, Генеральный секретарь ООН, который оставил свой пост, чтобы баллотироваться в президенты Австрии. Вальдхайм охотно приехал на свадьбу земляка. Шварценеггер растроганно говорил о Вальдхайме: «Я его люблю». О чем вскоре пожалел.

Выяснилось, что Курт Вальдхайм — военный преступник.

Кто такие эти австрийцы? Те же немцы? Или какая-то отдельная нация? Сами австрийцы не сразу нашли ответ на этот вопрос. Австрия образовалась после Первой мировой войны. Потерпевшую поражение Австро-Венгерскую империю победители просто поделили.

В восемнадцатом году славянские народы и венгры вышли из состава империи. Тогда в Европе высокомерно говорили: «Австрия — это то, что осталось». От великой державы, от Австро-Венгерской империи осталась маленькая страна Австрия, большинство населения которой родились немцами.

Быть ли этому остатку самостоятельным государством или же присоединиться к Германии, этот вопрос решился не сразу.

В тридцатых годах некоторые австрийцы думали, что если они действительно немцы, то странно им жить вне Германии. К тому же Австрия казалась маленькой и незавидной страной, случайным и временным образованием на политической карте. Австрийцы в промежутке между двумя мировыми войнами не успели полюбить свою страну.

Австрия напоминает огромную роскошную коробку шоколада, перевязанную ленточкой. Или, во всяком случае, она хочет таковой казаться. Эти белые альпийские вершины, Венская опера, голубой Дунай, по которому плывут вызывающие ностальгию старые буксиры, вальсы Штрауса, любовь к старому порядку вещей, gemut-lichkeit.

Почему в Австрии антисемитизм был еще истеричнее, злее, чем в самой Германии?

До аншлюса в Австрии жило сто девяносто тысяч евреев. Каждый третий погиб в лагерях.

Ответ надо искать в психологии наполненных предрассудками альпийских крестьян, которые не могли справиться со своим страхом, когда рухнула империя.

В 1920 году от Австро-Венгерской империи осталась территория немногим большая, чем средневековое габсбургское княжество. В армии служили в основном венгры. Бедняки славяне из Богемии, Моравии, Польши, с Балкан хлынули в Вену в поисках работы.

У Австрии, самой католической из всех немецких государств, было мало друзей в протестантском Берлине. Отто фон Бисмарк ее не любил. Пруссия не возражала против исключения Австрии из германской конфедерации в 1866 году.

Австрия была непрошеным гостем в большом семействе немецких государств. Так что аншлюс, присоединение к Германии в 1938 году, казался облегчением, долгожданным окончанием столетнего периода отверженности. Вот почему Австрия культивировала в себе все германское и дала волю ненависти к славянам, евреям и цыганам, которая потрясла Европу.

В результате в 1938 году Гитлер легко присоединил Австрию к великогерманскому рейху.

Курт Вальдхайм появился на свет Куртом Ваилавиком. Шел 1918 год. Страна еще называлась Австро-Венгерской империей, но доживала последние дни. Когда отец Курта вернулся из армии после окончания Первой мировой войны, он попал в другую страну. От старой империи остались только немецкие провинции.

Большую часть жизни отец Курта носил чешскую фамилию, в Австро-Венгерской империи все перемешалось. Но в новой Австрии он быстро сообразил, что с чешской фамилией карьеры не сделаешь. Тогда Вацлавик стал Вальдхаймом. Со временем Курт Вальдхайм понял, что менять можно не только фамилию.

В тридцать восьмом семья Вальдхайм была против присоединения Австрии к нацистской Германии. Когда это совершилось, отец Вальдхайма, школьный учитель, потерял работу и на короткое время даже попал в тюрьму. Зато Вальдхайм-младший быстро сориентировался в ситуации. Он вступил в нацистский студенческий союз и в штурмовые отряды. Совсем как отец Арнольда Шварценеггера.

Когда началась война, Курт Вальдхайм надел мундир офицера вермахта. А отец Шварценеггера, как полицейский, оказался в полевой жандармерии.

45-я пехотная дивизия группы армий «Центр», в которой воевал Вальдхайм, летом сорок первого брала Брестскую крепость. За участие в кровопролитных боях лейтенант Вальдхайм был награжден Железным крестом второго класса и медалью. Он участвовал в уничтожении оказавшихся в окружении частей Красной армии, которые упорно пробивались к своим, на восток.

После начала контрнаступления Красной армии под Москвой в декабре сорок первого удача покинула Вальдхайма. Его ранило осколком снаряда. Ему хотели ампутировать правую ногу, но врачи ногу спасли. Вальдхайма отправили в военный госпиталь сначала в Минск, затем в Вену. А отец Арнольда Шварценеггера воевал под Ленинградом, и судьба его хранила.

После войны Вальдхайм напишет в своих воспоминаниях, переведенных и на русский язык, что он был комиссован и с сорок второго по сорок четвертый год изучал в Вене юриспруденцию. В войне он уже больше не участвовал.

Это неправда. Генеральный секретарь ООН врал. Медицинская комиссия признала Курта Вальдхайма годным к продолжению военной службы и после ранения. Так что в марте сорок второго лейтенанта Вальдхайма перевели в штаб 12-й немецкой армии. Она находилась на территории разорванной войной Югославии, где шла партизанская война.

Вальдхайм получил назначение в боевую группу в Западной Боснии. Там югославские партизаны Иосипа Броз Тито наносили чувствительные удары по армии независимой Хорватии.

Первое в истории самостоятельное хорватское государство возникло благодаря Гитлеру и Муссолини. Главой государства стал Анте Павелич, руководитель хорватских националистов усташей. Командование вермахта приняло решение помочь хорватским союзникам и очистить район от партизан.

Бои продолжались несколько недель. Партизаны отчаянно сопротивлялись. Всех пойманных с оружием в руках партизан было приказано расстрелять, а гражданское население, которое им помогало, направить в Германию на принудительные работы.

Вальдхайм вместе с другими немецкими офицерами решал судьбу боснийцев: физически крепких отправляли на работу в рейх, слабых отдавали хорватской полиции на уничтожение. По своей жестокости усташи не знали равных — своим врагам они перерезали горло специальными кривыми ножами.

После боев Вальдхайма включили в список отличившихся офицеров. Глава фашистской Хорватии Анте Паве-лич наградил его серебряной медалью короля Звоиимира с дубовыми листьями — «за мужество, проявленное в боях с мятежниками».

В апреле сорок четвертого обер-лейтенант Вальдхайм без отрыва от военной службы защитил докторскую диссертацию, в которой именовал нацистскую Германию «спасительницей Европы». В армии новоиспеченный доктор права тоже успешно продвигался по служебной лестнице. Его перевели в штаб группы армий «Е», расположенной в Греции.

Командующим был генерал-полковник авиации Александр Лёр. Как и Вальдхайм, он был австрийцем и дослужился до должности командующего военно-воздушными силами Австрийской республики. После аншлюса был переведен в люфтваффе. Генерал-полковник Лёр командовал всеми немецкими войсками на юго-востоке Европы, их задача состояла в поддержании оккупационного режима.

Вальдхайм, аккуратный и исполнительный офицер оперативного отдела, вел дневник военных действий. Приказы и донесения о депортации евреев из Греции, о карательных акциях против партизан, о массовой высылке гражданского населения проходили через его руки.

Потом Вальдхайм клялся, что ничего не знал. Но дотошные историки обнаружили в архивах вермахта написанные его рукой донесения. Он знал обо всем. И в меру своих сил участвовал в том, что впоследствии пытался забыть. Его роль была небольшой, но необходимой. Он был маленьким, но надежным винтиком гитлеровской машины уничтожения.

Можно принять утверждение Вальдхайма о том, что у него не оставалось иного выбора, кроме как выполнять приказы своих начальников. Он обычный человек, который хотел спокойно жить и работать. Но это, быть может, важнейший урок Третьего рейха: без помощи таких людей Гитлеру не удалось бы уничтожить столько миллионов.

Осенью сорок третьего Вальдхайма перевели в разведывательный отдел и поручили изучать протоколы допросов пойманных партизан — еще одна деталь, о которой он пытался забыть. В одиннадцатую годовщину прихода Гитлера к власти, в сорок четвертом, Вальдхайм получил новую награду — крест «За заслуги» второго класса с мечами. В мае сорок пятого обер-лейтенант Вальдхайм сдался американцам. Но его быстро отпустили домой.

Союзники колебались. Что делать с австрийцами? Наказать их так же, как и немцев, ведь они тоже были частью Третьего рейха? Или считать Австрию первой жертвой Германии? Выбрали второй вариант. В Австрии решили наказывать только больших начальников, рядовые нацисты могли рассчитывать на прощение.

Точно так же и отец Арнольда Шварценеггера нисколько не пострадал. Его не включили в категорию военных преступников, и он получил возможность вернуться к любимому делу — служить в полиции. Через два года после войны у него родился сын, будущий герой мирового кинематографа.

Поскольку Курт Вальдхайм поступил на государственную службу, в министерство иностранных дел, он должен был пройти процедуру денацификации. Его дело отправили в комиссию, но комиссия была перегружена работой, и Вальдхайма без рассмотрения дела уведомили, что он чист. Вот тебе и хваленая немецкая аккуратность.

Но Вальдхайма подстерегала новая опасность — со стороны Югославии, на территории которой он воевал. У маршала Иосипа Броз Тито были свои счеты к Австрии. Он настаивал на том, что одна из австрийских земель — Каринтия — должна отойти к Югославии.

Австрия не соглашалась расстаться с частью территории. Тогда в Югославии напомнили, что в австрийском правительстве и особенно в министерстве иностранных дел слишком много бывших нацистов. Один военнопленный охотно подтвердил, что Вальдхайм — «нацист со стажем» и лично виновен в расстреле немцами югославских заложников. Югославское правительство подготовило документы с требованием внести австрийского дипломата Вальдхайма в список нацистских военных преступников и выдать его для суда.

Это не было пустой угрозой. Генерал-полковник люфтваффе Александр Лёр, под началом которого служил Вальдхайм, был в феврале 1947 года приговорен в Белграде к смертной казни и расстрелян. Вальдхайму повезло.

В последний момент в Белграде отказались от своего намерения. Вальдхайма назначили в австрийское посольство во Франции, и он больше не занимался проблемой Каринтии. Дело было закрыто, а возможности для большой карьеры открыты.

Вальдхайм успешно действовал на дипломатическом поприще, а политика важнее исторической справедливости. Югославские власти сделали выбор в пользу хороших отношений с соседней Австрией. Через несколько лет глава Югославии Иосип Броз Тито лично вручил Вальдхайму югославский орден. Это была вторая награда, полученная им в этой стране. Первую вручил военный преступник лидер хорватских усташей Анте Павелич.

Удивительно, но никто и никогда даже не интересовался, чем же занимался Курт Вальдхайм в годы Второй мировой войны, когда все молодые немцы служили в армии.

Ни в международных справочниках, ни в официальных биографиях сомнительные эпизоды его жизни просто не упоминались. Когда же его спрашивали о военных годах, Вальдхайм с достоинством отвечал:

— Разумеется, меня призвали в вермахт, как всех. Я был кавалеристом на русском фронте, а после ранения меня демобилизовали.

Кто же мог поставить Вальдхайму в вину судьбу поколения? Впрочем, есть основания полагать, что спецслужбы и Соединенных Штатов, и Советского Союза знали о преступном прошлом Генерального секретаря ООН, поэтому, обращаясь к нему, ни в чем не получали отказа.

В 1971 году великие державы сделали Курта Вальдхайма Генеральным секретарем ООН. Потом переизбрали. Заместителем Вальдхайма по политическим вопросам был советский дипломат Аркадий Николаевич Шевчеи-ко, бывший помощник министра иностранных дел Громыко. В 1978 году он перебежал к американцам. Шевченко рассказывал, что Вальдхайм во всем шел навстречу советским представителям.

Когда истек второй пятилетний срок пребывания Вальдхайма в ООН, обладатель единственной в мире должности вернулся на родину в ореоле мировой славы и все еще жаждущий активной деятельности. Чувствующие себя провинциалами Европы, австрийцы надеялись, что знатный земляк поможет им занять более заметное место в жизни мирового сообщества.

Но в самый разгар президентской кампании в левых австрийских изданиях появились сенсационные разоблачения: профессиональный миротворец доктор Курт Вальдхайм — нацистский военный преступник.

Отнюдь не всех австрийцев это смутило.

Австрийцы составляли всего восемь процентов населения Третьего рейха. Но нацисты, выходцы из Австрии, убили половину из шести миллионов евреев, уничтоженных при Гитлере. Антисемитизм в Австрии был сильнее, чем в Германии. Местные нацисты были идеологически готовы принять участие в уничтожении целого народа. Семь лет пребывания в составе Третьего рейха, семь лет нацистской пропаганды не прошли даром. Нацистские идеи, пустившие глубокие корни, не исчезли в мае 1945 года.

Сразу после войны социалистическая партия Австрии приняла решение не продвигать бывших нацистов на ответственные партийные посты.

В 1970 году из одиннадцати австрийских министров (все они принадлежали к социалистической партии) четверо были бывшими активными нацистами, один из них еще и состоял в СС:

министр внутренних дел Отто Рёш (партбилет № 8595796);

министр строительства Йозеф Мозер (партбилет № 6269837);

министр транспорта Эрвин Фрюбауэр (партбилет № 10033793);

министр сельского хозяйства Ганс Ёллингер служил в СС унтерштурмфюрером.

Жену Геббельса Магду фюрер считал красивой и умной женщиной и не понимал, почему министр изменяет ей направо и налево

Магда вышла замуж за главного пропагандиста нацистской партии. а собиралась связать свою жизнь с пламенным сионистом. В промежутке она успела побывать замужем за одним из самых богатых людей! Германии

Гитлер в узком кругу говорил, что Магда Геббельс могла бы стать его постоянной спутницей, но все-таки сделал выбор в пользу непритязательной Евы Браун

Актриса и режиссер Лени Рифеншталь надеялась на роман с Гитлером, но он бежал от женщин с железным характером

Лени Рифеншталь наслаждалась поклонением нацистов. После войны ей в Европе не подавали руки

Ева Браун ничего не требовала и ни о чем не просила, поэтому фюрер держал ее при себе до самого конца

Нацисты поощряли высокую рождаемость. Многодетных матерей награждали орденом «Крест за материнство»

10 мая 1934 года нацисты, «очищая культуру от всего чуждого национальному духу», устроили сожжение книг

Вернер Гейзенберг, которого травили коллеги-нацисты, хотел было покинуть Германию, но за него вступился рейхсфюрер Гиммлер. Историки так и не сумели ответить на вопрос: Вернер Гейзенберг не хотел создавать Германии ядерную бомбу или не мог?

Гитлер был уверен, что Олимпийские игры 1936 года докажут: настоящими спортсменами могут быть только арийцы

Но среди самых выдающихся спортсменов Германии оказались люди с еврейской кровью. Среди них фехтовальщица Хелен Майер, которая завоевала золотую медаль

В концлагере Освенцим узники попадали в руки военного врача Иозефа Менгеле, который занимался опытами на живых людях

После войны Менгеле, «врач из Освенцима», бежал в Латинскую Америку, где жил под чужим именем

Менгеле пришлось доказывать арийское происхождение своей невесты. Брак ему разрешили. Но его сын не получил посеребренные ложки, которые Гиммлер дарил каждому арийски чистому младенцу

Мир ужаснулся, увидев, что сотворила гитлеровская машина уничтожения

Менгеле искали. Он прожил остаток жизни в страхе, что его найдут и посадят на скамью подсудимых

Полковник Ганс Ульрих Рудель, самый известный летчик люфтваффе, был награжден придуманной для него наградой — Рыцарским крестом с золотыми дубовыми листьями, мечами и бриллиантами. После войны он помог Менгеле устроиться в Парагвае

Фотография нобелевского лауреата Кнута Гамсуна, как бы склонившегося в поклоне перед нацистским наместником в Норвегии Иозефом Тербовепом, обошла все газеты

На конгрессе нацистских журналистов в Вене Кнут Гамсун назвал Гитлера выдающимся человеком

Дочь личного фотографа фюрера Генриетта Гоффман (она вышла замуж за руководителя гитлерюгенда Бальдура фон Шпраха) однажды посмела заговорить с фюрером о том, что происходит на оккупированных территориях. Гитлер не захотел развивать неприятную тему

Оберштурмбаннфюрер СС Адольф Эйхман отвечал в Главном управлении имперской безопасности за «окончательное решение еврейского вопроса». Он был восхищен порученной ему задачей — уничтожить целый народ

Эйхман гордился тем, что наладил в концлагерях учет и контроль. Так что недостатка доказательств его вины в чудовищных преступлениях против человечества не было. В мае 1962 года его повесили в Иерусалиме

Генерал Андрей Власов в период контрнаступления под Москвой находился в зените военной славы. «Красная звезда» прислала к нему знаменитого писателя Илью Эренбурга, чтобы тот восславил полководца

В плену Андрей Власов не захотел носить генеральский мундир, считая, что перерос генеральское звание. Ему сшили особую форму. Фотографировался он часто и с удовольствием

Немецкое командование не знало, что делать с Власовым. Одни не могли преодолеть брезгливости, имея дело с представителем «низшей расы». Другие считали, что в борьбе с Красной армией вермахту нужны любые союзники

В последний год существования нацистской Германии Власов успел создать собственную армию из переодетых в форму вермахта русских людей

К Власову прибились и те советские граждане, которых привезли в нацистскую Германию работать на рейх

Среди тех, кто пришел к Власову, было много бывших военнопленных. Для них это был выбор между жизнью и смертью

Генерал Власов в компании с генералом Малышкиным и переводчиком бывшим капитаном Фрелихом. Они в штатском. Разгром Германии неизбежен. Они рассчитывают найти понимание на Западе

На оккупированных территориях немцы вели себя так, что невозможно понять, как можно было служить им по доброй воле

Оккупационной политикой ведал Альфред Розенберг, прибалтийский немец, ненавидевший русских и евреев

Только когда австриец Курт Вальдхайм перестал быть генеральным секретарем ООН, мир узнал, что бывший обер-лейтенант вермахта после войны был внесен в список военных преступников

В мае 1932 года кубанский казак Павел Горсудов, объявивший себя вождем национал-фашистской партии, убил французского президента Поля Думера. Это был один из самых громких терактов начала тридцатых годов

Немалое число казаков присоединилось к немецкой армии и воевало против России. Нацистское правительство признало казаков союзниками Германии

Глава Международного комитета Красного Креста швейцарец Карл Якоб Буркхардт (справа) много мог бы сделать для спасения советских военнопленных, у него были хорошие отношения с немцами. Но Сталин с Молотовым не захотели сотрудничать с Красным Крестом

Бывший эсэсовец после скандала подал в отставку по причине «слабого здоровья». На посту министра сельского хозяйства его сменил Оскар Вайс, тоже бывший нацист (партбилет № 1089867).

Осенью 1975 года, накануне парламентских выборов, стало известно, что на пост вице-канцлера намечается лидер либеральной партии Фридрих Петер. Выяснилось, что в составе 1-й пехотной бригады войск СС он воевал на Восточном фронте. На территории Советского Союза бригада летом сорок первого «отличилась» уничтожением мирного населения. Эти материалы были представлены президенту Австрии Рудольфу Кирхшлегеру.

Фридрих Петер стал объяснять, что он был только солдатом, он никогда не участвовал в расстрелах мирных жителей и даже не знал о них. Если такие экзекуции и проводились, то, вероятно, в тот момент, когда он находился в отпуске… Но, судя по документам, летом сорок первого ни одному эсэсовцу из 1-й бригады отпуска не предоставили. А расстрелы, которыми занимались подразделения бригады, проходили каждый день, неделю за неделей. По подсчетам, 1-я бригада уничтожила больше трехсот тысяч советских людей…

Фридрих Петер не стал вице-канцлером, но он оставался депутатом парламента и лидером партии, пока его не сменил более молодой политик.

В Австрии известный охотник за нацистами Симон Визенталь, бывший узник концлагеря, обнаружил гестаповца, который арестовал еврейскую девочку Анну Франк. Эта девочка вместе с родителями и несколькими друзьями скрывалась от гестапо в Амстердаме. Она вела дневник. Гестаповец, которому попались в руки эти листки, дневником не интересовался. Он искал какие-либо ценности, чтобы арест этих евреев был полезным не только для рейха, но и для него лично.

Девочку убили в концлагере Берген-Бельзен в марте 1945 года. Дневник нашли и издали. Возможно, это самая главная книга о Третьем рейхе. В австрийском городе Линце местный театр поставил спектакль по книге Анны Франк. Молодые неонацисты устроили демонстрацию возле театра. Симон Визенталь разговаривал с одним из молодых парней, который твердо сказал ему:

— Нет никаких оснований считать, что Анна Франк существовала на самом деле. Это просто подтелка. Ее написали евреи, чтобы вызвать к себе жалость.

— Но ее отец выжил и рассказал ее историю, — возразил Визенталь.

— Это не доказательство!

— Как же так? Ее отец рассказал, как их всех арестовало гестапо!

Юноша качал головой.

— Хорошо, — сказал Визенталь, — а если бы нашелся гестаповец, который арестовал Анну Франк, это было бы доказательством для тебя?

Юноша ухмыльнулся:

— Если бы он сам в этом признался.

Визенталь стал его искать. Голландец, который помогал семье Франк, рассказывал после войны, что он ходил в гестапо, пытаясь выяснить их судьбу, и разговаривал с арестовавшим их сотрудником. Он был из Австрии. Фамилия начиналась как Зильбер…

Визенталь нашел восемь Зильберманов, которые состояли в партии или в СС. Ни один не подошел. Через несколько лет в Амстердаме он раздобыл телефонный справочник управления гестапо в оккупированной Голландии. Там было триста имен. Просматривая справочник, Визенталь дошел до реферата (отделения) 1VB4, занимавшегося депортацией евреев в концлагеря. Отделение было маленьким. Всего четыре фамилии:

Кемпин

Бухман

Шерф

Зильберман.

Сотрудники «еврейского реферата» набирались в основном из числа немецких и австрийских полицейских. Скорее всего, после войны нужный ему человек вернулся на прежнее место работы — в полицию. Визенталь не ошибся. Из шести Зильберманов, которые служили в венской полиции, один, Курт, в 1944 году служил в гестапо в Амстердаме. Визенталь потребовал провести расследование. Бывшего гестаповца временно отстранили от службы.

Первыми Курга Зильбермана нашли журналисты.

— Вы сожалеете о том, что сделали? — спросили его.

— Конечно. Теперь в транспорте я должен, как все, покупать себе билет. Мне запрещено пользоваться полицейским удостоверением.

— А как насчет Анны Франк? Вы читали ее дневник?

— На той неделе я купил эту книжонку. Хотел посмотреть, упоминается ли там мое имя. Моего имени нет.

Симон Визенталь ожидал, что тот юный неонацист из Линца придет к нему и признается:

— Вы были правы.

Но признать свою ошибку — для этого требуется мужество. А вот это качество неонацистам не свойственно.

Что касается арестовавшего девочку по имени Анна Франк гестаповца Курта Зильбермана, то он отделался выговором и вернулся к службе в полиции австрийской СТОЛИЦЫ.

Вот на таком фоне появились публикации об участии кандидата в президенты Вальдхайма в военных преступлениях. Курту Вальдхайму позвонил Симон Визенталь.

— Господин доктор Вальдхайм, — спросил Визенталь, — еврейская община в греческом городе Салоники была одной из старейших и самых больших в мире. Штаб, в котором вы служили, находился всего в нескольких километрах от Салоник. Неужели вы ничего не знали о депортации евреев?

— Поверьте мне, я ничего об этом не знал, — ответил Вальдхайм.

— Депортации продолжались полтора месяца. Каждый день в концлагеря вывозили примерно две тысячи евреев. Военные составы доставляли боеприпасы для вермахта, а назад везли обреченных на смерть евреев.

— Я не имел к этому никакого отношения.

— Вы наверняка часто заходили в офицерский клуб. Неужели никто из офицеров никогда не заговаривал о депортациях?

— Никто и никогда.

— СС не кормили депортированных евреев, поэтому вермахт обязали выделить некоторое количество хлеба. Каждый штабной офицер, занимавшийся снабжением армии, знал об этом. Неужели ни от кого из них вы ничего не слышали?

— Нет.

— Вы часто приезжали в Салоники. Евреи составляли треть населения этого города. Неужели вы ничего не заметили? Еврейские лавочки закрылись. Людей под конвоем вели к месту погрузки. И вы это не видели.

— Нет, я ничего не замечал, — отвечал Вальдхайм.

Симон Визенталь закончил бессмысленный разговор словами:

— Я вам не верю.

В июне 1986 года группа уважаемых историков взялась выяснить правду. В феврале 1988 года она закончила работу. Вывод историков: Вальдхайм лгал, когда говорил, что ему ничего не было известно.

Когда разразился мировой скандал, упрямые австрийцы из духа противоречия избрали Вальдхайма президентом страны. Но изменить уже ничего было нельзя.

Конечно, венский дворец Хофбург, резиденцию главы государства, трудно назвать тюрьмой. Но когда президентом Австрии был Курт Вальдхайм, он чувствовал себя так, словно находится в заточении. Как главе государства ему отдавали высшие почести. Но за пределами Австрии с ним почти никто не желал иметь дело. Въезд в Соединенные Штаты, где он провел лучшие годы своей жизни в роли Генерального секретаря ООН, ему и вовсе был запрещен. Американский министр юстиции внес его имя в список разыскиваемых преступников, подлежащих немедленному аресту.

В 1988 году президент Соединенных Штатов Рональд Рейган отправил послом в Вену Генри Анатоля Грюн-вальда, главного редактора журнала «Тайм». Грюнвальд получил возможность с триумфом вернуться в страну, из которой когда-то вынуждены были бежать его родители-евреи. Задача родившегося в Австрии Грюнвальда состояла в том, чтобы выразить недовольство Вашингтона тем, что пост президента страны занимает Курт Вальдхайм, сотрудничавший с нацистами в годы войны.

Австрийцы обиделись на историю с Куртом Вальдхаймом. Обиделись не на себя за то, что выбрали не того человека, а на других, считая, что мир не смеет судить Австрию и всех австрийцев. Они не понимают, почему к ним отнеслись так сурово.

И только канцлер Франц Враницкий обратился к стране со смелой речью. Он говорил, что австрийцы в долгу перед евреями, в том числе за расцвет духовной жизни в Вене в начале XX столетия. Что австрийцы должны честно осознать то зло, которое они совершили, что они поддерживали систему, которая сделала возможным уничтожение евреев, и не надо пытаться все это забыть и переписать историю…

У нас и у жителей Австрии есть много общего. Австрийцы когда-то испытали близкое и понятное нам теперь чувство. Только что они были подданными великой империи, которую соседи боялись, и вдруг превратились в граждан сравнительно небольшого государства, от которого мало что зависит в мировой политике. Что же делать в такой ситуации?

Попытаться создать новую империю, новое великое государство, чтобы заставить окружающих бояться себя, или же начать новую, нормальную жизнь?

Австрийцы испробовали оба варианта. Присоединение к гитлеровскому рейху вернуло им ненадолго сладостное чувство имперского величия. Но если среди австрийцев и были люди, которые не мыслили себе жизни вне единой Германии, то крушение рейха излечило их от этого заблуждения. Присоединение к Германии привело австрийцев к полной катастрофе. Вот тогда они избавились от любви к сильной руке и научились ценить свободу.

После войны Австрия, как и поверженная Германия, тоже была поделена на оккупационные зоны. Но Австрии удалось то, что не удалось Германии. Австрия сохранилась как единое государство. Десять лет продолжались тяжелые переговоры о будущем страны, оказавшейся между двумя мирами. В разгар «холодной войны» ни Запад, ни Восток не хотели уступать другому эту стратегически важную территорию.

15 мая 1955 года министры иностранных дел четырех оккупационных держав вместе с министром иностранных дел Австрии подписали Государственный договор. Австрия вернула себя свободу и независимость, обещав быть нейтральной вовеки веков. Нейтралитет был той ценой, которую австрийцы заплатили за право иметь собственное государство.

Народ, который столетиями принимал участие практически во всех европейских конфликтах, не сразу осознал, что он обязан держаться в стороне от драк и схваток, что он ни во что не должен вмешиваться. Мешали воспоминания о славном прошлом.

Австро-Венгерская монархия занимала в Европе второе место по площади после России, а по населению третье место после России и Германии. С 1529 года Австрия была ядром великой державы, и австрийцы привыкли жить в крупном политическом сообществе.

Но оказалось, что и небольшое государство может быть родиной, и очень благополучной родиной. Когда впоследствии выяснилось, что это государство еще и способно к экономическому процветанию, то любовь к Австрии усилилась невероятно.

Могучая империя исчезла, оставив после себя небольшое и, как казалось, неприспособленное к жизни государство, которое не просто выжило, но и стало процветать.

Современный австриец трезво смотрит на мир. Он не страдает из-за того, что живет в маленьком государстве, а не в великой империи. В Австрии мало кто вспоминает о потерянной империи. Австрийцы избавились от имперского прошлого. Им нравится их хорошая и спокойная жизнь. И за исчезнувшую державу им совершенно не обидно.

Часть третья ГЕНЕРАЛ ВЛАСОВ, ЕГО НАСТАВНИКИ И СОРАТНИКИ

Еще один семинарист

Сложись история иначе, и «Красная звезда» регулярно отмечала бы круглые даты одного крупного военачальника. Он, правда, и без того вошел в историю, но совсем не так, как ему хотелось. В определенном смысле ему сильно не повезло. А то мог бы закончить войну с маршальскими звездами на погонах. И со временем захоронили бы урну с его прахом в Кремлевской стене, назвали бы в его честь одну из улиц в Москве. Но получилось иначе. Его повесили.

Я имею в виду бывшего генерал-лейтенанта Красной армии Андрея Андреевича Власова.

Власова современники и биографы именовали по-разному — и предателем, и выдающимся военачальником. Он был, без сомнения, умелым, смелым и честолюбивым генералом. Своей карьерой он был обязан природным способностям и личному расположению Сталина. Вождь питал слабость к высоким и бравым генералам. К тому же в биографиях Сталина и Власова есть нечто общее.

Андрей Власов, родившийся 1 сентября 1901 года в Нижегородской губернии, тоже окончил духовное училище, учился в семинарии в Нижнем Новгороде. Но после революции от мысли стать священником отказался. Он поступил в университет на агрономический факультет, но проучился только год. В мае 1920 года его призвали в Красную армию.

После краткосрочных курсов командного состава успел повоевать на врангелевском фронте. От демобилизации отказался, выбрал военную карьеру. Власов медленно поднимался по ступенькам карьерной лестницы, чередуя строевые должности со штабными. Окончил годичные тактико-стрелковые курсы усовершенствования командного состава «Выстрел», один год проучился на вечернем отделении академии.

В сентябре 1938 года он получил под командование 72-ю стрелковую дивизию в Киевском округе, но сразу же был отправлен в особую командировку, которую командиры Красной армии не имели, права упоминать даже в служебных документах.

Власов в автобиографии и в анкетах неизменно писал: за границей не был. Это неправда. В те годы у советских военных было два заграничных маршрута — на запад, в Испанию, или на восток, в Китай. Власова отправили на восток.

В августе 1937 года советское правительство подписало с Китаем договор о ненападении. Фактически, считают историки, это был договор о взаимопомощи в борьбе с Японией. В Китай стала поступать советская военная техника.

Вслед за техникой начали прибывать военные специалисты. В феврале 1938 года советские летчики впервые вступили в бой в китайском небе. В бою над Уханем они сбили двенадцать японских самолетов. Советские пилоты прикрывали от налетов японской авиации крупные китайские города. Через китайский фронт прошли три с половиной тысячи советских военных.

Полковник Власов прибыл в Китай в начале сентября 1938 года. Он был назначен старшим советником к командующему 2-м военным районом маршалу Янь Си-шаню. Маршал принимал Власова с восточной пышностью, устраивал ему увеселительные поездки. В каждом населенном пункте его встречали толпы с плакатами на двух языках «Да здравствует полководец Власов!». Поездки сопровождались банкетами, выступлениями артистов.

После возвращения на родину в декабре 1939 года Власов получил под командование 99-ю дивизию, дислоцировавшуюся северо-восточнее Перемышля. В мае 1940 года началось присвоение командному составу ге-керальских званий. В характеристике Власова говорилось: «Толковый, растущий командир дивизии, достоин присвоения военного звания генерал-майор».

4 июня он стал генералом. Сообщение вместе с портретом было напечатано в «Правде».

В ноябре 1940 года новый командующий Киевским особым военным округом генерал армии Георгий Константинович Жуков утвердил в высшей степени положительную служебную характеристику Власова, в которой говорилось, что генерал обладает «высокой оперативнотактической подготовкой» и пользуется авторитетом в войсках.

В конце сентября дивизионные учения инспектировали новый нарком обороны маршал Семен Константинович Тимошенко и новый начальник Генерального штаба Кирилл Афанасьевич Мерецков. Под началом Мерецкова Власову еще предстоит послужить…

Комдив Власов продемонстрировал хорошую боевую выучку всей дивизии. Учения проходили с боевой стрельбой, пехота уверенно шла вслед за огневым валом. Дивизия Власова произвела на наркома самое благоприятное впечатление.

27 сентября маршал Тимошенко удовлетворенно говорил:

— Я убеждаюсь, что люди уже не на словах, а по-настоящему на деле поняли, как нужно выполнять мой приказ. То, что было объявлено в печати, вами своевременно воспринято и показано на практической работе, которую мы наблюдали в течение этих последних трех дней.

Перед представителями 99-й дивизии, красноармейцами и младшими командирами, выступал и командующий округом генерал армии Жуков:

— В чем секрет ваших успехов?.. Успех в том, что вы быстрее других перестроили занятия так, как этому учит народный комиссар, энергично ликвидировали недостатки и много потрудились над тем, чтобы не на словах, а наделе, со всей большевистской настойчивостью полностью выполнить указания наркома.

99-я дивизия Власова получила переходящее Красное знамя Наркомата обороны. И еще отдельно переходящим Красным знаменем была отмечена артиллерия дивизии. В начале октября главная военная газета страны «Красная звезда» поместила статью Власова под названием «Новые методы учебы». Через месяц, в ноябре, «Красная звезда» опубликовала хвалебный очерк уже о самом Власове — «Командир передовой дивизии». На следующий год Андрея Андреевича наградили орденом Ленина, вслед за этим статью за его подписью вновь публикует «Красная звезда». О Власове в войсках заговорили как о лучшем командире дивизии.

«Запомнился 1940 год, — писал в своей автобиографической книге генерал Петр Григорьевич Григоренко. — Буквально дня не было, чтобы «Красная звезда» не писала о 99-й дивизии, которой командовал Власов. У него была образцово поставлена стрелковая подготовка. К нему ездили за опытом мастера стрелкового дела. Я разговаривал с этими людьми, и они рассказывали чудеса.

Вторично я услышал о Власове в ноябре 1941 года, когда его 20-я армия отвоевывала занятый немцами подмосковный Солнечногорск. Снова о нем заговорили как о выдающемся военачальнике».

В середине января 1941 года Власов получил под командование хорошо укомплектованный 4-й механизированный корпус.

В первые месяцы войны он приобрел славу хорошего генерала, умеющего строить оборону и наносить контрудары по противнику. Мехкорпус сражался в районе Не-мировки и Бердичева, действовал очень активно, о чем можно прочитать в воспоминаниях маршала Ивана Христофоровича Баграмяна, тогда он был начальником оперативного отдела штаба Юго-Западного фронта (фамилию командующего корпусом маршал по понятным причинам не упоминает).

Поэт Евгений Долматовский, призванный в Красную армию и включенный в редакцию газеты 6-й армии «Звезда Советов», в первую командировку отправился в корпус Власова.

«Запомнилось лицо, — вспоминал Долматовский, — монгольские скулы, близорукие глаза за очками в огромной оправе. Голенаст, костляв, молчалив и сдержан — говорят, был командиром дивизии, отличившейся в Киевском военном округе. Потом его лицо появится на экране — в фильме «Битва за Москву», его имя прозвучит рядом с именами Жукова, Говорова, Рокоссовского…

Пока же командиры танковых дивизий пьют не очень разбавленный спирт, а командир корпуса глазами трезвенника поглядывает на них сквозь свои громадные очки, попивает молоко из глечика. Он сидит на деревенской жесткой кровати, устеленной рядном, сидит по-турецки, скрестив крупные босые ступни, и мне как-то неловко, что он словно демонстрирует плоские, давно не стриженные желтые ногти.

Он позволяет себе быть босым и в расстегнутом кителе, как бы подчеркивая главенство в этой компании».

В середине июля 4-й мехкорпус отвели к Киеву.

На Никиту Сергеевича Хрущева, который был членом военного совета Юго-Западного фронта, Власов произвел впечатление своим спокойствием, бесстрашием и знанием обстановки. В трагические дни 1941 года, когда казалось, что все рушится, он вселял в окружающих уверенность.

Хрущев как член военного совета фронта и генерал-полковник Михаил Петрович Кирпонос, командующий Юго-Западным фронтом, пытались сформировать новую армию для обороны Киева и искали подходящего командующего.

— Когда немцы подошли к Киеву, — рассказывал Хрущев на пленуме ЦК в октябре 1957 года, — и у нас буквально нечем было загородить и заткнуть дыру, мы назначили Власова командующим 37-й армией, и нужно сказать, что войска под его командованием дрались прекрасно и они заставили немцев отказаться от атаки на Киев.

Диктуя впоследствии воспоминания, Никита Сергеевич рассказал этот эпизод подробнее:

— Стали искать командующего. Нам с Кирпоносом предложили ряд генералов, которые уже потеряли свои войска и находились в нашем распоряжении. Среди них очень хорошее впечатление производил Власов. И мы с командующим решили назначить именно Власова. Отдел кадров тоже его рекомендовал и дал преимущественную перед другими характеристику. И вся-таки я решил спросить Москву. Мы находились тогда под впечатлением того, что везде враги народа, а особенно в Красной армии. И я решил спросить Москву, какие имеются документы о Власове.

Никита Сергеевич позвонил Георгию Максимилиановичу Маленкову, который занимался в ЦК кадрами.

— Какую характеристику можно получить на Власова? — спросил Хрущев.

— Ты просто не представляешь, что здесь делается, — ответил Маленков. — Нет никого и ничего. Ни от кого и ничего нельзя узнать. Поэтому бери на себя полную ответственность и делай, как сам считаешь нужным.

Хрущев и Кирпонос утвердили Власова командующим 37-й армией, которую формировали за счет отступающих частей или солдат, вырвавшихся из окружения.Киев не удержали, но Власов был виноват в этом меньше других. Его армия сражалась до последнего, умело оборонялась и даже наносила контрудары.

17 сентября военный совет армии доложил в Москву: «37-я армия находится в оперативном окружении, резерв исчерпан, бой продолжается. Части в результате двадцатидневных боев малочисленны, сильно утомлены, нуждаются в отдыхе и большом свежем подкреплении. Связи с соседями нет».

19 сентября разгромленная армия оставила Киев, в конце месяца она была расформирована.

Штаб 37-й армии попал в окружение со многими генералами, офицерами и бойцами. Часть осталась в плену, часть вышла. Если бы генерал Власов действительно был принципиальным противником советской власти и давно думал о переходе на сторону Гитлера, он еще летом сорок первого вполне мог остаться у немцев. Но Власов вышел из окружения.

«Мы с Тимошенко, — рассказывал Хрущев, — конечно, рады были встретить его. Он пришел в крестьянском одеянии и доложил, что вышел с палочкой под видом крестьянина. И мы готовили ему тогда новый пост. Он приобрел славу хорошего генерала, умеющего строить оборону и наносить удары по противнику. Но нам не дали его использовать».

Хрущев и маршал Тимошенко встретили генерала настороженно. Окруженцам не доверяли. Как только в Ставке узнали, что появился Власов, Сталин приказал срочно отправить генерала в Москву.

«Мы его отправили, — вспоминал Хрущев, — и я, признаться, тогда думал, что, может быть, имеются какие-то сведения, компрометирующие Власова и его хотят в Москве допросить?»

Сталин принял генерала Власова и был с ним крайне доброжелателен, интересовался его самочувствием. Вождь заботился о своих выдвиженцах. Андрей Андреевич несколько раз восторженно писал жене и любовнице о встречах со Сталиным.

В 1926 году Власов женился на Анне Михайловне Ворониной, они были из одного села (см.: Источник. 1998. № 4). Андрей Андреевич не был склонен хранить супружескую верность. Перед войной у него был роман в Ленинграде, который окончился появлением ребенка. Жена Власова об этом знала, но брак сохранился.

Однако Анна Михайловна была далеко — в Горьковской области, у родителей. Любвеобильный Андрей Андреевич обратил внимание на женщину-врача, присланную в его армию. Это была Агнесса Павловна Подмазенко. Она в 1941 году, накануне войны, окончила военный факультет 1-го медицинского института в Харькове, ее мобилизовали. Она служила военным врачом в штабном медпункте 37-й армии, которой командовал Власов.

Агнесса уже побывала замужем, родила сына. Внимание командарма ей льстило. Тем более что генерал скрыл от нее, что он женат. Андрей Андреевич уверил ее, что у него серьезные намерения и он позаботится о регистрации их брака. В штабе 20-й армии Агнессе Подмазенко выдавали документы и справки как жене командарма. И сама она искренне считала себя женой генерала Власова, указывала его фамилию в анкетах и заявлениях, что впоследствии ее и погубило.

Все письма генерала, адресованные жене и любовнице, примерно одинаковы. Он шлет обеим деньги и вещи, благо при его высоком звании материальные заботы не ощущаются, жену уверяет, что она у него одна, а любовнице повторяет, что жить без нее не может…

Вместе с Власовым военврач Подмазенко в двадцатых числах сентября 1941 года попала в окружение под Киевом.

Через два года на допросе в Смерше она расскажет (см.: Военно-исторический журнал. 1993. № 3), как колонна штаба армии вынуждена была рассредоточиться. Машины вывели из строя и пошли пешком. Через несколько дней они остались втроем — Власов, Агнесса и старший политрук Евгений Свердличенко. Они переоделись в гражданскую одежду, оставили оружие и документы — кроме удостоверений личности и партийных билетов. Им невероятно везло, они шли через деревни, ночевали, если их пускали в дом, и ни разу не напоролись на немецкие войска.

В двадцатых числах октября они встретились с партизанами, которые объяснили, что Курск совсем рядом, но следует поторопиться, потому что части Красной армии вот-вот оставят город. На их счастье, сплошной линии фронта не было, и 1 ноября они, наконец, добрались до своих…

Сталин доверил вышедшему из окружения Власову 20-ю армию, которая входила в состав Западного фронта и обороняла столицу.

Армию сформировали на базе оперативной группы полковника Александра Ильича Лизюкова (см.: Военноисторический журнал. 2002. № 12). Лизюкова в 1939 году посадили. Перед войной выпустили. В августе 1941 года ему присвоили звание Героя Советского Союза, но ставить командармом не спешили. Лизюкова утвердили заместителем Власова.

В декабре его произвели в генерал-майоры, и вскоре он все-таки получил под командование 5-ю танковую армию. В июле 1942 года под Воронежем погиб в танке. Башню танка разворотило немецким снарядом, и тело командующего не сразу опознали. А Сталину поспешили доложить, что командующий 5-й армией исчез.

Вождь злобно спросил:

— Лизюков у немцев? Перебежал?

«Красной звезде» запретили печатать некролог Лизюкова.

Членом военного совета 20-й армии стал дивизионный комиссар Петр Николаевич Куликов. Начальником штаба в армию Власова назначили генерал-майора Леонида Михайловича Сандалова, которого ждала большая военная карьера.

Власов добился откомандирования военного врача 3-го ранга Агнессы Подмазенко в распоряжение санитарного отдела управления подчиненной ему армии. Она лечила офицеров штаба армии, была награждена двумя медалями. Одна из них — «За отвагу» — ценилась на фронте. 27 января 1942 года она уехала к матери в город Энгельс рожать ребенка (сына записала на свою фамилию), поэтому не попала с Власовым на Волховский фронт и в плен.

Жену Власова в 1942 году приговорили к восьми годам лагерей, любовницу в 1943-м — к пяти. Полученные ими письма от Власова чекисты изъяли, поэтому эти послания сохранились. Поражает поразительная для офицера высокого ранга неграмотность, Власов писал со множеством грамматических и орфографических ошибок.

10 ноября 1941 года Власова принял Сталин. Он рассказывал потом — и не раз, как попросил у вождя танки.

— У меня нет танков, — ответил Сталин и вдруг улыбнулся. — Товарищ Маленков, сколько танков можем мы дать товарищу Власову?

— Пятнадцать, — ответил Маленков.

— Значит, получите пятнадцать танков, товарищ Власов. Больше у меня нет.

В полном восторге Андрей Андреевич рассказывал любовнице о посещении Кремля:

«Меня вызывал к себе самый большой и главный хозяин. Представь себе он беседовал со мной целых полтора часа. Сама представляешь какое мне выпало счастье. Ты не повериш такой большой человек и интересуется нашими маленькими семейными делами. Спросил меня: где моя жена и вообще о здоровьи. Это только может сделать ОН, который ведет нас всех от победы к победе. С ним мы разоб’ем фашистскую гадину».

Вот так и писал Власов — с чудовищными ошибками.

В тот же день генерал засел за письмо жене, Анне Михайловне, и примерно в тех же словах поделился и с ней своей радостью:

«Ты не поверишь дорогая Аня! Какая радость у меня в жизни. Я беседовал с самым большим нашим Хозяином. Такая честь выпала мне еще первый раз в моей жизни. Ты представить себе не можешь как я волновался и как я вышел от него воодушевленным. Ты видимо даже не повериш, что у такого великого человека хватает времени даже для наших личных дел. Так верь он меня спросил где у меня жена и как живет. Он думал что ты в Москве. Я сказал, что далеко, поэтому в Москве и часу останавливаться не буду а поеду обратно на фронт. Дело не ждет».

Внимание вождя к его семейной жизни Власов щедро поделил между обеими женщинами. Каждая уверилась в том, что именно о ней говорили в Кремле…

«Власов запомнился мне высоким мужчиной со стрижкой «ежиком», в круглых очках в тонкой пластмассовой оправе, — рассказывал Григорий Яковлевич Рудой, переводчик разведотдела штаба 20-й армии. — Ходил он в валенках, стеганых ватных брюках и меховом жилете поверх гимнастерки с генеральскими звездами. А еще он был виртуозным матерщинником».

Штаб армии располагался в микрорайоне Химок, который именовался Соцгородок. Рудой доехал от площади Свердлова на автобусе № 2 до Речного порта, перешел по мосту через канал Москва — Волга и добрался до места назначения. Штаб располагался на первом этаже большого дома. Три комнаты отдали разведотделу. Четвертую занимал командующий армией генерал Власов со своей «походно-полевой женой», военврачом Подма-зенко.

В состав 20-й армии входили две стрелковые дивизии, три стрелковые бригады, два танковых батальона.

Стояли сильные холода, но командующий фронтом Жуков издал приказ, в котором говорилось, что обморожение приравнивается к самострелу и виновный предается суду военного трибунала. А многие солдаты были в ботинках и обмотках, не имели валенок. Офицеры должны были расписаться, что с приказом ознакомлены.

С 6 декабря 20-я армия участвовала в контрударе, отбросившем немцев от Москвы. Армия Власова наступала из района Красной Поляны и, преодолевая упорное сопротивление противника, выбила немцев из Солнечногорска и Волоколамска.

11 декабря 1941 года Власов писал жене: «Наша жизнь теперь стала веселее — главное бьем фашистов и гоним их без оглядки. Прошли уже те времена когда они считали себя непобедимыми».

16 декабря в штаб Власова привезли американскую журналистку Ларри Лесюер, затем французскую — Ив Кюри. Каждая поездка иностранных журналистов в войска была большим событием, им разрешали брать интервью только у тех, кто был в особом фаворе. Иностранные журналисты писали о Власове как о молодом командире с большой перспективой. Ив Кюри: «Этот человек умеет сражаться не только с решимостью, не только с мужеством, но и со страстью».

20 декабря контрнаступление 20-й армии натолкнулось на подготовленную оборону врага и остановилось.

В сообщении Совинформбюро о разгроме немецких войск под Москвой имя генерала Власова упоминалось в одном ряду с именами будущих маршалов Рокоссовского и Говорова. В газетах под шапкой «Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы» поместили фотографии генералов, оборонявших столицу, в том числе Власова. А кого отметить — решал лично Сталин. За контрнаступление под Москвой Власов получил второй орден Красного Знамени. 24 января 1942 года был произведен в генерал-лейтенанты. Сообщение о присвоении нового звания напечатали в газетах.

Это был пик военной карьеры генерала Власова.

В каждом письме Власов обещает скорую победу над врагом:

«Деньги мне здесь и тратигь-то некуда. Все у нас есть: сыты, обуты, одеты, да еще и по сто грамм водки так что нам уютно, тепло и весело. Ты не представляй нашу жизнь печальной. Наоборот мы бодры и сильны духом и техникой и с радостью выполняем свой долг за Родину уничтожаем фашистскую шваль, помешавшую устроить нам радостную и счастливую жизнь. Недолго осталось им топтать нашу священную землю».

После завершения контрнаступления под Москвой в расположение 20-й армии, которая сыграла важную роль в битве за Москву, приехали знакомиться с прославившимся генералом ответственный редактор «Красной звезды» генерал-майор Давид Иосифович Ортенберг и писатель Александр Юрьевич Кривицкий.

«В штабном блиндаже, — вспоминал Ортенберг, — нас встретил мужчина высокого роста, худощавый, в очках с темной оправой на морщинистом лице. Это и был Власов. Посидели с ним часа два. На истрепанной карте с синими и красными пометками овалами и стрелами он показал путь, который прошла армия от знаменитой Красной Поляны, чуть ли не окраины Москвы, откуда немцы могли уже обстреливать из тяжелых пушек центр города. Рывок большой, быстрый совершила армия…

Видели мы Власова в обшении с бойцами на «передке» и в тылу, с прибывшим пополнением. Говорил он много, грубовато острил, сыпал прибаутками. При всем том часто оглядывался на нас, проверяя, какое производит впечатление. «Артист!» — подумал я. Ну что же, пришли мы к выводу: каждый ведет себя в соответствии с натурой, грех не самый большой…»

На ночь командующий устроил журналистов в своем доме.

«Ночью, — продолжал Ортенберг, — немцы открыли такой сильный артиллерийский огонь, что хаты ходуном ходили. И вот Власов звонит к себе в избу, будит Кривицкого и спрашивает:

— Вы что делаете?

— Сплю, — отвечает тот.

— Спите! И не беспокойтесь, я сейчас прикажу открыть контрбатарейную стрельбу…

Вот, подумали мы, какое внимание нашему брату-газетчику!..»

Генерал Власов понравился Ортенбергу, и через неделю в 20-ю армию отправился знаменитый писатель Илья Григорьевич Эренбург, чтобы написать о талантливом военачальнике. Лучшего публициста не было, статьи Ильи Григорьевича ждала вся действующая армия.

«Генерал Власов разговаривает с бойцами, — писал 11 марта 1942 года в статье «Перед весной» в «Красной звезде» Эренбург. — Любовно и доверчиво смотрят бойцы на своего командира: имя Власова связано с наступлением — от Красной Поляны до Лудиной горы.

У генерала рост метр девяносто и хороший суворовский язык. Он говорит бойцам о немецком солдате: «Прошлым летом он воевал со смаком. А теперь? Теперь он воюет с перепугу…»

Проницательный Илья Эренбург уверял потом, что у него осталось двойственное чувство от встречи с генералом. Он любовался Власовым, но тоже отметил нечто актерское в оборотах речи, интонациях и жестах командарма.

Через двадцать лет в мемуарной книге «Люди. Годы. Жизнь» Илья Эренбург подробно описал поездку в начале марта 1942 года на фронт по Волоколамскому шоссе:

«Возле Лудиной горы в избе размещался КП генерала А.А. Власова. Он меня изумил прежде всего ростом — метр девяносто, потом манерой разговаривать с солдатами — говорил он образно, порой нарочито грубо и вместе с тем сердечно…

Вечером, когда Власов начал длинную беседу со мной, я понял истоки его поведения: часа два он говорил о Суворове, и в моей записной книжке среди другого я отметил: «Говорит о Суворове как о человеке, с которым прожил годы».

На следующий день солдаты говорили со мною о генерале, хвалили его: «простой», «храбрый», «ранили старшину, он его закутал в свою бурку», «ругаться мастер»…»

На следующий день они с Эренбургом проговорили до трех часов утра. Вернее, рассказывал Власов:

«Он был под Киевом, попал в окружение; на беду, простудился, не мог идти, солдаты его вынесли на руках. Он говорил, что после этого на него косились.

— Но тут позвонил товарищ Сталин, спросил, как мое здоровье, и сразу все переменилось.

Несколько раз в разговоре он возвращался к Сталину.

— Товарищ Сталин мне доверил армию. Мы ведь пришли сюда от Красной Поляны — начали чуть ли не с последних домов Москвы, шестьдесят километров отмахали без остановки. Товарищ Сталин меня вызывал, благодарил…

Многое он критиковал:

— Воспитывали плохо. Я спрашиваю красноармейца, кто командует его батальоном, он отвечает «рыженький», даже фамилии не знает. Не воспитали уважения. Вот Суворов умел себя поставить…

Желая что-либо похвалить, повторял: «Культурно, хорошо». Рассказывая о повешенной немцами девушке, выругался: «Мы до них доберемся…» Вскоре после этого сказал:

— У них есть чему поучиться. Видали в блиндаже кровати? Из города вытащили. Культура. У них каждый солдат уважает своего командира, не ответит «рыженький»…

Говоря о военных операциях, добавлял: «Я солдатам говорю, не хочу вас жалеть, хочу вас сберечь. Это они понимают…»

Среди ночи он разнервничался: немцы осветили небо ракетами.

— На самолетах пополнение подбрасывают. Завтра, наверное, возьмут назад ложбинку…

Часто он вставлял в рассуждения поговорки, прибаутки, были такие, которых я раньше не знал; одну запомнил: «У всякого Федорки свои отговорки». Еще он говорил, что главное верность; он об этом думал в окружении. «Выстоим — верность поддержит…»

Рано утром Власова вызвали в штаб — для разговора по междугородной правительственной ВЧ-связи. По указанию Сталина в армиях аппараты ВЧ-связи устанавливались командующему, члену военного совета, начальнику штаба и начальнику особого отдела. Власов вернулся после разговора с Москвой взволнованный, коротко сказал писателю:

— Товарищ Сталин оказал мне большое доверие…

«Власов получил новое назначение, — писал Эренбург. — Мгновенно вынесли его вещи. Изба опустела. Сборами командовала Маруся в ватнике. Власов взял меня в свою машину — поехал на передний край проститься с солдатами. Там под минометным огнем мы с ним расстались. Он уехал в Москву, а меня удержали военные:

— Пообедаем…

В Москву я вернулся ночью. Надрывались зенитки. А я думал о Власове. Мне он показался интересным человеком, честолюбивым, но смелым; тронули его слова о верности…

Полковник Карпов мне сказал, что Власову поручили командование 2-й ударной армией, которая попытается прорвать блокаду Ленинграда, и я подумал: что же, выбор неплохой…

Четыре месяца спустя, а именно 16 июля 1942 года, немцы сообщили, что взяли в плен крупного советского командира; он прятался в избе, был одет как солдат, но, увидев немцев, закричал, что он генерал, и, приведенный в штаб, доказал, что действительно является командующим Особой армией генералом Власовым».

Когда стало известно о предательстве Власова, Илья Григорьевич пришел к редактору «Красной звезды».

«Эренбург долго ахал и охал: мол, чужая душа потемки, — вспоминал Ортенберг. — Он рассказал, что, прощаясь, Власов трижды его поцеловал. Илья Григорьевич все тер щеку, словно старался стереть оставшиеся там следы от иудиных поцелуев».

«Неужели он предатель?»

24 февраля 1942 года в управлении кадров ЦК партии составили положительную характеристику на генерала Власова. Она заканчивалась обязательным в те времена абзацем:

«Управление особых отделов НКВД отношением за № 4/7796 от 7 февраля 1942 г. сообщило, что компрометирующих материалов на т. Власова не имеется».

Характеристика было предвестием нового назначения. Сталин поблагодарил Власова за умело проведенное наступление под Москвой. И дал ему новое поручение. 8 марта 1942 года вождь назначил Андрея Андреевича заместителем командующего войсками Волховского фронта.

Фронт образовали в декабре 1941 года с задачей сорвать наступление немцев на Ленинград, а затем совместно с Ленинградским фронтом освободить город от блокады.

Командовать фронтом поставили генерала армии Кирилла Афанасьевича Мерецкова. Перед войной он был начальником Генштаба. На третий день войны, 24 июня 1941 года, его арестовали по стандартному тогда обвинению в участии в военном заговоре. Его очень сильно били. Но ему повезло: ситуация на фронте была настолько тяжелая, что Сталин передумал и вернул Кирилла Афанасьевича из тюрьмы прямо на фронт.

Начальником штаба Волховского фронта стал генерал-лейтенант Григорий Давидович Стельмах, членом военного совета армейский комиссар 1-го ранга Александр Иванович Запорожец, который еще недавно руководил всей политработой в Красной армии, да разонравился Сталину и был заменен Мехлисом.

Спешно сформированные войска Волховского фронта были плохо обучены, не имели необходимого вооружения, танков, авиации, средств связи. Ставка (то есть Сталин) считала, что в лесах и болотах тяжелая техника не нужна. Это была опасная ошибка. Господство в воздухе безраздельно принадлежало немцам, они имели подавляющее преимущество в артиллерии и бронетехнике.

Войска фронта бросили в наступление раньше, чем они были готовы. Побывавший в руках чекистов Мерецков, которого избивали и унижали, не нашел в себе силы возразить Ставке. Наступление началось 7 января 1942 года и сразу же захлебнулось.

В неудаче обвинили командование 2-й ударной армии (переформированная 26-я армия). Командармом был генерал-лейтенант Григорий Григорьевич Соколов, в прошлом пограничник. В предвоенные годы он командовал всеми пограничными и внутренними войсками Наркомата внутренних дел. С началом войны его перевели в действующую армию, он стал начальником штаба, а затем и командующим армией.

Мерецков в своих воспоминаниях цитирует один из приказов генерала Соколова:

«1. Хождение, как ползанье мух осенью, отменяю и приказываю впредь в армии ходить так: военный шаг — аршин, им и ходить. Ускоренный — полтора, так и нажимать.

2. С едой не ладен порядок. Среди боя обедают и марш прерывают на завтрак. На войне порядок такой: завтрак — затемно, перед рассветом, а обед — затемно, вечером. Днем удастся хлеба или сухарь с чаем пожевать — хорошо, а нет — и на этом спасибо, благо день не особенно длинен.

3. Запомнить всем — и начальникам, и рядовым, и старым, и молодым, что днем колоннами больше рогы ходить нельзя, а вообще на войне для похода — ночь, вот тогда и маршируй.

4. Холода не бояться, бабами рязанскими не обряжаться, быть молодцами и морозу не поддаваться. Уши и руки растирай снегом!»

Молодецкий приказ свидетельствовал о полном безразличии генерала к солдату, которого следовало беречь. Бойцы фронта и так страдали от недостатка продовольствия, от негодной одежды.

Пришли к выводу, что пограничник не годится в общевойсковые командиры. Соколова отозвали в Москву. Его сменил генерал-лейтенант Николай Кузьмич Клыков.

13 января наступление возобновилось.

25 января 2-я ударная армия прорвала немецкий фронт в районе деревни Мясной Бор и за пять дней рванула вперед на сорок километров. Ставка подстегивала командующего, требовала взять город Любань и соединиться с 54-й армией Ленинградского фронта. Это означало бы прорыв блокады Ленинграда.

Однако сил 2-й армии было недостаточно для нового удара. Она практически целиком втянулась в прорыв и, измотанная, остановилась. Ее конфигурация была крайне неудачной: армейские коммуникации растянулись, а горловина прорыва была очень узкой. Соседям продвинуться вперед не удалось. 52-я и 59-я армии не смогли расширить горловину прорыва.

Сразу возникли трудности со снабжением, а морозы были небывало сильные, температура падала до сорока градусов. Бойцы 2-й ударной замерзали. Стало ясно, что немцы попытаются фланговыми ударами рассечь этот узкий коридор, тогда армия окажется в окружении. Не обращая внимания на эту опасность, Ставка весь февраль требовала от командующего 2-й ударной армией наступать.

9 марта в штаб Волховского фронта прилетели маршал Клемент Ефремович Ворошилов и член Государственного комитета обороны секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков. Они приехали разбираться, что происходит. С ними прилетел получивший повышение генерал Власов.

Он, видимо, не подозревал, куда его переводят. 18 марта 1942 года Андрей Андреевич писал своей любовнице:

«Прежде всего разреши сообщить тебе, что я получил новое назначение. Меня назначили заместителем старшего надо мной хозяина, но только не моего, а намного севернее…

Дорогой и милый Алик! Ты все-же не повериш какое большое у меня счастье. Меня еще раз принимал самый большой человек в мире. Беседа велась в присутствии его ближайших учеников. Поверь, что большой человек хвалил меня при всех. И теперь я не знаю как только можно оправдать то доверие, которое мне оказывает ОН…

Работа на новом месте началась не плохо… Бьем фашистов и на новом месте но попрежнему и не даем им покоя ни днем ни ночью».

Точно такое же бодрое письмо с указанием нового номера полевой почты в тот же день он отправил и жене.

Должность заместителя командующего фронтом высокая, но безвластная. Власов тяготился неясно очерченными обязанностями, хотел вернуться к живому делу.

Такая возможность быстро представилась.

15 марта немецкие войска с двух сторон попытались сжать коридор, соединяющий 2-ю ударную армию с войсками фронта. В Ставке и в штабе фронта по-прежнему не обращали внимания на эту очевидную опасность и толкали армию в сторону Любани. Когда очередная попытка наступления провалилась, генерала Клыкова сняли.

16 апреля 1942 года Власов получил роковое для него назначение — его сделали еще и командиром 2-й ударной армии с заданием прорвать блокаду Ленинграда.

События развивались самым неудачным образом.

Через неделю после нового назначения Власова, 23 апреля, решением Ставки Волховский фронт преобразовали в Волховскую оперативную группу Ленинградского фронта. Это была инициатива командующего Ленинградским фронтом генерал-лейтенанта Михаила Степановича Хозина. Он обещал Сталину, что в случае объединения сил добьется прорыва блокады.

Вождь имел такую слабость: верил твердым и решительным обещаниям выполнить задачу быстро и с малыми силами. Разумные сомнения в таких случаях отметал. Тем более что генерал Хозин был в фаворе у Георгия Константиновича Жукова. Он сделал Хозина своим заместителем в Генеральном штабе, потом взял с собой в Резервный фронт и, наконец, назначил начальником штаба Ленинградского фронта. 27 октября 1941 года Хозин принял командование фронтом.

Идею объединения фронтов к тому же поддержал хозяин Ленинграда член политбюро Андрей Александрович Жданов.

24 апреля 1942 года отставленный от должности генерал армии Мерецков добился приема у Сталина. Судя по его воспоминаниям, бывший комфронта предупредил вождя:

— 2-я ударная армия совершенно выдохлась. Она не может ни наступать, ни обороняться. Ее коммуникации находятся под угрозой удара немецких войск. Если ничего не предпринять, то катастрофа неминуема.

Мерецков предложил или усилить армию, или отвести ее из лесисто-болотистого района. Его предложение в Ставке пропустили мимо ушей.

Приняв новую должность, Власов сразу оценил катастрофичность ситуации и попросил Ставку и комфронта Хозина разрешить армии отойти. Но волновать родных не захотел.

26 апреля Власов писал Агнессе:

«Бьем фашистов крепко и готовим им крепкие весенние подарки еще сильнее. Работаю, примерно, на той же должности когда был с тобой вместе, только объемом она гораздо больше, почетнее, ответственнее. Ты прекрасно знаеш, что куда твоего Андрюшу не пошлет правительство и партия — он всегда любую задачу выполнит с честью».

Генерал Хозин и слышать не хотел об отступлении, он же обещал Сталину прорвать блокаду. Он приказал 2-й ударной армии наступать. Но она уже и обороняться не могла. Отрезанная от источников снабжения, обессилевшая армия находилась в бедственном положении.

Воспоминания выживших ветеранов армии собраны в подготовленном Институтом российской истории сборнике «Через долину смерти. Подвиг и трагедия воинов Волховского фронта». Бесхитростные рассказы рисуют картину медленного умирания армии.

«Траншеи заливало водой, — вспоминали ветераны, — кругом плавали трупы. Бойцы и командиры голодали, не было ни соли, ни хлеба. Отмечались случаи людоедства. Не осталось ни хлорки для обеззараживания воды, ни медикаментов».

29 апреля немецкие войска, чтобы не дать 2-й армии вырваться, начали наступление с целью перерезать коридор. Бои были невероятно ожесточенные, схватывались врукопашную.

«В те дни, — писал историк Борис Иванович Гаврилов, многие годы изучавший трагическую историю 2-й ударной, — участок коридора между лесными реками Полнеть и Глушила получил название «Долина Смерти». После войны это название распространилось на весь Мясной Бор».

15 мая генерал Хозин получил из штаба 2-й ударной план отхода. Теперь уже он понимал, что происходит. Командующий фронтом попросил у Ставки разрешения вывести армию из мешка. Часть армии — конный корпус, две танковые и две стрелковые бригады — генерал Власов вывел без приказа на свой страх и риск. Эти люди спаслись.

Только через неделю, 21 мая, Ставка разрешила отвести 2-ю армию на отдых и доукомплектование. Но было уже поздно. Промедление Ставки погубило армию. Немецкие войска с 20 мая нажимали со всех сторон, горловина простреливалась. Вывод войск остановился.

30 мая немцы перешли в наступление и сузили горловину. 3 июня первый заместитель начальника Генерального штаба генерал-полковник Александр Михайлович Василевский приказал Хозину сделать все возможное, чтобы вывести 2-ю ударную из котла. Но попытки вырваться были плохо спланированы и закончились бессмысленной гибелью людей.

Выполняя приказ Ставки, в бой на открытом пространстве бросили стоявшую в резерве 165-ю стрелковую дивизию. Она не имела ни артиллерийской поддержки, ни прикрытия с воздуха. Немецкая авиация и артиллерия за два дня практически полностью уничтожили дивизию — она потеряла восемь тысяч солдат и офицеров из двенадцати. Отходивших назад бойцов ловили уполномоченные Смерша, заставляли рыть могилы и тут же расстреливали (см.: Отечественная история. 2004. № 3).

6 июня немцы полностью отрезали 2-ю армию. В окружении оказались семь дивизий и шесть бригад.

Вот теперь в Ставке вспомнили о Мерецкове.

8 июня генерала срочно вызвали в Москву. В полевой форме, в грязных сапогах он попал прямо на заседание политбюро.

— Мы допустили большую ошибку, — признался Сталин, — объединив Волховский фронт с Ленинградским. Генерал Хозин не выполнил указания Ставки об отводе 2-й ударной армии. Немцам удалось перерезать коммуникации армии и окружить ее. Мы поручаем вам вместе с товарищем Василевским выехать туда и во что бы то ни стало вызволить 2-ю ударную армию.

Но это было не под силу даже такому сильному военачальнику, как Василевский.

Окруженные войска остались без боеприпасов и продовольствия. Бойцы питались вареной кониной и супом, сваренным из травы. Хуже всего пришлось раненым, которых невозможно было эвакуировать и нечем было лечить.

Крупных резервов, которые прорвались бы к окруженным частям, в распоряжении Мерецкова и Василевского не было. 21 июня им все же удалось пробить узкий коридор, через него хлынули окруженцы. Но немцы вновь его перерезали.

23 июня 1942 года Власов предпринял последнюю попытку вырваться с боями. Бросив в бой всех, включая охрану штаба, командарм сам возглавил атаку. Но попытка не удалась. Вырваться удалось немногим.

Немецкие огневые средства разметали атакующих бойцов 2-й ударной, уничтожили армейский узел связи. После этого управление остатками войск было потеряно.

По плану штаб армии должен был выходить последним, поэтому Власов и не успел вырваться. Он приказал тем, кто остался рядом с ним, уходить на север, надеясь, что удастся пробиться к своим.

Личный шофер командарма Николай Васильевич Коньков, тоже попавший в плен, рассказывал:

«Вечером 24 июня в лесу генерал-лейтенант Власов собрал всех бойцов и командиров и объявил, что предстоит долгий и трудный путь, придется пройти не менее 100 км по лесам и болотам, продуктов никаких не имеется, и придется питаться травой и тем, что удастся отбить у немцев…

Было принято решение продвигаться небольшими группами, по 20–30 человек… При организации групп генерал-лейтенант Власов взял с собой только работников штаба армии и военного совета, военврача 2-го ранга и повара Марию Игнатьевну и ушел вперед, после чего его больше не видели…»

Весь день 24 июня командующий фронтом Мерецков предпринимал попытки пробить кольцо окружения. Оттуда вырывались отдельные бойцы и целые подразделения. Утром 25 июня немецкие войска окончательно захлопнули горловину. Судьба оставшихся в окружении бойцов и командиров 2-й ударной армии была решена.

В общей сложности за все время операции погибло сто пятьдесят тысяч человек. Выбрались немногие — шестнадцать тысяч бойцов и командиров. Только в месте прорыва, в «Долине Смерти», полегло шесть тысяч человек. Восемь тысяч не вырвались и видимо, за малым исключением тоже погибли. Как и оставшиеся в кольце окружения десять тысяч раненых. Немцы раненых красноармейцев не лечили.

30 июня в ставку Гитлера прибыл командующий группой армий «Север» генерал-полковник Георг фон Кюхлер. Это его войска разгромили 2-ю ударную. Фюрер был доволен Кюхлером и в тот же день повысил в звании.

«За обедом присутствовал великолепно показавший себя в боях на северном участке Восточного фронта и получивший звание генерал-фельдмаршала фон Кюхлер, — записал в дневнике стенографировавший слова фюрера Генри Пикер. — Говоря о пленных, он сказал, что было захвачено еще десять тысяч раненых. Однако в сводках эта цифра не фигурировала, поскольку на болотистой местности было совершенно невозможно оказать им помощь и они все погибли…

Русские сражаются, как звери, до последнего дыхания, и их приходится убивать одного за другим.

Явлений, подобных тем, которые происходили во время Первой мировой войны, в 1916–1917 годах, когда русские в окопах втыкали штыки в землю и уходили с позиций, нигде не наблюдается».

Впоследствии всю вину за гибель армии возложат на генерала Власова. Но его прислали командовать уже фактически окруженными войсками, и он сражался до последнего. Предателем он стал позже, когда армия погибла и он уже никем не командовал. Вина за гибель 2-й ударной армии ложится на командование фронта, на руководство Генерального штаба и на самого Сталина, который не разрешал армии отойти и обрек ее на уничтожение.

Государство не выполнило даже последнего долга по отношению к трагически погибшей армии — убитых бойцов и командиров 2-й ударной не похоронили. Судьба армии, похоже, волнует только историков и молодежь из поисковых отрядов, которые приезжают туда каждый год и находят в тех болотах незахороненные трупы…

Лишь немногие из тех, кто пытался вырваться из окружения, дошли до своих.

Член военного совета 2-й ударной армии дивизионный комиссар Иван Васильевич Зуев с группой бойцов вышел к железной дороге. Они натолкнулись на бригаду ремонтников, попросили хлеба. А те привели немецких солдат. Зуев застрелился. Не захотел попасть в плен.

А что же произошло с командующим армией?

Андрей Андреевич Власов уже во второй раз попал в окружение. Потом писали, что он и не старался выйти к своим. Но похоже, все было иначе.

Почти три недели, с 24 июня по 12 июля, пытаясь выбраться из немецкого котла, генерал Власов бродил по болотам. Наверное, он надеялся, что его выручат, пришлют за ним самолет, или что натолкнется на партизанский отряд. В сентябре 1941 года он уже попадал в такое же отчаянное положение, но вырвался… На сей раз ему не повезло.

Уже после войны, в сентябре 1945 года, удалось выяснить точные обстоятельства пленения Власова.

Из Германии вернулась шеф-повар столовой военного совета 2-й ударной армии Мария Игнатьевна Воронова. В Барановичах ее допросил сотрудник 2-го отдела областного управления Наркомата госбезопасности.

Мария Воронова была рядом с Власовым до последнего дня. После боя от штабной группы осталось всего четверо — Власов, его водитель, один солдат и повар. В какой-то момент и они разделились, держаться вместе было опаснее. Власов отдал своему водителю генеральскую шинель и снял знаки различия.

11 июля Власов и Воронова пытались укрыться в деревне Туховичи. Местный староста обещал помочь, но запер их в сарае без окон и сообщил немцам, что поймал партизан.

На следующий день приехали немцы — офицер разведотдела 38-го корпуса капитан фон Швердтнер и переводчик зондерфюрер СС Клаус Пельхау. Он подробно описал обстоятельства пленения Власова:

«На рассвете меня разбудил капитан фон Швердтнер и сообщил, что накануне вечером убит Власов и его труп надо опознать. Мы отнеслись к этому скептически. Мы давно искали Власова, и нас уже не раз тревожили неверными сообщениями.

Когда мы проезжали через деревушку Туховичи, русский бургомистр попросил нас захватить двух партизан, которых он задержал накануне вечером. Поскольку нам надо было сперва выполнить наше поручение, мы обещали ему сделать это на обратном пути.

В деревне Ям-Тесово, куда принесли труп, местный комендант сообщил, что денщик генерала, легко раненный, взят в плен. Мы его допросили. Он сказал, что они неделями блуждали в надежде выйти к своим. Голод вынуждал их заходить в деревни, где по их предположениям не было немцев. Так же было и на этот раз. Но их обстреляли, и Власов убит.

На убитом была шинель генерал-лейтенанта, был золотой зуб, упоминавшийся в описании Власова. У нас не осталось никаких сомнений. Мы составили протокол и разрешили закопать труп, уведомив штаб по радио.

На обратном пути мы уже проехали Туховичи, когда вспомнили о партизанах. Мы вернулись, и бургомистр провел нас к дому, который хотя и был заперт снаружи, но никем не охранялся. Мы поставили перед дверью двух солдат с автоматами. Когда бургомистр ее открыл, я крикнул по-русски в темноту сарая, чтобы партизаны вышли.

В ответ низкий голос на ломаном немецком ответил:

— Не стрелять! Генерал Власов!

Из сарая вышел человек, очень похожий на того, кого мы только что разрешили похоронить. На нем была офицерская форма без знаков различия. Он передал мне удостоверение, подписанное Сталиным. Затем он вытащил из кармана бельгийский пистолет и протянул капитану фон Швердтнеру.

На мой вопрос, кто эта женщина, ответил, что она повар.

Мы еще не были убеждены в том, что это Власов, и на обратном пути капитан фон Швердтнер задавал ему различные каверзные вопросы, на которые, однако, мы получили такие ответы, что у нас, наконец, не осталось больше сомнений».

В штабе корпуса появлению пленника не порадовались, потому что сообщение о смерти генерала Власова уже ушло в ставку Гитлера, а передокладывать никому не хотелось. Допросили «денщика Власова», и он признался, что хотел спасти генерала, убедив немцев, что он уже мертв.

«По дороге Власов, — вспоминал переводчик Клаус Пельхау, — спросил, должен ли, по мнению немцев, генерал в его положении застрелиться, на что капитан Швердтнер ответил, что для генерала, сражавшегося до последней минуты вместе со своими войсками, плен не является позором».

Впоследствии Власов несколько приукрашивал свое поведение. Рассказывал соратникам, что генерал-полковнику Георгу фон Линдеману, командовавшему 18-й армией, взявшей его в плен, сказал:

— Дважды я получал приказ бросить людей и покинуть этот мешок, но я остался. Однажды за мной присылали самолет. Но смел ли я бросить тех, кого я сам завел в такое положение? На глазах у моих солдат? Я предпочитал, чтобы эти глаза смотрели мне в лицо, а не в уходящую спину. Если бы я их покинул, я бы чувствовал все эти взгляды на себе всю свою жизнь…

Самолета за Власовым не посылали. Это он придумал. Последняя взлетно-посадочная полоса в районе расположения его армии была захвачена немцами.

Генерал-лейтенанта Андрея Андреевича Власова взяли в плен 13 июля 1942 года. А в Москве еще ничего не знали, и Сталин вспоминал Власова добрым словом. Вождь подбирал командующего Сталинградским фронтом. Обсуждая различные кандидатуры, заметил:

— Очень хорошим был бы там командующим Власов, но Власова я сейчас не могу дать, он с войсками в окружении. Если бы можно было его оттуда отозвать, я бы утвердил Власова. Но Власова нет. Называйте вы кого хотите.

Кто прошел через Сталинградский фронт, получили потом и маршальские, и геройские звезды. Так что Власову сильно не повезло…

21 июля 1942 года нарком внутренних дел Лаврентий Павлович Берия представил Сталину справку:

«По сообщению особого отдела НКВД Волховского фронта от вышедших из окружения работников особого отдела и командиров 2-й ударной армии получены данные о нахождении в окружении командования этой армии…

Вышедший из окружения 8 июля начальник штаба 3-го батальона 47-й стрелковой бригады старший лейтенант Козырь сообщил, что от командира батальона связи 46-й стрелковой дивизии майора Розенберга (из окружения еще не вышел) ему известно, что генерал-лейтенант Власов, начальник штаба армии Виноградов и командир 46-й стрелковой дивизии полковник Черный 28 июля находились в лесу у реки Глушицы.

14 июля германское радиовещание в сводке верховного командования передало: «Во время очистки недавнего волховского кольца обнаружен в своем убежище и взят в плен командующий 2-й ударной армией генерал-лейтенант Власов».

Не имея подтверждения из других источников, Берия никак не комментировал сообщение немецкого радио о пленении Власова. В любом случае эта весть не произвела особого впечатления в Москве. Власов был далеко не единственным генералом, попавшим в плен.

Начальник особого отдела Волховского фронта старший майор госбезопасности Мельников 6 августа 1942 года представил заместителю наркома внутренних дел комиссару госбезопасности 1-го ранга Виктору Семеновичу Абакумову докладную записку «О срыве боевой операции по выводу войск 2-й ударной армии из вражеского окружения».

Старший майор Мельников ставил Власову в вину только то, что командарм вместе с начальником штаба 2-й ударной в последний момент растерялись, запаниковали и потеряли управление войсками. Куда более сурово Мельников оценил деятельность своего подчиненного — начальника особого отдела армии (погибшего при выходе из окружения), который «не принял решительных мер по наведению порядка и предотвращению предательства в самом штабе армии».

В Москве забеспокоились, когда немцы стали сбрасывать над расположением Красной армии листовки с обращением Власова и выяснилось, что генерал встал на сторону Гитлера.

15 июля Марию Воронову отправили в трудовой лагерь. Через два года, летом 1944 года она неожиданно появится в Берлине. Воронова нашла власовского адъютанта гауптштурмфюрера СС Сергея Бернгардовича Фрёлиха, прибалтийского немца из Риги, и тот ей помог связаться с Власовым. Она взялась вести его хозяйство, а потом призналась, что советские партизаны поручили ей отравить генерала…

В сорок втором Власова отправили в лагерь военнопленных в Виннице, где держали старших офицеров Красной армии.

Его провезли через Восточную Пруссию. Глядя в окно, он сказал конвоиру:

— Дойчланд — хорошо!

В лагере содержалось около ста офицеров, генералам полагалась отдельная комната. Власов познакомился с полковником Владимиром Ильичом Боярским, бывшим командиром 41-й стрелковой дивизии. Он попал в плен под Харьковом в мае 1942 года. Это был момент летнего наступления вермахта, рвавшегося к Волге. Казалось, военное счастье на стороне Германии.

Два офицера решили вместе написать обширное письмо немецкому командованию с предложением использовать антисоветские настроения военнопленных и населения на оккупированных территориях и создать русскую армию, которая воевала бы вместе с вермахтом. 3 августа письмо было готово.

После этого письмом пленных генералов заинтересовались военная разведка и отдел пропаганды Генштаба сухопутных войск. Власова подробно допросил капитан вермахта ВильфридШтрик-Штрикфельд, докладывая о каждой беседе своему начальству в 12-м отделе («Иностранные армии Востока») Генерального штаба сухопутных войск.

В 1993 году в Москве переиздали книгу воспоминаний Шгрик-Штрикфельда, балтийского немца, который стал главным опекуном генерала Власова в германском плену.

До Первой мировой войны Штрик-Штрикфельд учился в гимназии в Санкт-Петербурге и пошел добровольцем в русскую армию. Между двумя войнами жил в Риге. Русские эмигранты по-свойски именовали его Вильфридом Карловичем.

В начале 1941 года его призвали в вермахт, и он стал переводчиком в штабе генерал-фельдмаршала Федора фон Бока, который командовал всеми войсками, расквартированными вдоль советской границы. После начала войны фон Бок получил под командование группу армий «Центр».

Штрик-Штрикфельда зачислили в разведывательный отдел Генерального штаба сухопутных войск; отделом руководил полковник Рейнхард Гелен (будущий создатель разведки ФРГ). Капитан состоял в группе, которая изучала трофейные документы Красной армии, переводила их на немецкий язык, допрашивала пленных.

S августа Власова допросил бывший советник немецкого посольства в Москве Густав Хильгер, считавшийся в немецком дипломатическом корпусе лучшим знатоком России. Хильгер был сыном московского фабриканта, прекрасно говорил по-русски и вообще обрусел.

Составив запись беседы, Хильгер пометил в отчете: «Генерал Власов производит впечатление сильной и прямой личности. Его суждения спокойны и взвешенны».

Власов говорил Хильгеру:

«Очень многие русские военнопленные с воодушевлением вступили бы в борьбу против ненавистного им сталинского режима под немецким командованием.

Для него, Власова, и для большинства других военнопленных советских офицеров победа Германии означает предпосылку их дальнейшего существования, поскольку от советского правительства они могут ожидать только смерти. Поэтому они ничего так сильно не желают, как свержения советского правительства и победы германского оружия. Но не могут себе представить возможность этой победы только с помощью немецкой военной мощи…

Для того чтобы добиться победы над Сталиным, необходимо использовать русских военнопленных в борьбе против Красной армии».

Хильгер совершенно откровенно сказал Власову, что «возрождение русской государственности на основах великорусских притязаний притиворечило бы германским интересам».

Власов ответил, что Германии не обязательно сохранять самостоятельное русское государство. Возможны различные решения — «например, доминион, протекторат или подзащитное государство с временной или постоянной немецкой военной оккупацией».

Отдел пропаганды Генштаба сухопутных войск немедленно использовал имя генерала в листовках, которые с 10 сентября 1942 года сбрасывались над расположением Красной армии. Одна листовка представляла собой обращение Власова к командирам Красной армии, вторая была пропуском для сдачи в плен.

17 сентября Власова привезли в Берлин. Он поступил в распоряжение отдела пропаганды Генштаба сухопутных сил, которым руководил полковник Ганс Мартин.

Власова поместили на Виктория-штрассе, дом 10, во флигеле, где держали и других бывших советских офицеров, которых использовали при подготовке листовок и радиопередач на русском языке.

О том, что генерал Власов повернул оружие против советской власти и формирует из военнопленных собственную армию, быстро узнали на всех фронтах.

За обедом у Сталина тоже возник разговор о Власове. Сталин недоуменно сказал Хрущеву:

— Вот Власов, что же он, изменник? Я этому не верю.

Никита Сергеевич не мог разойтись во мнении с вождем:

— Я тоже слабо верю.

Когда подтвердились немецкие сообщения о том, что бывший командарм перешел на сторону Гитлера, Сталин вернулся к вопросу о Власове:

— Что же он, действительно предатель?

Хрущев подтвердил:

— Сейчас уже не может быть сомнений. Мы берем в плен людей в немецкой форме, и они называют себя власовцами. Видимо, действительно Власов сражается на стороне противника.

— Тогда придется объявить, — распорядился вождь, — что он стоит вне закона, что он предатель.

В другой раз после обеда Сталин опять поднял вопрос о Власове:

— Почему Власов стал предателем?

Никто не ответил.

— А вы его хвалили, — упрекнул вождь Хрущева, — выдвигали его.

— Верно, я выдвигал его командующим 37-й армией, — согласился Никита Сергеевич. — Ему была поручена защита Киева, и он блестяще справился со своей задачей. Немцы не взяли Киева. Киев пал в результате окружения наших войск значительно восточнее. Потом Власов вышел из этого окружения. Я его действительно хвалил и не раз говорил вам о его достоинствах.

Дальше Хрущев рассказывал, что он, в свою очередь, напомнил Сталину, что тот еще чаще хвалил Власова…

Вряд ли Хрущев смел тогда упрекать Сталина. Но в своих воспоминаниях он уверенно говорил с вождем.

— Когда он вышел из окружения, — напомнил Никита Сергеевич, — вы вновь назначили его командовать армией, и он отличился при обороне Москвы. Вы наградили его, товарищ Сталин, за операцию под Москвой и предлагали назначить командующим войсками Сталинградского фронта.

«Хи-ви» — добровольные помощники

Всю войну оперативные группы Наркомата государственной безопасности и партизаны, выполняя личный приказ Сталина, пытались изобрести способ покончить с Власовым.

Однако ни одна попытка его убить, если они предпринимались реально, успехом не увенчалась.

Да и ликвидация генерала мало бы что изменила. Русские люди надевали немецкую военную форму с нашивками Русской освободительной армии не ради Власова.

В перестроечные годы я опубликовал в журнале «Новое время» большую статью о Власове, рассказал о том, что до плена он был успешным советским военачальником, которого отличал Сталин.

Редактор одного из отделов нашего журнала Борис Михайлович Кравец, достойный человек, ушедший на фронт добровольцем и вернувшийся с войны инвалидом, на протезе, прочитав статью в гранках, вздохнул:

— Не всем ветеранам понравится.

Это была одна из первых откровенных публикаций на эту тему. Я получил необычно много писем, наиболее интересные напечатал, отдав под них две журнальных полосы.

Читатели разделились на тех, кто приветствовал правду об исторической фигуре, которая десятилетиями замалчивалась, и на тех, кто считал, что Власов — жалкий предатель и говорить о нем незачем.

И один зарубежный читатель, пожелавший остаться неизвестным, прислал мне пачку книг, которые в нашей стране были тогда, наверное, только у меня одного. Это были изданные эмигрантами в Австралии, Англии, Канаде, Федеративной Республике Германия книжечки на русском языке о Власове и Русской освободительной армии.

За последние годы на эту тему написано и сказано немало. Но полярность мнений осталась прежней. И многие даже не хотят найти ответ на главный вопрос: почему большое число русских людей помогало немецким войскам воевать с Россией?

Причины этого поразительного явления историки и писатели пытаются понять все послевоенные десятилетия.

На девятом съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в Канаде в 1982 году, докладчик говорил:

— Это было продолжение Освободительного движения, это был ответ нашего народа на узурпацию народной власти, на кровавое подавление всех народных восстаний, на принудительную коллективизацию, на великие и малые чистки, на тысячи тюрем и концлагерей, на миллионы расстрелянных и замученных, на попрание всех человеческих свобод и обречение всех народов России на нищенское, полуголодное сушествование. Народ не желал защищать все эти «блага» советской власти. Русский народ пошел воевать против ненавистной советской власти. Юрий Сергеевич Жеребков, начальник управления внешних сношений власовского Комитета освобождения народов России, после войны доказывал:

«Начало войны между Германией и Советским Союзом породило у массы русского народа реальную надежду на освобождение от ненавидимого всеми большевистского режима.

Сражаясь в рядах Красной Армии против их воли, миллионы русских, украинских, кавказских и пр. солдат почти не оказывали сопротивления немецкому наступлению и при первой возможности не только переходили к неприятелю, но и выражали желание немедленно с оружием в руках бороться против советского режима.

Идя навстречу этому желанию, германское Верховное командование начало формирование добровольческих частей под названием «хильфсвиллиге» и позже «фрайвил-лиге», включая их в ряды германской армии.

Офицеры и солдаты этих частей были постепенно сравнены в правах с чинами германской армии и только отличительные знаки на рукаве — не во всех частях — и иногда особые погоны и кокарды указывали на то, что они принадлежат к добровольческим частям. Освобождение Родины от сатанинского и большевистского ига являлось целью и идеей, вдохновлявшими борьбу этих добровольцев…»

Слова Жеребкова, который в эмиграции присоединился к нацистам и верно служил немцам, звучат слишком красиво, чтобы быть правдой. Действительность была сложнее и запутаннее.

Когда говорят о большой численности русских, так или иначе служивших немцам, забывают упомянуть, что многие из них потом перебегали назад — на сторону Красной армии.

В течение войны в немецкий плен попали 5,24 миллиона советских солдат. Из них 3,8 миллиона — в первые месяцы войны. Они попадали в котлы, которые летом 1941 года задумывали и осуществляли немецкие генералы, умело используя танковые и моторизованные части.

Не все попавшие в окружение бойцы и командиры пытались прорваться к своим. Те, чьи родные места были уже оккупированы немцами, считали, что Красная армия разгромлена, война закончилась, и пробирались в родные места. Другие просто боялись возвращения, потому что Сталин не признавал сдачи в плен. В Советском Союзе не существовало понятия «военнопленный», только — «дезертиры, предатели Родины и враги народа».

Так было не всегда. Поначалу в Красной армии относились к попавшим в плен, как принято во всех армиях, с сочувствием. 5 августа 1920 года было принято постановление Совнаркома о пособии возвратившимся из плена военнослужащим Красной армии и флота: «Всех находившихся в плену военнослужащих Красной армии и флота, за исключением добровольно сдавшихся в плен неприятелю или добровольно исполнявших у неприятеля работы, относящиеся к военным действиям, удовлетворить по возвращении из плена единовременным денежным пособием в размере трехкратной наименьшей тарифной сетки местности регистрации возвратившегося из плена…»

Когда Сталин стал полным хозяином страны, все изменилось.

Приказ № 270 (от 16 августа 1941 года), подписанный Сталиным, требовал от красноармейцев в любой ситуации стоять до последнего и не сдаваться в плен, а тех, кто смел предпочесть плен смерти, — расстреливать.

Приказ № 270 заканчивался грозным предупреждением:

«1. Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту, как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава.

2. Попавшим в окружение врага частям и подразделениям самоотверженно сражаться до последней возможности, беречь материальную часть как зеницу ока, пробиваться к своим по тылам вражеских войск, нанося поражение фашистским собакам.

Обязать каждого военнослужащего независимо от его служебного положения потребовать от вышестоящего начальника, если часть его находится в окружении, драться до последней возможности, чтобы пробиться к своим, и если такой начальник или часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственного пособия и помощи.

3. Обязать командиров и комиссаров дивизий немедля смешать с постов командиров батальонов и полков, прячущихся в щелях во время боя и боящихся руководить ходом боя на поле сражения, снижать их по должности как самозванцев, переводить в рядовые, а при необходимости расстреливать их на месте, выдвигая на их место смелых и мужественных людей из младшего начсостава или из рядов отличившихся красноармейцев».

Иначе говоря, Сталин требовал, чтобы застрелились несколько миллионов красноармейцев, которые из-за ошибок и преступлений самого вождя и его генералов оказались в окружении и потому попали в плен.

58-я (политическая) статья Уголовного кодекса РСФСР позволяла предавать суду семьи пленных красноармейцев и высылать их в Сибирь. 24 июня 1942 года Сталин подписал еще и постановление Государственного комитета обороны «О членах семей изменников Родины».

В постановлении уточнялось, что подлежат аресту и высылке на пять лет в отдаленные местности совершеннолетние члены семей тех, кого очно или заочно приговорили к высшей мере наказания «за переход на сторону врага, содействие немецким оккупантам, службу в карательных или административных органах немецких оккупантов, за добровольный уход с оккупационными войсками, а также за попытку измены Родине и изменнические намерения».

Членами семей считались отец, мать, муж, жена, сыновья, дочери, братья и сестры, если они жили вместе.

Жестокие приказы, которые, по мысли их авторов, должны были помешать сдаче в плен, приводили к противоположным результатам. Попавшие в плен красноармейцы боялись возвращения на родину, где их считали предателями (так оно и получилось в 1945 году, когда из немецких лагерей они переместились в советские).

Писатель Виктор Некрасов, участник войны и автор незабываемой книги «В окопах Сталинграда», оказавшись в эмиграции в семидесятых годах, спрашивал себя:

«Что мы защищали, когда воевали с немцами? Свои дома, хаты, семьи, свою жизнь? Или систему? И то, и другое, и третье. Воюя с фашизмом и победив его, — мы утвердили на земле другую диктатуру, в чем-то даже более жестокую и бессовестную. И мы несем за это ответственность…

Признаюсь, не очень-то я верю в то, что люди брали немецкий автомат в руки, чтобы воевать против Сталина. Были и такие, но думаю, что очень немного… Раскулаченные родители, голод, нищета, вранье. Стоит ли так уж всем из кожи лезть, чтоб защищать все это?»

Сталинский режим сделал все, чтобы отбить у советских людей желание его защищать. Герой Советского Союза писатель Владимир Карпов, который в начале войны оказался в заключении, вспоминал:

— Меня отпустили из лагеря на фронт, в штрафную роту, но дали бумажку, в которой было сказано, что если я не проявлю себя должным образом, то после войны меня вернул в лагерь отсиживать остаток срока. Такие бумажки дали чуть ли не всей роте. Кому же охота возвращаться в лагерь? Ясно, что с такой бумажкой сразу сдавались немцам в плен…

Попавших в немецкий плен красноармейцев ждала страшная судьба: они умирали от голода, ран и эпидемий.

Немецкий военный историк Иоахим Хоффман, не склонный особенно винить вермахг в массовой гибели советских военнопленных, пишет:

«Если попытаться выяснить, что именно определяло судьбы советских пленных до начала 1942 года, то можно назвать три главных момента.

Во-первых, по техническим причинам было невозможно, особенно в конце года, создать соответствующие условия для миллионов советских солдат, в большинстве своем попадавших в плен в крайне истощенном состоянии.

Во-вторых, большую роль сыграли акции уничтожения, проводившиеся боевыми группами гестапо и СД, жертвой которых становились в первое время «нежелательные элементы», то есть прежде всего неугодные в политическом и расовом отношении, в том числе представители народов Средней Азии и Закавказья, среди которых было немало непримиримых противников советского режима. Их расстреливали часто либо из-за внешнего вида — многим они казались воплощением «азиатского», «монгольского» большевизма, либо же просто потому, что они были обрезаны и их принимали за евреев.

И наконец, третья причина — это просто черствость и равнодушие или же политическая слепота части служащих вермахта…»

В меморандуме генерал-квартирмейстера штаба сухопутных войск от 13 апреля 1942 года предлагалось поставить дело так, чтобы советские военнопленные считали, что им повезло, что они попали в плен и «в безопасности пересидели такую страшную войну»…

Это звучит сомнительно. Немецкое командование относилось к пленным бесчеловечно. Только потом немцы некоторым категориям попавших в плен сделали послабление.

Данные о численности красноармейцев, расстрелянных в немецком плену или погибших от голода и эпидемий, сильно расходятся. В последнее время в немецких работах приводится цифра два с половиной миллиона человек.

Советское правительство имело возможность хотя бы немного облегчить участь пленных — с помощью Международного комитета Красного Креста. Комитет был создан в 1863 году в Женеве. Его задача — защищать военных и гражданских лиц, ставших жертвами военного конфликта, помогать раненым, военнопленным, политическим заключенным и жителям оккупированных территорий.

Комитет появился благодаря стараниям всего одного человека. 24 июня 1859 года молодой женевский предприниматель Анри Дюнан, проезжая через Италию, увидел поле битвы между французскими и итальянскими войсками при Соверино. Придя в ужас от зрелища большого числа раненых, которым некому было помочь, он вернулся в Женеву и написал книгу.

Она пробудила швейцарское общественное мнение.

В 1864 году правительство Швейцарии пригласило правительства двенадцати стран на встречу, где договорились помогать раненым солдатам на поле боя.

Для соблюдения условий первой Женевской конвенции и создали Международный комитет Красного Креста.

Это частная швейцарская организация. Правительство страны оплачивало половину расходов комитета и позволяло пользоваться дипломатической почтой для важных и секретных сообщений.

В 1899 году приняли вторую Женевскую конвенцию о защите моряков, потерпевших бедствие, в 1929-м — третью, о защите военнопленных. К 1934 году была подготовлена принципиально важная конвенция о защите гражданского населения во время войны, но принять ее не успели.

МККК декларирует независимость от правительства в Берне, как, впрочем, и от других правительств, и в принципе не руководствуется ни политическими, ни идеологическими, ни религиозными мотивами. К началу войны в женевской штаб-квартире было пятьдесят семь служащих и одиннадцать представителей в Европе.

В чем отличие МККК от национальных комитетов Красного Креста? Национальные комитеты занимаются уходом за больными и ранеными, сдачей крови, помогают пострадавшим от бедствий. Международный комитет действует по всему миру. Делегаты комитета — единственные люди, которым позволено проникать за колючую проволоку, пересекать линию фронта и посещать оккупированные территории.

Репутация комитета такова, что с ним сотрудничают практически все правительства. Даже Гитлер вынужден был с ним считаться. Правда, руководители комитета держались очень осторожно. В 1939 году немцы взяли в плен полмиллиона польских солдат и офицеров. Поскольку Гитлер и Сталин поделили территорию, польское государство перестало существовать. Под этим предлогом Германия перестала считать бывших солдат и офицеров польской армии военнопленными. Тысячи из них умерли в лагерях. Это было грубым нарушением Женевской конвенции 1929 года, но МККК смолчал.

23 июня 1941 года, на следующий день после нападения Германии на Советский Союз, глава Международного комитета Красного Креста Макс Хубер предложил Москве и Берлину свои посреднические услуги, чтобы Советский Союз и Германия могли бы обменяться списками военнопленных.

В те отчаянные дни в Москве ни от какой помощи не отказывались, и 27 июня 1941 года нарком иностранных дел Вячеслав Михайлович Молотов подписал ответную телеграмму председателю МККК Максу Хуберу:

«Советское правительство готово принять предложение Международного комитета Красного Креста относительно представления сведений о военнопленных, если такие же сведения будут представляться воюющими с Советским государством странами».

23 июля советский посол в Турции Сергей Александрович Виноградов отправил в Москву запись беседы с уполномоченным МККК Марселем Жюно, который рекомендовал Советскому Союзу ратифицировать Женевскую конвенцию 1929 года о защите военнопленных. Это позволит воспользоваться услугами Красного Креста, чьи представители смогут посещать в Германии лагеря советских военнопленных и требовать улучшения их положения. Разумеется, инспекции подвергнутся и советские лагеря для немецких военнопленных.

Марсель Жюно предложил послу организовать с Германией обмен информацией о пленных.

9 августа немцы действительно разрешили представителям МККК посетить лагерь для советских военнопленных. Но продолжения не последовало, потому что советское правительство отказалось пускать сотрудников Международного Красного Креста в свои лагеря.

Немецкий посол в Турции, бывший вице-канцлер Германии Франц фон Папен вручил представителю Красного Креста список советских военнопленных, но выразил озабоченность тем, что Сталин намерен наказывать семьи тех красноармейцев, кто попал в плен (см. работу В. Ко-насова «Международный комитет Красного Креста — Советский Союз: дорогой сотрудничества и конфронтации»).

Франц фон Папен был недалек от истины. Но из уст посла нацистской Германии, которая обрекла на смерть сотни тысяч советских военнопленных, эта озабоченность звучала фарисейски…

6 сентября посол Виноградов отправил заведующему средневосточным отделом Наркомата иностранных дел Сергею Ивановичу Кавтарадзе недоуменную записку. Он не понимал, почему Москва не отправляет в Женеву списки немецких военнопленных.

«Как Вам известно, — напоминал посол, — немцы уже дали первый список наших красноармейцев, захваченных ими в плен. Дальнейшие списки будут даны лишь после того, как Красный Крест получит такие же данные от нас».

Первый список на двести девяносто семь пленных был получен в Москве. В ответ майор госбезопасности Петр Карпович Сопруненко, начальник управления по делам военнопленных и интернированных НКВД, приказал составить список на триста немецких пленных. Но посылать его не хотели.

В августе МККК предложил (за счет Советского Союза, разумеется) купить в нейтральных странах продовольствие и одежду для советских пленных и позаботиться о том, чтобы посылки попали по назначению. Германия не возражала. В Москве интереса к этой идее не проявили.

Когда в лагерях началась эпидемия сыпного тифа, представители МККК пришли в советское посольство в Турции и предложили отправить военнопленным вакцину, если Москва возместит расходы. Ответа не последовало.

В ноябре и декабре МККК отправил в Москву фамилии нескольких тысяч красноармейцев, попавших в румынский плен. Свои списки передали и итальянцы. Финны тоже были готовы обменяться списками. Но все требовали взаимности. Москва не отвечала.

Заведующий 3-м европейским отделом Наркомата иностранных дел Владимир Семенович Семенов 4 декабря 1941 года доложил заместителю наркома Соломону Абрамовичу Лозовскому, что через Болгарию получены запросы немецкого, венгерского и румынского правительств относительно судьбы военнопленных.

«В свое время, — напоминал Семенов, — было указание тов. В.М. Молотова не отвечать немцам на их запросы. Это тем более относится к запросам персонального характера, так как в данном случае получение сведений может представлять интерес для разведки противника.

Однако встает вопрос, следует ли нам запрашивать НКВД о соответствующих лицах в порядке внутренней информации, как это делалось прежде.

В разговоре со мной заместитель начальника 2-го Управления тов. Райхман высказал мнение о нецелесообразности такой переписки, так как она практически в настоящее время бесцельна и может только загрузить НКВД излишней работой.

Я вполне присоединяюсь к этому мнению, тем более что в свое время аналогичную точку зрения высказывал в личной беседе со мной тов. В.Г. Деканозов».

Владимир Георгиевич Деканозов тоже был заместителем наркома иностранных дел, но в недавнем прошлом работал у Берии, поэтому его мнение считалось особенно весомым.

Решение, разумеется, принимали не в Наркомате иностранных дел. Окончательное слово было за Сталиным и Молотовым. Судьба попавших в плен бойцов и командиров Красной армии их уже не интересовала, а давать какие-то сведения о числе немецких пленных они категорически не хотели. И уж вовсе не желали появления в лагерях НКВД швейцарских медиков.

Редкое исключение было сделано для взятого в плен в Сталинграде бывшего командующего 6-й немецкой армией генерал-фельдмаршала Фридриха Паулюса.

С санкции комиссара госбезопасности 3-го ранга Амаяка Захаровича Кобулова, заместителя начальника управления по делам военнопленных и интернированных НКВД, на запрос Красного Креста 20 февраля 1943 года был дан телеграфный ответ:

«Паулюс жив, здоров, чувствует себя прекрасно. Почтовый адрес лагеря — Союз Советских Социалистических Республик, лагерь военнопленных № 27».

Гитлеру это было только на руку. В конце ноября командование вермахта подготовило списки полумиллиона советских пленных, которые готово было передать швейцарцам. Когда выяснилось, что Советский Союз не намерен отвечать взаимностью, Гитлер распорядился прекратить составление списков и запретил пускать представителей МККК в лагеря, где содержались красноармейцы. Фюрер знал, сколько советских пленных каждый день умирало в немецких лагерях, и не хотел, чтобы это стало достоянием гласности.

В результате Красный Крест практически ничем не смог помочь советским военнопленным, а ведь швейцарцы спасли бы многих людей. Выполняя просьбы других воюющих государств, они следили за распределением гуманитарных посылок с продовольствием в лагерях военнопленных; британские военнопленные получали в месяц три посылки — как минимум, от голода и истощения они не умирали. Кроме того, появление представителей Красного Креста в лагерях заставляло немцев сдерживаться. Никто не находился в таком бедственном положении, как советские пленные.

В этой ситуации между жизнью и смертью пленные часто соглашались перейти на сторону врага, лишь бы спастись. Согласие служить оккупационным властям, присоединиться к генералу Власову давало шанс выжить.

Уже в 1941 году несколько сот тысяч русских людей служили вермахту. Они именовались «хи-ви» — сокращение от Hilfswillige (добровольные помощники). Носили немецкую форму без знаков отличия. Использовались в роли шоферов, ездовых и механиков. Они работали на кухнях, в мастерских и в обозах. Примерно десять процентов численности немецкой пехотной дивизии составлял русский подсобный персонал, «хи-ви».

Потом появились русские охранные части, полицейские батальоны. Это уже были люди с оружием, которые помогали вермахту или полиции безопасности.

Первым использовать русских против Красной армии предложил генерал-лейтенант Рудольф Шмидт, командовавший корпусом в танковой группе Гудериана. В сентябре 1941 года он представил командованию записку «О возможности подавления большевистского сопротивления изнутри».

В 1942 году был создан штаб восточных добровольческих войск, который занимался формированием и пополнением частей, созданных в основном из военнопленных. Офицерами в такие части назначались немцы, которые не знали русского языка и командовали через переводчика. Все носили немецкую форму с нашивками на правом рукаве мундира — «Русская освободительная армия», «Украинская освободительная армия», «Туркестан».

Лорд Николас Бетелл, автор изданной в Англии книги «Последняя тайна» — о судьбе советских военнопленных, пишет:

«Помимотех, кто добровольно сражался на стороне нацистов, гораздо большее число советских граждан надело немецкую форму под влиянием голода, непосильной работы и угрозы смерти. Трудно было отказаться от работы в трудовых батальонах, в которых питание и содержание были несколько лучше. Они помогали при уборке урожая или на строительстве дорог…

Но как только русский соглашался работать на врага, он становился;:а скользкую дорожку, и заставить его пойти на более тесные контакты с немецкой военной машиной было лишь вопросом времени… Во многих случаях русские становились перед страшным выбором: либо присоединиться к немцам, либо быть расстрелянным на месте».

Боевой союз с немцами

Немцы делили советских пленных на несколько категорий. В привилегированное положение попадали представители среднеазиатских народов, жители Кавказа и казаки, которых сразу предполагалось привлечь на свою сторону.

Альфред Розенберг больше всего ценил казаков, рассматривал их как антирусскую, антимосковскую силу. Для казаков устанавливались немецкие нормы питания, их брали не только в армейские части, но и добровольческие войска СС.

Генрих Гиммлер мечтал иметь собственную армию. Гитлер разрешил сформировать несколько дивизий СС, имея в виду, что в побежденной Европе они будут играть роль военной полиции.

Предполагалось, что части СС в военное время переходят под армейское командование, но Гиммлер противился этому. Он хотел сам командовать армией.

В СС брали людей с низшим образованием — важны были расовая чистота, физические данные и преданность партии и вождю. В армию шли горожане, в СС — сельские жители. В СС не брали вчерашних школьников, только достигших двадцати трех лет. В начале войны в СС зачисляли только людей с абсолютным здоровьем. Если врачи выдернули зуб, это было основанием отказать в приеме.

Вермахт, в свою очередь, возражал против разрастания войск СС. Армейские генералы не хотели делиться ни призывниками, ни вооружением. Поскольку армия забирала себе всех призывников, Гиммлер стал вербовать в СС добровольцев по всей Европе. С 1935 года началось формирование воинских подразделений СС. Этим занимался профессиональный военный Пауль Хауссер, который в 1932 году вышел в отставку генерал-лейтенантом. На следующий год он вступил в штурмовые отряды, а в 1934 году в СС. Гиммлер сделал его инспектором соединений СС особого назначения.

В декабре 1939 года в Берлине появилось призывное управление войск СС под руководством обергруппенфю-рера Готлоба Бергера. После этого СС стали реальной военной силой. В обшей сложности Гиммлеру удалось сформировать двадцать шесть добровольческих дивизий войск СС, их численность достигла почти полумиллиона человек.

Гиммлер сказал, что в СС надо привлечь всю нордическую кровь. В подразделения войск СС зазывали всех «расово полноценных европейцев». Остальные шли во вспомогательную полицию — поддерживать порядок на оккупированных территориях и бороться с партизанами.

В первую очередь вербовали фольксдойче (то есть немцев, оказавшихся вне Германии). Швейцарцев брали с удовольствием. В Бельгии предпочтение отдавалось фламандцам, которые считались близкими к немцам, а не валлонам. Но в 1943 году стали зазывать и валлонов. Дивизию СС «Викинг» сформировали из голландцев, фламандцев, датчан и норвежцев. Всем было обещано после службы немецкое гражданство.

В 1942 году на Восточный фронт отправили добровольческий легион, сформированный из голландских нацистов. Он понес огромные потери, был выведен на территорию Польши и расформирован. Некоторые добровольцы получали высокие награды, но большинство, попав на Восточный фронт, сильно пожалели, что позволили соблазнить себя.

В боях в Северной Африке в немецком плену оказались индийцы, сражавшиеся на стороне англичан. Из них сформировали индийский легион. Но быстро стало ясно, что он годится только для пропагандистского использования.

В 1942 году сформировали дивизию «Принц Евгений» из банагских (румынских) немцев и немцев из Хорватии. Потом туда включили хорватов, венгров, румын.

Сформировали подразделение из боснийских мусульман для борьбы с югославскими партизанами. Сколотили небольшой отряд из финских добровольцев, которые не навоевались с Советским Союзом. В конце войны сформировали даже болгарскую противотанковую бригаду. Но Гиммлеру удалось завербовать в нее всего лишь семьсот болгар. Командиром бригады стал полковник Иван Рогозаров, бывший министр болгарского правительства, свергнутого восстанием 9 сентября 1944 года.

После нападения на Советский Союз принялись формировать армянские, грузинские, азербайджанские, прибалтийские легионы СС. Украинцев вербовали в 14-ю гренадерскую дивизию войск СС. Желающих набралось семьдесят тысяч. В состав дивизии включили четырнадцать тысяч украинцев. В июне 1944 года дивизию бросили против наступавших советских войск. Дивизия была уничтожена практически полностью. Остатки дивизии перебросили в Словакию, где с помощью советских и британских парашютистов подняли восстание.

Скорее всего и для самого Власова первоначальным импульсом к сотрудничеству с немцами было именно желание остаться в живых. Разумеется, уже освоив политическую роль, он станет говорить о другом:

«Разве не было бы преступлением проливать еще больше крови? Разве не большевизм и, в частности, Сталин, главные враги русского народа? Разве не первый и святой долг каждого русского встать против Сталина и его клики?

Там, в лесах и болотах, я окончательно пришел к заключению, что мой долг поднять русский народ на борьбу с большевистской властью за создание Новой России».

Едва ли эти мысли приходили ему в голову в те дни, когда он еще командовал обреченной 2-й ударной армией Волховского фронта. Власов был одним из многих генералов, попавших в немецкий плен. Большинство из них отказалось сотрудничать с немцами. Видимо, в тот день, когда его взяли немцы, он отрезал от себя прошлое. Он знал, как Сталин относится к тем, кто попал в плен, и понял, что в Красной армии его карьера в любом случае закончилась.

Все свои идеи он вынашивал уже в лагере для военнопленных офицеров и генералов. К генералам лагерная администрация относилась с некоторым пиететом, но все равно это была тяжкая жизнь с неопределенной перспективой. Когда Власов попал в плен, военная удача клонилась в сторону немцев. В лагере, который постоянно пополнялся все новыми пленными, разгром Красной армии, должно быть, казался неминуемым.

Трудно обвинять в чем-либо рядовых военнопленных, которые, умирая от голода в немецких лагерях, выбирали жизнь и говорили немецким вербовщикам «да». Власов же решил, что Красной армии конец, и предпочел начать новую жизнь, а не сидеть за колючей проволокой в лагере для старших офицеров и генералов.

Совершенно очевиден и другой мотив. Власов был крайне честолюбив и жаждал власти. И он решил попытать счастья на политическом поприше.

— Андрея я знал еще до войны, — говорил Александр Васильевич Горбатов, генерал армии, Герой Советского Союза. — Мы с ним ровесники. От природы, несомненно, одаренный, он быстро рос по службе. А когда достиг «потолка», показалось мало, потянуло, как сейчас выражаются, во власть. Дальнейший ход событий показал, что он замахивался не только на командующего так называемой Русской освободительной армией, но и не прочь был заменить Сталина на его троне… Здесь, на мой взгляд, недальновидно поступил Гитлер. Он, к счастью для нас, так ни разу и не принял Власова, не позволил ему создать большую и мощную армию… А Власов мог бы нанести нам куда больше вреда.

В своем открытом письме «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?» генерал-лейтенант Власов писал:

«Призывая всех русских людей подняться на борьбу против Сталина и его клики, за построение Новой России без большевиков и капиталистов, я считаю своим долгом объяснить свои действия…

Двадцать четыре года я прослужил в рядах Крас-ной Армии. Я прошел путь от рядового бойца до командующего армией и заместителя командующего фронтом. Я был награжден орденами Ленина, Красного Знамени… С 1930 года я был членом ВКП(б)…

Я увидел, что ничего из того, за что боролся Русский народ в годы гражданской войны, он в результате победы большевиков не получил. Я видел, как тяжело жилось русскому рабочему, как крестьянин был загнан насильно в колхоз, как миллионы русских людей исчезали, арестованные без суда и следствия…

Система комиссаров разлагала Красную Армию. Безответственность, слежка, шпионаж делали командира игрушкой в руках партийных чиновников в гражданском костюме или в военной форме… Многие и многие тысячи лучших командиров, включая маршалов, были арестованы и расстреляны либо заключены в концентрационные лагеря и навеки исчезли. Террор распространился не только на армию, но и на весь народ…

Я видел, что война проигрывается по двум причинам: из-за нежелания Русского народа защищать большевистскую власть и созданную систему насилия и из-за безответственного руководства армией…

Я пришел к выводу, что мой долг заключается в том, чтобы призывать Русский народ к борьбе за свержение власти большевиков, к борьбе за мир для Русского народа, за прекращение кровопролитной, ненужной Русскому народу войны за чужие интересы, к борьбе за создание Новой России, в которой мог бы быть счастлив каждый русский человек…

Интересы Русского народа всегда сочетались с интересами Германского народа, с интересами всех народов Европы… Большевизм отгородил Русский народ от Европы непроницаемой стеной… В союзе с Германским народом Русский народ должен уничтожить эту стену ненависти и недоверия.

В союзе и сотрудничестве с Германией он должен построить новую счастливую Родину — в рамках семьи равноправных и свободных народов Европы…»

И до Власова разные люди, уверовавшие в окончательную победу немецкого оружия, пытались взять на себя роль вождей русского народа.

Скажем, в поселке Локоть на территории Орловской области после прихода немцев Константин Павлович Воскобойников и Бронислав Владиславович Каминский пытались создать Народную социалистическую партию России.

Воскобойников до революции закончил юридический факультет Московского университета, перед войной преподавал физику в Брасовском лесном техникуме. Для него приход немецких войск был шансом изменить свою жизнь, дать выход нереализованным амбициям. Он с ходу предложил свои услуги немцам и 6 ноября 1941 года был назначен бургомистром Локотской волостной управы. Заместителем взял старого знакомого — Бронислава Каминского, высланного из Ленинграда и работавшего инженером на спиртзаводе.

В ноябре 1941 года они стали выпускать газету «Голос народа». 26 декабря опубликовали в ней манифест своей партии, обещая уничтожить колхозный строй и раздать крестьянам по десять гектаров земли без права продажи.

В январе 1942 года партизаны убили Воскобойникова. Обер-бургомистром стал Каминский, человек бешеной энергии. Он убедил командование 2-й немецкой танковой армии, что способен на большее, чем управлять одним поселком.

В командование 2-й армией вступил Рудольф Шмидт, произведенный фюрером в генерал-полковники. Он своей властью, не запрашивая мнения ставки, разрешил Каминскому создать «Локотский самоуправляющийся округ», в который входили шесть районов; население округа превысило полмиллиона человек. Он передал всю власть местному самоуправлению и вывел войска. В обмен генерал Шмидт потребовал очистить от партизан тылы его армии и наладить поставки продовольствия.

«Немцы дали на откуп большой участок атаману Каминскому с его ватагой, — писал руководитель эмигрантской организации НТС Виктор Михайлович Байдала-ков. — Каминский обязался ликвидировать партизан и доставлять немцам определенное количество продовольственного обложения крестьян. Взамен немцы в этот район вообще не показывались».

Каминский открыл ремесленное училище, несколько школ, две больницы, газету и городской театр имени своего убитого соратника Воскобойникова.

В тех местах оказалось множество окруженцев, бойцов Красной армии, которые бродили по деревням в поисках работы и пропитания. Они шли в полицию. Из добровольческих полицейских отрядов он создал Русскую освободительную народную армию, которую чаше называли «бригадой Каминского». В бригаде, состоявшей из пяти полков, числилось от десяти до пятнадцати тысяч человек. Каминский раздобыл для своей армии пятнадцать танков, артиллерию и минометы (см.: Военно-исторический журнал. 2004. № 4). Немецкое командование использовало бригаду для борьбы с партизанами.

Осенью 1943 года советские войска прорвали фронт. Один полк бригады Каминского оказался на пути наступающих советских танков и был уничтожен полностью. Остатки бригады отступали вместе с немцами. Она действовала против партизан в Белоруссии и была включена в состав войск СС в качестве 29-й штурмовой бригады. Каминский надеялся, что в частях СС снабжение лучше.

В августе 1944 года добровольцы из состава бригады (тысяча семьсот человек) участвовали в подавлении Варшавского восстания и настолько отличились по части грабежей мирного населения, что даже немцы не выдержали. Бронислав Каминский исчез. По некоторым данным, его судил немецкий военно-полевой трибунал и «за мародерство» приговорил к смертной казни. Бригаду перевели в Верхнюю Силезию и расформировали.

К середине 1943 года, утверждает историк Иоахим Хоффман, в вермахте насчитывалось девяносто русских батальонов, сто сорок боевых единиц, равных по численности полку, и множество мелких подразделений. Они использовались для охраны тыла немецких войск и борьбы с партизанами. В частях вермахта было также от четырехсот до шестисот тысяч добровольцев, которые занимались обслуживанием немецких частей.

Под германским командованием находилось несколько крупных формирований — 1-я казачья дивизия, несколько казачьих полков и калмыцкий кавалерийский корпус.

Русская национальная народная армия насчитывала около десяти тысяч человек. В немецких документах «армия» именовалась иначе — «абвергруппа-203». Это подразделение, созданное немецкой разведкой в марте 1942 года на территории Белоруссии, появилось с разрешениякомандующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала Ганса фон Клюге. «Абвергруппа-203» использовалась для борьбы с партизанами.

Расквартировали армию в бараках на торфяных разработках возле железной дороги Орша — Смоленск. Вооружение — советское, трофейное. Форму тоже оставили советскую, правда, нашили погоны, которых в Красной армии еще не было, и бело-сине-красные шевроны. Открыли библиотеку, офицерский клуб, выпускали собственную многотиражку «Родина». Несколько командных должностей заняли эмигранты, остальные были бывшими командирами Красной армии. Их доставили в бараки в состоянии крайнего истощения.

В июне 1942 года командующий группой армий «Центр» прислал инспектировать русскую часть своего начальника штаба генерал-полковника Отто Вёлера, который возмутился тем, что для русских затребовали больше оружия, чем нужно. Немецкого командира сменили.

Русским командиром армии, состоявшей из пяти батальонов (один саперный), был эмигрант Сергей Никитич Иванов. До войны он был руководителем отделения Всероссийской фашистской партии в Берлине, потом работал на службу безопасности.

Ему помогал бывший полковник царской армии Константин Григорьевич Кромиади, который действовал под фамилией Санин. В эмиграции он работал таксистом в Берлине. Осенью 1941 года его взяли на работу в министерство по делам оккупированных восточных территорий. В августе 1943 года Кромиади перевели в штаб генерала Власова. Он подписал прощальный приказ:

«Мои верные и преданные боевые товарищи, офицеры и солдаты Русской Национальной Народной Армии!

Волею судеб мне приходится прощаться с вами. С болью в сердце покидаю вас и наш родной очаг, где впервые зародилась идея национального возрождения и где мы, забыв все и вся, как братья, как сыны одной матери, объединились вокруг идеи возрождения нашей Родины».

В конце 1942 года Русскую национальную народную армию решили отправить на фронт. Генерал-фельдмаршал фон Клюге распорядился расформировать армию и побатальонно придать различным немецким частям, переодев всех в обмундирование вермахта. Клюге знал взгляды фюрера и не собирался ему противоречить.

Но на фронт никто идти не захотел. Человек триста сразу сбежали из казарм. Остальных оставили нести охранную службу и сражаться с партизанами в районе Бобруйск — Могилев.

Вот еще один характерный пример.

Свою партию и собственную армию пытался создать бывший советский подполковник Владимир Владимирович Гиль, выпускник Академии имени М.В. Фрунзе. Он пятнадцать лет прослужил в Красной армии. В марте 1941 года был назначен начальником штаба только что сформированной 229-й стрелковой дивизии. В июле дивизия вступила в бой и была разгромлена.

Считается, что подполковник Гиль попал в плен в бессознательном состоянии. Некоторые однополчане утверждали, что Гиль сам сдался в плен (см.: Военноисторический журнал. 2004. № 6).

Владимир Гиль стал русским комендантом лагеря для военнопленных в Сувалках и предложил немцам создать Боевой союз русских националистов. Его предложением заинтересовались представители Главного управления имперской безопасности. Они разрешили ему создать Национальную партию русского народа, которую потом преобразовали в Боевой союз русских националистов (см.: Военно-исторический архив. 2002. № 6).

В программе союза говорилось: «Будущая Россия должна быть националистической. Народам, населяющим Украину, Белоруссию, Прибалтику и Закавказье, предоставляется право на самоопределение и выделение в самостоятельные государства под протекторатом Великой Германии. Власть в России должна принадлежать правителю, назначаемому Адольфом Гитлером».

Владимир Гиль сменил фамилию, звучавшую слишком по-немецки, и стал Родионовым. Ему разрешили сформировать из военнопленных лагеря Сувалки боевой отряд — «Дружину № 1», которую разместили в Старом Быхове. Вторая «Дружина» появилась в шталаге-319. Затем появились еще несколько таких отрядов. Они подчинялись полиции безопасности и СД, несли караульную службу и сражались против партизан. Из их состава сотрудники Главного управления имперской безопасности подбирали агентуру для засылки в советский тыл. СД занималась этим параллельно с абвером.

Пятьдесят человек из состава бригады возили в Берлин, показывали столицу Третьего рейха как образцовый город.

В марте 1943 года отряды свели в 1-й русский национальный полк войск СС. Численность полка составляла тысячу двести человек. Полк развернули в бригаду.

Гиль-Родионов отказался перейти в подчинение Власову. Он передал приехавшему от Власова Жиленкову только учебное подразделение в триста человек, которых стали именовать 1-й гвардейской бригадой РОА.

22 июня 1943 года немцы устроили в Пскове парад по случаю второй годовщины нападения на Советский Союз. Парад открыла русская бригада…

Гиль-Родионов подозревал, что немцы хотят от него отделаться. Один из его помощников вступил в контакт с партизанами. Они гарантировали Гиль-Родионову амнистию, если его люди перейдут на сторону партизан с оружием в руках.

13 августа партизаны окружили расположение бригады. Гиль и ею единомышленники перестреляли немцев и тех офицеров, которым не доверяли. Часть его бригады перешла на сторону партизан и стала называться 1-й антифашистской партизанской бригадой. Вместе с солдатами ушел к партизанам и Гиль-Родионов, обиженный на немцев.

В ночь на 3 мая 1944 года он был тяжело ранен осколком авиабомбы и 14 мая скончался. Говорили, впрочем, что его ликвидировали то ли бывшие сослуживцы, то ли особисты, поскольку непонятно было, как с ним поступить.

Идея создать из советских пленных самостоятельную русскую освободительную армию родилась в отделе военной пропаганды верховного командования вермахта (ОКВ).

Эмигрант Виктор Байдалаков узнал об этом из первоисточника — от соратника по партии Александра Степановича Казанцева, который после начала войны служил у немцев, а с ноября 1944 года редактировал власовскую газету «Воля народа».

Александр Казанцев и рассказал Байдалакову, как сторонники создания русских частей в составе вермахта подготовили соответствующий приказ.

«Инициаторы, — вспоминал Байдалаков, — выждав отъезд высшего начальства на несколько дней, составили исходный проект о формировании русских воинских частей в целях чисто пропагандных. За несколько дней скопилось для подписи начальства много бумаг. Этот проект был положен в самый низ, усталое начальство подписало проект, особенно не вникая в него. Для воз-главления этой армии уже загодя свозятся пленные советские генералы: Понеделин, Лукин, Власов, Благовещенский. Выбор остановился на Власове».

Генерал-лейтенанта Власова посчитали куда более солидной фигурой, чем всех остальных русских, предложивших немцам свои услуги. Некоторым немецким офицерам он просто нравился. Капитан вермахта Вильфрид Штрик-Штрикфельд, который работал с генералом, вспоминал: «Власов произвел на меня положительное впечатление своей скромностью и в то же время сознанием собственного достоинства, своим умом, спокойствием и сдержанностью, в особенности той трудно определяемой чертой характера, в которой чувствовалась скрытая сила его личности».

Для того чтобы немцы сделали ставку на Власова, он должен был добиться поддержки со стороны русской эмиграции и влиятельных казачьих атаманов.

Казаки, верные союзники нацистов

Генерал Петр Николаевич Краснов, который в нацистской Германии возглавлял главное управление казачьего войска, относился к Власову настороженно и отстаивал независимость казачьих частей. Краснов гордился особыми отношениями с нацистским руководством и предпочитал иметь дело с немцами напрямую. Генерал Власов ему только мешал.

Краснов был сторонником теснейшего союза с Германией еще со времен Первой мировой войны.

В мае 1918 года немецкие войска вошли в Таганрог и Ростов-на-Дону. 3 мая в Новочеркасске собрался «Круг спасения Дона», в котором участвовали казаки восставших против советской власти станиц. Они провозгласили создание Всевеликого войска Донского, войсковым атаманом избрали генерал-лейтенанта Петра Николаевича Краснова.

Сын генерала, Петр Краснов окончил Александровский кадетский корпус и Павловское военное училище. В годы японской войны Краснов был корреспондентом газеты «Русский инвалид», органа Военного министерства.

Генерал Краснов создал Донскую республику, которую намеревался сделать совершенно самостоятельной. Он пытался отделиться от России, сделать Дон самостоятельным государственным образованием, что было неприемлемо для других белых генералов. Краснов ориентировался на немцев, что тоже казалось немыслимым русским офицерам. Для них Германия оставалась врагом. А Краснов без колебаний обратился за помощью к немцам, которые после подписанного 3 марта 1918 года в Брест-Литовске мирного договора заняли территорию Украины.

Несмотря на Первую мировую войну, германофильские настроения оказались на Дону весьма сильными.

В июле 1918 года генерал Краснов отправил своего представителя герцога Георгия Лейхтенбергского в Берлин на встречу с кайзером и генералом Людендорфом. Кайзеру Вильгельму было передано письмо Краснова с просьбой поддержать идею создания Донской и Кавказской федерации, в которую генерал хотел включить Царицын и Воронеж.

В обмен Краснов предлагал кайзеру нейтралитет. Генерал писал, что «тесный договор сулит взаимные выгоды, и дружба, спаянная кровью, пролитой на общих полях сражений воинственными народами германцев и казаков, станет могучей силой для борьбы со всеми нашими врагами».

Германия признала Донскую республику и контролировала действия Краснова. Окружение донского генерала считало, что казачий патриотизм важнее патриотизма русского, что немцы лучший союзник.

Краснов издал приказ, в котором говорилось: «Вчерашние внешние враги, австрогерманцы, вошли в пределы родного Дона; союзники с нами против Красной гвардии и за востановление на Дону полного порядка».

Краснов получал от немцев боеприпасы из русских же военных складов на Украине, захваченных германской армией, а в обмен снабжал оккупационные войска хлебом, шерстью и мясом.

Когда немецкие войска ушли, Краснов попросил генерала Антона Ивановича Деникина о помощи и признал его главнокомандующим Вооруженными силами Юга России. Но большинство русских офицеров по-прежнему считали Германию своим врагом, поэтому среди белых Краснову места не нашлось. У Деникина вообще было сложное отношение к казачеству. Донское и кубанское казачество было главной опорой белых, но казаки желали полной самостоятельности, а Деникин считал возможным говорить только об автономии.

Летом 1919 года Краснов оказался в Северо-Западной армии генерал-лейтенанта Николая Николаевича Юденича, руководил отделом пропаганды. Потом бежал в Германию.

Многие казаки вступили в Красную армию. Одни искренне, другие — спасая свою жизнь. Весной 1920 года, во время войны с Польшей, казачьи части стали перебегать на сторону поляков (см.: Военно-исторический журнал. 2001. № 11). Вскоре они появились на другой стороне фронта уже в составе 3-й польской армии (особая казачья бригада). Затем началось формирование отдельных казачьих полков — Донского, Уральского, Оренбургского. После окончания Гражданской войны казаки оказались в эмиграции.

Советское правительство постепенно изменило политику в отношении казачества. В тридцатых годах были отменены прежние ограничения их прав.

20 апреля 1936 года по предложению наркома обороны Климента Ефремовича Ворошилова (см.: Военно-исторический журнал. 2001. №1) политбюро приняло постановление, его опубликовали как постановление ЦИК СССР — «О снятии с казачества ограничений по службе в РККА»: «Учитывая преданность казачества советской власти, а также стремление широких масс казачества наравне со всеми трудящимися Советского Союза активным образом включиться в дело обороны страны… отменить для казачества все ранее существовавшие ограничения в отношении их службы».

В Москве разрешили восстановить казачьи части. 10-я территориальная кавказская дивизия стала 10-й Терско-Ставропольской, 12-я кавказская — 12-й Кубанской казачьей. Началось формирование еще трех дивизий. Казакам разрешили носить свою форму.

Но антисоветские и антимосковские чувства были, видимо, широко распространены среди казаков, что и проявилось с приходом немецких войск.

Уже в октябре 1941 года для борьбы с партизанами — с разрешения Генштаба сухопутных войск немецкой армии — начали формировать первые казачьи сотни из военнопленных и местного населения (см.: Военно-исторический журнал. 2002. № 2).

Военнопленные казаки оказались — в отличие от русских — в привилегированном положении. Когда русские пленные просто умирали от голода, казаков принимали в ряды вермахта как «полноправных солдат» и устанавливали для них немецкие нормы питания.

Казачьи формирования приносили присягу:

— Обещаюсь и клянусь Всемогущим Богом, перед Святым Евангелием в том, что буду вождю новой Европы и германского народа Адольфу Гитлеру верно служить и буду бороться с большевизмом, не щадя своей жизни, до последней капли крови…

Бывший атаман Краснов после Гражданской уехал в Германию, где двадцать лет спустя предложил свои услуги Адольфу Гитлеру. Краснов был просто счастлив, когда нацистская Германия напала на Советский Союз.

На следующий день, 23 июня 1941 года, он писал атаману Общеказачьего объединения в Германской империи генерал-лейтенанту Евгению Ивановичу Балабину: «Итак, совершилось. Германский меч занесен над головой коммунизма, начинается новая эра жизни России… Быть может, мы накануне вековой дружбы двух великих народов».

Казаки-эмигранты решительно поддержали Гитлера. Они отправляли германскому правительству приветственные телеграммы с выражением чувства «верности и преданности» и готовности предоставить себя в распоряжение фюрера для совместной борьбы против Советского Союза.

«В Новой Европе, — мечтал Краснов, — Европе национал-социалистической, казаки займут почетное место, как наиболее культурная и способная часть народа Русского».

Идеологи казаков рассчитывали на создание независимого казачьего государства, в которое собирались включить Северный Кавказ и немалую часть Украины. Сторонники казачьей самостоятельности, самостийники были противниками русского государства. Они говорили, что главный враг казачьей независимости — не только коммунисты, но и вообще весь русский народ.

28 июня атаман Войска Донского генерал-лейтенант граф Михаил Николаевич Граббе подписал приказ:

«22 сего июня Вождь Великогерманского Рейха Адольф Гитлер объявил войну Союзу Советских Социалистических Республик. От Ледовитого океана до Черного моря грозною стеною надвинулась и перешла красные границы мощная германская армия, поражая полки Коминтерна.

Великая началась борьба. Донское казачество! Эта борьба — наша борьба».

29 июня в Берлине прошло собрание представителей казачества, которые приняли решение присоединиться к германской армии в борьбе за освобождение «Казачьей Родины».

9 августа в оккупированной немцами Праге в зале, украшенном потретами Гитлера, тоже собрались казаки.

— Мы, казаки, не можем и не должны связывать свое будущее с русским прошлым! — говорили выступавшие. — Мы, казаки, приветствуем каждую бомбу и каждую гранату, которые летят на головы московских тиранов! Слава богу, Москва горит! Хайль Гитлер! Слава казачеству!

Но немцы не спешили принимать услуги казаков. Руководителей эмиграции вызывали в имперское министерство по делам оккупированных восточных территорий и рекомендовали объяснить соплеменникам, что их просят «не выступать с предложениями и проектами и поменьше обсуждать события». Эмигранты завалили нацистские ведомства предложениями своих услуг, и немецкие чиновники не могли справиться с обилием челобитных.

Краснов писал Балабину:

«Какая будет Россия после окончания войны с большевиками — единая или разделенная на части — знают только два человека — Гитлер и Геринг, и они никому этого не скажут.

Можно только из некоторых поступков и слов фюрера и из сознания, что этот гениальный человек, подобного которому еще не было в мировой истории, никогда не ошибался, догадываться, что Германия не собирается создавать слабое лоскутное государство, которое сейчас же станет объектом купли-продажи у Англии и Америки».

Генерал Краснов мечтал о создании на русской территории — с помощью немцев — самостоятельной Каза-кии. Он требовал от казаков помогать вермахту: «Выйдут оставшиеся в живых казаки с хоругвями и крестами навстречу германским войскам — будут и казаки в Новой России. Не выйдут, будут кончать самоубийством, как Смоленск, Ленинград и другие города советские…»

Сторонники казачьей самостоятельности, самостийники, не считали себя русскими людьми и были противниками русского государства (см.: Материалы по истории Русского освободительного движения. Выпуск 4. 1999. Статья С. Дробязко):

«Казакам не место в русских единонеделимческих организациях, а в своей национальной. Ведь теперь повсеместно русские эмигранты на девяносто процентов стали красными, белобольшевиками, видят в Сталине объединителя земель русских и их защитника, достойного Петра I. Для нас же как один, так и другой были тиранами и уничтожали наш казачий народ.

Мы верим, что всем народам новой Европы теперь ясно, что только полное разделение России-СССР на ее составные части раз и навсегда избавит Европу от вечной опасности и разрушения со стороны Москвы».

Когда немецкие войска летом 1942 года приближались к Сталинграду, многие казаки приветствовали немцев.

В сентябре 1942 года в оккупированном Новочеркасске немцы разрешили провести казачий сход, на котором избрали штаб Войска Донского. Шло формирование казачьих частей для охраны тыла немецкой армии.

15 апреля 1942 года Гитлер сделал подарок Ивану Полтавцу-Остранице (о нем речь пойдет ниже), гарантировав особый статус казакам. Лично известный фюреру Полтавец-Остраница служил в главном управлении СС по вопросам рас и поселений. Гитлер санкционировал использование казаков в борьбе против партизан и на вспомогательной службе в вермахте. Но поскольку союзнические отношения со славянами были невозможны, в Берлине придумали теорию, будто казаки — потомки восточных готов, которые сохранили «прочные кровные связи со своей германской прародиной».

В апреле 1943 года Полтавец-Остраница представил записку Розенбергу с предложением создать после войны казачье государство. Государственными языками должны были стать немецкий, украинский и русский.

Весной 1943 года в Берлине вышел первый номер журнала «На казачьем посту», со страниц которого Петр Краснов обращался к казакам: «Идите в Германские войска, идите с ними и помните, что в Новой Европе Адольфа Гитлера будет место только тем, кто в грозный и решительный час последней битвы нелицемерно был с ним и Германским народом».

При министерстве по делам оккупированных восточных территорий в декабре 1942 года создали казачье управление. Казаки получали германские удостоверения личности.

Взамен все местные органы власти, назначенные немцами, были обязаны поставить определенное число добровольцев «для несения внутренней службы по охране своей Родины и для помощи Германским Вооруженным силам под руководством Главного немецкого командования в борьбе с коммунизмом и сталинской жидовской сворой».

10 ноября 1943 года от имени имперского правительства начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель и министр по делам оккупированных восточных территорий Альфред Розенберг подписали декларацию, в которой казаки объявлялись союзниками нацистской Германии: «Когда доблестная германская армия подошла к вашим рубежам, вы явились к ней не как пленные, но как верные соратники… Второй год вы сражаетесь плечо к плечу, стремя к стремени с германскими войсками. Вы пережили весь ужас власти большевиков, и вы никогда с ней не примиритесь. Германская армия нашла в вас честных и верных союзников».

Кейтель и Розенберг гарантировали казакам сохранение всех прав и привилегий. Германское правительство признавало право казаков на собственное государство — Казакию: «Мы устроим вашу казачью жизнь под зашитой фюрера, снабдив вас землей и всем необходимым для вашей самобытности».

При имперском министерстве по делам оккупированных восточных территорий 31 марта 1944 года появилось главное управление казачьих войск. Это был прообраз правительства будущей Казакин. Во главе управления поставили генерала Петра Краснова. Начальником штаба сделали его племянника Семена Николаевича Краснова. Младший Краснов в Гражданскую служил в армии Врангеля, получил полковничьи погоны.

Андрей Андреевич Власов познакомился с Петром Красновым и генералом фон Лампе в доме одного из старых эмигрантов. Спросил обоих, как они относятся к его Русской освободительной армии.

— Мы с генералом Красновым, — дипломатично ответил фон Лампе, — монархисты, Андрей Андреевич.

— Поезжайте в наше село, — нашелся Власов, — там найдете третьего монархиста — моего отца.

Власов предложил казакам и украинцам объединить усилия. Но главное управление казачьих войск выступило против генерала Власова и его Комитета освобождения народов России, утверждая, что «Россия погибла и никогда больше не воскреснет». Краснов до конца верил в немецкую победу.

Он так ответил генералу Власову: «Все казаки собираются в свой Казачий Корпус пол казачьим и немецким командованием… Если будет тот счастливый час, когда Русская Освободительная Армия пойдет на Восток, чтобы сломить большевизм, они будут счастливы идти на ее правом фланге, но пойдут под немецким командованием, ибо они присягали Германии и ее фюреру и освобождение родных краев видят только при помощи Германии».

Казаки переходили на сторону немцев по идейным соображениям — вместе с семьями, целыми станицами.

Осенью 1941 года по приказу начальника тыла группы армий «Центр» в Могилеве был сформирован первый казачий эскадрон из числа военнопленных. Командовал им бывший майор Красной армии Иван Никитич Кононов.

В начале войны он командовал 436-м полком 155-й стрелковой дивизии, расквартированной в районе Белостока. 10-я армия, в которую входила его дивизия, попала в окружение и была разгромлена. 22 июля майор Кононов сдался немцам со своими подчиненными — толи со всем полком, то ли с одним из батальонов.

В сентябре командование вермахта разрешило ему создать полк на службе у немцев, получивший наименование — 120-й Донской казачий полк. В течение года Кононов сформировал шесть эскадронов. Но Берлин запретил крупные русские части, и в январе 1943 года его солдат свели в 600-й отдельный Донской казачий батальон. Задача — охрана тыла немецких войск, то есть борьба с партизанами, карательные операции против местного населения, заподозренного в симпатиях к партизанам.

В сентябре 1944 года, когда нацисты ставили под ружье всех, кого удавалось мобилизовать, при штабе СС был создан Резерв казачьих войск, который возглавил генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро. В Гражданскую войну в войсках Деникина он командовал 3-м Кубанским конным корпусом. В 1920 году новый командующий Белой армией барон Врангель выставил его из армии за грабежи.

В эмиграции Андрей Шкуро выступал в цирке.

В 1926 году его встретил руководитель Русского общевоинского союза в Германии генерал-майор Алексей Александрович фон Лампе.

«Бедняга Шкуро впал в полное ничтожество, — записал в дневнике фон Лампе. — Труппа его ликвидирована и частично попала в Дюссельдорф — в цирк, здесь он не может найти антрепризы, так как все сведения о труппе неблагополучны, жить не на что настолько, что обедать нечего и в пансион не плочено — я дал ему мелочи и две марки, и он немедленно побежал покупать папиросы».

Сам фон Лампе происходил из рода немцев, которые перебрались в Россию еще в наполеоновские времена. Род обрусел, и бывший царский офицер фон Лампе плохо говорил по-немецки. Он зарабатывал на жизнь тем, что снимался в кинофильмах, где были «русские» роли.

Назначение в штаб СС оказалось подарком для бывшего генерала Шкуро. Его задача состояла в том, чтобы поставить под ружье как можно больше казаков.

Командовал ими Гельмут Вильгельм фон Панвиц. Он родился в Верхней Силезии в 1898 году. В Первую мировую в составе армии кайзера сражался на русском фронте. После войны служил управляющим имениями крупных землевладельцев в Польше. При Гитлере его вновь призвали в армию. Участвовал в Польской кампании, воевал во Франции. В июне 1941 года командовал головным отрядом 45-й немецкой пехотной дивизии, участвовавшей в нападении на Советский Союз.

В октябре 1942 года полковник Панвиц был переведен на южный фланг Восточного фронта, в группу армий «А», которой командовал генерал Эвальд фон Клейст. В штабе Клейста активно вербовали в состав вермахта местное население, казаков, представителей различных народов Кавказа.

В апреле 1943 года Панвиц получил приказ начальника Генштаба сухопутных войск генерал-лейтенанта Курта Цейцлера сформировать из бывших военнослужащих Красной армии первую казачью дивизию. В конце сентября 1943 года дивизия была сформирована на территории Польши; ее состав — 1-й Донской, 2-й Терский, 3-й Сводно-Казачий и 4-й Кубанский полки.

На счастье казаков, армию не послали на фронт, а отправили в Сербию, где они принимали участие в охоте на партизан Иосипа Броз Тито. Казаки Панвица жгли деревни, вешали крестьян, насиловали женщин.

«Все больше стали к нам поступать сведения о безобразных бесчинствах и жестокостях казаков Панвица, — писал в своих воспоминаниях Виктор Байдала ков. — Решил сделать попытку и попросить генерала Краснова воздействовать и обуздать казачью ватагу.

Жил генерал Краснов за городом. Аккуратная, как бы лакированная квартира. Супруга генерала, Лидия Николаевна, дородная седая дама, поит крепким чаем с вареньем из собственного сада. Генерал Краснов бодр и ершист — знать-де не знает и ведать не ведает казаков генерала Панвица.

Краснов верит крепко в конечную победу немецкого оружия. По секрету делится, что немцы скоро применят новое, невиданное доселе, сокрушающее оружие».

Генерал Краснов продолжал восхищаться фюрером и верить в его военный гений.

20 июля 1944 года, после неудачного покушения на Гитлера, Краснов отправил ему телеграмму:

«Казачьи войска, перешедшие на сторону Германии и вместе с ней сражающиеся против мирового еврейства и большевизма, с глубоким негодованием и возмущением узнали о гнусном и подлом покушении на Вашу жизнь.

В чудесном спасении Вашем они видят великую милость Всемогущего Бога к Германии и казакам, Вам присягнувшим, и залог полной победы Вашей над злобным, жестоким и не стесняющимся в средствах борьбы врагом. Казаки усугубят рвение своего служения для спасения Германии и Европы от большевистской заразы.

Живите многие годы, наш Вождь Адольф Гитлер».

В декабре 1944 года Панвиц, произведенный в генерал-лейтенанты, получил приказ рейхсфюрера СС Гиммлера сформировать на основе дивизии 15-й казачий кавалерийский корпус. Формирование было закончено в феврале 1945 года. В 15-м корпусе служило восемнадцать тысяч солдат и офицеров (две дивизии и пластунская бригада).

Панвиц получил звание группенфюрера и генерал-лейтенанта войск СС. Ивана Кононова, произведенного в генералы, он сделал начальником штаба корпуса.

В 1945 году казакам, связавшим судьбу с нацистской Германией, уже было не до выяснения вопроса о самостоятельности. К Власову присоединилась казачья группа бывшего генерал-майора белой армии Антона Васильевича Туркула (ее преобразовали в бригаду), который жил в эмиграции в Париже.

Бывший генерал давно был известен своими симпатиями к Гитлеру. В апреле 1938 года французское правительство выслало Туркула. Он перебрался в Германию. Генерала Туркула сделали начальником управления формирования частей РОА.

Последним под знамена Власова стал казачий корпус генерала Панвица. 30 апреля 1945 года он отправил генерал-лейтенанту Власову, главнокомандующему вооруженными силами Комитета освобождения народов России, письмо:

«Сердечно благодарю Вас за Ваше поздравление по поводу избрания меня Походным Атаманом Казачьих Войск. Я искренне рад тому, что казачьи части вошли под Ваше командование. К этому всегда стремились все казаки и все командование нашего корпуса, и только обстоятельства военного времени не давали нам возможности осуществить это раньше…

Я глубоко уверен, дорогой генерал, что знамя освобо-'дительной борьбы, поднятое Вами, мы все вместе с честью удержим до нашей победы. Залогом этого является бурный рост антибольшевистского движения не только в России, но и в других странах Европы».

Когда Панвиц писал это письмо, Гитлер уже был мертв и от вермахта почти ничего не осталось.

Готовым служить Гитлеру казакам выделили сто восемьдесят тысяч гектаров земли в Белоруссии. Когда немцев оттуда выбили, территорию для Казакии подыскали в Северной Италии. Десятки тысяч казаков под командованием походного атамана Тимофея Ивановича Доманова отступали вместе с вермахтом.

Для придания себе веса он выдавал себя за бывшего майора Красной армии. Тимофей Доманов врал. В царской армии он служил, в Красной — нет. После войны его задержали и допрашивали в главном управлении контрразведки Смерш. Выяснилось, что Доманов, который перед войной жил в Пятигорске, был секретным сотрудником городского отдела НКВД. Он даже получил задание остаться в занятом врагом городе и вести подпольную работу. Вместо этого пошел на службу к немцам, которые его охотно приняли, поскольку его жена была немкой. Доманов помогал немцам формировать казачьи части для охранной службы и борьбы с партизанами.

Начальник главного управления контрразведки Смерш Наркомата обороны генерал-полковник Абакумов доложил Сталину:

«Походный казачий стан был создан из антисоветской части донских, кубанских и терских казаков, воевавших на стороне немцев против Красной армии и бежавших со своими семьями из СССР при отступлении германских войск.

В ноябре 1943 года германское правительство издало обращение к этим казакам, в котором обещало им после победы над Советским Союзом восстановить их казачьи права…

10 ноября 1943 года в специальном обращении германского правительства, за подписью начальника штаба верховного командования вермахта Кейтеля и министра восточных областей Розенберга, было указано, что германское правительство считает казачьи войска своими союзниками и обещает казакам восстановить их самобытность, древнее выборное начало, вернуть казачьи земли, а на ближайший период времени устроить на временное поселение.

Вскоре в Северной Италии на землях, отнятых немцами у итальянских партизан, был организован казачий стан, куда были направлены бежавшие из СССР казаки…»

Так казачьи войска Доманова в конце войны оказались на территории Северной Италии. Региональный командир войск СС группенфюрер Одило Глобочник потребовал от казаков активных боевых действий, но они не хотели и не могли воевать. Глобочник отстранил Доманова от командования и заменил его генералом Шку-ро. Но сам Глобочник уже бросил свой пост и бежал, поэтому его приказ остался неисполненным. Казачьи части отступили на территорию Австрии.

Английские войска передали советскому командованию тридцать пять тысяч казаков. Генерала Краснова весной 1945 года британские власти выдали советской армии в австрийском городе Линце.

8 июня 1945 года Абакумов сообщил Сталину:

«Докладываю, что в конце мая с. г. на территории Австрии англичанами были переданы советскому командованию, а затем нами арестованы и доставлены в Главное управление «СМЕРШ» 20 белогвардейцев — руководителей белоказачества, проводивших активную работу против Красной армии.

В числе арестованных:

Генерал от кавалерии белой армии Краснов П.Н. — начальник главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1869 года рождения, уроженец гор. Петербурга, в годы гражданской войны атаман войска донского;

Генерал-лейтенант белой армии Шкуро А.Г. — инспектор резервов казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1887 года рождения, уроженец станицы Пашковская, бывш. Кубанской области, в годы гражданской войны командовал Кубанским казачьим корпусом белой армии;

Генерал-майор белой армии Краснов С.Н. — начальник штаба главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1893 года рождения, уроженец Хоперского округа, бывш. Донской области;

Генерал-майор белой армии Султан-Гирей Клыч — командир сформированной немцами дивизии горцев Северного Кавказа, 1880 года рождения, уроженец Майкопского района, быв. Кубанской области, в годы гражданской войны командовал «дикой дивизией» белой армии;

Генерал-майор казачьих войск Силкин Д.А. — заместитель атамана походного стана главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1888 года рождения, уроженец Новочеркасска;

Генерал-майор белой армии Есаулов П.С. — председатель войскового суда походного стана главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1874 года рождения, уроженец гор. Железноводска;

Генерал-майор казачьих войск Тихоцкий Е.С. — командир бригады кубанского и терского войска походного стана главного управления казачьих войск при Восточном министерстве Германии, 1876 года рождения, уроженец гор. Харькова…»

Почти два года шло следствие. Дело казачьих генералов рассматривала военная коллегия Верховного суда 15–16 января 1947 года в закрытом, заседании без прокурора и адвоката. Всех приговорили к смертной казни на основании статьи 1 указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года.

17 января 1947 года центральные газеты сообщили о приведении приговора в исполнение.

Уже в наши дни пришлось вновь вспомнить о Краснове.

В мае 2004 года в Сантьяго был вынесен приговор по делу об убийстве журналистки Дианы Аарон, которая в пиночетовские времена писала статьи о ситуации в Чили. В ноябре 1974 года ее арестовали, и она исчезла. Потом стало известно, что ее отправили в лагерь, где она была убита сотрудниками тайной полиции. Спустя тридцать лет правосудие восторжествовало. Начальник одного из управлений тайной полиции, организовавший похищение журналистки, бригадный генерал Мигель Краснофф был приговорен к десяти годам заключения.

Его настоящее имя — Михаил Семенович Краснов, он внучатый племянник повешенного генерала Краснова.

Могла ли Россия получить свободу из рук Гитлера?

Важно ответить на вопрос: почему немалое число русских эмигрантов, причем называвших себя националистами, оказались в годы Второй мировой войны на стороне Гитлера?

В отличие от советских пленных, которые записывались в армию генерала Власова, перед эмигрантами не стоял этот жестокий выбор: голодная смерть в лагере или служба Третьему рейху. Эмигранты, раскиданные по всей Европе, могли продолжать прежнюю жизнь, отказавшись служить и Гитлеру, и Сталину. Тем не менее многие молодые люди из эмигрантских семей летом 1941 года двинулись в Россию в обозе вермахта.

Такая известная эмигрантская организация, как Национально-трудовой союз (в 1957 году аббревиатуру НТС стали расшифровывать иначе — Народно-трудовой союз), сделала это своей стратегией.

Лидеры НТС, бывшие соратники генерала Власова, та часть русской эмиграции, которая в годы Второй мировой войны выступала против Сталина, советской власти, русского социализма и потому фактически сотрудничала с Гитлером, немецким национальным социализмом, утверждают, что главным злом для России были советские коммунисты и ради их сокрушения можно было пойти на временный союз с Гитлером.

У них есть свои аргументы: в ГУЛАГе томилось больше людей, чем в фашистских лагерях. Сталин довел страну до нищеты, до голода…

Но советский коммунизм не был такой же человеконенавистнической доктриной, как немецкий национальный социализм. Коммунизм, в отличие от национального социализма, не предусматривал создание лагерей смерти, уничтожения целых народов, захват других государств и превращение их в колонии.

Можно ли было во имя борьбы со Сталиным пойти вместе с Гитлером? Ради свержения коммунизма принять национальный социализм?

Какая разница между сотрудником абвера немецким генералом Гансом Остером, который в 1940 году пришел в голландское посольство, чтобы предупредить о том, что Гитлер готовится напасть на Голландию, и русским генералом Власовым, который в 1942-м перешел на сторону Гитлера?

Действительно ли одни стали героями, а другие преступниками только потому, что Гитлер проиграл, а Сталин оказался на победившей стороне?

Союз с немцами, утверждают, например, руководители НТС, был вынужденным: только с помощью Германии можно было свергнуть Сталина и избавить Россию от большевиков. Точно так же это сформулировано в пражском (1944 год) «Манифесте Комитета освобождения народов России» генерала Власова: «Помощь Германии является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».

Руководители НТС говорят, что с гитлеровцами они не сотрудничали, напротив, в конце концов гестапо их арестовывало. На оккупированную территорию члены НТС поехали потому, что должны были как-то помочь оказавшимся там русским людям. Так ли это?

В эмиграции существует большая литература на эту тему. Одна из наиболее часто цитируемых книг — монография историка Свена Стеенберга «Власов», которую в 1974 году русские эмигранты, живущие в Австралии, перевели с немецкого и издали в Мельбурне.

«НТС был хорошо организован, — пишет Свен Сте-енберг, — и сразу же после начала войны с Советским Союзом его члены были направлены в занятые немцами области.

НТС был знаком с истинными целями гитлеровской восточной политики, но вынужден был работать вместе с немцами, так как без их помощи было невозможно добраться до занятых областей да и самое свержение советского строя без помощи немецкого оружия казалось невозможным. Члены НТС считали, что немцы не могли выиграть эту войну без помощи русского населения, так что в конце концов вопрос их отказа от своих колониальных планов — это только вопрос времени…

Многие члены НТС работали в различных учреждениях: в министерстве пропаганды Геббельса, в пропагандном отделе главного командования вермахта и, прежде всего, в восточном министерстве Альфреда Розенберга».

Меньше чем через месяц после начала войны, 17 июля 1941 года, было создано министерство по делам оккупированных восточных территорий. Альфред Розенберг с восторгом принял назначение министром. Дело в том, что после поездки Риббентропа в Москву в конце лета 1939 года и подписания договоров с Советским Союзом он оказался в трудном положении.

Антисоветские высказания в рейхе временно прекратились. Розенбергу запретили выступать. Его злобную книгу об Октябрьской революции «Чума в России» изъяли из продажи. Специальной директивой Главного управления имперской безопасности от 25 октября 1939 года русским эмигрантским организациям было приказано не заниматься пропагандой, не проводить публичных мероприятий и вообще не напоминать о себе.

2 апреля 1941 года Гитлер пригласил к себе Розенберга и говорил с ним два часа. Фюрер посвятил его в свои планы уничтожения Советского Союза. Беседу он закончил словами:

— Розенберг, наступил ваш час!

20 апреля, в свой день рождения, Гитлер утвердил Розенберга уполномоченным по урегулированию вопросов восточноевропейского пространства. Еще до начала войны, 20 июня, рейхсляйтер Альфред Розенберг объяснял своим подчиненным политические пели Германии в войне с Советским Союзом:

— Сохранение единой и неделимой России исключено. Замена Сталина новым царем или выдвижение на этой территории какого-либо другого национального вождя только мобилизовало бы русских против нас. Надо подхватить стремление к свободе народов, населяющих Советский Союз, и придать им определенные государственные формы, то есть выкроить из огромной территории Советского Союза отдельные государственные образования и восстановить их против Москвы, обезопасив тем самым Германскую империю от угрозы с востока…

Так что работа в нацистском аппарате, особенно в министерстве Розенберга, вряд ли свидетельствует об оппозиции НТС гитлеровцам.

Начальником политического отдела восточного министерства был Георг Лейббрандт, которого члены НТС по-свойски именовали Рудольфом Адамовичем. Сын немецкого колониста, он родился в Таврии, прекрасно говорил по-русски. После прихода нацистов к власти вступил в партию и работал в аппарате у Розенберга. Лейббрандт был сторонником создания Русской освободительной армии. Летом 1943 года его взяли на действительную службу в вермахт.

В министерстве его сменил ставленник Гиммлера обер-группенфюрер СС Готтлоб Бергер. Старый член партии, он с 1940 года возглавлял главное административное управление СС. Ему Гиммлер поручил собирать по всей Европе желающих служить в войсках СС.

Готтлоб Бергер был представителем Гиммлера при Розенберге, а затем еще и возглавил политический, то есть ведущий отдел министерства. В октябре 1944 года он возглавил службу по делам военнопленных. От Бергера зависела судьба генерала Власова, его соратников, советских военнопленных, вообще всех русских, оказавшихся под властью Германии.

Об отношении группенфюрера СС Готтлоба Бергера к русским говорит то, что именно он по поручению Гиммлера весной 1943 года издал брошюру «Унтерменш» («Недочеловек») — о русских. Ее преполагалось использовать в качестве учебного пособия для немецких солдат на Восточном фронте.

Цель этого издания состояла в том, чтобы показать русских в образе монголоидных чудовищ’, которые должны быть уничтожены: «Недочеловек, биологически как будто бы совершенно такое же существо, является тем не менее другим, ужасным созданием, с человекоподобными чертами лица, но в духовном отношении стоящим ниже, чем животное».

После войны, в 1949 году, военный трибунал в Нюрнберге приговорил Готтлоба Бергера к двадцати пяти годам тюрьмы…

Юрий Чикарлеев, который многиегоды работал в НТС, в 1987 году издал в Нью-Йорке книгу «Трагедия НТС».

«После 22 июня 1941 года русская эмиграция раскололась на пораженцев и оборонцев, — писал Чикарлеев. — Большинство руководства НТС поддержало решение использовать войну для организации «третьей силы», способной, по взаимном истощении противников, освободить Россию.

Но и в НТС по этому поводу не было полного единства. Так, самый талантливый и умный из руководителей НТС М.А. Георгиевский, известный своими антинемец-кими настроениями и занимавший пост генерального секретаря исполнительного бюро НТС, прожив всю войну в Югославии, не стал участвовать в операциях по созданию «третьей силы», ибо эта работа НТС велась практически под эгидой абвера — немецкой военной разведки.

Абвер возглавлялся адмиралом Канарисом, а отдел «Восток», с которым и сотрудничал НТС, генералом Геленом, ставшим впоследствии первым руководителем Федеральной разведывательной службы ФРГ.

В те годы никто и не стремился скрывать, что переброска членов НТС из стран Западной Европы на оккупированную немцами территорию СССР была организована офицерами абвера (использование НТС немецкой военной разведкой осуществлялось под кодовым названием «Операция Ингвар»). Поэтому и аресты членов НТС немцами в 1944 году — следствие разгрома гестаповцами разведки Канариса (после покушения на Гитлера 20 июля)… Связавшись с немецким абвером, руководство НТС потеряло политическую невинность».

Руководители НТС с этим не согласны. У них иная версия собственной истории: «НТС, провозгласивший себя во время войны «третьей силой» («Ни с Гитлером, ни со Сталиным!»), был немцами запрещен и работал нелегально; в гитлеровских тюрьмах и концлагерях находились десятки членов НТС, многие были казнены или умерли в заключении».

Чем же занимались члены НТС на оккупированных немцами территориях?

Борис Витальевич Прянишников, один из руководителей НТС (в начале войны он работал в издававшейся в Берлине на русском языке газете «Новое слово»), вспоминал:

«Вскоре после начала войны с СССР в «восточном министерстве» Альфреда Розенберга было принято решение о формировании из советских военнопленных кадров для помощи немецкой администрации в оккупированных областях. Руководство НТС, в свою очередь, решило воспользоваться местом скопления военнопленных для ведения среди них русской национальной работы.

В специальный лагерь Вустрау, недалеко от Берлина, были откомандированы В. Поремский, Д. Брунст, Ю. Трегубов, Р. Редлих. Здесь они, как будто выполняя для немцев работу, направленную к преподаванию угодных восточному министерству дисциплин, на самом деле занимались подбором людей в НТС…

Нередко члены НТС из лагеря Вустрау получали возможность принимать участие в отборе людей из лагерей, где условия жизни были ужасными в полном смысле слова — голод, мучения, болезни, смерть».

Дмитрий Викторович Брунст, руководитель отделения НТС в Чехословакии, в годы войны работа.'! на немецкой радиостанции, которая вещала на русском языке. Потом был откомандирован министерством Розенберга для работы в лагерях военнопленных.

Юрий Андреевич Трегубов совсем молодым человеком в 1934 году вступил в НТС в Берлине. С 1941 года служил в восточном министерстве и работал в особых лагерях для военнопленных.

Роман Николаевич Редлих в 1933 году эмигрировал из Советского Союза в Германию. Во время войны служил в лагере в Вустрау, в так называемой бригаде Каминского, и в спецшколе, которая готовила из военнопленных диверсантов для заброски в советский тыл.

В лагере Вустрау, организованном летом 1942 года, по заявкам министерства Розенберга готовили административный персонал для оккупированных территорий. Существовала целая сеть таких особых лагерей, где военнопленных учили немецкому языку и объясняли им преимущества германского национального социализма. Тон задавали балтийские немцы, говорившие по-русски.

Военнопленные, пишет Юрий Чикарлеев, в победу Красной армии не верили:

«Во время бесконечных бесед под открытым небом, у проволоки, обсуждали перспективы на будущее, говорили о судьбе России после победы немцев над Сталиным, но главным образом думали о том, как выбраться из лагеря, ибо лагерь означал почти неминуемую смерть…

Потом распространились слухи о наборе добровольцев из числа военнопленных во вспомогательные соединения немецкой армии. Само собой разумеется, что «добровольцами» готовы были идти почти все — по разным мотивам.

Можно себе представить, что в таких условиях появление в лагерях «комиссии восточного министерства рейха» во главе с Владимиром Поремским (будущим председателем НТС) по набору в оккупационную администрацию вызвало ажиотаж, теплило надежду на возможность выжить.

Желающих приводили в помещение, где Поремский с ними доброжелательно беседовал, задавал различные вопросы и в зависимости от ответов ставил в списке над фамилиями какие-то значки. Кандидаты с замирающим сердцем гадали о значении поставленных над их фамилиями в списке значков, ибо эти значки Поремского означали жизнь или смерть».

Владимир Дмитриевич Поре. мский, химик по образованию, активно сотрудничал с НТС с начала тридцатых годов. Пошел служить немцам. С 1941 года работал в имперском министерстве иностранных дел, занимался радиопропагандой на Советский Союз, потом его перевели в министерство Розенберга и отправили преподавать искусство пропаганды в лагере Вустрау. В 1955 году Порем — ский станет председателем НТС.

Трудно обвинять в чем-либо военнопленных, которые, умирая от голода в немецких лагерях, выбирали жизнь и говорили немецким вербовщикам «да». Ясна и позиция Власова, других бывших советских генералов и полковников из его окружения. Они решили, что Красной армии конец, и предпочли попробовать себя на новой стезе, а не сидеть за колючей проволокой в лагере для старших офицеров и генералов с перспективой там же и окончить свои дни.

Но почему все-таки согласились сотрудничать с нацистами люди из НТС и других эмигрантских организаций, которые называли себя русскими националистами? Им-то не приходилось выбирать между смертью в лагере и службой Гитлеру?

Ненависть НТС к Сталину, желание свергнуть большевистский режим в России понятны. Но почему в компании с Гитлером? Суперпрагматический подход: ради освобождения Родины можно войти в союз даже с дьяволом?

Члены НТС и их единомышленники закрывали глаза на все преступления гитлеровского режима в России, надеясь сначала с помощью Гитлера освободиться от Сталина, а потом как-нибудь избавиться и от самого Гитлера?

Это объяснение годится для тех, кто не читал «Майн кампф», не работал в восточном министерстве Розенберга и не понимал, что Россия как государство, по немецким планам, должна была исчезнуть с политической карты мира, а русские превращены в дешевую рабочую силу для немецких колонистов.

Свои планы Гитлер никогда не скрывал. Он говорил об этом открыто и потому раздражался, когда слышал, что какие-то русские националисты претендуют на союз с ним. Он не нуждался в таких союзниках!

Для Гитлера Россия была врагом. С первых шагов в политике фюрер откровенно говорил о намерении уничтожить большевистскую Россию как источник мирового зла.

«О Советской России, — вспоминал Риббентроп, — фюрер всегда говорил с острейшей враждебностью. При таком внутреннем возбуждении глаза его темнели, лицо становилось жестким и неумолимым. Гитлер был преисполнен фанатической решимости ликвидировать коммунизм».

Гитлер утверждал, что он затеял войну против России как войну против мирового коммунизма. Но в реальности ему было все равно, кто управлял Россией.

Россия была соперником Германии на континенте. Она подлежала уничтожению, а славянские земли — колонизации. Нацистские архивы, которые уже почти шестьдесят лет тщательно изучаются историками, не дают иного ответа.

В 1925 году Гитлер писал: «Как национально настроенный человек, оценивающий человечество с расовых позиций, я не имею права уже хотя бы ввиду расовой неполноценности этих народов связывать с ними судьбу собственного народа. Современная Россия, лишенная своего немецкого верхнего слоя, не может быть союзником немецкой нации».

30 марта 1941 года в рейхсканцелярии в Берлине Гитлер выступил с секретной речью перед высшим командованием вермахта. Он говорил о будущей войне:

— Наши задачи в отношении России: вооруженные силы разгромить, государство ликвидировать… Это борьба двух мировоззрений, потому что коммунизм — это чудовищная опасность для будущего. Нам не следует придерживаться законов солдатского товарищества. Коммунист не был товарищем и не будет. Речь идет о борьбе на уничтожение. Эта война будет резко отличаться от воины на Западе. На Востоке жестокость — это благо для будущего.

Гитлер с пренебрежением замечал, что русский народ, по-видимому, уже на семьдесят — восемьдесят процентов состоит из монголов. Поэтому предстоит уничтожить «биологическую субстанцию восточных народов», чтобы воспользоваться их жизненным пространством. Этот огромный пирог, говорил Гитлер, нужно умело разрезать.

Для фюрера Россия была подобна бубонной чуме, способной заразить и погубить весь западный мир.

— Что будет с русскими или чехами, меня совершенно не интересует… Если десять тысяч русских баб издохнут от изнеможения, копая противотанковый ров, то это интересует меня только в смысле того, закончен ли этот ров, нужный Германии, или нет?

Все пропагандистские ведомства Германии трудились над созданием омерзительного образа России и русских.

В апреле 1942 года в Берлине по указанию министра пропаганды Йозефа Геббельса была устроена выставка «Советский рай», которая должна была показать жизнь людей в России как примитивную и убогую. После закрытия выставки министерство выпустило большой альбом, который распространялся по всей Германии.

Русский солдат изображался в виде животного — без чувств и без интеллекта. Газеты получали указание от министерства пропаганды сообщать о реакции немецких солдат, стремительно продвигавшихся на восток, на бедственные условия жизни в России.

Антирусской пропагандой занималось и восточное министерство Альфреда Розенберга (в котором работали члены НТС).

В журнале Розенберга после начала войны появилась серия статей о России, в которых говорилось, что «в России человеческая жизнь никогда не ценилась», со ссылкой на Достоевского сообщалось, что русские по своему развитию ниже любого другого народа. И разумеется, объяснялось, что нападение Германии на Россию было превентивной акцией, самообороной.

Редактор газеты НТС Александр Казанцев вспоминал, как в начале войны в Берлине ходил смотреть еженедельные киножурналы, выпускавшиеся министерством Геббельса. В киножурналы включали репортажи с оккупированных территорий:

«Мы всматривались в мелькавшие на экране лица, в одежду, в улицы городов и сел, всматривались до тех пор, пока слезы не застилали глаза. Было все это до невероятности убогим, голодным и жалким.

Десятки, сотни тысяч военнопленных с исхудавшими, небритыми по неделям лицами, с воспаленными от пережитых ужасов и голода глазами. Из тысячных толп кинооператоры выбирают наиболее неодухотворенные, грубые и страшные лица, и дикторы поясняют эти снимки всегда одними и теми же комментариями:

— Вот эти дикари, подчеловеки, как видите, мало похожие на людей, собирались напасть на нашу Германию…»

Рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер в январе 1941 года, еще до начала войны, приказал своим подчиненным готовиться к массовому уничтожению русского населения. Массовая гибель советских военнопленных была частью общего плана «биологического ослабления русского народа».

Министр по делам оккупированных восточных территорий Розенберг предполагал изгнать из европейской части России примерно тридцать миллионов русских. Если выселение из какого-то города затянется, предупредил его Гитлер, «сбросьте парочку бомб на город — и вопрос решен». Оставшиеся славяне будут рабами. Образование им не понадобится. Восточные земли заселят немецкие колонисты. Во-первых, фольксдойче, во-вторых, эсэсовцы, которые после войны в благодарность за боевые заслуги получат земельные наделы на Украине и в России.

Альфред Розенберг и некоторые другие руководители Третьего рейха еще могли как-то смириться с определенными национальными чувствами украинцев, прибалтов, некоторых других этнических групп, но только не русских. Под властью рейха самостоятельной России быть не могло.

Колоссальной удачей для немцев стала Катынь, где раскопали гигантскую могилу польских офицеров, уничтоженных перед войной НКВД. Была немедленно выпущена книга «Массовые убийства в лесах Катыни», содержащая протокол, подписанный экспертами из двенадцати европейских стран.

В 1942 году большим тиражом немцы выпустили книгу «Величайшее рабство в истории человечества» — о трудовых лагерях в Советском Союзе, о положении крестьянства и постоянном голоде.

В том же 1942 году с предисловием Геббельса появилась книга «Советский Союз глазами немецких солдат» — подборка писем с Восточного фронта. Эту книгу в миллионах экземпляров распространяли местные партийные организации. Россия изображалась как ад на земле.

Близорукие нацисты?

После войны и энтээсовцы, и уцелевшие власовцы пролили море чернил, сокрушаясь по поводу «политической близорукости» Гитлера и его окружения: немцы упустили шанс победить Сталина; они могли сделать это, создав на своей стороне мощную русскую армию, обращаясь с русскими, как с равными, и пообешав русским независимое государство.

Да если бы Гитлер мог обращаться с русским, как с равными, он вообще бы не начал войну! Русские, славяне были для него низшей расой, которую надо было подчинить себе. Русские не могли быть союзниками немцев, а только их рабами.

Гитлер верил в свои идеи. Он собрал вокруг себя единомышленников, он реформировал государство ради осуществления своих идей и ради них же начал мировую войну.

— Самый тяжелый удар человечеству был нанесен появлением христианства. Большевизм — незаконное дитя христианства, — говорил Гитлер в июле сорок первого.

В начале 1943 года членов НТС стали увольнять из немецких учреждений без всяких объяснений, некоторых даже отправили в немецкие тюрьмы и концлагеря. Теперь НТС склонен считать себя жертвой репрессий. Но гестапо в данном случае изолировало не противников рейха, а тех, кто позволял себе отклоняться от официальной линии, заключавшейся в том, что русский национализм в рейхе невозможен.

Писатель Георгий Владимов, который хорошо знал эту тему, писал: «В лагерях энтээсовцы оказались не потому, что выступали против Гитлера, — за это головы отрубали, — а потому, что гестапо заподозрило (и справедливо) инфильтрацию их рядов советской агентурой и двести человек изолировало для проверки. Длилась она полгода — которые НТС записал себе в героический счет…»

Проект знака РОА был поручен одному графику. Он представил девять вариантов, которые отослали на утверждение в восточное министерство. Альфреду Розенбергу не понравился ни один. Он перечеркнул их синим карандашом. Тогда генерал Малышкин предложил использовать Андреевский флаг. Этот вариант Розенберга устроил.

Протоиерей Александр Киселев, духовник штаба армии Власова, вспоминал: «В Берлине в ходу была шутка о подлинном значении нарукавного знака чинов власовской армии — РОА. Нарукавный знак представлял собою синий Андреевский крест на белом фоне, обрамленный красной полоской. Над этой эмблемой стояли золотые буквы: РОА. Одни расшифровывали значение этих трех букв так: русские, обманувшие Адольфа. Другие читали в них противоположное: русские, обманутые Адольфом».

Второе прочтение все-таки было ближе к истине.

Разные люди оказались и в РОА, и в Комитете освобождения народов России, и в НТС. Кто-то, вероятно, искренне верил, что трудится на благо России. Почему же им не приходило в голову, что тот, кто добровольно заключает союз с преступником, принимает его правила игры, действует с ним заодно, сам становится преступником? Говорят, что цель оправдывает средства. Оправдывает ли?

Один из подручных взятого в плен Власова вспоминал, как впервые увидел его в помещении отдела пропаганды Генштаба сухопутных сил вермахта на Виктория-штрассе, дом 10:

«В окно были вделаны массивные решетки, и попасть к нему было нельзя, так как все двери находились под замками, а у входа помещалась многочисленная немецкая вахта, примерно из расчета один солдат на одного пленного.

Генерал Власов собрал нас в редакционной комнате. При встрече присутствовал немецкий офицер Шгрик-Шгрикфельд, прекрасно владевший русским языком.

Генерал Власов говорил негромко, спокойно и, как всегда, очень искренно.

— Вы не думайте, что это только пропаганда. На такое дело я не стал бы вас звать. Мы начинаем большое дело, святое. Они, — он кивнул в сторону немецкого офицера, — думают ограничиться пропагандой. Нет, тут одной пропагандой не ограничиться.

Он, внезапно подавшись в нашу сторону, сказал весело и энергично:

— Так или не так я говорю?

— Так.

— То-то и оно».

На Власова делали ставку некоторые военные, уверенные, что если его правильно использовать, сделать из него фигуру крупную, притягательную, то можно перетянуть на сторону Германии немалую часть русских.

Восточное министерство Розенберга относилось к Власову настороженно, у министерских чиновников была своя стратегия. Они поддерживали не русских коллаборационистов, а представителей других народов, особенно тех, кто проявлял враждебность к России.

Но военные давили на Розенберга, они хотели более мягкой линии в отношении населения на оккупированных территориях, чтобы сбить волну партизанского движения, и более активного использования всех русских, готовых сражаться против советской власти. Розенберг согласился на то, чтобы от имени Власова и некоего Русского комитета, будто бы расположенного в Смоленске, была написана декларация, которую в виде листовки сбрасывали над советской территорией.

Смоленск выбрали потому, что местный бургомистр и еще несколько человек написали обращение к Гитлеру с призывом создать национальное русское правительство, которое стало бы союзником Германии, и передали его военному командованию. Кейтель ответил кратко: «Армия принципиально не занимается политикой».

Генерал-полковник Ганс фон Грейфенберг, начальник штаба группы армий «Центр», передал смоленскому бургомистру два вагона с медикаментами. Бургомистр пожаловался, что прошел месяц после его обращения, а ответа все нет:

— Впрочем, если в такое решающее время четыре недели проходят впустую, то можно уже представить себе, каким будет ответ.

Пленного генерала Власова сотрудники отдела пропаганды Генштаба сухопутных войск в феврале 1943 года возили в Смоленск, Могилев и Бобруйск. Немецкие военные рассчитывали привлечь к Власову и население оккупированных территорий, чтобы подорвать базу поддержки партизан.

Власову сшили темно-коричневый мундир, черные брюки, шинель с красными отворотами и золотыми, генеральскими, пуговицами. Он перестал быть военнопленным, и его поселили в гостиницу «Руссишер хоф».

В Смоленске он побывал в соборе, открытом при немцах (при советской власти это был склад). Вечером он держал речь в театре. В зале в большинстве своем сидели люди, связавшие свою жизнь с оккупационной властью. Больше всего их интересовало будущее. В победе германского оружия они не сомневались, но хотели знать: что их ждет? На что они могут рассчитывать? Какую роль будут играть после немецкой победы?

Один из чиновников местной администрации, назначенной немцами, задал Власову вопросы, которых он больше всего боялся:

— Почему до сих пор не говорят, что будет с Россией после войны? Почему немцы не допускают русского самоуправления в занятых ими областях? Почему добровольцы, которые сражаются против советской власти, находятся под немецкой командой?

Власов осторожно отвечал, что одно только его выступление означает — немцы начинают понимать настроения и проблемы русских. Чтобы он, Власов, мог исполнить свою задачу и добиться у немцев того, что давно уже следовало сделать, ему нужны доверие и помощь народа.

Его поездка продолжалась три недели. Он встречался с «представителями общественности», инспектировал «восточные батальоны» — «Днепр», «Припять», «Березина», «Волга» (остатки Русской национальной народной армии), казачий полк Ивана Кононова — и везде выступал со своей идеей объединения сил русского и немецкого народа, повторял, что без русских Германия Советский Союз не одолеет. В Бобруйске предполагалось, что он выступит по местному радио, но министерство пропаганды наложило запрет.

Власова принял командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Ганс фон Клюге.

Сопровождавший Власова офицер вермахта написал отчет, одобрив его поведение: «Среди добровольческих частей, вокруг Власова, созданы легенды. В нем видят человека, способного вести их к лучшему будущему».

Сообщение о поездке Власова получил в Москве и Сталин.

7 апреля 1943 года секретарь ЦК КП(б) Белоруссии, начальник белорусского штаба партизанского движения Петр Калинин доложил Верховному главнокомандующему:

«Партизанской разведкой установлено, что изменник, бывший командующий 2-й Ударной Армии генерал-лейтенант Власов взял на себя руководство т. н. Русской народной армией.

В последних числах марта месяца Власов посетил части РИА в г. Борисов. 21 марта в издающихся в Белоруссии фашистских газетах помещена его статья «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом».

Нами даны указания Власова держать в поле зрения и организовать его ликвидацию».

Ему устроили вторую поездку — в зону группы армий «Север» — с благословения командующего генерал-фельдмаршала Георга фон Кюхлера.

Через Ригу, где он побывал в редакции издававшейся немцами на русском языке газеты «Новый путь», приехали во Псков. Власова везли вагоном третьего класса, плохо кормили, он злился. Но во Пскове и в округе его встречали с большим интересом. Те, кто уже служил немцам, увидели в нем возможного руководителя, который добьется у немцев большего и улучшит их положение и жизнь. Другие, томившиеся в оккупации, плохо представляли, что происходит и что их ждет, и просто жадно слушали генерала, человека из верхов, обладавшего какой-то информацией.

Он пробыл во Пскове с 24 апреля по 3 мая. В местной газете «Возрождение на Востоке» было опубликовано его программное открытое письмо «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом?». Городские власти устроили ему прием. 30 апреля он выступал в городском театре. Его привезли и в штаб 18-й армии генерала кавалерии Георга фон Линдемана, который взял его в плен.

Власов сказал, что надеется в недалеком будущем принимать немцев как гостей в Москве.

Его слова были расценены как «неслыханная наглость». В Берлине и без того с подозрением следили за поездками Власова. Генрих Гиммлер еще 4 марта 1943 года отправил шефу партийной канцелярии Мартину Борману записку, обращая внимание на то, что вермахт устроил настоящую рекламную кампанию пленному русскому генералу, а это противоречит указаниям фюрера. Гиммлер просил сообщить ему, не изменилось ли мнение Гитлера. Борман доложил гиммлеровскую бумагу Гитлеру. Фюрер возмутился.

Русская эмиграция с негодованием вспоминает приказ генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля, изданный после выступлений Власова во Пскове.

«Ввиду неквалифицированных, бесстыдных высказываний военнопленного русского генерала Власова, — говорилось в приказе Кейтеля, — во время поездки, проходившей без разрешения фюрера и без моего ведома, приказываю перевести русского генерала Власова немедленно под особой охраной в лагерь для военнопленных, который он не смеет покидать.

Фюрер не желает больше слышать имени Власова. Впредь оно может, если этого требуют обстоятельства, использоваться в целях пропаганды, для проведения которых требуется имя, а не личность генерала Власова. Если же генерал Власов еще раз выступит где-либо лично, то следует позаботиться о том, чтобы он был передан тайной государственной полиции и обезврежен».

Гитлер действительно не желал слышать имени Власова и любых других русских, которые лезли к нему с предложением услуг. 8 июня 1943 года у фюрера обсуждалось положение на фронте. Кейтель обратил его внимание на то, что в листовке, предназначенной для Красной армии, перебежчикам обещана возможность вступить в Русскую освободительную армию. Кейтель заметил, что таких фраз следует избегать.

Фюрер высказался совершенно определенно:

— Вести пропаганду с помощью русских военнопленных можно сколько угодно при условии, что из нее не будет выведено никаких практических заключений, а главное, не будут создаваться те нежелательные настроения, которые, к сожалению, я заметил уже у некоторых. Я могу сказать, что мы никогда не создадим русской армии, это фантазия… Русские нам нужны только в качестве рабочей силы.

Командующим группами армий на Восточном фронте объяснили, что они могут создавать мелкие части из русских, но только во вспомогательных целях. И главное — не позволять русским заниматься политикой!

Власова не отправили в лагерь, держали как бы под домашним арестом на предоставленной ему двухэтажной вилле в Далеме, пригороде Берлина. На втором этаже располагались спальни и ванная. На первом — кабинет и столовая. В цокольном этаже — кухня и охрана.

Потом ему разрешили ездить по Германии, встречаться со старыми русскими эмигрантами, в частности с Василием Викторовичем Бискупским, о котором речь пойдет ниже.

Вечером играли в карты. В какой-то момент Власов раздраженно бросил:

— Я ничего не понимаю! Я знаю Сталина, знаю его методы, знаю, как надо к ним подходить, что надо делать, — и я сижу здесь и играю в преферанс!

Он так долго занимался саморекламой и рассказывал другим о своих больших политических возможностях, что и в самом деле стал считать себя крупной политической фигурой.

Осенью 1943 года Гитлеру доложили, что русские восточные батальоны переходят назад, в Красную армию. Фюрер приказал в два дня разоружить их и немедленно отправить на угольные шахты.

Начальник Генштаба сухопутных войск генерал-полковник Курт Цейцлер вызвал начальника штаба добровольческих соединений. Тот ответил, что ему ничего не известно о массовых случаях перехода на сторону Красной армии. Цейцлер ничего не хотел слышать: фюрер отдал приказ, и его надо исполнять. Ему надоело получать выговоры из-за русских.

Штаб добровольческих соединений боялся остаться без охранных и обслуживающих действующую армию подразделений. Предложили сократить примерно пять тысяч человек.

Цейцлер вспылил:

— Вы с ума сошли! Неужели вы думаете, фюрер на это согласится?

Выход нашелся: Гитлеру сообщили только номера сокращаемых частей, вопрос об их численности обошли. Фюрер вроде бы успокоился. Но тут же потребовал перебросить восточные батальоны на Западный фронт.

Это было ударом для Власова. Гитлер лишний раз показывал, что не нуждается в нем и его армии.

Самого генерала поместили в санаторий для СС в Баварии. Здесь он познакомился со вдовой эсэсовца Хейди Биленберг. У них возник роман, закончившийся женитьбой. Власов, вероятно, удовлетворился бы интрижкой. Но решил, что в чопорной Германии такое не поощряется. В принципе в Советском Союзе у него уже были две «законных» жены. Но это генерала не остановило.

Власов почти не говорил по-немецки, его жена не знала русского. Соратники генерала в своих воспоминаниях его немецкую жену не упоминают.

Когда в конце 1944-го — начале 1945 года армия Власова все-таки начала создаваться, это было не прозрением гитлеровцев, а просто-напросто актом отчаяния. Рейх трещал, и для спасения империи были хороши любые союзники.

4 октября 1943 года, выступая перед руководителями СС, Гиммлер возмущенно говорил о группе прибалтийских немцев, которые сделали ставку на Власова:

— Эти выходцы из балтийских провинций, которые маскируются честным мундиром нашей армии, повсюду распространяют нечестивые мысли, будто бы Россию можно победить только с помощью самих русских.

Осенью сорок третьего Гиммлер еще верил в победу. Год спустя его уверенность испарилась.

16 сентября 1944 года Гиммлер принял Власова. Для генерала это был счастливый день, он решил, что Германия радикально меняет свою политику. В реальности в тот момент рейхсфюрер СС уже был готов пойти на союз с кем угодно.

В том же сентябре Гиммлер принял и руководителя Организации украинских националистов Степана Андреевича Бандеру. Он обещал украинским националистам оружие для борьбы против общего врага — Красной армии. Взамен оуновцы взялись снабжать немцев разведывательной информацией, выслеживать забрасываемые в немецкий тыл советские диверсионные группы.

Генерала Власова к Гиммлеру привел главный редактор эсэсовской газеты «Черный корпус» штандартенфюрер Гюнтер д'Алквен, который после нападения на Советский Союз возглавил группу военных корресподентов, отправившихся на фронт. С тех пор он проявлял интерес к русской тематике. Он пришел к выводу, что только привлечение на сторону Германии максимально большого числа русских может изменить ход войны.

В июле 1944 года д’Алквен прилетел к Гиммлеру, находившемуся в Зальцбурге, и больше часа убеждал его в своей правоте. Гиммлер и сам уже был готов хвататься за соломинку.

— Я знаю вас давно, — сказал он д’Алквену. — Я не подозреваю вас в русофильстве, как этих балтийцев и некоторых армейских типов. Установите, бог с вами, контакт с Власовым и доложите мне.

Встреча была назначена на 21 июля, но отложилась на неопределенный срок из-за покушения на Гитлера. Рейхсфюреру СС было не до русского генерала. Он занимался тем, что вешал немецких. 9 сентября Гиммлер сказал, что примет Власова через неделю.

15 сентября Власов, д’Алквен, Штрик-Штрикфельд и несколько сотрудников аппарата СС выехали из Берлина на курьерском поезде. Штандартенфюрер д'Алквен предупредил Власова, что Гиммлер назначен командующим армией резерва и теперь у него значительно больше возможностей, чем прежде.

В десять утра они прибыли в ставку Гиммлера. В десять начались переговоры. Штрик-Штрикфельда по желанию Гиммлера не допустили.

Беседа была долгой. Рейсхфюрер СС с интересом разглядывал русского генерала. Он, наверное, впервые разговаривал с представителем «неполноценной расы», которую намеревался стереть с лица земли.

Власов польстил Гиммлеру:

— Вы сегодня самый сильный человек в правительстве Третьего рейха.

Рейхсфюрер спросил его:

— Действительно ли русский народ поддержит вас в попытке свергнуть политическую систему и признает ли он вас как политического вождя?

Власов отвечал уверенно:

— Я могу честно в обоих случаях ответить утвердительно.

Он пытался донести до Гиммлера все, что он давно мечтал высказать руководству Германии:

— Вы вторглись в пределы моей родины под предлогом самозащиты от нашего удара в спину. Это не совсем отвечает истине. Правда, Сталин замышлял в сорок первом напасть на Германию, но он не чувствовал себя достаточно сильным и подготовленным к этому. Фактически, он разрабатывал план нападения в начале сорок второго на южную часть Европы. Главный удар был бы направлен на Румынию, Болгарию, Грецию и Дарданеллы. По теории Ленина, страны капиталистического мира должны были пасть одна за другой… Сталин боялся войны. Он надеялся распространить коммунизм в Южной Европе без нападения на Германию. Поэтому мы и сконцентрировали столько ударных армий на юге России.

Гиммлер, судя по записи беседы, сделанной д’Алкве-ном, пропустил мимо ушей этот пассаж. Рейхсфюрер СС прекрасно знал, почему 22 июня 1941 года вермахт начал вторжение в Советский Союз: коммунистическая империя была последним соперником Германии на континенте, она подлежала уничтожению.

— Ваш неожиданный удар застиг нас врасплох, — продолжал Власов. — Этим и объясняются ваши первые успехи. Но вы не выиграете войну при нынешней стратегии и тактике.

Его апломбу можно было позавидовать.

— Я знаю, что еще сегодня я могу выиграть войну против Сталина. Если бы я располагал армией, состоящей из граждан моего отечества, я бы дошел до Москвы и закончил войну по телефону, просто поговорив с моими товарищами. Вы думаете, что такой человек, как, например, маршал Рокоссовский, забыл про зубы, которые ему выбили в тюрьме на допросе? Это мои боевые товарищи. Если появится Русская освободительная армия, носительница национальной идеи, русский народ поверит, что час освобождения настал.

Он выложил на стол главную карту:

— Если удар будет нанесен в самое чувствительное место, система Сталина, уже обреченная на смерть, падет как карточный домик.

Гиммлер слушал, и Власов говорил все более уверенно:

— Вы должны мне верить в том, что я имею достаточно авторитета, чтобы командовать освободительной армией и поднять на ноги народ России. Я не какой-нибудь маленький человечек. Я не нищий. Я пришел к вам не с пустыми руками. Дайте мне необходимую русскую силу! Дайте мне оружие!

Гиммлер бесстрастным тоном ответил:

— Господин генерал, я разговаривал с фюрером. С этого момента вы можете считать себя главнокомандующим армией в чине генерал-полковника. Вы получите право подбирать офицеров по собственому усмотрению в звании до полковника. Что касается ваших генералов, то я попрошу вас передать ваши предложения начальнику кадрового управления немецкой армии.

Гиммлер сделал паузу:

— Как командующий армией резерва я имею в своих руках средства для того, чтобы сформировать вашу армию. Но к сожалению, эти средства ограничены. Возможно, вы найдете достаточно людей, но мы не должны забывать, что те, кто устремится в вашу армию, оставят за собой пустые места на наших заводах. Мы не можем снизить выпуск продукции на наших заводах! И решающим вопросом является вооружение. Я могу пойти на формирование первых двух дивизий. Было бы некорректно с моей стороны обещать вам сегодня больше и затем сокращать свои обязательства. Господин генерал-полковник, вы удовлетворены моим предложением — приступить к формированию двух дивизий? Если да, то я немедленно отдам соответствующие приказания.

Власов попытался заручиться согласием Гиммлера на присоединение к его будущей армии национальных соединений. Но рейхсфюрер СС ушел ог ответа:

— Здесь, рядом со мной, сидят два человека, с которыми вы познакомились. Обергруппенфюрер Бергер будет заменять меня во всех вопросах, касающихся вас. С ним вы будете тесно сотрудничать. Крёгера я назначу связным.

Тогда Власов заговорил об идее создания русского правительства:

— Мы его для начала из осторожности назовем комитетом. Я хочу просить, чтобы все мои соотечественники, находящиеся в Германии, все русские были бы подчинены именно комитету.

Гиммлер почувствовал некоторую неуверенность, это уже выходило за рамки его компетенции:

— Я надеюсь все это урегулировать позже. Когда будет создана ваша армия, затем комитет, как вы его назвали, я вас представлю фюреру.

Гиммлер поднялся, аудиенция была окончена. За беседой последовал ужин.

Власов немедленно воспользовался разрешением рейхсфюрера СС создать Комитет освобождения народов России и сформировать русские воинские части.

12 ноября 1944 года в Далеме под председательством Власова был обсужден и одобрен манифест создаваемого с благословения нацистов Комитета освобождения народов России. В манифесте говорилось: «Мы приветствуем помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей Родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики».

На следующий день, 13 ноября, специальным поездом окружение Власова отправилось в Прагу. Это была символическая поездка. Власов считал принципиально важным, чтобы его комитет был создан не в Берлине, а в славянском городе. Территория России была освобождена советскими войсками, и Власову пришлось удовольствоваться еще удерживаемой вермахтом Прагой.

Поезд прибыл в Прагу в одиннадцать вечера. Вагон, где ехали Власов и почетные гости, отогнали на запасной путь. Ночь они провели в вагоне, а утром поезд вновь загнали на вокзал, где была устроена торжественная встреча с участием немецкого почетного караула.

14 ноября в три часа дня на торжественном заседании, которое снимали немецкие кинооператоры, было оформлено создание Комитета освобождения народов России, избрали и президиум, который возглавил Власов.

Представитель имперского министерства иностранных дел зачитал приветствие германского правительства и обещал поддержку Власову в общей борьбе против большевизма. Власов был назван союзником Германии.

Праздничный банкет в честь Власова устроил в Град-чанах государственный министр по делам имперского протектората Богемии и Моравии обергруппенфюрер СС Карл Герман Франк. После убийства Гейдриха он стал неограниченным хозяином Чехии — до того момента, как в мае 1945 года его арестовали, а через год повесили. Присутствовало человек пятьдесят. Ужин у Франка, по раска-зам участников поездки, был богатый, вино лилось рекой. Власов следил за собой, чтобы не напиться в присутствии столь важного нацистского чиновника.

После банкета поехали в клуб, где ужинали менее важные персоны. В два часа ночи Власов и его ближайшее окружение уехали на вокзал. К поезду Прага — Берлин подцепили спецвагон.

18 ноября в Берлине в Доме Европы, в одном из немногих уцелевших залов, тоже устроили вечер по случаю создания Комитета освобождения народов России. Власов зачитал манифест, принятый в Праге, и произнес большую речь.

Самым заметным было выступление офицера власовской армии Дмитриева:

— Агенты НКВД и вся большевистская пропаганда будут стараться оклеветать нас, изобразить безыдейными наймитами немецкой армии. Но мы спокойны. Мы не наймиты Германии и не собираемся ими быть. Мы союзники Германии, вступившие в борьбу для выполнения наших собственных национальных задач, для осуществления наших народных идей, для создания свободного независимого отечества.

«В зале вспыхнула такая овация, — писал растроганный протоиерей Александр Киселев, — что Дмитриев долго не мог продолжать свою речь. Многие плакали. Это была минута высокого и редко встречаемого патриотического подъема. Русское движение сразу начинало перехлестывать через те рамки, в которые его хотели втиснуть немцы».

Протоиерей Киселев не думал о том, что равно позорно быть и наймитом, и союзником нацистской Германии… Может быть, ландскнехт заслуживает большего снисхождения, чем сознательный, идейный союзник Гитлера.

19 ноября в православном соборе в Берлине митрополит Анастасий отслужил молебен о победе власовской армии.

Альфред Розенберг, все еще остававшийся министром по делам оккупированных восточных территорий, был недоволен тем, что Гиммлер внедряется на его епархию. Он жаловался Борману.

— Если дело Власова, — раздраженно сказал Гиммлер своим подручным, — с самого начала причиняет столько неприятностей, то брошу к черту всю эту затею!

Но в последние месяцы существования рейха фюрер и его окружение уже были готовы на все, лишь бы остановить наступление армий союзных держав.

30 декабря 1944 года Гиммлер, только что назначенный командующим группой армий «Верхний Рейн», по телеграфу порадовал генерала Власова:

«Фюрер назначает вас командующим двумя российскими дивизиями… Вам предоставляется власть командующего и одновременно право присваивать офицерские звания до подполковника включительно».

В штабе Власова царила приподнятая атмосфера. В генеральской двухэтажной вилле с садом в Далеме разместился и его штаб. Вместе с Власовым постоянно находились начальник личной канцелярии полковник Константин Григорьевич Кромиади, адъютант капитан Сергей Фрёлих и начальник охраны капитан Каштанов.

«Богатая вилла какого-то промышленного магната, — так описал свои впечатления Виктор Байдалаков. — Передняя в мраморе и зеркалах. Толпится кучка адъютантов и охраны. Один из адъютантов, член НТС, шепчет доверительно мне на ухо:

— Сегодня мы опять на взводе…

Входим в салон. Ковры и цветы. С дивана привстает долговязый оберштурмбаннфюрер СС Крёгер, приглашает на русском языке присесть:

— Генерал Власов сейчас выйдет.

Скоро появляется и Андрей Андреевич. Дружеская встреча, шутки. У генерала лицо усталое, грустное, немного обрюзгшее. Адъютант докладывает — стол накрыт.

Садимся за большой круглый стол. Вишневка в изобилии. Закуска солдатская — сало, селедка, черный хлеб. Всего вволю. Между мной и генералом Власовым протискивается и садится Крёгер. У него завязывается перепалка с Георгием Сергеевичем Околовичем (руководитель оперативного штаба НТС, работал на немецкую разведку. — Авт.) из-за того, что подвыпивший полицейский генерал отпустил по адресу НТС — «шпекулянтен».

Переходим в салон. Крёгер садится за рояль. Начинаю вновь разговор с Андреем Андреевичем. Вдруг раздаются сирены воздушной тревоги. Быстро одеваемся и выходим на крыльцо, к которому подкатывают машины с шоферами в форме РОА. Власов и я в одной машине с его «полевой женой». Везут в большой ближний бункер. И в машине, и в бомбоубежище, и опять в салоне виллы внушаю генералу свои мысли…

Но Крёгер опять за роялем и играет мотив «Дубинушки». Генерал Власов тянет меня к роялю, обнимает, и мы поем».

Эрхард Крёгер имел в СС ранг оберфюрера, более высокий, чем считал Байдалаков. Крёгер родился в Риге, говорил по-русски. После начала войны командовал на юге России айнзатцгруппой СС, которая уничтожала мирное население. В Берлине служил в Главном управлении имперской безопасности. Его приставили к Власову как знатока России. Формально — быть связующим звеном в отношениях с СС, фактически — присматривать за русским генералом.

По словам очевидца, «генерал Власов попал во все увеличивающуюся зависимость от оберфюрера СС Крё-гера, без которого он не мог шагу ступить, который с подручными был при нем день и ночь».

Власов уже вел себя как главнокомандующий. Он наслаждался атрибутами своего положения.

Когда в Берлин приехалмитрополит Анастасий, председатель архиерейского синода Русской православной церкви за рубежом, Власов пожелал его видеть и отправил за ним полковника Кромиади. Перед виллой Власова был выстроен почетный караул. Когда митрополит вышел из машины, строй взял на караул и замер. У входа в дом его встретил дежурный по штабу и отрапортовал. Присутствующие в доме офицеры выстроились в две шеренги. Генерал Власов встретил гостя у входа в гостиную.

В отличие от своих подчиненных он не носил немецкого мундира с эмблемой РОА. Ему сшили мундир цвета хаки и генеральские брюки с лампасами. Ни знаков различия, ни наград. Генеральские погоны казались ему маловаты, он видел себя вождем России.

18 января 1945 года между правительством Великой Германской империи, представленного статс-секретарем министерства иностранных дел Густавом Адольфом фон Штенграхтом, и председателем Комитета освобождения народов России генерал-лейтенантом Власовым было подписано в торжественной обстановке соглашение, в котором Третий рейх заявлял о своей готовности предоставить комитету необходимые денежные средства «для борьбы против общего врага».

28 января 1945 года Власов подписал первый приказ в качестве главнокомандующего:

«Сего числа Фюрер Великогермании передал мне, а я вступил в командование Военными Силами Комитета освобождения народов России».

С этого момента РОА формально подчинялась только Власову. Он надеялся превратить комитет в своего рода правительство России в изгнании, но его признали только немногочисленные союзники Гитлера.

8 января 1945 года Георгий Николаевич Жиленков, член президиума и руководитель пропагандного отдела Комитета освобождения народов России, приехал в Словакию. Вернее, посетил союзное государство с официальным визитом.

В Пресбурге Жиленков должен был прочесть доклад о Русской освободительной армии в немецко-словацком обществе.

«Президент Словакии Йозеф Тисо, — писал в своей книге «Власов» Свен Стеенберг, — дал гостю торжественную аудиенцию. Жиленкова приглашали к себе министры, осыпали его подарками и обменивались с ним братскими славянскими поцелуями. Официально Словакия считалась суверенной страной, фактически же она после неудавшегося восстания в августе 1944 года находилась в полной зависимости от рейха».

Георгий Жиленков называл себя генералом, но в Красной армии он как политработник имел звание бригадного комиссара. Жиленков начинал в Воронеже на машиностроительном заводе, из слесарей выдвинулся в секретари райкома комсомола. В 1930 году он переехал в Москву и поступил в индустриально-технический техникум, закончив, стал директором фабрично-заводского училища, секретарем парткома завода «Калибр».

В январе 1940 года Жиленкова утвердили вторым секретарем Ростокинского райкома. Ростокинский район — на северо-востоке столицы — вошел в состав Москвы в 1935 году. 31 декабря 1940 года его утвердили первым секретарем райкома. В протоколах секретариата МГК ВКП(б) сохранился листок с типографской надпечаткой: «Секретно. На голосование вкруговую». Это значит, что Жиленкова на заседание не приглашали, а вопрос решили заочно. Результаты голосования: за — подписи всех секретарей горкома. Против никого.

Через неделю, 7 января 1941 года, решение секретариата утвердило бюро горкома. Пункт 66-й гласил:

«О первом секретаре Ростокинского РК ВКП(б):

Утвердить первым секретарем РК т. Жиленкова Г.Н., члена ВКП(б) с 1929 года, освободив его от обязанностей второго секретаря Ростокинского РК ВКП(б).

Просить ЦК ВКП(б) утвердить настоящее решение».

После начала войны Жиленков, как и многие партработники, ушел в армию. Ему присвоили звание бригадного комиссара и утвердили членом военного совета 32-й армии. Члены военного совета в первую очередь призваны были контролировать военачальников. Без их подписи приказы командующего были недействительны.

Первые секретари столичных райкомов котировались высоко. Секретаря Днепропетровского обкома Леонида Ильича Брежнева тоже произвели в бригадные комиссары, но должность дали поскромнее.

4 августа 1941 года секретариат Московского горкома принял решение:

«В связи с назначением первого секретаря Ростокинского РК ВКП(б) тов. Жиленкова Г.Н. членом Военного Совета Армии утвердить исполняющим обязанности первого секретаря Ростокинского РК ВКП(б) тов. Астафьева А.А., члена ВКП(б) с 1932 года…»

В октябре 1941 года, когда армия попала в окружение под Вязьмой, Георгий Николаевич Жиленков пропал без вести. В реальности он попал в плен 14 октября вместе с офицерами штаба. Он, вероятно, самый высокопоставленный политработник, пожелавший служить немцам.

— Это парадоксально, — говорил Жиленков, — но в чужом, враждебном мире, в плену я впервые почувствовал себя свободным человеком. Я, партийный работник, имевший все шансы стать членом Центрального Комитета партии! Что же должны были чувствовать простые люди? То, что они думали и чувствовали, я узнал за те дни, когда скитался с ними по лесам и потом работал у немцев. Я даже не подозревал, как сильно простой человек, рабочий или крестьянин, ненавидит партию. Только теперь я узнал все, потому что впервые за мою жизнь мы могли свободно говорить и говорили — где? В плену! И еще одно — у меня нет никакого желания провести остаток моей жизни в концлагере, в Сибири. А для этого достаточно провести только несколько часов у немцев — вот как нам доверяет партия, даже тем, кто отдал ей все силы.

Он обзавелся красивой виллой, адъютантом, хорошенькой секретаршей, чья истинная роль ни у кого не вызывала сомнений. Даже в окружении Власова, где собрались не ахти какие моралисты, Жиленкова считали абсолютно беспринципным человеком.

У Власова Жиленков занимался знакомым делом. Он возглавлял главное управление пропаганды. В его подчинении были редакции газет «Воля народа» и «Доброволец» (выходили два раза в неделю) и радиостанция. Газеты проходили через строжайшую цензуру восточного министерства, а потом еще и главного управления войск СС.

Радиопередачи цензурировал отдел радиовещания геббельсовского министерства, руководил отделом Ганс Фриче, один из главных нацистских радиокомментаторов. Он следил за тем, чтобы передачи «русского радио» неукоснительно соответствовали линии партии.

Главное организационное управление, в которое входили юридический отдел и научный совет, возглавил генерал-майор Василий Федорович Малышкин. Этот отдел и должен был заниматься созданием новой России.

Комбриг Малышкин, начальник штаба 57-го особого корпуса, в августе 1938 года был арестован как «участник военного заговора». Ему повезло. В октябре 1939 года дело прекратили, его выпустили и назначили старшим преподавателем Академии Генерального штаба.

После начала войны, в июле 1941 года Малышкина утвердили начальником штаба 19-й армии, которой командовал генерал-лейтенант Михаил Федорович Лукин. Малышкин все еще оставался комбригом и даже не успел узнать, что его аттестовали генерал-майором.

19-я армия была окружена западнее Вязьмы. Лукин был ранен в правую руку.

«Окружающие меня командиры штаба, — писал с горечью генерал Лукин своей сестре, — в панике разбежались, оставив меня, истекающего кровью, одного. Кровь лилась ручьем, остановить ее не могу, а шагах в 200 приближаются немцы… Пытаюсь достать левой рукой револьер из кобуры, думаю, живой не дамся, последнюю пулю себе. Все попытки вынуть револьвер не удаются. Правая рука повисла как плеть».

Генерала Лукина спасли две девушки-санитарки, но едва двинулись к своим — разрыв снаряда, и Лукин получил два осколка в ногу. Девушки все равно его не оставили, потащили дальше. Встретили группу из своей же армии. Но опять налетели на немцев. Лукин получил еще и две пули в правую же ногу; ее ампутировали.

В немецком полевом госпитале генерал-лейтенанта допрашивали сотрудники отдела 1-Ц (разведка и контрразведка) штаба группы армий «Центр».

Лукин высказывался очень откровенно, демонстрировал презрение к советскому режиму. Он рассуждал и на тему о создании нового русского правительства (см.: Военно-исторический архив. 2002. № 6).

Кто мог бы войти в такое правительство, спросили немецкие разведчики, интересовавшиеся мнением высокопоставленного русского генерала.

— Есть только два человека, являющиеся одновременно и популярными, и достаточно сильными, чтобы изменить существующий порядок, — это Буденный и Тимошенко, — ответил генерал Лукин. — Буденный — это человек из народа, но достаточно культурный и обстоятельный. Но им еще, пожалуй, не забыта опала у Сталина, в которую он попал в 1938 году! Если бы вы сумели заполучить этих людей, то удалось бы избежать большого кровопролития в будущем. Поэтому создание русского альтернативного правительства возможно. Ни Буденный, ни Тимошенко не являются апологетами коммунистических принципов. Конечно, они смогли высоко подняться, но они были бы за иную Россию, если бы им представилась такая возможность…

Сам Лукин в услужение к немцам не пошел, хотя ему первому предлагали играть ту роль, которую взял на себя Власов.

«Покойный генерал-лейтенант Лукин, — утверждал один из руководителей НТС Александр Николаевич Артемов, — в разговоре со мной в 1943 году подтвердил, что он готов был на возглавление, если бы дело становилось сразу реальным — создание русского правительства и русской армии, а не ограничивалось пропагандной акцией».

Власова тоже привели к Лукину. Андрей Андреевич стал уговаривать искалеченного генерала действовать вместе.

— Из моего опыта в немецком плену, — ответил Лукин, — я не верю, что у немцев есть хоть малейшее желание освободить русский народ. Они не изменят свою политику. Поэтому, Власов, всякое сотрудничество с немцами пойдет на пользу Германии, а не нашей родине.

Генерал Лукин не верил немцам.

Его начальник штаба Василий Малышкин тоже не родился предателем. Он поначалу пытался выдать себя за рядового солдата. Когда это не удалось, решил не гнить на нарах, а извлечь какие-то дивиденды из своего высокого звания и изъявил готовность сотрудничать с оккупационной властью. Его отправили на курсы пропагандистов, в декабре 1942 года перевели в Берлин, где офицеры вермахта использовали его для работы по разложению советских войск. Здесь вместе с Власовым они подготовили первое обращение «Русского комитета».

Главное гражданское управление, которое должно было заниматься восточными рабочими, беженцами и военнопленными, возглавил генерал-майор Дмитрий Ефимович Закутный.

В начале июля 1941 года генерал Закутный принял 21-й стрелковый корпус. Повоевать ему пришлось недолго. Через считаные дни разгромленный корпус был окружен в Гомельской области. Закутный сдался и сразу изъявил готовность сотрудничать с немцами. Он охотно отвечал на все вопросы немецких разведчиков, участвовал в переводе на немецкий язык уставов Красной армии. В феврале 1943 года был принят на работу в одно из ведомств при министерстве Розенберга, редактировал немецкую пропагандистскую продукцию на русском языке. В августе 1944 года его перевели к Власову.

Задача Закутного состояла в том, чтобы вербовать вывезенную на принудительные работы молодежь в Русскую освободительную армию. Закутному подчинялись школьный отдел, Союз молодежи народов России, медицинское управление, общество Красного Креста и организация «Народная помощь».

Власову даже, наверное, удалось облегчить участь миллионов полуголодных пленных и «восточных рабочих». «Смертность в лагерях резко понизилась, и начиная с 1943 года попавшие в плен имели шансы остаться в живых», — пишет один из соратников генерала.

На встрече с Гиммлером Власов просил отказаться от использования брошюры «Недочеловек». Тогда даже Геббельс решил, что пропагандистски глупо продолжать изображать русских как «недочеловеков». В последний период войны акцент был перенесен на «миссию немецкого солдата, спасающего от большевизма Европу».

Геббельс решил, что разумнее всячески поощрять русский национализм. В 1944 году его кинодокументалисты, к удивлению немецких зрителей, стали показывать «героического генерала Власова» в выпусках кинохроники.

Но если бы Гитлер одержал победу, Россия никогда не получила бы из его рук свободу.

Почему же в таком случае немалая часть русской эмиграции оказалась на его стороне? Не потому ли, что эти люди тоже исповедовали национальный социализм и хотели, чтобы в России был свой Гитлер?

Соблазнители и соблазненные

Если серьезный разговор о Власове оказался неожиданностью для тех, кто не хочет углубляться в трагическую историю войны, то мои статьи в том же «Новом времени», затрагивавшие такую болезненную тему, как «НТС и фашизм», напротив, вызвали раздраженную реакцию у эмигрантских публицистов и молодого поколения членов Народно-трудового союза.

В письмах, которые пришли в редакцию, было больше брани, чем аргументов. Понимая, что молодому поколению солидаристов дорога честь партийного знамени, я серьезно отнесся к критическим письмам и не счел за труд еще раз исследовать все материалы о Национально-трудовом союзе тридцатых — сороковых годов.

Помимо книг, воспоминаний и документов в моем распоряжении есть очень надежный исторический источник — ксерокопии эмтээсовских газет тридцатых годов. Я и не подозревал, что они сохранились. Гору ксерокопий привез мне из ФРГ один очень известный эмигрант, издававший свой журнал. Он выложил эту гору на мой редакционный стол со словами:

— Я не могу об этом писать. Со многими людьми я связан определенными отношениями. А вы не побоитесь.

Верно, не побоялся, так что обвинения в работе на КГБ достались на мою долю…

В начале тридцатых годов в среде русской эмиграции появилась новая сила — молодежь, повзрослевшая уже за пределами Советской России. Дети эмигрантов выражали недовольство бездействием отцов, которые проиграли Гражданскую войну большевикам, позволили выставить себя из России и ничего не предпринимали для того, чтобы вернуть страну.

Вспыхнул политический конфликт поколений. Эмигрантская молодежь готова была взяться за оружие. Это и насторожило советскую разведку, которая озаботилась поисками агентуры среди активистов новой организации.

Еще в 1928 году Национальный союз русской молодежи в Болгарии и Союз русской национальной молодежи в Югославии предложили молодому поколению эмигрантов объединяться. В 1929 году образовался Национальный союз русской молодежи за рубежом. Отделения союза появились в различных европейских городах, где сконцентрировалась эмиграция.

На конференции этих групп, проходившей с 1 по 5 июля 1930 года в Белграде в помещении Русского офицерского собрания, молодые эмигранты из Югославии, Франции, Болгарии, Чехословакии и Нидерландов образовали Национальный союз русской молодежи.

Приняли устав, первым председателем совета избрали члена российского императорского дома герцога Сергея Георгиевича Лейхтенбергского (сына великой княгини Анастасии Николаевны). Исполком возглавил бывший корнет 11-го гусарского Изюмского полка Виктор Михайлович Байдалаков.

После Гражданской войны Байдалаков нашел убежище в Югославии, где окончил Химический факультет Белградского университета.

В мае 1931 года Петр Бернгардович Струве, редактор газеты «Россия и славянство», согласился предоставлять на ее страницах трибуну лидерам новой организации. Струве до революции боролся с партией Ленина, после революции — с советской властью.

В 1941 году немцы, оккупировав Югославию, его арестовали, потом выпустили, памятуя о его антикоммунистических заслугах. Но Струве, как любой европейский либерал, ненавидел национальный социализм куда больше, чем коммунизм. В годы войны он был на стороне Советской России против нацистской Германии…

На втором съезде в конце декабря 1931 года эмигрантская молодежь приняла новое название — Национальный союз нового поколения. А в апреле 1936 года он стал называться Национально-трудовым союзом нового поколения, НТСНП, потом слова «нового поколения» отсекли, осталось три буквы — НТС. Под этим названием эта эмигрантская организация, просуществовавшая до наших дней, вошла в историю.

В марте 1932 года новопоколенцы, или солидаристы, как их называли тогда в эмиграции, основали газету «За Россию». Она выходила раз в месяц. Впоследствии она несколько раз вынужденно меняла название, выходила под шапкой «За Новую Россию», «За Родину».

В союз вступали молодые люди, изъявлявшие готовность сражаться с коммунистическим режимом. Виктор Байдалаков так сформулировал главную задачу союза:

— Настоящее положение России обязывает нас бросить все силы и средства на выполнение основной цели — свержение большевицкой власти, не отвлекаясь на чисто эмигрантские дела.

С 1935 года НТС начал активно издавать пропагандистскую литературу, которую пытались доставлять в Советский Союз.

Для этого понадобились деньги, паспорта и помощь спецслужб для перехода границы. Такую помощь им предложила польская разведка. Спор о том, вправе ли были русские патриоты сотрудничать с иностранной разведкой и на каких условиях, продолжается и по сей день. Официально НТС утверждает, что шпионажем члены союза не занимались.

Одним из самых надежных исследований истории и идеологии НТС считается изданная в Англии книга Кэтрин (Екатерины Николаевны) Андреевой «Генерал Власов и русское освободительное движение». Ее отец, русский эмигрант, перед войной был профессором в Праге. Она преподавала историю в Оксфорде.

«Нет надежной информации относительно предвоенной подпольной деятельности НТС против Советского Союза, — пишет Кэтрин Андреева. — Какие-то люди туда засылались, но очень трудно получить заслуживающие доверия свидетельства о том, что они делали».

И не следила ли за ними советская контрразведка с той минуты, как они пересекали границу?

И чекисты, и сам НТС (по разным, разумеется, причинам) преувеличивали масштабы проникновения членов союза на советскую территорию.

Я расспрашивал об этом бывшего члена руководства НТС Бориса Георгиевича Миллера, сына эмигрантов.

— Члены НТС проникали в СССР, — говорил мне Миллер, — но не ради террора, а для того, чтобы понять, что происходит в стране, и создать опорные точки для подпольной работы.

— Кто обеспечивал их заброску в Советский Союз?

— Эту возможность открыл им начальник русского отдела польского Генерального штаба Рышард Врага.

— Что польская разведка требовала взамен?

— Польские военные, естественно, были заинтересованы в любой работе против коммунистического правительства в Москве. Разведывательной или военной информации мы им не давали, только политическую.

— Советский Союз всегда гордился своей пограничной службой. Неужели ваши люди находили лазейки?

— Несколько групп погибло на границе. Других взяли уже внутри страны. Но кому-то удавалось переиграть НКВД, побывать в России и благополучно вернуться…

Европейские резидентуры советской разведки пристально наблюдали за действиями активистов НТС, изучали программу союза, пересылали в Москву важнейшие выступления лидеров солидаристов.

Базовая программа союза практически не менялась (текст обновлялся в 1931, 1935, 1938, 1940, 1944 годах): единая Россия, сильное правительство, все равны перед законом, культурная автономия национальных меньшинств, частная собственность на землю, внешняя политика, ставящая во главу угла национальные интересы.

НТС не участвовал в постоянных в то время дебатах эмиграции относительно формы переустройства России — республика или монархия, считая такие споры преждевременными. Сначала нужно свергнуть коммунистов.

НТС пытался создать новую философию — национально-трудовой солидаризм, который должен был заместить марксизм. Нация определялась как общность людей с единой культурой, единым государством и экономическими интересами, с единым прошлым и едиными целями. Таким образом, «национализм — это не только национальная гордость, а исполнение человеческих желаний правительством».

Молодая эмиграция отвергала любые формы федерализма и право наций на отделение от России. Не нравилось и существование различных политических партий, представительная демократия. НТС, отвергнув коммунизм и буржуазную демократию, приступил к поискам третьего пути. Третий путь привел к национальному социализму.

Историк Роберт Джонсон в книге «Новая Мекка, Новый Вавилон. Париж и русская эмиграция. 1920–1945» писал:

«Движение солидаристов основал в Белграде в начале тридцатых годов атлетически сложенный казачий офицер из армии Врангеля Байдалаков.

Он с энтузиазмом реагировал на приход к власти в Германии нацистов. Его не беспокоили антиславянские устремления Гитлера, и он разделял антисемитизм нацистов. Солидаристы приняли решение в случае войны нанести удар по Советскому Союзу изнутри… Очевидное восхищение Адольфом Гитлером свидетельствовало о профашистской ориентации солидаристов».

«Фашистская природа предвоенного солидаризма ни у кого в эмиграции не вызывала сомнения», — считал историк младшего поколения эмиграции Владимир Варшавский («Незамеченное поколение»).

Положительные черты в фашизме обнаруживали различные радикальные эмигрантские группы («Наш идеал — фашистская монархия», — говорил бывший генерал белой армии Андрей Туркул), в том числе вполне умеренные руководители Российского общевоинского союза (РОВС), организации, объединявшей военнослужащих белой армии.

«Мы, чины РОВСа, являемся как бы естественными, идейными фашистами. Ознакомление с теорией и практикой фашизма для нас обязательно», — говорилось в приказе, подписанном председателем РОВС генералом Евгением Карловичем Миллером 2 января 1937 года.

Но фашистами объявляли себя отнюдь не все эмигранты. И не все были готовы объединиться с Гитлером.

«То, что Германия благодаря Гитлеру и его хирургии, — писал в 1934 году Петр Струве, — избавилась от коммунизма как открытой коммунистической силы, было, конечно, огромным успехом. В Германии вместо отравленного ядами социальной ненависти воздуха классовой борьбы воцарился, казалось, некий здоровый, единящий и крепящий, национальный дух».

Но Струве возмутился травлей евреев в нацистской Германии и нападками на церковь.

В декабре 1938 года бывший главнокомандующий белой армией Антон Иванович Деникин, который нашел приют во Франции, выступил с докладом «Мировые события и русский вопрос». Он считал, что долг эмиграции — помимо ведения борьбы с большевизмом — «защищать интересы России».

— Мне хотелось бы сказать, — говорил генерал Деникин, — не продавшимся, с ними говорить не о чем, — а тем, которые в добросовестном заблуждении собираются в поход на Украину вместе с Гитлером: если Гитлер решил идти, то он, вероятно, обойдется и без вашей помощи.

Зачем же давать моральное прикрытие предприятию, если, по вашему мнению, не захватному, то, во всяком случае, чрезвычайно подозрительному? В сделках с совестью в таких вопросах двигателями служат большей частью властолюбие и корыстолюбие, иногда, впрочем, отчаяние.

При этом для оправдания своей противонациональ-ной работы и связей чаще всего выдвигается объяснение: это только для раскачки, а потом можно будет повернуть штыки… Простите меня, но это уж слишком наивно. Наивно, войдя в деловые отношения с партнером, предупреждать, что вы его обманете, и наивно рассчитывать на его безусловное доверие.

Не повернете вы ваших штыков, ибо, использовав вас в качестве агитаторов, переводчиков, тюремщиков, быть может, даже в качестве боевой силы — заключенной в клещи своих пулеметов, — этот партнер в свое время обезвредит вас, обезоружит, если не сгноит в концентрационных лагерях. И прольете вы не «чекистскую», а просто русскую кровь — напрасно, не для освобождения России, а для вящего ее закабаления…

С удивительной точностью меньше чем за год до начала Второй мировой войны генерал Деникин предвидел, к чему приведет русских людей сотрудничество с Гитлером.

Сам Антон Иванович наотрез отказался иметь дело с немцами, оккупировавшими Францию. Немцы, понимая его политический авторитет среди эмиграции и рассчитывая использовать генерала после нападения на Россию, предложили Деникину перебраться в Германию, обещали ему приличные условия. Он ответил «нет», хотя Деникины жили очень скудно, а лет ему было много и заработать с каждым годом становилось все труднее.

Во время оккупации Деникин вместе с женой переводили на русский язык и тайно распространяли среди эмигрантов высказывания немецких вождей о России и русском народе, чтобы все понимали, с кем имеют дело. Деникиных возмущало и отношение немцев к евреям.

Антон Иванович Деникин был счастлив победой Красной армии над немецкой, гордился тем, как храбро русский солдат дрался с немцем, но это нисколько не изменило его отношения к советской власти.

Убийство президента Франции

6 мая 1932 года в Париже президент Франции Поль Думер приехал в особняк Ротшильда, чтобы участвовать в благотворительной продаже книг писателей, участников Первой мировой войны.

К президенту прорвался человек высокого роста в теплом пальто и выхватил пистолет. Он всадил пять пуль в президента прежде, чем полицейские его разоружили.

Пули попали президенту в голову, шестидесятисемилетний Поль Думер был смертельно ранен. Он умер 8 мая, не понимая, за что его убили. Президентом он стал всего год назад. Четверо его сыновей погибли на фронте в Первую мировую.

Убийцей оказался Павел Горгулов, казак станицы Лабинской на Кубани. Он называл себя главой русской национал-фашистской партии зеленых. Он хотел устроить новую мировую войну, которая поможет свергнуть большевиков. Горгулов был антисемитом, считал, что Франция, как и Англия, является оружием в руках жидомасонов и представляет опасность для Европы. Поэтому французского президента надо убить.

Эмигрант Лев Любимов так описывал убийцу президента:

«Изуродованное русское лицо, русский выговор. А в глазах, едва видных из-под кровоточащих отеков, — мелькающая быстрыми вспышками глупая, безумная, жуткая гордость. Выше ростом державших его полицейских, он стоял передо мной, словно какое-то чудовище, грозно и неумолимо наседающее на всех нас, слушающих его в оцепенении».

В 1921 году Павел Горгулов оказался в Чехии. Первый президент страны Томаш Масарик был русофилом, он приютил многих эмигрантов, дал им возможность получить образование. Горгулов поступил в Русский институт, получил диплом гинеколога. За подпольные аборты лишился права заниматься медицинской практикой.

В эмиграции он несколько раз женился. В последний раз на швейцарке, которая истратила все свои деньги на издание его книг — он сочинял романы и поэмы под псевдонимом Павел Бред. Многие просто сочли его сумасшедшим.

25 июня 1932 года начался суд.

«Преступление было совершено исступленным, отчаявшимся эмигрантом, находившимся на грани безумия, — рассказывал писатель Илья Эренбург, присутствовавший на процессе в качестве корреспондента «Известий». — Три дня я глядел на Горгулова, слушал его страстные и нелепые выкрики. Передо мною был человек, которого мог бы выдумать в часы бессонницы Достоевский.

Горгулов был высокого роста, крепок; когда он выкрикивал путаные, сбивчивые проклятия на малопонятном французском языке, присяжные, по виду нотариусы, лавочники, рантье, испуганно ежились…

Он кончил в Праге медицинский факультет и работал по своей специальности в небольшом городке Моравии. Это было удачей — сколько русских эмигрантов стали чернорабочими или попросту нищенствовали. Но Горгу-лов был человеком, неспособным приладиться к скромному существованию в чужой стране. Повсюду ему виделись подвохи, унижения. Он считал, что чешские коллеги его затирают, начал пить, буянить, внес в быт чинного города разгул русского кабака.

Да и медицина его не увлекала. Еще в Ростовском университете он посещал литературный кружок. Он занялся поэзией. Одна немолодая, но экзальтированная чешка, с которой он случайно познакомился, поверила в его талант и дала деньги на издание книги. Горгулов выбрал многозначительный псевдоним Бред. Я читал его книги; кажется, способности у него были, но работать он не умел…

Вначале он считал себя социалистом, даже объяснял одному из министров Чехословакии, как отстоять демократию. Потом его увлек фашизм; он основал «национальную крестьянскую партию»; членов в ней не было…

После нескольких скандалов чехи лишили Горгулова права врачебной практики, и он перекочевал в Париж; здесь он познакомился с Яковлевым, который торговал дамскими чулками и выпускал газету «Набат».

Успехи Гитлера в те годы вдохновляли многих. Яковлев, Горгулов с десятком единомышленников по воскресеньям собирались в рабочем кафе Бильянкура, поднимали руки вверх и кричали:

— Русь, пробудись!

Вскоре Горгулов рассорился с Яковлевым и выпустил программу новой партии. Он придумал также религию «натуризм», предлагал быть добрыми, любить природу. Одновременно он призывал вырезать всех коммунистов и евреев. Денег у него не было; он тайком лечил знакомых казаков, заболевших гонореей…

Французская полиция узнала, что Горгулов незаконно принимает пациентов; у него отобрали вид на жительство. Он уехал в Монако. Сначала он попробовал выиграть в рулетку. Потом решил, что необходимо освободить Россию от большевиков…

Он ненавидел французов за то, что они ведут переговоры с большевиками, а его, честного казака, верного союзника, выслали из Франции. Где-то он прочитал, что Колчака «предали французы». На стене его комнаты висел портрет Колчака. Горгулов написал на портрете две даты: день смерти русского адмирала и день предстоящей смерти французского президента…

Горгулов приехал в Париж с двумя револьверами; пошел в собор, молился; потом выпил литр вина; опасаясь полиции — ведь у него нет вида на жительство, — выбрал третьеразрядную гостиницу, где сдают номера на ночь или на час, для отвода глаз взял с собой проститутку, вскоре ее отослал и всю ночь писал: проклинал коммунистов, чехов, евреев, французов. Потом вышел из гостиницы и убил Думера».

15 сентября убийцу президента казнили на гильотине.

Для русской эмиграции эта история была тяжким ударом. Казаки заявили, что настоящий Павел Горгулов был убит в 1915 году, а убийца президента — агент ОГПУ.

Профашистски настроенных эмигрантов было хоть отбавляй. Эта идеология казалась соблазнительной. Создавались карликовые группы и организации, они пытались объединиться.

В 1923 году в Мюнхене появился эмигрантский союз «Молодая Россия». Его возглавил Александр Львович Казем-Бек, потомок персов, перебравшихся в Россию в XIX веке.

Казем-Бек бежал из России в 1919 году. Он восхищался Гитлером, только начинавшим свою политическую карьеру, и Муссолини, уже добившимся успеха в Италии. Казем-Бек ездил в Рим и добился приема у Муссолини. Вернулся восхищенный.

«Молодая Россия», как и немецкие национальные социалисты, провозглашала лозунги борьбы против масонов и мировой плутократии (сейчас бы сказали: олигархов). Младороссы позаимствовали у немецких и итальянских фашистов символы и ритуалы — носили похожую форму, только цвет рубашек был синий. Они приветствовали Казем-Бека поднятием правой руки, обращаясь к нему, говорили:

— Глава!

В сентябре 1933 года Казем-Бек поехал в Германию, но быстро убедился, что немецкие фашисты русских фашистов не жалуют. Нацисты руководствовались не идеологическими, а расовыми критериями. Русские фашисты ненавидели евреев, а немецкие фашисты — и евреев, и русских. К славянам относились с презрением, считая их неполноценной расой.

Казем-Бек разошелся с другими эмигрантами-фашистами в одном: ему все больше нравился Сталин. В советском режиме тех лет он уже видел олицетворение своих идеалов.

Интересно, как сложилась дальнейшая судьба Казем-Бека.

В 1942 году он переехал в Соединенные Штаты. Преподавал русский язык и литературу в Коннектикутском женском колледже. В сентябре 1957 года Казем-Бек, оставив в Америке жену и сына, вернулся в Советский Союз. «Правда» 16 января 1957 года поместила его покаянное письмо.

Он выступал на радио, работал в «Журнале Московской патриархии». Здесь его использовали в антиамериканской пропаганде. В двух номерах «Литературной газеты» от 28 февраля и 27 апреля 1957 года была опубликована статья Казем-Бека «Америка без прикрас». Свою главную мысль Александр Казем-Бек сформулировал так: «Соединенные Штаты так и не создали самобытной, подлинно национальной культуры». Эта мысль, подхваченная другими, греет душу многих националистов, ненавидящих Америку.

После прихода нацистов к власти в Германии появилась эмигрантская организация «Российское Объединение Народно-Державников», которым руководил русский немец А.П. Пельхау-Светозаров. Он пропагандировал русский национальный социализм и подражал штурмовикам — его отряды маршировали в белых рубашках, черных галифе и сапогах. Потом организацию запретили.

В 1932 году появилось «Российское национальное и социальное движение». Его создал самозваный генерал Павел Рафаилович Бермондт, экспансивный авантюрист, склонный приврать. В царской армии он дослужился до полковника. В 1919 году возглавил Западную добровольческую армию. Тридцатипятилетний командующий был усыновлен грузинским князем Павлом Михайловичем Аваловым и стал именовать себя князем Бермондтом-Аваловым. В том же, 1919 году, произвел себя в генерал-лейтенанты. В эмиграции женился на принцессе Мекленбург-Шверинской, двоюродной сестре великого князя Кирилла Владимировича.

Дотошные немцы так и не выяснили, то ли он и в самом деле был внебрачным сыном князя Михаила Авалова, толи он просто заплатил князю за право пользоваться титулом.

После прихода к власти Гитлер, который лично знал генерала, разрешил ему руководить организацией в духе национального социализма. Он распорядился создать внутри РОНД школу политического образования.

Нацисты Авалова распевали «Хорст Вессель», кричали «Хайль Гитлер!» и получали от немцев кое-какие деньги. На собраниях звучали такие речи:

— Мы преклоняемся перед личностью вождя германской нации Адольфа Гитлера и видим в нем, как и в его союзнике Бенито Муссолини, духовного вождя мировых сил света, спасающих человечество от кромешной тьмы большевизма. Не деньгами купил Адольф Гитлер наши сердца, а силой своего духа и правдой своей идеи.

Но вмешалось министерство иностранных дел, которому не нравилась излишняя активность эмигрантских групп. В октябре 1933 года движение распустили. На его базе Бермондт-Авалов создал новую организацию «Немецко-русский штандарт».

В нее вошли примерно шесть тысяч человек. Принимали всех, кто демонстрировал «национально-социалистическое мировоззрение», разумеется, «кроме евреев и масонов».

Но в августе 1934 года Бермондта-Авалова арестовала немецкая полиция за присвоение пятидесяти тысяч марок. Его посадили на три месяца, затем выслали из Германии. Он обосновался в Риме, где пытался создать группу русских фашистов, но безуспешно…

В мае 1933 года группа белых эмигрантов в Америке создала Всероссийскую национально-революционную трудовую и рабоче-крестьянскую партию фашистов, которую обыкновенно именовали Всероссийской фашистской организацией. Ее возглавил Анастасий Андреевич Вонсяц-кий, отец которого был начальником жандармерии в Варшаве. Когда мальчику было двенадцать лет, полковника Вонсяцкого застрелил один из его агентов.

В Гражданскую Анастасий Вонсяцкий состоял в Добровольческой армии, в марте 1920 года эвакуировался из России. На следующий год в Париже он познакомился с богатой американкой Мэрион Стефенс, которая была вдвое его старше. Ему еще не исполнилось и двадцати двух лет, ей было сорок четыре. Брак избавил его от необходимости думать о хлебе насущном. В Америке он стал именовать себя графом фон Сяцким-Вонсяцким, увлекся дорогими спортивными автомобилями и футболом.

Создав собственную партию, Вонсяцкий стал выпускать еще и газету с простым названием «Фашист». Его соратник сочинил партийный гимн:

Рубашки черные, готовьтесь к бою! Железный фронт фашистов мы сомкнем, И на врага, вперед, железною стеною Бесстрашно, как один, мы все пойдем.

В 1934 году он попытался объединить свою группу с Русской фашистской партией Константина Владимировича Родзаевского, крайне энергичного молодого человека, который в Харбине в девятнадцать лет вступил в одну из первых фашистских групп. Он взял себе за образец Муссолини.

В мае 1931 года в Харбине Родзаевский создал собственную партию. Он получал деньги от японской разведки — в оккупированной японцами Маньчжурии это была главная сила.

Казалось, Константин Родзаевский объединит вокруг себя всех русских фашистов. Но они с Вонсяцким быстро поссорились — никто не хотел уступать другому первенства.

После начала Второй мировой войны все нацистские организации на территории Соединенных Штатов были запрещены. Анастасия Вонсяцкого Федеральное бюро расследований посадило, он провел в заключении три с лишним года…

Кто имел глаза, видел, что происходит в нацистской Германии, и понимал, как нацисты относятся к России.

Вот живое свидетельство. Анатолия Штайгера мальчиком вывезли из Советской России. Семья жила в Париже, потом Штайгеры, как коренные швейцарцы, получили гражданство Швейцарии. Мальчика лечили от туберкулеза.

5 июля 1935 года Анатолий Штайгер писал Зинаиде Алексеевне Шаховской:

«Третий Рейх произвел на меня впечатление сумасшедшего дома — язычество, выводы, делаемые из расизма в науке, законодательстве и быту, — и военного лагеря. У меня были старые связи в очень разных кругах, что помогло мне ориентироваться: немцы — все — войны хотят и пойдут, даже рискуя погибнуть в обшей катастрофе. Я видел Гитлера, Геринга, Фрика, Геббельса.

Гитлера обожествляют, но я не знаю, в его ли руках реальная власть — или она в действительности у генералов Рейхсвера. Ко всему русскому — культуре, литературе, национализму — отношение оскорбительное: и первый удар, конечно, будет на Восток. Только и речи что об Украине».

Что же заставляло выходцев из России поддерживать Гитлера, восхвалять нацизм? Только одно — совпадение идей.

Известный эмигрантский писатель Роман Борисович Гуль уже после войны написал полное горечи письмо столь же известному в тех же кругах философу Ивану Александровичу Ильину. Теперь Ивана Ильина широко издают в России, и его цитирует президент Путин. 3 октября 2005 года его останки (вместе с прахом генерала Деникина) были перезахоронены в Донском монастыре в Москве.

Гуль и Ильин были давно знакомы — еще до революции студент юридического факультета Московского университета Гуль слушал лекции Ивана Ильина. В 1916 году Гуль пошел в армию, был произведен в прапорщики и воевал на Юго-Западном фронте.

Дворянин Гуль не принял революцию, с первого дня служил в Добровольческой армии. После Гражданской войны оказался в Германии, где начал писать. Летом 1933 года нацисты его арестовали и отправили в концлагерь Ораниенбург.

Правда, его вскоре освободили, сказав, что арестовали «по недоразумению». Гуль уехал во Францию — в гитлеровской Германии он жить не захотел. И в отношении к нацистам он разошелся со многими русскими эмигрантами, в том числе и с Ильиным.

«В эмиграцию, — писал Роман Гуль своему бывшему профессору, — Вы приехали «православным националистом». Перемены Вашего духовного лица я старался понять. Но вот к власти пришел Гитлер, и Вы стали прогитлеровцем.

У меня до сих пор среди вырезок имеются Ваши прогитлеровские (из «Возрождения и др.) статьи, где Вы рекомендуете русским не смотреть на гитлеризм «глазами евреев» и поете сему движению хвалу! Признаюсь, этого изменения Вашего духовного лица я никак не понимал и не понимаю.

Как Вы могли, русский человек, пойти к Гитлеру? Заметим в скобках, что категорически оказались правы те русские, которые смотрели на Гитлера «глазами евреев»…

Но в конце концов, вопрос о Вашей и моей смене вех не так уж важен. Гораздо хуже иное. Во время нашего разговора Вы говорили вещи, которые вызывают во мне непреодолимое духовное отвращение. Так, например, Кравченко для Вас оказался «чекист и жид». А когда я Вам сказал, что Кравченко и не чекист, и не еврей, то Вы категорически это «опровергли» тем, что Вы видели его фотографию и для Вас этого вполне достаточно…

Конечно, Ваше утверждение отдает антисемитизмом самого дурного вкуса. Но еще хуже то, что Вы говорили о епископе Иоанне Шаховском. Сославшись на авторитет какого-то Вашего друга, православного иерарха, Вы назвали его «жиденком», потому что у него мать еврейского происхождения.

Мне это глубоко отвратительно. Я уверен, что если б этот Ваш иерарх увидел бы даже живого Христа, то не нашел бы для него иного названия… Для Вас, как Вы сказали, «раса, кро°з, наследственость» незыблемы. И посему епископ Иоанн Шаховской «жиденок». Но ведь по этому самому и Вы, Иван Александрович, окажетесь не очень-то русским!

Ваш старый друг, москвич, хорошо знающий всю историю Вашей семьи (и Вас, и Вашего брата), говорил мне, что Ваша матушка была немецкого происхождения. И вот получается, что в идеологе русского национализма и православном философе чисто русской крови не очень уж много? Может быть, Ваш подчеркнутый русизм имеет под собой именно эту «ущемленность»?»

Фашизм и национальная гордость

Известный американский историк профессор Уолтер Лакер отмечает, что нацизм оказал большое влияние на идеологические установки НТС. Но в отличие от обосновавшихся в Харбине русских эмигрантов, прямо называвших себя фашистами, члены НТС были сторонниками не тоталитарного, а авторитарного правления.

В тридцатых годах они исходили из того, что демократии отступают под натиском коммунизма и движений фашистского толка, победивших в Италии, Германии, Испании, Португалии, Латвии. Казалось, это мировая тенденция.

«И в среде демократических стран стали возникать свои национальные движения со своим «третьим решением», — писал Борис Прянишников, один из руководителей НТС. — Демократия была явно на ущербе… Естественно, что и новопоколенцы оказались как бы в одном лагере с фашистами».

В середине пятидесятых Прянишников разошелся со своими коллегами и отошел отдел. В Соединенных Штатах в 1986 году вышла егокнига «Новопоколенцы».

Членов НТС называли «нацмальчиками». Симпатии НТС к национальному социализму оттолкнули от союза значительную часть русской эмиграции.

«На НТС некоторые черты фашизма бесспорно произвели сильное впечатление, в особенности борьба фашизма против коммунизма и марксистской идеологии, — пишет историк Кэтрин Андреева. — Опыт тридцатых годов утвердил членов НТС во мнении, что демократия слаба и не в состоянии защитить экономические и политические потребности людей.

Еще менее демократия была любезна с эмигрантскими общинами. Как иностранцы они первыми страдали от политических или экономических проблем, их увольняли, чтобы дать работу своим гражданам.

Фашизм в первые годы своего существования казался мощным средством восстановления чувства национальной гордости и успешного решения многих проблем европейских государств двадцатых годов. Особое впечатление на НТС произвел португальский фашизм. При Салазаре это был не классический фашизм, а авторитарный корпоративный режим… Много схожего было в программах фашистов и НТС. Общая ненависть к либеральной демократии, капитализму и коммунизму. Общее стремление к авторитарному правлению с целью национального и социального единения с помощью одной правящей партии. Но было и серьезное различие. Фашизм был антирелигиозен. Программа НТС была насыщена религиозной моралью. Программа НТС акцентировала личные свободы, что было несвойственно фашистским движениям…»

Хорошо исследовано увлечение европейской молодежи в предвоенные годы марксизмом. Гораздо меньше известно о том, что в те же годы другая часть молодежи в не меньшей степени увлекалась и национальным социализмом. Слово «фашизм» для многих ушей звучало тогда волшебной музыкой.

В предвоенные годы в газете НТС появляется рубрика «Новая жизнь». Вот с восторгом рассказывается о режиме Антониу ди Оливейра Салазара, основателя фашистской партии в Португалии:

«Разоренная дотла грызущими друг друга республиканскими партиями политиканов, рисковавшая потерять свои все еще огромные заморские владения, маленькая Португалия медленно разлагалась… Была разруха…

И вот португальская армия путем Национальной революции весной 1926 года захватила власть.

Ответственные посты заняли честные и всеми уважаемые военачальники… На пост министра финансов был назначен Оливейро Салазар. Несколько лет оказалось достаточным, чтобы восстановить или, вернее, создать финансовое равновесие и процветание Португалии.

Сравнительно недавно, в 1934 году, стал Салазар Председателем Совета Министров. Здоровое национальное чутье народа восприняло эту роль Салазара как нечто естественное…

Отчетливо видна великая идея Салазара — дать стране тот строй, связующий воедино свободу и дисциплину, который мы называем трудовым солидаризмом.

Формы, в которые выльется строй у нас, в России, конечно, будут отличны от образцов маленькой Португалии. Но общность идей остается, равно как и общность основных начал, и именно этими основными началами насыщено будущее Великой России».

В ряду образцов для России фигурировала и франкистская Испания:

«Когда речь идет о современной Национальной Испании, то в представлении каждого вырастает мощная фигура генерала Франко, уверенной рукой направляющего свою страну к победе над коммунизмом…

В тени национального диктатора Испании вырисовывается силуэт великого зачинателя испанской революции Хозе Антонио Примо-де-Ривера… В противоположность великим победителям современности Муссолини и Гитлеру, положившим основание двум национальным движениям и доведшим их до победного конца, Хозе Антонио удалось увидеть лишь занявшуюся зарю Новой Жизни на своей родине…»

Чаще всего в газете НТС писали о Бенито Муссолини, управлявшем Италией. Вот отрывок из статьи «Достижения итальянского фашизма»:

«Что сделал итальянский фашизм для трудящихся?

Характерным для всех его реформ является обуздание хищнических инстинктов собственника и сохранение нормальных и человеческих форм собственности…

Фашистский Национальный Институт Предупредительных Социальных Мер делает обязательным страхование против безработицы, болезней, старости…

При его посредстве выдается 415 000 пенсий… В его санаториях имеются 15 000 кроватей для одних только туберкулезных… Всего этим институтом построено по всей стране 42 санатория. Посмотрели бы вы оборудование этих гигантов, и часто целых городков, разбросанных по всей стране, часто в лучших курортных местностях!

Фашистский Национальный Институт Защиты Материнства страхует помощь при родах, болезнях детей, распределяет нуждающимся молоко… Через его аппарат прошли свыше 700 000 детей.

Заработная плата итальянского рабочего сравнительно ниже некоторых других стран. Но она является лишь номинальной величиной. Реальная ее величина определяется лишь в дополнении со всеми возможностями, даваемыми ему перечисленными институтами… Миллионы ' здоровых и достаточно сытых людей живут здоровой человеческой жизнью…»

Вот характерная заметка «Нам пишут из Италии», опубликованная в органе НТС в 1935 году:

«В этом году нам удалось добиться того, что одно издательство взяло на себя публикацию серии антисоветских книг от Солоневича до Гуля. Но это, может быть, удалось только потому, что десять месяцев тому назад Италия стала на путь антисемитской политики.

Правительство Италии к НСНП относится благосклонно. Приходилось просить у фашистских организаций зал для открытых собраний, и не только не было отказа, но всячески приходили на помощь».

В русской эмиграции многие вполне однозначно оценивали деятельность НТС. Скажем, на девятом съезде эмигрантского Союза борьбы за освобождение народов России, который состоялся в Канаде в 1982 году, докладчик так оценил роль НТС:

— В середине тридцатых годов группа прогрессивной молодежи первой волны эмиграции объединилась в Национально-трудовой союз — политическую организацию с национально-социалистическим направлением, пропагандировавшую программу однопартийной социалистической системы для будущей России в рамках шовинистического русского национализма.

Учеба на таких выдающихся образцах, как Муссолини и Гитлер, быстро дала плоды.

«Мы все без сомнения русские националисты, — писал А. Бердников в статье «Наш национализм». — Не обывательский национализм, но тот подлинный возвышенный государственный, активный и творческий русский патриотизм сумеет поставить Россию, как Нацию, превыше всех и всего…

Почему интересы нашего одаренного народа представляет здесь, за границей Максим Литвинов? Он же еврей Анох Моисеевич Финкельштейн-Меер-Валлах…

Нужно начинать все с самого начала. И начинать нужно с воспитания в себе того высшего государственного национализма, которого у нас так мало…

Мы живем теперь в век крушения всех этих интернационалистических утопий, крушения Лиги Наций и буйного роста национализма во всех областях культурной, общественной и государственной жизни. Вокруг нас идет упорная борьба за Нацию…»

Михаил Александрович Георгиевский, генеральный секретарь исполнительного бюро с сентября 1932 года, вторая фигура в НТС, излагая на страницах партийной газеты программу союза, писал о «величественном построении национал-социалистов»:

«Нарождается новый порядок и требует для себя новых форм. В каждой стране этот эксперимент ставится по-разному. Муссолини увенчивает свой корпоративный строй корпоративным парламентом. Гитлер, мобилизующий нацию для завоеваний, пробует сделать долговечной партию, слить ее с Нацией…

В просторечии все эти новые течения принято объединять под общим названием «фашизм». Либеральству-ющие, неустойчивые и умственно робкие, не заметившие того существенного, что несет с собой этот современный солидаризм, часто третируют «фашизм» и «тоталитарное государство», говорят о «диктатуре партии» и преследовании инакомыслящих, также о терроре и концлагерях.

Забывают прежде всего о том, что миллионные жертвы большевицкого террора, надругательства, истязания, беспросветный ужас советских концлагерей не могут идти ни в какое сравнение с мерами исключительного порядка, направленными обычно против тех, кто сам готовил гнойную яму и стенку всякому инакомыслящему.

Тот, кто одинаково не приемлет как анархического либерализма, породившего хищнический капитализм и разложившего нацию, так и социализма, зачеркнувшего человеческую личность, тот принадлежит к лагерю фашизма. Ибо другого ничего нет…»

Энтээсовцы отвергли и марксизм, и представительную демократию, и капитализм. Они выбрали фашизм.

«Мы отрицаем либерализм и его законного наследника марксизм, — доказывал Михаил Георгиевский. — Полемика с первым не так затруднительна, ибо он умирает даже в своих социальных последствиях. Трудно ожидать, чтобы в современных условиях выжили неправды капитализма».

Михаил Георгиевский был образованным человеком, до революции служил приват-доцентом историко-филологического факультета Петербургского университета. После Гражданской войны оказался в Белграде, преподавал древние языки в русской гимназии. Георгиевский был главным автором первой программы и устава НТС.

В 1939 году в одном из номеров газеты «За Родину», официальном органе НТС, который тогда еще назывался Национально-Трудовым Союзом Нового Поколения, было опубликовано приветствие от Российского фашистского союза, действовавшего среди русских эмигрантов в Маньчжурии:

«Соратники.

Четвертый Съезд Российских Фашистов, собравшийся в Харбине со всех пунктов Маньчжурской Империи, Ниппон и Китая, с границ родной земли, представительствующий в совокупности организации РФС во всех странах, поручил мне приветствовать газету «За Родину», как выдающийся и яркий орган Нового Российского Национализма.

На нашем Съезде, на котором среди Российских фашистов присутствовал и представитель Национально-Трудового Союза Нового Поколения — особо уполномоченный НГСНП при РФС К.М. Алексеев, было еще раз закреплено единство идеологии, программы и тактики наших организаций, и Съезд единогласно вынес постановление о дальнейшем углублении этого единства.

С большим интересом делегаты ознакомились со статьей проф. Георгиевского в № 73 «За Родину» — «Единая Трудовая Организация Нации», отмечая полное совпадение этой статьи с принятыми Съездом дополнениями программы Российского Фашистского Союза о своеобразной форме будущего корпоративного строя России.

Съезд выразил уверенность, что на путях Национальной Революции Российский Фашистский Союз и Национально-Трудовой Союз Нового Поколения образуют единую Русскую силу, — вместе со всеми организациями Российского Национального Фронта.

Председатель Съезда, Глава Российского Фашистского Союза

К. В. Родзаевский

Секретарь

К.В. Арсеньев».

Редакция энтээсовской газеты поблагодарила харбинских фашистов «за приветствие, даюшее нам основание видеть в Российском Фашистском Союзе соратника и союзника».

В свою очередь, газета Всероссийской фашистской партии «Наш путь» высоко оценивала деятельность коллег из НТС.

«За Родину», выходившая в Белграде, поместила об этом поощрительную заметку: «Нельзя не отметить этот отрадный факт, показывающий истинное желание единения и координации действий против общего врага — комвласти. Редакция «За Родину» шлет Харбинскому соратнику дружеский привет».

Отдельно было опубликовано приветствие Российского фашистского союза руководителю НТС Виктору Бай-далакову:

«Глубокоуважаемый Виктор Михайлович!

IV Съезд Российских Фашистов настоящим имеет честь приветствовать в Вашем лице Российский Национально-Трудовой Союз Нового Поколения, как молодую Русскую силу Национальной Революции и грядущего Национального Созидания.

Съезд отметил единство мировоззрения НТСНП и РФС, единообразную формулировку нашей идеологии (Бог, Нация, Труд у Российского Фашистского Союза и идеализм, национализм и солидаризм у НТСНП), сходство наших программ (Единая Трудовая Организация Нации, называемая нами Российским Корпоративным Строем) и поручил избранному им центральному руководству продолжить работу по сближению — на путях Национальной Революции в будущей России.

Не откажите передать Российский фашистский привет всем новопоколенцам.

Слава России!

Председатель Съезда, Глава Российского Фашистского Союза

К. В. Родзаевский

Секретарь

К.В. Арсеньев».

Фашистская тема была одной из самых заметных в энтээсовских дискуссиях тридцатых годов. В газете «За Родину» в большой статье «Фашизм и освобождение России» говорилось:

«Слово «фашизм» пользуется у нас большой популярностью. Хотя фашизм в своей социальной и политической сущности еще не определился, но только определяется, многие возлагают на него надежды в деле спасения России.

Сила идей несомненна. Они часто являются первопричиной действий. И многим фашистские идеи кажутся именно теми идеями, которым суждено уничтожить коммунизм».

В февральском номере 1933 года на первой полосе печатается заметка о приходе к власти «Адольфа Гитлера, вождя германских национал-социалистов, вождя национальной революции, проповедника социальных реформ» и торжествующая приписка о том, что «германским коммунистам несдобровать».

В № 62 появилась большая статья под заголовком: «Новая Германия. Современный солидаризм»:

«Наше время — время творческих поисков на пути социальной реформы… Либерально-капиталистическая система изжила себя, социалистическое изуверство грозит самому дорогому нации. Нужны иные решения. На наших глазах вдруг вырастают люди, взявшие на себя смелость и тяжесть найти решение.

Гитлер перестраивает Германию. Он пришел к этому со своей программой. Что дало ему в руки власть? Пламенный призыв бороться против очевидного разложения и упадка внутри, за сохранение национального достоинства извне. Чем бороться? Уничтожением и обезоружением врагов нации: марксистского социализма, либерализма и хищнического капитализма. Но он сам сказал, что «бороться с идеей можно лишь во имя другой идеи, более справедливой и провозглашаемой с неменьшей фанатичностью». Его идеей стал национал-социализм.

Немецкая нация имеет свою миссию, свой дух, свою судьбу. Надо объединить немецкую нацию, надо сохранить ее чистоту. Отсюда расизм, законодательство, преследующее браки с неарийцами. Еще важнее чистота и единство духа — немецкого духа».

Н. Новаковская продолжала эту тему в статье «Heil Hitler?»:

«Кто бы ни был Гитлер, священен трепет, пробегающий по толпе Фрейбургского стадиона! Кто бы ни был Гитлер, вся Германия повторяет некогда брошенные на ветер слова!

Идеями наш век не удивишь. Он видал их сотнями, тысячами всех цветов радуги. Идеи для немногих, для избранного круга руководителей. Для толпы — «черных и коричневых рубашек», краткие лозунги, но по всей краткости созвучные истинному, патриотическому, национальному устремлению народной души — лицо вождя под косыми лучами заходящего солнца…

Наше дело создать сейчас в изгнании и оторванности от народной массы дисциплинированную группу, гитлеровское ядро для проведения нашей идеи в жизнь. Ту дружину, на плечи которой обопрутся руки Вождя».

Приход Гитлера к власти вызвал новые ожидания у некоторых русских эмигрантов. Особенно среди бывших военных, которые говорили: вот появился человек, который нам поможет.

Генерал фон Лампе осенью 1933 года информировал из Берлина своих соратников по Российскому общевоинскому союзу о переговорах, которые он вел с аппаратом нацистской партии: «Я и мои друзья предложили наше содействие в борьбе против коммунистов германской власти — я в последнее время вошел в частные переговоры с представителем отдела Иностранных сношений Германской Национал-социалистической рабочей партии (отдел г-на Розенберга) по вопросу о совместных действиях против большевизма».

В марте 1933 года Гитлер назначил Альфреда Розенберга, будущего министра по делам оккупированных восточных территорий, руководителем иностранного отдела аппарата НСДАП и подчинил его лично себе. Это было повышение, и Розенберг испытал прилив активности.

«В данный момент, — писал фон Лампе, — начальник Восточного отдела выразил настоятельное желание получить от нас по возможности разработанный план тех действий, которые мы предполагали бы желательным осуществить совместно с германскими национал-социалистами в направлении к уничтожению большевистской власти в России, как и в направлении усиления при помощи немцев внутренней работы в России по всем направлениям, пока при соблюдении полной тайны наших взаимоотношений с немцами, потом и возможной интервенционной деятельности в широком масштабе…

Я считаю совместную работу между нами и национал-социалистами естественной…»

Эмигрантский писатель Иван Лукаш, чьи книги о Белом движении теперь переизданы в России, предлагал командировать к Гитлеру кого-либо из относительно молодых генералов белой армии, чтобы уговорить фюрера создать международный добровольческий корпус для борьбы с коммунизмом.

К этой идее Гитлер пришел и без подсказки Ивана Лукаша. Таким корпусом станут добровольческие войска СС, формировавшиеся из представителей разных народов Европы. В воинские части СС будут брать прибалтов, украинцев, казаков, крымских татар и калмыков. Русских не примут…

Михаил Георгиевский, генеральный секретарь исполнительного бюро НТС, писал: «Мы убеждены, что реакционному по своему духу социализму можно противопоставить только национально-трудовое движение, национально-трудовую солидарность. И в национал-социализме, выдвинувшем идею служения национальным интересам, спасение поверженного аварией корабля. И в фашизме, приблизившемся к идее трудового солидаризма, мы видим убедительные доказательства возможности и успешности этой борьбы».

В 1936 году Михаил Георгиевский поехал из Белграда в Берлин, чтобы выяснить возможность проведения совместных акций с нацистской Германией. Георгиевский быстро убедился, что совместные акции невозможны.

«Нацисты были слишком негибки, слишком охвачены расистскими идеями, чтобы взять в союзники антикоммунистов из числа русских националистов», — пишет Кэтрин Андреева.

Георгиевский отказался от мысли наладить сотрудничество с нацистской Германией и остался в Югославии. Другие лидеры НТС, несмотря на откровенно брезгливое отношение немецких нацистов к русским националистам, не теряли надежды доказать Берлину, что без них не обойтись. Гримаса истории: руководители НТС, которые активно работали с немцами, выжили, а отказавшегося от сотрудничества с нацистами Георгиевского ждала иная судьба. Он всю войну провел в Югославии, где в 1944 году, после прихода Красной армии, был арестован сотрудниками Смерша и в сентябре 1950 года расстрелян по приговору военной коллегии Верховного суда СССР…

Солидаристы не отвергли фашизм даже после того, как им пришлось почти сразу после прихода нацистов к власти закрыть отделение НТС в Германии. Они все надеялись, что Гитлер признает в них «своих». Они сделали выбор в пользу национального социализма еще до начала войны. Когда она началась, им оставалось только следовать своему выбору.

Когда немецкие войска вошли в Париж, писатель Дмитрий Мережковский, выступая по радио, без грана иронии назвал Гитлера «новой Жанной д'Арк».

Характерно, что пакт Сталина с Гитлером в 1939 году возмутил солидаристов. В редакционной статье «Задачи, работа и цели Союза» газета «За Россию» писала: «Мы приветствовали образование социал-реформаторского лагеря в мире — фашизма. Но он скомпрометировал себя союзом с марксизмом, обнаружив при этом свою идейную незрелость».

22 июня 1941 года Гитлер преодолел свою незрелость, и солидаристы поехали в Россию с командировочными удостоверениями оккупационной администрации…

Генерал Бискупский и смерть Набокова

В 1937 году в Германии нацисты создали управление по делам русской эмиграции — Russische Vertrauensstelle. Бюрократическое нацистское государство всех строило и расставляло по местам. Раз есть эмигранты из России (а их насчитывалось примерно сто двадцать пять тысяч), значит, кто-то должен за ними присматривать. Во главе управления с санкции гестапо поставили бывшего генерал-майора царской армии Василия Викторовича Бискупского.

Встреча намечена в Киеве

Он окончил 2-й кадетский корпус и Николаевское кавалерийское училище, воевал в Первую мировую. В 1915 году был произведен в генерал-майоры, командовал лейб-гвардии Московским полком и 3-й кавалерийской дивизией.

Генерал Бискупский входил в Союз русского народа и позднее с гордостью говорил, что союз был олицетворением «фашизма и национального социализма». Это не помешало ему в 1917 году присоединиться к победителям, то есть к тем, кто сверг царское правительство.

«Поставившим на революцию, — вспоминал генерал Петр Николаевич Врангель, — оказался и бывший мой однополчанин, а в то время начальник 1-й кавалерийской дивизии генерал Бискупский. Лихой и способный офицер, весьма неглупый и с огромным честолюбием, непреодолимым желанием быть всегда и всюду первым, Бискупский был долгое время в полку коноводом, пользуясь среди товарищей большим влиянием.

Он женился на известной исполнительнице романсов Вяльцевой и долго сумел скрывать этот брак, оставаясь в полку. Такое фальшивое положение все же продолжаться не могло, и за два года до войны Бискупский полковником ушел в отставку. Он бросился вдела, основывал какие-то акционерные общества по разрабдтке нефти на Дальнем Востоке, вовлек в это дело ряд бывших товарищей и в конце концов жестоко поплатился вместе с ними».

Анастасия Вяльцева, изумительно исполнявшая романсы, заболела раком крови и умерла молодой. Бискуп-ский вернулся в армию.

«Бискупский, говорят, был безутешен, — вспоминал один из лидеров Белого движения Василий Витальевич Шульгин. — Но в его крови была какая-то польская шикарность, которая его спасла. Он стал начальником известной в свое время Елисаветградской кавалерийской дивизии. Когда началась Февральская революция и затем дело пошло к Брестскому миру, эта дивизия не только не взбунтовалась, но в полном порядке сдала все имущество, которое у нее было на руках.

Предварительно эта дивизия избрала в Совет рабочих и солдатских депутатов генерала Бискупского. Такой же шикарный, как и прежде, он выступал на съезде…»

«Овдовев, — рассказывал Врангель, — он поступил в Иркутский гусарский полк и, быстро двигаясь по службе, в конце войны командовал уже дивизией. В Петербурге он попал делегатом в совет солдатских депутатов от одной из армий. Он постоянно выступал с речами, по уполномочию совета совместно с несколькими солдатами ездил для переговоров с революционным кронштад-ским гарнизоном и мечтал быть выбранным председателем военной секции совета.

Как и следовало ожидать, из этого ничего не вышло. Выбранным оказался какой-то фельдшер, и Бискупский вскоре уехал из Петербурга…»

Василий Бискупский много раз и легко менял свои политические ориентиры. В тот момент он вспомнил о своих украинских корнях и обосновался в Киеве. Там собралось множество крайних националистов, с которыми он сблизился. Киев стал для них последним пересадочным пунктом перед Германией, где все они очень скоро оказались в одном лагере с Гитлером и немецкими национальными социалистами.

Среди них были такие заметные в будущем союзники нацистов, как Федор Винберг, Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий. Таборицкий, оказавшись на Украине, пришел к выводу: «Не Германия, а Антанта — злейший враг России. Только немцы могут спасти Россию. Будущее России — в тесном союзе с Германией».

Отец Федора Викторовича Винберга был генералом и командовал Елисаветградским гусарским полком. Сам Федор Винберг тоже служил в армии. В 1913 году его произвели в полковники и дали под командование полк.

Он состоял в Союзе Михаила Архангела, которым руководил монархист и антисемит Пуришкевич. После Февральской революции Винберг отказался служить Временному правительству. Он остался поклонником монархии и участвовал в Корниловском мятеже, как и лейтенанты Петр Шабельский-Борк и Сергей Таборицкий, служившие в Кавказской дивизии.

Петр Николаевич Шабельский-Борк состоял в Союзе русского народа и в Союзе Михаила Архангела. Идеологические пристрастия были наследственными.

Его огец был одним из друзей лидера Союза русского народа Дубровина. Мать, Эльза Шабельская-Борк, написала антисемитскую книжку «Подручные сатаны двадцатого века». В декабре 1913 гола супруги стали издавать газету «Свобода и порядок». Как выяснилось после революции, на деньги полиции.

После провала Корниловского мятежа Петр Шабельский-Борк некоторое время отсиживался в своем поместье под Петроградом. Он пришел к выводу, что революция — дело рук Антанты, поэтому нет смысла надеяться на помощь Запада в реставрации монархии. Это возможно, как он позднее писал, «только путем восстановления традиционной дружбы между Россией и Германией». Затем он тоже перебрался на Украину.

Через месяц после Февральской революции в Киеве образовалась Центральная рада, которая постепенно трансформировалась в некое подобие парламента. 7 ноября 1917 года Центральная рада провозгласила Украинскую Народную Республику.

12 февраля 1918 года Центральная рада попросила помощи у немцев. Немецкие и австро-венгерские войска вошли на территорию Украины формально по просьбе Рады. Фактически это была оккупация Украины. Генералы Эрих фон Людендорф и Макс Гофман взяли Украину под контроль. Генерал Гофман много лет был военным атташе в Санкт-Петербурге, по-русски говорил свободно. В конце Первой мировой он командовал немецкими войсками на Восточном фронте.

2 марта 1918 года большевики покинули Киев, куда вступили войска Петлюры. Но и Рада продержалась всего месяц. Командующий оккупационными войсками генерал-фельдмаршал фон Эйхгорн распустил Раду, как «дискуссионный клуб», создал прогерманское правительство, а во главе поставил гетмана Павла Петровича Скоропадского.

Правнук гетмана Украины Ивана Скоропадского (XVIII в.), Павел Скоропадский окончил Пажеский корпус и служил в лейб-гвардии конном полку. В Первую мировую он командовал 1-й гвардейской кавказской дивизией, 34-м армейским корпусом, в 1916 году получил погоны генерал-лейтенанта.

В марте 1917 года казачий съезд образовал организацию под названием «Украiнське Вiльне Козацтво». В октябре открылся съезд украинских вольных казаков. Возглавил казаков командир 1-го Украинского армейского корпуса генерал-лейтенант Павел Скоропадский. Его соратник полковник Иван Полтавец-Остраница стал генеральным хорунжим.

29 апреля 1918 года на «съезде хлеборобов» в Киеве Павел Скоропадский был избран гетманом Украины. В начале сентября Скоропадский приехал в Берлин. Кайзер Вильгельм заверил его, что поддерживает независимость Украины.

На Украине и наладилось сотрудничество немецких офицеров и русских ультраправых. Генерал Петр Врангель вспоминал, как он прибыл в Киев, чтобы увидеть Скоропадского. Гетман занял дом генерал-губернатора.

«В приемной, — писал Врангель, — мне бросился в глаза какой-то полковник с бритой головой и клоком волос на макушке, отрекомендовавшийся полковым писарем Остраница-Полтавец. Он говорил исключительно на «украинской мове», хотя и был кадровым русским офицером».

Его настоящая фамилия Полтавцев, но он утверждал, что по материнской линии происходит от гетмана Ост-раницы, поэтому взял себе двойную украинизированную фамилию. Он призывал к независимости Украины, понравился немцам и стал служить Скоропадскому. Полковник Иван Полтавец-Остраница предлагал не только установить тесный союз с Германией, но и создать лигу черноморских государств (включая Кавказ), в которой Украина будет играть ведущую роль. Эту идею позже подхватят немецкие национальные социалисты.

Василий Бискупский получил звание генерал-хорунжего и командовал 3-м корпусом украинской армии. Но власть гетмана Скоропадского на Украине оказалась недолгой. В ноябре 1918 года в Германии грянула революция. 14 декабря Скоропадский отрекся от власти и бежал. Гетман Скоропадский прожил остаток жизни в Германии, сотрудничал с гитлеровцами. Он погиб при бомбардировке в самом конце войны — 26 апреля 1945 года.

После революции в Германии, когда немцы потеряли интерес к украинским делам, в конце декабря 1918 года войска Петлюры захватили гетманских офицеров, в том числе Винберга, Шабельского-Борка, Таборицкого. Они ждали расстрела.

Немцы их спасли, это был прощальный подарок кайзеровской армии. 29 декабря 1918 года генерал Бронзарт фон Шеллендорф договорился об их освобождении.

Когда немецкие войска покидали Украину, они брали с собой всех русских офицеров, желавших перебраться в Германию. Таких нашлось около трех тысяч. Поезд с Украины шел три недели. В немецком воинском эшелоне встретились Винберг и Шабельский-Борк, с той поры они стали друзьями.

Бискупский же оказался в Ростове, куда бежал штаб формировавшейся с помощью французов «Народной Русской армии» во главе с ее создателем генералом Шварцем.

Генерал-лейтенант Алексей Владимирович фон Шварц окончил Николаевское инженерное училище и Николаевскую инженерную академию. С марта 1919 года он командовал русскими войсками в зоне высадившейся на юге России французской армии и стал генерал-губернатором Одессы. В апреле Шварц приступил к формированию собственной армии.

«В числе его ближайших помощников, — писал Петр Врангель, — оказался и генерал Бискупский, долженствовавший занять пост инспектора кавалерии и обратившийся из украинского «генерального хорунжего» в генерала «демократической русской армии».

С уходом французских войск затея Алексея Шварца и Василия Бискупского лопнула. Шварц махнул рукой на Россию и уехал в Италию, затем перебрался в Аргентину, где преподавал в Академии Генштаба и Высшей военно-технической школе.

Василий Бискупский после поражения белой армии бежал в Германию, сначала обосновался в Берлине, потом в Мюнхене. Вместе с ним этот путь проделала большая группа русских эмигрантов, прибившихся к Германии.

По своим взглядам генерал Бискупский оказался среди крайне правых, ненавидевших республику. Он участвовал в 1920 году в знаменитом капповском путче. Это событие, которое мало что говорит современному читателю, стало вехой в германской истории.

Капповский путч

Вольфганг Капп родился в июне 1858 года в Нью-Йорке, куда эмигрировали его родители. Его отец, адвокат Фридрих Капп, участвовал в революции 1848 года и вынужден был бежать из Германии. В Нью-Йорке он женился на девушке по имени Луиза Энгельс, которая последовала за ним в эмиграцию. В отличие от других эмигрантов, которые быстро почувствовали себя в Америке как дома, Фридрих Капп и его жена хранили верность фатерланду. Они воспитывали в сыне веру в могущество Германского государства. Мальчик подчеркнуто называл себя немцем и бросался в драку, когда кто-то из ребят дурно отзывался о Германии.

В 1870 году семья вернулась на родину. Фридрих Капп стал депутатом рейхстага. Его сын изучал юриспруденцию в Тюбингене и Геттингене, вступил в студенческую корпорацию, в которой когда-то состоял будущий канцлер Бисмарк и члены которой придерживались правых убеждений. Так разошлись пути отца-либерала и сына-консерватора.

В 1882 году Вольфганг Капп защитил в Берлине диссертацию, сдал экзамен на чин асессора и поступил на государственную службу. Через два года он женился на Маргарете Розенов, дочери крупного землевладельца из Восточной Пруссии (у них родилось трое детей), а через несколько лет сам приобрел поместье и был назначен окружным советником. Так он оказался в кругу прусских аристократов и помещиков. Каппа пригласили в прусское министерство сельского хозяйства. После начала Первой мировой войны он выдвинулся в ряд влиятельных фигур в экономической жизни страны.

Вольфганг Капп стал вождем правой оппозиции кайзеру Вильгельму и правительству. Свои взгляды он изложил в меморандуме под названием «Национальные круги и рейхсканцлер», который распространял среди единомышленников. Он считал, что кабинет недостаточно привержен делу победы. Капп переписывался с морским министром гросс-адмиралом Альфредом фон Тирпицем и поддерживал его идею беспощадной подводной войны против Англии, считая это последней возможностью одолеть Антанту. Но кайзер отверг идею тотальной подводной войны.

В конце августа 1917 года Капп пригласил своего друга генерала Рюдигера фон дер Гольца в Кенигсберг помочь ему создать германскую партию отечества (может быть, правильнее было бы назвать ее партией «Родина»…).

Партия предлагала сделать главой правительства гросс-адмирала фон Тирпица. Себя Капп видел в роли его главного советника. Каппа поддерживал генерал Людендорф. Они оба хотели отстранить кайзера от власти за неспособность одержать победу в войне.

Но в 1918 году события развивались иначе, чем планировали Капп и Людендорф. Разразилась революция, и новое правительство прекратило войну. Поражение Германии было для Каппа чем-то непостижимым. Он обвинял во всем социал-демократов, которых презирал за то, что они подписали позорный Версальский мир.

В 1918 году Каппа избрали в рейхстаг, но он не признавал Веймарскую республику. Через два года он решил, что настало время брать власть. Его поддерживал генерал барон Вальтер фон Люттвиц, под командованием которого оказались практически все войска Германии.

Главную роль в государственном перевороте должна была сыграть подчиненная генералу 2-я морская бригада капитана Германа Эрхарда.

Капитан был сыном пастора, воспитывался в националистическом духе. Эрхард бросил гимназию и поступил на флот. В начале века он участовал в жестоком подавлении племен в немецких колониях в Юго-Восточной Африке.

Его время настало после Первой мировой. Флот встал на якорь, боевые корабли передавались победителям. Капитан-лейтенант Эрхард собрал три сотни оставшихся без дела морских офицеров, чтобы сражаться с коммунистами. Так образовалась «бригада Эрхарда», сыгравшая большую роль в политической борьбе в Германии. В этой кровавой борьбе Герман Эрхард отличился особой жестокостью.

Его бригада помогла свергнуть советское правительство в Баварии в мае 1919 года и сражалась с польскими повстанцами в Верхней Силезии на границе с Польшей. В 1920 году бригада располагалась под Берлином.

10 марта военный министр Германии Носке отстранил генерала Люттвица от командования двумя дивизиями рейхсвера в Берлине и Дрездене и двумя морскими добровольческими бригадами — Германа Эрхарда и Вильфрида фон Лёвенфельда.

Бригаду Эрхарда, которая составляла уже шесть тысяч солдат и офицеров, военный министр приказал распустить. Генерал фон Люттвиц, не желая сдавать командование войсками, ответил ультиматумом правительству. Тогда были выданы ордера на арест, в том числе Вольфганга Каппа.

Весь следующий день капитан Эрхард совещался с окружением Каппа. В субботу 13 марта, рано утром, бригада Эрхарда в составе трех тысяч человек вступила в Берлин и маршем прошла через Бранденбургские ворота. Его солдаты заняли правительственный квартал.

Правительство во главе с канцлером Густавом Бауэром бежало. Хозяином Берлина стал Капп, провозгласивший себя рейхсканцлером и премьер-министром Пруссии, а генерала Люттвица — военным министром и верховным главнокомандующим. Капп выпустил прокламацию «К немецкому народу!». В ней говорилось, что Веймарская республика не в состоянии остановить угрозу большевизма. Но армия не присоединилась к Каппу. Возможно, он не был харизматическим лидером. А может быть, дело в том, что немецкие военные больше всего боятся неповиновения. Они органически не могут выйти из подчинения, нарушить приказ!

Имперский банк и большинство государственных служащих тоже не захотели служить Каппу. Его поддержали только крайние националисты. Капп распорядился, чтобы в Берлин доставили из Мюнхена его единомышленников Гитлера и Эккарта.

Всеобщая забастовка, объявленная профсоюзами, заставила его отступить. 17 марта утром Капп заявил, что уходит в отставку. Через Бранденбург он бежал в Швецию. После того как немецкое правительство объявило, что не станет настаивать на его выдаче, Капп получил убежище, хотя каждые две недели он должен был являться в полицию.

В декабре 1921 года в Лейпциге начался процесс против его соратников по путчу. Капп решил вернуться, чтобы предстать перед судом и доказать свою правоту. В тюрьме во время рутинного медицинского осмотра у него обнаружили злокачественную опухоль. В городской больнице ему сделали операцию, которая прошла успешно. Но метастазы уже распространились по всему организму. 12 июня 1922 года он умер в лейпцигской больнице имени Св. Георга от рака.

Капитан Эрхард бежал в Мюнхен. Его люди после провала путча создали тайную организацию «Консул», которая перешла к прямому терроризму под лозунгом борьбы за «возрождение Германии». Убивали политиков либеральных взглядов и еврейского происхождения.

Эрхард отказался в 1923 году участвовать в «пивном путче» вместе с Гитлером, и фюрер включил его в черный список. Гитлер намеревался уничтожить его вместе с руководителем штурмовиков Эрнстом Рёмом во время «ночи длинных ножей», но Эрхард предусмотрительно скрылся в Швейцарии. Он умер в 1971 году, намного пережив своих былых соратников.

«Вскоре после капповского путча, — вспоминал известный немецкий журналист Себастиан Хафнер, — на очередного уроке я увидел, как мой сосед по парте все время чертит у себя в тетради какие-то странные фигуры. Пара ломаных линий, образовывающих неожиданный и очень приятный симметричный орнамент, похожий на коробочку.

— Что это? — спросил я шепотом, потому что все-таки шел урок, хоть и скучный.

— Антисемитский значок, — коротко шепнул он мне в ответ.'— Его носили на касках люди из отрядов Эрхарда. Он означает: «Евреи, убирайтесь вон». Надо знать.

Так я впервые познакомился со свастикой. Это было единственное, что оставил после себя капповский путч. Потом этот значок стал встречаться все чаше»…

«Протоколы сионских мудрецов» в Германии

Капповский путч провалился в Берлине. Но в Баварии социал-демократический кабинет рухнул. Главой правительства стал Густав Риттер фон Карр, начальником полиции Эрнст Пёнер. Они оба помогли расцвету нацистской партии. Начальник полиции всячески покрывал нацистов.

В Баварии нашли убежище многие участники капповского путча. Любопытно, что среди сторонников Каппа было немало эмигрантов из России. Когда он захватил власть в Берлине, русские эмигранты — Бискупский, Бермондт-Авалов, Таборицкий, Шойбнер-Рихтер — воодушевились.

Но их надеждам не суждено было осуществиться. В конце марта Шойбнер-Рихтер, Федор Винберг (правительство в Берлине запретило его газету «Призыв»), Петр Шабельский-Борк бежали в Мюнхен, где обосновалось больше тысячи русских эмигрантов. Среди них не было людей левых или либеральных убеждений, только крайне правые. Они быстро нашли себе единомышленников среди немцев.

В Берлине Винберг издавал газету «Призыв». Ему помогали Шабельский-Борк и Таборицкий, которые жили вместе. На эту газету обратил внимание Дитрих Эккарт и призвал всех национально мыслящих немцев следить за ее публикациями.

Постоянным читателем газеты был капитан в отставке Людвиг Мюллер фон Хаузен, который основал в феврале 1912 году антисемитскую организацию — «Союз борьбы против надменности еврейства». После Первой мировой Мюллер фон Хаузен возглавил тайную организацию «Германский орден», которая ставила своей целью «защиту арийской крови».

Орден был основан в августе 1918 года «Обществом Туле», названном в честь старого названия Исландии, где, по поверью, древние германцы нашли убежище от христианства. Общество использовало свастику как свой символ. В «Общество Туле» входило в 1919 году всего около двух тысяч человек, но это были люди со связями и влиянием.

В июле 1920 года в «Германский орден» Мюллера фон Хаузена вступил Мартин Борман, будущий личный секретарь Гитлера и шеф партийной организации.

Людвиг Мюллер фон Хаузен читал по-русски, он стал постоянным читателем газеты «Призыв». Некоторые публикации он переводил на немецкий, например статью из ноябрьского номера за 1919 год под названием «Сатанисты двадцатого столетия». В статье со ссылкой на неназванного красноармейца всерьез рассказывалось о том, что большевики устраивают за Кремлевской стеной сатанистские ритуалы, призывая дьявола на помощь в борьбе против белой армии.

«Общество Туле» приобрело газету «Мюнхенер бео-бахтер», расходившуюся тиражом в тысячу экземпляров. Через год тираж увеличился в девять раз. Газету сделали федеральной, за пределами Мюнхена она называлась «Фёлькишер беобахтер» и стала центральным органом национальных социалистов. Она тоже перепечатывала статьи из газеты Винберга.

В Мюнхене Винберг и Шабельский-Борк основали альманах «Луч света», в котором писали, что евреи и масоны намерены разрушить христианство и захватить власть над миром. Винбергу помогал Шабельский-Борк, который привез в Германию экземпляр «Протоколов сионских мудрецов», печально знаменитую фальшивку, повествующую о мнимом плане мирового еврейства захватить власть над всем миром.

Они опубликовали «Протоколы» в третьей книжке альманаха, а Шабельский-Борк еще и передал экземпляр Людвигу Мюллеру фон Хаузену.

Мюллер фон Хаузен нашел переводчика и издал «Протоколы» на немецком. Эта фальшивка была, пожалуй, главным подарком русских националистов немецкому национальному социализму. Книга о всемирном еврейском заговоре быстро распространилась среди немецких националистов.

В апреле 1920 года и «Фёлькишер беобахтер» приступила к публикации отрывков из немецкого перевода «Протоколов сионских мудрецов». Это была инициатива редактора газеты Дитриха Эккарта, который прочитал книгу и поделился впечатлениями с фюрером.

Эккарт тоже пользовался поддержкой «Общества Туле». В декабре 1918 года он получил от общества деньги на издание газеты «На хорошем немецком: еженедельник в защиту порядкаи права». Он печатал две с половиной тысячи экземпляров, они рассылались по всей Германии по списку.

В конце 1919 года в одной из мюнхенских пивных Гитлер познакомился с Эккартом. Потом к будущему фюреру привели и рижанина Альфреда Розенберга. Эккарт безоговорочно поверил в подлинность «Протоколов сионских мудрецов». Розенберг, выросший в Российской империи, относился к ним скептически; понимая, что это подделка, осторожно замечал, что нет доказательств их подлинности. Но и он был патологическим антисемитом..

Розенберг в ноябре 1918 года бежал из России в Мюнхен. Он нашел приют у художника Отто фон Курселя, тоже рижанина. В «Обществе Туле» в конце 1918 года Розенберг познакомился с Эккартом. Он подошел к Эк-карту со словами:

— Вам пригодится борец против Иерусалима?

— Конечно! — с энтузиазмом ответил Эккарт.

Он публиковал статьи Розенберга и карикатуры Кур-селя. До февраля 1923 года, когда он получил немецкое гражданство, Альфред Розенберг как иностранец жил в страхе перед депортацией. Причем его могли выслать как в Латвию, так и в Советскую Россию. Розенберг стал у нацистов экспертом по России.

Они с Эккартом оказали большое влияние на Гитлера, чьи политические взгляды были в стадии формирования. Они рассказывали Гитлеру о духовном и расовом превосходстве немцев и о мировом еврействе, которое одно может помешать Германии вернуть себе ведущее положение в мире.

Как мы помним, до окончания Первой мировой Адольф Гитлер не высказывал антисемитских взглядов. В его письмах и записках того времени эта тема отсутствует. В эти годы будущий фюрер был скорее социалистом и разглагольствовал о судьбе пролетариата. Социалистом Гитлер вернулся с фронта в 1919 году. Его сослуживец Ганс Менд цитировал его слова:

— Слава богу, что с королей слетели короны. Теперь настало время говорить нам, пролетариям.

Гитлер переместился на правый фланг в Мюнхене во второй половине 1919 года. Его антибольшевистские, антисемитские взгляды формировались под влиянием Дитриха Эккарта и Альфреда Розенберга. Потом к его наставникам прибавился Макс Эрвин Шойбнер-Рихтер, который сыграет в жизни фюрера немаловажную роль.

22 ноября 1920 года Шойбнер-Рихтер услышал выступление Гитлера. Он настолько высоко оценил ораторские качества Гитлера, что немедленно записался в партию. Розенберг познакомил с ним Гитлера.

Так начался период активного сотрудничества фюрера с русскими эмигрантами. Они говорили Гитлеру о том, что еврейский капитал финансирует большевизм. Шойбнер-Рихтер первым стал подсчитывать количество евреев среди большевиков, говорить, что революция — это «месть евреев русскому народу».

Готовясь к выступлению в августе 1921 года, Гитлер записывал тезисы: «Истощение России (сорок миллионов умирают). Умирают по вине евреев. «Протоколы сионских мудрецов». Возможное возражение: «но даже не все евреи знают о планах мудрецов»… Ответ: то, что умный человек понимает, обычный человек совершает руководимый инстинктом…»

Вот корень гитлеровской логики: евреи вредят просто потому, что они евреи, в силу врожденного инстинкта, поэтому они все должны быть уничтожены.

К моменту прихода Гитлера к власти «Протоколы сионских мудрецов» издавались тридцать три раза. После Библии это была самая популярная книга.

Русские эмигранты внесли большой вклад в распространение антисемитской литературы в Германии и тем самым помогли нацистам прийти к власти. Русские националисты надеялись совместно с немецкими единомышленниками уничтожать евреев, а в реальности помогли нацистам, которые едва не уничтожили Россию…

Альфред Розенберг опубликовал семисотстраничную антикоммунистическую и антисемитскую книгу «Миф XX столетия», которая должна была стать библией партии, но оказалась неудобоваримой. Осилить этот талмуд никто не мог. Розенберг был амбициозным, но бесталанным человеком. Выспренний стиль книги злил фюрера, что, впрочем, не помешало Гитлеру сделать Розенберга после смерти Эккарта главным редактором газеты «Фёлькишер беобахтер». А когда Гитлера после провала «пивного путча» в ноябре 1923 года посадили, он именно Розенберга оставил руководить партией вместо себя.

Василий Бискупский, у которого было чутье на влиятельных людей, поспешил познакомиться с Альфредом Розенбергом, идеологом только что зародившейся нацистской партии. Но близкие отношения у него сложились с другим выходцем из Прибалтики — ротмистром Максом Эрвином фон Шойбнер-Рихтером, сторонником русско-немецкого союза для борьбы с Францией.

Рижане вокруг фюрера

Хотя балтийские немцы не принадлежали к ближайшему окружению Гитлера, который занимался политикой в пивных и кафе, они сильно повлияли на идеологию нацистов.

В Рижском политехническом институте существовало «Братство Рубония» — от латинского названия реки Даугава, протекающей через Ригу. Немецко-балтийская организация «Рубония» возникла в Риге еще в конце XIX века. Ее девиз: «Словом и делом за честь и право!»

Четыре члена этого студенческого объединения позднее эмигрировали в Германию и сыграли важную роль в истории национального социализма: Макс фон Шойбнер-Рихтер, Отто фон Курсель, Арно Шикеданц и Альфред Розенберг.

Шойбнер-Рихтер родился в Риге в 1884 году просто Рихтером. У него вспыхнул роман с замужней дамой — Матильдой фон Шойбнер, которая была почти на тридцать лет его старше. Они вместе бежали в Мюнхен, где поженились в 1911 году, а потом вернулись в родные места. Один из родственников жены усыновил Рихтера, таким образом он получил право на двойную фамилию и дворянскую приставку «фон».

Они дружили с художником Курселем, который родился в Санкт-Петербурге в 1884 году. Они с Шойбнер-Рихтером были ровесниками. Родители Курселя, немцы, были выходцами из Эстонии. Они оба поступили в Рижский политехнический в 1905 году. Шойбнер-Рихтер изучал химию, Курсель намеревался стать архитектором, потом уехал в Мюнхен и начал рисовать.

Отец Шойбнер-Рихтера был германским подданным, но считал себя балтийским немцем, свободно говорил по-русски. Во время первой русской революции латыши и эстонцы выступили против немцев, крупных землевладельцев. Немцы защищали землю с оружием в руках, собирали отряды балтийской самообороны. Во время перестрелки с латышами Шойбнер-Рихтер был ранен.

Розенберг и Шикеданц вступили в студенческое объединение в 1910 году. Шикеданц изучал химию, Розенберг архитектуру. Он увлекался Достоевским и Шопенгауэром.

Шойбнер-Рихтер первым стал делать карьеру. Его ждало большое будущее, но точку в его карьере поставит полицейская пуля. Во время Первой мировой он некоторое время был германским вице-консулом в турецком городе Эрзеруме. После Февральской революции он вернулся в Ригу и встретился с Розенбергом. Рижанина и бывшего офицера царской армии Шойбнер-Рихгера на русский лад называли Максом Федоровичем.

В начале сентября 1917 года немецкие войска взяли Ригу. Обер-лейтенант Макс фон Шойбнер-Рихтер служил при штабе немецких оккупационных войск. Приходу германской армии радовались лишь балтийские немцы. Не только для большевиков, но и для национально настроенных латышей немцы были врагами.

В конце февраля 1918 года немецкие войска взяли Ревель. За участие в этой операции Шойбнер-Рихтер получил Железный крест первого класса. Через несколько лет в нацистской газете «Фёлькишер беобахтер» он критиковал германское командование за то, что оно заодно не решилось взять в 1918 году Петроград и покончить с властью большевиков.

Альфред Розенберг был нанят германскими оккупационными войсками. Его первое публичное выступление в Ревеле было посвяшено «марксизму и еврейству».

В Риге в октябре 1918 года были созданы «Балтийские оборонительные отряды» под командованием майора Альфреда Флетчера. В ландсвер вступали балтийские немцы, служившие и в кайзеровской, и в царской армиях. Набрали примерно тысячу человек. В кавалерийском отряде служил еще один член «Братства Рубония» Арно Шике-данц. Немецкое командование приступило и к формированию русских подразделений.

В «Балтийские отряды» майора Флетчера Таборицкий и Шабельский-Борк вербовали русских солдат, оказавшихся в немецком плену. На Украине немцы создали Южную армию, здесь — Западную. Оружие, обмундирование, боеприпасы предоставило германское командование. Предполагалось, что Западная армия нанесет удар по Петрограду и покончит с большевиками.

Германия проиграла войну и отводила войска со всех занятых территорий. Немецкое командование покинуло Ригу в ночь на 30 декабря 1918 года. 3 января 1919 года в город вошли латвийские большевики. Несколько тысяч балтийских немцев эвакуировали из Риги. Остальные предпочли остаться. Имперский комиссар по восточным территориям Август Винних договорился с главой латвийского правительства в изгнании Карлисом Ульмани-сом о том, что немцы, желающие служить в латвийских войсках, получат латвийское гражданство и право владеть землей.

Немцы остались в составе добровольческих корпусов. Антанта не возражала, хотя это было нарушением условий перемирия от 11 ноября 1918 года. Но англичане и французы не спешили вмешиваться: пусть немцы останутся как бастион против распространения большевизма.

Генерал Рюдигер фон дер Гольц принял на себя командование добровольческими формированиями в Балтийском регионе в середине февраля 1919 года. Он считал себя идеологическим солдатом в борьбе против «азиатского большевизма».

Майор Йозеф Бишофф в январе 1919 года сформировал «железную дивизию». 22 мая 1919 года четырнадцать тысяч немцев майора Бишоффа и две тысячи русских и латышей балтийского ландвера майора Флетчера взяли Ригу. Это был самый большой успех совместных сил.

Бежавший в Германию Бермондт-Авалов убеждал германских офицеров, что эвакуированных с Украины белых офицеров нужно срочно переправить в Латвию, чтобы они продолжили борьбу против большевиков. Генералы Людендорф и Гоффман его поддержали. В марте 1919 года использование войска Бермондта в Балтике одобрил военный министр Густав Носке.

30 мая 1919 года первые отряды Бермондта-Авалова отправились в Латвию. В середине июня 1919 года сам генерал Гольц приехал в Митау (это рядом с Ригой). Численность его войска составила три с половиной тысячи человек. Но под давлением Антанты в начале августа 1919 года генерал Гольц вынужден был покинуть территорию Латвии. Теперь он действовал за сценой.

В Латвии появился и генерал Бискупский, который возглавил «Немецкий легион». Он конкурировал с полковником Бермондтом-Аваловым. Но генерал Гольц поддерживал Бермондта-Авалова и прикомандировал к нему немецких офицеров. Они взяли на себя всю штабную работу и создали Западную Добровольческую армию.

21 сентября 1919 года генерал Гольц и Бермондт-Авалов подписали соглашение о том, что все немецкие войска на территории Латвии переходят под командование Бермондта-Авалова. К 3 октября процесс формирования закончился, под его командованием оказались пятьдесят две тысячи солдат и офицеров, из них сорок тысяч были немцами.

Гольц хотел, чтобы Западная армия координировала действия с генералом Деникиным и адмиралом Колчаком и совместными силами свергла большевиков.

— Помогая нашим друзьям в России, — говорили немецкие командиры, — мы помогаем Германии.

Однако в реальности балтийские немцы сражались за право остаться в Латвии и владеть землей. После того как правительство Ульманиса вернулось в Ригу, оно отказалось от своего обещания гарантировать права немецких землевладельцев.

Бермондт-Авалов говорил, что действует «рука об руку» с немцами, что в Латвии его войска возрождают политику Бисмарка на союз с Россией. Он наметил наступление на Ригу в ночь на 8 октября, чтобы свергнуть правительство Ульманиса.

Но наступление в Латвии не удалось. После первых успехов его войска натолкнулись на все более эффективное сопротивление латвийских войск Ульманиса. Британский флот поддержал латвийские войска убийственным огнем корабельной артиллерии. Обиженные немцы жаловались, что англичане помогают большевикам.

Социал-демократическое правительство Германии попыталось отмежеваться от армии в Латвии. Правительство закрыло границу Восточной Пруссии, разорвав коммуникации армии Бермондта-Авалова. Его войска остались без боеприпасов и снабжения. В этой ситуации полковнику помог обер-лейтенант Герхард Россбах, командир первого Добровольческого корпуса, созданного после перемирия 11 ноября 1918 года.

Его отряды из Пруссии в начале ноября 1919 года пришли на помощь Бермондту-Авалову. Со временем Россбах стал пламенным национальным социалистом и участвовал в гитлеровском «пивном путче» 1923 года.

Но этой помощи было недостаточно. 3 ноября 1919 года латышские войска атаковали Бермондта-Авалова и прорвали фронт южнее Риги. Одновременно литовские формирования ударили с тыла и прервали последние коммуникации, связывавшие Западную армию с Германией. Немецкое правительство не желало гибели армии и поручило вывести ее на территорию Германии генерал-майору Эберхарду. 19 ноября 1919 года Бермондт-Авалов сдал ему командование. Германское правительство убедило латышей и литовцев позволить «балтийским бойцам» уйти беспрепятственно.

В ночь на 22 ноября Западная армия покинула Митау, возненавидев правительство Германии, которое, как они считали, бросило их на произвол судьбы. Бермондт-Авалов еще на что-то надеялся. Он доказывал своим покровителям в Берлине, что, получив поддержку, его части могут остановить большевистские войска, которые вот-вот вторгнутся в Восточную Пруссию.

«Сам Авалов явился ко мне 16 декабря 1919 года в фантастической черкесской форме в сопровождении переводчика, — вспоминал военный министр Густав Носке. — Фигура, от которой так и веяло приключениями. О реальном положении вещей он имел, по-видимому, смутное представление. Говорил, как о чем-то простом, что хоть завтра опять выступит в поход с отрядом военнопленных против большевиков. Главное — побольше денег. В общем, этот тип — смесь политического невежества и военного бахвальства.

Я велел сказать ему, что в Германии он является частным лицом и потому должен держаться подальше от войск. Правительство ассигновало небольшое содержание «аваловцам».

Остатки его армии были расквартированы в лагере Альтенграбов неподалеку от Берлина. Генералы Гольц и Гоффман намерены были сохранить их как боевое формирование. Бермондт-Авалов продолжал набирать добровольцев для новой экспедиции в Прибалтику.

Бежавшие в Германию балтийские немцы образовали «Союз балтов»; в него вошли больше двух тысяч человек. В мюнхенском отделении состояло пятьсот тридцать балтийцев. «Балтийские бойцы» поддержали попытку Вольфганга Каппа взять власть в стране в марте 1920 года.

Таинственная «Ауфбау»

А Бискупский и Шойбнер-Рихтер, обосновавшиеся в Баварии, создали в 1920 году германо-русскую политико-экономическую ассоциацию «Ауфбау».

Ее полное название звучит по-русски так: «Возрождение: экономико-политическая организация для Востока». Формальная цель — способствовать торговым отношениям с Россией. Для маскировки говорили только о культурном сближении двух стран и издавали одноименный журнал. Подлинная цель организации — восстановить в России, Германии и Австро-Венгрии монархии.

Деятельность «Ауфбау» держалась в полном секрете. Принимали далеко не всех желающих. Вступительный взнос составлял сто тысяч марок, еще десять тысяч — ежегодный взнос.

Русский отдел «Ауфбау» возглавлял Бискупский, немецкий — Шойбнер-Рихтер, украинский — полковник Иван Полтавец-Остраница. Еще одна важная фигура в «Ауфбау» — Арно Шикеданц, который стал пламенным национальным социалистом.

Руководители «Ауфбау» пытались объединить усилия русских эмигрантов-монархистов и немецких национальных социалистов.

Бискупский носился с идеей общеевропейской армии, которая восстановила бы монархию во всей Центральной Европе. «Ауфбау» поддержал генерал Людендорф.

В 1923 году генерал Бискупский и генерал Людендорф подписали секретное соглашение о будущем сотрудничестве между национально-социалистической Германией и Россией. После свержения большевиков в России должен быть восстановлен монархический строй. Имелось в виду, что Россия не станет возражать против включения Австрии в состав Германии. Польша подлежит разделу между Германией и Россией в границах 1914 года.

Бискупский благодаря природному таланту заводить связи оказался своим в высшем обществе Баварии. Он не упускал ни одного выгодного знакомства. Он сблизился и с Гитлером.

В «Ауфбау» видную роль играли Альфред Розенберг и Макс Аманн, один из верных приверженцев фюрера, директор центрального партийного издательства, — он вел финансовые дела.

Побывавший за границей и имевший скромный дипломатический опыт Эрвин фон Шойбнер-Рихтер стал первым советником и наставником Гитлера во внешнеполитических делах. Светский молодой человек, он просвещал фюрера относительно мировой политики. Шойбнер-Рихтер фактически руководил «Ауфбау». Он удачно женился и был при деньгах, так что мог полностью посвятить себя этой деятельности.

Главным спонсором «Ауфбау» стал барон Теодор фон Крамер-Клетт, один из самых богатых людей в Германии, к тому же — с огромными связями. Он был щедр в отношениях с «Ауфбау», потому что верил в скорый распад Советской России и рассчитывал получить выгодные концессии в самостоятельной Украине. Барон был связан родственными узами с генералом Людендорфом и состоял в дружеских отношениях с баварским принцем Рупрехтом фон Виттельбахом, которого Шойбнер-Рихтер прочил в кайзеры Германии.

Весной 1921 года Шойбнер-Рихтер провел съезд русских эмигрантов на баварском курорте Бад-Райхенхалле. Барон Теодор фон Крамер-Клетт сам дал денег на съезд и попросил других баварских промышленников внести свой вклад.

Монархический конгресс проходил с 29 мая по 5 июня 1921 года. Присутствовали сто шесть делегатов, которые представляли двадцать четыре эмигрантские организации. Шойбнер-Рихтер выступал перед делегатами на двух языках. Он приветствовал русских монархистов от лица немецких националистов. Он сожалел о «несчастной» войне между двумя странами и рассказал всем о новом немецком политике — Адольфе Гитлере.

Георгий Карлович Граф, морской офицер, который в эмиграции стал начальником канцелярии великого князя Кирилла Владимировича, оставил воспоминания «На службе императорскому дому России. 1917–1941».

«Никому не известный Адольф Гитлер, — рассказывал Георгий Граф, — выступал в разных городах Баварии с зажигательными речами и возбуждал население против демократического правительства Веймарской республики.

Ходили слушать Гитлера и русские эмигранты. Наши знакомые Винберг и Шабельский увлекались его речами и были уверены, что Гитлер подготовляет возвращение к монархии. Как-то они уговорили и меня пойти послушать Гитлера.

Сам он мне не понравился, но его речи возбуждали и захватывали. Стремление же Гитлера свалить все беды на евреев и масонов казалось несерьезным. Что касается генерала Бискупского, то он считал, что национально-социалистическое движение жизнеспособно и будет иметь успех».

Шойбнер-Рихтер и Бискупский доказывали Гитлеру необходимость покончить не только с Веймарской республикой в Германии, но и с большевистским режимом в России. Они убеждали Гитлера, что немцам и русским надо объединиться в борьбе против марксизма и еврейства. На эту идею откликнулся Дитрих Эккарт в своем журнале «На хорошем немецком»: «У немецкой политики нет иного выбора, кроме как вступить в союз с новой Россией после того, как она избавится от большевиков».

Гитлер много выиграл от сближения с «Ауфбау».

В определенном смысле национальный социализм в Мюнхене формировался на базе националистической идеологии немецких правых и идей, принесенных белой эмиграцией. Их объединяли ненависть к Западу, либерализму, капитализму, социализму и евреям. Кстати говоря, Союз русского народа в свое время преуспел в пропаганде своих взглядов больше, чем немецкие националисты. На выборах в Германии в 1893 году антисемитские партии не собрали и трех процентов голосов. Они канули бы в Лету, если бы не Первая мировая.

В «Ауфбау» развивали идею расчленения Советского Союза, создания на Юге отдельного государства донских, кубанских и терских казаков. Предложение отделить богатую Украину от России принадлежало балтийским немцам. Гитлеру понравилась перспектива сделать Украину не только главным поставщиком продовольствия для Германии, но и союзником в борьбе против Москвы. Это было до того, как Гитлер взял на вооружение теорию расы и крови. И до того, как он решил, что жизненное пространство немецкий народ приобретет на востоке.

Идею самостоятельной Украины, союзницы Германии, отстаивал полковник Иван Полтавец-Осграница, который покинул Украину вместе с немецкой армией. Он издавал газету «Украинский казак», которая использовала свастику как символ и восхваляла германский национальный социализм. Его статьи переводились на немецкий и публиковались в «Фёлькишер беобахтер».

Впоследствии он получал от НСДАП деньги на свою организацию украинских казаков. После прихода Гитлера к власти Полтавец-Остраница написал ему письмо:

«Украинские казаки подравляют Вас и Ваше движение с одержанной победой!

Свобода Германии и ее место в Европе зависят от обретения свободы Украиной и Кавказом, которые только и способны уменьшить панславянскую и панкоммунистическую опасность России для Европы.

Украина и Кавказ готовы вступить в союз против России, против Польши и против Франции. Я от имени украинских казаков на Украине и в эмиграции одобряю идеи Вашего Превосходительства, написанные на Ваших знаменах. Я готов идти с вами рука об руку, нога в ногу, шаг за шагом, несмотря на все трудности, сохраняя непоколебимую уверенность в Вашей окончательной победе.

Мы надеемся не только на Вашу помощь, но и на ваше покровительство, которое гетман Иван Мазепа рассчитывал получить от шведского короля Карла XII в 1709 году.

Хайль Гитлер! И пусть развеваются Ваши знамена от Рейна до Кавказа!»

Гитлер сам предложил Полтавцу-Остранице переехать из Мюнхена в Москву. Розенберг поддерживал полковника, лелея идею самостоятельной Украины, союзника Германии…

С «Ауфбау» сотрудничал молодой австрийский эрцгерцог Вильгельм Габсбургский. Он был третьим сыном эрцгерцога Карла-Штефана, который претендовал на польскую корону. Молодой эрцгерцог был очень колоритной фигурой.

В Первую мировую Вильгельм командовал украинским легионом. В 1918 году стал полковником «сечевых стрельцов». Теперь эрцгерцог на украинский манер именовал себя Василем Вышиванным. Вскоре немецкие войска заняли Украину, и они присматривались к Василю Вышиванному, но предпочли ему гетмана Скоропадского.

Когда Красная армия взяла Киев в мае 1920 года, Василь Вышиванный через Польшу перебрался в Германию, обосновавшись в Мюнхене. Он собирал вокруг себя сторонников создания независимой Украины, которые съезжались в Баварию и проходили боевую подготовку. Для него в «Ауфбау» собрали два миллиона марок, поскольку он обещал немецким промышленникам выгодные концессии на Украине после своего прихода к власти.

Мюнхенская полиция задержала нескольких украинцев, которые признали, что принадлежат к секретной военной организации, которая борется за независимую Украину. Боевой подготовкой руководили немецкие офицеры. Занимался этим капитан Эрнст Рём, будущий руководитель штурмовых отрядов.

В январе 1922 года социалистическое правительство Пруссии выслало Василя Вышиванного из страны. Рейхсверу было поручено распустить его вооруженные формирования. Василь уехал в Испанию. Его политическая карьера закончилась…

Убийство Милюкова

Бискупского привечали при дворе великого князя Кирилла Владимировича (двоюродного брата Николая II). Говорили, что генерала Бискупского связывали с великой княгиней Викторией более чем близкие отношения.

«Ауфбау» уговаривала Кирилла покинуть Французскую Ривьеру и перебраться в Баварию. В августе 1922 года Кирилл и Виктория купили в баварском городе Кобург поместье.

13 сентября 1924 года великий князь Кирилл объявил себя российским императором. «Ауфбау» всячески его поддерживала, делала ставку на приведение к власти прогермански настроенного великого князя Кирилла. Георгий Граф вспоминал, как в сентябре 1923 года великая княгиня Виктория Федоровна вместе с Бискупским встретилась с Гитлером, Людендорфом и Шойбнер-Рихтером.

Присутствовали также несколько крупных финансистов. Цель встречи — образовать финансовый комитет, который изыскал бы деньги для восстановления монархии в России. Комитет был образован, но во время «пивного путча» в Мюнхене 9 ноября Шойбнер-Рихтер был убит. Гитлера посадили, а Людендорф разочаровался в нацистах.

Шойбнер-Рихтер был единственным из погибших в Мюнхене, чью потерю Гитлер считал невосполнимой…

Многие белые эмигранты перебрались во Францию, экономическая ситуация была там лучше, чем в Германии. Вместо Шойбнер-Рихтера «Ауфбау» возглавил его соратник по «Рубонии» Отто фон Курсель. Постепенно организация перестала существовать. Последний номер журнала «Ауфбау» вышел 15 июня 1924 года.

На художественном поприще Курсель отличился сборником карикатур на «еврейско-коммунистических революционеров». Его пригласили на руководящую работу в «Боевой союз за германскую культуру». Он вступил в партию, в штурмовые отряды и в СС, рисовал комплиментарные портреты президента Пауля фон Гинденбурга и, разумеется, самого Гитлера.

Нацисты сделали Курселя профессором государственной высшей школы изобразительных искусств и руководителем отдела в министерстве науки, воспитания и народного образования. Он так сформулировал свою задачу — «окончательно избавиться от либерализма». Отто фон Курсель «вычищал» из немецкого изобразительного искусства всех художников, чья кровь или чье творчество считал ненемецким. Это он отправил в изгнание или в лагеря многих замечательных немецких художников.

В 1938 году его избрали депутатом рейхстага. Парламент давно перестал функционировать, депутатские мандаты распределял партийный аппарат, так что избрание в рейхстаг означало благоволение власти. В 1945 году он был арестован советскими чекистами и находился в плену до 1950 года, когда ему разрешили вернуться в ФРГ. Незадолго до смерти Курсель написал воспоминания о Шойбнер-Рихтере.

Что же осталось у Гитлера от опыта «Ауфбау»?

Идея крестового похода на Восток под лозунгом борьбы с «еврейским большевизмом». Идея отделения Украины от России. Германские генералы даже считали роковой ошибкой его решение повернуть в 1941 году основные силы вермахта на юг, на Украину, вместо того чтобы взять Москву.

Смерть Шойбнер-Рихтера была ударом не только для «Ауфбау», но и для сотрудничества белой эмиграции и нацистов.

21 ноября 1923 года руководитель русской военной эмиграции в Германии генерал Алексей фон Лампе записал в дневнике: «Шойбнер всегда держался взгляда, что русским пора отплатить за гостеприимство и идти против Франции! Он был глава Ауфбау и один из инициаторов съезда монархистов в Рейхенгалле. Он смотрел на Россию при помощи г-на Бискупского».

Заместителем Бискупского в «Ауфбау» стал Сергей Владимирович Таборицкий, бывший офицер Дикой дивизии.

28 марта 1922 года Таборицкий и его друг Шабельский-Борк приехали из Мюнхена в Берлин, чтобы убить Павла Николаевича Милюкова, историка и либерально настроенного политика, министра иностранных дел во Временном правительстве.

Таборицкий и Шабельский-Борк ненавидели Милюкова, считая его одним из виновников падения царского режима. Милюкова монархисты ненавидели за речь в ноябре 1916 года в Думе, когда он обвинил императрицу в германофильских симпатиях и антироссийской политике.

В Берлинской филармонии Павел Милюков читал лекцию «Америка и восстановление России». Послушать его пришло больше тысячи человек. Когда он закончил, вскочил сидевший в третьем ряду Шабельский-Борк и открыл стрельбу с криком:

— Это месть за царицу, месть за царскую семью!

Он выпустил полный барабан, ранил нескольких человек, но в Милюкова не попал. Шабельский-Борк выхватил из другого кармана второй пистолет и вскочил на трибуну с криком:

— Я мшу за царскую семью!

Владимир Дмитриевич Набоков, один из редакторов эмигрантской газеты «Руль», ударил его по руке, в которой был пистолет. В дореволюционной Россини Владимир Набоков был одним из лидеров кадетской партии, депутатом Первой Государственной думы. В этот момент Таборицкий выстрелил Набокову в спину. Выстрел оказался смертельным — пуля попала прямо в сердце. В зале присутствовали несколько полицейских в штатском. Единственное, что они смогли сделать, — арестовали обоих террористов.

Шабельского-Борка и Таборицкого судили в июле 1922 года в берлинском уголовном суде. Эмигрантская газета «Обшее дело» процитировала данные медицинского обследования подсудимых. Немецкие врачи обнаружили у Шабельского-Борка «ярко выраженные признаки дегенератства и психическую ненормальность». Убийцы постоянно принимали наркотики.

Шабельского-Борка суд присяжных приговорил к четырнадцати годам тюрьмы за покушение на убийство Милюкова. Таборицкого — к двенадцати годам за убийство Набокова.

В марте 1927 года обоих помиловали, и они вышли на свободу. Веймарская Германия была на редкость милосердна со своими врагами.

Федор Винберг после убийства Набокова перебрался во Францию. Он умер от сердечного приступа в феврале 1927 года.

На полицейской работе

Генерал Бискупский пропагандировал старую идею сотрудничества нацистов и русских националистов. Но нацисты не собирались брать русских в союзники и вообще разговаривать с ними на равных.

Исключение делалось только для этнических немцев.

Под началом генерала Врангеля в его пропагандистском аппарате начинал Грегор Шварц-Бостунич, чей путь закономерно привел его в ряды СС. Он родился в Киеве. Отец — балтийский немец, мать происходила из Баварии.

В юности Грегор часто ездил в Германию и был воспитан в немецком духе. Хотя учился юриспруденции в Киеве. Шойбнер-Рихтер привлек Шварц-Бостунича для пропагандистской работы в НСДАП.

Григорий Вильгельмович Шварц-Бостунич до приезда в Германию был просто Бостуничем. Он родился в Киеве. Работал директором железнодорожного театра. Увлекался оккультизмом, антропософией. В 1922 году обосновался в Германии, через два года получил германское гражданство и изменил свою фамилию, стал Шварц-Бостуничем.

Он написал несколько книг: «Правда о сионских протоколах», «Масонство и русская революция». Шварц-Бостунич был главным партийным оратором и публицистом по «еврейскому вопросу». Он читал лекции о засилье евреев и заговоре масонов, о ритуальных убийствах, пугал слушателей рассказами о том, что русские большевики засылают в Германию возбудителей заразных болезней.

От антисемитизма Шварц-Бостунич быстро пришел к нацизму. Это дорога самая короткая. После прихода нацистов к власти он вступил в СС, в январе 1937 года получил звание оберштурмбаннфюрера и нашел себе применение в службе безопасности, занимаясь еврейскими делами. В СД он создал музей масонства.

Но во время приема в СД у него возникли сложности. Соответствующее управление СС проверяло его происхождение, выяснилось, что его дедушка со стороны матери был сербом, то есть он не был стопроцентным арийцем. Но заступничество Гиммлера, ценившего его как лектора, помогло. Ему простили «расовый-грех». Шварц-Бостунич писал Гиммлеру письма, начинавшиеся так: «Горячо любимый рейхсфюрер!»

Василий Бискупский неустанно налаживал отношения со многими нацистскими ведомствами, но русским нацисты в принципе не доверяли. Альфред Розенберг не любил Бискупского.

Отвечая на очередное письмо Бискупского, Розенберг объяснил ему позицию Германии:

«Я действительно встречал в России множество прекрасных людей, и я вспоминаю о них и многом в российской жизни с огромной симпатией.

Но свержение большевизма в результате восстания внутри России едва ли возможно. Большевистскую Россию может победить только коалиция держав. И Германия должна думать о своих нуждах, прежде всего о жизненном пространстве. Наивно думать, что Германия может решить проблему избыточного населения, предоставляя в распоряжение России умелых инженеров и изобретателей».

31 марта 1933 года Гитлер поставил Розенберга во главе иностранного отдела партии. Бискупский рассчитывал на пост заведующего русским сектором в отделе, но не получил его. Русских в партийный аппарат не пускали.

А вот Шикеданца Розенберг высоко ценил, нашел ему место в редакции «Фёлькишер беобахтер», затем сделал руководителем аппарата в своем отделе. В 1927 году Шикеданц опубликовал книгу под названием «Евреи. Антираса». На трехстах страницах он доказывал, что евреи — не люди. Став министром по делам оккупированных восточных территорий, Розенберг взял его с собой и назначил имперским комиссаром Кавказа. Резиденцию Шикеданца наметили расположить в Тбилиси. Но занять этот пост рижский друг министра не смог. В последние дни войны Арно Шикеданц покончил с собой в бункере для руководства восточного министерства…

Бискупского сделали руководителем управления по делам русской эмиграции. Это была не политическая, а полицейская должность. Все проживавшие в Германии русские (не имевшие гражданства) должны были зарегистрироваться у Бискупского. Без выданного им удостоверения ни один русский не только не получал работы, но и запросто мог угодить в гестапо как эмигрант-нелегал.

Бискупский взял к себе помощником Петра Шабельского-Борка (после войны он бежал в Аргентину, где умер в 1952 году). Место нашлось и для Сергея Табориц-кого, вступившего в НСДАП и ставшего осведомителем гестапо.

«Жена Таборицкого, — вспоминал Георгий Граф, — была некрасивая, сухая немка, которая всей душой отдалась национально-социалистической партии и жила собраниями, тренировкой и партийной литературой. Ее божеством был фюрер.

Я удивлялся, как такой чисто русской и когда-то бесшабашный Таборинкий мог превратиться в вымуштрованного немца-нациста и любить такую неинтересную и педантичную немку».

— Сережа говорит, что он вполне счастлив, — сказал Шабельский Графу, — и верит, что будущее человечество будет так жить.

Таборицкого сделали заместителем Бискупского. Впоследствии он занимался вербовкой русских во вспомогательные формирования вермахта.

Антисемитские настроения широко распространились в эмигрантской среде. Профессиональные антисемиты первыми оказались на службе у нацистов. Бывший председатель главного совета Союза русского народа и депутат Государственной думы Николай Евгеньевич Марков-второй издавал в эмиграции журнал «Жидоед», его пригласили в гестапо консультантом.

Нацисты запретили браки между арийцами и неарий-цами. Писатель Владимир Набоков, сын убитого Владимира Дмитриевича, был женат на еврейке, и русские эмигранты-фашисты постоянно ему об этом напоминали. Они требовали сжечь произведения Набокова, издававшегося под псевдонимом Сирин (см.: Новое литературное обозрение. 2002. № 58).

Газета «Новое слово» писала: «Мы полностью очистимся от упражнений всех этих Сиринов, Шагалов, Кнутов, Бурдюков и сотен других. И все эти «гениальные» произведения стекут туда, куда стекает любая грязь, открыв дорогу новому, национальному искусству».

Владимир Набоков с семьей уехал в Париж, оттуда в Соединенные Штаты. Его старшего брата в Германии убили, младшего посадили. Он ненавидел нацистскую Германию и «тех негодяев, которые убивали и мучили невинных и беззащитных».

Иначе оценивали нацистов многие другие эмигранты.

«Мы, — вспоминал Георгий Граф, начальник канцелярии главы императорского дома, — связанные через генерала Бискупского с национально-социалистическим движением, строили свои расчеты на него. До 1934 года в немецком национально-социалистическом движении вся молодая Германия видела сильное, здоровое и наии-оналыюе движение, которое может принести оздоровление Германии, как фашизм оздоровил Италию.

Так же думали и государь, и государыня. Так же думали и их ближайшие помощники».

Начальник Объединения русских воинских союзов в Германии произведенный Врангелем в генералы Алексей Александрович фон Лампе 21 мая 1941 года (за месяц до начала войны) предложил командующему сухопутными войсками вермахта генерал-фельдмаршалу Вальтеру фон Браухичу использовать ветеранов белой армии в войне против Советского Союза.

Это Сталин не верил, что немцы вот-вот нападут, а отставной генерал фон Лампе, находясь в Берлине, не сомневался, что война вот-вот начнется.

«Мы твердо верим, — писал фон Лампе генералу Браухичу, — что в этом военном столкновении доблестная германская армия будет бороться не с Россией, а с овладевшей ею и губящей ее коммунистической властью… И потому я ставлю себя и возглавляемое мною Объединение Русских Воинских Союзов в распоряжение германского военного командования».

Браухича это предложение не заинтересовало. Тогда начальник Генерального штаба германских сухопутных войск не сомневался, что вермахт быстро справится с Красной армией.

Митрополит Анастасий, председатель архиерейского синода Русской православной церкви за рубежом, направил приветственный адрес Гитлеру. Анастасий называл Гитлера «Богом посланным… будущим спасителем от большевизма, за которого молится вся Россия… Моления о Вас будут возноситься во всех православных церквах. Ибо не один только германский народ поминает Вас горячей любовью и преданностью перед Престолом Всевышнего: лучшие люди всех народов, желающие мира и справедливости, видят в Вас вождя в мировой борьбе за мир и правду».

Русская православная церковь зарубежья (Карловац-кая церковь) поддержала Гитлера с момента появления немецкого национального социализма. Соответственно, после прихода нацистов к власти Карловацкая церковь пользовалась их полной поддержкой. Ей разрешили открыть православную академию, построить храм в Берлине. Профессор Дмитрий Поснеловский, историк Русской правословной церкви, уже в наши дни расскажет о широкомасштабном сотрудничестве Карловацкой церкви с гестапо.

Второй Карловацкий собор в 1938 году осудил Римско-католическую церковь за то, что она посмела критиковать нацистов за антисемитизм.

Философ Федор Степун писал о том, как в момент захвата немцами Югославии и Греции в дрезденской православной церкви епископ Серафим молился «о покорении христолюбивейшему вождю германского народа Адольфу Гитлеру его врагов и супостатов».

«Можно ли забыть берлинское утро 22 июня, — вспоминал протоиерей Александр Киселев, — когда, готовясь идти в церковь, я услышал сообщение по радио о начавшейся войне с Россией. Боже мой, ведь там уже льется русская кровь!.. И как встречная волна моего сознания: но ведь только этой кровью может прийти освобождение от того моря крови и мук, которые претерпевал народ наш под коммунистической властью. Конечно! Какие могут быть сомнения! Может ли война унести столько жизней, сколько два десятилетия коммунизма?»

Легенда о «третьей силе»

Многие молодые эмигранты сделали выбор в пользу Гитлера еще до нападения Германии на Россию. Когда началась война, они не изменили своих взглядов.

Час НТС пробил 22 июня 1941 года. У солидаристов появился шанс отправиться в Россию и занять там какое-то место. В тот день многие из них, вероятно, искренне надеялись, что, разгромив Красную армию, немцы начнут искать национальные русские силы, способные переустроить Россию.

Члены НТС хотели быть на месте, когда немцы зададутся вопросом: кому доверить страну? Для начала они намеревались заняться вербовкой новых членов и организацией местного самоуправления на оккупированных территориях.

Но надежды НТС не оправдались. Гитлер и не думал отказываться от своей программы уничтожения русской государственности. Оккупационный режим нуждался только в подручных для грязной работы. Согласившись служить немецким оккупантам, члены НТС оказались соучастниками военных преступлений гитлеровского режима против русского народа.

Переводчиков, знавших русский, украинский и белорусский языки, немцы набирали с весны 1941 года.

«Требовалось умение быстро переводить письменно с немецкого на русский и обратно, — писал атаман Петр Краснов своему другу Евгению Балабину, — умение вести разговоры. Переводчики поступали в особые школы, где их обучали этой работе. Жалованье было приличное. Жизнь в казарме».

После нападения на Советский Союз появились и другие должности, на которые брали русских, — во вспомогательную полицию. Атаман Краснов пояснил, чем предстоит заниматься: «Борьба с бандитами и партизанами, скрывающимися в лесах, производство расправ с лицами, стрелявшими по немцам из-за угла… Содержание платят очень хорошее».

Некоторые историки говорят о том, что позиция вермахта в отношении будущего России отличалась от точки зрения партии и СС. Это неверно. Немецкие военные, готовясь к нападению на Советский Союз, точно так же ставили вопрос о массовых расстрелах — «все большевистские главари и комиссары должны быть незамедлительно обезврежены».

Начальник штаба оперативного руководства ОКБ генерал-лейтенант Альфред Йодль 3 марта 1941 года распорядился подготовить для Гитлера документ относительно поведения на оккупированных территориях. В нем говорилось и о возможной роли русских эмигрантов: «Бывшая буржуазно-аристократическая интеллигенция, если она еще и есть, в первую очередь среди эмигрантов, также не должна допускаться к власти. Она не воспримется русским народом и, кроме того, она враждебна по отношению к немецкой нации. Мы ни в коем случае не должны допустить замены большевистского государства националистической Россией, которая в конечном счете (о чем свидетельствует история) будет вновь противостоять Германии».

Адольф Гитлер открыл эмигрантам дорогу в Россию, вернее, в ту ее часть, которая была захвачена немецкими войсками. Ради материальной помощи и проникновения в Россию до августа 1939 года солидаристы сотрудничали с разведкой польского Генерального штаба. А после Второй мировой руководители НТС с той же цельюпереориентировались на Соединенные Штаты и Великобританию.

Функционеры НТС устремились в Россию вслед за наступающими немецкими войсками не для того, чтобы «быть вместе с народом», а для того, чтобы не дать другой силе заполнить вакуум власти, взять эту власть самим.

Какую власть несли солидаристы России?

Михаил Георгиевский писал в основополагающей статье «Вопросы программы»: «Пока эмиграция продолжает застарелый спор — монархия или республика, жизнь и современность выдвинули новую форму политического бытия — диктатуру. К ней одинаково пришли и монархическая Италия, и республиканская Германия. Для нас диктатура — не уклончивый ответ боящихся сделать решительный шаг. Диктатура для нас — сильная власть, единственный путь осуществить национальную революцию и установить твердый порядок».

Твердый порядок, новый порядок… Эту формулу Европа познала после начала Второй мировой войны.

НТС и после войны не отказался от концепции соли-даризма. Современный автор пишет в журнале «Посев»: «Солидарность общества — это здоровье общества. Оформление солидаризма в виде мировоззренческой концепции соответствует глубинным, исторически созревшим потребностям социума».

Но теперь идеологи НТС уже не говорят, что национальный социализм, фашизм — есть формы солидаризма.

Жизнь на оккупированных территориях была запретной темой для советской историографии, поэтому она мало изучена.

Можно верить или не верить мемуарам членов НТС, которые утверждают, что пытались облегчить участь советских военнопленных и жителей оккупированных городов и деревень России. Но как относиться к деятельности тех лидеров НТС, которые работали в министерстве по делам оккупированных восточных территорий, в пропагандистских ведомствах вермахта и помогали идеологически оправдывать оккупацию и действия оккупационных властей, повинных в невиданных преступлениях и осужденных после войны в Нюрнберге?

Одим из первых попытался объяснить кажущийся невозможным союз русских националистов и Гитлера, ненавидевшего русских и Россию, начальник пропагандного отдела власовской армии полковник Михаил Алексеевич Меандров. Он появился около Власова весной 1944 года.

Полковник Меандров вступил в войну начальником штаба 37-го стрелкового корпуса. 25 июля 1941 года его сделали заместителем начальника штаба 6-й армии — начальником оперативного отдела.

Судьба 6-й армии Южного фронта сложилась трагически. Командовал армией генерал-лейтенант Иван Николаевич Музыченко, выходец из Первой конной, бывший командир 4-й Донской казачьей кавалерийской дивизии. Армию он принял на четвертый день войны, 26 июня. Повоевать ему удалось чуть больше месяца. Армия была разгромлена.

8 августа тяжело раненный Музыченко попал в плен, но выжил и дождался освобождения. Он благополучно прошел через фильтрацию, 31 декабря 1945 года был восстановлен в кадрах армии и получил назначение начальником военной кафедры Томского университета. В 1946-м его перевели на курсы при Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова, на следующий год отправили в отставку по болезни и сразу же арестовали. Реабилитировали в 1954 году.

В плен попали и другие командиры 6-й армии. Командир 80-й стрелковой дивизии генерал-майор Василий Иванович Прохоров предпочел погибнуть в концлагере Флоссенбург, но служить немцам не пошел.

А начальник оперативного отдела полковник Меандров изъявил готовность служить немцам, помогал формировать диверсионные отряды, которые забрасывались в советский тыл. Он пожелал служить в Русской освободительной армии и стал заместителем Жиленкова по пропагандистской работе.

Власов произвел Меандрова в генералы.

В начале 1946 года, оказавшись в американском плену и борясь против выдачи русским, Меандров написал несколько открытых писем, в том числе «Записки отчаявшегося».

Меандров доказывал, что только Третий рейх, начавший войну с Советским Союзом, мог предоставить необходимую поддержку русскому освободительному движению. Он признавал, что русским пришлось идти на какие-то тактические компромиссы, но не соглашался с тем, что вынужденный союз с немцами, обусловленный неблагоприятным историческим положением, компрометирует движение, как таковое: «Мы готовились вступить в борьбу как третья сила. Немцам мы не помогали! В тот момент, когда мы собирали наши силы, им уже сам Господь Бог не сумел бы помочь».

Меандров ждал решения своей судьбы, боялся, что его выдадут Советскому Союзу, и выражал надежду, что Соединенные Штаты сумеют «отличить бандитов от идейных борцов и возьмут последних под свою защиту».

На вермахт работал Александр Казанцев, один из самых заметных русских солидаристов. «Ему суждено было много сделать для Русского освободительного движения», — писал историк Свен Стеенберг, автор книги «Власов». Сам Казанцев издал после войны книгу «Третья сила. История одной попытки» (первое издание — 1952 год, «Посев»), в которой защищал линию НТС на союз с Гитлером.

«Поход Гитлера на Восток, — писал Казанцев, — для нас не был неожиданностью. Начиная с 1935 года наши друзья, сидящие в глубоком политическом подполье в Берлине, сообщали нам, что готовится страшное преступление: Гитлер вооружается, чтобы оккупировать, путем физического уничтожения обезлюдить западные области России и включить их, как аграрный придаток, в Германию… 22 июня. поставило нас перед двумя вариантами нашего отношения к событиям — остаться в стороне и наблюдать, кто кого, Сталин Гитлера или наоборот, или броситься в эти события и устремить все свои силы на достижение наших русских целей. Для нас был приемлем только второй вариант.

План действий был сложен и труден. Во-первых, во что бы то ни стало в этой борьбе нужно было стать рядом со своим народом, во-вторых, сразу же бросить в народные массы идею о создании «третьей силы», стоящей на страже интересов народа, и при помощи этой «третьей силы» отстоять целостность страны от посягательств внешнего врага, а также освободиться от коммунизма».

Иначе говоря, сначала с Гитлером против Сталина, а затем с народом — против Гитлера… Звучит это довольно наивно. Если бы Гитлеру удалось сокрушить советскую армию, то какая же сила смогла бы с ним совладать?

Но лишь определенная часть российской эмиграции сочла возможным сотрудничать с немецким национальным социализмом, с вермахтом.

Работая в журнале «Новое время», я получил большое письмо от читателя, откликнувшегося на мою статью «Власов и власовцы». Его имя — Александр Есаулов. Жил он в Индии.

«Я внук генерала артиллерии Е. Есаулова (по отцу) и камергера князя Оболенского (по матери). Одна моя бабка внучка декабриста И. Поджио, другая — сестра народовольца М. Тригони. Родился я в Санкт-Петербурге в 1912 году. В 1920-м вместе с родителями эмигрировал — сначала в Югославию, потом в Италию.

Мои родители ждали скорого падения советской власти и возможности вернуться на Родину. Шли годы, меркла надежда на возвращение. Мать стала религиозной, отец пробовал заняться бизнесом, но безуспешно. Они все время ждали чуда, которое позволит им вернуться.

Я рос в русской, но антисоветской среде. Была одна мечта — служить России, участвовать в освобождении ее от большевиков. Фашистская Италия была враждебно настроена к большевикам — и этого было для нас достаточно. Началась гражданская война в Испании. Газеты писали, что это война с коммунизмом. И я со своим юношеским легкомыслием увидел возможность бороться против советской власти.

В 1937 году я прибыл в Испанию, был принят братом генерала Франко. Выступал по радио с обращением к воевавшим в Испании солдатам Красной армии — призывал их сбросить Сталина, освободить нашу Родину… В сороковых годах я жалел о моей испанской авантюре, но тогда это было наивным проявлением любви к Родине.

Вернулся в Италию, меня мобилизовали и отправили в Ливию. Когда Италия вступила во Вторую мировую войны, я попал в плен к англичанам, оказался в лагере в Индии. Условия были отличными, англичане относились ко мне приветливо.

О нападении Германии и Италии на Советский Союз узнал почти сразу же. Нехорошо было на душе: одно дело участвовать в гражданской войне, совсем другое — состоять во вражеской армии. И тогда остро осознал: еще вчера ненавистный мне Советский Союз и есть Россия, моя Родина. Мне надо быть там, а не среди итальянцев.

Я добился встречи с английским генералом, заявил ему, что отказываюсь от итальянского гражданства и прошу передать меня советским властям. Мне ответили, что на это надо время и к тому же белому русскому не стоит проситься в Советскую Россию. Я долго ждал, потеряв надежду, дважды пытался бежать из лагеря. Оба раза меня возвращали и заключали в тюрьму.

Я послал заказное письмо Сталину с просьбой разрешить мне возвращение на Родину. Из Кремля пришло уведомление о получении письма, ответа не последовало… Но с июня 1941 года понятия «русский» и «советский» стали для меня однозначными».

У других эмигрантов, у руководителей НТС мировоззренческих, идеологических противоречий с немецкими офицерами не было. Напротив, их объединяло некое душевное сродство, и это облегчило союз с Гитлером.

НТС охотно принял предложение немецкой разведки предоставить солидаристам типографию, чтобы они могли печатать свои издания для переброски в Советский Союз.

После войны они писали, что скрывали свое этническое происхождение и политические симпатии от немцев. Но в это трудно поверить. Их немецкие работодатели прекрасно знали, с кем имеют дело. Лидеры НТС Владимир Поремский, Кирилл Вергун (инженер Кирилл Дмитриевич Вергун был одним из создателей союза в 1930 году) и Александр Казанцев перебрались в Германию и вошли в редколлегию ежедневной пронацистской газеты «Новое слово», которая издавалась в Берлине. С началом войны лидеры НТС, прежде всего Роман Редлих и Владимир По-ре. мский, отправились в Россию, чтобы работать в аппарате восточного министерства Розенберга. Потом активно сотрудничали с армией генерала Власова.

Разумеется, солидаристы быстро увидели, что нацисты не только антикоммунисты, но и русофобы. Насчет России у нацистов были совершенно ясные планы, которые не оставляли никакой иной роли для русских националистов. Немцы принимали на службу в оккупационную администрацию русских националистов, но не хотели, чтобы на территории Европы оставалось русское государство. Тогда как, скажем, украинцы или казаки могли надеяться на получение автономии из рук немцев.

«Мама всегда была ярой антикоммунисткой — что неудивительно, если принять во внимание, что двое ее братьев погибли в самом начале революции, — писала княжна Мария Васильчикова, которая всю войну провела в Германии. — Она придерживалась этой несгибаемой позиции двадцать лет, и дело дошло до того, что даже Гитлер виделся ей в благоприятном свете, согласно принципу «враги моих врагов — мои друзья».

Когда она приехала в Берлин в сентябре 1941 года, она еще надеялась, что немецкое вторжение в Россию приведет к массовому народному восстанию против коммунистической системы; после чего с немцами, в свою очередь, разделается возрожденная Россия.

Так как она не жила в Германии сколько-нибудь длительное время при нацистах, ее нелегко было убедить, что Гитлер — не меньший злодей, чем Сталин. Мы же, успевшие уже некоторое время прожить в Германии, были свидетелями гнусного сговора между Гитлером и Сталиным с целью уничтожения Польши и из первых рук знали о немецких зверствах в этой стране; поэтому у нас не было подобных иллюзий.

Но по мере того как становилось известно о тупой жестокости германской политики на оккупированных территориях СССР и множилось количество жертв как там, так и в лагерях русских военнопленных, любовь мамы к своей стране, усугубленная ее скрытой изначальной германофобией, восходящей к годам ее работы медсестрой на фронтах Первой мировой войны, пересилила ее прежние бескомпромиссные антисоветские чувства, и она решила принять посильное участие в облегчении страданий ее соотечественников, и прежде всего русских военнопленных».

Гитлер повторял вновь и вновь:

— Я не желаю иметь с русскими ничего общего… Мы заинтересованы в том, чтобы эти русские не слишком сильно размножались; ведь мы намерены добиться того, чтобы в один прекрасный день все эти считавшиеся ранее русскими земли были бы полностью заселены немцами.

Во время войны фюрер презрительно говорил о России:

— Я растопчу это восточноазиатское отродье.

Гитлер не верил, что русские, зная о планах нацистов в отношении России, могут искренне служить нацистской Германии. В 1942 году, беседуя во время ужина с рейхсфюрером СС Генрихом Гиммлером и своими адъютантами, Гитлер заметил:

— Я скептически отношусь к участию иностранных легионов в военных действиях на Восточном фронте. Никогда не следует забывать, что любой из этих легионеров будет чувствовать себя предателем своего народа.

Вот почему Гитлер не мог понять генерала Власова и других русских, которые желали ему служить и лезли с предложением своих услуг.

Наверное, фюрер был бы поражен, узнав, что в современной России находятся молодые люди, которые рисуют свастику, вскидывают руку в нацистском приветствии, кричат «Хайль Гитлер!» и восторженно повторяют его лозунги.

Генрих Гиммлер в своем окружении называл генерала Власова «свиньей и изменником», имея в виду его переход на сторону немцев. 6 октября 1943 года Гиммлер, назначенный министром внутренних дел, выступал перед партийным руководством страны в Познани. Он говорил:

— Мы обнаружили русского генерала Власова. С русскими генералами дело особое. Наш бригадефюрер Фе-гсляйн взял в плен этого русского генерала. Я гарантирую вам, из почти каждого русского генерала мы сможем сделать Власова! Это будет стоить неслыханно дешево. А этот русский, которого мы взяли в плен, нам вообще ничего не стоит. На третий день мы сказали этому генералу примерно следующее: то, что назад вам пути нет, вам, верно, ясно. Но вы — человек значительный, и мы гарантируем вам, что, когда война закончится, вы получите пенсию генерал-лейтенанта, а на ближайшее время — вот вам шнапс, сигареты и бабы. Этот человек выдал все свои дивизии, весь свой план наступления и вообще все, что знал. Вот как дешево можно купить такого генерала! Очень дешево…

Рейхсфюрер СС или лукавил, или плохо представлял себе реальную ситуацию. Выдать свои дивизии или план наступления Власов не мог. Его дивизии были окружены и уничтожены. Но отношение нацистов к русским подручным характерно.

В 1943 году Гиммлер еще верил в победу Германии и возражал против создания русской армии:

— Но опасно делать из славянина большую политическую программу, которая в конечном счете может обернуться против нас самих. У русских есть свои идеалы. А тут подоспели идеи господина Власова: Россия никогда не была побеждена Германией; Россия может быть побеждена только самими русскими. И вот эта русская свинья Власов предлагает для сего свои услуги. Кое-какие старики у нас хотели дать этому человеку миллионную армию. Этому ненадежному типу они хотели дать в руки оружие и оснащение, чтобы он двинулся с этим оружием против России, а может, однажды, что очень вероятно, чего доброго, и против нас самих!

А теперь о проблеме славянина вообще. Я хочу кое-что сказать вам, дорогие товарищи, на сей счет. Со славянином, будь он серб, чех или русский, надо обращаться только так, как со славянскими народами на протяжении всей истории обращались те, кто действительно господствовал над ними. Как те, кто умел справляться со славянами, — будь то Петр Великий, или, еще раньше, на азиатских просторах, Чингисхан, или, как позже, господин Ленин, а сегодня господин Статин — уж они-то знали своих людей! Даже те, кто правил славянами, сами никогда не могли вполне положиться на них. Сталин тоже не полагается вполне на свою расу, а создал, пожалуй, совершеннейшую, типично азиатскую систему слежки и надзора. Когда собираются четверо — а это могут быть отец, мать и дети, никто из них не знает, кто за кем следит и кто кого предаст. В некоторых случаях двое из четверых — агенты НКВД…

Рейхсфюрер СС, похоже, немного завидовал советским чекистам.

Видя, как жестоко расправляются оккупационные власти с русским населением, члены НТС продолжали служить немецким национальным социалистам. Вот поэтому очень трудно принять придуманную уже после войны версию о «третьей силе», о сражении на два фронта — и против Гитлера, и против Сталина.

На вилле командующего РОА

Историки полагают, что программа НТС оказала большое влияние на генерала Власова в тот момент, когда он, освобожденный из немецкого плена, решал, как ему действовать.

Власов, когда он впервые оказался в Берлине осенью 1942 года, первым делом затребовал все политические программы русской эмиграции. Единственной действующей организацией был НТС, и генерал Власов получил его программу.

«Заявления Власова, — отмечал писатель Георгий Вла-димов, — и всего поведения его в Германии не понять без учета весьма важного персонажа, группового, эмигрантского Народно-Трудового Союза…

В НТС состояли и власовская переводчица-немка, и постоянные сотрапезники, собеседники, да и коллеги-генералы — Трухин, Благовещенский — были втянуты в членство; энтээсовцы же ему устраивали «нужные» и «полезные» встречи — по своим «линиям» и исходя из своего понимания, что ему нужно и полезно. Так его свели с Геббельсом, Леем, Розенбергом, фон Ширахом, мечтали — с самим фюрером (насчет которого были «против»)…»

Членами НТС были близкие к Власову начальник штаба армии генерал Трухин и полковник Меандров, а также два основных преподавателя в офицерской школе армии Власова в Дабендорфе Александр Николаевич Зайцев и Штифанов.

Глава НТС Виктор Байдалаков вспоминал, как, впервые услышав имя Власова, устроил ему встречу с верхушкой солидаристов. Казанцев привез Власова на квартиру члена исполнительного бюро Дмитрия Брунста. Привели и генерала Трухина. Здесь они с Власовым и познакомились.

«С генералом Федором Ивановичем Трухиным и ответственным за политическую часть программы в Дабендорф прибыли и другие представители активной русской эмигрантской организации НТС, — писал бывший капитан вермахта Штрик-Штрикфельд. — Эта организация оказывала большое влияние на идейное направление в борьбе против Сталина… Важно было то, что НТС по собственной инициативе уже начал свою деятельность в занятых областях, в лагерях восточных рабочих и в различных центрах русской жизни, там, куда мы еще не могли проникнуть».

Это происходило уже после Сталинграда, когда стала ясна не только откровенно антирусская политика немцев на оккупированных территориях, но и тот факт, что вермахт терпит поражение!

В деревне Дабендорф (примерно в сорока километрах от Берлина) в бараках бывшего лагеря для французских военнопленных был создан «Отдел восточной пропаганды особого назначения».

«Километрах в трех от станции железной дороги, — вспоминал Александр Казанцев, — на опушке леса, стоят окруженные колючей проволокой несколько бараков. У входа стоит часовой-немец. Комендант и весь административный аппарат лагеря — немцы».

Здесь 1 марта 1943 года открылись курсы пропагандистов для Русской освободительной армии. Прибывшие приводились к присяге генералом Малышкиным, повторяли:

— Я, верный сын своего отечества, добровольно вступаю в ряды войск Комитета по освобождению народов России. Перед лицом моих соотечественников торжественно клянусь честно сражаться под командованием генерала Власова до последней капли крови за благо моего народа против большевизма.

Клятву сочиняли люди, которые в свое время старательно зубрили текст присяги бойца Рабоче-крестьянской Красной армии… Будущие пропагандисты переставали быть военнопленными, зачислялись в состав восточных войск вермахта и получали немецкую военную форму со значком Русской освободительной армии — бело-сине-красный флаг с Андреевским крестом.

Каждому вручалась памятка «Воин РОА — этика, облик, поведение», отпечатанная там же, в Дабендорфе. Она начиналась словами: «РОА в первую очередь является русской национальной армией. Главной целью ее борьбы является свержение коммунистической власти в России и создание свободного, национального русского государства».

Власовская пропаганда легко находила уязвимые места в советской идеологии.

«Горе тому русскому, кто был — вольно или невольно, на территории, оккупированной немцами, — говорилось в одном из материалов главного управления пропаганды Комитета освобождения народов России. — Дело не только в том, что большевики мстят людям, которые тем или иным образом были связаны с немцами. Это не самое главное. Главное заключается в том, что Сталин боится всех тех, кто смог увидеть порядки, существующие в других странах, увидеть жизнь немецкого крестьянина и рабочего, мог сделать соответствующие сравнения и выводы, тех, кто получил землю в личное пользование и успел вкусить радость труда в своем собственном хозяйстве.

Сталин боится тех, кто теперь познал горькую правду о большевизме. Вот поэтому-то все, кто был на этой стороне фронта, рассматриваются как враги советской власти».

В Дабендорфе готовили пропагандистов для лагерей советских военнопленных, для восточных рабочих и русских добровольческих частей в составе вермахта. Курс обучения был рассчитан на полтора месяца. Школа подготовила несколько тысяч пропагандистов. Здесь же разместились редакции газет «Заря» (для пленных) и «Доброволец» (для тех, кто уже служил немцам).

При школе, вспоминал Вячеслав Павлович Артемьев, написавший в 1974 году книгу «Первая дивизия РОА», формировался офицерский резерв для армии Власова.

Подполковник Артемьев воевал в Красной армии, в начале сентября 1943 года, командуя полком, попал в плен. После учебы в Дабендорфе, летом 1944 года, присоединился к Власову и был назначен командиром полка в 1-й дивизии РОА.

В Дабендорфе Власов и познакомился с бывшим заместителем начальника штаба и начальником оперативного отдела Северо-Западного фронта Федором Трухиным. Они быстро сблизились.

Федор Иванович Трухин перед войной преподавал на кафедре оперативного искусства в Академии Генерального штаба Красной армии. Он отличался высоким ростом, массивным подбородком и, как ни странно, не имел партийного билета.

В начале 1941 года генерал-майор Трухин был назначен в штаб Прибалтийского особого военного округа, преобразованного с началом войны в Северо-Западный фронт. 27 июня, когда он направлялся в Двинск, его автомобиль обстреляла немецкая бронемашина. Его адъютант и охранник были убиты, водитель ранен. Трухин сдался.

В плену сразу заявил, что он противник Сталина, и вступил в небольшую организацию таких же, как он, перебежчиков, которая именовала себя «Русской трудовой народной партией». — В эту партию вошли попавшие в плен генерал-майор Евгений Арсеньевич Егоров, командир 4-го стрелкового корпуса, генерал-майор Ефим Сергеевич Зыбин, командир 36-й кавалерийской дивизии…

Трухина использовали в роли русского коменданта одного из лагерей для военнопленных. В мае 1942 года он подал немецкому начальству докладную записку:

«Для того чтобы возможно более ослабить сопротивление Красной армии и выбить у большевиков их козырь о якобы «защите отечества», считаю целесообразным возможно скорейшее появление на фронте в боях против Красной армии частей, составленных из русских, бьющихся рука об руку с германскими войсками и войсками остальных народов Европы против большевизма…

Окончательная ликвидация большевизма, занятие территории восточнее Урала, уничтожение коммунистических банд, оставляемых в лесах, опирающихся на подпольные парторганизации, — все это неизбежно потребует создания русских национальных частей…»

Трухина перевели в отдел пропаганды особого назначения. Он стал начальником курсов для пропагандистов в Дабендорфе. В ноябре 1944 года Трухин возглавил штаб вооруженных сил Комитета освобождения народов России. Зимой 1945 гола Власов поручил ему формирование дивизий РОА.

В лагере для военнопленных Вустрау на генерала Трухина обратили внимание вербовщики НТС, и он быстро вошел в руководство солидаристов, стал членом совета организации.

Федор Трухин предложил немцам сформировать Русскую трудовую народную партию. Себя он прочил в начальники военного отдела Центрального комитета Русской трудовой народной партии. Вот так он описывал свои будущие обязанности:

«Разработка мероприятий по формированию воинских отрядов команд особого назначения для действий в тылу Красной армии и войсковых соединений для действий по решению германского командования — или в оккупированных Германией областях Западной Европы, Балкан или на территории бывшего СССР, или для боевых действий против Англии, или, наконец, для решения основной задачи борьбы с Красной армией…

Для ускорения разложения Красной армии и ее разгрома целесообразно выбросить в ее тыл отдельные группы из военнопленных для проведения политработы, диверсионных актов на железных дорогах, складах, нападений на штабы и пр., с целью нарушения подвоза и управления».

Трухин и другие солидаристы, пришедшие из лагеря Вустрау, возглавили школу, куда набрали около тысячи курсантов. Главным лектором был Александр Зайцев, который попал в плен в 1941 году и в Вустрау стал членом НТС. В союз вступили и другие преподаватели.

В окружении генерала Власова торжественно говорили:

— Дабендорф стал колыбелью нового русского офицерского корпуса, который был там образован. Эти офицеры, когда они снова возвращались в свои части, были уже членами стройной политической организации.

В 1944 году появилась «Схема национально-трудового строя» — новая программа союза. В ней было девяносто шесть страниц — вдвое больше, чем в прежних программах.

Программа 1935 года называла НТС наследником идей генерала Лавра Георгиевича Корнилова, первого командующего белой армией. В программе 1938 года это положение исчезло, зато появился анализ сталинской политики, в первую очередь чисток в армии. В программе 1944 года говорилось о необходимости завершить Февральскую революцию 1917 года, чтобы выполнить волю народа. Появилось подробное изложение гарантий прав человека — вероятно, на этом настояли новые члены НТС из числа советских военнопленных и жителей оккупированных территорий.

Появились антисемитские пассажи. Евреев заведомо исключали из состава «Российской Нации».

«Евреям, — говорилось в программе 1944 года, — предоставляется право или свободно покинуть пределы России… или же поселиться на территории Российского Союзного Государства, в специально отведенной для них области».

Александр Николаевич Артемов в статье «Схема НТС и еврейский вопрос», опубликованной в журнале «Посев» через тридцать лет после войны, писал, что антисемитские декларации были вынужденными. Их пришлось включить в программу под давлением немцев.

Александр Артемов, старший лейтенант Красной армии, попал в плен в августе 1941 года, в лагере для военнопленных вступил в НТС и служил преподавателем в школе пропагандистов власовской армии в Дабендор-фе. В семидесятых — восьмидесятых годах был председателем НТС.

Но если сами вожди НТС уверяют, что к тому времени союз фактически находился в подполье, был запрещен, гоним, отвергнут, а некоторые его члены оказались в руках гестапо, зачем же тогда подчиняться давлению идеологов рейха?

Точнее было бы сказать, что увлечение тогдашних лидеров НТС идеями национального социализма, отказ от демократических идеалов закономерно привели их и к политическому союзу с гитлеровской Германией, и к тем декларациям, о которых после войны им больше всего хотелось бы забыть.

Анализируя предвоенные публикации НТС, профессор Уолтер Лакер показал, что авторы с удовольствием писали о «еврейском характере» большевистской революции — в тот момент, когда в советском руководстве в Москве оставалось уже очень мало евреев. Марксизм, по мнению лидеров НТС, был типичным продуктом немецкого еврейства, а Февральская революция 1917 года — результатом «еврейско-масонского заговора»…

Кстати, любопытна формулировка 31-й главы эмтээсовской конституции образца 1944 года — «Государство и культура»:

«Расчищая пути для свободного и независимого культурного творчества, обеспечивая свободу умственной деятельности, государство, тем не менее, ведет борьбу с отсталыми, разрушительными, ангиморальными идеологическими учениями и школами, дезорганизующими народные массы и развращающими молодежь».

Почему лидеры НТС удивлялись, что КГБ их преследовал? Марксистское государство тоже боролось с «разрушительными идеологическими учениями»…

Идеология русского национализма вполне соответствовала власовским устремлениям. Текст программы с пометками Власова не сохранился, но по документам видно, что идеи НТС сильно повлияли на самого Власова и нашли отражение в документах созданного им Комитета освобождения народов России.

Оценку этому комплексу идей дал гитлеровский министр пропаганды Йозеф Геббельс, который записал в своем дневнике весной 1945 года: «В полдень у меня была обстоятельная беседа с генералом Власовым. Генерал Власов в высшей степени интеллигентный и энергичный русский военачальник; он произвел на меня очень глубокое впечатление. Он считает, что Россия может быть спасена только в том случае, если она будет освобождена от большевистской идеологии и усвоит идеологию вроде той, которую имеет немецкий народ в виде национального социализма…»

А какова была численность собственно власовской армии?

1-я дивизия Русской освободительной армии (немцы ее именовали 600-й пехотной дивизией) начала формироваться 14 ноября 1943 года в южной части Германии.

Командиром стал бывший полковник Красной армии, бывший командир 59-й отдельной стрелковой бригады Сергей Кузьмич Буняченко.

Он служил в Красной армии с 1918 года, в 1932-м его зачислили слушателем в Академию имени М.В. Фрунзе. В 1938 году участвовал в боевых действиях против японской армии на озере Хасан. Войну встретил начальником корпуса. В марте 1942 года получил под командование 389-ю стрелковую дивизию на Закавказском фронте. За невыполнение приказа был снят с должности. В октябре принял бригаду. Его взяла в плен 16 декабря 1942 года румынская разведгруппа. В лагере для военнопленных Буняченко изъявил желание присоединиться к генералу Власову, который произвел его в генералы.

Костяк дивизии составила бывшая бригада Каминского, разложившаяся и во многом состоявшая из уголовников.

1-я дивизия была окончательно сформирована в марте 1945 года — по модели немецкой народно-гренадерской дивизии: численность восемнадцать тысяч человек, три пехотных полка и артиллерийский полк. Кроме того, разведывательный, учебный и саперный батальоны, батальон связи и медсанбат. Немцы экономили на снабжении русской дивизии, которой не хватало обмундирования, прежде всего обуви.

Отслужить молебен в дивизию приехал протоиерей Александр Киселев, которому митрополит Берлинский и Германский Серафим поручил духовно окормлять Русскую освободительную армию. Он говорил о подвиге князя Александра Невского. Комдив Буняченко спросил священника:

— А что мне будет, если я возьму Киев?

16 февраля парад дивизии принял генерал кавалерии Эрнст Кёстринг, который дважды служил военным атташе в Москве и говорил по-русски. После начала войны он отвечал за формирование казачьих частей, а в январе 1944 года был назначен командующим восточными добровольческими войсками.

Личному составу дивизии зачитали приказ о передаче дивизии в состав вооруженных сил Комитета освобождения народов России и о вступлении Власова в командование армией.

Генерал Кёстринг поздравил дивизию с созданием Русской освободительной армии. Над расположением дивизии подняли трехцветный русский флаг.

После парада офицеры собрались в казино.

2-я дивизия (650-я по документам вермахта) начала формироваться в городе Хойберге, в шестидесяти километрах от 1-й дивизии, в январе 1945 года. Ее командиром стал бывший полковник Григорий Александрович Зверев, бывший командир советской 190-й стрелковой дивизии.

Зверев служил в Красной армии с 1922 года. В августе 1941 года в бою был взят в плен. В лагере выдал себя за рядового бойца и жителя Украины. Немцы его отпустили. Он пробрался к своим. После проверки его вернули в кадры Красной армии. Командовал бригадой, потом стал заместителем командира дивизии. В марте 1943 года принял 350-ю стрелковую дивизию, сражавшуюся под Харьковом. Дивизия была окружена. Зверев вновь попал в плен. На сей раз он быстро оказался в РОА. Ему поручили сформировать 2-ю дивизию РОА.

Третья дивизия, командиром которой стал бывший генерал-майор Красной армии Михаил Михайлович Шаповалов, командир 1-го отдельного стрелкового корпуса на Северо-Кавказском фронте, так и не была до конца сформирована.

Шаповалов начал военную службу еще в царской армии. Перед войной учился в Академии имени М.В. Фрунзе. В 1941 году командовал дивизией, летом 1942-го принял 1-й отдельный стрелковый корпус на Северо-Кавказском фронте. Корпус был разбит, в августе генерал Шаповалов сдался немцам и сразу предложил сотрудничество немецкой военной разведке.

Кроме того, в РОА входили запасная бригада, противотанковая бригада, офицерская школа.

РОА обладала и собственной авиацией. На немецкую сторону, утверждает Хоффман, перелетело не менее восьмидесяти советских летчиков на своих самолетах. Из них сформировали «Восточную эскадрилью» — боевую группу, которой командовал бывший полковник Красной армии Виктор Иванович Мальцев. Эскадрилью создали по инициативе разведывательного отдела главного штаба люфтваффе.

Мальцев окончил Егорьевскую школу военных летчиков еще в 1919 году. В тридцатых годах перешел в гражданскую авиацию. В 1938 году его арестовали. Но ему повезло — через полтора года отпустили. Накануне войны он был назначен начальником санатория гражданской авиации в Ялте. Когда немцы подошли к городу, эвакуироваться не стал. Мальцев сам пришел в немецкую комендатуру, предложил свои услуги и стал бургомистром Ялты. Потом пожелал присоединиться к Власову. Авиагруппа участвовала в боевых действиях вместе с тремя эстонскими и двумя латышскими эскадрильями.

19 декабря 1944 года главнокомандующий военно-воздушными силами рейхсмаршал авиации Герман Геринг подписал приказ о создании военно-воздушных сил РОА. Полковник Мальцев был утвержден командующим и произведен в генералы.

В середине апреля 1945 года были сформированы истребительная эскадрилья (шестнадцать «мессершмитов») под командованием бывшего капитана Красной армии Героя Советского Союза Семена Трофимовича Бычкова (он был сбит в декабре 1943 года и раненый попал в плен) и эскадрилья ночных бомбардировщиков (двенадцать «юнкерсов») под командованием бывшего старшего лейтенанта Бронислава Романовича Антилевского (его сбили в воздушном бою). Антилевскому присвоили звание Героя Советского Союза за финскую войну.

Власовские летчики занимались разведывательными полетами, бомбили расположение партизанских лагерей.

Началось формирование еще одной эскадрильи бомбардировщиков, транспортной эскадрильи, зенитного полка…

Бывшие власовцы выпустили в эмиграции «Очерки к истории Освободительного Движения Народов России».

Там описано, как через неделю после беседы с Власовым, 2 октября 1944 года, Гиммлер вызвал к себе генерала кавалерии Эрнста Кёстринга.

— Сколько русских в вашем распоряжении? — поинтересовался Гиммлер.

— Около девятисот тысяч, — ответил Кёстринг.

— Не может быть! — поразился Гиммлер. — Это же две полные армейские группы! Это же страшно!

— И все это так, — подтвердил Кёстринг.

Если такой диалог имел место, генерал Кёстринг ввел рейхсфюрера СС в заблуждение. Он назвал общее число советских людей (и русских эмигрантов), которые так или иначе служили немцам; из них большинство состояло на вспомогательных работах и воевать на стороне вермахта не собиралось.

По подсчетам Хоффмана, личный состав Русской освободительной армии достигал пятидесяти тысяч человек. Это были бывшие солдаты и офицеры Красной армии. Русские из белой эмиграции поначалу шли к Власову неохотно, но в конце войны и они примкнули к РОА. Прежде всего это касалось казачьих частей.

Присоединился к Власову и русский корпус генерал-лейтенанта Бориса Александровича Штейфона, который начал формироваться на территории Сербии из числа эмигрантов еще в сентябре 1941 года.

Борис Штейфон был кадровым офицером царской армии, накануне Первой мировой войны окончил Академию Генерального штаба, служил в белой армии. В генералы его произвел главнокомандующий Вооруженными силами Юга России генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель.

Покинув Россию, Штейфон жил в Югославии, работал на шахте. Он сотрудничал с Русским общевоинским союзом и в октябре 1929 года даже совершил тайную поездку в Советский Союз, чтобы встретиться с членами мнимой подпольной монархической организации. Все это была часть игры, организованной иностранным отделом О ГПУ.

Во время войны генерал Штейфон сразу предложил свои услуги немцам, оккупировавшим и расчленившим Югославию. Солдаты корпуса принесли присягу:

— Клянусь свято перед Богом, что я в борьбе против большевиков — врагов моего Отечества и сражающихся на стороне большевиков неприятелей Германской Армии, буду оказывать Верховному Вождю Германской Армии, Адольфу Гитлеру, всюду, где бы это ни было, безусловное послушание и буду готов, как храбрый воин, во всякое время пожертвовать мою жизнь за эту присягу.

Шестнадцатитысячный корпус Штейфона участвовал в боях с партизанами Иосипа Броз Тиго и понес большие потери. Генерал Штейфон умер 30 апреля 1945 года от сердечного приступа в Загребе и в руки союзников не попал.

Вермахт не стал переподчинять Власову 599-ю бригаду (тринадцать тысяч человек), 4-й русский добровольческий, 3-й украинский добровольческий полк, а также 14-ю дивизию войск СС, сформированную из украинцев.

От сотрудничества с Власовым отказался бывший штабс-капитан царской армии граф Борис Алексеевич Хольмстон-Смысловский. После Гражданской войны он осел в Польше и даже получил польский паспорт. Когда Германия оккупировала страну, он обнаружил у себя немецкие корни, что очень ему помогло. Он стал работать на абвер под именем майора фон Регенау в так называемом «Зондерштаб-Руссланд». Так называлось подразделение абвера, занимавшееся борьбой с партизанским движением на оккупированных территориях. Смысловский сформировал также 1-й русский учебно-разведывательный батальон при штабе группы армий «Север».

На базе этого батальона была развернута сеть разведывательно-диверсионных подразделений абвера, в которые вербовали советских военнопленных. С учетом этого опыта Смысловский взялся сформировать 1-ю русскую национальную армию.

В немецких документах «армия» именовалась проще: «1-я восточная группа фронтовой разведки особого назначения».

Теперь уже он именовал себя генерал-майором Артуром Хольмстоном. На командные должности он ставил эмигрантов.

Судьба Хольмстон-Смысловского сложилась удачнее, чем у его единомышленников. Он заранее позаботился о себе.

«В апреле 1945 года, в трагические дни германской ставки, — рассказывал после войны Борис Хольмстон-Смысловский, — я приехал получать последние распоряжения.

Это было мое последнее посещение мозга германской армии. Трудно было узнать еще недавно гордый и полный строгого порядка немецкий Генеральный штаб.

Страшная подавленность и гробовое уныние царили теперь в его стенах. Работа шла по инерции, как хорошо заведенная машина, но я не узнавал моих товарищей по оружию, еще вчера полных энергии генштабистов. Атмосфера смерти и исторической катастрофы висела в воздухе. Такое ощущение, будто бы присутствуешь на собственных похоронах…»

Хольмстон-Смысловский утверждал, что получил приказ о передаче под его командование охранного корпуса Штейфона и 3-й дивизии РОА, которой командовал генерал Шаповалов. На самом деле воевать генерал не собирался. Он думал только о том, как спастись, и готов был взять с собой всех, кто хотел к нему присоединиться.

Из Генштаба сухопутных войск Хольмстон-Смысловский позвонил генералу Власову. Трубку взял Трухин и объяснил:

— Генерал Власов подойти к аппарату не может. У него важное совещание.

— Что вы намерены делать? — поинтересовался Хольмстон-Смысловский.

— Мы двигаемся в соответствии с приказом главнокомандующего в Чехословакию. Предполагаем совместно с чехами организовать фронт и ждать подхода американцев.

— Это безрассудно, — сказал Хольмстон-Смысловский. — Вы должны знать, что на Западном фронте взяли тысячи пленных в форме РОА.

— А что вы предполагаете делать? — спросил Трухин.

— Я иду на юго-запад, к нейтральной границе, — объяснил Хольмстон-Смысловский. — Буду пытаться перейти швейцарскую границу. Мне преданы Русский корпус и Шаповалов.

— Шаповалову приказано идти на соединение с нами, — возразил Трухин.

— Полученная мной директива прямо противоположна, — стоял на своем Хольмстон-Смысловский.

— Подождите, — попросил его Трухин, — я доложу главнокомандующему.

Услышав, что подчиненная ему армия переходит под командование другого генерала, Власов взял трубку:

— Кто отдал приказ о передаче вам 3-й дивизии?

— Германская главная квартира.

— Поздно, — отрезал Власов. — Я командую сейчас всеми русскими частями, и в этот исторический момент они должны исполнять только мои приказы.

— Обстановка требует изменения ваших директив, — попытался повлиять на Власова генерал Хольмстон-Смысловский. — Идти на восток — это безумие. Я, во всяком случае, иду на запад.

— Вы генерал вермахта и можете делать все, что вам угодно. До свидания. — Власов повесил трубку.

В ночь на 3 мая Хольмстон-Смысловский, оттеснив ошеломленных швейцарских пограничников, сумел увести остатки своей «армии» (около пятисот человек) в Лихтенштейн. Власти маленького княжества не выдали его Советскому Союзу, и в августе 1947 года он благополучно отбыл в Аргентину.

Кто освободил Прагу?

6 февраля 1945 года Власов перенес ставку в Карлсбад (Карловы Вары), не пострадавший отавианалетов курорт. Имперский наместник и гауляйтер Судегенланда обер-группенфюрер СС Конрад Генлейн был возмущен появлением русских и требовал, чтобы они покинули его территорию. Но на него уже мало кто обращал внимание.

27 февраля здесь, в отеле «Ричмонд», состоялось третье заседание Комитета освобождения народов России.

Власов еще во что-то верил. Он рассказал собравшимся, что принял под командование 1-ю дивизию.

Командование СС собирало все, что подчинялось Гиммлеру в Фюссене, в Баварии. Туда 9 апреля был командирован начальник личной канцелярии Власова полковник Кромиади. Он должен был подыскать новое место для штаба, но по пути попал под бомбежку и получил тяжелое ранение.

Гитлер проиграл войну, и на сотрудничестве с немцами был поставлен крест. Власов и его окружение надеялись теперь заинтересовать своим антибольшевизмом союзников. Весной 1945 года штаб Власова пытался связаться с нейтральными странами — Швецией и Швейцарией, чтобы заручиться их поддержкой, но ничего не выходило.

2 марта 1945 года 1-я дивизия РОА получила приказ немецкого командования выступить на Восточный фронт, когда немцы уже стремительно откатывались на запад. Буняченко заявил, что подчиняется только Власову. Тот договорился с немцами, что все русские части будут сконцентрированы на одном участке фронта и пойдут в бой только по его приказу.

26 марта дивизия прибыла на фронт, проходивший по реке Одер. Командующий группой армий «Север» генерал-полковник Вальтер Вейс включил дивизию в состав 9-й армии. Командовал армией генерал пехоты Теодор Буссе, который почти всю войну провел на штабной работе.

6 апреля он попытался отправить дивизию в бой. Буняченко не горел желанием бросать дивизию на верную смерть. Он опять сказал, что приказ о наступлении должен исходить только от генерала Власова и лишь после прибытия остальных частей РОА.

— Что же вы думаете, — возмутился генерал Буссе, — ваша дивизия будет здесь сидеть и ничего не делать в ожидании прибытия других войск Власова? А если они вовсе не прибудут, то вы и воевать не намерены?

— От германского командования зависит, когда они прибудут, — отговорился Буняченко.

Но Власову пришлось подтвердить приказ об участии в боях. 11 апреля дивизия приняла участие в оборонительных сражениях вермахта на Одере и сразу понесла большие потери. Буняченко тут же потерял всякое желание лить кровь на Восточном фронте. Он просто отвел свои полки с фронта.

Буссе не мог понять, что происходит. Немецкий генерал еще не сталкивался с тем, чтобы командиры частей действовали не по приказу, а по собственному разумению. Разрешения разоружить власовцев у него не было. Единственное, что он мог предпринять, — снять дивизию со снабжения.

15 апреля 1-я дивизия в полном составе двинулась на юг, подальше от наступающих советских войск. Буняченко на все запросы отвечал, что движется на соединение с остальными частями русской армии. Утром 23 апреля дивизия вышла к Дрездену и оказалась в зоне группы армий «Центр».

Командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Фердинанд Шёрнер сообщил, что готов считать инцидент у соседей в группе «Север» недоразумением, если 1-я дивизия готова выполнять боевую задачу. Он пригласил Буняченко со старшими офицерами на завтрак, желая познакомиться.

Буняченко отказался выполнять приказы Шёрнера, потому что советские танки были уже рядом, и двинулся на юг, чтобы соединиться с другими частями РОА в районе Альп.

Фердинанд Шёрнер был известен своей жестокостью — в его войсках. за неисполнение приказа следовали военный трибунал и расстрел. Иногда он обходился и без формального судебного разбирательства (за это после войны и был осужден).

— Он не хочет воевать, этот русский, — угрожающе сказал генерал-фельдмаршал. — А что будет, когда я поставлю его к стенке?

Немцы не решились разоружить дивизию Буняченко, потому что им не хватало сил для сдерживания наступавшей Красной армии.

«Положение на фронте было и без того очень тяжелое, — объяснил свои действия бывший генерал-фельдмаршал Шёрнер уже после войны. — В наших войсках было много вспомогательных частей, которые состояли из русских, украинцев и других добровольцев с востока. Все они были вооружены. Мы боялись, что они повернут оружие против нас. Мы всеми силами старались предотвратить выступление 1-й дивизии против нас и избежать вооруженного столкновения. Об этом могли узнать и в ставке, а так ставка ничего не знала».

Шёрнер не терял надежды переубедить Буняченко и просил его прибыть к нему в штаб. Вместо командира дивизии приехал начальник разведки, объяснил, что Буняченко попал в автомобильную катастрофу.

— Если бы у меня осталась хотя бы одна эскадрилья, — сказал генерал-фельдмаршал, — я бы их разбомбил, и они у меня на коленях поползли!

К Буняченко прилетел начальник штаба группы армий «Центр». Командир дивизии встретил его с перевязанной головой и твердо обещал выступить на фронт. На самом деле Буняченко увел дивизию в Чехию.

— Ведь это обман! — возмущался немецкий офицер связи. — Вы же приняли боевой приказ!

Армия Власова оказалась под Прагой как раз в тот момент, когда там началось антифашистское вооруженное восстание. Однако партизаны не рассчитали свои силы. Руководители восстания передали по радио призыв о помощи.

В советской историографии принята такая версия: на помощь пражанам пришли войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Ивана Степановича Конева, которые освободили столицу Чехословакии.

В реальной истории было иначе.

Вечером 2 мая в штаб 1-й дивизии РОА прибыла делегация восставших чешских партизан. Они попросили власовцев помочь им. Командир дивизии Буняченко ухватился за эту идею. Он убеждал Власова: будущее чехословацкое правительство в знак благодарности предоставит РОА политическое убежище и замолвит за них слово перед союзниками.

5 мая дивизия Буняченко достигла соглашения с партизанами о «совместной борьбе с национал-социализмом и большевизмом». Вечером передовые части РОА вошли в Прагу, где продолжались тяжелые бои. Жители Праги встретили власовцев как освободителей.

К вечеру 7 мая РОА овладела основной частью города и рассекла группировку немецких войск надвое. Власовцы дрались хорошо и спасли Прагу. Та готовность, с которой РОА повернула оружие против немцев, говорит о многом.

Власовская армия спасла Прагу, но ее собственное дело было проиграно. Чешские коммунисты, которых было большинство в руководстве восстанием, отказались иметь дело с предателями и немецкими наемниками:

— Ваше командование, по-видимому, рассчитывало искупить свою вину перед советской родиной, партией и правительством за измену. Теперь, в последний момент вы изменяете своим союзникам-немцам. Но для нас вы такие же враги, как и немцы!

Один из видных деятелей антифашистского подполья Йозеф Смрковский сказал власовским офицерам:

— Вы сами утверждаете, что боретесь с коммунизмом. Многие члены Народного совета — коммунисты. Значит, вы наши враги.

Чешские партизаны расстреляли нескольких офицеров власовской армии и задержали генерала Трухина, которого передали советским войскам.

Власовцы надеялись, что в город войдут американцы. Но главнокомандующий войсками союзников американский генерал Дуайт Эйзенхауэр отклонил предложение танкового генерала Джорджа Смита Паттона, командовавшего 3-й армией, взять Прагу. Сюда шли советские танки.

В ночь на 8 мая Буняченко отдал приказ покинуть город. Войска маршала Конева достигли Праги 9 мая.

Американцы и англичане не собирались помогать тем, кто сражался под гитлеровскими знаменами.

И февраля 1945 года в Ялте президент Соединенных Штатов Франклин Рузвельт и премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль подписали соглашение о выдаче Москве всех попавших в англо-американскую зону советских граждан, особенно взятых в плен в немецкой военной форме.

Юрий Жеребков, начальник управления внешних сношений Комитета освобождения народов России, пытался играть роль министра иностранных дел при Власове. Он давно жил в эмиграции и, в отличие от бывшего первого секретаря райкома партии Жиленкова, которому поручили курировать внешние дела, понимал, как надо действовать.

В середине февраля 1945 года Жеребков попытался уехать в Швейцарию, чтобы по приказу Власова связаться с американским и английским посольствами в Берне. Тут уж Власов забыл, как он недавно обличал британских и американских империалистов.

Предлог для поездки — необходимость встретиться с руководством Международного комитета Красного Креста, обратить внимание на попавших в плен на Западном фронте солдат власовской армии.

Жеребков встретился с представителем МККК в Германии и попросил его устроить встречу. Одновременно обратился в швейцарское посольство с просьбой выдать визу для переговоров с президентом МККК Буркхардтом. Последние еще остававшиеся в стране иностранные дипломаты из-за постоянных бомбардировок перебрались из Берлина в Мюнхен.

Но имперское министерство иностранных дел не выдало Жеребкову документов на выезд. Возражало Главное управление имперской безопасности. Там чувствовали, что Жеребков едет не из-за пленных, а попытается войти в контакт с врагом. Жеребков и Власов нажали на Крегера, и тот позвонил в МИД, сказал, что возражений нет.

13 апреля швейцарский поверенный в делах огорчил Жеребкова, сообщив, что виза ему не пришла. В конце войны швейцарское правительство не желало ссориться с Москвой. Жеребков задал прямой вопрос: мог бы генерал Власов и его окружение рассчитывать на политическое убежище в Швейцарии? Поверенный в делах вежливо ответил, что в данной ситуации его правительство вынуждено было бы ответить отказом.

Жеребков попытался перейти швейцарскую границу ночью. Его перехватили. У него было с собой сопроводительное письмо Поверенного в делах в Берлине о том, что запрос о визе послан, но ответ не получен. Не помогло. Швейцарские власти не желали иметь ничего общего с этими людьми, и через несколько часов Жеребкова выслали.

Последние дни Власов сильно пил вместе с Крёгером. Соратники задним числом упрекали генерала в нерешительности: надо было не пить с эсэсовцем, а арестовать его и прорываться на Запад, к американцам. Возможно, Власов понял, что американцы не станут его спасать. Для них он жалкий предатель, по своей воле служивший Гитлеру.

16 апреля Власов выехал в Прагу. Последняя надежда отсидеться здесь, пока не придут американцы. В Сан-Франциско открылась конференция Организации Объединенных Наций. Родилась безумная мысль — Власов должен по радио обратиться к участникам конференции и рассказать о целях и задачах Комитета освобождения народов России. Но Франк, который все еще оставался хозяином Праги, разрешения не дал.

Власов и его окружение двинулись навстречу американцам, которые не подозревали о его существовании. Ему пришлось объяснить американским офицерам, кто он такой. Они с интересом расспрашивали его, почему он сражается против своей родины.

11 мая американское командование дало окончательный ответ. Они не пропустят на занятую ими территорию власовские войска. Буняченко приказал всем расходиться.

Офицеры и солдаты поспешно срывали знаки различия с мундиров, переодевались в штатскую одежду, выменянную у чехов на оружие или продукты, сжигали документы. Их охватил ужас.

12 мая днем советские офицеры перехватили Власова, направлявшегося к американцам. Его немедленно отправили в Москву. 15 мая бывшего генерала привели к генералу Абакумову. Начальник Смерша распорядился держать Власова в одиночке, но предоставить ему дополнительное питание. Возможно, первоначально готовили открытый процесс и хотели, чтобы генерал хорошо выглядел.

Допрашивали Власова с 16 по 25 мая.

Трухина арестовали даже раньше Власова. Буняченко и Закутного передали американцы. Григорий Зверев пытался застрелиться, он лишился правого глаза, но выжил. Виктор Мальцев бритвой перерезал себе вены и резанул по горлу. Его положили в больницу Бутырской тюрьмы.

Меандрова и Малышкина американцы передали только в марте 1946 года, Жиленкова — в мае. Теперь, когда вся верхушка власовского движения оказалась на Лубянке, можно было провести короткий судебный процесс и казнить предателей.

23 июня 1946 года политбюро приняло решение:

«1. Судить Военной коллегией Верховного суда СССР руководителей созданного немцами «Комитета освобождения народов России»: Власова, Малышкина, Трухина, Жиленкова и других активных власовцев в количестве 12 человек.

2. Дело власовцев заслушать в закрытом судебном заседании под председательством генерал-полковника юстиции Ульриха, без участия сторон (прокурора и адвоката).

3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом 1-м Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в условиях тюрьмы.

4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать.

После окончания процесса опубликовать в газетах в разделе «Хроника» сообщение о состоявшемся процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение.

Судебный процесс начать во вторник 30 июля с. г.».

Суд продолжался два дня.

На скамье подсудимых сидели уже упоминавшиеся в этой книге Андрей Андреевич Власов, Георгий Николаевич Жиленков, Василий Федорович Малышкин, Федор Иванович Трухин, Дмитрий Ефимович Закутный, Григорий Александрович Зверев, Виктор Иванович Мальцев, Сергей Кузьмич Буняченко, Михаил Алексеевич Меандров.

Кроме того, судили Благовещенского, Корбукова и Шатова.

Бывший генерал-майор береговой службы Иван Алексеевич Благовещенский много лет преподавал в различных военно-учебных заведениях. В апреле 1941 года его назначили начальником училища противовоздушной обороны военно-морского флота в Либаве. С началом войны он командир восточного сектора обороны военно-морской базы Либава. Войска попали в окружение, Благовещенский пробивался к своим вместе с курсантами. Его взял в плен отряд айсаргов, латышских националистов, они передали сдавшегося генерала немцам.

Иван Благовещенский обратился к немецкому командованию с обычным предложением'— формировать части из военнопленных для борьбы с советской властью. Его устроили к Власову в РОА, назначили начальником инспекториата РОА по контролю за работой пропагандистов.

Бывший полковник Владимир Денисович Корбуков служил в Красной! армии с 1919 года. В начале 1942 года получил высокую должность в главном управлении связи Красной армии. А в апреле его командировали на Волховский фронт и назначили старшим помощником начальника связи штаба 2-й ударной армии. Он попал в окружение вместе с армией, но скитался по лесам дольше Власова — его задержали 11 октября 1942 года.

Власов сделал его начальником отдела связи штаба вооруженных сил Комитета освобождения народов России.

Бывший подполковник Николай Степанович Шатов двадцать с лишним лет прослужил в Красной армии. В июле 1941 года он был назначен заместителем начальника артиллерии 56-й армии. Когда советские войска оставили Ростов-на-Дону, спрятался на квартире знакомой и по собственной воле явился в немецкую комендатуру. В ноябре 1944 года Шатова назначили инспектором артиллерийского отдела штаба вооруженных сил КОНР.

В ночь на 1 августа подсудимым был объявлен заранее вынесенный приговор: лишить воинских званий, подвергнуть смертной казни через повешение, конфисковать лично им принадлежащее имущество. В ту же ночь их повесили.

2 августа «Известия» сообщили, что приговор в отношении Власова и его одиннадцати подельников приведен в исполнение.

Через пятьдесят пять лет, 1 ноября 2001 года, Военная коллегия Верховного суда удовлетворила протест главного военного прокурора и исключила из обвинительного заключения по делу Власова и его подельников статью «контрреволюционная агитация и пропаганда».

В соответствии с законом России от 18 октября 1991 гола «О реабилитации жертв политических репрессий» антисоветская агитация и пропаганда признаются деяниями, не содержащими общественной опасности, и лица, осужденные за них, реабилитируются независимо от фактической обоснованности обвинения.

При этом Военная коллегия признала Власова и его подельников осужденными законно, обоснованно и не подлежащими реабилитации за преступления, предусмотренные указом Президиума Верховного Совета СССР от 19 апреля 1943 года «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и их пособников», а также по статьям «измена Родине», «террористический акт», «диверсия»…

Такая же судьба постигла союзников Гитлера, пойманных на Дальнем Востоке после разгрома Японии.

Атаман Забайкальского, Амурского и Уссурийского казачества генерал-лейтенант Григорий Михайлович Семенов после Гражданской войны помогал японцам вести борьбу с советской властью. Ему адмирал Колчак передал «всю полноту верховной власти» и пост командующего вооруженными силами на Дальнем Востоке. Атаман Семенов жил на японские деньги.

— Нам, русским националистам, — говорил Семенов после нападения Германии на Советский Союз, — нужно проникнуться сознанием ответственности момента и не закрывать глаза на тот факт, что у нас нет другого правильного пути, как только честно и открыто идти с передовыми державами оси — Японией и Германией.

В 1945 году атаман Семенов случайно попал в плен. Японский самолет по ошибке сел на аэродром, уже занятый советскими войсками. Его повесили 30 августа 1946 года поздно вечером во внутренней тюрьме Министерства госбезопасности.

Бывших генералов белой армии Льва Власьевского и Алексея Бакшеева, бывшего министра финансов в правительстве Колчака Ивана Михайлова, создателя Русской фашистской партии Константина Родзаевского (он добровольно приехал в СССР после войны), вождя харбинских монархистов Бориса Шепунова расстреляли. Тела сожгли в крематории Донского монастыря. Пепел ссыпали в братскую могилу невостребованных прахов.

Остальных власовцев отправили в лагеря.

4 июля 1945 года заместитель наркома внутренних дел Василий Васильевич Чернышов подписал директиву № 1 Юсс «О приеме, размещении, охране и использовании на работе корпуса «власовцев». Бывший начальник милиции, Чернышов курировал лагерные управления Наркомата внутренних дел. Через пять дней после подписания этого приказа ему присвоили звание генерал-полковника.

В приказе замнаркома говорилось:

«Для обеспечения приема, размещения, охраны и использования на работах корпуса «власовцев» в количестве 46 000 человек, принятых от союзников, сосредоточить в нижеследующих лагерях НКВД:

— в ПФЛ НКВД № 0302 (Кизел) — 14 000 человек;

— в ПФЛ НКВД № 0314 (Кемерово) — 9500 человек;

— в ПФЛ НКВД № 0315 (Прокопьевск) — 17 000 человек.

Весь остальной, в том числе офицерский, состав корпуса «власовцев», их семьи и инструкторский состав из числа немцев сосредоточить в лагере для военнопленных № 525 (Прокопьевск) ГУПВИ НКВД СССР.

Оперативная проверка всех «власовцев» возложена на органы контрразведки НКО «Смерш».

Трудовое использование «власовцев» организовать только на предприятиях Наркомугля компактными группами преимущественно на хорошо охраняемых объектах работ.

«Власовцев» размещать и использовать на работах изолированно от других контингентов.

Для «власовцев» установить особо строгий режим содержания, исключающий возможность побегов, связи с внешним миром, в связи с чем тщательно разработать план охраны жилой зоны лагеря и объектов работ. Вывод на работы производить под усиленным конвоем.

Начальнику Управления конвойных войск НКВД СССР генерал-лейтенанту тов. Бочкову взять лагеря НКВД №№ 0302, 0314, 0315 и 525 под усиленную охрану как по периметру, так и на объектах работ.

Всех нарушителей установленного внутрилагерного распорядка и уклоняющихся от работ наказывать и организовывать для них особо режимные бригады, а злостных немедленно предавать суду Военного трибунала.

В целях профилактики производить периодические обыски «власовцев» и не допускать хранения запрещенных предметов.

Укомплектовать вышеуказанные лагеря наиболее дисциплинированными и знающими службу офицерским и вахтерским составом.

Обеспечение питанием, вещевым довольствием, постельными принадлежностями, медицинским и санитарным обслуживанием производить по нормам, существующим для спецконтингента.

Расконвоирование «власовцев» воспрещается.

Начальникам УНКВД все мероприятия по приему, размещению, охране и использованию на работах «власовцев» разработать совместно с начальниками лагерей, представителями Управления конвойных войск НКВД и отделов контрразведки НКО «Смерш».

Начальнику Отдела проверочно-фильтрационных лагерей НКВД СССР комиссару госбезопасности тов. Шитикову, начальникам УНКВД по Молотовской и Кемеровской областям работу указанных лагерей взять под особый контроль и оказывать им практическую помощь для проведения вышеуказанных мероприятий. Начальникам вышеуказанных лагерей обеспечить строгий персональный и статистический учет «власовцев».

О выполнении настоящей директивы докладывать ежемесячно отдельной докладной запиской и о мероприятиях по подготовке к приему доложить немедленно».

22 октября 1945 года Совнарком принял секретное постановление «О лишении офицерских званий лиц, служивших в немецкой армии, специальных немецких формированиях «власовцев» и полицейских».

Этих людей ждали лагеря — вне зависимости от того, действительно ли они совершили какое-то преступление или же просто пытались выжить в немецком плену…

Попытка оправдания

Все годы после Второй мировой войны та часть русской эмиграции, которая так или иначе сотрудничала с гитлеровским режимом, всячески пыталась оправдать свой коллаборационизм.

Теперь этот спор перенесен в Россию.

Немецкий генерал-майор Рейнхард Гелен, который в годы войны руководил отделом в военной разведке и считал необходимым широко использовать власовцев, писал в воспоминаниях: «Генерал Власов никогда не стремился польстить немцам и шел вместе с ними исключительно ради русской национальной независимости».

Неужели?

Первый программный документ, подписанный Власовым в плену, — это его совместное с полковником Боярским обращение к немецкому командованию, написанное в августе 1942 года в Виннице. В нем говорилось:

«Стоит вопрос: к кому именно примкнуть — к Германии, Англии или Соединенным Штатам. Главная задача — свержение правительства — говорит за то, что следует примкнуть к Германии…»

Возможно, генерал Власов и в самом деле считал себя спасителем России, но он принимал идеологию и практику нацистского государства, ему не претил фашизм, он разделял некоторые идеи национального социализма.

Так называемое смоленское обращение Русского комитета (декабрь 1942 года), подписанное Власовым и генералом Малышкиным, содержало такие, например, гнусные пассажи:

«Миллионы русских людей уже заплатили жизнью за преступное стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо-американских капиталистов… Сотни русских городов и тысячи сел разрушены, взорваны и сожжены по приказу Сталина…

Союзники Сталина — английские и американские капиталисты — предали русский народ. Стремясь использовать большевизм для овладения природными богатствами нашей Родины, эти плутократы не только спасают свою шкуру ценою жизни миллионов русских людей, но и заключили со Сталиным тайные кабальные договоры.

В то же время Германия ведет войну не против русского народа и его родины, а лишь против большевизма. Германия не посягает на жизненное пространство русского народа и его национально-политическую свободу.

Национал-социалистическая Германия Адольфа Гитлера ставит своей задачей организацию Новой Европы без большевиков и капиталистов, в которой каждому народу будет обеспечено почетное место».

Когда оба генерала писали это, они уже прекрасно знали, как ведут себя немцы на оккупированных территориях.

Те же мотивы читаются в «Открытом письме генерал-лейтенанта А.А. Власова «Почему я стал на путь борьбы с большевизмом», которое вермахт разбрасывал в качестве листовки над расположением частей Красной армии:

«Я ясно осознал, что русский народ втянут большевизмом в войну за чуждые ему интересы англо-американских капиталистов. Англия всегда была врагом русского народа. Она всегда стремилась ослабить нашу Родину, нанести ей вред. Но Сталин в соблюдении англо-американских интересов видел возможность реализовать свои планы мирового господства, и ради осуществления этих планов он связал судьбу русского народа с судьбой Англии, он вверг русский народ в войну, навлек на его голову неисчислимые бедствия…

В борьбе за наше будущее я открыто и честно становлюсь на путь союза с Германией. Этот союз одинаково выгоден для обоих великих народов, приведет нас к победе над темными силами большевизма, избавит нас от кабалы англо-американского капитала».

Впрочем, далеко не все считают, что те, кто оказался вынужденно в стане Гитлера, этим себя опозорили. Немецкий военный историк Иоахим Хоффман, автор книги о власовской армии, пишет: «На утверждение о том, что Русское освободительное движение скомпрометировало себя союзом с немцами, можно ответить, что в таком случае западные державы в несравненно большей степени скомпрометировали себя союзом со Сталиным».

Неубедительный аргумент.

Западные демократии вовсе не ставили своей задачей уничтожить Советскую Россию. Они, конечно, не могли быть друзьями сталинского режима, но и не были врагами России. Ни Англия, ни Франция не собирались нападать на Советский Союз.

Западные союзники Сталина по антифашистской коалиции не разделяли его идей и не пытались воплотить их в жизнь. А вот союзники Гитлера помогали ему исполнить программу уничтожения России, порабощения русского народа, славянства.

Мы не должны забывать, почему миллионы людей были в свое время благодарны Советскому Союзу, который отвлек на себя основные силы немецкой армии. Своей свободой европейцы обязаны советским людям, которые погибли в войне.

Руководители НТС, которые поспешили сделать ставку на нацизм, создали ложную дилемму: или Гитлер или Сталин.

У них был конечно же иной выбор — с демократическими силами против обоих диктаторов. Но этот путь их не устраивал, потому что они отвергали демократию и либерализм и вполне принимали нацизм. Они хотели быть русскими нацистами, да на их беду Гитлер не желал их иметь в своем обозе.

Не жестокий и равнодушный мир оставил им столь скромный выбор, как они потом пытались объяснить свое добровольное сотрудничество с преступным фашистским режимом, а они сами: они исключили для себя любой иной путь, кроме присоединения к Гитлеру. Этот опыт поучителен и сегодня, когда немалая часть политического спектра России с плохо объяснимой ненавистью вновь отвергает демократию и либерализм.

После войны НТС, сделавший ставку на Запад, сильно переменился. В послевоенные годы НТС заслал в Советский Союз больше пропагандистского материала, чем все остальные эмигрантские организации, вместе взятые. Но большим числом сторонников солидарности не обзавелись. Когда после начала перестройки были открыты все двери, НТС не сыграл сколько-нибудь значительной роли в политической жизни России.

В процессе пересмотра прошлого возникает соблазн поменять оценку на противоположную: вместо Власова-предателя появился Власов-патриот, борец против сталинского режима.

Но в 1941 году не Гитлер сражался против Сталина, а народы Советского Союза защищали свою землю, свои дома и свои семьи. Поэтому и победили они, а не Гитлер с Власовым. Конечно, победа Красной армии привела и к тому, что еще больше укрепился сталинский деспотизм, распространившийся и на страны Восточной Европы. Но гитлеровская оккупация, гитлеровский режим не были альтернативой. Ни для Советского Союза, ни для Восточной Европы…

Генерал Власов, его окружение, все, кто сражался на стороне Гитлера, кто присоединился к вермахту, кто по собственной воле служил немецким оккупационным властям, были предателями и врагами российской государственности.

История взаимоотношений русской эмиграции и немецкого национального социализма имеет отнюдь не чисто историческое значение. В процессе переосмысления истории иное толкование приобретают и события, связанные со Второй мировой войной. И не только в Прибалтике и на Западной Украине, где героями стали те, кто воевал на стороне Гитлера. Даже в России становится популярной точка зрения, согласно которой сотрудничество с немецкими нацистами может быть оправдано борьбой с коммунизмом. С этой точки зрения судьба НТС весьма показательна.

Послевоенный НТС составили люди, которые плохо представляли себе предвоенную деятельность своей организации и, возможно, едва ли ее одобрили, если бы знали, что тогда делалось и говорилось.

Кстати говоря, до сих пор не существует надежной и детальной истории НТС. Многие предвоенные публикации союза трудно добыть. Документы уничтожались во время войны, когда некоторым руководителям НТС пришлось спасаться от гестапо, и после нее, когда нужно было скрыть от англичан и американцев следы сотрудничества с нацистской Германией.

Программа послевоенного НТС стала более либеральной, демократической, взращенной на западной почве.

А вот среди отечественных националистов в моде совсем другие идеи, скорее в духе предвоенного НТС.

«Фашизм есть явление сложное, многостороннее и, исторически говоря, далеко еще не изжитое. В нем есть здоровое и больное, старое и новое, государственно-охранительное и разрушительное. Поэтому в оценке его нужны спокойствие и справедливость». Процитировав слова уже упоминавшегося в этой книге философа-эмигранта Ивана Ильина, журнал «Наш современник» воздал хвалу философу за бесстрастность и объективность, за «кристальную ясность анализа», за призыв философа к русским патриотам «осмыслить явление всесторонне».

Не уверен, что русские патриоты, потерявшие близких в борьбе с фашизмом, смогут разделить с «Нашим современником» бесстрастность в отношении к фашизму.

Оглавление

Млечин Л.М. Адольф Гитлер и его русские друзья

От автора

Часть первая РАСА И КРОВЬ

  Пробирка для нового человека

  Грехопадение церкви

  Охота на «гибридов»

  Не убий? Еврейская выдумка!

  Космические льды и белые евреи

Часть вторая ПОРТРЕТЫ

  Женщина с ледяными глазами и ее муж, Йозеф Геббельс

  За что повесили журналиста Штрайхера?

  «Помесь», или судьба «представителей смешанной расы»

  Воспитание в Иерусалиме (Адольф Эйхман)

  Ангел смерти (Йозеф Менгеле)

  «Цыганам вход запрещен» (Лени Рифеншталь)

  Арнольд Шварценеггер и Курт Вальдхайм

Часть третья ГЕНЕРАЛ ВЛАСОВ, ЕГО НАСТАВНИКИ И СОРАТНИКИ

  Еще один семинарист

  «Неужели он предатель?»

  «Хи-ви» — добровольные помощники

  Боевой союз с немцами

  Казаки, верные союзники нацистов

  Могла ли Россия получить свободу из рук Гитлера?

  Близорукие нацисты?

  Соблазнители и соблазненные

  Убийство президента Франции

  Фашизм и национальная гордость

  Генерал Бискупский и смерть Набокова

  Легенда о «третьей силе»

  На вилле командующего РОА

  Кто освободил Прагу?

  Попытка оправдания