Империя статуй [Ad Astra] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Империя статуй — Ad Astra

Пролог

Ты будешь жить, а я умру. Однажды рано поутру

Войдешь в пустой холодный дом. И сядешь прямо под окном.

Не проклинай, прошу, судьбу,

Ты будешь жить, а я умру.

Отрывок из песни «Дочь пахаря»

Я хорошо помню своё детство.

Это была позабытая всеми деревенька, окруженная бесконечными пашнями, расплывающимися на горизонте под палящим солнцем. Сорок старых изб жались друг к другу, клонясь к земле, и единственный колодец посреди вытоптанной площади знаменовал собою центр с тремя лавками, одну из которых вскоре пустили на дрова. Земля не была плодородной, и урожай обычно выходил скупым — его едва хватало, а потому пашни с каждым годом становились лишь больше. Они тянулись к небольшому лесу, что спасал всех от холода в жестокую зиму, наполняя поленницы до верхов, и не было задачи важнее, чем подкидывать дрова в старую печку, чтобы не замерзнуть в ветхой избе.

Мы всегда жили бедно, и грязная рубашка, купленная на вырост, служила мне платьем до пяти лет, пока не стала совсем уж мала. Вместе с другими деревенскими детьми я бегала босиком по только скошенной траве, купалась в мелкой речке, ниже по течению которой стирали белье, и играла в лесу, не боясь заблудиться. У меня было крепкое здоровье, и болела я редко, но болезни, приходящие с холодами, забирали с собой маленьких детей, и едва снег таял, на кладбище в восточной части деревушки появлялось несколько новых надгробий.

Порою к нам приезжали извозчики из городов неподалеку: они навещали старых родителей и привозили с собой множество удивительных вещей, которые иногда доставались и нам. Мне очень нравился сахар и красивые ленты, которыми молодые девушки повязывали свои густые волосы, а деревянные игрушки, возглавляя вереницу маленьких мечтаний, вызывали неподдельный восторг, стоило пальцам коснуться шероховатой поверхности. От извозчиков всегда пахло дешевым табаком, и этот запах, смешиваясь с ароматом только испеченной выпечки, навсегда отпечатался в сознании как нечто удивительное и долгожданное.

У меня не было питомцев — животные боялись одной моей тени, а папа не разрешал с ними играть — но рядом с нашим домом всегда водились милые ужи, что беззастенчиво проникали в дом, сворачиваясь калачиком под лавкой. Они были словно коты, ластящиеся к рукам, и вскоре поели всех мышей, что скреблись по углам, заслужив право спать под лавочкой и дальше. Мы не разводили курочек, но сердобольные соседки всегда делились свежими яйцами, и порой отцу приносили кувшин молока, который мы пили вместе с медом. К сожалению, от голода единственную корову в деревне пришлось зарезать, и с тех пор я больше никогда молоко не пила.

В избушке мы всегда жили вдвоем — я и мой папа. Он был очень высоким и крепким мужчиной, чьи грубые и шершавые ладони казались мне самыми ласковыми на свете. Я совсем не походила на него внешностью, и была, по словам отца, копией мамы, которую никогда не видела. Папа всегда много трудился, днями пропадая в полях, а я старалась порадовать его хотя бы вымытым полом да нарезанным салатом, что представлялся мне вершиной кулинарного искусства. Вечерами мы сидели за столом и вместе читали единственную сказку про заточенную в башне принцессу, а после засыпали под тонким пледом, слушая громкий стрекот цикад.

Когда мне миновало десять зим, соседи стали думать, будто бы на меня наложена порча — карие глаза всего за год посветлели, став цветом походить на золото, — и отец, испугавшись разительных перемен, убедил меня не покидать дом без надобности. Он рассказал мне историю моего рождения и поведал о матери, что была нагиней, последовавшей за мужем в чужую страну. Приняв человеческий облик, она прожила с папой долгие и счастливые шесть лет, после чего, разродившись, не сумела скрыть истинный вид. Люди — злой народ, народ жестокий и эгоистичный, придающий своему существованию высшую ценность. Они издавна вели войны с нагами, а стоило вражде завершиться перемирием, устремили свои суеверия в холодную ненависть, считая змеевидную расу порождением тьмы.

Я никогда не видела маму, потому что её сожгли на костре. Прибыв из поездки, отец выкрал меня и сбежал в далекую глушь, но не было в Королевстве места, где не владели умами суеверия и предрассудки. Люди боялись нагов, а змеи считали человеческую расу трусливой и глупой, однако, мое рождение не было событием исключительным, ведь подобные союзы, какой создали мои мама и папа, всегда имели место быть, несмотря на многочисленные преграды. История сводилась к моей крови, но не открывала ответов на все вопросы, а ворошить прошлое отца, принося ему глубокую боль, я не желала. И все же он первый заговорил о моих глазах, что светлели с каждым днем, вспоминая о том, что у мамы они были голубыми.

Спустя ещё один год, мои пшеничные волосы выцвели, став белоснежными. Круглый зрачок чуть вытянулся, но сильно сужался, стоило яркому свету фонаря коснуться лица, потому на улицу я выходила только утром, повязав голову косынкой. Селяне относились ко мне настороженно, но благосклонно, ведь я росла на их глазах и была воспитана ребенком вежливым и добродушным, но в разговоре с ними мне приходилось сильно жмуриться, дабы те не рассматривали странные глаза. Я чувствовала себя странно. Поработав над грядками, я возвращалась в дом, где растирала отекшие ноги, ходить на которых становилось все труднее, но прежде прогоняла из дома ужей, что, размножившись, устилали пол подобно ковру.

Я не была человеком, и папа это знал, но даже так происходившие метаморфозы беспокоили его — он говорил, что, пребывая в Империи нагов, никогда не видел змея с белыми волосами и златыми глазами. Будучи человеком образованным и сообразительным, отец посчитал это мутацией, и, когда на тринадцатый день рождения я проснулась с белым хвостом, он всерьез задумался над тем, чтобы переехать в уединенную хижину подальше от людских глаз. С тех пор я из дома более не выходила, учась превращать хвост в ноги, но как же удобно было ползать! Чешуйки отливали золотом, красиво переливаясь в солнечных лучах, что проникали в комнату сквозь грязные стекла, и я более не чувствовала тяжести. Никогда прежде не была я такой быстрой…

Но переехать мы не успели.

Я с содроганием вспоминаю собранные в углу мешки, проклиная себя за то, что решилась выйти на луг в тот день. Легкий ветер шевелил полевые цветы, и девушки плели из них венки, поглядывая в сторону леса, где юноши устроили охоту, взяв с собой собак. Время шло к полудню, и селяне цепочкой возвращались с пашен, чтобы пообедать. Смастерив и себе украшение из цветов, я поднялась на ноги, чтобы вернуться домой, но большая собака, выскочив из леса, бросилась на меня с громким лаем и яростью, с какой ещё недавно преследовала дичь. Девушки закричали, я сильно испугалась раскрытой пасти и залитых кровью глаз, а после ослепла от яркой вспышки.

Моей первой жертвой была соседская собака по кличке Оти.

Превратившись в прыжке в камень, она рухнула на землю, разбившись на крупные валуны, и эта груда камней, преградившая узкую тропу, положила начало череде трагических событий, что сделали из меня существо, заслуживающее громогласного статуса. Мы тотчас же покинули деревню. Отец не ругал меня, но взгляд его, обычно ласковый и внимательный, стал печальным и сострадающим. Он крепко держал меня за руку, пробираясь сквозь плотные заросли, но, придя к хижине, папа вдруг подхватил вещи и продолжил путь. Миновав лес, мы вышли к большой деревне, представившись путешественниками, и, взяв лошадей на все имеющиеся средства, отправились на Север Королевства Солэй, к высоким горам, которые я когда-то мечтала увидеть.

Моя лошадь громко ржала, боясь везти седока, источающего угрозу, и мне приходилось сильно бить её хлыстом. Города мелькали друг за другом в мерцании теплых огней, и высокие дома, покрытые плющом, завораживали взгляд, как привлекали его пышные платья ухоженных дам и черные экипажи, расписанные золотом. Это был другой мир, не ведомый детям, выросшим в сельской глуши, но позволить себе обычную прогулку было невозможно — останавливаясь в тавернах, чтобы переночевать, мы гнали лошадей во весь опор. Нас настигли у подножия горы.

Горгона — чудовище со смертоносным взором, воплотившийся в жизнь страх, одно упоминание которого наводит на людей ужас. Монстр, стоящий наравне с вымирающими драконами и спрятавшимися в пещерах минотаврами, дьявольское отродье, за голову которого предлагают столько злата, что и представить невозможно. Горгона рождается раз в пятьсот лет и умирает, стоит людям собрать войско и найти алмазный меч, лишающий чудовище возможности регенерировать. Отец рассказывал мне об этом, вытирая слезы, и, обнимая, просил выжить, во что бы то ни стало. Услышав ржание лошадей и лай собак, узнав в одеянии всадников рыцарей Королевства, папа соорудил на второй лошади из мешков подобие человеческой фигуры и, вскочив на коня, приказал мне бежать в горы.

Я скрылась от преследования. Но прежде, чем спрятаться в пещерах, видела, как рыцари, поведясь на приманку, настигли отца и безжалостно убили его, обнаружив обман. Слезы долго душили меня ночами. Мне снился отец, и я винила себя в том, что оба моих родителя отдали за чудовищное дитя свои жизни, и, будучи непривычной к одиночеству, страдала изо дня в день, чувствуя, что вот-вот могу сойти с ума. Иллюзии нещадно цеплялись за разум, голод терзал тело, а мысли — душу. Я питалась ягодами и разговаривала со змеями, пила из горных источников и ночевала в холодных ущельях, обвив себя собственным хвостом. Меня преследовали пять лет, в течение которых я переползала с места на место, пока не достигла гор Айварс.

Вырезанный в скале храм стал моим временным пристанищем, а после домом, в котором я провела ещё четыре зимы. Сердце черствело с каждым годом, и наверняка я могла бы одичать, став зверем, если бы не провела тринадцать лет среди людей. Мне было одиноко, но и это чувство покинуло душу, ведь монахи, вспомнившие о храме и встретившие там Горгону, бросали в меня соль и брызгали освященной водой, даже не собираясь выслушать. К сожалению, тогда я встала перед жестоким выбором: если бы я отпустила этих людей обратно, они позвали бы на помощь рыцарей, но оставь я их в святилище навеки, о них вспомнили бы гораздо позднее…

Моей второй жертвой были десять монахов.

Их каменные фигуры, замершие на ступенях с испуганными лицами, я не смогла разбить — они стали неким предупреждением любому, кто решил бы пройти дальше, — и, когда мне минуло тридцать зим, репутация Горгоны, осевшей в горах Айварс, была известна всему Королевству. Я ждала появления рыцарей, и, научившись к тому моменту повелевать змеями, ждала их отряда, которого все не было. Время шло, и я посчитала, что люди не нашли алмазный меч, — терять важные артефакты было им свойственно — но тишина храма давила своей мрачностью.

Моей третьей жертвой стал рыцарь.

Прибыв в храм, очевидно, в попытках прославить имя и озолотить род он навеки замер среди колонн с поднятым вверх мечом. Его коня укусила одна из ядовитых змей, и я, мучаясь длительным голодом, позволила себе съесть пожаренное на костре мясо. После этого случая в моей жизни вновь воцарилась тишина. Все чаще я впадала в спячки, чтобы не терзать себя размышлениями, и, поняв, спустя ещё десять лет, что не старею, окончательно решила выждать несколько десятилетий, чтобы после принять человеческий облик и попытаться сбежать в Империю нагов, где, как мне казалось, я смогу жить свободно.

А после все планы пошли змее под хвост…

Он зашел один, старательно размахивая белым флагом и опасливо косясь на каменные статуи, коих было, по моему разумению, не так уж много. Его светлые волнистые волосы обрамляли миловидное лицо, показавшееся мне излишне правильным, почти женственным, и тонкие руки, сильно сжимавшие рукоять флага, чуть дрожали, словно бы сейчас он нес не знамение переговоров, а остро заточенный меч. Скрывшись за одной из колонн, я рассматривала дорогие одежды, от которых веяло приятным сладким запахом, и лакированную обувь, вычищенную до блеска. Тонкие пальцы украшали массивные перстни, драгоценные камни в которых были мне неизвестны — я мало читала и знала о мире только то, что успел поведать отец, — но даже так было нетрудно догадаться о том, что юноша является выходцем аристократической касты.

Его появление в храме не пробуждало в голове светлые надежды. Храбрость, с которой богатый юноша посмел ступить на территорию змей, не импонировала, наоборот, она пробуждала подозрения, мрачные мысли, твердящие об уготовленной ловушке. Повинуясь любопытству, я могла бы выскользнуть из укрытия, завязать разговор с человеком впервые за двадцать или тридцать лет, после чего отряд, окружив меня со всех сторон, нанес бы сокрушительный удар, лишив жизни, которую мне наказал беречь отец. Мысленно я обратилась к змеям, что кружили по ступеням, осматривая окрестности, и каково же было мое удивление, когда я узнала, что юноша прибыл к храму с единственным стражником и старцем в мантии.

Он остановился посреди огромного зала, заполненного лишь мраморными колоннами да статуей рыцаря, а после, прочистив горло, громко произнес:

— Я пришел с миром!

Его звонкий голос эхом пронесся по храму, вызывая в теле дрожь, и несколько змей, привыкших к безупречной тишине, устремились от колонн к огромной арке, ведущей на улицу. Он боялся, и страх, который я видела во всем, что смотрело мне в глаза, кусал его дрожащие колени, потом стекал по виску, падая на шелковую рубашку. Быть может, будет правильным прятаться и дальше? Нет ничего плохого в том, чтобы меня посчитали сбежавшей из храма, однако, это может вызвать панику среди людей, и те примутся искать меня с особым рвением. Зная, что я безвылазно пребываю в горах Айварс, они наивно полагали, что держат ситуацию под контролем.

— Я безоружен! — вновь громко произнес юноша, и я уже знала, что это было правдой. Несколько опрометчиво с его стороны, но, признаться честно, подобное безрассудство подкупало, ведь я могла быть уверена в том, что на меня не нападут с ножом. Выждав ещё минуту, я высунула из-за колонны свою человеческую часть, убирая прядь волос, падавших к самой земле, за ухо.

Увидев меня, юноша замер, выронив из рук флаг, древко которого громко ударилось о пол. Его и без того бледное лицо, побледнело ещё больше, когда я выползла чуть дальше, и он не произнес ни слова, беззвучно шлепая губами. Юноша не двигался, как не шевелилась и я, терпя испуганный ошарашенный взгляд. Во мне билось такое же сердце, как у него самого, но ни сейчас, ни позднее прибывший гость не сможет этого осознать. Для него я — не человек, а остальное не так уж важно…

— Вам хватило смелости зайти, но не хватает храбрости заговорить? — произнесла я, наконец, и юноша, сделав шаг назад, медленно выставил перед собой руки.

— Н-н-не обращайте меня в-в-в…камень…

— Все зависит от цели вашего визита.

— Я пришел с миром!

— Это я уже слышала…

Облизнув засохшие губы, аристократ попытался взглянуть мне в глаза, но тут же увел взор в сторону белого флага.

— Так вы и правда…существуете…Это не легенда!

Легенда? Я не сдержала удивления и высоко вскинула брови, скрещивая на груди руки. Я ведь считала дни, пускай и впадала в спячки, которые, по началу, контролировать не могла. Мне около сорока лет, и двадцать семь лет назад я покинула деревню, обратив собаку в камень и выдав тем самым свою суть. Как же за это время я сумела стать легендой? Десять монахов венчают ступени подобно каменным украшениям. Рыцарь, отправившийся на подвиги, нашел приют во всеми позабытом месте, так и не вернувшись обратно. Как же я могу быть легендой, когда доказательства моего существования предупреждают путников об опасности?

— Глазам своим не верю…Передо мной настоящая Горгона!

Нахмурившись ещё больше, я присела в кольца своего же хвоста, осмелившись задать вопрос:

— Когда в последний раз рыцари видели Горгону?

— Ох, я изучал этот вопрос в архивах, — разговорился юноша, и в глазах его загорелся интерес, — некий сэр Вэллингтон преследовал мужчину, укрывавшего Горгону, но саму девушку из вида упустили. Её искали в горах, но в то время, как обнаружили, началась вторая гражданская война, поэтому наступление прекратили. Если верить заметкам, это было сто сорок лет назад…

Сто сорок лет…Это число казалось мне невероятным, невозможным! В сто лет я планировала покинуть священную обитель, чтобы попробовать пересечь границу, но вот миновал целый век! Спячки, в которые я впадала от голода, длились десятилетиями, а я даже не подозревала об этом, так как находилась постоянно на одном и том же месте, не меняясь и не старея. Я засыпала в скрытых уголках храма, потому иные искатели приключений и вовсе не могли заметить меня, а другие рисковали погибнуть от укуса вездесущих змей, охраняющих мой сон, но неужели, в самом деле, прошло сто сорок лет?

Заметив беспокойство, легшее тенью на моё лицо, юноша очень быстро сделал верный вывод, издав при этом восхищенный вдох:

— Та Горгона! Это были вы?

— Полагаю, что так…

— Невероятно! Но мне так повезло увидеть вас воочию. Я сильно рисковал этой поездкой, ведь возложил надежды на…кхм, простите…на мифы.

Страх покинул его за считанные секунды, и, потоптавшись на месте, юноша внезапно уверенно пошел в мою сторону, предусмотрительно остановившись на расстоянии двух метров. Приложив к сердцу свою руку, он слегка поклонился, не скрывая улыбки, а после произнес медленно и четко:

— Моё имя Ингвальд Солэй. Я третий принц Империи Солэй и один из кандидатов на престол.

Принц! Самый настоящий принц. Но не так я его себе представляла, читая единственную сказку в старой избе. Он представлялся мне высоким и сильным, мужественным и грозным, тогда как Ингвальд казался таким хрупким, словно бы его можно было переломить одним ударом хвоста. То, что он отправился в храм, поверив легенде, не делало его человеком рациональным и рассудительным. Однако, положившись на удачу, он выиграл лотерею, а везучесть — хорошая черта для возможного правителя.

— Горгона, я бы хотел заключить с вами сделку.

— Сделку? С подобным ко мне обращаются впервые. И что же вы хотите?

— Я хочу, чтобы вы…были на моей стороне.

— Мне непонятна эта просьба.

— Позвольте пояснить, — принц прокашлялся в кулак, а после продолжил, — через год отец провозгласит имя того, кто займет его трон. Будучи только третьим принцем, я не имею особых шансов стать следующим правителем. Но представьте, что будет, если люди узнают о том, что один из принцев имеет в союзниках…

— …монстра, — грубо продолжила я, но Ингвальд остановил меня выставленной вперед ладонью.

— Я не смогу изменить мнение людей, но смогу гарантировать вам спокойную жизнь в роскоши. Наверняка вам наскучили эти голые стены и пустые комнаты, эти…люди…Если я стану Королем, я превращу это место в замок, а к вам более никто не сунется. Что скажете?

— И как же вы собираетесь доказать наш с вами союз?

— Вам это может не понравиться, но…Я бы хотел ссылать сюда преступников. Многих из них все равно ожидает смертная казнь, но так я докажу, что вы действительно слушаете мои…приказы.

Это был трудный выбор. Трудный потому, что казался привлекательным и отвратительным одновременно. В случае победы Ингвальда я становилась подчиняющейся ему гильотиной. С другой стороны, я могла бы обеспечить себе ту жизнь, о которой всегда мечтала, жизнь, в которой мне ничто не угрожало. Каков шанс того, что я смогу успешно пересечь все королевство и, что важнее, миновать две охраняемые границы? Я не знаю ни названий городов, ни маршрутов, по которым могла бы пройти. Я необразованна и неначитанна, мне не известны законы и нормы, по которым живут люди спустя век. Стоит ли смотреть на журавля в небе, имея в руках мягкую и красивую синицу? В конце концов, в случае отказа этот принц может принести мне больше проблем, чем кто-либо другой, да и стоит ли беспокоиться о тех, чьи жестокие поступки оправдывают казнь?

— Вы молчите…Я понимаю, это трудно принять сразу, но я также обещаю, что буду по мере возможности выполнять и ваши просьбы…Если они, безусловно, не будут претить воле короны.

— Сколько вам лет?

— Шестнадцать…

— Вы сами придумали подобный план?

— Да, — гордо ответил Ингвальд, — хотя мои советники называли его неразумным и опасным.

— В самом деле…И вы не боитесь меня?

— Я скажу вам честно, надеясь на то, что не нанесу вам сильную душевную рану. Я боюсь вас. Но с вами можно договориться, и вы не глухи к чужим словам, а потому мой страх теряет силу. Так…Что же вы скажете?

— Я согласна. Однако пообещайте, что, если вы не станете правителем, вы забудете об этом месте и больше сюда не войдете.

Принц широко улыбнулся, но не в силах посмотреть мне в глаза, он прикрыл веки, кивая на прощание.

— Обещаю.

Глава 1

Её прекрасный облик вновь

В людских сердцах волнует кровь.

Но красоту посмев узреть,

Встречает путник свою смерть.

Баллада о Горгоне
Наши дни. 230 лет спустя.

Горы Айварс. Храм статуй.


Блуждая пальцами по потрепанным корешкам старых книг, я тщетно пыталась найти что-то, что, упустив из виду однажды, посмела не прочитать. Размеренный стук часов наполнял библиотеку убаюкивающим ритмом, и старец, сидевший за одним из столов, не удерживал тяжелой головы, клонившейся к груди. Чуть видимый пар, исходивший от двух фарфоровых чашек, поднимался к длинным лучам, пятнами падавшими на пол сквозь круглое окошко, и, осторожно обогнув высокие стопки свитков, я села в мягкое кресло, расположив хвост вокруг его изогнутых ножек. Чай был вкусным и отдавал хвойными нотами, но корзинка с печеньем оказалась пустой, и, покосившись на крошки, застрявшие в бороде дремавшего старца, я обернулась к раскрытой двери, в проеме которой уже стояла миниатюрная фигура.

— Лагерта, принеси что-нибудь из закусок.

Присев в книксене, девушка быстро удалилась, а мужчина, вздрогнув от моего голоса, резко вскинул голову, отчего широкополая шляпа, укрывающая его седую голову, упала на пол. Коснувшись переносицы дрожащей иссохшей рукой, старец заглянул в пустую корзинку, а после, встретившись взглядом со мной, тихо рассмеялся, отряхивая бороду от крошек.

— Пускай я немощен и худ, но, поверьте на слово, оставшись в погребе на ночь, я опустошу его подобно прожорливой саранче.

— Я рада, что вам по вкусу здешняя еда, архимаг Вайрон. Ваши знания ценны для меня, и я обязана отплатить за столь ценный дар. Хотя бы уютным кровом и вкусными яствами.

— Как складно вы говорите, Госпожа, — хмыкнул старец, поглаживая длинную бороду, — однако, позвольте мне вольность в том, чтобы поправить вас: это я плачу вам своими знаниями. Плачу за то, что вы столь благородно сохранили мою жизнь. Удивительно, ведь миновало пять лет…Пять лет живу я дольше, чем мне предопределил закон!

Бесшумно скользнув в библиотеку, Лагерта опустила на стол серебряный поднос, уставленный мармеладом и рахат-лукумом. Забрав пустую корзинку, она вновь исчезла, оставив после себя лишь свежий цветочный аромат: сегодня она работала во внутреннем саду, а потому пахла розами, бутоны которых в этом году были особенно пышными.

— Эта девушка…Давно ли она прислуживает вам?

Я прикрыла глаза, воспроизводя в воспоминаниях грязную девочку пяти лет от роду, что босиком топталась перед храмом, не решаясь ступить внутрь.

— Уже пятнадцать лет.

— Она нема?

— Просто немногословна рядом с людьми.

— И все же вы удивили меня, Госпожа, — продолжил Вайрон, протягивая жилистую руку к принесенным угощениям, — ведь, увидев на ступенях храма сотни статуй, замерших навеки во всевозможных позах, я начал подумывать о том, как же встать перед казнью мне. Так, — он уставил руки в бока, отвернув голову вбок, — или же вот так, — старец гордо вскинул подбородок, но, увидев мою улыбку, лишь рассмеялся. — Полагаю, обе позы не очень хороши.

— Узнав, что в мой дом прибудет сам архимаг Королевства Солэй, я решила эгоистично попросить его составить мне компанию. Мне редко удается побеседовать со столь умными людьми, способными обучить кого-то. Последний раз, полагаю, вот так непринужденно я беседовала с господином Яфисом — он был мудрым советником прошлого короля.

— Уму непостижимо! Трактаты этого человека передаются в моей школе по сей день. Я рад слышать о том, что он, как и я, смог прожить больше. Впрочем, участь его ожидаема. Попытавшись отравить прошлого короля, господин Яфис сам подписал себе смертный приговор.

— Если подумать, я никогда не спрашивала вас о том, за что наш новый юный король решил убить вас столь изощренным способом.

— Вестмар Солэй, хоть и юн, но очень хитер. Ему понадобилось совершенно новое поколение магов. С иными правилами, другими заклятиями, прежде запрещенными. Но создать подобное невозможно, покуда школой управляет такой консерватор, как я, — архимаг усмехнулся, запивая съеденный мармелад уже остывшим чаем. — В конце концов, всех неугодных королевской семье ждет каменная смерть.

Сохранив на лице лживое спокойствие, я склонила голову, расправляя складки голубого шелкового платья. Я прожила достаточно для того, чтобы понять, как правители поступают с преградами на своем пути, ведь однажды давным-давно я сама стала такой преградой, слишком поздно осознав, что превратилась в питомца королевской семьи.

— Вам говорили, что вы невероятно красивы?

Благодарно улыбнувшись, я снова кивнула головой, бросая мимолетный взгляд на зеркало, что висело в золотой раме на стене у камина. Научившись ухаживать за собой, став разбираться в украшениях и нарядах, я больше не походила на ту грязную оборванку, прячущуюся в темных углах позабытого храма. Я училась правильно пользоваться собственной красотой, и со временем это принесло свои плоды…

— Позвольте спросить, кому же ещё вы даровали возможность стать вашим гостем?

— Сэр Йорс, архимаг Донтан, лекарь Шиелла, советник Гордон, господин Жорж, что был бароном черного рынка, травница по имени Мишель и Фарн, что был простым хозяином таверны…

— Господа, коих вы назвали первыми, — деятели, перевернувшие историю. Их имена передаются из поколения в поколение! Но, прошу прощения, мне странно слышать в столь громогласном ряду тех двух, которых вы упомянули в конце.

— Верное замечание. Но это были умные люди и люди скромные. Обвинения против них были ложными точно так же, как против вас.

— Вот как…Вы очень милосердны, Госпожа.

— Это…не так.

Допив чай, мы продолжили беседу, а после, потушив свечи, вышли из библиотеки. Придерживая старца под руку, Лагерта помогала архимагу идти по длинным коридорам, укрытым дорогими коврами, и изредка Вайрон останавливался напротив некоторых больших картин, рассказывая о художниках и об их причудах. Цветы, благоухающие в каменных вазах, тянули лепестки к потолку, а золотые канделябры мерцали в бликах ярких свечей. Начинало смеркаться, и мягкий оранжевый свет, касаясь мраморного пола, таял на круглых колоннах, расплываясь в преддверии ночи.

Оглянувшись на статуи, заполнявшие это место сразу при входе в храм, Вайрон внимательно сощурился, но после обернулся ко мне, прося указать место, где стоял известный миру архимаг Донтан. Время исказило эту статую и беспощадно стерло выразительные когда-то черты лица, но я помнила всех людей, что учили меня давным-давно. Некоторое время мы стояли молча, а после, положив руку на мое плечо, старец ласково улыбнулся, поправляя на голове любимую шляпу.

— Ну, пора.

— Уверены, что не желаете остаться в храме дольше?

— Я старею, Госпожа, и медленно умираю. Уж лучше стать камнем, пока я ещё могу ходить и выбирать себе место, чем лежать в кровати, мучаясь болью. Думаю, архимаг Донтан, которым я всегда восхищался, считал также.

— Вы совершенно правы…

— Я был счастлив узнать, какая вы замечательная личность. Пусть свет всегда согревает ваш путь, — он выпрямился и, гордо вскинув подбородок, сунул руки в карманы длинной мантии, став в ту же секунду камнем.

Всматриваясь в его замершие черты, я прокручивала в голове мысль о том, что больше мне не грустно прощаться. Люди приходили в мою жизнью за смертью, и настигала ли она их сразу или же кружила рядом, напоминая об участи, исход всегда был одинаковым. Тем, кого королевская семья признала преступником, больше не было места во внешнем мире, и те, кто мог принести мне пользу, доживали свой век в храме, обращаясь в камень по собственному желанию. Когда-нибудь и Лагерта, пожелавшая прислуживать мне в благодарность за спасение, завершит свой путь превращением в прекрасную статую, но в ней текла кровь фей, а потому жизнь уготовила для нее долгие годы. Она стояла чуть позади, сохраняя удивительное хладнокровие, а после, осторожно коснувшись рукава моего платья, позвала к ужину…

***

Все началось с обмана, пойдя на блеск которого, я оказалась в заточении золотых острых игл. Связав свое имя с Горгоной, Ингвальд стал королем, взойдя на престол с помощью страха. Его правление было мудрым, но многочисленные казни, коими он поддерживал ужас в сердцах людей, даровали ему громогласный титул, превратив в Ингвальда Жестокого. Свое обещание Король сдержал, превратив мой храм в непревзойденный дворец, а я, ослепнув от собственной жадности, не заметила расставленных сетей.

Простые комнаты превратились в сокровищницы, а внутренний иссохший двор ярко заблагоухал вокруг небольшого озерца, в котором изредка плавали перелетные птицы. Мне больше не было холодно благодаря широким каминам, и более тело не мучил невыносимый голод, ведь кладовая полнилась невиданными прежде продуктами. Я начала рисовать и много читать, но была ещё слишком глупа, чтобы позволить подозрениям коснуться разума. В этой сделке изначально все было неверно, но могла ли я подумать об этом в тот миг, когда душу переполняло счастье?

Ингвальд присылал преступников к храму так часто, как того ему позволяла его же хитрость. Я оставалась монстром, убивающим взглядом, а Король был тем, кто повелевал горным чудовищем, но рассуждать об этом было глупо, ведь никто не был в силах изменить укорененные суеверия, а свое я получила сполна — ожидать нападения более было незачем. Возвращаясь к прошлому, я корю себя за недальновидность и принятие желаемого за действительное. Стоило задуматься уже тогда, когда Ингвальд, опасаясь восстания, прислал ко мне на казнь двух своих братьев, которых он выставил, как самых отъявленных преступников, заслуживающих смерти.

С тех пор в камень обращались все, кого Король признавал виновным. Я поняла, что проиграла в этой сделке, ведь с ней в моей жизни почти ничего не поменялось: я не несла возмездие тем, кто это заслуживал, а попросту убивала всех, на кого указывал перст Ингвальда, чтобы спастись самой. Меня называли питомцем Его Величества, смертоносной марионеткой, посаженной на золотую цепь, но я терпела, ведь сама согласилась с условиями Короля, оказавшимся хитрым настолько, что посмел превратить меня в реликвию, передающуюся правящим потомкам из поколения в поколение.

Когда Ингвальду миновало пятьдесят лет, он пришел в мой храм с той же улыбкой, с какой встретил меня в святилище первый раз. Морщины пронизывали его худое лицо, но взгляд из-под густых бровей был насмешливым и довольным. Он долго осматривал каменные статуи, после чего совершенно беззаботно принялся рассказывать об урожае и минувшем фестивале, и тогда, остановив его речь, я попросила расторгнуть сделку. Сделав Ингвальда Королем, я выполнила свою часть, тогда как он выполнил свою — незачем более было соблюдать установленные правила. К сожалению, все уже решили за меня. Попросив помощи в пересечении границы, я получила короткий отказ, прогремевший раскатистым приговором по всему храму, ставшему для меня не домом, а настоящей тюрьмой. Ингвальд смеялся, и смех его казался мне самым отвратительным в мире. Он достал из ножен алмазный меч и поднес его к моему горлу, пробуждая в недрах души страх смерти — один вид этого орудия заставлял тело цепенеть от ужаса. Единственный меч, способный оборвать нить жизни Горгоны, пробуждал неведомые инстинкты, вынуждая вести себя покорно.

Ингвальд скончался в возрасте семидесяти лет, и его место занял Ингвальд II, которому вместе со скипетром и державой достался и алмазный меч — некий поводок от ошейника Горгоны, потянув за который он мог придушить непокорную тварь. Я не могла сбежать, ведь посыльный Короля, приезжал к храму каждый день, чтобы удостовериться в моем присутствии, и даже, если бы я решилась на столь самоотверженный поступок, меня настигли и убили бы быстрее, чем я достигла границы. А я не собиралась умирать так просто. Почему же я не могла попросту обратить в камень того, кто нес в руках смертоносное для меня оружие? Потому, что на того, кто держал в ладони рукоять алмазного меча, не действовала каменная смерть.

Родственники убитых мною политических преступников подкидывали на порог храма письма с проклятиями и мертвых змей, считая меня самим дьяволом, и однажды, некая религиозная группа принялась стрелять по святилищу огненными стрелами, пролетая мимо на прирученных вивернах. Безусловно, после этого все они оказались связанными на пороге храма, благодаря бдительности рыцарского отряда, на корню прекращающего любые недовольства, однако, всеобщая ненависть заставляла меня чувствовать себя почти мертвой.

Во времена правления Ингвальда III на меня было совершено четыре покушения — присланные преступники вырывались из пут и нападали на своего палачу со спрятанным оружием. И, пускай они все равно обращались в камень, на мне зияли раны, затягивающиеся быстро в отличие от ран душевных. Я чувствовала боль, когда лезвие вспарывало мне плоть, и даже тогда, когда все затягивалось спустя минуты, слезы катились из глаз, пробуждая мысли о том, что следовало бы, в самом деле, умереть. Но отец просил меня выжить любой ценой, а я была послушной дочерью.

Я начала много читать и оставлять в живых тех, кто обучал меня и рассказывал о сложном мире за пределами мраморных колонн. Оттачивая ум, постигая красоту, я подготавливала долгий план желанной мести, что смогла бы даровать мне свободу, но для её осуществления требовались определенные условия, и день, когда я могла бы вставить ключ в шкатулку, запустив мелодию, наконец, настал. Я чувствовала это всем сердцем, и Лагерта, привыкшая видеть на моем лице бесстрастное выражение, удивлялась часто возникающей улыбке.

Раз все считают меня чудовищем, бессмысленно кричать об обратном, повиливая хвостом.

Я стану той, кем всегда была в чужих сердцах.

Я стану настоящим монстром.

Глава 2

В безмолвном храме, что в горах,

Вы не найдете тела прах.

И путник, не считая дней,

Стоит в объятьях жутких змей.

Баллада о Горгоне

Была ли в том ирония жестокой судьбы или насмешка Небес, но Вестмар во всем походил на Ингвальда, начиная от внешности и заканчивая образом мышления. Встретив его впервые, я было подумала, что являюсь жертвой галлюцинаций, вернувших меня к тому времени, когда всё началось, однако, храм, уставленный множеством статуй, отрезвлял рассудок. Я учтиво улыбалась, встречая Короля вежливым поклоном, и старалась не смотреть на рукоять меча, которую юноша то и дело касался, якобы поправляя ножны. Он был осторожен, но любопытен, оттого и шел вперед, бросая удивленные взгляды на мои туфельки, надетые на ноги, а я, пытаясь подобным приемом снять хотя бы часть напряжения с гостей, вела непринужденную беседу о последних заключенных, деяния которых прогремели на все Королевство.

Его сопровождение было скудным: молодой советник, восхищенно взирающий на старые фрески, да телохранитель, забавно прячущий взор, стоило мне повернуть голову в его сторону. Храм в горах был неприступной прекрасной цитаделью, пахнущей ужасом, и потому привлекал людей так же сильно, как и отталкивал. Вестмар казался мне ребенком в этих высоких стенах, и его восхищенный взгляд, рассматривающий искусства минувших веков, лишь больше молодил его женственное лицо. Я знала о нем достаточно из слов архимага, а потому не удивлялась кольцу на безымянном пальце. Пусть Король был молод, отпраздновав прошедшей весной свое восемнадцатилетие, ему сосватали принцессу с юга, что, в целом, ничуть не меняло моих планов.

Он не был мудр настолько, чтобы сравниться с Ингвальдом, но отличался остроумием и увлеченностью, с которой брался за любое дело. Народ любил его, и, будучи единственным наследником на престол, Вестмар вырос, окруженный лаской и заботой, что сделало его эгоистичным и падким на лесть. Зайдя в гостиную, где на столе уже был поставлен чайный сервиз, он предельно внимательно осмотрел камин и устилающие софы меха, после чего грациозно опустился в кресло, закинув одну ногу на другую.

— Здесь…очень красиво, — произнес он, обращаясь скорее к сопровождению, вставшему позади, чем ко мне, — мои предшественники были щедры, строя это место.

— Вы совершенно правы, мой Король, — ответила я, акцентируя интонацию на вежливом обращении, — этот храм подобен сокровищнице, в которой…

— …сидит дракон, — хмыкнул Вестмар, язвительно щуря глаза. — Отец соблюдал традиции, посещая гору раз в пять лет, однако, я не считаю это необходимым. Полагаю, здесь не меняется равным счетом ничего, кроме количества статуй. Но я должен узнать у вас, не испытываете ли вы в чем-либо нужны?

— Благодарю, но более мне ничего не нужно.

— Моя супруга говорит, что в деревнях развелось много змей. Она их не любит. Решите эту проблему в ближайшее время, раз уж это ваши…подчиненные? — он вновь усмехнулся, находя свои слова забавными, а я вежливо улыбнулась.

— Как прикажете.

— Кстати статуй стало слишком много…Думаю, от половины пора избавиться.

— Если вы так полагаете, то так тому и быть.

— Но некоторые из них…Я бы забрал. Поставил бы их в саду.

— Ваше Величество, но это же трупы, — тихо заметил советник, но тут же смолк, стоило Вестмару скривить недовольно рот. — Прошу прощения…

— Кого бы вы хотели забрать?

— Двух принцев. Братьев Ингвальда Первого.

Он казался довольным своей задумкой, даже не подозревая о том, насколько она жестока — сродни возведению склепа в собственном дворе. Увидев, что он смотрит на мои руки, я скользнула пальцами по шее и открытым ключицам, с внутренним удовольствием замечая производимый эффект. Сжав пальцами подлокотники кресла, Вестмар громко прокашлялся, заведя разговор о картинах, висевших в пройденных коридорах. Изредка он намеренно расхваливал пейзажи, послужившие причиной создания холстов, напоминая о том, что мне, к сожалению, не суждено их запечатлеть, а после вдруг принимался говорить о собственном замке, что, по его разумению, был еще прекраснее. Речь его была красноречивой и складной, он умело излагал свои мысли, но запинался каждый раз, как моя нога выглядывала из разреза платья. Намеренно задерживая взгляд на его губах, я удивлялась тому, какими простыми и незначительными элементами могу заставить кого-то думать о чем-то ином. Как жаль, что я не знала о собственном преимуществе столь долгое время…

— Что ж, более я не намерен здесь задерживаться.

Поднявшись с кресла и поправив амулет, висевший поверх рубашки, Вестмар уверенно вышел из комнаты, так и не попрощавшись. Молча следуя за ним, я наблюдала за тем, как он, остановившись в зале со статуями, чуть съежился, будто бы от холода, а после, чуть ли не бегом выскочил на улицу, где ожидавшие его рыцари незамедлительно подвели к ступеням вороного коня.

Когда ржание лошадей стихло, а громкий цокот копыт, становясь все тише, окончательно утих, Лагерта, спрятавшаяся в библиотеке на время приема гостей, осторожно выскользнула из укрытия, оправляя белоснежный передник. Стояло теплое лето, и, взяв в руки плетеную корзинку, фея остановилась рядом, не произнося ни слова. Повязав пшеничные волосы косынкой, она походила на селянку, но, как и меня, её выделяли глаза столь ярко-зеленые, что почти пугали своей неестественностью.

— Почему сегодня?

— Я почувствовала, что в лесу кто-то есть, Госпожа.

— Не человек?

— Не человек.

— Не гнушайся сильной магии, если он откажется говорить с тобой.

— Как скажете. Что делать, если он откажется?

— Прогони. Пригрози моим именем. Скажи ему, что в стране врагов мне не нужна нейтральная сторона, осевшая в том же месте, что и я.

— Если же он окажется сильнее меня?

— Запусти в корзинку кобру. Пусть укусит, если станет слишком опасно.

— Я поняла, Госпожа. Сделаю так, как вы и сказали.

Воплощая план в жизнь, мы открывали двери мести постепенно, тщетно разыскивая союзников. Монстры, населявшие горы нещадно истреблялись людьми во время сезона охоты, а потому найти кого-то было не просто затруднительно, а почти невозможно. Обнаружив в одной из пещер спящего минотавра, мы так и не смогли поговорить с ним, обнаружив на следующий день лишь его отрубленную голову, а единственная горная банши, не достигнув храма, была сожжена на костре в одной из деревень. Поэтому мы всегда спешили. Спешили найти чудовищ раньше, чем это сделают люди, но горы и леса были столь обширны, что Лагерта не справлялась в одиночку.

Возможно, сегодня её не следовало ждать к ужину. Отправляясь на поиски, фея пропадала на несколько дней, возвращаясь, как правило, с грустными вестями и пустыми руками. Быть может, сегодня благоприятный день сулил хороший знак? В глуши, в которой день сменяется ночью, минуя события, обострялось ощущение удивления, стоило произойти чему-то интересному. А сегодня череда происходящего приносила с собой чувство странного удовлетворения, будто бы все началось так, как того и следовало.

Замешательство Короля, появление в лесах другого монстра — все это зарождало внутри предвкушение. Я уже вставила ключ в шкатулку и теперь ждала музыку. Победную музыку. Грустных мелодий я услышала достаточно…

Глава 3

Алмазный меч тебе не взять,

Но взгляд, способный покорять,

Страшнее всякого меча

В руках большого палача.

Баллада о Горгоне

Здесь всегда было тихо, но теперь сменяющие друг друга дни тянулись дольше прежнего, тревожа мысли. Сидя напротив озера во внутреннем дворе, я ждала наступления ночи, касаясь водной глади кончиком белого хвоста. Из-заредкого появления Горгон в этом мире и их скоропостижных смертей, мне приходилось узнавать о себе самой путем проб и, к сожалению, ошибок. Для людей это был обычный монстр, угрожающий всему живому одним своим существованием, а потому не нашлось ни единого ученого, посмевшего рискнуть всем для изучения столь странного вида. Побег в Империю нагов казался мне правильным решением — среди всех рас планеты они более всего походили на меня — однако, прожитые десятилетия, наполненные думами, не позволяли возлагать на чужую страну особых надежд. Если наги знали о том, что Горгона рождается на этих землях, оставили бы они её на произвол людской жестокости? Узнать это, пребывая в золотой тюрьме, я не смогу.

Господин Жорж — последний барон черного рынка, которого отправили на каменную казнь, — был единственной статуей, находящейся в небольшом саду. Будучи невероятно харизматичным мужчиной и прекрасным любовником, Жорж пожелал пробыть в храме дольше, чем кто-либо из предыдущих гостей, но стал камнем, попытавшись сбежать. Его знания были ценны тем, что обходили закон, и множество туннелей, сеть которых пронизывала Королевство, как паутина, были мне известны в достаточной мере. Ныне они кишели змеями, нашедшими подобное место вполне комфортным, и были важной частью плана, который я претворяла на самодельной шахматной доске.

Срок, отведенный для жизни Горгоны, неизвестен — его прерывали одним взмахом меча. Была ли вероятность существования одновременно двух Горгон? Навряд ли, и это предстояло выяснить, так как прекрасный Жорж не мог иметь детей. Мои намерения были амбициозны и казались почти неосуществимыми, но чем больше я думала об этом, тем больше хотела претворить собственные идеи в жизнь. Поставленные цели имели обходные пути достижения, и, кажется, я, в самом деле, была готова ко всем сложностям, не надеясь на то, что все пойдет как по маслу.

Прошла уже неделя, но Лагерта так и не вернулась в храм, что, в целом, не подрывало моего к ней доверия. Но письмо, оказавшееся на пороге на следующий день, оказалось приятным сюрпризом, ведь на нем красовалась яркая королевская печать. Я ждала вестей от Короля гораздо позднее — все же он казался враждебно настроенным — но, полагаю, произведенного в первую встречу эффекта оказалось достаточно, чтобы зародить не только смуту, но и противоречивую симпатию. Люди были странными: то, что пробуждало в них страх, манило их с непреодолимой силой. То, что не могло им достаться, вызывало в душе яростное желание обладать, и не было ничего приятнее, чем чувствовать полную власть над тем, что неподвластно более никому. Я оказалась права в собственных выводах. В письме Вестмар предупреждал о том, что прибудет следующим утром.

Я встретила его в голубом платье с полупрозрачными руками и глубоким декольте, удовлетворенно наблюдая за его невозмутимым видом. Свой визит он обосновал срочным обсуждением дополнительного места для прибывающих преступников, но за чаем говорил о веяниях моды и открывшемся театре, строительство которого было начато ещё его отцом. Его манера речи была насмешливой и язвительной — он вновь и вновь указывал мне на моё место — но одно то, что он прибыл сюда спустя столь короткий срок, говорило о том, что смертоносный взгляд Горгоны, в самом деле, был светом для порхающих мотыльков. Вестмар ушел сразу после того, как рыцарь известил его о погрузке двух статуй принцев в телегу, а после вновь напомнил о себе через два дня, прислав в дар сапфировое ожерелье.

Лагерта передала через змей послание, что выслеживает спрятавшуюся в горах мантикору, и вновь дни потянулись друг за другом с невыносимой медлительностью, словно бы звезды намеренно прятались в своих чертогах, задерживая наступление ночи. Занимаясь игрой на музыкальных инструментах и сцеживанием ядов, чтением старых трактатов и танцами посреди огромного пустого зала, я пыталась скоротать время жестокого ожидания, но фея молчала, а Король, погруженный не то в дела своей страны, не то в собственные мысли, более не появлялся.

Прошло ещё две недели прежде, чем храм вновь наполнился чужими голосами и запахами, и Лагерта, постучавшая в мою комнату поздним вечером, выглядела измотанной и порядком испачканной. Она сильно исхудала за это время, но уверенно стояла на ногах, изредка поглядывая на грязный подол платья. Склонив голову, фея смущенно крутила в пальцах сальную прядь длинных волос, а после отошла в сторону, давая мне возможность рассмотреть ещё одного гостя, появление которого сулило мне возможного союзника.

Это был высокий юноша, но слишком худощавый, отчего я могла отчетливо увидеть все его ребра даже на расстоянии. Из одежды на нем была только посеревшая повязка прикрывающая низ, а длинные взлохмаченные волосы прятали в своей каштановой густоте прижатый хвост, кисточка которого выглядывала из-за правой ступни. Он выглядел испуганным и постоянно озирался, избегая моего взгляда, но стоило Лагерте бросить в его сторону крепкое слово, как юноша тут же покорно сел в кресло, сложив на острых коленях свои костлявые руки.

Мантикоры были горными монстрами, а потому, куда бы их ни гнали охотники, они вновь и вновь возвращались в привычный ареал обитания, где инстинктивно пытались собраться в стаю. Безусловно, подобное было невозможно. Архимаг Донтан, проводивший подробные опыты на пойманных мантикорах, поведал мне о своих исследованиях, в ходе которых выяснил ценность и опасность отлавливаемых созданий. Огромные львы с кожистыми крыльями и жалом скорпиона отличались крепкой почти непробиваемой шкурой, что сделала их желанным объектом всех рыцарей. В большом жале копился сильный яд, убивающий за секунды, а громкий рев обладал устрашающим и оглушающим эффектом, благодаря которому мантикоры выигрывали себе время для побега. Вопреки всем слухам эти существа не были агрессивными и избегали сражений при любой возможности, начав нападать на людей только тогда, когда численность крылатых львов сильно сократилась.

Тот, кто сидел напротив, нервно виляя хвостом, не был молод, пускай и выглядел таковым из-за внешности. Его янтарные глаза с вертикальным зрачком блуждали по комнате, останавливаясь на шкурах диких зверей, и сам он выглядел так, словно был готов сбежать из храма при малейшем неугодном звуке. Этой пугливостью он напоминал домашнего кота, который предпочтет коробку большой комнате.

— Вы же не сражались? — обратилась я к Лагерте, и та отрицательно покачала головой.

— Нет, моя Госпожа. Он бегал от меня все это время, а, когда попался, не сразу согласился на ваше предложение. Йоргаф — это его имя — наивно полагал найти в горах других мантикор.

Юноша недовольно цыкнул, но не произнес ни слова, признавая молчанием правоту сказанных слов.

— В этих горах не осталось никого, кроме нас, — ответила я вкрадчиво, замечая на лице мантикоры печальную тень. — И потому я попросила Лагерту найти нового гостя до того, как это сделают люди.

— Раньше в этих горах было много моих сородичей…

— Раньше здесь обитали и минотавры с циклопами. Ныне пещеры пусты.

— А ты, как погляжу, хорошо устроилась, прислуживая людям? — грозно рявкнул Йоргаф, но тут же осекся, закусив губы.

— И поверь, теперь я об этом сильно сожалею.

— Живя в роскоши и достатке? Живя, не боясь смерти?

— Да.

Мой уверенный ответ сбил с него некоторую уверенность, но недоверие он выказывал всем своим видом, не желая принимать правду, какой бы она ни была.

— Нас считают зверьми, Йоргаф. И убивают как других животных ради ресурсов. Если ты обвиняешь меня в принятом решении во имя собственного спасения, то подумай о том, что моим предшественницам не давали прожить и двадцати лет. Но я ведь тоже хочу жить. Как и ты. Как и Лагерта. Все мы заслуживаем жить.

Он медленно кивнул и, судя по сгорбленной в кресле осанке, чуть расслабился, прислушиваясь не только к моим словам, но и к треску костра. Йоргаф согласился со мной уже в тот миг, когда перешагнул порог храма, и ныне избавлялся от сомнений, принимая злополучный факт того, что более ему не к кому пойти. Он желал стаи, и мы были готовы стать таковой для него, но взамен просили помощи и защиты. Это был правильный симбиоз посреди мрака неизвестности.

— Значит, ты собираешь себе…слуг?

— Союзников.

— И что будешь делать после?

— Покину это место.

Он удивленно вскинул брови, но заинтересованно подвинулся вперед.

— И куда же отправишься?

— В Империю нагов.

— Но ты можешь прожить здесь всю свою жизнь, не зная лишений.

— Какая глупая мысль, Йоргаф. Проживи здесь безвылазно один век, и я послушаю твои речи после.

— Я не подумал…

— Хорошо. Но теперь ты должен дать мне ответ, который я жду. Станешь ли ты…

— Стану, — перебил меня Йоргаф, опустив задумчивый взгляд в пол. — Я не настолько глуп, чтобы отказываться от единственной протянутой руки.

— Я рада слышать. В таком случае, Лагерта проводит тебя в комнату. Прими ванну, а после поешь и отправляйся спать. И не волнуйся, Йоргаф. Здесь ты можешь спать безмятежно. В этот храм никто не ступит без моего ведома…

Глава 4

Покинув клетку, что в горах,

Она ушла, внушая страх.

И монстры, разойдясь по миру,

Стекались к дорогому пиру.

Баллада о Горгоне.

Йоргаф быстро восполнял силы, прилежно учась и привыкая к новому временному дому. Он оказался смышленым парнем с довольно черным чувством юмора и специфичным взглядом на обыденные вещи, говоря о которых, позволял собеседнику посмотреть на очевидные факты под совершенно иным углом. Опустошая кладовые и тренируя тело, Йоргаф обрастал мышцами, сохраняя при том фигуру стройную и отчасти изящную, но кошачьи повадки, которые мантикора стал проявлять, привыкнув к «стае», первое время сильно удивляли. Спустя месяц пребывания в храме, он стал скакать по коридорам с наступлением ночи и дремать днем в самых необычных местах, из-за чего его порою было невозможно найти. Он просил есть, но стоило Лагерте поставить перед ним блюдо, ссылался на отсутствие аппетита, замирал перед лучами света, играющими на полу, и даже гонялся за змеями, словно это были обычные домашние зверушки. Поглаживая Йоргафа по голове, я вводила его в состояние дремоты, а стоило посылкам из замка оказаться в храме, как он забирал все освободившиеся коробки к себе в комнату, не называя конкретных причин.

Йоргаф не был красив, но харизма и грациозные повадки делали его достаточно привлекательным для того, чтобы завоевать внимание городских дам, не обрати те внимание на виляющий хвост, которым юноша постоянно сносил вазы и небольшую мебель. Мы привыкли друг к другу достаточно быстро, но мои планы казались Йоргафу переоцененными и недостижимыми, однако, он не считал их фантастическими, обещая помочь, что бы я ни решила. Он рассказывал о себе часто и подолгу, но его история, будучи схожей с моей, заканчивалась охотой и травлей, лишившей мантикору семьи — к сожалению, все истории монстров имели единый жестокий конец.

Он не любил читать, но был прекрасным слушателем, готовым поддержать разговор и затеять спор. Не считая необходимым убираться, Йоргаф порою сильно выводил из себя Лагерту, что била его тряпкой и брызгала водой, потому храм стал гораздо оживленнее, словно бы в нем поселился не один монстр, а целая дюжина. Поначалу шум казался мне раздражающим в виду своей непривычности, но вскоре я нашла некое удовольствие в том, что вечно пустые коридоры ныне им заполнены. Во время чаепития Лагерта нередко говорила о том, что мы попросту завели в доме кота, содержать которого непросто, но даже так я все чаще видела на её строгом лице яркие эмоции.

Решившись однажды посмотреть на казнь, Йоргаф более на неё не являлся, посчитав лица преступников, замирающих навеки, слишком жуткими и страшными. А однажды, свалившись в зале на несколько статуй, и вовсе свел свои посещения порога храма к минимуму. Несмотря на все убытки и странные нововведения, жизнь приобрела в святилище новые краски, благодаря которым ждать новых действий Короля было не так уж изнурительно.

Письма пришло спустя два месяца, когда в горах, пустивших к себе осень, начало холодать. Он объяснял свой визит многими вполне уместными причинами, но даже за логически выстроенными предложениями я видела приятные истинные причины. Подкрадываться к сердцу Короля следовало осторожно, ведь путь преграждали настоящие ямы с остро наточенными пиками в глубине, но на предстоящей встрече я планировала действовать. Осторожно, но уверенно.

— Неужели иного пути нет? — спросила Лагерта, завивая мои волосы в крупные локоны и поглядывая в сторону драгоценных заколок, лежащих на дощечке, обитой бархатом.

— Я много думала об этом. Сбежать отсюда без помощи извне невозможно. Убить Короля я не могу, ведь в подобном случае умру вместе с ним. Боюсь, как и вы. Отпустить меня Вестмар не может в виду достаточного уровня интеллекта, а сделки с монстрами ныне не в моде — люди предпочитают доминировать во всем. Своими нынешними действиями я убиваю двух зайцев, Лагерта, и использую при этом совсем немного сил.

— Но он осторожен, моя Госпожа…

— И все же не лишен чувств. Имея супругу — я слышала, она привлекательна — он скользил взглядом по вырезу моего платья и декольте.

— Не смотреть на вас сложно. Вы очень красивы.

— Поэтому именно это оружие я и использую. Оно…единственное, что может дать мне то, чего я желаю. Я могла бы подготовить безупречную почву для переговоров, могла бы составить превосходный договор и даже проявить чудеса красноречия, и как бы сильно я оказалась разочарована глухой стеной в виде людской алчности. Мой план жесток. Впрочем, я имею на него право.

Лагерта склонила голову и, взяв за шиворот Йоргафа, сидевшего у камина, вышла в коридор, чтобы затаиться на время прибытия гостей в одной из комнат. Взглянув на себя в зеркале, я коснулась пальцами светлого лица с гладкой кожей и строго очерченных губ, что казались пухлыми из-за небольших клыков. Лагерта никогда не перечила мне, но Йоргаф, услышав план, посчитал его аморальным, затронув сложную тему справедливости и гордыни. В его словах не было укора — полагаю, он был сильно удивлен и взбудоражен — и, высказав собственное мнение, Йоргаф посоветовал лишь быть осторожнее, после чего мы более к этой теме не возвращались. Я же сомнений не испытывала, продумав наперед множество собственных и чужих шагов, но чем больше предположения совпадали с реальными событиями, тем все увереннее становилась я сама. Не было ничего плохого в высокой самооценке, вот только падать с большой высоты очень больно.

Сопровождение Короля было неизменным, однако, в этот раз он решился поговорить со мной наедине, оставив рыцаря и советника у дверей. Вестмар выглядел уставшим, постоянно облизывал пересохшие губы, но так и не притронулся к чаю, который Лагерта предусмотрительно оставила на столе. Свет камина ласкал теплым бликом одну половину красивого лица, пустившего мрачные тени в свои правильные черты. Короткие волнистые волосы казались золотыми, указывая на преемника королевской крови, и, кажется, ни у кого не было среди людей подобного оттенка, что лишь возвышало правителей над народом ещё больше.

Сегодня он был молчалив, а я не торопила его с разговором и пила чай, рассматривая белоснежные чашечки с лиственным узором. Когда же Вестмар позволил себе шумный, намеренно привлекающий к себе внимание вздох, я подняла на него глаза, надев маску обеспокоенности.

— Вас что-то беспокоит, мой Король?

Дернув щекой и покрутив кольцо на безымянном пальце, юноша выдержал паузу, после которой заговорил очень тихим вкрадчивым голосом:

— В этом храме очень спокойно. Здесь нет вездесущих слуг, советников, чьи истинные намерения корыстны, и здесь тихо — шум дворцовой площади очень утомителен, знаете ли. Вы должны дорожить тем, что имеете.

— Как и вы, Ваше Величество. Привыкнуть к шуму, выйдя из тишины, гораздо труднее, чем уйти от суеты в молчащее умиротворение. Со временем и тишина начинает угнетать разум.

— Говорит ли это о том, что вам не нравится это место? — спросил Вестмар, сощурив глаза, но я тут же отрицательно мотнула головой.

— Это мой дом. И кроме него у меня ничего нет.

— Если бы вам была дана возможность покинуть храм, вы бы ей воспользовались?

С его стороны это был хитрый ход, и честности здесь не было места. Скажи я ему, что сбежала бы отсюда с превеликим удовольствием, он бы поспешил задать вопрос о том, куда бы я направилась, акцентируя насмешки на том, что монстрам нигде не рады. Очевидное притворство также не сыграло бы мне на руку — оно бы лишь усугубило бдительность Короля, тогда как я намеревалась ослабить её до предела.

— К сожалению, я почти ничего не знаю о мире, что за этими стенами, — искусная ложь. — Книги не передадут полностью красоту мест, которые и представить трудно. Я никогда не ориентировалась по картам, а просить о сопровождении не имею права. Мысля рационально, я полагаю, что поездка по достопримечательностям Королевства принесет больше проблем, чем удовольствия.

— Хороший ответ.

— Благодарю.

— Какие отношения связывали вас с Ингвальдом Первым? — неожиданно спросил он, чуть подаваясь вперед. — В архивах сказано немногое — лишь о сделке, возведшей его на престол, да о мудрости, которой он подчинил вас. Мне кажется странным, что вы согласились на собственное заключение.

Его выводы были разумны, но ход мыслей вызывал улыбку на губах. Полагая, что я всегда выглядела так ухоженно, как сейчас, Вестмар не мог представить в голове образ тощей нагини, запутанной в собственных спутанных волосах. Тем не менее, его заблуждение позволяло мне внести коррективы в историю, а также изменить отношение Короля ко мне. Находя меня привлекательной, Вестмар боялся собственных мыслей, но знание того, что подобное испытывал не он один, даст ему уверенности.

— Ингвальд был…очень красив и харизматичен, — начала я с улыбкой на губах, — знаете, вы очень на него походите.

Вестмар вздрогнул, и его щеки залились ярким румянцем.

— Нас связывал союз, благодаря которому Ингвальд спасал меня от преследования, а я помогала ему взойти на престол, но после наши отношения приобрели иной характер.

— Какой же? — невозмутимо спросил юноша, громко сглатывая, и, пользуясь мгновением, я коснулась его руки своими пальцами.

— Интимный.

Он покраснел ещё больше, пускай это казалось невозможным, и прикрыл рот рукой, отводя взгляд в сторону. Останавливаться на этом я, впрочем, не планировала.

— Безусловно, подобное могло бы показаться людям ужасным, поэтому мы встречались не так часто, как хотелось бы.

— Он же был женат! У него было трое детей и…

— И при всем при этом он был желанным гостем в храме.

— И вы так…спокойно рассказываете мне об этом?

— Вы достаточно умны, чтобы держать в себе множество секретов, мой Король. К тому же, это было так давно…

— Вот как… — он прочистил горло и, резко поднявшись с кресла, направился к двери, не говоря ни слова. Его красное лицо было сродни флагу победы для меня и, отставив в сторону чашку, я довольно прислушивалась к его быстрым шагам по длинному коридору. Шкатулка, в которую я вставила ключ, наконец, открылась, и принц, показавшийся в её глубине, начал медленно танцевать под прекрасную мелодию…

Глава 5

О Вестмар, добрый наш Король,

Ты утерял над ней контроль.

И опустевший храм навек

Напоминал всем про побег.

Баллада о Горгоне

— Потянуло на молоденьких? — язвительно спросил Йоргаф, заглядывая через мое плечо в очередное письмо, присланное Королем.

— С моим возрастом трудно найти в этом Королевстве старшеньких.

— Действительно. Если подумать, в твоем возрасте следует лежать в постели, бредить и напоминать внукам о том, что им ничего не достанется.

— Интересные у тебя представления о преклонном возрасте.

— Я все хотел спросить, — неуверенно начал мантикора, усаживаясь напротив и нерешительно соединяя вместе кончики пальцев, — все называют тебя Горгоной, но…у тебя ведь есть имя?

Имя…Такой простой вопрос, однако же, как приятно слышать его. До встречи с Лагертой я не надеялась услышать свое имя из чужих уст, и как же приятно было знать, что хоть кто-то считает тебя личностью, достойной имени. Я дорожила им и никогда не забывала, ведь его даровала мне мама — это было единственным, что она успела мне оставить.

— Сиггрид.

— Северное имя, — задумчиво ответил Йоргаф, поднимая со стола исписанный мною лист, — если ты не против, я бы хотел звать тебя именно так.

— Я буду только рада. Спасибо…

Он улыбнулся, но тут же перевел тему, уходя с грустных нот, что принялись витать в воздухе, однако, разговор, который он избрал следующим, был не менее печален.

— Ты нашла жизнеописания всех известных миру Горгон?

— Сделать это было очень непросто…К счастью, Ингвальд Третий не очень ценил библиотеки и архивы, а потому отдал мне старые свитки. Из-за того, что Горгоны появлялись лишь раз в пятьсот лет, я смогла найти истории лишь о трех из них.

— Странно, что они рождаются на территории Королевства, где средняя продолжительность жизни людей семьдесят лет. Им бы больше подошла Империя, где наги доживают до…Интересное совпадение, но я только сейчас подумал о том, что и наги в среднем живут пятьсот лет.

— Правильное замечание, Йоргаф. Иногда и ты можешь быть внимательным, — я улыбнулась удивленному лицу юноши и забрала из его рук уже порядком измятый лист. — Но выяснить это мы сможем лишь у самих нагов. Жаль, что никто из Горгон не прожил так долго, насколько это возможно…

— Первая их них и вовсе не дожила до десяти лет, — кивнул в сторону заметок мантикора, — это же совсем ребенок. А ей отрубили голову на глазах родителей. Вторую пытались сжечь на костре селяне, но она выжила, после чего её обугленную обезглавили рыцари. Третья…как же она смогла прожить до пятидесяти?

— Этого нет в архивах. Лишь возраст, место рождения, деятельность и смерть. Третьей Горгоне выкололи глаза, посчитав этот способ не менее действенным, как разрубание алмазным мечом, но она регенерировала. После и её голову снесли с плеч…

— Что ж…Прочитав это, я начал уважать твой выбор, Сиггрид.

— А раньше не уважал? — усмехнулась я, и Йоргаф, улыбнувшись в ответ, промолчал, сделав вид, что небольшие пирожные на подносе заняли все его внимание.

Время бежало вперед, и в горах воцарилась зима. Прежде ясное голубое небо затянулось серой вуалью, а голые деревья, кажущие черными, покрылись слоем снега взамен изумрудных листьев. Вдалеке, почти на самом горизонте виднелись сотни огоньков небольшого городка, который исчезал из-под взора за сильными метелями, и добираться до храма стало очень трудно — более писем от Короля не приходило.

Лагерта варила вкусный глинтвейн и шила Йоргафу новую одежду, а тот кувыркался в снегу и грыз сосульки подобно ребенку. Это была холодная зима, и все свое время я проводила у камина, кутаясь в шубы. Некоторые из статуй, замерших на ступенях, превратились в ледяные изваяния, и показались вновь лишь с наступлением весны, когда пришла оттепель.

Мне вновь начали приходить письма, и с каждым редким своим посещением Король казался мне все расслабленнее и все спокойнее. Наши разговоры становились все длиннее, взгляды пересекались все чаще, и смущение, вызванное простыми прикосновениями, медленно таяло, сменяясь желаниями смелыми и интригующими. Вестмар был падок на лесть, и, начав с нее, я подбиралась к чужому сердцу, собираясь схватить его мертвой хваткой. Он не был виноват в том, что Ингвальд исказил сделку в свою сторону, но, будучи прямым потомком моего поработителя, Вестмар не желал идти на уступки, считая меня простым оружием, передающимся из поколения в поколение. Мне не было его жаль, и, зная о том, что дети не должны расплачиваться за грехи родителей, я все же намеревалась поступить именно так, поскольку Вестмар нес традицию, ставшую для меня проклятьем.

Было ли то воздействие златого взгляда или же последствия долгих бесед и ласковых прикосновений, но Король оказался очарован мною, и поняла я это окончательно тогда, когда отпраздновав рождение своего первого наследника, Вестмар вновь прибыл в храм с драгоценными дарами. Он любовался мною, но никогда не позволял себе лишнего, тогда как мне требовалось большее, получить которое я стремилась ожиданием. Настойчивость с моей стороны грозила существенным риском, и я позволяла себе исключительно легкий флирт, которому научилась у почившего последнего барона.

Прошла весна, а после и лето. Вновь наступила пышная осень, и Король, прибывший утром, удивил меня отсутствием сопровождения. Он выглядел уставшим и, войдя в комнату, попросил вина, упав в излюбленное мягкое кресло. Его визит был незапланированным и неожиданным, и в ходе краткой беседы Вестмар поведал о желании побыть в одиночестве, которое он исполнил, сбежав из замка и предусмотрительно оставив послание о скорейшем возвращении.

— Я сам рыцарь, — ответил он на мое беспокойство по поводу возможной суеты, — и могу за себя постоять. К тому же, — Вестмар бросил задумчивый взгляд на рукоять алмазного меча, — с подобным артефактом я никогда не пропаду.

— Вы правы. Быть может, вы голодны?

— Нет. Налей ещё вина…

— Вы выглядите разочарованным, мой Король. В самом ли деле это просто усталость?

— Твоя проницательность восторгает и докучает одновременно. Сейчас в замке сложное время. Я молод, и советники считают это достаточным поводом для того, чтобы подвергать все мои законы сомнениям. Множество сил уходит на то, чтобы очистить замок от вгрызшихся в него чиновников, ещё и плохой урожай, и этот вечно кричащий ребенок…

Он опустошил бокал и, откинувшись на спинку кресла, прикрыл глаза рукой. Я могла его понять, но его не мучили ужасы войн, как это было с иными правителями, восседавшими на троне десятки лет назад, и жил Вестмар в проблемах, преследующих время от времени любое Королевство. Он был сообразителен, но недостаточно опытен, а потому неудивительно, что многие пытались этим пользоваться. В конце концов, и я сама собиралась поступить точно так же…

Выпив ещё один бокал, Вестмар поднял на меня затуманенный взгляд, поддерживая голову согнутой рукой. Элегантно убрав за ухо прядь волос, я вдруг подумала о том, что, возможно, сегодня все и произойдет.

— Я правда похож на Ингвальда Первого?

— Да, мой Король.

— Если он нравился тебе…значит, и я тоже?

Смущенно улыбнувшись, я молча кивнула, и Вестмар, задумчиво прикусив губу, поманил меня указательным пальцем:

— Подойди сюда…

Замешкавшись на мгновение, я поднялась со своего места, медленно приблизившись к креслу Короля. Сейчас, смотря на него сверху вниз, он казался мне очаровательной маленькой пташкой, запутавшейся в широких сетях старого паука. Летя вперед, он все больше застревал в призрачных нитях, расставленных на каждом углу, и, оказавшись, наконец, в самом настоящем коконе, зачарованно смотрел на приближающегося палача, что нес в руке не меч, а обычное мягкое перо.

Я опустила руку на его голову, ласково провела пальцами по волосам, касаясь щеки и останавливаясь на шее. Обхватив меня за талию, он прижался лицом к моему животу, и горячее дыхание, которое обжигало кожу даже сквозь ткань платья, распространяло по телу сотни приятных мурашек. Но я не желала успокаивать дитя — для исполнения плана мне требовался мужчина — и, присев осторожно перед Вестмаром на корточки, я обхватила его лицо ладонями, заставляя посмотреть себе в глаза. Он желал, но не был достаточно пьян, чтобы действовать уверенно. Некая стена, возведенная предками и укрепленная им самим, твердила о неправильности ужасного союза, но, опустив взгляд на мои губы, Вестмар сам разбил эту преграду, склонившись ближе и подарив горячий будоражащий поцелуй.

Скользя руками по его шее и спине, я чувствовала напряженные мышцы. Попытка дойти до кровати могла разрушить его иллюзию вседозволенности, поэтому, не прерывая поцелуя и позволяя чужому языку касаться моего, я села верхом на его колени, вцепившись пальцами в бляшку ремня. Вестмар тихо застонал, кусая меня за губу, а после сам расстегнул брюки, чуть подвигаясь вперед. Он не был плох в сексуальных утехах, но за неимением должного опыта, все его ласки и движения казались неуверенными, и все же пылкость и чувственность приносили особое удовольствие. Подавая вперед бедра, вторя возникшему ритму двух тел, Вестмар оставлял на моей шее красные следы страстных поцелуев, а я, прижимаясь к нему всем телом, крепко сжимала в ладонях золотые локоны и ласкала его слух сладкими стонами. Задрожав всем телом, он обмяк в кресле, продолжая сжимать пальцами мои бедра, как если бы боялся отпустить и потерять мимолетное ложное чувство безумной эйфории. Тяжело дыша, Вестмар затуманенным взором рассматривал мой растрепанный вид, а после, сорвавшись с места, вновь притянул меня ближе, чтобы повторить все вновь.

Пожелав остаться в храме на ночь, Король покинул его следующим утром, оставив на губах прощальный поцелуй. Проводив его до самого выхода, я смотрела на всадника и гнедого коня, исчезающих среди высоких золотых деревьев, думая о том, что с этого момента сложный механизм предстоящего побега запустил первые шестерни, что уже вскоре приведут в действие необратимые события. Зная об этом, радость Вестмара казалась мне совершенно чуждой…

— Все получилось? — кратко спросила Лагерта, подойдя сзади, и я лишь кивнула ей головой. — В таком случае, полагаю, мы вскоре перейдем ко второй части.

— Верно. А потому разузнай о всех преступниках, которых приведут в храм этой осенью. Мне нужен самый жестокий, но не сумасшедший. Тот, чье имя уже навело в людских сердцах страх.

— Но если таковых не будет?

— Мы можем подождать и до зимы, но я чувствую, что нужный нам человек появится здесь в ближайшее время.

— Хорошо, я вас поняла.

Я чувствовала себя странно. Свершенное, казавшееся прежде логически обоснованным и долгожданным, вдруг представилось чем-то излишне волнительным и настолько ответственным, что груз уже ощутимо лег на плечи. Эксперимент над собой истекал в предстоящее материнство, но ребенок, которого подарил мне Вестмар, был не только открытием к расе Горгон, но и важным элементом свободы. Это был ключ от темницы, ключ, благодаря которому я больше никогда не буду одинокой.

Таков был мой план.

Единственно подвластный мне план…

Глава 6

О, Храм Горгоны, злата склеп,

Войдя вовнутрь, я ослеп

От брошенных внутри камней

С сокровищницы королей.

Но трогать их нельзя законом –

С проклятьем все были знакомы…

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

— Безусловно, я рад, что в храме появится еще одно орущее существо помимо меня, однако, с ним нам будет непросто осуществить план. Что скажешь, Лагерта?

— Дети — цветы жизни.

— Да, поэтому им тоже нужны горшки.

— Ты грубиян, Йоргаф, и брезгливый нарцисс.

— Я мыслю рационально.

— Если ты так мыслишь, значит, должен безоговорочно верить плану Госпожи.

Повернувшись в мою сторону, юноша завел за голову руку, почесывая затылок. Привычка разглаживать длинные волосы исчезла, стоило Лагерте обрезать шевелюру мантикоры ножницами, но ныне он возымел привычку крутить короткие пряди.

— Я верю, просто беспокоюсь…

— Мне приятна твоя забота, Йоргаф, однако, не волнуйся.

— И все же, что будет, если на свет появится не ещё одна Горгона, как ты надеешься? Что, если это будет обычный человек? Или обычный наг?

— Это будет значить то, что я не могу породить на свет себе подобных. Но неужели ты думаешь, что моя цель только в этом?

Взглянув на Лагерту и не найдя поддержки в чужих глазах, юноша неуверенно ответил:

— Я думаю в том, что ты выбрала в качестве партнера Короля, есть свой смысл.

Моим ответом была улыбка. И сделав глоток ароматного чая, я принялась читать досье, составленные феей на днях. В них она описывала подходящих на необходимую роль преступников, но выделяла на их фоне одну примечательную личность с громогласным прозвищем «Мясник с цветочного переулка».

Это был возрастной мужчина, проработавший на ферме всю свою молодость. Зарубая скот, он был искусен в разделке туши, а потому найденные трупы не отличались аккуратным видом, и зачастую сторожам приходилось находить конечности в совершенно непредсказуемых местах. Странным фактом было то, что на месте преступления Мясник всегда оставлял цветы, что стали причиной его поимки, — одна из цветочниц рассказала рыцарям о странном покупателе в окровавленном фартуке.

За свою ужасную деятельность Мясник успел разрубить двадцать человек. Вначале его приговорили к казни на виселице, но после лекари заинтересовались психическим состоянием убийцы, и смерть отложили во имя науки. Лагерта полагала, что Мясник не являлся сумасшедшим, пускай и нормальным его назвать язык не поворачивался. На каменной смерти стал настаивать сам испуганный народ, и, полагаю, именно этот важный момент заставил фею остановить свой взгляд на столь отвратительном человеке. Согласно отчету, в храм его обещали доставить следующей весной — осень делала дороги в горы труднопроходимыми, а суровые зимы сами по себе были смертоносным щитом — что также подходило по срокам.

— Зачем нам это отребье? — сморщил нос Йоргаф, укладывая кисточку хвоста себе на колени. — Даже монстры поступают гуманнее.

— Нам потребуется не только согласие Короля на предстоящий побег. Нужна суматоха, во время которой люди будут испуганы реальной угрозой, чем слухами об исчезновении Горгоны. Подумай о том, какой хаос возникнет, когда Мясник, отрубающий жертвам конечности и головы, вдруг сбежит из храма обратно в город?

— Полагаю, все будут в ужасе…

— Именно. Убийца, обманувший и избежавший казни самой Горгоны…Эта новость возведет его на вершины преступного мира.

— Но согласится ли он с подобным?

— Йоргаф, ты задаешь странные вопросы. Что бы сделал ты ради того, чтобы выжить?

— Всё, что в моих силах…

— Именно, Йоргаф. Все хотят спасти свои жизни.

***

Говорить о беременности Королю я не стала. Подобная новость была бы для него ужасной и, думаю, он предпринял бы все возможные способы для того, чтобы этот ребенок не появился на свет. Плод от невозможного союза, сплетенного в мгновение пылкой опьяненной страсти, должен был стать неожиданностью для Вестмара, хлестким ударом по ровному ряду мыслей, разрушив который я бы продиктовала необходимые для побега условия, на которые Король непременно согласился бы, поддавшись страху. Безусловно, он мог бы прийти к логическому решению убить ребенка или же запереть и его навеки в храме, как личный ужасный секрет, но в момент хаоса в собственной голове Вестмар будет готов лишь прислушиваться к словам извне.

На случай, если его выдержка окажется куда тверже, чем я предполагала, я подготовила неопровержимые доказательства, что станут оружием по негласным принципам Короля. Подтвердить королевскую кровь было достаточно легко — легко настолько, что сделать это можно было даже без присутствия в замке ребенка. Издавна в тронном зале был установлен непримечательный на первый взгляд артефакт, не раз спасавший правящий род от гибели. В истории наступали времена, когда прямые потомки королей погибали, и трон грозился остаться пустым, что могло бы привести к гражданской войне. К счастью, правители всегда были падки на связи с другими женщинами, поэтому королевскую кровь нередко обнаруживали в обычных тавернах или в графских домах, а указывал на это тот самый старый артефакт. Если в мире ещё жил носитель крови рода Солэй, мутная сфера загоралась, указывая местоположение наследника.

Использовать артефакт мог только Король. Если же его не было, подобная честь выпадала архимагу. Именно поэтому мои слова имели ценность, ведь только Вестмару будет подвластно скрыть ото всех незаконнорожденного ребенка в том случае, если кто-либо возжелает узнать точное число претендентов на престол, а после смерти самого Короля пройдет не мало поколений прежде, чем понадобится использовать артефакт снова. К тому времени никто уже не станет гадать, что за правитель позволил себе связь с Горгоной, а имя Вестмара не будет опорочено. Поэтому пока я продолжала отвечать на ласковые письма, нося под сердцем нового наследника на престол.

Шли месяцы, и мой живот становился больше. Знание того, что рожать придется самой без помощи лекарей, пугало меня, впрочем, за время беременности я не отличалась прежней храбростью, и казалась скорее нервной и раздраженной, чем взволнованной. Лагерта относилась к этому спокойно, исполняя любой глупый каприз, но Йоргаф, называя меня «сварливой пузаткой», повадился скрываться в дальних комнатах, стоило мне повысить голос.

Беременность не была для меня тем чудесным временем, что обыденно испытывают женщины, ведь она значила для меня абсолютно все. Словно хрупкий хрусталь, который я удерживала на руках все месяцы, и падение его значило бы для меня крах собственных надежд. Но в этот раз сама судьба была на моей стороне — зима затянулась, и холод сковывал горы до самого марта, не позволяя никому подойти к храму, а когда пришла оттепель, я была уже на восьмом месяце.

Ползать с большим животом было непросто, ходить — ещё сложнее. Поэтому в письмах Королю я просила его не приезжать в храм, находя оправдание в том, что ядовитых змей стало слишком много, и мне потребуется время, чтобы убрать их с главных дорог. Подобного ответа была достаточно для того, чтобы подарить храму ещё месяц благоговейного спокойствия, — были остановлены все маршруты в горы — и встреча с Мясником также была отложена.

Роды пришли в мае и стали для меня настоящим мучением, длившимся целый день. Йоргаф оглох от моих криков, а все змеи на время покинула святилище, и, если бы не Лагерта, мне бы пришлось совсем уж плохо. Очередное испытание на пути к свободе было очень болезненным, и мне казалось, будто бы все тело вот-вот разорвется на кусочки, но с появлением на небе луны комнату наполнил детский крик, и я, наконец, выдохнула с облегчением, потеряв все силы.

К моей груди прильнул самый милый ребенок на свете, пускай вместо ножек у него был очаровательный хвостик. Его золотые волосы липли к красному пухлому личику, и, жадно вбирая молоко, он не сводил с меня своих прекрасных больших глаз с узким вертикальным зрачком. Было ли то действие гормонов или же радость от исполнения ожиданий, но я широко улыбалась, думая о том, что никогда прежде не была настолько счастлива.

В эту теплую ночь на свет появился мой любимый сын Айварс, названный в честь гор.

Прекрасный златовласый мальчик, по венам которого бежала королевская кровь.

Ещё одна Горгона, пришедшая в этот жестокий мир за собственным счастьем.

Глава 7

Убийца, избежав судьбы,

Готовил для людей гробы.

Покинув стан смертей из камня,

Он приносил одни страданья.

И убивая вновь и вновь,

Размазывал по стенам кровь.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Встретив его на улице, я бы ни за что не подумала о том, что стояла рядом с жестоким убийцей, безжалостно рубящим своих жертв. Мясник выглядел слишком непримечательно, чтобы я могла запомнить хоть одну выдающую его натуру деталь, и, рассматривая его скрюченную и связанную фигуру сейчас, я отмечала лишь оставленные на нем отпечатки многочисленных пыток. Он не смел поднимать головы, однако, не дрожал, источая страх исключительно прерывистым дыханием, и стоило мне подползти чуть ближе, сгорбился ещё больше, почти уткнувшись лбом в собственные колени. Сейчас он — беспощадный маньяк, не знающий милосердия, — казался жалким комком, чувствующим приближение справедливой смерти, и, думая о том, что подобному человеку выпадет шанс прожить несколько дольше, я чувствовала себя отвратительно. Что ж, в конце концов, и его настигнет гибель от руки рыцаря — беспокойной жизни в бегах ему определенно больше не видать.

— Встань.

Дернув связанными запястьями, Мясник с трудом поднялся на ноги, и запах давно немытого тела ударил по обонянию, вынуждая поморщиться. Спутанные волосы падали на исхудавшее, посеревшее лицо, но в мутных глазах блуждал лихорадочный блеск, придающий безжизненному выражению некую эмоциональность. Он не посмел полностью выпрямиться, и сгорбленно взирал на меня снизу вверх, не произнося ни слова. Воплощение сгнивающей заживо морали, которую мне, к сожалению, было не суждено убить.

— Ты хочешь жить?

В серых глазах, в уголках которых копился гной, загорелся огонек надежды, и, не скрыв дрожание иссохших губ, Мясник кивнул головой. Он не раскаивался в содеянном и не боялся повторения пыток, ведь в противном случае он бы умолял меня о смерти, а не кивал так покорно, сотрясая грязной головой. Впрочем, именно такой человек мне и нужен был…

— Я предлагаю тебе сделку, — медленно произнесла я, намеренно шевеля кончиком хвоста. Мясник должен был знать, что разговаривает не с человеком и что обман с его стороны закончится не просто летально, а до жути болезненно.

— Сделка с дьяволом? — неожиданно усмехнулся он и хрипло рассмеялся сказанным словам. — В обмен на душу?

— Да.

— И что же просит у простого смертного сам дьявол?

— Я сохраню тебе жизнь. Взамен, через два дня ты вновь заявишь о себе в столице. Чем ужаснее будут твои деяния, тем лучше. Кровью на одной из площадей начертай слова о том, что избежал кары самой Горгоны, и теперь окрасишь красным цветом все улицы.

На его впавшем лице не промелькнуло ни тени удивления, словно бы подобная просьба была для него обычной, ожидаемой. Подобное равнодушие вызывало настоящее отвращение, но я более не произносила ни слова, ожидая решения от самого убийцы.

— Вот уж, в самом деле, дьявольский приказ…

— Ты выполнишь его?

— Да, в этом нет ничего сложного, — улыбнулся Мясник, показывая пугающую желтую улыбку, — но мне нужны будут деньги.

— Я дам их тебе.

Разрезав веревки кинжалом, я попросила убийцу чуть подождать в помещении, чтобы дать мне время спуститься в сокровищницу, но стоило мне отползти в сторону, как Мясник упал на колени, протянув в мою сторону дрожащую руку.

— Но что же будет с моей душой?

— Её разрубят на части, — ответила я, не задумываясь, — а после она сгорит впламени Чистилища. Искупление невозможно. Поэтому делай хорошо то…на что ты сам себя обрек.

***

Следующей душой, до которой я тянулась острыми когтями, принадлежала Вестмару, что прибыл следующим утром, не соизволив даже спросить о статуе жестокого убийцы. Справив свое двадцатилетие, он стал ещё краше и завоевывал сердца одной лишь лучезарной улыбкой, за которой кишели мрачные мысли. Король выглядел довольным, и, оставив легкий поцелуй на тыльной стороне кисти, мягко привлек меня к себе, вдыхая запах волос. Собираясь разрушить чужие мечты и надежды, я пребывала в прекрасном расположении духа, легко подавляя мысли о том, что человек, стоящий рядом, приходится отцом моему милому Айварсу. Это не имеет значения, ведь Вестмар никогда не признает его своим ребенком, и в принятом мною плане не было погрешностей.

— Милый, — прижавшись к руке правителя, я подарила ему взгляд, полный нежности, — я бы хотела тебе кое о чем рассказать прежде, чем мы войдем в комнату.

— Я бы тоже хотел с тобой поговорить, — улыбнулся он невинно, но даже так мне потребовалось немало сил, чтобы не остановиться посреди коридора и не потребовать разговора немедленно. Сегодня ему отводилась роль покорного слушателя, и я не могла позволить никаким просьбам нарушить гладко протекающую череду событий.

— Тогда я уступаю тебе начало нашей беседы.

— В таком случае, — резко остановившись и мягко схватив меня за плечи, Вестмар строго нахмурил брови, — покажи мне его.

— Я…не понимаю, о чем ты.

Усадив меня в одно из кресел, сам он опустился на одно колено рядом, чуть сжимая мои пальцы в своих. Предположение о том, что Король все знает, отозвалось в сознании страхом, из-за которого моя уверенность пошатнулась.

— Не считай меня глупым мальчишкой, дорогая. С нашей последней встречи прошло девять месяцев, последние из которых ты просила меня не приезжать в храм. Змеи? Не смеши меня — кому как не мне знать, что все они полностью под твоим контролем. Но я пошел тебе навстречу.

Сжав его руки в ответ, я приблизила к нему лицо, чувствуя, как отбивающее ровный ритм сердце застучало чаще. Нет, это ничего не меняет. То, что я недооценила Вестмара, не было проблемой для продуманного плана, однако же, его предположение было смелым, ведь он не мог утверждать со стопроцентной вероятностью, что в тот вечер я понесла от него дитя. Если только он сам изначально не был против этого…Но какой же глупой казалась эта мысль! Как бы то ни было я не смогу сбить его с толку внезапной вестью, но даже так он не сможет противостоять железным аргументам.

— Вестмар, я действительно была беременна. Теперь у нас с тобой есть сын…

— Сын! — восхищенно произнес правитель, а я поджала губы, ожидая совершенно иной реакции. — Покажи мне его, прошу…

Поднявшись с места, я тихо вошла в свои покои, где в маленькой кроватке мирно сопел Айварс. Забавно раскинув в стороны ручки, он лишь изредка вздрагивал хвостиком, увидев который Вестмар замер над кроватью, всматриваясь в черты лица своего сына.

— У него золотые волосы, — тихо произнес он. — Он такой же наследник на престол, как другие мои дети.

— Слышать это от тебя…странно.

Стоя рядом, я внимательно следила за всеми действиями Короля, опасаясь его покушения на жизнь Айварса. В подобном случае я держала под платьем спрятанный кинжал, к тому же, на мой крик незамедлительно были готовы явиться Лагерта и Йоргаф.

— Как его имя? — спросил Вестмар, отходя в сторону и присаживаясь на подлокотник одного из кресел.

— Айварс.

— В честь гор…Хорошо, теперь я готов тебя выслушать. Речь ведь пойдет о нем?

— Да, мой Король.

— Хочешь сказать, что он не имеет права на престол, потому что рожден тобою? Что ему, как и тебе придется прожить всю свою жизнь в этом храме, покуда однажды один из Королей не рискнет использовать артефакт?

— Вы очень проницательны, Ваше Величество. Однако не все из сказанного вами правда. Я высокомерно полагаю, что мой…наш сын достоин быть одним из кандидатов, но, мысля рационально в перспективе на будущее, я думаю, что подобное положение сделает Айварса несчастным.

— Отчего же? Я готов принять его. Готов ввести в замок, ведь все наги могут принять людское обличие.

— Он не просто наг, мой Король. Он Горгона, как и я.

— Быть этого не может! — вскочив с места, Вестмар воскликнул слишком громко, и младенец, до этого мирно спящий в кроватке, тихо захныкал.

Подойдя к нему и взяв себе на руки, я улыбнулась в ответ большим испуганным глазам, а Айварс, перестав плакать, схватил в кулачок прядь моих волос.

— Даже, если вы настолько жестоки, чтобы обречь собственного сына на вечное заточение, в котором последующие Короли посмеют воспользоваться его силой также, как и моей, неужели вас не пугает вероятность быть опороченным, когда люди все узнают? Судьба может сложиться самым непредсказуемым способом…Вы и сами это знаете.

— Я не могу поверить в то, что он Горгона… — схватившись за голову, Вестмар упал в кресло, но видеть его обреченный вид после того, как он обрадовался рождению дитя, было неожиданно больно. Он был готов примириться с мыслью о сыне-наге, но не был готов принять Горгону. Откуда же появилась столь непримиримая ненависть, передающаяся из поколения в поколение? Мне казалось, что я была готова к испугу со стороны Короля, но только сейчас, держа на руках улыбающегося Айварса, я понимала, что у него кроме меня больше никого нет.

— Теперь вы понимаете, что будет, если народ узнает?

— Скрыть нага возможно, но Горгону нет…

— Именно. Вы должны позволить нам пересечь границу.

— Нет! — закричал он. — Твое место в храме! Ты — опора в виде страха для королевской семьи!

— Ваше Величество, только подумайте о том, как к вам отнесется народ, узнав о существовании ещё одной Горгоны. Плач ребенка очень громкий, а смельчаков, блуждающих у храма достаточно.

— Н-но…

— Если мы сбежим, никто не сможет вас ни в чем обвинить, ведь случай, когда кто-то решит воспользоваться артефактом, может наступить через десятки, а то и сотни лет.

— Твой побег подорвет…

— Не подорвет. Во мне уже нет необходимости — я исполнила свою задачу ещё во времена Ингвальда Первого. Люди и без Горгоны…могут запугать друг друга.

Его лицо побледнело, но более Вестмар со мной не спорил. Лишь смотрел немигающим взглядом в стену, пока Айварс вновь не начал хныкать.

— Ты…с самого начала так задумала?

— Да, — честно ответила я, нанося ещё один удар по королевскому себялюбию.

— И куда…ты направишься?

— Ваша задача просто помочь мне пересечь границу.

— Я должен знать, куда направляешь ты и…и мой сын…

— Мы уйдем в Империю Нагов. Вы о нас больше не услышите.

— Ты обманула меня…

— Вы сами себя обманули.

— Я был готов дать нашему ребенку будущее, потому что любил тебя!

— Вот только ребенку, родившемуся Горгоной, вы это будущее дать не можете. Вы тоже дороги мне, — нагло соврала я, — но более здесь я оставаться не могу.

Он вновь поник, а после, слабо махнув рукой, еле слышно проговорил:

— Пусть будет так…

Глава 8

Король Солэя, Вестмар Первый,

Народу своему же верный,

Правителем прекрасным был

И ко грехам давно остыл.

Но устремляя взгляд свой вдаль,

Он не скрывал лица печаль

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Светлые лепестки, закружившись мелким вихрем над цветочным полем, ласково коснулись белой кожи, исчезая в чаще густого леса, что изумрудной стеной возвышался позади. Мелодичное пение птиц, чьи пестрые длинные хвосты виднелись даже сквозь пышную листву деревьев, разносилось повсюду теплым легким ветром, едва задевающим яркие бутоны — устилая поле подобно ковру, они привлекали к себе маленьких существ, схожих со светлячками, источающих голубоватый свет. Закрывая глаза и делая глубокий вдох, тело поддавалось приятной истоме, напуская на разум долгожданное чувство свободы, и, задыхаясь этим чувством, я была готова расплакаться от счастья, ступая ногами по мягкой траве и касаясь рукой распустившихся цветов.

Более мне не было дела до Королевства. Миновав границу и избежав лишних глаз, мы шли вперед, любуясь открывающимся пейзажам, которые прежде могли видеть лишь в книгах и на картинах. Зеленые холмы, окружавшие благоухающее поле, казались излишне аккуратными, почти искусственными, словно бы кто-то раз в неделю проходил по ним косой, чтобы превратить природный дар в подобие газона. Скрывая за собой нетронутые человеком красоты, холмы с каждым километров казались все ниже, и вскоре мы остановились, чтобы рассмотреть уходящие вдаль чистые луга. Серое небо дарило изумрудному пейзажу очаровательную мрачность, и, когда вдали мы увидели скачущий табун, оживляющий картину чувством свободы, никто не смог произнести ни слова — настолько все были зачарованы.

Айварс дремал в корзинке, покачивающейся в моих руках, и мы переговаривались шепотом, чтобы не разбудить его лишний раз. Обычно говорливый Йоргаф неустанно крутил головой, рассматривая окрестности и неся на спине огромный рюкзак с вещами первой необходимости и деньгами, а Лагерта использовала природную магию, чтобы с помощью растений узнать, есть ли за нами слежка или погоня. К счастью, нам ничего не угрожало, и все мы шли вперед, смакуя совершенно новое для себя чувство.

Согласно картам Империя нагов располагалась на севере континента, омываясь Искристым морем и охраняясь высокими горами, в которых, согласно легендам, прятались от охоты выжившие драконы. В лесах у их подножия обитали вечно прячущиеся дриады, а за шумными водопадами скрывались одновременно прекрасные и жестокие арахны. Наги были миролюбивым народом по отношению к малочисленным расам, но даже так я невольно задавалась вопросом, почему все эти создания, играющие роль монстров в балладах и легендах, не могут жить в городах, как все.

— Я слышал, что наги очень эгоистичны и считают себя венцом творения этого мира, — произнес Йоргаф, будто бы читая мои мысли.

— Что ж, многие открытия принадлежат именно им. Самой сильной магией владеют они после драконов. Наверное, неудивительно, что их характер именно таков, — ответила Лагерта, доставая из мешка карту. — Мы подойдем к границе через девять дней, если сохраним этот темп.

— Но пустят ли нас?

— Пустят, — улыбнулась я, вглядываясь в горизонт, — я ведь нагиня с ребенком.

— Но ты не совсем нагиня, Сиггрид. Я бы сказал, ты дама с сюрпризом.

— Йоргаф, откуда страже границы знать, как выглядит Горгона, что появляется лишь в людских землях раз в пятьсот лет?

— Так-то оно так, но…Ты сама говорила, что тебя выдают глаза!

— Не кричи…

— Ох, прости…

— Один мой почивший друг, управляя черным рынком, подарил мне занимательную вещь, — с этими словами я чуть покрутила непримечательное кольцо, демонстрируя в этот момент мантикоре свое лицо, — стоит только загадать цвет и глаза станут другими.

— Вот это да…Вот это магия! А хвост?

— Редкий окрас. Не более.

— Хорошо. Тогда какую историю им повесим на уши?

— Возвращаемся из Королевства, так как мой супруг погиб от руки людей. Лагерта — моя служанка. Тебя по пути наняли.

— А почему я тоже не служанка?

— Потому что тебе надо в зеркало посмотреться…

— Любой может стать служанкой! Или лошадью…Все от макияжа зависит, я полагаю.

— Давайте остановимся здесь на ночлег, — произнесла Лагерта, и вечер мы провели у костра, попивая чай и обсуждая мечты, что более не казались неосуществимыми. Айварс много спал на свежем воздухе, поэтому даже у скрипучего пламени не открыл глаз, уютно пригревшись на моих руках.

Лагерта рассказала о том, что хотела бы жить в одном доме со мной, работая в красивом цветочном магазине. Она представляла себе тихий городок с набережной и каменными мостами, ей хотелось гулять по ухоженным паркам и посещать милые рестораны, чтобы попробовать нечто совершенно новое. Как и фея, Йоргаф не спешил уходить в одиночное плавание, искренне считая нас причудливой стаей. Его мечты показались мне очень простыми, но даже так я относилась к ним уважительно: он желал носить доспехи и ездить по городу на собственной лошади, что прибегала бы к нему на свист.

Мы думали об ярких фестивалях, представляя длинные рынки и яркие салюты, что, наконец, сможем увидеть вблизи. Новая жизнь казалась настоящим чудом после неустанной травли и вечных гонений, и, предвкушая обычную жизнь, к какой привыкли все свободные люди, я чувствовала себя частью общества — я больше не стояла в стороне, лишь наблюдая, и теперь шла к тому, чтобы не выживать, а жить. Из храма мы забрали достаточно золота, чтобы позволить себе вскоре покупку жилья, но вставал приятный вопрос о том, где же стоит нам всем поселиться, чтобы не привлекать к себе слишком много внимания.

— Я думала об этом перед сном, — произнесла Лагерта, когда следующим утром мы вновь тронулись в путь, — и решила, что идеальным вариантом будет городок неподалеку от столицы. Население меньше, но все удобства под рукой, к тому же Айварсу будет комфортнее расти среди природы, чем в эпицентре шума.

— Звучит привлекательно.

— И я согласен! Хорошо это ты придумала, но, думаю, в конечном итоге придется нам все в тавернах узнавать.

— А как иначе. Будем разбираться со всем постепенно. Все же мы никогда не жили в крупных городах и знаем обо всем лишь в теории…

— А где ты жила до того, как бежала в горы, Сиггрид?

— В деревне. Сравнивать её даже с маленьким селом в Империи нагов точно не стоит.

Наш путь был легок и весел: погода благоволила путешествию, и все девять дней в безупречно ясном небе, лишь изредка заполняющимся белоснежными пушистыми облаками, сиял белый диск солнца. Мы обходили редкие хутора стороной, любуясь аккуратными избами издали, и тонкие нити дыма, тающие в воздухе на фоне красных закатов напоминали о детстве, когда, идя с полей, мы с отцом спешили в теплый, пахнущий хлебом дом. Возвращаясь к столь приятным воспоминаниям, я думала об Айварсе, точнее о том, что желаю подарить ему беззаботное и счастливое детство. Смогу ли я уберечь его от той судьбы, что нещадно преследовала всех Горгон?

Когда на горизонте появился ряд низких каменных домов, огражденных ровно постриженной зеленой изгородью, мы поняли, что пришли. Стража, стоявшая по периметру, заметила нас сразу, мгновенно столпившись в точке, к которой мы неспешно приближались. Йоргаф заметно нервничал, и я, к собственному удивлению, разделяла его беспокойство, несмотря на то, что была убеждена в собственной безопасности. Среди расы нагов женщин было немного, а потому относились к ним бережно и с уважением, но даже так никто не давал абсолютной гарантии, что все пройдет гладко. Других нагов я видела впервые, и все они, облаченные в доспехи, выглядели очень крупными и строгими. Самому низкому из них я едва доставала до плеча, и, находясь в поле зрения стольких мужчин одновременно, я чувствовала себя как зверь, выставленный на всеобщее обозрение. Я намеренно сделала глаза голубыми — таков был самый распространенный цвет радужки согласно книгам — но скрыть цвет хвоста, что и привлек всеобщее внимание, было невозможно.

— Откуда держите путь? — строго спросил самый старший из нагов, на что я в ответ натянула вежливую улыбку. Мой ответ был подготовлен заранее.

— Из Королевства Солэй.

Стражник нахмурился, но я тут же опустила взор в корзинку, где спал Айварс. Строгие лица мужчин тут же разгладились, и, держась прежде за рукояти мечей, они опустили руки.

— Мы возвращаемся домой.

— Позвольте спросить, где ваш муж?

— Он погиб, — с грустью ответила я, прикрывая глаза, — мы отправились в Солэй давно — он настаивал, говорил, что там красиво…Ох, прошу прощения, мне так трудно вспоминать…

— Мы понимаем и соболезнуем.

— Благодарю.

— Нам необходимо знать ваше имя, из какого вы рода и имена ваших спутников, а также предполагаемое место, в которое вы держите путь.

— Мое имя Сиггрид. Я из рода Эидис. Моего сына зовут Айварс.

Это не было обманом, ведь моя мама была именно из этого рода, и, используя его в своей новой жизни, я не боялась подозрений, поскольку он не был известным.

— Это Лагерта, а это Йоргаф. Они оба служат мне.

Подобные слова также звучали правдоподобно, ведь наги, считая себя великой расой, не видели ничего странного в том, чтобы им прислуживали все остальные. Присутствие рядом со мной феи и мантикоры не было чем-то странным, наоборот, это выставляло меня в правильном свете.

— Мы направляемся в Шилесию, но надолго там не задержимся. Я бы хотела поселиться в тихом городке.

— Хорошо, но нам придется осмотреть ваши вещи.

— Конечно, это ваша работа.

Когда последние подозрения были развеяны, нам пожелали счастливой дороги и пропустили в пограничный городок, в котором мы наняли извозчика. И только оказавшись в большой повозке, мы осторожно улыбнулись, смотря друг на друга и думая о том, что все у нас теперь будет хорошо.

Глава 9

Набросив на судьбу аркан,

Войди в Империю Зейран.

Узри же цитадель искусства,

Что светлые поднимет чувства.

Автор неизвестен

Империя Зейран, Алмазный Замок

— В-ваше Величество! Солнце, властвующее над нами и освещающее путь наш кромешный…

— Довольно формальностей, Кристер. От тебя воняет страхом, и запах этот вызывает во мне злобу. Я даю тебе минуту, чтобы ты поведал мне о причине своего беспокойства.

— Госпожа… — склонив голову, пожилой наг сцепил вместе дрожащие руки, увешанные многочисленными золотыми браслетами, — красный клен — олицетворение защиты — почернел…

Вцепившись в подлокотники трона так сильно, что несколько острых когтей, сломавшись, отскочили к полу, нагиня медленно поднялась с места, не сводя пристального взора с придворного мага. Первые морщины, залегшие вокруг ясных светлых глаз, казались чужеродным элементом на ухоженном гладком лице, но сейчас, когда хищные черты кривились в безмолвной злобе, все линии, выдающие почтенный возраст Императрицы, выглядели глубокими и уродливыми. Схватив кубок, наполненный старым вином, она со всей присущей правителям ненавистью кинула его в стену, оставляя на чуть позолоченном покрытии алое, растекающееся пятно, брызги от которого попали на мрачную стражу у дверей.

Не смея обращаться к Императрице в момент ликования гнева над телом, Кристер отполз в сторону, украдкой наблюдая за тем, как черный хвост сносил все, до чего мог дотянуться. Сейчас благородная нагиня, облаченная в изумрудные шелка, была подобна монстру, сорвавшемуся с цепи, и Кристер, будучи хранителем древних знаний, передающихся скрупулезно из поколения в поколение, находил в столь диком поведении вполне логичное оправдание. Сам он совершенно не скрывал обуявшего тело страха — вечно красный клен впервые почернел за пять тысяч лет.

— Нужно собраться, — хрипло произнесла Императрица, запуская волосы в черную копну растрепавшихся волос, — нужно…успокоиться…Этому должно быть объяснение.

— Позвольте обратиться, моя Госпожа…

Ничего не ответив, нагиня подняла с пола кубок и, наполнив его до краев вином, полностью опустошила, пролив часть алого напитка на свои одежды. Лицо её, всегда спокойное и холодное, устав изображать гнев, исказилось грустью, смешанной со страхом, и, придерживая голову рукой, Императрица смотрела немигающим взором в пятно на стене.

— Есть ли другие причины, по которым клен мог почернеть?

— Нет, Ваше Величество…

— Почему именно сейчас…

Вновь наполнив кубок и поднеся его было к губам, нагиня вдруг отвернулась, кусая иссохшие губы. Кончик её хвоста нервно ходил из стороны в сторону, и, выждав минуту, показавшуюся Кристеру настоящей вечностью, она закрыла лицо руками.

— Это невозможно.

— Моя Госпожа, вы напуганы, и я понимаю Вас, но прошу, если Вы покажете подданным страх, среди населения поднимутся волнения.

— Плевать мне на них всех, Кристер. Кто будет думать о других, когда к горлу поднесли меч?!

— Позвольте мне высказаться…

— Говори уже, черт бы тебя побрал!

— Клен почернел очень резко, а это значит, что Горгона или родилась на наших землях, или проникла на них. Мы должны найти её, чего бы это нам ни стоило.

— Верно, — убрав с лица руки и соединив их на груди, Императрица нахмурила тонкие брови, — верно…Если она только родилась, у нас не будет проблем с тем, чтобы избавиться от нее. Если она проникла, мы быстро найдем её, ведь наша охрана совершенна! Её ведь легко обнаружить, верно? Глаза…Да, её дьявольские желтые глаза…

— Позвольте мне заняться этим. Я детально изучу все отчеты стражей и выйду на её след, как можно быстрее.

— Будешь смотреть за границами? А как же быть с новорожденными?

— Госпожа, при всем уважении, пускай я и предположил такую вероятность, однако же, маги прошлых тысячелетий сделали все возможное, чтобы Горгоны больше не рождались в Империи. Я не могу найти объяснение возникшей в подобном случае аномалии…

— Не зли меня ещё больше, Кристер. Пусть лекари под предлогом осмотра начнут посещать новорожденных. Ты услышал меня?!

— Да, Ваше Величество, — маг сгорбился в низком поклоне, после чего быстро направился к выходу, но вновь обернулся, когда голос Императрицы приказал ему остановиться.

— Ничего не говори моей дочери…а моему сыну тем более. Разрешаю от моего имени отдавать приказы главнокомандующему Рэнгволду — пусть мобилизует свои отряды в том случае, если Горгона не родилась, а проникла…И отправь весть в Солэй. Алмазный меч должен лежать передо мной в ближайшее время.

Мы поселились в одноэтажном аккуратном домике, поведясь на пышный благоухающий сад и скромную конюшню с четырьмя стойлами. Из-за высоких деревьев роскошный вид на море с бесконечным горизонтом был доступен только теплыми вечерами, когда спускаясь к набережной, мы смотрели на закат и улетающих к нему больших птиц, что заполняли площади тут же, стоило кому-нибудь поманить их хлебом. Это был небольшой городок, но не безызвестный благодаря приморскому расположению в двух часах езды от столицы Империи. Знатные особы избрали его прекрасным местом для строительства и приобретения дач, поэтому холодные времена года сулили городку тишину, которой он лишался каждое лето.

Средств, вынесенных из храма, хватило на покупку жилья, оказавшегося достаточно дорогим, но драгоценности, ценность которых была очевидна среди людей, не имели того же веса в Империи, а потому на руках у нас оказалось на так много местной валюты, как мы изначально рассчитывали. Местные жители посчитали нас аристократией, позволившей себе покупку дорогого дома, однако, на деле сумма, оставшаяся в распоряжении, позволяла нам беззаботно жить только полгода, по истечении которого мы бы оказались в условиях, в которых я прожила своё детство, — в бедности и голоде. Не могло быть и речи о том, чтобы просиживать это время в праздности и увеселениях, поэтому Лагерта, спустя неделю после переезда, устроилась работать в ресторан, куда её взяли на кухню. Йоргаф же, проявив удивительные навыки общения, смог устроиться в охрану к одному из богачей нашего городка, и почти все время я проводила дома с Айварсом, заботясь о чистоте комнат и об ужине.

Мне нравилась наша новая жизнь — она была спокойной. Вечера я проводила в саду, читая книги и качая люльку с сыном, а с приходом Лагерты уходила вместе с Йоргафом гулять по улицам города, чтобы не привлекать внимание соседей своим затворничеством, — для знатных нагинь оно было непозволительно. В Империи царствовал матриархат, и многомужество здесь было событием не столько обычным, сколько необходимым для сохранения расы. То, что я была вдовой с ребенком на руках, уже казалось нонсенсом, поэтому мне пришлось изрядно постараться, чтобы донести до любящих сплетни соседей свою «печальную» историю, лишившую меня опоры в виде мужской руки.

К сожалению, мой внешний вид привлекал к себе много внимания, но куда сильнее меня беспокоил Айварс, которого я при всем желании не могла укрывать от чужих взглядов вечно. У меня не было второго кольца, поэтому вместе с коляской я выходила на улицу только тогда, когда кроха засыпал, создавая иллюзию совершенно обычной семьи. Нагини, в аристократический круг которых я вошла не сразу, при каждом удобном случае сватали мне свободных мужчин, считая моё одиночество ужасным, а объяснять им прелесть этого «ужаса» было чревато. В большинстве своем новые собеседницы казались личностями избалованными и излишне нежными — они любили устраиваемые в столицах балы и, не умолкая, обсуждали непостоянную моду, изредка сменяя ход беседы на громкие события, новостями разлетающиеся по Империи.

Я не жаловалась и всегда была учтивой, благодаря чему беспрепятственно слушала нужные мне сплетни и вести, не поражая других своей неосведомленностью. Медленно, но в самых изысканных подробностях я узнавала о самых знаменитых родах Зейрана, часть из которых была настроена по отношению друг другу очень враждебно. Я знала об Императрице, что собиралась вскоре передать престол своей младшей дочери, посчитав старшую недостойной драгоценного титула, знала об её сыне, что был не самым завидным женихом Империи, а также о том, что помимо Алмазного Замка, построенного шесть тысячелетий назад, есть Каменный Дворец, руины которого до сих пор изучаются сильнейшими магами.

Последние вести, показавшиеся другим дамам вполне обычными, пускай и неожиданными, стали для меня почти роковыми, ведь они означали то, что императорский род принялся искать Горгону. Под предлогом осмотра новорожденных, сотни лекарей бродили по домам, проверяя детей, а потому следовало сделать вывод, что и мой дом эта участь не могла обойти.

— Сиггрид, среди нашего круга только у тебя есть сыночек, — ласково произнесла одна из нагинь, заботливо подливая в чашку хвойный чай, — быть может, лекарь расскажет тебе, почему так внезапно решили начать осмотры.

— И правда, — вторила ей другая, — нам так любопытно! Обязательно расскажи, как все пройдет.

— Боюсь, они боятся распространения некоего заболевания, — задумчиво произнесла нагиня, в доме которой мы собирались на чаепития каждый раз, — я слышала, будто бы оно поражает только младенцев.

— Ох, какой кошмар! Айварс — очаровательный ребенок и очень послушный. На прогулках он всегда спит. Сиггрид одевай его теплее!

— Наоборот! Нельзя слишком тепло одевать маленьких деток.

— А тебе откуда знать?

— Я читала об этом в одной из книг.

— Ну, все-все, не спорьте, — с улыбкой произнесла я, пряча руки в складках платья, а мысли за маской спокойствия. Стоило ли уехать на время из города? Нет, это вызовет массу вопросов и, скорее, больше заинтересует лекарей, чем если бы я приняла их в своем доме. Я могла бы отдать кольцо Айварсу и притвориться ослепшей, но в таком случае целители примутся лечить мой недуг…

— Быть может, тебе повезет, и в твой дом, наконец, зайдет прекрасный одинокий лекарь, что влюбится в тебя с первого взгляда! — с придыханием произнесла молодая девушка, за что тут же получила полный укора взор от своей старшей сестры, сидевшей рядом со мной.

— Не слушай её, Сиггрид. Она слишком увлеклась своими романами…

Улыбаясь чужой мечтательности, я вдруг почувствовала, как расслабляются прежде напряженные плечи. Слова, сказанные не то в шутку, не то по глупости, указали мне на очевидную истину, которой я уже воспользовалась однажды, чтобы сбежать. Женская красота была настоящим оружием в правильных руках, а, учитывая то, что ныне я была простой нагиней, а не известным чудовищем, задача упрощалась в сотни раз. Стоило ли слишком полагаться на природное очарование? Нет, не стоило. Ведь в моих рукавах заготовлено множество негуманных тузов, и я без промедления была готова воспользоваться ими в том случае, если вопрос касался жизни и смерти…

Глава 10

Что перед смертью видим мы?

Чертоги вечной теплой тьмы.

Когда придет всему конец,

Увидишь Каменный Дворец –

Обитель зла и покаянья,

Что души ждет за их деянья.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Когда ночь окутывала город, в саду под стрекот цикад загорались фонари. Медленные светлячки наполняли уютным теплом самые дальние углы, и, сидя на старой лавке в окружении склонивших бутоны цветов, я смотрела в безупречно иссиня-черное небо, усыпанное мириадами звезд. Прохладный ночной ветер играл с привязанными к шали кисточками, а соседский кот, бродивший по изгороди, окружающей дом, то и дело замирал на месте, прислушиваясь к шороху опавшей листвы. Я мечтала о подобных мелочах все то время, что засыпала в огромном храме, но сейчас, чувствуя себя невероятно счастливой благодаря сбывшейся мечте, в сердце трепетало беспокойство, мучающее разум сотнями вопросов.

Папа говорил мне, что я должна наслаждаться подаренной мне жизнью, и я, ступая по чужим головам, тянулась пальцами к призрачному свету в надежде согреться. Почему же я не могу сделать тот долгожданный облегченный выдох, какой люди делают каждый день? Почему ненависть, необоснованная, но до жути сильная, преследует меня даже там, где солнце освещает дикие просторы, обещая тишину? У меня есть уютный дом, где я хотела подарить Айварсу беззаботное радостное детство. Есть планы и мечты, надежды и цели, и за ребрами бьется такое же сердце, как у всех, и все же мне нет места ни в одном уголке этого мира.

Прибытие лекаря не было случайным совпадением, ведь подобного масштабного осмотра не было уже давно. Должно быть, правители Империи узнали о моем местонахождении, но, если люди изгоняли с земель зло, несущее, по их мнению, лишь разруху, то чего же добивались наги? Я не ждала от них признания и искренне надеялась на равнодушие, которое змеи проявляли к иным малочисленным расам. Мне ведь более ничего не нужно…Только бы жить как все…

— Выглядишь очень задумчивой, — тихо произнес Йоргаф, присаживаясь рядом и поглядывая в сторону открытого окна, в котором была видна люлька. Фигура феи маячила в столовой, где она готовила все для перекуса. — Тебе не нравится это место?

— Нравится…Очень нравится. Настолько, что я бы не желала уходить.

— А нам разве нужно?

Опустив взгляд на руки и покрутив спасающее мою жизнь кольцо, я повернула лицо к мантикоре, находя некое умиротворение в чужой расслабленности. Улыбка не сползала с его узких губ, а кончик хвоста всегда ходил из стороны в сторону в приподнятом настроении. Йоргафу нравилась новая жизнь, и он жаждал получить от нее все, чего был лишен ранее. А лишен ранее он был почти всего…

— Скажи, Йоргаф…Как быть созданию, счастье которого заставляет других страдать?

Высоко вскинув брови, мужчина поднял глаза к небу, замолчав на длинные минуты. Я не торопила его с ответом, ведь вопрос был довольно сложным, и порою я ловила себя на мысли, что желала бы смотреть на мир тем же восхищенным, несколько детским взором, что и Йоргаф. Как же я смогу подарить Айварсу счастье, если сама не смогу впустить его в свое сердце…

Со стороны люльки послышалось тихое хныканье, и Лагерта, тут же подскочив к кроватке, взяла на руки белый сверток. Прижав его к груди, она выскользнула на улицу и, бесшумно подойдя к лавке, передала мне укутанного в плед сына. Кроха плохо спал, если я не была рядом, и, полагаю, повиновался инстинктам, предупреждающим его об опасности в случае отсутствия рядом мамы. Он выглядел сонным, и, стоило нашим взглядам встретиться, вновь закрыл веки, забавно причмокивая губами. Рассматривая его пухлые щечки, длинные ресницы и маленький носик, я чувствовала себя способной на все — настолько сильной, что испытания, посланные судьбой, не казались чем-то пугающим и рискованным. Я больше не была одна, и в моей жизни, наконец, появилась родная душа, ради которой я сделала бы все на свете.

— Знаешь, Сиггрид, — ещё тише произнес Йоргаф, опуская на мое плечо свою большую ладонь, — сейчас, смотря на тебя, я вдруг понял, что ответ на твой вопрос почти…очевидный.

Мужчина вновь улыбнулся моему растерянному взгляду, а после аккуратно поправил плед на младенце.

— Услышь я этот вопрос в таверне за кружкой эля, я бы непременно поспешил ответить в духе героя, мыслящего слишком масштабно. Я бы сказал, что из-за одного создания не должны страдать тысячи и сотни тысяч других, что жизнь одного не равноценна сотни. Но теперь, только теперь я понял, сколько заблуждений стало для нас правдой. Окажись на твоем месте наг, ищущий счастья в страданиях других, я бы не нашел ему оправданий — ведь его зло было бы очевидно. Но ты ведь никогда никому не желала плохого…

— Вы замечательная, Госпожа, — с придыханием перебила мужчину Лагерта, присев рядом с лавочкой на корточки, — и в том, что вы родились Горгоной, нет вашей вины. Люди сами решили считать вас такой и, не умея слушать, они своими же предрассудками загнали в угол не только вас, но и себя.

— Верно. Что люди, что наги, всем им трудно прислушаться к чужим словам в силу природной эгоистичности. Ты словно бы держишь дощечку, что окрашена в два цвета, и черную её сторону видят все, а красную — только ты. И, говоря о том, что дощечка красная, ты боишься, слушая, как все говорят о том, что она черная. Ты думаешь, что все правы, но продолжаешь отчетливо видеть красный цвет, а потом вдруг понимаешь, что с другой стороны дощечка черная. Что это медаль, у которой есть две стороны. Но гордыня смертных заключается в том, что, стоит тебе перевернуть дощечку, они не скажут, что теперь она повернута к ним красным цветом, — ведь это будет противоречить всем прежним устоям. И, притворившись слепцами, они скажут…что дощечка черная. Сиггрид, твои желания очень безобидны, но они сделают тебя счастливой. И, если эти безобидные желания делают других несчастными…то виновата здесь точно не ты.

— Надо же, — не скрывая восхищения, ответила я, — а ты умеешь говорить мудрые вещи…

— Он их точно где-то услышал. Он бы никогда до такого не додумался сам.

— Вот какого ты обо мне мнения, Лагерта…Но, — Йоргаф смутился и почесал покрасневшую щеку указательным пальцем, — про теорию дощечки мне рассказывал мой дедушка. Он учил смотреть на вещи под разными углами и пытаться увидеть происходящее чужими глазами, чтобы кого-то понять…

— У тебя был очень мудрый дедушка.

— Спасибо, Сиггрид. Поэтому я и передал тебе то, чему он учил меня.

— Мне стало легче после твоих слов…

— Что ж, тогда я очень рад.

— Знаете, Госпожа, я думаю, что другие исчезающие расы будут того же мнения, что и вы. Они ведь просто хотят жить, и желание это настолько простое, что они даже не думают о своих угнетенных правах, о теплом доме или комфорте, они просто рады тому, что пока их никто не желает убить.

— Вот только я не могу сказать того же о себе…Зачем нагам вдруг понадобилось искать меня?

— Боюсь, что у них, как и у людей, предвзятое отношение к Горгонам, но узнать об этом непросто. Нынешние поколения знают о Горгонах только из сказаний, но обычно всю информацию ищут в архивах.

— Я слышал о них, — добавил Йоргаф, — есть обычные библиотеки, которые может посетить каждый, а есть два архива, посетить которые могут только члены императорской семьи и их приближенные. Ну, и сами работники архива, конечно же…

— Значит, нужно попасть в архивы…

— Отправьте туда одну из змей.

— Нет, её сразу же заметят…

— Значит, нужно или втереться в доверие к одному из приближенных, или попытаться устроиться одним из хранителей архивов.

— Но разве последнее возможно?

— Туда берут только самых образованных и начитанных нагов. Сложная работа, немного нудная, несмотря на всю важность. Там долго не задерживаются, поэтому можно попробовать, ведь вы очень умны, Госпожа. Вы прочли столько книг за эти сотни лет.

Задумчиво прикусив губу, я вновь посмотрела на Айварса, думая о том, стоит ли идти на столь рискованный шаг. Пытаясь узнать о правящей семье, я могла бы привлечь внимание, тогда как попытка устроиться в архив не будет столь уж подозрительной. К нагиням относятся очень уважительно, и никто не посмеет отказать мне хотя бы в собеседовании и тесте. Что ж, это подождет. Проблемы следует решать постепенно, а пока следовало сосредоточиться на предстоящем визите лекаря. Слова Йоргафа затронули струны запуганной души, и, вдохновившись ими, я решила жить счастливо.

Глава 11

И страх отступит перед светом

И станет тонким силуэтом,

Напоминающим о том,

Что вырос страх сей на пустом.

Баллада о Горгоне

— Хорошо у вас тут. Так и не скажешь, что только обосновались.

Мужчина загадочно улыбнулся, опустив взгляд на свои иссохшие руки. Внимательно рассматривая синие вены, чуть приподнимающие тонкую сухую кожу, он казался отстраненным, словно бы потерял нить от клубка истории, и сейчас, сгорбившись на стуле в молчании и отрешенности, лекарь по имени Ридж походил на одинокого старика, доживающего годы вдали от миллионов глаз. Он не был стар, и едва ли ему было за четыре сотни лет, однако, тусклые серые глаза, равно как и худое осунувшееся лицо, прибавляли ему лета, украшенные проседью на бакенбардах и висках. На нем была старая горчичного цвета жилетка, надетая поверх серой, испачканной чернилами рубашки, и в этой одежде, неопрятной и, смею предположить, старой, Ридж выглядел странно посреди роскошно обставленной комнаты моего дома.

Подвинув к нему чашку с кофе, я старалась не смотреть в сторону люльки, в которой так сладко спал Айварс. Мне пришлось изрядно потрудиться, чтобы не дать ему уснуть с шести утра, но теперь в обед он покорно провалился в мир грез, устав от бодрствования и слез из-за желания спать. Обнаружив младенца спящим, лекарь осторожно осмотрел его здоровое тело, отметив редкий окрас хвоста, но пожелал остаться до пробуждения Айварса, объяснив это тем, что должен убедиться в отсутствии у малыша патологий, связанных со зрением. Слушая монотонный голос, ведающий мне о статистике заболеваемости среди маленьких нагов, я думала о том, каким образом Императрица настояла на необходимости осмотра глаз. Впрочем, нет ни единого глупца, что осмелится спросить о планах правительницы, чьи приказы беспрекословны.

— Значит, вы вдова, — риторически произнес лекарь, и я согласно кивнула его словам, — должно быть, непросто растить ребенка одной.

— Айварс тихий ребенок, поэтому мне трудно.

— А как же работа по дому?

— Её выполняют слуги, что приходят вечером.

— Тогда я спокоен, — лекарь громко откашлялся, словно бы намеренно хотел разбудить малыша, но тот продолжал крепко спать. — И все же вы красивая нагиня, у вас впереди вся жизнь — я уверен множество мужчин будут рады стать опорой вашему роду.

— Мне приятно ваше беспокойство, Ридж, но пускай события идут своим чередом в заданном судьбой темпе. Я ведь только поселилась в этом доме пару недель назад, и будет неверным решением взяться сразу за несколько дел.

— Мудрые слова для столь молодой девы.

Как бы свежо я не выглядела, возраст мой не был юным, ведь неумолимое течение зим нещадно приближало меня к четырем столетиям. Из-за спячек я не могла знать точное количество собственных лет, но даже приблизительные цифры называть было непозволительно, поскольку по меркам нагов я приближалась к почтенным годам. Изучая змеевидную расу уже длительное время, я знала о том, что в среднем наги доживают до пятисот лет, но, приближаясь к четырехсотлетию, я выглядела слишком молодо, а потому врала всем о том, что мне только сто пятьдесят. Неужели Горгонам отведен куда больший срок для жизни?

— Простите мне мое любопытство, но понравилась ли вам жизнь в Королевстве, несмотря на вставшие перед вашей семьей тяготы?

— Это красивое государство. Оно щедро на прекрасные пейзажи и приятные сердцу мелочи. Мой муж был счастлив жить там, и мне горько думать о том, что среди природных людских красот и оборвалась его жизнь.

— Вы, верно, сильно его любили, раз избрали единственным спутником жизни. Сейчас это редкость — нагини стремятся выйти замуж хотя бы дважды.

— Так и есть. Мои подруги не упускают случая напомнить мне об этом.

— И чем же вы планируете заниматься после того, как окончательно обустроитесь?

— Хотела бы устроиться на тихую спокойную работу. Подумываю над тем, чтобы попытаться стать хранителем архива.

— Вы интересная женщина, Сиггрид, — кивнул лекарь собственным мыслям, — и я уважаю ваш выбор. Принимая во внимание ваш острый ум, я скажу вам, что не так давно там как раз освободилось одно место. Сейчас мало желающих работать в подобном месте, несмотря на всю его значимость, — молодежь любит быть в центре событий, а в архиве будто бы и время замерло.

— Как чудесно, — я хлопнуло в ладоши, одаривая Риджа благодарной улыбкой, и тот не преминул порадовать меня вновь.

— Мой старый друг работает там уж два столетия. Как и меня зовут его Риджем. Только пожелайте, и я непременно упомяну ему о вас. Вы только вернулись обратно домой, испытав горечь утраты, и я буду только рад помочь молодой леди в её начинаниях.

Попытавшись скрыть истинную радость, я изобразила на лице волнение, высказав нежелание обременять доброго лекаря своими просьбами, но тот отринул мои сомнения, попросив убрать скромность и хватать удачу за хвост при первой же возможности. Это была поистине радостная весть, что позволяла мне проникнуть в архив по рекомендации, — подобное не было чем-то удивительным — однако, как бы сильно я не пыталась отвлечь Риджа разговорами, он все равно то и дело бросал внимательные взгляды в сторону люльки.

— Какой крепкий сон.

— Это ведь прекрасно.

— Вне сомнений, но позвольте мне разбудить Айварса. Всё же мне предстоит обойти ещё три дома прежде, чем я вернусь в гостиницу.

Встав с места, он неожиданно проворно подскочил к кроватке, чуть сжав кончик хвоста младенца и поводя им из стороны в сторону. Скривившись, малыш тихо закряхтел, не открывая глаз, и, пользуясь случаем, я подошла ближе, доставая сына из люльки. Сделав вид, что пытаюсь разбудить кроху, я попросила Риджа подать лежавшую на полке погремушку, и, пока тот отвернулся, сняла с себя кольцо, надев его на пальчик Айварса. Оказавшись на маленьком персте, артефакт тут же уменьшился в размерах, тогда как мне пришлось смотреть вниз, пряча взгляд.

— А, ну-ка, посмотри сюда, — лекарь затряс погремушкой, и хнычущий Айварс недовольноустремил вперед голубые глаза, бойко стуча кулачками по столу, на который его положили. — А теперь вот сюда…Смотри, где гремит игрушка? Какой умница. Ох, ну и злостно же ты смотришь на меня. Не дал тебе поспать? Ну, не злись. Я же как лучше хочу. У него глаза как у вас…Что-то случилось?

— Ох, нет-нет, — поспешно ответила я, не открывая век, — что-то попало в глаз, вот и прикрыла, чтобы не было так больно.

— Давайте я взгляну…

— Нет-нет. Вы же говорили, что спешите. Я сейчас вытащу сама.

— И все же я настаиваю…

К счастью, в этот момент Айварс, очевидно, почувствовавший волну страха с моей стороны, принялся громко плакать, краснея от сильного крика. Взяв его на руки и прижав к сердцу, я отвернулась от Риджа, медленно отползая в приоткрытую комнату.

— Вы уж простите, что не смогу проводить вас. Давно он так не кричал…

— Это вы простите, Сиггрид. По моей вине он так испугался. А с глазами будьте осторожны.

— Благодарю вас, Ридж.

— И я расскажу о вас моему другу, так что ждите письма.

— Вы очень добры.

Входная дверь захлопнулась, и, сняв с Айварса кольцо, я облегченно шумно выдохнула, пытаясь унять быстрый стук сердца. Успокоившийся кроха обиженно шмыгнул носом, с недовольным видом устраиваясь у меня под боком, чтобы продолжить прерванный сон. Обвив руку хвостиком, он вскоре засопел, приятно щекоча мне кожу своим дыханием, но я ещё долго не решалась выйти из комнаты, пытаясь вернуть прежнее хладнокровие. В будущем такой риск станет невозможным — Айварс станет бойким непоседливым малышом, отдав кольцо которому я сама лишусь защиты. И тем не менее благополучие сына для меня важнее всего на свете, потому артефакт рано или поздно достанется именно ему. Мне же стоит воспользоваться возможностью поработать в архиве, чтобы найти не только всю правду о Горгонах, но и магию, что позволит мне менять цвет глаз без использования артефакта.

Неосознанно, окунувшись головой в омут чистого страха, я выпотрошила двух зайцев, что сами пришли к моему дому. Но, зная правила жизни, что по справедливости не только давала, но и отнимала, я ожидала дурных вестей, заранее успокаивая себя успешной маскировкой, благодаря которой наша семья осталась вне подозрений.

Дни продолжили сменять друг друга, и в ожидании письма из архива я изучала транспортные маршруты, по которым могла бы добираться до столицы. Одна из повозок отправлялась в шесть утра и приезжала к главной площади аккурат к восьми, но хитрый извозчик славился своей жадностью и брал с клиентов больше положенного. По этой причине все предпочитали пользоваться услугами другой повозки, хозяин которой пускай и не отличался пунктуальностью, брал за дорогу немного. Моё поведение могло бы показаться излишне самоуверенным, но почтенному и известному лекарю не было надобности лгать нагине при деньгах, поэтому я ждала послания, готовясь тронуться в путь в любой момент.

В один из вечеров, когда мы с Лагертой готовили ужин, в дверь постучали, и, обрадовавшись долгожданному письму, я поднялась с места, чтобы встретить присланного из архива нага. Вот только мужчина, смотревший на меня сверху вниз с порога, вовсе не походил на посла…

— Добрый вечер, Сиггрид Эидис. Моё имя Рэнгволд Шаркис. Я главнокомандующий северными и восточными войсками Империи Зейран, а также личный страж её Величества Императрицы Рагнии.

Глава 12

Ты будешь жить, а я умру.

Трепещет лента на ветру,

Которую плела ты в косы,

А ноги твои были босы.

Возьми её и брось к костру,

Ты будешь жить, а я умру.

Отрывок из песни «Дочь пахаря»

— Могу ли я войти? — переспросил он вновь, когда я, обомлев от столь неожиданного и малоприятного визита, замерла на месте, пропустив мимо ушей половину из сказанных приветствий. Пережив визит лекаря, я слишком расслабилась, самоуверенно посчитав свой род вне подозрений, но страж, чей статус позволял арестовать меня и приговорить к смерти незамедлительно, оказался жутким громом посреди голубого неба. Его строгое безэмоциональное лицо походило на вызывающую ужас маску, а проницательный взгляд алых глаз заставлял окаменеть, как если бы и он был Горгоной, рожденной нести погибель.

Опустив голову, я отползла в сторону, пропуская гостя в дом, но прежде махнула рукой Лагерте, указывая на люльку. Айварс не спал, и фея, поняв безмолвную просьбу, поспешила отнести ребенка в другую комнату, где дремал мантикора, и в небольшой столовой, заполненной чуть уловимым цитрусовым ароматом, остались лишь мы вдвоем. Пускай нагини были ценны и уважаемы вне зависимости от статуса, под взглядом главнокомандующего я чувствовала себя испуганным и загнанным зверьком, который в виду вежливости натянуто улыбался и доставал из шкафчиков чайный сервиз.

— Полагаю, вы удивлены моим визитом, — произнес он басовито и хрипло, — но я исполняю приказ Императрицы, согласно которому все иммигранты должны подать о себе полные сведения.

— Этот приказ логичен, но я не ожидала увидеть на пороге столь важного нага.

— На то есть свои причины, — ответил он сухо, ставя точку в объяснении причин своего визита. — Сиггрид Эидис из рода Эидис, что записан в архивах как род скульпторов. Как звали вашу мать?

Назваться родом матери было верным решением, ведь скажи или придумай я что иное, как меня бы тут же раскрыли в обмане. Наги — жуткие педанты, ведущие перепись населения и следящие за всеми семьями, и заданный вопрос был своего рода проверкой того, в самом ли деле я принадлежу к Эидис. Все данные, содержащиеся в архивах, были как моим спасением, так и огромным риском, ведь там могло упоминаться о том, что моя мать вышла замуж за человека, но, вспоминая слова отца, я считала эту свадьбу тайной и мало кому известной. Мама сбежала из Империи, и на этом история рода Эидис оборвалась, оставив в книге пустую страницу.

— Рагнильд Эидис, — уверенно ответила я, искренне надеясь на то, что у мамы не было братьев и сестер. Все же я многого о ней не знала, как не знала и того, что все в роду занимались скульптурой.

Густые брови, хмуро надвинутые над глазами, медленно поднялись вверх, разглаживая глубокую складку на переносице. Запустив руку в черные, как смоль, зачесанные назад волосы, мужчина откинулся на спинку стула, устремляя уставший взгляд в потолок. Судя по всему, подобный приказ, вынуждающий его заниматься непривычной работой, вызывал в нем негласное раздражение, копя которое, он не скрывал усталости. Посещая вновь прибывших в Империю нагов, Рэнгволд вычеркивал подозреваемых изо дня в день, считая опасения правительницы надуманными, и сейчас, наткнувшись на очередного безобидного гражданина, он позволил строгим чертам разгладиться.

Рассматривая его осторожно, почти украдкой, я скользила взглядом по орлиному носу и высоким скулам, с некоторым удивлением отмечая отсутствие колец на пальцах у столь знатного и мужественного нага. Несмотря на грозный вид и жестокий взгляд, он притягивал к себе внимание очевидной силой и властностью, что многим женщинам было по нраву. Я слышала о Рэнгволде немногое, ведь слухи, блуждающие в аристократических кругах, сводились к его предполагаемой помолвке с кронпринцессой и к его многочисленным победам, благодаря которым он стал известен в обществе как Кровожадный Палач. Узнай он, что я и есть всеми разыскиваемая Горгона, стал бы он церемониться с приветствиями и скупыми объяснениями? Разглядывая его могучую фигуру, облаченную в черный камзол со стоячим воротником с золотой цепочкой, я впервые сомневалась в собственной силе — может ли столь могущественный наг, буквально источающий силу, вообще стать камнем?

Заметив мой взгляд, остановившийся на остром кадыке, Рэнгволд громко прочистил горло, вновь возвращая моё внимание к своему лицу, и, когда я смущенно подняла на него глаза, наг кивнул в сторону люльки.

— Воспитываете ребенка одна?

— Верно, — ответила я на уже привычный и приевшийся вопрос.

— Из какого рода был ваш почивший муж?

— Стыдно признаться, но я не ведаю этого. Он всегда избегал этого вопроса, а так как муж вступает в род жены, а не наоборот, я не настаивала. Полагаю, у него на то были свои причины.

— Какого цвета был его хвост? — бесстрастно продолжал расспрос Рэнгволд, и я вторила его интонации, с видимым спокойствием крутя в руках маленькую фарфоровую чашку.

— Зеленый, — распространенный цвет и ни о чем не говорящий. В императорском роду у всех были черные хвосты — своего рода признак носителя королевской крови, как золотой цвет волос у правителей Королевства. У мужчины, сидящего напротив, хвост был красным, что медленного перетекал в бордовый, становясь очень темным на самом конце. Подобные оттенки наблюдались в родах, связанных с военной деятельностью, а золотые были распространены у жрецов и магов. Белый хвост привлекал к себе внимание редкостью и, равно как и фиолетовый, считался талисманом удачи, что казалось мне жутко ироничным — пока мое происхождение приносило лишь горе.

— Как умер ваш муж?

— Его убили. Наши слуги обнаружили тело в лесу.

— Наемники?

— Полагаю, что да.

— Неудивительно для Солэя. На какие средства вы купили дом?

— Сбережения мужа.

— Почему не выбрали столицу?

— Хочу воспитать сына вдали от шума больших городов.

— Каковы ваши планы на будущее?

— Хочу стать хранителем архива, — ответила я холодно, но, посчитав свои цели излишне прагматичными для молодой вдовы, поспешно добавила с улыбкой, — и выйти замуж.

Мужчина кивнул, словно бы я ответила так, как того требовал нужный ему ответ, и, поднявшись с лавки, вынул из внутреннего кармана письмо, с печатью Императорского архива. Значит, все это время меня проверяли не только как иммигранта и потенциальную Горгону, но и как возможного кандидата для работы в замке? Я ожидала собеседования с одним из хранителей, а получила допрос от главнокомандующего, чья деятельность далека от научной. Это напомнило мне о том, что следовало всегда быть начеку, ведь, ожидая увидеть доброго старика среди книг, я могла оказаться в сырой тюрьме, приговоренной к смерти через обезглавливание. Выскажи Рэнгволд желание посмотреть на моего сына — все бы завершилось очень быстро и мучительно.

— Вас пригласили на стажировку. Если покажете себя с лучшей стороны, приступите к работе через месяц.

— Благодарю…

— Тогда позвольте мне откланяться.

Громко хлопнув дверью, он быстро скрылся за живой изгородью, и, прислушиваясь к зашумевшей по дороге колеснице, я думала о том, правильным ли решением было согласиться на работу в архиве. Все же, если хочешь что-то сделать хорошо, сделай это сам, но не было ли лучшим решением попросить для этой роли Лагерту? Нет, в том, что пришедший лекарь был связан с архивом, виднелся знак судьбы, да и, положив вещь на очевидное место, зачастую можно спрятать её от самых зорких глаз. Ползая прямо перед носом у Императорской семьи, смогу ли я сохранить тайну?

— Рептилоид ушел? — тихо спросил Йоргаф, высунувшись из комнаты и тут же заскулив, стоило фее наступить ему на хвост.

— Не смей говорить так грубо при Госпоже!

— Она нагиня…А это рептилоид! Ты его видела? Он пальцем может тебе шею свернуть. А клыки? Наги с красными и оранжевыми хвостами очень ядовиты — мне это на работе рассказывали.

— Сказал мантикора, что сам своей слюной кого угодно отравит…

— Это другое.

— Почему твои волосы по всему дому лежат?

— У меня линька.

— Значит, будешь жить на улице.

— Все, хватит, — строго произнесла я, чувствуя головную боль от непрекращающихся споров Лагерты и Йоргафа. — Я думала о том, что все позади, но нашу стойкость испытывают вновь и вновь.

— Ты сама согласилась отправиться в логово врага, — хмыкнул мантикора, усаживаясь напротив, — впрочем, ещё неизвестно враги ли они.

— Будь Горгона благословенным существом, её бы не бросили на землях людей.

— Тоже верно…

— Будьте осторожны, Госпожа. Я уверена, что первое время вы все равно будете находиться под подозрением.

— Конечно. Начни я сразу искать информацию о Горгоне, у них были бы все основания сделать меня главной подозреваемой.

— Мы как будто об убийстве говорим, — хмыкнул Йоргаф, отправляя в рот кусок нарезанного яблока, — просто веди себя расслабленно и делай вид, что всегда занята.

— Как тебя при таком подходе ещё не уволили…

— Я очень уверен в себе. За этот месяц не было ни дня, чтобы я что-нибудь полезное да сделал.

— И ты говоришь об этом так хвастливо…

Глава 13

Ты будешь жить, а я умру,

Живи же, дочка, по уму.

Пускай же злато глаз твоих

Сверкает ярко будто стих.

Не прожигай в груди дыру,

Ты будешь жить, а я умру…

Отрывок из песни «Дочь пахаря»

Заняв свое место в большой повозке, что стояла посреди городской площади ровно в шесть часов утра, я отправилась в столицу, иронично припоминая свое нежелание бывать в эпицентрах происходящих событий. Это была быстрая дорога, и шестиногие кони, тянущие экипаж, бежали так резво, что выглядывая в окошко, я видела лишь очертания пейзажей, скрытых вздымающейся из-под копыт пылью. Придерживая на голове небесного цвета широкополую шляпку, ленты которой послушно лежали на волнистых волосах, я разговаривала с немногочисленными попутчиками, что, как и я, пока не могли позволить себе личного экипажа. Все они направлялись в столицу по работе и, несмотря на сонный вид, приветливо улыбались, непринужденно рассказывая о вечной загруженности в виду предстоящих фестивалей, сулящих не только выгоду, но и большой поток клиентов.

Леди Уолли работала в небезызвестном ателье, славящимся изысканными платьями и знаменитыми покупателями. Она жила на окраине нашего городка, из-за чего ранее мне не приходилось видеться с ней на вечерах, и, как и я, была не замужем, считая, что новый статус не позволит ей заниматься своим делом так, как прежде. В обществе двух незамужних нагинь сэр Тайш чувствовал себя излишне самоуверенно — отпуская непрекращающиеся шутки, он то и дело невзначай подчеркивал свою значимость в обществе художников, тогда как сам был владельцем небольшой галереи, доживающей свой век в непримечательном переулке. Сэр Полдс, что приходился вторым мужем одной из моих знакомых, мирно дремал в углу повозки, тогда как его сын — крепкий юноша, отпраздновавший недавно свое семидесятилетие, — активно поддерживал разговор, очевидно, полагая, что именно мужчины должны развлекать дам интересными беседами.

Когда экипаж затормозил, извозчик любезно помог мне и Уолли спуститься, и, оказавшись посреди широкой улицы, заполненной каретами, я вдруг почувствовала наплыв восторга и жуткой неуверенности. Я никогда не была в крупном городе. То, что ныне я могла свободно гулять по дорогам столицы в своем истинном обличии, казалось приятным сном, но никак не реальностью, и, если бы не Уолли, что изредка осторожно тянула меня за рукав, я бы замерла перед первой попавшейся достопримечательностью, теряясь в мыслях.

Мне не с чем было сравнивать, но столица казалась мне местом удивительно шумным и невообразимо красивым. Высокие дома, покрытые изумрудным мхом, бьющие ввысь фонтаны, великолепные статуи, стоящие в тени раскидистых деревьев, булыжные мостовые, множество пестрых магазинов, величественных театров — столица казалась гармоничным сборищем всего того, что когда-то было придумано предыдущими поколениями. Здесь было абсолютно все! Уолли рассказывала мне о гладиаторской арене, где все воины могли померяться силами, о зверинцах и огромных садах, о галереях и музеях, о конных ярмарках и магических академиях, в которые поступали лучшие умы Империи. Но будучи внимательным и благодарным слушателем, я все же старалась ползти как можно скорее, замечая повышенное к нам общественное внимание — под столь любопытными взглядами я чувствовала себя неуверенно, пускай и находила подобному интересу логическое объяснение. И дело было не только в моей внешности, но и в том, что найти в толпе незамужнюю нагиню было донельзя просто. Настолько просто, что любой мужчина мог указать на неё пальцем даже с закрытыми глазами, поэтому мы с миловидной Уолли были целью мужских взглядов, коих на улицах, безусловно, было больше, чем женских.

Новая знакомая любезно проводила меня до самого дворца, увидев который я с содроганием провела параллель с храмом в горах, где я провела почти всю свою жизнь. Построенный в стиле барокко, дворец тянулся от одного конца площади до другой, отчего казался огромным и даже массивным. Длинные колоннады, скульптуры нимф, лошадей и орлов на лучковых фасадах и, безусловно, кариатиды по обе стороны от входа — все это завораживало глаз, приковывало и обезоруживало, вынуждало стоять на месте, и поспешила я лишь потому, что опаздывать в первый же день стажировки было непозволительно. Лагерте пришлось уволиться с работы, чтобы вместо меня присматривать за ребенком, а потому я должна была во что бы то ни стало получить эту должность, дабы не оставить семью без средств.

Предъявив письмо с печатью страже, я прошла внутрь в сопровождении присланного мне навстречу слуги, и, миновав основное здание дворца, оказалась у круглой высокой башни. Старый архив пах книгами и лавандой, но казался таким заброшенным, будто бы здесь не работал никто вовсе. Оказавшись внутри, я взглянула вверх, чуть морщась от света, проникающего в центр зала через куполообразную прозрачную крышу. Длинные шкафы с книгами, расположенными вдоль стен, тянулись до самого верха в сопровождении многочисленных лестниц, тогда как сам зал был занят приставленными друг к другу столами. Архив был настоящим олицетворением старости, и, если бы я не знала, что он принадлежит императорскому роду, то могла бы ошибочно посчитать башню позабытым пристанищем коллекционера.

— Ох, леди Эидис, — окликнул меня тихий голос, и, обернувшись, я встретилась с возрастным добродушным на вид нагом, — меня зовут Ридж, рад знакомству. Наслышан о вас, но, признаться честно, в архиве уже давно не работали дамы, поэтому я несколько удивлен вашему желанию работать здесь.

— Я долгое время прожила среди неустанно происходящих событий, поэтому решила работать в месте тихом и уединенном. Мне так спокойнее.

— Понимаю-понимаю…Кажется, у вас есть маленький ребенок? Не волнуйтесь, в случае чего я смогу предоставить вам несколько выходных. Я не строгий начальник, — Ридж рассмеялся, но тут же закашлялся, прикрывая рот кулаком, — но лени и отлынивания не потерплю.

— Ну, что вы. Я здесь не за этим.

— Приятно слышать. Давайте я проведу вам небольшую экскурсию.

Помимо меня и Риджа в архиве работали ещё два нага почтенного возраста, но видеть их мне предстояло нечасто, и, узнав схему башни, а также свои обязанности, я приступила к работе по сортировке только прибывших книг. Позднее Ридж обещал научить меня реставрированию, но а пока я блуждала по длинным полкам, теряясь в многочисленных категориях и буквах, расставленных отнюдь не по порядку. Молодые наги не задерживались на этой работе, и, пробыв весь день в тишине, я поняла почему. Другие работники архива считали мой запал кратковременным, однако, мне не было надобности привыкать к одиночеству посреди книг, наоборот, мне понравилось выполнять поставленные задачи, имея при себе вполне четкую цель. Чем скорее меня допустят к древним текстам, тем только ярче станет мой интерес к архиву.

— Как вам ваш первый рабочий день? — спросил Ридж, когда вечером мы вместе вышли из башни на улицу. — Не разочаровались?

— Мне эта работа по душе.

— Ваш дом далеко?

— В двух часах от столицы в общественном экипаже.

— Ох, надо же, — неожиданно воскликнул наг, — в таком случае, вам лучше поспешить! Последний экипаж отправится через тридцать минут. Задержал я вас.

— Ничего страшного, все в порядке.

Вот только ничего не было в порядке — пройдя ворота и попрощавшись со стражей, я поняла, что совершенно не помню дорогу до той улицы, где нас с Уолли высадил извозчик. В наступивших сумерках все казалось совершенно иным, и, бредя вперед, я пыталась собраться с духом, чтобы обратиться к кому-нибудь из прохожих, чтобы спросить о дороге. Глупый страх, смешавшись с потерянностью и внезапным одиночеством, так остро чувствующимся посреди крупного города, заставлял лишь бездумно идти вперед в надежде наткнуться на пустую повозку — я была готова даже переплатить, лишь бы ни с кем не разговаривать и никого ни о чем не просить. Многочисленные взоры теперь пугали: мне вдруг начало казаться, что все рассматривают мои глаза, что кольцо больше не работает…

Была ли это фобия? Быть может, прожив сотни лет вдали от общества и привыкнув к исключительно небольшой группе рядом, я обзавелась агорафобией? Но ведь находясь рядом с Уолли, я не чувствовала ничего не подобного, и в детстве столь сильной тревожности уж точно не наблюдалось. Следовало заговорить с другой нагиней, но, оборачиваясь в поисках женщин, я лишь натыкалась на взгляды мужчин, окончательно выбивающих решительность из-под моего хвоста. Но не могла же я и дальше ползти вперед так быстро — мои силы не вечны. Тело бросало то в жар, то в холод, я чувствовала сильное сердцебиение, но продолжала путь, пока не закружилась голова. Подобное состояние я ощущала впервые за сотни лет…

Безумный страх, настолько непривычный, но столь сильный, что я схватилась за горло, совершенно не придавая никакого значения подобному жесту. Сгущающаяся вокруг толпа казалась опасным диким зверем, казалась рыцарем, несущим алмазный меч, и боязливо вращая головой по сторонам, я больше не могла сфокусироваться на одном конкретном лице. Все расплывалось, и от этого ужас набирал исключительную силу, превращая четкие окружающие голоса в тревожный шум. Я не могла подавить эту фобию, даже зная о причине её возникновения…Артефакт неожиданно больно впился в палец.

— Леди Эидис?

Услышав знакомую интонацию в монотонном гуле, я обернулась, нервно пощипывая кончики пальцев. Из-за парализовавшего тело ужаса я не сразу разглядела перед собой огромную фигуру, принадлежавшую Рэнгволду.

— Вы меня слышите?

— Да?

— Вы переполошили всю улицу исходящим от вас страхом, но ползли так быстро, что никто даже не смог вас догнать, чтобы помочь.

Как же я могла забыть…В отличие от людей наги прекрасно чувствуют такие сильные эмоции как ужас или искренняя радость, поэтому с рождения учатся магически контролировать подобные эмоции, дабы не выставлять ни у кого на виду. Страх нагини пробуждал у мужчин инстинкт защищать, поэтому, аккуратно выглянув из-за Рэнгволда, я покраснела до кончиков ушей, увидев собравшуюся позади огромную толпу. Махнув другим нагам рукой, главнокомандующий схватил меня за локоть, уводя к черной колеснице, запряженной двумя вороными слейпнирами.

— Куда мы?

— Я отвезу вас домой.

— Мне неудобно…

— Неудобно? — хмыкнул он, помогая мне зайти внутрь и удивленно косясь на взволновавшихся коней. — Вы должны были подумать об этом, когда стремительно ползли по главной улице, не скрывая ужаса. В столице уже давно не происходит даже мелких краж — наша охрана безупречна, а наказания суровы — но вы сегодня встряхнули весь район.

— Я…не хотела.

Взмахнув поводьями, Рэнгволд направил слейпниров вперед, предусмотрительно попросив меня снять шляпу, дабы та не слетела под порывом ветра.

— Вас преследовали? Если это так, то вы обязаны описать мне их внешность.

— Нет-нет…

— Вам угрожали?

— Нет…

— Предлагали нечто…

— Нет!

— Прошу прощения, но в таком случае я не понимаю, в чем дело.

— Ну…

— Что?

— Я так долго прожила в деревнях и маленьких городках, что, кажется, теперь боюсь очень большого скопления…нагов на больших площадях и улицах…

Замолчав, Рэнгволд посмотрел на меня через плечо и, убедившись, что я не вру, не скрыл искреннего удивления.

— Не думал, что вы настолько чувствительная. В нашу первую встречу вы показались мне очень уверенной в себе нагиней.

— У всех есть свои слабости…

— И давно вы узнали о своем страхе?

— Сегодня…

— В таком случае, вам не стоит появляться одной на улицах столицы. Я приставлю к вам кого-нибудь.

— Ох, это лишнее.

— Вы стажируетесь в императорском архиве, леди Эидис. Если вы каждый раз будете в ужасе бежать оттуда через всю площадь, население может все неправильно истолковать. А вы навряд ли захотите говорить всем о своей слабости.

Лишь кивнув в ответ его словам, я смущенно отвела взгляд. Всю оставшуюся дорогу мы ехали молча.

Глава 14

Не обращая сердце в камень,

Она вздымала в душах пламень.

Сгорая в собственных страстях,

Просиживали дни в сетях

Все существа, что прошлым днем

Шли своим собственным путем.

Баллада о Горгоне

Прошла неделя, и хранитель Ридж, посчитав меня трудолюбивым и компетентным работником, торжественно вручил договор о приеме в архив, не дожидаясь месяца. Отныне мои обязанности расширялись, и работа, казавшаяся прежде легкой и незагруженной, вдруг показала себя с иной стороны — наполненной и ответственной. Я прилежно училась, постигая азы реставрирования, но даже так к старинным текстам меня не подпускали, давая возможность проявить себя в переводах свитков и копированиях. Зарплата обещала быть достойной, а сами условия, дарующие мне уединение и спокойствие, были сродни награде за непрерывные испытания.

Уходя вечером с работы — с того самого дня я более в архиве не задерживалась — я всегда чувствовала себя смущенной, встречая у ворот присланного сопровождать меня стража. Рэнгволд сдержал обещание, и, если утром до дворца меня любезно провожала леди Уолли (с этих пор улицы мы выбирали пустынные), то вечером я в иной немногословной компании благополучно находила необходимые для возвращения домой экипажи. К сожалению, то происшествие ещё несколько дней было у всех на слуху, а из-за белого хвоста во мне тут же признавали виновницу суматохи, и множество любопытных взглядов прожигали спину каждый раз, как я шла по улице. Рэнгволд выставил произошедшее в оправдывающем и не позорящем меня свете — якобы несколько нагов своей настойчивостью напугали незамужнюю нагиню — однако, даже это, казалось бы, будничное явление для Солэя было редкостью в Империи, поэтому смотрели на меня сочувствующе и очень внимательно.

Лишнее внимание претило моим попыткам скрыться, но даже так разлетевшаяся новость звучала куда лучше, чем если бы все узнали о моей фобии. Чужая жалость раздражала, и я была безмерно рада, когда спустя ещё неделю сплетня, волновавшая умы знатных нагинь, наконец, перестала быть актуальной, надоев своей общеизвестностью, однако, обо мне не позабыли, ведь в статье было указано не только само происшествие, но и то, что жертва обстоятельств оказалась незамужней особой. Империя полнилась нагами, жаждущими создать семью, и, очевидно, идея защищать хрупкую красивую даму затмевала им иные мысли, поскольку довольно скоро мне начали приходить подарки с письмами и предложениями о помолвке.

То, что казалось мне грубостью и вторжением в личное пространство, оказалось обычным явлением: сродни договору с громогласным названием «стерпится — слюбится». Знатные рода часто позволяли себе подобное, укрепляя связи и преследуя цели скорее корыстные, нежели искренние, вот только я не была богатой вдовой, заслуживающей разнообразное множество предложений, но некоторые из них звучали действительно привлекательно. Один наг был состоятельным настолько, что мы могли бы позабыть о работе вовсе, а другой владел несколькими домами и конюшнями. Ещё один приходился кровным родственником известного в Империи рода, а некий Ченс и вовсе работал старшим магом в Имперской Академии.

Отныне вечера у нас проходили пускай и одинаково, но насыщенно. Йоргаф копался в письмах, пытаясь навязать мне богатых женихов, а мы с Лагертой распаковывали подарки, благодаря которым можно было не тратиться на еду, украшения и платья. Но несмотря на множество достойных кандидатов выходить замуж я не желала по нескольким логически обоснованным причинам. Стоило начать того, что определение «стерпится — слюбится» не было мне противно, ведь теперь я ставила счастье Айварса выше своего собственного, и ради его спокойного детства без промедления согласилась бы на брак по расчету, что, так или иначе, возвысил бы мое положение в обществе, открыв множество иных путей. Однако это было невозможно, и, вспоминая лицо Вестмара, узнавшего о том, что его сын является Горгоной, я спускалась с небес на землю — вся иллюзия дружной семьи разбивалась о скалы правды. Какой бы красивой или богатой я не была, меня бросят в тот же миг, как я открою своё сердце. Сколько бы добра я ни сделала окружающему меня обществу, оно мгновенно выдаст меня императорскому двору, что без сомнений убьет маленького ребенка и его мать, посмевшую продолжить ненавистный всеми род. Как же с таким отношением мне следовало желать замужества? Я не смогу скрывать от супруга собственного сына, чьи глаза являются его защитой и настоящим проклятьем…

Письма догорали в камине. Некоторые из украшений Лагерта продавала на рынке, а большинство тортов поедалось вечно голодным Йоргафом, тогда как платья заполняли шкафы — все же я работала в архиве и была у всех на виду, а потому была обязана выглядеть безупречно. Но каждый раз, думая о том, что отныне мне дарован период спокойствия, я наступала на грабли, которые, поднимаясь, больно били по лбу.

Рэнгволд сильно помог мне, скрыв ото всех настоящее психологическое расстройство, поэтому я посчитала вполне справедливым поблагодарить его за столь благородный поступок. Мы пересеклись в одном из коридоров случайно, когда я несла книги в кабинет другого хранителя, и тот, приняв мою благодарность, дал несколько дельных советов по тому, как скрывать сильный страх. Было ли в подобном разговоре что-то возмутительное и неправильное? Отнюдь. Вот только кронпринцесса так не считала.

— Сиггрид Эидис? — высокомерно произнесла она, скрестив на груди руки, когда я совершала приветственный поклон. — А слухов-то было…

По словам мистера Риджа, принцесса Фелисия в архиве была гостем редким и нежданным, а потому, когда она вползла в башню в окружении четырех фрейлин, я сразу же поняла, что сделала что-то не так. К сожалению, мой статус обязывал меня слушать все, что она желала высказать.

Из разговоров с горничными замка я уяснила лишь одно: перечить кронпринцессе было непозволительно. Её вспыльчивость и заносчивость норовили войти в легенды правящего рода, и слуги чувствовали себя истощенными каждый раз, как Фелисия повышала свой голос — впрочем, кричала она почти всегда. Кронпринцесса была эгоистичной и чрезмерно уверенной в себе нагиней с врожденным коварством. Императрица любила её за схожесть, а также за то, что Фелисия была рождена фаворитом правительницы, поэтому ей прощалось абсолютно все. После всего услышанного я не ждала хороших новостей, выбрав тактику видимой покорности.

— Разве работники архива не должны безвылазно сидеть в своей башне?

— Ваше Высочество, кабинеты некоторых из хранителей находятся вне…

— Замолчи. Какой противный голос.

Кронпринцесса любила казни, а мне и без неё хватало угроз. Применив все своё актерское мастерство, я сделала вид, что меня это задело, и устремила взгляд в пол. Она повелась и довольно улыбнулась.

— Я думала, ты решила соперничать со мной за Рэнгволда своими «невинными» выходками, но, кажется, ошиблась. Ты такая трусливая, что просто неспособна на это. Что ж, одной проблемой меньше. Если ты не знала, дорогуша, у этого замка есть и уши, и глаза, и я все равно все узнаю.

— Да, Ваше Высочество.

— Будь добра, не зли меня и более к Рэнгволду не подходи. И без тебя слишком много выскочек, посчитавших себя достойными его. А ты не ровня даже им.

Резко развернувшись на месте, она направилась к выходу, намеренно снеся стопку книг своим хвостом, а её фрейлины, высмеяв меня одним лишь взглядом, принялись перешептываться, припоминая, что именно я была той нагиней, в страхе ползшей по улицам столицы. Когда дверь закрылась, я сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь убедить себя в том, что испорченные деньгами и вниманием наги мне не враги. К счастью, Риджа здесь не было, но даже так не было сомнений в том, что фрейлины поспешат исказить события и преподнести слухи таким образом, что я вновь не останусь без внимания. Моя цель была другой, и сейчас, когда я нашла первую зацепку, отступать было непозволительно — я понимала это, мысля прагматично, но даже так, окружающее меня общество казалось испорченным и прогнившим. Моральные ценности, о которых мне рассказывал отец, здесь не имели никакого веса…

Занимаясь переводом древних текстов, я намеренно искала старые свитки, потрепанные временем. Это занимало почти весь день, и после упорной работы у меня сильно болели глаза, но спустя ещё неделю мои старания окупились — один из текстов оказался жизнеописанием женщины, родившейся Горгоной. Её звали Ория, и она была единственной дочерью богатого советника, чья супруга скончалась сразу после родов. Он любил свою наследницу, и, возможно, именно поэтому та прожила целую сотню лет. Когда глаза Ории посветлели, став желтыми, отец не выдал её Императрице, а спрятал в деревне на окраине, где не позволял ей покидать стен дома. К сожалению, тогдашняя правительница узнала о рождении Горгоны благодаря некоему красному клену, который чернел каждый раз, как на землях появлялся монстр. Нагиню искали, и вскоре советник попал под подозрение. Его дочь прилюдно казнили, но перед тем она со злости обратила в камень пятнадцать лучших воинов Империи, а после на её шею обрушился алмазный меч. Не пережив горя, отец повесился в тюрьме, куда его посадили, тем самым положив конец своему древнему роду.

Значит, красный клен был причиной моих нынешних поисков? Выкорчевать бы его, да только это могучее дерево и охраняемое. С другой стороны, теперь я знаю, что в иные времена Горгоны рождались и на землях нагов. Первые ответы так воодушевили меня, что я, задержавшись за работой со свитками, вновь опоздала к экипажу, и сопровождающему меня стражнику не осталось ничего другого, кроме как нанять отдельную повозку…

Глава 15

Хранитель знаний и секретов,

Исток волнующих ответов,

Мудрец, живущий среди книг,–

Не иссякающий родник.

Задай ему вопрос, читатель,

И горькой истины искатель.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Империя Зейран, Алмазный Замок

— Приветствую солнце, властвующее над нами и освещающее путь наш кромешный.

— Здравствуй, Рэнгволд. Надеюсь, ты преподнесешь мне хорошие вести — плохие порядком надоели.

— Боюсь, что не смогу Вас ничем порадовать, моя Императрица.

Крепко стиснув зубы, Рагния прикрыла сонные глаза рукой, постукивая кончиком хвоста по мраморным ступеням, ведущим к трону. За минувшее время она заметно исхудала, и волнение, осевшее на искусанных губах и обломанных когтях, наградило Императрицу сильной мигренью и мрачными мыслями, от которых её пытались избавить лучшие лекари столицы. Бросив быстрый взгляд в сторону замершего в углу Кристера, Рэнгволд уставился в пол, искренне надеясь на то, что более приказов, не подобающих его положению, не предвидится. О появлении Горгоны на землях Зейрана знали единицы, на плечи которых ныне возлагалось простое — найти и уничтожить. К сожалению, «проклятье Империи» скрывалось умело и талантливо, очевидно, не без сторонней помощи.

— Сначала Солэй отложил доставку алмазного меча, теперь и твои неутешительные слова.

— Королевство не прислало меч?

— Именно. Вестмар сослался на некие затруднения с доставкой.

— Вам не кажется это подозрительным? — нахмурился главнокомандующий, скрестив на груди мускулистые руки. — Сначала Горгона появляется на наших землях, хотя ей было суждено рождаться и умирать в Солэе, теперь Король находит оправдания для того, чтобы не отправлять нам реликвию. Возможно ли, что Вестмар прикрывает Горгону?

— С чего бы? — огрызнулась Императрица, ударив кулаком по подлокотнику. — Их ненависть к этому отродью бесспорна. Горгона сбежала. А они боятся нашего недовольства.

— Тогда зачем задерживать доставку?

— Надеюсь, на то есть свои причины.

Не став более ничего говорить — Рагния зачастую была глуха к чужим словам — мужчина низко поклонился, чтобы поспешно удалиться. В тронном зале он лицезрел лишь недовольное лицо, жаждущее переложить ответственность за собственные деяния на кого-либо другого, а после заставлял себя терпеть высокомерность крикливой кронпринцессы, повадившейся угрожать всем нагиням, с которыми ему случайно довелось беседовать. Думая об этом, Рэнгволд невольно воспроизвел в мыслях образ новой хранительницы архива, рядом с которой впервые за долгое время почувствовал себя комфортно. Было ли дело в очевидной хрупкости, которую та отчаянно скрывала за маской уверенности, или же в страхе, который она доверила исключительно ему, но Сиггрид пробуждала новое желание оберегать и быть рядом.

Подобные размышления были непозволительны, но, выскользнув из зала, Рэнгволд поймал себя на мысли, что не будь он женихом кронпринцессы, непременно принялся бы добиваться руки нагини с белоснежным хвостом. Она была внимательна к чужим словам и просьбам, отличалась достойным поведением, несмотря на вездесущие слухи, и спокойствием, за которым пряталась настоящая фобия. Было ли это потому, что в столь юные годы Сиггрид пережила жестокие удары судьбы, оставшись вдовой с ребенком на руках? Её погибший муж был настоящим счастливцем, пускай этим счастьем он наслаждался недолго.

— Господин Рэнгволд. Есть минутка?

Обернувшись, мужчина посмотрел сверху вниз на сгорбившегося архимага, под густыми бровями которого прятался цепкий взор. Кутаясь в длинную алую мантию, Кристер косился в сторону дверей тронного зала, как если бы боялся внезапного появления Императрицы.

— Только минута и есть.

— Я не задержу вас. Признаться честно, мне кажется, что страхи Рагнии излишне преувеличены. Ох, не спешите хмуриться, но посудите сами: прошел месяц с тех пор, как клен почернел, а Горгона бездействует.

— Быть может, выжидает.

— Не думаю. Скорее, скрывается. Желала бы она зла, непременно начала бы действовать. Вы так не считаете?

— К чему вы клоните?

— К тому, что нет у нас угрозы. Начнем действовать — сами же на себя гнев накличем.

— Вы говорите разумные вещи, архимаг Кристер, вот только смогли ли вы донести это до Рагнии?

— Нет…

— В таком случае, все бессмысленно. Попробуйте поговорить с Фелисией.

— Императрица приказала не говорить ей ничего.

— А принцу?

— И ему тоже.

— Как будто бы те сами не увидят черный клен.

— Ту территорию закрыли. Никого не впускают. Поставили купол.

— Не смотрите на меня с надеждой, Кристер. Наше с вами мнение — лишь шум, не удостоенный внимания.

— Мне нужна вся имеющаяся в архиве литература о правителях Империи пять и шесть тысяч лет назад.

Флоки был полной противоположностью своей сестры, и, к счастью, походил на отца, что, по слухам, героически погиб на войне. Их семейный портрет пылился в коморке архива, что показалось мне пренебрежительным жестом со стороны правительницы, покуда Ридж не поведал мне о сложном союзе, закончившимся неприятно и ожидаемо. Поговаривали, будто бы Рагния намеренно отправила мужа на передовую, однако, слухи эти распространялись осторожно во избежание гнева Императрицы. Избавиться от портрета не смогли, а посему он пылился в архиве, изредка протираясь сердобольной горничной.

В башне принц был не впервой. Не склонный к долгому времяпрепровождению среди книг, он все же посещал архив раз в неделю, читая отнюдь не научную литературу, потому-то сегодняшняя просьба показалась мне удивительной и странной. Блуждая мимо шкафов с историей правящего рода, я думала о том, что могло заставить столь неусидчивого нага с крайне специфическими интересами обратить взор на предыдущие поколения.

— Мне нужно как можно больше, — добавил он, без стеснения наблюдая за моими поисками. — И будьте рядом, мне может понадобиться и другая литература.

Как и все дети Рагнии, Флоки вырос избалованной личностью, не лишенной, тем не менее, рациональности и сговорчивости. Он славился своим веселым нравом, был хитер и красноречив, но нелюбим в виду схожести со своим отцом. Средней длины волнистые волосы красного цвета обрамляли его светлое лицо с лукавой улыбкой, и изумрудная зелень глаз смотрела на мир насмешливо, но никак не надменно и не эгоистично. Встретившись с ним впервые, я вспомнила легенду об огненной фее, что вечно устраивала шалости, когда в избах зажигали свечи, и сам Флоки был подобен огоньку — теплому, но грозящему обжечь.

— Это все, что я смогла найти. Будет ли вам достаточно пяти книг?

— Да уж, — вполголоса произнес Флоки, поднимая с тележки тяжелую стопку, — тяжело в учении — легко в гробу. Благодарю, Сиггрид.

Сегодня принц был на удивление усерден — прошло не менее четырех часов прежде, чем он поднялся с места, попросив все убрать. Если я могла верно судить по его внешнему виду, нужной информации он не обнаружил, отчего остался недоволен. Устремившись к полкам со старыми книгами, Флоки вскоре затерялся среди множества шкафов, и, потеряв его из виду, я подумала о том, что увидела своими глазами всю правящую семью. Императрица показалась мне женщиной холодной и скупой на эмоции, тогда как Фелисия свой скверный нрав даже не собиралась скрывать. Старшая дочь — Сильвия — была меланхоличной, но не запуганной натурой, осознающей свое положение и с трудом скрывающей недовольство следующим кандидатом на престол. Мне не были известны мотивы выбора Рагнии — её первая дочь прекрасно разбиралась в политических и экономических вопросах в отличие от Фелисии — но полагаю, выбор этот был сделан исключительно на основе большей любви ко второй дочери.

— О чем задумались? — возникнув из ниоткуда, Флоки дунул мне в ухо, порядком напугав. — Не обо мне ли?

— Нет, Ваше Величество.

— Могли бы и соврать, — рассмеялся он, неожиданно хватая запястье и устремляя взгляд на спасительное кольцо, — какая интересная работа? Могу ли я рассмотреть ближе?

— Я бы…не хотела снимать его. Очень дорогойсердцу подарок…

— Даже на секунду? — испытующе заглянув мне в глаза, Флоки хитро прищурился, когда я отрицательно мотнула головой. — Что ж, будем считать, что вы попросту бережно храните подарки. Да?

Знал ли он что-то? Догадывался? Навряд ли, ведь я скрупулезно отводила от себя любые подозрения, снисходя до усредненных моделей поведения незамужних молодых нагинь.

— Сиггрид, вы ведь не зря здесь работаете. Я слышал, вы сообразительны. Поэтому мне бы хотелось узнать ваше мнение.

— Если вы так считаете, это честь для меня.

— Я бы хотел узнать у вас, что вы думаете насчет Горгон.

С трудом скрыв дрожь, пронесшуюся по телу, я попыталась изобразить удивление, а после задумчивость.

— Для многих это ныне легенда, однако, это реально существовавшая раса, некогда проживавшая на землях Империи. Есть свитки, содержащие жизнеописания некоторых из Горгон, но всех их убивали алмазным мечом.

— Почему же?

Это не походило на урок, скорее, на допрос, и вел его Флоки, не скрывая веселых искр в глазах. Безусловно, это сбивало с толку, и под его взором я начала порядком нервничать.

— Это мне неведомо…Но, полагаю, их считали угрозой. В самом деле, создание, в чьих силах убить лишь взглядом, не могло не вызывать тревогу у правителей.

— Знаете ли вы о красном клене?

— Да, он упоминался в свитке. Кажется, он чернеет, предупреждая о появлении новой Горгоны.

— Верно. А знаете ли вы, что клен не так давно вдруг вновь почернел впервые за пять тысяч лет?

Мне не пришлось изображать шок, ведь я и так была удивлена тем, что мне говорят об этом вот так спокойно. На месте правящей семьи я бы не разглашала эту информацию так просто. Неужели, это действительно очередная проверка?

— Быть того не может…

— Это кажется неправдой, но поверьте мне на слово. Я говорю вам это лишь потому, что хорошо разбираюсь в нагах, и знаю — вы не из тех, кто станет болтать. Меж тем мне требуется найти как можно больше информации о Горгонах, но времени для посещения архива у принца немного. Потому я приказываю вам заняться поисками, никому ничего не рассказывая.

— Как прикажете.

— Если обнаружите нечто важное, запросите со мной аудиенцию — я приму вас тут же.

— Всенепременно…

Глава 16

Объятый чувством неизвестным,

Он был с собой предельно честным.

Узрев прекрасный свет вдали,

Узнал и воин о любви.

Автор неизвестен

Благодаря стараниям принца Флоки архив в буквальном смысле стал моим вторым домом, лишившим меня возможности часто видеться с сыном. Лагерта прекрасно справлялась с ролью няни, но, наблюдая за её работой, я чувствовала зависть, настоящую ревность, из-за которой с трудом сосредотачивалась на работе. Не объясняя причин своей занятости коллегам, я уклончиво уходила от расспросов, прикрываясь приказом Его Величества, и с наступлением ночи бралась за старые рукописи в одиночестве и благоговейной тишине. Я не любила холода и впадала в спячку за неимением возможности согреться, но в тепле моему телу не требовался отдых, и, чем старше я становилась, тем меньше сна мне требовалось на то, чтобы восстановить силы. Думая об этом одним вечером, я вдруг поняла, насколько удивительна ненавидимая всеми раса — Горгоны обладали смертоносной силой и неограниченным запасом магических сил, они сохраняли вечную молодость и могли бы жить намного больше предопределенного срока. С другой стороны, сильный холод был для Горгон коварным врагом, их выделяли глаза, и они существовали в страхе Алмазной плахи, на лезвии которой текла кровь множества невинных жизней. Наги же морозов не страшились. Они были преисполнены гордости, эгоистичности и убежденности в собственной правоте, и более того, им не нужно было узнавать о своей расе с чистого листа путем проб и ошибок так, как это делала я.

Домой я приезжала редко, но каждый день посылала письма, отправлять которые было удивительно просто: стоило положить конверт в специальный ящик, как тот немедленно переправлял послание адресату. Все лучше, чем использовать наученных птиц и любопытных посыльных. Я скучала по Айварсу, но он был в надежных руках, и мне оставалось лишь дальше искать информацию о нас самих да пытаться найти заклинание, меняющее цвет глаз. К сожалению, подобная магия считалась одной из сложнейших, ведь, затрагивая гены, она могла скорее навредить, нежели помочь, поэтому использовать её на Айварсе уже было невозможно. Я полагала, что избегу серьезных последствий, тогда как сыну будет лучше носить кольцо, но подходящей формулы все не было, а мудрый Ридж, к которому я обратилась с вопросом, лишь усмехнулся, назвав подобное заклинание бесполезным, никому не нужным и опасным. Полагаю, именно по этой причине все магические трактаты осторожно затрагивали исключительно тему временных метаморфозов некоторых черт лица.

Когда Айварсу исполнилось четыре месяца, мне вновь повезло. Проводя дни в пыльных углах архива, я пролистывала древние книги, когда из одного тома на пол не выпала согнутая желтая бумага. Углы её, обожженные и рассыпающиеся, остались черными хлопьями на белых пальцах, и, осторожно развернув находку, я с трудом сдержала вдох удивления.

«…ину Шер…тскому из дома Тр…нэ,

пишу Вам из Солэя, находясь в добром здравии. Переговоры прошли успешно, и в обмен на возобновление торговли, а также материальный задаток — компенсация будет выплачиваться правящей семье при каждом рождении Горгоны — люди согласились на сделку, потому Алмазный меч передан в их руки. Процесс перемещения проклятья Зейрана прошел успешно, если можно назвать успешным гибель пятидесяти магов, ставших статуями. Младенец Горгоны даже не закричал — у него столь страшные глаза, что после проведения переноса его тут же зарубили. Отныне и засим Горгоны более не будут рождаться на наших землях, следовательно, священное красное древо никогда не почернеет. Слышал, среди нагов поднялась настоящая волна хаоса и паники — все мы боимся этой твари — но отныне все будет хорошо. Люди, как прирожденные палачи, уничтожат появляющихся Горгон, а мы заживем в мире рядом с красным кленом — наш народ будет спокоен, и, надеюсь, когда-нибудь вся эта история станет для нас лишь неприятной легендой, а не горькой и жестокой правдой. Постарайтесь к моему прибытию уничтожить все статуи из Каменного дворца и вытравите змей. Развелось слишком много ядовитых».

Переписав данное послание и обнаружив в нем информацию сколь важную, столь небезызвестную правящему роду, я передала его Флоки, надеясь не встретиться лично. Хитрый взгляд принца пронизывал до костей, и казалось, что он знает о собеседнике больше, чем тот знает о себе сам. В последнее время Флоки был занят поисками Горгоны, потому подолгу отсутствовал в замке, разъезжая по городам и прикрываясь обычной проверкой. Запершись в тронном зале, Императрица отменила все встречи и собрания, а Сильвия, изредка пропадая в архиве, старалась не выходить на улицу лишний раз. И лишь противный крик кронпринцессы блуждал по коридорам, вызывая в душе то встряхивающее и пронизывающее чувство, какое возникает каждый раз при виде чего-то раздражающего.

Стоило ли вновь собирать вещи? Брать на руки сонного Айварса и садиться на корабль, отправляющийся к соседнему континенту — необжитому и малонаселенному. Говаривали, будто бы климат там совсем труден для жизни, но имело ли это значение, если так мы сможем жить спокойно? С другой стороны, я ведь также думала и о Зейране, думала о нем, как о спасительном круге, как о стране, населенной такими же существами, как я сама. Будет ли на этот раз гарантия желанной безопасности? Вдруг и на той земле есть священное древо, что непременно предупредит жителей об опасности?

— Сиггрид?

Я вздрогнула и выронила книгу, резко отвернувшись от окна. Должно быть, выглядела я так, будто бы меня застали на месте преступления.

— Я напугал вас. Прошу прощения. Но все предыдущие мои попытки позвать вас оказались неудачными.

— Это я должна извиниться, Рэнгволд…Так много работы в последнее время, что…

— Я заметил. Воин, которого я приставил к вам для сопровождения, в последние недели слоняется без дела.

Виновато улыбнувшись, я опустила взгляд на черную длинную рубашку с надетым поверх багровым жилетом — привыкнув видеть главнокомандующего исключительно в доспехах, подобное одеяние показалось вдруг слишком открытым и простым.

— Полагаю, вы редко видитесь с сыном.

Он не был эмоционален, и выражение тревоги навряд ли когда-то красило лицо Рэнгволда, но даже так столь простое умозаключение показалось приятным.

— К сожалению…

— Сейчас все на ушах стоят. Вы сами знаете почему — почти все дворцовые знают.

— Так и есть…

— Мы пресекаем слухи, но даже так информация ускользает в массы. Остается надеяться, что наги не придадут этому событию неподдельный ужас.

— А вы…что вы сами об этом думаете?

Он ответил почти сразу.

— Я не считаю это той угрозой, какую нам необходимо решать в первую очередь. Эти волнения ослабляют наше наблюдение за восточными утесами.

— Восточные утесы?

— Вы не знаете? Там находятся руины Каменного дворца и уж как четыре сотни лет там живут последние драконы.

Малочисленная раса, также ненавидимая, но не гонимая. Драконов всегда было немного — на одного ящера приходилась сотня рыцарей, жаждущих войти в историю, а наги, не желая признавать драконов единственной расой, превосходящей их в магии, не мешали извечным боям. Постоянные войны завершились разрухой и настоящим вымиранием, а огромные драконы бежали, лишь бы не положить конец своей расе. То, что ныне они жили в Каменном дворце, показалось мне крайне удивительным и странным.

— И снова вы ушли в себя.

— Такова моя работа…

— Сиггрид, — неожиданно Рэнгволд подполз вперед, оказываясь так близко, что его дыхание чуть касалось моих волос, — если вас что-то беспокоит, вы всегда можете рассказать об этом мне.

— Не всеми проблемами можно поделиться даже с теми, кому доверяешь.

— А вы мне доверяете?

— Вы единственный, кому я доверяю в этом замке.

Прочистив горло, мужчина увел взгляд в сторону, рассматривая заваленный книгами стол. Полагаю, моя искренность пришлась ему по душе.

— Кажется, Флоки, в самом деле, загрузил вас работой.

— Вы и об этом уже знаете.

— Такова моя работа.

Искренне улыбнувшись ответу, парировавшему мой собственный, я села в кресло. Рэнгволд поступил также — кажется, сегодня он более никуда не спешил.

— Он говорил мне, что доволен вашей усердной работой. И был очень удивлен, узнав, что у вас уже есть ребенок.

— Отчего же?

— Вы показались ему слишком молодой для того, чтобы быть вдовой и воспитывать в одиночку сына.

— Все говорят мне это.

— Полагаю, вас это раздражает.

— Если только немного…

Усмехнувшись, Рэнгволд спрятал улыбку за рукой, скорее случайно, чем намеренно, опуская кончик хвоста на мой собственный.

— Вы говорили, что желаете вновь выйти замуж.

Я говорила о подобном? Ах, верно. Нужно было придерживаться выбранной роли, дабы не привлекать внимания. Последнее у меня и без того получается из рук вон плохо.

— Верно.

— Выбрали пассию?

— Пока на это нет времени…

— Но вам должны были наверняка прислать множество писем.

— Так и было…

Наг вдруг нахмурился и заерзал на месте:

— Почему же вы никого не выбрали?

— Я не могу…выйти замуж, не любя…

— Подобное слышать странно, и, надеюсь, мои слова не прозвучат грубо. Множество браков вынудили нагов позабыть о любви и поставить на главенствующие места привязанность и ответственность — взрастить их нам гораздо проще, нежели столь глубокие чувства, которые, оказавшись безответными, лишь навредят. Поверьте, так и вам будет гораздо проще.

— Прошу принять и понять мои принципы, Рэнгволд.

— Я уважаю их, но желаю вам только лучшее.

— Благодарю…

Могла ли я нравиться ему? Осознавая врожденную красоту, я, тем не менее, рассматривала себя исключительно с позиций ужасной Горгоны, потому разговор с нагом казался мне неловким. Рассуждая логически, я понимала его заинтересованность в моей внешности, статусе, белоснежном хвосте и беззащитности, с силой ударяющей по инстинктам змеевидной расы. Предложи мне Рэнгволд руку и сердце, смогла бы я ответить да? Скорее, я бы желала ответить подобным образом. Рэнгволд казался мне олицетворением силы и защиты, и, даже не чувствуя сильных чувств, я бы эгоистично оставила его рядом.

— Могу я задать вам вопрос?

— Конечно, Сиггрид.

— Вы бы убили Горгону, если бы знали, что она не желает никому вреда? Что она желает просто жить так, как все?

— Пост главнокомандующего не позволяет мне сделать выбор. Но, рассматривая этот вопрос гуманно и справедливо, я бы не поднял меча над шеей невиновного. Почему вы задаете столь странные вопросы? Все мы подчиняемся воле Императрицы.

— Я считаю это жестоким. Никто не выбирает, где и кем ему родиться.

— Вы вправе жалеть Горгону, но, очевидно, не до конца понимаете всю ненависть поколений к этому существу из-за того, что длительное время пробыли в Солэе. Вы были в Королевской кузне, где выковали Алмазный меч?

— К сожалению, нет…

— В таком случае я буду рад сопроводить вас туда завтра утром. Там вы сами все и увидите.

— Но ваша невеста…

Рэнгволд поморщился и лишь отмахнулся от этого предложения. Молча покинув архив, он пришел следующим утром, чтобы сдержать данное обещание.

Глава 17

Алмазный меч — надежды свет,

И злу коварному ответ.

Страшись, Горгона — облик тьмы,

Ибо лишишься головы.

Стих, выгравированный на камне перед входом в Королевскую кузню

Эти строки, выгравированные на неприметном, покрытом чем-то склизком камне не вызвали во мне равным счетом никаких бурных чувств, что полыхая в груди первые столетия, сожгли во мне, должно быть, все отчаяние от попыток найти своё место под солнцем. Рэнгволд был любезен, но намерения его, отчасти жестокие и крайние, приходилось рассматривать исключительно с позиции просвещения, не позволяя иным другим сомнениям затрагивать уставший и измученный разум. Была ли причина в непривычном темпе работы, однако, все чаще я ловила себя на мысли, что будь возможность начать жизнь с чистого листа со знаниями из прошлого, я бы поступила иначе. Полагаю, я бы сразу рассказала все отцу — гораздо раньше, чем мои глаза посветлели, а волосы выцвели. Мы бы наверняка перебрались в ещё большую глушь, где люди оторваны от цивилизации, и прожили бы там спокойно столько, сколько смогли прежде, чем соседей смогла бы насторожить моя не сходящая с лица молодость. Я бы вновь нашла на черном рынке этот драгоценный артефакт и начала жить иначе…

И все же выбор, сделанный в прошлом необходимо уважать. Необходимо уважать себя. Того себя, что делал выбор давным-давно, не зная о будущих испытаниях и решениях. Не будь Айварса, я бы уже опустила руки. Не будь нынешнего статуса, я бы продолжала жить в неведении, боясь незапланированных проверок. Мне не о чем было сожалеть, но кузня, вход в которую был разрешен только высокопоставленным имперским лицам, давила на тело своей отвратительной мрачной энергией. Я никогда не была в кунсткамере, но, читая о ней, представляла подобное место именно так.

— А вот и вы!

Увидеть внутри Флоки я не ожидала, как не ожидала увидеть красновласую макушку и Рэнгволд, но, будучи другом Его Величеству, наг не стал скрывать гримасу недовольства.

— Я думал, ты на объезде.

— Много, кто так думал, — беззаботно ответил принц, вовсе не по-королевски ковыряясь зубочисткой в зубах. — Я и сам так думал.

— И что же, скажи на милость, ты здесь забыл?

— Прячусь.

— От кого?

— От обязанностей, дорогуша.

Поморщившись от столь ужасного обращения, Рэнгволд тотчас позабыл о Флоки, поворачиваясь ко мне и указывая на длинный ряд всевозможного оружия, украшающего дальнюю стену подобно картинам. В это время кузня пустовала, и никто не мешал простому любопытству, с каким хотелось узреть, чем же любили убивать хитрые наги. Все то время, что я блуждала вдоль ряда орудий, Флоки не прекращал колкие выпады в сторону главнокомандующего, и изредка до меня долетали диалоги, которые не пристало слушать уважающим себя знатным нагиням.

— Когда ты женишься на моей сестре, у тебя лопнут обе барабанные перепонки.

— Мне кажется, из-за тебя у меня уже одной нет.

— Но я же не кричу.

— Ты трещишь, не прекращая. Подобрал бы я иное слово, только…Неважно.

— Это какое такое слово?

— Плохое.

— Скажи его.

— Нет.

— Не хотел ли ты случайно сказать, что я много пиз..

— Все! Я посмотрела, — громко произнесла я, подползая вновь к двум собеседникам, один из которых был очевидно раздражен, а другой — самодоволен. — Можем…идти дальше.

— О, Сиггрид, решила посмотреть на выставочный зал? Похвально! Я пойду с вами. Давненько там не был.

— Нет нужды. Леди Сиггрид хотела бы увидеть «сокровищницу кузни» в тишине.

— С подобным сопровождающим она скорее заснет, так и не доползя.

— Все в порядке! Рэнгволд — прекрасный сопровождающий, но я буду польщена, если Его Величество тоже составит нам компанию…

Флоки язвительно усмехнулся, Рэнгволд же, проигнорировав принца, вежливо открыл мне дверь, пропуская в плохо освещенный коридор, на каменных стенах которого трещали тускнеющие факелы. Несмотря на врожденную говорливость, оказавшись внутри, принц тут же смолк, поддаваясь тяжелой атмосфере, и, покорно следуя за главнокомандующим, я вновь и вновь пыталась понять, отчего столь гнетущее место называют сокровищницей. Рэнгволд, полагаю, желал показать мне нечто особенное, то, что из века в век укрепляло ненависть к Горгоне. То, что могло бы помочь мне в вечных поисках ответов. И я старалась не думать о том, что наг, возможно, пытается и во мне взрастить нелюбовь к существу, которое так или иначе вскоре погибнет, а смерть его не принесет мне ничего кроме страдания. В отличие от других представителей своей расы, Рэнгволд не казался мне заносчивым или эгоистичным. Во всяком случае, рядом со мной он вел себя иначе…

— Тысячелетия назад, — неожиданно начал Флоки, — сокровищница была довольно популярным местом. Было время, когда туда даже водили детей. Знаете, ну, как на экскурсию.

— К чему это ты?

— К тому, что с тех пор, как все решили забыть о Горгоне, в этом месте было не более двух тысяч нагов. Меня сюда и вовсе привели в юношестве вместе с сестрой. Нам было интересно. Думаю, всем было интересно.

Загадочная комната манила и отталкивала. Интуитивно я понимала, что не желаю заходить внутрь, но Флоки, уже отпирающий дверь, лишь весело и красиво улыбался, и улыбка эта, словно бы магическая, несколько успокаивала и подбадривала. Но, оказавшись, наконец, в самом центре кузни, окинув взором освещенное холодным голубым светом её достояние и сокровище, я поняла, что более не смогу ступить и шага. Это было сродни тому, как если бы кого-то при жизни привели в склеп, указав на пустующий и подготовленный гроб. Как если бы лежа на дне выкопанной ямы, кому-то пришлось смотреть на десятки лопат, сбрасывающих в яму землю. Захоронение заживо — вот, что назойливо вертелось в мыслях. Второй раз за всю мою жизнь я отчетливо почувствовала незримо преследующее меня дуновение смерти.

На выставочных тумбах, огражденные стеклянными кубами покоились каменные головы моих предшественниц. Я знала, что все они некогда разговаривали и смотрели по сторонам, но никогда бы не подумала, что с отрубленной головой Горгона сама превращается в камень. Быть может, так её настигает и естественная смерть? Ощущали ли это другие, но в это мгновение я не могла пошевелиться, безмолвно переводя взгляд с одной головы на другую. Пускай рты их были безобразно раскрыты, а налипшие волосы казались мерзкой паутиной, все они показались мне при жизни прекрасными девами. В самом деле, на мгновение я увидела её — стройную и завораживающую — что приветливо махала ладошкой, укладывая другой рукой черные густые волосы. Но стоило мне приблизиться, как красавица нахмурилась. Её тонкие черты исказились в безумной гримасе и, рассмеявшись мне прямо в лицо, он внезапно сорвала с громким хрустом свою голову, опустив её на пропитанный жестокостью алый бархат, окутывающий все тумбы.

Это не кузница, и не сокровищница. Это кладбище, сродни тому, какое было в холле моего Храма. Здесь более никогда не заговорит восемь молодых дев, а девочка, семи лет от роду, никогда более не засмеется и не найдет покоя вдали от захороненного тела. Вот почему здесь столь ужасающая атмосфера, вот почему здесь трудно дышать. Вот почему я никогда не смогу стать частью общества, но, что ещё хуже…одна из тумб пустовала. Всматриваясь в стеклянный куб, я неожиданно реалистично представила там свою голову, а после…мне почудилась в ней голова Айварса.

Меня затошнило. Прикрыв рот рукой, я стремительно выскочила из комнаты, очевидно, сильно хлопнув дверью, но за шумом в ушах не могла услышать даже этот резкий звук. Я лишь ползла вперед все быстрее и быстрее, покуда не выскользнула на улицу, а после, свернув за кузню в небольшой аккуратный сад, прочистила желудок, задыхаясь и хватаясь за горло в надежде, словно бы это могло помочь.

Наги и люди никогда не примут Горгон. Почему до этого дня я хранила надежду, что была нещадно сожжена в пылающей и отзывающейся болью груди? Нет надежды. Ничего вообще нет. Куда ни беги, что ни делай, как ни говори…Вновь тошнит, вот только выходить более нечему. Извечно ровный порядок мыслей сбился в хаотичный клубок, холод смерти все ещё дышит в затылок, и, кажется, что сейчас сюда непременно сбегутся стражи с приказом отрубить Алмазным мечом голову нарушителя. Отчего же так кажется? Потому, что перед глазами мелькают алые пятна, кажущиеся фигурами мускулистых воинов. Голова кружится. Чудится голос папы, и та черноволосая улыбающаяся девушка…

— …Сиггрид!!!

Это громкий голос, незнакомый. Он искажается и кажется очень медленным, слишком глубоким и страшным.

— …Сиггрид, слышишь меня!!!

Запах. Резкий, отвратительный, омерзительный, но красные пятна исчезают, а шум в ушах сменяется парой взволнованных голосов, кружащих рядом. Сердце, прежде бешено бьющееся о грудную клетку, медленно успокаивается. Я вспоминаю нормальный вид кузни, старательно избегая содержимого, вспоминаю предстоящую встречу с Риджем, что, по его словам, нашел кое-что крайне удивительное. Фиолетовые и розовые оттенки исчезают из этого мира и сменяются изумрудной зеленью и низенькой лавкой, а две фигуры, склонившиеся неразборчивым пятном, становятся четкими линиями, изгибающимися в сочувствии и настороженности.

— Сиггрид, слышишь меня?

Я осторожно киваю головой, и Рэнгволд переводит взор на озирающегося по сторонам Флоки.

— Так ты…Горгона?

Быстрое испуганное «нет».

— В том зале…Твои глаза стали желтыми, Сиггрид. И желтые они до сих пор.

Глава 18

Ты будешь жить, а я умру.

Однажды рано поутру

Ты встанешь у моей могилы,

Покинув скрытые руины.

Завет храни в душе своей –

Цени миг уходящих дней.

Отрывок из песни «Дочь пахаря»

Было ли дело в сильном инстинкте самосохранения или же во всепоглощающем страхе, пожравшим душу за краткие мгновения, но все было кончено. Не в силах более смотреть не Рэнгволда, я лишь сейчас почувствовала боль — аккуратное кольцо лопнуло, пускай подобное слово было малоприменимо к металлу, и искореженные его части ныне впивались в палец, покрывая белую кожу алой кровью. Ужас, парализующий и дышащий холодом в шею, уступил место совершенно неуместной апатии, позабывшей о силе, способной убить свидетелей прямо здесь и сейчас. Я могла бы превратить их в камень, могла бы расколоть статуи и перетащить их в укромное место, чтобы после избавиться навсегда, могла бы проделать все это, не будь свидетелями Рэнгволд и принц, которого непременно хватятся. И если принц спас себе жизнь исключительно своим положением, то главнокомандующий не заслуживал смерти хотя бы потому, что убивать нага, оказавшего мне помощь, было слишком трудно.

Стоило бы разозлиться. Не умрут они — умру я, а мне подобная роскошь непозволительна. Предположим, их хватятся в предстоящий вечер, и все непременно подумают обо мне — наверняка, Рэнгволд предупреждал кого-либо о своих намерениях показать мне кузницу. За это время я не успею избавиться от статуй, а, значит, следует передать все средства Лагерте и приказать ей бежать вместе с Айварсом и Йоргафом из Империи. При подобном исходе даже с моей смертью никто не посмеет подумать о том, что в мире дышит ещё одна Горгона, ведь черный клен вновь станет красным. Но, если я в любом случае умру, стоит ли уносить с собой этих двоих? Рэнгволд сам говорил мне о полном подчинении Императрице, не будь приказа которой, он бы не поднял на Горгону меча, а заслуживает ли гибели Флоки, взращенный в нелюбви и знающий о том, что его отца намеренно отправили на фронт умирать? Все они преследуют свои цели и хотят жить. Уж в этом мы с ними схожи…

— Сиггрид…

— Прошу…Позвольте мне уйти! — низко поклонившись, да так, что белые волосы упали в грязь, я сцепила дрожащие руки. Мое хладнокровие в вынесении приговора казалось безупречным, я ведь убивала не только преступников — на плаху взгляда попадали и те, кто попросту оказался не в то время, не в том месте. Почему же сейчас приходится давиться сомнениями? Это абсурд. Должно быть, я уже тронулась умом. — Умоляю! Я никому не желаю зла…Совсем никому!

Из глаз брызнули слезы, и, скатившись с лавки, я упала на землю, прижавшись телом к хвосту. Почему же никто не понимает…Почему все всегда идет по ужасной незапланированной траектории! Если Горгоны, в самом деле, не достойны жизни, то на что же я обрекла Айварса своим эгоизмом и боязнью одиночества?

— Все в порядке? — услышала я третий незнакомый голос, от строгости которого сжалась лишь больше. — Что-то случилось?

— Нет-нет! — неожиданно затараторил Флоки, подползая ближе. — Патрулируйте дальше, мы и сами разберемся.

— Может, стоит позвать лекаря?

— Не стоит. Она…узнала очень плохую весть. Один из родственников, ну, сами понимаете.

— Ох, какой ужас. Удар для нагинь, понимаю. Я прослежу, чтобы вас никто не беспокоил.

— Благодарю.

Стражник исчез, и я медленно подняла голову, не решаясь встать. Уперев руки в бока, Флоки задумчиво всматривался в цветущие пионы, а Рэнгволд, массируя переносицу, сохранял молчание, не задавая вопросов и не произнося более моё имя. Почему же они ничего не сказали страже? Почему не подняли тревогу, повинуясь приказам Императрицы, что с моей смертью, наконец, сможет спокойно спать? Они отпустят меня? Быть того не может!

— А ведь ты обычно не умеешь врать, — с усмешкой обратился принц к Рэнгволду, что ответил ему грозным взглядом.

— Я умею молчать.

— Тебе придется лгать. Это же претит твоим принципам.

— Заткнись, Флоки. Ты уже за нас двоих все решил.

— Но мне показалось, что ты думал о том же, о чем и я.

— П-погодите, — тихо произнесла я, не в силах придать речи уверенности и даже надежды, — в-вы не уб-убьете меня?

— И правда желтые глаза! — вместо этого улыбнулся Флоки, присаживаясь рядом так, чтобы посмотреть прямо в мое лицо. — Желто-золотые? Но больше желтые. Зрачок такой узкий только тогда, когда боишься?

— Н-ну…

— Наверное, ещё когда злишься, я прав?

— Д-да…

— Всё-таки я действительно везунчик, раз решил именно сегодня остаться в замке. Я хотел раньше воинов найти Горгону, а она всё это время была рядом!

— Сиггрид, — строго произнес Рэнгволд, хватая меня за руку и аккуратно снимая искореженное кольцо. Должно быть, от шока боли я не чувствовала. — У тебя же есть ещё один такой артефакт?

— Нет, б-больше нет…

— А когда зрачок расширяется, он все равно остается вытянутым? — не унимался Флоки.

— Да.

— Клыки! Покажи мне клыки!

— Угомонись, Флоки. Сейчас не до расспросов.

— Но я так ждал этого!

— Нужно придумать, что делать с глазами.

— Скажем, что истерическая слепота. Повязку дадим.

— Она работает в архиве, идиот.

— Значит, больше не будет там работать.

— Привлечет слишком много внимания. Принцесса Сильвия ведь талантлива в магии метаморфозов.

— О, точно!

— Нет-нет-нет! Никто н-не должен больше знать, и….

– Успокойся, Сиггрид, — Флоки мягко потрепал меня по макушке, — она одного со мной мнения, поэтому поможет. Нужно провести тебя к ней. Иди за нами и смотри в пол. Глаз ни на кого не поднимай. Поняла?

— Да…

Ничего я не поняла…Ни спокойствия принца, ни задумчивости преданного Империи Рэнгволда, ни намерений первой принцессы, ни своей покорности, с которой я ползла чуть позади, обматывая раненый палец в найденные главнокомандующим бинты. Все казалось чуждым, нереальным, как если бы я уже умерла и видела в предсмертной агонии то, что хотела бы испытать. Но чувства были слишком реалистичными: мягкий ковер приятно касался гладкого хвоста, ранка неприятно зудела, пропитывая бинт кровью, и дующий ветер играл с испачканными волосами, на которые, очевидно, странно косилась снующая туда-сюда прислуга. Наше шествующее трио, полагаю, всем казалось донельзя странным, но рассматривать лица окружающих я не смела. Впрочем, я вообще боялась идти и даже дышать.

Стоит ли думать о том, что меня отдадут на опыты? Горгоны неизведанная раса, и наверняка в каждой эпохе были умы, жаждущие разгадать загадку каменной смерти. Одной из предыдущих Горгон выкололи глаза — испытать столь невыносимую боль не пожелаешь даже врагу, но именно такую боль и желали Горгонам. Просто потому, что ненависть была навязана преданиями. Просто потому, что люди трусливы, наги самовлюбленны, а мир испорчен…

Постучав в дверь, Флоки тут же вошел, не дожидаясь разрешения, из-за чего в следующую секунду комнату заполнил недовольный голос первой принцессы.

— Тебе бы следовало подождать!

— Это безотлагательно. А, ну-ка.

Мягко взяв меня за руку и введя в покои Сильвии, Флоки затащил внутрь и колеблющегося Рэнгволда, после чего закрыл дверь.

— Та-да!

— Что здесь делает хранительница архива?

— Сиггрид, подними глазки.

С минуту поколебавшись, я осторожно подняла голову, тут же замечая на несколько раздраженном лице принцессы сильное удивление, из-за которого она выронила из рук перо. Рассматривая друг друга в воцарившемся молчании, мы испытывали, очевидно, прямо противоположные эмоции, и мой страх в подобной обстановке казался совершенно неуместным.

Вскочив с места, она совершенно небоязливо подошла ближе, одаривая запахом дорогих духов. Она не была красива и уж точно не походила на Императрицу, взяв от матери только черные волосы, но имела необычные черты лица, которые отчего-то хотелось рассматривать. Некоторые из художников, которых я повидала в Храме, предпочитали изображать женщин именно с подобной внешностью. Её светлые голубые глаза смотрели на меня с тем любопытством и восхищением, с которым дети смотрят на нечто ранее не виденное. Так, полагаю, на меня не смотрел ещё никто. Неужели именно она жаждет изучить Горгон и пустить их на опыты?

— Как ты…понял, что это она?

— Случайно, если честно. Мы были в кузне и…

— Вы водили её в этот склеп!? Где лежат головы её предшественников?!

— Мы же не знали, что она Горгона!

— Это было моё предложение, и я в нем раскаиваюсь, — вступился Рэнгволд, но Сильвия остановила его речь вытянутой вперед рукой.

— Довольно слов. Это ужасное происшествие, но благодаря нему мы смогли тебя найти.

— Я бы хотела узнать зачем…Смысла ставить на мне опыты нет, лучше уж сразу убить…

— Опыты? Какой ужас…Но я не нахожу твои мысли странными. Когда живешь постоянно в ожидании смерти, наверняка придут мысли и похуже. Рэнгволд, но я удивлена тому, что ты здесь. Все же именно тебе поручили…

— Я не палач, а главнокомандующий.

— В любом случае, я рада, что и ты на нашей с Флоки стороне. Давайте все присядем и спокойно поговорим. Не волнуйся, — ответила она ласково, когда я села в кресло, — здесь никто не сможет нас подслушать.

Удрученная и скрытая в обществе, Сильвия казалась мне совершенно другой личностью. Возможно, именно той, какой она на самом деле и являлась. Но довериться ей вот так сразу? Повестись на бледный дребезжащий свет? Впрочем, им незачем обманывать меня, поскольку заключать односторонние договора правители не любят. Что я могу дать им? Или же подобно Ингвальду они предложат мне стать универсальным оружием?

— Расслабься, Сиггрид, в этой комнате тебе никто не враг. И мы не посмеем окружать тебя вопросами прежде, чем не выложим все сами. Быть может, хотя бы так ты немного нам доверишься…

— Тогда я готова внимательно вас выслушать.

Переглянувшись с Флоки, принцесса соединила кончики пальцев, явно не зная, с чего следует начать, потому эту обязанность решил взять на себя её младший брат.

— В отличие от других членов императорской семьи, мы не желаем Горгоне смерти, и решение это не спонтанное, а скрупулезно обдуманное. Наш народ считает Горгону легендой, но, разговаривая с ним о возможности появления этой расы вновь, слышим лишь слова о необходимой казни. Словно бы иного выхода и нет.

— Почему же вы решили, что я не враг вам, если и люди, и наги считают меня чудовищем?

— Стоит начать с того, — тихо произнесла Сильвия, — что мы члены императорской семьи, а потому знаем всю правду в отличие от тех, кому её навязали. Нам с Флоки…многое пришлось пережить. Но именно поэтому мы поставили под сомнение существующие ценности и принципы. Я думала, что, став Императрицей, смогу изменить хоть что-нибудь, но и этой возможности меня лишили. Наги более не самая выдающаяся раса, отнюдь. Мы — самые бессовестные, жестокие существа, ставящие в главенство исключительно власть и материальные ценности. Думая об этом долгое время, я поняла, насколько ужасно поступают наги по отношению к другим.

— Сильвия пыталась выступать в Академиях с лекциями о нравственности и морали, — добавил Флоки, — я был на них и могу подтвердить. Мы не бездействовали. Пытались донести истины, к которым пришли сами. Пытались говорить о взаимоуважении, о том, что нужно позволить другим расам жить рядом на равных, а не прогонять их в горы и леса под видом необходимости. Но нас лишь засмеяли. Называли глупыми филантропами и слабохарактерными наследниками императорской крови.

— Это ужасно, когда ты ни в силах ничего изменить. Когда обречен смотреть на крах морали собственной расы.

— Моего отца специально отправили на передовую, хотя он был прекрасным и справедливым нагом. Просто потому, что не был любим и якобы мозолил глаза. Меня из-за случившегося и вовсе принцем не считают — Императрица уже начала искать себе невестку, лишь бы избавиться и от меня. Спасибо, что не на передовую.

— Мой отец также погиб…У меня на руках. Отравили. Меня тоже пытались. Мою младшую сестру кто-то столкнул с башни, и она разбилась. Мы живем в каком-то Аду, где все действия не подлежат суду. Браки не по любви и даже не по симпатии, постоянные попытки идти по головам, гордыня, алчность, гнев…Я вижу эти грехи, куда бы ни пошла. Прогнившее общество. Да, я и Флоки не безупречны, но мы пытаемся исправиться, пытаемся измениться, и за это нас считают отбросами.

— В это же время мы узнали передающийся из поколения в поколение секрет о Горгоне. Мы просто сопоставили все факты, и поняли, что это не монстр.

— Пять тысяч лет назад, когда нагами правила кровожадная и беспощадная Императрица, когда драконы исчезли с земель, а наш народ стал черстветь, окутываясь в кокон эгоизма, старый архимаг, доживающий свой век, внезапно появился на пороге тронного зала прямо во время пира. То праздновали полное истребление гарпий, и, остановившись перед троном, старец молвил предсказание: «Как мы уничтожаем иные народы, так и к нам придет каменная смерть, неся возмездие за все грехи. И будет палачом сим нагиня с златым взглядом, и познаете вы весь тот ужас, какой сами же несете». После этого он рухнул замертво, а веселый пир сменился мрачным молчанием. Императрица посчитала предсказание бредом сумасшедшего старика, но уже через неделю на землях родился младенец с желтыми глазами. Он родился вдали от столицы, где никто не слышал о предании, и, когда девушка выросла, узрела она всю истинную натуру своего же народа, позабывшим истинные ценности и заветы. Заключив сделку с темными силами, Горгона — таково было её имя — стала нести возмездие безнаказанным. Империя медленно превращалась в камень, и тогда Императрица, испугавшись смерти, приказала лучшим магам избавиться от угрозы, но те пали замертво, а Горгона поселилась в Каменном Замке, где жила когда-то наследная принцесса. К сожалению, часть истории невозвратно утеряна. Она восхваляет ум нового архимага, создавшего Алмазный меч — единственного в своем роде орудия, описывает казнь монстра и спасение великой нации. Но умирая, Горгона наслала на нагов проклятье, сказав, что раз в пятьсот лет её «дети» придут на земли вновь. Её голову из опасений зачаровали и захоронили во дворе, где вскоре вырос красный клен. Чернея, он знаменует собой возможный конец Империи. Все были напуганы, Горгону ненавидели, считая истинным злом, и вскоре, чтобы более не пугать народ, и вовсе сумели перенесли проклятье в Солэй. Такова эта история. Ужасная история, погубившая героя и выставившая злодеев воплощением храбрости. История, что обрекла на вечные страдания всех правителей Империи и Горгон, что даже не знают о том, для чего родились.

Глава 19

Мы ищем смысл, а смысла нет,

Идем на блеклый, тусклый свет.

Мы ищем путь, а путь тернист,

И слышен только ветра свист.

Встань на развилке, человек,

И сделай золотым свой век.

Эдмонд Ренесский, бард при дворе Вестмара Великого

Сильвия Зейран, первая принцесса Империи Зейран

Прежде, чем ответить, она долго молчала, смотря немигающим взором в блестящее на солнце окно. Бледная и измученная, застигнутая врасплох и разочаровавшаяся — такой была нагиня, признанная самым опасным и смертоносным существом во всем мире. Сродни ядовитой змее, укус которой забирает жизнь, сродни Черному цветку, шипы которого, царапая кожу, уносят душу в иной мир. Отличие лишь в том, что ни змеям, ни Черным цветам не угрожает полное истребление, поскольку даже им нашли применение премудрые лекари.

Встретив Сиггрид впервые, я нашла её странной, поскольку при всей своей врожденной красоте и нажитой состоятельности она выбрала путь, проходящий среди аллеи книжных шкафов. Но теперь, взирая на её осунувшееся грустное лицо, я находила сей выбор мудрым и прагматичным, поскольку он даровал Горгоне доступ к информации из первых рук и первых страниц. Думаю, если бы она не спустилась сегодня в кузницу, то выиграла бы себе как минимум пять лет жизни вне подозрений. Говоря о пяти годах, я не бросаю слов на ветер, ведь помешательство Императрицы растет с каждым днем, и лишь вопрос времени, когда её ненависть достигнет бессознательного апогея.

Мы давно не говорили с мамой, и, кажется, она не желает личной встречи. С тех пор как отец подверг сомнению её стиль правления, более она не поворачивалась ко мне лицом, но то, с какой легкостью мама отвергла часть своей семьи, говорило об отсутствии между нами как таковой любви и привязанности. Я не держала зла на Фелисию — она избалованный ребенок, тянущий руки к новой желанной игрушке — но смотреть на её поведение не могла. Меня лишили надежды, разбив драгоценную мечту. Она могла бы оказаться явью, получи я власть, но отныне трон принадлежал сестре, желающей править беззаботно, спустя рукава.

Я много думала о том, почему изменить мир могут только те, у кого есть или безграничная сила, или непоколебимая власть. Почему толпа способна повиноваться лишь страху, а не логическому умозаключению? Почему стараний и воли больше не хватает? С каких пор в нашем мире все решают деньги и связи? Сколько бы я ни думала над этими вопросами, ответов так и не было. Очевидно, это был некий переломный момент, произошедший тысячелетия назад, когда бесхарактерное и глупое общество позволило власть имущим творить, что вздумается, вот только, мы до сих пор пожинаем плоды неверной системы, уводящей нацию на дно. Я слышала легенду о городе, в котором люди позабыли о морали, доброте и сострадании. О городе, в котором царствовали жадность, развратность и несправедливость. О городе, на который Небо обрушило свой гнев в виде огненного дождя.

Наги — хитрый народ. Дарованное за грехи их проклятие они исказили и перенаправили, дабы жить и дальше в спокойствии, лишенном морали. Они не желают нести заслуженное наказание и не желают исправляться, наверное, именно поэтому ни у меня, ни у Флоки нет любви, которую принято называть патриотизмом. Мы вовсе не гордимся Империей. Но даже изменить её, будучи членами правящей семьи, не можем.

— И что же вы хотите от меня? — неожиданно произнесла Сиггрид, вновь обращая ко мне золотой взгляд. Грустная улыбка, тронувшая её губы, показалась мне плохим знаком. — Желаете, чтобы я превратила всех в камень?

— Я бы желала ответить утвердительно, но не могу. Наверняка, и среди нагов есть личности, желающие перемен не только в правлении, но и в себе.

— Вот только, сколько бы ты лекций ни читала, никто не подходит к тебе после них, — ухмыльнулся Флоки, — никому это не интересно.

— Все беспокоятся о своей репутации, и, возможно, поэтому…

— Не глупи, сестрица. Трусы, какие бы идеи у них не были, нам совершенно не помогут.

Флоки был прав, но и я до последнего надеялась найти нагов, согласных пересмотреть жестокую позицию Империи по отношению к другим расам. Но минуло десять лет, а я так никого и не нашла…

— Вам не кажется, что, использовав меня, вы удовлетворите исключительно свою жажду возмездия? — продолжила Горгона, словно бы и не услышав других моих слов. — Что, думая подобным образом, вы и сами поступаете эгоистично, решая судьбу за целый народ? Что, поступая так, вы выставляете меня не личностью, а оружием?

Не скрыв удивления, Рэнгволд повернулся к хранительнице, очевидно, рассматривая её в совершенно новом свете. Видеть его здесь было приятно, поскольку, несмотря на полное подчинение Императрице, мужчина следовал сохранившимся остаткам совести, поступая всегда справедливо иобдуманно. Я слышала от Флоки, что Рэнгволд был рожден от союза человека и нага, что, в целом, объясняло иной склад ума главнокомандующего.

— Мы знаем ценность жизни, — ответил брат, но его вечно веселое лицо не скрывало тревогу, — и просить о подобном не смеем. Просто факт того, что ты ещё жива, дает нам стимул не сдаваться.

— Флоки прав. Быть может, это прозвучит жестоко, но мы верим в судьбу, как верим и в проклятья. Если Горгона, заключив сделку с темными силами, предсказала нашей Империи погибель, как до этого сделал архимаг, значит, так оно и будет. А каким путем, в какой год — подобное неведомо. Если…Если ты, Сиггрид, и есть воплощение каменной смерти, что накажет нагов за их деяния, то мы, — я взглянула на Флоки, а после на Рэнгволда, — сделаем все возможное, чтобы ты не погибла.

Подобный ответ, кажется, её устроил. Подперев голову рукой, она прикрыла глаза, словно догадываясь, что под желтым взглядом любое живое создание чувствует себя в опасности. Но даже понимая обоснованную почву её подозрений, я чувствовала себя подавленно, испытывая чужое неприкрытое недоверие. Следовало сделать что-то, что выведет нас из стана врагов, что-то, что покажет наши искренние намерения…

— Сильвия, у нас есть проблема.

— Кто-то ещё видел её глаза? Флоки, я же просила быть осторожными!

— Нет, более их никто не видел. Но проблема действительно в глазах. Ранее у Сиггрид было кольцо, что скрывало настоящий цвет, но после посещения кузни оно лопнуло…

— Неудивительно. Артефакты чувствительны к сильным негативным эмоциям. Я могу лишь смутно представить, насколько они были сильными, когда она увидела…

— Вы искусны в магии метаморфозов, — неожиданно произнес Рэнгволд. — Сможете изменить цвет глаз Сиггрид?

— Да, хотя я и никогда не колдовала над Горгонами…

В тот момент я почувствовала страх. Сидящий в глубине противоречивой души, он неожиданно ударил по разуму, пробуждая врожденный ужас к каменной смерти, но, увидев надежду, пробежавшую в глазах Горгоны, я не смогла позволить себе сомнения. Это то самое, сделав которое, я не только переборю часть себя, но и уверенно протяну Сиггрид руку помощи.

— Да, я сделаю это. Но есть кое-что еще, что я хотела бы спросить…

— Что же?

— Я слышала, что у тебя есть сын…Он….

— Да, — уверенно ответила хранительница, — он тоже Горгона. И, если вы сможете изменить цвет моих глаз, я бы хотела попросить подобную услугу и для своего сына.

Подумать только: сразу две Горгоны на территории Империи! Это ли не знак настоящего и непреклонного возмездия? Несмотря на все старания архимагов, проклятье все равно прибыло на земли нагов, избежав саму смерть и подарив ценную жизнь!

— Конечно! Я…я сделаю все возможное! Но, полагаю, вам придется более не оставлять сына с няней. Заклинание потребляет ману того, на кого наложено, а так как ребенок маленький, он не сможет поддерживать цвет сам. Ему придется брать ману матери, поэтому он должен быть рядом.

— Хорошо. Я благодарю вас.

— Ну, что ты…Я ещё ничего не сделала.

— С одним мы разобрались. Теперь необходимо разобраться с другим вопросом, — перебил меня Флоки, покосившись в сторону двери. — Полагаю, теперь мы будем встречаться чаще, а это не пройдет мимо. Даже сегодня слуги перешептывались, не дожидаясь, пока мы пройдем мимо. Сиггрид, безусловно, занимает важную должность, но она не дает ей права постоянно находиться рядом с членами правящей семьи и с Рэнгволдом, у которого есть личный цербер. Что? Не смотри на меня так. Ты и сам не рад этому браку, уж я-то знаю.

— Верно…Быть может, ты станешь моей фрейлиной?

— Не пойдет. Слуги постоянно издеваются над новичками. Я сам разгонял их несколько раз, хотя не пристало принцу заниматься подобным.

— Я не знала об этом…

— Перед знатью они ведут себя прилежно. А злость выбрасывают друг на друга. Я же замечал эти драки потому, что моё присутствие прислугу никоим образом не смущает. Сама знаешь.

— Я могу представить её, как свою…родственницу?

Мы все одновременно обернулись к Рэнгволду, что под тремя парами глаз, одни из которых были желтыми, осознал слетевшую с губ необдуманную глупость.

— Даже, если очень дальняя, никто не поверит, — рассмеялся Флоки. — От слова совсем.

— Я просто предлагаю варианты…Она должна стать по статусу равной нам. Только в таком случае не возникнет подозрений от встреч, а Императрица не заподозрит в Сиггрид Горгону.

— Придумал!

— Что ещё, Флоки?

— Принимая во внимание то, что матушка отчаянно хочет выпроводить меня из замка, а Сиггрид прекрасная одинокая аристократка, мы объявим о нашей помолвке!

Подавившись слюной, Рэнгволд громко закашлялся, ударив себя кулаком по груди. Сама же Горгона, широко распахнув глаза, в следующее мгновение уже казалась задумчивой, а Флоки, как всегда приготовившийся стрелять в двух зайцев одновременно, громко хохотал, вовсе не собираясь переводить сказанные слова в шутку.

— Представляете, как сразу мы отведем от себя подозрения! Какой нормальный из правящей семьи женится на Горгоне?

— Ещё одно слово, Флоки, и я скажу нет.

— Прости, Сиггрид…

Глава 20

Хитрец из замка, нагов принц,

Всегда жил в обществе цариц.

Но выбрав, наконец, жену,

Смотрел лишь на неё одну.

Найдя сверкающий алмаз,

Он не сводил влюбленных глаз.

Баллада «Флоки и Сиггрид»

Идея Флоки, безжалостно ударяя по моим тщетным попыткам избежать всеобщего внимания, все же казалась верным решением, принятым второпях. Поступая в противовес логике самовлюбленных умов, я, не колеблясь, согласилась на помолвку, поскольку никто, в самом деле, не смог бы представить Горгону, намеренно влившуюся в высший свет. Считая меня запуганным, но жестоким существом, наги грязли в заблуждениях, сосредотачивая внимание на окраинах деревень и в лесах, поскольку разыскиваемый и всеми ненавидимый монстр не мог талантливо прятаться в обществе. Стоило ли вновь говорить о негибких умах, погрязших в собственных убеждениях и в устаревших принципах?

Данное решение, не вызывая смущения, позволяло мне без слухов и подозрений находиться рядом с теми, кто был готов всегда рассказывать правду, какой бы она ни была. Не желая доверять им всецело, я все же чувствовала искреннюю благодарность, ведь принц и принцесса провели меня в закулисье, любезно показав сцену, укрытую занавесом. Их намерения — вполне открытые и лишенные корысти — не были чужды моей душе, ведь посмей они использовать меня в качестве орудия мести, все бы закончилось мгновенно. Преклонялись ли они перед судьбой или же всецело верили в пророчество, Флоки и Сильвия желали сохранить мне жизнь, и этого для содействия было вполне достаточно.

Красный клен…До сих пор я не желала видеть его, однако, после рассказа принцессы мысли вновь и вновь вертелись рядом с проклятым деревом, служащим не символом защиты, а знамением смерти. Борясь с чужим эгоизмом и павшей нравственностью, Горгона сама поступила ужаснейшим образом, приняв решение за всех своих потомков. Или же такова расплата за противостояние всему миру в одиночку? Не жертвуя, ничего нельзя изменить. Горгона и все её «дети» пожертвовали за идеалы своими жизнями, так чем же придется в итоге пожертвовать мне?

Я не желала обращать народ нагов в камень, но моя мечта о тихой и спокойной жизни вдали от смерти ныне казалась неосуществимой. Сколько бы я ни убегала прочь, меня постоянно кто-то догонял, словно бы забвения было недостаточно. Словно бы мои стремления никому не вредить нагло обесценивались общественным мнением. Если проклятье, в самом деле, столь непреклонно, то плыть против течения бесполезно. Я…попросту устала плыть против течения.

Сильвия сдержала обещание и в тот же день изменила цвет моих глаз, наказав избегать сильных эмоций, способных разрушить заклинание. Отправившись домой, я рассказала обо всем Лагерте и Йоргафу, а после принялась собирать вещи, поскольку нетерпеливый Флоки благополучно разболтал всему замку о том, как хранительница архива приняла его предложение руки и сердца. Эта новость стремительно облетела всю столицу, а после и Империю, любящую праздновать свадьбы имперских детей. Отправляясь на следующий день в замок вместе со всей своей семьей, я с натянутой улыбкой отбивалась от нагинь, упрашивающих прислать им приглашения на свадьбу. Наш брак с Флоки, пускай и был внезапным для монотонного ритма Зейрана, сомнений все же не вызывал во многом благодаря тому, что мое положение и финансовое состояние удерживало род Эидис в аристократическом обществе. Окажись на моем месте нагиня, рожденная в бедной семье, свадьба бы не состоялась даже при наличии необъятной любви двух привязанных друг к другу сторон. Не последнюю роль играло и то, что Флоки, будучи принцем, рожденным от нелюбимого мужа, не был связан по рукам придирчивым выбором любящей матери. Императрица Рагния только и ждала удобного случая лишить сына громогласного статуса «принц».

И все же моя встреча со свекровью была неизбежна, ведь заполучив статус герцогини после замужества, я негласно становилась очередной опорой Её Величества. Со столь высоким положением в руки переходила и власть, и потому Рагния должна была убедиться в моей преданности трону. Принимая во внимание её незаинтересованность в судьбе Флоки, наша назначенная встреча не грозила быть сложной.

Пригладив на себе голубое платье и дождавшись приглашения войти внутрь, я вползла в открытые двери, тут же поспешив остановиться и учтиво поклониться. Несмотря на то, что сейчас решалась моя судьба, я думала лишь об Айварсе, что мирно спал в кроватке после успешно сотворенного Сильвией заклинания.

— Не стоит так низко кланяться — в конце концов, скоро ты войдешь в нашу семью, — безучастно произнесла Рагния, указывая тонкой рукой на кресло напротив. Произнося любезные и вежливые слова, она казалась отстраненной и хладнокровной, находя узор на чашках интереснее меня самой. Подобное безразличие было мне на руку, и, если бы не сидящая в соседнем кресле Фелисия, волнение от встречи вовсе сошло бы на нет.

— Благодарю.

Сев на указанное место, я сложила перед собой руки, непривычно сохраняя безупречную осанку. Отставив в сторону блюдце, Императрица обратила на меня свой блеклый взор, коснувшись чуть дрожащими пальцами напряженных плеч. Кажется, проблема не пойманной Горгоны, в самом деле, лишала её спокойного сна. Как иронично, что решение проблемы сидит прямо перед ней.

— Не получилось охомутать Рэнгволда, решила соблазнить братца?

— Фелисия, следи за своими словами, — устало произнесла Императрица, игнорируя недовольный вид своей дочери, — белый хвост — удача для семейства. Я рада, что вы приняли предложение Флоки. Впрочем, ответить отказом самому принцу вам было бы сложно.

— Ваш сын — прекрасный наг.

— У него скверный характер. Как у отца. Сам себе на уме…Навряд ли он сделает вас счастливой в браке, потому советую не медлить со вторым браком.

Неужели она действительно судит все только по себе? Какие ужасно грубые слова, жестоко задевающие чужие чувства. Люби я Флоки по-настоящему, непременно бы оскорбилась подобным выводам.

— Теперь понятно, зачем ты пришла работать в архив, — хмыкнула Фелисия, пользуясь возникшей паузой, — решила использовать свою миленькую внешность?

— Фелисия, нет ничего дурного в том, что нагиня использует свою внешность для достижения наилучшей жизни.

— Но, матушка…

— Довольно об этом. Флоки, наконец, станет герцогом и покинет дворец. Разве ты сама этого не желала?

Стоило ли подобное обсуждать при мне? Или же так они показывали свое пренебрежение к принцу, чтобы я не надеялась на что-то большее? Как же все это глупо…

— Сиггрид, вы прибыли в Империю сравнительно недавно, однако, Зейран — ваш дом. Преданны ли вы ему всем сердцем?

— Безусловно.

— Признаться честно, мне нет дела до вашего прошлого. Я даю свое согласие на брак, но не думайте, что став герцогиней, вы приобретете большую власть. Не влезайте в дела дворца и живите тихо, слушаясь приказов, — в таком случае, поверьте, вы будете счастливы.

— Я и не думала…

— Это мне тоже неинтересно.

Взглянув на Императрицу, Фелисия довольно улыбнулась, словно бы эту беседу она вела сама.

— Вы должны будете во всем поддерживать правящую семью. Не думали же вы, что выйдя замуж за принца, станете независимой ячейкой Империи?

— Конечно же, нет.

— Ну, что ж, кажется, Фелисия была права. Вы покорны и пугливы, несмотря на собственные амбиции. Это…неплохо.

Это походило на скверный торг, где мне диктовали правила поведения после получения привилегии. Прямолинейнее указать невестке на её место было попросту невозможно. К счастью, меня не считали угрозой, способной навредить власти, и, пускай слова звучали оскорбительно, именно они позволили Императрице одобрить свадьбу. Она действительно не любила своего сына, а о Сильвии не говорила вовсе.

— До свадьбы вы обязаны жить в замке, а потому можете свободно по нему перемещаться. Раз уж отныне вы непременно войдете в семью, я даю вам своё разрешение на посещение Красного клена. Когда увидите его, архимаг введет вас в курс дела.

— Благодарю.

— Свадьбу проведем на следующей неделе. Народ Зейрана любит пышные празднества, потому тихую церемонию провести, к сожалению, не удастся. После свадьбы переедете в поместье Флоки.

— Хорошо.

— На этом все. Можете идти. И помните, Сиггрид, каждый сам создает себе врагов. Подумайте о том, как следует себя вести, чтобы избежать худшего.

Глава 21

Великий Вестмар беглый взор

Бросал на очертанья гор.

Увидев сына, что вторым

Рожден был принцем золотым,

Король тотчас возликовал

И имя Айварс даровал.

Эдмонд Ренесский, бард при дворе Вестмара Великого

Какой бы важной персоной я отныне не являлась, Фелисия, оставшись неудовлетворенной из-за происходящих событий, показала свой скверный характер так, как привыкла это делать с детства — пустила среди знати массу ложных слухов. С частью из них благонравно расправилась Сильвия, воспользовавшись ещё действующим титулом принцессы, тогда как другие сплетни, улизнувшие от взора нравственного стража и всколыхнувшие глупые умы вездесущих нагинь, злые языки возвели к настоящей правде, ударившей по моей репутации внезапно и жестоко. Идти против кронпринцессы было непозволительно и невозможно, но, к счастью, меня вовсе не волновали пущенные слухи, поскольку страшнее моей истинной природы не было ничего. Волнуясь лишь за то, что подобная ложь может навредить Флоки и Сильвии, я с приятным удивлением отметила их игнорирование косых взглядов, к которым, по их собственным словам, они давно привыкли. Не сумев повлиять на источник сплетен, а также на их распространителей, брат и сестра попросили у меня прощения и, обнаружив моё спокойствие, более волноваться не стали. Лагерта и Йоргаф, привыкнув к вечному осуждению, также переносили пребывание в замке вполне спокойно, но злоба Рэнгволда поставила меня в тупик. Узнав о сплетнях, он впал в самую настоящую ярость, и нам стоило немалых сил остановить его от похода к кронпринцессе с требованием объяснений.

К сожалению, слово Фелисии являлось законом, из-за чего ей никто и никогда не перечил кроме Рагнии и Сильвии, что ныне не имела голоса из-за положения. Выставив меня лицемерной личностью, повисшей на шее Флоки в виду его статуса, Фелисия не скрывала злорадную улыбку при каждой нашей встрече. Считая её бельмом на глазу, я испытала ненависть лишь в тот момент, когда склонившись над кроваткой Айварса, кронпринцесса назвала его уродливым крикуном — в то мгновение я искренне пожелала обратить хамку в камень. Очевидно, заметив мой взор, Флоки поспешил бесцеремонно вытолкать сестру из комнаты, и с тех пор наши пути прекрасным и чудесным образом более не пересекались.

Несмотря на множество насмешливых улыбок и сотни неумолкающих ртов, никто не мог сказать мне грубого слова в лицо, и дело было не только в предполагаемом статусе герцогини, но и в трех моих защитниках, действующих всегда исключительно по своему усмотрению. Флоки без сомнений доставал компромат на слишком активных аристократов, Рэнгволд пресекал любые разговоры в замке одним лишь своим взором, а Йоргаф, следуя за мной подобно тени, не позволял никому ни подойти, ни заговорить. Подобный расклад меня нисколько не тревожил, и я лишь следовала приказам Императрицы, прибывая в назначенное время в тронный зал для обсуждения деталей празднования. Безусловно, свадьба была для меня чем-то совершенно новым и удивительным, однако, более всего я с нетерпением ждала переезда в другое поместье, чтобы избавить себя от надобности терпеть присутствие прогнивших натур. Из-за помощи Рэнгволда мне, Фелисия совершенно позабыла о манерах, принявшись упрашивать Рагнию о скорейшем воплощении собственной свадьбы.

— Тебя, действительно, это не беспокоит? — спросил Флоки, когда мы шли по дворцу в сторону сада с красным кленом. Из-за общеизвестности купол сняли, и более от дворцовых обитателей черноту не скрывали.

— Подобного следовало ожидать, поэтому я даже не разочарована. Попросту случилось то, что я и предполагала.

— Сиггрид, остановись и посмотри на меня, — строго произнес принц, хватая меня за плечи и круто разворачивая к себе, — подобное совершенно ненормально. И хуже всего то, что никто не может пойти против: ни я, поскольку родился сыном ненавистного мужа, ни Сильвия, попросту непохожая на матушку, ни Рэнгволд, проклинающий тот день, когда Рагния сама объявила его следующим мужем кронпринцессы. Но, знаешь, ты не должна привыкать терпеть подобное. Это неправильно. Неправильно…

Благодарно накрыв его ладонь своей рукой, я мягко улыбнулась, выдавив лишь одно слово:

— Знаю.

Пройдя ещё несколько коридоров, мы вышли на каменную террасу, облегченно отметив, что более в саду никого нет. Огромное дерево, ствол которого могли обнять только десять человек, взявшихся за руки, закрывало густой черной кроной почти все открытое пространство, упираясь в каменные стены, окружающие клен со всех сторон. Без преувеличения я могла назвать его прекрасным, и, даже зная кровавое семя, давшее начало жизни столь предостерегающему знаку, я не чувствовала того отвращения, какое испытала, войдя в кузницу.

— Он никогда не был таким раскидистым. Так сильно разросся, быть может, потому, — Флоки ещё раз обернулся, — что ты здесь.

— Надеюсь, никто более не сделает таких выводов…

— Скажи, Сиггрид, ты жалеешь, что согласилась выйти за меня замуж?

— Почему же я должна жалеть? Мы заключили прекрасный договор, избавляющий и тебя, и меня от неприятностей.

— Да, но из-за моей кандидатуры тебя многие недолюбливают и…

— Флоки, — строго произнесла я, хватая мужчину за руку, — меня весь мир ненавидит. А ты сейчас говоришь о том, как кто-то решил сделать выводы, основываясь на одних лишь сплетнях.

— Тебя не может ненавидеть весь мир. По крайней мере, не семь личностей.

Я мысленно внесла в список Флоки и Сильвию, Рэнгволда и Йоргафа, Лагерту и Айварса, но так и не досчиталась седьмой личности, о которой говорил принц. Поняв мой негласный вопрос, он тут же произнес не без смущения:

— Твой муж…Правда погибший…

— Он не погиб, — честно ответила я, удовлетворенно наблюдая за тем, как Флоки устанавливал вокруг барьер от чужих глаз и ушей, — он живет в Солэе.

— Он бросил тебя!? — с яростным возмущением воскликнул принц, и я улыбнулась его порывистости.

— Нет. Это я сбежала.

— Но…почему? У вас же ребенок…

— Он человек, Флоки. Мы бы не смогли жить вместе, и ты сам понимаешь, почему.

— Это значит…он тебе все же нравился? — спросил он тихо, пытаясь придать себе как можно более отстраненный вид. Это получилось у него очень скверно, поскольку он буквально сверлил меня внимательным взором.

— Возможно. У меня не было времени задумываться о собственных чувствах. Они могли помешать мне.

— Сиггрид, я…Сделаю все возможное, чтобы ты больше не жила в страхе.

— Спасибо.

Осторожно спустившись на землю, я подползла к дереву, поднимая голову к черной листве. От старой коры веяло странным спокойствием, и не будь в замке предрассудков и испорченных душ, я бы непременно посмешила сесть в корни, чтобы прикрыть глаза и задремать. Подумать только, где-то под этим кленом покоится каменная отрубленная голова первой Горгоны, обрекшей на несчастья всех своих потомков. Вот только почему же я тогда совершенно не чувствую злобы и ненависти к той, что испортила мою жизнь?

— Ну, что? — нетерпеливо спросил Флоки, и я лишь неопределенно пожала плечами. — Может, попробуешь коснуться коры?

Посчитав данный совет не слишком хорошим, я все же дотронулась пальцами до шершавой поверхности клена, невольно вздрогнув от расшумевшейся в кроне листвы. С могучей ветви с громким криком сорвались крикливые вороны, и, не смея совершать резких движений, я лишь смотрела себе под ноги, с внутренним напряжением наблюдая за ожившими корнями, принявшимися оплетать сначала мой хвост, а после и все тело. За жалкую секунду твердая земля разверзлась, и я без крика упала в глубокую щель, утягиваемая вниз мощными корнями. Все это казалось ненастоящим, будто бы приукрашенным реальностью сном, в котором я не могла произнести ни звука. Лишь долгое падение, а после мягкое приземление в густой ковер мха в окружении каменных стен и острых сталактитов.

Тут же поднявшись с места, я вновь упала в мох, увидев перед собой нагиню, столь сильно напоминающую меня саму. Отличал нас лишь цвет хвоста, что у незнакомки вторил цвету желтых глаз. Со сталактитов на неё капала бесцветная жидкость, но, не оставляя следов на одежде, лишь проходила сквозь тело, впитываясь в землю. Её схожесть со мной странным образом казалась совершенно нормальной, почти естественной, и, нагло блуждая взглядом по её телу, я с содроганием уставилась на грубый шрам, украшающий тонкую шею.

— Похожи, — неожиданно произнесла она с улыбкой, а я так и не смогла ответить, лишь открывая и закрывая рот, подобно рыбе.

— К сожалению, у нас мало времени, и я не смогу угостить тебя чаем, Сиггрид. Но прошу, слушай внимательно — у меня совсем не осталось сил, чтобы связаться с тобой вновь. Я хранила эти жалкие остатки лишь для того, чтобы однажды поговорить со своим преемником.

Медленно кивнув в знак согласия, я села удобнее, внутренне удивляясь собственному спокойствию. Возможно, все дело было в воздействии этого места на мой разум? С самого начала всё развивалось быстро, не давая и шанса на минуту для рассуждений, но эмоции это нисколько не волновало.

— Глупо было называть всю нашу расу моим именем, но меня зовут Горгона, и я та, кого ты, быть может, не раз проклинала. Не в моей власти выбирать следующих носителей силы — она выбирает хозяина сама, и раз уж ты стала избранной, не стоит тратить время на попытку объяснить тяготящее наследие.

Девушка смахнула белую прядь на спину, после чего приятно и дружелюбно улыбнулась.

— Мы — не проклятье, Сиггрид. Мы — карающие мечи, посланные избавить мир от утопающего в грязи общества. Но именно из-за того, что мы пришли брать расплату за свершенные грехи, нас единогласно назвали злом. Если бы могла, ты бы непременно поспешила сказать мне о том, что не все сдались жажде наслаждений, однако, поверь, тех, кого стоит пощадить, ты уже вокруг себя собрала.

Подойдя ближе, Горгона ласково опустила свою руку на мою голову, произнося следующие слова таким высоким голосом, что я вдруг почувствовала себя не в тесной пещере, а в святыне.

— Я не заключала сделки с темными силами, как не заключала сделки с силами высшими. Провидение пришло ко мне так же, как я сейчас пришла к тебе, открыв глаза на происхождение и на предстоящую цель. История циклична, и пришла пора все разрушить вновь. Это общество невозможно исправить, и ты сама видишь, что с ним произошло. Можно сколько угодно кричать о том, что в жизни главное удовлетворение собственных потребностей во имя собственного счастья, вот только истина эта навязана злом — никто не сможет получить счастья подобным образом. Беречь себя важно, но общество возвело это в абсолют, позабыв об остальном. Не стоит печалиться, Сиггрид, в истории много раз отдельные народы сходили с пути, не желая возвращаться назад, но всех их постигала одна участь — аморальные и жестокие личности не должны порождать себе подобных, ведь иначе весь мир сгорит в огне войны. Мы не должны допустить подобного. Это наша задача.

Я попыталась вновь произнести хоть слово, но Горгона приставила к моему рту указательный палец.

— Ты сама все видишь. Сестра идет на сестру, брат на брата, родитель на дитя. Наги считают свою расу непревзойденной и потому убивают все другие, навязывая всему миру свои идеалы. Они никого не слушают, их ум негибок, когда дело касается достоинств иных народов. Живут исключительно в угоду себе, нарушая первые законы и забывая о нравственности. Истинное воплощение всех созданных грехов. Пошлость они называют поиском любви. Алчность — попыткой отстоять свои интересы. Гнев — способом защиты. Гордыню — воплощением своих достоинств. Чревоугодие — попыткой насладиться невечной жизнью. Зависть и уныние для них и вовсе не грехи, вот только недаром давным-давно мудрецы признали семь грехов опасными. Как же нам назвать тех, кто дает грехам то объяснение, какое сам считает правильным?

Цикличность, необходимость, опасность — слова беспощадно отпечатывались на разуме, расползаясь паутиной по всему сознанию. Но, опутывая, тонкие нити не смешивали мысли в безобразный комок, наоборот, соединяли воедино разрозненные детали, формируя в запутавшемся разуме цельную картину.

— Дабы не нарушать законов равновесия, привести приговор в исполнения должны рожденные на земле «мечи». Наги слишком отсрочили свой приговор, пойдя против вердикта незримого судьи. Вот только плаха уже подготовлена, лезвие наточено, и перерубить сдерживающую веревку придется именно тебе. Это жестоко…Но, Сиггрид, не думай о себе, как об орудии. Мы несем волю иных сил, и они помогают нам в исполнении приговора — дабы показать эту помощь, тебе был дарован белый хвост. Врожденная удача, которой ты воспользовалась совершенно правильно. Помощь близких, старая деревня, суровые горы — все события совпали в единый механизм, даровавший тебе жизнь. Иным Горгонам так не везло. Меч находил их шеи до того, как в полной мере могли раскрыться способности. Я вижу в твоих прекрасных глазах вопрос об иных расах, но все они живут иначе, сохраняя в сердце то первозданное, что вложил им Создатель. Люди — противоречивый народ, но благодаря вечным сомнениям они способны на искупление и исправление.

Белые руки, покрытые ссадинами и царапинами, медленно блекли, становясь прозрачными. Прекрасная девушка на глазах превращалась в подобие призрака, чьи очертания, расплываясь, превращали четкие контуры в неразборчивое пятно.

— Своим взором мы несем каменную смерть, и отменить её невозможно. Природа наделила нас красотой и способностью притягивать к себе души, чтобы уберечь Горгон от вездесущей смерти, но даже так нас боятся. Боятся и восхищаются, не в силах полностью противиться решению природы. В наших руках тысяча лет противоречивой жизни, потому приведи приговор в исполнение, дабы эту задачу не пришлось завершать твоим детям. Пусть Горгоны, наконец, заживут спокойно, и судьба поможет тебе, Сиггрид. Найди в Каменном Дворце моё ожерелье. Тогда-то все и завершится…

Развернувшись на месте, девушка направилась в сторону озаренного светом туннеля. Обернувшись лишь раз, она с грустью посмотрела в мою сторону, даруя одним мимолетным взглядом искреннее сочувствие.

— Ради потомков, — произнесла она внезапно, превращаясь в тысячи белоснежных сверкающих частичек, — кто ничем не жертвует, не сможет ничего изменить.

Толстые корни, проломив землю, обвились вокруг талии, чтобы в этот раз утянуть наверх. Яркий свет, ослепив на долгие секунды, померк, стоило тяжелой руке с силой потрясти моё плечо. Пошатнувшись, я начала падать назад, но уперлась в нечто мягкое и приятно пахнущее…

— Сиггрид! Сиггрид!

Первым, что я увидела, распахнув веки, были красивые, но испуганные изумрудные глаза Флоки, держащего меня в объятиях. Облегченно выдохнув, он обжег мою щеку горячим воздухом, быстро затараторив:

— Ты попросту замерла перед кленом и стояла, не двигаясь, столько времени…А я все звал и звал, но ты не откликалась, и я…Я волновался, думал, бежать и звать на помощь, но потом…

Он осторожно поднял взгляд наверх, и только сейчас я заметила, что вместо темной кроны над головой простиралось безупречное голубое небо. Встав прямо с помощью Флоки и оценив масштаб сотворенного, я с сожалением посмотрела себе под ноги, где мягко шелестела трава. Дождавшись преемника и передав ему наказ, дух Горгоны исчез из этого мира, а вместе с ним и его безупречное творение.

Разговор не принес с собой спокойствие, но даровал столь необходимое смирение, что, наконец, развеяло пелену тумана перед будущим. Цикличность, необходимость, опасность…Отворив старые врата, кто-то будто вложил в пустые руки истинную цель, убедив в том, что все предыдущие смерти не были напрасными. Рождаясь и тут же умирая, Горгоны, сами того не зная, передавали силы каменной смерти из поколения в поколение, выжидая удобного часа для исполнения приговора. То, что карающей рукой предстояло стать мне — лишь совпадение и вместе с тем краткий миг удачи для сил, пожелавших сохранить на земле мир столь жестоким путем. Орудие…Все мы, в конце концов, рождены для чего-то, и, если кому-то предназначено быть щитом, другому суждено стать разящим копьем. Слова Горгоны сильно повлияли на моё мировоззрение — быть может, на генетическом уровне я всегда была готова принять правду — и ныне страх теснили из души иные силы, впитавшиеся в тело вместе с провидением. Нет, не провидением. Приказом.

— Идем, Сиггрид, — взяв меня за руку, Флоки быстро направился прочь из сада, но прежде, чем его покинуть, я вновь взглянула на клен.

На увядшие и опавшие листья.

На неестественно скрюченные корни.

На огромную трещину, разрубившую толстый ствол пополам…

Глава 22

Потух твой взор и навсегда

В небытие ушли года,

Что прежде тело разрывали,

И душу в ужас погружали.

Один щелчок — и ты другая,

Родная миру, нам — чужая.

Баллада о Горгоне

Алмазный Замок, кабинет Его Высочества Флоки Зейрана

Далекий теплый диск заходящего солнца клонился к оранжевой полосе горизонта, покрывая мягким светом каменные дома. Всматриваясь в небо, мягко смешивающее в себе приятные глазу цвета, Флоки давил в душе упрямое чувство тревоги, поселившееся в груди с тех самых пор, как красный клен, испустив слабый дух, превратился в неживое напоминание неизбежного конца. Их не в чем было заподозрить, ведь он увел Сиггрид со двора до того, как туда сбежались садовники, но даже так разливающийся по замку ужас терзал и его мысли.

Никто не был в силах остановить подобную новость, облетевшую за день каждый уголок Империи, и свадьбу благоразумно перенесли, не в силах игнорировать предостерегающий и жестокий знак. Почерневшее дерево, словно молнией разрубленное напополам, одним лишь своим видом вызывало дрожь у самых смелых стражей, и никто более не решался гулять в саду, что ещё недавно привлекал души своей мрачной красотой. Легенда, кажущаяся молодым поколениям интересной сказкой, словно туча, закрыла ясное небо, готовясь в любую минуту обрушить на землю холодный дождь. Газетные заголовки пестрили предостережениями о появлении на землях настоящего монстра, приближенные к власти аристократы вновь и вновь пытались узнать хоть что-нибудь о Горгоне, но Императрица, поддавшись страху, более не выходила из комнаты. Дворец, заполнившись угнетающей тишиной, погрузился в настоящие пучины отчаяния, готовясь не получить удар, а нанести его. Как загнанный зверь, которому больше нечего терять, Алмазный замок, потеряв хладнокровие, жался к стене и скалился, вот-вот норовя прыгнуть и вонзить клыки в противника. Вот только никто не знал врага в лицо…

С того самого дня прошла неделя, но Сиггрид так и не вышла из комнаты, проводя все своё время рядом с сыном. Её взгляд, бывший прежде столь ярким, внимательным и целеустремленным, ныне потух, превратившись в нечто пробирающее до самых костей. Она по-прежнему говорила рассудительно, ласково улыбалась проявленной доброте, одаривая любовью Айварса, и никогда не позволяла злобе взять верх над телом, но взор её, казалось, отражал настоящий внутренний переворот, о котором она так и не заговорила. Вновь водрузив все исключительно на свои плечи, Сиггрид поведала лишь о Каменном Дворце, попасть в который никто не мог из-за вездесущей бдительности и подозрительности стражи. Все планы, построенные на точном расчете, медленно превращались в пепел, меняя за собой всех тех, кто решил пойти против всего мира. Не сводя глаз с заката, Флоки неожиданно подумал о том, что это последний спокойный день давно обреченной на гибель Империи.

Дверь с тихим скрипом открылась, и в кабинет вползла Сильвия, чуть придерживая подол черного платья. Она выглядела уставшей и сонливой, даже не пряча темные круги под слоем умело нанесенного макияжа, и, сев в кресло, тут же прикрыла глаза, как если бы желала заснуть прямо здесь и сейчас. Атмосфера дворца сильно повлияла на всех них…

— Как Сиггрид?

— А я думала, ты сначала поинтересуешься настроением своей любимой сестрицы, — с доброй улыбкой ответила принцесса, не поднимая век, — но не волнуйся. Сейчас с ней Рэнгволд и Лагерта.

— Рэнгволд? — недовольно переспросил Флоки, отчего Сильвия лишь громко рассмеялась.

— Какой ты ревнивец. А ведь это должен был быть брак отнюдь не по любви.

— Сиггрид — моя будущая жена, однако, мне кажется, что Рэнгволд к ней гораздо ближе. Его совершенно перестало волновать поведение Фелисии — теперь он абсолютно спокойно посещает Сиггрид в любое время!

— У неё будет несколько мужей, что бы ты ни думал и ни говорил, братец.

— Я знаю.

— Тогда нет смысла злиться. Они были знакомы за месяц, а то и больше до того, как в её жизни объявился ты.

Собираясь было возразить сестре, Флоки лишь прыснул со смеху, вновь повернувшись к окну, чтобы полюбоваться закатом. Но солнце уже скрылось за горизонтом. Странная печаль тронула сердце, проведя ассоциацию с той, чей взгляд, ещё недавно притягивая и согревая, вдруг неожиданно потух.

— Скажи, Флоки…Что тогда произошло у клена?

— Не знаю…Сколько ни думаю об этом, не могу понять. Коснувшись дерева, она закрыла глаза и замерла, не откликаясь на свое имя. Сколько бы я её не тряс за плечо, она будто бы сама на время стала камнем. А потом…Потом все листья разом опали на землю, а толстый ствол раскололся надвое…

— Она определенно что-то увидела.

— Будущее?

— Не думаю. Скорее ту, чья голова была там захоронена…

— Что же этот призрак мог сказать такого, что взгляд Сиггрид так изменился?

— Не знаю, Флоки. Но мы должны помочь ей добраться до Каменного Замка любой ценой.

На губах принца растянулась улыбка. Словно бы почувствовав её, Сильвия открыла глаза, повернув голову в сторону брата.

— Чему ты улыбаешься?

— Ты всегда была тихоней. Никогда не рисковала, и, хотя и делала все, что в твоих силах, никогда не была готова поставить на кон нечто большее…Что же теперь? Твои слова полны уверенности и самоотверженности.

— Мне кажется, что больше шанса исправить этот мир не будет. Сиггрид сказала мне «кто ничем не жертвует, ничего не сможет изменить». Эти слова запали мне в душу.

— Ты единственная, кто всегда был на моей стороне, Сильвия. Я никогда не говорил тебе за это спасибо и…

— А ты стал слишком много думать о чувствах других, — улыбнулась принцесса. — Хотя раньше делал это неохотно и редко.

— Мы все изменились.

Входная дверь чуть скрипнула, и Сильвия, вскочив с кресла, быстро бросилась к проему, но в коридоре уже никого не было. С полными страха глазами она обернулась к принцу, что был бледнее белоснежной фарфоровой чашки, стоявшей на краю стола. Ночной ветер чуть шевелил лежащие на книге исписанные листы, а высоко в небе кричали большие птицы, улетающие к морю. Таким был день, когда судьба, повернувшись в противоположную сторону, сошла на другую тропу.

— Т-ты же ставил защиту на кабинет? — дрожащим голосом спросила принцесса, и Флоки стоило многих усилий просто кивнуть в ответ.

— Т-тогда надо сперва успокоиться…Да, успокоиться…У кого в замке барьерная магия сильнее твоей, что он смог незаметно сделать брешь и…и подслушать?

— У архимага…Но он сейчас не в замке!

— А ещё?

— У Рагнии и…

— У кого?!

— У Фелисии…

— Флоки, — закрыв дрожащими руками лицо, Сильвия с силой закусила губу, чтобы отвлечься на боль, алой линией заструившейся на подбородок, — что же мы натворили…

— Нужно уходить.

— Что? О чем ты?

— У нас есть максимум десять минут, за которые мы должны взять необходимые вещи и уйти из замка, — хладнокровно произнес Флоки, быстро огибая стол и хватая с полки маленькую шкатулку с магическими камнями, которую до сих пор прилежно берег.

— Ползи как можно скорее к Сильвии, пока нас не хватились. Благодаря Рэнгволду мы сможем миновать все посты стражи. Если это была Фелисия, она не сможет тотчас рассказать все Императрице из-за позднего времени. В нашем распоряжении лишь ночь.

— Хорошо!

Выскочив из кабинета, принцесса тут же исчезла в глубинах длинного коридора, а Флоки, оставшись наедине с собой, до скрежета стиснул зубы, сгибаясь пополам и вонзая острые ногти в белую кожу ладоней. Как назло, терзая мысли насмешкой в голове пронеслась сказанная им же некогда фраза «Сиггрид, я…Сделаю все возможное, чтобы ты больше не жила в страхе».

Схватив шкатулку, Флоки быстро покинул кабинет, чтобы отдать приказ незамедлительно подготовить карету.

Глава 23

Иные расы, погибая

Смотрели на чертоги рая,

Но вот, одернув их назад,

Вернула всех обратно в ад.

Надеждой ты была для монстров,

Найдя в аду спасенья остров.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Мы покинули замок быстро, взяв с собой только то, что посчитали самым необходимым. Во дворе нас уже ждала карета, запряженная четверкой слейпниров, но, если бы с нами не было Рэнгволда, навряд ли подобный экипаж смог бы покинуть замок темной ночью. Придумывая легенду на ходу, мы спасали свои жизни искусной ложью, оправдывая свой отъезд гнетущей атмосферой, вынуждающей переехать в герцогское поместье как можно раньше. Благодаря главнокомандующему лишних вопросов нам никто не задавал, считая лишним расспрашивать членов правящей семьи, а потому мы легко миновали посты и проверки, въехав на центральную улицу ровно в полночь. Йоргаф ловко правил каретой, подстегивая слейпниров бежать по пустым дорогам, и стук копыт, смешиваясь с треском колес, эхом отдавался по переулкам, сменяясь лаем бродячих собак.

Высоко в темном небе, едва освещенном луной, сияли яркие звезды. Желтый свет уличных фонарей падал на закрытые ставни красивых домов, придавая изумрудному мху странный оливковый оттенок. Мне нравилась ночь — пускай она была темна, тишина всегда была её неотъемлемым спутником — и в те времена, когда Храм заполняли ядовитые змеи и каменные статуи, я часто выходила на мраморные ступени, чтобы полюбоваться мириадами звезд. Негласный символ свободы. Такой прекрасный и такой недостижимый…

Мы долго молчали прежде, чем Сильвия, спрятав в руках лицо, вновь начала извиняться. В этом не было их вины, и зла я не держала — никто не мог предположить, что Фелисия сумеет сделать незаметно брешь в защите вокруг кабинета. Скорее, наоборот, я предполагала, что подобное может произойти, и лишь ждала того дня, когда лимит моей удачи подойдет к концу. Правящая семья и так слишком долго оставалась слепой к происходящим прямо перед ней событиям…

— Не нужно извинений, — ответила я, когда Флоки вновь рассказал о том, что произошло, — это…я должна попросить у всех вас прощения.

— За что? — воскликнула Сильвия, задыхаясь от слез. — Это ведь мы…мы…

— Нет. Всё это произошло из-за меня. Из-за того, что я пришла в Империю, из-за того, что проникла в замок. Теперь вам, как и мне, нет места в обществе…

— Плохой ответ, — возразил Флоки, опустив голову на израненные ладони, — мы сами сделали свой выбор и сами несем за него ответственность.

— Ну, что ж. Пусть будет так. Но, Рэнгволд, — украдкой взглянув на сидящего рядом мужчину, я удивилась, заметив его сочувственный взор на спящем лице Айварса, — ты был втянут во все это против воли…

— Втянут? — риторически переспросил он, скользя глазами по моей шее. — Быть может, вначале так все и было. Но сейчас в моем сердце нет сожалений. Я чувствую, что поступаю правильно.

Я была искренне благодарна каждому из здесь присутствующих, но время для торжественных речей ещё не пришло. Оказавшись в опасности, они не бросили меня на произвол судьбы, а пошли следом, прекрасно осознавая, что выбранная ими тропа может внезапно оборваться. Дорога, пропитанная кровью, была предназначена лишь для одного путника, но ныне за мной шла вереница тех, кто решился идти до конца.

— За нами нет погони, — внезапно произнесла Лагерта, выглядывая из окон экипажа, — почему?

— Фелисия выглядит хитрой, но она глупа, — ответил ей с усмешкой Флоки, — и потому расскажет обо всем Императрице лишь утром. К тому времени мы уже попадем в Авельский лес. От него до утеса с Каменным Замком один день верхом и два пешим ходом.

— Звучит просто. Полагаю, путь не будет таким уж простым.

— Вы правы, фея. Дорога до леса одна. Той же дорогой к столице продвигаются торговцы и экипажи знатных аристократов, живущих на окраинах. Если нам не повезет наткнуться утром на кого-нибудь из них, они тут же поведают Рагнии о нашем маршруте. Герцогское поместье совершенно в иной стороне.

— Если такое произойдет, будет правильнее сразу же принять людской облик и сесть верхом, — заметил Рэнгволд, — нам непозволительно терять время. Добраться до Каменного Замка нужно любой ценой.

— Но там же драконы…Они могут быть настроены враждебно. Я слышала, с нагами они в состоянии холодной войны.

— Это…неважно, — произнесла я, только сейчас вспоминая слова Горгоны о подаренной удаче. Причина уйти из замка, похоронившая за собой всю неуверенность, глупость Фелисии, что не посмеет будить Императрицу, напуганную до дрожи, присутствие Рэнгволда на нашей стороне — неужели всё это действительно сошлось в бесценный дар под эгидой четырехлистного клевера и белоснежного хвоста? Как бы то ни было, следовало воспользоваться выпавшим шансом, которого в следующий раз попросту может и не быть. Но готова ли я без промедления обратить весь змеевидный народ в камень? Буду ли свободна, когда убью столько жизней?

— Неважно потому, что у Империи нет Алмазного меча.

Я была уверена в том, что и это событие не просто удивительное совпадение. Вестмар…неужели ты вновь решил помочь мне?

— О чем ты, Сиггрид?

— О том, что пока Империя не владеет артефактом, они не смогут меня убить. А если они не смогут убить меня, то умрут сами.

— Сиггрид, — тихим голосом окликнула меня принцесса, — если ты вновь начнешь обращать других в камень, я больше не смогу изменить цвет твоих глаз…

— Больше и не нужно…Нет более смысла скрываться.

— Ты не должна нести это бремя в одиночку, — неожиданно ласково произнес Рэнгволд, опуская руку мне на плечо, — ведь стражи сильны, и они могут причинить тебе боль. Не только тебе, — тут же дополнил он, решив пойти сразу с козырей, — они могут причинить сильную боль и Айварсу. Ты ведь никогда не обращала в камень огромную толпу. А если на тебя нападет отряд стражей, все может закончиться и без Алмазного меча.

— Он прав, — кивнул Флоки, — твоя задача — добраться с сыном до Замка в целости и невредимости. Наша задача — выиграть тебе время и, если потребуется, задержать тех, кто пустился в погоню.

— Нет! Вы должны пойти со мной!

— Сиггрид, все наши планы не работают, нужно быть готовым ко всему. Мы сильные воины и маги, уж поверь. В крайнем случае, придется разделиться, чтобы разбить посланный отряд на небольшие группы — так их одолеть будет проще.

Принц звонко рассмеялся, но взглянув в мои глаза тут же сник, грустно улыбнувшись.

— Просто верь в нас.

Я хорошо помню тот день. День, когда дороги назад уже не было.

Ночной мрак, серея, становился все светлее, позволяя голубизне подниматься вместе с блеклым светом от самого горизонта. От пыльной дороги к окну поднимались клубы пыли, и белые овечки, пасшиеся рядом с низеньким забором, испуганно бросались прочь от кареты к центру луга, где, лениво встряхивая гривами, стояли слейпниры. Звезды меркли одна за другой, пока в небосводе не осталась сиять лишь одна — та, что сияя ярче всех, исчезла в полном одиночестве.

Я не знаю, о чем в то утро думали другие. Все они молча смотрели в окно кареты, изредка прикрывая глаза и набираясь сил для предстоящей гонки со смертью, вспоминая, очевидно, те дни, ради которых хочется жить дальше. «Если уж ведешь их в ад, так веди до самого конца» — пронесся в моей голове чужой голос, замерший над полем и вырезавший с корнем чувства вины и скорби. Так, в душе не осталось ничего. Лишь пульсирующие в висках роковые слова: цикличность, необходимость, опасность…

Карета остановилась, и Рэнгволд помог мне спуститься на землю, забрав из рук проснувшегося малыша. Сидевший на козлах Йоргаф, быстро спрыгнул на дорогу, принявшись распрягать коней.

— Я чувствую их. Кажется, Императрица со своей бессонницей проснулась раньше положенного. Они ещё далеко, поэтому до леса мы успеем добраться, как и планировали. Но, что потом?

— Разделимся, — строго ответил Рэнгволд. — Лагерта пойдет с Сиггрид, чтобы в экстренном случае использовать магию природы и дать ей возможность уйти. Поедете на одной лошади. Йоргаф примет свой настоящий облик и оставит повсюду лужи яда, после чего улетит в сторону северо-востока, чтобы в случае чего помочь другим. Я отправлюсь на север, Флоки — на юг, Сильвия — на юго-восток. Как только заманите отряды в удобное место — действуйте без сомнений. После вновь скачите к лесу, к утесу. Если стражи не разделятся на мелкие группы, а последуют за кем-то одним, подайте сигнал в воздух, чтобы Йоргаф и другие смогли прийти на помощь. Задача — избавиться от преследователей и не умереть.

— Не зря ты главнокомандующий, — с усмешкой произнес Флоки, подсаживая меня на коня, — все четко и по полочкам.

— Это совершенно не четкий приказ. Здесь многое зависит от вас самих, и, в конечном итоге, последнее слово останется за вами. Не позволяйте страху вести разум. И Сиггрид, если драконы будут настроены враждебно…

— …я применю свою силу, — продолжила я, увидев, что данные слова он произнести не в силах, — моя задача — добраться до замка.

— Да, — с грустью подтвердил он. — Я прошу вас всех…Будьте осторожны и предельно внимательны. Мы пока не знаем точно, что готовит враг.

Последний раз взглянув друга на друга, мы направили коней вперед, оставив на дороге рядом с каретой Йоргафа. Не следя за его обращением, я обернулась лишь раз, чтобы взглянуть на огромного льва с кожистыми крыльями, выделяющего из жала на кончике хвоста яд. Лагерта строго попросила меня смотреть вперед, и больше я не сводила глаз с дороги. Я ведь даже не объяснила им, для чего мне нужно попасть в Замок, однако, все рисковали своими жизнями, чтобы помочь мне. Но, даже зная о проклятии, стали бы они так помогать мне, если бы узнали о грядущей смерти для всей Империи? Что-то самонадеянно, но уверенно подсказывало, что да…

Мы уже выбрали свою судьбу.

Глава 24

Свой облик ты проявишь в страхе,

Когда окажешься на плахе.

Когда заблудишься в глуши,

Покажешь истину души.

И человек устроен так,

Что честен, если в сердце мрак.

Автор неизвестен

Большие копыта вороного слейпнира отбрасывали в стороны комья рыхлой земли, унося в неизведанное и пугающее будущее. Шумное дыхание, теплая блестящая в лучах шкура, жесткая грива, пахнущая травами, — все это не пробуждало внутри азартный огонек от предстоящего путешествия, а проникало в глубины сознания, навсегда связывая поездку верхом с ожиданием горя. Маленькое и беззащитное тело Айварса, крепко привязанного ко мне платками, приятно согревало грудь, даруя некое чувство бесстрашия, но смешиваясь со страхом, оно лишь путало мысли, бешено мечущиеся от героизма до оправданной трусливости. Я отчетливо слышала биение своего сердца, учащающееся с каждой минутой все больше, и вздрагивала, должно быть, каждый раз, как Лагерта, сидящая позади, оборачивалась назад.

Используя магию, фея заметала следы, но это нисколько не придавало уверенности, что была нещадно выдвинута из души тревогой. Если кто-нибудь из дорогих мне созданий погибнет, смогу ли я жить спокойно с этим терзающим воспоминанием? Удивительно…Я готова обратить целый народ в камень, но принять смерть нескольких личностей, с которыми даже не связана кровью, не могу. Что ж, если подумать, я всегда действовала эгоистично, пытаясь вцепиться за брошенный жизнью канат, и лишь недавно научилась жить не только ради себя…

С южной стороны высоко в небо устремилась тонкая алая полоса сигнального огня. Тая на глазах она будто бы уносила с собой последний тусклый блеск в испуганных глазах, безжалостно разрушая четкий план. Не было более рассуждений о жизни, как не было вопросов о смерти — лишь шум в ушах, да пульсирующие виски, вторящие стуку восьмерых копыт. Ловко вытянув ручку из кокона платков, Айварс сжал в кулачке прядь моих волос, очаровательно и беззаботно улыбнувшись. Первые слоги смазано срывались с его пухлых губ, и, слушая их, я едва сдерживала выступающие на глазах слезы.

Мы долго мчались вперед, и уставший конь с каждым часом сбавлял быстрый темп, пока и вовсе не перешел на шаг, игнорируя команды. Остановившись к полудню на небольшой поляне, слейпнир упал на землю, не в силах даже ущипнуть растущую повсюду изумрудную зелень. Положив на его шею руку, Лагерта заботливо погладила коня у загривка:

— Ты молодец…

Присев на камень, я взглянула на юг, где на голубом небесном полотне медленно плыли перистые облака. Фиолетовые бабочки лениво перелетали от одного яркого бутона к другому, и длинные травинки приятно щекотали лодыжки, показавшиеся из-за подола. Ходить на ногах было привычно — настолько просто, что истинное обличие не казалось таким уж подлинным. Мне захотелось снять обувь и прикоснуться голой стопой к шелковистой мягкой траве, но, покормив Айварса, мы вновь тронулись в путь, оставив коня лежать на поляне…

— Рэнгволд дал нам самого быстроногого слейпнира, — произнесла Лагерта, аккуратно огибая поваленный ствол дерева, — благодаря этому мы сумели оторваться. Мне совестно, что коня пришлось загнать, но этим он спас нас…

— Не говори так, словно всё уже случилось.

— Вам нужно быть более оптимистичной, — грустно улыбнулась фея, — через два дня мы будем в Каменном Замке.

— Я выдохну только тогда, когда там окажусь и увижу остальных…

— Вы ведь видели сигнальный огонь…

Я ничего не ответила, попытавшись сфокусироваться на лесе и призвать к себе змей, но, сколько бы я ни пыталась, на мой зов так никто и не откликнулся. Могла ли я поверить, что в месте, находящимся рядом с брошенным домом первой Горгоны, не живут подчиняющиеся мне пресмыкающиеся? Безусловно, нет…

Наш путь не был тернистым из-за тонкой протоптанной дорожки, а благодаря выработанной выносливости мы редко делали привалы, останавливаясь исключительно для того, чтобы позаботиться об Айварсе. Изредка Лагерта припадала к земле, чтобы убедиться в отсутствии поблизости врагов, но даже так шли мы быстро, пересекая открытые участки бегом. С наступлением темноты, лишенной лунного света, нам пришлось остановиться — без света продвигаться вперед было невозможно, а использовать факелы не позволял страх, кусающий сознание при каждом шорохе. Ночь рисовала из силуэтов подозрительные фигуры, а редкие светлячки, казавшиеся прежде столь прекрасными, лишь придавали корягам и камням ожившие черты. Так и не сумев заснуть, мы продолжили путь, едва рассвело, выйдя к небольшому источнику, чтобы наполнить фляги.

— Лагерта…

— Да, Госпожа?

— Скажи, — спросила я, вглядываясь в миловидное лицо, что по людским меркам портили только неестественно яркие глаза, — ты когда-нибудь сожалела о том, что осталась рядом со мной?

Ответив мне долгим изучающим взглядом, Лагерта склонилась к источнику, омывая лицо прохладной водой. Соскользнув с плеча, её длинная коса упала в озеро, испугав маленьких рыбок.

— Да, — ответила фея честно, — но в то мгновение я винила не вас. И не себя. А судьбу, давшую мне выбор между смертью и жизнью в страхе. Вы — мое спасение, Госпожа, но даже так порой я думаю о том, что было бы, сложись моя жизнь иначе. Если бы я не осталась сиротой, смогла бы я жить счастливо? Если бы не сбежала из сожженной деревни, а попыталась отыскать выживших…Все эти «если бы» удручают меня и терзают, как жестокие воспоминания. Но я уверена — все, что произошло, было неслучайно. Просто…наше долго и счастливо ещё не наступило.

Грустная улыбка вновь тронула её губы, и я благодарно опустила на хрупкое плечо свою руку, негласно благодаря за честность.

— Не будь тебя в моей жизни, я бы наверняка состояла сплошь из фобий…

— Ох, ну, что же вы такое говорите!

— Когда я впервые увидела тебя на пороге Храма, то вдруг подумала о том, что смотрю на себя саму…Маленькая, грязная, брошенная в омут одиночества…

— Поэтому вы тогда позволили мне остаться рядом?

— Наверное…Я рада, что сделала правильный выбор. Живя в темноте, ты сохранила искренность, честность и верность. Спасибо тебе за все, Лагерта.

Зеленых глаз феи тронул мокрый блеск. Повернувшись ко мне и шмыгнув носом, она склонила голову, а после, замерев на мгновение, вновь припала к земле, запуская пальцы в пучки растущих рядом трав. Подняв голову к хмурому небу, я подумала о первоначальном плане, согласно которому наги и Йоргаф должны были достигнуть Каменного Замка на день позже нас самих. Сильные воины, талантливые маги — все они прикрывали друг друга, давая нам возможность уйти, но сигнал, пущенный в воздух вчерашним утром, подобно искре вспыхивал перед глазами вновь и вновь.

— Госпожа! — испуганно вскрикнула Лагерта, вскакивая на ноги. — Уходите скорее!

— Что случилось?

— Шаги…Я слышу их в восьми километрах отсюда!

— Н-но…

— Должно быть, они шли всю ночь за нами. Прошу вас, бегите скорее!

— А как же ты?

— Лес — мой дом. Я задержу их настолько, насколько смогу. Ох, прошу, не дрожите, я клянусь, что вернусь к вам живой!

Ухнувшее вниз сердце не вернулось на место, будто бы перестав биться и растворившись без остатка. Повинуясь инстинктам, подавившим рациональное мышление, я лишь смотрела в спину убегающей феи, крепче затягивая узлы платков. Тяжелая намокшая коса оставляла на зеленой ткани темные пятна воды, показавшиеся мне проступающей кровью, и, встав против воли на ноги, я побежала прочь, что есть сил, успокаивая себя громогласными словами, брошенными феей на прощание.

Прижимая к груди Айварса, я мчалась вперед, не замечая ни бьющих лица веток, ни острых сучьев, царапающих плоть. Чувство всепоглощающего ужаса заглушало боль и усталость, окутывая истощенное тело сильным жаром. Отпустив узду хладнокровия, я беспрекословно поддалась тем природным приказам, что существовали задолго до появления первого общества. Но испуганный разум играл с душой злые шутки, воспроизводя события, в которых прежде побывал — совсем скоро мне начали мерещиться горные массивы, по которым я ползла прочь, оплакивая отца. До боли знакомое, отравляющее чувство загнанной дичи, что всю жизнь только пряталась в попытках выжить. Не будь рядом со мной Айварса, я наверняка бы сошла с ума…

Стопы горели, словно бы весь путь я прошла по горящим углям, а легкие чудились надутым до предела шаром, готовым лопнуть в любую секунду. Сумерки коснулись леса, и я, задыхаясь, упала на спину, дыша так громко и так хрипло, что среди царства ночных звуков это могло бы показаться приемлемой мелодией уставшего хищника. Силы, прежде переполнявшие тело, покинули его также внезапно, как и наполнили, оставив после лишь ватные слабые ноги и изнывающие мышцы. Грудь разрывало от наполняющего огня, и хнычущий малыш, просящий ласки и заботы, не мог получить ничего. Я даже не могла опустить руку на его голову, поскольку не чувствовала конечностей…

Звезды казались слишком яркими, плач Айварса — слишком громким. Лежа на спине, я дрожала вместе с едва заметной вибрацией от прохладной земли. Скатившись по вискам и впитавшись в волосы, они оставили мокрые дорожки, что под дуновением ветра остудили кожу. Это было невыносимо. Тщетно — какое ужасное слово. Стоит только его произнести, как безысходность охватит тело подобно ветру, несущему в небеса воздушного змея. Даже зная о смерти, мнущейся на пороге уж несколько сотен лет, даже пытаясь наслаждаться каждым прожитым днем, я так ничего и не успела. Не отплатила близким созданиям за доброту, не покаталась на лодке, слушая мелодии уличных музыкантов, не посетила ателье мисс Уолли, столь часто присылающей мне приглашения. Я так и не устроила пикника под летним ярким солнцем, не побывала в театре и даже не успела посмотреть на пристань с огромными кораблями, мерно покачивающимися среди брани моряков и иностранных товаров. Но не от этого беззвучно текли слезы, а от того, что я так и не успела показать Айварсу этот мир — мир, что был одновременно ужасным и прекрасным. Мир, в котором должно было быть место для каждого…До дрожи страшно. Пытаясь лезть из кожи вон, за собственные старания я не получила ничего…Ничего…

Нельзя противостоять миру в одиночку. Нельзя противостоять ему и вшестером. Все кончено. Преследующие нас воины, скоро будут здесь, и я присоединюсь к тем, кто пытался наказать нагов за их грехи. К тем, кто встал на мою сторону впервые за сотни лет…

— Слышишь меня?

Что-то слишком яркое возникло перед глазами, вынудив поморщиться, и, сморгнув слезы, я взглянула на мерцающий в темноте силуэт, что по мере приближения тускнел и очерчивался строгой неестественной линией. Опустив глаза на шрам, уродующим тонкую белую шею, я, наконец, признала в бесплотной фигуре черноволосую девушку, что приветливо махала мне рукой в Кузне. Вновь Горгона, что не могла найти покоя из-за лежавшей на алом бархате отрубленной головы…Быть может, в этот раз она пришла не для того, чтобы дать совет, а для того, чтобы проводить…

— Слышу, — хрипло ответила я, едва шевеля губами. — Я уже умерла?

— Пока нет.

От слишком яркого света глаза начали болеть, и я закрыла веки. Не упокоенные души, являющиеся взору, не могли не оставить следа даже в самой скептической и черствой натуре. Открывая тайны и помогая, они низвергали разум в бездну ужаса, одним своим видом напоминая о смерти.

— Сюда скоро придут, — произнесла незнакомка равнодушно, — нужно идти.

— Я не могу…

— Действительно…Энергии в тебе совсем не осталось. Повезло, что у преследователей нет меча. Тебя не смогут убить сразу.

— Не смогут…сразу?

— Им наверняка придется сделать кое-что очень неприятное, чтобы ты не смогла использовать силы и сбежать. Сестрице Говрелии выкололи глаза и отрубили ноги, когда алмазного артефакта не оказалось рядом.

Беззаботно звучащие слова наполняли тело отчаянием, избыток которого выходил с беспомощными рыданиями. Я не хотела умирать, не хотела испытывать боль, не желала сдаваться так просто, но даже пальцем пошевелить не могла. Речи девушки отравляли воображение, но как бы сильно не было жаль себя, я умирала изнутри, представляя, что наги сделают с моим сыном. Будь на то моя воля, я пожелала бы страдать за двоих, лишь бы Айварс не испытывал боли…

— Как и у первой Горгоны у меня осталось немного сил, потратив которые я навсегда исчезну из этого мира. Их хватит на то, чтобы унести кого-то одного отсюда. Только одного…Так кто же…

— Айварс, — произнесла я, не задумываясь. — Умоляю…

— Если ты умрешь, ему придется выполнить задание за тебя.

— Пусть так…Лишь бы жил…

— Эгоистично, — усмехнулась девушка, — не ты ли говорила, что такая жизнь ужасна?

— Прошу…

— Хорошо. Я исполню твою просьбу. Но кому мне следует передать твоего сына?

Посмотрев в ночное небо, я вдруг поняла, что все дорогие мне создания уже могут быть мертвы…Мне некому доверять. Некому доверить самое ценное в этом мире сокровище, у которого была только его мама…Только мама?..

— Скажи…Какого цвета у него глаза?

— Что? К чему ты…Ну…Голубые. Та принцесска хорошо постаралась.

— Если…Если он будет рядом с отцом…Если будет брать от него силы, сможет ли сохранить этот цвет?

— Хо-о-о, — с улыбкой протянул призрак, — думаю, да. Это родственная энергия, и он сможет брать её, не вредя себе. Но уверена ли ты, что готова отдать сына его отцу-человеку?

— Мне больше некому…

— Да будет так.

Вытащив Айварса из платков, девушка взяла мальчика на руки, давая ему возможность взглянуть в мою сторону. Попытавшись приподняться хотя бы на локтях, я обессилено рухнула на землю, корчась от боли. Златовласый мальчик, оказавшись в чужих руках, перестал плакать, но принялся вертеться из стороны в сторону, пытаясь вернуться к родному теплу. Поняв, что сделать этого ему не дадут, он потянул ко мне свои руки, то сжимая, то раскрывая кулачки. Видя его испуганный растерянный взгляд, я крепко зажмурилась от того, как сильно сжалось в груди сердце.

— Ма… — тихо произнес он впервые своим тоненьким голосом, — ма, — повторил вновь, протягивая ручки. — Ма! — крикнул громко и пронзительно заплакал, не в силах дотянуться.

Долгожданное «мама»…Такое родное, теплое и бесценное, что все сожаления о не случившихся событиях, покинули разум вместе с мыслями. Чуть кивнув головой, Горгона пошла прочь, унося плачущего Айварса. Лишь вспышка — и ночь окутала меня холодным одиночеством с неустанно текущим потоком слез. Только и крутился в голове сотрясающий справедливость вопль, прерываемый таким мягким зовом «ма»…А после…

После стало очень темно.

После стало очень больно.

Глава 25

Оставь надежды свет, Нэрет,

Твоей невесты больше нет.

Не будь наивен так и глуп

Она уже ходячий труп…

Легенда о Нэрете и Аэлии
***
Уважаемые читатели, в этой главе содержится сцена, что может показаться Вам тяжелой и неприятной. Если Вам трудно читать описание крови и ранений, пролистайте ниже.

***
Больно….

Больно.

Невыносимо.

Глазницы пусты и заполняются чем-то вязким каждый раз, как я трясу головой. Ничего не видно, и я не могу моргнуть не потому, что повязка закрывает вид, — я не чувствую век, как не ощущаю ряд ресниц, чуть щекочущих кожу.

Я не могу пошевелить стопами и не решаюсь подвигать обрубками ног, поскольку трение о землю вновь приведет к кровотечению, а болезненный жар вцепится клыками в израненную плоть, прогрызая и без того глубокие раны. Кто-то изредка меняет мне повязки. Но кровь, засыхая на чувствительной коже, с трудом отходит вместе с бинтами, и мне кажется, что с меня снимают не бинты, а целые лоскуты, пускающие по земле новые алые ручейки.

Не могу пошевелить я и пальцами. Испуганная стража, полная ненависти, связала мне руки так сильно, что к кистям не приходила кровь. Спустя несколько дней обрубили и их, поскольку пальцы начали чернеть. Порой мне кажется, что я случайно цепляю ногтем землю, но все это фантомные иллюзии, жестоко измывающиеся над мозгом и скручивающие нутро.

У меня нет сил говорить, но в рот мне тоже кладут тряпку, которую достают лишь тогда, когда ходячему трупу позволено пить. Неловкие оруженосцы постоянно задевают открытые раны и то и дело достают из ножен мечи, словно бы я ещё в силах что-то предпринять. Но я больше не могу…Ни терпеть. Ни ждать. Изувеченный раненый разум все чаще погружается в сон, но более не дарует сладкие видения — вместо них лишь мрак с редкими красными вспышками, что импульсами пронизывают темень, знаменуя своим появлением лишь одно — сегодня вновь что-то отрубили.

Боль настолько ужасная, что первые дни я непрерывно кричала до хрипоты. Спасительная регенерация, отращивая новые конечности, вонзала кости в кровоточащую плоть, и вскоре я перегорела. Что-то щелкнуло в голове, а после разбилось, как стекло, прервав ряд мук и забрав с собой другие чувства. Я больше не считала дни, больше не перечисляла имена тех, кто был готов пожертвовать собой ради меня. Больше не думала о будущем. Больше не боялась. В целом, я вообще ничего не чувствовала…Это была безупречная пустота.

Потеряв глаза, слух заострился, но слышать речи окружающих, решающих, где оставить отрубленные конечности, было сродни обсуждению собственных похорон. В лагере смерти, разбитом аккурат у озера, где мы с кем-то заполняли фляги, царствовала ненависть, дыхание которой я ощущала кожей. Вновь отращенные кости полыхали пламенем безысходности, когда покрытые мозолями руки отрывали их от суставов, и, пускай боли я не испытывала, с каждым разом ржавая шестеренка скручивалась в голове, меняя мысли, подобно узору в калейдоскопе.

Ещё один хруст. Ещё один поворот.

Страж жестоко упирается ногой в моё плечо и дергает на себя руку с уже разрубленными связками.

Ещё один хруст. Вновь в голове громко поворачивается шестеренка.

Миновали ли дни или же все было игрой воображения, растянувшего единственную ночь на целые года, наги не покидали лагерь, ожидая прибытия палача, что так и не появился. Алмазный меч не прибыл в Империю, и Зейран желал забрать артефакт силой, но из-за неких обстоятельств, упоминать которые никто не решался, военная тактика уступила дипломатическим переговорам, что подозрительно затянулись. Пытаясь вспомнить причину, я корчилась в муках с раскалывающейся головой, и потому более не позволяла размышлениям отравлять и без того жалкое существование.

Цикличность, необходимость, опасность…

Больно больше не было.

Но было по-прежнему невыносимо…


Империя Солэй, Замок Его Величества

Кейсия Солэй, сестра Вестмара Первого

Переговоры тянулись уже неделю, а брат, проявив упрямство там, где его проявлять не следовало, продолжал удивлять дворец своими решениями, от которых зависела жизнь людей. Ход его мыслей был для меня непостижим, как и для большинства талантливых советников, искренне признающих и восхваляющих ум и интуицию нашего Короля. Был любим он и народом, что под влиянием реформ стал жить лучше, и даже побег жуткой Горгоны, исчезнувшей в период громкого имени Мясника, не смог пошатнуть авторитет Вестмара, чья власть позволяла править и без монстра на привязи. Единственным человеком, не признавшим брата, была его жена Шая, требующая той любви и той привязанности, которые Вестмар дать не мог. В его сердце всегда жила другая, но даже я — единственная сестра Короля — не знала, о ком были мысли в столь светлой голове.

Горгона исчезла, и вскоре нам пришло письмо с просьбой прислать Алмазный меч. К моему удивлению, Вестмар отказался это делать, оправдав свой поступок несуществующими обстоятельствами, но я не задавала вопросов, поскольку верила в брата и его непревзойденные идеи. Но вот письмо пришло вновь, а вместе с ним небольшой отряд, прибывший для дипломатических переговоров. Сколько бы я ни ломала голову, выгода от решения удержать меч в Королевстве, была мне неизвестна, как не было понятно и то, когда братец успел завести ребенка на стороне…

Дверь открылась, и я, не поднимаясь с софы, посмотрела на Вестмара, что, пройдя мимо, сел за широкий дубовый стол. За последние годы мы сильно отдалились друг от друга, да и Король вдруг начал покрываться тенями недоверия и тайнами, которые держал в узде глубины своей души. Мы больше не могли быть друг с другом честными, но по привычке держались рядом, чувствуя при этом холодную стену, разделяющую наш единый мир на две части.

— Этот ребенок… — тихо произнесла я, более не задавая вопросов о внезапном появлении малыша в замке, — Вестмар упрямо игнорировал это всеобщее удивление. — От кого он?

Уставившись в бумаги, Король ответил мне, не поднимая глаз:

— От нагини.

— Я и без тебя вижу, что у ребенка хвост. Ты ведь ни разу не был в Империи!

— Она была проездом в столице. Красивая. Случайная связь, — отчеканил он ровным спокойным голосом, как если бы заранее заучил все ответы. — Мне нужно работать, Кейсия.

— Конечно, но тебе ведь ничего не стоит развеять сомнения своих поданных. Ты ничего не объяснил…Попросту вышел с этим ребенком на руках одним утром и…

— Кейсия.

— Нет! Не говори со мной подобным тоном. Представь, какого сейчас Шае! Вы лишь недавно поженились, а у тебя уже появился другой ребенок от любовницы — это ведь сродни тому, как если бы ты громогласно не признал её Королевой!

— Я люблю своих детей и признаю свою жену, пускай она и была мне навязана.

— Только…признаешь?

— Да. Я не люблю её. Но развестись по закону не могу.

Закусив губу, я вновь села на софу, бросив на стол тонкую книжку. Во все времена находились бастарды, и люди не считали подобное грехом, поскольку связи Королей с другими женщинами сохраняли правящий род, внутри которого постоянно происходили междоусобицы. Но в столь молодом возрасте заявить о втором ребенке, рожденном вне брака…

— Та нагиня…Ваша связь действительно была случайной? Ты не любил её?

Он промолчал, но я отчетливо видела, как сильно сжали его тонкие пальцы перьевую ручку…

— В любом случае, над этим ребенком ты трепещешь. Хоть муж из тебя отвратительный, отец ты хороший. Не беспокойся, Вестмар, я прослежу за тем, чтобы этого ребенка воспитали, как члена королевской семьи. В конце концов, у него золотые волосы.

— Кейсия…Не уносите этого ребенка из замка.

— О чем ты? Ему необходимы прогулки на свежем воздухе.

— Я сам буду с ним гулять. Ему запрещено покидать замок без меня.

— Но…

— Это приказ.

В этот раз промолчала я. Он боится покушения? Но в замке служат лучшие из лучших. Как бы то ни было, злить брата не стоило. Его приказы не подлежат сомнению.

— Могу я спросить, почему ты не хочешь отдавать нагам Алмазный меч?

— Согласно древнему пакту данный артефакт принадлежит людям. Я не верю змеям — в их традициях что-то забрать и более не вернуть, а опасность никуда не денется. Пока они не согласятся подписать договор о срочном возвращении артефакта после свершения казни, я не отдам им реликвию.

— Что ж…Я поняла. Прости, что отняла у тебя время.

Удовлетворившись ответами, я склонила голову, а после покинула кабинет, бросив любопытный взор на закрывающуюся щель. Вот только увидеть брата, обреченно схватившегося за голову руками, я совсем не ожидала…

Глава 26

Душой её владеет мрак,

И невозможен больше брак.

Ты пожалей её сперва –

Внутри она давно мертва

Легенда о Нэрете и Аэлии

Империя Зейран

Каменный замок

— Уже две недели в этом чертовом лесу воняет кровью. Не собираешься узнать, в чем дело?

Широко зевнув, молодой мужчина лениво потянулся к кубку, стоящему на поломанной тумбе, но, задев спросонья хрупкую и неустойчивую конструкцию, лишь опрокинул все на покрытый трещинами пол. В пустом огромном помещении звук металла о мрамор отразился звонким эхом от темных стен, изъеденных временем, и стайка птиц, пригревшихся на солнце рядом с замком, тотчас вспорхнула ввысь, перебивая друг друга испуганным галдежом. Теплый ветер, ворвавшись в зал сквозь разбитые стекла, принялся трепать полотна густых паутин, и потревоженные пауки, выбежав было на середину узора, вновь скрылась в трещинах стен. Устав играть с призрачными нитями, ветер слабо колыхнул остатки занавесок, подобравшись к серебряным длинным волосам мужчины, что, лежа на грязной софе, пытался вновь погрузиться в медовое царство снов.

— Ну, воняет и воняет… — произнес он, уткнувшись лицом в подушку, — чего бубнишь…

— Посмотрел бы ты на себя со стороны, Авель. Потомок великого рода белых драконов живет в развалинах, жрет пойманных крыс да птиц и спит под грязной простыней на софе с клопами. Молодые драконы берут с тебя пример, поэтому не удивляйся их безделью. Если они не играют в море, значит, они спят. Если не спят, значит, играют в море.

— Разве… — вновь широко зевнул Авель, — разве это плохо? Пусть живут беззаботно.

— Всю жизнь провести как изгои — вот, что плохо.

— Скажи мне, Моф, где сейчас наши предки, что вечно боролись за своё место?

Крепкий мужчина с взъерошенными изумрудными волосами лишь промолчал, с силой стиснув зубы. Должно быть, впервые за все время он подумал о том, что не может сказать «они в могилах», поскольку никто огромных драконов не хоронил. Их расчленяли и безжалостно использовали так, словно бы живые и заслуживающие уважения существа были простым расходным материалом.

— В ином мире, — ответил Моферон уклончиво, усаживаясь на пол. — Но неужели мы не можем ничего сделать?

Оторвав лицо от подушки, белый дракон бросил на друга долгий взгляд удивительно чистых серо-голубых глаз, обрамленных в раскосом вырезе черным рядом длинных ресниц. Сапфировая серьга, запутавшись в светлых прядях, чуть сверкала в лучах проникающего в замок солнца, нежась под которым Авель проводил большую часть своего вечно свободного времени.

— Можем. Но этим вновь поставим свою расу под угрозу исчезновения. Я понимаю тебя, Моф, но взгляни вокруг — нас осталось не больше двадцати.

— Почему бы нам не начать красть женщин? Если род прервется…

— Женщины других рас не виноваты в том, что нас почти истребили.

— Вот поэтому при жизни прошлый глава не желал передавать тебе полномочия, — усмехнулся зеленовласый дракон. — Настоящий правитель сделает все для своего народа. Даже, если придется пойти по головам других.

— В таком случае выйдет колесо сансары, мой друг. Один народ, считая себя правым, будет использовать другой. А после второй народ, обозлившись, будет считать себя правым, неся кару обидчику.

— Так-то оно так, но…

— У нас есть драконицы. И они уже выбрали себе мужей. Пусть все идет своим чередом…

Моф промолчал, посчитав уместным не начинать щепетильную тему продолжения рода белого дракона, что, будучи известным упрямцем, избегал разговоров о женитьбе. Словно бы прочитав мысли друга, Авель не сдержал тяжелого вдоха, усевшись на софе и запустив руку в копну спутанных волос. Ему и самому не нравилось это место, не нравилось вынужденное положение, что низвергало величественную расу в слои потерявших самих себя бедняков. Но он привык…Привык к воцарившемуся спокойствию и к жизни, лишенной постоянных смертей.

— Хорошо. Чью кровь ты учуял?

— Не знаю…

— Разве такое возможно с твоим-то обонянием?

— Видимо, да. Кровью пахнет очень сильно, но настолько неприятно, что тошнит. Ты и сам учуешь её, если спустишься к лесу.

— Это значит лишь то, что кровь этого существа нам незнакома. Полагаю, это кто-то из малочисленных рас…Они ведь населяют это место с тех самых пор, как заключили с нами союз.

— Да, но они сами взволнованы. Две дриады рассказали об отряде нагов, что разбили лагерь у озера. Кровью тянет из одного шатра, войти в который невозможно.

— Если это наги, мы не будем вмешиваться, — неожиданно строго произнес дракон, вставая на ноги и поправляя съехавший с плеч халат. — Больше не говори мне об этом.

— Но, — Моф хитро сощурил глаза, незримо доставая из-за пазухи подготовленный козырь, — что, если тот мантикора, тело которого прибило к берегу, связан с этим происшествием? Все-таки слишком много событий за минувшие дни, не находишь?

— Хитрый плут! Вот же ж…Мантикора ещё не пришел в себя?

— Нет.

Прикусив ноготь, Авель выглянул из окна, устремляя взор в сторону леса, рядом с которым стояли хижины великанов. Рядом с ними, подбирая что-то с земли, ходили дриады, а чуть позади, ближе к обрыву, стояли минотавры, переминаясь с копыта на копыто. Будет ли все также мирно, если он примет решение вмешаться?

— Хорошо. Мы посмотрим, что в этом шатре.

— Отлично! — воскликнул Моф, не скрывая радости.

— Пойдем под покровом ночи. Подготовь заклинание, скрывающее ауру, и попроси дриад о помощи в маскировке.

— Все сделаю в лучшем виде!

— И Моф…

— Да?

— Больше никому ни слова.

Корчась от боли во всем теле, Йоргаф вздрогнул, когда мягкая трава пощекотала ему щеку. Распахнув глаза, он уставился на безупречное ночное небо с круглой яркой луной, но тут же положил на лицо руку, чтобы сдержать рвущиеся наружу слезы. Рядом с ним прямо на земле стояла предусмотрительно наполненная свежей водой чаша, и дующий к утесу ветер раздувал на гладкой поверхности дорожки из ряби, кажущейся Йоргафу настоящей кровью. Сознание играло с ним злую шутку, и, не поднимаясь более на локтях, он недвижно лежал на траве, пытаясь тщетно выровнять дыхание. Попавшая в рот морская вода оставила на языке соленый привкус, не смывающийся водой пресной, и, пытаясь найти пальцами рану на животе, мантикора лишь нащупывал бинты, пропитанные чем-то вязким и едко пахнущим.

В мелькающих перед глазами пятнах он угадывал фигуры, оставшиеся там, позади, где жизни места нет. Сделав имя Горгоны предзнаменованием конца света, наги собрали в погоню огромную армию, половина из которой уверенно свернула на юг за Флоки. Собиралась ли Императрица убить своего сына в пылу битвы или же во всем крылся иной смысл, но Йоргаф поспешил на помощь, как того требовал обговоренный план. Сражение было жестоким и беспощадным — он лично прокусил шеи пятнадцати воинам, а пятидесяти и вовсе пробил жалом грудь. Сотни нагов погибли от разрушительной магии принца, не поскупившегося на заклинания с мощной взрывной волной, но даже так вдвоем отбиваться от нескольких тысяч было невозможно. Кровь, органы, скользящие под ногами, крики — все это до сих пор стояло перед глазами и звучало в ушах.

Их спасло настоящее чудо — ведь иначе охарактеризовать случившееся было попросту невозможно. Призрачная восьмилетняя девочка с очаровательной улыбкой и двумя длинными косичками, растворилась на поле боя, превратившись в огромную многоуровневую пентаграмму, оказавшуюся телепортационным мостом. Их выбросило в темной пещере прямо на израненного Рэнгволда, все лицо которого было в крови, и, истощенный, он вскоре потерял сознание на долгие три дня. Из-за постоянного расхода магии и тревоги за Сильвию, так и не появившуюся в пещере, Флоки потратил все жизненные силы, и впал в кому, стоило магии огня закрыть смертельные раны воина, забравшего пять сотен жизней преследователей.

Оставшись наедине с двумя чуть дышащими напарниками, Йоргаф второй раз в жизни почувствовал настоящее отчаяние, поскольку не обладал ни магией, ни знаниями об оказании должной медицинской помощи. Тогда, в мгновение, когда тело Флоки покрылось липким потом, а сам он стал белее снега, в пещере возникла иная призрачная дева с длинными волнистыми волосами, достигающими самых пят. Прикоснувшись к двум воинам без сознания, она ласково улыбнулась мантикоре, сев рядом на камне.

— Осталось ещё четыре, — произнесла она вкрадчиво, так и не объяснив значение названной цифры.

— К-кто вы? — неуверенно произнес мужчина, очевидно, считая происходящее иллюзией, но девушка склонила набок голову, не скрывая усмешки.

— Не упокоенная Горгона, полагаю.

— Не упокоенная…Постойте! А Сильвия? Она в другом месте?

— У нас у всех ограниченный запас магии, а Неравия, к тому же, маленькая Горгона. Она смогла вытащить из битвы этого мужчину, — с этими словами девушка чуть кивнула в сторону Рэнгволда, — и вас, поскольку вы были вместе с принцем в одном месте. На Сильвию в тот момент уже было наложено сковывающее заклинание, а с ним телепорт провести невозможно.

— Вы можете её вытащить?

— Нет. Я уже отдала свои силы всем вам и скоро исчезну.

— А Лагерта? А Сиггрид? Они добрались?

Горгона отрицательно мотнула головой, и мрачная тень легла на её светлый лик, погрузив в печаль.

— Лагерта, раненая и преследуемая врагами, прячется в лесу. А Сиггрид…

— Что с ней?

— Сиггрид страдает за всех нас.

Коснувшись и его самого, Горгона тотчас стала полупрозрачной. Красивые черты её лица медленно сливались во что-то неразборчивое, покуда вовсе не стали пятном.

— В лесу много нагов. Не спешите выбираться из этого места — здесь вас не найдут. Нужно отдохнуть, иначе тела и души не справятся с возложенной на них задачей.

— Если Сиггрид… — произнес он, не скрывая дрожи, — если ей сейчас больно…Пусть ей тоже помогут. Пусть…

— Сковывающее заклинание, — прервала его дева, — с нашими силами невозможно ни унести её, ни излечить, покуда чужая магия не исчезнет.

Собираясь было сказать что-то ещё, Горгона растворилась в воздухе, обдав мантикору холодным воздухом. Но слова её, замерев в пещере, проникли в уставший разум, стиснув горло и вызвав слезы.

До крови прикусив губу, Йоргаф смотрел на камень, где ещё недавно сидела девушка, что излечив соратников, все же принесла с собой ни с чем несравнимую ауру смерти. Даже разжигая в пещере огонь, даже вытирая грязными тряпками запекшуюся кровь, мужчина вновь и вновь невольно воспроизводил в голове слова, которые не смог бы сказать Флоки даже будь тот в сознании. Слова, что жестоко трясли тело, опуская геройство на реальную землю горечи. Слова, что напомнили Йоргафу простую истину: все они внезапно смертны. Слова, благодаря которым он узнал, что прошедшим днем первую принцессу Империи Сильвию Зейран прилюдно казнили на площади за предательство…

Глава 27

В ночном лесу блаженна тишь,

Так почему же ты не спишь?

Боишься уханья совы

И тени вьющейся лозы?

Ты ночью истязаешь ум,

А днем вкушаешь громкий шум.

Автор неизвестен

— Господин Авель! Господин Авель! — в один голос зашептали дриады, суетливо кружась вокруг дракона, шествующего по тропе так, словно бы разведка было сродни ночной прогулке. — Вы такой благородный, такой удивительный!

— Да, я знаю.

— Сильнейший из живущих драконов!

Резко остановившись на месте, Авель негромко прокашлялся в кулак, бросая на вездесущих миниатюрных девушек строгий взгляд. Последние слова посреди полотна приевшихся заискивающих комплиментов показались раздражающей вспышкой, невольно указывающей на очевидную слабость, сокрытую прежде в темноте. Он действительно был сильнейшим, но даже рядом не стоял с теми, кого поглотила война. Десятилетия, проведенные в безделье, не лишили его прежних сил и магии, но отобрали возможность развития, которой пользовались все драконы прошлых поколений, вступая в одно сражение за другим. Он не жалел об этом, поскольку не смог бы утаить от нагов свое стремление к силе, чем вызвал бы лишнюю злобу, однако, никогда не забывал, не смея убивать надежду.

— Заткнитесь, мушки. Такие же прилипчивые, как комары, — злобно прошипел Моферон, грозно топнув ногой навстречу девушкам — этого хватило, чтобы дриады испуганно шарахнулись в сторону. — Ваша задача помогать магией, а не болтать без умолку.

— Простите, господин Моферон! Простите! — вновь затараторили они вместе, но тут же замолчали, стоило дракону сверкнуть светлыми глазами.

Затянув потуже пояс на халате, в котором правитель вольготно блуждал как по замку, так и по лесу, Авель уверенно шагнул в сторону густой заросли, едва впереди забрезжил свет. Это была темная ночь, затянутая тучами, и луна, обещающая быть светлой и круглой, не бросала на землю свои бледные лучи. Мягкая листва приятно касалась кожи, и драконы продвигались вперед, не боясь быть услышанными, — магия дриад превращала создаваемый ими шум в мелодию леса, а заклинание Мофа скрывало мощную ауру, делая из незваных гостей неуловимых призраков, поддавшихся любопытству.

Моферон был прав, и лес, прежде тихий и благоухающий, был пропитан кровью, пахнущей столь нестерпимо, что, чем ближе Авель подбирался к лагерю, тем сильнее накатывала на него тошнота. Перепуганные внезапной вылазкой дриады покорно шли чуть позади, прикладывая к носам бутоны распускающихся ночью цветов, но даже так сильный аромат не перебивал ужасную вонь, и вскоре они остановились, отчаянно мотая головами. Совсем близко промелькнули ткани шатров. Моф вытянул в сторону руку, призываяостановиться.

— Как тяжело… — произнес он тихо, но одна из дриад предусмотрительно превратила этот звук в шелест. — Атмосфера ненависти, боли и отчаяния…Последний раз я чувствовал подобное на войне.

— Если наги не чувствуют этого, значит, они сами под воздействием заклинания.

— Наверняка. Кто вообще в здравом уме сможет находиться в подобном месте две, черт его, недели?

— Ты можешь определить из какого шатра исходит эта вонь?

— Слишком сильный запах, и он пропитал все это место. Не могу выделить. Быть может, если подойти ближе…

Авель обернулся назад, кивком приказывая дриадам подойти ближе. Нервно сглотнув, девушки на носочках подскочили к дракону, не скрывая ни испуганных лиц, ни дрожи, покрывшей их оголенные руки и ноги.

— Страшно, Господин! — затараторила одна.

— Сильный запах, сильные чувства, — вторила другая.

— Злоба!

— Мольба!

— Я вам когда ещё сказал заткнуться? Выполняйте приказ, — вновь прорычал Моф, и две девушки тут же прижались друг к другу, обнаружив в стоящем рядом мужчине угрозу куда большую, нежели нечто-то неизведанное со стороны шатра. — Полное заклинание маскировки. Быстро.

— Слушаемся!

Большая тень с деревьев аккуратно легла на две мужские фигуры, тут же сокрыв их из виду. Обменявшись взглядом с Мофом, Авель выскользнул из листвы прямо к страже, охраняющей вход в одну из палаток. Двое нагов, попеременно широко зевая, рассматривали наконечники копий, не обращая никакого внимания на странно дрожащее пламя. Поводя рукой прямо у них перед глазами и не дождавшись никакой ответной реакции, дракон махнул рукой своему напарнику, а после медленно двинулся вдоль одинакового ряда шатров, пытаясь рассуждать логически.

Аура этого места походила на ту, что обыденно украшает поле боя и площадь для публичной казни. И, если сражения в подобном месте быть не могло в виду наблюдательности вездесущих дриад, то устраивать плахи да виселицы в глуши леса нагам и вовсе было незачем. Этот лагерь не был примечательным, и воины, готовящиеся ко сну, пускай и таили в душе беспокойство, все же выглядели невозмутимо, разговаривая на обыденные темы, лишенные военных терминов. Объединяло их лишь одно. То единственное, что пропитывало каждый клочок земли и каждую травинку, примятую тяжелым сапогом. Ненависть. Ненависть столь искренняя и беспрекословная, что гуляя между шатрами, Авель физически ощущал её кожей, но, оборачиваясь, видел лишь Мофа, держащегося чуть поодаль. Так может ли быть, что отряд этот послан к Каменному Дворцу? Нет никого более, кого бы наги ненавидели сильнее, чем драконов.

Подойдя к центру лагеря, Авель остановился. Чье-то отчаяние, метнувшееся стрелой к его груди, напомнило о последних муках драконов, коих разделывали до того, как они окончательно умирали. Моф, почувствовавший, очевидно, то же самое, на полусогнутых ногах подошел к перепачканному кровью шатру, вокруг которого, не дремля, стояли шестеро нагов. Ткань раздвинулась, и из темноты вместе с вонью и аурой увядающей жизни вышел воин, потряхивая черным мешком. Из него, просачиваясь, капала жутко пахнущая кровь.

— Живучая тварь, — сказал он насмешливо, не решаясь более заглянуть внутрь, — мне уже и поднадоело этим заниматься.

— То-то тебя называть Мясником стали, — ответил ему один из стражей, и другие тут же загоготали, — талантливо туши разделываешь. Что на этот раз?

— Рука, — недовольно буркнул наг, — завтра, видно, придется рубить левую ногу. Быстро растут. Бежать, видно, хочет.

— А глаза?

— Мы повязки не снимаем. Наоборот, больше бинтов накладываем — лишь бы не спали. Авось и отрасли уже, но кто ж знает, когда оно спит, а когда бодрствует.

— Оно? — удивленно переспросил другой воин. — Не ты ли говорил когда-то, что посылал ей письмо с предложением руки и сердца?

Высоко вскинув брови, Авель бросил на Мофа недоумевающий взгляд. Впрочем, дракон также ответил ему растерянным лицом, полным скорее недоверия, чем испуга.

— Забудь. Кто же знал, что она и есть Горгона.

— Вот сюрприз был бы тебе, согласись она в тот раз.

— Небеса избавили меня от этого. Какое облегчение.

Ещё раз тряхнув мешком и поморщившись от вида просочившейся крови, наг ушел в сторону скулящих собак, тогда как остальные стражи, подавив сонливость, вновь невозмутимо принялись исполнять обязанности, не разговаривая и не переглядываясь.

«Попасть внутрь будет трудно» мысленно передал Моф напарнику, и тот поспешил с ответом.

«Трудно, но все-таки возможно. Подними ветер. Полы шатра раскроются, и я проскользну внутрь»

«Я тебя одного не отпущу»

«Тогда проскользнешь за мной».

Не став терять ни минуты, Моферон медленно вскинул руки вверх, сосредотачиваясь на своей врожденной стихии, а после играючи и ненавязчиво послал к палатке легкое дуновение ветра, дабы не насторожить воинов резким внезапным порывом. С каждым разом потоки становились сильнее, и наги, передергивая плечами, смотрели один за другим на небо, бросая короткие слова насчет надвигающегося дождя. Следующее заклинание было решающим: холодный жестокий ветер ударил по палатке, раскрывая полы, и драконы, пользуясь случаем, а также зажмурившимися стражами, юркнули внутрь, тотчас задохнувшись от запаха.

В небольшом шатре было темно. Земля, пропитанная кровью, обдавала ноги могильным хладом, из-за чего оба мужчины невольно смотрели вниз, как если бы ожидали наткнуться на выкопанную для гроба яму. Убедившись, что позади ткани вновь плотно прикрывают вход, Моф поднял вверх указательный палец, на кончике которого зажегся слабый зеленоватый огонек. Но стоило свету коснуться чужих очертаний, как огонек потух — от Мофа впервые за несколько веков повеяло страхом, и его магия, запутавшись в мыслях, вышла из-под контроля, исчезнув.

«Что ты увидел?» поспешно спросил Авель, так и не успев разглядеть пленника, но тут же вздрогнул, стоило тяжелой руке Мофа опуститься на его плечо. Изумрудный дракон — свирепый и до жути циничный — ныне трясся от ужаса, уверенно подталкивая друга к выходу.

«Это не то, во что нам следует встревать. Уходим».

Отбросив в сторону руку Моферона, повелитель драконов сделал несколько уверенных шагов вперед, наступив сандалией в небольшую лужу. Проигнорировав требовательные мысленные призывы своего напарника, Авель зажег на кончике пальца голубоватое пламя. Сев на корточки, он поднес огонек ближе, и маленькое пламя, послушно осветив сокрытое, дрогнуло от чужого близкого дыхания. Авель до боли прикусил губу и, не удержав равновесие, упал назад, в ещё одну лужу, полностью перепачкавшись в крови.

«Авель!»

Он не ответил, не смог. Чувствовал, что вот-вот съеденная на ужин крыса подойдет к горлу и выпадет наземь, смачно плюхнувшись в алую лужу. Сильные руки Мофа рывком поставили дракона на ноги, но стоило и ему вновь обернуться, как покрытые шрамами пальцы задрожали. Привязанное к деревянному столбу, внутри шатра сидело нечто, что по ауре казалось девушкой. Кожа её совершенно белая, подобно волосам, служила полотном для синяков и кровоподтеков, коих было не сосчитать. Изо рта пленницы медленно текла темная кровь, падая на клочья одежды, прикрывающие тело, — впрочем, кроме тела у неё больше ничего не было. Вырванные от плечевых суставов руки странно едва заметно дымились, а ноги состояли исключительно из костей. Глаза и лоб девушки были несколько раз обмотаны пропитавшимися кровью бинтами, и, казалось, будто бы она уже давно умерла, опустив на грудь голову и навеки замерев у столба. Но пленница дышала. И дыхание её — громкое и хриплое — пугало не меньше, чем внешний истерзанный вид.

«Нагиня?» испуганно спросил Моф, но правитель отрицательно мотнул головой.

«Другая аура».

«Оно…Кхм, она уже не жилец. Нужно уходить».

«Она здесь две недели, Моф. И до сих пор жива».

«Что ты хочешь мне сказать? Мы не сможем забрать её отсюда!»

Что-то белое мелькнуло в стороне, и, обернувшись, мужчины тут же выпустили длинные острые когти, готовые к обороне и последующему побегу. Но жизнь не собиралась более предоставлять им события с очевидным исходом, и к синему блеклому свету уверенно вышла полупрозрачная девушка, напоминающая духа. Переглянувшись с Мофом, Авель сделал шаг назад к выходу из палатки, но призрак выставила перед собой руки, послав в головы мужчин свои мысли:

«Не бойтесь, потомки вулканов. Ваша жажда свободы привела вас сюда, так не отступайтесь и не бойтесь».

«Кто ты?»

«Для вас это не имеет значения, о, благородные. Ответьте: желаете ли вы вновь выйти из тени и почувствовать вкус настоящей жизни?»

«Да» уверенно ответил Авель. «Но это невозможно».

«Возможно. Снимите с этой девы заклинание и унесите её отсюда — вот ваш ключ к новой жизни»

«Этот полутруп?» огрызнулся Моф, и спокойное лицо призрака исказила гримаса злобы и отвращения.

«Вы сами подобны увядающей жизни, но видите лишь то, что желаете увидеть»

«Мы не сможем унести её отсюда» невозмутимо ответил Авель, жестом осаждая вспыльчивого друга. «Везде стража, и её, очевидно, быстро хватятся».

«Если вы согласитесь унести её отсюда, я приму схожий облик и временно стану заменой»

«Лишь временно?»

«Мои силы не велики. Это то, на что способна только я из четырех»

«Из четырех? О чем ты?»

«Вы согласны?»

Моф дернул правителя за рукав халата, отрицательно качая головой. Авель же, опустив взор на землю, раз за разом прокручивал слова призрака, опасаясь сделать неправильный выбор. Эта пленница, в самом деле, ключ к свободе? Впрочем, будь она бесполезна и слаба, навряд ли бы её здесь удерживали в таком состоянии и давно убили. Что ж, раз этот дух станет заменой, никто из нагов не обрушит на Каменный замок гнев после пропажи заключенной. Когда же обман раскроется, пройдет время — за эти дни драконы могут сами благополучно избавиться от тела, если сочтут его обузой. Кажется, в этой сделке они, действительно, ничего не потеряют.

«Хорошо. Моф, сними заклинание»

«Что?! Ты с ума сошел?!»

«Я. Сказал. Сними»

Недовольно цыкнув, дракон принялся снимать магические оковы, а после не без отвращения, принялся разрезать толстые веревки. Закинув пленницу себе на плечо, он поморщился от ужасного запаха, злобно сверкнув глазами:

«Доволен?!»

Вместо ответа Авель перевел взор на духа, что, грациозно сев к деревянному столбу, тотчас превратился в копию заключенной. Благодарно кивнув мужчинам, девушка закрыла глаза бинтами, выпустив изо рта алые ручейки. Так она и замерла, не произнося более ни слова.

Глава 28

И подобрав в лесу котенка,

Он опустил его в котомку.

Спустя года раскрылся блеф –

С ним рядом поселился лев.

Легенда о Нэрете и Аэлии

Шел третий час, как мантикора лил слезы. Он плакал так громко и так горестно, что даже самые грубые верзилы среди драконов вышли из зала, не оставив ни одного едкого слова. Успокоить его было невозможно — любые добрые напутствия вызывали в нем приливы отчаянного воя, и, держась руками за край софы, монстр не сводил красных глаз с изуродованной незнакомки, которую предусмотрительно прикрыли простыней, дабы не пугать других. Свидетелей здесь было, на удивление, много: даже великаны и циклопы, привыкшие с рождения держаться поодаль и давить в душе любопытство на корню, ныне подпирали стены, не произнося ни слова. Удивили и безмолвные наяды, вечно прячущиеся в море, — вместе с дриадами они мялись у самой софы, вновь и вновь пытаясь заглянуть в забинтованное лицо. Окинув всех собравшихся сонным взором, Авель вдруг подумал о том, что все здесь присутствующие знают больше, чем говорят…

— Может ударить его? — совершенно спокойно спросил Моф, кивая в сторону мантикоры. — Глядишь, в себя придет.

— Не надо, — влезла в разговор черновласая драконица, — ему, бедному, и без тебя несладко пришлось.

— А ты откуда знаешь?

— Когда вы пошли в лес, он очнулся. Рассказал, что его зовут Йоргаф и что он ищет свою госпожу Сиггрид.

— Больше он ничего не поведал?

— Нет. Забился в угол и сидел, пока вы не пришли. А как увидел эту девушку, так…

Словно в подтверждение сказанным словам, мантикора завыл пуще прежнего, и Моф, демонстративно поковырявшись в ухе, вышел из замка. Успокоился Йоргаф лишь к вечеру, когда над ровной полосой уходящего вдаль моря зажглось белым светом заходящее солнце. Розово-оранжевое небо бросало на землю теплые оттенки, нежась в которых драконы жарили на кострах пойманных днем зайцев. Убедившись, что отращенные кости принялись медленно обрастать связками да мышцами, мантикора на ватных ногах выполз наружу, усевшись на траву перед одним из костров. На тотчас брошенные к нему любопытные взоры он ответил пустым равнодушным взглядом.

— Раз уж мы и спасли твою госпожу, — громко произнес Моферон, вновь привлекая не только внимание драконов, но и великанов, усевшихся неподалеку вместе с минотаврами, — не расскажешь ли ты о том, что случилось? Думаю, мы имеем право знать. Верно, правитель?

Авель медленно кивнул головой. Отложив в сторону глиняную миску, он сел напротив незваного потрепанного гостя, протянув ему руку. Йоргаф несильно сжал её в ответ.

— Все мы здесь в одной лодке, — произнес дракон, — все притесненные. Никто из присутствующих даже думать не смеет о том, чтобы сдать вас нагам.

Последнее слово ударило по мантикоре, как нож по спелому яблоку. Запустив руки в лохматые волосы, он уставился в яркие языки пламени, очевидно, вспоминая ужасную полосу своей жизни, и заговорил лишь спустя несколько минут, когда все уж начали было думать, что этот монстр не владеет обычной речью.

— Вы знаете, кто такие Горгоны?

Услышав голос мантикоры, Моф бросил Авелю взгляд, так и твердящий о том, что лев явно сошел с ума.

— Конечно, — тихо произнес Авель, нервно прокашлявшись в кулак. Следить за полумертвой девушкой и её сбрендившим подчиненным ему совсем не хотелось. — Это чудовища из легенд.

— Никогда их не видел, — кивнул головой Моф, и другие драконы тотчас поспешили подтвердить эти слова. Однако от Авеля не ушел тот факт, что отрицали Горгон исключительно драконы, тогда как иные расы сидели совершенно молча, не скрывая напряжения.

— Моя госпожа Горгона, — уверенно произнес Йоргаф, — и вы сами убедитесь в этом, как только она очнется. Вы же видели её регенерацию? Да разве возможно вновь и вновь отращивать себе руки да ноги?!

С этим поспорить было сложно, и Авель поднял руку в воздух, чтобы загалдевшие драконы замолчали. Этого жеста было достаточно, чтобы воцарилась тишина. Повернувшись к великанам и минотаврам, Авель спросил:

— Вы ведь что-то знаете? Я вижу, что вам есть, что сказать.

— Господин, — склонил голову один из циклопов, — мы верим в существование Горгоны, как верим и в то, что она пощадит нас в день каменной смерти.

— День каменной смерти?

— В нашем племени издавна передается из поколения в поколение давнее пророчество, согласно которому Горгона выведет нас из тьмы и отчаяния в новую жизнь. Она покарает тех, кто столь долго притеснял и убивал других.

— Пока чуть не убили только её, — хмыкнул Моф, но Авель тотчас отвесил ему подзатыльник.

— И вы верите в это пророчество?

— Да, господин. Если эта дева, в самом деле, Горгона, то мы последуем за ней.

Правитель драконов нахмурился, тогда как Йоргаф, заметно воодушевившись, бросил на великанов яркий блестящий взор. Очевидно, в том, что его госпожа действительно являлась Горгоной, он не сомневался ни на секунду.

— Полагаю, что у наяд было похожее пророчество.

— Да, господин.

— Что ж, раз так, расскажи же, Йоргаф: как так вышло, что ты позволил нагам так обращаться со своей госпожой?

Глубоко вздохнув, мантикора посмотрел на первую зажегшуюся звезду, что украсила черный небосвод своим ярким светом. Вобрав от неё крупицу смелости, он начал свой долгий рассказ о всеми ненавидимой девушке, отчаянно ищущей счастья в безжалостном мире, в котором для неё не было места.

Новое утро было шумным. Высокий наг, появившийся у замка с первыми лучами солнца, вызвал целую шумиху, подкрепленную громким недовольством и тихим испугом. Закравшийся в сердце страх излился на девушку без сознания, что логически казалась единственной причиной появления на утесе представителя змеевидной расы, однако, посеревшее лицо Йоргафа озарила радостная улыбка, стоило тому поддаться переполоху и выскочить на улицу.

— Рэнгволд… — едва слышно прошептал он, и Авель, удержав в себе недовольное цоканье от проблемных прибывающих гостей, предусмотрительно сменил злобу на настороженность.

Принявший двуногую форму наг шел медленно, с огромным усилием, разумно расходуя те жалкие остатки энергии, что маленьким клубком вились в уставших конечностях. Забравшись на холм, он остановился с нескрываемым облегчением, стоило красному цепкому взгляду выхватить из толпы Йоргафа — только сейчас Авель смог разглядеть сотни шрамов, покрывающих не только руки незнакомца, но и его оголенную грудь, высоко вздымающуюся с каждым вздохом. Висящие на поясе ножны были сплошь покрыты чужой кровью, засохшей плотной коркой, и весь он выглядел диковато, как если бы блуждал по лесу уже не одну неделю. Грязные черные волосы, длинная щетина, порванная военная одежда, испачканная грязью и прилипшими к ней растениями, сапоги с отслоившейся подошвой — не таким Авель представлял себе главнокомандующего северными и восточными войсками Империи. Имя Рэнгволда сотрясало земли, и дракон, пожалуй, был одним из немногих, кто смог увидеть сильного воина измученным и потерянным.

— Что будем делать? — шепнул на ухо Моферон, не сводя глаз с разговаривающих о чем-то воссоединившихся приятелей. — Это ведь тот самый Рэнгволд…

— Он не выглядит так, словно пришел со злыми намерениями. Йоргаф ведь рассказал нам вчера, что главнокомандующий поддерживает Горгону. Очевидно, и он пришел сюда за ней.

— Да уж…Эта дамочка умудрилась собрать вокруг себя противоречивый и известный контингент.

— Прекращай язвить, Моф.

Подойдя чуть ближе, Авель приоткрыл губы, чтобы представиться надлежащим образом, но наг остановил его слабым, но не лишенным уверенности жестом.

— Я знаю, кто вы. Примите мою благодарность за спасение Горгоны, — произнес он хрипло, склонив голову. — Для меня честь встретиться с вами.

— Как и для меня. Вы, наверное, голодны, поэтому…

— Я бы хотел увидеть Сиггрид.

— Н-не сейчас, — взволновано произнес Йоргаф, схватившись пальцами за предплечье нага, — она восстанавливается.

— После чего? — спросил мужчина уже более злобно, выдергивая обратно руку.

— Рэнгволд, лучше не…

— Я сказал, что хочу увидеть Сиггрид.

Не то в ожидании поддержки, не то от неконтролируемого страха, мантикора повернулся к Авелю, но тот, не колеблясь, отошел в сторону, давая возможность пройти внутрь. Не было ни смысла, ни нужды спорить с великим воином, чьи просьбы и желания были сродни приказам, но, разделяя настороженность Йоргафа, дракон также прошел в зал, мысленно приказывая столпившимся вокруг софы наядам и дриадам разойтись.

Лицо Горгоны по-прежнему было забинтовано, и, увидев его, Рэнгволд сжал кулаки до белых костяшек. На его скулах заиграли желваки, но стоило нагу властным жестом отбросить в сторону покрывало, как его грозный вид померк, превратив известного главнокомандующего в жалкого и забитого нищего. Пускай кости Горгоны отрасли, сейчас они лишь медленно покрывались мышцами, и выглядело это столь пугающе, что даже наяды поспешили отвернуться. Неожиданно заботливо закрыв тело тканью, Рэнгволд опустился на пол, ничего не говоря и ни на что не отвечая. Как если бы злой маг лишил его зрения и слуха, наг недвижно сидел на холодной, покрытой трещинами плитке, лишь изредка стряхивая с кистей пробегающих насекомых. Словно бы вспомнив о чем-то важном, он встрепенулся лишь один раз прежде, чем вновь замереть на долгие часы:

— Айварс?

— Его с ней не было, — ответил Йоргаф. — Безусловно, он жив. Но где она его спрятала…

— Кто это? — тут же влез в разговор Моф. — Ещё один соратник?

— Это сын Сиггрид. Тоже Горгона.

В зале воцарилась тишина. Наяды глупо хлопали глазами, а великаны, позволив удивлению скривить вечно строгие лица, будто и не дышали вовсе, слившись с серыми стенами.

— Про него ты нам ничего не рассказал…

— Я не смею рассказывать о личной жизни и чувствах Сиггрид. Мой вчерашний рассказ был лишь кратким жизнеописанием, но никак не развернутым повествованием. Если Сиггрид сочтет это нужным, об остальном она расскажет сама.

— Это правильные слова, — ответил Авель, бросая беглый взгляд на Горгону, — теперь нам остается только ждать. Однако позволь узнать ещё кое-что.

— Конечно. Что вы хотите знать?

— Ты рассказал нам о том, что после пребывания в пещере вы разделились. Ты отправился к утесу обходным путем над морем, чтобы узнать, добралась ли Сиггрид до замка, но, потеряв от усталости силы, упал в воду.

— Верно, — грустно ответил Йоргаф, заметив на себе встревоженный взгляд нага.

— Рэнгволд отправился к замку через лес для того, чтобы проверить разбитый у озера лагерь.

— Да, — тихо ответил главнокомандующий, — но ауры Сиггрид не было ни в одном шатре, пускай все и пропахло её кровью.

— Некий призрак…принял вид Горгоны. Благодаря этому мы смогли спокойно унести её оттуда.

— Полупрозрачный дух? — переспросил Йоргаф, заламывая пальцы, и Авель согласно кивнул. — Это не упокоенные Горгоны. Они и нам спасли жизни…

— О чем вы вообще? — воскликнул Моферон. — Хотите сказать, где-то лежат не захороненные трупы некогда живших дам?

— В Имперской Кузне покоятся семь каменных голов. Мы думаем, что это они. Господин Авель, тот дух не называл никаких чисел?

— Кажется…он сказал, что сможет заменить Горгону, поскольку только он способен на это из четырех.

— Вот как…Один дух телепортировал нас с поля боя — я рассказывал вам об этом. Другой пришел вылечить смертельные раны. Остается пять…Но тот дух, тем не менее, назвал себя одним из четырех…Значит, есть вероятность того, что пятый дух и спас ребенка Сиггрид.

— Почему же он тогда не смог спасти и саму Сиггрид?

— Духи слабы. Они хранят жалкие остатки той магии, которая была им подвластна при жизни. Они не всесильны.

— Значит, осталось трое…

— Верно.

— Тогда, — продолжил Авель задумчиво, — где же тот принц, о котором ты рассказал?

— Флоки, как сильнейший маг, отправился на помощь Лагерте. Это фея, что с самого детства прислуживала Горгоне. В лесу сильно пахло её кровью, но мы понадеялись на то, что фея жива.

— Значит, он тоже скоро сюда прибудет…И все же я уверяю вас всех: мы долго живем в этом замке и проверили его вдоль и поперек. Здесь нет ничего, что могло бы заинтересовать Горгону.

— Это и нам неведомо.

Оставив гостей наедине друг с другом, Авель вышел из зала, приказав подготовить сытный завтрак. Навязанная обязанность, сулящая смутную выгоду, вдруг переросла в темную тайну, вбирающую в себя все разрозненные части одного целого. Живая Горгона, призраки её убитых предков, ключ к свободе — все мешалось в голове, не вызывая никакого отторжения. Безусловно, буря, ворвавшаяся в размеренные будни, пугала и сбивала с выбранной тропы, но она же сильным ветром переводила тело на иную дорогу, в конце которой не маячил тупик.

Авель признался себе, что в глубине души ждал эту бурю.

И, пускай начало вышло горьким и болезненным, мысли о будущем изгибали его губы в улыбке.

Глава 29

И чередуя свет со тьмой,

Вся жизнь мерещится тюрьмой,

В которой правила негласны –

Идти чужим путем опасно.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Флоки Зейран

Сквозь плотные завесы туч, укрывающих небо третий день кряду, наконец, проступил холодный лунный свет, тотчас скрывшийся за плывущими чернильными облаками. Показавшись вновь, он упал на верхушки деревьев, а после соскользнул вниз на аккуратную полянку, усеянную луговыми цветами и десятками мертвых тел, что в ночи казались крупными камнями. Споткнувшись об одно из них, принц Империи громко выругался и, вовсе не по-королевски сплюнув наземь, принял истинный облик, заскользив по красной траве.

На противоположном конце полянки его ждала ещё одна фигура. Выйдя из тени, фея в очередной раз совершила полный благодарности поклон, что вышел неуклюжим и нелепым, — пошатнувшись, она упала в лужу крови, принадлежащую её самой. Слишком худая, жутко бледная Лагерта сама походила на призрака, вернувшегося не по своей воле с иного света. Тихо плача, она держалась правой рукой за то место, где раньше была левая кисть, и боль эта, чуть притупленная съеденными травами, застилала ей глаза.

Подойдя вплотную, Флоки едва коснулся раны пальцем, превращая вспоротую плоть с раздробленными костями в аккуратную культю, но это заклинание забрало все те остатки магии, оставшиеся в теле после битвы. Отныне свои жизни они вручали судьбе, что могла даровать как время на восстановление, так и время для молитвы перед смертью. Весь лес кишел воинами, вновь и вновь прочесывающими каждый клочок плодородной земли, и вопрос касался не того момента, как вездесущая мана вновь наполнит тело, а того мгновения, когда основной отряд, расположенный у озера, обнаружит пропажу. Флоки устал полагаться на волю случая, но сейчас, обессиленный и опустошенный, он не чувствовал ничего. Ни жалости к Лагерте, оставшейся навеки инвалидом, ни страха перед туманным будущим, ни ярости, столь часто возникающей в порыве битвы.

Сильвии больше не было в этом мире. Единственная опора, всецело разделяющая его взгляды с самого рождения, была выбита из-под ног теми, кого Флоки не без содрогания называл семьей. Одно простое заклинание сковывания лишило Сильвию возможности быть спасенной маленьким призраком, и вот её уже нет в живых. Казнили. Первую принцессу, которой попросту не повезло быть похожей на отца. Которой не повезло иметь собственное мнение.

Закрывая глаза, Флоки вновь и вновь представлял сестру, сидящую у камина с книгой. Пытаясь выудить из памяти больше деталей, он тут же крепко жмурился, пытаясь сдержать слезы. Отрывая от страниц внимательный взгляд, она всегда растерянно смотрела на него, пытаясь унять поднявшийся рой мыслей, а после тепло улыбалась, приглашая на чай. Вечерних чаепитий, заполненных разумными беседами, больше не будет. Не будет ни совместных прогулок по цветущим садам, ни встреч на скромном балконе во время пышного бала. Никто больше не положит ему руку на плечо и не скажет, что все это не зря, что все циклично и тот, кто свершил зло, сам однажды его пожнет.

С её смертью пришла пустота. Чувство, словно бы он остался сиротой…

Лагерта медленно приподнялась, облокотившись о дерево. Поднеся культю к лицу, она скривила губы, а после беззвучно заплакала, прикрыв глаза отныне единственной ладонью. Другая, возможно, лежала где-то неподалеку.

— Могли отсечь больше, не сумей ты дернуться вовремя, — тихо произнес он не то успокаивая, не то безжалостно топчась по очевидному, — ты хотя бы жива…

Она не ответила. Уткнулась лбом в согнутые колени и стихла, даже не всхлипывая. Только сейчас он проникся к ней жалостью, ведь жалеть себя было непозволительно — это делало его слабым даже на фоне всех достоинств. Сев рядом, Флоки сорвал длинный стебелек, но жевать его не стал, заметив на травинке кровь. Полевые цветы чуть покачивались на прохладном ветру, касаясь безжизненных тел, освещенных луной. Этот пейзаж вгрызся в память на века.

Темная листва громко зашуршала, и Флоки тотчас схватился за висящий на поясе кинжал. Вздрогнув, фея без промедления подобрала меч убитого нага, направив острие в сторону высоких кустов. И без того медленно текущее время вдруг вовсе остановилось, не отсчитываясь ни секундами, ни ударами сердца. Негласно, но единовременно они решили бороться до самого конца. Быть верными своим идеалам до самой неизбежной смерти…

Скользнувшая в деревьях тень замерла, а после медленно и осторожно выплыла из мрака на голубоватый тусклый свет. Меч выпал из обессилевшей руки Лагерты, и та с нескрываемым удивлением уставилась на взволнованную дриаду, тотчас подошедшую ближе. Не убирая кинжала, Флоки настороженно следил за всеми действиями девы, не позволяя себе расслабиться ни на минуту.

— Нет, — сказал он хрипло, когда дриада собиралась сделать еще один шаг, и та покорно замерла на месте, испуганно озираясь.

— Сидели, попрятавшись, — вдруг произнесла Лагерта, с силой закусывая губу, — а теперь вдруг решили выйти? Слишком поздно для помощи…

— Прости нас, фея, — с блестящими от слез глазами произнесла дриада, — мы привыкли прятаться. Боимся наигов. Нас так мало осталось…Боимся смерти.

— Зачем теперь вышла?

— Узнав правду, трудно стоять в стороне. Ежели день воздаяния скоро придет, то все племя наше выжившее в бой вступит, глотая страх. Я прибыла за вами. Прибыла провести вас в Каменный Замок.

— С чего бы нам идти с тобой? — недоверчиво произнес Флоки, и дриада, будто бы вспомнив о чем-то, поспешно принялась хлопать руками по потрепанной одежде, пока не нашла в одном из карманов сложенную записку. Не без страха протянув её нагу, девушка тут же отдернула руку, едва послание оказалось у адресата.

Отложив кинжал, Флоки дрожащими пальцами развернул бумагу, увидев на желтоватой, местами порванной поверхности знакомый почерк старого друга.

«Иди с дриадой. Мы в замке. Йоргаф в порядке. Сиггрид без сознания».


Накрыв Горгону пледом, Лагерта нежным, почти материнским жестом коснулась пальцами впалой бледной щеки. С тех пор, как все они оказались на утесе, фея не отходила от постели Госпожи, будто бы позабыв о собственном горе. Помогая вечерами менять повязку на пустых глазницах, она тихо плакала, а после, успокаиваясь, напевала колыбельную, как если бы Сиггрид могла её услышать и заснуть спокойным, а не болезненным сном.

Как и фея, Флоки редко выходил из зала. Потеряв сестру — единственного члена семьи, которого он безвозмездно любил, — принц боялся потерять и ту, ради которой они с Сильвией решились действовать. Царствующая в замке скорбь раздражала Авеля, но дракон, будучи почтительным к чужим чувствам, ни разу не выказал своего недовольства, гостеприимно делясь и едой, и кровом, и даже такой с трудом добытой драгоценностью, как бинты. Великаны и циклопы стояли у границы леса, не собираясь более пропускать никого к замку, а дриады внимательно следили за лагерем, со страхом ожидая того дня, когда действие заклинания призрака спадет. Не устраивая собраний и не совещаясь, все единогласно и безмолвно готовились к настоящей войне, довольствуясь впервые за несколько сотен лет позабытым чувством предвкушения. Подобная уверенность казалась странной — Горгона так и не открыла глаз, чтобы доказать свою силу, — однако, все жители Каменного Замка уже называли её ключом и знамением, обещанным пророчествами. Это волнение передалось и Авелю, что раз за разом обходил пустые полуразрушенные комнаты дворца, пытаясь обнаружить то, ради чего сюда вернулась Горгона. Война претила его планам, но слова призрака он слышал каждый раз, как сомнения кусали сердце. Словно бы интуитивно он давно был готов к этому дню.

Отдохнув, Рэнгволд принялся тренировать минотавров, тогда как Йоргаф устраивал спарринги с драконами. Заклинание подмены могло рухнуть в любую секунду — в этом случае наги непременно поспешат обыскать Замок, и задачей всех рас, живущих на утесе, было не дать ни одному змею проникнуть внутрь. Попытавшись вылечить Сиггрид своей магией, Флоки потерпел неудачу и нашел себя полезным в обучении других существ высокоуровневой магией, тогда как за самой Горгоной продолжали ухаживать молчаливые наяды и заботливая Лагерта.

Приглаживая волосы Сиггрид, фея продолжала разговаривать с Госпожой, не без удовольствия подмечая результаты непрекращающейся регенерации. Колыбельная Лагерты стала со временем не просто ожидаемой песней, а настоящим ритуалом, только послушав который все отправлялись спать. Собираясь в зале, монстры с удовольствием внимали мелодичному голосу, и, ворочаясь во сне, нередко пролетали перед входом в царство грез уже знакомые строки старой песни:

Пусть будет твой спокоен сон,
Тернистый путь был трудным.
Но в царстве грез угаснет звон,
Уйдут тревоги тотчас вон.
Заняв в том замке сонный трон,
Заснешь ты беспробудно…

Глава 30

И страшный сон, покинув разум,

Оставит в памяти заразу,

Что вновь и вновь, вгрызаясь в душу,

Потащит ужасы наружу.

Отрывок из сборника стихов Снорри Вайлеса

Проникающие сквозь высокие витражи лучи оставляли на мраморном полу разноцветные блики, в чертогах которых плясали золотые пылинки. В огромном зале пахло пионами, но сколько бы я ни вертела головой, взгляд натыкался лишь на пустые вазы с увядшими почерневшими растениями. Поднявшись с обитой алым бархатом софы, я пошла к широкой лестнице, вздрагивая от собственных шагов — слишком громких, раздражительно звучных для заполненного одиночеством зала.

Дрожащие пальцы касаются гладкой ткани платья, чтобы приподнять подол. Испачканные чем-то красным туфли медленно перешагивают слишком мелкие ступени, оставляя позади четкие, тотчас засыхающие следы. Кажется, словно эти следы — видимые глазу, покорные обонянию — привлекают незримое, но интуитивно ожидаемое существо, жаждущее чужого сладострастного отчаяния. Я оборачиваюсь с каждым шагом, но позади лишь пустота — пугающая, глубокая, затягивающая. Хочется вернуться, спуститься к разноцветным бликам, играющим на полу, но что-то шепчет, уговаривает идти дальше, вперед, твердит о том, что пути назад нет.

Второй этаж. Темный, почти разрушенный, впитавший в себе холод и страх. Десятки комнат с выбитыми дверьми, четыре коридора, уводящих во мрак. Чьи-то руки легко подталкивают меня, вынуждая свернуть во второй, и я послушно иду вперед, не решаясь более обернуться. Вместо громкого маятника здесь — стук моего сердца, вместо щебетанья птиц — собственное частое дыхание. Темные стены, покрытые трещинами, кажутся красными, мраморный пол скрипит подобно деревянным половицам, чуть поблескивающая в углах паутина неожиданно ослепляет, ударяя светом по привыкшим к мраку глазам.

Нужно идти вперед, но я останавливаюсь напротив одной из раскрытых дверей, в проеме которой мне машет ручкой хорошенькая девочка лет семи. Она улыбается, но сильно горбится, вжимая голову в плечи, словно пряча что-то на шее, а после вдруг топает ножкой, призывая круг телепортации.

— Тебе нужно идти дальше, — слышу я её тоненький голос прежде, чем хрупкое тело растворяется в воздухе. Маленькие ладошки осторожно толкают меня в спину, заставляя идти, и я подчиняюсь.

— Вперед, — произносит мелодичный голос из следующей двери, в проеме которой стоит девушка с длинными пышными локонами.

— Не оборачивайся, — приказывает знакомый призрак, держа перед собой руки так, словно бы на них дремал ребенок.

— Держи голову высоко поднятой, — разливается в коридоре мягкий голос скованной в цепях девы.

Я плачу, но слезы эти, скатываясь мокрыми каплями по щекам, падают камнями на пол. Легкий подол вдруг становится безобразно тяжелым, но я все же касаюсь последней дверной ручки и вхожу в совершенно пустую комнату с одним единственным большим окном, пропускающим в помещение серый странный свет.

Отдав свое тело в подчинение иным силам, я подошла к левой стене, медленно присев на корточки и нажав на одну единственную точку у самого пола. Расходящиеся в сторону камни подняли вверх клубы пыли, что тут же попали в глаза. Зажмурив веки, я раскрыла их только тогда, когда пыль перестала вгрызаться в кожу, увидев перед собой узкий коридор, круто уводящий вниз. Вновь шаги. Затхлый воздух. Большие насекомые, падающие с потолка прямо на лицо.

Маленькая круглая комнатка.

Драгоценная шкатулка, стоящая прямо на полу.

Чья-то горячая рука, ласково опускающаяся на плечо.

Громкий крик «очнулась»…

— Г-госпожа! Г-госпожа…

Холодные капли упали на лицо, и, поморщившись, я медленно открыла глаза, с трудом привыкая к яркому свету. Жуткая усталость сковывала конечности, не позволяя пошевелить и пальцем, и, только попытавшись чуть повернуть голову набок, я поняла, как сильно болит все тело. Ноги. Руки. Шея. Глаза…

— Госпожа, — произносит знакомый плачущий голос, и бледное лицо Лагерты склоняется ближе, роняя слезы мне на щеки. Я пытаюсь улыбнуться, но чуть закрывшаяся трещинка на губе лопается, пропуская капли крови. Металлический привкус тает на языке. Слишком привычный. Почти обычный.

Темный шатер промелькнул в воспоминаниях, обжигая разум последними картинами прежде, чем все погрузилось во тьму, полную боли. Остро заточенный клинок у самого глаза. Отточенное уверенное движение. Застрявшее на острие глазное яблоко, брезгливо отброшенное прочь. Мрак. Я не видела лица того, кто хладнокровно совершил это со мной, но находила свое предобморочное состояние почти спасительным — полностью опустошенная я была готова провалиться в бездну в любую секунду, и, потеряв сознание, не терпела последующего расчленения. К сожалению, все закончилось ещё тогда, когда, лишившись сил, изнеможенное тело рухнуло на холодную землю. Ни возможности бежать. Ни возможности защитить себя. Единственное тепло, греющее грудь, — спасенный Айварс. С другим цветом глаз Вестмар непременно о нем позаботится…

Чьи-то сильные руки приподняли голову, поднесли к губам чашу с водой. Флоки — угрюмый, уставший, с теплым влажным взглядом — сам на себя не похожий. Рядом с ним Рэнгволд — встревоженный, исхудавший, не скрывающий улыбки, что столь редко трогает его губы. Позади Йоргаф — неусидчивый, мечущийся между двумя столами, плачущий. Не темный шатер. Большой зал. Но я даже не могу сесть, чтобы лучше всех рассмотреть, не могу протянуть к ним руки, чтобы убедиться — все это не сон. Живы. Они все живы. Я жива…

— Мы в Каменном Замке, Госпожа, — с дрожью в голосе произнесла Лагерта. — Мы добрались…

Хочется заплакать. От радости, от облегчения, но глаза будто высохли — не мигают, лишь смотрят вокруг, болезненно привыкая к свету. Здесь много существ, и все они удивлены, никто не скрывает волнения, что кажется мне отнюдь не негативным. Будто бы ждали чего-то и ныне убедились, что-то окончательно решили внутри кипы мыслей. Рядом с софой много наяд, которых я видела впервые в своей жизни, — они улыбались. Так улыбаться могут только матери своим детям. За ними высокий ряд циклопов, великанов, выживших минотавров.

Не темный шатер.

Большой зал.

Живы…

Необходимость. Опасность. Цикличность.

Я вновь прикрыла глаза, чувствуя головную боль. Кто-то совсем близко шипящим злобным голосом попросил всех покинуть помещение. Никто не ушел.

— Сильвия? — произнесла я тихо, но меня услышали. Воцарилась гнетущая тишина, послужившая неким ответом. Горьким ответом, ужасным, тяжелым.

— Она погибла, — ответил Флоки, и даже с закрытыми глазами я могла представить его покрытое ужасом потери лицо. — Казнили.

Сердце сжалось, а слез так и не было. Как если бы совсем разучилась плакать. От того ещё хуже — трудно выплеснуть горе. Я больше не смогла произнести ни слова, но, чтобы развеять гнетущую тишину, Лагерта четко и негромко принялась рассказывать мне обо всем произошедшем, удивительным образом избегая слова «тщетно». В этой гонке все стояли одной ногой в могиле, но лишь Сильвия рухнула в яму, не успев сказать последних слов. Невыносимо. Тяжело. Ещё раз приоткрыв глаза, я увидела культю руки Лагерты.

Не жертвуя, невозможно ничего изменить.

Вот только мы пожертвовали слишком многим…

— Можешь встать?

— Прости…Не могу. Даже ног не чувствую.

— Тебе не за что извиняться, Сиггрид.

Прошла неделя, и я вернула себе контроль над руками, что, оставаясь слабыми, не могли долго удерживать даже легкую чашку. Тело быстро восстанавливалось, но лишь снаружи, тогда как при всей видимой целостности, я не могла стоять ни на ногах, ни на хвосте. Я много спала, слишком медленно ела, с трудом пережевывая пищу, и мучилась кошмарами, что, став привычными, не вызывали прежнего страха и липкого пота, покрывавшего тело при каждом пробуждении. Впервые я чувствовала себя на свой возраст — слабая, хрупкая, увядающая — но выглядела притом молодо. Совсем как тогда, когда впервые повстречала Вестмара. Даже жутко…

Я никогда не оставалась одна, и была благодарна каждому, кто спешил помочь. Ни на одном лице я не видела раздражения, невольно появляющегося от простой усталости, и вскоре перестала бояться настоящей толпы, появляющейся в зале каждый раз, как я просыпалась. В их глазах сияла надежда, безумное поклонение, с которым все бросались за водой, стоило мне негромко прочистить горло. Это казалось странным, слишком настораживало, пока Флоки не поспешил все мне объяснить.

Ключ. Знамение. Воздаяние.

Моферона — вечно чем-то недовольного, пышущего недоверчивостью — я видела дважды, тогда как его Господина — нынешнего правителя выживших драконов — наблюдала почти каждый день. Не из сострадания, но из любопытства Авель всегда внимал чужим просьбам, но взгляд его то и дело касался рук, опускался к ногам. Я знала о том, что именно благодаря нему покинула шатер, но, должно быть, увиденное потрясло его слишком сильно, чтобы ныне он мог поверить в то, что все в порядке.

Он не спрашивал меня о прошлой жизни, деликатно избегал тем, связанных с погибшими Горгонами и рожденным сыном. Всегда начинал с вопросов о самочувствии, а после умело уводил разговор в ничего не значащее, но расслабляющее русло. Именно его я попросила два дня тому назад выполнить одну услугу.

— Говоришь так, будто бы уже жила в этом месте, — улыбнулся он после того, как я без промедлений указала ему на последнюю комнату второго коридора. Я узнала этот зал, как только смогла смотреть без боли, пускай и выглядел он куда хуже, чем в том сне.

— Это не так. Не могу назвать это провидением, но и слова другого подобрать сложно.

— Можешь на меня рассчитывать. Однако, быть может, ты помнишь точное местоположение точки, открывающей проход?

— Помню лишь левую стену. Её центральную часть. Точка у самого пола…

Я искренне желала подняться туда самой, но не могла. Не могла ни пойти, ни попросить кого-то понести меня на руках,поскольку любые чужие прикосновения к моим ногам вызывали острую боль. Подобное прежде было и с руками, но исчезло, стоило мне вновь начать ими двигать. Вот только больше ждать я не могла. Дриады видели, как в лагерь у озера прибыл новый отряд, охраняющий небольшую повозку.

Авель ничего не нашел.

Просидев в той комнате не менее пяти часов и ощупав всю стену не только у пола, но даже и выше, он не открыл тайный проход. Я не смогла ответить, не смогла ничего объяснить, поскольку сама ничего не понимала. Все сходилось. Все, кроме потайного хода. Единственной детали, найдя которую можно было завершить непрекращающуюся череду страданий. И этой детали не было…

— Подождем, — ответил он тогда, чуть сжав мою ладонь в поддержке, — раз уж это сокровищница первой Горгоны, то и путь, полагаю, открывается исключительно её последователям. Время есть.

Слова дракона меня успокоили, но унялось сердце лишь прошлой ночью. Когда я с придыханием и облегчением узнала, что осталось всего двое.

— Как она выглядела? — спросил Рэнгволд, и голос его отозвался эхом в пустом зале — в это время все уходили на улицу, чтобы выполнить возложенные на каждого обязанности. Даже наяды с недавних пор стали настоящими воительницами, патрулирующими замок.

— Очень худая. Волосы короткие, будто бы пепельные. Один уголок губы вздернут вверх, другой — опущен вниз, — ответила я, пытаясь припомнить образ явившегося вчера призрака. — Если бы не эти губы и не страшная худоба, я бы назвала её красавицей.

— Горгоны являются так, как они выглядели в последний день своей жизни. Это предположение Йоргафа. Флоки с ним согласился…

— Она сказала, что алмазный меч уже в лагере. Что силы Четвертой истощены. Что она покинула этот мир.

Рэнгволд нахмурился, но тотчас скрыл волнение за маской спокойствия. В последнее время он делал это часто.

— Мою казнь совершили.

— О чем ты говоришь?

— Эта девушка сменила Четвертую. Точнее, воссоздала мою копию из камня, и этой каменной фигуре отсекли голову…Они думают, что я мертва.

— Из леса они выйдут за три дня, еще один потратят на то, чтобы собрать лагерь, — задумчиво заключил Рэнгволд, — до замка они не пойдут. Едва войско увидят, к ним вышлют посыльного с тем, что клен не покраснел. Думаю, они сразу пойдут к замку. Ещё три дня. У нас есть неделя.

— На восстановление рук ушло семь дней. Надеюсь, с ногами будет то же самое. Я хочу избежать сражения…Быть может, понесешь меня за подмышки на вытянутых руках?

— Ну, уж нет, — усмехнулся наг, мотнув головой, — ты сама сказала, что проход узкий. Внутрь я тебя не смогу занести, да и вообще зайти, судя по всему, не смогу.

— Ты веришь мне? Вдруг прохода не будет?

— Я готов вверить тебе собственную жизнь.

— Ты и так её уже чуть не отдал…

Он опустил голову, рассматривая трещину в полу. Темный кончик его хвоста чуть шевелился рядом с моими ногами, не решаясь притронуться, а после и вовсе спрятался за софой. Я осторожно коснулась пальцами усеянной шрамами руки, и Рэнгволд внезапно задрожал, усмехаясь одним лишь своим мыслям. Повернувшись ко мне всем телом и схватив ладонями за плечи, он, не давая шанса на раздумья, прильнул к моим губам, царапая колючей щетиной. Грубый, обжигающий, властный, настолько мимолетный, что, стоило мне прикрыть глаза, как Рэнгволд тотчас отстранился, кусая себя за нижнюю губу.

— Прости… — произнес он хрипло, притягивая меня к своей груди. — Прости, — повторил вновь, шумно выдыхая в макушку. — Я боялся, что больше не увижу тебя. Что никогда не смогу сделать так…

Я прикрыла глаза, слушая стук чужого, быстро бьющегося сердца. Думаю, я была бы счастливее, услышь эти слова в мирное время. В дни, лишенные страха, я могла бы как следует осознать и принять эти чувства, ответить взаимностью, но сейчас из-за следующей по пятам смерти столь сильные эмоции притуплялись, превращались не в любовь, а в поддержку, но сказать об этом я не посмела. Приняла. Прижалась к груди ещё ближе, благодарно улыбаясь.

Глава 31

Гордыня, алчность, похоть, гнев –

В душе играют нараспев.

И среди всяких королев,

Нет тех, кто сжег грехов посев.

Автор неизвестен

Наяды — древняя раса, почти забытая, ушедшая в легенды с тех самых пор, как на земле воцарились люди и наги. Оказавшись на грани исчезновения после великой межрасовой войны, водяные нимфы более не покидали морей и возымели привычку никогда не задерживаться на одном месте, отчего обнаружить выживших казалось невозможным. Талантливые стихийные маги, превосходные лекари, известные эмпаты — такими были наяды, потерявшие доверие ко всем мыслящим существам и превратившиеся в отшельников многогранного мира.

Кожа их — гладкая, без единого изъяна — казалась чуть голубоватой на суше и синела при соприкосновении с водой, покрываясь тонкой слизистой пленкой. Растопыренные вытянутые уши были очередной отличительной чертой, дополняющейся очень длинными волнистыми волосами синих и сиреневых цветов, и сами наяды выглядели экзотичными красавицами до тех пор, пока не начинали улыбаться во весь рот. Дело было в зубах, делающих их улыбки почти кровожадными, — подобные зубы я видела только у пираний, коих видела, когда жила во дворце.

Все водяные нимфы, равно как и дриады — покровительницы лесов — были женщинами, размножающимися удивительным образом. При наступлении естественной смерти они буквально растворялись, оставляя после себя энергетический сгусток, что тут же делился на две части — на две искры, две новые жизни. В отличие от дриад, сразу рождающихся взрослыми их старых умирающих деревьев, наяды взрослели постепенно, но быстро, вырастая за пять лет.

Я никогда не надеялась увидеть перед собой столь древних созданий из-за их обоснованной скрытности в попытках сохранить род, и, рассматривая наяд, что окружали меня любую свободную минуту, вновь чувствовала всю важность возложенного на меня дела. День воздаяния больше не казался мне казнью, и не представлялся простым убийством во имя других — словно бы это было чем-то обычным, странно долгожданным, предполагающим облегчение после выполнения. Подобная смена мыслей была кардинальной, но, возвращаясь к прошлым сомнениям, я чувствовала лишь головную боль. Должно быть, пребывание в лагере стало последней точкой. Последней каплей, переполнившей чашу терпения.

Они верили мне безосновательно и безвозмездно, отчего порой я чувствовала себя неловко — с недавних пор доверять стало слишком трудно. Великаны и циклопы кланялись низко каждый раз, как видели меня, минотавры вовсе опускались на одно колено, склоняя головы, — все это не могло не взрастить даже в самой скромной душе ростки гордыни, но я их не чувствовала. Лишь ответственность, давящую плечи. Лишь собственное предназначение, выбранное кем-то другим.

Что будет после дня воздаяния? Почти все наги исчезнут с лица земли, но Империя останется. Править народом, поклоняющимся мне как некоему божеству, я не желала, как не хотела жить в замке и пожинать плоды принесенной с собой смерти. Я задумалась об этом поздно, удивляясь тому, что никто не задает наводящих вопросов. Надеясь на врожденное умение Авеля править другими, я глотала ожидания, слушая скромные планы дракона на приближающееся будущее.

— Жить свободно, — ответил он, даже не задумываясь, — не бояться, что вся твоя раса может исчезнуть по чьему-то щелчку пальцев.

— Что ж, в этом мы схожи…

— Быть может, я грубо наступлю на едва зажившие раны, но…

— Больше нет ничего, что может ранить меня ещё больше. Спрашивай спокойно, Авель. Я готова ответить.

Он грустно улыбнулся, кивнул не то мне в ответ, не то себе самому. Рассматривая его в тусклом свете одного факела, я с придыханием находила нечто общее между драконом и Вестмаром, о котором, как ни старалась, не могла забыть, — будто бы сама связала нас цепями, родив дитя. Они не были похожи внешне. Но, пребывая в Каменном Замке уже несколько недель, я подмечала схожую ауру, сотканную из образа мышления. Остроумный, уверенный в собственных решениях, готовый к изменениям — Авеля отличало от короля лишь явное себялюбие, подаренное Вестмару с самого рождения. Быть может, поэтому я хотела доверять дракону так, как доверяла королю, с тоской отдав ему сына. Лишь на время. Пока все не закончится…

— Мой отец рассказывал мне о Горгонах. О том, что они рождаются на землях Солэя, вскоре умирая. Йоргаф поведал твою историю, но был краток, а я, сколько бы ни думал, не мог найти ответа. Почему король Вестмар позволил тебе сбежать? Я слышал, он правит мудро, но многие считают его жестоким. Разве может такой человек отпустить то, что дает ему больше власти?

— Характером ты похож на него, — улыбнулась я, соединяя перед собой кончики пальцев. Авель удивленно вскинул брови.

— Тогда он тем более не мог отпустить Горгону!

— Скажи, Авель, ты когда-нибудь кого-нибудь любил? Я не имею в виду родителей. Я говорю о ком-то чужом, к кому бы ты проникся столь сильным чувством…

Опустив взгляд, дракон нахмурился. Неуверенно, медленно мотнул головой, показывая отрицательный ответ.

— У тебя вся жизнь впереди.

— Но какое это имеет отношение к королю?

— Он был влюблен в меня.

— Влюблен? — переспросил Авель, рассматривая меня так, словно бы только сейчас понял, что в первую очередь я не Горгона, а девушка. — Был влюблен или любил?

— На этот вопрос сможет ответить только он сам…Как бы то ни было, от нашего союза и родился Айварс. Возникшие теплые чувства вызвали сострадание, и мы смогли покинуть храм.

— Так твой сын королевских кровей.

— А ты будто бы вовсе не удивлен.

— Я предполагал, что отец Айварса человек — все же Йоргаф умолчал о многом — но и подумать не мог, что ты родила Вестмару наследника.

— Раз уж я ответила на твой вопрос, поведай и ты мне о себе, единственный белый дракон.

— Моя история проста и жестока, — усмехнулся Авель, протягивая мне чашку чая. — Лишенное проблем детство. Взбалмошная юность. Вечное обучение тому, как быть наследником, — он любезно потянулся за пледом, что съехал с моих ног, аккуратно возвращая потертую ткань на место, — а после война. Впрочем, если подумать, мы никогда из нее не выходили. Всегда сражались за свое место, но проиграли. Я потерял все…Остался править руинами и теми немногими, что приспособились жить убого. Спасибо, что не смотришь на меня жалостливо, — вдруг улыбнулся дракон, неожиданно устремляя взгляд на мое лицо, — от сострадания только хуже. Впрочем, ты пережила куда больше…

— Ты сильная личность, Авель.

— Почему ты так думаешь?

— Пускай ты скрылся здесь, ты не сдался. Твой взор не потух.

Замерев и будто бы перестав дышать, дракон не сразу кивнул, а после, пожелав спокойной ночи, вышел на улицу, осторожно прикрыв дверь. Сидевшая неподалеку Лагерта тотчас заняла его место, принявшись массажными движениями разминать мои руки.

— Айварс действительно в порядке?

— Я уверена в том, что да…

В последнее время Флоки был занят расстановкой ловушек, а потому приходил в зал только к вечеру, когда пойманная наядами рыба жарилась на костре в преддверии ужина. К сожалению, я не могла выйти на улицу, даже ела не сама, но была рада тому, что из разбитого окна каждый раз открывался безупречный закат, уводящий солнце за море. Водная гладь покрывалась золотым цветом, вторя небу, искрясь и переливаясь в последних лучах, и легкий бриз приятно холодил кожу, заползая в распущенные волосы. Белые пряди, чистые благодаря наядам, были словно магнитом для Флоки, что раз за разом касался их пальцами. Быть может, он скучал по сестре. Быть может, искренне желал подарить нежность, а вместе с ней некоторое успокоение.

Рэнгволд продолжал тренировать других воинов и при всей своей выносливости сильно уставал, признавая великанов непревзойденными бойцами. Йоргаф же каждый день сцеживал яд, после чего, истощенный, быстро засыпал, а Авель составлял планы по обороне Замка. В нашем распоряжении все еще было время, а потому сражение с нагами не являлось единоверным решением. Мои руки вскоре окончательно окрепли, и ноги, прежде неподъемные, стали казаться легче — я чувствовала, что более чужие случайные прикосновения не вызывают боли, а потому мы решили следующим утром отнести меня в комнату с тайным проходом.

Пускай я не могла ходить, мною было принято решение закончить все быстро, дабы наверняка избежать боя. Многие воспротивились этому, обосновав свое волнение узким проходом, не открывающимся и не пропускающим внутрь никого, кроме самих Горгон. Причина была не в том, что мне предстояло спуститься вниз одной, а в том, что мне придется ползти на одних лишь руках с ногами в качестве балласта. Вот только руки мои вполне окрепли — ждать еще больше не было смысла.

Впрочем, и без моего мнения судьба назначила дату.

Уже следующим утром в лесу послышались выстрелы.

Глава 32

Народу змей пришел конец

Навеки замер стук сердец

Конец Баллады о Горгоне

Это случилось рано утром, когда первые лучи, не развеяв полностью темноту, едва коснулись горизонта, чуть осветив полосу моря. Единственное объяснение столь поспешной атаки крылось в том, что войско не покидало леса, встретив на обратном пути посыльного из замка вместе с подкреплением. К этому нападению мы были готовы благодаря дриадам, и, когда пробил час и к утесу подошли тысячи воинов, на лицах жителей Каменного Замка была хладная уверенность, украшенная вскипающим гневом. Ни страха. Ни сомнений. Ни всепоглощающей неуверенности перед собственным выбором.

Наги понесли потери сразу, стоило им выйти из леса — сработали ловушки, умело расставленные Флоки и Йоргафом. Десятки взрывов окутали огнем подножие холма, и ядовитый дым беспощадным полотном шел в сторону змеиного войска благодаря наядам, направляющим ветер. Циклопы метали огромные камни, тогда как великаны, минотавры и драконы готовились вступить в ближний бой во главе с Рэнгволдом. Подобного я допустить не могла. Удаленный бой был допустим, поскольку выигрывал немного времени для свершения заклинания, тогда как ближний сулил потери в виду превосходства нагов в числе. Пожертвовать хотя бы одним существом, вставшим на мою сторону, означало проигрыш. Поэтому, стоило дриадам прибыть в замок с предупреждением о наступлении, Авель взял меня на руки.

Второй этаж. Темный, почти разрушенный, впитавший в себе холод и страх. Десятки комнат с выбитыми дверьми, четыре коридора, уводящих во мрак. Руки дракона нежно касаются кожи, унося во второй, и я послушно смотрю вперед, не решаясь обернуться. Вместо громкого маятника здесь — стук моего сердца, вместо щебетанья птиц — собственное частое дыхание. Темные стены, покрытые трещинами, кажутся красными, мраморный пол скрипит подобно деревянным половицам, чуть поблескивающая в углах паутина неожиданно ослепляет, ударяя светом по привыкшим к мраку глазам.

Все, как в том видении.

Без исключений.

Авель открыл дверь в последнюю комнату, быстро вошел внутрь, давая мне возможность рассмотреть небольшое помещение с одним-единственным окном, бросающим на пол аккуратный круглый блик. Здесь было холодно, и, оказавшись на полу, я вздрогнула всем телом, не в силах унять стучащий ряд зубов. Не сводя с меня взгляда, Авель принялся было снимать свой халат, но я тут же мотнула головой, шепотом попросив его не беспокоиться.

Левая стена.

Центр.

Нижняя, притягивающая к себе магнитом точка.

Точка, сулящая конец.

Я коснулась её пальцем, и расходящиеся в сторону камни подняли вверх клубы пыли, что тут же попали в глаза. Зажмурив веки, я раскрыла их только тогда, когда пыль перестала вгрызаться в кожу, увидев перед собой узкий коридор, круто уводящий вниз. Вместо волнения я почувствовала лишь облегчение. Видение не было ложью. Я не обманула надежд всех тех, кто поверил в меня. Сражение можно остановить. Битвы не будет. Ни за Каменный Замок. Ни за моё право хотя бы существовать.

Авель широко раскрыл глаза, тут же попытавшись шагнуть внутрь, но выдвинутая им же теория сыграла против него — призрачный барьер ударил по нежданному гостю током. Дракон шарахнулся в сторону, но быстро пришел в себя.

— Я в порядке, — произнес он в ответ на мой встревоженный взгляд. — Но тебе придется ползти…

— Да.

— Будь осторожна.

— Конечно.

Стоило мне подтянуть тело за руками и сунуться в проход, как к горлу подступила тошнота. Засохшие насекомые хрустели под телом подобно осенним свернувшимся листьям. Изредка, вытягивая руки вперед, я касалась чего-то мягкого и мокрого, ужасно пахнущего, но в кромешной темноте могла лишь предполагать, что натыкалась на мертвых крыс. Благодаря спуску вниз ползти на одних лишь руках было проще, но даже так совсем скоро я начала задыхаться — сильная вонь заставляла невольно задерживать дыхание, и едва окрепшие верхние конечности не могли тянуть за собой все ослабшее тело. По пальцам постоянно кто-то ползал, маленькие косточки впивались в кожу, а ладони скользили по личинкам насекомых, слизь которых тут же застывала липким слоем. Я желала скорее выбраться из этого прохода, надеялась увидеть впереди маленькую круглую комнатку, но этому пути, казалось, не было конца. Лишь темнота и маленькие трупы. Лишь догадки о том, сколько прошло времени. О том, что происходит снаружи.

Где-то позади, далеко-далеко я слышала подбадривающий, растворяющийся в сырости, еле различимый голос Авеля, что выводил разум из цепей подкрадывающегося одиночества. Хладный мрак, пронзительный писк, собственное хриплое дыхание — все это играло злую шутку с сознанием, возвращая к тем дням, когда тело, привязанное к столбу, лишалось глаз, рук и ног. Сама того не осознавая, я начала делать непозволительные передышки, упираясь лицом в землю и слушая биение собственного сердца.

Все это напоминало мне мой жизненный путь. Изматывающий разум и тело, тяжелый путь в кромешной тьме. Путь по чужим жизням к собственному счастью, что кажется недостижимым. Путь, в конце которого нет света.

Не жертвуя, ничего нельзя изменить.

Я вдохнула в себя поднявшуюся пыль и громко закашлялась. Руки дрожали от напряжения, шум в ушах превращался в голоса. Яркие образы вновь и вновь всплывали перед глазами, то заставляя ползти вперед, то вынуждая замереть от распирающей боли в груди. Я вновь вспомнила отца. Высокого, широкоплечего, доброго и заботливого. Он стоял в старой покосившейся избе, раскладывая на столе собранные травы, и его красивый профиль едва освещался маленьким огоньком тающей свечки. Взглянув на меня через мутное треснувшее стекло, он грустно улыбнулся и медленно помахал мне рукой. Рядом с ним, положив голову на грудь, стояла светловласая нагиня, по щекам которой текли слезы. Пытаясь улыбаться, она постоянно вытирала рукавом глаза, пока, наконец, не подошла к окну, коснувшись поверхности кончиками пальцев.

«Мама!»

Голос, что должен был принадлежать мне, показался слишком звонким, слишком детским, и, приподнявшись на локтях, вместо дома я увидела маленького Айварса, сидящего впереди. Я тянула к нему руку, но никак не могла достать. Ползла все дальше и дальше, но малыш с золотыми волосами уходил вперед, подзывая своим голоском, и я покорно следовала за ним, преисполняясь любовью.

Ещё один рывок, и в легкие проник чистый воздух. Вытянутые пальцы коснулись блестящих очертаний шкатулки, и я подняла взгляд к светлым одеяниям духа, сидящего подле артефакта. Смерив меня сочувственным взглядом, черновласая Горгона с улыбкой опустила ладонь мне на плечо, чуть сжав его пальцами. Не произнося ни слова, она открыла шкатулку, показывая лежащее на дне роскошное ожерелье, украшенное семью различными драгоценными камнями. Все они были покрыты трещинами, но даже так источали невероятный поток маны, какой я не ощущала никогда за всю свою жизнь. Взяв украшение в руки, я тут же зажмурилась, почувствовав сильную боль в глазах.

«Потерпи» ласково произнесла Горгона, вновь касаясь меня рукой. «Я здесь, чтобы помочь тебе».

— Больно…

«Прошу, Сиггрид, направь свою энергию в эти камни. После я унесу с собой всю твою боль…».

Лишь мгновение. Крошечный заряд, пробежавший ото лба по руке и растворившийся подобно снегу на драгоценной оправе.

Не было ни импульса, сотрясающего тело и расползающегося ядовитыми клубами, ни взрывной волны, знаменующей громкий конец, ни всепоглощающей пустоты, вбирающей в себя остатки увядающих жизней.

Лишь заряд.

Едва ощутимый. Мимолетный.

Унесший с собой сотни тысяч жизней.


И наг, сидевший у колодца,
Затих, едва зарделось солнце.
Столица, шумная с рожденья,
Не получила пробужденья.
Затих торговец, встав с кровати,
Священник, ждавший благодати.
Умолк советник, ночь не спавший,
Младенец, только жизнь начавший.
Застыло войско храбрых стражей,
И нет в Империи пейзажей,
Где наги прочь бегут от страха,
Где кровью вся покрыта плаха.
Народу змей пришел конец
Навеки замер стук сердец
Конец Баллады о Горгоне

Глава 33

Все началось со смерти.

Смертью все и завершилось.


Грустная, жестокая, окрашенная серым цветом история, вьющаяся строками на белых листах толстой книги в новеньком переплете. Тысячи статуй посреди огромного поля, опустевшие города, смело взмывшие в воздух драконы — настоящая легенда, что непременно в будущем будет передаваться из поколения в поколение, как напоминание о храбрых воинах, избавивших мир от тирании нагов. Коснувшись пальцами одной из каменных изваяний, я остановилась посреди поля, подумав о том, что попросту поменяла все местами…Отныне злом являлись не Горгоны, а змеи. Горгоны уничтожили нагов, стерев их с лица земли смертоносным орудием. Горгоны перевернули страницы, чтобы начать новую историю. Цикличность, необходимость, опасность. Если все, в самом деле, так — не повторится ли это вновь спустя десятки тысяч лет? Ни одно живое существо не может жить вечно, и память о великих жертвах стирается временем, превращаясь в прах. Настанет ли в будущем день, когда потомки уподобятся нагам и воспользуются дарованной силой, слушая зов алчности?

Почувствовав подкравшееся к сердцу отчаяние, я опустилась на камень, наконец, подпустив к себе осознание всего произошедшего. Рожденная во всеми позабытой деревушке, жаждущая всю жизнь провести подле отца среди золотых колосьев пшеницы, я погубила целую расу, приняв судьбу, что сделала из Горгон орудие воздаяния. Пророчество свершилось, и неведомые силы, забрав с собой непослушных детей, покинули землю, не смея вмешиваться в историю ещё больше. Должно быть, они остались довольны, ведь их воля ждала своего выхода слишком долго. А была ли счастлива я?

Нет, ведь в моей груди стучало ранимое сердце.

Разве могла я чувствовать счастье, взирая на замерших рядом матерей, прижимающих к груди только начавших жить малышей? Могла ли улыбаться, смотря на улыбающихся детей и дремлющих стариков? Могла ли жить, как прежде, зная о том, что совершила…

Могла. И, если не для себя, то ради Айварса…

Последняя из призраков использовала свои силы, дабы собрать все статуи в одном месте, после чего растворилась в воздухе вместе с облегченным выдохом. Вернувшись в столицу, мы тут же захоронили головы рядом с вновь почерневшим кленом, и долго стояли под деревом, пока не пошел дождь. Ныне упокоенные души спасли нам жизни, и не было слов, что смогли бы выказать всю скопившуюся благодарность. Исполнив долг, они покинули нежеланный склеп и ныне оставили живых наедине с их вездесущими проблемами. Лишь шелестел, напоминая о Горгонах, черный клен, да грело шею покрытое трещинами ожерелье…

Империя Зейран обратилась в камень. Отныне это была Империя статуй.

Желая сойти с пьедестала и раствориться, наконец, в массе, я оказалась в эпицентре сотен взглядов, жаждущих следовать за моей волей и дальше. Безусловно, я отказалась, но слова эти, будто бы оборвались в воздухе, так и не долетев до других. Иных кандидатов занять престол новой Империи не было, и, предлагая на эту кандидатуру Авеля, я слышала лишь смешки от него самого, считающего Горгону пугающим лидером, способным обеспечить стране безопасность. Он поклялся помочь. Флоки и Рэнгволд поклялись следом.

Новую Империю назвали Сиггрид, следуя традиции давать странам имена первых императоров. Однако не все пришлось начинать с самого начала, ведь в нашем распоряжении были полностью отстроенные города и сборники необходимых для жизни законов. Склады полнились запасами продовольствия, и предстоящие зимы не казались страшными, но даже так дриады вызвались возглавить сельскохозяйственную отрасль, и о лучших хозяевах плантаций подумать было нельзя. Рэнгволд вновь стал отвечать за безопасность, получив в распоряжение пока ещё маленькое разнородное войско, а также посещал соседние королевства, подписывая мирные договора. Небольшой отряд вместе с Йоргафом каждый день обходил дома, заполняя сокровищницу и многочисленные склады, тогда как Флоки вместе со мной занялся внутригосударственными делами, обучая жителей их новым должностным обязанностям. Авель очень помог нам, взвалив знатную часть дел на свои плечи вместе с Мофероном, а наяды, зорко следя за состоянием замка, разрабатывали систему, благодаря которой каждый мог легко получить медицинскую помощь. Лагерта вновь стала моей правой рукой, и, стоило снегу покрыть крыши домов, мы принялись встречать первых редких гостей, стекающихся в Империю со всех уголков мира. Сиггрид — стала местом, где каждый гонимый монстр мог найти цель и предназначение, спокойную жизнь, лишенную страха. Пустующие города стали медленно заполняться прибывающими мантикорами и арахнами с паучьими телами, кентаврами с восточных континентов и феями с юга. Измученные, потерявшие надежду, пришедшие из последних сил — они находили теплый дом, за который платили благодарностью и помощью.

Уже следующим летом мы скромно отпраздновали дошедшую до двух тысяч численность населения.

Я сильно скучала по Айварсу, но дел было столь много, что я успевала лишь писать письма Вестмару, надеясь на скорейший ответ. Король Солэя был первым правителем, решившимся заключить с Империей мирный договор, и это позволило нам начать сотрудничать с ещё двумя государствами. Несмотря на первые успехи и дипломатические взгляды, нас по-прежнему обоснованно боялись, не желая даже подпускать монстров к своим границам, и изменить эти взгляды, полагаю, могло лишь время. Длительное время…К сожалению, я была склонна считать, что не доживу до этого.

— Сиггрид, — произнес успокаивающий приятный голос, и я обернулась к Авелю, не вставая с камня. За прошедший год он стал выглядеть куда лучше, избавившись от ужасной худобы и не без удовольствия приодевшись. Он аккуратно обогнул одну из статуй, сделав это так изящно, что я невольно вспомнила Рэнгволда, вечно невольно задевающего каменные фигуры. — Так и знал, что найду тебя здесь. В последнее время ты частая гостья на этом лугу.

Подойдя ближе, Авель сел прямо на траву, взяв мою руку в свою. Его ладонь оказалась теплой. Моя — жутко холодной.

— Новые поселенцы уже заселились в отведенные дома. Йоргаф выдал им все необходимое, — произнес он буднично, внимательно вглядываясь в мое лицо, — большая часть из них будет помогать с пашнями.

— Хорошо…

— Сиггрид.

— Да?

— Ты винишь себя в том, что произошло?

Удивленно вскинув вверх брови, я встретила лишь цепкий красивый взгляд, смотревший так, словно бы уже наперед знал все ответы.

— Нет…

— Не ври мне, Сиггрид. За это время я порядком изучил твое поведение, и сюда ты приходишь, когда хочешь о чем-то подумать. Мысли эти, боюсь, отнюдь не приятные…

— Следишь за мной? — усмехнулась я, но улыбка сошла с губ, стоило ответу прозвучать.

— Мы все следим за тобой.

— Все?

— Да. Мы боимся…Боимся, когда ты приходишь сюда, на это кладбище. Боимся, что ты вновь несешь тяжелое бремя в одиночку. Даже только прибывшие гости хотят уберечь тебя от невзгод, как это сделала ты. Тебя любят, Сиггрид. И я бы хотел, чтобы ты почувствовала эту любовь, почувствовала эту благодарность…

Авель сильнее сжал мою ладонь, и я положила поверх вторую руку, согревая окоченевшие кончики пальцев.

— Спасибо за эти слова…Спасибо.

— Так, что же, ответишь мне честно?

— Я, правда, не виню себя. Я просто…просто чувствую пустоту. Очень сильную грусть. Я всегда была чьим-то оружием, и прошло столько времени, а жить по-настоящему я начала лишь сейчас…

— Тебя беспокоит это?

— Нет…Думаю, меня беспокоит будущее…

— Мы построим тот мир, в котором ты всегда хотела оказаться, — улыбнулся Авель, — мир, в котором мы все хотели когда-то жить. Теперь это не просто мечты.

— Ты прав…

— Ну, вот, хоть лицо порозовело слегка. Осенью сюда прибудет и Айварс вместе с Королем. Праздник устроим…

Я тихо рассмеялась в ответ, благодарно опустив на серебристую макушку дракона свою ладонь. В ответ он прикрыл веки, глубоко вдыхая смешавшийся с ароматом моих духов запах полевых цветов. Я знала о том, что никогда не оставалась на этом лугу по-настоящему одна: в тени растущих вдалеке деревьев, всегда пряталась чья-то аура, посланная предотвратить нечто ужасное. Монстры боялись того, что свершенное заклинание отняло оставшиеся в распоряжении годы, считали, будто бы я прихожу на кладбище, чтобы однажды замереть навеки вместе с теми, кто погиб от моего взора. Алмазный меч во избежание будущих покушений был уничтожен драконами, и не было ни дня, когда бы я могла поистине насладиться одиночеством. Впрочем, я и без того слишком долго пробыла в пустом Храме…Могла ли я помыслить в то время, что когда-нибудь буду любима и оберегаема целым народом.

Поднявшись на ноги, Авель помог встать и мне, и, не разжимая руки, повел в сторону широкой дороги, уводящей к привязанным неподалеку слейпнирам. Высоко в небе пролетел темный дракон, направляющийся к столице, а со стороны Каменного Замка ехала скромная карета, остановившаяся рядом с нами, едва мы сели верхом на коней. Из неё быстро выскочила хорошо одетая фея, что тут же низко поклонилась, разразившись придуманным монстрами обращением:

— Приветствую оберегающее Империю солнце, пусть вечно освещает златой взор ведущую к счастью дорогу.

— Здравствуй, Хатия, — обратилась я в ответ, припоминая имя девушки, работавшей реставратором, — как продвигается работа?

— Стараюсь изо всех сил, — улыбнулась она, услышав собственное имя, — я буду стараться ещё усерднее во имя Императрицы! Но…Боюсь, что может понадобиться больше ресурсов…

— Ничего страшного. Собери все, что считаешь необходимым, и приступай к восстановлению, когда будет удобно.

— Конечно! Ой…Точнее, как прикажете!

— Едешь в столицу?

— Да, Ваше Величество!

— Мы тоже. Составишь нам компанию?

— Я буду безмерно счастлива!

Глава 34

К осеннему балу я готовилась с особым рвением, заглушающим тот бесконечно тревожный поток мыслей, которым я мучилась с того самого дня, как покинула Храм. Первоначальный список гостей мгновенно сократился, стоило нам разослать приглашения — как и предполагалось, большинство ссылалось на сильную занятость и погоду, не позволяющую прибыть в Империю в комфорте и тепле. Новость эта, не являющая новостью вовсе, не вызвала в душе волну разочарования, ведь самые важные гости уже прислали свои согласия, а большего я просить не могла.

Я грезила встречей с Айварсом, и, будучи честной с самой собой, ждала возможности вновь увидеть Вестмара. Пытаясь подобрать речь с благодарностью, я встречалась с пустотой, прекрасно понимая, что нет тех слов, которыми я смогу выказать все свои чувства. Когда-то признание Короля казалось мне спицей в колесе, но сейчас, думая об этом в обстановке спокойной и умиротворенной, я неустанно говорила судьбе «спасибо», ведь не будь в его сердце чувств, я бы не смогла доверить ему Айварса. Он бы погиб вместе со мной. Вестмар…спас нашего сына.

Прошлым вечером одна из наяд спросила у меня, скольким детям я бы желала дать жизнь, и я не смогла ответить на этот вопрос, поскольку никогда о нем не задумывалась. Ставя своей целью выживание, я оказалась в настоящем замешательстве, когда попала в жизнь, где мне не нужно каждый день избегать смерти. Будущее, семья, мечты и планы — я вдруг поняла, что ни о чем подобном никогда не думала, и теперь, сидя перед совершенно чистым полотном, с неким придыханием пыталась наверстать упущенное.

Я поняла, что желала бы иметь большую семью. Чтобы у Айварса было много братьев и сестер, и чтобы никто из моих детей никогда не смог остаться в одиночестве. Чтобы все они стояли горой друг за друга до самого конца…Желая посвятить себя семье, я не исключала обязанностей Императрицы, ведь последнее слово всегда оставалось за мной, и монстры, заполняющие город, ждали от своей покровительницы уверенных шагов вперед. Жизнь заполнялась красками и сменяющими друг друга событиями, от которых в глубине души по привычке хотелось сбежать. Я чувствовала усталость, но просыпалась в мягкой постели с фанатичным желанием продолжить начатое.

К сожалению, мне по-прежнему снились кошмары. Отец, погибающий от рук рыцарей, холодный, заполненный мраком Храм, взгляд Мясника, готового убить любую невинную душу, склеп с каменными головами предшественниц, побег из дворца, гибель Сильвии, собственное заточение, что было сродни смерти, тысячи статуй…В холодном поту я просыпалась несколько раз за ночь, смирившись с невозможностью излечения мрачных снов, и вскоре смирилась, прекратив пытаться принимать снотворные. Боролась я и с агорафобией, но пребывание в толпе всё еще пробуждало в душе прячущийся страх, поэтому я шла к успеху маленькими шажками.

Дверь приоткрылась и в проеме возникла мускулистая фигура, облаченная в багровый камзол. Совершив вежливый поклон, Рэнгволд лишь глухо рассмеялся, когда я отмахнулась от ненужной вежливости рукой.

— Ещё недавно мы вместе счищали грязь со старых подошв, и вот ты уже соблюдаешь до жути скрупулезные правила этикета. Мне и без того неловко…

— Уверен, ты привыкнешь, — произнес он, закрывая дверь и подползая к широкому темному столу, за которым когда-то работала Сильвия, — но, быть может, тебе стоило выбрать другой кабинет?

— Мне…нравится этот. Что-то случилось? Думала, ты в это время проводишь тренировки.

— К сожалению, да. Йоргаф недавно прибыл с неприятными новостями — на границе им были замечены небольшие отряды.

— Людей или монстров?

— Люди. Наемники, насколько можно судить по внешнему виду. Мы пришли к заключению, что это обыкновенные воры, решившие воспользоваться запустением Империи и обокрасть дома на окраине. Безусловно, мы уже выслали им навстречу великанов и минотавров, но…

— Но?

— Это ведь может повторяться бесконечно. Наяды предложили выставить по периметру границы статуи нагов. В назидание всем, кто решиться протянуть руки к…

— Нет, — строго ответила я, отведя в сторону взгляд, — наги получили воздаяние за убийство других рас. Использовать их в своих целях подобным образом уже слишком. Так мы уподобимся варварам, что оставляют за собой висящие на деревьях трупы. Наги обрели покой. Я запрещаю переносить статуи с луга.

— Хорошо, — согласился Рэнгволд, склоняя голову и прикладывая к сердцу руку, — я передам этот приказ. Думаю, его стоит внести в перечень законов. Нужно поговорить с Авелем.

Развернувшись на месте, главнокомандующий собирался было покинуть комнату, но тут же остановился, стоило мне его окликнуть.

— Я бы хотела задать тебе вопрос…

— Конечно. Я на все отвечу, — неожиданно ласково улыбнулся он, из-за чего спросить все напрямую стало лишь труднее.

— Мы не говорили об этом, но…

— Что я думаю о гибели своей расы?

— Что? — ошарашено переспросила я, думая, будто ослышалась.

— Вы хотели спросить, что я думаю насчет гибели своей расы?

— Да…Как ты…

— Это было легко, — хмыкнул он в ответ. — С некоторых пор тебе словно трудно смотреть нам с Флоки в глаза, — вновь вернувшись к столу, он наклонился вперед, обхватывая мое лицо своими большими холодными ладонями. — Сиггрид, после всего, что сотворили с нами наги, мы не можем и не желаем считать их своей семьей. Чаша весов в этом мире, наконец, выровнялась — и не нам роптать на воцарившееся равновесие.

— Вот как…

Остановив свой взгляд на моих губах, Рэнгволд потянулся вперед, оставляя невесомый, почти незаметный поцелуй. Почувствовав себя уверенней, я улыбнулась.

— Так лучше, — ответил он, улыбаясь в ответ, — надеюсь, ты больше не будешь думать о прошлом. Все закончилось. И теперь мы все вместе пойдем к светлому будущему.

Как Рэнгволд и обещал, вскоре в сборнике законов вышла новая глава, признающая Каменный луг кладбищем, а потому вредить статуям или переносить их в другое место строго запрещалось — нарушивших этот закон ожидала темница. Я понимала, что сейчас это нововведение было отчасти ненужным, во многом благодаря тому, что новые жители Империи мыслили подобно мне, однако, в будущем могли появиться те, кто непременно посчитал бы долгом выместить злобу за прошлое. Быть может, я заглядывала в слишком далекое будущее, но так мне было спокойнее.

С ворами пришлось знатно повозиться — корыстные и бесстрашные — они раз за разом совершали набеги на разные мелкие города, растаскивая дома буквально по камню. Из-за небольшой численности мы не могли дать им должный отпор и полностью предотвратить вылазки, но стоило этим вопросом заняться драконам, как испуганные присутствием огромных ящеров люди тотчас бросились наутек. Подобный опыт я решила использовать с умом, но кто бы мог подумать, что храбрые наемники не побоятся ни великанов, ни минотавров…

Империя привлекала воров, и я волновалась за прибывающих осенью людей Солэя, пускай честнее было бы признаться, что беспокоилась я исключительно из-за Айварса. Когда время пришло, я попросила Авеля сопроводить короля в замок, и тот вместе с Мофероном и тремя другими драконами отправился встретить гостей у границы. Я же, позволив суетящимся вокруг феям поправлять то крупные локоны, то золотые одеяния, придирчиво осматривала большой зал с вычищенным до блеска полом.

Высокие колонны отныне символично украшали черные кленовые листья, длинные столы полнились прекрасно пахнущими блюдами, и повсюду ловко сновали приодетые оборотни, забавно дергая пушистыми хвостами и очаровательными ушками. Строгие наяды чинно прогуливались по периметру, отдавая великаном распоряжения, и те раз за разом выходили и вновь заглядывали вовнутрь, постоянно чуть склоняя головы — пускай потолки замка были высокими, дверные проемы не позволяли им гордо вскинуть подбородок. Рядом с троном благоухали пышные розы и нежные пионы, окружая небольшие ступени приятным ароматом, а разместившийся на балконе оркестр неспешно разогревался, наигрывая плавные незатейливые мелодии.

Заметив в стороне Флоки, я махнула ему рукой, и тот, вежливо поклонившись, вновь отвлекся на стоящего рядом дракона, очевидно, донимающего нага расспросами. Рэнгволд был занят расстановкой стражи, а Лагерта принимала многочисленных гостей внизу — в конце концов, осенний бал был устроен для новых жителей Империи. Полагаю, лишь Йоргаф удачливо избегал обязанностей, ведь я вновь и вновь обнаруживала его слоняющимся без дела, покуда внизу его не поймала одна из ответственных наяд.

Я сильно волновалась, и быстро бьющееся сердце забилось лишь сильнее, стоило мне, как положено, сесть на трон. Собирающаяся в зале толпа взывала к прятавшемуся страху, но большой трон, к удивлению, стал для меня некоторой стеной, сидя в которой я чувствовала себя гораздо безопаснее. Утешала меня и улыбка Флоки, изредка склоняющегося над моим ухом и рассказывающим о тех, кто только входил в бальный зал, успокаивал и Рэнгволд, пугающий гостей своим внимательным взглядом. Предвкушающее праздник лицо Лагерты заставляло душу чувствовать то же самое. Беспечность Йоргафа вовсе ослабляла натянутые до предела нервы, ведь мне предстояло произнести речь. Когда же глашатай объявил о прибытии короля Вестмара и его свиты, я все же подскочила на месте, но Флоки, опустив мне руку на плечо, вынудил сесть обратно, чуть слышно прошептав:

— Люди будут смотреть на тебя и делать выводы. К сожалению, первое впечатление очень важно. Помнишь, о чем мы с тобой говорили?

— Никто не посмеет попробовать испортить репутацию правительницы, если та будет хладнокровной и уверенной в собственных действиях, — шепнула я ответ, опуская руки на подлокотники.

— Молодец.

Дубовые двери распахнулись, и я вновь увидела того, кого в своей жизни более встретить не надеялась. Золотые волнистые волосы ярко блеснули в приглушенном свете, тотчас привлекая внимание. Статный, все такой же смазливый. Лишь взгляд его — всегда внимательный и проницательный — стал тяжелее, быть может, печальнее. Он выглядел уставшим, но на лице его медленно расплывалась искренняя улыбка. Вестмар…Пускай ты всегда напоминал мне коварного Ингвальда, ты все же не стал таким, как твой предок…

Я следила за каждым его шагом, пока он направлялся к трону, и, когда мужчина остановился, склонив золотую голову, я бросила взгляд ему за спину, где стояла похожая на него девушка, державшая за руку Айварса. Мои губы дрогнули, и, стоило нашим взглядам пересечься, как подросший, уже твердо стоявший на своем хвостике малыш, широко распахнул свои красивые глаза. Прошептав одними губами «мама», он ринулся было вперед, но остался на месте, пытаясь выдернуть ладошки из взрослой руки. Верно, никто среди людей не должен был знать, что у короля Солэя и новой императрицы есть общее дитя…

— Приветствую оберегающее Империю солнце, пусть вечно освещает златой взор ведущую к счастью дорогу.

— Приветствую златой свет Королевства, что согревает страждущие сердца. Я рада видеть вас здесь, и хочу поблагодарить от лица Империи за всю помощь, которую вы нам оказали. Клянусь, что никогда этого не забуду, — произнесла я спокойным голосом, борясь с горящими от сдерживаемых слез глазами.

Оркестр грянул откуда-то сверху, и все вдруг неожиданно зааплодировали. Люди спокойно разговаривали с монстрами, и, поднявшись с трона, я вдруг подумала о том, что, должно быть, попала в райский сад. Оказалась там, гденевозможное воплотилось в жизнь. Где я вновь могу гулять среди цветов вместе с Айварсом. Где могу жить свободно, позабыв о страхе потерять то единственное, что все это время заставляло меня идти вперед. К н и г о е д . н е т

Приподняв подол платья, я спустилась вниз, где меня ждал Вестмар. Мельком обернувшись назад и убедившись в том, что вся его свита занята беседами, он кивком подозвал к себе девушку, державшую за руку моего сына. Стоило ей подойти ближе, как Айварс, вырвавшись из чужой хватки, вцепился пальцами в мое платье, прильнув к ноге. Вестмар предусмотрительно встал так, чтобы прикрыть собой происходящее. Девушка же встала с другой стороны. Более не скрывая дрожь, я опустила ладонь на голову мальчика, тут же облегченно выдыхая. Рядом…Со мной…Снова.

— Это Кейсия Солэй, — ответил Вестмар с улыбкой, представив свою сестру.

— Для меня честь познакомиться с вами, Ваше Императорское Величество, — присела та в реверансе, — вы невероятно красивы.

— Как и вы, — ответила я комплиментом на комплимент, — что ж, полагаю, Вестмар вам обо всем рассказал.

— Да. Я настояла, ведь ему требовалась помощь. У него было столь много обязанностей, но он не мог отойти от этого ребенка, так что…

— Кейсия, — строго произнес король, и девушка тотчас стушевалась. Обернувшись назад, она сослалась на необходимость некоего разговора, а потому тотчас упорхнула, оставив нас с Вестмаром наедине.

Взяв Айварса за руку, я предложила нам пройти на балкон, где не будет лишних взглядов и ушей. Вестмар согласился, и, стоило нам оказаться на вечернем воздухе, предусмотрительно закрыл за собой дверь. Кто-то изнутри поспешил задернуть шторы.

Аккуратно сев на софу, я, наконец, взяла на руки своего малыша, прижав его к своей груди. Тот крепко обнял меня в ответ. Одна из толпившихся в глазах слезинок все же соскочила, упав ему на голову. Меня вдруг наполнила такая теплота, что я тихо рассмеялась.

— Вернулся к маме, — зачем-то произнесла я ему в макушку, будто бы сама пыталась убедить себя в происходящем.

Он шмыгнул носом и молча кивнул, прижимаясь щекой к моим ключицам.

— Рад, что с тобой все в порядке, — произнес Вестмар, присаживаясь рядом и опуская свою руку на спину ребенка. — Когда тот призрак принес мне Айварса, я думал…думал… — его дыхание сбилось, и он с силой закусил губу, чтобы удержать себя от грустных слов, — я действительно счастлив, что ты жива.

— Вестмар, — повернувшись лицом к королю, я подумала о том, как все мы смотрелись со стороны. Как…настоящая семья. — Вестмар, ты представить себе не можешь, как сильно я тебе благодарна. Ты столько сделал для меня, хотя я…

— Те слова, что я сказал тебе, когда Айварс появился на свет, были правдой. Мои чувства не изменились с тех пор. Но я вновь и вновь винил себя в том, что не захотел признавать сына-горгону…Это чудесный ребенок, и я полюбил его также, как полюбил тебя. Я бы хотел попросить прощения за то, что…

— Тебе незачем извиняться! Вестмар, если бы не ты…Я бы была мертва.

Его лицо вдруг побледнело, после — вновь покраснело. Неожиданно схватив меня за руку, он прижал её к своим губам, крепко зажмурив глаза.

— Значит, все, что я делал, было не зря…Как же я счастлив.

— Твои чувства…они правда не изменились? — произнесла я, переводя взгляд с макушки сына на глаза короля. Щеки зарделись, стоило мужчине звонко рассмеяться.

— Изменились, — ответил он, хитро прищуриваясь, — думаю, стали сильнее. Какое иное мужское сердце устоит перед тобой?

— Ох, будет тебе…

— Я ведь ни разу не говорил тебе этого, но…спасибо за сына.

— …

— Знаешь, Сиггрид, я бы хотел остаться здесь с тобой. Прожить рядом столько, сколько мне отведено судьбой, но…

— Я понимаю, — произнесла я, не скрывая грусти, — ты не можешь бросить свой народ. Что ж, это говорит о том, что отец Айварса не отъявленный эгоист.

Он вновь усмехнулся. Придвинулся ближе, прислоняясь своим лбом к моему.

— Я знаю, что ты воспитаешь сына прекрасной горгоной. Мне же нужно заняться воспитанием тех, кому я должен в будущем передать трон. Я ужасный муж. Хочу хотя бы быть хорошим отцом.

— Так и есть, — улыбнулась я в ответ, — но, знаешь, я всегда буду ждать тебя здесь. В этом месте ты всегда будешь долгожданным гостем.

— Прямо уж всегда?

— Даже, когда твоя кожа покроется морщинами. Я буду ждать. Чтобы вновь обнять и сказать тебе спасибо…

Глава 35

Вестмар уехал десять дней спустя, оставив в моей душе щекотливое чувство тоски. Всматриваясь в мелькающую на горизонте карету, я вспоминала долгие прогулки по затухающему осеннему саду, медленно покрывающемуся позолотой. Держа за одну руку мою ладонь, а за другую — руку Вестмара, Айварс то и дело поджимал к себе хвостик, чтобы зависнуть в воздухе. В будущем он непременно расскажет мне об этом времени, закравшимся в глубины памяти, но, как бы сильно я не желала дать ему любовь сразу двух родителей, он был вынужден остаться лишь с одним, чувствуя доброту отца в письмах и присылаемых подарках. Айварс рос быстро и был умным мальчиком, развитым не по годам, и, даже будучи первым принцем Империи, окруженным опекой и заботой, он не был избалованным, ведь я всеми силами пыталась привить ему способность смотреть на мир не только с пьедестала, но и с обычной тропы.

Нахождению сына короля в чужой стране никто из людей не удивился — для одних это было сродни залогу мирных отношений, для других — нечто естественное, ведь где как не среди монстров обучаться рожденному вне брака «нагу». К сожалению, с тех самых пор нам с Вестмаром увидеться не довелось. Солэй отправился на захват соседнего королевства, а потому переписка прервалась на долгие три года, покуда Вестмар не вернулся с войны. Я была рада, что Рэнгволд с небольшим войском вызвался помочь в сражении, ведь поступок этот улучшил отношения двух рас, а мы, как и Солэй, не понесли больших потерь. Потому, когда наг вернулся назад, мы вновь устроили праздник, по завершении которого я решилась сделать то, на что раньше никогда бы не пошла.

Численность монстров, населяющих Империю, была чудовищно мала, из-за чего было принято оставить царствовавшее среди нагов многомужество. Как правительница, я должна была соблюдать закон и показывать пример. Как женщина, я чувствовала сердцем, кого желала бы видеть рядом с собой. Отец Айварса не мог быть мне мужем, но жизнь, стремительно уходя вперед, напоминала мне о желании иметь большую семью. В своих планах я убедилась и тогда, когда шестилетний мальчик привязался к тем, кого я давно избрала. Он видел в них наставников. Я бы желала, чтобы он видел в них семью.

Стоило очередному лету коснуться столицы, я вышла замуж за Рэнгволда, устроив ту свадьбу, о которой всегда мечтала. Пышное празднество заполонило города, созывая к алтарю всех жителей Империи, а я впервые надела на себя белоснежное платье, подол которого к вечеру мой новоиспеченный муж благополучно порвал. Всю церемонию Рэнгволд держался строго, скрывая под хладнокровием жуткое напряжение, и расслабился он лишь на банкете, когда, оказавшись по правую руку от меня, он опрокинул в себя первый кубок вина. Его впервые назвали Ваше Величество. Он стушевался и более на этот титул не окликался.

Рассматривая его запоминающийся профиль, я вспоминала нашу первую встречу, когда думала о том, что главнокомандующий прибыл в дом по мою душу. Тогда он сидел напротив с несколько скучающим уставшим выражением, задавая приевшиеся вопросы, правильные ответы на которые давно знал сам. Теперь он был рядом, крепко, но удивительно нежно сжимая кончики моих замерзших пальцев и согревая их жаром хлынувших чувств. Я знала о его бескорыстной настоящей любви, и искренне отвечала тем же, ведь Рэнгволд поддерживал меня с самого начала, не предавая и не бросая. Я хотела, чтобы он был счастлив. Если я могла даровать ему это счастье, то следовало сделать все возможное.

Наша первая брачная ночь прошла столь страстно, что у кровати сломалось изголовье. Пускай я не была неопытна и уже познала прежде мужскую ласку, впоследствии щеки каждый раз трогал румянец, стоило мне вспомнить сбившееся тяжелое дыхание и сплетенные хвосты. Один лишь его алый взгляд обжигал все тело, покуда мускулистый торс скользил по моему животу, и Рэнгволд — всегда сдержанный и спокойный — оказался жадным и пылким мужем, жаждущим любви так часто, что порою я сильно не высыпалась. С подобным режимом я нисколько не удивилась тому, что забеременела спустя месяц после свадьбы.

— Если тебе чего-то хочется, только скажи, — произнес он, стоя у двери и напряженно всматриваясь в фруктовую корзинку, занимавшую добрую половину широкого стола. — Быть может…

— Рэнгволд…Все в порядке.

— Но…

— Ты слишком волнуешься.

— Хочешь сладкого?

— Я хочу, чтобы ты меня услышал. Ты — не наседка. Я — не яйцо.

Моферон с усмешкой назвал Рэнгволда «паникером», и, пускай это слово нисколько не подходило хмурому главнокомандующему, во время моей беременности наг показал себя с совершенно иной стороны. Почти все свое время он проводил рядом, бросаясь в сторону кухни сразу же, стоило мне заикнуться о какой-нибудь еде. Он вызвался обустроить детскую, и дарил Айварсу океан любви, как если бы тот, в самом деле, уже был его ребенком. И, несмотря на то, что Рэнгволд знал, кого я нареку вторым и третьим мужем, он с трудом скрывал ревность, которая распирала его изнутри каждый раз, как Авель или Флоки опускались передо мной на колени, чтобы прильнуть к растущему животу. Айварс хотел братика. Рэнгволд хотел свою маленькую принцессу.

И все же, устами младенца глаголет истина, а потому, едва миновала зима, на свет появился чудесный черноволосый мальчик с прекрасными златыми глазами. Я нарекла его Волредом, взяв за основу имя своего первого удивительного мужа. Рождение второго принца вызвало среди монстров поразительную радость, что, как пояснили счастливые наяды, было вызвано надеждой жителей империи увидеть множество достойных наследников на трон. Работа приостановилась на два дня. Айварс радостно смеялся, кружа вокруг кроватки с новорожденным братом.

Воспитанием Волреда, как и воспитанием Айварса, я желала заниматься лично, и пускай обязанности Императрицы отнимали знатную долю моего времени, поручать своих детей пришедшей со стороны няне я не желала, сколько бы меня ни убеждали. Рэнгволд, Флоки и Авель, пускай и пытались помочь, все же не могли избежать возложенных на них дел, потому мне на помощь пришла Лагерта, что к этому времени благополучно вышла замуж за Моферона. Она временно уступила звание главной фрейлины арахне, чтобы заняться воспитанием принцев в мое отсутствие.

В отличие от Айварса, росшим ребенком спокойным и тихим, Волред любил будить дворец своим громким недовольным криком. Шустрый непоседа, настоящее воплощение любопытства, тянущий все в рот и упорно грызущий обивку своими прорезывающимися зубками, водил за собой помимо Лагерты стайку наяд — не выспавшихся и порядком уставших. Он засыпал только на моих руках, из-за чего несколько раз в день мне приходилось покидать кабинет, чтобы уложить сына в кровать, и не желал слушать сказки, когда я брала книгу и читала истории двум засыпающим принцам. Когда Волреду исполнился год, Айварс тихонько шепнул мне на ушко, что иметь сестричку, видимо, было бы лучше.

Йоргаф, как и мечтал, разъезжал по столице в блестящих доспехах верхом на слейпнире. Принявшись было ухаживать за одной из прибывших в город мантикор, он внезапно для себя самого обнаружил сильное нежелание расставаться с холостяцкой жизнью, а потому долго объяснял девушке свою позицию, в которой его свадьба была делом отстроченным. Лагерта же, поддавшись настойчивым ухаживаниям со стороны Моферона, от брака не отказалась, однако, детей в ближайшее время не желала. Дракон, безусловно, смотрел на это совершенно по-другому, а потому спустя ещё один год, фея недовольно обнаружила себя беременной. У неё родилась прелестная девочка, и я, дабы не водружать на своего ближайшего соратника ещё больше обязанностей, все же наняла во дворец няней, коих мне любезно посоветовали прислуживающие мне арахны.

Рассматривая вопрос о наследии престола, я решила не ограничиваться полом и возрастом. По-моему разумению, правителя следовало выбирать исключительно хладнокровно, основываясь на увиденных воочию результатах, а потому было решено вернуться к этому вопросу, когда придет время. Многие монстры не желали пока видеть подобный закон в сборнике, словно бы боялись, что, появись он на страницах, как со мной непременно что-то случится, и я оставлю престол. Безусловно, подобного произойти не могло. Однако и волновать своих подданных я не хотела.

В нашей жизни, наконец, все было хорошо.

Я смела надеяться, что это счастье я заслужила.

Глава 36

Я вышла замуж за Флоки, когда Волреду исполнилось три года. Вопреки моим ожиданиям, бывший принц Империи Зейран, пожелал скромное празднество, которое, безусловно, устроить не вышло. Пускай пышных шествий по украшенным улицам не было, как не было церемонии на глазах у всех, монстры сами устроили себе праздник, открыв целый фестиваль, что длился, по меньшей мере, ещё неделю. Первые три дня ночное небо украшали яркие фейерверки, а столица гудела от песен и танцев, на которые так любил смотреть Айварс. Скупая уличные яства, он бежал домой, где давал все мне на пробу — я редко покидала стены дворца, ведь каждый мой выезд превращался в настоящую церемонию, во время которой каждый житель считал своей обязанностью сопровождать карету. Это казалось мне странным и непонятным, и, не решаясь найти ответ, я решила управлять всем из замка. Обходы с превеликим удовольствием вместо меня совершал Йоргаф.

Флоки был нежным мужем, но на уступки не шел, давая мне в некоторых вопросах самый настоящий отпор, за что я, в целом, была ему благодарна. Вступая в конфронтацию, мы по итогу приходили к наилучшему решению, к тому же, именно Флоки обучил меня тому, как быть достойной правительницей, и отчасти именно благодаря ему жители Империи видели во мне создание недостижимое и почти божественное. Он не скрывал свои эмоции, как не скрывал от меня свои мысли, и со смущенной улыбкой называл наш брак долгожданным и прекрасным. Мы вместе часто сидели под черным кленом, странным образом связавшим нас в тот самый день, и Флоки, притягивая меня в объятия, любил подолгу сидеть так, наслаждаясь не то теплой близостью, не то моим дремлющим видом у него на груди.

Как только основные вопросы были решены, наг вновь открыл Академию магии, в которую принимали всех, кто был даже самую малость способен управлять маной. Айварс видел во Флоки дражайшего учителя, и зачастую вечера они проводили в библиотеке или на тренировочной площадке, где мой второй муж лично учил первого принца азам магии. Учил он в свободное время и других детей, взращивая новое талантливое поколение, что станет опорой Империи, и потому был многими любим — Флоки всегда был близок к простому народу. Он сделал их жизнь намного комфортнее благодаря магии. И, если Рэнгволд подарил монстрам защиту, то Флоки дал им возможность учиться.

Он не мог похвастаться завидным хладнокровием, и, зачастую, зазря беспокоился, кусая и без того потрескавшиеся губы. В нем всегда бушевал перфекционизм, и нам потребовался не один год, чтобы душащее его стремление к идеалу несколько поутихло. Вне сомнений, с одной стороны, это стремление было похвальным. С другой — оно без устали плясало на нервах. Я знала, что он всегда старается, вылезая из кожи вон, но я не желала, чтобы Флоки медленно сгорал под гнетом тяжелых обязанностей. Именно поэтому, когда я вновь забеременела, я была рада тому, что наг отложил в сторону часть дел, вытягивающих из него знатную часть сил. Это было время, когда он взял заслуженный перерыв. Время, когда он, подобно Рэнгволду, не решался подолгу оставлять меня одну.

Золотой осенью у нас родилась девочка. Первая принцесса Империи, так похожая на своего отца — будь у нее зеленые глазки, а не золотые, я бы с уверенностью сказала, что это попросту копия Флоки. Взяв маленький сверток на руки, наг тотчас отвернулся, чтобы скрыть слезы, а после долго благодарил меня за то, что подарила жизнь столь прекрасной крохе. Он не отходил от неё ни на шаг. Мы назвали её Сильвией.

Айварс и Волред были рады встретить сестричку, что порадовала нянечек глубоким сном и покорным нравом. Даже крик её был тихим и таким жалобным, что мы подрывались с кровати не от внезапности звука, а от его интонации — просящей и давящей на сердце. Сильвия рано поползла и рано научилась говорить, хотя, быть может, дело было в том, что, воспитывая мальчиков, я позабыла о том, что девочки развиваются быстрее. Расчесывая прекрасные красные волосы, я невольно улыбалась, когда дочка внезапно разворачивалась, опуская маленькую голову мне на колени. Её любовь, как и любовь Флоки, была очень нежной, такой согревающей, что сравнить её было не с чем.

Когда ей исполнилось четыре года, Волреду было уже восемь, а Айварсу — четырнадцать. Пускай их интересы были совершенно разными, я была счастлива наблюдать, как все они играли вместе. Первый принц, превратившись в угловатого подростка, стал упражняться в фехтовании и верховой езде, однако, магия привлекала его куда сильнее, тогда как Волред был тем самым мальчишкой, что так любил бегать по двору с деревянным мечом. Я давала им возможность заниматься тем, что было им по душе, не желая отнимать у своих малышей детство, а потому все необходимые наследникам знания им давали постепенно, чтобы не нагружать. В первую очередь, я хотела сделать их счастливыми. Хотела даровать им беззаботное детство без лишений.

Летом к нам вновь приехал Вестмар, и, с нетерпением ожидая встречи, я с трудом сдержала волнение, увидев в замке статного взрослого мужчину. Король сильно изменился за это время, и, пока Айварс радовался встрече, я боролась со страхом. Страхом перед скоротечностью времени. Вестмару был отведен всего лишь один век, и, касаясь пальцами его короткой бороды, я впервые подумала о том, что он покинет меня рано. Будто бы прочитав тогда эти мысли, король перехватил мою руку, оставив на запястье поцелуй. Я бы с удовольствием даровала ему года из долгих отведенных горгоне лет, но не было той магии, что сумела бы свершить подобный перенос. Наслаждаясь спокойной размеренной жизнью, я вдруг неожиданно встала перед ужаснейшим очевидным фактом потери.

В тот день я мыслила эгоистично. Мной вдруг овладело желание оставить как можно больше памяти о том, кто перевернул и спас мою жизнь. Кто любил, несмотря на мою «дьявольскую» сущность. Он обещал остаться со мной, когда передаст трон своему сыну, да только я знала, что случится это, когда седина тронет златые виски. Он покинет меня, держа за руку, оставив о себе лишь воспоминания да надгробие под раскидистым древом. Быть может, я поступила неверно. Быть может, я шла на поводу собственных страхов и желаний, но я не чувствовала сомнений, когда оставляла на чужих губах страстный поцелуй. Не чувствовала необходимости или же облегчения. Лишь желание.

Он чувствовал то же самое.

Как тогда. В храме. Прохладной летней ночью, пахнущей вином.

Возможно, мы оба решили создать новое вечное воспоминание.

Айварс был счастлив узнать, что я беременна от Вестмара. Он любил Волреда, любил и Сильвию, но не мог скрыть широкой улыбки, целуя все округляющийся живот. С этим ребенком он уже чувствовал особенную связь, и честно признался мне, что и мечтать не смел о единокровном брате или сестре. Он завидовал Волреду и Сильвии, что видели своих отцов каждый день, и появление на свет нового потомка короля Солэя будто бы замещало эту потерю.

К сожалению, Вестмар не смог прибыть к родам.

О рождении дочери он узнал лишь в письме, как узнал и о том, что я даровала ей имя Вестерия.

Авель смог надеть на мой палец кольцо, едва второй принцессе исполнилось три года. Мы порядком задержались со свадьбой из-за внезапно навалившихся проблем в виде вспыхнувшей в южном городке заразой, и наядам потребовалось время, чтобы вылечить всех тех, кого в срочном порядке отправили в карантин. Нам удалось избежать распространения заболевания, но урожай грозился получиться скудным, а потому все то время мы налаживали торговлю, что стала возможной, благодаря длительным дружественным отношениям с некоторыми из стран.

Свадьба вышла пышной, настолько громкой, что из-за пьяных разбушевавшихся драконов на границе образовался настоящий кратер, о возникновении которого долгое время ходили самые разнообразные слухи. Мы с Авелем провели церемонию так, как того требовали правила драконьего племени, а потому к алтарю мой третий муж шел во всей своей серебряной чешуевидной красе, держа крылья сложенными во избежание ненужных разрушений. Признаться честно, выходить замуж в третий раз было неловко, ведь, чувствуя себя моложавой невестой, я уже имела двух мужей, а то и трех, и четырех детей, старшему из которых недавно исполнилось восемнадцать. Авель же моего смущения не разделял, и чувствовал себя уверенным, счастливым виновником торжества, что то и дело подхватывал меня на руки, не позволяя ходить по ступеням. Эту свадьбу он и другие драконы ждали очень долго, а потому выпили столь много, что как таковой первой брачной ночи у меня не было.

Все же Авель был прекрасным мужем и рассудительным правителем, хитрым и открытым миру. Выбравшись из оков страха и поведя за собой всю выжившую расу, он поклялся наполнить всю оставшуюся жизнь насыщенными красками, вдохновляя собой не только других драконов, но и всех вокруг. У него была прекрасная интуиция, и многими своевременными действиями, предотвратившими худшее, я была обязана именно Авелю, благодаря которому наша экономика расцветала. Он умел организовать монстров, всецело пользовался врожденным красноречием, но вместе тем удивительным образом планировал все свое время, в обязательном порядке даруя вечерние часы мне. Дракон был ласков ко всем наследникам, с уважением относился к Рэнгволду и Флоки, но не пренебрегал наглостью, с которой вне поставленной очереди вторгался в мои покои. Он хотел увидеть и своих деток. Я же отказать в этой прекрасной просьбе не могла.

Однажды он напомнил мне о моих же словах, когда я сказала ему, что тот непременно встретит в этой жизни свою любовь. Он долго смеялся над ними, признавшись, что именно в тот момент и подумал, не сидит ли эта самая любовь сейчас прямо перед ним. Именно с Авелем я ходила на Каменный луг, чтобы предаться воспоминаниям или подумать о будущем, ведь он был единственным, кто мог понять, зачем я туда хожу. Однако долго там пребывать не позволял и он, аккуратно, но уверенно подталкивая меня прочь с поля.

В вопросах этикета Авель оказался необычайно скрупулезен. Воспитанный для того, чтобы править, он спокойно относился к новому титулу, считая его почти привычным. Он любил дисциплину, но сам же порой её нарушал, и казался многогранной личностью, наделенной яркими достоинствами и не лишенной недостатков. Свою любовь Авель демонстрировал изощренно, то выкладывая цветами под окнами огромное сердце, то заваливая мой кабинет теми сладостями, которые всегда были мне по душе. Оказавшись самым настоящим романтиком, он даже пробовал писать стихи, покуда их не засмеял Моферон. Я же эти стихи сберегла. Пускай они были нескладными, я чувствовала исходящую от них любовь.

Жадность и ненасытность Авеля привели к тому, что морозным ясным днем я разродилась двойней. К моему удивлению, на свет родились горгоны, способные принимать облик драконов, что они и продемонстрировали сразу после рождения. К сожалению, роды прошли тяжело. Я сильно ослабла и вскоре тяжело заболела, пребывая дни напролет в полудреме. Я не могла успокоить Авеля, сидящего у постели с лицом белее снега, не могла утешить Флоки, решившего выместить свою злобу на ничего не соображающем драконе, и не могла взять за руку Рэнгволда, мечущегося по замку в попытках успокоиться. Сильно переживали и дети, которых не пускали в мою комнату. Сквозь пелену сна я слышала тихий плач, от которого сжималось сердце.

Имена новорожденным я смогла дать лишь тогда, когда мое тело окрепло. Авей и Сидгир оказались удивительными серебровласыми мальчишками, забравшими у обоих родителей те лучшие качества, которые только могла даровать им природа. Щедрые на шалости, вечно смеющиеся, братья росли громкими непоседами, которым и целого мира было мало. Они часто промышляли на кухне, втихую утаскивая сладости, разрисовывали красками стены дворца, а после получали знатный нагоняй от отца, неделю показывая себя образцами идеального поведения. Отличало их лишь одно: Авей любил проявлять свою драконью сущность, тогда как Сидгир был ближе к горгонам.

Во дворце более не было тихо, и каждый день полнился громким смехом и треском чего-то падающего да разбивающегося. Мы всегда обедали и ужинали всей семьей, и, пускай посреди идиллии возникали редкие ссоры, примирение приходило удивительно быстро, что, как я смела надеяться, говорило о возникших между нами крепких узах. Я старалась быть заботливой и внимательной матерью, но дети навсегда оставались для меня детьми, сколько бы лет им не исполнилось. Айварс, которому исполнилось двадцать два года, относился к этому снисходительно с легкой улыбкой на губах, шестнадцатилетний Волред кривил лицо, отмахиваясь от ласки. Двойняшек и вовсе было не обнять, покуда они сами не приходили за материнской любовью, зато принцессы всегда были подле меня, держась за ладошки. Двенадцатилетняя Сильвия и семилетняя Вестерия уже в столь юном возрасте показывали себя настоящими благородными наследницами, любящими красивые платья и пышные банкеты. Сильвии нравилась верховая езда. Вестерия очень любила рисовать.

Пускай дни были насыщенными, они тянулись быстро.

Но просить время остановиться я не смела.

Каждое мгновение было прекрасным.

Глава 37

Я хорошо помню своё детство.

Это была позабытая всеми деревенька, окруженная бесконечными пашнями, расплывающимися на горизонте под палящим солнцем. Сорок старых изб жались друг к другу, клонясь к земле, и единственный колодец посреди вытоптанной площади знаменовал собою центр с тремя лавками, одну из которых вскоре пустили на дрова. Земля не была плодородной, и урожай обычно выходил скупым — его едва хватало, а потому пашни с каждым годом становились лишь больше. Они тянулись к небольшому лесу, что спасал всех от холода в жестокую зиму, наполняя поленницы до верхов, и не было задачи важнее, чем подкидывать дрова в старую печку, чтобы не замерзнуть в ветхой избе.

Мы всегда жили бедно, и грязная рубашка, купленная на вырост, служила мне платьем до пяти лет, пока не стала совсем уж мала. Вместе с другими деревенскими детьми я бегала босиком по только скошенной траве, купалась в мелкой речке, ниже по течению которой стирали белье, и играла в лесу, не боясь заблудиться. У меня было крепкое здоровье, и болела я редко, но болезни, приходящие с холодами, забирали с собой маленьких детей, и едва снег таял, на кладбище в восточной части деревушки появлялось несколько новых надгробий.

Порою к нам приезжали извозчики из городов неподалеку: они навещали старых родителей и привозили с собой множество удивительных вещей, которые иногда доставались и нам. Мне очень нравился сахар и красивые ленты, которыми молодые девушки повязывали свои густые волосы, а деревянные игрушки, возглавляя вереницу маленьких мечтаний, вызывали неподдельный восторг, стоило пальцам коснуться шероховатой поверхности. От извозчиков всегда пахло дешевым табаком, и этот запах, смешиваясь с ароматом только испеченной выпечки, навсегда отпечатался в сознании как нечто удивительное и долгожданное.

Летний ветер коснулся черной кленовой листвы, из-за чего пробивающиеся сквозь шуршащую завесу лучи на миг померкли. Вновь упав мелкими пятнами на землю, они озарили порхающие в воздухе пылинки, что, искрясь и переливаясь золотом, не собирались падать на шелковистую траву. Где-то высоко в ветвях громко пели птицы, а у самых корней бегали два серебровласых мальчика, не знающих о том, какого это жить в вечном страхе за свою жизнь. Неподалеку от них стояли две прекрасные принцессы, не ведающие голода и пробирающего до костей холода, а рядом с ними, скрестив на груди руки осматривал высокие колонны красивый черновласый принц, даже не думавший никогда о том, какого это быть всеми ненавидимым.

Они все выросли с улыбкой на губах. Росли счастливыми, любимыми и беззаботными. Взирая на своих детей со стороны, я против воли вспоминала собственное детство, что закончилось прежде, чем я стала подростком. Возможно, оно закончилось гораздо раньше. Сотни лет я провела в пустом Храме, будучи монстром на поводке у людей, будучи палачом над безвинными. Я бежала оттуда благодаря помощи Вестмара в надежде получить дом среди нагов. Не было тех слов, что могли бы описать моё отчаяние, когда я поняла — в этом мире для горгон нет места. Вечная жизнь в страхе. Вечное ожидание незаслуженной кары. Вечное хождение по лезвию, служащему границей между разумом и безумием. Тогда я думала, что медленно схожу с ума.

Белый хвост — ироничный вестник удачи — помог мне попасть в архив. Собственная раса была настоящей загадкой, постоянный контроль помог избавиться от ненужных подозрений. Одна против всех с маленьким беззащитным ребенком на руках. Безумная. Страдающая агорафобией. Называемый кузней склеп положил начало не проходящим ночным кошмарам, вновь и вновь показывая во сне застывшие навеки каменные головы. Сильный страх разрушил единственную защиту, выбросив тело на острые камни — я бы непременно разбилась о них, не будь свидетелями происходящего Рэнгволд и Флоки. Доброта и помощь Сильвии, побег из дворца, неустанная погоня в густом лесу. Страх, страх, настоящий ужас, истинное отчаяние, а после длительная, ломающая разум боль, стихающая лишь от одной-единственной мысли о том, что Айварс в порядке. Холод. Одиночество. Безысходность. Очень долгий сон…

Что было бы со мной, не загляни драконы в тот лагерь? Я не желала думать об этом, боясь представить наихудший конец. Тот конец, в котором я, покидая наполненную страданиями землю, переложила бы все проклятье на своего ребенка. От одной лишь мысли об этом грудь распирает болью. Ожидание сражения. День каменного воздаяния. Оружие в руках судьбы и…Тишина. Приятная и гнетущая одновременно. Разрывающее тело противоречие, которое, к счастью, я унесу с собой в могилу.

На мне все и закончится. Я стала той стеной, что не позволила смерти и дальше блуждать из века в век, ожидая обреченных на ненависть горгон.

Пророчество исполнилось.

Началась новая эпоха.

Мы создали удивительное место, в котором притесняемые прежде расы могут жить счастливо и спокойно. Нас более не боятся так, как прежде, но, боюсь, полной свободы в политике достигнут уже мои потомки. Не я. Я создала большую семью, родила чудесных детей и даровала им всю свою любовь, на которую только была способна. Они выросли чудесными и благодарными. Надеюсь, мои родители гордятся своими внуками. Гордятся мной.

Как и обещал, Вестмар прибыл в Империю, стоило его сыну занять престол. Вокруг его глаз залегли мелкие морщинки, но златые волосы все также сверкали на солнце, не собираясь покрываться сединой. Он остался рядом со мной, несмотря ни на что. Вопреки всему. Айварс и Вестерия были счастливы. Я тоже. Думаю, в будущем наша семья станет лишь больше, ведь зародившаяся в тяжелые времена любовь лишь крепнет с каждым днем.

Когда-то меня ненавидел весь мир. Сейчас же я всеми любима. Думаю, это достойное вознаграждение за все то, что мне пришлось пережить.

— Мама…

Я медленно обернулась. Ласково улыбнулась совсем уж взрослому и красивому Айварсу, благодаря которому никогда не смела сдаваться. Он улыбнулся в ответ. Подошел ближе, взяв за руку.

— Пойдем? Ужин уже подали. Все ждут.

— Идем.

Вновь повернувшись к клену, я взглянула на детей. Почувствовав мой взгляд, они подняли на меня золотые глаза, тут же подбежав ближе. Луч теплого заходящего солнца скользнул по их головам, освещая уложенные волосы. Засмеявшись, они побежали в сторону раскрытых настежь дверей, соревнуясь друг с другом в догонялках. Мы с Айварсом и Волредом пошли следом.

Не жертвуя, ничего нельзя изменить.

Я многое отдала ради мирных прекрасных дней.

Но теперь я была счастлива.



Оглавление

  • Пролог
  • Глава 1
  • Глава 2
  • Глава 3
  • Глава 4
  • Глава 5
  • Глава 6
  • Глава 7
  • Глава 8
  • Глава 9
  • Глава 10
  • Глава 11
  • Глава 12
  • Глава 13
  • Глава 14
  • Глава 15
  • Глава 16
  • Глава 17
  • Глава 18
  • Глава 19
  • Глава 20
  • Глава 21
  • Глава 22
  • Глава 23
  • Глава 24
  • Глава 25
  • Глава 26
  • Глава 27
  • Глава 28
  • Глава 29
  • Глава 30
  • Глава 31
  • Глава 32
  • Глава 33
  • Глава 34
  • Глава 35
  • Глава 36
  • Глава 37