Чудовища [Ада Кинг] (fb2) читать онлайн

Ada King Чудовища

Посвящается

Посвящается моей бабушке, которая очень любила научную фантастику и всегда читала мои сочинения. Еще в далеком детстве я решила, что если когда-нибудь напишу книгу, то посвящу ей. Ведь благодаря бабушке я начала записывать свои фантазии, еще когда мне было одиннадцать, с тех пор и понеслось. К тому же ей было бы приятно, еще тогда она считала, что у меня талант, и хотела, чтобы я писала больше. К сожалению, к моменту написания моего дебютного романа она уже покинула этот мир. Возможно, мне следовало написать свою книгу раньше. Но лучше поздно, чем никогда.

1 — Котенок из космоса (Диодор)

По результатам расследований, арестов и разговоров с насильниками, убийцами, похитителями детей, грабителями банков, преступными «белыми воротничками», педофилами и террористами я выяснил — порой на собственном горьком опыте, — что опасные личности бывают мастерами обмана. Они могут внешне выглядеть и действовать совершенно нормально. Они могут быть даже людьми интеллектуальными, интересными, очаровательными и привлекательными. Но они всегда опасны.

© «Опасные личности» Джо Наварро

Мы выловили ту роковую гибернационную капсулу на подлете к научно-исследовательскому космолету около Земли-12. Если бы мы только знали к чему это приведет, мы не то что не стали бы тащить ее на борт, а еще и зарядили бы по ней из бортового астероидоистребителя. Но, как говорится, неисповедимы пути Господни. Значит, так должно было произойти.

Я еще так удивился, когда помутневшая крышка капсулы с шипением отодвинулась и вместо человека внутри оказался котенок. Подумать только, самый настоящий котенок! Такой маленький, серенький в черную полоску, и глазки большие-большие, испуганные. А как жалобно замяукал. Серафим, электронная башка, тогда еще выдал:

— Надо же, домашнее животное со Старой Земли, и как только оно в капсулу попало? Это устройство ведь не тестировалось на животных, оно же разработано только для людей.

— Значит, кто-то поместил его сюда, до того как корабль колонизаторов взорвался, — ответил я и, беря создание Божие на руки, ласково к нему обратился: — Ну, иди сюда, бедненький, надо же, как исхудал.

Котенок замяукал еще жалобнее и начал судорожно ластиться.

— Ну чего встал как вкопанный? — строго обратился я к роботу. — Принеси молока, что у нас еще осталось, да насинтезируй нового.

Серафим сорвался с места и побежал к бортовому холодильнику. Хорошо же все-таки его запрограммировали, он хоть и робот, сплошь покрытый медной обшивкой, но сострадание и человечность ему не чужды. Хороший робот, сейчас таких уже не делают. Теперь всем копии человека подавай, да такие, что от живого и не отличишь, и главное, чтобы с полным набором плотских утех. А что там у них в квантовых мозгах — кого же это сейчас волнует? Лишь бы функции свои выполняли.

Серафим обернулся мигом, тут же поставил мисочку на пол и налил молока. Я выпустил котенка и стал наблюдать, как жадно он лакает живительную влагу.

— Настрадался, бедняжка, — сказал я, присев рядом, и аккуратно погладил его по взъерошенной шерстке. — Сколько же он голодал?

— Корабль колонизаторов взорвался неделю назад, — быстро подсчитал Серафим, подливая еще молока. — Должно быть, столько же или чуть больше он и просидел в капсуле.

— Неделю, — задумчиво повторил я. — Но в той капсуле сломан гибернационный механизм, иначе мы бы вытащили его спящим. Как же он прожил без еды целую неделю? Это и человеку тяжело, а такому малому созданию Божьему и подавно…

— Может, он генно-модифицированный? — предположил Серафим, в очередной раз подливая молока.

Котенок лакал неистово, аж сотрясался всем своим маленьким тельцем.

— Подожди, — остановил я Серафима, который хотел подлить еще. — Сразу много нельзя, еще лопнет. Я-то, конечно, всего лишь скромный служитель Дхармы, а не специалист по генетике, но даже если он прожил столько без еды благодаря модифицированным генам, это еще не значит, что резкое переедание пойдет ему на пользу.

Серафим кивнул и отставил пакет с молоком в сторону, а спустя несколько секунд начал занудствовать:

— Согласно протоколу, мы должны сообщить руководству научно-исследовательского космолета «Магеллан 345», что у нас появился еще один пассажир.

Он, как всегда, был абсолютно прав.

— Да, — кивнул я, поднимаясь, — соедини меня с дочкой.

До «Магеллана» лететь осталось всего где-то сутки, если верить бортовому искусственному интеллекту — двадцать три часа и сорок три минуты. То есть на таком расстоянии мы уже вполне могли поговорить в реальном времени, а не только с помощью пересылки сообщений через квантовый спейснет. Да, пришлось выйти из гиперпространства досрочно, а то мой космический корабль слишком стар для таких длительных перелетов.

Бесконечно долго я сидел перед голографическим визором и напряженно соображал, что же сказать дочке? Как утешить ее и помочь пережить страшную катастрофу, которая случилась неделю назад. Господи, но как я могу помочь? Может ли быть горе страшнее, чем потеря близкого человека? Мы слишком мало общались, но я всегда знал, что она очень любила своего мужа.

Весьма прискорбно, что в молодости я по глупости бросил ее мать, Зою, когда Анне был всего год. Потом одумался, конечно, вернулся в семью, правда, спустя двадцать лет. Может, и раньше бы воссоединился с родственными душами, но я же был в длительном межзвездном путешествии. Жаль, конечно, не следовало мне уходить. Но, с другой стороны, во время той космической одиссеи я открыл для себя Изначальную Дхарму, а это очень помогло мне стать лучше.

Как ни странно, Зоя тогда почти сразу приняла меня обратно. Я, конечно, сильно изменился, пытался наверстать упущенное. Но вскоре Зоя умерла, и я погрузился в тяжелейшую депрессию. Если бы не миссионеры из Изначальной Дхармы, даже не знаю, к чему бы все это привело.

Висящая в воздухе надпись «Вызов» сменилась голограммой дочери, и Анна произнесла:

— Диодор?

— Да, Анна, — кивнул я, помня, что она ненавидит, когда ее называют Аней.

Надо же, она совсем не изменилась: на лице ни морщинки, светлые волосы все так же едва касаются плеч, только вот в больших голубых глазах застыла глубокая печаль. Похоже, усталость и недавно пережитое горе наложили свой отпечаток, оттого и эта чрезмерная бледность.

Помедлив немного, я добавил:

— Может, все-таки будешь называть меня папой?

— Не знаю, — поморщилась она, — слишком непривычно.

Я тяжело вздохнул. Нельзя сказать, чтобы мое духовное имя мне не нравилось, но все равно неприятно, когда родная дочь не хочет называть тебя папой. Однако я сам виноват в том, что она все еще на меня в обиде. Если бы я только не ушел от Зои тогда…

— Почему ты решил прилететь?

— Ну, я же о тебе беспокоюсь. А с тех пор как узнал о том ужасном происшествии на «Новых Горизонтах», так и вовсе.

— Тебе не стоило прилетать, — заметила Анна. — Здесь творится черт знает что. Мы так и не выяснили, почему корабль колонизаторов взорвался. К тому же то странное послание от офицера косморазведки с предыдущей экспедиции. Ты прослушал?

— Конечно, — кивнул я, а про себя заметил, что волнуюсь. Поэтому, как всегда в таких случаях, вынул из кармана мантии старые четки и начал их перебирать. — Офицер говорил о каких-то чудовищах… Вы что-то обнаружили?

— Нет, — мотнула белокурой головой она, — хотя работаем не покладая рук. Никаких чудовищ на поверхности Земли-12 нет, только одичавшие люди и не менее одичавшие очень странные мутанты.

— Мутанты?

— Да, Диодор! Мутанты! Совершенно непонятно, что могло вызвать такие мутации. На поверхности планеты были обнаружены следы множественных ядерных взрывов, но радиация не способна настолько изменить одну часть популяции, совершенно не тронув другую. И это при том, что ареал обитания и рацион те же. Мы брали анализы у мутировавших, у них вполне человеческие ткани и гены, по крайней мере, в основном, — вздохнула она. — Но также есть и какая-то хаотичная мешанина из совершенно нечеловеческих генов. Мы подозреваем, что они из генофонда местной биоты, но не представляем, как чужая ДНК могла попасть в человеческий геном.

— Котенок, — неожиданно раздалось у меня за спиной.

Похоже, Серафим не выдержал и решил напомнить.

— Ах да, — спохватился я, — у нас новый пассажир, мы выловили гибернационную капсулу с маркировкой «Новые Горизонты 42».

— Это из корабля колонистов, — нахмурилась Анна.

— Что самое удивительное, внутри был котенок.

— Котенок? — подняла брови она.

— Да, представляешь? Кто-то из предыдущей миссии решил спасти котенка и поместил его…

— Подожди, но это же невозможно! Когда мы прилетели, на корабле колонизаторов, судя по всему, никого не было или… — она опять нахмурилась. — Даже если там был кто-то, о ком мы не знаем, земных домашних животных колонисты с собой точно не брали.

— Получается, котенка распечатали на 3D-принтере, а потом кто-то катапультировал его, до того как вы прилетели…

— Но зачем? Если не считать некоторых поломок, космолет колонистов был в рабочем состоянии.

— Почему тогда он взорвался?

— Не знаю, — вздохнула Анна и тут же погрустнела.

— Извини, — тихо произнес я и подумал, что мог бы промолчать, вместо того чтобы лишний раз напоминать ей о смерти мужа. Он ведь и проник на пустующий корабль колонистов, чтобы исследовать его, а тот взорвался.

— Ладно, я сообщу капитану о котенке, но тебе правда не следовало прилетать.

— Разве я мог бросить тебя в беде? Я ведь знаю, как тебе сейчас нужна поддержка, мы же семья. К тому же я все равно решил пока отдохнуть от межзвездного миссионерства.

— Как знаешь, — сухо заметила она и, добавив: — Тогда встретимся на борту «Магеллана», — отключилась.

Я только вздохнул. Эх, молодежь, все в делах, никакой душевности. Даже не спросила о моем миссионерстве на планете разумных «кентавриков». Впрочем, ее можно понять, столько всего свалилось в последнее время. Да и работы невпроворот, «Магеллан 345» — это все-таки не развлекательный лайнер с праздными туристами, а научно-исследовательский космолет.

Я вышел в главное меню и, открыв папку с присланными файлами, в очередной раз запустил запись с тем посланием офицера косморазведки. Передо мной предстала голограмма мужчины средних лет с очень серьезным лицом, по которому пробежалась помеха, и он проговорил:

— Я, офицер косморазведки Кирилл Леонов, являюсь одним из членов экипажа колонизаторского космолета «Новые Горизонты 42». Колонизаторская миссия на планете Земля-12 столкнулась с непредвиденными трудностями. Ситуация класса Б4, уровень опасности — красный. Повторяю: Б4, уровень красный. Неизвестная разумная форма жизни, которую не обнаружили роботы-разведчики… — Пробежались помехи, треск вперемешку с дрожащим изображением. — Чудовища обладают невероятной способностью к… — Опять помехи, дальше что-то нечленораздельное, треск и шипение. — Уничтожили… Массовая гибель колонистов… Нам пришлось прибегнуть к крайним мерам, но, как оказалось, они захватили… Пришлите спасательную экспедицию… И помните: каждый может оказаться врагом.

На этом запись закончилась. Как сказала Анна, эту голограмму получили только на подлете к кораблю колонистов, изъяв ее из дрейфующего в космосе беспилотника. Несчастный был изрядно искорежен, словно по нему стреляли из астероидоистребителя. Из-за этого в записи куча помех, фактически бо́льшая часть безвозвратно утеряна. Но кто мог по нему стрелять и зачем? Судя по всему, космолет колонизаторов был захвачен какими-то чудовищами, о которых говорилось в записи, они же и пытались уничтожить выпущенный людьми беспилотник.

До того никаких сообщений от экипажа «Новых Горизонтов» не поступало. Собственно, поэтому и решили отрядить научно-исследовательский космолет. Уж очень подозрительное молчание. Хорошо еще, что колонисты хотя бы сумели отправить этот беспилотник, испускающий слабый сигнал, по которому его и нашли.

Моего слуха достигли еле слышные, но весьма подозрительные звуки. Что это? Кто-то лакает… Резко повернувшись вместе с крутящимся креслом, я увидел перевернутый пакет молока на столе и котенка рядом. Заметно потолстевшего, довольно облизывающегося котенка и ни капли молока вокруг.

— Что это, Серафим? — Я подошел ближе и, подняв пакет, заглянул внутрь. — Котенок выпил литр молока?

2 — Смертельный вирус (Анна)

Он был одним из тех, над которыми висело проклятие единственной любви.

© «Левая рука тьмы» Урсула Ле Гуин

Беспокоится он обо мне. Как бы не так! А где его носило, когда он был нужен нам с мамой? Мы жили впроголодь, еле сводили концы с концами, а он в это время по Галактике шлялся. И вуаля! Вот он прилетает весь такой из себя вдруг хороший! Сначала тогда как снег на голову, сейчас вот опять.

Еще и хочет, чтобы я его папой называла. Ну уж нет! Хочешь, чтобы тебя папой называли, так и следовало вести себя как папа! А еще говорят, надо уметь прощать. Мудаки и говорят. Надо уметь вести себя нормально, а не как последнее чмо, тогда и не нужно будет, чтобы тебя умели прощать.

А еще психологи всякие и прочие мозгоправы от духовности твердят, что дети повторяют судьбу родителей, потому что перенимают их ролевые модели. То есть, по идее, мой муж должен бы быть похожим на отца своей избранницы, но, слава Дарвину, это не так. Да, Алекс совсем не похож на Диодора.

Впрочем, Алекс ни на кого не похож, он всегда был не таким, как все. Я поняла это сразу, еще когда познакомилась с ним у входа в общежитие. «Девушка, вам помочь? Надо же, какие тяжелые чемоданы, кирпичи в них возите?» И, казалось бы, что здесь такого? Парень помог девушке занести вещи. Но ведь это не просто галантность или хорошее воспитание, это проявление заботы. И в этом весь Алекс. Он всегда проявлял заботу, во всем. Иногда казалось, ну вот здесь-то он ничем помочь не сможет. Ан нет, он всегда находил способ.

Вот, например, страшные сны. Я и представить не могла, что он сможет меня от них избавить, просто рассказала ему как другу. Он на несколько дней пропал, после чего пришел со странной поделкой в виде круга с «паутиной» из ниток внутри и свисающими пучками антрацитово-синих перьев.

— Что это? — удивилась я, принимая странный подарок.

— Ловец снов. Он помогает от кошмаров. Я сам сделал, меня дед научил, он был шаманом.

— Да ну, шутишь? — еще больше удивилась я.

Но Алекс был сама серьезность.

— Это же мракобесие, — заметила я, трогая яркие перья.

— Да ты просто попробуй, повесь его около кровати, сама увидишь.

И увидела. Следующую ночь спала как младенец и все последующие тоже.

— Но это же невозможно! — не сдавалась я. — Это просто совпадение или, может, эффект плацебо… Признайся, ты меня загипнотизировал?

— Может, и совпадение, может, и эффект плацебо, — пожимал плечами он, — какая разница? Главное, что помогло.

Вот только моим родственникам Алекс не нравился: «Да ты что, у него же за душой ни гроша, еще и учится на кого? На военного какого-то! Еще и в закрытом учебном заведении, а с Виталиком вы в одном университете. Он хоть старшекурсник на другом факультете, но все равно видеться можете чаще, чем с тем твоим нищебродом. Вот на что вы с Алексом жить будете? Детей-то, знаешь, как тяжело нынче вырастить? А вот есть у тебя Виталий — он-то из приличной семьи, у него и папа начальник. Ты подумай еще». Я и думала, я же и сама из бедной семьи была, денег на учебу не хватало, приходилось официанткой подрабатывать. Во время работы меня Виталий и заприметил. Ненавижу пьяных, а приставучих — так и подавно. Хотя потом он долго извинялся, разговорились, оказалось, учится в том же университете.

Городишко у нас был захолустным, да и планета на самом краю Ойкумены располагалась. Земля-7, как ее называли. Хорошо хоть, одно приличное учебное заведение было, а что до новейших достижений науки и техники, то до нас они доходили в последнюю очередь. Поэтому у нас и генно-модифицированные были в дефиците.

У большинства жителей Седьмой Земли посредственная внешность, а из доступных достижений генетики разве что коррекция генетических заболеваний. Косметическая генетика не очень развита, да и народ не слишком богатый для этого. Живи я где-нибудь на Старой Земле, Второй или Третьей — Виталий меня бы и не заметил в толпе генно-модифицированных.

Конечно же, в наш просвещенный двадцать четвертый век можно было бы учиться и в виртуальной реальности. Многие так делали. Но докторам практика нужна, да и военным тоже. Одной теорией в некоторых профессиях не обойтись, по крайней мере, в те времена так еще было. Теперь уже виртуальная реальность развилась настолько, что практику можно проходить и дистанционно, полный эффект присутствия, так сказать. Хотя многие учебные заведения все еще придерживаются более консервативных взглядов.

Я бы и рада с Виталиком остаться, все-таки родители правы, детей чем-то кормить надо. Вот только не чувствовала себя с ним так легко, как с Алексом. Виталик, конечно, был сама любезность, на турбомобиле новейшей марки меня возил в дорогие рестораны, да. Колье с бриллиантами дарил, только я не приняла.

— Не могу, — вздохнула я.

— Но почему?

— Оно слишком дорогое, неправильно это.

— Что же тут неправильного, Аня?

— Не знаю, не люблю чувствовать себя должной, — настаивала я, а сама об Алексе думала. Как он там? Его же на практику на дальний полигон отправили. Нехорошо все-таки, что я здесь с другим, а он там. Хотя мы с ним тогда еще не встречались, просто дружили.

Как раз на сам выпускной Виталия Алекса тоже отправили куда-то к черту на рога. Я тогда еще не знала, что это папенька Виталика свои связи задействовал, по просьбе сыночка. Ну так вот, вроде все шло к женитьбе, и условились мы с Виталием, что в ночь после его выпускного состоится… В общем, что я с ним девственности лишусь.

Я, конечно, хотела, чтобы сначала свадьба, но Виталий настаивал на том, что это ненормально. Мол, сейчас никто так не делает, ты что ненормальная какая-то? Надо же быть как все. Ну уж не знаю, я тогда долго сомневалась, в конце концов все-таки уступила. Я тогда еще была слишком молодой и покладистой, это потом благодаря Виталию поняла кое-что важное…

Он все тщательно подготовил, турболимузин заказал, все дела. Помню ту дурацкую вечеринку. Я тогда более закрытое платье надеть хотела, но Виталик настоял, чтобы я оделась в короткое с обнаженной спиной.

— Но я в нем простужусь, — возразила я.

— Ничего не простудишься, что ты как маленькая, Аня? Ведешь себя так, будто старой девой остаться хочешь! И колье надень, что я зря за него столько денег выложил?

Папенькиных денег, ага.

На вечеринке мы с ним смотрелись, должно быть, весьма эффектно, хотя я постоянно чувствовала себя не в своей тарелке. Помню завистливые взгляды выпускников, почти никого из них я не знала, и это меня жутко смущало. А Виталий смотрел очень выразительно, мол, смотрите и завидуйте, неудачники, вот эта со мной. Видали, какая штучка?

Тогда еще из центра Ойкумены до нас дошла мода на все натуральное: на натуральную еду, одежду, мебель и на натуральных людей. Мол, генно-модифицированную тёлку себе любой раздобыть может, а ты попробуй найди натуральную, но такую, чтобы конфетка! А у меня же, понятно, денег на модификацию генов отродясь не водилось.

«Виталик тебе вон сколько всего подарил, а Алекс что? Какую-то поделку в перьях!» — говорила тетя Камила. Мудрено ли дарить дорогие вещи и считать, что я ему теперь за это что-то должна? А в ловца снов Алекс, может, душу вложил, он же сам его делал, желая помочь мне. Когда я рассказала Виталию о своих кошмарах — он и бровью не повел, буркнул что-то вроде: «Ну, к психологу обратись, что ли», — и через пару минут уже забыл об этом. Я ему никогда не была интересна. Все, что его интересовало, — это он сам и его дурацкие понты.

«Да чего ты? Чем тебе Виталий не нравится? — вспоминались мамины слова. — Хороший человек из благополучной семьи. Я так за тебя рада — хоть кто-то из нас будет жить нормально, а не впроголодь! У дяди Вани вон машина сломалась и не починить же, а ведь ему для работы надо. Тетя Камила тяжело больна, и денег на операцию не хватает». Да я и сама понимала, не маленькая, все родственники так и ждали, когда я за богатенького замуж выйду. А мне что, жалко, что ли?

Только ведь чем ближе к концу вечеринки, тем хуже мне становилось. Хоть бросай все и беги. Но куда бежать? И что я скажу? Что никогда и не любила его? Скажут, чего с жиру бесишься? Принцесса нашлась, выпендривается еще тут.

— А вы слышали? Алекс Титов, тот, которого на передовую отправили, назад вернулся, — донеслось до моего слуха, и я тут же навострила уши. — В больнице сейчас, тяжело ранен.

— Что?! — вырвалось у меня. — Как в больнице? В какой?!

Я чуть за шиворот ту девку не схватила:

— Выкладывай! — потребовала я. — Что с ним?!

— Да говорю же, ранен он, в больнице святого Иеронима сейчас. Господи, ты ненормальная, что ли?!

Я тогда так и рванула с места. А Виталий за мной, за руку меня схватил, развернул и такой:

— Ты куда?

— Не могу, не могу я сейчас с тобой девственности лишиться, я пока не готова. Мой друг…

— Что за друг?

— Ранен… Извини. Давай отложим, я просто сейчас… Ты же понимаешь? Он там в больнице, а я… Как я могу…

— А ну успокойся, — гаркнул он и тряхнул меня так, что прическа чуть не развалилась. — Ты чего? Совсем сбрендила? Ты что, не понимаешь, что это мой выпускной! Ты мне его испортить хочешь, да?

— Я просто сейчас не могу, извини… — промямлила я, чуть не плача.

— К дружку своему захотела? К тому Алексу, да?

Тут к нему подошел кто-то из одногруппников и что-то прошептал на ухо. Виталий оглянулся, и только тогда я заметила, как на нас все смотрят. Я готова была сквозь землю провалиться от стыда, щеки так и вспыхнули. А он резко отпустил меня и, приосанившись, сделал непроницаемо презрительное выражение лица.

Я побежала прочь, на такси добралась до больницы. Еще по дороге пыталась связаться с Алексом через дополненную реальность, но так и не смогла: «абонент вне зоны». С ним такое бывало, когда на задание отправляли или еще что-то такое сверхсекретное.

— Алекс? — выдохнула я, ворвавшись в палату.

— Анютик? Что ты здесь делаешь?

Анютик, так он меня всегда называл. Я тогда была так счастлива, и твердо для себя решила, что никогда не свяжу жизнь с тем, кого не люблю, и помыкать собой больше никому не позволю. С Алексом-то мы почти постоянно переписывались, пока в разлуке были, а не сказал он мне о том, что его ранили, потому что не хотел, чтобы я волновалась. И вне зоны был из-за того, что забыл включить связь. После ранения не до того было.

— Пустяки же, подумаешь, пара царапин, — улыбаясь как можно беззаботнее говорил он. — Ты бы только зря переволновалась из-за меня, я же знаю, какая ты впечатлительная.

Виталий тогда тоже время зря не терял. Как я позже узнала, он провел ту ночь с одной из выпускниц. Вообще-то, до того я еще не намеревалась с ним расставаться, просто хотела отложить начало более близких отношений. Верила еще, что смогу пересилить себя, а потом подумала: зачем? Ради чего ломать себя? Ради этого самовлюбленного Виталика? Смешно… Он бы никогда не изменился, люди не меняются.

Колье я ему по почте вернула, а он, если случалось увидеться где-то, бросал мне вслед презрительное шипение: «Дешевка». Правда, продолжалось так недолго, сразу по окончании учебы мы с Алексом переехали в другой город. Он быстро оклемался, благо у военных хорошая страховка.

Как же я была благодарна судьбе за то, что мне хватило мозгов расстаться с Виталием. Мама когда-то твердила, что надо общаться с богатыми, но он помог мне понять, что не надо. С некоторыми «виталиками» лучше не общаться независимо от того, сколько у них денег. До сих пор ненавижу, когда меня называют Аней, хотя прошло уж много лет. Спасибо Виталику, что помог мне понять простую истину: общаться нужно с порядочными, независимо от их финансового положения. Да и вообще, следует поменьше слушать других, а главное, не позволять навязывать себе то, что тебе претит.

Мы с Алексом решили, что сначала заключим брак, а тогда уже начнем предаваться любовным утехам. Когда я сказала, что меня устроит только секс после брака, Алекс сразу согласился, и я поняла, что с ним и правда все будет не так, как с Виталием. Если мы любим друг друга, то почему бы не проявить доверие и уважение таким образом? Ведь и он, и я желали всю жизнь прожить вместе, а в таком случае какие могут быть сомнения?

Когда люди вступают в половую связь до брака, это типа: «Ну, ты мне вроде как подходишь, но я подожду еще, может, подвернется что-нибудь получше». Если люди любят друг друга — они женятся, а если считают, что пока не готовы к такому серьезному шагу, то какая же это любовь? В ней же нет ни доверия, ни уважения, то есть это просто вожделение. В сексе без любви нет смысла.

Я тогда твердо решила, что, кроме Алекса, у меня никогда никого не будет, и буду придерживаться этого чего бы мне оно ни стоило. Есть некое высшее наслаждение в верности и преданности. В том, чтобы сделать счастливым человека, которого любишь… Пока смерть не разлучит нас…

И ведь он не хотел отправляться в эту экспедицию, но я настаивала. Зачем? Если бы я только послушала его, если бы мы только остались…

Порой просыпаюсь, и кажется, что все это мне приснилось, а он на самом деле рядом и вот-вот обнимет меня теплой рукой, притянет к себе и нежно прошепчет в ухо: «Доброе утро, Анютик». Или что приду я на кухню, а он уже там, кофе варит и, лучезарно улыбнувшись, говорит что-то вроде: «Как спала? Кошмары не снились?» А я ему расскажу, что мне опять снилась какая-то муть о том, что мы полетели куда-то к черту на рога и он там умер.

Вот зачем я настояла на том, чтобы отправиться в эту дурацкую экспедицию? Чего на Земле-7 мне не хватало? Подумаешь, захолустье, можно подумать, Земля-12 чем-то лучше. Но вот хотелось мне вырваться, уехать куда-то. Ну хоть куда-то. Дурацкий каприз, блажь…

Была у некоторых народов в древности интересная традиция: если муж умирал, вместе с его телом на погребальном костре сгорала и жена. Когда-то это казалось дичью, а сейчас уже так не выглядит. Только вот погребального костра нет.

Я выглянула в иллюминатор, за ним на фоне черного неба виднелась Земля-12. Двенадцатая голубая планета. Вот бы надеть скафандр и выйти в открытый космос, а там какой-нибудь космический булыжник разбил бы мне стекло…

Но так не бывает, разве что я сама бы приложила по нему чем-то тяжелым, гаечным ключом, например. Однако это не так легко, как кажется, стекла в скафандрах нынче делают такие крепкие, что и лучеметом, небось, не разрежешь. Нет, нужно что-нибудь понадежнее.

Порезать себе вены я, пожалуй, не смогла бы, да и повеситься тут негде. Вот если бы яд — это да, хороший вариант. Но где же его взять? На синтезирование опасных веществ нужно разрешение и тщательно задокументированная причина: зачем, кому и против какой болезни? Да и что именно синтезировать? Смертельно опасных медикаментов уже почти не производят.

Еще можно ввести себе в вену несколько кубиков воздуха, если бы у меня были нормальные вены, а не «страшный сон наркомана». Ни одна медсестра не могла попасть в мою вену, справлялись разве что самые опытные: те, которые каждый день только тем и занимаются, что забирают у людей кровь из вен на анализы. Да и у тех возникали трудности, что уж говорить обо мне, я же генетик-инфекционист, а не медсестра.

Слишком много думаю, надо бы отвлечься, делом заняться. Я открыла рабочий каталог в дополненной реальности и запустила файлы с информацией о местных инфекционных агентах. Несколько вполне заурядных микробов, не способных вызвать даже кашель, их я сразу отложила в отдельную папку. А вот вирус меня заинтересовал, не то чтобы он был сильно опасным, но если модифицировать ему несколько генов…

Исследовательский зонд недавно потерялся, успел только передать информацию о местных вирусах и микроорганизмах. И, поскольку, самой микробиоты у меня не было, капитан дал разрешение на распечатку смертельно опасных инфекционных агентов. Надо же их как-то исследовать и создать вакцину, или хотя бы лекарство.

Я открыла интерфейс редактирования генетической информации и активировала виртуальную клавиатуру. Удивительное дело, биота на данной планете молекулярно почти ничем не отличалась от земной: основанная на углероде, окисляется кислородом, и нуклеотиды такие же.

Я всегда восхищалась этой непостижимой гармонией во всем сущем. Подумать только, информация о всем организме закодирована в микроскопических ядрах клеток, диаметр которых не превышает десяти микрон, на спиральных носителях, длина которых в развернутом виде достигает двух метров. И стоит только изменить какой-то активно экспрессирующий ген, как весь биомеханизм начинает работать по-другому.

Внеся нужные изменения, я еще раз все перепроверила в виртуальном симуляторе — не могло быть сомнений, теперь этот вирус стал возбудителем острого эндокардита. Внезапная смерть от инфаркта — не так уж плохо. Оставшись довольной результатами своего труда, я отправила вирус на распечатку. Вскоре синтезатор, натужно шипя, выдал маленькую капсулу красного цвета.

Конечно же, я все просчитала, вирус в крайней степени не контагиозен. Я проглотила смертельную капсулу и запила водой. Вот и все. Если я все сделала правильно, болезнь должна протекать бессимптомно, так что наш заботливый иланский доктор и не заметит. И тогда всего через несколько дней…

— Анна! — внезапно раздался знакомый голос.

Вздрогнув, я обернулась. Створчатая дверь разошлась, и в медотсек вошел седобородый мужчина в дурацкой монашеской мантии темно-коричневого цвета.

— Диодор?

В руках он держал весьма упитанного толстого котяру с серой шерстью в черную полоску. Диодор подошел ближе, Серафим неотступно следовал за ним, волоча чемоданы. Надо же, этот давно устаревший робот с медной обшивкой все еще функционирует.

— Дочка, ну как ты? Я, как только узнал, что случилось, сразу решил прилететь.

— Может, все-таки скажешь, как ты узнал? — спросила я, хотя и понимала, что он не ответит. Как всегда.

— Да неважно, — махнул рукой он, — ты же знаешь, у меня есть кое-какие связи.

— Как ты так быстро прилетел? Что-то не припомню, чтобы у монахов Изначальной Дхармы были новейшие космолеты!

— Я просто пролетал рядом, когда мне поступило прискорбное известие, — несколько запинаясь, сообщил он.

Рядом он пролетал. Ага, как бы не так. На самом краю Ойкумены он пролетал! Ой лжет, но зачем? И разве монахам можно лгать?

— Вот, возьми. — Он передал мне упитанного котяру.

— Но ты же говорил, вы выловили котенка, а не здоровенного кота! — удивилась я, принимая зверя. Признаться, кот оказался еще тяжелее, чем выглядел.

— Да, странное дело, выловили-то мы котенка, но всего через сутки он вырос вот в это. Мы-то с Серафимом в таких делах не разбираемся, но подозреваем, что котик генно-модифицированный.

— Не может быть, — нахмурилась я. — Зачем редактировать гены животному таким образом, чтобы рос как на дрожжах? Да и не может животное так быстро расти, это же какой метаболизм нужен?

— Вот и мы так думали, пока сами не увидели. Он у нас, кстати, сожрал все, что в бортовом холодильнике лежало, даже редиску.

— И весь шоколад, — добавил Серафим.

Фигасе аппетит у котяры! Редиску с шоколадом жрать. Что же у него за модификации генов?

— А потом еще и с невероятной скоростью поглощал то, что Серафим синтезировал.

— Еле успевал синтезировать, — кивнул медный робот.

Возможно, кто-то модифицировал котенка, чтобы тот мог пережить длительное голодание, а зверский аппетит после голода — просто побочный эффект такой способности. Но из котенка вырасти в котяру всего за сутки — это слишком, даже для мутанта.

Я развернула кота к себе, глянула в его желтые глаза. Те показались до жути разумными и даже какими-то знакомыми… Аж мурашки по коже, и холод внутри пробрал. Поежившись, я сообщила:

— Хорошо, надо бы его обследовать, пока посажу этого зверя в клетку и пойдем покажу тебе наши скромные «хоромы».

3 — Сожжение ведьмы (Анна)

Они поговорили о том, что мир наверняка был намного уютнее, когда на Земле не было политической единицы крупнее деревенской сходки.

— Да, каждая деревня — это целая планета, — произнес Луначарский, поднимая бокал.

— Но и каждая планета — деревня, — добавила она.

© «Контакт» Карл Саган

Снег хрустел под ногами, пока Ратибор со своим другом Ярополком и десятилетним сыном Святославом пробирались через заснеженную чащобу. Обильно поросшие пушистым инеем вековые деревья белели на фоне синего неба, кое-где виднелась их испещренная бороздами черная кора.

— Пап, там что-то есть, — еле слышно заметил Славик, указав в сторону и покрепче сжав лук со стрелой наготове.

— Тсс, — приложив к губам палец, ответил Ратибор и прицелился из лука — в высоких кустах и правда что-то шевелилось.

Из-за кустов выскочило двуногое существо, походившее на страуса, но сплошь покрытое черной шерстью с красными пятнами. Высоко задрав рогатую голову, оно только зыркнуло большим глазом на пришельцев и помчало прочь, виляя длинным хвостом и издавая массивным клювом пронзительный треск.

— Бездна Чернобога! — выругался белокурый Ратибор, ослабив тетиву и опустив лук. — Бесов краснопятный олень.

— Что? — поднял брови Славик.

— Краснопятные олени несъедобны, — объяснил стоявший позади Ярополк и пригладил окладистую черную бороду. Он был сбит крепко, по-бычьи: сплошные плечи, к тому же высок, на целую голову выше Ратибора.

— Зачем же тогда Сварог их создал? — возмущенно поинтересовался Славик. — Разве он не заселил землю тварями в услужение людям?

— Некоторых тварей он дал людям в услужение, а некоторых — во испытание, — с видом знатока объяснил Ратибор.

— Ядовитых тварей боги дали людям, дабы те не смели ослушаться их жрецов и всегда чтили заветы предков, — добавил Ярополк, и они двинулись дальше.

— Отец, что это? — задрав голову, поинтересовался Славик. В кронах деревьев, сбивая тучи снега, перепрыгивали с ветки на ветку рыжие существа, иногда они шумно хлопали крыльями. — Неужто летучие суслики?

— Они самые, сынок, — подтвердил Ратибор. — Запомни, краснопятные олени, летучие суслики, лохматые свиньи, узорчатые полозы и шипастые лисицы несъедобны.

— Что же нам только на хрюческих тюк охотиться можно? — нахмурился Славик.

— Еще на крыс, рогатых кабанов и полосатых собак, — ответил Ярополк.

— И на белопятных оленей, — добавил Ратибор. — Это те, которые четвероногие и с хоботками.

— Что же это за боги, которые создали такой мир? — задумчиво, словно обращаясь сам к себе, произнес Славик. Он высоко задрал голову и наблюдал, как поднимается пар изо рта.

Ратибор прицелился и выстрелил, после чего побежал в ту сторону, куда стрелял. Ярополк и Славик побежали за ним.

— Хрюческая тюка! — радостно заметил Ратибор, поднимая из снега белую шерстистую тушу размером с добротную лисицу, еще живую, ведь она судорожно билась в агонии. Пронзенная стрелой тюка испуганно зыркала выпученным черным глазом и, растопырив все шесть когтистых лап, извивалась все медленнее и медленнее, пока черный глаз не остекленел окончательно. — И какая крупная! Ярополк, глянь! Хорошая охота!

— У них здесь гнездо, — заметил Ярополк, заглядывая в дупло широченного дерева. Недолго думая, он засунул туда руку и резко ее выдернул, вскрикнув: — Жопа Чернобога! Эта тварь меня укусила!

Ратибор со Славиком зашлись дружным хохотом, а Ярополк обиженно скривился, выхватил висевший на поясе кинжал и начал тыкать им в дупло. Вскоре он вытащил оттуда израненную тюку и одним резким движением свернул ей шею, после чего та обмякла в его руках.

— Ну вот и все, — заметил раскрасневшийся Ярополк, часто дыша и выпуская клубы пара. — Охота не ахти, хватит разве что на плошку супа для каждого в семье, но хотя бы прилажу жене воротник к тулупчику.

— Даждьбог-то уже направил колесницу к земной обители, — заметил Ратибор, щурясь и указывая на закат. — Ахти не ахти, а надобно воротиться в поселок до ночи.

Так и сделали, развернувшись, быстро зашагали по своим следам, до темноты должны бы успеть.

— Пап, а пап, а правда, что в древние времена была Великая Зима?

— Правда, сынок, — кивнул Ратибор, не переставая шагать за Ярополком. — Длилась она десять лет, а прекратилась, только когда Белобог победил Чернобога и освободил огнегривого Семаргла из заточения.

— А почему, если зимой заведует Чернобог, снег белый, а не черный? — продолжал интересоваться Славик.

Ратибор поморщился и нехотя ответил:

— Да кто ж этих богов разберет?

— А мама говорит, потому что снег — это цвет Древа Жизни. И стоит то Древо в центре мира, когда грехи человеческие переполняют чашу терпения, тогда цвет с Древа и начинает опадать. А коли мы бы безгрешно жили, так и зимы бы не было, все время лето… — мечтательно поднял глаза Славик.

— Много она знает, — фыркнул Ярополк. — Снег есть гнев Чернобога, а белый он, потому что гнева много! Вот железо когда куют, оно же белеет, так и снег, побелел от гнева. А все потому что Чернобог ненавидит все живое, оттого и посылает на землю мороз. Вон, видишь? Летучий суслик на ветке насмерть замерз.

— Да он спит, наверное, — неуверенно возразил Славик.

— Ага, спит, вечным сном! Оно и не дивно, на таком морозе кто угодно уснет навеки, даже с такой шерстью, как у суслика.

Помолчали, но недолго, Славик продолжил:

— А правда, что в реках живут русалки? А куда они деваются зимой? Река же замерзает, что же они все время подо льдом сидят?

— Спят, наверное, как рыбы, — ответил Ратибор.

— Ярополк, а правда, что ты русалку видел?

— Правда, токмо не русалка то была, а вырожденец.

— Да какой же это вырожденец, если у него чешуя по всему телу и глаза желтые с продолговатыми зрачками, как у полоза? — возразил Ратибор.

— Так я и глаголю, русалки не такие, у них токмо до пояса чешуя, а сверху кожа как у людей и еще груди. — Тут Ярополк сделал характерное движение, будто взял в руки две спелые дыни.

— Груди? — почесал белокурый затылок Ратибор.

— И волосы! — кивнул Ярополк. — А у того нечестивца ни грудей, ни волос — какая же это русалка? Истинно глаголю, то был вырожденец!

— Так разве же они в воде живут?

— А правда, что вырожденцы — страшные чудовища, созданные Чернобогом? — вставил свои пять копеек Славик.

— А то! — охотно подтвердил Ярополк и коснулся красного шрама, идущего от лба, через белый незрячий глаз и до самой бороды. — Один тот чешуйчатый чего стоил! Еле поборол его! А тот, который шрам мне оставил… Он-то уж точно посильнее любого медведя, да и побольше.

— Может, то и был медведь? — ухмыльнулся Ратибор.

— Да что же я медведя от вырожденца не отличу?! — обиделся Ярополк.

— А какой он был? — поинтересовался Славик.

— Весь в шерсти! И огромный! Намного выше меня! На каждом пальце по когтю размером с мой кинжал, а изо рта клыки торчат! И свирепый, что тот игломорд по весне!

— Ой, дядя Ярополк! И ты поборол его?

— А то! — расправил могучие плечи тот и добавил: — Только он шрам мне на память оставил, и теперь глаз не видит.

— Мама говорит, что вырожденцы тоже нам за грехи посланы, что они от Лукавого, — задумчиво заметил Славик.

— Твою маму послушать, так оказывается, что у нас грехов три телеги да маленькая тележка. А откуда их у нас столько? Я вон недавно видел, как молния оленя убила. А за что? Животные ведь лишены разума, а значит, и от греха свободны!

— А то был белопятный или краснопятный олень? — задумчиво почесал выбритый подбородок Ратибор.

— Краснопятный, а что?

— Так то животное Чернобога! Наверняка Перун его за то молнией и поразил!

— Что же он тогда всех краснопятных оленей не поубивал?! — скептически заметил Ярополк.

— Да кто ж его знает? — почесал белобрысую шевелюру Ратибор. — Может, он и того убивать не собирался? Просто не в духе был, выглянул из-за облака, а там олень бежит, ну он в него молнией и запустил.

— Хм, а что, здраво рассуждаешь, — одобрил Ярополк.

Дальше шли молча, только и слышно было, как снег скрипит под ногами, а летучие суслики невдалеке крыльями хлопают и утробно клекочут.

— Ну вот, почти пришли, — вздохнул Ратибор, когда они вышли из леса на просторную равнину с небольшим посёлком посреди.

Деревянный частокол тянулся ввысь на добрых два человеческих роста, но за ним можно было различить крыши деревянных домов и поднимающиеся в небо столбы дыма из дымоходов.

— А что, ратники, ладная выдалась охота? — поинтересовался часовой из сторожевой башни, когда они подошли к массивным вратам.

— Коли охотник проворный, то и Велес ему благоволит, — ответил поговоркой Ярополк и добавил: — Отворяй быстрее! Не видишь? Замерзли.

— Так ступайте прямиком на главную площадь, — посоветовал сторожевой, давая соратникам внизу знак открыть ворота. — Там как раз ведьму сжигать собираются: и поглазеете, и согреетесь.

Затея им, видимо, понравилась, потому что, как только ворота со скрипом разошлись, все трое, не сговариваясь, заспешили к центру посёлка.

— А истинно ли сказывают, что жрец Велимудр бессмертен? — спросил Славик, идя за Ратибором и Ярополком к главной площади.

— Правильно говорить, не «жрец Велимудр», а «жрец Велимудр, да приумножат боги его славу и благополучие», — поправил Ратибор, и тут же добавил: — Воистину так, боги одарили его вечной молодостью и красотой за его мудрость, благочестие и добрый нрав.

Большое красное солнце уже клонилось к закату, когда люди сложили целую гору из хвороста и дров под привязанной к столбу женщиной. Одетая в одну ночную рубашку из грубой ткани, тощая и бледная женщина с растрепанными волосами смотрела на собравшихся зевак широко распахнутыми глазами. Если приглядеться, можно было заметить сверток на куче дров перед нею.

Через нейроинтерфейс я отдала приказ микродрону подлететь ближе, и он в точности выполнил мою команду. Голограмма переменилась: вместо Ярополка с Ратибором передо мной оказались дрова с женщиной — в свертке лежал ребенок! Вместо двух глаз у него «красовался» один большой по центру и, судя по его остекленевшему выражению, ребенок был мертв.

«Ведьма!» — послышалось из толпы. «Изменница» — вторил другой голос. «Прелюбодейка!» — выкрикнул кто-то еще, после чего последовало улюлюканье, сменившееся еле слышнымгомоном.

— Честной народ славного Города Солнца! — раздался знакомый голос, и я отдала микродрону распоряжение повернуться назад, после чего увидела, что жрец Велимудр уже вышел на помост.

Облаченный в длинную тогу из шерсти краснопятного оленя и сверкающий головной убор, он выглядел очень эффектно, воздев руки к небу, в одной из которой держал крученый посох.

— Сегодня мы с прискорбием вынуждены признать, что одна из нас поддалась на соблазны Чернобога и согрешила с вырожденцем, тем самым изменив не только мужу, но и священным заповедям богов!

Толпа заулюлюкала, поддерживая жреца, и тот продолжил:

— Плод порочной связи, уродливый монстр, которого несчастная породила, сам испустил дух сразу после того, как явился на свет. Что еще раз доказывает превосходящую силу Белобога над Чернобогом — отпрыски последнего редко бывают жизнеспособными! Ибо Чернобог ненавидит все живое и вечно будет не в ладу с жизнью!

По толпе пробежался гомон воодушевления, а жрец все продолжал:

— Братья и сестры! Давайте же исполним завет богов и предадим грешницу смерти, дабы очистить наши плотные ряды от скверны! — Он направил посох на привязанную женщину, и та заизвивалась, тщетно пытаясь освободиться от пут. Стоявший рядом ратник с факелом поднес огонь к хворосту, и тот радостно затрещал. Заиграло пламя, охватывая все больше хвороста и дров, в небо поднялся столб дыма, пронзительный крик женщины раздавался снова и снова…

Я переключила микродрон на автопилот и резко сняла с головы устройство нейроинтерфейса. Голограмма тут же исчезла, оставив меня одну в столовой космолета. Сев, а фактически упав в кресло, я отставила нейроинтерфейс подальше и потерла переносицу.

— Устала?

Это прозвучало так неожиданно, что я вздрогнула и, повернув голову, увидела Зака Далмасского. Зак был иланином — разумной формой жизни гуманоидного типа. Высокий, плечистый, сплошь черный с явно проступающей чешуей на бровях и скулах, с ежиком ярко-красных волос, он был одним из самых экзотических членов экипажа, если не считать нгумба Пако, конечно.

— В последнее время ты очень много внимания уделяешь аборигенам Земли-12, — констатировал Зак и присел рядом.

Я заметила, что продолговатые зрачки его золотистых глаз слегка расширились, но никак не могла вспомнить, что это значит.

— Почему? Что ты там ищешь? — продолжал Зак.

— Пытаюсь понять.

— Что? — Он поднял чешуйчатые брови, и его продолговатые зрачки сузились.

— Что произошло на «Новых Горизонтах 42».

— Твой кожный покров чрезвычайно бледный в последнее время, а под глазами образовались темные круги.

— Спасибо, — нахмурилась я. Конечно же, я сознавала, что илане не люди, поэтому их понимание вежливости и чувства такта отличается от земного.

— Ты, часом, не заболела? Ты же понимаешь, я как доктор интересуюсь, ну и как твой друг. — Он лучезарно улыбнулся, показав два ряда заостренных зубов, напоминавших акульи. Это вкупе с массивной челюстью и широкими плечами придавало улыбке несколько угрожающий оттенок. Я, конечно, знала, что ничего такого он не подразумевал, ведь илане — крайне неагрессивные симбионты человека.

Чертами лица они очень похожи на нас, но способность улыбаться в них природой не заложена. Этому илане научились у людей, правда, у них все еще получалось довольно специфично. Когда-то читала целую статью о том, как им с помощью нанороботов модифицировали речевой аппарат, чтобы они могли говорить на межзвездном, и как они разучивали человеческую мимику, чтобы легче влиться в общество.

Да, люди всячески способствовали такому симбиозу, ведь у илан много положительных качеств: они трудолюбивые, исполнительные и совершенно неконфликтные. Одним словом, идеальные симбионты. К тому же физически илане очень сильные, у них превосходная память и они не теряют обучаемости с возрастом, как люди.

— Со мною все хорошо, — заверила я, и тут же перед внутренним взором возник космолет «Новые Горизонты 42», мирно дрейфующий на орбите Земли-12.

Когда Алекс только высадился на колонизационном корабле «Новые Горизонты 42», связь еще была. Мы даже смогли увидеть длинный коридор, пока Алекс по нему шел, но потом изображение задрожало и исчезло. Тщетно мы пытались восстановить связь — помехи перебивали и звук, и картинку. Получается, на корабле колонистов установлены «глушилки», но кто мог их включить? Спустя двадцать три минуты корабль взорвался. Вместе с Алексом, черт побери!

Колонизаторский космолет «Новые Горизонты 42» дрейфовал на орбите Земли-12 около столетия и разлетелся вдребезги, как только мы решили его исследовать. На мониторе хорошо было видно внезапный и беззвучный взрыв в космосе.

Потом мы обнаружили несколько спутников на орбите Земли-12 с «глушилками». Видимо, поэтому мы и не получали сигналов бедствия от колонистов — все нещадно глушилось. Но кем? Где эти страшные чудовища, о которых говорил Кирилл Леонов?

— Анна… Анна? Эй, Анна?! — словно откуда-то издалека доносился голос Зака.

— Что? — вздрогнула я.

— Мы о тебе беспокоимся.

— Правда? — Я недовольно на него посмотрела. — Нет причин для беспокойства.

— Но в последнее время ты выглядишь…

— Уставшей?

— Да, — кивнул он, — я же доктор и понимаю, у людей есть такая особенность, эпигамная дифференциация называется, или, как говорят в просторечье, любовь. Из-за этого в случае гибели полового партнера человек может впасть в депрессию…

— Совсем необязательно, — возразила я.

— Не спорь, — нахмурился Зак, — я много знаю о людях, почти всю жизнь их изучаю. И эту вашу эпигамную дифференциацию тоже хорошо изучил. Кстати, забавное явление, не устаю изумляться: и как только эволюционно мог возникнуть механизм, приводящий к расстройствам психики?

— Что? — удивилась я.

— Что такое влюбленность, если не психическое заболевание, возникшее в ходе эволюции ради передачи генетической информации?

— Ох, Зак… — скривилась я, — почему ты называешь то, что возникло в ходе эволюции, болезнью? Раз оно возникло, значит, это явление полезное, разве болезнь может быть полезной?

— Еще как может, — заверил он. — Вспомни хотя бы серповидную анемию. Она увеличивала устойчивость к малярии, до того как люди окончательно победили эту страшную болезнь. А как же возникновение плацентарных на Старой Земле? Способность к локальному угнетению иммунитета была перенята многоклеточными от одноклеточных в ходе горизонтального переноса генов. То есть благодаря инфекционному процессу!

— Не устаю поражаться твоей эрудиции, — заметила я.

— Говорю же, я много о вас знаю. К тому же я книгу пишу, «Человек. Впечатления инопланетянина» называется. Ну так вот…

— Но я правда в порядке, хорошо? — обреченно вздохнула я.

— Конечно, — кивнул Зак и тут же заметил: — Но все же ты выглядишь несколько печальной. Хочешь, анекдот расскажу?

— Нет.

— Но я все же расскажу! — бодро заверил он.

Я только беспомощно закатила глаза, а он продолжил:

— Полетели люди со Старой Земли новую планету колонизировать. Пока летели, технологии на их родине развились настолько, что земляне построили на Старой Земле намного более шустрые корабли и вылетели на ту же планету. Приземлились и создали там новую цивилизацию. Тогда к ним прибыли участники первой экспедиции и такие: «Здрасте, а вы тут как нарисовались?» А они им и отвечают: «Нам просто надоело ждать, когда вы уже долетите».

— Очень смешно, — сухо заметила я.

— Ну так вот, — как ни в чем не бывало продолжил Зак, — если тебе нужна поддержка…

— Спасибо! — оборвала я.

И все-таки какой же внимательный и заботливый этот иланин. Может, это их видовая особенность? Если бы он был человеческим мужчиной, я бы подумала, что он неровно ко мне дышит. Но какие-либо половые сношения между иланами и людьми исключены из-за чрезмерной разницы в гениталиях и способе размножения.

— Все болтаете? — Вошедший в столовую капитан Карим Волков явно был не в духе, впрочем, по утрам у него такое часто случалось.

Подойдя к кофемашине, он нажал на ней несколько кнопок, подождал, пока механизм послушно налил полную кружку, взял свой кофе и сел в кресло.

Как-то я спросила его, почему он не установит себе кофемашину прямо в центре управления, раз так любит этот напиток. На что он ответил, что надо же иногда и шевелиться, например, ходить от рабочего места к автомату. Эволюция ведь готовила нас к тому, чтобы мы были активными животными, а не пассивными овощами.

— Как раз хотела спросить, долго ли еще мы будем сидеть без дела?

— Не понял, — поднял брови капитан.

— Мы так и будем наблюдать, как люди страдают во мраке средневековья, или наконец поможем им?

Карим насмешливо хмыкнул и, покачав головой, произнес:

— Анна, твоя наивность порой поражает. Ну как ты хочешь помочь этим несчастным? Или ты уже забыла нашу задачу?! Мы прибыли сюда выяснить, почему колонизаторская миссия провалилась.

— Она не провалилась! — возразила я. — Люди заселили планету, но им нужна помощь. Или мы бросим их в таком состоянии? И что?! Будем изучать их, как подопытных кроликов?

— Будем ждать указаний высшего руководства. Я уже отправил подробный отчет. Тем более, мы все еще не выяснили, что это за таинственные чудовища, о которых говорил офицер косморазведки из предыдущей экспедиции.

Капитан задумчиво пил свой черный напиток, и столовая все больше наполнялась ароматом крепкого кофе.

— Но почему хотя бы не попытаться вступить в контакт с туземцами? — настаивала я. — Тем более что мы прекрасно понимаем их язык.

— И что мы им скажем? Здравствуйте, мы ваши боги? — скривился Карим. — Не о том думаешь, Анна! Хочешь вступить с местными в контакт? Так займись своими прямыми обязанностями! Когда ты уже наконец отправишь мне подробный отчет о местной микробиоте? Пока мы не убедимся в отсутствии инфекционной опасности, никакого контакта не будет!

Допив кофе, капитан ушел в другой отсек. А я запустила файловую систему в дополненной реальности и открыла папку с данными от зонда. Там все так же красовалась масса файлов: несколько десятков вирусов и микробов, их ДНК и молекулярная структура.

Я, как генетик-инфекционист, должна анализировать микрофлору новой планеты и в случае необходимости разрабатывать вакцины от возбудителей болезней. Хотя вся эта работа была проделана до меня колонистами, каждый микроб был досконально изучен, иначе как бы могла начаться колонизация? Более того, за время пребывания колонистов на поверхности планеты, так и не появилось ни одного возбудителя опасных заболеваний. Об этом известно из их отчетов, пока они их еще слали. Но, как говорил капитан, никогда не будет лишним перестраховаться.

— Здесь почти все микроорганизмы такие же, как и в старых отчетах от колонистов, — вздохнула я, рассматривая микробов. — Зачем проверять их еще раз? Почему нельзя просто воспользоваться результатами исследований тех, кто был здесь до нас?

— Ты не знаешь? — поднял чешуйчатые брови Зак. — Колонизаторская миссия в которой участвовал Карим, провалилась из-за неизвестного вируса, убившего почти всех колонистов.

— Земля-10? — вспомнила я ту жуткую историю.

— Да, прибывшие туда роботы-спасатели смогли эвакуировать всего горстку колонистов. Вот так из-за какого-то недосмотра инфекционистов погибли сотни людей. Кариму просто повезло, что он не заразился, — вздохнув, Зак продолжил: — К тому же, по-моему, он прав в том, что нам не следует спешить помогать тем, о ком мы знаем не так уж много. Я тебе рассказывал, кем я был до того, как стал доктором?

— Нет, — не отрываясь от работы, ответила я. Микроорганизмы выглядели очень похожими на привычные и ни один из них вроде не был смертельно опасным.

— Я торговал ураном. Да, я летал к дальним планетам и астероидам добывать это редкое ископаемое, а потом выгодно его продавал. Дела шли хорошо, я даже напарницей разжился, человеческая женщина, ее Илоной звали. Ну так вот, высадились мы как-то на пустынной планете, и приспичило ей помочь аборигену. Гуманоид такой, земляне их разумными земноводными называют.

— Гуин? — догадалась я.

Я когда-то читала об этих существах, весьма забавная форма жизни, все особи — гермафродиты, причем откладывающие икру. Собственно, поэтому их иногда земноводными и называют, хотя это неправильно.

— Точно, — кивнул Зак. — Ну так вот, она решила ему помочь, а я был против, потому что работать надо, а не дурью маяться. И вот когда Илона повезла аборигена к его сородичам, меня схватило местное чудовище и чуть не убило. Хорошо, что Илона вовремя подоспела, а то даже не знаю… — Зак запнулся, помолчал немного и потом продолжил: — В общем, я потом много размышлял об этом и как-то раз на другой планете увидел, как самка нгумбы умерла из-за местной болезни, а «теленочек» ее остался.

«Теленочек» — это он, конечно, образно. Нгумбы — непарнокопытные четвероногие «кентаврики» с клешнями богомолов и щупальцами, растущими прямо из спины, земных телят напоминали разве что очень отдаленно.

— И что? — решила изобразить интерес я.

— Ну так вот, я взял «теленочка» к себе и начал его выхаживать. Поначалу было совсем тяжело, он же болел, а человеческие доктора все и так заняты спасением разумной формы жизни, им не до нас. Пришлось мне самому медицину изучать, благо современные технологии позволяют делать это в максимально сжатые сроки, если финансов хватает. Ну вот, я его и выходил, и в честь того гуина назвал.

— Пако? Пако — это имя гуина?

— Ну да, — кивнул Зак. — С тем гуином, кстати, забавно получилось. Он сначала умер как раз перед прибытием спасателей, сородичи его труп так и бросили, а сами побежали на космолет. Так они потом его пророком сделали.

— Как пророком? — нахмурилась я.

— А так, — ответил Зак, — причислили к лику гуинских святых…

— Подожди, так к чему ты клонишь?

— А к тому, что после спасения «теленочка» я сильно добрым стал. Понравилось мне другим помогать, и с Пако сильно сдружился, с тем который нгумба, а не гуин. У вас это эмоциональной привязанностью называется. Нам, иланам, такое не свойственно. Но я поначалу даже гордился, у нас, илан, знаешь ли, мода на все человеческое.

— И что?

— А то, что так я и решил доктором стать, на обучение записался, благо есть виртуальная реальность, и для этого не пришлось никуда ехать, но сама учеба массу времени сожрала. Конечно, людей и илан лечить не такое прибыльное дело, как уран добывать, но мне нравилось, я и другие формы жизни хотел научиться исцелять…

— А голова не лопнет?

— Смотря сколько имплантов вживить, — улыбнулся своей фирменной зубастой улыбкой Зак. — Ну так вот, наткнулся я на одной планете на забавнейшую форму жизни. Представь себе маленькое пушистенькое существо с большими невинными глазками. При этом оно раненое, одинокое и напуганное. Ну как такому не помочь?

— И ты помог?

— Конечно, — кивнул Зак. — А оно потом меня чуть не сожрало, еле мы с Пако от него спаслись.

— Пришлось убить?

— Да, — вздохнул Зак и, помедлив, добавил: — Так я усвоил, что добрым быть, конечно, хорошо и приятно, но невозможно помочь абсолютно всем, а некоторых доброе отношение только портит.

4 — Вырожденцы (Михей)

Не все мы умрем, но все изменимся.

© Апостол Павел «Первое послание к Коринфянам»

Отворив скрипучую дверь, я вышел на свет Божий, а там: старые покосившиеся дома в снегу, деревья в снегу, земля в снегу, — все снегом замело и мороз пробирает. Я-то, хоть и весь покрытый шерстью, в тулупчик все равно укутался и шапку на уши натянул. И каково бесшерстным в такой мороз, даже представить боязно.

Я выставил два пустых деревянных ведра на улицу, вышел следом и осторожно затворил за собой несмазанную дверь. Ух, морозец-то нынче! И пар из ноздрей так и вырывается. Ну я ведра в руки и зашагал в сторону колодца, похрустывая снегом. Дорожку-то вроде недавно токмо расчищал, а оно же опять навалило, вон все валенки уже белые.

Раньше-то оно как было? Воду из реки носить приходилось, а теперь у нас и колодец есть — совсем разбогатели. Чай, скоро и лошадьми обзаведемся, у соседей уже вон какие ладные: шерсть до копыт, рога завитками, морды с пухлыми хоботками. Красавцы! И еще урожай в этом году богатый: фиолетовый картофель, веселящие ягоды, пупырчатые огурцы, а тыквы! Ух, какие тыквы уродились, каждая — с Любаву весом, не меньше. Мякоть изнутри выковырять, подсушить, и как бочонки применять можно. Мёд да веселящие напитки хранить.

Жалко токмо, свинка наша лохматая энтой осенью издохла, совсем уже состарилась. Она хоть и маленькая была, жене до колена еле дотягивала, но яйца откладывала добротно. А теперь свиных яиц и не отведать, да за грибами-подснежниками не сходить, их же токмо свинка унюхать может, сам-то под снегом как разберешь?

Разве что по Божьей милости удача подвернется, и случайно на грибы потрафишь. Токмо мне никогда так не везло, хоть и хожу я в лес часто, силки проверить да хрюческих тюк пострелять, коли Бог пошлет. По весне, как вылупятся поросята у соседей, надо будет себе одного взять, а то так ведь и духам леса нечего поднести. Они же, окромя свиных яиц, больше ничего и не любят. Особенно когда холодно. Зимой-то и им, небось, тяжело, не то что летом.

А вот сказывают, в те древние времена, когда еще ни меня, ни даже маменьки моей не было, Великая Зима была, а до того — Катастрофа. Каково-то оно до Катастрофы людям жилось, никто уже толком не помнит. Хотя сказывают разное. Батюшка-то наш глаголил, что в те древние времена люди во грехе закостенели, соблазнам всяким предавались, да возгордились и стали они башни до небес строить, дабы до Бога достать.

А что оно такое, башни энти, бес его ведает, я кого ни спрашивал, никто не знавал, а батюшку спросить так и постеснялся, не хотел его вдохновенную речь прерывать. В конце концов Никодим Ушастый поведал, что башня — то изба такая, фундаментом сама на земле, а крышей в небе. Тьфу, дурак, говорю, где ж энто видано, чтобы изба крышей в небе?

А он сказывает, когда-то еще и не такая черная магия землю населяла: железные птицы по небу летали, да повозки без лошадей ехали, одной только силой мысли управляемые. Токмо вот сказки все энто и глупости для детей. Мне же еще маменька наказывала: «Сумневайся во всем, сынок! Да в россказни людские с ходу не веруй!» А она-то у меня образованная была. Так что я всячески за здравомыслие да супротив суеверий и мракобесия, так Никодимушке и поведал. А он обиделся.

Но что с Ушастого взять? Он-то у нас необразованный, а я и читать, и писать умею. Да, меня маменька научила, царствие ей небесное. И храм каждое воскресенье посещаю, батюшка-то наш самый образованный в округе, интересно послушать. Вот недавно сказывал, как Бог на людей прогневался за грех изобретательства. За тот самый, который нарушение одиннадцатой заповеди. Энта зараза ведь еще со времен Перволюдей идет, когда Змий Лукавый их плодом познания соблазнил.

Сказано ведь, грешно человеку слишком много ведать да изобретательством заниматься. Из-за нарушения энтого закона Катастрофа и случилась, а после нее еще и Великая Зима, чтобы очистить землю от нечестивцев, всех энтих ученых-колдунов проклятых.

Тьма-тьмущая людей тогда погибло, а спаслись токмо самые благочестивые. Так вся черная магия была сметена силами добра с лица земли. С тех пор и завещано нам жить в мире и согласии с природой, а глупостями всякими нечестивыми навродя изобретательства не заниматься, ибо во многих премудростях многая гордыня.

Остановившись около колодца, я поставил ведра на снег и заглянул внутрь — как и думал, вода замерзла. Но то ничего, у нас для таких случаев давно уж гирька специальная длинной цепью к колодцу прикована. Ухватившись за край цепи, я потянул ее и вытащил из сугроба железный продолговатый цилиндр с набалдашниками с обеих сторон. Набалдашники-то ровненькие, словно и не выкованные, а силой неведомой из железа вырезанные.

Никодимушка-то наш Ушастый сказывал, сила человеческая не способна такое с металлом сотворить, то дело рук бесов. Тех самых, которые черной магией до Катастрофы занимались. Может, оно и так, да вот если и была в энтом старом куске железа какая злая силушка когда-то, то уж иссякла давно, ведь черная магия покинула наш мир. Так ему и поведал. А батюшка долго размышлял, вертел в руках сей кусок и не обнаружил в нем происков Змия Лукавого.

Подняв кусок железа, я с размаху бросил его об лёд и с первого раза проломил его вдребезги. После чего потянул за цепь и вытащил железо. Вот, теперь и воду набрать можно. Отцепив «злое железо», я прикрепил к цепи ведро и гирьку, после чего начал спускать все энто в колодец.

Агафья как-то сказывала, что если набрать воду в полночь полнолуния, произнести над ней колдовские слова да трижды ножом защитным знаком осенить, выпить и в лес пойти, то обязательно клад найдешь. Но токмо коли по дороге в лес ни слова не проронишь, даже кабы окликал кто. Вот токмо, когда известие сие до батюшки дошло, он больно Агафью ругал. А Лукий, муженек ее, потом еще и поколотил, чтобы неповадно было честной люд с пути истинного совращать.

Хотя Лукий часто ее колотил, особенно коли напитка из веселящих ягод отведал. Еще и поговаривал, что, если бабу не бить, у нее нутро гниет да кровоточит. У нас многие к нему прислушивались, а я вот не таков, я в Любаве своей души не чаю и не луплю ее без причины, ну, разве что за дело.

Где-то вдалеке заклекотал суслик. Я обернулся и, задрав голову, увидал в покрытой инеем кроне двух летучих сусликов — резвятся красавцы да крыльями хлопают. Мясо у них хоть и ядовитое, но Ушастый как-то сказывал, что, коли отварить его в десяти водах да обильно засолить, оно и ничего. И как-то раз даже так и сделал, а потом неделю ходил в красных пупырышках и опухший. Всем селом смеялися. Но энто еще ничаго. А вот когда Петька Стрелок суслятину в пяти водах отварил, а потом еще в колдовских травах пропарил, отведал немного и тут же откинулся — вот смеху-то было. Еле угомонилися, чтобы отпеть и похоронить по-божески. С тех пор так никто сусликов и не трогает, ибо от Лукавого.

Набрав два ведра воды, я зашагал обратно. А вот еще вспомнил, матушка когда-то сказывала, что до Катастрофы все люди были как чистокровные, а новые разнообразные лишь опосля появились, в напоминание о необходимости чтить заветы. Ведь древние оттого и возгордилось, что многими внешними совершенствами обладали. Да и нынче чистокровные не шибко-то благочестивы.

Кто их знает, до чего они там додумаются? Что, если опять башни строить начнут да с бесами якшаться? Сказано ведь, Лукавый некогда был наипрекраснейшим и наисовершеннейшим среди ангелов небесных. И к чему энто его привело? К низвержению в ад! Так и чистокровные до Катастрофы шли его путем и сейчас небось опять поддаются соблазну изобретательства.

Батюшка ведь как глаголил: чем больше изъянов тела — тем чище душа. Так-то оно так, но иногда страшновато бывает: у одного нос пятачком и уши размером с ладошку, как у Ушастого, у другого — хвост до земли, у Агафьи и вовсе бараний рог с одной стороны головы растет, а с другой — ухо как у козы. У Любавы-то моей ажно три пары грудей — повезло! Столько добра и все мое. А так она ничем от чистокровных не отличается, разве что по шесть пальцев на руках, но то ведь мелочи.

Наконец я добрался до избы и, поспешно зайдя внутрь, затворил за собою дверь. Оставив ведра в сенях, побежал к печке, руки греть. Брр, ну и холода. И как только древние Великую Зиму пережили? Глаголят, в те времена много новых разнообразных появилось, особенно с шерстью. А батюшка часто сказывал, что в Писании и пророчество об энтом есть: «Не все мы умрем, но все изменимся». А ведь истину чудотворец глаголил, видать, было ему откровение о Катастрофе. Ведь все случилось, как и предрекалось: люди изменились! Одни лишь чистокровные, какими были до Катастрофы, такими и остались. Нечестивцы.

5 — Обрести Силу (Ио)

Человек, который считает себя выше других, обладает ограниченной способностью сочувствовать.

© «Опасные личности» Джо Наварро

В клетку они меня посадили, понимаешь. Вот ведь двуногие твари, а еще считают себя венцом природы, ну-ну. Посмотрим еще, кто тут венец.

Сквозь прутья клетки я смотрел на просторную комнату, которая, насколько я знал из воспоминаний Алекса, служила им лабораторией, и чувствовал нестерпимый голод. Голод жег изнутри, бурлящей лавой испепелял внутренности, охватывал сознание и причинял практически невыносимую боль. А эти двуногие твари куда-то ушли и даже не додумались оставить мне хотя бы тарелку молока!

В конце концов я решился и вытянул глаза так, что они оказались на длинных стебельках. Еще мгновение, и стебельки пролезли между прутьев. Вытягивая тело, я стремился все дальше на свободу, и вот уже за пределами клетки оказалась бо́льшая часть моей массы. Кошачью шерсть я элиминировал и преобразовал ее кератин в прочную зеленоватую кожу. Во что бы такое метаморфировать на этот раз? Чтобы закосить под человека килограммчиков-то мне пока что не хватало.

Дурацкое тело котенка за полтора суток уже изрядно надоело, да и для поддержания тонуса надо бы менять облик. Чем чаще метаморф метаморфирует — тем он сильнее. Вот только занятие это дофига энергозатратное. Все время приходится что-то жрать, чтобы не уменьшиться до амебы, как это чуть не произошло со мной в гибернационной капсуле.

Хорошо еще, что я рискнул и регулярно метаморфировал, пока бороздил просторы космоса. А то так недолго и стабилизироваться в форме какого-нибудь двуногого пришельца. Стать одним из них… Фу! Вот это была бы мерзость. Люди, как и любые другие существа, неспособные к метаморфозам, — просто низшая форма жизни, пригодная разве что в пищу более совершенным видам.

Ох и натерпелся я, пока сидел в сломанной гибернационной капсуле. Уж думал, превращусь в амебу, а там и до полной дезинтеграции недолго. Ну, или стабилизируюсь в растение и всю оставшуюся жизнь буду тихонько фотосинтезировать. Все-таки дурацкая была идея, взрывать целый космолет. С другой стороны, я избавился от Креса — ненавистного убийцы моего родителя. Он получил по заслугам, этот выродок, так что, может, идея и не такая дурацкая, просто очень рискованная.

Зато как ловко я все провернул! Сожрал того пришельца по имени Алекс Титов, принял его форму и поставил «Новые Горизонты 42» на самоуничтожение. Благо все пароли я знал из сознаний предыдущих жертв. Помнится, так боялся, что не успею, но успел ведь! Добежал до гибернационной капсулы и катапультировался за несколько секунд до взрыва! Ха! Прощай, Крес! Приятной дезинтеграции!

Я-то знал, что раз уж сюда прибыл новый космолет, то рано или поздно гибернационную капсулу со мной выловят. А после того как сожрал Алекса, узнал еще и много всего об экипаже нового космолета. «Магеллан 345», так они его называют, в честь великого древнего мореплавателя.

Насколько знаю из воспоминаний Алекса, все началось с того, что от корабля колонистов «Новые Горизонты 42» подозрительно долго не поступало новостей: им сообщения шлют, а обратно ничего не приходит. Непорядок. В Содружестве Семи Планет засуетились, отправили разведывательный беспилотник, но как раз на подлете к Земле-12 связь с ним пропала, и со следующим тоже. Ну, они недоуменно почесали репы и стали собирать научно-исследовательскую экспедицию, да все маленько застопорилось на этапе финансирования, и проект растянулся на несколько лет. В конце концов все-таки собрали и отправили.

Научно-исследовательский космолет «Магеллан 345» с экипажем в составе одиннадцати человек: Карим Волков — капитан, в прошлом военный, участвовал в неудачной колонизационной экспедиции, в которой потерял жену и ребенка. Ненавидит роботов. Собственно, поэтому на корабле роботов и нет, что мне жутко понравилось. А то терпеть не могу этих ходячих железяк — шляются, из огнеметов стреляют, еще и фиг сожрешь, однажды чуть зубы не поломал. Мелочь, а неприятно. Одним словом, совершенно бесполезные создания.

Ну так вот, старшим пилотом там выступает Виктор Терешков, а младшим — белобрысый Евгений Комаров. Главный механик носит имя Глеб Шаталов и страдает лишним весом. Еще есть нелюдимый программист Макс Филипченко с синими волосами и татуировкой на лице. Из ученых: астробиолог Лариса Терешкова, которая жена старшего пилота, астроботаник Патрик Николов и генетик-инфекционист Анна Титова. Та самая, муженька которой я сожрал сразу после того, как тот высадился на космолете «Новые Горизонты 42».

Еще есть на борту «Магеллана» два весьма колоритных персонажа, оба не люди: иланин Зак Далмасский по профессии доктор, в прошлом инженер-механик, и Пако Ропетистле, или правильнее было бы сказать, Пако из Ропетистле, это ведь так у нгумба принято. Этих двоих, пожалуй, оставлю на десерт. К тому же опыт показывает, что по возможности начинать трапезу лучше с высшего руководства. Ну, или хотя бы с самых любопытных экземплярчиков, вот, например, с Анны, которая жена… теперь уже вдова Алекса.

Вот, кстати, про Алекса, он мне сразу понравился. Была в нем некая внутренняя сила, бесстрашие, что ли. Нонконформизм и способность не жаться к толпе даже в самые трудные минуты. Этим он мне нас напомнил, метаморфов то есть. Я же еще с тех времен, когда на своей планете был, привык, что людишки, все как один, за толпой волочатся. Люди — это ведь стадные животные, вот они под стадо и ложатся. Алекс не таков, и для меня это было полной неожиданностью. Ну вот, например, одно из его воспоминаний:

— Я не пью алкоголь, — сказал Алекс, еле успев накрыть свой стакан ладонью, когда его друг собирался плеснуть туда спиртное.

— Почему? — удивленно спросил его сослуживец Серега, так и замерев с открытой бутылкой.

Присутствующие за праздничным столом притихли, стали наблюдать.

— Просто не хочу.

— Что значит, не хочу? — поднял брови Серый. — Все пьют.

— Я не пью, — улыбнулся Алекс.

— Но почему? — не отставал тот. — Ты боишься, что опьянеешь и поглупеешь?

— Нет, просто не хочу.

— Считаешь нас недостаточно хорошей компанией для тебя?

— Нет, просто не хочу, — все так же спокойно улыбался Алекс.

— Но сейчас праздник, все пьют, ты не хочешь нас поддержать?

— Я вас поддерживаю, но не пью.

— Ты что, ненормальный какой-то? Почему ты не пьешь?

— Просто не хочу.

— Но почему? Должна же быть какая-то причина.

— Вот ты не ешь брокколи, я же не допрашиваю тебя почему. Я понимаю, что ты не любишь брокколи, и не заставляю тебя его есть. Почему ты не можешь понять, что я не люблю алкоголь?

— Ты боишься опьянеть и делать глупости? Есть негативный опыт?

— Нет, я никогда не напивался, мне просто не нравится алкоголь.

— Алекс, ты совершенно потерянный для общества человек, — заметил Серый, поудобнее усаживаясь на стуле. — Ты алкоголь не пьешь, табак не куришь, синтетическую дурь не употребляешь. Зачем ты вообще живешь? Какой смысл в такой жизни?

— Я живу так, как мне нравится.

— И все-таки я не понимаю, почему ты не можешь выпить и расслабиться с нами, как все нормальные люди.

— Возможно, потому что я могу расслабиться без алкоголя. А ты нет? Почему?

— Но это неправильно, Алекс. Посмотри на всех, все пьют, видишь? Ты что, считаешь себя лучше других?

— Ты еще спроси, уважаю ли я вас, — ухмыльнулся Алекс. — Как бы ты отнесся, если бы я заставлял тебя есть брокколи? И почему ты так настаиваешь, чтобы я пил алкоголь? Я вот, например, овсянку еще не люблю. Почему ты не настаиваешь, чтобы я ел овсянку, но тебя так сильно задевает то, что я не пью алкоголь? Ты чувствуешь себя неполноценным рядом с теми, кто ведет более чистую жизнь?

— Ты такой правильный, — презрительно заметил Серый.

— Да, я такой. И быть таким — мое право.

Удивительно. Нет, правда, я поражен. Для человека не так-то просто выйти из стада и следовать своим путем. Тем путем, который считаешь для себя наиболее подходящим, а не навязанным обществом. Они же целую поговорку придумали: «С волками жить — по-волчьи выть». То есть, если такой конформист попадет в группу, где принято оказывать орально-мануальные ласки всем желающим, то он и это будет делать, потому что надо же «по-волчьи выть»?

А еще вот забавный прикол у людишек есть, «ведро с раками» называется. Когда один рак пытается вылезти из ведра, другие тянут его назад, и он остается в ведре. Если бы не другие, он бы легко выбрался на свободу. Алекс никогда не позволял тянуть себя назад, у него хватало силы и смелости следовать своим путем, отличным от пути толпы. Он никогда не ложился под стадо и всегда был человеком твердых принципов. Признаться, я его даже маленько зауважал, когда понял это, хотя за мной раньше такого не водилось по отношению к людишкам.

Размышляя таким образом, я уже летел в гибернационной капсуле прочь от космолета «Новые Горизонты 42». Но не успел я поудобнее устроиться в капсуле, как вдруг оказалось, что гибернационный механизм сломан, мда… Хорошо еще, что кислород подавался исправно. Хотя, если преобразоваться в анаэробного сухопутного полипа, то он мне не очень-то и нужен. Однако все время в такой форме просидеть невозможно — еще чего доброго стабилизируюсь и доживу остаток жизни полипом. Брр…

Вытащив остатки себя из клетки, я собрался в комок с глазами на стебельках и метаморфировал в шестилапое существо с родной планеты. Люди их, кажись, хрюческими тюками называли. На ящерицу похожее, только пушистое и шесть лапок. Про ящериц я, кстати, из сознания Алекса узнал, впрочем, в сознаниях других людей тоже о них было. Но, с тех пор как других жрал, потерял изрядно много массы, соответственно, и подзабыл кое-что.

Преобразовавшись окончательно, я начал шустро перебирать лапками в сторону 3D-принтера. Чудесное изобретение! Пожалуй, это лучшее, что создали люди. Все-таки в них что-то есть, в людях. Не совсем бесполезные животные.

Подбежав к чудо-механизму, я опять вытянул глаза на стебельках так, чтобы хорошо разглядеть пульт управления. После чего преобразовал переднюю лапку в длинное щупальце и нажал несколько кнопок. 3D-принтер послушно загудел. Насколько я понял из меню, это не пищевое устройство, а скорее медицинское. Ну и ладно, мне же главное, чтобы органика, а какая — без разницы.

Вытянувшись передней частью тела вверх, я оказался на уровне стола. После чего уцепился за него передними лапками и подтянул наверх заднюю часть тела. Таким образом оказавшись на столе, я расположился поудобнее и метаморфировал в зубастого многолапца. Тоже существо с моей планеты: огромная пасть с зубами-иголками и шесть прочных щупалец. Очень удобное тело для быстрого поглощения питательных веществ.

Вскоре 3D-принтер догудел, и из его внутренностей на стол выехало красное человеческое сердце на подносе. Ну да, я поставил его на распечатку внутренних органов, там в меню больше ничего интересного не было. Сердце я поглотил сразу, краем глаза заметив, как подошла очередь на распечатку печени. Этот орган тоже ничего, жира много, витаминов… Вот только жрать тупую органику не то же самое, что поглощать целых зверюшек.

Впитывая живое существо, особенно разумное, обогащаешься духовно. Узнаешь все его воспоминания, навыки и убеждения. А это, признаться, намного интереснее, чем просто жрать какое-то мясо. Хотя после изнуряющего голода в гибернационной капсуле меня вполне устраивала и тупая биомасса.

Да уж, настрадался. Сколько я прожил на том дурацком космическом корабле? Где-то столетие, не меньше. И все это время приходилось жрать мерзкий салат латук и морковку из гидропоники. Жуть. Я же вернуться на родную планету не мог, потому что ни одной космошлюпки не осталось, к тому же двуногие там Катастрофу организовали. Твари. А еще называли ее Земля-12, типа в честь своей родины.

А тут еще и Крес под боком. Все время сиди на своей части космолета, бойся, что он просочится на твою половину. Да, он был сильнее меня. Он же старше и массы у него побольше. А также силы и сноровки. Он-то, небось, уже во многих обликах пожил, не то что я. Как такого одолеть? И все-таки я его одолел!

А ведь все благодаря разуму, полученному от людей, ну и чистому везению. Вначале ведь как было, жили мы себе на планете, где ни одного разумного существа, и помаленьку метаморфировали то в одно глупое животное, то в другое. Не то чтобы мы совсем неразумными были, но жизнь в телах животных накладывала свой отпечаток.

Несмотря на это, мы прекрасно помнили о Силе. О том, что обрести ее может только достойный. Только тот, кто сумеет сожрать столько живых существ и сменить столько обликов, что в конечном итоге познает Тайну Бытия и обретет Силу! Легенды гласят, что обретшие Силу становились Великими Бессмертными, и ни стабилизация в какой-либо форме, ни уменьшение массы из-за метаморфоз им больше не грозила.

Да, обретение Силы и соответственно Бессмертия — заветная мечта каждого метаморфа. Ради этого мы совершенствуем свой дух и тело, прилежно упражняемся в Искусстве Преобразования. И самое главное — поглощаем тела и души других живых существ, данные нам в пищу. Ведь для того и существуют неспособные к метаморфозам, чтобы более совершенная форма жизни продолжала совершенствоваться.

Так размышляя, я сидел на столе и, помогая себе щупальцами, поглощал очередной распечатанный внутренний орган. На этот раз это вроде была почка или, может, селезенка, я в анатомии не очень разбираюсь. Мы, метаморфы, интуитивные анатомы и физиологи. Поглотив представителя любого биологического вида, мы тут же узнаем его внутреннее строение, как на уровне органов, так и на клеточном и молекулярном уровнях. Так что легко можем принять облик любого из них, просто увидев, хотя так его воспоминания не узнать. А ведь это самое интересное.

Помнится, как сожрал своего первого человека, еще там, на моей планете, так сразу словно в уме просветлело. Такая ясность наступила, и мир тут же стал другим: у всех явлений свои названия, все словно по полочкам разложилось. Он, помнится, ученым был, зверюшек всяких исследовал, за этим занятием в лесу я его и поймал.

Хех, забавно получилось, я сразу столько всего про местную живность узнал, ну и про людишек, конечно, тоже. А слова все эти мудреные в уме так и завертелись. Большое синее над головой стало небом, мелочь под лапами — травой, те большие высокие — деревьями. А вон там белопятный олень пробежал. Мир разделился на отдельные объекты, и у каждого — свое название и место в общей иерархии. Любят же люди порядок.

Раньше ведь как было: есть я, а есть большой страшный мир, который делится на съедобное и не очень, опасное и приятное. Вот бегает что-то шустрое, с ветки на ветку прыгает, иногда крыльями машет, вкусное и безопасное. А как только я сожрал того астрозоолога, так сразу это мелкое шустрое стало четырёхлапой куропаткой — род четырёхлапых крыланов из подсемейства всеядных хохолковых.

Когда-то я и не задумывался, откуда мир взялся, а тут вдруг о Большом Взрыве узнал и об эволюционной биологии. Стал задумываться. Оказывается, на моей планете первые амфибии, выползшие из океана, были шестилапыми, а не четырехлапыми, как на родине того зоолога. А в остальном живность очень похожа на фауну Старой Земли — так они свою планету называют.

Мне раньше никогда бы в голову не взбрело думать о том, что там было миллионы лет назад, главное — жрачка есть, и хорошо. Чего еще надо? Страхов, правда, было дофига: ой, а что там за деревом? А там за кустиком? Запах подозрительный! Как бы не другой метаморф! Говорят, страх убивает разум, но, по-моему, в обратную сторону тоже работает: разум убивает страх. Так что и немудрено, почему разумные формы жизни жрать приятнее — от них ума-разума набираешься.

И помнится, он все пытался выяснить, почему разумная жизнь на Земле-12 так и не возникла. Может, она и возникла, да метаморфы всю сожрали. Разумные, они ведь вкуснее неразумных. От них питается не только тело, но и душа. Тогда, помнится, как только сожрал того зоолога, сразу принял его облик и направился в человеческий поселок, решил, теперь только людей жрать буду. Больно уж интересные создания.

Да, полюбил я людей. То был лучший период в моей жизни — почти каждый день узнаешь что-то новое. Поживи я так еще месяцок-другой, точно Тайну Бытия бы познал, а тогда и до Бессмертия недолго. Но где там люди заподозрили неладное, и что тут началось!

Помнится, животные себя так никогда не вели, разве что пугались, но не более. А эти целую войну затеяли: боевые роботы, огнеметы эти их дурацкие, проверки… Одним словом, забегали, как тараканы по горячей сковородке. А как они возмущались, что мы их жрем! Даже сигнал бедствия на свою планету послать хотели, но мы-то к тому времени уже все просчитали и много чего у них отжали, особенно космический корабль и спутники. Так эти идиоты чуть не погубили целую планету.

Они же нам еще благодарными должны быть за то, что мы увековечиваем их души в своих сознаниях. Глупые, неспособные к метаморфозам существа! Кто еще может оказать им такую честь? Ведь когда-нибудь кто-то из нас может достичь Бессмертия, тогда и все, кого сожрал Бессмертный, тоже станут чем-то таким вечным. Даже если это вечность насекомого, застывшего в янтаре, но всяко же лучше, чем просто разложиться на атомы. И почему они никак не хотят это понять?

Можно подумать, мы специально совершеннее их. Правда, надо признать, научился я у них многому, да. Но, как бы там ни было, они всего лишь неспособная к метаморфозам низшая форма жизни. Хотя попадаются интересные экземплярчики. Тот Алекс, например, был ничего. Или это мне так просто показалось после столетия на одной «траве» из гидропоники?

В любом случае он представляется мне любопытным. Это их отношение друг к другу весьма необычно. У нас все враждуют и держатся друг от друга подальше, а то мало ли что, кто знает, когда другому взбредет в голову тебя сожрать? Метаморф метаморфу — друг, товарищ и еда!

Разве что родитель с детенышем живет бок о бок некоторое время, пока малыш не подрастет. Но и тогда они чаще всего расстаются навсегда, а если когда-нибудь и встретятся опять — кто-то кого-то может и сожрать. Да, мы не очень-то чтим родственные связи, а дружеских или там любовных, как у людей, у нас и вовсе нет. Иногда, правда, можем объединяться перед лицом опасности, вот например, когда космолет людишек захватывали.

Так что для меня человеческие межличностные отношения — это весьма любопытный предмет изучения. Я ведь, можно сказать, тоже своего рода ученый. Только я изучаю мир, поглощая тела и души живых существ. А после поглощения Алекса я, кажется, получше понял людей. По крайней мере, теперь я знаю, что они очень ценят эти их отношения и других людей. Оригинально, забавно и интересно.

Долюдей я и представить не мог, что другое существо, пусть даже мне подобное, может представлять для меня какую-то ценность. По крайней мере, не в качестве еды. Да, в этом Алексе много всего необычного: забота о другом живом существе — это что? И зачем? Зачем ему заботиться о ком-то, кроме себя? А ведь, судя по его воспоминаниям, это делало его очень счастливым.

Как вообще можно делать что-то для других, даже в ущерб себе, и быть при этом счастливым? Просто уму непостижимо. Разве это не глупость? Они же разумные! Да уж, люди не перестают меня удивлять. Я должен изучить их получше. Для этого надо будет поглотить еще и Анну — самку Алекса. Для полноты картины, так сказать.

6 — Проблематика колодца (Михей)

Ты должен понять, что, как только человек собирается помочь кому-либо, он становится беззащитным.

© «Пролетая над гнездом кукушки» Кен Кизи

До зари еще снег кружил. Но как солнышко чуть поднялось, так небо совсем прояснилось. Заискрился снег в утренних лучах, да с сосулек закапало. Вот я и вознамерился в лес сходить, пока тепло, силки проверить. В лесу живности дай Боже, хоть каждый день по силкам шастай, токмо не каждый зверь съедобен. Коли поймается какой-нибудь краснопятный олень али там шипастая лисица, так и приходится отпускать. Ну, или разве что жене на шубу пустить.

Порой бывало, и что-нибудь чудное попадало. Тогда я старосте нашему добычу-то относил, он энто на никудышниках пробовал и говорил, съедобно али нет. Вот, помнится, в предыдущий раз чудище с иглами по всему телу попалось, шипело, крысилось, укусить пыталось. Но я-то быстро его угомонил, навсегда.

Староста энто чудо никудышнику скормил, а тот взял, да и заболел. Три дня лихорадил, в конце концов решили последовать древнему обычаю и окунули болезного в прорубь. Согласно преданию, опосля энтого он должен либо быстро выздороветь, либо помереть. Так оно и случилось, помер никудышник. Больше игломордов никто в пищу употреблять не пытался.

Никудышники, оно, конечно же, проклятие рода человеческого, они же страшные, немощные да бестолковые. Однако без них никуда, на ком же съедобность живности и свойства лекарственных трав проверять? А бывает ведь, родится никудышник и тут же помирает. Сам, еще даже материнского молока не отведав. «То нам наказание за грех изобретательства наших предков, — глаголил батюшка. — Оттого дети наши и гибнут, что предки одиннадцатую заповедь нарушили». Ну и царствие им небесное.

Шел я, значит, свинку нашу лохматую вспоминал, она-то быстро бы грибов-подснежников отыскала. А я-то что? У меня-то нюха такого нет, токмо у одного нашего Прохора нюх такой был, что грибы за версту чуял, так ему-то и свинок не надобно было. Уходил, бывало, зимой в лес, а обратно полную котомку грибов приносил. Токмо однажды ушел да не воротился.

Сказывали, Болотник Прохора в болота и утащил. Там же за лесом болото, в те края и батюшка наш захаживать воспрещал. А то придет туда путник, по колено в болото провалится, его Болотник за лодыжки хвать и утащит. Гиблое место. Ума не приложу, зачем Прохору-то нашему на болота понадобилось, однако сказывали, он ночью на сопелке играл. Так Болотник не любит энтого страшно, вот он его к себе и заманил.

Так вот, размышляючи, шел я по лесу. А идти долго пришлось, еще и снега чуть ли не по колено, в валенки западал, даром что мокрый. А вокруг деревья высоченные стояли и в снегу все, солнечные лучи сквозь заснеженные ветки еле пробивались. Глядишь, и прыгнет с дерева какая-нибудь саблезубая рысь. Сам шагал, а кинжал на поясе одной рукой зажимал.

Евдоким-то прошлой зимой тоже часто по силкам хаживал, да назад не воротился. А бывало и так, что попавших в силки хищный зверь и пожрет, ничего, окромя пятна крови, на земле не оставив. Оттого-то люди неохотно сим промыслом и занимались. Любава тоже глаголила, не ходи, но не могу я все время дома сидеть, а так хоть какая-то польза.

Сказывали-то всякое, будто коли найти в лесу дерево, что молния поразила, да вырезать из него кусок и на том куске знак огня начертить, а потом колдовские слова произнести, то с энтим знаком можно хоть в огонь, хоть в воду — никакая зараза не возьмет. Любая саблезубая рысь стороной обойдет. А батюшка глаголил, колдовство — такой же грех, как и изобретательство, от Лукавого оно. Вот и помыслишь, стоит ли оно того? А Любава сказывала: «Ты как дерево такое найдешь, отруби кусок да принеси, я знак начертю да слова произнесу». Тьфу, баба… Ничего святого.

Бабы, они такие, им что-то в голову как взбредет. Вот не так давно Агафья поведала, что мы не всегда на земле жили, еще до Катастрофы мы прилетели сюда со звезд. Святые угодники, ну что за глупость? Звезды — энто ведь светильники на небосводе, которые ангелы Господни каждый вечер зажигают, чтобы людям не так темно было. Как на светильнике жить-то? А что с дуры взять, мало ее за дурные речи про колдовство колотили, так теперь еще и энти глупости.

Всем же ясно, что Бог сотворил людей по образу и подобию своему и заселил ими землю после грехопадения. А вот, к примеру, что такое снег — тоже ведомо. Стоит посреди мира Древо Жизни, все покрытое белым цветом. Когда переполняется чаша долготерпения Господня, тот цвет опадает и на землю сыплется. Оно и есть снег. А весна и лето — проявление милосердия Божьего.

Сразу после Катастрофы лета не было, одна зима целых десять лет. Покуда не поутих гнев Господень. Потому у нас теперь и лето, и весна, а также осень. Вот как очистится мир от греха еще больше, так зима и вовсе пропадет. Одно лето будет, вот благодать-то наступит. Всего-то надо усердно молиться да праведную жизнь вести, без всех энтих черных магий навродя изобретательства.

К полудню дошел я до первой ловушки и вижу, висит на ней краснопятный олень: одной когтистой лапой в петле, а другой в воздухе махает. Разлогими рогами снег на земле гребет. Почесал я репу, думаю, шуба у Любавы уже есть, а энтого еще и ошкуривать долго. Дай, думаю, отпущу. Срезал веревку, а он в снег хлобысть и на меня как кинется, с ног сбил и дальше побежал.

Встал я, выругался, шапку обратно напялил, отряхнулся. Черт, думаю, черт, а не олень. Тварь какая, ты ее освобождаешь, а она на тебя кидается. Ну и ладно, пошел я дальше, следующая ловушка пустой оказалась и еще одна — тоже. Токмо когда солнце уж к закату начало клониться, дошел я до последней ловушки и вижу: висит в ней человек вверх тормашками. Ростом невелик, волосы рыжие и лицо все в веснушках. Подошел я ближе, а он как завизжит:

— Изыди! Изыди! Во имя Перуна! Изыди, нечистый!

Я аж обиделся и помышляю: какой же я нечистый, коли полторы луны назад мылся? В реке, да, я же в реке часто моюсь, когда тепло. А когда зима… Ой, да сколько энтой зимы.

— Ты чаго разверещался? — полюбопытствовал я.

— Да ты еще и разговариваешь? — удивился он. — Ты кто? Посланник Чернобога? Или, может, леший?!

— Сам ты леший! — насупился я. — Охотник я, да земледелец, Михеем зовут. А ты кто будешь?

Хотя я и так уже понял, кто он. Шибко уж правильный: ни хвоста, ни рогов, ни даже шерсти или когтей, и мордашка смазливая. Явно чистокровный. Токмо энтой заразы нам и не хватало, прости Господи.

— Ждан я. Ждан Лисий Хвост! Слушай, ты меня отпусти, а? — изрек он, проникновенно так в глаза поглядывая.

Да, точно чистокровный. И имя у него дурацкое, чистокровное. Сразу видно, из энтих. Лазутчик, небось. Отпущу — своим расскажет, и через несколько седмиц от нашего селения камня на камне не оставят. Чистокровные-то честной люд ненавидят, как и Лукавый.

— Добрый человек, эй! — Увидел, что обхожу вокруг, заволновался. — Ты извини, я же тебя сначала не признал. Думал, помираю, и за мной с того света пришли…

Или, может, не лазутчик? Простой чужестранец, может? Мало ли ихнего брата здеся? Случайных путников, охотников, просто прохожих. Не отпущу — так и помрет туточки, насмерть замерзнет. Жалко. Что же делать? Я почесал репу, сдвинув шапку набекрень, задумался.

— Как же тебя в наши края-то занесло, Ждан Лисий Хвост?

— Заблудился я, охотился и заблудился.

Видано ли такое? Чтобы охотник и заблудился? А он, словно бы почуял мои размышления, быстро затараторил:

— Я же по следу шел, олень, белопятный. Здоровенный такой рогач, жене на шубу хотел да детишкам мяса. У меня трое. Старшенькому скоро…

— И с какого же ты селения будешь, Ждан Лисий Хвост?

— На север отсюда, селение без названия…

Договорить он не успел, я перерезал веревку, и он плюхнулся в снег. Вскочил на ноги, стал отряхиваться, выругался. Спасибо, хоть не кинулся, как тот краснопятный олень.

Снял веревку с ноги да бросился прочь. Токмо его и видывал.

— Счастливого пути, Ждан Лисий Хвост из безымянного селения! — закричал вдогонку я. А в ответ тишина.

Господи, а что, коли и правда лазутчик? Я невольно осенил себя крестным знамением. Да нет же, ну почему сразу лазутчик? Может, просто путник? Может, и правда заплутал? У нас же в слободе и приезжие бывали, правда, токмо из новых, не из чистокровных, вестимо. Ибо стали бы чистокровные к нам захаживать? Да и мы их не приняли бы, не велено, от Лукавого они.

Прошлым летом, помнится, захаживал один старик. Сказы чудные сказывал, будто есть за лесом степь, а за степью океян, а на дне того океяна дворец жемчужный. Спит во дворце многолапец великий, а как проснется, так миру конец и наступит. Кто ж его ведает, может, и наступит? Токмо перевелись многолапцы и малые, и большие, нету их больше в реках, одна рыба.

А вот сказывал еще, что те огромные кости, что по степям разбросаны, то кости драконов огнедышащих, до Катастрофы мир населявших. И побороли их богатыри древние, не чета нынешним. И про нечисть много поведал, про русалок там, кикимор и упырей. Токмо из наших он был, из новых, сразу же видать, у него из скул рога росли, да из бровей, по одному большому и много помельче рядочком.

А энтот Ждан с виду настоящий чистокровный, и лицо такое хитрое, у них же, чистокровных, и душа-то не христианская. Эх, точно лазутчик. Но что мне было делать? Оставить его помирать? А теперь что? Старосте поведать? Дак и чем это поможет? Так и сказывать? Там в мою ловушку чистокровный лазутчик попал, так я его отпустил. Эх…

Я плюнул и направился прочь. Так домой и воротился ни с чем. Хмурый, словно туча. А там Любава лицо сметаной намазала, волосы на деревянные дощечки накрутила, так и ходит.

— Зачем ты энтим намазюкалась? — полюбопытствовал я.

— Для красоты, — ответила она, — для тебя же стараюсь.

Тьфу, вот зараза, так бы и поколотил, да нельзя, живот у нее вон уже какой — скоро рожать. Ну и ладно, как родит, тогда уже и поколочу, отведу душу.

Сама-то она увидала, что я не в духе и глаголит:

— А ты чаго такой смурной? Случилось что?

— Ничаго.

— То что зверь в силки не попал, энто пустяки. У нас еще солонины полбочки, мешки с мукой, картофеля полный погреб да всякой мелочи. Чай, не пропадем.

Утешать меня вознамерилась, она у меня такая.

— Борща давай, — изрек я и на лавку за дубовый стол сел.

Налила мне целую плошку и сухарей дала. Эх, хорошо же горячего борща навернуть после долгой прогулки по сугробам. Наелся и подобрел, и вот когда совсем меня разморило, Любава и сказывает:

— Мне из колодца воды набирать совсем тяжело стало. — И на живот показывает.

— И что? Я же тебе воды наносил.

— Наносить-то наносил, но она закончилась. Тебя же весь Божий день не было, как мне без воды готовить-то?

Вот ведь дура, и сколько же воды-то ей надить? Она же и каждый Божий день омовение принимает. Одним словом, баба. Еще и обрюхаченная. Что с нее взять?

— Снега бы натопила, — изрек я.

— Ты чаго? — аж вскочила. — Ты же ведаешь, так нельзя, плохая примета. Марианна вон всю зиму из снега готовила и померла…

— Ну и чаго же ты от меня хочешь?

— А ты приделай к колодцу колесо специальное. Чтобы, коли крутить его, так веревка на него бы и наматывалась, ведро из колодца поднимала.

— А энто не грешно?

— С чего бы вдруг грешно? Избу же строить не грешно, а колодец почему грешно? Да и кому какое дело? Энто наш колодец, ты его и копал.

— Ты же ведаешь одиннадцатую заповедь, — изрек я, но уже как-то неуверенно.

— А коромысло можно? Ты же сделал мне коромысло! Так почему нельзя и колесо к колодцу приладить? Помнится, в моей слободе был такой колодец с колесом, весь люд христианский воду набирал, и ничего.

Святые угодники, а ведь она права, хоть и баба, ей же сейчас ничего тяжелого подымать нельзя. С колодцем энтим дурацким еще надорвется да ребеночка скинет. А ведь три года Бог детей нам не давал, и вот наконец она отяжелела. Энто же первенец, жалко. Так почему бы ей колесо к колодцу и не приладить?

7 — Потерялся котик (Анна)

Отчаянные нищие насильники,

Они жаждут утереться окровавленными платьями своих жертв.

© «Смерть Демона» Регион-77

— Истинно глаголю! Сам видывал! На юг отсюдава да за темным лесом селение вырожденцев! — божился Ждан Лисий Хвост, то и дело поправляя рыжую шевелюру. Лицо у него раскраснелось так, что цветом почти слилось с веснушками.

— Брехня, — махнул рукой Ярополк, не сбавляя шага, — нету там ничего, одно болото. Я в те края когда-то хаживал.

— А вот и есть! Есть! — не сдавался Ждан, еле поспевая за охотниками. — Там тропа есть через болото, коли пройти по ней, так там далее и лес будет, а за лесом — слобода вырожденцев!

— Ну, коли есть, то надо бы Велимудру поведать, — рассудил Ратибор. — Да приумножат боги его славу и благополучие.

— А почему бы и не поведать, — пожал плечами Ярополк. — Ждан то селение видел, он пусть жрецу и докладывает.

— И доложу! — аж подскочил Ждан. Он был Ярополку как раз по могучую грудь. — Своими глазами видывал!

— А самих вырожденцев видывал? — поинтересовался Ратибор.

— Видывал! — заверил Ждан, довольный, что его спросили. — Одного совсем с близка, вот как тебя сейчас! Высоченный! — Тут он поднял руки вверх, показывая, насколько высокий был вырожденец. — Да мало того, он еще и весь покрытый шерстью!

— Как весь? — нахмурился Ратибор, все так же шагая промеж деревьев.

— Полностью весь, как олень какой-нибудь или другой зверь! И шерсть черная, я-то поначалу за лешего его принял! — продолжал Ждан, активно жестикулируя.

— И он не подрал тебя? Не кинулся? — недоверчиво поинтересовался Ярополк, поглаживая шрам на щеке.

— Нет, — ответил Ждан и тут же запнулся, опустил глаза.

— Ну же, выкладывай! — потребовал Ярополк.

— Сбежал я, — тихо молвил Ждан, не поднимая глаз.

Ярополк с Ратибором осклабились.

— Все выкладывай! Где ты его видывал? И почему он на тебя не напал? — наседал Ярополк.

— В ловушку я попал, — нехотя ответил Ждан. — В веревочную, а он меня освободил.

— Брехня! — оборвал Ярополк. — Вырожденец и освободил?! Не верю! Всем же ведомо, что вырожденцы — свирепые и кровожадные чудовища, проклятые творения Чернобога! Это же нелюди! Настоящие порождения мрака!

— Ну, этот, может, был не обычным вырожденцем, — почесал репу Ждан, а потом нашелся и добавил: — А может, он меня за своего принял?

— Да ты ж на вырожденца не похож! — возразил Ярополк, поглаживая черную бороду.

— Ну и что? Мало ли… что ему в голову взбрело?

Вздохнув, я переключила микродрон на автопилот, выключила голограмму и сняла с головы нейроинтерфейс. В глазах вспыхнула режущая боль, и я зажмурилась, прикрыла их руками. Слишком много времени провожу в голограммах, со всеми этими чистокровными и вырожденцами. Надо отвлекаться. Но как тут отвлечься, если потомки колонистов в такой беде? И почему только они постоянно враждуют? Неужели все из-за религии?

У вырожденцев что-то вроде христианства, а у чистокровных — какое-то причудливое славянское язычество. И все это вперемешку с весьма необычными суевериями и легендами, похоже, возникшими уже здесь, на Двенадцатой Земле. На местное язычество сильно повлияло христианство, раз чистокровные говорят о грехе, а на христианство — язычество. Но взаимное проникновение религий нисколько не мешает людям враждовать.

Открыв глаза, я увидела, что Зак все это время находился в комнате. Он молча сидел в кресле недалеко от меня, раньше из-за голограммы я его и не заметила.

Я мельком взглянула на его красную шевелюру. Всегда было интересно, почему у илан такая яркая и разнообразная окраска. Ученые утверждали, что это результат полового отбора, плюс отпугивание хищников, ведь яркий окрас предупреждает о ядовитости. Словно угадав мои мысли, Зак пригладил ярко-красные волосы, торчащие ежиком. Помедлив еще мгновение, он спросил:

— Думаешь, подерутся?

— Похоже на то, — обреченно вздохнула я. — Почему людям обязательно надо враждовать?

— Потому что у людей есть система «свой-чужой», так сложилось эволюционно. Вырожденцы не похожи на чистокровных, а чистокровные — на вырожденцев, поэтому они и враждуют. Тут логика проста: все, что не похоже на меня, — опасно и должно быть уничтожено.

Я нахмурилась, черт, а ведь он прав. Порой кажется, что полное уничтожение одной стороны прекратило бы вражду. Но это не так, если бы не было вырожденцев, были бы другие расы, чужестранцы, иноверцы, еретики, инакомыслящие, рыжие и левши в конце концов. В каждом себе подобном всегда можно найти чужого, особенно если еще более чужие закончились.

— А правда, что вы, илане, совершенно лишены ксенофобии? — поинтересовалась я, припомнив одну статейку, которую читала несколько лет назад. Это было еще в те времена, когда в массах бурлило негодование по поводу того, стоит ли давать отсталым инопланетянам возможность получать человеческое образование и жить среди людей. А то ведь они, негодники, еще чего доброго расплодятся и нас поработят. Автор статьи, ученый с межзвездным именем, объяснял, почему такое развитие событий невозможно.

Насколько я помню, илане обладают большим внутривидовым разнообразием. Одних только типов окраски кожи и волос у них насчитывается несколько сотен, множество форм и размеров ушей, а также бывают как волосатые, так и от рождения лысые. И при этом наблюдается полное отсутствие каких-либо проявлений расизма с делением сородичей на высших и низших в зависимости от цвета кожи или прочих внешних особенностей. Больше того, илане известны своим гостеприимством и всегда очень хорошо относятся к чужакам, в том числе легко допуская их к своим самкам. Что для большинства форм жизни является скорее исключением, чем правилом.

— В целом да, мы устроены несколько иначе, чем люди, — кивнул Зак. — Хотя, как утверждают ваши ученые, и являемся чудом конвергентной эволюции.

— И что же? Системы «свой-чужой» у вас совсем нет?

— Не то чтобы совсем, — Зак почему-то смутился, — вот, например, влечения к человеческим женщинам мы не испытываем. Но и вражды к непохожим на нас — тоже.

— Но почему?

— Хороший вопрос! — Зак заметно оживился. — Меня он тоже волновал еще в те времена, когда я тщательно изучал все, что касалось разницы между людьми и иланами. Хобби у меня такое было. Все научные работы на эту тему перелопатил, а их тогда выпускали немерено. Ну так вот, если вкратце, то, несмотря на поразительную схожесть во многом, мы все-таки выбрали разные стратегии выживания. Основная разница знаешь в чем?

— В том, что вы — яйцекладущие, а мы — живородящие.

— Нет, — качнул головой он, — хотя это тоже. Но я же спрашивал о том, что касается ксенофобии. Ну так вот, основная разница в том, что у людей возможно такое явление, как сексуальное насилие, а у илан — нет.

— Почему?

— Ну, это… — он опять смутился, — у наших самок есть такая специальная особенность… В общем, если она не захочет, то может сжать клоаку так, что никакое семя туда не проникнет. Ты же знаешь, что такое клоака? Это такое специальное место, через которое илане, а также земные рептилии, земноводные и птицы, делают все свои важные дела.

— Знаю, — кивнула я.

— Ну так вот, много тысячелетий, а скорее, и миллионов лет, у людей и их предков получали эволюционное преимущество те, кто совершал сексуальное насилие над женщинами. Не только они, конечно, но и они в том числе. То есть основным смыслом войн всяких там ваших палеолитов было убить чужих самцов и забрать их самок. А у илан такое не имело смысла, агрессия самцов не была определяющим фактором в деле передачи генетической информации.

— И что? Разве вся причина в этом?

— Ну, это очень грубо, но раз тебе эта тема интересна, то давай углубимся в детали. Ты, наверное, знаешь, что на своей родной планете илане до сих пор живут общинно-племенным строем в той эпохе, которая из ваших земных больше всего напоминает древний мир.

Я кивнула, и он продолжил:

— И на нашей планете обитает живность, весьма похожая на вашу вымершую мегафауну. Особенно распространены всякого рода гигантские броненосцы, которые целыми днями только и делают, что жрут и срут. То есть земледелием возможно заниматься только за высоким забором, а еще лучше — за каменной стеной. Представь себе племена, которые живут в основном земледелием и строят вокруг себя высокие стены. Зачем соседнему племени нападать на такое, если самок все равно не забрать?

— Забрать их дома со стенами?

— Можно, конечно, но игра не стоит свеч, легче свое построить. Кроме того, вспомни про мегафауну: если есть гигантские травоядные, то должны быть и опасные хищники. То есть, помимо войны с другим племенем, придется отбиваться еще и от них, в то время как у осаждаемой стороны преимущество — их от хищников защищает стена. А также вспомни историю Старой Земли: самыми агрессивными народами у вас были скотоводческие, потому что скот легко украсть. Ну, ты сама знаешь, все эти кочевники, степняки и прочие…

— Чингисхан, Тамерлан… — решила блеснуть я.

— Ага, — кивнул Зак, — в таком мире, если ты агрессивный неадекват, вряд ли к тебе кто-то сунется что-то воровать. А у нас почти нет домашних животных, кроме всякой мелочи вроде ваших морских свинок, которых мы держим в клетках и употребляем в пищу. Есть еще двуногие ездовые животные, но они привязываются к первому, кого увидят после вылупления, настолько, что украсть их невозможно. Это как у вас воровать чужую взрослую собаку, теоретически можно, но смысла ноль.

— И что, у вас никто никогда не воюет?

— А какой смысл? Себе же дороже.

— Но бывают же всякие внутриплеменные ссоры?

— Всякое бывает, есть же чувство собственности, хотя оно у нас опять-таки не является определяющим фактором в передаче генетической информации.

— Это почему же? — сложила руки на груди я.

— Посреди каждого иланского племени находится Храм Жизни — величественное строение, в котором хранятся все яйца, отложенные женщинами племени.

— А как они узнают, где чье?

Конечно же, я когда-то об этом читала, но мне было интересно узнать все из первых рук и сравнить с данными ученых.

— А им не надо. Каждая женщина откладывает за раз одно яйцо, выходит из Храма и сразу выбирает себе нового мужчину, чтобы зачать с ним новое яйцо.

— А как же предыдущее?

— О нем заботятся жрицы Великой Матери, из яйца которой вылупился весь мир. Они и за личинками ухаживают, а потом и детишек растят.

— И никто не знает, кто их родители?

— А им не надо, у них есть воспитатели и учителя — лучшие представители племени, которые уже вышли из репродуктивного возраста. Да, кого попало к воспитанию нового поколения не допустят.

— Разумно, — одобрила я и вспомнила про их личиночную фазу развития. Из яиц вылупляются личинки, жрут как можно больше, пока не наберут нужную массу, после чего окукливаются и тогда уже вылупляются условно-взрослыми особями. Условно, потому что они хоть сложены как взрослые, но все же являются детьми. Таким образом илане лишены проблем, связанных с родовой травмой и каких-либо ограничений в дальнейшей энцефализации.

— У вас вся моногамия началась с чувства собственности, — заметил Зак, — за которое у самцов отвечает вазопрессин. Проводились исследования, в ходе которых самцам полевых мышей, предававшимся промискуитету, вводили вазопрессин. После этого они становились примерными семьянинами. А если уровень данного гормона искусственно понижали у тех мышей, которые практиковали моногамию, самцы тут же бросали своих самок.

— Меня всегда удивляло, почему люди еще не начали вазопрессиновую терапию тех мужчин, которые бросают своих жен с детьми, — ухмыльнулась я и невольно вспомнила про Диодора — вот уж кому вазопрессиновая терапия точно пошла бы на пользу.

— Ну так вот, у нас не то что моногамии, у нас даже такого понятия как влюбленность нет. Мужчины совершенно равнодушны к самкам, потому что почти все самки у нас хронически беременные. Каждая самка примерно раз в три-четыре месяца откладывает яйцо, а только что отложившие яйца сразу после выхода из Храма выбирают себе нового самца из тех, которых подпустили к Храму старейшины. То есть чувство собственности не является определяющим фактором в передаче генетической информации. Соответственно, и моногамии возникнуть неоткуда, да и не нужна она нам.

Ах да, любовь и моногамия у людей возникла эволюционно только после «изобретения» скрытой овуляции. А чувство собственности неразрывно связано с моногамией, по крайней мере, у мужчин. Поэтому такие понятия, как любовь и частная собственность, всегда занимали важное место в жизни людей.

— То есть все-таки не каждый иланский самец имеет доступ к самке? И что же является определяющим фактором? — поинтересовалась я.

— Старейшины смотрят, кто из мужчин лучше работает в поле или приносит больше добычи с охоты, или обладает какими-либо другими заслугами перед племенем. Преимущество получают всякого рода чужестранцы, ведь если они в одиночку или небольшими группами сумели преодолеть расстояние от одного племени до другого, значит, обладают незаурядными способностями. Кроме того, потомство от них наиболее генетически полноценное из-за отсутствия риска близкородственного скрещивания. Последнее у нас не настолько пагубно, как у вас, но все же и не очень благоприятно. Теперь ты понимаешь, почему у нас нет никакой вражды ко всякого рода чужим.

— А что же делают те бедняги, которых не подпустили к Храму Жизни? — продолжила допытываться я.

— Раньше страдали, а потом прилетели земляне. После чего у бедняг появился шанс получить человеческое образование и сотрудничать с вами.

— То есть ты один из… э-э-э…

— Неудачников, — кивнул он. — Как видишь, порой неудача дает нехилый такой толчок к развитию. У вас ведь тоже земледелием стали заниматься не самые лучшие охотники, ведь первые земледельцы жили намного хуже, чем охотники-собиратели. То есть фактически были просто неудачливыми охотниками, но именно они построили цивилизацию и полетели в космос.

— Ну, это как утверждать, что слово «вегетарианец» переводится как «плохой охотник».

Я улыбнулась, а он поспешно и нелепо осклабился, изображая улыбку. Он же знал, что, согласно человеческому этикету, если тебе улыбаются — надо улыбаться в ответ, потому что это укрепляет взаимопонимание и чувство общности.

Помедлив, я спросила:

— А тебе не тяжело вдалеке от родины? Я имею в виду, а как же любовь? Девушки? Тебе что, совсем не хочется?

— Как я уже говорил, такого понятия, как любовь, у нас не существует. Иланская женщина входит в охоту только сразу после яйцекладки, в остальное время она мужчину никоим образом не интересует, впрочем, как и он ее. Нас возбуждает не внешний вид женщины, а ее запах во время течки. В остальное время мы не испытываем никакого дискомфорта в связи с отсутствием половой жизни. Как ты сама понимаешь, поскольку у нас агрессия не является определяющим фактором в передаче генетической информации, то самцам нет смысла становиться агрессивными вследствие полового воздержания, как это порой бывает у вас.

— Понимаю, — вздохнула я, — и все же, вы ведь привыкли жить племенами. Тебе не одиноко?

— Люди стали моим новым племенем. Кроме того, это ваше чудесное изобретение под названием виртуальная реальность. Это, конечно, не то же самое, что в реале, но все-таки классно. Я иногда играю в иланские виртуальные игры, там я вполне могу почувствовать себя успешным охотником, которого то и дело выбирают выходящие из Храма Жизни девушки.

— Так, значит, на твоей планете получают человеческое образование и совершают межпланетные перелеты только мужчины?

— И те иланские женщины, которые не входят в охоту. Очень редко, но такие бывают, и, должен заметить, в родном племени живется им еще хуже, чем тем мужчинам, которых не подпускают к Храму Жизни. Ведь неспособные к яйцекладке совершенно бесполезные существа, мужики-то хоть могут заниматься тяжелым физическим трудом. Так что бесплодные женщины чаще других кончают жизнь самоубийством или покидают племя, что в условиях моей планеты равносильно суициду.

— И все из-за социального давления?

— Да, — кивнул Зак. — Из-за высокой детской смертности в условиях аграрного общества репродукцией должны заниматься все. А кто не занимается — тот проклят богами, и его следует избегать, дабы не навлечь гнев богов еще и на себя. Такое вот мифологическое проявление инстинкта сохранения рода, — вздохнул он и после паузы добавил: — Как хорошо, что есть высокотехнологичное общество, где соображения гуманизма стоят выше примитивных инстинктов.

— Возвращаясь к нашим баранам, то есть к разговору о ксенофобии, — поразмыслив немного, задумчиво произнесла я, — получается, что самый древний и главный корень ксенофобии и войн — это возможность сексуального насилия.

— Точно, — кивнул Зак, — подкрепленная возможностью украсть еще какой-нибудь ценный ресурс, вроде скота. Не зря же в некоторых ваших религиях бог войны — это также и бог воровства.

Тут он, конечно же, имел в виду индуизм. Это в нем Картикея, аналог древнеримского Марса, покровительствовал не только воинам, но и ворам. Видимо, древние не видели большой разницы между теми и другими, ведь, по сути, что такое солдаты древнего мира? Воры и насильники.

Но с тех пор прошло много веков, неужели люди так никогда и не преодолеют свою склонность к войнам и ксенофобии? А насколько другим был бы наш мир, если бы женщины испокон веков обладали какой-нибудь «заглушкой», предохраняющей от сексуального насилия? Никаких войн? Или почти?

Сейчас уже есть аборты. То есть сексуальное насилие больше не может дать преимуществ в передаче генетической информации, при условии, что у каждой женщины есть возможность сделать аборт. Сколько веков еще нужно, чтобы насильники полностью выкосились из популяции с помощью такого отбора? И возможно ли выкосить их полностью? А если возможно, то поможет ли это избавиться от воинственности и ксенофобии теперь, когда они прочно обосновались в человеческом менталитете?

— А представь, что бы было, если бы у людей на протяжении всей истории были только скотоводческие цивилизации?

— Крайне агрессивное общество, — заметил Зак. — Сплошные войны. Многоженство, как следствие высокой смертности мужчин, угнетение женщин и меньшинств, религиозный фанатизм со всеми его прелестями вроде уничтожения еретиков. В космос вы бы так и не вышли, слишком были бы заняты грызней, да и наука бы оставалась в зачаточном состоянии. Какое может быть развитие биологии и генетики в условиях религиозного фанатизма с его креационизмом? Наука, если бы и была, то скорее работала бы на военную машину, вероятно, все государства были бы тоталитарными.

— Опять болтаете? — в отсек вошел капитан и сразу направился к кофемашине, где начал набирать в кружку горячий напиток.

— Опять кофеманишь? — парировала я.

— Анна, а где подробный отчет об обследовании нашего пушистого пассажира?

— Блин! Совсем забыла о котике! — Я пулей влетела в лабораторию, но котяры там не оказалось. Странно, клетка была закрыта. Кто мог его забрать? Животное ведь не могло само открыть такой сложный замок!

8 — Новая вкусняшка (Ио)

Пойми, Роберт, они не могут быть такими, как мы. Считать, что эволюция повторяется во всем космосе, с теми же формами, мозгами, отверстиями глаз и рта, мышцами, — это же чушь. Мы должны сохранять хладнокровие.

© «Крыса в лабиринте» Станислав Лем

Наконец я набрал достаточную массу для пожирания людишек! Хе-хе! Нет, конечно, я и маленьким смог бы, всего-то надо броситься со всей дури кому-нибудь в фейс, как тот лицехват из дурацких древних фильмов. Из тех самых, которые еще были двухмерные, а не голографические, как сейчас.

Растворить и впитать человеческое лицо вместе с мозгами — дело нескольких секунд. Особенно для метаморфа моего уровня. А уровень у меня уже ничего, должен заметить. Бессмертие уже, небось, не за горами. Может, я даже Креса смог бы сожрать, если бы он не сдох тогда из-за взрыва космолета.

Ну так вот, людишек и мелкие метаморфы хавать могут. Но вот не люблю я возиться с крупной добычей. Это же потом еще сиди на человечине, жри ее, а кровища по полу так и растекается. Грязно, палевно, да и неаккуратно. А я, может, эстет и следов оставлять не люблю. А то знаю я этих двуногих, увидят пятно крови и визжат, истерички ненормальные. Самки особенно.

Так, надо бы принять какую-нибудь определенную и привычную людишкам форму, а то что-то я совсем по полу распластался, и щупальца во все стороны. А на длинных стебельках сразу несколько глаз, чтобы на триста шестьдесят градусов обозревать. Ну, понятно, объелся и прибалдел. После длительного голодания это ведь такое счастье — сожрать как можно больше и балдеть.

Внезапно створчатые двери с характерным звуком разошлись, и я рефлекторно сжался, заполз под широкие стеллажи и принял форму ящика, которых здесь наставлено немало. Ненавижу принимать облик неодушевленных предметов, но что поделать, искусный охотник должен иногда прибегать и к такому.

Человек, вошедший в складской отсек, остановился перед стеллажами у стены напротив и, видимо, о чем-то там задумался. Ну я из-под своих стеллажей глазки на стебельках вытянул и смотрю: стоит двуногий спиной ко мне и что-то там на полке выбирает. Я к нему потихоньку подполз, вытянулся во весь рост, повыше его, растопырил щупальца — и хвать!

В нашем Искусстве главное внезапность. А если в данной местности высокая плотность населения — тогда еще и бесшумность. Сожрал его я сразу, то есть переварил сразу и всего за несколько секунд принял его облик, прямо сквозь его одежду просочился, и вот — я натуральный двуногий в двуножьей одежке. Ляпота!

Евгений Комаров, так его звали, младший пилот. Волосы светло-русые, глаза голубые, большие, смазливая мордашка. Красавчик. Только вот зубные коронки и мозговые импланты пришлось выплюнуть. Еще ни один метаморф не справился с реалистичной имитацией неорганики. Имитировать внешний вид — да, но клетки-то при этом остаются живыми, я же не превращался в ящик на самом деле, и если бы кто прикоснулся — мог бы почувствовать тепло моего тела.

Несколько секунд я созерцал мозговые импланты и две зубные коронки, оставшиеся на полу в каплях крови. Потом сгреб их, импланты положил в карман, а коронки выбросил в стоявшее неподалеку мусорное ведро. Как же мне теперь без коронок и имплантов?

Коронки еще ладно, они нужны, только если двуногие просекут, что метаморфы не могут имитировать неорганику. Еще на Земле-12 они таким образом отличали своих от наших. А вот с мозговыми имплантами напряг! Ведь младший пилот должен управлять кораблем, иначе двуногие быстро что-то заподозрят.

Как вариант, можно сходить в медицинский отсек и установить импланты себе в мозг. Однако спустя один-два дня или даже раньше придется сменить форму, чтобы не терять сноровку. То есть импланты придется переустанавливать. Вот блин.

Уверенным шагом я вышел из складского отсека и зашагал по коридору. Насколько я помнил из воспоминаний Евгения, медицинский отсек прямо по коридору и налево. А воспоминания у него, дай Боже, чего он только в виртуальной реальности не вытворял: галактики захватывал, с монстрами сражался и с самками самых разных пород спаривался. Да и не только с самками! Чего только в ход не шло — страшно вспоминать. Брр… Ну у людишек и фантазия, я бы до такого никогда не додумался.

А двуногие, как я погляжу, все разные. Этот Евгений — полная противоположность Алекса. Если Алекс любил и заботился об одной женщине, то Евгений особой разборчивостью не отличался. По крайней мере, в виртуальной реальности. В реале же у него самки никогда и не было. Ну ясно, зачем людишкам размножаться устаревшим методом, если сейчас уже запросто можно распечатывать детей на 3D-принтерах.

Удивительно просто, до чего человеческая мысль дошла. Я порой то поражаюсь, то восхищаюсь. Интересно ведь, и столько миров уже заселено. Технологии — это ведь тоже сила! А силу я люблю. Вот сожру тут всех и улечу куда-нибудь на густонаселённую планету — вот это будет кайф! Не только массу нового познаю, но и Бессмертия наконец достигну. Я прямо чувствую, что уже готов к столь важному этапу на своем пути самосовершенствования.

В медицинском отсеке было светло и просторно, впрочем, как и почти во всех остальных отсеках на этом корабле. Подвешенный к потолку спрут-хирург охотно подтянул к себе железные «щупальца» и глянул на меня десятком видеорегистраторов.

Запрыгнув на кушетку, я увидел, как вспыхнуло передо мной голографическое меню, и нажал на нем несколько кнопок. После чего вынул импланты, положил их на стоявшую рядом чашку Петри и элиминировал волосы на голове. Да, для установки имплантов волосы лучше сбрить, можно и не полностью, но я решил, что хирургу так будет легче.

Робот взялся за работу: продезинфицировал импланты и начал сверлить мне черепушку. Я бы и сам мог элиминировать себе «кумпол», оставив мозг на свежем воздухе, но подумал, что так хирургу будет привычнее. Мало ли какая у него там программа, робот все-таки.

Пока ждал окончания установки имплантов, еще раз просмотрел воспоминания Алекса. Интересный все-таки экземплярчик. Не то чтобы сильно полезными знаниями обладал, у офицера косморазведки знаний не так уж много, но все же любопытно. Зацепил он меня чем-то. И все эти их розовые сопли. Зачем настолько усложнять себе жизнь ради передачи генетической информации?

Вся эта устаревшая традиция бракосочетания — это же капец какой риск. Зачем проявлять столько доверия к другому человеку, если никогда не знаешь, предаст он тебя или нет? Ясно же, что доверяют одни лишь идиоты. Умные всегда недоверчивые. Сдается мне, вся эта влюбленность — не что иное, как временное умопомешательство, возникшее в ходе эволюции ради передачи генетической информации. То есть глупость.

Впрочем, вместе с этой глупостью присутствовало в нем что-то, заставляющее испытывать уважение. Вот, например, была у него одна сотрудница, пытавшаяся его соблазнить, когда он уже был женат. Кристина обладала роскошной внешностью, которой могла похвастаться разве что изрядно генномодифицированная самка, и любила яркие макияжи, а длинные густые волосы красила в малиновый цвет. Она часто носила мини-юбки или какую-нибудь другую облегающую одежду, преимущественно черного цвета.

Некоторое время она с ним флиртовала и всячески давала ему понять, что ее интересует только случайная, ни к чему не обязывающая короткая интрижка. Алекс игнорировал все ее притязания, а когда они стали слишком откровенными, выдал:

— Мне тебя жаль, Кристина. — После чего отстранился и показал обручальное кольцо.

— Я знаю, что ты женат, — ответила она, не собираясь отступать. — Ну и что же? Никто не узнает.

— Я счастлив в браке…

— Неужели ты так боишься свою жену? — ухмыльнулась Кристина и еще настойчивее попыталась расстегнуть его сорочку. — Ты подкаблучник? В любом случае она не узнает.

— Я узнаю, — опять отстранился он. — Вот только дело даже не в том, что Анна обидится. Она совершенно лишена способности ревновать. Но я уважаю себя, а значит, и свой выбор. Жена — это мой выбор.

— Гад! — неожиданно вспылила Кристина и, залепив ему пощечину, метнулась назад к креслу, рывком сорвала с него свою сумочку и повесила ее на плечо. — Ты хоть понимаешь, что оскорбил меня?!

— Ты так злишься, потому что хотела бы, чтобы твой муж был таким же, разве не так? — спокойно поинтересовался Алекс.

Она на мгновение замерла, стрельнув в него взглядом, полным презрения, и, резко развернувшись, выбежала прочь.

Выскочив за нею на лестничную площадку, он взглянул вниз, где по ступенькам быстро цокали ее каблуки, и бросил на прощание:

— Если хочешь, чтобы у тебя было что-то настоящее, ты сама должна быть настоящей!

Любопытно, разве не так? Раньше я ничего подобного в людях не наблюдал, хотя сожрал их немало. Алекса Титова, определенно, следует изучить прилежнее, а для этого надо будет добавить в свою коллекцию сожранных еще и его вдову. Все время не покидает ощущение, что только так я смогу понять что-то действительно важное.

Когда хирург закончил установку имплантов, я зарастил дырки в черепе и вернул себе русую шевелюру. Ну вот, теперь я вполне способен управлять кораблем! Так что сразу же открыл дополненную реальность, залез в систему видеонаблюдения и удалил все видеозаписи.

Да, да, все те записи, на которых запечатлелось, как я вылезал из клетки, распечатывал и жрал всякое мясо, а потом еще и Женю этого дурацкого поглощал. Нечего людишкам слишком много знать. По крайней мере, раньше времени.

Потом надо будет перевести управление кораблем на внешние устройства, а то мне пока еще придется маленько пометаморфировать. Но вот когда Бессмертия достигну, смогу оставаться в одном облике сколь угодно долго, не теряя Силы и не стабилизируясь. Вот тогда и заживу!

Открыв меню, я нажал еще несколько кнопок, откинулся назад и разинул рот. Робот начал установку новых коронок. Не то чтобы мне были нужны эти сраные коронки, я и без них бы обошелся. Я же могу заживить себе не то что зубы, любую рану в мгновение ока зарастить сумею. Но я хорошо помнил, как еще до Катастрофы людишки наловчились отличать наших от своих по наличию неорганики в теле. И главное, всех медицинских роботов сами же и поуничтожали. Гады.

Наконец робот закончил возиться с коронками и приятным женским голосом сообщил, что анестезия окончательно пройдет через пятнадцать минут, а кушать можно будет только через два часа. Ну и еще какую-то сущую белиберду, которая мне совершенно не нужна. Анестезия пройдет через пятнадцать минут, ага, я ее сразу и «прошел». Можно подумать, она мне когда-нибудь была нужна, я же болевые рецепторы могу отключить одним усилием воли.

Спрыгнув с кушетки, я направился прочь из медицинского отсека. Так, и что у меня там дальше по плану? Ах да, найти Анну и сожрать. Это будетеще один любопытный экземплярчик в мою коллекцию.

— О, Жень, привет. Ты что в медике делал? — поинтересовался встретившийся прямо у выхода из медотсека Глеб.

— Коронки ставил, а то предыдущие отвалились, — как можно беззаботней ответил я, а сам подумал: какой он жирненький, может, сожрать? Да нет, не сейчас, недавно только кушал. Меру ведь тоже знать надо, а то еще лимпа спопнется (попа слипнется).

9 — Нашелся котик (Анна)

Словом, я хочу сказать, что если бы Господь действительно хотел поведать нам нечто, не выходя за пределы священных писаний, то Он мог бы и получше справиться с этим делом. Ведь Он не обязан был ограничиваться только словами? Почему вокруг Земли не обращается колоссальное распятие? Почему текст десяти заповедей не врезан в поверхность Луны? Почему в Библии Бог повсюду, а в жизни Его не разыщешь?

© «Контакт» Карл Саган

Я совершенно не понимала, что происходит. Повторяя «кыс-кыс», облазила весь космический корабль — нигде не нашла того пушистого засранца! Так мало того, еще и видеозаписи со всех камер кто-то поудалял, но кто? И зачем? Расспросила всех, у кого был доступ к видеозаписям, никто ничего не трогал. Оно и понятно, кому может понадобиться их удалять? Неужели системный сбой?

Еще и бортовой искин, эта дурацкая Эльза, нес какую-то чушь.

— Эльза, ты знаешь, что такое котик? — в который раз поинтересовалась я, сидя в столовой перед голографическим экраном.

— Домашнее животное, одно из самых популярных «животных-компаньонов» человека, с точки зрения научной систематики…

— Достаточно, Эльза! Так вот, ты помнишь котика, которого привез Диодор, а я посадила его в клетку?

— Диодора?

— Да нет же! Котика!

— Помню.

— Где он?

— Кот выполз из клетки, преобразовался в хрюческую тюку, потом в зубастого многолапца…

— Все! Достаточно, Эльза! — остановила я ее и тяжело вздохнула.

— Да уж, с этим искином явно что-то не в порядке, — заключил младший пилот Женя, увлеченно уплетавший свой обед.

— А есть на борту какой-нибудь системный администратор? — поинтересовался Диодор, накалывая маслину на вилку. Он трапезничал только вегетарианской пищей.

— Диодор! — начинала терять терпение я. — Такой профессии, как сисадмин, давно уже не существует! Эти функции взяли на себя роботы и системы искусственного интеллекта!

— У Макса надо спросить, — заметила Лариса, отвлекшись от бананового смузи. — Он же у нас главный по компьютерам.

— Макс в такую рань спит, — возразил Патрик. — Он же полуночник, ночью что-то там программирует и потом до обеда отсыпается. Да и, как по мне, не очень-то он разговорчив.

— А попробуй запустить диагностику системы, — посоветовал главный механик Глеб. Он, как всегда, набрал себе целую гору еды, хотя и собирался худеть.

— Точно, — поддержал его Женя. — Эльза и правда ведет себя странно. Наверняка это она видеозаписи и удалила из-за какой-то неисправности. А может, в ней вирус? Просто он все это время находился в спящем режиме и активировался только сейчас.

— Не может быть, — нахмурилась я, — эта система очень надежная. Да и откуда в нее мог попасть вирус?

— Как знать? — пожал плечами Женя. — Надо все тщательно проверить.

Черт, а он прав. Я открыла вкладку «Настройки» и нажала нужные кнопки, вскоре в воздухе зависло голографическое окошко с надписью «Диагностика системы. Завершено: два процента».

— Иди что-нибудь поешь, Анна, — предложил Диодор. — Когда ты последний раз ела?

— Я не голодна, — заверила я и откинулась на спинку кресла.

— Тогда хотя бы не волнуйся, подумаешь, котик. Куда он денется? Наверняка залез куда-то с перепугу, проголодается и вернется, — попытался утешить меня Диодор.

— Да, котики, они такие, — поддержал Женя.

Дальше сидели молча, я сверлила взглядом ползунок прогресса: вот уже семь процентов, а теперь девять…

— Опять я взял себе слишком много салата из морковки и латука, — вздохнул Глеб. — Жень, хочешь тебе немного отсыплю?

— Нет! Ненавижу латук и морковь.

— Но ты же их любил, — удивился Глеб.

— Теперь ненавижу, — нахмурился Женя.

— Зак? — с надеждой обратился Глеб к иланину.

— О нет! Что ты! Я же могу есть только иланскую пищу.

— И как вам синтезированная иланская еда? Похожа на натуральную? — вежливо поинтересовался Диодор.

— С виду и не отличить, но на вкус напоминает пластмассу, — сообщил Зак и, помедлив немного, спросил: — А вы правда монах?

— Да, — кивнул Диодор.

— В какой конфессии?

— Изначальная Дхарма.

— Как? — округлил глаза Глеб. — А это еще что такое?

— Эта религия возникла всего два столетия назад, и нельзя сказать, что это именно религия в строгом понимании слова. Скорее система духовных практик, направленных на совершенствование человека.

— Хм, а я вот христианин, — разоткровенничался Глеб.

— Правда? — удивился Зак. — Ты правда веришь в говорящих змей, беременных девственниц и в то, что Иисус вознесся, совершив вертикальный взлет в стратосферу?

— Нет…

— Так какой же ты христианин?

— Ну, я понимаю все это аллегорически.

— Это как? — не отставал Зак.

— Ну, не буквально, — заметно напрягся Глеб.

— А как тогда? Если это аллегория, то что она значит?

— Не знаю, — нахмурился Глеб, — я никогда об этом не думал. Может, сменим тему?

— На моей планете тоже есть религия, — проигнорировал его предложение Зак. — В ней утверждается, что каждый благочестивый иланин должен почитать богов, сжигая подношения на костре. В основном это плоды деревьев, реже мелкие животные, но бывает, что и другие илане.

— Вы убиваете себе подобных, чтобы ублажить своих богов? — удивился Женя, увлеченно поглощая свой завтрак. Какой у него сегодня хороший аппетит!

— Эта сторона жизни моих сородичей мне крайне неприятна, — сообщил Зак. — По-моему, если религия исчезнет из мира, мир ничего не потеряет, а может, и приобретет.

— Религия религии рознь, — примирительно заметил Диодор. — От религии, требующей убийств или пустой траты ресурсов, и правда больше вреда, чем пользы.

— Ваша религия лучше? — нахмурился Зак.

— Как я уже говорил, это не совсем религия в строгом понимании слова.

— Ах да, совершенствование. И как же оно происходит?

— Так сразу и не объяснить, но если вкратце, то имеется в виду дисциплинирование ума. Ну вот, например, развитие способности концентрироваться. Чем лучше развита эта способность, тем разумнее, счастливее, свободнее и нравственнее человек…

— А я могу заниматься этим вашим совершенствованием, если не верю в духовную составляющую? — поинтересовался Зак.

— Что такое духовная составляющая? — невозмутимо спросил Диодор.

— Это то, чего я не вижу.

— Свой мозг вы видите?

— Нет, но его возможно увидеть на МРТ!

— Радиоволны — это духовная составляющая?

— Нет, — поморщился Зак.

— Почему? Вы же их не видите.

— Некоторые проявления радиоволн я могу видеть.

— А проявления духовной составляющей нет?

— Нет.

— Тогда как вы о ней узнали? Может, ядро атома — это духовная составляющая?

— Нет! — начинал злиться Зак.

— Но почему? Никто ведь не видел ядро атома, оно меньше фотона, поэтому его невозможно увидеть, — помедлив немного, Диодор добавил: — Так во что же вы не верите?

— В то, чему нет рациональных доказательств! — выпалил Зак.

— Что же такое, эти рациональные доказательства?

Зак медлил, недовольно хмурясь, поэтому Диодор продолжил:

— Скажите пещерному человеку, что земля круглая, и он сочтет это нерациональным. Бывает так, что мы не можем увидеть доказательства из-за своей ограниченности, хотя они есть. Поэтому я и сказал про дисциплину ума, она важнее любой веры.

На голографическом окошке появилась надпись: «Диагностика завершена, неполадок не выявлено».

— Я к капитану, — сообщила я и выбежала из столовой.

Капитан вместе со старшим пилотом Виктором находился в центре управления. Вместе они что-то пристально изучали на мониторе.

— Карим, — обратилась я и тут же запнулась: черт, с чего начать, чтобы он поверил, а не принял меня за сумасшедшую?

— Ну? — повернулся ко мне капитан.

— Котик пропал…

— Так найди его, Анна!

— Кто-то удалил все видеозаписи с момента прибытия Диодора, а Эльза говорит что-то странное, но диагностика системы не выявила неполадок.

Они переглянулись, и капитан спросил:

— Что говорит Эльза?

— Эльза, расскажи, что случилось с котиком, после того как я посадила его в клетку, — обратилась я к бортовому искину.

Та монотонно завела свою «старую волынку»:

— Котик выполз из клетки, преобразовался в хрюческую тюку, потом — в зубастого многолапца, распечатывал внутренние органы на медицинском 3D-принтере и ел их. После этого уполз в складской отсек, поглотил Евгения Комарова и преобразовался в Евгения Комарова, зашел в медицинский отсек, установил себе мозговые импланты и зубные коронки. Сейчас он находится в столовой.

— По дороге сюда я заглянула в медицинский 3D-принтер: кто-то распечатал десять человеческих сердец, пятнадцать печенок, тринадцать почек и шесть селезенок. Ах да, еще мозги, пять мозгов. А в истории действий робота-хирурга есть сегодняшняя операция по установке имплантов и двух коронок пациенту по имени Евгений Комаров.

— Диодора ко мне, — скомандовал капитан.

Я, признаться, растерялась. Он-то здесь при чем вообще?!

— Быстро! — гаркнул Карим.

Я пулей вылетела из центра управления, и спустя несколько минут Диодор уже стоял перед капитаном.

— Так как, говорите, вы нашли того котика? — поинтересовался Карим.

— Выловили из космоса, в гибернационной капсуле со сломанным гибернационным механизмом. Я говорил.

— У нас есть основания взять вас под стражу.

— Что?! — возмутилась я.

— И вашего робота тоже. Где он?

— Подождите! — запротестовала я. — Если все и правда так, как говорит Эльза, значит, то существо очень опасно и арестовать его может разве что робот!

— У нас на борту нет роботов, — мрачно заметил Карим.

— Ну ясно, что нет! Тебе же говорили, возьми хоть одного! Но нет, ты же их ненавидишь! — совсем вспылила я.

— Хватит! — потребовал капитан.

И только сейчас я заметила, что на его поясе красуется лучемет, как и на поясе старшего пилота. Но до того, как я привела Диодора, оружия у них не было. Карим тем временем продолжил:

— Я не знаю, что вы притащили на мой корабль, но вы все трое: Евгений Комаров, Диодор и робот с дурацким именем сейчас же отправляетесь под стражу в специально оборудованный для этого отсек! До выяснения всех обстоятельств…

— Вы хотите закрыть человека в одной комнате с чудовищем?! — еще больше возмутилась я.

— Если то, что сказала Эльза, правда, то откуда нам знать, человек ли он?! — в тон мне ответил капитан.

— Я согласен, — спокойно заметил Диодор.

— Что?! — скривилась я и серьезно на него посмотрела.

— Я сейчас же скажу Серафиму привести Евгения в место заключения и сам пройду куда скажете, — продолжил он.

— Какого черта?! — выпалила я.

— Успокойся, Анна, — тихо обратился ко мне Диодор, — со мной все будет хорошо, ты же знаешь, меня берегут Высшие Силы.

Ну да, как бы не так! Высшие Силы! Срань Господня! Да какого черта вообще? Как этот Карим мог так поступить? А еще капитан! Мало того что сначала он не взял в экспедицию ни одного робота! Так теперь еще и это! Возьми он роботов, Алекс, может, и не погиб бы! Но нет же! Роботы — это зло!

Спустя несколько минут я смотрела на большой монитор, на котором отображалась картинка из видеонаблюдения в том отсеке, куда поместили Диодора. На другом мониторе можно было видеть, как Серафим шагает к Евгению в столовой.

Карим пододвинул к себе микрофон и произнес:

— Евгений, пройди с роботом туда, куда он тебя поведет, пожалуйста.

Женя задрал голову, он выглядел удивленным, потом перевел взгляд на Серафима и растерянно поднялся. Черт, а что, если все это просто бред Эльзы вследствие какой-то неполадки? И котик прячется где-то в складском отсеке? А мы здесь зря только Женю напугали.

Вскоре все трое находились в одной комнате, и, после того как створчатая дверь закрылась, Карим опять произнес в микрофон:

— Вы находитесь под арестом до выяснения всех обстоятельств и не имеете права покидать свой отсек.

«Но, даже если и пожелаете, все равно не сможете, потому что дверь заблокирована из центра управления», — подумала я, но промолчала. Кажется, я поняла план Карима: он хочет посмотреть, попытается ли чудовище сожрать Диодора. Или они оба попытаются сожрать друг друга? Если они не люди, то так оно и будет.

Что, если Диодор на самом деле не тот, за кого себя выдает? Как он вообще узнал, что Алекс умер? Что это за связи у него такие? И как он так быстро прилетел сюда? В то, что он чисто случайно пролетал мимо, как-то не верится. Черт! Что вообще происходит? И где тогда настоящий Диодор?

10 — Жажда и страх (Ио)

Насколько человек побеждает страх, настолько он — человек.

© Томас Карлейль

Чертова Эльза, надо было подредактировать ей парочку системных файлов. Но кто же мог знать? На предыдущем космолете искин себя так не вел, если я удалял видеозаписи — бортовой компьютер ничего и не знал. Ладно, могло бы быть хуже, по крайней мере, двуногие не стали сразу пулять по мне из огнеметов. Интересно, сколько они собираются здесь нас держать?

Я сидел на кровати, оперевшись о стену, поджав ноги и обхватив их руками, а напротив на своей кровати полулежал этот занудный старик по имени Диодор и постоянно нес какую-то муть:

— Я всегда был плохим отцом.

Великие Бессмертные! Да всем насрать!

Его медный робот сидел на стульчике поодаль.

— Все детство и юность Анны провел в межзвездном путешествии…

Наверняка за нами наблюдают, как только я попытаюсь сожрать этого болтуна, они сразу узнают. Если же не попытаюсь — спустя один-два дня начну терять массу, а там и до стабилизации в человеческом облике недолго. Ну уж нет, человеком я точно не стану!

— Фактически я начал общаться с дочкой только после того, как она повзрослела. А после смерти ее матери у меня начался тяжелейший экзистенциальный кризис…

Но что тогда? Сожру я этого Диодора, и что? Сюда придут с огнеметами или с каким-либо другим оружием. Подняв взор, я увидел вентиляционный люк, похожий на жалюзи, а из памяти Евгения вытащил схемы корабля — вентиляционные шахты тянулись по нему словно лабиринт. А что, неплохой вариант, главное — успеть.

— А у вас есть дети?

Я глянул на медноголового. С этим не должно возникнуть слишком много проблем, у него и оружия-то нет.

— Что? — Я только сейчас понял, что Диодор что-то спросил. — Ах, дети… Нет, конечно, видите ли, я считаю, что необходимость в натуральном деторождении отпала как минимум два столетия назад. — Это была чистая правда, Евгений и правда так думал, а сейчас особенно важно поддерживать эту роль.

— Из-за 3D-принтеров, на которых можно распечатывать детей, да и взрослых?

— Да, — кивнул я.

Интересно, он когда-нибудь заткнется? Уже несколько часов здесь сидим, а он все непрерывно болтает. По-моему, из-за безделья я начинаю терять сноровку, а с этим занудой — еще и терпение.

Вот черт, опять Тайна Бытия неизбежно ускользает. Ведь, чтобы познать Секрет Бессмертия, надо метаморфировать и жрать как можно чаще. Насколько я понимаю, это ускорит метаболизм, а на определенном уровне быстрый метаболизм поменяет свойства клеток настолько, что я стану одним из Великих Бессмертных.

— Знаете, мне так стыдно, — вздохнул Диодор. — Ведь это из-за меня вас арестовали. Наверное, мне не следовало подбирать ту гибернационную капсулу, но я же хотел как лучше, а котик был таким несчастным, когда я его вытащил.

Да, я помню. Ужасное было время, сейчас еще ничего, хоть поел.

— Так жалобно мяукал и ластился.

А что мне еще оставалось, черт побери? Я внимательно взглянул на старика и неожиданно для себя почувствовал что-то вроде благодарности. Я знаю из воспоминаний людей, они такое иногда переживали, метаморфы — никогда.

Внутри похолодело. Не потому ли я испытываю человеческие чувства, что началась стабилизация в человеческом облике? Великие Бессмертные! Нет! Еще слишком рано! Я в форме человека всего-то несколько часов!

— Наверняка котик сейчас прячется в складском отсеке или еще где-то, а вам приходится сидеть здесь и ждать, пока его найдут. Извините.

— Вы не виноваты, — как можно вежливее ответил я, хотя получилось слишком раздраженно. Ну и ладно, может, до него дойдет, что я не настроен на общение, и он наконец заткнется?

— Я бы хотел как-то компенсировать нанесенный вам ущерб.

Интересно, как ты собираешься это сделать, старый дурак.

— Ну что вы, не стоит беспокоиться, — ответил я и еле заметно вздохнул. И повезло же мне остаться с этим занудой наедине, у меня же нервы не железные!

— Но раз уж мы все равно сидим здесь без дела, то можем потратить это время на что-нибудь полезное. Давайте в знак своего желания загладить вину я научу вас медитировать?

А что, это забавно, может, тогда он наконец заткнется? Я согласился, и спустя минуту он уже сидел в позе лотоса, а я — в полулотосе. Я, как метаморф, конечно, мог бы и в спиральку скрутиться, но у Евгения оказались крайне малоподвижные суставы, и я решил, что не буду ничего менять.

— Держите спину прямо, мышцы расслаблены, насколько это возможно в таком положении, дышите медленно и глубоко, наблюдайте дыхание.

Великие Бессмертные! Неужели он заткнулся? Мы просидели так несколько минут, после чего я поинтересовался:

— А зачем эта медитация вообще нужна?

— Сказано ведь: познай себя, — ответил Диодор. — Медитация и есть процесс самопознания. Все, что для этого нужно, — это внимательно наблюдать дыхание, мысли и ощущения в теле.

— И что это дает?

— Много чего, например, более глубокое понимание себя, свободу от страстей и не зависящее от внешних обстоятельств счастье.

Неожиданно для себя я почувствовал нарастающий голод. Ага, счастье, как бы не так. Жрать хочу! Словно проснувшийся вулкан, аппетит забурлил горячей лавой. Какого черта я вообще жду? Почему я до сих пор не сожрал этого зануду и не скрылся в вентиляционной шахте?

— Главное, отстраненно наблюдать все, что возникает, понимая, что это все преходяще. Понимание преходящей природы всех явлений — это и есть мудрость, — продолжал он нести несусветный вздор.

Голод вспыхнул с новой силой. Можно подумать, у меня сильно много выбора: либо я его сожру и сбегу, либо стабилизируюсь в облике человека. Решено, медлить больше нельзя!

Руки сами преобразовались в щупальца с шипами. Из спины вырвалось еще несколько таких же. Я вскочил и, отталкиваясь сильными когтистыми ногами, рванул к старику.

Сбоку меня что-то ударило и сбило с ног. Медный робот! Мы покатились по полу. Я преобразовал рот в пасть, и из нее выросли хищные зубы, но кусать робота было бесполезно — медная обшивка лишь погнулась.

Моя плоть шипела, выпуская щупальца и когти. По всему телу открывались глаза и прорезались шипы. Робот сначала пытался задушить меня, потом — резать выдвинувшимся из его руки тесаком. Все порезы тут же заживали. Обвивая противника плотными кольцами, я увидел выражение лица Диодора, и оно меня поразило: ни капли страха!

Удивление и любопытство, а также еще что-то, названия чего я не мог припомнить, — это все, что отобразилось на его лице. Я повидал много людей — никто из них не реагировал так спокойно на близость смерти. Словно ему было мало того, насколько меня ошарашила его реакция, он еще и сочувственно изрек:

— Как жаль, что жажда и страх настолько поработили тебя. — После чего направился к двери.

Клянусь Великими Бессмертными! В его голосе было именно это! Сочувствие! Да, наконец я вспомнил, как у людей это называется.

Я потянулся к нему щупальцем, но робот придавил его к полу и ударил меня в один из многочисленных глаз. Не то чтобы мне это причинило какой-то вред, но все равно неприятно.

Диодор скрылся за быстро распахнувшейся и так же шустро закрывшейся дверью. Значит, его выпустили и скоро здесь будут молодчики с оружием! Словно разъяренный питон, я со всей силы скрутил робота. Послышался хруст, ломались металлические кости.

Оставив обмякшего еле слышно потрескивающего робота, я рванул к вентиляционному люку и прямо так, не отдирая «жалюзи», быстро просочился сквозь них в вентиляционную шахту.

Как жаль, что старик ушел живым! Вот я дурак! Надо было подойти к нему в человеческом виде и только тогда кинуться. Так робот бы не успел. Но жажда была такой сильной, что я совсем забыл об этом медноголовом. Жажда?

Как он там сказал? Жажда и страх поработили меня? Черт, а он ведь не выказал ни капли страха. Как? Я должен сожрать его, чтобы узнать. Но сначала надо бы поглотить капитана, тогда я получу власть над кораблем и дурацкой Эльзой, будь она неладна.

11 — Изобретение и наказание (Михей)

Всегда будь готов к наказанию!..

Ибо сказано в Предписании:

«Что — грех, и что — добродетель,

Коль то и это — деяния?»

Это что ж, всё одно накажут?!

© Заповеди Мастера У

Коли не брать во внимание приготовления, с колодцем я провозился целый Божий день. Все оказалось не так просто, как помышлялось вначале. Хорошо еще, что погода поспособствовала — весь день светило солнышко и таял снег. Прежде всего надо было приладить к колодцу два прочных столба с дырками сверху. И ведь надо же, чтобы они были на одном уровне! Вот с этим я долго провозился.

В конце концов одолел и продел в дырки прочную палку, к одному ее концу прикрепил деревянное колесо, а на другом приделал набалдашник. Посередине палки приладил полое полено и привязал к нему цепь с ведром на конце. Теперь можно было крутить колесо и поднимать из колодца ведро с водой.

Хорошо бы еще сверху дашок приделать, но то уже опосля, как отдохну. Солнце закатилось, и ангелы Господни-то уже начали зажигать звезды на небосклоне. Несмотря на поздний час, Любава опробовала результат моих трудов и осталась довольна:

— Вот, теперь хоть смогу воды набрать, коли ты опять весь Божий день по сугробам шастать будешь, — заключила она и тут же схватилась за брюхо: — Ох и резвый же малец.

Я положил и свою руку на ее изрядно опухшее чрево. Моя рука против ее — что лапа медведя около ладошки ребенка. И вдруг так сильно захотелось поскорее увидеть сына, ну, или дочку, не знаю, как там Бог даст. А ведь уже недолго осталось, со дня на день должен был явиться мой первенец на свет Божий.

— Тимофеем назовем, в честь деда, — решил я, хотя деда я уже совсем не помнил, разве что из рассказов матушки. Сколько же там человеку отмерено? Три десятка лет, не более. Дед-то у меня долгожителем был, только под конец четвертого десятка помер.

— А коли девочка?

— Тогда ты имя придумывай, — улыбнулся я.

— Давай в дом пойдем. Холодно.

Ту ночь я спал словно убитый. На утро проснулся от истошного стука в дверь. Кто-то дубасил так, словно намеревался разбить дубовые доски.

— Ну, кого там еще черти принесли с самого утра?! — прикрикнул я, отстраняясь от теплой и сонной Любавы.

— Какого еще утра? Ты в окошко глядел?! — послышался знакомый голос. — Уже давно последние петухи отпели!

Разрази меня гром! Да это же голос нашего батюшки! Я вмиг пробудился и, сев в кровати, начал быстро напяливать валенки. И что ему понадобилось в такую рань?

Кое-как накинув тулуп и отворив дверь, я увидел священнослужителя Пахомия. Полнотелый и пухлощекий, он весь трясся от негодования, да так, что его длинные широкие уши, висевшие до плеч, крупно дрожали. А это, насколько мне ведомо, весьма тревожный знак.

— Ты что же учудил, Михей?! — с порога начал он.

Я вышел из дома и осторожно затворил за собой дверь, чтобы не потревожить Любаву. После чего склонился к нему, я-то был на целую голову выше, и полюбопытствовал:

— Что случилось, батюшка?

— Вон! Вон что! — Он схватил меня за рукав и поволок за собой куда-то за дом.

Я уже и так уразумел, куда он меня тащит. Еще до того, как увидал свой колодец. Колесо было сломано и валялось на земле, полое бревно снято и разбито в щепки, а длинная палка сломана. Вокруг стояло несколько молодчиков из нашего села.

— Что же энто… — только и смог вымолвить я, замерев на месте.

— Что?! — обернулся ко мне раскрасневшийся Пахомий. — А я поведаю тебе что! Энто нарушение одиннадцатой заповеди!

— Но…

— И не пытайся лукавить, нечестивец! — взмахнул руками поп. — Ты сделал энто! Ты! Честные люди своими глазами видывали!

Я глянул на стоявших поодаль молодчиков, потом на Пахомия, и заметил:

— Я и не помышлял лукавить.

— Как ты мог? Поведай! Как? Как Лукавый овладел твоим разумом и подвиг на презренные деяния?

— Жена попросила, — ляпнул я и тут же пожалел. Черт! Не надо было еще и ее вмешивать.

— Жена?! — округлил глаза Пахомий, и его длинные уши задергались еще сильнее. — Жена?!! Вот ведь как действует Лукавый! Не зря же говорят, женщина — сосуд греха! Энто же из-за нее и случилось грехопадение! И как токмо жена твоя докумекала? Как прознала о механизме бесовском? Неужто по наущению Лукавого?

— Да где там! — спохватился я. — Она же такое в своей родной слободе видывала! Было там такое колесо, сам видал, еще до того как ее мне сосватали!

— Вот ведь бесовское семя! Был бы в тех краях благочестивый пастырь, он бы такого непотребства не допустил!

— Жена-то беременна! — попытался вразумить его я. — Ей тяжело…

— Ты совершил грех изобретательства! Тот самый, из-за которого случилась Катастрофа и Великая Зима!

— Но я же просто приладил колесо к колодцу, чтобы жене было легче воду набирать! — И не думал отступаться от своего я, хотя и понимал: бессмысленно и нелепо, коли поп решил, что энто нарушение одиннадцатой заповеди.

— Ты кем себя возомнил? Думаешь, можешь играть в Бога?

— Нет, — признался я.

— Ты хоть помнишь то, что в Святом Писании об одиннадцатой заповеди сказано, нечестивец?! — И, не дав мне и слова втулить, он упоенно начал цитировать: — Кто пользуется механизмами, будет действовать механически. А живущий механически, будет иметь механическое сердце. Тот, в чьей груди бьется механическое сердце, утратит первозданную чистоту и доброту. А без первозданной чистоты в жизни не останется счастья…

— Батюшка, но я же…

— А саму одиннадцатую заповедь помнишь?

— Помню! Одиннадцатая заповедь гласит: не изобрети себе механизма ни облегчающего труда твоего, ни облегчающего убиения зверя лесного, равно как и водного, и небесного! Ибо изобретательство есть мерзость пред ликом Господним, и кара небесная падет на того, кто упадет во искушение изобретательства!

— Так что же ты нарушаешь ее, нечестивец?! Разве Отец Наш Небесный не дал нам все необходимое? Разве не полнятся воды рыбой, а леса — зверем, разве не родит земля щедро да обильно? А тебе все мало, нечестивец? Зачем вмешиваться в естественный ход вещей? Зачем менять то, что создал Господь?

— Но мы же избы строим! Почему нельзя построить колодец?!

— Избы мы строим испокон веков! И поля засеваем, и на зверя охотимся, и рыбу ловим! Энтого достаточно! Не надобно ничего выдумывать да изобретать! Или ты хочешь, чтобы все повторилось? Ты хочешь новую Катастрофу и Великую Зиму?

— Нет, — вздохнул я, понурившись, — но разве же из-за колодца наступит Катастрофа?!

— Так ты еще и перечить смеешь! Негодник! Гордыня тебя обуяла! Оттого ты и впал во грех изобретательства! Из-за гордыни! Кем ты себя возомнил?

Я только тяжело вздохнул, а что еще делать, коли слова тулить супротив егошнего бессмысленно? Пусть побеснуется, а там, глядишь, и угомонится.

— В монастырь! — распалился поп еще более. — В монастырь негодника! На хлеб и воду! Да епитимью совершать! В смирении и покаянии!

— Что? — удивился я. — Батюшка, вы чаго? У меня жена беременная!

— Спасение души важнее дел мирских! В монастырь на сорок дней! Грехи отмаливать. А как покаешься, тогда уж и воротиться сможешь.

— Но как же она без меня? Кто ей воды принесет?

— А вот раньше думать надо было! — выпалил он и двинулся прочь, и молодчики за ним, один за другим, все с мрачными рожами. Один даже толкнул меня плечом, словно не заметил.

12 — Щупальце (Анна)

Если вам нравится лежать в ванной, вы полюбите невесомость.

© Валерий Поляков (космонавт)

В техническом отсеке мерно гудел 3D-принтер, пока Карим сосредоточенно в нем ковырялся. Посреди отсека лежал искореженный медный робот. Точнее, то, что от него осталось. Рядом невозмутимо стояло стройное изящное существо, напоминающее кентаврика, «созданного» из олененка Бемби, которого я когда-то видела в древнем детском фильме. Только вот «Бемби» скрестили с богомолом и осьминогом.

От спины «кентаврика» отходили многочисленные черные щупальца без присосок, концы которых аккуратно шарили в «останках» Серафима. Маленькие точки, словно блестящие бусинки, моргали почти по всей длине щупалец. Насколько я помнила из статьи о нгумбах, это были многочисленные глаза, которыми «Бемби» мог видеть, что там внутри сломанного робота.

На голове у него тоже имелись глаза, больше всего напоминавшие блестящие черные очки, отчего у «кентаврика» всегда был несколько отстраненный вид. Время от времени его тонкие антенны на большой удлиненной к затылку голове мерно подрагивали, как и заостренные кверху уши. А вот подтянутые к грудной клетке клешни, походившие на лапки богомола, ни разу не пошевелились. В целом «Бемби» производил впечатление хрупкого и беззащитного существа.

За все время он даже не глянул «большими глазами» на распластанного Серафима. Хотя и прекрасно видел его многочисленными рецепторами на юрких щупальцах.

Таковы нгумба с планеты К-99. Если приделать им синтезатор речи и обучить ремонтным работам — таких специалистов с руками оторвут. Ну еще бы, благодаря многочисленным щупальцам с глазами прямо на них, нгумба могут проникать в глубь сложных механизмов и ремонтировать их прямо изнутри.

В лабораторию вошел Зак с подносом, наполненным едой, и протянул его Пако. Тот принял его двумя щупальцами, а третьим поднял с подноса что-то, напоминающее подсушенного или поджаренного насекомого, размером с ладонь.

Поднеся гигантское насекомое к миниатюрному ротику, он приблизил к нему кончики антенн, и я вспомнила, что там у него находятся органы обоняния. Понюхав еду, Пако отодвинул ее, после чего сложил богомольи клешни перед лицом и склонил голову, словно молясь.

— Пако, что ты делаешь? — удивилась я.

— Пако благодарит Великое Провидение за пищу, — ответил он, после чего опустил клешни и принялся за еду, быстро шевеля двумя парами жвал. Все то время, пока он хрустел подсушенным насекомым, его остальные щупальца ни на секунду не прекращали ремонтные работы!

— Пако не любит, когда на него пялятся, — тихо сообщил Зак и сел в кресло рядом. — Особенно во время работы.

Я вздрогнула от неожиданности и сказала:

— Извини. Но это же невероятно! Как он это делает? — я кивнула на удивительного инопланетянина.

— У Пако в основании каждого щупальца есть своего рода мини-мозг. То есть, по сути, щупальца автономны, как и щупальца земных осьминогов. Головной мозг просто отдает им приказы, что делать, а «щупальцевые мозги» выполняют их в соответствии с записанными в них навыками.

— Поразительно, — признала я, — это ведь невероятно! Получается, у него одно главное сознание и много маленьких «щупальцевых». Да уж, не каждый день доводится наблюдать, как нгумба одновременно ремонтирует робота и обедает.

— Понимаю, я ведь сам его всему обучал, — не без гордости заметил Зак, — я же по первому образованию инженер-механик.

— Удивительно, конечно, — заметила я, не в силах противостоять соблазну рассматривать Пако, хотя теперь делала это как можно незаметнее. — И как только у непарнокопытного в ходе эволюции могли возникнуть щупальца?

— Или у щупальцевого — копыта? — ухмыльнулся Зак, но потом серьезнее продолжил: — На планете К-99 большое количество социальных насекомых, которые живут в особого рода «термитниках». Нгумба питаются ими и их мёдом, вытаскивая все это из сложных лабиринтов с помощью щупалец.

— Не легче ли разрушить «термитник»?

— Он слишком прочный. Спустя несколько часов после «строительства» застывает и становится как камень. Да и неэкологично это, нгумба никогда не выедают один «термитник» полностью.

— Они все разумные, или Пако просто генномодифицирован?

— Насколько я знаю, их гены все еще не изучены в достаточной мере для таких серьезных модификаций. А интеллект у них немногим выше, чем у тех земных обезьян… Ну, которые типа самые умные.

— Шимпанзе?

— Точно, — кивнул Зак. — Так что никаких модификаций, даже в том, что касается способности говорить. Нгумбам просто приделывают синтезатор речи. — Зак кивнул на железное устройство, прикрепленное к тощей грудной клетке Пако.

Металлический прямоугольник крепился за плечи тонкими лямками и был еле заметен за сложенными «богомольими» лапками. Насколько я помнила, этими изящными клешнями они раскалывали произрастающие на их планете твердые плоды, похожие на большие орехи, а также жесткие хитиновые оболочки некоторых насекомых.

Я перевела взгляд на миниатюрный рот Пако, прикрытый двумя парами маленьких жвал. Да, такое в человеческий речевой аппарат не модифицируешь, даже при большом желании.

Просто уму непостижимо, и как он может одновременно ковыряться в роботе щупальцами, решая сразу несколько разных задач? В одном месте он что-то сваривал, в другом — прикручивал, в третьем — выравнивал медную обшивку и так далее. Это же сколько мозговых ресурсов задействовать надо?

— А то его выражение благодарности Великому Провидению, — тихо произнесла я, — это ты его научил?

— Да, — кивнул Зак. — Я воспитывал Пако в соответствии с культурой нгумба. Это их обычный обряд перед каждой трапезой.

— Но это же невероятно! — изумилась я. — Этот инопланетянин выражает благодарность перед едой! И при этом ученые считают его интеллект немногим выше обезьяньего? Что у них там за критерии интеллекта? Разве к ним не относится способность откладывать удовлетворение возникшего желания?

— Я и сам не знаю, как ученые могли такое решить насчет интеллекта нгумба, — признался Зак. — Видимо, все из-за того, что нгумба обращаются к себе в третьем лице. То есть их способности к самоосознанию все еще на стадии формирования. Некоторые из них даже не узнают себя в зеркале.

— Но ведь между интеллектом и самоосознанием есть разница, — заметила я, — они могут развиваться несоразмерно друг другу.

Хотя с другой стороны… Я глянула на большую голову Пако — наверняка там половина мозга за координацию одних только щупалец и отвечает. Впрочем, у людей тоже половина всех нейронов мозга находится в мозжечке — главном центре координации движений. И при этом у людей-то щупалец нет. Да и такой потрясающей ловкости с многозадачностью — тоже.

Впрочем, нгумба живородящие, и, учитывая их четвероногость, они могут позволить себе и еще бо́льшую энцефализацию, то есть увеличение мозга относительно массы тела. У людей энцефализация ограничена размерами женского таза. А, учитывая человеческую прямоходячесть, таз нельзя расширить слишком сильно. Роды у людей и так стали чрезмерно болезненными и опасными после «изобретения» прямоходячести.

А вот «кентаврикам» такое не грозит, бедра можно расширять и расширять, соответственно, и головы увеличивать. Так что эволюционные возможности по энцефализации у нгумба выше, чем у людей. То есть спустя какие-то несколько миллионов лет они могут достичь такого уровня интеллекта, что будут считать наш разум немногим выше обезьяньего.

Как же хорошо, что люди изобрели внешнюю репродукцию с помощью 3D-принтеров. Для нее расширение таза не нужно, так что можно увеличивать объем мозга хоть до бесконечности. Да и избежать массы проблем, связанных с внутриутробным периодом и родовыми травмами.

В комнату вошел Диодор, некоторое время печально смотрел на разложенного на полу Серафима, после чего осторожно поинтересовался:

— Есть ли надежда?

Все щупальца Пако в миг замерли, и он чуть повернул голову в сторону Диодора, после чего из синтезатора речи раздалось:

— Очень старый робот. Зачем такой старый? Проще купить новый.

— Да, мне уже говорили, — вздохнул Диодор. — Но, видите ли, Серафим близок моему сердцу, можно сказать, он мой друг. Не просто вещь, понимаете?

Пако склонил голову чуть вбок, рассматривая собеседника, еле заметно пошевелил антеннами и ответил:

— Пако понимает. Пако нужно время. Много времени.

— Конечно, — кивнул Диодор. — Я буду ждать. Если я чем-то могу помочь, дайте знать.

Пако медленно кивнул, и Диодор сел в кресло, видимо, приготовившись к длительному ожиданию.

Спустя несколько минут я нарушила тишину:

— Знаешь, Зак, я все думаю. Та тварь, она же установила себе импланты с помощью робота-хирурга и потом бросила их, перед тем как скрыться в системе вентиляции. Почему?

— Хм, — почесал подбородок Зак, — не знаю, может, он решил, что они ему больше не нужны?

— Скорее он не может имитировать неорганические вещества и сам себе установить импланты тоже не способен. То есть каждый раз после смены формы ему приходится устанавливать себе импланты с помощью робота-хирурга.

— Как хорошо, что у нас есть импланты, — заметил Зак. — Значит, все, что надо, — это постоянно быть на связи друг с другом через виртуальную реальность. Если кто-то уйдет из онлайна — значит, чудовище его сожрало.

— Да, и еще я думаю, кто-то из экипажа станции «Новые Горизонты 42» мог выжить.

— Каким образом?

— Так же, как и то чудовище, в гибернационной капсуле. Возможно, нам следует тщательно прошерстить орбитальное пространство вокруг Земли-12.

— В первую очередь надо завалить нашего монстрика, а потом уже тащить на борт нового! — возразил Карим, все это время ковырявшийся в менюшке тихо гудящего 3D-принтера. — Ну наконец готово.

— Что? — поинтересовалась я.

— Мини-робот, — ответил капитан и показал на 3D-принтер, створки которого с шипением открылись. Оттуда, помимо повалившего пара, вышел маленький шестилапый робот, напоминающий черного паука.

— Робот? — нахмурилась я. — Но ты же их ненавидишь!

— Отношения отношениями, а работа работой, — ответил Карим.

— Что ж ты не придерживался этого подхода, когда подбирал команду? — Я сложила руки на груди.

Проигнорировав мой вопрос, капитан сообщил:

— Этот робот создан специально для прогулок по вентиляционным шахтам. А я еще и прикрутил ему привычку стрелять плазмометом по всему шевелящемуся, что он там обнаружит.

— Плазмомет хорошая идея, — похвалил Зак. — Обшивку вентиляционных шахт он вряд ли сильно повредит, а вот органику поджарить вполне может.

— Я видел, как у той твари заживали раны, наносимые роботом, — кивнул капитан. — Вряд ли при таких раскладах ее легко убить. Но сверхвысокие температуры еще ни одна форма жизни не научилась переносить, тем более белковая. И кстати про высокие температуры: индивидуальные плазмометы тоже уже распечатаны. — Он показал на лежавшее рядочком оружие, и его быстро начали разбирать.

Конечно же, плазмометы выдавались только тем, кто мог выходить в виртуальную реальность с помощью имплантов. Я взяла в руку оружие, и рукоятка тут же изменилась в соответствии с формой моей ладони, обеспечивая идеальную стыковку. Как было бы чудесно, сейчас же выстрелить себе в сердце, сжечь свое тело дотла…

Нет. Это может причинить вред экипажу. Нельзя создавать опасность пожара в космолете, тем более что вирус и так уже начал свою работу, и скоро мое сердце остановится само. Тем более что гореть заживо все-таки неприятно, внезапная смерть намного лучше.

— Хорошо бы еще заблокировать возможность установки имплантов с помощью робота-хирурга, — сообщил Глеб.

— Это, пользуясь привилегиями высшего руководства данной жестянки, я сделал в первую очередь, — заметил капитан.

Когда у всех на поясах красовалось по плазмомету, капитан через нейроинтерфейс отдал приказ роботу-пауку отправиться на поиски чудовища. Быстро перебирая лапками, робот подбежал к открытому вентиляционному люку и юрко нырнул в его мрак.

Взоры присутствующих обратились на большой экран, разделенный на четыре части. Здесь можно было видеть все, что снимал робот сразу в нескольких спектрах: обычном человеческом, тепловом и электромагнитном. На четвертой части монитора пестрели синие линии трехмерной карты вентиляционных шахт, на ней наш робот отображался в виде красной точки.

Судя по записи того, как чудовище бросилось на Диодора, во время метаморфоз температура его тела резко увеличивается, что, видимо, связано с ускорившимся метаболизмом. Ведь менять форму собственного тела, еще и так шустро, очень энергозатратно. Кроме того, во время метаморфоз датчики обнаруживали всплески электромагнитного излучения, исходящего от чудовища.

Удивительно, конечно, и уму непостижимо, как в ходе эволюции могло возникнуть нечто подобное. Не могу поверить, что оно эволюционировало на Земле-12, больно уж ее фауна напоминает земную. То чудище могло возникнуть только в мире, сильно не похожем на наш. Возможно, когда-то давно оно или его предки прибыли на Землю-12 с помощью космического корабля или каким-то образом вывалились из другого измерения, мало ли что!

В любом случае, чем бы ни было то чудовище, оно не бессмертно. Никто не бессмертен, даже люди, поместившие свой мозг в банки и ведущие исключительно виртуальную жизнь. Нейроны-то, может, почти не стареют, хотя с возрастом в них тоже происходят всяческие изменения, вроде накопления липофусцинов и повреждения миелиновых оболочек. Но вот глиальные клетки и сосуды мозга очень даже подвержены старению.

Конечно, люди научились удлинять теломеры и распечатывать на принтерах любые органы или части тела, изобрели суперэффективные антиоксиданты, изрядно поковырялись в генах и победили множество болезней, в том числе и возрастных. Средняя продолжительность жизни увеличилась до ста сорока лет, а некоторые долгожители дотягивают и до трехсот, хотя это очень уж затратно в смысле финансов.

Бывают такие, которые каждый раз, когда их тела начинают стареть, распечатывают себе новые из своих ДНК, обычно не старше шестнадцати лет. После чего делают трансплантацию мозга из старого тела в новое — это, пожалуй, один излучших вариантов современного «бессмертия». Но и он не идеален, сосуды мозга-то все равно стареют, несмотря на полчища нано-роботов, постоянно занимающихся их починкой. Рано или поздно очередного «шестнадцатилетнего» долгожителя постигает какой-нибудь инсульт или деменция. Уж лучше умереть, чем жить в молодом теле со старческим маразмом.

То же касается и тех, кто увлекается киборгизацией. Можно полностью заменить свое тело на синтетику, оставить один только мозг органичным, но он все равно будет стареть. Можно даже переписать свою личность в электронику и сделать полностью синтетического человека, но это будет только копия. И такое тело тоже будет изнашиваться, хотя и очень медленно. Можно законсервировать себя в гибернационной капсуле, но разве это жизнь?

Был такой случай на Старой Земле: несколько успешных трейдеров поместили свои мозги в банки и трейдили оттуда, в свободное время отдыхая в райском виртуальном мире. Стимуляция сенсорных систем оттуда была не хуже реальной, то есть полный эффект присутствия. А ведь что еще человеку нужно для счастья, если не определенного рода стимуляция сенсорных систем? Плюс здание, в котором они находились, было настоящей современной крепостью с охраной, видеонаблюдением и прочими новейшими способами защиты.

Одним словом, лучшая защита как от старения, так и от насильственной смерти. Так землетрясение разрушило то здание. Ни один из трейдеров не выжил. Потом еще выдвигались идеи помещать такие вот «крепости с мозгами» на орбиты планет, чтобы никакие катаклизмы не смогли помешать. Но там тоже нужно постоянное обслуживание, иначе можно нехило так отхватить каким-нибудь космическим булыжником по обшивке. Тем более что космического мусора на орбитах уже хватает.

Да. В этом мире нет ни одного места, в котором можно было бы спрятаться от смерти навсегда. Даже если процесс старения когда-нибудь будет остановлен полностью, никто не сможет устранить вероятность насильственной смерти. Бессмертных нет и быть не может.

Некоторое время робот шастал по лабиринту системы вентиляции, пока наконец не наткнулся на зеленоватый отросток. То ли хвост, то ли щупальце. Наш механический «паук» сразу же пальнул из плазмомета, обдав противника струей горячей плазмы. Отросток дернулся, вжался и исчез за поворотом. Робот прибавил шагу.

— Он здесь, — заметил Глеб, тыкая в карту на экране, — недалеко от медицинского отсека.

Робот бежал на полной скорости, время от времени стреляя в удаляющееся существо, которое при этом неистово шипело и волочило за собой извивающиеся щупальца. Или хвосты?

— Похоже, робот гонит его к лаборатории, — сообщил Виктор и, вынув плазмомет, добавил: — Да! С секунды на секунду он окажется там.

— Витек, бери Глеба с Заком и дуйте туда, — скомандовал капитан.

Они тут же выбежали из комнаты, держа плазмометы наготове, а Карим тем временем вывел на второй экран изображение с видеонаблюдения в лаборатории. Практически сразу все увидели, как вентиляционный люк отвалился, со звоном упав на пол, и оттуда вывалилась зеленая биомасса — сплошные щупальца, шипы и глаза на стебельках.

Упав на пол, биомасса тут же рванула прочь, перебирая бесчисленными лапами, и скрылась за медицинским 3D-принтером. Появившийся в проеме робот-паук какое-то мгновение медлил, осматривая все вокруг, после чего спрыгнул на пол и уверенно засеменил к двери.

В мгновение ока из-за принтера на него кинулся зеленый комок и тут же поглотил! Перекатился по полу и выплюнул искореженный металлолом, со все еще дергающимися лапками.

В лабораторию ворвался Виктор и выстрелил в монстра. Чудовище взвизгнуло, рвануло в сторону. Виктор пальнул туда, но существо успело отскочить. На стене задымилось черное пятно от горячей плазмы.

За Виктором поспели Глеб с Заком и, похоже, тут же обомлели: чудовище резко выросло. Бесчисленные щупальца раздвинулись в стороны, охватив собой чуть ли не всю лабораторию. Разверзлась зубастая пасть, издав истошный рык.

Зак выстрелил, и Глеб последовал его примеру. Виктор не успел — одно из щупалец сбило его с ног, другое — обвило руку. Закричав, Виктор выронил плазмомет.

— Стреляй по щупальцам! — крикнул Зак и выстрелил в то, которое держало Виктора.

Несколькими другими отростками чудовище схватило Глеба. А подняв уроненный Виктором плазмомет, выстрелило в Зака. Закричав, тот отскочил в сторону, перевернув стол. Стоявшие на нем мензурки разбились вдребезги, расплескав содержимое.

— Черт! — крикнул капитан и выбежал из комнаты.

Я и остальные побежали за ним.

Ворвавшись в лабораторию, мы увидели корчившегося на полу Виктора. Он тщетно пытался освободиться от обвившего его щупальца. Чудовища не было! Только его отстреленное щупальце все еще крепко сжимало свою жертву, вздуваясь буграми мышц.

Зак сидел, оперевшись о стену, и зажимал рукой обгоревшее плечо.

— А где Глеб и чудовище? — спросил капитан, осматриваясь.

Зак не ответил, только страдальчески показал глазами на вентиляционное отверстие.

— Глеб?! — нахмурилась я.

Зак тяжело вздохнул и опустил взгляд, а Виктор застонал:

— Черт, снимите с меня это! Оно жжется!

Мы кинулись к нему, но стоило прикоснуться к щупальцу, как оно обожгло нам руки. Мы тут же отпрянули назад, энтузиазма поубавилось, и я заметила:

— Возьмите щипцы, там в складском отсеке! А я займусь Заком.

Покрыв толстым слоем мази ожог Зака, я тщательно его перебинтовала, и иланин отметил, что теперь чувствует себя намного лучше. А также сообщил, что чудовище утащило с собой и плазмомет Виктора. Кстати про плазмометы, теперь мы поставили их на максимум, хотя это в разы повышало опасность пожара, зато в следующий раз чудовищу точно не поздоровится!

Чуть поодаль на полу валялась одежда Глеба. Похоже, монстр счел ее невкусной. Осмотрев пол пристальнее, я нашла на нем свежеудаленные импланты в капельках крови. Так я и думала, сожрав Глеба, чудовище выплюнуло то, что не смогло переварить. Глянув в дополненную реальность, я увидела напротив имени главного механика статус «не в сети».

Спустя пару минут с помощью щипцов и некоторых других инструментов щупальце все-таки сняли с Виктора. Пако даже принес лом, а Карим с Диодором напялили резиновые перчатки и отнесли щупальце в антиграв. Благо он был здесь же, в лаборатории. Теперь кусок монстра злобно извивался, зависнув в невесомости.

13 — Священная война (Анна)

Ужасный парадокс инквизиции состоит в том, что горячее и зачастую искреннее желание искоренить зло привело к злодеяниям таких масштабов, каких прежде не видел мир.

© «Эффект Люцифера» Филип Зимбардо

Мы решили по возможности держаться вместе, чтобы постоянно быть друг у друга на виду, насколько это возможно, и тем самым не позволить чудовищу напасть на кого-то, когда никто не видит. Поэтому искореженного медного робота перенесли в лабораторию, где Пако продолжил работу над ним.

В одном месте робота он проворно сваривал какие-то детали, одновременно в другом закручивал гайки гаечным ключом, а в третьем выравнивал погнутую обшивку. И все это с совершенно отрешенным видом, практически не глядя на разложенного робота. В то же время черные глазки на его щупальцах обладали чем-то вроде век и время от времени помаргивали.

— Ты будешь работать или пялиться на Пако? — очень тихо поинтересовался Зак и, передав мне мензурку с голубой жидкостью, громче добавил: — Вот реагент.

— Спасибо, — ответила я, набрала реагента в длинную пипетку и капнула им на маленький кусочек синтезированного мяса. То сразу же засокращалось, создавая видимость жизни. Я взяла его пинцетом и поместила на изъятые из щупальца ткани в чашке Петри.

Взглянув на все это под микроскопом, я увидела, как зеленоватые клетки чудовища с очень длинными отростками поглощают розовые клетки синтезированного мяса. Поглотив их полностью, они начали медленно преобразовываться в такие же розовые клетки, только опутанные сеткой зеленоватых отростков.

— Очень интересно, — заметила я, — клетки чудовища сначала поглощают клетки жертвы, а потом превращаются в них, но кое-что остается неизменным.

— Что? — поинтересовался Зак, и я отошла от микроскопа, чтобы дать ему взглянуть.

— На них осталось нечто напоминающее паутину.

— То есть на клеточном уровне чудовище не идентично тому, чей облик приняло, — предположил Зак, — и мы можем узнать, кто есть кто, изучив клетки под микроскопом?

— Весьма вероятно, — кивнула я, — но, полагаю, прежде чем делать выводы, надо провести еще ряд экспериментов.

Я повернулась к антиграву и увидела, что щупальце преобразовалось в нечто вроде пульсирующего кокона. Сбоку оно походило на огромную фасолину или причудливый зародыш, но, когда я подошла почти вплотную, ткани «фасолины» задрожали. Она раздалась вширь, по центру проступило что-то вертикальное, а по бокам появились вмятины, внизу прорезалась горизонтальная полоска. Еще мгновение, и я узнала в этом куске плоти человеческое лицо!

— Зак! — вскрикнула я от неожиданности. — Глянь!

Он быстро подошел и воскликнул:

— Да это же твое лицо!

Черты и правда все больше походили на мои.

— Что же это? — не переставала изумляться я. — Этот кусок инопланетного мяса пытается имитировать мой внешний вид?

Лицо напротив уже стало совсем похожим на мое и даже сымитировало движения губ, как при разговоре, но не проронило ни звука. Удивительно, это же не кусок мяса, а вполне себе живое существо, просто маленькое…

Но как? Господи, как это возможно? Оно же недавно было отстреленным щупальцем! Нет, я понимаю, бывают такие создания, вот морская звезда, например, от нее кусок отруби — из него еще одна звезда вырастет. Но это же примитивная форма жизни. А метаморф — вполне себе высокоорганизованный и разумный организм.

Земля-12 чуть ли не больше остальных планет-двойников похожа на Старую Землю. На ней и флора с фауной напоминают земные, эпоха больше всего походит на межледниковый плейстоцен, только разумной формы жизни нет. Собственно, поэтому и было решено начать колонизацию. Идеальные условия, и вдруг откуда ни возьмись появляются эти метаморфы. Каким образом они вообще оказались на Земле-12?

— По-моему, оно пытается выйти с нами на контакт, — заключил Зак, задумчиво почесывая красную шевелюру.

— Нам не контачить с ним надо, а узнать, как их ликвидировать! — заметил капитан. Он сидел у одного из мониторов и выглядел очень мрачным.

— Как там справляются твои роботы? — поинтересовалась я.

Недавно он распечатал еще троих роботов-пауков с плазмометами и разослал их бродить по лабиринту вентиляционной системы.

— Никак, — вздохнул Карим. — Та тварь словно сквозь землю провалилась, будь она неладна.

— Кстати, Карим, — начал Зак, — давно спросить хотел, почему ты так ненавидишь роботов?

— Я не люблю об этом говорить, — хмуро заметил капитан.

— Неужели какая-то секс-роботша отказала тебе в обслуживании? — хихикнул Зак.

— Ладно, — тяжело вздохнул Карим. — Несколько лет назад, когда еще не был капитаном, я вместе с женой и дочкой участвовал в колонизационной экспедиции.

Надо же! Не могу себе представить нашего капитана семейным человеком. Я думала, он, как и многие, считает все эти браки устаревшим способом репродукции, есть же 3D-принтеры, в самом деле.

Тем временем Карим продолжал:

— Земля-10, может, слышали?

Зак кивнул, а я вспомнила, что это та самая планета, которую не смогли колонизировать из-за ужасного вируса, убившего колонистов.

— Ну так вот, — вел дальше Карим, — миссия провалилась, и мы ждали спасателей. Прибывшая на место группа роботов провела тесты на наличие инфекции, и оказалось, что мои жена с дочкой заражены! Но у них не было симптомов! Робот сказал, что они вирусоносители. То есть болезнь у них не развивалась, хотя они могли заразить других. Но можно же было посадить их в карантин, черт побери! На космолете были места! Там их бы обследовали с помощью роботов, рано или поздно лекарство бы нашли… По крайней мере, на космолете у них был бы нормальный медицинский уход, на поверхности планеты почти все вышло из строя из-за землетрясения… На борту, возможно, они бы прожили дольше, дотянули бы до изобретения лекарства… Думаете, я не умолял главного робота? Не пытался договориться с ним? Но разве с роботом договоришься?! Он запрограммирован не пускать на борт всех, у кого вирус-положительный тест, и все!

Карим умолк, повисла напряженная тишина, было только слышно, как он тяжело дышит. Спустя несколько секунд Карим тише продолжил:

— Я находился в карантине на космолете спасателей на орбите Земли-10, в то время как жена с дочкой умирали там… А я даже не мог быть рядом! Я видел, как умирали самые близкие мне люди, и не мог ничего сделать! Мы могли разве что общаться с помощью виртуальной связи… Сначала умерла дочка… У нее симптомы появились не сразу… Потом жена…

Такое бывает, носительство иногда перетекает в болезнь, стоит только иммунитету ослабнуть. Наверняка жену подкосила смерть дочки, психологическая травма, кроме всего прочего, бьет и по защитным силам организма.

— Извини, — тихо произнес Зак.

— Забудем, — отрезал Карим. — Я не доверяю роботам. Они слишком рациональные, чтобы быть человечными.

Я хотела сказать, что все зависит от того, как запрограммировать робота. Можно ведь сделать его и человечным, и эмоциональным. Просто создатели того искина посчитали, что спасателям такие качества не нужны. Но, подумав, я промолчала.

В дополненной реальности замигала иконка оповещения о новом сообщении от дронов-разведчиков с Земли-12. Открыв сообщение, я увидела, что это отчет о результатах последних генетических исследований. Некоторое время я листала отчеты, после чего сообщила:

— Пришли результаты генетического анализа аборигенов. Практически ничего нового. Здесь, как и в предыдущих отчетах, сказано, что у вырожденцев не только человеческие гены. У них там много всего намешано. Есть гены некоторых земных животных, но также много других. Не знаю, что это. Подозреваю, что-то из местной фауны.

— Но как гены местной биоты могли попасть в человеческий геном? — развел руками Зак.

— Понятия не имею, не припомню ничего подобного ни на одной из планет, — хмурилась я, листая дальше.

— И почему чужие гены попали в организмы только одной половины аборигенов, а другие остались незатронутыми? — словно обращаясь сам к себе, рассуждал Зак.

— Тут еще кое-что удивительное, — заметила я. — Все попытки проанализировать геном жреца Велимудра закончились провалом.

— Как провалом? — не поверил Зак.

— Открой сам и посмотри, — посоветовала я. — Несколько попыток, и каждый раз написано: «Генетический материал не обнаружен».

Минут пять Зак молчал, видимо, листая отчеты в дополненной реальности, после чего вздохнул:

— Чушь какая-то. Получается, у него и вовсе генов нет.

— Велимудр — это тот, который главный у чистокровных? — поинтересовался Карим, не отводя взгляда от монитора.

— Он самый, — ответила я и надела нейроинтерфейс для управления микродронами. После этого я отдала приказ дрону подлететь к Велимудру и выдать картинку на экран. Голограмму я включать не стала, поскольку это слишком опасно в условиях постоянной угрозы со стороны чудовища. Оно же может незаметно подползти под покровом голограмм.

Спустя несколько минут на экране наконец появилось изображение: высокий голубоглазый человек в жреческом убранстве стоял на постаменте. Я про себя отметила, насколько правильные его черты лица и какая у него чистая кожа. У других аборигенов часто можно увидеть шрамы от оспин или порезов, припухлости, высыпания, ну, или хотя бы темные круги под глазами. Но у этого ничего такого и в помине не было, хоть фоткай и на обложку глянцевого журнала вставляй. А лицо какое! Не лицо, а лик ангела с большими глубокими глазами и правильными чертами.

— Братья и сестры! — начал вещать этот голубоглазый брюнет к собравшейся внизу толпе.

Стоя с воздетыми к небу руками, в длинной жреческой накидке, богато отделанной шерстью краснопятного оленя, он выглядел очень эффектно. А его причудливый головной убор из золота или похожего металла так и блестел на солнце, переливаясь и отбрасывая блики. Сделав небольшую паузу, Велимудр продолжил:

— Сегодня благословенный день, ибо мы узнали еще об одном логове исчадий Обители Чернобога! А значит, боги повелевают нам пойти и смести зло с лица земли! То самое зло, из-за которого случилась Катастрофа и Великая Зима, когда небо померкло и десять лет не было тепла! Ибо воистину глаголю вам, братья и сестры мои возлюбленные, вырожденцы жаждут захватить наши земли и уничтожить все светлое, что нам известно, дабы установить свои богомерзкие порядки! Оттого они и столь отвратительны нашим богам!

Помедлив еще немного, он осмотрел толпу и продолжил:

— Так давайте же, братья и сестры, возьмем сабли да пистоли, что мы готовили так долго для такого случая, и пойдем войной на нечестивцев! Уничтожим зло под корень, и пусть каждый ратник возьмет силой столько пленниц, сколько пожелает!

Толпа радостно загудела, чуть ли не подпрыгивая от счастья, а Велимудр продолжал свою пламенную речь:

— А в конце похода, когда привезем сюда полонянок и награбленное, устроим Великое Всесожжение пленных вырожденок в честь богов!

— Ура! — закричала толпа, радостно улюлюкая.

Я перевела микродрон на автопилот, сняла нейроинтерфейс и выключила трансляцию, а Зак удивленно спросил:

— Пистоли?

— Древнее огнестрельное оружие, которым владели одной рукой.

— То есть у них есть порох? Почему мы об этом не знали?

— Видимо, он не очень-то распространен. Но намного интереснее то, что изобретен огнестрел повторно, а название ему дали прежнее, старинное.

— Конвергентная лингвистика? — поднял чешуйчатые брови Зак.

— Не может быть, — нахмурилась я, — тот, кто «изобретал» эти пистоли, явно хорошо о них знал. Вероятность возникновения одного и того же термина крайне мала.

14 — Детеныш (Ио)

— Мамой клянусь.

— Какая мама, Веня? — сдвинув на нос круглые очки в тонкой серебристой оправе, усмехнулась хозяйка. — Вы же почкованием размножаетесь раз в сто лет.

— Каждый мечтает о маме, — философски заявил домовенок.

© «Достать василиска!» Ева Никольская

Ха! Мерзкие двуногие твари! Выкусили?! Те, предыдущие, поначалу тоже сильно самонадеянными были. Дергались, носились как угорелые, тоже постоянно придумывали всякую ерунду. Только те все больше огнеметами размахивали, а тут — плазмометы.

Ничего-ничего, посмотрим еще. Я повертел перед глазами на стебельках свой трофейный плазмомет и засунул его обратно в глубь собственного тела. Вырастил на щупальцах железы, продуцирующие серную кислоту, и стал вырезать кислотой квадратный люк в полу вентиляционного прохода.

Карту из воспоминаний Евгения и Глеба я знал хорошо, тут как раз внизу пустое пространство. Отодвинув образовавшийся люк, я заполз в пространство и, закрыв за собой самодельный люк, аккуратно запаял щели плазмометом. Благо Глеб хорошо знал, как управляться с этой штуковиной, так что я легко уменьшил калибр и переключил ее на максимум, а этого как раз хватило, чтобы подплавить металл.

Оказавшись в кромешной тьме, я пополз под вентиляционной шахтой и, уперевшись в стену, проделал кислотой малюсенькое отверстие, а когда засунул в него миниатюрный глазик на стебельке, увидел лабораторию. Отлично! Значит, мои расчеты верны.

А вот и отстреленное от меня щупальце! Уже окуклилось! Скоро окончательно оформится в малыша. Обонятельными рецепторами я ощутил его запах — какой прелестный аромат! Я почувствовал вибрацию его клеток, его дыхание! Клеточное дыхание! И исходившие от него волны. В разных диапазонах.

Великие Бессмертные! Не может быть сомнений! Этот детеныш и правда мой! Моя кровиночка! Плоть от плоти моей! И какой же он красивенький! Как миленько скуксился в куколку! Готовится к активному росту. Мой маленький пупсик!

Да! У нас, метаморфов, такой способ размножения: когда от кого-то отделяют кусок, если он достаточно большой, то обретает самосознание. Если же нет, то просто стабилизируется в каком-то состоянии и умирает спустя некоторое время, в зависимости от того, во что стабилизировался.

Неспособным к метаморфозам необходимо тасовать гены, чтобы отделять полезные мутации от вредных. Для этого и возникло то мудреное половое размножение, со всеми его дурацкими сложностями. А нам, метаморфам, такая белиберда нафиг не нужна! Мы и так прекрасно отделяем одни гены от других, тасуем их как хотим и принимаем любые формы, которые только можем представить.

Так что, можно сказать, мы размножаемся почкованием, причем исключительно насильственным. То есть получается, что людишки, сами того не зная, собственными же руками создали на своем космолете еще одного метаморфа. Пусть пока что маленького, но ничего, мы быстро растем! Особенно если хорошо питаемся. А о хорошем питании своего детеныша я уж позабочусь.

А мой малыш ничего! Вон какой миленький пупсичек! Как же быстро он преобразовался из щупальца в куколку, а потом еще и сымитировал лицо Анны. Должен заметить, получилось у него весьма неплохо, особенно для первого раза. Не то чтобы суперахти, но это ведь всего лишь начало! Тренироваться надо, хорошо кушать и метаморфировать так часто, как только сможешь. Тогда результаты не заставят себя ждать.

Вот вызволю его из антиграва и стану обучать всему, что сам знаю и умею, а потом мы с ним полетим к другим планетам, Бессмертия достигать. Хотя у нас обычно, как только детеныш подрастет и ума-разума наберется, он сразу же покидает родителя. Иначе может возникнуть конфликт, и кто-то кого-то сожрет.

Неожиданно вспомнился мой родитель. Было это еще на моей планете, Земле-12, как людишки ее называют. Я был еще совсем маленьким, когда явился Крес и бросился на родителя. Я сразу в дупло поваленного дерева спрятался, только глазки на стебельках и торчали. Так что я хорошо видел, как Крес поглотил родителя, оставив меня совершенно одного в большом и страшном мире.

Крес! Какое ненавистное слово!

Я хорошо запомнил его имя, запах, электромагнитное излучение, особенности дыхания и манеру поведения. Это люди распознают себе подобных по внешности, нас же так просто не обманешь. Мы зрим в корень и узнаем друг друга по многим признакам, независимо от того, кто какую форму принял. Другой метаморф может принять облик хоть покемона, но я его узнаю! Например, по одному лишь дыханию. Даже не по легочному. По клеточному!

Конечно, изредка бывает, кто-то и своих умудряется обмануть, но для этого нужно обладать нехилыми способностями. В совершенстве овладеть Искусством и даже, можно сказать, быть близким к Бессмертию. Одним словом, тут, как и у людей, чем моложе и неопытнее метаморф, тем легче другому метаморфу его обмануть.

Помню, несколько лет после смерти родителя были худшим периодом в моей жизни. Если не считать семи дней в той гибернационной капсуле, конечно. Но это нельзя сравнивать, в капсуле я был уже взрослым и сильным, а тогда — совсем мелким в огромном мире, где на каждом шагу поджидала опасность.

Маленькому метаморфу очень сложно выжить в мире, где каждый встречный может оказаться другим голодным метаморфом. Нередко мы жрем друг друга, а что делать? Животных поглощать не так интересно — у них разума нет. А вот познать воспоминания другого разумного существа — это совсем другое. Да и к Бессмертию приближает.

И все-таки я выжил. И тогда в капсуле мне несказанно повезло, что тот занудный старик меня вытащил. Не значит ли это, что мне уготована участь Бессмертного? Словно сама судьба ведет меня к этому. Хотя какая еще судьба? Я в нее не верю. Мы сами кузнецы своей судьбы!

Помню, как мне приходилось жить впроголодь и перебиваться всякой мелочью. Поначалу всяких шерстистых куропаток жрал, потом хрюческих тюк, и все время прятался. Боялся, что наткнусь на другого метаморфа. Из слов родителя я знал, что побеждает сильнейший, и, чтобы стать сильнейшим, нужно как можно больше жрать и метаморфировать. Вот я и старался. Из шкуры вон лез, лишь бы выжить.

Про Бессмертие я тогда еще не знал. Это знание я получил только сильно позже, когда подрос и на краснопятного оленя бросился. Только для людей существует такое понятие, как яд, для нас же все, что органика, то и еда. Ну вот, тот краснопятный олень возьми да метаморфируй. Ух, какая борьба завязалась! Как сейчас помню. Это ведь была моя первая встреча с себе подобным после смерти родителя.

Ну, я тогда и испугался. Шипел, извивался, грыз его зубами из всех частей тела. Да что там! Я так неистово метаморфировал, что за раз сжег несколько килограмм собственной массы! Он, конечно, тоже не отставал, только вот я сильнее оказался. До сих пор ума не приложу как, он-то покрупнее меня был. Как сейчас помню: щупальца — во! Морда — во! Только вот что такое масса против Искусства? Я-то быстрее метаморфировал, вот и победил.

Ну да, я отчаянный. И через столько лишений прошел — это я позже понял, когда поглотил его окончательно. Из его воспоминаний понял, как легко он жил по сравнению со мной — всю юность под родительской опекой. А о Бессмертии он от родителя и узнал. Мой же столь многому обучить меня не успел. А жаль. Мы могли бы до сих пор быть с ним вместе. Почему бы и нет? Некоторые метаморфы так и дружат всю жизнь.

Дружить всю жизнь. Да, это было бы чудесно. Я опять взглянул на своего ребеночка: он уже начал выпускать маленькие псевдоподийки! И такие миленькие! Мой малыш. Я-то его никогда не брошу и не обижу. И другим обижать не позволю! Он будет со мной всегда, всю жизнь! Если захочет, конечно.

Когда был жив мой родитель, мы с ним часто просто лежали рядом, держась щупальцами, и смотрели на звезды. Ну, или прятались от дождя в норах или пещерах, прислонившись боками друг к другу и чувствуя тепло. Старые добрые времена.

Когда-нибудь мы с моим ребеночком тоже так будем чувствовать тепло друг друга и знать, что у каждого из нас есть тот, кто защитит, не даст в обиду, позаботится. Эх, как же мне этого не хватало. Ну теперь-то у меня есть шанс все изменить! На этот раз я никому не позволю отнять у меня родное существо!

Я вынул глаз из дырки и пополз обратно к люку. Открыв его с помощью кислоты, проскользнул в систему вентиляции. После чего направился к вентиляционному люку в центре управления. Как хорошо, что он тут недалеко.

Уже перед самим люком я выглянул глазиком на стебельке между «жалюзей» люка и осмотрел центр управления — пусто. Быстро просочившись между жалюзей, я сполз вниз и, плюхнувшись на землю, высоко поднял сразу четыре глаза на стебельках. Обозревая местность на триста шестьдесят градусов, пополз в сторону компьютера.

Из памяти главного механика Глеба я хорошо знал все внутреннее строение местной электроники, поэтому с легкостью отвинтил железный щиток. Как? Да просто! Видоизменил конец щупальца в подобие гаечного ключа, или как там у людишек называются эти штуки? Ну такие, которыми можно отвинчивать всякие там гайки и шурупы.

Спустя несколько минут я был уже внутри главного компьютера. Этой дурацкой Эльзы. Ну и подкорректировал там кое-что. Все! Теперь та мерзкая электронная тетка больше никогда мне не помешает! И видеонаблюдения больше не будет. Хе-хе!

15 — Костры войны (Михей)

Мученичество, конечно, прекрасная вещь, но у нас дела, которые надо успеть сделать.

© «Страсти по Лейбовицу» Уолтер Майкл Миллер

Монастырь располагался в полудне пути от нашей слободы. Да и то токмо коли ехать туды рысью. У меня самого лошадей-то нет. Йванко Курносый меня подвозил на своей повозке. Погода выдалась та еще: с самого утра еще вродя ничаго, а как отъехали от слободы, начало мести так, что аж подвивало. Я хоть и укутывался в тулупчик, но все равно до костей пробирало. И туман. Впереди широкий круп коня видать, высокую холку — тоже, и даже витые рога за нею, а далее — хоть глаз выколи. И метет.

— Заплутаем, — пожаловался я.

— Не заплутаем! — возразил Йванко Курносый. — Гнедок-то мой дорогу ведает, чай, каждую луну ездим, а бывает и чаще.

Гнедок, может, и ведает, токмо ему и самому не любо. Вон как фыркает да храпит. Несколько раз даже пытался в родную слободу воротиться, но Йванко разве позволит? Ничего бедолаге не оставалось, окромя как вперед переться, супротив метели. Хотя что ему? У него шерсть вон какая, ажно до самых копыт. Не то что у меня. Ему-то, может, и ничего, не замерзнет.

— Коли заплутаем, насмерть в такую метелицу замерзнем, — опять попытался вразумить его я. — Незнамо, найдут ли нас окочуренных, али зверь какой порвет.

— Не заплутаем! — возразил Йванко и погнал Гнедка пуще прежнего.

Ехали мы так незнамо сколько, я все укутывался да по сторонам опасливо поглядывал — чего доброго еще зверь какой кинется. Мало ли ихнего брата туточки? Хотя куды там. В такую погоду нормальные звери по норам сидят.

Посматривал я все на Йванка — и хочется же ему в метель переться? А он и правда курносый, нос на пятачок похожий, и из-под шапки торчат четыре уха — по два с каждой стороны. И длинные же, что у тех осликов, токмо заостренные к кончикам и с косматой шерстью. А на шерсти ажно сосульки появилися. Нет, подумалось мне, ему тоже не хочется, но, вестимо, раз батюшка сказал, значит, надить.

Пока ехали, я замерзшей рукой котомку придерживал и на ней еще одну, помельче. Ту, в которую Любава пирожков мне в дорогу собрала. А времени-то много прошло, полудникать, небось, уже пора наступила. Но в такую метелицу разве пополудникаешь? Пирожки уже, небось, и во льдинки замерзли. Ох, как бы и мне не окочуриться. Сдвинул шапку на глаза и втянул голову в плечи пуще прежнего.

«Как же ты там без меня будешь целую сороковницу?» — вспомнились слова Любавы, и аж слезы навернулись. «Ничего, Любавушка, сдюжим. Ты, Любавушка, не горюй, я же воротюсь. А пока я Ушастого попросил, он тебе воду носить будет. Ну и коли чаго по хозяйству тяжелого надить будет — так ты ему поведай». Изрек так, а самому подумалося: «Ушастый-то, может, и ничего, парень хороший. Токмо, вестимо, одно дело своему по хозяйству помогать, а совсем другое — чужому».

— Тп-р-р-р, — скомандовал Йванко, и конь послушно остановился. — Ну, приехали!

Поправил я шапку и осмотрелся: а и правда, стоят вокруг меня каменные избы. Раньше сказывали, что есть такие на свете, но сам-то я никогда не видывал. Диво-то какое, некоторые еще и многоярусные, высокие. И крыши черепичные хорошо видно, туман-то сошел, а метелица почти утихла, не завывает, токмо снег кружит.

Отвел меня Йванко к наместнику. К тому, значитца, который более всех имеет попечение о благоустройстве братии и обители.

— Как и велено батюшкой нашим, Пахомием, привез я вам нового отрока на сороковницу. Для епитимьи да покаяния, — доложил Йванко, держа шапку у груди.

— Грамотный? — полюбопытствовал тощий пожилой человек со скорбным лицом, что у какого-нибудь заморенного голодом старого мерина.

— Читать-писать умею, — кивнул я, теребя в руках шапку, — матушка научила, царствие ей небесное.

— Хорошо, — изрек он, что-то в пергаментах своих выводя гусиным пером, а потом как прикрикнет: — Брат Иоан, а поди-ка сюды!

Отвел меня брат Иоан в келью: комната размером не более стойла для лошадей. Топчан, маленький столик и мрачный лик какого-то святого на бересте чернилами нарисован да к каменной стене прибит. Маленькое окошко с мутным стеклом плотно прикрыто. И прохладно же, печки-то нет, огонь токмо в общей зале горит, оттуда и тепло. Да разве ж его вдоволь?

— Сегодня можешь отдыхать, послушание тебе настоятель завтра даст, — заметил брат Иоан. — К полуденной трапезе ты уже, пожалуй, припозднился, а к ужину в колотушку позвонят, тогда в трапезную и приходи.

— Куда идти-то?

— Да куда все, туда и ты.

И ушел.

Сел я на топчан и помышляю: ну и дела, сорок дней здесь жить, как же энто сдюжить? Вынул промерзший пирожок из котомки и ну его жевать, да огненной водой из фляги запивать. Так и началась моя жизнь в монастыре.

На следующий день послушанием мне дали работу писарскую в скриптории, то бишь книги древние повторять да для дитев сохранять. А переписывали мы не токмо религиозную литературу, но и все, что опосля Катастрофы уберечь удалось, ибо, как сказывал главный певчий:

— Наш святой долг — сохранить культуру. Культура — это то, что делает нас людьми, ибо что есть человек без культуры? Зверь, не более.

— А что есть энта ваша культура? — полюбопытствовал я.

— Культура — это знание, передающееся от поколения к поколению, дабы обучить младых отроков благоутробным деяниям, — ответил певчий. — А кто культуры лишен, тот есть ламер!

— Что же есть энтот ваш ламир?

— Ламер — это грешный нечестивец!

В скриптории всегда царила тишина и полутьма, токмо свечки помаргивали. Монахи сидели рядочком и аккуратно выводили буквы гусиными перьями на тонких пергаментах. Дали и мне размеченный еле заметными линиями желтый лист, красные и черные чернила да гусиное перо. А переписывал я «Сборник поэзии». Много нового уразумел я за энто время: что поэзия прекрасна, а Пушкин — наше всё!

Так и жили, с утра богослужение, опосля завтрак в трапезной, опять богослужение и в скрипторий до вечера, токмо с перерывом на обед. А после заката ужинать и вечерня. Кормили хоть и трижды в день, да неважно. Каждый день суп из пшенки и крысятины, вроде ничего, да жиденький, не наваристый. Вот дома у меня был суп так суп! Любавушка моя как наготовит из оленины али мяса хрюческой тюки, да овощей всяческих добавит, приправ там — аромат на весь дом! Когда-то, помнится, еще и свинка наша яйца откладывала…

А тут что? Сидишь так за общим столом, из глиняной плошки деревянной ложкой похлебку ешь. Хорошо еще, коли там крысиный хвостик али ребрышки попадутся, али хоть какой кусочек гриба-подснежника, а то, бывает, и вовсе ничаго. И ешь как теплую подсоленную воду, благо еще, коли сухарик какой к супчику дадут.

— А вы, часом, не ведаете, что такое кошек? — тихо полюбопытствовал я у сидящего рядом монаха.

Сам-то он пожилой, выглядит солидно, думаю, должен бы ведать. Да и поговорить хочется, а то на богослужении молчи, в скриптории — цыц! Ни звуку! Хоть в трапезной словом обмолвлюсь, уже как-то легче.

— Что? — поднял косматые брови пожилой монах.

— Ну, вот я недавно переписывал: «Ах, как много на свете кошек, нам с тобой их не счесть никогда. Сердцу снится душистый горошек, и звенит голубая звезда». Что такое горошек, я знаю. Энто горох, растение такое, прикасаешься к стручку, а он лопается, и горошины разлетаются. А кто съест хоть одну — тот и уснет на весь день или даже на два, а то, бывало, и вовсе не просыпались… Ну так вот, а что такое кошек? Еще и говорится, много на свете кошек…

— Может, там имелось в виду окошек? — предположил другой монах, помоложе, что с другой стороны от меня сидел. — Как много на свете окошек?

— Да нет же, — возразил тот постарше. — Кошек — это животное такое когда-то было. Они крыс ловили, тогда же крысоловов еще не появилось.

— Крысоловов? — удивился я.

— Прохфессия такая, — прокряхтел старый монах. — Кто в темноте хорошо видит, тот и крыс хорошо ловит. В тех избах, что побогаче, они, бывает, работают. У нас в монастыре тоже есть, иначе откуда бы у нас похлебка такая наваристая?

Ничего себе наваристая! Али, может, они просто готовят плохо? Вот Любавушка моя, вот она готовила. А я тогда и не ведал, но откуда же мне было знать, что она так ладно готовит?

Помедлив немного, я опять полюбопытствовал:

— А не проще ли силки на крыс поставить?

— Силки?! — поднял кустистые брови старый монах. — Одиннадцатую заповедь нарушить? То разве что мирянам простима такая распущенность духа, монахам же предписано строгое соблюдение заветов! Потому прохфессия крысолова востребована и почетна.

Умолкнув, я вперился взглядом в похлебку. Надо же, силки им не велено. Так разве ж то изобретательство? Силки испокон веков были, и веревочные ловушки, и луки со стрелами. Разве не мой отец учил меня с ними управляться? То умение ведь от дедов-прадедов дошло до наших дней. Оно же все как пращуры завещали.

Однако перечить я не стал. Кто же их, благочестивых, ведает? А ну как еще на одну сороковницу в монастырь запрут. Что же тогда, Любавушку век не видать? Решил я перевести разговор на другое:

— А что бывает такое, чтобы погибшие среди живых ходили?

— Чаго? — совсем удивился пожилой монах.

— Ну, энто, написано же так, вот я дословно все запомнил: «Как тяжело ходить среди людей. И притворяться непогибшим, и об игре трагической страстей повествовать еще не жившим». Так что же, получается, погибшие ходють среди живых, а как они тогда нерожденным повествуют?

— Глупец! — заключил пожилой монах. — Это же метафора! Аллегория!

— Чаго? — не уразумел я. — Кака така алигория?

— Это надо понимать в переносном смысле!

Тяжело вздохнув, я умолк.

Одинаково же ничего не ясно, что за переносный смысл? Растолковали бы по-человечески. Я вот зато полосатую собаку в силки ловить могу, и хрюческую тюку, и какого другого зверя. Ошкурить могу и кожу выделать, шапок нашить, либо каких других одежд. А что такое энти ихние алигории, не ведаю.

— Эй, да ты не кручинься, — придвинувшись, тихо изрек тот монах, что помоложе. — Брат Корнилий только с виду такой строгий. Ты, коли что не уразумел, спрашивай.

— Благодарствую, — ответствовал я так же тихо. — Ну вот тогда хрусталь. Что такое хрусталь? «Невыразимая печаль. Открыла два огромных глаза, цветочная проснулась ваза и выплеснула свой хрусталь».

Про печаль с глазами я спрашивать не стал, а то вдруг опять алигория какая, кто же их высоко образованных разберет? А вот про хрусталь любопытно.

— Видимо, напиток какой, — потер подбородок монах.

— В цветочной вазе? — нахмурился я, а сам рад-радехонький, что не мне одному поболтать хочется.

— Хм, ну, ваза — то сосуд, — с видом знатока начал рассуждать монах, — а коли цветочная, то, может, и не напиток. Но ясно же, что жидкость, коли выплеснулась.

Брат Артемий оказался говорливым парнем. Так мы с ним на каждой трапезе и рассуждали. Коли я чего не ведал, так он мне толковал. Так и словом обмолвимся и понимания древних письмен прибавится. Хоть какая да отрада.

Стал и я ему сказывать, что сам знал. Про Древо Жизни поведал, да только он глаголит, ересь то все. Ересь да мракобесие. Нет никакого Древа Жизни, и снег не цвет его.

— Что же он такое? — полюбопытствовал я.

— Вот сидят ангелы Божии на облаках, и, когда время приходит, тогда они и начинают от туч куски отрывать да на землю бросать, так снег и образовывается. А дождь — то слезы ангелов, что по грешным человечьим душам плачут.

И так мне жалко стало тех ангелов. Что же энто получается? Они из-за нас все время плачут? Артемий все кивал да повествовал о том, как души в пекле мучаются, и ангелы по ним скорбят. А все из-за грехов человечьих. Ну, думаю, энто что же получается? Из-за того, что я колодец сделал, ангелы и плачут? Но ведь не было дождя, что же, зимой люди не грешат? Спросил Артемия, а он крепко так призадумался и глаголит, мол, зимой ангелы слишком снегом заняты, не до того им.

Так мы дни и коротали, от мерцания свечек в скриптории уж и глаза болеть начали. Но энто ничаго, скоро же домой, я в келье своей палку в уголочку поставил и каждый день зарубки на ней делал. И все Любавушку вспоминал, размышлял, как она там без меня? Она же со дня на день родить должна. Али, может, уже и родила? Интересно, сын у меня или дочка? Коли сын, Тимофеем назову, а коли дочка, то пусть Любава имя выбирает.

Я же и Йванка Курносого просил, как родит Любава, то съезди в монастырь да поведай мне добрую весть. Я уж тебе тюку какую али шерстистую куропатку там, ну, какой зверь в силки попадет, такого и принесу. Токмо второго, потому как первого я уже Ушастому обещал. В знак благодарности за службу. А то Любаве же каждый день по четыре ведра воды подавай, она же не токмо готовит, моет да стирает, но и омовение каждый день принимает. Баба ведь. Что с нее взять?

И вот сидел я как-то в скриптории, поэзии энти переписывал и слышу знакомый цокот. Да энто же стук лошадиных копыт по каменной брусчатке, коей монастырский двор выложен! Неужто Йванко приехал?! И не полнолуние, а он же каждое Божье полнолуние ездит, возит, что в монастырь жертвуют. Никак Любава родила!

Ну я из скриптория выбежал и прямиком к нему.

Йванко почему-то не на повозке был, как обычно, а на коне, без седла. И конь его взмыленный тяжко дышал и хрипел. Ну, подумалось, странно, но мало ли что.

— Йванко! Ну что там? Сын али дочка?

А он посмотрел на меня огромными зенками, и от этого взгляда меня холод аж прошиб.

— Йванко! — повторил уже тише. — Не томи ради Бога!

Он к холке коня наклонился и помаленьку сполз долу. Я еле поспел, чтоб, стало быть, не расшибся. А когда подхватил как раз у земли, глянул, а тама кровь. С кое-как перевязанного плеча и по всей груди.

— Йванко!

— Чистокровные, — прохрипел он, отхаркивая кровь. — Вся деревня…

Тут его глаза и остекленели.

Уложил я его тело наземь. Не помня себя, вскочил на коня, погнал его прочь из монастыря.

— Любава! — закричал, несясь что есть прыти галопом.

Хорошо еще, что день был солнечный да теплый, следы на снегу хорошо видно. Я по ним к родной слободе и воротился. Коня чуть не загнал, не доезжая до деревни спешился и побежал.

А там увидал: дома да сараи наполовину сожжены, из многих дым еще поднимается. Видать, не сгорели полностью, только потому что промерзло все. Вокруг ни людей, ни скота. Кое-где тела убитых мужиков только из земли топорщатся.

— Любава! — закричал, подбегая к родной избе, входная дверь-то напрочь снесена была. Взмыленный ворвался внутрь, а там пусто, вещи все разбросаны и очаг холодный.

Любавы нет. Глядь — люлька какая-то, а в ней — младенец. Подошел ближе. Неужто мой первенец? Мертвый! От стеклянного взгляда детских глаз внутри похолодело, словно сердце снегом покрылося. Тимофеюшка-то мой насмерть замерз!

— Нет! — закричал я, что есть мочи и, рвя на себе волосы, бухнулся на колени.

16 — Симбиоз (Ио)

В гибели одуванчика — его бессмертие.

© Эмиль Кроткий

Вместе они решили держаться. Ха! Что, и в туалет вместе? То-то и оно. Жалкие двуногие. Я просунул глаз на стебельке сквозь одно из отверстий, через которые лилась вода в душевой и увидел голого Виктора. Того самого, который старший пилот.

Напевая дурацкую мелодию, он принимал душ. Как хорошо, что с закрытыми глазами! Голый мужик в душе —зрелище, конечно, то еще. Но что поделать, нам, метаморфам, выбирать не приходится. Что шевелится, то и жрем.

Я начал помаленьку просачиваться сквозь несколько отверстий в душевой и скапливаться над головой старшего пилота. А тот все напевал, увлеченно шампуня волосы.

— Дорогая! — неожиданно позвал он. — Потрешь мне спинку?

— Минуточку, дорогой! — ответила Лариса из-за двери.

Вот блин, этого только не хватало!

Я ускорил просачивание через отверстия, насколько мог. И вот к потолку уже крепилась добротная часть моей массы — как раз хватило бы на упитанного лицехвата.

Не теряя ни минуты, я бросился сверху на Виктора. Тот даже понять ничего не успел, не то что пискнуть.

— Дорогой! Я готова!

В ванную вошла ослепительно красивая женщина с черными волосами до плеч, упругой грудью и стройными ногами. Жена Виктора была абсолютно голая и призывно улыбалась.

Стоя под льющейся водой в облике Виктора, я прижал пяткой импланты и подсунул их поближе к стене. Она вошла в душевую, обняла меня и страстно поцеловала.

Мы были огнем под ливнем воды, и огонь бушевал в нас.

Когда эпизод полового размножения закончился, одетая в белый халат Лариса села прихорашиваться перед зеркалом, а я напялил черные штаны Виктора, положил импланты в карман и лег на кровать. Конечно, надо было идти в медицинский отсек, устанавливать себе импланты, но мне хотелось только расслабиться и лежать.

Я лениво просматривал воспоминания Виктора и размышлял о том, что у людей все довольно однообразно: родился, учился, влюбился, женился, работал, умер. Ну да, всегда есть какие-то вариации, но общая схема одна и та же.

— Дорогой, я насинтезировала сырные клецки, как ты любишь, — неожиданно появилась передо мною Лариса и поставила на тумбочку рядом с кроватью тарелку, пахнущую чем-то необычным.

Надо же, сырные клецки. Ладно, посмотрим, что там Виктор любил. Я сел в кровати, оперевшись о стену и взялся за еду. Интересная все-таки штука, это половое размножение. Помимо прямого воспроизводства, можно еще и заботиться друг о друге, разговаривать. Раньше мне клецки никто не приносил.

— Очень вкусно, — похвалил я, а в воспоминаниях Виктора увидел, что у людей так принято. Она делает тебе приятно тем, что готовит еду, а ты ей — тем, что хвалишь приготовленное. Что и говорить, любопытная методика.

Может, сожрать ее? Я окинул взглядом стройную человеческую самку, которая, сидя перед зеркалом, прикручивала сережки к ушам. Вообще-то, сожрать ее не помешало бы. Ну а почему бы и нет? Чем быстрее я расправлюсь со всей командой, тем лучше. Я отложил пустую тарелку на тумбочку.

Хотя нет, сейчас главное добраться до капитана, у него ведь наивысший уровень доступа к местному компьютеру. Всех остальных можно оставить и на потом. Особенно эту. Я еще раз окинул взглядом Ларису. Забавно и весьма необычно то, как самки человека влияют на самцов.

Я встал с кровати и принялся одеваться, увидел валявшийся на кресле плазмомет Ларисы и на всякий случай переключил его на минимум. После чего напялил пояс с кобурой, в которой находился плазмомет Виктора. А вот и еще один трофей в мою коллекцию. Предыдущий я оставил в лабиринтах системы вентиляции.

— Ночь ведь, ты куда-то собрался? — спросила Лариса.

Действительно, ночь. Они живут по двадцатичетырехчасовому расписанию. Дань традиции. Такой режим принят на Старой Земле, вот они и таскают его с собой всюду, где не лень.

— Хочу переговорить с капитаном, — ответил я, надевая кофту.

— Так он уже, наверное, спит! Лучше свяжись с ним по виртуальной связи.

Блин! Ну вот зачем я ляпнул про капитана?! Теперь она что-то заподозрит! Никогда еще я не был так близок к провалу.

— Только что связывался, — солгал я, напяливая на руку фитнес-браслет Виктора, — ему не спится.

Неожиданно я ощутил колющую боль в животе:

— Что это?

— Что? — удивилась Лариса.

— Живот болит, — я нажал несколько кнопок на фитнес-браслете и увидел надпись: «Острый дисбактериоз».

Надо было сразу отключить болевые рецепторы, но у этих существ они являются сигнализаторами неисправности организма. Так что я решил, что лучше сначала разобраться в причине.

— Откуда у тебя дисбактериоз? — удивилась Лариса.

— Не знаю, — ответил я.

Насколько я знал из человеческих воспоминаний, дисбактериоз — это результат гибели симбиотических микроорганизмов в пищеварительном тракте. И только сейчас я вспомнил, что во время быстрой метаморфозы переварил их всех. Иногда такое бывает, особенно у неопытных метаморфов и во время слишком быстрых метаморфоз. Когда спешишь, можешь случайно что-то элиминировать и не восстановить. А спешил я изрядно, ведь Лариса уже входила в ванную.

— Я принесу лекарство, — сказала она, зачем-то взяла свой плазмомет и ушла в ванную.

Вот блин! Не надо было говорить ей про дисбактериоз! Я же сразу преобразовал некоторые клетки внутренней стенки кишечника в микроорганизмы. Надо было раньше это сделать, но спешка, потом еще половое размножение. Совсем забыл.

Как только количество микроорганизмов достигло определенного уровня, боли прошли. Чем отличается Мастер Метаморфоз от дилетанта? Дилетант постоянно упускает «неважные» детали, в то время как Мастер знает, что мелочи создают гармонию, а гармония — отнюдь не мелочь. Это, кажись, еще Микеланджело сказал, тот самый земной скульптор. А ведь как точно.

Удивительная штука симбиоз: разные биологические виды объединяются, чтобы стать сильнее и выжить. В человеческом организме больше микроорганизмов, чем собственных клеток. И все эти существа мирно сожительствуют с человеком, некоторые даже на взаимовыгодных основаниях. Помимо них, у людей есть и многоклеточные симбионты: кошки, собаки, те же илане. А вот у метаморфов… У метаморфов симбионтов нет.

А ведь иногда хочется. Хочется, чтобы кто-то был рядом. Вот, например, Лариса — интересная дама. Пожалуй, не буду ее жрать. По крайней мере, пока что.

Дверь ванной распахнулась, и оттуда вышла Лариса, целясь в меня из плазмомета:

— Медленно, двумя пальцами возьми свое оружие и положи его на пол, — прошипела она, сверля меня злобным взглядом.

— Дорогая, — поднял руки я и невольно попятился. — Ты чего? Дорогая?

— Я тебе не дорогая, тварь! — рявкнула она.

Черт! А ведь если она меня раскрыла, значит, сюда уже спешат другие земляне!

Недолго думая, я выпустил щупальца, а она выстрелила, изрядно опалив лицо Виктора и «его» грудь. Но я все-таки схватил ее щупальцами и поглотил всего за несколько секунд.

Ее одежда упала на пол, а я понял, как она узнала, что я метаморф: в дополненной реальности увидела, что у Виктора статус «не в сети», еще до того как вошла в ванную, вот почему взяла с собой плазмомет!

Там же, в ванной, сообщила остальным, после чего решила меня обезоружить. Какая самонадеянность! И как хорошо, что сразу после полового размножения я додумался поставить ее плазмомет на минимум! Вот черт, из-за этих имплантов столько проблем.

Я еле успел заблокировать дверь, нажав щупальцем несколько кнопок на стене, как снаружи послышался стук:

— Лариса! — сразу несколько голосов. Больше трех.

Что ж, их слишком много, лучше ретироваться.

Войдя в душевую, я начал просачиваться в сточное отверстие.

Окончательно стек в канализацию и поплыл по трубам, а потом выполз из крана старого умывальника в складском отсеке. Мне почему-то было грустно и гадко на душе. Все-таки не хотелось ее убивать. Тем более, я был совсем не голоден, я же за пару часов до того сожрал Виктора.

Кстати про Виктора, раз они знают, что я его поглотил, мне больше не следует принимать его облик. Ну и ладно, я же могу превратиться в любого человека, которого видел хоть раз в жизни.

Недолго думая, я принял облик Диодора и вышел в коридор. Такой наглости я и сам от себя не ожидал. Но мне было совершенно начхать, если бы сейчас на меня напали — я бы, наверное, и не смог себя защитить. Да и не хотелось. Настолько мне было плевать.

Я и сам не знал, почему принял облик именно того занудного старика. Возможно, потому, что он был единственным, кто говорил со мной, после того как узнал, кто я. И при этом совершенно не боялся. Вот бы еще раз поговорить с ним. Даже если бы он опять занудствовал.

Пройдя несколько шагов, я свернул в медицинский отсек и остановился перед роботом-хирургом. Ах да, я же оставил импланты там, вместе с одеждой Виктора. Что же делать, черт побери? Следовало бы сожрать кого-то и вживить себе его импланты, но сейчас я бы не смог сожрать и мышь, даже если бы сильно постарался.

— Чего-то ищешь? — раздалось из-за спины.

Обернувшись, я увидел Диодора.

Ума не приложу, когда он успел войти, вроде как ночь и все спят. Ну, кроме тех, которые побежали спасать Ларису.

— Спросить вас хотел, — неожиданно для себя произнес я. — Почему вы меня не испугались?

— Невозможно до смерти запугать того, кто не боится смерти, — ответил он.

— А что, если я вас сожру?

— Рано или поздно все мы умрем, разве не так?

— Не так! — возразил я, пожалуй, более категорично, чем следовало. — Лучшие достигают Бессмертия!

— Правда? Каким образом?

— Жрут и метаморфируют! Мы, метаморфы, так устроены!

— А что, если никакого бессмертия не существует?

Меня словно молнией пронзило. Внутри аж похолодело. Черт, а я ведь раньше никогда об этом не думал. И правда, что, если…

— Ну и фиг… нет так нет… Тогда я просто умру?

Диодор кивнул, а я выпалил:

— Но тогда какой смысл жить?

— Какой смысл жить, если постоянно боишься смерти? Что есть это твое стремление к бессмертию, если не страх смерти? Но ты стремишься к невозможному. На Старой Земле существует организм, который никогда не умирает, такая разновидность медузы. Ну и что с того? Думаешь, она бессмертная? Нет. Рано или поздно солнце распухнет и сожрет Старую Землю. Но даже если бы она и была бессмертной, то какой смысл в том, чтобы быть примитивным бессмертным существом?

— Я не примитивен, — возразил я.

— Имя-то у тебя есть?

— Ио.

— А настоящий облик?

— Настоящий облик? — нахмурился я.

— Ну, как ты выглядишь на самом деле?

— Не знаю, — от его вопросов я совсем уж растерялся.

Диодор вздохнул и заметил:

— Если хочешь, я научу тебя преодолевать свои страхи.

— Мне проще вас сожрать, — заметил я, хотя мне совсем не хотелось сейчас никого жрать, тем более его. — Тогда я узнаю все, что знаете вы.

— А сможешь ли ты это понять?

— Что вы имеете в виду?

— Есть вещи, до понимания которых надо дорасти, просто узнать о них недостаточно. И вот в этом-то и нужна помощь извне. Если сожрешь меня, ты ее не получишь. Но если тебе действительно это поможет, то давай, жри.

От неожиданности я отступил назад и сменил форму с человеческой на зеленого гуманоида со щупальцами и глазами на стебельках. Однако оставил почти человеческое лицо, хотя и зеленое, но мне важно было сохранить человеческий речевой аппарат и легкие, чтобы продолжать разговор.

— Допустим, вы можете мне помочь преодолеть страх и найти другой смысл. Что для этого нужно?

Хотя и не очень верилось, но все же интересно было поболтать, тем более пока я не голоден. А этот старик казался забавным и очень необычным. Для нас, метаморфов, процесс познания важнее примитивного утоления голода.

— Отказаться от причинения вреда живым существам, — ответил Диодор.

— Так я и не причиняю никакого вреда, — пожал плечами я, — разве поглощение — это вред? Их души ведь живут во мне и достигнут Бессмертия вместе со мной.

— Ты бы хотел, чтобы тебя поглотили?

— Нет.

— Тогда не лги, что не причиняешь вреда.

— Ладно, — вздохнул я. — Но я не могу не жрать.

— Почему?

— Как только перестану — стабилизируюсь в какой-либо форме, навсегда потеряю способность к метаморфозам.

Умом-то я понимал, что не стоит откровенничать с людьми и позволять им узнать обо мне слишком много, но мне хотелось продолжать общение с этим старым занудой. Это было так необычно: человек знал, кто я, и общался со мной, не боясь.

— И что? — нахмурился он.

— Как что?! — возмутился я, взмахнув щупальцами. — А как же Бессмертие? Как Сила? Без способности к метаморфозам я стану слабым и уязвимым!

— Это так страшно?

— Да!

— Вот почему я еще при нашей первой встрече сказал, что ты порабощен жаждой и страхом. Ты правда хотел бы стать бессмертным рабом страха?

— Ну, бессмертным-то чего бояться? — ухмыльнулся я.

— Не существует никаких бессмертных. Ты гоняешься за тем, чего нет. Разве ты видел хоть одного бессмертного?

— Не знаю, — неуверенно заметил я. — Как знать?

— Действительно. Но ведь ты существовал не всегда, разве не так?

— Я отделился от родительского тела много лет назад.

— То есть у тебя есть начало. У чего есть начало, у того есть и конец. Тебе это не нравится? Страшно?

Я молчал. Мне и правда было не по себе. Что, если все эти мечты о Бессмертии — просто фикция? Каждый метаморф живет, теша себя ложными надеждами, и на самом деле рано или поздно умирает.

— Как вы так живете? — ужаснулся я. — Понимая свою смертность! Это же ужасно! Какой тогда смысл в жизни?

— Ио, — он прикоснулся к моему плечу, что было совсем уж неожиданностью. Люди никогда не стремились прикасаться ко мне, если понимали, кто я. — Я тоже когда-то переживал то же, что и ты. Я просто хочу, чтобы ты знал, ты не один. И ты всегда можешь обратиться ко мне, если захочешь поговорить.

Внезапно за дверью послышался шум шагов и я напрягся.

— Черт! Мне пора! — заметил я и рванул в ближайшую уборную.

Подняв крышку туалета, я стал просачиваться в канализацию. Там-то уж меня никто не найдет!

— Когда надоест плавать по канализациям в поисках бессмертия, приходи, — небрежно бросил Диодор, наблюдая за мной.

17 — Гениальное решение (Ио)

Когда разражается война, люди обычно говорят: «Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо». И действительно, война — это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго.

© «Чума» Альбер Камю

Канализация мне, конечно, не понравилась. Трубы тонкие, я, если по ним ползу, растягиваюсь чуть ли не на всю длину корабля. Еще и, бывает, плавает что-то неприятной консистенции и плохо пахнет. Но в моей ситуации выбирать не приходится, ведь главное — безопасность. Собрался я в резервуар покрупнее и сижу. Тесновато, конечно, но я компактненько так втрамбовался и думаю: че делать-то?

У двуногих дополненная реальность эта дурацкая, а импланты себе не поставить — так они меня сразу вычисляют. Еще и по системе вентиляции роботы дурацкие шастают, горячей плазмой пуляют. Если бы на открытой местности — я бы их щупальцем хвать! А в шахте как? Проход узкий, если еще и плазмой пальнут — так вообще.

Получается, сожрать всех двуногих надо как можно быстрее. Да, я не могу жрать слишком много, от этого тоже отдыхать нужно. Когда Глеба сожрал, думал, сожру и Виктора, но где там, двух людишек за раз — слишком много. Видимо, не достиг я еще такого уровня совершенства. Ну так что же, помирать? Надо достигать!

Тем более что людишки эти нервные какие-то, чуть что, сразу из плазмометов пуляют. Один Диодор — нормальный, хоть и зануда. Но он один, а остальные изрядно раздражать меня стали. Почему они такие агрессивные? Вот сожру их, полечу миры покорять, так другим инопланетянам и расскажу: людишки — очень агрессивная форма жизни!

Детеныша моего как приманку держат, это я из памяти Виктора узнал. Они же сделали вид, что не отремонтировали Серафима, а просто бросили его в лаборатории. На самом деле у него только ноги не работают, а в остальном медный робот вполне себе функционален. Просто теперь он запрограммирован стрелять из встроенного в руку сверхмощного плазмомета во все, что подойдет к детенышу. Если оно без имплантов, конечно.

О приманке осведомлены только Карим и Пако, ну и еще Виктор был. А идея принадлежит Кариму. Хитрый парень, что и сказать. Ох, доберусь же я до него!

Я так несколько часов в резервуаре просидел, пока не почувствовал, что хоть и рановато еще, но все равно готов что-то сожрать. Ну не то чтобы сильно готов, но могу.

Пополз я, значит, по трубам, пока полз, совсем уже заплутал во всех этих поворотах. Ну и ладно, выползу, где выползу, а там уж разберусь. Ну вот высунул глаз на стебельке из крана в какой-то уборной и осмотрелся. Темно, хоть глаз выколи, но я же и в темноте вижу.

Вывалился полностью, собрался и пополз дальше. Глазики на стебельках вперед, остальная масса — следом. Выглянул из-за двери и вижу: мужик какой-то спит в кроватке. Ну, думаю, если Карим, то классно.

Подполз я ближе и вижу: нет, не Карим. Личико изящное, волосы синие, чуть заметно люминесцируют в темноте. Татуировка в виде замысловатого орнамента тянется от правого края лба вниз по виску и до скулы, аккуратная козлиная бородка, и в ухе сережка блестит. Так это же Макс! Тот, который программист.

Растопырил я свои щупальца, раздался вширь да ввысь, навис над ним, так спящим и сожрал. Еле переварил, чуть не подавился. То есть чуть не лопнул. Жрать уже не хотелось, но жрал через силу. Можно сказать, насильственно в себя запихивал. Надо так надо!

Я бы мог еще денечек-другой без жертв и разрушений прожить. Но вот до чего людишки меня довели: до обжираловки! Да, двуногие уже не те. Вот раньше как было: жрешь себе одного за другим, никто ничего и не подозревает. Только все носятся, ищут, куда люди пропадают. Импланты ведь не у всех еще были. А сейчас что? Насовали железяк себе в мозги! Никакой духовности.

У меня несколько минут ушло на то, чтобы переварить Макса. Ух, даже устал. Зато сколько знаний сразу появилось! Он же компьютерщиком был, сразу все эти программы, консоли, команды и языки программирования в уме закрутились! Ух! Вот теперь я все понял! Понял, как компьютеры взламывать! У него же куча бэкдоров в бортовом компьютере в обход привилегий капитана!

Вот что значит компьютерный гений. Вот кого жрать надо было! А я все: Карима сожрать, Карима… Сожрал бы я Макса раньше, стольких проблем бы избежал! Хорошо еще, что хоть сейчас мне этот синеволосый подвернулся. Из его памяти я узнал, что система видеонаблюдения была хоть частично, но восстановлена — новых камер понатыкали. Пока не всюду, конечно. Ну ничего, проблему видеонаблюдения я с навыками компьютерного гения быстро решу.

Приняв облик синеволосого Макса и собрав импланты, я открыл его компьютер, зашел через бэкдор в систему управления, отключил видеонаблюдение и запустил туда вирус. После всего этого, весьма довольный собой, я рванул в медицинский отсек. Подбежал к роботу-хирургу, плюхнулся в кушетку и давай в менюшке ковыряться: открыл секретное окошко и пароль туда ввел. Оно и схавало! Ну я там маленько и подкорректировал. Главное, делаю и понимаю, как оно там все внутри работает, — красота!

Макс-то, как ни странно, в Общине Натуралистов родился. В древние времена слово «натуралист» чаще всего обозначало того, кто изучает природу, но теперь имеется в виду приверженец всего натурального. Забавная у них там была секта, причудливый сплав земного индуизма и христианства.

Веровали они в реинкарнацию и второе пришествие, которое должно было произойти одновременно на всех населенных планетах. А после него и конец света, тоже на всех планетах одновременно. После чего спасутся только истинно верующие, наступит рай на всех планетах, и, как любил шутить Макс, все баги станут фичами. Забавно, да.

Кроме того, секта широко практиковала натуральное хозяйство и естественность во всем. Ведь все искусственное — зло, идущее из адских миров. Из тех самых, где всякие там данавы с асурами тусуются, это же они технику вроде компьютеров и изобретают. А потом в мир людей пихают специально, чтобы захватить наши планеты. Интересный способ захвата, конечно.

Ну так вот, Макс с детства испытывал трудности в общении, в основном из-за слабо развитой эмпатии, ну и, пожалуй, чрезмерная неуклюжесть тоже вносила свою лепту. В местных реалиях людей отталкивало и полное равнодушие ребенка к общепринятой религии.

Родители ужасались: «Что за асура мы растим?» — а доктора поставили ему диагноз «синдром Аспергера» и рекомендовали модификацию генов. Отчего его верующие родители, конечно же, открестились, как от страшной нечистой силы. Это что же, ребеночек будет ГМО?!

Вот к чему у Макса действительно душа лежала, так это к математике и решению всяческих задач, особенно он любил головоломки. Потом, конечно, и до программирования дошло, благо у него был старый компьютер. Хакерством он еще в средних классах занялся, из чистой любви к искусству. Кто хоть раз переживал интеллектуальный оргазм от решения программистской задачки, тот знает, каково это.

А потом началось: то взломал, там приватную информацию слил, туда залез… Конечно же, им заинтересовались, а родители, от греха подальше, решили женить сыночка. Мол, может, оттого он дурью и мается, что девушки у него нет. Принято у них там так, по древнему обычаю браки заключать. Возвращение к истокам, все дела. К слову сказать, Макс и правда к противоположному полу был необычно равнодушным для своего возраста.

Как только стукнуло ему восемнадцать, женили его на такой же восемнадцатилетней. Ну а что? Они же совершеннолетние, могут уже и своих детей строгать. Максу вся эта затея, конечно, не нравилась, но он привык, что старших надо слушаться. Поэтому не особо и возражал, надеясь, что, может, хоть после свадьбы от него наконец отстанут и он сможет спокойно заниматься любимым делом.

Тем не менее к жене у него чувства все-таки появились. И все у них было хорошо, пока он не узнал, что она ему изменяет. С соседом, ага, тем, который бухгалтером работал. С разводом затягивать не стали, все доказательства у него были на руках — он же местную систему видеонаблюдения хакнул.

Тут его подростковый бунт и раскрылся в полную силу. Сначала он волосы в синий перекрасил, всем назло. Потом татуировку на лице сделал — чтобы каждый раз, когда смотрит в зеркало, помнить, что людям доверять нельзя. Женщинам — особенно. Ну и дальше сережка в ухе, бледный вид и форма чемодана.

Перед самим отъездом мама все еще не теряла надежды вернуть сына на путь истинный:

— А весь этот дарвинизм, он когда-то был модным, сейчас он не такой популярный, как раньше.

— Ну и что? — поморщился Макс. — От количества заблуждающихся ложь не становится правдой.

— Ну, почему же заблуждающихся?! Разве кто-то сумел воспроизвести возникновение жизни? Появление клетки вследствие случайных событий — это как если бы ураган собрал из металлолома космолет!

— Мама! Жизнь возникала миллионы лет! Никто и не говорит, что клетка взяла и сложилась из разрозненных молекул! Сначала был мир РНК, потом вокруг РНК образовывались белковые структуры и мембраны. После этого около миллиарда лет Старая Земля была планетой одноклеточных, и все это время они эволюционировали! Как можно воспроизвести возникновение жизни в пробирке, если оно длилось миллионы лет?!

— Но ведь эволюция — это только теория, у нее нет никаких весомых доказательств! — настаивала мать.

— Правда? А как же возвратный гортанный нерв у земных позвоночных? От мозга древних рыб шел нерв, иннервирующий жаберные дуги. После того как живность вышла на сушу, эти дуги стали мышцами гортани и косточками среднего уха. Но поскольку этот нерв проходил под дугой аорты, теперь он идет от мозга вниз, поворачивает под аортой и возвращается наверх, к гортани. И так у всех позвоночных! У жирафа он проходит четыре метра вниз и столько же — вверх.

— Тогда почему, если эволюция существует, она не происходит сейчас?

— Ты не можешь увидеть процесс эволюции, потому что не живешь несколько миллионов лет. Чтобы видеть ход эволюции, надо быть свидетелем смены хотя бы нескольких сотен поколений. Но ты все-таки могла наблюдать данный процесс: когда ты болела той новой заразой, антибиотики перестали помогать! Почему? Потому что одноклеточные эволюционировали и выработали устойчивость. Это и есть эволюция! На примере одноклеточных ее можно видеть, потому что у них очень быстрая смена поколений. Существуют микробы со сменой поколений раз в семь минут!

— Но если люди произошли от обезьян, то почему обезьяны не превращаются в людей сейчас?

— Потому что один и тот же биологический вид не может возникнуть дважды! Так же, как два писателя, не сговариваясь, не могут написать абсолютно идентичные книги, и на разных материках не могут возникнуть два одинаковых народа с одинаковыми языками. Волки не превращаются в пуделей, рыбы не выходят на сушу, а одноклеточные не становятся многоклеточными, но все они проходят эволюцию, просто каждый своим уникальным путем. И современные земные обезьяны прошли не меньший путь эволюции, чем человек.

— Опомнись, сынок! Безбожие ведет к безнравственности!

— Это не так. Нравственность человека зависит от его психологической зрелости. Атеисты вполне могут быть зрелыми и порядочными. Также не стоит забывать о религиях с высокими нравственными требованиями, но с полным отсутствием веры в Бога, например, буддизм и некоторые течения индуизма.

Кроме матери, против его отъезда из секты никто возражать не стал. Натуралисты отступников не любили, прекращение какого-либо общения с ними предписывалось строго. А ему и хорошо, он всей душой рвался прочь. Сначала в другой город переехал, а там и экспедиция эта подвернулась. Ну так почему бы к другой планете не махнуть?

Сложная, конечно, штука, эти человеческие отношения, от индивида в них не так много зависит, как в том же программировании, например, отсюда сплошные проблемы. Каждый хотел бы доверять людям, но не каждый может себе это позволить.

Полагаю, хорошо, что родители не стали подвергать Макса генной терапии. От нее он, может, и стал бы более общительным и «нормальным», но и более несчастным. Самые счастливые люди — те, которые заняты не общением, а любимым делом в уединении.

В конце концов, что такого плохого в том, что некоторые люди отличаются от большинства? Как говорил один древний психолог: «Всё самое прекрасное в мире сделано нарциссами. Самое интересное — шизоидами. Самое доброе — депрессивными. Невозможное — психопатами. Здоровые почти не вносят вклад в историю».

Но нет же, всякого рода сектантам от духовности надо сделать всех «правильными», и только они знают, как правильно — это так, как они живут. А все остальные должны жить так же, потому что иначе они — деграданты ненормальные. Ну зачем? Мир прекрасен в своем разнообразии. Разве не лучше пытаться понять других вместо того, чтобы переделывать?

Отвлекшись от воспоминаний Макса, я заметил, что робот-хирург уже ковырялся в моей голове с предварительно элиминированными волосами. Импланты Макса мне поставил. Так мало того! Я же теперь прекрасно понимал, как оно там все работает. Так что я открыл секретное окошко, зашел в консоль и подправил логи — теперь никто не узнает, что робот-хирург этой ночью ставил импланты Максу Филипченко.

Счастливый, я отрастил себе синие волосы обратно, спрыгнул с кушетки и направился в лабораторию. Там я подошел к своему малышу: он такой способный, почти сразу меня узнал! Радостно затрепетал всем тельцем, вытянул отростки, замахал ими. Мой хороший, чувствует родную душу. И какой шустренький! Весь в меня! Вон как быстро начал вытягивать тельце, имитируя мое лицо! В смысле лицо Макса.

Говорить я ничего не стал, мало ли что, может, у них тут еще какая-то секретная прослушка установлена. Только повернул голову и взглянул на сидевшего у стенки робота Серафима. Он и не пошевелился, у меня же импланты, а он круглосуточно к местной виртуальной сети подключен. Сидит, сканирует и смотрит стеклянным глазом — не шевелится ли что-то около моего малыша.

Ничего, скоро я всех сожру и дитятко свое вызволю. Буду его обучать, и больше никто не сможет нас разлучить. Извини, пупсик, сейчас я тебя с собой взять не могу, слишком опасно. Потерпи еще немного, хорошо? А пока папочке уже пора, надо как можно скорее сожрать побольше тех, которые еще остались.

И главное, жрать так, чтобы импланты не отвалились, то есть всегда оставлять голову Макса и метаморфировать остальными частями тела. Это, конечно, не так уж просто, но думаю, справлюсь. Кто там еще на очереди? Карим, Патрик, Зак, Пако, Диодор, Анна… Вот, с Анны, пожалуй, и начну.

18 — Неожиданная находка (Анна)

Изо всех даров, подаренных человеку Природой, наилучший — это краткость его жизни.

© «Помпеи» Роберт Харрис

Сердце опять кольнуло. На этот раз сильнее, чем раньше. Утром просто ныло, а теперь время от времени словно иголкой долбит. С помощью мозгового импланта я отдала фитнес-браслету команду вывести на экран температуру тела. Спустя семь минут в дополненной реальности красовалась надпись: «Температура тела: тридцать семь и восемь градусов по Цельсию». То-то я думаю, чего меня знобит? Жаль, конечно, я бы все-таки предпочла бессимптомное протекание инфекционного эндокардита и внезапную смерть от инфаркта.

Можно, конечно, парацетамол какой-нибудь выпить, но, боюсь, он совсем уничтожит инфекцию. Мало ли, что, если у местного вируса совсем нет устойчивости к земным препаратам? Сколько там еще мне осталось? Несколько дней, не более. Острый эндокардит все-таки. Симптомы, правда, штука неприятная, да и усталости все больше. Как бы так вести себя, чтобы никто не заметил, что я болею?

Все медицинские нанороботы я из своего тела вывела — нечего искусственному интеллекту слишком много знать о моем здоровье. Если придется оправдываться, скажу, что вывела их на техосмотр, а потом забыла. Но, думаю, не придется, все слишком заняты ловлей чудовища. Оно и к лучшему.

Даже не знаю, чего я хочу больше: уйти на тот свет, чтобы встретить Алекса, или полного уничтожения как тела, так и личности? Меня бы устроил любой вариант. Хотя смерть в любом случае ведет за собой и уничтожение личности. Если не сразу после гибели тела, то вследствие следующего рождения — точно.

В контексте теории реинкарнации, никто еще не сохранил одну и ту же личность на протяжении нескольких жизней. Получается, в конце концов, все мы умрем полностью и бесповоротно, так чего ждать? Ранее хоть было для кого жить…

В мою комнату постучали, и я крикнула:

— Войдите.

Двери разошлись, и внутрь заглянул Зак:

— Анна? Почему ты еще в постели?

Я была уже одета и сидела, оперевшись о стену перед голографическими экраном и клавиатурой.

— Работаю. — Я и правда была занята важным делом: шерстила орбитальное пространство на предмет наличия гибернационных капсул. Что, если с космолета колонистов спасся кто-то еще? Что, если это не монстр? Что, если Алекс? Вряд ли, конечно, но надо же проверить.

— Иди в лабораторию.

— Зачем?

— Мы же договорились, что будем держаться вместе, так безопаснее. Что с тобой? Твои кожные покровы…

— Да-да, я знаю! — опередила его я. — Очень бледные! И под глазами темные круги! Спасибо, что заметил, Зак, но, пожалуйста, оставь меня.

— Но, Анна! Оставаться одной сейчас опасно. Ты же помнишь, что случилось с Виктором и Ларисой? Тот гад просочился в душевую!

— И что теперь, принимать душ вдвоем?! — внезапно вспылила я. Черт! Да пусть эта тварь уже придет и сожрет меня! Почему он сожрал Ларису, а не меня?! Чем я хуже?!

Тяжело вздохнув, я продолжила:

— Извини, я просто сегодня не в духе, сейчас закончу здесь кое-что и приду. Да и я постоянно держу в дополненной реальности на видном месте статусы всех членов экипажа. Как только ко мне зайдет кто-то, кто «не в сети», я буду знать, что это монстр.

— И что ты сделаешь? — нахмурился Зак.

Что я сделаю? Да ничего! Обрадуюсь, что меня наконец освободят от необходимости жить в этом мире!

— Сообщу тебе через дополненную реальность, — улыбнулась я.

Зак почему-то выпрямился, расправил плечи и, пригладив красные волосы, произнес:

— Ладно, буду ждать тебя в лаборатории.

Наконец он вышел.

Черт! И зачем я сказала, что приду? Так не хотелось куда-то идти, усталость брала свое, хотя еще совсем утро и я хорошо выспалась. С другой стороны, иначе Зак бы не отстал. Ох, и будет еще у меня с ним проблем, он же еще, чего доброго, заметит симптомы. Если то чудовище не сожрет меня раньше.

И чего этот Зак уделяет мне столько внимания? Он же не испытывает к человеческим самкам никакого влечения! Или это все-таки не так? На родине девочки его не любили, может, он таким образом компенсирует? Он говорил, что еще до работы доктором его напарницей была человеческая женщина. Может, ему просто нравится женское общество? Даже если это женщины другого биологического вида.

Он же вдалеке от себе подобных, вероятно, иланину просто одиноко. Испокон веков илане привыкли жить большими общинами, а тут чужбина. Что ж, надеюсь, я не была слишком резкой и не обидела его. С другой стороны, может оно и к лучшему, если все-таки обидела. Плохо, если он ко мне привяжется, а я возьму и умру. Не хочу причинять ему дискомфорт.

И все-таки есть еще кое-что, что хотелось бы сделать до смерти: понять, что же случилось на космолете «Новые Горизонты 42»! Почему он взорвался? Сейчас-то уже нет сомнений, что тот монстрик каким-то образом приложил к этому руку, но зачем ему разрушать космолет и катапультироваться в гибернационной капсуле?

А если он родом с Земли-12, то почему на ее поверхности ни один из дронов-разведчиков не обнаружил его сородичей? Не могли же чудовища все разом взять и исчезнуть, даже вследствие той Катастрофы. Или могли? Я нахмурилась. Нет, тот монстрик явно не с Земли-12. По крайней мере, возникнуть в ходе эволюции такое существо на планете такого типа не могло. Впрочем, я даже не представляю, какой должна быть планета, чтобы на ней возникло что-то подобное.

Как жаль, что я не сделала электронную копию Алекса, а ведь хотела, но он был против. Говорил, мол: «Зачем? Разве я обладаю какими-то уникальными знаниями или навыками, без которых экипажу не обойтись? А завещание мое готово, если что, все перейдет тебе». Я, конечно, вспылила. Как он мог?! А он рассмеялся и сказал: «А что, если какой-то злодей распечатает мое тело и зальет в него электронную копию?»

И еще тот дурацкий случай вспомнил, который несколько лет назад активно муссировали в средствах массовой информации. Некий солдат скопировал свою личность, уехал в горячую точку и погиб, по крайней мере, все подумали, что погиб. Жена его копию распечатала и стала жить с «ним» дальше. Как тут вдруг возвращается он весь искореженный, с ног до головы запротезированный и недоуменно смотрит на своего двойника.

Началось судебное разбирательство, потом еще во многих голографических передачах целые дебаты устраивались на эту тему. Собственность свою он себе отсудил всю, только жена с ним дальше жить не захотела. Посттравматическое стрессовое расстройство — то еще удовольствие, и вылечить его до сих пор трудно. А у копии не только все части тела на месте, но и психика здоровая, вот она с его прежней версией и продолжила счастливую семейную жизнь. Что это? Измена или верность? Она же его прежнего любила, а не того калеку, который с фронта вернулся.

Вот, полагаю, Алекс тоже чего-то такого боялся. Тут его, конечно, понять можно. Но если бы у меня сейчас была электронная копия — я бы распечатала его… И что? Копия ведь не оригинал. Это бы не значило, что я его воскресила. Если кто-то сделает копию меня — это будет просто копия. Не я! Пусть очень качественная копия, такая, которую от оригинала никто бы не отличил. С другой стороны, если что-то крякает как утка, ходит как утка и выглядит как утка, то это утка. По крайней мере, если бы у меня была копия Алекса, мне бы нравилось так думать.

Эх, не надо было нам ехать в эту дурацкую экспедицию. И зачем только я настаивала? Хотела куда-то съездить, видите ли. Но кто же мог подумать, что все настолько серьезно? Я думала, там произошла какая-то катастрофа техногенного характера, и колонисты просто потеряли связь с остальным человечеством. Всего-то и нужно, что приехать, сообщить миру, что случилось, и оказать помощь пострадавшим.

Эх, надо было послушать Алекса… Вот, опять я не о том думаю, вместо того чтобы работать, сожалею о прошлом. И почему я так устроена? Любить возможно только одного. Почему? «Это все давно устарело, — говаривала моя подруга, — ты отстала от жизни, сейчас люди не заключают браки, не хранят верность одному человеку и уж точно не выходят замуж девственницами. Почему ты такая несовременная?»

А мне откуда знать почему? Такая уж я есть, ничего не поделать. Никто не может изменить свою природу. Я пыталась тогда с Виталиком, но не смогла ломать себя. Да и зачем? В угоду чему? Дурацкому социуму с его нормам? Да пошел он! Хочу хранить верность одному человеку и буду! Пусть твердят, что это устарело или что там еще?

Секс вне брака — это в любом случае оскорбление мужа. Хоть близость до брака, хоть во время — в любом случае. Так я чувствую и не хочу поступать так, чтобы потом самой себе быть мерзкой. Пыталась уже быть как все — нет, это не для меня. Уж лучше прожить жизнь по совести, то есть в гармонии с собой, независимо от того, современно это или совесть давно вышла из моды.

Я же не требую того же от других! Если моей подруге нравятся отношения сразу с несколькими людьми или смена партнеров хоть каждый день — это ее личное дело. Я никогда не опускалась до того, чтобы указывать другим, как им жить. Больше того, я даже против любовниц мужа ничего не имела бы, если бы они были.

Конечно, разврат никому не делает чести. Да и, насколько я успела заметить, развратничают разве что очень скучные и примитивные люди. Но если человек интересный, вежливый, ну и в целом хороший, то какая разница, сколько у него половых партнеров? Главное ведь, что он счастлив, с кем он при этом — его личное дело. А личное дело каждого человека касается только его и никого больше. Смысл отношений ведь в том и состоит, чтобы сделать другого человека счастливым, а не присвоить его как собственность и следить, чтобы к нему не прикасался кто-то посторонний.

Неожиданно сканер запищал, и на экране замигала красная точка. Мое сердце замерло. Неужели?! Неужели найдена еще одна гибернационная капсула?! Надо зафиксировать и отправить капитану.

Я уже почти сформировала послание, как в дверь опять постучали. Ну вот, опять этот Зак Далмасский! И чего ему неймется?! Ох, и нарывается же он!

— Ну, чего тебе опять, Зак? — строго поинтересовалась я. — Сказала же приду, значит, приду!

Створки двери разошлись, и в мою комнату вошел наш компьютерщик.

— Макс? — удивилась я.

Я же привыкла, что он всегда спит в такую рань, он же заядлый филин-полуночник, то есть сова.

А он все подходил и так странно ухмылялся. Никогда раньше не видела у него такого хитрого выражения лица. Странно. Я тут же глянула дополненную реальность: напротив его имени красовался статус «в сети».

— Так чего тебе? — поинтересовалась я.

А он приблизился и, проникновенно так заглядывая в глаза, взял меня за руку. После чего его рука превратилась в щупальце и обвила мою. Судорожным движением мысли я через дополненную реальность отправила послание капитану и сигнал бедствия — всем членам экипажа.

19 — Смерть Анны (Диодор)

Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.

© Оскар Уайльд

— Нет, я все-таки не могу понять, — продолжал капитан, сидя за столом в центре управления. — Как? Как вы могли несколько минут разговаривать с чудовищем и даже не попытаться его убить?

— Оно не пыталось убить меня, — пожал плечами я, сидя в кресле напротив.

— А про других вы не подумали? О том, что даже если монстр оставит вас в живых, он может напасть на кого-то другого?

— Это, конечно, было бы прискорбно, — признался я.

— Все это время у вас на поясе висел плазмомет! И вы ни разу даже не прикоснулись к нему! — Тут капитан сорвался на крик: — Он у вас что, для красоты?!!

— Извините, если я…

— Да не нужны мне ваши извинения! Я пытаюсь понять, что за чертовщина здесь творится! Сначала вы притащили на мой корабль черт знает что в виде котенка! Потом этот «котенок» сожрал четырех членов моего экипажа! А вы теперь еще и мило с ним беседуете!

— Вероятно, вы несколько превратно меня поняли, — заметил я. — Вы же сознаете, что в мои намерения не входило причинить какой-либо вред. Я, как скромный служитель Дхармы, придерживаюсь принципа ненасилия…

— Какого еще к черту ненасилия? — снова прервал меня капитан. — А если бы то чудовище кинулось на вас, вы бы и дальше придерживались принципа ненасилия? Смотрели бы, как оно вас жрет? А если бы оно прямо на ваших глазах жрало вашу дочку? Вы бы стояли и скромно придерживались принципа ненасилия?!

Признаться, его нервная манера излагать свои мысли несколько меня обескураживала и приводила в дурное расположение духа. Тем не менее я еще раз терпеливо попытался объяснить:

— То существо, как вы говорите, чудовище, не просто диковинный хищник, а вполне разумная форма жизни. В первую очередь нам следует попытаться его понять и, возможно, попробовать помочь ему измениться…

— Правда?! Измениться?! Нет, серьезно? Вы правда сказали слово «измениться»? И как же вы собираетесь помочь ему измениться?! Если вы попадете в заповедник на Старой Земле и встретите там льва — вы тоже попытаетесь помочь ему измениться? Сделаете хищника вегетарианцем?

— Я не утверждаю, что могу сотворить такое, но сказано ведь, что даже собака обладает природой Будды. То есть у каждого живого существа есть шанс измениться, стать лучше и даже достичь просветления.

— Просветления! — выдохнул капитан и, хлопнув себя по лбу, так и остался сидеть, прикрыв глаза рукой и опершись на подлокотник.

— Как мне видится, Ио не просто кровожадное чудовище.

— Ио? — выпучил глаза капитан, опустив руку.

— Это его имя.

— Ах да! Никак не привыкну, что у этой твари есть имя.

— Ему очень страшно и одиноко. Почему бы нам не попытаться хотя бы понять его?

— Зачем?

— Что, если мы смогли бы установить с ним глубокую симбиотическую связь?

— Он тогда не напал на вас только потому, что не был голоден, ведь до того он сожрал сразу двух человек!

— Искренне скорблю…

— Да плевать! — ударил ладонью по столу капитан и спокойнее продолжил: — Если бы та тварь была голодной, разговор между вами состоялся бы совсем другой! А точнее, очень короткий!

— Это все так, если бы хищник был неразумным, как в приведенном вами примере про льва в заповеднике. Но, как я говорил ранее, мы имеем дело с разумной и очень необычной формой жизни.

— И что теперь? Подружиться с ним и выпустить к людям? Ставить эксперимент? Смотреть, будет ли оно жрать других илистанет вегетарианцем?

— Совсем не обязательно. Мы, конечно же, не должны рисковать жизнями других живых существ. Он сказал, что если долго не будет есть, то стабилизируется в той форме, которую примет.

— И что?

— Это значит, что у него есть шанс, разве не так?

— Даже если так, это еще не значит, что он им воспользуется!

— Конечно, — кивнул я, — ведь каждый сам делает свой выбор.

— Сдается мне, он свой уже сделал! Четыре члена экипажа, черт побери! Знаете, как это все видится мне? Вы притащили на мой корабль нечто, что погубило четырех моих соратников! Пока что четырех! Вы мило беседовали с чудовищем…

— С Ио…

— Не перебивать! — гаркнул он и спокойнее продолжил: — Так вот, вы даже не попытались убить ту тварь, чтобы защитить экипаж! Это все будет в моем отчете! И уж поверьте мне, я добьюсь у межзвездного суда Содружества Семи Планет, чтобы вы ответили по закону и возместили весь нанесенный ущерб в максимально возможном объеме! В том числе и семьям погибших!

— Вы свободны поступать, как считаете нужным.

— Больше того! Если что-либо подобное повторится еще раз, и я узнаю, что вы опять мило беседовали с той тварью!.. Тогда вы будете арестованы как сообщник и останетесь под стражей до вердикта межзвездного суда!

Я, конечно, старый дурак. Уж лучше бы я не трогал ту гибернационную капсулу. Но мог ли я так поступить? Нет, конечно. «Кодекс чести космонавта» велит подбирать такие капсулы всегда, ведь их наличие в космосе свидетельствует о том, что находящееся внутри существо терпит бедствие. И кто знает, если не подобрать его, на сколько еще хватит запаса гибернации? А что, если в капсуле сломается что-нибудь?

Тот котик… Что мне было делать? Выбросить его за борт, потому что он слишком странный, а значит, возможно, представляет угрозу? Стремление уничтожать все слишком странное — это ксенофобия. Один из худших грехов согласно Библии Дхармы. Мог ли я поступить так? А тогда, в медицинском отсеке, Ио оказался не таким уж и чудовищем, он вполне себе человек, на подростка похож, испуганного и одинокого подростка. Разве мог я стрелять в такого?

Помню те зловещие сны, когда я еще на планете К-99 служил миссии распространения Изначальной Дхармы. Каждую ночь снилось мне, будто стоит Алекс, муж Анны, на высокой скале, к нему подлетает черное облако, окутывает его и рассеивается. А там, где Алекс был, пустота. Тогда выбегает Анна на ту скалу и прыгает с нее, распростав руки, словно белая птица.

Спрашивал я у духовника своего по голографической связи, что это значит, а он и говорит: «Анна-то твоя в опасности великой, коли не явишься ты к ней как можно быстрее, то и не увидишь ее более». Сказал так и отключился, остался я один в келье в большом смятении духа. Попытался с Анной связаться, а не смог, только и сумел разузнать, что улетела она в научно-исследовательскую экспедицию на планету Земля-12.

Ну, я быстро собрался, взял своего личного робота и на космолет, к Земле-12. Вылетел-то я еще до того, как они к той планете подлетели, и с Алексом беда приключилась. И как же так теперь могло все обернуться, что я своими же руками то опасное существо на «Магеллан» и привез? Когда летел сюда, так надеялся, что смогу что-то изменить, помочь, отвести беду, а получилось… Наоборот? Разве ошибся мой духовник в толковании сновидения?

— Вы вообще меня слушаете?! — рявкнул капитан.

— Конечно, — кивнул я и тут же добавил: — Каждый человек имеет право на то, чтобы его выслушали и попытались понять, Ио не исключение.

— Человек? Вы сказали человек? Ио — чудовище!

— Все мы люди, кто смертен и разумен.

В дополненной реальности выскочил красный сигнал бедствия: Анна! Меня словно током ударило. Сигнал от Анны!

Не сговариваясь, мы сорвались с места и побежали в ее комнату. Чуть пониже стандартной надписи «Нужна срочная помощь!» было указано, что Анна сейчас находится у себя.

Ворвавшись в комнату, мы никого не увидели, кроме тех, кто тоже сюда прибежал: Патрик, синеволосый Макс, четырехногий Пако и тот чешуйчатый красноволосый иланин Зак.

— Что это? — воскликнул капитан, смотря на кровать.

В капельках крови на ней лежали импланты.

— О нет! — вырвалось у меня.

В дополненной реальности я открыл список членов экипажа, и напротив имени своей дочери увидел: «не в сети».

— Он убил ее! — выпалил я. — Мою Анну!

20 — Спасти Любаву (Михей)

Невежество и мракобесие никогда не создавали ничего, кроме толп рабов для тирании.

© Эмилиано Сапата

У новых людей, тех, которые разнообразные, часто бывает, что дети мертворожденными в сей бренный мир приходят. Но оно ведь как: чем больше уродств — тем меньше шансов до юношества дожить. А Тимофеюшка совсем чистеньким родился, так с виду и не скажешь, что из новых. На чистокровного похож.

Мы же новые, не как чистокровные, мы же весь гнев Господень на себя взяли. От того у нас и уродства, и дети мертворожденные бывают. Доколе нам еще страдать за грехи предков?! До Катастрофы же все были как чистокровные. Почему тогда гнев Господень пал не на них? Почему нам страдать из-за черной магии ихней? Или, неужто, энто все мне из-за колодца?

Я огляделся: погода хоть и ясная, но солнце уж к закату клонилось. Я могилку Тимофеюшке у самого края леса выкопал, там и схоронил. Все по христианскому обычаю сделал: тельце в чистую ткань замотал, сверху камней сложил и деревянный крест соорудил.

Взял лопату и обратно воротился. Иду, а сам думаю: заночевать здесь и утром за Любавой отправиться или прямо сейчас и идти? Далеко ли дойду? Они-то все, судя по следам, верховые. А мой конь чуть не помер намедни, до сих пор, небось, в мыле стоит. Привести бы его да сеном накормить.

Только к дому подошел, а из-за него на меня хмырь какой-то выскакивает. Ну, я лопатой как замахнусь, а он и визжит:

— Не бей!

— Никодим? Ты ли это, Ушастый?!

И как я сразу не признал? Уши вон как торчат в разные стороны, заостренные к концам — сразу видно, кто это. Эх, темнота проклятая да неожиданность. Чуть побратима не прибил.

— Я! Я! Древом Жизни клянусь! Вот те крест! — неистово начал креститься он. Да так, что аж тарахтел от налагаемых на себя крестных знамений.

— Как же ты в живых остался? — полюбопытствовал я, опуская лопату.

— Мне-то почем ведать? — развел руками он. — Воскрес?

— Тьфу! — я аж на снег сплюнул и кулак ему показал: — Поколочу!

Он-то помельче меня, сам тощий как щепка, зато уши вон какие — оттого и прозвище Ушастый. Никодим сник, шапку в руках затеребил и говорит:

— А я че? Я ниче! Иду себе, никого не трогаю! И тут откуда ни возьмись орда!

— На конях?

— На конях! — закивал неистово. — Сабли и палки у всех!

— Что за палки?

— Огненные! А из них гром!

— Тьфу! Никодим, ты мне сказки не сказывай! У меня первенец насмерть замерз, а Любаву забрали. Ты ее видел?

— Неа, — замотал ушастой головой, — я все истинно глаголю, как есть! Как все сам видывал! Своими глазами! Вот те крест! — опять затарахтел крестными знамениями он.

— Успокойся! В дом пойдем, печку растопим, успокоишься и поведаешь все по порядку.

Закивал опять неистово.

Я его в дом отправил, а сам за конем сходил. Еле нашел, завел в свой сарай, туда, где раньше козы стояли, воды ему поставил и сена заложил. Коз-то у меня больше и в помине нет — все нечестивцы проклятые украли.

Ну вот воротился я в дом, а Никодим уж и печку растопил. Ну так энто просто, а вот с дверью пришлось повозиться — петли-то с «мясом» оторвали, супостаты. От ведь нелюди! И что им неймется? Приладили мы дверь наконец, сидим у печки, и Никодим все сказывает:

— Я иду, значитца, а они отовсюду шасть! Шасть! И все на конях! И гром! И огонь из палок! — Оттопыренные уши у него так и задергались. Но уже вроде как немного успокоился, сидит у печки, греет руки о железную кружку с горячим чаем.

— Что за палки-то? — нахмурился я.

— А бес их знает! Я раньше никогда таких не видывал! Сказываю же, Михей, от Лукавого они! Палки-то! Никак, черная магия!

— Что же энто получается, черная магия опять в наш мир пришла?

— Почем мне знать? Но выглядит оно так, что да, — кивнул он и отпил из кружки.

— От ведь бесовы дети, — вздохнул я и себе чаю налил. Промерз-то весь до костей, до сих пор никак не отогреюсь. — Так как же ты в живых остался-то?

— А бегу я по селу, и за мной всадник! Так конь меня рогатой головой и боднул!

— И что?

— Ну, я в избу и влетел. А дальше ничаго не помню. Токмо как очнулся в сугробе. Чуть насмерть не замерз.

— Эх, Никодим, — вздохнул я.

— Чаго?

— А ничаго! Темнеет. Спать ложись, я тут на печи, а ты там. Вон топчан. С утра что-нибудь придумаем.

А что тут придумывать? Любаву вызволять надо. Лег я, а сон все не идет. Даром, что уставший. Поспать бы перед тяжелым деньком, да все глаз не сомкнуть. Так хотелось сорваться и ринуться жене на помощь. Но нельзя, за окном вон темно уже, хоть глаз выколи, да холодно и следов совсем не видать. Заплутаю. Так до утра и провалялся.

С утра поднялся, наточил нож, наполнил деревянный тазик водой и начал сбривать с лица волосы. Сбриваю и в воду смотрю — ну, красавец: брови тяжелые, челюсть тяжелая, нос большой. Только над глазами немного волос оставил, но коротеньких, чтобы как у чистокровных, у них же там брови. А, закончив с лицом и шеей, принялся за руки: сбривал там, где одежда не прикрывает.

— Ты чаго? — спросил Никодим, продирая глаза, за окном-то ни свет ни заря.

— Ничаго, бреюсь.

— Зачем?

— Без шерсти я на чистокровного похож.

А о том, что у меня еще и когти на ногах, умолчал. Закончив с волосами, принялся одеваться.

— Зачем на чистокровного? — поднял брови Никодим.

— В поход собираюсь, — изрек я, подпоясываясь и большой охотничий нож на пояс вешая. — Любаву вызволять.

— Ты чаго? — еще больше удивился Ушастый. — Совсем того? У них же магия!

— У них, может, магия, а у меня — крестная сила, — заметил я и поцеловал нательный деревянный крестик, что на шее висел.

— Ты мертвых в нашей слободе видал? Раны их видывал?

— А чаво на их глядеть?

— А того! Их же копьями не кололи, из луков не стреляли! Токмо палки энти с громом и огнем. А какие раны!

— Ты бы их похоронил, Никодимушка, — заметил я и колчан полный охотничьих стрел с луком за спину повесил.

— Тьфу! Не губи ты себя, Михей. Одумайся! Мало ли девок на свете? Давай в другую слободу пойдем?

— Девок-то много, — кивнул я. — Токмо мне, окромя моей Любавушки, никто больше не мил.

Сказал так и из избы вышел.

Может, оно я и зря? Разве ж сдюжу? Один я супротив орды черных магов — где ж такое видывали? Но я уже порешил, а значит, так тому и быть. Любава-то, наверное, все надеется, что я ее вызволю. Не бросать же ее там. Но губить ли себя? А хоть бы и погубить! С хорошего коня не стыдно упасть, а за хорошее дело — умереть!

Седло я в соседской конюшне взял. Оно предыдущим хозяевам уже без надобности. А на моего Гнедка как раз впору. Теперь уже на моего, да. Конь токмо недовольно захрапел и рогатой головой мотнул, когда я его седлал да взнуздывал. А так он смирный, стоит, хоботком сено перебирает, большим глазом на меня косится.

Когда уже верхом выехал, Никодим мне сухарей в мешочке вынес:

— Вот, к седлу привяжи.

Привязал я котомку и сказываю:

— Ну, Никодимушка, не поминай лихом.

И погнал коня галопом.

Следы-то от орды на снегу хорошо видать. И солнышко из-за горизонта выглянуло, токмо туман долиною. Вот нагоню я черных магов, а что тогда? Со всей ордой бороться? Нет, ночью подкрасться, покуда все спят, тогда Любавушку и вызволять. А может, и не токмо ее. Не позволять же христианские души губить. Но в первый черед Любавушку вызволять, а остальных — как Бог даст.

Ехал я по чисту полю, морозный воздух вдыхал, а сам Любаву вспоминал. Оно же как было? Помнится, был я еще молод, четырнадцатый год мне шел, а матушка и сказывала: «Жениться тебе надобно, вон какой парубок ладный. Девки, небось, так и засматриваются!» Может, и засматривались, я же парень был не промах. Токмо я про одну Любавушку и помышлял.

Она-то хоть и из другой слободы была, но я-то тогда давно уже ее заприметил. Как сейчас помню: иду я, значит, по лесу с подстреленной хрюческой тюкой за спиной, а она грибы собирает. И такая ладная, да и я парубок хоть куды! Она тогда, правда, испугалась, но потом попривыкла, разговаривать со мной начала. Я-то в те края все чаще стал захаживать.

Разузнала моя матушка о ней, тогда сватов и выслала, все как у людей, договаривались, правда, долго. Любава же у родителей одна из дочерей осталась. Сестры прошлой зимой от слабянки сгинули. Тогда многие слегли. Мои два младшеньких брата — тоже. Ну да что там, дело-то привычное.

Любавушкины маменька с папенькой меня тогда, помнится, отобедать приглашали. Да все расспрашивали:

— А истинно сказывают, что ты, Михей, охотник ладный? Да на зверя всякого силки ставить умеешь?

— Истинно.

— А что, и оленя краснопятного, и рысь саблезубую изловить сдюжил бы?

На кой черт им олень краснопятный, я не разумел, он же ядовитый, но смело ответствовал:

— Сдюжил бы!

— Так что же, и нам оленя краснопятного и рысь саблезубую изловишь?

Тут я не выдержал и полюбопытствовал:

— Да на кой они вам сдались? То же звери несъедобные, а рысь, она еще и опасная. В силок такая поймается, ее же одними стрелами не убить, а близко подойти кто же осмелится?

— Стало быть, не так уж ты хорош, как сказывают.

Что делать, изловил я им и оленя краснопятного, и рысь саблезубую. С последней, правда, повозиться пришлось, до сих пор шрамы от когтей на груди. Да их за шерстью и не разглядеть. Родители Любавины из шкур себе шуб понаделывали и потом ходили в них всю зиму. Папенька — в шубе из рыси, маменька — из оленя. Гордые и довольные, аки невесть что.

А еще говорят:

— Больно уж ты шерстист, Михей, словно зверь лесной.

А себя они в отражении стоячей воды видывали? У матушки тонкие отростки вместо волос, когда ходит — они колышутся, а у папеньки — шипы да серые пятна по всему телу. И в кого только Любава уродилась?

— Я по Божьей милости, — изрек я, — от морозов лютых хорошо защищен. А с голой кожи что толку? На нее же и одежек не напасешься.

Толковали так долго, да сосватали, и в ту же осень свадьбу и сыграли. Перешла Любава в мою избу жить. Долго Бог нам детишек не давал, токмо спустя три года и отяжелела. Жалко токмо, матушка к тому времени на тот свет ушла. Я-то все думал: наконец внука узрит, радости-то сколько ей будет, ан не сложилось.

Галопом я ехал недолго, конь начал храпеть, и я его в шаг перевел. Хорошо хоть, погода ясная, следы хорошо видать. Отобедал прямо в седле теми сухарями, что Никодим дал, да огненной водой из фляги запил. По дороге куропатку подстрелил. Ехал я, значитца, а они из кустов в небо как сорвутся, только и слышно, что хлопанье крыльев. Ну, я одну и подстрелил, за задние лапки к седлу привязал и дальше поехал. Токмо к вечеру столбы дыма узрел.

Подъехал я к самому лагерю и смело к часовому обратился:

— Истинно ли сказывают, что вы много баб ладных пленили?

— А твое какое дело? Те чо, рыло носить надоело?

— А я охотник местный, тут недалеко изба моя посреди леса.

— И чо? — подбоченился часовой, а сам глядит волком, недобро глядит да хмурится.

— А бабы нет, вот я думаю, зачем вам столько? А мне хоть бы одну ночку с бабой провести. Куропатку дам. — Отцепив от седла, я поднял вверх свою добычу и повел речь дальше: — Я и еще куропаток наловить могу, и хрюческих тюк, и белопятных оленей. Токмо я переборчивый, сам бабу выбрать хочу.

— Ты, мужик, совсем сбрендил, что-ли? — изрек стражник. — Бабу за куропатку, где ж такое видывали?

— Так-то всего за одну ночку-то.

— Да и страшные те бабы, они же вырожденки.

— А коли страшные, так чаго же вы их себе забрали?

— Для Великого Всесожжения.

— Чаго? — поднял брови я.

— Праздник у нас такой, вырожденцев во славу богов сжигать будем, — объяснил часовой.

Тут уж я еле сдержался, чтобы в глаз ему охотничьим ножом не запустить. Сижу в седле, зубами скрежещу. Вот ведь гады!

Подошел к тому часовому еще один, сам высокий, широкоплечий, с окладистой бородой да шрамом через все лицо и глаз белый, где тот рубец проходит. Что-то ему тихо поведал и на меня косо глянул. Перемолвились они, бородач со шрамом мне и молвил:

— Пойдем со мной, охотник.

Ну, я спешился и веду коня в поводе за бородатым. А тот и молвит, шагая:

— Совсем один живешь?

— Ага, — кивнул я.

— И отчего же не женишься?

— Как раз собирался, да не выбрал пока, — сбрехал я, по сторонам опасливо поглядывая.

— Ты, я смотрю, парень крепкий, к нам в рать пошел бы?

— А отчего бы не пойти, — опять сбрехал я.

— А вот и бабы, — отворил он вход в большой шатер. Я Гнедка прямо у входа оставил и внутрь вошел, бородатый — за мной.

И правда, сидят женщины вокруг костра, друг к другу жмутся, большими ланьими глазами на нас зыркают. Все как одна из моей слободы. Тут уж я еле сдержался, чтобы в рыло тому бородатому не заехать. Ну, думаю, держись, Михей. Бери Любаву, и деру!

— Вон та, — показал я на Любавушку.

— А ты, парень, не промах, и глаз-алмаз, — почему-то повеселел бородатый.

— Ну а чо? Ладная баба, а если белопятного оленя изловлю, насовсем мне ее отдашь?

— Насовсем не отдам, — уперся бородатый.

— А если еще хрюческую тюку?

Ох, и недобро же он на меня покосился.

— Две хрюческие тюки! И дюжину куропаток, — добавил я, поразмыслив.

— Не велено.

— Отчаго же?

— Ты, охотник, чистокровный, а она вырожденка.

— И чо?

— Ты сам, добрый молодец, подумай, чо от такого брака родится? Еще худшие вырожденцы. Да и боги тебя покарают за союз с низкородной. Вырожденцы же не люди, это нелюдь! Ты просто нормальных баб еще не видывал. Вот поедешь с нами в город — там такие девки! И все чистокровные!

Тут уж я не выдержал, со всей дури ему кулаком в рыло заехал. Бородатый назад откинулся, в стену шатра так и впечатался. Кровь из носа хлынула и зенки навыкат, что те пятаки. Я Любаву за руку хвать, из шатра и на коня.

Поскакали во весь опор.

И тут среди ясного неба гром. Мой конь завизжал, на дыбки поднялся и оземь! Мы кубарем и покатились. Я быстро на ноги вскочил и смотрю: бегут к нам молодчики, и у каждого по палке в вытянутой руке. А оттуда — огонь! И так меня болью в груди пронзило.

Упал я оземь, рукой за грудь — мокро. Откуда запах крови?

— Михей! — услышал я Любавин голос, и вот она передо мной, но сразу помутнела, и все поплыло куда-то в сторону.

21 — Метанойя (Ио)

Только люди способны к покаянию, нелюди вины не чувствуют, потому и не раскаиваются.

© Валентин Рычков

И как я раньше не подумал о том, что Анна его детеныш? Я совсем забыл, что двуногие сильно привязываются друг к другу, даже взрослые. Понятно, когда детеныш — к родителю, ну, иногда и родитель к детенышу тоже может. Но взрослые… У нас такое редко. Взрослый ведь может и сожрать.

Пытаюсь учитывать, что люди отличаются от нас, но постоянно что-то упускаю. И что теперь делать? Диодор так расстроился. Я и представить не мог, что он может плакать. Я знаю, что такое плакать, из памяти тех, кого сожрал. Когда просматривал их воспоминания, иногда такую сильную боль чувствовал. И как они с этим живут?

Анна меня и вовсе поразила. Я когда поглотил ее, так и замер в полном недоумении. Как вообще можно хотеть себя убить? Желать себе полного уничтожения. И как в ней помещалось столько боли? Голова чуть не взорвалась. Все из-за смерти Алекса. Оказывается, все это время она медленно умирала по своей же воле. Я раньше и подумать не мог, что моя охота может причинить кому-то столько страданий.

Потом еще остальные в комнату ворвались. А я уже там, в образе Макса. Все так засуетились, а я стою в полнейшем недоумении, вижу: Диодор плачет, и я не способен что-то изменить. Я уже сделал ужасную ошибку и не могу вернуть все назад. И, главное, зачем? Я же не был голоден. Все из-за любопытства. Меня заинтересовал Алекс, и я хотел понять Анну. Любопытство и стремление к бессмертию.

Нет, это все слишком ужасно. Но ведь как такое может быть, чтобы смерть одного существа причиняла столько боли другому? Когда еще на своей планете животных жрал, у них никогда такого не было. Все только за свои шкуры боялись. За других — никогда, разве что за детенышей. Да и то только пока те маленькие, мы же тоже о детенышах заботимся, пока те не вырастут, очень редко бывает, чтобы взрослые метаморфы дружили. Я совсем забыл, что у людей не так — они всю жизнь к детенышам привязаны.

А тут такое, я и подумать не мог, что стал причиной стольких страданий. Как? Как же так? Я ведь просто был голоден, хотел обрести бессмертие, ну и еще это любопытство. Диодор теперь меня ненавидит? Наверняка. Как жаль. Что же делать?

— Макс, ты как? — неожиданно положил мне руку на плечо Зак Далмасский.

Я так ничего и не ответил, а он продолжил:

— Я тебя так понимаю, я тоже привязался к Анне, но мы должны быть сильными. То мерзкое чудовище еще за все заплатит.

— Конечно, — кивнул я, развернулся и ушел.

И какой теперь смысл во всех тех знаниях, к которым я так неистово стремился? Ну вот я и узнал о людях. И теперь мне хочется забыть! Хочется оставить позади боль Анны. Но она живет во мне, мучает изнутри. Я узнал, что хотел. Доволен ли я? Нет! Я потерял кое-что более важное. Душевный покой. Доверие Диодора…

Знал бы я тогда, еще на космолете колонистов, что смерть Алекса причинит столько боли другому живому существу…

То что?! Господи, Ио! Ты жил на одной траве много лет! Тебе ничего не оставалось, кроме как сожрать того человека!

Я мог бы с ним поговорить. Принять облик человека и просто пообщаться, объяснить ему все, сказать, что мне нужна еда. Вместе мы бы что-то придумали. Вместе. Как человек и иланин или как пищеварительная система человека и живущие в ней микроорганизмы. Симбиоз. У людей это хорошо получается.

А как же бессмертие? Ты же к нему совсем близок! Опомнись, Ио! Тебе никто не нужен! Ты силен, а они слабы. Тебе нужна только сила и бессмертие!

Какой в этом смысл, если из-за меня столько страданий? Недавно я приобрел нечто ценное. Диодор так отнесся ко мне, попытался понять, это было необычно. Очень необычно и интересно! Я мог бы познать кое-что новое. Но я все испортил! Я просто взял и все разрушил!

И поделом! Они сами виноваты! Они пытались тебя убить! Да и сейчас, узнай они, кто ты, разве не попытаются?

Их можно понять, особенно Диодора. Хотя он даже сейчас, казалось, не ненавидел меня. Только переживал боль из-за потери детеныша. Если бы я раньше знал…

То что? Умер бы с голоду? Стабилизировался бы? Не дури. Это все от переедания: слишком много человеческих воспоминаний за раз сбили тебя с панталыку. Подожди немного, пусть это все уляжется, тогда тебя отпустит.

Я хорошо понимаю боль Диодора. Я ведь тоже потерял близкое создание. Моего родителя. Тогда мне тоже было больно, а также страшно и одиноко. Я бы хотел, чтобы больше никто не переживал ничего подобного.

Это не твои проблемы! Подумай о себе! А они пусть сами о себе думают! Какое тебе вообще до них дело?

Я бы хотел продолжить общение с Диодором. Я чувствую, у него есть то понимание, которое нужно мне.

Так сожри его!

Что, если это не прибавит мне понимания? Что, если поглощая чужое понимание, я упускаю кое-что важное? Что, если Диодор прав, и есть знание, которое простым поглощением чужих жизней не понять?

Глупости! Вздор! Он просто пытался задурить тебе голову!

Что, если нет? Сожрать-то его я всегда успею. Он ведь даже оружием воспользоваться не попытался, хотя оно висело у него на поясе. Нет, Диодора жрать я не буду. По крайней мере, пока что.

И что? В любом случае он больше не будет тебе доверять! Думаешь, ты еще сможешь с ним поговорить? Ты для него всегда будешь убийцей его детеныша!

Кажется, я знаю, как все исправить.

Прибавив шагу, я заспешил в медотсек.

Из человеческих воспоминаний я многое узнал об их науке. Они умеют копировать воспоминания и даже делать целые электронные копии личностей. Ведь что такое личность? Всего-то набор воспоминаний, навыков и привычек. Ну и еще некоторые врожденные параметры, такие как рефлексы, инстинкты и темперамент. Я ничего не упустил? Да, все, чем мы являемся, — это просто информация. И ее можно переписать на другой носитель!

В медотсеке я надел на голову нейроэнцелограф и метаморфировал мозг Макса в мозг Анны. Проделывать такие фокусы внутри чужого тела чрезвычайно сложно. Это, можно сказать, навык, относящийся к высшим ступеням Искусства. Ведь может начаться иммунная реакция или еще какие-нибудь осложнения. Иммунную систему я на всякий случай «притушил».

Открыв менюшку нейроэнцелографа на голографическом экране, я нажал кнопку «Начать запись личности», и она, вспыхнув ярко-синим, исчезла. Вместо нее появилась надпись «Запись электронной копии личности» и ползунок прогресса. Я сел в кресло и приготовился ждать, а нейроэнцелограф тем временем натужно загудел. Пропускная способность этого устройства, конечно, чрезвычайно велика, но и личность тоже немаленькая. Если верить человеческим ученым, она занимает около петабайта.

Главное, чтобы эта машина вместе с воспоминания Анны не записала и мои воспоминания, или других моих жертв. А то получится не Анна, а какая-то химера. Впрочем, не должна бы, я же метаморф — мыслю не мозгом, а всем телом, чужие воспоминания у меня тоже хранятся по всему телу, словно в голограмме. Ну и я могу сконцентрировать их в одном месте, вот, как сейчас, переместил все, что касалось Анны, в мозг.

Ох уж это ощущение, что во мне живет много личностей, но все они не имеют полномочий управлять телом. Словно тараканы, застывшие в янтаре. Впрочем, я давно привык и прекрасно научился пользоваться преимуществами, которые дает такая особенность.

— Макс? Что ты делаешь? — В лабораторию вошел Зак Далмасский и, удивленный, застыл в дверях.

— Электронную копию личности.

— Зачем?

— Что, если чудовище сожрет и меня? Вам ведь нужен будет компьютерщик, — солгал я.

Зак только уважительно кивнул и ушел. Люди, да и илане, опасаются делать свои копии, чтобы впоследствии не возникло юридических проблем из-за собственности и других прав. А то доказывай потом, кто из вас копия, а кто оригинал.

Когда наблюдал саморефлексию Анны, просмотрел несколько ее воспоминаний: почти все с Алексом. Возможно, я и объелся, и находился под сильным влиянием от чрезмерного количества человеческих воспоминаний, но тогда мне тоже захотелось быть вот таким: легким и спокойным. Заботиться о ком-то и не думать слишком много о себе и своей судьбе. Не ломиться к бессмертию в будущем, а просто жить сейчас.

Удивительно, насколько счастливым может быть человек, который заботится о счастье других и совершенно не беспокоится о своем собственном. Никаких страхов, никакого одиночества. Как они этого достигли?

Когда копирование закончилось, я подошел к 3D-принтеру и метаморфировал руку Макса в руку Анны. После чего взял с нее образцы ДНК, как ядерной, так и митохондриальной, а также скопировал некоторые эпигенетические характеристики. Ведь что такое человек, если не информация, закодированная в двух спиралевидных молекулах?

Введя в медицинский 3D-принтер нужные команды, я начал процесс распечатки. Принтер работал, восстанавливая Анну, молекулу за молекулой, а ее личность подгружалась из электронной копии. Конечно же, я не переносил в мозг Анны воспоминания о ее нескольких последних минутах жизни, но все равно волновался — что, если вместо нее получится химера?

Спустя несколько часов металлический саркофаг 3D-принтера поднял тяжелую крышку, и за повалившим из него паром я рассмотрел лицо Анны. Она открыла глаза и взглянула на меня.

22 — Истребитель чудовищ (Диодор)

Воистину, широки врата, ведущие к погибели, и многие идут в них; и лишь узкие тропы обещают спасение.

© Тибетская Книга Мертвых

Я уж думал, ничто не может меня сильно расстроить или вывести из себя, но, сжимая плазмомет и пытаясь прицелиться в отпрыска той мерзкой твари, неистово закричал:

— Отпусти!

А капитан держал мою руку и пытался мне помешать:

— Прекратите! Это не поможет!

— Так он хоть перестанет прятаться! — возразил я и громче добавил: — Эй, чудовище! Иди спаси свое отродье!

Почти прицелившись, я выстрелил. Но капитан оказался сильнее, и пучок горячей плазмы угодил в стену повыше мерзкого комка плоти в антиграве. Отродье судорожно сжалось, а на стене осталось черное дымящееся пятно.

— Я, капитан этого корабля, приказываю вам немедленно отдать мне плазмомет!

— Ну уж нет, я заставлю эту тварь прийти! — Я, конечно, понимал, каковы будут последствия, но не забеспокоился бы, даже если бы капитан решил меня убить.

— А как же принцип ненасилия?!

— Оно убило мою дочь!

— Но вы же говорили, что чудовище — просто испуганный и одинокий подросток! Почему бы не попытаться его понять?!

Тут подоспел Зак и бросился капитану на помощь. Вместе они отобрали плазмомет и отбросили меня к стене.

— Разве не вы говорили, что все мы люди, кто смертен и разумен? — поинтересовался капитан. — Или вы можете практиковать ненасилие, только пока чудовище убивает не ваших близких?

— К сожалению, иногда необходимо прибегать к насилию, — тяжело дыша, заметил я, — чтобы избежать еще бо́льшего.

Да, не хотелось это признавать. Даже не хотелось об этом думать, но, к сожалению, это так. Мы и себя-то не можем изменить, а другого человека и подавно. Тогда что остается делать со всякого рода преступниками и моральными уродами?

— Вы отправляетесь в свою комнату и не выйдете оттуда, пока я вам не разрешу, — заметил капитан и весьма выразительно посмотрел на иланина по имени Зак.

Тот тяжело вздохнул, но все же грубо взял меня под локоть. Тут же в лабораторию вбежал Патрик и радостно воскликнул:

— Послание Анны подтвердилось! Там и правда есть гибернационная капсула!

Зак застыл на месте, мы с ним переглянулись, и он произнес:

— Лучше не запирать Диодора, тем более что он уже передумал стрелять в детеныша. Разве не так? — поинтересовался он с нажимом.

— Конечно, передумал, — кивнул я, хотя руки так и чесались, но оружие у меня ведь забрали, а под арест как-то не хотелось.

— К тому же нам может понадобиться его помощь с гибернационной капсулой, — добавил Зак.

Подумав несколько секунд, капитан ответил:

— Ладно, пусть останется, но носить оружие он больше не будет.

— Благодарю, — молвил я, освобождая локоть от крепкой хватки красноволосого иланина.

— Пойдем, глянем, что там за гибернационная капсула, — сухо произнес капитан, и мы проследовали за Патриком к большому монитору в центре управления.

— Вот, — сказал он, взволнованно тыкая в голографические кнопки. Картинка на экране, изображавшая черную бесконечность со светлым пятном посредине, стала приближаться. Вскоре в светлом продолговатом пятне уже можно было рассмотреть четкие линии и надпись «Новые Горизонты 42».

— Да! Это капсула из той станции! — радостно заметил Зак.

— Давайте побыстрее затащим ее на борт! — добавил Патрик.

— Хотел бы разделить ваше воодушевление, господа, — хмуро рассматривая изображение на экране, заметил капитан, — но что, если там еще одно чудовище?

— А что, если человек? — парировал Патрик. — Мы же не можем бросить человека в беде!

— Конечно, не можем! — подтвердил Зак, взволнованно теребя красную шевелюру. — Это бы противоречило «Кодексу чести космонавта».

— Напомните-ка мне, скольких наших соратников сожрало то чудовище? — не отступал капитан.

— Что, если там человек, который знает, как победить чудовище? — поднял чешуйчатые брови Зак.

— Мы можем посадить его под арест и допросить, пока не прояснится, кто он, — заметил Патрик.

— Что ж, пожалуй, так и поступим, — согласился капитан, — только вот, если там чудовище, арест не сильно поможет. Вспомните, как шустро передвигался по водопроводу наш «старый приятель».

— Мы можем приставить к нему Серафима, — предложил Патрик, — ведь Пако его уже почти починил.

— Хорошая идея! — радостно воскликнул Зак. — Роботу и сон не нужен! Идеальный сторож!

— Да, — кивнул Патрик и, искоса посмотрев на капитана, добавил: — Как жаль, что мы не взяли с собой роботов в эту экспедицию.

— Ну все! Хватит! — не выдержал капитан. — Всем приготовиться к захвату гибернационной капсулы!

Зак побежал к своему месту и начал тыкать в голографические кнопки, а капитан сел в свое кресло. Только я остался стоять как был, сверля взглядом главный монитор. На нем виднелась маленькая отважная капсула, бороздящая бескрайние просторы космоса.

Через полчаса наш космолет захватил капсулу, а спустя еще несколько минут мы уже лицезрели ее посреди просторного отсека. Капитан, иланин Зак, Патрик и я столпились вокруг. Похоже, каждый пытался понять, что же скрывает эта древняя штуковина — смерть или спасение?

Открыв капсулу, мы увидели человека, пребывающего в глубоком гибернационном сне. Мужчина средних лет обладал строгими чертами лица, черными волосами и небольшим шрамом, пересекающим бровь. Весьма странная отметина, учитывая современные возможности пластической хирургии. Конечно же, я сразу узнал в этом человеке того офицера косморазведки из голографического послания.

— Зак, — наконец нарушил тишину капитан, — вы с Анной ведь искали способ отличить чудовище от человека на клеточном уровне?

— Да, — ответил иланин, — но поиски пока не увенчались успехом. Со временем исчезали любые различия между настоящими тканями и мимикрирующими.

А я вспомнил:

— Ио говорил, что если он прекратит метаморфировать, то стабилизируется и окончательно станет тем, кого имитирует.

— Действительно, — заметил капитан, — но пока он не стабилизировался, отличия все-таки есть?

— Сложный вопрос, — нахмурился Зак. — В любом случае я могу взять образцы тканей и все тщательно проверить.

— Отлично, — кивнул капитан, и Зак поспешил за необходимыми инструментами.

Вскоре все пробы были сняты, и чужака перенесли в реабилитационный отсек, где начался процесс выведения из гибернации.

— Здравствуйте, — улыбнулся капитан, склонившись над лежавшим на кушетке незнакомцем. К нему была подключена масса приборов поддержания жизнедеятельности. — Вы находитесь на научно-исследовательском космолете «Магеллан 345», я его капитан Волков Карим Рамилевич.

Незнакомец промычал что-то нечленораздельное и, повернув голову, опять закрыл глаза. Видимо, вернулся в объятия Морфея.

— Похоже, долго он пробыл в гибернации, раз так медленно приходит в себя, — заметил Зак, регулируя что-то на медицинской аппаратуре.

— Вовсе не обязательно, — возразил Патрик. — Колонизаторский корабль «Новые Горизонты 42» был создан очень давно, больше столетия назад, у него чертовски старые системы гибернации. Можно даже сказать, безнадежно устаревшие. Хорошо еще, что этот, — он кивнул на незнакомца, — в живых остался.

— А что там с тем роботом? Как же его, черт… Имя еще такое дурацкое… — нахмурился капитан.

— Серафим, — подсказал я.

— Точно! — подхватил капитан. — Что там с Серафимом?

Пако, задумчиво ковырявшийся щупальцами в медном роботе, отстраненно сообщил:

— Пако работает.

— Я это уже слышал, а можно поконкретнее? — потребовал капитан.

— Тридцать пять минут двадцать три секунды до первого теста функциональности нижних конечностей, — ответил Пако.

Капитан беспомощно вздохнул, а Зак улыбнулся и заметил:

— Вот это конкретика! Было бы еще конкретнее, да некуда.

Чужак замычал и беспокойно заворочал головой. Вскоре в его мычании можно было различить слова:

— Они идут… твари… каждый! Каждый может быть врагом!

— Спокойно! — скомандовал капитан. — Сейчас вы в безопасности!

— Кто вы?! — выкрикнул незнакомец, распахнув глаза.

— Капитан научно-исследовательского корабля «Магеллан 345» Волков Карим Рамилевич!

Незнакомец выглядел растерянным или, скорее, испуганным. Выпучив глаза, он судорожно осматривал все вокруг. Нервно отшатнулся, когда увидел Зака, а тот только улыбнулся и заметил:

— Да, я иланин. Гуманоидная форма жизни с планеты ИРИДА-17.

— Где я? — слабым голосом спросил незнакомец.

— На борту научно-исследовательского корабля «Магеллан 345», — терпеливо повторил капитан и тоже улыбнулся, что показалось совсем уж необычным.

— А как же «Новые Горизонты»? Где Игорь Назарович? А Василий? Серый? Лёха? Где они?

— Спокойно, — опять скомандовал капитан, — мы вынули вас из гибернационной капсулы. Остальных членов экипажа «Новых Горизонтов» пока не обнаружено. Как вас звать?

— Кирилл… Кирилл Васильевич Леонов. Можно просто Кир. — Помедлив, он добавил: — Офицер косморазведки…

— Скажите, Кирилл Васильевич, вам что-то известно о чудовищах, жрущих все, что шевелится, и принимающих облик любого существа?

— Метаморфы?! — округлил глаза Кирилл. — О Господи! Жуткие твари! Вы их видели?!

— Спокойно, Кир, — попытался успокоить его Зак, — вам сейчас нельзя волноваться.

— Знаете ли вы, какой сейчас год? — все так же невозмутимо продолжал капитан.

— Две тысячи двести девяносто четвертый…

— Почти столетие назад, — тихо поразился Патрик.

— Вот, а еще говоришь, устаревшая система гибернации, — скривился Зак. — Когда-то делали на совесть, не то что сейчас.

— Сейчас две тысячи триста восемьдесят первый, — любезно сообщил капитан.

— Святые протоны! Неужели уже… Господи! Что же это? — Кир умолк, переваривая услышанное, и спустя несколько секунд тише добавил: — А те чудовища? Они все еще там? На космолете «Новые Горизонты»?

— Нет, к сожалению, того космолета больше нет, — помедлив, сообщил капитан.

— О нет, — простонал Кир и закрыл лицо руками. Системы жизнедеятельности показали учащенное сердцебиение.

— Кирилл Васильевич, — осторожно обратился к нему капитан, — я бы хотел, чтобы вы рассказали все, что знаете о тех существах. Откуда они взялись? Когда их обнаружили? И главное: как их убить?

— После высадки на планете… — начал Кир, убрав руки от лица, — мы не сразу поняли… Сначала заметили, что люди то и дело исчезают. Начали расследование…

Зак молча протянул Киру пластиковый стакан с водой, и тот, также молча его приняв, начал жадно пить. После чего громче продолжил:

— Спасибо. Так вот, в конце концов одна из тварей попала на видеорегистратор. Оказывается, они долго жили среди нас, выдавая себя за людей.

— Как их убить? — поинтересовался капитан.

— Из всего, что мы использовали, наибольшую эффективность показали огнеметы. Но и они не всегда помогали…

— Почему?

— Некоторые метаморфы наловчились отделять от себя кусок плоти, пока горит остальная. Этот кусок метаморфировал во что-то шустрое, вроде овчарки, и удирал. Если по нему не успевали зарядить из огнемета, то из него вырастало новое чудовище. Но такой фокус проделывать могло не каждое чудовище, они тоже способны обучаться, и их навыки зависят от возраста и опытности твари.

— Так вы не нашли ничего более эффективного, чем огнеметы?

— Нашли… Радиация.

— Что? — нахмурился капитан.

— Во время метаморфоз их клетки очень быстро делятся и преобразовываются, а это делает их чрезвычайно уязвимыми даже к небольшим дозам радиации.

— Поэтому вы и взорвали атомные бомбы?

— Да, — кивнул Кир. — Никакого другого способа уничтожить их мы не нашли.

— И как? Помогло?

— Не знаю, я катапультировался из космолета почти сразу после Катастрофы. — Помедлив немного, он добавил: — Мы научились отличать людей от тварей с помощью имплантоискателей и голодания.

— Голодания? — поднял брови капитан.

Кир кивнул:

— Из-за ускоренного метаболизма метаморфы не могут долго оставаться без еды. Если такое происходит, они начинают быстро терять массу, либо стабилизируются в текущем облике, если не метаморфируют. То есть фактически окончательно становятся теми, кем притворяются. Всех желающих попасть в бункер мы на три дня помещали в одиночные камеры с видеонаблюдением. Никакой еды, им давали только воду. К тому же внутри бункера видеонаблюдение было всюду, а еще роботы. Таким образом мы собрали столько людей, сколько смогли. После чего взорвали все на поверхности к чертовой матери. Как говаривал знакомый компьютерщик: если проблему решить нереально, всегда можно форматнуть все к чертям собачьим.

— Как вы так быстро построили бункер?

— Вообще-то, его начали строить еще в начале колонизации. А зачем — не знаю. Высшее руководство передо мною не отчитывалось.

— Почему вы не сообщили остальному человечеству?

— Мы пытались! В частности я. Но к тому времени, как мы их обнаружили, метаморфы уже захватили космолет и многие важные стратегические объекты на поверхности планеты. Они разрушили все трансляторы, в том числе и на космолете, а также установили глушилки на все спутники и на сам космолет. Я пытался отправить сигнал бедствия с помощью беспилотника, но чудовища зарядили по нему из астероидоистребителя. Не уверен, что он это выдержал…

— Почему вы катапультировались в гибернационной капсуле?

— Потому что иначе меня бы убили!

— Вы сильно рисковали, ведь они могли легко найти капсулу с вами, разве не так?

— И все же не нашли, — вздохнул Кир. — Мне повезло.

— Странно, если они захватили космолет…

— Они не знали, что я катапультировался, — объяснил Кир и, помедлив, добавил: — Так одна из этих тварей здесь, на борту вашего космолета?

Капитан с Заком переглянулись, и капитан ответил:

— Скорее даже две: тварь и ее детеныш.

— Вот черт, — скривился Кир, — плохо дело.

А капитан тут же добавил:

— Но детеныша мы схватили и поместили в антиграв.

Системы поддержания жизнедеятельности опять зарегистрировали учащение пульса у Кирилла.

— Меня удивляет другое, — заметил Зак. — Почему тварь, оставшаяся на космолете после Катастрофы, не попыталась вернуться на поверхность планеты, после того как радиация там пришла в норму? И зачем она взорвала космолет?

— К тому времени, как я катапультировался, космолет уже был изрядно поврежден и на нем не осталось космошлюпок. А сажать на поверхность такую огромную жестянку — настоящее самоубийство.

— Но зачем ее взрывать?

— Не знаю, — вздохнул Кирилл. — Может, она сама взорвалась?

— Я надеюсь, вы будете не против, если мы подвергнем вас трехдневному голоданию? — поинтересовался капитан.

Но Зак тут же возразил:

— Сейчас нельзя этого делать! После гибернации его организм слишком истощен. Ему нужен покой и обильное питание.

— Послеокончания постгибернационного восстановления я готов пройти трехдневное голодание, капитан! — заверил Кир.

23 — Странное убийство (Ио)

И учти, что первейший долг порядочного следователя — подозревать именно тех, кто кажется честным.

© «Имя розы» Умберто Эко

Пока в лаборатории было пусто, я кормил свое дитятко с ложечки, а то ведь эти двуногие так и не додумались, что подрастающему организму нужно как можно больше питательных веществ. Вот ведь изверги! А потом что-то там еще про гуманность лепечут. Ненасилие там у них какое-то…

Мой малыш так забавно махал отростками, пока поглощал питательную смесь. А я все думал, как бы его назвать? Может, Ао? В честь моего родителя. Малыш Ао. А что, звучит! Он бы, конечно, мог все сам съесть и без кормежки с ложечки, но мне так нравилось его кормить, что я не смог отказать себе в таком удовольствии.

Время от времени он пытался имитировать мое лицо, то есть лицо Макса. И у него даже неплохо получалось! Черты лица идентичны натуральным! Даже синие волосы распестрил и татуировку «вырисовал». С имитацией сережки, правда, не сложилось. Но не все сразу! Он пока вон какой маленький, еще даже ни одного человека не сожрал. Некоторые мои воспоминания и обрывки памяти моих жертв у него, правда, должны быть. Но разве этого достаточно для формирования личности?

Вот подрастет, буду учить его всему, что сам умею. Полетим к густонаселенным планетам — там бессмертия и достигнем. Если оно возможно, конечно. Ну а нет так нет. Фиг с ним. Не знаю, правда, что с Диодором и Анной делать? Не хочется их убивать. Ну да ладно, что-нибудь придумаю. Еще заметил на стене за малышом черное пятно. Странно, раньше его здесь не было.

В дополненной реальности появилось оповещение о том, что постпринтинговый медосмотр Анны завершен. Надо идти в медицинский отсек, так что я поднес тарелку с питательной смесью к малышу, и тот все слопал одним махом! Какой молодец! Весь в меня!

— Ну все, Ао, маленький обжорушка мой, не скучай, папа скоро вернется. — Я погладил его по отросткам, и он даже не попытался меня жрать! Значит, уже понимает, что я его родитель. Какой молодец, быстро схватывает.

Отложив пустую тарелку, я направился в медицинский отсек. Анна сидела там уже одетая и рассматривала результаты анализов на голографическом экране.

— Ну как ты? — поинтересовался я.

— Хорошо.

— Узнаешь меня?

— Да, Макс.

— Отлично. Какое у тебя последнее воспоминание, до того как ты очнулась в 3D-принтере?

— Как я лежу на кровати у себя в комнате и что-то там делаю в компьютере, а ко мне заходит Зак и говорит, что надо идти в лабораторию. После этого ничего не помню.

— Отлично, — облегченно вздохнул я.

— Но, Макс, я совершенно не помню, как создавала свою электронную копию!

— Это нормально, — поспешил успокоить ее я, — иногда так бывает, что несколько последних воспоминаний теряются.

— Ничего себе несколько последних, — нахмурилась она, — на создание электронной копии нужно несколько часов. Да и не припомню, чтобы я хотя бы думала об этом. С чего бы вдруг я начала копировать свое сознание в машину?

— Не знаю, — признался я. Вот ведь настырная девка! И все ей надо знать. — Пойдем лучше порадуем твоего отца, да и надо попросить Карима, чтобы дал разрешение на установку имплантов.

Я связался с капитаном с помощью дополненной реальности и узнал, что он находится в реабилитационном отсеке. Странно, что ему там делать? Разве кто-то тяжело болен?

Войдя туда, я увидел капитана, Зака и Диодора, а также Пако, который ковырялся в медном роботе.

— Смотрите, кого я распечатал, — объявил я, ведя за собой Анну.

Надо было видеть их лица! Особенно Диодора. Один только Пако, как всегда, оставался невозмутимым. Разве что его черные щупальца так и замерли.

— Анна?! — всплеснул руками Диодор. — Это правда ты, Анна?! — Он подбежал ближе, взял ее за руки. Словно хотел убедиться, не призрак ли она. — Но как?

— Я хотел сделать свою электронную копию, — начал излагать заготовленную легенду я. — Но в процессе возникла ошибка, система сообщила, что в базах данных недостаточно места. Я полез проверять, чем же там все занято, и обнаружил электронную копию Анны!

— Невероятно! — радостно заметил Диодор.

— Самое странное в этой истории, — добавила Анна, — что я совершенно не помню, как делала эту копию.

— Спасибо, Макс! — Глаза Диодора наполнились слезами, и меня охватило смущение — раньше со мной такого никогда не было. А Диодор все продолжал: — Это настоящее чудо! Ты даже не представляешь, как я тебе благодарен!

Вот ведь занудный старик. Я только смущенно улыбнулся. Как это все-таки чудесно, видеть других существ счастливыми. Это было так необычно и странно для меня, что я еле сдержался, чтобы не метаморфировать на радостях. И почему я раньше не знал, как это приятно делать что-то для других и видеть их счастливые лица?

— Но почему вы все собрались в реабилитационном отсеке вокруг пустой кровати? — поинтересовалась Анна.

— Мы выловили в космосе гибернационную капсулу, — объяснил капитан. — Человек из капсулы рассказал много нового о том, что произошло на Земле-12 и в космолете колонизаторов.

— Что?! — оборвал его я. — Какой еще человек?!

— Кирилл Леонов, офицер косморазведки, — объяснил Зак. — Он сейчас принимает душ. Странно, конечно, поначалу он был очень слаб из-за длительной гибернации. А потом оказалось, что вполне может ходить.

— Быстро оклемался, — заметил капитан.

Какого черта?! Какая еще гибернационная капсула?! Откуда? Что происходит?! Неужели из «Новых Горизонтов»? Но это невозможно! Там же никого не было, кроме меня… И Креса!!!

Нет!

Этого не может быть!

— Представляешь? — поднял брови Зак. — Он провел в гибернационной капсуле восемьдесят семь лет.

Что? Восемьдесят семь лет? Как? Откуда? Это он катапультировался из «Новых Горизонтов» восемьдесят семь лет назад? Значит, есть шанс, что это не Крес.

Нет. Это не может быть Крес! Крес умер! Умер!

Дверь в ванную распахнулась, и оттуда вышел человек средних лет с карими глазами, черными волосами и маленьким шрамом, пересекающим бровь.

— С легким паром, — улыбнулся ему Зак.

— Благодарю, — улыбнулся в ответ он.

Я сразу же направил к нему все свои сенсорные системы: не метаморф ли это?! Я считывал все! Все, что только мог уловить от этого существа: запах, температуру, пульс, электромагнитное излучение, дыхание, клеточное и такое… Я сам стал сенсорной системой!

Зак лопотал какой-то вздор вроде: «Кирилл, это наш компьютерный гений, Макс, и генетик-инфекционист Анна…» Ну и еще что-то в этом роде, я уже не слушал, только пытался уловить хоть какой-то намек на то, что передо мною метаморф. Но куда там!

Все было чисто, словно слеза младенца. То есть либо это все-таки человек, либо метаморф, превосходящий меня в силе! Крес как раз был таким. Что же делать? Как узнать, кто он?

— Патрик не в сети, — тихо сообщил Зак.

— Что? — удивился капитан.

— Я только что попытался связаться с ним через дополненную реальность, — объяснил Зак. — Смотрю, а у него статус «не в сети».

На секунду все умолкли, видимо, проверяя полученную информацию. Я тоже полез в менюшку смотреть, правда ли Патрика больше нет. Первым подал голос капитан:

— Черт!

— Я же говорил, те твари очень опасные, — заметил Кирилл, ложась в кровать и наблюдая, как Зак повторно подключает к нему систему. — Он будет жрать ваших соратников одного за другим, пока вы не уничтожите его. Ну, или пока он не сожрет вас всех.

Что?! Кто будет жрать?! Я никого не жрал! Я же все время был здесь! И еще с Анной! Мой малыш тоже пока еще слишком мал, да и не может он покинуть антиграв!

И тут меня осенило: Кирилл же только что принимал душ! А мы, метаморфы, можем легко путешествовать по водопроводу! Черт! И какого черта его отпустили в душ? С другой стороны, не будут же они вместе с ним в туалет ходить! А видеонаблюдение по всему кораблю я сам отключил. Карим потом, конечно, просил починить: «Макс, там в системе наблюдения опять какой-то глюк!» Ну, я, конечно же, «чинил», а капитану рассказывал, что надо подождать еще немножко, проблема-то серьезная.

Но как? Как он катапультировался? Значит, все-таки успел! Но как он узнал, что я активировал процесс самоуничтожения космолета?! У меня же был высший доступ! У меня! Не у него! И почему Зак сказал, что он пробыл восемьдесят семь лет в гибернации? Это же неправда!

Похоже, он катапультировался одновременно со мной. Все это время пробыл в гибернации, благодаря чему не стабилизировался и не уменьшился в массе. Гибернация ведь замедляет метаболизм. Великие Бессмертные! И почему гибернационный механизм сломался в моей капсуле, а не в его?!

Теперь на корабле, кроме меня, еще один метаморф. И это Крес! Мой давний враг! Убийца моего родителя! Метаморф гораздо старше и сильнее меня. И он, конечно же, знает, кто я. Не может не знать, он же сразу почувствовал, вон как мерзко ухмыляется. Гад!

24 — Разоблачение (Ио)

Бойся данайцев, дары приносящих.

© «Энеида» Вергилий

— Если ударить метаморфа током, он еще некоторое время будет неспособен метаморфировать. Да и вообще, будет очень плохо контролировать процессы своего организма, — сообщил Кир. Или правильнее будет сказать Крес? — Проблема только в том, что подойти к метаморфу на достаточное расстояние, чтобы ударить его током, довольно проблематично. Они же намного быстрее людей.

— Есть же электрометы, — сообщил капитан.

— Электрометы? — не понял Крес.

— Оружие такое, — пояснил Карим, — новая разработка, о нем пока мало кто знает. По сути, электромет — это метатель искусственных молний. У нас в 3D-принтере есть схемы этого оружия.

— Надо же, куда техника дошла, — изумился Крес. Хех, похоже, Патрик не знал об электрометах, но оно и не странно, он же был астроботаником, а не военным.

— Значит, надо распечатать электрометы, — заметил капитан.

— Только всем сразу оружие не раздавайте, сначала один экземпляр только себе, — посоветовал Крес.

— Откуда вам знать, что я не метаморф? — ухмыльнулся капитан, выбирая в голографической менюшке 3D-принтера параметры электромета.

— Если бы метаморф добрался до высшего руководства, он бы уже весь экипаж сожрал, — с видом знатока сообщил Крес. — Да и не стал бы он вытаскивать меня из капсулы, скорее улетел бы к более густонаселенным планетам.

— Логично, — одобрил капитан и нажал пуск. 3D-принтер охотно загудел, начиная распечатку оружия.

— Тогда почему те метаморфы, что захватили «Новые Горизонты» не улетели? — поинтересовался Зак Далмасский.

— Я говорил, что тот космолет был искорежен и ремонту не подлежал. Мы же не могли подвергать опасности все человечество! Как только мы узнали, что на борт проникли опасные твари, сразу же вывели из строя гиперпространственные двигатели.

— Тогда, может, нам тоже так сделать? — предложил Зак.

— Оставим этот вариант на крайний случай. Если метаморф всего один, тем более у вас его детеныш, все должно быть проще, — заметил Крес.

— А как вы так быстро оклемались? — спросил я. — Вы же провели в гибернации восемьдесят семь лет.

— Ну, значит, современная медицина творит чудеса, — в тон мне парировал Крес, отвечая таким же напряженным взглядом.

— Так-то современная медицина, а гибернационная капсула ведь древняя! — продолжил гнуть свою линию я. — Разве возможно так быстро оклематься после столь длительной гибернации в древней капсуле?

— К чему ты клонишь, Макс? — нахмурился Зак.

— А я ему не доверяю. Где доказательства, что он не метаморф?

— Стал бы метаморф сообщать, как победить метаморфа? — возразил Крес, все так же сверля меня взглядом.

— Как знать? Что, если некоторые метаморфы ненавидят других метаморфов? Видят в них конкурентов? Бывают же мизантропы! Почему бы не быть и мизанметаморфам?

— Да что с тобой? — удивилась Анна.

— Кирилл прав, — заявил капитан. — Будь он метаморфом, не стал бы помогать нам убить метаморфа. Но даже если бы и стал, то через три дня мы узнаем точно, он же будет голодать на воде.

Ага! Узнают они! Он уже сожрал Патрика! Будет голодать он! Через три дня он как раз сожрет всех остальных, вот только со мной расправится, по «старой дружбе», чтобы ему никто не мешал. Тогда и с остальными будет проще. Крес не я! Этот старый метаморф может и по десять людей в день жрать, что ему?

— Мне нравится Макс, — неожиданно заявил Крес. — Его ход мысли весьма соответствует ситуации. Мы должны подвергать все сомнению, ведь каждый может оказаться метаморфом.

— Не каждый, — возразил капитан, вытаскивая из 3D-принтера готовый электромет и вкладывая его в кобуру вместо плазмомета. — Я заблокировал в роботе-хирурге установку имплантов. Метаморф не справляется с неорганикой, а как только кто-то из нас пропадет из онлайна, мы об этом узнаем.

— Вот как, техника пошла вперед, — уважительно заметил Крес.

А ведь он знал про импланты из памяти Патрика! Но мастерски сделал вид, что не в курсе. Вот ведь хитрющее отродье! И тут я не выдержал:

— Почему Патрик погиб, как раз когда он был в душе? Как вы вообще могли пустить его в душ, зная, что метаморфы могут передвигаться по водопроводу?!

— Макс, перестань, — нахмурилась Анна. — Кир помогает нам победить метаморфа, к тому же он гость на нашем корабле. Как ты можешь быть таким бестактным параноиком?

— Да, — поддакнул Зак, — твоя паранойя становится неуместной.

— А как он так быстро оклемался после гибернации?! — продолжил настаивать я. — Некоторые по несколько часов под капельницей валяются! А этот только выскочил и сразу в душ!

Я говорил, что метаморфы могут двигаться быстрее людей? Особенно старые и опытные. Ну так вот, этот гад выхватил у капитана электромет и, наставив на меня, прошипел:

— А знаешь, Макс, как я понял, что ты метаморф? Очень уж тебе не понравилось, что я рассказал, как победить метаморфа!

Поток электричества ударил мне в грудь, и я впечатался в стену.

Тело перестало слушаться. Словно во сне я наблюдал, как оно безвольной куклой сползает по стене на пол. Послышался визг Анны и возмущенные возгласы других членов экипажа.

— Спокойно! — поднял руку Крес. — Он метаморф! И сейчас я вам это докажу!

Подойдя ко мне, Крес скальпелем сделал надрез на моей руке. И откуда только у этого гада инструменты? Неужели спер в медицинском отсеке? Но разве его туда пускали?

— Вот! Смотрите! — показал он на быстро заживающий надрез. — Из-за удара током он не контролирует свое тело, поэтому не может приказать тканям не заживать, чтобы закосить под человека! Разве у людей раны срастаются так быстро?!

— Нет, — ответил кто-то из склонившихся надо мной.

— Конечно же, нет! — подтвердил Крес. — Такое бывает только у метаморфов. Уж я-то знаю, я три месяца с ними сражался, пока не был вынужден катапультироваться в гибернационной капсуле! Также не забывайте, что метаморфы знают все, что знали те, кого они сожрали!

— Невероятно! — поразился Зак. — Вы так быстро выявили и обезвредили метаморфа!

— Но, если Макс — метаморф, зачем он воскресил меня? — нахмурилась Анна.

— Хотелось бы у него спросить, но давайте лучше как можно быстрее уничтожим это мерзкое чудовище, — заметил капитан и, обратившись к Кресу, поинтересовался: — Долго они остаются обездвиженными после удара током?

— Сложный вопрос, — почесал затылок Крес. — Многое зависит от силы тока и того, насколько метаморф старый и опытный. Чем старше — тем быстрее оклемается.

— В любом случае, чтобы оттащить это к мусорному дезинтегратору, нам нужны резиновые перчатки. А ты, — обратился капитан к Кресу, — все время держи его на мушке.

— Подождите! — остановила их Анна. — Он же восстановил меня! Но я не делала копии своей личности. Поначалу я думала, что воспоминание об этом просто не записалось, но я же знаю, что точно не стала бы делать такой копии! Вы сказали, метаморфы знают все известное их жертвам. Что, если он восстановил меня из своих клеток?

— Не уверен, что это возможно, — нахмурился Зак. — Да и зачем ему?

— Вот и спросим у него! — заявила Анна. — Что, если он может таким же образом восстановить и других членов экипажа?

Лицо капитана стало чрезвычайно задумчивым. Похоже, ему сильно не хотелось выражать соболезнования семьям погибших. Ведь если умирает кто-то из экипажа, какая-то часть вины всегда лежит на капитане.

— В грузовом отсеке у нас есть еще один антиграв, покрупнее того, который в лаборатории, — продолжила Анна. — Мы можем поместить метаморфа туда.

— Это очень рискованно, — возразил Крес. — Вы даже не представляете, насколько эти твари изворотливы и находчивы.

— Но его детеныш так и не сбежал из антиграва! — заметила Анна.

Мне жутко захотелось что-то сказать, но язык не слушался и получилось только сократить несколько мимических мышц. Недолго думая, Кир пальнул по мне из электромета еще раз. Ужасная боль охватила все тело, и я даже не смог ее отключить. А ведь обычно я легко прекращал любой дискомфорт в организме!

— Детеныш слишком неопытен, чтобы быть способным к хитрым проделкам, — проникновенно вещал Крес.

— Я думаю, Анна права, — авторитетно заметил капитан. — Придется рискнуть. Зак и Диодор, принесите резиновые рукавицы и приведите сюда того медного робота, если Пако его уже отремонтировал… Как же то дурацкое имя…

— Серафим, — подсказал Диодор и ушел вместе с Заком.

Оказалось, Пако уже вполне отремонтировал медного робота с дурацким именем. И тот, напялив резиновые рукавицы и ухватив меня за ногу, поволок по коридорам со всяческими неровностями на полу. Их-то я успел прочувствовать.

Прямо за мной, возвышаясь над моей головой, шел Крес с электрометом наготове. Зак с Пако побежали вперед готовить антиграв, а все остальные шествовали за Кресом.

В грузовом отсеке оказалось очень даже просторно, несмотря на то, что у стен громоздились ящики и несколько причудливых электроприборов. Находившийся посередине помещения антиграв представлял собой цилиндрическое устройство, побольше того, в котором они держали моего детеныша.

Оказавшись в невесомости, практически под металлическим потолком, я наконец сумел пошевелить рукой, а потом и другой. Вскоре я мог шевелить любой частью тела, но оттого чувствовал беспомощность еще сильнее. Особенно после того как преобразовал руку в щупальце и попытался дотянуться им до стоявших поодаль ящиков.

Как бы не так! Щупальце словно наткнулось на что-то, завернувшее его в сторону. Сколько ни пытался я дотянуться хоть до чего-то, все тщетно. Похоже, вокруг антигравитационного поля находилось еще одно, защитное.

— Так почему ты восстановил меня, Ио? — спросила Анна, увидев, что я вернул себе способность шевелиться.

— Мне было так жаль, что я расстроил Диодора, — вздохнул я.

— Я бы не советовал верить в его лживые россказни! — выпалил Крес. — Эти твари — мастера лжи и притворства!

— Он и сам метаморф! — указал я на него. — Почему бы вам не проверить это с помощью электромета!

— Кирилл Васильевич, — обратился к нему капитан, — отдайте мне мой электромет, пожалуйста.

Крес явно напрягся.

— Я бы не советовал это делать! — затараторил Зак. — Сердце Кирилла слишком немощное, даже слабый разряд тока может привести к летальному исходу!

— Я и не собирался, — заметил капитан, — просто хочу получить свой электромет обратно.

Крес охотно отдал ему оружие.

— Откуда у него скальпель? Разве вы пускали его в медотсек? — несмотря на безвыходность, я не терял надежды.

— Он лежал в реабилитационном, — ответил Крес. — Я тогда еще удивился, почему столь опасный предмет валяется где попало, и прихватил, чтобы вернуть на место.

— Чем опытнее метаморф, тем дольше он может жить без еды! — не отступал я. — Теперь, когда Крес сожрал Патрика, он легко сможет выдержать три дня без еды!

— Как узнать, что Патрика сожрал не ты? — нахмурился Зак.

— Я же говорил, — тихо заметил Крес, — эти твари очень хитрые и изворотливые. На словах они могут быть очень хорошими и даже благородными! А на самом деле кровожадные убийцы! Они жрут все, что шевелится, даже себе подобных! Не кормите его, поместите к нему детеныша и сами увидите, как быстро он его слопает!

25 — Тяжелый выбор (Ио)

В истинной любви важнее всего благо любимого.

© «Имя розы» Умберто Эко

Эти твари все-таки перенесли моего детеныша ко мне в антиграв, и теперь мы вместе висели в воздухе. Я в виде синеволосого Макса, и мой малыш в виде бесформенного сгустка плоти, время от времени принимающего облик то причудливого существа со щупальцами, то неправильной сферы с чем-то напоминающим человеческое лицо. Глупенький, он еще не понимал, что нужно беречь силы и не метаморфировать слишком часто.

— Ребенка-то за что, изверги? — бросил я столпившимся внизу.

Диодор и Зак смотрели на меня, задрав головы.

— Ребенка? — нахмурился Зак. — Так он же чудовище.

— Сами вы чудовища, раз ребенка голодом морите!

— Ты сожрал бо́льшую часть нашего экипажа и еще утверждаешь, что это мы чудовища? — начал злиться Зак.

— А разве есть какие-то сомнения? Кто, если не вы, устроили на моей планете ядерную зиму, уничтожив большую часть экосистемы?

— Так вы нас к этому вынудили! — возмутился Зак и сжал кулаки.

— Правда? А кто вас вообще просил вторгаться в наш мир? Прилетаете сюда, ведете себя так, будто вы здесь хозяева, и еще утверждаете, что это мы — чудовища! Мы жили на этой планете испокон веков, а вы появились только сейчас!

— Мы ничего плохого не делали, пока вы не начали нас жрать! Мы мирно сосуществовали с вашей экосистемой!

— Да?! Мы не похожи на вас! Но разве это значит, что мы чудовища?! Вы берете себе в пищу живых существ нашего мира и вы же проводите над ними эксперименты, а если кто-то делает то же самое по отношению к вам, так он сразу чудовище! Еще и ребенка мучаете!

— Ребенок и сам, небось, не против нами пообедать, — заметил Диодор.

— Он еще совсем маленький, — сообщил я и понял: голоден мой малыш. Что же делать? Еды-то нет. — Ему нужна еда, он подрастет, и мы ему все объясним, только покормите его.

— Что объясним? — сложил руки на груди Зак. — Что людей кушать нехорошо? Он в любом случае всегда будет представлять угрозу.

— Вы ведь тоже можете меня убить, но я же не утверждаю, что из-за этого вас следует лишать жизни, разве не так? Так и с ребенком… — Я все еще пытался спорить, хотя понимал: бесполезно. Они все равно не дадут ему ничего. Неужели я так и буду здесь смотреть, как мой малыш погибает с голоду?

А он так жалобно отростки скрутил и щупальца ко мне потянул, мол, дай покушать, тебе что, жалко? Ну, я всю скудную жировую ткань, что в теле Макса была, собрал на животе и отделил от себя. Те двое внизу так и ахнули, а я отделенную плоть спрессовал и малышу протянул, он с удовольствием и слопал.

— Он его кормит? — тихо поразился Зак.

— Похоже на то, — ответил Диодор.

— Вы ведь хотели бы, чтобы я остальных членов экипажа распечатал, разве не так? Так знайте, чем дольше я голодаю и уменьшаюсь в объеме, тем меньше вероятности вернуть ваших соратников. Их память записана по всему моему телу. Уменьшается тело — уменьшается количество воспоминаний. Они стираются из меня, и на определенном этапе такую личность уже будет не восстановить.

Зак вылупился в пространство, видимо, в дополненной реальности ему кто-то позвонил, после чего промямлил:

— Да, это моя первая профе… Понял! — И выбежал из отсека.

— Что это с ним? — поинтересовался я.

— Видимо, что-то срочное, — недоуменно пожал плечами Диодор.

А я тем временем отделил от своего тела еще один сгусток плоти и протянул его детенышу. Пусть я умру и не достигну бессмертия — мне уже стало совершенно безразлично. Зачем мне такое бессмертие, если я вечно буду помнить смерть своего ребенка? Знать, что стал причиной его страданий… Разве о таком бессмертии я мечтал?

26 — Крестная сила (Михей)

В костры мракобесов на растопку идут люди.

© Виктор Фрайда

Полонянки со связанными руками одна за другой шли впереди. Я замыкал шествие, еле волоча ноги, а сзади шагали чистокровные солдаты, то и дело подгоняя меня древками копий. Грудь и правое плечо все еще болели. Хорошо еще, что чистокровные разрешили Любаве промыть рану и туго перебинтовать.

Не с доброутробия они, супостаты проклятые, позволили рану мою врачевать. Ох, не с доброутробия. Слыхивал я, как они переговаривались, мол, энтого волосатого в Город Солнца приведем, там после всех баб на костре и сожжем. А до того пущай поглядит, как мы его вырожденок огню предавать будем.

Еще в ихнем лагере Любава отвар из трав состряпала, я выпил — хоть немного да полегчало. Хотя внутри все равно жгло и кололо, словно ножом меня резали. Пятно на бинтах поначалу было красное, а теперь стало коричневым. Хорошо. Значит, кровотечение прекратилось.

Так что же хорошего? Все равно меня ведут на казнь. На Великое Всесожжение. Да уж, хорошего мало. Проклятая черная магия. Ушастый истину глаголил, а я не верил. И все думал: где ж такое видано, чтобы гром и огонь из палок-то? А оно вон как обернулось! Значит, опять люди впали во грех изобретательства! Опять будет новая Катастрофа и гнев Господень настигнет род человеческий! А все из-за энтих ученых-колдунов проклятых!

Так почему же Он сразу не изничтожит супостатов? Почему не зарубит сии непотребства на корню? Все милосердствует, Великий. А надобно ли? Зачем позволять души христианские губить? Говаривал батюшка, в страданиях великих душа очищается. И что же мне теперь, смотреть, как Любавушку мою убивать будут?

Нет! Я невольно потянулся связанными руками к нательному крестику. Да только нащупал один обрубок. Глянул на него и вижу: остался от крестика маленький обожженный кусок деревяшки. Видать, черная магия в него угодила. Что же энто получается, черная магия сильнее крестной силы? Но почему?

Сказывают ведь, пути Господни неисповедимы. Но уразуметь сего я не в силах. Разве черные маги сильнее Господа нашего? Что же энто творится-то? Неужели люди никогда так и не преодолеют свою грешную природу? Так и не образумятся? Так и будут пытаться раскрыть Тайны Творения и играть в Богов? Но ведь люди не боги, вот получат они силы невиданные, черной магией запятнанные, сдюжат ли совладать с ними?

Шли мы так два дня и две ночи. Меня уж лихорадить начало. А на привалах Любава все травяные отвары мне готовила. Откуда только травы брала? Вот выпью, и легче становится, а она печально улыбается и по голове меня гладит. Бедняжка моя. И исхудала-то как, нас же не кормили, только воды давали. Слыхивал, как чистокровные говаривали: вырожденцев нельзя кормить, а то боги прогневаются. Что же то за боги такие, коли они велят честной люд голодом морить? Никак бесы, а не боги.

На третий день уж пришли к большущему городищу, высоким частоколом огороженному. Стали заходить чрез врата тяжелые, а там избы деревянные, высоченные, многоярусные! Сроду таких не видывал. Разве что в монастыре, токмо там каменные.

Отвели нас на просторную площадь. А посреди нее три кучи дров с хворостом да столбы. И молодец знатный на помост вышел, в длинном убранстве из шерсти краснопятного оленя и золотой шапке на голове. Воздел руки к небу и глаголит:

— Возрадуемся же, братья и сестры! Сегодня благословенный день! Послали нам боги победу в борьбе со злом и много добра в награду! Сожжем же нечестивцев во славу богов!

— Ура! — толпа закричала, и вижу, повели кого-то из наших к столбам. Привязали к каждому по бабе и давай хворост снизу поджигать.

А у меня руки связаны — даже крестным знамением себя осенить не могу. Я тех троих сразу узнал: Агафья наша, Машка да Авдотья. С детства их в нашей слободе видывал.

Бабы те горели и на всю округу голосили, больно слышать. А как утихли, крикнул я тому на помосте:

— Какие же энто нечестивцы?! Энто же такие же люди, как и вы!

Подошел ко мне тот бородатый со шрамом, у которого нос до сих пор красный, и как засветит мне со всей дури кулаком по морде.

— Мало тебе влетело?! Ишь каков! И как только не издох?!

— Вырожденцы, они таковы, — вторил ему другой голос из толпы, — их бьешь-бьешь, а они все не издыхают! Злая сила в них. Чернобожья!

Какая еще чернобожья сила? Утерся я рукавом, крови-то совсем немного из носа вышло. Видать, не так уж много ее во мне и осталось. Что ж, терять мне нечего, так что я смело им ответствовал:

— Какие же мы вырожденцы? Мы ведь такие же люди, как и вы! Разве вы не видите? А то что выглядим иначе, так что же?! Души-то у нас человеческие! Разве не сказано в Писании, что все люди — братья и сестры?!

— Нет у вас душ! — возразил бородатый, аж слюной брызнул. — Откуда у порождений Чернобога души?! Не братья вы нам! И не сестры! Вас только и можно, что убивать! Чтобы и духу вашего на земле не было!

— Что же мы вам такого сделали?!

— Вы, исчадия Чернобога, мир к Катастрофе привели! Вам за это и отвечать!

Вот так новость! Тут я и опешил. Мы-то мир к Катастрофе привели?! Так разве ж энто мы во грех изобретательства впали? Не они ли из палок своих колдовских намедни гром извергали? Ну я и полюбопытствовал:

— Так разве не ваши ученые-колдуны мир к Катастрофе привели?

— А что с ним спорить? — раздалось из толпы. — Давай его на костер, и поделом! Вон, предыдущие уже догорели.

И правда, пока мы тут спорили, там одни головешки уже остались. Вон голубчики жар лопатами сгребли да новых дров накладывают. Быстро же они!

— Нет, — возразил бородатый. — Давай его бабу на костер!

— Что?! Любавушку?! Нет!

Я попытался ударить подошедшего ратника, но получил такого тулумбаса в живот, что сложился вдвое и повалился на землю. А энти сверху давай меня ногами бить.

Всю жизнь я праведно жил: не воровал, не убивал, чужой жены не желал. Все предписания выполнял. С колодцем лишь нехорошо получилось. Неужто энто все мне из-за него? Я же в монастыре епитимью на себя принял!

И вот лежу я в луже собственной крови, один глаз не видит. Вторым только немного вижу, как Любава на костре горит. Как же так? Почему черная магия сильнее крестной силы? Окровавленными пальцами кое-как нащупываю то, что от крестика осталось, срываю его и бросаю в лужу крови. Тут меня беспамятство и накрывает.

27 — Жажда смерти (Анна)

Я умирал неоднократно,

И смерть дарила мне покой.

Я умирал не безвозвратно,

Я ядом жизни поражен.

© Дмитрий Бычков

На главной площади пылало три костра, и сразу три столба дыма поднимались в небо. Среди языков пламени можно было различить сгорающих людей, все еще крепко привязанных к столбам. Галдящая толпа обступила костры со всех сторон и радостно улюлюкала. Только группка жавшихся друг к другу женщин смотрела со страхом и отчаянием. Перед ними на снегу в красной луже лежал человек, похожий на неандертальца, корчился, харкал кровью и зажимал живот.

— Ярополк, скажи, — начал Ратибор несколько растерянно, — ты уверен, что мы поступаем правильно?

— Разве могут быть сомнения? — отозвался высокий бородач, вытирая припухший нос. Судя по всему, нос ему разбили совсем недавно.

— Ну… Мы же баб на кострах сжигаем. Даже если они вырожденки и исчадия Обители Чернобога, как утверждает его мудрейшество Велимудр…

— Да приумножат боги его славу и благополучие!

— Воистину, — привычно подхватил Ратибор и продолжил: — Ты уверен в том, что убивать людей и грабить их добро правильно?

— Какие глупые вопросы ты задаешь, Ратибор. Что же тут неправильного? Раз мы их победили, значит, боги нам благоволят! Значит, боги того желали! Что же здесь неясного? Боги хотели покарать этих нечестивцев, вот и избрали нас своим орудием!

— Может, оно и так, — подумав, кивнул Ратибор. — Но все же, что нам такого сделали эти бабы? Почему бы не отпустить их?

— Отпустить вырожденок? — нахмурился Ярополк. — К ним же наши ратники входили! Ведомо ли, что родится от такого союза? Ты хочешь, чтобы вырожденцы заселили сей мир и оттеснили нас на край света?

— Нет, конечно.

— Ну то-то ж и воно! Вырожденки чистого приплода не дадут. Все-то у них что ни зверь, то полузверь родится. А от союза чистокровного с вырожденкой и подавно. Небось, получится еще худшее чудовище, чем сами вырожденцы!

— Как знать?

— А разве ж ты не помнишь, что приносили наши бабы, коих бес попутал с вырожденцами? Ничего хорошего! Мы должны блюсти чистоту крови и сжигать нечестивцев во славу богов!

Ратибор только тяжело вздохнул, но ничего не ответил.

Я переключила микродрон на автопилот и сняла нейроинтерфейс. Поднявшись, направилась к капитану. Он, как обычно, находился в центре управления.

— Карим, — начала я, когда дверь за мною закрылась, — я полагаю, мы не должны закрывать глаза на тяготы жизни аборигенов, ведь они такие же люди, как и мы! Но пока мы здесь наслаждаемся комфортом и безопасностью, они убивают друг друга!

— Я думал, мы уже закрыли эту тему, — нахмурился капитан.

— Теперь, когда мы поймали метаморфа и он больше не представляет угрозы, можно приземлиться и вступить в контакт с аборигенами.

— Как ты себе это представляешь? Здравствуйте, мы ваши боги? Ты выяснила причину мутаций вырожденцев?

— Нет.

— Что, если они заразны?

— Касаемо инфекций я все тщательно проверила. Теперь, когда мы сделали все прививки, угрозы отсутствуют.

— Первые колонисты примерно то же думали о перспективах колонизации Земли-12, а потом оказалось, что, помимо безобидной фауны, на планете водятся еще и метаморфы.

— Чтобы узнать причины необычных мутаций, нужно приземлиться и тщательно обследовать хотя бы нескольких вырожденцев. Иначе мы так никогда и не узнаем.

— Что, если на планете остались метаморфы? Что, если они захватят наш корабль и отправятся к планетам, населенным людьми?

— Но ведь нет никаких признаков того, что там есть метаморфы…

— Примерно то же первые колонисты и думали, когда впервые ступили на Землю-12. Но допустим, их там нет. Что, если Ио или его детеныш сбегут? Что, если Кирилл окажется метаморфом? Мы подвергнем опасности целую планету.

— Обнаружена фатальная неисправность, — раздался голос Эльзы, и по мониторам побежали красные строки.

— Что за неисправность, Эльза?! — заметно напрягся Карим.

— Повреждены бортовая система гравитации и система защиты от астероидов, — ответил искин.

— Соедини меня с Заком, — скомандовал капитан, и через секунду на голографическом экране уже виднелось удивленное чешуйчатое лицо со взъерошенными красными волосами.

— Ты же когда-то был механиком, Зак? — спросил капитан.

— Да, это моя первая профе…

— Ну так вот, бери Пако и дуй в пятый отсек, там что-то с системой гравитации и защитой от астероидов.

— Понял, — сообщил Зак и сразу отключился.

— Если неисправности и правда серьезные, значит, твоя мечта о контакте осуществится, — заметил Карим.

Я вышла из центра управления и направилась в лабораторию. Капитан прав, без системы гравитации мы не сможем долго находиться в космосе, ни наш космолет, ни его экипаж на такое не рассчитаны. А если еще и система защиты от астероидов отключится — любая группка пролетающих по своим делам космических булыжников или дрейфующий на орбите мусор может окончательно вывести из строя нашу жестянку. К слову сказать, мелкого мусора после взрыва космолета колонистов здесь осталось изрядно.

Войдя в лабораторию, я остановилась около 3D-принтера и быстро нажала несколько кнопок на голографическом экране. 3D-принтер охотно зажужжал и через несколько минут выдал красную капсулу со смертельно опасным вирусом. Я запила ее водой.

Меня убили и распечатали снова. Удивительное дело быть всего лишь копией. Я-то чувствую себя оригиналом! Если бы я не помнила, как очнулась в 3D-принтере, то никогда бы не поверила, что настоящая Анна умерла, а я просто ее копия. Но ведь копия унаследовала все особенности оригинала и стремление к смерти тоже.

3D-принтер распечатал мое тело без вируса, в стандартный набор входили только симбиотические микробы и несколько медицинских нанороботов, от которых я сразу избавилась. Мне ведь нужны микроскопические товарищи, намеренные меня убить, а не защищать от инфекций. Надеюсь, на этот раз меня больше не распечатают!

28 — Пофиксить баги (Ио)

Единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок.

© Конфуций

— Он не стал жрать детеныша, — сообщил Диодор, — напротив, он кормил его своей плотью.

— И что? — нахмурился Крес. — Говорю же вам, эти твари очень хитрые! Он просто пытается убедить вас в своей безобидности! Втереться в доверие! Я их хорошо знаю!

И посмотрел на меня злобно. Недобро посмотрел. Но мне все стало как-то безразлично, я превратился в живой скелет. Висящий в воздухе скелет со все еще голодным ребенком.

— Он сказал, что чем больше массы он теряет, тем меньше вероятность восстановления тех, кого он сожрал.

— Вот как? — презрительно бросил Крес. — Но для того, чтобы он восстановил сожранных, нужно как-то переместить его в медотсек. Вы правда желаете так рискнуть?

— Почему бы и нет? — пожал плечами Диодор. — Я ему доверяю.

— Это просто безумие какое-то, — нервно ухмыльнулся Крес, — а что, если он сбежит?! Нам же вскоре придется совершить вынужденную посадку! Смотрите, какой он худой! От голода эти твари звереют!

За Кресом стоял робот Серафим, с тех пор как его починили, медный робот стал тенью Креса. Ходит за ним, следит, чтобы Крес ничего не ел. Как метаморфу, должно быть, тяжело без еды.

Впрочем, Крес — метаморф такого уровня, что ему уже, наверное, безразлично. Он может и недельку поголодать почти без потери веса. А сколько он сможет выдержать без метаморфоз так, чтобы не стабилизироваться? Раз он сказал капитану про срок в три дня, значит, больше.

— Накормим его, пока он в антиграве, и отправим в медотсек, — предложил Диодор.

Крес только безнадежно взмахнул руками. В грузовой отсек вошла Анна с горой свежей выпечки на подносе.

— Вот, только что насинтезировала, — сообщила она и бросила мне пирожок. — Наших соратников ведь все еще можно восстановить?

Я молча кивнул и, схватив пирожок, отдал его детенышу. Мой желудок возмущенно скрутился в узел, мол, да как ты смел?! Второй пирожок я запихнул в него прямо сквозь кожу. И так много раз: один — детенышу, другой — в желудок. Организм впитывал новую биомассу, словно губка воду в знойный день, и я почувствовал, как клетки начали «оживать».

— Разве вы не должны сообщить капитану о том, что здесь происходит? — недобро заметил Крес.

— А что здесь происходит? — парировал Диодор. — Мы укрепляем симбиотическую связь с внеземной разумной формой жизни и собираемся вернуть своих соратников.

— Вы рискуете своими жизнями!

— Он заботится о своем детеныше, — констатировала Анна. — Если мы оставим малыша у себя, он не станет им рисковать. Правда, Ио?

— Конечно, — кивнул я, отдавая малышу очередной пирожок.

— Какая самонадеянность! — злобно фыркнул Крес.

— И все же капитану надо сообщить, — заметил Зак.

— Само собой, — согласилась Анна и, похоже, начала набирать капитана в дополненной реальности, некоторое время она препиралась с Каримом, после чего выдала: — Он настоял на использовании электромета.

Спустя всего несколько секунд поднос Анны опустел, а в грузовой отсек вошел Карим:

— Какого черта здесь происходит?

— Мы решили, что чем быстрее мы восстановим членов экипажа, тем лучше, — сообщил Зак.

Карим молча подошел ближе, медленно вытащил электромет из кобуры. Словно в замедленной съемке я видел, как он снимал оружие с предохранителя, и то замерцало разноцветными индикаторами. Еще мгновение, и в меня вонзилась искусственная «молния».

Вероятно, я терял сознание, потому что дальше все словно поплыло в тумане…

Потолок грузового отсека… Меня куда-то тащат за ногу… Ах, это же медный робот. Карим с Кресом идут за мной, а перед глазами мелькает дуло электромета.

Все мутнеет, двоится и плывет куда-то в сторону. Похоже, я опять потерял сознание. Потому что следующее, что помню, — это как я сижу, развалившись в кресле, а к моей голове подключают какие-то холодные штуки.

— Где я? — тихо стону пересохшими губами.

— В медотсеке, — отвечает Зак, — Ио, я хочу, чтобы ты сейчас проделал все то, что ты делал, когда восстанавливал Анну, только с тем, кого ты сожрал первым.

Вижу, как он двоится и расплывается.

— Ио! — громче обращается ко мне Зак. — Ты помнишь, кого ты сожрал первым?

Что? Я? Сожрал? Первым? Да, помню, как только я осознал себя отдельным существом посреди большого и враждебного мира… Первое, что я нашел из съедобного, были шустрые насекомые с очень жесткой и невкусной шкуркой…

— Муравьи, — тихо отвечаю, хотя те насекомые отличались от земных…

— Что? — хмурится Зак.

А я добавляю:

— Огромные такие, но, когда я вырос, больше не встречал таких больших муравьев. Только маленьких…

— Что он несет? — обращается Зак к кому-то рядом. Я не могу разглядеть к кому, все расплывается.

— Потом меня нашел родитель, и мы охотились вместе. Он учил меня всему, пока не пришел Крес…

— Похоже, разряд тока после длительного голодания оказался слишком сильным, — раздается женский голос, и к моему лицу подносят что-то вкусно пахнущее: — Вот, попробуй это.

Хватаю губами трубку и втягиваю в себя питательный раствор. На вкус как клубника…

— Это протеиновый коктейль, как раз только что досинтезировался, — сообщает все тот же голос, и я наконец вижу его обладательницу: красивую самку человека со светлыми волосами и большими голубыми глазами.

— Что такая красивая самка человека делает на этой Богом забытой планете? — интересуюсь, улыбаясь.

— Ио! Сконцентрируйся! — возмущается Анна и отвешивает мне пощечину.

Сознание немного проясняется, а щека начинает пылать.

— Ты помнишь, кого ты сожрал первым на космолете «Магеллан 345»? — сверлит меня взглядом Зак.

— Женьку! Того извращенца… — отвечаю.

— Ты можешь его восстановить, так же, как и Анну?

— Думаю, да, — хмурюсь я и с трудом вспоминаю: надо метаморфировать мозг Макса в мозг Жени. Потом еще несколько клеток. Так, чтобы можно было снять ДНК. Главное, устранить свое сознание из мозга Жени, чтобы в копию личности записались только его воспоминания, а не мои.

— Тогда сделай это, Ио! — требует Анна.

И я улыбаюсь:

— Конечно, дорогая.

Анна почему-то вздрагивает, отстраняется ииспуганно шепчет:

— Он сказал это… голосом Алекса! Зак, ты слышал?!

— Да, Анна! — отвечает иланин, возясь с аппаратурой. — Тебе показалось. Лучше вон, помоги мне.

Теперь они вместе возятся с аппаратурой, а я отдаю клеткам мозга приказ метаморфировать в клетки Жени. Компьютер натужно гудит, записывая все эти мысли и воспоминания в электронную копию личности. «Тушу» иммунитет и метаморфирую руку Макса в руку Евгения, Зак сосредоточенно берет из нее пробы ДНК. Главное, не потерять контроль и не метаморфировать в какую-нибудь кракозябру, чтобы импланты не сползли куда-нибудь в печенку, а то я же их потом не верну.

Восстановление Жени заняло несколько часов. Почти все это время я пил питательные коктейли через трубочку, так что около меня на полу образовалась целая куча пластиковых стаканов. Впрочем, Анна время от времени выбрасывала их и приносила из 3D-принтера новые. А Карим бдел в нескольких метрах от меня, держа наготове электромет.

И вот саркофаг 3D-принтера с шелестом открылся, оттуда вырвался пар, и чья-то рука схватила край саркофага. Женя поднялся и удивленно осмотрелся.

— С возвращением, Женя! — радостно воскликнули присутствующие.

А он смотрел недоуменно и даже несколько смущенно. Похоже, вообще не понимал, что происходит. Оно и не странно, много ли мы понимаем, когда приходим в этот мир?

Черт, а я ведь помню этого парня! Ну и шалунишка же он! Его соратники не знают! А я все знаю! Все его потаенные мысли… Ну и чудовища эти людишки… По крайней мере, некоторые из них.

29 — Мстить или не мстить? (Михей)

Быть или не быть, вот в чем вопрос. Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы,

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться.

© «Гамлет» Шекспир.

В памяти запечатлелась лучезарная улыбка и звонкий смех, волосы, подобные крылу ярохвостки, и стройный стан, и нежность рук… Три пары грудей! Три пары грудей — особенно! Но еще и длинные зимние вечера, в которые я учил ее грамоте. Любавушка быстро схватывала, интересно было послушать, как она милым нежным голосочком читала стихи из маменькиной тетрадки:

— «Жил осьминог со своей осьминожкой». Ой! Михей, так энто же про новых людей! Про разнообразных, что опосля Катастрофы появилися. Но ты вообрази себе энто диво дивное! Человек с осемью ногами! Видано ли такое? И каково же энто?! И жена у него такая же.

— Ты, Любавушка, далее читай, — попросил я.

— «И было у них осьминожков немножко». Вона оно как! И детишки у них такие же! Все в маменьку с папенькой! Но как же энто? Осемь ножек! Ты себе представить такое годен?

— А чаго же тут такова? — удивился я. — Есть же люди с рогами, шерстью и хвостами, вонна жонка Ерофеева и вовсе намедни дитятко с копытами родила. Токмо оно сразу дух испустило. А у Федьки-то Прохорова две головы! Чаго же тут такова дивного в осьми ножках?

— «Все они были разного цвета: первый — зеленый, второй — фиолетовый, третий — как зебра, весь полосатый». Михей, а что такое зебра?

— Ну, — я почесал репу, — энто до Катастрофы такое было. Сейчас уже никто и не помнит. Но ты далее читай!

Она и читала, не по складам уже, а, как водится, быстро. А когда дошла до момента: «Была у детишек плохая черта: они, как хотели, меняли цвета», — опять заволновалась:

— Михей, да ты вообрази! Энти новые еще и цвет кожи менять умели! Как же энто?

— Сказывают, бывают люди дюжие, аки кони рогатые, быстрые, что те олени белопятные, крысоловы и вовсе ночью видят аки мы днем. А бывают и такие, которые в лицо кому плюнут — у того и ожог останется.

— Ожог?! — округлила глаза она.

— А то! Так чего же бы и цвета некоторым не менять? Батюшка ведь сказывал, что, когда гнев Господень на людей пал, сжалился Великий да благословил несчастных и облагодетельствовал некоторых дарами обильными.

Старые добрые времена. Как бы сейчас хотелось вернуть их да навсегда там и остаться. А тогда ведь казалось, что все время чего-то не хватает: вона лошадей бы еще завести да огород распахать, да к сеновалу крышу починить. И все время так, вот еще энто, и тогда уже счастье. А время-то уходило, уходило родимое! Откуда же мне тогда было ведать, что я был счастлив?

Нет более Любавушки. Я не уберег, не защитил. Неужели все из-за колодца? Нет, не может такого быть. Что же энто за Бог такой? Почему он нас карает, а чистокровным попустительствует? Неужто они милее его сердцу? Не от того ли именно мы приняли на себя его гнев и изменились? «Не все мы умрем, но все изменимся…»

Лежа на красном от крови снегу, я смотрел, как догорают костры. Столбы дыма тянулись в темнеющее небо. Ангелы Господни уже начали зажигать звезды на небосклоне, и одна из них была особо яркой. Все увеличивалась… Что же энто? Вон она уже стала как пятак, а теперь размером с луну!

Люди тоже заметили дивное светило и начали тыкать в него пальцами, шумно галдеть и беспокоиться. Видано ли такое, чтобы звезда росла, не переставая?!

Вскоре поднялся ветер, и нестерпимый гул наполнил воздух. Звезда оказалась чем-то большим, отливающим металлом, и оно опускалось на землю!

— Боги! — закричал с помоста тот мужик в длинных одеждах из шкуры краснопятного оленя и с дурацкой золотой шапкой на голове. — Боги посетили наш мир! Они спускаются с небес, дабы приветствовать сыновей своих благочестивых!

Возбужденная толпа завизжала от восторга, многие падали на колени и прикладывались лбами к земле. Боги? Я взглянул в небо, туда, откуда приближался металлический диск. Может, Бог? В богов ихних я не верю, разве что в одного. Но стал бы он посещать наш мир? Хотя нет, в одного теперь уже тоже не верю!

Поднявшись, я огляделся вокруг: толпа чистокровных вся как один пала ниц. А вот и тот бородатый со шрамом и чья-то секира, уроненная на землю. Хороша секира. Я поднял ее и взглянул на спину бородатого, который, как все, пал на колени и приложился лбом о землю. Убить его сейчас и отомстить за Любаву — что может быть проще? Силушку-то в руках я все еще чувствовал. Хребет супостату с легкостью сдюжил бы переломить.

Я еще раз взглянул на секиру, на хищный изгиб ее лезвия. Коли убью его, разве вернет мне то Любаву? Разве уймет боль сердца моего? Погублю еще одну жизнь, еще одна баба плакать будет. Али, может, и детишки малые? Нет. Тяжело вздохнув, я выронил секиру. Пусть они и чудовища, но я-то не они, не буду плодить страдания!

30 — Здравствуйте, мы ваши боги (Анна)

Ну а как насчёт того, что человек, в отличие от животных, существо, испытывающее непреодолимую потребность в знаниях?

© «Пикник на обочине» Стругацкие

— Ты правда собираешься туда идти?! — хмурился Зак, после того как мы успешно приземлились на поверхности Земли-12.

— Карим сказал, раз уж мы высадились, нам нужны добровольцы для первого контакта, так почему бы и не я?

— Ты хоть понимаешь, насколько это может быть опасно? — не отставал Зак, пока я копошилась в шкафу.

Ну, конечно, понимаю, черт побери! Иначе стала бы я туда ломиться? Маловероятно, конечно, но все-таки есть шанс, что меня там убьют. Всяко лучше, чем ждать, когда тот дурацкий вирус наконец уже подействует и устроит мне внезапную смерть от инфаркта!

— Конечно, я осознаю все риски! — заметила я, натягивая на себя защитный костюм для выхода наружу. Это черное облачение с темно-серыми полосами вдоль конечностей еще называли скафандром облегченного типа, хотя оно больше походило на дурацкий, сильно облегающий комбинезон.

— Я пойду с тобой! — решился Зак, вытаскивая из шкафа еще один костюм-скафандр.

— А как же восстановление членов экипажа?

— Евгений уже оклемался, разберется. К тому же там еще Карим, Пако, Кирилл и медный робот, ну и еще Диодор.

Диодор, впрочем, тоже решил поехать с нами. Спустя несколько минут мы, приодетые в дурацкие облегающие комбинезоны, уже ехали на четырехколесном вездеходе без крыши. А Евгений осуществлял наблюдение с базы через один из местных микродронов.

— Ты хоть представляешь, что сказать аборигенам? — поинтересовался сидевший рядом со мной Зак.

— Нет, — честно призналась я, стараясь не наезжать на слишком большие сугробы. Мороз в это время года на данной планете был изрядный, снег покрывал равнину до самого горизонта, а над ним простиралось чистое синее небо. Хорошо хоть, система подогрева в скафандрах работала исправно, но головы-то оставались открытыми.

— Скажем им, что мы их боги? — нашелся Зак.

— Думаешь? — нахмурилась я.

— А почему бы и нет? Люди так и сделали, когда впервые вступили в контакт с иланами. Учитывая уровень научно-технического развития тех и других, так оно и было…

Зак без умолку тараторил, а Диодор сидел на заднем сиденье и все время угрюмо молчал. Похоже, ему не нравилось, что пришлось сменить привычное монашеское одеяние на дурацкий комбинезон с подогревом.

Наконец мы прибыли к деревне, огороженной деревянным частоколом. Город Солнца, кажется, так они ее называют. Я заглушила мотор и спрыгнула на снег. Если обернуться назад, то там за туманами можно было увидеть наш космолет.

Деревянные врата Города Солнца распахнулись, и навстречу нам вышла целая делегация во главе со жрецом в дурацкой позолоченной шапке и с крученым посохом в руке.

— Боги! Боги явились в наш грешный мир! — вопил он дурным голосом, воздевая руки к небу.

А когда подошел почти вплотную, я спросила:

— Твоя модель и год выпуска?

— Робот-компаньон СК-19 2231 года выпуска, имя: Валерий.

Шедшие за ним люди, не сговариваясь, все разом плюхнулись на колени и ударились лбами о заснеженную землю.

— Скажи им, пусть поднимутся, а то земля холодная, — кивнула я на толпу.

Все еще несколько растерянный «жрец» обернулся и крикнул своим, чтобы поднялись. Я продолжила:

— Что за цирк ты здесь устроил, робот Валера?

— Колонизация Земли-12 прошла успешно, но из-за местной чрезвычайно опасной формы жизни случилась глобальная катастрофа и колонисты были отброшены в темные века.

— Есть ли среди вас еще роботы?

— Нет, — мотнул головой Валерий. — Были двое, но несколько лет назад они вышли из строя, и я оставил их в гроте неподалеку…

— Ладно, — прервала его я. — Среди вас был тяжелораненый. Человек, похожий на неандертальца…

— Так это не человек! Вырожденец!

— Пусть его приведут.

Обернувшись, он быстро отдал приказ двум молодчикам в пластинчатой броне, и те резво побежали в сторону ворот. Толпа охотно расступалась.

— И как ты только мог нарушить первый закон роботехники?

— Я? Когда? — растерялся Валерий. — Да никогда!

— А как же сжигание людей заживо?!

— Говорю же! Вырожденцы не люди! Это потомки метаморфов, переживших ядерную зиму!

— Кто-нибудь видел, как они метаморфировали?

— Нет! Но мы не можем знать наверняка, потеряли ли они эту способность или утратили ее не полностью! — тараторил робот. — Или она у них видоизменилась. К тому же…

— Что?

— Скрещивания между людьми и измененными метаморфами могут привнести в человеческий генофонд нежелательную ДНК и видоизменить людей до неузнаваемости! Все, что я делал, — это только защищал людей!

— А разве повышенная радиация не должна была стереть всех метаморфов с лица Земли-12?

— Конечно, — кивнул робот, — на это мы и рассчитывали. Но немного просчитались. Метаморфы чрезвычайно чувствительны к радиации только во время метаморфоз — в период ускоренного деления клеток. Если же они не метаморфируют, то их устойчивость не ниже, чем устойчивость тех существ, облик которых они приняли!

— Как люди пережили ядерную зиму?

— В бункере! Силами роботов-строителей его быстро соорудили. Но спустя несколько лет случилось масштабное землетрясение, разрушившее почти всю инфраструктуру бункера.

— Людям пришлось покинуть его досрочно?

— Да, — кивнул Валера, — а спустя еще полгода вход в бункер оказался под завалами. К счастью, уровень радиации не представлял опасности для людей. Но из-за тяжелых условий жизни земляне были вынуждены заниматься исключительно выживанием, поэтому сохранение знаний оказалось под вопросом. Много техники вышло из строя по разным причинам, но в основном она не выдержала повышенной радиации на поверхности.

Наконец привели «шерстистого неандертальца», и я смогла лицезреть кровоподтеки на его лице, запекшуюся кровь на груди, а также почувствовать отвратительный запах пота и крови. Отодвинув в сторону его жесткую одежду, я увидела изношенные бинты с пятнами крови. Судя по всему, под ними скрывалось пулевое ранение. Похоже, пробито правое легкое, но кровотечение уже остановилось. Просто невероятно, и как только он в живых остался?

— Ему срочно нужна медицинская помощь, — заметила я и, обратившись к «неандертальцу», спросила: — Как тебя зовут?

— Михей.

— Пойдем с нами, Михей.

Зажимая носы, мы усадили его на заднее сиденье вездехода, робот Валерий устроился рядом, и я завела мотор.

Добрались мы до космолета еще быстрее, чем до их селения. Провели Михея до медотсека и положили на кушетку под роботом-хирургом. Медотсек наполнился смрадом, но мы стойко его сносили.

Михей заметно напрягся, увидев над собой железного спрута со множеством непонятных ему инструментов.

— Не бойся, — попросила я, — давай я сниму с тебя кофту.

— Это короткий кафтан, — поправил Михей, позволяя стянуть с себя окровавленную одежду. Теперь на нем остались одни штаны и валенки. Вся грудь и руки были покрыты черной шерстью.

Я нажала несколько кнопок на голографическом экране, и робот-хирург просканировал его грудную клетку. Вскоре я увидела изображение его костей и внутренних органов.

— Три ребра сломаны и пробито правое легкое, — заключила я и нажала еще несколько кнопок, отдавая роботу-хирургу распоряжение приступить к процессу исцеления.

Железные щупальца ловко засуетились над раной Михея: разрезали старые бинты, кололи местную анестезию, а также начали удалять шерсть вокруг раны и доставать куски пули. Или это называется дробью? Впрочем, неважно. Михей только молча наблюдал, выпучив глаза и затаив дыхание.

— Так, говоришь, ты защищал людей от потомков метаморфов? — обратилась я к Валерию.

— Да, — кивнул тот, снял с себя дурацкую позолоченную шапку и пригладил черные волосы.

— А та нелепая политеистическая религия? Это ты ее придумал? — И, не дожидаясь ответа, я добавила: — Зачем?

— Не так страшно отсутствие знания, как наличие заблуждений. Но если с заблуждениями человек еще как-то мирится, то отсутствие знаний он не способен выдерживать абсолютно. Ему обязательно надо все знать, ведь не знать страшно и опасно. Поэтому если он не знает ответов на какие-то вопросы, то обязательно их придумает. Заселит неведомые земли причудливыми чудовищами, небеса — богами, а в начало времен поместит процесс творения, настолько красочный, насколько ему позволит воображение. А воображение у людей дай Боже! Уж я-то знаю, пронаблюдал все эти процессы мифотворчества. И чего только не придумывали! Так почему бы не взять процесс создания легенд под контроль и не направить его в максимально полезное для человека русло?

Надо же, какой философ! Так и не скажешь, что робот-компаньон, ведь они в основном для секса и досуга разрабатывались. Наверняка его прошлая владелица какой-то философией и мифологией увлекалась. Я бы не удивилась, если славянским язычеством.

— Сжигать людей… пусть не людей, а похожих на них существ во славу богов — это, по-твоему, полезное русло?

— Видите ли, хорошо, когда есть развитая наука, тогда практически каждое явление можно изучить и понять более глубоко. А если этого нет, то что остается? Прибегать к жестокостям в целях выживания. Чем меньше развития науки, тем больше вынужденных жестокостей. Это у вас есть медицинские приборы, с помощью которых можно исследовать вырожденцев и узнать, насколько они опасны. Вы даже можете подредактировать их гены, так что от чистокровного человека и не отличишь. При таких возможностях любые идеи про чистоту расы и неприемлемость межрасовых браков становятся неактуальными, разве не так?

— Определенно, — согласилась я.

— Но когда вместо научного метода сплошное мракобесие, что остается, если не перестраховываться? Даже если при этом приходится прибегать к жестокостям, то что с того, если на кону выживание популяции?

— И все-таки я не вижу большой пользы во всех этих глупостях про Перуна, Даждьбога и прочих персонажей древнего народного творчества, — настаивала я.

— Неважно, какими персонажами человеческое воображение заселяет неведомые области, важно, способствует это развитию или нет. Ну вот, например, каждая религия содержит в себе учение о важности нравственности, разве не так? — Не дожидаясь ответа, он продолжил: — А нравственность способствует выживанию!

— Несомненно. Но, возвращаясь к теме о сжигании вырожденок, если они такие опасные, то почему бы не убить их на месте? Вместо того чтобы тащить их через степь в свой город только для того, чтобы там сжечь? В том числе и на глазах у детей, между прочим!

— Людям нужны хоть какие-то развлечения, — вздохнул робот. — Ну чем им еще заняться без интернета и виртуальных игр? Да и зачем им вся эта воинская доблесть, если нельзя насиловать и грабить? Я, конечно, понимаю, что для цивилизованного человека это звучит мерзко, но взгляните, как живут эти люди! Их жизнь — сплошной беспросветный мрак, надо же им хоть как-то развлекаться.

— Ну ясно, знатные средневековые развлечения с насилованием и сжиганием баб, — скривилась я.

— Я прекрасно вас понимаю, — кивнул Валерий. — Можно подумать, мне это все сильно нравилось. Но что мне оставалось, если не утешать себя тем, что это все временно? Ведь прошло бы некоторое время, популяционная плотность увеличилась, ресурсы накопились, и это все неизбежно привело бы…

— К возникновению новых инфекционных заболеваний?

— В том числе, но и к развитию науки тоже! Главное, позаботиться, чтобы мифология не сильно этому мешала, а занималась своей прямой обязанностью: нравственным развитием людей. Тогда рано или поздно люди бы повторно изобрели кока-колу и мерседесы, а потом бы и в космос вышли…

— Кто знает, что бы это было за человечество? И как бы оно отнеслось к тому, что космос уже изрядно заселен другими представителями его же вида. А может, это был бы уже другой биологический вид?

— Если бы люди скрещивались с вырожденцами, то вполне возможно, — кивнул Валерий.

31 — Смерть и бессмертие (Ио)

То, что не убивает, делает нас более странными.

© Тревор Гудчайлд

Не знаю, сколько времени все это заняло, но одного за другим я восстановил всех, кого сожрал на борту «Магеллана 345». После Евгения, правда, пришлось прерваться на вынужденную посадку. Но потом из саркофага 3D-принтера вылез главный механик Глеб, за ним Виктор, Лариса и в самом конце Макс.

Последнее привело к некоторому конфузу, ведь у меня почти такая же внешность, как и у него, если не считать моей изрядной худощавости, да и его импланты тоже были у меня. Эти штуки они у меня, конечно, изъяли и переставили Максу. А когда спросили, как я умудрился их установить, если эта опция была заблокирована, я сказал, что воспользовался хакерскими талантами Макса, но не стал говорить про бэкдоры. И, насколько понимаю, Макс был мне изрядно благодарен за сохранение его тайны.

Хорошо, что все время мне приносили новые протеиновые коктейли, иначе я бы превратился в скелет окончательно. Все-таки метаморфировать отдельные органы или части тела — задача более сложная, чем метаморфировать полностью. Жаль только, что новые коктейли приносила не Анна, а это чудо со щупальцами по имени Пако.

Мне почему-то постоянно хотелось видеть Анну, странно, раньше со мной такого не было. Она еще и, как назло, куда-то запропастилась, а потом приволокла в медотсек дурно пахнущее волосатое чудовище и все время лопотала с незнакомым роботом из аборигенов. Оказывается у местных и свой робот был, обалдеть.

Я смотрел на все это и думал, что, наверное, никогда не смогу признаться ей, что сожрал Алекса. Соответственно, и не смогу его восстановить. После того как познал ее воспоминания, я знаю, какие сильные чувства она к нему испытывала. Что, если она меня возненавидит? Не факт, конечно, но все равно как-то не хотелось рисковать.

Возможно, из-за несбалансированного питания, в котором основу рациона составляли людишки, я слишком очеловечился, но мне правда жаль, что я причинил другим столько страданий. А ведь мог этого избежать. Что мне мешало поговорить тогда с Алексом? Объяснить ему все. И что? В конечном итоге люди бы закрыли меня в каком-нибудь исследовательском центре и проводили бы эксперименты.

А разве сейчас они поступят по-другому? Не знаю, но надеюсь, мне больше не придется никого жрать. По крайней мере, разумного. Маловероятно, конечно. Получается, меня в любом случае ждут весьма нерадужные перспективы. Разве что бежать с космолета? Прятаться в лесу, жрать местную неразумную биоту. Со временем отупею и опять буду как животное. А как быть с детенышем? Получится ли у меня сбежать вместе с ним?

Мне не хотелось покидать людей, но и оставаться я не мог. От всех этих размышлений разболелась голова, и я попытался отвлечься. Странно, конечно, когда у тебя болит голова, ведь я всегда хорошо контролировал свое тело, раньше боли не было, даже когда от меня отстрелили щупальце в лаборатории. Похоже, это все из-за голодания и разрядов тока.

— Это все, Макс последний, — сообщил я, снимая нейроэнцелограф.

— Как все? А Патрик? — тыкнул в меня дулом электромета Карим.

— Я разве не говорил? Я не трогал Патрика, его сожрал Крес! Тот, который выдает себя за офицера косморазведки Кирилла Леонова.

Крес заметно напрягся и переступил с ноги на ногу. Только Серафим стоял за ним все так же невозмутимо. Карим направил электромет на Креса и кивнул в сторону нейроэнцелографа, мол, давай. Крес, подняв руки, заволновался:

— Он лжет, чтобы отвести от себя подозрения на случай будущих убийств. Неужели вы правда поверили, что сможете приручить такого опасного хищника, как метаморф? Это же невозможно! Он просто втирается в доверие, а сам вынашивает свои коварные планы! Вы можете убить меня этим вашим электрометом, вы же знаете, у меня больное сердце, но вы не можете вытащить из меня то, чего во мне нет!

— Ничего подобного! — возразил я. — Он специально сделал свое сердце больным, чтобы не получить разряд током! Ведь как только это произойдет, всем сразу станет ясно, что он не тот, за кого себя выдает!

Тяжело вздохнув, Карим опустил электромет и сообщил:

— Хорошо, тогда, как только восстановленные члены экипажа освободят реабилитационный отсек, Кирилл отправится туда и будет продолжать свое трехдневное голодание под присмотром Серафима.

Надо же, Карим наконец запомнил имя медного робота!

— Три дня ему мало, — заметил я и тут же объяснил: — То, сколько метаморф может голодать, зависит от возраста и опытности. Одним словом, от его Силы. А Крес… В смысле, Кирилл — очень сильный метаморф.

Крес при этом еле заметно ухмыльнулся, явно польщенный моей оценкой. Карим хмурился, натужно соображая, спустя мгновение он поинтересовался:

— Какой же срок голодания будет достаточным для Кирилла?

— Минимум неделю, если через неделю он не начнет метаморфировать или уменьшаться в размерах — значит, он не метаморф. Но он метаморф!

— Откуда такая уверенность?

— А кто еще сожрал Патрика?! И как он так быстро понял, что я метаморф? Мы, метаморфы, чувствуем друг друга, особенно старшие — младших. Младшие же могут и не учуять старших, если те этого не захотят! Говорю вам! Вы имеете дело с намного более опасным хищником, чем я!

В конце концов Крес отправился в реабилитационный отсек, а Карим навел на меня дуло электромета, и я затараторил:

— Нет! Пожалуйста! Не надо! Только не электричество! Мне от него плохо! Я же только оклемался!

— Хорошо, — милостиво согласился Карим. — Тогда отправляйся к антиграву своим ходом, а я буду идти сзади и держать тебя на мушке. Даже не думай что-нибудь учудить.

— Не надо антиграв, пожалуйста. Не так уж приятно все время находиться в невесомости! Уж лучше закройте меня в чулане.

— У нас нет чулана.

— Тогда в том отсеке, где вы закрывали меня с Диодором!

— Там есть вентиляционный люк и ванная.

— Так можно же люк заварить, а ванную закрыть?! Я могу контролировать свою физиологию, мне не нужна уборная. К тому же теперь вы можете подключить видеонаблюдение.

— Почему бы и нет? — встрял Диодор. Очень непривычно было видеть его не в монашеском одеянии, а в дурацком облегающем костюме.

— Это может быть опасно, — заметил Карим.

— Конечно, — согласился Диодор. — Но мы можем проявить некоторое доверие к Ио и обеспечить ему максимально возможный комфорт. Особенно учитывая, что он восстановил всех, кого убил. Мы могли бы подружиться с ним, почему бы не дать ему шанс?

— Вы готовы взять на себя ответственность? — сузив карие глаза, поинтересовался Карим у Диодора.

Тот несколько секунд колебался, но все же ответил:

— Да.

— Отлично, — развел руками Карим, наконец дуло электромета не смотрело на меня. — Тогда отведем его туда, где ему комфортно. — Помедлив немного, капитан окинул Диодора насмешливым взглядом и все-таки не удержался: — Кстати, классный костюмчик.

Меня и правда отвели в тот отсек, и я с удовольствием уселся на кровать, подтянув к себе ноги. Жаль только, малыш Ао остался в антиграве. Но, по-моему, ему там даже нравилось. Надеюсь, его будут хорошо кормить. Мне же надо поразмыслить, а то в последнее время в уме какая-то неразбериха. Раньше я точно знал, что мне нужно бессмертие, а сейчас ничего не ясно.

Я только недавно понял, что все это время жутко боялся гибели, поэтому и стремился к бессмертию изо всех сил. Я узнал, что такое жизнь без страха смерти, только когда увидел воспоминания Анны. Жаль, правда, что после смерти Алекса ею владеет стремление к саморазрушению.

32 — По подозрению в диверсии (Анна)

Рано или поздно каждого ждут гвозди, которыми его распнут, и он будет висеть, а если ты попытаешься избежать этого, тебя забьют до смерти бичами, так что иди на крест с достоинством, старик.

© «Страсти по Лейбовицу» Уолтер Майкл Миллер

Пока Ио восстанавливал членов экипажа, я создавала исторический фильм о колонизации Земли-12. Он содержал в себе все основные события, включая прибытие, войну с метаморфами, строительство бункеров, взрывы и ядерную зиму. Робот Валера все время сидел рядом и помогал советами. Надо же сделать так, чтобы жителям «средневековья» было все понятно.

Ничего нет ценнее знания. Человеку можно дать сколько угодно ресурсов, но он не сможет ими распорядиться себе и другим во благо, если у него нет знания. Лучшее, что можно дать человеку, — это знание. А люди любят зрелища, значит, им можно дать знание в развлекательной форме, создав такое себе информативное зрелище. С чего лучше начать? Конечно, с истории. Процесс роста предполагает познание себя, а познание себя предполагает знание своего прошлого.

После того как фильм был готов, мы с Валерой сели на вездеход и выехали из космолета. Солнце уже окрасило закат в кровавые тона, когда мы подъезжали к деревянным вратам. Увидев нас с Валерой, местные тут же открыли ворота, и мы въехали в город.

Заглушив мотор у главной площади, я принялась устанавливать голографический проектор, а Валера позаботился о том, чтобы собралось как можно больше зрителей. Вскоре на огромном голографическом экране начал проигрываться фильм, и мы с Валерой направились обратно.

Вернувшись в теплый и уютным космолет мы: Зак, Пако, Валера и я, — собрались около экрана, на который проецировалось изображение с одного из микродронов, снимавших главную площадь Города Солнца. Толпа завороженно внимала происходящему в фильме, время от времени по ней прокатывался взволнованный гомон, иногда даже улюлюканье. Как хорошо, что голографический проектор не боится ни холода, ни влажности — можно просто оставить его там и прямо отсюда отправлять туда информативные зрелища.

Вскоре совсем стемнело, и на небе появились звезды, некоторые из присутствующих зажгли факелы и держали их над головами. Толпа все больше волновалась, а как только экран погас, один из местных жителей выскочил на стоявшую у стены повозку и закричал:

— Честной народ! Вы хорошо меня знаете, я Ждан Лисий Хвост!

Я приблизила микродрон, и теперь, несмотря на царивший мрак, можно было видеть, что этот низкорослый молодой человек обладает рыжими волосами и веснушчатым лицом.

— Теперь, когда нам открыли глаза, стало совершенно ясно: все это время нас обманывали жадные жрецы! — продолжал он под одобрительное улюлюканье толпы. — Все их россказни о богах не более, чем сказки для детей, чтобы выманивать у нас деньги! Религия есть опиум для народа! А все верующие — умалишенные безумцы!

— Ура! — закричала толпа, и сквозь ее визг можно было услышать: — Давайте сожжем храм! Это обитель мракобесия и невежества!

— О нет! — вздохнули мы хором, дружно хлопнули себя по лбу и так и застыли. Зачем же разрушать исторические памятники? Это же культурное наследие! Какой смысл рушить прошлое? На худой конец храм ведь можно переоборудовать, например, в больницу или школу…

Разгоряченная толпа с факелами двинулась к храму всех богов, стоявшему тут же у главной площади. Самое высокое здание в городе было, так же как и остальные дома, сооружено из срубов, но украшено намного бо́льшим количеством орнаментов.

Величественный храм быстро загорелся. Пылая, старые бревна громко трещали, языки пламени лизали вырезанные на дереве замысловатые узоры, а из высоких дверей выбегали испуганные жрецы. Тут же, получая от толпы добротные оплеухи, они тщетно пытались сбежать и скрыться.

— Варвары, — заключил Пако.

— Да ладно храм! Главное, чтобы огонь не перекинулся на жилые дома, — заметил Валерий. — Иначе весь город сгорит.

Мы напряженно всматривались в экран, гадая, сгорит ли весь город или только храм? Когда в комнату вбежал Виктор и сообщил, что Карим хочет меня видеть, я сказала что-то вроде:

— Хорошо, чуть позже приду, — и продолжила всматриваться в пламя, достигавшее уже почти до верхушки храма.

На что Виктор громче ответил:

— Немедленно!

Удивившись такой срочности, я пошла за Виктором. И он почему-то привел меня в складской отсек. Сложив руки на груди, Карим стоял у стены в компании главного механика Глеба.

— Ах, Анна? — тон Карима мне не понравился. — Ну и как оно?

— Не поняла.

— Мы, признаться, тоже не все понимаем, — все таким же язвительным тоном заметил Карим. — Но кое-что уже прояснилось. Например, то, что система гравитации и система защиты от астероидов не сломались, а были выведены из строя намеренно!

— Но кто мог это сделать? — удивилась я.

— Кто-то, кому очень хотелось высадиться на Земле-12! И что-то я не припомню никого такого, кроме тебя! Главный вопрос: зачем?

— Что?! Карим, ты, должно быть, шутишь!

— Но мало того! Я просмотрел логи медицинского оборудования. Кто-то, пользуясь моим разрешением на распечатку инфекционных агентов, создал и дважды распечатал смертельно опасный вирус!

— О Господи!

— И опять вопрос: зачем?!

— Карим, я понимаю…

— Почему всюду, где ты появляешься, происходят какие-то разрушения? Аборигены спокойно себе жили много лет, пока ты не показала им фильм, после которого они устроили пожар!

— Карим, ну хватит! Это уже слишком!

— Задержать опасную диверсантку! — рявкнул он. С лиц Глеба и Виктора исчезла уверенность, сменившись замешательством.

Тем не менее вскоре меня приковали к стене. Именно так, приковали к стене. Руки врозь, в наручниках, и к стене. Так я и стояла. У стенки:

— Карим, это безумие!! Это нарушение прав человека! Немедленно освободи меня!

— Капитан является представителем высшей власти и олицетворением закона на своем корабле, — заметил он. — И пока я здесь, я сам решаю, что мне делать! Подключите к ней пыточное устройство!

— Что?! — ахнула я. — Откуда у тебя устройство для пыток?

— Распечатал на 3D-принтере! Специально для тебя! — сообщил Карим и тут же добавил: — Не волнуйся, мы же цивилизованные люди, у нас все гуманно: травматизация тела и унижение личности исключены. Но ты все равно расскажешь правду!

В складской отсек вбежал Евгений и с порога крикнул:

— Макс исчез!

— Как исчез?! — раздраженно рявкнул Карим.

— Его нигде нет! Он не в сети, и мы нашли его импланты в каплях крови!

— Черт! — выругался Карим, выхватил электромет и выбежал из складского отсека.

Остальные, постояв несколько секунд в недоумении, переглянулись и последовали за ним.

— Эй! А я? — крикнула им вслед я, но без особой надежды.

Ну вот, хотелось как лучше, а получилось как всегда. Диодор как-то сказал, что эта фраза лучше всего передает суть закона кармы. И с аборигенами нехорошо получилось. А ведь, казалось бы, что такого сложного в том, чтобы быть богом? Всего-то и надо дать людям знание.

33 — Опасный хищник на свободе (Ио)

Любая проблема — это приглашение к развитию. Любое сильное переживание — это катарсис и этап на пути к себе. Чем серьезнее проблема — тем большие возможности роста она таит. Мотивироваться на ее решение — это главное в любой проблеме, позволить ей мотивировать себя и не сдаваться независимо от того, какой путь ее решения был выбран.

(автор неизвестен)

Я сидел на кровати в закрытом отсеке и смотрел на пустую кровать напротив. Как было бы хорошо, если бы тот занудный старик оказался сейчас здесь, уж он бы точно знал, что сказать. Подсказал бы хоть что-то. Да хотя бы опять занудствовал! Всяко лучше, чем полная тишина и одиночество.

От скуки я начал просматривать воспоминания Анны. Она некоторое время интересовалась религией отца. Оказывается, Изначальная Дхрама — это что-то вроде экуменического учения, объединяющего в себе все основные религии Старой Земли: буддизм, индуизм, христианство, синтоизм, конфуцианство, иудаизм и ислам.

Согласно легенде, в одной из пещер Гималаев недалеко от горы Кайлас были найдены Медные Скрижали, испещренные санскритскими письменами. В них и раскрывались основные положения новой религии. Вскоре Медные Скрижали, также известные как Библия Дхармы, были переведены на все основные языки человечества, а потом и на некоторые инопланетные.

Были в Медных Скрижалях и пророчества, которые, впрочем, к моменту находки уже сбылись, а некоторые все еще нет, и на тему того, сбудутся ли они, велись целые дебаты. Ну вот, например, самое невероятное из пророчеств гласило, что люди откроют гиперпространственный тоннель в другую галактику. Но, согласно подсчетам ученых, это представлялось в крайней степени невозможным. Впрочем, в том же пророчестве утверждалось, что из-за катастрофы люди потеряют эту технологию.

Некоторые исследователи считали все это ловкой подделкой, другие — чем-то вроде терма, писанием буддизма, спрятанным в тайном месте, для того чтобы в нужное время его нашли и открыли человечеству. Ведь прежде чем получить знание, люди должны стать к нему готовыми, в противном случае, даже если учение верно, получившие его могут причинить себе больше вреда, чем пользы.

В любом случае у учения появилось много последователей как среди людей, так и среди представителей некоторых других разумных форм жизни. Учение усиленно распространялось силами миссионеров, не столько ради самого учения, сколько из-за веры в то, что оно избавляет живых существ от страданий, поэтому обладающие знанием не имеют права скрывать его от других созданий. Равно как и передавать знание тем, кто к нему не готов. Что ж, похоже, все не так просто.

Забавно, что в учении появились свои обычаи и суеверия. Например, медь стала считаться священным металлом, хотя об этом нигде в Библии Дхармы не сказано. Но это никак не помешало многим последователям с благоговением относиться к данному диамагнетику и окружать себя медными предметами. Некоторые утверждали, что это напоминает им об учении и, соответственно, вдохновляет на духовную практику, которой в Изначальной Дхарме придавалось первостепенное значение. Но находились и такие последователи, которые с презрением относились к подобному фетишизму.

Впрочем, не стоит забывать, что и в индуизме медь считается священным металлом, посвященным богу солнца, и ей приписываются некоторые сверхъестественные свойства. А согласно современной науке медь настолько бактерицидна, что на ее поверхности микроорганизмы не живут дольше восьми часов. Забавно, надо будет спросить у Серафима, знает ли он о своих бактерицидных свойствах. Хотя, судя по воспоминаниям Анны, он на самом деле не совсем медный. Конечно же, он из тугоплавкой нержавейки, просто снаружи покрыт тонким слоем меди.

Интересный, конечно, робот. Диодору он достался в наследство от старшего монаха, а тому — от еще более старшего. Забавно, что у монахов роботы чаще всего передаются от старших к младшим. Каппия обязательно должен быть у каждого монаха, особенно у молодого. Ведь монахи не имеют права распоряжаться деньгами, за них это делает каппия — специально приставленный человек, хранящий пожертвования. Он-то и покупает монаху все необходимое.

Вся эта традиция пришла из буддизма, там испокон веков у монахов были каппии. А теперь у монахов Изначальной Дхармы чаще всего эти функции выполняют роботы. Другое дело, что обычно роботы-каппии очень старые, ведь покупать каждому новому монаху по роботу чрезвычайно затратно для монастыря. Зато на обшивку устаревших роботов можно нанести тонкий слой меди, что является своего рода, визитной карточкой или униформой роботов-каппий монахов Изначальной Дхармы.

Но больше всего меня позабавило то, что в Изначальной Дхарме самым важным нравственным принципом считается ахимса, то есть принцип ненасилия. При этом их священный металл уничтожает миллионы микроскопических жизней просто своим существованием. Получается, что все, кто использует его, поддерживают это. Впрочем, люди пользуются и лекарствами, уничтожающими микроорганизмы. Так поступают даже те пациенты, которые придерживаются ахимсы.

Это все были старые воспоминания, я отвлекся от них и стал просматривать более новые. Внезапно меня охватил страх за Анну. Что, если она опять вколола себе смертельно опасный вирус? С тех пор как умер Алекс, она живет в ожидании смерти. Не может быть сомнений, она опять это сделала! Я должен что-нибудь предпринять! Но что?!

Вскочив с кровати, я беспокойно заходил по комнате. Что же делать? Вирус может спровоцировать инфаркт в любой момент. Что тогда? Я опять распечатаю ее из своих воспоминаний? И что? Она опять убьёт себя? Нет, это надо как-то прекратить. Мне нужно поговорить с Диодором!

Неожиданно створчатая дверь открылась и в отсек ворвался Карим. Направив на меня электромет, он прошипел:

— Где Макс?!

— Что? — не понял я.

— Ты опять сожрал его?

— Что ты несешь, Карим? — нервно ухмыльнулся я.

— Ты восстановил всех, чтобы тебя больше не помещали в антиграв! И пытался убедить меня в том, что Кирилл — метаморф, чтобы подозрение пало не на тебя!

— Что за чушь?! Я все время был здесь! Здесь же вентиляционный люк заварен и ванная закрыта! А как же видеонаблюдение?!

— Оно отключилось! Я не знаю, как ты это сделал, гаденыш, — прошипел Карим. — Но ты за все заплатишь!

Холод охватил меня. Я вспомнил ту боль, которую пришлось пережить, когда в меня стреляли из электромета в предыдущий раз. Даже и сам не знаю, как я это сделал, видимо, то был просто рефлекс, но в мгновение ока я щупальцем выбил оружие у него из рук. А другим схватил его за горло и отбросил в стену.

Впечатавшись в обшивку корабля, Карим сполз вниз, потирая шею. А я поднял щупальцем электромет и приблизился к капитану, возвышаясь над ним.

Направив дуло на него, я мгновение колебался, потом произнес:

— Если Крес сожрал Макса, значит, он получил доступ к компьютеру корабля, потому что у вашего синеволосого хакера были бэкдоры ко всем системам! А как ты думал, я установил себе импланты, после того как сожрал Макса?!

Я вспомнил про малыша Ао, и меня охватил страх! Крес же знает, как я к нему привязан! Наверняка он попытается причинить ему вред! Недолго думая, я налег на дверь, но та была намертво закрыта. Тогда я отскочил и выстрелил в нее из электромета. Похоже, разряд тока спровоцировал что-то вроде замыкания, потому что свет погас, и я все-таки сумел разжать щупальцами створки двери.

Я выбежал прочь, прекрасно видя во тьме.

34 — Последняя схватка (Анна)

Людям нужно учиться видеть любую опасность и избегать ее. Как мудрец сторонится бешеных собак, так не следует водить дружбы со злыми людьми.

© Будда

Спустя некоторое время, после того как я осталась одна, все лампы почему-то погасли. Неприятно все-таки быть прикованной к стене в совершенно темном помещении. Даже если хочешь умереть. И от чего только свет в складском отсеке мог выключиться? Неужели очередная поломка? Надеюсь, в ней-то меня не обвинят!

Раздался звук открывающихся дверей и спустя несколько секунд такой же, только закрывающихся. Все это в кромешной тьме. И что за странные приближающиеся звуки? Как будто кто-то цокает по полу!

Замерцали лампы, похоже, включились запасные генераторы. В тусклом свете я увидела существо, похожее на гигантскую сольпугу, но со щупальцами и глазами на стебельках.

— Аннушка, — хрипло прошелестело странное создание, — давно собирался тебя сожрать, да все возможности не выпадало.

— Флаг в руки! То есть в щупальца! — выпалила я.

— Что? — удивилось чудовище, замерев на месте.

— Чего зенки вылупил?! Жри давай! Да побыстрее!

Ну, думаю, наконец эта дурацкая жизнь закончится. А чудовище так и замерло: моргалки, что те пятаки, а морду-то как перекосило от удивления! Даже один из шести глаз задергался.

Дверь опять открылась, и в проходе появился очень худой Макс со щупальцами вместо рук, в одном из которых он держал электромет.

— Ио? — догадалась я.

— Крес! — злобно выпалил он и направил оружие на чудовище. — Где мой малыш?!

— Ио! — воскликнула тварь, названная Кресом, и быстро развернулась к нему. — Какая встреча! — Резким взмахом щупальца он схватил Ио за конечность, державшую электромет, и разряд тока, сверкнув над ним, ударил куда-то в потолок. Сверху посыпались искры, и я рефлекторно сжалась.

Другим щупальцем Крес схватил Ио загорло и поднял в воздух. Электромет упал на пол. Видимо, Крес пережал противнику щупальце.

— Черт побери, а я помню этого сосунка! — весело вещал Крес. — И старика твоего помню! С тех пор ты изрядно подрос! Но как был бестолочью, так и остался! Как и твой отпрыск, которого было очень легко сожрать!

Ио зарычал, превращаясь в чудовище, схватил противника щупальцами, впился в него клыками. Но мгновение спустя отбросил его в стену с такой силой, что стоявшие там ящики разлетелись в щепки.

Ио потянулся к электромету, но Крес бросился к нему и схватил его сразу несколькими пастями! Оба покатились по полу, злобно шипя и извивая щупальцами. Крес поднял Ио над головой и бросил его о стену. Опять полетели щепки.

Обалдеть, вот так страсти! Не каждый день выпадает возможность наблюдать драку инопланетян.

Створчатая дверь открылась, и в проеме появился Диодор во все том же дурацком костюмчике. Подняв электромет, он замер в нерешительности, и я, насколько позволяли наручники, указала пальцем на Креса, после чего крикнула:

— Стреляй в этого!

Выстрел был метким, и спустя мгновение чудище лежало на полу, судорожно подергивая щупальцами. Диодор подошел чуть ближе и выстрелил еще раз, видимо, боясь, что оно оклемается, потом еще раз.

— Ну, вот, — одобрила я, — а то ненасилие, ненасилие…

А Ио подошел к Диодору и, накрыв его руку щупальцем, заметил:

— Хватит! А то вы его так до кондрашки доведете. Надо бы оттащить его к антиграву.

35 — Выгодное предложение (Ио)

И если даже среди звезд есть восемьдесят тысяч миров, населенных чудовищами, что с того? Нам ничего не надо от них.

© «Левая рука тьмы» Урсула Ле Гуин

Крес в форме большого черного осьминога с глазами почти по всему телу и широкой пастью висел в невесомости над антигравом, нелепо перебирая конечностями. А я стоял напротив в облике синеволосого Макса, того самого, которого Крес сожрал. Я нашего хакера, правда, недавно повторно восстановил из своих воспоминаний. А вот Патрика нам, похоже, больше не увидеть.

Раньше я думал, что чувства делают нас слабее, но малыш Ао помог мне понять, что это не так. Почти столетие я сидел на своей половине космолета колонистов: боялся Креса, боялся как бы он не просочился в один из «моих» отсеков, боялся вступить с ним в поединок. И только когда понял, что малышу угрожает опасность, я бросился навстречу страху и атаковал Креса. Что может быть сильнее человека, который делает что-то ради того, кого любит?

— Просто отдай мне моего малыша, и это прекратится. — Я в очередной раз направил на «черного осьминога» электромет и выстрелил.

— Я уже говорил тебе, Ио, — ответил Крес, после того как оклемался, а, должен заметить, сделал он это очень быстро, — что я меняю твоего малыша разве что на свободу. Ты отпускаешь меня, а я восстанавливаю мальца из своих клеток и отпускаю его. Ты же знаешь, метаморфы высшего уровня такое умеют.

И как он только умудрялся имитировать человеческую речь? Впрочем, делают же это как-то попугаи и некоторые другие птицы, хотя и не обладают человеческой анатомией.

— Так я тебе и поверил, урод, — скривился я и в очередной раз пальнул по нему из электромета. Признаться, мне уже начинало это надоедать. Казалось, он вообще не чувствует боли и его моя беспомощность только забавляет. Вполне возможно, ведь метаморфы высшего уровня умеют еще и не такое.

— Для тебя это единственный способ вернуть отпрыска, — заметил он. — Подумай, ведь ты ничего не теряешь. Или думаешь, я буду тебе мстить? Брось, Ио, мне нет до тебя дела. Я и стрелять по тебе из электромета не стал бы, если бы ты тогда не стремился так рьяно меня раскрыть.

— Ты будешь жрать людей…

— Тебе до них какое дело?

Какое мне до них дело? Мне бы не хотелось, чтобы их жрало какое-то чудовище. Тем более то, которое убило моего родителя и детеныша. Но вместо ответа на его вопрос я задал свой:

— Поэтому ты и сломал систему гравитации и защиту от астероидов? Чтобы высадиться на этой планете и жрать людей?

— Конечно, Ио. Ведь мне до бессмертия не так уж долго осталось, — мерзко ухмыльнулся он широкой зубастой пастью. — На других планетах людишек, может, и побольше, но у них там высокие технологии: импланты, видеонаблюдение, оружие… Вся эта ерунда так раздражает. А тут благодать и никакой конкуренции. Я бы спокойно достиг бессмертия, а тогда уже починил бы космолет и полетел покорять другие миры.

— Но как ты умудрился? С Патриком понятно, просочиться через водопровод тебе раз плюнуть, а поломка корабля и Макс?

Крес насмешливо ухмыльнулся, ощерив иглозубую пасть:

— Ио, Ио, а ты и правда сосунок. Неужели ты даже не знаешь о метастазах? Метаморфы высшего порядка могут отделять от себя куски плоти, метаморфировать их в любое мелкое существо и управлять им дистанционно.

— Метастазы могут окукливаться?

— Нет, они слишком маленькие. В конечном итоге мы либо поглощаем свои метастазы, либо они теряют с нами связь и умирают.

— Ну а Макс?

— Один из моих метастазов проник внутрь того дурацкого робота и маленько подкорректировал его там, так что робот больше не мешал мне охотиться. У вас там, кстати, по всему космолету теперь сюрпризики, — злорадно расплылся он в мерзкой иглозубой улыбке.

Я опять пальнул по нему из электромета. Я, конечно, понимал, что это ничего не изменит, и малыша он мне не отдаст, так хоть душу отвел. Как же мне хотелось, чтобы никто никогда больше не терял близких!

— Вот что, у тебя есть выбор: ты либо стабилизируешься в любой выбранной тобой форме, либо сдохнешь тут с голоду.

— А что, электромассажа больше не будет? — в очередной раз насмешливо ощерился он, но тут же посерьезнел и проникновенно добавил: — Послушай старого метаморфа, малыш. Люди никогда тебя не примут. Даже если ты стабилизируешься в облике человека, ты навсегда останешься для них чужим.

Я молча вышел из грузового отсека. Что толку с ним препираться? Диодор говорил, что другого человека изменить невозможно, можно только помочь измениться тому, кто действительно этого желает. Забавно, он считает людьми всех, кто смертен и разумен.

— Ах, вот ты где, — обрадовался Евгений, увидев меня. — Капитан хотел тебя видеть, он в центре управления.

— Хорошо, — ответил я и направился к Кариму. У людей так принято: есть главный и те, кто подчиняется. Благодаря этому группа отдельных особей может действовать как один организм. Необычно, конечно, но интересно, у метаморфов ничего подобного нет, за исключением отношений между родителем и детенышем. Если же детеныш вырос, тогда уже каждый сам за себя… В большом страшном мире…

Когда я вошел в центр управления, Карим жестом пригласил меня сесть в кресло и начал:

— Как ты, возможно, знаешь, на протяжении всей нашей научно-исследовательской операции обо всем происходящем я отправлял подробные отчеты высшему военному руководству Содружества Семи Планет. И вот недавно я получил ответ, в котором руководство выразило намерение принять тебя на службу, если ты изъявишь такое желание.

— Какого рода служба? — удивился я, усаживаясь поудобнее.

— Начнем с того, что у тебя будет все необходимое: еды столько, сколько пожелаешь, так что ты сможешь метаморфировать так часто, как это будет необходимо. Ты ведь хочешь достичь бессмертия?

Я задумчиво молчал, и он продолжил:

— В биомассе любого вида и качества недостатка не будет. Если же тебя интересуют разумные формы жизни, то правительство согласно скармливать тебе приговоренных к смерти, военнопленных или даже распечатывать для тебя копии людей с таким набором воспоминаний, который ты сам сочтешь нужным.

— Так что я должен буду делать?

— В первую очередь следует помнить, что весь этот проект строжайше засекречен. То есть тебя доставят на закрытую военную базу для наблюдения и изучения.

— Я стану подопытным кроликом?

— Ты последний метаморф, если не считать Креса, но с ним, по понятным причинам, сотрудничать никто не станет. А мы, люди, не любим становиться причиной исчезновения редких форм жизни, особенно разумных…

— Меня собираются использовать в военных целях? — перебил я.

— Да, — кивнул Карим. — Как ты, возможно, знаешь, между Содружеством Семи Планет и Союзом Межзвездных Государств давно существует некоторое напряжение.

Из воспоминаний людей я кое-что знал об этом «напряжении»: обыкновенная грызня за ресурсы и сферы влияния, время от времени переходящая из хронической фазы в острую.

— Я вас понял, — сухо ответил я и собрался уходить.

— Ты не спеши, Ио, — быстро добавил капитан. — Времени, чтобы подумать, более чем достаточно. На Землю-12 уже вылетел новый колонизационный космический корабль с группой космолетов поменьше. Благодаря новейшим гиперпространственным двигателям, они будут здесь всего через год.

То есть у меня есть год на размышления. Забавно.

Сдается мне, что кое-кто из высшего руководства знал о метаморфах еще до того, как сюда высадились первые колонисты. Иначе зачем им сразу после высадки строить бункеры? Они с самого начала не исключали такого поворота событий и тщательно к нему готовились. Думали, может, сумеют использовать метаморфов в военных целях, а если нет — взорвут все к чертям.

Да, силу любят все, и все к ней стремятся. Сила — это возможности, власть, безопасность и контроль. Кто же от этого всего откажется? Но вот чем больше силы, тем больше ответственности — тем большей мудростью и нравственностью должен обладать человек. Иначе все может обернуться Катастрофой. Степень трагичности любой глобальной катастрофы прямо пропорциональна силе и обратно пропорциональна мудрости и нравственности тех, кто ее спровоцировал.

Покинув центр управления, я направился в свою комнату. Да, люди были настолько любезны, что выделили мне целую комнату. Благодаря человеческим воспоминаниям все здесь казалось привычным и я чувствовал себя более чем комфортно.

Когда еще бороздил космос в той капсуле со сломанным гибернационным механизмом, тщательно заботился о том, чтобы сохранить воспоминания Алекса. Больно уж он меня заинтересовал, не хотелось терять. Почти всей памятью животных пожертвовал, потом в ход пошли некоторые знания людей. А теперь, находясь в уединении, я иногда метаморфировал в Алекса и пытался понять, каково это, быть человеком.

Порой я беседовал с Диодором, особенно об этой его Изначальной Дхарме и Медных Скрижалях:

— Вы говорили, чтобы преодолеть страх, надо отказаться от причинения вреда. Но человеческий иммунитет уничтожает микроорганизмы тысячами, то же самое делают люди, принимая лекарства. Это разве не нарушение принципа ненасилия?

— Видишь ли, — начал он, задумчиво почесывая бороду, — любую идею можно извратить до абсурда. На Старой Земле была такая школа, адепты которой прикрепляли себе марлю на лицо, чтобы случайно не вдохнуть насекомое, и мели землю перед собой, чтобы нечаянно не наступить на букашку. Но что слишком, то не здорово. Во всем нужна мера и здравомыслие. Человек, нечаянно убивающий букашку, не создает себе плохой кармы, потому что в его намерениях не было стремления причинить вред. По сути, принцип ненасилия предполагает отсутствие враждебности и тотальную доброжелательность ко всем живым существам. Если есть доброжелательность, тогда принцип ненасилия исполняется естественным образом, без сомнений и усилий.

Откашлявшись, он немного помедлил и продолжил:

— Иногда нам приходится защищаться, иногда — защищать близких, бывают ситуации, когда приходится выбирать из двух зол меньшее. В примере с лекарствами мы защищаем себя. К тому же, чем менее сознательно существо, тем менее ценна его жизнь и тем меньше плохой кармы мы себе создаем, убивая его.

— Что такое карма?

— Каждый твой поступок создает своего рода отпечаток в твоем бессознательном, или, другими словами, впечатление. Все это складывается и в определенное время начинает действовать, заставляя тебя испытывать определенные чувства, наводя на мысли или толкая на действия. Тебя может вдруг потянуть куда-то, ты можешь даже не вполне понимать, почему и зачем, но на уровне бессознательного прекрасно знаешь, что движешься, например, к своей погибели, хотя и не осознаешь этого. Так и работает то, что называют кармой.

Я много размышлял об этом принципе ненасилия. Диодор также говорил, что интеллектуального понимания мало. Чтобы действительно глубоко что-то понять, нужна практика. То есть тренировка ума, поэтому он учил меня медитировать:

— Держи спину прямо, — вещал Диодор, когда мы с ним и Анной сидели на ковриках для медитации. — Теперь сконцентрируйся на ощущениях в теле.

— Да что на них концентрироваться? — возразил я. — Я и так на них постоянно сконцентрирован. Вон, могу так сконцентрироваться, что если захочу, чтобы из моей руки вырос цветок, то он вырастет.

И в доказательство своих слов я вырастил целую розу из раскрытой ладони. После чего сорвал ее и протянул Анне. Мне просто хотелось что-то ей подарить. От неожиданности она смутилась, но розу приняла.

Анна выглядела очень бледной. Последние несколько дней она все больше времени проводила наедине в своей комнате, а когда я пытался поговорить об этом, либо меняла тему, либо прекращала разговор под предлогом занятости или еще какой-то ерунды. Но я же знал, что с ней происходит: она медленно умирает. Из-за Алекса. Из-за меня.

Неожиданно я понял кое-что важное: я могу контролировать эту розу, хотя она больше не прикреплена к моему телу. Я чувствовал прикосновения изящных рук Анны к ее стеблю и теплое дыхание на лепестках. Неужели я научился пускать метастазы?

Надо же, получается, бессмертие и правда не за горами, ну, или условное бессмертие. Я и не надеялся достичь столь высокого уровня так быстро. Усилием воли я сделал розу не красной, а белой и сам поразился.

— Как ты это делаешь? — удивилась Анна.

— Дай мне руку, — попросил я и, не дожидаясь, сам взял ее ладонь. После чего усилием воли сформировал из эпителия своей кожи тысячи органических нанороботов и направил их в кровоток Анны. Полчища маленьких воинов направились прямиком к сердцу, где атаковали вирус возбудитель эндокардита, которым Анна, похоже, заразила себя повторно.

— Что ты делаешь? — улыбнулась она, ничего не понимая.

— Я думаю, Диодор прав и не существует ничего вечного. Природа всех явлений — непостоянство. Но я бы не хотел видеть, как ты угасаешь.

Анна мгновенно посерьезнела и выдернула свою руку из моей. Полчищ моей микроскопической армии было достаточно, чтобы победить вирус, но я знал: она заразит себя опять, как только узнает, что вирус исчез. Возможно, на этот раз чем-то похуже возбудителя эндокардита.

Как-то я спросил Диодора:

— Так почему ты считаешь бессмертие чем-то плохим?

— Разве я когда-нибудь такое говорил? — поднял брови он. — Нет, просто стремление к бессмертию — это страх смерти и проявление невежества. Эго вечно цепляется за свои иллюзии и пытается избежать их разрушения. Но это невозможно, любая иллюзия рано или поздно будет уничтожена, ведь у чего есть начало, есть и конец. Какой смысл цепляться за иллюзии? Не лучше ли просто наблюдать за их возникновением и исчезновением?

Примерно так и проходили мои дни на космолете «Магеллан 345». Все постоянно были чем-то заняты: ремонтом корабля, помощью аборигенам или изучением местной флоры и фауны. Я иногда им помогал, удивляясь необычному чувству общности и полезности. Как бы там ни было, это намного приятнее, чем вечная погоня за бессмертием и бегство от смерти. А в мире, наполненном метаморфами, смерть может поджидать за каждым кустом.

Иногда я приходил к Кресу, наблюдал, как он уменьшается день за днем, но так и не собирается стабилизироваться. Он уже сто раз мог бы стать человеком, и мы бы его выпустили. Но он все надеялся, что случится чудо: он каким-то образом сбежит из антиграва и достигнет своего дурацкого бессмертия. Ведь ему до него уже совсем немного осталось!

Мне, возможно, тоже. Иногда я думал над предложением Карима. Сделай он мне его ранее, я бы сразу согласился, но теперь мне этого не хотелось. Люди, конечно, не метаморфы, они общаются и сотрудничают, объединяются в целые содружества, но все равно грызутся ради обретения Силы. Просто по-своему.

Наблюдая за Кресом, я как-то спросил Диодора:

— Вы же помогли мне столько понять, разве вы не можете проделать то же самое с Кресом?

— Я сделал все, что мог, — отвечал тот. — Увы, я не всесилен. Никто из нас не может изменить другого человека, если тот сам не желает меняться.

— Разве не каждая собака обладает природой Будды? — вспомнил я его слова.

— Конечно, каждая, — кивнул Диодор. — Но никто не знает, сколько еще жизней нужно каждой собаке, чтобы проявить свою природу Будды.

День за днем Крес все уменьшался, ведь для метаморфоз необходима энергия, а откуда ее брать, если жрачки больше нет? Остается только жрать свои клетки. Сильнейшие жрут слабейших. И так с каждым разом клеток становится все меньше, пока не остается одна единственная, самая сильная, которая умирает с голоду.

Это и произошло с Кресом. Он так и не понял, насколько порочен такой путь. Что ж, похоже, для обретения понимания ему нужно больше времени, еще несколько жизней, например.

Однако мне не очень нравилась теория реинкарнации, о которой много говорил Диодор. Порой я не понимал, что пугало меня больше: концепция множественных жизней или абсолютная и окончательная смерть. В смерти хоть есть покой, а если жизнь идет за жизнью, то неужели придется вот так вот «кувыркаться» вечно? Впрочем, я старался об этом не думать.

Учитывая предложение Карима, я бы мог продолжать грызню и, возможно, все-таки достиг бы бессмертия. Но теперь мне не хотелось. Сейчас люди опасаются плодить новых метаморфов, слишком уж мы неизученные и опасные. Но, исследовав меня в достаточной мере, люди наверняка попытаются создать других метаморфов, чтобы взять их к себе на службу. К чему бы это привело? Я помню, что творилось на моей планете до Катастрофы. Уж лучше не надо. Какой смысл грызться ради власти, не лучше ли стать человеком?

36 — Конец вражды (Анна)

Принцип ненасилия — основа для поисков истины. Каждый день я убеждаюсь, что поиски эти тщетны, если они не строятся на принципе ненасилия.

© «Моя жизнь» Махатма Ганди

Странно, конечно, что мой инфекционный эндокардит вдруг прекратился. Что ж, похоже, иммунитет все-таки оказался сильнее. Жаль, но ничего не поделать, теперь еще и распечатать новый вирус не могу, потому что капитан опять запретил распечатку инфекционных агентов. Хорошо хоть, с тем вирусом эндокардита отвертелась. Пришлось придумывать длинную легенду о склонности вирусов к мутациям, чтобы объяснить Кариму, зачем я сделала безобидный вирус смертельно опасным для человека. Вроде поверил, но мне теперь придется искать новый способ самоубийства.

— Скажи, Михей, ты хотел бы стать чистокровным? — спросила я, садясь рядом с кроватью, на которой лежал Михей. Его голая грудь была тщательно перебинтована, а к вене подключена капельница.

— А коли я чистокровным стану, то буду таким же плохим, как и они? Чужие деревни разорять да баб на кострах жечь?

— Ну что ты, Михей. Я уверена, из тебя бы получился очень хороший чистокровный.

— Коли так, то почему бы и нет? — пожал плечами он. — А коли я чистокровным обернусь, то другие чистокровные не возжелают более меня грабить да убивать?

— Конечно, не возжелают.

Он довольно улыбнулся, и я открыла голографическое меню, чтобы настроить редактор генов.

— А вы разве не покараете чистокровных? — неожиданно спросил Михей, невинно заглядывая в глаза, словно ребенок. — Они много непотребств чинили.

— Ну что ты, Михей, — улыбнулась я, — мы не боги. Мы такие же люди, как и ты. Просто у нас есть технологии, поэтому и возможностей несколько больше.

— Текнолохии… — задумчиво протянул он.

— Да, — кивнула я, — благодаря развитой науке.

— Наука? — округлил глаза он. — Изобретательство? Так то же грех! Ученые-колдуны привели мир к Катастрофе!

— Это давно позади, Михей!

— Одиннадцатая заповедь гласит: не изобрети себе механизма, ни облегчающего труда твоего, ни облегчающего убиения зверя лесного, равно как и водного и небесного! Ибо изобретательство есть мерзость пред ликом Господним, и кара небесная постигнет того, кто упадет во искушение изобретательства!

— Это не так. Ты же пользуешься ножом или силками?

— А как же! — кивнул он.

— Они тоже когда-то были изобретены. Катастрофы иногда случаются, но это не значит, что изобретения и наука — вселенское зло. Это просто инструмент. Например… как нож! Ножом можно резать морковку, а можно и убить кого-то. Ты же не скажешь при этом, что нож — это зло?

— Вестимо, нет. Но что, коли наука опять приведет к Катастрофе?

— Благодаря науке мы смогли добраться до вашего мира и спасти тебя, разве это не чудесно?

— Почему тогда вы не вызволили Любаву?

— Любаву? — удивилась я.

— Ну да, — кивнул Михей, — жену мою. Разве справедливо, что ее сожгли заживо? Почему вы не вызволили ее? Разве она не вела праведную жизнь? Не соблюдала заповеди? А другие бабы из моей слободы? Чем они провинились?

— Михей, — вздохнула я. — Я же сказала, мы не боги. Мы не можем всех спасти. Очень жаль, конечно…

— Разве энта ваша наука не всемогущая? Разве вы не всезнающие? Не бессмертные?

— Нет. Невозможно стать всезнающим и бессмертным, хотя благодаря науке мы можем узнать больше, чем вы, и живем дольше, чем вы.

Он выглядел задумчивым, поэтому я продолжила:

— Любым инструментом можно пользоваться во благо или во вред. Важно научиться пользоваться инструментами, а не выбрасывать их, потому что ими ненароком можно пораниться.

Спустя несколько минут я обратилась к роботу Валере, все это время сидевшему неподалеку:

— Одиннадцатая заповедь — твоих рук дело?

— Конечно, — кивнул он. — А как еще победить вырожденцев, если не втемяшив им в головы обскурантизм? Некоторые из них, знаешь, какие сильные благодаря мутациям? Многие другие невероятно быстрые, бывали и такие, которые ядом плевались или в кромешной тьме видели, словно кошки.

— Некоторые мутации, возможно, полезные. Может, оставить их в генофонде? — задумчиво произнесла я.

— Можно и оставить, но будет ли тогда такое существо представителем вида Homo sapiens? — нахмурился Валера.

— А почему нет? У каждого человека есть несколько мутаций относительно его родителей. Все мы мутанты. Какое количество мутаций нужно, чтобы человек перестал быть человеком? А как насчет генномодифицированных? Люди давно внедрили себе гены собак, отвечающие за выносливость, антираковые гены слонов и «гибернационные» гены медведей…

— Еще ген короткого сна, позволяющий спать по четыре часа в сутки и прекрасно высыпаться, — напомнил Валера. — Когда-то процедура его вживления была очень популярной, а сейчас он уже встроен в геном всей популяции.

— Да, — кивнула я. — И еще некоторые даже вживляют себе ген, отвечающий за выработку целлюлазы, чтобы жрать древесину. Неплохое решение проблемы голода, разве не так?

— Ага, только вот, если верить обладателям такого гена, древесина так себе на вкус, — скептически заметил Валера, — и они отнюдь не рвутся ее жрать.

— А как насчет колонистов? Земные растения не всегда приживаются на других планетах, зато там могут быть весьма живучие представители местной фауны. Но они будут пригодными в пищу, только если колонисты подкорректируют себе несколько генов.

— Люди не всегда меняют свои гены ради освоения других планет, — возразил Валера. — Бывает, что редактируют геном инопланетной живности.

— Обычно ДНК местной биоты модифицируют, если это легче, чем менять человеческий. Но на той же Земле-12 колонисты изрядно поработали над своим геномом, чтобы употреблять в пищу растения и мясо некоторых животных.

— И все же бо́льшая часть биоты так и осталась несъедобной.

— Ну, когда появились метаморфы, уже было не до экспериментов с генами, — заметила я и, помедлив, добавила: — А как быть с колонизацией нестерпимо холодных планет?

— Я за терраформирование, — заметил Валера.

— Это дорогой и длительный процесс. Намного легче встроить себе гены, отвечающие за белки-антифризы, и средствами генной инженерии понизить чувствительность к холоду.

— Может, еще шерсть отрастить? — съязвил Валера, но тут же добавил: — Но я тебя понял, человек давно из Homo sapiens превратился в Homo sapiens mutatio. Правда, некоторым гомосапиенсам это не нравится. Они против того, чтобы их вытеснял новый вид.

— О да, появились целые секты натуралистов, верующих, что человек не имеет права модифицировать святую и неприкосновенную ДНК. Ее же создал Бог, а мы, жалкие смертные, пытаемся играть в Бога. Но возникновение нового вида неизбежно. Что в этом плохого? Разве не лучше, если люди станут более совершенными и приспособленными?

— Не знаю, — вздохнул Валера, — иногда я размышляю над тем, что такое человек, и понимаю, что у меня нет ответа на данный вопрос. Так кого я должен защищать?

— Ты прав, это сложный вопрос. По сути, современный человек — сборная солянка фрагментов ДНК многих земных биологических видов. Некоторые решаются даже на встраивание себе инопланетных и синтетических генов. Так кто может считаться чистокровным Homo sapiens-ом? И о какой чистоте расы может идти речь?

В медотсек вошел Зак, некоторое время наблюдал, как я настраиваю редактор генов для Михея, после чего спросил:

— Ты правда думаешь, что это возможно? Взять и переделать гены взрослого существа настолько, чтобы оно стало… представителем другого биологического вида?

— Оно и сейчас вполне Homo sapiens, просто с кучей левой ДНК. Homo sapiens химера. Полагаю, радиация повлияла на метаморфов так, что они хоть и стабилизировались в облике людей, но с кучей генов других существ. Скорее всего, местных животных. Возможно, это просто были молодые и неопытные метаморфы. Они видели, что происходило с теми, кто метаморфировал, и предпочли остаться людьми.

— Думаешь, сможешь вычистить из него левую ДНК?

— Ну а почему это должно быть невозможным? И вообще! Когда-то вертикальный взлет считался невозможным, а потом изобрели вертолет. Потом никто не знал, как «приручить» горячую плазму, но спустя какое-то время плазмометы все-таки создали. С электрометами такая же история: всего где-то около столетия назад способность метать молнии считалась исключительно атрибутом богов из древних легенд.

Закончив с настройкой, я нажала «Пуск», и редактор генов загудел, отправляя в вену Михея полчища нанороботов.

С каждым днем все больше проявлялись результаты деятельности этих микроскопических трудяг. Сначала у Михея выпала вся шерсть, только на голове шевелюра осталась такой же пышной. Понемногу выправлялась осанка, надбровные дуги становились не такими выраженными, лоб более высоким, а челюсть и нос более изящными. В конце еще и когти на ногах отвалились, а вместо них начали отрастать вполне человеческие ногти.

Что, если взять человека и заменить ему один ген, он останется тем же индивидуумом? Конечно, а если проделать то же самое с половиной генотипа? А что, если один за другим менять ему гены пока они все не заменятся новыми? Пусть даже человеческими, просто другими. Будет ли это тот же человек?

С роботами так же: мы меняем им запчасти, и считаем их прежними даже после основательных обновлений. Серафиму, за все время его службы разным монахам, сменили все детали. Фактически у него не осталось ни одного винтика из тех, которые были при выпуске, но это все тот же Серафим. По крайней мере, он считает себя прежним.

И мы считаем себя прежними, хотя на протяжении жизни наши тела и личности претерпевают значительные изменения. Но мы все равно помним себя прежних и считаем себя прежних собой, хотя это уже совсем другая личность. Нам просто кажется, что та самая, потому что у нас есть доступ к воспоминаниям «той личности». Если мы постоянно сменяем атомы тела и особенности личности, то чем же мы являемся на самом деле?

Вскоре Михей стал настоящим красавцем, и мы решили повторить этот положительный опыт и с другими вырожденцами. Сначала на тех женщинах, которых чистокровные не успели сжечь в Городе Солнца.

— Ты бы попросил местных привести к нам тех вырожденок, — предложила я Валере.

— Я? — выпучил глаза робот. — После твоего фильма они сожгли храм и забили до смерти нескольких жрецов. Думаешь, они меня послушают?

— Забили до смерти?! — ужаснулась я и тут же добавила: — И это все из-за какого-то фильма. Вот она, убойная сила искусства.

— И не говори, — вздохнул Валера. — У них там теперь никаких авторитетов, сплошное народовластие. Страшно подумать, до чего может довести власть большинства, если в большинстве такие невежды, как они. А за главного у них теперь тот мерзкий типчик, Ждан Лисий Хвост.

— Ждан Лисий Хвост? — поднял брови лежавший на кушетке Михей. — Энто тот отрок, которого я из ловушки вызволил? А потом он в мою слободу целую орду привел. Насильничать да грабить.

— Вот! — поднял палец вверх Валера. — Говорю же, мерзкий типчик! Если хочешь, сама им и говори, а я в Город Солнца больше ни ногой!

Что ж, пришлось мне этим и заниматься, благо я заранее установила там голографический проектор. По нему и сообщила. Вырожденок быстро привели. Процесс модификации генов на них прошел хорошо, почти без побочных эффектов.

Потом мы обкатывали тот же метод на всех, кого находили в разбросанных по местной лесостепи деревнях. Никто не отказывался, оно и понятно, какой же вырожденец не захочет стать настоящим чистокровным «арийцем»?

А ведь кто знает, сколько еще грызлись бы между собой «остроконечники» и «тупоконечники», если бы не прилетели «боги»? Как хорошо, что есть те, кто вместо мифологии и игры в войнушку занимается развитием науки. Ведь именно благодаря ей вырожденцы сделались высокими «белокурыми арийцами» и, как шутил Макс, все баги стали фичами. Но даже если еще не все, то у нас все впереди. А пока нам вполне достаточно того, что вражда между чистокровными и вырожденцами наконец закончилась.

— Так как ты все-таки на это отважился? — как-то спросила я Диодора, когда мы сидели в столовой и степенно поглощали обед.

— На что? — не понял он, оторвавшись от своих вегетарианских сосисок с макаронами из спаржи.

— На то, чтобы стрелять в живое существо! Тебе же религия запрещает. Не боишься гореть в аду?

Диодор вмиг посерьезнел, задумчиво дожевал, вытер губы салфеткой и не спеша начал:

— Видишь ли, нравственные принципы — это ориентиры, а не жесткие законы. Никаких абсолютных законов не существует, а нравственность не предполагает ригоризма. Всегда надо действовать по ситуации, руководствуясь соображениями всеобщего блага и справедливости. Но даже если универсальные законы и есть, то еще Иисус сказал, что не человек для закона, а закон для человека.

— То есть насилие все-таки необходимо? — не отставала я.

— Как говорится, жестокость человека знания лучше доброты глупца. И даже если я теперь буду гореть в аду из-за того, что стрелял в Креса, то уж лучше это, чем если бы Крес причинил тебе вред.

Я замерла. Меня словно молнией пронзило, даже жевать перестала. Он правда так считает? Я внимательно посмотрела на Диодора, а он все продолжал:

— Знаешь, вообще-то, мне не следует сильно об этом распространяться, но я иногда вижу сны. Сновидения о будущем. Понимаешь? Только я не всегда могу их правильно интерпретировать, духовник мне в этом помогает. Ну так вот, я же и прилетел, потому что увидел, что тебе угрожает опасность…

— Правда? — еще больше удивилась я.

— Да, наверное, следовало сказать тебе сразу, но монахам нельзя распространяться о своих способностях, даже если они такие жалкие, как у меня.

— Ты имеешь в виду вещие сны?

— Конечно, — кивнул он, поливая сосиски кетчупом. — И я надеюсь, ты сохранишь мою тайну.

— То есть ты знал, что все это произойдет? Как давно?

— Ну, не все, только то, что тебе угрожала опасность и… возможно, Алексу. Еще когда вы только отправились в экспедицию к Земле-12. К сожалению, вы были уже в гиперпространстве, поэтому я так и не смог с вами связаться.

— И ты бросил все из-за меня, папа?

— Ну конечно, Анна! А как иначе? — Замерев, он внимательно на меня посмотрел и изумленно добавил: — Неужели ты наконец назвала меня папой?

37 — Крякать как утка (Анна)

Должен вам сказать, что мы вовсе не хотим завоевывать никакой Космос. Мы хотим расширить Землю до его границ. Мы не знаем, что делать с иными мирами. Нам не нужно других миров. Нам нужно зеркало… Мы бьёмся над контактом и никогда не найдём его. Мы в глупом положении человека, рвущегося к цели, которой он боится, которая ему не нужна. Человеку нужен человек!

© «Солярис» Станислав Лем.

Однажды я вошла в лабораторию и увидела, что наш астробиолог Лариса изучает странное серое образование, внешней формой больше всего напоминающее брокколи с очень толстой и низкой ножкой.

— Что это? — спросила я.

— Судя по структуре клеток, это гриб, и что самое удивительное, он пригоден в пищу.

— Откуда ты знаешь?

— Из местного фольклора. Аборигены называют это грибом-подснежником. Благодаря наличию белков-антифризов и глицеринов этот организм способен жить и расти при температуре минус тридцать градусов. То есть фактически под снегом.

— Удивительно! — восхитилась я.

— Да, — согласилась Лариса, рассматривая изъятые из гриба ткани под микроскопом. — Полагаю, благодаря грибам-подснежникам, местная биота и пережила ядерную зиму почти без потерь.

— Но мегафауна вымерла полностью? — решила уточнить я.

— Да, и ее замороженные останки служили кормовой базой для всеядных существ на протяжении всей ядерной зимы. А многие яйцекладущие, судя по всему, на время похолоданий стали живородящими.

— Но как? — удивилась я.

— В этом нет ничего удивительного, — заверила Лариса. — Способностью менять яйцекладущесть на живородящесть обладают многие биологические виды на разных планетах. Особенно в тех регионах, где наблюдаются частые колебания климата от горячего к холодному. На той же Старой Земле до сих пор водится живородящая ящерица Lacerta vivipara, которая в теплом климате откладывает яйца, а в холодном является яйцеживородящей.

Помимо изучения местной живности, а также работы с бывшими метаморфами, мы еще и изучали Ио, как единственного выжившего представителя своего вида. Хотя многие из нас его до сих пор опасались, одна я, такая «бесстрашная», все еще не теряла надежды, что, может, он меня все-таки сожрет и не восстановит, но где там. Ио стал настоящим паинькой.

Множество раз мы рассматривали записи того, как его клетки превращаются из одних в другие, но так и не смогли понять, как именно они это делают. Однако еще более удивительным мне казалось то, что Ио хранил в памяти все воспоминания своих жертв. Он даже помнил то, что я сама уже считала забытым!

Люди, конечно, тоже неплохо научились копировать воспоминания и даже личности. Появилась целая индустрия по купле и продаже воспоминаний: за определенную сумму каждый мог либо продать свои воспоминания в специальное хранилище, либо купить чужие. Но иногда это приводило ко всякого рода нарушениям психики.

Наибольшим спросом пользовались воспоминания нечеловеческих разумных форм жизни. Интересно все-таки, каково это, быть инопланетянином, разве не так? Но у тех, кто слишком сильно увлекался покупкой опыта других биологических видов, иногда начиналась видовая дисфория: люди больше не идентифицировали себя как людей.

«Разве не каждое разумное существо имеет право на самоопределение? Я гуин, заключенный в тело человека! Ну и что с того, что осознал я это только сейчас?» Или: «Homo sapiens?! Какой Homo sapiens?! Я не так себя идентифицирую! Почему мое тело должно определять то, кем я являюсь? Это насилие!»

А что определяет то, кем мы являемся? Воспоминания? Нет. То, кем мы являемся, определяется тем, в чем мы видим свое счастье. Чем более зрелое существо, тем больше оно видит свое счастье в том, чтобы делать счастливыми других, и тем меньше оно беспокоится о собственном счастье. Так что нам для счастья нужно не менять облик, а развить в себе искреннее пожелание счастья всем живым существам. Только это сложнее, чем модифицировать тело.

Идентифицирующие себя представителями других разумных форм жизни чаще всего уходили жить в виртуальную реальность, где они могли быть любыми существами, да хоть кошкодевочками или единорогами. Самые отчаянные перемещали свои мозги в банки ради полного погружения в виртуальный «рай». Но бывали и такие, которые проводили себе сотни операций по корректировке генов, чтобы стать представителем другого вида на самом деле. Такое, правда, чаще всего заканчивалось летальным исходом, поэтому вскоре оказалось под запретом.

На стирании воспоминаний люди тоже научились неплохо зарабатывать, хотя это намного сложнее с технической точки зрения. Ведь вместе с тяжелыми воспоминаниями могут стереться и некоторые другие, а то и вся личность претерпеть неожиданные изменения. Тем не менее многие прибегали к такой терапии, особенно те, кто страдал посттравматическим стрессовым расстройством или пережил потерю близких.

Известны случаи, когда люди теряли любимых, распечатывали их из электронных копий, а потом удаляли себе воспоминания об их смерти и жили счастливо дальше. Знать, конечно, всегда лучше, чем не знать, но иногда для счастья нужно избавиться от некоторых знаний. Правда, одним из самых частых побочных явлений было то, что стертые воспоминания возвращались в виде страшных снов.

Одним словом, люди тоже научились всячески манипулировать воспоминаниями, но чужие воспоминания, особенно если их много, неизбежно влияли на наши личности. А вот метаморфы были устроены иначе — они умели сохранять себя во всей этой массе чужого опыта. И, как по мне, это представлялось не менее интересным свойством, чем способность мгновенно принимать любой облик.

Однажды после работы в лаборатории я пришла в свою комнату уставшая и увидела там странного человека. Странный человек стоял ко мне спиной и что-то рассматривал на голографическом экране. Он казался до боли знакомым, но я никак не могла понять, кто это.

— Извините… — неуверенно начала я, медленно подходя.

Он обернулся, и я увидела Алекса!!!

— Алекс?! — выдохнула я. — Но как?!

— Извини меня, Анна, — начал он, — мне так жаль, что я причинил тебе столько боли.

Он подошел и взял меня за руку.

— Но ты же умер! — запротестовала я, пытаясь выдернуть свою руку из его. — Ты умер! Я сама видела! Тот космолет взорвался!

— Я решил стать человеком. В этом есть и твоя заслуга. Я не знаю, извинишь ли ты меня когда-нибудь, но я навсегда останусь в этом облике и буду заботиться о тебе…

— Ио! — выдохнула я. — Так ты… Ты…

Я не смогла сдержать слез, а он продолжил:

— Да. Это был я. Тот, кто убил твоего мужа. Мне так жаль, Анна. Я бы хотел все исправить, но прошлого не вернуть.

Эпилог (Анна)

Мы сотканы из ткани наших снов.

© Уильям Шекспир.

Стремление человека открывать новые миры непреодолимо. Нам всегда интересно, что там за горизонтом. Ведь так важно, чтобы все непонятное становилось понятным. Возможно, когда-нибудь мы найдем ответы на свои вопросы, а пока нам ничего не остается, кроме как продолжать свои изыскания, открывая новые области непознанного.

Проснувшись в космическом корабле, преодолевающем миллионы солнечных лет к очередной малоизученной планете, я тихо пожаловалась:

— Дорогой, мне опять снился кошмар. Как будто тебя сожрало инопланетное чудовище, а потом делало вид, что оно — это ты.

— Ничего, я сделаю новый ловец снов, и тебе больше никогда не приснится кошмар, — шептал он, нежно обнимая меня.

— Обещаешь?

— Обещаю.

Словарик

А сейчас, дорогие друзья, я расскажу вам, что же я имела в виду. Шутка. Все не очень понятные термины, которые встречаются в данном произведении, ради вашего удобства поделены на тематические разделы, и я бы рекомендовала пробежаться по ним взглядом до чтения книги.

Биология и медицина

Белки-антифризы — белки, благодаря которым животные могут переносить экстремально низкие температуры до -30 градусов по Цельсию. Физический принцип их действия все еще мало изучен, но, скорее всего, антифризы экранируют поверхности мембран в клетке, препятствуя возникновению на них кристалликов льда. Также они склеиваются друг с другом и создают протяженные структуры.

Ген короткого сна — точечная мутация в гене NPSR1, расположенном на коротком плече 7-й хромосомы, позволяет высыпаться за четыре-пять часов в сутки без негативных последствий для когнитивной деятельности. Данный ген кодирует сигнальный белок — нейропептидный рецептор, который находится на мембранах нервных клеток и участвует в регуляции сна и бодрствования. Это очень редкая мутация (один мутант на четыре миллиона людей). Кроме того, предполагается, что данная мутация делает человека более активным, оптимистическим и общительным, а также имеет положительное влияние на процессы памяти.

Гены выносливости собак — пока не открыты. На длинных дистанциях человек может обогнать любое сухопутное животное, кроме собаки. Все млекопитающие полагаются на два вида топлива: гликоген (из углеводов) и жиры с белками. При физических нагрузках гликоген быстро сгорает, остаются только жиры с белками, но для их сжигания тоже нужен гликоген. Поэтому после физических нагрузок человек чувствует усталость и ему нужен период восстановления. Собаки обладают уникальным механизмом: для сжигания жиров с белками им не нужен гликоген. Поэтому они могут бежать очень долго, прерываясь только на сон и еду (пополняя запасы жиров с белками). Природу данного механизма и его генетические предпосылки ученые пока не открыли.

Гены слонов противораковые — активно исследуются разными группами ученых. Уже известно, что у слонов есть двадцать копий гена-супрессора опухолей TP53. У человека этот ген всего один. Он позволяет распознавать непарные повреждения ДНК, предшественники рака, и заставляет повреждённые клетки начинать апоптоз (саморазрушение). Среди людей частота случаев заболевания раком неуклонно растет, только в 2020 году из-за онкологии умерло 10 миллионов. В то время как лишь 5 % живущих в неволе слонов страдают от этой болезни.

«Гибернационные» гены медведей — имеются в виду те гены, благодаря которым медведи впадаютв спячку. Предполагается, что изучение механизмов естественной гибернации животных (спячки) может помочь человеку в освоении космоса.

Искусственные гены (синтетические) — создаются с помощью методов синтетической биологии. Спектр применения данной технологии весьма широк, в него входит и лечение некоторых болезней. В мае 2019 года ученые из Лаборатории молекулярной биологии Совета по медицинским исследованиям в Британии сообщили, что они переписали ДНК бактерий Escherichia coli, создав синтетический геном, в четыре раза крупнее любого ранее созданного. Таким образом, теперь существует целый синтетический организм, хоть это и бактерия.

Инопланетные гены, — конечно же, пока не открыты. Ученые считают, что носителем генетической информации могут быть не только молекулы ДНК, но и многие другие, в том числе и варианты ДНК с нуклеотидами, отличающимися от тех, которые «приняты» на нашей планете. Также считается, что возникновение жизни на других планетах с ДНК земного типа, то есть таким же набором нуклеотидов, весьма маловероятно. Однако в данном произведении используется фантастическое допущение, в котором, помимо инопланетян с «ДНК инопланетного типа», существуют и «маловероятные инопланетяне с ДНК земного типа». Согласно теории вероятности, низкая вероятность какого-либо явления не делает его невозможным. Вероятность рождения человека с вашим набором генов крайне мала, и все же вы родились.

Редактирование генов — существует уже сейчас в виде технологии CRISPR/Cas9. С ее помощью можно менять геном взрослых представителей высших организмов. Планируется использование данной технологии для лечения генетических заболеваний.

Экспрессирующий ген — ген, из которого активно синтезируется белок (наверное, было бы понятнее, если написать «активный ген», но так не принято).

Элиминировать — устранять, удалять или исключать.

Иннервировать — снабжать какие-либо органы или ткани нервными волокнами, осуществляющими связь с центральной нервной системой. Например, если нервы идут от мозга к сердцу, то говорится, что они иннервируют сердце.

Мегафауна — животные с массой тела выше 40–45 кг. Формально в понятие мегафауны входят виды, которых не считают гигантами (олени, кенгуру, зебры, люди и так далее). Но обычно под мегафауной подразумеваются существа, которые значительно крупнее человека (слоны, жирафы, носороги, бегемоты и так далее, а также вымершие животные: моа, тур, мамонт, шерстистый носорог и другие).

Метастазы — отдалённый вторичный очаг патологического процесса (рака), возникший при перемещении вызывающего его начала (опухолевых клеток, микроорганизмов) из первичного очага болезни через ткани организма. Другими словами, это когда рак находится в одном внутреннем органе и открывает «филию» в другом, вот эта «филия» и является метастазом. Метаморфы используют этот термин, потому что более подходящего в человеческом языке нет.

Псевдоподийки — уменьшительно-ласкательное от «псевдоподии», то есть ложноножки, цитоплазматические отростки у одноклеточных.

Сольпуга — отряд паукообразных, также известны как фаланги, бихорки, верблюжьи пауки, ветряные скорпионы и солнечные пауки. Обладают очень прочными хелицерами, способными прокусить человеческий ноготь.

Синдром Аспергера — форма аутизма, характеризующаяся нарушениями социальной коммуникации и взаимодействия. От истинного аутизма отличается сохранением речевых и когнитивных функций. Поскольку лица с данным синдромом часто проявляют узкие и специфические интересы, они могут добываться значительных успехов в некоторых областях, требующих усидчивости и высокой концентрации (наука, программирование и т. д.).

Симбиоз — взаимовыгодное сосуществование представителей двух биологических видов. Например, человек и домашние животные.

Технологии

Биопринтер (биологический 3D-принтер или 3D-биопринтер) — устройство, позволяющее распечатывать живые ткани. В современном мире уже существуют экспериментальные модели, в которых печать 3D-структуры органа для пересадки производится каплями, содержащими живые клетки. Последующее деление, рост и видоизменение клеток обеспечивают окончательное формирование объекта.

Гибернационная капсула — устройство, погружающее людей в гибернацию (глубокий и длительный сон). Гибернация — состояние замедленной жизнедеятельности организма вследствие снижения уровня обмена веществ, в том числе потребления кислорода. Зимняя спячка животных является естественной гибернацией. Искусственная гибернация вызывается лекарственными препаратами, блокирующими активность нервной системы. Предполагается, что с помощью гибернации люди смогут совершать длительные космические перелеты.

Голографический визор — устройство, проигрывающее трехмерное видео. С его помощью можно просматривать фильмы, съемки или дистанционно общаться в реальном времени, видя голограмму собеседника. Таким образом в мире книги двухмерные фильмы вытеснены трехмерными голографическими, которые во время проигрывания могут заполнять как всю комнату, так и какую-то ее часть. То есть человек может просматривать голографическую съемку, находясь посреди нее. Уже сейчас с помощью голографии можно получить очень точные объемные изображения. Но в современном мире голография не получила широкого распространения из-за того, что съёмка возможна только в лабораторных условиях при освещении лазером.

Искин — сокращение от «искусственный интеллект», то есть имитация когнитивных функций и социального поведения техническими средствами. Традиционно выделяют слабый искин, представляющий собой исключительно имитацию интеллекта, без способности к самоосознанию, и сильный — осознающая себя машина. Некоторые исследователи считают второй невозможным. За развитием технологий искусственного интеллекта стоят колоссальные перспективы, поэтому в современном мире многие корпорации вкладывают большие средства в это направление.

Мозговой имплант (имплантат) — передатчик, встраиваемый в мозг для взаимодействия с внешними устройствами. В мире книги с помощью имплантов открывается дополненная реальность и осуществляется выход в виртуальную сеть (местный интернет). В современном мире данная технология пока что невозможна. Все известные устройства, взаимодействующие с мозгом, обеспечивают ввод или вывод информации, но не делают это одновременно и не могут обрабатывать потоки. Предполагается, что в будущем данная технология получит распространение, в том числе и для управления сложными механизмами, такими как космические корабли.

Нейроинтерфейс (нейрокомпьютерный интерфейс) — система, созданная для обмена информацией между мозгом и электронным устройством. В однонаправленных интерфейсах внешние устройства могут либо принимать сигналы от мозга, либо посылать ему сигналы. Двунаправленные интерфейсы позволяют мозгу и внешним устройствам обмениваться информацией в обоих направлениях.

Петабайт — тысяча двадцать четыре терабайта. Британские ученые подсчитали, что человеческая личность «весит» где-то около петабайта.

Религия и мифология

Асуры — в индуизме низшие боги, их также называют демонами, титанами, антибогами, гигантами и полубогами. Обладают большим могуществом на фоне жажды власти и завистливости. Завидуя богам, асуры проявляют гнев, гордость, воинственность и хвастовство. В индийской мифологии они часто проявляют сильное желание достичь бессмертия, ради чего совершают очень суровые аскезы.

Данавы — в индуизме разновидность асуров, вместе с другими асурами вступали в битвы с богами. Согласно Махабхарате данавы находятся при боге воды Варуне в его великолепном дворце, соблюдают обеты, наделены рядом положительных качеств и даже приносят жертвы.

Дхарма — важнейшее понятие в индуизме и буддизме, буквально переводится как «то, что удерживает или поддерживает» (от санскритского корня дхар или дхри dhṛ — «держать, поддерживать»). В зависимости от контекста дхарма может означать «нравственные устои», «религиозный долг», «универсальный закон бытия» и т. д. Соответственно, адхарма — грех, безнравственность, нарушение естественного хода вещей.

Каппия (kappiya) — это помощник буддийского монаха. В основном это физическая помощь в каком-либо проекте или помощь в подготовке чего-либо. Каппию не следует путать с даякой (dāyaka) — это тот, кто жертвует что-либо буддийскому монаху, предлагает материальную поддержку.

Под словом «каппия» обычно имеется в виду человек, который заботится о фонде поддержки монаха. То есть когда туда кто-то жертвует, эти деньги все еще принадлежат дарителю. Они просто собираются в одном месте для удобства, и в случае необходимости каппия может потратить их на тот или иной допустимый предмет (которым монаху не запрещено владеть). После чего предлагает купленное монаху. Только с этого момента предмет становится собственностью монаха. То есть нельзя сказать, что человек перевел деньги монаху, потому что монахам правила Винаи не разрешают иметь и использовать деньги.

Ригоризм — слепое следование правилам нравственности в ущерб самой нравственности. Чрезмерная строгость и прямолинейность на фоне отсутствия глубокого понимания нравственных принципов.

Ретрит — затвор или отшельничество, в дословном переводе это слово значит «уединение». Так обычно называют период усиленных духовных практик, к которым прибегают последователи разных учений. Понятие ретрита в том или ином виде есть почти во всех религиях. Примером ретрита могут быть и курсы Випассаны по С.Н.Гоенке (бесплатные курсы медитации, существующие на пожертвования учеников).

Инопланетные формы жизни

Метаморф — может принимать любой облик, близкий по массе к его массе, что требует много энергии, поэтому вынужден жрать все, что шевелится. Если не метаморфирует — стабилизируется в текущем облике навсегда (боится этого). Если не жрет — уменьшается и погибает. Стремится к бессмертию, которого можно достичь, если много жрать и метаморфировать.

Иланин — гуманоид, чудо конвергентной эволюции, яйцекладущий, есть личиночная стадия, полностью лишен ксенофобии. Обладает следующими достоинствами: исполнительность, трудолюбие, хорошая память и способность не терять обучаемость с возрастом, а также физическая сила и отсутствие конфликтности. Благодаря этому многие представители этого вида прошли курс генной модификации, давший им возможность говорить на межзвездном языке и получать образование, вследствие чего они стали симбионтами человека.

Нгумба — «смесь» непарнокопытного и богомола со щупальцами, живородящее разумное существо, обладает относительно высоким интеллектом на фоне скудных способностей к самоосознанию (не всегда узнают себя в зеркале, обращаются к себе в третьем лице).

Гуин — разумный «земноводный» гуманоидного типа, все особи гермафродиты, откладывающие икру. Обладают фиолетовой кожей и большими черными глазами.

Экипаж космолета «Магеллан 345»

Карим Волков — капитан, брюнет, карие глаза.

Виктор Терешков — старший пилот, муж Ларисы, шатен.

Лариса Терешкова — астробиолог, жена Виктора, брюнетка.

Евгений Комаров — младший пилот, русые волосы, голубые глаза.

Зак Далмасский — иланин, доктор, в прошлом инженер-механик. Черная кожа с чешуйками на скулах и бровях, красные волосы, золотистые глаза с продолговатыми зрачками, зубы похожи на акульи.

Глеб Шаталов — главный механик, русые волосы, водянисто-голубые глаза, одутловатое лицо, страдает лишним весом.

Пако (из) Ропетистле — нгумба, младший механик, «приемный детеныш» Зака Далмасского.

Макс Филипченко — программист с синдромом Аспергера, синие волосы, сережка в ухе, татуировка на лице.

Патрик Николов — астроботаник, русые волосы, серые глаза.

Анна Титова — генетик-инфекционист, жена Алекса, блондинка.

Алекс Титов — офицер косморазведки, муж Анны, брюнет.

Благодарности

Выражается сердечная благодарность всем, кто поддерживал меня, пока я писала книгу, и вычитывал моих «Чудовищ»: Владислав Владимирович, Екатерина Каткова, Лилия Карелина, Казимир Мудрый, Сергей Якименко, Оксана Кравченко, Юлиана Королева, Ева Шипова, Ян Кириллов, Персиян Сезар и Felicity Vessalius. Особая благодарность профессиональному редактору и корректору, которая из ложной скромности решила остаться неизвестной.

Оглавление

Посвящается

1 — Котенок из космоса (Диодор)

2 — Смертельный вирус (Анна)

3 — Сожжение ведьмы (Анна)

4 — Вырожденцы (Михей)

5 — Обрести Силу (Ио)

6 — Проблематика колодца (Михей)

7 — Потерялся котик (Анна)

8 — Новая вкусняшка (Ио)

9 — Нашелся котик (Анна)

10 — Жажда и страх (Ио)

11 — Изобретение и наказание (Михей)

12 — Щупальце (Анна)

13 — Священная война (Анна)

14 — Детеныш (Ио)

15 — Костры войны (Михей)

16 — Симбиоз (Ио)

17 — Гениальное решение (Ио)

18 — Неожиданная находка (Анна)

19 — Смерть Анны (Диодор)

20 — Спасти Любаву (Михей)

21 — Метанойя (Ио)

22 — Истребитель чудовищ (Диодор)

23 — Странное убийство (Ио)

24 — Разоблачение (Ио)

25 — Тяжелый выбор (Ио)

26 — Крестная сила (Михей)

27 — Жажда смерти (Анна)

28 — Пофиксить баги (Ио)

29 — Мстить или не мстить? (Михей)

30 — Здравствуйте, мы ваши боги (Анна)

31 — Смерть и бессмертие (Ио)

32 — По подозрению в диверсии (Анна)

33 — Опасный хищник на свободе (Ио)

34 — Последняя схватка (Анна)

35 — Выгодное предложение (Ио)

36 — Конец вражды (Анна)

37 — Крякать как утка (Анна)

Эпилог (Анна)

Словарик

Благодарности