Последний дневник о Земле. Рассказ [Константин Сергеевич Максимов] (fb2) читать онлайн

Константин Максимов Последний дневник о Земле. Рассказ

Третьи сутки после катастрофы.

Чёрт! Даже не знаю, как начать. На самом деле, ни разу в жизни не вёл дневник. Только, может быть, в детстве пробовал, как и писать стихи (все же пробовали). Но не помню. Да и не об этом сейчас…

Зовут меня Иван Федорович Феклистов (это я упоминаю для истории), и я десятый космический турист на МКС (Международной космической станции) и первый российский космический турист. Наверное, и последний…

Двое суток назад с нашей планетой произошла катастрофа. Мы не знаем наверняка, что случилось. Но выглядело всё так, как будто все ядерные ракеты мира выстрелили одновременно. Мы следили за ужасающей картиной из под Купола, все пятеро, паря рядом друг с другом. Освещенная и затемненная стороны Земли разгорались тысячей вспышек ярче солнца, это было похоже на фейерверк в новогоднюю ночь, но после которого на всей планете подымались ядерные грибы. По моим ощущениям, длилось все это не дольше пятнадцати минут, а потом нашу планету, наш родной дом, заволокло темно-серым покрывалом ядерных облаков, просвета между которыми нет.

Джесс (Джессика Томпсон, американский астронавт) захныкала первой, не заплакала, а именно захныкала, задыхаясь от панической атаки. Роберт (Роберт Оллман, американский астронавт) бросился ей помогать. А наш, Семён Петрович Демченко, схватился за голову и в таком виде отплыл в сторону модуля Звезда. Я же, с японкой Канэ Ямогути, как в оцепенении, не мог оторваться от развернувшегося внизу зрелища, пока планета не скрыла солнце за своим горизонтом.

Вообще, через неделю я должен был вылетать обратно, домой с Семёном Демченко, который на станции уже триста суток. Через три дня очередной корабль Союз должен был привезти новую смену, троих российских космонавтов. Но сейчас, я не понимаю, насколько мы здесь зависли.

Сегодня нас уже четверо, сутки назад еще было пятеро. Но японский космонавт, Канэ Ямогути, покинула нас. Случившаяся трагедия, видимо, совсем ее сломала, Семен сказал мне, что на Земле у нее было двое детей (близняшки). Улыбчивая и веселая (она прилетела вместе со мной, и перед полетом я успел с ней пообщаться), Канэ замкнулась в себе сразу после катастрофы, но до неё, по понятным причинам, никому не было дела. Мы все горевали по своему, но я вспоминаю, что не услышал от Канэ ни одного звука, после трагедии, она, словно, обратилась в статую. Также беззвучно вчера она перевела Crew dragon на ручное управление и уронила его на планету. Роберт пытался связаться с ней и она произнесла только одну фразу, что больше не хочет жить. И всё, обрыв связи.

Одно из последствий действий Канэ — на четверых остался только один корабль Союз, способный вывезти нас со станции. Но в нем только три места. И я не знаю, имеет ли сейчас это какое-либо значение или нет, в общей бессмысленности происходящего.

Четвертые сутки.

Мне горе дается легче, чем другим обитателям МКС, на Земле у меня оставались только многомиллионный бизнес и редкие друзья, с девушкой я расстался. Родители умерли давно и, насколько мне известно, детей у меня нет. Другим хуже. У Роберта жена и двое детей, у Семена жена и ребенок. У Джесс была маленькая дочка. Хотя почему была, может и есть. Но сейчас сложно сказать, что лучше. Семён говорит, что там внизу умершим быстро очень повезло. Выжившие же сейчас существуют в таком аду, что лучше и не думать… В общем, он тут контрабандой провёз на МКС водку и мы вчера 300 грамм распили (высосали из пакета), и Семён сказал страшную, на мой взгляд, вещь. Он надеется, что его жена и дочь умерли сразу. Говоря это, он плакал.

Джесс ничего не ела и не выходила из модуля Транквилити трое суток, потом Роберту удалось уговорить её перекусить. Когда она вплыла к нам, на нее страшно было смотреть. Внешне она постарела лет на десять, такого пустого взгляда я в жизни не видел ни у кого…

Пятые сутки после трагедии.

Сегодня Семен и Роберт подрались между собой. Они встретились в модуле Юнити и их разговор коснулся темы, кто первый нанес ядерный удар, Россия или США. Это не тема для разговора, сейчас это огромная и жирная провокация. Но мужикам явно было нужно куда-нибудь разгрузить накопившуюся злость. И они себя не сдерживали, орали, жестикулировали и в итоге подрались (я бы это описал, как "потолкались", настолько нелепо это выглядело в невесомости). Потом не разговаривали друг с другом часа полтора. Обоим явно стало легче.

Все прошедшие дни я не знал чем себя занять. Вспоминал друзей, Землю, пытался смотреть на нее. Но Земля сейчас похожа на газового гиганта… Сказал бы мне кто в начале пути, что я буду смотреть на нее многие дни и не видеть ничего, кроме темно-серых туч. Они не стояли на месте, они передвигались, заворачивались в воронки, серебрились иногда в свете солнца, иногда там шли бури, и молнии прожигали свои дорожки, это выглядело красиво. Но эти тучи не пропускали ничего сквозь свою завесу.

За прошедшие дни я начал уставать от станции, меня гнетет ее замкнутое пространство, я не планировал быть тут дольше недели. Но… Пока спасаюсь просмотром фильмов и книгами, их много закачано в местную сеть (слава богу). Джесс в апатии, Семён ударился в работу (ищет в ней отдушину), занимается опытами с микрогравитацией (зачем?). Роберт часами пытается связаться с Землей. Безуспешно конечно, ни один канал связи не работает, интернета нет, радио-эфир молчит помехами. Мы одни во вселенной, последняя разумная жизнь… (не хочется так думать на самом деле).

Шестые сутки.

Сегодня у нас был совет. Последний совет последних землян. Я постараюсь описать вкратце, но наверное буду записывать и диалоги с сегодняшнего дня, так мне кажется логичнее.

Итак суть: приземляться сейчас нельзя, планета максимально отравлена, да и, возможно, там ядерная зима. Запасов провизии хватит месяцев на восемь, а если не жировать, то можно растянуть и на 10 месяцев. Сидим на станции максимально долго, как только сможем. Пытаемся связаться с планетой. Приземляться будем только тогда, когда других вариантов не останется (провизия кончится например или эвакуация станет жизненно необходимой (вдруг разгерметизация)). Чем позже мы вернемся на планету, тем легче должны быть условия на ней (теоретически).

— Ядерная зима может и десять лет продлиться — отметил Роберт. На английском языке, само собой, хотя астронавты знали и русский. Вообще, мы все общались на двух языках.

— Или нет, — ответил Семён, — есть ряд исследований, которые отрицают длительную ядерную зиму.

— Возможно мы проверим это эмпирически, — опять Роберт, — но остается еще один болезненный вопрос, кто останется на МКС?

Семён только пожал плечами:

— Решим ближе к отлёту.

Джесс и я почти ничего не говорили, больше слушали.

После собрания у меня было много времени побыть одному в Куполе. Я парил, глядя на темно-серую Землю и пытаясь смирится, осознать то, что многие последующие месяцы я проведу здесь, с этими тремя людьми, возможно, полностью отрезанными от мира. На меня накатывали по очереди то паника, то безысходность, то полная апатия. Мозг искал выход и не находил его. Мне хотелось сбежать, вырваться или просто не сойти с ума. К полуночи по Москве (не знаю, остался ли еще такой город) я немного совладал со своими эмоциями и твердо для себя решил найти какое-нибудь занятие на станции. По натуре я трудоголик и, как и Семён, я решил погрузиться в работу.

Девятые сутки.

Подплыл Семён и сказал, что со следующего дня будет учить меня всему, что знает о космосе и МКС. "Сделаем из тебя настоящего космонавта," — так и сказал, без всякого пафоса.

— А сегодня помянем, — он достал еще один пакет с водкой (не знаю, откуда он их только берет). Мы по очереди присосались к нему, а потом позвали Джессику и Роберта. Последний принес пакет с виски. "Контрабанда" на МКС процветала.

Как-то не сговариваясь, мы решили считать наших родных, близких и друзей на Земле умершими. Сегодня мы их поминали. Пели песни, смеялись, много плакали и, в общем-то, сходили с ума. Но это помогло немножко расслабиться. Хотя по ощущениям, напоминало иногда, как будто, с только заросшей раны соскребаешь швы и коросту. Как бы я не хотел считать, что мало горюю, но сегодня осознал всю боль и горечь утраты. Внутри появились какая-то пустота и тоска и понимание, что прошлая жизнь исчезла и безвозвратно растворилась в пламени ядерной войны. Мы потеряли свои корни.

А еще вчетвером мы забрались под Купол и кричали разные ругательства в сторону Земли, в смысле, не в сторону планеты, а в сторону тех предполагаемых политиков, военных, ученых, инженеров и т. д., которые все это допустили и всё просрали. Чёрт! Это сильно помогло. Мне кажется, тогда я орал громче всех.

В какой-то момент Роберт остановился и прибрал пакет с виски. На мой вопросительный взгляд, он ответил: "Ты же не хочешь быть первым, кто проблюется на МКС?". Я живо представил картину разлета рвоты в невесомости и всем своим видом дал понять, что точно не хочу быть первым, да даже и не первым, а любым по очереди, кто проблюется на МКС.

Десятые сутки после трагедии.

Семён начал меня учить. Как я понял, он преследовал несколько целей. Первая — отвлечься и занять себя, вторая — сделать меня полезным членом экипажа, чтобы я мог нести вахту, помогать с обслуживанием и ремонтом станции. Я с радостью окунулся в этот процесс с головой, мне просто необходимо чем-то заниматься. Тем более, что он пообещал выход в открытый космос и работу в скафандре. Иронично, что когда-то на Земле мне предлагали выход в открытый космос за дополнительные пять миллионов долларов к счету.

Скорее всего писать в дневник стану меньше. Ибо новая деятельность занимает меня полностью.

Шестнадцатые сутки.

С одеждой у меня дефицит, я не был готов к длительному здесь пребыванию, но мне немножко повезло. Я, относительно, средних габаритов мужчина. Роберт отдал мне часть своей одежды (подошла). Да и на станции кое-что было. В общем "сменка" теперь есть.

Двадцать вторые сутки.

Сегодня находился в Куполе и читал книги, которые мне Семён дал для изучения основ космонавтики. Теория, скажем честно, мне дается с трудом, приходится очень напрягать мозги и вспоминать основы физики. Я без объяснений Семёна и половины не понимаю. С практическими занятиями всё гораздо веселее. Мне показали, как работает множество систем МКС, Роберт и Джесс также подключались к моему обучению. Для них учить меня — полезная смена деятельности. Да и настроение у всех троих поднимается, когда они начинают рассказывать о любимом деле. В общем с практическими занятиями намного лучше. Жду, не дождусь, когда доберемся до скафандров.

Но я отвлёкся. Находясь в Куполе, заметил возмущение среди того облачного моря, что наблюдалось внизу. В одном месте относительно ровная поверхность облачного слоя вздыбилась и образовала визуальное подобие холма или пузыря с подвижной бурлящей поверхностью. Видно было как вверх выбрасываются все новые и новые массы сажи и черных облаков, все это действо сопровождалось молниями.

Я позвал остальных членов экипажа.

— Новый ядерный взрыв? — предположила Джессика.

— Мне кажется, что это извержение вулкана, — ответил Семён, — Возможно, ядерная война усилила сейсмическую активность и разбудила какие-то спящие вулканы.

— А может это единичный случай, — продолжил тему Роберт, — Я читал, что ядерные заряды предполагали использовать наоборот, для снижения сейсмической активности (в том числе).

— Нужно больше наблюдений, — подытожил Семён, — для нас это ухудшение ситуации, небо теперь очистится позднее.

И мы наблюдали.

Тридцатые сутки.

За неделю с небольшим, мы зафиксировали еще как минимум пять извержений вулканов. Видимо их активность все же усилилась. Серая облачная завеса внизу стала темнее и уменьшила нашу надежду увидеть Землю.

Тридцать третьи сутки.

Около тысячи кубометров пространства. Половина забита всякими грузами. И впереди много месяцев изоляции. Что у нас есть, чтобы скрасить заточение? Несколько десятков фильмов, на различных ноутбуках. Много сотен электронных книг (в том числе всякие инструкции и руководства к оборудованию МКС). Музыка (кто какую привез). И несколько устаревших компьютерных игр. В принципе есть, чем поживиться. С Робертом и Джесс уже играем по сети в стрелялки, Семён такие вещи не любит. Он предпочитает стратегии (в какой-то степени это иронично, он развивается в игре до изобретения ядерного оружия, а потом захватывает мир с его помощью).

Блин! Только сейчас подумал! Возможно, всё что я перечислил — это последние сохранившиеся образцы человеческой культуры.

Сороковые сутки.

Семён устроил очередные поминки. Шумели в этот раз мало. У меня много времени было побыть в одиночестве. И почему-то сегодня думал о причинах произошедшего внизу. Как бы я не пытался анализировать проблему, я не верю, что войну начали правительства или президенты. Мне кажется, политики или даже высокопоставленные военные тут не причем. Во что же я тогда верю? По-моему, началом этого ада мог стать какой-нибудь технический или программный сбой, сейчас всё завязано на электронику и всё объединено в сети. Даже защищенная система со множеством предохранителей может сломаться сама или может быть взломана извне. Хакерская атака, или глюк или просто отказ системы и первая ракета пошла. Остальные стороны конфликта, понимая, что всё кончено, просто ответили. И никто не успел добраться до сверхглубоких бункеров. Но все успели выстрелить из всех доступных "ружей".

Надеюсь я проживу достаточно долго, чтобы выяснить для себя ответ на этот вопрос.

Шестьдесят четвёртые сутки.

После двух месяцев здесь, четко понимаю, что работа космонавта — это рутина. Мы проверяем работоспособность всех систем, следим за состоянием оборудования, отслеживаем данные с различных датчиков, что-то постоянно ремонтируем, мониторим Землю, в том числе визуально. И так по кругу, каждый божий день. Мы не ставим перед собой высокие цели, наша задача поддерживать МКС в актуальном состоянии. И мы этим и занимаемся. Моряки следят за состоянием своей посудины. Вот и всё.

Семьдесят вторые сутки.

У Джесс и Роберта началось что-то вроде романа. Им это явно помогает психологически. Телесный контакт, объятия и прочие способы снять стресс.

У нашего же космонавта всё хуже. Семён разговаривает с семьей, с женой и дочерью… Вслух. Он нас даже особо не стесняется. И судя по его бормотанию, жена и дочь ему что-то отвечают. Я за него сильно переживаю. Но, с другой стороны, он разговаривает сам с собой (семьей?) только когда остается относительно один (пишу относительно, потому что настоящая приватность на МКС практически недоступна). И в целом, на его работе и жизни сейчас это особо не сказывается. Взгляд осмысленный, поведение адекватное (кроме этих его разговоров). В общем, будем наблюдать.

Девяносто пятые сутки.

Ничего особо не меняется. Освоение профессии космонавта проходит ускоренными темпами. Семён своё поведение не меняет ни в худшую, ни в лучшею сторону. Я к этим его беседам уже привык. Вроде как, "у каждого свои странности". И все.

Сто вторые сутки после трагедии.

Сегодня устроили генеральную уборку. Собрали весь накопившийся мусор и погрузили его в корабль Прогресс. Завтра сбросим его на Землю.

Сутки сто шестые.

Давно не писал ничего о Семёне. Но там всё по прежнему. Он вполне адекватен, когда не общается с "умершими" женой и дочерью. Трагедия в нём что-то сильно надломила. Но наш космонавт держится, как будто, поставил перед собой какую-то цель и ради неё живет.

Бывают моменты, когда Семён находится в своём внутреннем диалоге, а Роберт и Джессика нуждаются в уединении. В такие моменты мне наиболее одиноко. Накатывают воспоминания о жизни на Земле, о работе, друзьях и подругах. Удивительно, как все те знания, умения и навыки, которые составляли меня как личность и которые помогали мне быть успешным бизнесменом на Земле, оказались настолько бесполезны в космосе, в невесомости МКС. Умение зарабатывать деньги, руководить крупным коллективом, планировать борьбу с конкурентами, совершенствовать логистику, прорабатывать маркетинг, распределять финансовые потоки и другие бизнес процессы. Все эти знания "исчезнут во времени, как слёзы под дождём". Но почему-то именно прежняя моя жизнь, до полёта, кажется мне пустой и пресной. Почему-то сейчас холодный, пустой и безжизненный космос помогает мне найти себя. А предстоящая борьба за возвращение на Землю и попытка выжить придают моей жизни смысл.

Сутки сто пятнадцатые.

Сегодня наконец-то выходил в открытый космос! Мы с Семеном заменили несколько аккумуляторов станции. Семь часов я провёл в скафандре!

Ещё на Земле, до вылета в космос я мечтал об этом. При подготовке к полёту, мне объяснили устройство наших скафандров, Орланов, и рассказывали о принципах работы вне корабля. Но по программе полёта, я не должен был применить полученные знания на практике. Сейчас же, после четырёх месяцев взаперти, на МКС, выход в открытый космос был, как глоток свежего воздуха. Удача, что я человек среднего роста и комплекции, и скафандр мне подошел по размеру.

Я читал воспоминания Алексея Архиповича Леонова о первом выходе человека в открытый космос. И пытался сравнить его ощущения с моими. Меня переполнял восторг! Звёзды, огромное количество звезд со всех сторон, ощущение бесконечности пространства, осознание размеров МКС со стороны. Семён дал мне повиснуть на вытянутом страховочном фале и насладиться моментом. Только красотой родной планеты мне не удалось насладиться, ибо скрыта она от глаз наших за серыми тучами.

Мы вышли в открытый космос вдвоем, Джесс наблюдала за нами из Купола и держала связь. За исключением моих восторженных эмоций и ощущения простора, вся деятельность снаружи МКС оказалась достаточна рутинна и однообразна. Перемещались, обязательно держась как минимум одной рукой за станцию, перецепляли карабины страховки, меняли деградировавшие аккумуляторы на новые. Успели четыре раза увидеть рассвет и поработать во тьме. Постоянно переговаривались друг с другом. Я дико устал. Выход в космическое пространство потребовал максимальной концентрации внимания и аккуратных и плавных действий. Космос не любит резких движений. Но один раз я все же запутался в тросе. Семён пришел на помощь. Еще он мне подсказал один старенький прием с гайкой на веревке.

— Зачем это? — спросил я

— Если понадобится, отбрасываешь гайку от себя, начинаешь лететь в противоположном броску направлении, а гайку потом на верёвочке притягиваешь потихоньку.

В общем всё прошло хорошо, кроме одного момента. Когда мы проделали работу и начали возвращаться к шлюзу, в одном месте Семён, перецепляя страховочный карабин, замер, как будто что-то обдумывая.

Я интуитивно почувствовал его сомнения.

— Семён, не надо, — сказал я по радиосвязи.

Джессика, наблюдавшая за нами, поддержала меня:

— Семён, не делай этого, ты нам нужен! — она была эмоциональна.

Семён задумавшись закрепил карабин.

— Чего не делать?! — нервно спросил он.

Когда мы вернулись на станцию, этот момент не обсуждали. Но я на сто процентов уверен, что он обдумывал отцепиться от МКС и оттолкнуться в космическое пространство. Последовать примеру Канэ. Я был очень рад, что этого не произошло. А еще я дико хотел есть.

Да, и теперь я — настоящий космонавт!

Сутки номер сто двадцать семь после потери Земли.

Около недели назад датчики зафиксировали разгерметизацию многострадального модуля Звезда (часто там что-то ломается), поискали приборами место утечки, найти не удалось.

Сегодня Семён показывал немного колхозный, но надежный способ поиска трещины с помощью чайной пыли. Чай в невесомости заваривается в герметичных пакетах с трубочкой, нам пришлось один такой пакет разорвать, чтобы мелко измельченный (протертый) чайный лист использовать. Он не реагирует на статическое электричество, присутствующее на МКС (в отличие от бумаги или пенопласта) и поэтому может служить надежным индикатором непредусмотренных потоков воздуха.

В итоге микро трещину нашли, завтра будем ремонтировать герметиком (похож на эпоксидную смолу, по моему мнению).

Сутки сто тридцать первые.

Пару суток датчики молчат, пока считаем, что проблема разгерметизации модуля Звезда решена.

Сто пятьдесят седьмые сутки.

— Как вы думаете, почему они не отвечают, не выходят на связь? — спросил сегодня Роберт

— Возможно все погибли — предположила Джесс (по ее задумчивому виду было понятно, что мыслями она была далеко и ответила на автомате, даже не продумывая ответ).

— Вряд ли. Как говаривал доктор Малькольм, жизнь найдет себе дорогу, — ответил Семен, — они не могли погибнуть все.

— Согласен, ни одна модель ядерной зимы не предполагает тотальной гибели человечества. Но почему же они молчат? — снова задумался Роберт.

— Массы ядерной пыли и копоти в атмосфере могут создавать такие помехи, что связь не проходит? — спросил я. Мне не ответили.

— Боб, а может им просто не до нас? — грустно сказала Джесс, уже оторвавшаяся от своих глубоких размышлений, — Они там сейчас выживают. Гражданские скорее всего забыли про МКС (они и до ядерных ударов не особо помнили). А ученые и военные, которые непосредственно должны были возвращать нас с орбиты, точно уничтожены.

— Наверное так и есть.

Почему-то после рассуждений Джесс, мне вновь стало так тоскливо. Очередной раз накатило ощущение собственной ненужности. Нас бросили и забыли. Очевидно же, что все военно-космические объекты попали под раздачу в ядерной войне, как и основные институты, дата-центры и станции связи.

Мы нелюбимые дети Земли. Но для чего-то же мы здесь выжили?

Я устал в очередной раз это обдумывать и ушел на тренажеры.

Сутки сто шестьдесят восьмые.

Тренировки каждые сутки, несмотря на скудный рацион. Я так спортивно никогда в жизни не выглядел, жировой ткани мало, сплошные подсушенные мышцы.

Сто восьмидесятые сутки.

Семён собрал нас всех вместе во время пересменки (когда все члены экипажа не спали). И выложил мысли, которые, явно давно, созрели у него в голове:

— Я останусь здесь. Это решено. Мне незачем жить. Я уже давно сам с собой разговариваю, скоро жену и дочь наяву видеть начну… "Я больше не хочу жить", как говаривала наша коллега Канэ, — на этой фразе Семён попытался выдавить из себя подобие улыбки, — Провожу вас, пару недель послоняюсь по станции, всё здесь аккуратно законсервирую и что надо отключу. А потом уйду в свой последний spacewalk (как называете это вы, американцы). Сделаю это поэтично… Вектором вверх от планеты, под "What a wonderful world" в наушниках. Как-то так.

Монолог Семёна слушали молча, спорить никто не стал. Мест в Союзе только три. Один должен остаться. Да и чья смерть в итоге окажется легче — непонятно. Но Семён свою смерть уже во всём распланировал. Остальным же выпала доля рискнуть высадиться на Землю. Как-то так.

Сутки сто восемьдесят один.

На шестой месяц в облачном слое стали проявляться уже крупные просветы (мелкие просветы появлялись уже с пятого месяца, появление самого первого мы даже отпраздновали, да я в дневник не записал). Но разглядеть что-то на планете не представляется возможным. Это похоже, как смотреть на планету через темные очки. Неисчислимое количество мелких частиц копоти и сажи присутствует в верхних слоях атмосферы (независимо от облаков) и не торопится оседать, создавая описанный эффект. Однако, хоть и смутно, теперь проглядываются очертания материков.

Сто восемьдесят третьи сутки.

Посмотрел "Планету обезьян", старый американский фильм, 1968 года, много думал… (всегда мечтал написать такую фразу в дневнике).

Но в действительности, после просмотра этого фильма становится тревожно. Нас, как и его героев, ждет возвращение на Землю из космоса. Как и герои фильма, мы не узнаем свою планету, которую человечество тоже потеряло (возможно).

Сутки сто восемьдесят шестые.

Последние месяцы еда совсем однообразная, осталось всё самое пресное и невкусное. Витамины тоже кончились… Хорошо, хоть есть салат, который умудряется выращивать Джесс. Редко, но мы едим настоящую зелень.

Сто девяносто седьмые сутки.

Сегодня увеличивали высоту орбиты МКС. Особой потребности нет, так как столкновения с чем-либо не ждали, просто решили, что до консервации станции надо это сделать. "Чтобы подольше потом падала" — озвучил Семён.

Хотя я не верю в то, что мы (люди) успеем вернуться на МКС до ее падения.

Двести двадцать шестые сутки.

После почти восьми месяцев на МКС, завтра мы вылетаем на Землю. Прилетел я сюда космическим туристом, отчаливать буду уже космонавтом.

Траекторию полета и программу снижения рассчитали примерно так, чтобы приземлиться в центральной Африке. По нашим предположениям, этот регион был наименее подвержен ядерным бомбардировкам, также это теплый регион, в котором ядерная зима должна быть слабее. Плюс мы надеемся, что там сохранились животные и растения необходимые для нашего выживания. Пока и если, мы не найдем там людей.

Кроме снижения объемов мышечной и костной ткани, мы столкнемся еще с одной проблемой при прилете на Землю. Наш ослабленный иммунитет. Космическая радиация его основательно подъела, а с учетом того, что ждет нас на планете, фактор ослабленного иммунитета снижает наши шансы на выживание (итак скромные).

По моим ощущениям, возвращение домой, в текущих условиях, больше похоже на высадку на чужую, неизведанную и враждебную планету. Мы смутно представляем, что нас ждет, условия приземления не очевидны и экстремальны. Помощи, скорее всего, не будет. Сейчас мы даже не знаем, осталась ли жизнь на той планете, на которую мы собираемся приземлиться.

Мы готовимся в экспедицию первопроходцев, в неизведанный мир.

Я на всякий случай сделал фотоснимки своего дневника и загрузил их в компьютер на МКС, бумажный оригинал полетит со мной и, кто знает, может я его когда-нибудь продолжу.

Если вы найдёте мой дневник, а меня уже не будет в живых, то постарайтесь сохранить и донести до других мысль о том, насколько хрупок наш Мир, наш общий дом. Я многое отдал, чтобы увидеть его красоту с самой высшей точки, доступной человечеству, но так произошло, что я увидел и его гибель с этой высоты. С самого безопасного зрительского места. И это было и страшно и больно одновременно, смотреть и видеть, как наш такой огромный, такой сложный и потребовавший стольких трудов, Мир был разрушен за считанные часы.

Человечество выживет (а я в этом уверен), и оно должно усвоить этот роковой урок и никогда не совершать таких чудовищных ошибок. Красота нашего мира хрупка, даже если кажется незыблемой.