Медный век. Последний поход бал Изана [Сергей Ставрин] (fb2) читать онлайн

Сергей Ставрин Медный век. Последний поход бал Изана

Родителям

От автора

«…Люди едины в чем-то самом важном, лежащем прежде любых культурных и исторических различий… древний индийский брахман и средневековый рыцарь близки до совпадения…». Пожалуй, литератор сказал хорошо? И разве не найдут место рядом с брахманом и рыцарем бесчисленные поколения людей от древнекаменного века и до наших дней… Сходство хорошо видно по литературе — ведь понятны же до мелочей «Одиссея», «Гильгамеш», «Махабхарата»! Если разобраться, можно увидеть — это сходство стоит на том, что в любую эпоху жизнь строится вокруг одних и тех же ситуаций и немногих понятий-явлений — благополучия детей, любви, долга, справедливости, власти, славы и, конечно, смерти. И неважно из чего и как сделаны жилища и повозки. Все это лишь декорации драмы, которая снова и снова разыгрывается (перед кем?..) с начала и до конца времен.

Читатель, прочти без спешки!

Пролог

Топор выпал из песка, сваленного грузовиком возле калитки. Он и сам был песчаного цвета, теплого. Сделан из какой-то зернистой породы — гранита, должно быть. Так и попал бы в фундамент, если бы Петр поленился просеять песок для раствора. Топор — или молоток? — был небольшой, с ладонь, но увесистый. Гладкий, бокастый, как малый коник, каких Петр видел в Польше, когда бывал у панов за товаром. С вытянутым округлым обухом и щербиной на каменном лезвии. Петр стоял возле песчаной кучи, опираясь на лопату, и, чем больше разглядывал находку, тем больше она напоминала ему металл — чистотой формы, гладкостью поверхности, почти совершенно круглым отверстием для рукояти. Впрочем, долго отвлекаться было некогда — гараж сам себя не построит.

Петров сын Слава принял находку восторженно — «артефакт, артефакт!» — и отправился к компьютеру разбираться, что к чему, и за сколько купят. Вернулся разочарованным — «пять-семь тысяч, не больше. Много их находят». Встреченный на вебсайте «Народная археология» московский ботан-историк, которому Слава отослал фотографию топора, жадности до артефакта не выказал и покупать не торопился. Зато объяснил, что это боевое оружие и щербина на нем не просто так. По всей средней полосе похожие каменные поделки находятся каждый год, в музеях по областным центрам таких полно. Делали их четыре — пять тысяч лет назад местные люди, пока не перешли на медь, а потом и на бронзу. Что за люди? Тут историк настрочил много — и про ирокезов, и про Челябинск, и про Индию, про былины тоже, но по присланным ссылкам Славе ходить было недосуг. В общем, получалось, что те люди с каменными топорами в конце концов разошлись по разным сторонам света от запада до востока и юга.

— Ну и продавай эту древность. За пять тысяч, так за пять, по рублю за год! Насос в колодце поменяем, — дал добро Петр.

По Славиному объявлению, опубликованному на «Сландо», вскоре начались звонки. Только деньги покупатели предлагали совсем уж досадные. Перекупщики, должно быть. Когда звонки сошли на-нет, Слава выставил фотографии топора на E-Вay, благо там обнаружился целый раздел старины, да и цены были интереснее. Выставил и забыл за своими студенческими заботами. А камень остался пылиться на подоконнике, ждать богатого коллекционера.

Через год тишины, в октябре, со Славой через его старое объявление связался еще один интересант. Сказал, что ищет что-то необычное для подарка. Сразу отмел E-Bay с его ценами как далекий от жизни, но пять тысяч рублей готов был привезти в ближайшие выходные, благо ехать близко. Слава согласился. Он почему-то чувствовал — по голосу, что ли? — что этот заплатит и побольше. Сразу после разговора он поднял цену топора в объявлении до десяти тысяч. Но извещать покупателя не стал, оставил разговор до личной встречи.

Интересант оказался чудаковатым. Возрастом за сорок лет, в очках. Полноватый, похожий на преподавателя, но в зеленой военной куртке со многими карманами. Приехал с женой на большом старинном «Пилоте», похожем не то на быка, не то на бегемота. Бампер «Пилота» был поеден ржавчиной. Жена ростом выше него, видная, вроде завуча. Она и спасла дело, добавив из своих денег, когда препод возмутился новой Славиной ценой на топор и пошел, было, в отказ.

— Скажите …профессор, а не с вами ли мы переписывались прошлой осенью на «Народной археологии»? — почему-то решил спросить Слава и попал в точку. Препод замялся, но не стал увиливать.

— Терпеливый — подумал Слава. — Можно спросить, зачем вам топор?

— Как сказать… Собираюсь работу писать по фатьяну. А топор для вдохновения. Наверное, так будет вернее всего.

— Да? А где можно будет почитать? — из своих прошлогодних изысканий Слава припомнил что-то про фатьян.

— В «Ленинке», конечно. Но это через пару лет, не раньше. В интернет тоже в конце концов просочится.

— Так сколько же этому топору лет? И откуда он в песке?

— Думаю, ему тысячи четыре с половиной — пять… как пирамидам. Скорее всего, когда в карьере насыпали песок в машину, задели захоронение. В фатьяне в каждой могиле есть боевой каменный топор-молот. В мужских могилах, конечно. В женских — очень редко встречается. Собственно, нашли только в двух. А вот если песок приехал с реки, то, топор, скорее всего, был утоплен — как жертва или в наказание за что-то.

— Вещь красивая, изящная даже. Как-то не вяжется с каменным веком, со шкурами этими рваными, космами, низкими лбами…

— Это которые Васнецов изобразил? «Охота на мамонта»? Мамонты жили сообществами, племенами. Охота на них — это действия малых боевых групп против превосходящего противника: планирование, взаимодействие, дисциплина. Лоб нужен высокий. Кстати, в Историческом, в том же зале, где васнецовский фриз, есть настоящие охотники на мамонтов — сунгирские. Те гораздо нагляднее. Или вот ирокезы — тоже люди каменного века. Какие космы? Но, строго говоря, в фатьяне мы имеем уже энеолит, медный век. Это первые династии Древнего Египта, то самое время.

— Век медный, а топор каменный?

— Оружие наградное и украшения — из меди, обыденные вещи — из камня. И про Сунгирь все же почитайте, если интересуетесь.

— Ну да… Теперь, пожалуй, интересуюсь. Хотя мне и не по профилю…

Часть первая. Страна Варту

День десятый. Середина осени 2150 года до нашей эры

С самого начала дело пошло живо. Бал Изана уже стал узнавать в себе ту веселую удаль, которая поднимается в груди от явной благосклонности Вышних и несет человека поверх всех препятствий и трудностей. Даже гонка с Хозяином могил вдруг перестала казаться безнадежной. Осенний туман прикрыл бала и его людей со стороны низины и города. Ночь казалась безлунной, тучи нависли низко, однако дождь так и не начался. Вскоре ветер растерзал облака, и половинка луны коснулась погоста бледным светом. Курган был насыпан прошлым вечером, земля его рыхла и суха, так что троим крепким мужам, подогретым брагой, потребовалось совсем немного времени, чтобы прокопать неширокий проход вниз — к двери склепа-домовины, собранной из свежих сосновых плах. С дверью вышла, однако же, заминка. Поднимать шума было нельзя, и топоры пришлось отложить.

— Ведите быков! Да веревки с воза не забудьте! И тихо там, без огня чтобы всё! — тихо рыкнул бал Изана, придерживая на ремнях двух псов молчаливой волчьей породы. Бал привык полагаться на песью чуткость. Без нее в такой тьме немудрено напороться на неприятности.

Коренастые мохнатые быки в упряжи, подгоняемые людьми, принялись за выворачивание двери. Они сопели, упирались толстыми ногами в землю, но дело едва двигалось, пока бал Изана не вспомнил про шило. Тут, наконец, дверь подалась и с треском лопнула с одной стороны, плахи расползлись. Изана нахмурился — не накликать бы погони.

— И то… Быков отведите к возу, да тихо отъезжайте домой! Ступицы залейте маслом! Один-кто пусть идет впереди, дорогу смотрит! — отослал бал Изана племянника с возчиком, а изгою наказал:

— Бегом на ту сторону города, но без звука чтобы! Глянь там, чем их отвлечь, ежели тревога начнется!

Повернулся к оставшимся — Вы со мной?

Землекопы мялись, отводя глаза.

— Псов вот придержите да свет приготовьте, — бал прикрыл себя охранным знаком, бросил на плечо медвежью шкуру и грузно полез по раскопу вниз — вытаскивать обломки двери…

День первый. Середина осени

Пылинки взбираются с теплым воздухом по солнечному лучу к дымоходу, в веже полумрак. Остатки дров в очаге уже почти остыли, но вечерняя грелка с калёными камнями еще тепла. Слышно сонное дыхание женщины, одеяло сползло с плеча. Аромат ее волос щекочет ноздри. Вчера вечером притащила щенка в постель — свернулся, спит в ногах, сторож.

Бал Изана проспал встречу Солнца — и неудивительно, конечно. В первую треть ночи словно стукнуло что-то беззвучно, сна как не бывало. Мало не до рассвета просидел снаружи, завернувшись в шубу. Смотрел на звезды, пережидал тесноту в груди, вспоминал сон, думал о родителях…

Во сне к бал Изане приходил отец. Вместе они оказались в каком-то доме, не жилом, а вроде дома собраний. Там были важные люди, двое или трое. Чернявые, непохожие на балов. Изана сел напротив, приготовляясь к многообещающему разговору, и всё приглашал отца расположиться рядом. Но отец не садился, а только молча улыбался, глядя сверху. Даже и непонятно было, перемолвились ли они хоть словом в том сне…

Отец в последние годы приходил все реже. Но и раньше, и теперь бал Изана испытывал странное смешанное чувство. Большое облегчение было в нем — вот, наконец, все это давнее недоразумение с отцовым уходом закончилось — он вернулся! И теперь все пойдет на лад. Но и смущение было тоже — как же все устроится? Где он будет жить? Кто будет старшим в роду? И не вернутся ли те отцовы завороты, которые так мучили и его самого, и всех близких? Словом, чувство было действительно странное…

— Хари, спишь? Проспали, слышишь? Молоко еще осталось?

Вот сейчас скинет согретый мех, станет искать тыкву с молоком — сонная, горячая, гладкая… В солнечном луче мигнет синий камешек на шее. У бала есть и свой почти такой же. Он сощурился по-рысьи, кровь быстрее пошла по жилам…

Щенок заворочался, негромко тявкнул. И верно — сторож.

Снаружи шаги и голос дядьки Сура:

— Бал, прости. Тут вестник. С ночи ждет. Сейчас солнце на локоть над землей.

— Иду. Скажи там, чтобы накормили его, пока я творю молитвы! Да сам глянь как он ест, пожалуй — с досадой ответил бал Изана.

***

Знакомый парень. Имя не идет на ум.

— Бал Изана, мое почтение! Горькая весть из дома бал Вараха.

— Говори!

— Бал Кабан Варах, да помогут его душе Вышние, был ранен на охоте четыре дня назад. И сын его тоже, но несильно. Прошлым вечером бал ушел от нас. Ждут, что ты прибудешь на похороны.

— Как балли?

— Не знаю, я побежал прямо с вечера. Но думаю, что не очень хорошо, пусть будут милостивы к ней Вышние.

— Она была с ним, когда он уходил?

— Да. Это случилось по пути домой. Его несли на руках.

— Ты встретил ли кого по дороге к нам?

— Не встретил. Предки уберегли!

— Возьми вот шило, да палец себе уколи… Вижу. Я буду на похоронах, передай. Долгой жизни тебе! Постой-ка, как твое имя…

***

Бал Изана не любил городской жизни. Потому все медлил сворачивать летний стан, дожидаясь настоящих холодов. Холода запаздывали, хотя уже стояла зрелая осень, и лес сбросил почти всю листву. Можно ли по своей воле променять на городскую тесноту этот пряный воздух, чистые поля и небо, синеющее сквозь медные листья? Хотя место для грам-города бал Изана в свое время выбрал неплохое, радостное. Собственно, место это выбрал даже и не он, а прадеды в старые времена, когда круг земель в уделе еще не был замкнут. Пятнадцать лет назад Изана в свой черед передвинул город со старого места, зажитого, на другое, тоже старое, только уже отдохнувшее от людей за время четырех поколений. Всего же мест для грама в уделе было пять.

На вопросы домочадцев о начале городской зимовки бал Изана отговаривался нуждой доглядеть за заготовкой корма для скота, свиньями, которые всё ещё паслись в дубраве, и множеством других верных, но незначительных соображений. Домочадцы роптали, особенно молодые. Но балли была не против, и это решало дело.

Теперь же нужно собираться к Варахам, а значит медлить с переездом больше нельзя.

— Послушай, Хари. Я думаю отправиться на похороны прямо отсюда, со стоянки. Бал Варах умер, неизвестно, что будет с Лисой. Задержусь там на девять или на сорок дней. Возьму с собой племянника и одного из молодых. Может, еще кого. Пусть дядька Сур пойдет с тобой сегодня в город, а Рани и ее домашние встретят тебя там и помогут устроиться.

— Я буду собираться одна? Складывать всё, а потом разбирать в холодном доме? И много ли припасов и даров ты унесешь на себе, если пойдешь отсюда пешком, как погорелец? Сорок дней!

— Холодный дом, это верно… Хорошо, я всё сложу и посажу тебя сверху. Сам поведу быков.

— Когда доберёмся до города, вместе принесем жертвы. Пока ты будешь в отъезде, я буду каждый день кормить огонь маслом.

— Если Шатур, гур Рохит, то есть, тоже будет на похоронах, то приведет с собой твоего сына, это наверное. Собери-ка гостинцы для него…

***

Бал Изана ведет по бурой осенней траве двух неторопливых быков, запряженных в тяжелый воз. Другие возы тянутся следом. Бал немолод, ему за сорок зим. Плечист и крепок, в меру росл, с толстыми запястьями и широкими ладонями. Большая голова, прямой нос, заметный женщинам, волосы собраны в короткий хвост на затылке. Лицом мужествен, но без надлежащей суровости. Широкие кустистые брови над желто-карими глазами, глубокие морщины вокруг носа и губ. Борода, уже с проседью, подрезана коротко, как принято у высокородных. От привычки к обильному угощению бал рано стал тяжёл животом, плечи и руки, когда-то жилистые, покрылись жирком. Повадка его нетороплива, а речь учтива. Кроме серьги в ухе и синего камешка на шее, у бала нет украшений.

У бал Изаны есть сын и дочь от его жены из высокого рода Харина. Третий ребенок не выжил при родах, да и сама Хари в тот день была на краю. Тогда Изана зарезал чуть не треть стада, выпрашивая помощь свыше. И даже один из работников-Змей пропал куда-то. После того детей у них больше не было, Изана решил беречь балли.

Удел рода Харина начинается в двух днях пути по Среднему Гату на закат и к полуночи от города Изаны. Отец бал Изаны был дружен с ними с некоторого времени, он и сговорился насчет сына и Хари, когда тому исполнилось одиннадцать зим, а ей и вовсе шесть. Породниться он твердо решил, когда увидал пятилетнюю Хари в начале лета на ежегодном светлом празднике союза с народом берез. Балам очень много нужно было от берез, но и обмен они предлагали щедрый. Хари в тот год представляла Хозяйку берез. Вернее, Хозяйка на время праздника приходила к балам через Хари — беленькую, с темными бровями. За все те два дня праздника она не смогла произнести ни слова, ибо какие же могут быть слова у деревьев! А только с умилительной важностью принимала знаки внимания и дары, сидя на развилке огромной березы, внимательно и смирно слушала речи гуров и песни чаринов. Ей обещали, что балы не устанут трудиться, чтобы выжечь и передать березам еще больше росчистей, а со старейшинами березового племени будут по обычаю щедро, и даже еще щедрее, чем раньше, делиться жертвенной кровью, медом и настоем удобрения. Взамен же они ждали, что березы не откажут людям в зимнем корме для скота, бересте, дегте, дровах и многом другом, без чего трудно представить каждодневную жизнь семейства.

Потом, после приличествующего времени, свадьба Изаны и Хари прогремела, как положено — состязания женихов, подарки родителям, пир… Состязания, однако, были объявлены старшим бал Харином не совсем по обычаю, то есть, осенью, а довольно ловко — прямо в весеннюю распутицу. Так что мало кто из женихов смог добраться вовремя. И как-то так оказалось, что самый главный жених, Изана, уже был на месте — с осени остался зимовать в уделе Харина, чтобы помочь против волков… Тогда-то Изана и показал себя, заборов волчьего вожака. Шрамы от той схватки получились хороши, на загляденье невесте. Изана и Хари любили припоминать ту зиму, перебирали воспоминания, как цветные камешки, дивясь прихотливости дел Вышних.

***

В тот год, перед тем, как по осени отправить Изану к Харинам, отец целый вечер растолковывал ему важное, уединившись в пустом доме. Говорил медленно, чтобы смысл слов успевал хорошо улечься в памяти. Поддерживая в Изане бдительность, часто переспрашивал о только что сказанном.

— Старый Харин — муж непростой, тяжелый. Но породниться с ним надо. Они из северных, носы высоко задирают. На нас смотрят редко. Ни силой, ни богатством нам его не умягчить, дочку замуж не выпросить. Только явным благоволением Вышних да доблестью! Но, вижу, удача к нам поворачивается. Прошлой зимой их удел сильно пострадал от волков. Какие морозы были и снег! Волки сделали стадам много зла, как-то особенно много. Верно, без чьего-то чарования не обошлось. Даже одинокие путники, женщины и дети не были в безопасности. Звери показали такое бесстрашие, хитрость и предусмотрительность, что довели пастухов до отчаяния. Ямы, облавы, засады — всё впустую. Те из семейств, кто зимовал в луговых станах вдали от города, оказались в осаде. Связь между ними и городом прервалась. Бал Харин сказывал, что и сам с городской вышки не однажды видел волчье войско — идут трусцой, не спеша, по заснеженному лугу, как будто вызывают мужей из-за ограды!

И тогда старый Харин смалодушничал, велел приготовить отраву для зверя, говорил, что берется потом вымолить у Хозяина волков прощение, удоволить того обильной жертвой! Ну что ж, от зверей он родичей избавил, это верно. Хотя и не от всех. Но вот насчет греха… Одно дело сразить зверя в бою, своей силой и помощью предков, другое — подличать с мучительной отравой!

Короче говоря, в эту зиму Харины ждут расплаты, готовятся. Хозяин волков не принял жертв. Тут тебе бы и найти случай оказать старому услугу! Да и себя показать. Тогда и насчет дочки, наверное, не откажет!

— Так-то оно так, но как узнать, что именно ему надобно? Да и как подойти к старшему с услугами? Тяжелый муж, говоришь?

— Отпущу с тобой дядьку Сура, он хитрый лис, подскажет! Отправляйся послезавтра. А завтра же пошлю бал Харину весть, чтобы принял тебя в помощь сторожам на зиму. Дело обычное, он не удивится. Теперь слушай хорошо, расскажу про волков, что сам знаю и что от других слышал…

***

Когда бал Изана с дядькой Суром прибыли в удел Харина, весь тамошний народ готовился, чтобы зимой вовремя встретить и поразить волков, обескровить их племя на несколько лет. Место для будущего боя готовили все лето и осень. Понятно было, что звери непременно придут и приведут родичей, даже если в этот год в лесу будет дичи в достатке.

Из старого грам-города, оставленного людьми много поколений назад, устроили ловушку-загон. Заделали и обновили заграду, снесли остатки строений, высоко на сторожевых деревах сплели гнезда на всякий случай, подведя к ним с земли удобные лестницы. Заранее связали и утвердили на заграде тяжелые заплоты на подпорах, чтобы в нужный миг мгновенно перекрыть оба выхода из городища. Невдалеке собрали походный стан для охотников, укрепили колючим валом, завезли припасы. Охотники, кроме сторожей, много дней загодя сядут в стане и будут сидеть, не выходя и не показываясь до самого решительного часа. Ради тишины — без собак. Все семейства рода Харина выделили коз и свиней, чтобы прикормить зверя. А для охотников заготовили свежие кожухи, обувь козлиной кожи да мерзкую мазь из козьего помета, чтобы отбить человечий запах. Дядька Сур кривился:

— Что у них тут, пижма не растет? И как жены их в постель пустят после той мази? Не-ет, наше-то дело — девицу чаровать, такая мазь не подойдет!

Достал из своей поклажи сухой полыни да пижмы, добавил дубовой коры, заварил крепкий настой с горьким и терпким запахом.

— Вот, воин, одежду, в которой пойдешь на волков, замочи с этим на пару дней, затем высуши, но не на ветру, и отложи в отдельный мешок. Не надевай до времени! И самого тебя так-то вымочим прямо перед делом. И пить будешь только этот настой, для того разбавим его пожиже…

Старый вождь бал Харин, заметив как-то Изану за приготовлениями, подошел справиться о здоровье отца и о новостях в уделе. Одобрительно сопел, глядя на труды Изаны.

— Знаю что ты хочешь добыть здесь, Изана. Что ж, дело молодое! Богатырствуй, коли Вышние позволят. Помогу тебе с этим. Мужам скажу, чтобы вожака для тебя оставили. Только учти, в этот раз вожак будет непростой. С ним надо обойтись особенно! Никакой меди! Биться надо честно, по старине. Да твой бал Сур знает все это, его расспроси… Пришлю тебе кинжал медвежьей кости. Всех благ, юноша!

— Мое почтение, высокородный! Не подведу!

— Не иначе, гнев Хозяина волков хочет на чужого человека перевести! Сам-то в том году что ж не бился по старине? — думал Изана, глядя вслед, но тут же оборвал непочтительные мысли.

***

Метель свистит в ночи, заметает следы, ничего не видать. Это помощь предков! Однако, не так уж и холодно. Изана уже целый пяток провел, лежа на заграде городища возле воротного проема. Завернулся в двойную оленью доху, в ногах грелка, чтобы не закоченеть перед боем. У его товарища нет грелки, он из простых. Вместе они должны распустить веревки и обрушить вниз заплот, закрыть выход из грама, как только стая втянется внутрь, к привязанным козам и свиньям. Заранее по заграде набросаны ивовые плетни, чтобы удобно было ходить по верху по всему кругу городских стен. Разложены метательные дротики, начисто отмытые от человечьего запаха. Когда волки будут заперты, охотники из стана поднимутся на заграду снаружи, и начнется бойня.

За день перед тем дядька Сур готовил Изану. Чтобы отбить запах и размягчить мышцы вымачивал его долго в яме, наполненной горячим горьким настоем. Сур сам выкопал яму, обмазал глиной, хорошенько обжег изнутри и приготовил крышку с отверстием для головы. Все время подтаскивал и бросал в воду каленые валунцы, чтобы не остыла, да поправлял на Изане шапку. Изана к концу совершенно разомлел, в полусне поднимал красное лицо от затоптанного снега к серому зимнему небу, с наслаждением ловя снежинки.

По распаренной коже отлично легли охранные знаки, белые и красно-коричневые — месяца на полтора останутся, если не стараться оттирать.

— Как у батюшки! — приговаривал Сур, выводя трилистник на лбу Изаны — а если летом было бы дело, так сплошь все лицо зазеленить пришлось бы!

Закончив роспись, дядька, держа шапку, полную оберегов на шнурках, приговаривал:

— Каждый клык тут мне знаком, каждый коготь — все проверенные, без дураков!

Привязал обереги повыше всех суставов, за ушами, на лоб и затылок, на живот и бедра. Осталась все еще большая связка защиты — ее просто повесил Изане на шею, чтоб свисала на грудь и на спину.

— Ничего, не натрет!

Уже перед самым выходом, Сур, приматывая к его предплечьям поверх шерстяной рубахи плоские оленьи ребра, повторял учение:

— Матерый волк дробит кости и рук, и ног. Надо укрепить, на всякий случай. Важно — береги мягкие места — брюхо, шею, лицо. И пальцы! Покалеченному вождем не стать, безсчастный он, стало быть. Зверь проворнее человека, у тебя будет времени всего на один взмах, чтобы встретить его. Потом вцепится, тут успей подставить доху под хват, она защитит на какое-то время все, кроме лица. Ничего, что она мешает двигаться, тебе все равно серого не перебыстрить! Но не позволяй, чтобы за спину тебе забежал, поворачивайся скоро! Вот волчатка отцова, на нее вся надежда. Спасибо ему скажешь, что заставлял учиться! Держи в рукаве, пока дело не началось, пусть будет теплая, мягкая. Но всего один взмах, помни! Молот не бери, это пустое. А вот медвежий кинжал от бал Харина, им добьешь, навалишься всей тяжестью сверху. Кремневый резак на шею повесь без ножен, но это уж на всякий случай. Главное — предков проси помочь, поминай все время, можно вслух!

***

Чтобы прогнать сон, лежа в засаде, Изана мял в руке колючую сосновую шишку. Вдруг шевельнувшимся ухом он уловил за ветром едва слышный шорох и деревянный стук от противоположного входа в городище. Там стерегли еще двое мужей. Тут же заныл боевой рог.

— Не иначе, зашли! Режем узлы! — толкнул Изану напарник.

Едва тяжелый заплот, оборвав недорезанные веревки, с шумом рухнул в проход, как балы приметили в мятущемся снегу мимолетные тени, тут же отпрянувшие в темноту.

— Ух, едва не утекли! Сейчас за коз возьмутся!

Изана вытянул из-под дохи турий рог и с усилием выдул из него сипловатый звук, негромкий, вроде бы, но хорошо слышный издали.

***

К утру небо очистилось от туч, но метель не только не прошла, а даже прибавила. Солнце вставало как будто в тумане, удивительно окрашивая летящий над землей снег. Не видно ничего уже в тридцати шагах. Охотники из стана явились, тем не менее, вовремя. Все на снегоступах, многие с копьями — длинными жердями с остриями, обожженными для остроты и крепости. С ними были и несколько подростков-лучников. Привел их сам бал Харин. Несмотря на снег на бороде и бровях, по его лицу видно было, что старый вождь доволен своей ловушкой.

— Сколько их там? — крикнул он сторожам.

— Не видно! Заметает!

— Ну, сколько ни есть, а все наши. Начнем, пожалуй! Ждать не с руки, а то еще найдут лаз. Изане скажите, чтобы тут оставался, наверху возле заплота. Крикну ему, когда нужно будет спуститься ко мне. А вы все слушайте мой рог!

По заготовленным лестницам охотники поднялись на заграду и поверху направились кругом занимать места для стрельбы. Сам бал Харин остался снаружи утаптывать снег у перекрытого заплотом выхода из городища, готовя место для схватки Изаны с волчьим воеводой. Изана и сам был не прочь подбить волка с высоты, но дядька Сур забыл дать ему с собой дротики, а выпрашивать чужие было зазорно.

И вот, с дальнего края городища донесся звериный взрык и радостный вопль какого-то юнца. Охотники с южной стороны заревели-застучали-затрещали, нагоняя зверя ближе к противоположному краю — под удары затаившихся на стене товарищей.

— Начали! Попали в одного, должно быть! — крикнул Изана, обернувшись к бал Харину. Оборвав сам себя, он пристально вгляделся в пургу. В отдалении, в стороне охотничьего стана за снежной круговертью слабо отсвечивали огневые сполохи. Ни звука не доносилось с той стороны.

Изана, с трудом ворочаясь в дохе, подошел к лестнице, чтобы спуститься с заграды наружу. Оглянувшись еще раз в сторону стана, он заметил через метель два темных пятна.

— Смотри, высокородный, от стана кто-то идет, двое! Там у них пожар или вроде того!

— Пожар? Криворукие!

Ступив на лестницу, Изана решил освободиться наконец от дохи. Распутал пояс, но застрял в рукаве, зацепившись резаком, что висел на шее.

— Харр Харин! Харр Харин!! — вдруг грянул снизу боевой зык рода Харина. Глянув, бал Изана отстраненно, как во сне, увидел свершение мести Хозяина волков над старым Харином. Высокий черный зверь — чудовищно огромным показался он Изане — тощий, с большой лохматой головой, и второй, поменьше и поплотнее, серый, молча терзали спину бал Харина, свернувшегося ежом, как и положено опытному охотнику. Добротная шуба трещала и подавалась, но пока не рассыпалась. Стряхнув оцепенение, Изана поднял рог и отрывисто прогудел тревогу, потратив на это несколько драгоценных мгновений. Швырнул в волков рог, туда же доху, он тут же прыгнул с лестницы и сам, не подумав достать оружия. Упавшая доха накрыла бал Харина и черного зверя на нем, Изана свалился сверху. Он стиснул черного прямо через доху, в бестолковой возне стараясь найти шею. Наконец, как пришлось обхватил-обнял его, глухо ревущего, и рывком стащил с бал Харина на себя, повалившись на спину. Серый волк метнулся было в сторону, быстро вернулся, но опоздал. Старый бал уже привстал на колено и держал в руках короткое копье с небольшим медным жалом на толстом древке. Разодранное в клочья ухо его свисало на жилке, на плечо сочилась кровь, стекала по рукаву, пятнала алым место битвы. Пегие с проседью волосы набились снегом, торчали в стороны. В тот же миг два дротика упали сверху рядом с серым — это охотники уже поспевали на помощь. Волк еще крепче заложил уши, припал книзу, щерясь. Глядя ему в глаза, Харин скривил губу в усмешке…

***

— …не юнца, как ты изволил сказать, а высокородного бал Изану Бегэра, ловца волков, без пяти шагов родича почтеннейшего бал Харина! И не отправил на съедение, а поставил на наилучшее для дела место! Обидно слушать, право! — дядька Сур давал отчет перед отцом бал Изаны о происшествии у волчьей ловушки — а что до укуса, так пустяки это. Дэви Хари сама его лечит, своими ручками, в отцовом доме, чего же лучше! Может они там и кровь уже смешали, не удивлюсь и такому!

— Ну будет, не горячись, бал Сур! Что охоты без шрамов не бывает, с этим я согласен. Сказывай, как вышло с раной!

— Перескажу, как сам слышал от бал Изаны. Он, Харин, серого волка добывать стал. Кстати — вот, кланяется тебе его шкурой, а клыков не передал. И потратился же он на этом деле! Ведь волков в ловушке прикармливать начали за неделю до охоты, свиней да коз извели — страсть! Богатейший род, однако! Так вот, сам-то Изана не удержал черного демона, которого дохой поймал. Тот вывернулся, да напоследок и рванул его за ногу повыше колена. И за руку слегка. Ни кость, ни жилу не повредил, однако. Ушёл!

— Хвала Вышним, всё обошлось!

— Всё, да не всё. Это я выбрался целым, а двое, что со мной были, не знаю, живы ли.

— Что за двое, сказывай дело, не тяни!

— Бал Харин уговорился со мной, чтобы я постерег охотничий стан, пока они с Изаной заняты охотой. Оставил мне двоих мужей. Я отлучился ненадолго по делу, возвращаюсь, да вдруг вижу, по крыше охотного дома ходит кто-то, двое. Сначала подумал — мужи вышли кровлю чинить. Не видно же толком, метель. А они тут и провалились сквозь кровлю в дом! Оттуда — крики, рёв! Кровь в жилах стынет! Тут же огнем полыхнуло — опрокинули светильник с маслом, не иначе. А там постели соломенные, и товар сложен. Я бегом к дому, а на меня из двери — два волка огромные, глаза красные от огня — чисто бесы! Черный и серый, те самые! Таковых и не видывал никогда и не слыхал даже! При мне только молот, толку от него никакого. На счастье, тут же рядом яма, где я Изану вымачивал в полыни. Я — в нее, да и притоп с головой, вода еще не совсем остыла. Сидел недолго, на три десятка вдохов, наверное. Выглядываю, никого нет — бесы, как не увидели бал Харина в доме, так понеслись к городищу его разыскивать, да нарвались там на Изану. А я побежал мужей вытаскивать. Порвали их, это да! Но пригорели совсем чуть. Может быть и выживут, на все воля Вышних!

***

Отец Изаны не ошибся с выбором невестки, вот только внуков не успел дождаться, рановато отправился на Ту Сторону. Сероглазая Хари — хорошая жена и разумная хозяйка, опора мужу. Она простила бал Изане сумасбродства, которых он в молодости наделал достаточно. С возрастом Хари окрепла духом, да и телом, сам же бал порастерял напор и все чаще уступал ей. Даже в какой-то из грозных набегами лет позволил уговорить себя нарушить обычай и взял ее с собой на заставу. Изана мучился в то время желудком, и балли несколько дней готовила ему отдельно от всех. Смешки мужей так раздражили бала, что он принялся искать — и нашел, хоть и невольно — случай заткнуть все рты. Отправляясь в дозор, Изана в сердцах раз за разом выливал в болотце даденную ему женой стряпню. И что же? Не думая о том, прикормил, а потом поймал и вытащил на берег довольно крупного гада, размером с собаку, с желтыми злыми глазами и лапами, почти такими, как у зверя. Редкая добыча была заперта в выгнившую в середине колоду, залита болотной водой и со всей поспешностью отправлена в Святилище. На том смешки утихли.

С годами балли с ее твердой рукой все более забирала управление родом Изаны, однако избегала сама указывать мужам-родичам, сберегая обычай и самодовольство мужа. Ее советы он выслушивал с усмешкой, но редко оставлял без внимания. Бал давно уже остепенился и находит удовольствие в размеренной жизни, совсем редко выбирается из своего удела. Походы разлюбил, даже стоящего богатыря у него нет.

Асуга, сын бала, с одиннадцати лет живет при Большом Святилище, где под началом гуров познает пути Вышних. Сейчас ему семнадцать. Дома ночует раз в год, на летний Праздник Берёз. Изана убедил себя в том, что лучше сыну быть подальше в тот день, когда родичи передадут булаву вождя младшему брату бал Изаны.

Дочь Яла младше брата на три года. Уже невеста, но всё-то бегает по опушкам и оврагам с малым луком, как в детстве. Бьет птицу и другую мелкую дичь. Ни о чем серьезном и думать не хочет. Никак не удается засадить ее за учение, подобающее высокородной деве. Однако пора присматривать для нее и жениха.

Пятнадцать зим прошло с тех пор, как бал Изана стал старшим в роду по своем отце. За это время не случилось ни мора, ни большой войны, ни скотьего падежа, что ставилось людьми в похвалу балу и его служению Вышним. Только набеги диких тревожили, как всегда.

Не уделяя слишком много времени показному благочестию, бал внимательно следил за тем, чтобы седьмая часть от скотьего приплода и от вещей, сделанных умельцами, и от добычи охотников, и от пленников и прочей походной поживы, отдавалась родом для жертв. И это помимо семейных обрядов, о которых каждый дом заботился сам. Особенные вещи, найденные или добытые родичами, отсылались вместе с подарками в Большое Святилище балов. Щедрость и памятливость к Вышним и предкам — лучшая защита от бед.

Бал не бережет скот для себя, как и должно вождю доброго рода. В помощи родичам отказывает редко и только за дело. Во время домашних обрядов люди от сердца творят молитвы о здоровье бал Изаны и его семейства.

Под снисходительным присмотром Вышних родичи Изаны размножились, нагуляли сала. Бал неохотно отпускал молодых в походы за славой, не препятствовал только самым несносным. Вместо этого занимал юнцов работами, заставами от леса и степи и не мешал приключениям с женщинами из селения мирных Змей. Змеи от того улучшили породу.

Теснота в поселках и на пастбищах привела к тому, что пять зим тому назад бал Изана, дождавшись благоприятных знаков, отделил треть людей для переселения ниже по течению Большой реки, на полдень и к восходу от города. Дела у выселенцев пошли неплохо, только собственных Змей они пока не заимели. Вождями у них двоюродные родичи бал Изаны. Они ходят под его рукой и пользуются безопасностью, предоставляемой большим грамом рода. Бал надеялся, что при его жизни у них не появится желания отстроить собственную крепость.

Умельцы рода получали в последние годы вдвое больше учеников, чем раньше. Избыток рукодельных вещей отправляли на обмен, не копили. Бал Изана уже немало месяцев размышляет над тем, что если бы общий торг страны располагался здесь, в его уделе. Конечно, это почти край Южной Варту — земли полуденных балов, но зато рядом со Святилищем. И отсюда удобнее отправляться к степнякам, торговать с которыми, собственно, и имело смысл. В самом деле, многим ли можно обменяться со своими же соседями? Хозяйство у всех одинаковое.

Юнцы в последнее время всё чаще перемигиваются за спиной бала, который, им кажется, с некоторых пор не поспевает за делами, бормочет себе под нос прямо на ходу. Родичи же постарше при встрече ведут разговор скромно, припоминая известную повесть о том, как бал Изана в молодости победил великана-Змея — разбил тому колено молотом, а затем выдавил глаза руками. Впрочем, считается, что бал Изана не вспыльчив.

***

Сборы бал Изаны в поездку к Варахам проходили в спешке в тот же день и вечером при свете огней. Сам он занялся возом, товаром и оружием. Не забыл и о псах — старом Рваче и молодом Куркуре. Домочадцам поручил собрать припасы и дары и взять что-нибудь с родичей, благо почти все семейства уже съехались в город на зимовку.

Бал рассудил, что люди, собравшись в одном месте, пусть и на похороны, не упустят возможности устроить торг. Обошел умельцев, собрал излишки, которых оказалось немного — летом вся работа была загородом, не в рабочем доме. Только безногий камнедел, у которого нет другого занятия, кроме его камней, порадовал. Бал Изана нашел его за делом, учеников же тот отослал на несколько дней за кремнем и зернистым камнем для молотов.

Сидя под навесом у дома, умелец выглаживал заготовку рабочего топора о точильную плиту розоватого камня. Узловатые руки привычно трудились, не отвлекая от повести, которая лилась без усилия и без конца. Вокруг расселись дети, слушали. Когда требовало повествование, рассказчик вдруг оглушительно взрёвывал, и слушатели с визгом прятались друг за друга. Камнедел потерял ногу, когда ему ранней весной пришлось схватиться с медведем, слишком рано вставшим из спячки и вышедшим на Срединный Гат. Раненный, он долго мерз на дереве, спасаясь от зверя и ожидая помощи. Говорили, что дальний заклинатель, подкупленный кем-то из своих от ревности к женщине, нарочно разбудил и привел медведя. Он был неплох, этот камнедел, особенно по части молотов. Но его работа все же никак не могла сравняться с теми тонко сделанными вещами, какие мирные Змеи приносили в дань-подарок Изане.

В этот раз бал Изана принес показать камнеделу диковину — боевой топор чужой работы. Топор с виду напоминал длинную лодку, перевернутую вверх выпуклым дном — нос «лодки» был лезвием, корма — обухом. Отверстие для рукояти, опоясанное коротким рукавчиком-втулкой, располагалось ровно посередине «лодки». В отличие от небольших округлых молотов, бывших в ходу у балов, этот топор был длинным, хотя и не выглядел тяжелым. Камнедел сразу ухватил главное, ради чего бал Изана принес диковину. Толстым пальцем в мозолях он водил по верхней «спинке» топора, на которой во всю длину выступал невысокий, но отчетливый продольный гребень.

— Как у медного… — бубнил он тихонько — не видано у нас такого…

— Похоже на литейный шов, а? — бал Изана тихо наслаждался произведенным впечатлением — Я тоже поначалу оторопел…

— Не наша работа! Откуда такое диво? Как сделано?

— Это от закатного моря… очень далеко. Говорят, там много таких. Ты мне расскажи как сделано! Неужто тамошний умелец выгладил этот шов на терке, вроде твоей? Если так, то зачем!?

— Такой ровный шов — на терке! Ума не приложу, как и зачем. Чтобы удивить нас с тобой и всякого, кто посмотрит? Что за блажь? Времени сколько уйдет на это! Да и ошибись тот умелец хоть на полногтя, все дело бы пропало. А не скривить тут невозможно, я-то знаю. Все, что делается руками, всегда чуть криво выходит. Тут одно из двух — либо это не людская работа, либо им у моря открыто, как лить камень, подобно меди.

— Ну, поразмысли над этим. Переговорим, когда вернусь от Варахов…

***

…Главное, топоры есть. На них все выменяю, — с удовольствием перебирал собранные кремневые поделки бал Изана, — рабочих топоров всегда большой расход, люди берут их про запас. И меди на украшения привезу оттуда, раз уж Хари не поедет.

Медь — особый товар. Потомственные колдуны-литейщики делают из нее дары для святилищ, оружие для вождей и украшения высокородных жен, для чистки которых с юга задорого привозится меловой порошок. У бал Изаны не было своего медника, да и у которого из уделов был? Пожалуй, только у Баллу и Рохитов. За всякой работой — и тонкой, и просто починить что-нибудь — нужно было идти в поселок умельцев, что рядом со Святилищем гуров. Только снизойдут ли они? Там, при Горелой Горе стояли плавильни, где поколения литейщиков копили знания, по крохам выкупаемые у хозяев огня и синих камней. Литейщики платили им за то своей жизнью. Редко кто из них дотягивал до тридцати зим. Из их рук выходили изящные вещи, предназначенные для Вышних. Из всех вождей и воинов только у самого Бал Баллу был собственный медный топор, подаренный умельцами — предмет даже не зависти, но всеобщего благоговейного восхищения. Говорили, что в топоре заключен дух великого воина, чье тело, изувеченное в бою с дикарями, было отдано в жертву огню литейщиков. Будто бы гуры-лекари, видя, что их искусство не может спасти жизнь богатыря, соблазнили его возможностью почти вечной мести врагам. И будто бы сам Бал Баллу, призвав в свидетели Вышних, поклялся перед умирающим не забирать топор с собой в могилу, когда придет время, но оставить его своему наследнику. Конечно, будь тот славный воин высокородным, никто не осмелился бы предложить ему такое служение, да и род его не позволил бы тому случиться. Ведь душа человека не сможет освободиться прежде, чем топор сотрется в пыль за века. Старший литейщик Святилища не разрешал расспрашивать себя о том случае, ссылаясь на запрет, полученный от Хозяина огня.

Бал Изана при каждом подходящем случае откладывал в тайное место медь в кольцах, прутках и обломках и берег ее, расходуя очень скупо. Родичи, да и сам он, в повседневных делах вполне обходились камнем, деревом и костью… Бал Изана видел однажды на торгу, как один из молодых наследников Бал Баллу медным топором на спор свалил довольно большую сосну и обрубил сучья всего за день. Ему, конечно, помогал работник, который поправлял и отбивал лезвие топора несколько раз, но, всё же, нужное впечатление на зрителей было произведено, и немало зависти было в нем. Балы, работающие по старине, кремнем, до сих пор берутся за деревья толщиной в ладонь, не более. А чтобы свалить толстое дерево, приходится, отложив топор, подолгу пережигать его у корней. Наследнику попало от старших — кто ему разрешил гневить покровителей тайного искусства таким нелепым использованием драгоценного оружия? Сам бал Изана с годами прикладывал все больше старания к тому, чтобы в его роду медь не смогла попасть в обыденный обиход мужей. Случись такое, демоны зависти, любившие крутиться вокруг медных вещей, особенно красивых, легко могли бы нарушить мир между родичами.

Синие и зеленые камни, из которых огнем выгоняют медь, доставались балам нелегко. Изана знал об этом не понаслышке. Копи, откуда привозили эти камни, находились за много дней пути на восход. Вожди восточных балов считали копи своими, но тамошние Змеи так не думали. За страну копей из века в век продолжалась война. Почти каждую весну уделы полуночных, и полуденных балов, вместе составлявшие страну Варту, собирали общее войско и отправляли его вниз по Великой реке, в восточные уделы. За одну зиму до того, как булава вождя перешла к бал Изане, ему привелось единожды в жизни по наказу старших участвовать в таком походе вместе с другими молодцами. Через месяц сплава на восход на плотах и лодках, в месте, где река выходила из лесной страны в степную, они соединились с восточными балами и еще десять дней шли рекой жедо устья, где Великая падала в реку Ранху. За заготовку плотов, лодок и управление ими отвечали мирные Змеи из полуночных уделов. Затем, оставив плоты в подарок восточным балам, восемь дней на лодках шли вверх по Ранхе и ее притоку, пока, наконец, не достигли другой лесной страны, на краю которой в земле родились цветные камни. Отпустив своих Змей домой, балы устроили укрепленный стан на одном из давно облюбованных мест и принялись за копи. Работы продолжались остаток весны, лето и половину осени — всего долее шести лун. Работали от темна до темна, прерывались только на жертвы, еду и сон. Над рудокопами начальствовали старшие из восточных балов, которые умели договариваться с подземными хозяевами и находить верные места для копей. Копали глубокие колодцы, где в стенах среди каменных плит встречались цветные камни. Выгонкой меди из камней занимались плавильщики — тут же, поблизости. Балы из северных и полуденных уделов делали почти всю тяжелую и грязную работу — землекопную и камнедробильную, заготавливали дрова и пережигали их на уголь для плавилен. Лесорубам дикие Змеи досаждали особенно. Ни один такой поход не оканчивался без нескольких раненых, а нередко и убитых. Балам приходилось выделять половину мужей для сторожи и охоты. Бал Изане, воину высокого рода, была доверена охрана плавилен и схрона с выплавленной медью. Он удивлялся тому, как неказисто выглядели слитки, вынутые из глиняных печей, и какую большую ценность они при этом имели.

После первых заморозков балы покинули стан Змеям на сожжение и, погрузив добычу на вновь собранные плоты и в старые лодки, ушли в обратный путь, оставив после себя свежую вырубку в лесу, новые дыры в земле, да обломки каменных рабочих молотов, наскоро изготовленных тут же. После месяцев тяжкого труда они увозили с собой меди в слитках на пять десятков топоров, да еще запас цветных камней для работы дома. Копи не были богатыми. На долю южных уделов пришлась четвертая часть добычи. Из того похода бал Изана привез два камешка радостного синего цвета, один из которых подарил Хари.

День второй. Середина осени

Через день к вечеру, после многих часов пешего пути, бал Изана в сопровождении псов поднялся на холм и остановился, удивленный видом большого и шумного стана, раскинувшегося в долине небольшой реки возле города Варахов. Скот жителей был уже заперт в зимних загонах, и трава, коротко объеденная за лето, успела немного отрасти и зеленела на лугах не по-осеннему ярко. Ближе к реке виднелись бурые пятна огородов, давно освобожденных женщинами от урожая. Более трех десятков возов расставлены на лугу, рядом с ними быки, лошади, палатки и кожаные шатры разных размеров. В стороне от других и на почтительном расстоянии друг от друга помещены вежи из лосиных шкур — побольше и почище — для важных гостей, в том числе и для гуров Святилища. Над станом и городом в предвечернем безветрии сгустился и висел пластами сизый дым от костров, пропитанный запахом горелого жира.

Сам грам-город Варахов просторно раскинулся на пологом южном склоне большого холма, господствуя над безлесной приречной равниной. Город стар, ему не менее двадцати зим, от края до края простирается на две сотни шагов. Его окружают две ограды из старых посадок игольчатого дикого терна, шиповника и акации, разросшихся в непроходимые колючие стены глубиной шагов в восемь и высотой до полутора человеческих ростов. Те участки ограды, где заросли поредели, были усилены плотными завалами из стволов молодых елей, чьи высохшие сучья белели, как громадные рыбьи кости. В промежутке между двумя живыми стенами разместилось восемнадцать отдельных зимних дворов — по числу больших семейств рода Варах. Родовичи жили в них с конца осени до середины весны. В остальное время семейства находились на летовках вместе со стадами, а дворы по большей части пустовали под присмотром тех из стариков, которые по возрасту уже перестали уходить из города на теплые месяцы. Немалое внутреннее расстояние между терновыми стенами позволяло без тесноты разместить не только жилые вежи, хозяйственные постройки, навесы и колодцы, но и грядки для съедобной зелени. Некоторые предусмотрительные семейства уже успели вырастить на дворах довольно большие деревья, служившие удобными опорами для строений. На ветвях устроены «гнезда» для дозорных. В верхней, северной, части жилого круга, отделенный от прочих строений изгородью, находился двор с домами и постройками, принадлежавшими семейству вождя — самому бал Вараху, его жене и кровной родне. Там же в наземных и подземных складах сложены общие запасы рода, охраняемые воинами дружинного двора. Каждое из больших семейств рода Варах по обычаю весь год содержало под началом вождя одного воина. Однако со временем многие из них стали спрашивать о том, чтобы их молодежь оставалась при домашних делах, а их место заняли бы молодцы из ближних людей самого высокородного бала. За такое послабление семейства обещали увеличить выход припасов на нужды войска. Кроме матерых воинов-дружинников, в дружинном дворе жили на обучении юнцы всех родов, не достигшие возраста домохозяина. Собственно, именно там юнцы и научались быть балами. Не будь того, семейства, разбросанные по полянам-пастбищам среди лесов, забыли бы о родстве.

Когда-то город Варахов был не таким уж большим, роду хватало места внутри первой, меньшей ограды. Но вскоре умножившиеся Варахи устроили второй ряд укреплений, прирезав немалый кусок земли. Со временем таких заград могло бы стать и еще больше, если бы города балов не переходили каждые два-три поколения на свежее или хорошо отдохнувшее место. Внутри первой внутренней ограды, занимая всю середину города, теперь находился обширный круглый скотный двор с местами, выгороженными для свиней, коз, лошадей и коров. От скотника к выходу из города спускался широкий проход с колючей изгородью по сторонам. Устроенные по краям его широкие канавы принимали дождевые стоки со всего города.

***

На склоне долины, на мысу, смотревшем в сторону города, прямо перед бал Изаной находилось большое кладбище рода Варахов. Могилы отмечены вкопанными в землю деревянными столбами в человеческий рост со слегка намеченными лицами и плечами. Возле некоторых столбов стояла посуда с приношениями предкам. В стороне от дороги какой-то нестарый муж готовил ложе, чтобы провести ночь на родительской могиле — должно быть, чтобы набраться сил накануне охоты или путешествия.

В середине кладбища, на месте, отведенном для высокородных, кипела работа. Не меньше десятка перемазанных в земле людей устанавливали в свежую яму деревянную домовину размером с небольшой городской дом — прямо на сплошной слой погасших углей — след очистительного костра. Домовина и устроена, как дом — по углам опорные столбы выше человеческого роста, между ними стены из жердей, переплетенных ветками, обитые берестой. Пол тоже из бересты. В одной из стен домовины оставлен проем для двери. Землекопы как раз трудились снаружи над пологим спуском к нему, разрыхляя землю теслами и вытаскивая ее в корзинах. Работа шла к завершению. Еще немного и начнут перекрывать сверху плахами. Потом покроют пол мелом и охрой, поставят внутрь широкое ложе и заметут всё вокруг начисто. Бал Изана помнил все это со времени похорон отца.

Говорят, что лось, чувствуя конец жизни, сам ищет волков, чтобы славно сразиться в последний раз и отомстить хоть одному из них за свой народ. Отец бал Изаны, когда приблизилось его время, тоже отправился в последний поход, по обычаю воинов. С ним были такие же, как он, подстарки из других родов. Они пошли на восход по первому снегу искать дальних лесных Змей. Припасов взяли мало. Неизвестно, как далеко смогли уйти. Душа отца сейчас с предками, в их вежах на Той Стороне, пирует у тамошнего Хозяина, Неназываемого, кому служит Большой Черный Бык. Но где упокоилось тело, бал Изана так и не узнал, на похоронах его не было. Отцова могила на родовом кладбище пуста, там лежит только его старый молот и другие памятные вещи, отмечавшие путь отцовой жизни…

***

Бал Изана довольно быстро нашел свой воз, прибывший к Варахам раньше него — с краю общего стана, под охраной племянника и еще одного воина из молодых. Никто из собравшихся на лугу людей, конечно, не покусился бы на поклажу, но местные собаки — дело другое. Походный стан уже готов — для самого бала прямо на возу поставлена палатка из шкур, под возом устроены места для воинов, огороженные циновками. Колеса высотой в половину человеческого роста позволяли устроиться с удобством. Тут же рядом выкопан в земле походный очаг и натянуты на жердях пологи от дождя и ветра.

Бал поручил своим привязать и накормить псов, а потом нарубить в роще веток на корм быкам. Сам же отправился приветствовать хозяев. Вернулся уже на закате вместе с сыном Асугой, которого старшие гуры освободили на вечер от работ. Растолкал спутников.

— Завтра утром сюда придёт гур Рохит. Я видел его сейчас. Вместе встретим Солнце и принесем жертвы за бал Вараха. И за его жену, конечно. Милосердное дело, гур не отказал. Приготовим все пораньше, не дожидаясь рассвета! И угощение тоже. Разожгите-ка костер поярче и несите весь припас, который положила балли! Посмотрим, что там.

***

Поздним вечером того же дня в своем стане бал Изана вел разговор с сыном за трапезой возле костра. Облокотившись на колесо воза, Асуга рассеянно играл с собакой.

— Асуга, мать передает тебе гостинцы. Посмотришь?

— Да, спасибо. Но я мало ем мясного, она, наверное, забыла. Как там сестра? — ответил Асуга, глядя в костер.

— Предкам благодаря, все неплохо. Мать озабочена женихом для Ялы… Однако постой, что твои гуры говорят насчет полного имени для тебя? Отпустят за ним? Ты уже решил, с кем пойдешь?

— Отпустят, наверное, летом. Спутников подберут да подскажут, в какую сторону идти.

— Вот как… Нам с Кабаном Варахом и Шатур Рохитом никто не подсказывал… Ты что же и в походе будешь только молочным пробавляться? Этак долго не протянешь. Никогда не понимал я этого, но гурам виднее. Да и где взять его там, молоко?

— В походе будем охотиться, понятное дело.

— Кстати… Я привез молоты, новые. Хочешь взглянуть? Тебе понадобится… И вот еще что… Если увидишь там, в походе, что кто-то из твоих товарищей парень хороший, надёжный, ну и высокородный, конечно, то приводи его к нам в гости на летовку. После того, как найдете имена. Отпразднуете, как следует! Поживёте сколько-нибудь, отдохнёте… Яла проведет вас по уделу, покажет хорошие места. Должны же гуры отпустить, хоть ненадолго?

— Понимаю. Если встретится хороший человек, приведу в гости.

— Насчет мяса… В самом деле, возьми-ка его с собой, разделишь там среди своих, кому допускается. Не везти же обратно. Скажу матери, что ты все съел. Там и сыр есть, козий. А вообще, ты какой-то бледный. Теперь понятно, почему… — бал Изана помедлил… — Есть два дела, которое мне нужно обсудить с тобой. Думаю, пора тебе узнать о моем помощнике. Пригодится.

— Сейчас? — Асуга взглянул на бала Изану с растерянностью.

— Тянуть незачем.

— Что-то случилось?

— Кабан, то есть, бал Варах, ушел. Мы с ним одногодки.

— Его порвал зверь. Может быть с каждым, твои дела тут при чем? Не понимаю.

— Варах ходил на охоту много раз, на зверя пострашнее кабана тоже. С людьми в переделках бывал всяких. И тут — такое… Похоже, закончилась его удача, всю вычерпал. Значит, и мой предел где-то недалеко может быть. А может и не быть… Но лучше нам поговорить. Когда-то еще приведется посидеть вот так, у огня…

— Как скажешь, я готов.

— Так вот … — не торопясь выбирал слова бал Изана — я его узнал, как водится, когда ходил за взрослым именем. Это так говорят. На самом деле ходят, чтобы заставить помощника объявиться. Да… Без его помощи мне бы не справиться с тем большим Змеем, о котором ты много раз слышал. И я-то сам знаю о том бое только по рассказам — от Вараха, например, и от Рохита. Они видели. Я сам ничего не видел. Потом прихожу в себя, как будто из красного тумана выплываю. Стою над Змеем… Потом сел — колени дрожат, руки в крови, в ушах шум, еле-еле сквозь него слышно. Да… B перед тем… дичи три дня нет, как вымерло всё… И ветер странный — бал Изана, нагнувшись к уху сына шепнул что-то. — Так-то…

— Что же, и потом тебе помощь была? Как ты с ним? И как убедился, что-то видел глазами?

— Не глазами. Помыслы особые, вижу иногда по-другому. И туман этот… Трудно рассказать… Помогать-то он, может быть, и готов, да только я редко звал. Зато радовал его исправно — кормил-поил и прочее. Вернее, закармливал. Только ему не того надо. Трудно было с ним, особенно поначалу. Сейчас легче, но и то… Поэтому с людьми стараюсь не спорить, уступаю даже. Мать твоя уж так остра на язык была по молодости, я от того временами в лес уходил, на охоту, а то — в набег, чтобы не вышло дома неприятностей. Или на заставу в степь. В походе он хорош, это верно… Так вот, если будет трудно, прямо погибель видна, ты припомни что от меня слышал. Вот тебе камешек с того места, можно его — на ремешок и с собой носить… Прибереги только для себя. Мать, конечно, знает, что со мной кто-то есть, но кто — я не говорил. Если во сне, разве…

— Спасибо, отец, я принесу ему жертвы.

— Да, неплохо бы… Еще я вот что понял. За взрослым именем, вернее — за помощником, отправляются все, когда возраст приходит. Имена находятся, а вот помощники — не у каждого, нет. Многие просто рассказывают небылицы. Вот Варах, например.

— У нас гуры сказывали о помощниках. Кто приметливый, тот видит их в людях. С ними можно разговаривать, даже с чужими, если знать как.

— Что же, я напрасно рассказываю? И так видно?

— Мне не открыто. Но некоторые гуры видят. Они так и говорят, что на деле не человек ищет, а помощник ищет человека. Находит и зовет в иной род. Взрослые люди — в двух родах сразу, а некоторые в трех. Мне трудно понять. Может быть, это значит, что ты не один с таким союзником?

— Вот ты остёр, Асуга! Думаю, незачем продолжать сегодня. Спать пойдем! Хотя, постой, второе-то дело как же… О жертвах хочу поговорить, как раз к слову приходится… Когда ты последний раз отправлял жертвы деду, бабке и другим нашим на Той Стороне?

— У нас в Святилище общие обряды и жертвы. Каждый день.

— Понимаю. Я не о том. О жертвах для нашей родни спрашиваю.

— Разве недостаточно? Обряды иногда творит сам гур Махариш, я всех поминаю, чего же лучше!

— Ну, я так и думал. Есть разница. Как между мамиными гостинцами и едой из общего жбана. На Той Стороне наши ушедшие попадают на пир к тамошнему Хозяину, и, по правде говоря, среди тех удальцов нет никого, кто не наделал бы дел на Этой Стороне и не заслуживал бы искупления в аду. Сидя у корней Великого Древа, Хозяин ест, пьет, слушает песни и сказы о прибывающих богатырях и веселится, забывая про судилище. Да, он тоже несовершенен, в нем осталось человеческое. Он был когда-то таким же, как мы, пока в начале времен не умер первым из людей и не отправился на Ту Сторону, чтобы встречать остальных. Служение такое. Так вот, пока мы, поколение за поколением, продолжаем жертвы и песни и длим ими пир Хозяина Справедливости, он не начнет суд над нашими предками. Так мы выкупаем для них отсрочку от круговорота. Конечно, и этой отсрочке будет конец когда-нибудь. Но не раньше, чем мы забудем про жертвы! И пусть та отсрочка закончится не на тебе и не на мне. Если когда-нибудь станет жалко отдавать добро на это, вспомни лица отца, деда, всех близких, кто уже ушел, и жадность пройдет. Я хотел бы, чтобы ты уже начинал подхватывать эти дела у меня, выстраивал привычку. Вдвоем надежнее. Как ты понимаешь, у меня есть и своя прямая забота, чтобы ты принял это к сердцу… — усмехнулся бал Изана.

День третий. Середина осени

Следующим утром на рассвете бал Изана принимал гур Шатур Рохита. Тот прошлым вечером прибыл вместе с другими гурами из Большого святилища, чтобы проследить за точностью обрядов и за соблюдением обычая во время похорон. Балли Варах приходилась гур Рохиту дальней роднёй. Гур одних лет с бал Изаной и даже носит такой же знак подмышкой. Гур Шатур Рохит — не выше среднего человека, но худоба прибавляет ему роста. Лицо его не совсем цветуще выглядит, бледно и покрыто мелкими морщинками, особенно вокруг глаз. Выражение непроницаемо, а темные зрачки смотрят внимательно и пронизывающе из-под полуприкрытых век. Как и все гуры, он избегает мясного. Одежда гур Рохита, даже зимняя, всегда только из войлока или тканины — крапивной либо шерстяной, крашеной в цвета земли и солнца.

После того, как для Вышних и предков было сделано все, что должно, бал Изана принялся угощать гостя лёгкой трапезой из козьего сыра с травами, занимая беседой. Сам он, как и все воины, предпочитал дичину и снисходительно поглядывал на еду гура.

— … есть у меня родич, большой охотник-добытчик, прямо удивительной удачи. Однако не любят его у нас, задирают. Встретил его с добычей три дня тому. И перед тем совсем незадолго встречал, и опять с ношей из лесу. Вот наш с ним разговор.

Спрашиваю его: «Зачем так надрываешься? Столько твоим не съесть!»

— Закопчу на зиму, — отвечает.

Я ему: «Ты что ж, зимой на охоту не пойдешь?»

— Пойду!

— Тогда зачем тебе столько копченого? Свежатина же лучше? Зимой и принесешь. Зачем тебе полутухлая копчёнка?

— Вовсе не полутухлая! В ледник-погреб схороню, дедом еще копанный! У нас погреб особый, как дед положил туда лед, так он там и лежит, подтаял самую малость только. Да и вдруг не будет зверя?

— Почему не будет? Ты разве предков прогневил? И скот на что?

— Скот резать не буду, буду растить!

— Если скот копить, тебе не хватит пастбища. У соседей не выпросишь, им самим нужно!

Стоит, глазами моргает. Только чувствую я, что не достучался до него, слов верных не нашел. Что посоветуешь?

Гур Рохит сплел пальцы рук на колене и ответил:

— Попробуй сказать ему так: Повезло? Уважь предков. Это они послали обильную добычу, освободили от лишних трудов, чтобы у тебя было больше времени для почитания Вышних. А не для того, чтобы копить или выменивать что-то, отравляя соседей их же завистью. Это испытание тебе. Как и всё в этой жизни, впрочем. Поделись добычей и с родичами, и тебе будет что сказать там, где ничто не остается скрытым. Если Вышние сочтут, что ты плохо проходишь проверки, они перестанут испытывать тебя, заскучают и отвернутся, и ничего хорошего из этого не выйдет.

Если и этого не услышит твой добытчик, то, думаю, словами его не убедить. Тогда у него, наверное, недуг. Может быть, он все семейство уже заразил. Великий охотник, говоришь? Ему на выселках не лучше ли будет? Ты, я слышал, уже отселил сколько-то людей наполдень… Хотя, нет. Он там, может быть, пропадет безвестно, а надо бы пример показать…

— Пример?

— Много зверя он бьет? Больше, чем семейству надо?

— Много больше!

— И как со здоровьем у него? От колдовства изобиженных животных у людей пухнут суставы.

— Не слышал я, чтобы он жаловался. Да и как на охоту ходил бы, опухший-то?

— Значит, хороший заклинатель его пользует. Да только не убережется, накличет встречу с Арани, лесной хозяйкой. Она слышит горе зверей. У балов с ней и так мир худой, она не простила нам то давнее пожарище. Если сорвет свой гнев на нем, здоровые балы целей останутся. Вот и пример будет для всех, не то, что наши увещевания…

— Воистину, гуры видят важное за обыденным! Неужто и мой Асуга тому учится? А вот и еще случай к разговору был у меня на пути сюда. Прошу твоего объяснения, гур!

— Если откроется. Что же?

— В тот день я отослал повозку вперед, в эту сторону. Сам шел следом, краем леса, следы высматривал. Со мной собаки, вот эти. Солнце, безветрие, теплынь! Псы мышкуют в траве, забежали вперед. Тихо, слышно как листья падают с веток. И вот навстречу — березка, не облетела еще, горит на солнце. Вся трепещет, звенит даже. Тут в груди стукнуло и уши заложило, зазвенело. Оборачиваюсь и вижу — стоит кто-то на тропе, где я только прошел, улыбается, молчит. А во рту поблескивает желтое.

— Вот как? Узнал его?

— Не узнал, смутно как-то всё было и быстро. Опускаю тихо руку на молот, глазами по сторонам кошусь, других высматриваю. Глянул на того, первого, а его и нет. В тот же миг я и пропотел весь!

— Что-то еще?

— Да как сказать… Не пойму, почему собаки не предупредили. Теперь всё.

— А видел ли тень от того, с солнцем во рту? Ноги его видел? На Вараха не похож ли?

— Не приметил. Сказываю, как во сне всё было. Но не во сне, верно.

— Нескучно сказываешь, бал. Если тот улыбался — это, должно быть, неплохо. Обдумаю, переговорю со старшими. Дам тебе знать. Вышние да охранят тебя и твоих…

— Подожди, гур, посидим ещё… Я видел вчера Лису мельком, издали махнул ей. Вокруг нее все время люди, как стена. Ты помнишь свадьбу Кабана и Лисы? Какие они были! И мы! Небо горело от нас тогда! Ты в тот день на брагу налёг и с непривычки потом пел что-то старинное. А Рысь всё драться хотел с местными, еле угомонили его с какой-то Змеёй. А я… да что там… И теперь как же? С Лисой-то? Так и отправят вместе с Кабаном под землю — а ведь ему того не надо — и мы будем смотреть, да мёд пить? Отобьём! Ночью, в саже! У себя поселю, ты имя поменяешь ей…

— Будет распря. Ты же знаешь, будет непременно. Даже если сможешь удержать Лису, во что я не верю, сколько твоих и не твоих людей отправится на Ту Сторону до времени? Они нужны здесь. Ты, возможно, не всё знаешь, я расскажу в подходящее время. Да и что за жизнь у вдовы — как сухие листья жевать до конца дней… И запозорят еще… Разве не лучше, как в сказе — жили счастливо и умерли в один день! Как матушка твоя!

— Не люблю я эту присказку… Матушка уморила себя… А воины пусть отправляются! — бал Изана выпрямился и повел подбородком — Всякое и раньше бывало. На это нечего смотреть, на то они и воины! Лиса высокого рода, вашего, не забыл? Что ж нам теперь? Неужто Вышние…

— Оставим-ка Вышних на небе, бал. Послушай… Заведено не нами — если во время похода или на охоте или еще где ушел на Ту Сторону важный муж, то бойцы, бывшие рядом, отправятся за ним. Они знают об этом и будут биться за старшего, как за себя. Оттого наши и побеждают всегда, когда их ведет высокородный бал. Ну, почти всегда.

Если какой муж ранен или заболел, то его жены и слуги будут ухаживать за ним, и им не надоест, и они не устанут. Потому что, если муж уйдет на Ту Сторону, они пойдут за ним. И поэтому же молодые жены будут очень любить своих немолодых супругов. Очень! И с животными также, и с оружием. Которое подвело хозяина, будут утоплено или захоронено, но не вместе с ним, понятное дело.

Это важно! Неужели ты хочешь поломать? Да, я знаю, сейчас речь о Лисе, не о ком-то там… Однако даже ради нее разве другие балы позволят тебе разрушить порядок? Опасно для каждого! И для тебя, кстати, тоже. И для меня. И незачем так… У тебя лицо побурело…

— Я вспомнил о Хари. Что же до Лисы, то я не буду просто так сидеть и …

— И не надо! Мы все собрались, чтобы в эти девять дней молить о возвращении души бал Вараха в его тело. Оно не так уж сильно пострадало. Очень много даров завезено для жертв, и твои там есть, я слышал. Так что ты не сидишь, ты помогаешь.

Сегодня придут святые гуры, не мне чета. И ещё ждут самого Бал Баллу, пусть пребудет с ним удача. Он пойдет к Лисе. Наш род просил его и род Олкис тоже. Ты за свою жизнь его сколько раз видел, кроме как на Совете Двенадцати? Нисколько? А здесь увидишь! И по всей стране полуденных балов — по всей! — уже начинаются моления и аскезы и подвиги, и уже к закату всю нашу часть земли Варту мы покроем жертвенным дымом! Если бы можно было взглянуть на это сверху, со спины ворона! Думаешь, это ради Вараха? Сам рассуди. Он уже освободился. Его придется уговаривать вернуться. Нет, всё ради неё! Хочешь, я проведу тебя поближе к Бал Баллу сегодня? И мы с тобой вместе увидим всё.

— Скажи, бывало ли такое, чтобы душа возвращалась в тело?

— Бывало, да. У нас знают.

— Но ты сам видел?

— Я не видел. Но на досках в Святилище это есть.

Гладки и убедительны речи гур Шатур Рохита. Молодой Асуга, ученик, не слышал их. После обрядов он отослан в город на подмогу другим гурам. Ночевать ему разрешено в стане бал Изаны.

***

Первые похороны бал Вараха начались в полдень, сразу же, как только прибыл Бал Баллу. Заклинатель рода Варах был отодвинут от дел гурами Святилища. Осенний день короток, гуры старались успеть закончить обряды до захода солнца. А продолжать тризну можно и среди костров, темнота не помеха.

Бал Баллу сидел, завернувшись в богатый мех, на возвышении на широкой скамье, покрытой белым войлоком. Рядом с ним расположились старшие гуры. Время от времени он бросал на Лису короткие взгляды поверх толпы и чуть заметно кивал. Мясистое красноватое лицо его имело озабоченное выражение. Обряды же занимали мало.

Тело бал Вараха привезли на кладбище на возу, влекомом старым быком. Воины с факелами вели за возом всех любимых животных бала, несли его оружие и другие вещи. Животные тоже будут ждать девятого дня и молиться о возвращении хозяина. Путь от дверей дома до кладбища огражден двумя рядами костров для отпугивания похитителей тел. Костры окружали и место похорон, оставляя достаточно места для того, чтобы разместить участников и зрителей.

С надлежащими молитвами и пением тело бал Вараха поместили в домовину, снабдив припасами, которых достаточно живому на девять дней. Домовину быстро засыпали землей и подняли над ней невысокий пологий холм. Проход к двери, однако же, не завалили, а саму дверь, закрыв, подперли снаружи косо поставленными кольями. В верхней части двери осталась открытой широкая духовая щель размером с большую птицу.

После закрытия домовины развели два костра — один прямо на насыпи над могилой, второй — в проходе к двери. Оба костра будут гореть, не угасая, все девять дней до вторых похорон. Поддерживать их приставлены две пары самых надежных и основательных мужей, которые должны сменять друг друга в эти дни.

Важное началось уже после того, как дверь в могилу закрылась. Все гуры, прибывшие на похороны, собрались перед костром на могильной насыпи для молений о том, чтобы душе бал Вараха было позволено вернуться в его тело. Несколько раз по кругу песнопения сменялись жертвами — и снова заклинаниями. Множество коз отдали жизни, чтобы привлечь внимание Вышних. Часть жертвенной плоти сразу же сжигалась на кострах, другая часть была сохранена для тризны. Священный костер, заливаемый перетопленным жидким маслом, изрыгал к небу мрачные багровые языки, отбрасывая цветные отсветы на низкие тучи.

Чтобы поддержать силы гостей во время обрядов, младшие из рода Варахов разносили между ними кувшины с живительной настойкой. Чувствительность собравшихся росла, и вскоре уход Вараха и самом деле тронул многие сердца. Все чаще слышались горестные восклицания и всхлипы.

Обряды продолжались долго, пока, наконец, перед закатом гур средних лет, приехавший из Большого Святилища с гуром Махаришем, не обратился к Вышнему отцу с мольбой вернуть бал Вараху речь. Взамен гур поклялся оставаться немым все то время, которое бал Варах сможет говорить.

— Более того, — воскликнул гур — даже если бал Варах так и останется безмолвным по воле Вышних, я не стану пользоваться речью три года, чтобы почтить его память!

В знак своей решимости гур повязал нижнюю часть лица кушаком и расположился возле жертвенного костра. Его родичи из числа гостей поднялись с мест и приветствовали его, сложив ладони перед лицом. Гости, подогретые напитками и музыкой, одобрительно загудели.

Глухое рокотание больших бубнов козьей кожи ускорилось. Молодые ученики гуров, Асуга среди них, следили за тем, чтобы не прекращалось курение жертвенных благовоний у костров.

— Вышние, верните славному мужу радость слышать пение птиц и людей! Возьмите моё взамен! — вскочил со скамьи молодой гур, про которого шептали, что его честолюбие почти не уступает его ревности к служению Вышним. Юноша поклялся, что закроет себе уши и откажется от слуха на такое время, сколько будет слышать бал Варах, если вернется в свое тело.

После каждого произнесенного обета молодые гуры приносили камень и ставили его в кольцо вдоль основания могильного холма. Вскоре уже треть окружности оказалась отмечена камнями. Оживление и шум среди гостей всё возрастали.

— Великий Отец, услышь плач людей по славному мужу! Не оставь без ответа! — слышалось здесь и там.

— Это все пустое — вполголоса переговаривались некоторые вокруг бал Изаны — легко показывать благочестие и обещать то, что, скорее всего, исполнять не придется…

— И я поклянусь не принимать пищи столько времени, сколько ее будет принимать вместо меня бал Варах, когда Вышние вернут душу в его тело! — отчетливо сказал молодой муж рода Баллу из числа сомневающихся.

Гур Махариш, одобрительно прикрывавший глаза при каждом произнесенном обете, вдруг поднял руку. Музыка стихла.

— Пусть аскет, который отказался от пищи, сядет у жертвенного костра, мы с Бал Баллу хотим отметить его! — сказал гур, ища взглядом говоруна. Бал Баллу поморщился, но кивнул.

Родич Баллу приветствовал собрание и, не выказывая волнения, сел рядом с другими жертвователями возле могильной насыпи. Вскоре к нему подошел посланец от гур Махариша.

— Воин, скажи, что доброго видел ты от бал Вараха, что решился пожертвовать собой ради его возвращения? Гуры и Бал Баллу хотят знать, — спросил он.

— Бал Варах — добрый и храбрый вождь. Недаром же собрались такие важные гости, чтобы выручить его. Я рад помочь.

— Но если не было особого благодеяния тебе от бал Вараха, то как же ты решился бы пожертвовать самой жизнью? Или ты не веришь, что душа его может вернуться?

— Почему же, я верю, что всё в руках Вышних.

— Ты скрытен, воин. Гуры проследят, чтобы твоему семейству были оказаны особые почести, если тебе придется исполнить твою клятву.

Завершая труды дня, сам Бал Баллу подвел к кургану белого быка из похоронной повозки бал Вараха и вскрыл тому горло старинным ножом красного кремня.

Известно, что возвращения души в тело нужно ждать девять дней после смерти, на протяжении которых нужно как можно чаще напоминать Вышним о своем деле. Если душа вернется, и бал Варах пробудится, он через отверстие в двери сможет позвать на помощь воинов, что оставлены при кострах. Если такого не случится, то на девятый день старшие гуры и балы откроют дверь домовины и удостоверятся в том, жив он или нет. Если найдут, что моления остались без ответа, и тело подверглось тлению, то приступят к завершению похорон. Тогда и решится, кто из людей и животных пойдет с балом на Ту Сторону. Если же найдут, что тело сохранилось необычно хорошо, то окончательное закрытие могилы будет отложено, и тризна продолжится до сорока дней. Старшие рода Варах — молчаливо, конечно — надеялись, что дело с похоронами разрешится побыстрее, иначе запасы рода потерпят слишком уж большое опустошение.

Бал Изана не стал смотреть действа и поместился в стороне, но так, чтобы видеть Лису и самому попасться ей на глаза. Она сидела среди жен рода Варах, к ней часто подходил гур Рохит. Он оказался ее старшим кровным родственником среди собравшихся. А вернее, захотел, чтобы его сочли таковым. Единственный сын бал Вараха, раненный в схватке на охоте, еще не оправился и не смог долго оставаться с людьми. Посидев рядом с матерью, он с помощью слуг отправился в город. Сыну бал Вараха шел шестнадцатый год, но он выглядел коренастым и крепким, почти как взрослый муж. Тыльные стороны его ладоней поросли темным волосом.

Первые похороны не означали окончательного расставания с бал Варахом и не вызвали особого оживления среди гостей. Их больше привлекала тризна.

Дни с четвертого по тринадцатый. Середина осени

Девять дней прошли, однако душа бал Вараха не возвращалась. Но, разумеется, не из-за недостатка старания живых. Тризна удалась! Она, несомненно, привлекла бы душу, если бы та находилась поблизости. Тем более что распорядителем был сам старый гур Махариш из Большого святилища. С помощью гостей он вел многодневный пир и обстоятельно напоминал, какие радости есть на Этой Стороне для живого мужа.

Длинные столы ломились от угощений и браги — род Варах не поскупился, да и даров привезено гостями немало. Дух печеного мяса и сыра смешивался с пряным дымом от трав, тлеющих в глиняных курильницах. Певцы, сказители и музыканты сменяли друг друга по нескольку раз за день, лучшие борцы показывали свою ловкость. Самые смазливые и веселые Змеи разносили угощения и помогали хмельным гостям найти дорогу к своему стану.

Состязанием молодых воинов-пастухов был бег в полном вооружении — с молотом, дротиками и тяжелым мешком. Тропа состязаний опоясывает внешнюю ограду города Варахов, вдоль нее на разном расстоянии от ее края, расставлены шесты с надетыми вверх дном горшками. Воин не только должен быстрее других пробежать пять раз вокруг города, но и разбить по пути как можно больше горшков. Тому, кто точно бросает дротики, не нужно тратить время, чтобы подбежать и разбить горшок молотом. Разбитые горшки тут же заменялись на новые.

В один из дней пришел час восхвалений дел самого бал Вараха. От каждого из старших мужей, сидевших за столами, ожидалось несколько слов о нем. Когда подошел его черед, Бал Изана поднялся и поведал старую повесть о том далеком уже лете, когда он сам, молодой бал Варах и несколько почтенных ныне балов ходили за именами в страну дальних лесных Змей. Многим известно дело, когда бал Изана победил богатыря Змей. Руки у того были толщиной с бычью ляжку, а ростом в полтора мужа. Победа над Змеем не обошлась без бал Вараха, который вовремя подал Изане свое оружие и тем спас его во время схватки. Из-за колдовства Змей собственный молот бал Изаны сломался, рукоять треснула прямо посреди боя.

— Да вот он, тот молот бал Вараха — бал Изана высоко поднял за длинную рукоять оружие из зернистого светлого камня с искрами — я не расстаюсь с ним. Я обойду всех, чтобы каждый смог увидеть. А сломавшийся бросил в реку, дух в нем оказался слабый…

В своем обходе бал Изана не пропустил случая подойти к Бал Баллу. Остановившись на уместное время рядом с ним, он коротко помянул, что прошлым летом на заставы его рода несколько раз выходили чужие разведчики из леса. Боя не случилось, лесовики отошли в свою сторону. Бал Баллу, покачивая головой, заметил, что лес отступает, а степь расползается, тесня лесовиков ближе к селениям балов. Вот уже четыре поколения так, судя по резным доскам гуров. Обещал весной прислать следопытов на помощь.

***

Во время пиров бал Изана узнал, что именно случилось с бал Варахом на охоте. Бал и его люди спугнули выводок кабанов и бросились за ним, а старого борова, жировавшего в овражке, не заметили. Он-то и свалил бал Вараха, да пропорол ему ногу вверх до паха. Сын бала оседлал зверя, отвлекая от раненого, и несколько мгновений боролся с ним. И вот уже совсем было подоспели остальные охотники, чтобы растянуть свинью за ноги на земле, но тут исполосованный ножом молодого Вараха боров сбросил его и скатился вниз в овраг, ломая кусты и деревца. Перед тем зверь успел, однако, повредить юнцу лодыжку.

Мужи-родичи недоумевали — «Бал Варах с молодости носил шлем из кабаньей головы. И погиб от кабана. Может быть, на него разгневался Хранитель рода? Коли так, то напрасно ждать его обратно с Той Стороны…» Впрочем, может быть, им просто было досадно, что род тратит на долгие обряды и гостей так много припасов.

Вскоре после того бал Изана столкнулся на торгу с молодым гонцом, который за неделю до того принес весть о похоронах. Бал не упустил случая угостить его и расспросить о том, что говорят и думают в роду о бал Варахе, его семье и его брате-наследнике и о том, что за скрытые страсти горят внутри домашних стен…

День шестой. Середина осени

Бал Изана сидит в гостях у Бабру Вараха. Бабру — младший брат и наследник отошедшего вождя Варахов. Он еще не переселил свое семейство на большой двор своего покойного брата и принимал гостя в прежнем доме, подпорные столбы которого были увешаны доказательствами его доблести — были там черепа волков, медведей и даже какой-то великан — из лесных чудищ, по-видимому, оставил там свою голову, огромную, как бражный жбан. Бал Изана с неприятным чувством косился на такую редкость.

Бал Бабру, коренастый и крепкий, не был славен быстрым разумом, но свою пользу понимал хорошо. На это и надеялся бал Изана. Для того чтобы сразу придать беседе правильное течение, он начал с того, что заметил, как искусно бал Бабру разделывает мясо — лосиную ногу в корочке из местных трав и привозной соли, сочно запеченную в земляной пещерке с углями, как это делают Змеи. Только вот соли у Змей неоткуда взяться, все оставляют себе высокородные балы.

— Я-то что? Это всё ножи — скромничал Бабру — твердой меди, прадедовское наследство. Так и у тебя, поди, есть такие? — и Бабру подвинул ближе к бал Изане пару ножей — побольше и малый. Рукояти ножей обмотаны свежей берестой, скрывающей литые знаки. Длинные чуть горбатые лезвия, источенные до изящной тонкости, любовно очищены от патины до жирного желтого блеска.

— Вот оно что! — бал Изана наклонился, рассматривая, но в руки ножи не взял — у нас в семействе давно уже нет таких, стерлись. Заказываем новые из красной меди — умельцы Рохитов помогают с этим. Только мягкие получаются, не навостришь, да и износ скорый, не то, что старая работа. Но вижу я, что ты и красными ножами управился бы не хуже..

Про себя Изана заметил, что Бабру успел-таки заполучить братние ножи, не дожидаясь похорон. Ножи эти были очень даже знакомы по застольям с Кабаном.

Подвигая понемногу разговор, бал Изана к месту рассказал о нескольких случаях, когда он был свидетелем наследственной боевой ярости покойного бал Вараха. Бабру слушал и кивал с удовольствием, щедрее нарезая закуски в тарель Изаны.

— Я все думал в эти дни — продолжал бал Изана — не повезло брату Вараху, что же это такое… А сегодня с утра меня как осенило — а дело-то мудреное! Невезение ни при чем тут. Даже наоборот, да! Посоветовался с доверенным гуром. Так вот, по всему выходит — вепрь-от непростой был. Обычной лесной свинье брата не свалить бы! А этот не только свалил, так еще и племянника твоего стряхнул и от остальных мужей ушел. Уж совсем из ряда вон! Так вот, уж прости мою прямоту, но не сам ли Отец Победы присылал за братом твоим? Тот, который Красным Вепрем летит каждый день вперед Солнца, торя ему путь? Как думаешь, бал Бабру?

— Это, однако…

— Вот и я говорю! Не нашлось твоему брату супротивника на земле, так что пришлось Самому явиться кабаном, чтоб забрать его к себе!

— А зачем?

— Я слышал так. Что-то зреет на небесах такое, что нужны Отцу Победы самые лучшие бойцы. Вот и собирает их, где может. В дружину к себе.

— Никак битва с Темными близка? Ты к этому ведешь, бал Изана?

— Это ты как зверю в глаз — точно попал! Откуда узнал?

— Ну, и мы здесь не совсем деревенщина, древний Сказ слушаем часто…

— Режешь тайну, что твой нож — до кости, брат Бабру. Однако молчок об этом! То дело высокое, не нашего ума.

— Да-да, верно! Барсуку да кабану в людские дела не след соваться, а людям — в дела Вышних. Молчу!

Многозначительно прикрыв глаза ладонями, балы посидели в тишине некоторое время, давая разговору о важном окончательно утихнуть. Затем бал Изана, произнося уместные вежливости, выложил перед хозяином подарки — особо указав на зеркало из редкого полупрозрачного камня, оправленного в искусно сделанный ящичек неизвестного дерева. Это был той самой породы камень, из осколков которого делали необычайной остроты лезвия для бритв и лекарских дел. Дальние торговцы нечасто привозили такие поделки на торг и просили за них много дороже, чем за медь. Зеркало предназначалось для балли Бабру. Усмехаясь со всей простотой, бал Изана пересказывал речи торговцев, которые выслушал, когда торговался за зеркало.

— … большая редкость! Даже в дальней земле за полуденным морем, где в горах родится этот дивный камень, таких больших кусков находят мало, и ценятся они намного дороже, чем куча мелких обломков такого же веса. Мне это зеркало досталось случайно, а так я бы ни за что не стал платить полную цену! Нет-нет, невозможно, меня бы потом сожаления заели, сна лишили… Но повезло, привелось выручить торговца. Вылечил его, Хари помогла. И в благодарность тот скостил цену… И растолковал, за что ценят такие вещи. Очень они увеличивают жар в женах. Не смейся! Да, я тоже подумал сначала — россказни! Но нет, так и есть. Когда приблизится тот самый горячий миг, оба пусть смотрят в камень, не отводя глаз, и увидят себя как бы со стороны. Прямо как десять лет долой!

Говоря, бал Изана краем слуха поймал шорох за кожаной стеной. Похоже, его речь достигла нужного уха.

— Торговец сказывал, что в том месте за полуденным морем, где из горы выходят жилы с такими камнями, уже давным-давно поселились люди, большие искусники. Добывают этот камень, делают из него редкостные вещи и посылают на обмен во все земли, понемногу, чтобы цену не сбить. И так уже много поколений. Скота держат мало, меди не плавят, все им привозят со стороны за эти камни. И скопилось у них добра видимо-невидимо, так что пришлось построить вокруг селения каменную крепость без дверей, для сохранности. Самое ценное, что у них есть — это большие самородки такие вот прозрачные, которые они редко куда посылают, стараются хранить у себя. Через самородки они видят другой мир, могут вопрошать. В них, в самородках, вся сила и благо того народа. Этот-то маленький будет, что я принес, но, думаю, на удел Варахов в нем блага достанет.

— Так вот почему у тебя так дела идут в последние годы! А мы-то… ума приложить не могли — как да откуда? Извелись некоторые… Однако, никто из соседей не захотел согнать тех людей и взять себе гору с камнями?

— Хотели и не раз! В том и беда каменного народа. Старшины камнеробов присылают подарки и привлекают сердца вождей наших родичей — пайяпитов, обитающих на юге, а главное — сердца их жен! И вожди отправляют высокородных младших сыновей с дружинами на помощь камнеробам. Десятки поколений продолжается это. Не каждый год, нет, а изредка — но достаточно, чтобы у тех каменных людей осталось поменьше беспокойных соседей. Так и попал к нам этот обломок.

— И что же, этот твой камень — это награда кого-то из воинов, ходивших за горы?

— Теперь он твой. Я принес его тебе и твоей балли. Да, думаю, какой-то воин из южан, должно быть непростой, когда-то привез его домой, либо прислал кому-то в дар. Некоторые ведь так и остаются жить за морем, с каменным народом. Особенно, которые из семейств не слишком высокого рода.

— Даже и не знаю, бал Изана, смогу ли я принять такойподарок… Как отдариваться буду? В наших вежах редкостей не водится.

— И не думай о том! Мы же, считай, родичи. Брат твой покойный и мне в юности братом стал — ты знаешь, конечно. Я для него приготовил эту вещицу — в благодарность за его молот, тот, спасительный, давнишний. Теперь ты — его наследник, и подарок — тебе. Так что никаких отдариваний и не поминай, сделай милость!

— Так-то оно так… — Бабру отставил чашку с брагой и в нерешительности поглядел на стенку — нет, пожалуй, не смогу принять вот так просто. У тебя с братом были свои дела, а со мной пусть будут свои, отдельные. Подумаю, посоветуюсь с семейством, посмотрим, что мы сможем собрать в ответ. Покажу им твою вещицу, объясню им все, если изволишь оставить ее на пару дней у меня.

Бал Изана, видя, что наживка проглочена, решил подсекать.

— Конечно, оставлю. О, прямо сейчас мысль была мне послана! Скажи-ка, бал Варах, Рохиты, поди, недовольны тем, как у вас решено насчет Лисы? Она же их крови. Присылали к тебе, наверное?

— К чему ты ведешь, брат Изана? — Бабру Варах напрягся, благодушие слетело с него — что тебе до того?

— Мне-то ничего до того. А только с Рохитами ссориться никому не разумно. Может быть, ты захочешь отдать Лису как бы в обмен на камень? А я отведу ее к Рохитам, к родне. Завтра на тризне я покажу вождям, гурам и всему народу этот камень, да расскажу про него так, чтоб заслушались! А через день станет известно, что ты ради блага своего рода выменял камень на Лису. Все тебя поймут, никто не осудит. Ты останешься в друзьях у Рохитов, а это дорогого стоит. И я тоже. И камень при тебе. Конечно, надо будет заранее обсудить все с Бал Баллу и получить его согласие…

День четырнадцатый. Середина осени

В полдень девятого дня тризны костры, горевшие все эти дни возле могилы бал Вараха, были потушены, и несколько гуров вместе с наследником покойного вошли в домовину. Через недолгое время они появились перед народом, чтобы сообщить, что Вышние не услышали просьбу людей. Вздох разочарования пронесся над собранием, сменившись общим говором и суетой. Началась подготовка ко вторым похоронам. Балли Лиса Варах, стоявшая вместе с гурами и Бал Баллу, оперлась на сына, который вдруг весь стал красен. Ее лицо, оттененное волосами цвета красного солнца, побелело, губы скривились. Почтенные гуры, бывшие рядом, сразу же подошли, подали успокоительное питьё и подставили сиденье, чтобы балли могла отдохнуть и прийти в себя. Через недолгое время она успокоилась и порозовела, но как-то обмякла и не могла связно отвечать гурам, склонившимся над ней. Ее сын сел рядом, опустив плечи и глядя в землю. Вскоре их обоих увели в вежу.

Бал Изана смотрел на это издалека. Волосы на его руках встали дыбом. Горечь в сердце сменилась, было, красной яростью, но он совладал с ней, и ярость обернулась змеёй, холодной и расчетливой. Бал Изана весь день перед тем злился на себя за недостаток красноречия и за то, что Бабру Варах не принял предложения и возвратил каменное зеркало через посыльного. С тех пор Бабру избегал встреч и только раздувал ноздри, когда видел бал Изану. Изана, понимая, что дело не срастается, по мгновениям перебирал свой разговор в веже Бабру, стараясь найти, когда и как произнес он неверные слова. Всё, вроде бы, было построено, как учили — в юности бал Изана, подобно всем высокородным мужам, проходил обучение искусству плетения речей. И у кого! У самого чар Васита, чьи песни и до сих пор поют на пирах — все их знают, от мала до велика. Конечно, ученик из Изаны в то время был невнимательный. Сила играла в теле, за током крови не все поучения бывали слышны. Весьма и весьма укорял его чар за непоседливость, торопливость — «Славно начинаешь, хорошо ведешь, а только торопишься в конце. Явно выставляешь свое хотение…»

— Как оно было тогда, так оно и есть! Так и есть! Поторопился поминать Лису, не дал жадности Бабру пару дней разгореться — кусал губы бал Изана.

***

За два дня до того, во время тризны, у бал Изаны был случай переговорить с Лисой. Возможность представилась, когда друзья бал Вараха по обычаю принялись осаждать ее предложениями замужества. Делалось это на пиру, прилюдно и нарочито, с поднесением даров, чтобы возбудить ревность и земные страсти в душе бал Вараха, которая, конечно, могла все это видеть. Речи «женихов» временами заходили за край приличного, но зато доставляли живейшую радость хмельным гостям. Бал Изана дождался подходящего времени в конце вечера и тоже не без удовольствия наговорил Лисе двусмысленностей, подходящих к случаю. Слушала она плохо, судя по неподвижному взгляду. Тогда Изана присел рядом и, выкладывая на траву у ног Лисы подарки, крепко до боли сжал ее лодыжку в меховом сапожке и зашептал:

— Очнись же! Сегодня перед рассветом приду за тобой. Со мной будут молодцы… Сможешь сама выбраться к ограде?

— Зачем?

— Съедешь ко мне или еще куда подальше! Переждешь пару месяцев под приличным присмотром, пока что…

— А Варах?

— А что Варах? Если он очнется, ты вернешься.

— Он не примет меня. Да еще и тебе достанется, пожалеешь и ты, и твой род!

— Да что за дела, сестрица, уж не надумала ли ты лишнего про Изану? Рассуди же сама! Варах скорее вернется, когда услышит, что я тебя умыкнул! Чтобы отомстить! А когда он встанет, я уж найду слова, чтобы объяснить ему!

Взгляд ее мимолетно сверкнул, но тут же потух.

— Не нужно этого. У меня договор с Варахом на такой случай был. Да и сыну моему тогда вождем не бывать в свой черед? Ты лучше сейчас проси Вышних о Варахе, Изана! Я вот прошу…

День сорок седьмой. Начало зимы.

Четверо высокородных мужей неспешно приближаются к внешней ограде города Изаны. Шубы их распахнуты, под ними расшитая гостевая, не походная, одежда тонкой оленьей кожи. Оружия ни на ком не видно, кроме легких булав за поясами. Только у одного бала на ладони лежит топорик красной меди. У другого на ремне через плечо — многострунный гатар в меховом чехле.

За балами в отдалении переминаются воины-дружинники, десятка три. Оружие сложено рядом на снегу. Их руки беспокойны, как будто ищут что-то. На суровых до свирепости лицах странное неопределенное выражение. Из ближнего перелеска доносится стук топоров — готовят походный стан для войска.

Бал Изана, глядя с дозорной вышки, узнал гостей и вышел им навстречу. Он нарочно не стал снимать доспех из кабаньих копыт на толстой кожаной основе, желая показать свою решимость. Внутри крепостной ограды, возле ворот, столпились почти все взрослые мужи рода Изаны.

— Надеюсь, предки довели вас безопасно, высокородные балы? Узнал тебя, чар Гитам, видел и слышал твое искусство в городе Варахов недавно. Однако не припомню, чтобы я звал гостей… Кто из вас будет говорить со мной?

Бал Вару, тот что держал медный топор, сделал полшага вперед.

— И тебе долгой жизни, высокородный бал. Недоброго не случилось на пути, предки упасли. Вот топор Бал Баллу, ты видел его раньше. Бал Баллу дал мне его на время. Сегодня и в эти дни я буду его глазами, ушами и словами. Он не смог навестить тебя сам, но передает, что помнит ваш с ним разговор.

— Вот как! Догадываюсь, зачем вы ко мне. Правда, время выбрали неудачно. Почти весь мой род зимует сейчас здесь со мной. Вам будет непросто войти в город. И я не вижу с вами молодого бал Бабру Вараха. Надеюсь, с ним все хорошо?

— Бал, побеседуем, не торопясь и без горечи. Мы оставили оружие на возах. Воины тоже ждут с пустыми руками. Твои стада, спрятанные в лесу, нетронуты, их никто не разыскивает. Родичи из города могут кормить и доить скот, когда захотят. Расположимся же прямо здесь, если ты не хочешь впустить нас в город. А балы Удру и Сакунт вернутся к воинам, чтобы придержать их. Молодого бал Вараха мы не привели, он все равно не помог бы делу.

Бал Изана обернулся к воротам:

— Эй, принесите мешки с сеном, закуски и всё для костра!

— Мы не будем есть, пока не договоримся с тобой.

— Как желаешь… Однако, чар Гитам, тебе-то что за прихоть вместо песен ходить по снегу за семь дней?

— Я рад, что ты изволишь помнить нашу встречу! Бал Изана не промахивается ни в бою, ни в беседе. Так и есть, дело в песнях. О твоих делах, бал.

— Хари удивится. О чем же тут петь?

Чар Гитам запнулся, моргнул как-то странно, но быстро поправился и продолжил.

— Ну, например, о том, как жил некогда славный вождь из народа Медведей. Когда он был молод и жесток, он победил царя Змей, вынул ему глаза и отнял у Змей землю для своего народа. В те же поры он встретил красавицу Рохини, но из твердосердечной приверженности Обычаю уступил ее своему другу и брату, а сам удалился на край земли. И о том, как через годы этот вождь смягчил сердце и переступил через Обычай ради милосердия. И как, спасая Рохини, он спустился за ней в могилу, встретил там демона смерти и поверг того оружием, вложенным в его руку Вышними. И как потом сжег город, чтобы отрезать путь погоне. И о том, как другие вожди, желая восстановить Обычай и вернуть женщину, собрались и подступили к его собственной крепости… Ну вот эту часть пока не поют, я все еще размышляю над ней…

— Славно сплетаешь, чар Гитам! Но тут сильно всё приукрашено. Не город, а пару стогов с сеном. И я не уступал Лису Вараху.

— Но с демоном смерти так и было?

— Почти. То была демоница.

— О!

Бал Вару, сдерживая нетерпение, вмешался:

— Мысли чар Гитама то взлетают к Вышним, то спускаются на Ту Сторону, поспевать за ними радостно. Однако сейчас мы можем помочь ему с завершением песни. Мне видятся три завершения. В первом вождь Медведей отдает высокородным балам красавицу Рохини, и они уводят ее. Я должен упомянуть и этот путь, бал Изана — не горячись!

Второе завершение — начинается битва между войсками вождя Медведей и других вождей. И, если не вмешаются Вышние, бОльшая сила одолеет меньшую. Умрёт немало воинов. Чар Гитам, как думаешь, сколько богатырей сразил бы в песне сам вождь Медведей, прежде чем пасть?

— Не меньше четырех десятков, самых могучих. О каждом из которых можно было бы спеть особую песню.

— Да у нас с собой воинов лишь немногим более того! Однако думаю, что конец такой славной битвы может быть омрачен жестокостями, если распаленные воины ворвутся в город вождя Медведей.

Есть и третий путь. Путь милосердия. Вождь Медведей, желая сохранить людей от войны, запирается вместе с красавицей Рохини в большом доме и велит воинам обложить его сухим хворостом. Затем прощается со всеми и на облаке дыма возносится с ней к Вышним. Которые, конечно, воздадут ему милосердием за милосердие. А у вождей, пришедших с войском, не будет ни желания, ни повода держать вражду к вождю Медведей и его роду.

***

Бал Изана с тяжелым сердцем слушал словоплетение бала Вару, грея руки у костра. После того, как прошлым днем охотники известили о приближении чужого войска, мужи рода пришли к его дому, чтобы спросить о том, что бал собирается делать, будет ли битва, и какая польза будет роду, если он победит одноплеменников. Возможность неудачи в бою не упоминалась вовсе. Отцы семейств держались степенно, но их женщины, собравшиеся в отдалении, громко сомневались в том, что родичам нужно умирать из-за какой-то вдовы из рода Варах. Немногочисленные воины с дружинного двора, чаще других получавшие от щедрости бал Изаны, стояли тут же, за его спиной, но в разговоре не участвовали.

Изана вел беседу уклончиво, тянул время, ожидая вести от брата, который еще вчера отправился в стан мирных Змей. Напоминал родичам о том, как бал Варах в прошлые годы присылал удальцов, когда род Изаны ждал нападения врагов. Но всё это было не то. Наконец, он отложил продолжение разговора до утра, чтобы хватило времени посоветоваться с Вышними и предками во время встречи Солнца.

Ночью явился брат, усталый и мрачный. Рассказал, что старики Змей не хотят касаться распрей балов, не пришлют бойцов. И они не желают строить новый дом для балли Варах рядом со своим селением и не стали бы охранять его. Они уже сворачивают стан, чтобы отойти в лес, подальше от города. Но старики не запретили сыновьям бал Изаны от Змейки помогать отцу. Оба уже пришли по-походному, ждут разрешения войти в город.

***

Бал Изана держал в свое время отдельную усадьбу рядом с селением Змей, в недолгом пути от города. Девятнадцать зим назад там поселилась Змейка, круглолицая и смешливая, вместе со своей матерью. Змейка родила балу троих сыновей и дочку, из которых Вышние оставили только двух сыновей. Давно уже нет ни Змейки, ни усадьбы, на ее месте видны только сгнившие остатки столбов и яма в земле. Ее сыновьям исполнилось пятнадцать и четырнадцать зим, последние годы они прожили в доме их дяди по матери. Бал каждый месяц отправлял туда свинью и не тяготил их семейство оброком.

Наутро, после молений и жертв, бал Изана обещал родичам, что битвы не будет. Но только если гости увидят силу и единодушие рода. Велел загнать скот в город — весь, какой возможно — а оставшийся спрятать в лесу под присмотром стариков и подростков. Родовой заклинатель отправился в городское святилище призывать стужу и метель, мужи-родичи разошлись по домам вооружаться.

Сам же бал Изана велел принести воды, свежего молока, бычьей крови, копченого окорока и топленого масла, но не браги. Под охраной доверенного пожилого воина, дядьки Сура, заперся в своем доме и в тишине занялся оружием, готовясь к возможной-таки схватке. Постелив лосиную шкуру на пол, не торопясь раскладывал на ней оружие, сначала поднося к лицу и шепча тайные имена, которых никому нельзя знать — молот, каменный кинжал и еще один — из медвежьей кости, пару ясеневых дротиков с жалами цветного кремня, отцову волчатку — совершенно круглый тяжелый голыш размером с бычий глаз, вплетенный в конец прочной витой ременной рукояти толщиной в два пальца. Он угощал каждого по очереди водой, молоком и кровью, а затем густо натирал маслом и грел возле огня, чтобы впитывалось лучше. Брал из чашки чистый крупный песок цвета солнца и посыпал рукояти. В конце опустил оружие в мису с водой и оставил на некоторое время, чтобы рукоять распухла и плотнее села в отверстии каменной головы молота.

— Отец, сделай меня сильным и быстрым сегодня — телом и мыслью! Деды, добавьте разума и удачи! И ты, друг, если тебе хорошо со мной, помоги помыслом, подскажи вовремя! — приговаривал бал Изана, сбрызгивая огонь в очаге оставшимся маслом и подкармливая окороком — Хозяин огня, передай вот это Вышним, а вот это предкам поскорее! Но сначала возьми себе, сколько пожелаешь!

Закончив с этим, бал в сопровождении оруженоши, взялся проверять лучников, расставленных на палисаде. Лучниками были подростки, не достигшие пятнадцати зим, под началом старого воина. Дочь Изаны Яла была там же со своими стрелами. В случае приступа, это мало поможет, конечно.

***

Когда бал Вару закончил речь, собеседникам стал лучше слышен невнятный гул среди воинов, продолжавшийся уже некоторое время. Звуки работы в лесу прекратились. К балам, беседовавшим, сидя у костра на мешках, направлялись несколько бойцов вместе с балом Удру. Они сопровождали какого-то долговязого человека, то и дело заступая ему путь. Человек шел прямо, подняв подбородок, не торопясь и не глядя вокруг. В руке он нес шлем из медвежьего черепа с блестящими клыками. Воины, несмотря на суету, всегда успевали освободить место для его следующего шага.

— Стой, не то поймаешь стрелу в глаз! — детский, но громкий и резкий голос Ялы с городской ограды заставил всю процессию вдруг замешкаться. Высокий человек тут же шагнул вперед, отстранив воинов.

Уловка? Бал Изана не стал ничего ждать, поднялся с оружием в руке и отступил на шаг в сторону городских ворот.

— Приветствую вас, высокородные, — сказал гость, улыбаясь и склонив слегка голову, — редкая удача видеть столько важных балов за один раз. Бал Изана, да будут милостивы к тебе Вышние, гур Шатур шлет благопожелания твоему дому. Он сказал, что твой сын здоров и хорошо постигает науку.

Не слишком учтивая речь задела балов. Они, однако, пробурчали в ответ что-то приветственное. Все, конечно, узнали молодого вождя воинов Святилища, прозванного Змеиным Волком, из высокого рода Рохит, чьим именем немирные лесные Змеи пугали детей. Он сочетал в себе предприимчивость лиса со свирепостью волка, а подавал себя с наследственным высокомерием, что, впрочем, не мешало молодым балам всех родов страстно желать быть под его началом в походе. Предки Змеиного Волка из рода Рохит сражались по левую руку от Бал Баллу Старого, прикрывая его сердце, когда много поколений назад тот вел народ сюда, на новую родину. С тех пор и до этих дней, несмотря на изгнание баланов в восточные уделы, род Рохит считался вторым среди высокородных после рода Баллу — как на пути воинов, так и на пути гуров. Сам Змеиный Волк был рожден в младшей ветви семейства, его будущие права на булаву вождя призрачны. Он еще в юности поселился при Большом Святилище и вскоре прославился как удачливый муж войны. В последние годы он все чаще оказывается походным главой войска всего народа балов, собирая под своим началом лучших воинов без различия родов. Связь с семейством он, конечно, сохранил. Но особенно близко сошелся в Святилище со своим родичем гур Шатур Рохитом, который в свое время поручился за него перед старшими. В прошедшем году на слуху у мужей был случай, когда Змеиный Волк со своими «волчатами» во время дальнего поиска за много дней хода от Варту, за самой непроходимой чащей нашел-таки тайный воинский дом немирных Змей. Дом тот был поднят над землей и устроен между несколькими высокими елями на высоте двух человеческих ростов. Подняться к нему с земли можно было, только если сверху опускали ствол с сучьями, нарочно подрубленными в виде лестницы. Судя по размеру, в доме могли проходить науку не менее двух десятков юнцов-смертников. Когда Змеиный Волк и его воины вышли к дому, лестница была поднята, наверху кто-то был, хотя и не обнаруживал себя. На счастье, почти все смертники находились в дневной отлучке. Змеиный Волк сжег дом вместе с опорами, обложив их кучами лапника. От жара и дыма, насельники стали валиться вниз, в огонь и под молоты балов. Волк принес из того поиска связку вражьих голов, которые отдал вываривать подручным.

— Скажите, высокородные, чьи это возы за лесом? Столько ценностей и почти без охраны. Я поставил свою, пока что… — Змеиный Волк говорил, глядя поверх голов собеседников.

— Возы наши… — начал бал Вару, но гость не слушал.

— …старший возчик так беспокоился, что упал и сломал себе что-то. Чей это человек?

— Это мой родич, — налился раздражением бал Вару.

— Ему уже помогают. Такая нелепица…

Змеиный Волк пришел на совет балов готовым для боя. Под коротким медвежьим кожухом виднелась безрукавка толстой бычьей кожи, на которой крупный костяной бисер был нашит так плотно и тесно, что казался чешуей ящера, блестящей и чуть бугристой. Нож желтого кремня, годный для бритья, гладкий каменный топорик на дубовой рукояти, два дротика с зазубренными наконечниками, турий рог на поясе, шерстяной подшлемник-желудевая шапочка, валяные сапоги обычного бурого цвета и рубаха, туго связанная из пуховой собачьей нити — всё на бал Рохите было самой тщательной и неторопливой выделки, подогнано точно и удобно. На груди его лежало ожерелье из медвежьих и человечьих клыков, оправленных в медь. Рядом ним другие балы казались мешковатыми.

Змеиный Волк вновь повернулся к бал Изане, не обращая внимания на остальных.

— Мы с воинами оказались неподалеку, я не мог пройти мимо и не поприветствовать тебя, бал Изана. Еще хочу повидать балли Лису Варах — или сейчас вернее снова называть ее балли Рохини, по родителям? Она всё ещё гостит у тебя, верно? Или нет? Однако сперва скажи, что делают у твоего города эти высокородные балы, да еще с войском?

— Бал Вару привел их. У него топор Бал Баллу.

— В самом деле? Вижу, редкостная вещь… Чего же они хотят?

— Они хотят, чтобы балли умерла прямо сегодня. Либо хотят забрать ее и убить чуть позднее.

— Ну, это вряд ли возможно. Она приходится мне двоюродной тёткой, ты же знаешь.

— Молодой бал Рохит понимает, что мы здесь не по собственной прихоти? У нас приказ Бал Баллу вернуть женщину в город Варахов — даже силой, если бал Изана будет противиться — вмешался бал Вару.

— А есть у вас приказ применить силу против меня и моих воинов, если мы заступимся за мою родню? Нет? Как же быть? Да и возы эти тоже… И ещё. До вас, высокородные, возможно, не дошла весть из Святилища, что дело с бал Варахом и его балли Лисой оказалось даже мудрёнее, чем все думали. Я слышал от сведущих гуров, что дух бал Вараха среди белого дня являлся кому-то из высокородных накануне похорон. Гуры пока не знают как это понимать. Ясно только, что это важный знак.

— Мы не вернемся назад, не исполнив приказа Бал Баллу!

— Высокородные, по-моему, мы поняли друг друга. Вы не сможете силой забрать балли Варах, то есть я хотел сказать балли Рохини. Тем более, умертвить. И вам доподлинно неизвестно, в городе ли она сейчас, так что нет нужды устраивать здесь войну. Если хотите, вы можете сказать во время отчета, что, когда пришли сюда, то встретили Змеиного Волка, и он помешал вам. Прощайте, высокородные. Бал Изана, позволь пройти в твой грам, я хочу принести благодарственную жертву за безопасный путь.

В продолжение уже некоторого времени бал Изана не участвовал в беседе, прикрыв глаза и стараясь справиться со слабостью. В какой-то миг он потерял нить разговора и был рад его окончанию.

Ночью похолодало, сверху посыпался мелкий снежок. Дальние вожди отвели людей от города в перелесок, жгли там костры. Их теплые походные вежи остались среди прочего на возах, которые под охраной половины воинов Змеиного Волка в темноте скрытно отправились в обратный путь. Сам он с немногими мужами разместился вместе бал Изаной в его городской усадьбе.

***

Балы Изана и Змеиный Волк Рохит сидят у очага. Отблески огня прыгают по стенам и кровле, оживляют тенями свисающие со стропил связки летних трав. Для гостя выставлено лучшее, что есть в доме, а особенно — брага-мадан на кореньях, густая, сладко-кислая, с веселыми пузырьками, щиплющими язык. Бал Изана сам ее и пьет, а бал Рохит только делает вид.

— Бал Рохит, я расскажу тебе, как вышло у меня с твоей теткой. Кабан Варах, Шатур Рохит — он еще не был гуром тогда — и я, мы вместе ходили в поход за именами. Давно. Всё дело с глазами Змея — оттуда. Мне было шестнадцать зим. После того похода мы трое — братья. А Лиса, получается, мне сестра, а? Как мог я смотреть спокойно, когда они стали ее хоронить? Самая демоница — это жена Бабру Вараха, того, кому сейчас отдали булаву вождя. По обычаю, после ухода Кабана его брат должен бы принять Лису к себе в дом. Ну, ты знаешь Лису, от нее же глаз не отвести, хоть она и была за Варахом семнадцать зим. Вот первая жена брата и озлобилась. И мужа своего подучила напустить на Лису всех родичей, кто хотел кормиться от нового бала. А особенно — старух. Тех и понуждать не надо! Они решили на сходе, что за Кабаном должны пойти охотники, которые его не уберегли, и сама Лиса тоже. Она к нему прибежала из города на охотничий стан, когда получила весть, что он ранен. Он умер при ней. А она здесь причем? Но, говоря прямо, жена брата, конечно, не зря злобилась. Войди Лиса к ним в дом, брат Кабана про свою прежнюю забыл бы, это верно…

Бал Изана снова наполнил чашку.

— Однако родичи мои за нее вчера не встали. Что она им? И мои Змеи отказались прийти на подмогу. Но тут Вышние преклонили ухо к молитвам и послали тебя.

— Но сперва Вышние вложили в мысли гур Шатуру, твоему брату и моему родичу, желание внимательно слушать, что делается у Варахов. У гуров везде есть уши. Поэтому-то мы с воинами оказались на месте вовремя.

— Вовремя, лучше не бывает! Бал Рохит, у меня болит сердце, всё чаще. Пока ты не пришел, я даже опасался, что долго не смогу удерживать Лису. Ты в самом деле хочешь отвезти ее в Святилище?

— Так. Ее там ждут. А что до Бабру Вараха, то он, похоже, положил глаз на свадебное приданое балли, которое придется ей вернуть, если она останется жить, да еще вне его дома. Я бы сейчас повидался с ней, если позволишь. Как она?

— И так, и этак. Сам увидишь. У меня случились трудные разговоры с Хари и родичами, когда я привез Лису. Потому-то Хари не вышла к нам, она все еще зла на меня, даже новые медяшки не взяла. Я поселил твою тетку в отдельном доме, да приставил надежную женщину из родни, чтоб помогала. Навещаю. Тебя проводят к ней.

***

Змеиный Волк вернулся невскоре и сел у огня.

— Она совсем не в себе, то плачет, то смеется. Думает, что умерла и сейчас на Той Стороне. Пытается показать из себя гостеприимную хозяйку, да только иногда замирает на полуслове и в огонь смотрит. Говорит, что умирать ничуть не больно, только Хозяин могил очень страшный. Увидела меня, так горевала, что я рано ушел от своих.

— Как же не страшный, весь сам весь черный, бородища, глаза белые… Она все время просит отвести ее то к ушедшей матушке, то к Кабану. Я-то тоже для нее свой, мертвый. Удивляется, что Кабан не встретил ее сразу на берегу, как обещал.

И бал Изана, развязав язык брагой, пустился рассказывать, как он и четверо его людей в ночь после вторых похорон, пошли раскапывать могилу бал Вараха.

— …со мной были двое, да еще я вызвал одного воина, да одного изгоя-смертоубивца отчаянного, что живет у нас в лесу. Еще был мой родич из Змей, Вену, искусный лодочник. Они пришли тихо, на двух лодках и не показывались никому. Ночью после вторых похорон луны не видно, облака низкие, темные — удача! На погосте никого нет, перестарались все с вечера — и Варахи, и гости. Мы заранее собрались к отъезду. Задолго до рассвета растолкал всех, объявил дело. Племянник и еще один из наших струсили… Зато изгой весь загорелся! В домовине внутри смрад, девять дней как-никак. На полу у входа лежат те двое парней-охотников, что ходили с бал Варахом, его пёс… Факел прыгает в руке, по углам таки-и-е тени шевелятся… А, может, и не тени. Сам Варах — на ложе, в медвежьей шкуре, рядом молот, вокруг припасы в дорогу. В лицо ему не стал смотреть. Балли тут же на полу сидит — выбралась из полстины да ремней, в которых ее принесли. Лицо в коленях спрятала, в руке нож. Может быть, собралась убить себя поскорее, да сомлела. То пойло, которым перед тем ее потчевали гуры, видать, сильное, мякнет человек от него. Когда я вошел, она не пошевелилась, наверное, и не слышала. Только как стал ее поднимать, она глянула, забилась и тут же глаза закатила. Нёс на плече до лодки.

Ну а что дальше ты, наверное, слышал. Утром Варахи увидели всё — и в погоню! Да не туда пошли — за возом. Догнали, а там всё чисто. Племянник отпирался наотрез, да он и верно ни при чем. Ничего они не посмели сделать тогда, не уверены были. Только собаку подранили, Рвача. А мы с Лисой — на лодке до нашего города! Родич Вену — на веслах. Там она и очнулась, посреди реки. Вернее, Реки. И спрашивает: за какие заслуги ты, Изана, в перевозчики попал? Тут я и увидел, что с ней не так. Да разубеждать не захотел, больно она радовалась, что освободилась… Уж такие разговоры заводила — мол, почему не забыла ничего, осталась такой же, как в последний день… и прочее в том же роде…

— А может быть, так и есть?

— Что так и есть? Она у нас, живая, как мы с тобой.

— А ты живой ли? В могиле был? — Был. По реке плыл? — Плыл. На какую Сторону? Да и про меня что ты знаешь?

— …

— Не сердись, я хочу развеселить тебя.

— Ты, когда веселишься, улыбайся, бал. Сделай милость!

— Послушай-ка лучше вот что. Завтра балы с войском уйдут, это наверное. Мой совет тебе — хорошо бы послать им мяса пораньше с утра. За ночь оголодают. Если примут — боя не будет. Я их возы уже отослал, найдут их в городе Варахов.

На днях перевезем балли Лису в Святилище, под опеку твоего знакомого гура, он же ей тоже родич. Может быть, и тебе задержаться там, к сыну поближе? А весной мы с моими людьми пойдем далеко, если Вышние позволят. Уже решено старшими. Потом встретим переселенцев с юга, как обычно, да доведем их до нашей стороны. Так не хочешь ли с нами, как раньше хаживал? Серые мысли твои развеются в пути. И мне будет с кем посоветоваться. Возьмешь с собой своих молодцов, пусть ищут имена…

Бал Изана покривился в усмешке.

— Ты угадал, бал. Здесь будет неуютно, когда ты уйдешь. Новый вождь Варахов, думаю, не откажется от своей злобы. Нужно бы его убить. Только родичи мне не простят, если втяну их в кровную распрю из-за этих дел. К тому же Хари очень нехороша со мной. Должно быть, думает, что я хочу взять вторую жену. Она все равно уедет гостить к родителям в город Харина — сказала, как отрезала! Верно, уж лучше переждать в Святилище, пока у нас здесь все остынет, а там поглядим, что выйдет. Оставлю вместо себя брата, будто на время…