Все сбудется [Кира Гольдберг] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Кира Гольдберг Все сбудется
Вода бурлила и волновалась, напоминая о жизни, за которую хватались в туберкулезной приморской больнице. Все комнаты, просторные и с высокими потолками, сливались в белесый лабиринт. На подоконниках стояли маленькие кипарисы, пахнущие чем-то протяжным и смолистым, так что нос почти не чувствовал фенола. В одной из палат на подоконнике сидела девятнадцатилетняя Влада — давняя пленница больницы. Рядом, на кровати, примостился ее ровесник — Гера. Другие кровати, привинченные к полу, стояли напротив. Две из них занимали Павел Максимович и Геннадий Афанасьевич, оба абсолютно седые, бледные и белозубые, в таких же белых халатах. Влада с Герой ничего о них не знали: где до этого жили, кем работали, есть ли у них семья… Зато были прекрасно осведомлены о том, какие препараты принимают старики, знали, что у Павла Максимовича аллергия на пыль, а у Геннадия Афанасьевича очень нежная, чувствительная кожа. Третий из соседей, Дмитрий Иванович, сидел напротив телевизора и настороженно, с детским любопытством наблюдал за белым шумом. Поверх халата он накидывал рубашку с леопардовым рисунком, не застегивая ее. Руки его, сложенные на большом животе, тряслись. Про него Гера с Владой знали чуть больше: жену он успел похоронить, осталась дочь, взрослая девушка, с двумя ребятишками. Примерно два раза в месяц она навещала отца. Они поменялись местами: теперь не он ругал ее, когда та капризничала и воротила нос от еды и таблеток, а наоборот. — Знаешь, Гера, тебе следовало четче формулировать желания, — многозначительно произнесла Влада, подтянув к себе острые коленки с отметинами йода и зеленки, — нельзя просто сказать «я хочу жить у моря». Надо четко обозначить детали, визуализировать. Существуют правила, — она посмотрела на руки и заметила, что тыльная сторона ее ладони испачкана чернилами от гелевой ручки, — Гера, неужели ты ни разу не записывал желания на листочке? Как на Новый год? — Не знаю, — Гера ушел в себя, потом отрицательно покачал головой, — да нет, не верю в эту дребедень. Не знаю я никаких правил. Хочу верить в себя, и все, — решительно заявил Гера. Его слегка оттопыренные уши оживляли серьезное лицо и контрастировали с непроницаемыми, серьезными глазами. Он вздохнул и встал с кровати, достал украденный из столовой хлеб. Разломал булку напополам и протянул Владе. — Гера, нельзя же… — Брось. Думаешь, стариков объедаем? Черта с два, у них все равно аппетит так себе, — он кинул чайкам хлебные крошки. — Им можно? Уток нельзя хлебом кормить, например… В общем, я точно не знаю, можно чайкам хлеб или нет. Уверена в одном: с желаниями надо поосторожнее обращаться, чтобы не загреметь в больницу. — Ты желаний не загадывала. Все равно угодила сюда, верно? Просто совпадение, — Гера повел плечами. Они затихли и прислушались. По ту сторону окна шелестели крыльями многочисленные чайки, по ту сторону двери уныло шоркала швабра. Закашлялся Павел Максимович. — Таблетки, таблетки, таблетки… Сколько их в день? Плюс витамины. Впрочем, в тетради записано, — Павел Максимович потянулся к тумбочке, но Геннадий Афанасьевич махнул рукой. — Да ты ведь зеленый, Пашка. Поверь, я беру на себя больше, добавь к своему списку десять моих таблеток — и ни одной мимо рта! — Разве это не ужасно? — донесся голос от телевизора. Владе казалось нелепым, что они сидят вместе со стариками. Они не должны быть здесь. Они должны сдавать экзамены, отмечать выпускной и танцевать всю ночь напролет. И есть сахарную вату. Без заменителей сахара, без заменителей самой жизни. Она вдруг обиделась, поджала губы и мысленно совершила перестановку в комнате. Убрала стариковские кровати, выкинула в грязное занавески, закрасила стены в голубой цвет. Владе очень захотелось разбить горшок с кипарисами. — Хочешь присоединиться к соревнованию и посчитать, сколько у кого болячек? — Гера мотнул головой в сторону стариков, — могу дать фору: у меня пока одна госпитализация. Владочка, ты даже не представляешь, какая честь — участвовать в этой великолепной процессии… Даже приятнее, чем запеченный цыпленок по четвергам, — томно прикрыв глаза, нараспев протянул Гера. — Не смешно. Вообще не смешно. Гера смутился. Он виновато поглядел в ее зеленые глаза, на выточенные болезнью черты лица, на венец из пепельно-русых волос. — О чем задумалась? — Все о том же, о желаниях. Понимаешь, это работает, тут вопрос веры… Есть вообще такое упражнение, когда мозг обманываешь. Говоришь себе: я хочу почистить зубы, и тут же идешь, чистишь. Потом — я хочу кофе, идешь и наливаешь. Мозг видит, что мысли материализуются, и потом ты от бытовых мелочей переходишь к чему-то большему. Понимаешь? У кого-то вселенная, у кого-то бог… Ты веришь в бога, Гер? — Не заставляй повторять. Я хочу верить в себя. И все. — Почему он допустил, чтобы мы находились здесь? Разве мы в чем-то провинились? Уже успели? — Если бы не больница, мы бы и- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (4) »
Последние комментарии
7 часов 43 минут назад
16 часов 35 минут назад
16 часов 38 минут назад
2 дней 23 часов назад
3 дней 3 часов назад
3 дней 5 часов назад