Связь без брака [Дмитрий Викторович Распопов] (fb2) читать онлайн

Дмитрий Распопов Связь без брака

Глава 1

— Иван Николаевич, — я пьяно ударил пустым стаканом по замызганной клеёнке стола, — да как вы такое можете говорить! В СССР всё было лучше! Уж точно лучше, чем сейчас!

Мой сосед и собутыльник, который раз за эти три года как мы с ним познакомились, после ухода от меня жены, отрицательно покачал головой. У нас была с ним разница в двадцать лет и если я застал изменчивые восьмидесятые, когда вся страна понимала, что что-то вскоре должно произойти, как последующие за ними бурные девяностые, и стабильные двухтысячные, то сосед был пятидесятого года рождения и застал гораздо больше СССР чем я, и он был куда как категоричнее в том, что раньше было лучше.

— Никита, — он покачал головой, доливая мне в стакан ещё на два пальца, не забывая и про себя, — я тебе уже столько раз рассказал про свою жизнь, но ты постоянно, как этот плешивый, что появляется на экране телека, затягиваешь старую пластинку. Не было всё хорошо! Точнее не у всех было это хорошо! Я ведь тебе рассказывал про детство, про армию и про тюрьму в конце концов! Начинать сначала?!

— Мне кажется вы сгущаете краски Иван Николаевич, — пьяно икнул я, прикладывая руку к губам, чтобы выпитая палёная водка не полезла обратно и постарался запить всё побыстрее томатным соком, за упаковку которого нам пришлось подраться у мусорного ящика с бомжами рядом с «Пятёрочкой», куда каждый вечер выкидывали просрочку.

— Как директор мог спокойно насиловать воспитанников и об этом никто не знал? А воспитатели? А проверяющие? В конце концов дети же выпускались из интерната, они могли рассказать об этом в милиции уже потом, когда им ничего не грозило!

Старик посмурнел, и отрицательно покачал головой.

— Двадцатый раз тебе говорю. Никто никому ничего не рассказывал! За стукачество старшаки били и били сильно, так что прожив там даже месяц, ты навсегда закрываешь свой рот или оказываешься на кладбище, а после выпуска оно тебе нужно сообщать всем о себе такие подробности? Проще было забыть, как страшный сон и никогда туда не возвращаться.

— Ну хорошо ладно, интернат, — махнул я рукой и чуть не сбил на пол трёхлитровую банку с мутным рассолом, в котором плавали огурцы, наша основная закуска, — но в школе, которую вы посещали при этом вашем интернате, учителя видели синяки? Сломанные руки?

— Все мы были для воспитателей словно невидимки, — он стал заводиться от злости, — опять ты начинаешь одно и то же? Ничего не смог бы ты сделать! Ни-че-го! Даже если всё начать сначала, то любой был бы и остался ещё одним маленьким винтиком большого механизма, которым было тогда государство — Союз Советских Социалистических Республик.

— Несогласен, — я тоже покачал головой, — я бы точно изменил хоть что-то.

— Никита! — он угрожающе прорычал, и показал кулак сплошь, как и рука, покрытый синими, расплывшимися от старости татуировками, — сейчас опять огребёшь от меня!

— Вы бы так лучше в интернате себя грозно вели, глядишь и в тюрьме бы не оказались, — рассмеялся я, и тут обычно уравновешенный собутыльник, молча схватил со стола лежащий там складной охотничий нож и практически без замаха ударил им мне в грудь.

Боль окатила меня с ног до головы, и когда он вытащил его из раны, я сначала удивлённо потрогал то место куда пришёлся удар, недоумённо рассматривая руку, полностью оказавшуюся в крови. Боль волнами накатывала и накатывала, стали холодеть ноги, затем руки и последнее, что я услышал перед тем, как потерять сознание, это его обеспокоенный голос.

— Никита? Никита очнись, харе притворяться!

* * *

— Иван вставай, собирайся, — услышал я женский голос и открыв глаза, увидел, как в комнате, где я лежу на кровати, напротив двери у зеркала, стояла незнакомая мне женщина лет тридцати в смешном старом ситцевом платье, коричневых туфлях на низком каблуке, но почему-то в небольшой шляпке, которую она поправила и повернулась ко мне.

— Вставай, машина уже ждёт во дворе, нехорошо людей заставлять ждать! Я и так дала тебе возможность выспаться.

— А куда мы идём? — не понимая, где я, кто эта женщина, и что ей от меня надо я медлил, ведь последнее, что помнил, это был мой собутыльник в занюханной квартире и его удар ножом мне в грудь.

— В новое место, я вчера тебе о нём говорила, — уклончиво ответила она, смотря за тем, как я встаю с кровати, — меньше вопросов Иван, быстрее собирайся!

Тут я удивился ещё сильнее, но тем не менее поднялся, изумляясь оттого, что мои руки тонкие, словно веточки, а белая майка-алкоголичка и чёрные семейные трусы, присутствующие на мне, словно вернулись из детства. В точно таких же, я ходил в своё время в школу.

Собрав видимо приготовленные заранее немногочисленные вещи, лежащие аккуратной стопкой на стуле возле кровати и сложив их в школьный ранец, я одел школьную форму и повязал галстук, поправив воротник рубашки.

— Я готов, — оповестил я женщину.

— Наконец-то! — её губы скривились, и она качнула головой в сторону входной двери. Выйдя в коридор, я понял, что мы живём в общежитии, поскольку этот длинный коридор, с множеством одинаковых дверей друг напротив друга, мне был уж слишком хорошо знаком. В подобном я и сам прожил, участь в институте. Было раннее утро, так что никого кроме нас не было, и мы спустились вниз, выйдя из двери, провожаемые удивлённым взглядом вахтёра, сидевшего на своём месте.

— «Волга»? — я ещё сильнее удивился, увидев чёрную машину с чёрно-белыми номерами, к которой подвела меня женщина и поприветствовав шофёра в военной форме, села сама на переднее сиденье, а мне сказав занять заднее. Сняв ранец и поправив кожаные лямки, я забрался во вкусно пахнущий, чистый салон и боясь его запачкать, аккуратно присел, поставив ранец с вещами себе на колени.

Рыкнув мотором, машина тронулась с места. Водитель с женщиной не разговаривал, и так, молча, мы довольно длительное время ехали по улицам явно небольшого посёлка, давая тем самым перевести мне дух и осмотреться.

— «Где я? — вертел я головой по сторонам, не узнавая улицы и дома, — ни одного знакомого места».

Правда вскоре этот вопрос ушёл на последний план, поскольку люди и вывески, которые редко встречались на улицах просыпающееся посёлка с весьма разбитыми дорогами и встречающимися частными деревянными домами, вызвали у меня приступ лёгкой паники.

— Какое сегодня число? — с дрожью в груди спросил я у женщины.

— Двадцать пятое, ты что забыл, что ли? — недовольно ответили мне, даже не повернув голову в мою сторону.

— А год какой?

Водитель громко хмыкнул, а женщина, извинившись, удостоила меня взглядом.

— Иван, никакие ухищрения тебе не помогут, решение принято, и ты пока поживёшь в новом месте.

«Что она заладила „новое место“, да „новое место“, — не понял я, — что за место такое? Вот бы ещё помнить вчерашний разговор с ней».

Через двадцать минут поездки мы съехали влево с дороги и поехали по небольшой грунтовке к огороженной территории за высоким забором которой виделось трёхэтажное прямоугольное, довольно-таки длинное здание.

Скрипнув тормозами «Волга» остановилась, и женщина сказала водителю, что она скоро, на что он лишь кивнул, не ответив ничего вслух.

— Идём за мной! — сказала она, выходя из машины и дожидаясь, когда я выберусь с заднего сиденья, и надену на себя ранец.

Идя за ней, по дорожке, выложенной квадратными бетонными плитами, я почувствовал на себе множественные взгляды. Подняв глаза, я увидел, как из многих окон здания на меня смотрят дети, много детей. Сердце впервые сделало тревожный перестук, а спина похолодела.

Мы зашли внутрь, и женщина поздоровалась с вахтёром, рядом с которым стояло два взрослых подростка лет по шестнадцать, которые стали осматривать меня жадными взглядами, заставившие чувствовать себя ещё более неуютно, особое их внимание привлёк мой рюкзак.

— Жди здесь! — женщина показала мне на стул, когда мы прошли по гулкому длинному коридору и подошли к двери, обитой коричневым дерматином, на которой висела синяя табличка с золотыми буквами. Она вошла внутрь, а я поднялся на ноги со стула и прочитал надпись:

Директор школы-интерната № 3 п. Квиток.

Свиридова И. В.

Словно холодный душ обрушился на меня от этой невзрачной таблички, поскольку именно с неё всегда начинал свой рассказ о детстве мой незадачливый убийца. Она так сильно врезалась ему в память, поскольку именно здесь его жизнь разделилась на две половины: до этой таблички — беззаботное, путь и голодное детство с друзьями и после — проживание в интернате вдали от мамы и родственников, откуда собственно и начался его путь грабителя и убийцы.

Я ещё раз протёр маленькими кулаками глаза, но табличка никуда не делась, а это значило, что я попал после своей смерти там, в тело четырнадцатилетнего Ивана Николаевича Добряшова, в тот день когда двадцать пятого августа 1964 года собственная мать привезла и отдала его в школу-интернат, поскольку её новый ухажёр, полковник из ближайшей к посёлку воинской части не захотел иметь чужих детей в своей семье и поставил её перед выбором. Свадьба или сын. Женщина, чей первый муж скончался, заснув пьяным на колхозном поле и попал под комбайн, и кроме перспектив, найти себе в небольшом посёлке ещё одного такого же мужчину, колебалась недолго. Роман Аркадьевич был уроженцем Москвы, холост, красив и только чудо, что он остановил свой взгляд на ней, а не на сотне женщин вокруг, которые увивались рядом, только чтобы он их заметил и увёз отсюда, после окончания своего срока назначения в местной воинской части.

Мои воспоминания, которые весьма красочно и неоднократно описывал мне Иван Николаевич, прервались стуком двери, и его мама вышла из кабинета, подойдя ко мне.

— Зайди в кабинет, директор хочет с тобой поговорить.

— Ты меня бросаешь? — я поднял взгляд, чтобы хорошо запомнить её лицо. Сам Иван рассказывал, что он тогда был в какой-то прострации и мало что понимал, осознание произошедшего наступило только вечером этого же дня.

Женщина отвела взгляд, и поджала губы.

— Иван, я сказала, зайди в кабинет! — повторила она.

Я, понимая, что даже если сейчас упаду и буду биться в истерике, то только ухудшу своё нынешнее положение, поэтому поднял ранец, и не оглядываясь вошёл в кабинет.

— Доброе утро, — поздоровался я с женщиной, необъятных размеров, имевшей сиреневые волосы, стянутые на голове в тугой пучок волос. Большие очки из дешёвого оранжевого пластика, только что чудом висели у неё на носу.

— Сразу начну с главного, — она посмотрела на меня словно на вошь, и цедила слова по капле, словно воду из графина, — если будешь слушаться воспитателей, то твоя жизнь будет хорошей, если нет, она весьма усложнится. Ясно?

— Да.

— Да, Инесса Владимировна.

— Да, Инесса Владимировна, — послушно повторил я за ней.

— Отлично, — её взгляд если и стал теплее, то не больше, чем на один градус, — сейчас я выделю тебе сопровождающего, он покажет твою комнату и кровать. Выучи все правила нашей школы наизусть, в понедельник тебя о них спросят. Понятно?

— Да, Инесса Владимировна.

Она хмыкнула, затем вышла за дверь и через пять минут вернулась, в сопровождении крупного парня, с короткой причёской и такими огромными кулаками, что мне стало по-настоящему страшно. Об этой опознавательной черте мне рассказывал Иван, сказав, что этот Илья Подгубный — так звали подростка, был первый кто его серьёзно избил в жизни. До этого школьные драки или выяснения отношений между дворами были просто лёгким массажем по сравнению с тем, что произошло этим вечером, когда его привезли в интернат и продолжались целую неделю после. У местных — это называлось пропиской новичков, чтобы они сразу понимали, куда попали и кто здесь главный и никого не волновало ребёнок какой семьи, попал в интернат. Если ты попал сюда, ты должен был подчиняться местным правилам и негласным законам.

— Илья, будь добр, проводи Ивана, думаю поселим его в четвёртой комнате, там было свободное место.

— Слушаюсь Инесса Владимировна, — подобострастно ответил тот, а женщина лишь отмахнулась рукой, показывая, что мы можем проваливать.

Поднимались по лестницам на третий этаж молча, мы молча и также зашли в комнату на которой висела медная, начищенная до сверкающего блеска цифра «4», и отовсюду на меня смотрели дети или подростки различных возрастов. Насколько видел я, здесь были как семилетки, так и моего возраста, причём в одном крыле жили только мальчики, а во втором, отгороженном от первого и лестницы железной решёткой, виднелись девичьи лица.

Открыв дверь и пройдя внутрь, сопровождающий обратился к лежащему на кровати подростку.

— Пузо принимай новое мясо.

— Губа, ну чё б…ть, к нам то, — возмутился тот, — только свободно дышать стали, посели его к Сиплому.

— Корова сказала сюда, значить сюда, — тот не повёл и ухом, — введи его в курс дела.

— Хорошо, — тот покорно кивнул.

Выходивший подросток жадно посмотрел на мой ранец, но всё же вышел.

Лежавший на кровати, едва закрылась дверь, тут же сорвался с места, и походя, врезал мне под дых, забрав ранец, когда я сложился, хватая воздух ртом.

Подросток судорожно выбрасывал мои вещи, которые были там аккуратно сложены и не найдя ничего интересно для себя, разочарованно вздохнул.

— Б…ть, ещё один нищеброд.

Кинув ранец на пол, он вернулся на сильно скрипнувшую панцирную кровать, и щёлкнул пальцами. С соседней кровати тут же бросился к нему подросток лет десяти и подбежав, опустился перед ним на колени.

— Резче Заяц, резче надо выполнять команды, — пожурил позвавший и дал ему лёгкий щелбан.

— Пузо, — поканючил тот, — ну я же отдал тебе свой обед, прости меня.

— Давай займись нищебродом, тогда прощу, — смиловался тот, — да и за ужином хлеб мне с маслом отдашь ещё.

— Конечно, — тот согласно кивнул и получив ещё один барский щелбан, встал на ноги и подошёл ко мне.

— Чё разлёгся, собери вещи и займи вон ту койку у двери, — в его голосе, когда он обращался ко мне, моментально появились властные нотки, — быстрее давай!

Пытаясь восстановить дыхание, я стал судорожно собирать выброшенные из ранца вещи и с трудом закрыв кожаную крышку, прошёл к указанному месту. Там стояла просто кровать, даже без матраса или постельных принадлежностей.

— Выходные поспишь так, в понедельник выйдет на работу комендант, выдаст всё, — словно несущественные вещи, оповестил меня стоявший рядом, и продолжил, — читать умеешь?

Я лишь молча кивнул.

— О, отлично, дело упрощается, — тут же обрадовался он, и метнувшись к своей кровати, вернулся с тонкой книжицей, явно кустарного производства.

— Возьми пока мою, в понедельник тоже выдадут, — вручил он мне её и вернулся к своей кровати, подхватив книгу о «Трёх Мушкетёрах», и вернувшись к чтению.

Третий подросток, сидевший на окне не обратил на моё существование никакого внимания, посмотрев на меня лишь раз, когда я зашёл в комнату с Губой.

Поставив ранец на тумбочку, рядом со своей кроватью, я открыл книжицу и понял, что читать её мне не обязательно, поскольку знал я её и так наизусть, благодаря рассказам своего собутыльника, который даже пятьдесят лет спустя, зачитывал мне её по памяти.

«Да, точно, он неоднократно хвастался, что у него всегда была отличная память и реакция, — вспомнил я, пробежавшись взглядом по параграфам, выделенных красным шрифтом и убеждаясь в этом сам, весь текст, словно под копирку тут же впечатался в память». Всё было просто и понятно: ты здесь никто и звать тебя никак, не будешь слушаться или плохо учиться, будешь наказан.

Отложив книгу на сетку кровати, я схватился за голову.

— «И что же делать? — в голове билась всего одна мысль, — когда я сидел и бахвалился на кухне, подначивая пьяного собутыльника, о том, что всё бы сделал по-другому, я как-то не представлял себе, что могу оказаться в его шкуре, а это коренным образом меняло дело, стоило только посмотреть на свои тонкие руки и ноги, а также вспомнить кулаки парня, приведшего меня сюда».

«Сегодня ночью меня изобьют, — вспомнил я. — нужно попробовать сопротивляться и дать им отпор. Вот только как, я пока себе слабо представлял».

* * *

День пролетел быстро, мы сходили один раз на обед, поев какой-то бесформенной бурды что на первое, что на второе, и на ужин, где был лишь чай с хлебом и твёрдым, словно каменным кубиком масла, который у меня тут же молча забрал Пузо. Судя по тому, как возле него образовалось ещё три таких, масло он очень любил. Я не стал спорить, чтобы усыпить их бдительность, так что в бурчащий от голода живот залил лишь сладкий чай без ничего. Самое странное было то, что ко мне никто не подходил, не знакомился, хотя было видно, что детям и подросткам я интересен, но все как один игнорировали моё существования. Если бы я попал сюда не зная местных правил, я бы конечно сильно напрягся и переживал, а так, из рассказов Ивана я знал, что так было всегда для новичков. Сначала неделя побоев, только затем с тобой будут общаться — таковы негласные правила этого социума.

К ночи я немного подготовился, сделав себе импровизированный кистень, из куска дегтярного мыла, что мне дала с собой его мамаша и полотенца. Связав всё, я затянул петлю вокруг ладони и лежал на кровати, когда раздался звонок отбоя и везде, кроме тусклых коридорных лампочек погас свет.

Мучителей ждать долго не пришлось, поскольку уже через полчаса скрипнула дверь и четыре тени появились в дверном проёме.

— Эх, пошла потеха, — тихо произнесли в темноте и следом за этим я скатился с кровати, и встав на ноги, с большим замахом ударил своим самодельным оружием снизу верх на замахе, ориентируясь по тени.

Раздался булькающий звук, и затем на пол что-то упало. На минуту воцарилась тишина, а затем раздался удивлённый возглас.

— Эта с…а Колю вырубил.

— Мочи гниду! — этот голос был мне знаком и принадлежал тому, кто меня провожал до комнаты.

Я успел взмахнуть кистенём ещё два раза, прежде чем меня сбили с ног, и на тело и голову посыпался град ударов. Сознание очень быстро меня покинуло.

Глава 2

Очнулся я от громких голосов, которые отдавались в гудящей голове, словно монастырские колокола, во рту был поганый привкус железа, а всё тело неимоверно болело.

— Инесса Владимировна, — мужской голос говорил строго, но с ленцой, — мне плевать что у вас там за методы воспитания, но тяжкие телесные я покрывать не намерен. Сами с участковым разбирайтесь по этому поводу.

— Виктор Христофорович, ну какие тяжкие телесные, — тут же заверещал женский голос, — упал он, шёл по лестнице и упал с третьего этажа.

— Я всё сказал, — отрезал тот, — их я обязан заявлять, я заявил, дальше не моё дело.

Дальше я плохо слышал, так как голова стала снова кружиться, перед закрытыми глазами поплыли золотистые мушки, и я снова впал в беспамятство.

* * *

— Эй! — грубый толчок в плечо не только привёл меня в себя, но ещё и вызвал боль во всём теле. Вскрикнув, я открыл глаза, отстраняясь на койке от источника неприятности.

— О, очнулся, — обрадованно сказал сидящий передо мной человек в старой советской милицейской форме, той, чья ещё вызывала доверие и уважение граждан. Похоже мне на личном опыте сегодня выпало проверить, так это было или нет.

— Рассказывай, где ты так, — он достал из кожаной планшетки жёлтый лист бумаги, оттуда же карандаш и помусолив его кончик во рту, приготовился слушать.

За его спиной высилась огромная туша директора, внимательно слушающая нашу беседу.

— Шёл, упал, споткнулся, дальше ничего не помню, — под её взглядом, с трудом ответил я. У меня был соблазн рассказать правду, но что-то во взгляде и позе милиционера заставило меня передумать. К тому же, Иван чётко всегда говорил, что обычно ждало стукачей по возвращении в интернат. Он сам пять раз побывал на больничной койке с переломами рук, ног, рёбер, и каждый раз побои списывались на несчастные случаи, так что я знал, что мои признательные показания, точно сделают мою ситуацию только хуже.

— Видишь дорогой, я тебе так и говорила, — замурлыкала директриса, подходя ближе и облокачиваясь на его плечи, — вечером тебе что приготовить? Борщ или картошку с котлетами?

— Давай и то, и другое, — хохотнул он, щипая её за попу, затем складывая свои письменные принадлежности обратно.

— Попрошу Зину взять лучшее мясо, — улыбнулась она.

«В памяти тут же всплыло, что Зина — это была главная повариха интерната и откуда она могла взять лучшее мясо, также становилось понятно».

— Ладно, до вечера Ин, — чмокнул он директрису в подставленную щёку и отбыл.

Женщина, не удостоив меня и взглядом, вышла за ним следом из палаты. Оглянувшись по сторонам, я увидел, как с десяток детей, лежавших на соседних кроватях, быстро отвернули от меня свои лица, все сделали вид, что меня нет. Похоже процедуру посвящения я всё ещё не прошёл.

* * *

Из больницы, где я в полном одиночестве провёл две недели, поскольку меня никто не навестил, а дети, большая часть которых была из моего же интерната и лежала здесь как с травмами, переломами, так и просто с дизентерией, отказывались общаться, игнорируя моё существование. Так что у меня было масса времени, чтобы обдумать что же делать дальше и как себя вести. Моя упёртость и жажда доказать Ивану Николаевичу, что систему можно поменять, и я могу стать не таким, как все, говорила о том, что нужно сопротивляться и давать отпор. Так что я задумал и украл на кухне, на которой мы периодически помогали персоналу, тупой нож с зубчиками, который не мог разрезать ничего, и всё оставшееся время посвятил тому, что ночами точил его о ножку кровати, добиваясь, чтобы он был острым.

День выздоровления я запомнил сам надолго, поскольку за нами пришёл мужчина, как оказалось учитель-воспитатель и отвёл пешком через весь посёлок из больницы снова в интернат. Рядом с вахтёром на входе дежурили незнакомые мне взрослые подростки, один из которых обрадовался при виде меня. Меня же это только заставило сжаться внутри, поскольку ничего хорошего это не предвещало. В комнате меня ждал матрас, комплект постельных принадлежностей и комплект серой советской школьной формы, с обязательным красным галстуком. Вскоре явился комендант, и я поставил в его потрёпанной книге крестик, напротив своей фамилии.

Поскольку сегодня был вторник, то в комнате кроме меня никого больше не было, все были в это время в другом корпусе, где находились школьные классы, так что детям по факту нужно было лишь выйти на улицу и попасть в другое здание.

Расстелив кровать, я спрятал нож, положив его на железный уголок кровати и затем укрыв сверху матрасом. Оглядевшись, я увидел, как аккуратно едва ли не по-военному заправлены соседние койки и попытался сделать так же. Получилось похоже, но пусть и не идеально, как у соседей.

Жрать хотелось так сильно, что живот только что не завывал, требуя наполнить его хоть чем-то, но как раз этого чего-то здесь просто не было. Никаких холодильников разумеется в комнатах не было, как и телевизоров, один такой я знал, стояв в специальной комнате, где по расписанию его смотрели старшие ребята. Малышня туда практически не попадала.

Несмотря на лежащую книгу на тумбочке у соседа и дикое желание занять мозг хоть чем-то, я помнил правила насчёт взятия чужих вещей, так что просто завалился на кровать, ожидая, когда наступит обеденное время.

— А тут я ему с ноги, на! — раздался весёлый голос, сбросивший с меня дрёму, и когда я открыл глаза, то с удивлением понял, что солнце за окном уже не так сильно светит, как это было, когда я только вернулся, и похоже я проспал достаточно долго чтобы вернулись мои соседи.

— О, а что тут покойник делает? — удивился Заяц, тыкая в меня пальцем и поворачиваясь к Пузу.

— Губа с Быком разберутся с ним сами, не кипишуй Заяц, — хмыкнул тот и швырнув ранец на кровать, следом плюхнулся туда сам. Кровать в ответ лишь жалобно заскрипела.

Больше со мной сегодня никто так и не заговорил, но зато на ужине никто и не взял ничего из моей пайки, дети и подростки от меня шарахались, словно от зачумлённого.

И ночью, когда я долго ждал прихода своих мучителей, стало ясно почему. Убивать меня конечно же не собирались, но сделать два перелома, они планировали. Всё что я успел сделать, достав нож, это полоснуть одному из них по животу, прежде чем раздавшийся вой раненого, перебили яростные крики его друзей и меня уже били всерьёз. Когда обе руки положили между стулом и кроватью, а затем один из подростков прыгнул на них, я помнил уже очень смутно.

* * *

История моего первого попадания в больницу повторилась практически полностью, единственное, участковый предупредил меня, что в этот раз он не будет составлять протокол о том, что я нанёс ножевое ранение другому подростку, поскольку я пока ещё не прохожу по возрасту под эту статью, но он гнусно ухмыляясь заверил, что года идут быстро и он просто подождёт. Так что несмотря на мои сломанные руки и полную неспособность ухаживать за собой, даже писюн мне из штанов теперь доставала дородная санитарка, держа его в утке, чтобы я смог пописать. Хорошо ещё по большому мне удавалось ходить частично самому, правда попу вытирать опять же приходилось с её помощью, потому что мне прописали такую диету в столовой больнице, что стул всегда был очень жидким. Долгие два месяца, пока переломы срастались, затем снимали спицы и швы, я пребывал в тяжёлых раздумьях. Ситуация оказалась не та из которой можно было спокойно выйти, поэтому я решился на побег, чтобы попасть домой и рассказать маме Ивана, что со мной тут творят. И хотя он говорил, что та плевать хотела на сына, появляясь в интернате сначала раз год, а потом, когда её нового мужа перевели-таки обратно ближе к Москве, она и вовсе растворилась на просторах большой страны. Больше Иван её в детстве никогда не видел. Только позже, уже в зрелом возрасте, отсидев семь лет за грабёж, он подался в столицу и там случайно увидел её, выходящей из ЦУМа с покупками, вместе с двумя детьми, в сопровождении статного генерала. Иван рассказывал, что его тогда обуяла такая злость на неё, что он в тот же вечер напился и зарезал по пьянке кого-то из собутыльников, уехав в тюрьму сразу на десять лет за убийство.

Детское крыло было изолировано от всей остальной больницы, где находились взрослые, а наших палат, где находились только интернатовские было две, одна для мальчиков, вторая для девочек и несмотря на строгий контроль, чтобы мы не пересекались, особенно после отбоя, всё же часть отважных выбиралась по ночам, мазать девок зубным порошком, весь день до этого пролежавшим на батарее в полужидком состоянии. Если вылазка была успешной, то утром мы об этом сразу узнавали от взбешённой старшей медицинской сестры, которая материла нас, несмотря на то, что мы были детьми и подростками. Она угрожала и выспрашивала, кто это сделал, но молчали все. Только когда она уходила, по всей палате раздавался заливистый детский смех, и парни рассказывали о своих ночных подвигах.

Под этим предлогом, я одной из ночей выбрался из больницы, когда до моей выписки оставалась лишь пара дней. Руки были крайне слабы, их требовалось разрабатывать, но побег, совершённый с потрясающей наглостью, а главное тщательным планированием, прошёл успешно и уже через два часа, я скрёбся в дверь нашей комнаты с мамой в общежитии.

— Б…ть, кто там среди ночи ё…я, я сейчас выйду и вы…у, — наконец из-за двери подали признаки жизни и она распахнула, явя мне сорокалетнего заспанного мужчину.

— Тебе чего пи…к, — недовольно он посмотрел на меня.

— А где мама? — запинаясь, спросил я у него.

— Какая б…ть мама, ты х…е тут среди ночи меня будишь?

— Вера Ивановна Добряшова, — наконец я разлепил губы, — мы живём здесь.

— Жили, — уже чуть спокойно буркнул тот, — она переехала в военный городок, к хахалю своему. Комнату мне отдали.

— Спасибо, — по спине прокатился холодок, поскольку расположение воинской части я знал лишь приблизительно, — извините, что разбудил.

Мужик замялся и посмотрел на мою полосатую больничную пижаму и тапочки, затем на пару минут ушёл вглубь комнаты и вернувшись, вручил мне полбулки чёрного хлеба и небольшой кусок сала.

— Держи, чем богаты, как говорится.

— Спасибо! — я хотел поблагодарить его ещё раз, но он пробурчал что-то малопонятное и захлопнул передо мной дверь.

Выйдя на улицу, так же, как и зашёл, через окно второго этажа, где для меня мой друг сбросил одеяло, я направился на север, за посёлок, поскольку вроде там был сплошной бетонный забор и воинская часть. Идя и вздрагивая от холода, я ел подаренную мне еду и думал, что это самый вкусный хлеб, что я ел в своей жизни.

Глава 3

До части я не дошёл. Поутру на дороге раздалось тарахтение мотоциклетного мотора и вскоре на дороге показался жёлто-синий «Урал» с коляской. За рулём находился крайне недовольный знакомый мне милиционер, который первым делом, остановившись рядом со мной и заглушив транспортное средство, стал избивать меня, проклиная что я родился на свет и заставил встать его среди ночи из тёплой кровати, и бегать искать по посёлку. Сил у меня сопротивляться уже не было, поэтому я скрючившись в позе эмбриона, лишь вздрагивал и закрывал голову и живот руками, чтобы взрослый не повредил мне что-то важного. Когда он наконец устал, то вернулся на мотоцикл и приказал мне садиться в люльку. Правда он вернул меня не в больницу, а сразу в интернат, поскольку сказал, что я слишком здоров для того чтобы там лежать. Передав меня из рук в руки воспитателю, который хмуро на меня посмотрел и отвёл в кабинет директора, оставив с ней наедине.

Она сначала долго молчала, качала головой и наконец сказала.

— При нашей первой встрече, я думала ты умнее, но ты оказался такой же тупой, как и все остальные.

Я опустив голову лишь слушал, поскольку похоже заболел, прохладная ночь на свежем воздухе в одной пижаме и тапочках не лучшим образом сказалась на моём здоровье. Видимо она ошибочно приняла мою болезнь за нежелание разговаривать, так что вызвала какого-то Николая и сказала, что хотела бы, чтобы меня научили правилам. Хмурый уже даже не подросток, а взрослый девятнадцатилетний мужчина, лишь кивнул, обещав обо всём позаботиться лично. Сначала он отвёл меня в душевую, где стал избивать резиновым шлангом от душа Шарко, и объяснять, что, если я не перестану выёживаться, он меня прямо здесь и опустит, а потом будет это делать каждый день, пока я буду сопротивляться. Имя этого педофила вскоре тоже всплыло у меня в памяти, о нём Иван Николаевич рассказывал с ненавистью, говоря, что если бы встретил его сейчас, после отсидки, то точно бы зарезал.

Этого переростка оставили в школе на должности дворника, хотя он по сути ничего не делал, являясь просто главным над всеми парнями. Он насиловал понравившихся ему девушек, опускал парней на которых ему показывала директриса и никто ему не мог дать отпор из-за его силы, и разряда по боксу. Николай по кличке Бугор, был самым грозным человеком в интернате по мнению Ивана, но к сожалению, не самым страшным и я, находясь в полуобморочном состоянии, стал это наконец понимать. Моя бравада, и запал всё изменить, стали медленно улетучиваться.

Видя, что я уже едва шевелюсь, он пнул меня напоследок и вышел из душевой, а вскоре туда зашли уже знакомые мне Губа и Бык. Подхватив меня под руки, они не сильно смотрели, как я бьюсь о пол или лестницу, дотащили до кровати и бросив на неё, так меня и оставили. Сознание стало медленно, словно испорченная лампочка мигать, затем и пропало вовсе.

— Эй, — тихий шёпот мне на ухо привёл меня в чувство. Ощутив, что рот мне зажат рукой, я сразу же дёрнулся, испугавшись, но неизвестный завалился на меня всем телом.

— Тихо! Я только побазарить хочу! — прошипел он, — не дёргайся, а то всех разбудишь!

Поняв, что он и правда не хочет меня бить, я замер.

— В общем, дело такое, либо ты даёшь себя избивать ещё пять ночей, либо Бугор с подручными тебя вые…т в жопу, — сказал мне тихо неизвестный, — я видел это несколько раз и поверь мне, опущенным ты точно не захочешь дальше тут учиться. Тебе будут давать на клык все старшаки, а у Бугора будешь вообще полгода новой шлюшкой, прежняя ему уже надоела. Видел же Редьку? В углу один всегда сидит в столовой?

Я кивнул, поскольку и Иван об этом рассказывал, как и о ещё десяти подростках, прошедших перед ним в качестве опущенных, которые либо не понравились педофилу, либо наоборот слишком сильно ему понравились.

— Хочешь стать как он?

Я отрицательно покачал головой.

— Просто дай себя избить, парни не будут слишком усердствовать, но сделать они это должны, поскольку такой порядок! Обещаешь, что не будет с твоей стороны выкрутасов?

Мне оставалось, лишь кивнуть, становиться опущенным в закрытом социуме, где царят животные порядки и право сильного, было опасно для собственной жизни.

— Вот и отлично, — обрадовался неизвестный и убрал ладонь от моего рта, — смотри! Ты слово дал!

Я промолчал и лишь проводил взглядом, как его тень выскальзывает из комнаты в коридор.

Избили меня под утро, накинув на голову одеяло, и били и правда не так, как это было первые две ночи, так что на занятия я смог пойти на своих ногах, хотя сопли текли рекой, а температура была наверно под сорок. Заодно узнав ещё одно правило интерната, что бы ни случилось, в школе ты должен был быть всегда! Причём с полностью выученными и сделанными уроками, поскольку за каждую полученную двойку, следовало избиение от старшаков.

Мы сидели в одном классе, и все учителя по разным предметам приходили к нам, словно роботы отчитывали материал, и задав домашнее задание тут же исчезали до следующего урока. Никто с нами не разговаривал, наша успеваемость никого особо не волновала. Главное, чтобы домашка была сделана и тетрадь не изобиловала кляксами от чернил.

Обратно мы возвращались через столовую и я снова ощутил разницу между кормёжкой в больнице и здесь. Жидкая баланда, без вкуса, зато с резким кислым запахом давно не стиранных носков, в которой плавали листья капусты и сладкий промороженный картофель, была частым гостем на столах у интернатовцев, поэтому её ели все, у кого не было либо блата у директрисы и воспитателей, либо же поставок извне. Часть детей здесь была из вполне себе благополучных семей, просто родители уезжали на полугодовые вахты, и временно сдавали своих детей в школу-интернат, забирая их по возвращении. Таких здесь не любили, называли «гостями», но почти все с ними старались дружить, поскольку нормальная еда у них была почти всегда, поскольку родственники приезжали почти каждые выходные.

Кашляя, чихая, я лениво ковырялся ложкой в тарелке, искоса посматривая на стол, где находился Редька — парень, одетый в женское платье, имеющий два белых банта на голове и белые гольфы до колен. Для СССР шестидесятых, словно чужеродный гость из моего будущего, но тем не менее, даже воспитатели делали вид, что его не существует, сидя за отдельным столом и поедая еду, которую повариха Зина готовила им в других баках.

«Поговорить бы с ним, — отчётливо сформировалась в голове мысль, — выяснить, как и почему это произошло».

* * *

Словно волшебник махнул палочкой, когда меня избили в последнюю ночь недельной экзекуции, а наутро мою кровать уже окружали десятки подростков. Которые говорили, какой я крутой и предлагали дружить с ними. На меня сыпались десятки вопросов: Кто я? Откуда? Почему сюда попал? В общем всё то, что по идее должно было случиться сразу при попадании сюда, если бы не местные правила. Отчётливо понимая, что от всех них нет никакого толка, я больше молчал, чем говорил, чем заслужил кличку «Немой», но от меня отстали, зато жизнь немного изменилась в лучшую сторону. Нет, нас также всех били, если кто-то из комнаты получал двойку, старшаки всё так же забирали лучшую еду или понравившийся предмет одежды, который нам выдавали, хотя что там могло нравиться? Если всем выдавали одно и то же? Видимо просто напоминали, кто в интернате кем является.

Я влился в общую струю, ничем особо не выделяясь, и так пролетела осень, а затем и зима, запомнившаяся мне лишь побоями, голодом и недосыпанием, поскольку нас постоянно выгоняли убирать снег, который в Иркутской области шёл казалось мне постоянно.

Зарядка, завтрак, подготовка к урокам, школа, обязательные кружки, куда записывали всех, несмотря на желание, потом два часа личного времени, ужин, отбой — вот по такому графику я и жил словно робот, уже не сильно к чему-то стремясь и просто ожидая, как летит время. От былой страсти «всё изменить» ничего не осталось. Сражаться одному, против гигантского социального муравейника, где роль каждого была понятна и прописана окружающим, было просто невозможно. Любой, кто выбивался из своей роли, тут же наказывался либо воспитателями, но чаще всего конечно же старшими парнями из выпускных классов, которые словно смотрящие в камерах тюрьмы, распределили между собой обязанности присмотра за порядком на этажах. Новички, появляющиеся и исчезающие в интернате пачками, все проходили через жернова социализации и тот, кто смирялся, вливался в общество, а тот, кто как и я, восставал, но шёл до конца в своём упорстве, рано или поздно либо оказывался либо за столом с Редькой, в таком же девичьем платье, либо пропадал навсегда. Приезжавшей милиции рассказывали, что ребёнок сбежал. Те заполняли бумаги, опрашивали свидетелей, но все твердили только одно — он сбежал сам, ничего не было и я старательно гнал от себя мысли, что же с ними случилось на самом деле.

Всё изменилось в один весенний день, когда в столовую зашла девочка пятнадцати лет, опрятная, в красивом заграничном платье, и такая невероятно красивая, что для начала у меня, как и у почти всех за столом упали челюсти и задымились члены, а потом пришло воспоминание из памяти Ивана, заставившее вздрогнуть сердце, поскольку он рассказывал, что именно вскоре после появления Ангела, как он её называл, не называя настоящего имени, в школе-интернате начались поистине страшные времена.

В подтверждении моих мыслей после завтрака нас построили на общешкольной линейке, где объявили, что наша дорогая Инесса Владимировна уезжает вместе с мужем на повышение в Иркутск, а новым директором станет Андрей Григорьевич Пень. Моментально раздавшийся ржач детей и подростков ничуть не смутил вышедшего на сцену нового руководителя интерната, который оказался крепким мужчиной, со злым взглядом колючих глаз, которым он окинул всех присутствующих, особенно остановившись на девочках. Дальше он начал рассказывать о себе, а я вздрагивать каждый раз, когда его взгляд смотрел в мою сторону.

* * *

Первым, после появления нового директора исчез Бугор, которого уволили и дали пинка под зад из школы-интерната, затем директор проредил старшаков, избавившись от тех, кому исполнилось восемнадцать или вот-вот исполнилось бы. Автобус военкомата стал у нас на ближайшие пару недель частым гостем, и все подростки стали радоваться от глотка свежего воздуха, который Пень привнёс в интернат, задыхающийся от злобы, унижения и бесправия, вот только один я становился с каждым днём всё более замкнутым и отрешённым от всех. Судьба Ивана Николаевича встала на свои рельсы, и я ехал по ним, отчётливо понимая, что возможно закончу также, если не хуже.

Когда в интернате по два человека, стали появляться незнакомые подростки шестнадцати лет, все как один крепкие, широкоплечие и радостно скалящиеся при виде подростов, играющих во дворе, дрожь страха пробивала меня с головы до пят, поскольку я знал, что случиться вскоре на восьмое марта. Иван помнил этот день так отчётливо, что и мне рассказывал, сжимая губы и выдавливая из себя слова. В этот праздничный Международный женский день, ночью изнасиловали самую красивую девочку девятого класса, пустив её по кругу сразу шестью новыми старшаками интерната и первым был директор, который два часа терзал тщедушное тельце, уже не подающее признаков сопротивления, и после этого отдал её своим подручным, которых он перевёл с того места, где руководил раньше, будучи там заместителем директора по воспитательной части и перейдя к нам на повышение.

Утром, смотря на оболочку, которая осталась от вчера ещё красивой, энергичной девушки, строившей планы на жизнь после выпуска, а сейчас с пустым взглядом сидела за отдельным столом и ни с кем не разговаривала. Когда мы вернулись из школы, то узнали, что она повесилась в душевой. Всё ровно так, как и вспоминал Иван. Взгляды многих девочек от этой новости потухли, они стали вздрагивать всякий раз, когда видели рядом с собой кого-то из пришлых старшаков.

* * *

Историю быстро замяли, ведь у девочки-подростка не было никого, поэтому милиция долго не разбиралась, списав на самоубийство. А потом ещё раз, и ещё. Несчастные случаи и самоубийства стали отныне постоянным спутником школы-интерната номер № 3 п. Квиток и это никого не волновало. Все проверки, которые приезжали к нам, как по линии ВЛКСМ, так и по линии гороно с самого Иркутска, уезжали довольные оказанным приёмом по высшему разряду, который устраивал им директор, поскольку все дети были на вид довольными, нарядными и счастливыми, а все расспросы о происшествиях упирались в то, что эти девочки были асоциальные малолетние преступницы с отвратительными характеристиками от учителей и воспитателей, так что их смерти были лишь закономерным итогом их бесполезных жизней, на которые всем было плевать.

Замкнутость и нервные срывы, происходящие от того, как я своими глазами видел, как не только моя новая жизнь идёт под откос, но и понимание, что это для школы-интерната не закончится ещё долгие три года, на протяжении всего обучения Ивана. Директор, окруживший себя верными себе подростками, держал в страхе всех, а некоторые ученики и ученицы, не пережили встреч с ним, а ведь дальше было ещё только хуже.

Ко дню, когда второй раз сломалась жизнь Ивана Николаевича, я подходил истощённым, бледным словно сама смерть и озлобленным на весь мир подростком, ненавидящим всё и вся. Это случилось летом, когда нас повезли впервые в жизни в пионерский лагерь, где жили обычные дети, приехавшие туда на смену, да и ещё и которых каждые выходные навещали родители, привозившие не только ягоды с огородов, но и другие вкусняшки. Так что появление интернатовских на этом празднике жизни, обломило лето многим из них.

Живя в социуме, построенным на праве сильнейшего, старшаки быстро подмяли под себя весь лагерь, избив сначалапионервожатых-студентов пединститута, приехавших отдохнуть на лето и заодно пройти практику, а затем и некоторых взрослых, которые не понимали вначале, что происходит вокруг. Вскоре опухоль под названием страх и ненависть, перешла и на здоровые клетки, которыми были обычные дети. Родители всё чаще стали приезжать забирать их, пока не остались только те, кто не мог никуда уехать, поскольку их оставили на всю смену.

Я пытался, честно пытался не пойти в тот день на озеро, про который Иван рассказывал мне, но это оказалось бесполезно, словно невидимая рука судьбы подстраивала расписание дня и события так, что я оказался ровно в то же время и месте, как и тогда мой собутыльник, убивший меня в будущем.

* * *

— Ира, прекрати себя вести, словно шлюха.

Я лежал на дереве, поскольку просто не было выбора, где ещё спрятаться, когда услышал неподалёку от себя два голоса, один из которых заставил меня дрожать от страха, поскольку принадлежал директору.

— Папочка, — Ангел, держа мужчину за руку, насмешливо на него посмотрела, — не ты ли сам удочерил меня ради того, чтобы я стала для тебя личной шлюшкой?

Несмотря на то, что я об этом уже знал, тело покрылось испариной.

— Для меня, не для остальных! — отрезал он, отбрасывая её руку в сторону, — ещё раз состроишь глазки Рыжему, я тебя накажу, и ты знаешь, как.

Голубоглазый Ангел покорно наклонил голову, и когда мужчина ушёл, девушка опустилась на землю, сев прямо на землю в своём красивом платье, целому шкафу которых завидовали все наши девочки. Ведь никто и никогда из них не видел заграничной одежды привезённой из самой Америки! Об этом, они перешёптывались друг с другом, делясь слухами.

— Ненавижу! Ненавижу! — внезапно услышал я, и Ангел стал бить кулаком по земле.

Иван тогда спустился и познакомился с Ирой, и эта встреча стала для него роковой, когда об их отношениях узнал её псевдо отец. Я же, был настолько вымотан тем, что переживаю всё по второму разу мало на что влияя, то решил, что пора размыкать этот порочный круг. Своя жизнь была мне важна, но по сравнению с тем, через что проходили девочки интерната, а ведь вскоре начнутся вещи и похуже, это я также прекрасно помнил по рассказам Ивана.

— Расскажи мне, — я спустился с дерева, и когда она от производимого мной шума испуганно вскинула, то я уже стоял перед ней, натянутый словно тетива лука.

— Чего тебе надо! Вали отсюда дрыщ! — она быстро попыталась вытереть глаза, полные слёз.

Я аккуратно взял её руки в свои и глядя прямо в глаза повторил.

— Расскажи мне всё! Я хочу тебе помочь!

Голубоглазый Ангел вздрогнул всем телом, но видя, что я не предпринимаю ничего более, сначала вырвала свои руки из моих, хотя я сильно и не держал её.

— Зачем тебе? Смерти захотел?

— Просто расскажи!

Внезапно она пожала плечами, и стала кратко рассказывать свою историю, как лишилась родителей в авиакатастрофе, а родственники из-за боязни, что она будет претендовать на имущество богатых по советским меркам родителей, быстро от неё избавились, отдав в детский дом. Там её и приметил наш глубоко «уважаемый» Андрей Григорьевич Пень, который создал для неё такие невыносимые условия жизни, так что Ира быстро согласилась на удочерение с его стороны, которое включало небольшие, неизвестные широкой публике нюансы.

Закончив, она замолчала.

— Я постараюсь помочь, — я поднялся с земли, поскольку слушал её на коленях, чтобы быть вровень с её глазами.

— Ну-ну, — недоверчива хмыкнула она и предупредила, — только для собственной же безопасности не делись этой историей ни с кем.

— Почему?

— В прошлом детском доме, он устроил большую комнату отдыха, — насмешливо ответила она, — почти сразу к нам стали приезжать взрослые люди, и после их посещений, многие мои подруги возвращались в свои комнаты с подарками, но молчали, за что они их получили. Смекаешь или рассказать подробнее?

— Я не тупой, — тяжело вздохнул я, поскольку школу-интернат № 3 ждала ровно такая же участь.

— По виду и не скажешь, — хмыкнула она.

— Ладно, не ешь сегодня ничего, не пей и не подходи ко мне, — я посмотрел на неё внимательным взглядом, — я правда, постараюсь тебе помочь.

— Ну, мне даже стало интересно, как ты это сделаешь, — невесело улыбнулась она, — только надеюсь, что не будет никаких писем товарищу Брежневу от неизвестного, но отважного пионера?

— Уже пробовали? — спросил я, поскольку должен был спросить, но ответ знал и сам.

— Ни одно не помогло, а тех, кто писал, находили по почерку, — она вздрогнула, — дальше ничего хорошего.

— Милиция, КГБ?

— Инопланетяне с Альфа Центавра, американцы, — передразнила она меня, — никому мы не нужны, пока вокруг крутятся огромные деньги. Видел бы ты дачу Пня в Подмосковье, дворец, а не дача! А какие люди туда приезжают! Только на страницах газет и видела их раньше. Мы туда часто наведываемся, когда ему сильно приспичит, а никого рядом, кроме меня нет.

— Он же и так тебя может…, - я не смог подобрать нужное слово, — в общем в любое время.

— А, секс — это так, — она завела руки за спину и вжикнула замком платья, — смотри.

Я заглянул и увидел, как всю её спину украшают тонкие белые шрамы.

— Ира! — услышали мы голос того, кого обсуждали, и оба вздрогнули.

— Не подходи ко мне и ничего не предпринимай! — повторил я и быстро скрылся в траве. Вскоре появился директор, который отвесив Ангелу лёгкую пощёчину, взял её за руку и повёл к пионерскому лагерю.

Глава 4

После разговора с девочкой, на меня словно снизошло какое-то умиротворение. Все личные душевные переживания отошли на второй план, и в голове стали формироваться зачатки плана, как можно хоть что-то изменить. Главное — стать известным, чтобы к моему голосу могли прислушаться, а это в советское время можно было сделать, пожалуй, только через кино, спорт или партийную карьеру. Экран мне точно не светил, но вот последних двух я имел определённый опыт, являясь в подростковом возрасте кандидатом в мастера спорта по бегу с барьерами на дистанции 110 метров и помощником депутата, а затем и депутатом одной из правящих партий уже когда стал взрослым. Всё это было для меня словно другая жизнь, далёкая оттого, когда всё пошло под откос из-за взятки, тюремного срока за неё, ухода жены и попадания на дно общества.

«Но для начала, нужно разобраться с тем, что происходит в лагере, — приняв решение, я вытащил изо рта травинку и щелчком отбросил её в сторону».

Гуляя возле озера, я видел знакомые стреловидные растения с фиолетовыми красивыми цветками, и теперь мне нужна была только ёмкость для сбора сока, который я собирался получить, перетирая на камне цветы, стебель и корень. Борец был крайне ядовитым растением и мне об этом было прекрасно известно, зря я что ли штудировал библиотеку интерната, восстанавливая школьные знания и впитывая в себя то, чего не знал раньше, а в лагере записавшись потому на почти все кружки, в том числе и сбора гербариев.

Вернувшись, я нашёл на кухне пустую бутылку из-под кефира, с широким горлышком и вернулся пока было время, на озеро, ища борец и заполняя её на треть ядовитым соком. Уже с ней, спрятав под выпущенную рубашку, я вернулся в лагерь и улучив момент, когда повара выйдут покурить, вылил собранное в тот бак, который готовили для лагерной верхушки. Затем, помыв тщательно саму бутылку и руки, я отправился в душ, чтобы постирать одежду, в которой я был, а также тщательно помыться самому. Руки, в которых я держал камни, давя ими растения стали покрываться волдырями, несмотря ни на какие предосторожности и это могло меня выдать.

Сидя за ужином, вместе со всеми, я сильно переживал, увидев за столом с отравленной едой двух посторонних, я порывался было встать и подойти, но тем самым я бы сразу себя раскрыл. Не зная, что делать, я умоляюще смотрел в сторону девочки, ложкой ковырявшейся в еде, но не пробующей её, как я и предупреждал, а рядом с ней сидели старшаки, и сам директор, который оживлённо разговаривал о чём-то с начальником лагеря. Ира внезапно встала, и провожаемая колючим взглядом директора позвала из-за стола двоих пионервожатых, оказавшихся за их столом случайно. Она строила им глазки и о чём-то весело щебетала. Лицо Пня при этом нужно было видеть, пришло понимание, что Ира поплатится за то, что она спасла двух человек, а я наделся, что они съели мало, для того чтобы умереть. Смерть случайных людей не входила в мои планы.

Борец вскоре подействовал, раздались крики и по земле, оря от боли и держась за животы, стали кататься люди. Тут же началась суета, никто ничего не понимал, поэтому нас срочно стали разводить по баракам, не дав доесть еду, и уходя, я с сожалением увидел, что Пень суёт себе два пальца в рот и рыгает, чтобы избавиться от содержимого желудка. Видимо за разговором он съел мало отравленной еды, чтобы аконитин подействовал на него сильнее.

Нас завели в барак, закрыли дверь, и все стали громко обсуждать, что же произошло и к чему это приведёт. Ко мне, по привычке никто не подходил, я давно уже создал себе образ замкнутого и себе на уме подростка. А зная, что я могу в ответ и ножом пырнуть, желающих общаться со мной ближе, больше не находилось.

Многие подростки, прильнувшие к окнам, рассказывали, что происходит на улице, говоря, что через час приехала машина скорой помощи, а ещё через час машина милиции. Весь вечер и следующее утро нас продержали в безызвестности, не выведя даже на зарядку и завтрак, а уже в обед, когда голодные дети стали табуретками бить в двери, наконец появился первый взрослый. Незнакомый пионервожатый пришёл в сопровождении милиционера и сказал, чтобы мы прекратили буянить, поскольку через пару часов подойдут автобусы и нас увезут обратно в интернат, поскольку пионерлагерь закрывается.

Дети попытались узнать в чём причина и когда их накормят, на что он ответил, что из-за случившегося массового отравления, умерло пять подростков с нашего интерната, начальник лагеря, и ещё около шести человек увезли в больницу. Это потрясло многих, и от взрослых отстали. А через пару часов и правда нас погрузили в автобусы и выдали бутерброды и по бутылке кефира, которые голодные подростки умяли со скоростью звука, уже более довольные поехали в обратный путь, галдя и обсуждая случившееся. Я же, сидел и размышлял, жалко ли мне того, кто пострадал помимо старшаков.

«Начальника лагеря точно нет, он видел, что происходит на его территории и не сделал ничего, чтобы этому помешать, жаль только, что главная цель моего плана осталась цела и невредима. В этом я убедился сам, когда увидел Пня, распоряжающегося погрузкой детей».

По приезде домой, все бросились делиться новости со своими друзьями и знакомыми, которые не попали в лагерь в нашу смену, а я воспользовавшись тем, что интернат превратился в галдящий и шумящий филиал ада, отправился осуществить то, что давно хотел, но боялся. Теперь же, после произошедшего на озере и в лагере, я чувствовал себя чуть увереннее и страх за свою жизнь ненадолго отступил.

Выйдя из комнаты, я спустился на второй этаж и якобы идя в туалет, воровато оглянувшись, чтобы никого рядом не было, нырнул в комнату, которая была сразу напротив общего туалета. Сидевший за столом мальчик, испуганно вздрогнул и отодвинул от себя тетради.

— У меня ничего нет, — со страхом смотрел на меня Редька, после появления новой власти, снова вернувший себе мальчишеский облик, но неуважение подростков. Он, и ещё трое опущенных жили в этой комнате полными изгоями.

— Мне плевать, у меня мало времени, — я подпёр дверь своей пусть и хилой тушкой, — быстро расскажи, за что тебя опустил Бугор.

— Зачем тебе? — удивился он.

— Я хочу его наказать, поэтому у тебя только один шанс, — отрезал я, — ну же! Или я ухожу!

— Стой, погоди! — в глазах подростка показались слёзы, — я всё расскажу. Он сделал это по приказу прошлой директрисы, так как я случайно услышал её разговор со своим мужем, о том, сколько она максимум может брать с содержания интерната себе.

— И что ты сделал?

— Написал конечно же письмо в милицию и «Пионерскую правду», — он усмехнулся, — эти письма уже через пару часов лежали у неё на столе, и она вызвала меня и Бугра, ну а дальше ты догадываешься, что было.

— Подробности её разговора ты помнишь? — поторопил его я, — где лежали документы, кто помогал ей подделывать справки и прочее?

Редько на секунду задумался.

— Евгений Анатольевич, точно должен быть в курсе, она упоминала его имя.

— Хорошо, если вспомнишь что ещё, оставишь записку наверху крайнего туалетного бачка, в туалете напротив, и о нашем разговоре никому ни слова!

Он лишь кивнул и умоляюще спросил.

— Ты правда мне поможешь?

— Я постараюсь, — не стал я его обнадёживать напрямую, ведь я был простым подростком, который устал просто проживать чужую жизнь заново.

Выскользнув из его комнаты, я сходил в туалет, а когда выходил из него, столкнулся с ещё тремя опущенными, которые шли к себе в комнату. Увидев меня, они молча отодвинулись, давая пройти, несмотря на них, я пошёл на третий этаж, мне нужно было подумать.

* * *

Замять массовые отравления в пионерском лагере не удалось, информация появилась даже в газетах, из которых я и узнал о подробности дела. Повара посадили на пятнадцать лет за несоблюдение правил приготовления пищи, а главную же вину повесили на мёртвого начальника лагеря, которому было уже всё равно. Также же этот лагерь закрыли навсегда и решили построить новый, ближе к городу, так что вторая и третьи смены, которые туда должны были заехать, отменялись, что конечно же не добавило бодрости воспитателям, которые летом также хотели отдохнуть, а вместо этого вынуждены были находиться на территории школы-интерната. Они решили выкрутиться из ситуации, став дежурить по очереди и на одного взрослого оказалось по триста детей и подростков, что очевидно мгновенно снизило контроль, поэтому оставшиеся старшаки стали приходить и отправлять всех в посёлок, попрошайничать деньги и сигареты. Не выполнивших дневную норму сбора — пятнадцать копеек, избивали. Вскоре дошли и до нашего возраста, уведомив, что мы старше, так что с каждого по пятьдесят копеек, где хотим там и зарабатываем.

Пришлось идти в посёлок, просить денег на хлеб, а Пузо так и вообще сделал просто, с тремя другими просто ловит детей и тряс с них деньги, избивая тех, кто сопротивлялся. Правда эта стратегия работала недолго, поскольку злые подростки быстро собирали своих друзей и уже через пару часов мы были вынуждены вернуться в интернат, чтобы не отхватить люлей уже самим.

— Немой, ты не участвовал, долю не получишь, — прокомментировал он, деля кучу мелочи на троих, откладывая то, что нужно будет отдать старшакам.

Я хоть и не претендовал на это, всё равно было немного обидно, что из-за них, я сам не смог раздобыть ничего.

Губа и Бык, являясь промежуточным звеном между нами и самыми старшими выпускниками, появились под вечер, похвалив троих других парней. Меня же, приказав встать к стене, стали избивать, причём каждый раз, когда я пытался уклониться, Бык, которого я порезал во вторую ночь, мстительно добавлял мне ещё пять ударов. Поэтому я решил наказать его за это. Не уклоняясь от ударов других, а лишь охая и стискивая зубы, когда кулаки выбивали из меня воздух, я краем глаза отметил, когда он широко размахнётся, и отодвинул голову ровно на десять сантиметров в сторону. Его кулак с громким хрустом врезался в стену, а он, тут же схватившись за руку, заорал от боли. Шагнув к нему, пока другие изумлённо на это смотрели, я добавил ему ещё и с ноги по яйцам, заставив упасть на пол. За что конечно же, тут же был наказан. Все старшаки, тут же повалили меня на пол, начал избивать всерьёз и очнулся я снова в больнице, со сломанными рёбрами и ключицей, а рядом со мной лежал Бык, с гипсом на руке и видя, что я пришёл в себя, стал высказывать, что он со мной сделает, когда мы окажемся снова в интернате.

Я лишь повернулся на другой бок, вызвав у него поток матов, которые правда прервала появившаяся медицинская сестра, поставившая ему болючий укол. Завопив, он заткнулся, чем повеселил остальных, лежащих с нами.

Перед самой выпиской, в палату зашёл доктор, который приходил к нам только утром на обход и позвав меня, пошёл в свой кабинет. Затем открыв дверь сказал.

— Андрей Григорьевич прислал свою дочь, она хочет тебе что-то сказать наедине. У вас пять минут.

— Спасибо вам, — поблагодарил я его. На что тот лишь отмахнулся, уходя к посту дежурной по этажу.

Войдя внутрь, я плотно закрыл за собой дверь, и лишь потом повернулся, чтобы увидеть её. Ангел привычно был в дорогом американском платье, таких же заграничных туфлях и выглядела словно пришелец в сером кабинете с покрашенными зелёной краской стенами, ровно до половины стены.

— Ты с ума сошла? — поинтересовался я у неё, — если об этом узнает твой отец?

— Не узнает, он в отъезде, договаривается о ремонте интерната, — легко отмахнулась она.

— Будут организовывать то, же что и в прошлом доме? — правильно понял я её слова.

— Какой умный, — с ехидством улыбнулась она.

— Да и ты на свои пятнадцать, как-то не тянешь.

— Из любимой дочки родителей, мне как-то внезапно пришлось повзрослеть знаешь ли, — она перестала улыбаться и пожала плечами.

— Что ты хотела? У нас немного времени.

— Для начала, поцелуй моему рыцарю, — улыбнулась она и подойдя ко мне, поднялась на цыпочках и едва коснулась губами моих губ. Волосы на теле мгновенно встали дыбом от ощущения девичьего тела рядом и запаха её мыла, а бугор на больничных штанах стал расти помимо моей воли, что конечно же не осталось незамеченным.

— Но-но! — она погрозила мне пальчиком и отошла.

— Ира, зачем ты пришла, — я постарался переключить мгновенно взбунтовавшийся от гормонов юношеский организм, на деловой разговор, хотя получилось это не очень.

— Сказать, чтобы ты был осторожнее, Пень стал подозрительным, заставляет всю еду пробовать сначала меня, — она стала серьёзной, — поэтому пожалуйста, не отрави случайно меня, как чуть не получилось с теми пионервожатыми из лагеря. Их чудом откачали.

— Я не понимаю, о чём ты сейчас говоришь, — ответил я спокойно.

— Ну-ну, — поморщился человек, которому по-хорошему нужно было проживать счастливое советское детство и беззаботную юность, а не находится в сексуальном рабстве у другого человека, — в общем я предупредила тебя, я ем его еду.

— Я понял, — я кивнул и вышел из кабинета, подойдя к доктору и поблагодарил его за помощь. Тот лишь отмахнулся, но было видно, что он запомнил мою вежливость.

Глава 5

— Ну с…а жди, я приду, — кинул мне на Бык, когда нас завели в интернат и сказали идти к себе.

Моя персона особо любопытных взглядов давно не вызывала, я условно был для всех «своим», так что лишь некоторые встречаемые подростки здоровались, на что я просто проходил мимо игнорируя их. Во время лежания в больнице, я окончательно понял, что выбраться из задницы, в которой я сейчас живу, можно только через спорт, так что пока остался последний месяц лета, нужно было начинать набирать форму. Глянув на свой школьный костюм и заношенные ботинки, я также понял, что мне не помешает обзавестись и спортивной одеждой, пока же, я спустился вниз и на поле, где парни гоняли мяч, разделся, оставшись в одной майке и трусах, затем встал на тропинку и побежал наматывать круги. Для начала мне нужно было просто понять в каком состоянии моё нынешнее тело. Оказалось, в крайне печальном, хотя, чего я ожидал: постоянное недоедание, переломы, травмы, нервное истощение и прочие радости проживания в школе-интернате.

Сдохнув на пробежке, я отдохнул десять минут и стал делать просто общефизические упражнения: подтягивание на турнике, отжимания, приседания, выпады, всё лучше понимая, что мне придётся тренироваться три раза в день с небольшими перерывами на еду и отдых. Первый день становления бегуна с барьерами был положен.

* * *

— Новые ботинки не выдам, ещё не закончился срок для старых, — категорически отмёл мою просьбу выдать новую обувь комендант, — если все будут снашивать их раньше времени, интернат разорится. Иди отсюда, нет обуви у меня.

— Евгений Анатольевич, — я показал ему на полностью убитые от бега ботинки, — в чём мне ходить тогда? Ну есть что-то старое хотя бы?

— Нету ничего, не отвлекай меня, — он захлопнул передо мной окошко его каморки, и я изумлённый, побрёл к себе, раздумывая над новой неожиданной проблемой. Обувь, не предназначенная для бега, к тому же советского качества, приказала долго жить уже через неделю тренировок. Обе подошвы просто отлетели от кожаной основы.

С трудом найдя обрывки каната, рядом с каморкой физрука, я как смог примотал подошвы, и надел башмаки. Но в них можно было ходить только по школе, даже лёгкой пробежки они точно не выдержали бы.

«Ладно по фигу, побегу босиком, — фаталически решил я, и вернулся на стадион».

Бегать босыми, не приспособленными даже к хождению без обуви ногами по земле, на которой встречались камни, оказалось тем ещё удовольствием, но выбора всё равно у меня не было, правда приходилось кроме бега, ещё и тщательно смотреть себе под ноги.

Несмотря на то, что я бегал в юношестве с барьерами, моим кумиром уже во взрослом возрасте, всегда был Усэйн Болт, я зачитывался его биографией, смотрел все документальные фильмы с его тренировками и становлением великого спортсмена, не говоря уже о том, что когда у меня было всё хорошо с финансами и работой, я смог попасть на Олимпиаду в Лондоне, на которой он выиграл свои вторые золотые медали в коронных сто, двести метрах и эстафете четыре по сто. Так что к собственным знаниям по беговой дисциплине я добавлял и часть его тренировок, жаль конечно, что у меня не было ни санок с утяжелителями, ни парашюта, ни штанги или гантель, чтобы начать укреплять тело, поскольку для спринтеров, важна была общая выносливость и развитость всех групп мышц, а не только выносливость ног. Но я пока заменял это всё занятиями с собственным весом, поскольку до хорошей формы, было ещё очень далеко.

* * *

Первое сентября, а затем и вернувшиеся занятия в школе заставили меня понять ещё одну не маловажную вещь. Чтобы от меня все отвалили и дали спокойно заниматься бегом, нужно было хорошо учиться, причём без троек, совсем на пятёрки учиться тоже не стоило, поскольку отличников били, чтобы не отрывались от коллектива. Чтобы подтянуть школьный материал до нужного уровня, не пожертвовав в то же время тренировками, мне нужно было отказаться посещать обязательные кружки пения и музыкальной самодеятельности. Это можно было сделать только с разрешения директора, поэтому заранее постирав школьную форму, я сам выгладил её, вызывая этим изумление у детей, которым приносили всё чистое, но мятое после прачечной, и начистил новые, выданные ботинки, в которых не бегал, чтобы мне было в чём ходить и помочив расчёску зачесал волосы, уложив чуб направо, и взяв в руки школьный дневник, подошёл к зеркалу. Образу идеального ученика не хватало только очков.

— Немой ты куда вырядился? — хрюкнул со своей кровати Пузо, — к Быку на свиданку?

Его шутку поддержал и Заяц, рассмеявшийся вслед за ним.

Не обращая на них внимание, я отправился вниз, учебный день, директор должен был быть на месте.

Миновав вахтёра, проводившего меня удивлённым взглядом, я добрался до знакомой двери, правда уже с другой табличкой и аккуратно постучался.

— Войдите! — раздался голос.

Аккуратно войдя внутрь, я закрыл за собой дверь и поздоровался, с разглядывающим меня мужчиной.

— Здравствуйте Андрей Григорьевич, у вас найдётся минутка?

— Проходи, присаживайся, — он показал на стул, стоявший перед его большим столом из ДСП, на котором были видны все слои краски, которыми его каждый год пытались обновить, но это не сильно получалось.

Стараясь не поднимать на него взгляд, я скромно сел на краешек стула, сведя вместе ноги и положив на них дневник и руки.

— Слушаю.

— Андрей Григорьевич, я занимаюсь бегом, поскольку от нашей школы в прошлом году никого не выставляли на школьные соревнования, — застенчиво, запинаясь, стал рассказывать я, — а для пионера это вызов, защитить честь родной школы.

Директор удивился.

— А, это ты каждый день на стадионе занимаешься? — он показал рукой в сторону окна.

Я лишь кивнул.

— Видел, да, — мгновенно успокоился он, — похвальное решение.

— Пока было лето, я успевал учиться и заниматься, — продолжил я, пока ещё был ему интересен, — но со школой, трудно стало совмещать посещение музыкального кружка и пения, с тренировкой. Можно получить ваше разрешение сосредоточиться только на беге и школе?

— Как ты учишься? — поинтересовался он.

— Четыре четвёрки, остальные пятёрки, — я протянул ему свой дневник, и он его бегло полистал, убедившись, что я не вру.

— Напомни, как тебя зовут?

— Иван Добряшов, 1950 года рождения.

Он поднялся со стула, подошёл к огромному шкафу во всю стену и вскоре нашёл моё личное дело. Пролистав его, он удивлённо хмыкнул и вернув папку, сказал.

— Через месяц, как раз меня спрашивали об этом, будут общешкольные соревнования в беге на шестьдесят метров, если выиграешь их, то я разрешу тебе заниматься без посещения этих кружков.

— Спасибо большое, Андрей Григорьевич, — поняв, что это максимум, что он мне даст, я поднялся со стула, — я могу идти?

— Да иди, — он отмахнулся.

— До свидания.

Едва я вышел из кабинета директора и прошёлся по коридору, как меня обступили старшаки, обычно в это время дежурившие на входе в школу.

— Что ты забыл у Пня, Немой? — Губа посмотрел на меня с прищуром.

— Попросил его чтобы меня освободили от танцев и музыки, — я посмотрел ему в глаза, — хочу заниматься бегом и учёбой, на остальное нет времени.

— Ничего больше не говорил?

— Можете у него спросить сами, — не успел я ответить, как тут же прилетел удар в голову, за мою дерзость, а когда я оглушённый упал на пол, меня ещё и пнули для острастки.

— Не умничай.

Я промолчал, смотря как старшие уходят к своему посту.

Закусив губу, я отправился к себе и под заинтересованными взглядами проживающих совместно, разделся, проигнорировав их вопросы. Пузо, нарвавшись однажды на мой кистень из полотенца и мыла, больше ко мне не приставал, а остальные его два прихлебателя так и вовсе меня боялись.

Я лёг на кровать и подумал, что наверно Губа сегодня перегнул палку и нужно немного его проучить. Из посещения пионерского лагеря я вынес крайне полезные навыки, которые проходили там на ботаническом кружке, который посещали в основном девочки и всего два парня. Так что у меня имелся запас менее ядовитых трав чем борец, которые можно было высушить и взять с собой. Так что подождав ещё час, после того, как прозвучал отбой, я отделил из своего гербария, состоящего в основном из безобидных цветов, прожилки корня вороньего глаза и кряхтя, даже раз пустил газы, побежал к двери, сопровождаемый матами тех, кто остался нюхать пердёж.

Привычный к бегу босиком, огрубившим мои стопы, я словно пущенная стрела помчался вниз, к блоку столовой, только там замедлив бег, поскольку обычно там выпивали воспитатели, оставшиеся на ночное дежурство. Вскоре я убедился, что и сейчас, они квасили, открыв нараспашку дверь пищевого блока. Опуститься на карачки и прокрасться мимо них, к баку, из которого набирали на завтрак чай только для учителей и старшаков, было минутное дело. Размочалив ложкой прожилки корня, я затем хорошенько растёр его в чай. Вытерев ложку о скатерть, вернул её на место и так же как и вошёл, на карачках выполз обратно, на обратном пути заглянув в туалет напротив комнаты Редьки, записок не было, но зато я услышал, как из комнаты раздаются всхлипы. Подойдя к ней и надеясь, что она не скрипнет, я толкнул её пальцем. Первое что я увидел, была свечка, стоящая на столе и зад подростка, который делал толчки, а перед ним на коленях сидел ещё кто-то, он же и всхлипывал, двигая головой.

— Давай быстрей!

Губы у меня сжались, я осмотрел комнату, заметив табурет возле двери, и толкнув дверь ворвался внутрь, подхватывая предмет мебели в руку, и плашмя с силой опуская его на спину стоявшего, затем пока он не опомнился, я стал бить ещё и ещё, пока он не прекратил стонать. Поднеся руку к шее, я убедился, что он живой, затем пройдя мимо остолбеневшего Редьки, так и сидевшего на полу, я затушил свечку и вышел из комнаты. Помыв табурет от крови и сполоснув руки, я вернул его обратно в комнату, а сам бросился на свой этаж, но прежде чем попал к себе, застирал при свете луны майку и трусы, которые были в кровавых каплях. С майкой это получилось так себе, так что пришлось отложить на утро, когда можно будет взять в душ мыло. Напялив на себя мокрые трусы, я вернулся в комнату и лег в кровать, стянув их сразу себя, чтобы не спать в мокрой постели.

Утром я смог незаметно постираться и отмыть остатки крови, но пришлось идти без нижнего белья на завтрак. Суеты особой не было, как не было и Редьки, только старшаки о чём-то угрюмо разговаривали, сидя за своим столом. Вскоре к ним присоединился директор, который налил себе чая из стоявшего на столе эмалированного зелёного чайника с красными инвентарными буквами на боку, и на моё удивление тоже отпил оттуда горячего напитка. Поговорив, он вернулся за стол к преподавателям, и я больше не смотрел в его сторону, чтобы не привлекать к себе внимание.

— Ах, ну какая же краля его дочь, — рядом со мной Пузо, опустив руку под стол, во все глаза смотрел на Иру, сидящую рядом с директором, — как же я мечтаю ей засадить!

— Она не про твой стручок Пузо, — хихикнул Заяц, — говорят даже старшаков отбривает, ни с кем не хочет гулять.

— Мне и не нужно чтобы она гуляла со мной, — искренне удивился подросток, — лишь засадить дала.

При этом он стал чаще дышать, и продолжал смотреть на Иру.

— Фу! Пузо! — наконец и соседи догадались что он делает рукой под столом, — мы едим же!

— Кайф! — он встал и в вразвалочку направился в туалет, держа правую руку в кармане.

Невольно и я сам посмотрев в сторону Ангела, увидел, как она тоже смотрит на меня, легко улыбнувшись, снова уткнулась в тарелку.

— Бл…ь, бл. ь, — внезапно старшаки сорвались со своих мест и бросились тоже в сторону туалета. Бык, бежавший последним внезапно громко пёрнул и его штаны сзади стали мокнуть, а на пол полилась коричневая жижа, резко запахло говном. Следом за ним Губа также обдристался, а вскоре все старшаки с криками и оставляя за собой коричневые следы поноса, бросились в туалет и душевую. Сидевший до этого спокойно директор, побледнел и бросился в пищевой блок, который был ближе, громко хлопнув дверью, но вот звуки, скоро оттуда раздавшиеся, оповестили всех, что он тоже обгадился. Всё это происходило в полнейшей тишине, поскольку все охреневали от происходящего. Я, почувствовав на себе чужой взгляд, снова отвёл глаза от разглядывания содержимого тарелки, и столкнулся с широкими глазами Ангела, которая смотрела на меня, словно на какого-то внезапно ожившее божество.

К сожалению, этим делом не ограничилось. Маленькие дети, при виде и запахе поноса, стали тут же выблёвывать свои завтраки на стол, а следом за ними, видя такое, последовали и те, у кого был слабый желудок, но хорошее воображение, так что вскоре большинство столов была заблёваны тоже.

Я почему-то в этот момент почувствовал себя словно сидящий демон на картине Михаила Врубеля, который с олимпийским спокойствием созерцает на творящийся вокруг хаос. Занятия в школе были сорваны. Нас всех оставили по комнатам, приводить одежду и себя в порядок, а в столовую не приехали ни скорая, ни милиция. Директор никуда не доложил о произошедшем, но устроил расследование. Искали того, кто был рядом с кухней утром, но понятное дело не нашли. Старшаки пару дней не появлялись в интернате, поскольку их положили в больницу с пищевым отравлением, и они вернулись только к выходным, и били всех, кто при виде них начинал улыбаться. Порядок и авторитет они этим восстановили быстро, но всё равно, шепотки за их спинами никуда не делись.

Редька кстати в интернат так и не вернулся, как, впрочем, и тот, кто его насиловал, как я слышал их раскидали по другим интернатам, чтобы они больше не пересеклись. Узнав об этом, у меня внутри всё просто запело от радости, поскольку по рассказам Ивана, Редька вскрыл себе вены в его истории, вскоре после открытия «комнаты отдыха» в интернате. Теперь же получалось, что я что-то хоть и на самую капельку, таки смог изменить и это меня впервые за долгое время по-настоящему радовало. Вернувшись из школы, я отправился на стадион, где привычно раздевшись, и размявшись, пробежал пару кругов для разогрева. Барьеров у меня понятное дело не было, так что я обычно бегал, словно перепрыгивая их, как если бы они стояли передо мной.

Приняв низкий старт, я отсчитал от трёх до одного и побежал. Внезапно, я почувствовал, что всё не так, как обычно, ноги больше не начинали запинаться, когда я пытался ускориться сильнее, а скорость прохождения дистанции увеличилась, только что не вдвое. Финишировав и отдышавшись, я удивлённо стал себя рассматривать. Вроде бы ничего не изменилось визуально, но вот ноги словно вытянулись на пять сантиметров, а тело стало более жилистым.

— «Не помню, чтобы вчера я был таким, — я стал судорожно вспоминать, какими были ноги вчера, — может мне показалось?».

Вернувшись обратно, я снова низко пригнулся и стартовал, снова ощущая в ногах силу, которой вчера ещё точно не было. Пробежав ещё три раза, я ошеломлённо приступил к отжиманиям и бёрпи, всё ещё не совсем понимая, что сегодня такого случилось с моими ногами, которые стали нести меня значительно быстрее вперёд, чем это было вчера.

«Чертовщина какая-то, — отбросил я вскоре эти мысли и погрузился в занятия, сожалея, что в школе нет даже завалявшейся гири для упражнений на укрепление тела. На физре мы либо играли в футбол причём неважно летом или зимой, а девочки в пионербол без сетки, просто перекидывая мяч друг другу».

Глава 6

— Добряшов, к директору, — в комнату ворвался Зёма, и выкрикнув сообщение, снова стремительно умчался в коридор.

Под удивлёнными взглядами соседей, я оделся, привёл себя в порядок, почистил ботинки, и только после этого отправился на первый этаж.

— Добрый день Андрей Григорьевич, вызывали? — постучавшись и получив разрешение, я вошёл внутрь, замерев по стойке смирно.

— Да Добряшов, завтра школьные старты нашего посёлка по лёгкой атлетике, о которых мы с тобой договаривались, — сразу сообщил мне он, — ты готов?

— Да Андрей Григорьевич.

— Отлично, тогда тебя заберёт после завтрака Николай Алексеевич, он будет тебя сопровождать от нашей школы, вы там будете почти весь день.

— Хорошо, что-то ещё Андрей Григорьевич?

— Помни о нашем уговоре, только первое место даст тебе освобождение.

Я лишь кивнул, не став отвечать вслух, на что он махнул рукой, отпуская меня.

Вернувшись в комнату, я задумался, в чём побегу завтра. Кроме школьной формы и башмаков у меня ничего не было, не бежать же там, как и здесь в майке, трусах и босиком?

«Ладно, завтра решу по ходу пьесы, — решил я».

— Немой, чего директор вызывал? — осведомился Пузо.

— Завтра на соревнования по бегу иду, — спокойно ответил я, чтобы не давать почву для ненужных слухов.

— О, кайф, — удивился он, — своруй там что пожрать нам.

— Если будет время, — не стал я спорить.

Он обрадовался, как будто я сказал твёрдое «да» и отстал от меня.

Новость о том, что я завтра иду в посёлок, пусть и в сопровождении физрука, словно молния пролетела по интернату и ко мне успел заглянуть даже Губа, напомнив, что я должен принести пятьдесят копеек, которые ему должен ещё с лета.

* * *

После завтрака, отчаянно зевая, меня забрал с собой физрук и бурча под нос, что ему больше нечем заняться, как весь день таскаться со мной не пойми где, повёл меня за ворота и мы пешком направились в центр посёлка к общеобразовательной школе № 1.

— Николай Алексеевич, — обратился я к нему, — а вам не обязательно быть со мной весь день. Вы можете довести меня до места и уйти по своим делам, оставив мне рубль на обед, я никуда не денусь с соревнований, поскольку у нас уговор с директором.

Физрук, изумлённо на меня посмотрел, словно поразился тому, что я могу вообще говорить. Он открыл рот, закрыл его и почесал большой ладонью всклокоченные волосы.

— Слушай, а ты дело говоришь. Точно никуда не убежишь?

— Если я выиграю первое место в беге на шестьдесят метров, мне обежали дать больше времени на тренировки, — объяснил я ему подробно, — это в моих интересах быть там.

— Толково придумал, — мужчина обрадовался и достав из кармана смятые рубли, от щедрот дал мне целых два рубля, — во, помни мою доброту!

— Спасибо Николай Алексеевич, — я положил деньги в карман и поблагодарил его.

Физрук повеселел мгновенно и даже стал насвистывать себе под нос уже что-то бодрое, я же осматривался по сторонам. Я впервые после того летнего побега от местных мальчишек выбрался в другое место. Мало что изменилось за эти пару месяцев, если только выглядело для меня лично словно параллельная реальность.

Люди спокойно шли на работу, детей вели в садики, школьники торопились на занятия, и всё это без матов, окриков и тумаков. Я правда отвык от такого, поэтому будничная картина жизни посёлка вызывала у меня оторопь.

Вскоре мы пришли на стадион, где уже начали собираться спортсмены со своими педагогами, но трибуны были почти полностью пустыми.

— Погоди здесь, — физрук оставил меня на одной из лавочек трибун, — сейчас узнаю, где регистрируются и что нужно для этого.

Вернулся он уже буквально через десять минут, довольно вручив мне номер с цифрой «101».

— Держи, где-то через час начнутся старты. Я записал тебя на шестьдесят метров.

— Спасибо Николай Алексеевич.

— Ну всё, вернусь за тобой вечером, никуда не уходи.

— Конечно, — согласился я.

Он повернулся и зашагал на выход, оставляя меня одного. Одиноко сидящий подросток вскоре привлёк к себе внимание взрослых, ко мне подходили, спрашивали почему я один и не нужно ли помочь, но я благодарил, показывал номер и говорил, что мой тренер просто отлучился на время, а так я спортсмен. Мои спокойные объяснения всех устраивали и больше ко мне не приставали.

— Мальчик, почему ты один? Давай дружить! — раздался рядом громкий голос и когда я повернулся, то лицезрел перед собой девочку примерно моего возраста, одетую в тёмно-коричневое школьное платье и чёрный фартук, с обязательно повязанным на шее алым галстуком.

— Пошла отсюда, — бросил я и отвернулся.

— Ты ведёшь себя, не как пионер! — тут же возмутилась она, — ты не должен мне грубить! Я девочка!

В памяти тут же всплыла передо мной та девочка, которая повесилась после группового изнасилования в школе-интернате, и я сплюнув ответил.

— Я из интерната, пошла нах. й отсюда.

Она, расширив глаза, из которых мгновенно брызнули слёзы, бросилась куда-то в сторону соседних трибун. Ну и конечно же, по закону подлости там тут же нашлись защитники обиженных и оскорблённых, через пять минут явившиеся ко мне мстить. Я не стал вступать в долгую полемику с ними, а встав с места, сразу же стал бить. Левой, правой, шаг в сторону, уклон, снова двойка, и два шага назад, снова двойка и вот три подростка валяются на земле, утирая разбитые носы, а их товарищи в испуге от меня отступили.

— Последний раз говорю, пошли нах…й, — произнёс угрожающе я, и те сразу послушались, подхватив своих товарищей под руки, они поплелись к трибуне, где их ждала девочка, бросившись вытирать платками им кровь, и верещать на весь стадион. К чести пацанов нужно отметить, что когда к ним подошёл один из тренеров, они ему сказали, что упали, и хотя та верещала, что это я всех избил, тыкая в мою сторону пальцем, взрослый лишь уточнил у парней, точно ли они упали. Получив ещё раз подтверждение, он, несмотря на девочку, вернулся за свой стол.

Школьников было много, так что забеги были сначала отборочные, а затем квалификационные. Я отправился на первые, когда услышал свою фамилию.

— Сто первый, ты не знаешь, что нужно переодеться? — ко мне обратился взрослый, стоящий на старте с миниатюрным пистолетом, когда я встал вместе с ещё тремя подростками, поскольку ширины бровки для большего количества просто не хватало и был единственным, кто был не в спортивной майке, шортах и кедах.

— У меня нет другой одежды, — ответил я, — я из школы-интерната.

Мой вопрос его полностью удовлетворил, он пожал плечами, и сказал нам занять позиции. Все соседи стояли прямо, я один встал в низкий старт, вызвав у них усмешки, и удивление взрослого. Мне было всё равно, мне нужна была победа любой ценой, и я не собирался никому давать поблажек.

— На старт, внимание, марш, — заговорил он, и выстрелил на последнем слове. Раздавшийся, пусть и тихий хлопок стартого пистолета сработал для меня словно хлыст и я напрягая ноги, распрямился и пулей сорвался с места, почти сразу финишировав поскольку разгонялся, как на стометровку.

Ничуть не запыхавшись, я остановился, наблюдая, как спустя ещё несколько секунд финишируют остальные. Тот тренер, что стоял на контрольной отметке с секундомером в руках, то тряс его, то прикладывал к уху.

— Петрович? Что с тобой? — к нему встав из-за стола, подошёл тот же взрослый, что подходил к пацанам, которых я побил.

— Да секундомер похоже барахлит, — раздосадовано признался тот, — надо делать перезабег.

Подростки, бежавшие со мной, тут же стали недовольно гудеть.

— Давай я сам встану, — тот подвинул его в сторону и достал серебристый секундомер, обратившись к нам, — хватить ныть, вы спортсмены или нет?

Мы вернулись на старт, и я снова занял позицию, хоть и без колодок, но на нижнем старте, хотя конечно школьные брюки и башмаки сильно мешали бегу.

Хлопнувший выстрел опять пришпорил меня, и я словно метеор тут же рванул в сторону финиша, снова прибежав первым. На дорожке настала тишина, поскольку к тренеру с секундомером, подошли другие взрослые и они о чём-то шушукались, тихо обсуждая. Закончив, один подошёл ко мне, протянув руку.

— Познакомимся? Меня зовут Артём Викторович.

— Иван Добряшов, школа-интернат № 3.

— Я раньше никогда не видел тебя Иван на соревнованиях по бегу, — он отвёл меня к трибунам и предложил присесть.

— А я раньше и не бегал, — улыбнулся я, — начал этим летом.

— Этим летом? — искренне изумился он, — не может быть!

Я лишь пожал плечами, предоставив верить или нет мне, ему самому.

— Почему тыне в спортивной форме?

— У меня её нет.

Он снова удивился.

— Как же ты тренируешься тогда?

— В майке и трусах, босиком.

— Босиком? — его глаза едва не выпали из глазниц.

— Пробовал в ботинках, быстро изнашиваются, — словно младенцу объяснил ему я, — новых нам не выдают просто так.

— Ясно, — он задумался.

— Слушай, давай баш на баш? — неожиданно предложил он.

Теперь настала моя очередь удивляться.

— Что вы предлагаете?

— Я дам тебе нормальную форму и кроссовки, а ты пробежишь ещё сто и двести метров. Согласен?

Я забеспокоился.

— Мне нужно выиграть только шестьдесят, я об этом с директором договорился.

— Если ты будешь в форме, то тебе будет проще бежать. Не думаешь?

Я был вынужден признать его правоту.

— Хорошо, я согласен, — я протянул ему руку, которую он тут же пожал и встав, повёл меня в другой трибуне, где сидели побитые мной мальчики и та приставучая школьница, из-за которой это всё произошло.

— Дим, дай пожалуйста свою тренировочную форму, — попросил он у одного из тех, кого я ударил.

Тот без споров покопался в небольшой брезентовой сумке и протянул взрослому весьма замызганный комплект из майки и шорт.

— Олег, и твои шиповки пожалуйста, — попросил он у второго.

— Зачем? — тот уже удивился, — вы же знаете, мне их мама из Москвы привезла, они югославские.

— Я прошу, только на сегодня, — попросил он и подросток нехотя, достал бережно перемотанные тканью отличные беговые шиповки и протянул их тренеру.

Тот на глазах изумлённых подростков, мгновенно ставших возмущаться, что они не хотят, чтобы я надевал их вещи, заставил меня переодеться.

— Доча подержи пожалуйста его вещи, — он протянул возмущённой школьнице мою форму, галстук и башками, и она нехотя взяла их.

— Идём, сейчас старты на стометровку начнутся, — повёл он меня за собой, сначала подведя к столу, сделал какие-то записи и затем дал мне в них расписаться. Не понимая зачем это ему надо, я молча всё сделал, ведь свою часть сделки он выполнил, и особенно мне нравились кроссовки. Они явно были дорогие и использовались парнем только на финальных забегах, ведь сейчас он был одет в обычные кеды, как и у большинства тут присутствующих.

— Петрович, Олег, встаньте напротив со своими секундомерами, — попросил он коллег, с которыми шушукался раньше, а меня подтолкнул в спину, где на старте собирались ребята чуть старше меня, — беги так быстро, как можешь.

Я подошёл к парням и под их удивлёнными взглядами приготовился стартовать. Они же стартовали стоя, просто чуть согнувшись.

Выстрел! Тело, только недавно заряженное и размявшееся словно паровой двигатель, отдало всё энергию в мышцы и словно два поршня, ноги вдавились сначала в грунт, а шиповки обеспечили мне отличную сцепляемость с землёй, не виданную мной никогда прежде, и я сорвался с места, распрямляясь и наращиваясь скорость всё сильнее. Ближе к восьмидесяти метрам я с удивлением скосил взгляд, но ни справа, ни слева никого не было, поэтому я финишировал один, пробежав ещё метров десять, гася ускорение.

Тренера снова собрались и тихо переговаривались, и Артём Викторович вскоре подошёл ко мне, показывая мне первую стрелку на секундомере. Я непонимающе на него посмотрел.

— Одиннадцать секунд, — пояснил он, но видя моё непонимание, добавил.

— Ты выполнил первый юношеский разряд.

— Это хорошо или плохо? — поскольку и правда, не помнил уже юношеские нормативы.

— Ну как тебе сказать, — ненадолго задумался он, — сегодня мы рассчитывали увидеть хотя бы третий, и точно не от подростка четырнадцати лет.

— То есть это хорошо?

— Идём, посидишь пока с моими подопечными, пока идут квалификационные забеги, мы тебя поставили сразу в финал с таким временем.

— А шестьдесят метров?! — тут же запереживал я.

— И туда тоже, — успокоил он меня, — пробежишь в квалификацию ещё только двести, чтобы мы узнали твоё время.

— Вы держите своё слово, — я показал рукой на форму и шиповки, — я держу своё.

Мы вернулись к его подопечным, которые тоже участвовали в забегах, и среди них царило уныние, слухи о том, что кто-то на контрольных забегах пробежал на первый юношеский, подкосил их боевой дух.

Чтобы не портить шиповки, я снял их, аккуратно протёр и одел свои башмаки, и всё это под удовлетворённым взглядом хозяина.

— Слушай, ты же бежал в том забеге, с перворазрядником? — обратился ко мне он, — помогли тебе шиповки?

— Да, — я не стал выёживаться, поскольку был ему благодарен за обувь, — отличное сцепление, просто зависть берёт.

— А то, — довольно сказал он, подойдя ближе и погладил свою обувь, — мама из Москвы привезла.

— Олег, — он протянул руку, и я пожал её.

— Иван.

— Ты правда детдомовский? — поинтересовался с любопытством он.

— Да.

— А где твои папа с мамой?

На наш разговор стали подтягиваться и остальные, особенно горели азартом глаза у пионерки, которая старательно делала вид, что это всё её не интересует, но вот подвигалась она к нам всё ближе и ближе на скамейке.

— Папа умер, мама…, - тут я споткнулся, но продолжил, — тоже умерла.

Такие новости заставили подростков задуматься.

— Зря ты Лильку обидел, — он кивнул в сторону девушки, — она хорошая, только приставучая.

— Извини, — напряжение, которое всегда поддерживало меня в тонусе в интернате, поскольку там всегда ожидаешь либо нападения, либо подлянки, меня впервые за эти месяцы отпустило. Я наконец понял, что передо мной простые ребята, которые не собираются меня бить или унижать.

— И ты пионерка извини, под горячую руку попалась, — обратился я к ней, но девочка фыркнула и гордо отвернулась.

— Отойдёт, она добрая, — заверил меня Олег и поняв, что мир между нами налажен, стал болтать о всякой всячине, а я старался отвечать, никак не избавившись от ощущения, что попал на другую планету, где тебе не нужно было каждую минуту сражаться за свою жизнь.

— Иван, идём, — издали позвал меня Артём Викторович, и я извинившись перед ребятами, надел шиповки и побежал лёгкой трусцой к взрослому.

Глава 7

Время, которое я показал на двести метрах тренерами воспринялось уже спокойнее, а мне его не показали, лишь объявили, что я прошёл также сразу в финал, забеги на которые состоятся после обеда. Те кто прошёл на них, стали собираться и уходить в столовую школы, принимающей соревнование, я же, просто сидел, поскольку собирался потратить деньги только по пути назад. Нести их в интернат было бессмысленно, всё равно их у меня отнимут.

— Иван, ты почему не идёшь обедать? — ко мне подошёл Артём Викторович.

— Это платно?

— Да, но там двадцать копеек всего за полноценный обед для участников, — удивился он.

Я задумался, двадцать копеек из двух рублей было не так уж и много.

— Собирайся, тут нечего думать, я угощаю, — тут же сообщил он.

— Уверены?

— Не обеднею, — хмыкнул тренер, и повернулся к своим подопечным, — идём все вместе, те, кто закончил соревнования можете после обеда идти домой или поболеть за оставшихся.

— Мы останемся! — заверил его один из парней, остальные согласно покивали.

— Шиповки пока верни, — тихо сказал мне Олег, — у тебя всё равно и сумки-то нет.

Я согласился и ещё раз протерев их рукавом, передал парню, расставаться с таким сокровищем жутко не хотелось, в них бегалось много лучше. Словно Голум, он едва не бормоча: «Моя прелесть», сам протёр их влажным полотенцем и замотав в ткань положил в сумку.

В толпе подростков мы направились в столовую, и снова ощутил то странное чувство, что нахожусь в параллельной Вселенной. Баки с едой были одни на всех, не было разделения на старшаков, преподавателей и всех остальных, а все получали еду на подносах, с одних кастрюль, чай тоже наливали с одного чана. Зрелище было сюрреалистичным, так что даже пришлось помотать головой, чтобы иллюзия развеялась, но нет, очередь никуда не делась, как и баки с едой.

Когда пришла моя очередь, я взял два обеда, раз за меня платят и едва мы сели на стол, с жадностью набросился сначала на мясные котлеты с картофельным пюре и подливкой, а затем на куриный суп.

— Иван! Не ешь много! Как ты бегать будешь! — изумился Артём Викторович, когда подойдя со своим подносом увидел, как я жадно всё поедаю.

Всё было так вкусно по сравнению с теми помоями, к которым я привык в интернате, что я с полным набитым ртом едой и хлебом побулькал.

— Лучше поем нормально, а шестьдесят метров я и так пробегу лучше всех.

Он лишь в ответ покачал головой, но спорить не стал.

Съев быстрее и больше всех, я откинулся на табурете, довольно поглаживая живот.

«Живут же люди, — с завистью я посмотрел на окружающих меня школьников, которым школьная еда не так сильно нравилась, как мне, поскольку они ещё и лениво ковырялись ложками в тарелках».

— Иван, а вас разве не кормят в интернате? — дочери тренера видимо наконец надоело дуться, и она решила со мной поговорить.

— Кормят, просто невкусно, — ответил я.

— Нужно пожаловаться! — немедленно заявила она, — в комсомольскую ячейку, которая шефствует над вами.

— Никуда никто жаловаться не будет, — покачал я головой и Артём Викторович, наклонившись, что-то прошептал ей на ухо. Девочка вспыхнула, покраснела, но с разговорами от меня отстала.

Закончив обед, мы вернулись на стадион. Ребята улеглись на скамейки, сытно закрыв глаза, а я стал легонько разминаться, чтобы не уснуть, так сильно меня разморила вкусная и обильная пища. Стадион, до начала финальных забегов временно превратился в лежбище тюленей, и только появление тренеров взбодрило всех. Школьники стали подниматься с мест и переодеваться в спортивную форму. Я последовал их примеру, а Олег безропотно вытащил шиповки из сумки и передал их мне. Он уже понял, что я так же бережно, как и он за ними ухаживаю.

Артём Викторович вскоре пришёл за мной и ещё одним парнем из его подопечных, кто оказывается тоже вышел в финал на 60 метров.

Мы заняли позиции, и я после выстрела с лёгкостью занял первое место. Почти сразу прошли забеги на 100 и 200 метров, которые я также с лёгкостью выиграл у более старших, чем я ребят. Когда забеги завершились, из-под подсобки выкатили пьедестал и началась торжественная часть с награждениями. Тут были барьеристы, и прыгуны в длину, так что пришлось долго ждать, когда я три раза поднимался на первое место в своих дисциплинах. Под конец у меня оказались в руках три медали и три грамоты, подтверждающие занятие первых мест.

Ребята, с завистью косясь на мои медали, стали переодеваться, а я снял с себя две из трёх и протянул их Лили.

— Ты можешь хранить их у себя, вместе с грамотами?

— Почему? — изумилась она, — ты ведь их честно выиграл! Как можно этого стыдиться?!

Объяснять ей взаимоотношения с директором школы, я точно бы не стал поэтому просто ответил.

— Можешь или нет?

Она вздохнула и приняла у меня всё.

— Как пионеры мы должны помогать друг другу, но я отдам всё тебе по первому же требованию!

— Спасибо, и прости ещё раз, что накричал на тебя.

Она смутилась, но поднявшись, помахала мне рукой, видя, как Артём Викторович зовёт их за собой, поскольку все стали расходиться. Соревнования полностью закончены и подростки, кто радостный, показывая медали и грамоты, кто наоборот огорчённый, стали расходиться по домам, сопровождаемые своими тренерами.

Я же остался ждать, поскольку физрука всё не было и появился спустя два часа, когда начало темнеть, не он, а один из воспитателей.

— Идём, — он показал мне рукой.

— А где Николай Алексеевич?

— Пьяный лежит дома, — неприязненно сообщил он, — меня попросила забрать тебя его жена.

— Я могу и сам добраться, — предложил я ему, показывая медаль и грамоту, — я знаю дорогу.

Он забрал у меня документ, прочитал его и удивлённо посмотрел на меня.

— Ты точно доберёшься? А то мне с тобой идти, потом возвращаться, два часа уйдёт.

— Конечно, я ведь не собираюсь никуда сбегать, — кивнул я головой, — зачем мне это?

Он согласно закивал.

— Хорошо, тогда в школе скажешь, что я довёл тебя до двери.

— Конечно Никанор Филиппович.

Он обрадовался, полез в карман и выудил оттуда белые и жёлтые монеты.

— Держи, купи себе булочку.

Руки я мгновенно подставил и жиденький ручеёк монет различного достоинства перекочевал ко мне. Я мгновенно посчитал, обрадовавшись, что там было пятьдесят пять копеек.

— Спасибо Никанор Филиппович.

— Ну бывай, — он махнул рукой мне в сторону школы, а сам пошёл в другую.

Избавившись от провожатого, я только обрадовался. Деньги жгли карман, а это значило, что можно было зайти в магазин, пока он не закрылся. Сорвавшись с места, я побежал туда, где знал, что продавались спортивные товары. До закрытия оставалось ещё десять минут, но продавщица уже закрывала магазин.

— Тётенька, — жалобно заныл я, показывая ей медаль и грамоту, — продайте майку и шорты, завтра соревнования опять, а у меня всё украли.

Она открыла было рот, отбрить меня, поскольку лень было возиться опять, но медаль спасла положение.

— Ладно, только быстро, — смиловалась надо мной богиня торговли и открыла дверь, пропуская внутрь.

— Спасибо! — я сразу бросился к одежде и с ужасом понял, что денег хватает только на что-то одно.

«Тогда шорты, — решил я, хватая и меряя их прямо на школьные брюки, — побегаю в майке, ничего страшного».

Заодно глянув сколько стоят кеды, я покачал головой и бегом бросился к кассе.

— Ты же майку ещё хотел, — удивилась она, пробивая мне товар.

— Не хватает, — я расстроено развёл руками.

— Как же ты бегать будешь?

— Главное шорты есть, а там что-то придумаю, всё равно спасибо вам! Что помогли!

— Не за что, — отмахнулась она от благодарности.

После дорогостоящей покупки у меня осталось почти семьдесят копеек из которых пятьдесят я отложил Губе, а на двадцать успел урвать сосачек «Дюшес». Конфета расплылась во рту давно забытым сладким вкусом, так что я даже блаженно зажмурился, в интернате конфет не было, изредка лишь давали булочки или же песочные пирожные с джемом между слоями. Но они редко кому доставались из нас, старшаки целыми подносами уносили их себе в крыло, чтобы было с чем пить чай целую неделю, а потом также подносами и выкидывали, когда привозили новые.

В весьма приподнятом настроении я отправился в интернат, вот только чем ближе я к нему подходил, тем быстрее уходила нега и расслабленность, а тело собиралось снова в сжатую пружину. Поскольку свобода закончилась. Время было уже довольно позднее, но вахтёр был предупреждён о моём появлении, так что просто пропустил, и я направился к себе, своим появлением вызвав фурор среди соседей. Во-первых, я разделил между нами поровну конфеты, введя их в священный экстаз этим, и они сразу по три штуки, жадно запихали в рот, во-вторых мои медаль и грамота им тоже понравились, ну и в-третьих мои шорты долго рассматривали и цокали языками.

— Что за шум, а драки нет, — дверь открылась и на пороге появилась неизменная парочка. Настроение окончательно испортилось.

— Ты смотри Губа, они тут конфеты жрут! — изумился Бык, забирая у всех «Дюшес», кроме тех, что были во рту.

— Ты принёс? — семнадцатилетка повернулся ко мне.

— Да, — признал я очевидное.

— Деньги принёс?

Я опустил руку в карман и высыпал пятьдесят копеек на тумбочку, а не в протянутую руку.

— О, можешь же когда хочешь, — удивился он, сгребая всё себе, — следующий раз принесёшь рубль, если ещё и на конфеты хватило.

— Что это у тебя, — открыл рот молчавший до этого Губа, показывая на мою кровать.

«Б…ть, — выругался я про себя, ругая, что не додумался спрятать шорты под матрас, как раньше это сделал с медалью и грамотой».

— Спортивные шорты, они нужны мне для бега.

— Лучше отдай мне, — он протянул руку.

— Нет, — я встал спиной к кровати, поскольку отдавать первую вещь, которую купил себе сам, мне не хотелось.

В комнате настала тишина, затем мои соседи сами встали и вышли из комнаты. Бык закрыл за ними дверь, подойдя к товарищу.

— Я думаю, ты стал себе слишком много позволять последнее время, — оповестил он меня, — давно в больничку не попадал? Так это мы сейчас обеспечим.

— Немой, лучше отдай тряпку и всё, — Губа покачал головой, — ты знаешь правила.

Я бросился к кровати и рывком вытащил дужку, которую заранее ослабил и держал для подобного случая, когда нужно будет защищать свою жизнь.

— Ты сам подписал себе приговор, — они оба отодвинулись от меня, а Губа сказал, — позови Бык ещё троих, нам понадобится помощь.

Тот кивнул и бросился бежать, а я пошарив рукой за спиной, взял шорты в руку, затем наступил на них ногой и разорвал почти на две половинки, бросив их ему.

— Надеюсь тебе они будут в самый раз.

Губа оскалил зубы, и готов был броситься на меня, но кусок металла в моей руке заставил его быть осторожным, и он дождался товарищей. Они пришли, кто с ножом, кто с такой же дужкой и окружая меня в не сильно широкой комнате, радостно улыбались.

Чтобы ко мне не зашли со спины, пришлось отступать к окну и когда спиной я упёрся в подоконник, а они поняли, что у меня другого выхода нет, то бросились на меня все вчетвером. Всё что я успел, это два раза отмахнуться, прежде чем дужка такая же как и моя, не опустилась мне сначала на руку, а затем табурет не прилетел в голову. Сознание мгновенно поплыло, и я уже не чувствовал, как меня повалили на пол и стали жестоко избивать, зато последнее, что я заполнил, это свёрнутый набок нос Губы, из которого хлестала кровь.

Глава 8

— Иван! Иван! — голос доносился до меня словно издалека, но он был настойчив и никак от него было не отвязаться. Я с трудом, попытался открыть глаза. Картинка у меня разъехалась, но затем с трудом собралась в обеспокоенно лицо директора, сидевшего рядом на табурете.

Я попробовал пошевелиться, но это не удалось, всё тело было словно один большой синяк, к тому же, на груди виднелись бинты. Всё что я смог, это оглядеться в поле своего зрения, чтобы понять, что я нахожусь непросто в больнице, а скорее всего в реанимации.

— Иван! Ты слышишь меня! — продолжал бубнить директор, так что чтобы он заткнулся, пришлось кивнуть головой.

— Сейчас тебя будет опрашивать милиция, не вздумай им что-то сказать, — угрожающе сжал он мне загипсованную руку и боль прострелила меня по всему телу, — если будешь молчать, то я тебя награжу! Слышишь?!

Я лишь кивнул, не в силах ничего сказать, а он удовлетворённый, вышел из палаты.

Через час, вошедшая медсестра поставила мне капельницу, с жалостью глядя на меня, а ещё через час, когда я наконец полностью пришёл в себя и мог хотя бы шевелить языком, в палату вошёл человек в синей форме, с накинутым на плечи белым халатом. Его я не знал.

— Иван привет, я следователь с районной прокуратуры, — представился он, — хотел бы расспросить тебя о случившемся.

— Можете не стараться, — с трудом ворочая языком, хрипло ответил я, — ничего не было, я упал.

— У тебя три резанных раны, две колотых, был почти содран скальп и сломаны рёбра, — нахмурился он, — врачи говорят просто чудо, что ты выжил.

— Ну значит я упал в кучу острого металлолома, — пожал я плечами.

— Иван, ты должен помочь мне! Я человек новый, но мне уже надоели вызовы в больницу по детским переломам и травмам, которые постоянно происходят у вас в школе-интернате. Но кого не спросишь, все говорят, что упали. Помоги мне, расскажи, кто тебя избил!

— Вы идиот? — мне было так больно и хреново, что я хотел, только чтобы он наконец от меня отстал.

— В смысле? — удивился он, — ты что себе позволяешь? Ты разговариваешь с представителем советской власти!

— Мы живём в интернате двадцать четыре часа в сутки до восемнадцати лет, — ответил я, — кто хоть слово скажет, тому там больше не жить. Так что прекращайте тут свою агитацию и идите лучше работать самостоятельно.

Он открыл рот, изумлённо покачал головой, и сложил карандаш в планшетку.

— Ну Добряшов, а ведь я хотел с тобой по-хорошему, — сказал он.

— Мне уже и сейчас так хорошо, просто сил нет, — ответил я, и закрыл глаза, сил разговаривать больше просто не оставалось.

* * *

Крепкий, молодой организм быстро приводил себя в норму, мой лечащий доктор только всплёскивал руками на обходах, говоря, что я по темпам выздоровления дам фору любой бездомной собаке, на что я обычно отвечал, что хоть и бездомный, но не собака. Он улыбался, щупал меня, заставлял дышать, пока слушал лёгкие и в конце концов через две недели перевёл меня в общую палату, где меня встретили знакомые все лица. Которые тут же, едва персонал вышел из палаты, вывалили на меня ушат новостей. В интернат приезжала милиция, и не простой участковый, а кто-то другой, поскольку директор бегал перед ними на цыпочках и вежливо улыбался. После их приезда целую неделю их вкусно кормили и даже выдали новую одежду, но когда всё улеглось, одежду приказали сдать, а столовая вернулась на прежнюю выдачу помоев. Но все были рады и такому. Ещё из интересного, Губу выписали из больницы, но нос у него остался кривоватым, так что его иногда называли то Носом, то Губой, что его чрезвычайно злило.

Кстати в интернате начался ремонт, говорят делают новый актовый зал, так что все с нетерпением ждут, когда стройка закончится. От таких новостей, у меня холодный пот пробежал по спине, поскольку, конечно, никакого актового зала не будет, а строят звуконепроницаемые комнаты в которых будут встречать высоких гостей.

Вывалив на меня всё это, знакомые вернулись в свои кровати, а я задумался, правильно ли поступил. Ведь теперь время, проведённое в больнице помножиться ещё и на время реабилитации, а бегать мне хотелось уже сейчас.

«В любом случае, надеюсь сломанный нос отвадит от меня следующий раз желающих присвоить мою вещь, — решил я наконец».

* * *

Ещё через две недели я смог наконец ходить, и выздоровление пошло ещё быстрее. Чтобы было приятно, так это гость, посетившей меня перед самой выпиской. Я тогда вернулся из туалета, поэтому сначала поразился тишине, царившей в палате, а затем заметил красную от смущения девушку, на которую пялились все до единого парни. Она же стояла возле моей кровати, сжимая в руке авоську, в которой лежали какие-то мелкие кульки, свёрнутые из газеты.

— Лилия? — удивился я, — ты что здесь делаешь?

— Тебя проведать пришла, мы ведь друзья, — огрызнулась она.

— Да? Ну тогда давай лучше выйдем в коридор…друг.

Она пошла за мной, и когда оказались за дверьми и подошли к окну, она тут же вручила мне кульки, а авоську забрала себе.

— Яблоки, к чаю там, — сказала она, сильно смущаясь.

— Спасибо Лиля, — я покачал головой, — я не хочу, чтобы ты обижалась на меня, но пожалуйста не приходи больше ко мне.

— Почему? — вздрогнула она, — я сделала что-то плохое?

— Нет, просто не хочу, чтобы ты пострадала. Такие как я и они, плохая компания, — я показал поворотом головы в сторону палаты.

— Чем же они могут мне навредить? — удивилась она.

Тут я уже не выдержал её наивности и простоты.

— Затащат в туалет, и вы…т тебя, так доступнее?

Она нахмурила лоб.

— Что такое вые…т? Это такая игра? Не знаю такой.

Я сделал рука-лицо, и понял, что разговаривать с пионеркой бесполезно.

— Вечером, когда ты с родителями будешь ужинать, спроси их значение этого слова, — посоветовал я, — они тебе популярно объяснят.

— Да? — удивилась она, — хорошо, спасибо. Я попробую.

— Ну вот, так что спасибо, но больше не приходи.

Лиля пожала плечами, и повернувшись зашагала к выходу, я же, вернувшись в палату, к визгу детей и радости подростков разделил между всеми принесённые сладости. Получилось помалу, но зато честно.

Зато на следующий день медсестра, улыбаясь до ушей, принесла мне записку, на которой было написано всего два слова, но зато печатными буквами и с кучей восклицательных знаков:

«Ненавижу тебя!».

«Видимо всё-таки спросила, — удовлетворённо понял я, и съел записку, поскольку её некуда было выбросить, а кругом имелась куча любопытных глаз».

В остальном, дни до выписки протекали скучно и единообразно, так что я стал делать гимнастику и ОФП, чтобы наконец начинать вспоминать нормальное состояние своего тела и в интернат я вернулся уже немного окрепшим, с горячим желанием добраться наконец до стадиона.

* * *

— Немой, к директору, — заглянувшая в дверь маленькая девочка крикнула сообщение и сразу убежала.

— Зачастил ты что-то к нему, — Пузо почесал пузо.

— Можешь сам сходить, вместо меня, — предложил я.

Он тут же заверил, что просто пошутил. После той памятной драки, в которой я оказывается успел не только сломать нос Губе, но и переломал пальцы ещё одному старшаку, все парни моего возраста обходили меня стороной, старшие же разговаривали много спокойней, чем раньше.

Поход к директору всегда был событием, так что я сначала переоделся в школьную форму, повязал галстук, расчесался, взял с собой медаль, дневник, в который вложил грамоту и наряженный, отправился вниз.

— Вызывали Андрей Григорьевич, — протиснулся я через щель в двери и прикрыл её за собой.

— Да Добряшов, присаживайся, — Пень явно находился в хорошем расположении духа.

Я тут же это сделал, скромно примостив попу лишь на уголок стула, сложив руки на коленях.

— Мне сегодня письмо пришло с гороно, — он показал на конверт, лежащий перед ним на столе, — ты заявлен на районные соревнования, как победитель общешкольных. Что скажешь?

— Я ещё не восстановился после больницы Андрей Григорьевич, — я показал ему бледную руку, — боюсь я не смогу выступить.

Мои слова заставили его нахмуриться.

— Подумай хорошо.

— Андрей Григорьевич, если вы скажите, я конечно пойду, но нужно ли нашей школе последнее место? — я не понимал на него глаза.

— Хм, — задумался он, — доля истины в твоих словах есть, но нам бы не помешало сейчас скрасить то происшествие, виновником которого кстати ты был сам.

«Конечно, конечно, — изумился я от подобного уровня наглости, поэтому просто промолчал».

Видя, что я никак не реагирую на его слова, он подскочил с места, и подойдя ко мне, наотмашь ударил оплеуху, удар был настолько сильным, что голова качнулась в сторону.

— Смотри на меня, когда разговариваешь с директором, щенок! — прошипел он, и ударил ещё раз и потом ещё, пока я нехотя не поднял на него взгляд.

— Так-то лучше, — он достал платок, вытер ладонь от крови, которая текла у меня из разбитого носа и испачкала его руку и вернулся на место.

— Что нужно, чтобы ты достойно! Я подчёркиваю это, достойно выступил!

Я задумался, если он и правда хочет победы, надо заламывать по максимуму, пока был такой шанс.

— Мне нужно время, спортивная форма и приспособления для тренировок, — наконец ответил я.

— От занятий я тебя освобожу, это не проблема, формой обеспечу, а что тебе нужно для тренировок? Это же бег. Бегай и всё.

— Две гантели по пять килограмм, шестнадцатикилограммовая гиря и крепкие железные санки.

— Санки? — удивился он, — зачем? Вроде не зима ещё.

— Потом можно будет их не найти, лучше запастись сейчас, — соврал я, не моргнув и глазом.

— Вроде ничего такого, — он покивал головой, — а где хранить всё будешь?

— В подсобке у вахтёров, буду забирать перед тренировками и возвращать после, — быстро выкрутился я, добавив, — а то сопрут же.

— Это да, это у нас могут, — согласился он.

— Медаль и грамоту оставь у меня, наверно пора делать стенд с трофеями, и свободен, я постараюсь всё достать как можно быстрее.

— Могу я уже с завтра не ходить на занятия, а набирать форму?

— Конечно, — он покачал рукой, выпроваживая меня.

Поднявшись к себе, я зашёл в комнату, наткнувшись на любопытные взгляды соседей. Сняв куртку и затем рубашку, я увидел, что она вся в крови. Её и галстук придётся сегодня долго застирывать, чтобы отмыть кровь.

— Всё ещё хочешь сходить вместо меня к директору, Пузо? — показывая её, поинтересовался я.

— Нет, ты чё Немой, я же пошутил, — испугался он, отводя от меня глаза, остальные так и вовсе притихли.

— Ну-ну, — вздохнул я и отправился в туалет.

Застирывал я конечно же лицом к двери, чтобы видеть, кто входит и выходит, так что ужасом стало, когда в дверь вошёл Бугор. Повзрослевший, похудевший, и с ещё более злым взглядом, чем прежде.

— Немой? — глухо спросил он.

Я поднялся на ноги, сжав в кулаке мыло.

— Да.

— Будут проблемы со старшаками, зови меня, — оповестил меня он, — ясно?

— Да.

Он кивнул и вышел из туалета, оставив меня с отчаянно бьющимся сердцем и испариной на лбу. Я тут же бросился в комнату, где уже сидели хмурые соседи.

— Что в школе опять делает Бугор? — срывающимся голосом спросил я.

— Говорят его и ещё двоих бывших выпускников приняли на работу сторожами и вахтёрами, — глухо ответил Пузо, — ты их не застал, но мрази те ещё, п…да спокойной жизни.

«Похоже взамен тех, что отравил я, — мгновенно догадался я, так как директору явно были нужны послушные громилы, чтобы запугивать детей и прислуживать при доме увеселений, который строился на первом этаже стремительными темпами, словно и не в СССР мы жили».

О том, что Пузо оказался прав, мы узнали уже утром. Видимо вне жизни за стенами интерната новоявленные сторожа не пользовались популярностью у женщин, поэтому попав обратно туда, где они могли спокойно беспредельничать, они втроём в первую же ночь изнасиловали девочку шестнадцати лет, которую затащили в комнату к Бугру и выпустили только под утро. Она не появилась на завтраке, как и не было видно ещё несколько дней, а когда она всё же вышла, на неё лицо было невозможно взглянуть без жалости — жёлто-фиолетовая гематома на всю правую сторону лица и разбитые губы.

Я, вернувшийся со стадиона, где теперь пропадал целыми днями, забив на всё, старательно гнал от себя мысли о том, что это меня как-то касается. С шумом в столовую ввалились те, о ком я думал, а за ними, избитый и переодетый в девичье платье, шёл незнакомый мне мальчик. Старые порядки возвращались в интернат.

«Никита — это не твоё дело, — продолжал увещевать я себя, — ты Ире обещал помочь, а что сделал с тех пор? Ни-че-го! Тут того же хочешь?».

Мучаясь сомнениями, я поднял голову, когда почувствовал на себе взгляд, направленный с преподавательского стола. На меня строго смотрел Ангел, словно в чём-то укоряя. Не выдержав взгляд, я опустил голову и закончив завтрак, отправился на стадион, забрав на санки две гантели, оказавшиеся просто приваренными шарами к металлической короткой палке и самодельная же гиря, весившая точно больше шестнадцати килограмм, но в отсутствии весов, я даже примерно не представлял себе, сколько она весит. Отложив гантели в сторону, я стал прикручивать гирю к санкам, а те привязывать к школьному ремню, который от тяжести стал весьма сильно растягиваться. Но у меня не было выбора, я мог бегать с утяжелёнными санками только так, других способов просто не было.

— Иван, — внезапно раздался тихий голос, и я повернувшись, увидел Иру, которая махала мне рукой, зовя за деревянную трибуну. Плюнув от злости, я пошёл туда как есть, взяв гантели в руки, поскольку оставлять их без присмотра было чистым безумием.

— Ты с ума сошла? — я стал делать вид что занимаюсь, и не смотрю в сторону спрятавшейся за деревянной конструкцией девушкой.

— Как ты? — вместо ответа спросила она, — прости, но я не могла навестить тебя.

— Уходи! — прошипел я, — ещё не хватало чтобы нас увидели вместе!

— Злюка! — она ничуть не обиделась, — ладно, тогда о деле. Отец сильно загорелся идеей выставить тебя на соревнования, чтобы имя школы светилось в газетах и отчётах, а не только сводках несчастных случаев, так что всем было приказано не трогать тебя.

— Это хорошо.

— Скоро будет достроен дом свиданий, — тихо сказала она, — а это уже совсем нехорошо. Ты что-то будешь предпринимать?

Она своими словами наступила мне на больную мозоль. Сомнения и страх, которые сопровождали мои мысли о противостоянии Бугру и его подручным, она разворошила ещё сильнее.

— Я простой подросток, что ты хочешь, чтобы я сделал?!

— Ты обещал мне! Ты сказал, что защитишь! Я доверилась тебе!

— Ира, я обычный подросток, я ничего не могу сделать, — попытался отделаться от неё я, — я просто хочу стать чуточку известным, чтобы моё слово что-то значило и только после этого обличить всех!

— А сколько будет изнасиловано до этой поры? Сколько не доживут? — прошипела она, — зря я тебе поверила, ты такой же трус, как и все остальные!

— Пусть трус, зато живой, — огрызнулся я и повернувшись, пошёл обратно.

Ругательства понеслись мне вслед, а настроение упало до такой степени, что заниматься совершенно расхотелось. Я сел на санки и схватившись за голову, стал прокручивать в голове наш разговор. Ей было легко говорить, сделать что-то, а что я мог? Трав никаких не осталось, силы мои были далеки от того, чтобы противостоять сразу трём здоровым взрослым.

Ни к чему так и не придя, я вернулся к занятиям, чтобы хоть как-то выбросить из головы эти мысли. Так что я закончил поздно и уже на закате, когда на улице уже никого не было отправился обратно. Входная дверь была открыта, но на моё удивление на месте вахты никого не было. Пожав плечами, я подошёл к двери вахтёрки под лестницей и толкнул дверь, чтобы выгрузить свой спортивный инвентарь. Первое, что я увидел так это жопу, которая двигалась между белых ног со спущенными колготками и туфлями. Обладатель жопы, не слышал, как я вошёл, поскольку был занят своим мерзким делом, вот тот, кто под ним находился тихонечко выл, сглатывая слёзы, на что первый не обращал ни малейшего внимания.

Мысли, душевные терзания и всё, что накопилось во мне за это время, заставили меня словно на автомате сделать два шага вперёд и опустить одну гантель, которую я держал в руках на голову человека, находящегося сверху. Он моментально обмяк, завалившись на девушку, я уже видел, что внизу был не парень. Вой стал затихать, она попыталась столкнуть с себя насильника.

— Закрой глаза руками! — приказал я.

— Но…, - снизу раздались всхлипывания.

— Закрой! Еб…е глаза руками!

Видя, как, несмотря на тяжесть, навалившуюся на неё, девушка как смогла, закрыла глаза руками, я подошёл, с трудом сбросил с неё парня, оказавшийся одним из подручных Бугра и разорвав майку на нём, я плотно завязал ей глаза сам. Хоть и было темно, я не хотел, чтобы она запомнила моё лицо, голос чёрт с ним, уже никак это не исправить.

— Вставай, оденься, — приказал я.

Она молча всё это проделала, дрожа от страха.

— Сейчас я отведу тебя в туалет, глаза не развязывай, подмойся и умойся, чтобы на тебе не было никаких следов, я подскажу, где смывать. Отвечать не нужно, кивни головой.

Она быстро закивала, и это было понятно даже в темноте.

Взяв её за локоть, чтобы не соприкасаться руками, я вывел девушку из вахтёрки, заперев помещение на ключ, и провёл до ближайшего туалета преподавателей, куда вход ученикам был запрещён, но в нём единственном имелась щеколда внутри. Заперев её, она под моим руководством стала умываться и безропотно сняла трусы и колготки, помыв кустистый лобок, ноги и живот. Подождав, когда она оденется, я спросил.

— На каком этаже живёшь?

— На втором.

— Идёшь к себе, никому ничего не рассказываешь, ясно?

— Да я и раньше то, — она пожала плечами, — не говорила. Какой смысл?

— Он не первый раз? — понял я.

— Третий.

— Когда я развяжу глаза, идёшь и не поворачиваешься, ясно?

— Почему? Я всё равно никому ничего не скажу!

— Я сейчас верну тебя обратно и закрою с ним в вахтёрке, — спокойно сказал я, и она от моего голоса вздрогнула, замотав головой.

— Всё сделаю, что ты говоришь!

Открыв дверь, я сначала выглянул, убедившись, что на этаже никого нет, затем провёл девушку выше, но прежде чем снять повязку с глаз, решил перестраховаться и заставил её лечь на пол лицом вниз. Развязав обрывки майки, я взял их с собой, и приказал ей считать про себя от десяти до одного, после чего идти к себе.

Едва она тихо сказала десять, я рванул вниз, поскольку там осталось одно недоделанное дело. Замерев внизу, я отдышался и стал прислушиваться, чтобы девушка не пошла за мной обратно. К счастью ума этого не делать ей хватило, так что я добрался до вахтёрки и вытащил оттуда свои снаряды. Моя легенда будет завтра такая, что я пришёл, вахтёра не было, но чтобы не оставлять снаряжение, я всё понёс к себе.

Зайдя внутрь, я посмотрел на лежащего человека, который внезапно пошевелился. Я чуть не заорал от ужаса, поскольку думал, что он мёртв от удара тяжёлой гантели по голове, поэтому нагнувшись, со страхом и гулкими ударами сердца в груди констатировал, что он ещё жив, а это была гигантская проблема для меня. Сопоставить удар тяжёлым предметом и то, что я фактически единственный кто прихожу поздно, мог сопоставить и идиот, поэтому я был уверен, что так оно и будет, когда он очнётся.

Мысли метались как безумные, поскольку я не знал, что делать. Если он останется жив, меня точно сначала изобьют, а затем ещё и опустят, он с Бугром мне этого просто не простит. А это значило, что план нужно менять. Собрав волю в кулак, я занёс в вахтёрку свой инвентарь, затем снял с него ремень и сделал из него затягивающуюся петлю. С трудом подняв человека, я посадил его на санки и закрепил свободный конец ремня на железном крюке, на котором висели вёдра и другой садовый инвентарь, затем приподняв санки за один край, я смог пристроить его голову в петлю, и отпустил их. Насильник даже не пошевелился, но я надеялся, что длины ремня и веса его тела хватит как минимум, чтобы он стал задыхаться. Других вариантов, как сделать так, чтобы это не выглядело как убийство, я не знал. Протерев все предметы, к которым я дотрагивался, кроме спортивных снарядов, я захватил с собой только обрывки его майки, которые собирался закопать завтра в земле и ретировался, сначала приняв душ, и только потом зайдя в комнату, где соседи лежали по койкам и тихо сопели. Раздевшись, я нырнул под одеяло, и постарался успокоить едва не вырывающееся из груди сердце.

Глава 9

К моему большому удивлению, утром никакого кипиша не было. Не было ни скорых под окнами, ни милиции — обычное утро, как и все до этого. Ничего не понимая, я вёл себя, как и все, умывшись и почистив зубы, отправившись на завтрак. Девушку, которую вчера избавил от насильника, я увидел за столом, она улыбалась, шутила с подругами, но я видел, как пристально она смотрит в сторону столов мальчиков, словно ища на них кого-то конкретного. Чтобы не встречаться с ней взглядом, я опустил голову в тарелку, стараясь быстрее съесть пустую манную кашу, без малейшего намёка на масло и запил это едва сладким чаем, похожим по вкусу на простую воду, настолько сильно его разбавили.

Единственным признаком, что не всё в порядке в Датском королевстве было наличие за столом преподавателей только двух подручных директора, причём его самого с ними не было. Сами они сидели как-то слишком уж понуро, а то, как они вяло ели, высказывало их апатию к происходящему. Приметив это, я решил посмотреть, что будет дальше. Поэтому после завтрака отправился вниз и попросил дежуривших на входе Губу и Быка, открыть мне вахтёрку. Они спокойно это сделали, и я зайдя внутрь не увидел в ней никого, только стоящие мои спортивные снаряды. Загрузив их на санки, я громыхая отправился на выход и принялся разогреваться, попав на стадион.

— Иван!

Посмотрев в сторону трибуны, я конечно же увидел там её. Захватив санки и гантели я, плюясь от злости направился туда.

— Прости меня! — мне не дали и слова сказать, — прости, я такая дура!

— Это последний раз, когда я к тебе подошёл, — поднимая перед собой гантели и разводя затем их в сторону, тихо сказал я, — можешь больше не приходить.

— Вань, — жалобно проныли с той стороны, — пожалуйста.

— Расскажи, что случилось? — любопытство наконец пересилило осторожность.

— Они под утро обнаружили тело при обходе и примчались к Пню, разбудив его, — тут же затараторила Ира, — судя по тому, что они провозились всю ночь, то где-то его закопали или спрятали. Пень был такой злой, что остался спать, а я приехала с одним из воспитателей в школу.

— Хорошо, — с плеч словно упал камень, — очень хорошо.

— Как ты это сделал? — прошептала она с горящим взглядом.

— Не понимаю, о чём ты говоришь, — удовлетворив своё любопытство, я не собирался вступать в дальнейшие дискуссии.

— Злюка!

— Ира я серьёзно, не приходи больше, пока я не попрошу этого, — я впервые повернулся к ней и посмотрел в глаза, — на кону так много и мне не хотело бы умереть так рано.

Она задумалась, затем прошептала.

— Хорошо, но с одним условием.

— Ты ещё мне условия будешь ставить? — удивился я её наглости.

— Это ничего тебе не будет стоить.

— Хорошо, слушаю.

— Подойди сюда, ближе.

Чертыхаясь про себя, я сделав вид, что у меня упала гантель, приблизился к деревянному столбу, за которым она пряталась.

— Ближе.

Я сделал ещё шаг вперёд. На меня почти тут же пахнуло мылом и мягкие, пахнувшие ирисками губы, прикоснулись к моим на мгновение. Она тут же отпрянула и побежала в сторону кустов, чтобы вернуться к школе с другой стороны от стадиона.

«И что это было? — вопрос, на который у меня не было ответа. Я и раньше-то не был большим знатоком женщин, женившись на той, что не стала затягивать конфетно-букетный период и просто сама спросила, когда мы наконец поженимся. Все же случайные связи и тем более проститутки, как быстро начинались, так ещё более стремительнее заканчивались».

Гадать было нечего, поэтому я вернулся обратно и стал для начала прыгать на бетонный блок двумя ногами, спрыгивая и так двадцать раз по двадцать подходов. Когда ноги уставали, я обычно больно ударялся голенью о край бетонного блока и сдирал кожу. Но тренировку продолжать было нужно, поэтому я старался как мог. Затем снова привязал санки к ремню, и стал с ними тренировать забеги на сто метров, каждый раз морщась, когда по ногам больно прилетало, если я бежал неравномерно. Эта дистанция на соревнованиях мне понравилась больше, позволяя сильнее разгонятся, ну а о барьерах можно было даже больше не мечтать, их не было и скорее всего не будет. Вот так я и переквалифицировался в чистого спринтера.

* * *

Выматывающие как по интенсивности, так и по продолжительности тренировки, позволили наконец вернуть прежнее качество бега, поэтому, я переключился на усиление выносливости, а для этого мне нужно было бегать длинные дистанции. Наматывать круги по не слишкомбольшому стадиону, было уж слишком утомительным занятием, а потому я отправился к директору и выбил себе утром отлучку из школы, чтобы бегать длинной трассой. Машин в эти годы практически не было, в основном грузовики развозили товары или строительные принадлежности, поэтому загазованности я не боялся, бегая вдоль дороги. Других нормальных трасс в посёлке понятное дело не было, начал я с трёх километров, стараясь пробегать каждый раз хоть по немного, но больше. На моё удивление, Пень даже приказал давать мне две пайки отвратительной еды, но я был рад и этому, поскольку стремительно рос вверх, уже сейчас опережая многих, кто был рядом, так что бурный рост тела, сопряжённые ещё и с тренировками заставлял меня всё время быть голодным. Я ел всё, что мог только найти, но всё время было этого мало.

Вот так, борясь с голодом и собственным телом, я и подошёл к осенним соревнованиям, когда листва облетела с деревьев, а запах приближающейся зимы чувствовался в любом порывистом ветре. Поскольку соревнования были районные, Пень отправил со мной Софью Ивановну — учителя русского языка, которая была одним из самых спокойных и ответственных наших учителей-воспитателей. Видимо слухи о том, что физрук не смог меня встретить прошлый раз добрались до него и он не стал рисковать в этот раз.

— Добряшов, я вообще ничего в этом не понимаю, — когда мы вышли из ворот интерната, она сразу решила всё разъяснить, — ты можешь сам всё организовать?

— Конечно Софья Ивановна, — я даже обрадовался, что она не будет ко мне лезть с непрошенными советами, — я прошлый раз примерно понял, как это устроено, вы просто будете рядом со мной, как представитель школы.

— Отлично, словно камень с души, — обрадовалась она, — а долго обычно это происходит?

— Прошлый раз почти на весь день Софья Ивановна, — опечалил её я подобными новостями.

— День на помойку, — вздохнула она и замолчала.

Как я знал, районные соревнования, проходили на том же стадионе, что и прошлые общешкольные, только в этот раз организация была более серьёзной. На подходе виделись несколько ЛАЗ-ов, а на трибунах даже натянули плакаты, приветствующие участников соревнований.

— Иван! — на подходе к стадиону я услышал знакомый голос и повернувшись увидел бегущего ко мне Олега, радостно машущего рукой.

— Привет, — губы невольно разъехались в улыбку, и я поздоровался с ним и представил его своему воспитателю.

— Артём Викторович оставил меня на входе, чтобы я привёл тебя к нам, ты ведь не против? — поинтересовался подросток.

— Нет, конечно нет, — обрадовался я, что обо мне хоть кто-то помнил.

— Вы не против Софья Ивановна? — спросил я у сопровождающей, — Артём Викторович тренер Олега и отлично во всём разбирается. Он и помог мне прошлый раз.

— А, да? — удивилась она, — так даже проще. Конечно я не против.

Получив согласие, мы направились за Олегом, который уверенно лавируя между группами галдящих подростков повёл нас в сторону одной из трибун. Народу и правда собралось очень много, он сказал, что в отличие от прошлого года, сразу шесть районов выставили спортсменов, так что забегов будет много больше, чем на общешкольных.

Вскоре мы увидели самого тренера, его дочь и трёх ребят, которые выиграли забеги прошлый раз в своих возрастных категориях.

— Иван! — обрадовался он мне, когда мы подошли ближе, и как взрослому протянул руку, которую я с удовольствием пожал. Лиля моментально фыркнула и гордо отвернулась, что вызвало всеобщие улыбки. Я представил ему свою сопровождающую, и он предложил ей побыть с нами, поскольку он сам может записать меня на нужные дисциплины, женщина конечно же с радостью согласилась, ещё и горячо поблагодарила его за заботу.

Забрав меня Артём Викторович повёл к столу организаторов и спросил.

— На какие дистанции записывать?

— 100 и 200 метров, 60 мне не нравится, я не успеваю разогнаться, — честно ответил я.

— В какую возрастную категорию? Прошлый раз ты бегал с юношами до 15 лет и явно был сильнее их.

— А вы что посоветуете?

— Ну смотри, — он почесал подбородок, — если тебе интересна только победа, то конечно лучше выбрать эту категорию, в ней всего шесть третьеразрядников, три второго и один первого. Тебе разряд не положен, ты не состоишь ни в какой легкоатлетической организации.

— Какой тогда вариант номер два?

— Он более сложный, — покивал он, — категория юношей до 17 лет, и несмотря на то, что тебе всего пятнадцать, сделать это можно, поскольку у нас районные соревнования с более простыми правилами, это на областных все юноши будут в одной категории, ведь из победивших, формируют уже тех спортсменов, кто будет выступать на чемпионате СССР.

— Тогда я вообще разницы не вижу, записывайте там, где общие правила.

— Предупреждаю, там будут достойные соперники, — улыбнулся он, — много перворазрядников, кандидатов в мастера спорта. Там точно будет интереснее, но вот займёшь ли ты там какое-то место, будет под большим вопросом, всё же конкуренция там огромная, так что решать только тебе.

Я задумался.

«С одной стороны первые места нужны директору, но вот с другой, не соревнуясь с по-настоящему сильными соперниками, я не пойму, на каком уровня нахожусь сейчас и непонятно в какую сторону мне тренироваться и развиваться дальше. У меня даже секундомера нет, чтобы понять, на каком уровне я бегаю сейчас».

— Записывайте меня к семнадцатилетним, — я поднял голову, посмотрев на него, — я хочу сильных соперников.

Он хитро улыбнулся.

— Я почему-то сразу подумал, что твой выбор будет именно таким.

Мы подошли к столу и он поздоровавшись со знакомыми ему судьями, внёс сначала своих ребят, а затем меня. Закончив, мы отправились назад.

Из-за большого количества участников организация явно хромала, так что только через пару часов всё встало на нужную колею и забеги легкоатлетов пошли один за другим. Сначала на небольшие дистанции, затем в перерывах на более длинные.

Мой первый выход на забег вызвал много удивлённых взглядов, поскольку я был явно моложе тех, кто стоял рядом. У парочки юношей даже чернели зачатки усов на верхней губе.

— Мальчик, ты случаем не заблудился? — со смешком поинтересовался один из них, когда я поправив шорты и майку, которые мне выдал перед соревнованиями Пень, а также проверил шнуровку на шиповках, которые даже без просьбы тренера протянул Олег. Он сегодня тоже выступал, но чуть позже. Мне оставалось его только поблагодарить, поскольку бегать босиком было стыдно, не говоря уже о показанных результатах.

Переведя взгляд на ноги стоящих рядом, я увидел, что в шиповках они все до единого, майки и шорты хоть и советские, но очень хорошего качества и по размеру, в отличие от меня, где на мне моя форма едва не болталась.

Колодок тут конечно не было, но часть приняла низкий старт, часть просто стояла. Выстрел стартового пистолета подействовал на меня как обычно и я сорвался с места, плавно распрямляясь, чтобы сохранить стартовый импульс. На сорокаметровой отметке рядом со мной ещё кто-то бежал, а вот на восьмидесятиметровой я снова был один, поэтому позволил себе чуть снизить темп, чтобы не показать всё, на что я способен.

— 10.8, - произнёс мне удивлённый незнакомый взрослый, который фиксировал с ручным секундомером наш забег.

Я вернулся к ребятам Артёма Викторовича, которые стали меня поздравлять, а я снял и аккуратно замотал в куртку формы шиповки, оставшись босым. Портить чужое имущество было такое себе дело, тем более, что я точно знал, они позволяли мне иметь лучшее сцепление с грунтом. Олег это конечно же заметил и благодарно мне кивнул.

Вскоре подошёл и тренер, немного расстроенный тем, что два из его воспитанников попали в забеги с перворазрядниками и пришли третьими, что автоматически вычёркивало их из финальных забегов. Успокоив расстроенных ребят, он подошёл ко мне.

— Отличный результат Иван, — похвалил он меня, — ко мне подходили уже трое тренеров, спрашивали кто ты и почему они не видели тебя раньше.

Я хмыкнув, пожал плечами.

— Если покажешь время 10.7 секунд, то это уже уровень кандидата в мастера спорта, — объяснил он мне, — это удивительный результат для подростка твоего возраста.

— А с каким можно попасть на чемпионат СССР? — поинтересовался я, поскольку не помнил этого.

— Лучше, чем 10.5, но это уже прям высокий уровень, я бы даже сказал международного класса, — покачал он головой.

— Значит нужно упорнее тренироваться, — вздохнул я.

— Кстати, я никогда не видел у тебя тренера, — вскинулся он, — ты тренируешься под чьим руководством?

— Сам.

— Сам? — его изумлению не было предела, — как такое возможно?

Мне лишь оставалось пожать плечами, а его это погрузило в глубокую задумчивость.

Тем временем забеги продолжились и на всех полуфинальных и четвертьфинальных забегах 100 и 200 метров, я стабильно был первым. У меня даже появились фанаты, которые болели за меня, стоило только появиться на дорожке.

— Становишься популярным, — с усмешкой прокомментировал это событие Артём Викторович.

Финалы спринтерских дистанций шли первыми, поскольку были самыми зрелищными, так что уже скоро я вставал на линию рядом с весьма серьёзно настроенными подростками, которые больше не ухмылялись при моём появлении. Вот здесь то как раз колодки впервые появились и мне пришлось чуть потратить времени, чтобы в них разобраться, всё же конструкция отличалась от того времени, когда бегал я сам. Но наконец закончив, я показал выпускающему судье, что готов.

— На старт. Внимание, — раздались команды, и его последние слова, — марш, — совпали с выстрелом пистолета.

Зная, что со мной бегут уже серьёзные соперники, я не сдерживал себя и побежал со всех сил, что мог, но снова на восьмидесятиметровой отметке не увидел никого слева от себя, поскольку бежал по крайней дорожке и законно финишировал первым.

— 10.5, - назвали моё время.

С трибун моя новоявленная небольшая когорта фанатов стала кричать, махать руками, поздравляя меня, я же ответил им тем же, поскольку отлично знал, что такое работа с фанатами. Только несколько раз поклонившись и поблагодарив их за поддержку, я вернулся к ребятам.

— Николай, у нас молодец, — Артём Викторович вернулся к нам, вместе с сияющим, словно новая монета подростком, — улучшил свой результат, и показал время на первый юношеский.

Все тут же стали его поздравлять, впрочем, как и я. Внезапно к тренеру подошёл Женя, который бегал эстафету четыре по четыреста и тихо что-то сказал. Артём Викторович мгновенно перестал улыбаться, задумался и внезапно его взгляд остановился на мне.

— Слушай Иван, ты же не приписан ни к какой детской легкоатлетической организации? — поинтересовался он у меня, — и тренера у тебя нет.

Я кивнул.

— А ты сможешь пробежать участок эстафеты на сто метров?

Удивлённо посмотрев на него я тем не менее ответил.

— Не знаю, я никогда не бегал, но если это не отличается от того, чтобы просто бегать, то без проблем.

— Женя, только что вывернул ногу, споткнувшись о бровку, а поскольку эстафеты ещё не начинались, я могу заявить тебя от нашей ДЮСШ, а себя вписать твоим тренером, если ты конечно не против.

— Я не против, если вам это поможет, вы столько для меня хорошего сделали.

Он обрадовался, поблагодарил меня и ушёл записывать, вернувшись, подозвал ещё трёх своих спринтеров и познакомил нас, сказав, что я в первых забегах побегу первым, чтобы передать палочку эстафеты, а дальше посмотрим. Подростки, видя, что я победил на дистанции 100 метров, тут же обрадовались и пожали мне руки. Затем стали подсказывать и рассказывать, кто из них как передаёт эстафету. Это было очень полезно, так что я слушал и запоминал.

Двести метров я пробежал на 22.7, что было временем на первый разряд и тоже выиграл эту категорию без особых проблем. Теперь оставалось дождаться, когда добегают средние и длинные дистанции, потом по расписанию обед и завершали всё эстафеты, чтобы участники смогли отдохнуть. Районные соревнования в нашем посёлке были только для бегунов, остальные дисциплины распределены по другим посёлкам районного значения.

Привычно вернувшись к ребятам, я поблагодарил их за искренние поздравления, и переоделся, чтобы не простыть. В середине дня, холодный осенний ветер стал показывать себя всё с большей силой поэтому Артём Викторович собрал нас и пригласив изрядно продрогшую Софью Ивановну составить нам компанию, повёл в столовую, где уже выстроилась огромная очередь. Как бы мне ни хотелось съесть много, но я смог себя остановить, поскольку не хотелось подвести человека, так много для меня сделавшего. Пусть для кого-то это было и немного, но для меня даже грамм теплоты и заботы направленный в мою сторону, считался большим достижением.

— Невкусно? — поинтересовался Артём Викторович, заметивший, что я съел только одну порцию.

— Не хочу вас подвести, я же не для себя бегу, — ответил я честно, и он тоже стал серьёзным.

— Спасибо Иван, — сказал тренер при всех.

Закончив есть, мы вернулись на поле, и я при каждом старте эстафеты давал остальным ребятам такой большой запас времени, что мы с лёгкостью выиграли все забеги, что конечно же привнесло в ряды воспитанников Артёма Викторовича настоящую радость. После награждения, они все были счастливы и крепко жали мне руку при прощании.

— Подержите это у себя? — я передал ему две медали и два кубка, от 200 метров и эстафеты.

— Хорошо, — он покосился в сторону дочери, весь день игнорирующей факт моего существования, — она не понимает, а я понимаю почему ты попросил её не подходить близко к интернату и тебе самому, за это тебе отдельная наша с женой благодарность.

— Спасибо Артём Викторович, — я пожал протянутую руку и повернулся к уставшему за день воспитателю.

Она простилась с тренером, и мы вернулись обратно в интернат. В этот раз всем было плевать на мою медаль, но зато они сильно расстроились, что я не принёс конфет, а заявившийся вскоре Бык, узнав, что нет и денег, отвесил мне подзатыльник, пообещав разобраться позже, когда Бугра не будет в школе.

Глава 10

В понедельник утром, меня вызвал Пень и потрясая «Иркутскими вестями» и «Иркутским другом молодёжи», радовался своей прозорливости, заметивший во мне талант и обеспечивший всеми условиями для тренировок.

— Мне уже звонили с гороно и секретариата ВЛКСМ Иркутской области, поздравляли с первым местом, — сообщил он, — ждут от нас побед на областных соревнованиях, которые состоятся весной.

— Тогда можно я пока перестану тренироваться, а налягу на учёбу Андрей Григорьевич? — спросил я его, — всё равно у нас нет закрытого спортзала, а так я экстерном сдам экзамены за все оставшиеся классы и затем полностью посвящу себя спорту?

— А ты сможешь? — удивился он, хотя тут же себя поправил, — хотя какая разница, троек мы тебя и так нарисуем в аттестат. Зачем он тебе, в техникум и институт поступать не нужно.

Я конечно же промолчал, что собирался получить по всем предметам пятёрки, ему эта информация была точно лишней.

— Решено! Готовься, как будешь готов, всё сделаем как надо. Соберём комиссию, оформим тебе аттестат средней школы, — заключил он.

— Спасибо Андрей Григорьевич.

— Кстати, Ира, моя дочь, — внезапно он словно вспомнил, — тоже заинтересовалась твоим спортом и поскольку друзей у неё нет, а ей скучно одной, она попросила у меня помогать тебе.

— Я привык тренироваться один, — я едва не похолодел от страха, проклиная про себя идиотский поступок девочки.

— Ты уверен?

— Мне не нужны посторонние на тренировках, — заверил его я.

— Хм, — задумался он, — если бы ты обрадовался или согласился, я бы ещё подумал, но раз ты твёрдо против, то так и быть разрешу ей помогать тебе.

«Б…ть и где здесь логика?! — едва не закричал я от отчаяния».

— Это может повлиять на результаты, но вам виднее Андрей Григорьевич, — вместо этого сказал я.

— Я скоро уеду по делам, — он помахал рукой в воздухе, — и хотел, чтобы за ней кто-то вменяемый присматривал её возраста. Поэтому давай так, я привезу тебе одну вещь для спорта, а ты постараешься потерпеть её рядом с собой.

— Шиповки для коротких дистанций! — тут же выпалил я, — они нужны как воздух! С ними я смогу улучшить своё время.

— Сколько они стоят? — нахмурился он, — наверняка дорого?

— Я не знаю, — честно признался я, — но они очень нужны, как и секундомер, но тот точно стоит ещё дороже, поэтому даже не прошу его.

— Молодец, — впервые похвалил он меня, — что понимаешь это. Хорошо, я посмотрю в Иркутске сколько они стоят, и уже по факту приму решение. Размер какой?

— Сороковой. Спасибо Андрей Григорьевич.

— Ну всё, тогда свободен, готовься к экзаменам.

Выйдя из его кабинета, я направился к себе и оккупировал стол и табурет, объяснив соседям, чтобы учились теперь на подоконнике, поскольку временно он становится моим. Возражать мне никто не посмел, все уже знали, что директор попросил Бугра защищать меня.

* * *

Начались монотонные будни. Несмотря на то, что я сказал директору что спорт временно заброшу, это было конечно не так. Я просто снизил количество тренировок, а так утром бегал свои двадцать километров, а вечером лёгкую разминку и ОФП, чтобы не терять форму. В остальном, я как и завещал Владимир Ильич Ленин, только и делал, что «учился и учился».

Остальная школьная и интернатовская жизнь текла мимо меня, не затрагивая. И хотя я краем уха слышал, как соседи горестно говорили, что никакого актового зала не будет, там вообще построили какие-то подсобные помещения, в которые никого не впускают, а также то, что двух девочек четырнадцати лет и шестнадцати возили в больницу делать аборты. Это были последствия изнасилований первых дней возвращения Бугра и двух его помощников, один из которых я надеялся угодил прямиком в ад. В этой части ничего сильно не изменилось, кроме того, что их осталось двое и они снова вернули все свои старые привычки. За столом опущенных появилось уже два мальчика, а изнасилования девочек продолжались, правда уже не с такой интенсивностью, как в первые недели. Пень, испугавшийся огласки от кучи беременностей, которые не списать на несчастный случай, в отличие от переломов, роздал своим подручным резиновые изделия номер два, запретив спускать в девочек, особенно девственниц. Им это не понравилось, презервативы в СССР были той ещё гадостью, поэтому они выбрали себе двух постоянных красивых девушек и в основном насиловали только их, это всех устроило, кроме конечно несчастных, которые удостоились такой сомнительной чести. Я же старался абстрагироваться от всего этого, поскольку видимая часть жизни интерната стала приличной. Всё изменилось после возвращения директора, который гордо вручил мне весьма отвратного качества шиповки, но я был рад и им, так что сделал счастливый вид и долго его благодарил, вызвав тем самым у него гордость.

Вот только с его возвращением, вскоре во дворе нашего интерната на выходных стали появляться «Волги», оставаясь на день или на два дня, уезжая в воскресенье вечером, а у некоторых девочек стали появляться дорогие, по меркам интерната вещи. У кого-то красивая заколка, туфли, а кто-то даже приходил на завтрак в новом платье, которые в интернате не выдавали. Причём в отличие от тех случаев, когда у них бы это всё отобрали, чтобы они не выделялись, никто на эти конкретные вещи не покушался и я понял, что «дом отдыха» для обеспеченных гостей заработал. Я старательно переписывал номера машин, которые к нам приезжали, вскоре поняв, что их всего шесть, таким образом, директор осчастливил шесть взрослых, которые при прибытии высоко поднимали воротники плащей, и надвигали на лоб широкополые шляпы. Одна из машин кстати, была с военным номером, правда не тем, с которым меня сдали в интернат.

По школе поползли слухи и вскоре девочек с подарками и новыми платьями стало больше, хотя, конечно, большинство прекрасно зная, что их ждёт, отказывались посещать новые подсобки, особенно на выходных. Правда, не всегда это их спасало, Пузо, мастурбирующий на эти новости, о том, что он бы засадил вообще всем, сообщил, что Ленка из девятой комнаты рассказала ему по секрету, что её соседку силой затащили туда Бугор и его напарник, поскольку она попалась на глаза гостю директору. То, что с ней было потом, не нуждалось в дополнительных комментариях. Её привязали к кровати, и старый мужик с мягким членом и большим пузом час пытался с ней что-то сделать, тыкаясь между ног. Но её плевра была настолько тугой, что он попросил заменить девушку и она ушла без подарка, зато с бланшем под глазом, которым её наградил директор за скудоумие и тупость.

Я, занимаясь, старательно делал вид, что меня это всё совершенно не касается, я и так сделал больше, чем все здесь взятые, чтобы остановить творившийся беспредел. Рисковать дальше, когда моя спортивная карьера начала развиваться, я не хотел.

* * *

Время летело быстро и как для меня стала привычна библиотека и каждодневная пробежка, так постоянное событие, на которое уже перестали обращать внимание воспитанники интерната — это «Волги» приезжающие к нам на выходные. Шесть людей, которые к нам приезжали остановили в конце концов свои взгляды на шести девочках и только они ходили в организованные подсобки, которые на деле оказались двумя очень комфортными большими комнатами, в которых всё было обставлено по высшему разряду. Да, слухи было не остановить, и вскоре даже я знал, что и где там стоит, поскольку уже почти довольные девушки, тем что их не насилуют, а обращаются вежливо и дарят подарки стали смиряться с участью любовниц. Мы даже знали личности приезжающих, которые периодически мелькали на страницах местных газет и передовиц, так что только узнав кто они, понял, почему директору сходят с рук беременные школьницы и прочее. Прошлая директриса кстати, хоть и была менее расторопна, чем Пень, но скорее всего делилась похищенным из детского интерната с кем-то из них, ведь покрывали же и ей переломы и изнасилования подростков раньше.

Наконец, я полностью восстановил знания по всем предметам и через воспитателя уведомил директора, о своей готовности сдать экзамены за оставшиеся классы. Он оповестил меня вскоре, что это лучше сделать после Нового года, так как он на праздники уедет в Москву. Мне не оставалось другого выхода, как просто добавить себе чуть больше тренировок, ну и продолжать заниматься по всем сдаваемым предметам. Нужно отметить, что в его отсутствие машины к нам не приезжали, но зато стоило ему вернуться на новеньком, отвратительного зелёного цвета «Москвиче» обратно, как «Волги» снова стали парковаться на площадке перед школой каждые выходные.

Как раз после его возвращения пятнадцатого декабря и собралась комиссия для моей аттестации. Были сначала письменные экзамены, затем устные, которые слушала вся комиссия, я отлично сдал всё, особенно учителей впечатлили мои знания про историю КПСС и ВЛКСМ. Сыпя датами, фактами, фамилиями я так удивил представителя гороно, приехавшего с самого Иркутска, поскольку сдача экзаменов экстерном была всё-таки нетипичной процедурой для того времени, что она не только поставила мне высшую оценку по истории, но и остальных сомневающихся преподавателей утянула на свою сторону. Так что к большому удивлению Пня, когда проверили ещё и мои письменные работы, и выставили контрольные оценки, то оказалось, что я получу аттестат об окончании среднего образования круглым отличником. Представитель гороно пообещала, что уже через месяц я получу аттестат, а она отправит обо мне заметку в местный филиал газеты «Пионерская правда» поскольку такими спортсменами, отличниками и пионерами, должна гордиться вся страна. Пень даже офигел от таких заявлений, но был полностью доволен, настолько, что вечером передал через Бугра кулёк конфет, который мигом разошёлся среди моего этажа, я не стал жадничать.

А уже на следующий день, я приступил к основательным тренировкам, вытаскивая и чистя свой слегка запылившийся инвентарь. Тело едва не пело, когда я мёрзнув, и постукивая валенками друг о дружку от холода, стал тренировать забеги на короткие дистанции. Снег кстати мне отлично помогал, поскольку ноги в нём увязали, ведь само поле заливали водой, делая из него каток, а до дорожки вокруг не было никому никакого дела. Вернувшись к тренировкам, я ещё больше ушёл в себя, мечтая о наступлении весны и желании побыстрее вырваться из интерната на чемпионат Иркутской области. К сожалению, я забыл об одном данном обещании, которое напомнило о себе, когда через неделю, после получения мной долгожданного аттестата, утром ко мне на тренировку пришла она.

Глава 11

— Привет Вань, — в длинной кроликовой шубе, и шапке из голубой норки, ко мне подошёл Ангел, точнее правильнее было сказать, вернулся. Я давно её не видел, с нашего последнего разговора.

— Красиво жить не запретишь, — хмыкнул я, кидая взгляд на её одежду, поскольку достать всё это в Иркутске было невозможно, даже имея деньги, это явно были московские покупки.

— Можем поменяться местами, — она стиснула зубы, и я понял, что пошутил крайне неудачно, зная, чем и как она платит за эту видимую внешнюю роскошь.

— Прости, я не подумал, — извинился я.

— Что мне делать? — поинтересовалась она, — я готова помогать!

— В этой одежде? — хмыкнул я.

— Ты знаешь, мне плевать, купит ещё, — она стала грустной, — я хорошо удовлетворила в Москве его похоть на праздниках, пусть платит.

— Зачем? — мне стало интересно.

— Из-за тебя, — она пожала плечами, — пусть думает, что я начала влюбляться в него. Это льстит его самолюбию.

— При чём тут я?

— Чтобы не заподозрил наших хороших отношений, я тоже не была в большом восторге, когда он сказал, что я буду тебе помогать, его это подкупило и он тут же сказал, что тогда это не обсуждается.

— М-да, ладно, — покачал я головой, — я пока буду разогреваться и разминаться, ты принеси крепкую верёвку метра три и нож с возвратом, так и быть повеселю тебя сегодня.

Она если и удивилась, то виду не подала, ушла в школу и вернулась даже с лучшим вариантом, куском брезентового рукава.

— Пойдёт? — спросила она.

— Да.

Я размялся, разогрелся, так что стал делать из принесённого лямки, а также ездовую снасть. Закончив, я впрягся в санки и показал ей на них:

— Садись, только держись крепко.

— Ты будешь меня катать! — обрадовалась она.

Я хмыкнул ещё веселее.

— Если удержишься, то да.

Первый же старт и резкий рывок естественно опрокинул её в сугроб, откуда она, отплёвываясь и матеря меня, с трудом вылезла, я же даже не собирался помогать, поскольку отлично знал куда направлены окна директорского кабинета. И о том, что он за нами присматривает, можно было даже не сомневаться.

— Считай, что лошадка с норовом, — ухмыльнулся я, когда поток матюков иссяк.

Второй раз она удержалась дольше, но это только благодаря снегу и валенкам, было бы это летом, ничто не удержало бы её на санках, так как мой стартовый рывок был очень сильным.

Веселье для неё длилось около часа, затем я приступил к силовым тренировкам, с запрыгиванием двумя ногами на бетонный блок, а затем повторяя тоже упражнение, чередуя ноги. Ире оставалось только мёрзнуть и бухтеть, почему не вся моя тренировка такая весёлая, как первая её часть.

Закончил я как обычно затемно, отпустив её со стадиона пораньше, поскольку она окончательно замёрзла и видя это, я сжалился над девушкой. Не споря, она ускакала в школу, а на следующий день не пришла, поскольку заболела.

* * *

— Добряшов, к директору.

Удивлённый, что меня вызывают так поздно, за час до отбоя, я, под сочувствующими взглядами соседей, привёл себя в порядок, надел чистую, отглаженную форму, пригладил волосы и отправился на первый этаж, размышляя что могло понадобиться Пню от меня в такое время, когда все уже разошлись по своим комнатам и готовились к выключению света.

Даже вахтёров уже не было, поскольку они заперли двери школы на ключ и отправились пить чай или квасить, а может быть и в обратной последовательности.

Постучав и услышав невнятное: — «Можно». Я вошёл в дверь и замер, а затем повернулся чтобы выйти.

— Стой! Умоляю! — передо мной стояла Ира, а на директорском стуле спиной к нам сидела незнакомая мне девочка с повязкой на глазах, поскольку я видел узел позади на голове и ватные тампоны в ушах.

— Ты совсем ёб…ь? — прошипел я, прижав указательный палец к губам.

— Стой! Умоляю тебя! — она опустилась передо мной на колени и протянула руки, — я сделаю всё что ты хочешь, только прошу выслушай её.

Я заколебался. Вроде бы другая девушка меня не видит и похоже не слышит, поскольку сидела ровно, несмотря на тот шум, что мы издавали.

— У вас ровно пять минут, — я вернулся к двери и подпёр её своим телом. Ира быстро бросилась к девушке и прикоснулась к её плечу. Та вздрогнула от прикосновения, но тут же, сбиваясь и глотая слова стала рассказывать, что происходит, когда Бугор затаскивает её и другую девушку в свои комнаты, неподалёку от роскошных комнат для приёма VIP-гостей. Очень быстро она не смогла сдерживать слёз, и рассказ часто прерывался, но она досказала всё до конца, заставив меня сжать губы. Опять меня втравливали в то, что меня не касалось.

— Всё, теперь иди, и если сможешь с этим спокойно спать, я больше никогда не заикнусь об этом, — Ира встала напротив меня и заглянула прямо в глаза.

Я, стараясь не смотреть на неё, отправился к себе, старательно гоня от себя мысли, которые стали крутиться в голове. Разумеется, спать я не смог, ворочаясь с бока на бок, и злясь на Иру, которая устроила мне развёрнутое описание происходящего с насилуемыми девушками. Забылся я только под утро и то, когда полностью устал от мыслей и нервного истощения.

Проснулся я разбитым и уставшим, потому сказавшись больным ещё пару часов полежал в кровати пропустив завтрак, и только к обеду, смог заставить себя подняться и отправиться на пробежку в посёлок.

* * *

Чередование ускорений и замедлений на различных участках, позволило наконец успокоить свои мысли и решить, что я не буду доверять словам, а увижу это своими глазами. О чём и заявил Ире, когда мы встретились на стадионе. Она задумалась, но быстро ответила, что всё устроит.

Через пару недель, когда Пень уехал на пару дней, она заперла меня в шкафу его кабинета, запретив даже шевелиться и после отбоя я не только увидел, но и услышал происходящее. Бугор оказался ещё хуже, чем мне рассказали: мерзкое, отвратительное животное, непонятно почему возомнившее себя всемогущим альфа-самцом. Девушка билась и кричала от боли под его ударами, а он наоборот только ещё больше заводился от этих криков.

Под утро, когда Ира меня выпустила из шкафа, я не стал ничего ей говорить, молча уйдя к себе.

Три дня на тренировках я думал, как с ним можно разделаться, и кое-какие идеи меня посетили, нужно было только разведать и убедиться в правоте своих воспоминаний. Ира, которая помогала мне, видя, что я полностью ушёл в себя, старалась вести себя словно мышка.

Следующей ночью, я отправился осматривать туалет преподавателей на первом этаже, которым пользовались в том числе и Бугай с Серым, своим подручным. Прошлый раз бывая здесь, когда спас девочку, я запомнил, что на толчке, которым обустроена одна кабинка, рядом с рядами писсуаров для «мальчиков», лежит добротная сидушка. Овальная деревяшка с дыркой посередине, обитая дерматином, внутри которого был уложен проклеенный поролон. Такие я видел в своём детстве и вынужден был признать, что да, срать с такой было куда как комфортней.

Подняв её с унитаза, я осмотрел со всех сторон, убеждаясь, что она именно такая, как я и помнил. Вернув обратно, я вышел в коридор и зная, где комнаты Бугра и Серого, спрятался под лестницу, ожидая, когда они приведут к себе девушек, и пойдут на первый круг, после которого как мне рассказали следовало чаепитие с водкой.

Ждать пришло долго, но я провёл время с закрытыми глазами, лишь прислушиваясь к спящему интернату. Когда же услышал шаги, то открыл глаза и наблюдал, как они зашли внутрь туалета, чтобы помыть члены, и опорожниться, а Бугай при этом ещё и со всей силой шлёпнулся на унитаз.

— Бугай б…ть, сколько раз говорить, — тут же обматерил его друг, — сломаешь унитаз!

— Да мне п…й, — с гоготом ответил тот, — новый купят. Мы с тобой Костян столько денег Пню помогаем зарабатывать, что мог бы и больше нам откинуть от своих щедрот.

— Замолчи! Вдруг нас кто-то услышит! — испугался тот, бросаясь к двери и закрывая её на засов. Ругнувшись, мне пришлось подойти ближе и приложить ухо, чтобы услышать продолжение разговора.

— … давно уже отбой, — услышал я окончание фразы, — но и правда Серый, может найти фотоаппарат, сфотографировать кого и потом ему прислать пару фоточек, потребовав взамен деньги? Это же как можно озолотиться на этом?!

— Ты идиот? Ты видел кто приезжает?! Зам начальника КГБ нашего района! Да тебя хорошо, если в пруду потом найдут.

— Так я и не говорю про него, начальник автобазы, например, курочка с золотыми яичками, — захихикал Бугор, — его потрясти, глядишь и раскошелится.

— Слишком опасно, ты видел у Пня какие связи! В Иркутске, в Москве!

— Так-то города Серый, а то наше захолустье!

— Ладно потом обсудим, пошли к нашим курочкам, наверно заждались нас уже, — ответил ему друг и тут я снова гибкой змеёй бросился под лестницу. Вовремя! Из туалета вышли оба и направились в свои комнаты.

«Значит месье любит ломать казённое имущество, — выбрался и я из своего укрытия отправившись в комнату». Соседи давно привыкли что я постоянно хожу в любое время, особенно по утрам, так что в этом плане вопросов от них ко мне не было.

Днём, когда Ира пришла на стадион я сообщил ей.

— Мне нужен гвоздь — вот такой длины, шило, напильник с мелкими зубьями и два презерватива.

— Я тебе что, хозяйственный магазин что ли, — всплеснула она руками.

— Ну иначе я — пас, — спокойно сообщил ей, — сама заварила, будь добра помогай и последний раз тебя предупреждаю, никаких больше людей, посвящённых в нашу тайну.

Она, закусив губу, задумалась.

— Ладно, я что-нибудь придумаю.

— Расскажи подробно мне пока о своём детстве, родителях и как ты оказалась дочерью Пня, — попросил я, — мне не верится, что ты решилась на такое. Я помню ты рассказывала при нашей первой встрече, но это было скомкано и без подробностей.

Она пожала плечами.

— Хорошо, я всё равно никому это не рассказывала, кроме тебя, так что почему нет.

— Жила была милая, скромная, красивая девочка по имени Ира…

Я громко фыркнул от такого начала, на что заработал нахмуренный взгляд.

— Сейчас замолчу и ничего не узнаешь.

Показав, что мой рот отныне на замке, я продолжил слушать.

— Жила она с родителями в далёком Свердловске, окружённая всеобщей любовью и заботой. Папа работал на овощной базе, мама врачом, так что девочка Ира жила сильно лучше, чем её друзья и подруги. Однажды, родители полетели в Ленинград и не вернулись, а девочка Ира проснулась сиротой, поскольку все родственники от неё отказались, чтобы поделить весьма богатое наследство, оставленное родителями.

Дальше она с ужасающими подробностями рассказывала, что чувствовала, попав в детский дом, как по приказу замдиректора её поставили в такие условия, что другого выбора, как удочерение она для себя не нашла. Хотя если бы знала в подробностях, что её ждёт, возможно ещё дважды подумала. Рассказала она и о садистских наклонностях Пня, который любил её избивать розгами и ремнями, перед тем как совершить соитие, а также другие его извращения, которые он мог проделывать только с ней, поскольку нормальные советские женщины такого бы точно над собой не потерпели. И закончила Ира тем, что оказывается является не первой его «дочерью», которая у него была. Первая пропала без вести и до сих пор не найдена, так что весьма вероятно, когда Пню надоест и она, Ира также пропадёт с лица Земли. Сказала она это так спокойно, что у меня волосы встали по всему телу. Я посмотрел на девушку, но она и правда стояла со спокойным лицом, словно рассуждала о какой-то мелочи.

Закончила она рассказ как раз под конец тренировки и попрощавшись, мы разошлись каждый своими дорогами, чтобы не вызывать больших подозрений у Пня, который точно за нами наблюдал, Ира это мне подтвердила.

Всё мной запрошенное она смогла принести, хоть и по частям за три следующие недели. Ничего объяснять я ей не стал, чтобы она не была в курсе, и стал готовить орудие возмездия. Для начала я по ночам пробирался в учительский туалет и выковыривал с помощью шила отверстие в сидушке, в которую пролезет гвоздь. Закончив с этим, я стал с помощью напильника вытачивать в гвозде канавки, чтобы он превратился в своеобразный штык, а когда сделал и это, то своровал на кухне кусочки потрохов от куриц, и размельчив их ножом, положил в презерватив, туда же погрузил гвоздь с наткнутым на остриё кусочком пробки, чтобы он не порвал резиновое изделие, затем дополнил это всё калом и мочой, которых в общих туалетах интерната было более чем достаточно. Ничего своего я понятное дело не оставлял, во избежание. Обернув полученный предмет носками, я засунул его в ещё один презерватив, а уже тот заматывал в свой свитер и клал его по ночам на батарею, якобы просушиваться.

Когда это всё добро неделю настоялось, оно стало такого запаха, что я чувствовал его даже через замотанную вокруг рта майку, смоченную водой и одеколоном. Избавившись от всего, кроме гвоздя, я выбрал день, когда Пня не будет в школе, а, следовательно, большинство воспитателей уйдут по домам, поскольку следящего ока начальства в интернате больше не наблюдалось и вложил гвоздь в заранее проделанное в сидушке отверстие и поднялся на второй этаж, затаившись. Всё произошло точно, как и прошлый раз, с одним лишь отличием, что вскоре раздался громкий вопль, когда кто-то наколол свою жопу на мой гвоздь-штык, и судя по матам, это был именно нужный мне Бугор. Выбежав из туалета, он сопровождаемый громким ржачем своего друга побежал сначала к зеркалу, а потом аптечке, замазывать рану йодом и заклеивать её лейкопластырем. Я же, когда они убежали, тихо вернулся и вытащив из сиденья гвоздь, скрылся во тьме, словно ниндзя, сделавший своё чёрное дело.

На завтраке Бугор садился уже осторожнее, чем вчера, а друг и некоторые воспитатели его подкалывали, закатываясь смехом. Его привычка падать на унитаз была видимо общеизвестна и порицаема, поскольку никто не хотел срать просто в дырку, если унитаз расколется под весом переростка, а потому, его жалобы и угрозы, что он найдёт и накажет шутника, воспринимались только весёлым смехом.

Я же, на все умоляющие взгляды Иры просто молчал и говорил не знаю, о чём она говорит. Её это бесило, она злилась, ругала меня, но ничего сделать не могла. Хорошее настроение к ней вернулось только спустя неделю, когда на завтраке Бугра не оказалось, зато распространился слух, что его с большим жаром и без сознания отвезли в больницу. Во всём интернате наверно только один человек — Серый, сочувствовал этому человеку, все же подростки до единого, были счастливы. Опущенные парни, хоть и сидели теперь отдельно от всех, но зато снова в школьной мальчишеской форме, а та, кого насиловал Бугор всё это время, вся светилась, пристально вглядываясь во все лица кругом.

Когда же через три дня пришла весть, что Бугор умер в больнице от заражения крови, всеобщему ликованию не было предела. Радовались все от мала до велика. День его смерти, в интернате отмечали лучше, чем Новый год.

* * *

Через пару дней, когда слухи и подозрения в том, как умер человек утихли, Серому, оставшемуся в одиночестве, приставили Губу и Быка. Новые подчинённые, почувствовав усиление своего статуса и власти, стали избивать всех подряд, задирая даже погодок старшаков, с которыми раньше жили. Интернат снова притих, поскольку «Волги», прекратившие появляться на нашем дворе по выходным, после смерти Бугра, снова заняли там свои места, иногда приезжая сразу по две.

Ира долго не показывалась, поскольку я знал, что она болеет, но когда она однажды появилась на стадионе, то лицо её при виде меня расплылось в широкой улыбке.

— Ванечка, — едва ли не с придыханием поздоровалась она.

— И вам не хворать, — спокойно заметил я, занимаясь с гирей.

— Бука! Я так по тебе соскучилась! — она мечтательно прикрыла глаза.

— Зато я нет, — решил я грубить до конца.

— Я так счастлива! А ты бы знал, как ОНА счастлива! — Ира покачала головой, — умоляет меня рассказать кто и как это сделал.

— Надеюсь у тебя ума хватает молчать?

— Ваня! — обиженно посмотрела она на меня.

Закончив силовые упражнения, я пробежал с десяток кругов и впрягся в упряжь.

— Садись, снег уже сходит, скоро твои покатушки закончатся.

— Эх, жаль, — сообщила она, крепко, словно клещ, впиваясь руками и ногами в железный предмет.

Мой первый же старт, изумил как меня самого, так и пискнувшую Иру, которая кубарем, вместе с санками улетела в оплывающие, чернеющие под весенним солнцем сугробы. Остановившись, я изумлённо посмотрел на свои руки и ноги. Ещё вчера я не видел ничего особенного, но уже сегодня, всё изменилось. Ноги снова удлинились, бёдра стали тоже чуть длиннее, а мышцы на них стали более эластичными, чем я видел вчера. Произошло всё ровно то же, что и тогда, когда я заметил эту странность первый раз.

«Что бл…ть происходит. Что это за чертовщина? — недоумевал я рассматривая собственное тело не слушая при этом ругательства от Иры, извазюкавшей в грязи свою шубу и колготки».

Ответа у меня не было, поэтому я решил проверить это так же, как и прошлый раз — бегом. Переодев валенки, я занял низкий старт и в башмаках, стартовал по скользкому снегу так, что сам оторопел, когда словно пуля примчался к финишу. Я снова, благодаря трансформации стал быстрее. Изумляясь произошедшему, я вернулся к Ире.

— Что нельзя было не так резко?! — уже немного успокоилась она.

— Ты мой спортивный инвентарь, не более, — огрызнулся я, пребывая в размышлениях, что же такое произошло со мной, — не нравится — вали.

— Фу, грубиян! — с этой фразой, она гордо удалилась.

Глава 12

Когда потеплело настолько, что можно было снять башмаки, почти полностью убитые бегом, а новых ещё не предвиделось как минимум до лета, я снял их, продолжив бегать босиком. Другого выбора не было, в школе без обуви ходить было нельзя, за это наказывали, ну а шиповки я надевал, только чтобы их разносить, поскольку берёг их до соревнований. Они были такого плохогокачества, что я боялся, что просто разлезутся от тех нагрузок, которые я давал себе и обуви.

«Ну хотя бы потеплело, — радовался я, раздеваясь и начиная разминку».

Разогрев тело, я совершил лёгкую пробежку в пару километров вокруг стадиона, и это, не считая утренних двадцати со рванным темпом, и почувствовал себя готовым к забегам. Привязав гирю к санкам, я впрягся в них, и опустившись на низкий старт, вздохнув, выдохнул и стартовал. Я уже привык к чуть изменившейся длине ног и новым мышцам, так что чувствовал их силу и выжал бы из них максимум, если бы не бег босиком. Я хоть и убирал постоянно камни и ветки с дорожки, но всё равно приходилось чуть осторожничать, смотря себе под ноги. Это явно скрадывало секунды, но поделать с этим я ничего не мог.

Но даже с этим, голова у меня была занята другим. Бык и Губа, став помощниками Серого, берега потеряли окончательно. Даже те старшаки, с кем они раньше общались, начали презрительно о них отзываться, но правда за глаза, поскольку у тех появились деньги, они стали лучше одеваться и питаться, не говоря уже о том, что директор теперь покрывал и все их поступки. Я же, видя и слыша всё это стал думать, что зло в нашем интернате было похоже на Лернейскую гидру, отрубая одну голову, я получал на её месте две. Как с этим бороться я не представлял себе, ведь до самого Пня мне было никак не добраться. Он редко ночевал в интернате, хотя у него с Ирой были свои комнаты, всегда был там, где рядом есть свидетели, и в текущих условиях не было ни шанса достать его, не подставившись самому. А этого мне понятное дело совершенно было не нужно.

— Иван! — раздавшийся голос, отвлёк меня от забегов и размышлений.

Перестав делать подходы бёрпи, я повернулся в сторону голоса.

— Артём Викторович? — удивился я, увидев подходящего тренера вместе со своей дочкой.

— Привет, — пионерка поздоровалась со мной, хотя осенью даже не попрощалась после соревнований.

— Добрый день, какими судьбами? — пошутил я.

Тренер удивлённо разглядывал мои приспособления для тренировок, особенно санки и сбрую.

— Ты с этим тренируешься?

— Угу.

— Покажешь? — в нём явно заговорил профессиональный интерес.

— Зачем? — я пожал плечами, — этот тренировочный процесс не подойдёт вашим воспитанникам, он рассчитан только под меня.

Он немного расстроился моему ответу, но настаивать не стал.

— Ну как ты? Готов к соревнованиям?

— Да, надеюсь улучшить своё время.

— Тебе когда исполнится шестнадцать? — поинтересовался он.

— Вчера исполнилось.

— Ой, прости что без подарка, мы не знали.

— Ерунда, никто не знает, я не праздную и не говорю, чтобы не надоедали, — отмахнулся я.

— Как так можно? — Лиля открыла рот, — также нельзя!

— Здесь, можно всё, — я покачал головой, — так всё же, зачем вы пришли?

— Поговорить с твоим директором, я везу на областные соревнования трёх наших воспитанников, мог бы присмотреть за тобой, если он будет не против.

От такой новости я обрадовался, это для меня было бы лучшим вариантом.

— Я согласен!

— Тогда присмотри за Лилей, я схожу к нему, — попросил он и после моего кивка, направился к школе.

Ждать его было неизвестно сколько поэтому я вернулся к тренировке, подойдя к бетонному блоку. Через двадцать минут повторений, ноги стали уставать и привычно чиркнули по камню, сняв немного кожи.

— Ой, — раздалось рядом, и девочка бросилась ко мне, доставая платок, — давай я помогу, сейчас подорожник найду и привяжу его.

— Пописать на него не забудь, — с иронизировал я, наткнувшись на её изумлённый взгляд.

— Ты! Ты невыносим! — она вручила мне платок и повернувшись, гордо пошла в сторону школы.

— Б…ь, — выматерился я, поскольку мне поручили за ней присматривать, но и оставлять инвентарь было нельзя, поэтому я сначала собрал его, а затем пошёл за ней, хотя она уже скрылась по дорожке к школе. Ругаясь, что принесло же её на мою голову, я шёл так быстро как мог, отягощённый кучей железа с собой.

Громкий девичий крик раздался рядом, почти сразу затихнув, поэтому я бросив все железки, кроме одной гантели, со всей скоростью бросился к тому месту, откуда он раздался. Бык и Губа, удерживали Лилю за руки, со смешками задирали ей школьную форму, поэтому я не снижая темпа бега, ударил одному гантелей вбок, а второму, когда он повернулся ко мне, по руке.

— Немой ты ох…л, — бросив девушку, оба встали на ноги, — тебе же п…да теперь. Мы закопаем тебя.

— Вы совсем е…сь что ли? Это не наша девочка, она с тренером из другой школы пришла, — я помог Лили встать с земли, и спрятал её себе за спину.

Мой ответ их смутил, они переглянулись.

— Он сейчас у директора, так что представляете, что будет, когда он вернётся?

Оба старшака переглянулись.

— Мы ещё поговорим с тобой, позже, — Губа угрожающе сплюнул на землю и повернувшись, они пошли к интернату.

Когда парни ушли, я повернулся и увидел, как пионерка рыдает навзрыд, поправляя свою одежду.

— Я тебя дуру, предупреждал! — не стал я её успокаивать поскольку лучшим было бы, если бы она вообще сюда больше никогда не приходила, — держись подальше от меня и интерната.

— Ты…ты…, - она зарыдала и бросилась к воротам, так что пришлось её догнать, и силой увезти обратно на поле.

Когда вернулся её отец, он тут же понял, что случилось что-то нехорошее и сначала подумал на меня, но Лиля быстро ему всё рассказала.

— Кто это был Иван? — спросил меня он.

— Артём Викторович, я прошлый раз ещё говорил, держите вашу дочь подальше от этого места, — я покачал головой, — зачем вы взяли её с собой?

Он нахмурился.

— Иван, у нас правовое государство, и нет мест, куда бы ни мог пойти гражданин, тем более это просто школа!

— Артём Викторович, я вам ничего не скажу, хотите, выясняйте сами, мне ещё тут жить.

Поняв, что от меня ничего не добиться, он расстроенно покачал головой и увёл дочь к интернату, где как я понял, поссорился с директором, когда тот отказался проводить очные ставки, чтобы дочь посмотрела на всех воспитанников и виновные в нападении на неё были найдены. Не найдя понимание у директора, он пригрозил сейчас же пойти в милицию и написать заявление и судя по тому, что вечером приехал милицейский бобик, он это и сделал. Вот только это ничего не дало, милиция спустило всё на тормозах, ни Быка, ни Губу никто не наказал, хотя рожи их были избиты на следующий день, но это уже сделал сам директор за их тупую выходку.

К счастью, Артём Викторович оказался настолько порядочен, что отделил меня, от этих событий и вернулся через неделю, извинившись наедине, сказал, что не изменил своего решения помочь мне, поскольку я бросился защищать Лилю несмотря на последствия. На мой вопрос, что с его заявлением, он впервые неприлично выругался и ответил, что его заставили забрать его, позвонив из партийной ячейки, иначе пригрозили увольнением из школы. Поскольку дочь не получила травм, он не стал связываться и сделал что просили, но запретив ей общаться со мной и с любым интернатовским учеником. За что я был ему крайне признателен, сказав это вслух.

— Я не знаю, что за порядки царят у вас тут Иван, но если бы ты рассказал подробности, я написал во все газеты, да даже сходил бы в комитет!

— Артём Викторович, поверьте мне, в комитете всё знают, — я пожал плечами, — просто держите Лилю подальше от всего этого.

Он мне не поверил, но настаивать не стал, переключившись на программу соревнований и даты их проведения. Согласовав всё это со мной, он направился к директору, с которым смирив свою гордость решил помириться, только ради того, чтобы я попал на соревнования. Как мне он потом рассказал, радостный Пень оттого, что забрали заявление, да и ещё ему не нужно будет шевелить жопой, чтобы я поехал в Иркутск, тут же с ним во всём согласился. Так что мне оставалось на подготовку ещё две недели, после чего мы поедем на соревнования.

* * *

День, который я с таким нетерпением ждал, наконец настал. Ранним утром, когда весь интернат ещё спал, за мной заехал старый знакомый ПАЗ-652, в котором находились всего два тренера, трое ребят и водитель. С собой у меня был лишь один свёрток с формой и шиповками, так что я направился к воротам, когда сзади раздался громкий голос директора.

— Добряшов!

Сердце ёкнуло в груди, и я остановился, повернувшись. С директором рядом шла Ира, с вещмешком в руках.

— Я тут подумал, дочке неплохо будет проветриться, — он подошёл ко мне, — я тебе доверяю, так что договорись с Артёмом Викторовичем, чтобы и её взяли с вами, все расходы на гостиницу и еду для неё я оплачу.

Он достал из кармана упругую пачку двадцати пяти рублёвок и показал её мне.

— Может лучше вы поговорите? — мне крайне не хотелось этим заниматься.

— Добряшов, — его голос наполнился холодом, — ты хочешь на соревнования или нет?

Не ответив, я направился к автобусу и попросил Артёма Викторовича поговорить наедине. Где объяснил ему, что тупорылый директор отчего то решил, что мы едем в увеселительную прогулку и хочет с нами отправить свою дочь. Тренеру это точно не понравилось, но я попросил его не поднимать бучу, объяснив, что за Иру тот полностью заплатит из своего кармана, а за ней в Иркутске я сам лично присмотрю.

Артём Викторович не хотел соглашаться на этот шантаж, но я стал умолять его, поскольку иначе попросту никуда не поеду, а Ира послушная и не будет никому мешать.

— Только под твою ответственность, — с трудом согласился он, озвучив нужную в поездке сумму, для лишнего участника.

Спокойно увеличив её втрое, я передал ответ директору, который стал возмущаться, почему так дорого, пожав плечами, я предложил ему ещё раз самому вести переговоры. Он нахмурился, но всё же нехотя отсчитал мне деньги, велев передать их тренеру, сам он с ним явно совсем не жаждал общаться. Затем вручив мне молчащую Иру, он довольно улыбаясь отправился обратно.

Когда мы с ней пошли к автобусу, я не разжимая рта, сквозь зубы спросил.

— Ты что б…ть тут устроила?

— Я ни при чём, — также ответила она, — к нему приедут какие-то высокие гости из Москвы, я буду ему мешать, поэтому он решил от меня избавиться.

Я покосился на неё и похоже это была правда, девушка была абсолютно серьёзна.

— Знакомьтесь, это Ира, — когда мы поднялись в автобус, представил я сначала её, а затем ей всех тренеров и подростков. Последние все до единого едва не открыли челюсти и не закапали слюнями при виде девушки. Это у меня уже выработался иммунитет к её красоте, а для не подготовленного зрителя, одетая как заграничная куколка со своими светлыми волосами и голубыми глазищами, она многих сражала наповал, как это случилось и сейчас. В автобусе тут же произошло оживление и мальчишки наперебой предлагали ей сесть рядом с ними, но Ира повернулась ко мне и я, пожав плечами, выбрал нам место. Что мгновенно явилось поводом для ревности. Я едва не ударил себе по лицу, поскольку мои спортивные достижения они могли перенести, а соперничество за девушку, внимание которой им не светит, они уже вынести не смогли, злобно сверкая на меня глазами.

— Где-то я читал, что баба на корабле, это к беде, — со вздохом сообщил я Артёму Викторовичу, отдавая ему только ту сумму, которую запросил он, всё остальное оставляя себе.

Он остро посмотрел на меня, но приняв деньги ответил на другую тему.

— За себя не переживай, поскольку я подавал тебя от нашего ДЮСШ, то гостиница и суточные будут за наш счёт.

— Спасибо, — поблагодарил его я и вернулся на своё место. Ира сидящая у окна, незаметно подвинулась ближе и прикоснулась ко мне ногой. Я даже через школьные штаны почувствовал, какая она горячая. Волосы на теле встали дыбом и член зашевелился в штанах. Понимая, что со вставшим «другом» я не просижу всю дорогу, я также незаметно отодвинулся и строго на неё посмотрел. Она пожала плечами и снова стала смотреть в окно.

Глава 13

У подростков точно крышу поносило, поскольку на каждой остановке они словно чайки, кружили вокруг Иры, стараясь быть ей полезными, только один я, стоял отдельно от всех, лишь изредка заговаривая с тренером. Они носили ей пирожки, конфеты, и прочие вкусности, на что девушка реагировала спокойно, но очень вежливо. Всех благодарила, подарки принимала, улыбалась, но не делала ни малейшей попытки с кем-то сблизиться или сменить место.

От Квитока до Иркутска было чуть меньше семиста километров и водитель говорил, что мы должны добраться туда вечером, если ничего экстренного не случиться. На это надеялся и я, поскольку поняв, что девушка никому не отдаёт предпочтения, от неё в конце концов отстали, но я видел, как изменились лица парней, когда они смотрели на меня. Они словно злились, что я ничего не делаю, но Ира сидит только со мной, хоть и не разговаривает.

— «Подростковый спермотоксикоз во всём своём великолепии, — я был раздражён внутри, поскольку эти взгляды не давали спокойно наслаждаться свободой и поездкой, ведь по сторонам была одна тайга, смотреть на которую мне не надоедало».

Хорошо ещё, что на одной из последних остановок, Артём Викторович будто невзначай напомнил всем, что мы едем на соревнования, где главная цель — занять первое место, если мы хотим расти дальше, как спортсмены. Это немного охладило пылкие умы юных спортсменов, и взглядов в мою сторону поубавилось, но они не пропали совсем.

* * *

Водитель нас не обманул, а боги транспорта были к нам благосклонны, поэтому мы приехали в шесть часов к гостинице и началась суета по нашему устройству. Как оказалось, места для Иры нет, поскольку всё было занято спортсменами заранее, и конечно же каждый подросток тут же втайне стал мечтать, что его поселят не с другим парнем, а ней, но пришлось эти влажные мечты им обломить.

Я подошёл к стойке, и глядя в глаза мужчине спокойно сказал, что папа Иры весьма известный человек в Иркутске и дружит со многими важными людьми, но сам не смог поехать, поскольку принимает комиссию, приехавшую из самой Москвы, поэтому он попросил меня присмотреть за дочерью. Поэтому будет правильнее, если бы ей нашли-таки отдельную комнату, и мне не пришлось звонить ему, сообщая о подобной неприятности. Со словами:

— Можно, я позвоню от вас?

Я пододвинул газету, внутри которой лежали десять рублей. Приоткрыв её, я показал купюру и снова подвинул газету ближе к нему. Было видно, что мужчина колеблется, ведь я подросток и мало ли что случится, но видимо деньги и понимание того, что у обычного пионера десяти рублей просто так быть не может, тем более для взятки, он ещё раз посмотрел на Иру, одетую только в заграничные вещи и газета исчезла в его руках, а он сам с улыбкой отметил:

— Зачем беспокоить серьёзных людей подобными мелочами.

Тут же он отыскал резервный вариантик, недалеко от наших комнат и вручил Ире ключ, где она будет жить одна. Мне выпало жить с Николаем, двое других подростков друг с другом, ну и оба тренера поселились в комнате напротив нас, сразу заплатив за все наши дни проживания.

Разобрав комнаты и узкие койки с колючими синими одеялами, мы отправились на ужин, который был организован тут же в гостинице. Туда попасть быстро не удалось, поскольку все столики были заняты спортсменами и их тренерами. Народу было так много, что яблоку было некуда упасть, поэтому нам пришлось ждать почти час, чтобы наконец поесть. Но никто не роптал, все были довольны хотя бы тем, что они находятся в городе, для многих, даже это было целым событием.

— Сегодня никуда не ходите, завтра регистрация и начала отборочных, так что лучше отдохните с дороги и выспитесь, — предупредил нас тренер после ужина, и все разошлись по своим комнатам. Хотя я видел, как подростки хотели бы пообщаться больше с Ирой, но она, не глядя ни на кого, сразу закрылась в своей комнате.

Приняв ванну и забравшись под одеяло, я прикрыл глаза. За день было много впечатлений и правда нужно было хорошо выспаться. Сосед пошумел в ванной, сходил в туалет и потом долго заправлял кровать, пока наконец не выключил свет и тоже не лёг.

Молчание длилось долго, пока наконец с его места не раздался голос.

— Иван! Иван!

— Ну чего тебе, — мне пришлось открыть глаза.

— Как думаешь, у меня может что-то с Ирой получиться?

— Я не знаю, меня просто попросил за ней присматривать её отец. Как ты знаешь, он мой директор и я не мог отказать.

С кровати послышался тихий вздох облегчения.

— Так ты даже не дружишь с ней?

— Да, я просто смотрю, чтобы её никто не обидел.

— Надо было сразу у тебя спросить, — снова вздохнул он, — мы с парнями подумали, что вы с ней дружите.

— Нет, но я буду её везде сопровождать, как и она меня. Отец у неё суровый, — на всякий случай припугнул его я.

Он ещё немного помолчал, и сказал.

— Правда она красивая? Я знаю много девчонок, но Ира, словно с другой планеты. Настолько она красивая.

— Мне всё равно, — я пожал плечами, — я приехал за победой.

Николай вздохнул и замолчал, давая мне заснуть.

* * *

Рано утром организм привычно поднял меня без будильника и приняв контрастный душ, я одел спортивную майку с шортами, с сожалением посмотрев на убитые башмаки, и отправился на свою привычную двадцатку босиком. Город я не знал, но думал, что разберусь, ведь не в Москве же.

Выходя в холл гостиницы я с удивлением увидел ещё трёх спортсменов, которые кого-то ждали, только в отличие от меня, они были одеты в тонкие тренировочные костюмы и лёгкие шапочки. На ногах у них были приличного вида кроссовки.

Увидев меня, они удивились, особенно моему внешнему виду, но ничего не сказали, лишь проводив взглядом. Когда я вышел и стал осматриваться куда бежать, намечая маршрут, вскоре показались и они с четвёртым парнем и тренером, одетыми так же, как и они.

— Не знаешь куда бежать? — обратился ко мне взрослый.

Я кивнул.

— Беги за нами, если хочешь, — сказал он, и я не успел его поблагодарить, как они стартовали, по явно известному маршруту. Я бежал за ними, запоминая его, ведь завтра скорее всего мне нужно будет бежать здесь самостоятельно.

По моим прикидкам весь круг составил десять километров, и когда мы вернулись к гостинице, они остановились и стали разминаться, а я пошёл на второй круг, уже с привычным мне рваным темпом, снова удостоившись удивлённых взглядов.

После пробежки, я поделал ОФП, чтобы разогреть мышцы и когда почувствовал, что снова в тонусе, вернулся в гостиницу, где меня уже искал обеспокоенный Артём Викторович. На его вопрос, где я был, я спокойно ответил, что всегда по утрам бегаю двадцать километров, чтобы подготовить тело к дневной и вечерней тренировке. Он тут же успокоился и покачав головой велел мне идти переодеваться и спускаться вниз, присоединившись к нам на завтраке.

Еда была крайне простая, но точно вкуснее той, что я привык в интернате, а судя по тому, что парни больше не кидали в мою сторону злых взглядов, Николай передал им наш вчерашний разговор. Поняв, что я им не соперник, они тут же все успокоились, переключив внимание на Иру и свои потуги ей понравится.

— Доброе утро Артём, — к нашему столику подошёл человек, в котором я узнал того тренера, что помог мне сегодня с маршрутом.

— Доброе Александр Григорьевич, — наш куратор поднялся на ноги и весьма уважительно с ним поздоровался.

— Этот парень, — более взрослый человек показал на меня взглядом, — у тебя пробежал 10.5?

— Как вы догадались? — удивился Артём Викторович.

— Он единственный, кто бегал сегодня утром, — тот пожал плечами, и извинившись, пошёл к себе.

— Становишься местной знаменитостью, Вань, — пошутил тренер, на что я лишь пожал плечами, поскольку в мыслях был уже на стадионе и готовился к бегу.

— Ира, ты с нами? — видя, что я не реагирую на его шутки, он повернулся к девочке.

— Да Артём Викторович, я бы хотела вам помогать, чем смогу, — кивнула она, — может быть воду подавать? Полотенца? Я не хочу быть балластом, можете мной располагать.

Подобное признание тут же растопило его сердце, и он моментально согласился, очерчивая её круг обязанностей. Ира слушала, запоминала, затем всё назубок повторила, чем ещё больше расположила тренера к себе.

После завтрака мы отправились переодеваться, чтобы идти на стадион, а парни, словно коршуны продолжали виться вокруг Иры, в конце это стало раздражать даже Артёма Викторовича и второго тренера, который присоединился к нам на завтраке, сообщив, что всех записал на 100, 200 метров и эстафету.

— Ты ведь нам поможешь? — поинтересовался спокойно он у меня.

Я лишь кивнул, и так было понятно, что троих человек к эстафете не допустят.

Насколько мне повезло, что всю организаторскую работу взяли на себя тренеры, я понял сразу. Куча справок о годе рождения, медицинские данные и даже срез нашей успеваемости из школы, всем занимались они. Большим удивлением для всех стала моя печатная копия аттестата о досрочном окончании школы, да ещё и на все пятёрки. Глаза у парней нужно было видеть, а тренера лишь удивлённо переглянулись и понесли её вместо дневника.

Людей на стадионе всё прибывало, так что я сбился со счёта сколько здесь пришло зрителей. Причём не все были спортсменами, было и много простых подростков, кто пришёл рано утром поболеть за своих. Мы пристроились на трибуне рядом со стартом, чтобы далеко не ходить, и парни впервые за эту поездку перестали крутиться рядом с Ирой. Видимо общее настроение соревнований передалось наконец и им.

Через полчаса начались спринтерские забеги, и Ира, остановившись у меня, шнурующему свои шиповки, спросила.

— Ты победишь?

— Конечно, — без тени сомнения ответил я.

Она улыбнулась и отошла к другому парню, помогая ему укрепить номер на спине.

Уровень организации областных соревнований сильно отличался в порядке и организованности от районных. Всё было предельно чётко, каждый знал своё место, так что забеги запускали один за другим. Настала и моя очередь на стометровку. Подойдя к колодкам, чтобы настроить их, я удостоился беглого взгляда от соперников, а один из них увидев мою крайне потрёпанную форму, ехидно заметил.

— На какой помойке ты её нашёл?

Его комментарий вызвал смех всех, кроме парня, стоявшего на первой дорожке, он был одним из тех, с кем я бегал сегодня утром. Он сначала молчал, а затем спокойно заметил.

— А ты не думал, что она приобрела такой вид от количества тренировок?

На линии тут же настала тишина, я же лишь внимательно посмотрел на невольного защитника, но промолчал. Мне просто нужно было быстро бежать.

— На старт, — прозвучала команда и мы заняли колодки.

В голове было абсолютно пусто, не было больше ни мыслей, ни рассуждений, я просто ждал звук стартового пистолета, поскольку всё, что можно было, я уже обдумал раньше.

Выстрел прозвучал словно на грани сознания, а тело сделало всё за меня, выстрелив вперёд. Рядом было сначала слышно дыхание соперников, но чем ближе был финиш, тем меньше я их слышал.

— 10.4, 10.9, - огласил судья с секундомером, два лучших первых результата.

Я повернулся посмотреть, кто был вторым, и не стало удивлением, что это был тот самый парень с первой дорожки, который выглядел расстроенным. Не став поэтому к нему подходить, я пошёл к своим, принимая их поздравления.

— 10.4, Иван! — Артём Викторович был возбуждён, пожимая мне руку, — это уровень мастера спорта! Тебе шестнадцать, я уже с ужасом думаю, что будет, когда ты станешь совершеннолетним!

Мне только и оставалось, как пожать плечами, тем более, что больше времени он уделять мне не мог, настали старты его прямых подопечных. Он ушёл с ними, а рядом со мной опустилась Ира.

— Пить хочешь?

— Нет.

— Ты быстро бежал.

— Я знаю.

На этом наш разговор закончился, а вскоре вернулись все остальные, крайне расстроенные тем, что выбыли из своих забегов, заняв лишь третьи и четвёртые места, что было недостаточно, чтобы пройти дальше. Артём Викторович был крайне недоволен высказывая им, что если бы они больше думали о спорте, а не о девочках, то смогли хотя бы показать свои лучшие результаты, не говоря о том, чтобы их улучшить. Они понуро слушали его, боясь поднять голову.

Ира пошла их успокаивать, что немного смягчило ситуацию. А я, вскоре пошёл на 200 метров, поскольку организаторы работали как часы, и сотни спортсменов пропускали через забеги без малейшей задержки. В этот раз смешков в мою сторону не было, все крайне серьёзно отнеслись ко мне, но это не помешало мне победить, снова улучшив свой результат с районных соревнований.

Когда я вышел в четвертьфинал, а затем и финал, на трибунах при моём появлении стали выкрикивать мой номер, я улыбался, театрально кланялся, чем привлекал себе всеобщее внимание и когда вышел на финальный стометровый забег, уже не меньше ста человек подбадривали меня.

Я думал бежать ещё быстрее у меня не получится, но всё же удалось. С результатом 10.3 — я победил, вызвав взрыв аплодисментов, когда подошёл к трибунам, откуда меня поддерживали и поблагодарил зрителей. После последовало награждение, и я с золотой медалью, вернулся к ребятам и отдал им её хорошо рассмотреть. Артём Викторович поздравил меня и повёл нас в гостиницу, строго-настрого наказав всем отдыхать, потом ужин и сразу спать, поскольку завтра будут полуфиналы и финалы бега на 200 метров, а также начало забегов на эстафеты.

Вечером мы поговорили немного с Николаем, но ничего такого, обычный пацанячий трёп, да и я быстро уснул, утром нужно было рано вставать.

Глава 14

Утром, я не сильно удивился, встретив внизу вчерашнюю пятёрку. Тренер, который бежал с ними наравне подошёл ко мне.

— Ты вчера как-то странно бежал второй круг. Можно к тебе присоединиться?

Я кивнул и пошёл на выход. Сначала немного размявшись, мы побежали уже в моём темпе. Через пять километров рваного темпа, ребята стали выдыхаться, а тренер остановившись и держась за сердце, махнув рукой, и вовсе ушёл к гостинице. Самый последний из них отстал на семи, а я хмыкнув пробежал свою обычную двадцатку. Вернувшись обратно, я застал внизу гостиницы только его.

— Александр Григорьевич Рудских, — протянул он мне руку, вставая с кресла.

— Иван Добряшов, — ответил я взаимностью.

— Кто тебя научил так бегать Иван? И главное зачем? Ты ведь спринтер, а не бегун на дальние дистанции.

— Это готовит тело к разным нагрузкам, да и позволяет мышцам получать больше кислорода.

Он задумчиво на меня посмотрел.

— Это тебе Артём Викторович рассказал?

— Нет, прочитал в библиотеке. Я сам составил себе программу тренировок.

— Сам? А как же твой тренер?

— Артём Викторович был так добр, что записал меня в свою команду, поскольку я из школы-интерната, сирота. По-другому я бы никак не попал на эти соревнования.

Эта информация, его удивила очень сильно.

— Ты всё больше меня удивляешь, тогда позволь ещё один вопрос, почему ты бегаешь босиком? Это что, то же какая-то техника? Я слышал кенийские бегуны так же бегают.

Я рассмеялся, а он недоумённо на меня посмотрел.

— Мне просто не в чем тренироваться, — признался я, — я ведь не идиот, просто так бить ноги.

Он мой смех не разделил, а лишь покачал головой и попросил завтра утром не убегать без них. Я конечно же согласился.

Артём Викторович уже не переживал на мой счёт, спокойно сказав, что они будут ждать меня внизу, когда я ополоснусь. Сам завтрак прошёл в весьма грустной обстановке, парни ковырялись в тарелках, а Ира наклонившись ко мне, прошептала на ухо, что им Артём Викторович сегодня сказал, что тот из них кто подойдёт к ней вне стадиона, дома будет бегать утром каждый день по десять километров. Судя по тому, как подростки старательно отводили взгляды от девушки, угроза была реальной.

* * *

Второй день соревнований закончился моей победой на 200 метров, а Николай в своей возрастной категории занял третье место, так что он был горд как никогда, установив к тому же личный рекорд. Это здорово подняло всем настроение, так что даже Артём Викторович смиловался и сводил нас покушать мороженого, чему все были чрезвычайно рады, особенно Ира. В окружении людей, которые точно не причинят ей вреда, она словно расцвела и стала ещё красивее. Поэтому парни, несмотря на установленный запрет, нет-нет, да на неё засматривались.

* * *

Утром, спустившись вниз, я стал обладателем неновых, но весьма хорошего качества кроссовок, которые мне подарил тренер, сказавший о необходимости беречь ноги. Окрылённый тем, что мне есть в чём тренироваться, я так рванул вперёд, что меня никто из их группы так и не догнал.

Сегодня был заключительный день соревнований, потом у нас было два выходных дня погулять по городу и в понедельник мы должны были выехать обратно. Эстафету 4 по 100 мы кстати выиграли, Артём Викторович в этот раз поставил меня замыкающим, и получив палочку эстафеты последним, я неимоверным рывком вперёд, принёс нам всем победу. Получив медали за первые места, ребята и вовсе обрадовались. Напряжение, царившее в соревновательный период, их отпустило, и угрозы тренера больше не казались чем-то страшным. Снова начались поползновения к Ире, которая всё сводила в шутку.

В субботу, все отправились на экскурсии, я же остался в гостинице. Я сначала думал прошвырнуться по магазинам, чтобы купить себе новую форму, но передумал. Пример с шортами был показателен, так что не факт, что я всё смогу оставить себе и так со мной приедут неплохие кроссовки, являясь поводом для того, чтобы их у меня отняли. Так что к сожалению, деньги, полученные обманом у Пня, нужно было оставить до лучших времён у тренера.

Внезапно в дверь постучали, удивлённо поднявшись с кровати, я пошёл открывать, и какого же было моё удивление, когда за порогом стояла запыхавшаяся Ира.

— Быстро! Пошли! — она схватила меня за руку, таща за собой.

Думая, что произошло что-то с ребятами, я тут же надел башмаки и закрыв комнату, быстро пошёл за ней, но мы прошли всего с десяток метров, поскольку она остановилась возле своей двери, открыла её и посмотрев по сторонам, что рядом никого нет, втолкнула меня туда, закрывая её.

— Ложись на кровать! Быстро!

— Ира ты сдурела? — я понял к чему пошло дело, и член у меня стал подниматься, а дыхание стало тяжёлым, — у меня даже презервативов нет.

— У меня есть! Раздевайся, — она стала быстро скидывать с себя одежду, так что мне только и оставалось, как раздеться самому.

— Справишься? Или мне надеть? — она вытащила из вещмешка яркую, явно не нашу упаковку, рванув её зубами.

Подойдя к кровати, она нагнувшись, быстро раскатала презерватив на член, затем взгромоздилась на меня, оседлав пах. Возбуждённый член, даже через резинку чувствовал жар её пещерки. Девушка наклонилась ко мне, чтобы поцеловать, и я почувствовал, как и у неё дыхание дрожит и срывается.

Целуясь, я внезапно почувствовал, как грудь становится мокрой, а на губах тоже ощутил соль.

— Ир? Что случилось?

Она не отвечала, лишь прижалась лицом к плечу, и я понял, что с большой долей вероятности секса не будет.

— Ир? — я погладил её по спине, ощущая там одни рубцы.

— Я такая грязная, что самой противно. Ты меня сейчас ненавидишь? — со всхлипами произнесла она.

— Конечно, ты обломала мне первый секс, — честно ответил я, — как ещё к тебе относиться.

Она замерев, попыталась с меня слезть, но я удерживал её очень крепко.

— Козёл, — сообщила мне она, немного спустя, поднимаясь и упираясь в грудь, но в красных и полных слёз глазах, уже было видно смешинку.

— К тому же презерватив зря потратили, импортный между прочим! — продолжил я, обвинять её суровым тоном.

Тут она не выдержала и фыркнула, а на губах появилась слабая улыбка.

— А ты что, в них так хорошо разбираешься?

— Ну, не хуже некоторых. Слезай с меня, у меня член разламывается от стояка.

Она извиняющее на меня посмотрела, и спустившись, легла рядом, повернувшись спиной.

— Обними меня?

Я тут же это сделал, положив руку на упругую грудь, кольнувшую меня острым соском.

— Ваня!

Руку пришлось убрать, но я крепко прижал её к себе, стараясь не смотреть при этом на исполосованную спину в старых и новых шрамах. Так мы пролежали около часа, пока она не успокоилась, и не повернулась ко мне лицом.

— Давай в другой раз?

Я промолчал, встал и стал собираться.

— Ты не сердишься?

— Конечно сержусь, но у меня есть выбор?

— Спасибо, — она улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй. Я лишь покачал головой и отправился прямо с надетым презервативом на члене к себе, хоть для чего-то его использовав потом в ванне. Низ живота и яйца ломило так, что хотелось лезть на стену, так что пришлось самому себя удовлетворять, хоть в этом резинка мне пригодилась.

В воскресенье Ира не стала сбегать от группы и отправилась на экскурсии, весело проведя время, я же все эти два дня ходил на стадион и тренировался, чтобы чем-то себя занять. Нужно было отметить, что не я один это делал, ещё десять ребят там занимались, поприветствовав меня.

А в понедельник мы рано утром отправились в обратный путь. Парни были счастливы, полны эмоций, обсуждали медали, а также свои полученные по итогам забегов разряды, ну и немного мою квалификационную книжечку со значком — мастер спорта.

Когда автобус привёз меня к воротам интерната, мы с Ирой переглянулись, обоим идти туда категорически не хотелось, но другого выбора не было. При выходе, я отдал Артёму Викторовичу зачётную книжечку и удостоверение, в которые положил деньги, сам значок, а также остальные медали и кубки, оставив себе только по одному экземпляру за 100 метров. Пень и правда организовал у себя в кабинете некую доску почёта и вешал туда мои награды. Тренер понимающе на меня посмотрел, но сказал, что всё сохранит. Я лишь его поблагодарил, как и всех остальных, попрощавшись с ними.

Идя словно на эшафот, мы с Ирой добрались до дверей и сразу же попали словно под рентгеновские лучи вахтёров, которые быстрыми взглядами стали нас обшаривать, смотря что можно забрать. Кроссовки я предусмотрительно замотал в спортивную форму, а ничего более у меня и не было с собой, поэтому они разочарованно нас пропустили. Соседи по комнате также видя, что у меня ничего с собой нет, вяло поинтересовались, какое место я занял. Ещё более вяло поздравив, узнав, что первое. Им было всё равно.

Поспрашивав о новостях, я не узнал ничего особо нового. Бык и Губа продолжали наглеть, их главарь Серый, взял себе в любовницы новую девочку, поскольку старая ему разонравилась. Директор достаточно долго отсутствовал в школе, поэтому и «Волг» во дворе давно не было видно.

* * *

Через неделю, после возвращения с соревнований, я возвращаясь обратно с пробежки, увидел зелёный «Москвич» на парковке и сердце тревожно ёкнуло.

— Добряшов, сразу к директору, — уведомили меня на вахте, ехидно при этом улыбаясь.

Зайдя к нему в кабинет, я увидел перед собой разъярённого зверя, а не человека. Подлетев ко мне, с залитыми кровью глазами, он стал хлестать меня по лицу тяжёлой связкой газет, разбивая губы о зубы. Я ощутил солоноватый вкус во рту.

— Ах, ты тварь! Ты совсем ох…л! Как ты посмел! — он хлестал и хлестал, пока рука не устала.

С сильным замахом, от которого я легко мог бы при желании уклониться, он ударил меня в живот. Удар хоть и был сильным, но терпимым, но я всё равно сложился на пол, хватая ртом воздух. Это его немного успокоило.

Он бросил газеты рядом со мной и вернулся за свой стол, расстёгивая верхнюю пуговицу рубашки.

— Я требую объяснений!

Сделав вид, что восстанавливаю дыхание, я разогнулся и сев на полу, взял газеты в руки. Там писалось, что воспитанник ДЮСШ п. Квиток, под руководством тренера Артёма Викторовича Александрова занял три первых места в забегах на 100, 200 и эстафете 4 по 100, получив звание — мастера спорта. Также там говорилось, что я самый молодой из участников, кто получил его, остальные добрались только до КМС-ов.

— Здесь всё верно написано, — не понял я причины его агрессии, — что я не так сделал Андрей Григорьевич?

— Какой б…ть ДЮСШ? Какой ёб…й Артём Викторович? Где хоть одно упоминание о нашей школе и мне?

— Андрей Григорьевич, — я наконец понял, чего он взбеленился, — у меня не брали никакого интервью, я ни с кем, кроме Иры не разговаривал. Я не знаю, почему они забыли написать, что я ученик школы-интерната № 3.

Тут и до него дошло, что это может быть правдой. Вместо того, чтобы извиниться, он стал судорожно думать.

— Так, нужно срочно тебя выписать из этого ДЮСШ, организовать такой у нас, и меня добавить к тебе личным тренером. Знаешь, как это делать?

— Нет Андрей Григорьевич, откуда?

— Бесполезный кусок говна, — он сжал кулаки, но набрасываться не стал, — ладно разберусь сам. Что там дальше у тебя должно быть?

— По идее в начале лета для команды РСФСР сборы в Иркутске, а потом я должен поехать на чемпионат СССР, который состоится с 12 по 14 августа в Днепропетровске.

— Бл…ть ещё этого мне не хватало, — он покачал головой, — где столько времени найти.

Я конечно промолчал, поскольку возмущение в груди было неимоверно сильным, я с трудом сдерживал себя, чтобы не встать и не запихать ему эту пачку газет в глотку, чтобы он навсегда закрыл свой поганый рот.

— Ладно иди, я всё устрою сам, с тебя только результаты.

— Если мне нужно больше снарядов для этого?

— Зачем? Ты и так лучший, — удивился он, — иди пока я тебе какой-нибудь снаряд в жопу не засунул.

Поднявшись и стараясь не смотреть в его сторону, я пошёл к себе. Умывшись, я зашёл в комнату, а парни отводили от меня взгляды. По лицу, разбитым губам и так было всё понятно без слов.

— Я всё ещё предлагаю Пузо нам поменяться местами, — чтобы не находится в гнетущей тишине, я решил пошутить и разрядить обстановку.

— О нет, Немой, — он моментально принял правила игры, — такую честь я не могу у тебя отнять.

Мы стали с ним перешучиваться, и к нам присоединились остальные, недавняя неприятность была забыта.

— Кстати, ты ещё спрашивал о новостях, — когда мы уже нормально разговорились и посмеялись, перешёл на шёпот Заяц, — только тс-с-с, это секрет!

— Ага? По секрету всему свету? — подначил его я.

— Я вообще тогда ничего не скажу, — обиделся он.

— Ладно Заяц не кипишуй, — Пузо улыбнулся, — в общем, девочки пустили слух, что у нас в подвале школы живёт Чёрный Мститель. Который по ночам выходит на охоту и убивает тех, кто делает плохие вещи. Говорят, именно он убил Бугая и его подручного и теперь на очереди Серый.

«Бл…ь, — мне только и хватило, что выматериться про себя, — растрепали всё-таки. Хорошо ещё мне ума хватило никому на глаза не показываться. Нужно будет Иру предупредить, чтобы держала рот на замке».

— И что, кто-то верит в эту ерунду? — отмахнулся я.

— Ну верят, не верят, а Серый точно потише стал, — тихо сказал Заяц, — только эти два пи…са выё…ся.

— И в чём это заключается? Я про первого.

— Просто перестал бить без повода, всех опущенных Бугаём распустил, разрешил снова одевать обычную одежду, ну а так в целом точно тебе говорю, стал потише и ночами по коридорам не отсвечивает, посылает чаще этих двух.

— В общем обычная хрень, бабские слухи, — заключил я.

— Ну может оно и так, — ещё тише сказал Заяц, — но в наших интересах их поддерживать, меньше проблем будет, если они все какого-то Чёрного Мстителя будут бояться.

Я сменил тему, а сам раздумывал, что этот слух я могу использовать в свою пользу. Ведь если он и правда боится слухов, этим можно воспользоваться. Как раз и план созрел, когда я увидел его за столом рядом с Быком и Губой. Серый постоянно озирался, словно чего-то боялся.

Глава 15

— Ты знаешь, что в школе завёлся Чёрный Мститель, — с ехидным лицом, ко мне подошла Ира, когда я начал заниматься. Вспомнив один приём бега, когда нельзя было напрягать лицо, я сделал себе несколько картонных трубочек, и теперь бегал стометровки только с ними. Сначала я прибегал со сломанными трубочками, но с каждым разом это получалось у меня всё лучше и лучше.

— Твоя подружка растрепала?

— Не она одна, — снизив громкость голоса заметила она, — как ты помнишь, ещё одну девочку спасли похожим образом и она, когда узнала о том, что от Бугая скорее всего кто-то избавился и его смерть не была естественной, рассказала, что когда Промокашка её насиловал, кто-то зашёл в вахтёрку и ударил его чем-то по голове, затем заставил закрыть глаза и уйти к себе. А ведь именно с тех пор Промокашку и не видел никто, а директор сказал, что он уволился.

— Именно поэтому я предупредил тебя, никаких больше людей, тем более баб с языком-помелом, — угрожающе сказал я, напугав её.

— Вань! Ну ты чего! — она отшатнулась, — всё закрыли тему, а то я тебя боятся начинаю.

— Хорошо, чего пришла? С самих соревнований забила на мои тренировки.

— Всё из-за Пня, — сморщила она носик, — носится как припадочный туда-сюда и меня всюду таскает.

— Не доверяет мне больше?

— Скорее зол на тебя. Его хоть и поздравили с верхов, но пожурили, что не его фамилия в газетах была. Вот он теперь в рамках нашей школы ДЮСШ организовывает, а это знаешь сколько волокиты и денег. Даже я устала по кабинетам с ним ходить.

— Ну, это его проблемы мне и с Артёмом Викторовичем было нормально.

— Да, классно съездили, — опечалилась она.

— Ладно, если хочешь, можешь посидеть рядом, мне тренироваться нужно, — вернулся я к тому, что делал до её появления.

Делая упражнения, я раз за разом бросал на неё взгляды, раздумывая, а не поможет ли она мне снова, в плане, что я придумал. Девушка же стала краснеть, пока в конце концов не закрыла лицо руками, затем поднялась и тяжело дыша, подошла ко мне.

— Скажи мне, — она посмотрела на мои губы.

— Что? — удивился я.

— Не нужно от меня это скрывать, можешь смело это сказать, — произнесла она с придыханием.

— Хорошо, найди мне три банки гуталина, — раз сама попросила, решился я сказать.

Она при первых моих словах прикрыла глаза и ещё больше покраснела, но когда я закончил предложение, она замерла, а затем удивлённо на меня уставилась.

— Что бл…ть? Какой на…й гуталин?!

— Ты сама попросила тебе сказать, вот я говорю, мне нужен гуталин. Много гуталина.

Она снова схватилась за лицо, побледнела, затем повернувшись, просто убежала от меня.

«Странные эти бабы, — пожал я плечами и вернулся к тренировке».

Что она там себе надумала я так и не понял, но гуталин она принесла, швырнув его мне под ноги и также молча и гордо удалилась, оставляя меня по-прежнему в недоумении от своего нелогичного поведения. Сама попросила, теперь какой-то ерундой занимается.

* * *

Вылазке на дело, предшествовали недели подготовки. Для начала я из обломков выброшенной скухни скалки и тонкого тросика, подобранного на утренней пробежке у дороги, изготовил гарроту, а затем, несколько ночей подходил к двери комнаты Серого и царапал её ногтями. Обычно, если он был с это время с девушкой, она спустя десяток минут выталкивалась оттуда голая, и он испуганным голосом приказывал посмотреть ей кто находится за дверью и если первые разы, девушка это делала спокойно, то вскоре его беспокойство передалось и ей, и она наотрез отказывалась, начиная громко верещать, упиралась руками и ногами в косяк двери. Ещё через неделю, дверь вовсе не открывалась, а слышался шум сдвигающейся внутри мебели. На завтраке после таких ночей Серый был не выспавшийся, злой, раздражительный, но молчал, вяло отвечая на вопросы о своём состоянии.

Поняв, что клиент готов, я попросил Иру помочь с новым слухом и она мягко так уронила рядом с кучей девушек, что де слышала вчера голос из подвала, который просил ночью открыть дверь. Как они думают, что это за дверь такая? Та девушка, с которой сожительствовал Серый, едва не побила мировой рекорд по прыжкам в длину, так далеко она отпрыгнула, но на все вопросы, Ира разводила руками, говоря, что может это ветер был? И что за дверь такая вообще? Уже к вечеру школа наполнилась слухами о новом появлении Чёрного Мстителя, а Серый не показался ни на обеде, ни на ужине.

Прошло ещё три дня, пока я наблюдал за девушкой, которая мучаясь от неизвестности, в конце концов принесла и засунула под запертую дверь подвала записку, прочитав позже которую, я с усмешкой увидел там дату и время — эта суббота, два часа ночи. Видимо и второй мой клиент тоже дозрел до нужных мыслей.

До выходных Серый значительно приободрился и выглядел спокойно, начав наводить порядок, а я лишь издалека наблюдал за ним и той девушкой, которая изредка наведывалась к подвалу и посматривала в щель, исчезла бумажка или нет.

В ночь субботы, я спустившись в учительский туалет, разделся и обмазавшись гуталином, оставил одежду на верхнем смывном бачке, а сам, взяв гарроту в руки, направился к двери комнаты Серого. За ней сначала слышались долгие охи-вздохи, скрип старой панцирной кровати, затем кряхтение мужчины. Он вскоре сходил в туалет, потом следом вышла, озираясь по сторонам девушка, которая подмывшись, вернулась к нему. Затем случился ещё один секс, и только после очередных походов в туалет, всё затихло. Мне приходилось всё время ждать, стараясь не дышать воняющим от меня кремом, но я хотел твёрдо убедиться, что это не ловушка и меня не подкарауливает Бык и Губа, чтобы поймать за подобные шутки. Но пока вроде, девушка делала всё, чтобы Чёрный Мститель познакомился-таки с её насильником и совратителем. В половине третьего ночи, дверь комнаты Серого открылась, и она босиком, неся туфли в руках, выскользнула оттуда, не закрывая её за собой. Вздрагивая даже от шума моргающих ламп в коридоре, она направилась наверх.

«Мой выход, — понял я, подождав для перестраховки ещё полчаса, но она не вернулась».

Прокравшись в комнату, я зашёл слева и поскольку он спал, повернувшись набок, набросил ему на шею гарроту, начав душить. Он почти моментально проснулся и хрипя, попытался пальцами схватиться за тросик, затем зацепиться за меня, но понятное дело ему это не удалось, а чтобы его не задушить реально, мне пришлось ослабить нажим, поскольку он уже начал сучить ногами по стене.

— Жить хочешь? — прошипел я, наклоняясь к его уху.

Он всем видом стал показывать, что очень.

— Завтра собирай вещи и уезжай так далеко, как только сможешь, иначе встретишься со своими дружками на кладбище.

Он не мог говорить из-за удавки на шее, но осторожно попытался кивнуть, чтобы тросик не передавил ему шею ещё больше.

Чуть сведя руки, я перекрыл ненадолго кровь на сонных артериях, и он отключился. Я тут же освободил его и проверил биение сердца. Всё было хорошо, он просто потерял сознание. Вернувшись в туалет воспитателей, я сначала по-быстрому хозяйственным и дегтярным мылом убрал гуталин, которым наверняка везде наследил в комнате, но я так и планировал, чтобы ещё больше нагнать на него жути, когда он очнётся и увидит кругом чёрные следы. А затем голым, подхватив вещи, отправился уже в туалет на своём этаже, где наконец смог отмыться от жирной пасты, и только после этого оделся в свою одежду, воняя так, что решил не входить в комнату, а прождать остаток ночи на подоконнике, утром убежав на тренировку. Вернулся я только после обеда, проведя много времени в небольшом рукотворном озере, чтобы оттереться илом и песком, так что полностью задубел.

Пройдя к себе, я тут же узнал, что одна девочка сегодня лично видела Чёрного Мстителя, поскольку утром, Серый собрав свои вещи и даже ни с кем не попрощавшись, уехал в неизвестном направлении, как позже стало известно, купил билет до Иркутска и пропал навсегда. Поэтому утром и Бык с Губой уже не были столь воинственны как раньше, а вечером их так избили старшаки, что обоих увезли в больницу. В интернате впервые с момента моего попадания сюда настал хотя бы относительный порядок. Нет, старшаки конечно избивали младших, прилетало и мне пару раз, когда я не успевал убраться с их пути, но всё это было так, для порядка, без особого огонька, зато, как фыркая от смеха, поведала мне Ира, решившая со мной помириться после исчезновения Серого, теперь вход в подвал был весь завален записками с именами и датами, когда нужно устранить кого-то, кто не нравился подросткам.

Я молчал, и занимался тренировками, но в душе был рад, что, в этот раз хотя бы обошлось без смертоубийства, за что меня опять обозвали:

— «Букой и бесчувственным чурбаном».

* * *

Как это было ни странно, но Пень с помощью своих связей смог успеть проделать оформление до сборов, так что с гордостью вручил мне новую зачётную книжку, о принадлежности меня к школьному ДЮСШ, а также «обрадовал», что ни на какие сборы я в Иркутск не поеду, поскольку продолжу тренироваться здесь. Он смог на этом настоять, а там тренера не были особо заинтересованы в том, чтобы на их базе тренировался новичок, который выиграл у их подопечных. Они решили, что если я плохо подготовлюсь, то значит плохо выступлю, а это им было только на руку. Всё это я понял сразу, слушая бахвальство Пня, который этот нехитрый развод, принял за своё достижение.

Уведомив меня, что чемпионат СССР состоится, как и планировалось с 12 по 14 августа в Днепропетровске, и что мы туда вылетаем с Иркутска 10 числа, он отправил меня тренироваться больше и чаще, даже выдав ключ от входных дверей, чтобы я не ждал вахтёров, а уходил и приходил тогда, когда это было нужно мне. Его я конечно взял, вещь безусловно полезная в хозяйстве, но всяческие намёки на штангу или хотя бы ещё гири с гантелями, поскольку эти я перерос, натыкались на злобу и непонимание, он сказал, что и так потратил кучу денег чтобы создать ДЮСШ из одного спортсмена, и не намерен тратить на меня больше ни копейки, пока я не стану чемпионом СССР, вот тогда мы и поговорим о новых снарядах.

Но пока он говорил, я придумал другой план, ведь имея при себе ключ, можно было не обязательно после пробежки возвращаться в школу. С этой мыслью я и ушёл от него.

* * *

— Чего тебе! Ходют тут, топчут! — обругала меня уборщица, когда я пришёл в школу, в которой работал Артём Викторович.

— Я Артёма Викторовича Александрова ищу, по делу, — не стал я с ней спорить.

— В учительской он, — старуха буркнула что-то ещё про меня неприятное, а я отправился по коридору, на пути отлавливая октябрят или пионеров, которые показывали мне нужную дорогу.

Постучав в дверь, я потянул её на себя, просовывая голову. Пять взглядов устремились на меня, в том числе нужный.

— Иван?! — удивился тренер.

— Артём Викторович, можно с вами поговорить?

— Конечно, — он поднялся и пошёл ко мне. Мы отошли в угол и присели возле подоконника.

— Я думал после того, как ты от нас ушёл, ты больше не появишься, — сказал он.

— Артём Викторович, — скривился я, — ну вы серьёзно? Думаете это я устроил? После того, что вы для меня сделали?

Он задумался и протянул руку.

— Прости, что-то и правда я погорячился. Просто всё это так некрасиво было устроено, что во мне прямо злость скопилась.

— Пень в этом специалист, — согласился я, — делать людям гадости.

— Так зачем ты пришёл? Тебе нужна моя помощь? — поинтересовался он.

— Да, он отказывается покупать мне больше железа, а оно мне нужно для проработки всех мышц, иначе я не смогу стать быстрее.

— Зачем тебе железо, ты же спринтер, — удивился он, — больше мышечной массы, это плохо.

— А её отсутствие, ещё хуже, — не согласился я с ним, — у вас есть зал тяжёлой атлетики, можете меня познакомить с их тренером?

— Да, без проблем, но только у них тренировки поздно вечером, тебя отпустят со школы?

— Без проблем, скажите где и когда.

— Да приходи к крыльцу школы, в семь вечера, я буду тебя ждать.

— Спасибо Артём Викторович, вы опять мне сильно помогли, — я протянул руку, которую он пожал, — спасибо большое.

— Я буду рад, если у нас в посёлке появится первый чемпион СССР, — улыбнулся он, — буду осознавать, что приложил к его становлению руку.

— Спасибо, мне пора, — ещё раз поблагодарил его я, поскольку и правда, больше просить мне помощи было не у кого.

Вечером он сдержал обещание, познакомил меня с гиревиками и те узнав, что я мастер спорта, разрешили мне приходить и пользоваться чем хочу, только убирая за собой взятое. Я никогда не был так счастлив, как в этот день, когда наконец-то получил долгожданный доступ к железкам, которые точно усилят мой прогресс.

Глава 16

— Иван, — ко мне подошёл Кондрат Филимонович, тренер гиревиков, — ты уверен, что бегуну это нужно? Я вот уже месяц на тебя смотрю, и потому, сколько и как ты тягаешь, понимаю, что ты уже на разряд в тяжёлой атлетике вышел.

— Да Кондрат Филимонович, — я тут же опустился на пол с перекладины и снял с себя пояс, с повешенным на нём на крюк двадцатикилограммовым блином. Я был бесконечно признателен как Артёму Викторовичу, который свёл меня с ним, так и этому пятидесятилетнему человеку с усами как у Будённого и большим животом, который, впрочем, не мешал ему работать с тридцати двухкилограммовыми гирями, словно это были мячики.

— Я уже пробовал развивать только ноги, но показатели получились хуже, чем когда я прорабатываю все группы мышц, тем более вы же видите, я работаю не на массу, беря большие веса, а на количество повторений и выносливость.

Он удивлённо покачал головой.

— Дело твоё конечно, но, если в этом нужна помощь, я могу познакомить тебя со своим знакомым, он мастер спорта по тяжёлой атлетике. Выступал в юношестве на чемпионатах СССР, правда выше третьих мест не поднимался.

— Кондрат Филимонович, — тут же обрадовался я, — ну кто будет отказываться от помощи? Я с удовольствием послушаю опытного человека.

Он улыбнулся и подкрутил кончик уса.

— Тогда завтра? Попрошу Женю прийти, посмотреть на тебя.

— Буду очень вам признателен.

* * *

Женя на деле оказался Евгением Ивановичем, кузнецом с нашей автобазы, человеком таких чудовищных габаритов и силы, что моя рука потерялась и не смогла найти выход в его ручище, когда он аккуратно поздоровался со мной.

— Кондрат Филимонович сказал глянуть на тебя, — прогудел он трубным голосом, — говорит странный бегун появился, который не бегает, а таскает железо в зале.

— Ну это он преувеличил Евгений Иванович, — улыбнулся я ему, — я утром двадцать километров пробегаю, потом в обед спринт и вечером пятёрочку для хорошего сна.

Кузнец удивлённо посмотрел на меня, на моё сухое тело и покачал головой.

— Ну показывай тогда что ты делаешь и для чего это нужно, если смогу, то помогу.

Я тут же стал объяснять, какие группы мышц мне нужны для бега по моим ощущениям, что меня усиливает, а что я не понимаю, как влияет на моё тело.

Евгений Иванович слушая всё, задумчиво чесал затылок, затем помахал рукой и позвал своего друга. Вместе с Кондрат Филимоновичем, они о чём-то долго разговаривали, спорили, даже ругались, пока наконец оба не вернулись ко мне, недовольные друг другом.

— В общем есть у нас пара идей, — сообщил мне кузнец, — но гарантий никаких, с таким как ты мы никогда не сталкивались, нужно будет пробовать методом научного тыка.

— Это точно лучше, чем я бьюсь с этим один, — улыбнулся я, — готов выслушать и попробовать.

Они оба стали показывать, какие упражнения мне лучше делать, чтобы прокачать то, что я попросил, а также самое главное не навредить при этом молодому организму, поскольку с железом это было сделать легче лёгкого. Те, кто сразу хватался за большие веса, обычно имели позвоночные грыжи, защемления и прочие подарки от возмущённого человеческого позвоночника, мне же опытные люди разработали программу, чтобы я делал лучше, но бережнее к своему организму.

Их так захватило это дело, своей необычностью и новизной, что при каждом моём появлении в зале, они бросали свои дела и подходили интересовались, чувствую ли я изменения. Вначале конечно особо ничего не было заметно, но с каждой неделей, приближавшей меня к началу соревнований, результаты становились видны прямо на теле. Мышц особо не добавлялось, зато те, что были, казались упругими резиновыми жгутами, опутанными сухожилиями. Мои тренера щупали меня, переглядывались и почёсывая затылки говорили, что видят такое впервые, да и какому ещё тяжелоатлету придёт в голову бегать двадцать километров.

Ближе к августу Кондрат Филимонович ради шутки записал меня на поселковые соревнования гиревиков, на которых я выжал гири на первый юношеский разряд. Это его с Евгением Ивановичем чрезвычайно повеселило, и они словно дети радовались моим успехам. Я же, кроме как глубокой благодарности к этим двум посторонним для меня людям, ничем другим не мог их отблагодарить. Когда я об этом заикнулся, они страшно обиделись, сказав, что брать деньги с сироты, последнее дело и они себя перестанут уважать, если такое случится. Пришлось быстро свернуть эту тему и пообещать им постараться выиграть чемпионат СССР, ведь они и я столько труда в это вложили.

* * *

Наконец, тот день, который я так долго ждал, наступил. Десятого августа меня вызвали к директору и Пень вручил мне вещмешок с новой школьной формой, ботинками и спортивной формой моего размера!

Недовольно заметив, что я стал обходиться ему и интернату слишком дорого, он сказал, что у меня час, чтобы собраться в дорогу. Мы поедем на его автомобиле до Иркутска, где уже сев на самолёт сначала полетим в Москву, а затем в Днепропетровск. Справился я за десять минут, поскольку у меня своего ничего и не было, так что положил лишь зубную щётку, железную коробочку зубного порошка, шиповки и хозяйственное мыло, вот и вся моя подготовка.

Заведя «Москвич», Пень закинул в багажник мои вещи, а также две сумки своих с Ирой вещей. Да, она тоже ехала с нами, он её не собирался оставлять одну. Выехали мы довольно поздно, поэтому в Иркутск приехали глубоко за полночь. Искать гостиницу на несколько часов он не захотел, и мы заночевали прямо в машине, правда к утру я едва мог разогнуться, так неудобно было спать в полусогнутом состоянии. Он видимо испытывал схожие ощущения, поскольку гундел всё утро, пока мы оставляли автомобиль в гараже райкома ВЛКСМ, затем он заглядывал к каким-то своим друзьям и знакомым, даря им подарки, мы же в это время сидели с Ирой на улице, тихо переговариваясь. Обоим была интересна эта поездка, и мы делились планами, что было бы хорошо, что-то ещё посмотреть, помимо стадиона, но делали мы это очень тихо и находясь в метре друг от друга, чтобы не вызывать интереса и ревности Пня.

А он закончив свои дела, выпросил у какого-то знакомого машину с водителем, которая и отвезла нас в аэропорт Иркутска, поразивший меня своей убогостью. Деревянное здание, словно военного времени принимало пассажиров, без привычного мне досмотра. Ни рамок, ни милиции. Дождались объявления своего рейса и прошли по билету в самолёт, вот и вся безопасность.

Полёт до Москвы запомнился мне только одной вещью — обедом. Я уже и забыл, кой бывает вкусной еда на высоте 10000 метров, так что набросился и съел всё без остатка. Выдали нам даже маленькие железные коробочки, как из-под вьетнамской звёздочки с чёрной икрой, но я её не смог попробовать, Пень забрал их у меня с Ирой, и съел всё сам. Я не сильно это переживал, да и девушка, впрочем, тоже, но осадок конечно остался, сидящий посередине нас человек и раньше то был мне неприятен, но чем больше я видел, как он себя ведёт, тем больше становилось понятно, что с ним бесполезно о чём-то договариваться или искать компромиссы, из всего мира, он видел только себя, на всех остальных, ему было глубоко плевать.

Приземление в Домодедово было очень мягким, наш следующий рейс на Восточную Украину был только через восемь часов, которые мы с Ирой прождали голодными. Сам же Пень, бросив нас с вещами, ушёл есть, обронив, что мы уже поели в самолёте, и поедим на следующем, нечего переводить на нас деньги. Сидя в зале ожидания мы с Ирой смотрели, как через прозрачное стекло кафетерия ему таскают тарелки с едой, и он оприходует графин с водкой.

— Я беру все свои шутки о твоей шикарной жизни назад, — я повернулся к девушке, — прости меня.

Она криво улыбнулась.

— Ты бы видел зато, как он разливается соловьём, когда мы находимся на даче какого-то важного человека. Как он спас меня, удочерив, как тратит все деньги на то, чтобы я получала только самое лучшее.

— Надеюсь и к нему однажды придёт Чёрный Мститель, — на полном серьёзе заявил я.

Ира фыркнула, толкнула меня рукой.

— Я до сих пор с трудом сдерживаю смех, когда эти дуры выпучив глаза рассказывают мне о чёрном пречёрном человеке, который чёрной пречёрной ночью ходит по школе и заглядывает в комнаты.

— Ну, будем надеется, что его будут бояться и все остальные, иначе у меня скоро опустятся руки, — признался я, — ты ведь знаешь греческую мифологию? Про двенадцать подвигов Геракла и Лернейскую гидру?

— Нет, — она покачала головой, и тут же потребовала, — расскажи!

Удивлённо покосившись на неё, я стал рассказывать, а девушка жадно слушала и задавала кучу дополнительных вопросов, на которые у меня не было ответов, я знал только основной сюжет, без углубления в материал. За этим нас и застал пьяный Пень, вернувшийся с кафетерия и воняя запахом водки, упал на лавку между нами. Я, чтобы не вызывать его подозрений не прервал рассказ, и он дослушал о двенадцатом подвиге вместе с Ирой, а затем и о смерти героя.

— Ха, — рассмеялся он, когда услышал, кто послужил причиной его гибели, — идиот. Нашёл кому довериться — женщине!

Мы с Ирой переглянувшись, просто промолчали, а он, стал пьяно рассуждать, чтобы он сделал на месте Геракла, обладая подобной силой. Слышать эти пьяные бредни было просто невыносимо, но приходилось делать вид, да ещё и поддакивать, чтобы его не злить. На наше счастье, он вскоре откинулся назад и заснул, а мы боясь разговаривать в его присутствии, просто переглядывались, смущая друг друга. Особенно стало тяжело сдерживать смех, когда абсолютно серьёзная Ира вытащила из своей сумки знакомую мне цветную упаковку и подмигнула, убирая её назад. Волосы по всему телу встали дыбом от подобных намёков, а она же, мгновенно сделала вид, что ничего такого и не случилось.

Вот так мы и просидели остаток времени, просто смотря друг на друга и сдерживая смех, начав суетиться только когда на табло стали перелистываться цифры и появился наш рейс. Растолкав недовольного директора, я подхватил все наши вещи, отодвинув Иру, и ещё пришлось помогать взрослому взбираться по трапу самолёта и усаживать его на место. Посадили мы его у окна, так как он был всё ещё пьян, и весь путь до Днепропетровска мы сидели, дотрагиваясь пальцами друг до друга. Почему-то именно этот день, когда мы даже толком не могли поговорить, сблизил нас так, что хотелось взять её за руку, но я не осмелился это сделать из-за похрапывающего Пня рядом. Впрочем, Ира это понимала лучше меня, поэтому просто игралась, иногда убирая пальцы от моих, а иногда сама дотрагивалась до моей ладони.

К сожалению, все хорошее заканчивается быстро, в этот раз мы летели всего чуть больше двух часов, и когда объявили посадку, пришлось будить директора и снова делать вид, что мы с ней просто общаемся только по делу.

Приземлившись и выйдя на перрон, мы с удивлением узнали, что с нами летели и спортсмены, которых мы лично не заметили, настолько с Ирой отрешились от всего мира. Их встречали автобусы с надписью «Люди», и они грузились туда, вместе с вещами. Я посмотрел на директора, который ещё не отрезвев, полез выяснять, как мы тоже можем на них попасть, поскольку тоже являемся спортивной организацией. Встречающие лишь пожимали плечами, говорили, что ничего про нас не знают и нам нужно будет добираться самим. Нам с Ирой оставалось смотреть, как он бесится, всем угрожает своими связями, но ничего не происходит. Погрузив только своих, два автобуса уехали, мы же направились к обычному рейсовому автобусу, и ещё два часа тряслись, пока добирались до гостиницы, которую хвала небесам, загодя, забронировал Пень. Себе с Ирой он взял двух спаленный номер, мне же койку в общем восьмиместном, где кроме меня жило ещё семь человек.

Сначала я думал, что мне в этом не повезло, хотелось какого-никакого уединения, но моё мнение поменялось уже через пять минут после знакомства с соседями. Четверо оказались спортсменами, тоже приехавшими на соревнования и ввиду ограниченного бюджета, вынуждены были взять что есть в гостинице, трое же других были шахтёрами. На мой вопрос, где можно недорого поесть, на меня тут же зашикали и вывалили на стол привезённую с собой еду. Колбаса, сало, картошка, яйца, лук, в общем всё то, что могло долго храниться. Сначала я стеснялся брать много, но они, слыша мой поющий от голода живот и рассказ, что я толком не ел весь день, едва ли не силой настояли, чтобы я ел сколько нужно и даже вручили часть еды, когда я сказал, что в другом номере знакомая мне девушка, также мучается от голода. Правда с обещанием, что я её с ними познакомлю. Причём всё это было с подмигиванием и смешками.

Взяв еду, которую дали добрые люди, я тихо постучал в комнату, которую занял директор с Ирой, и она открыла мне, приложив палец к губам. Правда при виде еды, глаза её расширились, и она сначала приподнялась на цыпочках прикоснулась к моим губам своими, затем всё забрала и закрыла передо мной дверь. Когда я повернулся, чтобы вернуться к себе, то увидел торчащие из проёма и радостно скалящиеся рожи соседей, которые при моём приближении продолжали подмигивать и уточнять, точно ли она просто моя знакомая? Или это они видели такой пионерский поцелуй? Понимая, что они шутят, я тоже отшучивался как мог, снова пытаясь отогнать от себя ощущение нереальности происходящего. Люди, которых я знал меньше десяти минут, сделали для меня больше, чем соседи по комнате, с которыми я прожил в интернате почти два года. Это казалось каким-то нереальным бредом, но тем не менее это сейчас со мной происходило.

Дальше мы без особых споров быстро распределили время посещения ванны, и все занялись своими делами, каждый старался не мешать другим, а я отправился осматриваться, поскольку нужно было выбрать маршрут для сегодняшней вечерней и завтрашней утренней пробежки.

Увидел я по пути и стадион «Метеор» на котором должны были проходить соревнования. Несмотря на то, что до старта оставалось всего ничего, его явно ещё достраивали и доделывали. Куча рабочих, много нервных людей в костюмах и алюминиевых касках, кричали, направляли и указывали.

«Здесь я точно не побегаю, — и я стал спрашивать у прохожих, где есть ближайшая школа или стадион». Нашёл я и то, и другое, и ещё даже парк, в котором можно было без проблем побегать. Радостный оттого, что нашёл хорошее место, я вернулся в гостиницу, где уже весёлые шахтёры, подвинули мне стакан с водкой. Я сразу отказался, объясняя это завтрашними стартами, и они отстали, ведь другие двое соседей согласились и составили им компанию, раздавив бутылку.

Глава 17

Утром после пробежки на чистом воздухе и дыша запахами деревьев и травы, у меня здорово поднялось настроение, и вскоре ознаменовалось ещё одним «знаменательным» событием — явлением Ангела народу. При виде Иры, одетой во всё заграничное, с милой улыбкой на лице — челюсти всех соседей упали вниз, и когда она позвала меня на завтрак, с ней попросились все, даже шахтёры, едва продравшие глаза от вчерашних посиделок. Ира улыбнулась, покачала головой и сказала, что у неё уже есть парень, с которым она дружит, показав пальчиком на меня. Спорить с ней, когда семь пар жадных мужских взглядов словно лазерные прицелы смотрели на нас, я не стал, поэтому собрался и молча пошёл за ней, сопровождаемый завистливыми вздохами из комнаты.

— Так, — утренний Пень, был деловит, даже доволен, маслянистым взглядом посматривая на Иру, которая отводила от него глаза, к тому же стараясь не встречаться с моими, — нужно всё успеть, поэтому разделимся. Ты найдёшь, куда нужно подавать документы, а мы с дочерью подойдём позже, принесём всё нужное.

— Давайте просто все документы мне Андрей Григорьевич, — до меня дошло, почему Ира старается не смотреть мне в глаза, — зачем вы будете их носить, если я всё равно иду в оргкомитет.

Пень тут же обрадовался и вручил мне объёмную кожаную папку.

— Тут все документы на ДЮСШ, мои заявки на соревнования, и твои документы.

— Спасибо, когда вас ждать?

— Ну думаю к обеду мы закончим, — ответил он, думая, что я не понимаю о чём он.

Даже не дрогнув лицом я кивнул, стараясь не смотреть на Иру при этом.

— Хорошо, постараюсь успеть сделать, что смогу.

Они направились наверх, а я со стучащим в груди сердцем по нужному адресу, написанному от руки, который также вручил мне директор. В здании было очень много людей, в основном взрослых, которые деловито ходили из кабинета в кабинет, ставили печати, заполняли бланки, и я тут оказался словно инопланетянин, который не знал абсолютно ничего. Растерянно посматривая по сторонам, я тяжело вздохнув, стал приставать к людям. Конечно многим это не нравилось, большинство даже не отвечало мне, лишь недоумённо смотря на подростка, затесавшегося в ряды взрослых.

Но настойчивость и упорство дали свои результаты, я разузнал всю цепочку подачи документов и стал уже осознанно ходить по нужным кабинетам.

— Иван?! — внезапно услышал я.

Повернувшись, я с удивлением увидел человека, который подарил мне первые кроссовки.

— Александр Григорьевич, — я с улыбкой пошёл ему навстречу и протянул руку, которую мне пожали.

— Ты почему тут? Где Артём Викторович? — он окинул взглядом мою папку, — это тренерские обязанности.

— Он тут ни при чём, это грязная история, если хотите, я вам её потом как-нибудь расскажу, — поморщился я.

— Хочу, — тут же ответил он, — но давай сначала закончим с документами, ведь я тоже приехал двоих своих подавать на регистрацию.

— О, отлично, я тут успел уже кое-что сделать, не объясните подробно, для чего это? — обрадовался я, получив в руки лояльного человека.

— Без проблем, прямо по ходу дела и расскажу, — согласился он, и попросил мои документы. Посмотрев которые, он их рассортировал и добавил к своим, а затем подробно и обстоятельно всё стал рассказывать, пока мы передвигались как по уже посещённым мной кабинетам, так и по тем, что я не успел обойти. Его тут знали, поэтому процедура оформления пошла быстрее, чем, когда я был один.

— Ну вот, всё просто на самом деле, — вручил он мне объёмный список документов, который я положил в папку, — если что обращайся, помогу, но ты должен мне разговор.

— Да, я помню, сейчас дождусь своего «якобы» тренера, отдам ему бумаги и могу найти вас.

— Знаешь что, тебя не было на сборах на нашей тренировочной базе в Иркутске, а я страсть как хочу увидеть, как ты спрогрессировал за это время, — он внимательным взглядом осмотрел мою фигуру, — тобой многие интересуются и если бы не твой директор уже точно поступили бы предложения перейти в нормальный клуб, так что приходи на стадион «Металлург», мы его арендовали для себя, чтобы готовиться к соревнованиям. Там и поговорим.

— Договорились, как освобожусь, приду, — я пожал протянутую мне руку.

Проводив взглядом Александра Григорьевича, я стал ждать директора. Он появился глубоко после обеда, с лёгкой улыбкой на губах, а чуть позади него шла Ира.

— Ну что? Всё узнал? — довольно спросил меня он.

— Встретил знакомого тренера, он помог, — не стал я много объяснять, протягивая ему папку, — так что всё сделано, завтра вам нужно будет организаторам отдать документы.

— О, отлично, — обрадовался он, — ты чем сейчас займёшься?

— Я — тренироваться, — я пожал плечами, — сейчас мне нужно пробежать пять километров, вечером ещё десять.

— Избавь меня от этих подробностей, — отмахнулся он, — ладно мы с Ирой идём тогда обедать, встретимся вечером в гостинице.

— Вы меня не ждите, — я отрицательно покачал головой, — зачем я вас буду задерживать, и привязывать к своему графику. Давайте лучше договоримся встретиться завтра в семь утра внизу и вместе пойдём уже на стадион.

— Так даже лучше, — моментально согласился он, и тут же его глаза расширились, и он с изменившимся голосом бросился к кому-то за моей спиной.

— Пётр Ефимович!

Я повернулся, и увидел, как рядом со зданием остановилась чёрная «Волга» и из неё сначала выбежал шофёр, открыв дверь человеку на заднем сидении, почти сразу подъехали ещё две такие же машины, из них вышли люди из вполне определённого места работы. Одинаковые костюмы, короткие стрижки и холодные, внимательные взгляды.

Пень, бросился к машине, и вальяжно оттуда вылезший лысоватый человек, сначала недоумённо поморщился, а затем видимо его вспомнил, поскольку дал знак людям их охраны пропустить и о чём-то стал с ним разговаривать.

— Первый секретарь ЦК УССР, — ко мне подошла ближе Ира, — посещал нашу дачу в Москве.

Я остро на неё взглянул.

— Вы с Пнём ЭТИМ в обед занимались?

Она промолчала и отвела взгляд.

— Ира!

— Да.

Настроение почему-то стремительно полетело вниз, в голове промелькнул наш флирт в аэропорту и самолёте, неловкие касания и её желание со мной переспать в Иркутске. Почему-то тогда меня не волновало, что она спит, пусть и не по своей воли с Пнём, но сейчас, глубоко в душе появилось спонтанное чувство, что меня снова предали. Были ли в этом виноваты гормоны подросткового тела, или воспоминания о бывшей жене, изменившей мне перед уходом, я не знал, но в груди тоскливо защемило.

— Пока, — тихо попрощался я и пошёл в другую сторону от разговаривающих людей.

— Ваня!

Я вжал голову в плечи и ускорил шаг, оборачиваться не хотелось категорически. К тому же пришла мысль, что я повторяю сейчас ошибку тех парней, с которыми ехал в Иркутск на соревнования, вот уже два дня голова моя была забита одними переживаниями и Ирой, а вовсе не соревнованиями, а это как я знал, вело к поражениям.

Резко помотав головой, я постарался переключиться на мысли о соревнованиях и беге, поскольку об этом нужно было думать в первую очередь. Чуть-чуть, но это помогло.

* * *

Как говорится язык до Киева доведёт, мне же нужно было лишь до стадиона «Металлург», поэтому где зайцем, где пешком я добрался до нужного места. Меня сначала не хотели пускать, но фамилия Рудских, открыла двери и уже скоро я вышел на хорошего качества, грунтовые беговые дорожки.

— А, вот и Иван, — встретил меня подошедший Александр Григорьевич, и подвёл к своим уже взрослым парням, большая часть которых была точно за двадцать. Он представил меня всем.

— А это собственно Толя Курьян, — показал он рукой на хорошо сложенного парня, — наша звезда на 3 тысячи с барьерами.

— Так уж и звезда Александр Григорьевич, — смутился тот, — вон Никита тоже показывает хорошее время.

— Никита слишком много времени уделяет водке, — скривился тренер, — а не тренировкам.

Толя извиняющее посмотрел на него, но не стал это никак комментировать.

— Форму не захватил? — поинтересовался у меня тренер, — сейчас попрошу у ребят.

— Не нужно Александр Григорьевич, — мне стал стыдно, что я постоянно у кого-то что-то прошу, — это ведь не соревнования, просто вы хотели посмотреть, как я бегаю.

— И как ты побежишь? — удивился он.

— Как привык, — хмыкнул я, став раздеваться, снимая с себя школьную форму и ботинки, оставшись только в майке и трусах.

Рядом кто-то восхищённо присвистнул. А Александр Григорьевич вытаращил на меня глаза.

— Аполлон Бельведерский, — прокомментировал кто-то сбоку.

— Иван! — тренер даже сбился, — ты во что себя превратил? Как ты побежишь после этого?

— Вставайте с секундомером Александр Григорьевич, — хмыкнул я, выходя на дорожку.

— Так стойте, я тоже побегу, хочется посоревноваться с мастером спорта, — дёрнулся в нашу сторону один из его воспитанников.

— И я, и я, — тут же раздались возгласы и рядом оказалось пятеро взрослых даже не парней, а мужчин.

Колодки были в наличии, так что мы встали на старт по серьёзному, лишь стартового пистолета не было и побежали по команде одного из парней.

— 10.7, - когда мы финишировали, я подошёл к неверяще смотрящему на секундомер Рудских. Рядом кучковались два его заместителя, почёсывая затылки.

— В майке. Трусах. Босиком, — пробормотал он, переводя взгляд на них.

— Ну тут Григорич, наши полномочия усё, — хмыкнул один из них, — это какой-то уникум.

Я тем временем оделся, и вернулся к нему.

— Посмотришь за нашей тренировкой? — спросил он, — потом поужинаем.

— С удовольствием.

Он отошёл и занялся ребятами. На первых же забегах я увидел ту же ошибку, которую совершал сам, исправив только особой тренировкой с бегом во рту с картонной трубочкой.

— Александр Григорьевич, — я подошёл к нему ближе, и приблизившись, шёпотом объяснил, что если бегун напрягает лицо при беге, то и плечи тоже напрягаются, а это скрадывает так нужные доли секунд. Я так смог улучшить себе несколько десятых.

Рудских остро на меня посмотрел, затем крикнул помощникам принести картон и клей. На удивлённые взгляды не отвечал, а когда их раздали его спринтерам, и они все прибежали, сжав их во рту, он посмотрел на меня. Я молча взял себе одну из тех, что наделали помощники и пробежал стометровку показывая в конце, что она целая.

— Дима, у тебя лучше всех получилось, — подозвал он парня, — ещё раз, и не стискивай зубы.

— Это непривычно Александр Григорьевич, — пожал тот плечами, но подчинился тренеру и с пятой попытки смог пробежать, не смяв картонную трубочку.

— Пятая попытка, когда он устал, всё равно лучше первых двух, — заметил помощник, стоящий рядом с Александром Григорьевичем, — похоже идея с трубочками и правда работает.

Рудских поднял на меня взгляд, я лишь развёл руками, вернувшись на место. Больше я никуда не лез, парни как по мне пусть и бегали не совсем так, как я привык, но это уже было дело каждого индивидуально, лезь туда я не собирался.

Через три часа, солнце стало скрываться за горизонтом и он свернул тренировку, попрощался с воспитанниками и подошёл ко мне.

— Ужинать?

— Только у меня денег нет, — сознался я.

— Это я уже понял, — невесело улыбнулся он, — потому угощаю, а с тебя рассказ.

— Это я тоже понял, — улыбнулся я.

Мы направились к их гостинице, и он освободил для нас отдельный столик, незаметно сунув официанту пятёрку. Я заказал в основном мясо, так нужное мне и сок, он же остановился на лёгких кашах. Еда была просто обалденная, я ел и едва не облизывал пальчики, такое я ни разу не ел в этом теле, так что наслаждался каждой съеденной ложкой. Ну и конечно, рассказывал о том, что я не совсем сирота, у меня есть мама, которая отдала меня в школу-интернат, так что юридически директор является моим государственным опекуном на время пребывания в интернате, и может сделать со мной вообще всё что захочет. Так что когда он решил сделать свою отдельную ДЮСШ, с собой в качестве тренера во главе, чтобы все мои спортивные лавры достались ему, у меня просто не было варианта отказаться. И Артёма Викторовича он этим подставил, и только незадолго до отъезда нам удалось встретиться и помириться с ним.

— Да уж, — Рудских покачивал головой, — рассказал бы это мне кто-то другой, не поверил бы. Бывают же мрази на свете.

«Это вы ещё про Иру не знаете, — хмыкнул я про себя, но конечно промолчал».

— Разобраться бы с ним, — он внимательно посмотрел на меня, — такие люди позорят советский спорт.

— Ну, с учётом того, что я видел его сегодня едва не целующимся в дёсна с первым секретарём ЦК УССР, то вам это противостояние точно не нужно Александр Григорьевич, — я отрицательно покачал головой, — пожалуйста, прошу вас! Я не хочу, чтобы и вам он принёс неприятности!

Услышав фамилию, Рудских расстроился, причём я видел, что по-настоящему.

— Александр Григорьевич, на свете много хороших людей, вот вы, например, Артём Викторович, Кондрат Филимонович, Евгений Иванович — смотрите сколько имён! Каждый чем-то помог мне стать тем, кем я стал. Поэтому прошу вас, просто забудьте о Пне, у вас есть ваши воспитанники, а мне до выпуска из интерната осталось два года, как-нибудь переживу.

Рудских наконец нехотя согласился ничего не предпринимать и то только потому, что я просил, поскольку директор мог легко снять меня с соревнований.

— Хорошо Иван, но я запомню этот разговор, — покачал он головой.

— Если хотите помочь, то мне бы шиповки хорошие, — извиняющимся тоном сказал я, — на те что мне дал Пень, невозможно смотреть без слёз. А деньги я вам отдам, как только заработаю, даю вам честное пионерское!

Он хмыкнул.

— По возрасту ты уже как бы в комсомольцы годишься.

— А у нас в интернате нет комсомольской ячейки.

— Непорядок, — задумался он и решил, — деньги мне твои не нужны, но вот эта твоя придумка с картоном очень хороша. Давай так, я найду тебе хорошие шиповки, а взамен ты все дни, пока мы здесь, по вечерам будешь смотреть, как тренируются мои парни. Если у тебя какие-то подобные мысли возникнут, как с этими трубочками, ты со мной ими поделишься.

— Да я же обычный самоучка Александр Григорьевич, — шиповки очень хотелось, но его предложение явно вызовет негатив со стороны его воспитанников, когда шестнадцатилетний пацан будет кого-то учить.

— Да мне плевать, — хмыкнул он, — мне нужен результат.

— Ну у меня тогда нет возражений, — моментально сдался я, — бегать мне и правда не в чем.

— Завтра на стартах побегай в своих, а к финалам я что-то придумаю, — заверил меня он. Подозвав официанта, он расплатился за столик и, мы пошли к его гостинице, разговаривая по пути про спорт и техники тренировок, его удивлял мой подход, когда я много времени уделял работой в том числе и с железом. Расстались мы глубоко за полночь, а я добежал до своей гостиницы, заодно и проветрившись. В комнате все дано спали, так что я мышкой раздевшись, нырнул под одеяло.

Глава 18

Утром я сделал лёгкую пробежку, только чтобы взбодриться и вернулся на завтрак. Директор меня уже ждал, высказывая недовольство, поэтому пришлось поторопиться. Отношение к Ире после вчерашнего дня снова стало ровным, таким же, как и на тренировках, когда она мне помогала, все мои мысли теперь были заняты предстоящими соревнованиями.

Людей на открытый стадион стремилось масса, а по мере того, как мы туда подходили, и я видел, сколько зрителей скапливается на трибунах, меня стал охватывать мандраж, почему-то только сейчас пришло осознание того, что я — на чемпионате СССР! Буду соревноваться с лучшими атлетами со всей огромной страны, когда ещё не каждый рвал одеяло на себя, а это было целостный, пусть и не без проблем организм.

— Ого, сколько народу, — удивился и идущий рядом директор, осматриваясь по сторонам, — смотри Добряшов не продуй тут, а то потом позора не оберёшься, что столько денег в это вложил!

— В чём позор отец? — тихо спросила Ира, — это очень высокий уровень соревнований, не каждый спортсмен сюда может попасть.

— Ты вообще курица тупая молчи, не твоего ума дело, — скривился он, — я вложил деньги, он должен их отбить, иначе никак. Да Добряшов?

— Да Андрей Григорьевич, — несмотря на то, что мне очень хотелось ударить его, пришлось брать эмоции в руки. От этого урода слишком много зависело и сейчас, и по возвращении.

Предъявив пропуски участников милиционерам, стоявших на входе, мы прошли внутрь и добрались до выделенных раздевалок, откуда был потом прямой выход на поле. Ира привлекала всеобщее внимание, но не у тех спортсменов, кто готовился к выходу. Я видел их отрешённые от всего лица, и они словно были не здесь, готовя себя к забегам.

— Так Добряшов, вот раздевалка, готовься, я приду за тобой, когда начнётся квалификационные забеги, — сказал он и ушёл.

Я зашёл в указанную комнату, но на меня взглянуло лишь пару человек, остальные занимались собой или экипировкой. Внутри царил так хорошо знакомый мне потный мужской запах, который заставил хмыкнуть и заняв свободное место, начать передаваться.

— Мальчик, — внезапно услышал я голос рядом с характерным акцентом, — юношеская раздевалка не здесь, примерно в двух-трёх тысячах километров севернее.

Подняв голову, я увидел очень взрослого спортсмена, на вид не меньше двадцати пяти или даже двадцати семи лет. Он стоял и скалился, ожидая что я отвечу.

— Моё время 10.4, а у тебя, дядя? — я спокойно посмотрел ему в глаза.

Он вздрогнул и презрительно фыркнул, отойдя прочь. Больше инцидентов не было и я спокойно зашнуровал шиповки, проверил пришитый к футболке номер спереди и сзади, всё держалось крепко. Мандраж, преследующий меня с прихода на стадион отступил, пока я занимался привычными делами, и когда появились тренера, объявляя выход, наступило полное спокойствие — я был полностью готов.

Заняв указанные дорожки все спортсмены занимались колодками, а нас объявляли по стадиону.

— Николай Иванов, спортивный клуб «Динамо», город Саратов.

— Григорий Свербетов, спортивный клуб Армии, город Одесса.

Комментатор монотонно перечислял моих соперников пока не дошёл до моей восьмой дорожки.

— Иван Добряшов, — тут его голос сбился, и он закончил с трудом, — ДЮСШ школы-интерната № 3, посёлок Квиток.

С трибун тут же раздался заливистый смех, и свист, обращённый явно в мой адрес. Даже стоявшие на моей линии противники невольно улыбнулись, особенно те, кому было больше двадцати. Меня подобным было не смутить и на уточняющие крики зрителей, а гдеэто вообще, я молчал, смотря на дорожки и очищая голову от всего лишнего. Тысячи ежедневных тренировок должны были дать свой итог сегодня. Сейчас. Всё остальное было уже не важно.

— Спортсмены, на старт, — раздался голос судьи, и мы заняли стартовые колодки.

— Внимание.

Его голос с последней командой совпал с выстрелом стартого пистолета и ноги привычно оттолкнулись от колодок, давая начальный рывок, тело же под острым углом стало распрямляться словно пружина, и я стартовал также, как это делал на тренировках, бегая в полном одиночестве.

— В забеге победил Иван Добряшов со временем — 10.3, - растерянно объявил диктор, — второе место Николай Иванов со временем 10.8.

Я спокойно возвращался в раздевалку, смотря как притихли трибуны, которые ещё 10.3 секунды назад, надо мной насмехались. Зайдя внутрь, я увидел разные взгляды тех, кто готовился к следующему забегу, но ни одного не было насмешливого, только серьёзные и сосредоточенные.

Вскоре подошёл взволнованный Пень, который по-барски похлопал меня по плечу и сказал, что к нему только что подошли три весьма уважаемых человека и поинтересовались, кто я и почему с такими результатами до сих пор не в нормальном клубе. Я молчал, слушая его похвальбу в свой адрес, какой он умный и прозорливый, разглядел талант в куче навоза, поднял, отмыл его и теперь ещё и выгодно продаст, обеспечив себя надолго. Я пропускал его трёп мимо ушей, больше думая о том, что я точно смог бы улучшить время, если бы у меня на восьмидесяти метрах не вывалился шип из шиповки и я едва не кувыркнулся.

«Успел бы Рудских, — с волнением думал я, пока Пень восхвалял себя рядом».

— Иван, — рядом со мной остановился парень, которого я видел вчера на тренировке, — тебе привет от Александра Григорьевича.

Он улыбнулся и передал мне свёрток, обёрнутый газетами, открыв который, я чуть не ахнул. На меня смотрели хоть и весьма потёртые, но «Adidas» с таким родным трилистником.

— Это же…это, — я не верил своим глазам.

— Закатай губу, это только на соревнования, — рассмеялся парень, видя мою реакцию, — после придётся вернуть.

Я тут же закивал, и быстро сняв свои, стал с волнением одевать немецкие шиповки, которые были легче, чем мои, наверно раза в три, не говоря уже о качестве.

— Спасибо! — едва я успел поблагодарить парня, который лишь отмахнулся, уходя на свободную лавочку переодеваться.

— О, «Adidas», — рядом со мной у Пня загорелись глаза, — дорогущие! Нигде не достать даже кроссовки, не говоря уже об остальном.

— Вы же слышали Андрей Григорьевич, — спокойно ответил я, — мне их дали только на соревнования, их придётся вернуть.

— А с другой стороны зачем? Подумай Добряшов? — чтобы нас никто не слышал, наклонился он ко мне, — это же бешеные деньжищи, если продать их в Иркутске! С руками оторвут!

— Или посадят, — процедил я, — я отдам тому, кто дал, вы, как хотите.

— Идиот, — он досадливо покачал головой, отходя от меня.

Четвертьфинальные забеги начались уже через полчаса, организация турнира была просто на запредельном уровне. Услышав фамилии, мы пошли на старт. При объявлении меня смешков почему-то больше не было, видимо потому, что на табло за все прошедшие 100 метровые забеги, мой рекорд времени так никто и не побил.

В новых, удобных шиповках, которые до боли в сердце жаль было отдавать, я чувствовал себя непобедимым, сердце упруго качало кровь, а ноги приготовились нести вперёд тело.

Выстрел! И я даже неожиданно для себя не только стартовал первый, но ещё и оставался таким на протяжении всей дистанции, далеко опередив всех соперников.

— В четвертьфинальном забеге на 100 метров победил Иван Добряшов со временем — 10.2, повторив текущий рекорд СССР, — уже более уверенно, чем первый раз огласил диктор, и пока он называл время двух других участников, прошедших со мной в полуфинал, таблички на большом табло стадиона сменили на 10.2.

На трибунах впервые раздались жиденькие аплодисменты, но я рад был и таким, поклонившись, поблагодарил зрителей за поддержку. Похоже моя вежливость сработала, поскольку, когда я выходил на полуфинал, то аплодисментов было значительно больше. Забег начался в полном молчании, но я лишь повторил своё лучшее время 10.2, трибуны ожили и поняв, что сенсации не предвидится, стали хлопать всем участникам, когда объявляли их время.

В финале самым молодым был я, остальным как я понял было за двадцать. Уже уверенные, полные сил мужчины, в отличие от меня, но ни один не улыбнулся или криво на меня посмотрел, табло с неизменными 10.2 прозрачно намекало, что случайных людей на дорожках нет.

Почему-то именно в финальном забеге я был полностью спокоен, ведь даже если я просто пробегу также, то всё равно стану первым. Ближайший соперник ко мне Эдвин Озолин из СКА Ленинграда показал лучший свой результат в 10.6, остальные на уровне 10.8, так что всё что нужно было пробежать не хуже. С этой мыслью я встал на колодки и успокоился.

«Просто пробежать так же».

— Чемпионом СССР в беге на сто метров становится Иван Добряшов со временем — 10.1. Это новый рекорд СССР товарищи! Ура!

Стадион взорвался приветственными криками, мне оставалось только глупо улыбаться, пожимать плечами, и благодарить всех.

— Второе место со временем 10.5 занял Эдвин Озолин, — продолжил вещать он.

— Третье место со временем 10.6 занял Гусман Косанов, — закончил он объявление победителей.

Мы направились в раздевалку, соперники меня поздравляли, хотя выглядели немного подавленно. К ним тут же подбежали тренера, поздравляя их, Пень же при виде меня только что не светился от счастья.

— Уже шесть покупателей на тебя! Шесть! Добряшов!

У меня чуть с языка не сорвалось, что рабство вроде как давно отменили, но я чудом сдержался. Пень был счастлив и доволен, портить ему настроение сейчас, значит вредить себе потом.

Почти сразу начались забеги на 200 метров, где я встречался с уже знакомыми соперниками, в глазах многих из них, когда я выходил на дорожку уже не было видно прежнего огня, как это было на 100 метрах.

— Чемпионом СССР в беге на двести метров становится Иван Добряшов со временем — 20.2. Это снова новый рекорд СССР товарищи!

Тут уже зрители раскачались по-настоящему. Часто выкрикивали ободряюще мою фамилию, я раскланивался по сторонам и только спустя пять минут вернулся под трибуны. Там я поздравил Амина Туякова со вторым местом, Эдвина Озолина с третьим, и они в этот раз не выглядели так подавленно, как после 100 метров, пожали мне руки и пошли снимать шиповки. Я тоже свои снял, но прижимал их к сердцу, поскольку крутившийся рядом директор, посматривал на них с вожделением, так что я с большим облегчением увидев Александра Григорьевича, отдал ему обувь, сердечно за неё поблагодарив. Тот лишь хмыкал и поздравлял меня, предлагая так уж и быть оставить победные шиповки себе. Но как бы я ни хотел это сделать, я наклонился к его уху и сказал, что хочет сделать с ними жадный директор, поэтому лучшее, если я их верну законному владельцу. Рудских побледнел, покачал головой, но шиповки взял, кинув странный взгляд на Пня.

На этом соревнования сегодня были окончены и началось награждение. Я дважды поднимался на первое место и золотые медали на грудь с красными подушечками на месте крепления, вешал мне уже знакомый человек из чёрной «Волги». Он поздравил меня, и произнёс пару партийных лозунгов, что конечно я тут же поддержал, подсыпав ему цитат из последнего партийного съезда. Он с оторопью на меня посмотрел, затем похвалил и перешёл к другим спортсменам.

На выходе из стадиона меня ждали несколько комсомольцев, со значками ВЛКСМ на груди, просили рассказать свою биографию и как я смог достичь таких результатов, чтобы они написали об этом в «Пионерскую правду». Пень зло всех растолкал и увёл меня за собой, я лишь успел извиниться перед расстроенными подростками. Едва мы оказались в гостинице, он тут же едва ли не с мясом содрал с меня медали и всё запаковал в коробочки, спрятав их у себя вместе с наградными книжками. Его глаза возбуждённо блестели, да так, что он вытащил меня из общей комнаты, где ещё не успели толком поздравить соседи, обрадовавшиеся моей победе, и посадив в свою комнату вместе с Ирой, закрыл нас на ключ и куда-то убежал.

Поняв, что это возможно надолго, я пошёл в ванну и раздевшись, включил холодную воду, чтобы дать ногам отдохнуть. Только сейчас я почувствовал, как они гудят. Через пять минут ко мне заглянула Ира, вопросительно посмотрев на меня.

— Прости, но нет, — отвернулся я от неё.

— Хорошо, — она закрыла за собой дверь и вернулась в комнату.

Когда я помылся и вышел, в одном небольшом полотенце на бёдрах, поскольку не хотелось лезть мокрым в одежду, она бросила на меня лишь короткий взгляд и снова стала смотреть в окно, сидя на подоконнике. Больше мы с ней, так и не заговорили. Ни в самолёте на Москву, ни потом в Иркутск. Мы словно отдалились друг от друга, и лично меня, это сейчас полностью устраивало.

Глава 19

Наше возвращение было больше похоже на бегство, я не понимал, почему Пень даже не остался на последний день соревнований, а торопил нас на протяжении всего пути. Это было странно, но особо выбора у меня не было, поэтому просто следовал за ним. Он кстати заметил, что мы совсем перестали общаться с Ирой, хотя раньше изредка перебрасывались фразами. Его это видимо слегка удивило, и директор поинтересовался, в чём причина, мы же вроде раньше хотя бы терпели друг друга. Ира пожала плечами и спокойно ответила, что просто у нас нет общих тем для разговора, его это полностью устроило и в основном в свободное время или когда он не был пьян, он разглагольствовал о том, как более выгодно продать меня, окупив все расходы на организацию ДЮСШ. Суммы отступных, предлагаемые ему клубами он не называл, но всё время довольно щурился, объясняя, что вернувшись, начнёт настоящие торги за мой переход в другой клуб.

* * *

Утомлённые долгой дорогой, мы наконец вернулись в родной посёлок, встретивший нас туманом и дождём, а также интернатом, в котором к моему облегчению не происходило особых проблем. Бык и Губа, вернувшиеся с больнички значительно, поутихли, изнасилования и приставания к девочкам полностью сошли на нет, если что и происходило, то по слухам, только по обоюдному согласию. Избиения были в порядке вещей, как и воровство персонала, но на фоне того, что происходило раньше, это были просто мелкие прегрешения, на которые пока можно было закрыть глаза.

Утром, на завтраке, Пень во всеуслышание объявил, что я выиграл две медали на чемпионате СССР и установил новые рекорды, а также весьма недвусмысленно намекнул, что будет, если меня хоть пальцем кто тронет.

Подростки спокойно восприняли эту информацию, особого ажиотажа по этому поводу не было, поскольку всем было по большей части плевать, ведь на их жизнь это никак не влияло: кормить лучше не стали, заданий в школе меньше задавать тоже, а чужие достижения у нас обычно были красной тряпкой и поводом для избиений, чем радости за товарища. Так что если я и волновался, что ко мне будет повышенное внимание то зря, только девушки, видя мою фигуру, когда я возвращался после утреней пробежки, стали чаще подходить и предлагали дружить. Все вежливо, но твёрдо посылались по известному маршруту для прогулки по лесополосе.

Сам я, не зная дальнейших планов Пня, просто вернулся к тренировкам, лишь изредка замечая по выходным, стоящие «Волги» на дворе школы.

* * *

Прошла спокойная неделя, и я было думал, что всё успокоилось со дня завершения чемпионата, как наоборот, с новой неделей события закрутились со всё большей силой. Первое, что произошло — это стоящая в разгар рабочего дня у школы та самая чёрная «Волга», которая и привезла меня сюда два года назад. Удивлённо посматривая на нового шофёра за рулём, я пошёл внутрь и на вахте меня остановили два новых дежурных.

— Немой, иди к директору, только за дверью подожди, — остановили они меня.

— А кто приехал? — поинтересовался я, — номера у машины вроде военные.

— Да в форме кто-то приехал с тёлкой, — пожал плечами один, — в общем иди и жди.

Идя по коридору, я даже отсюда слышал, как в кабинете директора происходит явно что-то странное. Там разговаривали на повышенных тонах и даже слышался мат. Подойдя вплотную, я застал часть разговора, долетающего из-за закрытой двери, так громко внутри разговаривали.

— …ещё раз повторяю, я его не отдам! Он мой! Я его нашёл, обучил, наставил!

Раздавшийся мужской голос в ответ, был не менее резок.

— Да нам плевать, что вы хотите, Вера поместила сына на время в вашу школу-интернат, теперь его забирает. Разговор окончен, всё что нужно от вас, это подписать бумаги. Если не хотите, то ребёнка мы у вас всё равно заберём, но вопрос с документами будем решать через прокуратуру и органы социальной опеки.

Истеричный голос Пня стал слышен сильнее, поскольку дверь открылась и первой вышедшей была мать Ивана, увидев которую, у меня автоматически сжались кулаки от желания её ударить. Женщина — из-за которой одна детская жизнь пошла под откос, не заслуживала прощения.

— Ванюша! — увидев меня, она бросилась обниматься. Я встал со стула и рукой отодвинул её от себя.

— Женщина, держите себя в руках.

Хлёсткая фраза остановила её, она изумлённо посмотрела сначала на меня, затем на вышедшего следом военного в форме полковника.

— Ваня, это же я, твоя мама, ты что не узнаёшь меня что ли?

— Матери не бросают своих детей, — я спокойно посмотрел на неё.

— Иван, — военный поморщился, — не будем устраивать здесь и сейчас семейных сцен, во всём разберёмся дома.

Вышедший за ними директор, ухватился за мои слова.

— Ваня! Ванюша! — подбежал он ко мне, улыбаясь, — ну скажи ты сам! Я тот, кто дал тебе всё! Нельзя просто так взять и забрать тебя из места, где у тебя всё есть.

У меня в этот момент было много мыслей в голове по этому поводу, но было и правда не время и не место, для Пня я надеялся был приготовлен отдельный чан в аду. Поэтому улыбнувшись, я спокойно ответил.

— Андрей Григорьевич действительно много сделал для меня, но условия для дальнейших тренировок и совершенствованию, к моему сожалению в школе-интернате исчерпаны. Нужно другое место.

Он недовольно покосился на меня, но стал матери и военному показывать.

— Видите, даже Иван признаёт мои заслуги, он должен остаться хотя бы в нашем ДЮСШ, а я его тренером, если вы забираете его из школы-интерната.

— Это невозможно, он переходит в ЦСКА Москвы, по решению своей мамы, уже все документы подписаны и всё договорено, — спокойно ответил полковник, — мы собственно заехали за его вещами, так как мы улетаем уже сегодня вечером.

— Это…это…невозможно! Немыслимо! — глаза директора, едва не выкатились из орбит, — да я на вас в министерство спорта пожалуюсь за подобный беспредел!

— Это ваше право, — пожал плечами полковник, обращаясь ко мне, — собирай свои вещи, мы уезжаем.

— Нужно тогда забрать мои медали и грамоты у Андрея Григорьевича и Артёма Викторовича.

— Вы отдадите сами? — военный перевёл взгляд на директора.

— Нет, — тут же он встал в позу.

— Тогда будем решать этот вопрос по плохому, — полковник снова вернулся ко мне, — давай, десять минут на сборы.

— Андрей Григорьевич? — я специально максимально пытался умаслить директора, чтобы он думал, что я в принципе не против него, просто такие обстоятельства сложились и это сработало.

— Иди Ваня, — он пожал мне руку, — и помни, я обязательно за тебя ещё поборюсь!

— Спасибо вам за всё Андрей Григорьевич, — улыбнулся я ему в ответ, — вы правда так много для меня сделали. Был бы мой выбор, я конечно лучше остался здесь, но вы сами видите, я ещё несовершеннолетний…

Он твёрдо кивнул головой.

— Конечно Иван, я понимаю. Не хочешь кстати с Ирой проститься, вы вроде бы хорошо общались с ней.

«Вот же ты с…ка, — у меня всё вздрогнуло внутри, даже этим решил подцепить меня, чтобы я совсем не рвал с ним и школой».

— Если вы предлагаете, то да. Я сейчас соберу вещи, и пять минут будет достаточно нам. Спасибо вам.

— Иди, я её предупрежу.

Я побежал наверх и сборы были крайне быстрыми, на все вопросы соседей я не отвечал, пожелав им удачи, затем со свёртком, в котором была лишь спортивная форма и шиповки, спустился вниз.

Пня нигде не было, а возле машины стояла Ира, с опущенными плечами. Подойдя к ней, я показал отойти подальше, чтобы нас не было слышно.

— Ты меня бросаешь? — первое, что она спросила, когда мы отошли.

— Тебя да, твою ситуацию и школу-интернат — нет. Поэтому и тебя прошу никуда не лезть, ничего не предпринимать. Я окажусь в Москве и сделаю всё, чтобы вскрыть этот гнойник. Ты поняла? Никакой самодеятельности, у тебя с ней явно не очень.

— Вот как дала бы тебе сейчас по роже, — мечтательно прищурила она глаза, — но не хочется портить героический облик чемпиона СССР.

— Ира, я не шучу. Дай мне слово, что ты дождёшься новостей от меня, — я спокойно посмотрел на неё.

— Хорошо, обещаю, — нехотя ответил она, — но тогда и я у тебя попрошу, хочу чтобы мои взаимоотношения с Пнём остались тайной. Я готова быть дочерью уголовника, но не снова ребёнком-сиротой с клеймом шлюхи.

— Ты кстати говорила, что на новогодние праздники к вам на московскую дачу приезжают важные люди, — задал я ей давно мучащий меня вопрос, — зачем? Что общего у таких важных людей с каким-то директором школы-интерната занюханного таёжного посёлка.

Она помолчала, затем поджала губы.

— Об этом тебе лучше помалкивать, у меня нет доказательств и их вряд ли найдёт кто-то ещё, слишком высокие там деньги крутятся.

Я удивлённо на неё посмотрел.

— Усыновление маленьких детей, гражданами из-за границы, — она подняла на меня взгляд, — на тех же правах, на каких нахожусь сейчас и я.

Моё сердце тревожно вздрогнуло.

— Поэтому проще, если это будут дети из далёких посёлков? Где кстати, прежде работал Пень?

— Много где, всегда везде на хорошем счету, но нигде долго не задерживается. Вот только вместо предлагаемых повышений в более крупные города и интернаты, всегда выбирает себе далёкие посёлки.

— Так это что, получается «дом свиданий» его личная инициатива? — изумился я, — его основная деятельность искать детей для иностранцев?

— Как он говорит сам, курочка по зёрнышку клюёт, — она невесело улыбнулась, — зарабатывает, как может, нарабатывает связи.

— Да уж, вот это новости, — я покачал головой, — и нет никаких доказательств? А если следователь тебя расспросит?

— Меня туда и близко не подпускают Иван, — она отрицательно покачала головой, — это просто мои наблюдения, но я знаю, что он не один такой «рекрутёр» есть ещё, на Украине точно и в Белоруссии.

— Ладно, давай есть слона по частям, — тяжело вздохнул я, — сначала школа-интернат и насилие над детьми, затем «дом свиданий» Пня, ну и потом уже то, что ты сказала. Если это его личная инициатива, посмотрим, как на это отреагирует его покровители, может если его посадят, и с тобой что-то можно будет решить.

Ира пожала плечами.

— Думаю меня снова упекут в детский дом, но кому какое дело до этого? Так ведь?

— От меня что ты хочешь? Я не твои родители, — огрызнулся я.

— Не знаю, я думала мы похожи, — она поджала губы.

— Мне что теперь жениться на тебе и забыть, как вы с ним тр…есь? — вырвалось у меня.

Хлёсткая пощёчина тут же прилетела в ответ и обожгла мне щёку.

Мы, замерев, секунду постояли, осознавая, что произошло, затем я повернулся и пошёл к машине, где на меня удивлённо посмотрел полковник и мама Ивана.

— Иван, нельзя же так с девочками, — решила она видимо поучить меня жизни.

— Расскажете женщина об этом другим своим детям, которых сдадите в интернат, — ответил я, и поймал руку полковника, который собирался меня ударить.

— Это вам точно не позволено, вы мне вообще никто, — я покачал головой, удерживая его руку.

— Забирайся в машину, — он вырвал её, — позже поговорим.

Я сел назад и посмотрел, как Ира уходит в школу-интернат, ни разу не оглянувшись. Я ругал себя последними словами за свою несдержанность ведь она не по своей воле попала в такую ситуацию, но было уже поздно — вырвавшиеся слова, накопившиеся во мне за всё время, что мы не разговаривали, были произнесены и вернуть их назад не было никакой возможности.

Глава 20

К счастью, разговоров не было, мы молча заехали в школу, затем домой к Артёму Викторовичу, который отдал мне то, что хранил. Я извинился, что не так хотел расстаться и попросил передать от меня привет Кондрату Филимоновичу и Евгению Ивановичу, с которыми мы виделись после приезда и собирались выехать на природу на следующей неделе, чтобы отметить мои победы, но видимо уже не судьба. Тренер сказал, что понимает и рад за меня, ЦСКА Москвы — это очень высокий уровень, и там я точно достигну больших высот, но просил не забывать их. Я его заверил, что это невозможно и при первой же возможности я их навещу. Обнявшись мы простились.

Затем мы поехали в военную часть, откуда потом вылетели на военный аэродром в Иркутске и оттуда уже, тоже военным бортом с кучей вещей в Москву. Там нас встретили целых два грузовика с солдатами, которые таскали вещи в транспорт и закончив, дождались, когда за нами приехала «Победа» и отвезла на квартиру. Как я понял в этой сталинке в основном жили военные, поскольку во дворе стояли по большей части машины с чёрно-белыми номерами.

Полковник переговаривался с мамашей Ивана, на меня оба не обращали внимания, а когда приехали грузовики с вещами, он отправился руководить разгрузкой, и через час спустился, зовя внутрь. Что было сказать, квартира поражала масштабом, который я в этой жизни ни разу не видел. Высоченные потолки, огромные окна, большие комнаты — всё это походило на сон.

Пройдя к столу, полковник поставил стул женщине и себе, мне же видимо нужно было стоять и чувствовать себя неблагодарным. Так видимо он задумал.

— Думаю, а теперь можно и поговорить, — сказал он, но тут же зазвонил дверной звонок. Удивившись, кто это может быть, он поднялся и направился в коридор.

— Товарищ генерал? — раздался его удивлённый голос.

— Ну Николай Викторович, показывай нашего героя, — раздался спокойный, можно сказать тихий голос, — я как раз на обед заехал, дай думаю загляну сразу.

Я повернулся посмотреть и в квартиру вошёл высокий, худощавый мужчина в круглых небольших очках, в сопровождении двух полковников, не считая мужа матери Ивана, если конечно они сыграли свадьбу, этого я ведь не знал.

— Ого, какой высокий! — удивился генерал, осматривая меня внимательным взглядом, — ну как? Готов отстаивать честь нашей армии?

— Нет, — ответил я, смотря как лица всех присутствующих начинают вытягиваться, а в комнате воцаряется полнейшая тишина.

— В смысле нет? — озадачился он, — с товарищем полковником обо всём договорились, мама твоя подписала согласие. Что значит нет?

— Эта женщина сдала меня в школу-интернат, чтобы я не мешал её счастью, — я кивнул в сторону расширившей глаза матери Ивана, — а никакого товарища полковника я не знаю и знать не особо желаю. Так что, если кто-то что-то там подписывал, пусть сам и бегает.

Тишина стала ещё более оглушительной.

— Да ты…, - вперёд шагнул этот самый названный полковник, поднимая руку.

— Так, подожди, — генерал отмахнулся от него словно от мухи, уже другим взглядом смотря на меня, — как-то эти нюансы до меня не доводили, когда мы обсуждали выдачу служебной квартиры и ваш переезд в Москву.

— До меня тоже, — я пожал плечами, — меня вытащили из интерната, и привезли сюда.

Генерал покосился на багрово-красного полковника и притихшую мать.

— Вышли все вон, — спокойно сказал он, и не глядя подвинул стул себе.

Дождавшись, когда все выйдут из квартиры за дверь, он заинтересованно на меня посмотрел.

— Ну давай для начала познакомимся. Меня зовут Зверев Анатолий Дмитриевич, Начальник Главного управления кадров МО СССР.

— Иван Добряшов, чемпион СССР по бегу на 100 и 200 метров.

— Рассказывай, иначе я ничего не понимаю, что происходит, — блеснул он очками.

Мне пришлось лишь вкратце обрисовать ситуацию, что меня бросили в интернат, а когда я сам достиг каких-то успехов, обо мне внезапно вспомнили и без моего согласия привезли в Москву.

— Да, дела, — он достал из кармана платок, снял очки и протёр их, — и что же теперь делать, если ты отказываешься бегать? Мы на ваш переезд потратили уйму денег и на перевод Николая Викторовича, не говоря уже вот про это всё.

Он рукой показал вокруг.

— Я не то, чтобы совсем отказываюсь, я хочу, чтобы это было на моих условиях, поскольку результаты показываю я, несу ответственность тоже я, поэтому и хочу, чтобы со мной считались и не мешали. Ведь до настоящего звания я дошёл сам.

— И какие же у тебя условия? — удивился он.

— Стадион для тренировок, доступ в зал тяжёлой атлетики, отсутствие людей, которые выносят мне мозг, ну и последний, самый обязательный пункт.

— Пока весело, — хмыкнул он, — так что давай, дальше тешь своё самолюбие. Что последнее? Луну тебе достать? Отдельную квартиру? Жену может?

— Я всегда могу вернуться в школу-интернат, — я пожал плечами, — выпуск всё равно через два года, проживу как-нибудь.

Он сурово на меня посмотрел.

— Ты давай не забывайся с кем разговариваешь, я тебе недруг. Государство потратило на тебя деньги, так что будь добр их отработать.

— Думаю на этом, наш разговор можно закончить товарищ генерал, — я пожал плечами и замолчал.

Он снова снял очки, и протёр их.

— Если бы не текущая политическая ситуация, я тебя через два года призвал в армию, да сгноил бы где-нибудь на Колыме, — наконец он поднял на меня злой взгляд, — сегодня пришлю тебе полковника Щитова, который отвечает за центральный спортивный клуб армии, с ним и решите свои вопросы, но даю тебе слово, это тебе даром не пройдёт. Условия он родной стране решил ставить.

Я просто молчал, поскольку говорить с этим человеком было не о чем.

Генерал поднялся и зло рявкая на подчинённых вышел за дверь, почти сразу в квартиру влетел взбешённый муж матери Ивана, и набросился на меня с кулаками. Несмотря на его явное преимущество в весе, росте и опыте, я успел расквасить ему нос и попасть в ухо, прежде чем он повалил меня на пол и стал пинать сапогами.

— Тварь, опозорил меня перед всеми! — орал он, продолжая избивать. Стоящая у стола женщина, не сделала ни шага, чтобы прекратить это избиение.

Когда он наконец выдохся, то позвал Веру принести ему тазик и полотенце, чтобы умыться, поскольку пора на службу, а со мной, он собирался поговорить ещё и вечером.

Закончив умываться и переодевшись в другую форму, он вскоре ушёл, а его женщина подошла и попыталась тоже умыть меня, но я убрал её руки, всё сделав сам. Хотелось уйти отсюда и просто побегать, но куда? Да и обещанный мне полковник, должен был прийти в неизвестное время. Пришлось остаться и просидеть весь день у окна, смотря на то, как дети беззаботно бегают во дворе, играя в индейцев.

«Вроде бы я сменил место жительство, но что-то не сильно в жизни поменялись у меня дела, — в голове кружились крайне негативные мысли».

* * *

— Что же ты страну-то позоришь, сынок! — с этими словами в квартиру вошёл мужчина лет пятидесяти и поздоровавшись с Верой, подошёл ко мне. Я продолжал сидеть на подоконнике.

— А ну-ка встать, когда со старшими разговариваешь! — гаркнул он, и я просто из инстинкта самосохранения, поднялся и вытянулся перед ним.

Он открыл рот, но увидев разукрашенное лицо, налитое кровью ухо и школьную форму, на которой остались следы явно военных сапог, внезапно замолчал.

— Мда, — крякнул он, — давай-ка прогуляемся. Погода нынче просто замечательная.

Он повёл меня вниз, затем повёл по тротуару, посматривая вокруг.

— Давно я тут не бывал, — сказал он, — живу я сам близко к работе, чтобы время не тратить, раз и сразу на месте.

Я просто молчал и шёл рядом.

— Давай представим, что мы впервые увиделись и ничего друге о друге не знаем, — он протянул мне руку, — полковник Николай Петрович Щитов, начальник ЦСКА при министерстве обороны.

— Иван Добряшов, чемпион СССР по бегу на 100 и 200 метров, — сделал я вторую попытку в Москве поговорить с человеком.

— Это я отлично знаю, только почему-то мне позвонил взбешённый генерал Зверев и приказал разобраться сегодня же с зарвавшимся щенком, который стал внезапно ставить условия.

— Видимо ему не понравилось, что все те планы, что обсуждались без меня могли пойти прахом, — я пожал плечами, — могу вам рассказать то же, что и ему, сами решите кто прав.

— Прав всегда тот, кто старше по званию, — он сурово на меня посмотрел, — война этому быстро учит. Но я тебя конечно выслушаю, знаешь ли полезно знать мнение обоих сторон.

Ему я повторил слово в слово то, что ранее озвучил генералу, и это ввергло полковника в глубокую задумчивость.

— Да уж, заварились дела, — он покачал головой, — обычно к нам сами рвутся, только свистни, а тут столько возни в никуда.

— Я в этом виноват? — я поднял на него взгляд, — чтобы меня оскорбляли, били, обзывали?

— Ну не делай из себя обиженную девицу, — отмахнулся он, — в армии из тебя быстро сделали бы человека.

— Я всё ближе сейчас к тому, чтобы и с вами завершить разговор Николай Петрович.

— Ишь какой обидчивый, — хмыкнул он, вобрав в грудь воздух, — хорошо то как. Тишина, спокойствие, а ведь всего каких кто двадцать лет назад всё лежало в руинах. Двадцать лет, а молодёжь уже не ценит, что для неё мы сотворили.

— Давайте я вам расскажу Николай Петрович, что я видел за два года, проведённые в интернате, — предложил я ему, — да, я не спорю двенадцать лет я жил беззаботно и счастливо, здесь вам низкий поклон, но проливали вы кровь за то, чтобы двенадцатилетних девочек насиловали люди, которые должны были о них заботиться? Или чтобы детям ломали руки? Ноги? Просто, чтобы они лучше делали домашнее задание? Что-то я не помню таких обещаний от наших политических лидеров.

Взгляд полковника посуровел.

— Ты говори, да не заговаривайся Ваня, разбрасываясь такими словами.

— Если бы ваш генерал дослушал до конца, то одним из моих главных условий была встреча со следователем МУР-а Владимиром Павловичем Араповым.

— И о чём ты хотел с ним поговорить? О том, что сейчас сказал? — спросил он с усмешкой, — для этого можно было и не ехать в Москву, а просто пойти в милицию там, где ты жил. Там бы со всем быстро разобрались.

— Я конечно тупой, сам бы конечно до этого никогда не догадался. Вот одна только загвоздка: участковый — муж прошлого директора интерната и закрывал на всё глаза, а заместитель начальника КГБ района покрывает нынешнего директора. Вот ведь незадача какая, правда Николай Петрович? А письма товарищу Хрущёву почему-то вместо Москвы оказываются на столе у директора интерната, дальше думаю не нужно говорить, что произойдёт с учениками, их написавшими?

Лицо у полковника как-то внезапно постарело, он перестал улыбаться.

— И поскольку я это всё придумал, то вот это всё я заработал, играя во дворе и падая, — я остановился и прямо на дорожке, где мы шли снял с себя куртку, затем рубашку, показывая ему шрамы, переломы, затем нагнулся и показал голову где проходил широкий рубец.

— Оденься, люди смотрят, — хмуро сказал он, внимательно всё рассмотрев, — как-то и правда слишком много всего для подростка.

Дальше мы пошли молча.

— Что ещё ты хочешь? — наконец спросил он.

— Стадион для тренировок, доступ в зал тяжёлой атлетики, и чтобы мне не говорили, что я не так тренируюсь, как нужно. Я сам разработал методику для своих тренировок и пока она не давала сбоев. Время с каждым разом только улучшалось.

— 10.1, да, всех весьма впечатлило для никому не известного парня, — согласился он, — что-то ещё?

— Не хочу жить с этими, — я кивнул головой назад, — если есть казарма, тренировочный лагерь, хоть что-то, где можно поставить койку, я лучше буду там находиться.

— Ещё?

— Форму и шиповки если только, — я пожал плечами, — в нынешнем только страну позорить.

— Квартира, машина, деньги? — заинтересованно посмотрел он на меня.

— Когда я стану Олимпийским чемпионом, мы обязательно вернёмся к этому вопросу Николай Петрович, не волнуйтесь.

— Когда? — хмыкнул он.

— До Олимпиады осталось два года, если у меня будут все условия для тренировок, то я принесу стране первое золото в этих двух дисциплинах.

— А не много на себя ты берёшь Ванюшка? — искренне удивился он.

— У нас, как я понял сейчас идёт доверительный разговор Николай Петрович, поэтому я оцениваю свои силы и говорю, что думаю, — пожал я плечами, — конечно никто не исключает травмы, да и автомобиль меня может сбить в любой момент.

— А не прикроешься ли ты этим, когда настанет пора выступать?

Я развёл руками, как я мог такое гарантировать.

Он задумался.

— Я почему-то по приказу Зверева подумал, что ты хочешь чего-то для себя лично, ещё ничего не сделав, — признался он наконец, — а тут такое…

— Мне нужно подумать, с кондачка такое не решить, — наконец принял решение он, — с ответственными товарищами посоветоваться.

— Из Москвы я никуда не денусь, вы знаете где меня можно найти.

Он повернул назад и доведя меня до дома, простился. Я вернулся в квартиру, где меня ждал ужин, гордость говорила мне не притрагиваться к еде, но спортсмен предупреждал, что голодание весьма пагубно на мне сказывается. Я прислушался ко второму голосу и сел за еду. Мать Ивана, пыталась со мной поговорить, но я молчал, лишь поблагодарив за еду.

Вернувшийся поздно домой Николай Викторович, был хоть и раздражён, но позвав меня, объявил правила нашего совместного проживания. Пока у меня не было решения от Щитова, я просто всё принял, сказав, что согласен на это, только если продолжу жить с ними вместе. Он довольно кивнул, сказал, что «куда я денусь с подводной лодки». Комментировать подобное я просто не стал.

Глава 21

Утром за мной приехала машина. Обычный «Москвич», но сержант позвонивший в дверь, передал конверт старшему по званию, который очень сильно удивился, сквозь зубы бросив, что меня переводят жить на тренировочную базу ЦСКА. Мне нужно собрать вещи и последовать за бойцом.

Скрыв ухмылку и желание спросить про подводную лодку, я лишь кивнул и забрав всего один небольшой вещмешок и пошёл за солдатом. Он предложил сесть рядом, но я отправился на заднее сидение, устроив рядом майку, шорты, шиповки и небольшое количество наград и документов — всё что нажил за эти два года, не считая то, что не отдал Пень.

Ехали мы по Москве достаточно долго, хотя трафик конечно в 1966 году, меня просто рассмешил. Столица мне почему-то понравилась больше сейчас, чем в будущем, поскольку казалась светлее и наряднее, чем тогда, когда я приезжал сюда по делам. Наконец мы съехали с основной автострады и поехали по грунтовой дороге, вскоре прибыв к огороженной бетонным забором территории. Предъявив на КПП документы, водитель, сопровождаемый любопытными взглядами караульных, повёз меня дальше, по уложенным на земле бетонным плитам, попрыгивая на стыках.

— Подожди меня пожалуйста здесь, — попросил он, когда мы остановились у небольшого двухэтажного здания, — сейчас в штабе отмечусь и спрошу где Николай Петрович.

— Конечно, — я вылез из машины и стал осматриваться по сторонам. Кругом были ряды казарм и лес, а также флагшток с красным флагом, где-то вдалеке справа.

Мимо меня строем прошло с десяток рядовых, запевая песню, так что я даже вздрогнул, такое дежавю на меня накатило от этого.

Вскоре вернулся водитель.

— Тебе повезло, он ещё не уехал, давай быстро дуй на стадион, — поторопил меня он.

— А где он?

— Блин точно, — спохватился сержант, — давай садись, я тебя до гаражей подкину, а там уже пешочком пройдёшься, недалеко.

Недалеко, в армии понятие относительное, поскольку территория части была огромная и только ехали мы минут десять, не говоря уже о том, что мне пришлось пробежаться, поскольку флагшток оказался как раз таки установлен на стадионе. Там уже было много людей, занимавшихся разными видами спорта, от самой большой группы, при виде меня отделился Щитов и протянул руку.

— Привет Ваня.

— Доброе утро Николай Викторович.

— В общем обмозговали мы вчера с тренерами и решили дать тебе тест. Пройдёшь его, будет тебе всё запрошенное, только чур если нет, всё будет по-нашему. Честный расклад?

— Смотря какой тест.

— Мы собрали сегодня здесь, всех наших лучших легкоатлетов, если обгонишь их всех, то тест пройден.

— Тогда по рукам, — я протянул ему руку, которую он тут же пожал. Так быстро, что я тут же понял, что где-то скрыт подвох.

Стоящие на поле около двадцати взрослых мужчин, от двадцати до тридцати лет, весело на меня поглядывали, когда подошедший Щитов объяснил условия соревнований: мы бежим с ними дистанции на 100, 200, 400 и 800 метров. Победителем будет признан победивший в большинстве из них.

«А вот и подвох, — понял я».

— Так, встаём на сто метров, — улыбаясь, приказал он, — не толпитесь, сделаем несколько забегов по Олимпийской системе.

Пока они разбирались, я переоделся, одев свои шиповки, в которых уже не было пары шипов.

«Если уже убивать, то по полной, — решил я».

— Мать моя женщина, — присвистнул кто-то рядом, — Николай Викторович, посмотрите на его ноги.

Щитов повернулся, и улыбка стала медленно сползать с его губ.

— Это может как его, это — кентавр, который греческий? — пощёлкал языком мужчина лет пятидесяти, одетый в простой синий тренировочный советский костюм.

Хмыкнув, я ответил, что мне нужно размяться, пусть меня поставят в последние забеги. Никто не возражал, и я побежал по стадиону, разогреваясь и не давая на мышцы большой нагрузки. Через полчаса я был полностью готов, меня даже терпеливо ждали, чтобы я закончил разминку.

Встав на 100 метров, я не особо напрягаясь обогнал всех, то же произошло на 200 метрах, но вот 400 и 800 дались мне много тяжелее. Я всё же не привык к ним, поэтому на последней стал вторым. Вернувшись к старту, я поинтересовался у весьма опечаленного Щитова.

— Тест пройден?

Он лишь отмахнулся от меня, обратившись к тому человеку, который освистывал мои ноги.

— Сергей Ильич, забирай себе этого кентавра, вчера всё обсудили про него.

— Николай Викторович, хлебнём мы с ним горя, — моментально поморщился тот.

— Сергей Ильич, не мне тебе говорить, в какой жопе сейчас находится СКА Москвы. Ленинград берёт всё что только можно и у руководства возникают вполне резонные вопросы, почему это мы ЦСКА, а они всего лишь СКА, хотя по результатам этого не видно? Развеешь может ты мне это непонимание?

Собеседник тяжело вздохнул.

— 30 августа, чемпионат Европы по лёгкой атлетике в Будапеште, — добавил полковник уже тише, — есть задание маршала, занять на нём призовые места. Сборная СССР даёт нам только одно место для спринтера и сейчас все наши ставки вот этого парня, с его 10.1. Понимаешь?

— Николай Викторович! Сейчас немцы и французы всех побеждают в Европе. Побойся Бога!

— Опять ты мне эти старообрядческие шуточки Ильич! — мгновенно отреагировал на это Щитов, — всё бери себе бегуна, иди работай и без медалей лучше не приезжайте. Оставлю без премии и внеочередного.

Ворча под нос, он отправился к другим тренерам, видимо давать те же установки, а мы остались с моим новым тренером. Он протянул руку.

— Сергей Ильич Кузнецов.

— Иван Николаевич Добряшов, — тем же тоном ответил я.

— Ох и наплачемся мы с тобой, — горестно повторил он ещё раз, — видел я таких дерзких, на войне.

— И какой был результат? — поинтересовался я.

— Ну либо грудь в крестах, либо голова в кустах.

— Я за первый вариант Сергей Ильич.

— Ладно кентавр, говори, что нужно, Николай Викторович сказал, ты сам будешь тренироваться.

— Это да, но я не говорил, что откажусь от квалифицированной помощи, — улыбнулся я ему.

Он улыбнулся в ответ.

— Список есть?

Я быстро рассказал ему порядок своих тренировок, а также необходимые мне спортивные снаряды. Особое удивление у него вызвали железные санки и небольшой парашют, которые я затребовал.

— Чудишь Ваня, — покачал он головой.

— Сергей Ильич, а давайте поспорим, если я выиграю хоть одно золото на чемпионате Европы, до которого кстати осталась всего семь дней, то вы не будете больше относиться ко мне предвзято, и хотя бы будете прислушиваться к моему мнению и просьбам?

— А что, хороший спор, меня устраивает, — он протянул руку, — ну а если проиграешь Ваня, не обессудь, будем тренироваться по моей методике.

При этом он поднял вверх указательный палец.

— Тогда я на пробежку, мне обязательную утреннюю двадцатку пробежать надо, а вы пока договоритесь хотя бы про зал тяжёлой атлетики.

— Ох, грехи наши тяжкие, — покачал он головой и направился в сторону казарм.

«Ему лет от силы пятьдесят, а ведёт себя на семьдесят, — попытался пошутить я про себя, но тут вспомнив что он фронтовик и, отбросил подобные мысли. Не мне было судить этих людей, прошедших страшное горнило войны».

* * *

Весёлое настроение Кузнецова закончилось уже в обед, когда он стал понимать, сколько и как я тренируюсь. Причём если другие спортсмены, занимавшиеся на стадионе, могли позволить себе покурить, поболтать друг с другом, устраивать пятиминутные отдыхи, то я пахал как трактор. Поскольку нужно было не то, что улучшить время, а хотя бы не потерять старые кондиции тела.

— Ваня, ты бы это, отдохнул что ли, — наконец не выдержал он, подходя ко мне, — загонишь ведь себя почём зря.

— Сергей Ильич, — я попрыгал на одной ноге вверх по трибунам и спустился вниз на другой, — вы бы видели мои прежние тренировки, а сейчас я так, халтурю, можно сказать.

Его глаз дёрнулся.

— Да и можно ещё вот таких размеров три бетонных блока достать? — показал я ему руками.

— Достанем, — кивнул он.

Через час, я закончил всё и был готов обедать, он повёл меня в общую столовую в которой я второй раз в этом мире вкусно поел.

— Теперь что? — когда мы вышли на улицу, обратился он ко мне.

— В зал тяжёлой атлетики, размяться.

Там, куда мы пришли, уже работали с железом люди, я же, увидев количество штанг, гирь, гантель и даже станков, едва не умер от счастья. Когда тяжелоатлеты покосились на моего тренера, чтобы он прояснил, чего здесь делает бегун, Сергей Ильич лишь покрутил пальцем у виска, и те хмыкнув отнеслись ко мне философски. Типа есть, не мешает, и ладно.

Вечером, когда я пробежал любимую десяточку, чтобы разогнатьперед сном кровь, уставший за весь день тренер привёл меня в двухэтажный дом, похожий на небольшую гостиницу и отдал ключ с номером «3».

— Будешь жить здесь Ваня. На завтрак придёшь туда же, где обедали и ужинали, на тебя порцию оставят.

— Спасибо Сергей Ильич, — я протянул руку и даже потряс его, — сегодня лучший день в моей жизни.

Он хмыкнул, думая, что я пошутил, но затем глянув в глаза, вздохнул и пошёл на выход, я же пошёл в номер, чтобы с удивлением узнать, что в нём есть ванна, душ, туалет и даже телевизор! Большая коробка с маленьким экраном и большой линзой перед ним. Радости просто не было предела, ведь я впервые почувствовал себя по-настоящему счастливым.

* * *

— Ну что Ильич, как там твой гибрид человека и лошади? — приветствовали его друзья коллеги, когда заслуженный тренер вернулся в общежитие.

Сергей Ильич посмотрел в окно, где было уже темно, и серьёзно ответил.

— Что-то я начинаю думать дружочки, что пора мне начинать сверлить новую дырочку на погонах.

— Ильич, ты что сдурел? — изумился его старый друг, — ты его знаешь только один день.

— Давай на ящик коньяка за золотую медаль, — протянул он руку, и товарищ тут же её пожал, а другой разбил.

— Как конфетку у ребёнка отнять, — прокомментировал тот этот легчайший спор, — шесть дней осталось до стартов.

— Посмотрим, — уклончиво сказал фронтовик, почёсывая затылок.

* * *

— Привет Вань, — я после пробежки делал привычные бёрпи, когда ко мне подошёл тренер.

— Доброе утро Сергей Ильич.

— Слушай, я тут твой рисунок отдал кому надо, обещают санки с твоим штырём сварить сегодня, с парашютом беда, не получиться так быстро пошить.

— Ничего страшного, на Европу санок хватит, — отмахнулся я, — блоки привезут?

— Да к вечеру.

— Что насчёт шиповок?

— Адидасов этих твоих не жди, не дадут, — покачал он головой, — не дорос ещё, но югославские вполне, достанем к соревнованиям.

— Отлично Сергей Ильич, — обрадовался я, — и часы бы мне, а вам секундомер.

— Этого добра навалом, тебе какие?

— Поточнее главное, а так без разницы.

— Сделаем.

— Тогда через три дня, думаю побегаем с вами на 100 и 200 метров, считаю стоит проверить, как у нас со временем.

— Чудишь Ваня, — покачал Сергей Ильич, но спорить не стал, спор есть спор.

* * *

Видимо о забегах он сказал и Щитову, поскольку полковник объявился сразу с утра, застав меня за разминкой.

— Это чего он делает, — услышал я, когда он подошёл к моему тренеру.

— Бёрпи какой-то — тихо ответил тот, — не спрашивайте Николай Викторович, мне уже к тяжелоатлетам стыдно заходить, они его к себе хотят забрать, говорят железо на КМС-а тягает, не верят, что он спринтер, говорят я таланты от них у себя укрываю.

— Да? — Щитов изумился.

— Я вообще-то вас слышу, — пришлось напомнить им о своём присутствии.

— Ты давай занимайся, уши-то не развешивай, — тут же огрызнулся полковник, — не твоего ума дела о чём старшие говорят.

Хмыкнув, я вернулся к разным по вышине бетонным блокам, уже тоже, как и их братья в интернате попробавшим моей крови.

— Я готов, — сообщил я им через двадцать минут.

Оба тут же достали секундомеры и один встал на старт, второй на финиш. Я подошёл, впервые за эти дни поправил под себя колодки, и замер.

— Марш!

Встречный ветер со свистом зашумел в ушах, и я финишировал.

— 10.3, - Сергей Ильич почесал затылок, показывая секундомер подошедшему полковнику, — чертовщина какая-то Николай Викторович, ну не бегал он короткие эти дни, вообще!

Полковник, не веря, посмотрел на его секундомер, затем сам встал на финише.

— 10.3, - показал он уже моему тренеру после ещё одного забега, когда тот вернулся со старта.

Я легко улыбнулся и мечтательно сообщил.

— Адидасы бы мне, какие были на чемпионате.

Оба почесали затылки и в один голос огрызнулись.

— Не положено.

Я развёл руками.

— Ладно, тогда ещё с десяток забегов на 100, потом ещё столько же на 200.

Тренера переглянулись.

— Говорю же, кентавра, — развёл руками теперь уже Сергей Ильич, в ответ на недоумённый взгляд старшего по званию.

Глава 22

Прелести нахождения в такой мощной самостоятельной структуре как армия я ощутил сразу, как попал на тренировочную базу, расположенную в одном из московских гарнизонов, где организовали спортивные роты, собирая таланты и самородки откуда только можно. Всех по большей части освобождали от воинской службы, но ходили в военной форме и строем, как иначе. Того, кто не показывал результатов почти сразу переводили в обычные роты, и они познавали все прелести армейской службы, жалея, что не трудились на тренировках ранее.

Всё это мне с ехидцей рассказывал Сергей Ильич, когда нас транспортным самолётом, летевшим мимо Венгрии, подбросили до Будапешта. Поскольку это был непассажирский рейс, сидели мы в огромном брюхе Ан-а укутанные шубами, рядом с какими-то военными грузами, а лётчики, изредка заглядывающие к нам, раздавливали с тренером по маленькой для сугрева, как он говорил. Мне не предлагали, но я и не пил.

— В обычное время, ты бы полгодика походил по инстанциям, ответственные люди поспрашивали бы недельку, — продолжал проводить мне политинформацию тренер, стараясь переорать гул винтов, — выезд за рубеж всё же! Не хухры мухры. Почитали бы твои характеристики с места учёбы, работы, справки о родителях бы почитали, а вдруг ты несознательный какой элемент и посрамишь своим поведением честь Родины.

— Но? — улыбнулся я.

— Да, но сейчас всем было немножко некогда, поэтому решили обезопасить тебя и себя, тем, что паспорт тебе заграничный никто не даст на руки и выходить ты в отличие от других спортсменов, документы на которых оформили загодя, никуда из воинской части не будешь.

— А как же я тогда на соревнования попаду, — удивился я.

— Будем тебя возить, — хмыкнул Сергей Ильич, — как особо важную персону. На стадион на машине и обратно, будешь как генерал какой.

— Ну мне лично всё равно, если будет место, где я могу тренироваться, — отмахнулся я, — а эту, как вы говорите заграницу, вкушу в другой раз. Не сильно-то и надо.

— О, Ваня, наш человек! — тут же обрадовался он, — главное не вздумай сбежать! Иначе нам всем кранты. И мне, и Щитову.

— Сергей Ильич, — обиделся я, — мне этот загнивающий Запад и даром не нужен.

«Пока на улице 1966, - про себя уточнил я».

— Ну тогда за спортивные успехи! — он налил мне из пятилитровой банки, которую притащили лётчики томатного сока, а сам приложился к алюминиевой кружке со спиртом.

— Эх, хорошо летуны устроились! — крякнул он, выпив и занюхав рукавом.

Вскоре к нам вышел уже не молодой капитан и сообщил, что скоро будем садиться. Огромный Ан сел словно бабочка, мы с тренером этого даже не почувствовали, только когда шум в ушах стал стихать и опустилась задняя аппарель, мы поняли, что прибыли на место.

Тепло попрощавшись с лётчиками, которые пожелали мне победы, мы попали в руки грустного лейтенанта Трофимова, как представился нам он, сказав, что он и двое солдат прикреплены за нами на всё время пребывания в Венгрии, а точнее на территории воинской части. Автомобилем, на котором он приехал был военный ГАЗ, без тента, на котором мы и поехали, покинув аэродром через КПП.

— Соревнования будут проходить на «Непштадион», — проинформировал он нас, пока мы ехали по дороге, толкаясь плечами с рядовыми солдатами, с любопытством, посматривающим на меня, — что значит на нашем «Народный стадион».

— Вы товарищ лейтенант на венгерском говорите? — поинтересовался я, удивившись его информированности.

— К сожалению, да, — скривился он, — потому меня и прикрепили к вам.

Сергей Ильич стал его расспрашивать об обстановке и где нас поселят, тот обстоятельно отвечал. Я же, разглядывал страну, где был впервые. Нет, в Европу я конечно ездил, но вот как-то до Венгрии не добирался, то времени не было, то были более привлекательные направления.

Что можно было сказать по первому взгляду? Что я никуда и не уезжал из страны. Пока всё что я видел, это были привычные взгляду кирпичные пятиэтажки. Поделившись этим наблюдением со старшими товарищами, я узнал, что если хочу экзотики, то нужно идти в исторический центр, а это мне в этот раз не светило от слова совсем.

Прибыв в часть, лейтенант нас везде провёл, устроил в офицерском общежитии в одну комнату, затем показал где столовая и покормил, чтобы два раза туда не ходить. Стадиона у них не было, но зато мест для бега полное раздолье, так что полностью устроившись и приняв душ, я отправился размяться. Сергей Ильич остался поспать, так как полёт его немного вымотал. При этом слове я громко хмыкнул, но показанный кулак фронтовика быстро заставил меня покинуть комнату.

* * *

— Ваня, я оформляться уехал, — предупредил меня Сергей Ильич, найдя на плаце, на котором я тренировался. Я лишь кивнул, будучи занятым.

Через час тренировки, я заметил, что за мной наблюдает пять девушек в форме. Они, стоя в теньке деревьев делали вид, что разговаривают, но уж больно долго этим занимались, часто смотря в мою сторону. Озорство разобрало меня и я снял майку, оставшись в одних шортах. Шушуканье усилилось и видимо любопытство пересилило страх, поскольку от группы отделилась одна из девушек, и подошла ко мне, смотря на мои кубики и жгуты мышц.

— Сержант Иванова, — козырнула она, останавливая рядом, — простите, можно к вам обратиться?

— Я не служу в армии, поэтому конечно сержант Иванова, вы можете не только ко мне обратиться, но и узнать всё, что вас интересует, — остановил я растяжку и повернулся к ней лицом.

Девушка мгновенно покраснела и отвела от моего тела взгляд.

— Я, то есть мы, вас впервые увидели и решили узнать кто вы и что делаете в расположении нашей части. Для порядка, — быстро уточнила она.

— Иван Добряшов, прибыл на чемпионат Европы в качестве бегуна на 100 и 200 метров, — отчитался я, вытянувшись перед ней в струнку, — шестнадцать лет, холост, вредных привычек не имею, в делах предосудительных был замечен всего дважды.

Её лицо слегка вытянулось.

— В каких таких предосудительных делах? — испугалась она, пропустив мимо ушей всё остальное.

— Соблазнял симпатичных девушек-военнослужащих, — вздохнул я, разведя руками, — дважды.

На лице сержанта отобразились все её мысли, затем она козырнула и ушла к подругам, ничего мне не ответив. Группка довольно быстро тут же разбежалась по своим делам, дав мне наконец возможность не поглядывать в их сторону и отвлекаться.

Сегодня я не давал себе больших нагрузок, ведь через день уже были соревнования. Сергей Ильич сказал, что познакомит меня с тренерами команды СССР уже в день соревнований. Они знали моё время, но скептически относились к моим успехам здесь, поскольку быть чемпионом СССР было несомненно почётно, но показывать такие же результаты на европейском уровне, было совершенно другое. Окружение, место, качество дорожек, судейство, ветер, психологическое давление — всё это влияло на спортсменов и довольно часто победители соревнований внутри страны, потом не могли показать свои же результаты на чемпионатах Европы и Олимпиадах.

С подобными мыслями я закончил обеденную тренировку и пошёл в общежитие, постоять под холодным душем и потом в столовую. Повара из числа военнослужащих вынесли мне поднос, с накрытыми полотенцем мисками. Всё было уже холодным, но я и не привередничал, сам пришёл поздно, когда основная масса людей уже поела.

Сергей Ильич появился уже ближе к вечеру, довольный и задумчивый.

— Как дела? — поинтересовался я у тренера, собираясь на вечернюю пробежку.

— С точки зрения документов всё хорошо, прислали всё диппочтой, даже паспорт тебе внутренний оформили задним числом, ну и заявили на соревнования, включив в состав команды СССР.

— Что вас тогда гнетёт? — не понял я, — за коньяк свой переживаете?

Он невесело хмыкнул.

— Растрепали уже.

— Ящик коньяка Сергей Ильич дорого стоит, а я вроде как бы прямо влияю на него получение, — попытался подмазаться я к его спору.

— Вот, держи, — показал он мне кукиш, — всё твоё.

— Грубый вы Сергей Ильич, — я для виду сделал вид, что расстроился, — так всё же?

— Телеграмму прочитал от Щитова, — наконец признался он, — умоляет занять хотя бы третье место. Хоть что-то показать нужно, кроме фантастических трат на тебя и твою семью.

— Совсем его прижали?

— Давно таким не видел, — согласился со вздохом Сергей Ильич, — давай уж Ваня постарайся, за всех нас.

— Я побегаю перед сном, — вместо обещаний, которые я последнее время разбрасывал налево и направо с необыкновенной щедростью, я предпочёл в этот раз лучше помолчать.

* * *

— Зоя Евсеевна Петрова, помощник старшего тренера сборной СССР по спринту, — представили мне крепкого вида женщину сорока лет с копной чёрных волос на голове.

— Иван Добряшов, — пожал я протянутую сухую, уверенную руку.

— Знаем, знаем, — покачала она головой, — Сергей Ильич ознакомил тебя с регламентом соревнований?

— Да.

— Я сама тоже буду вас предупреждать о стартах, — предупредила она, — ваше дело быть вовремя в раздевалке, ну конечно показывать результаты. Особенно ты, кого впихнули против моей воли в команду.

— Зоя Евсеевна, — заискивающе улыбнулся Сергей Ильич, — может включите его в спринт 4 по 100?

— Это пусть старший тренер решает, — отрезала она, — всё, идите переодевайтесь и готовьтесь, через полчаса первый забег.

Мы переглянулись с тренером, но спорить было бессмысленно и отправились куда велено.

— Всем привет, — поздоровался я, зайдя в раздевалку и увидев знакомые лица.

— О, Иван, — удивился ленинградец Эдвин Озолин, вставая с места и пожимая мне руку, — а мы-то гадали, кто будет четвёртым в команде спринтеров. Борис Савчук злой как чёрт, поскольку его оставили запасным.

— Всё как-то слишком стремительно произошло, — я извиняющее пожал плечами, — прилетел военным самолётом.

— Да уж, — хмыкнул Амин Туяков, занявший второе место на чемпионате СССР, а затем подошёл и Николай Иванов, с которым мы бегали в самом первом забеге, — такое себе везение.

— Вон твоя форма Иван, — Сергей Ильич тоже поручкался со спортсменами, и взяв меня за локоть отвёл к лавке, на которой лежала красная майка с гербом СССР, а также белые шорты. Всё ровно такое же, как и у ребят, которые уже переоделись, мы отличались только разными номерами.

Сняв свою майку, я который раз удостоился удивлённых взглядов в свою сторону, и дотронулся до красной спортивной формы.

— Ваня, что замер, — поторопил меня тренер.

— Да боязно стало Сергей Ильич, — у меня внезапно начался мандраж, — до меня только сейчас дошло, что значит её одеть. А если не справлюсь?

— Поздно Ваня, поздно, — хмыкнул он, похлопав меня по плечу, — раньше надо было думать.

Под его ехидным взглядом, я переоделся, впервые одев ту одежду, которая была мне впору, всё сидело просто идеально. Настолько, что я не верил этому, касаясь то шорт, то майки, проверяя что они действительно на мне. Раньше на мне всё либо болталось, либо было мало, так что мне ещё нужно было привыкнуть к такому новому чувству, как хорошо сшитая спортивная форма.

— Ну что готовы? — в раздевалку зашла Зоя Евсеевна, и увидела меня. Минутный ступор и она повернулась к моему тренеру.

— Сергей Ильич, это какая-то шутка? Он с таким ростом и весом хоть из 11 секунд выбежит?

— Зоя Евсеевна, вчера проверял, 10.3, - честно ответил он.

Она ещё раз оглядела моё фигурное тело с прорисованными на нём мышцами, которые теперь не скрывала мешковатая верхняя одежда и покачала головой.

Спортивные маршалы зашли за нами и на первый старт отправился Эдвин. Он вскоре вернулся, прибежав третьим, попав таким образом в четвертьфинал. Следом за ним, по одному в каждом забеге, отправились и другие ребята, возвращаясь с успехом, вскоре хмурый венгр, коверкая мою фамилию, показал мне идти за ним.

После тихой и спокойной раздевалки для своих, комната ожидания с другими спортсменами с различных стран выглядела совершенно по-другому. Разная форма, языки, всё смотрелось чужеродно. Заняв свободное место, я огляделся: ФРГ, ГДР, Польша, Франция — вот какие основные флаги я рассмотрел на майках спринтеров.

Вскоре зазвонил звонок, и мы вышли на поле, моментально попадая под какофонию звуков огромного стадиона. Людей было так много, что не видно было отдельных лиц, всё для меня сливалось в бесконечные человеческие волны. Почему-то именно в этот момент, мой мандраж закончился. Я успокоился, поднял лицо, чтобы солнышко обогрело меня после холодных раздевалок и направился на пятую дорожку. Спокойствие разлилось по телу, я был полностью уверен в своих силах и теле, а дующий лёгкий ветерок в спину, ласково намекал, что чуть улучшит моё время, ведь мне нужно просто пройти квалификацию, как это сделали передо мной ребята, которые были медленнее меня.

Заняв колодки, я замер, приготовившись услышать только выстрел. Стадион, соперники, в эту минуту для меня просто растворились, перестав существовать.

Выстрел!

Упругий старт на отличном грунте, в удобной форме и неплохих шиповках порадовал меня и распрямляясь под острым углом, я привычно выбросил тело вперёд, нарастив скорость, я также привычно пересекая восьмидесятиметровую отметку не увидел рядом соперников, пересеча финиш в одиночестве. Пробежав чуть дальше, я прошёлся, не понимая почему вдруг стадион взорвался громкими криками. Подняв голову, я увидел на механическом табло напротив номера своей дорожки и фамилии результат, шокировавший меня — 10.0 и буквы WR\CR. Правда тут же имелась и небольшая поправка, что это всё при ветре плюс 0.5 м\с, но он был в пределах правил, так что результат был засчитан. Интересно было бы посмотреть результаты электронного замера, поскольку сейчас на крупных соревнованиях использовалась двойная система учёта: ручная и электронная, но в протокол заносилась только ручная и только с 1975 года, насколько я помнил, учёт рекордов вёлся исключительно с помощью электронных секундомеров.

Возвращаясь под трибуны, я видел растерянные глаза своих соперников, поскольку лучшее время, которое показал второй финишировавший было 10.8. Пройдя по коридору, я попал в раздевалку нашей сборной.

— Ваня, признайся честно, ты ёб…ся? — вскоре к нам вбежал, схватившийся за голову Сергей Ильич, — ты забыл что ли? Это квалификация, а не финал.

— Ну простите Сергей Ильич, как смог, — обиженно произнёс я, усаживаясь на лавку и начиная массировать себе ноги.

— Он проиграл? — удивились парни, такому странному поведению тренера.

— 10.0, новый мировой рекорд, сейчас судьи выясняют по электронному секундомеру точное время до сотых, но в протокол соревнований внесут 10.0, как повторение текущего мирового рекорда, так положено по правилам, — ошеломлённо произнёс он.

— Сколько? — лица у всех ребят вытянулись и на меня перевелись взгляды.

— Там ветер был попутный, — попытался отмазаться я, — а у меня спина широкая.

Тренер снова схватился за голову и убежал. Вернулся он уже с Зоей Евсеевной, о чём-то тихо с ней переговариваясь.

— В общем, эстафету всё-таки побежишь ты, — с ходу «обрадовал» меня он, — у половины тренеров Европы сейчас едва инфаркт не случился от такой нашей заявочки.

— Не забывай, тебе ещё сегодня квалификации на 200 метров бегать, — предупредила меня Петрова.

— Конечно Зоя Евсеевна, — успокоил её я.

Тренера снова вышли, а у нас наступило молчание, парни как-то слишком растерянно переговаривались между собой. Хорошо ещё, что пошли четвертьфиналы, а затем 200 метров, стартовавшие один за другим, и разговаривать стало особо некогда, все делали свою работу. Кто-то проходил дальше, кто-то огорчённо качал головой, и начинал переодеваться.

Соревнования продолжались весь день, так что нас успели один раз покормить, принеся железные подносы с едой. Я в отличие от всех, съел всё, поскольку оставлять еду было выше моих сил. Стало чуть тяжелее бегать, но это не помешало мне пройти в полуфиналы финалы по обоим дисциплинам, которые должны были состояться только завтра, как и квалификация на эстафеты. Сегодня же, за нами пришли личные тренера и разобрали всех, уводя через служебный выход из стадиона.

Меня же, ослепили на входе вспышки фотоаппаратов и заслоняя их рукой, я следовал за тренером, который шёл впереди меня, как ледокол. Увидев, как много репортёров ждало нас, из ГАЗ-а тут же выбежали солдаты с лейтенантом и оттеснили прессу, посадив меня внутрь.

— Чёртовы писаки, — пробурчал Сергей Ильич, — совсем забыл про них.

Машина завелась и под вспышки многочисленных камер увезла нас в военную часть.

Глава 23

— Иван, быстро сюда, — когда я прибежал к плацу после лёгких пяти утренних километров, поскольку скоро соревнования, ко мне бегом подбежал Сергей Ильич, встревоженный донельзя.

— Что случилось?

— Поговорить с тобой хотят, — он, постоянно переходя на бег, заторопился в общежитие. Мне пришлось тоже ускорить шаг.

— Будь осторожнее, — тихо шепнул он мне, открывая дверь и показывая войти в комнату красного уголка.

— Спасибо Сергей Ильич, — из-за стола поднялся с улыбкой высокий человек, в обычном штатском костюме-тройке, несмотря на жаркую погоду, — извините, что потревожил вас так рано.

— Проходи Иван, присаживайся, — он показал рукой на стул, и когда я сел напротив него, рядом с гипсовым бюстом Ильича, то увидел, что на столе лежат три газеты. На всех, военные оттесняют журналистов и сажают меня в машину.

— Какие-то гадости писаки про меня написали? — поинтересовался я.

— А есть что? — улыбнулся он, весело рассмеявшись, — как вы там говорили? В делах предосудительных замечен был всего дважды? Остроумно, смешно, мне понравилось.

— Вы кстати не представились, — буркнул я, мне почему-то резко стало не до шуток.

— В газетах пишут, что русские изобрели суперсолдата и испытывают его, пуская соревноваться с обычными людьми, — полностью игнорируя мой вопрос, продолжал он смеяться, — представляете?

— Идиоты, что с них взять, — пожал я плечами, — западная пропаганда.

— Это конечно да, но расскажите мне пожалуйста, зачем вам нужен разговор с Владимиром Павловичем Араповым? — внезапно сменил он тему, — вам есть о чём с ним говорить?

— О, я так много о нём читал, хотел просто познакомиться с таким легендарным человеком, — легко соврал я, — можно сказать, что это мечта всей моей жизни.

— Странно, — он взял газету и стал перебирать её листы, — ваша биография кристальная, откуда такой интерес к деятельности пусть и знаменитого, но в очень узких кругах следователя?

Я пожал плечами, показывая, что к своим словам мне добавить нечего.

— А как бы вы отнеслись, если бы вас поселили к остальным спортсменам? — его резкие смены тем, меня начали нервировать.

— Строго отрицательно.

— Почему? — удивился он, — относительная свобода, групповые экскурсии, походы по магазинам.

— Да мне это не интересно, я приехал только за медалями, — я пожал плечами, — а текущее место мне полностью подходит для тренировок.

Собеседник впервые за наш разговор замешкался, так что я понял, что мой ответ его удивил.

— Такой подход к своему труду и защите чести страны безусловно правильный, — аккуратно подбирал он нужные слова, — но неужели подростку из медвежьего угла неинтересно посмотреть мир?

— Неинтересно, простите что разочаровал, — хмыкнул я, — я хочу стать Олимпийским чемпионом и пока не достиг этого высокого звания, посторонние вещи меня мало интересуют.

— А, я понял. Зато после победы…, - рассмеялся он, понятливо кивая.

— Ну, при такой тотальной доминации американцев в спринте, как сейчас, мне предстоит очень много трудиться, чтобы победить их, поэтому я не заглядываю так далеко. Сначала результат.

Улыбка с лица собеседника исчезла, и он посмотрел мне в глаза, которые я не отвёл.

— А вы интересный человек Иван, — поднялся он и забрав газеты, пошёл к выходу, — давайте поговорим с вами ещё и после этого чемпионата.

Едва он ушёл, в комнату вошёл встревоженный Сергей Ильич.

— Ну что?

— Поговорили, — я пожал плечами, — предложил переселить меня к остальным спортсменам, я отказался.

— Ну, я то же самое ему сказал, — вздохнул он, усаживаясь на его место, — он не поверил, решил с тобой поговорить.

— Это комитетчик же?

— Да хрен их Ваня разберёшь, — отмахнулся от меня тренер, — он не представился, меня вызвал к себе командир этой части и приказал оказать содействие.

— Приказал?

— Угу и назвал ещё пару фамилий ответственных товарищей, кто ему позвонил ночью попросить об этом.

— В любом случае, мы ни в чём не виноваты, это журналисты дурью маются, — поднялся я из-за стола, — пойдёмте разминаться Сергей Ильич.

— А и правда пошли Ваня, а то одни переживания и суета с утра, а нам через два часа уже выезжать.

* * *

Наш приезд с военными поджидали многие репортёры, некоторые говорили по-русски, прося прокомментировать мой вчерашний установленный рекорд и правда ли то, что военные взяли обычного человека и сделали из него суперсолдата.

Молча, мы прошли внутрь и добрались до раздевалки команды, где личные тренера настраивали своих подопечных.

— Может и мне, тебе что сказать Ванюш? — почесал затылок Кузнецов, — а то как-то странно, все настраивают, а я просто топчусь рядом.

— Сергей Ильич, — я с улыбкой на него посмотрел, — если вас спросят, вы так и скажите, что мы так с вами и настраиваемся. А если серьёзно, в моей жизни было не так много хороших людей, так что уже одно то, что вы один из них, меня успокаивает. Не волнуйтесь вы так, если не подверну ногу, всё будет хорошо.

— Тьфу на твой болтливый язык! — возмутился он, мгновенно заводясь, — и думать забудь!

Он продолжил костерить меня на все лады, за такие предположения, а я улыбаясь, стал завязывать шнуровку, впереди предстояли полуфиналы 100 метров.

Внезапно в раздевалку не вошла, а влетела Зоя Евсеевна, с какой-то цветной коробкой под мышкой и увидев меня, быстро подошла.

— Одевай! — скомандовала она.

Я удивился, поскольку коробка была знакомая, с чёрным трилистником. Открыв которую, я увидел там совершенно новенькие шиповки «Adidas». Парни поднялись со своих скамеек и подошли посмотреть на подобное чудо. Все были в полном шоке.

— Эм, это точно мне? — осторожно поинтересовался я, боясь прикоснуться к ним рукой.

— Давай быстрей, скоро уже выходить, — рукой поторопила она меня, — только что принесли и отдали старшему тренеру, попросили передать тебе.

— А кто принёс Зоя Евсеевна? — поинтересовался мой тренер.

— Люди, — ехидно произнесла она, не собираясь продолжать эту тему.

Пока они спорили я надел шиповки, и встал, пройдясь по полу. Ощущение было то же, что и на чемпионате СССР, только эти сидели просто идеально по ноге, не растоптанные предыдущим носителем.

— Всё пошли, — убедившись, что всё в порядке, она позвала меня в комнату ожидания, — ты бежишь первый полуфинальный забег.

При выходе на стадион, меня громко приветствовали, но я начинал настраиваться на бег, так что по мере того, как подходил к линии старта, так лица и фигуры соперников стали расплываться, впрочем, как и всё вокруг. Подстроив под себя колодки, я отрешился от всего, так что стал существовать только я, моя дорожка и ожидание выстрела.

Когда он прозвучал, я сорвался с места. Начало забега, чувствовалось, как и вчера, а вот середине и конце я стал выкладываться изо всех сил, чувствуя себя при этом отлично. Тренированное тело, ноги, руки, лицо, всё делало свой вклад в этот стремительный бег, поэтому я привычно не увидев на восьмидесяти метрах никого рядом, поднажал ещё, выжимая из себя последние капли.

Раздавшийся рёв стадиона, сразу после финиша, заставил меня поднять голову, чтобы увидеть заветные цифры. На моё удивление, сначала появились секунды моих противников, прибежавших вторыми и третьими, а напротив моей фамилии и дорожки не было ничего. Даже поляк и француз, занявшие эти призовые места, удивлённо смотрели на меня и на табло. Цифр там так не появилось, но зато показались буквы WR\CR, а по громкоговорителям заговорил диктор, произнося информацию на венгерском. Стадион просто взорвался, недослушав его, а маршалы, поздравляя меня, показали идти в раздевалку. Так мы и пошли с другими спортсменами, не понимая, что происходит.

— Видимо табло сломалось, такое бывает, — развеял мои сомнения Амин, — у меня прошлый раз тоже не работало, пришлось протокол запрашивать.

— Фух, — тут же расслабился я, — а то я уже переживать начал.

Через минуту в раздевалку со слезами на глазах влетел Сергей Ильич и стал меня обнимать, похлопывая по спине.

— Сергей Ильич? Чего с вами? — я стоял неподвижно.

— Ваня! Ваня! — тискал меня он.

— Сергей Ильич, я конечно к вам хорошо отношусь, но я как-то больше люблю с девушками обниматься, — пошутил я.

Он от меня отклонился, а по морщинкам на щеках продолжали бежать слёзы.

— Первый! Понимаешь Ваня, ты первый в мире выбежал из 10 секунд, у них табло не могло этого показать, поэтому результат объявили голосом — 9.9! Ваня! Ух, ученичок мой! Горжусь!

Вскоре подошла растерянная бригада тренеров команды СССР и поздравила меня с этим большим достижением. Вскоре им пришлось выйти, так как старты продолжились, но к сожалению, вместе со мной в финал попал только ленинградец. Остальные прибежали ниже третьих мест, что их очень расстроило. Я не зная, как их подбодрить, сидел задумчиво в углу, на такие показатели, даже я не рассчитывал.

На финал 100 метров я выходил абсолютным фаворитом, стадион ревел и бурлил, так что я поприветствовал зрителей поклонами, прижимал руки к сердцу и просил жестами успокоиться.

То, что я не повторю ни один установленный здесь рекорд, стало понятно сразу, стоило мне встать на дорожку. На небо стали набегать тучи и ветер сменил направление, начав дуть мне в лицо. Если старты не остановили, это значило, что он был в рамках нормы, но прощай заветные секунды.

Заняв колодки, я стартовал как привык, и пусть на финише рядом со мной никого не было, но по гулу стадиона понял, что не ошибся. Подняв голову, я увидел результат — 10.3, при ветре минус 0.6 м\с. Результаты соперников также были скромные — 10.6 и 10.6, видимо судьи будут решать их места по электронному секундомеру.

Почти сразу было награждение, и куча репортёров фотографировали меня с золотой медалью, прося повернуться то так, то эдак. Закончив, я снова вернулся в раздевалку и подбодрил как мог унывших ребят, попросив их сосредоточиться теперь на 200 метрах и потом эстафете.

Полуфинал я выиграл, но феноменального времени не показал, как затем и в финале. Я сразу почувствовал, что слишком много сил отдал на рекорды скорости, так что на 200 метров бежал только чтобы победить, без особого фанатизма. Поэтому рекордов не было, но зато я получил свою вторую золотую медаль чемпионата. Другие спортсмены из спринтеров СССР снова не попали в призёры, поэтому на эстафету выходил я с ними, понимая, что надо напрячься самому, сегодня из них бегуны были никакие. Так и получилось, мы с трудом смогли пройти в завтрашние полуфиналы. Когда объявили окончание соревновательного дня, все быстро переоделись и заторопились на выход, меня же попросили остаться.

Переодевшись, я аккуратно сложил шиповки в коробку и положил рядом с собой, не было сомнений, что в том числе и удобная обувь помогла мне сегодня. Через двадцать минут, в помещение вошла сразу большая делегация из людей в костюмах, перемешанная тренерами СССР.

Крупный человек с широкой улыбкой, подошёл ко мне первым и протянул руку.

— Поздравляю Иван! Просто невероятное достижение! Мы снова первые!

— Спасибо…, - ответил я с паузой, и он тут же спохватился.

— Фёдор Егорович Титов, чрезвычайный и полномочный посол СССР в Венгрии, — представился он.

— Рад знакомству Фёдор Егорович, — улыбнулся я в ответ, — спасибо за поздравление.

— Я говорил тренерам, может быть и ты с нами? Отпразднуем немного? А то они в позу встали, говорят завтра у вас эстафета.

— Давайте и правда лучше после окончания чемпионата Фёдор Егорович? — улыбнулся я, — хочу ещё одну золотую медаль принести стране.

Он тут же закивал, соглашаясь, что это намного важнее, и ещё раз поздравив, увёл всех за собой, оставив мне Кузнецова и Петрову.

— Ну что Сергей Ильич, послали уже телеграмму? — я прижал к груди коробку с шиповками, — чтобы ящик коньяка готовили?

— Какой там ящик Ваня, — улыбнулся он, — пусть мне завод теперь дарят, коньячный.

— Зоя Евсеевна, спасибо вам, и тому, кто передал обувь, — поблагодарил её я, — они точно помогли.

Она растерянно улыбнулась.

— До завтра Иван.

На выходе стадиона нас ждала не одна легковая машина, а ещё и грузовик со взводом солдат, которые обеспечили нам свободный коридор прохода, и мы смогли уехать.

Вечером Сергей Ильич, помявшись для порядка, ушёл бухать на радостях, а я приняв душ и поужинав, отправился на привычную вечернюю пробежку.

Пробегая мимо одной из казарм, я заметил там сержанта Иванову в окружении других девушек, поэтому чуть довернув к ним, я пробежал рядом, попутно показав ей язык. Стремительно краснеющая девушка промелькнула и осталась позади, а я с хорошим настроением, побежал дальше.

«Сделал гадость, сердцу радость, — улыбался я, вспоминая её лицо».

Глава 24

Следующее утро у меня началось опять с лёгкой пробежки перед соревнованиями, а у тренера с больной головы, так он наотмечался вчера с военными мой успех.

— Так всё же, Сергей Ильич, кто шиповки то подарил? — пытался расколоть его я.

— Только т-с-с, — он оглянулся по сторонам, и сначала приложил графин с водой голове, и потом оттуда же налил себе стакан, выпив одним махом.

— В общем я вчера рассказал тому комитетчику, что ты просил нормальные шиповки, чтобы улучшить время, он их и принёс.

— Странно, им то какое дело до моего времени и побед? — удивился я.

— Не спрашивай, я не знаю Ваня, — он схватился за голову, — у-у-у.

— Ладно вы развлекайтесь тут со своим похмельем, а я пойду позанимаюсь, — улыбнулся и поднявшись, вышел из комнаты.

— Товарищ рекордсмен мира, — на выходе из общежития меня остановил взволнованный женский голос.

Повернувшись, я заметил сержанта Иванову, весьма милую в своём смущении.

— Да, товарищ сержант, — улыбнулся я ей, — пришли, чтобы я вас соблазнил? Я готов!

Глаза у девушки расширились, затем едва не сверкнули молниями, а она сама повернулась по строевому через плечо и молча ушла.

«Просто гений пикапа, — хмыкнул я про себя».

* * *

На стадион меня доставили также, как увозили вчера, с солдатами, только чтобы не гонять две машины, я ехал с ними в кузове, переговариваясь и отвечая на вопросы. Срочникам было интересно всё, особенной популярностью пользовались необычного для них вида шиповки, которые я хоть и не выпускал из рук, но давал посмотреть всем. Так что приехали, находясь в хорошем расположении духа и взаимопонимании.

Журналистов было много, но мы с тренером также молча, не общаясь прошли по устроенному для нас военными коридору, вскоре попав в раздевалку сборной. Поздоровавшись со всеми ребятами и тренерами, я стал переодеваться. Вскоре к нам подошла Петрова.

— Так, поскольку вы вчера бежали словно беременные носороги, было решено Добряшова поставить в полуфинале на первом отрезке, чтобы он дал остальным максимальный запас времени. Иван, ты как?

Она повернулась ко мне.

— Как скажет страна и тренеры Зоя Евсеевна, — улыбнулся я.

— Парни, я на вас очень рассчитываю, мы сейчас третьи в общефинальном зачёте медалей, впереди ГДР и Польша, а позади Франция, наступает на пятки. Ваша медаль позволит нам стать вторыми, и мы сделаем тот максимум, который можем, дальше будут трудиться остальные сборные.

Мои напарники по команде слушали её, и было видно, что тренера им вчера дали взбучку, поскольку они выглядели малость виноватыми.

— Ну всё, не подведите меня и всех нас, — закончила она наставления и позвала поговорить личных тренеров.

— Иван, палочку мне слева отдавай, я покажу руку, — обратился ко мне Эдвин, который бежал второй участок.

— Хорошо, давай покажи, как правильно, — я поднялся, и мы с ним потренировались, поскольку ранее я всё время на квалификации бегал последний отрезок дистанции и с ним не пересекался.

Вскоре вернулись тренера и отвели нас в комнату ожидания, где ждали и другие спортсмены. Моё появление вызвало небольшое оживление, поскольку среди легкоатлетов были те, кто бегал со мной вчера и позавчера, но никто не подошёл, поскольку мы стояли командой четверо, очень кучно.

Ещё через пять минут, спортивные маршалы стали разводить всех по дистанциям, а я отправился на старт, входя в привычное отрешённое от всего состояние.

Выстрел подействовал словно шпоры, и я отдохнувший после вчера, побежал значительно лучше, чем на 200 метров, стремительно обогнав всех и вручив Эдвину палочку прибежав первым. Дальше оставалось только смотреть, как мои коллеги по команде, передают эстафету дальше. Для меня сейчас было много волнительнее смотреть за ними, чем переживать за себя, поэтому, только когда Николай финишировал первым, я смог спокойно выдохнуть. Идя им навстречу, я улыбался и поздравлял всех, а когда высветилось время 39.4 и буквы CR, то мы обнялись и тихо прокричали ура.

Тренеры тоже были довольны и ушли советоваться, а мы сидя в раздевалке спокойно разговаривали, обсуждая прошедший забег. Кто-то делился неровностями дорожки на своём участке, кто-то говорил о сильных и слабых сторонах соперников. Всё было очень полезно, и я видел, как парней отпустило утреннее напряжение, сейчас они были готовы побеждать.

— Остался только финал, — мечтательно прикрыл глаза Амин, — и всё, отмучались.

— Рано расслабляешься, — хмыкнул ленинградец, — мы ещё не пробежали.

— Это да, — досадливо согласился тот.

Мы помолчали, поскольку обсудили самое важное, а вскоре за нами пришли тренера, озвучив, что решили на финал поменять порядок, и я теперь побегу последним. Ребята удивились, но никто спорить не стал, я уж тем более.

Следуя за венгром, я встал на свой участок, переглянувшись с поляком, который стоял рядом. Дальше потянулось томительное ожидание, и по мере того как я видел, как бегут ребята, нарастала ещё и тревога. На последнем отрезке мы были пятыми, а это значило, нужно было выкладываться в полную силу, в этот раз лёгкой пробежки у меня не будет.

Приближающийся Николай, в последнем рывке всунул мне палочку эстафеты, и я начиная разбег, видел впереди себя уже не пять спин, а семь, поэтому понимая, как много сейчас от меня зависит, я ускорился на пределе возможностей, обходя сначала одного спортсмена, затем другого и чем ближе была финишная черта, тем всё ближе были спины моих соперников. На последнем десятиметровом участке я увидел, как бежавший первым француз, победно поднял руки над головой, его соперник из ФРГ поняв, что он станет только вторым, тоже чуть сбавил, это настолько придало мне сил, что я не жалея собственное тело и не обращая внимание на пощипывание в задней части бедра, бросился вперёд, и мы финишировали все втроём вместе. После этого дикого ускорения уже резкая боль кольнула заднюю часть бедра, ногу судорожно свело, и я кубарем покатился дальше финальной линии. Стучавшая кровь в голове и тяжело бухавшее сердце, привели меня в чувство, и я сначала почувствовал острый запах нашатыря, а затем озабоченное лицо медика с разложенной сумкой на земле.

— Всё, спасибо, — отклонил я голову от вонючей ватки, поблагодарив его за помощь. Он облегчённо вздохнул, поскольку ко мне уже бежали тренера и врачи нашей сборной.

— Ваня, что случилось? — первой добежала Зоя Евсеевна.

— Правая нога, не могу встать, — тихо ответил я, чувствуя пульсирующую боль.

— Б…ть, этого ещё не хватало, — выругалась она, и повернувшись стала распоряжаться врачами, которые расстелили принесённые с собой складные носилки и осторожно перекатили меня туда.

— Поехали в больницу, — она шла рядом.

— Так погодите, место-то мы какое заняли, — спохватился я, начав крутить головой, чтобы увидеть табло.

— Первое Ваня, первое, — она улыбнулась и протянув руку, потрепала меня по голове, — ты молодец. Три золотых медали с первого же международного турнира — это отличный старт карьеры. Теперь лежи и не двигайся, нужно понять, что с ногой.

А с ногой и правда было не всё в порядке, множественные разрывы мышц задней части бедра, как вскоре показало обследование и рентген. Но больше всего обследующего меня врача смутили другие повреждения моего тела, он о чём-то совещался со своими коллегами, затем позвал Зою Евсеевну и тоже с ней тихо поговорил. Ей явно не понравились его слова, поэтому она отрицательно покачала головой, отошла и сказала, что в принципе всё понятно, и мы уезжаем домой. Награждение случилось без меня, поскольку первым же самолётом мы улетали, чтобы заняться моей ногой серьёзно уже на родине.

Но не всё оказалось так просто. В больницу нагрянули какие-то люди, появился наш посол, и вскоре ко мне подошёл смущённый Сергей Ильич, протягивая баночку.

— Пописай Ваня, — попросил он меня, — представители Франции и ГДР заявили протест и тебя хотят проверить на допинг. Так что нужно будет ещё и кровушки с тебя сцедить.

— Сейчас же нет обязательных проверок, — удивился я.

— Да, но в случае протестов, спортсменов проверяют. Их спортсмены уже сдали анализы, все ждут, когда это сделаешь ты.

Пока мы говорили к нам подошёл обеспокоенный посол.

— Добрый день Фёдор Егорович, — поздоровался я с ним.

— Привет Иван, — он несмотря на творившийся кругом кавардак слабо улыбнулся и попросил всех отойти от нас.

— Что скажешь? — тихо спросил он, — будем сдавать анализы?

— Я чист Фёдор Егорович, — успокоил я его, — если они только сами чего не подольют туда.

— За это не волнуйся, мы проследим весь цикл исследований, главное, чтобы у тебя самого чего не нашли. Поэтому я и спрашиваю. Можно их всех послать конечно, но возникнут вопросы. А этого лучше было бы избежать, предъявив явные доказательства.

— Ну, если обещаете, что они от себя ничего в анализы не добавят, то пусть берут.

— Поправляйся, чемпион, — он пожал мне руку и пошёл к тренерам и докторам, давая на ходу распоряжения.

Вскоре после того, как я наполнил баночку, у меня с вены взяли две пробирки крови, и рядом с врачами появилось двачеловека, в костюмах тройках, которые всюду следовали за ними. Меня же, после всех процедур, повезли сразу в аэропорт, куда доставили вещи из воинской части. Всё это время меня несли мимо всех турникетов, сразу на самолёт, обычного рейса. По трапу, я с тугостянутой бинтами ногой поднимался, опираясь на плечи тренеров, и поприветствовав широко улыбающихся мне стюардесс Аэрофлота, я попал в салон. При виде меня почти все возвращающиеся на родину граждане, стали улыбаться и захлопали. Я чуть поклонился, поблагодарил всех, но попросил не раскачивать самолёт, а то и так неизвестно как он летает по воздуху, так ещё мы ему будем в этом мешать.

— Проходите Иван, сюда, — для меня выделили сразу три места, усадив спиной к окну, чтобы я мог вытянуть ноги, и два тренера сели на соседние места.

— Спасибо Лида, — узнал я имя, спросив её, — извините, что вот так вламываюсь к вам.

— Ничего страшного, это приятные неудобства, — кокетливо улыбнулась она мне, — мне все будут завидовать, что я летела вместе с самым быстрым человеком на земле.

— Почему вы так решили, — удивился я такой формулировке.

— Как же, в сегодняшних газетах написали, сейчас я вам принесу, — ещё больше удивилась она, вскоре вернувшись с «Правдой» и «Трудом». Где на первой полосе! Были сначала одинаковые названия «Быстрейший человек на планете Земля», а затем обе заметки почти слово в слово копировали друг друга, о том, что впервые в мире, советский спортсмен Иван Добряшов, преодолел барьер в 10 секунд в беге на 100 метров. Дальше шла моя краткая биография и поздравления от членов правительства спортсмену и его родителям, воспитавшим такого человека, строителя коммунизма и ещё много чего, стандартными шаблонными фразами.

«Бл…ть, как-то я об этом не подумал, — я мгновенно понял, в какую задницу угодил, видимо советскому руководству последнее время не особо было чем гордиться на мировом уровне, а тут я подвернулся. Это грозило мне ненужным вниманием и отвлечением от главной моей задачи: стать Олимпийским чемпионом и наказать всех причастных к творящемуся насилию в школе-интернате № 3».

Полёт до Москвы прошёл спокойно, даже нога не так сильно беспокоила меня, а стюардессы часто подходили, с улыбкой расспрашивая о соревнованиях и в целом о том, как я стал таким быстрым. Я конечно же с ними мило общался, несмотря на недовольство тренеров, но вот особо настырных граждан, которые хотели со мной побрататься, пробираясь по салону вперёд, я вежливо осаживал, вызывая их недовольство.

Наконец, мы вернулись на родину, меня первого спустили с трапа, и я ещё раз, повернувшись, помахал стюардессам, провожавшим меня с самолёта.

— Ох Ваня, — когда меня уложили на носилки и погрузили в автобус, мы смогли с Сергей Ильичом впервые с момента травмы нормально поговорить, — угораздило же тебя. Мы рассматриваем выставление твоей кандидатуры на Кубок Европы, чрез год, а тут такое.

— И правильно делаете! — тут же заверил его я, — я восстановлюсь, вам не о чем переживать!

— Дай-то бог Ваня, — он покачал головой.

— Вы же коммунист Сергей Ильич, — решил я уточнить интересный для меня момент, — а почему всё время про бога вспоминаете?

Он нахмурился, но видя рядом только другого молчаливого тренера, с которым был хорошо знаком, ответил.

— Там, на войне, когда от страха говно из жопы само лезет, нужно хоть во что-то верить Ваня.

— А в товарища Сталина? — задал я ему провокационный вопрос.

— За него мы умирали Ваня, всё тема закрыта, — недовольно проворчал он.

— Не сердитесь Сергей Ильич, я просто чтобы вас случайно не подставить интересуюсь, вдруг кто из «ответственных товарищей» будет спрашивать.

— Скажи не помню, — тут же оттаял он, — ударился головой о дорожку. Тут помню, тут не помню.

— Хорошо, — я протянул ему руку, и он её пожал.

Глава 25

— Не будет никаких встреч и разговоров с журналистами, — лёжа на кровати в отдельной палате больницы министерства обороны, куда меня привезли с аэропорта вчера, «обрадовал» я Щитова, который зашёл поинтересоваться моим здоровьем, а также оповестить, что на завтра назначена большая встреча здесь же в актовом зале.

— Как это? — удивился он, удивлённо смотря то на меня, то на Кузнецова, — ты Ваня не дури, уже всё договорено.

— Да мне …всё равно, Николай Петрович, — поправился я, чтобы не грубить, — я свои обязательства выполнил, принёс три золотых медали, теперь пока не будут выполнены мои условия, я и шага не сделаю, не говоря уже о беге.

— Вон как ты заговорил, — всплеснул он руками, — всего пара медалей и уже корона на голове появилась?

— Если быть последовательным, то я говорил об этом в самом начале, вы эти условия приняли, поэтому не нужно обвинять меня в том, чего нет. Я условия выполнил, вы нет, поэтому никаких скидок на ситуацию и вхождение в положение. Вы помогаете мне, я вам, такие были условия сделки.

Щитов посмотрел на Кузнецова, тот развёл руками. Буркнув то, что он обо мне думает, он ушёл, явившись с генералом Зверевым. Тот мгновенно при виде меня покрылся красными пятнами, стал орать, почему я лежу, на что получил спокойный ответ, что у меня разорваны связки, что ещё больше взбесило его, он орал так, что слюни летели на кровать, а его очки едва не слетали с носа.

— Поэтому встал и быстро пошёл навстречу.

— Вы правы товарищ генерал, — согласился я, — наверно я схожу навстречу, вот только со спортивным клубом «Динамо», думаю их заинтересует самый быстрый человек в мире.

Генерала от моих слов только что инсульт не разбил, он, грозя мне всяческими карами, быстрым шагом вышел из палаты.

— Зря ты Ваня, — Щитов покачал головой, — он это запомнит.

— Николай Петрович вот мне честно плевать, — отмахнулся я, — если так уж совсем честно разобраться, никаких бумаг лично я не подписывал. Поэтому если хочет, может предъявлять свои претензии тем двум, кто это сделал.

Он покачал головой и вышел тоже из палаты.

— Николай Петрович дело говорит Ваня: теперь ни премий, ни медалей, ни званий тебе за чемпионат не будет, — Сергей Ильич, сел рядом, — оно тебе надо? Сходил бы, помолчал, а так глядишь и твою просьбу бы выполнили.

— А в них ли счастье Сергей Ильич? — спросил я его, — вспомните были до 1948 выплаты за ордена, где они сейчас? А как народ ограбили после войны, реформой 47-го года? Никто не знает, что будет через двадцать лет, может такие как этот станут резко забывать, кто избавил мир от нацистов.

— Ваня, страна была в руинах и не тебе рассуждать, кто был прав, а кто нет, — тут же посуровел он, — не дорос ещё.

— Вы правы, простите, — повинился я.

— И давай-ка Ваня эти свои опасные темы прекращай, — он внимательно посмотрев в сторону двери, повернулся ко мне, — уже не первый раз я от тебя слышу такие антисоветские разговоры, будто тебе что-то государство наше должно. За такое сразу отправишься на лесоповал, не посмотрят на заслуги, если узнают. А настучат на тебя тут же, поверь, завистников кругом хватит.

«Бл…ть, — тут до меня дошло, что я немного перепутал времена, сейчас за мои речи, и правда недалеко до мест не столь отдалённых. Нужно прекращать подобную риторику и переходить на шаблонные коммунистические лозунги, что я зря что ли газеты читаю обо всех происходящих событиях и могу цитировать по памяти любого министра или руководителя ЦК».

— Вы снова правы Сергей Ильич, — покаялся я, — просто я, как представитель нового поколения переживаю за ваши достижения, не хочу, чтобы об этом забыли.

— Такое Ваня, никто и никогда не забудет, — стал оттаивать он, впервые за разговор улыбнувшись, — эта война останется в людских сердцах навсегда.

«Эх, Сергей Ильич, — с тоской вспомнил я, как нацисты по всему миру подняли голову в моём будущем, — знали бы вы».

— Ладно, давайте поговорим о простых вещах, — постарался я сменить тему, — мне прописали постельный режим на месяц, а это значит мне нужно чем-то себя занять.

— Да, точно ты же школу уже окончил, — вспомнил он мой аттестат, — а что ты хочешь?

— Мне нужны преподаватели риторики и английского языка, причём нешкольный английский уровня London is the capital of Great Britain, а дипломатический, для свободного общения с иностранной прессой. Не хочу я повторения венгерских газет. Я должен отвечать на эти гнусные инсинуации, позорящие честь нашей страны.

— Ваня! — тренер удивлённо на меня посмотрел, — это не твоего ума дело! Ты бегун! Вот и бегай! А для болтовни другие люди есть.

— Ну нет, Сергей Ильич, если позорят честь моей страны, я не буду на это просто смотреть. Вот взять, например, Юрия Алексеевича Гагарина, вы что, тоже скажите, что если он космонавт, то пусть только летает? И молчит, когда страну грязью поливают?

Кузнецов рассмеялся.

— Ну ты Ваня и сравнил жопу с пальцем, где Гагарин и где ты!

— Ну вот я, например, считаю, что парень прав, — раздался весёлый голос в проёме палаты, — что Гагарин точно не стал молчать, если бы при нём его страну стали поливать грязью.

— Да откуда…, - взъерошенный Сергей Ильич, повернул голову и посмотрел туда же, куда и я. В палате воцарилось молчание, и мы тупо как два барана с ним, смотрели на лучезарную улыбку первого человека в космосе, стоявшего в больничном полосатом халате и тапочках.

— Гагарин, — тренер пришёл в себя первым, подскочил со стула и бросился приглашать его войти.

Я тоже попытался хотя бы сесть, поскольку находился в глубочайшем шоке. Масштаб личности этого человека, трудно было описать словами.

— Лежи, лежи! — Гагарин сделал пару быстрых шагов и остановил мои попытки подняться, — врачи тебе же постельный режим прописали, как мне сказали.

— Но…но…, - я стал заикаться, — я так не могу, вы же Юрий Алексеевич! Первый из всего человечества в космосе!

Он громко расхохотался.

— Ну ты тоже, я читал, стал первым, — уселся он рядом, а в дверях стали топиться очень много других больных и медсестёр, восторженно смотрящих на Гагарина.

— Мой рекорд люди побьют ещё много раз, в этом нет сомнений, ваш — нет! — возмутился я, его сравнением, — вы — это человека мира! Всеобщее достояние!

Он снова расхохотался.

— Предлагаешь сделать из меня чучело и выставить в музее? — стал он вытирать слёзы с глаз.

Вспомнив, что этот великий человек погибнет уже через пару лет, мне стало грустно.

— Нет, но вот насчёт стеклянного колпака, чтобы беречь вас, я бы точно подумал.

— Юрий, — улыбнулся он, завораживая меня душевностью и простотой, которая от него исходила и протянул мне руку, которую я тут же пожал.

— Иван. Только простите я буду вас называть Юрий Алексеевич, вы для меня слишком недосягаемая величина, чтобы я панибратство тут разводил.

Он хмыкнул, а я всё никак не мог поверить, что сижу рядом с человеком, любовь к которому страна и народ пронесла через все невзгоды и года. Чьё имя никогда не мелькало в чём-то грязном или предосудительном, таким человеком ещё нужно было постараться быть. И вот я сижу рядом с ним, простым, улыбчивым на вид человеком. У меня от подобной мысли все волосы по телу дыбом встали.

— Ну и раз я для тебя являюсь авторитетным человеком, то меня тут попросили, поговорить с тобой, раз уж я рядом отдыхаю, — признался он.

— Юрий Алексеевич, как вы относитесь к тому, чтобы люди нарушали свои обещания? — я понял, почему он оказался у меня возле палаты.

Поняв, что разговор серьёзный, Сергей Ильич бросился к двери, и под недовольные голоса стоящих в коридоре, закрыл дверь, подперев её своим телом.

— Негативно отношусь Иван, — стал серьёзным и Гагарин.

— Вот тогда рассудите нас, я сказал, что согласен выступать, если меня обеспечат всем необходимым для тренировок и дадут встретиться с одним человеком, мне это пообещали, свою часть сделки я сдержал, даже завоевал три золотых медали, а вот они нет.

Он задумался.

— Давай сделаем так. Завтра ты всё же выступишь, слишком много уже приглашённых, а я обещаю, что лично приложу все силы, чтобы ты встретился с нужным человеком, если он конечно гражданин СССР.

— Конечно, небританская же королева, — я обиженно на него посмотрел, — это следователь МУР-а, Владимир Павлович Арапов.

— Тогда думаю, проблем не должно возникнуть, — он протянул мне руку, — договор?

— Да конечно Юрий Алексеевич, — закивал я, скрепив рукопожатие.

— Пойду, успокою кое-кого, — он посмотрел на потолок.

— Юрий Алексеевич, а можно ещё одну просьбу, лично к вам?

— Ваня! Имей совесть! — мгновенно у двери возмутился Кузнецов, — берега-то нужно видеть.

Но Гагарин наоборот, только рассмеялся и остановился у кровати, внимательно слушая.

— Как будет у вас время, можно будет вместе сфотографироваться и получить ваш автограф? — стеснительно спросил я.

— Хорошо, если пообещаешь мне выиграть золото Олимпиады, — хитро прищурился он, — читал я, что слабы мы стометровке.

— Юрий Алексеевич, я приложу все свои силы! — я приложил руку к сердцу.

Он улыбнулся, кивнул и открыв дверь вышел в коридор, попав к взволнованной толпе людей, которые здоровались с ним, спрашивали о делах и просто радовались, что его увидели.

К кровати вернулся мой тренер, покачивая головой.

— Кому расскажу, ведь не поверят, что сегодня Гагарина видел и даже руку ему жал.

— А представляете в каком шоке я, Сергей Ильич, — я был в похожих с ним чувствах, — это мой кумир детства!

Мы оба замолчали, приходя в себя от встречи.

* * *

Вечером я снова попал в руки врачей, а уже утром мне принесли новенький костюм и пришлось в него влезть, несмотря на больную ногу. В таком виде и отправился в столовую, где пообедав, и опираясь на плечо Сергей Ильича, мы пошли в актовый зал. На неё я не наступал, ковыляя на костыле под левой подмышкой.

Сама встреча заполнилась мне приторными однотипными речами, бурными аплодисментами и разглагольствованиями секретарей партии и комсомола. Сорокалетние руководители комсомола со всех сил делали вид, как их интересуют дела молодёжи, а все остальные делали вид, что им верят. Причём почему было столько истерики из-за моего присутствия здесь, я так и не понял, поскольку за все четыре часа бесконечной говорильни, со мной дали пообщаться журналистам и позадавать вопросы только один раз и то на десять минут, всё остальное время, я был мебелью. Ну, зато хоть руководство своё порадовал, поскольку тоже отвечал только лозунгами, цитировал Ленина, Маркса и Брежнева.

В конце была небольшая фотосессия, меня с медалями, ответственных товарищей с медалями и мной, затем, когда обезьянка стала не нужна, её отправили отдыхать и набираться сил.

У меня много слов вертелось на языке, когда Сергей Ильич помогал мне раздеться, но я помнил наш с ним разговор и заткнулся.

«Улыбаемся и машем, — только и крутилась эта фраза в голове, чтобы себя успокоить».

* * *

— Добрый день Иван, — услышал я голос, который заставил меня вздрогнуть, повернув голову и отложив кипу газет я увидел того человека с которым разговаривал в Венгрии.

В этот раз у него тоже были газеты, и он сняв шляпу, повесил её на крючок у двери, где висели мои костыли и закрыл дверь.

— Здравствуйте …

— Можешь называть меня товарищ Белый, — он по-хозяйски пододвинул стул, стол к моей кровати и положил газеты на него. Все они были на английском. Он выжидательно посмотрел на меня.

— Если это такая проверка, что я сейчас радостно брошусь читать газеты на английском, чем обеспечу вам новую звёздочку на погонах, то я вас разочарую, я не знаю этого языка.

Он широко улыбнулся.

— Ну попытка согласись, была хорошая, вдруг бы сработала.

— Что пишут наши заграничные не друзья?

— Как интересно ты их назвал, — снова широкая улыбка, — чем это американцы тебе успели насолить?

— Ну, можем конечно начать с того, что пока наш народ проливал кровь за свободу всего мира от нацизма, они спокойно торговали с фашистами, и, если бы не японцы с Перл- Харбором, никогда бы наверно не высадились в Нормандии, получая деньги как от нас за ленд-лиз, так и от них.

— Да? — удивился он, — для парня из далёкого посёлка очень зрелые рассуждения. Что ещё?

— Карибский кризис, Корейская война, Вьетнамская, — пожал я плечами, — лезут во все щели как тараканы.

Он покачал головой, скосившись на мою кипу газет, где как раз говорилось о героической борьбе Вьетнамского народа с иноземными захватчиками.

— Не любишь значит американцев, — задумчиво протянул он.

— И англичан!

— Их то за что? — тут же живо заинтересовался он.

— Африка, Индия, Китай, — не стал я сильно расписывать общеизвестные вещи, — никак не угомоняться со своей империей, над которой никогда не заходит солнце.

— Зачем же тебе тогда английский, да ещё и свободный? — удивлённо спросил он.

— А как я им докажу, что они капиталисты и угнетают рабочий класс? — удивился я в свою очередь, — русский они не знают, и вряд ли захотят знать. Столько репортёров было после моего рекорда, все о чём-то спрашивают, тыкают в лицо газетами, а я как телок на заклание иду, ничего не понимаю.

— Зачем тебе понимать, для этого есть специальные люди.

— Хорошо, тогда покажите мне пожалуйста опровержения данные нами на их гнусные враки, или комментарии этих ваших специальных людей, — я показал на наши газеты, — я что-то ничего не нашёл.

Тут он задумчиво подвинул к себе газеты на английском.

— Вот тут пишут, что не верят установленному тобой рекорду, поскольку КГБ якобы тебя обкололо каким-то новым препаратом, а в спорте такое недопустимо.

— У меня же брали пробы на допинг, — я посмотрел на него, — в их газетах конечно же написали про это? Или в наших?

Тут он чуть скривил уголок губ.

— Нет? — я всплеснул руками, — а где же эти ваши специальные люди? Ведь это же не меня они там полоскают в своих газетёнках, а наш советский спорт, который я представляю, а, следовательно, нашу страну!

— Ты как-то близко это всё к сердцу принимаешь, — он заинтересованно посмотрел на меня.

— Я хочу, чтобы с моей страной считались и американцы, и англичане и все, кто трусливо прятался, пока наша страна умывалась кровью, а сейчас, когда угроза миновала, вылез из своих нор и тявкает на нас. А сделать это можно только отвечая им на им понятном языке, а не прятаться за спины специальных людей, которых никто из них не знает. Мне вот выпала честь несколько дней назад с Юрием Алексеевичем познакомиться, и он сразу меня понял, сказав, что тоже не стал бы молчать, если бы про нашу страну где-то плохо при нём сказали.

— Ну Гагарин — это может, — комитетчик добродушно улыбнулся, и поднял вверх указательный палец, — величина!

— Ну вот я вас и поймал товарищ Белый, — я с улыбкой показал на него пальцем, — вы сами только что признались, что Гагарина, если он скажет что-то иностранцам — послушают, а вот, например, кого-то неизвестного, но крайне ответственного товарища — нет. Не смогут люди совместить в голове двух разных людей.

Он задумался.

— Это всё что ты тут наговорил, сработает только с известными людьми, — он наконец поднял на меня взгляд, — а ты, хоть и завоевал золото на чемпионате Европы, пока никто.

— А я разве это оспариваю? Пока да, никто, но, если повторится ситуация, как в Венгрии, мне бы хотелось понимать, о чём мне говорят, ведь можно было одной фразой ответить, что допинг у меня взяли, нужно дождаться результатов и все подозрения тут же развеялись. Уже это точно лучше, чем молчать и прятать лицо от вспышек.

— Для этого тебе риторика и нужна, — он задумался, — а то и правда странный выбор предметов для изучения у подростка.

— Я окончил школу круглым отличником, в институт мне пока рано поступать до армии, почему пока я восстанавливаюсь, мне и не потренировать голову?

— Ну тут да, не поспорить с тобой, — он встал со стула и забрал газеты, — ладно, я собственно говоря, что приехал. Достал ты всех конечно со своими требованиями, не понимая, что между министерством обороны и МВД есть некие трения, но своего всё-таки добился. Когда в МВД позвонил Гагарин, ему министр отказать не смог. Может всё же поделишься, о чём хочешь с ним поговорить?

— О его работе конечно! О поимке преступников и банд! Я может в институт МВД поступить хочу!

— Ну ну, — хмыкнул комитетчик и забрав шляпу ушёл, а спустя десять минут в палату вошёл человек, которого я не сразу узнал. Нет, я помнил, что визуально Владимир Конкин не был похож на свой реальный прототип, но я-то привык к его визуализации, поэтому сразу и не понял, кто зашёл мне в палату. Только по форме понял, что у меня за гость.

— Владимир Павлович? — предположил я.

— Он самый, — хмыкнул он, располагаясь на стуле.

— Удостоверение покажите?

— Экий ты недоверчивый, — удивлённо хмыкнул он, но достал что я просил и показал мне в развёрнутом виде.

— Сергей Ильич! — позвал я тренера, который обычно смотрел телевизор в общей комнате неподалёку, и когда он пришёл, я попросил его закрыть дверь и встать там, чтобы никто не мог войти. Фронтовик остро на меня посмотрел, но я так умоляюще на него посмотрел, что он махнул рукой и выполнил, что я попросил.

— Что же такого интересного ты хотел со мной обсудить брат, что сам Гагарин похлопотал за тебя? — с лёгкой улыбкой поинтересовался он.

— Я хотел поговорить с вами, поскольку из газет стало понятно, что вы честный и принципиальный человек, — серьёзно ответил я, — который пойдёт до конца, чтобы найти преступника.

Улыбка стала спадать с его лица.

— Я прошу просто меня выслушать, не перебивая, поскольку я буду вспоминать подробности и детали, а когда закончу, можете задать любые уточняющие вопросы.

— Хорошо, я слушаю, — согласился он.

Уже на середине рассказа, он изменился в лице, а когда я дошёл до «Волг» во дворе школы-интерната и персон, кто к нам приезжал, он расстегнул две верхних пуговицы. Закончил я свой рассказ как оттуда вырвался, что сделал, чтобы с ним поговорить, но остальные дети, там так и остались, находясь в беде.

— Вроде всё, — задумался я, — можете задавать вопросы.

— Давай я лучше завтра приеду со своими помощниками, и всё возьму у тебя под запись, составив протоколы свидетельских показаний, чтобы делу дать официальный ход, поскольку пока всё это кажется какими-то сказками подростка. Чтобы все в посёлке молчали, закрывая глаза на происходящее.

Я откинул одеяло и снял майку, показывая ему руки, и тело.

— Это тоже сказки?

Он встал, подошёл и потрогал шрамы.

— Не похоже, — с этими словами он вернулся на место.

— Ещё меня интересуют этот Редька, про которого ты говорил, он ведь тоже сможет дать показания?

— Думаю да, последний раз, когда я его видел, он был крайне отчаявшимся. Хотя это надо с ним поговорить, а я не знаю ни его имени, ни фамилии.

— Это не проблема, — заверил меня Арапов.

— И ещё Ира, её какая роль во всём этом?

— Пень её избивает, это точно, я сам видел, в остальном, просто хорошая девочка, попавшая не в ту семью.

— По твоим словам, мне кажется, что ты будто что-то мне недоговариваешь, — он остро на меня посмотрел.

— Я не хотел вам об этом рассказывать на нашей первой встрече, поэтому давайте договоримся так. Если вы посадите Пня и всех, кто участвовал в этих ужасных преступлениях и покрывал их, то мы поговорим с вами ещё раз.

Он удивлённо на меня посмотрел.

— Если подтвердится то, что ты рассказал, то это тянет на высшую меру наказания, поэтому что значит «если посадите»?

— Владимир Павлович, это будет значить, что вы прошли мою проверку и вам можно будет довериться полностью, а пока достаточно и этого.

Он покачал головой.

— Не нравится мне совать голову в неизвестность, но быть, по-твоему. Новостей, что его осудили из газет тебе будет достаточно?

— Достаточно будет вашего слова, — ответил я, — я вам верю, но пока не доверяю целиком.

— Тогда до завтра, — поднялся он на ноги, — и да, ты правильно делал что никому не рассказывал, если в этом участвовал и человек из комитета, то не удивителен подобный уровень коррупции, взяточничества и всеобщего укрывательства.

— До завтра Владимир Павлович.

Следователь ушёл, а я спокойно выдохнул, сделав наконец первый шаг к спасению детей и Иры.

Глава 26

Утром, как он и обещал приехал сразу с шестью людьми, которые меняясь, записывали мои показания. Все, не веря тому, что я рассказывал. Одна девушка-следователь, даже накричала на меня, что я лгун! Такого в Советском Союзе просто не может быть! А я всё придумываю, чтобы очернить советские воспитательные дома, где детей любят и о них заботятся. Арапов её моментально убрал из палаты, и исключил из группы, все остальные тут же притихли, но по их глазам я видел, что большинство мне не верит. Тут я только порадовался, что вышел сразу на легендарного сыщика, который если и не поверил, то проверит мои слова, а не просто отбросит их в сторону, поскольку только на этапе опроса я видел, что было бы, если я пришёл с подобными рассказами в обычный районный отдел милиции Москвы.

Когда всё было написано, я ознакомился и подписал, то группа Арапова уехала, он напоследок сказал, чтобы я больше ничего не предпринимал, просто ждал результатов, всё что мог, я уже сделал.

— Иван, добрый день, — едва за муровцами закрылась дверь, ко мне прибыл новый посетитель, а точнее два. Товарищ Белый, как он попросил себя сам называть и незнакомая мне девушка лет двадцати пяти, затянутая в строгий костюм, юбку карандаш ниже колен, и несмотря на тёплые дни, то ли чулки, то ли колготки, как я помнил, их в это время поставляли из Чехословакии и были они жутким дефицитом.

— Добрый день товарищ Белый, кто ваша спутница?

— Анна Константиновна, прошу любить и жаловать, — представил он девушку, — она работает в МИД-е и любезно согласилась на то время, пока ты лежишь в больнице приезжать сюда, когда поправишься, будешь ездить к ней на работу сам.

— Спасибо вам, — улыбнулся я, осматривая гостью.

Тут как говорится было всё ясно, девушка из категории «синий чулок». Тугостянутые волосы на голове, так что казалось, что на лоб попадут и щёки, лёгкий макияж, строгие очки и завершал её образ холодный взгляд и книги, которые она держала в руках.

— Анна Константиновна, это Иван, вам нужно сделать так, чтобы он мог свободно говорить с носителями языка, — обратился мужчина уже к ней.

— Я постараюсь товарищ Белый, но здесь много зависит и от стараний самого ученика.

— О, тут не волнуйтесь, он сам об этом попросил, поэтому хорошо мотивирован.

Он посмотрел на меня, я кивком подтвердил правильность его слов.

Попрощавшись, он вышел, а девушка подставила к столу, заваленным газетами и подшивками, которые я читал, стул и разложила свои материалы.

— Сначала начнём с тестирования, — она строго на меня посмотрела, — хочу узнать ваш уровень.

Я не стал ей перечить и говорить, что с английским у меня всегда было крайне печально, я в школе и институте изучал немецкий, поэтому тестирование её полностью провалил, и она, тяжело вздохнув, открыла первую из книг.

В отношении Анны Константиновны я решил выбрать стиль поведения, послушного ученика. Не спорил с ней, не пялился на неё, лишь делал то, что она говорила. Поскольку нечего было выпендриваться, если её посчитали годной для преподавания мне, значит нужно было брать максимум из её уроков, а не зря терять время на флирт и выяснения отношений.

* * *

— Ну как вам ученик, Анна Константиновна?

Девушка, поправив юбку, села в «Волгу», предоставленную ей министерством обороны, которая довозила её от работы, до ведомственной больницы и обратно. Только на этом условии её отпустили помогать вежливым людям без улыбок на лицах, которым обычно не принято было отказывать.

— Если вы о том, что знает ли он этот язык, то нет, у него обычный школьный уровень, произношение просто ужасное, — она посмотрела на человека, сидящего на переднем сидении, — скрыть такое от меня, он бы не смог.

— Анна Константиновна, — тот сразу извинился, — у меня не было даже мысли ставить под сомнение вашу квалификацию, мы сами попросили лучшего сотрудника с опытом работы заграницей, поэтому не доверять вашему экспертному мнению было бы глупо. Просто ситуация сейчас такая, что нужно точно понимать, не успел ли кто его завербовать. Согласитесь, для шестнадцатилетнего подростка, его поведение уж чересчур взрослое.

Девушка задумалась.

— В этом я согласна. За два часа занятий, он ни разу не посмотрел мне на грудь или коленки, только английский и ничего более. По моему опыту, даже более взрослые мужчины, простите уж за мою откровенность, позволяют себе вольности.

— Анна Константиновна! — комитетчик даже всплеснул руками, — ваша честность и воспитание были вторым главным критерием, почему мы остановили свой выбор на вас.

— Звучит, не совсем как комплимент, — она подняла на него холодный взгляд.

— И в мыслях не было! — смутился он, — ещё раз спасибо за вашу помощь, передавайте привет отцу от товарища Белого, он поймёт.

— Хорошо, — на один градус оттаяла она, и комитетчик, извиняясь, покинул машину. Когда она отъехала, он снял шляпу и достав платок, вытер лоб от пота, даже не представая себе, какие такие шестерёнки завертелись в МИД-е, если ему выделили в помощь дочь первого заместителя начальника первого главного управления КГБ занимающегося внешней разведкой.

* * *

Врачи отвели мне месяц постельного режима с лёгкими прогулками на костылях, а это вкупе с обильным питанием привело к тому, что я стремительно набирал вес. Хорошо ещё скуку удалось забить начавшимися занятиями по английскому языку, а затем и риторики, учителя по которой мне тоже вскоре привели. Им оказался профессор истории МГУ, который едва только увидев количество книг и газетных подшивок, которыми была заставлена моя палата, тут же нашёл во мне своего единомышленника, и мы не только занимались разговорной речью и правильной подачей материала, но ещё и разбирали речи древних философов. Его стиль преподавания был такой уникальный, а сам он с таким вдохновением всё это делал, находя во мне идеального ученика, что уже на третий день знакомства, он стал приносить мне книги из личной библиотеки. А через неделю предложил поизучать древнегреческий, поскольку студенты-балбесы у него в университете, не понимают прелести чтения текстов в оригинале. Хотя мне даром не нужен был мёртвый язык, но огорчать преподавателя я не стал, поскольку он воодушевлённый моим согласием, стал приносить больше книг, а это весьма сильно скрашивало моё вынужденное время безделья.

* * *

— Иван, можно личный вопрос? — на третью неделю занятий, когда мы закончили урок, на меня посмотрел ледяной взгляд. Я про себя называл Анну Константинову «Ледышкой», поскольку ей это прозвище шло больше всего. Менее неэмоциональных и неконтактных людей, чем она, я в своей жизни ещё не встречал.

Вопрос прозвучал так неожиданно, что у меня из рук посыпались все учебные принадлежности, собрав которые, я удивлённо посмотрел на ней.

— Да, конечно Анна Константиновна.

— Я увидела у вас учебники по древнегреческому, — она показала пальчиком на принесённую профессором литературу, — зачем он вам? Вы же спортсмен.

— Понимаете Анна Константиновна, — честно ответил я, — мой преподаватель риторики, что приходит после вас, вы наверно с ним сталкивались?

Она кивнула.

— Он фанат мёртвых языков. Самому мне конечно он не нужен, но и расстраивать хорошего человека мне было совестно, поэтому я просто его изучаю, больше не для себя, а для него.

— И как успехи?

Я произнёс приветствие и что рад её видеть на древнегреческом, и какое же было удивление, когда она мне на нём ответила, что она тоже. Я вытаращил на неё глаза.

— Вы тоже его изучаете?

Впервые за всё время на её лице появилось что-то похожее на смущение.

— Я работала в Египте, — наконец ответила она, — и давно хотела его изучать.

— Зачем? — моему удивлению не было предела. Какие ещё тайны скрывались под этой серой невзрачной одеждой и маской ледяной королевы?

— Глубоко в душе, во мне живёт археолог, — она строго на меня посмотрела, — но, если вы кому-то об этом проболтаетесь, я буду вами недовольна.

— Слушайте, если вы так хотите, то оставайтесь, сейчас придёт профессор и я уверен, что два ученика вдохновят его больше, чем один.

— Вы думаете, это его не стеснит?

— Давайте сами у него спросим, — предложил я и не ошибся, поскольку прибывший через полчаса профессор только что от счастья не расплакался, когда узнал, что есть ещё один человек, который разделяет с ним страсть к мёртвым языкам. На радостях он предложил Анне Константинове подтянуть её ещё и в латыни, она сначала долго не соглашалась, говоря, что это его отвлечёт и будет неудобно, но профессор сказал, что его привозят и отвозят на машине, поэтому ему даже проще будет обучать двоих человек. При этом оба посмотрели на меня. А я-то и один мёртвый язык не хотел изучать, о чём я и признался им. Профессор расстроился, а Анна Константиновна, задумавшись, обратилась ко мне.

— Иван, я вас прошу, — на меня посмотрели две льдинки.

— Эх, хорошо, давайте изучать ещё и латынь, — сопротивляться этому было точно бесполезно.

* * *

— Профессор, — воодушевлённого преподавателя на выходе из больницы-санатория перехватил человек, который и выдернул его из университета, чем вначале бесконечно взмутил своей наглостью, но познакомившись с учеником, он отмёл все свои сомнения. Теперь у него их оказалась два, ещё и сами стремясь обучиться.

— А, товарищ Белый, добрый день, — остановился он, не доходя до автомобиля.

— Простите что задерживаю вас, — извинился тот, — просто хотел поинтересоваться вашим мнением о нашем ученике.

— О! Это мечта для любого преподавателя, — честно признался он, — читает все книги, которые я приношу, делает всю домашнюю работу, сам просит больше дополнительных заданий, в общем если бы половина моих учеников на кафедре в институте была похожа на него, то историческая наука нашей страны точно бы вышла на качественно новый уровень.

— А по знаниям? Или есть ли сильный интерес к загранице?

— Товарищ Белый, назовите мне хоть одного своего знакомого, кто изучает древнегреческий, — профессор строго посмотрел на собеседника.

— Таких не знаю, — хмыкнул тот.

— А он согласился изучать, только чтобы не обижать меня. Представляете? Так что моё ответственное мнение, что если парень чем и интересуется, так это тем, чтобы стать умнее, или это уже у нас является преступлением в стране?

— Нет, конечно нет, — рассмеялся комитетчик, — просто мы за ним присматриваем, понимаете же, он будет выступать за границей, и нам нужно знать, насколько он предан Родине.

— Тут я вам не подскажу, — покачал головой историк, — на уроках он не затрагивает ничего, не касающегося изучаемых предметов.

— Благодарю вас профессор, — комитетчик приподнял шляпу, давая проход, — ещё раз простите что выдернул вас из университета.

— Вот за это, я на вас больше не в обиде, — ответил тот, направляясь к «Волге».

Глава 27

Время восстановление после травмы тянулось ужасно медленно и если бы не два моих преподавателя, я бы точно умер от безделья, а так, когда с деревьев слетели все листья, а дожди поливали дорожки санатория, я наконец смог впервые пойти без костылей, с полного разрешения врачей.

— Ну что же дружочек, — за моими движениями посматривал профессор, выглядящий словно доктор Айболит из одноимённого мультика, так он был похож на него, — ремиссия явно налицо. Пробудете у нас ещё две недельки, и будем вас выписывать.

— Спасибо профессор! Не могу уже без бега! — честно сознался я.

— Вы главное поосторожнее на прогулках, — улыбнулся он в седые усы, — и на лестнице.

— Спасибо профессор! — я благодарно пожал ему руку.

— Да, там к вам всё парочка журналистов пробивается. Разрешить пустить?

— Нет, не хочу чтобы они сняли меня в таком виде, — я показал потолстевшее тело, — поэтому если можно, то я бы предпочёл без них.

— Хозяин — барин, — улыбнулся он, — тогда до свидания голубчик, я приду посмотреть на вас уже перед выпиской.

— До свидания профессор! — обрадовался я его словам.

Когда делегация врачей с обхода ушла, в палату пришла Анна Константиновна, которую я обрадовал известиями о своей долгожданной выписке. Она почему-то не сильно этому обрадовалась внимательно, посмотрев на меня.

— Иван, а вы уже интересовались у ваших кураторов, где мы будем все заниматься?

Этим вопросом она поставила меня в тупик.

— Нет, спасибо что сказали, я обязательно спрошу.

Кивнув, она стала раскладывать книги, и мы приступили к занятиям. После, дождались второго преподавателя и уже ему сообщили об этом.

— О, слушайте, а давайте у меня дома, вечером все и встречаться? — просто предложил он, — после занятий мне особо нечем заняться, а Нина не думаю, что будет против таких гостей.

— Мы вас наверно этим сильно стесним? — снова взялась за своё Ледышка, но я её перебил, заверив профессора, что я буду только счастлив такой компании и спрошу об этом у товарища Белого. Тут уже Анне Константиновне ничего не оставалось, как хмуро посмотреть на меня, ехидно отметив пробелы о моём воспитании, на что, коряво выговаривая и вспоминая слова я ответил на древнегреческом, что я простое деревенское быдло, что она хочет от такого человека.

Она ответила мне на нём же, и мы к совершенному счастью профессора, стали препираться на мёртвом языке. Он даже, украдкой вытерев уголок глаза от выступившей слезинки, с широкой улыбкой смотрел на нас.

Товарищ Белый не только был не против подобной инициативы профессора, он был целиком за, поскольку теперь не было надобности гонять машины, а мы сами будем добираться до его дома после моей выписки. Так что он даже долго тряс руку профессору, благодаря за такой широкий жест, чем привёл его в совершеннейшее смущение.

* * *

— Ваня! — увидев меня, с улыбкой до ушей в дверях общежития, всплеснул руками Сергей Ильич, бросивший обниматься, — выписали!

— Ну поскольку вы обо мне забыли, перестав даже навещать, то вот решил напомнить о своём существовании.

— Ой Ванюша, не придуривайся, у тебя там было на кого смотреть, — он в воздухе обрисовал женскую грудь, затем попу, — куда мне до неё.

Я рассмеялся от его шутки.

— Врачи дали добро Сергей Ильич, завтра начнём лёгкие тренировки.

— Отлично! — обрадовался он, — я тут знакомого нашёл у ВДВ-шников, он дал списанный парашют, и я отдал его на перешивку по твоим рисункам, неделю как лежит готовый у тебя в комнате.

— О!! Вы лучший Сергей Ильич! — обрадовался я.

— Всё остальное из твоего списка понемногу тоже добываем, так что готовься, хорошо бы нам успеть к чемпионату СССР в июле следующего года. Если выиграешь, дальше будут принимать решение о твоём участии в Кубке Европы осенью.

— Нужно постараться Сергей Ильич, — покивал я головой.

— Дай-то бог Ваня, — не особо веря, покачал он головой.

* * *

Первая пробежка, с прислушиванием к ноге, я делал, готовый в любой момент остановиться. Первые уже более смелые попытки утром пробежать сначала три километра, затем пять и вот, на первый выпавший снег, я первый раз пробежал стандартную двадцатку.

Довольный как помывшийся слон, я вернулся в общежитие и раздевшись, полез в душ. Новый комплект сухой тренировочной одежды ждал меня в шкафу, поэтому высохнув и переодевшись, я натянул синюю тонкую шерстяную шапочку на голову и отправился делать ОФП, увидев на тренировке Щитова, стоящего рядом с Сергеем Ильичом.

— Николай Петрович, — удивился я, — что-то случилось?

— И да, и нет Иван, — поздоровался он со мной, — нужно решить кое-какие организационные вопросы по тебе, и заодно посмотреть твою тренировку, мне все уши прожужжали про неё.

— А вы про парашют, — улыбнулся я, поскольку именно она почему-то вызывала дичайший интерес у параллельно мне занимающихся спортсменов, а также привлекала толы зрителей, которых приходилось разгонять недовольным офицерам воинской части.

— Да, — кивнул он.

— Тогда придётся подождать, мне сначала нужно растянуться и размяться.

— Хорошо, — согласился он, — обойду пока ещё парочку человек, которым мне есть что сказать.

Когда я был готов к забегам, став нацеплять на себя лямки парашюта, сам купол которого держал позади Сергей Ильич, чтобы он не цеплял мусор с земли, к нам вернулся недовольный Щитов.

Под его внимательным взглядом мы стали выполнять мои стандартные забеги, ещё не в полную силу, чтобы беречь ногу, но выглядело это конечно со стороны крайне странно, когда человек пытается соревноваться с ветром и небольшим, но куполом позади себя.

— Пробовал его на других? — когда мы сняли с меня снаряжение, Щитов обратился к Кузнецову.

Тот кивнул.

— Коля за месяц на 0.1 улучшение дал, Алексей на 0.15.

Полковник посмотрел на меня.

— Пройдём Иван, поговорим.

— Николай Петрович, я ещё не закончил, — недовольно поморщился я.

— Ничего, это важные вещи, так что считай, что приказ, — он показал мне головой в сторону общежития. Куда мы пришли, и он осмотрелся, прежде чем сесть за стол.

— В общем оттуда, был недавно звонок, — он показал глазами наверх, — дали рекомендации, помогать тебе.

— Причин конечно не сказали?

Тут он хмыкнул.

— Даже не приказ, просто рекомендации.

— И что решило ваше руководство?

— Анатолий Дмитриевич, которого как ты помнишь сам, ты не впечатлил при первой встрече, приказал провести аудит, чтобы посчитать суммы, потраченные на тебя, и какого же было его и в общем-то всеобщее наше удивление, когда оказалось, что на тебя конкретно мы тратим всего одну десятую часть от всей суммы, остальное, как оплата квартиры, транспортные расходы, твои призовые и заработная плата, уходят твоей матери.

— А мне ещё и деньги платят? — притворно удивился я, — а я думал просто за еду тружусь тут.

— Ваня, я сейчас о серьёзных вещах с тобой говорю, — недовольно он посмотрел на меня.

— Так и я вам о том же Николай Петрович, я вам с самого нашего знакомства сказал, что с этой женщиной и мужчиной не хочу не иметь ничего общего! Она мне не мать!

— Нотации тебе читать по этому поводу не буду, — покачал он головой, — наверно имеешь право злиться, но родители, есть родители.

— Николай Петрович, я так решил, может пройдёт время, я стану таким же мудрым, как и вы, и передумаю, но пока — я не хочу знать эту женщину.

Он улыбнулся.

— Ну хорошо, тем более, то что мы хотим тебе предложить, как раз в эту тему. Анатолий Дмитриевич сказал предложить теберанее совершеннолетие и признание тебя частично дееспособным.

— Что это значит Николай Петрович?

— Мы заключим рабочий контракт с тобой, ты будешь иметь многие права взрослого, кроме избирательных прав и вступления в брак.

— Я согласен! — тут же ответил я, — ни первое, ни второе меня пока не интересует.

— Уверен? Всё же это должен быть осознанный выбор, к тебе перестанут относиться, как к подростку. Если набедокуришь, под суд отдадут, как взрослого.

— Я согласен Николай Петрович, тем более, что мне нужны деньги.

— Ага! — усмехнулся он, — всё же нужны? А говорил за еду работаешь!

— Для дела нужны Николай Петрович. Мне нужен массажист, деньги на такси и преподавателей. Я устал ночами добираться от профессора, когда ни метро, ни автобусы не ходят.

— А, точно, ты же продолжаешь эти свои странные занятия, — вспомнил он, — хотя с другой стороны не пьёшь и ладно. Зачем тебе массажист, у нас же есть штатный.

— Он постоянно занят, а мне нужен человек, пусть и не на полную ставку, который будет приходить ко мне ко времени, вы же знаете у меня постоянное время тренировок.

— Хорошо, тогда я подготовлю документы, и поищу кто может поработать на полставки. И да, вступай уже в комсомол, что ты всё в пионерах ходишь.

— Да я готов, только времени нет, — я развёл руками, — даже не знаю где тут в части комсомольская ячейка.

— Ладно это я тоже устрою, — кивнул он, — ну тогда в пятницу подскочу, уже с документами.

— Буду ждать вас Николай Петрович.

— Ну тогда всё, иди продолжай тренироваться, мы рассчитываем на тебя на чемпионате, — он поднялся, — и если будут ещё какие придумки, как с этим твоим парашютом, не стесняйся, говори Ильичу.

— Стеснение и я, понятия несовместимые Николай Петрович, — улыбнулся я, — всё, что на пользу делу, тут же идёт в ход.

— Вот и отлично, — он попрощался со мной, и мы пошли по своим делам: я продолжать тренировку, он обратно в министерство.

* * *

Вечером, я привычно направился на занятие к профессору и Анне Константиновне, проходящие по очереди у него на квартире, и мы снова до поздней ночи втроём засиделись. Причём после самих уроков, стало стандартным чаепитие, с тем, что мы с Анной Константиновой принесём с собой. За распитием ароматного напитка мы просто болтали об археологии, истории, ничуть не касаясь тех тем, в которых все трое трудились. Помогая накинуть пальто с лисьим воротником на плечи Анне Константиновне, мы простились с профессором и спустились вниз. Обычно её там ждала белая «Волга» из гаража МИД-а, проводив которую взглядом, я потом бегом возвращался в расположение части, никакой транспорт к этому времени уже не работал.

— Нет машины, — вздрогнула она, растерянно смотря по сторонам.

«Блин, а у меня даже денег нет, чтобы поймать ей машину, — подумал я».

— А где вы живёте?

— В Хамовниках.

— Далековато, — признался я.

— Ладно, придётся идти пешком, — она ещё раз рассеянно посмотрела по сторонам, ожидая, что машина появится, но кругом была тишина.

Она зашагала в нужном направлении, а я пошёл рядом.

— Иван? — она посмотрела на меня, — что вы делаете? Вам в другую сторону.

— Глубокая ночь, одинокая девушка, дальше аналогии проводить?

Она задумалась, но покачала головой, и мы молча пошли рядом.

— Но это ничего не значит, — через тридцать минут прервала она молчание.

— А что это должно было по-вашему значить? — удивился я.

Она не ответила, и мы молча шли, стараясь идти по освещённым тротуарам, но Москва 1966 была ещё слабо электрифицирована, поэтому вскоре мы зашагали по парку, слабо видя перед собой дорожку. Слева внезапно раздался шум взлетающей птицы и ко мне сбоку испуганно прижались, схватив за руку.

— Анна Константиновна? — удивился я, поскольку за эти месяцы нашего знакомства, она вообще первый раз ко мне прикоснулась. Даже здоровалась она и прощалась, не протягивая руки. Она ничего не ответила, но руку не отпустила.

Когда она радостно показала рукой на дом, который был в двухстах шагах от нас, и я уже вздохнул, что мы дошли спокойно, без приключений, как с лавочки, возле ближайшего дома встали три фигуры и перерезали нам дорогу.

— Ого, какая фифа, — присвистнул один из них, — парень давай деньги и свободен, а с твоей подружкой мы хотим познакомиться поближе.

— Тем более, что она больно взрослая для него, — ощерился второй, чьё лицо я едва видел из-за темноты, — а вот для нас будет самый раз.

Спутница рядом со мной вздрогнула и затряслась. Я аккуратно дотронулся до её руки, и с трудом, но разжал её побелевшие холодные пальцы. Она опустила голову, и я увидел, как задрожали у неё колени. Она едва стояла на ногах.

Повернувшись к подходящим трём взрослым, я чуть пригнулся и стартовал, как на стометровку, только плечом вперёд. Скорость и рывок были такими, что первый, ближайший ко мне противник, не успел даже дёрнуться в сторону, как улетел от столкновения метра на два назад и упал, ударившись головой, неподвижно замерев на месте. Увидев на тропинке два камня, я тут же подхватил их, кинув первым в одного, попал, и когда он схватился за голову, я быстро кинулся к нему, ударив вторым ещё раз в область уха, потом ещё и ещё, пока третий, парализованный быстротой с какой два его друга выбыли из строя, расширив глаза смотрел на это. Он внезапно повернулся и побежал, крича о помощи, мой последний камень догнал его, опрокинув на землю, а затем я ещё и добавил с ноги, чтобы он замер в позе эмбриона и не голосил больше.

Но его вопли всё же успели донестись куда нужно, потому что от дома где они сидели, послышались вопросительные возгласы и крики. Поняв, что к ним может прийти подмога, я бросился к девушке, быстро подставил ей спину, и когда она сцепила руки у меня на плечах, подхватил её под коленки и бросился бежать. Груз был лёгкий, сильно не стеснял мне движения, поэтому я набрал приличный темп и только что не стрелой вылетел на освящённый участок перед нужным домом.

— Стой, — над ухом раздался тихий голос, — там консьерж, мне нужно спуститься, а то будут вопросы. Хотя и так…

Я отпустил её ноги, и она стала рядом, всё ещё дрожа.

— Ключи где?

— В сумке.

Пришлось порыться, найти связку и взяв её твёрдо за руку, провести к подъезду, позвонив в дверь. Открыл мне недовольного вида дед, который только открыл рот, чтобы обматерить меня, но увидев позади Анну Константиновну, закрыл его, и лишь любезно с ней поздоровался, давая пройти внутрь. Мы поднимались наверх, а он все ещё удивлённо смотрел вслед, после того, как запер за нами дверь.

Открыв ключом квартиру, я провёл нас внутрь, разулся сам, усадил трясущуюся девушку на стул, разул её, затем снял пальто, в которое она вцепилась так, будто я собрался снять с неё трусы, затем я нашёл кухню, поставил на газовую плиту чайник и затем вернувшись в прихожку, провёл её за собой на кухню, усадив за стол.

— Так, что у нас тут, — по-хозяйски рылся я по холодильнику и шкафам, вытаскивая чай, кусок сахара, колбасу, хлеб в пластиковой хлебнице и масло, — о, отлично, даже сыр есть.

Сделав четыре небольших бутера, я положил их на два блюдца, найдя затем заварник, дождался, когда закипит вода в чайнике. Налив ей крепкого горячего чая, я кинул туда пару кусочков кускового сахара и вручил стакан в руки Анне Константиновне, пододвинув одну из тарелок с закуской.

Она схватилась за горячий стакан и дрожь стала немного ослабевать.

Жадно поедая вкусную копчёную колбасу, которую я тут ещё ни разу не пробовал, я запивал всё чаем.

— Эх, вкуснотища! — наконец я, доев всё своё без остатка, откинулся на стуле, впервые осматриваясь вокруг.

— Может бросить этот бег, и подастся в дипломаты? — огласил я вслух, — за эту колбасу, я готов на многое.

— Даже жить в сорока пятиградусной жаре со сколопендрами? — рядом послышался слабый голос.

Я задумался, затем нагло стянул с её бутерброда один кусочек колбасы и укусил его.

— Да, готов, — твёрдо заявил я.

С соседнего стула раздалось фырканье.

— Ну и да, Анна Константиновна, поскольку консьерж всё равно видел, как мы с вами были вместе, да ещё и держались за руки, — напомнил я ей, — простите, но я останусь у вас до утра. Что-то не хочется мне встречаться с вашими радушными соседями неподалёку отсюда.

— Вы трус Иван? — удивилась она.

— Я живой трус Анна Константиновна, — мне было по большей части плевать на её мнение обо мне, поскольку я знал свою цель в жизни, — завтра утром мне нужно тренироваться, а с ножом в животе это будет делать проблематично. Поэтому вместо того, чтобы искать себе приключения на жопу, я переночую у вас, а утром побегу к себе. Или вы выгоняете меня?

— Нет, — она вздрогнула, — конечно нет.

Она попыталась подняться, но видимо адреналин закончил своё действие, и она едва не рухнула на пол, я же броском кобры, едва успел подхватить её, и она безвольной тушкой повисла на мне.

Подхватив девушку под руки, я довёл до спальни, которую она показала, и расправил кровать.

— Где я могу лечь? — обратился я к ней.

Она задумалась, вздрогнула, и тихим голосом спросила.

— Можете посидеть в кресле, рядом с кроватью? Хотя бы немного?

Я было открыл рот, но увидев её состояние, закрыл его.

— Тогда пойду умоюсь, а вы как переоденетесь, позовёте меня, хорошо?

Она лишь кивнула.

Ванну, совмещённую с туалетом я обнаружил быстро и умылся, затем, когда услышал её голос, вернулся в комнату, увидев плед на кресле. Сама же Анна Константиновна, лежала в кровати, с одеялом до самого носа, чтобы я видимо не увидел её тело.

Поставив ещё один стул перед креслом, я пошёл выключил свет и опустил попу в скрипнувшее кресло, положив ноги на второй стул. Воцарилось молчание.

— Иван? — спустя час раздался её голос, — вы спите?

— Нет, думаю о том, как же тут неудобно на кресле и как я хочу лечь рядом с вами, — честно признался я.

Одеяло на кровати вздрогнуло, но я так и остался сидеть на кресле. Ещё через полчаса с той стороны раздался голос.

— Вы болван — Иван.

— Иван, как это общеизвестно, — громко зевнул я, стараясь не вывернуть себе челюсть, — дурак, в русских народных сказках, но никак не болван.

С её стороны не прозвучало никаких опровержений этому заявлению, поэтому я закрыл глаза и провалился в сон.

* * *

Утром, я проснулся от боли в спине, у меня затекло всё тело от сидячей позы, поэтому словно креветка, выпав из него, я с трудом разогнулся и кинув быстрый взгляд на кровать, где ещё спала моя преподавательница, отправился в ванную, куда сняв всё с себя тут же забрался, плескаясь пока вода набиралась. Нагло воспользовавшись запасами вкусного мыла хозяйки, я почти час отмокал и затем почистив зубы пальцем и зубным порошком, второй щётки в стакане у раковины у неё не было, я почувствовав неприятный запах пота от своей вчерашней одежды, обмотался только полотенцем и вышел из ванной комнаты, наткнувшись на сонную Анну Константиновну, одетую в одну лишь ночную комбинацию. Подсвечивающее из окна солнце, позади неё, обрисовало контуры её груди, форму которых было легко восстановить при должном воображении.

Молчаливая сцена длилась недолго, взвизгнув, она кинулась обратно в спальню, захлопнув за собой дверь. Через пять минут, она взъерошенная, вернулась ко мне, закутанная уже целиком в халат.

— Иван, — на меня посмотрели знакомые ледышки, — я рассчитывала, что вы как джентльмен, утром, меня тихо покинете.

— Вот же вам не повезло со мной, — хохотнул я, переходя на латынь, — что я деревенское быдло.

— Одевайтесь и выметайтесь, — она показала рукой на дверь, тоже ответив на латыни.

— И не подумаю, — я отрицательно покачал головой, возвращаясь на русский, — сначала я высохну, чтобы не простыть на улице и не заболеть, затем съем пару бутербродов с вашей вкуснейшей колбасой и только потом удалюсь под гневное сверкание ваших зелёных глаз.

— Они карие, болван! — мгновенно возмутилась она.

— То есть насчёт всего остальные вы не против, — улыбнулся я, — вот и отлично! Так, а теперь отвернитесь, я снимаю с себя полотенце. Хотя, как хотите.

Я демонстративно дотронулся до полотенца, которое было сейчас на мне единственным предметом одежды, а она, стремительно краснея, бросилась на кухню. Хихикнув, я переоделся в неприятно пахнущую одежду и пошёл тоже на кухню.

— Анна Константиновна, а можно я к вам на чай теперь каждый вечер приходить буду? — я откусывал от колбасы по кусочку, смакуя её, под её рассерженным взглядом.

— Нет.

— А вы покажите, где эту вы колбасу покупаете?

— Нет.

— А вы…

— Иван, вы поели?

— К сожалению, да, — я вынужден был признать очевидный факт, поскольку доел последний кусочек колбасы.

— Тогда я прошу вас покинуть мою квартиру. Сейчас же.

Встав, я прошёл вместе с ней в коридор, после чего вышел за дверь, но не успела она закрыть её за мной, как я громко сказал.

— Дорогая, хорошего дня, я позвоню тебе вечером.

Женская туфля вылетела из квартиры, не попала в меня, зато попала в перила и свалилась вниз, на первый этаж. Я спустился и под внимательным взглядом консьержа поднял её и отнёс обратно, аккуратно положив возле закрытой двери. Затем снова спустившись и проходя мимо старика, я пожал плечами, разводя руки в стороны.

— Женщины.

Два прицела вместо глаз проводили меня до открытой двери, и я вышел, затем отойдя от дома на десяток метров расхохотался, представив себе лицо Анны Константиновны, когда она сегодня будет спускаться вниз, стараясь не встречаться глазами с консьержем.

Отсмеявшись, я размялся и затем лёгкой трусцой побежал в сторону своей базы.

Глава 28

События приняли интересный оборот, когда через четыре часа, на поле где я тренировался, вернувшись из города, появились четыре крепких парня в одинаковых костюмах. Они прямиком направились ко мне, окружая.

— Чем могу быть полезен, товарищи?

— Вам нужно проехать с нами, — посмотрел на меня старший.

— С кем с вами и куда поехать?

Он нехотя достал и показал мне удостоверение сотрудника КГБ.

— Вы не ответили на мой второй вопрос.

— Это не вашего ума дело, пройдёмте гражданин, — ответил он.

— Не хочу, мне и здесь хорошо, — показал я рукой вокруг, тяня время. Ведь явно это были не местные, поскольку к нам подтягивались другие спортсмены, прислушиваясь к разговору.

— Гражданин, вы отягощаете своё положение.

— Ну хорошо, — я протянул руки, будто подставляя их под наручники. Два мужчины шагнули ко мне с боков, чтобы взять под локти, но я резко отбежал от них на метров шесть.

Они переглянулись и бросились ко мне, стараясь отрезать путь к отступлению. Я был вынужден признать, что это идея с их стороны, точно была не лучшей. Поймать размявшегося, готового к бегу спринтера в спортивной форме и шиповках, было такое себе мероприятие. К тому же, я не убегал от них далеко, лишь на расстояние, чтобы они могли подойти ближе, и когда они снова бросались ко мне, я словно заяц делал резкие повороты то влево, то вправо уходя от их рук, поскольку отличное сцепление шиповок с землёй давало мне очевидные преимущества. Они сталкивались, падали на землю, уже понимая, что выставляют себя на посмешище. Спортсмены, видя эти «Весёлые старты», уже ухахатывались, ржа на весь стадион и привлекая этим ещё больше людей.

Старший, который со мной разговаривал, остановился и достал из кобуры пистолет.

— Эй! Так нечестно! — возмутился я, — а если вам нужно будет взять преступника живым?!

— Николай, прострели ему ногу, — хмуро посоветовал другой, тоже доставая оружие.

— О, интересно, а стреляете вы так же, как и бегаете? — я рывком переместился влево.

Комитетчик молча снял пистолет с предохранителя, и я понял, что не готов проверять его меткость, особенно на себе, поэтому пошёл им навстречу. Удар под дых, затем ещё и меня потащили по полю, не слушая маты и оскорбления от возмущённых их поступком людей.

На выходе меня погрузили в «Волгу» и стиснув с обоих сторон, повезли в Москву, ожидаемо на Большую Лубянку, 2. Там проведя через три кордона охраны, они запихнули меня кабинет без окон и двое остались внутри у двери, другие встали за дверь. Потянулось томительное ожидание, пока наконец дверь не открылась и внутрь не вошли двое, явно недовольные друг другом.

— Товарищ Петров, вы знали, что он мой подопечный, и обязаны были по инструкции прийти ко мне, — с налитыми кровью глазами, говорил ему товарищ Белый, при виде которого я облегчённо вздохнул.

— Товарищ Белый, это вас не касается, — ответил второй, с яростью смотря на него и меня, — мы просто пригласили товарища побеседовать с нами.

— Они мне ещё пистолетом угрожали, — тут же наябедничал я.

— Что? — мой куратор окончательно вышел из себя, — вы вообще в своём уме?

Тут этот товарищ Петров, который я мог покаяться был точно кем угодно, но не Петровым, смутился, недовольно посмотрев на исполнителей.

— Он мастер спорта по бегу, — невозмутимо ответил на это старший, который меня задерживал, — как ещё мы должны были его поймать?

Несмотря на серьёзность ситуации, мой куратор изумлённо посмотрел на него, затем на меня и фыркнул, успокаиваясь.

— И в целом, товарищ Белый, тут не о чем беседовать, — я встал из-за стола, — налицо просто полнейший непрофессионализм.

— Да? — удивился он, — объяснишься?

Я кивнул, подходя к нему, поскольку понял причину моего задержания. Лицо этого товарища Петрова уж сильно было похожим на Анино, ну или наоборот.

— Вместо того, чтобы найти и наказать шофёра, который не приехал поздно ночью к дому профессора за Анной Константиновной, вместо того, чтобы найти и наказать тех хулиганов, которые набросились на нас рядом с её домом, ведь я не мог позволить девушке одной идти ночью по городу? Проще ведь конечно найти единственного человека, которого видели выходящим из её квартиры. Это консьерж вам стуканул про меня?

На лице товарища Белого при этих словах расплылась довольная улыбка.

— Недорабатываете товарищи, ой недорабатываете, — барственным тоном сказал он и обратился ко мне, — идём Ваня, тебе тренироваться надо.

В ответ нам скрипнули зубами, но ничего не сказали, лишь кивнув головой, чтобы нас пропустили. Проходя мимо мужчин, что меня брали, я улыбнулся им и предложил.

— Если хотите, приходите ко мне на стадион, покажу вам пару спринтерских штучек.

Зла конкретно на них у меня не было, ну ударили со злости, с кем не бывает, они же просто исполнители. Мужчины молча проводили меня взглядами, ничего не сказав.

Пройдя все кордоны с товарищем Белым, мы сели в машину, и уже в ней он заржал словно конь. Даже водитель недоумённо смотрел на него, не понимая, что нашло на начальство.

— Ой Ваня, — он смеялся, вытирая слёзы с глаз, — если бы ты с такой скоростью зарабатывал себе друзей, как врагов, то уже точно выше меня по званию был.

— Товарищ Белый, они просто обленились работать работу, — я пожал плечами, — за нами гнались, было поздно, я просто у неё переночевал.

— Уверен хулиганов найдут, и я поинтересуюсь их судьбой, — он достал платок и вытер глаза, — расскажи лучше про стадион, там парни только что кипятком не писают, рассказывая, как ты бегал от группы захвата, не давая поймать себя.

Я тут же, размахивая руками и добавляя от себя подробности для красоты, тут же ему всё и поведал, закончил я рассказ про снятие пистолета с предохранителя уже под совместный гогот двух людей. Водитель сначала крепился, но потом не выдержал и оба мужчины хохотали словно сумасшедшие над этой ситуацией.

— Слушай, это конечно всё смешно, — снова вытирал глаза от слёз товарищ Белый, — а ведь у нас в подготовке и правда нет ни слова, о том, как задерживать мастеров спорта по бегу без применения оружия.

— Налицо, явный пробел в образовании! — торжественно заключил я, поднимая палец вверх.

Они снова посмеялись, и комитетчик приказал вести нас обратно на базу, где меня встретили словно я выиграл золото на Олимпиаде, и эта история весь день служила причиной хохота и смешков, особенно когда я показывался в поле зрения людей в части, где проживал.

Сергей Ильич был не так благодушен, расстроено качая головой, и говоря, что я словно магнит притягиваю к себе всё говно в округе, лучше бы так золото притягивал и мы бы давно с ним разбогатели.

* * *

Вечером, мы снова встретились с Анной Константиновной у профессора, но ни я, ни она и словом не обмолвились о произошедшем вчера. Мы также занимались, и она целиком была занята учёбой. Только в этот раз чай пить не стали и пошли вниз, где я увидел новую машину, ожидающую её. Она пошла к ней, но внезапно остановилась, повернулась и сказала.

— Спасибо.

Затем меня снова окатили ледяным взглядом, и девушка села в машину, больше не смотря в мою сторону.

Поскольку проблем у меня хватало и без баб, то я просто побежал к себе, ведь уже через десять дней мне должны были завести счёт в Сберкассе и выдать первые деньги, на которые у меня были планы. Массажист уже нашёлся, согласный на моё время, и с таксопарком Щитов договорился, одна машина по счётчику, будет также меня ждать вечерами после занятий у дома профессора. Но для этого нужно было внести деньги в кассу автопарка, которых пока у меня не было.

* * *

Дни побежали за днями, недели за неделями, так что неожиданно для меня наступил Новый год. Все готовились его отмечать, а я привычно тренировался. Сергей Ильич вечером позвал меня посидеть за общим столом, на что я удивлённо на него посмотрел и сказал, что у меня тренировка. Он покрутил пальцем у виска, но настаивать не стал, а я в полном одиночестве бегал свою вечернюю пятёрочку.

Как, впрочем, и утром, когда в полном одиночестве отправился на двадцать километров. Никаких новогодних праздников я себе не позволял, хватило тех двух месяцев осенью, что я провалялся без дела, поэтому для меня были лишь дни, когда я усиленно тренировался и тогда, когда давал мышцам отдохнуть. Массажист мне в этом очень сильно помогал, как и новая ванна со льдом, куда я опускал ноги после особо интенсивных тренировок. Да, я знал, что это негативно влияет на суставы, но отвод молочной кислоты и быстрая ремиссия уставших мышц была для меня важнее.

Из самого запомнившегося из случившегося за это время было желание поговорить со мной матери Ивана, которой хватило наглости приехать сюда, и просить встречи. Передав Сергею Ильичу, что женщину с такой фамилией не знаю, я продолжил тренировку.

* * *

Выйдя от профессора одним из следующих дней, мы увидели у подъезда не две машины, а три. Причём одна из них, чёрный «Москвич» была нам обоим незнакома. Подойдя ближе, я увидел, что на заднем сидении сидит Арапов.

— Иван, всё в порядке? — Анна Константиновна неожиданно взволнованно посмотрела на меня, — у неё МУР-овские номера.

— Да всё хорошо, Анна Константиновна, не волнуйтесь, — я попрощался с ней, затем подошёл к своему такси, отдав деньги за проезд водителю, сказал, что он может ехать по своим делам. Тот обрадовавшись халяве, тут же укатил, и я вернувшись, сел в открытую дверь, поймав напоследок на себя обеспокоенный взгляд учительницы английского, прогресс изучения языка с которой шёл просто по экспоненте. Я уже мог спокойно поддерживать разговор, но акцент, по её словам, чувствовался, впрочем, уверенно писать я тоже пока не мог, так что мне ещё было куда расти под её твёрдой рукой.

— Судя по вашему лицу Владимир Павлович, вечер не будет для меня добрым, — я сел рядом с ним, пожав протянутую руку. Арапова было не узнать, с нашей последней встречи он осунулся, под глазами виднелись тёмные мешки, да и в целом вид был весьма далёк от того, каким я увидел его впервые.

— Гриш, к нам, потом свободен, — сказал он водителю и молчал всю дорогу, пока мы не приехали на Петровку и не прошли в его кабинет. Сходив за чайником, он принёс второй стакан и сушки, поставив это на стол, обитый чёрным дерматином.

— Рассказывайте, — макнув твердейший бублик в сладкий чай, сказал я.

— От моей первоначальной межведомственной группы МВД и КГБ никого не осталось: кто бросил это дело, кто пошёл на повышение, — начал он, — финалом его стало то, что видя, что я не останавливаюсь, у меня его просто забрало КГБ и всё засекретило. Так что не будет Иван никаких обличительных статей в газетах, возмущённой общественности и показательных судов. Почти всех, кого вину удалось доказать, отправили в лагеря, тех кто просто молчал, отправили в колонии-поселения. У школы-интерната полностью сменился весь педагогический состав. Тех парней из воспитанников интерната, кто избивал малышей, забрали в армию и отправили служить на Камчатку. Те же кто был уличён ещё и в сексуальном насилии, уехал в тюрьму на большие сроки с поганой статьёй.

— Те шестеро, что приезжали развлекаться в школу?

— Поехали на совместную охоту и пропали без вести.

— Ну пока всё же хорошо Владимир Павлович, — облегчённо вздохнул я, — почему вы такой обеспокоенный? Ну ладно, чёрт с ними газетами, если все понесли наказание.

— Не все, — он сжал губы. — Андрей Григорьевич Пень, выступил со стороны обвинения свидетелем, поэтому его, за раскрытие махинаций предыдущего директора и её мужа, отправили на повышение в Киев работать в школе-интернате № 21.

— Чего?!!! — у меня вытянулось лицо, — чего??!!!

— Да, — он внимательно на меня посмотрел, — и многое, из того, что я на него накопал исчезло из моего сейфа, прямо здесь на Петровке. А на следующий день дело у меня отняли и передали в КГБ.

— А Ира?! — у меня сжалось сердце? — Как у неё дела?

— С ней всё хорошо, она по делу не проходила, показания не давала, — успокоил он меня, — уехала вместе с отцом в Киев.

— Да уж, дела, — я хоть и предполагал, что нечто подобное может случиться, после того, что Ира сказала мне при расставании, но, чтобы настолько прогнила система в некоторых своих местах, я даже представить себе не мог.

— И ещё, помнишь ты говорил про воспитанника Леонида Кураева, по прозвищу Редька? И подручного Бугая, по прозвищу Серый, который сбежал из интерната.

— Да конечно.

— Леонид просто исчез, — грустно ответил Арапов, — выбыл из одной школы-интерната, но в другую не прибыл. И факты об этом также исчезли, вместе с доказательствами преступления директора.

Я угрюмо сидел, макая сушку в чай, в горло ничего не лезло.

— Судя по твоему виду, у тебя есть предположение куда он мог исчезнуть? — удивил он меня своей прозорливостью.

Пожав плечами, я спросил.

— А что с Серым?

— Угодил в психушку, — покачал головой тот, — всё время повторяет, что его преследует какой-то Чёрный Мститель.

«И поделом, надеюсь, что в ней он и сгниёт, — порадовался я».

— Компенсации детям и выпускникам, прошедшим через этот ад, будут? Понятно, что девственность и психику уже не вернуть, но хотя бы деньги на то, чтобы улучшить условия для новой жизни?

Он опустил голову, и я понял, что ничего подобного и близко в светлом и великом СССР не будет. Всё просто замели под ковёр.

— Владимир Павлович, спасибо вам за всё, — я поднялся с места, — но на этом и правда вам стоит остановиться. Одно дело мы с вами сделали, отсекли гидре тысячу её голов, большего пока и не нужно. Я не хочу губить вашу карьеру, поскольку вы нужны стране и мне. Вы ведь не откажите, если мне станут известны похожие случаи, чтобы поковыряться в них калёным железом?

— Не откажу, но хочу знать всю правду по этому делу, хотя и не смог оправдать целиком твоё доверие, — он поджал упрямо губы.

— Владимир Павлович, как только моё слово станет что-то значить, я вернусь к этому делу во второй раз, но с большими силами, — я внимательно на него посмотрел, — пока же, ни вы, не я, видимо для этого не готовы. Считайте, что мы закончили вничью одну битву и отошли назад, чтобы перегруппироваться и получить подкрепления, ведь война ещё не проиграна.

— Иван, если нужна будет моя помощь, ты всегда можешь на меня рассчитывать, — он поднялся и подойдя ко мне пожал руку.

— Спасибо Владимир Павлович, — я подошёл ближе и обнял, задержав на секунду, — как будет время вернусь в посёлок и посмотрю, как в школе-интернате идут дела с новым руководством.

— Знаешь, а я уже интересовался, — слабо улыбнулся он, — даже видимо дважды, поскольку меня закидали телеграммами с ВЛКСМ, райкома партии, двух газет и даже местного КГБ вашего района, что всё хорошо, и я зря переживаю.

Я хмыкнул.

— До встречи Владимир Павлович.

— Удачи на Олимпиаде, — улыбнулся он мне на прощание.

«А я, действительно туда съезжу, как только будет время, — твёрдо решил я про себя, выходя с Петровки и ища, где бы мне поймать такси».

Вернувшись на базу, я с удивлением узнал, что на КПП уже дважды звонили и спрашивали не вернулся ли я. Когда позвонили в третий раз, за мной на стадион прибежал солдат, я не понимая, кто это так сильно заботится о моей персоне побежал и поздоровавшись с новым караулом, поднял трубку.

— Алло!

В ней в ответ сначала была тишина, а затем знакомый голос.

— Иван? У вас всё в порядке?

— Анна Константиновна? — удивился я, узнав наконец её голос.

— Иван, вы можете ответить на один простой вопрос? — в трубке раздались недовольные нотки.

— Вы обо мне беспокоитесь Анна Константиновна? Мне сказали, что вы два раза звонили, — я был поражён, чтобы «Ледышка» обо мне волновалась? Чего произошло? Антарктида растаяла что ли?

— Болван, — в трубке после этого раздались гудки отбоя.

— Кто звонил Иван? — полюбопытствовал знакомый лейтенант.

— Да моя учительница английского, переживала, что не пришёл на занятия, — я сделал вид, что полная ерунда.

— Симпатичная? — улыбнулся он ехидно.

— Я как-то стараюсь не смотреть на неё, поскольку именно потому, что её хотели тронуть хулиганы, меня тогда в КГБ и загребли, думаю может родственник у неё там работает.

Услышав волшебные три буквы, интерес мужчин к незнакомке тут же угас, а я отправился обратно на тренировку.

Глава 29

В том, что со Вселенной явно что-то не в порядке, я убедился в обед, когда на поле появились четыре знакомых мне мужчины.

— Что, опять? — резко погрустнел я, когда они подошли ближе.

— Нет, — хмыкнул старший, улыбнувшись и протягивая мне руку, — мы собственно по твоему приглашению прибыли.

Я недоумённо на него посмотрел, а потом вспомнил, что да, сам же приглашал их на стадион потренироваться.

— О, круто, а из пистолета дадите пострелять?! — мгновенно воодушевился я.

— Из пистолета пострелять…не дадим, — улыбнулся второй, — не положено.

— Эх, жаль, — погрустнел я, — ладно, а форма у вас есть? Не будете же вы в костюмах тренироваться?

— Форма есть, — односложно ответил он, — в машине.

— Несите, чего ждать, уж я на вас сейчас оторвусь. Кто меня бил, а? А? — радостно потёр я руки.

Комитетчики переглянулись и по их взглядам я понял, что они уже глубоко задумываются о правильности своего прихода сюда, но они тем не менее, послали самого младшего метнутся кабанчиком и уже через полчаса, я вволю над ними измывался, совмещая свои тренировки с их. Концом же всего стало то, что мы снова играли в «догони резкого, как понос зайчика», правда с тем же результатом, что и прошлый раз.

Несмотря на то, что они все были грязные, извалянные в земле и немного печальные, я сжалился над ними и предоставил свою комнату и душ, где они помылись, привели себя в порядок и при уходе сказали, что будут теперь приезжать три раза в неделю. Я же, думавший, что они после сегодняшнего дня ко мне и на километр больше не подойдут, остался стоять с открытым ртом, увидев в их взглядах радостное предвкушение следующей встречи.

* * *

Через пару недель после этого, на тренировку неожиданно заявился товарищ Белый, с удивлением смотря на мой бег с парашютом и азартные крики тренера, что я снова улучшил своё время при беге с ним.

Увидев куратора, как я уже знал с Третьего управления КГБ, отвечающего за Вооружённые силы, знающие люди со мной поделились, правда сразу замолчав, когда я спросил про его имя и фамилию. Тут мне сказали, что много знать, тоже плохо, так что пришлось отстать.

— Здравствуйте товарищ Белый, — остановился я, видя, что он нерешительно мнётся на бровке, словно не хочет прерывать мою тренировку, — что-то случилось?

— Тут такое дело Ваня, — смущённо произнёс он, сразу подойдя ближе, — Семёрка передала запрос моему шефу на тебя, и как бы принято решение, помочь коллегам, которые помогают нам.

— Очень интересно, но ничего не понятно, — улыбнулся я.

— В общем те парни, с которыми ты в догонялки тут играешь, они с Седьмого управления сам знаешь, чего, — поводил он рукой в воздухе, — они там какие-то соревнования внутренние недавно устраивали, в которых с разгромным счётом победили остальные команды.

— А я тут при чём? — удивился я, — хотя согласен, парни неплохие, только молчаливые очень.

— Ну как бы оказалось причём, — он был всё ещё сильно смущён, — в общем сможешь ещё человек сто потренировать?

— Чего? — у меня лицо вытянулось.

— Надо Ваня, надо, — усмехнулся он, — ты ведь так и не поблагодарил меня тогда за те шиповки на Чемпионате Европы.

— Так и знал, что это были вы! — сделав вид, что не знал этого, радостно воскликнул я, бросаясь к нему с волочащимся позади парашютом, и стал пожимать руку, — спасибо товарищ Белый!! Огромное спасибо!

— То есть ты согласен? — прищурился он.

— Да, ради вас и шиповок, — я приложил руку к сердцу.

Он рассмеялся.

— Тогда завтра как раз после твоей утренней двадцатки за тобой приедет автомобиль, пропуск на тебя выписан, едь смело. Там на месте согласуешь дни, часы и условия тренировок, инструктора там просто отличные. Ещё той, старой закалки. Резали эсэсовцев так, что до сих пор фрицы питаются по ночам, кто с ними тогда встречался, но по счастливой случайности уцелел.

— Автомобиль? Пропуск? — изумился я, отчленив главное из его речи.

— Конечно, будешь это делать на базе школы КГБ, — словно само разумеющееся сообщил он мне, — не думаешь же, что сюда сто человек Семёрки приедут светить свои лица?

— А ну да, конечно, — согласился я с ним, — точно было бы глупо.

— Ну вот и отлично, ко мне есть что? Вопросы? Пожелания?

— Кстати, раз вы об этом сами спросили, — кивнул я, — я подумал и понял, что мне нужна новая биография.

— Зачем это? — тут же прищурился он.

— Я подумал, что говорить американским репортёрам о том, что мой отец умер, заснув пьяным на колхозном поле и его переехал комбайн, будет не патриотично, то же касается и школы-интерната. Нехорошо если наши не друзья прицепятся к этим словам, ведь все советские дети имеют родителей и живут только счастливо!

Его лицо посерьёзнело.

— Что-то ещё?

— Да, как мне не противно это, но с той женщиной и её супругом мне нужно будет тогда наладить хорошие отношения на публике, — скривился я в ответ, — нужно наделать счастливых фотографий с ними и мной, пусть ещё подделают мои детские. В той квартире, где они живут, обустроить мою детскую комнату с медалями, фотографиями и прочим, ну и главное, поскольку наверняка интервью после моей победы на Олимпиаде, могут брать у них тоже, они свои роли тоже должны выучить наизусть. Ну и конечно, это всё должно проверяться по всем государственным базам, если возьмутся копать наши или заграничные журналисты.

— Ты так свято уверен в своей победе? — он остро на меня посмотрел, — то что ты предлагаешь, больше похоже на заброску разведчика в тыл врага. Представляешь сколько для этого людей и сил нужно будет задействовать?

— Товарищ Белый, я просто предложил, решать вам, — я поднял руки, словно сдаюсь, что особенно комично выглядело, поскольку сзади меня был парашют, — просто предвижу некие проблемы, если реальная биография будет предана огласке, тем более копать есть где, я разговаривал недавно с Араповым.

— Мы подумаем Ваня, — мирно согласился он, — ладно, до встречи.

— До встречи товарищ Белый.

* * *

Поездка в школу КГБ обернулась для меня новым витком в жизни. Инструкторы в ней оказались все сплошь товарищами с сложновыговариваемыми испанскими фамилиями, хотя говорили на чистейшем русском, а с учетом того, что они носили балаклавы, скрывая лица, то я понял, что это опять сплошное надувательство и они издеваются таким образом над обучающимися, заставляя выговаривать их все эти длиннющие фамилии.

Зато все как один, и правда оказались милыми и компанейскими людьми, душевно меня встретили, обо всём договорились, накормили так, что я чуть не лопнул и ещё подарили мне нож разведчика в подарок! В общем по возвращении на базу ЦСКА я был в полной прострации, такого хорошего к себе отношения я давно не видел. Ну и разумеется, в те дни, когда на меня тоже надевали балаклаву и говорили, что я теперь товарищ Заяц, при этом гнусно хихикая, я полностью отдавался тренировкам для них школы без остатка.

Меня как настоящего зайца выпускали на их специальный полигон, имитирующий городскую застройку, а курсанты, группами по четыре человека, пытались по очереди меня поймать, не используя конечно сети и другой подручный материал. Конечно же, для них это стало мягко говоря проблемой, зато веселившиеся инструктора, только и успевали выдавать наряды вне очереди. Они даже через месяц совестных тренировок рассказали мне слух, который теперь витал в казармах унылых курсантов, что якобы инструктор Заяц — это новая разработка тайного отдела, который может становиться на время невидимым и бесплотным, поэтому его невозможно поймать руками. Даже появились теории, как можно меня поймать, она фантастичнее другой, но главное, что всем курсантам объявили, что, если к весне они не смогут хотя бы по разу поймать товарища Зайца, то весь их выпуск расформируют за профнепригодность. Ржавшие инструктора конечно их обманули, но мне запретили поддаваться, чтобы ещё больше мотивировать курсантов, ну я и старался, как мог, оставляя их всё время в дураках.

Ближе к лету, когда несчастный, задрюченый выпуск всё же выпустился, так ни разу и не сумев меня изловить, эти злодеи заставили меня ещё стоять у ворот и махать им вслед рукой, сами гогоча как кони. А потом сказали, что сделали запрос своему руководству, на согласование для меня постоянной ставки инструктора, когда конечно у меня будет время, поскольку скоро начинался летний спортивный сезон, но осень и зиму ведь ничего у меня не было, кроме тренировок, так что они, подливая мне ещё чая и двигая ближе различные ножи, тактично намекали, чтобы я хорошо подумал над их сверх заманчивым предложением.

* * *

— Игорь Иванович, Анна Константиновна, — обратился я к обоим, когда мы закончили занятия и стали собирать свои вещи, — с сегодняшнего дня мы делаем большой перерыв, как бы не до самой осени. У меня начинается спортивный сезон, поэтому просто не будет времени на занятия.

— А когда Иван он закончится? — обеспокоенно спросил профессор, поскольку я, несмотря на их сопротивление, каждый месяц вручал ему и Анне Константиновне по пятьдесят рублей, за занятия со мной. Оба сначала категорически отказывались принимать деньги, но когда я пригрозил, что тогда просто найду себе других учителей, как бы мне ни хотелось с ними обоими расставаться, а эти деньги, просто оплата за их время со мной, поскольку я теперь трудоустроен и могу оплачивать сам собственные расходы. С трудом, но я уломал обоих, потому что специально говорил им вместе, а не по отдельности, и как мне признавалась потом его жена, те деньги, что они получали от меня им сильно помогали, поскольку их семнадцатилетний сын сильно заболел и денег, получаемых мужем на кафедре стало не хватать на оплату иностранных лекарств.

Так что сейчас я знал, что он беспокоится не за прекращение потока денег от меня, а за сына.

— Да кстати Игорь Иванович, забыл вам сказать, — я сегодня вываливал новость за новостью, поскольку и правда мне больших трудов было это всё провернуть. Только своим настырством, нытьём, обещаниями и угрозами, мне удалось сдвинуть пару гор, и мне наконец согласовали то, что я сейчас собирался ему озвучить.

— Я поговорил с кое-какими своими знакомыми, в эту пятницу вашего Диму переведут в Кремлёвскую больницу. Там вроде бы и доктора хорошие, и присмотрят за ним лучше, чем в той, что он лежит сейчас, да и лекарства бесплатные. Так что не забудьте с Зиной Викторовной выписать себе пропуска на посещение, просто так туда не попасть.

Профессор сначала несмело улыбнулся, думая, что я пошутил, затем видя, что я серьёзен, его повело в сторону, мы тут же с Анной Константиновной бросились ему помогать, а я закричал, зовя его жену. Когда обеспокоенная женщина прибежала, и положила ему таблетку под язык, он, держась за сердце повторил новость, спрашивая у меня, как это удалось сделать?

Я шутил, отмахивался, говоря, что моей заслуги тут нет, просто друзья помогли, и они успокоились, а затем и повеселели. Очень долго не хотели меня отпускать, так что мне с трудом удалось их уговорить и наконец уйти вместе с учительницей английского, заверив, что уже к осени я к ним вернусь.

Мы спускались вниз, и я всё время ловил на себе её взгляд.

— Да Анна Константиновна?

— Им ты мог навешать лапши на уши, мне нет, — она посмотрела на меня своим ледяным взглядом, — попасть в Кремлёвскую у их сына не было ни малейшего шанса, зная, кто там лечится.

— Ну видимо как-то всё-таки получилось, — я пожал плечами, — всякое в жизни бывает.

Видя, что я не намерен продолжать эту тему, замолчала и она. Мы спустились и привычно выйдя из подъезда, вместе пошли к ожидающим нас машинам. Неожиданно со скамейки поднялся высокий, крепкий мужчина, который окинув нас недовольным взглядом, пошёл нам встречу.

— Анна Константиновна, осторожно, — я взял её под локоть, чтобы остановить, его взгляд мне не нравился, но тут и она сама увидела его.

— Евгений? — от неё только что Арктикой не пахнуло в этот момент, настолько голос был полон холода, презрения и скрытой ненависти.

— Молодого ёб…я ты себе нашла Аня, — хмыкнул он, презрительно окидывая меня взглядом, — хотя вроде уговор родителей ещё в силе.

— Пошёл вон, — она указала пальцем в сторону, — или хочешь, чтобы я отцу рассказала про ту ночь?

Его лицо перекосилось от гнева. Он подошёл ближе к нам, и я рефлекторно задвинул её за себя, хотя она и сопротивлялась этому.

— Мужчина, вы же видите, что неприятны девушке, — миролюбиво сказал я, как он как-то мгновенно отодвинул правую ногу назад и пошевелил плечами. Сознание меня тут же покинуло.

— Ваня? Ваня? — сквозь шум в ушах послышалось мне. Стараясь не шевелить гудящей головой, я с трудом открылглаза, солнце на мгновение ослепило меня, но тут же сверху оказалось обеспокоенное лицо Анны Константиновны.

— Ваня?

— Да мамочка? — решил пошутить я.

— Какая мамочка? — внезапно она растерялась, — Ваня это я твой учитель, Анна Константиновна.

— Да я уже понял, — проворчал я, поворачиваясь набок и пытаясь встать, на затылке была огромная шишка, а дотронувшись до места я увидел, что вся рука в крови.

— Поеду-ка я домой, — заключил я.

— Нет, тебе нужно в больницу! — испугалась она, увидев кровь, — немедленно Иван! Я требую!

Видя, что она и правда вся на нервах, я не стал спорить, поэтому заплатив своему шофёру, отпустил его, а сам сел в её машину, рядом с ней. Она назвала адрес водителю, и мы сначала проехались в неврологический травмпункт, где она поругалась с врачами, но меня приняли без очереди под недовольные взгляды ожидающих и уже через полчаса выпустили с наказом больше не падать и лучше полежать, а если головокружение усилится или появиться рвота, то срочно возвращаться к ним. Я опять хотел ехать к себе, но она снова настояла на своём, и мы поехали к ней. Где под внимательным взглядом консьержа, которому я незаметно показал кулак, мы прошли в её квартиру. Она быстро переоделась и в знакомом мне халате стала наводить суету. Уложила меня на диване в зале, сама поставила чай и натаскала на табурет бутербродов с так понравившейся мне колбасой, сама же села рядом и видимо наблюдала, появятся у меня симптомы о которых сказали врачи или нет.

— Анна Константиновна, — мой голос её встревожил.

— Что-то болит Ваня? Голова кружится?

— Нет, но я думаю, вы мне теперь должны объяснить, что случилось.

— Евгений работает в КГБ и является действующим чемпионом Москвы по боксу, вот что случилось, — поморщилась она.

— Это конечно хорошо, но почему он вас ждал, явно говорил о том, что ваши родители близко знакомы и ещё ему не очень понравилось, что с вами другой мужчина.

— Мужчина? — фыркнула она, — ты моложе меня на девять лет!

— Эй, я сейчас обижусь и уйду, — пригрозил я, но посмотрев на тарелку с бутербродами добавил, — вот только сначала в отместку, всю вашу колбасу съем.

Она снова фыркнула и вообще впервые за всё наше время знакомства улыбнулась.

«Похоже да, у Вселенной в которой я живу беда, надо срочно драпать отсюда, — понял я, когда это увидел».

— Анна Константиновна? — когда молчание затянулось, напомнил я о себе.

— Ладно расскажу, — нехотя сказала она.

— Наши отцы дружат с самого фронта, не раз друг друга выносили с боя. Наши семьи, словно родные, поэтому, когда родилась я и он, они сначала в шутку женили нас, а когда мы подросли и стали взрослее, сами стали испытывать чувства друг к другу.

Я молчал, ел бутерброды и слушал.

— Потом стали встречаться, а потом кое-что произошло, о чём я не хочу говорить, но больше я с ним не встречаюсь, а отцу говорю, что мы поссорились, но временно, чтобы его не огорчать.

— Почему вы говорили «о той ночи» и что расскажите о ней отцу? — спросил я, откладывая еду в сторону, — что произошло?

Она замолчала, уронив голову в ладони.

— Он что-то сделал с вашими знакомыми?

Она покачала головой.

— С вами?

Она долго не шевелилась, но затем кивнула. Было видно, что это признание далось ей с большим трудом.

— Поэтому, когда на нас тогда напали хулиганы, вы так испугались?

Тут уже она кивнула быстрее.

— А рассказать вы не можете, поскольку это разобьёт отцу сердце?

— Четыре сердца Иван, — она подняла лицо, и я увидел, что она плачет, — папа, мама, дядь Серёжа, тётя Света.

«Вы своё ещё забыли посчитать, — промелькнула у меня в голове грустная мысль».

Я, морщась от головокружения, поднялся с дивана, подошёл к ней и сев на пол взял её руки в свои, почувствовав что они холоднее льда.

«М-да, судьба злодейка словно специально бросает меня туда, где творится очередной пиз…ц, — задумчиво подумал я про себя, — хотя тут хотя бы шесть жизней, нецелый интернат».

Мы молча сидели, я держал её руки в своих, чувствуя наконец, что они становятся теплее. Тогда я отпустил их, приложил руку к её лбу, который был чуть покрыт испариной, но вроде температуры не было, и вернулся на кровать. Анна Константиновна внимательно смотрела за мной.

— Слушай, а давай я набью ему морду, — предложил я ей, — легче конечно не станет, но сделаем хоть что-то.

Она недоумённо посмотрела на меня.

— Ты вон уже, воин, попробовал, — снова несмело улыбнулась она, — он три года место удерживает, только искалечит тебя. Так что я против, но за предложение спасибо.

— Я понимаю, что тебе тяжело, но мне, чтобы придумать план, нужны подробности, — я поднял руку, видя, как она вскинулась от возмущения, — так что нытьё в сторону, гений планирования на площадке. Я же не смаковать собрался твоё горе, а подумать, как его больнее прижучить: я так понял он честолюбив, тщеславен, что ещё?

— Тщательно следит за внешностью, — она стала загибать пальцы, — не любит отказов, слаб к женскому вниманию.

— Хм, — в голове промелькнул сразу десяток планов от таких характеристик, — давай, бери себя в руки, и рассказывай, как это произошло, и почему. Сам акт меня не интересует, только причины к этому приведшие и последствия.

— С каких пор, мы уже на ты? — явно чтобы оттянуть время, спросила она.

— С тех самых Аня, когда мы группой лиц по предварительному сговору решили испортить жизнь одного чемпиона Москвы по боксу, между порочим сотрудника КГБ! — хмыкнул я, — и всё это без летальных последствий, поскольку его родители расстроятся, как ты сама говоришь, но думаю я, что карьера и самолюбие, тогда точно должны пострадать.

Она удивлённо на меня посмотрела, и перебралась на диван, забрала мой последний бутерброд, отпив из моего стакана.

— Аня, это уже наглость! — возмутился я.

— Ничего потерпишь, — на меня всего лишь на секунду взглянули две старые льдинки, но почти сразу пропали, и она стала рассказывать, с такими деталями, словно это случилось только вчера. Чем больше она рассказывала, тем отчаяннее я понимал, как долго она в себе это копила. Как долго всё это вынашивала и хранила, если сейчас, когда между нами сломалась плотина недоверия, всё это из неё хлынуло полноводным потоком.

Только когда за окном стали сверкать звёзды, она закончила, и повернула ко мне лицо, на котором давно высохли слёзы.

— Ты уже шестая, — я задумчиво посмотрел на неё, — мда и все молчат, потому что боятся либо его, либо его отца. Он тоже большая шишка в КГБ?

— Очень большая, — кивнула она, — так что я не знаю, почему я тебе всё рассказала, и что сможешь сделать ты, простой парень из деревни.

— Ну, раз уж у нас сегодня вечер признаний, давай и я кое-что тебе поведаю о простом парне, — хмыкнул я, привлекая к себе её пристальное внимание.

— Давай, удиви меня, — широко улыбнулась она.

Я стал рассказывать, конечно без того, что делал сам, и что мы делали совместно с Ирой, просто то, что творилось в интернате, и я чтобы вырваться оттуда, стал спортсменом, чтобы попасть в Москву, к тому следователю что она видела со мной, и к чему привело расследование, которое он устроил по моим показаниям. Предстал в общем перед ней рыцарем в белых доспехах, но с запахом говна на сапогах, полностью открываться ни перед кем я был не намерен, достаточно было того, что Ира могла раскрыть миру пару секретов, которые обо мне знала. Хотя понятное дело, она ничего не видела, и я ничего не рассказывал ей, но, например, такому следователю как Арапов, даже её слов будет достаточно чтобы потянуть за эту ниточку, распутав клубочек. Так что больше я никому не собирался доверять и раскрывать свои прошлые делишки, хватало Дамоклова меча из того, что знала Ира над моей головой, чтобы вешать туда другие.

Но история её впечатлила сильно, она сначала конечно не верила, грозилась, что всё проверит, но видя, что я спокойно это всё воспринимаю, в конце лишь плакала, особенно когда узнала, что КГБ всё засекретило и историю не раздули в газетах.

Внезапно она наклонилась ко мне, и приблизив глаза к глазам тихо сказала.

— Поцелуй меня?

Я чуть поднял голову и легонько притронулся к солоноватым губам, а затем и носу, заставив её поморщиться. Словно не распробовав, она сама уже осторожно прикоснулась к моим губам.

— Я старше тебя на девять лет, — неожиданно произнесла она, — чувствую себя старухой, рядом с тобой.

«Ха, знала бы ты, сколько мне лет фактически, — фыркнул я про себя, — хотя вынужден признать, опыта лечения душ у меня никогда не было, а тут явно бы пригодился профессионал этого дела».

— Больше всего меня печалит, что секса у нас с тобой не будет, — со вздохом признался я ей.

— Почему это? — удивилась она.

— А, так всё-таки будет? — тут же обрадовался я.

— Будет, но как-нибудь потом, — хмыкнула она, ложась рядом и прижимаясь ко мне спиной, — обними меня.

«Где-то я уже это проходил, — с полной отчётливостью, что мне точно ничего не светит, я сделал как просили, решив ещё заодно и проверить стопроцентное ли совпадение ситуации, положив руку на её грудь и ощутив, какая она упругая».

— Ваня!

— Да понял я, понял, — я тут же убрал её.

«Первый раз — случайность, второй — совпадение, третий — закономерность, — грустно думал я, — надеюсь этого третьего раза у меня не будет».

Но в этот раз, судьба видимо всё же была незаконченной стервой, поскольку утром, когда я признался, что от стояка болит всё что ниже пупка, поскольку мы всю ночь так и проспали вместе в обнимку, Аня хмыкнула, покраснела, но сходила за полотенцем, затем сказав мне смотреть в другую сторону, аккуратно прикоснулась к члену и немного его подрочила. Этого оказалось более чем достаточно после моего длительного воздержания. Фонтан был по итогу такой, что она ругалась на меня, проклинала последними словами и говорила, что её доброта, её же и погубит. Когда я всё же повернул голову и посмотрел на последствия финала, то стал ржать, поскольку немецкие порнофильмы в данном случае просто отдыхали.

Ане пришлось принести тазик с водой и ругаясь на меня, все и отовсюду оттирать.

— Доволен? — зло посмотрела она на меня, когда наконец закончила.

Я лишь с улыбкой кивнул.

— Всё, а теперь штанишки надел, ранец за плечи и ножками, ножками отсюда, — пригрозила она.

Я не стал спорить, оделся, и пошёл к двери, сопровождаемый гневным взглядом, но вот саму дверь я не дал ей закрыть, поставив ногу, а пальцем требовательно показал на свои губы. Она подёргала её, и видя, что это бесполезно, на секунду всё же коснулась меня своими.

Убрав кед из проёма и помахал рукой уже захлопнувшейся двери. С отличным настроением и снова показав кулак консьержу, я вышел на улицу, отправившись к себе. Нужно было пока сосредоточиться на беге, до чемпионата СССР, который в этот раз должен был пройти в Москве осталось всего два месяца.

«Ещё сегодня загляну в школу к инструкторам, предупрежу их и всё, Доби свободен».

Глава 30

Пусть на моём стадионе все старательно отводили взгляды от синяка, расплывшегося под глазом, но вот в школе КГБ, куда я заехал попрощаться, меня тут же обступили инструкторы.

— Ванюша? — спросил один из них, — за дело или за любовь?

Я задумался.

— Думаю просто показать, что он сильнее меня.

— Это как-то неправильно, — он пододвинул стул и подсел ко мне, — поделись со стариками, может что подскажем умного.

— Я занимаюсь английским со своей учительницей, — кратко обрисовал я ситуацию, встречи с боксёром, — так что я даже не понял, как он ударил и как я упал.

— Говоришь действующий чемпион Москвы по боксу? — он посмотрел в сторону своего коллеги, — товарищ Эчеберрияменди, это из твоих вроде? Можешь поспрашивать?

Тот кивнул головой, ответив:

— Узнаем. Если Ваня говорит правду и нападение не было ничем спровоцировано, то как-то да, не по-людски это.

— Ладно, с этим решим, как будет больше информации, — согласился он, и тут же обратился ко мне, — а тебя Ваня, осенью, как вернёшься поучим руками, ногами махать, всё же инструктор школы КГБ должен за себя постоять.

— Спасибо товарищ Этксеберрия, — обрадовался я, — а из пистолета дадите пострелять?

Он хмыкнул и задумался.

— Ну теперь вроде как запретов на это нет, если ты инструктор, так что приходи осенью, будет для тебя дополнительный стимул нам помогать.

— А пока, — один из них достал две коротких деревянных палочки и протянул одну из них мне, — возьми, покажу тебе несколько основных упражнений, будешь на досуге кисть тренировать, если постараешься к осени продолжим занятия.

— Что это? — удивился я, беря лёгкую ребристую палочку сантиметров пятнадцать.

— Явара — японский кастет, — хмыкнул он.

— Как-то слишком несерьёзно выглядит, — я удивлённо на неё посмотрел.

Резкий выпад и моя рука разжимается, роняя деревяшку, а сам я едва не визжу от боли, поскольку меня в сгиб локтя ткнули чем-то твёрдым. Боль была такая, что я кулак не мог сжать, даже слёзы выступили на глазах.

— А теперь? — он показал мне, что было зажато у него в кулаке.

— А теперь видно, что я недооценил её, — сквозь слёзы ответил я, — больно то как!

— Вот так и большинство, — хмыкнул он. Они все носили балаклавы, их лиц я не знал, но по голосам конечно давно научился отличать их между собой.

— Спасибо, тогда покажите конечно, потренируюсь.

Он тут же продемонстрировал хваты и как я могу развить кисть и запястье чтобы самому не травмировать руку, затем мы попрощались, и я поехал к себе, крутя в руке подаренную деревянную палочку и изумляясь как сильно у меня была обездвижена рука.

«Хотя погоди, — в памяти всплыли воспоминания нечто подобного. Один мой знакомый занимался серьёзно боевыми единоборствами и у него тоже было нечто подобное, только я точно помнил, что это был стержень из прочного пластика с шестью кольцевыми прорезами, чтобы удобно было держать в руке и кольцо для ключей. Он ещё демонстрировал мне, как с помощью него может разбить даже кирпич».

«Точно, как будет время, сделаю себе такой же брелок для ключей, — решил я, — для удобства».

* * *

— О, Амин привет, — обрадовался я, увидев хоть одно знакомое лицо среди кучи спортсменов собравшихся со всей огромной страны на летней спартакиаде народов СССР 1967 года по лёгкой атлетике, а по-простому на чемпионате СССР по легкоатлетическим дисциплинам.

— Ваня, привет, — казахский атлет тоже улыбнулся, протягивая руку, — как нога? Слышал ты восстановился?

— Вроде да, но соревнования покажут, — я пожал плечами, — а где остальные? Эдвин? Николай?

— Николай вроде травмирован, а Эдвин теперь перешёл на бег с барьерами, — хмыкнул он, — из-за тебя. Сказал, что завоюет лучше медали там, где тебя не будет.

Мы оба улыбнулись.

— Ладно, прости, тренер зовёт, — извинился он, я и тепло с ним попрощался.

Отойдя от него, я вернулся к своему тренеру и массажисту, рассказав новости, который услышал от Амина.

— Да, тоже что-то такое слышал, — покивал Кузнецов, — ещё говорят в этом году поскольку чемпионат принимает Москва, атлетов приехало очень много, скорее всего соревнования растянутся на четыре-пять дней.

— Но 100 и 200 метров надеюсь пройдут в первые дни?

— Да, быстро отстреляемся Ванюш.

— Ну и отлично.

Тёплый летний день 28 июля, был приятен всем. Я, полностью готовый и рвущийся в бой, подставлял лицо солнышку и лёгкому ветерку, которые ласкали меня, пока ждали жеребьёвку и распределение спортсменов по забегам. Мне выпало бежать в третьем.

Поскольку центральный стадион имени В. И. Ленина позволял, то бегали сразу по восемь человек, чем сильно сокращали время ожидания остальным участникам, так что насладиться тёплым деньком толком не удалось, уже скоро назвали мою фамилию.

Сергей Ильич, тихо шепнул мне.

— С богом Ванюш.

И я вышел на дорожку стадиона. Почти сразу раздались приветственные крики, но вяло, без особого ажиотажа.

«Похоже нужно разогреть зрителей, — понял я по апатии стадиона и поменял свои первоначальные планы, просто занять первое место в забеге».

— Третий квалификационный забег на 100 метров, мужчины, — пробубнил диктор, а судьи пригласили нас на старт.

Привычное апатичное с виду состояние накатило на меня, и я приготовился выдать всё, на что способен, чтобы взбодрить вялых зрителей, а то что это за такое невнимание к рекордсмену мира? Непорядок.

Выстрел!

Отсутствие парашюта за спиной или даже утяжелённых санок, было уже даже как-то не привычно, поэтому я даже запнулся на старте, пропуская вперёд трёх человек, но, когда тело поняло, что его ничего не сдерживает, я рванул так, что уже на двадцати метрах обогнал всех и рванул в одиночестве к финишу. Разрыв между нами был такой колоссальный, что когда я финишировал, то стал слышать, как недовольно гудят трибуны.

— В забеге на 100 метров победил Иван Добряшов представляющий СКА Москвы, со временем — 9.9, повторив свой мировой рекорд и установив рекорд СССР, — даже диктор проснулся, в его голосе слышалось изумление. Стадион до этого вяло молчавший, услышав о новом рекорде СССР, а также повторении мирового, сначала молчал, а затем взорвался приветственными криками, под которые, я кланяясь во все стороны и благодаря зрителей, уходил под трибуны, попав в руки изумлённого тренера.

— Ваня, ты опять за своё? Чудишь? Это же квалификация, ты счас все силы потратишь!

— Так надо Сергей Ильич, — похлопал я ему по плечу, — не переживайте, остальные квалификации будут обычными.

— Ну смотри, — он покачал головой в недоумении.

Я сразу направился к массажисту, который стал снимать напряжение с мышц. Почти сразу в раздевалку заглянула моя старая знакомая по чемпионату Европы.

— Зоя Евсеевна! Здравствуйте! — покачал я рукой, поскольку лежал на животе, а надо мной возвышалось тело массажиста.

— Добрый день Иван, — она подошла ближе, — смотрю ты полностью восстановился?

— Спасибо Зоя Евсеевна, вроде начал понемногу восстанавливать прежнюю форму, — скромно сказал я.

— Смотри там тебе конкуренцию привезли с Белоруссии, лучшее время 10.1, будешь так носиться на квалификациях, точно проиграешь.

— О, а кто?

— Владислав Сапея, — ответила она, — очень перспективный спринтер.

— Спасибо за предупреждение, буду бегать ещё быстрее, — улыбнулся я, на что она покачала головой и ушла.

С белорусом мне удалось встретиться в полуфинале, и он действительно бежал быстро, единственный, кто составил мне конкуренцию со временем 10.4, став вторым в этом забеге, он же с Амином прошёл в полуфинал, а затем в финал. Наша тройка настолько примелькалась, что каждый наш выход на стадион зрители сопровождали аплодисментами, и если остальные спортсмены вяло на это реагировали, то я наоборот, часто подходил к трибунам, много улыбался, здоровался, хлопал особо активным секторам, в общем делал всё, чтобы работать со стадионом. За это на меня постоянно ворчал тренер, говоря, что я перегибаю палку и начинаю клоуничить, но я знал, что делаю.

В финале 100 метров я при выходе на поле впервые обратил внимание, как волнуется Владислав Сапея, он часто смотрел на меня, на Амина, облизывал губы, поэтому я не выдержал и подошёл к нему.

— Не переживай ты так, расслабься, — улыбнулся я ему, — а то перенапряжёшь мышцы и потеряешь секунды. Давай, сделай пять глубоких вдохов и выдохов.

Он на меня странно посмотрел, но тем не менее последовал моему совету, и я увидел, как дрожь его утихает.

— Ну вот, давай, я жду от тебя хорошего соперничества, — подбодрил его я и вернулся на свою дорожку.

Выстрел!

В этот раз никаких осечек не произошло, я упруго и мощно стартовал и полетел вперёд, первым пересеча финишную черту.

— Чемпионом СССР в беге на сто метров второй год подряд, становится Иван Добряшов со временем — 9.9, - провозгласил диктор.

— Второе место со временем 10.5, занял Владислав Сапея, — продолжил вещать он.

— Третье место со временем 10.6, занял Амин Туяков, — закончил он объявление победителей.

Затем было награждение, мне прикололи на футболку золотую медаль, и мы пошли в раздевалку, поскольку сегодня ещё была квалификация на 200 метров, а полуфиналы и финалы были уже завтра.

— Поздравляю Иван, — тут уже были одни мои старые знакомые: мой тренер, Петрова, Щитов, товарищ Белый. Последние были особо счастливы, поскольку как я понял СКА Москвы в этом году, опять выглядело не очень в других дисциплинах и мои яркие выступления скрашивали эти неудачи.

— Спасибо товарищи, — я поклонился, махнув рукой до пола, — спасибо вам, за хлеб, за соль.

— Ваня! — мгновение доброжелательности ко мне ушло и все тут же разозлились.

— Давай, 200 метров, не подкачай, — шепнул мне на ухо комитетчик перед уходом, — я видел, что и Анна Константиновна пришла посмотреть на тебя. Ой, то есть я хотел сказать, что конечно же на соревнования.

При этих словах, он с самым похабным видом, подмигнул мне.

— Товарищ Белый, как вам не стыдно! — тут же попытался усовестить его я, на что он лишь рассмеялся и вышел из раздевалки.

Не то, чтобы эта новость была для меня безразлична, но на душе стало приятно. Поэтому на дорожку я выходил с осознанием того, что одна пара глаз на стадионе, смотрит за мной с особым вниманием.

— В квалификационном забеге на 200 метров победил Иван Добряшов представляющий СКА Москвы, со временем — 20.2, повторив текущий мировой рекорд и установив рекорд СССР, — диктор при оглашении меня всегда просыпался, в голосе явно чувствовалась определённая бодрость.

Трибуны просто взревели от такого, а я сам, находящийся в шоке от времени, поскольку просто старался бежать лучше своего обычного темпа, улыбался, разводил руками, чем ещё больше веселил зрителей, подбадривающих меня. Все спортсмены давно ушли под трибуны, я же, оставался до последнего, пока не вышла следующая восьмёрка.

— Горбатого, могила исправит, — при виде меня Сергей Ильич лишь безнадёжно махнул рукой, зато я ощутил на себе разные взгляды других спортсменов, ждущих забеги в раздевалке. Много было откровенно злых и неприятных, владельцев которых я постарался запомнить.

Ну и конечно же, был сначала массаж, потом холодный душ и обновлённый я, встреченный тренером, отправился на выход стадиона.

— Иван! — раздался знакомый женский голос, и я радостно повернувшись, увидел Аню, в компании с каким-то незнакомым мужиком с фотоаппаратом. Радость от встречи слегка уменьшилась.

— Анна Константиновна, — через силу улыбнулся я и попросив Сергея Ильича подождать меня, подошёл к ней, — добрый день.

— Иван, прости что отвлекаю, — снова на меня глянули две ледяные сосульки, — но я сопровождаю известного американского спортивного журналиста Ричарда Бэнка, который приехал на чемпионат СССР только из-за тебя, посмотреть, какое время ты покажешь. Узнав, что мы знакомы, он умолял тебя ему представить.

— Анна Константиновна, а почему вы говорите на русском? — перешёл я на английский, протягивая руку ошеломлённому журналисту, — добрый день мистер Бэнк, рад с вами познакомиться. Простите, но у меня нет доступа к прессе из США, чтобы оценить ваш талант, я не читал ваших статей.

— Иван, откуда такой прекрасный английский, — изумился он, тряся мою руку, — я редко встречаю советских спортсменов с таким уровнем.

— Всё благодаря вашей прекрасной спутнице, — широко улыбнулся я, — она является моим учителем английского, так мы с ней и познакомились.

— Это просто невероятно, — он закивал, — но простите, можно пару слов, прежде чем вы уйдёте?

«Дадут мне по шапке, но я болтать лишнего вроде не собираюсь, — задумался я на мгновение».

— Да, конечно, я всегда рад поговорить о спорте.

— Вы сегодня показали отличное время Иван, в обоих дисциплинах, — он достал фотоаппарат из чехла, и пару раз меня сфотографировал, поскольку вокруг нас, услышав английскую речь, мгновенно оказалось кольцо отчуждения. Советские граждане, в том числе журналисты, сдриснули от нас, как от зачумлённых, — у нас многие не верят вашим результатам.

— Ну вы видите, я обычный человек, из плоти и крови, — рассмеялся я, не переставая улыбаться, — поэтому весьма спокойно отношусь к своим рекордам, поскольку уверен в мире есть много сильных атлетов, которые не только превзойдут меня, но и улучшат это время.

— Отлично, — он ещё раз меня сфотографировал, — на какое время рассчитываете завтра, в финальных забегах на 200 метров?

— Я не знаю, — развёл я руками, — многое зависит от ветра, настроения, но так я физически готов, поскольку восстановился после полученной травмы на чемпионате Европы.

Тут я на секунду глянул на молчавшую Анну Константиновну, окатившую меня в ответ гневным взглядом.

— И последний вопрос Иван, — он умоляюще на меня посмотрел.

— Хорошо.

— Я и другие мои коллеги, хотели бы увидеть вас на Кубке Европы который пройдёт этой осенью в Киеве, вы будете в нём участвовать?

— Ричард, я не знаю, честно, это в руках моих тренеров, — развёл я руками, — как спортсмен, я бы хотел конечно соревноваться с сильнейшими людьми планеты, так что надеюсь, что когда-то смогу посоревноваться и с вашими спринтерами.

— Отличные слова, сделаю их заголовком своей статьи, — обрадовался он, протягивая мне руку, — спасибо Иван за уделённое время, рад был с вами познакомиться. Спасибо Анна Константиновна, за эту встречу.

Девушка улыбнулась ему едва ли на сантиметр.

— Спасибо вам Ричард, взаимно рад был знакомству, — попрощался я, отходя от него.

Едва мы сели в машину, как на меня словно кобра зашипел Кузнецов.

— Ваня! Ты с дуба рухнул? О чём ты там с американцем калякал?!

— Просто о спорте Сергей Ильич, ничего другого, я же не идиот.

— Ваня, я в этом очень сильно сомневаюсь! — он покачал головой, — вот увидишь, не успеем доехать до базы, как влетит и тебе и мне, что не уследил.

Ну и естественно он оказался прав, поскольку нас уже на КПП поджидала машина с товарищем Белым. Так что я пересел с одной машины в другую.

— Иван, мы как-то этот момент с тобой не обсуждали, — он сурово посмотрел на меня, — но ты не можешь подходить к любому иностранцу и заговаривать с ним. Особенно когда рядом никого нет из ответственных за тебя.

Я не стал сдавать ему Аню, что это она меня выдернула из толпы, это было бы некрасиво, поэтому сказал:

— Прежде чем обсуждать это, достаньте нам ту газету, в какой он даст обо мне статью, тогда мы и вернёмся к этому разговору.

Он на минуту задумался, но нехотя кивнул.

— По тонкому льду ходишь Иван.

— Товарищ Белый, мы ради этого год потратили на мои занятия, так что лучше начинать вот так, спонтанно. Чем это будет явно и нарочито, привлекая ненужное внимание. Достаньте газету, и поговорим.

— Свободен, — недовольно ответил он, и я вышел из машины, успокоив взволнованного Сергея Ильича, ругавшего меня всякими словами, за эту выходку.

Глава 31

Утром, пока мы собирались на соревнования, лично примчался товарищ Белый, положив фотокопию статьи американской газеты на стол и загадочно посмотрел на меня. Я опустил взгляд и скользнул взглядом по фразам, выделенным там жирным шрифтом: «советский спортсмен с отличным английским», «доброжелательный и весёлый», «хочет соревноваться с американскими атлетами», «надеемся увидеть его на Кубке Европы».

— И кто оказался по итогу прав? — я с улыбкой посмотрел на него.

— Ну получается ты, — спокойно признал он свершившийся факт.

— Судя по тому, что вы приехали так рано, начальство даёт зелёный свет нашей личной инициативе?

— Иногда ты слишком умный Ваня, для своих лет, — он покачал головой, — так и хочется тебя придушить и закопать где-то, чтобы встретить спокойную старость вдали от потрясений и невзгод.

— И всё же?

— Да, всё верно, пока только предварительно, но выделили средства на разработку твоей новой биографии, её поручили делать Первому управлению, так что Ваня пойдёшь по высшему разряду, как разведчик. Гордись!

— Главное, чтобы не посмертно, — скривился я, вызвав у него улыбку, — и да, товарищ Белый, раз пошла такая пьянка, мне тогда нужен доступ ко всей их периодике. Подшивки за ближайшие десять лет, журналы. Мне нужно знать, чем живут простые американцы, что их беспокоит, что можно говорить в разговорах, что нельзя.

От этих слов он удивлённо на меня посмотрел.

— Вот серьёзно Иван, разговариваю с тобой, словно и правда отправляю кого-то за кордон, — он покачал головой, — ты слишком серьёзно ко всему относишься.

— Ну, я лично думаю, что лучше так, чем я ляпну что-то невпопад, — я пожал плечами.

— Хорошо, я подумаю.

— Да и кстати, у вас случайно нет доступа к металлу — титан? — поинтересовался я, заставив его ахнуть.

— Ваня ты сдурел? Только за этот вопрос, тебя надо на Лубянку отправить. Хотя ладно, сделаю вид, что ты американский шпион и скажу, что есть. В кладовке валяется пара килограмм.

— Да мне надо то стержень сантиметров пятнадцати в длину, — жалобно проныл я, показывая ему явару, подаренную мне инструкторами, — хочу сделать нормальную себе палочку.

— Но почему титан? — изумился он.

— Дерево ненадёжное, разбухает от влажности, железо тяжёлое, наш пластик крошится, — словно младенцу стал рассказывать ему я, — а мне нужен вот такой стержень, я вам даже чертёж нарисую, с кольцом под ключи и всё, никаких больше государственных секретов!

Он тяжело вздохнул.

— Ладно, нарисуй на всякий случай, посмотрю, что можно будет сделать.

— Спасибо товарищ Белый!

Он хмыкнув, внимательно смотрел за моим художеством и забрав рисунок предупредил.

— Да и к тебе ещё раз сегодня того американца подведут, пообщайся, но за языком следи.

— Служу трудовому народу! — вытянулся я перед ним в струнку, за что схлопотал тумака от подошедшего тренера, чтобы не шутил с этими словами, за которые гибли люди. Я пристыженно извинился и вернулся к сборам.

* * *

Сегодня до вечера никаких других происшествий, кроме финального забега не случилось, так что я выиграл его улучшив своё время, ну и установив новый мировой рекорд и рекорд СССР — 20.0.

А вот дальше всё пошло наперекосяк, заставив забыть о новых рекордах. Анна Константиновна, как меня и предупреждали, снова подвела американца, который заливался восторженным соловьём, обещая пустить мои рекорды тут же в статью. Немного поболтав, он словно ненароком пригласил меня приходить сегодня на приём, который устраивает американский посол, поскольку, узнав о том, что я свободно говорю на английском, он сам захотел со мной познакомиться. С этими словами, проклятый Бэнк, вручил мне приглашение. Мистеру Ивану Добряшову с персоной +1, всё на звёздно-полосатой бумаге высшего качества.

Я натянуто улыбался, благодарил его за столь высокую оценку моих результатов, а сам в душе трусливо мечтал сбежать от него побыстрее, поскольку подобного в наших планах с товарищем Белым не было. Приём в американском посольстве? Для простого советского гражданина? Проще было сделать надпись на табличке: — «Я — американский шпион и ходить с ней по Красной площади».

Пообещав ему подумать над приглашением, я простился, видя, как Анна Константиновна сама находится в шоке от произошедшего, она о приглашении видимо тоже не знала. Вернувшись в машину, я трясущимися руками показал тренеру американское приглашение и сказал ехать к товарищу Белому.

* * *

— Ваня, надо идти, нам не нужен скандал с американцами! — навис надо мной он, а его руководитель, сидел и поблёскивал очками на другой стороне стола. Когда всё это закрутилось, меня быстро доставили пред светлы очи начальника Третьего управления.

— Это вообще не наша епархия даже, — подтвердило руководство, — только из-за срочности и уровня, нам сказали провести эту операцию самим.

— Чтобы если что, ваши головы и вжик? — я провёл рукой по горлу.

— Парень и правда умный товарищ Белый, — хмыкнуло руководство, которое мне не представили.

— Так что Ваня, ты идёшь!

— Товарищ Белый, ну вы как себе это представляете? — я всплеснул руками, — там по-любому будет высший свет, лучшие капиталисты, будь они не ладны! А я даже вилку с ложкой не смогу нормально взять в руки! Как правильно за столом вести себя у них? Я ничего не знаю!

— Посидишь, поулыбаешься и всё, есть не обязательно, — предложил комитетчик.

— Я свою страну, позорить не буду! — я зло на него посмотрел, — поскольку ладно с манерами, в чём идти-то? У меня только тренировочные костюмы! А там фрак наверняка нужен. У вас есть фрак моего размера? И это, что ещё за +1 в приглашении? Кто это?

— Спутник, но чаще спутница, — просветило меня руководство.

— Ну это ладно, не проблема, — задумался я, — но всё остальное, обязательно! Они же буржуи проклятые, будут меня через микроскоп разглядывать, тыкать в то что я ничего не могу их буржуйского! И ржать! А завтра о колхознике на приёме американского посла, во всех их газетах будет! Типа, ну говорить-то он научился, но человеком при этом не стал. Я против!

Оба комитетчика переглянулись.

— Хм, боюсь наш не в меру прыткий подопечный сильно прав, товарищ Белый, — наконец вынуждено было признало руководство, — лучше нам дадут по шапке за невыполненный приказ, и их газеты буду желчно тыкать в очередной наш отказ, но зато не будет гадостей про советских людей.

«Понятное дело для меня это всё было не проблема, ходили мы и не на такие приёмы в депутатскую бытность, но показать свои навыки в этом, значило поиметь кучу вопросов от КГБ. Идиоты если среди них и были, то я лично в своём окружении пока таких не встречал, кроме, пожалуй, женишка Ани».

— Ты сказал не проблема, — тот поднял на меня задумчивый взгляд, — об Анне Константиновне подумал?

— О ком ещё, — хмыкнул я, — она красивая, представительная, английский в совершенстве, думаю найдёт в своём нафталиновом шкафу одно красивое платье.

Оба мужчины посмотрели на меня и фыркнули.

— Понравилась Анна Константиновна? — подмигнул мне товарищ Белый.

— Без комментариев, — ответил я, нацепив маску спокойствия.

Оба ехидно переглянулись.

— Сейчас схожу к товарищу Петрову. Поинтересуюсь, как у его дочери с манерами и воспитанием, — руководство оторвало свой начальственный зад и вышло из кабинета.

Оказалось, что точно лучше, чем у меня, представители МИД-а её квалификации этому обучались, она сама участвовала в паре подобных приёмов, пусть и не у американцев, а у наших друзей из соцлагеря, но как навыки, так и соответствующие платья в гардеробе МИД-а для таких случаев имелись.

— А вот те, кто у них эти манеры преподают, не могут нашего мальчика натаскать за пару часов? — задумчиво спросил он у подчинённого, — как бы спутница уже найдена, если его одеть, то совсем мелочи останутся.

Они снова переглянулись.

— Нет! Нет! — по их загоревшимся взглядам я понял, что решение начальства они хотели бы выполнить.

— Собирайся Ваня, едем, — с кивка руководства, товарищ Белый поднялся и заторопил меня, — времени осталось всего четыре часа, нужно торопиться всё успеть.

* * *

Следующие четыре часа я видел в действии, что творят корочки КГБ. Перед нами открывались любые двери, отрывались от работы любые люди, так что я вскоре старательно делал вид, что изучаю чем отличается ложка от десерта, от ложки для рыбы. Экспресс-введение в специальность дипломата, так сказать.

Когда до начала приёма остался всего час, мы помчались в ЦУМ и передо мной распахнулся закрытый отдел, где отоваривались кремлёвские товарищи. Даже беглый взгляд дал нам понять с комитетчиком, что на мой рост и массу, мы ничего официального тут не найдём.

— Мда, и зачем ты такой здоровый вырос, — расстроенно произнёс он, понимая, что одеть меня не во что. Видя его расстроенное лицо, а также понимая, что им прилетит, если я туда не попаду, мне пришлось напрячь память и вспомнить моду того времени. Из неё я помнил, что Джон Кеннеди и его жена Жаклин, были тогда самой стильной парой, признаваемые всеми модными дизайнерами, а это значило, что нужно было одеться примерно, как он в формальную одежду неформального фасона, а для этого наверно больше всего подошла бы мода Лиги плюща. Полуофициальный, полуспортивный стиль, а уж раз я спортсмен, то сам бог велел, попробовать, хуже всё равно не будет, ничего лучше тут всё равно не было.

Хорошо, что свитеры, рубашки-поло и брюки спортивного кроя тут имелись, так что найдя себе это по размеру, я предстал перед ироничным взглядом товарища Белого.

— Где Анна Константиновна?

— В МИД-е, ждёт нас.

— Едем.

* * *

Увидев меня, девушка поднялась, стоя на высоких каблуках, а платье на ней было явно не того фасона, к которому она привыкла.

— Туфли заменить, ещё убиться там осталось на ступеньках, — категорично сказал я, попросив её пройтись.

— Ты здесь неглавный! — возмутилась она.

— Товарищ Белый, — я повернулся к комитетчику.

— Анна Константиновна, ну правда, зачем нам проблемы.

Она вспыхнула, зло на меня посмотрела, и когда снимала туфли, надевая другие на низком каблуке, я чуть не ударил себя рукой по лбу. На открытой спине была видна резинка бюстгальтера. Осмотрев её платье лучше, я понял, что оно точно подразумевает носку без оного предмета гардероба.

— Товарищ Белый, попросите пожалуйста принести ножницы и широкий лейкопластырь, — комитетчик, видимо уже смирившийся с тем, что завтра нас всех расстреляют, махнул рукой и мне принесли требуемое.

— Так, а теперь все выйдите пожалуйста, — попросил я, на что он один отказался это сделать. Я подошёл и прошептал ему на ухо, что это платье судя по разрезу сзади, нужно носить без лифчика, так вот он об этом скажет Анне Константиновне, или это всё же сделать мне?

— Если что, я за дверью, — тут же исчез мужчина из комнаты.

— Что ты на меня так смотришь? — она нервно отодвинулась от меня.

— Аня, что будет, если я сейчас выйду и во всеуслышание тут в МИД-е заявлю, что ты мне дрочила?

Её лицо стало заливать краской.

— Ты не посмеешь! Это подло! Я поверила тебе!

— Ну то есть ты понимаешь, что сделать я это могу?

Она словно загнанная лань стала смотреть пути отхода, но я перегородил единственный.

— Это низко! Ты подлец! — на её глазах появились слёзы.

— Если не хочешь, чтобы я это сделал, замри и стой смирно!

— Тогда это будет наша последняя встреча! — предупредила она, — больше я не захочу тебя видеть, ты ведь это понимаешь?! Ты сейчас делаешь мне гораздо больнее, чем он тогда.

«Я понимаю это лучше тебя, но у меня нет времени на уговоры, оно стремительно утекает, а опаздывать нельзя».

— Замри! Иначе я выхожу и говорю.

Она вздрогнула, по лицу покатились слёзы, но она и правда замерла. Я подошёл, сначала снял с неё бюстгальтер, затем вырезал широкие кружочки из лейкопластыря, и отогнув платье сначала с левой стороны, наклеил один такой на её сосок идеальной груди полностью закрыв его, затем то же, проделал со второй стороной, затем вернул ткань на место, убедившись, что её напрягшиеся от холодного воздуха соски теперь больше не видны.

Подёргав один и второй пластырь, я удовлетворённо признал советское качество этой продукции хорошим и убрал от её груди руки.

— Так всё готово, пошли, — я собрал обрезки и аккуратно выкинул всё в урну, а ножницы и оставшуюся бобину широкого пластыря оставил на столе.

Она удивлённо посмотрела на меня, затем на закрытую платьем грудь с заклеенными сосками.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что на приёме ты выглядела бы как колхозница, в этом платье и с лямкой бюстгальтера сзади. В глаза бы конечно не сказали, но выглядело бы это ужасно.

— Откуда это известно парню, который коровам в деревне хвосты крутил? — зло спросила она, но на глазах стали высыхать слёзы.

— Я и не знаю, это врождённое чувство стиля дорогая, — ударил я щелчком по воображаемой шляпе на голове, — с этим нужно родиться.

— Мог бы просто объяснить, а не говорить мне эти гнусные вещи.

Я удивлённо понял, что она меня не ненавидит, как я думал, что это произойдёт, после того, что я ей сказал.

— Вот я и объяснил, — я пожал плечами, — всё идём, времени в обрез.

При выходе из комнаты меня больно ущипнули за бок, я даже вскрикнул, а на удивлённый взгляд товарища Белого, который внимательно осмотрел Анну Константиновну увидев заплаканное лицо и один отсутствующий предмета гардероба на теле у девушки.

— Не обращайте внимание, наступил на больную мозоль, — ответил я на его невысказанный вопрос.

Он подозрительно посмотрел на меня, но промолчал. Зато нам подали МИД-овскую «Чайку», и мы поехали в американское посольство.

Меня снова больно ущипнули.

— Анна Константиновна, держите себя пожалуйста в руках, — официально произнёс я, поскольку в машине впереди сидели два человека, тут точно не устроишь с ней разборки, — я понимаю вы расстроены, взволнованы, но показать буржуям, что советские люди не хуже их, нам нужно, а поскольку у вас больше опыта в подобных мероприятиях, прошу подсказывать мне, если я где-то ошибусь.

На меня зло посмотрели, но хотя бы щипать перестали и то ладно.

— Хорошо Иван, я буду за вами присматривать, — тем не менее она была вынуждена ответить, поскольку к нам, прислушиваясь к разговору, повернул голову комитетчик.

До места мы доехали довольно быстро, шофёр предъявил на воротах моё приглашение и доставил нас до самой лестницы. Перед нами были две машины, поэтому уже скоро, я первый вышел из автомобиля, и обойдя его с другой стороны, открыл дверь Ане и подал руку, чтобы она в своём длинном платье, могла спокойно выйти.

Вот так, держа её за руку, я подвёл к хозяевам приёма, ожидающим нас внизу лестницы. К ним, при виде нас тут же подошёл позвавший, а точнее будет подставивший нас журналюга, который, не сводя ошарашенного взгляда с Ани, представил нас хозяевам, а нас им.

Глава 32

— Добрый вечер господин Добряшов, — пожал мою руку посол, — благодарю, что приняли приглашение на наш скромный ужин.

— Простите, что прибыли без подарка мистер Томпсон, — широко улыбнулся я, — мистер Бэнк ошарашил меня пригласительным билетом, пришлось одеть первое, что попало под руку. Хорошо ещё мой учитель английского, Анна Константиновна, не была занята сегодня вечером и согласилась составить компанию.

— Рады вас видеть, — его жена, Джейн Монро Гуле, как представил её нам журналюга, мило улыбнулась, — проходите в дом, скоро мы к вам присоединимся, как прибудет последний гость.

Улыбаясь, мы поднялись и нарядные швейцары открыли перед нами двери. Внутри было уже приличное количество людей, все как один во фраках и вечернихплатьях.

— Ну твой журналюга и подкинул нам говна Аня, — я перешёл на древнегреческий, заменяя новые слова русскими, чтобы нас не сильно понимали присутствующие, но всё это говорил исключительно с широкой улыбкой на лице, — больше я хрен ему интервью дам.

— Я всё ещё на тебя сердита, — она зло на меня посмотрела, — воспользовался ситуацией! Наговорил гадостей! Всю облапал!

— Аня, ты такая красивая в этом платье, что я готов был не только твою грудь потрогать, но сдержался, так что цени — дело прежде всего.

— Дома об этом ещё поговорим, — она улыбнулась какому-то парню, который подошёл и отвесил ей комплимент. Она мило ему ответила, поблагодарив.

— У меня дома нет, значит у тебя?

— Даже не мечтай, — фыркнула она возмущённо.

— Кто бы мог подумать из нас, что мёртвый язык нам пригодиться, чтобы говорить о людях гадости, находясь на приёме у американского посла.

— Если всё пройдёт плохо, то завтра мне и тебе прилетит по выговору, и хорошо если меня при этом ещё и с работы не уволят.

— Ну тебе проще всего тогда, у тебя самый простой выход из ситуации будет, — я непринуждённо взял два бокала с шампанским с подноса проходящего официанта, один отдав ей, на что она изумлённо на меня посмотрела.

— Это какой? — она сделала только маленький глоточек.

— Выйдешь замуж за знаменитого спортсмена, нарожаешь ему троих детишек, и будешь прилежной домохозяйкой.

— За тебя, да ни в жизни! — тут же отказалась она.

— Почему? — мне даже стало немного обидно.

— Я ещё не настолько отчаялась, — она мстительно на меня посмотрела, — ну и тем более, смутно вижу себя в роли домохозяйки.

— О, наша ледяная королева стала наконец откровенничать, — всплеснул я руками, — поведай же мне, каким ты видишь своё будущее?

— Женой посла в какой-нибудь западной стране, — она пожала плечами, — иначе для чего я столько училась и упорно работала.

— Как только мы разделаемся с Евгением?

— Да, всё верно, — она на мгновение снова стала холодной, — пока он не будет наказан, я не могу продолжать спокойно жить, осознавая, что он всё время находится рядом.

Мы стояли у колоны тихо переговариваясь, и к нам подошла жена посла, прислушиваясь к нашему разговору.

— Ой, простите что врываюсь в ваш разговор, — мило она улыбнулась, — но вы такая необычная пара, что привлекли мой профессиональный взгляд.

— Потому что вы…, - я широко улыбнулся ей.

— Художница, — рассмеялась она.

— Это просто удивительно, знаете госпожа Томпсон, я ведь спортсмен, а у нас только тренировки, да тренировки, если бы вы показали какие-то свои работы, и объяснили их смысл и художественное наполнение, я был бы вам бесконечно признателен, — я с мольбой сложил руки на груди, вызвав изумлённый взгляд спутницы, — я к своему большому стыду совсем незнаком с современным американским искусством.

— Ой вы преувеличиваете мои возможности, мистер Добряшов, — она с трудом выговорила мою фамилию.

— Иван, можно просто Иван, если вам там будет удобнее, — улыбнулся я.

— Тогда и вы, обращайтесь ко мне просто Джейн. Договорились? — расхохоталась она.

— Дорогая? Что происходит? — к нам подошёл заинтересованный посол.

— Представляешь дорогой, Иван был так любезен, что попросил меня показать ему мир американского искусства, поскольку он слишком много времени уделяет своим тренировкам.

— Да? — удивился мистер Томпсон, — хотя тут скорее удивителен сам факт того, что он так прекрасно говорит по-английски. Мистер Бэнк упоминал, что ваша очаровательная спутница, является вашим учителем. Где она работает?

— В Министерстве иностранных дел, — с улыбкой ответил я, положив руку на ладонь Ане, поскольку она хотела ответить сама, — Анна Константиновна может ответить на почти любой ваш вопрос.

— О, если это потребуется, я обязательно воспользуюсь её помощью, — с улыбкой ответил он и увёл супругу к другим гостям.

— Мне говорили, что ты была на таких приёмах, — я перешёл на древнегреческий, — чего дёргаешься на их гадости? Пусть мелят, что хотя, тебе жалко, что ли?

— Но этот гад меня унизил, — возмутилась она, — я сама могу за себя ответить, не нужно спрашивать тебя обо мне в моём присутствии.

Я посмотрел на неё и вздохнул.

— И прекрати на меня смотреть так же похотливо, как и все остальные мужики, — сменила она тему, — они уже весь пол слюнями залили, и ты туда же.

— Мне шестнадцать лет, рядом потрясающая красавица, которая держит меня за руку, как думаешь должен реагировать на это организм подростка?

Она тут же с улыбкой убрала руку, стало немного легче.

Рядом с нами прошла женщина и я краем глаза заметил, что она слишком близко прошла к нам и специально задела платье Ани, то тут же предательски поползло влево, но тут мгновенно вмешался я, с широкой улыбкой всё поправив, а сторонние наблюдатели если что и видели, так это часть медицинского изделия советского производства, которое я так предусмотрительно ей наклеил на грудь. И всё это происшествие, тут же сфотографировали.

— Фух, — вздохнул я, успокоив мгновенно запаниковавшую Аню, сказав, что моя придумка, нас сейчас спасла. Она таким взглядом на меня посмотрела после этого, что я снова взял её под руку, которая дрожала.

— Успокойся, — я раздавал улыбки налево и направо, подставляясь под вспышки фотоаппаратов, — всё хорошо, я всех опять спас.

Она фыркнула.

— Дать бы тебе по голове чем-нибудь тяжёлым, — пальцы у меня в руке стали чуть меньше трястись.

— Ничего, остался ужин, а так вроде бы мы ничего, держимся, я думал будет хуже.

Она промолчала, а к нам подошёл мужчина лет шестидесяти, вместе с Джейн, которая представив нас друг другу и тут же отошла.

— Дорогая, — он улыбался только Ане, — вы настолько сегодня затмили всех, что я поражён. Где же скрывался такой бриллиант всё то время, пока я нахожусь в вашей стране с визитом. Я бы хотел, чтобы вы были моим переводчиком на переговорах с советской стороной.

— Ах, мистер Джон, моя спутница была бы рада вам помочь, но её жених работает в одном таком месте на три буквы со строгими порядками, так что мне самому с большим трудом удалось уговорить отпустить её со мной и то только потому, что я с ними давно знаком. Так что боюсь он её просто не отпустит с вами, простите.

Услышав про три буквы, он сморщился и отошёл от нас.

— Урод плешивый, — сказала она с улыбкой на древнегреческом.

— Зря Аня, — я покачал головой, — охмурила бы его, стала любовницей, потом женой и вот твоя мечта уже осуществилась, ты богатая, в Америке, а твой муж вскоре умрёт от старости. Много потеряла, между прочим. Давай позовём его назад? Ещё есть шанс.

— Ваня, я сейчас случайно наступлю тебе на ногу каблуком, — с улыбкой сказала она мне.

— Спасибо, не нужно, мне завтра ещё бегать.

— Вот только это меня и останавливает.

По большей части мы были одни, изредка к нам походили хозяева приёма, знакомили с другими людьми, представляли, чтобы мы не скучали, но нам двоим и не было скучно, разговаривать спокойно на таком вечере было для нас настоящей отдушиной.

— О, простите ещё раз Иван, — Джейн подошла с импозантным мужчиной, — у мистера Игварса возник спор с другим гостем, поскольку он утверждает, что язык, на котором вы разговариваете с вашей спутницей очень похож на греческий. Вы можете рассудить их спор?

— Конечно, — улыбнулся я, пожав руку американцу, знакомясь с ним, — это греческий, только древняя его версия.

Его глаза расширились.

— Вы настолько им свободно владеете, что можете разговаривать на бытовом уровне?

— Мы с Анной Константиновной обучаемся древнегреческому и латыни у профессора Игорь Ивановича Татищева.

— О-о-о, — протянул он, — Татищев?! Мы знакомы с ним, невероятно эрудированный человек!

— Мы тоже с Анной Константиновной так считаем, правда?

— Конечно, его стиль преподавания нам очень подходит, — улыбнулась рядом Аня.

Он удивлённо покачал головой и отправился к своей группке людей, и буквально через пять минут оттуда послышались удивлённые восклицания и в нашу сторону посмотрели спорщики, а фотоаппарат рядом щёлкнул ещё два раза.

— И я всё равно не понимаю, откуда в тебе это, — она покосилась на меня, уже не убирая руку из моей, — ты же деревенский увалень, откуда эта непринуждённость? Да я первый раз на своём приёме чуть со страху не описалась!

— Это врождённый стиль дорогая, ничего не могу с собой поделать, — я гордо задрал нос, вызвав её недоверчивое хмыканье.

Тем временем вечер подошёл к ужину, мы подошли к столу, и я увидел, что нас рассадили, причём рядом с ней стояла табличка того старика, который уже однажды сегодня к ней приставал.

— Анют, вот и второй шанс! — обрадовался я.

— Ваня, — она растеряно на меня посмотрела, — сделай пожалуйста что-то, я не хочу с ним сидеть.

— Может всё же шанс?

— Иван я прошу, мне сейчас вообще не смешно, — карие глаза с укором посмотрели на меня.

Я рассмеялся, усадил её на своё место, а подхватив карточку с её именем подошёл к хозяйке, которая разговаривала с другим гостем.

— Джейн, умоляю я в панике! — извинившись, что перебиваю, я с мольбой обратился я к ней, — кто-то перепутал карточки на столах, а я обещал жениху Анны Константиновны, что буду с ней весь вечер. Можно это как-то исправить? Умоляю, только ты можешь меня спасти!

— О, конечно Иван, — она извинилась перед гостем и пошла со мной к столу и явно сделала вид, что не понимает, как это произошло. По её приказу, официанты тут же всё исправили и я, громко рассыпаясь в благодарностях к ней, вскоре аккуратно опустил попу рядом с Аней.

— Специально с…ки сделали, — прокомментировал я на мёртвом языке.

— Ты ещё сомневался?

— Ты как хочешь, но я больше никаких приглашений ни от кого не приму, зачем мне эти приключения.

Она промолчала, но и так было понятно, что с её работой у неё выбора не будет, скажут и пойдёт.

Через пять минут хозяин дома произнёс благодарственную речь за то, что мы все здесь собрались и как он нас рад видеть, затем мы выпили за свободу и начался ужин. Я хоть и делал вид, что мне непривычно разбираться с рядами вилок и ложек по сторонам тарелки, но у Ани тоже были определённые с этим проблемы, хотя она пока справлялась. Когда же нам внесли лобстеров, положив перед каждым гостем красные брюшка, девушка подняла на меня взгляд полный паники, тут и без слов стало понятно, что делать с ним она не имеет ни малейшего понятия.

— Анна Константиновна, — на английском обратился я к ней, — разрешите мне за вами поухаживать в благодарность за то, что составили мне компанию этим вечером.

— Ну, если вы так хотите Иван, то конечно, — едва не запинаясь, ответила она с испуга на русском.

Широко улыбнувшись, я взял нужные приборы и разделал его, выложив ей только мясо, затем то же сделал себе и с удовольствием стал есть. Всё это под фотовспышки камер.

Она осторожно съела лишь два кусочка, затем опустила руки с салфеткой вниз, и я почувствовал, как она крепко несколько раз сжала мне колено, видимо это была такая благодарность, после тех болючих щипков.

После ужина, ещё два часа были встречи, разговоры, я познакомился со многими людьми, Аня улыбалась, но больше молчала, зато мой фонтан красноречия было не заткнуть, если меня о чём-то спрашивали, поэтому к концу вечера, я видел, как сильно она устала от постоянного напряжения.

— Потерпи Анют, мы не можем уйти первыми, — улыбнулся я ей.

— Возьми тогда меня пожалуйста за руку, — попросила она, что я тут же и сделал.

На наше счастье, приём подходил к концу, сначала уехали самые важные гости, затем я видя, как хозяева подходят и прощаются уже со всеми, я направил свои стопы к ним, ведя за собой едва живую спутницу и разлился соловьём, благодаря хозяйку и хозяина встречи, за такой блестящий приём. Похвалил лобстеров, сказав, что свежее ещё ни ел никогда, и как жаль, что мне нужно вернуть мою спутницу её жениху. Мистер и мисс Томпсоны вежливо поблагодарили за присутствие, и я понял, что могу быть свободен. Ещё раз поблагодарив и поклонившись, как это делали многие гости, я вывел Анну на свежий воздух. «Чайка» уже ждала нас и я сначала усадил спутницу, затем изнеможённо плюхнулся рядом сам.

Мы молча поехали по аллее и только выехав за ворота и проехав пару домов, машина остановилась и на переднее сидение сел товарищ Белый. Он повернулся и увидев наши серые лица, осторожно спросил.

— Ну?

— Точно хотели с…ки подставить и сфотать потом, — я покачал головой, — рыло бы набить тому журналюге паскуде за такие подставы.

— Но? — озабоченно спросил он.

— Вроде бы всё прошло хорошо, — осторожно ответил я, — хотя я неспециалист, нужно у Анны Константиновны спросить.

Он перевёл взгляд на неё.

— Согласна с Иваном, больших провалов возможно не было.

— Меня настораживают эти ваши «вроде бы» и «возможно», но ладно едем на Литейный, пока свежа память запишите всё, что происходило, кто был, с кем разговаривали, о чём, — обрадовал он нас.

Мы, вымотанные оба до предела, застонали.

— Надо мальчики и девочки, — он развёл руками, — будем завтра с их газетами сравнивать и отчитываться руководству.

— Можно тогда хотя бы в МИД заехать, переодеться, а то я себя голой чувствую, — попросила девушка, на что немного подумав комитетчик согласился.

— Я тогда тоже там одежду оставлю, в жизни она мне не нужна, — придумал и я.

До самого утра мы сидели у него в кабинете, писали объяснительные, а он нас поил крепким чаем, чтобы мы не вырубились прямо у него за столом. Причём я писал, что паниковал, наверно много где ошибался, только опыт и помощь Анны Константиновны помогли нам выйти с честью для советских людей из этого нелёгкого испытания, устроенного буржуями. Закончил я словами, что никогда и ни за что туда больше не пойду.

Всю писанину оба завершили только к восьми часам утра, и он отпустил нас по домам, сказав, что позвонит и предупредит чтобы нас не ждали ни у неё на работе, ни у меня на базе.

Мы вышли из здания и как-то так получилось, что пошли в сторону её квартиры, едва не засыпая на ходу, но едва переступили порог, как меня прижали к стенке и впились в губы требовательным поцелуем, на который я с удовольствием ответил.

— Ты вроде бы спать хотела? — тихо поинтересовался я.

— Мне передумать? — её бровь изогнулась в удивлении.

— Нет, я просто так спросил, — пробурчал я.

— Тогда будь дальше джентльменом и прояви инициативу сам, у меня это только второй раз как ты помнишь, причём первый был совсем не таким, какой нужен девушке чтобы расстаться с девственностью, — на меня жадно посмотрели карие глаза, уже слегка затуманенные похотью.

— Точно?

— Ваня! — прорычала она.

— Всё молчу, молчу, — я стал помогать ей раздеваться, нежно целуя то руки, то губы, и мы, теряя вещи по пути в спальню, добрались до её кровати уже голыми.

«Странно, почему в этот раз, до секса всё же дело дошло, — было моей последней осознанной мыслью».

Конец первой книги.

Октябрь 2022

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32