Вежливый человек [Олег Александрович Сабанов] (fb2) читать онлайн

Олег Сабанов Вежливый человек

Как часто бывает при томительном восхождении по скользкому жизненному склону, утрата идущим ориентиров на его далекой вершине лишает мотивации продолжать движение. Ежедневное напряжение ради постоянно ускользающих благ, вдруг потерявших внушенную с молодых ногтей гипнотическую притягательность, сменяется угрюмой злобой на продолжающих карабкаться вверх. Но так как всякое сильное чувство имеет свойство выдыхаться, вскоре приходит тупая апатия, толкающая к безвольному скатыванию под гору, иногда медленному, но по большей части стремительному, с неизбежной нравственной деградацией и потерей человеческого образа. Вроде бы двуногий индивид продолжает дышать, ходить, даже изрекать неглупые соображения, однако сама его личность настолько мутирует в свое уродливое подобие, что начинает отпугивать самых близких людей.

Указывающие Станиславу путь маяки погасли разом, когда его жена, устав от постоянных скандалов на почве безденежья, в истеричной манере заявила о желании развестись и, хлопнув на прощанье дверью, уехала вместе с их пятилетней дочкой жить к родителям. Никаких серьезных попыток восстановить семью Стас не предпринимал, так как сам тогда тяжело переживал банкротство открытого год назад бизнеса по продаже автозапчастей и не мог в должной мере материально обеспечить супругу с подрастающим ребенком. В итоге к тридцати шести годам он оказался у разбитого корыта — покинутым, нищим, раздавленным и, представ, по сути, голым, словно новорожденный, перед равнодушием бытия, впервые за все свое предыдущее существование испытал экзистенциальный ужас. Не приукрашенная призрачными надеждами жизнь пугала своей тоскливой пустотой, но еще больше предопределенностью скорбного финала, к которому она с возрастом только ускоряла движение по причудливым законам восприятия. Заглушить осознание такого расклада людям помогала их каждодневная занятость вместе с полным погружением в бесконечные заботы. Свободное же время заполнялось бестолковой суетой или отвлекающими от дискомфортных мыслей развлечениями. Кому не хватало обычного набора средств, на помощь приходили заставляющие забыть обо всем на свете экстремальные хобби и азартные увлечения, обещающая вечное бытие религиозность, а также героические усилия по достижению поставленных самому себе жизненных целей.

Потерпев сокрушительное фиаско во всем по-настоящему значимом, Стасик предпочел убегать из гнетущей реальности в алкогольное забытье, ошибочно считая его менее пагубным для здоровья, чем наркотическое благодаря укоренившейся и вполне легальной традиции возлияний. Однако даже приняв на грудь, он хоть смутно, но все же ощущал вокруг все ту же пугающую пустоту вместе с приближением трагической развязки, толкающие его волей-неволей искать спасительного общения. Вот только прежние знакомые не горели желанием выслушивать пьяные сетования на судьбу своего пришибленного обстоятельствами приятеля, поэтому приходилось откровенничать со всяким, готовым уделить время и внимание. В основном это были отдыхающие на лавочках парков и скверов пенсионеры, чьи седовласые головы напоминали готовые разнестись пушинками по окрестностям одуванчики. Скучающие бабушки и дедушки частенько жалели его, говорили слова утешения, некоторые давали добрые советы и сами вспоминали трудные периоды своей долгой жизни. Однако в беседах с пожилыми людьми Стас все время ощущал себя напортачившим ребенком, что распаляло щемящую жалость к себе, только усиливающую подавленность. Ему же жутко хотелось выпивать со своими сверстниками, в идеале собратьями по несчастью, слышать их угрюмый бубнеж, кивая, поддакивать, вставлять свои пять копеек и чувствовать при этом облегчение на душе из-за пребывания в компании таких же непутевых, как он сам собутыльников.

Бродя по улицам будними днями, Стас почти не встречал праздношатающихся, за исключением стаек спившихся типов, обитающих в самых укромных, скрытых от глаз прохожих местах города. Иногда их можно было наблюдать возле продовольственных магазинов, где пьянчуги стреляли мелочь у снующих туда-сюда покупателей, потихоньку наскребывая нужную для покупки спиртосодержащей жидкости сумму. К концу первой недели запоя, Стасик самым естественным образом влился в одну из подобных компаний после того, как предложил двум стоявшим у входа в супермаркет опухшим субъектам «раздавить на троих» только что купленную бутылку. Скопившийся в крови алкоголь освободил его от остатков прежней брезгливости к такого рода людям, и вскоре он, восседая на облупленной скамейке возле подъезда близлежащей многоэтажки, пил с ними по очереди из единственного бумажного стаканчика без всякой закуски.

— Не грусти, земеля! Все к лучшему, — подбадривал обмякшего от водки Станислава высохший мужичок в тренировочных штанах и шлепанцах на босу ногу. — Вернется твоя благоверная, вот увидишь! Цену себе набивает, но как только поймет, какого человека теряет, прибежит обратно!

Его оптимизм звучал фальшиво и ничего общего с реальным положением дел не имел. Стас успел проклясть себя за излишнюю болтливость, но где-то в самой глубине души был благодарен своему новому знакомому за обнадеживающие слова, пусть даже пустые. Имя, которым он представился, сразу же вылетело из головы, однако само присутствие сочувствующего ему человека чуть скрашивало переживание беспросветного одиночества.

Когда бутылка опустела, покачивающаяся троица побрела обратно к супермаркету, где потихоньку обросла другими страждущими, небритыми, помятыми, пытающимися унять мелкую дрожь. Стараясь не задерживать взгляд на их одутловатых физиономиях, Стасик приветливо пожимал протянутые руки и незаметно для себя самого становился одной из особей совсем недавно вызывавшей презрительное отвращение стаи. Рознило его с пропойцами лишь наличие небольшой, да к тому же быстро тающей заначки, слишком незначительной для спасения бизнеса и семьи, но пока позволяющей без унизительного попрошайничества покупать спиртное. Чтобы не спустить все деньги разом, Стас о ней предусмотрительно помалкивал, а когда появлялся в компании новых дружбанов, неизменно радовал их одной единственной бутылкой.

Довольно скоро загудевшего с горя неудачника все окрестные алкаши принимали за своего, уважительно называя между собой Станей и нетерпеливо ожидая его прихода в облюбованные ими места. Сам же благодетельный товарищ конченых пропойц все глубже погружался в пучину адских алкогольных миров, проходя через неведомые ранее переживания и ощущения. Как правило, уставая колобродить в своем новом окружении, поздно вечером он возвращался домой, каждый раз догонялся терпеливо дожидающейся хозяина в холодильнике ледяной водкой, закусывал ржаным хлебом с маринованным огурцом из домашних заготовок, после чего грузно заваливался спиной на тахту напротив бубнящего телевизора, иногда прямо в одежде. Спустя считанные минуты комнату начинал оглашать громкий прерывистый храп с пугающими своей продолжительностью периодами тишины и последующим судорожным восстановлением рваного дыхательного ритма.

Происходившее сразу после засыпания имело мало общего с нормальным сном здорового мужчины и потому вряд ли способствовало как отдыху организма, так и восстановлению растраченных накануне сил. Темная яма первоначального забытья через час-другой заполнялась жуткими своей поразительной четкостью и зрелищностью сновидениями, в которых разворачивались захватывающие дух события с участием самого Станислава.

Освещенные багряным заревом пожарищ кровавые батальные сцены, где близкие разрывы мин и пролетающие над головой пули каждый миг грозят ему гибелью, сменяются паническим бегством от вырвавшегося из клетки взбесившегося зверя. Ватные ноги плохо слушаются, вязнут в грязи, ружье дает осечку, а когда кажется, что опасность миновала, он обнаруживает себя совсем без одежды посреди многолюдной улицы. Под недоуменные взгляды прохожих и слышимые отовсюду смешки, сгорающий со стыда Стасик тщетно ищет хоть какое-нибудь укрытие, но вместо него с ужасом обнаруживает мелких копошащихся червей на своем испещренном гнойниками теле. В следующее мгновение он загадочным образом оказывается у подъезда собственного дома, спешно вбегает в лифт, который, натужно дрожа стенками кабины, неестественно долго поднимается вверх и вдруг застревает между этажами. Кромешная тьма обесточенной ловушки вызывает панику вместе с удушьем, но подача электричества вновь возобновляется, двери лифта неохотно растворяются, Стас выходит на покатую обледенелую крышу, поскользнувшись, падает и начинает медленно скатываться к ее краю, где нет даже хлипкого кровельного ограждения. Пытаясь остановить гибельное сползание, он цепляется за покосившуюся антенну, которая под его весом сразу же ломается, глубокая бездна неумолимо приближается, ужас нарастает и тут приходит спасительное пробуждение в до омерзения липком прокисшем поту.

Правда, спасительным его можно было назвать лишь условно, так как вместе с ощущением реальности появлялась дикая головная боль, ломотное тело неудержимо пробивала крупная дрожь, а звенящий шум в ушах заглушал даже звуки работающего телевизора. Пересиливая себя, Станислав поднимался с тахты и опираясь о стены тащился в кухню, где судорожными глотками торопливо выпивал предусмотрительно оставленные на столе полстакана. Сдерживая приступы тошноты, долго нюхал засохший кусок ржаного хлеба, стараясь во что бы то ни стало удержать внутри обожженного чрева «лекарство». Когда же оно начинало действовать, ему мало-помалу становилось легче, во всяком случае, ослабевала головная боль, гул в ушах делался тише, унималась тряска, пересохший рот орошался слюной. Частично восстановившаяся координация позволяла сходит в туалет, умыть лицо, после чего вновь принять горизонтальное положение и некоторое время замечать, как оседая, растворяются обрывки взбудораженных ночным кошмаром мыслей.

В такие моменты он ясно осознавал, насколько уязвима перед массированной атакой алкоголя преграда, защищающая человека от вспышки безумия. Пока еще она давала трещину только во снах, выпуская лишь часть спрятанных в глубинах подсознания безотчетных страхов. Но как только барьер рухнет наяву, ему придется в ужасе белой горячки убегать от невидимых окружающим монстров, содрогаться при грохоте взрывов несуществующей битвы и с истеричными воплями стряхивать бегающих по телу призрачных насекомых.

Несмотря на подобные прозрения, Стас уже не мог прервать свой запойный марафон, даже боясь теперь представить его финишную черту, а в особенности то, что последует после ее пересечения. Хотя зеленый змий крепко обвил его шею, по утрам он из последних сил старался не прикасаться к бутылке, а принимать очередную дозу ближе к полудню, прямо перед тем, как пойти на очередную встречу со своими новыми приятелями.

Всякий раз принося из темнушки новую бутылку, запасы которых неизменно пополнялись, Стасик наливал полный стакан, залпом его осушал, а оставшуюся водку убирал в холодильник. Тут же ему, заряженному двухсотграммовой дозаправкой, чуть порозовевшему и чувствующему облегчение, становилось тесно в квартире. Проверив наличие небольшой суммы в кармане джинсов, он запирал за собой входную дверь на ключ, спускался во двор, после чего плелся исхоженной дорогой туда, где рыскала за версту источающая сивушный дух ватага местных забулдыг. И снова, как в предыдущие дни, распивая с ними купленный «пузырь», Стас становился свидетелем сцен из жизни городского дна, часто грозивших закончиться поножовщиной, попутно пополняя свой лексикон неизвестными ему доселе жаргонизмами и фигурами речи. Иногда он терял душевное равновесие и мысленно корил себя за то, что связался с такими типами, однако каждый раз успокаивался, памятуя о тягостном одиночестве в опустевшей квартире. В сложившейся ситуации даже общество морально ущербных, опустившихся деградантов, хоть как-то отвлекающее его от горестных дум, казалось предпочтительнее ощущения покинутости.

— Не вешай нос, дружище! Будет и на нашей улице праздник! — обратился однажды мужчина средних лет к сидевшему с поникшим видом Стасику.

Это был единственный человек в своре без обязательного здесь прозвища, который ему импонировал своим спокойным нравом. В неизменных роговых очках, поношенном коричневом пиджаке и безупречно выглаженных брюках со стрелками он походил на заводского инженера или учителя средней школы.

Их непринужденный разговор завязался сам собой, и вскоре выяснилось, что звавшийся Сергеем собеседник профессиональный фотограф, правда, уже погода как уволившийся из ателье, где проработал много лет. О причине своего решения уйти в бессрочный отпуск он умолчал, зато рассказал, что обитает после распада собственной семьи вдвоем с матерью в ее квартире, где недавно закончил ремонт. Во время беседы Станислава не покидало ощущение, что наконец-то он повстречал доброжелательную и понимающую его с полуслова родственную душу со схожими во многом суждениями.

Тем днем компаньонам удача улыбалась редко. У проходящих мимо знакомых, как и совершенно посторонних людей денег постоянно оказывалось в обрез. Они были немногословны, иногда враждебны и почти не шли на контакт, быстро скрываясь в дверях супермаркета. В итоге ближе к вечеру им удалось наскрести только на одну бутылку и пару пузырьков спиртовой настойки боярышника. От употребления аптечного средства Стас на радость остальным жаждущим уклонился, а когда собрался топать домой, незаметным кивком головы позвал за собой Сергея, случайно встретившись с ним взглядом. Через несколько минут тот нагнал его в густых летних сумерках у одного из разгорающихся фонарей засыпающего сквера.

— Фух, еле от них отделался, — произнес Серега, слегка отдышавшись. — Говорят, не торопись, рано еще, может кого из загулявших встретим в такую теплынь.

Услышав знакомый голос, Стасик обрадовался появившейся причине ненадолго отложить возвращение к ненавистному одиночеству в пустой квартире ради общения с похожим на него самого горемыкой, из которого алкоголь еще не успел вытравить человеческие качества, но вида не показал.

— Слушай, у меня дома бутылка завалялась. Давай накатим вдогонку, посидим немного. Если охота появится, перекинемся несколькими словами, — сказал Стас с деланным равнодушием. — Пол-литра на ораву все равно маловато, к тому же они еще найдут сегодня, а нам с тобой самое то будет!

Словно ожидавший услышать нечто подобное, Серега не выказал лицом даже тени замешательства, лишь неопределенно пожал плечами, соглашаясь с предложением.

Вскоре они сидели в крохотной кухоньке за столом, где кроме початой бутылки зеленели на тарелке соленые огурцы рядом с ломтями черствеющего хлеба. Благородный порыв хозяина открыть сиротливо стоявшую в холодильнике баночку рыбных консервов гость сразу же остудил, сообщив о склонности матери кормить его, словно на убой, отчего в закуске он практически не нуждался.

— Надо нам с тобой взять оставшуюся волю в кулак и притормозить хотя бы на месяц, еще лучше на два, — говорил сморщившийся после очередного стакана Сережа, так и не притронувшись ни разу к хлебу с огурцами.

— А в идеале совсем перейти на диетический кефир, — ухмылялся в ответ Стасик, терзаемый приступом икоты.

— Зря смеешься, — спокойно продолжал безработный фотограф, интеллигентно поправляя очки. — Перед тем, как тебе появиться, кодла местных киряльщиков постоянно несла потери. Уходили в иной мир, в основном, от отравления суррогатами, иногда захлебывались во сне собственной блевотиной, задыхались дымом подпаленного непотушенной сигаретой матраса. Раз у кого-то на хате вспыхнула драка, переросшая в поножовщину со смертельным исходом. Один весельчак, вернувшись домой с наших посиделок, удавился в ванной, а другой даже до дома не добрался — упал по дороге к родному порогу, уснул и околел морозной мартовской ночью. И это только за те несколько месяцев, как я стал одним из них.

На минуту в кухне воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь монотонными звуками разбивающихся о дно раковины капель из подтекающего крана.

— Честно говоря, я теперь даже не знаю, как остановиться, — наконец нарушил гробовое молчание Станислав, ловко капая в сдвинутые посреди стола стаканы. — Меня утром еле-еле хватает часа на три — задыхаюсь, потею, дрожу, вздрагиваю от малейшего шороха. Чувства обостряются до предела. От запахов мутит, звуки бьют по ушам, лучик света слепит, даже половое желание может внезапно накрыть, настолько организм взбудоражен и сбит с толку отсутствием привычной дозы. Приходится принимать, чтобы не поймать «белочку» или сдохнуть. Психоз ведь в первые дни воздержания случается, насколько я знаю.

Далее хозяин в общих чертах обрисовал своему гостю содержание мучивших его ночами кошмаров, на что тот, понимающе покачав головой, ухмыльнулся, после чего со знанием дела, словно опытный врач-нарколог изрек:

— Подобные сновидения входят в полный набор алкогольных «удовольствий» и преследуют каждого подсевшего на стакан запойного. Причем, их интенсивность гораздо выше у впечатлительных натур с воспалившимся от пьянства и без того буйным воображением. В приступе белой горячки допившиеся бедолаги начинают видеть похожие ужасы уже наяву, поэтому кричат, бегают, прячутся, иногда пытаются причинить вред себе или окружающим. Букет страшилок всегда примерно один и тот же: чудовища, преследование, война, стихийное бедствие, мерзкие насекомые. Может померещится призрак умершего знакомого, изрыгающий угрозы или собственный двойник, прилюдно творящий постыдные вещи. Иногда появляется вежливый человек, хотя он скорее из другой оперы.

— Что за вежливый человек? — поинтересовался Стасик, чокнулся со стоящим на столе стаканом гостя и, выдохнув в сторону, влил в себя содержимое своего стеклянного сосуда.

— Я сам толком не знаю, слышал только от приятелей-алконавтов байку, что он видится некоторым незадолго до приступа белой горячки под видом постоянно ускользающего типа. Обычно призрак тактичен, любезен и самое главное встретивший его абсолютно уверен в давнем с ним знакомстве, вот только никак не может вспомнить, кто этот фрукт конкретно и при каких обстоятельствах они когда-то пересекались. Расспросить же его самого невозможно, так как вежливый человек находит тысячу и одну возможность поскорее улизнуть из вида после очередного краткого появления, оставляя вопросы, недоумение и догадки, которые принимают навязчивый характер. В любом случае столкновение с этим типом ничего хорошего не сулит, зато свидетельствует о начале галлюцинаций и предвещает скорую развязку, чего сам допившийся не осознает до последнего, — закончил Сергей, поднимая свой стакан.

— Прямо легенда о «Летучем голландце», встреча с которым грозила морякам всевозможными бедами, — улыбнулся разомлевший хозяин, дал гостю одним глотком принять очередные миллилитры и сразу же протянул ему пупырчатый огурчик. — Я как раз прошлым утром смотрел передачу о нем одним глазом, пытаясь хоть как-нибудь отвлечься и дотянуть до полуденной опохмелки. И в книжках корабль-призрак часто упоминается…

— Вот лучше их читай, чем телепередачами мозги засорять, — посоветовал Сережа, хрустя соленым овощем. — Знаешь, я сейчас совсем по-иному воспринимаю давно знакомые произведения писателей, в которых они через выведенных героев изливают свои алкогольные переживания, всецело проникаюсь ими, когда перечитываю. Подмечаю нюансы и улавливаю глубокий смысл даже там, где ранее видел лишь желание автора рассмешить читателя описаниями конфузных историй, куда попадают нелепые пьяницы во время своих злоключений. Я тебе обязательно принесу какую-нибудь подобную книгу. Поверь, ты сам удивишься. Только смотри, не закапай ее своими огуречным рассолом!

Лицо книгочея растянулось в добродушной улыбке, отчего у Стасика потеплело на душе. Ему было легко и комфортно рядом с очкастым собутыльником, словно в обществе старого мудрого друга, способного одним своим присутствием развеять мысли о навалившихся невзгодах. Его ничего особенного не значащие слова, сказанные негромким ровным голосом, стоили куда больше, чем вся компания забулдыг с их вечным бессмысленным трепом, однако по иронии судьбы объявился он именно в ней.

— Какого черта умные люди, как эти писатели, вообще начинают пить, если заранее знают о пагубных последствиях своей затеи? — философски вопрошал Стас заплетающимся языком, поборов в конце концов икоту продолжительными задержками дыхания.

— А мы с тобой разве глупые? — блеснув линзами очков, усмехнулся Сергей. — Ну а если серьезно, я сам не устаю поражаться столь парадоксальному факту. Один мой знакомый, ужаснувшись тому, что творил по пьяни, твердо решил «зашиться». Неделю не брал в рот, пошел на прием к наркологу как стеклышко трезвый и без проблем получил добро на применение препарата Эспераль. А всего через месяц-полтора после того, как хирург имплантировал лекарственное средство ему в ягодицу, напоролся до поросячьего визга. Хорошо, хоть жив остался, но после первых рюмок мучился ужасно — кожа пошла лиловыми пятнами, нестерпимо чесалась, тело горело, температура под сорок, давление, удушье… Я долго допытывался у своего далеко неглупого приятеля, что за веская причина заставила его вновь начать пить, несмотря на опасность для жизни, но получал в ответ лишь пожимание плечами, сопровождающееся загадочными для меня фразами: «Шут его знает», «Сам не понимаю», «Сложно сказать». Но в самом конце нашего разговора, когда языки от пивных литров окончательно развязались, он сказал как на духу: «Понимаешь, я совсем разучился радоваться жизни без спиртного, а по-настоящему осознал это, только когда «зашился». Меня съедала жгучая зависть и злоба на весь мир при виде резвящихся под хмельком друзей, поэтому нахождение в привычных компаниях сделалось настоящей пыткой. В конце концов жажда вновь стать прежним весельчаком, вернуть состояние пьяного задора и его волнующее предвкушение, пересилила страх смерти вместе с прочими страшилками, вроде паралича или импотенции. Ведь в трезвом состоянии я и так ощущал себя мертвецом посреди буйного праздника жизни».

— А мне вот как трезвому, так и пьяному невесело, а про праздник жизни я уже и думать забыл! — выслушав гостя сокрушенно воскликнул Стасик, досадливо махнув рукой. — Спроси меня сейчас: «Какого рожна, ты, дурик, ушел в запой?», я вряд ли смогу вразумительно ответить. Как, впрочем, и ты про себя, несмотря на начитанность, умный вид и роговые очки!

Столь категорическое утверждение никаких возражений не вызвало, так как собутыльники уже достигли той степени опьянения, в которой внешние раздражители если и важны, то много меньше, чем внутренний диалог с самим собой и обитающими в сознании образами. К чести хозяина квартиры, он, видя состояние своего гостя, настоял на том, чтобы тот даже не думал идти домой. Сергей же только обрадовался возможности заночевать у своего радушного приятеля, отложив возвращение в квартиру матери до утра, и тем самым избежать опасного хождения по ночному городу на подкашивающихся ногах. Собственно, у него и сил-то оставалось только на разъяснительный звонок беспокоящейся за него родительнице, после чего со спокойным сердцем задремать прямо на табурете, прислонившись спиной к стене.

Нельзя сказать, что с того вечера они стали неразлучными корешами, однако их сближение сразу же отметили в компании пьянчужек, где приятели встречались практически каждый божий день. Лишь однажды запойный товарищ по несчастью нагрянул к Стасу в первой половине дня, когда он уже собирался уходить.

— Еще телевизором отвлекаешься или накатил уже? — шутливо поддел нежданный визитер чуть замешкавшегося хозяина, после дружеского рукопожатия. — А я тебе книжку принес, как обещал. Ну не к супермаркету же мне ее тащить!

— Спасибо огромное! — нелепо произнес в ответ Стасик, не находя более подходящих слов из-за подкатившей тошноты. — Проходи на кухню, сейчас поправимся. Только подожди чуток, я сначала быстренько умоюсь.

Он попросил положить завернутое в яркий полиэтиленовый пакет издание на столик возле зеркала прихожей и сразу убежал в ванную комнату, а по прошествии получаса опохмелившиеся приятели уже топали к месту ежедневных сборищ опустившихся бездельников.

Книга оказалась сборником повестей и рассказов советских писателей, призванных по задумке издателей нещадно обличать порок пьянства. Из пяти произведений Стасу были знакомы только две вещи, вышедшие из-под пера Шукшина — «А поутру они проснулись» и «Материнское сердце». Следующим утром он вместо привычного переключения телеканалов в поисках яркого шоу или увлекательной передачи, несмотря на отвратительное самочувствие, решил во что бы то ни стало прочесть хотя бы треть повести Виля Липатова «Серая мышь». Проникнутая горьким сарказмом история четырех жителей сибирского поселка, посвятивших выходной день тому, чему сам читающий отдавал дань уже много дней, захватила его с первых страниц, что оказалось совсем неудивительно, ведь в героях повести он узнавал себя и свое новое окружение. Тонко переданные чувства и повадки таких разных собутыльников, объединенных в пьяную компанию общим пристрастием, были словно списаны автором с самого Стасика и знакомых ему горемычных алкашей. До полудня он успел прочесть большую часть повести и сам удивился, как быстро пролетело время, обычно тянущееся мучительно долго.

Встретившись во второй половине дня с сидевшим на покосившейся скамье невдалеке от супермаркета Серегой, он хотел поделиться своими эмоциями от произведения, а также согласиться, что только побывавший в удушающих объятиях зеленого змия читатель сумеет по-настоящему проникнуться подобным повествованием, однако только открыв рот, осекся на полуслове, увидев его почерневшее лицо.

— Ночью чуть концы не отдал. Грудь сдавило, воздуха не хватает, изжога, рвота. Сейчас вроде бы полегче, земляки не дают помереть, — произнес он чужим, надтреснутым голосом.

Словно в подтверждение его слов, один из таких опухших земляков подскочил к нему с белоснежным пластиковым стаканчиком в грязной пятерне и заботливо просипел.

— Держи, старичок! Не раскисай, дыши! А я ради хорошего человека пока перебьюсь. Позже наверстаю.

Еле заметно кивнув в знак благодарности, Сережа взял из протянутой руки стаканчик, насильно влил его содержимое себе в нутро и, закрыв глаза, медленно откинулся на спинку скамьи. Стас учуял терпкий запах календулы, сразу напомнивший ему процедуру полоскания воспаленного горла и горький привкус спиртовой настойки во рту, хотя он мог легко спутать ее с тем же пустырником, который имел здесь не меньшую популярность. Будто прочитавший его мысли пьянчуга, вернувший в свою пятерню пустой стаканчик, весело подмигнул Стасику, после чего, многозначительно подняв вверх указательный палец свободной руки, изрек:

— Лекарство!

Минут через пять лицо Сергея и правда немного посветлело, дыхание стало не таким частым и более глубоким, а на щеках проступил слабый румянец. Подняв припухшие веки, он внимательно посмотрел на сидевшего рядом приятеля, словно пытаясь убедиться в подлинности его личности, после чего тихо произнес:

— Так я не понял, какой рассказ ты начал читать?

Обрадовавшись заметному улучшению состояния единственного человека из всей компании, к которому чувствовал дружескую симпатию вместе с элементарным уважением, Стас, дабы не быть излишне утомительным, в менее развернутой, чем собирался изначально форме, поведал о своих впечатлениях от прочитанной части книги. Сергей выслушал его внимательно, временами понимающе кивая и поддакивая, после чего, по-стариковски кряхтя, поднялся на ноги.

— Пойду, пожалуй, домой. Слабость до сих пор сильная. Полежу, авось засну, — сказал он, похлопав Стасика по плечу. — Ты не тяни, повесть дочитывай, а завтра обсудим, как настоящие критики.

Решительно отвергнув предложение проводить его, Сережа взял прислоненную к темному стволу зеленеющей у скамейки липы деревянную клюку, которую Стас до этого не замечал, и неспешно поковылял прочь. Провожая взглядом непривычно сгорбленную спину в неизменном коричневом пиджаке, Стасик неприятно поражался произошедшей за сутки перемене в облике доброго приятеля, вот только помыслить не мог, что видит его последний раз.

Хмурым утром следующего дня Станиславу пришлось установить у изголовья кровати настольную лампу, чей направленный свет позволил дочитать повесть Липатова и пробежать глазами пару первых страниц «Расплаты» Тендрякова. Ближе к обеду небо окончательно заволокли низкие тяжелые тучи, а деревья за окном застыли в стихшем ветру, будто напуганные дальними раскатами грома.

Стасик подумывал провести весь день дома в обществе увлекательной книги, однако повинуясь необъяснимому зову иного, по большей части далекого от литературы сборища, исполнил ставший традиционным полуденный ритуал на кухне, после чего, выйдя из дверей подъезда, поплелся к магазину. Ударная доза водки обжигала изнуренное безостановочными возлияниями нутро, воссоздавая иллюзию хрупкого душевного равновесия, но уже не бодрила, как прежде.

Еще издали он заметил карету скорой помощи у скамейки, где вчера разговаривал с Сергеем, отчего в смутном предчувствии беды машинально ускорил шаг. Однако через мгновение дорогу ему перегородила сутулая фигура опухшего пьяницы, прошлым днем подносившего его приятелю пахучее «лекарство» в пластиковом стаканчике.

— Не советую туда лезть, братан, — предостерег он заговорщическим шепотом, хотя вокруг было безлюдно. — Серега кони двинул. Сейчас врачи по-любому ментов вызовут, а нам от них, сам понимаешь, лучше держаться подальше.

Ошарашенный Стас застыл столбом, пытаясь переварить услышанное, а когда вновь обрел дар речи, замогильным голосом попросил сутулого подробнее описать случившееся. Из последовавшего вполне обстоятельного рассказа выяснилось, что появившийся в компании около часа назад Сергей оказался при деньгах — продал или заложил свой профессиональный фотоаппарат. Пока самый молодой бегал за водкой, ему стало настолько плохо, что даже немного выпить не выходило, так как тут же выворачивало наизнанку. Он тяжело дышал, постоянно стонал и кашлял, его периодически рвало желчью. В конце концов Сергей был вынужден лечь на скамейку, подложив под голову свой сложенный пиджак. Поначалу казалось, будто ему чуть-чуть полегчало, так как кашель ослаб, рвота прекратилась, и он начал, тихо посапывая, дремать. Однако вскоре звуки дыхания совсем исчезли, голова безвольно свалилась набок, а разом свесившаяся рука коснулась земли. Серегу безуспешно пытались растормошить, били по побелевшим щекам. Один спившийся фельдшер, так и не нащупав у него пульс, принялся делать непрямой массаж сердца, но через несколько минут усилий безнадежно махнул ладонью, показал всем скрещенные перед собой руки, как бы говоря: «Все, кранты», после чего отошел в сторону и закурил. Ни у кого из алкашей телефона при себе не оказалось, поэтому пришлось просить проходящую мимо женщину вызвать скорую помощь и затем без промедления ретироваться подальше от покосившейся скамьи под развесистой липой.

Едва сутулый закончил рассказ, как с автомобилем скорой помощи поравнялся внедорожник полиции, по белоснежному борту которого пробегала синяя полоса.

— Вот и мусора пожаловали, — сказал он, поворачиваясь горбатой спиной к злосчастному месту. — Уходим. Через часок приползай к старым гаражам, там помянем. Бабки на это святое дело он все-таки успел нам сегодня подкинуть.

Однако Стасик уже практически не слышал встреченного пьяницу. В его сознании один за другим всплывали образы Сереги, поблескивающего стеклами очков на дружески улыбающемся лице, иногда вспоминались обрывки сказанных им во время хмельных бесед фраз. Чувствуя разгорающуюся душевную боль, он понуро пошел прочь от супермаркета и без всякой цели бродил по окрестным улицам, дворам и пустырям, пока накатившая слабость во всем теле не возвестила ему о жизненно важной необходимости срочно выпить. В первом же попавшемся по дороге продуктовом магазинчике Стас купил бутылку, апельсин и черный пакет, куда сразу же спрятал спиртное вместе с фруктом. Идти домой, чтобы оказаться в четырех стенах наедине с мрачными мыслями, ему хотелось меньше всего, поэтому при выходе из магазина, свинтив крышку, он жадно хлебнул из горлышка и медленно зашагал по тротуару вдоль проезжей части.

Поравнявшись с пустующим остановочным павильоном из оргстекла, Стасик сел на лавочку под его крышей, вновь отхлебнул прямо из бутылки и принялся сдирать плотную кожуру с апельсина. Когда первая долька тонизирующего фрукта оросила свежим соком рот, от которого за версту разило застарелым водочным смрадом, на остановке появился худосочный мужчина невзрачного вида в светлой рубашке с длинным рукавом и темных, подпоясанных ремешком брюках. Он стоял тихо, чуть вжав голову с аккуратно зачесанными набок жиденькими волосами в плечи, словно боясь шелохнуться и лишним движением спровоцировать закусывающего на лавке хмурого типа, каковым со стороны выглядел Стас. Через минуту он поднес близко к глазам находящийся в руке телефон, долго в нем копался, иногда что-то читал, беззвучно шевеля губами и щурясь, после чего приложил его к уху, видимо, найдя нужный контакт. Тут же в кармане легких полуспортивных штанов рингтоном популярного мессенджера напомнил о своем существовании смартфон Станислава, который он брал с собой, когда не забывал утром зарядить.

— Слушаю, — отозвался Стас, хотя после своего финансового краха зарекся не отвечать на вызовы скрытых номеров.

— Ой, извините великодушно… Вероятно, ошибся номером, — учтиво произнес мужской голос после краткой недоуменной паузы. — С моей невнимательностью одни проблемы! Еще раз прошу прощения!

Обычно, звонки подобного рода забывались сразу же после их завершения, но только не на этот раз. А дело было в том, что Станислав хорошо видел, как стоящий в трех шагах от него незнакомец произносил извинения, которые донеслись до него из динамика смартфона и тонкогубого рта худосочного мужичка почти синхронно. Когда же мгновение спустя у остановки затормозил автобус, незнакомец повернулся к опешившему Стасику и, прижав руку к груди в извинительном жесте, проникновенно произнес:

— Ну, ошибся, с кем не бывает! Впредь буду внимательнее и если потревожу, то только в случае крайней необходимости!

Сунув свой телефон в карман брюк, он вошел в распахнувшиеся двери автобуса, который без лишней задержки у прозрачного павильона остановки вновь тронулся и вскоре исчез из вида.

За последние дни, отданные на откуп алкоголю, Стас начал привыкать к некоторой абсурдности всего происходящего вокруг и уже обращал мало внимания на фокусы искаженного восприятия. Однако необъяснимый с точки зрения здравого рассудка случай в плохо знакомом районе города, где совершенно посторонний человек, ненароком оказавшийся рядом, звонит ему по телефону и тут же нелепо извиняется за свою ошибку, напоследок уверяя, что будет беспокоить его только по необходимости, не на шутку взбудоражил сознание Стасика сразу после исчезновения первоначального ступора. «Должно же быть хоть какое-нибудь разумное объяснение произошедшему! Где-то я встречал этого типа раньше, вот только где? В налоговой инспекции? А, может, в детском саду? — терзал сам себя Станислав пустопорожними размышлениями во время обратной дороги к дому. — Неужели у меня помутился рассудок? Вряд ли! Ведь до сих пор я совершал вполне обдуманные поступки, соответственно, мыслил рационально, пусть с некоторой поправкой на опьянение».

Порог своей квартиры он перешагнул уже будучи совсем тяжелым, поэтому, поставив остававшуюся в бутылке водку на кухонный стол, сразу же направился спать, забыв при этом, по обыкновению, включить телевизор. После первых часов забытья началось невольное погружение в адские миры кошмарных сновидений, где в каждом из сменяющих друг друга сюжетов так или иначе присутствовал загадочный образ незнакомца с остановки, чьи учтивые извинения звучали зловеще на фоне катастрофических обстоятельств. Иногда в образе случайного прохожего появлялся умерший Серега, невозмутимо шествующий в глубокой задумчивости и никак не реагирующий на обращенные к нему приветствия.

Утром у Стаса не оказалось ни желания, ни сил занимать себя чтением в попытке дотянуть до полудня без помощи спиртного. Непривычно рано он появился рядом с супермаркетом и тут же умудрился подраться с двумя слонявшимися там чересчур, по его мнению, веселыми алкашами из пока еще не собравшейся кодлы, на которую подспудно возлагал вину за непростительную медлительность с вызовом врачебной бригады нуждающемуся в срочной медицинской помощи Сергею. Ему пришлось вернуться домой, чтобы умыться и надеть чистую майку вместо порванной с пятнами собственной крови из разбитого носа. Никакого смысла ввязываться в драку со спившимися попрошайками не было, однако безрассудная пьяная злоба, всклокотавшая в нем из-за бессилия перед трагическими и необъяснимо-пугающими событиями вчерашнего дня, искала выход. Стасик прекрасно знал, что даже выпивающие «на хате» алкаши, прежде чем вызвать неотложку, стараются вынести к подъезду испустившего дух или просто потерявшего сознание собутыльника, дабы не «светить» лишний раз свое логово и самих себя. Однако в смерти лучшего приятеля он все равно винил именно этих тяжело больных людей с изуродованными понятиями о морали и нравственности. Их радушная компания теперь представлялась сборищем человекообразных монстров, куда его заманила какая-то дьявольская сила.

Тем временем денежная заначка неумолимо иссякала, отчего ее учредителя все чаще одолевали мрачные мысли о близящейся развязке. Стремясь нащупать выход из создавшегося тупика, Стасик поставил себе задачу понемногу сокращать потребление огненной жидкости, постепенно увеличивая интервалы между ее принятиями. Начавшийся в тот же день вынужденный эксперимент уже последующей ночью закончился полным провалом. Так и не сумевший уснуть из-за недостаточного насыщения алкоголем Станислав, пребывал в беспричинном тревожном предчувствии, ощущая бешеный пульс выпрыгивающего из груди сердца и вздрагивая от малейшего шороха. Удалось задремать лишь поздним вечером после проглоченной таблетки седативного препарата, однако через пару часов волей-неволей пришлось вставать и плестись в кухню, чтобы унять мучившую сквозь зыбкий сон жажду. Нахлебавшись ледяной воды из-под крана, Стас подошел к окну и оторопел. Внизу у подъезда на лавочке, держа перед собой в руках книгу и время от времени перелистывая ее страницы, сидел тот странный тип с остановки, рассыпавшийся в извинениях из-за своего загадочного звонка. Даже с высоты четвертого этажа хорошо различались прилизанные набок жидкие волосы, не говоря о заправленной в темные брюки светлой рубашке с длинным рукавом. Учитывая очевидную расслабленность тщедушной фигуры, подходящую разве что домашнему уюту, особенно пугающе выглядела его поглощенность книгой, несмотря на никак не способствующий чтению тусклый фонарный свет.

Упавшее в благодатную почву расшатанной нервной системы зерно смятения, стало быстро прорастать паникой, принуждая больное воображение громоздить одну ужаснее другой версии и леденящие кровь догадки. Единственной защитной реакцией на неконтролируемый приступ оказался выработанный в течение последних дней рефлекс, подчиняясь которому Стасик машинально полез в холодильник, судорожно сжал запотевшее стекло бутылки дрожащей ладонью, свинтил крышку и, жадно присосавшись к горлышку, сделал несколько шумных глотков. Отдышавшись и постояв немного посреди тесноты темной кухни, он ясно ощутил, как истончающаяся ткань опутавшего его ужаса постепенно расползается, унося вместе с собой скованность мышц тела. Вскоре остававшуюся тревогу окончательно сменило относительное спокойствие, а после дополнительного большого глотка вернулась утренняя злоба на всех и вся вместе с безрассудством. Недолго думая, Станислав натянул на себя майку со штанами, надел сандалии и через минуту спустился к входу в подъезд. Восседающий на лавке парень лет двадцати с планшетом в руках, не имеющий ничего общего кроме худобы и зачесанных набок волос с таинственным незнакомцем, даже не удостоил взглядом заросшего щетиной мужика, выскочившего из металлической двери, будто ошпаренный. Осознав злую шутку своего искаженного от пьянства восприятия, Стас вернулся в квартиру, врубил телевизор и вновь повалился на тахту. Перед тем, как забыться тяжелым алкогольным сном, он со спокойствием обреченного признал очевидный провал попытки начать выбираться из глубокой ямы, которую сам себе сдуру вырыл.

Следующим днем Стасику во что бы то ни стало надо было сходить за хлебом или лапшой быстрого приготовления, поскольку умирать с голода до того, как закончатся деньги на выпивку, в его планы пока не входило. С утра зарядил моросящий дождь. Несмотря на пасмурную серость за заплаканным каплями окном, Станислав решил не откладывать поход в магазин на более поздние часы, справедливо опасаясь быстро наклюкаться. Когда он, набросив невесомую ветровку, уже отворял входную дверь, мелодией популярного мессенджера зазвонил заряжающийся на полу рядом с тахтой телефон, принудив его, чертыхаясь, возвратиться в комнату. Номер оказался скрыт, что сразу же вызвало тревожные ассоциации, участившие сердцебиение.

— Алло, — настороженно вымолвил Стасик, приняв вызов.

— Доброе утро, Станислав Владимирович! Жутко неудобно беспокоить вас, но экстраординарные обстоятельства вынудили меня сделать это, — тактично произнес негромкий мужской голос, по чьей интонации безошибочно угадывался тип с остановки.

Не боясь попасть в просак, если звонящий окажется кем-то другим, Стас нарочито грубо крикнул в трубку:

— Может, представишься для начала и перестанешь ломать комедию!

— На форзаце книги вашего скончавшегося друга записан телефон его дочери, — продолжил загадочный незнакомец, проигнорировав обращенное к нему требование. — Если вам дорога память о нем, то свяжитесь с Анютой и объясните девочке, что купленный папой подарок ко дню ее рождения находится в кармане его зимней куртки. Сергей был бы вам очень признателен…

— Вы кто ему, родственник? — перебил анонима окончательно вышедший из себя Станислав.

— Нет, я просто доброжелатель, — сухо ответил он.

— Слушай сюда, доброжелатель! — взорвался Стасик. — Лучше сразу объясни толком, откуда ты взял мой телефон, иначе я обязательно тебя найду и…

Однако сообщить анониму подробности ожидающей его расправы в случае нежелания изъясняться не удалось, так как связь резко прервалась. Стас какое-то время метался в нервном возбуждении по квартире, натыкаясь на косяки и опрокидывая табуреты, а немного остыл только после внеочередной порции водки. «Разыщу, из-под земли достану, — вслух внушал он самому себе в пьяной злобе. — Никому не позволю играть со мной в игры!».

Ему вдруг стало очень душно и неимоверно тесно в четырех стенах своей городской берлоги, поэтому Станислав бросил в пакет с логотипом супермаркета непочатую бутылку, вышел из дома во двор и зашагал неизвестно куда, напрочь забыв о хлебе. Оказавшись вскоре на широком проспекте, он завидел невдалеке сразу несколько стоявших в ряд остановочных павильонов, схожих как две капли воды с тем, у которого позавчера извинялся перед ним анонимный доброхот. Ожидающих пассажиров было совсем немного, зато в непосредственной близости от прозрачных стен павильонов то и дело останавливался общественный транспорт. Увидев подошедший автобус, Стас ускорил шаг и вскоре поднялся в его чистенький салон с двумя рядами кресел вдоль каждой из сторон. Почему его потянуло сюда словно магнитом, осталось загадкой, решить которую не представлялось возможным. Усевшись у окна, он уткнулся лбом в прохладное стекло и с началом движения стал пристально всматриваться в открывающиеся взору городские пейзажи. Немноголюдные под свинцовыми тучами улицы сменялись пустынными скверами и площадками перед административными зданиями, темные же проходные дворы и мелькающие узкие переулки казались вовсе необитаемыми. Змейки стекающих по стеклу дождевых капель преображали картины за окном в живописные полотна неведомых миру экспрессионистов, нагоняя на Стасика бесприютность и тоску. «Неизвестно, сколько мне еще отмерено Богом, однако ясно одно — весь остаток жизни я буду, по сути, чужаком, таким, как сейчас, сторонним наблюдателем за ускользающими контурами окружающего мира, казавшимся когда-то таким дружелюбным, — с грустью размышлял он, беря из рук старающейся не смотреть ему в лицо женщины-кондуктора проездной билет. — Предпочтительнее было бы мне совсем не рождаться, оставаясь в том благословенном месте, где нет даже понятия о счастье и горе, а потому отсутствует необходимость вечно гнаться за одним и избегать другого. Поистине, выдернувший меня из безмятежного небытия создатель, сыграл со мной злую шутку».

За такими мрачными помыслами Станислав не заметил, как оказался в той части города, где раньше совсем не бывал. Когда автобус затормозил на красный сигнал светофора одного из оживленных перекрестков, он, оглядевшись вокруг, собрался быстренько отхлебнуть из укутанной пакетом бутылки, как вдруг увидел прямо перед собой за окном у стойки со знаком пешеходного перехода того, кого полтора часа назад в горячечном раздражении клялся достать из-под земли. Звонивший утром аноним тоже увидел Стаса, отчего их взгляды встретились и на мгновение ошеломленно застыли от внезапности произошедшего. Однако уже через несколько секунд худосочный мужичок приветливо улыбнулся, после чего поднес костлявый кулак с оттопыренным большим пальцем и мизинцем к уху, по всей видимости, напоминая о телефонном звонке, сделать который он ранее просил оцепеневшего у окна пассажира.

Первым пришедшим к Стасику побуждением было высадить стекло и сверху прыгнуть на любезно улыбающегося ему типа. Но автобус в тот момент резко тронулся с места, оставляя позади яркий знак пешеходного перехода. В следующее мгновение Станислав уже вихрем несся по салону, чуть не сбив при этом с ног испуганную женщину-контролера, а когда подскочил к кабине водителя, истошно заорал:

— Тормози! Мне надо срочно выйти! Останови свой сарай на колесах!

Хмурого вида шофер отреагировал не сразу. Мельком взглянув на отражение визжащего идиота в зеркале над лобовым стеклом, он, много чего повидавший за годы в рейсах, указал кивком головы на приближающуюся спереди остановку и невозмутимо произнес, блеснув золотыми коронками:

— Потерпи чутка, сейчас выйдешь. Прямо здесь тормозить не имею права.

Возразить на железобетонный аргумент обязанного соблюдать правила водителя автобуса, преисполненного спокойствием от осознания своей правоты, было нечем. Пришлось Стасу, матерясь про себя, дожидаться, когда двери распахнутся у специально оборудованной площадки для посадки и высадки пассажиров, а оказавшись в конце концов на улице, рвануть по тротуару в обратном к движению автобуса направлении.

Возле перекрестка, где их взгляды нечаянно встретились, оказалась только пожилая дама с окрашенными хной волосами и двое уплетающих мороженое ребятишек школьного возраста. У задыхающегося после стометровой пробежки Стасика непроизвольно вырвался утробный вопль негодования, заставивший вздрогнуть всех троих его случайных слушателей. Озираясь вокруг вытаращенными глазами, он заметил на одной из убегающей от перекрестка улице удаляющиеся людские силуэты и тут же очертя голову устремился вслед за ними. Нагнав вскоре группу из нескольких человек, Станислав машинально одернул сзади за плечо самого щуплого из них, похожего со спины на таинственного анонима. Тот, потеряв равновесие, чуть было не упал на спину, но каким-то чудом все же удержался на ногах. Шедшие рядом с ним спутники, придя в себя, тут же обрушили на подбирающего слова извинения Стаса град ударов, сопровождая их презрительными выкриками: «Алкашня подзаборная!», «Синяк конченый!», «Падаль!». Не ожидавший столь агрессивной реакции, он бросился наутек, и только когда окончательно выбился из сил, остановился в глухом дворе с переполненными мусорными контейнерами, изнеможенно прислонившись плечом к холодной кирпичной стене высотного дома. Сплюнув солоноватую розовую слюну, Стасик припал к горлышку чудом сохранившейся в целости бутылки, ощутив жжение спирта на разбитых губах.

Понимая, что находиться черт знает где в пьяном виде, да еще с разбитой физиономией никак нельзя, он поплелся на доносившийся стук трамвайных колес и вскоре оказался на широкой улице с пестрыми вывесками салонов, аптек, парикмахерских и самых разнообразных магазинов вдоль мощеного тротуара. Увидев отражение своих распухших губ и затекшего левого глаза в тонированном окне ресторана быстрого питания, Стас с отвращением отвернул голову и быстро зашагал по пешеходной дорожке. Однако магнетическая сила зеркальных поверхностей спустя пару секунд заставила его вновь бросить взгляд на забрызганные дождем витрины, и тут Станислава словно ударило током. За фасадным стеклом бутика модной одежды он увидел таинственного незнакомца, взирающего немигающим взглядом прямо на него из залитого интерьерным светом зала. Анонимный доброхот замер в расслабленной позе, всей своей худосочной фигурой и маской безразличия на неестественно бледном лице демонстрируя полную невозмутимость. Охваченный мгновенно вспыхнувшим гневом Стасик, в два прыжка подскочил к усеянной бусинами серебристых капель витрине и в припадке слепого бешенства несколько раз ударил ладонью по ее прочному стеклу, оглашая улицу злорадными выкриками:

— Все, попался! Сказал же, найду, вот и отыскал! Теперь пеняй на себя, сволочь!

В тот же момент из дверей бутика вылетел жирный охранник в черной форменной рубахе и ринулся на него спущенным с цепи псом. Несмотря на сбитую алкоголем координацию, Стас каким-то чудом увернулся от цепких объятий стража с бульдожьей мордой, после чего устремился в распахнутую им дверь магазина. Небольшой уютный зал бутика модной одежды, благоухающий дивными запахами удачно подобранных ароматизаторов, сначала показался Стасику безлюдным, однако через секунду он заметил двух юркнувших в подсобное помещение девушек-продавцов в одинаковых белых блузках, сразу после чего его взору предстал сухопарый силуэт таинственного незнакомца на фоне панорамы умытой дождем улицы. Он продолжал как ни в чем не бывало стоять лицом к огромному окну во всю стену, чем представлялась витрина изнутри магазина, и, казалось, был всецело поглощен созерцанием заурядного городского пейзажа. Тем временем ворвавшийся в торговый зал бутика охранник с похожим на черный караоке-микрофон электрошокером, попытался достать дебошира своим оружием, но Станислав вновь оказался проворнее и, избежав парализующего разряда, вмиг подскочил к незнакомцу у окна витрины, мощным толчком сбил его с ног, после чего придавил к полу всей массой своего тела. Стас ясно услышал хруст костей во всем теле своей жертвы и перед тем, как самому ощутить парализующую мышечную боль и потерять способность двигаться, успел с торжествующим злорадством предположить, что переломил-таки хребет таинственному незнакомцу.

Переступить порог собственной квартиры после трехнедельного пребывания в стенах наркологического диспансера оказалось для Станислава делом непростым. Открыв входную дверь, он с минуту стоял на резиновом коврике в нерешительности, боясь шагнуть туда, где, как ему представлялось, до сих пор могут обитать алкогольные демоны, чей диктат привел хозяина жилища на грань безумия. Когда же малодушие было преодолено, Стас начал потихоньку обвыкаться в своем новом статусе раз и навсегда завязавшего, с каждой прожитой минутой, каждым часом и днем отдаляясь во времени от той поры, воспоминания о которой вызывали оторопь вместе со жгучим стыдом. Незадолго до выписки лечащий врач советовал ему меньше думать о прошлом, а также ни в коем случае не корить себя за обусловленные алкогольным помешательством слова и поступки. Однако следовать рекомендации нарколога оказалось совсем непросто, если вообще возможно, учитывая присущую новоиспеченному трезвеннику впечатлительность, болезненно обострившуюся из-за расшатанных нервов. Первое время после возвращения из больницы Станислав имел несчастье пробуждаться посреди ночи и терзаться потом до самой зари тяжелыми думами, обильно сдобренными постыдными воспоминаниями. Он готов был провалиться под землю вместе с тахтой, когда в сознании вдруг всплывал рассказ доктора о его нападении на смиренно стоявший возле витрины магазина одежды мужской манекен, облаченный по распоряжению хозяйки в светлую рубашку и темных брюки из новой коллекции. Еще сильнее жалили мысли о том, что он метался в бешенстве, стараясь отыскать того, чей собирательный образ соткало из разрозненных воспоминаний и впечатлений отравленное спиртом воображение. От утверждения врача диспансера, что случаи, когда порожденный неумеренно пьющим человеком призрак начинает доводить его самого, нередко встречаются у пациентов с острым алкогольным психозом, легче не становилось.

Но несмотря на все трудности восстановления, Станислав был полон решимости начать жизнь с чистого листа и постепенно составил план первоначальных действий. Чтобы меньше думать о прошлом, он пускал в ход проверенные средства в виде выматывающих физических упражнений, приготовления блюд холостяцкой кухни и общения в соцсетях с, казалось бы, навсегда оставшимися в прошлом друзьями. Иногда слушал любимую музыку и перечитывал отрывки из знакомых уже произведений. Правда принесенную Сергеем книгу старался не трогать, боясь освежить понемногу покрывающиеся пеленой забвения воспоминания. Однако в один из вечеров он все же взял ее в руки, желая наконец прочесть что-нибудь для себя новое. После того, как пальцы привычным движением произвольно перелистнули пожелтевшие страницы, Стас случайно зацепился взглядом за начертанные простым карандашом на форзаце издания цифры, тут же участившие биение сердца. Он видел их и раньше, когда был увлечен повестью Липатова, но только теперь записанный номер обратил на себя внимание и взволновал до глубины души. Хорошо понимая, что всякие туманные загадки и недосказанности со временем обрастают флером зловещей таинственности и потому много хуже определенности, Станислав взял в чуть подрагивающую руку телефон, набрал выведенные карандашом бледные цифры и нажал сенсорную кнопку вызова абонента.

— Алло! — раздался голос молодой девушки, практически моментально взявшей трубку.

— Анюта? — непроизвольно вырвалось у него первое, что ассоциировалось с набранным номером.

— Она самая. Простите, а с кем я говорю?

Ее голос звучал весело и несколько развязно, а на заднем фоне слышалась музыка. Станислав, решивший озвучить сразу все, что запало ему в память, борясь с волнением, произнес:

— Понимаешь, Анечка, я был другом твоего папы, поэтому обязан сообщить о подарке, который он приготовил, но не успел преподнести тебе в день рождения. Не ручаюсь за точность своей информации…

— Если вы о золотой подвеске на цепочке с моим знаком зодиака, то она сейчас на мне, — громко перебила его девушка, перекрикивая задорный хохот молодых людей.

Растерявшийся из-за беззаботного тона собеседницы Стас, уже хотел извиниться, после чего повесить трубку, но напоследок все же осмелился поинтересоваться:

— Ань, если не секрет, где ты нашла подвеску?

— Не я, а бабушка ее случайно обнаружила в зимней куртке папы за день до моего пятнадцатилетия! Он же вам успел рассказать, где спрятал подарок? — спросила она в свою очередь, ничуть не сменив своей задорной интонации.

Вместо ответа Станислав просто прервал звонок, затем поставил книгу Сергея на полку и вытащил вместо нее первую подвернувшуюся под руку из ряда плотно прижатых друг к другу изданий. Удобно расположившись на любимой тахте, он раскрыл увесистый фолиант, оказавшийся сборником поэзии Серебряного века, примерно посередине и прочел:

Друг мой, друг мой,

Я очень и очень болен.

Сам не знаю, откуда взялась эта боль.

То ли ветер свистит над пустым и безлюдным полем,

То ль, как рощу в сентябрь,

Осыпает мозги алкоголь.

После первых же строк Стас прервал знакомство с поэмой, к которым всегда был безразличен, шумно захлопнул книгу и закрыл глаза. Ему хотелось просто спокойно лежать, свободным от приходящих без спроса мыслей и образов. Вовлеченный в процесс мышления, он почти всю свою жизнь выносил суждения, делал выводы, искал ответы, пытался разгадать загадки, однако в результате так и не достиг ни счастья, ни покоя, потому что сами эти усилия, зачастую, преграждали путь к высшим человеческим благам. Подобное понимание приходило к Станиславу по мере погружения в благостное умиротворение, где кусочком сахара на дне чашки чая растворялся он сам вместе с призраками из прошлого, тревогами за будущее и неразрешимыми вопросами вечно ускользающего настоящего.