Держи удар! [Иван Александрович Мордвинкин] (fb2) читать постранично

Иван Мордвинкин Держи удар!

Костя тревожился. Он не жил, а плыл по реке переживаний и опасений. Он, конечно, прикрывался, как мог, напускной веселостью и мнимой беззаботностью. И даже сам верил иногда, что весел и беззаботен.

Но стоило ему напороться в своем житейском плавании на подводные камни внезапных ударов, какие случаются неизбежно, он падал духом на самое дно. И оттуда, из болезненного и безжизненного уныния, с тоскою взирал он наверх, пытаясь сквозь мутные воды своих неудач разглядеть Бога, докричаться и домолиться до Него.

Ударов этих жизненных Костя не выносил, хотя силу и мужество к ним имел в избытке. Только вот по юности лет не догадывался о силе этой, ибо и не всякий взрослый и поживший на Земле знает о себе, о своем зле и добре и о своей слабости и силе.

В школьную пору Костя тревожился из-за учительских оценок и оценки со стороны одноклассников, которые, конечно, оценивали. И Костя ждал, когда выучится и высвободится.

Когда же школьные годы томительно сочлись без остатка, и Костя влился в свободную пустоту взрослой жизни, тревога не отстала, а только сменила личину. Теперь опасался он неустроенности и несчастливости, отыскивая в повседневном течении подтвержденья своим страхам.

Отца, без которого Костин путь казался подвесным мосточком без перил, заменил крестный дядя Илья и взял парня к себе помощником в автосервис. Здесь Костя вздохнул было с облегчением, слагая все надежды на этого опытного и рассудительного добряка. Но, вскоре удар за ударом, тревога вновь пробила себе путь к сердцу юноши. Да и случаев к тому сбылось не мало.

— Держи! — крестный всучил Косте в руки мотоциклетный картер — основную часть двигателя. — Я буду выбивать подшипник, а ты держи крепко.

Костя обеими руками схватил “железяку”, которую никак ни куда не зажать, и дядя Илья принялся ударами молотка по пробойнику, похожему на зубило, выбивать упрямую деталь. Держать приходилось почти на весу, а потому силы Костиных рук не хватало, картер вздрагивал при каждом ударе, заставляя зубило соскальзывать.

— Держи удар! — велел дядя Илья, для внушительности сдвинув брови и взглянув помощнику в глаза.

Костя и вовсе, как казалось, схватился мертвой хваткой, но зубило вновь дрогнуло, соскользнуло, и удар молотка пришелся аккурат по пальцу дяди Ильи в самое основание ногтя.

Крестный швырнул инструменты на пол, согнулся в полуприсяд и зарычал как раненый лев, фыркая и придерживая здоровой рукой больную. Так с полминуты он корчился и порявкивал. Наконец, стянул промасленную перчатку и с усилием, от которого болезненность только возрастала, растер ушибленный палец.

Бедный Костя аж сжался весь в предвкушении взрыва, какие часто случаются с мужиками, саданувшими себя по пальцу молотком.

Но боль, видимо, утихла внезапно. Потому, что именно с неожиданной и странной внезапностью к дяде Илье вернулось ровное и деловитое спокойствие. Он снова надел перчатки, поднял инструменты с пола и задумчиво, как ни в чем ни бывало, проговорил:

— Та-ак… Почти выбили, — и снова заработал молотком.

Через полчаса они уже заменили все подшипники и сальники, отстукали по картеру паронитовую выкройку для прокладки, и, пока Костя вырезал ее ножницами, дядя Илья засуетился над любимым своим чайком.

— Дядь Илья, а как это у тебя так палец резко переболел? — спросил с интересом Костя, когда они взялись за свои горячие кружки.

Крестный рассмотрел травму — ноготь в основании почернел.

— Так оно у всех так, — ответил он и снова растер свежий ушиб. — Только знают не все. Но, я заметил еще в молодости, когда боксом занимался, что удар надо держать спокойно. Тело-то недолго болит, а душа — всю жизнь потом стонет. Не пускай в душу телесную боль.

Костя не понял.

— То есть, ударил по пальцу молотком, — рассудил он с улыбкой. — И заболела душа?

— Вроде того, — крестный добродушно усмехнулся и задумался над ответом, ибо человеком он был не очень красноречивым. — Ударил по ногтю, или по ноге, бывает… Тело страдает, ему больно, пусть корчится и стонет. А ты — не тело. Не только тело. Ну и терпи молча, не говори ничего, там, в голове у себя. В мысли не пускай эти страдания, в разум. От него душа сильно зависит.

— Не переживать, то есть? И что? — так и не понимал Костя.

— А то… — ответил крестный и важно поднял указательный палец. Как раз тот, с почерневшим ногтем. — Что будешь совать палец в водичку, мазями мазать и жалеть его, так он раздуется, воспалится, и еще и ноготь сойдет. Психосоматика! А молча перетерпишь, разотрешь для прилива крови, и за работу. Так и следа не останется, само себя вылечит.

— Как же ты можешь не думать про ноготь, когда стукнешь по нему? — удивился Костя, припоминая болезненность подобных ушибов.

— И ты сможешь, если захочешь, — улыбнулся дядя Илья. — Я обычно в такой момент ботинки рассматриваю или сосчитываю что-нибудь, если есть что перед глазами, и просто жду. Оно, ведь, не долго